Мальчик по имени Рождество Мэтт Хейг
        Вы держите в руках настоящую историю Отца Рождества. Возможно, вам он известен под другими именами - Дед Мороз, Санта-Клаус, Юль Томтен или Странный толстяк с белой бородой, который разговаривает с оленями и дарит подарки. Но так его звали не всегда. Когда-то в Финляндии жил мальчик по имени Николас. Хоть судьба обошлась с ним неласково, Николас всем сердцем верил в чудеса. И когда его отец пропал в экспедиции за Полярным кругом, мальчик не отчаялся и отправился его искать.
        Николас и вообразить не мог, что там, за завесой северного сияния, его ждёт встреча с эльфами, троллями, проказливыми пикси и волшебством. Посреди бескрайних снегов ему предстоит поверить, что на свете не существует ничего невозможного.
        Мэтт Хейг
        Мальчик по имени Рождество
        Лукасу и Перл
        «Невозможно!»
          - Старинное эльфийское ругательство
        Matt Haig
        A BOY CALLED CHRISTMAS
        This edition is published by arrangement with Canongate Books Ltd and The Van Lear Agency LLC. .
        2015 by Matt Haig
        Illustrations
        Обычный мальчик
        Вы держите в руках настоящую историю Отца Рождество.
        Да-да, Отца Рождество.
        Вы, наверное, удивитесь, откуда мне известна его настоящая история, но я вам скажу, что такие вещи не стоит подвергать сомнению. Во всяком случае, не в самом начале книги. Прежде всего, это грубо. Поверьте, я знаю настоящую историю Отца Рождество, иначе зачем бы мне её писать?
        Возможно, вы не зовёте его Отцом Рождество.
        Возможно, вы зовёте его по-другому.
        Сантой, Святым Ником, Санта-Клаусом, Синтерклаасом, Крисом Кринглом, Пельцникелем, Юль Томтеном, Дедом Морозом или Странным Толстяком с белой бородой, который разговаривает с оленями и дарит подарки. Или же вы, шутки ради, сами придумали ему имя. Но будь вы эльфом, то всегда звали бы его Отцом Рождество. Санта-Клаусом его прозвали пикси - они же разнесли это имя по свету, чтобы запутать остальных, как свойственно этим маленьким проказливым существам.
        Но как бы вы его ни называли, главное, что вы о нём знаете.
        А можете представить, что было время, когда никто о нём не знал? Время, когда обычный мальчик по имени Николас жил в неведомой глуши, то есть где-то в Финляндии, и в магии мыслил не больше любого из нас - только верил в неё всем сердцем. Этот мальчик почти ничего не знал о мире, кроме вкуса грибного супа, да холода северного ветра, да историй, которые ему рассказывали. А из игрушек у него была лишь кукла, сделанная из репки.
        Но потом жизнь Николаса изменилась, да так, как он и вообразить не мог. С ним случилось всякое.
        Хорошее.
        Плохое.
        Невозможное.
        Но если вы из тех, кто не верит в невозможное, то лучше прямо сейчас отложите эту книгу. Она определённо не для вас.
        Потому как полна невозможностей.
        Вы всё ещё читаете?
        Отлично. (Эльфы бы вами гордились).
        Тогда начнём…
        Сын дровосека
        Николас был счастливым мальчиком.
        Впрочем, нет.
        Если бы его кто-то спросил, он бы ответил, что счастлив. И он, конечно, старался быть счастливым, только подчас это бывало ой как непросто. Думаю, правильнее сказать, что Николас верил в счастье, как верил в эльфов, троллей и пикси. Правда, он в жизни не встречал ни эльфа, ни тролля, ни пикси, - и счастья на его долю тоже выпадали сущие крупицы. Возьмём, к примеру, Рождество.
        Вот список рождественских подарков, которые получил Николас за всю свою жизнь:
        1. Деревянные санки.
        2. Кукла из репки.
        Всё.
        Так что жизнь у Николаса была непростая. Но он не унывал.
        Братьев и сестёр у него не было, а ближайший город - Кристиинанкаупунки - находился во многих часах пути. Добраться до него было даже сложнее, чем выговорить название. А из развлечений - только церковь да витрина магазина игрушек.
        - Папа! Смотри! Деревянный олень! - ахал Николас, прижимаясь носом к стеклу.
        Или:
        - Ой! Кукла-эльф!
        Или:
        - Ух ты! Фигурка короля!
        А однажды он даже спросил:
        - Можно мне игрушку?
        И посмотрел на отца. На худом отцовском лице кустились густые брови, а кожа у него была грубее, чем у промокшего башмака.
        - Ты знаешь, сколько они стоят? - спросил Джоэл.
        - Нет, - ответил Николас.
        Тогда отец поднял левую руку и растопырил пальцы, которых после несчастного случая с топором у него осталось всего четыре с половиной. Ох и крови тогда пролилось! Но не будем углубляться, у нас всё-таки рождественская история.
        - Четыре с половиной монеты?
        Отец сердито нахмурился.
        - Нет. Нет. Пять. Пять монет! А пять монет за игрушечного эльфа - слишком большие деньги. На них целый дом можно купить!
        - Я думал, дом стоит сотню монет. Разве нет, папа?
        - Не умничай, Николас.
        - Ты же сам говорил, что умным быть хорошо?
        - Но не сейчас, - проворчал отец. - Да и зачем тебе кукла-эльф? У тебя уже есть кукла из репки, которую сделала тебе мать. Ты что же, не можешь вообразить, будто репка похожа на эльфа?
        - Конечно, могу, папа, - сказал Николас, которому очень не хотелось расстраивать отца.
        - Не волнуйся, сынок, - смягчился Джоэл. - Я буду усердно трудиться и однажды стану таким богатым, что ты сможешь купить все игрушки, какие захочешь. И у нас будет настоящий дом, и собственная карета, на которой мы будем ездить в город, как король и принц!
        - Папа, ты только не работай слишком много, - взволнованно сказал Николас. - Играть ведь тоже когда-нибудь нужно. А мне довольно и моей куклы из репки.
        Но папе приходилось много работать. Он рубил деревья каждый день с утра и до вечера - приступал к работе с первыми лучами солнца и до заката не выпускал топор из рук.
        - Беда в том, что мы живём в Финляндии, - объяснил отец Николасу в тот день, когда началась наша история.
        - А разве не все живут в Финляндии? - спросил Николас.
        Они направлялись в лес и как раз проходили мимо старого каменного колодца, на который старались не смотреть. Легкий снежок припорошил землю. Джоэл нёс за спиной топор, и лезвие блестело в лучах холодного утреннего солнца.
        - Нет, - сказал Джоэл. - Некоторые живут в Швеции. А ещё человек семь - в Норвегии. Может, даже восемь. Мир большой.
        - Так почему же плохо, что мы живём в Финляндии, папа?
        - Деревья, - коротко ответил Джоэл.
        - Деревья? Я думал, тебе нравятся деревья. Потому-то ты их и рубишь.
        - Но здесь они растут на каждом шагу. Вот за них и платят сущие… - Джоэл остановился и заозирался.
        - Что такое, папа?
        - Кажется, я что-то слышал.
        Но вокруг были только берёзы, сосны, кустарник и вереск. Да красногрудая птаха сидела на ветке.
        - Послышалось, - неуверенно пробормотал Джоэл.
        Окинув взглядом вековую сосну, он положил руку на грубую кору.
        - Вот эту.
        Отец заработал топором, а Николас принялся искать ягоды и грибы.
        В его корзинке сиротливо болтался один-единственный гриб, когда вдалеке мальчик заприметил какого-то зверя. Николас любил животных, но чаще всего ему попадались птицы, мыши и кролики. Иногда он замечал среди деревьев лося.
        Но этот зверь был крупнее и сильнее.
        Медведь. Огромный бурый медведь, раза в три выше Николаса, стоял на задних лапах, а передними сноровисто закидывал ягоды в пасть. Сердце Николаса подпрыгнуло от волнения. Он решил подобраться поближе.
        Николас осторожно крался вперёд, пока не подошёл совсем близко.
        Я знаю этого медведя!
        К несчастью, Николас признал в медведе старого знакомого как раз в тот миг, когда наступил на сухую ветку, и та оглушительно треснула у него под ногой. Медведь вскинул голову и уставился прямо на мальчика.
        Николас почувствовал, как кто-то крепко схватил его за руку. Обернувшись, он увидел отца.
        - Ты что творишь? - сердито прошипел Джоэл, больно сжимая плечо мальчика. - Помереть захотел?
        Вдруг отец его отпустил.
        - Стань лесом, - прошептал Джоэл. Он всегда так говорил, когда их подстерегала опасность. Николас не знал, что именно нужно делать, и поэтому просто стоял неподвижно. Но было поздно.
        Когда Николасу едва исполнилось шесть, он вместе с матерью - своей весёлой, розовощёкой, звонкоголосой матерью - пошёл за водой к колодцу. Там они увидели этого медведя. Мать сказала Николасу бежать к дому, и Николас побежал. Мать осталась.
        Отец покрепче перехватил топор, но мальчик заметил, как дрожат его руки. Джоэл задвинул сына себе за спину - на случай, если медведь на них бросится.
        - Беги, - сказал он.
        - Нет. Я останусь с тобой.
        Сложно было угадать, собирается медведь гнаться за ними или нет. Возможно, зверь был слишком стар. Но зарычать он зарычал.
        В тот же миг раздался свист, а Николас почувствовал, как что-то щекотнуло его по щеке. Секунду спустя стрела с серым оперением воткнулась в дерево рядом с головой медведя. Зверь опустился на четыре лапы и, переваливаясь, заспешил прочь.
        Николас и Джоэл оглянулись, пытаясь рассмотреть неведомого лучника, но за соснами никого не было видно.
        - Наверное, охотник, - предположил Джоэл.
        За неделю до этого они нашли в лесу лося, в боку у которого торчала точно такая же стрела с серыми перьями. Николас упросил отца помочь несчастному животному. Перед тем как вытащить стрелу, Джоэл долго прикладывал к ране снег.
        Какое-то время они ещё таращились на деревья. Где-то в лесу хрустнула ветка, но таинственный охотник так и не показался.
        - Ладно, Рождество, пойдем, - окликнул его отец.
        Николаса давненько так не называли.
        Когда-то отец шутил, и веселился, и всем давал прозвища. Мать Николаса он прозвал «Пряничком», хотя на самом деле её звали Лилья, а Николаса - «Рождеством», поскольку тот родился двадцать пятого декабря. Джоэл даже вырезал прозвище сына на спинке его деревянных саней.
        - Пряничек, ты только посмотри на нашего маленького рождественского мальчика!
        Теперь отец его так уже не зовёт.
        - Придумал тоже, подглядывать за медведями! - проворчал он. - Держись рядом со мной. Какой же ты ещё ребенок.
        Почти час по лесу разносились только удары топора. Наконец Джоэл остановился и присел на пень.
        - Давай помогу, - предложил Николас.
        Отец поднял левую руку.
        - Вот что случается, когда одиннадцатилетние берутся за топор.
        И Николас снова уткнулся в землю, выискивая грибы. Интересно, быть одиннадцатилетним когда-нибудь станет весело?
        Домишко и Мышка
        Дом, где жили Николас с отцом, был, наверное, самым маленьким во всей Финляндии.
        Он состоял всего из одной комнаты, которая служила и спальней, и гостиной, и ванной. Хотя никакой ванны там не было - не было даже туалета. Нужду справляли на улице, где Джоэл выкопал для этого большую яму. Спали они на кроватях с матрасами, набитыми перьями и соломой. Деревянные санки стояли снаружи, но куклу из репки Николас держал рядом с кроватью, чтобы она напоминала ему о маме.
        Скромность их жилища мальчика ничуть не смущала. Неважно, насколько бедный у тебя дом, если воображение богатое. В свободную минутку Николас часто грезил о волшебных существах, вроде эльфов и пикси.
        Самым любимым его временем были часы перед сном, потому что отец обязательно рассказывал ему сказку. Бурый мышонок, которого Николас звал Миикой, пробирался в тёплый домик, чтобы погреться, и тоже слушал истории Джоэла.
        Ну, то есть Николасу нравилось думать, что он их слушает, но на самом деле Миика мечтал о сыре. Мышонку тоже фантазии было не занимать - ведь он родился в лесу, а в лесу нет ни коз, ни коров. Значит, Миика ни разу не видел и не нюхал сыр, не говоря уж о том, чтобы попробовать его на зубок.
        Но Миика, как и все мыши, верил в существование сыра и твёрдо знал, что, если когда-нибудь ему попадется кусочек, он будет очень и очень вкусным.
        Итак, Николас лежал, уютно завернувшись в одеяло, и внимательно слушал отца. Джоэл всегда выглядел усталым; кругов у него под глазами год от года только прибавлялось, словно колец у дерева.
        - Ну-с, - сказал отец в тот вечер. - Какую историю ты хочешь услышать?
        - Расскажи про эльфов.
        - Опять? Ты просишь рассказать о них каждую ночь с тех пор, как тебе стукнуло три.
        - Пожалуйста, папа! Я хочу про эльфов.
        И Джоэл принялся рассказывать об эльфах Крайнего Севера, что жили под единственной в Финляндии горой, которую многие люди считали выдумкой. Эльфы обитали в волшебной, укутанной снегом деревеньке под названием Эльфхельм, в окружении заросших лесом холмов.
        - Папа, а эльфы настоящие? - спросил Николас.
        - Да. Правда, я их никогда не видел, - искренне ответил Джоэл, - но верю, что они есть. А иногда верить ничуть не хуже, чем знать.
        Николас был согласен с отцом, а вот мышонок Миика с ним бы не согласился - если бы, конечно, понимал, о чём они говорят. Если бы он понимал, то сказал бы:
        - Я бы предпочёл отведать настоящего сыру, чем верить в то, что он вкусный.
        Но Николасу было довольно слов отца.
        - Да, папа, я знаю, что верить не хуже, чем знать. И я верю, что эльфы - дружелюбный народец. А ты как думаешь?
        - Думаю, да, - сказал Джоэл. - И они носят яркие одежды.
        - Папа, у тебя тоже яркая одежда!
        Это было правдой: Джоэл шил себе костюмы из остатков ткани, которые отдавал ему городской портной. И потому штаны его пестрели разноцветными лоскутками, рубашка была зелёной, а на голове красовался красный колпак с белой меховой оторочкой и пушистым белым помпоном.
        - Да, но моя одежка вся испачкалась и пообтрепалась. А наряды эльфов всегда с иголочки…
        Джоэл замолчал - снаружи послышался шум.
        И кто-то три раза постучал в дверь.
        Охотник
        - Кто заявился в такой час? - нахмурился Джоэл.
        - Может, тётя Карлотта? - предположил Николас, всей душой надеясь, что это не она.
        Джоэл шагнул к двери - в буквальном смысле шагнул, поскольку от кровати Николаса до двери был всего один шаг. Щелкнув задвижкой, он увидел на пороге человека: высокого, с могучими плечами, квадратной челюстью и волосами цвета соломы. Глаза у него были голубые; он пах сеном и выглядел сильным, как двадцать лошадей. Или половина медведя. Казалось, захоти он - и одной рукой поднимет их жалкий домишко. Но в тот вечер у него не было настроения отрывать дома от земли.
        За спиной у незнакомца висел колчан, из которого торчали стрелы с серым оперением.
        - Ты - охотник, - догадался Джоэл.
        Николас видел, что отец впечатлён.
        - Верно, - пробасил охотник. Даже голос его был мускулистым. - Меня зовут Андерс. Близко к вам медведь подобрался. Ещё бы чуть-чуть, и…
        - Да, спасибо. Ты заходи, заходи. Я Джоэл. А этот славный мальчик - мой сын Николас.
        Большой человек заметил в углу комнаты мышонка, который деловито дожёвывал гриб.
        - Не нравишься ты мне, - пропищал Миика, глядя на громадные башмаки гостя. - Ноги у тебя, скажем честно, чудовищные.
        - Выпьешь чего-нибудь? - робко предложил Джоэл. - У меня есть вино из морошки.
        - Пожалуй, - сказал Андерс, потом увидел Николаса и приветливо ему улыбнулся. - От вина не откажусь. Я смотрю, Джоэл, ты даже дома не снимаешь свой колпак.
        - В нём теплее.
        Вино из морошки, подумал Николас, глядя, как отец достает бутылку с верхней полки кухонного шкафа. Он и не знал, что у Джоэла припрятано вино.
        Отцы полны загадок.
        - Я пришёл попросить тебя о помощи, - сказал Андерс.
        - Слушаю, - ответил Джоэл, разливая вино по чашкам.
        Андерс сначала пригубил, потом сделал большой глоток, а затем осушил чашку до дна. Вытер рот широкой ладонью и сказал:
        - Я хочу, чтобы ты кое-что сделал. Для короля.
        Джоэл удивился.
        - Для короля Фредерика? - переспросил он и вдруг расхохотался. Ну конечно же, охотник шутит. Хоть и не слишком удачно. - Ха! А я тебе почти поверил. На что королю скромный дровосек вроде меня?
        Джоэл ждал, что Андерс тоже рассмеётся, но в домике повисла тишина.
        - Я следил за тобой весь день. Ты ловко орудуешь топором… - Андерс оборвал себя на полуслове, заметив, что Николас сидит на кровати и жадно ловит каждое слово самого увлекательного разговора, который ему доводилось слышать. - Наверное, нам лучше поговорить с глазу на глаз.
        Джоэл кивнул так резко, что белый помпон упал ему на глаза.
        - Николас, иди в другую комнату.
        - Папа, но у нас нет другой комнаты!
        Отец вздохнул.
        - Ах да, ты прав… Тогда, наверное, нам придётся выйти наружу, - сказал он гостю-великану. - К счастью, вечер выдался теплый, самый что ни на есть летний. Можешь одолжить мою шапку, если хочешь.
        Тут Андерс наконец рассмеялся - громко и раскатисто.
        - Спасибо, обойдусь! - сказал он.
        Отец с охотником вышли за дверь, а Николас остался лежать в кровати. Навострив уши, он пытался подслушать, о чём они говорят, но до него долетал лишь смутный шум голосов и обрывки слов.
        - Люди… король… золото… Турку… далеко… гора… оружие… деньги… деньги…
        Деньги упоминались несколько раз. Но затем Николас услышал слово, которое заставило его резко сесть. Потому что это было волшебное слово. Возможно, самое волшебное слово на свете.
        Эльфы.
        Мышонок Миика пробежался вдоль стены, затем встал на задние лапки и посмотрел на Николаса. Выглядел он так, будто вот-вот заговорит. Насколько это возможно для мыши. Согласитесь, такое бывает нечасто.
        - Сыр, - сказал Миика на мышином языке.
        - Что-то мне всё это не нравится, Миика.
        Мышонок поднял мордочку к окну, и Николасу показалось, что его крошечные тёмные глазки наполнились тревогой, а нос беспокойно задёргался.
        - А раз сыра мне не видать, я съем это старое овощное чучелко.
        Миика повернулся к кукле-репке, которая лежала рядом с кроватью Николаса, и откусил кусок.
        - Эй, это мой рождественский подарок! - воскликнул Николас.
        - А я мышь. И Рождество для меня ничего не значит.
        - Эй! - снова сказал мальчик, но трудно было злиться на мышонка, и он позволил Миике отъесть кукле ухо.
        Отец с охотником ещё долго беседовали под окном, попивая морошковое вино, пока Николас лежал в темноте, и живот у него сводило от дурных предчувствий.
        У Миики тоже сводило живот, но так часто бывает с теми, кто ест сырую репу.
        - Спокойной ночи, Миика.
        - Лучше б это был сыр, - вздохнул мышонок.
        Николас закрыл глаза, но тревожная мысль не давала ему покоя. Мысль о том, что скоро случится что-то плохое.
        И он оказался прав.
        Именно это и случилось.
        Санки (и другие плохие новости)
        - Послушай, сын. Я должен кое-что тебе сказать, - объявил отец за завтраком. На столе лежал чёрствый ржаной хлеб. Больше чёрствого ржаного хлеба на завтрак Николас любил только свежий ржаной хлеб.
        - Что такое, папа? О чём Андерс тебя попросил?
        Джоэл глубоко вздохнул, словно ему предстояло прорубаться через следующую фразу топором.
        - Мне предложили работу, - сказал он. - И пообещали много денег. Это решит все наши проблемы. Но…
        Николас ждал, затаив дыхание. И дождался.
        - Но мне придётся уехать.
        - Что?
        - Не волнуйся, это ненадолго. Всего на два месяца.
        - Два месяца?
        Джоэл на секунду задумался.
        - Ну, может быть, на три.
        Три месяца звучали как целая вечность.
        - Что за работа может занять три месяца?
        - Это экспедиция. Группа людей отправляется на Крайний Север, чтобы отыскать Эльфхельм.
        Николас едва мог поверить в услышанное. Мысли взволнованно кружились у него в голове. Он всегда верил в эльфов, но даже не представлял, что люди могут на самом деле пойти и увидеть их. Эльфы. Настоящие живые эльфы!
        - Эльфийскую деревню? - на всякий случай уточнил он.
        Отец кивнул.
        - Король назначил награду для каждого, кто найдёт доказательства, что она существует. Двенадцать тысяч монет. Если поделить на семерых, получится больше трёх тысяч на брата.
        - Что-то я сомневаюсь, - покачал головой Николас. Отец был не силён в математике.
        - Нам никогда больше не придётся беспокоиться о деньгах!
        - Ух ты! Возьмите меня с собой! Я могу за милю разглядеть гриб, даже если он укрыт под снегом. Я вам обязательно пригожусь!
        Худое лицо Джоэла печально вытянулось, а круги под глазами стали ещё больше. Косматые брови расползлись в стороны, как две разлюбившие друг друга гусеницы. Даже мягкий красный колпак, кажется, загрустил больше обычного.
        - Это слишком опасно, - ответил отец, дыша кислым морошковым вином. - И речь не только о медведях… Ночевать придётся под открытым небом. Финляндия - большая страна. В сотне миль к северу отсюда есть деревня под названием Сейпаярви. А за ней - лишь занесённые снегом равнины, скованные льдом озера да схваченные холодом леса. Когда мы доберёмся до Лапландии, вряд ли нам попадётся хоть какая-то еда, не говоря уж о грибах. И путешествие с каждым днём будет становиться тяжелее. Вот почему до сих пор никто не совался на Крайний Север.
        Глаза Николаса наполнились слезами, но плакать он не собирался. Вместо этого он уставился на руку отца - ту, на которой не хватало половины пальца.
        - Откуда же ты знаешь, что у вас получится?
        - Со мной пойдут ещё шесть человек. Сильных, здоровых мужчин, как мне сказали. Шансов на успех у нас ничуть не меньше, чем у других, - и Джоэл улыбнулся знакомой улыбкой, от которой в уголках глаз у него залучились морщинки. - Дело того стоит. Обещаю, экспедиция принесёт нам кучу денег, и нам с тобой больше никогда не придётся есть жидкую грибную похлебку и чёрствый хлеб.
        Николас видел, что отца тоже печалит грядущая разлука, и решил не сыпать ему соль на рану. Мальчик знал, что должен быть смелым.
        - Я буду скучать папа… Но я понимаю, что ты должен идти.
        - Ты - дитя леса, - дрожащим голосом произнёс Джоэл. - Твой дух силён. Но прошу, держись подальше от опасностей. Усмири своё любопытство. В тебе слишком много отваги… Я вернусь к сентябрю, когда погода испортится. И тогда-то мы поедим, как короли! - Он с отвращением взял со стола чёрствую горбушку. - Только представь: сосиски, свежий хлеб с маслом и горы пирогов с черникой!
        - И сыр? - пискнул Миика, но его никто не услышал.
        Пирог с черникой! У Николаса перехватило дух. Он был так голоден, что лакомством казалась сама мысль о сладких синих ягодах и нежнейшем тесте. Один раз ему удалось отведать черники, и она была довольно вкусной, но все знали, что просто ягода и ягода в пироге - это две большие разницы. Увы, мечты о черничном пироге ненадолго утешили Николаса. Вскоре он снова приуныл. Разумеется, отец, который порой боялся выпускать сына из виду, не оставит его одного.
        - А кто за мной присмотрит? - с опаской спросил Николас, уже зная ответ.
        - Не переживай! - подбодрил его Джоэл. - Я напишу сестре, и она поживёт с тобой.
        Сестре?! Только не это. Ничего хуже и вообразить было нельзя. Мысль о рождественском ужине с тётей Карлоттой пугала Николаса весь год. А теперь ему грозило прожить с ней под одной крышей целых три месяца!
        - Папа, не надо, я и сам справлюсь. Я же дитя леса. Я могу…
        - Нет, - решительно перебил его Джоэл. - Этот мир полон опасностей. А ты ещё ребенок. Вчера мы в этом убедились. Тётя Карлотта - одинокая женщина, она гораздо старше меня. Сейчас она уже совсем старая, ей сорок два! Мало кто доживает до таких лет. И она будет только рада за тобой приглядеть.
        Джоэл вперил в сына долгий взгляд и наконец озвучил последнюю плохую новость.
        - И мне придётся забрать твои санки. Андерс сказал, что они нам пригодятся. Чтобы везти… припасы. Да и лето на дворе! Снега с гулькин нос, толком и не покатаешься.
        Николас кивнул. Ничего другого на ум не шло.
        - А у тебя останется твоя кукла из репки. - Джоэл ткнул пальцем в игрушку, которая сидела у кровати Николаса. Вырезанная на репке физиономия была весьма уныла.
        - Ага, - сказал Николас. Он всегда считал, что ему досталась отличная кукла-репка. Во всяком случае, ничуть не хуже других. А может, и лучшая в Финляндии, если кто-то ещё додумался делать куклы из подгнившей репки с душком. - И то правда.
        Десять дней спустя, одним холодным солнечным утром, Николас проводил отца в дорогу.
        Джоэл надел красный колпак, забросил за спину топор и потянул за собой деревянные санки. Он направлялся туда, где за высокими соснами розовел край неба, чтобы в Кристиинанкаупунки встретиться с другими участниками экспедиции.
        После его ухода всё стало совсем плохо.
        Прибытие тёти Карлотты
        Даже во времена, когда большинство тётушек были ужасными, все они меркли по сравнению с тётей Карлоттой.
        Высокая, худая и седоволосая, она носила исключительно серую одежду, а крохотный рот на её длинном неприветливом лице сходился в неумолимую точку. От всей её фигуры веяло холодом, а голос так вообще промораживал до костей.
        - Так, - строго сказала она, едва переступив порог, - ты должен запомнить несколько правил. Правило первое: солнце встало - и ты встаёшь.
        Николас испуганно ахнул. Ничего страшнее и придумать нельзя! Финское лето было в самом разгаре.
        - Но солнце встаёт посреди ночи! - воскликнул он.
        - Правило второе: не смей со мной спорить. Никогда. Особенно если речь идёт о первом правиле.
        Тётя Карлотта посмотрела на Миику, который как раз забрался по ножке стола на столешницу и теперь рыскал в поисках крошек.
        - Правило третье: никаких крыс! - с неприкрытым отвращением процедила она.
        - Он не крыса!
        Но было уже поздно. Тётя Карлотта ухватила мышонка за хвост и, хотя тот отчаянно извивался, отнесла к двери и вышвырнула на улицу.
        - Эй! Что вы себе позволяете?! - вопил Миика во всю мощь своих мышиных лёгких. Но даже так едва ли кто-то из людей мог его услышать. А тётя Карлотта захлопнула дверь, шумно принюхалась и вцепилась взглядом в куклу-репку, которая валялась на своём обычном месте - у кровати Николаса.
        - И гнилых овощей я в доме тоже не потерплю! - заявила она.
        - Стойте, это кукла! Посмотрите, у неё даже лицо есть! - завопил Николас.
        - Знаешь, наверное, я её оставлю, - вдруг сказала тётя Карлотта, повертев репку в руках. - Может, её вонь перебьет твою.
        Тетя Карлотта смерила Николаса взглядом, полным откровенного презрения. Даже на подгнившую репку она смотрела с бльшим уважением.
        - Я и забыла, как ненавижу детей. Особенно мальчишек. Мелкорослые возмутители спокойствия. Ясно как день, что мой невежественный девятипалый брат слишком много тебе позволял.
        Она оглядела бедный домишко.
        - Отец рассказал тебе, зачем я приехала? - спросила тётя Карлотта.
        - Чтобы присматривать за мной, - тихо ответил Николас.
        - Ха! Ха! Ха-ха-ха-ха! - Отрывистые смешки вылетали из её рта, как летучие мыши из пещеры. Николас испуганно съёжился. Это был первый и последний раз, когда он слышал тётин смех. - Присматривать за тобой? Забавно, забавно. В каком же мире ты живёшь, раз думаешь, что люди делают добро без причины? Ты правда решил, что я приехала, потому что беспокоилась о тебе? Да я бы и шагу не сделала ради тощего, чумазого дурачка, который имеет наглость зваться моим племянником. Нет, я приехала ради денег.
        - Денег? - недоумённо захлопал глазами Николас.
        - Да. Твой отец пообещал мне пятьсот монет, когда вернется. На эти деньги я куплю пять домов!
        - А зачем вам пять домов? - робко спросил Николас.
        - Чтобы заработать ещё денег. А потом ещё.
        - Значит, кроме денег, вам ничего нужно?
        - Говоришь, как настоящий маленький бедняк, - фыркнула тётя Карлотта. - Так, где ты спишь?
        - Вот здесь, - ответил Николас, указывая на свою кровать, а затем на другой конец комнаты. - А папа спит вон там.
        Тётя Карлотта замотала головой.
        - Нет, это невозможно.
        - Что невозможно? - пробормотал Николас.
        - Я не допущу, чтобы ты видел меня в нижнем белье! К тому же у меня зверски болит спина, так что мне понадобятся оба матраса. Ты ведь не хочешь, чтобы я страдала?
        - Конечно, нет, - сказал Николас.
        - Вот и прекрасно. Значит, будешь спать снаружи.
        - Снаружи?
        - Да, снаружи. Свежий воздух полезен для души. Никогда не понимала, почему дети так любят сидеть в четырёх стенах. Знаю, на дворе почти девятнадцатый век, но всё же. Давай, давай, кыш! Уже темнеет!
        Итак, в ту ночь Николас лежал на траве у дома, укрывшись старой маминой шубой. Пятачок травы меж двух пеньков, которые папа срубил много лет назад, служил ему постелью, но сквозь скудную растительность то и дело пробивались камешки, больно коловшие спину. Дул холодный ветер. Тётя Карлотта вышла из дома и присела, подобрав нижние юбки, над дырой в земле, чтобы справить нужду. Николас было понадеялся, что она туда свалится, но тут же отругал себя за такие мысли. Тётушка вернулась в тёплый дом, а мальчик всё дрожал под усыпанным звёздами небом и прижимал к себе куклу-репку, чтобы хоть немного согреться. Он подумал о том, как несправедливо устроен мир, и о том, как было бы здорово его исправить. И пока Николас думал, мышонок Миика прошмыгнул у него под рукой и устроился на груди.
        - Мне жалко тётю Карлотту, - сказал Николас. - Наверное, тяжело быть такой злой. А ты как думаешь?
        - Не знаю, - ответил Миика.
        Николас поднял глаза к небу. Хотя поводов для радости у него было мало, ему всё же нравилось лежать вот так и смотреть на звезды. Тем более что одна из них как раз сорвалась, чиркнув по тёмному бархату небес.
        - Ты видел, Миика? Звезда упала. Значит, мы можем загадать желание.
        И Николас пожелал найти способ заменить всё плохое на хорошее.
        - Миика, ты веришь в волшебство?
        - Я верю в сыр. Это считается? - пискнул Миика.
        Николас никак не мог узнать, верит мышонок в магию или нет, но тешил себя надеждой, что да. Мальчик и его маленький хвостатый друг медленно засыпали, а холодный ветер всё дул и дул, нашёптывая им неведомые секреты ночи.
        Ворчащие животы и прочие кошмары
        Всё лето Николас спал на улице.
        И каждый день с рассвета до заката искал себе еду - по приказу тёти Карлотты. Как-то раз он снова встретил медведя. Тот встал на задние лапы, но Николас не побежал. Он замер. Стань лесом. Медведь тоже не двигался - просто стоял, вроде бы мирный, но пугающий. Этот медведь погнал его мать к колодцу. Но Николас не мог его ненавидеть.
        - Посмотри на меня, - сказал Николас. - Я худой как щепка. На костях вообще нет мяса.
        Словно согласившись, медведь опустился и закосолапил прочь.
        Ну разве нашёлся бы в мире мальчик ещё более невезучий, чем Николас? Вообще-то, да. Его звали Гату, и он жил в Индии. Его ударила молния, когда он справлял нужду в речке. Приятного мало. Но если забыть о несчастном Гату, стоит признать, что с отъездом отца и прибытием тёти Карлотты для Николаса наступило на редкость безрадостное время. При виде грибов и трав, которые он собирал в лесу, тётушка лишь недовольно морщила нос. Единственным утешением - кроме мышонка Миики - было считать дни, недели и месяцы до возвращения отца. Для этого Николас делал зарубки на сосне, росшей неподалёку от дома.
        Прошло два месяца. Затем три.
        - Где же ты? - спрашивал он, бродя среди деревьев. Но в ответ слышал лишь свист ветра или стук далёкого дятла.
        Настроение тёти Карлотты с каждым днем становилось всё сквернее, как вино, давно превратившееся в уксус.
        - А ну прекрати! - закричала она как-то вечером, поедая приготовленный Николасом суп. - Или я скормлю тебя медведю.
        - Что прекратить? - моргнул мальчик.
        - Ужасные звуки, которые издает твоё мерзкое тело.
        Николас озадачился. Утихомирить урчащий желудок можно лишь едой, но собранных грибов чаще всего хватало только на суп для тёти Карлотты. Тех, что он тайком поедал в лесу, для утоления голода было явно недостаточно.
        Но тётя Карлотта вдруг улыбнулась. Улыбка на её лице смотрелась так же чуждо, как банан на снегу.
        - Ладно, можешь поесть супу.
        - О, спасибо, тётя Карлотта! Я ужасно голоден. И я так люблю грибной суп!
        Но тётя Карлотта покачала головой.
        - Раз уж ты всегда готовишь суп, я подумала, что должна отплатить услугой за услугу. И пока ты гулял по лесу, приготовила другой суп специально для тебя.
        Миика, наблюдавший за ними через окно, отчаянно запищал:
        - Не ешь его!
        Но мышонка никто не услышал.
        Николас недоумённо уставился на тарелку, полную мутной зелёно-коричневой жижи.
        - А с чем этот суп? - спросил он.
        - С любовью, - ответила тётя Карлотта.
        Николас сразу понял, что она шутит. Во всей тёте Карлотте любви было не больше, чем в сосульке. Хотя думать так было несправедливо по отношению к сосулькам. Они хотя бы тают. А тётя Карлотта была намертво замёрзшей ледышкой, которая не растаяла бы ни за что и никогда.
        - Давай же, ешь.
        Николас зачерпнул суп ложкой. Ничего отвратительнее он в жизни не пробовал: как если бы грязь смешали с болотной тиной и залили водой из лужи. Но тётя Карлотта грозной жердью нависала над племянником, и Николас продолжал есть.
        Под пристальным взглядом её холодных серых глаз он будто сжимался до размеров букашки. А тётя Карлотта повторила то, что говорила уже сотни раз:
        - Твой отец - дурак.
        Николас ничего не ответил - просто проглотил ещё ложку мерзкого супа, чувствуя, как подкатывает к горлу тошнота.
        Но тётя Карлотта не унималась.
        - Всем известно, что никаких эльфов не существует, - говорила она, брызжа слюной. - И твой отец - несмышлёное дитя, раз до сих пор в них верит. Я сильно удивлюсь, если увижу его живым. С Крайнего Севера ещё никто не возвращался. И о чём я только думала, когда ехала сюда, польстившись на его посулы? Понятно, что не видать мне моих денег.
        - Вы всегда можете вернуться.
        - О нет! Уже не могу. На дворе октябрь, год повернулся к зиме. По такой погоде я десяти миль не пройду. Я застряла тут на всю зиму. По крайней мере, до Рождества. Не то чтобы оно для меня что-то значило. Самое ненавистное время года!
        Это было уже слишком.
        - Рождество - лучшее время года! - твёрдо сказал Николас. - Я очень его люблю, пусть оно и приходится на мой день рождения.
        Он очень хотел добавить, что испортить Рождество может только тётя Карлотта, но подумал, что тогда ему точно не поздоровится.
        Тетю Карлотту его ответ немало удивил.
        - С чего бы тебе, маленькому оборванцу, любить Рождество? Будь ты сыном богатого купца из Турку или Хельсинки, я бы ещё поняла. Но у моего братца вечно не хватает денег на подарок!
        Злость сотней горячих иголок заколола щёки Николаса.
        - Рождество - волшебный праздник! И я предпочту дорогой игрушке ту, которую сделали с любовью.
        - Твой отец за всю жизнь сделал тебе только санки, - фыркнула тётя Карлотта. - У него же вечно нет времени.
        Николас подумал о старой кукле-репке. Интересно, где она? Рядом с дверью, где он её оставил, куклы больше не было.
        - Твой отец - обманщик.
        - Нет, - сказал Николас. Он доел суп и чувствовал себя очень плохо.
        - Он обещал, что вернётся. Говорил, что эльфы - не выдумка. То есть соврал уже два раза… Ладно, что-то я утомилась, - вдруг сказала тётя Карлотта. - Пора мне ложиться спать. Я смотрю, тарелка у тебя уже пустая. Сделай одолжение, скройся с глаз моих, и я буду счастлива, как королева Финляндии. Отныне это мой дом, и я - твоя опекунша. И ты будешь делать в точности, что я говорю. Выметайся. Живо!
        Николас встал из-за стола. Живот зверски крутило. Он окинул взглядом комнату.
        - А где моя кукла-репка?
        Тётя Карлотта улыбнулась - широкой улыбкой, за которой обычно следует смех. А потом сказала:
        - Ты её только что съел.
        - Что?
        Ему потребовалась секунда. Хотя нет, две. Может, три. Три с половиной. Нет. Всего три. Три секунды на то, чтобы понять, что именно он услышал. Его единственная игрушка теперь покоилась у него в желудке.
        Николас выбежал из дома, и его стошнило в выгребную яму.
        - Зачем вы так? - воскликнул он, не в силах поверить до конца. - Её мне сделала мама!
        - Ну, твоей мамы с нами больше нет, - сказала тётя Карлотта, которая высунулась в маленькое окно, чтобы понаблюдать за тем, как Николаса тошнит. - И слава богу. От её визгливых песен у меня вечно болела голова. Я просто подумала, что пора тебе вырасти и избавиться от старых игрушек.
        Наконец у Николаса в желудке ничего не осталось. Он поднялся и вернулся в дом. Он подумал о маме. О том, как она держалась за цепь колодезного ведра, пытаясь скрыться от медведя. И как только у тёти Карлотты язык повернулся говорить про неё гадости? Николас понял, что выбора у него нет. Придётся уйти из дома. Жить с тётей Карлоттой он не сможет. Он уйдёт - и докажет, что отец не врал. Был только один способ сделать это.
        - Прощайте, тётя Карлотта, - едва слышно, но со всей решимостью сказал мальчик.
        Он отправится на поиски отца. И увидит эльфов. Он всё исправит.
        Очень короткая глава с длинным названием, в которой почти ничего не происходит
        Тётя Карлотта пробормотала что-то себе под нос, не глядя на Николаса, и забралась в кровать с двумя матрасами.
        А Николас сунул в карман забытую на столе чёрствую краюху и вышел в холодную ночь. Он устал; живот болел, на языке всё ещё ощущался вкус гнилой репки, но его переполняло новое чувство - решимость. Да. Он отправится на Крайний Север.
        Миика грыз сухой листик.
        Заметив мышонка, Николас подумал, что Миика, наверное, его единственный друг.
        - Я иду на Крайний Север. Это будет долгое и опасное путешествие. Впереди меня ждут смертельные опасности. Думаю, тебе лучше остаться здесь. Тут тепло и есть еда. Но если хочешь пойти со мной, подай мне знак.
        Миика встревоженно посмотрел на дверь домика.
        - Нет, «здесь» не значит с тётей Карлоттой, - торопливо сказал Николас. - В твоём распоряжении весь лес.
        Миика покосился на глухую стену сосен и берёз.
        - Но в лесу нет сыра.
        Николас по-прежнему не говорил по-мышиному, однако общий смысл уловил.
        - Так ты пойдёшь со мной?
        Миика встал на задние лапки, и хотя Николас не был уверен, ему показалось, что мышонок кивнул. Тогда он поднял его с земли и сунул в левый карман куртки.
        И так, с краюхой хлеба и мышонком в кармане, Николас отправился через лес на север, чтобы найти отца и эльфов. Он изо всех сил старался верить, что у него получится.
        Старуха
        Николас шёл всю ночь и весь день. Он выглядывал за деревьями бурого медведя и даже заметил на земле отпечаток когтистой лапы, но сам зверь так и не показался. Оставив сосновый лес позади, Николас зашагал по дороге вдоль озера Блитцен. Огромное и невероятно чистое, оно казалось зеркалом, в котором отражалось небо.
        Николас шёл много дней и много ночей. На глаза ему попался лось, а пару раз - медведи, но чёрные. Однажды мальчику даже пришлось залезть на дерево, где он просидел час, прежде чем медведю наскучило караулить его внизу. Выбившись из сил, Николас сворачивался калачиком между корней, а Миика спал или рядом на земле, или прямо в кармане. Голод Николас утолял грибами, ягодами и чистой родниковой водой.
        Он подбадривал себя, распевая рождественские песни, хотя до Рождества было далеко, и справлял нужду прямо в снег, оставляя неглубокие воронки. Мальчик представлял, как разбогатеет и, проснувшись рождественским утром, получит все игрушки из магазина в Кристиинанкаупунки. Или, что куда лучше, подарит отцу карету и лошадь.
        Чем дальше уходил Николас, тем холоднее становилось. Иногда ноги у него болели от долгой дороги. Иногда живот сводило от голода. Но он продолжал идти.
        Наконец он достиг деревни Сейпаярви, о которой рассказывал отец. Выяснилось, что вся деревня - это одна широкая улица, вдоль которой выстроились красные бревенчатые дома. Николас пошёл по улице и встретил согнутую пополам беззубую старуху, которая ковыляла, опираясь на палку. Скудный жизненный опыт Николаса говорил о том, что в каждой деревне есть своя беззубая старуха (или старик), которая бродит тут и там и пугает чужаков жуткими россказнями. Так что Николас даже обрадовался, что Сейпаярви не стала исключением.
        - Куда держишь путь, таинственный мальчик с мышкой в кармане? - спросила старуха.
        - На север, - коротко ответил Николас.
        - За сыром, - пискнул Миика, который до сих пор так и не понял, зачем они отправились в путешествие.
        Старуха, конечно, была странной, но не настолько странной, чтобы понимать мышиный язык. Поэтому она просто посмотрела на Николаса и покачала головой.
        - Не на север, - сказала она, побледнев, как снег (разумеется, чистый). - Иди на восток. Или на запад, или на юг… Только дурак пойдёт на север. В Лапландии никто не живёт. Там никого нет.
        - Тогда я круглый дурак, - ответил Николас.
        - Нет ничего плохого в том, чтобы быть дураком, - заметил проходивший мимо Дурак, звеня бубенцами на остроносых башмаках.
        - Я ищу своего отца, - пустился в объяснения Николас. - Он дровосек, и его зовут Джоэл. Он носит красный колпак. Глаза у него очень усталые, а пальцев всего девять с половиной. Он ушёл вместе с ещё шестью мужчинами. Они направлялись на Крайний Север.
        Старуха внимательно посмотрела на мальчика. Лицо её из-за плотной сети морщин напоминало карту. Кстати о картах: она вытащила из кармана скомканный лист бумаги и протянула Николасу.
        - Через нашу деревню проходили люди… Да, помнится, их было семеро. И они несли с собой карты. - Сердце Николаса подпрыгнуло от волнения. - Одну вот обронили.
        - Они вернулись? - с надеждой спросил мальчик.
        - Говорю тебе, с севера никто не возвращается, - покачала головой старуха.
        - Спасибо, спасибо вам огромное! - воскликнул Николас и попытался улыбнуться, чтобы скрыть тревогу. Он подумал, что нужно отблагодарить старуху, но кроме ягод, у него ничего не было. - Пожалуйста, возьмите ягоды.
        Старуха улыбнулась в ответ, и Николас увидел красные десны с пеньками сгнивших зубов.
        - Ты хороший мальчик, - прошамкала она. - Возьми мою шаль. Скоро тебе понадобится вся тёплая одежда, что есть.
        Николас чувствовал, что даже Миика, который путешествовал в тёплом кармашке, начинает дрожать, и не стал отказываться от подарка. Еще раз поблагодарив старуху, он пошёл дальше - теперь уже с картой.
        Николас шёл и шёл: через равнины и скованные льдом озёра, укрытые белым одеялом поля и хвойные леса.
        Как-то раз он присел под заснеженной ёлкой, стянул башмаки и посмотрел на ноги. Они были все в мозолях, а там, где не было мозолей, кожа покраснела и саднила. Башмаки, которые с самого начала держались на честном слове, теперь просто разваливались у него в руках.
        - Всё без толку, - сказал мальчик мышонку. - Не думаю, что смогу идти дальше. Я слишком устал. И становится слишком холодно. Наверное, придётся поворачивать домой.
        Но едва он произнёс слово «дом», как понял, что дома-то у него и нет. Был неказистый домишко близ соснового бора, но там его никто не ждал. Уж точно не тётя Карлотта. Что это за дом, если тебе нельзя спать в собственной кровати?
        - Послушай, Миика, - Николас скормил мышонку кусок гриба. - Наверное, лучше тебе остаться в этом лесу. Посмотри на карту. Сомневаюсь, что из нашей затеи что-нибудь выйдет.
        Николас и Миика уставились на карту: маршрут экспедиции был отмечен точками, похожими на следы на снегу. А на самой карте не было ни одной прямой линии. Перед ними лежал длинный, извилистый путь, который вёл через леса и в обход озёр к большой горе. Николас знал, что гора большая, потому что именно так она и называлась: Очень большая гора.
        Вытащив мышонка из кармана, мальчик поставил его на землю.
        - Беги, Миика. Оставь меня. Смотри, здесь есть листья и ягоды. Не пропадёшь. Ну же, беги!
        Мышонок поднял на него остроносую мордочку.
        - Листья и ягоды? Твоё предложение оскорбительно!
        - Серьёзно, Миика, так будет лучше.
        Но Миика лишь вскарабкался по ноге Николаса к нему на коленку, и мальчик со вздохом вернул мышонка в карман. Затем он растянулся на поросшей мхом земле, закутался в старухину шаль и уснул, хотя до вечера было ещё далеко.
        Пока он спал, начал падать снег.
        Николасу снилось, как ребёнком он отправился с родителями на озеро Блитцен. Папа вёз его на санках, а мама смеялась. И он был так счастлив в этом сне.
        А потом что-то его царапнуло, и Николас резко открыл глаза. Миика скрёб крохотными коготками его грудь, попискивая от страха.
        - Что такое, Миика?
        - Просыпайся! - воскликнул мышонок. - Пришёл кто-то большой и рогатый!
        И тут Николас увидел его.
        Он стоял так близко, что мальчик не сразу сообразил, кто перед ним. Зверь не был похож на медведя, хотя размерами ему не уступал. Зато немного напоминал лося: тот же блестящий тёмно-серый мех и лобастая голова. Но с лосями Николасу сталкиваться доводилось, и это был точно не лось. Грудь животного - не серая, но белоснежная, - тяжело вздымалась; из неё вырывались странные звуки, словно в предках у него повстречались волк и дикая свинья. Голову венчали раскидистые бархатистые рога. Они походили на ветви деревьев, согнутые ветром.
        Наконец Николас понял, кто это.
        Олень.
        Огромный, разгневанный олень.
        Который смотрел прямо на него.
        Олень
        Взгляд этого огромного зверя не сулил ничего хорошего. Тёмно-серый мех напоминал затянувшие небо снеговые облака. Олень повёл головой слева направо, потом вздёрнул морду и издал странный рокочущий звук, словно в груди его клокотал гром.
        Миика снова испуганно пискнул. Николас вскочил на ноги.
        - Хороший олень! Хороший мальчик! Ты же мальчик?.. - Николас посмотрел вниз, чтобы убедиться. - Да, ты мальчик. Всё в порядке. Я тебя не обижу. Хорошо? Я друг.
        Эти слова не возымели никакого эффекта.
        Напротив, они только побудили оленя встать на дыбы. Теперь он нависал над Николасом, и копыта рассекали воздух в опасной близости от его лица.
        Николас вжался спиной в дерево. Сердце отчаянно колотилось о грудную клетку.
        - Что же нам делать? - тихо спросил он Миику, но, если у мышонка и были какие-то соображения, делиться ими он не торопился.
        - Может, попробуем убежать? - пробормотал Николас, прекрасно зная, что ему не удастся обогнать оленя. Дыхание срывалось с губ мальчика облачками белого пара, а сам он словно заледенел от испуга.
        Олень высился над ним огромной массой меха и мышц и шумно пыхтел. Он пришёл через бурю - дикий, ревущий - и теперь наклонил голову и наставил на Николаса ветвистые рога. Наверное, это был самый большой и яростный олень во всей Финляндии.
        Небо раскроила молния, и Николас кинул взгляд вверх.
        - Держись крепче, Миика, - сказал он и подпрыгнул, ухватившись обеими руками за ветку над головой. Под рокот грома он едва успел ускользнуть из-под оленьего носа, когда тот врезался прямо в сосну. Николас закинул ноги на ветку и вцепился в неё изо всех сил. Он надеялся, что оленю вскоре наскучит его гонять, и зверь уйдёт. Но тот не торопился - только рыл копытами землю да нарезал круги возле ели.
        И тут Николас кое-что заметил.
        Олень прихрамывал. Из задней ноги у него торчала какая-то палка. Приглядевшись, Николас понял, что его подстрелили из лука.
        «Бедное животное», - подумал мальчик.
        В следующий миг спасительная ветка затрещала, и Николас полетел вниз, тяжело приложившись спиной о землю.
        - А-а-а-а-х! - простонал он.
        Тень лесного оленя накрыла его с головой.
        - Погоди, - выдавил мальчик, хватая ртом воздух. - Я могу её вытащить.
        Он жестами изобразил, как будет вытаскивать стрелу из ноги. Олени, как правило, плохо понимают язык жестов; возможно, поэтому зверь в ответ лишь мотнул головой, ударив Николаса рогами по рёбрам. Миика от такого поворота пулей вылетел из кармана, кувырнулся в воздухе и врезался точнёхонько в дерево.
        Николас встал, хотя ноги у него подкашивались, и сказал, с трудом дыша:
        - Тебе больно. Я могу помочь.
        Олень замер. Потом сердито засопел и что-то промычал. Николас глубоко вздохнул и, собрав всю храбрость в кулак, кинулся вперёд. Он осторожно прикоснулся к ноге оленя чуть повыше того места, где торчала стрела. И замер.
        Перья на стреле были серыми. Совсем как на той, что чуть не попала в медведя. Эта стрела принадлежала охотнику Андерсу.
        - Они были здесь, - подумал Николас вслух.
        Вспомнив, как отец помогал лосю, мальчик набрал полные ладони снега и обложил им рану.
        - Будет больно, но ты уж потерпи, ладно? Потом станет легче.
        Наконечник засел глубоко, но кровь вокруг древка уже запеклась. Значит, оленя ранили несколько дней, если не недель назад. Бедный зверь обеспокоенно переступил с ноги на ногу и снова протяжно замычал.
        - Всё хорошо, всё хорошо, - приговаривал Николас, осторожно вытягивая стрелу.
        Олень задрожал, а потом вдруг развернулся и укусил Николаса за ляжку.
        - Эй! Я тебе тут помочь пытаюсь! - обиженно вскрикнул мальчик и наконец выдернул наконечник.
        Олень опустил голову, на мгновение застыл, а потом обильно помочился.
        - Вот и замечательно, - пробормотал Николас, собирая остатки смелости. Взяв ещё снега, он аккуратно прижал его к ране.
        Через несколько минут олень перестал трястись и вроде бы успокоился. Вырывающиеся из ноздрей облака пара уменьшились, и животное начало рыть носом снег в поисках травы.
        Чувствуя, что олень потерял к нему интерес, Николас встал. Покрытые мозолями ноги в худых башмаках тут же напомнили о себе. Николас поморщился и принялся отряхиваться от снега. Миика, который успел оправиться от столкновения с деревом, подбежал к мальчику, и тот привычным жестом усадил его в карман. Одновременно посмотрев вверх, они нашли глазами самую яркую из всех звёзд - Полярную. Николас огляделся по сторонам и увидел большое озеро на востоке и ледяную равнину на западе. Затем он сверился с картой. Им нужно двигаться прямо на север, желательно не отклоняясь от маршрута. И мальчик пошёл, утопая в сугробах, которые выросли вокруг, пока он спал. Но вскоре услышал за спиной чьи-то шаги.
        Олень.
        На этот раз он не пытался поднять Николаса на рога. Только наклонил голову, как обычно делают собаки.
        - Не нравятся мне эти мшистые ветки, что растут у него из головы, - проворчал Миика.
        Николас всё шёл, и всякий раз, когда он останавливался, олень тоже застывал на месте.
        - Кыш! - попытался прогнать его Николас. - Уж поверь, там, куда мы идём, тебе не понравится. Товарищ из меня не ахти, а путь нам предстоит долгий.
        Но олень упорно не отставал. Через несколько миль Николас почувствовал, что силы его на исходе. Ноги налились свинцом. Сквозь дырки в башмаках проглядывали замёрзшие пальцы, а голова гудела от холода и голода. Однако олень, несмотря на рану, выглядел ничуть не уставшим. Наконец Николас поневоле присел под деревом, чтобы отдохнуть. Сохатый подошёл к нему, поглядел на худую обувку и стёртые в кровь ступни, а потом наклонил голову и подогнул передние ноги.
        - Хочешь, чтобы я залез к тебе на спину? - недоверчиво спросил Николас.
        Олень фыркнул и что-то промычал.
        - Это значит «да» на твоём языке? Миика, как ты думаешь?
        - Думаю, это значит «нет», - ответил Миика.
        Но Николас так устал, и у него так болели ноги, что он решил рискнуть.
        - Ты же понимаешь, что везти придётся двоих? Меня и моего мышонка. Не возражаешь?
        Олень вроде бы не возражал. Поэтому Николас забрался на него и сделал единственное, что ему ещё оставалось.
        Понадеялся на лучшее.
        Что-то красное
        К удивлению Николаса, ехать на олене оказалось не так сложно, как он думал. Приходилось, конечно, мириться с тряской, но это всё равно было куда лучше, чем идти пешком, особенно на стёртых ногах. Да и к тряске Николас со временем привык. Он сидел на широкой спине оленя и осторожно прижимал руку к карману, чтобы Миика не замёрз.
        - Нужно придумать тебе имя, - сказал он. - Олени, может, и обходятся без имён, но людям без них никак. Так, что бы нам… - Мальчик прикрыл глаза и вспомнил сон о родителях и озере Блитцен. - Как тебе Блитцен? Оно означает «молния».
        Олень навострил уши и вскинул голову. Николас решил, что ему нравится.
        - Значит, так и буду тебя звать.
        Олень вроде был не против.
        Николас, Миика и Блитцен уходили всё дальше на север. С каждым днём становилось холоднее, и Николас не уставал благодарить судьбу за то, что она свела его с оленем, и доброй старухой, подарившей ему шаль, и Миикой, который согревал ему руку. Мальчик часто наклонялся, чтобы обнять оленя и скормить ему ягоду-другую или кусок гриба из тех запасов, которые остались у него в правом кармане.
        Наконец весь мир вокруг выкрасился в белый цвет: куда ни глянь, только белый снег и белый лёд. Николас понял, что они добрались до пустого пятна на карте. Сугробы становились всё глубже, а ветер - всё сильнее, но Блитцена это ничуть не заботило. Олень твёрдо стоял на ногах и взрывал снег широкой грудью. Трудно было разглядеть что-то сквозь плотную пелену пурги, но пару раз Николас различал на горизонте прерывистые очертания тёмных скал.
        Когда в небе повис тонкий ломтик луны, а снег прекратился, они вышли к Очень большой горе.
        Николас отдал Блитцену предпоследний гриб, а последний - Миике. Сам он ничего не съел, хотя желудок его ворчал, как далёкий гром. Гора казалась бесконечной: чем дальше они забирались, тем выше она становилась.
        Блитцен замедлил шаг, словно и ему наконец потребовался отдых.
        - Хороший мальчик, - не уставал повторять Николас, - молодец, Блитцен.
        Одну руку он продолжал прижимать к карману, чтобы уберечь от стужи Миику, а другой время от времени ласково похлопывал оленя по широкому боку.
        Ноги Блитцена утопали в снегу; идти становилось всё тяжелее. Удивительно, что он до сих пор двигался вперёд.
        Николасу уже чудилось, что он ослеп от бескрайней белизны Крайнего Севера, когда на середине горы ему в глаза бросилось что-то красное. Красное, как кровь, как свежая рана на снегу. Николас спрыгнул с оленя и заковылял туда.
        Каждый шаг давался ему с огромным трудом. Мальчик то и дело проваливался по колено в снег, словно гора была не горой, а большим сугробом.
        Наконец он дошёл. Оказалось, что это не кровь, а колпак, который Николас тотчас же узнал.
        Это был колпак его отца.
        Колпак, сшитый из красной тряпки, с пушистым белым помпоном.
        Он заиндевел, и его хорошенько припорошило снегом, но ошибки быть не могло.
        Николас почувствовал, как всё его хилое тельце пронзила тревога. Неужели то, о чём он запрещал себе думать, всё-таки случилось?
        - Папа! - закричал он, закапываясь руками в снег. - Папа! Папа!
        Он убеждал себя, что колпак сам по себе ничего не значит. Возможно, его сдуло ветром, а отец слишком спешил, чтобы остановиться и подобрать его. Возможно. Но когда кости ломит от холода, а желудок от голода прилип к позвоночнику, сложно думать о хорошем.
        - Папа! Пааааапааааа!
        Николас рыл снег голыми руками, пока те не заледенели и не перестали его слушаться. Тогда мальчик разрыдался.
        - Всё без толку! - всхлипывая, сказал он Миике, который отважно высунулся из кармана, хотя на носу его тут же повисла сосулька. - Зря мы сюда пошли. Он, наверное, уже мёртв. Мы должны вернуться. - Николас повысил голос, перекрикивая ветер и обращаясь к оленю: - Нужно ехать на юг. Прости! Не стоило тебе идти со мной. Никому не стоило. Здесь слишком холодно и слишком опасно даже для оленя. Давайте вернёмся.
        Но Блитцен его не слушал. Он шел вперёд, взрывая копытами снег, и карабкался всё выше на гору.
        - Блитцен! - отчаянно завопил Николас. - Остановись! Там ничего нет!
        Но Блитцен и не думал останавливаться. Повернувшись к мальчику, он коротко кивнул, словно призывая следовать за ним. На секунду Николасу захотелось никуда не идти, а просто сидеть и ждать, пока снег не укроет его с головой, и он не станет частью горы, как, должно быть, стал отец. Какой смысл двигаться вперёд или назад? Каким же дураком он был, когда ушёл из дома. Надежда наконец оставила Николаса.
        Было так холодно, что слёзы замерзали прямо у него на щеках.
        Он понимал, что скоро умрёт.
        Дрожа, мальчик смотрел, как Блитцен взбирается на гору.
        - Блитцен!
        Николас закрыл глаза. И перестал плакать. Он ждал, когда дрожь утихнет, и на смену ей придёт сонное умиротворение. Но через пару минут кто-то мягко потёрся о его ухо. Открыв глаза, Николас увидел Блитцена, который смотрел на него, не моргая, и обдавал своим тёплым дыханием. Выражение морды у оленя было такое, будто он без слов понимал всё, что творится на душе у мальчика.
        Что помогло Николасу снова забраться к нему на спину?
        Надежда? Смелость? Или потребность завершить начатое?
        Только одно Николас знал наверняка. Что-то зажглось у него внутри, пробившись сквозь холод, голод, усталость и тоску. Схватив отцовский колпак, Николас отряхнул его от снега, натянул на голову и вскарабкался на Блитцена. И олень - такой же усталый, голодный и замерзший - продолжил восхождение.
        Потому как для того и существуют горы.
        Конец волшебства
        Если долго взбираться на гору, то рано или поздно вы достигнете вершины. Макушка есть у каждой горы, какой бы огромной она ни была. Даже если вам придётся карабкаться по склону целый день и целую ночь, вы покорите её - при условии, что будете держать эту вершину в уме. Правда, с Гималаями случай немного иной: там вы можете сколько угодно думать о вершине - и всё равно замёрзнете насмерть, потеряв пальцы ног где-то на полпути. Потому что эти горы бесконечны! Но Очень большая гора была всё-таки не такой большой. И пальцы Николаса остались при нём.
        Николас, Блитцен и Миика поднимались всё выше и выше, пока над головой у них не заколыхались прозрачные зелёные полотна.
        - Смотри, Миика, северное сияние!
        Миика встал на задние лапки, высунул мордочку из кармана и увидел небеса, залитые таинственными призрачными огнями. Честно говоря, Миика не понял, что привело Николаса в такой восторг. Мыши не слишком интересуются красотой, если, конечно, это не сливочная красота жёлтого куска сыра с синими прожилками плесени. Так что, поглазев немного на северное сияние, Миика быстро вернулся в теплый карман.
        - Разве это не чудо? - затаив дыхание, прошептал Николас. Небо переливалось огнями, словно присыпанное изумрудной пылью.
        - Чудо - это когда тепло, - проворчал из кармана Миика.
        К восходу они достигли вершины. Хотя небо побледнело, а северное сияние растаяло, свечение всё же осталось, только переместилось ниже - в долину за горой. Теперь это были не переливы зелёного, а всполохи всех цветов радуги. Николас посмотрел на карту, пытаясь сообразить, где же они. За горой должна была располагаться эльфийская деревня, но мальчик видел лишь раскинувшуюся до самого горизонта заснеженную равнину - и ничего кроме. Впрочем, нет. Вдалеке на северо-западе виднелись поросшие соснами холмы, но больше никаких признаков жизни не наблюдалось.
        Тогда они продолжили идти на север - к разноцветным огням, вниз по склону горы, сквозь напоенный светом воздух.
        Невероятно, как быстро Николас пал духом. На вершине всё казалось ему возможным, но сейчас, когда ноги оленя увязали в снегу, мальчика снова охватила тоскливая тревога.
        - Я, наверное, с ума сошёл, - пробормотал он.
        В животе от голода будто поселился дикий зверь - злобный, рычащий, требующий еды. Мальчик поглубже натянул отцовский колпак. Снег понемногу начал стихать, но всё равно ещё падал, и снежинки вспыхивали красными, жёлтыми, зелёными и пурпурными искрами. Николас чувствовал, что с Блитценом что-то неладно. Олень замедлил шаг, а голову опустил так низко, что мальчик уже не видел его рогов.
        - Тебе нужно поспать, и мне нужно поспать, - сказал Николас. - Пора сделать привал.
        Но Блитцен всё шёл и шёл, втыкая копыта в белый покров, до тех пор, пока колени его не подломились, и он не рухнул в снег.
        Бух.
        Николас оказался в ловушке. Блитцен, один из крупнейших оленей, которых когда-либо видела Финляндия, был очень, очень тяжелым. И всей этой тяжестью он сейчас навалился на ногу Николаса. Миика выскочил из своего карманного убежища и побежал к голове Блитцена, чтобы его разбудить. Но мышиная возня мало трогала могучего зверя.
        - Блитцен! Проснись! Ты меня придавил! - завопил Николас.
        Но Блитцен не просыпался.
        Николас чувствовал, как попавшая в западню лодыжка наливается болью, и та растекается по телу, смывая всё на своём пути. Вскоре осталась только боль. Мальчик попытался оттолкнуть оленя и вытащить из-под него ногу. Если бы не голод и слабость, он, наверное, смог бы освободиться. Но пока от его усилий было мало толку, а Блитцен с каждой минутой становился тяжелее и холоднее.
        - Блитцен! - напрасно звал Николас. - Блитцен!
        Мальчик вдруг понял, что может умереть здесь - и никто не узнает, что с ним случилось, никто не будет о нём плакать. Ужас сковал Николаса похлеще самого лютого мороза, а странные огни всё плясали в воздухе над его головой. Красный, жёлтый, синий, зелёный, пурпурный…
        - Миика, уходи… Кажется, я застрял надолго. Уходи же. Беги…
        Миика встревоженно повёл носом, огляделся по сторонам - и вдруг заметил что-то, недоступное человеческому взору.
        - Что там, Миика?
        Мышонок пискнул в ответ, но Николас, разумеется, ничего не понял.
        - Сыр! - пропищал Миика. - Я чую сыр!
        Конечно, сыра нигде не было видно, но Миику это не остановило. Если вы во что-то верите, вам нет нужды это видеть.
        Мышонок сорвался с места и побежал. Снег падал густой стеной, но был лёгким и пушистым; он укрывал землю ровным слоем, так что почти не мешал Миике, который устремился на север и теперь торопливо перебирал лапками.
        Николас смотрел, как маленький зверёк сначала превратился в точку, а потом и вовсе исчез.
        - Прощай, мой друг. Удачи!
        Он поднял руку, чтобы помахать мышонку вслед. Пальцы от холода стали почти фиолетовыми и горели огнём. Желудок сводило судорогами. Ногу, зажатую между оленем и целым миром, сдавило так, что Николас боялся ослепнуть от боли. Мальчик закрыл глаза и представил роскошный пир: бесконечные блюда с окороками, имбирными пряниками, тортами и черничными пирогами. И, конечно, горячий шоколад.
        Николас откинулся на снег, и усталость навалилась на него огромным валуном, по капле выдавливая жизнь.
        Миика скрылся из виду. И когда Николас почувствовал себя совсем ужасно, он произнёс нечто столь же ужасное. Самое ужасное, что вообще можно сказать вслух. (Закройте глаза и уши - в особенности, если вы эльф!)
        - Нет никакого волшебства, - прошептал он в беспамятстве. И погрузился во тьму.
        Отец Топо и Малышка Нуш
        Сквозь темноту пробились голоса.
        - Кабииша лоска! Кабииша тикки! - торопливо проговорил кто-то тонким голоском, похожим на девчоночий.
        - Та ууре. Ахтаума лоска эс нуоска, Нуш, - неспешно ответил второй голос, глубокий и напевный.
        Он умер?
        Нет. Точнее, не совсем. Живым его тоже можно было назвать с трудом: если бы их с Блитценом нашли минутой позже, они совершенно точно были бы мертвы.
        Прежде всего Николас заметил, что ему тепло.
        Жар зарождался где-то внутри и растекался по телу горячим сиропом. Мальчик ещё не согрелся до такой степени, чтобы почувствовать маленькую руку, которая прижималась к его груди напротив сердца, - но уже различал голоса, пусть они и звучали как сквозь толщу воды.
        - Что это, деда? - спросил тоненький голосок, и на этот раз Николас, к своему огромному удивлению, понял всё до последнего слова.
        - Это мальчик, Нуш, - ответил обладатель второго голоса.
        - Мальчик? Но он выше тебя, деда!
        - Это потому, что он особенный мальчик.
        - Особенный? Что значит «особенный»?
        - Он человек, - осторожно произнёс второй голос.
        Послышался изумлённый вздох.
        - Человек?! Деда, он нас съест?
        - Нет.
        - Нам нужно бежать?
        - Уверен, он не опасен. А даже если и так, мы не должны позволять страху управлять нами.
        - Ты только погляди на его уши!
        - Да. К человеческим ушам нелегко привыкнуть.
        - Деда, но ты же помнишь, что случилось с…
        - А вот об этом думать не стоит, Малышка Нуш. Мы всегда должны помогать тем, кто попал в беду… Даже если это человек.
        - Выглядит он ужасно.
        - Да, ты права. Вот потому-то, Нуш, мы и должны ему помочь.
        - А это сработает?
        - Да, - во втором голосе скользнула тревожная нотка. - Думаю, да. И с оленем тоже.
        Блитцен очнулся и медленно перевернулся, освобождая ногу Николаса, который тоже начал сонно моргать.
        Открыв наконец глаза, мальчик судорожно втянул воздух. Несколько секунд Николас никак не мог сообразить, где он. Затем он увидел двух существ - и снова судорожно вздохнул, потому что именно так поступают люди, впервые увидевшие эльфов.
        Оба эльфа оказались невысоки (как это свойственно их народцу), но один был пониже другого. Николас сразу догадался, что это девочка-эльф. У неё были чёрные волосы, кожа белее снега, острые скулы, остроконечные уши и большие, широко расставленные глаза. И хотя она была одета лишь в тёмную зелёно-коричневую тунику, казалось, мороз её ничуть не беспокоит. Второй эльф - тот, что постарше и покрупнее, - носил такую же тунику, только с красным поясом. У него были длинные седые усы, седые всклокоченные волосы и серьёзные, но добрые глаза, которые поблёскивали, как иней на солнце.
        - Кто вы? - наконец обрёл голос Николас.
        - Я Малышка Нуш, - ответила Малышка Нуш. - А тебя как зовут?
        - Николас.
        - А я - Отец Топо, дедушка Нуш, - сказал второй эльф и посмотрел по сторонам - не подглядывает ли кто. - Ну, точнее, пра-пра-пра-пра-пра-дедушка. Мы эльфы.
        Эльфы.
        - Я умер? - на всякий случай спросил Николас. На самом деле, его вопрос был не таким уж глупым. Мальчик впервые за много недель чувствовал бегущее по венам тепло и растущий в груди восторг - и не понимал, как такое может быть.
        - Нет. Ты не умер, - сказал Отец Топо. - Хотя и очень старался. Ты вполне себе жив, благодаря доброте, которую мы отыскали внутри тебя.
        Николас озадаченно моргнул.
        - Но… Мне не холодно. И слабости я не чувствую.
        - Деда немножко над тобой поколдовал, - сказала Малышка Нуш.
        - Поколдовал?
        - Сотворил маленькое чудовство.
        - Чудовство? А что это?
        Малышка Нуш посмотрела на Николаса, потом на дедушку и снова на Николаса.
        - Ты не знаешь, что такое чудовство?
        Отец Топо похлопал внучку по плечу.
        - Он пришёл с той стороны горы. В мире людей магии не так много, - старый эльф улыбнулся Николасу и Блитцену. - Чудовство - это заклинание надежды. Чтобы сотворить его, нужно закрыть глаза и пожелать чего-то всем сердцем. Если пожелаешь правильно, заклинание сработает. Чудовство - одно из самых ранних заклинаний, записанных в первой Книге Чудес и Надежды - книге эльфийского волшебства. Я положил руку на тебя и на твоего друга-оленя и пожелал, чтобы вы согрелись, преисполнились сил и всегда были в безопасности.
        - Всегда? - нахмурился Николас, а Блитцен лизнул его в ухо. - Но это же невозможно.
        Малышка Нуш ахнула, и Отец Топо поспешил прикрыть ей уши.
        - Эльфы никогда не произносят этого слова, - сказал он, качая головой. - Невозможность - это всего лишь возможность, которую ты ещё не увидел. Но сейчас ты должен покинуть Эльфхельм. И как можно скорее.
        - Эльфхельм? Деревню эльфов? - переспросил Николас. - Но я ведь до неё ещё не добрался.
        Малышка Нуш засмеялась долгим эльфийским смехом (поверьте, эльфы умеют смеяться по-настоящему долго), за что Отец Топо смерил её строгим взглядом.
        - Я разве сказал что-то смешное? - спросил Николас, а сам подумал, что, даже если вы спасли кому-то жизнь, не очень-то вежливо вот так над ним смеяться.
        - Мы стоим на улице Семи Извилин, - хихикнула Малышка Нуш.
        - Что? Это же не улица. Тут один снег вокруг. И… какие-то разноцветные огни.
        Малышка Нуш посмотрела на Отца Топо.
        - Расскажи ему, деда, расскажи скорее!
        Старый эльф ещё раз огляделся по сторонам и принялся торопливо объяснять:
        - Это самая длинная улица Эльфхельма. Мы в юго-восточном углу деревни. Улица идёт на запад и заканчивается у Лесистых холмов, за границей Эльфхельма.
        - Лесистые холмы? - переспросил Николас. - Но я ничего не вижу. Кроме огней в воздухе.
        - Вон там - Серебряное озеро и Олений луг. Все магазины - на улице Оленьего луга, - выпалила Малышка Нуш, подпрыгивая от нетерпения и указывая на север.
        - Озеро? Какое озеро?
        - А там - Главный зал Эльфхельма, - сказала она, тыча пальцем в противоположном направлении - где, насколько хватал глаз, лежал точно такой же, ничем не примечательный снег.
        Николас растерянно помотал головой и поднялся.
        - О чём вы говорите?
        - Деда, он что, слепой? - подняла глаза на дедушку Малышка Нуш.
        Отец Топо посмотрел на Николаса, затем на внучку. И очень тихо сказал:
        - Чтобы увидеть что-то, нужно по-настоящему в это верить. Это первое правило эльфов. Нельзя увидеть то, во что ты не веришь. А теперь постарайся изо всех сил. Вдруг ты всё-таки найдёшь, что искал?
        Деревня эльфов
        Николас медленно огляделся: сотни порхающих огней постепенно обретали плотность и становились всё менее призрачными. Цветные всполохи, свободно плававшие над землёй, превращались в квадраты, треугольники и круги. Прямо на его глазах из воздуха проступала целая деревня с дорогами и домами. Деревня эльфов. Теперь Николас тоже видел, что они с Блитценом стоят посреди улицы, вдоль которой выстроились маленькие зелёные хижины. С востока в неё вливалась ещё одна дорога, пошире. Николас посмотрел под ноги: там по-прежнему лежал снег. Хоть это не изменилось.
        Мальчик пробежал глазами по улице, уходящей на север: по обе стороны от неё стояли бревенчатые домики с заснеженными крышами. Под козырьком у одной болтался гигантский деревянный башмак. У другой над дверью висела табличка с нарисованным волчком. Наверное, это был магазин игрушек. За ними Николас разглядел озеро, о котором говорила Малышка Нуш. Оно напоминало большое овальное зеркало, а рядом на лугу паслись олени. Блитцен их тоже заметил и с интересом принюхался.
        На западе, где темнели вдалеке Лесистые холмы, высилась большая круглая башня, увенчанная шпилем. А прямо на севере располагался Главный зал Эльфхельма, на который указывала Малышка Нуш. Построенный из тёмных, почти чёрных бревен, он был крупнее прочих зданий в деревне. Не такой высокий, как башня (в нём было всего два этажа), он сиял двадцатью окнами, и Николас слышал доносящееся оттуда пение и чувствовал упоительный сладкий аромат, по которому скучал аж с прошлого года. Имбирные пряники! Здешние пахли даже вкуснее тех, что продавались в кондитерской Кристиинанкаупунки.
        - Ух ты, Эльфхельм, - прошептал Николас. - Совсем такой, как говорил отец.
        - Мне нравится твоя шапка, - сказала Малышка Нуш.
        - Спасибо, - кивнул Николас, стянул с головы колпак и посмотрел на него. - Это моего отца. Он отправился на поиски Эльфхельма. И я хотел узнать, что с ним случилось. Их в экспедиции было семеро. Отца звали…
        Но Малышка Нуш взволнованно его перебила:
        - Красный - мой любимый цвет! После зелёного. И жёлтого. Я все цвета люблю. Кроме фиолетового. От него у меня в голове заводятся грустные мысли. Мы живём вон там, - сказала она, тыча пальцем в красно-зелёный домик неподалёку.
        - Красивый, - отозвался Николас. - А вы тут случайно мышь не видели?
        - Видели! - закричала Малышка Нуш, и Отец Топо торопливо зажал ей рот.
        - Ладно, человеческое дитя, теперь ты посмотрел на Эльфхельм. Так что садись на своего оленя и скорее уезжай отсюда, - сказал он. - Что бы ты ни искал, здесь ты этого не найдёшь.
        Блитцен толкнул Николаса в плечо, словно почувствовал напряжение в голосе старого эльфа, но мальчик не двинулся с места.
        - Я ищу своего отца, - сказал он. - Я прошёл уже тысячу миль. Не думайте, что мы с Блитценом так просто развернёмся и уйдём.
        Отец Топо сокрушённо покачал головой.
        - Мне жаль, но человеку здесь не место. Возвращайся на юг. Ради твоего же блага.
        Николас посмотрел эльфу в глаза и взмолился:
        - Кроме отца, у меня никого нет. Я должен выяснить, добрался он до Эльфхельма или нет.
        - Он может стать нашим домашним животным! - предложила Малышка Нуш.
        Отец Топо погладил внучку по макушке.
        - Не думаю, что людям нравится быть домашними животными.
        - Пожалуйста! Я пришёл с миром. Я просто хочу узнать, что случилось с отцом.
        Старый эльф призадумался.
        - Что ж, учитывая, какое сейчас время года… Может статься, тебя и примут в деревне.
        Малышка Нуш запрыгала от радости.
        - Давай отведём его в Главный зал!
        - Обещаю, я не доставлю вам неприятностей, - заверил Николас Отца Топо.
        Тот бросил быстрый взгляд на запад, где темнела башня.
        - Неприятности не всегда нужно доставлять. Иногда они приходят сами.
        Николас не понял, что Отец Топо имел в виду, но послушно последовал за эльфами, которые направились к большому дому на берегу озера. Они пошли по широкой улице, мимо указателя с надписью «Главный путь», обувной лавки, кондитерской с запотевшими окнами и магазина, где продавались игрушки и санки, а яркое объявление на витрине приглашало всех в Школу санного мастерства.
        Николас с любопытством посмотрел на покосившийся дом с ледяными окнами. Вывеска гласила: «Ежеснежник».
        - Главная газета эльфов, - пояснил Отец Топо. - Пишут всякую чепуху, только страху нагоняют.
        У двери в редакцию были кучей свалены бесплатные номера.
        «Малыша Кипа до сих пор не нашли», - кричал главный заголовок, и Николас задался вопросом, а кто такой Малыш Кип. Он уже собирался спросить эльфов - но те, несмотря на свой малый рост, ногами в башмаках перебирали довольно шустро и, пока мальчик глазел по сторонам, оставили его далеко позади. Николасу с Блитценом пришлось поднажать, чтобы догнать своих провожатых.
        - А что это за башня? - спросил Николас, на время позабыв о пропавшем Малыше Кипе.
        - Смотри, - сказал Отец Топо, резко меняя тему. - Это Северный полюс. - Он ткнул пальцем в зелёную палку, которая торчала из земли.
        - Как думаешь, Отец Водоль его примет? - снова подала голос Малышка Нуш.
        - Думаю, всё будет хорошо, - успокоил внучку старый эльф. - Пойдем, Малышка Нуш. Мы, эльфы, народ добрый и гостеприимный. Во всяком случае, были такими. Об этом знает даже Отец Водоль.
        Николас окончательно растерялся.
        - Гм, Отец Типпо?
        - Топо, - поправил его старый эльф.
        - Простите, Отец Топо. Я только хотел спросить…
        - Блитцен, посмотри! - вдруг воскликнула Малышка Нуш.
        Они уже дошли до блестящего, скованного льдом озера. На противоположном берегу раскинулся луг, где семёрка оленей мирно жевала лишайник.
        - Вы не знаете, мой отец… - не унимался Николас, но старый эльф снова не дал ему закончить.
        - Эй, рогатушки, подите-ка сюда! - окликнул он оленей. - Познакомьтесь с новым другом.
        А Малышка Нуш тем временем опять заговорила о своих любимых цветах.
        - Ещё мне нравится тёмно-синий. Он куда красивее фиолетового. И алый. И лазурный. И пурпурный.
        Блитцен стоял позади Николаса, уткнувшись мордой ему в плечо.
        - Он у меня немножко стеснительный, - объяснил эльфам мальчик.
        Но тут одна олениха подошла и дала Блитцену клочок травы. На секунду Николасу показалось, что её ноги оторвались от земли - там, где заканчивались копыта и начиналась тень. Но, наверное, ему просто привиделось.
        - Это Гроза, - подсказала Малышка Нуш. - Она самая добрая. Это Комета, - маленькая эльфа ткнула пальцем в оленя с белой полоской на спине, а затем начала поочерёдно называть остальных: - Вон там - Скакун, смешной такой, играет в догонялки с Купидоном. За Купидоном нужен глаз да глаз, не то всего тебя обслюнявит от нежности. А вон та тёмненькая - старушка Резвая, с ней поосторожнее, она часто бывает не в духе. Это Танцор, а это Вихрь, он самый быстрый.
        - Ты в порядке, дружище? - спросил Николас своего оленя, но Блитцен уже оправился от смущения и принялся знакомиться с пёстрой рогатой компанией. Николас заметил, что рана у него на ноге полностью затянулась.
        Оставив Блитцена пощипывать лишайник в компании сородичей, эльфы и мальчик двинулись дальше. Вскоре они прошли мимо указателя с надписью «Лесистые холмы, где живут пикси». Музыка теперь звучала громче, аромат имбирных пряников нещадно дразнил нос, а страх в груди Николаса смешивался с волнительным предвкушением. Наконец они остановились перед дверью Главного зала.
        - Кстати, ты же знаешь, какой сегодня день? - с нервной улыбкой спросил Отец Топо.
        - Я даже не помню, какой сейчас месяц, - признался Николас.
        - Двадцать третье декабря! До Рождества всего два дня. И у нас сегодня праздник. Единственный, который нам оставили. Но после того, как танцы запретили, его и праздником-то не назовешь.
        Неужели прошло столько времени? Николасу было трудно в это поверить. А впереди его ждала встреча с тем, поверить во что ещё труднее.
        Тайна Малыша Кипа
        Если бы вы, как и Николас, были одиннадцатилетним мальчиком нормального роста, вы бы тоже пригнулись при входе в Главный зал Эльфхельма. Едва попав внутрь, он широко распахнул глаза от изумления. В зале стояли семь длинных деревянных столов, за которыми сидели эльфы. Сотни эльфов. Маленькие эльфы и эльфы чуть побольше. Эльфы-детишки и эльфы-взрослые. Худые эльфы, толстые эльфы и эльфы в-самый-раз.
        Николас всегда думал, что, увидев эльфов, сойдёт с ума от счастья, но атмосфера в Главном зале царила гнетущая. Эльфы были разделены по цвету туник.
        - У меня зелёная туника, - пустился в объяснения Отец Топо. - Значит, я сижу за верхним столом. Зелёные туники носят члены Эльфийского Совета. В синих туниках ходят эльфы-мастера - те, что умеют делать игрушки, санки или печь имбирные пряники. Эльфы в коричневых туниках никаким ремеслом не владеют. Раньше всё было иначе. До Отца Водоля мы сидели все вместе. Ведь в единстве сама суть эльфийского народа.
        - А кто такой Отец Водоль? - спросил Николас.
        - Шшш! - шикнул на него старый эльф. - Потише! Не то он тебя услышит.
        Когда Николас представлял себе Рождество у эльфов, ему всегда казалось, что они будут петь и объедаться сладостями. Нет, сладостей тут имелось в достатке - зал насквозь пропах имбирём и корицей, - но эльфам, кажется, не было никакого дела до угощения. И хотя они пели, голоса их были исполнены горькой печали, которую не могли скрыть даже весёлые слова:
        Растают горести, как снег:
        Его недолог век!
        Пока мы можем песни петь,
        Огонь будет гореть.
        Мы пир закатим и споём,
        И Рождество придёт в наш дом!
        Вопреки радостной песне, лица эльфов были безрадостны. Николасу стало не по себе. Он наклонился к Отцу Топо:
        - Что случилось? Почему все такие грустные?
        Прежде чем старый эльф успел ответить, его пра-пра-пра-пра-правнучка доказала, что не все эльфы впали в уныние.
        - Скоро Рождество! - восторженно воскликнула она.
        В Главном зале повисла тишина, а воздух сгустился, словно все в комнате задержали дыхание. Теперь эльфы заметили новоприбывших и смотрели на Николаса так, будто пытались прожечь в нём дыру.
        Отец Топо прочистил горло.
        - Приветствую вас, эльфы! Кажется, к нам на праздник заглянул особенный гость! И поскольку близится Рождество, мы должны проявить доброту и продемонстрировать старое эльфийское гостеприимство. Даже если наш гость - человек.
        Услышав последнее слово, эльфы разом ахнули.
        - Человек? - закричал эльф в синей тунике. Борода у него была странная, как будто полосатая. - А как же Новые правила? - спросил он, указывая на стену. Там висело вырванное из «Ежеснежника» объявление. Под заголовком «НОВЫЕ ПРАВИЛА ДЛЯ ЭЛЬФОВ» приводился их полный список.
        Николас вымученно улыбнулся и помахал рукой, но эльфы продолжали сердито на него таращиться, и лишь один эльфёнок отважился помахать в ответ. Старые эльфы недовольно качали головами и что-то бурчали себе под нос. У мальчика голова шла кругом. Что же такое происходит? Разве эльфы не должны быть дружелюбными? Каждый раз, когда Николас воображал эльфов, он представлял счастливых сказочных человечков, которые танцуют, улыбаются, делают игрушки и пекут имбирные пряники в подарок. Во всяком случае, именно так описывал их отец. Но, может, он ошибался?.. Эти эльфы не горели желанием улыбаться - только упорно сверлили его взглядами. Николас никогда не думал, что эльфы ещё и мастера сверлить глазами.
        - Мне уйти? - спросил он, чувствуя себя очень неуютно.
        - Нет! Нет-нет-нет. Нет. Нет, - сказала Малышка Нуш. И затем, чтобы он уж точно понял, добавила: - Нет.
        Отец Топо покачал головой.
        - Не нужно. Садись с нами. Мы найдём тебе место.
        Пока их троица шла к верхнему столу, тишину Главного зала нарушал лишь стук башмаков Отца Топо о каменный пол. Пять факелов, горевших на каждой стене, давали недостаточно света, и в комнате царил унылый полумрак. Но Николас не возражал. На самом деле, он был бы рад оказаться в полной темноте, чтобы его никто не видел. Он уже начинал жалеть, что пришёл сюда, хотя праздничное угощение неудержимо влекло мальчика, который последние недели питался лишь грибами, морошкой и клюквой.
        Имбирные пряники.
        Сладкий сливовый суп.
        Пирожки с повидлом.
        Черничный пирог.
        Малышка Нуш держала Николаса за руку. Ладошка у неё была совсем маленькая, но пальцы - длинные и тонкие, с крохотными заострёнными ноготками. Она, как и многие юные эльфы, за версту чуяла доброту. Поэтому она ничуть не боялась Николаса, хоть тот и был человеком, и уши у него были до ужаса странные. Малышка Нуш провела мальчика к свободному месту. При его приближении половина эльфов в панике выбежала из-за стола, так что теперь Николасу было из чего выбирать. Он сел рядом с Малышкой Нуш, и восхитительные яства разом заставили его позабыть об эльфах, которые продолжали неотрывно за ним наблюдать. Мальчик взял миску со сливовым супом, стоявшую посреди стола, и осушил её одним глотком. Затем запихнул в рот сразу несколько пирожков с вареньем и только собрался впиться зубами в имбирный пряник, как заметил, что эльфийская дама напротив укоризненно качает головой. Её светлые волосы были стянуты в две тугие косы, которые торчали в разные стороны.
        - Не нужны нам здесь человечьи отродья, - прошипела она. - Не после того, что случилось в прошлый раз.
        - Но он хороший! - вступилась за Николаса Малышка Нуш. - У него красная шапка. Тот, кто носит красную шапку, не может быть плохим. Красный - цвет жизни, любви и заката.
        - В прошлый раз? - нахмурился Николас, позабыв о прянике.
        - Оставь его в покое, Матушка Ри-Ри, - вмешался Отец Топо. - Он никому не причинит вреда.
        - Никому?! Да что ты такое говоришь! Что, Малышу Кипу тоже не причинили вреда? Он человек. А от людей один лишь вред.
        Угрюмый эльф, сидевший за другим столом, повернулся к ним.
        - Отец Водоль будет недоволен, - мрачно произнес он.
        Отец Топо задумался.
        - Может, ты и прав, Отец Дорин, но мы хорошие эльфы, - вздохнул он.
        Николас озадаченно переводил взгляд с одного эльфа на другого.
        - Кто такой Малыш Кип? - спросил он, вспомнив заголовок «Ежеснежника».
        Едва он произнёс эти слова, эльфы дружно перестали жевать.
        - Думаю, тебе лучше помолчать, - тихо посоветовал ему Отец Топо.
        - А можно задать вопрос? Всего один?
        - Давай ты просто доешь, а потом мы, наверное…
        Но прежде чем Отец Топо успел закончить предложение, к их столу подошёл ещё один эльф. Он был выше остальных, но даже так смотрел на Николаса снизу вверх, хотя тот сидел на стуле. У этого эльфа был длинный острый нос, а тунику закрывала чёрная борода почти до колен. Хотя в зале было жарко натоплено, он хмурился так, будто в лицо ему дул холодный ветер. В руках эльф держал чёрный деревянный посох. Прочие эльфы при виде него либо отворачивались, либо утыкались носами в тарелки, словно обнаружив там что-то невероятно интересное.
        - Никакого пения! - провозгласил эльф с посохом. - Пение приводит к веселью, а веселье - к безрассудству. И вот, - он указал на Николаса, - яркое тому подтверждение.
        Николас отодвинул тарелку и встретился взглядом с угрюмым эльфом. Сердце мальчика пустилось в галоп, подгоняемое ледяным страхом.
        Неприятная встреча
        - Отец Водоль! - воскликнул Отец Топо. - Что за чудесный рождественский праздник. Как славно, что вы, глава Эльфийского Совета, почтили его…
        - Мне нет дела до Рождества! - сердито перебил его Отец Водоль.
        Зал снова погрузился в тишину. А затем Отец Водоль заговорил снова - негромко, но так, что эльфы даже в самых дальних уголках расслышали в его голосе угрозу.
        - Отец Топо, я хочу поговорить с тобой и этим человеком. В комнате Совета. Сейчас же.
        - Комнате Совета?
        Чернобородый эльф ткнул посохом в сторону лестницы.
        - Сейчас же, Отец Топо. Немедленно. Давай, быстро, как олень.
        Отец Топо кивнул и попросил Малышку Нуш подождать его здесь. Николасу он махнул, чтобы тот шёл за ним. Мальчик покорно зашагал вслед за эльфами - хоть и почувствовал себя немного глупо, когда ему пришлось вновь пригибаться, чтобы подняться по лестнице на второй этаж. Там потолки были ещё ниже, и Николас только чудом не приложился лбом о балку.
        Они миновали двух безбородых эльфов в чёрных туниках, которые охраняли дверь с надписью «Комната Совета». Сама комната оказалась ожидаемо низковата для Николаса. Вокруг длинного стола стояли двенадцать стульев, и на каждом было вырезано имя.
        - Закрой дверь! - буркнул Отец Водоль, после чего обратился к Отцу Топо: - Ты что, пропустил последнее собрание? - спросил он, указывая на стул с его именем.
        - Нет, я же там был.
        - Значит, тебе известны новые правила для эльфов. Никаких людей в деревне!
        - Ну, строго говоря, я его сюда не приводил. Я его нашёл. Вместе с оленем. Они были на волосок от смерти - ещё бы чуть-чуть, и замёрзли. И я… я… - Отец Топо занервничал, и Отец Водоль уставился на его башмаки. В следующую секунду седоволосый эльф оторвался от пола и повис над столом.
        - И ты что? - холодно поинтересовался Отец Водоль. Отец Топо перевернулся вниз головой и принялся судорожно хватать ртом воздух. Он поднимался к потолку, словно его тянули туда невидимые нити. Из карманов тёмно-зелёной туники посыпалось печенье, а усы повисли вдоль носа.
        - Пожалуйста, он ни в чём не виноват, - взмолился Николас. - Он просто пытался…
        Больше он ничего не смог сказать: губы и челюсти ему не подчинялись. Николас стоял с закрытым ртом и испуганно смотрел на Отца Водоля. Пусть он не вышел ростом, но магией владел как никто другой.
        - Я сотворил маленькое чудовство, - сбивчиво проговорил Отец Топо.
        Щёки Отца Водоля покраснели от злости.
        - Чудовство?! Ты использовал заклинание надежды на человеке?
        Старый эльф, по-прежнему висевший вниз головой, кивнул.
        - Да, Отец Водоль. Мне жаль, но иначе его было не спасти. А чудовство действует только на добрых сердцем, так что я решил, что ничего страшного не случится. К тому же со мной была Малышка Нуш. Какой бы пример я ей подал, если бы бросил мальчика умирать?
        Отец Водоль аж затрясся от ярости.
        - Ты хоть понимаешь, что натворил?! Ты одарил человека тем, чего у него быть не должно! Надеюсь, ты рассказал Малышке Нуш, что случилось с Малышом Кипом?
        Николас попытался вымолвить хоть слово, но его рот был по-прежнему накрепко запечатан, а язык дохлой рыбиной лежал за зубами.
        - Нет, - ответил Отец Топо. - Не хотел её пугать. Пусть верит в лучшее. Даже если речь идет о людях. Она видит добро…
        Лицо Отца Водоля из красного стало пунцовым. Стулья задрожали, словно вся комната разделяла его гнев.
        - Наши силы не предназначены для людей.
        - Прошу вас, - взмолился Отец Топо. - Давайте вспомним, как мы жили раньше. До того… Мы же эльфы! Мы должны творить добро. Вы же помните, как ваша газета печатала только хорошие новости?
        Отец Водоль расхохотался.
        - Всё верно. «Ежеснежник» когда-то изобиловал добрыми вестями. Вот только добрые вести плохо продаются.
        - Но добро - это хорошо!
        Отец Водоль кивнул.
        - Не стану с тобой спорить, Отец Топо. Мы действительно должны использовать наши силы во благо. И потому нам следует донести до чужаков, что им здесь не рады. Наша мощь - в единстве и общей цели. Нашему народу повезло, что Держатель посоха, то есть я, обладает столь сильной волей. Меня выбрали демократическим путём, чтобы я правил Эльфхельмом так, как считаю нужным.
        Отец Топо, всё ещё болтавшийся в воздухе, тяжело вздохнул.
        - Откровенно говоря, Отец Водоль, вам сыграло на руку то, что вы владелец «Ежеснежника». Не поддержи газета вашу кандидатуру…
        - Вон отсюда! - рявкнул Отец Водоль, и старый эльф вылетел в окно, подчиняясь уже упомянутой силе воли.
        Николас услышал громкий плеск: Отец Топо угодил в озеро прямо под стенами Главного зала. Мальчик подбежал к окну и хотел окликнуть нового друга, чтобы узнать, всё ли с ним в порядке, но рот ему по-прежнему не подчинялся.
        - А теперь, человек, поведай, зачем ты сюда явился, - обратился к нему Отец Водоль, даже не пытаясь скрыть неприязнь в голосе.
        Николас повернулся к чернобородому эльфу и почувствовал, что скованная холодом челюсть согревается и вновь обретает подвижность, а язык возвращается к жизни.
        - Я отправился на Крайний Север, чтобы найти…
        - Эту мышь? - Отец Водоль сунул руку в карман и вытащил насмерть перепуганного мышонка.
        - Миика! - воскликнул Николас. - Ты в порядке?
        - О, не волнуйся, его здесь никто не тронет. Мы рады мышам, они-то нам никакого вреда не причиняли… - тут Отец Водоль негромко вскрикнул от боли - «безвредный» мышонок цапнул эльфа за палец, спрыгнул на пол и стремглав помчался к Николасу. Мальчик торопливо подхватил его и спрятал в карман.
        - Что ж, ты нашёл, что искал, - хмуро проговорил Отец Водоль. - А теперь убирайся. И чтобы я тебя в нашей деревне больше не видел.
        - Нет, я пришёл не за мышонком, хотя и рад, что он теперь со мной. Я ищу своего отца, - сказал Николас.
        Глаза эльфа расширились.
        - И почему же ты решил, что он здесь? - мрачно спросил он.
        - Потому что он отправился в экспедицию на Крайний Север. Папа всегда говорил, что сказки про эльфов - вовсе не сказки. Он верил в вас. И я тоже старался верить. Он хотел найти доказательства вашего существования… - Голос Николаса сорвался и раскрошился, будто имбирный пряник. - Но я даже не знаю, добрался ли он до Эльфхельма.
        Отец Водоль задумчиво погладил бороду.
        - Интересно, - пробормотал он, и лицо его чуть смягчилось. Эльф отломил кусочек от крыши пряничного домика, который стоял на столе, и отправил в рот. Потом приблизился к Николасу и как-то странно улыбнулся. - Опиши своего отца. Как он выглядит?
        - Папа высокий, почти в два раза выше меня. А ещё он сильный, потому что работает дровосеком. Носит яркую одежду, правда, немножко потрёпанную - он шьёт её из старых лоскутков. У него с собой были санки, топор и…
        Глаза Отца Водоля расширились ещё больше, так что кустистые брови почти спрятались под волосами.
        - Скажи-ка, а сколько пальцев у твоего отца?
        - Девять с половиной, - ответил Николас.
        Отец Водоль широко улыбнулся.
        - Вы его видели? Он жив? - с отчаянной надеждой спросил мальчик.
        Чернобородый эльф поднял посох, и стол вместе со стульями поднялись в воздух. В следующий миг они пробили деревянные перекрытия и рухнули вниз, где в Главном зале до сих пор праздновали эльфы. Мебель разлетелась в щепки, едва не задев собравшихся.
        Эльфы в немом ужасе вскинули головы и увидели Николаса и Отца Водоля, которые всё ещё стояли в Комнате Совета.
        - Скажи мне, мальчик, правильно ли я тебя понял, - снова обратился к Николасу чернобородый эльф, повысив голос так, чтобы все его слышали. - Твой отец - Джоэл Дровосек?
        Николасу не оставалось ничего, кроме как сказать правду:
        - Да.
        Эльфы внизу громко ахнули и принялись возбуждённо переговариваться.
        - Его отец - Джоэл Дровосек!
        - Его отец - Джоэл Дровосек!
        - Его отец - Джоэл Дровосек!
        На секунду Николас позабыл, что он тут незваный гость и легко может угодить в беду.
        - Так мой отец был здесь? Он добрался до Крайнего Севера? И до Эльфхельма? Вы видели его? Он… он всё ещё здесь?
        Отец Водоль медленно обошёл дыру в полу, которую сам проделал, и остановился так близко к Николасу, что мальчик почувствовал запах лакрицы в его дыхании и разглядел под бородой длинный тонкий шрам.
        - О да, твой отец приходил в Эльфхельм. Он был одним из них.
        - Что значит - одним из них? Что вы с ним сделали?
        Отец Водоль глубоко вздохнул и закрыл глаза. Морщины бегали по его лбу, словно рябь по озеру в ветреный день. А потом он оседлал своего любимого конька - и произнёс Большую Речь:
        - Что я с ним сделал? - переспросил он для пущего эффекта. - Я поверил ему. И совершил самую большую ошибку, которую только может совершить Глава Эльфийского Совета! Я пошёл на поводу у своих добросердечных собратьев, хоть и знал, что добросердечие - всего лишь проявление слабости. Только счастливый эльф может быть добросердечным, и потому последние несколько недель я изо всех сил старался сделать жителей деревни несчастными. Многие недооценивают важность несчастья, и в особенности эльфы. Тысячу лет они были счастливы и жили, не зная забот. Они делали подарки для гостей, которые никогда к нам не заглядывали. Они даже построили Гостеприимную Башню. Глупцы! И каждый вторник, кто бы ни стоял во главе Совета, эльфы сидели и обсуждали Стратегии гостеприимства. Хотя у нас никогда не было гостей!
        Отец Водоль выдержал паузу и указал на портрет, висевший на стене Главного зала среди прочих. С портрета широко улыбалась эльфийка с пышным пучком золотых волос.
        - Матушка Плющ, - сказал Отец Водоль. - Она была главой Совета до меня. Сто семь лет принадлежал ей посох. Девизом Матушки Плющ было «Радость и счастье для всех!». Отвратительно, - скривился чернобородый эльф. - И я оказался не единственным, кому не нравился её настрой. С годами эльфы всё яснее понимали, что неправильно жить ради других. Тогда я выдвинул свою кандидатуру под лозунгом «Эльфы для эльфов». И выиграл. Проще пареной репы! Матушка Плющ, разумеется, пожелала мне всяческих благ, испекла фруктовый пирог и даже связала носки. А я имел неосторожность назначить её послом доброй воли в Лес троллей, где уже через неделю её съели. От Матушки Плющ осталась только левая нога - не всем, знаете ли, по вкусу мозоли. Сейчас я понимаю, что она не подходила для этой работы. Слишком уж была дружелюбной.
        Отец Водоль тяжело вздохнул, глядя на портрет предшественницы.
        - Несчастная Матушка Плющ. Беда в том, что она не понимала: другие существа не похожи на нас. В глубине души эльфы всегда знали, что они лучше прочих народов. Им только нужен был кто-то, кто встал бы и сказал это вслух.
        Но я не решался пойти до конца, пока не похитили Малыша Кипа. После этого я быстро всё изменил. Я сразу решил сделать эльфов как можно более несчастными - ради их же блага. Я заставил их носить туники разных цветов и сидеть за разными столами. Я запретил свистопляски, снизил минимальную зарплату до трех шоколадных монет в неделю и слежу за тем, чтобы никто не играл с волчками. Каждый день я стараюсь придумать для «Ежеснежника» заголовок пострашнее. Я изменил девиз Матушки Плющ на «Искореним добросердечие, искореним причины добросердечия!» - и горжусь этим, - Отец Водоль посмотрел на Николаса, и его улыбка изогнулась кошачьим хвостом. - Но прежде всего я закрыл Эльфхельм для чужаков и превратил Гостеприимную Башню в тюрьму… Стража! - вдруг заорал он. - Бросьте человека в камеру!
        Тролль и Пикси Правды
        Николас уже видел башню раньше: высокая, тонкая, она темнела на западе деревни. Стражники вели мальчика по заснеженной дороге, и с каждым шагом казалось, что башня всё сильнее тянется к небу. Миика дрожал в нагрудном кармане.
        - Это всё моя вина, - прошептал мышонку Николас. - Ты должен бежать. Смотри, вон там за башней есть холмы с деревьями. Беги туда и прячься. Там ты будешь в безопасности.
        Миика высунул нос, принюхался и почувствовал, что воздух в том направлении пахнет неуловимо восхитительно. Наверное, именно так пах неведомый сыр.
        Эльф-стражник, шагавший рядом с мальчиком, ткнул в него рукоятью топорика.
        - Хватит болтать!
        Николас дождался, пока стражники отвернутся, быстро вытащил Миику из кармана и поставил на землю.
        - Давай же, беги!
        Мышонок метнулся прочь, к Лесистым холмам и жёлтым домикам, которые пахли сыром.
        - Эй! - завопил стражник и пустился в погоню за грызуном.
        - Оставь его! - приказал Отец Водоль. - Не нужна нам эта мышь. Главное, что человек у нас.
        - Прощай, мой друг, - прошептал Николас.
        - Тихо! - рыкнул на него Отец Водоль. И на этот раз не магия, но страх запечатал мальчику рот. Николас никогда ещё не чувствовал себя таким одиноким.
        Превращённая в тюрьму башня оказалась жутким местом. Правда, не совсем. Со времён, когда башня именовалась Гостеприимной, на каменных стенах сохранились таблички вроде «Добро пожаловать», «Чужаки - это незнакомые друзья» и «Обними человека».
        Стражник в синей тунике заметил, что Николас читает надписи на стенах.
        - Во времена Матушки Плющ я бы испёк тебе имбирный пряник и станцевал свистопляску, а теперь, если прикажут, я покрошу тебя на мелкие кусочки. Каждую ночь я засыпаю в слезах, и душа моя как будто мертва. Но обществу перемены идут на пользу, - с тоскливым вздохом закончил эльф. Кажется, он и сам не верил в свои слова.
        - Думаю, раньше мне бы у вас понравилось, - осторожно сказал Николас.
        - Прошлое было ошибкой. Мы только и знали, что танцевать, веселиться и дружить. В нашем обществе не было места страху и неприязни к незнакомцам, а ведь все знают, что без этого никак. Отец Водоль показал нам, как глубоко мы заблуждались.
        После долгого подъёма по винтовой лестнице Николаса бросили в камеру под самой крышей. К несчастью, башню построили из камня, а не из дерева, и в камере без окон царил промозглый холод. Стены покрывала копоть, а слабый огонёк единственного факела едва рассеивал мрак. Под одеялом на крохотной кровати похрапывал кто-то огромадный - Николас толком не разглядел, кто. Краем глаза мальчик заметил посреди потолка маленькую чёрную дыру. Когда стражники захлопнули дверь, Николас испуганно вздрогнул, а по башне прокатилось долгое эхо.
        - Эй! Выпустите меня! Я ничего плохого не сделал! - закричал он.
        - Ш-ш-ш! - зашипел кто-то, заставив Николаса подскочить.
        Он обернулся и разглядел в колеблющемся сумраке девчушку в жёлтых одеждах и с невинной улыбкой на лице. Росту в ней было не больше метра, острые уши задорно торчали из-под длинных волос, а ангельская мордашка была чиста и нежна, как первая снежинка, хотя на щеках виднелись пятна сажи.
        - Ты эльф? - прошептал он, тотчас же в этом усомнившись.
        - Нет. Я пикси. Пикси Правды. Но прошу тебя, тише, а то разбудишь Себастиана.
        - Кто такой Себастиан?
        - Тролль, - ответила пикси, указывая бледным пальцем на великана, который почёсывал спину на узкой кровати.
        Николас подумал, что Себастиан - странное имя для тролля, но вслух решил ничего не говорить. Ему и без того забот хватало. Неужели он до конца своих дней просидит в этой проклятой сырой камере?
        - Когда нас выпустят? - спросил он пикси.
        - Никогда, - ответила Пикси Правды.
        - Ты врёшь!
        - Я не могу врать, я же Пикси Правды и говорю только правду. Из-за чего вечно попадаю в неприятности. Ну, из-за этого - и из-за того, что взрываю головы.
        Она быстро прикрыла рот ладошкой, смущённая тем, что сейчас сказала.
        Николас внимательно посмотрел на пикси. Более безвредное существо сложно было представить.
        - Что значит - взрываешь головы?
        Пикси замотала головой, не желая отвечать, но рука её против воли вытянула из кармана золотой листик.
        - Разрыв-трава.
        - Разрыв-трава?
        - Да. Я подложила её эльфам в суп, и у них повзрывались головы. Зрелище было потрясающее, за такое не жалко и в тюрьму угодить. Последний листик я берегу для особого случая. Мне нравится смотреть, как взрываются головы. Ничего не могу с собой поделать!
        Николас почувствовал, как по коже забегали мурашки. Если уж очаровательная пикси оказалась убийцей, надеяться ему не на что.
        - А ты бы хотела посмотреть, как взорвётся моя голова? - спросил Николас, страшась услышать ответ.
        Пикси Правды изо всех сил попыталась соврать.
        - Нееееее… Да! Очень бы хотела! Прости, - виновато пробормотала она.
        Николас мысленно поклялся не спать в её присутствии: вдруг пикси взбредёт в голову скормить ему разрыв-траву во сне? Вот только не спать, кажется, придётся целую вечность - вряд ли эльфы выпустят его раньше.
        Тролль заворочался на своём узком ложе и открыл глаза.
        - Ты есть кто? - спросил он и, с неожиданной для такой туши прытью, подскочил к мальчику. В следующий миг грубая лапища тролля схватила Николаса за горло.
        - Я… Я… Николас, - прохрипел он, силясь глотнуть воздуха. - Мальчик. Человек.
        - Че-ло-век? Что есть че-ло-век?
        Николас попытался объяснить, но перед глазами плясали черные мушки, и вместо ответа изо рта вырвался лишь сдавленный писк.
        - Люди живут за горой, - вмешалась Пикси Правды. - Они приходят с юга и очень, очень опасны. Так что сжимай ему шею, пока у него голова не отскочит.
        Николас покосился на Пикси Правды, и та мило улыбнулась:
        - Прости. Это выше моих сил!
        Тролль уже хотел и в самом деле оторвать Николасу голову, но вдруг отбросил эту идею.
        - Сейчас есть Рождество, - сказал он сам себе. - Убивать на Рождество есть плохо.
        - Сегодня двадцать третье декабря, - опять встряла пикси. - Если хочешь его убить, у тебя ещё есть время.
        - Сегодня есть Рождество у троллей. У нас наступать раньше. Нельзя убивать на Рождество.
        И Себастиан отпустил Николаса.
        - Глупость какая, - вздохнула Пикси Правды. - Рождество двадцать пятого декабря.
        Себастиан уставился на Николаса.
        - Я убить тебя завтра.
        - Отлично, - ответил Николас, потирая горло. - Буду ждать с нетерпением.
        Себастиан расхохотался.
        - Че-ло-век смешной! Че-ло-век смешной! Как гном!
        - Гно… кто? - переспросил Николас.
        - Гномы и вправду забавные, - подтвердила Пикси Правды. - А ещё они замечательные музыканты. Вот только готовят отвратительно.
        Себастиан, судя по всему, решил проявить дружелюбие. В конце концов, Рождество на дворе.
        - Я есть Себастиан. Тролль. Радоваться знакомиться, че-ло-век!
        Николас улыбнулся и посмотрел ему в лицо, хоть это было и непросто. Уродливее существа мальчик в жизни не видел. У Себастиана был один (жёлтый) зуб и серо-зелёная кожа. Самодельный наряд из козлиной кожи нещадно смердел, а изо рта у тролля несло гнилой капустой. А ещё он был настоящим великаном.
        - Почему ты здесь? - спросил Николас, хотя голос его дрожал от страха.
        - Пытаться украсть оленя. Но олень летать, как птичка! И улететь прямо в небо.
        - Олени не летают, - возразил Николас и тут же вспомнил, как Гроза взмывала в воздух, оставляя свою тень на Оленьем лугу.
        - Ну разумеется, олени летают! Если это олени эльфов, - сказала Пикси Правды. - Эльфы наложили на них чудовство.
        - Чудовство? - Николас вспомнил, что как раз при помощи чудовства Отец Топо и Малышка Нуш спасли их с Блитценом от верной смерти. Это было волшебное слово; от одного его звука ты будто погружался в нагретый солнцем мёд.
        - Чудовство - заклинание надежды. Оно дарует удивительную силу. Даже если ты всего лишь олень, - наставительно произнесла Пикси Правды.
        - Какую силу?
        - Чудовство укрепляет всё хорошее, что в тебе есть. И делает это волшебным. Если захочешь совершить доброе дело, магия тебе поможет. Чудовство - очень скучное волшебство. Потому что быть добрым скучно, - пикси выразительно зевнула.
        А Николас подумал о тёте Карлотте и о том, как она вышвырнула маленького Миику за дверь.
        - Нет, - сказал он светловолосой пикси. - Ты ошибаешься. Мир - во всяком случае, мир людей, откуда я пришёл, - полон плохих вещей. Полон горя и жадности, голода и жестокости. Многие дети никогда не видели подарков. Они считают себя везунчиками, если на ужин им достанется пара ложек жидкой грибной похлёбки. У них нет игрушек, и они ложатся спать голодными. У многих нет родителей. Им приходится жить с ужасными людьми, вроде моей тёти Карлотты. В таком мире легко быть плохим. И если кто-то умудряется оставаться хорошим и творить добро, это уже само по себе волшебно. Добро дарит людям надежду. А надежда - самое чудесное, что есть на свете.
        Себастиан и Пикси Правды молча слушали мальчика. Тролль даже обронил слезу: та скатилась по сморщенному серому лицу и упала на пыльный пол, где обернулась камушком.
        - Хотела бы я стать хорошей, - пробормотала Пикси Правды, с грустью глядя на листочек разрыв-травы. - Будь я хорошей, сидела бы сейчас дома и жевала плюшку с корицей.
        - Я есть радостный, что я тролль, а не че-ло-век, - сказал Себастиан, со вздохом качая головой. - И что я - не ты. А то ты завтра умереть.
        Самая страшная мысль
        Николас постарался не обращать внимания на угрозы тролля. Хотя взгляд его нет-нет, а натыкался на громадные, покрытые шишками лапищи, которые могли одним движением свернуть ему шею. Вместо этого мальчик повернулся к пикси. Её он тоже слегка побаивался, но знал, что страх - плохой помощник. Ещё Николас знал, что если он хочет услышать ответы на свои вопросы, то места лучше этой камеры не найти.
        - Если я тебя кое о чём спрошу, ты же не сможешь соврать?
        Пикси с готовностью кивнула.
        - Я же Пикси Правды.
        - Конечно. Ладно. Хорошо. Так, дай-ка подумать… Ты не знаешь, мой отец жив? Он, само собой, человек, и его зовут Джоэл.
        - Какой ещё Джоэл?
        - Джоэл Дровосек.
        - Х-м-м-м… Джоэл Дровосек. Нет, я такого не знаю, - ответила Пикси Правды.
        - А что насчёт Малыша Кипа?
        - Малыш Кип! Эльфёнок из деревни. О нём я слышала. Про него печатали в «Ежеснежнике». Это газета эльфов, но некоторые пикси с Лесистых холмов любят её почитывать - вдруг попадутся новости об эльфах, которые наелись разрыв-травы, - пикси хищно сверкнула глазами. - А, и рецепты! Ещё там бывают рецепты. Ну и всякие слухи и сплетни.
        - У Малыша Кипа взорвалась голова?
        - Нет же! Его похитили.
        - Похитили?
        - Только не пикси и не тролли. Если бы его похитили пикси, или тролли, или даже гномы, эльфы вряд ли бы подняли столько шуму. Но его похитили люди.
        Николасу вдруг стало холодно.
        - Какие люди?
        - Не знаю, - пожала плечами пикси. - Их было несколько. Они пришли сорок одну ночь назад. И все были им очень рады. Водоль приказал в честь гостей устроить пир в Главном зале. Им предложили остаться, сколько они захотят, но посреди ночи люди похитили эльфёнка и увезли его на санках ещё до того, как взошло солнце.
        Сердце Николаса пропустило удар.
        - На санках?
        Ужас пробрал его до костей. Он словно падал в пропасть, хотя стоял на месте, и каменный пол под его ногами даже не думал дрожать. Николас стянул с головы отцовский колпак и уставился на него. Мысль о том, что его хочет убить тролль - или что он до конца своих дней может просидеть в эльфийской тюрьме, - была далеко не такой страшной, как мысль о том, что отец участвовал в похищении Малыша Кипа. Николас не хотел произносить это вслух, но теперь он знал, что случилось, - и хотел исправить содеянное отцом.
        Он хотел всё исправить.
        Николас запрокинул голову и посмотрел на крошечную дыру в потолке.
        - Пикси Правды, зачем нужна эта дырка?
        - Понимаешь, прежде эта башня не была тюрьмой. При Матушке Плющ её называли Гостеприимной.
        - Знаю. Отец Водоль мне рассказал.
        - Эльфы всегда были народом радушным. В башне сидели приветливые эльфы, готовые напоить сливовым вином любого, кто посетит их деревню. Никто, правда, сюда не заглядывал, но они оставались верны традициям. В этой комнате находился очаг. Эльфы разжигали огонь, чтобы дым был виден на мили окрест, и те, кто верит в эльфов, пикси и волшебство, могли найти сюда дорогу.
        - Мне нравится дым, - задумчиво пробасил Себастиан.
        - И отверстие в потолке, - сказала Пикси Правды, - это на самом деле…
        - Дымоход? - закончил за неё Николас.
        - Именно.
        Николас снова уставился на тёмную дыру. Если он вытянет руку и подпрыгнет, то, скорее всего, до неё достанет. Но убежать таким путём не получится. Отверстие было слишком узким. Даже Пикси Правды не смогла бы в него протиснуться.
        Но что там говорил Отец Топо?
        - Невозможность - это всего лишь возможность, которую ты ещё не увидел, - повторил Николас вслух.
        - И то правда! - откликнулась пикси.
        Искусство лазания по дымоходам
        Себастиан снова завалился на койку и захрапел. Храп его напоминал рычание мотоцикла, но мотоциклы к тому времени ещё не изобрели, так что сравнивать Николасу было не с чем. Пикси Правды вскоре тоже задремала. Поскольку единственную кровать в камере занял тролль, пикси пришлось свернуться калачиком на полу. Во сне она крепко сжимала в кулачке листок разрыв-травы. Николас тоже был не прочь прикорнуть - ни разу в жизни он не чувствовал себя таким усталым. Даже в канун Рождества, когда никак не мог уснуть от радостного предвкушения. Мальчик знал, что должен отдохнуть, но по-прежнему не доверял Пикси Правды. Поэтому он сел, привалившись спиной к холодной закопчённой стене, и уставился на дымоход. Между всхрапываниями Себастиана он слышал, как за толстой деревянной дверью приглушённо переговариваются стражники.
        Ему обязательно нужно отсюда выбраться. И не только потому, что пикси и тролль не скрывали намерений его прикончить. Нет. Он должен сбежать и найти отца. Николас почему-то не сомневался, что отец до сих пор жив и, скорее всего, вместе с теми, кто похитил Малыша Кипа. Должно быть, произошло недоразумение. Его отец - хороший человек.
        И Николас обязательно его найдёт.
        И вернёт Малыша Кипа в деревню.
        Он всё исправит. Только вот как?
        Николас вспомнил день, когда погибла мама. Как она убегала от бурого медведя и забралась в колодец, чтобы спастись. Как схватилась за колодезную цепь - и не удержалась. До Николаса, который успел укрыться в их ветхом домишке, долетел лишь её отчаянный крик.
        В тот день - и в дни, которые последовали за ним (а их набралось ни много ни мало одна тысяча девяносто восемь), - Николас искренне верил, что дальше будет только хуже. Что он обречён просыпаться в слезах до конца своей жизни, виня себя за то, что бросил маму, пусть он и думал, что она бежит за ним.
        Каждую ночь Николас молился, чтобы она вернулась.
        А Джоэл продолжал твердить, как мальчик похож на свою мать. Но Николас не был таким румяным, поэтому иногда натирал щёки клюквой и гляделся в озеро. И тогда ему чудилось, что там, в мутной воде, не его отражение, но мама смотрит на него будто из сна.
        - Знаешь, папа, - сказал он однажды, наблюдая, как отец рубит дерево, - слёз, которые я наплакал, хватило бы, чтобы наполнить этот колодец.
        - Мама бы очень огорчилась, что ты плачешь. Она бы хотела, чтобы ты был счастливым. И весёлым. Она была самым счастливым человеком, кого мне доводилось встречать.
        На следующее утро Николас проснулся - и не заплакал. Он решил, что не проронит больше ни слезинки. И ставший уже привычным кошмар о том, как мама падает, падает, падает в колодец, почему-то перестал его мучить. Тогда Николас понял, что в мире может случиться всякое, даже самое страшное и ужасное, но жизнь будет идти своим чередом. И мальчик пообещал себе, что когда вырастет, постарается быть похожим на мать. Он станет таким же ярким, добрым и полным счастья.
        И тогда она навсегда останется с ним.
        Окон в камере не было.
        Дверь сколотили из крепких досок и кованого железа. К тому же за ней стояли стражники. Николас торчал в промозглой круглой камере, как ось в колесе, не в силах оттуда выбраться. За покрытыми сажей стенами раскинулся целый мир - мир лесов и озёр, гор и надежд. Теперь он принадлежал другим людям. Не ему. Но - удивительное дело! - Николас не чувствовал себя несчастным. Может, немного напуганным - и всё. Он почему-то не терял присутствия духа. Его вдруг начал разбирать совершенно неуместный в этой ситуации смех.
        Невозможно.
        Так вот о чём говорил Отец Топо.
        Вот в чём заключается суть магии! В том, чтобы невозможное делать возможным.
        Способен ли он, Николас, на настоящее волшебство?
        Мальчик снова уставился на маленький кружок дымохода. Он сосредоточился на тёмном туннеле и на том, как сквозь него пробраться. Тьма, клубившаяся в печной трубе, была сродни тьме в колодце. Николас подумал о маме, которая падала вниз, и представил, как представлял много раз до того, что всё происходит наоборот - и она возвращается к жизни. Он вспомнил последнюю встречу с бурым медведем - ведь он тогда совсем не испугался, и зверь ушёл, а не напал на него.
        Разум Николаса продолжал твердить, что это невозможно, но мальчик всё смотрел и смотрел на дымоход, и в груди его медленно разгоралась надежда. А вместе с ней - желание. Николас подумал о всех несчастных эльфах в Главном зале. О грустном лице отца в тот день, когда он вышел из дома и отправился на север. Он вспомнил тётю Карлотту, которая выгнала его спать на улице. Подумал о человеческих бедах и горестях. А ещё - о том, что всё может быть иначе. Что в глубине души люди и эльфы совсем не злые, просто сбились с пути. Но усерднее всего Николас думал о том, как выбраться из башни. И о маме, которая улыбалась, смеялась и радовалась жизни, несмотря ни на что.
        Внезапно Николас снова поймал то необычное чувство, которое охватило его при встрече с Отцом Топо и Малышкой Нуш: словно по телу заструился тёплый сироп. Его переполняли неудержимая радость и надежда, хотя надежда, должно быть, давно не заглядывала в тёмную башню. И не успел Николас опомниться, как оторвался от пола. Он медленно поднимался вверх, над Себастианом и Пикси Правды. Он чувствовал себя лёгким, как пёрышко, пока не ударился головой о потолок, - как раз рядом с дымоходом. После этого Николас рухнул вниз - прямо на спящего тролля.
        - Сегодня уже не есть Рождество. Сегодня уже после Рождества, - провозгласил Себастиан, потирая кулачищем глаза. - Так что я тебя убивать.
        Вспугнутая суматохой Пикси Правды тоже проснулась.
        - Ура! - воскликнула она. - В смысле, технически сегодня канун Рождества, но всё равно ура!
        Николас кинулся вперёд и выхватил у пикси разрыв-траву. Он ткнул ею в Себастиана, но отнюдь не жалкий листок заставил громилу-тролля отступить. Нет, его ошарашило то, что Николас снова повис в воздухе.
        - Ты делать волшебство. Почему ты сидеть здесь, если уметь волшебство?
        - Вот я сейчас задаюсь тем же вопросом, - признался Николас.
        - Эй! - завопила Пикси Правды. - А ну спускайся и отдай мой листик!
        - Держитесь от меня подальше! - выкрикнул Николас, искренне надеясь, что голос его звучит достаточно грозно.
        - И как ты себе это представляешь? Мы же в камере, - напомнила ему пикси.
        А Себастиан бесцеремонно схватил его за ногу и попытался притянуть к земле.
        - Ой, как весело! - И Пикси Правды захлопала в ладоши, улыбаясь от остроконечного уха до остроконечного уха. - Обожаю трагедии!
        Себастиан стиснул ногу Николаса с такой силой, будто кулаки у него были из камня.
        - Отстань, - просипел от натуги мальчик, но всё было без толку. Мама в его мыслях снова падала, а не взлетала, и волшебство, которому и так было нелегко бороться с троллем, начало слабеть. Затем что-то сдавило шею Николаса - Себастиан вспомнил, что у него есть ещё одна, свободная рука.
        - Не могу… дышать… - прохрипел мальчик, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.
        И каменная хватка вдруг разжалась.
        - Я тут подумать, - как ни в чём не бывало заявил Себастиан. - Лучше я тебя съесть. Зуб у меня всего один, но дело своё он знать.
        Тролль распахнул зловонную пасть и уже собрался впиться в Николаса единственным зубом, как мальчик запихнул ему в рот разрыв-траву. Пикси Правды снова захлопала в ладоши.
        - Эй! - окликнул их стоявший за дверью стражник. - Что у вас там происходит?
        - Ничего! - живо отозвался Николас.
        - Ничего! - повторил за ним Себастиан.
        Пикси Правды зажала ладонями рот, но тщетно.
        - Человеческий мальчик летает по воздуху, а Себастиан пытается его съесть. Но мальчик засунул ему в рот разрыв-траву, и я жду не дождусь, когда у Себастиана взорвётся голова! - выпалила она.
        - Тревога! - завопил стражник. - В печной комнате беда!
        По винтовой лестнице дробно застучали эльфийские башмаки, и тролль отступил к стене. Лицо его вдруг задрожало. Себастиан заметно встревожился.
        - Что происходить? - озадаченно спросил он.
        Николас услышал, как заворчал тролльский желудок. Хотя звук больше походил не на ворчание или бурчание, а на грохотание.
        Грохотание близкого грома.
        Николас обнаружил, что стоит на полу и никто его не держит.
        - Мне жаль, - сказал он Себастиану.
        - Он сейчас взорвётся! - завизжала от восторга Пикси Правды. - Лучшее рождественское представление, что я видела!
        Рокот внутри тролля всё нарастал и нарастал: теперь он уже доносился не из живота, а из головы. Щеки Себастиана надулись, лоб вспучился, а губы и уши распухли так, словно его искусали невидимые пчелы. Голова тролля стремительно увеличивалась в размерах - она уже с трудом умещалась на плечах, и Себастиан пошатывался под её весом. А пикси всё хлопала и хлопала в ладоши.
        - О, это будет знатный взрыв! Такого я ещё не видела!
        Стражники снова топтались за дверью: судя по звяканью ключей, они никак не могли подобрать нужный.
        Себастиан попытался что-то сказать, но язык тролля тоже распух. Сейчас он торчал изо рта, напоминая большой красный башмак.
        - Буб-буб-бубуб, - вот и всё, что Себастиану удалось произнести.
        Тролль обхватил голову огромными ручищами. Глаза его стали такими большими, что, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Впрочем, один и в самом деле выскочил и прикатился под ноги к Николасу. Теперь он лежал там, поглядывая на мальчика, и выглядел на редкость омерзительно.
        Пикси Правды при виде выпавшего глаза зашлась в истерике.
        - Невероятно! - визжала она. - Нет, я не должна смеяться. Плохая пикси, плохая! Но это просто…
        Она вдруг замолчала, и лицо её обрело задумчивое выражение.
        - Что такое? - спросил Николас.
        - Я только что обмочилась со смеху, - ответила пикси и снова принялась хихикать.
        - Что у вас там творится? - прокричал стражник.
        - Я бы на вашем месте не торопилась открывать! - ответила пикси. - Сейчас тут будет взрыыы…
        Как раз в этот миг голова Себастиана действительно взорвалась - с громким влажным бумом. Багряная кровь и ошмётки зелёных мозгов оросили стены и пол камеры. Николас и Пикси Правды тоже стояли, выпачканные с головы до ног.
        - Вос-хи-ти-тель-но! - выдохнула пикси, хлопая уже порядком отбитыми ладонями. - Браво, Себастиан!
        Тролль ничего ей не ответил - и не потому, что ему недоставало воспитания, но потому, что ему недоставало головы. От него осталось лишь большое тело с толстыми ручищами. И тело это медленно заваливалось на Пикси Правды, которая зажмурилась от смеха и ничего не видела. Поэтому Николас кинулся к пикси и буквально выдернул её из-под обезглавленного тролля. Тот рухнул на пол, расплющив выпавший глаз.
        - Ты спас мне жизнь, - сказала Пикси Правды чуть-чуть влюблённо.
        - Всегда пожалуйста.
        В замке камеры наконец щёлкнул ключ. Николас закрыл глаза, чувствуя, как к горлу подкатывает паника. Усилием воли он отогнал её прочь.
        - Ты сможешь, - сказала пикси.
        - Смогу?
        - Ну конечно, сможешь! - Пикси Правды ничуть в нём не сомневалась.
        Когда дверь распахнулась, Николас уже снова висел в воздухе.
        - Эй! - заорал один из стражников.
        Николас живо припомнил слова Отца Топо: «Нужно закрыть глаза и пожелать чего-то всем сердцем». А вдруг желание - это, по сути, всего лишь хорошо нацеленная надежда?
        Если хорошенько чего-то пожелать, всё может случиться. Николас подумал о том, как Отец Водоль двигал мебель силой мысли. Кто знает, вдруг у Николаса тоже получится раздвинуть трубу?
        - Я смогу, - твёрдо сказал он.
        - Сможешь, - подтвердила пикси.
        Мальчик закрыл глаза и пожелал. Сперва ничего не изменилось - он всё так же висел в воздухе. Потом его окутало тепло, и желудок странно перекувырнулся, словно Николас куда-то падал - или взлетал.
        Сердце мальчика отчаянно заколотилось, и когда он наконец открыл глаза, то увидел лишь темноту. Он был внутри печной трубы.
        Николас слышал голос матери: «Мальчик мой! Мой милый рождественский мальчик!»
        - Я буду похож на тебя, мама! Я сделаю людей счастливыми!
        Дымоход изгибался и расширялся, подстраиваясь под Николаса, который со свистом нёсся вперед. Оставшаяся в камере Пикси Правды кричала ему вслед:
        - Вот! Я же говорила!
        В следующий миг в лицо Николасу пахн?л холодный воздух, и он вылетел из трубы, чтобы приземлиться прямо на покатую крышу.
        Блитцен спешит на помощь!
        Посадка вышла не то чтобы очень мягкой, но Николас даже не поморщился. На востоке вставало солнце, расцвечивая небо розовыми и оранжевыми мазками. Наступал канун Рождества. Эльфхельм с высоты казался крохотным и безобидным, словно игрушечная деревня.
        Николас попробовал оторваться от черепичной крыши, но ничего не вышло. Возможно, он был слишком напуган, чтобы лететь дальше. Один стражник высунулся из окошка башни и прокричал эльфу, который стоял у её подножия:
        - На помощь! Человеческий мальчик сбежал!
        - Он на крыше! - отозвался эльф внизу. Присмотревшись, Николас узнал Матушку Ри-Ри - эльфиху с косами, что сидела напротив него за праздничным столом.
        Мальчик судорожно оглядел деревню и увидел оленей на лугу. Среди прочих он заметил Блитцена - тот щипал траву на берегу замёрзшего озера.
        - Блитцен! - что есть мочи завопил Николас, не заботясь о том, что перебудит всю деревню. - Блитцен! Сюда! Это я, Николас!
        На его крик из Главного зала высыпала сотня стражников в чёрных туниках. С такой высоты эльфы напоминали муравьёв на снегу. Отец Водоль раздавал приказы прямо из окна комнаты Совета. Николас знал, что, несмотря на скромные размеры, бегают эльфы очень быстро. Значит, времени у него в обрез. Он снова набрал полную грудь воздуха.
        - Блитцен!
        Кажется, Блитцен оторвался от завтрака и посмотрел в сторону башни.
        - Блитцен! На помощь! Помоги мне! Ты умеешь летать, Блитцен! Умеешь летать! Магия, которая спасла нас, поможет тебе взлететь! Ты. Умеешь. Летать!
        Бесполезно. Мучительно было смотреть на мир, раскинувшийся внизу, на гору, которая темнела вдали, - и знать, что всё это недостижимо. Николаса захлестнуло отчаяние. Даже если Блитцен его понял - и даже если волшебство эльфов наделило оленя способностью летать - вряд ли у него что-то получится, раз он не верит в магию (и не представляет, что это такое).
        Николас увидел, как с десяток стражников бегут на луг и взбираются на оленей. Один за другим они впечатывали каблуки в покрытые шерстью бока и направляли рогатых скакунов в сторону башни. В следующий миг олени помчались по воздуху прямо к Николасу.
        - Блитцен! - в отчаянии позвал мальчик, хоть уже и не видел своего друга. Куда он подевался?
        Стражники на оленях летели к башне, скользя по небу смутными тенями. Николас чувствовал, что к нему приближается нечто тёмное. Словно туча, застилающая солнце, пробралась к нему в голову - и прямо в мысли. Чужая воля толкала мальчика к краю крыши. Наконец из снежной пелены вырвался сам Отец Водоль, чей олень летел впереди всех, чёрная борода сверкала изморозью, а лицо было красным от гнева. В руках он держал топор, который Николас тут же узнал. Длинная тёмная рукоять и начищенное до блеска лезвие.
        - Твой любимый отец оставил это нам! - прокричал Отец Водоль, швыряя топор в Николаса, и тот лишь чудом уклонился от удара.
        Топор описал дугу и вернулся точно в руку к Отцу Водолю. Гроза - олениха, на которой он летел, - очертила круг возле башни.
        - Убирайтесь! - крикнул Николас. - Вам меня не одолеть!
        Он закрыл глаза - тепло и свет оттолкнули тёмное облако, - и почувствовал, как снова взмывает ввысь. На миг ему показалось, что это снег начал падать быстрее, но нет. Моргнув, мальчик огляделся и увидел Водоля. В ту же секунду он рухнул обратно на крышу, отчего несколько черепиц откололись и заскользили вниз, чтобы, кувыркаясь, полететь к земле. Николас заскользил вслед за ними и в конце концов повис на краю. Он бросил взгляд на дорогу, ведущую к башне, где собралась толпа крохотных эльфов. Они неотрывно следили за тем, что творится вверху.
        - Поймать сына Джоэла Дровосека! - прокричала эльфийская девчушка по имени Снежинка, чьи волосы были белее снега.
        - Убить сына Джоэла Дровосека! - поддакнул ей эльф по имени Корнишон. Он наблюдал за погоней через самодельный телескоп. Казалось, эльф и сам удивился своей злости. - Раздробить ему кости и напечь из них имбирных пряников! Никаких чужаков!
        - Никаких чужаков! - вскричала Снежинка.
        - Никаких чужаков! - взревела толпа.
        - Ни-ка-ких чу-жа-ков! Ни-ка-ких чу-жа-ков! - скандировали эльфы.
        Впрочем, стоит отдать им должное: не все присоединились к общему помешательству. Единственный голос разума звонким бубенцом пробился сквозь буран прямо к Николасу.
        - Оставьте его в покое! - этот голос музыкой звучал в ушах мальчика, наполняя его надеждой и гоня одиночество прочь. Теперь он знал, что там, внизу, переживает за него Малышка Нуш.
        - Оставьте его! Мы эльфы! - присоединился к внучке Отец Топо. - Куда подевалась наша доброта? Ну давайте же вспомним, кто мы! Мы не такие!
        Руки и плечи Николаса горели огнём, когда он затаскивал себя на ледяной скат крыши. Он забрался как раз вовремя, чтобы увидеть, как самый крупный олень устремился к нему, обгоняя других. Глаза оленя пылали той непоколебимой решимостью, что недавно помогла ему покорить гору.
        - Блитцен!
        Теперь Отец Водоль тоже его заметил.
        - Огонь! - вскричал он.
        Один из стражников опустился на колено и укрепил в снегу искусно сделанный длинный лук (который применительно к эльфам следовало бы именовать коротким). Оттянув зубами тетиву, он выхватил стрелу из колчана, прицелился и выстрелил. Та прочертила в воздухе тёмную линию и свистнула у Николаса прямо возле уха. Отец Водоль раздосадованно взревел и швырнул топор в Блитцена. Олень ловко нырнул вниз - и в следующий миг метнулся в сторону, чтобы уклониться от ещё одной стрелы. К счастью, та промчалась мимо, задев лишь кончик его рогов. А Николас пустился бежать по скату, не сводя глаз с Блитцена и отчаянно надеясь. Когда крыша кончилась и под ногами остался лишь воздух, мальчик зажмурился и понадеялся ещё сильнее. И его надежда была услышана - он приземлился точно на спину Блитцена.
        - Остановите их! - завопил Отец Водоль.
        - Скорей, скорей, скорей! - кричал Николас, подгоняя оленя, который и так рассекал воздух с головокружительной скоростью. - На юг, к горе!
        И они полетели, уклоняясь от летящих топоров и свистящих стрел, а незамутнённая надежда и несокрушимая уверенность вели их в сторону рассвета.
        Поиски
        Подгоняемые порывами ветра, они летели над снежными лесами и ледяными озёрами. Казалось, в мире не осталось других цветов, кроме белого и серебристого. Нигде не было и признака человеческой жизни - или грядущего Рождества. С высоты земля выглядела плоской и неподвижной, будто карта. Они мчались с удивительной скоростью: путь, который они прежде проделали бы за день, теперь занял у них всего несколько минут. Холодный ветер крепчал, но Николас едва ли обращал на него внимание. С тех пор как Отец Топо зачаровал мальчика, он и в самом деле перестал мёрзнуть. Хотя нет, всё было немного не так. Николас знал, что ему холодно, но холод больше его не беспокоил.
        От неожиданно обретённой свободы и надежды на то, что отец жив, у мальчика будто гора с плеч свалилась. Он ощущал невероятную легкость. Мысль о том, что теперь он может творить волшебство, наполнила его таким восторгом, что прямо между небом и землёй, в полумиле над озером, Николас засмеялся, как не смеялся никогда в жизни. Смех шёл из глубины его живота и больше походил на «хо-хо-хо!», чем на привычное «ха-ха-ха».
        Именно так когда-то смеялась его мама.
        Николас наклонился и обнял Блитцена за шею.
        - Ты настоящий друг! - сказал он. - И мне жаль, что тебе отстрелили кусок рога.
        Блитцен мотнул головой, словно говоря: «Да пустяки!», - и припустил вперёд.
        Они летели строго на юг, стараясь не отклоняться от единственной дороги - дороги, которая вела домой. Николас подумал, что отец, быть может, уже вернулся и снова рубит деревья в лесу, удивляясь, куда же пропал его сын.
        В середине утра вокруг них сгустился серый туман, и Николаса одолели сомнения. А вдруг отец и в самом деле похитил Малыша Кипа? Он с негодованием отверг эту мысль. Нет, его дорогой отец никогда бы так не поступил. Это просто невозможно. Или возможно?
        С тяжёлым сердцем Николас признал, что у него осталось незавершённое дело на Крайнем Севере. Прежде чем вернуться, он должен найти Малыша Кипа. Должен узнать правду и доказать эльфам, что его отец - хороший человек.
        Николас убеждал себя, что случившемуся есть простое объяснение. Возможно, Малыш Кип сбежал из дома - совсем как он. Значит, ему просто нужно найти эльфёнка, отвести его в деревню, и все недоразумения разрешатся сами собой.
        Тем временем они улетали всё дальше и дальше от Эльфхельма. Блитцен снижался к заиндевевшим еловым верхушкам, скользил над укрытыми белым пологом лугами и бескрайними равнинами. Николас тщетно выглядывал внизу Малыша Кипа.
        От городов они старались держаться подальше: Николас не знал, как там воспримут мальчика, летящего верхом на олене. Впрочем, даже так им изредка попадались люди. И Блитцен каждый раз бурно радовался встрече.
        Видите ли, какое дело: у Блитцена обнаружилось отменное чувство юмора. Особенно уморительным ему казалось мочиться сверху на людей. Он терпел, сколько мог, а потом… орошал бедолаг, которым не повезло встретиться с летающим оленем. А те, наверное, удивлялись: «Дождь в декабре?!»
        - Боюсь, такой рождественский подарок их не обрадует! - укоризненно качал головой Николас, хотя сам не мог удержаться от смеха.
        Итак, они летели вперёд, ускоряясь и замедляясь, ныряя к земле и взмывая под облака, поворачивая на север и на восток, на юг и на запад, но всё было без толку. Николас чувствовал, как в сердце закрадывается отчаяние. Может, ему всё-таки стоит вернуться домой. Глаза уже слипались от усталости; Блитцену, наверное, тоже приходилось несладко. К тому же из низких туч снова посыпался снег.
        - Дружище, нам пора отдохнуть, - сказал Николас и похлопал оленя по тёплому боку. На западе он разглядел сосновый лес. - Давай приземлимся вон там и поищем место для ночлега.
        Блитцен в кои-то веки услышал своего наездника и начал снижаться. Попетляв между закутанных в снежные шали сосен, олень нашёл прогалину неподалёку от обрыва.
        «Странное в этом году выдалось Рождество», - подумал Николас.
        Он устроился под навесом колючих лап в окружении сосен-великанов, приткнулся к оленю и уже начал проваливаться в сон без сновидений, когда вдруг услышал треск.
        Как будто ветка хрустнула под сапогом.
        Следом послышались голоса.
        И это были мужские голоса.
        Николас резко выпрямился, стряхнув с себя сон. Вокруг царила непроглядная тьма, но голос - неторопливый, звучный, - казался удивительно знакомым. Николас ахнул.
        Это голос принадлежал человеку, который однажды вечером постучался к ним в дом. Охотнику Андерсу.
        - Блитцен, - прошептал Николас. - Кажется, это они. Подожди здесь.
        Николас поднялся и, на цыпочках ступая по сухой земле, пошёл на голоса.
        Сначала он разглядел между стволов золотисто-оранжевое сияние, которое с каждым шагом становилось всё ярче. Костёр. В языках пламени тени плясали, будто тёмные призраки. Николас подобрался поближе и увидел сгрудившиеся у огня широкоплечие силуэты. Теперь он уже мог различить, о чём они говорят.
        - До Турку осталась всего пара дней пути, - сказал один. - Мы будем там к Новому году.
        - И уже через неделю вручим наш скромный подарок королю! - подхватил второй.
        - Я думал, мы сначала заглянем домой, - произнёс голос, который Николас знал лучше всех голосов на свете. От его звука сердце замерло у мальчика в груди. Страх и любовь окатили его горячей волной. Он чуть было не закричал: «Папа!», - но что-то остановило Николаса, и он решил подождать, не нарушая безмолвия ночи.
        - Нет, мы обещали, что король получит его к Новому году.
        Николас едва мог дышать. Сердце, снова вспомнившее о том, как биться, теперь отчаянно колотилось, и мальчику стоило больших усилий сохранять спокойствие. Стань лесом.
        - А я обещал сыну, что буду дома к Рождеству.
        - Только тебе решать, кто важнее: твой сын или король!
        Громкий смех прокатился по лесу, гулким эхом отскакивая от деревьев. Казалось, что он раздаётся повсюду. Птицы вспорхнули с ветвей, испуганно клекоча.
        - Давайте-ка потише, - негромко сказал один из сидевших у костра. - Не то мы его разбудим.
        - Уж об этом не беспокойся, - ответил ему другой. - Эльфы спят крепко!
        В животе у Николаса вдруг образовалась пустота, будто он стремительно падал в пропасть. Мальчик почувствовал, что его сейчас стошнит. Или он потеряет сознание.
        - Какая разница? - подал голос Андерс. - Он всё равно сидит в клетке и никуда из неё не денется.
        Так это правда!
        Николас напряг зрение, вглядываясь в прогалину за деревьями. По ту сторону костра темнел какой-то ящик. Николас не мог разглядеть Малыша Кипа, но теперь точно знал, что он там. А мужчины тем временем вернулись к разговору.
        - Только подумай о награде, Джоэл! Тебе никогда больше не придётся волноваться из-за подарков на Рождество.
        - Король осыплет нас золотом!
        - На что потратишь свою долю? Что купишь на Рождество?
        - Ферму куплю.
        - Мне бы сначала посмотреть на такую кучу денег, - сказал тот, кого звали Аарту (Николас пока этого не знал). У Аарту была большая голова, в которой прятался очень маленький мозг. Волосы у него торчали неопрятной копной, и борода была им под стать - густая, всклокоченная. Из-за этого казалось, что Аарту глядит на мир из кустов. - Сначала насмотрюсь вдоволь, а потом куплю унитаз.
        - Унитаз? А что это?
        - Новое изобретение. Слышал, у короля такой есть. Это волшебный ночной горшок. С моими кишками лучше и не придумаешь! А ещё куплю красивую свечку. Люблю свечки. Большую куплю, красную!
        Мужчины негромко переговаривались, глядя на костёр, и Николас решил не тратить время попусту. Мальчик опустился на четвереньки и пополз вперёд, натыкаясь в темноте на сосновые шишки. Дышать он старался как можно тише. Петляя между стволов, он держался на безопасном расстоянии от людей - и наконец добрался до клетки. Сколоченная из дерева, она стояла на санках и была накрепко привязана к ним верёвкой. Николас сразу узнал санки - разукрашенные, с вырезанным на спинке словом «Рождество». Когда-то их подарили ему. А внутри клетки, подтянув колени к подбородку, спал маленький эльф. Туника на нём была того же зелёного цвета, что у Малышки Нуш. И лет ему на вид было не больше, чем ей. Николас разглядел прямые тёмные волосы, большие - даже для эльфа! - уши и крохотный нос. Широко расставленные глаза эльфёнка были закрыты, уголки губ печально опущены; он спал, но и во сне казался невероятно несчастным.
        Николас живо вспомнил, как тяжело ему пришлось, когда он сам попал в плен. А ведь он просидел в тюрьме меньше суток! Мальчик задумался, как помочь маленькому эльфу. Тропинок вокруг не было - с одной стороны к саням подступали тёмные сосны, с другой жарко горел костёр. Николас дрожал от волнения, но понимал, что нужно подождать, пока отец и его спутники уснут.
        Тут Малыш Кип открыл глаза, уставился на Николаса и, кажется, собрался закричать.
        - Ш-ш-ш! - Николас торопливо прижал палец к губам. - Я хочу тебе помочь!
        Малыш Кип был очень юным эльфом, и хотя он видел Николаса впервые в жизни, эльфийское чутьё его не подвело. Он сразу почувствовал, что сердце у Николаса доброе, и по глазам догадался, что тот не желает ему зла.
        - Мне страшно, - прошептал Малыш Кип на эльфийском.
        И Николас его понял.
        - Всё хорошо, - успокоил он малыша.
        - Правда?
        - Ну, нет. Пока нет. Но скоро будет, - поспешил заверить его Николас, как вдруг из ниоткуда раздался грубый голос:
        - Счастливого Рождества!
        Николас обернулся и увидел одного из путников, которые сидели у костра. Высокий, худой как жердь, с перекошенным от злости лицом, он был одет в шерстяную шапку с длинными ушами. И целился из арбалета прямо в Николаса.
        - Ты кто такой? Отвечай быстро!
        Маленький эльф
        - Ппросто заблудился! - выпалил Николас. - Вы не думайте, я ничего плохого…
        - Эй! - прикрикнул на него мужчина с арбалетом. - Я спросил, кто ты такой. И что делаешь в лесу посреди ночи. И лосю понятно, что ты что-то замышляешь! Живо отвечай, а не то стрелу будешь из живота выковыривать.
        Николас услышал, что остальные участники экспедиции проснулись и озадаченно переговариваются.
        - Я Николас. Просто мальчик!
        - Мальчик, который ночью бродит по лесу?
        - О нет, о нет, о нет! - забормотал Малыш Кип. А может, он бормотал «О нет, о нет, о нет, о нет». В любом случае, для всех, кроме Николаса, это прозвучало как «киибум, киибум, киибум».
        Где-то рядом послышались шаги, а вслед за ними - знакомый голос.
        - Да это же сын Джоэла! - сказал Андерс, нависнув над Николасом широкоплечей громадой. - Опусти арбалет, Тойво. Он не причинит вреда. Верно, парень?
        Николас оглянулся - к ним приближались ещё пять теней. Одна из них недоверчиво произнесла голосом отца:
        - Николас? Это в самом деле ты?
        Мальчик посмотрел на отца, и ему вдруг стало страшно. Может, потому что Джоэл отрастил бороду. Или же причина была в чём-то другом. Даже такие родные глаза потемнели и будто принадлежали незнакомцу. От нахлынувших чувств Николас едва смог ответить:
        - Да, папа, это я.
        Джоэл кинулся вперёд и сгрёб сына в охапку. Он обнял его так крепко, что у мальчика затрещали рёбра. И Николас обнял его в ответ, изо всех сил стараясь поверить, что перед ним всё тот же хороший и добрый папа, каким он был всегда. Борода отца кольнула его в щёку, и Николас слегка успокоился.
        - Что ты здесь делаешь? - со скрытой тревогой спросил Джоэл.
        Николас не знал, что ответить, и потому поступил, как учила его мама. То есть глубоко вздохнул и сказал правду.
        - Я не поладил с тётей Карлоттой и отправился искать тебя. Я пошёл на Крайний Север, нашёл Эльфхельм… А там эльфы посадили меня в тюрьму.
        Лицо отца смягчилось, в уголках глаз прочертились морщинки, и он снова стал похожим на самого себя.
        - Ох, Николас, мой бедный мальчик! Но как такое случилось?
        - Они заперли меня в башне, потому что больше не доверяют людям.
        Николас посмотрел на эльфёнка, который сидел в клетке, скованный по рукам и ногам, а потом на шестерых мужчин, стоявших в лунном свете. Ему отчаянно захотелось, чтобы папа приказал им уйти. Он продолжал верить в отца и надеялся, что всё это - лишь глупое недоразумение.
        - Что ж, сынок, - проговорил Джоэл, выпрямляясь. Вид у него был мрачный. - Вынужден признать, что истории о весёлых и добрых эльфах, которые я тебе рассказывал, далеки от правды. Эльфы отнюдь не такие, какими мы их воображали.
        Николас посмотрел на Малыша Кипа, который с мольбой глядел на него из клетки. Эльфёнок был слишком напуган, чтобы говорить. А Николас, сам того не желая, чувствовал себя преданным - словно всё, во что он верил, вдруг обернулось ложью.
        - Ты не говорил, что вы собираетесь похитить эльфа. Вы же хотели только доказать, что Эльфхельм существует на самом деле! - с упрёком обратился он к отцу.
        - Да, - с горячностью ответил Джоэл. - И настоящий, живой эльф - лучшее тому подтверждение, разве нет?
        - Но ты мне соврал!
        - Я тебе не врал. Когда мы отправлялись в экспедицию, то сами не знали, что найдём под горой. Я просто не сказал тебе всей правды.
        Николас обвёл взглядом спутников отца, чьи фигуры грозно темнели на фоне костра.
        - Папа, они тебя заставили? - тихо спросил он, цепляясь за последнюю надежду.
        Андерс расхохотался, остальные подхватили его смех, и громкий гогот заметался среди безмолвных сосен.
        Джоэл удивлённо моргнул.
        - Нет. Никто меня не заставлял.
        - Скажи ему, Джоэл, - вмешался Андерс. - Скажи, что случилось на самом деле.
        Джоэл кивнул, нервно посмотрел на сына, сглотнул и наконец произнёс:
        - Если честно, Николас, это была моя идея. Когда Андерс позвал меня в экспедицию, я сказал, что нужно привезти королю настоящего, живого эльфа.
        Николас не верил своим ушам. Слова отца обжигали, как уксус, выплеснутый на свежий порез. Его отец оказался похитителем. У большинства людей уходят годы на то, чтобы повзрослеть, но Николас расстался с детством за секунду, прямо посреди холодного зимнего леса. Узнать, что твой отец - совсем не тот человек, каким ты его представлял, - это любого вынудит повзрослеть.
        - Как ты мог? - только и спросил обескураженный Николас.
        Джоэл тяжело вздохнул. Нет, и в самом деле тяжело, будто на сердце у него лежал большой груз.
        - На кону огромные деньги, сын. Три тысячи монет. На них можно купить корову. Или… или свинью. В следующем году мы отпразднуем Рождество как следует. У нас с Карлоттой никогда не было настоящего Рождества. Я куплю тебе дорогие игрушки.
        - Или унитаз! - прогудел Аарту откуда-то из глубин бороды.
        Джоэл не обратил внимания на своего тупоумного товарища:
        - Я смогу купить лошадь и новую повозку. Мы поедем в город, а люди будут смотреть, восхищаться и завидовать нашему богатству.
        У Николаса внутри всё закипело от злости.
        - Но зачем? Я не хочу, чтобы люди нам завидовали! Я хочу, чтобы они были счастливы!
        Джоэл оглянулся на спутников, которых разговор отца с сыном порядком забавлял. Раздражённо нахмурившись, он повернулся к Николасу.
        - Сынок, пора тебе открыть глаза и понять, в каком мире ты живёшь. Уж я-то знаю, благо я не ребёнок - в отличие от тебя. В нашем мире каждый за себя. Никто о тебе не позаботится, всё приходится делать самому. Чем я и занимаюсь. Никто никогда не был ко мне добр. Никто не дарил мне подарков. Каждое Рождество я плакал, потому что ничего не получал. Другим детям родители дарили хоть что-то. Но не нам с Карлоттой. Зато на следующий день рождения, на следующее Рождество я куплю тебе всё, что захочешь…
        Николас снова посмотрел на клетку и закованного в цепи эльфёнка.
        - У меня были санки. А ещё ты и Миика. И моя кукла-репка. Мне больше ничего не было нужно для счастья! - воскликнул он.
        - На следующее Рождество ты мне скажешь спасибо, - уверенно произнёс Джоэл. - Сейчас-то уже поздно, но в следующий раз я не подведу тебя с подарком. Вот увидишь. Обещаю.
        - Нет, - твёрдо сказал Николас. Это слово, словно ключ, запечатало его разум. Он не позволит себе даже намёка на слабость.
        - О чём ты, сын? - поднял брови Джоэл.
        Николас глубоко вздохнул, словно хотел вместе с морозным воздухом вобрать в себя храбрость.
        - Нет, - повторил он. - Я заберу Малыша Кипа обратно в Эльфхельм. Я отвезу его домой.
        Мужчины вокруг снова загоготали, и Николас задрожал от страха и гнева. Человек в куртке из оленьей кожи оборвал смех и сипло рыкнул на мальчика:
        - Даже не думай! Ну-ка, Тойво, образумь мальца.
        Тойво вновь поднял арбалет и хмуро сплюнул на землю.
        Джоэл покосился на оружие, направленное в грудь сыну.
        - Прости, Николас, но ты его никуда не заберёшь. Куча золота на дороге не валяется.
        - Папа, если ты любишь меня больше, чем деньги, помоги! Пожалуйста, папа. Игрушки - это здорово, но добрым быть куда лучше, чем богатым. Ты никогда не будешь счастлив, помня, что сделал.
        - Я жил в маленькой хижине, рубил деревья от рассвета до заката и тоже не был особенно счастлив, - сказал Джоэл, кривясь, как от боли. - Зато, если всё пойдёт по плану, я узнаю другую жизнь.
        Николас сокрушённо покачал головой. По щекам мальчика бежали слезы, и он ничего не мог с этим поделать. Слишком сильные чувства его обуревали: злость, страх, разочарование. Отец, которого он так любил, украл эльфёнка из родного дома и запер в клетке.
        Вытерев глаза кулаком, Николас подумал о том, что сказал Отец Топо Малышке Нуш: «Мы не должны позволять страху управлять нами».
        - Давайте вернём эльфа домой, - громко произнёс Николас, обращаясь к стоявшим вокруг клетки мужчинам. - Эльфы обрадуются и, возможно, даже наградят нас. Малыша Кипа нужно вернуть семье.
        - Да они нас убьют! - с непоколебимой уверенностью отозвался Андерс, поправляя лук и колчан со знакомыми стрелами. - Послушай, мальчик, почему бы тебе не пойти с нами? Повидаешь короля!
        - Ну уж нет, он только всё испортит, - проворчал мужчина в оленьей куртке.
        - Помолчи, Томас, - приструнил его Андерс. - Это же сын Джоэла. Давай, приятель, решайся.
        На краткий миг Николас представил, как идёт по королевскому дворцу и встречает короля Фридриха. Он знал его величество по профилю на монетах и фигурке на витрине магазина игрушек.
        У короля был большой нос, выдающийся подбородок, великолепная корона и роскошные одежды. А во дворце, наверное, всё сделано из золота. Даже стены и потолок. Было бы чудесно на это посмотреть. Но поступить правильно куда чудеснее.
        - Пойдём с нами, сын, - смягчившись, позвал его Джоэл. - Не глупи. Андерс дело говорит. Это будет настоящее приключение. Рождественское приключение! Андерс научит тебя стрелять из лука, ну разве не здорово?
        - А то! - поддакнул Андерс. - Поможешь мне подстрелить оленя, а потом я покажу, как готовить его на огне. Мы тут каждую ночь едим свежее мясо. Тебе, я вижу, не помешает хорошенько подкрепиться, а лучшая еда - та, что добыл сам. Я в пути подстрелил оленя, но он умчался в лес прежде, чем я успел его добить. Пока достал вторую стрелу, его и след простыл.
        Николас вспомнил стрелу с серым оперением, которая торчала из ноги Блитцена. Он знал, что олень скоро пойдёт его искать. И тогда эти высокие плечистые мужчины снова попытаются его убить и приготовить из него жаркое. Он посмотрел на испуганного Малыша Кипа, который не сводил с него своих необычайно больших глаз. За всё это время эльфёнок не произнёс ни слова, и Николас впервые в жизни возненавидел отца.
        Он повернулся к людям, стоявшим посреди заснеженного леса. Чёрные тени в синей ночи. Похитители эльфят. Убийцы оленей. Николасу было страшно, но его переполняла решимость.
        - Всё будет хорошо, Малыш Кип. Я вытащу тебя отсюда - и верну домой.
        Месть Блитцена
        - Попридержи оленей, мальчик! - прикрикнул на него кто-то, но Николас даже не стал выяснять, кто именно. Он целиком сосредоточился на железных цепях, которыми Малыш Кип был прикован к клетке.
        Отец схватил его и попытался оттащить в сторону.
        - Пойдём, Николас, ты нас обоих позоришь! - прошипел он.
        - Давайте его тоже засунем в клетку, - предложил Тойво.
        - Мы не можем посадить мальчика в клетку, - урезонил его Андерс.
        - Уже посадили! - возмутился Николас. - Или эльф не считается?
        - Конечно, не считается, - твёрдо ответил Джоэл. - Он же эльф. Ты сам сказал, что эльфы бросили тебя в тюрьму. Помнишь?
        Николас вспомнил Отца Водоля, его трясущуюся от ярости бороду и то, как страшно ему было.
        - Да, но…
        Но что? На миг Николас задумался, что же он делает. Почему его так волнует судьба какого-то эльфа? Потом он заглянул в клетку. Малыш Кип весь дрожал, лицо его сморщилось от слёз.
        - Ты же эльф! - торопливо прошептал Николас. - Ты умеешь колдовать. Используй свою магию!
        - Не могу! - заплакал Малыш Кип. - Это невозможно!
        - Эй, тебе нельзя говорить такие слова. Ты ещё слишком мал, чтобы ругаться.
        Малыш Кип склонил голову набок и посмотрел на мальчика. Николас понимал, что просит его слишком о многом. Ведь Малыш Кип был и в самом деле маленьким. Возраст эльфа на глаз определить непросто, но Николас сомневался, что этому эльфёнку больше пяти лет. Может, он ещё не научился колдовать. А даже если научился, собрать силы на одно ясное, чёткое желание тоже нелегко. Уж Николас-то об этом знал. Само по себе волшебство бесполезно. А сделать невозможное возможным куда сложнее, чем кажется на первый взгляд.
        Эльфёнок закрыл глаза и выпрямился. Люди вокруг издевательски захихикали.
        - Сегодня канун Рождества, - напомнил Николас. - Чувствуешь? В воздухе разлито волшебство. Давай же, Малыш Кип. Используй чудовство! Ты сможешь.
        - Нет, - прохныкал эльфёнок. - Не смогу.
        - Сможешь, - настаивал Николас. - Я в тебя верю. Ты эльф, ты сможешь.
        Малыш Кип засопел от усердия.
        - Пойдём, Николас. Довольно! - сказал Джоэл, снова хватая сына за руку.
        Из клетки послышалось странное звяканье. Малыш Кип так расстарался, что стал пунцовым от напряжения. И вдруг: клац!
        Николас увидел, как одна цепь на руке малыша лопнула, словно была не из железа, а из ниток. За ней лопнула вторая и третья, и наконец осталась всего одна.
        - Давай, Малыш Кип! У тебя получается!
        - Эй, смотрите! Эльф собрался бежать!
        - А ну прекрати колдовать, уродец ушастый! - рыкнул Тойво. - Или получишь стрелу промеж глаз.
        Тойво вскинул арбалет и наставил его на эльфёнка.
        - Вот уж нет! - отозвался Малыш Кип, что для людей прозвучало как «калабаш анимбо».
        - Хватит нести тарабарщину! - прикрикнул Тойво.
        Где-то наверху птица сорвалась с ветки и улетела, шумно хлопая крыльями.
        - И что мы будем делать с мёртвым эльфом? - осадил арбалетчика Джоэл.
        - Мёртвый всяко лучше сбежавшего, - отмахнулся Тойво. - Ещё раз дернётся - и я его точно пристрелю.
        Николас быстро вырвался из хватки отца. Сейчас он совсем не чувствовал себя его сыном. Задыхаясь от страха, мальчик кинулся к клетке. Он закрыл собой Малыша Кипа и посмотрел в глаза Тойво. Те были чёрными, как ночь, и, казалось, не ведали сомнений.
        - Тогда тебе придётся сначала пристрелить меня! - крикнул Николас.
        - Не искушай меня, мальчик. Тебя я тоже могу убить, - недрогнувшим голосом ответил Тойво.
        - Смотрите! - громко просипел Томас, тыча пальцем куда-то в чащу.
        Николас обернулся и увидел, как через лес, в вихре снега, копыт и морозного дыхания, несётся олень, сотрясая деревья громоподобным топотом.
        - Блитцен! - завопил он, испугавшись за жизнь друга.
        - Оставьте его мне! - крикнул Андерс и молниеносно выхватил стрелу.
        Тренькнула тетива; стрела свистнула, стремительно взрезав холодный воздух. Блитцен мчался ей навстречу, но, когда столкновение казалось неизбежным, вдруг вскинул голову и всем телом потянулся вверх. Копыта оторвались от земли; в следующий миг он уже скакал по воздуху - словно взбирался на невидимый холм, стряхивая снег с сосновых ветвей.
        Николас заметил, что Андерс снова целится в оленя, рогатый силуэт которого был чётко виден на фоне полной луны.
        - Пожалуйста, не стреляйте! - взмолился он. - Это мой единственный друг!
        Джоэл посмотрел на бледное лицо сына. Потом на свою левую руку - ту, на которой не хватало пальца.
        - Жизнь - боль, - горько сказал он.
        - Но и волшебство, папа.
        Джоэл не обратил внимания на его слова.
        - Успокойся, Николас. Прикажи оленю спуститься, чтобы мы его видели. Мы не будем в него стрелять, правда ведь, парни? Мы только закуём его и отведём к королю. Уверен, его величеству понравится летающий олень.
        Андерс опустил лук.
        - Да. Прикажи ему спуститься.
        - Блитцен! - позвал Николас. Он сомневался, что этим людям можно доверять, но выбора у него не было. - Спускайся! Внизу безопаснее.
        Кажется, олень его понял. Во всяком случае, через минуту он опустился на поляну; грудь его тяжело вздымалась, а глаза сверкали от возбуждения.
        - Это Блитцен. Пожалуйста, не обижайте его, - попросил Николас, и олень ткнулся носом ему в плечо.
        - Я знаю озеро Блитцен, - сказал Томас, поглаживая куртку из оленьей кожи.
        Николас потрепал друга по шее, а тот уставился на Андерса. Из груди оленя вырвалось нечто среднее между мычанием и рычанием.
        - Всё хорошо, Блитцен. Он тебя больше не обидит, - успокаивал его Николас, сам не до конца веря в свои слова.
        В тот же миг, словно желая развеять сомнения мальчика, Тойво вскинул арбалет.
        - Нет, Тойво! - закричал Джоэл.
        Николас судорожно заозирался, надеясь отыскать решение в пугающей темноте леса.
        - Хорошо. Мы пойдём с вами, - наконец сдался он. - Мне правда хочется посмотреть на короля.
        - Он лжёт, - недобро прищурившись, сказал Тойво.
        Джоэл посмотрел сыну в глаза, и Николас сразу догадался, что он всё понял - так, как может понять только отец.
        - Нет. Не лжёт. Ты ведь не пытаешься нас обмануть, верно, Николас? В противном случае тебя убьют, и я уже ничего не смогу сделать.
        - Нет, папа, - глубоко вздохнул Николас. - Я не лгу. Я передумал. Я вёл себя глупо. Эльфы заперли меня в камере со злобным троллем. Я им ничего не должен.
        Несколько томительных секунд все молчали. Тишину над поляной нарушал лишь шёпот ветра в замёрзших ветвях.
        Наконец Андерс шутливо ткнул Николаса в плечо.
        - Хороший мальчик. Ты сделал правильный выбор. Так ведь, Джоэл?
        - Да, - кивнул Джоэл. - Он всегда поступает правильно.
        - Ну вот и договорились. А теперь нам всем не помешает отдохнуть, - сказал Андерс. - Завтра важный день.
        Он приобнял за плечи Томаса и Тойво.
        - Мальчика и оленя нужно положить подальше от клетки. Просто на всякий случай, - проворчал Томас.
        - Хорошо, - отозвался Николас. - Я не против.
        Но Джоэлу не давала покоя одна мысль.
        - Погодите-ка! А что, если эльф снова использует магию? Кто-то из нас должен его покараулить, чтобы не сбежал.
        - Верно подмечено, - сказал Тойво, сонно потирая глаза. - Я посторожу.
        - Тойво, да ты на ногах еле держишься! - воскликнул Андерс. - Как обычно, перебрал морошкового вина. Поставим сторожить кого-нибудь другого.
        - Я постою, - вызвался Джоэл. - Я совсем не хочу спать. К тому же это мой сын поднял всех на уши. Так что тут есть и моя доля вины.
        - Что ж, решено, - хлопнул в ладоши Андерс. - Разбуди меня на рассвете, я тебя сменю.
        Охотник развернулся и показал на сосны, темневшие по ту сторону поляны.
        - Будешь спать там. - Он погладил Блитцена по спине, смахивая снег с тёмно-серого меха. - Прости за стрелу, дружище. Без обид?
        Блитцен наклонил голову, словно раздумывая над его словами, а потом обильно помочился на кожаные сапоги охотника.
        - Что за?! - завопил Андерс, а Томас прыснул со смеху. Охотник, впрочем, тоже не удержался от смеха, а вскоре к нему присоединились и остальные.
        Наконец все мужчины улеглись вокруг жаркого костра, а Николас и Блитцен устроились позади них - у самых деревьев. Джоэл сел на землю рядом с клеткой Малыша Кипа. Николас не знал, отчаялся эльфёнок или нет, но сам он не отказался от мысли его спасти. Прижавшись к тёплому оленьему боку, он вслушивался в звуки леса. Голоса мужчин у костра стихли.
        - Счастливого Рождества, Блитцен, - мрачно сказал Николас, но олень уже крепко спал.
        Что-то хорошее
        Николас ещё долго лежал, глядя на круглощёкое лицо полной луны. Когда его уже начал смаривать сон, послышался какой-то шум. Сперва ему показалось, что это ветер запутался в ветвях. Мальчик поднял голову и увидел, как отец медленно толкает санки с клеткой прочь от лагеря. Весу в эльфёнке было всего ничего, так что санки легко шли по снегу. Малыш Кип сидел, вцепившись в прутья, и молча таращился в темноту широко раскрытыми глазами.
        - Что ты делаешь? - прошептал Николас.
        Джоэл прижал палец к губам, затем поднял верёвку, за которую обычно тянул санки, и подошел к Блитцену, чтобы накинуть её на шею оленя.
        Николас недоверчиво наблюдал за отцом.
        - Я знал, что ты обязательно попытаешься спасти эльфа, - едва слышно сказал Джоэл. - Это ужасная идея. Просто кошмарная. Но сегодня Рождество. И день твоего рождения. А ты всё ещё мой сын, и я хочу, чтобы ты остался жив. Поэтому помоги мне.
        Николас наклонился к Блитцену.
        - Спокойно, друг, - сказал он так тихо, что олень вряд ли его расслышал. Блитцен медленно поднялся и стоял неподвижно, пока отец с сыном прилаживали упряжь. Костёр к тому времени погас; прочие участники экспедиции спали, убаюканные морошковым вином. У Николаса по спине бегали мурашки от страха, что их застукают, но всё же мальчика переполняли радость и облегчение. В конце концов, его отец оказался хорошим человеком.
        Кто-то - может, Тойво, хотя в темноте сложно было разглядеть, - заворочался во сне. Николас и Джоэл замерли, затаив дыхание. Но Тойво пошлёпал губами и продолжил спать.
        Наконец упряжь была на месте.
        - Готово, - прошептал Джоэл. Ветер стих, словно сам лес прислушивался к их разговору. - Забирайся на оленя и улетай скорее.
        - Папа, пожалуйста, летим с нами!
        - Нет. Я вас только задержу.
        - Блитцен сильный и очень быстрый. Ты можешь сесть в санки, чтобы приглядывать за Малышом Кипом. Тебе нельзя здесь оставаться! Они тебя убьют!
        Тойво - да, это определённо был Тойво, теперь Николас узнал его тощую фигуру, - снова беспокойно заворочался у костра. Николас ещё не видел отца таким испуганным. Даже когда они встретили медведя. Страх на лице Джоэла заставлял сердце Николаса биться чаще.
        - Хорошо, - сказал Джоэл. - Я сяду в санки. Но нужно торопиться.
        Николас вскарабкался на спину к Блитцену и прошептал ему на ухо:
        - Лети, мальчик, лети, как молния! Уноси нас отсюда!
        Теперь Тойво окончательно проснулся и криками и пинками будил товарищей:
        - Вставайте! Они убегают!
        Блитцен направился к просвету между деревьями, постепенно набирая скорость.
        - Давай, Блитцен! - подбадривал его Николас. - Ты сможешь, мальчик! Давай! Сегодня Рождество! Используй свою магию!
        До Николаса донёсся приглушённый свист. Мальчик испуганно пригнул голову и разминулся со стрелой лишь в самый последний миг. Блитцен на ходу приноравливался к упряжке и весу саней с Джоэлом и Малышом Кипом. Теперь ему было не так-то просто пуститься в галоп. Мимо просвистела ещё одна стрела.
        Блитцен поднажал, но этого было недостаточно. Деревья стояли слишком тесно, и олень лавировал между стволов, едва не задевая их рогами. Николас вцепился в мех что было сил, а когда посмотрел назад, увидел, как сани чуть не перевернулись, - Джоэл еле успел их выправить.
        Перед глазами Николаса мелькали припорошённые снегом сосновые лапы; мимо то и дело проносились камни и стрелы. Мальчик мог думать только о том, чтобы поскорее убраться из этого леса.
        А потом случилось самое страшное - позади раздался крик боли, разорвавший ночь на клочки.
        Николас обернулся: отец стоял на краю саней, и из плеча у него торчал оперённый кончик стрелы. Лоскутная рубашка стремительно темнела от крови.
        - Папа! - завопил Николас. Мимо просвистела ещё одна стрела.
        И тут мальчик почувствовал, как неведомая сила прижимает его к оленю. Волшебство наконец сработало. Но едва они начали отрываться от земли, как в шею Блитцену ударил камень, пущенный из пращи. То ли от шока, то ли от боли олень начал стремительно терять высоту. Блитцен отчаянно перебирал копытами, но Николас видел, что их несёт прямо на деревья. Ветки хлестали его по лицу, в рот набились сосновые иголки, а стрелы продолжали рассекать воздух смертоносными тенями.
        - Давай, Блитцен! - закричал Николас, призывая оленя одолеть силу тяжести. Но бедняга Блитцен и так делал всё, что мог. Его неудержимо тянуло вниз. Сани рухнули на снег, но олень упрямо бежал вперёд.
        - Слишком тяжело, - простонал Джоэл, прижимая руку к раненому плечу.
        Николас знал, что отец прав, но деревья впереди начали редеть, и в груди мальчика всколыхнулась надежда.
        - Всё будет хорошо! - завопил он. - Ну же, Блитцен, ты справишься!
        Олень вновь потянулся мордой к луне, цепляясь копытами за воздух. Он всё-таки оторвался от земли, однако радоваться было рано: мускулы под тёмно-серой шкурой бугрились от напряжения, дыхание с шумом вырывалось из широкой груди. Николас видел, что долго Блитцен не продержится. Он попытался призвать свою магию, но страх не давал ему сосредоточиться. Мысли кружились в голове, будто подхваченные бураном. У мальчика никак не получалось сформулировать желание: слова ускользали, подобно листку бумаги, который ветер рвёт из рук.
        - Ты не понимаешь! - крикнул сыну Джоэл. - Дальше обрыв! Река!
        Наконец до Николаса дошло. Впереди прекращался не только лес, но и земля. Там не было ничего, словно горизонт внезапно подступал совсем близко. До тёмной пропасти, на дне которой шумела река, оставалось всего несколько метров.
        - Нам её не перепрыгнуть! Можно только перелететь, - не унимался Джоэл. - А сани слишком тяжёлые.
        Но Николас не собирался сдаваться. Каждым нервом своего тела, каждой его клеточкой он надеялся и взывал к магии, которой наделили их с Блитценом эльфы.
        - Блитцен, давай же! Ты справишься, у тебя получится! Лети!
        Олень снова поднялся в воздух, но едва-едва. Он почти цеплял копытами землю. Ветви снова захлестали беглецов. Джоэл крепко ухватился за клетку, в которой подвывал от страха Малыш Кип.
        - О нет! - причитал эльфёнок. - О нет, о нет, о нет, о нет!
        - Я тяну вас вниз! - сказал Джоэл. - Ничего не поделаешь, придётся прыгать.
        Слова отца впились в сердце Николаса, будто клыки.
        - Нет, папа! Не надо!
        Он обернулся и увидел на лице Джоэла выражение иной боли - боли прощания.
        - Нет!
        - Я люблю тебя, Николас! - прокричал отец. - И хочу, чтобы ты помнил обо мне что-то хорошее.
        - Нет, папа! Всё будет…
        Они были уже на самом краю обрыва - Николас почувствовал это даже раньше, чем разглядел. Блитцен резко ускорился и рванул вверх, а Джоэл полетел вниз. Николас сквозь слёзы смотрел, как отец катится по снегу, становится всё меньше, меньше - и наконец исчезает во тьме. Точно как мама, сгинувшая в темноте колодца. Весь ужас случившегося разом обрушился на Николаса. Теперь он остался совсем один.
        А Блитцен, избавленный от лишнего веса, свечой взмыл в небо. Олень устремился на север, готовый на всё, чтобы доставить груз по назначению.
        Ночной полёт
        Потерять любимого человека - разве можно вообразить что-то ужаснее? Николас едва дышал от сдавившей грудь тоски. Он словно падал в пропасть без конца и края. Любимые люди делают мир надёжным и настоящим, и если они вдруг исчезают, ты уже ни в чём не можешь быть уверен. Николас знал, что больше никогда не услышит голос отца. Никогда не спрячет руку в его мозолистой ладони. Никогда не увидит красный колпак у него на голове.
        От ледяного ветра слёзы замерзали у Николаса прямо на щеках. Это было самое горькое Рождество - и самый горький день рождения в его жизни. Он цеплялся за Блитцена и время от времени поглядывал назад, чтобы убедиться: сани с клеткой никуда не делись.
        В какой-то момент он зарылся лицом в тёмно-серый мех и прижался щекой к тёплой оленьей спине. Где-то в глубине могучего тела билось большое сердце, и его стук словно заменял цокот копыт.
        Мальчик плакал не переставая, с тех самых пор как отец спрыгнул с саней. Он не знал наверняка, погиб Джоэл при падении - или же Андерс и Тойво добрались до него раньше. В любом случае, исход был ясен: отца он больше не увидит. Холодная пустота внутри не давала надежды на чудесную встречу.
        Небо медленно светлело.
        - Мне жаль, - сказал тихий голос позади Николаса. - Это всё моя вина.
        До сих пор Малыш Кип лепетал в основном «о нет!», и теперь Николас изрядно удивился.
        - Не говори так! - крикнул он через плечо, утирая слёзы. - Ты ни в чём не виноват!
        Некоторое время они летели молча.
        - Спасибо, что спас меня, - снова раздался голос эльфёнка.
        - Знаю, ты думаешь, что мой отец был плохим человеком. Да, с тобой он поступил нехорошо. Но в жизни своей сделал много хорошего! Он просто был слабым. Мы жили очень бедно… С людьми всё не так просто.
        - С эльфами тоже, - согласился Малыш Кип.
        Николас уставился на снеговые тучи, которые медленно ползли по небу. Поверить в то, что олени летают по воздуху, а мальчики могут пролезть в узкий дымоход, куда проще, чем в то, что жизнь продолжается и после гибели отца. Но Блитцен мчался вперёд, и Николас твёрдо знал, что должен вернуть Малыша Кипа домой. Потому что так будет правильно.
        - Ты друг, - сказал Малыш Кип.
        Они пролетели над Очень большой горой, и на этот раз Николас сразу увидел Эльфхельм: улицу Семи Извилин, Гостеприимную Башню, Главный зал, озеро и Лесистые холмы.
        К тому времени как Блитцен приземлился посреди Оленьего луга, там уже собралась толпа. Николас не боялся - теперь уже ничто в мире не могло его испугать. Он потерял отца. Ничего страшнее с ним не случится. Мальчик слез с оленя и увидел, как эльфы расступаются, пропуская Отца Водоля. Чёрная борода его грозно топорщилась; он шёл, глубоко втыкая посох в снег. Но даже тогда Николас не почувствовал страха. Только пустоту.
        - Итак, сын Джоэла Дровосека вернулся, - сказал Отец Водоль, вперив в мальчика недобрый взгляд.
        Николас молча кивнул на деревянную клетку.
        - И зачем же, позволь спросить?
        - Я привёз Малыша Кипа обратно в Эльфхельм, - громко объявил Николас, чтобы все на лугу его услышали.
        - Это правда, Отец Водоль! - с улыбкой подтвердил седой эльф. Отец Топо проталкивался сквозь толпу. За ним хвостиком следовала Малышка Нуш. - Николас спас Малыша Кипа! Какие чудесные вести принесло нам рождественское утро.
        - Да, - сказал Отец Водоль и через силу улыбнулся Николасу. Глаза его при этом напоминали остывшие угольки. - Да, я вижу. Но теперь человек должен вернуться в башню.
        Эльфы недовольно заворчали.
        - Но сегодня Рождество!
        - Пусть остаётся!
        Отец Топо покачал головой.
        - Не в этот раз, - сказал он, глядя на главу Совета.
        - Хватит с нас добросердечия, - рыкнул Отец Водоль, потрясая посохом. - Отец Топо, я не желаю тебя больше слышать. Человек вернётся в башню. Я всё сказал!
        Эльфы заволновались, и в Отца Водоля полетели чёрствые пряники.
        Отец Топо впервые в жизни не собирался уступать. Напустив на себя решительный вид, он встал рядом с Николасом.
        - Отец Водоль, вы рискуете вызвать бунт. Этот мальчик - герой!
        - Герой! Герой! Герой! - подхватили эльфы.
        - Неблагодарные! - взревел Отец Водоль так, что переполошил даже пикси на Лесистых холмах. - Вы что, забыли, как много я для вас сделал? Я лишил вас веселья, запретил доброжелательность, и в деревне наконец-то стало безопасно!
        - Если подумать, мне нравилось быть доброжелательным, - сказал один из эльфов.
        - Да и веселье не так плохо, - сказал другой.
        - Я скучаю по свистопляскам!
        - И я!
        - И по нормальной зарплате! На три шоколадные монеты только ноги можно протянуть.
        - Я снова хочу быть гостеприимным!
        Жалобы росли, как снежный ком, и Отец Водоль, демократически избранный глава Эльфхельма, понял, что выбора у него нет.
        - Хорошо, хорошо! - сказал он и замахал руками, утихомиривая толпу. - Прежде чем мы решим, что делать с мальчиком, давайте отведём Малыша Кипа домой.
        Долину сотряс радостный вопль сотен эльфов, многие из которых пустились в незаконный свистопляс. Николас огляделся и снова заплакал, но теперь его слёзы были не такими горькими. Потому что нельзя оставаться несчастным в окружении счастливых эльфов.
        Мальчик по имени Рождество
        Родителей Малыша Кипа звали Модон и Лока. Они были скромными работягами, но мастерами своего дела, и потому носили синие туники. Модон пёк пряники, а в искусных руках Локи рождались замечательные игрушки. В особенности ей удавались волчки, для которых недавно наступили тяжёлые времена, поскольку эльфам запретили с ними играть. Модон и Лока жили в маленькой деревянной хижине на краю деревни, неподалёку от Лесистых холмов. Вся мебель в доме - столы, стулья, шкафы и кровати - была пряничная (как будто от пряничных дел мастера можно ожидать иного).
        Но всё это неважно. А важно то, каким счастьем озарились лица Модона и Локи, когда Николас и Отец Топо привели к ним Малыша Кипа.
        - Это чудо! Настоящее чудо! - со слезами на глазах повторяла Лока. - Спасибо, спасибо вам огромное. Это лучший рождественский подарок.
        - Это Николаса нужно благодарить, - сказал Отец Топо, подталкивая мальчика вперёд.
        - Ох, спасибо, спасибо, спасибо, Николас! - воскликнула Лока и обняла его за колени так крепко, что чуть не уронила в сугроб. - Как же мне тебя отблагодарить? У меня есть куча игрушек. Ты любишь волчки? Погоди, сейчас принесу!
        - А я напеку тебе таких пряников, каких ты в жизни не пробовал! - пообещал Модон, эльф с имбирно-рыжими волосами и имбирно-рыжей бородой. Честно говоря, он и сам напоминал имбирный пряник.
        Отец Водоль хмуро наблюдал за тем, как родители Малыша Кипа благодарят человека.
        - Ну всё, хватит, хватит, - заворчал он. - Этот мальчик - сбежавший заключённый, и ему пора возвращаться в тюрьму.
        Небесно-синие глаза Малыша Кипа затуманились от слёз, нижняя губа задрожала.
        Николас вспомнил сырую камеру под самой крышей и понял, что жизнь без отца, конечно, потеряла краски, но в тюрьме она станет совсем безрадостной. Особенно если он просидит там до конца своих дней.
        - Отец Водоль, вы же сами видели, что эльфам вряд ли понравится такое решение, - твёрдо сказал Отец Топо.
        - Я знаю, что лезу не в своё дело, - вмешалась Лока. - И что права голоса в Совете у меня нет. Но этот мальчик совершил героический поступок. Он спас моего сына. Он настоящий рождественский герой!
        Даже Матушка Ри-Ри согласилась, что не дело отправлять Николаса обратно в тюрьму.
        - Думаю, нам следует переписать законы, - сказала она, важно покачивая тугими косами.
        Отца Водоля такой поворот не обрадовал. Он принялся ходить туда-сюда, бормоча что-то под нос. Деревянный башмак свалился с полки и покатился по полу. Все уставились на своевольную обувь. Они знали, что башмак сорвался с места, потому что Отец Водоль был не в духе.
        - Отец Водоль! - в смятении окликнула его Матуша Ри-Ри.
        - Мне жаль. Но этот мальчик - человек. А мы знаем, на что способны люди. И не можем смягчить закон только потому, что один человек совершил доброе дело.
        Отец Топо задумчиво щёлкнул языком.
        - Вы же понимаете, что благодаря этому мальчику продажи «Ежеснежника» взлетят до небес?
        Отец Водоль остановился. На лице его отразилась внутренняя борьба: чернобородый эльф понимал, что Отец Топо говорит правду. Наконец он сказал едва слышно (никто и не думал, что голос Отца Водоля бывает таким тихим):
        - Возможно…
        Отец Топо положил руку Николасу на плечо. Во всяком случае, собирался - но ему не хватило росту, поэтому он похлопал мальчика по локтю.
        - Значит, Николас получит прощение?
        В доме Модона и Локи повисла тишина такая долгая, что в неё легко уместились бы две рождественские песни. Но и она подошла к концу.
        Отец Водоль кивнул - так коротко, как только мог кивнуть эльф или человек.
        - Да.
        - Ура! - радостно закричали все, за исключением Отца Водоля.
        - А теперь устроим рождественский пир. Надо же отпраздновать такое событие! - воскликнула Матушка Ри-Ри.
        Отец Водоль неодобрительно покачал головой.
        - Мы уже праздновали два дня назад.
        - И это был ужасный праздник, - заявила Матушка Ри-Ри. - Давайте же! Мальчик заслужил, чтобы его хорошенько почествовали.
        - Благодарю вас за гостеприимство, - сказал Николас. - Но нам бы с Блитценом отдохнуть.
        Лока метнулась в дальнюю комнату и притащила оттуда семь волчков, снежный шар, плюшевого мишку и коробку с красками. Волчки потрясали воображение. Лока вручную раскрасила их в красные и зелёные цвета. Николас в жизни не видел таких замечательных игрушек. Лока с трудом удерживала груду подарков; два волчка упали вниз и весело закружились по полу.
        Отец Топо достал из кармана печенье и задумчиво откусил кусок.
        - Разве не чудесно дарить подарки?
        - Не думаю, - сердито отозвался Отец Водоль.
        - Честное слово, мне хватит одного волчка! - поспешил сказать Николас, когда Лока кинулась собирать игрушки с пола.
        Лока покачала головой, отчего её длинные косы разметались по плечам. Остальные волчки тоже посыпались на пол.
        - Нет, - сказала она. - Одного волчка ну никак не хватит. Это очень важные игрушки. Они помогают расслабиться и отвлекают от тяжёлых дум. Мне просто нужно найти, во что их сложить.
        Лока озадаченно посмотрела по сторонам, и Малыш Кип ткнул пальцем в папины чулки.
        - Отличная мысль! - возликовала Лока. - Модон, снимай чулки.
        - Что? - удивлённо моргнул пряничный эльф.
        - В них как раз влезут все игрушки! Снимай, говорю. У тебя и другие есть.
        Модон понял, что спорить с женой бесполезно. Он снял полосатые шерстяные чулки и смущённо пошевелил голыми пальцами. Николас никогда не думал, что у эльфов такие волосатые ноги. Во всяком случае, у Модона они были очень волосатыми.
        Заполучив чулки, Лока быстро запихнула в них игрушки.
        - Вот видишь, как здорово получилась! Думаю, нам и впредь стоит класть игрушки в чулки. Держи, Николас. Счастливого Рождества!
        И хотя чулок с игрушками не заполнил пустоту в груди, Николас чувствовал себя чуть счастливее оттого, что сделал счастливым кого-то еще. Попрощавшись с Локой, Модоном и Малышом Кипом, он вслед за Отцом Топо вышел в холодную ночь. Там его ждал верный Блитцен. Большие глаза оленя искрились, как снег.
        Важное решение
        Гроза, Вихрь, Резвая и остальные олени охотно приняли Блитцена в свою компанию. Следующие несколько недель Николас наблюдал, как друг покоряет собратьев своеобразным чувством юмора. От его выходок олени то и дело покатывались со смеху. Хотя догадаться, что они смеются, было не так-то просто, но глаза их при виде Блитцена точно сияли ярче.
        Сам Николас поселился у Отца Топо. Он ел имбирные пряники, которые пёк Модон, и с удовольствием играл в подаренные Локой карты с Малышкой Нуш. Подобно всем эльфам, она была виртуозной картёжницей, но время от времени поддавалась Николасу. Мальчик быстро прижился в эльфийской деревне, где завёл множество друзей. Он со всеми держался на равных, не обращая внимания на цвет туники.
        Но печаль его никак не шла на убыль. Николас старался вспоминать об отце только хорошее - ведь Джоэл был добрым человеком, пусть разглядеть это порой было и непросто. Совсем как ярко-красную ткань колпака под слоем грязи. После путешествия Николас выстирал его и носил не снимая. Он хотел, чтобы доброта отца продолжалась в нём. Так они никогда не потеряют друг друга.
        - Я тут подумал, - сказал Николас через месяц. - Наверное, пора мне возвращаться к людям.
        - Что ж, - ответил Отец Топо, - если ты этого хочешь.
        И Николас сел на Блитцена, чтобы отправиться в Кристиинанкаупунки. Пока они летели, мальчик невольно выглядывал внизу отца - как в прошлый раз. Он знал, что папы больше нет, но ничего не мог с собой поделать. Добравшись до города, они приземлились на крышу церкви, и Николас осторожно спустился вниз. Он провёл целый день среди людей. Разглядывал витрину магазина игрушек: куклы-эльфы теперь казались ему слишком грубыми, они ничуть не походили на настоящих эльфов. Пока он смотрел на фигурку короля Фридриха, из магазина вышел мальчик с деревянным оленем под мышкой. Николас вспомнил, как стоял тут с отцом и отчаянно мечтал обо всех этих игрушках. Сейчас же он мечтал только о том, чтобы отец был рядом.
        Сначала он хотел вернуться в свой старый дом, но потом подумал: зачем жить с противной тёткой, если тебя ждут в деревне, полной веселья и волшебства? Зачем каждый день мучиться, натыкаясь на следы прошлого? И Николас понял, как следует поступить. Он останется с эльфами.
        Но поскольку Николасу уже порядком надоело набивать шишки о притолоки и балки в хижине Отца Топо, ему решили построить собственное жилище. Из крепких сосновых брёвен эльфы возвели большой дом с пряничной и леденцовой мебелью. Единственное, о чем Николас попросил строителей - чтобы из окон был виден Олений луг. Поэтому дому отвели место на краю заснеженного поля, и теперь Николас в любое время мог посмотреть, как там Блитцен.
        Порой, будучи в отличном настроении, тот кругами летал возле дома своего друга и галопом проносился мимо окон на втором этаже. Нередко к нему присоединялись и другие олени: Скакун с Кометой, а иногда и Вихрь. Гроза для таких развлечений была слишком рассудительной. Николас то и дело вспоминал тётю Карлотту, которая выгоняла его спать на улицу, и думал, что ему очень повезло. Всё-таки далеко не каждому двенадцатилетнему мальчику выпадает жить в окружении волшебства, эльфов и оленей.
        Затем Отец Топо выдвинул его кандидатуру в Эльфийский Совет - и остальные его поддержали. Даже Отец Водоль, который быстро сообразил, что с таким заголовком «Ежеснежник» разлетится, как горячие пирожки. В конце концов Николас стал самым молодым человеком или эльфом, удостоившимся подобной чести.
        Через некоторое время Отец Водоль сложил полномочия Держателя посоха, чтобы целиком посвятить себя работе в газете. Тогда состоялось новое голосование - эльфы должны были решить, кто возглавит Эльфхельм.
        Николас выиграл выборы: его поддержали семь тысяч девятьсот восемьдесят три эльфа, и только один проголосовал против.
        После этого мальчика нарекли Отцом Николасом. Новое имя изрядно его забавляло, ведь ему было всего двенадцать, и он, конечно, не мог быть ничьим отцом. Но таковы традиции Эльфхельма, и кто он такой, чтобы с ними спорить? Матушка Водоль - младшая сестра Отца Водоля, которая, к счастью, была совсем на него не похожа, - предложила Николасу выбрать эльфийское имя. Уж больно его человеческое походило на «ниикалис», а ведь так называется отвратительный тролльский сыр.
        - Точно, - согласилась Матушка Ри-Ри. - Не хочу вспоминать эту гадость всякий раз, когда тебя окликаю.
        - О д-д-д-да, - поддакнула Матушка Брир, мастерица, которая делала пояса. Её недавно избрали в Совет. Многие проголосовали за неё из жалости: на днях бедняжку ограбила банда пикси. - Эт-т-т-то верно. «Ниикалис» - плохое слово. Почт-т-ти такое же плохое, как «гриб-вонюч-ч-ч-чка». Или «невозможно». Нужно прид-д-д-думать что-то ещё.
        Тут вмешался Отец Топо:
        - Давайте спросим самого Николаса!
        Мальчику на ум пришло только одно имя.
        - Рождество, - сказал он.
        - При чём тут Рождество? - проворчал Отец Водоль. - До него ещё семь месяцев!
        - Нет, я о другом. Почему бы вам не звать меня Рождество? Отец Рождество.
        Эльфы в комнате согласно закивали.
        - А почему такое имя? - спросил Отец Топо, жуя очередное печенье. Иногда Николас думал, что карманы у него бездонные.
        - Мама с папой звали меня так, когда я был маленьким. Потому что я родился на Рождество. Это было моё прозвище.
        - Отец Рождество? - подозрительно переспросил Отец Водоль. - Не слишком-то запоминающееся имя.
        - Мне нравится, - поддержал Николаса Отец Топо, смахивая крошки с усов. - К тому же на Рождество ты вернул нам Малыша Кипа. Так что имя подходит как нельзя лучше. Будешь Отцом Рождество.
        - Рождество - время подарков, - заметила Матушка Ри-Ри. - А ты стал подарком для всех нас.
        На Николаса нахлынули воспоминания, и он почувствовал, как глаза наполняются слезами.
        Отец Рождество.
        Он мысленно вернулся в те времена, когда отец с матерью были живы, и они вместе пели рождественские гимны на городской площади Кристиинанкаупунки. Он вспомнил, как счастлив был на Рождество, когда папа подарил ему санки. Джоэл выстрогал их в лесу и прятал там до самого праздника, чтобы Николас не догадался. Даже кукла-репка была волшебным подарком - ведь мама сделала её своими руками.
        Мальчик улыбнулся, утирая слёзы. На сей раз они были совсем не горькими. Николас мысленно повторил своё новое имя.
        - Думаю, лучше и придумать нельзя, - сказал он.
        - Ура! - воскликнул Отец Топо и отправил в рот последний кусок печенья. - Такое событие стоит отпраздновать. Пряников ни у кого не найдётся?
        Последняя встреча с тётей Карлоттой
        Первым делом Отец Рождество отменил все законы, принятые Отцом Водолем.
        - Отныне эльфы могут носить туники того цвета, который им нравится, - объявил он. - Никакого больше разделения на синие, зелёные и прочее. А, и сидеть можно за любым столом. Свистопляски больше не под запретом. Можно снова петь радостные песни и наслаждаться едой…
        Члены Эльфийского Совета охотно его поддержали.
        - Наконец, в Эльфхельме должно царить веселье. Эльфы вернут своё доброе имя…
        - Доброе имя? В самом деле? - подняла бровь Матушка Ри-Ри. - Когда это мы успели им обзавестись?
        - Может, пока не успели, - не стал спорить Отец Рождество. - Но исправить это никогда не поздно.
        И эльфы за столом принялись на разные лады повторять: «Веселье и доброе имя!» Правда, не все присоединились к общему ликованию. Отец Водоль, например, сидел с довольно кислым лицом. Но даже он выдавил из себя улыбку.
        Да, именно так всё и случилось. Человеческий мальчик вернул счастье в Эльфхельм. И оно собиралось остаться там надолго.
        В тот вечер Николас снова взобрался на Блитцена: он хотел в последний раз навестить свой дом. Они полетели строго на юг, к хижине, где прошло его детство. Олень приземлился рядом с колодцем, в который упала мать Николаса, и мальчик присел на пенёк, оставленный отцом. Посидев немного, он пошёл к дому, в котором до сих пор витал запах гнилой репки, и увидел, что тёти Карлотты там нет. Николас заглянул внутрь и полной грудью вдохнул воздух родного жилища. Кто знает, когда он ещё переступит его порог?
        На обратном пути они заметили тётю Карлотту: она брела в сторону Кристиинанкаупунки. Когда они пролетали у неё над головой, Николас подумал, что, увидев оленя в небе, тётя Карлотта уж точно поверит в волшебство. И, может быть, её жизнь пойдёт на лад. Поэтому он крикнул ей с высоты:
        - Тётя Карлотта! Это я! Лечу на олене! Со мной всё хорошо, но домой я не вернусь!
        Тётя Карлотта подняла голову и увидела, как Николас машет ей рукой, сидя на спине летающего оленя. И как что-то коричневое стремительно несётся прямо к ней.
        Понимаете, это Николас хотел, чтобы тётя Карлотта поверила в волшебство. У Блитцена были свои соображения на сей счёт. Поэтому он хорошенько прицелился - и запулил оленьим навозом точно ей в голову, густо заляпав лучший тётин наряд для выхода в город.
        - Мерзкие твари! - завизжала она, отирая вонючую жижу с лица.
        Но Блитцен и Николас уже скрылись в облаках.
        Как Отец Рождество провёл следующие десять лет
        1. Ел пряники
        Первые одиннадцать лет жизни Николас питался в основном грибной похлёбкой. Поэтому следующие десять он ел то же, что и все эльфы. То есть пряники, морошковое варенье, булочки с голубикой, пироги с черникой, сладкий сливовый суп, шоколад, желе и конфеты. Да-да, на столе у эльфов в основном сладости. И еды хватает в любое время дня и ночи.
        2. Рос
        Николас вырос очень высоким, в два раза выше, чем Отец Водоль. А он-то был самым высоким из эльфов!
        3. Разговаривал с оленями
        Николас первым догадался, что у оленей есть свой язык. Они, конечно, разговаривают не как люди или эльфы, но при желании их легко можно понять. Отец Рождество полюбил болтать с Блитценом и его рогатыми друзьями. Они много говорили о погоде, в их языке имелось 17563 слова для обозначения лишайника (и ни одного - для травы), они верили, что рога объясняют устройство вселенной, любили летать и считали, что люди - это просто неудачные эльфы. Скакун был самым разговорчивым и вечно сыпал шутками. Гроза не скупилась на похвалу и комплименты. Купидон не упускал возможности порассуждать о любви. Резвая оказалась непростой собеседницей: ей нравилось задавать философские вопросы вроде: «Слышен ли звук падающего дерева в лесу, если рядом никого нет?» Комета вечно нёс всякую чушь, а Блитцен предпочитал отмалчиваться, но как раз его общество Николас любил больше всего.
        4. Работал над образом
        Поскольку ни один эльфийский наряд на него бы просто не налез, Николасу потребовалась своя одежда. Матушка Брир изготовила для него пояса из чёрной кожи с серебряными пряжками, эльф по имени Башмаг (да, его в самом деле так звали!) озаботился сапогами, а деревенский портной Отец Люпин сшил ему добротный красный костюм.
        5. Носил колпак
        Отцовский, разумеется. Чистый, пушистый и ярко-красный.
        6. Веселился и радовался жизни
        Николас не только каждый день надевал свой красно-белый костюм с блестящим чёрным поясом и чёрными сапогами, но и веселился изо всех сил. Он понял, что куда проще сделать остальных счастливыми, если ты счастлив сам. Или хотя бы ведёшь себя, будто это правда. Ведь так когда-то поступала его мама. И папа тоже - давным-давно.
        7. Писал
        Он написал три книги, которые стали бестселлерами десятилетия во всём Эльфхельме: «Руководство по счастью от Отца Рождество», «Управление санями для чайников» и «Заклинатель оленей». Все тиражи (по двадцать семь экземпляров каждый!) были распроданы подчистую.
        8. Работал
        Будучи главой Эльфийского Совета, Николас трудился, не покладая рук и посоха. Он открывал детские сады и парки. Посещал все собрания (даже самые скучные). Заключил мирный договор с троллями. И вернул Эльфхельму славу счастливой деревни с игрушками и свистоплясками.
        9. Вспоминал
        Он часто думал о своём отце и мире людей, который оставил в прошлом. Его глубоко печалило, что люди не могут приобщиться к чудесам Эльфхельма. С каждым годом Николас всё сильнее задумывался о том, как распространить доброту и волшебство эльфов по ту сторону Очень большой горы.
        10. Заводил друзей
        У Николаса прежде не было друзей. А теперь их набралось семь тысяч девятьсот восемьдесят три. Почти все они были эльфами, но это и хорошо, потому как сложно представить друзей лучше эльфов.
        Хорошие и плохие
        Да, Николас завёл множество замечательных друзей, а для Малыша Кипа и Малышки Нуш он и вовсе стал кем-то вроде наставника. Правда, теперь их уже никто не называл малышами: они стали просто Кипом и Нуш.
        - Почему некоторые люди плохие? - как-то спросил у Николаса Кип. Николас взял их с Нуш покататься на санках. Отец Топо приделал к старым саням Николаса новое сиденье, и теперь на них можно было ездить со всем удобством. С годами Кип вырос из испуганного эльфёнка в красивого эльфа с иссиня-чёрными волосами и ямочкой на подбородке. Нуш тоже подросла, но так и не рассталась со своей детской сумасбродинкой. Она всегда напоминала Николасу превращённый в эльфа тёплый огонёк.
        Они скользили по небу где-то над Норвегией. Там можно летать даже в самый разгар дня - ведь все знают, что в Норвегии живёт человек восемь, не больше.
        Нуш держала поводья и смотрела вперёд. Блитцен, Гроза и остальные олени слаженно перебирали копытами.
        - Почти в каждом человеке есть и хорошее, и плохое, - сказал Николас.
        - Как в оленях, - заметила Нуш.
        - Да, наверное.
        - Но с оленями всё просто! - заявил Кип и, вытащив из кармана смятый листок, протянул его Николасу. Тот увидел, что эльф разделил лист на две половины: с одной стороны он записал «плохих» оленей, а с другой - «хороших».
        - Бедняжка Резвая, - вздохнул Николас, заметив, что та оказалась единственной в «плохом» списке.
        - Она вчера укусила Скакуна!
        - В самом деле?
        - А Скакуна я записал в «плохие» на прошлой неделе. Но потом сказал, что угощу его печеньем, если он будет хорошо себя вести.
        Какое-то время Николас задумчиво смотрел на список, но мысль о нём вскоре растаяла, как снег на солнце.
        Нуш аккуратно натянула поводья, чтобы обогнуть большую дождевую тучу. Она управлялась с санями лучше всех в Эльфхельме.
        - Почему ты не хочешь дать людям немного волшебства? - спросила она Николаса.
        - Ох, Нуш, тут в двух словах не объяснить. Ладно, пора возвращаться в Эльфхельм. Дедушка, наверное, тебя заждался. А тебя, Кип, ждут мама с папой. Да и олени, должно быть, проголодались.
        - На следующей неделе мне исполнится двадцать два, - сказал Николас Отцу Топо, когда они приземлились. Пока они кормили уставших оленей, Нуш и Кип вовсю упражнялись в свистопляске.
        Старый эльф посмотрел на Николаса. За десять лет мальчик сильно изменился. Он перерос своего отца и стал сильным, улыбчивым парнем. Впрочем, улыбка не мешала ему вечно хмуриться так, будто он никак не мог решить очень сложную задачу.
        - Помню-помню, - качнул головой Отец Топо. Его седые усы развевались на ветру.
        - Как думаешь, теперь я наконец выясню, в чём моё предназначение?
        - Может быть. Ты сразу поймёшь, что нашёл себя, потому что перестанешь взрослеть.
        Это не стало для Николаса новостью. Он давно знал, что эльфийское волшебство позволяет не стареть тем, кто на самом деле счастлив и доволен своей жизнью.
        - У тебя на это ушло девяносто девять лет, да?
        - Да, - вздохнул Отец Топо. - Но другие куда расторопнее. - Он протянул Резвой печенье. - Держи, старая ворчунья.
        - Но…
        - Не думай об этом. Посмотри на Блитцена. На его рога. За последние два года они нисколько не изменились. Он достиг своего идеального возраста, ничуть об этом не заботясь.
        Николас оглянулся на Главный путь, который вел к улице Семи Извилин. Посмотрел на деревянный башмак, болтавшийся над обувной лавкой, и яркий волчок на вывеске магазина игрушек. Он увидел Минмин, которая продавала в киоске свежий номер «Ежеснежника». Каждый эльф занимался своим делом. Николас повернулся к Оленьему лугу и озеру: ветер ерошил обычно спокойную гладь, и сегодня оно совсем не походило на зеркало.
        - Я должен что-то сделать. Что-то большое. И хорошее. Зачем быть предводителем эльфов, если я никуда их не веду?
        - Что бы ты ни решил, - мягко сказал Отец Топо, - знай: мы всегда последуем за тобой. Тебя все любят. Мы не были так счастливы со времен Матушки Плющ. Даже Отец Водоль, кажется, к тебе привык…
        Николас расхохотался.
        - Вот уж не верится!
        - И тем не менее, это так, - спокойно ответил Отец Топо. - Добро в его душе одержало верх. Благодаря тебе добросердечие распространяется далеко за пределы Эльфхельма. Ты слышал, что пикси больше не выращивают разрыв-траву? И не грабят никого с тех самых пор, как стащили пояса Матушки Брир. Башня пустует уже год, тролли нас давно не тревожат. Хотя, думаю, это потому, что они тебя боятся. Ведь ты у нас Убийца Троллей, хе-хе!
        Николас виновато кивнул. На самом деле, ему было жаль Себастиана, пусть тот и пытался его съесть.
        - Ты обязательно найдёшь себе доброе дело. Ты пример для всех эльфов, мы смотрим на тебя снизу вверх. И не только потому, что ты на пряниках так вымахал!
        Николас и Блитцен прыснули со смеху.
        - Хо-хо-хо! - захохотал Отец Рождество и скормил оленю морковку. А потом задумался. - Отец Топо, а в деревне найдётся телескоп?
        Отец Рождество ищет Правду
        На следующий день Николас отправился в Лесистые холмы, да не с пустыми руками, а с подарком. Он всегда дарил подарки тем, кого давно не видел. Ничто на свете не радовало его больше. Сегодня он нёс телескоп, сделанный эльфом Корнишоном. Десять лет назад Корнишон стоял под стенами тюремной башни и требовал, чтобы Николасу раздробили кости. Ему до сих пор было стыдно за своё поведение, и он не уставал просить прощения, хотя Николас уже сто раз его простил.
        Отец Топо оказался прав: пикси и в самом деле перестали выращивать разрыв-траву. То тут, то там ещё темнели пятачки свежевскопанной земли, но по большей части они были засажены морошкой и сливами.
        Николас остановился у жёлтого домика с соломенной крышей. Тот был очень, очень маленьким. Николас постучал в дверь. Долго ждать ему не пришлось: вскоре на пороге возникла пикси с ангельским личиком и длинными волосами.
        - Здравствуй, Пикси Правды, - сказал Николас.
        Проказливое создание широко улыбнулось.
        - Здравствуй, Николас, - сказала она. - Или мне называть тебя Отцом Рождество? Или же… Санта-Клаусом?
        - Санта-Клаусом? - переспросил Николас. - Это ещё что такое?
        Пикси хихикнула.
        - Так тебя прозвали пикси. В буквальном переводе это означает «Чудак с большим животом».
        - Очаровательно, - хмыкнул Николас и протянул пикси телескоп. - Вот, держи. Думаю, тебе понравится. Тем более что отсюда открывается чудесный вид.
        Глаза Пикси Правды радостно вспыхнули, и Николас почувствовал себя счастливым.
        - Волшебная трубка-гляделка! Как ты узнал, что я такую хотела?
        - О, просто догадался.
        Пикси приложила телескоп к глазу и посмотрела на Эльфхельм.
        - Ух ты! Ух ты! Всё такое большое! - Она шустро перевернула телескоп и навела его на Николаса. - Ой, ты только посмотри на себя! Маленький Отец Рождество! Прямо как пикси!
        - Хо-хо-хо!
        - Ты заходи, заходи! - Пикси вспомнила, что негоже гостю топтаться у двери.
        Николас втиснулся в крошечный дом. Стены жёлтой гостиной были густо увешаны миниатюрными тарелками. Николас присел на табурет и втянул голову в плечи, чтобы не задеть потолок. В доме у пикси было тепло и приятно пахло сахаром, корицей и, кажется, сыром.
        Пикси улыбнулась.
        - Чему ты улыбаешься? - спросил Николас.
        - Кажется, я до сих пор немного в тебя влюблена. После того как ты спас мою жизнь тогда, в башне. - Пикси покраснела. Она не хотела признаваться, но не могла справиться со своей правдивой натурой. - Я, конечно, понимаю, что у нас ничего не получится. Я пикси, а ты человек. Ты слишком высокий, да и уши у тебя такие, что меня всю жизнь кошмары будут мучить. - Пикси тяжело вздохнула и уставилась на пол, выложенный жёлтой плиткой. - Лучше бы я этого не говорила.
        - Всё в порядке, - заверил её Николас. - Уверен, ты еще встретишь своего пикси.
        - Нет уж, спасибо, - замотала головой Пикси Правды. - Чтоб ты знал, пикси в большинстве своём умом не блещут. По правде говоря, мне нравится быть одной.
        - Мне тоже, - кивнул Николас.
        В комнате повисла неловкая тишина. Впрочем, она была не полной: кто-то тихо скрёбся и прочмокивал. Николасу звук показался знакомым, только он никак не мог разобрать, откуда он идёт.
        - О тебе всё время пишут в «Ежеснежнике». Ты теперь знаменитость.
        - Угу. - Николас посмотрел в крохотное окно, из которого открывался дивный вид на далёкую гору. И башню, уже год стоявшую без дела. А потом он заметил старую мышь, деловито грызущую кусок вонючего тролльского сыра. Так вот что это был за звук!
        Николас глазам своим не поверил.
        Однако это действительно был Миика.
        - Миика! Ты ли это?
        Мыш повернул голову и внимательно посмотрел на Николаса.
        - Вообще-то, его зовут Ворчун, - сказала Пикси Правды. - Он сидел на крыльце, когда меня выпустили из башни. Ест всё, что дают. Но предпочитает тролльский сыр.
        - Это тебе не репка, да? - ласково спросил мыша Николас.
        - Сыр, - ответил Миика. - Сыр настоящий. У меня есть сыр.
        Глядя на мыша, Николас невольно вернулся в своё детство. Он подумал об отце, матери и тёте Карлотте. Забавно. Вот так встретишь кого-нибудь - пусть даже и мышку, - кто жил с тобой под одной крышей, и в голове оживают сотни воспоминаний. Но Миика продолжал невозмутимо грызть сыр. Он был не слишком чувствительной мышью.
        - Что такое? - поинтересовалась Пикси Правды.
        Николас хотел рассказать ей, что Миика - его старый друг, но бросил взгляд на довольного жизнью зверька и решил оставить эту историю при себе. Миика был определённо счастлив в новом доме. Так зачем ворошить прошлое?
        - Неважно… Слышал, вы, пикси, отказались от жестокости?
        - Ну, - ответила Пикси Правды, - мысль о том, чтобы взорвать кому-нибудь голову, нас по-прежнему радует. Но знаешь, после становится так пусто внутри… Поэтому я изобрела одну штуку!
        Пикси кинулась к шкафу, вытащила из его глубин красный бумажный цилиндр и протянула Николасу один конец.
        - Дёргай! - скомандовала она.
        Николас дёрнул, и в комнате раздался громкий хлопок.
        Миика от неожиданности выронил сыр, но сразу поднял и, как ни в чём не бывало, запустил в него зубы.
        - Ну разве не прекрасно?! - воскликнула Пикси Правды, задыхаясь от восторга.
        - Да, такого я не ожидал, - признал Николас.
        - Я называю их «хлопушками». Внутрь можно засунуть маленькие подарки. Да и убирать потом меньше, чем после тролля. Так зачем ты пришёл?
        - Хотел поговорить с кем-то, кто будет со мной предельно честен. Я обращался к эльфам, но они так стараются быть добрыми, что иногда грешат против правды. Ты - другое дело.
        Крошка-пикси согласно кивнула.
        - Уж такая я уродилась.
        Николас набрал в грудь побольше воздуха - и запнулся, не зная, с чего начать. Он был таким большим по сравнению с пикси и мышью, но даже пикси и мышь уже нашли своё место в мире. А он…
        - Дело вот в чём, - сказал он наконец. - Я вроде как человек, но у меня есть волшебные способности. Я Николас. Но теперь я ещё и Отец Рождество. Я ни то, ни сё - и сразу всё. Это сложно. Все твердят, я должен разобраться, в чём моё призвание. Эльфы говорят, что я делаю добро. Но что за добро я делаю? - Николас беспомощно посмотрел на пикси.
        - Ты придумал День Добросердечия, чтобы почтить память Матушки Плющ. Разрешил свистопляски. Повысил минимальную зарплату. Открыл новые ясли для маленьких эльфов. И парк развлечений. И музей башмаков. Превратил тюрьму обратно в Гостеприимную башню. Твои книги до сих пор хорошо продаются. Не то чтобы мне нравилась вся эта эльфийская чушь про положительный настрой… Ты сдал экзамен на управление санями. И учишь юных эльфов водить оленьи упряжки.
        - Кто угодно может сдать этот экзамен! И да, я учу эльфов, но не думаю, что это моя судьба.
        Пикси Правды призадумалась.
        - Ты спас Малыша Кипа.
        - Это было десять лет назад!
        - Что ж, возможно, ты немножко почиваешь на лаврах, - мрачно заключила Пикси Правды. - Но эльфы всё равно тебя любят.
        - Я знаю. Но так не должно быть. Им нужна цель. Настоящая цель! А я не могу дать им её.
        Пикси молча ждала, какая правда придёт ей на ум. Это заняло почти две минуты. На самом деле, даже три. Но в конце концов она заговорила.
        - Иногда, - сказала она с сияющими глазами, - тебя любят не за то, кто ты есть, а за то, кем ты можешь стать. Эльфы видят в тебе нечто особенное.
        Миика дожевал сыр и шмыгнул по столу, чтобы запрыгнуть к Николасу на колени.
        - Надо же, ты ему понравился, - удивилась Пикси Правды. - Обычно он не такой дружелюбный. Заметь, он тоже смотрит на тебя с обожанием. Прямо как эльфы.
        - Ты мне нравишься, - тихо подтвердил Миика на мышином наречии. - Хоть ты и не пахнешь сыром.
        - Тебя все любят, - повторила Пикси Правды.
        И Николас почувствовал, как в его груди зарождается большое тёплое чувство - удивительная смесь волшебства, надежды и доброты. Он вспомнил то, о чём знал уже десять лет. Нет ничего невозможного. Но теперь к нему пришло ещё и понимание, что он попал в Эльфхельм неслучайно. Скорее всего, ему никогда не стать настоящим эльфом. Но сама судьба привела его в волшебную деревню под Очень большой горой. Следовательно, у неё были кое-какие соображения на его счёт.
        - Ты умеешь творить добро - и сам знаешь об этом, - сказала пикси.
        Николас действительно знал, что умеет творить добро. Оставалось только понять, что именно он должен сделать. Как соединить в себе Николаса и Отца Рождество, волшебное и человеческое. И, быть может, однажды он сумеет изменить не только Эльфхельм, но и мир людей.
        Пикси Правды сморщила нос и погрузилась в раздумья. А затем вдруг ни с того ни с сего закричала:
        - Подарки!
        - Что? - опешил Николас.
        - Дарить подарки - вот что делает тебя счастливым. Я же видела, с каким лицом ты вручал мне трубку-гляделку. Нет, твоё странное человеческое лицо никуда не делось, но оно было таким счастливым!
        Николас улыбнулся и поскрёб подбородок.
        - Подарки, да. Подарки… Спасибо, Пикси Правды. Я перед тобой в неоплатном долгу! Проси, чего хочешь.
        Пикси Правды тоже улыбнулась.
        - Мне хватает моего домика и Лесистых холмов.
        Миика поёрзал на коленке у Николаса и собрался прыгать вниз. Николас подставил ему ладонь и осторожно опустил на пол.
        - Ну что, сыр вкуснее репки? - спросил он.
        - Не то слово! - со знанием дела ответил Миика. И Николас его, кажется, понял.
        Он встал с крохотного стула и, пригнувшись, вышел из домика. Когда Николас уже спускался с Лесистых холмов к Эльфхельму, позади раздался крик Пикси Правды:
        - Отрасти бороду! Тебе точно пойдёт!
        Сорок лет спустя…
        Волшебство дарения
        Некоторым требуется немало времени, чтобы найти своё предназначение. У Николаса на это ушло ещё сорок лет.
        В том году ему исполнилось шестьдесят два. Он не только отрастил бороду, как посоветовала Пикси Правды, но и целую вечность возглавлял Эльфийский Совет.
        За прошедшие годы он сохранил и приумножил счастье Эльфхельма. Теперь в Главном зале каждую неделю устраивали свистопляски (под пение приглашённых гномов), всем новорождённым эльфам дарили игрушки, а Гостеприимную башню превратили в игрушечную мастерскую. Николас учредил Университет игрушечных наук, расширил Школу санного мастерства, заключил союз с пикси, подписал мирный договор с троллями, изобрёл сладкие пирожки с изюмом и миндалем, херес и пряничных человечков, а также поднял минимальную зарплату эльфов до пятисот шоколадных монет в неделю.
        Но ему по-прежнему казалось, что он может сделать больше. Нет, должен сделать больше - потому как борода его продолжала седеть. Почти все эльфы, за редким исключением вроде Отца Топо, прекращали стареть лет в сорок, и Николас начинал чувствовать себя глупо. В конце концов, сколько можно искать своё предназначение? Ему нравилось помогать эльфам, но пришло время позаботиться и о людях, к числу которых Николас до сих пор принадлежал. О тех, кого он оставил в мире, полном боли, грусти и печали. Николас знал, что они несчастливы. По ночам, лёжа в кровати, он слышал их голоса в своей голове. Добрые и злые голоса хороших и плохих людей.
        Как-то весенней ночью, когда на небе не было луны, Николас разыскал на лугу Блитцена. Перемахнув через Очень большую гору, они устремились на юг.
        Нет ничего лучше, чем летать на олене. Даже спустя пятьдесят лет Николас, который уже привык называть себя Отцом Рождество, искренне наслаждался каждым мгновением полёта. Внизу промелькнул лес, где он в последний раз видел папу. Николас привычно скользил взглядом по макушкам сосен. Он всё ещё пытался его разыскать, хоть и знал, что надежды нет. Отец умер много лет назад.
        Пролетев над Финляндией, они повернули к южной Дании. Внизу крепко спали деревеньки и маленькие города; в скромном порту Хельсинки покачивались на волнах лодки и тральщики, ожидая, когда рыбаки снова поведут их в суровое море.
        Отец Рождество отчаянно хотел поговорить с другим человеком. Но он давно поклялся эльфам, что будет хранить их тайну. Он понимал, что у волшебного народца есть все причины не доверять тем, кто живёт за горой. Хоть люди и не виноваты, что на их долю выпала тяжёлая судьба.
        Королевство Ганновер, Нидерланды и Франция остались позади. Ночь укутала землю чёрным покрывалом. Лишь кое-где сияли огнями столицы, чьи улицы озаряли газовые фонари. Наконец Отец Рождество сказал Блитцену, что пора возвращаться домой. Олень повернул на север, и Николас подумал, что его знания о мире людей подобны раскинувшемуся внизу ландшафту. Темнота с редкими вкраплениями света.
        Летя по безлунному небу, он вдруг понял: пусть он не может жить с людьми, ничто не мешает ему сделать их жизнь лучше.
        На следующий день он решил обсудить это с Советом.
        - Мы должны придумать, как распространить счастье за пределами Эльфхельма, - объявил он.
        Отец Водоль чуть опоздал. Он ввалился в комнату Совета, прижимая к груди охапку подарков.
        - С днём рождения, Отец Водоль! - поздравил его Отец Рождество, и все дружно запели «С днём рожденья тебя!»
        Отец Водоль сел и улыбнулся своему доброму другу - Отцу Рождество. Как бы он хотел повернуть время вспять и изменить тот день, когда бросил Николаса в тюрьму.
        - Но все и так счастливы, - вернулась к обсуждению Матушка Нуш. Она работала главным оленьим корреспондентом в «Ежеснежнике».
        - Это здесь все счастливы, - поправил её Отец Рождество. - Но я бы хотел, чтобы счастье перевалило через Очень большую гору.
        Собравшиеся в комнате эльфы ахнули, но не слишком громко: сегодня на собрание пришли не все. В Главном зале на первом этаже как раз проходил чемпионат по поеданию пирогов.
        - Через гору? - спросил Отец Топо. - Это слишком опасно. Сейчас у нас всё хорошо. Но если люди узнают об эльфах, счастливой жизни наступит конец. Без обид, Отец Рождество.
        Николас глубокомысленно кивнул и почесал бороду, которая белизной не уступала усам Отца Топо. Старый эльф всегда говорил дело, и этот раз не стал исключением.
        - Согласен, Отец Топо, согласен. Но что, если мы поделимся с ними волшебством? Совсем чуть-чуть, чтобы сделать их жизнь ярче.
        - Но как? - спросил Отец Водоль, разворачивая подарок. - Плюшевый олень! - радостно воскликнул он. - И так похож на Блитцена! Спасибо, Отец Рождество.
        - Всегда пожалуйста, - улыбнулся Николас.
        Отец Водоль сиял от счастья, и Отец Рождество в который раз задумался о волшебстве дарения. Он вспомнил день, когда ему подарили санки. И как через несколько лет он получил на праздник куклу-репку. Конечно, санки были куда лучше куклы, но радовался он им одинаково. Пикси Правды была права. Дарить подарки - вот в чём его предназначение.
        В ту же ночь в голову Николаса пришла самая грандиозная и самая сумасшедшая идея, которая когда-либо его посещала.
        Чтобы воплотить её в жизнь, придётся хорошенько потрудиться. Но эльфы не боятся работы - главное, чтобы было весело (если они начинают скучать, всё сразу идёт наперекосяк). А уж это он гарантирует! Он превратит Гостеприимную башню из обычной мастерской игрушек в самую большую мастерскую, какую только можно вообразить.
        Ещё понадобятся олени. Да, все олени, которые живут в Эльфхельме. Блитцен будет вожаком, потому что он лучше всех держится в воздухе. Он не только силён и быстр - важно, что он никогда не сворачивает с намеченной цели. Блитцен не бросит дело на полпути, как Николас много лет назад не остановился на середине горы. И, конечно, Гроза. Без Грозы никак - у неё потрясающее чувство направления. Они с Блитценом будут вместе лететь впереди. Можно привлечь к делу и нового оленя, которого недавно встретила в Лесистых холмах Матушка Нуш. У него ещё необычный красный нос.
        Потребуются хорошие санки. Самые лучшие в мире. Он позовёт на помощь искусных мастеров, и вместе они сделают крепкие, надёжные сани, которые будут бесшумно мчаться по небу.
        Оставалась только одна проблема. Николас беспокойно шагал по комнате, жуя шоколадку. Он выглянул в окно: Блитцен и другие олени мирно спали на лугу. Затем Николас посмотрел на новые часы, недавно украсившие Главный зал. Идея пришла к нему в голову пятнадцать минут назад. Как быстро летит время!
        С этим нужно что-то сделать.
        Как он успеет за одну ночь навестить всех детей в мире? Это невозможно.
        Но в памяти тут же всплыли слова, которые когда-то давно произнёс Отец Топо: «Невозможность - это всего лишь возможность, которую ты ещё не увидел».
        Николас поднял глаза к небу и заметил огненный хвост кометы. Она прокладывала путь среди звёзд, пока не растаяла в ночи.
        - Падающая звезда, - сказал он сам себе. Когда-то давно они с Миикой уже видели такую.
        - Я верю в волшебство, Миика, - прошептал Николас, обращаясь к давно почившему мышонку. - Как ты верил в сыр.
        А там, где есть волшебство, всегда есть выход. И в этот раз Николас не сомневался, что найдёт его. Он не спал до рассвета, обдумывая решение, а потом перестал думать и начал изо всех сил в него верить. Нельзя сделать невозможное возможным при помощи логики и здравого смысла. Нет, тут остаётся только вера. С правильным волшебством и верой в сердце ты можешь подчинить себе время, пролезть в любой дымоход и облететь весь мир за одну ночь.
        И случится это на Рождество.
        Как только Николас это понял, внутри него зародилось тёплое сияние. Оно возникло в глубине объёмистого живота и распространилось по всему телу. Именно так ты себя чувствуешь, когда наконец находишь своё предназначение и понимаешь, кем должен быть. Отыскав себя, Николас сразу перестал стареть. Его годы остановились - как останавливается путник после долгого странствия, как останавливается читатель на последней странице книги, когда история завершена и более не изменится. Так шестидесятидвухлетний мальчик - поскольку в душе Николас был всё таким же юным - по имени Рождество понял, что не постареет больше ни на день.
        Он снял с полки старый отцовский колпак и прижал к лицу. Белая опушка хранила запах сосновых иголок из того самого леса, где отец много лет рубил деревья. Николас натянул колпак на голову и услышал на улице голоса. Ну конечно! Сегодня же понедельник - ночь танцев! Он выглянул в окно и увидел сотни счастливых эльфов. Усталые, но довольные, они разбредались по домам. Николас почувствовал, как его самого переполняет счастье. Он перевесился через подоконник и прокричал во всю мощь своих лёгких:
        - Счастливого Рождества и доброй ночи!
        Эльфы посмотрели на него и, не задаваясь лишними вопросами, закричали в ответ:
        - Счастливого Рождества!
        А потом все - включая Отца Рождество - весело рассмеялись.
        - Хо-хо-хо!
        Отсмеявшись, Николас закрыл окно, доел шоколадку и лёг в кровать. Засыпая, он думал о волшебстве и чудесах, которые сотворит на следующее Рождество, и с лица его не сходила счастливая улыбка.
        Самая ранняя пташка
        Раньше всех детей в то рождественское утро проснулась восьмилетняя Амелия. Она жила в маленьком домике на окраине Лондона, в дождливой стране под названием Англия.
        Амелия открыла глаза и потянулась. В соседней комнате закашлялась во сне мама. Оглядевшись, Амелия заметила что-то на столбике кровати. Девочка села. Её разбирало любопытство.
        Это был полосатый чулок, полный таинственных свёртков.
        Амелия с колотящимся сердцем развернула первый и прошептала:
        - Не может быть!
        Там лежала маленькая деревянная лошадка. Такая, о которой девочка всегда мечтала! Амелия торопливо открыла следующий подарок. Им оказался волчок, украшенный затейливыми узорами. Но и после этого чулок не опустел! Амелия запустила в него руку и вытащила маленький апельсин. Она никогда прежде не видела апельсинов! И шоколадных монет!
        На самом дне чулка лежала записка. Девочка осторожно расправила её и прочитала:
        Благодарности
        Каждая книга - результат командной работы. И эта книга - не исключение. Вот кто оказался в «хорошем» списке «Мальчика по имени Рождество».
        Я хочу сказать спасибо:
        Крису Моулду, который превратил мои слова в потрясающие рисунки. Фрэнсис Бикмор, Главному эльфу, под чьим руководством книга заиграла новыми красками. Джейми Бингу, Санте издательства «Canongate». Дженни Тодд, Матушке Рождество. Рафаэле Ромайя, Сиан Гибсон и всем эльфам Кэнонгейтской мастерской. Кирстен Грант и Мэттью Рейлтону, которые покатили снежный ком. Клэр Конвилл, которая не жалела для меня своего пикси-порошка. Камилле Янг и Нику Мартсону за их праздничную мудрость. Всем трудягам литературного агентства «Conville & Walsh & Curtis Brown». Всем ребятам из компании «Blueprint Pictures» и «Studio Canal» - за их радость и добросердечие. И всем замечательным книготорговцам, которые посвятили себя тому, чтобы нести книжные чудеса по свету, причём не только на Рождество. Ну и, конечно, моей родной душе Андреа Сэмпл - за неоценимую помощь в работе над книгой, а также за то, что сделала мою жизнь волшебной.