Библиотека / Детская Литература / Мурлева Жан Клод : " Река Текущая Вспять " - читать онлайн

Сохранить .

        Река, текущая вспять Жан-Клод Мурлева
        Чтобы найти каплю воды, дающей бессмертие, маленький лавочник Томек совершит долгое и сложное путешествие и преодолеет множество препятствий. За время странствий он успеет превратиться из мальчика в смелого, стойкого и находчивого юношу, найдет свою любовь и приобретет настоящих друзей прежде, чем поймет, что смерть — не больше и не меньше, чем часть жизни.
        Издание осуществлено в рамках программы «Пушкин» при поддержке Министерства иностранна дел Франции и посольства Франции в России.
        Жак-Клод Мурлева
        Река, текущая вспять
        Моему отцу

        Пролог
        Эта история произошла, когда люди еще не придумали, как сделать жизнь удобной. Не было ни телешоу, ни автомобилей с подушками безопасности, ни супермаркетов. Никто даже и не мечтал о мобильных телефонах! Но были уже и радуги после дождя, и абрикосовое варенье с миндалем, и полуночные купания — словом, все то, что ценится и по сей день. Впрочем, были, увы, и неразделенная любовь, и сенная лихорадка — недуги, от которых до сих пор не изобрели никакого лекарства.
        Короче говоря, это было давным-давно.
        Глава первая
        Перелетные птицы
        Лавка Томека стояла на краю деревни. Это был ничем не примечательный домик, и на его вывеске синей краской было выведено: «БАКАЛЕЯ». Дверь открывалась, — динь-динь! — радостно звенел колокольчик, и улыбающийся Томек появлялся перед вами в сером фартуке бакалейщика. Это был мальчик с мечтательными глазами, достаточно рослый для своих лет и худощавый. Проводить опись товаров в лавке Томека — дело совершенно бесполезное. Они не влезли бы ни в одну амбарную книгу. Тут подходит только одно слово, и это слово — «все». Томек продавал все. У него вы смогли бы найти любую важную и нужную вещь, например, мухобойку или «Настойку панацеи» аббата Пердрижона, а еще, конечно, такие незаменимые в хозяйстве предметы, как резиновые грелки и охотничьи ножи.
        Поскольку Томек жил в своей лавке, точнее, в пристройке позади лавки, бакалея никогда не закрывалась. Табличка, висевшая на двери, всегда была повернута к посетителям надписью: «ОТКРЫТО». Это, впрочем, не считалось поводом постоянно заходить к Томеку. Нет. Жители деревни уважительно к нему относились и старались не беспокоить по пустякам. Они знали, что в случае крайней необходимости Томек их вежливо обслужит даже посреди ночи. Тем не менее, не стоит полагать, что Томек сидел на месте как привязанный. Напротив, он частенько выходил размять ноги, а то и пропадал на полдня. В этом случае лавка оставалась открытой и клиенты сами себя обслуживали. Возвратившись, Томек обнаруживал на прилавке деньги и маленькую записку: «Взяла моток веревки для колбасы. Лина». Или только записку: «Взял табаку. Заплачу завтра. Як».
        Так все шло своим чередом, как говорится, в этом лучшем из миров и так проплывали бы годы и столетия и ничего особенного бы не происходило.
        Но у Томека была тайная мысль. В ней не было ничего плохого или необычного. Он и сам не заметил, откуда она взялась. Это как волосы: мы не обращаем на них внимания, просто в один прекрасный день они становятся слишком длинными, и все. Так, в один прекрасный день, Томек обнаружил, что у него появилась мысль, которая, вместо того чтобы расти из головы, растет внутрь, и вот какая это была мысль: Томек понял, что ему скучно. Хуже того — очень скучно. Ему хотелось уехать и повидать мир.
        Из маленького окна в пристройке он смотрел на широкую равнину: весенняя рожь колыхалась, словно морские волны. И только дверной колокольчик в лавке — динь-динь! — мог оторвать его от мечтаний. Иногда на рассвете он бродил по дорогам, терявшимся в нежно-синих полях льна, и при мысли о возвращении домой у него сжималось сердце.
        Осенью, когда перелетные птицы в величественном молчании пересекали небо, Томек с новой силой чувствовал желание уехать. Слезы застилали ему глаза, когда он наблюдал, как дикие гуси исчезали за горизонтом, мерно взмахивая крыльями.
        К сожалению, не так-то просто уехать, когда тебя зовут Томек и ты отвечаешь за единственную бакалею в деревне. Особенно, если до тебя ее держал твой отец, а до твоего отца — твой дед. Что подумают люди? Что ты их бросил? Что ты плохо с ними поступил? Что тебе не нравилось жить в деревне? В любом случае, они не поймут. И огорчатся. Томек не хотел никого расстраивать. Он решил остаться и сохранить свою тайну. «Надо терпеть, — говорил он себе, — и со временем мысль уйдет так же, как пришла, медленно и незаметно…»
        Увы, все получилось не так. Одно значительное происшествие вскоре свело к нулю все усилия Томека образумиться.
        Это случилось в конце лета, вечером. Дверь лавки оставалась открытой, чтобы в дом проникала ночная прохлада. Томек подсчитывал что-то в своей особой тетради при свете керосиновой лампы и задумчиво грыз кончик карандаша, как вдруг звонкий голосок чуть не заставил его подпрыгнуть от неожиданности:
        - Вы продаете карамельки?
        Он поднял голову и увидел самое красивое создание, какое только можно себе представить. Это была девочка лет двенадцати, очень загорелая, в сандалиях и в поношенном платьице. На поясе у нее висела медная фляжка. Она вошла в открытую дверь бесшумно, словно видение, и теперь пристально смотрела на Томека темными и грустными глазами.
        - Вы продаете карамельки?
        И тут Томек сделал вот что. Во-первых, ответил:
        - Да, я продаю карамельки.
        А во-вторых, Томек, за все свою жизнь и трех раз не оглянувшийся на девочку, влюбился в эту малышку. Влюбился внезапно, окончательно и бесповоротно.
        Он положил карамельки в баночку и протянул ей. Она сразу же спрятала баночку в карман платья. Видно было, что ей не хочется уходить. Она стояла и внимательно смотрела на ряды шкафчиков, занимавших всю стену.
        - Что у вас там, в шкафчиках?
        - Все, — ответил Томек. — Все самое необходимое.
        - И шляпные резинки?
        - Разумеется.
        Томек взобрался на лестницу и открыл верхний шкаф:
        - Вот они.
        - А игральные карты?
        - Вот.
        Она помолчала, а затем робкая улыбка тронула ее губы. Все это ее явно забавляло.
        - А картинки с кенгуру?
        Томек подумал немного, потом устремился к шкафу слева:
        - Вот!
        На этот раз темные глаза малышки засветились. Было так приятно видеть ее счастливой, что у Томека заколотилось сердце.
        - А песок из пустыни? И чтобы не остывший!
        Томек снова взобрался на лестницу и достал из шкафа маленькую склянку с оранжевым песком. Он спустился, высыпал песок на свою особую тетрадь, чтобы девочка могла его потрогать. Она погладила его тыльной стороной ладони, потом провела по нему подушечками своих проворных пальцев:
        - Совсем еще теплый…
        Она подошла вплотную к прилавку. Томек почувствовал ее тепло и захотел положить руку не на песок, а на ее золотистую ладонь. Она все поняла и продолжила:
        - Такой же, как моя ладонь…
        Свободной рукой она взяла руку Томека и положила на свою. Свет керосиновой лампы играл на ее лице. Это продолжалось несколько секунд, потом легким движением она высвободила руку, осмотрелась и указала пальцем на один из трех сотен маленьких шкафчиков:
        - А в этом что у вас?
        - Ничего особенного, катушки… — ответил Томек, ссыпая песок в склянку через воронку.
        - А в этом?
        - Зубы Богородицы… это такие очень редкие ракушки…
        - А… — разочарованно произнесла девочка. — А в этом?
        - Семена секвойи… Я могу вам подарить несколько штук, если хотите. Но не сажайте их куда попало, потому что секвойи могут вырасти очень большими…
        Томек хотел сделать ей приятное. Но вышло наоборот. Она снова помрачнела и задумалась. Томек не решался прервать молчание. В открытую дверь заглянула кошка, попыталась войти, но Томек прогнал ее, махнув рукой. Он не хотел, чтобы его беспокоили.
        - Так у вас в лавке есть все? Действительно все? — спросила девочка, подняв на него глаза.
        Томек смутился.
        - Ну да… все необходимое… — ответил он как можно скромнее.
        - Тогда, может быть, — проговорила малышка хрупким и дрожащим, но в то же время, как показалось Томеку, полным надежды голосом, — у вас найдется вода из реки Кьяр?
        Томек не имел никакого представления об этой воде, и реки такой он тоже не знал. Девочка все поняла и сразу сникла:
        - Это вода, дающая бессмертие, разве вы не знали?
        Томек покачал головой: нет, он не знал.
        - Она нужна мне… — сказала девочка.
        Она постучала по фляжке, висевшей на ремне, и добавила:
        - Я ее найду и налью сюда…
        Томек очень хотел, чтобы она сказала ему еще что-нибудь, но она уже разворачивала платок, в котором лежало несколько монет.
        - Сколько я вам должна за карамельки?
        - Одно су… — прошептал Томек.
        Девочка положила монету на прилавок, еще раз окинула взглядом три сотни шкафчиков и в последний раз улыбнулась Томеку.
        - До свидания.
        Она вышла из лавки.
        - До свидания… — пробормотал Томек. Пламя керосиновой лампы становилось все слабее. Он снова сел в кресло за прилавком. На раскрытой особой тетради лежала монетка незнакомки и несколько оранжевых песчинок.
        Все следующие дни Томек ужасно переживал, что взял деньги со своей посетительницы. Вряд ли у нее их было много. Время от времени он удивлялся, замечая, что разговаривает сам с собой. Например, он бормотал: «Нет-нет, вы мне ничего не должны…» Или: «Я вас умоляю… За какие-то карамельки…»
        Глава вторая
        Дедушка Ишам
        Томек мог сколько угодно придумывать всевозможные любезности, но было слишком поздно. Она заплатила и ушла, оставив его наедине с сожалениями. Еще его тревожила вода, о которой она говорила, река со странным именем, которую ему пока не удалось найти. И вообще, кто эта странная девочка? Откуда она? Она пришла одна, или кто-нибудь ждал ее около лавки? Нет ответа…
        Он пытался хоть что-нибудь выяснить через покупателей. Он задавал невинные вопросы: «Ну, что новенького в деревне?» или «Никто не заезжал?» — в надежде, что кто-нибудь ответит: «Нет, никто, разве что одна девочка как-то вечером…»
        Но никто не имел о ней ни малейшего представления. Создавалось ощущение, что только он один ее и видел. Через несколько дней Томек не выдержал. Мысль о том, что он больше никогда не увидит девочку, казалась ему невыносимой. И то, что он не мог ни с кем поговорить о ней, тоже его мучило. Тогда он оставил лавку, положил в карман брикет мармелада и что есть духу побежал на другой конец деревни, где жил дедушка Ишам.
        Старый Ишам был народным писателем, то есть писал за тех, кто не умел этого делать. Разумеется, он еще и читал. Когда пришел Томек, он как раз читал письмо для некой дамы, внимательно его слушавшей. Томек скромно держался в стороне, пока они не закончили, потом подошел к своему другу.
        - Здравствуй, дедушка, — сказал он, прикладывая руку к груди.
        - Здравствуй, сынок, — ответил Ишам, раскрывая ему объятия.
        Они не были друг другу ни дедушкой ни сыном, но поскольку Ишам жил один, а Томек был сиротой, они всегда так здоровались. Они очень любили друг друга.
        Летом Ишам работал в маленькой хибарке, прилепившейся к каменному забору и выходившей прямо на улицу. Он сидел по-турецки посреди книжек. Чтобы добраться до него, надо было вскарабкаться по трем деревянным ступенькам и тоже сесть на пол. Посетители предпочитали стоять на улице, диктуя письма или слушая, как их читает Ишам.
        - Поднимись ко мне, сынок.
        Томек перемахнул через три ступеньки и устроился, скрестив ноги, рядом со стариком.
        - Как поживаешь, дедушка? — начал Томек, доставая из кармана мармелад. — Много работы?
        - Спасибо, мой мальчик, — ответил Ишам, принимая сладости. — У меня никогда не бывает работы, я тебе уже говорил. А тем более отдыха. Все это просто-напросто жизнь, и она идет своим чередом.
        Томека очень забавляли подобные загадочные фразы. Ишама можно было бы принять за великого мыслителя, если бы он не был таким сладкоежкой. Он обожал сладости, мог дуться как трехлетний ребенок, если Томек забывал принести ему тянучку, пастилу, жевательную резинку или лакричных конфет. Больше всего Ишаму нравились пряники в форме сердечек, но он не отказывался ни от каких лакомств, лишь бы их было не слишком трудно жевать.
        Томек не хотел надолго задерживаться и, так как его разбирало любопытство, сразу же перешел к интересующей его теме:
        - Скажи, дедушка Ишам, ты слышал когда-нибудь о реке Щар или Дьяр?..
        Старик, жуя, подумал немного, затем неторопливо ответил:
        - Я знаю реку… Кьяр.
        - Точно! — воскликнул Томек. — Кьяр! Река Кьяр!
        Повторяя это название, он так и слышал слова девочки: «Вода из реки Кьяр…»
        - Которая течет вспять… — продолжил Ишам.
        - Которая… что? — пробормотал Томек, никогда не слышавший о таком.
        - Которая течет вспять, — четко произнес Ишам. — Река Кьяр течет вспять.
        - Вспять? Что ты хочешь этим сказать? — спросил Томек, вытаращив глаза.
        - Я хочу сказать, что вода в этой реке течет вверх, а не вниз, мой маленький Томек. Что, не ожидал?
        Ишам расхохотался, глядя на своего юного друга, потом сжалился над ним и начал объяснять:
        - Эта река берет начало в океане, понимаешь? Вместо того чтобы в него впадать, она из него вытекает. Будто забирает воду из моря. В начале она широкая. Говорят, в этом месте на берегах растут необычные деревья. Деревья, которые потягиваются утром и вздыхают по вечерам. А еще там множество никем не виданных животных.
        - Каких животных? — заинтересовался Томек. — Опасных?
        Ишам покачал головой. Он не знал.
        - В любом случае, — продолжал старик, — самое удивительное, что вода в этой реке течет не в ту сторону…
        - Но, — перебил любопытный Томек, — если бы эта река, притом большая, брала воду из моря, то уровень моря должен был бы понижаться…
        - Должен, но этого не происходит из-за десятков других рек. Они-то в море впадают.
        - Конечно, — вынужден был признать Томек, — конечно.
        - Затем, — продолжал Ишам, — река Кьяр сливается с подземными водами, как говорят, на протяжении сотен километров. Она теряет воды, вместо того чтобы пополняться.
        - А куда уходит эта вода? — спросил Томек. — Ей же надо куда-нибудь деваться!
        И снова старику Ишаму пришлось признаться в своем неведении:
        - Никто не знает, куда уходит эта вода. Притоков не существует. Это большая загадка. А ты принес мне кусочек нуги?
        Томек так глубоко задумался, что ответил не сразу. В своих мыслях он был далеко от нуги. Он порылся в карманах.
        - Нет, дедушка, но я схожу за ней, если хочешь. Обещаю. Пожалуйста, расскажи мне еще об этой реке.
        Разочарованный Ишам пробурчал несколько непонятных слов и решил продолжить:
        - Как бы то ни было, воды реки заканчивают свой бег у подножия горы, называемой Священной горой.
        - Священной горой? — переспросил Томек удивленно.
        - Да. Те, кто дошел до нее, говорят, что никогда не видели ничего более впечатляющего.
        Ее вершина скрывается в облаках. Но эту речушку голыми руками не возьмешь. Чем выше она поднимается, тем уже становится. Сначала это бурный горный поток, потом — тихий ручеек. Она все время течет вспять. Когда забирается совсем высоко, то превращается в тоненькую струйку воды не шире моего мизинца. Там она снова оживляется и создает в толще камня впадину размером с полтазика. Эта вода невероятной чистоты. И она волшебная, Томек…
        - Волшебная? — переспросил мальчик.
        - Да, это вода, дающая бессмертие…
        И снова Томек услышал чистый голос девочки: «Это вода, дающая бессмертие, разве вы не знали?» Ишам повторил ее фразу слово в слово.
        - Только вот, — продолжил старик, — никто пока не принес ее оттуда, мальчик мой, никто.
        - Но почему же? — возмутился Томек. — Надо всего лишь дойти по реке до ее истока, там, наверху, наполнить фляжку этой самой водой и спуститься обратно!
        - Всего лишь… Но взобраться наверх еще никому не удавалось. А если и удавалось, то не получалось спуститься, и никто об этом ничего не знает. А если и получалось спуститься, то в дороге запас воды терялся. Есть еще одно обстоятельство, которое сильно затрудняет дело.
        - Какое, дедушка?
        - То, что реки этой, безусловно, не существует, а горы тем более.
        Возникла пауза, которую прервал сам старый Ишам:
        - Кстати, мой мальчик, кто тебе рассказал об этой реке?
        Томек внезапно вспомнил, что пришел рассказать старому другу о встрече с девочкой. Теперь он должен раскрыть свой секрет и, может быть, узнает о ней чуть больше.
        Он собрался с духом и постарался в мельчайших подробностях описать все, что произошло в тот вечер в его лавке. Он не забыл ни про картинки с кенгуру, ни про оранжевый песок в склянке, ни про заглянувшую в дверь кошку. Он не рассказал только о своей ладони на руке девочки. Об этом не обязательно было трубить на всех перекрестках.
        Старый Ишам дослушал до конца, после чего посмотрел на него с улыбкой, какой Томек еще никогда не видел, насмешливой и в то же время полной нежности:
        - Скажи мне, сынок, а ты, случайно, не влюбился?
        Томек покраснел до кончиков ушей. Он сердился на себя и на Ишама, который над ним подтрунивал. Так он и побежит еще раз за нугой. Он уже собирался уходить, как старик поймал его за рукав и усадил обратно.
        - Подожди, остынь…
        Томек послушался. Ему никогда не удавалось долго сердиться на Ишама.
        - Ты сказал, у нее была фляжка?
        - Была. Она говорила, что найдет воду и нальет туда.
        На лице Ишама не осталось и тени улыбки.
        - Видишь ли, Томек… Я не знаю, существует река Кьяр или нет, но я знаю, что ее ищут уже тысячи лет и никто, понимаешь, никто не вернулся хотя бы с капелькой этой живой воды. Целые экспедиции, мужчины в самом расцвете сил, снаряженные с ног до головы и твердо решившие достичь цели, терпели неудачу, даже не увидев Священной горы. И твоя милашка может сколько угодно стучать по своей фляжке и говорить, что наполнит ее, но это так же невозможно, как вырастить рожь на ладони.
        - Но все-таки, что же с ней будет?
        Ишам улыбнулся:
        - Думаю, мой мальчик, ты должен о ней забыть. Подумай о ком-нибудь другом. Разве в нашей деревне мало красивых девочек? Давай, беги. Тебя, наверное, ждут покупатели.
        - Ты прав, дедушка, — сказал Томек, повесив голову.
        Он встал, пожал руки старому Ишаму и побрел к своей лавке.
        Глава третья
        Отъезд
        С того дня мысль об отъезде не покидала Томека. Однажды ночью ему приснился странный сон, в котором за девочкой гнались тигры, бегущие на задних лапах, как люди. Девочка звала: «Томек! Томек!» Он взял ее за руку, и они понеслись во весь дух. Они слышали, как позади щелкают челюсти тигролюдей, но в последний момент им удалось спастись, спрятавшись под скалой. Тогда Томек спросил малышку, откуда она знает его имя, и она ответила, пожав плечами: «Кто же не знает Томека!» В другом сне он наклонялся над водоемом с чистейшей водой на вершине Священной горы.
        На дне что-то блестело. Это была монетка, которой малышка заплатила за карамельки. Он поднимал одно су, а когда поворачивался, она стояла перед ним, одетая как принцесса, и улыбалась. И охраняли ее укрощенные тигролюди.
        Томек наметил отъезд на раннее утро. Так все не сразу заметят его отсутствие, а когда старый Ишам обнаружит в своей хибарке его письмо, он будет уже далеко.
        В последние дни Томеку плохо удавалось скрывать свое беспокойство. Ему даже казалось, что в лавке на него странно смотрят. Как будто его план был написан у него на лбу; как будто что-то его выдавало, — быть может, необычный блеск в глазах. Он долго продумывал, какую одежду взять с собой. Это было трудно, ведь он не имел ни малейшего понятия о том, что его ждет в дороге. Холодно или жарко будет в том дальнем краю? Стоило ли запасаться теплыми носками, толстым свитером и вязаным шлемом? Или, наоборот, следовало идти налегке? Тем более он не знал, какое взять снаряжение. Он искал ответы в приключенческих романах, но тщетно. У большинства путешественников не было ничего, а у его любимого Робинзона Крузо — и того меньше, потому что он все потерял во время кораблекрушения. Очевидно, у девочки с карамельками тоже ничего с собой не было. Томек решил последовать ее примеру и взять с собой только самое необходимое.
        Для начала ему нужно было плотное шерстяное одеяло, потому что придется ночевать под открытым небом, а ночи становятся все холоднее.
        Еще понадобится фляга. У него как раз была фляжка из кожи выдры. Томек хорошенько закрепил ее на поясе: она ему не раз еще пригодится… И для того, чтобы принести воду из реки Кьяр. Если он найдет ее, конечно.
        Он смастерил себе из очень прочной ткани маленький мешочек и положил в него монетку. При встрече он сможет отдать ее девочке. Если они встретятся… Так или иначе, мешочек был спрятан под рубашкой, и пусть кто-нибудь только попробует его отобрать. В карман штанов Томек положил лишь охотничий нож (вдруг придется защищаться) и два носовых платка, на которых его мать когда-то вышила «Т», первую букву его имени.
        В последний вечер, проверив, все ли вещи собраны, он сел за прилавок, зажег керосиновую лампу и написал Ишаму такое письмо:
        Дорогой дедушка Ишам,
        Ты всегда читаешь письма для других, но это письмо для тебя, и тебе не надо будет читать его вслух. Я знаю, что огорчу тебя, и заранее прошу прощения. Я отправился сегодня утром на поиски реки Кьяр. Если получится, я принесу тебе этой воды. Надеюсь по дороге встретить девочку, о которой я тебе говорил, потому что она направляется туда же. Оставляю тебе ключ от лавки, потому что боюсь потерять его там, куда я иду. Постараюсь вернуться как можно скорее.
    До встречи, Томек.
        Он с трудом сдерживал слезы, запечатывая конверт. Ишам сильно постарел за последние месяцы. Щеки покрылись морщинами. Кожа на руках стала похожа на древний пергамент. Будет ли он еще жив, когда Томек вернется? И вообще, вернется ли он когда-нибудь? Он совсем не был в этом уверен.
        Не раздеваясь, Томек лег на кровать и проспал несколько часов без сновидений. Когда он проснулся, была еще ночь и лунный свет тускло освещал пристройку. Он резко вскочил, и его сердце наполнилось радостью. Наконец-то! Казалось, он ждал целую вечность, и вот наступил самый счастливый день в его жизни. Томе-ка переполняла надежда. Он точно найдет реку Кьяр. Заберется на Священную гору. Принесет воды. А еще обязательно встретит девочку и, конечно, вернет ей деньги!
        Он выпил большую чашку горячего шоколада и с аппетитом съел несколько бутербродов с маслом и вареньем. Затем тепло оделся, проверил, как держится на поясе фляжка, на месте ли мешочек, все ли он положил в карманы. В последний момент Томек взял с собой еще большой кусок хлеба. Наконец, он туго свернул шерстяное одеяло, перекинул его через плечо, а потом подошел к двери лавки и сделал то, чего не делал еще никогда в жизни: перевернул табличку. Теперь она гласила: «ЗАКРЫТО».
        Томек дошел по тихим деревенским улочкам до хибарки старого Ишама. Занавеска была задернута. Он бесшумно ее отодвинул. На пюпитре, который Ишам использовал как подставку для писем, Томек оставил ключ от бакалеи, конверт с прощальным письмом и большой кусок нуги.
        - До свидания, дедушка… — прошептал он, как будто старик мог его слышать. Затем двинулся дальше, бросил последний взгляд на свою лавку и устремился широкими шагами по знакомой дороге. Только на этот раз он не повернет назад. На этот раз его многое ждет впереди. Он — искатель приключений. Стая гусей составила в небе идеальный треугольник, словно приветствуя его. Они направлялись на юг, как и Томек. «Я иду за вами!» — крикнул он им вдогонку и почувствовал, что счастье переполняет его.

* * *
        В те незапамятные времена представления о географии были весьма расплывчатыми. Не было сомнений, что Земля круглая, но многие в это не верили. «Если Земля круглая, — говорили они, — значит, те, кто внизу, ходят вниз головой? А если они не падают, значит, они приклеиваются подошвами?» Тогда не было ни точных карт, ни указателей. Люди ориентировались по солнцу, по луне, по звездам… Но надо признать, что и терялись чаще.
        Томек решил идти все время на юг, где, по словам Ишама, находится океан. «В какой-то момент, — думал он, — чтобы найти реку Кьяр, придется выбирать, куда идти, направо или налево». Большую часть дня его окружал знакомый пейзаж — холмы среди равнин, и он останавливался только чтобы поесть хлеба, сделать глоток из фляги или нарвать плодов с деревьев.
        Приближался вечер, и Томеку стало казаться, что горизонт расширился и обведен нескончаемой темной чертой. Когда он преодолел еще несколько сотен метров, он понял, что это лес, огромный лес, какого он еще никогда в жизни не видел. Ему не очень хотелось пробираться сквозь чащу, но обходной путь наверняка занял бы дни, а то и месяцы, кто знает. Утро вечера мудренее, решил Томек, почувствовав усталость. Он вернулся немного назад, к одиноко стоящему дереву, крона которого напоминала зонтик, а ветви почти достигали земли. Он залез внутрь и завернулся в одеяло. В полусне он размышлял о том, что хорошо было бы найти попутчика, как это часто случается с искателями приключений, чтобы не чувствовать себя одиноким. Но тут на Томека навалилась усталость и он заснул, даже не успев погрустить.
        Глава четвертая
        Лес Забвения
        Когда Томек проснулся, то не сразу понял, что лежит не в своей постели. Но при виде листьев, падающих дождем вокруг него, он вспомнил все: отъезд на заре, длинную деревенскую дорогу, одинокое дерево. Значит, он действительно уехал. Это был не сон.
        Крохотная сине-желтая птичка, спрятавшись в листве, принялась щебетать рядом с ним, будто говорила: «Вставай, Томек! Вставай, Томек!» Он не смог удержаться от смеха. Он почувствовал себя таким же счастливым, как в то утро, когда покидал деревню, таким же свободным и легким. «Если это называют путешествием, — сказал он себе, — то я хочу три раза обойти вокруг света!»
        Только Томек собрался выйти из своего укрытия, как до него донеслись странные звуки. Будто кто-то комкал бумагу или собирал в кучу хворост. Потом послышались сухие щелчки, словно кто-то ломал веточки. Томек замер и прислушался. В какой-то момент неизвестный начал резко дуть. Без сомнения, разжигал костер. Томек пока остерегался выходить. А что, если этот человек окажется опасным? А если он нападет? С другой стороны, придется долго ждать, пока он уйдет, потому что никто не разводит костер, чтобы уйти, едва он разгорится. Томек погрузился в размышления, и тут послышался низкий голос, вроде бы женский. Женщина напевала:
        Наш бе-е-едный ослик бо-о-олен —
        Болят у него ножки…
        Женщина, видимо, не знала продолжения, потому что пела только эти строчки. Послышался звон посуды — дзынь, блям — и потом звук льющейся воды. А фоном звучала все та же песенка: «Наш бедный ослик болен…» «У нее, похоже, хорошее настроение», — подумал Томек. Еще он подумал, что тот, кто поет «Наш бедный ослик болен — болят у него ножки», не может быть очень злым, и высунулся из своего укрытия.
        И правда, это была женщина. Несомненно, женщина, хоть и очень странно одетая. Невысокого роста, пухленькая. Множество вещей, совершенно друг к другу не подходящих, было надето на ней слоями, как на капусте: снизу слой штопаных шерстяных кофт, слой юбок, слой свитеров… Простудиться ей точно не грозило. Наконец, надо добавить, что на голове у нее был надет чепец, закрывавший уши, а на ногах — внушительного размера ботинки.
        - Гляди-ка! Выманили мы его! Любишь кофе?
        - Да. Здравствуйте, сударыня… — ответил Томек, который кофе никогда не пробовал.
        Женщина расхохоталась, увидев, что он стесняется.
        - Да ладно тебе меня сударыней звать! Можешь называть меня Мари, этого достаточно. И притащи себе камень, если хочешь сесть к огню.
        Рыская вокруг дерева в поисках камня, Томек увидел пасущегося осла и повозку с устремленными в небо оглоблями.
        - Это ваш осел? — поинтересовался он, вернувшись к костру.
        - Это Кадишон. Он очень умный. Упрямый, но очень умный. И храбрый. Верно, Кадишон?
        Осел встрепенулся. Он удивленно наклонил голову, взглянул на хозяйку сквозь челку, свисавшую ему на глаза, и снова принялся за еду.
        - Кривой на один глаз, — добавила толстуха. — Медведи…
        - Медведи? — удивился Томек, садясь на плоский камень, который он притащил.
        - Ну да, медведи. Лес ими кишит.
        - Ясно… — сказал Томек и посмотрел на бесконечную, неподвижную и безмолвную, черную полосу леса, о котором он уже успел позабыть.
        - Неужели через него не пройти?
        Женщина, отрезавшая ломоть от огромной буханки ржаного хлеба, резко остановилась:
        - Ты хочешь пройти через лес?
        Он сразу поправился:
        - Если нельзя, тогда я обойду…
        - Обойдешь? — изумилась толстуха и принялась хохотать так задорно и заразительно, что Томек тоже засмеялся. Они смеялись до слез. Томек повторял: «Я обойду», и толстуха с каждым разом смеялась все громче, как будто обойти лес было самым обычным делом. — «Конечно, обойдешь!»
        Когда они немного успокоились, Мари сходила к повозке и принесла в корзинке масло, две банки варенья, клубничного и ежевичного, кусок овечьего сыра, молоко в бидончике и коробку сахара. В кастрюльке уже дымился кофе. Она наполнила кружку Томека и пододвинула к нему корзинку с едой. Они ели молча и с большим аппетитом. Потом Мари свернула папироску и закурила. Это очень удивило Томека, который никогда не видел, чтобы женщины так делали.
        - Как тебя зовут-то? — спросила, наконец, Мари, выдыхая дым.
        - Томек.
        - Ну что ж, Томек, ты должен знать, что для того чтобы обогнуть лес, чтобы его «обойти», — тут они снова залились смехом — понадобится по меньшей мере два года.
        - Два года! — повторил ошеломленный Томек.
        - Да, этот лес — прадедушка всех лесов, он самый древний и самый большой. И уж точно самый длинный. Ты знаешь, как он называется?
        - Нет.
        - Он называется… Кадишон!
        Томек уже было решил, что лес называется Кадишон, и ему показалось странным такое название для мрачного леса, но нет, Мари просто отвлеклась и обращалась к своему ослу.
        - Кадишон! Хочешь кусочек сыра на десерт?
        Осел помахал хвостом, что несомненно означало «да», и Мари поднялась, чтобы отнести ему лакомство.
        - Он называется Лес Забвения. И знаешь почему?
        - Нет, — ответил Томек, осознавая, как многого он не знает.
        - Он называется Лесом Забвения, потому что всех, кто туда заходит, сразу же забывают.
        - Вы хотите сказать…
        - Можешь обращаться ко мне на «ты», Томек, я ведь не английская королева.
        - Ты хочешь сказать, что они не возвращаются и поэтому их забывают?
        - Нет, наоборот. Я хочу сказать, что их забывают, как только они туда заходят. Будто бы их не существует и никогда не существовало. Лес поглощает их целиком, вместе с воспоминаниями о них. Они пропадают одновременно из виду и из памяти. Понимаешь?
        - Не совсем…
        - Ладно. Вот тебе пример. Твои родители сейчас, конечно, думают о тебе, хотят знать, где ты, что ты…
        Томек перебил ее:
        - У меня нет родителей. Я сирота.
        - Ну, тогда назови мне кого-нибудь, кто тебя очень хорошо знает и любит.
        Томек, не колеблясь, ответил:
        - Ишам. Он мой лучший друг.
        - Прекрасно. Этот человек наверняка о тебе сейчас думает, хочет знать, как ты поживаешь, что делаешь, когда вернешься, да?
        - Да, конечно… — ответил Томек, и его сердце сжалось.
        - Так вот, как только ты ступишь в пределы этого леса, твой Ашам…
        - Ишам, — поправил ее Томек.
        - …Ишам о тебе даже и не вспомнит. Для него с этого момента ты перестанешь существовать. Если его спросят, нет ли новостей от Томека (это невозможно, потому что никто не может интересоваться человеком, которого больше не существует, но допустим, что это возможно), и вот его спрашивают, нет ли новостей от Томека, а он отвечает: «От кого?» И это продлится столько, сколько ты будешь находиться в лесу. И напротив, как только ты оттуда выйдешь, — если, конечно, выйдешь — все будет как прежде и твой друг Ишам спросит себя: «Ну, и что же этот разбойник Томек сейчас вытворяет?»
        - А… если я оттуда не выйду? — тихо спросил Томек.
        - Если ты оттуда не выйдешь, то будешь забыт навечно. Твое имя ни для кого не будет ничего значить. Будто тебя никогда не было.
        Томек даже не мог вообразить, что бывают такие ужасные вещи. Он молча доел бутерброд с маслом и допил кофе, пока Мари докуривала папироску, и вдруг ему в голову пришла безумная идея:
        - В таком случае, Мари, если ты прямо сейчас войдешь в лес на несколько метров, ты перестанешь существовать для меня?
        - Именно так, Томек. Тебе любопытно попробовать?
        Слово «любопытно» не очень подходило. Томеку было страшновато, но он все же согласился, и оба принялись убирать остатки завтрака и тушить костер. Потом Мари впрягла Кадишона в повозку, как настоящую лошадку. Они запрыгнули внутрь, и она крикнула:
        - Но, Кадишон!
        Осел засеменил в сторону леса, и через несколько минут они уже были там. Томек снова спросил себя, правда ли он хочет попробовать, но Мари уже высаживала его из телеги.
        - Ну вот, я с Кадишоном на несколько метров заеду в лес, пробуду там три минуты, потом вернусь. Надеюсь, у тебя не возникнет мысли последовать за мной, потому что тогда мы будем долго искать друг друга. Или вообще не найдем! Сколько тебе лет, Томек?
        - Тринадцать.
        - Замечательно. Ни один ребенок тринадцати лет не осмелится зайти в этот лес один. До встречи, Томек! Но, Кадишон!
        Осел потянул за собой повозку, Мари последний раз попрощалась и исчезла среди черных стволов Леса Забвения.

* * *
        Томек отошел на десяток шагов, чтобы получше разглядеть внушительную стену из деревьев, возвышавшуюся перед ним. Это были ели разных видов, темные и очень тесно растущие, высотой по меньшей мере восемьдесят метров. Из леса веяло свежестью. «Там, должно быть, темно», — заволновался Томек. Было бы разумнее обогнуть его, обойти. От этой мысли ему снова стало смешно, хотя ничего смешного тут не было. Совсем не весело потерять несколько дней, или даже недель. Был бы у него спутник, все, наверное, пошло бы иначе. Вдвоем веселее, можно вместе посмеяться, помочь друг другу, подбодрить. С момента отъезда он никого не встретил. И в последний раз он спал один под тем деревом, завернувшись в одеяло. Одеяло! Он забыл свое одеяло!
        Он побежал со всех ног к дереву и прыгнул под ветви. Уф! Оно лежало на месте. Томек пообещал себе впредь быть внимательнее. Искатель приключений не должен терять свои вещи, тем более когда их мало. Выйдя из укрытия, он увидел рядом с деревом кострище. Он готов был поклясться, что накануне там ничего не было. И никто не приходил. Странно.
        Он свернул одеяло, перекинул его через плечо и направился в сторону леса, уже не казавшегося таким огромным. Если двинуться в путь прямо сейчас и идти бодрым шагом, то можно выйти из него до полудня, самое позднее к вечеру. А для непредвиденных встреч у него в кармане есть охотничий нож.
        У самой кромки леса он вспомнил, что забыл позавтракать. Но с удивлением обнаружил, что не голоден и даже вполне сыт. «Вперед!» — сказал он себе и уверенно шагнул к лесу.
        Только он собрался войти в чащу, как совсем рядом услышал хруст веток. Животное? Человек? Шум приближался. Томек отбежал и спрятался в высокой траве, чтобы посмотреть, кто появится из леса. Сначала он увидел два ослиных уха, потом голову, потом осла целиком и, наконец, повозку, которую тащил осел, а в ней — толстую улыбающуюся женщину.
        Убедившись, что опасность миновала, он поднялся.
        - Ну что, Томек! К тебе вернулась память? — радостно крикнула Мари.
        Томек подошел поближе. Мари спустилась с повозки и раскрыла объятия. Томек не решился к ней броситься, потому что они недостаточно хорошо знали друг друга. Он просто пожал ей руку. Так они стали друзьями.
        Глава пятая
        Мари
        Сначала лес был вовсе не таким густым и темным, как раньше казалось Томеку. Напротив, свет проникал сверху сквозь еловые ветви и струился по земле, покрытой хвоинками. Прямая изъезженная дорога так поросла мхом, что цоканья Кадишона почти не было слышно. Ослик шел весело, без труда тянул повозку, на которой сидели Мари и Томек. Медведей можно было не бояться: как сказала Мари, до мест, где они водятся, ехать еще часов пять, и рано даже думать об этом. Разговор шел легко — как всегда, когда два человека, ничего не знающие друг о друге, обнаруживают много общего. Так, Томек узнал, что Мари привыкла спать под одиноким деревом и накануне удивилась, обнаружив кого-то на своем месте. Но он так крепко спал, что у нее рука не поднялась будить его и остаток ночи она провела в повозке. Еще он узнал, что она ездит через лес только раз в году. Так случилось, что это произошло именно в день встречи с Томеком. Когда он поинтересовался, зачем она это делает, Мари замялась, а потом спросила:
        - Тебе правда интересно?
        - Да, — ответил Томек, — и, если хочешь, я тебе потом объясню, почему я тоже хочу пройти через лес.
        - Хорошо, мой мальчик. К тому же, не так часто удается кому-нибудь это рассказать, так что мне будет приятно. Устраивайся поудобнее, потому что это длинная история.
        Томек, обожавший истории, закутался потеплее, потому что уже стало холодать, и приготовился слушать. Мари свернула себе еще одну папироску, накинула еще одну куртку и начала:
        - Дорогой Томек, тебе, наверное, трудно представить — я не обижусь, меня уже никто не может обидеть — трудно представить, что в восемнадцать лет я была красивой. Даже очень. Вдобавок, мой отец считался самым богатым купцом в городе, так что не сомневайся, женихов у меня было хоть отбавляй. Ты видел, как вьются пчелы вокруг банки с вареньем? Вот так же и парни вились вокруг меня. Все без исключения. Только я не торопилась замуж. Было так забавно смотреть, как они ходят под нашими окнами. Каких только не было: недомерки и толстяки, уроды и почти красавцы, дылды и коротышки, парни так себе и парни хоть куда — всех сортов, говорю тебе, всех сортов. Как мы с сестрами развлекались, наблюдая за ними! Мы умирали от смеха, глядя на них из-за занавесок. Так прошло несколько лет. Потом мои сестры вышли замуж и мне тоже захотелось. В итоге я выбрала того, кто показался мне лучшим. Он был красавцем, Томек, настоящим красавцем, уж поверь мне. Ладно сложен, прекрасное благородное лицо. А еще очень умен: слушать его было одно удовольствие, и все соглашались с этим. Представь себе, у него совсем не было
недостатков. Если я еще добавлю, что он был очень мил и потакал всем моим капризам, то ты поймешь, что я, как говорится, нашла настоящий клад. Свадьбу сыграли спустя два месяца. То-то было веселья! Думаю, все были счастливы в тот день. А я — больше всех. Но вот что случилось, Томек… Полегче, Кадишон!
        Осел, бежавший рысцой, чуть было не пустился в галоп, из-за чего повозка заходила ходуном. Но он сразу послушался хозяйку и тихонько потрусил дальше.
        - Вот что случилось. Трех дней не прошло, как я поняла: что-то не так. Я его не любила…
        - Ты… ты его не любила? — спросил Томек, широко раскрыв глаза.
        - Нет, я его не любила, — ответила Мари, расхохотавшись, и Томек присоединился к ней.
        - Хочешь сказать… совсем-совсем?
        - Совсем-совсем-совсем!
        И оба опять расхохотались. «Ух ты, — подумал Томек, вытирая слезы, — с ней не соскучишься!»
        Через несколько минут приступ смеха прошел и Мари смогла продолжить рассказ:
        - О том, чтобы расстаться, и речи быть не могло. Так не делалось. Представь себе, какой вышел бы скандал, скажи я правду! Меня никто не заставлял, я вышла за него по своей воле, я сама выбрала этого парня! Но не знаю, где была моя голова? В двадцать лет часто делаешь глупости, вот я и забыла: чтобы мне понравиться, надо прежде всего быть смешным. Ты уже, наверное, заметил, что я люблю смеяться? А он не был смешным. Но я заметила это слишком поздно. Прошло несколько ужасных дней. Я понимала, что вся жизнь пойдет насмарку, если ничего не предпринять. Однажды ночью, когда мы уже были женаты примерно неделю, я выскользнула из постели, накинула первое попавшееся под руку пальто, надела ботинки и вышла на улицу. Я постучалась к продавцу овощей, моему старому знакомому по имени Пит. На рынке я всегда покупала у него овощи. Было заметно, что он в меня влюблен. Он мне нравился, потому что был милый и смешной. Он открыл окно, и я сказала:
        - Ты меня увезешь?
        Он спросил:
        - Куда?
        Я ответила:
        - Куда хочешь, только подальше отсюда!
        Он даже не стал уточнять, когда мы вернемся и вернемся ли. Через две минуты он впряг осла в повозку и побросал туда вещи. Мы в нее запрыгнули и уехали из города. И представь себе, я сразу же поняла: его я любила всегда, как никогда не любила никого другого… Видишь, как самое главное в нашей жизни быстро устраивается… В общем, ослик бежал всю ночь. Помню момент, когда я чуть не заплакала, вспомнив, что даже не попрощалась с сестрами. Но тут вдруг осел начал пукать. Пит мне сказал: «Прости его, он это дело любит». Осел все продолжал пукать, а мы смеялись. Получилось очень трогательно: двое сбежавших влюбленных, звездная ночь, все такое, и не хватало только осла, портящего воздух! Кадишон, которого ты видишь перед собой, — внук того самого осла, и он достоин своего деда, у тебя еще будет возможность в этом убедиться. Мы с Питом провели в дороге год, продавая фрукты и овощи. Чтобы меня никто не узнал, я потолстела. Я всегда старалась держать себя в форме, и теперь было здорово позволять себе вкусности. Питу я от этого нравиться не переставала, он обращался ко мне: «Моя пухленькая курочка!» — и
покрывал меня поцелуями. Мы не были богачами, но как мы умели смеяться! Это было самое счастливое время в моей жизни. Потом, в один прекрасный день, мы узнали, что за нами погоня и что нас продолжают искать. Мы услышали про Лес Забвения и подумали, что это как раз то что нам надо. Нас забудут и оставят в покое. Или просто оставят в покое.
        Б этот момент Томек вздрогнул. Внезапно он вспомнил, где находится и что это значит: сейчас он ни для кого не существует кроме этой толстухи, которая рассказывает ему о своей жизни и с которой он знаком всего лишь несколько часов. Он отогнал от себя эти мысли и стал слушать, что было дальше.
        - Мы добрались до того места, где я тебя встретила, — продолжала Мари, — и сразу приняли решение. Пит крикнул: «Но, Кадишон!» Осла звали Кадишон. Всех троих любителей пукать звали Кадишонами — деда, отца и сына. И мы въехали в лес. Я попала туда в первый раз. Как ты сегодня. Я знаю дорогу, и мы будем на месте уже завтра. Ты в этом убедишься. Каждый раз, пройдя лес насквозь, я спрашиваю себя, не сон ли это. Вообрази море цветов — до самого горизонта, самых невероятных окрасок, форм, размеров. Лавина ароматов. Пит опьянел от запахов и побежал со всех ног. Сорвал огромный пурпурный цветок и надел его себе на голову как шляпу, крича: «Капитан Пит к вашим услугам!» Я тоже была безумно счастлива. Я расхохоталась и прокричала ему: «Вольно, капитан!» А он, чтобы рассмешить меня, разбежался, упал ничком и замер. Я подбежала обнять его и увидела, что он мертв. Он ударился головой о единственный камень в поле. Единственный, клянусь тебе. Я звала его: «Пит! Пит!» — но он не отвечал. Он лежал в своей смешной шляпе и улыбался мне. Нельзя было умереть более счастливым. Я уже собиралась заплакать, как Кадишон
устроил знатный салют. И в ту же секунду — видишь, я всегда быстро принимаю решения — я решила больше не плакать, никогда не плакать, а, наоборот, продолжать жить весело, как прежде с ним. Я вырыла яму и положила его туда. Уж чего-чего, а цветов на его могилу сажать не надо было. Потом я просто пообещала ему, что вернусь навестить его в следующем году и буду приезжать каждый год, так и делаю до сих пор. Вот моя история, Томек… Ну ты что, Томек, ты же не собираешься плакать?
        У Томека дрожал подбородок, и он ничего не мог с собой поделать. Но если Мари пережила все это и не плачет, то он не будет плакать от ее рассказа. Он сжал зубы и спросил:
        - А потом ты вернулась с той стороны леса? Там, наверное, очень здорово, среди всех этих цветов?..
        - Конечно, я хотела там остаться, особенно когда представила, что меня будет ждать с другой стороны. И вот, вообрази себе, мы с Кадишоном оказались посреди поля. Но, представь себе, выяснилось, что по нему нельзя пройти больше километра.
        - Почему же? — спросил Томек.
        - Просто потому, что запахи сводят с ума. Они ударяют в голову, и ты начинаешь бредить. Начинаются галлюцинации. Это весело и смешно, но потом можно умереть. К счастью, Кадишон оказался более выносливым, чем я. Мне лишь хватило сил сказать: «Назад, Кадишон!» — прежде чем потерять сознание, и он довез меня до могилы Пита на краю леса, где запахи слабее. И мы поехали обратно.
        После рассказа Мари воцарилось молчание. Кадишон-младший бодро шагал по дороге. Томек заметил, что стало гораздо темнее и холоднее.
        - А ты? — снова заговорила Мари. — Что тебя сюда привело? Теперь твоя очередь рассказывать.
        - Хорошо, — ответил Томек, укутываясь в одеяло, — но моя история не такая интересная. Я просто очень хотел путешествовать. У меня небольшая бакалея в моей деревне; мне стало скучновато. И вот я ищу реку Кьяр. Знаешь такую?
        Мари никогда о ней не слышала.
        - Это река, которая, вроде бы, течет вспять, и если пройти вдоль нее до самого конца, на вершину горы, которая называется Священной горой, то можно набрать воды, которая дает бессмертие.
        - Правда? — удивилась Мари. — И кто же тебе рассказал об этой реке?
        - Мой друг Ишам. Он уже совсем старый, и я бы очень хотел принести ему этой воды.
        - Ты действительно смелый мальчик, Томек, — промолвила Мари после небольшой паузы. — Скажи мне, во время нашего маленького эксперимента, до того как я вышла из леса, ты собирался в него войти?
        - Думаю, да, — ответил Томек, очень гордый собой.
        - Ты хочешь найти воду для своего друга Ишама, и это все, что заставило тебя тронуться в путь?
        - Все.
        - Ничего больше? — спросила Мари.
        - Ничего больше, — ответил Томек.
        Он смутился, потому что ему показалось, что была и другая причина. Он попытался вспомнить ее, но не смог.
        Потом они замолчали и повозка, мерно покачиваясь, потихоньку убаюкивала их.
        Глава шестая
        Медведи
        Через час пути Томек убедился в богатых музыкальных способностях Кадишона. Стемнело, и не было видно ни зги. Кроме того, в повозке стало неуютно от холодного тумана.
        - Тпру, Кадишон! — крикнула Мари, и осел остановился как вкопанный.
        Она протянула дрожащему Томеку куртку.
        - Возьми накройся. Потом будет еще холоднее. А я пока надену тапочки на нашего приятеля.
        Томек подумал, что бы это могло значить, и решил посмотреть. Мари порылась в повозке, вынула из нее кучу тряпок и кинула их на землю. Потом спрыгнула на землю сама и принялась обматывать Кадишону копыта, так что скоро на каждой ноге образовалось по большому шару. Томек ничего не понимал.
        - Вот и все. Теперь можно в дорогу! Томек, мне нужна твоя помощь!
        Томек выпрыгнул из повозки, и они сделали с колесами то же, что и с копытами Кадишона: намотали на них длинные полоски ткани и закрепили на спицах. Теперь у колес появились настоящие шины. Томек только хотел спросить у Мари, для чего все это, как вдруг раздался истошный крик, за которым последовало страшное рычание, потрясшее лес. Оно было похоже скорее на крик раненого, чем нападающего животного. Кадишон замер. Мари и Томек прислушались, но снова воцарилась тишина.
        - Что это было? — спросил Томек, сжимая руку Мари.
        - Не понимаю, — призналась она. — Скорее всего, медведь на что-то напоролся и поранился. Но первый крик? Не знаю… Возможно… Нет, не знаю.
        Все стихло. Они забрались в повозку и снова тронулись в путь. К большому удивлению Томека, повозка ехала совершенно бесшумно. Было едва различимо шлепанье Кадишона, а колес вообще не было слышно. Они словно скользили по дороге.
        - А теперь я тебе все объясню, — прошептала Мари своему другу.
        - С удовольствием послушаю, — ответил Томек, — а то никак не могу разобраться, в чем дело.
        - Так вот, — начала Мари, — как я тебе уже говорила, в этом лесу живут медведи. Их территория начинается только здесь, поэтому мы их еще не встретили. Это очень примитивная порода медведей, потому что они единственные обитатели леса, а ты ведь знаешь, что когда постоянно живешь среди себе подобных, превращаешься в идиота. Более того, из-за постоянной темноты они совершенно ослепли. Нюх у них тоже так себе, они не отличат жареного цыпленка от земляники. Единственное хорошо развитое чувство у них — это слух. Они только и делают, что прислушиваются. Им надоело постоянно жевать безвкусные грибы и гнилой мох. Любой звук для них — это мясо, понимаешь? Сами они очень тихие, хоть и огромные, передвигаются бесшумно и внезапно появляются перед тобой. Для них ты мясо, Томек, не забывай об этом в ближайшие два-три часа. Ничего не говори. Не двигайся. Шумно не дыши. И ради бога, умоляю, не чихай. В этом лесу, наверное, полно останков смелых людей, которые всего-навсего чихнули или решили прочистить горло.
        - Но… Кадишон? — с ужасом прошептал Томек. — Что, если он начнет…
        - Кадишон хитрее, чем ты думаешь. Он уже потерял глаз в этом лесу и теперь знает, что его жизнь зависит от тишины. Он сможет сдержаться. И последнее: медведи… как бы это сказать… они большие.
        - Очень большие?
        - Очень, — подтвердила Мари. — А теперь тихо. Ни звука, пока я не разрешу.
        Они продолжали скользить в ночи. Томек едва различал круп Кадишона, семенившего перед ним. Несмотря на ободряющие слова Мари, он не вполне верил ей. Он твердил короткую молитву, которая начиналась так: «Господи, сделай так, чтобы я снова увидел дневной свет, чтобы я увидел дедушку Ишама…», а заканчивалась словами: «И умоляю, Кадишон, не пукай!»
        Трудно чувствовать время, когда вокруг тебя темно и тихо. Час прошел или, может быть, два? Может, он задремал? Во всяком случае, Томеку показалось, что они больше не двигаются. Кадишон остановился. Что бы это значило? Он боялся даже моргнуть. Что делает Мари? Почему она не шевелится? Она спит? И почему Кадишон застыл на месте? Вскоре Томек получил ответы на все вопросы. Слабый луч солнца пробивался сквозь ветви прямо перед ослом. Там, посреди дороги, сидел медведь. Страх пронзил Томека до мозга костей, но он сдержался и не закричал. Никогда он не видел зверя такого размера. Тело было абсолютно неподвижно, только огромная голова поворачивалась иногда из стороны в сторону или слегка наклонялась, а маленькие мохнатые ушки реагировали на малейший шорох листьев, на любой катящийся камешек. Мари верно сказала: медведь ничего не видел, ничего не чувствовал, но он прислушивался. И как! Он весь превратился в слух и был так сосредоточен, что Томек испугался, вдруг медведь услышит, как бьется его сердце, готовое выпрыгнуть из груди. Он вспомнил медведя на рыночной площади в своей деревне. Дрессировщик
заставлял его плясать под дудочку. Но этот зверь был намного больше и сильнее.
        Прошла вечность. Кадишон стоял как статуя. Мари тоже не подавала признаков жизни. Томек решил терпеть, даже если это будет продолжаться дни и ночи напролет. Давно пора бы уйти этому медведю! И позволить им ехать дальше! Отпустить их! Томек устроился удобно и мог долго не двигаться. Посмотрим, кто первым не выдержит! Что-то щекотало ему шею… Какая-то нитка? Он медленно поднес к ней руку. Это оказалась веревочка. Он неуловимым движением скользнул по ней пальцами, чтобы узнать, что на ней висит, и обнаружил мешочек, перевязанный шнурком. Ему потребовалось немало времени, чтобы распутать шнурок. Внутри мешочка лежала монетка. Томек покрутил ее между пальцев. «Одно су», — подумал он. Монетка нагрелась у него на груди. Зачем она здесь? Он так и не вспомнил…
        Невозможно было сосчитать, сколько времени прошло. В какой-то момент Томек вздрогнул. Он чуть не заснул, а этого ни за что нельзя было допустить. Во сне храпят и ворочаются. Нет ничего громче спящего человека! Неужели движение Томека насторожило зверя? Как бы то ни было, медведь зашевелился, встал и пошел… К счастью, не к повозке. Напротив, он удалялся от нее. В эту секунду Томек услышал голос Мари над ухом. Она шепнула ему:
        - Они уходят…
        «Уходят? — удивился Томек, — что значит „уходят“? Разве медведь не один?» Он хотел обернуться, но Мари не позволила. Надо было подождать еще немного, прежде чем шевелить хотя бы мизинцем. Они подождали еще несколько минут, потом Томеку было разрешено повернуться. Он подумал, что упадет в обморок от ужаса. Второй медведь, вразвалку уходивший в темноту, был больше двенадцати метров высотой. Гора мышц, когтей и зубов, которая одним ударом лапы может разорвать в клочки повозку вместе со всем ее содержимым. Как только Мари решила, что опасность миновала, она прошептала:
        - Но, Кадишон!
        И ослик снова пошел вперед, ступая тише, чем муха по ковру. Вскоре они возобновили разговор шепотом.
        - Перед повозкой сидел детеныш, — сказала Мари. — Ему несколько месяцев, не больше. Сзади была его мать, как мне показалось.
        - К счастью, я ее не видел, — ответил Томек, — иначе я бы не сдержался и закричал.
        Он завернулся в одеяло по подбородок и глубоко вздохнул. Без Мари и Кадишона у него не было бы ни малейшего шанса выйти из леса. Закончил бы он свой путь в желудке медведя, забытый всеми навечно. Он вздрогнул. Представить себе, что девочка с карамельками тоже пережила все это, встретилась с ужасными медведями, представить… Томек ужаснулся. Крик, который они слышали несколько часов назад! Это была она! Кто же еще! Он вскричал, чуть не плача:
        - Мари, Мари, ее растерзали! Она…
        - Не кричи, умоляю! — прервала его Мари. — Кого растерзали?
        - Девочку! Это она кричала, я уверен!
        - О ком ты говоришь? Какая девочка?
        Он понял, что так и не рассказал о ней Мари. Странно, что это не приходило ему в голову, ведь раньше он столько думал о ней. Он неожиданно вспомнил тщетные попытки понять, откуда у него монетка в мешочке на шее. Он рассказал об этом Мари. Она поразмыслила и предположила:
        - Если ты ничего о ней не помнил, то это может означать только одно…
        Томек печально закончил фразу Мари:
        - Что она была в Лесу Забвения… И она кричала. А медведи…
        У него не получилось закончить. Он представил ее, такую красивую, в свете керосиновой лампы: «Вы продаете карамельки?»
        Зачем теперь продолжать путешествие? Зачем дальше жить? Ему захотелось крикнуть изо всех сил: «Я вас не боюсь, толстые мерзкие медведищи!»
        Ему захотелось петь во весь голос, стучать по кастрюлям, чтобы они пришли и растерзали и его тоже, и на этом бы все закончилось. Он сдержался только потому, что рядом были Мари и Кадишон, которые не хотели умирать. Он спрятался под одеяло и заплакал. Они долго так ехали. Томек был безутешен. Мари время от времени клала руку ему на плечо, гладила, успокаивая: «Все хорошо… все пройдет…» Потом, внезапно, она сжала руку крепче и прошептала:
        - Томек! Я только что подумала: есть одна вещь, которую мы оба упустили из виду.
        - Какая? — всхлипнул он.
        - Ты не вспоминал о своей подружке, потому что она была в Лесу Забвения, верно?
        - Да, и что?
        - Теперь ты о ней вспомнил… Она вернулась в твою память…
        Томек потихоньку начинал понимать, что хотела сказать Мари, и вдруг резко сбросил с себя покрывало.
        - Конечно! Я снова думаю о ней, значит — она уже не в Лесу Забвения… Она вышла из него, Мари! Она из него вышла!
        На радостях они обнялись. Кадишон прибавил шагу, и вскоре трое друзей выбрались с территории медведей. Они теперь могли говорить в полный голос, видеть горизонт и, конечно же, чувствовать тепло ярких лучей. При виде долгожданного солнечного света Томек и Мари пропели все песни, которые вспомнили, и, наконец, загорланили:
        Наш бе-е-едный ослик бо-о-олен —
        Болят у него ножки…
        Кадишон, у которого ножки вовсе не болели, поскакал резво, как во времена своей молодости, и вскоре они выехали на освещенную равнину, оставив мрачный Лес Забвения позади.
        Глава седьмая
        Равнина
        Могила Пита была совсем скромной. Невысокий бугорок, над которым Мари сделала крест из двух ветвей орешника. Белые цветы росли там сами по себе, и это делало бугорок милым и веселым, как сам Пит при жизни. Томек и Мари стояли некоторое время молча, а потом Мари нежно прошептала:
        - Вольно, капитан…
        Ее глаза блестели, но она не плакала.
        Поле превосходило по своей красоте все, что Томек когда-либо видел в жизни. Представьте себе сад, где посажены только цветы — лиловые, белые, красные, желтые, черные как ночь, один ярче другого. Так вот, перед Томеком предстали тысячи таких садов, до самого горизонта.
        Он сделал несколько шагов вперед и наклонился к первому попавшемуся цветку. Цветок был похож на анютины глазки: такие же бархатистые лепестки, только ярко-зеленые, словно их специально покрасили. Томек сорвал один и поднес к носу. Оказалось, что цветок пахнет одновременно перцем и шоколадом, странное, но приятное сочетание. Томек снова вдохнул, на этот раз глубоко, и вдруг заметил, что у него на руках надеты старые варежки. Однажды он их потерял, да так и не нашел. Это его рассмешило, и он захотел показать их Мари.
        - Мари, Мари, посмотри! Гляди на мои руки! Я нашел свои старые варежки! Я их в детстве носил!
        Мари подбежала и хлопнула его по руке, выбив цветок.
        - Брось цветок, Томек! Я запрещаю тебе рвать их!
        Потом она отвела его на опушку леса, где их терпеливо ждал Кадишон.
        - Томек, это какие-то неизвестные виды. Будь поосторожнее.
        После этого они пошли в лес за хворостом, а когда вернулись, Кадишон истошно орал. Несчастный подумал, что остался один на всем белом свете. При виде друзей он запрыгал от радости и дал славный приветственный залп. Они развели огонь, и Мари приготовила целый котелок картошки в мундире. Они весело поели, наблюдая за заходом солнца. А когда наступила ночь, устроили в повозке два спальных места и легли рядом.
        - Спокойной ночи, Томек, — сказала Мари. — Я рада, что тебя встретила. И смогла рассказать о Пите.
        - Спокойной ночи, — пробормотал Томек и тут же крепко заснул.

* * *
        На следующее утро, после завтрака, Мари сообщила Томеку, что проведет весь день около Пита и в тот же вечер поедет обратно.
        - А ты что собираешься делать дальше?
        - Наверное, — ответил Томек, — попробую пересечь поле. Заткну нос, и все.
        - Я и не сомневалась! — сказала Мари. — С тех пор как увидела, что ты готов пересечь лес в одиночку, я была уверена, что ты способен на все!
        Она не стала его переубеждать. Просто вручила ему заплечный мешок, который был наполнен жизненно необходимыми вещами: хлебом, конечно, сыром, сушеными фруктами и печеньем. Потом Томек набрал во флягу свежей воды и заткнул ноздри двумя заранее заготовленными кусочками ткани. Для проверки он понюхал остатки кофе и зеленый цветок. Результат его удовлетворил: запахи не проникали в нос и можно было дышать спокойно.
        Настал момент прощания.
        - Если передумаешь или что-то пойдет не так, у тебя есть время до вечера, чтобы найти меня здесь. А теперь беги! Я не люблю прощаний, а Кадишон тем более.
        Они обнялись, и Томек с тяжелым сердцем устремился в поле.
        - До свидания, Мари! До свидания, Кадишон! — крикнул он.
        - До свидания, Томек, — ответила Мари, смеясь. — Не забывай: я приеду сюда ровно через год. Может, увидимся!
        - Может быть! — подхватил Томек и больше не оборачивался.

* * *
        Тряпичные комочки творили чудеса, и Томек большую часть дня шагал не отвлекаясь на цветочный аромат. Шагал он быстро. Девочка с карамельками, должно быть, ненамного их опередила. Она вышла из леса за несколько часов до них, и даже если предположить, что она не спала всю ночь, как они, она не могла уйти слишком далеко. Лес был огромный — возможно, она вышла в совершенно другом месте? Кто знает.
        Каждую секунду Томек открывал новые виды цветов. Он никогда не видел таких. Сначала он шел по желтому океану, среди гигантских тюльпанов, венчики которых были наполнены до краев золотой пыльцой, разлетавшейся от малейшего дуновения ветра. Потом его окружила симфония красного, и крошечные цветочки сливались в пунцовый ковер, в котором утопали ноги. Чудеснее всего были огромные синие цветы, лепестки которых колыхались, будто водоросли на дне моря.
        Ближе к вечеру он остановился, чтобы передохнуть, и с удивлением обнаружил у себя за плечами, кроме одеяла, еще и мешок. Он открыл его и нашел там еду: хлеб, конечно, сыр, фрукты и печенье. Он и забыл, что нес с собой все это. Было только одно объяснение: тот, кто снабдил его едой, находился сейчас в Лесу Забвения. Поэтому Томек ничего о нем не помнил. Это мужчина? Женщина? Один человек, или несколько? Томек не имел ни малейшего представления. «Как бы то ни было, — подумал он, вгрызаясь в сыр, — кто-то любит меня, иначе он ничего бы мне не дал…»
        Потом он вновь отправился в путь и шел еще долго, без устали, с легким сердцем. «Наш бе-е-едный ослик бо-о-олен — болят у него ножки», — напевал он себе под нос, как вдруг почувствовал, что за ним кто-то идет. Он обернулся и увидел теленка. Он протер глаза, и теленок исчез. Но тут произошло другое: волосы Томека вдруг стали быстро расти и доросли до колен. Тогда он взял ножницы, любезно предложенные идущей рядом курицей в деловом костюме, и начал их отрезать. Но чем усерднее он их стриг, тем быстрее они вырастали.

* * *
        - Режь-режь! Режь-режь! — запел хор толстопузых человечков, сложивших руки на животе. Томек чуть не помер со смеху. Потом вся компания — теленок (он успел вернуться), пузатые певцы и курица в деловом костюме — зашагали в ногу и громко запели:
        Режьте-режьте
        Галстук новый,
        Режьте-режьте
        Рукава.
        В песне смысла никакого,
        Режьте-режьте
        Рукава!
        Томек еле держался на ногах от смеха. Все пели так задорно, что он подхватил:
        Режьте-режьте
        Груду тряпок
        И карманы от штанов!
        У улиток нету лапок,
        Нет у коз и у слонов.
        Скоро они остановились, потому что слишком много смеялись, тем более что надо было пропустить караван верблюдиков, бегущих справа. За ними следовали шесть сиамских близнецов, несущих седьмого в рюкзаке. Все направлялись на запад.
        - Привет, ребята! — весело прокричал им Томек.
        Близнецы не ответили, а последний окинул его мрачным взглядом, буквально говорившим: «Какие-то проблемы?»
        Это немного отрезвило Томека, и в то же время он почувствовал, как его охватила усталость. Томек сел, но этого оказалось мало, и тогда он прилег на землю. Его голова покоилась на каких-то фиолетовых цветочках, которые пахли как пуховая подушка. Пахли? Он же ничего не должен был чувствовать благодаря тряпичным комочкам в носу. Он проверил — их там не было! Должно быть, они незаметно выпали. Томек подумал сделать новые, но было уже поздно, он засыпал. Три мышки-полевки в белых кофточках и в круглых очках присели на скамеечку в нескольких сантиметрах от его лица. Они внимательно осмотрели его, щуря глаза, потом первая заговорила:
        - Ему нужна подушка! Принесите ему подушку!
        - Определенно. Для крепкого сна необходима подушка.
        - Нет… спасибо… мне… мне не нужна… по… по… — бормотал Томек, теряя сознание. — Я… я не хочу спать… Это… это… опасно… Не… не надо…
        - Позвольте! — сказала третья мышка. — Что может быть лучше здорового сна, когда ты устал? Принесите же ему, наконец, подушку!
        Томек почувствовал, как ему под голову подкладывают подушку, его пуховую подушку.
        Глаза слипались, но он продолжал видеть трех улыбающихся мышек.
        - Ну вот, — заметила первая, — вот и славно.
        - Нет… это не… это плохо… — выжал из себя Томек, собрав остаток сил. — Вы… вы мыши-полевки… Полевки… не разговаривают. Я хочу… хочу домой…
        - Несомненно, — промолвила вторая полевка.
        - Определенно, — подтвердила третья.
        Томек почувствовал, что скользит, скользит и не может остановиться. Он проваливался в бездну. Он хотел что-то сказать, но губы его не слушались. Слова гулко звенели в голове. Потом звон прекратился и все кончилось.
        - Под… жи… животом у кро… кокро… у кро… ко… дила, — лепетал тонкий голосок.
        Глава восьмая
        Пробуждающие Слова
        Томек проснулся и открыл глаза. Он лежал на чистой кровати в идеально прибранной комнате, в которой пахло лавандой. Ребенок, читавший вслух, водил пальцем по строчкам. Ему было лет семь.
        - Вот… где… был… пря… Нет… спрятан… ключик, — продолжал малыш, не замечая, что Томек проснулся и разглядывает его.
        - Кокро… крокодил крепко… спал. Сей… час… или никогда… сказала… обезьянка… Флибус…
        Томек не смог удержаться от улыбки. Ребенок вкладывал в чтение всю душу, но запинался почти на каждом слове. Окно было приоткрыто, и ветерок колыхал кружевные занавески. На улице темнело, наступали сумерки. Дерево тянуло к небу голые ветви. «Надо же, — подумал Томек, — листьев нету…» Обстановка комнаты состояла из простенького шкафчика, умывальника, туалетного столика и кресла, в котором с книжкой на коленях сидел ребенок.
        - И он… начал… бесшумно… поркра… подкракр… черт! Подрак…
        - Подкрадываться? — подсказал ему Томек.
        В комнате словно бомба разорвалась. Ребенок открыл рот от изумления, выронил толстую книгу и рванул из комнаты со всех ног.
        - Постой! — прокричал Томек, но тот уже исчез.
        Томек сел на кровати, облокотившись на подушку. От этого простого движения у него закружилась голова. «Я слишком долго спал, — подумал он. — Но где я?» Понемногу к нему возвращалась память. Он покинул деревню… из-за медведей… Или нет… из-за цветов… Точно, из-за цветов… А еще был осел… его звали… звали его…
        Он почти уже вспомнил имя осла, но вдруг услышал голоса. Словно за дверями на лестнице толкались по меньшей мере десять человек:
        - Пропустите меня! Не пихайтесь! Я хочу посмотреть! Я тоже!
        В конце концов всех заглушил самый громкий голос:
        - Тихо! Вы его испугаете! Войдете только после того, как я разрешу!
        Все стихло. Проскрипели ступеньки, потом в дверном проеме возникла фигура. В полумраке Томек разглядел седобородого старичка очень маленького роста. Он подошел к кровати Томека с доброжелательной улыбкой и сказал, раскрыв объятия:
        - Добро пожаловать к нам.
        - А кто вы? — тихо спросил Томек. — Где я?
        - Вы в деревне Парфюмеров, — ответил старик. — Мое имя Эзтергом, и я здесь главный. В поисках новых ароматов мы нашли вас, спящего в поле, и принесли сюда. Не волнуйтесь, вы в безопасности. Посмотрите: ваши вещи сложены в этом шкафу.
        Он открыл шкаф, чтобы Томек убедился в этом, а потом продолжил:
        - Судя по всему, у вас ко мне множество вопросов, и я на них с удовольствием сейчас отвечу. Но прежде я желал бы, чтобы жители деревни увидели, что вы… пробудились. Этот обычай им очень нравится. Вы не возражаете?
        - Нет, что вы… наоборот, — пробормотал Томек, не понимавший ровным счетом ничего. — Мне тоже будет приятно…
        - Премного благодарен, — сказал старик, подошел к двери и подал знак тем, кто стоял у подножия лестницы.
        Вскоре комната наполнилась мужчинами, женщинами и детьми такого же маленького роста, как и Эзтергом, с такими же большими круглыми головами и пухлыми щечками. Они так же очаровательно улыбались. Они скромно подошли, умиляясь, словно смотрели в коляску с новорожденным. Томек не знал, как себя вести в такой ситуации, и благодарил всех кивками головы. Вскоре люди вышли и их сменили другие, потом еще, еще и еще. Последним пришел мальчик, читавший вслух. Эзтергом подвел его к самой кровати и представил следующим образом:
        - Это юный Ачигом. Ему вы обязаны своим пробуждением.
        Юный Ачигом готов был лопнуть от гордости и смущения одновременно. Он покраснел, и глаза его радостно заблестели.
        - Спасибо, Ачигом, — промолвил Томек, толком не понимая, за что благодарит.
        - А теперь, — заключил Эзтергом, — я буду ждать вас в харчевне. Там наши повара приготовят вам вкусную еду. Вы любите блины? Я даю вам время окончательно проснуться и одеться. Ачигом подождет внизу у двери и проводит вас.
        Потом оба развернулись и исчезли, оставив обескураженного Томека одного. Действительно, у него было множество вопросов к Эзтергому. Он слез с кровати и, неуверенно ступая, подошел к окну. Деревня стояла на холме, а рядом, в низине, была видна граница поля. Но цветов на нем не было… Томек открыл шкаф. Все его вещи были выстираны и выглажены, и даже ботинки начищены. Там же лежало аккуратно сложенное одеяло, рядом — охотничий нож, фляга и два носовых платка. На крыльце он обнаружил Ачигома, который с гордостью повел его по деревне.
        - Это я тебя разбудил! И я завтра поеду рядом с тобой на телеге!
        - На телеге? Мы поедем на телеге?
        Томек хотел бы узнать больше, но они уже пришли в харчевню и мальчик скрылся, прыгая от радости. Эзтергом пригласил Томека за стол. Им принесли кувшин сидра и много самых разных блинов: с салом, с сыром, с медом, с яблоками, с вареньем…
        - Мой дорогой друг, — сказал старик, — ешьте в свое удовольствие. А пока вы едите, я вам все объясню. Потому что все это должно было показаться вам весьма загадочным.
        - Это правда, — ответил Томек и приготовился слушать.
        - Вы вдохнули аромат гигантских синих цветов, которые мы называем «парусами» из-за их размеров, — объяснил Эзтергом. — Они колышутся, словно водоросли в море.
        - Да, — вспомнил Томек, — я их видел…
        - Эти цветы усыпляют тех, кто вдохнул их аромат, и погружают в такой глубокий сон, что прервать его можно, только громко произнеся Пробуждающие Слова. Еще сидра?
        - Пробуждающие Слова? Какие слова? — спросил Томек, забыв про еду и питье.
        - В этом-то все и дело. Никто не знает какие. Для всех они разные. Вот вы: какие слова вы услышали, проснувшись?
        - Вроде бы, «крокодил», — вспомнил Томек.
        - Нет, — сказал Эзтергом, — это было бы слишком просто, мы бы нашли его гораздо раньше. Наверное, там были и другие слова…
        - «Под животом у крокодила», по-моему. Да, точно. Ачигом читал: «Под животом у крокодила», когда я проснулся.
        - Ну вот, — обрадовался старичок: «Под животом у крокодила»… Именно для вас, ни для кого другого, Пробуждающие Слова: «Под животом у крокодила».
        - Но их невозможно найти! Как Ачигом на них наткнулся?
        - Случайно, друг мой, случайно! Прошу вас, отведайте этих блинов с салом, оцените мастерство наших поваров.
        Томек положил себе в тарелку блинов и попробовал один. Блин оказался удивительно ароматным и просто таял во рту.
        - Видите ли, — продолжил Эзтергом, — мы сменяем друг друга у изголовья спящих и читаем без остановки, пока не будут произнесены Пробуждающие Слова. Вот и все. У нас огромная библиотека, мы берем книги оттуда одну за другой и читаем вслух. Все, кто здесь есть: мужчины, женщины, дети — все берутся за это. Нельзя терять ни минуты. Процесс долгий, но всегда заканчивается…
        - Долгий? — прошептал Томек, у которого вдруг закружилась голова. — Сколько же я спал?
        - Вы спали три месяца и десять дней…
        - Три месяца… — повторил ошеломленный Томек. — Но… все это время я ничего не ел?
        - Нет, — улыбнулся Эзтергом, — вы не тратили энергию и не нуждались в новой. Вы голодны?
        - Да, немного, — ответил Томек и положил себе блинчик с кленовым сиропом.
        - Вы спали довольно долго, это правда, иногда пробуждение происходит быстрее. Например, как у барышни…
        - Барышни?! — подпрыгнул Томек.
        - Да. За день до того, как Престигом и Фульгом вас нашли, мы подобрали в поле малышку. Она спала, как и вы. Почти каждый год, когда стоит хорошая погода, мы таким образом подбираем неосторожных путников. Затем нам надо…
        - Где она сейчас? — спросил Томек, у которого сердце готово было вырваться из груди. — Она еще спит?
        - Нет! С ней нам повезло. На третий день мы уже нашли Пробуждающие Слова. Это оказалось просто: «Жили-были». Представляете, «Жили-были»! Слишком просто! Она была очаровательна, действительно очаровательна. Половина наших мальчишек в нее влюбилась, а когда она уехала, многие плакали.
        - Вот как! — надулся Томек, покраснев. — А она… она ушла сразу как проснулась?
        - Вовсе нет. Она пробыла тут больше недели. Ей у нас очень понравилось.
        - А… что она делала?
        - Что она делала? Очень просто: читала вам. Она провела за этим занятием большую часть времени.
        - Правда? — растрогался Томек.
        Он представил девочку, сидящую у его кровати с книгой. Как жаль, что не она нашла Пробуждающие Слова. Проснувшись, он хотел бы обнаружить у своего изголовья ее, а не Ачигома. Они смогли бы идти дальше вместе! Вместо этого он спал, и ей надоело ждать. Где она может быть сейчас, по прошествии стольких дней?
        - Вы ее знали? — спросил Эзтергом.
        - Да… Нет… В общем, она как-то раз вошла в мою бакалейную лавку, — ответил Томек, — у меня в деревне бакалейная лавка…
        Они закончили трапезу, потом старик отвел Томека в библиотеку.
        - Вот, — сказал он, указывая на сотни книжек на полках слева, — книги, которые мы вам прочли. Ханна прочла добрый десяток.
        - Ханна? — переспросил Томек.
        - Да, Ханна. Ее звали Ханна. Вы не знали?
        - Нет, не знал…
        - А это, — продолжил Эзтергом, указывая на библиотечные полки справа, — те, что мы прочли бы вам, если бы вы не проснулись.
        Томек окинул взглядом стеллажи. Там было по меньшей мере десять тысяч книг!
        - А вам когда-нибудь приходилось это сделать, то есть, прочитать их все?
        - Однажды, — ответил Эзтергом, — но это было давным-давно, когда я был еще ребенком. Мы читали шесть лет, два месяца и четыре дня, чтобы разбудить одного храброго парня по имени Мортимер. Пробуждающие Слова были: «Тапочек, тапочек»! Два раза подряд одно слово! Попробуйте найти такое в книге!
        - Как же вы их нашли?
        - Так вот, потеряв надежду, мы послали к спящему Цергома, славного, но слегка отсталого мальчика — увы, он не умел читать. Мы отвели его в комнату и попросили говорить все что придет в голову. Через десять минут Мортимер проснулся.
        Они смеялись от души. Эзтергом очень мило щурил глаза, когда смеялся. Томек вспомнил Ишама, и у него защемило сердце.
        Потом Эзтергом зевнул. Было поздно, и он, наверное, хотел спать. Томеку спать совсем не хотелось. Он попросил разрешения остаться в библиотеке, чтобы провести там всю ночь. Эзтергом охотно согласился и они договорились встретиться на следующий день.
        - Во время прогулки мы с вами посетим нашу парфюмерную фабрику, — сказал он, уходя, — а большой Праздник Пробуждения состоится во второй половине дня, как того требует обычай. Спокойной ночи.
        - Вам тоже спокойной ночи, господин Эзтергом, — ответил Томек.
        На пороге старик спохватился:
        - Бог мой, я чуть не забыл. Барышня оставила вам письмо. Вот оно. По-моему, длинное. Поможет вам скоротать ночь…
        Глава девятая
        Ханна
        В середине библиотеки стояла большая, еще не остывшая печка. Томек подбросил в нее несколько поленьев и устроился поудобнее за столиком, освещенным керосиновой лампой. Конверт, и правда, оказался толстым. Томек аккуратно распечатал его и вытащил десяток листов, сложенных вчетверо. Бумага испускала тонкий аромат фиалки. «Это жители деревни ей подарили», — подумал Томек и принялся читать.
        Дорогой бакалейщик,
        Простите, что так Вас называю, но я не знаю Вашего имени. Я знаю, что оно начинается с буквы Ту по Вашим носовым платкам. Меня зовут Ханна, я Вам не сказала в тот день, когда покупала у Вас карамельки. Сегодня утром я читала Вам большую книгу сказок «Тысячи и одной ночи», тот отрывок, где речь идет о крокодилах. Мне показалось, что Вы пошевелились. Я подумала, что нашла Пробуждающие Слова, обрадовалась и перепробовала все: «голова крокодила», «зубы крокодила», «живот крокодила»… Но напрасно. Вы продолжали спать. Я увидела в Вашем шкафу флягу. Вы, как и я, ищете воду из реки Кьяр? Было бы замечательно пойти туда вместе. Я не очень люблю путешествовать в одиночестве и уже заметила, что дорога таит в себе множество опасностей. Но все же я должна идти дальше. Я не могу ждать Вашего пробуждения. Господин Эзтергом мне рассказывал о человеке, проспавшем больше шести лет, так что… Я должна идти дальше, потому что мне обязательно нужно набрать этой воды. Мне хватит нескольких капель, ведь это для птички, такой крохотной, что она помещается на ладони. Одной капли ей будет достаточно, надеюсь… Вы, наверное,
удивлены, и это понятно, ведь Вы не знаете моей истории. Вот она. Вы первый, кому я ее рассказываю.
        Мой отец был уже немолод, когда я появилась на свет, и он безумно обрадовался моему рождению. После меня у него родилось еще четыре сына, но я уверена, он этого не заметил. Он не сводил с меня глаз, я была его принцессой, смыслом его жизни. Ничто не было для меня слишком красивым: самые дорогие ткани, самые редкие украшения. Мать упрекала его, но он не слушал. Мы жили в северном городе, его название Вам ничего не скажет. Разве только Вы интересуетесь птицами, потому что каждую весну там устраивают громадную птичью ярмарку, которая длится целую неделю. Каких только видов там нет, люди приезжают туда издалека. Мой отец каждый год водил меня на ярмарку и крепко держал за руку, боясь потерять. Каждый год он задавал мне один и тот же вопрос: «Какую птичку ты хочешь, Ханна? Какая тебе больше всего нравится?»
        Я выбирала ту, что привлекала меня своим оперением, пением или всем вместе, и отец покупал ее не глядя на цену. Я подсаживала ее в большую клетку к прочим… Птицы радовали меня больше всего на свете. Когда мне исполнилось шесть лет, отец, как обычно, повел меня на рынок: «Какую птичку ты хочешь, Ханна? Какая тебе больше всего нравится?»
        Я выбрала маленькую амадину необычной окраски. Но продавец потребовал за нее огромную сумму, отец очень удивился, и тот объяснил, что попугайчик на самом деле — принцесса, которая жила больше тысячи лет назад и была превращена колдуньей в птичку. Поэтому он не снизит цену ни на одно су.
        Любой другой сразу понял бы, что продавец мошенник. Но отец попросил приберечь амадину и обещал скоро вернуться. Меньше чем за неделю он продал все: скот, дом, земли, мебель — все, вплоть до занавесок. Несмотря на это, ему не хватало половины суммы. Тогда он занял деньги у ростовщика. Мы отправились к продавцу и купили птичку. Мама ушла от нас на следующий день, забрав с собой моих братьев. Больше мы их никогда не видели. Они унесли с собой все, что оставалось в доме, даже птиц. Оставили только амадину. Мы стали жить в хижине. Мой отец нанялся работать: возил тележки по улицам города. Подъемы были очень крутые, поэтому он быстро ослаб, к тому же возраст… Денег, которые он зарабатывал, едва хватало на жизнь. Тем не менее, он продолжал каждый год водить меня на рынок и задавать все тот же вопрос: «Какую птичку ты хочешь, Ханна? Какая тебе больше всего нравится?» Мы были слишком бедны, чтобы купить даже воробья, и я говорила, что ничего не хочу, что я счастлива и с моей амадиной. Отец умер от истощения через три года. Не думаю, чтобы он хоть на секунду пожалел о том, что сделал. Конечно, он был
немного сумасшедший, но такой нежный и спокойный. Он сошел с ума от счастья, когда я родилась, и таким остался. Остальное неважно. Меня забрали дальние родственники, которые очень хорошо со мной обращались, с ними я жила до последнего времени. У меня не осталось ничего кроме амадины. Я смотрела на нее и снова слышала вопрос отца: «Какую птичку ты хочешь, Ханна? Какая тебе больше всего нравится?»
        И вот как-то утром, проснувшись, я нашла амадину под жердочкой, бьющуюся в лихорадке. Я согревала ее, гладила, корила, умоляла, чтобы она не оставляла меня совсем одну. Конечно, я бы никогда не поверила словам продавца. Но моя амадина не менялась на протяжении многих лет. Я уже было подумала, что так будет всегда. Но цвет ее перьев бледнел, пела она все реже. Она… старела.
        Я не хочу, чтобы эта птичка умерла. Не хочу! Однажды в наш город пришел сказочник, и я решила послушать его на площади. Он рассказывал о реке Кьяр, которая течет вспять, о ее воде, которая дает бессмертие. Он объяснил, что до этой реки нелегко добраться, но она действительно существует где-то на юге. Люди спорили с ним, пытаясь найти повод, чтобы не идти к реке. Просто им не хватало смелости. В общем, он убедил меня поехать.
        Я покинула дом в самом начале лета, ночью. Я разбудила младшую сестру (ей шесть лет, она дочь моих приемных родителей, но я зову ее младшей сестрой, потому что очень люблю). Я сказала ей, что уеду на некоторое время, чтобы она позаботилась о моей амадине, чтобы обняла всех и что я скоро вернусь. Потом я забрала кое-какие вещи, мои сбережения и сбежала через форточку.
        До того как я случайно зашла в Вашу лавку, со мной случилось много невероятных приключений, о которых я Вам как-ни-будь расскажу. Вы тоже пересекли этот ужасный лес с медведями? Во всяком случае, Вы, как и я, оказались в поле и вдохнули аромат цветов, которые называют «парусами», потому что пока я Вам пишу, Вы спокойно спите. Что нам предстоит еще пережить, перед тем как мы доберемся до реки Кьяр? Какие опасности нас поджидают? И все это ради того, чтобы дать птичке каплю воды. Кто-нибудь может это понять? Вы понимаете?
        Бог знает, где я окажусь, когда Вы прочтете это письмо. Я передам его господину Эзтергому, потому что боюсь, что его кто-нибудь возьмет, если я оставлю его на Вашем ночном столике. Мне не следовало бы раскрывать Вам свой секрет, я Вас так мало знаю. Но я нисколько не жалею. Я Вам доверяю и завтра вечером отправлюсь в путь с легким сердцем. Может быть, мы увидимся, и в следующий раз, надеюсь, Вы окажетесь более разговорчивым.
        Ханна.
        P.S. Что у Вас в мешочке на шее?
        Томек, не зная, плакать ему или смеяться, вынул из мешочка монету и сжал ее в руке.
        - Это монета в одно су, — прошептал он, — и я скоро ее верну.
        Глава десятая
        Пепигома
        День только занимался, когда Эзтергом пришел за Томеком.
        - Я знал, что вы не спите, поэтому явился так рано.
        Они начали с плотного завтрака, а потом отправились на парфюмерную фабрику. Томек не думал, что она окажется такой большой. На фабрике работали по меньшей мере триста человек, почти все жители деревни. Она состояла из нескольких корпусов. В первом хранились засушенные цветы, собранные прошлым летом. Они не потеряли своей яркости, и было так чудесно идти среди всех этих разноцветных кип! В другом корпусе цветы размельчали, толкли, давили. Все вкладывали душу в работу и пели, чтобы еще больше воодушевить друг друга. Третий корпус был отведен под перегонку. Рабочие там носили белые халаты.
        - А теперь, — с гордостью объявил Эзтергом, — я предлагаю вам пройти туда, куда не каждый может проникнуть. Это наша секретная лаборатория. Здесь производятся уникальные ароматы. Заходите, прошу вас.
        Их встретила юная улыбчивая толстушка, у которой нос и щеки были усыпаны веснушками. Эзтергом представил ее:
        - Господин Томек, перед вами — мадемуазель Пепигома. Несмотря на свой юный возраст, она одна из лучших работниц на фабрике, поскольку обладает превосходным обонянием. Такие способности с возрастом слабеют, и редко кому удается выполнять подобную работу после сорока лет. Но Пепигома молода и исключительно талантлива. Сколько вам лет, мадемуазель?
        - Четырнадцать лет и три месяца, — уверенно ответила девушка.
        Томеку казалось, что четырнадцать лет — не так уж мало, но раз Эзтергом так считает…
        - Мадемуазель Пепигома, — продолжал старик, — не могли бы вы продемонстрировать нашему другу последние разработки лаборатории?
        - С удовольствием, господин Эзтергом, почту за честь.
        - В таком случае, оставляю вам господина Томека. И покидаю вас, поскольку должен готовить речь к празднику, который состоится во второй половине дня.
        Пепигома отвела Томека в соседнюю комнату, где на полках стояли сотни стеклянных пузырьков. Она выбрала один и вынула из него пробку:
        - Понюхайте, господин Томек, и скажите, чем пахнет.
        Томек определил изысканный запах лимона.
        - Прекрасно. А этот?
        Томек только со второго раза узнал запах мха в лесной чаще.
        - Очень хорошо, господин Томек, у вас замечательный нюх. Но знайте, что благодаря исследованиям, пробам и различным смесям, мы получаем особенные, тончайшие ароматы. Посмотрим, удастся ли вам их определить.
        Несмотря на свои четырнадцать лет, Пепигома едва доставала до плеча Томека. От нее приятно пахло вербеной, и, как все жители деревни, она светилась здоровьем и дружелюбием. Томек глубоко вдохнул запах из флакона, но ничего не понял. У него даже создалось впечатление, что флакон ничем не пахнет. Вместо того чтобы сконцентрироваться, он расслабился и замечтался. Сначала он представил себе пруд. Когда его родители были живы, они устроили там пикник, но пришлось прятаться от дождя. Почему он сейчас вспомнил об этом?
        - Ну что? — улыбаясь, спросила Пепигома.
        - Не знаю, — промямлил Томек, пытаясь оторваться от воспоминаний. — Я… ничего не чувствую.
        - Правда? А может, вы просто думаете о чем-то другом?
        - Абсолютно точно! — воскликнул удивленный Томек. — Прошу меня извинить.
        - Вы не могли бы сказать, о чем именно вы думали? Случайно, не о пруде? И не о каплях дождя?
        Томек смутился и не нашел, что ответить. Неужели эта девушка умеет читать мысли?
        Пепигома засмеялась, увидев его таким обескураженным.
        - Этот аромат называется «Первые капли дождя на пруду».
        - Вот как, — произнес Томек. — Это… это… удивительно. Правда.
        - Тогда попробуйте следующий и скажите, — предложила Пепигома, протягивая ему другой пузырек.
        Томеку потребовалось несколько секунд, чтобы догадаться, но все оказалось так очевидно, что он не осмеливался сказать:
        - Холм… музыканты… много народу… все поют…
        - Браво! — воскликнула Пепигома. — Но кое-что вы упустили. Принюхайтесь как следует.
        Томек вдохнул несколько раз, и музыка заиграла в бешеном ритме, все танцевали, кричали «Ура!» Точно: это была свадьба! Женихом и невестой на скамейке среди друзей оказались Томек и Пепигома. Они держались за руки и обнимались под дождем из лепестков!
        - Свадьба? — пробормотал Томек и покраснел.
        - Опять браво! Скоро вы займете мою должность! Этот аромат называется «Свадьба на холме». Хотите продолжить?
        - Охотно, — ответил Томек, находя игру занимательной.
        Он успешно определил ароматы «Рождение ягненка на свежей соломе», «Отъезд на заре», «Чтение письма от любимого человека», «Постройка домика из хлебных палочек на кухонном столе, в то время как за окном падает снег» и многие другие…
        - Скажите, вы изготавливаете только приятные запахи?
        - Разумеется, — ответила Пепигома. — Жизнь слишком коротка, господин Томек, чтобы тратить ее на неприятные вещи.
        - Конечно, — подтвердил мальчик. Он был совершенно согласен с Пепигомой.

* * *
        В полдень он пообедал вместе с Эзтергомом.
        На этот раз они пробовали пирожки, не менее аппетитные, чем блины. «Не удивительно, что все парфюмеры такие упитанные, — отметил про себя Томек, — они едят только вкусные вещи».
        Они доели десерт, великолепные пироги с черникой, и вышли на крыльцо харчевни. Тут Томек подумал, что грезит: как только он появился, сотни жителей деревни, собравшихся на площади, закричали:
        - Ура!
        Заиграла веселая музыка. У маленьких трубачей чуть не лопались щеки, а барабанщики выстукивали бешеный ритм. У лестницы стояла настоящая карета, запряженная четырьмя белыми пони в упряжи, украшенной плюмажами и помпонами. Крыша кареты представляла собой огромного крокодила, а «под животом у крокодила» гордо восседал юный Ачигом в праздничном костюме. На плечи ему надели золоченый плащ, а на голову — цилиндр, в котором он выглядел очень важным господином. Томек сел рядом с ним, и карета тронулась. Они пересекли всю деревню под приветственные возгласы.
        «Я не заслуживаю всего этого», — подумал Томек. Но народ так ликовал, что ему было неудобно отказываться. Рядом с ним Ачигом радовался от всего сердца. Он смеялся и бросал в зрителей конфетти из большого мешка. Вскоре они подъехали к мэрии, на ступенях которой их ожидал Эзтергом. Когда карета остановилась, старик поднял руки, чтобы воцарилась тишина, и произнес речь:
        - Дорогие друзья! Мы собрались здесь, чтобы в очередной раз отметить великий Праздник Пробуждения. Я должен был бы уже привыкнуть, ведь это происходит не впервые, но каждый раз меня все равно захлестывают эмоции. Среди нас господин Томек вернулся к жизни, среди нас он познал второе рождение. Так пусть он будет, как и все его предшественники, нашим ребенком. Я не стану продолжать, потому что не люблю длинных речей, а вы и подавно. Долгих лет господину Томеку! Долгих лет Ачигому, его пробудившему! И долгих лет всем вам, друзья мои!
        Тут он достал из кармана носовой платок и громко высморкался. Многие зрители поступили так же. Почти все женщины плакали, и даже мужчины иногда всхлипывали. Только дети смеялись и кричали «Долгих лет!», потому что для них все это казалось игрой. Завершая церемонию, Эзтергом вручил Томеку медаль с гравировкой:
        ГОСПОДИНУ ТОМЕКУ ОТ ПАРФЮМЕРОВ
        Томеку, разумеется, надо было сказать несколько слов, но он настолько смутился, что смог только пробормотать:
        - Я… я благодарю всех вас… я… я благодарю вас от всего сердца.
        Бурные овации избавили его от смущения.
        Весь день в деревне царило всеобщее веселье. На улицах устраивали состязания в ловкости и силе: тут метали бревна, там сбивали кукол тряпочными мячиками. Чуть дальше бегали в мешках или держа во рту деревянную ложку с сырым яйцом. Повсюду звучал смех, и у всех было хорошее настроение.
        После банкета в харчевне состоялся бал, и сидр тек рекой. Томек вынужден был плясать до изнеможения со всеми девушками деревни. Как только он отпускал одну, другая тут же прыгала в его объятия. И Пепигома не отставала от других… К полуночи он наконец добрался до своей комнаты, и свалился на кровать одетым, так у него кружилась голова. «Боже мой, — пробормотал он, засыпая, — какое странное путешествие. Как я смогу обо всем этом рассказать дома?»
        Когда Томек проснулся, было позднее утро, а за окном кружились белые хлопья. Он сразу же встал и увидел, что за ночь деревня покрылась толстым слоем снега. «Нечего сказать, повезло, — подумал он. — Как я же уеду?»
        Глава одиннадцатая
        Снег
        Как раз накануне он решил, что покинет новых друзей пораньше, потому что и так потерял много времени. Пока он спокойно спал, Ханна продолжала путешествие. Где она сейчас?
        Он надел пальто, которое нашел на спинке стула; на пороге обнаружились меховые ботинки в точности нужного размера. Он брел по колено в снегу до самой харчевни в надежде кого-нибудь отыскать, но там в это время никого не было. Все, должно быть, работали. Тогда он зашел в библиотеку и, к счастью, нашел там читающего Эзтергома.
        - Добрый день, господин Эзтергом, — сказал Томек, — я хотел бы отправиться в путь сегодня, но снег…
        Эзтергом улыбнулся и предложил ему сесть рядом:
        - Мой юный друг, боюсь, вам придется задержаться у нас еще на некоторое время. Наши зимы длинные и суровые. Этот снег не стает, его только станет еще больше. Деревня завернется в снежный кокон. С этого момента никто не сможет никуда двинуться. И так будет продолжаться, пока не наступят погожие дни. Но не тревожьтесь, мы умеем развлекаться и никогда не скучаем. Увидите, время пролетит незаметно.
        - А, — спросил Томек дрожащим голосом, — сколько длится у вас зима? Когда я смогу снова отправиться в путь?
        - Весна наступит примерно месяца через четыре, и она будет прекрасна, вы увидите.
        Томек едва сдерживался, чтобы не разрыдаться. Четыре месяца! Четыре месяца здесь торчать! Никогда ему не приходилось ждать так долго. Он уже умирал от скуки и нетерпения! Ему не удалось скрыть своего разочарования, и он решил объяснить Эзтергому истинную причину отъезда. Иначе старик подумал бы, что Томеку не нравится в деревне. Это было бы неправильно. И он рассказал все без утайки. Эзтергом внимательно его выслушал, потом положил руку ему на плечо:
        - Теперь, мой юный друг, я понимаю ваше беспокойство. Мужайтесь. Возможно, вам еще не захочется отсюда уезжать.
        - Наверное, — ответил Томек, пытаясь улыбнуться, но на глаза наворачивались слезы.
        - А по поводу реки Кьяр, — продолжил старик, — могу вам сообщить, что она на самом деле существует, если вас это обнадежит. Действительно, она вытекает из океана, только…
        - Что только? — спросил Томек.
        - Только… она находится по другую сторону океана…
        - Как? Вы хотите сказать, что надо пересечь океан, чтобы найти ее?
        - Увы, да, — подтвердил Эзтергом, — но об этом мы поговорим попозже…
        Несмотря на все попытки развеселиться, несмотря на все усилия сохранять беззаботный вид, в последующие дни Томек ходил мрачнее тучи. Большую часть времени он проводил в библиотеке или в своей комнате, погруженный в грустные мысли. Потом, как и предсказывал Эзтергом, снова выпал снег, и передвигаться можно было только в паутине бесчисленных пересекающихся туннелей, ведущих от дома к дому. Деревня превратилась в огромный белый лабиринт, где резвились дети, катаясь на ледянках и пугая прохожих на каждом углу. Томек, наконец, свыкся с мыслью, что все вышло не так, как он хотел, и придется потерпеть. И потом, что толку было грустить? Грустить невежливо, понял он, и решил побольше думать о других и совсем чуть-чуть — о себе.
        Обычно жители деревни встречались в харчевне, потому что не очень-то любили сидеть дома. Вечером они чаще всего играли в карты, в лошадки, занимались музыкой или ставили спектакли. Вскоре Томек убедился, что парфюмеры — большие шутники, обожают балагурить, петь, и, конечно, пить сидр. Понемногу к нему возвращалась прежняя беззаботность.
        Днем он прогуливался по фабрике и навещал Пепигому, которая просто светилась от счастья при встрече.
        - Господин Томек! Как мило, что вы нас навестили!
        Она часто давала ему понюхать новый аромат или спрашивала совета, когда в чем-то сомневалась.
        - Как вы полагаете, это запах муравейника, за которым наблюдает один человек или несколько?
        Томек отвечал, что думает по этому поводу. Они веселились от души, потому что Пепигома была большая хохотушка.
        Прошло три месяца, и однажды Томеку передали, что Эзтергом ждет его в библиотеке.
        Старик сидел в компании бородатого мужчины ростом почти с Томека, — в деревне он, должно быть, считался великаном.
        - Дорогой Томек, рад представить вам Бастибалагома. Он командует нашим флотом. Я долго сомневался, прежде чем пригласить вас на это совещание, но потом подумал, что следует. Вы целеустремленный мальчик, ваше долгое и опасное путешествие нам это показало. И отговаривать вас продолжать путешествие бесполезно, не так ли?
        - Так и есть, — ответил Томек. — Я очень хочу идти дальше.
        - Я и не сомневался. Поэтому, не желая вас задерживать, я решил помочь вам. Если хотите, можете отплыть весной вместе с нашей командой. Но я должен предупредить вас об опасностях, которые вам предстоит пережить. Вот причина, по которой я пригласил сюда нашего храброго капитана, который опишет их лучше, чем я. Вам слово, Бастибалагом.
        Рыжебородый прокашлялся и начал:
        - Мой юный друг, вам наверняка известно, что наши ароматы уникальны. Они составляют наше богатство, и нам жизненно необходимо продавать их. Загвоздка в том, что главные клиенты живут по другую сторону океана. Каждую весну мы отправляемся в плавание. Тут нужна смелость, потому что мы никогда не уверены в успехе. Взгляните-ка на этот журнал…
        Он взял старинную тетрадь в кожаном переплете и раскрыл ее перед Томеком. На правой странице было изображено великолепное трехмачтовое судно, на палубе которого можно было даже разглядеть матросов.
        - Посмотрите, на странице слева указаны год отплытия и название корабля. Этот, «Надежда», три раза пересекал океан, прежде чем бесследно пропасть.
        Бастибалагом перевернул страницу:
        - Этот, «Нежный», только два раза. А вот и «Всевидящий», который под командованием капитана Тольгома преодолел путь туда и обратно целых восемь раз. Этот подвиг еще никому не удавалось повторить. А вот «Жемчужина», она так и не вернулась из своего первого путешествия…

* * *
        Эзтергом громко высморкался, и Бастибалагом на некоторое время замолчал. Список дат и кораблей занимал целую тетрадь.
        - А кто эти люди? — спросил Томек, указывая на имена слева от рисунка.
        - Это имена капитанов и матросов. Мы помним о них.
        Снова воцарилась тишина. Потом Томек задал вопрос, мучавший его с начала разговора:
        - А что означает буква «Р»? Она здесь часто встречается…
        Мужчины переглянулись. Они явно были чем-то озабочены.
        - Ладно, — начал Бастибалагом. — «Р» означает «Радуга».
        - Радуга? — переспросил Томек.
        - Да, имеется в виду, что эти корабли исчезли, проплыв под изумительной радугой. Никто не знает, что с ними было дальше.
        - Но как можно узнать, — спросил Томек, — куда они уплыли, если никто еще не вернулся?
        - Случалось, что матросы, испугавшись радуги, спускали на воду шлюпки и отдавали себя на волю волн. Большинство из них пропадали, наверное, их пожирали акулы, но некоторым удавалось достичь берега. Или их подбирали другие корабли. Все рассказывают одно и то же: они видели, как их корабль направлялся прямо к радуге, не имея возможности изменить курс, затем скрывался из виду и пропадал навсегда… Теперь вы знаете об этом столько же, сколько и мы, так что в нужный момент вы сами решите, уезжать или оставаться.
        - Хорошо, — сказал Томек, — я… подумаю.
        - Вот и все! — заключил Бастибалагом, вставая со стула. — Я не рассказал вам о штормах, акулах и пиратах, с которыми нам придется встретиться по пути, но эти препятствия гораздо менее опасные…
        Затем он пожал руки Томеку и Эзтергому и удалился.

* * *
        Месяц перед отплытием прошел в безумной спешке. Томек знал, что уедет, и считал своим долгом всех оповестить. Как-то в харчевне он рассказал об этом Пепигоме, и она очень огорчилась.
        - Мне хотелось бы, чтобы вы остались в деревне, — сказала она, грустно ковыряя вилкой блин с салом. — Мы могли бы стать… добрыми друзьями.
        «Мы уже давно стали добрыми друзьями, — подумал Томек. — Наверное, она имеет в виду что-то другое».
        - Я бы тоже хотел, — ответил он, покраснев, — но… но я уже помолвлен.
        - Правда? Может быть, с другой девушкой из нашей деревни?
        - Совсем нет. С девушкой из наших краев.
        - Тогда, может быть, с той Ханной, которая спала у нас?
        Пепигома обладала не только хорошим обонянием, но и интуицией.
        - Да… — ответил Томек, смутившись.
        - В таком случае я вас поздравляю, потому что она очень красивая, — произнесла Пепигома, пытаясь улыбнуться.
        Но все-таки она была очень расстроена.
        Томек обнял бы ее, чтобы утешить, но за соседними столиками сидело слишком много народу, и он не решился.
        - Я тебя тоже очень люблю, Пепигома. Ты самая милая девушка, какую я когда-либо видел…
        Он поймал себя на том, что обратился к ней на «ты». Это их обоих рассмешило. В этот момент заиграли музыканты, и друзья пустились в пляс.

* * *
        Несколько дней спустя потеплело. Снег растаял так же быстро, как и выпал, и вскоре поле покрылось бутонами. Началась подготовка «Отважного». Так назывался корабль, стоявший в небольшой бухте. На него погрузили провизию и одежду, а еще настольные игры, потому что путешествие должно было продлиться больше месяца. Ящики с ароматами были аккуратно сложены в трюме. В день отплытия все жители деревни провожали команду до самого берега. Бастибалагом с четырнадцатью матросами попрощались с родственниками и взошли на корабль. Когда все матросы уже стояли на палубе, Эзтергом взобрался на камень и вынул из кармана бумажку, на которой, очевидно, была написана длинная речь. Он поправил очки и приготовился произнести ее. Но эмоции захлестнули его и не позволили говорить. В конце концов он просто воскликнул: «В добрый путь!» — и скомкал бумажку. Все подхватили: «В добрый путь!» — и принялись размахивать белыми платочками. Пепигома протянула Томеку флакончик:
        - Я приготовила его специально для тебя. Пожалуйста, не открывай до отплытия.
        На этот раз, несмотря на окружавшую их толпу, Томек обнял ее и прижал к себе, кругленькую и маленькую.
        - Спасибо, Пепигома. Не грусти, я вернусь.
        И он побежал на корабль. Начинался прилив, и матросы поднимали белые паруса. «Отважный» пошел по ветру и устремился в открытое море. Солнце садилось за горизонт и бросало на волны последние пылающие лучи.
        Глава двенадцатая
        Бастибал
        Томека разместили в отдельной маленькой каюте. Устроившись, он достал из кармана флакончик Пепигомы, вынул пробку и вдохнул. Исходивший оттуда аромат не был ароматом Ханны, она таким не пользовалась. Но в то же время достаточно было вдохнуть его, чтобы чудесным образом ощутить ее присутствие. Как Пепигоме удалось добиться этого? Томек снова поднес к носу флакон и увидел музыкантов, праздник на холме, танцующих людей. Но на этот раз рядом с ним на скамье, посреди друзей и под дождем из лепестков, сидела не Пепигома, а Ханна, сияя от счастья и прижимаясь к его груди… «Спасибо, Пепигома! — подумал Томек. — Ты славная…»
        В последующие дни стояла прекрасная погода и океан не волновался. Ветер надувал паруса, и «Отважный» шел полным ходом. Управлять кораблем было несложно, и матросы воспользовались этим, чтобы научить Томека некоторым маневрам. Он с огромным удовольствием карабкался на фок-мачту и любовался оттуда синими просторами. Все было спокойно, и ничто не предвещало беды. Томеку даже разрешали держать штурвал вместе с Бастибалагомом. Это позволяло о чем-нибудь с ним поболтать.
        - Как вы стали капитаном, господин Бастибалагом? — спросил однажды мальчик.
        - Это длинная история! Родом я не из деревни Парфюмеров, как и ты. Я попал туда издалека.
        - Правда? — изумился Томек. — А я и не знал…
        - Я родился по ту сторону океана. Мое настоящее имя — Бастибал. Минуло тридцать лет с тех пор, как я решил провести оставшуюся жизнь в деревне Парфюмеров и сменил имя на Бастибалагом. По-моему, неплохо звучит, как думаешь?
        - Да, очень хорошо.
        - Ты находишь? Бастибала больше не существует, и это к лучшему…
        Томек побоялся показаться нескромным и не спросил, почему к лучшему. Но капитан, видимо, разгадал его намерения.
        - Тебе, наверное, хотелось бы услышать мою историю? Я с превеликим удовольствием ее расскажу, если тебе интересно. У нас еще много времени, к тому же море безмятежно.
        Томек охотно согласился, и Бастибалагом начал свой рассказ:
        - Видишь ли, Томек, ты кажешься мне славным мальчиком, а вот я в твоем возрасте был отпетым хулиганом. Как говорится, никчемным человеком. Каждый день я слышал: «Если, Бастибал, тебе повезет, ты закончишь тюрьмой, если нет — виселицей». Почему я был таким? Не знаю. Говорили, это было у меня в крови. Как-то раз отец отвел меня к торговцу тканями. «Бастибал, — обратился он ко мне, — это мой лучший друг, и он согласился взять тебя к себе помощником. Он знает, что ты любишь вытворять всякие глупости, но закрыл на это глаза. Тебе очень повезло, понимаешь?» Когда мы наконец подошли к двери лавки, он взял меня за руки, пристально на меня посмотрел и сказал: «Я знаю все, что о тебе говорят, но мне все равно. Ты мой сын, Бастибал, и всегда им будешь, я тебе доверяю».
        Несколько дней спустя торговец тканями повторил мне почти то же самое: «Мне плевать, что о тебе говорят, Бастибал, ты хороший мальчик, и я тебе доверяю». Мне нужны были именно такие слова. На следующий день я изменился. Трудно было найти помощника трудолюбивее и аккуратнее меня. Меньше чем через две недели торговец вручил мне ключи от кассы с деньгами. И как ты думаешь, Томек, что я сделал?
        Томек не знал, что ответить. Бастибал покачал головой и сказал:
        - Я забрал их и убежал.
        - Ключи? — наивно спросил Томек.
        Бастибалагом расхохотался.
        - Нет же, деньги! Деньги… Это все равно что сказать курице: я тебе доверяю, курица, прекрати нести яйца! Курица соглашается, терпит денек-другой, а потом, когда ей надоест, что она сделает?
        - Снесет яйцо?
        - Конечно! А я убежал с деньгами. Я долго шел по полям. Ночью спал в стойлах вместе со скотом. Но больше всего я мучился от стыда. Деньги становились все тяжелее, и в конце концов я выбросил их в овраг. Потом я дошел до океана. На берегу стояли два рыбацких баркаса, один из них я украл и уплыл… Ты спрашиваешь, как я стал капитаном? Именно в тот момент. Но тогда капитан из меня был никудышный. Однажды, в открытом море, я начал плакать и звать мамочку. Я был один в целом мире, посреди океана, в неуправляемом баркасе. У меня не было ни еды ни питья. Наступила ночь, и я замерз. Я сказал себе: «Вот сейчас брошусь в воду, и все закончится!» Знаешь, почему я этого не сделал?
        - Потому что еще надеялись, что вас спасут? — попытался угадать Томек.
        - Вовсе нет. Я не покончил с собой, потому что не умел плавать! Странно, правда?
        Бастибалагом расхохотался во второй раз.
        - А чем все закончилось? — спросил Томек.
        - На рассвете я проснулся на руках у человечков, перенесших меня на свой парусник. Они завернули меня в одеяло, напоили горячим молоком и угостили блинами с салом. Как ты уже понял, это оказались маленькие парфюмеры, возвращавшиеся домой. Парусник назывался «Всевидящий», а капитана звали Тольгом. Помню, что трюм был под завязку набит зерном и тканями, полученными в обмен на ящики с ароматами. Матросы, как всегда, были счастливы и пребывали в прекрасном расположении духа. Мне не задавали вопросов, просто ухаживали за мной, как могли. Вот, Томек, как я попал к парфюмерам, я обязан им жизнью. С тех пор я стараюсь их отблагодарить…
        - Поэтому вы стали капитаном? Потому что это опасно?
        - Ты правильно понял. Это настолько опасно, что юные матросы, отправляющиеся в путешествие, обязаны быть холостыми и без детей.
        - Правда? — испуганно прошептал Томек. — И… все равно находятся добровольцы?
        - Хоть отбавляй! — воскликнул Бастибалагом. — Парфюмеры выглядят как дети — пухленькие, маленькие, но они невероятно смелые и готовы всем пожертвовать ради своей деревни.
        У Томека уже был наготове следующий вопрос:
        - Господин Бастибалагом, вы ведь несколько раз пересекали океан. Вы бывали в родном городе? Видели родителей?
        - Не знаю, как тебе ответить, и да и нет, — печально улыбнулся капитан. Три года назад мы поплыли продавать ароматы в мой родной городок. Он стоит под холмом. Я долго не решался туда спуститься. Представь только, меня не было почти тридцать лет. Однажды вечером на дороге появился старик. Я что-то почувствовал и спрятался на дереве. Это оказался мой отец. Он постарел, но я все равно узнал его. На секунду он остановился полюбоваться городом. Вид у него был грустный и задумчивый. А я сидел на ветке всего в двух метрах над его головой. Он меня не видел. В какой-то момент мне захотелось спрыгнуть и сказать ему: «Папа, привет, это я…» Но мне было уже сорок, а в сорок лет не прыгают с дерева со словами «папа, привет, это я». Я только молча попросил у него прощения за горести, которые я причинил ему и матери. Через несколько минут он медленно двинулся дальше. А я, сидя на дереве, наблюдал, как он удаляется, и на секунду снова стал мальчишкой Бастибал ом… даже всплакнул, скажу без стыда. Потом пришел кто-то из моей команды и я спрыгнул с ветки. Я снова стал капитаном Бастибалагомом. Такова моя жизнь,
Томек…
        Сильная волна ударила о борт парусника и окатила обоих, прервав беседу.

* * *
        На следующий день, около девяти часов утра, юнга постучал три раза в дверь каюты Томека.
        - Всем на палубу, приказ капитана!
        Томек быстро обулся и вышел. Команда уже была в сборе, Томека предупредили последним, потому что он считался пассажиром. Матросы стояли по стойке смирно, неподвижные, как каменные статуи. Все молчали. Прямо по курсу на небосклоне красовалась радуга, роскошная разноцветная арка.
        Томек сделал несколько шагов, как сомнамбула, не говоря ни слова. Бастибалагом, продолжая стоять за штурвалом, повернулся к команде и произнес речь:
        - Господа, наш корабль неуправляем. Любые действия бесполезны, и мы направляемся прямиком к радуге. «Отважный» долго сопротивлялся, но теперь неодолимая сила притягивает его. Не знаю, что нас ждет по ту сторону. Единственное, что я знаю, — оттуда пока никто не вернулся. Я освобождаю вас от всех обязательств. Вы можете спустить на воду шлюпки и спастись. Предупреждаю, эти воды кишат акулами. Можете остаться на борту. В любом случае, какое бы решение вы ни приняли, я хотел бы от себя лично и от имени жителей деревни Парфюмеров выразить восхищение вашим мужеством. Я остаюсь, конечно, на «Отважном». Наконец, советую тем, кто хочет спастись, решать быстрее, потому что, по-моему, мы набираем скорость. Спасибо за внимание.
        Сначала матросы не могли сдвинуться с места. Потом медленно сомкнули ряды, встав плечом к плечу и не переставая смотреть вперед. Томек колебался, и один из матросов подозвал его. Бастибалагом встал рядом с ними, и так, тесно прижавшись друг к другу, они устремились под сверкающий свод.
        Глава тринадцатая
        Несуществующий остров
        Более феерическое зрелище невозможно было даже вообразить. Цвета радуги сливались с водяными брызгами, разноцветные капельки освежали лицо, разбиваясь звенящими нотками, похожими на звуки арфы. «Если это конец, — подумал Томек, вслушиваясь в небесную музыку, — то можно сказать, что мы умерли красиво…» Он увидел, что многие матросы забыли об испуге и улыбаются. Ветер стих, «Отважный» быстро рассекал волны, и вскоре пришлось оглядываться, чтобы увидеть радугу. Она бледнела, растворялась в воздухе и наконец исчезла. Впереди был только океан, тихий и спокойный. «Отважный» еще несколько минут скользил в тишине, потом один из матросов показал куда-то вдаль и слабым голосом произнес:
        - Земля!
        Остров, весь покрытый зеленью, не выглядел враждебным. Когда корабль приблизился, показались симпатичные хижины, похожие на детские шалашики. «Отважный» направился в порт, где уже стояли на якоре другие парусники. За несколько сотен метров Бастибалагом так сжал руку Томека, что чуть не сломал ее, и пробормотал:
        - Бог мой… не может быть… это, должно быть, сон…
        Томек на мгновение задумался, что могло так поразить капитана, но вскоре получил ответ на свой вопрос: первое судно, судя по надписи на корме, называлось «Надежда», второе — «Нежный». Корабли выстроились в ряд, все как новенькие: «Всевидящий», когда-то подобравший маленького Бастибала, «Жемчужина», так и не вернувшаяся из своего первого путешествия, «Искра», «Фрегат», «Океанна» и многие, многие другие, утраченные, как казалось, навсегда. Матросы растерялись и не знали, как поступить. Они переглядывались, как бы спрашивая, что с ними будет. Как только они подплыли к берегу, девушки — человек пятнадцать — убежали с причала. Осталась лишь одна маленькая девочка. Томек подумал, что она очень похожа на девчушек из деревни Парфюмеров, только смуглее, почти чернокожая…
        Пока «Отважный» вставал на якорь среди других парусников, Бастибалагом с капитанского мостика окликнул девочку:
        - Скажи, малышка, где мы?
        Ничего не ответив, девочка развернулась и убежала. Бастибалагом обратился к команде:
        - Думаю, она пошла предупредить местных жителей. Давайте останемся на борту и подождем. Нам ничего не известно об этом острове, не обозначенном ни на одной карте, так что следует быть начеку.
        Им не пришлось долго ждать. Не прошло и двух минут, как толпа народу высыпала на склоны, ведущие к порту. На всех были либо набедренные повязки, либо легкие платья, как у жителей жарких стран. Все притоптывали и размахивали руками в знак приветствия. Когда они зашли на причал, у Томека создалось впечатление, что он видит и знакомые, и незнакомые лица. Одни удивительно напоминали маленьких парфюмеров, другие, в том числе женщины и дети, были выше и смуглее. Вдруг один из матросов крикнул:
        - Бьоргом! Братишка!
        Он прыгнул в воду. Доплыв до берега, матрос кинулся в объятия молодого человека, похожего на него как две капли воды.
        - Дядя, дядя! Я тут! — Второй матрос нырнул в прозрачную прибрежную воду. Бастибалагом скомандовал перекинуть трап и высаживаться на берег. Томек остался на палубе и наблюдал оттуда за трогательными сценами. Один за другим члены команды находили друзей, двоюродных братьев — близких и любимых, которые пропали, казалось, навсегда, которых так долго оплакивали, а теперь нашли на несуществующем острове и могут обнять… И каждая встреча — бесконечные слезы и объятия. Пожалуй, самой замечательной была встреча Бастибалагома и Тольгома, старого капитана «Всевидящего». Они не могли оторваться друг от друга.
        Когда первые восторги улеглись, все вместе направились в деревню на другой стороне холма, и матросов накормили сытным обедом под сенью пальм. Как чудесно было после долгого путешествия отведать свежих овощей, вгрызться в сочную мякоть фруктов и выпить вкуснейшего пальмового вина! К десерту все разошлись по знакомым. Томек никого не знал и пошел с капитаном к Тольгому. По местному обычаю они сели на циновку, и молодая женщина принесла им кофе.
        - Дорогой Бастибал, — начал Тольгом, — я сейчас все объясню тебе, а заодно и твоему другу Томеку. Вы оба должны понять, что попали на Несуществующий остров.
        - Странное название! — буркнул Бастибалагом. — Раз уж мы на нем, значит он существует!
        - На самом деле, он существует для нас, и больше никто о нем не знает. Если хотите, я вам расскажу почему.
        Бастибалагому и Томеку не терпелось узнать продолжение.
        - Этот остров был населен еще в незапамятные времена, земля здесь плодородная, прекрасная, вы сами скоро в этом убедитесь. Но, как оказалось, он расположен в самом центре океана. Нет суши более отдаленной от остального мира. Если представить его на карте, то он выглядел бы как булавочная головка посреди бесконечного моря. Ветра и течения таковы, что редкие корабли, проходящие неподалеку, огибают его даже не заметив.
        - Тем не менее, мы сюда приплыли… — нерешительно вставил Томек. — Как это случилось?
        - Вы попали сюда, потому что вас приманили.
        - Вот как… И кто же?
        - Наши девочки… — улыбнулся Тольгом, как бы извиняясь.
        - Ваши девочки? — хором воскликнули Бастибалагом и Томек, перестав что-либо понимать.
        - Да, наши девочки… — повторил Тольгом. — Понимаете, сто лет назад на острове произошло странное явление: с какого-то момента здесь стали рождаться исключительно девочки. Ни одного мальчика! Не спрашивайте, как такое могло произойти, я не знаю. Так вышло. Сначала все думали, что девочки лучше, гораздо лучше мальчиков, так что нет поводов для беспокойства. Но через некоторое время все заволновались. И действительно, как пополнялось бы население без мужчин? Перед каждым рождением ребенка все, затаив дыхание, ждали радостной новости, до тех пор пока повитуха не выглядывала за дверь и не произносила роковое слово: «девочка». Дни напролет все вглядывались в горизонт в надежде увидеть корабль, но напрасно. Минуло больше двадцати лет.
        Однажды девушка по имени Альма поинтересовалась у матери, как жили раньше, во времена ее юности, когда были мальчики. Мать ей все рассказала: как флиртовали, как ухаживали. «Знаешь, мальчики вечно думали, что выбирают нас. Но на самом деле выбирали мы. Так было всегда». Альме хотелось знать больше, и мать объяснила ей, что девочка может приворожить мальчика только тем, что сама очень этого желает. Вы ведь испытывали на себе нечто подобное, не правда ли, дорогой Бастибал?
        - Э… нет, — промямлил Бастибалагом, — я… холост…
        Томек удивился, увидев, что капитан покраснел.
        - В общем, — продолжил Тольгом, — с того дня Альма только об одном и думала, и в конце концов поведала секрет своим четырнадцати подругам. Однажды вечером они сели на скалу лицом к морю, стали смотреть в одну сторону и изо всех сил желать, чтобы приплыл корабль. Как вы думаете, что произошло?
        - Приплыл корабль, — ответил Томек.
        - Именно! Приплыл корабль! Такого не происходило многие века! На его борту было пятнадцать матросов. Вот видите, как распорядился случай. Они женились на пятнадцати девушках, те родили детей — опять только девочек, разумеется. Как только эти девочки выросли, они поступили, как и их матери. Так продолжается по сей день. Все просто, не правда ли?
        - Тогда, — спросил ошеломленный Томек, — и наш корабль приманили таким же способом?
        Тольгом кивнул:
        - Верно. Вы, когда подплывали, наверняка видели девушек в порту?
        - Да, действительно, — признал Томек, вспоминая смутные силуэты на причале. — Но они убежали…
        - Не удивительно! — бросил Тольгом. — Они способны приворожить вас за двадцать пять километров, а как только вы высаживаетесь, они смущаются и улепетывают. Каждый раз одно и то же!
        - Если я вас правильно понял, — скромно вставил Бастибалагом, — наш многотонный парусник приманили, «приворожили», как вы говорите, силой мысли? Боюсь, мне в это трудно поверить!
        - Дорогой Бастибал, — вздохнул Тольгом, — вы недооцениваете способности наших барышень. Я их знаю как облупленных, и меня удивляет только одно: почему корабли входят в порт так тихо, а не врезаются в причал со всего маху…
        - Да… — довольно протянул капитан, — впечатляюще.
        - Скажите, господин Тольгом, — поинтересовался Томек, — как получается, что все матросы остаются здесь? Неужели никому в голову не приходила мысль уплыть?
        Тольгом сник и замолк. Он долго смотрел на собеседников и потом изрек с величайшей грустью:
        - Друзья, добро пожаловать на Несуществующий остров. Отсюда не возвращаются. Никогда.
        Глава четырнадцатая
        Загадка
        - Черт! — рявкнул Бастибалагом. — Хотел бы я посмотреть, как кто-то помешает нам отплыть, если мы этого захотим!
        - Ага, — подтвердил Томек, — мы здесь погостили, но пора и честь знать…
        Он пытался сохранять спокойствие, хотя его обуревало ужасное волнение.
        - Друзья, — снова заговорил Тольгом, — я понимаю вашу растерянность, но вы должны понять, что сотни матросов испытали то же смятение, услышав подобные речи. Посмотрите на них: после стольких лет они по-прежнему самые счастливые люди на свете! У них есть жены, дети…
        - Не о том речь! — отрезал Бастибалагом. — Скажите нам, наконец, почему невозможно покинуть этот остров? Кто-нибудь пробовал?
        - Те, кто рискнул, теперь, увы, на том свете. — вздохнул Тольгом. — Позвольте объяснить почему… Вы, конечно, любовались радугой, приветствующей новых гостей Несуществующего острова. Бесподобное, доселе не виданное зрелище, не правда ли? Та же радуга появляется, когда корабль, парусник, баркас или даже плот отдаляется от острова и выходит в открытое море. Но как только судно к ней приближается и пытается под ней проплыть, изумительная радуга становится черной. Нет картины ужаснее, уверяю вас. Потом поднимается густой туман и с нашего острова больше ничего нельзя увидеть. Одно верно: судно, большое или малое, тонет и гибнет в пучине морской. Это одна из величайших тайн. Подумайте как следует, лучше отступиться и научиться жить здесь. Поверьте, нет климата мягче нашего, нам всего хватает, мы разводим коров и овец, земля плодородна, и мы выращиваем все что нужно…
        Тольгом описывал остров, но Томек и Бастибалагом уже его не слушали.
        Вторая половина дня была отведена под прогулки. Тольгом проводил гостей на вершину холма, откуда хорошо был виден весь Несуществующий остров. Трудно было без головокружения смотреть на такой крошечный клочок земли посреди бесконечности. Томек пытался сделать довольное лицо, но, несмотря на великолепную панораму, его мутило от мысли, что придется навсегда здесь остаться.
        В своих мыслях он постоянно возвращался к Ханне. И зачем жить дальше, если нет надежды увидеть ее снова?
        А как же Ишам, которому он обещал вернуться? И вода из реки Кьяр, которую надо ему принести?
        Вечером он изо всех сил пытался уснуть. Он слушал, как Бастибалагом ходит взад-вперед по соседней комнате. Никто не мог заснуть — ни Томек, ни матросы. Они столько всего пережили за несколько часов! Сначала ужас при виде зловещей радуги, потом восхищение дивной красотой, затем счастье при виде земли, преумноженное встречей с любимыми людьми, которых считали давно погибшими. И наконец шокирующая, немыслимая новость: они навсегда останутся на этом Несуществующем острове, чудесном и ужасающем.
        Посреди ночи Томек проснулся. Он увидел сон, в котором Мари уверенно говорила ему: «Ты хочешь покинуть остров? Я не сомневалась. С тех пор как я увидела, что ты готов пересечь лес в одиночку, я знаю, что ты храбрый мальчик и способен на все! Конечно, у тебя все получится…»
        Занималась заря. На острове еще спали. Томек решил, что опаснее всего стать рабом привычки. Нескольких дней достаточно, чтобы уговорить себя остаться, а недели — чтобы убедить себя окончательно. Особенно если остров в самом деле такой замечательный, каким его описал Тольгом. Нет, определенно не надо ждать. И, главное, нельзя задумываться.
        Томек бесшумно оделся и на цыпочках вышел из хижины. На пляже он нашел рыбацкий баркас, запрыгнул в него и начал грести в открытое море. На кровати он оставил лишь коротенькую записку:
        Дорогой господин Бастибалагом, я попробую пройти через черную радугу. Если я не вернусь, оставьте себе этот охотничий нож как память обо мне и попытайтесь жить счастливо на Несуществующем острове.
    Томек.
        Он захватил с собой только флакончик с ароматом, который ему подарила Пепигома, и мешочек с монеткой Ханны. Он решил, что монетка — это наверняка талисман, потому что до настоящего момента он не так плохо выпутывался из разных передряг. Остров постепенно таял в рассветных лучах, а когда Томек обернулся, он увидел на горизонте радугу. Как и говорил Тольгом, она ничем не отличалась от той, которую они наблюдали накануне. Такая же яркая и величественная. Томек греб еще минут двадцать, прежде чем краски стали бледнеть. Времени хватило бы, чтобы вернуться. Ничто ему не мешало это сделать. «Поворачивай назад, — убеждал себя Томек, — плыви в порт, поставь баркас там, где ты его взял, вернись к Тольгому, закутайся в теплое одеяло и никому не говори о своем безумстве». Но руки сами продолжали сжимать весла, и он не повернул назад.
        - Господи, помоги, — простонал он, как только радуга из грязно-серой превратилась в черную.
        Это было гораздо страшнее, чем он мог себе представить. Томек прекратил грести и оставил баркас дрейфовать. Вода стала неподвижной и черной, как в мертвом озере. Он окунул в нее пальцы: ледяная. Прыгнуть в такую воду невозможно. Сгустился серый туман. В полной тишине он услышал ритмичный скрип со стороны радуги, как раз тогда, когда снова налег на весла. Звук походил на скрип плохо смазанной телеги, или, скорее, на… Томек знал этот звук, но не осмелился назвать его. Внезапно он различил над собой движущуюся тень и сразу понял, что это — качели…
        Гигантские качели с чудовищно скрипучими железными крючьями висели на радуге. В плотном тумане слышался только этот ритмичный скрип. Жизнь остановилась. Томек засомневался, бьется ли еще его сердце. Он дрожал от сырости. Он попробовал грести, чтобы немного согреться, но баркас не продвинулся ни на миллиметр. И тут он увидел тварь, сидящую на качелях. Он не представлял, что может существовать создание столь отвратительное. Это была женщина. Она выглядела лет на сто пятьдесят: тощая, на костях висели дряблые лохмотья бледной кожи.
        - Здравствуй, мой мальчик, — проскрипела она, устремив на Томека безумный взгляд. — Ты пришел ответить на мой вопрос?
        «Какой вопрос?» — удивился Томек, но не смог произнести ни слова. Старуха вытягивала вперед ноги, чтобы раскачаться сильнее. На ней не было ничего кроме пары белых носочков и детских туфелек. Ее иссохшие руки так долго держались за веревки, что черные ногти вросли в ладони и проткнули их насквозь. Качаясь, она улыбалась и не спускала глаз с Томека.
        - Я задам тебе тот же вопрос, что и остальным, — продолжала она. — Как и все остальные, ты на него не ответишь, Томек. Видишь, мне известно твое имя! И ты присоединишься к ним, с таким же, как у них, белым вздувшимся животом, глубоко, глубоко, глубоко в океане. Подумай об этом, вода черная и ледяная, и ты будешь погружаться в нее медленно, медленно, медленно, медленно, Томек, мой милый, мой маленький головастик, мой…
        - Замолчи! — крикнул Томек. — Ты не имеешь права так говорить! Замолчи!
        Откуда эта ведьма могла знать, что именно так обращалась к Томеку его мать, когда он был маленьким: «Мой головастик, мой милый..» Он сам забыл об этих словах, но теперь вспомнил, и это было невыносимо.
        - Мамочка! — закричал он. — Помоги!
        Ведьма хохотала, а он отчаянно орал:
        - Замолчи! Замолчи! Замолчи!
        Потом снова наступила тишина. До него доносилось только ритмичное поскрипывание качелей. Старуха никуда не спешила.
        - А если я отвечу? — наконец поинтересовался Томек.
        Качели резко застыли, и старуха прошептала:
        - Если ты ответишь, мой головастик, ты пройдешь под черной радугой. Ты будешь первым, и после тебя любой сможет сделать то же самое. А я исчезну навсегда… Вот что произойдет, если ты ответишь, но ты не ответишь, мой милый…
        - Я тебя слушаю, — промолвил Томек, дрожа от страха, — спрашивай.
        Одним движением старуха снова запустила качели, покачалась раз десять туда-обратно, потом опять замерла и изрекла странным металлическим голосом:
        - Мы близнецы, нежные, как крылья бабочки, но мы способны погрузить весь мир во тьму. Кто мы?
        Все затихло. Старуха висела в воздухе.
        - Мне повторить вопрос, головастик?
        - Нет, — сухо отрезал Томек. Он прекрасно все расслышал.
        - Тогда я покачаюсь еще раз пятьдесят, пока ты будешь думать над ответом…
        Она дернула ногами, и скрип возобновился.
        - Мы близнецы… нежные… — шептал Томек, но никак не мог сосредоточиться.
        Мысли проносились в его голове, отрывочные и бессвязные…
        - Я тебе не помешаю, если спою? — ухмыльнулась старуха и, не дождавшись ответа, принялась вполголоса напевать детские песенки.
        Казалось, она знает каждый куплет, когда-то давно испугавший или понравившийся Томеку. Она знала о нем все.
        - Мы близнецы… мы способны погрузить мир… — бесконечно повторял Томек.
        Потихоньку его охватывало отчаяние.
        - Двадцать два… двадцать три… — скрипела старуха.
        Томек почувствовал, как лодка под ним задрожала и начала погружаться в воду. Его обуяла злоба, и ему захотелось кинуть весла в лицо старухе, но они стали неподъемными, точно припаянными к лодке. Томека раздражало собственное бессилие.
        - Ну что, мой маленький головастик, злишься? — кривлялась колдунья.
        Черная ледяная вода начала заливать баркас и тянуть его ко дну. Томек попытался вычерпывать ее горстями, но только потерял время.
        - Сорок восемь, головастик, сорок восемь с половиной…
        Томек решил, что это конец, что он утонет, как и все остальные, и смирился. Он не позовет на помощь. Он не будет умолять это отвратительное существо. Он просто закроет глаза, чтобы не видеть ее. Остаться в темноте… погрузиться во мрак… погрузиться во мрак… Он так резко подпрыгнул, что свалился в воду. Он разгадал! На него снизошло озарение! Конечно, это то, что надо сделать! Только закрыть веки… пару век… близнецы-веки! Хрупкие, как крылья бабочки… И весь мир погрузится во тьму!
        Уже по грудь в воде, он крикнул:
        - ВЕКИ!!! ВЕКИ!!!
        Старуха мгновенно окаменела. Томек подумал, что она начнет кричать и плеваться, но она, напротив, успокоилась. Лицо ее умиротворенно разгладилось, глаза закрылись. Чудесные изменения происходили в ней, и вот уже на качелях сидела худенькая девочка в легком платьице.
        «Братец Яков, братец Яков…» — напевала малышка, вытягивая вперед ножки.
        Вода стала синей и заплескалась под баркасом. Радуга постепенно вновь загорелась яркими цветами. А малышка так раскачалась, что, казалось, доставала ногами до неба. В конце концов, рассмеявшись, она отпустила качели и улетела, как птичка.
        Томек взялся за весла и опустил их в воду. Баркас опять беспрекословно слушался его. Томек принялся грести изо всех сил.
        Над ним бушевала лавина красок. Тысячи арф играли в его честь. Вдалеке, на маленьком Несуществующем острове, все только начинали просыпаться.
        Глава пятнадцатая
        Утес
        Успех Томека вызвал огромное замешательство, а потом и волнение. Пока жители острова были лишены свободы, они не беспокоились. Но теперь, получив ее, каждый признавался в том, о чем тайно мечтал, о чем грезил по ночам, о том, что было самым заветным его желанием, — уехать с острова. Томек услышал больше благодарностей, чем за всю свою жизнь. Загадка колдуньи была у всех на устах. «Проще простого! — говорили дети. — Мы бы тоже отгадали». Но взрослые знали, что если никому прежде не удавалось найти ответ на нее, то только потому, что их парализовал страх и они не могли думать. Надо было обладать отвагой Томека, чтобы преодолеть ужас.
        «Отважный» покинул Несуществующий остров через пять дней, увозя капитана Бастибалагома, четырнадцать матросов, Томека и двух молодых людей, у которых не хватило терпения подождать еще немного. Все остальные трехмачтовики, выстроившиеся в порту, пока не могли выйти в море. Было решено, что на обратном пути «Отважный» пройдет через Несуществующий остров и остальные корабли будут сопровождать его до самой страны Парфюмеров. Так что жителям острова придется подождать еще добрых два месяца.
        Дальнейшее путешествие «Отважного» прошло благополучно. Дул попутный ветер, и на борту царило прекрасное настроение. В конце второй недели разразился шторм, но Бастибалагому опыта было не занимать и корабль не пострадал. Несколько дней спустя на горизонте появился черный пиратский флаг, и капитан всеми силами пытался успокоить матросов, рвавшихся «выпустить кишки и устроить хорошенькую взбучку этим шутам гороховым». Пережитые события их так сплотили, что они ничего бы не испугались.
        - Господа, прошу вас, — бурчал Бастибалагом, — у нас не военный корабль! Мы продаем духи!
        И «Отважный» прошел стороной.
        По мере того как они приближались к материку, к Томеку возвращалось давно забытое волнение: скоро ему придется расстаться со своими друзьями-парфюмерами и возобновить путь в одиночку. Каждый раз, когда его угнетали подобные мысли, он доставал флакон, подаренный Пепигомой, и Ханна вновь, будто наяву, появлялась перед ним. «Где она сейчас? — спрашивал он себя. — Увижу ли я ее когда-нибудь?» Ему не терпелось закончить морское путешествие.
        Однажды утром раздался долгожданный крик впередсмотрящего: «Земля!», и матросы, сытые по горло соленой водой, ответили радостным «Ура!» Томек помог разгрузить ящики с ароматами и провиантом. Трое матросов остались сторожить корабль. Остальные во главе с капитаном двинулись на восток, к местным поселениям. Томек же в полном одиночестве направлялся на запад, где не было ни души, как предупредил Бастибалагом, но там текла река Кьяр. Далеко ли она? В скольких днях пути? Или, может быть, неделях? Никто не мог ему ответить. Томек надеялся лишь на то, что ему хватит времени вернуться до отплытия парфюмеров.
        - Через месяц, — сказал Бастибалагом, — мы снова выйдем в открытое море. Мы подождем тебя день-два, но не больше.
        - Разумеется, — ответил Томек, — я понимаю.
        Они расставались надолго. Томеку вручили мешок с провизией, которого должно было хватить на четыре дня с лишним. Потом каждый матрос обнял его. Бастибалагом был последним и долго прижимал его к груди.
        - Удачи, сынок… — сказал он напоследок и подтолкнул его к дороге, ведущей на запад.
        Томек с тяжелым сердцем брел две-три минуты, потом обернулся. Ни один матрос не пошевелился. Они все смотрели, как он уходит. Они замахали ему руками, чтобы еще раз попрощаться, и он ответил им тем же.
        - До скорого! — крикнул он что было силы, но дул встречный ветер, и его слова не долетели до матросов.
        Дорога долго шла в горку, а затем потерялась в камнях на вершине крутого берега. С него открывался живописный вид: справа океан — скорее зеленый, чем синий, — слева дюны, усеянные мелкими деревцами и камнями. Томек шел бодрым шагом, останавливаясь только чтобы утолить жажду и перекусить. Наступил вечер, и он, закутавшись в одеяло, заснул у большого камня, а совсем близко розовели волны в лучах закатного солнца. Следующий день был как две капли воды похож на прошедший. А следующий за ним — на оба предыдущих. Томек даже не знал точно, сколько он в пути, три дня или четыре. Он пытался вспомнить, но безуспешно. Камни были одинаковые, дюны бесконечны, ветер дул не переставая, а как-то утром даже так сильно, что Томеку пришлось долго сидеть, укрывшись за камнем и не имея возможности из-за него выбраться. Но больше всего его беспокоило то, что рюкзак за спиной становился все легче… Однажды вечером он увидел стаю китов, резвящихся недалеко от берега. Они выныривали снова и снова, ударяя о воду огромными хвостами. Томек долго наблюдал за ними, сидя в высокой траве и дожевывая последнее печенье маленьких
парфюмеров. Воды во фляге тоже оставалось немного. «Если завтра я не дойду куда-нибудь, — сказал он себе — мне придется несладко…»
        На следующий день пришлось тронуться в путь натощак. Ближе к полудню у него задрожали ноги и пришлось присесть отдохнуть. «Что делать? — спрашивал он себя. — Если я пойду вглубь материка, я вряд ли что-нибудь там найду и вдобавок рискую заблудиться».
        Томек постарался хорошенько отдохнуть и продолжил путь. Чуть позже он заметил, что ветер стих и небо очистилось. Только он подумал об этом, как перед ним открылся новый пейзаж.
        Скалы заканчивались полосой светло-желтого песка. От песка до самого горизонта тянулся лес — огромные зеленые деревья. Несмотря на дрожь в ногах, Томек быстро сбежал вниз. Он обнаружил, что на деревьях полно незнакомых фруктов. Он сорвал какой-то плод, похожий на абрикос, только размером с дыню. Разломив его надвое, Томек увидел внутри сок, похожий на молоко. Сначала он пил осторожно, потом уже не мог оторваться. По вкусу сок напоминал оршад. Потом он выковырил сочную мякоть. Она оказалась отменной. Потом попробовал фасоль со вкусом лакрицы, странные мягкие кексы, вкусные, как сахарные булочки. Но самым главным открытием стали черные круглые плоды с твердой кожурой, наполненные теплым маслянистым пюре со вкусом вареной картошки. Томек, сидя на камне, наелся ими до отвала, запивая соком гигантского абрикоса.
        Он собрался уже встать и идти дальше, как вдруг ему на руку забрался муравей. Вместо того чтобы прогнать его, Томек присмотрелся. Он во всем походил на обычных муравьев, с одной лишь разницей: ползал задом наперед… Это была мелочь, но Томек разволновался, вспомнив слова старого Ишама: «Там множество еще никем не виданных животных». Томек сдул маленькое насекомое с руки и побрел вперед. Ишам был прав, и то, что Томек увидел в последующие часы, превзошло все его ожидания.
        Животные, которых он встречал, были настолько необычными, что их даже назвать одним словом было сложно. Их можно было только описать: «существо, похожее на…» или «существо, выглядящее как…». Рядом с Томском проползло плоское создание, смахивающее на ползущий картуз. Оно печально на него посмотрело и потащилось дальше, демонстрируя хвост, похожий на погремушку. Чуть позже по земле пронеслись тени нескольких гигантских птиц. Крылья им заменял хвост, широкий, как у сирен, — им они медленно рассекали воздух. «Они плавают в воздухе, — изумился Томек, — именно плавают!» У птиц вместо клювов были курносые носики, как у кроликов. Томек никогда не видел ничего подобного: маленький грызун лениво висел на конце тонкой веточки. Сперва Томек подумал, что это обычная белка, но, присмотревшись получше, заметил невероятное: белка составляла с веткой единое целое, была ее продолжением, вырастала из нее, будто живой плод, плод-животное… Десятки подобных белок росли на дереве. Они спали, свернувшись в клубок, поэтому Томек сначала принял их за странные плоды, но теперь они проснулись и раскачивались на веточках в
грациозном воздушном танце. Томеку стало интересно, как же они питаются? Но времени на размышления у него не оставалось: чуть слышный отдаленный гул привлек его внимание. Он был похож на звук текущей воды. Томек ускорил шаг, сердце застучало в его груди. Неужели свершилось? После стольких переживаний, стольких надежд? Лес начал редеть, и он побежал мимо одиноко стоящих деревьев, взобрался на последнее возвышение и, ошеломленный, замер.
        Перед ним мирно текла река. Далеко справа был виден океан, из которого она брала свое начало, а слева, на горизонте, возвышались холмы, куда она тихо направлялась.
        - Река Кьяр… — прошептал пораженный Томек. — Река Кьяр… Я нашел ее…
        Весь остаток дня Томек посвятил постройке плота. Он нашел все что нужно: бревна, лианы, чтобы связывать бревна, острые камни, чтобы резать лианы. Он так втянулся в работу, что закончил через несколько часов, ничуточки не устав. Правда, Томек испугался, когда начал пилить ветку для шеста и увидел на ее конце белку. Пока он извинялся, зверушка крутила лапкой у виска: ты что, мол, совсем с ума сошел? Это было так забавно, что Томек расхохотался. Иногда он отдыхал и, зачерпывая воду из реки, пропускал ее между пальцев. Он хотел пить, но вода оказалась еще солоноватой.
        Глава шестнадцатая
        Река
        «Выше по течению она, наверное, будет пресной», — подумал он. Темнело. Томек решил не отплывать вечером и устроился на ночлег под раскидистым деревом, плотно завернувшись в одеяло. Здесь шум океана не был так слышен, как на скалах. Ему стало тепло и уютно. Он почти заснул, как вдруг услышал тяжелый вздох. Томек открыл глаза и увидел, как ветви деревьев опускаются почти до самой земли. «Деревья, которые вздыхают…», вспомнил он слова Ишама и улыбнулся. Дерево, под которым он спал, не вздыхало, но прямо над головой у Томека висели две шишки-белки. Они зацепились друг за дружку и медленно засыпали. Веки у них слипались.
        - Спокойной ночи! — прошептал им Томек и сам начал погружаться в сон.
        Его разбудило солнце. Деревья вокруг поднимали ветви и потягивались кто как мог. Это было приятное зрелище, даже заразительное. Белки над Томеком тоже потягивались, и он последовал их примеру. Перекусив разными фруктами и абрикосовым молоком, он начал загружать плот. Томек перетащил на него десяток крупных орехов, наполненных пюре. Ими хорошо утолять голод. Еще, разумеется, он взял с собой гигантских абрикосов, на случай, если захочется пить. Потом он смастерил себе весло из куска коры, запрыгнул на плот и с помощью шеста оттолкнулся от берега. Суденышко описало несколько кругов, вышло на середину реки и поплыло по течению.
        Более спокойное место сложно было вообразить. Если рай существует, то он должен выглядеть именно так… Ярко раскрашенные попугайчики беззаботно садились на плот, чтобы поклевать фрукты. Томек пытался их прогнать, но они вновь возвращались, и он просто перестал обращать на них внимание. Всю вторую половину дня его сопровождала стая ламантинов с такими умными глазами, что хотелось с ними поговорить. Так прошли сутки, ничто не нарушало спокойствия. Вечером Томек разбил лагерь на берегу реки, а на заре безмятежно продолжил свой путь.
        Поздним утром он увидел далеко впереди искрящуюся стену поперек реки. Подплыв ближе, Томек понял, что это водопад. Но вода в нем не падала. Напротив, она поднималась, тихо и неторопливо, не пенясь, строго наверх. «Чудеса в решете!» — подумал Томек, вспомнив бурлящий и страшный водопад у себя в деревне. Этот же, наоборот, наводил на мысли о бесшумном изящном животном, например, о пантере… Томек взял весло и попытался пристать к берегу. Но, увы, было слишком поздно. Передняя часть плота приподнялась. В какой-то момент Томеку показалось, что он вот-вот оторвется от земли и взлетит в небо, за облака, но он ошибся: он едва успел схватить в охапку одеяло и несколько орехов, как вдруг все полетело вверх тормашками. Он без труда выбрался на выступающую из воды плоскую скалу. Там он сбросил с себя одежду и положил ее сушиться на теплых камнях. Так или иначе, пришлось ждать, пока все не высохнет; Томек нырнул в прозрачную воду и поплыл к перевернутому водопаду. Он придумал забавную игру: поднимался с водой на несколько метров, потом падал обратно, с криками, воплями и визгами, нарушая спокойное течение,
плюхаясь посреди реки на ошарашенных рыбок. «Похоже, — подумал он, — здесь ничего не менялось миллионы лет». Сколько человек до него купались у этого водопада? Повсюду ощущалась вечность. Обессилев от усталости и счастья, он разлегся на камне и вверился мягкой ласке солнечных лучей.
        Во второй половине дня одежда высохла. Томек уже собрался идти дальше, как вдруг заметил вдали, где река исчезала за деревьями, темное пятнышко на воде. Он подождал и вскоре увидел, что приближается какое-то суденышко. Возможно, такой же плот, как и у него. На нем — люди. Последние живые существа, с которыми общался Томек, были маленькие парфюмеры, пять дней назад. Его сердце заколотилось. Кто это? Друзья? Враги?
        Чем ближе подплывал плот, тем сильнее билось его сердце. И отнюдь не от страха. От того, что он точно знал, хотя и не мог как следует рассмотреть, — это Ханна. Он был уверен, что только у нее может быть такая изящная фигурка. Но кто это у нее за спиной? Такой большой? Томек не мог представить себе Ханну с кем-то чужим. И сейчас, в столь долгожданный момент, она с другим… Оказавшись ближе, Ханна замерла. Она, конечно, узнала Томека, но пока не была уверена в этом. Когда плот подплыл почти вплотную, она замахала руками над головой, приплясывая от радости, и закричала:
        - Господин бакалейщик! Я здесь! Я здесь! Я здесь!
        - Ханна! Я здесь! — ответил ей Томек.
        Потом спохватился:
        - Осторожнее! У тебя есть весло? Греби сюда!
        Томек не хотел, чтобы Ханна, как раньше он сам, упала вместе со своим спутником в воду. Но ей, как видно, опасности были нипочем. Она разбежалась и прыгнула в воду до того, как плот достиг перевернутого водопада. Она плавала как рыба и, выпрыгнув из воды, бросилась к Томеку на шею:
        - Как тебя зовут?
        - Томек, — ответил Томек, поразившись ее непосредственности.
        - Томек? Очень мило, — произнесла девочка.
        - Во всяком случае, лучше чем Приставала! — добавила она, рассмеявшись.
        Потом она повернулась к своему спутнику, который топтался на краю плота в нерешительности.
        - Приставала! Не бойся! Ныряй и плыви сюда! — прокричала она, потом шепнула Томеку: — Он немного трусоват и не любит мочить свою шкуру…
        Томек только теперь понял, что Приставала не человек, а животное. Какое? Сложно было определить.
        - Это… медведь? — попробовал угадать Томек.
        - Не совсем, — ответила Ханна. — Скорее, панда. У него нет ни клыков, ни когтей, и ест он только цветочки.
        Между тем Приставала кубарем скатился с плота и старательно шлепая по воде лапами, поплыл к берегу. Его густой мех намок, и когда зверь выбрался на камни, оказалось, что он стал в два раза меньше. Это очень развеселило Ханну.
        - Приставала, отряхнись где-нибудь в другом месте, прошу тебя! — попросила она.
        Но было уже поздно: Томек был обрызган с ног до головы.
        - Олух невоспитанный! — рассердилась Ханна. — Знает, что забавный и потому на него трудно сердится, вот и творит все что заблагорассудится. Приставала, поздоровайся!
        Стоя на задних лапах, как человек, Приставала смерил Томека грустным взглядом и… протянул ему лапу. Он действительно был очень забавный. Томек перевел взгляд с панды на Ханну, потом обратно. Он тысячу раз представлял себе встречу с девочкой, но и вообразить не мог, что все произойдет в присутствии гигантской печальной панды. «У жизни воображение богаче, чем у меня», — подумал он. И пожал Приставале лапу.
        Томек и Ханна столько хотели рассказать друг другу, что не знали, с чего начать. Тысячи вопросов срывались с их уст, и невозможно было ответить на все сразу.
        - Когда ты была в Лесу Забвения… — начал Томек.
        - В каком лесу? — переспросила Ханна.
        Томеку пришлось объяснять. Она прошла через лес, ничего о нем не зная! И это она так истошно кричала, напугав Томека и Мари.
        - Я в панике вскарабкалась на ветку, а этот дурацкий медведь ждал внизу, пока я издам хоть малейший звук, чтобы растерзать меня. Через час мне это надоело. Я подумала: «Хочешь что-нибудь услышать? Получай!» — и прыгнула ему прямо в ухо. Представляешь, я там целиком поместилась! В ухе у медведя. И закричала изо всех сил, во весь голос! Я умею так вопить… Хочешь послушать?
        - Нет, думаю… не стоит, — отказался Томек.
        - Тогда медведь будто с ума сошел. По-моему, я порвала ему барабанную перепонку. Потом я выпала у него из уха и побежала куда глаза глядят. Мне повезло, что я выбрала верное направление… Ты знаком с Пепигомой?
        - Ну… да, — промямлил Томек. — Вы тоже знакомы? Она милая.
        Им так хотелось рассказать друг другу обо всем сразу, что они путались в своих приключениях. Они обсуждали маленьких парфюмеров, поле, гигантские синие цветы, которые называют «парусами», лес с шишками-белками…
        - Именно там я встретила Приставалу, — рассказывала Ханна. — Я спала под деревом, и на заре, когда обычно холодает, мне вдруг стало очень тепло и уютно. У меня, конечно, было шерстяное одеяло, но все же… Потом я услышала, как кто-то храпит прямо у меня под боком… Я открыла глаза — рядом лежал Приставала. Теперь понимаешь, почему я его так назвала? В любом случае, советую ночью спать рядом с ним. Нет ничего приятнее. Он одновременно и подушка, и перина, и печка, и еще он такой спокойный, что сразу же засыпаешь.
        Ханна не знала ни о скалах, потому что пришла с другой стороны, ни о Несуществующем острове, потому что пересекла океан на другом корабле и в другом месте. Томек рассказал ей о своем пути и загадал загадку колдуньи. Ханна сразу же нашла правильный ответ и тут же принялась извиняться, потому что Томек расстроился… Когда они устали от разговоров, то обнаружили, что их одежда уже высохла и наступил вечер. Приставала проснулся и принялся тереться о Ханну, чтобы та его погладила.
        - Вот видишь, это самый ласковый зверь на свете!
        Томек задумался, можно ли ревновать к панде по имени Приставала?
        Подъем вдоль водопада показался им несложным. Наверху их ждал сюрприз: деревья редели, а река превратилась в маленький ручеек. Еще через несколько сотен метров он заворачивал в сторону. Дойдя до поворота, они увидели то, чего Томек так долго ждал: перед ними возвышалась высокая гора. Последние лучи солнца освещали ее вершину. Казалось, она достает до неба.
        - Как красиво! — прошептала Ханна. — Как церковь!
        - Да, — произнес Томек, — перед нами Священная гора. Река кончается на ее вершине.
        - Вперед? — радостно спросила Ханна.
        - Вперед… — ответил Томек.
        Приставала немного сник. Пешие прогулки не были его любимым занятием. Троица шла вдоль берега, пока не выбилась из сил. Склон становился все круче. Перед тем как стемнело, они разбили лагерь на большой скале. У Ханны были с собой кремень и огниво, и они развели костер. Они съели припасенные Томеком орехи и легли, прижавшись друг к другу. Засыпая, Томек вспомнил слова старика Ишама: «Никто оттуда не возвращался… это так же невозможно, как вырастить рожь на ладони…» Он посмотрел на Священную гору, возвышавшуюся перед ним темной опасной громадой, и задрожал. Теперь он был не один, и, как ни странно, это не внушало ему спокойствия. Напротив. «Я старший, я должен их защищать…» Он завернулся в одеяло и прижался к теплому боку Приставалы.
        - Скажи, Томек, — сонно прошептала Ханна, — что у тебя в мешочке на шее?
        Не говоря ни слова, он раскрыл мешочек, достал из него одно су и положил на ладонь девочки.
        - Держи, это монетка, которую ты мне дала, когда зашла в мою лавку. Я тебе ее возвращаю.
        - Спасибо, как мило… — пробормотала она.
        - Спокойной ночи, Ханна, — сказал Томек.
        Она не ответила, и он добавил:
        - И тебе спокойной ночи, Приставала…
        Зверюга что-то ласково пробурчал. На языке панд это, видимо, значило: «Спокойной ночи».
        Глава семнадцатая
        Священная гора
        Ранним утром гора уже не казалась Томеку такой угрожающей, как накануне. Наоборот, она будто приглашала их к восхождению. Трое искателей приключений доели остатки провизии, а затем с легким сердцем тронулись в путь, без малейшего сомнения в том, что сегодня же вечером вернутся обратно с фляжками, полными воды из реки Кьяр. Во всяком случае, они в это верили. Вода уже не была соленой и становилась все светлее и прозрачнее. Дети по-прежнему никак не могли привыкнуть к тому, что река течет вспять, поднимается по склону, перепрыгивает через пороги, брызгаясь и пенясь. Ханна и Томек пытались не обращать внимание на это чудо, но порой не могли не остановиться и не полюбоваться на нее, сидя на корточках.
        - Невероятно, правда? — говорил один.
        А другой подхватывал:
        - Действительно, невероятно…
        И они шли дальше. Приставале становилось все тяжелее втаскивать свою тушу на вершину горы. Он пыхтел как паровоз и ближе к полудню уселся на камень с упрямым видом, показывая, что больше не сдвинется с места. Ханне пришлось взять его за лапу и уговаривать:
        - Ну давай, Приставала! Мужайся! Такая зарядка пойдет тебе на пользу. Не можем же мы тебя здесь оставить одного!
        Дети иногда сомневались, надо ли было брать Приставалу с собой, но вскоре убедились, что взяли его не зря. Гигантская панда помогла им преодолеть сложное препятствие.
        В самый разгар дня Ханна, шедшая впереди, внезапно взвизгнула.
        - Томек, смотри! Ручей ушел под землю!
        И правда, поток воды в этом месте становился шириной не более полуметра и убегал прямо вглубь горы. Путешественники встали как вкопанные.
        - Не страшно, — произнес наконец Томек немного растерянно. — Мы пойдем дальше, и черт меня подери если мы не обнаружим ручей выше!
        Увы, после двух часов поисков, спусков и подъемов, им пришлось признать, что они потеряли реку Кьяр. Им даже пришлось приложить немало усилий, чтобы снова отыскать то место, где она уходила в гору. Наконец они нашли его и печально уселись рядом, думая, что теперь с ними будет. Вдруг Приставала начал тыкаться мордой Ханне в подол.
        - Я знаю, что ты хочешь, лакомка! — нежно сказала она. — Надо же! Видишь, последний…
        Она достала из кармана абрикос со вкусом лакрицы — любимое лакомство панды. Только она собралась угостить Приставалу, как Томек остановил ее:
        - Постой, Ханна! У меня идея. Она, наверное, безумная, но в нашем положении… Скажи, у панды хороший нюх?
        - Не знаю… — ответила Ханна, не понимая, в чем дело. — Может быть, и хороший.
        Томек взял абрикос и дал панде его понюхать.
        - Видишь, Приставала, это последний, у Ханны больше нет. Понимаешь? Теперь смотри, что я с ним сделаю, с последним абрикосом…
        Он бросил абрикос в ручей, и течение сразу унесло его. Приставала не умел и не любил злиться, но видя, как уплывает его лакомство, принялся канючить и ныть, как обиженный ребенок. Томек обнял его за шею:
        - Послушай, Приставала… Твой абрикос не потерялся навсегда… Он плывет по ручью и выйдет наверху… Понимаешь? Приставала… умоляю… абрикос вон там…
        И он указал пальцем на вершину горы. Приставала поднял на мальчика полные слез глаза, но потом сообразил, чего от него хотят, и тут уже детям пришлось спешить, чтобы догнать его. Он шел по следу, уткнув нос в землю, всхлипывая, сопя и ворча. Томек и Ханна еле поспевали за ним и уже бежали со всех ног, а медведь не обращал на них внимания. Восхождение превратилось в сумасшедшую гонку между камней.
        - Устал он, как же! — кричал Томек. — Он нас надул!
        - Приставала, постой! — смеясь, окликала его Ханна. — Не так быстро!
        Несмотря на все старания, дети вскоре отстали и оказались одни в горной тишине. Они было подумали, что потеряли и реку, и панду, как вдруг увидели вдалеке Приставалу, который прыгал от счастья и размахивал лапами. Подойдя ближе, они смогли рассмотреть, что в зубах он держит абрикос. А у ног его течет вспять река Кьяр, теперь — маленькая струйка не толще детской руки.
        - Умница, Приставала! Браво! — крикнула Ханна и бросилась медведю на шею, так что тот завалился на спину.
        Они возились, катались по земле крича и смеясь.
        - Тебе тоже браво, Томек, — наконец сказала Ханна и поцеловала его в щеку.
        Некоторое время они сидели на месте, счастливые, что снова нашли реку. Они заметили, что она стала совсем чистой и прозрачной, и вдоволь напились воды.
        Дети шли еще час, молясь, чтобы ручеек снова не ушел под землю, но ничего подобного не произошло и только ночь заставила их остановиться.
        - Ты голоден?. — спросила Ханна, когда последние лучи солнца осветили вершину.
        - Странно, но нет, — ответил Томек. — Можно сказать, вода меня взбодрила. Я совсем не устал. А ты хочешь есть?
        Ханна тоже чувствовала себя прекрасно и совсем не хотела есть. Наступил вечер, похолодало. Оба прижались к Приставале и взялись за руки. Перед тем как заснуть, Томек посмотрел на гигантские тени от облаков, проплывавшие по склону горы, и почувствовал то же беспокойство, что и накануне. «В чем же опасность? — думал он. — Почему нельзя набрать этой воды?»
        Ручеек прожурчал у него над ухом:
        - Скоро узнаешь, Томек, скоро узнаешь…
        На следующий день они совсем не разговаривали. Им нравилось идти в тишине. Томек шел впереди. За ним брела Ханна, иногда она брала Приставалу за лапу. Медведь больше не жаловался. Вода и ему придала новых сил. Растительность понемногу редела. Ветер стих. Время словно остановилось. Единственным признаком жизни был радостно журчащий ручеек. В конце дня склон стал круче и всем приходилось помогать себе руками, чтобы забраться выше.
        - Я верю, — бросил Томек, обернувшись, — мы дойдем до вершины…
        Последние метры они карабкались, не теряя из виду ручей, который был теперь не толще мизинца. Томек не ошибся. Вскоре они добрались до площадки шириной метров двенадцать и поняли, что дошли до вершины. От открывшегося вида у них перехватило дыхание. Перед ними простиралась величественная панорама. Сотни других гор громоздились вокруг них. Та, на которой они стояли, была выше остальных. Детям казалось, что они на вершине мира. Томек обернулся к Ханне и увидел, что она опустилась на колени. Он подошел к ней. У ног девочки тоненькая струйка реки Кьяр скрывалась в расселину. Он встал на колени рядом.
        - Там пусто… там ничего нет… — прошептала Ханна чуть не плача.
        И правда, в расселине ничего не оказалось. Томек так растерялся, что сначала ничего не почувствовал, но потом ему стало больно оттого, что Ханна расстроилась.
        - Ради чего все это… — пролепетала она дрожащим голоском. — Все это бесконечное путешествие, страдания… Столько усилий впустую…
        Не зная, как облегчить ее горе, он взял камешек и, не задумываясь, бросил его в расселину. Они услышали тихий всплеск и увидели расходящиеся на воде круги. Впадина в камне не была пустой. Ее целиком заполняла вода, но настолько неподвижная и легкая, что ее невозможно было увидеть. Она казалась прозрачной как воздух. Дети окунули в нее дрожащие руки.
        - Вода, дающая бессмертие… — нежно произнесла Ханна и заплакала.
        Она плакала долго. Томек знал, что сейчас она думает о своем отце. «Какую птичку ты хочешь, Ханна? Какая тебе больше всего нравится?» Но он ничего не сказал. Он вспомнил о своих родителях и ему окончательно расхотелось говорить. По его щекам текли слезы. Дети долго сидели, погрузив руки в воду.
        - Хочешь пить, Томек? — наконец спросила Ханна, подняв на него свои большие черные глаза и улыбнувшись.
        - Да, — ответил Томек. — А ты?
        - Я тоже…
        Но они медлили. Оба внезапно почувствовали себя такими беспомощными перед чем-то огромным и недоступным. В их головах крутились серьезные вопросы:
        - Разве можно пожелать никогда не умирать?..
        - И не потому ли, что мы так дорожим нашими жизнями?..
        - Разве мысль о вечной жизни не страшнее, чем о смерти?..
        - Если не умирать, то как увидеть тех, кого продолжаешь любить и кто уже умер?..
        Томек быстро решил, что не будет пить воду. Тем не менее, он зачерпнул ее, чтобы только прикоснуться к ней. Но воду не получалось удержать, она выскальзывала, стекала по рукам и снова падала в расселину. Он попробовал еще раз, и еще. Вода уходила сквозь пальцы; набрать ее оказалось невозможно. Так же невозможно, как вырастить рожь на ладони… Вот в чем дело! Только в этом. Вода существует, но забрать ее нельзя…
        Ханна молчала.
        - Дай я попробую, пожалуйста…
        Она сложила ладони ковшиком и зачерпнула немного воды, потом, медленно и осторожно, подняла их. Все получилось так же, как у Томека: вода вылилась из рук.
        - Вот видишь… это невозможно, — вздохнул Томек.
        - Постой, — вскрикнула вдруг Ханна, — посмотри!
        На ее ладони осталась маленькая капелька. Круглая и красивая, как жемчужина.
        - Смотри… Мне позволено взять одну каплю, не больше. Наверное, для моей амадины…
        Ее лицо светилось счастьем. Она снова и снова зачерпывала воду, и каждый раз на ее ладони оставалась только одна капелька. Томеку не суждено было набрать воды, но его переполняла радость за Ханну.
        - А как мы унесем эту каплю? — спросил он в какой-то момент. — Не наливать же ее во флягу?
        - У меня есть вариант получше, — хитро ответила Ханна.
        Она носила на пальце маленький перстень с открывающимся камнем. Девочка положила в него капельку — точь-в-точь по размеру — и закрыла перстень.
        - Вот и все… Если завтра утром она еще будет внутри, то почему бы ей там не оставаться и впредь.
        В это время на небе зажглись первые звезды. Потом сотни других. Томеку раньше не приходилось видеть такое яркое ночное небо… Они легли и смотрели на Млечный путь. Они не просто наблюдали за звездами — они летали среди них, ощущая себя ничтожными частичками бесконечного пространства.
        Потом дети продрогли от ночного холода и Приставала, державшийся все время поодаль, устроился рядышком с ними, чтобы согреть их своим теплом.
        Глава восемнадцатая
        Возвращение
        Томек и Ханна долго возвращались от Священной горы к океану, потому что не могли спуститься по реке так же, как по ней поднялись, на плоту.
        Однажды утром они оставили своего приятеля Приставалу под деревом с белками. Пока медведь спал, они тихо собрали вещи и ушли без него. У Ханны сжималось сердце, но так было лучше для всех. Приставала был бы слишком несчастлив вдали от деревьев, на которых растут абрикосы со вкусом лакрицы.
        По скале они шли как можно быстрее, постоянно думая о том, как бы не опоздать и как бы «Отважный» не отплыл без них. И какова же была их радость, когда они увидели впереди повозку, которой управлял сам Бастибалагом. Храбрый капитан не только прождал Томека на день больше обещанного, но и сам отправился им навстречу. Он прижал детей к груди, нежно, как своих собственных. К тому же он не ожидал встретить Ханну — глаза его наполнились слезами.
        «Отважный» беспрепятственно достиг Существующего острова. Так он теперь назывался, объяснил Бастибалагом. На Существующем острове Томек и Ханна смогли отдохнуть несколько дней от своих подвигов, а потом снова отправились в путь. Но на этот раз «Отважный» шел во главе невиданной доселе в здешних морях эскадры. Шестнадцать кораблей под снежно-белыми парусами следовали за ним. На борту хватило места всем обитателям Существующего острова.
        Как только на горизонте показался берег страны Парфюмеров, все корабли кроме «Отважного» бросили якорь, и он вошел в порт один. Появление остальных вызвало бы слишком сильные эмоции у маленьких парфюмеров, которых еще не успели предупредить. Следовало им все объяснить, подготовить к невероятному событию. Лишь на следующий день шестнадцать парусников подошли к берегу и высадили всех обитателей Существующего острова. Затем последовали — представьте себе — душераздирающие сцены. Маленькие храбрые парфюмеры умели улыбаться в горе и печали и, наоборот, плакали навзрыд, когда их переполняла радость.
        Пепигома вовсе не расстроилась, когда увидела Томека и Ханну, взявшихся за руки, потому что у нее самой появился жених, такой же пухленький, жизнерадостный и милый, как она. В последующие дни все предавались лени. В огромном количестве ели блины с салом, пили сидр, танцевали и пели. Однажды вечером Томек сказал Ханне, что хотел бы уехать, потому что боится не застать Мари на краю Леса Забвения. И еще потому, что очень хочет с ней повидаться. Они покинули деревню на следующий день, пообещав скоро вернуться. Эзтергом повторил, что Томек и Ханна стали для них как дети и навек останутся в сердцах парфюмеров. Он снабдил их специальными затычками для носа. С ними детям можно будет не опасаться ароматов в поле.
        Переход через поле оказался легким, и оба бодро прошагали все утро. Ближе к полудню Томек спохватился:
        - Ханна! Мы забыли что-то очень важное!
        С этими словами он достал из кармана один из вышитых носовых платков, на котором был завязан узелок.
        - Что ты хочешь вспомнить? — поинтересовалась Ханна.
        - Что-то, о чем я не помню, но не должен забывать…
        Ханна захлопала глазами.
        - Томек, ты уверен, что затычки на месте? Ты ничего не нюхал?..
        - Ничего, — весело ответил Томек. — Все просто. Мари зашла сейчас в Лес Забвения и в ту же секунду пропала из нашей памяти. Вот мы и забыли, что нам надо ее подождать… Узел означает, что кто-то придет и его надо подождать! Понимаешь?
        Ханна оценила его уловку. Когда они шли среди цветов-парусов, Томек очень испугался: Ханна вдруг зашаталась.
        - Нос! — прокричал ей Томек. — Заткни ноздри!
        Но Ханна уже не держалась на ногах. Она упала навзничь и закрыла глаза. Томек подбежал и приподнял ей голову.
        - Ханна! Умоляю, очнись!
        Но она уже погрузилась в глубокий сон. Томек захватил с собой запасные затычки и теперь засунул один из них взамен выпавшего. Потом он попытался вспомнить, какие Пробуждающие Слова нашли для Ханны парфюмеры. Эзтергом точно говорил ему… Старик еще добавил, что их нашли очень просто… И она сразу проснулась. Томек наклонился над Ханной и нежно прошептал ей на ушко:
        - Жили-были…
        Малышка открыла глаза, потянулась и с улыбкой сказала:
        - Томек… Зачем ты меня разбудил, я видела тебя в прекрасном сне…
        Несколько часов спустя на горизонте показалась черная полоса — Лес Забвения.
        - Смотри, — заметила Ханна, когда они дошли до первых деревьев. — Похоже, могила…
        - Это могила Пита, — ответил Томек. — Пит…
        Он хотел объяснить, но не сумел. Что-то ему мешало. Он спросил у Ханны, не рассказывал ли он раньше о Пите. Она ответила, что рассказывал, но сейчас она ничего не помнит. Будто в памяти образовался пробел.
        Они разожгли костер и съели то, что им дали в дорогу парфюмеры. После еды, вытирая руки платком, Томек замер:
        - Посмотри, Ханна… Узелок…
        - Точно, — вспомнила она, — это значит, что кто-то скоро придет из лесу и его надо подождать…
        Ночью никто не пришел и на следующий день тоже. Они собирались поужинать, когда до них из леса донесся какой-то шум. Будто повозка ехала по дороге. Потом они расслышали радостный голос, поющий:
        - Наш бе-е-едный ослик бо-о-олен —
        Болят у него ножки!
        Томек так обрадовался, что закричал «Мари!» задолго до того, как она вышла из Леса Забвения.
        Трое друзей болтали у костра до поздней ночи. Кадишон, который за это время лишился одного уха, стоял, подремывая, в сторонке. Следующее утро они провели рядом с Питом, а потом все четверо отправились в Лес Забвения. На этот раз медведи не показывались и путешественники спокойно пересекли лес. Мари провожала Томека и Ханну еще несколько километров. Но потом их пути расходились и они распрощались. Глядя, как дети уходят держась за руки, Мари крикнула им вдогонку:
        - Удачи вам, детки!
        Они шли бодрым шагом, но к ночи так и не добрались до деревни Томека. Им пришлось еще раз заночевать под открытым небом, и прибыли они лишь на следующее утро. Сперва они наведались в лавку старого Ишама, потому что у него хранились ключи от бакалеи, к тому же Томеку не терпелось его повидать. Старик, как обычно, сидел по-турецки на полу.
        - Здравствуй, дедушка! — позвал Томек издалека.
        Ханна осталась на улице. Она не хотела мешать встрече.
        Ишам увидел Томека и не поверил своим глазам, а когда убедился, что не грезит, всплеснул руками и тихо произнес:
        - Сынок, сынок… Как ты возмужал! Уехал ребенком, а вернулся мужчиной… Дай мне тебя обнять…
        Томек подбежал к нему, встал перед ним на колени и прижал его к груди. Потом, отстранившись, вытер слезы и грустно промолвил:
        - Прости меня, дедушка, но я не смог принести тебе воды из реки Кьяр… Я…
        Ишам улыбнулся:
        - Успокойся, сынок, я бы все равно ее не выпил. Не печалься. Если бы пришлось выбирать между флягой этой воды и кусочком нуги, я бы предпочел нугу. Понимаешь, я не смогу жить вечно. Я долго не проживу. Я держался, чтобы увидеть тебя. Теперь ты здесь, мне этого достаточно. Больше от жизни мне ничего не надо…
        - Но дедушка, ты мне нужен! Я хочу, чтобы ты остался!
        - Чтобы я остался? Для тебя я постараюсь. Видишь ли, Томек, я уже ни на что не годен. У меня болят кости. Мне будет лучше в твоей памяти, чем на сквозняке в лавке. И раз уж мы затронули эту тему, я тебе кое-что скажу. Слушай внимательно, потому что повторять я не буду. Когда я умру, Томек, поплачь немного, если не сможешь иначе, но не долго, прошу тебя. Можешь изредка наведываться ко мне на могилу… словом, пойми, что меня больше нет. Если захочешь меня повидать, посмотри вокруг. Ты увидишь деревья, качающиеся на ветру, лужи, птичку или резвящуюся собаку — я буду в них, Томек. Вот и все. Не забывай того, что я тебе сказал. А теперь расскажи мне об этой прекрасной барышне, которая прячется снаружи… Ты ее не представил.
        Через час, открывая дверь бакалеи, Томек поразился:
        - Бог мой, как же здесь тесно… — повторял он снова и снова. — Как же здесь тесно…
        А Ханна даже теперь, через год, вспомнила, что лежит в каждом шкафчике.
        - В этом игральные карты, тут картинки с кенгуру, а там — песок из пустыни в маленькой скляночке…
        Она погостила еще несколько дней и однажды утром сообщила Томеку, что уезжает. Она очень хотела повидать приемных родителей и, особенно, сестренку.
        - Ты скоро вернешься? — поинтересовался Томек.
        Увидев, как он расстроился, она сняла перстень, в котором лежала капля воды, и отдала ему.
        - Возьми, я его оставляю. Так ты будешь уверен, что я вернусь. Я только заберу амадину. Скоро я приеду обратно. Обещаю.
        И она уехала.
        Эпилог
        Ханна вернулась через три недели, утром, когда Томек только открывал лавку. Она распахнула дверь, впустив с собой свет. На плече у нее сидела маленькая амадина.
        - Ханна! — вскричал мальчик, и его сердце запрыгало от радости.
        Они немного поболтали, потом Томек сходил за перстнем. Ханна открыла камень и выкатила капельку на ладонь. Потом другой рукой взяла амадину и посадила рядом.
        - Пей, птичка моя, пей… — нежно произнесла она.
        Птаха немного посомневалась, а потом все произошло быстро: она наклонилась к капельке, блестевшей, словно жемчужина, забрала в клюв и одним движением проглотила.
        - Теперь она никогда не умрет… — прошептала Ханна.
        - Никогда, — повторил Томек.
        Они посадили птичку в деревянную вольеру, которую Томек смастерил на прилавке. Ханна молча наблюдала за амадиной, а потом тихо сказала:
        - Знаешь, Томек, мне в голову пришла забавная мысль…
        - Какая? — спросил мальчик.
        - В тот момент, когда она проглотила капельку, мне показалось, что река Кьяр потекла обратно… Она текла вспять только ради од-ной-единственной капли воды. Чтобы та когда-нибудь оказалась в клюве маленькой амадины… Теперь все закончилось…
        Томек слушал как завороженный.
        - Ты хочешь сказать… все, что мы видели, исчезло?
        - Не знаю… Может быть… Так странно…
        Томек вспомнил о тех чудесах, которые они видели по дороге: Лес Забвения с медведями, огромные синие цветы-паруса, Несуществующий остров, ставший Существующим, колдунью на качелях, деревья с белками-шишками…
        - Будто мы видели сон… — продолжала Ханна. — К тому же мы ничего с собой не принесли. Ушли с пустыми руками и пришли ни с чем…
        Радостная улыбка озарила лицо Томека, и он побежал в пристройку:
        - Ханна, я все-таки кое-что привез. Я не осмеливался тебе показывать, но, по-моему, время пришло.
        Он протянул ей флакончик с ароматом, приготовленным Пепигомой.
        Ханна вытащила пробку и глубоко вдохнула. Она увидела холм, танцоров и музыкантов, увидела скамейку, на которой они сидели с Томском, среди друзей, под дождем из цветочных лепестков…
        - Томек… — прошептала она.
        - В этот раз ты останешься? — взволнованно спросил Томек.
        Навсегда… — ответила Ханна.
        В этот момент, сидя на жердочке, маленькая амадина зачирикала первую песню вечности.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к