День всех влюбленных Светлана Лубенец
        Никакой любви на свете не существует! Девятиклассница Катя Прокофьева была уверена в этом на сто процентов. Но накануне дурацкого Дня влюбленных вся школа, кажется, помешалась - девчонки учили стихи из "Евгения Онегина", мальчишки собирались палить на сцене из дуэльных пистолетов. А еще все строчили друг другу «валентинки». Катя была выше этого и в общем безумии не участвовала. К тому же знала: ей любовное послание никто не напишет. Ведь даже Руслан, с которым она целовалась накануне, адресовал все свои записки другой девчонке…
        Светлана Лубенец
        День всех влюбленных
        Глава 1
        Поцелуй меня!
        - Неужели вы еще не поняли, что никакой любви на свете не существует?! - с большой иронией в голосе спросила двух своих подружек, сидящих на подоконнике школьного коридора, очень худая и долговязая девочка в джинсах, спортивной куртке и со светло-русыми волосами, небрежно забранными в хвост на затылке. - А семья как ячейка общества отмерла еще в прошлом столетии!
        - Знаешь, Кэт, - обратилась к ней одна из подруг, черноволосая круглолицая симпатяга с задорно торчащим носиком, - семья тут ни при чем. Ракитина и не собирается заводить семью со Шмаевским. Им всего по четырнадцать. У нее к нему просто любовь - и все!
        - Дура! У-у-у-у! - прорычала Кэт, сжав тонкими длинными пальцами виски. - Какая же ты дура, Ник! Захотелось Ракитиной поцеловаться со Шмаевским, и тут же это объявляется любовью! Одна пошлость и ничего больше! Животные инстинкты это, а не любовь!
        - Не скажи, Катька! Шмаевский такими сумасшедшими глазами смотрит на Ракитину, прямо не могу! - не согласилась с ней вторая подруга, особа с модной рваной стрижкой. Она как-то печально качнула головой и с завистью проговорила: - Мне бы очень хотелось, чтобы относительно меня кто-нибудь проявлял такие же «животные инстинкты»!
        - Во-первых, я запретила называть меня Катькой! - загнула один свой тонкий палец Кэт. И, загнув второй, добавила: - Во-вторых, ты, Бэт, такая же идиотка, как Ник! Естественно, что Шмаевский должен смотреть на Ракитину сумасшедшими глазами - ведь иначе она не догадается, что он собирается целоваться именно с ней! Это же просто, как дважды два!
        - Скажешь, что тебе не хочется с кем-нибудь поцеловаться? - уставилась ей прямо в лицо та, которую назвали Бэт.
        - Не родился еще такой, чтобы я захотела! - зло буркнула Кэт.
        - А может, не родился еще такой, который захотел бы в тебя влюбиться? - ухмыльнулась Бэт.
        Кэт презрительно улыбнулась и предложила:
        - А хотите, завтра или… дня через два, не позже, вместо Ирки Ракитиной Шмаевский будет смотреть сумасшедшими глазами на меня?
        - Ага! Держи карман шире! - бросила ей Ник, переглянулась с Бэт, и они одновременно спрыгнули с подоконника. - Кое-чем ты, наша любезная Кэт, не вышла!
        - И чем же?
        - Ну… чтобы не обижать тебя несимпатичным словом «рыло»… скажем - лицом!
        - Знаю, что не красавица, - не обиделась Кэт и протянула девчонкам руку. - И все же, спорим!
        - На что? - спросила Ник, а Бэт как-то странно напыжилась и почему-то покраснела.
        - На то, что вы на этом же самом месте признаете меня правой: никакой любви нет, никогда не было и не будет!
        - А как же Ромео и Джульетта, Анна Каренина и всякие другие люди из стихов, песен и фильмов? - перечислила Ник. - Как же быть, например, с песней «Я за тебя умру!»?
        - Все эти трагедии - такие же сказочки, как про Мальвину с Буратино и Пьеро! Рассчитаны на безмозглых дур! А жалостные песенки вообще только для того, чтобы их петь и балдеть под красивую музыку. Слова в песнях, если хотите знать, совсем не главное! Вот вы слушаете западных исполнителей, ни слова не понимаете и - ничего! Так что я вам клянусь: через два дня Шмаевский и думать забудет про Ракитину! Мы будем с ним целоваться в темном углу у спортивного зала, а вы будете наблюдать за этим процессом из окна девчоночьей раздевалки! Спорим?!
        - Так окно ж замазано, чтобы парни не подглядывали! - сказала Бэт.
        - Ой! Ну неужели вас всему учить надо! - поморщилась Кэт. - Там такая дырень процарапана. Захотите - увидите! Последний раз предлагаю: спорим?!
        Первой на руку Кэт положила свою ладонь черноволосая Ник, а следом за ней и Бэт, аккуратно поправив перед этим перья волос на собственном лбу.
        - Спорим, - согласилась Ник. - Только если ты проиграешь, снова станешь просто Катькой Прокофьевой, Бэт - Танькой Бетаевой, а я - Вероникой Уткиной. И никаких больше Кэт, Бэт и Ник!
        - Согласна! - весело крикнула Кэт и другой рукой разбила сцепленные руки.
        По пути к дому Кэт обдумывала, когда и как лучше всего начать атаку на Руслана Шмаевского. Конечно, Ирка Ракитина красавица: синеглазая длинноволосая блондинка. Ей самое место на подиуме - демонстрировать сногсшибательные модели одежды. На нее не один Руслан смотрит. Все парни их школы таращат на Ирку глаза, как ненормальные.
        Конечно, внешне она, Кэт, до Ирки недотягивает, зато в сто раз умнее этой пушистой игрушечной болонки. Когда Шмаевский перестанет на Ирку глупо смотреть, а наконец возьмет да и подвалит, Ракитина, конечно же, будет кривляться и изображать недотрогу, а Кэт не станет. К чему? Ей не нужны все эти томные взгляды и клятвенные заверения в пламенных чувствах. Никаких пламенных чувств не существует. Одна говорильня. Она, Кэт, сразу перейдет к делу. Вряд ли Шмаевский станет сопротивляться. Он не дурак, чтобы отказываться от того, что от Ракитиной, возможно, еще не скоро получит.
        Перед дверями собственной квартиры Кэт решила, что она на правильном пути, удовлетворенно кивнула, будто кто-нибудь мог ее видеть, и повернула ключ в замке.
        В лицо Кэт удушливой волной ударил тяжелый воздух. Она поморщилась и, не раздеваясь, заглянула в кухню. Мать, завернувшись в несвежий халат, по-прежнему сидела на табуретке и курила, будто с самого утра никуда не выходила. Кэт подошла к ней, вытащила из пальцев сигарету, раздавила ее в блюдечке из-под своей любимой розовой чашки с кошкой и сказала:
        - Сколько можно! Не продохнуть от твоего курева! Хоть беги из дома, честное слово! Неужели тебе в детстве не рассказывали, что капля никотина мгновенно убивает лошадь?
        Мать ничего не ответила, пропустив «каплю никотина» мимо ушей, только еще плотнее запахнула на себе халат. Кэт раскрыла настежь форточку и спросила:
        - Что, с утра так и сидишь?
        - Нет, я была на собеседовании, - равнодушно отозвалась плохо причесанная женщина с размазанной по щеке совершенно не идущей ей сливовой помадой.
        - И что?
        - Ничего. Все то же.
        - Не взяли?
        - Не взяли.
        - Да кто ж тебя возьмет?! - крикнула ей Кэт. - Ты посмотри на себя в зеркало! Настоящее чучело! И помада у тебя - гадкая! А прическа - вообще кошмар! Любой нормальный работодатель испугается! И табаком от тебя несет за версту, как от нашего школьного охранника. Так он хоть…
        Кэт не закончила, потому что мать уронила голову на стол и заплакала.
        - Ну… мам… ну не надо… - Девочка плюхнулась перед матерью на колени и прижалась лицом к ее теплому боку. - Я же не для того все это говорю, чтобы обидеть… Просто тебе надо перестроиться… Снять наконец этот халат. Я его ненавижу и… скоро сама выброшу в мусоропровод! Дома тоже можно ходить в чем-нибудь приличном. У тебя же есть голубая кофточка. Она хоть и не новая, но тебе идет. С бежевыми брюками будет в самый раз. И еще надо купить косметику получше… духи… А курить надо перестать, потому что… во-первых, вредно… а во-вторых… В общем, я читала, что многие фирмы нанимают на работу только некурящих! А у тебя такая замечательная специальность! Юристы везде нужны!
        Мать оторвала голову от стола, обняла дочь и, всхлипывая, сказала:
        - Не могу я, Катька! Мне жить не хочется, не то что на работу наниматься… Как-то все безразлично…
        - Да? - отстранилась от нее Кэт. - А я тебе тоже безразлична? Может, мне бросить школу и идти в какие-нибудь уборщицы или продавщицы трусов на рынке, потому что на большее я пока не гожусь?
        - Ну что ты такое говоришь, Катя? - Мать погладила девочку по голове и опять прижала ее к себе. - Я возьму себя в руки, вот увидишь! Не вздумай бросать школу! Я… я постараюсь… У меня действительно хорошая специальность… Меня скоро возьмут на работу… Как же они смогут меня не взять…
        После кое-как сварганенного собственными руками жалкого обеда, состоящего из макарон и яичницы, Кэт села за уроки. Она всегда неплохо училась, но после приключившегося с матерью стала готовить уроки чуть ли не с остервенением. В этой жизни для женщины образование значит очень много. Чтобы не зависеть от мужчин, нужно получить востребованную обществом специальность, которая будет приносить хорошие деньги. Вот у матери специальность отличная - юрист широкого профиля. Если она наконец возьмет себя в руки, то ее обязательно примут на работу. А еще экономисты тоже везде нужны и менеджеры. Вообще-то Кэт хотелось бы стать детским врачом, но у них очень маленькая зарплата. Наверно, придется идти в юристы или менеджеры. А чтобы поступить в престижный институт, нужно хорошо учиться в школе. И Кэт изо всех сил налегала абсолютно на все предметы. Кто знает, как повернется жизнь и что ей больше всего пригодится в дальнейшем.
        Девочка вздохнула, решительно отбросила от себя все мысли, не касающиеся уроков, и углубилась в алгебраические примеры. Разговор со Шмаевским подождет до вечера. Никуда Русланчик не денется… хотя подумать о нем все-таки немножко можно. Кэт остановилась на середине примера и представила себе Шмаевского. Вообще-то он ничего, симпатичный. Кареглазый. С такими смешными прямыми ресницами. И главное, высокий. Вполне дотягивает до ее ста семидесяти. Они с ним будут неплохо смотреться. Главное, чтобы Руслан не сорвался с крючка. А собственно, почему бы ему сорваться? Вот ее, Кэт, собственный папаша не сорвался же. Как только к ним первый раз в гости приехала двоюродная сестра матери из Ярославля, так он сразу и попался на ее крючок. Кэт сама слышала, как примитивно тетя Лариса его завлекала. Она всего-то и сказала: «Саша, поцелуй меня», и отец все - спекся. Даже не подумал о том, что Кэт могла их видеть и слышать. В общем, противно вспоминать.
        После их отъезда в Ярославль мать будто подменили. Она целыми днями лежала на диване лицом к стене и даже перестала ходить на службу в юридическую консультацию. Разумеется, ее уволили, и она никак не может найти себе другую работу. Из цветущей женщины она превратилась в странное болезненное существо, не выпускающее изо рта сигарету и не вылезающее из халата. Кто такую на работу возьмет? Конечно же, никто! Ну ничего! Погодите, господа мужчины! Кэт еще отомстит вам за мать! И Русланчик Шмаевский, кареглазый красавчик, будет в этом списке первым! И все! И достаточно об этом думать! Стоит немедленно же вернуться к алгебре!
        Покончив с уроками, Кэт начала собираться на свидание со Шмаевским. Он, конечно, еще не знает, что оно у него сегодня состоится. Но это ничего. Надо постараться мальчика не разочаровать. Кэт не станет надевать свою дутую черную куртку с капюшоном. У нее есть кое-что и получше. Например, новая дубленка с красивым блестящим воротником и маленькая аккуратная шапочка из такого же меха. Она их еще ни разу не надевала, потому что это был подарок отца. Счастливая Кэт как раз крутилась дома перед зеркалом в новом зимнем прикиде, когда приехала тетя Лариса.
        Нет, пожалуй, не стоит надевать дубленку! Во-первых, она навевает нехорошие воспоминания, а во-вторых, чего так стараться для какого-то Шмаевского! Тетя Лариса в момент роковой просьбы о поцелуе вообще была в домашнем халате в цветочек. Точно! Нечего с ними церемониться! Она пойдет к Руслану в черной куртке и надвинутой на самые глаза серой вязаной шапчонке! Дело вовсе не в одежде!
        Кэт бросила в зеркало последний взгляд, осталась довольна стальным блеском собственных серых глаз, крикнула из прихожей:
        - Ма! Я погуляю! - и выскочила за дверь.
        Шмаевский жил в доме напротив. Кэт перебежала дорогу, шмыгнула в подъезд, а потом и в лифт. Когда она вышла на площадку девятого этажа, у нее почему-то задрожали колени. Что за ерунда? Она же не кукольная Ирка Ракитина! Ей не нужны любовные признания, охи да ахи. У нее серьезное дело! Она должна доказать себе, а главное, подругам, что все мужчины не стоят ни одного самого маленького женского мизинца. Все они жалкие марионетки, которыми управляют хитрые и сильные женщины. А те дамочки, которые слабые, лежат месяцами лицом к стене и курят сигарету за сигаретой, так что другим не продохнуть. Кэт не из таких! Она стукнула кулаком по стене, собралась с духом и нажала кнопку звонка. Через некоторое время дверь открыл сам Руслан Шмаевский.
        - Катя? - изумился одноклассник.
        - Кэт, - поправила его одноклассница.
        - Кстати, почему Кэт? Я давно хотел спросить.
        - Мне так нравится. Коротко и не слюняво.
        - А-а-а-а… - протянул Руслан, потом посмотрел ей в глаза и сказал: - Я слушаю тебя, Кэт! Весь внимание!
        - Ты не мог бы на минуточку выйти на лестницу? - спросила она.
        - Ну… я вообще-то уже практически вышел, - улыбнулся Шмаевский и слегка прикрыл за своей спиной дверь, продолжая придерживать ее рукой.
        Он смотрел на Кэт так внимательно и спокойно, что она поняла: вариант тети Ларисы «Поцелуй меня, Руслан» здесь не пройдет. Надо самой брать быка за рога, то есть инициативу в свои руки. Кэт быстро приблизилась к Шмаевскому почти вплотную, положила руки ему на плечи и поцеловала в губы. От неожиданности он отшатнулся и даже ударился затылком о дверь, которая тут же захлопнулась. Руслан оглянулся, подергал дверь за ручку и, скривившись, сказал:
        - Ну и что теперь делать? - Он окинул взглядом домашние шлепанцы на босу ногу. - Как я теперь попаду домой?
        - И это все, что тебя сейчас волнует? - презрительно улыбнувшись, спросила Кэт.
        - Это меня действительно волнует, потому что отец приедет только к утру, а мой ключ остался в квартире.
        - И больше ничего тебя не взволновало?
        - Если ты про то… что сейчас сделала… то меня это удивило.
        - И все?
        - Слушай, Катя… то есть Кэт… а тебе-то чего хотелось бы?
        Кэт не знала, что и сказать. Она была уверена, что после ее поцелуя Шмаевский просто обязан заключить ее в свои объятия, как отец тетю Ларису, а завтра утром они должны бы пойти с Русланом в школу за ручку, как шли по двору на ярославский поезд все те же отец и тетя Лариса. А после того, как Кэт со Шмаевским поцелуются на глазах у Ник с Бэт возле раздевалки спортивного зала, они втроем вдоволь над ним похохочут.
        - Я… я не знаю… - честно призналась она. - Мне казалось, что ты должен как-то по-другому среагировать…
        - Кто его знает, может, и среагировал бы по-другому, если бы не дверь.
        Руслан опять отвернулся от Кати и потряс дверь за ручку.
        - Я в самом деле не знаю, что мне теперь делать, - сказал он, а потом, опять обернувшись к Кэт, спросил: - Слушай, у тебя есть мобильник? Я бы отцу позвонил… У них там в фирме какой-то аврал. Отец сказал, что вернется очень поздно, то есть рано… ну, в общем, к утру. Но, может, он все же сможет вырваться на часик домой… Не ночевать же мне на лестнице в одной футболке и шлепанцах!
        - У меня нет мобильника. Но я могу сбегать домой и позвонить твоему отцу с домашнего телефона. Хочешь? Или пойдем со мной… Позвонишь от нас. Ты же знаешь, я живу напротив. Два шага всего… Не успеешь замерзнуть. Пошли!
        - Н-нет… - покачав головой, не согласился Руслан. - Придется от соседей. - И он подошел к обитой лакированной вагонкой двери.
        - Я подожду, а то мало ли чего! - крикнула Кэт, когда Руслан уже почти скрылся за дверями квартиры напротив.
        Она подошла к окну и села на подоконник, размышляя о том, что события разворачиваются совершенно не в том ключе. Дурацкая дверь! Если бы не она, то все получилось бы, как Кэт и хотела. А теперь что? Может, снова поцеловать? Нет! Элемента неожиданности уже не будет. Объект подготовлен и, возможно, уже вооружен против нее. Вот незадача! Что же делать?
        Шмаевский отсутствовал недолго. Он вышел из чужой квартиры, рассыпаясь в благодарностях и приговаривая:
        - Нет-нет… спасибо… Я его тут подожду… да-да… не волнуйтесь… я не замерзну…
        Когда сердобольные соседи все же захлопнули дверь своей квартиры, Руслан подошел к Кэт и уселся рядом с ней. Из спортивных брюк смешно высунулись голые ноги в кожаных шлепанцах.
        - Ну? - спросила его Кэт. - Что сказал отец?
        - Сказал, что приедет. Орал ужасно: мол, я безответственный и все такое…
        - А ты сказал, что не виноват?
        - Нет, конечно.
        - Почему?
        - А как ты себе это представляешь? Я должен был рассказать, что ко мне пришла Катя Прокофьева и… - Руслан замолчал.
        - Ну… ты мог бы сказать, что я пришла за какой-нибудь тетрадью, а дверь… сама… нечаянно… С кем не бывает?
        - Но ты ведь не за тетрадью… - проговорил Руслан и поднял на одноклассницу глаза.
        - Не за тетрадью… - эхом повторила Кэт, не отводя от него своих глаз.
        - А зачем?
        - Ты же уже знаешь зачем…
        - Мне все равно непонятно… - пожал плечами Руслан. - Я никогда не замечал, чтобы ты…
        - А что ты вообще замечаешь, кроме Ракитиной? - перебила его Кэт.
        - При чем тут Ракитина?
        - Ну ты же… от нее без ума!
        - С чего ты взяла?
        - Все это знают!
        - Ну и дураки!
        - Если так, то… - Кэт не отрывала своих глаз от Руслановых. - Ты можешь… меня поцеловать?
        Шмаевский опустил голову и промолчал.
        - Слабо, да? - презрительно спросила она.
        - Слабость тут ни при чем. Чтобы поцеловать, надо… - и он опять замолчал.
        - Ну и? Что же такое особенное надо?
        Руслан спрыгнул с подоконника и встал перед девочкой.
        - Надо влюбиться как минимум, - сказал он.
        Кэт расхохоталась.
        - Ой, не могу-у-у… - заливалась она. - Влюбиться… И ты туда же! Неужели тоже веришь в Ромео с Джульеттой? Какая там любовь? Где ты ее видел, эту любовь! Ее не существует, понял! Сказки для детей младшего возраста!
        - Ну… тогда, может быть, тебе стоит сходить к Мишке Ушакову? - очень серьезно предложил Шмаевский.
        - Зачем… к Ушакову? - удивилась Кэт.
        - Раз любви не существует, то какая разница, кто тебя поцелует? Я думаю, Мишка согласится. Он как раз сейчас дома. Перед твоим приходом звонил. Ему никак задачу по физике не решить. Ты могла бы ему помочь, а он бы тебя поцеловал… в качестве бартера.
        - Дурак! - бросила ему Кэт, тоже спрыгнула с подоконника и побежала вниз по лестнице, забыв про лифт.
        - Странно, конечно, но Шмаевский почему-то сегодня целый день смотрит не на Ракитину, а на тебя, Кэт, - сказала Ник, откусывая от только что купленной в буфете булочки. - Как ты успела его так быстро обработать и, главное, когда? Мы же только вчера поспорили!
        - Ничего я не успела, - отмахнулась от нее подруга. - И вообще, что-то мне расхотелось с ним целоваться. Пусть с ним целуется Ракитина!
        - Ничего себе! - возмутилась Бэт. - У тебя семь пятниц на неделе! Не значит ли это, что ты признаешь себя проигравшей и мы можем опять называть тебя Катькой?
        - Ну уж нет! - зло сверкнула глазами Кэт. - Вы можете зваться Танькой и Вероникой… Как хотите… А я все равно останусь Кэт!
        - А как насчет любви? - спросила Бэт и откусила кусок от булочки Ник. - Любовь-то есть на свете или нет?
        - Разумеется, нет, - еще злее ответила Кэт и выбежала из столовой.
        Ник и Бэт в удивлении смогли только пожать плечами.
        Глава 2
        Ничего хорошего в этих поцелуях нет!
        В тот момент, когда русачка и одновременно классная руководительница Нина Владимировна (в просторечье Нинуля) завела бесконечную песнь про предстоящий выпускной экзамен, Руслан Шмаевский почему-то опять вспомнил Катю Прокофьеву - Кэт… Нашлась тоже Кэт! Обыкновенная русская Катька! Нос - торчком, желтенькие веснушки, светленькие волосишки. Да еще и сутулится вечно, будто стесняется своего роста. И с чего бы? Сейчас в моде высокие и тощие. Руслан бросил на одноклассницу быстрый взгляд. Вот и сейчас она сидит за партой сгорбленная и какая-то поникшая. Светлый хвост волос и тот висит жалкой метелкой. А еще целоваться лезет! Интересно, зачем? Шмаевский вспомнил легкое прикосновение девичьих губ и поежился. Все-таки странное было ощущение… Запоминающееся…
        Вообще-то ему плевать на девчонок. Жалкие, безмозглые создания. На уме одни шмотки, помада и песенки про любовь. Дуры. Конечно, ему нравится смотреть на Ирку Ракитину. Она красивая. Волосы такие пышные и будто золотые… не то что жалкий хвост у некоторых. Но он смотрит на Ирку просто так, как смотрел бы в музее на красивый портрет.
        Шмаевский повернул голову в сторону Ракитиной. Да, она самая настоящая красавица… Такой нежный профиль… Почувствовав его взгляд, Ира обернулась, радостно улыбнулась, и все ее очарование разом исчезло. До чего же у нее все-таки глупое и какое-то чересчур блестящее лицо. Мажется, наверное, чем-нибудь, чтобы блестело. Будто заняться больше нечем. Вот ему, Руслану, абсолютно все равно, чем она там намазана. А мокрые лиловые губы вообще раздражают. Он представил, как этими блестящими губами Ира целует его, и они склеиваются с Ракитиной намертво - так, что никто не может отодрать. Руслан невольно улыбнулся. Ира подумала, что он улыбается ей, и ее лицо приобрело еще более глупое выражение. Шмаевский, скривившись, отвернулся к окну, за которым крупными хлопьями медленно падал снег. Вот бы сейчас на улицу!
        А Катька-то какова! То с поцелуями лезла, а то даже не обернется. И мимо проходит с таким лицом, будто ничего между ними и не было. Хотя… Можно считать, что ничего и не было. Подумаешь, прикоснулась губами! Судя по всему, это ничего для нее не значит. Может, на спор сделала? А может быть, у них с подружками какая-нибудь идиотская игра была, и Катька проиграла… Но тогда эти ее дурочки, Ник и Бэт, должны были бы при их поцелуе присутствовать, чтобы удостовериться. Может, они за трубой мусоропровода прятались? Если так, то ему нечего стыдиться. Он вел себя достойно, ответно целоваться не полез. Так что об этом пора забыть и никогда больше не вспоминать.
        Из школы Руслан Шмаевский шел вместе со своим другом Мишкой Ушаковым. Они довольно долго болтали о гонках «Формулы-1» и о братьях Шумахерах, а потом Руслан вдруг спросил:
        - Миха, а ты когда-нибудь целовался с девчонкой?
        Ушаков сначала посмотрел на него с удивлением, но потом мгновенно перестроился и с видом очень уставшего от поцелуев человека ответил:
        - Да было дело…
        - Когда?
        - Этим летом в оздоровительном лагере, куда меня мамаша засунула, чтобы я в городе, как она выразилась, не пустился во все тяжкие.
        - Ну и как?
        - В лагере-то? Да паршиво было, я тебе скажу. Скукотища…
        - Да я не про то, - оборвал его Руслан. - Целовался-то с кем? Она какая была? Красивая?
        - Девчонка-то? Если честно, то… не очень…
        - А чего тогда целовался?
        - Вечер такой был… теплый, какими-то цветами пахло… И вообще, все целовались, а я что, хуже других?
        - Вот я и спрашиваю, раз уж ты не хуже… тебе как? Понравилось?
        - Целоваться-то?
        - Слышь, Мишка, а ты можешь не переспрашивать, а сразу отвечать на поставленный вопрос? - рассердился Руслан.
        - А ты чего такой нервный? - продолжал уклоняться от ответа Ушаков. - Влюбился, что ли?
        - Ничего я не влюбился! - уже с раздражением ответил Шмаевский.
        - Ага! Как же! Так я тебе и поверил! Я же вижу, как ты на Ирку Ракитину пялишься!
        - Я? Пялюсь? С чего ты взял?
        - Да все знают, что ты на Ирку запал. Она сама девчонкам говорила, что ты на нее все время смотришь.
        - А ты слышал?
        - Представь, слышал! Я рядом с девчонками винегрет в столовке ел. Так Ирка и не думала меня стесняться.
        - Дура она! - на всю улицу крикнул Шмаевский.
        - Полностью с тобой солидарен! - согласился Мишка. - Только незачем так кричать. Я тебя отлично слышу.
        - Он, видите ли, слышит! - продолжал злиться Руслан. - А ты не мог этой Ирке вывалить на голову свой винегрет, чтобы она чушь-то не несла?
        - Много чести ей было бы! Я винегрет на свои кровные денежки покупал! И потом, она говорила чистую правду! Она же не врала, что ты ей в любви объяснялся или там… целовался с ней. Она говорила только, что ты на нее смотришь! А это так и есть!
        - Так я почему смотрю-то, ты знаешь?
        - Догадываюсь.
        - Ну?!!
        - Я уже говорил, что ты, скорее всего, в нее влюбился. И от друга, между прочим, глупо это скрывать!
        Шмаевский прижал Ушакова к стене дома, мимо которого они проходили, и зашипел ему в ухо:
        - Ну, Миха! Ты меня достал! Последний раз говорю тебе, что я не влюбился! Ракитина просто красивая девчонка, а на красивых всегда приятно смотреть! Разве не так?
        - Допустим. А зачем тогда ты про поцелуи интересовался?
        - А почему ты мне так и не ответил?
        Ушаков вырвался из рук Руслана, поправил сбившуюся на бок куртку и укоризненно сказал:
        - Да я-то как раз тебе все, как на духу! Если уж целовался, так сразу прямо и признался.
        - И это называется признался? Я тебя именно как друга спросил, понравилось ли тебе, а ты что? Какими-то нелепыми встречными вопросами стал отвлекать!
        - Знаешь, Руслан, если честно, то слишком много разговоров про эти поцелуи. А на самом деле… В общем, ничего хорошего. У этой Тамарки… ну… из лагеря, губы были такие… знаешь, как мыло… И, представляешь, жарища, а она, как лягушка, холодная! Бррр!
        - Ну… не все же, наверное, как лягушки…
        - Может, и не все. Но не термометр же им ставить. Это, видно, кому как повезет. Мне вот не повезло. И все-таки… - Ушаков исподлобья оглядел приятеля. - Если не Ирка Ракитина, то кто?
        - В каком смысле?
        - Ну… с кем ты собрался целоваться?
        - Ни с кем… Это я так… Пока только теоретически…
        - А-а-а… Ну-ну! - явно обиделся Мишка. - Не хочешь говорить - не надо! Перебьемся! - И он решительно зашагал в противоположную сторону.
        Руслан Шмаевский в замешательстве остановился. Нет, Катькины губы не были похожими на мыло. Они были теплыми и легкими, как… Впрочем, о чем это он?! Да плевать на то, какие губы у этой ненормальной Кэт! И на Ирку Ракитину тоже! Чтобы он на нее еще раз когда-нибудь посмотрел! Не дождется! Вот уж у нее губы напомажены точно до мыльного привкуса! И из-за этих мыльных дур он сейчас практически поссорился со своим самым верным другом! Это неправильно! Разве какие-то девчонки стоят его дружбы с Ушаковым! Да они с ним с самого детского сада…
        - Э-э-э! Мишка! - крикнул он другу. - Погоди! Я же совсем не то…
        Поскольку Ушаков даже не обернулся, Руслан бросился его догонять.
        - Ну, не злись, Миха! - Шмаевский остановил Мишку, схватив за рукав куртки. - Еще не хватало, чтобы мы из-за девчонок ссорились!
        - Так я почему злюсь, - сразу пошел на мировую Ушаков. - Потому что я и сам хотел с тобой об этом поговорить, а ты скрытничаешь!
        - Ничего я не скрытничаю. Я же сказал, что рассуждал пока чисто теоретически, потому что возраст… как бы уже подходящий… а опыта в этом деле нет…
        - Так вот и я про то! - горячо заговорил Мишка. - Понимаешь, меня, собственно говоря, лягушачьи Тамаркины поцелуи только и останавливают!
        - В каком смысле? - Руслан от неожиданности даже встал столбом посреди улицы.
        - Да понимаешь, мне девочка одна… ну… из нашего класса нравится… - Ушаков потащил Руслана за собой. - А как вспомню Тамарку, так прямо тошнит. Представляешь?!
        Шмаевский почему-то решил, что Мишке непременно должна понравиться Катя Прокофьева, и он настроился на то, чтобы уверить его, что Катя еще похуже Тамарки будет.
        - И что же это за девочка? - осторожно спросил он.
        - Вот… только тебе… как другу… - начал Мишка и с недоверием оглядел Руслана.
        - Да ты что, думаешь, я кому-нибудь растреплю? - удивился Шмаевский.
        - Дай слово, что никому! - зачем-то попросил Ушаков.
        - Кончай, Миха! - возмутился Руслан. - Я могу подумать, что ты во мне сомневаешься!
        - Ну ладно… Гляди у меня! В общем, так: мне нравится… Вероника Уткина…
        Шмаевский облегченно вздохнул, потому что понял: кривить душой на предмет Прокофьевой ему не придется. Он и сам не знал, почему так обрадовался, что Мишка не претендует на эту ненормальную Кэт. И какое ему до нее дело?
        - Ну! И почему так странно реагируешь? - подошла очередь удивляться Ушакову.
        - Как странно?
        - Чего это ты развздыхался? - угрюмо спросил его Мишка. - Тоже на нее заришься?
        - Нет, что ты! Это я просто так вздохнул… неконтролируемо!
        - Ну гляди! - опять неизвестно зачем пригрозил Ушаков.
        - И что ты собираешься делать? - спросил Руслан.
        - Так вот в этом-то весь вопрос! Хотел куда-нибудь пригласить Веронику, а как вспомню Тамарку - прямо с души воротит!
        - Так, может, не вспоминать?
        - Это тоже, знаешь ли, неконтролируемо получается!
        - Ну тогда, может, не целоваться? Хотя бы временно… пока Тамарка совсем не исчезнет из памяти?
        - А что? Это вариант! - обрадовался Мишка. - Слушай, а может, мне прямо сейчас взять и пригласить ее куда-нибудь?
        - Возьми и пригласи!
        - Легко сказать, пригласи! А если она вдруг не согласится?
        - Чего бы ей не согласиться? Ты у нас парень видный!
        - Да? Ты так думаешь?
        - Ну хватит, Миха, без конца задавать ненужные вопросы и увиливать! Решил пригласить, так иди и приглашай!
        - Ты не злись, но я еще один вопрос все же тебе задам, как другу! А куда бы мне ее пригласить?
        - Откуда я знаю! Я ни разу никого не приглашал.
        - Ну а вот если бы пришлось, то куда? Можешь ты порассуждать… опять же… чисто теоретически?
        - Могу. Сейчас погода хорошая. Тихая. И снег так красиво падает. Пригласи ее прогуляться по Питеру.
        - А что? Дело говоришь! - обрадовался Ушаков. - Не зря я все-таки тебя спросил! Ну… так я пошел?
        - Валяй! - согласился Руслан.
        Мишка рванул к дому Вероники Уткиной, а Шмаевский в совершенно растревоженном состоянии поплелся к своему дому. И чего это он так испугался за Катьку Прокофьеву? Да разве она может кому-нибудь понравиться? Совершенно бесцветная и неинтересная женская особь!
        Вечером Руслан не выдержал, позвонил Мишке и спросил:
        - Ну как?
        - Что именно? - снисходительно спросил его Ушаков.
        - Кончай прикидываться! Прекрасно знаешь, о чем я спрашиваю! - рассердился Руслан.
        - Если ты про Веронику, то крепость сдалась, практически без боя!
        - Да ну?
        - Вот тебе и «да ну»! Представляешь, почти сразу согласилась со мной встречаться. Так… для виду только поломалась немного.
        - И что? Вы гуляли?
        - Разумеется, мы гуляли, Руслик! - Мишка опять сказал это так устало, будто они не по Петербургу бродили, а совершили восхождение по меньшей мере на Эверест. - В общем, если ты задумаешь что-нибудь в этом же роде, обещаю тебе любую консультацию!
        - Да я пока как-то…
        - Ну и зря! - перебил его Мишка. - Вот если бы ты запал на ее подругу, то мы могли бы гулять вчетвером! Здорово, между прочим, было бы!
        - Кого ты имеешь в виду? - спросил Руслан, и в памяти опять всплыл довольно-таки неказистый образ Прокофьевой.
        - Ясно, что не Катьку, - ответил Ушаков. - Кому она может понравиться? А вот Танька Бетаева ничего! Очень тебе рекомендую! У нее так височки выстрижены! Класс!
        - Ну ты даешь! - восхитился Руслан. - Какие слова знаешь!
        - С девчонками поведешься - еще не то узнаешь! - сказал Мишка.
        Глава 3
        От добра добра не ищут
        - Поскольку меньше чем через месяц будет День влюбленных, который всей школе так понравилось отмечать, то предлагаю подготовить к традиционному концерту для родителей несколько сцен из «Евгения Онегина» и стихи о любви, - сказала Нинуля в самом начале урока литературы.
        - Тоже Пушкина? - спросила Ник, то есть Вероника Уткина.
        - Необязательно. Выберите стихи того поэта, который вам больше нравится. Только мне сначала покажите, а то сейчас в книгах можно найти такое…
        - Это какое же «такое»? - выкрикнул Мишка Ушаков.
        - Сами знаете какое, - не стала уточнять Нинуля.
        - А если я, например, терпеть не могу все эти стишки? - не унимался Ушаков.
        - Не отрывай время от урока, Михаил, - поморщилась Нинуля. - У меня и в мыслях нет предлагать тебе читать стихи со сцены.
        Это Ушакову почему-то тоже не понравилось.
        - То есть вы считаете, что я не в состоянии?
        - Да, Миша, я так считаю. И думаю, что не я одна. Все знают, как ты завываешь, когда читаешь стихи наизусть.
        - Это я-то завываю?!
        - Еще как завываешь! Прямо противно! - подхватила Ира Ракитина и тут же обратилась к учительнице. - А кто будет Татьяной?
        - Ну конечно, не ты! - опять встрял Ушаков.
        - Это почему же? - обернулась к нему Ракитина, презрительно сузив свои красивые голубые глаза.
        - Да потому, что ты - вылитая Ольга! «Кругла, красна лицом она, как эта глупая луна на этом глупом небосклоне»!
        - Идиот! - бросила ему Ира и отвернулась.
        - На себя посмотри! - ответил Мишка и без всякой паузы обратился к Нинуле: - Нина Владимировна! Я хочу быть Онегиным, потому что эта особа… - и он резко выбросил руку в сторону Ракитиной. - …меня так достала, прямо сил нет терпеть. Я ей так монолог вжарю, мало не покажется!
        - Брось, Миха, у тебя не получится. Вспомни свое «Вон из Москвы, сюда я больше не ездок!» - заметил Шмаевский. - Все хохотали до слез. Бедный Грибоедов еще раз умер бы, если бы услышал!
        - Ты, что ли, на Онегина претендуешь? - сразу надувшись, спросил его Мишка. - Еще друг называется!
        - Не-е-е… - протянул Руслан. - Я пас…
        - И напрасно, - обратилась к нему Нинуля. - У тебя и внешность подходящая, и читаешь ты неплохо.
        Весь класс мигом обернулся к последней парте, где сидел Шмаевский. Он покраснел от такого повышенного внимания к собственной персоне и опять отрицательно помотал головой:
        - Н-нет… Это не для меня… Если бы в классе, то еще туда-сюда, а со сцены… В общем, не буду я, Нина Владимировна…
        - Ладно, мы еще с тобой поговорим на эту тему отдельно, а сейчас запишите названия стихов Пушкина, которые могут вам пригодиться к чтению со сцены. Заодно запишите названия и нескольких стихов Лермонтова. Он у нас следующий по программе, и стихи о любви у него тоже прекрасные. Кстати! - Учительница с улыбкой посмотрела на Ушакова. - Мне кажется, Миша, что как раз ты сможешь подобрать себе что-то из Лермонтова. У него есть стихи, направленные против прекрасного пола. Тебе подойдет! Они даже с твоими особыми интонациями пройдут!
        - Дались вам мои интонации… не хуже, чем у других, между прочим… - пробурчал Ушаков и склонился к тетради.
        Кэт записывала названия стихов о любви и наливалась злостью. Все сошли с ума! День влюбленных! Пошлость такая! В прошлом году вся школа была залеплена розовыми и красными сердцами, завешана надувными шарами и всякими блестками, как на Новый год. Все шушукались по углам и писали друг другу идиотские любовные записочки. Кэт тогда ушла сразу с первого же урока, сославшись на головную боль. Ей противно было смотреть на всеобщее помешательство. А сейчас она уже абсолютно точно знает, что все это ложь: слюнявые признания и клятвы. Они живы только до тех пор, пока кто-нибудь другой не скажет: «Поцелуй меня». И тогда все! Любви конец, прости-прощай… Конечно, Шмаевский повел себя нетипично, но во всем виновата захлопнувшаяся дверь. Если бы не дверь, то он сейчас бегал бы за ней, как привязанный, а она выдавала бы ему поцелуи порционно, чтобы не привык и всегда о них мечтал. И все бы над ним подхихикивали, как сегодня над Ушаковым. Тоже Онегин выискался, рыжий и веснушчатый! Вот Шмаевский действительно подходит внешне: высокий, черноволосый… И лицо у него приятное… особенно глаза. Кэт хорошо их рассмотрела
на лестнице. Они такие коричневые… прямо как шоколадные… А губы такие…
        Кэт выпрямилась и даже перестала записывать за Нинулей. Что за ерунда! Ей плевать на то, какие у Шмаевского глаза и губы! Ее этим не купишь! И этот пушкинский Онегин тоже хорош! Деревенская девушка его наверняка бы компрометировала, и потому он ею пренебрег, а когда она стала признанной царицей Петербурга - сразу тут как тут! Зря только Татьяна перед ним разнюнилась: «Я вас люблю, к чему лукавить…» Могла бы назло ему сказать: «Мне теперь нет до вас никакого дела!»
        По сути, Шмаевский тоже пренебрег ею, Кэт, как Онегин Татьяной. Вот бы стать красавицей, хотя бы как Ракитина! Русланчик тогда приполз бы на коленях, как миленький, а она сказала бы ему: «Пошел вон!» Пусть бы знал! А Ленский вообще ненормальный! Собственник! Рабовладелец! Подумаешь, его невеста потанцевала с другим и пококетничала слегка! И что такого! Она же не целовалась с ним! В общем, все эти стишки, названия которых Нинуля диктует, туфта и ложь! Наверное, придется и на этот День влюбленных заболеть…
        Когда Кэт вернулась домой, то вместо прогорклого застоявшегося запаха никотина ее встретил сдобный пирожный дух. Навстречу ей из кухни выбежала веселая румяная мать. Кэт побоялась даже спросить ее о чем-нибудь, но она начала сама:
        - Все в порядке, Катюшка! Я нашла работу! Они как раз искали юриста, а тут вдруг я! Мне пришлось помочь им составить один документ, и меня сразу взяли! Завтра уже выхожу! Раздевайся быстрей! Я на радостях пирогов напекла! Твоих любимых! С капустой!
        - Ур-р-ра-а-а! - крикнула Кэт и бросилась матери на шею.
        Они несколько минут постояли обнявшись, а потом Кэт спросила:
        - Ма! А как там с куревом?
        Наталья Николаевна слегка оттолкнула от себя дочь и смущенно произнесла:
        - Далось тебе мое курево… Там разрешается, в специально отведенных для этого местах…
        - Ма! А может, ты бросишь, а? Ну что это за женщина-юрист, от которой несет, как от мужчины! Вдруг это клиентам не понравится, и тебя снова уволят?
        - Катька! Я не буду работать с клиентами! Это же не консультация! Это фирма по изготовлению и продаже лакокрасочных материалов. Я просто буду оформлять специальные документы… ну… и разное другое. У меня в основном будет работа с бумагами, а не с людьми.
        - И все равно! Ма! Я ненавижу этот запах! Меня от него тошнит! И сразу все… плохое вспоминается… Честное слово, только забудешь про все наши несчастья, только чему-нибудь обрадуешься, а домой придешь, и сразу вместе с этим дымом тоска накатывает!
        Наталья Николаевна виновато посмотрела на дочь и тихо сказала:
        - Ты, наверное, права, Кать… Но сразу трудно… ты же знаешь…
        - А ты постепенно… Я еще потерплю, только ты начни потихоньку отвыкать, ладно?
        - Ладно… Мой руки! Пироги стынут!
        - Ну, что нового в школе? - спросила Наталья Николаевна, улыбаясь тому, как дочь жадно запихивала в себя пирог за пирогом.
        - Ма! - удивилась Кэт, роняя изо рта крошки. - Ты уже сто лет не спрашивала, как у меня дела!
        - Значит… тебе есть что мне рассказать, - смущенно ответила она.
        Кэт проглотила кусок пирога и задумалась.
        - Знаешь, ма, - наконец отозвалась она, - а рассказывать-то… и нечего… Все, как всегда. Разве что… Представляешь, наш класс собирается ставить сцены из «Евгения Онегина»! Дураки, да?
        - Почему? - удивилась Наталья Николаевна. - Я в свое время тоже читала со сцены письмо Татьяны.
        - Да ну? Ты никогда не рассказывала!
        - Так ты только что до этого доросла.
        - Ма, а зачем ты читала?
        - Странный вопрос. Все девочки обожают письмо Татьяны. А когда читают со сцены, то оно непременно предназначается тому мальчику, который нравится.
        - И у тебя был такой мальчик? - изумилась Кэт и чуть не захлебнулась чаем.
        Наталья Николаевна расхохоталась:
        - Интересно, чем же я хуже других?
        Кэт отставила в сторону чашку и очень заинтересованно спросила:
        - Ма! Ну ты прочитала… и что?
        - Что «что»?
        - Ну что он сделал, тот, которому оно предназначалось?
        - А он… просто обалдел!
        - Как это?
        - Так это! Он бросил свою… Муську Рогалеву и пригласил меня на танец после нашего концерта.
        - А потом?
        - А потом… потом мы клялись друг другу в вечной любви. Ведь мы не подозревали, что ничего вечного не существует…
        Лицо Натальи Николаевны опять потускнело, и она отвернулась от дочери к окну.
        - Ма… Это что… был отец? - едва дыша, спросила Кэт.
        - Нет.
        - Вот странно… А почему вы расстались… ну… с тем мальчиком, который бросил ради тебя свою Муську Рогачеву…
        - Рогалеву.
        - Какая разница!
        - Конечно же, никакой.
        - Так почему?
        - Как-то не сложилось. Мы же были очень юными. Впереди расстилалась целая жизнь, и мы оба, наверное, надеялись, что встретим еще кого-нибудь получше.
        - Э-эх, мама!!! Говорят же, что от добра добра не ищут! - Кэт пристукнула по столу кулаком с недоеденным пирогом.
        Наталья Николаевна опять улыбнулась, погладила дочь по светлым спутавшимся волосам и сказала:
        - Я рада, что ты у меня такая мудрая! Надеюсь, твоя жизнь будет счастливее моей.
        Вечером к Кэт явились обе ее подруги.
        - Ты опять собираешься игнорировать День влюбленных? - спросила ее Вероника. - Как в прошлом году?
        - А вы, конечно, будете строчить направо и налево эти дурацкие «валентинки»? - презрительно бросила им Кэт.
        - Так скучно же, Катька! - отозвалась Таня Бетаева, бывшая Бэт. - Уроки, уроки и еще раз уроки! С ума сойти можно! А тут праздник! Почему бы не порадоваться жизни?
        - Представляешь, Катька… - начала Вероника.
        - Я говорила, что остаюсь Кэт! - перебила ее хозяйка квартиры.
        - Еще чего! Проиграла так проиграла! Надоели эти дурацкие прозвища. Все смеются.
        - Знаешь, Катька, оказывается, ей Мишка Ушаков сказал, что у нее очень красивое имя - Вероника! - вставила Таня.
        - Да! И он прав! С сегодняшнего дня я запрещаю называть меня Ник!
        - А ты? - Кэт перевела взгляд на Бетаеву. - Тоже сделаешь официальное заявление, чтобы тебя теперь звали только Таней?
        - А что плохого в моем имени? У Пушкина, между прочим, тоже Татьяна, а никакая не Бэт! А я, может быть, даже буду читать на концерте письмо Татьяны.
        - Для кого? - быстро спросила Кэт.
        - Как это для кого? Концерт же традиционный, для родителей!
        - Концерт - это само собой, а письмо! Для кого ты будешь читать письмо?
        - Знаешь, Катька… ты какая-то странная сегодня, - сказала Таня. - Что-то я тебя не понимаю.
        - Чего же тут непонятного? Я тебя русским языком спрашиваю: в кого ты влюбилась?
        Таня вдруг жутко покраснела, дрожащей рукой поправила волосы и задушенным голосом ответила:
        - Ни в кого… с чего ты взяла?
        - С того! Мы сегодня как раз с мамой на эту тему разговаривали. Она сказала, что девчонки это письмо со сцены читают специально для того, в кого влюблены! Так что колись, подруга!
        Таня заерзала на диване, но так ничего и не сказала.
        - Да это же ясно, как день! - рассмеялась Вероника. - Она в твоего Шмаевского втрескалась!
        - Нет! - вскочила с дивана Таня. - Ничего и не в Шмаевского!
        - Садись. - Вероника легонько подтолкнула подругу к дивану. - Ты уже всем своим поведением себя выдала!
        - Ты тоже с Ушаковым все время кокетничаешь! Думаешь, я не вижу… - тихо сказала Таня.
        - Подумаешь, пару раз прогулялись по Питеру! Меня же не трясет при его появлении, как тебя от Катькиного Русланчика!
        - Что ты несешь, Вероника? Никакой Шмаевский не мой! Что еще за новости! - возмутилась Кэт, у которой почему-то вдруг стало сухо во рту и сильно захотелось пить.
        - Какие же это новости! Мы тебе уже говорили, что Руслан перестал пялиться на Ирку и теперь все время на тебя поглядывает. Да и ты как-то странно повела себя. Зачем-то спорила с нами, поцелуи у спортзала обещала, а сама… Лучше бы рассказала, что у тебя с ним произошло. Вы встречались, да? Ну скажи, Кать!
        - Ничего у меня с ним… не было… Просто я подумала, если поцелуюсь, то потом от него не отвяжешься… - еле шевеля шершавым языком, ответила Кэт. - А зачем это мне? Вы же знаете, как я отношусь ко всяким дурацким чувствам!
        - Знаешь, Катька, вот я не уверена, что насчет любви права ты, а не Пушкин! - сказала Вероника. - Ленский из-за Ольги даже на смерть пошел!
        - А эта Ольга что? - рассмеялась Кэт. - Если бы любовь была, то Ольга покончила бы с собой на могиле Ленского, а она выскочила замуж за какого-то гусара!
        - Ну не все же такие!
        - Все!
        - И ты?
        - И я, и вы все тоже!
        - Ну уж нет! - вдруг громко произнесла Таня. - Если я полюблю, то ни за что не предам!
        - Ну и дура! - объявила ей Кэт.
        - Сама ты… - бросила Таня и, схватив куртку, выбежала из комнаты.
        После хлопка входной двери Вероника сказала:
        - Что-то мне тоже не очень нравятся твои идеи, Катька. И я, пожалуй, домой пойду.
        - Скатертью дорога, - зло процедила Кэт. - Только не плачьте потом, когда выяснится, что я права.
        Вероника пожала плечами и действительно ушла домой, а Кэт так и осталась сидеть в кресле. Провожать подругу она не пошла. Ей по-прежнему хотелось пить, но она специально не вставала с места и боролась с собой. Эта сухость во рту появилась у нее, когда подруги в разговоре упомянули Шмаевского. К чему бы это? Если честно, то такое с ней уже не первый раз. Стоило ей в школе наткнуться взглядом на Руслана, как у нее тут же в горле появлялся шершавый ком, мешающий глотать. А Шмаевский действительно на нее посматривает. Девчонки думают, что у него какие-то чувства к ней, а на самом деле он наверняка разглядывает ее как буйно помешанную. Как еще можно относиться к девчонке, которая ни с того ни с сего явилась на дом с поцелуями?
        И все-таки права она, Кэт, а не Пушкин! Вот возьмем маму. Она читала письмо Татьяны со сцены для какого-то мальчика - и что? Помогло оно ей? Нисколько! Они все равно расстались. Если письмо не читать, результат тот же самый! Приезжают всякие тети Ларисы, и мужчины забывают про все свои клятвы и даже про то, что у них есть дочери! Так что никакой Шмаевский со своими взглядами ей и даром не нужен! Только зря тревожит… Ей хорошо и так, без него. Спокойно. А от добра, как известно, добра не ищут!
        - Почему твои подружки так быстро ушли? - спросила Кэт мама, просунув голову в дверь ее комнаты.
        - Уроков много задали, - ответила она.
        - А тебе еще много осталось?
        - Да я почти все уже сделала.
        - Отлично! Я на пироги все масло извела. Не сходишь в универсам?
        - Схожу, - быстро согласилась Кэт. Ей больше не хотелось говорить с матерью о подругах и школьных делах.
        Сбегая по ступенькам универсама с двумя пачками масла в карманах, она почти столкнулась с одноклассниками. Вероника и Мишка Ушаков шли плечо к плечу, о чем-то разговаривали и не замечали никого вокруг. Вероника даже задела подругу локтем, не глядя, извинилась, и они с Мишкой торжественно проплыли мимо. Кэт, провожая их глазами, прижалась спиной к фонарному столбу. Все, пропала подруга. Дуреха неразумная! Потом, когда Мишка ее бросит, конечно же, станет рыдать. Она ни за что не будет ее жалеть.
        Подойдя к дорожке, которая вела к подъезду Шмаевского, Кэт вспомнила, что Ушаков - друг Руслана. Они могли бы гулять вчетвером: Мишка, Вероника, Руслан и Кэт, если бы… Впрочем, она никогда не опустится до того, чтобы, как Уткина, из-за какого-то рыжего Мишки не замечать лучших подруг! Она поумнее некоторых и гораздо больше, чем другие, знает о жизни!
        Глава 4
        Серая мышь по имени Кэт
        В школе полным ходом шла подготовка к Дню влюбленных. Все суетились: что-то придумывали, рисовали, клеили и, с точки зрения Кэт, гнусно подхихикивали, подмигивали и кривлялись. Одноклассники вовсю репетировали сцены из «Онегина». Нинуля выпросила в драмтеатре списанные костюмы, и девчонки, забыв обо всем на свете, обновляли их, пришивая кружева, ленты, перья, блестки, и еще мастерили веера. Целыми днями одноклассницы обсуждали, как завьют локоны, какую бижутерию укрепят в прическах, разучивали поклоны и реверансы. Даже парни увлеклись. Они роились возле Нинули, упрашивая ее обязательно поставить сцену дуэли, а Ушаков обещал принести сувенирные пистолеты, которые его отцу подарили сотрудники на день рождения.
        Кэт из предпраздничной суеты выпадала. Она категорически отказалась участвовать в концерте и сделалась совершенно лишней среди своих одноклассников. С Ник и Бэт, то есть с Вероникой и Танькой, она почти не разговаривала. Не то чтобы они поссорились после последнего разговора. Девчонкам просто некогда было с ней общаться. Темноволосую Веронику утвердили в одной из сцен на роль Татьяны. Она ежедневно репетировала с Ракитиной, которая в конце концов все-таки согласилась на Ольгу. Танька намеревалась читать со сцены письмо своей тезки, а потому все перемены бубнила текст. В общем, все были заняты. Кэт чувствовала себя неприкаянной и злилась на весь свет.
        - Ну и как там движется ваш «Онегин»? - как-то вечером за ужином спросила дочь Наталья Николаевна.
        - Не знаю. Движется как-то… - нехотя отозвалась Кэт.
        Мать удивленно округлила глаза:
        - Как это не знаешь? Ты что, не участвуешь в спектакле?
        - Во-первых, это не спектакль, а отдельные сцены, а во-вторых, да… не участвую.
        - А почему?
        - Не хочу… и все!
        - Вот новости! - почему-то расстроилась Наталья Николаевна. - Да в твоем возрасте надо рваться на сцену!
        - Это еще почему?! - враждебно насупилась Кэт.
        - Надо себя во всем пробовать - это раз! Все девчонки всю жизнь были без ума от «Онегина» - это два, а в-третьих, мне что-то не нравится твое мрачное настроение.
        - Оно не мрачное.
        - А какое же?
        - Обыкновенное. А вот у тебя последнее время настроение почему-то слишком веселое. И курить что-то слишком быстро бросила. То говорила, что никак, а то раз - и квас!
        - Это плохо?
        - Я несколько раз видела в окно, как тебя подвозил домой на машине какой-то мужчина! Зачем? Кто он?
        Наталья Николаевна нервно поправила волосы и, как уже последнее время повелось, виновато ответила:
        - Ну… он мой сослуживец… Нам по пути… вот он и подвозил… Что тут такого?
        - Ты влюбилась в него, да? - крикнула на всю кухню Кэт.
        - Нет, но…
        - Никаких «но»! Отвечай честно! Не увиливай!
        - Кать… Я действительно… не влюбилась, но… - Наталья Николаевна, успокоившись, спросила дочь уже почти сурово: - Ты считаешь, что я не имею права на это? У меня не должно быть личной жизни?
        - Ну зачем тебе все сначала?! - выкрикнула Кэт, и по щекам ее потекли злые слезы. - Он тебя тоже бросит, и ты опять будешь лежать лицом к стене и курить свои отвратительные сигареты, а я должна буду все терпеть, нюхать никотиновую гадость и терять здоровье, да!!!
        - Катюша… что ты такое говоришь… - Наталья Николаевна подошла к дочери и попыталась обнять.
        Кэт вырвалась из ее рук, продолжая выкрикивать:
        - Эти Онегины - они все подлые! Ты же должна помнить: «Когда бы жизнь домашним кругом я ограничить захотел…»! Им плевать на домашний круг! На дочерей! Им на все плевать! Они только сначала с цветочками и машинами, на которых подвозят до дому, а потом раз - и другим цветочки дарят, других на машинах возят. А своих детей они даже не вспоминают, будто их у них никогда и не было! - Кэт с трудом перевела дух и чуть не захлебнулась последним вопросом: - Мам! Ну неужели нам вдвоем плохо?!
        После этого вопля Кэт забилась в таких рыданиях, что сопротивляться уже ничему не могла. Наталья Николаевна крепко прижала ее к себе.
        - Тебя кто-нибудь обидел, Катя? - спросила она, ласково приглаживая растрепанные волосы дочери.
        - Никто… никто… - рыдала Кэт. - Меня невозможно обидеть… потому что я им, Онегиным этим… никогда не поддамся… И ты никому из них не поддавайся, прошу тебя…
        - Ну, хорошо, хорошо… только не плачь, пожалуйста, а то у меня сердце разрывается… - приговаривала Наталья Николаевна, которой тоже хотелось всплакнуть.
        На следующий день после уроков Кэт зашла в школьную библиотеку за материалами для реферата по биологии. Отыскав нужные энциклопедии и справочники, она, как всегда, увлеклась и начала перебирать художественную литературу. Как назло в руки лезли книги о любви: «Алые паруса» Грина, «Вешние воды» Тургенева. Кэт покрутила в руках «Дикую собаку динго, или Повесть о первой любви» Фраермана, брезгливо поставила на полку и даже вытерла руки о джинсы, будто испачкала их в чем-то очень нехорошем.
        С выражением самого лютого презрения на лице она отошла от полок с художественной литературой и в тупике, образованном книжными стеллажами, неожиданно нос к носу столкнулась с Шмаевским. Кэт и хотела бы отступить, но было некуда. Ей пришлось начать сосредоточенно рыться в книгах по изобразительному искусству и черчению, хотя они никоим образом не могли пригодиться при подготовке реферата по биологии. А Руслан, привалившись боком к стеллажу, обратился к ней:
        - Кать… Можно с тобой поговорить?
        - Не Кать, а Кэт, - не поворачивая головы, сухо поправила она.
        - Ну хорошо, - согласился Шмаевский. - Пусть будет Кэт. Поговорить-то можно?
        - О чем?
        - О нас с тобой.
        На этом сочетании слов Кэт почувствовала, как шершавый ком в горле начал разрастаться, грозя перекрыть ей дыхание. Она с трудом сглотнула и с вызовом сказала:
        - У нас с тобой не может быть ничего общего!
        - Почему? - спросил Руслан и вымученно улыбнулся.
        - Нипочему! - только и могла ответить Кэт. Она взяла с полки первую попавшуюся книгу под названием «Построение изображений в аксонометрии» и наконец посмотрела ему в глаза. В собственных ее глазах тут же потемнело. Она с ужасом поймала себя на мысли, что ей хочется броситься Руслану на шею. - Пусти! - сказала она и хотела пройти мимо, чтобы поскорей успокоиться и никогда больше ни о чем таком случайно не подумать.
        Шмаевский перегородил ей дорогу.
        - Погоди, - сказал он. - Ты можешь мне объяснить, зачем все-таки приходила… тогда…
        - Ни за чем! - сквозь зубы ответила она, прижимая к сердцу ненужное «Построение изображений в аксонометрии».
        Одноклассник с места не сдвинулся.
        - Кать, ну что за ерунда: «нипочему», «ни за чем»… - возмутился он. - Нам не по пять лет! И даже не по десять!
        - И что?
        - Я хочу пригласить тебя… погулять…
        - Да? - удивилась Кэт, и шершавый ком, мешавший дышать, моментально рассосался. - А если бы я не пришла тогда, тебе захотелось бы приглашать меня гулять?
        - Не знаю… не буду врать, - ответил Шмаевский, покусывая губы и нервно выбивая пальцами дробь по стенке книжного стеллажа.
        - Вот за это спасибо! - уже весело сказала Кэт и даже без всякого стеснения поставила на место «Построение изображений в аксонометрии». Она презрительно оглядела Руслана с ног до головы и, оттолкнув с дороги, грубо добавила: - Отвали от меня, а…
        Забыв на полке с «Дикой собакой динго» энциклопедию и справочник по биологии, Кэт вышла из библиотеки.
        - Так ничего и не выбрала, Катюша? - ласково спросила ее библиотекарша.
        Девочка в растерянности покачала головой и со всех ног, чтобы ее не смог догнать Шмаевский, побежала в гардероб. На школьном крыльце она замерла на пару секунд, чтобы правильно определить направление последующего движения, и решительным шагом двинулась в сторону, противоположную собственному дому. Ей надо было обдумать то, что сейчас произошло.
        Зачем Руслан все это ей сказал? Чтобы поиздеваться, а потом высмеять на весь класс? Не на ту напал! Пусть лучше приглашает свою Ракитину или Таньку. Вероника была права! Уже невооруженным глазом видно, что Бетаева готовится читать письмо Татьяны именно для Руслана. Явно, влюбилась в него по уши. То-то она краснела и томно вздыхала, когда Кэт пыталась с ними обеими спорить на предмет отсутствия в жизни любви. Могла бы, между прочим, уже тогда признаться, что Шмаевский ей нравится. Она, Кэт, при таких обстоятельствах ни за что к нему не полезла бы с поцелуями.
        А что, если Танькино чтение письма Лариной со сцены подействует на Шмаевского, как мамино - на того ее мальчика? При этой мысли сердце Кэт болезненно сжалось. Очень удивленная таким его поведением она еще и почувствовала испарину на своем лбу. К чему бы это? Неужели она, Кэт, станет расстраиваться из-за такой ерунды? Да ни за что… Она вытерла лоб перчаткой и хотела сосредоточиться на другом. Вот только на чем бы? Нет… Почему-то ничего другое в голову не лезет… А что, если Руслан подойдет к Таньке и тоже пригласит ее на танец на дискотеке или, что еще хуже, предложит прогуляться с ним по Петербургу? Нет! Это же совершенно невозможно представить, потому что…
        Кэт не заметила, как побежала по улице, наталкиваясь на прохожих, полуслепая от непонятных слез и полного смятения в душе. Вслед ей летели рассерженные голоса петербуржцев, которые на чем свет кляли невоспитанную современную молодежь, но девочка их не слышала. Она вся была погружена в свои мучительные думы. Хорошо, что ей не пришло в голову переходить дорогу. В таком состоянии она могла бы запросто угодить под первую же попавшуюся машину.
        Очнулась Кэт на Невском проспекте. Надо же, как далеко ее занесло! Что ж! Отлично! Она сейчас походит по шикарным магазинам и успокоится. Она не станет думать о Шмаевском! Ей очень плохо, когда она о нем думает. Сердце бьется чересчур болезненно, и почему-то хочется плакать. Лучше она станет представлять себя состоятельной дамой, которая приехала на Невский в своем белом лимузине, чтобы прикупить новых тряпок, мехов и драгоценностей.
        Кэт взглянула в витрину «Пассажа». Вот это кожаное пальто с черно-бурой лисой ей наверняка пошло бы! И сапоги тоже классные! А шляпка какая смешная! С каким-то заячьим хвостом на боку! Неужели сейчас такие в моде? Кэт поправила свою вязаную шапчонку, которая существовала у нее в гардеробе уже года три вне всякой моды, улыбнулась манекену с заячьим хвостом и зашла в широкие двери шикарного магазина.
        Первым делом она завернула в отдел с косметическими товарами. Вот если бы у нее было много денег, как у дам из лимузинов, то она накупила бы себе помады самых разных цветов: и с блеском, и без блеска, и перламутровых, и матовых. А к той черно-бурой лисе в витрине магазина подошла бы вот эта - темно-бордовая!
        Кэт обернулась к зеркалу, чтобы представить, как на ее лице выглядела бы эта замечательная помада, и тут же сникла. Из блестящих глубин на нее смотрела длинная угловатая девочка-подросток с бледным лицом, бесцветными губами и в дурацкой серой шапке, натянутой по самые брови. Ужас! Блеклая мымра! Настоящая серая мышь! Тоже нашлась Кэт! Ей вдруг сделалось мучительно стыдно этого своего имени, с которым она последнее время так носилась. То-то все кривятся, когда она заставляет себя так называть… И Шмаевский сегодня эдак снисходительно сказал: «Хорошо, пусть будет Кэт». Как он, наверное, в душе смеялся над ней!
        Радужные оттенки губных помад сразу померкли, зеркальные стекла будто запотели и перестали отражать, люди вокруг принялись толкаться самым отвратительным образом, как бы тесня девочку к выходу. Закусив губу, чтобы не всхлипнуть, она вылетела из универмага на Невский.
        Эти магазины не для Кэт. И вообще весь мир не для нее. Она давно все уже разгадала в этой жизни! Все ложь! Эти разноцветные помады тоже ложь, потому что под ними бесцветные губы! И шикарные магазины - обман, потому что потом все равно приходится возвращаться в свои безликие квартиры без зеркальных стен и ломящихся от товаров прилавков! Конечно, у нее есть новая дубленка и шапка, но разве можно их сравнить с кожаным пальто на витрине? Эта ее дубленка под стать простенькой жизни с тетями Ларисами и продажными отцами! И она, дурацкая Кэт, все время пыталась приукрасить себя этим стильным, как ей казалось, именем! Хорошо, что она случайно забрела в «Пассаж» и увидела, как оно ей не идет! Теперь придется опять просить всех, чтобы ее звали Катей… Снова привыкать…
        Катя бродила по питерским улицам, стараясь больше не заглядываться на богато оформленные витрины магазинов и ресторанов. В голове было пусто. Она не думала больше ни о чем. Разве в этом мире есть что-нибудь стоящее, о чем был бы смысл думать! Вот голуби… или воробьи… сидят себе на крышах и проводах и ни о чем не думают. Она, бывшая Кэт, нынешняя Катя, тоже так может. Так ей лучше.
        В конце концов она здорово замерзла и повернула в сторону метро. Когда добралась до дома, всюду зажгли фонари. Под их белыми лучами снег празднично заискрился. Под ботинками девочки он вкусно поскрипывал, и ее настроение несколько улучшилось. В конце концов, не все у нее потеряно. Ей даже пятнадцать еще не исполнилось. Она будет считать, что все лучшее у нее впереди.
        Катя уже хотела забежать в свой подъезд, когда увидела невдалеке от него машину, похожую на ту, в которой несколько раз мать подвозили до дома. Или это не она? Честно говоря, Катя не слишком разбиралась в машинах. То есть она их вообще никогда не замечала, пока на одной не стала разъезжать мать.
        Катя подошла к машине и внимательно ее оглядела. Серая, пузатая. Наверное, иномарка. Надо на всякий случай запомнить номер, чтобы потом проверить, если что. Мать вроде бы обещала больше не водиться со всякими Онегиными, но кто ее знает… Может, не вытерпела? А с какой стати эта машина стоит возле их дома пустая? Неужели… Неужели мать пригласила своего Онегина домой, пока ее нет?
        Выскочив из лифта на своей площадке, Катя от возбуждения никак не могла открыть замок. Ключ как-то странно застрял и не хотел поворачиваться. В конце концов дверь открыла Наталья Николаевна.
        - Катюха, что ты вытворяешь с замком? - весело спросила она. - И вообще, где тебя столько времени носило? Я уже начала волноваться.
        С криком «Где он?» Катя стремительно ворвалась в квартиру и принялась по очереди открывать все двери, даже в ванную, в туалет и в маленькую кладовочку на кухне. Наталья Николаевна некоторое время смотрела на нее с удивлением, а потом спросила:
        - Кого ты ищешь-то? Если Барсика Марьи Сергеевны, то она его на прошлой неделе на дачу отвезла!
        - Нужен мне этот кот! - сморщилась Катя. - Онегина твоего ищу!
        - Какого еще Онегина?
        - Такого! Который возит тебя на серой машине! Она у дома стоит!
        - Прекрати, Катя! Я сегодня приехала на троллейбусе!
        - Врешь!!!
        - Как ты смеешь со мной так разговаривать? - возмутилась Наталья Николаевна.
        - А вот и смею! Ты же обещала! А сама! Скажешь, что не встречаешься с ним, да? - Катя подлетела к матери и почти с ненавистью уставилась ей в глаза.
        - Разденься сначала, - предложила Наталья Николаевна, опустив голову, - и мы поговорим.
        - Ага! Значит, встречаешься, встречаешься, встречаешься! Голову опускаешь, на меня не смотришь!
        Катя опустилась на пол, не раздеваясь, и наконец горько расплакалась, натянув на лицо ненавистную вязаную шапку того же колера, что и не менее ненавистная машина.
        Наталья Николаевна села на пол рядом с дочерью и, не пытаясь ее утешить, заговорила:
        - Я сегодня действительно приехала на троллейбусе, но не в этом дело… Ты права, я иногда встречаюсь с этим человеком… вне работы. Редко. Мне хотелось бы чаще, но я знаю, что тебе это не понравится. Меня это мучает, Катя. Думаю, что я могу позволить себе немного радости. Разве нет?
        - Мама! Ну какая радость? - Катя сдернула с лица шапку и угрюмо проговорила, уже не всхлипывая: - Они же все гады, как один!
        - Кать, ну с чего ты взяла? - Наталья Николаевна все же обняла дочь за плечи. - Если мне один раз в жизни не повезло, это не значит, что всё в ней безобразно и все отвратительны!
        - В ней именно всё и все отвратительны! А я - больше всех! - Катя сбросила с себя мамины руки, потом куртку, сняла ботинки, еле развязав шнурки красными закоченевшими пальцами, и заперлась в ванной.
        - Доченька! Ты что там собираешься делать? - встревоженная Наталья Николаевна замолотила в дверь кулаками.
        Катя открыла дверь и, не глядя на мать, сказала: «Я замерзла, хочу погреться», снова закрыла задвижку и пустила горячую воду.
        Глава 5
        В таких делах посредников быть не должно!
        Руслан Шмаевский тоже всячески уклонялся от подготовки к Дню влюбленных. Нинуля, уставшая уговаривать его сыграть в одной из сцен Онегина, наконец отцепилась, потому что и без него желающих было достаточно. Руслана тревожила Катя Прокофьева, упорно желающая откликаться только на глупое имя Кэт. Он не хотел о ней думать, но почему-то мысли сами собой упорно возвращались к ней. Он специально разглядывал ее в школе. Если до этого он смотрел на Иру Ракитину, как на потрясающей красоты картину, то в лице Прокофьевой взгляду абсолютно не за что было зацепиться. Она не была уродиной, но уж очень обыкновенной.
        Руслан все время вспоминал прикосновение Катиных губ к своим, и при этих воспоминаниях у него как-то странно теснило в груди. Странным было и то, что в тот момент он ничего необычного не почувствовал, а теперь вдруг так всерьез растревожился. Ему хотелось встретиться с Прокофьевой и поговорить. Зачем она сделала то, что сделала? Зачем поселила в нем такое беспокойство? Он обрадовался, когда столкнулся с ней в библиотеке один на один. Она же почему-то смотрела на него с презрением. Нагрубила. Это же ненормально: лезть с поцелуями, а потом грубить! Надо все-таки постараться о ней не думать.
        А как не думать, если он сейчас остался совершенно один? Все, как ненормальные, репетируют сцены из «Онегина». Девчонки (если опять-таки не считать Катю) возомнили себя Татьянами Лариными: томно поджимают губки, закатывают глазки и носятся со всякими стишками. Парни тоже с ума посходили. Сочиняют какие-то «отповеди» в онегинском стиле и пишут девчонкам записки. У них в классе давно уже идет месяц влюбленных. Что к этому сможет добавить еще один жалкий день четырнадцатое февраля? И кто только придумал его праздновать? Не праздновали же раньше, и ничего! Жили - не тужили.
        Мишка Ушаков тоже как-то незаметно отдалился. Он закрутил такой серьезный роман с Катиной подружкой Вероникой, что сразу почувствовал себя взрослым и здорово тертым жизнью. Руслан даже разозлился на него за это.
        - Может, хватит изображать из себя плейбоя? - как-то спросил он у приятеля.
        - Что бы ты в этом понимал! - возразил ему Мишка. - Плейбои - они где? В двадцать первом веке! А мы сейчас всем классом перенеслись в девятнадцатый, понял?! Не поверишь, но я чувствую себя настоящим аристократом! Практически, как «денди лондонский»! И, представь, очень хочется вызвать кого-нибудь на дуэль! Например, Панасюка из девятого «А». Воображает из себя… Хороший все-таки был обычай!
        Руслан оглядел аккуратно разделенные на косой пробор и смазанные каким-то гелем ушаковские волосы и рассмеялся:
        - Тоже лондонский аристократ нашелся! Денди! Ты в зеркало-то давно смотрелся?
        - При чем тут зеркало?
        - При том, что на твоей физиономии четко прописаны все твои рабоче-крестьянские русопятые предки до седьмого колена!
        - Это ты намекаешь на то, что у меня волосы с рыжизной? - грозно спросил Ушаков.
        - С рыжизной? Ну и словечко! - уже в полный голос расхохотался Шмаевский. - Какая еще рыжизна, если ты - натуральным образом рыжий! А нос - типичнейшая простонародная картошина!
        - Да если хочешь знать, рыжесть - это нормальное дело для англичан! Для ирландцев, например!
        - Брось, Миха! Из тебя такой же ирландец, как из меня - папа римский!
        - Да?!! Ты так думаешь?! - с большой обидой в голосе проговорил Ушаков. - А некоторые девушки из нашего класса думают по-другому!
        - Конечно же, это Вероника Уткина, да? - сказал Руслан и хитро подмигнул.
        Это его дружеское подмигивание Ушакову абсолютно не понравилось, и он проревел:
        - Если я встречаюсь с Вероникой, то, разумеется, ее и имею в виду! И ничего плохого в этом не вижу! А вот на твой породистый греко-римский нос что-то вообще никаких Вероник не находится!
        - Да потому что я просто не хочу! - Шмаевский попытался сказать это как можно независимей.
        - Это ты кому-нибудь другому рассказывай, только не мне! - покачал головой Мишка. - Я-то тебя знаю, как облупленного, и все, между прочим, вижу!
        - И что же ты такого видишь? - насторожился Руслан.
        - Я вижу, что Ирка Ракитина ходит вся несчастная и подговаривает девчонок устроить Катьке Прокофьевой бойкот!
        - Бойкот? За что?
        - Ирка говорит: за то, что Прокофьева чересчур выпендривается, в «Онегине» не участвует, всех презирает и воображает из себя неизвестно что. Прямо как Панасюк из девятого «А».
        - Дался тебе этот Панасюк! - отмахнулся от него Шмаевский. - Ерунда какая-то…
        - Ну, что касается Панасюка, то ты его просто еще не знаешь! Он еще покажет тебе свою гнусную личину! А вот Катька действительно от всех отбилась.
        - Ну и что? Я тоже отбился. Не хочу участвовать в «Онегине», да и все!
        - Честно говоря, мне это тоже не очень нравится, - сказал Ушаков, - но тебя можно простить, потому что ты других не презираешь, а эта Катька…
        - Я думаю, что и она просто не хочет, и все, - попытался защитить Прокофьеву Шмаевский.
        Мишка, как показалось Руслану, как-то излишне пристально на него посмотрел и многозначительно произнес:
        - Не думаю, что все так просто, как ты хочешь представить. Но Ракитина, думаю, совсем по другому поводу начала против Катьки военные действия.
        - И по какому же?
        - А ты не догадываешься? - спросил Ушаков и хитро прищурил один свой голубенький глаз.
        - Нет! - решительно ответил Руслан.
        - Врешь, конечно, но мне некогда тут с тобой препираться. Я могу и сам сказать. Это все из-за Катьки. Все видят, что ты вдруг ни с того ни с сего положил на нее глаз. Я прямо удивляюсь! Вот ты мне как другу скажи, что ты в ней нашел? Ирка - это я понимаю! Модель! А Прокофьева? Там же смотреть не на что!
        - С чего ты взял, что я на нее смотрю… - совсем растерялся Шмаевский.
        - Собственными глазами видел. А еще я видел, как ты Катерину в библиотеке между стеллажами зажимал! Скажешь, нет?
        - Мне просто спросить у нее надо было…
        - В общем, так, Руслик! Оправдываться не стоит! Или ты мне все рассказываешь, как на духу, или конец нашей дружбе, потому что она подразумевает полное доверие и открытость, - подытожил эту часть разговора Ушаков. - Вот я же не отказываюсь от того, что у меня есть некоторые отношения с Вероникой!
        - А они уже дошли до мыльной стадии? - спросил Шмаевский, чтобы отвлечь Мишку от Прокофьевой.
        - Это в каком же смысле?! - уже с самой серьезной угрозой в голосе воскликнул Ушаков и всем своим крупным телом попер на Руслана.
        Тот ловко увернулся и сказал:
        - Ну… губы у твоей Вероники не напоминают тебе мыло, как той девчонки… из летнего лагеря? Тамарки, что ли?
        Ушаков сощурил сразу оба глаза и с большим превосходством в голосе заметил:
        - Совсем ты, как я погляжу, неопытный в этом деле! Мыло - это тогда, когда девушка не нравится… А когда нравится, то это уже совсем другое! И у меня, брат, такое впечатление, что ты хочешь в этом убедиться лично на примере Катьки Прокофьевой.
        Руслан почувствовал, как щеки его заливает краска. Отпираться дальше было бессмысленно. Да и с кем еще поговорить о том, что беспокоит и не дает уснуть, как не с лучшим другом. Он потоптался на месте, покрутил лямку школьной сумки и сказал:
        - Знаешь, Миха, честно говоря, я и сам еще во всем не разобрался. Я даже не могу сказать, что Прокофьева мне нравится. Тянет меня почему-то к ней, и все.
        Шмаевский решил, что про Катин странный поцелуй не расскажет даже Мишке. Это было такое… такое… что никому… и никогда…
        - Вот это уже другое дело, - отозвался довольный Ушаков. - Это по-честному, по-дружески. Это я ценю и даже могу замолвить за тебя словечко.
        - Кому? - испугался Руслан.
        - Разумеется, Веронике, а она как лучшая Катькина подруга может…
        - Нет-нет! Не надо! Не вздумай! Я должен сам! - зачастил Шмаевский.
        - Ну гляди! Сам - это, конечно, лучше! Тем более что через два дня День влюбленных. Напишешь Катьке «валентинку» - и дело в шляпе!
        - Ты думаешь…
        - Чего тут думать! По-моему, на Прокофьеву больше никто не претендует, хотя… Конечно, Панасюк из девятого «А» - может претендовать… из вредности.
        - В каком смысле? Ты что, видел его с Прокофьевой? - испугался Руслан.
        - Нет, врать не буду. Пока я его с ней не видел. Но я уже от этого Панасюка натерпелся. Вот представь, пока у нас с Вероникой не было никаких отношений, так и его рядом не было. А как только у нас эти отношения появились, так он и выполз, как из-под земли. Прикинь, постоянно названивает ей и в спортивный зал приглашает. Будто бы на тренажеры!
        - Будто бы? А на самом деле?
        - Ну ты даешь! - возмутился Мишка. - Тренажеры - это так, одна видимость. А на самом деле - он ей свидание таким образом назначает.
        - Ну… а при чем здесь Прокофьева? - не понял Руслан.
        - А при том, что этот Панасюк просто не может счастливые пары видеть! Ему непременно надо разбить! Но пока он не знает, что ты собираешься Катьку клеить, думаю, дорога к ее сердцу для тебя открыта. Только держись от Панасюка подальше. Это я тебе как друг советую. Он ничего себе внешне, девчонкам нравится. Блондин, между прочим! Опаснейший тип! Дантес недобитый! Дуэльный пистолет по нему плачет!
        - Мишка, а что с бойкотом-то делать? - спросил Руслан, совершенно не заинтересовавшись коварным соблазнителем из девятого «А» Панасюком.
        - А это не наше с тобой дело, Руслик, - со вздохом ответил Ушаков. - Это девчоночье. Мы тут с тобой не властны.
        На этой далеко не оптимистической ноте Руслан расстался со своим лучшим другом, который спешил то ли на очередную репетицию, то ли на свидание с Вероникой Уткиной, и отправился домой.
        В квартире Шмаевских неожиданно оказался отец. Он торопливо собирал вещи в дорожную сумку. На диване были разложены документы с синими печатями и бумаги, испещренные колонками цифр.
        - Что, опять в командировку? - спросил его Руслан.
        Иван Сергеевич молча кивнул, продолжая укладывать вещи.
        - Опять надолго?
        - Нет, ко Дню влюбленных обязательно вернусь! - весело ответил отец.
        - Все прямо с ума посходили с этим днем! - заметил ему Руслан. - Тебе-то что за дело до него?
        Иван Сергеевич бросил в сумку электробритву, которую держал в руках, сгреб в одну пачку документы, сел на диван и показал сыну на место в кресле. Когда Руслан уселся напротив него, отец смущенно сказал:
        - Понимаешь, сын… Ты уже достаточно взрослый, и мне кажется, что можешь меня понять…
        - Слушай, пап, - скривился Руслан, - а нельзя без душераздирающих вступлений?
        Иван Сергеевич как-то беспомощно улыбнулся, потер пальцами переносицу и ответил:
        - Можно, конечно… Дело в том, что мне вдруг понравилась одна женщина… хотя, с другой стороны, вовсе и не вдруг… Я долго к ней приглядывался… - Он вскинул на сына несчастные глаза и спросил: - Ты осуждаешь, да?
        Руслан задумался. Осуждает ли он? Как он может осуждать отца, который уже почти пять лет разрывается между службой и домом, пытаясь и денег заработать, и какой-никакой уют в доме создать? Маму уже все равно не вернешь. Как там говорится, живым - живое?
        - Но ты же не забыл маму? - все-таки спросил он.
        - Разве можно забыть нашу маму? - вопросом на вопрос ответил Иван Сергеевич.
        - Ее фотография всегда будет висеть в большой комнате?
        - Разумеется, сынок.
        - А вдруг той женщине… не понравится?
        - Если ей не понравится, это будет означать, что я в ней ошибся. Но мне кажется, что не ошибся. Я хочу приехать ко Дню влюбленных и пригласить ее к нам в дом на праздничный ужин. Как ты на это смотришь?
        Руслан сжался в комок. Он не знал, как на это смотреть. Он, конечно, понимал, что его отец, достаточно видный мужчина, наверняка когда-нибудь женится во второй раз. Он даже готовил себя к этому, но почему-то все-таки оказался не готов. А вдруг отцовская знакомая ему не понравится? Вдруг она его, Руслана, возненавидит? Сколько известно историй о злобных мачехах!
        - Да нормально смотрю, - вздохнув, ответил он. - Только у нас как раз в этот день в школе концерт для родителей. Все готовятся, как сумасшедшие!
        - И ты участвуешь?
        - Нет… не участвую…
        - Почему? - удивился Иван Сергеевич.
        - Не знаю, папа. Почему-то нет настроения, - честно ответил Руслан. - Но Мишка Ушаков чуть ли не в трех сценах из «Евгения Онегина» занят. Ты бы только его видел! Изо всех сил косит под «денди лондонского»! Это с его-то русской внешностью! Собирается, между прочим, из дуэльных пистолетов палить! Может, придешь посмотреть, а потом уж - и на свой ужин?
        - И во сколько же ваш концерт?
        - В шесть тридцать, чтобы родители успели с работы.
        - Ну что ж? Можно сначала и на концерт. А если я с этой женщиной приду? Не страшно? - И Иван Сергеевич опять посмотрел на сына виновато и смущенно.
        «Неужели я могу что-то ему запретить? Так он меня и послушает!» - подумал Руслан, но сказал другое:
        - Приходи с ней. Так и быть. Мне тоже к ней присмотреться надо. А то вдруг ты в ней чего-нибудь ужасного не замечаешь! Знаю я этих влюбленных!
        Иван Сергеевич рассмеялся, аккуратно уложил документы в прозрачную папочку, засунул ее в сумку, дал сыну последние указания и пошел одеваться в коридор. Открыв дверь, он остановился на пороге квартиры, погрозил сыну пальцем, как маленькому, и сказал:
        - Гляди, чтобы дверь еще раз «случайно» не захлопнулась! Я приехать на помощь уже не смогу!
        Руслан вздрогнул, но кивнул довольно бойко, и отец ничего подозрительного в его поведении не заметил. Он прощально махнул рукой и исчез за дверью. Руслан погрустнел. Они с отцом жили настоящими друзьями, и он не любил оставаться дома один. Наваливалась какая-то тоска и печальные воспоминания. Он прошел в большую комнату и остановился перед черно-белым фотопортретом матери. На нем она была совсем юной и очень красивой: с удлиненными восточными глазами и пушистыми густыми волосами, волнами набегающими на щеки. Руслану было около десяти, когда мама умерла. Уже не младенец. Он ее хорошо помнил, и это было одним из самых светлых воспоминаний его четырнадцатилетней жизни. Теперь отец хочет заменить маму другой женщиной. Или не заменить, а… Руслан не знал, как это правильнее назвать. Ему было от этого как-то горько и неуютно, но он знал, что мешать отцу устраивать личную жизнь не станет.
        Отойдя от портрета, он включил телевизор и сел перед ним в кресло. На экране пытался острить и дурачиться один из диджеев MTV, но Руслан скоро поймал себя на том, что не слушает его, а опять думает о Кате. И чего он отказался от Михиной помощи? Может, все-таки позвонить и попросить о содействии? Но тогда Катя Прокофьева может подумать, что он, Руслан, какой-нибудь беспомощный и жалкий! Нет! В таких делах посредников быть не должно!
        Глава 6
        Не пропадай, Катя…
        - В общем, так, Прокофьева! Мы требуем, чтобы четырнадцатого февраля тебя в школе не было! - заявила Ира Ракитина, сверкая потемневшими от ненависти голубыми глазами.
        Девчонки, которые ее окружали, дружно закивали. Катя поискала среди них Бэт и Ник. Вероника почему-то отсутствовала, а Бэт, то есть Таня Бетаева, с каменным лицом смотрела мимо нее.
        - Ты, Танька, такого же мнения? - на всякий случай спросила ее Катя.
        - Естественно, - так и не взглянув на подругу, процедила Бетаева. - Ты же все равно ни в чем не участвуешь, а любовь вообще презираешь. Зачем тебе День влюбленных? В прошлом году ты сама с него сбежала!
        - Ясно, - сказала Катя и повернулась опять к Ракитиной. - Если бы вы ко мне не прицепились, то я, возможно, и в этот раз не пришла бы, потому что мне противно смотреть на ваши праздничные ужимки в честь какого-то монаха Валентина! Теперь из принципа приду! А на ваши требования мне наплевать! Вы ничего мне запретить не можете! Кто вы такие, чтобы мне что-то запрещать?
        - Мы - коллектив, - опять очень гордо ответила за всех Ракитина.
        - Это вы-то коллектив? - усмехнулась Катя. - А как же парни? Нужно и их мнение спросить!
        - Да кому ты нужна! - зло улыбнулась Ира и перекинула свои отливающие золотом волосы на грудь, чтобы невзрачная Прокофьева чувствовала, с кем разговаривает. - Они даже и не заметят твоего отсутствия!
        - А это мы сейчас проверим, - запальчиво ответила Катя и зашла в кабинет истории, где у них должен был начаться последний урок. Девчонки встревоженной стаей влетели вслед за ней. Ракитина пыталась оттеснить Прокофьеву к собственному месту на ряду у стены, но Катя резко отодвинула ее рукой и обратилась к парням их девятого «Б», которые хохотали, собравшись возле двух парт в конце класса.
        - Ребята, - чуть дрогнувшим голосом сказала она. - Мне надо спросить у вас одну вещь…
        Одноклассники, еще улыбаясь и бросая друг другу веселые реплики, повернули к ней свои лица. Катя тут же пожалела о том, что затеяла. Не надо было никого ни о чем спрашивать. Надо было просто прийти четырнадцатого февраля в школу как ни в чем не бывало. Какая-то Ракитина, мнящая себя хозяйкой класса, ей не указ! А Бетаева вообще глупа до отвращения! Неужели можно так резко перемениться от какой-то там симпатии к Шмаевскому? С другой стороны, можно было действительно и не приходить в школу в этот день. Какая разница… Но теперь глупо молчать. Все на нее смотрят и ждут, что она скажет. А что же ей сказать? Какой ужас! Сейчас все покатятся со смеху…
        Катя уже хотела убежать из класса, так и промолчав, когда вдруг поймала внимательный и настороженный взгляд Руслана. Непонятно почему она тут же укрепилась духом и, глядя только на него и обращаясь только к нему одному, сказала:
        - Наши девушки считают, что я такая… отвратительная… такая уродливая… такая ненужная здесь, что если я… куда-нибудь вдруг пропаду, то никто не заметит… и все обрадуются… Вы тоже так считаете?
        В классе повисла тишина. Улыбки погасли одна за другой. Кое-кто из Катиных одноклассников, соорудив на лице самое независимое от глупейших девчоночьих проблем лицо, отвернулся к окну. Другие опустили глаза в пол. Третьим вдруг срочно понадобилось проверить, правильно ли они составили в тетради таблицу по истории. И их всех можно было понять. Никто из них не знал, что сказать в создавшейся ситуации. Никого из них Катя Прокофьева действительно не волновала. Каждый согласился с тем, что не заметил бы ее исчезновения, а если бы и заметил, то очень легко это пережил бы. Но одно дело согласиться, и совсем другое - сказать об этом человеку в лицо. Не так-то уж это и просто. Жестоких молодых людей в девятом классе «Б» не было.
        Самый жалостливый из одноклассников Мишка Ушаков, стрельнув глазами в сторону Шмаевского и убедившись, что тот молча стоит столбом, хотя совсем недавно что-то такое невразумительное блеял насчет странного тяготения к Прокофьевой, решил обернуть дело в шутку. Он уже хотел сказать, что если Катя вдруг неожиданным образом исчезнет, то никто им, артистам, честно не скажет, как они будут выглядеть на школьной сцене в «Онегине». Мишка уже даже открыл рот, но вперед вдруг все-таки шагнул Руслан.
        - Не пропадай, Катя, - тихо сказал он. - Мне будет очень плохо, если ты пропадешь…
        Кто-то из девчонок тоненько и протяжно ахнул, кто-то из ребят присвистнул, а Катя и Руслан стояли друг против друга с напряженными лицами. Катя совершенно не знала, что ей делать дальше. Она боялась лишиться чувств, так громко и болезненно стучало ее сердце. А Руслан вернулся к своей парте, взял с нее сумку, подошел к Кате и уж совсем для нее неожиданно предложил:
        - А давай прогуляем историю! - и первым пошел к выходу из класса.
        Потрясенные девчонки расступились сначала перед ним, потом перед Катей и долго смотрели им вслед, пока они не скрылись за поворотом коридора.
        В полном молчании Руслан Шмаевский и Катя Прокофьева оделись в гардеробе. Поскольку история была шестым уроком, охранник дядя Коля беспрепятственно выпустил их из школы. Он же не мог знать наизусть все расписание с его ежедневными дополнениями и изменениями. Может быть, у этой парочки с похоронными лицами сегодня как раз пять уроков. И видать, именно на пятом схлопотали они оба по хорошей «паре», а девчонка, может, даже и «единицу», потому что глаза у нее явно на мокром месте. Дядя Коля порадовался за себя, что уже никогда в жизни не получит ни одной «пары», со звонком на урок закрыл дверь школы на щеколду и сел за свой стол при входе разгадывать кроссворд.
        Катя с Русланом вышли из школы и все так же, без слов, пошли по тротуару вдоль жилого массива. Катя решилась первой прервать затянувшееся молчание.
        - Ты меня пожалел, да? - спросила она.
        - Пожалел, - согласился Руслан.
        - Ну что ж, - вздохнула Катя. - Спасибо. Ты сделал это вовремя, а то я непременно провалилась бы сквозь землю.
        - Зачем ты вообще все это затеяла? Зачем свои переживания выставлять на всеобщее обозрение?
        - Так, - пожала плечами Катя. - Девчонки собирались меня унизить. Мне захотелось быть… раздавленной до конца… или…
        - Или что?
        - Ну… я все-таки надеялась…
        - На меня?
        - Не знаю… Может быть… Ты ведь недавно приглашал меня гулять. Почему?
        - Ты же догадываешься!
        - Нет.
        Руслан резко затормозил, развернул ее лицом к себе и, без конца останавливаясь и покусывая губы, заговорил:
        - Кать… Мне покоя нет с того вечера… Ну… ты знаешь… Скажи… ты поцеловала меня на спор?
        - Вроде того… - согласилась она, поеживаясь от неловкости.
        - А на самом деле ничего ко мне не испытываешь? Никаких чувств?
        - Я… я не знаю, Руслан, - прошептала Катя. - Теперь не знаю…
        - Зато я знаю. Ты нравишься мне… Только не спрашивай опять, что было бы, если бы ты тогда не пришла. Я не знаю, что было бы. Может, и ничего. Но теперь это чувство во мне есть. Мне нравится, что оно есть, и я не хочу, чтобы оно прошло. Пойдем в кафе. Я тебя угощу чем-нибудь. Мне отец кучу денег оставил. Целое состояние! Что ты любишь из сладкого?
        - Эклеры… такие… с шоколадом сверху… - не смогла удержаться Катя.
        - Будут тебе эклеры, Кэт! - рассмеялся Руслан. - Хоть в шоколаде, хоть в обсыпке! Пошли!
        - Ладно уж, зови Катей… - нерешительно и опять шепотом сказала девочка.
        Потом они сидели в теплом кафе со смешным названием «Шоколадный ежик» и, обжигаясь, пили горячий шоколад. Вместо эклера Катя согласилась на фирменного «Ежика», больше похожего на колючего от шоколадной стружки колобка. Они говорили с Русланом ни о чем и обо всем сразу. Оказалось, что они одинаково не любят молочные коктейли, томатный сок и школьные куриные котлеты в ядовито-желтой панировке. Они оба любили читать фэнтези и терпеть не могли популярные песенки ни о чем. Руслан обожал компьютерные игры, но Катя в этом не разбиралась, потому что компьютера у нее не было. Руслан этому очень обрадовался, потому что нашелся повод пригласить ее к себе в гости и научить любимым играм. Катя отказывалась, но одноклассник и не настаивал на сегодняшнем дне. Он говорил, что у них впереди еще целая жизнь.
        После кафе Катя с Русланом гуляли по зимним улицам, скользя по раскатанным до льда дорожкам и сбивая снег с веток деревьев. Обоим друг с другом было легко и свободно.
        Когда Руслан довел Катю до дома, она с удовольствием отметила, что серой пузатой машины рядом нет. Она уже хотела попрощаться со Шмаевским, но он шагнул вместе с ней в подъезд, а потом и в лифт.
        - Я только до квартиры, - тихо сказал он. - Не бойся. В гости напрашиваться не собираюсь.
        Катя ничего не ответила. Только сердце у нее забилось так же громко и мучительно, как в классе, когда он сказал ей: «Не пропадай…» Они вышли из лифта. Катя достала ключ.
        - Подожди, - попросил ее Руслан.
        - Зачем? - обернувшись к нему, дрожащим голосом спросила Катя.
        - А ты не могла бы еще раз… - таким же неуверенным голосом начал он.
        - Что… - еле выговорила она.
        - Поцеловать… как тогда… только…
        - Что только?
        - Только, чтобы не так равнодушно…
        - Я не знаю…
        Шмаевский приблизил к ней свое лицо. Катя положила руки ему на грудь и осторожно коснулась губами его губ. Равнодушно и не получилось. У нее не было уже того делового напора, с которым она явилась к нему в тот памятный вечер. Она дрожала от непонятного чувства, впервые переполнившего ее всю. Руслан обнял девушку за плечи и ответил на ее слабый поцелуй. Кате показалось, что качнулась земля. Как странно. Вроде бы все то же самое, как тогда, и в то же время совсем другое…
        - Ты ведь теперь не станешь говорить мне: «Отвали от меня»? - шепотом спросил Руслан.
        - Прости меня за… все то… - шепнула Катя в ответ.
        - Я зайду за тобой завтра в школу?
        - Зайди…
        - Я буду ждать на площадке первого этажа, хорошо?
        - Хорошо…
        - И ты поцелуешь меня еще?
        - Да… А ты?
        - И я…
        Дома с Катей случилась настоящая истерика. Она проплакала целый час кряду, сама толком не понимая о чем. Она ругала себя за то, что поддалась Руслану. Она вспоминала его поцелуи и понимала, что теперь не сможет так люто ненавидеть всех этих «Онегиных». Шмаевский, один из них, неожиданно получил над ней такую власть, какую не имела даже собственная ее мать.
        Руслан сказал, что она ему нравится… Может быть, он решил над ней поиздеваться, специально, чтобы расквитаться за тот случай, когда у него захлопнулась дверь? Нет, не может быть… Он же защитил ее в классе от всех. Ракитину прямо всю перекосило от злости. И потом он так нежно поцеловал ее. Если бы он решил расквитаться, то из-за лифта обязательно должен был бы выскочить какой-нибудь одноклассник, показать на Катю пальцем и залиться неудержимым смехом. Но этого же не было! Не было никакого хохочущего одноклассника! Они с Русланом были одни! Даже лифт замер, никуда не ездил и не лязгал своими автоматически закрывающимися дверями.
        Так что же делать? Верить Шмаевскому или нет? Завтра этот пресловутый День влюбленных. Руслан сказал, что зайдет за ней… Какой ужас! Если они завтра явятся в класс вместе, то все подумают, что они… Нет! Она, Катя, ни за что не станет в него влюбляться! Еще чего не хватало! Ирка Ракитина сама в него влюблена и вполне может завтра написать ему об этом в какой-нибудь из идиотских «валентинок». Конечно же, Шмаевский сразу выберет ее. Тут и думать нечего. Да и Бэт тоже в Руслана втрескалась. Тоже что-нибудь ему напишет. Он, может, и захотел бы остаться с Катей, но разве можно удержаться подле нее, когда для него на все готова и первая красавица класса, и Танька, которая, как ни крути, выглядит очень неплохо со своими модными рваными прядями.
        Катя вскочила с дивана, на котором рыдала, и подбежала к зеркалу, чтобы еще раз взглянуть на собственное лицо, которое вообще-то уже тысячу раз видела. Ну вот! Так и есть! Ничего в ней не изменилось! Даже если не обращать внимания на красный нос, все равно в ней нет ничего интересного. Конечно же, завтра Шмаевский забудет о том, что говорил ей сегодня, и о своих поцелуях тоже забудет. Бэт действительно в сто раз красивее ее. У Таньки, кроме стильной стрижки, еще и красиво выписанные пухлые губы. Все мужчины ненадежны. Их ничем не удержишь около себя, если вдруг на горизонте появится кто-то с Танькиными губами и любовной запиской в виде сердца. Но Катя не упадет в обморок. Как там говорится: предупрежден - значит вооружен. Она сама себя предупредила, что завтра возможен конец только что начавшихся отношений с Русланом, а потому выдержит это стойко.
        Когда с работы пришла мама, следы слез с Катиного лица уже исчезли, и сама она была абсолютно спокойна. Она сосредоточенно решала свои любимые алгебраические уравнения. Никто и ни за что не догадался бы, что она недавно рыдала во весь голос и на всю квартиру.
        - Ну и как ваш концерт? Готов? - спросила за ужином Наталья Николаевна.
        - Понятия не имею, - ответила Катя. - А почему ты спрашиваешь?
        - Мне бы хотелось посмотреть, как современные молодые люди чувствуют Пушкина.
        - Как надо, так и чувствуют, - с плотно набитым ртом буркнула Катя.
        - Дочь! А почему ты грубишь? У тебя плохое настроение? - Наталья Николаевна даже отодвинула от себя тарелку с жареной картошкой.
        - У меня нормальное настроение. Просто мне не нравится, что ты ничего не помнишь! Я тебе говорила, что в этих сценах не участвую!
        - Я помню! - возразила мать.
        - Зачем же тебе тогда идти на концерт, если меня на сцене не будет?
        Наталья Николаевна помолчала немного, а потом ответила чуть дрогнувшим голосом:
        - А мне хотелось бы с тобой вместе посидеть в зале и посмотреть на твоих друзей. Мы так давно с тобой нигде не были вместе…
        - Да? Тебе хочется посмотреть на моих одноклассников? - с сомнением спросила Катя.
        - А что в этом такого странного? Вы так повзрослели. Я давно никого не видела. Даже Таня с Вероникой редко заходят. Раньше не выгнать было. Ты с ними не поссорилась?
        - Нет, - быстро ответила Катя. - Они репетируют. Им некогда. А потом… они обязательно явятся, вот увидишь!
        - Ну так как? Можно мне прийти на концерт? - еще раз спросила Наталья Николаевна.
        Катя, удивившись настойчивости матери, посмотрела на нее из-под челки, которая доросла уже почти до самых глаз, и вдруг заметила, как она за последнее время похорошела. Вот что значит бросить курить! А некоторые девчонки, дуры, пытаются начинать. Ладно, пусть мама придет на концерт. Пусть все на нее посмотрят. Есть на что! Она, Катя, тоже, может быть, со временем станет такой же.
        - Приходи. К половине седьмого успеешь? - спросила Катя.
        - Постараюсь, - с улыбкой ответила Наталья Николаевна.
        Глава 7
        Есть ли смысл разевать рот на чужой каравай?
        Накануне Дня влюбленных Катя очень плохо спала. Подушка казалась жесткой и мешала. Простыня все время сбивалась на сторону, а одеяло сползало на пол. Сон был беспокойный, рваный. Он состоял из отдельных кусков, которые все начинались одинаково: она обязательно просыпала в школу, потому что будильник не звонил. Заканчивались обрывки снов по-разному: Руслан Шмаевский вместо нее вел за ручку в класс то Бэт, то Ирку Ракитину, а то самую смешную и толстую девчонку их класса - Маню Коновалову.
        В конце концов Катя поднялась с постели в шесть утра с одеревеневшей шеей и красными глазами. Она понимала, что если еще раз заснет, то уж точно проспит все на свете. Умывшись холодной водой, чтобы взбодриться, Катя целый час просидела перед зеркалом, пытаясь наложить на лицо косметику как-нибудь понезаметней. Но из лица все равно выпирали то чересчур черные ресницы, то пошло блестящие губы. Нет, пожалуй, она зря взялась за тушь и помаду. Раз уж раньше не красилась, то глупо начинать прямо в дурацкий День влюбленных. К тому же Шмаевский может это неправильно истолковать. Да и остальные в классе тоже что-нибудь такое подумают…
        А вдруг Руслан вообще не придет? Она станет его ждать на подоконнике первого этажа, как договаривались, а он будет в это время в школе рассказывать, как здорово заморочил ей голову. Она опоздает на урок, зайдет в класс, а он выкрикнет: «Ну! Что я вам говорил! Это она из-за меня опоздала!» И что ей тогда делать? Пожалуй, придется дать ему пощечину. Не станет же он с ней драться в ответ? Вроде бы не в его стиле… А еще можно вообще не обращать на него внимания. Будто его не существует. Пройти мимо него, как мимо шкафа. А что? Пожалуй, это самое правильное решение!
        До половины восьмого, когда надо было выходить из дома, Катя измучила себя до дрожи в руках и коленях. Лицо ее сделалось бледным, а губы - бескровными.
        - Ты не заболела, Катюха? - встревоженно спросила мама и даже коснулась ее лба губами. - Температуры вроде нет… Или ты что-нибудь эдакого ждешь от Дня влюбленных, а? - проворковала она, хитро улыбнулась и даже подмигнула, выходя из квартиры.
        Потерев щеки ладонями, чтобы они приобрели живой цвет, Катя накинула куртку, но уже в лифте решила, что вообще не пойдет в школу, если Шмаевского не будет на первом этаже. Пусть Ракитина торжествует, и Танька Бетаева тоже, раз она из подруги превратилась в такую злобную летучую мышь! Наплевать. На все будет наплевать, если Руслан ее обманет.
        Перед выходом из лифта Катя опустила глаза. Надо себя подготовить к пустому подоконнику. Так… Вот сейчас она увидит, что…
        Она с трудом заставила себя поднять глаза. Самый широкий подоконник их дома действительно был пуст. Сердце отвратительно екнуло и, похоже, перестало биться. Только не плакать. Только не плакать! Она же себя готовила к этому. Все нормально. Ничего неожиданного не случилось. Можно возвращаться домой. Гори этот День влюбленных огнем! Все гори огнем!
        Бесчувственным ватным пальцем Катя снова нажала на кнопку лифта, и именно в этот момент хлопнула дверь подъезда. Девочка машинально повернула голову. По лестнице поднимался Руслан Шмаевский. Кате нечем стало дышать, в глазах потемнело.
        - Кать! Ты чего? - подскочил к ней Руслан. - Тебе плохо?
        - Я… думала, что ты не придешь… - одними губами проговорила она.
        - Как же я мог не прийти, когда… Кать! Да ты что! - Он развернул ее к себе и поразился бледности лица. - Я же не мог не прийти…
        И тут она расплакалась, горько и некрасиво всхлипывая. Руслан прижал ее к себе, приговаривая:
        - Ну… не надо, Катя… Все же хорошо… И вообще, сегодня праздник. Надо радоваться, а ты плачешь.
        Она оторвала лицо от его груди и внимательно посмотрела, не врут ли его глаза. Глаза Руслана Шмаевского были серьезны и, как ей показалось, нежны. Он хотел поцеловать Катю, как вчера, но они услышали, что где-то вверху хлопнула дверь, потом туда, вверх, поскрипывая, пополз лифт, а из соседней квартиры показался мужчина с кейсом и в распахнутой дубленке. Он посмотрел на молодых людей неприветливо и хмуро, а потом очень выразительно глянул на исписанные маркером стены. Хотя Катя с Русланом не имели никакого отношения к этим настенным росписям, им почему-то сделалось стыдно, и они, взявшись за руки, выбежали из подъезда.
        Возле школы Катя вытащила свою ладонь из руки Шмаевского.
        - Не надо дразнить гусей, - сказала она.
        Руслан, согласившись с ней, кивнул.
        Школа встретила их невообразимым гомоном, который позволяется устраивать только в великие праздники. Из кармана синей форменной одежды охранника дяди Коли торчала ромашка с красной надписью на желтой серединке: «I love you», а румяное лицо излучало такую радость, будто его только что представили к награде за спасение юных жизней вверенных ему школьников.
        Весь гардероб был увешан связками разноцветных шаров, а на стенде с расписанием уроков красовалось огромное розовое сердце. На нем кривоватыми и толстыми красными буквами было написано: «Поздравляем всех с Днем влюбленных! Желаем срочно влюбиться, если вы еще не успели!» Дежурные, стоящие у дверей, ведущих в коридоры школы, были нарядно одеты и всем входящим прикалывали на грудь небольшие и тоже розовые бумажные сердечки. На Катином было выведено «9-28», на Руслановом «9-29».
        - И что это значит? - спросил Шмаевский у дежурного старшеклассника.
        - Две последние цифры - это вроде адреса для «валентинок» и писем, а девятка означает, что вы в девятом классе учитесь. Чтобы почтальоны не путались.
        Катя с Русланом прошли на лестницу. Она тоже вся была убрана шарами, увешана разноцветными бумажными сердцами, цветами, сказочными птицами и блестящими бантами из фольги. Школьники, разодетые, как на дискотеку, носились по ступенькам со скоростью баллистических ракет. Девчонки сверкали блестками на лицах и волосах. Губы их были накрашены ярче обыкновенного. Почти каждая могла похвастать новыми броскими украшениями, испускающими разноцветные искры не хуже драгоценных камней. Многие держали в руках палочки с прикрепленными к ним сердечками на дрожащих пружинках.
        Катя в джинсах и синей спортивной куртке выглядела странно и нелепо. Дрожащей рукой, сильно уколовшись булавкой, она сорвала с груди бумажное сердце с номером и сунула его в карман. Шмаевский, разглядывая стены и уже снующих по лестнице почтальонов с яркими картонными сумками в руках и с бейджиками «Почта» на груди, не заметил этого ее жеста отчаяния.
        Кабинет русского языка и литературы, куда зашли Катя с Русланом, был так перегружен украшениями, что напоминал игрушечный отдел магазина «Детский мир». На партах сидели разноцветные мягкие игрушки, на окнах гуашью были нарисованы все те же розовые сердца и стреляющие в них желтоволосые толстые амурята, а на стенах не было свободного места от прилепленных к ним поздравительных открыток, фотографий и чуть ли не елочной мишуры. Кате показалось, что к горлу подступает тошнота. Как же все это пошло! Как отвратительно! И зачем она пришла в школу? Все равно нормальных уроков в такой обстановке не будет. Разве можно заниматься придаточными предложениями под прицелом этих уродливых ангелочков на окнах?!
        А в классе между тем заметили, что она вошла в дверь вместе с Русланом. Все перестали разговаривать и размахивать сердечками на палочках, но переполненная своими мыслями Катя этого не заметила. Она стояла посреди кабинета, размышляя, стоит ли уйти сразу или все-таки после урока классной руководительницы, чтобы она потом не придиралась.
        Зато Шмаевский видел все. Он взял сразу вздрогнувшую всем телом Катю за руку и повел к своей последней парте. Тишина сделалась до того пронзительной, что ее наконец «услышала» и Катя. Она плюхнулась на новое место и замерла с прямой спиной и ломотой в затылке. Все-таки надо было уйти сразу, а то теперь как-то глупо…
        А в класс уже влетела Ленка Ватникова из девятого «А» в канареечного цвета брючном костюме, с почтальонской сумкой наперевес и заверещала во все горло:
        - Я почтальон девятых классов! Прошу любить и жаловать! Все «валентинки», письма и записки сдавать мне! Если кто хочет что-нибудь послать на другие параллели, например, восьмым или десятым классам, то ищите по школе их почтальонов. Про десятые ничего не знаю, а у восьмых почтальоном - Наташка Яковенко. А если кто стесняется передавать свои письма нам в руки, то возле столовки висит большой ящик для всех. После уроков его вскроем, а разносить послания будем вечером, на дискотеке! А если чьего-то номера не знаете, не страшно. Можете фамилию написать и класс. Разберемся! Вопросы есть?
        Вопросов не было.
        - Может, у кого-нибудь уже есть готовые «валентинки»? - спросила Ленка. - Уже можно сдавать!
        Девятый «Б» молчал. Все сидели и прятали глаза друг от друга.
        - Да не бойтесь вы! - рассмеялась Ватникова. - Я ничего не узнаю. Мне ваши любовные записки читать некогда! У меня вот тут уже целая куча всего от других девятых. - И она потрясла своей картонной сумкой. - Раздавать буду не сейчас, а после этого урока. Мы так договорились: перед уроком собираю, а раздаю только после него. Так что сдавайте «валентинки», пока я тут, а то потом будете долго бегать за мной по школе!
        Первой встала со своего места Ира Ракитина. Она подошла вплотную к Ватниковой и что-то быстро переложила из своего кармана в ее почтальонскую сумку. После этого будто прорвало плотину. Одноклассники окружили Ленку, стараясь засунуть ей в сумку свои послания так, чтобы окружающие не поняли, кому они предназначены. Ватникова, кулаком утрамбовав в сумке почту, ушла из их класса очень довольная своей сегодняшней ролью.
        Как Катя и подозревала, все уроки этого дня выходили всмятку. На русском языке Нинуля даже не вспомнила про придаточные предложения, потому что на сегодняшний день ее гораздо больше волновало вечернее выступление девятого «Б» на сцене. Все, кто успел, еще раз прорепетировали свои роли. Мишка Ушаков неожиданно оказался неплохим Онегиным. Даже его смешное завывание куда-то делось. Катя с удовольствием поаплодировала ему вместе со всеми.
        - Да, Ушаков, я тебя явно недооценивала! - призналась Нинуля. - Зря я тебе Лермонтова советовала. Как ты сейчас красиво прочел:
        Я знаю: век уж мой измерен;
        Но чтоб продлилась жизнь моя,
        Я утром должен быть уверен,
        Что с вами днем увижусь я…
        Молодец! Не ожидала! Здорово! Я прямо чуть не прослезилась!
        - Это он ради Веронички старался! - ввернула Ракитина, и все рассмеялись, а Уткина покраснела натуральным маковым цветом.
        - И что такого! - не стал отпираться Ушаков. - Как говорится: любовь - это страшная сила!
        На перемене Кате с Русланом поговорить почти не удалось, потому что перекричать динамики, орущие модные песенки, было невозможно. На следующем уроке математики класс хихикал, пищал и шуршал полученными «валентинками». Математичка Зинаида Михайловна некоторое время пыталась призвать всех к порядку, а потом махнула рукой, написала на доске примеры и сказала:
        - Кто умудрится их решить среди любовных записок, сдадите тетради, оценку обязательно поставлю в журнал.
        Никакого математического оживления на лицах учащихся при этих своих словах Зинаида Михайловна не обнаружила, уселась за свой стол и, тяжко вздохнув, углубилась в яркий журнал под названием «Что хочет женщина».
        В конце урока на учительский стол легло всего четыре тетради: Катина, Руслана Шмаевского, толстой Мани Коноваловой и маленького щупленького любителя математики Костика Петухова. Зинаида Михайловна им обрадовалась гораздо больше, чем коробке конфет в виде сердца, которую ей преподнесли девятиклассники. Она потрепала Костика по выпуклой, в виде репки, стриженой макушке и вытерла неожиданно выбежавшую на глаза слезу.
        После третьего урока Катя получила письмо. Вместо ее номера «9-28», который, конечно же, никто так и не успел разглядеть, на сложенном в квадрат листке из тетради по русскому печатными буквами значилось: «Прокофьевой, 9 «Б». Катя развернула листок. Такими же печатными буквами там было написано: «Зря ты разинула рот на чужой каравай. Все равно он будет с тобой недолго, потому что ты - длинная уродина!» Конечно же, это писала Ракитина. Или, может быть, даже Танька… Конечно, это все про Руслана. Честно говоря, она, Катя, считает так же, но Ракитиной с Танькой совершенно незачем лезть не в свое дело.
        В отличие от одного-единственного послания, которое она получила, у Шмаевского была целая куча «валентинок» и сложенных различными геометрическими фигурами записок. Он читал их со снисходительной улыбкой, потом жестоко мял в кулаке и небрежно совал в сумку. Кате очень хотелось узнать, кто ему писал, но спросить она не решалась. Все-таки у нее нет особых прав на него. Подумаешь, пару раз поцеловались. В конце концов, он тоже может ходить с ней за ручку на спор.
        Из-за постоянного шума и музыки Катя с Русланом так и не разговаривали на переменах. На всех уроках они сидели вместе, но на них тоже особенно не поговоришь. За весь день между ними было сказано всего несколько слов. Но Катя видела, что, как и все остальные, Шмаевский писал на уроках записки, слегка загородившись от нее рукой. Поскольку она больше никаких писем не получала, то все это могло значить только одно: Руслан пишет «валентинки» другой девочке, а может быть, даже и не одной. Катя старалась гнать от себя невеселые мысли, но к концу школьного дня ей уже хотелось выброситься из одного из размалеванных окон.
        Когда они уже одевались в гардеробе, Руслан спросил Катю, сколько «валентинок» она сегодня получила.
        - Нисколько, - ответила она сквозь зубы. Не рассказывать же ему про записку, где ее обозвали уродиной.
        - Да ладно! - рассмеялся он. - Если ты думаешь, что мне это не понравится, то зря!
        - Я ничего такого не думаю, а говорю правду. Нет у меня никаких «валентинок», - угрюмо ответила Катя и опять подумала, что он над ней издевается. Если сам ей не писал, то кто ж еще напишет?
        - Не может быть, - покачал головой Шмаевский, и улыбка на его губах трансформировалась в кривую ухмылку.
        Катя подумала, что ему не понравилось, что она ни у кого не вызывает интереса. Каждому парню хочется, чтобы красоте девчонки, с которой он уселся за одну парту, завидовала бы вся школа. Но чего нет, того нет. Пусть он поскорей поймет, что ошибся в ней, и все опять станет, как было раньше.
        - Да не огорчайся ты так, - сказала она. - Мог бы и раньше сообразить, что я не королева красоты.
        - Погоди… - невпопад ответил ей Шмаевский и бросился к выходу из гардероба.
        «Так-то оно и лучше», - подумала Катя.
        Ждать Руслана она не собиралась. Вряд ли он вернется. Очень уж поспешно удрал. Стыдно ему за нее, такую неказистую. Даже Маня Коновалова сегодня получала почту. Катя видела, как она хихикала над розовым листком с сердечком, а потом, покусывая кончик ручки и томно улыбаясь, раздумывала над ответом.
        Катя уже надела куртку, когда непонятно откуда перед ней материализовалась Бэт.
        - Какая же ты, Катька, подлая! - ни с того ни с сего заявила ей Танька.
        Ошарашенная Катя даже не нашла, что ей ответить.
        - И нечего на меня смотреть так, будто ты ничего не понимаешь! - продолжила Бетаева, и щеки ее вызывающе заалели.
        - Что тебе от меня нужно? - спросила Катя, наливаясь злостью. - Что я тебе сделала?
        - А то! Ты же нам с Вероникой вешала лапшу на уши, что любви не существует, что одни инстинкты, а сама!
        - А что сама?!
        - Сама к Шмаевскому липнешь, как банный лист!
        - Я не липну! - помотала головой Катя.
        - Липнешь! Скажи лучше честно, ты в него влюбилась, да?
        - Ничего не влюбилась!
        - Тогда и отвали от него! В отличие от тебя, я врать не буду! Он мне нравится, поняла! - выкрикнула Таня, не стесняясь школьников, которые тоже заходили в гардероб.
        Катя понимала, что стесняться, собственно, и нечего. Сегодня день такой, особенный. Сегодня все можно.
        - Он многим нравится! - выпалила она, вспомнив груду «валентинок» у Руслана на парте. - Ирке Ракитиной, например. Иди ей расскажи, как ты относишься к Шмаевскому! Сомневаюсь, что перед ней ты будешь так же решительно выступать! Ей это наверняка не понравится, и она тебя от себя, такой успешной и красивой, быстренько отлучит. Что тогда делать станешь?
        Бетаева ничуть не растерялась.
        - Если хочешь знать, то Ирка получила несколько любовных признаний от самого Димы Костюкова из десятого «А», - сказала она, - и Шмаевский ей теперь и на дух не нужен.
        - Так, значит, это ты прислала мне записку с «уродиной»? - сообразила вдруг Катя. - Ты? Моя подруга с первого класса?
        - А ты-то какова? Разве лучше! Знаешь, что мне Руслан нравится, и пытаешься встрять между нами?
        - Ничего я не пытаюсь! Он сам!
        - Ой, держите меня! Не могу! - делано расхохоталась Бэт. - Неужели ты до сих пор не поняла, что он тебя просто пожалел, когда ты спектакль закатила перед парнями? А теперь не знает, как и отделаться! Он же у нас интеллигент! А вдруг ты решишь под машину кинуться с горя! Что ему тогда делать? Он мне даже жаловался! Просил как-нибудь на тебя повлиять!
        - Врешь! - с побелевшими губами крикнула ей Катя.
        - И не думаю! У меня доказательства имеются! Ты, надеюсь, помнишь почерк Шмаевского?
        Почерк Руслана невозможно было перепутать ни с чьим другим, потому что единственный в классе он писал левой рукой. Его буквы сильно заваливались влево и были как бы не дописанными до конца. Особенно смешной была «м» - эдакий волнистый червячок. Разумеется, Катя знала почерк Шмаевского.
        - Так вот! Руслан мне сегодня кучу записок прислал. Вот гляди! - и Танька показала смятый листок в клетку, где почерком Шмаевского два раза, сначала маленькими буквами, а потом большими, было написано: «Ты мне нравишься!» Буквы «м» представляли собой двух червячков: одного поменьше, а другого побольше.
        Катя хотела взять записку в руки, но Танька не дала.
        - Куда руки тянешь! - злобно крикнула она в лицо бывшей лучшей подруге. - Не твое! Из моих рук смотри! А вот другая! - И она развернула следующий листок со словами: «Ты лучше всех!», потом третий: «Мне все время хочется быть рядом с тобой!» и четвертый: «У меня есть для тебя подарок!»
        Кате показалось, что она вдруг стала невесомой. Тело будто сделалось полым и пустым, как надувные шары, украшающие школу. От нее, Кати Прокофьевой, осталась одна оболочка. Она отвернулась от Бэт, которая еще что-то говорила ей, и понесла эту оболочку к дому. Куда ж еще? Где ей найти другое пристанище? Все кончено. Все кон-че-но.
        На улице дул сильный ветер и бросал в лица прохожих колючий мокрый снег. Вот было бы здорово, если бы этот ветер унес с собой то, что осталось от Кати. Никто не огорчился бы. Никто. Даже мама. У нее есть какой-то друг, который возит ее на машине. И зачем она соглашается? Она ведь уже знает, как это - чувствовать себя пустой оболочкой, но, похоже, опять собирается наступить на те же грабли! Этот, с машиной, непременно ее обманет! Они все обманывают! По-другому не бывает! Это закон жизни! А себя Кате не жалко. Нисколько. Сама виновата. Потеряла бдительность. Растаяла от поцелуев Шмаевского. Дура! Идиотка! Знала же, что все эти Онегины подлы! Они природой запрограммированы на измены! У них это в крови или, может быть, даже в генах, а потому им нельзя верить! И она больше никогда не поверит!
        Катя чуть не задохнулась от сильного порыва ветра. Мокрый снег залепил ей лицо. Ну ничего… Она сейчас придет домой, выпьет горячего чаю, ляжет в постель, и… пропади все пропадом!
        Лечь в постель Кате не удалось. Дома неожиданно оказалась мама.
        - А т-ты что тут делаешь? - спросила Катя. - Почему ты не на работе?
        - А почему у тебя такое лицо? - в ответ спросила Наталья Николаевна.
        - Какое?
        - Злое, вот какое!
        - Оно не злое… - растерялась Катя, будто пойманная с поличным. - Просто… на улице ужасная погода… Я замерзла…
        - Да, погодка не праздничная, - согласилась мама. - Но это не страшно! Главное, какая погода внутри нас! Сейчас я тебя покормлю горяченьким, и у тебя сразу поднимется настроение! Вот увидишь!
        Катя знала, что настроение «от горяченького» у нее вряд ли поднимется, но соорудила на лице некое подобие улыбки, а потом, пряча от матери глаза, начала раздеваться. Надо же как не повезло! Нельзя лечь в постель и забыться. Сейчас придется разговаривать и изображать заинтересованность происходящим. Какой кошмар… Хорошо отшельникам. Они живут в своих пещерах, и никто к ним не пристает с ненужными расспросами. Катя представила себя изможденным бородатым старцем в рубище, спящим на голых камнях. Да, это именно то, чего ей сейчас не хватает: рубища, голых камней и тишины.
        А Наталья Николаевна щебетала, гремя посудой:
        - Я решила сегодня взять полдня отгула ради праздника. Хочу привести себя в порядок и пойти с тобой в школу красивой! Надеюсь, ты не возражаешь? - И не дожидаясь ответа, продолжила еще более веселым голосом, от которого у Кати ломило виски. - Я и тебе купила классный джемперок из ангоры с такими, знаешь… бусинками… Продавщица сказала, что самый писк! Он на твоем диване лежит. А то что ты все в спортивной куртке ходишь, как ребенок! Ты же у меня уже настоящая девушка!
        Кате стало совсем плохо. Неужели придется идти в школу? Да еще с какими-то бусинками? Может, сказаться больной? Нет, мать не проведешь. Обязательно прилипнет: что случилось, да где болит, да немедленно вызовем «Скорую помощь». Пожалуй, придется перетерпеть этот день, как стихийное бедствие. К тому и погода располагает.
        - Кать! Ты примерь джемпер, пока я разогреваю! - прокричала из кухни мама.
        Катя обреченно поплелась в свою комнату. Джемпер был пушистым, мягким и ярко-красным. На груди сплетали немыслимый узор жемчужные бусинки. Да-а-а, прямо скажем, не рубище… Жемчуг и красный цвет - это как раз для Дня влюбленных. А День влюбленных не для Кати. Новый, кричаще-радостный джемпер никак не вязался с тем мраком, который поселился у нее в душе, диссонировал, а потому взбесил чуть ли не до слез. Катя натянула обновку и, даже не взглянув в зеркало, вышла в кухню.
        - Отлично! - обрадовалась Наталья Николаевна. - Я боялась, вдруг не угадала размерчик, но сидит как влитой. - Она подняла глаза от джемпера к лицу дочери и испуганно спросила:
        - Кать… ты что… тебе не нравится, да? Я не угадала? Это уже не модно? Продавщица меня обманула?
        Катя вымученно улыбнулась.
        - Конечно, нравится… Разве он может не нравиться… Просто… у меня голова что-то… - И она коснулась пальцами висков, которые у нее действительно болезненно пульсировали.
        - Да, пожалуй, ты бледновата, - согласилась мама. Она, как всегда, прикоснулась ко лбу дочери губами, определила, что температуры у нее нет, и очень оптимистически закончила: - Ну ничего! У меня есть классная таблетка от головной боли. Сейчас ее выпьешь, потом поешь и… - Она посмотрела на часы. - …У тебя даже будет время немного полежать до вечера. Все как рукой снимет.
        Наталья Николаевна умчалась в комнату за своей классной таблеткой, а Катя еле сдержала слезы. Как бы ей хотелось, чтобы мама оставила ее в покое, но, похоже, не судьба. И Катя послушно съела таблетку, потом куриный бульон, потом котлету с пюре и даже сладкую булочку с творогом, хотя есть совершенно не хотела. Зато после этого она получила полное право лечь в постель и остаться со своим горем один на один.
        Глава 8
        «Другой!.. Нет, никому на свете Не отдала бы сердца я!»
        - Катюшка! Вставай! Да проснись же наконец! Весь праздник проспишь! - Наталья Николаевна легонько потрясла дочь за плечо.
        Катя открыла глаза и спросила:
        - Что? Уже утро?
        - Не утро, а вечер! Ишь разоспалась! Немедленно вставай и приводи себя в порядок! У тебя на все дела ровно полчаса!
        - На какие дела? - непонимающе уставилась на мать Катя.
        - Ну даешь! Соня! Настоящий сурок! - рассмеялась Наталья Николаевна. - Мы же с тобой идем в школу на концерт, а потом у вас еще дискотека намечается! Ну всё заспала! Так и всю жизнь проспать можно!
        - Ма, а может, не ходить? - жалобно начала Катя, хотя уже понимала, что этот вариант не пройдет. Наталья Николаевна была еще в халате, но уже красиво накрашена и причесана. А еще как-то показательно весела и жизнерадостна.
        - Вот еще новости! - возмутилась мать, скривив накрашенные губы малиновой змейкой. - Сейчас умоешься и сразу станешь бодрее! В твоем ли возрасте отказываться от дискотек! На пенсии поспишь! Вставай немедленно!
        Катя прошлепала в ванную и глянула на себя в зеркало. Ну и рожа! Прямо Бедная Лиза! Только в пруд кидаться! Ну нет! Она не доставит Таньке с Русланом удовольствия погулять на ее похоронах! Плевать ей на них! Что такого случилось, чего она не могла бы предвидеть? Она всегда знала, что ее отношения со Шмаевским непрочны, как, впрочем, и любые другие отношения… Вот Танька была лучшей подругой, даже ближе Вероники. И что теперь?!
        Катя умылась холодной водой, чтобы прогнать остатки сна. Накрасила ресницы так густо, что сама себе удивилась и даже, пожалуй, понравилась. Из ванной она вышла совсем другим человеком. Шиш вам, враги и врагини! Она не станет уходить в пещеры и спать там в рубище на голом полу! Где этот ее новый джемпер?!
        - А ты это… того… не чересчур? - запинаясь, спросила Наталья Николаевна, уставившись дочери в лицо.
        - В самый раз! - ответила Катя. - У нас все девчонки так красятся, а сегодня еще и праздник, сама говорила!
        Она прошла в комнату, надела новый джемпер, распустила по плечам волосы и окончательно себе понравилась. Бусинок на груди, конечно, многовато, но не спарывать же их. Катя, конечно, запросто спорола бы, но мама может обидеться. Ладно, пусть все будет так, как она хочет. Похоже, что сегодня именно мамин праздник.
        - Пока ты спала, тебе три раза звонил какой-то молодой человек, - сказала Наталья Николаевна, застегивая на себе нарядную кремовую блузку. - Я спросила, что передать, но он сказал, что позвонит еще. - Именно на этом месте телефон зазвонил снова. - Бери трубку, это наверняка опять он.
        - Мамочка! - истерично крикнула Катя. - Скажи, что меня нет… Что я еще сплю… нет… Что я уже ушла в школу! Ну пожалуйста!
        Удивленная Наталья Николаевна пожала плечами и подошла к аппарату.
        - Да-а, я вас узнала, - сказала она. - Только Катюша… уже ушла… Куда? В школу… Сегодня же праздник! Да-да… Не за что…
        Она положила трубку, обернулась к дочери и спросила:
        - Да в чем дело-то? Ты чего так визжала?
        - Я не визжала… Я так… просто… я сегодня должна была класс убирать… - сочиняла на ходу Катя, - и удрала… лень было… а он злится, в общем…
        - «Он» - это кто?
        - Да так… Костя Петухов… Помнишь, такой в очках… Метр с кепкой и ужасный зануда…
        Актовый зал был так же пышно украшен, как и все остальные помещения школы. Сцена, опоясанная гирляндами голубых и розовых шаров, напоминала кремовый торт. Почти все места были уже заняты учащимися и их родителями, бабушками и дедушками, учителями и другими работниками школы. Катя порадовалась тому, что они с мамой незаметно притулятся на стульях у задней стены и их никто не увидит, а значит, не станет удивляться ее новому невыносимо красному джемперу с россыпью жемчужных бусин на груди. Она потянула Наталью Николаевну на облюбованные места, но та почему-то продолжала упрямо вглядываться в центр зала.
        - Неужели ты не видишь, что все места там уже заняты? - недовольно буркнула Катя.
        - Ну… может быть… все-таки найдется что-нибудь поближе… - как ребенок, которого в автобусе не пустили к окошку, капризно ответила Наталья Николаевна. - Отсюда мы ничего не увидим!
        - Ма, ну ты будто в Большой драматический театр пришла, честное слово!
        Катя хотела еще добавить, что ничего особенного сегодня школьники не продемонстрируют, но услышала, как мужской голос с первых рядов крикнул:
        - Наталья Николаевна! Катя! Идите сюда! Я вам места держу!
        Лицо Натальи Николаевны из капризного тут же сделалось абсолютно довольным жизнью. Она радостно и призывно заулыбалась, ответно помахала рукой и даже крикнула:
        - Идем!
        Катя всему этому очень удивилась и с большим подозрением уставилась на мужчину, который так и стоял возле своего места. Когда они с мамой подошли поближе, у Кати нехорошо защемило в груди. Места им «держал» отец Руслана Шмаевского. Конечно, Катя давно его не видела, но узнала сразу. Они с сыном были очень похожи. Что же это означает? Что этим Шмаевским надо от их с мамой крошечной семьи? Что они замышляют? А мама-то… мама какова? Что-то раньше Катя не замечала, чтобы она была в таких дружеских отношениях с отцом Руслана…
        В полной растерянности Катя присела на предложенное место, а Шмаевский-старший тут же обратился к ней:
        - Катя, а ты не знаешь, где Руслан? Обещал тут быть, а сам куда-то запропастился! Я все глаза проглядел!
        - Я ему не сторож, - буркнула себе под нос Катя, а мама тут же чувствительно пихнула ее в бок локтем.
        - Вы извините ее за неприветливость, Иван Сергеевич, - поспешила загладить неловкость Наталья Николаевна. - Катя заснула после школы и все еще никак окончательно не проснется. Чуть ли не в летаргию впала! Такая соня!
        Ишь ты - Иван Сергеевич! Мать знает даже, как его зовут! И еще извиняется за нее, как перед… Как перед кем? Катя почувствовала, что у нее от ужасной догадки вспыхнули щеки. Ну конечно… Надо было раньше сообразить! Эта серая машина! Она часто стоит вовсе не у их дома. Она стоит на одинаковых расстояниях от подъездов домов, стоящих напротив друг друга, то есть от Катиного подъезда и подъезда Шмаевского! Вот так номер! Неужели мать с Руслановым папашей работают вместе? Нет! Не может быть! Слишком много совпадений! Они, наверное, на родительских собраниях спелись! А что, если… Нет! Только не это! Хотя… почему бы и нет? Наталья Николаевна официально разведена, а мать Руслана умерла от какой-то серьезной болезни около пяти лет назад. Этот Иван Сергеевич холост… или, как это называется… вдовец, кажется… Неужели они… Только не это! Только не со Шмаевским! Яблоня должна быть точь-в-точь такой же, как упавшее с нее подгнившее яблоко! Шмаевский-младший - подлец и обманщик! Шмаевский-старший наверняка еще почище будет! Из глаз Кати чуть не брызнули слезы обиды и гнева. Если бы это не выглядело демонстрацией,
неуместной на праздничном концерте, Катя немедленно увела бы мать подальше от этой семейки.
        На сцене уже вовсю шли отрывки из «Евгения Онегина», но Катя не понимала почти ничего. Перед ее глазами мелькали пышные платья, локоны, веера, эполеты. Зрители аплодировали и даже кричали «Браво!». Потом выходили новые юные артисты. И снова - локоны, пышные платья и даже настоящие свечи. Катя окончательно утратила интерес к сцене и принялась озираться вокруг. Где же Шмаевский-младший? Почему же он не сидит со своим папочкой? Что за игру он ведет? Конечно же, он решил, что Катя - легкая добыча, такая же, как ее мать для его отца! Может быть, они вдвоем с папочкой и сплели заговор против них с мамой?!
        Все вокруг враги! Все ее, Катю, используют для своих целей! Оказывается, мать так серьезно и тщательно собиралась на этот концерт вовсе не для того, чтобы побыть с дочерью и посмотреть на ее повзрослевших одноклассников! Теперь это стало ясно как день! Она спешила на банальное свидание с Руслановым отцом! Конечно же, он и есть тот самый мужчина, ради которого она бросила курить меньше чем за месяц. Это ради него она сегодня красилась, завивалась и наряжалась! Она даже Кате купила новый джемпер, чтобы и она понравилась этому Ивану Сергеевичу своей жемчужной грудью! А как подобострастно мать извинялась за нее перед ним! Аж летаргию вспомнила! Какая гадость! Зачем ей надо было врать, что она хочет побыть с Катей? Зачем вообще все так бессовестно врут?!
        Катя вздрогнула от громкого хлопка и автоматически взглянула на сцену. Хлопок был пистолетным выстрелом. Онегин убил несчастного Ленского. Зрительный зал взорвался аплодисментами и новыми криками «Браво!».
        - Ну, Мишка! Ну, Ушаков! - оглушительно хлопая своими огромными ладонями и интимно наклоняясь к Наталье Николаевне, приговаривал Шмаевский-старший. - Я прямо не ожидал! Эдакий увалень - и вдруг такие аристократические манеры! Он был лучшим из трех Онегиных! Не находите?
        - Да-да! - подхватила Наталья Николаевна, глядя только на одного этого Ивана Сергеевича. - Миша мне тоже очень понравился! Татьяны, правда, как-то нехороши… Жеманничали очень. А вот Ольга в первой сцене была отличная! Кажется, ее Ирой зовут, Ракитиной… да, Катя?
        Катя промолчала, потому что чувствовала, что мать не нуждается в ее ответе. Она нуждается только в Шмаевском Иване Сергеевиче! Катя здесь абсолютно лишняя! Она не нужна никому! Она собиралась по-тихому исчезнуть из зала в перерыве, но Шмаевский-старший вдруг снизошел до того, чтобы с ней поговорить.
        - А почему ты, Катенька, не на сцене? - спросил он.
        Тоже нашел Катеньку!
        - Выбрали самых лучших, - нехотя ответила она. - Если бы выпустить всех желающих, то концерт никогда не кончился бы.
        - Пожалуй, ты права, - сказал Иван Сергеевич и опять перевел глаза на Наталью Николаевну. - А мой Руслан, представляете, насмерть отказался участвовать в концерте! Такой чудак!
        Началось второе отделение. Уйти Катя не успела, зато наконец заметила Руслана. Он сидел среди одноклассников, некоторые из них так и не сняли сценических костюмов. Они о чем-то весело болтали и смеялись. Девчонки помахивали веерами и кокетливо поправляли то высокие прически, то декольтированные платья. Конечно же, никто и не вспоминал о какой-то там жалкой Прокофьевой. Даже ее кричаще-красный джемпер не притягивал ничьих глаз. Кате вдруг стало ужасно стыдно множества своих матово белеющих бусин. Она скрестила руки на груди, чтобы как можно больше блестящих шариков скрылось от посторонних глаз.
        Второе отделение состояло из отдельных номеров. Учащиеся школы пели песни о любви и читали стихи. Катя вся напряглась, когда на сцену выскочила Бэт - Танька Бетаева, бывшая подруга, к тому же - любимая девушка Руслана Шмаевского. В первом отделении сцены с письмом Татьяны Онегину не было, поскольку Бэт упросила Нинулю отдать этот текст ей. Катя, глядя на бывшую подругу, злорадно подумала, что ничего хорошего у нее не получится. Что же это за Татьяна Ларина в мини-юбке и с короткой стрижкой рваными перьями? Но вскоре ей пришлось признать, что и в перьях Танька была хороша. Она читала от души и была очень трогательна. Ее стильная стрижка романтически разлохматилась, а лицо раскраснелось. Она казалась очень хорошенькой. У Кати даже навернулись на глаза слезы, потому что она очень хорошо понимала, куда одноклассница смотрела со сцены и кому читала:
        Другой!.. Нет, никому на свете
        Не отдала бы сердца я!
        То в вышнем суждено совете…
        То воля неба: я твоя;
        Вся жизнь моя была залогом
        Свиданья верного с тобой;
        Я знаю, ты мне послан Богом,
        До гроба ты хранитель мой…
        Катя осторожно перевела взгляд на Руслана. Тот смотрел на Таньку во все глаза и, казалось, не замечал никого и ничего вокруг. Мама была права. Письмо Татьяны действует на парней гипнотически. Видимо, Руслан и раньше слышал, как Бетаева читала. На репетициях, наверное. Да еще такое совпадение имен! Конечно, Шмаевский попался в расставленные на него сети, а тут она, Катя, мешается… Бедный, несчастный Руслан! Его остается только пожалеть!
        Когда зал в очередной раз загремел аплодисментами, Катя начала осторожно пробираться к выходу. Из интереса она обернулась. Мать вместе с Иваном Сергеевичем от души били в ладоши и не замечали, что рядом с ними уже нет Кати. Она болезненно скривилась и неожиданно встретилась взглядом с Русланом. Он тут же вскочил со своего места и тоже стал пробираться к выходу. Последним, что Катя видела, был потрясенный взгляд Бэт, которая все еще стояла на сцене.
        Коридор, который вел от актового зала к гардеробу и выходу из школы, был прямым и длинным. Кате не хотелось, чтобы Шмаевский ее догнал. Что он может ей сказать? Что на самом деле балдеет от Таньки, вся жизнь которой была залогом свидания с ним? Это и так уже всем понятно. Катя юркнула за красочный стенд под названием «Наши достижения», который специально перенесли к актовому залу, поскольку родители просто обязаны знать достижения своих любимых чад. Ее ноги, конечно, торчали между ножками стенда, но она надеялась, что Руслан даже взгляда не бросит на «достижения». И потом, мало ли кто там стоит в черных джинсах…
        Катя спряталась за стендом вовремя, потому что в коридор действительно выбежал Шмаевский-младший. Не увидев Кати, он припустил к выходу. Не успел он добежать до конца коридора, как из дверей актового зала выскочила встревоженная Бэт с по-прежнему румяными щеками. Она крикнула:
        - Руслан! Подожди! - и побежала к нему, цокая по паркету тоненькими каблучками.
        И он, конечно же, остановился! Разве он мог не остановиться? Подумаешь, убежала какая-то Катька! У него же есть настоящая Татьяна, которая так здорово читает:
        То в вышнем суждено совете…
        То воля неба: я твоя…
        Весь зал ей аплодировал, как народной артистке России.
        Глава 9
        «Наше счастье в твоих руках…»
        Дома Катя первым делом выдернула из розетки телефонный шнур, а потом забралась в постель, как мечтала уже давно. Ей хотелось поскорей заснуть, чтобы вернувшаяся мать не полезла к ней с разговорами. О чем им теперь разговаривать, когда она практически предала свою единственную дочь! Обманула из-за какого-то отвратительного Шмаевского!
        Но сон никак не шел. Кате все время представлялась так неожиданно похорошевшая Бэт с розовыми щеками и трогательно взлохматившимися перьями. Неужели они сейчас гуляют вместе с Русланом и он говорит ей те же слова, которые говорил ей? Они с Танькой только не смогут сегодня кататься на ледовых дорожках, потому что они все растаяли под мокрым снегом. Зато в кафе «Шоколадный ежик» можно сидеть сколько угодно, если есть деньги. Может быть, Руслан даже сможет полюбить молочный коктейль, который обожает Танька! Ну и пусть полюбит! И пусть пьет его с ней на пару и даже на брудершафт! Какое ей до них дело? Катя уткнулась лицом в подушку и наконец расплакалась. На белоснежной наволочке расплылись два безобразных черных пятна от туши для ресниц.
        Она не слышала, как вернулась Наталья Николаевна, потому что все-таки заснула. Проснулась Катя около десяти часов утра и испугалась, что опоздала в школу. Она в ужасе соскочила с дивана, но тут же вспомнила, что сегодня суббота, занятий нет, и улеглась обратно, натянув одеяло до самых глаз. Из кухни раздавался звук льющейся из крана воды и, похоже, шкворчание оладий. Точно, оладий. Катя явственно учуяла их сдобный запах. Но есть почему-то совершенно не хотелось. Видеть мать - тоже. Но та каким-то чудом уловила чуть изменившуюся тишину в Катиной комнате и явилась сама.
        - Ну и как это понимать? - спросила она, встав в дверях с ножом в руке.
        - Что именно? - буркнула Катя.
        - Почему ты вчера сбежала из школы?
        - Я не сбежала, а ушла. Это разные вещи.
        - Хорошо. Пусть так. - Катя почувствовала, что мать сильно раздражена. - Почему ты ушла, никого не предупредив?
        - Я уходила, от тебя не прячась. Могла бы, между прочим, и заметить!
        - Но я же смотрела на сцену! - чужим металлическим голосом отчеканила Наталья Николаевна. - Мы же пришли смотреть концерт!
        - Да ну?! - усмехнулась Катя. - А мне показалось, что ты пришла на свидание к этому… Ивану Сергеевичу.
        Из дрогнувших маминых рук выпал нож.
        - Ну вот! Нож упал, - невесело улыбнулась Катя. - Мужчина придет. Может быть, Иван Сергеевич? Ты его приглашала?
        - Катя! Я не понимаю, о чем ты… - Наталья Николаевна дрожащими пальцами то расстегивала, то застегивала верхнюю пуговицу халата, а нож так и валялся посередине комнаты на одинаковом расстоянии от нее и от Кати.
        «Опять врет!» - подумала Катя и отвернулась от матери и ножа к стене.
        - Ну… хорошо… Катя… - Наталья Николаевна присела к дочери на постель, но та демонстративно отодвинулась от нее еще ближе к стене. - Мы действительно встречаемся с Иваном Сергеевичем. И вчера мы хотели вам с Русланом об этом сказать. Хотели устроить у них дома праздничный ужин. Но ты куда-то делась. И Руслана долго не было… В общем, у нас ничего не получилось, но… Катя! - Она потрясла дочь за плечо. - Повернись! Я не понимаю, что плохого в том, что мне нравится Иван Сергеевич, а я… я нравлюсь ему?
        - По-моему, ты сама учила меня не врать! - резко развернувшись, выкрикнула ей Катя.
        - Но я же…
        - А ты все время мне врала!
        - Нет, я просто… не все говорила, потому что видела, как ты негативно настроена по отношению ко всем мужчинам.
        - А ты, значит, позитивно настроена, да? Тебе, значит, мало моего папеньки? Быстро же ты все забыла! А я помню, как ты рыдала ежедневно и как тебя с работы уволили! И как ты курила, как ненормальная, а я, между прочим, всем этим дышала! А ты, как только подвернулся новый мужчина, опять на меня ноль внимания! Я вчера могла бы под машину броситься, а ты даже не заметила бы! - И она передразнила мать: - «Ах, Иван Сергеевич! Извините мою дочь, она сегодня в летаргии! Ох, Иван Сергеевич, Ира Ракитина так хорошо сыграла Ольгу! Сю-сю-сю, Иван Сергеевич! Пи-пи-пи, Иван Сергеевич!»
        - Не смей! - выкрикнула Наталья Николаевна и ударила дочь по щеке.
        Пощечина оказалась такой звонкой, что мать и дочь на некоторое время замерли, с ужасом глядя друг на друга. Потом Катя вскочила с постели и прямо на ночную рубашку начала натягивать свою вечную спортивную куртку и джинсы.
        - Катя… погоди… - пыталась остановить ее Наталья Николаевна. - Ну… извини меня… давай поговорим спокойно…
        Но Кате никаких разговоров уже не было нужно. Она пнула все еще валяющийся нож под шкаф, выбежала в коридор, всунула ноги в ботинки, сдернула с вешалки куртку и выскочила на лестничную площадку, с грохотом захлопнув за собой дверь. Наталья Николаевна, закрыв лицо руками, упала на постель дочери, еще хранившую тепло ее тела и черные разводы от расплывшейся туши для ресниц.
        Вдоль пустынных серых улиц по-прежнему носился сильный ветер. Поскольку в ненастное субботнее утро добропорядочные граждане сидели по домам и наслаждались уютом, ветер очень обрадовался Кате. Он моментально забрался ей в рукава, за шиворот, а в лицо бросил хорошую порцию жалящего мокрого снега. Катя фыркнула, будто вынырнув из воды, обняла плечи руками, пригнула голову и пошла вперед. Куда? Она и сама не знала. Ясно, что домой она не вернется. И вообще никуда не вернется. Родственников у них с матерью в Петербурге нет, одна лучшая подруга превратилась во врага, вторая переживает счастливый и бурный роман с Ушаковым. Просто неприлично вешать на Веронику свои неприятности. Так что идти ей вообще-то некуда. Разве что туда, куда глаза глядят.
        Катя дошла только до арки прохода между двумя дворами, но замерзла уже так, будто провела на ветру битых два часа. В подворотне, под прикрытием арки она стянула перчатки, подышала на уже успевшие покраснеть руки и поняла, что очень хочет есть, а еще больше - согреться кружечкой горячего чаю. Некстати тут же вспомнились мамины оладьи, которые стынут сейчас в кухне, и почему-то нож, который она со злости пнула под шкаф. Катя вздохнула, порылась в карманах куртки и вытащила смятую десятку. Маловато. За углом, через еще один двор, находится маленькое кафе, где продают потрясающие булочки, обсыпанные сахарной пудрой и орехами. На булочку не хватит. Впрочем… Хватит!!! Из-за этого дурацкого Дня влюбленных она вчера забыла сдать Нинуле двести рублей на пособия к экзаменам. Отлично! Экзамены можно сдать и без всяких пособий!
        Задрав куртку, Катя сунула руку в задний карман джинсов и вытащила две сотенные бумажки. Пожалуй, на такие деньги можно будет перекантоваться целый день, а то и два. Дальше Катя решила не заглядывать. Ей теперь стоит жить только одним днем. Она аккуратно разгладила свою потасканную десятку, присовокупила к ней два стольника и успела убрать свое богатство в нагрудный карман куртки и даже застегнуть на нем «молнию», когда на нее вдруг налетел какой-то парень. Он сбил ее с ног, повалил на землю и попытался оттащить в глубину темного прохода между дворами. Катя сопротивлялась, как могла. Она укусила его за руку, он грязно выругался и другой рукой так саданул ей под челюсть, что, отвратительно скрежетнув, зубы впились в губу, а в глазах сделалось темно. Почувствовав во рту вкус крови, Катя очнулась. Парень шарил у нее на груди. Он явно не покушался на ее честь. Ему нужны были деньги. Видимо, он заметил, как Катя доставала их из разных карманов своей одежды. Ну-у-у нет! Не получишь! Ей и самой они пригодятся!
        Катя брыкалась, царапала руки парня своими хоть и не очень длинными, но весьма крепкими ногтями. Он глухо матерился, плевался и еще два раза ударил ее кулаком в лицо. Она наконец решилась позвать на помощь, но чуть не захлебнулась кровью, хлынувшей из носа. Изо рта вылетела парочка жалких звуков, которые некому было услышать в это холодное субботнее утро. Кате уже не нужны были деньги, она готова была их отдать, но пальцы не слушались и никак не могли расстегнуть «молнию» нагрудного карманчика. «Не зря у мамы из рук вывалился нож, - почему-то подумалось ей. - Это всегда дурная примета. Вот оно - появление очередного мерзостного мужчины».
        Парень опять поднес к ее лицу кулак.
        - Не надо! - наконец крикнула Катя. - Я отдам! Отдам!
        И в этот момент где-то рядом взвизгнула тормозами машина. Парень ослабил хватку, опустил кулак. Катя сразу отползла от него в сторону, а он вскочил с колен и понесся прочь от нее по переходу в соседний двор. Подняться Кате помог какой-то мужчина. Сначала он рванулся было за парнем, но потом решил: важнее посмотреть, что с девочкой.
        - Как ты? Жива? - спросил он.
        Катя кивнула, вытирая кровь рукавом куртки.
        - Да погоди ты… - мужчина снял с шеи шарф и сам стал вытирать с ее лица грязь и кровь.
        - Что он с тобой сделал? - спросил он. - Может, отвезти тебя в травмпункт или к врачу? Зубы-то целы?
        - Нет… не надо… Он хотел у меня деньги отнять… и все… - прошептала Катя. - За какие-то двести десять рублей готов был убить…
        - Знаешь что, пойдем-ка все-таки к машине. У меня там есть бутылка минералки. Смоешь с себя этот кошмар. И кофе есть горячий в термосе…
        Катя опять кивнула. Ей было уже все равно, куда идти. Этот мужчина тоже мог оказаться каким-нибудь маньяком, но ей было так больно, холодно и страшно, что она об этом даже не подумала. Она послушно забралась на заднее сиденье машины, даже не взглянув на нее. И только тогда, когда мужчина протянул ей пластиковую бутылку минералки, она испуганно вскрикнула:
        - Иван Сергеевич?!
        Шмаевский-старший растерянно вгляделся в ее разбитое лицо и также испуганно спросил:
        - Неужели… Катя?
        Она кивнула, закрыла лицо руками и разрыдалась. Что же это такое? Что за невезуха такая! Даже от бандита ее спас не рыцарь на белом коне, а отец Руслана на серой пузатой машине! И где же, скажите, справедливость?
        Катя упала ничком на заднее сиденье и так заголосила, что Шмаевский не на шутку испугался:
        - Катя… Катенька… ну не надо так плакать… - начал приговаривать он. - Да что же делать-то? Катя, может быть, он… этот отморозок, сделал что-нибудь ужасное… Ты не стесняйся, скажи… Мы сейчас же к врачу… и в милицию заявим! Он получит по заслугам, вот увидишь!
        - Нет, ничего не надо, - пробормотала она и снова села прямо, нахохлившись, как подбитая птица. Она видела, что испачкала кровью нарядный чехол сиденья, но почему-то совсем не расстроилась на сей счет. Так этому Шмаевскому и надо! Нечего было лезть! Она отдала бы парню свои деньги, и он мигом от нее отвязался бы.
        - Может… домой? - спросил окончательно потерявшийся и расстроенный Шмаевский-старший.
        Катя посмотрела в окно, заметенное мокрой снежной крупой, и, еле шевеля губами, сказала:
        - Лучше выбросьте меня на свалку. Меня занесет снегом, и все наконец будет кончено.
        - Ну что ты такое говоришь? - встрепенулся Иван Сергеевич. - Что за ерунда? И вообще, куда ты шла в такую погоду? За хлебом? Мама, наверное, волнуется, куда ты делась?
        - Мама не волнуется! - наконец громко и зло отчеканила Катя, невзирая на боль в разбитой губе и под челюстью. - С некоторых пор она волнуется совершенно о другом человеке! Все остальные ее не интересуют!
        Шмаевский вскинул на нее свои шоколадные, как у сына, глаза и, немного помолчав, грустно сказал:
        - Ты имеешь в виду меня?
        - Да! Я именно вас имею в виду!
        - Ты ошибаешься, Катя!
        - Ошибаюсь? Да неужели? - истерично расхохоталась она. - Неужели вы будете утверждать, что моя мамочка о вас не думает?
        - Не буду. Я очень надеюсь, что иногда она обо мне думает…
        - Иногда? Как же! Она вчера даже не заметила, как я ушла из школы. Меня и вчера вечером мог избить любой бандит, а она с вами была, с вами! И ей совершенно наплевать, где я, с кем я и кто пытается убить меня в черной подворотне!
        - Ты преувеличиваешь! Твоя мама…
        - Моя мама совершенно спокойно дала мне сегодня уйти… в никуда… Вы можете себе такое представить?! И вообще! Она готова была меня убить из-за вас, как этот гад из-за денег! Всё, всё из-за вас!
        Кате стало так жалко себя, что она, закрыв лицо окровавленным шарфом Шмаевского, опять в голос разрыдалась. Иван Сергеевич дал ей выплакаться и, когда она опять немного успокоилась, грустно сказал:
        - Знаешь, Катя, вчера в школе мне показалось, что вы уже повзрослели настолько, что способны дать правильную оценку любым жизненным ситуациям. Ваши с Русланом одноклассники разыгрывали сцены о любви с таким горячим чувством, с таким пониманием пушкинского текста, что я почувствовал в вас… товарищей… что ли… Я ошибся. Жаль.
        - Что значит, ошибся? И чего же вам жаль? - презрительно спросила Катя.
        - Жаль, что вы, способные понять переживания литературных героев, живым людям почему-то отказываете в праве на любовь.
        - Любовь и существует только у литературных героев! В жизни ее нет! Разве вы, такой взрослый человек, этого не знаете?
        Иван Сергеевич трагически покачал головой и сказал:
        - Да-да… Мне Наталья Николаевна говорила об этом твоем нигилизме…
        - Говорила?! - вскинулась Катя и попыталась открыть дверь машины, приговаривая: - Да как она могла?! Да кто вы такой, чтобы… Откройте мне дверь! Я выйду!
        - Я люблю твою маму, Катя… - тихо сказал Шмаевский, даже не пытаясь помочь ей с дверью.
        - Я не верю вам! Я никому не верю! - опять выкрикнула Катя, повернувшись к нему лицом. - Это вы сначала так говорите, а потом уходите к другим женщинам! А те, которых вы бросаете, не хотят жить! И вообще, вы что, не слышите? Я же прошу: немедленно откройте мне дверь!
        - И куда же ты пойдешь?
        - А вот это - не ваше дело!
        - Катя! Ты вся в крови. Лицо разбито. Тебя заберут в милицию и все равно отправят домой. Так не лучше ли…
        - Что «не лучше»?
        - Не лучше ли без милиции? Давай доедем до вашего подъезда, и мы… поговорим… все втроем.
        - С кем это… втроем? - испугалась Катя, почему-то представив, что придется говорить с Русланом.
        - Ты, я и твоя мама.
        - Еще чего! Не хочу я с вами разговаривать! А вы… Вы же куда-то ехали! Ну и поезжайте себе… А меня выпустите! Немедленно! А то я буду кричать! - расхрабрилась Катя. Она выглянула в окно, но в черно-белом, занесенном снегом дворе по-прежнему никого не было. В такую погоду на улицу выходят только такие неприкаянные, как она, злобные бандиты и… Шмаевские…
        - Катя! - укоризненно произнес Иван Сергеевич. - Во-первых, туда, куда ехал, я уже безнадежно опоздал, а во-вторых, я не знаю, как убедить тебя, что не собираюсь обманывать Наталью Николаевну. Я люблю ее и… даже сделал ей предложение!
        - Предложение? - удивилась Катя и на всякий случай решила уточнить: - Какое?
        - Руки и сердца, - смущенно отозвался отец Руслана. - То есть, проще говоря, я предложил ей выйти за меня замуж.
        Катя сжалась в напряженный комок и еле выговорила:
        - А что она?
        - А она сказала, что без твоего согласия не может. Такие вот дела… Поэтому, раз уж все так совпало, то я прошу у тебя руки твоей матери!
        Катя совсем растерялась. На такое его предложение она как-то не рассчитывала. Она почему-то думала, что мать со Шмаевским просто будут встречаться и ездить на его машине развлекаться, к примеру, в новомодные клубы и рестораны.
        - А если я не соглашусь?! - не очень уверенно спросила она.
        - Мне кажется, ты сделаешь ее несчастной.
        - То есть вы хотите сказать, что…
        - Я хочу сказать, что твоя мама тоже… любит меня…
        - То есть вы хотите пожениться? - растеряв всю свою воинственность, спросила Катя.
        - Да.
        - А как же мы?
        - Кто?
        - Ну… я и… ваш сын…
        - Руслан-то? Знаешь, он… как-то спокойнее к этому относится. Я, правда, ему еще не говорил о том, что мы хотим пожениться. Понимаешь, мы с твоей мамой вчера собирались сказать об этом вам обоим, но вы куда-то внезапно исчезли…
        - И Руслан исчез?
        - Ну не совсем, конечно. Он, разумеется, вечером пришел домой. Но все уже было как-то смято, испорчено. Наталья Николаевна, когда обнаружила, что тебя нет с ней рядом, очень расстроилась и прямо из школы сразу ушла домой. Я посчитал не вправе говорить с сыном об этом без вас.
        Катя задумалась. Он хочет жениться на ее матери. Ну и что? Штамп в паспорте вовсе не является гарантией того, что потом не найдется еще какая-нибудь тетя Лариса, которая… С другой стороны, мать Руслана умерла уже пять лет назад, если не больше. Иван Сергеевич сто раз мог жениться, но почему-то не женился ни на одной из этих Ларис. Может быть, перефразируя Пушкина, вся жизнь ее (то есть матери) была залогом свиданья верного со Шмаевским? Может, у нее на роду было написано, чтобы муж ушел к другой женщине и оставил ее свободной для этого человека. Но тогда получается, что и мать Руслана умерла, чтобы… Нет, ерунда… Так не может быть…
        - И все-таки: как же мы с Русланом? - спросила Катя.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Мы что, будем вместе жить?
        - Не означает ли твой вопрос, что ты готова позволить нам пожениться? - с легкой усмешкой ответно спросил ее Иван Сергеевич.
        - На самом-то деле вам вовсе не нужно мое позволение. Это вы так… играете со мной, - горько ответила Катя.
        - И опять ты ошибаешься. Дело вовсе не во мне. Твоя мать никогда не сделает ничего против твоего желания. Это я уже понял. Так что, Катя, как ни пафосно это звучит, но наше с Натальей Николаевной счастье в твоих руках.
        - Я подумаю над этим, - задумчиво произнесла она. - Отвезите меня домой… или… я могу и сама… тут недалеко…
        Катя опять выглянула в окно машины и тут же поняла, что после всего сегодня случившегося ни за что не сможет пересечь свой двор одна, по крайней мере сейчас. Шмаевский очень хорошо понял ее тревогу и сказал:
        - Я довезу, только ты все-таки умойся сначала. Вот тут тряпка. Она мятая, но чистая. Я собирался протереть приборную панель.
        - Боже мой, Катя? Что с тобой? - ахнула Наталья Николаевна, когда дочь переступила порог квартиры.
        - Упала, - ответила Катя и отвела глаза.
        - Как можно таким образом упасть? - бросилась к ней Наталья Николаевна и принялась профессиональными материнскими приемами ощупывать тело дочери: все ли цело. - Что случилось?
        - Честное слово, я упала. На улице ветер, снег слепит. Я поскользнулась и влетела лицом прямо в угол дома. Пыталась вот снегом отмыться… Только грязь развела…
        - Ты обманываешь меня, - прошептала Наталья Николаевна, привалилась к стене, и по щеке ее поползли слезы.
        Катя, привалившись к другой стене, предложила:
        - А давай я уеду к бабушке в Новгород?
        - Зачем? - испугалась Наталья Николаевна и сразу перестала плакать.
        - Чтобы не мешать вашему счастью с Иваном Сергеевичем, - ответила Катя и посмотрела на нее исподлобья. От того, что мать сейчас скажет, будет зависеть вся дальнейшая их жизнь.
        - Да ты что, Катька! Разве может быть у меня счастье без тебя? - к радости дочери, ужаснулась Наталья Николаевна.
        Глава 10
        «Я жду тебя…»
        В понедельник Катя в школу не пошла. В воскресенье у нее здорово раздуло губу, а по всему лицу расползлись сине-лиловые синяки. Мать пыталась лечить ее какими-то травяными примочками и присыпками, но они способствовали всего лишь изменению цвета новых украшений дочери на веселенький - зеленовато-радужный. Конечно, в конце концов Кате пришлось признаться и про несданные двести рублей, и про бандита из подворотни, и даже поведать кое-что из разговора со Шмаевским.
        - Он прав, Катя, - со вздохом сказала Наталья Николаевна, когда несколько пришла в себя после рассказа о нападении на дочь. - Я не выйду за него замуж, если ты будешь против.
        - Почему?
        - Я не хочу ломать тебе жизнь.
        Катя с благодарностью посмотрела на мать и задала вопрос, ответ на который был для нее тоже очень важен.
        - А себе?
        - А что я? У меня уже много чего было. И, главное, у меня есть ты, моя Катька! - опять очень правильно ответила Наталья Николаевна, обняла дочь, и они довольно долго просидели молча.
        - Ма, я не буду против… если вы поженитесь, - сказала наконец Катя. - Только я не знаю, что вы будете делать с нами.
        - С кем?
        - Со мной и… с сыном Ивана Сергеевича.
        - Вы что, не дружите с Русланом?
        - А чего бы это нам с ним дружить? - смутилась Катя.
        - А почему бы и не дружить? Он тебе не нравится?
        - Почему он должен мне нравиться?
        - Потому что ты в таком возрасте, когда мальчики уже должны нравиться.
        - Я об этом не думала, - пробормотала Катя, уткнувшись в теплое плечо матери.
        - Ну и ладно, успеешь еще, - сказала Наталья Николаевна и опять крепко-крепко обняла дочь.
        В воскресенье Катя ждала, что ей позвонит Руслан, потому что Иван Сергеевич должен непременно рассказать ему, что произошло с дочерью женщины, на которой он собирается жениться. А она, Катя, ни за что не станет с ним разговаривать. Или, что еще лучше, громко и членораздельно произнесет в трубку: «Предатель!» и сразу швырнет ее на рычаг. Шмаевский, конечно, начнет звонить без перерыва, но она трубку брать не станет и матери запретит.
        Но телефон весь день молчал. Катя несколько раз поднимала трубку, чтобы проверить, не случилось ли с аппаратом чего непоправимого, но зуммер в трубке пищал так, как ему и полагалось. К вечеру Катя уже разозлилась на Шмаевского-младшего окончательно. Даже если она ему абсолютно безразлична и его нисколечко не встревожил тот момент, что его одноклассницу вполне мог убить в подворотне бандит, все-таки есть другие, очень важные вещи, которые им необходимо вдвоем обсудить, например отношения их родителей. Она уже совсем собралась позвонить Руслану сама, но вовремя сообразила, что он может неверно истолковать ее звонок. Вдруг ему опять станет ее жалко и он предложит прогуляться с ним по Питеру и даже позовет в кафе «Шоколадный ежик», хотя душа будет изо всех сил рваться к Таньке Бетаевой. Лучше уж по поводу родителей Катя переговорит с ним позже. Все-таки синяки когда-нибудь да пройдут.
        В понедельник Катя уже никакого звонка не ждала. Ясно же, что Шмаевскому нет никакого дела до какой-то там избитой до синяков Прокофьевой, когда рядом с ним практически Татьяна Ларина, хотя и с короткой современной стрижкой перьями. И до родителей ему нет дела. Он явно пустил их отношения на самотек, что, в общем-то, понятно. Когда человек счастлив, его ничего не волнует, кроме предмета своей любви.
        Катя уселась в кресло, решив еще раз перечитать письмо Татьяны. Что же в нем такого, что все парни с ума сходят! Скользнув глазами по странице, она сразу выхватила взглядом следующие строки:
        Вообрази: я здесь одна,
        Никто меня не понимает,
        Рассудок мой изнемогает,
        И молча гибнуть я должна.
        Я жду тебя…
        Книга выпала из рук Кати. Надо же! Оказывается, в этом письме каждая девушка может найти себя! Откуда про нее, несчастную, всеми брошенную Екатерину Прокофьеву, которая будет жить в двадцать первом столетии, знал Пушкин? Она, как и написано в книге, совершенно одна, изнемогает и гибнет! Она совершенно запуталась: где жизнь, где роман, где правда, где ложь? У Ивана Сергеевича Шмаевского красивые глаза. Наверное, в них и влюбилась ее мама. У Руслана они точь-в-точь такие же! И губы у него нежные и теплые! Катя отдала бы все на свете, чтобы Руслан еще раз хотя бы просто взял ее за руку, как тогда в классе… И хорошо бы при всех. И, конечно же, на виду у Таньки Бетаевой.
        Во вторник Катя с утра собралась в школу. Вечером воскресенья к ним приходила мамина подруга тетя Надя с чудодейственными, как она говорила, мазями. На ночь Катино лицо намазали этими мазями, замотали бинтами, и она стала похожа на мумию какого-нибудь Аменхотепа. Несмотря на все эти ухищрения, к утру синяки все равно никуда не исчезли с ее лица, но зато опять поменяли цвет: с зеленовато-радужного на желто-коричневый. Их, конечно, лучше не стоило предъявлять одноклассникам, но усидеть дома Катя уже не могла. Она должна была видеть Руслана. Хотя бы только для того, чтобы поговорить о родителях. Пусть он больше никогда не возьмет ее за руку, но она наконец вдоволь насмотрится в его шоколадные глаза.
        Катино появление в классе произвело настоящий фурор. Общее мнение, как всегда, высказал Мишка Ушаков:
        - Ну, Катерина, ты прямо как с мафиозной разборки! Классные синячары!!! Клянусь, у меня за всю мою многотрудную жизнь таких не было. Это кто ж тебе так наподдавал? Ты скажи! Мы разберемся!
        - Отстань, я упала, - нервно отмахнулась от него Катя. Она стояла посреди кабинета, и ее занимал куда более важный вопрос: куда ей теперь садиться. Последний раз она сидела рядом со Шмаевским за последней партой. Сейчас его в классе еще не было. Но если бы и был, вряд ли предложил бы ей место рядом с собой. Вон как Бэт враждебно на нее смотрит! И вертится возле его последней парты. Похоже, она костьми ляжет, но Катю туда не допустит.
        - Ну ты мне-то не заливай! Она, видите ли, упала! - не отставал Ушаков. - Уж я навидался синяков! Я даже знаю этот удар под челюсть! На себе испробовал! Зубами так и впиваешься в собственные губы! Так что ты, Катька, не стесняйся! Назови фамилию этого подлеца или… - Он не закончил и со значением посмотрел на Бетаеву, которая под его взглядом лишь презрительно фыркнула. - В общем, мы сможем за тебя отомстить, Катерина!
        Катя уже окончательно решила, что ей лучше всего немедленно уйти домой, но именно в этот момент, то есть как всегда вовремя, в кабинет вошел Шмаевский. При виде его класс дружно ахнул. Под правым глазом Руслана тоже переливался разными цветами довольно крупный синяк.
        - Ой, не могу! - расхохоталась Ира Ракитина. - Зря ты, Мишка, так зверски на Таньку поглядывал! Она невинна, как дитя. Похоже, эти двое друг с другом подрались! В пятницу, как голубки, за одну парту уселись, а за выходные, значит, любовь полностью испарилась! Как говорится, недолго музыка играла, недолго фраер танцевал!
        Кое-кто услужливо подхихикнул в угоду самой красивой девочке класса, но очень скоро опять установилась полная тишина. Шмаевский, даже не взглянув в сторону Ракитиной, обратился к Кате:
        - Ну-ка пойдем, поговорить надо, - и пошел к выходу из класса.
        Катя, разумеется, отправилась за ним. Уже вовсю заливался звонок на первый урок, но Руслана это не остановило. Он еще быстрее пошел к лестнице на последний этаж. Катя поняла, что он ведет ее в ответвление одного из коридоров, где стоит огромная кадка с неимоверно разросшимся розовым кустом. За живой стеной его густых ветвей вполне можно было поговорить без посторонних глаз.
        - Кать, он получил свое! - сразу сказал Руслан.
        - Кто? - на всякий случай решила уточнить она.
        - Та самая сволочь, что с тобой… что тебе… В общем, отец мне рассказал, что с тобой в субботу случилось. Я сразу понял, кто это. Этот парень давно возле нашей подворотни с малышни деньги трясет. Мы с ребятами его уже как-то били. Ну… пришлось еще раз.
        - Таких гадов надо не бить, а в милицию сдавать, - сказала Катя, хотя на самом деле ей очень понравилось, что Шмаевский с ним из-за нее дрался.
        - Конечно, надо. Если бы ты тогда согласилась поехать с отцом в травматологический пункт и зафиксировать побои, то его можно было бы и привлечь. А так… Он может на мой синяк показать… вроде, как это я тебя… Попробуй докажи обратное!
        - Я ничего не собираюсь доказывать… только теперь страшно на улицу выходить…
        - Не бойся. Он тебя больше не тронет, - уверенно сказал Руслан и будто в качестве доказательства своей правоты дотронулся до собственного синяка.
        - И ты ему веришь? - засомневалась Катя.
        - К тебе он не прикоснется и пальцем. Это точно. Про других, конечно, не могу сказать… Но отец просил тебе передать, что в милицию все равно заявит. Нельзя позволить этому отморозку продолжать учинять разбои.
        - Ну что ж… спасибо, - выдохнула Катя. - Можно идти на урок?
        - Да какой там урок… Я целых три дня тебя не видел…
        - И что? - насторожилась она.
        - Ну… можно сказать, что соскучился…
        - В каком смысле?
        - Да в обыкновенном! Кать, ты чего смотришь на меня так, будто я в чем-то виноват перед тобой?!
        - Ты не звонил…
        - Да я два дня этого гада искал! А он только вчера к вечеру на охоту вышел!
        - А скажи, Руслан, зачем ты так старался? - с вызовом спросила Катя.
        - Как зачем? - удивился Шмаевский. - Я же сказал, что нельзя позволить, чтобы…
        - Это я поняла, - перебила его она. - Ты только для того, чтобы очистить наш двор от мрази, да?
        - Ну, конечно, не только… Ты же знаешь, я говорил… Ты мне нравишься… здорово нравишься… Я как только представил, что этот гад к тебе прикасался, так… - И он попытался дотронуться рукой до лица Кати.
        Она отскочила от него и вжалась в стену.
        - Кать, ты чего? - удивился Руслан.
        - Зачем ты мне врешь? Что ты меня все время жалеешь! Мне не нужна твоя жалость!
        - Ничего не понимаю, - помотал головой Шмаевский.
        - Что же тут непонятного? Тебе просто жаль меня, разнесчастную, а на самом деле ты… - Уставившись в красивые карие глаза, Катя одним духом выпалила: - …в Татьяну Ларину влюблен!
        - Что за ерунда?
        - Это не ерунда, а Танька Бетаева! Это же ей ты в День влюбленных на всех уроках записки писал! Еще от меня зачем-то загораживался! Будто я стала бы подглядывать!
        - С какой это стати я буду писать Бетаевой?
        - Слушай, Руслан, будь со мной честен! - от возмущения Катин голос сорвался, и она даже закашлялась. - Танька мне твои записки показывала! Сам знаешь, что не узнать твой почерк невозможно! Одни буквы «м» чего стоят! Настоящие червяки!
        - Я не писал ей! Клянусь!
        - Поберег бы свои клятвы для другого дела! Я же говорю, что я видела своими глазами все твои любовные послания!
        Руслан какое-то время постоял перед Катей молча, будто соображая, а потом схватил ее за руку и сказал:
        - А ну пошли на третий этаж. У «ашников» сейчас, кажется, математика!
        Катя вырвала свою руку, но за Шмаевским все-таки пошла.
        На третьем этаже Руслан постучал в кабинет математики, потом приоткрыл дверь, сунул голову в образовавшуюся щель и обратился к учительнице:
        - Зинаида Михайловна, можно Лену Ватникову на пять минут? Извините, конечно…
        Зинаида Михайловна вышла в коридор и спросила:
        - Это еще что за новости?
        - Ну, пожалуйста! - Шмаевский для убедительности прижал руку к груди. - Вопрос жизни и смерти!
        - Да ну? - улыбнулась учительница. - Прямо до перемены никак не подож… - Она осеклась, когда увидела радужный синяк на лице Шмаевского, а потом прижавшуюся к стене Катю аж с несколькими абсолютно не девичьими отвратительно-коричневыми украшениями. - Ну хорошо… - Она вошла в класс и строгим голосом сказала: - Лена Ватникова, выйди, пожалуйста, в коридор. Тут к тебе пришли…
        Через пару минут в коридор выскочила Лена с искрящимися любопытством глазами. Увидев Катю, она ахнула:
        - Катька, кто тебя так? Ой, и тебе досталось, Шмаевский!
        Зинаида Михайловна так и стояла в дверях. Чувствовалось, что ей очень хотелось узнать, в чем дело. Руслан так умоляюще на нее посмотрел, что ей ничего не оставалось делать, как вернуться к классу и закрыть за собой дверь.
        - Да что случилось-то? - спросила испуганная Ватникова.
        - Она еще и спрашивает, что случилось! - накинулся на нее Руслан. - Совесть-то надо иметь, Ленка, хоть немного!
        - При чем тут моя совесть? Если вас кто-то… побил, то я тут абсолютно ни при чем! Вот честное-пречестное слово!
        - Я совершенно не про то! - наступал на нее Шмаевский, и Лена медленно пятилась от него по коридору. - Ну-ка признавайся, почтальонка несчастная, почему мои письма вдруг оказались у Таньки Бетаевой? На них четко было написано, кому они предназначены! Ты что, Ватникова, читать не умеешь?! Или у меня почерк до такой степени неразборчивый?
        - Я-то… Я-то вообще-то… умею… разборчивый… - лепетала Лена. - Но Таня меня попросила… и я… пообещала… потому что она мне тоже… помогала… как-то…
        - Ах, она тебя попросила! А ты всегда готова подлости делать! А вот это ты видела?! - И Шмаевский поднес к ее носу кулак.
        - Руслан! Не надо! - тихо сказал Катя и пошла от них по коридору к выходу.
        У нее опять так сильно забилось сердце, что она испугалась: сейчас все услышат этот набат, уроки прервутся, и из классов повалят школьники. Надо срочно куда-нибудь скрыться! Оказывается, он писал не Таньке! Он писал ей, Кате! Ну конечно! Бэт ведь не позволила ей взять записки в руки. Наверняка на их обратных сторонах была написана Катина фамилия. Какая подлость! Зачем Танька с ней так поступила? Зачем ей чужие письма?
        Катя уже хотела сбежать вниз по лестнице, но ее схватил за плечо Руслан. Она обернулась.
        - Теперь ты мне веришь? - спросил он, заглядывая ей в глаза.
        Она не знала, что сказать. Ее переполняли разноречивые чувства: гадливость по отношению к Бэт и Ватниковой, щемящая нежность к Руслану и испуг оттого, что все теперь должно пойти как-то по-новому. Сможет ли она справиться с этим новым? Хватит ли у нее на это сил?
        - Верю, - все же ответила она. Она не могла не верить. Если теперь ему не поверить, то лучше уж сразу умереть. Можно даже под кулаками бандита из подворотни…
        - Тогда возьми… - Руслан порылся в школьной сумке и вытащил на свет смешного ухмыляющегося зайца в полосатых черно-желтых штанах на одной лямке и с огромной пуговицей на животе. - Я писал в записке… это подарок… ко Дню влюбленных…
        Катя взяла зайца в руки и рассмеялась, рассматривая его плутоватую физиономию и длинные мягкие уши. Как хорошо, что Руслан не выбрал для нее какого-нибудь пошлого розового медведя с надписью «I love you» на пузе. Как же хороша эта огромная пуговица на заячьих штанах!
        - Я знал, что тебе понравится, - улыбнулся Шмаевский и посмотрел на часы. - Через пять минут урок кончится. Пошли в столовую, пока нет очереди в буфет. Я угощаю!
        Катя радостно кивнула.
        Они уже пили сок со щедро посыпанными пудрой пончиками, когда прозвенел звонок с урока. Столовая быстро начала наполняться школьниками.
        - Вот! Это тоже твое! - раздался над ухом Кати голос Лены Ватниковой.
        Катя обернулась. Ватникова протягивала ей еще один сложенный треугольником лист в клетку, на котором почерком Руслана очень разборчиво было написано: «Прокофьевой К. 9 «Б».
        - Это из общего ящика, который тут, у столовой, висел. Мы раздавали из него письма на дискотеке, но тебя на ней не было, - пояснила Лена.
        Катя хотела развернуть лист, но Шмаевский не дал.
        - Погоди. Не здесь, - сказал он. - Пошли!
        И они направились к кабинету биологии, где у девятого «Б» должен был проходить второй урок. Из толпы одноклассников Руслан вытащил Мишку Ушакова.
        - Слушай, Миха, сейчас идем на первый этаж, ты отвлекаешь охранника, а мы с Катей уходим из школы!
        - Ну вот… Только хотел параграф повторить. Биологичка как пить дать спросит… - проворчал Ушаков.
        - Мишка, ты мне друг или нет? - возмутился его промедлением Руслан.
        - Ну друг… Только сам знаешь, дядя Коля может мне не поверить…
        - А ты уж постарайся как-нибудь! Для дела же нужно!
        Мишка посмотрел на Катю с зайцем, прерывисто вздохнул, как маленький ребенок, у которого не было такого красивого зайца, и буркнул:
        - Ну разве что для дела…
        - Да идешь ты наконец или нет?!
        - Ну пошли…
        - Интересно, что сделает охранник с Ушаковым, когда никакой драки на втором этаже не обнаружит? - спросила Катя, когда они со Шмаевским уже шли по улице, застегивая на ходу куртки.
        - Ты за Мишку не волнуйся! Он выкрутится! Не впервой! - рассмеялся Руслан. - А здорово он крикнул: «Дядя Коля! Они там сейчас переубивают друг друга!» Я сам бы поверил, если бы не знал, в чем дело. Это он на «Онегине» натренировался. По-моему, ему надо в театральный институт идти!
        - Точно, - согласилась Катя. - Он даже стихи теперь не воет, как раньше, а с большим чувством читает. Аж мороз по коже!
        Одноклассники уже вышли за ограду школьного двора и остановились в некотором замешательстве. Куда идти? Шмаевский подумал с минуту и предложил:
        - А пойдем к нам! Отец на работе.
        - А это удобно? - спросила Катя и обильно покраснела.
        - Чего же тут неудобного?
        - Ну… не знаю…
        - Ничего не бойся, Катя, - серьезно сказал Руслан, и она поняла, что с ним ей действительно нечего бояться.
        - А теперь я могу прочитать твое письмо? - спросила она, когда уже сидела в кресле квартиры Шмаевских.
        - Можешь, только не смейся… - ответил он.
        Катя развернула уже изрядно помятый листок и прочитала:
        …Сколько ни говорите о печальном,
        Сколько ни размышляйте о концах и началах,
        Всё же я смею думать,
        Что вам только пятнадцать лет.
        И поэтому я хотел бы,
        Чтобы вы влюбились в простого человека,
        Который любит землю и небо
        Больше, чем рифмованные и нерифмованные
        Речи о земле и о небе.
        Право, я буду рад за вас,
        Так как - только влюбленный
        Имеет право на звание человека.
        - Но… это же не Пушкин? - спросила потрясенная Катя.
        - Конечно, не Пушкин, - согласился Руслан.
        - Так чье же… Неужели твое?
        - Нет. Я действительно больше люблю землю и небо, чем строки о них. Я не умею писать стихов.
        - Разве это стихи?
        - Не знаю… Наверное, стихи.
        - Чьи?
        - Александра Блока.
        - Но мы ведь еще не проходили…
        - Ну и что! Я искал какое-нибудь стихотворение… для тебя… Отец посоветовал посмотреть у Блока.
        - Ты сказал ему про меня? - ужаснулась Катя.
        - Сказал, - кивнул Руслан.
        - Зачем?
        - Ну… наверное, потому, что это все переполняло меня… ты… стихи… все, что с нами происходило…
        - И что сказал твой отец?
        - Он сказал, что у нас с ним удивительное совпадение вкусов. Ты же знаешь, что они с твоей мамой…
        - Знаю, - перебила его Катя. - И как мы теперь все будем?
        - Думаю, что ничего плохого у нас не должно быть. Во всяком случае, я предпочитаю надеяться на хорошее.
        Катя опустила голову к помятому листку в клетку и прочитала вслух:
        …только влюбленный
        Имеет право на звание человека.
        - Так ты, значит, влюблен, Руслан? - спросила она, хотя уже точно знала ответ.
        - Я… влюблен в тебя, - ответил он, опустив глаза, - и хочу, «чтобы вы влюбились в простого человека»…
        - Пожалуй, я уже сделала это… Честное слово! Сама не знаю, как это у меня получилось! - ответила Катя и счастливо рассмеялась.