Приключение не удалось Юрий Вячеславович Сотник
        "Тем, кто презирает спокойную жизнь, кто стремится к трудностям и опасностям, девать свою кипучую энергию некуда. И я понял тогда, что мне больше ничего не остаётся делать, как покинуть родную школу и бежать на далёкий Север, где есть ещё белые пятна, которые можно исследовать, и есть опасности и трудности в борьбе с суровой природой".
        Так объяснил свой побег из дома шестиклассник Фёдор Капустин.
        Юрий Сотник
        Приключение не удалось
        I
        Для шестилетнего Вовки не было большего мучения, чем оставаться дома наедине с сестрой Варей. Ему хотелось плакать всякий раз, когда мама, уходя, говорила:
        - Итак, Варя, ты сегодня в доме за старшую. Смотри за Вовкой. А ты, Вова, дай мне слово, что будешь во всем слушаться Варю.
        Варя уже почти месяц училась в четвертом классе. Куклы ее больше не интересовали, поэтому она все свое внимание перенесла на братишку. Оставаясь за старшую, она с таким рвением занималась уходом за Вовкой и его воспитанием, что у того, как говорится, темнело в глазах. То она стригла ему ногти, и без того короткие, то чистила на нем костюм, больно стукая щеткой по бокам и по спине, то вдруг заявляла, что у Вовки, "должно быть, жар", и заставляла его подолгу вылеживать с градусником под ворохом теплых одеял. Чтобы Вовка не избаловался, она в обращении с ним придерживалась двух очень простых правил: а) чего бы он ни захотел и о чем бы ни попросил, ни в коем случае ему этого не разрешать; б) как можно чаще делать ему замечания.
        В то воскресенье Вовке пришлось особенно туго. Отец был в командировке, мама с утра уехала в деревню к внезапно заболевшей бабушке, предупредив, что вернется только через несколько дней. Варя, Вовка и их старший брат Федя остались в доме одни, и Варя вовсю развернула свою педагогическую деятельность.
        Они обедали с Вовкой вдвоем, потому что Федя ушел прогуляться с приятелями и куда-то запропал. Варя, одетая в голубой сарафанчик, сидела напротив братишки, вытянувшись, прижав локти к бокам, подняв голову с прозрачной золотистой челкой на лбу и куцыми, связанными на затылке косичками. Постукивая ножом по краю тарелки, она говорила мягко, но очень внушительно:
        - Ну кто так держит вилку? Вовонька, ну кто так держит вилку? А? Как мама тебя учила держать вилку?
        Вовка подавил судорожный вздох, тоскливо взглянул на вилку, зажатую в кулаке, и долго вертел ее, прежде чем взять правильно. И без того маленький, он так съежился, что подбородок и нос его скрылись за краем стола, а над тарелкой остались только большой, пятнистый от загара лоб да два грустных серых глаза.
        - Не горбись, - мягко сказала Варя. - Вот будешь горбиться и вырастешь сутулым. Вовонька, я кому говорю!
        Вовка выпрямлялся медленно, постепенно, словно его тянула за шею невидимая веревка.
        Варя взглянула на стенные часы, потом подошла к раскрытому окну и, высунувшись в него, посмотрела в одну сторону улицы, в другую...
        - Безобразие прямо! Федька гуляет себе как барин, а мне ему обед потом снова разогревать!
        Пока Варя обозревала улицу, Вовка проделал следующий маневр: он торопливо затолкал в рот все оставшиеся на тарелке куски помидоров, картошки, лука так, что щеки его раздулись до предела, затем глотнул, подумал было, что пришел ему конец, затем глотнул еще раз, потом еще... И, тяжело дыша, с покрасневшими глазами обратился к Варе:
        - Варь!.. Я уже покушал. Варя, я можно пойду Федю поищу?
        Варя снова подошла к столу:
        - А что нужно сказать, когда покушал?
        - Варя, спасибо, я уже покушал, спасибо! - отчаянно заторопился Вовка. Варя, я можно пойду на улицу?
        - Лишнее это, - отрезала Варя и, подумав, добавила: - У тебя шея грязная. Сейчас будем шею мыть. Ужас, до чего запустили ребенка!
        Вовка помертвел. Мытье шеи было самой страшной процедурой, которую сестра учиняла над ним в отсутствие родителей. В таких случаях Вовка подолгу стоял без рубашки, положив шею на край фаянсового умывальника, а Варя терла, терла и терла его жесткой мочалкой и лила на него сначала нестерпимо горячую воду, потом холодную, прямо из-под крана, а после этого снова терла, терла и терла его, на этот раз уже мохнатым полотенцем.
        Вовка заговорил было о том, что Варя вчера два раза мыла ему шею, но сестра перебила его:
        - Вчера мыла, а сегодня опять грязная. Я прямо вся измучилась с тобой!
        Она составила тарелки друг на друга и ушла с ними в кухню. Вовка сполз со стула и, держась руками за край стола, затаив дыхание, прикусив язык, бесшумно шагнул к двери, ведущей в переднюю. Постоял секунду, прислушиваясь, и снова шагнул.
        Не вышло! Варя появилась на веранде. Через плечо у нее было перекинуто мохнатое полотенце, концы которого свисали ниже ее колен. В руках она держала страшную мочалку, похожую на лошадиный хвост.
        - Идем! - сказала она.
        - Варя, погоди, - заговорил Вовка с необычайным воодушевлением. - Варя, знаешь, чего я тебе скажу? Я тебе, Варя, вот чего скажу... Знаешь, Варя, чего я тебе скажу?
        Варя постучала по спинке стула маленьким указательным пальцем:
        - Владимир! Без возражений у меня!
        Вовка притих, потоптался немного на одном месте, раза два вздохнул и, втянув голову в плечи, двинулся на кухню.
        II
        Пока Варя тиранила Вовку, их старший брат Федя прогуливался в другом конце улицы. С ним были его приятели: Слава Панков и Ната Белохвостова, по прозвищу "Луна". Они вели разговор о школьных делах.
        - И вот вам, пожалуйста! - говорила Ната. - Никогда в нашем классе воровства не было, а с этого года началось. И я знаю, кто этим занимается: новенький этот... Пашка Бакланов. Помните, как у Гриши Тетеркина черные тараканы пропали? Он оставил коробку на парте и вышел из класса. И, заметьте, последним вышел... А Бакланов дежурил в этот день. А потом Тетеркин вернулся глядь! - ни коробки, ни тараканов! И, главное, в класс никто не входил. Мы с Федькой всю перемену тогда у двери стояли, разговаривали. Помнишь, Федя?
        - Ага, - промычал Федя и больше ничего не сказал.
        Он был сегодня какой-то очень рассеянный. Он тащился рядом с Натой, загребая ногами сухие кленовые листья, усыпавшие тротуар, свесив набок курчавую голову, думая о чем-то своем. Всякий раз он отвечал невпопад или вообще ничего не отвечал.
        - А как у меня с авторучкой получилось? - продолжала Ната. - Исчезла куда-то авторучка, и все! Я думала, что просто потеряла, а через день смотрю она у Бакланова из кармана торчит. Я к нему: "Бакланов! Это моя ручка!" "Докажи", - говорит. "И докажу! Вот трещинка на колпачке: я ее сразу узнала". А он: "Мало ли авторучек с трещинками! Ты докажи, что это твоя трещинка". Так и не отдал! Славка! Вот ты председатель совета отряда, вот ты скажи: и это правильно, что такой человек в пионерской организации находится?
        Председатель шагал, заложив руки за спину, прижав широкий подбородок к воротнику гимнастерки.
        - Не пойман - не вор, милая моя. Пашка еще что! Ты его старшего брата знаешь? В девятом классе учится. Так про него говорят, что он с настоящими ворами путается. Говорят-то говорят, а сделать ничего не могут. Ты сначала докажи, тогда уж и принимай меры. Верно, Федор, я говорю?
        - Тараканы? Ага, - кивнул головой Федя. Ната посмотрела на него:
        - Федька! Федя вздрогнул:
        - А?
        - Федька, что это ты сегодня... вроде не в себе какой-то? О чем ты мечтаешь? Федя слегка улыбнулся:
        - Так! Ни о чем. Просто так...
        По ту сторону улицы на крыше одноэтажного дома копошились четверо парнишек, прилаживая к трубе шест для антенны. Увидев их, Федя замедлил шаги, а потом совсем остановился и крикнул:
        - Эй, радисты!
        Ната и Слава встревожились и стали тянуть его за рукава.
        - Федька, опять за свое, да? - проговорила Ната.
        - Федор, идем! Федор, не валяй дурака! Федор, слышишь? Но Федя уперся:
        - Эй! Радисты-аферисты!
        Радисты бросили свою возню и вытянули шеи.
        - Чего надо?
        - Вы на свою антенну скворечник повесьте: толку больше будет.
        - Давай катись отсюда, пока цел, - сказал долговязый малый лет пятнадцати.
        - А чего ты мне сделаешь?
        - Давай уходи, говорю, а то как дам сейчас! - закричал долговязый и поднял с крыши деревянную рейку длиной с полметра.
        - Федор, мы уходим! Федька, последний раз говорю, - сказал Слава.
        Но Федя отмахнулся от приятелей и, скрестив на груди руки, уставился на долговязого.
        - Ну, брось! Ну, бросай! Ну, чего же ты не бросаешь?
        Рейка, крутясь, перелетела через улицу и угодила Славе в плечо. Радисты бросились к приставной лестнице и стали быстро спускаться во двор.
        - Всё! Теперь газуем! - удовлетворенно сказал Федя и легко, вприпрыжку, понесся по тротуару.
        III
        Радиолюбители хотя и выбежали на улицу, но от дальнейшей погони отказались.
        Пробежав метров сто, ребята пошли шагом. - Здорово, а? - сказал Федя. Если бы мы тому, длинному, попались - тогда всё! Тогда бы от нас только мокрое место осталось.
        - Дурак! Идиот! - прошептала Луна. Председатель поднялся на цыпочки и, вытаращив на Федю глаза, затряс перед ним головой.
        - Знаешь, Федор... Я думал, что ты хоть за лето поумнеешь, а ты ведешь себя как... как дошколенок. И вот что, Федор: если ты... если ты еще раз выкинешь при мне такую штуку, тогда... тогда... давай кончим нашу дружбу. Хватит с меня!
        Федя долго и очень серьезно посмотрел на Славу и ничего не ответил. Прошли полквартала, Федя молчал. Прошли целый квартал, Федя не произнес ни слова. Ната несколько раз искоса взглянула на него. Жесткие каштановые волосы, которые вились упругими колечками, торчащие скулы, большой рот, вздернутый нос с широкими ноздрями - все это было у Феди грубоватое, мальчишеское, зато глаза у него были такие, что могла бы позавидовать любая девочка: огромные, темные, с густыми и длинными ресницами. Сейчас эти глаза смотрели вдаль так грустно, так меланхолично, что у Луны запершило в горле.
        - Вот ты, Федя, обижаешься, - мягко заговорила она, - но ты, Федя, со стороны посмотри: ведь с тобой прямо ходить опасно! Ведь когда ты по Московской улице идешь, тебе все вагоновожатые еще издали кулаками грозят. Думаешь, им приятно, когда кто-нибудь на рельсах станет да еще руки на груди скрестит? Ведь если тебя задавят, кто будет отвечать? Они! А со вчерашними мальчишками!.. Играли себе ребята в футбол, а ты пристал: "Мазилы да мазилы!" Тебе развлечение, а мне из-за тебя полкосы, наверное, выдрали. Думаешь, приятно?
        - Что - полкосы! - вмешался Слава. - Поглядите, что мне собаки с брюками сделали. Это еще мать заштуковала, потому не так заметно. А из-за кого? Из-за Федора! Ведь его все собаки в районе ненавидят! Вот, пожалуйста, вот, давайте понаблюдаем за той собакой, как она себя вести будет? Давайте понаблюдаем!
        Метрах в двадцати впереди, на каменном крыльце лежал средних размеров пес с длинной грязно-белой шерстью. Он дремал, прикрыв морду хвостом.
        - Вот! Обратите внимание: мимо люди идут, а она хоть бы что, - сказал Слава.
        Мимо крыльца в это время прошли двое мужчин, один даже протянул к собаке руку и щелкнул на ходу пальцами, но пес только приподнял голову.
        - Во! Видели? - воскликнул Слава. - Даже не тявкнула! А теперь мы пройдем. Погодите, не заметила еще. Во! Теперь заметила.
        Пес повернул голову в сторону ребят, секунду посмотрел на них и встал на ноги. Еще немного посмотрел... Спрятал хвост под живот. Бесшумно, словно на цыпочках, сбежал с крыльца и исчез под воротами. Через секунду оттуда послышался такой лай, словно во двор сбежалось штук двадцать собак-истеричек. Когда ребята миновали ворота и немного от них отошли, лай внезапно оборвался.
        Ната оглянулась назад:
        - Вот видишь! Вот посмотри, Федя, как она удивляется, что ты ей ничего не сделал. Федя обернулся. Пес сидел посреди тротуара, расставив передние лапы, развесив уши, остолбенело глядя вслед удаляющимся ребятам.
        Некоторое время Федя шел молча. Но вот он тяжко вздохнул. Вот еще раз вздохнул:
        - Ребята! Хотите, я вам откровенно скажу?
        - Ну, что еще скажешь? - проворчал Слава.
        - Я вот сам много раз думал: отчего у меня такой характер?
        - Ну?
        - И вот я недавно понял, в чем тут дело.
        - В чем, Федя? - спросила Луна.
        - Понимаете, это у меня от избытка энергии.
        - Что?
        - От чего?
        - От избытка энергии. Это давно известно. И в книгах об этом пишут: если у человека очень много энергии, а использовать ее на какое-нибудь полезное дело он не может, тогда он начинает хулиганить. Он даже на преступление может пойти, до того доводит его эта самая энергия.
        Слава замедлил шаги:
        - Бедненький! Энергии ему некуда девать! Ты в пионерской организации состоишь?
        - Сам знаешь, что состою. Чего ты глупые вопросы задаешь?
        - Ладно! Ты в строительстве школьного стадиона участвовал?
        - Ну, участвовал... Тоже сам знаешь.
        - Прекрасно! Металлический лом собирал?
        - Собирал, почти тонну один приволок.
        - В спектакле "Снежная королева" играл?
        - Играл...
        - Деревья перед школой сажал?
        - Сажал...
        - Так что же ты жалуешься, что энергию некуда девать? По-твоему у нас дел мало?
        - А я и не говорил, что мало. Тут вопрос в том, какие это дела.
        - Ну какие? Какие?
        - Все это спокойные дела. Ясно вам? Председатель пожал плечами:
        - Луна, ты что-нибудь понимаешь? Луна тоже пожала плечами и ничего не ответила. Федя ударил себя ладонями по бедрам, тяжко вздохнул, досадливо крутнул головой:
        - Вот в том-то и дело, что вы ничего не понимаете! Вот вы говорите, что я веду себя как дошколенок, а сами ни на столечко не понимаете в психологии другого человека.
        - Ну, что не понимаем, ну, что? - спросил Слава.
        - А то! Полезное дело полезному делу - рознь! Один человек может всю жизнь прожить на одном месте, а другому спокойная жизнь хуже каторги. Великие путешественники с детства мечтали о путешествиях и всяких там исследованиях. Почему? Потому, что характеры у них такие. Одним людям посадкой деревьев приятно заниматься, стадионы строить... Я про них ничего не говорю, и очень даже хорошо, что им приятно этим заниматься, но сам я... сам лично... ну не могу! Задыхаюсь прямо в спокойной обстановке!
        Слава усмехнулся:
        - Понятно! Тебе, значит, приключения нужны.
        - Да, приключения! И ничего здесь смешного нет.
        - И подвиги? - Да вот, и подвиги! Председатель некоторое время шел молча.
        - Ты говорил, что хочешь стать полярным исследователем, да? - негромко спросил он.
        - Да вот, хочу стать полярным исследователем! - с вызовом ответил Федя. Его злило, что Слава иронически улыбается.
        - А почему не исследователем космоса?
        - А потому, что тут способности к технике нужны и... к математике... а у меня их нет. И нечего тебе, Славка, улыбаться, если не понимаешь.
        Слава сделал серьезное лицо:
        - Я и не думаю улыбаться. Я только вот о чем хотел спросить: полярным исследователем ты станешь, когда вырастешь, а до этого ты будешь собак дразнить, чтобы энергию использовать?
        - Нет, Станислав Михайлович, - медленно ответил Федя. - Собак дразнить я больше не собираюсь. Хватит!
        - А что же думаешь делать?
        - А вот что. - Федя помолчал, подыскивая слова. - Вот ты скажи, Славка... скажи, как по-твоему: это только в книжках так бывает, чтобы ребята убегали из дому, а потом становились моряками, путешественниками и всё такое?
        Слава присвистнул:
        - Эге! А ты что: собрался того... махнуть?
        - Н-ну, может, еще и не собрался, а думать, может быть, и думаю.
        Слава покачал головой:
        - Ну и ну! Луна, видела дошколенка? Итак, куда же вы уезжаете, сэр? В Арктику или в Антарктиду?
        Федя совсем обиделся, заморгал длинными ресницами и собрался было что-то сказать, но Луна предупредила его.
        - Знаешь, Славка... С тобой человек откровенно, как с товарищем, разговаривает... он, можно сказать, душу тебе открывает... и это очень глупо с твоей стороны шуточки шутить. И, если хочешь знать, ничего тут смешного нет, что человек о приключениях и опасностях мечтает. Я, если бы была мальчишкой, может быть, и сама мечтала из дому удрать. Вот!
        Ната умолкла.
        Слава прижал руку к сердцу и поклонился ей и Феде.
        - В общем, знаете что? Я с детским садом разговаривать не умею. Валяйте, дуйте оба хоть в Южную Африку, а я обедать пошел. Всего вам хорошего!
        И он быстро зашагал по переулку. Ната посмотрела ему вслед:
        - Славка вообще неплохой парень, только скучный какой-то, правда?
        Федя не ответил, о чем-то раздумывая. Вдруг он резко обернулся к Нате:
        - Луна!
        - Что?
        - Луна, хочешь узнать одну интересную вещь?
        - Хочу. А какую вещь?
        - Идем. Зайдем на минутку ко мне.
        IV
        Вовка уже четверть часа как был поставлен Варей "в угол носом". За что его сестра так поставила, он как следует не понимал, да это его и не интересовало. Он был один в трехкомнатной квартире, однако не решался не только выйти из угла, но даже оглянуться, хотя Варвара заявила ему, что уходит в магазин. Вовка прекрасно знал, что ни в какой магазин она не пошла, а сидит сейчас на лавочке у ворот и шепчется с подругами. Временами он слышал за своей спиной царапанье, сдержанное кряхтенье и понимал, что это Варвара, забравшись на выступ в стене и уцепившись за открытую оконную раму, заглядывает в комнату. Окажись Вовка в такой момент где-нибудь вне угла, темный чулан был бы ему обеспечен. Поэтому он терпеливо стоял, заложив руки назад, чтобы не колупать пальцами обоев, и дожидался возвращения Феди, к которому можно было бы обратиться с просьбой о помиловании.
        Наконец он услышал, как Варя за окном проговорила:
        - Федя, я уже два раза обед разогревала и больше разогревать не буду. Разогревай сам. Потому что это безобразие просто.
        Вот в передней раздались шаги. Вовка понял, что Федя идет не один. Вот распахнулась дверь в комнату. Створка ее прикрыла тот угол, в котором томился Вовка, и он собрался было подать оттуда голос, но в этот момент Федя тихонько проговорил:
        - Только, Натка, дай слово... дай самое настоящее честное слово, что ни за что никому не скажешь.
        По мнению Вовки, секреты существовали только для того, чтобы он, Вовка, о них узнавал. Угол, в котором он стоял, из места заключения сразу превратился в очень удобное убежище. Вовка высунул на сторону язык, прикусил его и стал ждать, что будет дальше.
        - Даю честное слово, - ответила Ната. - А в чем дело, Федька?
        - Идем!
        Федя провел Нату к себе в "кабинет", отгороженный от остальной комнаты двумя шкафами. Здесь стояли диван, стол с книгами, сваленными в кучу, и стул.
        - Значит, Натка, даешь слово, что будешь молчать, даешь?
        - Даю, - тихо проговорила Ната.
        - Ладно! - Федя подошел к дивану и поднял сиденье. - Держи!
        Ната уперлась руками в край поставленного на ребро матраца. И тут Федя молча, энергичными рывками стал вытаскивать спрятанные в диване вещи. Раз! - и на полу очутился туго набитый рюкзак, из которого торчали подшитые валенки. Два! - Федя бросил рядом с мешком стеганые ватные брюки и телогрейку. Три! - и к этим предметам присоединилась шапка-ушанка.
        - Всё! Опускай!
        Ната опустила матрац. Федя застыл над своими вещами, расставив ноги, упершись кулаками в бока. Муха села ему на нос, но он и не шевельнулся, чтобы ее прогнать.
        - Что это? Для чего это? - тихо спросила Ната.
        - Завтра вечером бегу на Север, - отчеканил Федя и стал смотреть, как открывается у Луны рот, как ползут вверх чуть заметные брови и как глаза из узких, похожих на щелочки, постепенно становятся круглыми.
        - Федька-а! Сумасшедший! - протянула она чуть слышно.
        - Да, Натка! Решил, понимаешь, так: если уж задумал работать на Севере, так надо готовиться к этому теперь.
        - Ой, ма-мочки! - простонала Луна и села на диван.
        Федя подошел к ней поближе и слегка усмехнулся:
        - Ну, что ты охаешь? Только сейчас говорила, что сама убежала бы, если б была мальчишкой...
        - Ой, Федька! Но я же вообще говорила... Я же просто так говорила, а ты... Ой, какой ты сумасшедший!
        - Натка! Ты не ойкай, а лучше послушай, как у меня все продумано. И тогда поймешь - сумасшедший я или нет. Ребячья это у меня фантазия или нет. Будешь слушать?
        - Буду. (Ой, мамочки!)
        Федя помолчал немного, прохаживаясь взад-вперед, и заговорил:
        - Ну вот! Предположим, какой-нибудь мальчишка решил бы бежать на Север, чтобы сразу стать великим исследователем. Кем бы он был? Дураком ведь!
        - Ага, - кивнула поникшей головой Луна.
        - Теперь так. А если бы этот мальчишка удрал из дому, чтобы не великим исследователем стать, а только юнгой на ледоколе. Кем бы такой мальчишка был?
        - Ой, Федька... По-моему, тоже дураком.
        - Во! А я что говорю? Конечно, дураком! И знаешь почему? Потому что человек должен сначала получить образование. Ну, теперь скажи: глупости я говорю? Фантазирую?
        Луна замотала головой, словно на нее набросили темный мешок.
        - Ой, Федька! Но ты же все-таки бежишь!
        - Бегу. Но ты послушай сначала, как я бегу! Ты о школах-интернатах в тундре читала?
        - Читала.
        - Ну вот! Понимаешь, вот тебе тундра, кругом на сотни километров никакого жилья, только оленеводы кочуют со своими стадами. И вот, для детей оленеводов устроены такие школы-интернаты: дети там живут и учатся. Кругом тундра, снега, а тут маленький поселочек, школа с интернатом, больница, фактория - культбаза, одним словом. Теперь смотри: есть тут фантазия или нет? Родителей сейчас дома нет, мама вернется не раньше чем через три дня. Завтра ночью, когда Варвара уляжется, я забираю свои вещи и отправляюсь в Москву, а оттуда - в Архангельск. И конечно, пишу с дороги родным письмо: так, мол, и так, не беспокойтесь, пожалуйста, это мне не какая-нибудь ребячья дурь в голову взбрела, а просто я еду учиться в другое место. Ладно! Приезжаю в Архангельск, а оттуда пробираюсь в тундру, в школу-интернат, километров за сто. А там уж зима наступит... Куда им меня девать? Не выгонять же на мороз! Волей-неволей, а примут. А за год я докажу, что умею хорошо учиться, общественную работу буду вести... Меня и на следующий год оставят. А главное, родным нечего за меня беспокоиться: из школы им напишут, что, мол, ваш
Федя хорошо учится, никакие фантазии ему в голову не лезут, он хорошо поправился, потому что здесь чистый воздух.
        - Федька! Да ведь тебя на первом вокзале поймают!
        - Во-первых, я до Москвы не поездом, а попутной машиной поеду. А во-вторых, пока дома хватятся, я знаешь где буду!
        - Ой! Все равно... все равно ты первому милиционеру подозрительным покажешься.
        - Вот чудачка! Ты этим летом к бабушке ездила за двести километров. Ты кому-нибудь подозрительной показалась?
        - Ну ладно, Федька! Ну пускай я неправа. Но где ты деньги возьмешь на дорогу?
        - И это продумано! У меня знакомый мальчишка есть - в другой школе учится, - так мы сговорились, что он фотоаппарат у меня купит, "Зоркий". Я ему на десять рублей дешевле, чем в магазине, продам. Потому я и задерживаюсь, что он только завтра вечером деньги получит. Ну, что, Луна, может, и теперь скажешь, что я сумасшедший?
        Ната вскочила и в смятении забегала по комнате.
        - Не знаю! Ой, Федька, я прямо ничего, ничего не знаю, что и сказать. Ой, ну неужели ты решишься! Это такой отчаянный поступок, такой отчаянный!..
        - Владимир! Ко мне! - крикнула в этот момент Варя за окном.
        V
        Вовка все это время простоял так, словно его приклеили носом к углу. Теперь он на цыпочках выбрался оттуда и скоро предстал перед сестрой, сидевшей на лавочке рядом с двумя подругами.
        - Ну, Вова, ты больше не будешь? - спросила она, сдвинув брови.
        - Не буду, - с готовностью ответил Вовка.
        - Ну ладно! Я тебя, так и быть, прощаю, но чтобы это было в последний раз. Хорошо?
        - Хорошо, - сказал Вовка, не поинтересовавшись, что именно должно быть в последний раз.
        - Иди погуляй немного.
        В другое время Вовка вприпрыжку умчался бы от сестры, но сейчас он медленно, бесшумно отошел от нее лишь на несколько шагов и остановился, весь переполненный замечательной осенившей его еще в углу идеей.
        Федя бежит на Север, в чудесную страну, о которой ему читали в сказке "Снежная королева" и в других интересных книгах. Почему бы ему, Вовке, не удрать вместе с Федей. Ведь дураком надо быть, чтобы стоять ни за что ни про что по углам, терпеть мытье шеи и глотать кашу "Геркулес", в то время как можно вести привольную жизнь, катаясь на добрых и умных оленях, любуясь полярным сиянием и глядя (издали, конечно) на живых моржей и белых медведей.
        Решено! Вовка бежит вместе с Федей. - Возможно, правда, что Федя не пожелает взять его с собой, но у Вовки был накоплен богатый опыт. Этим летом в деревне Федя часто отказывался брать Вовку на рыбалку или в лес за грибами, а все-таки Вовка и рыбачил вместе с ним, и грибы собирал. Добивался он этого очень просто: он тайком, на почтительном расстоянии следовал за братом, пока не отходил далеко от дома, а потом объявлялся Феде. Тот, конечно, бранился, но прогнать Вовку не решался, боясь, что он заблудится на обратном пути. Так можно поступить и теперь. Главное - это не упустить момент, когда Федя побежит из дому, и следовать за ним тайком как можно дальше. Ведь Не станет же Федя портить себе все дело только для того, чтобы доставить его, Вовку, обратно домой!
        Занятый своими мыслями, Вовка стоял среди тротуара, ничего не видя перед собой, а в это время прямо на него, тоже ничего не видя перед собой, шла Ната. Она наткнулась на Вовку, машинально обогнула его и пошла дальше расслабленной походкой, временами приостанавливаясь и бормоча свое "ой, мамочки". Только сейчас она обещала Феде прийти еще раз вечером и помочь ему спрятать походное снаряжение на одном пустыре, чтобы Феде не пришлось заходить за ним домой после того, как он продаст аппарат. И еще она обещала сшить для Феди мешочек со шнурком, чтобы вешать на шею. В этот мешочек Федя собирался зашить ученический билет и записку с указанием, куда сообщить о его смерти, если он погибнет в тундре, заметенный пургой.
        VI
        Вечером к Капустиным пришла старушка соседка, чтобы вместе с Варей приготовить на завтра обед. Мешая гречневую кашу, Варя с увлечением рассказывала ей, как она измучилась за время отсутствия родителей:
        - Это прямо ужас какой-то, Анна Валерьяновна! Целый день, ну целый день, как белка в колесе! Чай приготовить - я! На стол накрыть - я! В комнатах убрать - я! Ни Федор, ни Вовка ну прямо палец о палец не ударят. Просто ужас какой-то!
        - Уж такая наша доля с тобой, - весело поддакивала Анна Валерьяновна. - От мужиков помощи не жди. Какой в них прок, в мужиках...
        И конечно, ни она, ни Варя не догадывались, что оба "мужика", каждый по-своему, готовятся к тому, чтобы навсегда покинуть отчий дом.
        Сидя у себя в "кабинете", Федя писал прощальное письмо родителям.
        Вовка начал подготовку к побегу с того, что принялся запасаться продуктами. Послонявшись немного по квартире в поисках подходящей тары, он обнаружил на вешалке в передней Варин мешок для галош и стащил его. Затем, выждав удобный момент, он пробрался к буфету и сунул в мешок полбатона хлеба, две горсти сахарного песку и несколько ломтиков свиного сала. Все эти запасы Вовка спрятал в свой ящик с игрушками.
        Что еще полагается брать с собой при поездке в Арктику, Вовка не знал. Расспрашивать об этом Федю он не рискнул и решил проконсультироваться у Анны Валерьяновны.
        Потоптавшись с минуту на кухне, он спросил:
        - Баба Аня, как вы думаете, Север далеко?
        - Далё-о-ко, - протянула Анна Валерьяновна.
        - А вы там никогда не бывали?
        - А как же! Бывала. У меня муж из Вологды. Я в последний раз туда в тридцать восьмом году ездила гостить.
        Вовка никак не ожидал такой удачи. Он подошел поближе к старушке, резавшей луковицу на доске.
        - Баба Аня, а вы в шубе туда ездили?
        - Зачем - в шубе! Я летом ездила. Летом в шубе жарко.
        - А какие вещи вы с собой брали?
        - Да разве сейчас вспомнишь! Ведь это до войны еще было. Помню вот, швейную машину возила свекрови в подарок...
        Вовка отметил про себя, что швейная машина ему ни к чему, и перешел к следующему вопросу:
        - Баба Аня... А вот если бы на вас медведь напал, а ружья нет... Чем бы вы его тогда убили?
        - Ма-атушки! Да я померла бы со страха, и дело с концом.
        - Ну, а если бы не вы, а другой кто-нибудь... Чем бы он тогда медведя убил, если ружья нет?
        - Ну как - чем! В старину, говорят, с рогатиной на него ходили, а вот когда я еще молодая была, так наш сосед топором медведя у себя на пасеке зарубил.
        VII
        Часов в десять, когда Вовка уже заснул, пришла Ната.
        Федя поднялся из-за стола:
        - Ты как раз вовремя. Я только что кончил всякой писаниной заниматься. Мешочек сшила?
        - Сшила, - чуть слышно прошептала Луна. Она сунула Феде в руки маленький мешочек из голубого крепдешина, отвернулась и стала быстро краснеть.
        Федя увидел, что на мешочке розовыми буквами вышито: "Помни Н. Б." Он тоже слегка покраснел.
        - Спасибо, Натка. Дай руку. Я... я, знаешь, считаю, что ты... одним словом, самый лучший товарищ. Не такая, как все девчонки.
        Он взял Натину руку и несколько раз встряхнул ее, а Луна подергала носом, раза два что-то глотнула, но все же не заплакала и только сказала:
        - Я с собой... иголку с нитками принесла. Ты положи в него что нужно, я зашью.
        Федя вынул из ящика тетрадочный листок и, прежде чем сунуть его в мешочек, перечитал, что там было написано. Прочла и Ната, заглядывая через Федино плечо:
        "Труп принадлежит бывшему ученику Третьей черемуховской средней школы Капустину Федору Васильевичу. О смерти прошу сообщить по адресу: г. Черемухов, ул. Чехова, 6. Капустину Василию Капитоновичу. Труп прошу похоронить здесь же, в тундре".
        Луна тихонько, но очень глубоко вздохнула и молча прошлась до противоположной стены и обратно.
        Пока она зашивала мешочек, Федя достал из дивана стеганку. То и дело прислушиваясь, не идет ли Варя, он ремнем связал ватник в компактный узел.
        - У тебя готово? Спасибо! Теперь знаешь что? Попрощайся с Варей, будто домой идешь, а сама выйди на улицу и стань под окном. Я тебе передам вещи, а потом сам выйду, и мы пойдем на пустырь.
        Операция с багажом прошла благополучно. Закрыв окно, Федя крикнул Варе, что идет прогуляться перед сном, и вышел на улицу. Там он взвалил на спину рюкзак. Луна взяла под мышку ватник, и оба пустились в путь.
        Стоял конец сентября, но вечер был по-летнему теплый. Многие окна в домах были открыты, и почти из каждого окна слышались мягкие звуки вальса. В такт этому вальсу под большими кленами прохаживались юноши и девушки. На ступеньках крылец, на лавочках у ворот сидели, негромко разговаривая, люди постарше.
        Теплый, ласковый ветер, грустный вальс, яркий месяц над поредевшей уже листвою кленов - все это подействовало на Федю. Он вздохнул:
        - Да, Натка! Кто его знает, может, увидимся мы завтра в последний раз, и все, больше не встретимся. Как ты думаешь, а?
        Ната ничего не ответила.
        - С Севером шуточки плохи, - продолжал Федя. - Мне, может быть, километров сто придется идти по этой самой тундре, там небось снег уже будет. Задула пурга, и готово - нет Федора Капустина. Может, и не найдут меня никогда... Так твой мешочек со мной и сгинет. А, Натка?
        Ната вдруг резко, всем корпусом повернулась к Феде:
        - Ох, Федька! Знаешь, как я весь сегодняшний день переживала! Я вот дала тебе слово, что никому не скажу, а может, мне нужно было бы выдать тебя и пусть бы ты меня сначала презирал, зато потом все равно спасибо сказал, что я тебе помешала такую глупость совершить.
        - Ну и почему же не выдала? - с холодком в голосе спросил Федя.
        - Потому что... Потому что я потом подумала: а вдруг ты и в самом деле такой... о которых в книжках пишут. Мало ли мы читали, как мальчишки убегали из дому и их сначала никто не понимал, а потом они всякими знаменитостями становились. Может быть, и тебя тоже никто не понимает и я не понимаю, а у тебя и в самом деле такой характер, что ты не можешь в спокойной обстановке... Может, у тебя и в самом деле такое призвание, чтобы всякие "белые пятна" исследовать. Ой, Федька!.. Одним словом, ничего, ничего я не знаю, только никогда я не думала, что ты такой... такой необыкновенный.
        Федя с великим удовольствием слушал Нату, и ему очень хотелось теперь же на деле доказать Луне свою необыкновенность. Но как это сделать, он не знал.
        По обеим сторонам дороги вместо домов уже тянулся пустырь. Раньше здесь стоял барачный поселок. Этим летом бараки снесли, чтобы строить на их месте стадион. Груды невывезенных еще обломков при тусклом свете месяца казались какими-то особенно корявыми и большими. Поглядывая на них, Ната приблизилась к Феде так, что их плечи касались друг Друга, и сказала, понизив голос:
        - Федька!.. Вот уже даже сейчас про нас можно было бы рассказ написать: как ты в побег собираешься, как я тебе помогаю и как мы ночью идем прятать вещи на глухой пуст... - Она вдруг запнулась, остановилась и, испуганно раскрыв глаза, прошептала: - Ой, слышишь?
        Со стороны пустыря донесся страшный стон... Нет, это был не стон, а какой-то гнусавый вой, страдальческий и вместе с тем полный нечеловеческой злобы. У Феди ёкнуло сердце. Вой постепенно замер, но через секунду послышался снова. Луна вцепилась Феде в локоть:
        - Федька, что это?
        "Коты дерутся", - смекнул про себя Федя, а вслух сказал хладнокровно и деловито:
        - Эге! Надо расследовать! Дай-ка стеганку. Я спрячу вещи и заодно посмотрю, что там такое.
        Он бесстрашно запрыгал по обломкам и исчез в темноте.
        Луна стояла среди дороги, чувствуя, как дрожат коленки, а по спине словно льется холодная струйка. Но вот она тоже догадалась, кто это так страшно воет.
        - Федя! Это коты! - смеясь, закричала она, когда тот минуты через две снова вышел на дорогу.
        - Да-а, коты, - не очень охотно согласился Федя. Луна вдруг перестала смеяться. Подойдя к Феде, она заглянула ему в лицо:
        - Федька! Но ведь ты-то не знал, что это коты! Ну неужели ты ни капельки не боялся?
        Федя усмехнулся чуть заметной усмешкой.
        - Скоро мне придется слушать, как целые волчьи стаи воют, - очень медленно выговорил он. - Что ж, прикажешь мне их бояться?
        И всю обратную дорогу Луна шла рядом с Федей притихшая, молчаливая, временами сбоку осторожно поглядывая на своего удивительного спутника, а Федя тоже молчал, не желая нарушать благоговейной, очень приятной для него тишины.
        VIII
        Утром Варя, учившаяся в первой смене, разбудила Федю, но после ее ухода он снова заснул, потому что ночью проворочался часов до четырех.
        Вовка, оставшись без надзора, развил лихорадочную деятельность. Он вытащил из чулана большой топор, необходимый для обороны от медведей, и сунул его к себе под кровать, потом бесшумно, как мышь, начал шнырять по квартире, стараясь угадать, куда мама запрятала на лето его шубу и валенки. Он выдвинул и перерыл все ящики комода, осмотрел платяной шкаф, вскрыл чемодан и корзину, стоявшие друг на друге в передней. Он так перекопал хранившиеся там вещи, что потом не смог закрыть ни корзины, ни чемодана, да к тому же ему оказалось не под силу снова поставить их друг на друга. Он понимал, что за это ему грозит от Вари суровая кара, но не страшился ее. Он ведь не знал, что ему предстоит пострадать зря, что Федя собирается, уйдя в школу, больше не возвращаться домой.
        Нигде шубы и валенок не оказалось. Осталось обследовать еще один чемодан, хранившийся на шкафу. Придвинув к шкафу стул, Вовка поставил на него принесенное из кухни пустое ведро. Забравшись на стул, он оттуда поднялся на днище ведра и, уцепившись за верх шкафа, стал на спинку стула сначала одной ногой, потом - двумя. Стул подвернулся и упал, и Вовка полетел на кадку с фикусом, стоявшую на
        табурете. Ведро загремело, кадка бухнула об пол, Вовка, сидя на полу, тоненько завыл, и Федя, всклокоченный, в одних трусах, выскочил из "кабинета".
        - Что это ты? Откуда ты свалился?
        - Отту-у-уда! - проплакал Вовка, показав глазами на шкаф.
        - Зачем ты туда полез? За каким чертом тебя туда понесло?
        - Хотел прове-ерить, не завелась ли в чемодане мо-о-о-оль, - рыдая, соврал Вовка.
        Такая Вовкина хозяйственность рассмешила Федю, да к тому же он вспомнил, что видит братишку последние часы. Он ласково успокоил Вовку, водрузил неповрежденный фикус на место и даже запер и поставил друг на друга корзину с чемоданом, в которых Вовка, по его словам, тоже искал моль.
        У Феди все было готово к побегу, он мог бы пуститься в путь хоть сейчас, но задерживал Миша Полозов - мальчик, с которым Федя сговорился о продаже фотоаппарата. Мать обещала Мише подарить деньги только сегодня вечером, по возвращении с работы. Миша не хотел ей говорить, что покупает аппарат с рук, поэтому было условлено, что покупатель и продавец встретятся для совершения сделки на улице сегодня в половине восьмого.
        Уроков Федя делать не стал, все учебники его лежали в рюкзаке на пустыре. Он и в школу-то собирался пойти лишь для того, чтобы попрощаться с ней да убить время. Позавтракав, он стал слоняться по дому, то и дело поглядывая на часы. Вовка всюду бродил за ним и временами спрашивал, пойдет ли сегодня Федя в школу, когда он вернется из школы домой и что он собирается делать сегодня вечером.
        В половине первого пришла Варя. Сели обедать. За столом Варя, как всегда, воспитывала Вовку, а Федя с грустным умилением смотрел на них.
        Но вот часы пробили половину второго.
        - Пора! - шепнул сам себе Федя.
        Он резко поднялся, на минуту удалился к себе в "кабинет" и вернулся с портфелем, в котором лежали фотоаппарат да старые тетрадки.
        - Ну! - сказал он неестественно громко. - Я, значит, пошел. Вы тут живите мирно без меня...
        Секунду поколебавшись, он подошел к Варе, затем к Вовке, все еще сидевшим за столом, быстро чмокнул каждого из них в макушку и исчез.
        IX
        Занятное это положение - прийти в знакомый класс, вести себя как ни в чем не бывало, видеть, что все смотрят на тебя как на самого простого смертного, и знать, что дня через два вся школа будет потрясена твоим отчаянным поступком и имя твое будет на устах у всех, начиная от первоклассника и кончая седовласым педагогом.
        Смешными и незначительными казались Феде волнения, радости и огорчения, которыми жили его товарищи в тот день.
        Когда он вошел в класс, председатель Слава Панков вешал на дверь объявление:
        "Внимание!
        Завтра после пятого урока состоится сбор отряда. Обсуждаем план работы на первую четверть.
        Пионеры! Вносите свои предложения!"
        Увидев Федю, Слава сказал:
        - Вот Фантазер Васильевич! Ты говоришь, что энергию тебе некуда девать... Вот, давай завтра такое предложение, чтобы было куда ее девать. А то мечтать о великих делах ты мастер, а как конкретное что-нибудь - так в кусты.
        Федя ничего не ответил на это. Славка был неплохим малым, но уж больно он стал воображать себя важным руководящим работником после того, как его снова выбрали председателем. А ведь выбрали его не потому, что он был очень уж хорош как председатель, а просто так, по привычке. Учился он отлично, по дисциплине имел пятерки, в прошлом году аккуратно выполнял все указания вожатых и классной руководительницы и ни с кем из ребят не ссорился. Вот его и выбрали снова, чтобы не спорить из-за других кандидатов.
        Дежурные сегодня запоздали, и в класс до начала уроков набилось много народу. Стоял изрядный галдеж, крик и визг. Сквозь весь этот шум Федя расслышал голос, который звучал то в одном углу класса, то в другом, то в третьем:
        - Нина, Нин! Напиши заметочку. Леш!.. Леша! Заметочку напиши, а? Сеня, а Сеня! Ну, будь человеком, напиши!
        Дошла очередь и до Феди. К нему приблизилась редактор Соня Лакмусова худенькая бесцветная девочка с большим тонким носом.
        - Федя, Федь! Напиши заметочку, а! Федя пожал плечами:
        - Писать не о чем.
        - Ну, о чем-нибудь напиши: об учебе, о дисциплине, о пионерской работе...
        Слава с деланным возмущением набросился на редактора:
        - Ты что, с ума сошла? Ты знаешь, к кому обращаешься? К знаменитому исследователю "белых пятен"! К нему с какими просьбами можно обращаться? Отправиться в космос, спуститься к центру Земли... А ты с какой-то там заметкой, да еще о какой-то там пионерской работе!.. Тьфу! Станет он мараться с такой ерундой!
        - Ладно! Напишу заметку! - сказал вдруг Федя, сердито взглянув на председателя. - Завтра получишь.
        Он быстро подошел к своей парте и сел на скамью. Он покажет Славке, как смеяться над ним. На прощание он напишет письмо в стенгазету. Он так его и озаглавит: "Открытое письмо в пионерскую организацию Третьей черемуховской школы". В этом письме он напомнит о статьях, прочитанных им в "Правде" и "Комсомолке", о статьях, призывающих "покончить со скукой и формализмом в работе пионерской организации". В этих статьях говорится, что пионерам нужна романтика, что каждый пионер должен иметь возможность проявить свою смелость, энергию, инициативу. Федино письмо и сам побег его будет суровым упреком пионерской дружине Третьей школы, где его, Федино, стремление к подвигам так и осталось неудовлетворенным.
        Зазвенел звонок. Слава сел на свое место рядом с Федей. Скоро в класс одновременно вошли преподавательница русского языка и Ната Белохвостова. Обычно свежая розовая физиономия Луны выглядела сегодня бледной, расстроенной. Она еще с порога отыскала глазами Федю, а потом, уже сидя за партой, все время поглядывала на него, но он в течение всего урока ни разу не посмотрел в ее сторону. Новый замечательный замысел созревал в его голове, новые чудесные перспективы открывались перед ним.
        Мало того, что он напишет письмо в стенгазету, копию письма он пошлет в "Пионерскую"... нет, еще лучше - в "Комсомольскую правду", и, может быть, скоро в этой газете появится большая статья: "Почему убежал Федя Капустин?" Комсомольцы, пионеры, родители, педагоги - все будут взволнованы этой статьей, во всех газетах будут напечатаны отклики на нее, и вот, когда Федя появится, наконец, в далекой школе-интернате, его встретят там не как подозрительного, неизвестно откуда явившегося мальчишку, а как человека, имя которого известно всей стране. Его, конечно, сразу же изберут председателем совета дружины, и вот тогда-то он покажет, что такое настоящий пионерский вожак! Он не будет, как Славка, подражать ответственному работнику, не расстающемуся с портфелем и выступающему на всяких заседаниях да совещаниях. В суровых условиях Заполярья он со своими новыми друзьями совершит столько смелых подвигов, прославит дружину такими героическими делами, что к нему специально пришлют писателя, который напишет книгу, озаглавленную: "Школа бесстрашных..." Нет! Лучше: "Дружина юных полярников". Нет! Еще лучше: "Юные
герои полуночных стран".
        Не слыша голоса учительницы, объяснявшей новые правила, Федя открыл портфель, вынул оттуда фотоаппарат, чтобы он не мешал, и стал рыться в старых тетрадках, ища бумагу для своего письма.
        - Зачем ты фотоаппарат притащил? - шепотом спросил Слава.
        - Так просто, - ответил Федя, продолжая копаться в портфеле.
        - Можно посмотреть?
        - Смотри.
        Председатель расстегнул футляр и стал вертеть в руках новенький, блестящий матовым блеском аппарат, то рассматривая его спереди, то заглядывая в окошечки дальномера и видоискателя.
        Ни Слава, ни Федя не заметили, что еще один человек заинтересовался "Зорким". Это был сидевший позади них Пашка Бакланов - небольшого роста смазливый мальчишка. Увидев в руках у Славы фотоаппарат, он уже не отрывал от него больших светло-серых глаз и даже несколько раз приподнялся, чтобы получше его разглядеть.
        Х
        Впервые в жизни Федя трудился над таким литературным произведением, которое собирался послать в редакцию настоящей газеты. Это вам была не какая-нибудь контрольная по литературе. На протяжении четырех уроков он выдирал из тетрадок чистые листки, писал, зачеркивал и снова писал. Слава скоро заметил, что Федины занятия не имеют никакого отношения к урокам, и стал спрашивать, что он сочиняет, но Федя лишь загораживал написанное рукой да бормотал:
        - Отстань. Потом узнаешь.
        Как только закончился урок, Луна подошла к Феде и зашептала:
        - Федя, ну как? Может быть, ты все-таки раздумал? Ой, Федька, я из-за тебя сегодня почти всю ночь не спала! И я ни одного, ни одного урока не приготовила, так волновалась. Теперь я прямо не знаю, что буду делать, когда меня спросят...
        Всю первую перемену и всю вторую Луна не отставала от Феди и все шептала о том, как она волнуется.
        Наконец он сказал;
        - Не подходи больше ко мне. Видишь, за нами наблюдают!
        И действительно, ребята уже посматривали на них с ехидными усмешечками.
        - Хорошо, - покорно согласилась Луна. - Федя, а можно я тебя потом провожу?
        На это Федя согласился. До конца уроков Луна больше не приближалась к нему и бродила на переменах одна, сторонясь подруг, томимая страшной тревогой, которая все росла, по мере того как учебный день приближался к концу.
        Томился и Пашка Бакланов. Обычно он все перемены проводил на втором этаже, где у него были какие-то приятели, но сегодня он ни разу не спустился туда. На переменах он слонялся по классу, сунув руки в карманы брюк, что-то насвистывая и равнодушно, но слишком уж часто поглядывая на Федину парту, куда тот сунул свой аппарат. Когда же дежурные выгоняли его из класса, он становился у дверей и, продолжая свистеть, так же равнодушно следил за Федей большими светло-серыми слегка навыкате глазами.
        После пятого урока Федя отвел Нату в сторонку. Он передал ей конверт с письмом к родителям и переписанное начисто послание в стенгазету.
        - Письмо завтра опустишь в почтовый ящик. А вот эту статью передашь Соне Лакмусовой. Понятно? Статью можешь прочесть, если хочешь.
        Два последних урока прошли скучно. Феде очень хотелось, чтобы преподаватели поинтересовались, сделал ли он домашние задания. Он не стал бы врать, не стал бы выкручиваться. Он поднялся бы и вежливо, но твердо сказал учителю заранее приготовленную фразу:
        "По причинам, о которых я не могу говорить, я сегодня уроков не приготовил".
        Федя нарочно вертелся на парте, громко заговаривал со Славой, чтобы на него обратили внимание, но никто из учителей его так и не спросил. Зато Луну, которая не приготовила ни одного домашнего задания и от волнения забыла все, что раньше учила, таскали к доске на каждом уроке. Получив очередную двойку и идя к своей парте, она с укором взглядывала на Федю: "Из-за тебя, мол, все это!"
        Но вот зазвенел последний звонок. Для всех ребят это был звонок как звонок, а в Фединых ушах он загремел как набат. С бьющимся сердцем путешественник встал со скамьи. Ребята, толкаясь в дверях, хлопая друг друга портфелями по спинам, выбегали в коридор. Когда класс почти опустел, бледная, как стенка, Ната подошла к Феде.
        - Не надо торопиться, - тихо сказал он. - А то еще кто-нибудь пристанет на улице, чтобы вместе домой идти.
        Они постояли минуты две на площадке лестницы, глядя, как почти кубарем летит по ступенькам то один класс, то другой; когда же движение на лестнице затихло, стали спускаться сами.
        - Федя, может, ты все-таки отдумаешь? - с тоской в голосе спросила Луна.
        - Отдумаю? Плохо ты меня знаешь, Наточка. Луна помолчала.
        - Федька, но ты мне писать будешь, да? Обязательно? Федя, я вся изведусь от волнения, пока не получу от тебя письма.
        - Я тебе с дороги напишу. Как только сяду в поезд в Москве, так и напишу.
        В раздевалке было почти пусто. Лишь в дальнем конце ее одевались несколько девочек, которым мамы уже запрещали выходить без пальто.
        Федя остановился. Грустно улыбаясь, он медленно обвел глазами длинные ряды вешалок за деревянным барьером, четырехгранные колонны, поддерживающие потолок, красные полотнища с лозунгами на недавно выбеленных стенах.
        - Ну что ж, - сказал он полушутя-полусерьезно, - прощай, раздевалочка! Одним человеком меньше будет толкаться в тебе по утрам. - Федя взглянул на Луну, заметил, что та моргает и дергает носом, и ему захотелось еще больше ее растрогать. - И вообще вся школа, прощай! Не поминай лихом твоего ученика Федора Капустина... И вообще... Черт! - сказал он вдруг совсем другим тоном и хлопнул кулаком по портфелю. - Аппарат в парте забыл! Подожди, я сейчас.
        XI
        Федя взбежал на второй этаж, где уже стояла мертвая тишина, и стал подниматься на третий, откуда тоже не доносилось ни звука. Путешественник одолевал уже последнюю дюжину ступенек, глядя на дверь своего класса, приходившуюся напротив лестницы, как вдруг эта дверь бесшумно отворилась и из нее выбежал Пашка Бакланов. Он выбежал и, увидев Федю, сразу остановился... В следующую секунду он низко-низко опустил голову, сорвался с места и понесся вниз с невероятной быстротой, тарахтя подметками по ступенькам.
        У Феди ёкнуло сердце. Он сразу вспомнил, что говорила Натка о Бакланове. Мгновенно он успел заметить, что Пашка, держа портфель в одной руке, другую прижимает к груди и что гимнастерка под этой рукой у него чем-то оттопырена. В несколько прыжков достиг он двери класса, кинулся к своей парте и поднял крышку. Аппарата не было! Федя по локоть засунул руку в парту и пошарил там... Пусто! Федя побежал было обратно, но тут же вернулся и поднял крышку парты там, где сидел Слава. Тоже пусто! Сломя голову путешественник бросился вон из класса, за несколько секунд пролетел всю лестницу и промелькнул в раздевалке с такой быстротой, что Луна, разговаривавшая с девочками, его не заметила.
        Он вовремя выскочил на улицу: как раз в тот момент, когда Пашка бегом завернул в переулок в сотне метрах от школы. Федя пробежал это расстояние куда быстрее, чем требовалось по нормам БГТО, и тоже свернул, ожидая увидеть перед собой удирающего Пашку, но Пашки впереди не оказалось. Федя остановился, растерянно оглянулся и вдруг увидел Бакланова в двух шагах от себя. Тот стоял, прислонившись к стене дома рядом с тремя какими-то парнями, стоял спокойно, заложив руки за спину, и только тяжело дышал. Путешественник бросился к нему:
        - Отдай аппарат!
        Пашка выкатил на Федю большие светлые глаза:
        - Чего?
        - Отдай аппарат, слышишь!
        - Какой аппарат?
        - Такой! Который ты у меня из парты взял.
        - Я?
        - Да, ты! Ты!
        - А ты видал?
        - А вот и видел! Ты его под гимнастеркой нес. Отдавай, слышишь? Отдавай, а то худо будет!
        - Леша, во псих-то! - пробормотал Пашка, оглянувшись на одного из парней, и вдруг грудью полез на Федю. - Чего ты, гад, лезешь, чего пристаешь! Ну докажи, что я взял, ну докажи!
        - Паш!.. Спокойно! - произнес в этот момент чей-то голос, и рослый, широкоплечий парень отделился от стены.
        Он был такой же смазливый, как Пашка, у него были такие же золотистые волосы, сочные губы и светлые чуть навыкате глаза.
        "Пашкин брат", - сообразил путешественник, и ему вдруг стало очень не по себе.
        - Слушай-ка... Ну-ка постой... Тебя как зовут? - тихо спросил парень, подойдя вплотную к Феде. Тот слегка попятился:
        - Ну, Федором зовут... А в чем дело... в чем дело? Чуть слышно, медленно и даже вроде как благожелательно, парень заговорил:
        - Ты что же это, Федя, а? Ты соображаешь, что делаешь? У тебя вот тут что-нибудь есть, чтобы человека в таких делах обвинять? Ведь за такие дела людям срок дают, ты соображаешь это, а? Ты Пашу видел, как он взял аппарат? Ну где у него аппарат, а ну, где?
        Федя покосился на Пашку. Под гимнастеркой у него теперь и в самом деле ничего не было. Федя машинально скользнул взглядом по фигуре Пашкиного брата и вдруг увидел, что пиджак его над правым карманом брюк оттопырен и из-под него петелькой свисает узкий кожаный ремешок, ремешок от футляра "Зоркого".
        Парень заметил, куда смотрит Федя, но нисколько не смутился. Он даже не спрятал ремешок. Он лишь придвинулся поближе к путешественнику, как бы навис над ним, и продолжал по-прежнему тихо, неторопливо, не спуская с Феди светлых неподвижных глаз:
        - Ты, Федя, меня послушай. Зря свистеть на человека - это дело нехорошее. Ты это учти. За такое дело по головке, Федя, не гладят. За такое дело можно и по рогам получить. Понятно, Федя?
        Путешественник не издал ни звука. Весь съежившись, он только озирался по сторонам. Справа и слева к нему подступили два других парня, и один из них, низкорослый, веснушчатый, в красной майке под распахнутым пиджаком и в кепке почти без козырька, хрипел ему в самое ухо:
        - Слуш-ка!.. Ты где живешь, а? Ты на какой улице живешь? Ты скажи, где живешь?
        - Но-но! - остановил его Пашкин брат. - Ты у меня Федю не трогай. Федя парень свой. А ты, Федя, больше таких поступков не допускай. Давай, чтобы все было по-хорошему. Для твоей пользы говорю. Ясно, Федя? Так что давай!
        Он кивнул оцепеневшему путешественнику, взял обоих парней под руки, и все они вместе с Пашкой не спеша пошли по тротуару.
        Пройдя шагов десять, Пашкин брат обернулся через плечо и еще раз кивнул.
        - Федя, учти! - напомнил он.
        Федя стоял и смотрел, как удаляются в густые сумерки воры, как уплывает вместе с ними его аппарат. Федя стоял неподвижно, словно окаменелый, а вместе с тем каждая жилка в нем кричала: "Да что ж ты стоишь! Ведь это не аппарат ты теряешь, это идет насмарку сегодняшний побег, летят к черту мечты о чудесной жизни, полной увлекательных приключений. Ну, действуй же! Выручай аппарат! Зови прохожих, кричи на весь переулок!" Но стоило Феде открыть рот, чтобы закричать, напрячь мускулы ног, чтобы броситься за ворами, как в ушах его начинало звучать:
        "Федя, учти; за такое дело и по рогам можно получить". Рот у искателя приключений сам собой закрывался и ноги становились хлипкими, как вареные макароны.
        XII
        - Я тебе сколько раз говорила, ложись спать! Я тебе сколько раз говорила, ложись спать! Я тебе сколько раз говорила, ложись спать! - Шлепая братишку пониже спины, Варя притащила его на кухню, где хозяйничала Анна Валерьяновна, и поставила его перед умывальником. - Руки! Мыло возьми! Это просто ужас, что за ребенок! Половина десятого, а он, вместо того чтобы спать... Зубы! Вот порошок... Такие штучки выкидывает! Воображает, что если залез под стол, так я его не найду. С мылом лицо! Вот здесь три! Уши, Владимир, уши!
        Вовка был так расстроен, что даже ни разу не пожаловался, что вода холодная, что мыло ест глаза. Он пребывал в страшной тревоге с того момента, как увидел в окно возвращающихся из школы Фединых одноклассников. У Вовки все было готово к отправлению в путь. Топор для обороны от медведей лежал под кроватью, в мешок для галош он добавил еще кусок хлеба и два больших помидора. Теплых вещей он не нашел и решил, что обойдется как-нибудь осенним пальто, кепкой и галошами. Вовка ждал Федю, а Феди все не было.
        С девяти часов он стал избегать встречи с Варварой, боясь, что та уложит его спать. Для этого он заперся в уборной. Напрасно сестра колотила в дверь кулаками и кричала:
        - Владимир, выходи немедленно! Это еще что за новости, по целому часу сидеть!
        - Ва-ря, у меня жживо-о-от болит, - трагически тянул Вовка и в подтверждение старательно кряхтел, стоя перед дверью.
        И он не дрогнул даже тогда, когда Анна Валерьяновна громко сказала из кухни:
        - Раз живот болит, стало быть, клизму надо поставить. А ну, Варя, грей-ка воду, да побо-ольше, чтобы как следует его пробрало.
        Вдруг раздался стук в дверь. Вовка разом выскочил в переднюю, но это пришел не Федя, пришла Ната Белохвостова, бледная, с блуждающим взглядом.
        - Федя дома?
        - Не приходил еще, - ответила Варя. - Я сама прямо не знаю, куда он делся.
        Луна без приглашения вошла в комнату, постояла там, вертя головой, и спросила:
        - А он из школы приходил?
        - Я же только сейчас сказала, что не приходил.
        Луна вышла в переднюю, по ошибке ткнулась было в кухонную дверь, потом, словно ощупью, нашла входную и исчезла, даже не сказав "до свидания".
        Вовка вернулся к своей прежней политике и спрятался было под обеденный стол, но сестра быстро его обнаружила и извлекла оттуда.
        После умывания, сидя на своей кровати за ширмой, он в течение пятнадцати минут расшнуровывал один ботинок и занимался бы этим еще дольше, но Варе это надоело, и она разом сдернула с него всю одежду. И вот, когда, натянув до носа одеяло, Вовка понял, что все кончено, что Федя один мчится сейчас на Север в попутном грузовике, а ему предстоит все та же унылая жизнь под надзором Варвары, именно в этот момент раздался стук. Это был Федин стук - три удара каблуком в дверь! Вовка вскочил на кровати, сдерживая от радости дыхание, и осторожно выглянул поверх ширмы. Он не успел разглядеть лица брата потому, что тот быстро прошел к себе за шкафы, но он увидел Варю, заглянувшую следом за Федей в комнату.
        - Федя, что будешь ужинать: сырники или рыбу с картошкой? - спросила она, стоя у двери.
        Из Фединого "кабинета" не донеслось ни звука.
        - Федя, ты что будешь ужинать, ты скажешь?
        - Отстань, - глухо послышалось из-за шкафов. Варя помолчала немного, держась рукой за дверь.
        - Федя, имей в виду: Анна Валерьяновна уходит, а я скоро спать ложусь. Никто тебе потом разогревать не будет.
        - Отстань, тебе говорят! Не буду я ужинать! - рявкнул Федя так сильно, что Вовка в испуге нырнул под одеяло.
        - Ну и сиди голодный!
        Хлопнула дверь в комнате, а потом и кухонная дверь. Вовка лежал и соображал, как быть. Федя, наверное, пустится в дорогу, как только Варя заснет. Значит, ему надо быть к тому времени совершенно готовым, чтобы выйти следом за Федей. Вовка решился на отчаянный поступок. Он тихонько встал с кровати, босиком, в одной коротенькой рубашонке, из которой давно вырос, подкрался к двери, открыл ее и шмыгнул к вешалке в передней. Поднявшись на цыпочки, он стащил с нее свое пальто, подхватил с полу галоши и бросился с ними в комнату, а оттуда за ширму. "Кепку забыл!" - мелькнуло у него в голове. Снова пришлось красться в переднюю. Кепка висела очень высоко, до нее было не допрыгнуть. Оглянувшись, Вовка заметил в углу половую щетку, схватил ее и длинной ручкой сковырнул с крючка свой головной убор. Небрежно поставленная щетка с треском упала, дверь в комнату, слишком резко закрытая Вовкой, хлопнула, но Варя, занятая разговором с Анной Валерьяновной, так ничего и не заметила.
        Вовка отдышался после пережитых волнений и, приподнявшись на локте, стал прислушиваться к тому, что делает брат. Федя быстро ходил у себя за шкафами. При этом он почему-то кряхтел, а временами даже тихонько стонал. Это встревожило Вовку. Федя вел себя точно так же недели три тому назад, когда у него разболелся коренной зуб. Вовка понимал, что с больным зубом на Север не побежишь. Надо было как-то помочь делу. Он сел, обхватив руками колени.
        - Федя! Федя! - позвал он тихо. Федя не откликнулся.
        - Федя, у тебя опять зуб болит, да?
        За шкафами по-прежнему слышались шаги, но вздохи прекратились. Вовка встал на ноги и высунул голову над ширмой.
        - Федя, ты у Анны Валерьяновны те капли попроси. Помнишь, она тогда дала тебе капель, и сразу все прошло... Федя, я, хочешь, схожу попрошу капель? Федя, ладно?
        - Отстань ты! Ничего у меня не болит! - рявкнул Федя.
        Вовка лег и больше не приставал к брату, решив, что он просто волнуется перед побегом.
        Скоро он услышал, как уходит Анна Валерьяновна. Потом в комнату вошла Варя. Раздевшись, она щелкнула выключателем, и в комнате наступил полумрак. Лишь настольная лампа у Феди продолжала гореть, освещая потолок над шкафом зеленым светом.
        Федя все ходил и ходил, и это мешало Варе уснуть. Потерпев минут десять, Варя попросила Федю прекратить свое хождение. Он огрызнулся в ответ, однако ходить перестал. Варя стала уже засыпать, как вдруг вспомнила, что не завела будильник, поставленный на обеденный стол. Вылезать из теплой постели ей очень не хотелось. Пока Варя медлила, Вовка затеял у себя какую-то тихую возню. Это отвлекло Варю от мыслей о будильнике.
        - Владимир! Ты почему не спишь? Чего ты там все вертишься? - спросила она шепотом.
        - Никак... никак не улягусь. Чего-то... чего-то все мешает, - прокряхтел Вовка.
        Он затих на минуту. Варя уже почти уснула, забыв о будильнике, как вдруг за ширмой грохнуло что-то тяжелое.
        - Владимир! Что там такое у тебя? - уже еле ворочая языком, спросила Варя.
        - Топор... то есть, Варя, я ботинки уронил. Я хотел поставить ботинки, чтобы они аккуратно стояли, а они...
        Варя уже ничего не слышала. Она спала.
        А Федя, не постелив себе постели, даже не подложив под голову подушки, ничком лежал на диване.
        Весь вечер провел он на улицах, то строя самые смелые планы поимки воров, то снова впадая в отчаяние. Несколько раз он бросался бежать к отделению милиции и с ликованием представлял себе, как в Пашкин дом являются милиционеры, как волокут в отделение Пашкиного брата, как ему, Феде, возвращают фотоаппарат и выносят благодарность за смелость и находчивость, проявленную в борьбе с преступниками.
        И всякий раз, когда он приближался к дому, где над подъездом горела красно-синяя вывеска "Милиция", ноги путешественника сами собой переходили с бега на шаг.
        А что, если фотоаппарат не найдут и Пашка с братом останутся на свободе, а он так и не сможет сейчас же бежать на Север? Ну ладно, пусть даже аппарат найдется и воров заберут. Но ведь у них есть друзья, их может быть целая шайка! Ведь не приставят же к Феде специального милиционера, чтобы тот охранял его от мести баклановских приятелей! Федя, может быть, и до пустыря не дойдет, чтобы взять свои вещи, а его уже настигнет тот парень в кепке почти без козырька, который гудел ему в ухо: "Где живешь? На какой улице живешь?"
        Искатель приключений останавливался, с минуту стоял в трех шагах от входа в отделение, потом поворачивался и, всхлипывая, чувствуя отвращение к самому себе, брел обратно.
        Всхлипывал он и теперь, лежа ничком на диване. И думал о том, что ему больше ничего не остается, как встать утром пораньше, пока не проснулась Варя, принести с пустыря свои вещи и вернуться к жизни самого обыкновенного ученика Третьей черемуховской школы.
        Федя всхлипывал и чихал в подушку. В довершение ко всему он еще и простудился, слоняясь по улицам без пальто холодным осенним вечером.
        XIII
        В своем классе Варя считалась одной из самых дисциплинированных учениц. Она очень гордилась тем, что за все три учебных года ни разу не опоздала в школу. И вот, в то утро она проснулась, взглянула на будильник, чтобы узнать, сколько еще ей можно нежиться в постели, и тут же вскочила с выражением дикого ужаса на розовом лице. Стрелки будильника показывали без четверти девять.
        В несколько секунд одевшись, Варя бросилась к Феде сказать, чтобы он сам готовил завтрак и кормил Вовку, но брата в "кабинете" не оказалось. Варя побежала за ширму к Вовке.
        - Вовка, вставай немедленно, без четверти девять, я в школу опо... начала было она и вдруг умолкла в страшном удивлении.
        Вовкино одеяло сползло на пол. Сам Вовка крепко спал, хотя пот струился по его лицу. Спал одетый в пальто, с шеей, обмотанной кашне. На подушке валялась его кепка, съехавшая ночью с головы. Справа от Вовки лежал большой топор-колун, слева - Варин мешок для галош, из-под которого растекалась по простыне лужа темно-коричневой жидкости.
        Только этого Варе недоставало!
        - Вовка! Дурак! Ты что, совсем с ума сошел? - взвизгнула она плачущим голосом.
        Вовка открыл глаза и сладко потянулся. Потягиваясь, он взбрыкнул ногами, и Варя увидела на них ботинки и галоши.
        Варя знала, что, когда воспитываешь маленьких детей, повышать голос и тем более ругаться нельзя, но Тут вся педагогика выскочила у нее из головы. Она сжала кулаки, затопала ногами и даже зажмурилась, чтобы громче кричать.
        - Вставай, идиот ненормальный! Черт, дурак сумасшедший, вставай, тебе говорят!
        Вовка сел, свесив ноги с кровати и стараясь сообразить, что с ним происходит, а сестра продолжала топать и кричать:
        - Тебе кто позволил в пальто и галошах ложиться! Это еще что за безобразие такое, с топором спать! Что у тебя течет? Что у тебя по простыне течет? Я тебя спрашиваю, что это такое течет?
        - Помидоры, - машинально ответил Вовка, взглянув на красноватую лужу. Вдруг он вспомнил все, и на лице у него появилась тревога. - Варя, а Федя дома? - спросил он и, не дожидаясь ответа, позвал: - Федя! Федя!
        - Нету твоего Феди. И ты мне зубы не заговаривай! Зачем надел пальто? Отвечай!
        Но Вовка не ответил: он выбежал из-за ширмы и бросился в Федин "кабинет". Брата не было! Мало того: на диване не оказалось ни простынь, ни подушки, ни одеяла, а никогда еще не случалось, чтобы Федя до завтрака убрал свою постель. Ясно было, что он ее и не стелил.
        Вовка вышел в большую комнату, прислонился к стене, скривил рот и поднес к глазам сначала один кулак, потом другой. Затем он открыл рот пошире, сполз по стенке на пол и завыл сначала тихонько, потом все громче и громче.
        - Чего ты? Что с тобой? - спросила Варя.
        - Федька-а! Какой-то-о! - провыл Вовка и вдруг заколотил по полу ногами в галошах. - Вот все равно убегу, Федька убежал, и я убегу-у-у!
        - Куда еще убежишь? Куда Федька убежал? - вытаращила глаза Варвара.
        - На Се-е-евер...
        - Чего? На какой такой Север? Отвечай!
        - В А-а-арктику. И я-а-а убегу, все равно-о-о-о убегу... - заливался Вовка.
        XIV
        Прошло минут двадцать. По тротуару бежали Слава Панков и Варя. Растрепанная, кое как одетая, она тихонько плакала, размазывая кулаками слезы по сморщенной физиономии, и причитала:
        - Папы нет, мама только послезавтра приедет... Ну что я теперь с ними буду делать, что я буду делать!
        - Дошкольником был, дошкольником и остался, - пыхтел на бегу председатель.
        Навстречу им брел Гриша Тетеркин с пустой базарной корзиной. Мать его послала на рынок за картошкой, а он таких поручений терпеть не мог. Он шел, еле волоча ноги, опустив лопоухую голову, сердито выпятив нижнюю губу.
        - Чего она ревет? - угрюмо спросил он председателя, когда тот поравнялся с ним.
        - Чего реву! Чего реву! - выкрикнула Варя. - Федька из дому убежал!
        - Врешь! - живо обернулся Тетеркин. - Славка, правда?
        - Ага. В Арктику рванул. Мы к Евгению бежим, к вожатому.
        - Ух ты-ы! - совсем просиял Тетеркин и, забыв о картошке, пустился за председателем с Варварой.
        Навстречу по противоположному тротуару шел Сурен Багдасаров - самый сильный мальчишка из Фединого класса. У него на закорках сидел Родя Иволгин, которого силач взялся на пари протащить до конца улицы и обратно.
        - Эй! Сюда! Федька Капустин в Арктику убежал! - закричал им Тетеркин.
        Сурен повернул голову, переглянулся со своим седоком. Тот соскочил на тротуар. Оба пересекли мостовую и присоединились к бегущим. Через минуту за ними семенила Люба Морозова, держа подальше от себя бидон с молоком. На бегу она заскочила в какой-то двор и закричала там:
        - Нюра! Толька! Скорее! Федя Капустин из дому убежал!
        Теперь, как говорится в старинных романах, прервем на время наше повествование и обратим свои взоры к героине, о которой мы столь долго не вспоминали.
        XV
        Как всегда по утрам, Луна была одна. Скатерть на обеденном столе была отвернута, и на клеенке были разложены учебники и тетради, но Ната и не прикасалась к ним. Еще более бледная, чем вчера, с заплаканными глазами, она медленно бродила вокруг стола, то наматывая на палец кончик светлой тяжелой косы, то теребя его зубами, и все думала, думала и думала о Феде.
        Вчера, ожидая Федю в раздевалке, она всего на несколько секунд подошла к болтавшим в уголке одноклассницам. Как раз за эти несколько секунд, никем не замеченные, в раздевалке мелькнули Пашка и Федя. Скоро девочки ушли. Удивленная долгим отсутствием Феди, Ната поднялась наверх, но никого там не нашла.
        Разошлись по домам педагоги, школу заперли, а Ната еще долго стояла на крыльце, вглядываясь в обе стороны освещенного фонарями переулка.
        Потом Луна отправилась к Капустиным, узнала, что Федя домой не приходил, и тут, как ей показалось, поняла все. Почему-то Федя не захотел, чтобы она его провожала. И почему-то он не сказал ей об этом прямо, а предпочел обмануть ее, сбежать не попрощавшись. Горькая обида охватила Луну. Ну чем она заслужила такое хамское отношение?
        Ночью Луна долго плакала, утром встревожила папу и маму своим удрученным видом. Когда они стали расспрашивать, что с ней, она ничего не ответила и только снова расплакалась, и родители ушли на работу огорченные.
        Чувствуя, что и сегодня уроки ей в голову не полезут, она все же вынула из портфеля учебники с тетрадями, и тут ей попалось письмо, которое Федя просил передать редактору стенной газеты.
        "Дудки!" - сердито подумала Ната. Очень ей нужно передавать Федькину писанину и тем самым выдавать себя как его сообщницу. Хватит с нее и других огорчений. Она собралась тут же разорвать послание, но потом ей захотелось узнать, что там такое Федька написал. Присев на край кушетки, Луна стала читать:
        "Прошу редакцию поместить в стенгазете это письмо, так как я хочу высказать причины, по которым я уехал искать новую жизнь на далеком Севере.
        Конечно, некоторые пионерские активисты будут осуждать меня за мой поступок и отпускать насмешливые словечки, вроде "фантазер", "дошколенок" и тому подобные тонкие остроты, но не лучше ли сначала разобраться, что заставило этого "фантазера" пуститься на такой решительный поступок.
        С малых лет я рос непоседливым и любознательным ребенком и мной владела страсть к исследованиям и приключениям. Уже в шестилетнем возрасте я чуть не утонул, решившись один переплыть верхом на бревне широкую реку, которое подо мной перевернулось. Потом я почувствовал, что цель моей жизни - стать полярным исследователем, и твердо решил ее достичь..."
        Ната вздохнула. Ей всегда туго давались литературные сочинения, и ребят, хорошо их писавших, она считала людьми очень умными, какими-то совсем особенными. Федино письмо, по ее мнению, было написано так "складно", так "по-взрослому", что прямо хоть сейчас печатай в настоящей газете.
        "Три года тому назад я вступил в пионерскую организацию нашей школы, и я думал, что она поможет воспитать во мне мужество, выносливость и ловкость, но что же я увидел?
        Приведу конкретные цифры. За весь прошлый год в нашем отряде был проведен только один двухдневный поход и только одна лыжная вылазка. И как же они были проведены? За весь поход мы прошли всего лишь тридцать километров и ночевали не под открытым небом, а на туристской базе, а вся лыжная вылазка прошла с утра и до обеда. Когда же я предложил провести лыжный поход в глухие леса на все зимние каникулы, питаться только тем, что добудешь охотой, и спать в снежных хижинах - в ответ мне были только насмешливые улыбки.
        И вот я подумал: может быть, тем, кто любит вести спокойную жизнь, такая пионерская работа и нравится, но тем, кто презирает спокойную жизнь, кто стремится к трудностям и опасностям, девать свою кипучую энергию некуда. И я понял тогда, что мне больше ничего не остается делать, как покинуть родную школу и бежать на далекий Север, где есть еще "белые пятна", которые можно исследовать, и есть опасности и трудности в борьбе с суровой природой.
        Вот что заставило меня совершить мой поступок. Федор Капустин".
        Ната встала и принялась ходить вокруг стола. Новые черты богатой Фединой натуры раскрылись перед ней. Теперь он был в её глазах не просто отважным мальчишкой, жаждущим романтических приключений, а юным общественным деятелем, принципиальным и литературно одаренным. И от сознания того, что ее, Натиной, дружбой пренебрегла такая выдающаяся личность, Луне стало еще горше, еще обиднее.
        Вдруг Ната остановилась среди комнаты и стала прислушиваться.
        В открытое окно со двора все время доносились голоса игравших там ребят. К этому шуму Луна давно привыкла, а потому не замечала его, но сейчас ей показалось, что голоса звучат громче обычного, тревожно, взволнованно. Похоже было, что там что-то произошло.
        - Федька... Арктику... Белохвостова... - доносились до Наты отрывочные слова.
        Не веря своим ушам, она на цыпочках подошла к окну. Во дворе, окруженном пятиэтажными корпусами, галдела толпа ребят. Тут были Натины соседи по дому, тут было много ее одноклассников и одноклассниц. В центре толпы стоял коренастый парнишка. Ярко-рыжие, стриженные бобриком волосы его показались Нате знакомыми, но от волнения она не могла припомнить, кто это такой.
        - В Арктику бежал... сегодня ночью... Луна ему помогала...
        И вдруг она подумала совсем о другом. А что, если Федя и не собирался ее вчера обманывать? Что, если он, поднявшись наверх за аппаратом, каким-то образом обнаружил, что его замысел раскрыт, что его хотят задержать?
        Тут Нате припомнилось, как она стояла с девочками в раздевалке, как ей послышалось, будто кто-то быстро пробежал... Ната больше не сомневалась. Ну конечно же, что-то случилось, и Федя вынужден был спасаться, вынужден был бежать, не предупредив ее. Может быть, сейчас, именно в эту минуту, он пишет ей письмо, объясняя, что произошло...
        - Вон она! В окно глядит! - закричали в толпе. Рыжий парнишка поднял лицо с большими очками в прозрачной оправе, и Ната узнала его: это был девятиклассник Женя Снегирев, совсем недавно назначенный пионервожатым ее отряда.
        - Вон она! Пошли к ней! Эй, Луна, мы к тебе идем!
        Ната в испуге отскочила от окна, но тут же остановилась.
        Нет! Она не будет прятаться, не будет хныкать! Она при всех передаст редактору послание Федора Капустина. Она не станет скрывать своего участия в этом деле и стойко вынесет любую кару, которая постигнет ее. Она постарается быть достойной своего замечательного друга.
        Она сунула в карман передника Федино письмо и вышла из комнаты.
        XVI
        На лестнице стоял такой галдеж, что Нате стало ясно: к ней идут человек пятьдесят. У подруги отважного путешественника затряслись поджилки, но она все-таки скрестила руки на груди, гордо подняла голову и в такой позе стала ждать ребят.
        Гомон и топот ног становился все ближе. Слышно было, как жильцы на нижних этажах открывают двери и спрашивают, почему такой шум.
        - Ревет небось! - доносились до Наты голоса.
        - Черта с два она нам откроет!.. Притаится и будет сидеть.
        - А мне, девочки, жалко Натку. Представляете, что она сейчас переживает!
        Вот толпа зашумела под ногами у Наты на площадке четвертого этажа. Вот она увидела ребят, плотной колонной поднимающихся к ней на пятый.
        Впереди шли Слава, Варя и Женя Снегирев. Лицо у председателя совета отряда было важное и строгое, у Вари - злое и зареванное. У вожатого блестели мелкие капельки пота на малиновом лице, блестели стекла очков, блестели голубые глаза за этими стеклами. Если бы Луна была поспокойней, она бы заметила, что Женя не меньше ребят увлечен этой кутерьмой.
        Добравшись до площадки между этажами, передние увидели Луну и приостановились.
        - Вон она! Сама вышла! - воскликнул кто-то. От неожиданности все даже притихли. Задние подтянулись, заполнили весь лестничный марш и, выворачивая себе шеи, смотрели на Луну. Передние застыли словно в нерешительности. Первая нарушила молчание Варя.
        - У, какая-то!.. Говори, где Федька! - сердито потребовала она.
        Ната молчала. Все замерло в ней, дыхание у нее остановилось, но она продолжала стоять со вздернутым носом, со скрещенными на груди руками.
        Держась за перила, вожатый поднялся еще на несколько ступенек:
        - Здравствуй, Белохвостова. Ты вот что: давай не отпираться, а выкладывай все начистоту. Капустину в Арктику бежать помогала?
        - Помогала! - громко, на все парадное ответила Луна и, помолчав, еще громче добавила: - Из принципа.
        Вожатый немного опешил:
        - Что? Из чего?
        - Из принципа помогала! - отчаянным голосом повторила Луна. - Капустин убежал потому... потому, что у нас процветает формализм и скука в пионерской работе, и я ему помогала из принципа.
        - Ого! Вот это выдала! - заметил кто-то. Толпа загудела. Женя озадаченно смотрел на Нату, пощипывая редкие волоски, проросшие на подбородке.
        - Постой! Что-то я ничего не понимаю. При чем тут формализм?
        - Прочитайте письмо Капустина, тогда поймете. Вот, пожалуйста! - Ната протянула вожатому Федино послание и снова скрестила руки на груди, крепко зажав под мышками кончики пальцев.
        Женя быстро пробежал глазами одну страницу, другую, потом вдруг вернулся к самой первой строчке и стал изучать Федино послание так внимательно, так серьезно, что ребята, глядя на него, немного притихли.
        - Женя, чего там? Женя, вслух читай!
        - Тише! Не мешайте! - отмахнулся тот и снова уставился очками в письмо.
        Лишь несколько человек, стоявших ближе всех к вожатому, могли заглянуть в странички, исписанные Федей. Читал послание и Слава. Чуть ли не каждые десять секунд он повторял:
        - Вот дошколенок! Правда, Женя? Ну и дошколенок! Верно, Женя, я говорю?
        - Помолчи! - сказал Снегирев.
        Слава прикусил язык, а ребята еще больше притихли.
        Наконец вожатый дочитал последнюю страницу, сложил письмо и спрятал его в задний карман брюк. На лестнице воцарилась полная тишина.
        - Ну, в общем, так, Белохвостова: идем! В школу идем!
        - В школу я пойду, но только знайте: что бы со мной ни делали, я ничего не скажу. Хоть на куски меня режьте.
        Несколько человек фыркнули, другие громко рассмеялись, но вожатый даже не улыбнулся.
        - Ладно, пошли! - только и сказал он. Луна захлопнула дверь и стала спускаться по лестнице. Она была довольна, что стойко выдержала первую встречу с ребятами, и решила остаться героиней до конца.
        Вышли на улицу. Ребята теснились вокруг, сыпали шуточками, приставали к Нате с расспросами, но она не произносила ни слова.
        - Прибавьте шагу, чего вы тащитесь! - говорил вожатый и убегал вперед.
        Луна не прибавляла шагу. Она выступала медленно, торжественно, с гордо поднятой головой. Женя видел, что сильно оторвался от ребят, однако идти медленней не мог: он только укорачивал шаги, начинал мелко-мелко семенить. Взъерошенный, взволнованный, он казался всем очень сердитым, но это было не так.
        Всего неделю тому назад Женя метал громы и молнии на заседании комитета комсомола. Потрясая вырезками из "Комсомольской правды" и из других газет, он кричал, что пора не формально, но по-настоящему взяться за перестройку пионерской организации. Он почти в тех же выражениях, что и Федя в своем письме, кричал о том, что пионерская работа, которая до сих пор велась в школе, не дает ребятам простора для инициативы, не удовлетворяет их стремления к романтике.
        "Критикуешь ты здорово, - прервал его секретарь. - А возьмешься ты сам работу наладить, если мы тебя назначим вожатым в отряд?"
        "Возьмусь, если мне предоставят свободу действий. Возьмусь!" - заявил Женя, и его назначили вожатым в шестой "Б".
        На днях он провел выборы совета отряда и звеньевых и до сегодняшнего утра со своими пионерами больше не виделся. Теперь он шел и радовался: как хорошо, что работа начинается в обстановке такого чрезвычайного происшествия, когда волнение объединяет всех ребят и когда ему сразу можно будет показать своим пионерам, какой он энергичный, какой деятельный, как интересна будет жизнь отряда с таким боевым вожатым.
        За Федю Женя не беспокоился: он был уверен, что тот не пропадет. Другие мысли занимали Снегирева. Стоит ли немедленно сообщать обо всем директору? Может, будет лучше самому зайти в милицию и заявить о побеге Капустина? Может быть, еще лучше поподробней расспросить Луну и самостоятельно всем отрядом организовать поиски беглеца? Тут Женя с сожалением вспомнил, что его отряд, да и он сам все-таки люди учащиеся и что уроки у них начинаются в два часа.
        Он стал думать о Федином письме. Прежде всего он обсудит письмо с ребятами. Он так проведет это обсуждение, что ребята поймут: Федя прав в своем стремлении к жизни яркой и увлекательной, но он не прав, пустившись в бега: увлекательную жизнь надо строить в своей дружине, а не искать ее за тридевять земель.
        Нет! Можно будет сделать еще лучше: можно будет послать Федино письмо в "Пионерскую правду" и...
        Тут произошло такое, что все планы вылетели у Жени из головы. Ребята подходили к перекрестку. До него уже оставалось несколько шагов... Вдруг из-за угла появилась сгорбленная фигурка с огромным мешком на спине и бесформенным узлом под мышкой.
        - Капустин! - вскрикнули сразу несколько человек.
        Увидев ребят, Федя замер на несколько секунд, подогнув коленки, потом повернулся и скрылся за углом.
        - Держи-и! - истошно завизжал кто-то, и все, словно ветром подхваченные, понеслись по переулку.
        Побежала и Ната. Тяжело нагруженный путешественник не смог, конечно, далеко уйти: свернув за угол, Луна увидела своего друга, уже окруженного ребятами. Он озирался с глуповатым видом, часто моргая длинными ресницами.
        К нему протиснулась сердитая, плачущая Варя:
        - Федька! Вот скажу, вот про все скажу маме! Я из-за тебя на два урока опоздала! На два урока опоздала!
        Федя ничего не ответил. Он обалдело посмотрел на сестренку, потом отвернулся и чихнул. Варя увидела, что за брата теперь беспокоиться нечего, и принялась расталкивать ребят.
        - Пустите! Я на два урока опоздала! На два урока опоздала!
        - Так! - сказал вожатый, пробравшись к Феде. - Идем!
        - Куда? - угрюмо спросил Федя и снова чихнул.
        - В школу, конечно. Ты думаешь, удрать из дому - это такой пустяк, что об этом и поговорить не стоит?
        - А я что, удрал? Никуда я не удрал. Я домой иду.
        Ребята расхохотались:
        - "Домой иду"! А валенки зачем?
        - А рюкзак?
        - А стеганка! Товарищи! Это он просто гуляет! Взвалил на себя два пуда и гуляет.
        Стараясь перекричать поднявшийся шум, Федя стал объяснять, что он раздумал, что он сначала и в самом деле хотел убежать, но потом раздумал.
        Однако никто ему не поверил.
        - Ладно! В школе разберемся. Сурен! Возьми у него мешок: он устал небось.
        Силач вскинул на правое плечо Федин рюкзак, кто-то взял у него стеганку, и все двинулись в школу.
        Ната забыла о том, что ей самой предстоят неприятности. Растерянная, недоумевающая, она шла и думала только о том, как бы перекинуться с Федей хотя бы двумя словами, но к путешественнику даже приблизиться было нельзя, не то что поговорить, - так тесно окружили его мальчишки.
        Одни изощрялись в остроумии на его счет, другие расспрашивали серьезно, даже с сочувствием:
        - Ты по какому маршруту хотел бежать? Через Мурманск? Через Архангельск?
        - Эх ты, тёпа! Чего ж ты днем бежать задумал? Ночью надо было бежать!
        Федя не отвечал и лишь изредка шептал, чуть шевеля губами:
        - Отстаньте вы!..
        Он встал сегодня за полчаса до того, как проснулась Варя, и, не умываясь, побежал за вещами на пустырь. Но, придя туда, Федя обнаружил, что не запомнил места, где спрятал свой багаж. Часа полтора он бродил среди обломков, пока не нашел рюкзак и ватник, и вот теперь так глупо попался с ними ребятам на глаза.
        Перед дверью школы Женя остановился и поднял руку:
        - Стоп! Не забывайте, что в первой смене идут уроки. Пока не будет полной тишины, никто не войдет. Ребята затихли.
        - Успокоились? Пошли!
        Гуськом, чуть слышно перешептываясь, ребята вошли в раздевалку. К ним навстречу двинулась пожилая нянечка. Она смотрела на ребят тревожно и подозрительно.
        - Иван Лукич у себя? - вполголоса спросил ее Женя.
        - Заняты они. Комиссия у них.
        - А завуч?
        - Тоже заняты: комиссия.
        Женя был только рад, что ему придется во всем разбираться самому.
        - Дайте нам, пожалуйста, ключ от пионерской комнаты.
        - А вам кто из старших разрешил? - спросила нянечка.
        Женя несколько секунд обдумывал, что ему ответить.
        - Агриппина Федоровна, мы не банда с улицы, а пионерский отряд этой школы, - сказал он негромко, но очень внушительно. - Нам срочно нужно обсудить один очень важный вопрос. Если вы не дадите ключ, я немедленно пожалуюсь директору.
        Оторопевшая нянечка молча посмотрела на Женю, потом открыла стеклянную дверцу шкафчика, висевшего на стене, и протянула вожатому ключ.
        Федя оставил свой багаж в раздевалке, и все пошли наверх. Пионерская комната находилась на четвертом этаже. Вожатый шагал через две ступеньки, ребята еле поспевали за ним, и Федя с Натой и Славой сильно отстали от них. На площадке второго этажа Луна остановилась.
        - Федька, рассказывай скорей! - зашептала она. - Куда ты вчера исчез? И почему ты в городе? Ой, Федька, ты не знаешь, что я из-за тебя пережила!
        Федя отвернулся от нее и ничего не ответил.
        Председатель тоже зашептал:
        - Знаешь, Федька... Я всегда говорил, что ты любишь пофантазировать, но, чтобы ты на деле пустился на такое, этого я не думал... А ты, Натка... Ты-то не соображала, что делаешь, когда ему помогала? Ведь вы знаете, какая заваруха теперь начнется!.. С директором вам придется говорить - это факт! На совете отряда вас будут обсуждать - это тоже факт! И еще педсовет этим делом займется, вот увидите!
        Федя два раза чихнул, потом сердито уставился на Славу и застучал себе пальцем в грудь.
        - Ну что вы ко мне все пристали! - вполголоса, но очень горячо заговорил он. - Ну, зачем меня обсуждать, когда я никуда не бежал!
        Председатель только рукой махнул:
        - Брось, Федька! Уж кому-кому, а близким товарищам врать - это знаешь... Ты бы еще Луне сказал, что не бежал!
        - Да пойми ты, глупая голова, что я не мог бежать! Хотел бежать, но не мог! У меня денег нет на дорогу, у меня фотоаппарат украли, который я хотел продать!
        Луна вытаращила глаза:
        - Украли! Федька, кто украл? Когда?
        - Тогда! Когда я в парте его забыл. Подхожу к классу, а навстречу Бакланов... и что-то под гимнастеркой несет. Вбегаю в класс - аппарата нет... Я - за Пашкой...
        - И не догнал?
        - Догнал. А что я мог сделать? Пашка фотоаппарат своему братцу отдал, а он знаешь какой здоровенный! И с ним еще парень... плечи вот такие!
        Федя рассказал, как он гнался за Пашкой, как наткнулся на парней за углом переулка. Рассказал он и о своем разговоре с Пашкиным братом.
        - Н-нда! - сказал председатель. Он как-то сразу скис.
        - Федька! Но ведь прохожие!.. Ведь на улице были прохожие! Почему ты их не позвал? - спросила Луна.
        - Так как-то... не сообразил, - промямлил Федя.
        - А в милицию... И в милицию не заявил? Федя молча кивнул головой.
        - Так чего же ты сейчас молчал! - вскричала Луна. - Бежимте, может, не поздно еще. Бежимте, Жене расскажем!
        Ната бросилась было вверх по лестнице, но председатель догнал ее и так дернул за рукав, что нитки затрещали.
        - Тихо! Тихо! - сказал он вполголоса. - Ты что, совсем дурочка, да?
        Ната смотрела на него и только моргала, ничего не понимая. Председатель помолчал, огляделся, не подслушивает ли их кто, и почти вплотную приблизил свой нос к носу Луны.
        - Ты что: совсем маленькая, да? - сказал он снова тем же шепотом. - Ты понимаешь, с кем имеешь дело? Ты понимаешь, что Баклановы настоящие уголовники и тот парень, наверное, тоже настоящий уголовник?
        - Так в том-то и дело, что они... - начала было Ната.
        Но Слава прервал ее.
        - Тихо ты, еще раз говорю! - вскрикнул он и снова понизил голос. - Ты что: донести на них хочешь? А ты знаешь, что они тебе могут сделать? Ножом пырнуть! Встретить на темной улице и пырнуть... И не только тебя, но и Федьку, и меня, может быть... Федька, вон, дошколенок, а все-таки вовремя сообразил. Председатель еще раз оглянулся, перевел дух и заговорил уже более спокойно: Так вот, значит, намотай себе на ус: нам в это дело нечего соваться, милиция и без нас ими когда-нибудь займется.
        На этот раз Луна ничего не ответила. Бледная, какая-то вся окаменевшая, она смотрела на Федю, а тот молчал и делал вид, что не замечает пристального взгляда Луны.
        Председатель повернулся к путешественнику:
        - И ты, Федька, про аппарат молчи. Почему тебе не удалось удрать - это никого не интересует. Ясно? Тут главное, что ты собирался удрать и еще письмо свое дурацкое оставил.
        Федя молча кивнул.
        - И вообще знаешь что? - уже совсем благодушно продолжал Слава. - Ты, главное, не расстраивайся. Ну, обсудят тебя, ну влепят, может быть, выговор на линейке, а насчет того, чтобы из школы выгнать или из пионеров исключить - до этого дело не дойдет. Так что ты не расстраивайся.
        - Я и не расстраиваюсь, - пробормотал Федя.
        - Ну и прекрасно! И на меня не обижайся: дружба дружбой, а мне как председателю придется тебя покритиковать. Сам понимаешь. Так что не обижайся. Ну ладно, в общем... Пошли!
        Слава двинулся вверх по лестнице, Федя пошел за ним. Ната не шевельнулась. Она стояла на площадке и смотрела в одну точку.
        - Луна, пошли! - обернулся к ней председатель. Луна не двинулась. На лестнице послышался топот. Сверху сломя голову летели Женя и несколько мальчишек. Увидев Федю, Славу и Нату, они сразу остановились.
        - Фу! - сказал вожатый, тяжело дыша. - Куда вы делись?
        - Мы думали, Капустин опять удрал, - пояснил Славе Тетеркин.
        - Не волнуйтесь. Никуда он не денется! - сказал председатель и снова повернулся к Луне: - Луна! Тебе особое приглашение нужно?
        Только тут Луна вышла из своего оцепенения. Она пошла вверх по лестнице, впившись зубами в верхнюю губу, широко открытыми глазами глядя прямо перед собой.
        XVII
        Большая пионерская комната была битком набита. Собственно, сбором отряда это собрание нельзя было назвать; на нем присутствовали не только Федины одноклассники, но и много ребят из параллельных классов, и из пятых, и из седьмых. Ребята облепили длинный стол, накрытый красной скатертью, сидели на скамьях, стоящих вдоль стен, сидели на подоконниках, составив горшки с цветами на пол. Все были настроены довольно весело.
        - Встать! Суд идет! - крикнул кто-то.
        - Освободите место для подсудимых! - закричали из другого угла.
        Девочки, сидевшие за столом, быстро исполнили это требование и раскланялись перед Натой и Федей.
        - Присаживайтесь, товарищи подсудимые! Просим!
        Ната и не взглянула на этих девочек. Стоя с Федей возле двери, она смотрела на один из подоконников. Там, сунув руки в карманы брюк, слегка болтая широко раздвинутыми ногами, сидел Пашка Бакланов. Сидел и как ни в чем не бывало разглядывал "подсудимых". Разглядывал и ухмылялся, словно не он стащил у Капустина аппарат.
        Ната перевела взгляд на Федю и увидела, как тот встретился глазами с Пашкой: секунду посмотрел на него угрюмо и опустил ресницы.
        Почему-то вся напружившись, мягкими шагами подошла Луна к столу и села на освобожденное для "подсудимых" место. Она услышала, как рядом с ней садится отважный путешественник, отодвинулась подальше от него и сузившимися, холодными глазками стала следить за председателем и вожатым.
        Те прошли к концу стола. Женя поднял руку:
        - Внимание! Ти-ши-на!
        Слава стоял возле него и с очень озабоченным. видом вполголоса говорил.
        - Женя! Женя, послушай... Я, значит, так выступлю... - слышалось неразборчивое бормотание. - Ладно, Женя. В общем, правильно, да?
        - Ладно... Правильно... - рассеянно отвечал вожатый и постучал ладонью по столу. Шум затих.
        - Валяй объявляй! - сказал Женя. - Первое слово мне предоставишь.
        Ната быстро оглянулась на Пашку. Тот сидел и что-то жевал. Слава повернулся лицом к собравшимся и оперся растопыренными ладонями о стол.
        - Ребята! Внимание! - провозгласил он уверенным громким голосом. Экстренный сбор отряда считаю открытым. На повестке дня вы сами знаете какой вопрос. Это вопрос о... - Он остановился, подбирая слова. - Это вопрос о непионерском поступке Феди Капустина и Наты Белохвостовой.
        Ната встала и отодвинула стул.
        - Непионерском, да? - процедила она сквозь сжатые зубы. - Непионерском, да? Непионерском? Непионерском?..
        И вдруг на секунду Луна исчезла. Какой-то растрепанный ком сорвался с того места, где она только что сидела...
        Трах! - и Пашка Бакланов полетел с подоконника на пол.
        - Белохвостова! - вскрикнул Женя.
        - Натка! - ахнул Слава.
        Красная, с перекошенным от злости лицом, Луна повернулась к нему.
        - А-а-а! - вдруг завизжала она и бросилась туда, где стоял председатель.
        Хлопнула затрещина. Председатель с дико вытаращенными глазами отлетел к стене и плюхнулся на колени сидевшей возле нее девочки.
        Женя схватил Нату за руки. Начался переполох.
        - С ума сошла!
        - Что с ней?
        - Воды дайте! Воды принесите!
        Все повскакали со своих мест, все устремились к вожатому, который боролся с Луной. А та вырывалась, заливаясь слезами, и выкрикивала:
        - Трепетесь, трепетесь!.. Мужество! По-пионерски! А сами воров боитесь, воров скрываете...
        Вдруг она увидела, что Пашка за спинами ребят пробирается к двери. Со страшной силой Луна вырвалась из рук Жени, растолкала ребят и вцепилась в Бакланова.
        - Не пускайте! Держите его! Он у Федьки аппарат украл! Он хочет брата предупредить! Он брату отдал аппарат, а тот Капустину пригрозил! Держите его!
        - А ну, пусти! Во, дура... Пусти, ну! - бормотал Бакланов, стараясь освободиться.
        Первым смекнул, в чем дело, Гриша Тетеркин.
        - Эге! - сказал он Сурену. - Баклан, кажется, попался.
        Сурен приблизился к Нате, тронул ее за плечо и, когда она обернулась, демонстративно подсучил оба рукава.
        - Натка! Отпусти, не уйдет! Я здесь. Давай спокойно рассказывай.
        Луна несколько пришла в себя. Горячо, но уже связно она рассказала все, что узнала от Феди, передала, что говорил по этому поводу Слава.
        - Чего ты врешь, чего ты врешь! - закричал притихший было Бакланов. - Ты видела, да? Спроси у него, я брал аппарат? Капустин, скажи, я брал? - И Пашка уставился в сторону путешественника, слегка прищурив левый глаз.
        Все повернулись к Феде, который как поднялся со своего места, так и стоял, опустив голову. Все разом притихли.
        - Брал, - ответил Федя чуть слышно, потом повернулся к Пашке и повторил уже отчетливей: - А вот и брал!
        Вожатый стоял среди этой суматохи, вертел ярко-рыжей головой и машинально протирал снятые с носа очки. Он посмотрел на Пашку и припомнил его старшего брата, о котором ходили темные слухи и которого даже десятиклассники боялись. Жене стало немножко не по себе. Но, как только он понял, что начинает бояться, он сунул платок в карман, надел очки и бросился к двери. На пороге он обернулся:
        - Внимание! Слушайте! До моего прихода никого отсюда не выпускать и никого не впускать! Понятно вам?
        - Понятно!
        - Не выпустим!
        - Сурен! На твою ответственность!..
        - Есть на мою ответственность!
        Когда Женя ушел, Пашка снова рванулся:
        - Пустите! Мне умыться... Она мне лицо разбила! Пустите, ну!
        - Сиди! Ничего не разбила. Синяк поставила. - сказал Сурен и силой усадил Бакланова на стул.
        - Он не зря спешит! Он не зря спешит! - приговаривал Тетеркин. - Наверное, плохо спрятал аппарат, вот и спешит...
        - Он брата хочет предупредить. Брат в первой смене учится, - догадался еще кто-то.
        Пашка внезапно выпрямился и повернул к Нате злое, залитое слезами лицо:
        - Ну, сволочь!.. Теперь узнаешь! Теперь будет тебе!
        Маленькая Тося Кукушкина подскочила к Бакланову и показала ему кукиш:
        - А это видел? Ничего ей не будет! Мы Луну всем классом станем провожать, вот!
        - Мы за вас все примемся! - подхватили ребята. - Комсомольцы возьмутся! Мы бас, как клопов, из школы выведем!
        Лишь два человека держались в сторонке от окруживших Бакланова ребят. Это были председатель и отважный путешественник. Слава стоял спиной ко всем у окна, Федя присел на краешек стула в углу. Никто на них не обращал внимания. Только однажды к путешественнику подошла Луна.
        - Мешочек, который я шила, при тебе? - процедила она вполголоса.
        - При мне... - чуть шевеля губами, ответил Федя.
        - А ну отдай!
        Путешественник покраснел и заморгал ресницами. Неловко, задевая за нос и уши, он снял через голову тесемку и отдал Нате голубой мешочек, предварительно вынув из него ученический билет. Но в мешочке еще что-то шелестело. Луна раскрыла его и извлекла исписанный листок: "Труп принадлежит бывшему ученику Третьей черемуховской средней школы Капустину Федору"...
        - На, "труп"! - сказала Ната и, сунув бумажку Феде, отошла к ребятам.
        Дверь открылась, появился Женя.
        - Бакланов, Капустин, Белохвостова и Панков! К директору! - объявил он.
        * * *
        Здесь, пожалуй, можно закончить эту историю. Когда Луна, Пашка и Федя появились в кабинете директора, там их уже поджидали два сотрудника милиции. Пашка продолжал отрицать, что взял аппарат.
        Десятые классы занимались в первую смену. В кабинет директора привели брата Пашки, Виктора Бакланова. Тот был настолько уверен, что Федя не станет жаловаться, что даже не потрудился спрятать как следует аппарат. Смекнув, что обыска не избежать, он заявил, что его младший братишка вчера действительно принес какую-то фотокамеру, сказав, будто он взял ее на время у товарища и что эту камеру он положил на шкаф. Тут Пашка разревелся и выложил всю правду.
        Феде снова пришлось рассказать, как все произошло, и его рассказ записали в протокол. При этом путешественник все время чихал и шмыгал носом.
        Когда братьев Баклановых увели, директор пощупал Федин лоб.
        - У тебя, брат, температура, - сказал он. - Иди домой да ложись в постель.
        Когда Федя вышел на улицу, он вспомнил о дружках Виктора Бакланова, но мысль о них теперь не испугала его. Наоборот, ему даже хотелось, чтобы эти парни напали на него, избили, пусть даже искалечили бы... Идя домой, он мечтал о том, как он, больной, изнемогающий, дерется с этими парнями до тех пор, пока не теряет сознание, а позднее ребята узнают о его изумительной стойкости и поймут, что не такой уж он трус. Но никто на Федю не напал. Придя домой, он бросил на диван подушку и лег не раздеваясь.
        Скоро появилась Варвара. Всю дорогу домой она с удовольствием думала о том, как будет читать нотацию старшему брату. Но только Варя раскрыла рот, как Федя так на нее посмотрел, что она сразу испарилась из его "кабинета".
        До вечера Федя брался то за одну книжку, то за другую... То включал радио, то выключал его... Часов в восемь вечера к нему пришел Слава.
        - Здравствуй! - буркнул он. - У тебя что, грипп? Я подальше сяду от твоих вирусов.
        Он сел на стул метрах в трех от Феди и, угрюмо глядя на больного, продолжал:
        - Я по поручению отряда. Проведать... Температура высокая?
        - Не мерил, - сквозь зубы ответил Федя. Ему стало очень обидно, что ребята послали именно Славу. Председатель поморгал, потирая коленки.
        - Твой аппарат, говорят, уже в милиции. Тебе расписаться за него надо будет.
        Федя сел, подперев голову рукой:
        - Что потом было? Когда я ушел...
        - Ничего. Ребят отправили домашнее задание делать. - Слава усмехнулся. Луну полкласса провожало: нападения боялись. И в школу она под конвоем шла: Сурен и еще шестеро мальчишек. Завтра снова сбор устроят - всякие реформы будут проводить. - Слава опять усмехнулся. - Меня из совета отряда - вон! Думают, я очень расстроюсь!..
        Слава принялся нудно рассуждать о том, что он-де боролся за честь отряда и потому не хотел поднимать шума из-за Бакланова, что Бакланова можно было бы самим перевоспитать и это было бы по-настоящему, по-пионерски. Постепенно он увлекся и стал доказывать, что Луна и Женя Снегирев - плохие патриоты своей школы, что именно из-за них на всю дружину, на всю школу легло темное пятно.
        Федя слушал председателя и думал: а не вскочить ли ему с дивана и не влепить ли Славке такую же затрещину, какую влепила ему сегодня утром Луна! Но Слава вовремя почувствовал, что с Федей творится что-то неладное, и поспешил удалиться.
        В девять часов Федя постелил постель и лег спать. Варя была с Анной Валерьяновной на кухне, а за шкафами мерно посапывал Вовка. Ему сегодня пришлось особенно тяжело. После всего, что случилось, Варя решила, что недостаточно занималась его воспитанием, и принялась наверстывать упущенное. Весь этот день она так Вовку воспитывала, что он сам раньше времени запросился в постель и сразу заснул как убитый.