Я из Африки Лидия Некрасова
        Мой дорогой читатель!
        Хотя ты и старше героини этой повести, все-таки не откладывай книгу в сторону. Познакомься с девочкой из Анголы, из африканской страны, где акации цветут красными цветами, где людей заковывают в цепи и где еще никогда не бывал ни один советский человек.
        Ты спросишь: а как же я смогла написать эту книгу, если я там не была?
        Мои ангольские друзья много рассказывали мне о своей прекрасной, страдающей родине, и я поняла, что мой долг рассказать тебе все то, что узнала я. И ты должен ненавидеть жестокую несправедливость, которая еще существует на свете, и ты должен уважать мужественных людей, которые сражаются за независимость родины. И ты, мой читатель, от всей души пожелай ангольскому народу как можно скорее завоевать свободу и счастье.
        Надеюсь, что мои африканские друзья, прочитав эту повесть, еще раз почувствуют искренность нашей дружбы, тепло русских сердец.
        Автор
        Лидия Некрасова
        Я из Африки
        
        
        
        Хотя ты и старше героини этой повести, все-таки не откладывай книгу в сторону. Познакомься с девочкой из Анголы, из африканской страны, где акации цветут красными цветами, где людей заковывают в цепи и где еще никогда не бывал ни один советский человек.
        Ты спросишь: а как же я смогла написать эту книгу, если я там не была?
        Мои ангольские друзья много рассказывали мне о своей прекрасной, страдающей родине, и я поняла, что мой долг рассказать тебе все то, что узнала я. И ты должен ненавидеть жестокую несправедливость, которая еще существует на свете, и ты должен уважать мужественных людей, которые сражаются за независимость родины. И ты, мой читатель, от всей души пожелай ангольскому народу как можно скорее завоевать свободу и счастье.
        Надеюсь, что мои африканские друзья, прочитав эту повесть, еще раз почувствуют искренность нашей дружбы, тепло русских сердец.
        Автор
        Глава I. У кого рука темнее?
        Вот теперь, наконец, понятно, почему солнышко осенью греет не так жарко, как летом! Да просто-напросто потому, что все летние месяцы оно изо всех сил старается подрумянивать и взрослых людей и ребят! Куда бы вы ни посмотрели летом, везде вы увидите повернутые к солнцу носы, подставленные солнцу спины и плечи, протянутые к солнцу руки — маленькие, большие, короткие и длинные. Руки с огрубевшими пальцами, крохотные ручонки с тоненькими пальчиками; курносые носы, прямые носы, носы с веснушками и без них, носы с горбинками; плечи и спины — и худые, и сутулые, и могучие, и богатырские. Всякие, всякие!
        Щеки надо подрумянить, плечи и спины поджарить до приятного бронзового цвета, а у кого и посильнее, до темно-коричневого… Так как же солнышку не остыть после такой работы? Ну вот к осени и растрачивается на все эти плечи, спины и носы запас солнечного тепла.
        И уже в конце августа уставшее солнышко, не поднимаясь высоко на небо, из-за леса или из-за домов поглядывает на свою работу, проделанную за лето. Помогло солнышко людям! Хорошо помогло летом! Грело, золотило поля, освещало сады, огороды, луга… И еще столько носов поджарило, столько спин подрумянило! Любо-дорого посмотреть на ребят, вернувшихся после летнего отдыха!
        Спасибо тебе, солнышко!
        В первый день сентября, когда бывалые школьники приходят по давно знакомой дороге в свою любимую школу, когда новички-первоклассники с замирающими сердцами впервые идут по незнакомой дороге и новенькие их портфели почти касаются земли, солнышко старается светить поярче, чтобы ребята могли рассмотреть получше, кто как загорел, у кого облез нос, у кого темнее всех руки.
        - Смотри-ка! У Саши даже веснушек не видно!
        - Теперь он весь стал как веснушка!
        - А Таня-то! Таня!.. Смотри-ка, какая стала! Совсем коричневая!
        - А у меня два раза с носа вся кожа слезала и два раза со спины!
        - Значит, ты теперь весь совсем новенький?
        - Глядите-ка, у Андрея какие коленки! Совсем черные!
        - Да он их просто не помыл!
        - Ну да, не помыл! Это я у моря загорал. Бегал целые дни в одних трусиках… Ничего удивительного нет! Там, знаешь, как солнышко жарит?
        - А я еще чернее! И ни у какого моря я не был! Просто в лагере под Москвой.
        И ребята вытягивают загорелые руки, прикладывают одну к другой, сравнивают, у кого темнее…
        - Я самый черный!
        - Нет, я!
        - Да нет! У Оли самая черная рука!
        И вдруг становится тихо-тихо, потому что к ребятам подходит их учительница Анна Ивановна и держит за руку девочку… совсем шоколадную, черноглазую, худенькую, с черными-пречерными курчавыми волосами. Все ребята замолкают, и все руки опускаются, и всем становится ясно, что даже самая загорелая Оля по сравнению с этой девочкой просто Снегурочка!
        - Здравствуйте, ребята! — говорит Анна Ивановна. — Здравствуйте, мои дорогие второклассники!
        Тут все ребята бросаются к Анне Ивановне, хватают за руки, обнимают ее… Анна Ивановна на минутку выпускает шоколадную руку девочки и обнимает своих второклассников, с которыми в прошлом году она учила азбуку, и начинала устный счет, и решала первые задачи. Ребята обнимают Анну Ивановну, а кое-кто поглядывает на шоколадную девочку. Она стоит молча, чуть нагнув курчавую голову, и с любопытством рассматривает ребят.
        - Ну, довольно, довольно! — говорит Анна Ивановна и приглаживает растрепавшиеся волосы. — Познакомьтесь с новой ученицей. Она будет учиться в нашем интернате, в нашем классе.
        И вдруг выскакивает откуда ни возьмись Алеша. Руки в боки, нос кверху, чубчик торчком…
        - Она негр? Да, Анна Ивановна? Негр?
        Шоколадная девочка опускает голову совсем низко и больше не смотрит на ребят.
        - Нет! — строго говорит Анна Ивановна. — Нет! Она не негр. Она африканка. Негр — обидное слово. Мы никогда не должны так называть наших друзей. Негр — значит «черный». Так когда-то называли африканцев их враги, те люди, которые приехали в Африку, чтобы грабить и убивать. А мы с вами друзья африканцев! Мы никогда не будем называть их неграми. Познакомьтесь с нашей новой ученицей!
        - А как же мы с ней будем разговаривать?
        - Она нас не поймет!
        - Мы не знаем, на каком языке она разговаривает!
        И вдруг шоколадная девочка поднимает голову и, весело сверкнув глазами, обращается к ребятам:
        - А я умею говорить по-русски!
        Вот так-так! Шоколадная девочка говорит по-русски! Слыхали вы что-нибудь подобное? Как попала к нам эта девочка? Как ее зовут? Как она научилась говорить по-русски? Откуда она приехала? Из какой страны? С кем?
        - Вы хотите все это узнать? — спрашивает Анна Ивановна. Сегодня на одном из уроков Нана вам расскажет о себе. А я ей помогу. Потому что она все-таки еще не совсем хорошо говорит по-русски! Ей трудно будет самой все рассказать о себе… Правда, Нана?
        Шоколадная девочка смотрит в глаза нагнувшейся к ней Анне Ивановне, берет ее руку и прижимается к этой руке щекой… А Оля потихоньку подходит с другой стороны и незаметно придвигает свою загорелую руку к руке девочки… Ей все еще хочется думать, что она самая загорелая… Но шоколадная рука девочки Наны гораздо темнее. Нет, видно, солнышко греет в Африке куда сильнее, чем у нас!
        Нана замечает руку Оли около своей руки, улыбается и быстрым движением протягивает Оле ладошку… А ладошка у Наны розовая, такая же розовая, как у Оли, как у всех других ребят! Оля смотрит внимательно на протянутую ей ладошку, подпрыгивает, громко смеется и хлопает ладошкой по ладони Наны… Одна ладошка на другой… Одна рука крепко пожимает другую… И все ребята бросаются пожимать руки шоколадной девочки. К ней протягивается много рук, загорелых, тонких, добрых… А у Наны только две руки, только две руки с розовыми ладонями и круглыми розовыми ногтями… Никогда еще не пожимала она сразу так много рук! Никогда еще не было у нее так много друзей!
        Дует теплый ветер, несет по спортивной площадке желтые листья… Развеваются белые фартуки девочек… Звучит веселый смех…
        И вдруг раздается звонок. Его голос, громкий, радостный, как будто отдохнувший за лето и набравшийся сил, зовет ребят в класс. И все по парам поднимаются по лестнице. В первой паре — Нана и Оля. Две коричневые руки крепко держатся друг за друга, одна рука немножко темнее другой.
        Глава II. О чем вспоминала Нана
        На самом краю города — маленький белый дом. Около него садик и дворик. Посередине дворика высокий столб. На верхушке столба прибит деревянный домик. В нем живет Коку — серая обезьяна. Если во двор входит кто-нибудь чужой, Коку быстро спускается по столбу вниз и сердито скалит зубы. Он может даже укусить, как собака…
        Нана стоит в дверях и держит в руке банан, желтый, душистый. Коку выглядывает из своего домика и, увидев Нану, быстро-быстро, цепляясь лапами за столб, спускается на землю. Он больше всего любит бананы и прекрасно знает, что, если Нана утром выходит во двор с бананом в руке, это для него, для Коку! Куры и цыплята бросаются врассыпную, убегая подальше. Они уже изучили характер Коку. Ведь это он выщипал перья из хвоста у самой важной, самой старой пестрой курицы… Ох, и попало тогда Коку от бабушки Жозефы! Получив шлепки, он целый день сидел в своем домике, даже носа не показывал.
        Нана звала его: «Коку, Коку, иди сюда, бабушки нет дома. Иди сюда, вот тебе банан…» Но Коку только одним глазом посматривал на Нану. Так и не вылез из домика в тот день…
        Что-то сейчас делает Коку?
        Нана стоит в садике около дерева акации. Красные душистые цветы рассыпаны по его веткам. Нана смотрит на птицу, прилетевшую из соседнего сада, и слушает, как она поет. Как она хорошо поет!
        - Марианна! — слышится из дома голос бабушки Жозефы.
        - Нандунду! — слышится голос мамы.
        Можно подумать, что они зовут двух разных девочек. А на самом деле бабушка и мама зовут Нану. Просто бабушка Жозефа называет Нану одним именем, а мама — другим. Бабушка Жозефа хочет, чтобы Нану звали по-европейски: «Пусть у нее будет имя, как у белой девочки!» А мама хочет, чтобы Нану звали по-африкански: «Нет, пусть у нее будет имя моей бабушки. Наше, настоящее африканское имя!»
        Мамина бабушка, бабушка Нандунду, живет далеко от города. К ней нужно долго ехать по дороге на машине, а потом еще идти по тропинке, через густые заросли высокой травы. Там, где живет бабушка Нандунду, нет высоких каменных домов, нет тротуаров, нет магазинов. Это не город. Среди зарослей травы, такой высокой, что даже взрослого человека скрывают с головой ее стебли, стоит несколько огромных деревьев. Под ними ровная большая поляна. Земля на ней утоптана, выровнена. А вокруг стоят хижины, сделанные из веток и сухой травы. В них полутемно и прохладно даже в самый жаркий день.
        Около хижин женщины толкут в деревянных ступках кукурузу, плетут циновки и корзины, играют дети.
        В одну сторону, через лес, идет дорога к реке, а в другую далеко-далеко тянутся возделанные поля, на которых растут кусты кофе. Красные сочные ягоды рядом с белыми душистыми цветами. Круглый год цветут кофейные кусты. Круглый год созревают на них ягоды. Круглый год работают люди: разрыхляют землю, собирают ягоды, сушат их, очищают зеленые зерна и увозят в город. Но здесь никто не пьет кофе. Кофе пьют только белые хозяева этих плантаций. Они живут в городе.
        А бабушка Нандунду ни разу в жизни не ездила в город, никогда не надевала такого платья, какие носят в городе, никогда не говорила ни одного слова по-португальски. Бабушка Нандунду ходит одетая в темные ткани, сотканные руками африканских женщин. Бабушка Нандунду никогда не ест ничего привезенного из города.
        - Бабушка, я привезла тебе вкусную конфету! — говорит Нана.
        А мама машет на нее руками.
        - Молчи, молчи, Нана! Бабушка Нандунду не ест конфет! Молчи, моя девочка!
        Бабушка Нандунду строго молча смотрит на Нану, потом чуть-чуть улыбается и говорит на родном африканском языке:
        - Девочка маленькая, глупая еще… Вырастет — поймет! — и гладит Нану по курчавой голове.
        Если кто-нибудь приезжает к бабушке Нандунду из города купить белый хлопок, или зеленые зерна кофе, или душистый мед диких пчел, собранный в лесу, или воск, скатанный в большие шары, бабушка не выходит сама к городским торговцам. Она посылает своего слугу разговаривать с ними.
        - А где старая хозяйка? — спрашивает торговец-португалец.
        - Ее нет дома, — отвечает слуга.
        - Никогда ее нет дома! — сердито ворчит португалец. Передай старухе, что сеньор Фернанду не будет у нее больше ничего покупать…
        Слуга только молча наклоняет голову.
        Когда африканцы встречают бабушку Нандунду на дороге или видят сидящей около хижины, они все низко-низко ей кланяются.
        Бабушка Нандунду была женой вождя. Его убили португальцы за то, что он не хотел им подчиниться. Это было давно-давно, когда бабушка Нандунду была совсем молодая. Теперь она седая и старенькая. Но все знают: бабушка Нандунду — жена великого вождя, жена великого собы. А мама — внучка вождя…
        Что-то сейчас делает бабушка Нандунду?
        Вот Нана идет в школу… Она первый раз надела белый халатик школьницы; мама ее поцеловала и проводила немножко. Мама Наны раньше была учительницей. Но папа не хочет, чтобы она работала в школе. Не хочет, чтобы она вообще работала.
        - Я уже инженер, — говорит папа. — Посмотри-ка, разве много у нас инженеров-африканцев? А я инженер. Мне помогли белые начальники… Сеньор Морейра и сеньор Диаш… И даже сам господин директор — господин Смит — говорит, что он доволен моей работой…
        Папа всегда так низко кланяется всем белым. И португальцам и американцам…
        - Я не хочу, чтобы ты работала! И незачем тебе дальше учиться. Что тебе еще нужно? Ты всем обеспечена…
        Такие разговоры часто происходят по вечерам… Но мама хочет уехать учиться куда-нибудь в Европу. Ведь у них в стране нет университета. Мама хочет уехать и взять с собой Нану.
        - Никуда не поедешь! — говорит папа.
        Мама плачет…
        И вот в первый раз Нана входит в школу. За партами сидят мальчики и девочки. Почти все белые. Только Нана и еще два мальчика — африканцы. Они сидят на задних партах. Учитель начинает урок.
        - Бог сделал людей из земли, — говорит он. — Сначала все были одинаковые. Все были темные, цвета земли. Потом бог велел людям пойти вымыться. Те, которые добежали раньше всех к реке, самые быстрые, самые сильные, вымылись хорошо и стали белыми. Те, которые прибежали позднее, вымылись хуже и остались темными. Те, которые прибежали позже всех, самые ленивые, остались совсем черными. Они только намочили в воде подошвы и ладони. Эти люди остались совсем черными…
        Белые мальчики и девочки смотрят на Нану и на мальчиков-африканцев. «Значит, я самая ленивая… я самая грязная», — думает Нана и рассматривает свои розовые ладони. Белые мальчики и девочки смеются.
        - Я не хочу сидеть с ним рядом! — говорит белая девочка, сердито глядя на маленького Себастьяна, и отодвигается от него.
        А Себастьян такой худой, и ноги у него кривые. И даже белого халатика у него нет. Ему сшила халатик мама Наны. Маленький Себастьян — сын прачки Накалулы — плачет.
        Учитель не обращает никакого внимания на Себастьяна. Он пишет на доске.
        - Это буква «а». Это буква «б»… Это буква «ц»…
        А Нана уже давно знает все буквы. Ведь ее мама учительница! «Разве я самая ленивая? — думает Нана. — Ведь я знаю все буквы!»
        Однажды, в день рождения учителя, все дети принесли ему подарки. Белые мальчики и девочки, и Нана, и африканские мальчики. Даже маленький Себастьян. Он долго стоял в стороне, не решаясь подойти к учителю, строгому и высокому. Он принес свой маленький подарок, завернутый в банановый лист. Издали он протянул этот зеленый сверток учителю, боясь подойти поближе. Руки у него дрожали. Он был такой худой…
        Что-то сейчас делает маленький Себастьян? Он ведь был очень болен, когда Нана уезжала. Что-то сейчас делает маленький Себастьян?
        - Нана! О чем ты, девочка, задумалась? — слышится ласковый голос Анны Ивановны.
        Нана встряхивает головой. Смотрит кругом. Широкие светлые окна, белые высокие стены, за окнами сад с желтеющими деревьями. Ветер врывается в открытую форточку. Московский прохладный ветер. Кругом сидят мальчики и девочки, московские ребята, и рядом с Наной сидит ее новая подруга, русская девочка Оля…
        - О чем ты задумалась, девочка? — переспрашивает Анна Ивановна.
        Нана опускает голову. Ей стыдно. Она задумалась на уроке и не слыхала, что объясняла Анна Ивановна. Но как рассказать Анне Ивановне и ребятам о том, что она вспоминала, о чем задумалась? Ей еще трудно говорить по-русски. Ведь прошло только несколько месяцев с того дня, как в московском аэропорту приземлился самолет, на котором Нана прилетела из Африки.
        Только несколько месяцев Нана живет в Москве. Только несколько месяцев слушает она русскую речь. В первый же день, сразу после своего приезда Нана выучила русское слово «здравствуй». Все говорили ей это слово! И какие-то люди в аэропорту и шофер машины, на которой Нана с мамой и ее друзьями ехали по городу. И мамины товарищи — африканские студенты из разных стран — и мамины учителя. И продавщицы в магазине, куда они пошли с мамой, чтобы купить Нане пальто, ботинки и теплое платье…
        На улицах Москвы деревья стояли почти совсем голые, как баобабы в Африке, но только не такие большие. На них еле-еле начинали раскрываться маленькие зеленые листики. Мама сказала: «В Москве сейчас весна. Скоро у меня начнутся экзамены…»
        Утром мама уходила на лекции, а Нана гуляла в садике около общежития. На асфальте и на песчаных дорожках она писала буквы, которые ей показывала мама.
        Мама училась, и Нана училась. Училась говорить, и писать, и читать по-русски.
        Потом деревья на улицах стали совсем зелеными. В садике около общежития на больших кустах расцвели светло-лиловые душистые цветы. У мамы начались экзамены. А Нана уже разговаривала с мальчиками и девочками, которые приходили играть в садике. Оказалось, что и в Москве дети играют в такие же самые игры. Так же прыгают через веревочку и скачут на одной ноге по земле, прутиком начертив на ней «классы»…
        Русские буквы… Русские слова… В книгах, на улице, на больших вывесках…
        - Мы с тобой должны пройти весь букварь! — сказала мама, сдав экзамены. — Я перешла на второй курс, и ты в сентябре поступишь во второй класс в русскую школу.
        И вот, наконец, когда листья на деревьях начали желтеть, когда, золотые и красные, они с тихим шелестом падали на дорожки, Нана подошла к большому дому, на котором было написано: «Школа-интернат № 21».
        Глава III. А как у вас, в Африке?
        Когда в спальне гаснет свет и старшая девочка Зина, которая спит вместе с девочками из второго класса, говорит: «Тише! Спать!» — Нана никак не может заснуть сразу. Она лежит на спине и думает. Лежит очень тихо, чтобы Зина не догадалась о том, что она не спит. Зина ведь тут, совсем близко… Нана не шевелится и думает об интернате, о московских ребятах, о Москве, обо всем новом, что она увидела. Потом она засыпает, и во сне ей снится Африка, родная, горячая и светлая Африка.
        Здесь, в Москве, Нане все время холодно. Ребята бегают без пальто, в носках, без шапок, а Нана надевает теплый свитер и лыжные теплые штаны.
        - Ты у нас как медведь! — говорит Анна Ивановна. — Ведь сейчас еще совсем тепло! А когда пойдет снег, что мы будем с тобой делать?.. Ну, ничего! Привыкнешь.
        Снег… Какой он? На картинках, в книгах Нана видела снег. А вот какой он на самом деле?
        - Когда уже будет снег? — потихоньку спрашивает Нана у Оли.
        Оля смеется.
        - Снег будет, когда настанут холода!
        Хорошо говорить Оле: «Когда настанут холода!» Для Наны холода уже настали. Когда второй класс идет гулять, Нана надевает теплую шапку, шарф, шерстяные перчатки, теплые рейтузы, теплое пальто… и все-таки дрожит от холода.
        Почему смеются ребята? Ведь они никогда не были в Африке и не знают, как там тепло…
        - А как у вас в Африке? У вас в Африке жарко, как в Крыму? — спрашивают ребята у Наны.
        - А что такое Крым? — удивляется Нана.
        Ребята опять смеются.
        - Ничего смешного нет! — сердито говорит Нана.
        Она не любит, когда ребята смеются над ней. Она недовольна тем, что не понимает еще многих слов. Да что там слова! Трудно даже понять, что такое «мягкий знак». Анна Ивановна так долго объясняла Нане, что Оля успела сочинить стишок:
        Не могу понять никак,
        Что такое «мягкий знак».
        Хорошо Оле, хорошо другим ребятам. В первом классе они уже выучили все буквы, научились читать, а Нана должна сейчас их догонять… У них, в Африке, в школе буквы были другие. Та буква, которая по-русски называется «в», там была «б»; которая по-русски «п», там была «н». А та, которая называлась в Африке «п», здесь «р». Вот и попробуй запомни!
        После уроков Анна Ивановна занимается с Наной отдельно.
        И Нана очень старается. Она ни за что не хочет получать тройки. Пока что в ее тетрадках стоят только красивые круглые пятерки и гордые пряменькие четверки. Ведь считает Нана очень хорошо. Недаром она уже училась в школе… там, в Африке. Цифры ведь везде одинаковые. Во всех странах. Не то что буквы. Особенно этот непонятный «мягкий знак»! До чего же трудно правильно писать русские слова! Но Нана так старается, что иногда у нее бывают вымазаны чернилами не только руки, но даже лицо. Что ж поделаешь… Пишешь, пишешь, и вдруг в это время щека зачешется… а на пальцах чернила…
        Анна Ивановна качает головой и говорит:
        - Опять у нас сегодня на первой парте сидит не шоколадная, а лиловая девочка!
        Ребята смеются, и Нана смеется. Что ж поделаешь! Ведь русские слова так трудно писать! И еще вдобавок когда так холодно!
        В Африке такого холода никогда не бывает! Там всегда жарко. Можно ходить в одних трусиках, в одном легком платьице или в белом халатике. Не надо надевать никаких теплых чулок и ботинок. Чтобы не было горячо ходить по песку, можно надеть легонькие сандалии…
        И зимой и летом в Африке всегда одинаково жарко. Вообще там нет зимы и лета. Есть сухое время. Есть время дождей. Когда в сентябре начинаются дожди, Коку из своего домика переселяется на веранду, обвитую вьющимися цветами. Он не любит дождя. Тогда по улицам и по дорогам несутся реки воды. Маленькая речка, которая во время засухи совсем пропадает и только, как блестящая ниточка, вьется в глубине оврага, в это время становится огромной, шумной рекой. Она несется, пенистая и грязная, в ту сторону, где протекает другая, большая река Кванза… Вода размывает красную землю и сама становится красной и мутной… В это время нельзя проехать к бабушке Нандунду. Все дороги размыты, все мосты снесены и залиты водой. С неба льется вода, с крыши льется вода, на земле вода… Это называется время дождей.
        Зато потом, в мае месяце, наступает сухое время. Солнце ослепительно сияет на безоблачном небе, и даже хочется, чтобы хоть маленькая тучка на минутку его закрыла! Но тучек нет, облаков нет, и солнце сияет весь день. Оно стоит над головой, и цветы на деревьях начинают вянуть, а куры бабушки Жозефы ходят по двору, разинув клювы. В такое время по вечерам выползают змеи. Они ищут воду…
        Однажды Нана стояла на веранде и вдруг услыхала какой-то странный свист. Тихий, но очень страшный. Нана повернула голову к двери и увидела, что на пороге лежит змея. Она высоко подняла маленькую треугольную голову и злыми глазами смотрела на Нану. Блестящее тело змеи переливалось при свете заходящего солнца. Нана не могла двинуться, не могла крикнуть. Она застыла от страха. Змея стала раскачивать длинную шею, тонкий раздвоенный язычок то исчезал, то появлялся из пасти. Все туже скручивались кольца змеиного тела, все сильнее вытягивала она блестящую, переливающуюся шею. Ее злые круглые глазки, не мигая, пристально смотрели на Нану. Сейчас она поднимется на хвосте и бросится…
        И вдруг Нана почувствовала, как чьи-то сильные руки подхватили ее на воздух и перенесли в другой конец веранды.
        - Не бойся, Нандунду!
        И Нана увидала, как бешено извивается огромная змея, стараясь вырвать голову, прижатую к полу тяжелой мотыгой… Это Сабалу спас Нану!
        Сабалу… Хороший, добрый Сабалу! Это он когда-то сделал на столбе домик для Коку, это он приносит Нане привезенные им с берега океана раковины и высохших морских коньков. Сабалу — шофер маленького грузовичка. Он работает в той конторе, где служит дедушка Наны. Обычно на его машине Нана с мамой ездят к бабушке Нандунду.
        - Ну вот! — говорит спокойно Сабалу и ставит в угол мотыгу.
        Змея еще слегка шевелит хвостом, длинный раздвоенный язычок торчит из открытого рта. Глаза задернулись тонкой пленкой.
        - Ты убил ее, Сабалу? — спрашивает Нана и осторожно подходит поближе.
        - Эту змею я убил, — говорит Сабалу. — Но ты знаешь, Нана, сюда непременно придет ее друг. Надо подкараулить…
        И действительно, на следующий день, под вечер, когда солнце уже спускается к вершинам холмов, около веранды появляется вторая змея. Торопливо подтягивая длинный хвост, ползет она по красной земле дворика. Коку визжит, не решаясь слезть со столба. Нана наблюдает через окошко… И бабушка Жозефа и мама… А папа, и дедушка, и храбрый Сабалу с мотыгой в руках ожидают змею около лестницы…
        - Ищешь своего друга? — спрашивает Сабалу и заносит над змеей мотыгу. Один удар, второй… — Теперь можно, не опасаться, — говорит Сабалу и поднимает мертвую змею на палку.
        - Они всегда живут вдвоем. Если одну убить, вторая непременно пойдет разыскивать.
        Коку быстро спрыгивает на землю и тоже подбегает посмотреть на змею. Она еще длиннее и толще той, которая приползла вчера. Блестящая, как будто металлическая.
        Сабалу размахивается и бросает змею далеко за забор. Там ее склюют коршуны…
        - Ну как, Нана? Скоро поедем к бабушке? — спрашивает он.
        Нана смеется и хлопает в ладоши. Она очень любит ездить к бабушке.
        Нужно выезжать из дому еще до восхода солнца, в темноте, чтобы не было жарко ехать. Фары грузовичка освещают улицу, когда Нана, протирая сонные глаза, выходит на веранду. Луна, низко склонившись над цветущими акациями, заглядывает Нане в лицо.
        - Арахисовый пирог не забыли? — спрашивает бабушка Жозефа. — Газированную воду?
        Ехать долго, по дороге обязательно захочется пить. А речную воду пить нельзя. Воду из реки может пить только грузовичок. Когда настанет полдень, они остановятся где-нибудь в тени большого дерева на берегу реки. Сабалу будет смывать с машины пыль, заливать в перегревшийся мотор воду. Потом заснет на циновке, брошенной на траву. И мама и Нана задремлют тоже…
        - Пора ехать! — разбудит их Сабалу.
        Зафыркает старенький мотор, и они двинутся дальше.
        По дороге навстречу им идут люди. Много людей. Они идут босые по раскаленной земле. По двое связанные веревками. А впереди них, по бокам и сзади идут полицейские. В красных высоких фуражках, в коротких зеленых штанах, в зеленых куртках. У полицейских в руках длинные кнуты. У некоторых ружья…
        Мама закрывает лицо руками.
        - Какой ужас, какой ужас! — говорит она тихо. — Не могу больше смотреть на это! До каких же пор это будет продолжаться?
        - Вот так и я шел до самой Луанды. — говорит Сабалу, — когда меня забрали на принудительные работы. Вот так и я шел… А на пристани в Луанде нас погрузили на пароход, как быков. В трюм, без еды, без воды. Пока доплыли до острова Сан-Томе, несколько человек умерло. До сих пор не могу понять: как мне удалось вернуться?..
        А связанные люди все идут и идут… Щелкают кнуты, сплетенные из гиппопотамовой кожи. Один человек задает, тянет за собой второго, привязанного к нему. Один лежит на дороге ничком, второй стоит около него на коленях.
        - Поднимайтесь! Вставайте! — орет полицейский…
        Сабалу отворачивается, брови его гневно сдвинуты, руки сжимают руль машины: «Если бы я был один, я бы ему сказал! Я бы ему показал!..» И он прибавляет скорость. Облако красной пыли скрывает людей, идущих по дороге. Молчат Сабалу и мама. Молчит Нана, прижавшись к маминой руке.
        - Я уеду, Сабалу. Я непременно уеду… — шепчет мама.
        - И я поеду с тобой, — говорит Нана.
        Мама гладит плечо Наны и торопливо успокаивает ее:
        - Спи, моя девочка. Спи, моя любовь…
        Мама тихо разговаривает с Сабалу. Нана сквозь сон слышит название городов, далеких, незнакомых. Лиссабон, Париж, Рабат… А потом… слышит слово «Москва». Нана знает, что это слово никогда нельзя говорить громко. Ни с кем нельзя говорить о Москве. Нельзя говорить и слово «русский», нельзя говорить слово «советский». Мамин друг Жоакин однажды сказал это слово, кто-то услыхал, и за Жоакином пришла полиция… Теперь он в тюрьме, И никто не знает, когда он выйдет оттуда. И о Жоакине теперь все говорят очень тихо.
        Нана знает, что мама говорит о Москве только с Сабалу. Сабалу — ее друг. А с папой нельзя говорить о Москве…
        Однажды, когда мама уже уехала, когда бабушка Жозефа запретила всем в доме говорить о маме, папа стал как-то вечером настраивать радио. Слышно было, как свистит ветер над океаном, гремит где-то далекий гром… Врывалась веселая музыка… Звучали разные голоса на разных языках… И вдруг в тишину маленькой комнаты, где были только папа и Нана, вошел мамин голос. И папа и Нана сразу узнали его.
        Мамин голос сказал: «Говорит Москва. Начинаем нашу передачу для Африки на португальском языке. Сегодня мы вам расскажем о последних событиях в мире. Говорит Москва! Говорит Москва!..»
        Это было так страшно… Москва говорила маминым голосом… Это так радостно было — услыхать мамин голос…
        Но папа сразу выключил радио. Он очень строго посмотрел на Нану, взял ее своими сильными руками за худенькие плечи, притянул к себе близко-близко и сказал:
        - Помни, Нана. О том, что мы с тобой сейчас слыхали, никому никогда не говори! Никому и никогда! Ты поняла?
        Нана кивнула головой.
        - Никому и никогда! Иначе мы все попадем в тюрьму.
        Нана не хотела попасть в тюрьму. Никогда и никому она не рассказывала о том, как в тот вечер папа включил радио и вдруг Москва заговорила маминым голосом…
        И когда Сабалу однажды ночью влез через окно в комнату, где спала Нана, когда он так же через окно вынес ее на улицу, усадил в кабине рядом с собой и на своем грузовичке повез куда-то, Нана ни о чем его не расспрашивала. Потому что Сабалу шепнул ей на ухо:
        - Молчи, Нана! Молчи, девочка. Сейчас ты поедешь к маме…
        Сердце у Наны билось от радости и от страха. Вот и она едет в Москву, она едет к маме…
        Глава IV. Какие бывают наказания
        Сегодня во время переменки мальчики из пятого класса затеяли игру в футбол не на спортивном поле, а прямо около школьного здания. Окна того класса, где обычно занималась с второклассниками Анна Ивановна, были открыты. Мяч влетел в класс и, ударившись о парту, запрыгал по полу.
        Шустрый Алеша Скачков, конечно, не выдержал, схватил мяч и вскочил на парту, чтобы выбросить мяч во двор. Там уже, задрав головы вверх, от нетерпения ревели и кричали футболисты из пятого класса. Алеша захотел показать свое искусство. Он ударил мяч о подоконник, чтобы отпасовать его ловким и сильным ударом вниз, во двор…
        Но со всего размаха носок Алешиного ботинка стукнул сначала по мячу, а потом по стеклу… Зазвенев, посыпались на пол блестящие осколки. Ребята замерли.
        Раздался звонок, и в класс вошла Анна Ивановна. Алеша так и стоял, замерев на месте. Одна нога — на подоконнике, другая — на парте. Стекла валялись вокруг него.
        - Что произошло? — спросила Анна Ивановна.
        - Я разбил стекло, — мрачно сказал Алеша, сердито глядя на свой ботинок, как будто именно он, этот черный ботинок с облезлым носком, был виноват во всем том.
        - Прежде всего пойди к нянечке, попроси у нее веник и совок. Нужно аккуратно подмести и собрать все стекла. А потом ты нам объяснишь, как это произошло. Ведь мы теперь из-за тебя не можем начать заниматься, хотя перемена кончилась…
        Видно было, что Анна Ивановна рассердилась на Алешу. Понурив голову, он соскочил с парты, ни на кого не посмотрев, прошел мимо стоящих ребят и направился к двери…
        - Садитесь, ребята, на места. Ведь стекла не на всех партах… — Анна Ивановна покачала головой. — Да, придется Алешу наказать! — сказала она строго, качая головой.
        И вдруг Нана бросилась к Анне Ивановне. Повиснув у нее на руке, прижимаясь к ней щекой, она говорила быстро-быстро, путая португальские и русские слова.
        - Не надо! Не надо наказывать!.. Алеша не хотел разбить окно!.. Алеша не хотел… Не надо наказывать! Пожалуйста, не надо наказывать!.. Это очень больно! Очень больно, если по рукам бить палматориу… Очень больно! Анна Ивановна, скажите, не надо наказывать Алешу! Я знаю, это очень больно! У нас в школе наказывали мальчика… Он кричал… Очень больно! Очень больно!.. Не надо!
        …Да, в африканской школе однажды наказывали мальчика, маленького Себастьяна… Учитель держал его руку за пальцы, ладонью кверху, и ударял по ней тяжелым палматориу… Маленький Себастьян кричал, подпрыгивая и стараясь вырвать руку из руки учителя… Но его маленькая коричневая худая рука была крепко зажата в белой руке учителя… Тяжелый деревянный круг с пятью отверстиями то поднимался, то опускался на узенькую ладонь мальчика… А все остальные дети должны были смотреть, как наказывали Себастьяна.
        А что сделал маленький Себастьян? Он ни в чем не был виноват! Он попросил у белого мальчика, Жоана, заводной автомобильчик… Он был уже совсем старый, весь поцарапанный, но если его заводили маленьким ключиком, он все-таки бегал и тихонько жужжал. Себастьян попросил у Жоана этот автомобильчик, и Жоан, у которого дома было много красивых игрушек, подарил Себастьяну свой красный, поцарапанный автомобильчик. Себастьян был так рад… Во время урока он его рассматривал, держа под партой… И улыбался.
        Учитель заметил, что Себастьян что-то рассматривает под партой. Он тихо подошел, заглянул и увидел зажатый в тоненьких пальцах Себастьяна красный поцарапанный автомобильчик…
        - Покажи, что там у тебя такое? — раздался над ухом Себастьяна голос учителя.
        Себастьян испуганно протянул руку. Красный автомобильчик лежал вверх колесами на его ладони.
        - Ты украл его, конечно! И теперь потихоньку любуешься? — сердито вскричал учитель.
        - Нет, — сказал Себастьян. — Жоан мне его подарил!
        Учитель повернулся к Жоану.
        - Неужели это правда? Ты ему подарил? Не может быть!
        Жоан опустил голову и молчал. Молчал… Может быть, он испугался, что учитель рассердится на него, подумает, что он, белый мальчик, сын всеми уважаемого торговца, сеньора Акасиу Лину, дружит с маленьким черным Себастьяном, сыном прачки Накалулы, и даже делает ему подарки… А может быть, он уже пожалел свой автомобильчик… Жоан молчал, опустив голову.
        Учитель схватил красный автомобильчик, все еще лежащий на ладони Себастьяна, и положил его на парту перед Жоаном.
        - Возьми свою вещь, мой милый, и больше не приноси в школу такие хорошие игрушки… Тем более что здесь учатся черные… Каждый из них может быть вором… Возьми, мой милый Жоан, и спрячь свою игрушку.
        Жоан медленно протянул руку, взял автомобильчик и спрятал его в карман. Себастьян, широко открыв глаза, ничего не понимая, смотрел на Жоана: ведь он подарил ему игрушку!
        - Теперь нам придется наказать Себастьяна! — сказал учитель и снял со стены палматориу. — Встаньте все и смотрите, чтобы вы хорошо знали, что это такое!
        Нана уже давно знала, что это такое. В деревне у бабушки Нандунду живет несколько человек с искалеченными руками… Не только маленьких школьников, но и взрослых людей наказывают португальцы, выламывая им пальцы, разбивая ладони страшным палматориу… В каждом полицейском участке, у каждого чиновника колониальной администрации на стене висит палматориу, «ребенок с пятью глазами», как его называют африканцы… Висит на гвозде, вбитом в стену.
        Старый Кажангу давно уже не может работать… У него вывихнуты пальцы на обеих руках… Это сделало палматориу. Бабушкин слуга, совсем еще молодой Чипанда, не может ничего делать левой рукой… За что его били? Чипанда пожимает плечами… Разве бьют за что-нибудь? Белые бьют черного человека только за то, что он черный. Чипанда не прибежал достаточно быстро на зов белого начальника. Этого было достаточно.
        Вот он, этот маленький, но страшный деревянный круг на деревянной ручке. Пять круглых отверстий, сделанных для того, чтобы разрывалась кожа на ладони…
        - Кто придумал это? — спрашивала мама у бабушки Нандунду.
        Бабушка, старая и мудрая, отвечала:
        - Не знаю. Кто-то из белых придумал. Еще тогда, когда был жив мой отец… Еще тогда, когда черных людей продавали в рабство… А кто придумал кнуты из гиппопотамовой кожи? Тоже они, белые. Кнуты из гиппопотамовой кожи, жесткой и колючей. Кнуты, которые сдирают кожу со спины человека при первом же ударе…
        Нана давно уже знала, что такое палматориу. Она стояла и смотрела на большую белую руку учителя. Медленно поднималась и опускалась деревянная ручка, глухой странный звук слышался при каждом ударе. Громко кричал маленький Себастьян…
        Дома Нана рассказала все своей маме. Как Жоан подарил автомобильчик, а потом не сказал учителю ни слова…
        Мама пошла в школу, долго разговаривала с учителем, просила его разрешить маленькому Себастьяну ходить в школу. Ведь он не был вором. Он не украл автомобильчик. Сам Жоан подарил ему… Себастьян такой толковый мальчик. Его мать так много работает, чтобы он мог ходить в школу…
        - Я прекрасно понимаю ваши добрые чувства… — сказал учитель, презрительно посмотрев на маму. — Я прекрасно понимаю, что заставляет вас защищать этого черного мальчишку. Вам повезло… Вам, африканской женщине, удалось окончить лицей и стать учительницей только благодаря родственникам вашего мужа… Мы ценим и его и его родителей как наших преданных друзей… Но я не советую вам выступать в роли защитницы черного населения… Вы знаете, вероятно, что это теперь рискованно… И так вы слишком часто ездите к вашей бабушке, которая живет у себя в глуши, как старая колдунья, и не желает поддерживать отношения с нами… Я больше не советую вам говорить об этом…
        Когда мама, волнуясь, рассказывала папе об этом разговоре, он молчал. И ничего не сказал потом. И бабушка Жозефа ничего не сказала. Маленький Себастьян больше не появлялся в школе.
        …И вот теперь, услыхав, что Анна Ивановна собирается наказать Алешу, Нана испугалась. Ведь он действительно разбил стекло! Ведь он действительно был виноват!.. Страшный деревянный круг на деревянной ручке, круг с пятью круглыми отверстиями… А вдруг и здесь так же наказывают людей? А может быть, в столе у Анны Ивановны, так же как у господина учителя, лежит палматориу?
        - Не надо наказывать! Не надо наказывать! — просила Нана, умоляюще заглядывая в глаза Анне Ивановне. — Это очень больно!
        - Успокойся, девочка! — Анна Ивановна погладила Нану по голове. — Бедная девочка! Каких ужасов ты насмотрелась! У вас в школе били детей?
        - А вы не будете бить Алешу? — Приоткрыв рот, Нана испуганно ждала ответа Анны Ивановны.
        В класс вошел Алеша с веником и с совком.
        - Я сейчас все уберу, — сказал он. — Завтра суббота. Мама придет за мной, и я ей скажу, что натворил. Мне попадет, конечно. Но мама обязательно заплатит за разбитое стекло.
        - Мама заплатит за стекло, значит, мама будет наказана за то, что натворил ты, Алеша? — Анна Ивановна покачала головой. — И за то, что мы на пятнадцать минут позже начнем урок? Быстренько подметай стекла! Посмотри хорошо, чтобы нигде не осталось осколков, даже самых маленьких! А мы подождем, пока ты уберешь!
        Алеша старательно начал сметать стекла сначала с подоконника, потом с парты, потом со скамеек… Когда на них уже не было видно ни одного осколка, он, кряхтя, нагнулся и стал подметать пол.
        - Что это ты кряхтишь? Тебе трудно нагибаться? Ничего, ничего, поработай! Ни нянечка, ни дежурные не будут убирать за тобой! — говорила Анна Ивановна, покачивая головой, внимательно глядя, как Алеша подсовывает веник под парты, чтобы подмести застрявшие там последние осколки.
        - Ну-ка, ребята, помогите Алеше отодвинуть парту! Под ней еще, кажется, остались осколки!
        Андрюша и Саша бросились на помощь Алеше. Втроем они отодвинули парту. Действительно, под ней нашлось еще несколько острых осколков.
        Нана стояла рядом с Анной Ивановной, неподвижная, изумленная… Руки были крепко прижаты к груди, плечи чуть подняты… Глаза ее, не отрываясь, следили за руками Алеши… Вдруг она стремительно нагнулась, упала на колени и, протянув руку к батарее парового отопления, вытащила из-под нее еще один большой осколок.
        - Вот какая у нас Нана глазастая! — сказала Анна Ивановна. — Никто не увидел, а она заметила. Молодец, Нана!
        Нана бросила осколок на совок, отошла в сторону. Алеша высматривал, не блестит ли где-нибудь еще стекло…
        - Все! — сказал он и потащил совок и веник в коридор.
        - Теперь давайте поговорим о том, что сделал Алеша, — сказала Анна Ивановна, когда Алеша вернулся в класс и все ребята сели по местам.
        - А из окна дует! — сказала Наташа, поеживаясь.
        - Еще бы! Конечно, дует. Ведь уже холодно на дворе. А у нас выбито стекло… Наташа, пересядь на ту парту, пока Лена больна…
        Анна Ивановна прошлась по классу, подошла к разбитому окну, приложила руку к щелке.
        - Ну вот, давайте посчитаем, сколько плохого сделал Алеша, один раз ударив по этому мячу. Выбил стекло, испортил окно в школе — это раз. Заставил всех нас позже начать урок — это два. Заставил ребят сидеть сегодня у окна, из которого дует, — это три. Заставил свою маму платить деньги за новое стекло — это четыре. Подумайте только! И все это потому, что ему захотелось похвастаться, что он хороший футболист!
        Алеша все ниже и ниже опускал голову и не смотрел ни на кого из ребят. Нана пристально глядела на его растрепанную макушку, склоненную над партой.
        - Ну, так как вы думаете? Надо наказать Алешу? — спросила Анна Ивановна и оглядела всех ребят.
        - Надо! Надо! — раздались голоса.
        - Я думаю, что надо будет на неделю исключить Алешу из футбольной команды. Пусть посмотрит, как другие играют… А теперь достаньте тетради по арифметике! Начнем урок! — сказала Анна Ивановна.
        Вынимая из парты тетрадку, Нана радостно улыбалась.
        Глава V. В зоопарке
        Как-то перед началом первого урока Анна Ивановна сказала:
        - Сегодня мы с вами поедем в зоопарк. Наши шефы дают нам автобус, и после обеда мы отправляемся. Тот, кто на уроке получит двойку или будет себя плохо вести, с нами не поедет. Но я надеюсь, что поедут все, потому что в автобусе ровно двадцать два места. Как раз для нашего класса!
        И действительно, в этот день никто не получил двойки и все вели себя очень хорошо. Никто не вскакивал из-за парты, никто не разговаривал на уроках, и все очень быстро пообедали.
        Новенький красный автобус подъехал к интернату ровно в два часа, и двадцать два пассажира уселись на двадцать два места.
        - Ну вот, Нана, ты и посмотришь нашу Москву! — сказала Анна Ивановна, усадив Нану около окошка. — Нам ехать очень далеко, почти через весь город.
        И мимо окон автобуса побежали широкие московские улицы. Мелькали красивые высокие дома и круглые деревья, на которых не было цветов, как на деревьях, которые росли на улицах африканских городов… Здесь нигде не было маленьких домишек, сделанных из листов старой жести, из картона, из прутьев, из глины… Здесь везде были такие высокие дома, как интернат. И даже еще выше… А в некоторых домах было так много этажей, что Нана не успевала их сосчитать: ведь автобус ехал быстро.
        Широкие мосты соединяли берега реки. И на этих берегах не росли цветы, на них не было травы, и, уж конечно, в них не было крокодилов. По реке бежали пароходики, похожие на трамваи. Берега реки были сделаны из гладкого серого камня, из такого же, из какого были выстроены дома…
        Автобус обгонял другие автобусы, на крыше которых торчали длинные усы. Мигали желтые, красные и зеленые круглые фонари на перекрестках и на углах улиц…
        Огромные площади разворачивались перед их красным автобусом. А кое-где автобус останавливался по знаку белой палочки, которую поднимал человек в белых перчатках…
        - Ну вот, мы и приехали! — сказала Анна Ивановна, когда автобус остановился около больших ворот. С двух сторон их украшали каменные фигуры зверей. Сразу, даже не читая вывеску, можно было понять, что это и есть зоопарк.
        - Постройтесь по парам, не отставайте. Не кричите и не бегайте. Мы увидим сегодня всех зверей в открытых клетках. Пока еще не настала зима, их не перевели в закрытые помещения.
        И Анна Ивановна купила для всех ребят билеты и, вручив их контролеру, повела второклассников по дорожкам.
        - Прежде всего мы пойдем смотреть слона! — сказала Анна Ивановна. — Слон — это самое главное животное, самое большое! Правда, Нана? А ты нам расскажи, приходилось ли тебе видеть слонов у себя в Анголе?
        Нана покачала головой. Она, конечно, видела слона, но тоже только в зоопарке… А повстречаться со слонами в лесу — это было бы вовсе не так приятно…
        Однажды, когда они ехали к бабушке Нандунду, Сабалу решил попробовать проехать по дороге, по которой он еще никогда не ездил. Он сказал, что, может быть, так будет ближе и через лес лучше ехать, потому что солнце не так печет. Под деревьями, в тени, не так жарко. И вот они свернули с широкой дороги, с красной, хорошо утрамбованной дороги, по которой всегда ездили. Они свернули и поехали между деревьями. Зеленые ветки хлестали стекло и кузов грузовичка и зацепляли даже волосы Наны, заглядывая в кабину. Лес стоял зеленой стеной по обеим сторонам дороги, кричали какие-то птицы, взлетали желтые бабочки. В траве мелькали желтые цветы…
        Но вдруг Сабалу остановил машину. Дорога перекрещивалась с другой, лесной дорогой. И на перекрестке этих дорог Сабалу опустился на колени и приложил ухо к земле.
        Кругом стояла торжественная тишина. Даже птицы молчали в эту минуту.
        - Что делает Сабалу? — спросила шепотом Нана.
        - Слушает землю, — ответила мама. — Наверное, он хочет что-то услышать, чего не сможем мы услыхать. Ведь ты знаешь, отец Сабалу был знаменитым охотником. Он научил его всему, что нужно знать человеку, если он попадет в лес. Он научил Сабалу узнавать по следам, какой зверь прошел по дороге и когда прошел. Он научил его слушать и понимать все звуки леса…
        Вдруг Сабалу быстро вскочил на ноги и подбежал к грузовичку.
        - Вот эта дорога, которая пересекает нашу, — это слоновая тропа. По ней слоны ходят на водопой. Вон в ту сторону. Там протекает река. Сейчас они возвращаются. Плохо повстречаться со слонами на их тропе. И на машине не убежишь от них! — Сабалу положил руки на руль и дал полный ход. — Скоро слоны будут здесь. Но мы в это время будем уже далеко. Нет, больше я никогда не сверну с большой дороги! Так-то, Нана! — И он весело улыбнулся, сверкнув глазами. — Тебе хотелось бы увидеть стадо слонов? Конечно, интересно! Но ты уже никому не смогла бы об этом рассказать!
        - Почему? — удивилась Нана.
        - Да просто потому, что слоны очень не любят, когда машина попадает на их тропу. Старый вожак поднял бы хобот трубой, растопырил бы уши, увидев наш грузовичок, погнался бы за нами, и все взрослые слоны побежали бы вслед за ним. А они бегают очень быстро, и бивни у них очень длинные. А ноги сильные и тяжелые. Мы не могли бы им объяснить, что не замышляли ничего плохого. Что мы просто ехали к бабушке Нандунду. Они раздавили бы наш грузовичок и… и нас… — спокойно сказал Сабалу…
        Вот поэтому Нана и покачала головой… Конечно, ребята все очень удивились, что девочка из Африки не видела, как слоны разгуливают по лесу. Они, конечно, думали, что встретить слонов в лесу — это очень интересно.
        А в Москве было только два больших слона и один маленький слоненок. Он стоял, шевеля ушами и помахивая хоботом, не обращая никакого внимания на подошедших ребят. Его папа и мама спокойно жевали, опуская хобот в кормушку и засовывая в рот сено.
        На табличке было написано: «Африканский слон — водится почти во всех странах Африки».
        - Здравствуй! — громко сказала Нана. — И я тоже из Африки. Но Африка такая большая, что мы с тобой там даже не встречались…
        Люди, стоящие кругом, засмеялись. Какая-то женщина вдруг погладила Нану по голове и протянула ей большое желтое яблоко…
        - Почему она дала мне яблоко? — тихонько спросила Нана у Анны Ивановны, когда женщина отошла в сторону.
        Анна Ивановна улыбнулась.
        - Она услыхала, что ты приехала из Африки, и хотела хоть чем-нибудь показать, что она любит Африку и африканцев… Я думаю, что, если бы у нее было много яблок, она отдала бы тебе все!
        Нана смущенно вертела в руках красивое яблоко.
        - Тогда я дала бы яблоки всем ребятам… А с этим яблоком я не знаю, что делать…
        - Съешь его спокойно, — сказала Анна Ивановна. — Этот подарок от чистого сердца. Русские люди — друзья Африки, друзья африканцев… Русские солдаты никогда не завоевывали земли Африки. А сейчас мы помогаем африканцам строить дома и электростанции, посылаем во многие страны Африки тракторы, автомобили, разные машины, посылаем туда наших докторов и ученых. А к нам африканцы приезжают учиться, вот так, как твоя мама… И это тоже наша помощь… потому что мы настоящие друзья Африки!
        Нана слушала Анну Ивановну, держа в руке большое красивое яблоко, подаренное ей русской женщиной. И почему-то вспоминался ей родной город, белый домик с черепичной крышей, деревья, усыпанные лиловыми и красными цветами… А вокруг такие же маленькие дома, и убогие домишки, и хижины, обмазанные красной глиной… В них жили африканцы. И всем ребятам, живущим здесь, на окраине, больше всего хотелось хоть разок пробежать по аллее тенистого сада там, на главной улице… Но в этот сад могли входить только богатые белые люди. Они жили там, в высоких блестящих домах, и им принадлежало все вокруг… И эти дома и эти сады… Африканцев сюда не пускали.
        Большие слоны повернулись к ребятам спинами. Казалось, что они одеты в широкие-преширокие темно-серые штаны, висящие складками… Их маленькие хвостики с кисточками на концах неподвижно висели.
        - А у нас делают очень красивые браслеты из волос, которые растут у слонов на кончике хвоста, — сказала Нана. — У мамы есть такой браслет. Его подарила ей бабушка Нандунду. У нее в деревне есть один охотник, который плетет такие браслеты. Когда я приеду в Анголу, я попрошу у бабушки такой браслет и пришлю его вам! — Нана прижалась к руке Анны Ивановны.
        - Ну, насмотрелись на слонов? Идемте теперь к обезьянам, — сказала Анна Ивановна.
        Около большой клетки толпилось много народу. Но когда люди увидели приближающихся школьников, все посторонились и пропустили их вперед.
        В этой клетке было много разных обезьян и мартышек. Видно, им жилось очень хорошо. Они скакали и бегали по клетке, раскачивались на качелях и на трапециях и не обращали никакого внимания на ребят, стоящих перед клеткой. Некоторые мартышки спокойно сидели и выискивали блох у своих приятельниц. А некоторые просто тихо грелись на солнышке, удивленно посматривая на тех, которые гонялись друг за другом, играя в салочки.
        И вдруг одна серая обезьянка подбежала к решетке, уцепилась за нее руками и, открыв рот, жалобно закричала. Она смотрела прямо на Нану.
        - Нана, она узнала тебя! Наверное, она видела тебя в Африке! — обрадовались ребята.
        Но Нана стояла, широко открыв глаза, и молчала. Обезьянка трясла руками решетку и кричала все громче. Казалось, она зовет Нану.
        - Это Коку… — проговорила Нана, и из глаз ее потекли слезы. — Это моя обезьянка. Он меня узнал. А я его сначала не узнала. Это Коку…
        Обезьянка прижалась мордочкой к решетке. Она жалобно визжала и продолжала трясти решетку.
        - Не может быть! — воскликнула Анна Ивановна. — Как могла попасть сюда твоя обезьянка?
        - Но вы видите, он меня узнал… Это Коку… Это мой Коку… — повторяла Нана.
        Около клетки уже столпилось множество людей. Все хотели посмотреть, что здесь происходит.
        - Обезьянка узнала свою хозяйку. Видите? Вон стоит маленькая африканская девочка, — говорили люди друг другу.
        - Девочка плачет, а обезьянка кричит. Надо сейчас же отдать девочке ее обезьянку! — возмущенно сказала какая-то женщина. — Позовите директора! Вызовите, пожалуйста, кого-нибудь сюда!
        И вот появился сторож.
        - Что такое? — спросил он удивленно.
        - Видите, как волнуется обезьянка, увидав девочку. А девочка говорит, что это ее обезьянка! И плачет…
        - Вот эта обезьянка? — удивился сторож. Он подошел к самой клетке и большим морщинистым пальцем погладил тоненькие пальчики обезьянки, вцепившиеся в решетку.
        - Ты что кричишь, Степка?
        - Это Коку. Он меня узнал.
        - Что ты, девочка, что ты, милая! — Сторож отошел от клетки и погладил Нану по голове. — Эта серая обезьянка родилась у нас в зоопарке. Я сам ее выкормил из соски… Это Степка! Уверяю тебя! — И он снова подошел к клетке.
        - Ты что раскричался? Ты что наделал? Видишь, девочка из-за тебя плачет?.. Она думает, что ты приехал из ее Африки. А ведь ты у нас настоящий москвич.
        Сторож крючковатым пальцем чесал лобик обезьянки, прижатый к решетке.
        - Ну, чего ты раскричался? А, Степка? — ласково спрашивал сторож.
        И обезьянка успокоилась. Сторож повернулся к Нане, и вдруг широкая добрая улыбка озарила его лицо.
        - Ну, теперь я понял! — сказал он. — У тебя, девочка, в руках яблоко. А наш Степка такой лакомка. Больше всего он любит яблоки и бананы. Вот он и раскричался, когда увидел, что ты держишь в руках. Ах, Степка, как тебе не стыдно! Сколько раз я тебе говорил: стыдно попрошайничать! Ах ты, Степка, Степка! — укоризненно качал головой сторож.
        - Пожалуйста, отдайте ему, — тихонько сказала Нана, протягивая яблоко сторожу. — Он очень похож на мою обезьянку Коку…
        Глава VI. «Здравствуй, кролик!..»
        Все следующие дни разговоры были только о зоопарке. Во время переменок по партам скакали газели и антилопы. Из-за дверей с громким рычанием выскакивали пантеры и тигры. Утром, завернувшись в желтое одеяло, вытянув руку вверх, Оля пробовала изобразить жирафа… Но одеяло упало на пол, и вместо жирафа получился лев.
        - Гр-р-р!!! — рычала Оля под одеялом.
        - Непохоже! Непохоже! — кричала Нана. — Совсем непохоже!
        А мальчики ползали на животе, извиваясь, как удавы. Но Анна Ивановна заставила их взять щетки и как следует отчистить запачканные куртки и брюки. После этого больше никому не хотелось изображать удавов.
        На классной доске перед уроком появлялись целые стада непонятных животных. И дежурные сердились, стирая тряпками нарисованные мелом ноги, хвосты, рога, зубы, хоботы, спины и клювы.
        Когда Алеша вышел к доске решать задачку, у него сначала ничего не получалось, потому что на доске остался нестертым чей-то глаз, а Алеша принял его за нолик…
        Во время урока Славик стал вспоминать, какое выражение лица было у льва, когда они подошли к его клетке. Славик начесал рыжеватые волосы на лоб, нахмурил брови и оскалил зубы. Он так увлекся этим занятием, что даже не заметил Анну Ивановну. А она подошла совсем близко, покачала головой и сказала:
        - Ведь мы с вами уже условились, что во время уроков ни львы, ни тигры, никакие другие животные в классе не появляются. Славик действительно изображает льва очень похоже. Но мы посмотрим на его львиное лицо после уроков!
        Все ребята, конечно, сразу посмотрели на Славика, но он уже сидел, вежливо улыбаясь Анне Ивановне. А Нана тихонько фыркнула, потому что Славик, маленький и худенький, ни чуточки не был похож на льва. Уж в этом-то Нана была уверена.
        …Нана видела в Африке настоящего льва, и даже довольно близко. Она хорошо разглядела его большую мохнатую голову, широкие лапы и даже хвост с кисточкой на конце. Он сидел на дорожке, на красной сухой земле, возле желтых стеблей высокой травы. Он сидел не шевелясь, похожий на большую худую желтую кошку…
        Это случилось там, где жила бабушка Нандунду. Однажды Нана с мамой и Сабалу приехали в гости к бабушке. Они слезли с грузовичка и пошли по тропинке, сквозь заросли высокой травы. Шли, шли и вдруг вместо давно знакомых хижин, стоящих под большими развесистыми деревьями, увидали высокую ограду. Высокую прочную ограду, сделанную из высоченных кольев, заостренных сверху. Сабалу подошел к ограде, потрогал длинные жерди, посмотрел вверх. Ограда была гораздо выше Сабалу.
        - Как видно, сюда повадился ходить лев! — сказал он. — Вот и сделали вокруг селения такую ограду. Наверное, мы сегодня услышим льва! Но ты не бойся, Нана! Он не сможет перескочить через такую загородку!
        Все в селении у бабушки Нандунду были очень встревожены. Несколько дней тому назад люди, возвращаясь с работы, услыхали рычание льва. Привлеченные запахом коз, которые паслись на берегу реки, львы появились недалеко от селения. Днем они не были опасны. Но ночью, когда погаснут костры, когда люди лягут спать, голодные хищники, если не подстерегут какую-нибудь антилопу, обязательно заберутся в загон, где привязаны козы. И кто знает, может быть, нападут даже на человека.
        Поэтому на следующий день никто не пошел работать на кофейной плантации. Нужно было как можно скорее сделать высокую ограду вокруг селения. Мало ли что может случиться? Пока еще львы ни на кого не напали. А что будет завтра? Такие соседи не очень-то приятны! И мужчины вместе с мальчиками отправились в лес рубить деревья.
        С самого раннего утра до захода солнца работали люди. Таскали срубленные стволы, обламывали ветки, копали ямы, втыкали в них заостренные колья, переплетали их ветвями и длинными стеблями сухой травы… Наконец, когда по земле протянулись длинные тени, когда солнце стало клониться за далекие холмы, ограда была готова. С той стороны, где начиналась дорога, ведущая к реке, устроили ворота. Они закрывались задолго до захода солнца, и все к этому времени должны были возвращаться домой. Потому что львы выходят на охоту при последних лучах солнца.
        - Хорошо, что мы приехали днем! — сказал Сабалу. — А то могли бы кое с кем повстречаться!
        И когда на землю легли длинные тени от хижин, от людей и от ограды, ворота закрылись. Их подперли тяжелым бревном. И в это самое время вдали послышалось грозное рычание.
        - Он очень далеко! — попробовала улыбнуться Нана, но ей все-таки было страшно.
        - Тот, который рычит, далеко! — внимательно прислушиваясь к раскатам львиного голоса, покачал головой Сабалу. — Но зато другой где-нибудь уже совсем близко от нас. Они всегда охотятся вдвоем. Тот, который выслеживает добычу, молчит. А другой издали подает голос. Вовремя сделали ограду! Можно спать спокойно. Никакой лев не перескочит через такой высокий забор. Но если бы кто-нибудь опоздал и шел бы сейчас где-нибудь в лесу, по берегу реки или по этой дороге… Нет! Не хотел бы я оказаться на его месте!
        - Теперь будем жить за оградой, — сказала бабушка Нандунду. — Львы не уйдут отсюда, пока не начнутся дожди или пока не придут охотники с ружьями. Так уже было когда-то… Нужно только, чтобы люди возвращались вовремя домой. Тогда все будут целы. Львы не попробуют даже наших коз!
        …Козы тревожно метались в своих загонах, услыхав в темноте рычание льва… А люди, проснувшись ночью от глухих раскатов грозного рычания, поворачивались на циновке на другой бок и засыпали.
        Но каждый день после полудня люди то и дело поглядывали на солнце, чтобы не пропустить время, когда оно приближалось к вершинам холмов… И тогда женщины спешили домой с кофейных плантаций, сзывая по дороге своих детей:
        - Зе! Зекинью! Домой!
        - Баила! Где ты? Домой!
        - Илуку! Скорей домой!
        И все появлялись откуда ни возьмись на тропинках, ведущих к селению. Мальчишки слезали с деревьев, на которых лакомились сладкими плодами, прибегали из леса со своими рогатками и палками, мчались с берега реки с удочками и рыбами, надетыми на прутик… Девочки бережно несли воду в больших выдолбленных тыквах, одежду, которую они стирали на речке, или тащили на веревках упирающихся коз…
        Эти упрямые козы никак не могли понять, почему нужно так рано расставаться с зеленой травой и идти в скучный темный загон…
        Последними приходили мужчины с тяжелыми мешками, с лопатами, с мотыгами…
        - Все дома? — спрашивали люди друг у друга.
        - Все вернулись? — спрашивала бабушка Нандунду.
        - Все дома! — отвечали матери.
        - Все дома! — отвечали мужчины.
        - Тогда закрывайте ворота. Пора! — говорила бабушка Нандунду, и тяжелые ворота поворачивались на толстых петлях, сплетенных из крепких лиан. Ворота подпирали огромным бревном, и до утра уже никто больше не входил и не выходил из селения.
        Где-то вдали раздавалось львиное рычание, за оградой скользили бесшумные тени зверей, а здесь, возле хижин, зажигались костры, женщины стряпали ужин, старики курили трубки, разговаривали или рассказывали сказки про животных, про злых и добрых волшебников.
        Но однажды, когда ворота были уже заперты, когда все разошлись по своим хижинам, когда от реки донеслось обычное грозное раскатистое рычание, вдруг раздался отчаянный крик:
        - Мурике нет дома! Моего мальчика нет дома!
        Все выбежали из хижин. Тени от деревьев протянулись по земле до самой ограды, но было еще светло. Солнце только что начало скрываться за холмом.
        Женщина бросилась к воротам, но кто-то схватил ее за руку.
        - Нельзя! — крикнули ей. — Смотри, вон сидит лев!
        И взрослые и дети бросились к воротам. Все прижались к ограде, стараясь разглядеть, что происходит на дороге.
        Лев сидел, повернувшись боком к людям, совсем недалеко от ограды. Хорошо были видны темные волосы его гривы, маленькие уши. Длинный хвост с кисточкой на конце неподвижно лежал на красной земле.
        Мать Мурике упала на землю и горько заплакала. Она работала в хижине и не заметила, как прошло время. Спохватилась, когда все дети были уже дома. А Мурике остался на берегу.
        - Не плачь, Касула, — наклонилась к ней бабушка Нандунду. — Не плачь! Лев уйдет… Зачем ему здесь сидеть. Он сейчас уйдет. А Мурике вернется домой невредимый. Как только мы его увидим — откроем ворота…
        - Ах, если бы было ружье! — прошептал Сабалу. — Его можно было бы застрелить! Сидит так близко… Но почему он не двигается? Мне кажется, он прислушивается к чему-то.
        - Да! — сказала бабушка Нандунду, подойдя к ограде и внимательно разглядывая льва. — Видите, люди, он пошевелил левым ухом. Слушайте все. Что это?
        Издали послышался звон колокольчика… Тихий звон такого колокольчика, который привязывают на шею козам, чтобы они не потерялись.
        - Отстал чей-то козленок, — сказал кто-то.
        - Сейчас он его разорвет, прошептала Нана.
        И вдруг она услышала долетевшую издали песенку… Любимую песенку Мурике:
        Здравствуй, кролик!
        Где ты был?
        Что ты ел
        И что ты пил?
        Мать Мурике вскочила и бросилась к ограде. Люди расступились и пропустили ее, чтобы она могла взглянуть в щелку между бревнами.
        Из-за поворота дороги, из-за высоких стеблей травы показался маленький Мурике. Он шел прямо к воротам, коричневый мальчик в желтых трусиках. В одной руке он держал колокольчик, а другой рукой размахивал в такт песне…
        Здравствуй, кролик!
        Где ты был?..
        Колокольчик весело звенел, а Мурике бодро шагал босиком по уже остывающей дороге и пел свою любимую песенку.
        Все замерли. Все затаили дыхание. На краю дороги сидел большой лев, и прямо к нему шел маленький мальчик. Он шел, гордо подняв вверх свою курчавую голову, глядя на голубое небо, и звонил в колокольчик.
        Лев недовольно тряхнул головой, как будто ему что-то попало в ухо, вскочил и одним прыжком скрылся в зарослях травы. Закачались высокие сухие стебли…
        - А-а-а! — вскрикнули все люди.
        - Откройте скорее ворота! — закричала мать Мурике.
        А сам Мурике только сейчас увидал, как качается высокая трава, услышал крик матери, перестал петь и остановился. И колокольчик умолк в его руке.
        Ворота открылись, и мать бросилась навстречу Мурике.
        - Иди скорее! — закричали ему.
        - Разве солнце уже дошло до холма? — удивленно спросил Мурике и посмотрел на небо. — Еще рано! Почему вы закрываете ворота? А я нашел колокольчик, который потеряла наша коза! — И он снова поднял руку, зазвонил в колокольчик и запел свою песенку:
        Здравствуй, кролик!
        Где ты был?
        Что ты ел
        И что ты пил?
        - Как хорошо, что он нашел этот колокольчик! — вздохнув с облегчением, сказал Сабалу. — Львы очень не любят звона колокольчиков. Говорят, что у них начинают болеть уши от звона. Я слышал, что даже голодный лев не подойдет близко к козленку, у которого на шее болтается звоночек. А Мурике звонил так громко! Ах ты, кролик! — И Сабалу со смехом подхватил на руки проходившего мимо Мурике…
        Глава VII. Африка в Москве
        По субботам мама приезжает за Наной. Во время последнего урока на первом этаже собираются родители. Они увозят домой своих малышей, ребят первого и второго классов. Старшие ребята уезжают домой одни.
        Все торопятся обедать. В этот день даже Нана, которая всегда дольше всех сидит за столом, быстро съедает и суп и второе. Еще бы! Она знает, что там, внизу, ее уже ждет мама! Закутанная в теплый платок, в меховом пальто, в больших ботинках… Нана все еще никак не может привыкнуть к такой одежде своей мамы.
        Нана любила смотреть, как мама, приезжая в деревню к бабушке Нандунду, помогала ей работать, носила на голове большие корзины с кофейными зернами, тюки белого пушистого хлопка, чуть придерживая их рукой…
        Легкая, высокая, стройная, открытые руки, босые ноги в легких сандалиях, на голове красивая повязка… А тут — теплые кофты, которые все время щекочут шею и спину… Теплые чулки, теплая шапка… Мама стоит около окна, такая неуклюжая в толстом пальто… И сама Нана такая смешная…
        - Посмотри-ка на меня, мама! Я совсем как ты! Наверное, бабушка и папа не узнали бы нас с тобой!
        Нана идет, растопырив руки. Толстые рукава пальто не дают им сгибаться. Продернутые через рукава, висят на тесемке варежки. Ботинки с калошами. Теплая меховая шапка. Нана останавливается перед зеркалом и смотрит на себя. Потом громко смеется.
        - Анна Ивановна сказала, что, когда будет снег, мне дадут еще валенки. Что такое валенки? У тебя есть валенки, мама?
        Мама качает головой и выставляет вперед правую ногу, обутую в теплый ботинок.
        - Хватит с меня и этих ботинок. Ведь там внутри мех!
        - Мама, а неужели будет еще холоднее? Ведь снега еще нет? Почему до сих пор нет снега?
        - Не знаю, — говорит мама. — В прошлом году, когда я приехала, было теплее. И в это время уже был снег… Много снега!
        - Расскажи мне, мама, какой снег?
        - Ну, представь себе, Нана, что все улицы посыпаны сахаром. Густо-густо. И на деревьях сахар, и на крышах сахар. Все кругом белое и блестящее…
        Мама, улыбаясь, смотрит на Нану и помогает ей забраться на ступеньку автобуса.
        - Гражданочка, пройдите с ребенком на передние места! — говорит маме кондуктор. — Вот там, у окошечка, садитесь. Девочке виднее будет.
        Мама и Нана садятся около окна на переднем сиденье.
        - Мама! — тихонько толкает ее руку Нана. — Мама, а почему там, у нас дома, нам нельзя было садиться на передние скамейки автобуса, а только сзади? А почему здесь можно? Почему?
        - Девочка моя, любовь моя, ну какие ты вопросы задаешь! Ведь мы с тобой сейчас в Москве! Здесь никто не обращает внимания на то, какого цвета человек. Пусть он будет черный, совсем черный, или коричневый, или желтый, или белый — он может ходить куда угодно, он может садиться на какую угодно скамейку, он может выбирать себе любую профессию… Важно только, чтобы он хорошо работал или хорошо учился. Чтобы приносил пользу своему народу. Ведь мы с тобой в Москве, любовь моя! — И мама крепко прижимает к груди голову Наны.
        Когда Нана приезжает в общежитие, где живет мама, ей кажется, что она опять попала в Африку. По лестницам спускаются и поднимаются африканские юноши и девушки, звучит африканская речь, издали доносятся африканские песни. Из зала, где студенты репетируют свои номера для большого концерта, раздаются звуки африканского барабана — тамтама. Если бы сюда еще пальмы, и баобабы, и бананы, и горячее солнце — было бы совсем похоже на Африку.
        - Здравствуй, Нана! — говорит по-русски Усман.
        Он такой высокий, что должен согнуться пополам или присесть на корточки, чтобы заглянуть в лицо Нане. Он темнее всех в университете. Он приехал из африканской страны, которая называется Мали. Еще в прошлом году он не смог бы разговаривать с Наной, потому что он знал только французский язык, а Нана знала только португальский. А теперь они уже разговаривают по-русски.
        Усман рассказывает Нане сказки своей страны, а Нана потом, в интернате, рассказывает их ребятам. Усман поет Нане песни своей страны. Но выучить их Нана не может, потому что он поет их не по-русски. Петь родные песни лучше всего на родном языке.
        - Ты сегодня тоже расскажешь мне сказку? — спрашивает Нана.
        - Я приду вечером и расскажу тебе замечательную сказку, которую когда-то мне рассказывала моя бабушка! — Усман улыбается, поднимается и уходит по коридору, высокий-высокий, чуть покачивающейся плавной походкой.
        - Здравствуй, Нана! — ей протягивает руку Эфуа, девушка из Ганы. — Какие отметки ты получила за эту неделю?
        Эфуа стоит перед Наной, уперев руки в бока, расставив крепкие ноги, и смеется, показывая белые-пребелые зубы.
        - Я получила пятерку по арифметике. Пятерку за чтение. И пятерку за письмо! — гордо отвечает Нана. — А ты, Эфуа, что получила?
        Эфуа задумывается, наклоняет голову.
        - Я за эту неделю не получила никаких отметок. Преподаватель меня не спрашивал. Может быть, он меня не заметил. Или забыл про меня? У нас в группе теперь так много студентов. Четыре из Ганы, три из Вьетнама…
        Эфуа считает, а Нана загибает пальцы.
        - Два из Японии, два из Дагомеи, два с острова Цейлон, два из Аргентины… До скольких ты умеешь считать, Нана? — смеется Эфуа.
        - До ста и даже больше! Только в уме трудно. Я насчитала — пятнадцать. А еще много?
        - Насчитала пятнадцать? Значит, осталось уже немного. Еще один из Нигерии, один из Кении и двое с острова Занзибар. Сколько получилось, Нана?
        Нана рассматривает растопыренные пальцы…
        - Девятнадцать! — говорит она и бежит по коридору догонять маму.
        Суббота… Сегодня весь вечер и завтра, весь воскресный день, студенты отдыхают. И Нана тоже отдыхает. Она ходит из комнаты в комнату, приветствует старых знакомых, знакомится с теми, кого еще не знала до сих пор.
        - Нана, помоги мне прочитать письмо от русского друга! — говорит Исико, девушка из Японии. — Никак не могу понять, что здесь написано!
        Нана садится на стул и читает:
        - «Я очень обижусь, если ты не придешь ко мне в субботу вечером…»
        - В субботу? Это сегодня! — вскрикивает Исико. — Надо уже идти!
        В соседней комнате, где живут девушки с Кубы, танцуют. У дверей стоит улыбающийся Анхелино с аккордеоном в руках и играет, полузакрыв глаза от удовольствия. Анхелино очень любит играть. Если бы можно было, он даже на лекции ходил бы с аккордеоном.
        Нана проходит по коридору и останавливается около стола, на котором лежит почта. Вот бы сюда мальчиков из ее интерната! Мальчиков, которые собирают марки! Из каких только стран нет здесь писем! Вот подошел к столу студент из Мексики. Для него есть письмо. Вот подошел студент из Индонезии. Ему тоже есть письмо. Вот подбежала маленькая худенькая девушка из Того. Перебрала тоненькими пальцами все конверты, посмотрела на Нану.
        - Мне ничего нет! — И убежала.
        Нана внимательно рассматривает все письма… Но из Анголы нет ни одного. Никто не пишет ни маме, ни Нане.
        - Мама! — Вбежав в комнату, Нана прижимается головой к маминой руке. — Мама, а почему нам никто не пишет писем? Там на столе так много писем из разных стран… А для нас нет! Почему папа нам не пишет? И бабушка Жозефа?
        Мама вздрагивает и тихо говорит:
        - Они не знают, что мы здесь…
        Нане вдруг становится страшно. Как не знают? Как не знают? Ведь тогда вечером, когда из радиоприемника прозвучал мамин голос, когда Москва заговорила маминым голосом… папа сказал Нане: «Никогда никому не говори! Никогда и никому!» Но маме… маме ведь можно сказать?.. Ведь мама думает, что папа не знает?..
        - Мама, а он знает, что ты в Москве, — шепотом говорит Наняли смотрит маме в лицо. — Он знает!..
        Мама хватает Нану за плечи и испуганно, но так же тихо спрашивает:
        - Кто тебе сказал? Откуда ты знаешь?
        И Нана рассказывает маме о том, как папа однажды вечером включил радио, как Москва заговорила маминым голосом, и Нана и папа сразу ее узнали. Как папа выключил радио и сказал Нане строго и сердито: «Никогда и никому не говори об этом!..»
        Мама садится и закрывает голову руками.
        - Айюэ! — шепчет она. — Айюэ! Почему ты мне раньше не сказала? Почему ты мне не сказала? — и она раскачивается всем телом, обхватив голову руками.
        Нана обнимает маму и прижимается к ней крепко-крепко:
        - Мама, ты боишься, что он приедет за нами?
        И вдруг мама вскакивает. Высокая, тоненькая, она стоит перед Наной, и глаза ее сверкают.
        - Нет, не боюсь! Нет, не боюсь! — говорит она, и руки ее сжимаются в кулаки… И голос ее дрожит. — Не боюсь! — еще раз говорит она и обнимает Нану. — Он не может сюда приехать! Сюда могут приехать только те африканцы, которые хотят свободы своей родине, которые желают счастья своему народу, своим братьям… А он не такой!.. Он не такой!.. Ты помнишь, Нана, как он запрещал мне учиться? Ты помнишь, Нана, как он не позволял мне работать?.. Он не хотел, чтобы я была учительницей, чтобы я учила африканских детей… Он хочет, чтобы в нашей стране всегда оставались колонизаторы, чтобы наша страна никогда не была свободной, чтобы всем распоряжались белые. Такие, как сеньор Морейра, как господин Смит, у которого служил папа… Он сделал много зла моим друзьям! Он сделал много зла нашему Сабалу. Он сделал много зла нашей бабушке. И нам с тобой, Нана, он сделал много зла. Я должна была уехать тайком, оставить тебя с ним. Я знаю, что он запретил всем в доме говорить обо мне. Но я хотела, чтобы моя дочка получила настоящее образование, чтобы моя дочка выросла настоящим человеком. Поэтому я попросила моих друзей
помочь тебе приехать ко мне, в Москву… И вот мы теперь с тобой вместе, учимся здесь. Ты говоришь, что он знает, где я. Пускай! Сюда он не сможет приехать! — И мама крепко обнимает Нану.
        Кто-то стучит в дверь, приоткрывает ее, и высокий Усман заглядывает в комнату:
        - Нана, я пришел рассказывать тебе сказку. Ты хочешь послушать?
        Глава VIII. Сказка…
        Жил-был один очень злой и очень ленивый крокодил, к тому же он был страшный обжора. Насытившись, он обычно ложился спать и спал дольше, чем все его родственники.
        Он не любил даже маленьких птичек, которых крокодилы называют «зубочистками». Они раздражали его своим чириканьем.
        У крокодилов принято после еды ложиться на песок и дремать, широко открыв пасть. А маленькие птички-»зубочистки» скачут в это время по большим желтым зубам крокодила и выдергивают остатки еды, застрявшей между зубами.
        Ну, так вот, этот злой и ленивый крокодил никогда не позволял птичкам чистить свои зубы. Они, видите ли, мешали ему спать.
        А на самом деле птички-»зубочистки» могли бы сослужить ему большую службу. Ведь они, прыгая по зубам крокодилов, пока те дремали, все видели вокруг. Если приближалась какая-нибудь опасность, они вспархивали и улетали с громким писком. А крокодилы просыпались от этого писка, открывали сонные глаза и торопливо ковыляли в реку. Вот так, предупреждая об опасности, птички благодарили крокодилов.
        Но наш злой и ленивый крокодил, набив брюхо, уходил обычно спать куда-нибудь подальше от других крокодилов. Все ему мешало. И возня маленьких крокодильчиков, и болтовня крокодилиц. Он предпочитал спать в тишине и в полном одиночестве…
        Однажды, плотно пообедав, крокодил удалился в тень деревьев, росших на берегу реки. Он крепко заснул и спал очень долго. Настолько долго, что за время его сна река совершенно пересохла. Все другие крокодилы успели переселиться в озеро, в которое впадала эта река. И когда крокодил открыл глаза и посмотрел вокруг, бывшее дно реки уже было покрыто сухой коркой и следы крокодилов на когда-то мягком илистом дне замело пылью.
        От злости крокодил щелкнул зубами и изо всех сил ударил хвостом по земле. Но ударять хвостом по земле очень больно. И, окончательно разозлившись, крокодил лежал неподвижно, раздумывая, что бы ему предпринять.
        И вдруг на тропинке появился человек.
        - Эй! Что ты тут делаешь? — спросил он, нагибаясь над крокодилом.
        - Я жду тебя! — жалобно ответил крокодил.
        - Ждешь меня? — удивился человек. — А зачем же я тебе нужен?
        - Пока я спал — река пересохла, и все мои родственники ушли куда-то, — сказал крокодил. — Я остался один… По сухой и горячей земле я не могу идти пешком. Я знаю, что ты добрый человек. Может быть, ты согласишься отнести меня в ближайшее озеро или в реку?..
        Человек задумался.
        - Да, нехорошо поступили твои родные. Но как же я тебя понесу? Ведь ты большой и тяжелый…
        - Что ты! Я совсем легкий. Я давно ничего не ел, — жалобно ответил крокодил, стараясь уговорить человека.
        - Ну, ладно! — сказал человек. Он бросил на траву циновку, развернул ее и сказал: — Ложись сюда. Я заверну тебя в циновку, завяжу веревкой и отнесу в озеро, которое синеет вон там, за холмом. Я иду как раз в ту сторону.
        Крокодил очень обрадовался и быстро улегся на циновку. Человек завернул его, обвязал веревкой, с трудом взвалил его себе на голову и зашагал к озеру.
        - Иди, пожалуйста, помедленнее, — сказал крокодил. — А то ты меня трясешь. И положи себе на голову что-нибудь мягкое. А то твоя твердая голова давит на мою печенку…
        Человек пожалел крокодила, осторожно опустил его на землю, сорвал большой пучок травы, положил траву себе на макушку, потом снова поднял крокодила и понес дальше.
        - Не раскачивайся так сильно, — ворчливо сказал крокодил, — а то у меня голова кружится.
        Наконец, обливаясь потом и задыхаясь от жары, человек дотащил крокодила до берега озера. Но крокодил недовольно сказал:
        - Тут очень мелко! Отнеси меня на глубокое место…
        Человек влез в воду и пошел по илистому дну, погружаясь все глубже и глубже. Когда вода дошла человеку до шеи, крокодил махнул хвостом и воскликнул:
        - Ну вот! Здесь достаточно глубоко! Теперь развяжи меня!
        Человек опустил циновку с крокодилом в воду, развязал веревку и спросил:
        - Ну как? Хорошо?
        Крокодил, шлепая хвостом по воде, проплыл вокруг человека.
        - Ничего, — сказал он. — Довольно хорошо… Но пока ты нес меня, я проголодался. И теперь я должен тебя съесть!
        - Ой! Это нехорошо! — вскричал человек. — Я помог тебе добраться до воды, сделал все, что ты просил, а ты хочешь меня съесть! Так нельзя делать! Спроси кого хочешь.
        - Здесь никого нет, и спрашивать не у кого! — проворчал крокодил. — Я хочу есть, но все-таки я согласен посоветоваться с кем-нибудь: должен я тебя съесть или нет? Давай подождем… Только не выходи из воды. А то я тебя потом не поймаю. — И крокодил стал плавать вокруг человека.
        Человек стоял по горло в воде, солнце пекло ему голову…
        - Может быть, ты меня отпустишь? — взмолился человек. — Озеро далеко от всех селений, никто сюда не ходит. Отпусти меня. Ведь я тебе помог…
        Но крокодил продолжал нырять и плескаться как ни в чем не бывало.
        - А что же я буду есть? — удивленно спросил он, высунув голову из воды. — В этом озере даже рыбы не видно! Я сказал тебе, что согласен подождать… И за то скажи спасибо.
        И тут вдали появилась лошадь. Она шла, потряхивая гривой, направляясь прямо к озеру.
        - Что ты делаешь в воде? — спросила она удивленно, увидав человека.
        Но крокодил высунул длинный нос из воды.
        - Я хочу его съесть! А он не соглашается. Вот я и хотел бы узнать твое мнение о человеке. Может быть, действительно не стоит его есть? Как ты думаешь?
        Лошадь опустила морду в воду, напилась и, качая головой, ответила:
        - Как тебе сказать… Конечно, он заставляет меня много работать, он даже бьет меня иногда, но зато он дает мне есть много травы!
        - Травы! — воскликнул крокодил. — Какое безобразие! Кормить травой такое благородное животное! Да как он смеет! Конечно, я должен его съесть! — И он громко щелкнул зубами.
        - Ну, как хочешь. Дело твое, — равнодушно сказала лошадь. Даже не объяснив крокодилу, что она может есть только траву, она повернулась и пошла по выжженной земле, стуча копытами и пофыркивая.
        - Слышал? — торжествующе вскричал крокодил. — А ведь лошадь твой друг! Значит, я тебя съем!
        - Нет! Спроси еще кого-нибудь! — взмолился человек. — Ведь я так далеко нес тебя!
        Но только недовольный крокодил разинул пасть, чтобы сказать: «Нет! Я не согласен!» — как вдали показалась корова.
        - Эй, слушай! — крикнул крокодил. — Как ты считаешь: могу ли я съесть его?
        Корова вытянула шею, рассматривая человека.
        - Вот этого? Его я не знаю. Да они все одинаковые. Пьют наше молоко, едят наше мясо, нашими шкурами обтягивают свои барабаны. А кормят нас не очень-то сытно. Все больше травой…
        - Как? И тебя кормят травой? За все то, что ты даешь человеку? — возмутился крокодил. — Значит, ты согласна, чтобы я его съел?
        - Делай как знаешь. — Корова напилась воды и покосилась круглым глазом на крокодила: — Мне все равно! — И она ушла.
        - Ну вот! — Крокодил радостно стукнул зубами. — Теперь я тебя съем!
        - Нет! Ты должен спросить еще одного! Сейчас еще кто-нибудь придет на берег. — И человек вытянул шею, всматриваясь в даль, не появится ли кто-нибудь, кто скажет доброе слово в его защиту.
        И вдруг на берег прискакал маленький ушастый заяц. Он присел на песке, стараясь не замочить лапки, и только наклонил мордочку к воде, чтобы напиться, как крокодил щелкнул зубами перед самым его носом:
        - Как ты думаешь, могу я съесть этого человека? Только думай поскорей! Я уже так проголодался, что могу съесть и тебя в придачу.
        Заяц сначала в испуге отскочил в сторону, потом посмотрел на человека, покачал головой и спросил:
        - А скажите, пожалуйста, как это вы очутились в озере? Здесь никогда крокодилы не водились…
        - Не водились? А теперь будут водиться! — рявкнул крокодил и хлопнул хвостом по воде.
        Брызги разлетелись во все стороны, и заяц вытер лапкой мордочку.
        - Но как же вы попали сюда? — спросил он.
        - А вот он меня принес оттуда, где была река, которая теперь пересохла. Он меня принес на своей голове, — гордо сказал крокодил.
        - Вас? На голове? Не может быть! — немного попятившись, почтительно проговорил заяц.
        - То есть как это «не может быть»? Ты что же, смеешь мне не верить? — возмутился крокодил.
        - Нет, что вы! Я вам верю. Но просто не могу представить себе… Ах, если б я мог увидеть это сам, своими глазами… — Тут заяц подпрыгнул поближе к крокодилу и шепнул ему на ухо: — Тогда я мог бы всем рассказать о том, как человек, повелитель животных, находился у вас в услужении…
        - Ха-ха-ха! — расхохотался крокодил, широко разинув пасть. — Ты меня насмешил! Молодец! Сейчас я тебе покажу, как это было! — И он крикнул человеку: — Эй, ты! Давай сюда твою циновку!
        Заяц отбежал в сторону и присел на камень. А человек вышел из воды на берег и разложил на песке мокрую циновку.
        Крокодил плюхнулся на нее.
        - Видишь? — спросил он зайца.
        - Да. Но я все-таки не понимаю, как он мог вас нести… — Заяц удивленно заморгал черными глазками.
        - Как? — Крокодил щелкнул зубами. — Сейчас я тебе покажу! — Он подобрал под себя лапы и вытянулся на циновке. — Эй, ты! — крикнул он человеку. — Заверни меня и положи себе на голову!
        Человек быстро закатал крокодила в циновку и туго обвязал веревкой.
        Крокодил недовольно заворчал:
        - Незачем завязывать… Да еще так туго…
        Но человек уже взвалил крокодила себе на голову и быстро зашагал по дороге.
        - Стой! — заорал крокодил. — Развяжи меня! Выпусти меня!
        Но человек уносил его все дальше и дальше от озера, А заяц скакал рядом и приговаривал:
        - Так тебе и надо! Так тебе и надо! Ты съел много моих братьев. Ты съел много разных зверюшек… Но уж больше ты никого не съешь!
        - Как это так? — возмутился крокодил. — Я и тебя съем! И человека съем!
        - Нет уж! — сказал человек. — Я поверил тебе, а ты меня обманул. Нет уж! Теперь я отнесу тебя к себе в деревню и продам там людям, которые покупают разных зверей для зоологических садов!
        - И человек продал крокодила и получил много денег, потому что крокодил был очень большой. На пароходе его привезли в Советский Союз и в железной клетке доставили в Москву, в зоопарк. Там он и живет сейчас. Ты, наверное, видела его, Нана? — И Усман весело подмигнул.
        - Видела! Видела! — Нана захлопала в ладоши. — Это он лежит целый день, закрыв глаза, и ни на кого не хочет смотреть!
        Глава IX. …и правда
        - А я видела однажды, как крокодил шел по улице города!.. — задумчиво сказала мама.
        - Правда, это был не такой большой город, как наша столица Луанда. Когда я была еще маленькая, и мы с отцом приехали в город Лобиту. Там на окраинах тоже стоят маленькие домишки, сделанные из старых листов жести, из досок, из прутьев, из глины. Эти домики, так же как убогие домишки бедняков в Луанде, во время дождей сносят разлившиеся ручьи и реки. Так же в центре города высятся красивые дома белых людей. Так же покрикивает паровоз, подъезжая к вокзалу, привозя вагоны, набитые людьми. Так же катятся по улицам старенькие автобусы, которые везде, во всех городах, люди называют «машимбомбу». Так же много в порту стоит пароходов из разных стран…
        Мы приехали туда во время дождей. Солнце редко появлялось на небе. Все было кругом мокрое. И земля, и деревья, и дома, и люди… Но ребятам никакие дожди не страшны! И я с мальчиками и девочками папиного друга, к которому мы приехали, побежала смотреть на разлившуюся реку.
        Нам показалось очень интересным бросать в воду обломки веток, какие-нибудь старые корзины или циновки и смотреть, как быстро плывут они по течению, к океану. Мимо нас проплывали иногда целые соломенные крыши, сорванные ветром с каких-нибудь хижин из селений в верховьях реки. Плыли вырванные с корнем деревья. Порою на их стволах сидели испуганные зверюшки… Но мы были маленькие и не понимали, что за всем этим скрывается чье-то несчастье, чья-то беда. Нам было весело!
        Мы шлепали босыми ногами по воде, и нам казалось, что нет ничего прекраснее, чем маленькие кораблики с утиными перьями вместо парусов, которые мы мастерили и пускали по реке.
        Мы не понимали, что можем поскользнуться на мокрой глине и упасть в широкую мутную реку. А выбраться из этого быстрого и глубокого потока было бы невозможно.
        Даже крокодилы, опытные пловцы, жители реки, не могли повернуться и поплыть против течения. Вместе с бревнами, с деревьями, с ветками и с нашими корабликами их выносило в открытое море. А крокодилы очень не любят соленую воду! И там, где река впадала в море, где в синюю морскую воду вливалась красно-коричневая вода из реки, расплываясь широким пятном, крокодилы изо всех сил старались выкарабкаться на берег. Многих из них здесь, на песке, ловили охотники, чтобы сделать из их кожи сумочки, или портфели, или чемоданы… Но кое-кому из крокодилов удавалось спастись, когда наставала ночь…
        И вот как-то рано утром, когда облака еще не успели проглотить солнце, я услыхала оглушительные крики моих друзей…
        Я выбежала из дому и увидела, что по улице идет… крокодил. Он шел как будто прихрамывая, как будто не спеша, неуклюже переставляя короткие лапы. Он был очень большой. Его хвост волочился за ним, оставляя полосу на мокрой земле…
        Дети бросали в него камни, но они отскакивали от жесткой коричневато-зеленой кожи, перепачканной красной землей.
        Когда какой-нибудь мальчишка приближался к крокодилу, он на мгновение останавливался, чуть-чуть приподнимал тяжелую голову и раскрывал рот, показывая все свои огромные острые зубы. Храбрый мальчишка мгновенно отскакивал подальше, а крокодил продолжал путешествие, упрямо шагая к реке.
        Услыхав крики детей, женщины выбежали из домов, стоящих у края дороги. Они тоже стали кричать на все лады, то ругая крокодила, то подбадривая своих сыновей, то предостерегая их от излишней храбрости.
        Какой-то мальчик притащил длинный прут и издали стегал им крокодила так же, как пастухи стегают отбившуюся от стада козу или непослушную собаку. Это было очень смешно!
        Шум стоял страшный! Конечно, крокодилу никогда не приходилось слышать ничего подобного. Он был напуган и устал от длинного путешествия. Порою крокодил останавливался и закрывал глаза. Потом, медленно перебирая лапами, снова шел и шел дальше, к реке, в которую ему так хотелось поскорее погрузиться. Никакие крики, никакие удары камней и палок не могли сбить его с пути…
        И когда мальчишкам, наконец, надоело преследовать крокодила, когда камни перестали стучать по его твердой коже, мне показалось, что крокодил улыбнулся. Наверное, он увидел берег реки и понял, что теперь спасен. Наверное, он обрадовался, что на всем его длинном пути не встретился ни один настоящий охотник. А мы… Ведь он понимал, что наши палки и камни не опасны. Вот он и смеялся над нами… Мы все уже издали наблюдали, как крокодил спустился с горки, и нам даже показалось, что он ускорил шаги, чтобы скорее погрузиться в воду.
        «Река — это крепость крокодила! — сказала бабушка моих друзей, когда мы рассказали ей эту историю. — На земле он всего боится. А в воде он хозяин!»
        - Скоро этим «хозяевам» во всей Африке придет конец! — воскликнул Усман. — Там, где начинают строить плотины и электростанции, крокодилы жить не могут. И крокодилы убираются оттуда вместе с колонизаторами! У нас в стране, и в Гвинейской республике, и в республике Гане крокодилы переселяются из тех рек, на которых выстроены плотины. Они могут жить только там, где тишина, где мертвое царство… А когда в стране власть берет в свои руки народ, мертвое царство кончается!
        Знаешь, Нана, когда ты приедешь к себе в Анголу, там больше не будет ни одного крокодила! Они останутся только в сказках. Ваши реки станут работать для вас, они будут вертеть большие турбины электростанций, во всех городах зажжется электрический свет. И все ангольские дети будут учиться в школе, а вечером в домах будет гореть электричество, а не светильники с пальмовым маслом… Это все обязательно будет! — засмеялся высокий Усман и поднял Нану к самому потолку. — А крокодилов, так же как колонизаторов, будут показывать в зоопарке или в зоологическом музее…
        - Правда? — спрашивает Нана.
        - Ну, конечно! — отвечает мама и улыбается. — Раз Усман говорит, значит правда! А еще потому, что мы все этого хотим.
        - Чего мы хотим? — спрашивает Нана. — Чтобы крокодилов показывали в зоопарке? Или колонизаторов?
        - И тех и других! — весело отвечает Усман. — Если бы меня спросили, как лучше всего изобразить колонизатора, я предложил бы изобразить его в виде крокодила! Жадный, злой, ленивый, хитрый!.. А если вытащить из воды, закрывает глаза и улыбается. Делает вид, что тихий…
        - А когда мы поедем домой? — спрашивает Нана.
        - Когда я окончу университет, когда наша родина будет свободна, — отвечает мама.
        - Тогда мы все вместе поедем выгонять крокодилов! Мы их выгоним, и можно будет купаться в какой угодно реке! — Нана хлопает в ладоши и прыгает по комнате.
        - И всем детям можно будет учиться в какой угодно школе! — добавляет Усман.
        Глава X. Снег
        В это утро Нану разбудил голос Оли.
        - Нана! Вставай скорее! — Оля стягивала одеяло с Наны и шептала: — Скорее вставай! Все спят еще, а ты вставай… Идет снег!
        Нана села на постели. Прямо перед ней было большое окно, и она увидела там, в саду, летящие по воздуху белые пушинки. Как будто кто-то высоко-высоко, в облаках, ощипывал белых птиц… Много, много белых птиц…
        Нана вскочила, быстро всунула ноги в тапочки и бросилась к окну.
        Если бы, она не видела рядом с собой Олю, если бы кругом не спали другие девочки, если бы Нана не знала, что она сегодня, как обычно, проснулась в спальне интерната, она ни за что бы не поверила, что перед ней тот же самый сад…
        Столько раз она смотрела на эти тонкие деревья с белыми стволами, так не похожие на пальмы, на баобабы, на другие деревья Африки… Осенью на них трепетали желтые шуршащие листья. Потом листья облетели и лежали на земле золотистым ковром. Потом пошли дожди, и листья потемнели. А теперь… Что случилось с садом теперь?
        Сад стал белым. Не видно было листьев! Не видно было пожелтевшей травы. Все было белое. Когда-то, когда Нана была у бабушки Нандунду, она видела, как сушился на солнце собранный хлопок. Вся земля была устлана мягким белым пухом. Но он не был таким блестящим, таким ослепительно белым, как этот пух, лежащий в саду.
        Сейчас, прижавшись лбом к стеклу, Нана могла рассмотреть каждую отдельную летящую снежинку. Нана увидела, что все они похожи на звездочки. Вот одна приклеилась к стеклу. Вот вторая пролетела совсем близко и исчезла где-то внизу. Вот промелькнули две вместе, как будто держались за руки. Снежинок было так много, что никто не мог бы их сосчитать, даже если бы учился всю жизнь!
        Нана вспомнила, как там, дома, в Африке, с деревьев осыпались цветы. Лиловые, красные, розовые… Белых не было.
        Под высокими деревьями, которые цвели во всех садиках и на всех улицах, ветер собирал опавшие цветы в большие кучи. Дети валялись на них, лепестки цветов были мягкие и душистые…
        - А на снегу можно лежать? — спросила Нана, восторженно глядя на Олю. — Можно его брать в руки? Он очень холодный?
        - В руки брать можно, — рассудительно сказала Оля. — Можно лепить из него снежки и бросать в мальчишек. А лежать на снегу нельзя. Можно простудиться!
        Другие девочки уже просыпались и, увидев, как светло в комнате, удивленно вытягивали шеи и заглядывали в окна.
        - Снег! Снег выпал! — раздавались радостные голоса. Наташа с растрепавшимися во время сна косами выскочила из-под одеяла и босиком побежала к окну.
        - Первый снег! Первый снег! — И она затанцевала, запрыгала, шлепая босыми ногами по полу.
        - Ну вот, Нана, наконец, дождалась первого снега! — раздался голос Анны Ивановны. — А кто тут у нас босиком прыгает? Ну-ка, быстрее одевайтесь!
        А Нана никак не могла оторваться от окошка. Она все смотрела и смотрела на волшебные белые звездочки, летящие за окном. Она все смотрела и смотрела, как снежинки садятся одна за другой на широкий подоконник, на землю, на крышу маленького домика, стоящего в саду, на ветки деревьев, на зеленые растопыренные лапы елок. Уже скрылась под снегом спортивная площадка, скрылись клумбы, на которых осенью были такие красивые цветы. Не видно было дорожек, протоптанных ребятами между деревьев. Не видно было серого асфальта, идущего вдоль всего интерната.
        - Вот видишь, какая у нас красивая зима! — ласково сказала Анна Ивановна, положив руки на плечи Наны. — У вас в Африке в это время идут дожди, цветут деревья, созревают фрукты… А у нас земля отдыхает, накрывшись белым одеялом. Маленькие африканцы скачут по горячему песку, а маленькие москвичи — по снегу. Маленькие африканцы купаются в океане, а маленькие москвичи бегают на лыжах и на коньках, катаются с горки на санках. Видишь, Нана, какая у нас красивая зима?..
        - Очень красивая, — задумчиво проговорила Нана. — А у нас в Анголе тоже очень красиво…
        - Каждая страна красива по-своему, — сказала Анна Ивановна. — И каждому человеку кажется, что его родина — самая красивая страна на свете. Потому что каждый человек любит свою родину… И работает для того, чтобы его родная страна стала еще красивее. А подумай только, сколько на нашей земле разных стран и разных народов… Какая красивая наша земля! На Северном полюсе — голубые льды и белый снег. Тундра, поросшая зеленым мхом и чудесными цветами. Северные леса с колючими елочками, с белоногими березками. А дальше цветущие сады, поля, синие реки, голубые озера. А еще дальше — золотой песок пустыни, безбрежные просторы океана… И африканские леса со сказочными деревьями, с волшебными бабочками, с могучими водопадами, со слонами, антилопами и разноцветными птицами…
        Анна Ивановна замолчала на минутку, как будто разглядывая всю огромную, прекрасную землю, а потом мечтательно продолжала:
        - Так прекрасна вся наша природа! И так прекрасны люди, живущие на земле. Люди, которые хотят жить в мире и трудиться на благо всего человечества… Но есть на земле и другие люди, которым дорога не родина, не счастье людей, а… деньги. Эти люди ради того, чтобы все больше и больше было у них денег, готовы уничтожить других людей и всю красоту нашей земли. Есть такие люди… Они не хотят, чтобы из Африки уходили колонизаторы. Они не хотят, чтобы родина Наны была свободна. Они не хотят, чтобы все дети учились, чтобы все люди были счастливы. Есть еще такие люди! Они есть в разных странах. И в Африке тоже. Это они убили Патриса Лумумбу. Это они стреляют в своих братьев…
        Нана широко открытыми глазами смотрела на снежинки, летящие за окном, и думала: «А может быть, папа такой? Ведь он не захотел спрятать маминого брата, дядю Марселу…»
        …Нана очень хорошо помнила то утро. Папа вошел в комнату бабушки Жозефы и увидел лежащего на постели дядю Марселу. Нана только что принесла ему газету, и он читал ее. Голова его была забинтована белой повязкой. С правой стороны просочилась кровь… Но папа сказал ему:
        - Убирайся из моего дома! Мне тут революционеры не нужны…
        Дядя Марселу с трудом поднялся. Лицо его стало серым. Голос дрожал:
        - Значит, товарищи сказали мне правду? В доме моей сестры я не найду помощи?
        - Уходи сейчас же! — повторил папа. — Сию же минуту! Это мой дом! И в моем доме для тебя и твоих товарищей нет места! Я вовсе не желаю из-за тебя лишиться работы или попасть в тюрьму. Уходи!
        Бабушка Жозефа, опустив голову, молча стояла около двери.
        - Запомни сегодняшний день, Антониу! — глухим голосом сказал дядя Марселу. — Запомни день 4 февраля. Запомни! Сегодня ночью мы попробовали освободить наших братьев, томящихся в тюрьмах… И если бы нас было больше, а таких, как ты, меньше, мы победили бы. Но запомни, Антониу! Сегодняшний день станет великим днем для нашей страны. Потому что, если даже убьют всех нас, восставших сегодня, весь народ Анголы убить нельзя! Сегодняшний день будет началом твоего конца, Антониу! И твоих хозяев!.. Запомни это!
        Дядя Марселу сделал шаг к двери и пошатнулся. Он упал, и никто не поддержал его…
        - Пусть остается до ночи… — тихо сказал папа, глядя на лежащего на полу дядю Марселу. — Не могу же я сам вытаскивать его на улицу. Приведи его в чувство… Сделай ему перевязку… — Тут папа сжал кулаки и страшным шепотом просвистел в лицо бабушке Жозефе: — Делай с ним что хочешь… А ночью пусть он убирается отсюда! — И папа вышел из комнаты, хлопнув дверью…
        … — Но таких людей на свете гораздо меньше, чем тех, кто хочет мира и свободы! — продолжала Анна Ивановна.
        И Нана, тряхнув головой, взглянула ей в лицо.
        - Мы сумеем сохранить нашу прекрасную землю! Мы сбережем для детей всего мира и белый снег, и красные земли Африки, и белые березки, и пальмы, и елочки, и бананы… И настанет такое время, когда мы сможем поехать в гости к тебе, Нана. В твою родную Анголу. И вместе с ангольскими детьми наши дети пойдут на берег Атлантического океана собирать ракушки. И будут пить молоко из кокосовых орехов, и собирать африканские цветы, и плести из них венки. Правда, Нана?
        И Нана весело кивнула головой.
        А за окном все летели и летели белые, чистые снежинки, и сад вокруг интерната становился все красивее.
        Глава XI. Нана рассказывает сказку
        В раздевалке, около батарей центрального отопления, сушатся валенки и варежки после прогулок на лыжах.
        Теперь Нана хорошо знает, что такое валенки. В первый раз она не могла в них и шага ступить: ноги не поднимались. А сегодня в теплых валенках она пробежала на лыжах от дома до забора, а потом от забора до дома. И не падала, зарываясь в снег носом, как на прошлой неделе!
        Теперь Нана не боится, когда снежинки садятся на ее лицо. В первый раз, когда большая снежинка села ей на нос, Нана испугалась: а вдруг снежинка так и останется на носу!.. Боялась рукой смахнуть снежинку, боялась пошевелиться. Только, скосив глаза, смотрела на кончик своего носа. А снежинка взяла и пропала куда-то…
        - Где она? — удивленно спросила Нана.
        - Она растаяла! Ведь нос у тебя теплый! А снежинка холодная. Вот она взяла и растаяла! — засмеялась Анна Ивановна. — Бедная снежинка! Летела, летела. Так далеко было до земли от облака. Она хотела сесть рядом со своими сестричками, куда-нибудь на полянку в лесу, и остаться здесь до весны. А ветер подул и посадил эту снежинку прямо тебе на нос! Она, бедная, и растаяла! Видишь, сейчас на мою руку тоже сядет снежинка…
        Анна Ивановна сняла перчатку и вытянула руку вперед, а потом поднесла ее к Наниному лицу.
        - Смотри, смотри, какая красивая звездочка!
        Нана рассматривает руку Анны Ивановны.
        - Ничего нет! — говорит она. — Только маленькая капелька воды…
        - Ну вот, значит, снежинка здесь была и растаяла!
        Анна Ивановна засмеялась и надела перчатку.
        - Так и знай теперь. Если снежинка сядет тебе на нос — не бойся! Она сейчас же превратится в маленькую капельку воды!
        И теперь Нана совсем не боится снежинок. Она не боится теперь падать в мягкий сугроб. Оказалось, что падать в снег даже приятнее, чем на песок на берегу океана. И теперь в раздевалке, около батарей центрального отопления, сушатся вместе с другими и Нанины варежки и валенки.
        Ох, если бы бабушка Жозефа и бабушка Нандунду могли посмотреть на Нану, когда она выходит из двери интерната с лыжами на плече, с палками в руках, в теплом красном лыжном костюме, в валенках, в красной вязаной шапке, в красных варежках!.. Они ни за что не узнали бы Нану! Ни за что!
        Даже мама всплеснула руками, приехав в субботу за Наной. Она увидела, как ребята возвращаются с лыжной прогулки, и вместе с ними Нана.
        - Это моя дочка? — воскликнула мама. — Да это настоящая лыжница!
        А Нана шла, гордо подняв нос, и только издали кивнула головой маме.
        - Здравствуй, мама! Я сейчас переоденусь!..
        Наверное, мама, увидав Нану с лыжами на плече, вспомнила, как там, в Африке, многие девочки и мальчики катаются на водяных лыжах. Они надевают на ноги большие широкие лыжи с закрученными кверху носами, а руками хватаются за концы длинных веревок, которые им бросают с кормы катера. Катер быстро скользит по морской глади и тянет за собой смелых лыжников. И мама так каталась когда-то…
        Сейчас в раздевалке сушатся варежки и валенки после лыжной прогулки по снегу. А ребята сидят в комнате, посередине большого ковра, и рассказывают сказки. Каждый по очереди должен рассказать сказку, какую вспомнит.
        - Ну, теперь твоя очередь, Нана! — говорит Анна Ивановна. — Уже много раз мы рассказывали сказки, и когда очередь доходила до тебя, я каждый раз рассказывала за тебя какую-нибудь африканскую сказку. А теперь ты уже хорошо говоришь по-русски. Сама можешь рассказать нам сказку твоей родной страны.
        - Хорошо, — говорит Нана. — Только тогда давайте сядем так, как сидят у нас, когда слушают сказки. Я сяду посередине, а вы все садитесь кругом. Но передо мной должен гореть костер…
        - А мы вместо костра поставим перед тобой электрическую лампу! — смеется Анна Ивановна и ставит перед Наной на пол низенькую лампу с оранжевым колпаком.
        - А кругом должно быть темно-темно, как будто уже настала ночь… — говорит Нана. — Бабушка Нандунду всегда рассказывала сказки, когда наступала ночь.
        - А мы потушим лампу, которая горит на потолке… И кругом будет ночь… — говорит Анна Ивановна и выключает свет.
        - А где же луна? — спрашивает Нана и, хитро прищурившись, смотрит на Анну Ивановну.
        - А луной будет свет, который горит в спальне у девочек… Смотри, как хорошо он проникает сквозь стеклянную дверь. — Анна Ивановна закрывает стеклянные створки двери, и в комнату льется голубоватый свет.
        - А где же деревья? Где пальмы? Где баобабы? — Нана снова хитро поглядывает на Анну Ивановну.
        - Ну, вот таких деревьев у нас действительно нет… — Анна Ивановна разводит руками. — Но скоро будет новый год, и тогда мы будем сказки рассказывать под елкой!
        - Слушайте, люди! — медленно говорит Нана, потому что так всегда начинала свои сказки бабушка Нандунду. — Слушайте, люди! Моя сказка начинается…
        Жил-был один человек. Он пошел на берег реки за тростником и взял с собой острый нож. И вдруг в тростнике он увидел большую-пребольшую черепаху… Даже больше той, которую мы видели в зоопарке.
        Человек сказал:
        - Эй, черепаха! Я тебя сейчас убью своим острым ножом!
        Но черепаха ответила:
        - Я черепаха, которая ходит очень медленно, я не могу убежать от тебя. Но я не боюсь твоего ножа. Потому что у меня очень твердая спина.
        Человек рассердился и закричал:
        - Эй, черепаха! Я сейчас пойду принесу свой топор и зарублю тебя!
        Но черепаха ответила:
        - Я черепаха, которая ходит очень медленно, и я не могу убежать от тебя. Но твоего топора я тоже не боюсь. Потому что у меня очень твердая спина.
        Человек рассердился еще больше и крикнул:
        - Эй, черепаха! Я сейчас зажгу костер и брошу тебя в огонь! Я зажарю тебя!
        Но черепаха ответила:
        - Я черепаха, которая ходит очень медленно, и поэтому я не могу убежать от тебя. Но я не боюсь огня! Я не боюсь огня, потому что у меня очень твердая спина!
        Тогда человек страшно разозлился и крикнул:
        - Я брошу тебя в воду, черепаха! — И он бросил ее в реку.
        Черепаха высунула голову из воды и сказала:
        - Большое спасибо! Мне тут очень хорошо! Я плаваю гораздо быстрее, чем хожу. Большое спасибо! — И она уплыла от злого человека.
        - Вот и вся сказка, — Нана оглядела ребят, сидящих вокруг нее. — Но теперь вы все должны повторить за мной последние слова: — И она уплыла от злого человека…
        И все ребята и Анна Ивановна громко повторили:
        - И она уплыла от злого человека!
        - А у нас осталось немножко времени до ужина! — сказала Анна Ивановна. — Я вам расскажу еще одну африканскую сказку. И теперь я сяду посередине… А когда моя сказка кончится, вы тоже повторите за мной последнюю фразу. Хорошо?
        - Хорошо! Хорошо! — закричали ребята.
        Нана уступила свое место Анне Ивановне, а сама села в кругу напротив нее.
        - Как известно, зайцы водятся во всех странах мира, — начала Анна Ивановна. — Но в разных странах у них разные характеры. У нас, в русских сказках заяц — косой зайчишка, почти всегда трус. А в африканских сказках заяц храбрый. Очень храбрый!
        Вот однажды такой храбрый африканский заяц скакал по дороге и увидел большую лужу. В ней отражалось голубое безоблачное небо.
        - Какое чудесное место! — радостно пошевелил ушами заяц, усевшись на краю лужи. — Теперь я могу задирать кого угодно и дразнить кого угодно! Если за мной кто-нибудь погонится, я прибегу сюда и нырну в это прекрасное море! — И он, весело подпрыгивая, отправился по дороге в лес.
        Там он встретил слона. Слон мирно стоял, помахивая хоботом и шевеля ушами. Он с аппетитом ел огромные банановые листья. Заяц сел перед слоном и спросил:
        - Скажите, пожалуйста, дяденька слон, для чего вам два хвоста?
        Слон ничего не ответил озорнику. Тогда заяц крикнул еще раз, очень громко:
        - Я вас спрашиваю: скажите, зачем вам, дяденька, два хвоста? Один хвост спереди, а другой хвост сзади!
        Тогда слон рассердился. Ведь слоны очень не любят, когда их хобот называют хвостом…
        - Вот я тебе сейчас покажу, какой это хвост! — сказал слон и вытянул хобот, чтобы схватить зайца…
        Но озорник успел увернуться и понесся большими прыжками в ту сторону, где была лужа. А слон побежал за ним. Заяц не очень-то торопился, потому что был уверен, что может нырнуть в большую голубую лужу. Добежав до нее, он присел на краю, оглянулся и еще раз крикнул: «Эй, дяденька с двумя хвостами!» А слон был уже близко. Заяц бросился в воду, думая скрыться в ней, но лужа оказалась совсем неглубокой. Воды было совсем мало. Она не закрыла даже заячью спину! Разозленный слон схватил зайца длинным хоботом и поднял его на воздух.
        - Что мне теперь сделать с тобой? — проревел слон. — Ты не уважаешь старших! За это я тебя накажу! — И он несколько раз окунул зайца в лужу. Потом, решив, что такого наказания недостаточно, он обвалял зайца в липкой жидкой глине, покатал его по сухой траве и посыпал песком. В таком виде он бросил зайца на дороге и ушел, сердито размахивая хоботом и хвостом.
        К счастью, нос зайца не залепила глина, и он все-таки мог дышать. Наказанный задира лежал и думал, как бы ему освободиться… Лапки его приклеились к животу, уши — к спине, даже глаза были обмазаны глиной. Сухие стебли травы обмотались вокруг него, а песок набился в уши. Он лежал на дороге, похожий на камень или на деревянный чурбан, и не мог пошевельнуться. Время шло, солнце грело, и глина становилась все тверже.
        Вдруг на дороге показалась гиена. Она шла, поводя носом, разыскивая, чем бы ей пообедать. Она учуяла запах зайца, подошла к чурбану, но никак не могла понять, почему он пахнет зайцем.
        - Нет! — сказала гиена. — Мой нос меня не обманывает… Эта штука явно пахнет зайцем. Сейчас я помою в воде этот чурбан, и тогда будет ясно, почему он пахнет так приятно! — сказав так, гиена столкнула зайца в лужу и стала его полоскать.
        Вода смыла песок, глина размокла… Заяц вскочил на ноги и убежал из-под самого носа у гиены. Скрываясь в кустах, он засмеялся и крикнул:
        - Я так и знал, что эта прекрасная лужа в конце концов мне пригодится!
        Гиена только облизнулась, оставшись одна на дороге. Она осмотрелась по сторонам, не увидела ничего съедобного и грустно сказала:
        - Ну что ж! Ничего не поделаешь! Пойдем теперь ужинать!
        И все ребята громко повторили за Анной Ивановной последнюю фразу:
        - Пойдем теперь ужинать!
        Глава XII. Богач Андрюша
        Мама позвонила по телефону в интернат и сказала, что не сможет сегодня приехать за Наной. Нана загрустила и весь четвертый урок сидела очень печальная. Но на переменке Андрюша Пальчиков, которого все называли просто Пальчиком, вдруг подбежал к Анне Ивановне и стал ее о чем-то упрашивать, посматривая на Нану.
        - Ну, хорошо, давай, Андрюша, спросим Нану! — Анна Ивановна подозвала Нану к себе.
        - Хочешь сегодня поехать в гости к Андрюше? Он тебя приглашает. А в воскресенье вечером вместе вернетесь в интернат. — Анна Ивановна ласково смотрела на Нану.
        Конечно, Нана очень хотела поехать к Андрюше! В прошлую субботу, когда мама приезжала за Наной, она познакомилась с Андрюшиной мамой. И Андрюшина мама сказала:
        «Если вы когда-нибудь не сможете в субботу взять дочку домой — ведь у вас, студентов, наверное, дел очень много! — я с удовольствием заберу ее к нам, поиграть с Андрюшей».
        Нана знала, что у Андрюши есть старшая сестра, что папа Андрюши работает на заводе. Она знала, что у Андрюши есть большой аквариум и два зеленых попугайчика. Конечно, Нана очень хотела поехать к Андрюше!
        Поэтому, когда Андрюшина мама возвращалась из интерната на автобусе домой, напротив нее, на переднем сиденье, сидели двое ребят: ее собственный сын и Нана.
        По новой дороге всегда интересно ехать, особенно если с тобой рядом находится твой друг, который все тебе объясняет.
        - Здесь были маленькие, маленькие дома, их все снесли. Теперь, видишь, на этом месте какие большие дома строятся?…
        Андрюша показывал Нане на высоченные, почти готовые дома: краны бережно поднимали огромные плиты, достраивались последние этажи…
        - Вот здесь раньше стоял домик, где жил один папин приятель! И как только этот большой дом будет готов, он переедет в него. Здорово как, правда? Раньше жил в маленьком домике — теперь будет жить вот в таком огромном! Будет каждый день сколько хочет ездить на лифте!
        Нана кивала головой и думала о родном городе. Почему-то когда там сносили маленькие домишки, в которых жили люди, и на их месте строили новые, красивые, большие дома, никто из прежних жителей не переезжал в эти дома… Люди строили себе где-нибудь, на другой окраине, еще дальше, такой же маленький домик, какой был у них раньше. Иногда из старых досок, из фанеры, из листов ржавого железа, а иногда переплетали прутья, сломанные с больших деревьев, и обмазывали их глиной. Люди поселялись на новом месте в таких же маленьких, низеньких домах. А в больших домах поселялись богатые белые люди, которым не было никакого дела до того, как живут бедняки…
        - Смотри, как радуются ребята! Видишь, бульдозер расчищает площадку? Здесь, наверное, раньше стоял их дом, а теперь будет строиться новый.
        Андрюша с завистью смотрел на мальчишек, скачущих по белым сугробам. Они заглядывали через забор, они карабкались по бревнам, еще торчащим из земли, засыпанной снегом.
        А там, где жила раньше Нана, никто не радовался, когда приходил трактор и разваливал хижины… Когда на окраине появлялся урчащий трактор, поднимая гусеницами столбы красной пыли, люди спешили поскорее вынести из домишек все свои вещи. И потом со слезами на глазах смотрели, как трактор разравнивает красный песок на том месте, где только что стоял убогий домик, в котором они жили, в котором прятались от дождя, в котором скрывались от солнца…
        Большой город с белыми домами, в которых жили белые богатые люди, все рос. Все дальше от берега океана протягивал он новые улицы. А жилища африканцев, бедные хижины с кривыми маленькими окнами, с крышами из старых листов жести, с глиняными стенами, карабкались все выше по склонам холмов, стоящих вокруг города. Они спасались от жестокого белого города белых людей, белых хозяев…
        Дома африканцев не могли стоять там, где были дома белых людей… Так же как африканцы не могли ходить по тем улицам, по которым ходили белые люди, не могли купаться в океане в том месте, где купались белые люди, не могли гулять в том парке, где гуляли белые люди…
        - Нана! Сейчас наша остановка, — раздался голос Андрюшиной мамы. Нам сейчас выходить. Мы приехали.
        Андрюша вскочил и потащил Нану за руку к выходу. Какая-то старушка с сожалением посмотрела на Нану и глубоко вздохнула:
        - Бедняжечка, какая черная!
        Андрюшина мама сердито взглянула на старушку.
        - Ничуть она у нас не «бедняжечка»! Она у нас молодец! Учится в школе и получает пятерки! Я бы хотела, чтобы мой, вот этот, так учился! — И она положила руку на плечо Андрюши.
        А Андрюша засмеялся.
        - Да, уж если приехала в Советский Союз, значит надо хорошо учиться! — сказал какой-то человек в меховой шапке, приветливо глядя на Нану.
        - Разве у нас есть школа на их языке? — спросила старушка.
        - Ну что вы! — укоризненно взглянула на нее Андрюшина мама. — Она говорит по-русски отличнейшим образом! Учится в нашем самом обыкновенном интернате! Вместе с ним!
        - Ах ты, батюшки! — изумилась старушка. — И что ж ты, милая, долго будешь жить в Москве?
        Автобус остановился. Нана, вслед за Андрюшей и его мамой соскакивая с подножки, весело помахала старушке на прощание рукой и крикнула:
        - Пока не кончу учиться!
        Андрюша крепко держал Нану за руку. Он обязательно хотел, чтобы все встречные, и знакомые и незнакомые, знали, что это именно к нему в гости идет африканская девочка!
        Он шагал, гордый и важный, подняв кверху румяное лицо, и рука его в синей варежке не выпускала одетую в красную варежку руку Наны.
        - Вот наш дом! — сказал Андрюша.
        Закинув голову, он с удовольствием оглядел одиннадцатиэтажный огромный дом, в котором они жили. Пять лет назад Андрюшин папа получил здесь квартиру, и другого дома Андрюша просто не представлял себе, хотя и родился он не здесь. Ему было три года, когда он впервые поднялся на лифте на седьмой этаж, где была их квартира.
        - Вот наш дом! — еще раз повторил Андрюша.
        А Нана стояла около него, тоже закинув голову, и считала этажи…
        - Одиннадцать! — радостно сказал Андрюша. — Одиннадцать этажей! Десять подъездов! Триста тридцать квартир!
        Ого! Нана чуть-чуть покачала головой и прищурила глаза… В том городе, где жила Нана, такого большого дома не было ни одного! Триста тридцать квартир! Подумать только! В том городе, где жила Нана, было только четыре семиэтажных дома, и все они принадлежали сеньору Дуарти, известному богачу…
        - А у вас только один дом? — тихо спросила Нана Андрюшину маму. Она боялась показаться слишком любопытной. — Или много?
        Удивительно! По Андрюшиному виду невозможно было догадаться, что он такой богатый! У него такой большой дом, а он ездит в автобусе. Вот сеньор Дуарти — сразу было видно, что он богач! Он никогда не ходил пешком и, уж конечно, не ездил в автобусе… Он всегда ездил только в новенькой блестящей машине. И дети его ездили даже на пляж на машине… Так всегда и говорили люди: «Вон, смотрите, Дуарти поехал…», «Вон, смотрите, поехала машина Дуарти…» А про тех, кто жил в домах, принадлежавших ему, говорили тоже почтительно: «Он теперь живет в доме у Дуарти. Значит, он получил хорошую работу. Разбогател, видно!» Много людей жило в домах сеньора Дуарти. Но не было там африканцев…
        - Много домов… Или один? — Андрюшина мама остановилась от изумления.
        И Андрюша остановился, выпустил даже из своей руки руку Наны.
        - Мама! Что она хочет сказать? — спросил он. — Я не понимаю!
        - Я сначала тоже не поняла, — улыбаясь, сказала Андрюшина мама. — А теперь догадалась. Ты подумала, Нана, что Андрюша назвал этот дом нашим, потому что мы его хозяева? Потому что мы его купили? Так бывает у вас в стране, Нана… А у нас иначе. Мы его хозяева, потому что мы в нем живем. Все триста тридцать семей, которые живут в этом доме, — все его хозяева! Но никто его не покупал и не продавал. Дом выстроили для всех нас. Мы когда-то жили в маленькой комнате, нам было тесно… Когда Андрюше было три года, нашему папе дали здесь квартиру. И так же всем другим людям, которые здесь живут. Дали бесплатно, чтобы нам лучше жилось. И теперь мы все бережем наш дом, следим, чтобы все в нем было в порядке. Видишь, вот эти деревья? Мы сами сажали их вокруг дома. Мы говорим «наш дом», «наш сад», потому что они общие. У нас все хозяева! Мы все хозяева и дома, и сада, и всего в нашей стране. Вот сейчас мы с тобой поднимемся на нашем лифте, позвоним в нашу дверь и откроет нам…
        - Наша Таня! — закончил Андрюша, подталкивая Нану в лифт. — Нажимай, Нана, вот на эту белую кнопку!
        Нана сняла варежку и осторожно надавила на гладкую кнопку. И поплыли у нее перед глазами закрытые металлические двери… Одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь…
        - Приехали! — крикнул Андрюша.
        Лифт остановился на седьмом этаже. На площадку выходили три двери. На одной из них была прибита дощечка, и на ней было написано: «Н. Н. Пальчиков».
        - Вот наша квартира. Звони, Нана! — громко сказал Андрюша, хозяин квартиры, дома, сада, деревьев и всего-всего, что есть в его стране.
        Такой же хозяин, как все остальные советские мальчики и девочки, как все их папы и мамы, бабушки и дедушки, братья и сестры… Вот к кому в гости пришла сегодня Нана! И, уж конечно, даже богач сеньор Дуарти не был таким богатым, как этот маленький советский мальчик Андрюша Пальчиков!
        Глава XIII. Вопросы и ответы
        - Я вижу, у нас сегодня семья увеличилась? — раздался громкий голос, когда ребята, Нана, и Андрюша, и Андрюшина сестра Таня, сидели за столом, уже рассмотрев и рыбок в аквариуме и зеленых попугайчиков в большой клетке.
        - Папа! Папа пришел! — Андрюша бросился отцу на шею.
        - Подожди, подожди, сынок! Дай-ка я познакомлюсь с нашей новой девочкой!
        Андрюшин папа, высокий-высокий, широкоплечий, румяный и такой же голубоглазый, как Андрюша, стоял перед Наной и протягивал ей руку.
        - Ну, девочка, давай знакомиться! Столько раз Андрюша про тебя рассказывал! А ты все не приходила! Я Пальчиков-старший. Зовут меня Николай Николаевич.
        Нана встала из-за стола. Ее маленькая рука совсем спрягалась в большой руке Андрюшиного отца.
        - Меня зовут Нана… Я из Африки! — тихо проговорила она, улыбаясь, глядя в глаза Николая Николаевича.
        - Знаю, знаю, что из Африки! Только ведь Африка большая… Еще какая большая! Вот скажи мне, из какой страны ты приехала?.. А то Андрюша никак не мог толком объяснить…
        Николай Николаевич положил руку на голову Наны.
        - Волосики у тебя такие курчавые… Ну, так откуда же ты, африканская девочка?
        - Я из Анголы, — ответила Нана.
        - Из Анголы? Вон откуда!.. Ах ты, моя маленькая, — Николай Николаевич погладил Нану по голове. — Значит, это у вас в стране сейчас люди сражаются за свободу?.. Значит, это к вам в страну никогда еще не приезжали советские люди?.. Ах ты, моя маленькая! — Николай Николаевич ласково смотрел на Нану и покачивал головой.
        - К нам советские люди не приезжают… — сказала Нана.
        Она очень хорошо помнила, как Сабалу рассказывал маме историю о советском пароходе. Несмотря на то, что во время бури пароход потерпел аварию, ему не разрешили войти в порт, чтобы исправить повреждения. Сабалу сказал тогда: «Ни один советский человек никогда еще не ступал на землю Анголы… Ни один советский пароход не приставал к нашим берегам!»
        Люди ходили тогда потихоньку далеко за город, по берегу, чтобы посмотреть на стоящий вдали пароход. Даже на таком расстоянии был виден красный флаг, укрепленный на его мачте. Люди знали: если полиции станет известно, что они смотрят на красный флаг Страны Советов, их арестуют. Ведь людей бросали в тюрьму только за одно слово «Москва», только за одно слово «Россия». И все-таки люди ходили по берегу, далеко за маяк, и смотрели в сторону советского парохода. И Сабалу смотрел…
        - К нам советские люди не могут приехать… Их не пустит полиция… Никого! — Нана опустила голову.
        Андрюшина мама посмотрела на Нану, подергала Николая Николаевича за рукав…
        - Ну, садитесь кушать! — сказала она весело. — А то суп остынет! И расскажите нам, кто из вас за эту неделю получил пятерки и сколько?
        - Я получил три пятерки, — Андрюша гордо поднял нос. — Я получил бы еще, только Анна Ивановна меня больше не вызывала. А Нана тоже получила три пятерки. Она у нас молодец! Это Анна Ивановна сказала!
        - Пятерки — дело хорошее! — Николай Николаевич внимательно посмотрел на Нану, на Андрюшу. — Это очень хорошо… Прилежно учись, девочка! Когда ваша страна будет свободной, ты приедешь к себе домой и будешь учить русскому языку других ребят… А потом мы с Андрюшей приедем к тебе в гости, и ты будешь у нас переводчицей…
        - Да! — радостно сказала Нана. — Я покажу вам наш город. Он очень красивый! Очень!.. Он на берегу океана… И потом мы перейдем по мосту на остров. Это совсем близко. Там такой хороший песок. Туда приплывают рыбаки на лодках… А потом мы поедем далеко-далеко, в гости к маминой бабушке. И я расскажу ей, как жила в Москве. Наша бабушка Нандунду даже не знает, что есть такой город! Мы будем гулять в лесу… Вы посмотрите, как растут кокосы на пальмах, как собирают красные ягоды кофе… Мы будем ловить бабочек и собирать цветы…
        - Ловить бабочек! — закричал Андрюша. — Я возьму с собой сачок!
        - Обязательно возьмешь! — сказал Николай Николаевич. — И всех бабочек там переловишь! А пока что давайте обедать! А то суп стынет! Он, наверное, вкусный! У нас сегодня Таня обед готовила! Пришла из школы и, пока мама ездила за вами, Таня наша, молодчина, приготовила обед! Мы ведь все люди рабочие! Давайте скорее кушать, ребята! А потом мы будем рисовать и рассказывать про Африку!
        После обеда, после того, как ребята все вместе вымыли и вытерли посуду и аккуратно поставили в буфет, Николай Николаевич достал из письменного стола тетрадь для рисования и карандаш и положил их на стол перед Наной.
        - Пока мы еще соберемся с Андрюшей к тебе в гости… А ты вот расскажи нам сегодня о своем городе, об океане, о том, какие у вас дома, какие деревья. Нам очень интересно все узнать, все посмотреть. Вот тебе карандаш, вот тебе бумага… Чего не сможешь рассказать — нарисуешь! Чего не сможешь нарисовать — расскажешь! — И Николай Николаевич отточил карандаш перочинным ножом.
        - Я боюсь… Вдруг у меня не получится? — Нана нерешительно взяла в руки карандаш. — У нас все такое красивое. А я вдруг плохо нарисую?
        - Нет, нет! — сказал Николай Николаевич. — Даже если у тебя получится не очень хорошо, мы поймем, что это карандаш виноват!
        - Хорошо, — согласилась Нана. — Если какой-нибудь дом или какое-нибудь дерево получится кривое, вы не думайте, что они такие на самом деле. У нас все очень красивое! — И она задумалась, вспоминая свою родину, а ее друзья с нетерпением смотрели на карандаш, зажатый в маленькой руке.
        - Ну вот, — Нана вздохнула. — У нас бывают разные дома. Бывают большие, высокие, со стеклянными окнами. Такие же, как в Москве. Такие дома у нас в городе. В этих домах живут только богатые белые люди. А бывают маленькие дома. В них живут африканцы.
        Моя бабушка Нандунду живет далеко от города, вот в таком маленьком доме. Он сделан из веток деревьев и из травы. А на крыше лежат пальмовые листья. Бабушкин дом стоит под большим-пребольшим деревом. Оно называется баобаб. Это самое большое дерево. Его не может повалить даже слон! Если человек стоит под баобабом, он кажется вот таким маленьким.
        - А если мы все впятером возьмемся за руки, мы сможем обхватить такой баобаб? — подперев голову двумя руками, спросила Таня, внимательно рассматривая рисунок.
        Нана задумалась.
        - Нет! — ответила она, покачав головой, припоминая, какие баобабы она видела. — Мы танцевали под одним баобабом. Хотели окружить его. Взялись все за руки, но наших рук не хватило. Мы должны были позвать еще ребят. А нас было очень много. Даже не знаю сколько…
        - А какие еще деревья растут у вас? — спросил Андрюша.
        Он встал на стул на коленки и хотел улечься животом на стол, но мама хлопнула его по макушке и сказала:
        - Это что такое? Можно лежать на кровати, а не на столе!
        Нана засмеялась.
        - А у нас в Африке люди лежат не на кроватях, а на циновках. На кроватях очень жарко. На пол кладут коврики, плетенные из травы или из листьев. Вот такие. На ночь их разворачивают, а днем сворачивают. Вот так. Один раз я поехала в гости к девочке, — рассказывала Нана. — Она жила на самом берегу океана. Мы играли наверху, на балконе, потом спустились вниз, в ту комнату, где мы должны были спать. И увидели, что циновки, на которые мы ложились спать, шевелятся на полу. Мы очень испугались, закричали. Прибежали папа и мама этой девочки. А знаете, почему шевелились циновки? Океан пришел в комнату! Под циновками была вода. Где-то далеко в океане была буря, и воды стало у берега больше, чем всегда. Океан пришел на улицу, потом в сад, потом в комнату. Было очень страшно… Циновки шевелились, как будто они хотели уплыть из комнаты. Океан был очень близко.
        - А что же сделали папа и мама девочки? Они, наверное, тоже испугались? — взволнованно спросила Таня. — Ой, как страшно! Океан в комнате! Ой, как страшно!
        - Океан не страшный, — успокоила ее Нана. — Страшно только когда буря. Мы всегда купаемся в океане и греемся на берегу, на песочке. В океане живут вот такие… животные. У них шесть ног, и они ходят боком.
        - Это крабы! — радостно закричал Андрюша. — И у нас такие тоже есть! В Крыму. А в Москве нет!
        - В океане есть еще раковины, — продолжала Нана. — вот такие круглые. И с рожками. Если приложить ее к уху, кажется, что в ней шумит море. А иногда океан выбрасывает на берег и вот таких животных.
        - А ты знаешь, Нана, как они называются? — спросил Николай Николаевич. — Это морские коньки. У них голова совсем как у маленькой лошади.
        - Да! — кивнула головой Нана. — Но они совсем маленькие. А бывают еще вот такие страшные животные. Большие! У них восемь ног.
        - Это опасное животное, — сказала Андрюшина мама. — Это осьминог. Как же вы не боитесь купаться в океане, если там водятся такие чудовища? Ужас прямо!
        - Я видела один раз, как рыбаки вытаскивали сеть и вместе с рыбой попался такой осьминог. Все прибежали посмотреть на него. Он так страшно шевелил своими лапами…
        - Ой, Нана! Не рассказывай такие ужасы! Мне будет казаться, что осьминог сидит у меня под кроватью! — воскликнула Андрюшина мама. — Расскажи лучше про что-нибудь хорошее.
        - Ладно! — сказала Нана. — Она на минуточку задумалась и даже взяла в рот карандаш. — Вот что я нарисую… Нарисую я дерево — пальму. У вас пальма растет в комнате, но она совсем маленькая. А у нас…
        - Маленькая? — обиделся Андрюша за свою пальму. — Вот так маленькая! Почти до самого потолка! А ты знаешь, что эта пальма у нас выросла из финиковой косточки? Ей уже четырнадцать лет. Так же, как Тане…
        Нана смутилась. А потом весело сверкнула глазами.
        - У вас до потолка! А у нас до самого неба! У нас пальмы растут прямо на берегу океана, прямо на дороге, в лесу. Где угодно… Высокие-превысокие, и растут на них не финики, а кокосы. Кто-нибудь захочет по дороге пить, а воды нигде нет. Нужно тогда залезть на пальму и оторвать один кокосовый орех. Они растут вот так, все вместе, около ствола. Залезть на пальму трудно. Она высокая и гнется от ветра. Вот человек оторвет кокос и бросит его на землю. А он не разбивается. У него очень твердая скорлупа. А когда ее разобьешь, наконец, и думаешь, что уже можно пить вкусное, прохладное молочко, которое есть в орехе, оказывается, под твердой скорлупой лежат коричневые волосики. А под ними еще одна скорлупа. И в ней уже молочко. И в нем уже орех. Проделаешь дырочку в этой скорлупе и тогда уже пей сколько хочешь! А из скорлупок можно сделать посуду. Чашки, тарелки, тазики. Знаете, как хорошо? Уронишь такую чашку на пол, а она не разобьется!
        - Вот бы такие чашки и тарелки нашей Тане! — сказал Николай Николаевич. — А то у нее все нелады с посудой! — Он хитро посмотрел на Таню, а она недовольно поморщилась и опустила голову.
        - А у нас еще есть другая посуда, которая тоже не бьется. Это калебасы. Растут они в саду или просто около дома. Вот такие круглые или длинные, или вот такие пузатые.
        - Это, наверное, тыквы такие? Созреет она, потом сорвешь ее, на солнышке высушишь, зернышки вытащишь — и готова бутылочка! Остается только разрисовать! Да, Нана? — спросил Николай Николаевич. — И у нас на юге растут такие. Только не очень большие!
        - А у нас большие! — гордо сказала Нана. — Из самых больших можно даже сделать таз. Положишь в него бананы, поставишь на голову и несешь. У нас все носят на голове! Некоторые дети, когда идут в школу, книжки несут на голове или даже чернильницу…
        - Нет, нет, Таня! Ты не пробуй, пожалуйста! — закричала Андрюшина мама, увидав, что Таня собирается взять с буфета чашку. — Если хочешь учиться носить вещи на голове, возьми пластмассовую вазочку. Я вовсе не хочу, чтобы мы остались без чашек и без тарелок! Пожалуйста, возьми в буфете пластмассовое блюдо, положи на него яблоки, и пусть Нана покажет, как это делается!
        - Давай, давай! — закричал Андрюша и полез на стул, чтобы достать с верхней полки буфета розовое небьющееся блюдо. — Давай, давай! Мама, клади яблоки! Сейчас у нас будет цирк!
        - Совсем это не цирк! — обиделась Нана. — У нас всякий человек может что угодно носить на голове! Даже маленькие дети! — И она гордо поставила на макушку розовое большое блюдо и торжественно прошлась по комнате.
        - Нана просто молодец! Смотрите, пожалуйста, ни одно яблоко не упало! — сказал Николай Николаевич, вставая из-за стола. — А не думаете ли вы, дорогие мои товарищи, что нам надо спрятать рисунки, карандаши, одеться, взять саночки…
        - И пойти гулять! — заплясал по комнате Андрюша. — Пап! Ты обещал, что мы тебя покатаем! А сегодня нас трое! Мы тебя повезем втроем!
        - А я не раздавлю санки? Как ты думаешь, сынок? — Николай Николаевич, лукаво прищурившись, смотрел на Андрюшу.
        - Идите, идите! — вмешалась мама. — А то весь вечер просидите дома! Сегодня погода хорошая. Мороз небольшой, снег выпал. Одевайтесь, ребята!
        - Правильно! — сказал Николай Николаевич. — Мама всегда говорит правильно! Пошли гулять. А то завтра нам некогда будет на санках кататься! Завтра мы пойдем в наш дворец…
        Нана удивленно посмотрела на Николая Николаевича. Вот какие люди эти москвичи! Андрюша сказал «наш дом». Его папа сказал «наш дворец». В Анголе так может сказать только португальский губернатор! Больше никто! Наш дворец… Что же это за дворец такой? Интересно было бы посмотреть!
        - Нана! Надевай вот эти варежки! Они теплее твоих! — сказала Андрюшина мама, протягивая Нане кожаные варежки, подбитые мехом…
        - Мама! Пусть Нана наденет мой пуховой шарфик! — Таня сняла с вешалки мохнатый белый шарф.
        - Вот теперь у нас Нана как Снегурочка! — смеясь, сказала Андрюшина мама. — Шапочка белая, шарф белый. Смотрите, ребята, не заморозьте в снегу нашу африканскую Снегурочку!
        Нана застегивала пуговицы на шубке и думала: «Почему это никогда с ней не играл так папа?.. Может быть, потому что в Анголе нет снега, нет мороза, нет зимы и нет санок?»
        Глава XIV. Кто может идти во дворец?
        Увидев, как Таня причесалась, как аккуратно заплела две косы, Нана с грустью потрогала свою растрепанную макушку. Обычно мама причесывала Нану по субботам, когда они вместе приезжали в общежитие. Из жестких и курчавых Паниных волос только одна мама умела делать замечательную прическу! Пробор посередине головы, от самого лба до затылка. Второй пробор поперек головы, от одного уха к другому, через макушку. И третий пробор — по затылку. Так получались на голове шесть пучков волос. А потом из них мама заплетала шесть косичек. Приколотые одна к другой мамиными шпильками, они крепко держались целую неделю!
        Сегодня было воскресенье, прошло уже больше недели с того дня, как мамины умелые руки привели в порядок голову дочки. Нана взглянула в зеркало и осталась очень недовольна своим видом.
        Таня надела нарядный белый фартук, завязала шелковый пионерский галстук. У Наны тоже есть белый фартук, чистый воротничок и манжетки… Но прическа у Наны никуда не годится!
        - Нана! Давай-ка я тебя причешу! — как будто догадавшись, о чем думает Нана, сказала Андрюшина мама. — Я буду потихоньку расчесывать твои волосы. По одной косичке… Я постараюсь сделать тебе такую же прическу. — И она взяла в руки гребенку.
        Не так просто причесать африканскую девочку! Волосы закручены туго-туго в маленькие колечки. Как только расплетешь косичку — волосы, как пружинки, снова закручиваются! Но у Андрюшиной мамы такие ловкие руки! Она причесывает Нану так осторожно, так бережно… И вот на месте растрепанной косички появилась тугая, ровная косичка. Вот уже расчесана вторая косичка…
        …Бабушка Жозефа всегда старалась причесать Нану так как причесывались белые девочки. Но две косички на Наниной голове никак не хотели держаться! Приходилось причесывать голову несколько раз в день! Бабушка Жозефа сердилась и нетерпеливо дергала Нанины волосы… А бабушка Нандунду однажды причесала Нану так, как причесывались в старину дочери вождей. Как причесывалась когда-то она сама. Это была очень красивая прическа! Все волосы, собранные на макушке, бабушка Нандунду крепко связала в пучок и обвила их тесьмой, на которой были нашиты белые круглые раковины. Они так сверкали на черных Наниных волосах! Бабушка Нандунду, полюбовавшись на свою правнучку, потом еще надела ей на шею бусы и приколола к волосам несколько разноцветных перьев.
        - Теперь так уже никто не причесывается! — с сожалением сказала мама.
        А бабушка Нандунду грустно кивнула головой…
        - Ну вот! Готово! — радостно вздохнула Андрюшина мама. Шесть аккуратных косичек торчали в разные стороны. Теперь оставалось связать их все вместе.
        Весело трещали в большой клетке зеленые попугайчики. Рыбки прижались носиками к стеклу аквариума. Они никогда еще не видали такой прически!
        - Посмотри-ка, Таня! Посмотри-ка, Андрюша!
        Андрюшина мама отошла в сторону, чтобы издали полюбоваться на Нанину голову. На шесть тугих черных косичек, словно ухватившихся одна за другую.
        - Право же хорошо получилось! Как тебе кажется, Нана?
        Нана взглянула на себя в зеркало. Ну вот, теперь совсем другое дело. Даже мама была бы довольна, увидев сейчас свою дочку. И Нана радостно улыбнулась.
        Николай Николаевич появился в комнате.
        - Ну, кажется, все причесаны, все одеты? Нам уже скоро пора идти! — И он, взяв Нану за плечи, со всех сторон осмотрел ее голову. — О, какая прическа прекрасная!
        А Нана вдруг загрустила.
        Наверное, ее не возьмут с собой во дворец… Вот и окончился хороший день… Сейчас все уедут, а она останется одна… А может быть, ее сначала отвезут в интернат, и она будет там скучать… Совсем одна до вечера, пока соберутся ребята.
        Счастливый Андрюша… Счастливая Таня… Пойдут во дворец… Им можно… так же как их папе и маме… Всем можно… А Нане? Там, в Африке, в городе, где жила Нана, тоже был дворец… Дворец губернатора. Около него всегда стояли полицейские и даже близко не подпускали африканцев. Даже бабушка Жозефа никогда не видала дворца! Наверное, даже папа не видал!
        Как Нане хотелось бы посмотреть на настоящий дворец! Но разве это возможно?
        Как бы ни была красиво причесана Нанина голова, она все равно остается курчавой головой африканской девочки. Как бы ни была Нана аккуратно одета, она все равно остается африканской девочкой. Как бы хорошо ни училась Нана, она все равно остается только африканской девочкой, с темными руками, с темной кожей… Как же она пойдет во дворец?
        - Ты почему вдруг загрустила? А, Нана? — спросила Андрюшина мама.
        - А разве мне можно идти с вами? Меня пустят туда? — опустив голову, ни на кого не глядя, тихо спросила Нана.
        - То есть как это не пустят?! — изумился Николай Николаевич. — Ты же наша гостья! Ты маленькая гостья всей нашей страны! Ты наш друг! А в наш дворец всем друзьям можно ходить! Мы его сами строили, мы его сами украшали, теперь мы сами в него ходим! И все наши гости: и большие, и маленькие, и африканцы, и кубинцы, и американцы, и немцы, и англичане, и французы — пусть все приходят в наш дворец! Мы приглашаем всех друзей! Милости просим! У нас весело, у нас красиво, у нас хорошо! — Николай Николаевич положил руку на плечо Наны. — Навсегда запомни, Нана! В Советской стране не обращают внимания на то, какого ты цвета! Это в Америке смотрят — черный человек или белый. Это в Америке в школах нет места для детей с черной кожей. Это там травят собаками маленьких детей с курчавыми волосами, с коричневыми лицами за то, что они идут в школу. Это в Америке так… И в тех странах Африки, где еще нет свободы… А у нас совсем не так! У нас не важно, какого ты цвета! У нас важно, что ты умеешь делать! У нас все взрослые люди работают, а все дети учатся. И ты учишься, так же как наши советские ребята. Ты учишься,
так же как они, для того, чтобы потом приносить пользу своей родине. Значит, и для тебя у нас открыты все дворцы, все театры, все магазины, все сады, все парки. Мы сейчас все вместе идем в наш дворец, на детский утренник! И ты идешь с нами вместе. Маленькая африканская девочка, гостья Советской страны!
        Глава XV. Дворец для всех
        - Здравствуйте, Николай Николаевич!
        - Привет знатному мастеру!
        - Здорово, Николай Николаевич!
        - Мое почтение, товарищ Пальчиков!
        Все приветливо кланяются Николаю Николаевичу, все ему улыбаются. Видно, все его тут знают…
        - Послушай, Мария Мироновна! Видишь, я в полном семейном составе прибыл? И еще с нашей маленькой гостьей. Ты мне найдешь места где-нибудь поближе? — Николай Николаевич останавливается перед пожилой женщиной.
        Рядом с ним — Андрюшина мама. Из-за отцовской спины выглядывает Андрюша, а с другой стороны стоит Таня. Она держит Нану за руку.
        - Вижу, вижу, что в полном составе, — смеется Мария Мироновна. У нее седые волосы, а глаза молодые и веселые… как будто она взяла их с другого лица. — Хорошо, что ты, товарищ Пальчиков, прибыл заблаговременно. А то у нас сегодня столько народу будет. Знаешь, какие артисты сегодня у нас выступают? Но для тебя уж найдем места поближе. Для тебя и для твоей семьи!
        Николай Николаевич берет под руку Андрюшину маму и весело смотрит на ребят.
        - Ну, команда, шагом марш! Пошли занимать места!
        В огромном высоком зале почти все места уже заняты. Горит яркий свет, люди торопливо идут по проходу между креслами. По красному ковру шагает Мария Мироновна, за ней Николай Николаевич с Андрюшиной мамой, за ними Андрюша, за ним Таня и Нана. Как будто спускаешься с укатанной горки, все ниже и ниже, все ближе и ближе к сцене. Она сейчас еще задернута красным бархатным занавесом…
        - Вот, пожалуйста, садитесь в первом ряду, — говорит Мария Мироновна. — Тут у нас места для самых почетных гостей!
        - Нет, Мария Мироновна! — качает головой Николай Николаевич. — Ты сегодня в первый ряд сажай маленьких зрителей! Им сегодня нужно поближе сидеть. Пускай поглядят на своих товарищей. У меня ребята все уже большие. А то рассядемся мы в первом ряду и загородим все, малышам ничего не будет видно. Ты уж посади нас, пожалуйста, где-нибудь в пятом или в шестом ряду.
        - Ну вот, хотела я оказать почет знатному мастеру. Да ладно уж, знаю тебя, Николай Николаевич! — машет рукой Мария Мироновна и поворачивает обратно, поднимается по красному ковру.
        - Ну, садитесь тут! — говорит она. — Как раз пять мест. А в первый ряд я, правда, сегодня посажу наших малышей. Пускай уж директор на меня не обижается. Сегодня у нас и директор и старший мастер только гости. А хозяева у нас сегодня наши ребята!
        - Спасибо, Мария Мироновна! — говорит Андрюшина мама. — Нам отлично будет здесь! В вашем зале отовсюду хорошо видно!
        - Ну, я пошла! — говорит Мария Мироновна и исчезает среди множества людей.
        Нана первый раз в театре. Первый раз в таком большом зале. Она вертит головой направо и налево, смотрит и наверх и назад. Все интересно! Как вбегают ребята толпой в большую дверь в другом конце зала, как разбегаются они по залу кто куда. Как шагают малыши и рассаживаются в первом ряду. Как перекрикиваются мальчики и девочки…
        - Володя, иди сюда! Тут еще одно место есть!
        - Света, Света! Давай поменяемся. Ты иди на мое место, а я туда, к Зине…
        Все чувствуют себя как дома. А ведь это дворец!
        И малыши спокойно сидят в первом ряду! И ничему не удивляются! Как будто так и полагается сидеть им в первом ряду! Почему их посадили в первый ряд? Может быть, это дети каких-нибудь важных людей?
        - Чьи это дети? — тихонько спрашивает Нана у Николая Николаевича.
        Он удивленно смотрит на Нану.
        - Как чьи? Наши, заводские! Дети рабочих…
        - Нет! Вон те, в первом ряду.
        - И эти наши дети. Только маленькие… Посадили их вперед, чтобы им виднее было…
        Их посадили вперед только потому, что они маленькие?.. А маленькие африканские дети даже в школе сидят на задней парте!
        - Пап, а что будет сегодня? — спрашивает нетерпеливый Андрюша.
        - Сегодня будут выступать самые знаменитые артисты! — отвечает ему Николай Николаевич.
        И Нана, крепко вцепившись в ручки кресла, не отрываясь, глядит на красный бархатный занавес. Он чуть-чуть шевелится, как будто дышит. Как будто он живой. Так хочется его потрогать. Он такой пушистый и мягкий. Так хочется заглянуть, что делается за ним.
        Звенит звонок. Раз… два… три… Постепенно гаснет свет…
        - Сейчас начнется, — говорит Андрюша, усаживаясь поудобнее.
        Затихают голоса ребят. И красный тяжелый занавес медленно раздвигается. Нана вытягивает шею, привстает со своего места. Ей хочется разглядеть все получше на этой большой, ярко освещенной сцене. Но сзади раздается чей-то сердитый голос:
        - Сядь, девочка!
        - Сядь! Сядь! — тянет ее за руку Андрюша. — Еще ничего нет. Только декорация… Сядь!
        И Нана послушно садится.
        На сцене перед ней Кремль, и над ним яркое солнце. Яркое, желтое. Как в Африке! И вдруг откуда-то сбоку выходит маленькая девочка. На ней синяя юбка, белая кофточка и красный пионерский галстук. Ну, точь-в-точь такая же девочка, как у них в интернате, в четвертом классе. Она очень храбро подходит к самому краю сцены и громко говорит:
        - Начинаем концерт участников художественной самодеятельности, премированных на городском смотре. Танец маленьких лебедей. Исполняет танцевальный коллектив…
        И вдруг на сцене гаснет свет и начинаются чудеса. Исчезают яркое солнце и Кремль, откуда-то сверху на сцену падают голубые лучи. Они двигаются, перекрещиваются. И в их сиянии появляются двадцать белых балерин. Они не то летят, не то плывут по сцене. Слышится волшебная музыка, и в такт ей балерины скользят то в одну сторону, то в другую, то наклоняются, то выпрямляются, то поднимают руки над головой, то опускают их к полу. Они танцуют на носочках, на самых пальчиках, как будто совсем не касаясь земли. Так и кажется, что они сейчас поднимутся в воздух и улетят…
        - Здорово? Да? — шепчет Нане на ухо Андрюша. — Вот та девчонка, которая с краю, она в нашем доме живет… В восьмой квартире…
        Девчонка? Какая же это девчонка? Это балерина. Это вот такая балерина, каких показывают в кино и по телевидению! Это настоящая балерина. И Нана, отбивая себе ладони, хлопает и кричит вместе со всеми:
        - Браво! Браво!..
        Зажигается свет! Двадцать белых балерин выбегают кланяться.
        - Вот она, Ирка! — Андрюша показывает пальцем. — Вон та, которая справа…
        - А разве это не балерины? — недоверчиво спрашивает Нана.
        - Папа! Она думает, что это балерины! — Андрюша хохочет, очень довольный. — Балерины…
        Николай Николаевич потирает покрасневшие ладони.
        - Молодцы девочки! Хорошо танцуют! И правда, можно подумать, что это настоящие балерины. А на самом деле все они обыкновенные девочки. Вот такие же школьницы, как ты, Нана, как наша Таня. Учатся в школе и учатся танцевать в кружке. И вот смотри, пожалуйста, их премировали на городском смотре! И правильно! Правильно, что премировали!
        Концерт продолжался. Выступали малыши из детского сада и пионерский хор. Выступали девочки и читали стихи. Играли на рояле, на скрипке. И во время каждого номера Нана думала: «Вот если бы я могла так…», «Если бы могла научиться петь…», «Если бы я могла так читать стихи…» Она даже не знала, что ей больше всего понравилось! Но когда в заключение концерта снова выступили танцоры и, притопывая каблуками, лихо отплясали гопака, Нана не выдержала. Она повернулась к Николаю Николаевичу и спросила:
        - А мне можно учиться в танцевальном кружке?
        Николай Николаевич еще только собирался ответить, а Андрюша уже сказал:
        - Конечно, можно! Разве ты не знаешь, что у нас в интернате есть танцевальный кружок?
        «Это, наверно, очень дорого стоит, — думает Нана. — Мама не сможет за меня платить!» Но все-таки, когда концерт закончился и они стояли в очереди за шубами в раздевалке, Нана тихонько спросила Андрюшину маму:
        - Скажите, пожалуйста, сколько нужно платить, если хочешь заниматься в танцевальном кружке?
        Андрюшина мама нагнулась к уху Наны. «Ой! — подумала Нана. — Наверно, очень дорого! Зачем я спрашивала!»
        И тихим, тихим шепотом Андрюшина мама сказала:
        - Ни-че-го пла-тить не на-до! Каждый, кто хочет учиться чему-нибудь, учится бесплатно!
        Нана недоверчиво посмотрела на Андрюшину маму: может быть, она шутит?
        - Правда? — спросила она.
        - Конечно, правда! — ответила Андрюшина мама. — Конечно, правда! Чему хочешь — тому и учись! Пожалуйста!
        И Нана радостно подпрыгнула. Завтра же она запишется в танцевальный кружок! Вот-то удивится мама!
        - Ну, дорогие мои товарищи! — сказал Николай Николаевич. — Теперь мы с вами поедем на метро в «Детский мир».
        Глава XVI «Потерялась девочка…»
        А вы когда-нибудь были в «Детском мире»? Издали, со всех сторон стекаются к нему потоки людей. Люди выходят из метро, из автобусов, из троллейбусов, из легковых машин. И все спешат туда, где виднеются высоченные стеклянные стены. Эти прозрачные стены сделаны для того, чтобы было видно все, что есть в магазине. А для того чтобы дети понимали сразу, что это их магазин, все огромные витрины полны игрушек. Если у кого-нибудь дома даже полкомнаты уже завалено игрушками, все-таки в этом магазине для него найдется еще много интересных вещей!
        А главное, конечно, это куклы! Сколько их здесь! И какие все разные! Они сидят на маленьких стульчиках, лежат на кроватках, спускаются на парашютах, летят на ракете, летят на воздушном шаре. Они поднимаются по веревочной лестнице, гонятся за собаками, купаются в ванночках и скачут верхом на лошадях. Куклы, куклы, куклы! И большие и маленькие, и одетые и завернутые в одеяльца, и с зонтиками и с книгами, на качелях, на автомобилях, на саночках и рядом с мишками, с верблюдами, со слонятами, с зайцами… Даже у москвичей глаза разбегаются, а что уж говорить о маленькой африканской девочке, которая в воскресенье вместе со своими советскими друзьями в первый раз подошла к дверям этого магазина!
        - Андрюша! Крепко держи Нану за руку! — сказала Андрюшина мама.
        Николай Николаевич засмеялся.
        - Давай-ка, Нана, лучше мне руку! Так будет вернее. Уж я тебя не потеряю. А вторую руку дай Тане. На всякий случай, если вдруг я на минуту отпущу твою руку! Ну, смотрите, мама и Андрюша, если мы войдем через разные двери, встретимся направо от входа, около отдела игрушек.
        Хорошо, что Николай Николаевич успел это сказать! Сейчас же мама и Андрюша исчезли в толпе, которая вливалась в одну стеклянную дверь, а Николая Николаевича с Наной внесло в другую. Таня осталась где-то позади и жалобно закричала:
        - Папа! Я тут!
        Николай Николаевич очень крепко держал Нану за руку, и только поэтому их не разъединило в дверях.
        - Ну вот! — сказал, отдуваясь, Николай Николаевич. — Теперь нам надо встать у этого прилавка. Вот идет Таня. Сейчас явится мама с Андрюшей. — Он снял шапку, размотал на шее шарф. — Расстегни пуговицы на шубке, Нана. Здесь очень жарко!
        Подошла Таня, моргая глазами, ежась, снимая варежки.
        - Чуть было меня не унесло во-он на ту лестницу! — И она махнула рукой куда-то в левую сторону.
        Нана посмотрела на лестницу и удивилась! Ступеньки сами несли людей наверх совсем так же, как в метро.
        Со всех сторон на Нану смотрели куклы. Они стояли, выпрямившись, каждая в своей картонной коробке, улыбаясь и протягивая руки к будущим хозяйкам. У самых больших тяжелые глаза были полузакрыты. Казалось, они следили из-под мохнатых ресниц за девочками, столпившимися у прилавка: «Кому-то я достанусь?» А какой-то девочке уже заворачивали коробку с куклой в розовом платье; кому-то показывали куклу с белокурыми косами; кто-то тянулся через прилавок и кричал: «Нет, вот эту! Вот эту, с закрывающимися глазами!..»
        Подошли Андрюшина мама и Андрюша.
        - Ну, куда мы пойдем сначала?
        У Андрюши шапка съехала набок, пальто расстегнулось, щеки разрумянились еще сильнее, чем всегда.
        - Пойдем в отдел заводных игрушек! — сказал он, снимая варежки. — Ты обещал мне купить автомобиль.
        - Но сначала купим подарок Нане! — перебила его мама. — Нана — наша гостья. Ну, Нана, выбирай себе куклу! Рассмотри хорошенько, какая тебе нравится!
        Нана улыбнулась и еще раз обвела взглядом кукол. Какая ей нравится? Вот эта большая, в полосатом платье, очень хорошая. Но она, наверно, тяжелая. Ее носить-то на руках будет трудно. Вот эта тоже очень красивая, но платье у нее слишком длинное. У этой нет косичек. А у этой глаза не закрываются. Если говорить по правде, все куклы нравились Нане… Но их было слишком много, и выбрать одну, самую хорошую, было очень трудно.
        И вдруг Нана увидела на самом верху маленькую куклу. Она была одета в красную юбку и белую кофточку. На ногах у нее были белые носочки и черные туфли. Большие глаза ее, широко раскрытые, смотрели прямо на Нану. Черные волосы колечками завивались вокруг ее коричневого лица. И коричневые ручки с растопыренными пальцами были протянуты прямо к Нане. Она была совсем маленькая по сравнению с важными белокурыми куклами. Но, конечно, она ждала именно Нану! Она даже как будто немного нагнулась вперед, и казалось, вот-вот упадет из коробки. Только тонкая белая тесемка удерживала ее на месте. Конечно, она сразу догадалась, что Нана приехала из Африки, потому что у Наны было такое же коричневое лицо, как у нее, такие же черные глаза, такие же вьющиеся волосы и такие же коричневые руки… Конечно, они обе были из Африки!
        Нана стояла и смотрела на куклу, а кукла с самой верхней полки, как с балкона, смотрела на Нану.
        - Что ты там увидела? — спросил Андрюша.
        И он, и Таня, и мама, и Николай Николаевич посмотрели туда, куда пристально смотрела Нана.
        - Папа! Папа! — подпрыгнула Таня. — Непременно купи Нане вон ту куколку! Видишь, там, наверху? Она совсем такая же, как Нана! Она, наверное, тоже из Африки!
        Николай Николаевич закинул голову.
        - Верно, такая же, тоже из Африки! Товарищ продавец, пожалуйста, дайте нам вот такую куколку, африканскую. Она тебе нравится, Нана?
        Нана молча кивнула головой, не сводя глаз с куклы.
        Продавщица посмотрела на верхнюю полку, посмотрела кругом.
        - Нет, гражданин! К сожалению, у нас таких не осталось!
        - Ну, пожалуйста, посмотрите хорошенько!
        Андрюшина мама подошла к прилавку.
        - Нам надо подарить такую куклу вот этой девочке. Она из Африки… — И Андрюшина мама подтолкнула Нану вперед. — Пожалуйста, поищите!
        Продавщица улыбнулась, сказала что-то другой, вдвоем они стали развязывать и открывать коробки с куклами.
        - Нет, к сожалению, нет!
        - Не может быть! — огорченно сказал Николай Николаевич. — Может быть, где-нибудь на складе?
        - Сейчас позвоню, — ответила продавщица и подошла к телефону. Она набрала какой-то номер: — Серафима Михайловна, у вас, может быть, осталась кукла, маленькая африканка?.. Здесь одна девочка из Африки. Ее друзья хотят непременно купить ей такую куклу. — Продавщица взглянула на расстроенное лицо Наны. — И сама девочка очень хочет… Нет? Не осталось больше? Все продано? К сожалению, гражданин, на складе тоже нет. — И она положила трубку.
        Но Николай Николаевич очень ласково посмотрел на продавщицу, потом на Нану, потом на маленькую куклу, которая одиноко стояла на верхней полке, протягивая к Нане свои коричневые ручки с растопыренными пальцами…
        - А если снять оттуда? — тихонько спросил Николай Николаевич.
        - Что вы, гражданин? — умоляюще взглянула на него продавщица. — Такая высота! Ведь туда никак не доберешься. И потом, это витрина… А с витрины мы ничего не снимаем!
        - Ну, знаете! Для такого покупателя можно один раз нарушить правило! Что же делать, если у вас единственная оставшаяся кукла стоит на витрине? — Николай Николаевич совсем не собирался уходить без куклы.
        - Ну, хорошо! — согласилась продавщица, видя, что этот высокий голубоглазый покупатель очень упрямый. — Сейчас я поговорю с заведующей!
        - В чем тут дело? — подошла сама заведующая.
        - Видите ли, — начал Николай Николаевич, — у вас единственная кукла стоит на витрине. Вот там, на самом верху. А наша гостья, африканская девочка, очень хочет именно эту куклу. Потому что… Ну, вы сами понимаете почему. Ведь кукла тоже, наверное, приехала из Африки? — Николай Николаевич развел руками.
        Все кругом рассмеялись. И продавщица и заведующая…
        - Но как же мы ее оттуда достанем? — закинула продавщица голову вверх, и все люди, стоящие кругом, тоже стали смотреть на куклу. — Даже если я принесу самый длинный шест, никто не дотянется до этой куклы!
        - Я дотянусь! — раздался вдруг громкий веселый голос. — Тащите сюда шест! Уж я-то непременно дотянусь! Надо, чтобы маленькие землячки встретились!
        Высокий-превысокий человек стоял около Николая Николаевича. Даже самые рослые люди казались рядом с этим человеком совсем низенькими. Николай Николаевич не доставал ему даже до плеча. Кругом них уже собралась целая толпа людей.
        - Смотрите, смотрите! Сейчас будут куклу доставать! Оттуда, с самого верха. Вон ту, черненькую. Вон для той девочки…
        - А дяденька-то какой высокий! Он обязательно достанет! Конечно, достанет!
        - А вы знаете, кто это? Это знаменитый мастер спорта! Самый высокий человек Советского Союза! Вот девочке повезло!
        Толпа собиралась все плотнее, все гуще, все новые и новые люди обступали и Андрюшу, и Таню, и их маму. А с самой верхней полки на них на всех смотрела маленькая коричневая кукла с курчавыми волосами. Ей все было так хорошо видно сверху!
        Какая-то низенькая старушка, вытянув вперед шею, старалась протолкаться поближе.
        - Что здесь происходит? Что здесь происходит? — спрашивала она у всех. — Где моя внучка? Где ты? Аня? Вы не видали девочку в коричневой шубке и в белой шапочке? Ах, я такая близорукая! Аня! — кричала она, расталкивая людей.
        - Я здесь, бабушка! — тоненьким голоском отозвалась откуда-то из толпы внучка. — Я здесь! Не беспокойся! Я тебя вижу!
        Наконец продавщица принесла длинный шест. Высокий человек взял его в руки, за самый кончик, протянул руку вверх. Толпа затихла. Только чуточку, но и он не доставал до куклы…
        - Подставьте табуретку! — посоветовал кто-то.
        А старушка все никак не могла понять, что здесь происходит.
        - Аня! Аня! Иди сюда! Здесь такая страшная давка почему-то! Что-то достают! Не понимаю, что случилось? Ах, я такая близорукая! Извините, пожалуйста, я вас, кажется, толкнула…
        Старушка все суетилась, толкалась, присматривалась, вытягивала шею, поднималась на цыпочки…
        - Ура! — закричали в толпе.
        Шест, наконец, коснулся коробки с куклой, зацепил тесьму, которой она была привязана к коробке. Коробка наклонилась, кукла выставила далеко вперед коричневые ручки и, медленно покачиваясь, поплыла вниз, опускаясь над толпой, приближаясь к Нане! Вот уже коробка с куклой в руках высокого человека.
        Люди аплодируют, смеются…
        - Держи свою куклу, девочка! Получите деньги, товарищ кассир! Это тебе, африканская девочка! Это тебе подарок от мастера спорта Смирнова!
        - Смирнов! Смирнов! — закричали кругом. — Это Смирнов! Смирнов! Знаменитый баскетболист! Автограф! Мне автограф! И мне! И мне!
        И мальчики, и девочки, и взрослые люди бросились со всех сторон к знаменитому спортсмену. Он только успел передать куклу Нане, и в ту же минуту толпа их разъединила. Нану оттеснили от прилавка, от Николая Николаевича, от Тани, от Андрюши, от его мамы. Крепко прижав к груди свою новую куклу, Нана старалась пробиться туда, где мелькнул красный шарф Андрюшиной мамы. Но высокие люди загородили Нану со всех сторон и старались добраться до прилавка, около которого стоял знаменитый спортсмен.
        Все дальше и дальше относила Нану толпа. И вдруг кто-то крепко ухватил ее за руку! Худенькая старушка, вытянув вперед шею, прищурившись, чуть-чуть нагнувшись, пробиралась к выходу и тянула за собой Нану.
        - Ведь это просто счастье, что я с тобой столкнулась! — ворчливо сказала старушка. — В такой толпе не удивительно потеряться! Конечно, ты найдешь и одна дорогу домой. Но что нам опять скажет мама? Хорошо, что мне в глаза бросилась твоя белая шапка! В воскресенье лучше вовсе не ходить в магазин! — Старушка ворчала и продолжала тянуть Нану за собой.
        Вот уже они вышли на улицу, прошли несколько шагов по тротуару, спустились по ступенькам под землю… Старушка шла очень быстро. Худенькая, невысокая, в черной вязаной шапочке, в черной шубе с серым меховым воротником… А лица ее Нана не видала, потому что старушка шагала впереди, громко шаркая по ступенькам своими тупоносыми ботинками… Где же Андрюша, где же Таня, где Николай Николаевич?
        - И в метро сегодня много народу… — сказала старушка. — Скорее, скорее, вот поезд подходит! — Она побежала по платформе навстречу голубому поезду…
        Нана попробовала вырвать свою руку, крикнула:
        - Ой!
        Шубка у нее была расстегнута, варежки болтались на тесемках, висящих из рукавов. Старушка втащила Нану в вагон. Двери сдвинулись.
        - Почему ты все время молчишь? — спросила старушка. — Удивительно! — Вдруг она нагнулась и близко-близко придвинула свое лицо к лицу Наны. — Ох! — вскрикнула она и села прямо на колени к какой-то толстой женщине.
        - Что с вами, гражданочка? — участливо спросили ее женщины, сидящие рядом, а толстая женщина быстро встала, чтобы уступить старушке место.
        - Это совсем не моя внучка! — закричала старушка. — Я ничего не понимаю! Что произошло?
        Поезд остановился.
        - Станция «Кировская»! — сказал чей-то голос. — Следующая остановка «Лермонтовская»…
        - Ай! — вскрикнула старушка — Мы поехали не в ту сторону! Вечно так со мной! Я такая близорукая! Дайте я выйду!
        Но двери уже закрылись, и поезд тронулся.
        …А в магазине «Детский мир» в это время по радио объявляли:
        «Девочку Нану, в коричневой шубке и в белой шапочке, ждут в кабинете администратора ее друзья…»
        «Девочку Нану, в коричневой шубке и в белой шапочке, ждут ее друзья!..»
        «Потерялась девочка Нана, восьми лет, одета в коричневую шубку и в белую шапочку…»
        «Потерялась девочка Нана! Потерялась девочка…»
        Глава XVII. На станции метро
        - Так вы, значит, гражданочка, думали, что это ваша внучка, схватили девочку за руку и потащили за собой?.. — Строгий молодой милиционер сидел в комнате дежурного по станции, постукивая карандашом по столу.
        - Да, да! Представьте себе, именно так! — разводила руками старушка. — Дело в том, что я очень близорукая… Вот я, например, сейчас сижу совсем близко от вас, но совершенно не вижу вашего лица. Так, что-то смутное, неопределенное…
        Милиционер кашлянул и взглянул на дежурную по станции.
        - А где ваша внучка, вы не знаете, гражданочка? — Снова повернулся он к старушке.
        - Моя внучка? Моя внучка, наверное, уже дома. Она прекрасно знает дорогу домой. Она одна ездит очень часто до станции «Дзержинская», а живем мы на улице Фрунзе. Она прекрасно знает дорогу домой и всегда ездит меня провожать. Потому что я очень близорукая и часто попадаю не в тот поезд, какой мне нужно… Еду не в ту сторону…
        - Ну, а почему же вы взяли за руку эту девочку? — допытывался милиционер.
        - Я, право, не могу понять, о чем вы меня спрашиваете, товарищ милиционер?.. Что, вы думаете, может быть, что я хотела украсть эту девочку? Этого еще не хватало! Этого еще не хватало! Да вы поймите, пожалуйста… — Старушка ужасно разволновалась. Она трясла головой и поминутно сморкалась в большой носовой платок. — Да вы поймите, что я совершенно близорукий человек! Понимаете, бли-зо-ру-кий! Это такое несчастье! И моя внучка, Анечка, повсюду ездит со мной, чтобы я не заблудилась… Мы зашли в «Детский мир», чтобы купить нитки для вышивания. Для Анечки, конечно, я сама ничего не вижу. И там вдруг толкотня какая-то, давка, что-то кричат, куда-то бегут. Я звала, звала Анечку, а потом вдруг увидела белую шапочку. Я подумала, что это Анечка, и схватила эту девочку за руку. Но вы подумайте! Ведь это просто ужасно! Теперь ее ищут, беспокоятся… Как же быть теперь с этой девочкой? Ведь она, наверное, ни слова не говорит по-русски! — Старушка всплеснула руками и уронила на пол носовой платок.
        Нана быстро нагнулась и подала его старушке.
        - Пожалуйста, вот ваш платок! — сказала она.
        - Говорит! Говорит по-русски! Деточка, милая! — Старушка вскочила и обняла Нану.
        Милиционер тоже встал.
        - А скажите, пожалуйста, гражданочка, у вас дома есть телефон? Мы сейчас позвоним к вам домой и узнаем, дома ли ваша внучка и всякое другое…
        - Телефон? Конечно, есть! — сказала старушка, прижимая к себе Нану. — Скажи, деточка, где ты живешь?
        - Подождите, одну минуточку, гражданочка. Какой у вас номер телефона? — Милиционер вынул записную книжечку. — А потом мы расспросим девочку, раз уж она говорит по-русски!
        - Но нужно ее поскорее отправить домой! Ведь о ней ужасно беспокоятся!..
        - А вы об этом не волнуйтесь, гражданочка! — Милиционер строго посмотрел на старушку. — Не надо было за руку хватать чужую девочку!
        Старушка очень рассердилась.
        - Наш номер телефона — Центр 2-24-40, — сухо ответила она. — И неужели вы не понимаете, товарищ, что ваши подозрения оскорбляют меня, старого человека!
        Милиционер ни слова не ответил старушке, снял трубку, набрал номер. Что-то пискнуло в трубке.
        - Кто это говорит? — спросил милиционер. Снова раздался писк. — Так! — спокойно сказал милиционер. — А скажите, пожалуйста, у вас есть бабушка?
        Старушка вытянула шею и впилась глазами в телефон. Услыхав снова писк в телефоне, милиционер вдруг неожиданно улыбнулся.
        - Нет, нет! Ничего не случилось! Просто ваша бабушка… опять потерялась! Но вы не волнуйтесь! Мы сейчас привезем ее домой. Да, да! Очень скоро! Она поехала на метро не в ту сторону, и тут… Ну, словом, тут целая история получилась! А мама ваша дома?
        - Этого еще не хватало! — воскликнула старушка. — Как будто я маленькая!
        - Мама ушла с хвостиком? — Милиционер широко раскрыл глаза.
        - Хвостик — это наша собака, — объяснила старушка. — И ничего смешного тут нет! Лучше подумайте, что мы будем делать с девочкой? Как тебя зовут, деточка?
        - Так, пожалуйста, не волнуйтесь. Сейчас мы доставим вашу бабушку домой, — продолжал разговор по телефону милиционер. — Спасибо, Анечка. До свидания! — Милиционер положил трубку. — Сначала мы отправим домой вас, гражданочка, потому что ваша внучка очень беспокоится. А потом займемся девочкой…
        - Но о ней, наверное, тоже беспокоятся! Деточка моя, скажи же, как тебя зовут? Где ты живешь? — Старушка старалась хорошенько рассмотреть Нану.
        - Сейчас вот дежурная по станции организует вам провожатого. Смотрите только, товарищ дежурная, чтобы до самого дома. А то гражданочка может попасть под машину или еще что-нибудь… Доставьте до самого дома! — сказал милиционер.
        - Бог знает что такое! — воскликнула старушка. — Я не маленькая! Прекрасно сама доеду! Меня эта девочка беспокоит! Вот что!
        - Не волнуйтесь, пожалуйста, гражданочка! Когда мы все выясним, я вам немедленно позвоню по телефону и сообщу адрес девочки: Вам, наверное, интересно будет познакомить с ней вашу внучку. — Милиционер стал очень приветливым. — Вы, гражданочка, человек пожилой, зрение у вас слабое. И чтобы вы поскорее были дома, вас проводят! Всего хорошего!
        Милиционер встал, приложил руку к козырьку.
        Старушка растрогалась.
        - Спасибо! Большое спасибо, товарищ милиционер! Непременно позвоните мне! Я не успокоюсь, пока не узнаю, что все кончилось благополучно.
        Дежурная по станции взяла старушку под руку, и они вместе вышли из комнаты.
        - Так, — сказал милиционер. — Как тебя зовут, девочка?
        - Нана.
        - А где ты живешь?
        - В интернате номер двадцать один.
        - О! — обрадовался милиционер. — Все так просто! Значит, сядем и поедем? А с кем ты была в «Детском мире»? С мамой?
        - Нет, — покачала головой Нана. — Я в субботу поехала в гости к Андрюше. А сегодня мы все вместе были во дворце, а потом пошли в магазин. Они сейчас все очень беспокоятся… И его мама, и папа, и Таня… Надо их найти. А мама не беспокоится! Она сегодня занята. Поэтому я и поехала к Андрюше… Надо их найти поскорее!
        - Хорошо, Нана. Сейчас позвоним в «Детский мир».
        Милиционер придвинул к себе телефон, снял трубку и набрал номер.
        - Занято! — сказал он. — Может быть, проще будет позвонить к ним домой по телефону? Ты знаешь их телефон?
        - Нет! Не знаю, — огорченно вздохнула Нана.
        - Сейчас посмотрим в телефонной книжке. Как их фамилия? — Милиционер взял толстую потрепанную книгу.
        - Фамилия их Пальчиковы. Папу зовут Николай Николаевич. Маму?.. Маму не знаю как… У них еще есть девочка Таня и мальчик Андрюша. Он учится в нашем интернате.
        Милиционер водил пальцем по странице толстой книги.
        - Вон в Москве сколько Пальчиковых. Целых полстраницы на эту фамилию! Ты говоришь, его зовут Николай Николаевич?
        Палец милиционера, наконец, остановился.
        - «Пальчиков Н. Н.». Это нам подходит. Сейчас попробуем, еще разок позвоним в «Детский мир»… Ну, конечно, занято… Еще бы! Воскресенье. Разве туда дозвонишься? Ну, давай теперь будем звонить Пальчикову.
        Милиционер прижал телефонную трубку щекой к плечу и приготовился записывать адрес. А другой рукой он придерживал страницу толстой книги.
        - Алло! Это товарищ Пальчиков? — Милиционер радостно подмигнул Нане. — Извините, пожалуйста, вас беспокоят из комнаты дежурного по станции метро «Лермонтовская». Ах, вы как раз ждете звонка? Ну, вот видите, как хорошо, что вы дома. Сейчас мы вам доставим вашу пропажу. Да, да! Конечно, домой привезем! Ну, это просто наша обязанность. Не за что! Не за что благодарить! Пожалуйста, сообщите ваш адрес. Так… Сейчас привезем! Извините за беспокойство! — Милиционер положил трубку и торжествующе посмотрел на Нану. — Видишь, как быстро все получилось! Удобная вещь эта книга! Кого хочешь можно тут найти… Если хочешь, можем позвонить в твой интернат…
        - Нет, нет! — воскликнула Нана. — В интернат мне надо только в восемь! Поедемте лучше к Николаю Николаевичу!
        Дверь открылась, и в комнату вошла дежурная по станции.
        - Старушку я отправила, — сказала она.
        - Вот и хорошо! — Милиционер встал. — Теперь, товарищ дежурная, надо организовать доставку девочки. Вот какой у нас с вами сегодня день! Прямо какое-то бюро доставки на дом! — И он весело улыбнулся.
        - Прямо не знаю, что делать! — Дежурная пожала плечами. Совершенно некого послать! А какой адрес? Может быть, мне по дороге? Я сейчас сдаю дежурство и еду домой.
        - Адрес вот… — Милиционер протянул ей листок из записной книжки.
        - «Университетский проспект, 21, корпус 3, квартира 39»… Вот здорово как! Очень удобно! Я отвезу девочку. Я живу совсем недалеко. На проспекте Вернадского… На автобусе только несколько остановок! — И дежурная сняла с головы красную фуражку. Без фуражки она сразу стала уже не дежурной по станции, а обыкновенной милой девушкой.
        Наверное, поэтому милиционер посмотрел на нее ласково и сказал:
        - Ну вот, Тонечка, как хорошо! И я буду спокоен. — Милиционер положил руку на плечо Нане. — Ты мне потом позвони сюда, в дежурку, расскажи, как доедете. Хорошо?
        Тоня сняла китель, повесила его в шкаф… Надела шубку, вытащила из кармана маленькое зеркальце, быстро посмотрелась в него. Накинула на голову пушистый шарфик…
        - Не беспокойтесь, товарищ старший сержант Михайлов, все будет в порядке! Ну, пошли, девочка!
        - Большое спасибо. — Нана протянула свою маленькую коричневую руку с розовой ладошкой милиционеру. — Большое спасибо! До свиданья. Это все случилось из-за нее… — Нана показала куклу. — Это она виновата… Мне ее подарил очень высокий, самый высокий в Советском Союзе мастер спорта Смирнов. Все его узнали, ну, и получилось так, что я потерялась!
        - Смирнов? — вскрикнул милиционер. — Ну кто же его не знает! Как только где-нибудь наша баскетбольная команда побеждает, так уж там обязательно Смирнов! Его все знают! Ну, девочка, вот у тебя какие знаменитые друзья!
        - Я не успела сказать ему спасибо!
        Нане хотелось объяснить все подробно:
        - Сразу все побежали… И я потерялась…
        - Ничего, я ему позвоню, — успокоил Нану милиционер. — Я, правда, с ним не знаком, но я ему скажу, что его маленькая приятельница, которой он подарил куклу, потерялась в магазине «Детский мир» и поэтому не могла сама поблагодарить его.
        Милиционер опять стал перелистывать телефонную книгу, а Тоня взяла Нану за руку.
        - До свиданья, товарищ старший сержант! — весело сказала она. — Мы поехали. До свиданья, до завтра! Не волнуйтесь! Все будет в порядке. Может быть, я сегодня не успею позвонить, у меня сегодня очень много дел! Я очень спешу! В пять часов я иду в кино!
        Глава XVIII. Кругом друзья
        - Ну, вот и дом двадцать один, — сказала Тоня, посмотрев на беленькую табличку с номером. — Приехали!
        Нана взглянула на большие ворота, на голубую машину около подъезда, на садик, занесенный снегом. Вчера ей показалось, что дом был серый и садика перед домом не было. И парадная дверь как будто вчера была не такая высокая. И лифт вчера как будто был меньше. Вчера они еле поместились в него втроем с Андрюшей и с его мамой. А сегодня Нане кажется, что в нем можно даже танцевать, так много осталось места, когда они с Тоней стали подниматься. Вот и седьмой этаж. Но что это? Лифт проезжает дальше. Останавливается на десятом…
        - Тоня! Мы проехали! Они живут на седьмом этаже! — Это уж Нана прекрасно помнила.
        - Ну что ты! — уверенно сказала Тоня. — Я внизу посмотрела, там сказано, что квартира тридцать девять на десятом этаже… Все правильно. Там сказано: «Пальчиков — 39-я квартира».
        Тоня аккуратно захлопнула дверцу лифта и посмотрела по сторонам.
        На площадку выходили две двери. Нана совсем растерялась. Она уже не прижимала к груди свою куклу. Она держала ее за одну руку вниз головой.
        Тоня! — умоляюще сказала Нана. — Мы приехали не туда…
        - Ну, что ты придумала! Все правильно! — И Тоня позвонила.
        За дверью раздался громкий собачий лай. Потом строгий голос сказал:
        - На место, Султан! На место!
        Щелкнул замок, и дверь открылась.
        На пороге стоял молодой человек в очках, в спортивной куртке, с гладко зачесанными черными волосами.
        Нана попятилась.
        - Вы товарищ Пальчиков? — спросила Тоня.
        В квартире снова залаяла собака.
        - Да, именно! — кивнул головой молодой человек. Он уже увидел Нану и с любопытством смотрел на нее.
        - Я вам привезла девочку… — сказала Тоня неуверенно. Она чувствовала, что тут что-то неладно. Судя по телефонному разговору, их должны были ждать с нетерпением… А тут…
        - Девочку? — вытаращил глаза молодой человек. — Почему девочку?
        - Вы ее потеряли в «Детском мире»… То есть она вас потеряла… — Тоня не знала уже, что говорить… Красная фуражка всегда придавала ей храбрость и помогала находить выход из всех самых трудных положений. А сейчас красной фуражки на ней не было. И она была просто Тоней.
        - Я, потерял девочку? Да что вы в самом деле! — Молодой человек просто испугался. — При чем здесь девочка? Я никогда этой девочки не видал…
        Снова залаяла собака, и черный блестящий нос высунулся из-за ноги молодого человека.
        - На место, Султан! — сердито крикнул он. — На место! Войдите же в квартиру в конце концов. Надо же разобраться во всей этой истории… Что случилось? Ничего не понимаю!
        - Хорошо, — сказала Тоня и потянула Нану за руку вслед за собой. — Давайте разберемся.
        Они вошли в переднюю. Дверь захлопнулась. Мокрый собачий нос ткнулся в Нанину ладошку. Султан облизал Нанину руку, а заодно и куклу.
        - Пойди на место! — крикнул опять молодой человек. — Мама! Ну, позови же его!
        Из комнаты вышла высокая женщина с гладкими черными волосами…
        - Привезли твой портфель? — спросила она.
        Молодой человек махнул рукой.
        - Какой там портфель! Какое-то дикое недоразумение! Ничего не могу понять! Объясните же толком, в чем дело? — протянул он умоляюще руки к Тоне.
        Тоня совершенно растерялась и остановилась, прижавшись к стене. На блестящем полу от ее ног и от валенок Наны остались мокрые следы… Султан уселся перед Наной и, не сводя с нее глаз, застучал хвостом по паркету.
        - Я со станции метро «Лермонтовская»… — начала Тоня. — Мы вам звонили… Сказали, что приведем девочку…
        - Мне ни слова не говорили про девочку! Я забыл сегодня в метро на станции «Университет» свой портфель с диссертацией. Вы понимаете, что это такое диссертация? Год работы… Забыл, потому что поставил портфель не на колени, как всегда, а рядом с собой. Забыл и ушел… А поезд уехал… Я сразу же стал звонить на станцию, потому что вагон ушел в тупик, никого из пассажиров не было. И мне обещали выяснить и позвонить…
        - Ну, ясно, на этой станции работает Валя Дорожникова. Она очень внимательная, — сказала Тоня, поняв, наконец, что произошло. — А мы в телефонной книжке нашли ваш телефон: Н. Н. Пальчиков, и позвонили, потому что девочка, вот эта, потерялась в магазине…
        - Африканская девочка потерялась в московском магазине? Действительно, чудеса какие-то!.. Но все-таки где же портфель? Ведь я тебе говорила, Никита, что это совершенно неправдоподобно, чтобы потерянные вещи доставляли на дом. Вот видишь, все и объяснилось… — Высокая женщина укоризненно качала головой.
        Вдруг зазвонил телефон. Молодой человек бросился к телефону и схватил трубку.
        - Слушаю! Нашелся? Ах, поезд, оказывается, отправили в парк! Ну, какое счастье! Спасибо, что позвонили. Куда мне за ним приехать? Туда же? Хорошо! Хорошо! Сейчас приеду! — Молодой человек положил трубку и схватил с вешалки пальто.
        - Нет, Никита, — сказала женщина. — Так не делают. Твоя пропажа теперь нашлась. А девочка как же? Надо теперь помочь им найти тех, кого они ищут. Так не делают, Никита! — И она повернулась к Тоне и Нане.
        Молодой человек в нерешительности остановился около двери, держа пальто и кепку в руках.
        - Девочка, наверное, приехала недавно в Москву, не знает языка. Вот и потерялась. Надо помочь… — участливо сказала женщина.
        - Я приехала в Москву весной. Я говорю по-русски… Я учусь в интернате двадцать один, Во втором классе. Я не потерялась. Меня потеряли… Николай Николаевич Пальчиков, и Андрюшина мама, и Таня, и Андрюша. Теперь они меня ищут, наверное…
        Нана хотела все поскорее объяснить. Она говорила, размахивая руками, а Султан внимательно слушал ее, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону.
        - Значит, во всем виновата телефонная книга! — сказала женщина. — Теперь что ты можешь предложить, Никита? Пошевели мозгами…
        - Я? — Молодой человек изумленно поднял плечи. — Нужно, пожалуй, прежде всего найти нашего таинственного однофамильца или… или просто отвезти девочку в интернат!
        Тоня взглянула на часы. Ужас отразился на ее лице. Было уже без двадцати пять!
        Высокая женщина подошла к телефону.
        - Дайте, пожалуйста, телефон интерната номер двадцать один. Спасибо. Запиши, Никита: И 3-33-99… Это интернат номер двадцать один? Скажите, пожалуйста, могу ли я у вас узнать телефон или адрес мальчика Андрюши Пальчикова из второго класса? Кто говорит? Говорит знакомая его отца, Николая Николаевича. Ах, у них нет телефона? А адрес? Шоссе Энтузиастов, дом сто сорок два, квартира восемьдесят четыре. Большое спасибо! А скажите, пожалуйста, у вас учится маленькая африканская девочка? Да, да, Нана из Анголы. Из Африки… Спасибо большое. — Женщина положила трубку и посмотрела на Нану. — Так ты, значит, девочка из Анголы?.. Вот так история! Про Анголу я читала у Ливингстона. Был когда-то такой путешественник. И у Жюля Верна… «Дети капитана Гранта»… И в наших газетах, об ужасе, который там творится… И вдруг передо мной стоит маленькая африканская девочка из Анголы! И учится во втором классе! И так хорошо говорит по-русски! Вот молодец! Придется мне приехать к тебе в интернат, нарисовать твой портрет…
        Никита нетерпеливо поправил очки… А Тоня опять взглянула на часы…
        - Вы тоже торопитесь? — спросил Никита.
        - Ужасно тороплюсь! — сказала Тоня. — Мне в пять надо быть…
        - О, пожалуйста! — сказал Никита. — У меня «Москвич» стоит около дома. За десять минут можно доехать даже до центра!
        - Нет, спасибо! — Тоня чуть не плакала. — Мне не нужно в центр. Меня ждут у кино «Прогресс», на Ломоносовском… Но ведь надо девочку отвезти сначала…
        - Я предлагаю следующее… Никита надел кепку, пальто, обмотал шею шарфом. — Мы погружаемся на «Москвича», едем в кино «Прогресс». Это близко. И вы не опоздаете. Потом мы едем с Наной к станции «Университет», и я получаю свой портфель… Затем я отвожу ее на шоссе Энтузиастов. Мы совершим с ней изумительное путешествие! И я познакомлюсь с нашими однофамильцами, мамочка! — Он обнял мать, схватил под руку Тоню, за руку Нану…
        Султан залаял, вообразив, наверное, что его возьмут гулять…
        - Нет, нет! Ты остаешься дома! — крикнул ему Никита, распахивая дверь. — А нарисовать портрет нашей сегодняшней гостьи тебе придется! Непременно придется! — обернулся Никита к матери и, уже бегом спускаясь по лестнице, крикнул: — До свиданья, мамочка!
        И они втроем понеслись вниз, прыгая через ступеньки.
        Глава XIX. Все нашлось!
        - Я сразу поняла, что мы приехали не туда! — сидя в машине рядом с Никитой, сказала Нана. — Но Тоня ничего не хотела слушать. Взяла и позвонила! — Впервые в жизни, сидя рядом с шофером, Нана с любопытством смотрела, как он еле заметным движением поворачивает руль, как надавливает какие-то кнопки…
        - А ты с ней давно знакома? — спросил Никита.
        - С кем? — удивилась Нана.
        - Вот с этой девушкой, с Тоней!
        - Нет! Что вы! Мы познакомились только в метро, когда пассажиры привели туда меня и старушку…
        - В метро! И раньше не были знакомы? Просто удивительно! Я подумал, что вы с ней старые друзья! Ведь с каким трудом я уговорил ее пойти в кино! А то бы она поехала тебя провожать!
        - Она очень добрая и красивая! — сказала Нана. — Особенно там, в метро, когда на ней надета красная фуражка! Очень красивая. Правда? — Она посмотрела на Никиту.
        И Никита согласился. Ему нельзя было отвлекаться. Сейчас он должен был найти место для стоянки своего «Москвича». Они уже доехали до станции метро «Университет».
        - Теперь пойдем за моим портфелем! — сказал он. Никита запер машину и взял Нану за руку.
        - Вот, держи пять копеек, бросишь в автомат…
        - Тогда, пожалуйста, подержите куклу!
        Нана протянула ему виновницу всех происшествий, а сама взяла монету.
        Они прошли через контроль, и вдруг Нана увидела на прилавке кофе, булочки, стаканы с чем-то… Она остановилась.
        - Ты хочешь есть? — удивленно спросил Никита. — Может быть, лучше потом?.. Когда я получу портфель?
        Но у Наны было такое выражение лица, что он немедленно двинулся к продавцу.
        - Дайте, пожалуйста, булочку, вот эту, самую большую! — сказал он, доставая деньги.
        Продавщица с улыбкой подала Нане булочку, очень свежую и очень вкусную.
        - А кофе хочешь? — со вздохом спросил Никита. Ему так хотелось поскорее получить свой портфель.
        Нана молча замотала головой.
        - Ну, тогда идем скорее! — строго сказал Никита и потащил Нану за руку, проталкиваясь через встречный поток пассажиров.
        Вот так они и появились на пороге комнаты дежурного по станции. Никита с куклой в руке и Нана, жующая булочку.
        - Здравствуйте! — сказал Никита. — Я пришел за своим портфелем. Он желтый, большой. Внутри никому, кроме меня, не нужные бумажки, на которые я потратил год работы…
        - А, знаю, знаю! — Встал из-за стола дежурный. — Мне с той смены оставили. Как ваша фамилия? — спросил он на всякий случай.
        - Пальчиков, — сказал Никита. — Вы мне домой по телефону звонили.
        - Да, да! — Дежурный вытащил из шкафа толстый портфель. — Все в порядке! Все в сохранности. Можете посмотреть…
        Никита расстегнул замок и сунул нос в портфель. Потом радостно улыбнулся, положил в портфель куклу, застегнул его… Две коричневые ножки в белых носках и черных туфлях остались торчать наружу…
        - Какая у вас большая дочка! — удивленно сказал дежурный. — Наверно, уже в школу ходит… Это что же, простите за любопытство, вы не из Африки?
        Никита поднял голову, посмотрел на дежурного, потом на Нану.
        - Из Африки! — кивнул он головой. — Из Африки! Ну, конечно, мы из Африки! — И он схватил Нану за руку. — Большое вам спасибо, товарищ дежурный! Большое спасибо! — И он бросился из комнаты, держа в одной руке свой драгоценный портфель, в другой руку Наны.
        - Ну вот! — сказал он, давясь от смеха. — Ты теперь моя дочка! Как тебе это нравится?
        А Нане очень понравилась булочка, поэтому она была всем довольна.
        - Теперь я везу две пропажи, — сказал Никита, заводя машину. — Тебя и мой портфель! Поехали к моим однофамильцам!
        Машина двинулась по синим вечерним улицам. Мигали желтые, красные, зеленые огни, мчались встречные автобусы и легковые машины, пробегали мимо высокие дома с освещенными окнами… Никита изредка поглядывал на Нану и чему-то улыбался.
        - Стоп! — сказал он. Вот шоссе Энтузиастов, дом сто сорок два. Открывай дверцу…
        Нана выскочила на голубой снег.
        - Ну как? Этот дом? — спросил Никита, протерев очки и рассматривая одиннадцатиэтажную громадину…
        - Этот! — закричала радостно Нана, топая валенками по снегу. — Вот этот подъезд! А вдруг никого не будет дома? — сразу притихнув, спросила она.
        Но Никита теперь, когда у него в руках был его портфель, не терял бодрости духа.
        - Тогда мы с тобой поедем в интернат, — спокойно ответил он и направился к парадной двери.
        - И лифт этот! — закричала Нана. — Вот на эту кнопку я надавливала…
        На седьмом этаже, как и полагалось, лифт остановился. Нана выскочила на площадку…
        - Вот! И дверь эта самая!
        - Звони! — сказал Никита, стоя скромно в стороне.
        Дверь открыл Андрюша.
        - Мама! — заорал он на весь дом. — Нана нашлась! Нана нашлась! Мама!
        - Какое счастье! Какое счастье! — радостно говорила Андрюшина мама, обнимая и целуя Нану, снимая с нее шубку. — Мы так волновались! Мы так долго ждали… По радио все время передавали, что мы тебя ждем в кабинете администратора. Николай Николаевич и Таня до сих пор сидят там. А мы с Андрюшей на всякий случай приехали домой. Папа оттуда все время звонит во все милиции. Как ты нашла нас, детка? Ведь ты не знала адреса? Ну, идем, идем! Ведь ты, наверное, хочешь кушать? — говорила Андрюшина мама, не переставая обнимать Нану. Ей все не верилось, что Нана действительно стоит около нее.
        А Андрюша плясал и прыгал, хохотал во все горло и хлопал в ладоши, бегая с лестницы в квартиру и из квартиры на лестницу.
        - Извините, пожалуйста, — сказал Никита. Он стоял в стороне, и Андрюшина мама только сейчас его заметила. — Это я привез девочку… Моя фамилия тоже Пальчиков. И вот именно поэтому получилась вся эта история! Я ваш однофамилец, и, когда Нана потерялась, они искали в телефонной книжке ваш телефон… А оказался это наш телефон…
        - Пожалуйста, пожалуйста, входите! — засуетилась Андрюшина мама. — Подумайте, какое совпадение! А где же вы живете?
        - На Университетском, — мрачно сказал Никита. — Довольно далеко! Но у меня есть «Москвич». Мы на нем и приехали!
        - Такая даль! — всплеснула руками Андрюшина мама. — Это такая страшная даль! Другой конец Москвы! Вы подумайте только, и есть же на свете такие хорошие люди! Какое счастье, что девочка нашлась! Если бы вы знали, как мы беспокоились! Мы ее взяли к себе в гости — и вдруг такая история! — Андрюшина мама схватилась руками за голову. — Я даже не знала, помнит ли она номер своего интерната! Представляете себе? Какой ужас! А мама ее в университете учится…
        Никита вдруг улыбнулся, вспомнив, как дежурный решил, что это его дочка… Почему он так решил? А наверное, потому, что Никита держал в руке куклу, а Нана жевала булочку… Это было, видимо, совсем похоже, как будто папа поехал с дочкой гулять…
        - Ну, что ж я в самом деле! Садитесь, пожалуйста! Садитесь! Нана, ты, наверное, хочешь кушать? Садись скорее, покушай! — И Андрюшина мама стала ставить на стол кастрюльки, тарелки, мисочки, вазочки…
        - Мы условились: если до шести часов там, в магазине, ничего не узнают — папа приедет домой. Отправимся все вместе в интернат. Будем там что-нибудь предпринимать! Наверное, они уже скоро приедут. Таня наша все глаза проплакала…
        - Ну что вы! — сказал Никита. — Что же могло с ней случиться? Москвичи такие радушные. Так рады бывают помочь даже взрослым африканцам… А уж тем более совсем маленькой девочке из Африки, которая еще вдобавок так хорошо говорит по-русски!
        На лестнице хлопнула дверка лифта. Андрюша бросился открывать.
        - Здесь! — крикнул он, бросаясь Николаю Николаевичу на шею. — Ее еще один Пальчиков привез! Молодой! В очках. На «Москвиче»!
        Таня бросилась в комнату и заплаканным лицом прижалась к лицу Наны.
        - Ох! — вздохнул Николай Николаевич, прямо в пальто опускаясь на стул и вытирая лоб платком. — Нана, детка! Где же ты была? Что с тобой случилось?
        - Ну что ты, Николай Николаевич! — сказала Андрюшина мама. — Девочка так устала! Так проголодалась! А ты расспрашиваешь… Ведь уже скоро шесть часов, а она с двенадцати все путешествует! И в интернат ребятам надо ехать. Вот покушаете, и мы поедем… Ведь нам опять через всю Москву! — И мама быстро пошла на кухню.
        Никита подошел к Николаю Николаевичу.
        - Очень рад с вами познакомиться. Очень рад! Мы с вами однофамильцы. Ну, как будто бы родственники… Вы отдохните и успокойтесь. А в интернат не надо торопиться! У меня «Москвич». И я очень быстро смогу отвезти ребят!
        Глава XX. Знакомые глаза
        - Не может быть! — сказали ребята, когда Нана и Андрюша рассказали им все, что произошло в воскресенье. — Это вы придумали!
        - А где же кукла? — спросила Наташа. — Если было так, покажи куклу!
        А Нана ничего не смогла ей на это ответить, потому что куклы у нее не было. Нана никак не могла вспомнить, куда девалась кукла! Она вчера так устала от бесконечных путешествий, от автобусов и метро, от множества людей, окружавших ее, что заснула в «Москвиче», когда Никита и Андрюшина мама отвозили их в интернат. Может быть, она оставила куклу в метро? Может быть, дома у Никиты? А может быть, уронила где-нибудь на улице или на лестнице? И кто-нибудь нашел маленькую африканскую куклу, одетую в красную юбочку и белую кофту… Маленькую африканскую куклу, подарок знаменитого мастера спорта!
        В класс вошла Анна Ивановна, и урок начался.
        Андрюша сидел надутый и сердитый. Ему было очень досадно, что ребята им не поверили. А ведь они с Наной им рассказывали правду. Чистую правду!
        - Ладно! — проворчал Андрюша, толкая своего соседа Витю. — Вот мама моя в субботу приедет, тогда узнаешь, правда или нет…
        - Андрюша!.. — Анна Ивановна постучала карандашом по столу. — Не разговаривай на уроке!
        А когда после занятий ребята вымыли руки и уже собирались идти в столовую обедать, вдруг в спальню вошла Любовь Петровна, директор интерната.
        - Нана! — сказала она. — Откуда это у тебя появилось так много друзей? Мне сегодня с самого утра звонят по телефону. И все спрашивают, как поживает Нана из второго класса? Сначала позвонила какая-то Тоня. Потом старший сержант Михайлов. Потом какая-то старушка спрашивала, когда она может приехать к тебе в гости со своей внучкой Анечкой. Потом какая-то художница почему-то спрашивала, когда можно приехать рисовать твой портрет. Потом звонил мастер спорта Смирнов. И, наконец, только что приходил молодой человек в очках и просил передать тебе вот это! — Любовь Петровна протянула Нане сверток.
        Нана взяла пакет. Все ребята вытянули шеи. Нана быстро развязала веревочку, развернула бумагу…
        Бумага упала на пол. В руках у Наны была кукла в красной юбке и белой кофточке. Завитки черных волос торчали на ее растрепавшейся голове. Коричневые ручки она протягивала к ребятам…
        - Ага! — сказала Нана.
        - Ага! — сказал Андрюша.
        И больше говорить ничего не надо было. Все было ясно и так. Ведь сама Любовь Петровна, директор интерната, доказала ребятам, что Нана и Андрюша говорили правду! Чистую правду!
        Когда после прогулки второй класс готовил уроки, Любовь Петровна появилась снова в сопровождении молоденькой девушки и какого-то высокого худого человека. На нем был надет серый, очень узкий костюм, черные, очень узкие ботинки. Рукава пиджака были ему коротки, и руки, покрытые рыжеватыми волосами, торчали из них, как будто он вырос из своего костюма.
        Человек внимательно оглядел класс, Анну Ивановну, всех ребят. Нана сидела, как всегда, на первой парте, и человек уставился на нее прозрачными холодными глазами. Нане стало неловко от этого пристального и холодного взгляда. Давно уже на нее так никто не смотрел. Она вдруг вспомнила учителя в школе, там, у себя дома. Так он смотрел на маленьких африканцев.
        - Садитесь, пожалуйста! — приветливо сказала Любовь Петровна и придвинула стул высокому человеку.
        Он сел, положив ногу на ногу, вытащил из кармана записную книжку. Девушка быстро и тихо что-то говорила ему на непонятном языке. Он слушал ее и время от времени чуть-чуть кивал головой.
        - Господин Уилсон хочет присутствовать на ваших занятиях и поговорить с вами, ребята, — сказала Любовь Петровна, улыбаясь. — Ему хочется узнать, как живут и учатся советские дети. Господин Уилсон будет задавать вам вопросы по-английски, а товарищ Сергеева будет переводить на русский язык то, что он будет спрашивать. Господин Уилсон говорит, что он очень любит детей, но он никогда еще не разговаривал с советскими детьми. Пожалуйста, Анна Ивановна, прервите ненадолго уроки, господин Уилсон будет спрашивать…
        Любовь Петровна села рядом с переводчицей.
        Господин Уилсон встал и положил свои длинные руки на переднюю парту. Нане хорошо были видны рыжие веснушки на его руках. Большие плоские часы отстукивали «тик-так», «тик-так», «тик-так».
        Тихо-тихо стало в классе.
        Господин Уилсон заговорил.
        Рядом с ним встала переводчица и перевела:
        - Дорогие дети! Господин Уилсон говорит, что он очень рад сегодня увидеть советских детей в их школе. Он хотел бы узнать, что вы ели сегодня на обед? Господин Уилсон хочет, чтобы ему ответил мальчик…
        Господин Уилсон прошелся между партами и положил руку на плечо Саши Вострикова, худенького и бледного после недавней болезни.
        Саша встал. Он посмотрел на американца, потом почему-то на Анну Ивановну и, загибая пальцы, начал говорить:
        - Винегрет, борщ, котлеты, картошка, компот… И добавку, если хочешь, можно.
        Американец недоверчиво посмотрел на Сашу и спросил что-то Любовь Петровну.
        Переводчица перевела:
        - Господин Уилсон хочет знать, почему мальчик такой худой?
        Саша пожал плечами.
        - Я был болен! — ответил он. — Зато вон Костя какой толстый!
        Все ребята засмеялись, а американец вытянул шею и беспокойно завертел головой, не понимая, почему смеются ребята и что ответил Саша. Когда переводчица объяснила ему причину веселья ребят, он тоже улыбнулся. Длинные узкие губы его искривились. Потом он опять спросил что-то…
        - Господин Уилсон интересуется, — хочет ли кто-нибудь из ребят поехать в Америку? — Переводчица медленно выговаривала слова.
        - А чего я там не видал! — буркнул Алеша.
        Класс зашумел. Нана опустила голову, когда взгляд американца остановился на ней.
        - Ну что же? Хочет кто-нибудь из вас поехать в Америку? — спросила Анна Ивановна.
        - Конечно, интересно! — сказал Андрюша. — Посмотреть все — и назад домой!
        Переводчица перевела. Американец удивленно поднял брови. Потом он очень внимательно посмотрел на Нану и что-то спросил.
        - Господин Уилсон удивляется, что у нас в интернате учится африканская девочка, — сказала переводчица.
        - Но объясните ему, пожалуйста, что у нас в Советском Союзе учатся и студенты и дети из разных стран! — сказала Любовь Петровна. — В интернате номер пятьдесят девять есть, например, несколько ребят из Африки, дети из Ирака. Они учатся у нас совершенно бесплатно…
        Господин Уилсон снова быстро что-то проговорил.
        - Господин Уилсон спрашивает эту девочку, не хочет ли она поехать в Америку? — Переводчица внимательно посмотрела на Нану.
        Нана энергично замотала головой… Нет, нет! Она не хочет ехать с этим господином в Америку! Она вообще не хочет никуда уезжать из Москвы, пока не кончит учиться. Здесь ее мама. Здесь, в интернате, ее дом. Здесь, в Москве, у нее много друзей. А этот господин с холодными прозрачными глазами… Как он посмотрел в первую минуту на Нану. Как он посмотрел! Вот так смотрел на маленьких африканцев учитель в ангольской школе. Вот так смотрели холодными, презрительными глазами на Нану белые португальские господа на улицах ее родного города. И маленькое сердце Наны сжималось так же, как сердца других африканцев.
        Конечно, всего этого Нана вслух не сказала. Но, с ужасом зажмурив глаза, она мотала головой, и всем было ясно, что она не хочет ехать в Америку с господином Уилсоном.
        Господин Уилсон с удивлением посмотрел на Нану и что-то спросил.
        - Господин Уилсон спрашивает, из какой страны эта африканская девочка? — перевела девушка. — Он не понимает, почему она не хочет ехать в Америку?
        - Я из Анголы! — гордо ответила Нана. Она выпрямилась и подняла голову. Потом встала, как вставала обычно, когда отвечала урок. — Я из Анголы! — повторила она.
        - Ангола? — удивленно вскинул брови американец.
        Нана опустила голову и стояла молча. Она не хотела рассказывать этому человеку, как приехала сюда.
        - Это сложно и долго рассказывать господину Уилсону. И в конце концов это не имеет отношения к тому, что он хотел узнать о жизни детей в нашем интернате, — сухо сказала Любовь Петровна. Она встала. — Может быть, теперь господину Уилсону будет интересно посмотреть наши спальни, нашу столовую? Мы приглашаем господина Уилсона пообедать у нас. Попробовать наш русский борщ. Попросите, пожалуйста, господина Уилсона пройти в столовую…
        Американец еще раз удивленно взглянул на Нану.
        - Ангола! — сказал он и пожал плечами. Рукава его пиджака поднялись еще выше. Еще раз сверкнули перед Наной плоские большие часы. — Ангола!
        Господин Уилсон никак не мог понять чего-то… Выходя вслед за Любовью Петровной из класса, он еще раз обернулся, и его холодные прозрачные глаза снова уперлись в Нану…
        - Ангола! — пробормотал он опять и скрылся в коридоре.
        Глава XXI. Нана сегодня дежурная
        - И-и-раз, и-и-два! И-и-раз, и-и-два…
        Звучит музыка, приседают девочки в белых юбочках. Девочки из первого класса, из второго, из третьего и из четвертого. Это занимается танцевальный кружок. Тридцать белых рук, тридцать белых ног, две ножки коричневые, две руки коричневые. Откинута голова с туго заплетенными шестью косичками.
        - И-и-раз, и-и-два!.. Нана, держи руки круглее! Наташа, не гнись!
        …Если Нана будет очень, очень стараться, она сможет стать настоящей балериной. А потом Нана поедет к себе на родину. «Неужели это наша Нана танцует? — спросит бабушка Жозефа. — Где же она смогла научиться так танцевать?!» — «Как где? Конечно, в Москве!»
        А если Нана захочет, она может научиться играть на рояле. Если очень постараться, можно научиться играть так, как играет Нина Васильевна, учительница танцев. И даже еще лучше…
        - И-и-раз, и-и-два! И-и-раз, и-и-два!..
        Если Нана захочет, она может научиться хорошо рисовать. Это так интересно: взять в руки карандаш и рисовать все то, о чем рассказываешь. Парусную лодку, домик, пальму, девочку. Даже крокодила или краба!
        Если Нана захочет, она может брать уроки рисования. Когда она вернется домой, она сможет нарисовать и показать всем, какие в Москве дома, какой Кремль, какие около него растут ели. Ведь в Анголе никто не знает, что такое елка! Ведь в Анголе не растут ни елки, ни березы! Никто в Анголе не знает, какие красивые красные звезды блестят на кремлевских башнях…
        А если Нана захочет, она может учиться шить в кружке рукоделия. Она может научиться шить на машине, кроить большими ножницами платья, рубашки, юбки, трусики. Все! Все, что нужно для детей. Когда она вернется в Анголу, она сможет шить платья и штанишки для маленьких ангольских ребят…
        А если Нана будет всегда очень хорошо учиться, если у нее никогда не будет двоек, она сможет стать учительницей. Учительницей, как была ее мама, как Анна Ивановна.
        Нана будет учительницей в ангольской школе. В этой школе смогут учиться и черные дети и белые дети, когда в Анголе окончится война. Нана войдет в школу, откроет дверь в класс и скажет: «Здравствуйте, дети! Я буду вас учить писать и читать на нашем родном языке. Теперь можно… И еще я буду вас учить русскому языку. Я сама его учила в Москве». И дети удивятся и скажут: «Расскажите нам о Москве. О том, как вы там жили!» И Нана будет рассказывать своим ученикам о том, как она жила в Москве, как она училась всему, чему хотела…
        - Теперь возьмите обручи, девочки! — говорит Нина Васильевна. Сейчас выполним последнее упражнение, с обручами.
        И вот уже легкие белые обручи в руках у девочек. Вот они движутся направо, вот они движутся налево. Вот они выстраиваются один за другим. Звучит музыка. Тридцать белых рук и две коричневые поднимают вверх легкие обручи.
        Музыка умолкает. Застывают склоненные вниз обручи. Опущены руки. Не колышатся белые юбочки. Нина Васильевна заканчивает урок:
        - Девочки из второго класса! Сегодня вы должны быть в столовой пораньше. Вы не забыли, что вы дежурите? Надо накрыть на стол. Поставить для всех кружки с чаем, разложить булочки. Сегодня у второго класса много работы! Одевайтесь, девочки. Положите обручи на место.
        Нана быстро снимает белую юбочку, тапочки. Надевает теплое байковое платьице, ботинки.
        Ох, уж эти ботинки! Как их трудно шнуровать! На каждом ботинке по двенадцать дырочек, и в каждую надо продернуть шнурок. Иначе дежурная скажет: «Нана, ты плохо зашнуровала ботинки». А ведь Нана раньше никогда не носила ботинок! Никогда их не шнуровала! Это очень трудно. Какие удобные легонькие африканские сандалики! Их не надо ни шнуровать, ни застегивать! А еще лучше бегать просто босиком. Но Нана старается быстро одеваться, быстро надевать ботинки. Она ни за что не хочет быть последней, чтобы ее называли «копушей».
        Все! Через все двенадцать дырочек продернуты шнурки и аккуратно завязаны. Нана готова. И все остальные девочки тоже готовы…
        В столовую уже идут ребята. Построившись по парам, спускаются из своей спальни малыши, первоклассники. Шагают и большие. Второй класс всем должен раздать чай и булочки, а потом собрать посуду и вымыть ее. Дела много.
        За порядок в большой интернатской семье сегодня отвечает второй класс. И Нана тоже. Анны Ивановны нет сегодня. Она просила передать ребятам, что нездорова. Ничего серьезного! Но один день или два ее не будет в интернате.
        Вот Нана берет со стола большой поднос и подходит к поварихе, тете Поле.
        - Седьмому классу — двадцать шесть булочек! — говорит тетя Поля и укладывает на поднос горку румяных теплых булочек. — Неси, Нана. Да приходи поскорее еще. Надо отнести булочки четвертому и первому классам.
        - Я отнесу! Я! — кричит Юрик и, растопырив руки, тащит поднос.
        - Ладно! — говорит Нана. — А я тогда понесу чай!
        - Вот тебе шесть кружек чаю! — Тетя Поля ставит на поднос шесть дымящихся кружек. — Больше не поставлю. Тяжело будет. Еще обольешься. А мне принеси сюда пустые кружки. Пятый класс уже кончил пить чай.
        Нана, в белом переднике, собирает кружки. Вот уже все они стоят на подносе. Не споткнись, не поскользнись, Нана! Осторожно!
        Вот уже Нана прошла мимо одного стола. Вот прошла мимо второго… Жаль, что Анна Ивановна не видит, какая Нана ловкая. Кружки тихонько дребезжат, ложечки в них позванивают…
        - Нана! — слышится голос Любови Петровны. — Нана! Посмотри-ка, кто к тебе в гости приехал!
        Нана поднимает голову. Кто мог приехать? Сегодня не суббота, когда за ребятами приезжают. Сегодня не праздник, когда приходят гости.
        Около стола стоит Любовь Петровна, в темном платье, со светлыми бусами на шее. За ней… За ней высокий худой человек. Он смотрит на Нану пристально, как будто не узнает ее. У Наны опускаются руки. Вот-вот она уронит поднос. Скользят, сталкиваются друг с другом кружки. Стукаются боками… Кто-то выхватывает из рук у Наны поднос и ставит его на стол.
        - Вот ваша дочка! — говорит Любовь Петровна.
        - Вот ваша дочка! — переводит переводчица.
        Это он! Это папа! Как он мог приехать сюда? Как он смог найти Нану? Ведь мама сказала: «Он не может сюда приехать! Он никогда не приедет сюда!..» А он приехал. Он смотрит на Нану строгими удивленными глазами. Нет! Не так, как смотрит мама… Не так, как смотрят африканские друзья. Только удивленно и строго.
        - Моя дочка работает здесь служанкой? — спрашивает папа.
        Переводчица испуганно машет рукой. Любовь Петровна прислушивается, даже чуть-чуть наклоняется вперед.
        - Нет! Нет! — восклицает переводчица. — Нет! Нет! — Она говорит, что Нана сегодня дежурная. Торопится объяснить, что такое «дежурная»…
        Удивленно поднимаются папины брови. Нана видит, что он очень рассердился.
        - Нана, сними фартук. Ну, что ты, девочка, так растерялась? — говорит ласково Любовь Петровна. — Ведь папа приехал за тобой. Твоя мама просила его заехать в интернат. Ты поедешь с папой в гостиницу. И туда приедет мама…
        Переводчица кивает головой:
        - Да! Да!
        - Пойди переоденься, Нана! Надень форму и белый передник. Не забудь рейтузы и валенки…
        Любовь Петровна стоит рядом и гладит Нану по голове.
        - Она у нас во втором классе лучшая ученица.
        Но папа не улыбается. Он еще раз удивленно поднимает брови. Когда переводчица объясняет ему, что сказала Любовь Петровна, он наклоняет чуть-чуть голову и пристально смотрит на Нану…
        Если бы они знали, если бы они знали! Если бы Любовь Петровна знала, как Нана уехала от него. Как ночью вынесли ее из дома теплые руки Сабалу, как летела она на самолете. Как здесь, в Москве, встретила ее мама. Как мама сказала: «Он сюда не приедет…»
        Но все это знает одна только Анна Ивановна. А ее сегодня нет. Она больна… Если бы она была здесь, она сказала бы: «Господин Машаду, нам очень жаль, но Нана никак не может ехать с вами. Мы не можем ее отпустить…»
        Но Анны Ивановны нет, а Любовь Петровна говорит спокойно:
        - Сейчас Нана переоденется. Она быстро…
        Нана стоит, как будто у нее ноги приклеены к полу. Она не может двинуться. Она хочет сказать: «Я сегодня дежурная! Я не могу никуда ехать…»
        Но Любовь Петровна, как будто угадав, что думает Нана, говорит:
        - Иди, девочка, одевайся скорее! Папа тебя ждет. Ведь в шесть часов в гостиницу приедет мама. А сейчас уже шестой час! — И Любовь Петровна смотрит на часы.
        Нана поворачивается и медленно идет к двери. Стучат кругом нее кружки, звенят ложки. Ребята пьют чай с булочками. В столовой стоит обычный веселый шум.
        Если бы кто-нибудь знал правду! Если бы кто-нибудь мог помочь Нане.
        - Вот странная девочка! — тихо говорит Любовь Петровна и смотрит вслед Нане. — От неожиданности, что ли, она так растерялась? Даже не поздоровалась с отцом! Даже не поцеловала его…
        Нана оборачивается и снова видит строгие черные глаза, устремленные на нее.
        «Ну, вот я тебя и нашел! Я тебя все-таки нашел!» — говорят эти темные строгие знакомые глаза.
        Глава XXII. Только вдвоем…
        Около ворот интерната стоит длинная низкая машина, похожая на самолет. Около нее толпятся мальчишки. Папа, в легком летнем пальто, без шапки, идет по асфальтовой дорожке, морщась от встречного холодного ветра. Его легкие туфли скрипят по снегу. Он идет и покусывает губы. Он молчит.
        Нана в валенках, в шубке, в теплой белой шапке. Только варежки не надеты. Они висят из рукавов, привязанные на тесемку. Нана тоже молчит. Так они идут вдвоем, отец и дочка. И никто, кроме них двоих, не знает, почему они молчат, почему не обнялись при встрече…
        Ребята смотрят из окон им вслед.
        Папе, наверное, очень холодно. Он спешит в машину. А Нана старается идти помедленнее, ей страшно остаться с ним вдвоем. Папа дергает Нану за руку.
        - Иди скорее! — сердито, сквозь зубы, говорит он и тянет Нану за собой.
        «Вот странная девочка…» — сказала Любовь Петровна…
        Ах, если бы она знала! Если бы она знала!
        Открывается дверца машины. Папа нагибается, вталкивает в машину Нану и садится рядом с кем-то.
        - Она? — спрашивает сидящий в машине человек.
        И Нана видит американца, который был у них в интернате. Он сидит, развалившись на низком мягком сиденье, и курит.
        - Здравствуйте, мисс Ангола, — говорит он, криво улыбаясь, и длинными сухими пальцами старается ущипнуть Нану за щеку.
        Нана отворачивается. Ей хочется сказать: «Я не мисс! Я обыкновенная девочка. Я скоро буду октябренком…» Но она молчит, опустив голову, ни на кого не глядя, застыв между американцем и папой.
        Переводчица садится рядом с шофером, и машина трогается.
        Мелькают знакомые деревья большого парка. Мимо них столько раз на автобусе проезжали мама и Нана. Им всегда было весело. А сейчас? Мелькают дома, автобусы, машины… Вот стоит милиционер. Совсем рядом с ним машина останавливается. Зажегся красный глаз светофора. Может быть, открыть дверцу, крикнуть: «Я не хочу ехать с ними! Я не хочу!» Милиционер возьмет и отвезет Нану обратно в интернат…
        Но загорается желтый свет, машина срывается с места и, шипя, скользит дальше по широким улицам.
        Значит, папе сказал американец, что Нана учится в этом интернате? Вот кто виноват во всем!.. «Я буду молчать! — думает Нана. — Буду молчать, пока не приедет мама. Она приедет в шесть часов. Уже скоро. Я ничего ему не скажу!..»
        Они едут по набережной, потом по широкому мосту. Около высокого дома, похожего на дворец, которые бывают в сказках, машина останавливается.
        - Сегодня вы нам не нужны больше! — говорит папа переводчице. — Я прошу вас побеспокоиться о билетах. Завтра в двенадцать часов я улетаю. Я прошу вас быть у меня в гостинице в десять часов.
        Переводчица говорит «до свидания», и папа тянет Нану за руку в огромные двери, а американец уезжает на машине, похожей на самолет.
        «Он завтра улетает в двенадцать часов… — думает Нана. — Как хорошо! Значит, только один вечер нам с мамой придется побыть с ним. Как хорошо! Потом я вернусь в интернат или поеду к маме…» И Нана уже спокойно смотрит на строгое темное лицо отца. Сердце стучит в груди, но Нана успокаивает себя: «Сейчас приедет мама! Сейчас приедет мама! Как она, наверное, испугалась, когда увидела папу! Бедная мама… Она думала, что он не сможет приехать!»
        Вот они поднимаются на лифте, проходят по длинному коридору. Около какого-то столика папа останавливается, и приветливая женщина дает ему ключ.
        - Пожалуйста! — говорит она и улыбается Нане.
        А папа не понимает этого русского слова и молчит. И вдруг Нане становится совсем не страшно, и она тоже улыбается и говорит:
        - Спасибо большое!
        - Ах ты, милая! — говорит женщина. — Ты говоришь по-русски? Вот умница!
        Но папа гневно сдвигает брови и тянет Нану за собой по длинному коридору. С двух сторон все двери, двери и двери…
        Наконец одну из них папа отпирает ключом, пропускает Нану вперед и захлопывает дверь.
        - Раздевайся! — говорит он и садится в кресло.
        Длинные папины ноги достают до середины комнаты. Он складывает руки на коленях и пристально смотрит на Нану: как она снимает шапку, шубку, валенки, рейтузы…
        - Ну вот, я и нашел тебя, — говорит он.
        Нана стоит перед ним на ковре, в школьной коричневой форме, в белом переднике. Это праздничная форма: ее надевают по праздникам. Нана забыла взять с собой ботинки. Она стоит в одних чулках и молчит.
        - Ты что, онемела? Ты что, онемела? Или ты забыла, что я твой отец? Почему ты молчишь?
        Нана опускает голову и ждет: может быть, отец ее ударит?..
        - Почему ты молчишь? Отвечай! — Отец большими шагами ходит по комнате. — Или ты разучилась говорить на родном языке? Или ты теперь говоришь только по-русски? — И он начинает хохотать. — Разносит чай советским детям! Как маленькая служанка! Я от стыда готов был сквозь землю провалиться! Моя дочь разносит чай советским детям!.. — И он опять хохочет. Но это смех не добрый. Это злой смех!..
        Отец ходит по комнате и нервно хрустит пальцами.
        - Почему ты молчишь? Разговаривай со мной! — вскрикивает он и, топнув ногой, останавливается перед Наной. — Ведь я твой отец!
        - Который час? — спрашивает Нана. — Когда же придет мама?
        - Мама? — Изумленные большие глаза пристально смотрят на Нану. — Мама? Ах да, она почему-то задержалась… — с досадой говорит отец. — Я приехал за вами. Завтра я улетаю в Америку. И беру вас обеих с собой. Пока у нас в стране идет война, мы будем жить в Америке. Я буду работать у господина Уилсона. Потом, когда всех революционеров у нас перестреляют, когда все будет спокойно, мы вернемся домой. Ты будешь учиться в Америке. Там школы гораздо лучше, чем здесь. Там тебе не придется разносить чай другим детям. Ты будешь только учиться… Завтра мы улетаем в Америку!
        Звонит телефон. Отец снимает трубку.
        - Алло! — говорит он, и на его лице появляется вежливая улыбка. — Да, господин Уилсон!
        Отец кланяется, как будто господин Уилсон может его видеть.
        - Да, господин Уилсон! Непременно, господин Уилсон. Все будет, как вы хотели. Только я не знаю, как быть с билетом? У меня не хватит денег… Хотя, вероятно, для маленького ребенка можно билета не брать? Правда, она довольно высокая. Ну, ничего! О, если вы будете так любезны… Я вам буду бесконечно благодарен…
        Берет с собой в Америку? И Нану, и маму? Билет для ребенка? Для нее, для Наны… Неужели мама согласилась уехать в Америку? Не может быть! Не может быть! Не может мама согласиться ехать в Америку! Это там маленьких детей травят собаками только за то, что у них кожа черного цвета. Это там маленьких детей не пускают в школу только потому, что у них кожа черного цвета.
        Мама сама показывала Нане фотографию, напечатанную в газете. «Смотри, Нана, — сказала она, — прабабушки и прадедушки этих детей когда-то родились в Африке, так же как наши прабабушки и прадедушки. Их продали в рабство в Америку. Их заковали в цепи и заставили работать. А теперь их маленькие правнуки не имеют права учиться. Так же как миллионы детей у нас в стране. Видишь, какие мы с тобой счастливые, что приехали сюда!»
        И вдруг теперь мама согласилась ехать в Америку! Не может быть! Почему же не идет мама? Почему она не идет так долго?
        Отец продолжает разговор. Он прикрывает телефонную трубку и говорит очень тихо:
        - Вы понимаете, вероятно, почему я должен взять ее с собой? О нет! Конечно, это все очень сложно. Но я должен. Вы понимаете, господин Уилсон?.. Так же, как когда-то ее взяли от меня…
        Отец бросает быстрый взгляд на Нану, он хочет узнать, слышит ли она, что он говорит. Но Нана стоит отвернувшись, он не видит ее лица.
        - Да, господин Уилсон. Сейчас я пойду, все выясню. До свиданья, господин Уилсон.
        Отец кладет трубку и смотрит на Нану, как будто хочет измерить ее с головы до ног…
        - Повернись ко мне, — говорит он.
        Нана поворачивается к нему лицом. Отец долго рассматривает ее, как будто видит впервые.
        - Я сейчас уйду ненадолго…
        - А мама? — с тревогой спрашивает Нана.
        - Мама… Мама… При чем здесь мама! — Отец швыряет на ковер папиросу и топчет ее каблуком.
        - Я ведь сказал, что скоро вернусь… Она меня подождет! — Отец идет к двери, потом останавливается.
        - Если будет звонить телефон, не подходи и не снимай трубку. Ты все равно ничего не поймешь. Слышишь?
        Нана кивает:
        - Слышу.
        Отец, нагнув голову, смотрит на Нану.
        - Тебе следует знать, что твоя мать никогда больше — слышишь, никогда! — не сможет вернуться на родину, потому что она жила в Москве. И я решил увезти тебя отсюда, потому что иначе и ты никогда не сможешь вернуться на родину. Поняла? Я делаю это для твоей же пользы!
        Отец открывает дверь и выскальзывает в коридор.
        Нана бросается к двери. Слышно, как поворачивается ключ. Отец запер ее. Зачем? Зачем он ее запер? Ведь сейчас должна прийти мама…
        На стене висят большие часы. Они показывают семь. А мамы все нет…
        Он сказал: «Когда всех революционеров перестреляют…» А как же дядя Марселу? Ведь он революционер? И Сабалу… Почему папа их так ненавидит? Почему он такой? Зачем он приехал сюда? Не может быть, чтобы мама решила уехать из Москвы. Позвонить по телефону?.. Кому? Нана не знает ни одного номера. А может быть, кто-нибудь ответит Нане. Хоть какой-нибудь русский голос. Нане страшно одной. Она пробегает через комнату и снимает трубку. Гудок. Длинный, протяжный… Никакого голоса. Ни одного слова. Что-то гудит и гудит. Нана кладет трубку на место. Подходит к окну. Подставляет стул, влезает на подоконник.
        Вот мост, по которому они ехали, залитый белым электрическим светом. Бегут машины. Горят фонари. На том берегу реки светятся окна множества домов. И все они ниже того окна, из которого смотрит Нана. Машины сверху кажутся маленькими, плоскими. Люди как игрушечные. Какой высокий этот дом…
        Ах, если бы Нана могла позвонить по телефону…
        «Мама! Я очень боюсь! Я очень боюсь! Он все-таки приехал в Москву! Он хочет увезти меня в Америку. Но я не хочу уезжать из Москвы! Я не хочу уезжать! Я хочу учиться писать и читать! И танцевать и рисовать. Я хочу быть дежурной, я хочу стать октябренком. Здесь никто меня не дразнит «черной». Здесь никто не смотрит на меня так, как смотрели там, в Африке, белые люди… Здесь все смотрят на меня так же ласково, как ты…
        Мама, где же ты? Приезжай скорее, возьми меня отсюда! Он приехал, он говорит, что ты никогда не сможешь вернуться на родину… Но ведь это неправда? Я знаю, что это неправда! Когда у нас окончится война, ты поедешь в Анголу и будешь учительницей. И я поеду с тобой… А в Америку я не хочу ехать!»
        В комнате, за ее спиной, раздался какой-то треск, и Нана даже не поняла сразу, что это звонит телефон. Вот еще раз… Еще… Подойти? Он не позволил… Все равно! А может быть, это звонит мама?..
        Она спрыгнула с подоконника и подбежала к телефону. Сняла трубку, молча прижала к уху…
        - Алло! — раздался незнакомый женский голос. — Алло! Кто у телефона?
        - Это я! — тихо сказала Нана.
        Женщина рассмеялась.
        - Ах, это дочка господина Белармину…
        - Нет! — сказала Нана. — Это я, Нана. Я не знаю, кто такой господин Белармину. Моего папу зовут Антониу Машаду. Мама почему-то еще не пришла…
        Но женщина продолжала смеяться.
        - Ты смешная девочка… Разве твоего папу зовут не господином Белармину? Ты смешная… Попроси папу к телефону. Ты уже сама можешь быть переводчиком, ты хорошо говоришь по-русски. Попроси папу к телефону. Это говорит его переводчица…
        - Его нет… — сказала Нана. — Он ушел и запер меня… А мама еще не пришла… Я боюсь…
        Открылась дверь. Вошел отец. Он подбежал к Нане, вырвал у нее из рук трубку, бросил со злостью на аппарат.
        - Что я тебе сказал? — тихо спросил он. — А ты все-таки пробуешь звонить? Пробуешь найти своих русских приятелей? Ничего у тебя не получится, так и знай!
        Отец встал перед Наной, расставив ноги, засунув руки в карманы.
        - Ничего у тебя не получится! Хоть ты и умеешь говорить по-русски! Ты все еще ждешь маму? Жди, жди! Но она не придет! Она даже не знает, что ты здесь! Она даже не знает, что я в Москве!.. Она ничего не знает! Ничего! Она не знает, что ее приятель Сабалу сидит в тюрьме… Она не знает, что эту старуху бабушку Нандунду застрелили за то, что она прятала у себя повстанцев… Она ничего не знает! Не знает даже, что ты завтра утром улетаешь со мной. Я приехал специально для этого. И ты ничего уже не сможешь сделать. Глупая, маленькая служанка советских детей! Никто тебе не поможет!
        И отец захохотал. А Нана смотрела на него широко раскрытыми глазами и думала: «Неправда! Неправда! Неправда! Не может быть! Этого не может быть! Бедный Сабалу! Бедная бабушка Нандунду! Бедная мама!..»
        Глава XXIII. «Скажите моей маме…»
        Нана проснулась от стука захлопнувшейся двери. Села, протирая глаза. Почему не слышно голосов ребят? Почему она лежит на каком-то диване? Где она? И тут Нана все вспомнила!
        В комнате пусто. Его нет. Это он, уходя, хлопнул дверью. На полу стоит закрытый желтый чемодан, пальто висит на вешалке. Значит, он ушел ненадолго. Нана подбежала к двери, повернула ручку. Дернула дверь. Заперто. Он опять запер ее!.. И вчера весь вечер она просидела в этой большой красивой комнате одна, взаперти. Потом он пришел, принес бутерброд и стакан молока. Поставил на стол. «Ешь! — сказал он. — И попробуй мне только еще раз притронуться к телефону! Я проверю! Я нарочно позвоню сюда сам!» Потом он опять ушел. Нана долго сидела одна. Телефон молчал. Кругом было очень тихо…
        Потом она заснула, свернувшись калачиком на диване. В праздничной форме, в белом переднике, без ботинок. Наверное, это он потом укрыл ее одеялом…
        Который час? Уже утро. Розовое солнце проглядывает сквозь морозный туман, смотрит в окно. Как холодно и страшно! Что будет дальше? Сейчас он придет, строгий, молчаливый, велит ей одеться, возьмет за руку и поведет вниз по длинной лестнице. Тогда прощай, Москва! Прощай, интернат! Прощай, мама! Нет, нет! Нана ни за что не уедет отсюда! Ни за что!
        И вдруг в коридоре, около двери, слышатся голоса. Сначала Нана пугается, отбегает от двери подальше. Это он возвращается! Но нет! Это женские голоса. Нана прислушивается. Говорят женщины… По-русски… Одна спрашивает:
        - Ты уже убрала номер семьсот сорок первый?
        Другая отвечает:
        - Нет еще. Там девочка спит. Еще рано. Они уезжают в десять. Тогда уберу.
        Нана бросается к двери. Стучит сначала тихонько, ладошкой, потом кулаками, потом ногой…
        С той стороны женский голос тревожно и тихо спрашивает:
        - Кто стучит? Люди спят!
        - Откройте, пожалуйста! — задыхаясь, говорит Нана. — Откройте, пожалуйста! Мне очень нужно вам что-то сказать! Он сейчас вернется!
        За дверью слышно, как звякает упавшая ручка ведра; кто-то подходит к двери, слышно, как шуршат по ковру подошвы…
        - Кто это? — спрашивает Нана, прижавшись щекой к холодной белой двери рядом с замочной скважиной.
        - Уборщица четырнадцатого этажа, — отвечает женщина.
        - Откройте, пожалуйста! — шепчет Нана. — Я вам должна что-то сказать…
        - Твой папа взял ключ, — говорит женщина. — А что ты хочешь, девочка? Где ты научилась говорить по-русски? Ведь папа твой не знает русского…
        - Я учусь в Москве… В интернате номер двадцать один. В интернате номер двадцать один. Пожалуйста, позвоните туда по телефону, скажите, что он меня хочет увезти с собой в Америку. А я не хочу! — Нана начинает плакать… — Вы слышите меня? — спрашивает она, прижавшись губами к самой замочной скважине.
        - Слышу, — отвечает женщина. — Слышу…
        - Интернат номер двадцать один, — повторяет Нана. — И моя мама живет в Москве. Она учится в Университете дружбы. Скажите ей, что он хочет меня увезти. Скажите ей… Скажите, что самолет улетает сегодня в двенадцать часов…
        - А как зовут твою маму? — слышится шепот из-за двери. — Как зовут?
        - Тереза Машаду. Мою маму зовут Тереза Машаду… из Анголы. Она учится в Москве. Скажите ей! Скажите ей… Вы слышите? Вы слышите?
        Но Нане никто не отвечает. Звякает ведро, шуршат подошвы. Женщина отходит от двери… Почему она уходит? Почему? Ведь Нана ей еще ничего не объяснила. Почему же она уходит?.. Нана снова прижимается ухом к замочной скважине, и вдруг слышит другие шаги: чуть-чуть поскрипывают туфли… Это возвращается он.
        Вот уже поворачивается ключ в замке. Нана отбегает от двери и садится на диван. Быстро вытирает глаза. Пусть он не знает, что она плакала…
        Дверь открывается.
        - Ты уже встала? — спрашивает он. И голос его звучит ласково. — Это хорошо. Нам пора ехать!
        Вслед за отцом входит переводчица.
        - Уже десять часов, — говорит она. — Машина господина Уилсона, вероятно, уже внизу. Я спущусь, попрошу вынести ваши вещи. Одевайся скорее, Нана! Разве ты не рада, что поедешь вместе с нами в аэропорт, проводить папу? А потом я тебя отвезу в интернат…
        Нана стремительно вскакивает. Переводчица, повернувшись, выходит из комнаты.
        - Только проводить? — спрашивает Нана, и глаза ее сияют. — Только проводить?
        - Ерунда! — говорит отец. — Одевайся! В этом дурацком платье ты долетишь только до Стокгольма. А это?.. — И он носком черного узкого башмака толкает валенки Наны. — Это годится только для русских. Жаль, что нет ничего другого. Надевай эти страшные боты. Нельзя же ехать в одних чулках. И это… — Отец бросает Нане ее коричневую шубку, белую меховую шапку…
        Нана одевается…
        Вот он опять, этот длинный, длинный коридор. По обеим сторонам двери, двери, двери. Отец идет легкой походкой, высокий, стройный, в пальто, без шапки. За руку он ведет Нану. Рядом с ним она похожа на медвежонка, на коричневого медвежонка с белой головой. Еле-еле двигаются ноги Наны… Может быть, валенки такие тяжелые? Но как же раньше она бегала в них на лыжах?
        Ах, если бы этот коридор был еще в десять раз длиннее! В сто раз! В тысячу!.. Чтобы он никогда не кончался!.. Но он кончается. На площадке, около лестницы, за столом сидит та же самая приветливая женщина, около нее стоит еще какая-то женщина, рядом еще одна. Около них на полу стоит пылесос, ведро, щетка. Все три женщины внимательно смотрят на Нану. Все три молчат…
        И Нана смотрит на них… Она хочет спросить: «Это вы говорили со мной? Это вы?»
        Отец остановился у лифта. Слышно, как на каком-то этаже, наверху, хлопает дверь… Лифт спускается… Сейчас он уже будет здесь, откроется дверь… Отец войдет в лифт, Нана вместе с ним… Пусть лифт спускается помедленнее! Пусть помедленнее… Пусть подольше не открывается перед Наной красная блестящая дверь… Почему молчат эти женщины? Почему они ничего не говорят?
        Но вот дверь лифта открывается. Нана оборачивается, смотрит назад, на женщин. Что это? Может быть, ей кажется? Одна из них быстро кивает головой, кивает несколько раз… Другая машет Нане рукой и улыбается… Почему она улыбается? А третья, широко открыв глаза, прикладывает палец к губам: «Молчи, Нана! Молчи!»
        - Не понимаю, как можно привыкнуть к таким ужасным холодам! — говорит отец, садясь в машину. Кончиками пальцев он держится за ухо. — Несколько шагов от двери до машины, а уши у меня совсем замерзли! Ужасные холода!
        Мистер Уилсон смеется.
        - Ваша дочка, кажется, с вами не согласна. Ей нравится русский климат! У нее прекрасный вид! И очень теплая шуба!
        Нана опускает голову и думает, думает… Почему улыбалась одна из женщин? Почему другая кивала головой? Почему третья приложила палец к губам? Может быть… может быть, они все-таки позвонили в интернат? Может быть, мама уже все знает? Может быть, сейчас их машину догонит другая машина? Она остановит их, и Нану возьмут отсюда?.. Нана вертит головой во все стороны, смотрит в заднее стекло, в одну сторону, в другую. Их машина идет очень быстро. Снежная пыль вьется за ней. Остановите! Остановите эту машину! Остановите ее! Кто-нибудь остановите! Нана не хочет уезжать из Москвы!
        А шоссе, похожее на блестящую серую ленту, тянется между рядами домов, больших, каменных, многоэтажных, перебегает через мосты и под мостами… Все дальше и дальше от интерната. Все дальше и дальше от мамы…
        - Не вертись! — строго говорит отец. — Ты толкаешь господина Уилсона. Сиди смирно!
        - Мисс Ангола! — смеется господин Уилсон. — Право, романтическое приключение! Маленькая ангольская девочка, похищенная разбойниками, возвращается…
        - Ха-ха-ха! — вдруг неожиданно громко смеется отец. Он смотрит на господина Уилсона и делает ему какие-то знаки, указывая на переводчицу. Она сидит впереди, рядом с шофером.
        - Да, да! — говорит господин Уилсон, потирая замерзшие руки. — Скорее бы кончилось все у вас там, в Анголе. Алмазные копи, вероятно, все разрушены. Плантации сожжены. Ужас что натворили там эти повстанцы! Безобразие! А Америка очень заинтересована в Анголе. Это такая богатая страна… Я хотел бы когда-нибудь сам съездить туда, — мечтательно говорит он, откинувшись на мягкую спинку.
        А машина все несется и несется по гладкому шоссе, все дальше и дальше от Москвы… Большая белая стрела указывает куда-то в правую сторону. На ней написано: «Аэропорт Шереметьево». Машина поворачивает направо. И мчится! Мчится дальше!
        Почему же никто не останавливает машину? Почему никто не гонится за ними? Наверное, эта женщина ничего не смогла сделать и никому ничего не сказала?.. Наверное, она побоялась! А может быть, просто не поверила Нане!
        Глава XXIV. «Пройдите на посадку…»
        Здесь очень много людей, все говорят на разных, непонятных языках.
        Господин Уилсон встретил какого-то знакомого и разговаривает с ним, поглядывая изредка на Нану. Отец ушел куда-то…
        - Не смей вставать с места! Не смей никуда уходить! — сказал он и пошел вслед за переводчицей.
        Нана пристально смотрит на стеклянную дверь. На всех входящих. Может быть… может быть… Она все-таки еще надеется…
        …В субботу мама приедет в интернат. «А вашей дочки нет! — скажут ей. — Разве вы не знаете, что отец взял ее с собой?» — «Куда?» — спросит мама. «В Америку!» — ответят ей. «Как он попал сюда?» — «Не знаем, совсем не знаем!» — «Зачем вы отдали ему мою дочку? Зачем вы отпустили ее с ним? В Америку, где маленьких черных детей не пускают в школу! В Америку! Так далеко от меня!.. Как вы могли отпустить мою дочку так далеко?..» — «Он нас обманул! — скажут маме. — Он сказал, что берет ее к себе в гостиницу. Что вы тоже приедете туда в шесть часов… Он нас обманул».
        Бедная мама! Она останется в Москве одна. Совсем одна… Бедная, бедная мама! Неужели Нана уедет? Улетит на этом огромном самолете? Вот на таком, как тот, который сидит на дорожке, распластав огромные крылья. Или вон на таком, как тот, что виден через окна, серый, с красной полоской на животе. Неужели Нана улетит, а мама останется? Неужели Нана улетит и не будет никогда больше разговаривать с мамой? Не будет учиться танцевать и рисовать? Не увидит больше никого из ребят? И Анну Ивановну?..
        Вот идет маленький африканский мальчик… Он идет вместе со своей мамой и, кажется, рад, что улетает. Он смотрит на Нану веселыми черными глазами и что-то говорит своей маме. И его мама тоже смотрит на Нану и улыбается ей. Им весело! Они ничего не знают про Нану. Сидит какая-то африканская девочка в расстегнутой коричневой шубке, рядом с ней лежит белая меховая шапка, на полу около нее стоит желтый чемодан. Наверное, девочка улетает в Африку вместе с мамой и с папой… Наверное, так они думают…
        - Начинается посадка на самолет рейс четыреста девятнадцать, «Москва — Стокгольм». Просим пассажиров занять места, — слышится голос из репродуктора.
        Стокгольм! Он сказал: «Долетишь до Стокгольма…» Господин Уилсон вытянул длинную шею, посмотрел на Нану, на двери. Значит, это их самолет… Так скоро!..
        В дверях показался отец. Он идет быстро, опустив голову, и что-то говорит переводчице. Та еле поспевает за ним…
        - Я так решил! — громко говорит отец. — Я беру ее с собой! В конце концов я могу делать с ней, что хочу. Это мое дело. Это вас совершенно не касается! Вы только переводчик…
        - Но, господин. Белармину, — переводчица протягивает к нему руки. — Но я… но интернат… Но ее мать… Это невозможно!
        - Вам до этого нет никакого дела! — Господин Уилсон загораживает дорогу переводчице. — Вы не имеете никакого права вмешиваться. Господин Белармину решил взять свою дочь с собой и берет. Ему разрешили… А я оплачиваю дорогу. Вам-то какое дело?
        Переводчица растерянно смотрит на Нану, на господина Уилсона.
        - Позвоните в интернат! Я не хочу ехать! — говорит Нана и вскакивает. Шапка падает на пол.
        Господин Уилсон отворачивается. Отец хватает Нану за руку:
        - Молчи!
        - Как хотите! Расхлебывайте все сами, Белармину… — говорит господин Уилсон. — Я буду вас ждать в самолете! — И он, взяв свой портфель, быстро идет к дверям.
        - Позвоните в интернат! — еще раз говорит Нана.
        Щеки переводчицы краснеют. Она умоляюще смотрит на Наниного отца.
        - Прекрати разговоры на этом дурацком языке! — кричит он. — Что ты там болтаешь? Идем! — И он тащит Нану за руку. В другой руке у него чемодан… Глаза его сверкают, щеки становятся серыми…
        - Продолжается посадка на самолет рейс четыреста девятнадцать, «Москва — Стокгольм». Пассажиров просят занять места, — снова доносится голос из репродуктора.
        - Господин Белармину! Умоляю вас! — Переводчица бежит за ним.
        - Оставьте меня! — Отец останавливается. — Не устраивайте скандала! На нас обратят внимание! Оставьте меня! Вы мне больше не нужны! Поняли? — И он быстро идет дальше.
        Вот он уже рядом с дверью… Вот сейчас он ее откроет…
        Но у двери стоит контроль. Женщина в синей форме, с маленькими золотыми крылышками и работники аэропорта.
        - Ваши билеты, — говорит контролер.
        Отец отпускает руку Наны, достает из кармана пиджака бумажник. Нана бросается к милиционеру и прячется за его спину.
        - Я не хочу ехать! Я не хочу ехать с ним! — громко кричит она по-русски. — Здесь моя мама! Я учусь в интернате! Я не хочу ехать с ним!
        Шубка ее расстегнута, видна праздничная школьная форма с белым передником.
        Отец хочет схватить ее за руку, но милиционер спокойным движением отводит в сторону его протянутую руку…
        - Простите, пожалуйста. Одну минуточку, — говорит он и подзывает переводчицу.
        - Успокойтесь, пожалуйста! Сейчас мы все выясним!..
        - Господин Белармину! — Переводчица чуть не плачет. — Пожалуйста, не волнуйтесь! Может быть, действительно вам не следует брать девочку!
        - Это мое дело! — кричит отец. — Пустите меня! Самолет уже улетает! Пустите меня! Вот у меня билет для нее! Я заплатил за него! Это моя дочь!
        - Ничего. Мы задержим немного самолет! — говорит спокойно милиционер. — Нужно все выяснить. Это правда твой отец, девочка?
        - Да! — говорит Нана. — Да! Но я не хочу ехать с ним! Здесь, в Москве, моя мама! Я хочу учиться здесь! Я не хочу ехать с ним! Я живу здесь, в интернате!
        Нана хочет все объяснить этим русским людям, хочет рассказать, почему она не хочет ехать с отцом. С этим человеком, сделавшим так много зла ее маме, Сабалу, бабушке Нандунду и многим, многим другим африканцам. Но она ничего не может выговорить. Она только повторяет, крепко уцепившись обеими руками за спину милиционера:
        - Я не хочу ехать с ним! Я не хочу ехать с ним!.. — И слезы текут по ее щекам из широко раскрытых черных глаз.
        Вдруг раздается какой-то шум, топот чьих-то ног… Слышатся голоса: «Здесь они! Здесь!»
        Распахивается дверь, и вбегают люди…
        Нана не верит своим глазам. Мама! Здесь мама! И Анна Ивановна! И Любовь Петровна! И еще много каких-то совсем незнакомых мужчин и женщин. Все они окружают Нану. А мама бросается к ней и обнимает ее, целует…
        - Ну вот, теперь все и выяснилось! — спокойно говорит милиционер.
        Мама поднимает голову, вытирает глаза, поправляет растрепавшиеся волосы. Она обводит глазами всех людей. И внимательно и строго смотрит на отца…
        - Так вот как мы встретились, Антониу, — говорит она, положив руки на плечи Наны. — Так вот как мы встретились!.. Ты даже решился приехать в ненавистную тебе Москву для того, чтобы отнять у меня дочь…
        Но тут голос из репродуктора перебивает маму:
        - Пассажир самолета «Москва — Стокгольм», господин Антониу Белармину, срочно пройдите на посадку. Господин Антониу Белармину, срочно пройдите на посадку!
        Горькая улыбка появляется на лице у мамы.
        - А, понимаю… Ты приехал сюда под чужим именем. Иначе ты не мог. Это тебя теперь зовут Антониу Белармину? Сначала ты отказался от своего народа, от своей родины, от своей семьи, а теперь и от своего имени. Иди, Антониу! Самолет ждет тебя. Нана не поедет с тобой. И я и она дождемся в Москве счастливого дня, когда родина наша станет свободной. И тогда мы вернемся домой… А ты никогда не сможешь вернуться… Иди, Антониу. Тебя ждет самолет…
        И отец Наны повернулся и пошел, распахнув стеклянную дверь. А оставшиеся люди, друзья, окружившие Нану и ее маму, смотрели сквозь стеклянную стену, как идет этот человек, потерявший родину, друзей и семью… Потерявший все! Даже свое имя… Как он идет по заснеженному асфальту, нагнув черную курчавую голову, пытаясь защититься от порывов холодного ветра. Как он идет один. Совсем один! И ветер заметает его следы…
        Дорогие советские друзья!
        С глубоким волнением читал и перечитывал я страницы повести Лидии Некрасовой «Я из Африки».
        Сердечное спасибо автору и редакции за предоставленную возможность познакомиться с повестью еще в рукописи.
        Эта небольшая книга, правдиво рассказывающая о горестях моей родины, поможет установить еще более близкие контакты между ангольским и советским народами; живущими на разных континентах Земли.
        Дорогие советские юноши и девушки! Вам трудно представить, какое это большое счастье жить в вашей чудесной стране. Родина, Коммунистическая партия, советский народ сделали ваше детство счастливым, юность прекрасной.
        Вы учитесь в светлых, удобных школах, в институтах, в университетах, проводите свой досуг в прекрасных дворцах и домах пионеров, на стадионах и спортивных площадках, отдыхаете в туристских лагерях и здравницах.
        Вы дышите чистым воздухом! Вы радуетесь жизни! Вы верите: ваш завтрашний день будет еще более счастливым!
        На моей далекой родине все не так. Ангола все еще не сбросила гнет колониального рабства. Мой народ живет в таких нечеловеческих условиях, которые вам даже трудно себе представить.
        Мы вынуждены с детства переносить голод, ходить полураздетыми, жить в трущобах. В Анголе смертность детей достигает 60 %. 52 % детей умирает от туберкулеза, 41 % — от инфекционных заболеваний.
        Колонизаторы держат мой народ в невежестве. 55 % ангольцев — неграмотны.
        Только 1 % государственного бюджета Анголы расходуется на народное образование. На моей родине всего 32 средние общеобразовательные школы и 14 технических училищ. И при этом 80 % обучающихся в этих школах — белые. У нас в стране нет ни одного высшего учебного заведения — ни одного института.
        Наш воздух отравлен запахом напалмовых бомб, которые применяют против нас португальские колонизаторы. Лучшие сыны и дочери Анголы вынуждены скрываться, бежать от произвола колонизаторов, с которыми они вступили в борьбу. У них нет возможности почувствовать ласку родителей, уют домашнего очага.
        Силен и коварен враг. Жесток и неистов. Тяжелой ценой добываем мы себе свободу. 250 тысяч ангольцев отдали уже свою жизнь в борьбе с колонизаторами за независимость своей родины.
        Но будущее за нами! Мы добьемся победы! Мы сделаем свою родину счастливой. Я верю: моя Ангола, вся Африка обретут свободу и независимость!
        Мои ангольские товарищи просили меня передать вам, советским юношам и девушкам, братский привет и поблагодарить за дружескую поддержку и помощь.
        Студент Афонсу Алвару да Кошта