Библиотека / Детская Литература / Лубенец Светлана : " Волшебство По Наследству " - читать онлайн

Сохранить .

        Волшебство по наследству Светлана Лубенец
        #
        
        Светлана Лубенец Волшебник по наследству
        Глава 1 Лиса
        Яне никак не шли на ум неопределенно-личные предложения, потому что ее собственная личная жизнь была еще неопределеннее, чем эти предложения. Она пыталась как можно независимей крутить в руке карандаш, чтобы никто не догадался, что она совершенно не знает, что же надо подчеркивать в этой гадкой самостоятельной работе по русскому языку. Коля Брыкун уже десятый раз поворачивался к ней с выражением ужаса в смешных, в крапочку, глазах, но помочь ему Яна ничем не могла. Похоже, придется разделить с Колькой «четвертак» на двоих.
        Ну и ладно! Ну и пусть! Разве это беда? Беда совсем в другом! Сегодня она, Яна, опять столкнулась на крыльце школы с Юрой Князевым из 9-го «А». Она та-а-ак на него посмотрела, что любой другой давно понял бы: Яна к нему неравнодушна. А он... Прошел чуть ли не сквозь нее. Совершенно непонятно, почему он ее не замечает? Яна считается первой красавицей параллели восьмых классов. Конечно, Юрин девятый это вам не восьмой, но и среди девятиклассниц Яна не видела себе достойной конкурентки.
        А уж парни Яниного 8-го «Б», все, до единого, влюблены в нее в большей или меньшей степени. Взять хотя бы Кольку Брыкуна! Проходу не дает. Он надоел Яне, как горькая редька, как липучий неотвязный мотивчик. А Серега Николаев! Из-за него все восьмиклассницы сходят с ума, а он бросает выразительные взгляды только на Яну. Вчера даже предлагал набрать на собственном компьютере ее реферат по истории, а там, между прочим, ни много ни мало, а целых двадцать четыре страницы. Яна, конечно, отказалась, потому что все это ей ни к чему. Конечно, было бы здорово, если бы он набрал, но потом она будет считать себя ему обязанной. А скажите, пожалуйста, зачем ей это надо, когда ей нравится один лишь Юра Князев, который не обращает на нее ровным счетом никакого внимания.
        Яна разглядела Юру Князева как следует только этим летом, хотя они всю жизнь прожили рядом, в соседних домах. Так получилось, что летнюю практику они отрабатывали вместе, на школьных клумбах. Юра со своим другом Витькой Шереметьевым таскал на носилках землю из большой кучи, которую вывалил на школьном дворе заказанный в садово-парковом хозяйстве грузовик, а Яна вместе с приятельницей Таней Самохиной разравнивала землю на клумбах и высаживала цветочную рассаду. Яна даже несколько раз перекинулась с Князевым парой слов и теперь никак не могла понять, почему он с ней даже не здоровается. Витька всегда первым приветливо кивает головой, а этот... Яне очень хотелось думать, что Юра только делает вид, что не замечает ее, а на самом деле просто очень стесняется к ней подойти. Она пыталась помочь ему побороть стеснение тем, что намеренно несколько раз на дню попадалась на глаза, но результата ее хитроумные действия почему-то не приносили никакого.
        Яна ловила себя на том, что все перемены только и делает, что высматривает Князева во всех уголках школьных коридоров и видит его чуть ли не сквозь стены. Недавно она смотрела по телевизору научно-познавательный фильм про насекомых, и теперь ей стало казаться, что ее собственные глаза на самом деле тоже не обыкновенные, а фасеточные, как у какой-нибудь препротивной мухи, что, кстати сказать, оказывается, очень удобно. Любой из этих многочисленных фасеток Яна легко могла поймать Юрину фигуру, даже если она только на миг появлялась в самом дальнем дверном проеме. А может быть, у нее дополнительно к двум большим и выразительным глазам есть еще какие-нибудь скрытые четыре пары маленьких глазок, как у паука. Именно они и обеспечивают Яне круговой обзор на все триста шестьдесят градусов, иначе трудно объяснить, каким образом она везде замечает Князева, даже если на боковом фланге всего лишь мелькает его серый, ничем не примечательный джемпер. Правда, пока все эти удивительные особенности Яниного зрения, то ли дремавшие до поры до времени, то ли внезапно развившиеся на почве неразделенной любви,
пропадали совершенно напрасно и без всякой для нее пользы. Юра Князев не замечал ее не только в дальних коридорах школы, но даже и столкнувшись нос к носу.
        Прозвенел звонок. Яна возвратилась мыслями к весьма неутешительной действительности в виде урока русского языка, тяжело вздохнула, смяла в кулаке листок с неподчеркнутой самостоятельной и небрежно засунула его в сумку. Пусть ей поставят единицу. Пожалуй, сегодня она даже пары не заработала.

* * *
        Дома Яна очередной раз вызвала в мыслях милый образ стройного сероглазого молодого человека с пушистыми ресницами и решила написать ему письмо. Письмо как-то с самого начала не задалось, как и давешняя «самостоялка» по русскому. «Великий и могучий» оказался слишком беден, чтобы выразить то, что испытывала к девятикласснику Юре Князеву восьмиклассница Яна Кузнецова. Отвлечься от своих невеселых мыслей она решила путем просмотра какого-нибудь душераздирающего телевизионного сериала про чужую любовь со счастливым концом, желательно мексиканского, но этому помешал телефонный звонок.
        - Ну что тебе? - с неудовольствием спросила Яна, когда услышала голос своей приятельницы Тани Самохиной.
        Танька была именно приятельницей. Подруг Яна давно не заводила. Она действительно была настолько хороша собой, что все подруги, которые у нее когда-то были, одна за другой с отвратительным однообразием превратились в страшных завистливых врагинь. Начиналось все обычно с мелких придирок, а кончалось безобразными ссорами с испепеляющими взглядами и обзывательством довольно гадкими словами. Приятельство, в отличие от дружбы, было хорошо тем, что не накладывало никаких обязательств. Яна не должна была везде ходить с Танькой, подчиняться ее капризам и прихотям, доверять ей свои секреты, которые, как известно, подруги очень любят делать достоянием общественности. Яна обычно заходила за Самохиной по пути в школу, поскольку одной ей идти было скучно. Вместе с Таней она также являлась на дискотеки, чтобы не выглядеть между танцами вызывающе глупо и одиноко. Остальные свои дела Яна предпочитала делать в одиночку. Ей и с собственной персоной было интересно и совсем не скучно.
        О том, какие чувства к ней испытывала Таня Самохина, Яна предпочитала не задумываться. Более того, как только Танька пыталась поближе сойтись с ней или доверить какую-нибудь страшную тайну, Яна замыкалась в себе и всем своим видом давала понять, что это ей совершенно не нужно и не интересно. Сначала Самохина обижалась чуть ли не до слез, а потом смирилась, потому что никакой другой подруги или приятельницы у нее все равно не было.
        Лениво разговаривая с Таней о домашнем задании по алгебре, Яна вдруг сообразила, каким образом можно использовать простоватую Самохину в своих интересах.
        - Тань, а как тебе Юрка Князев из 9-го «А»? - неожиданно спросила она прямо посреди объяснения свойств уравнения из «домашки».
        Таня, удивленная таким необычным поворотом разговора, помолчала с минуту, а потом растерянно ответила:
        - Не знаю... Я как-то никогда об этом не задумывалась...
        - А ты задумайся.
        - Зачем? - испугалась Таня.
        - Неужели не догадываешься? - для вида спросила Яна и по Танькиному безмолвному сопению в трубке поняла, что начала плести интригу очень удачно. Она удовлетворенно улыбнулась, чего, разумеется, Самохина видеть не могла, и добавила: - Мне кажется, что ты ему нравишься.
        - Да ну? - еле слышно прошелестела Таня. - С чего ты взяла?
        - С того! Я видела, как он на тебя смотрел. Еще летом. Помнишь? На клумбе.
        - С лета столько времени прошло... - продолжала недоумевать Татьяна.
        - Прошло, не спорю. Только он и сейчас смотрит на тебя точно так же!
        - Как?
        - Сумасшедшими глазами, вот как! - на ходу вдохновенно сочиняла Яна.
        - Не может быть! Я никогда не замечала!
        - Что ты вообще замечаешь? Небось, все в сторону Николаева глядишь, а напрасно. Юрик Князев получше Сереги будет. Он ведь уже в девятом учится! На него даже Вика Назарова из 10-го «А» заглядывается!
        Таня молчала, но Яне казалось, что она улавливает в трубке какую-то тонкую вибрацию, исходящую от Танькиного глубоко пораженного известием организма. Наконец Самохина глухим голосом спросила:
        - А ты не врешь... ну, то есть... не шутишь?
        - Зачем мне это надо? - с хорошо разыгранным возмущением откликнулась Яна.
        - И что же мне делать?
        - Я думаю, что тебе нужно дать ему понять, что он тебе тоже нравится.
        - А разве он мне нравится? - нелепо спросила Танька.
        - А разве он может не нравиться? - проговорилась Яна, но приятельница, видимо, находилась в состоянии такого глубокого шока, что ничего не заметила.
        - Ну... вообще-то... он ничего... высокий... и ресницы у него... длинные...
        - Вот видишь, - обрадовалась успеху своего наступления Яна, - он нравится тебе, ты - ему, поэтому вам надо срочно начать встречаться.
        - Как это я вдруг начну с ним встречаться?
        - Ну... как-нибудь... Надо подумать... Например, ты можешь пригласить его на танец на дискотеке.
        - На какой еще дискотеке? У нас в ближайшее время не намечается никаких дискотек.
        - Правильно. У нас в школе не намечается, а в клубе «Вираж» они каждую субботу намечаются и даже проходят при большом скоплении народа.
        - Может, он в «Вираж» и не ходит...
        - Все девятиклассники туда ходят. Мне Ольга Прокофьева из 9-го «В» рассказывала.
        - Все равно, - голос Тани из растерянного вдруг стал твердым. - Я никогда не смогу пригласить его на танец. Это не для меня!
        - Вот глупости! - возмутилась Яна. - Почему это не сможешь?
        - Потому что стесняюсь, вот почему!
        - Ну знаешь, в наше время с таким пережитком прошлого, как стеснение, давно пора расстаться!
        - Нет, я не смогу его пригласить, - продолжала упрямиться Самохина.
        - Но ты же не хочешь, чтобы его перехватила Назарова или вообще какая-нибудь посторонняя мымра? - очень заинтересованно спросила Таню Яна, поскольку сама этого очень боялась.
        - Не хочу... - не очень уверенно отозвалась Танька.
        - Значит, решено! В субботу идем в «Вираж», так что у тебя есть еще три дня, чтобы работать над собой, то есть бороться со своей глупой и никому не нужной стеснительностью.
        Яна шлепнула на рычаг трубку и удовлетворенно улыбнулась. Эта шляпа Танька уже вовсю верит, что нравится Князеву. Похоже, удалось ее убедить даже в том, что и он ей нравится. Надо же быть такой внушаемой! Неужели ей с таким же успехом можно было внушить любовь, скажем, к Кольке Брыкуну? Если бы не операция «Князев», пожалуй, стоило бы попробовать. Да, Самохина - настоящая простофиля! Но это-то как раз и хорошо! На следующем этапе Яна убедит Таньку, что она должна пригласить Юру на свидание. Очень важно, чтобы он согласился. Главное, заполучить Князева в свою компанию, а там... А там он сразу увидит, насколько Яна выгодно отличается от глуповатой невыразительной Самохиной.
        Яна подошла к зеркалу и в очередной раз с удовольствием оглядела свою легкую длинноногую фигуру, пышные золотистые волосы до плеч и чистое лицо с яркими полными губами, глубокими серыми, почти как у Юры, глазами и с точеным хорошеньким носиком. Придраться в ее внешности было решительно не к чему! Самохина, конечно, гораздо хуже. Она и ростом ниже, и шире в кости, что нынче совсем не модно, и личико у нее простенькое: с блеклыми голубыми глазками и бледными тонкими губами. А уж одевается... Провинция провинцией, хотя родилась в Петербурге. Ну никакого вкуса и шарма! И как только она могла поверить, что нравится самому Князеву?! Яна вдруг испугалась: а что, если Юра на Таньку не поведется? Весь план рухнет! Пожалуй, в субботу стоит Самохину хорошенько поднакрасить и приодеть получше. Правильно! У нее есть одна блестящая блузочка... надоевшая уже, конечно, но Таньке сойдет, у нее сроду не было такого прикида.

* * *
        Когда Яна, откинувшись вбок от модели, оглядела творение своих рук, то здорово огорчилась. Похоже, она перестаралась. Танька Самохина в ее блескучей блузочке и ярком макияже выглядела очень неплохо. А что, если Князев в нее взаправду влюбится? Нет! Не может быть! Ну... сначала он вообще-то и должен выпасть от Таньки в неглубокий осадок... именно этого от него и добиваются, но потом он сразу увидит, насколько та примитивна и бледна на Янином сверкающем фоне. На всякий случай Кузнецова еще раз бросила быстрый взгляд на себя в зеркало и окончательно успокоилась. Конечно, Таньке с ней не сравниться. Один Янин белый и пушистый свитерок чего стоит! А цепочка из черненого серебра... А сапожки на умопомрачительной шпильке...
        Яна боялась, что Танька к субботе не отойдет от своего глупого стеснения и завалит все дело, но все пока шло по намеченному плану. Яне за три дня удалось так распалить воображение Самохиной, что та уже считала, будто влюблена в Князева чуть ли не с первого класса, и была готова на все, только чтобы Юрочку с дискотеки не увела за собой та самая посторонняя мымра или десятиклассница Вика Назарова.
        Яна последний раз провела щеткой по Танькиным распущенным до пояса светлым волосам, потом по своим золотистым, и они отправились на дискотеку в подростковый клуб «Вираж».

* * *
        В «Вираже» действительно было много девятиклассников из Яниной школы. Довольно скоро был обнаружен и Князев со своим другом Витькой Шереметьевым. Они веселились в компании одноклассников и на Яну с Таней не обращали никакого внимания.
        - Ну вот, - тут же потеряла в себе уверенность Самохина. - Ты говорила, что я ему нравлюсь, а он даже не смотрит в нашу сторону.
        - Правильно, не смотрит, - Яна лихорадочно соображала, как получше выкрутиться из этого положения, и говорила первое, что приходило в голову, - но как же он будет на тебя смотреть, если он... если ты... - Яна вдруг сообразила, что лучше всего сказать: - ...если он тебя даже не может узнать! Ты же сегодня такая красавица, и он тебя никогда не видел в этой блузке. Так что приглашай его на первый же «медляк» или, смотри, проворонишь! Оглянись вокруг, сколько тут и без тебя красивых девчонок! Вон, кстати, и Назарова...
        Таня послушно огляделась по сторонам и закусила губу. Зал действительно был полон ярких, нарядно одетых юных красавиц. А Вика Назарова в апельсинового цвета костюме с мини-юбкой и в блестящих лакированных сапогах была просто ослепительна. Яна удовлетворенно отметила, что, несмотря на такую неблагоприятную обстановку, приятельница настроена по-боевому и сдаваться не собирается. Как только зазвучала медленная мелодия, Кузнецова довольно резко подтолкнула Татьяну к Князеву.
        Юра явно растерялся, когда увидел возле себя Таню. Похоже, он ее действительно не сразу узнал. Самохина ему что-то сказала, он расплылся в улыбке, и они вышли в круг танцующих. Яне очень не понравилось, как захватнически Танька положила руки Князеву на плечи, как он по-свойски обнял ее за талию и, улыбаясь, что-то зашептал в ухо, почти касаясь губами ее пылающей щеки. Можно было подумать, что они об этом совместном танце мечтали всю свою предыдущую жизнь. Но Яна-то знала, что совсем недавно они и думать-то друг о друге не думали, а этот танец она им организовала своими собственными руками. И что же теперь получается?
        - Потанцуем? - услышала Яна знакомый голос. Отвернув голову от интересующей ее пары, она увидела около себя Брыкуна. - Потанцуем... - повторил он.
        Яна немедленно мертвой хваткой вцепилась в Колькину толстовку и потащила его поближе к Князеву и Самохиной. Хорошо бы услышать, о чем эти двое шепчутся. Не переигрывает ли Танька? Ишь, нашлась влюбленная! Да если бы не Яна, где бы она сейчас была, Джульетта доморощенная! И Юра тоже удивляет - никогда в сторону Таньки не смотрел: ни летом на клумбе, ни во время учебы в школьных коридорах, а сейчас вцепился в нее, будто от Самохиной зависит вся его дальнейшая жизнь.
        - Можно я сегодня тебя провожу с дискотеки? - без особого энтузиазма спросил Брыкун, потому что хорошо знал, что Яна ему ответит. Она не стала его разочаровывать и ответила как всегда:
        - Отстань, а!
        - Только и знаешь свое «отстань»! Ты хоть раз попробовала бы со мной прогуляться, а потом уж и отмахивалась бы!
        - Тоже мне, подарочный торт нашелся! Была охота тебя пробовать... - еще больше раздражилась Яна, потому что Брыкун своими глупостями мешал ей слушать, о чем говорят Танька с Юрой. А говорили они о чем-то очень важном, потому что неотрывно глядели друг другу в глаза. Яне это совершенно не нравилось и не вписывалось в разработанный ею сценарий.
        - Если тебя раздражает, что я плохо учусь, - по-прежнему нудел под ухом Брыкун, - то я могу и поднажать... Ты только скажи...
        - Слушай, Колька, - Яна остановилась посреди зала, несмотря на продолжающуюся мелодию, - мы вроде бы уже сто раз обо всем переговорили и все выяснили. Мы с тобой друзья - и ничего больше!
        - Мало ли, что переговорили, - не сдавался Брыкун. - Все в жизни меняется, а потому и ты можешь переменить свое отношение ко мне.
        - Ты прав, я скоро переменю к тебе свое отношение в том смысле, что вообще пошлю тебя подальше и ни за что больше не дам списывать. Понял?
        - Да за кого ты меня принимаешь, Кузнецова?! - вдруг ни с того ни с сего рассвирепел Колька. - Я, может, и списываю только для того, чтобы с тобой лишний раз пообщаться!
        - Ага! Скажи еще, что специально и учишься плохо, только чтобы была нужда списывать...
        - И скажу!
        - Ой, не могу! Держите меня! - Яна дурашливо закатила глаза, откинулась назад и действительно чуть не упала, потому что Коля Брыкун не только не стал ее держать, а, наоборот, убрал руки от ее спины и, шаркая по полу огромными кроссочами, вразвалочку вышел из зала.
        - Ну и дурак! - крикнула ему в спину взбешенная Яна.
        Музыка очень кстати закончилась, и она пошла на место, одновременно разыскивая глазами Самохину с Князевым. Но ни той, ни другого нигде не было видно. Яна самым внимательным образом оглядела группу девятиклассников у противоположной стены, а затем одноклассников - рядом с собой. Потом последовательно «перещупала» взглядом всех присутствующих чуть ли не поштучно. Ни Татьяны, ни Юры нигде не было видно. Яна, пересилив собственное стеснение, с которым совсем недавно призывала расстаться свою приятельницу, в полном одиночестве пересекла зал и отозвала в сторону Витьку Шереметьева.
        - Витя, ты не знаешь, куда делся ваш Князев? - вся трепеща от смущения, спросила Яна.
        - Надо же какой сегодня спрос на Юрика! - ухмыльнулся Витька, внимательно разглядывая Кузнецову.
        - Нет никакого спроса, - заверила его Яна и покраснела самым, как говорится, предательским образом и очень густо. - Я просто ищу Татьяну Самохину, а Князев был последним, кто с ней танцевал.
        - Именно твоя Самохина и увела нашего Юрика! - все так же весело сообщил Шереметьев и, продолжая беззастенчиво разглядывать Яну, добавил: - А может быть, это он ее увел. Разобраться было совершенно невозможно, кто кого.
        Видимо, на лице Яны отразились те чувства, которые она очень хотела бы скрыть, потому что Витька сказал:
        - Ну, не стоит так расстраиваться! Встретишься со своей Самохиной завтра, а сегодня давай с тобой потанцуем. Я тебя приглашаю!
        Яна молча повернулась к Шереметьеву спиной и шаркающей походкой Кольки Брыкуна вышла из зала. В гардеробе от расстройства она никак не могла попасть руками в рукава своей куртки. Надо же, как все неправильно получилось! И зачем только она это придумала? Оказывается, Князев не так уж и неприступен. Таньке достаточно было всего лишь получше причесаться, и вот вам - пожалуйста! Выходит, если бы Яна сама его пригласила, то и гуляла бы сейчас с ним сама. Но разве она могла предположить, что все так просто решается, что в этом вопросе совершенно не стоит мудрить? А может быть, она просто придумала себе эдакого романтического Юру Князева, а на самом деле он дурак дураком, раз сразу клюнул на нелепую Таньку? Может, оно и хорошо, что клюнул? Зачем ей такой... с дурным вкусом... неразборчивый... готовый встречаться с первой попавшейся... не сумевший оценить ее, Яну...
        Несмотря на эти, казалось бы, очень успокоительные размышления, Яна чувствовала, что сейчас разрыдается прямо в гардеробе. Кое-как вдевшись в куртку, она выбежала из дверей клуба, свернула за угол, прижалась лицом к кирпичной стене и с большим удовольствием, если уместно в данном случае подобное выражение, расплакалась.
        Слезы принесли ей серьезное облегчение, отчего она получила способность соображать достаточно трезво и четко. А что, собственно, случилось? Случилось именно то, чего она и хотела. Можно считать, что Юра Князев теперь в одной с ней компании, а потому в ее собственных руках. Танька Самохина с толстыми ногами и бесцветным лицом ей никакая не конкурентка, тем более, что блескучую блузочку она завтра же вынуждена будет отдать Яне обратно. Кстати, именно завтра уже все станет на свои места, потому что Юра, увидев Таньку не в бликах светомузыки, а при безжалостном свете белого дня, сразу поймет, как жестоко ошибся, что пошел провожать ее, а не стройную и изысканную Яну Кузнецову.
        Яна медленно поплелась домой. Новые сапоги на высоких каблуках невыносимо терли ей ноги, под тонкую замшевую курточку забирался холодный ветер, и она чувствовала себя самым несчастным человеком на свете. Конечно, можно было поехать на автобусе, но толкучка будет мешать ей думать. А подумать есть о чем. Например, о том, где же она допустила промашку. Наверное, слишком красиво Таньку накрасила. Перестаралась.
        Яна, к собственному неудовольствию, чувствовала, что не может перестать думать о Князеве, несмотря на то что он проявил такой дурной вкус и воспитание, что после первого же танца пошел гулять с Самохиной. Яна-то планировала, что с дискотеки они уйдут втроем.
        Придя домой, она тут же «села» на телефон. А Таньки все не было дома! Кузнецова металась по собственной комнате, ломая пальцы, и даже отказалась ужинать.
        - Ты не заболела? - встревоженно спросила мама и тут же полезла губами трогать лоб дочери.
        - Я здорова, мама! - Яна еле вырвалась из цепких родительских рук и уселась в кресло, скрестив руки на груди и положив ногу на ногу. Ей хотелось только одного, чтобы мама побыстрей ушла из комнаты и оставила ее в покое, один на один с ее горькими и одновременно такими сладкими мыслями.
        Мама явно этого не понимала, потому что уходить не собиралась. Она пытливо заглянула дочери в глаза и спросила:
        - Ты случайно не села на какую-нибудь идиотскую диету, о которых пишет эта глупейшая пресса? - и она махнула рукой в сторону дивана, заваленного пестрыми девчоночьими журналами.
        - Не села, - односложно ответила Яна, чтобы не дать маме возможность зацепиться за какое-нибудь неосторожное слово и привязаться с новыми расспросами.
        Ход оказался тактически неверным, потому что мама присела на подлокотник кресла, еще раз заглянула дочери в глаза и участливо спросила:
        - Яночка, у тебя что-то случилось?
        - Мама! У меня ничего не случилось, просто я не хочу есть! - гораздо более распространенным предложением ответила Яна.
        Это объяснение маме тоже почему-то показалось подозрительным. Она поджала губы и строго сказала:
        - Ну-ка посмотри мне в глаза!
        Удивленная Яна подняла голову:
        - Ну смотрю! И что?
        Мама вгляделась в ее зрачки, нервно облизнула губы и каким-то новым голосом спросила:
        - А ты... случайно... чего-нибудь... не употребляешь?
        - Чего?! - взвилась Яна.
        - Ну, не надо так сердиться. Я же просто так спросила. На всякий случай, - виновато зачастила мама. - Главное же, предупредить несчастье... а то потом, сама знаешь, уже ничего нельзя будет сделать...
        - Мама! Ты совсем сошла с ума! Я не наркоманка! Я не курю, не пью и даже не беременная!
        Мама всхлипнула и закрыла лицо кухонным полотенцем. Яна поняла, что переборщила. Она обняла маму за плечи и, как могла, ласковее сказала:
        - Ну... ладно... не сердись... Мне просто не нравится, когда меня подозревают во всяких гнусностях. Если хочешь, я даже могу чего-нибудь съесть!
        После ужина, который Яна с трудом в себя впихнула, чтобы только порадовать маму, она еще раза четыре позвонила Таньке. Той по-прежнему не было дома. В одиннадцать тридцать пять самохинская мамаша раздраженным голосом сказала, что Таня уже спит и что Яне неплохо было бы последовать ее примеру.
        Ночью Яна Кузнецова спала плохо, окончательно проснулась слишком рано и еле дождалась того времени, когда можно будет зайти за Танькой. Она застала ее крутящейся у зеркала в своей собственной роковой блузочке. Самохина завязала высоко на затылке хвост, потом распустила его и завязала два хвостика над ушами, потом распустила и их, расчесала волосы щеткой и, заглянув через зеркало в глаза Яне, спросила:
        - Вроде бы так лучше, да?
        Яна была согласна, что так лучше, но намеренно небрежно бросила:
        - По-моему, с хвостами оригинальней.
        - Ты думаешь? - с сомнением в голосе переспросила Таня, и Яна почувствовала, что завязывать хвосты над ушами она не будет.
        Так оно и случилось. Самохина крутанулась на одной ножке и, обернувшись таким образом к Яне, счастливо пропела:
        - Если я буду снова завязывать хвосты, мы в школу опоздаем. Я уж лучше так!
        - Конечно, лучше так, - изо всех сил старалась сдержать раздражение Яна, - потому что ты еще должна успеть снять блузку. Меня вчера мама уже спрашивала, куда я ее дела, - вдохновенно соврала она.
        - Ну, Яночка! - взмолилась Таня. - Я только один разочек схожу в ней в школу! Она такая блестящая, что Людмила Семеновна тут же прогундосит, чтобы я уже завтра в ней являться в класс не смела. Я и не приду. Ну, пожалуйста... Только сегодня...
        Яна кивнула, потому что ссориться с Самохиной насовсем было еще рано. Она еще не выполнила всей отведенной для нее роли. С одной стороны, Кузнецовой очень хотелось расспросить Таньку о свидании, но с другой - совершенно не хотелось подавать вида, что это ее сильно интересует.
        В лифте она все-таки не выдержала и спросила как можно небрежнее:
        - Ну и что Князев?
        - Хорошо... Мы гуляли... Допоздна...
        - И ты с первого же раза согласилась допоздна?! - не смогла скрыть возмущения Яна.
        - А что такого? Ты же знаешь, что он мне давно нравится.
        Яна опешила. Надо же, какое наглое заявление! Еще неделю назад Самохина даже не догадывалась о своем пламенном чувстве к Князеву. Яна сформировала его в ней своим собственным трудом. А теперь Танька, похоже, собралась в одиночку пожинать плоды, взращенные Яной.
        - Расскажи, как все было, - только и смогла произнести она, изо всех сил стараясь сдержать рвущиеся наружу эмоции.
        - Да, собственно, нечего и рассказывать. Гуляли, и все. Разговаривали.
        - А он не удивился, что ты его вдруг пригласила на танец?
        - Удивился.
        - Ну а потом? Да что ты цедишь в час по чайной ложке! - Яна почувствовала, что клокочущее внутри ее бешенство вот-вот прорвется наружу, и все будет испорчено. Она заставила себя глубоко вздохнуть и медленно просчитала в уме до пяти. Дальше не успела.
        - Потому что... - Таня вдруг решительно вскинула на нее свои блекло-голубые глаза, - это ведь только наше с ним дело. Правда?
        - Да ты что? Да если бы не я... Да ты бы никогда... - Яна задыхалась от негодования и с трудом подыскивала слова.
        - Почему ты кричишь? - спокойно спросила Таня.
        Яна осеклась. Действительно, чего это она так раскричалась? Самохина не должна знать, что Яна с удовольствием повыдирала бы ей сейчас все ее светленькие волосенки до единого! Рано еще сдаваться. Еще вовсе не все потеряно. Надо только срочно перестроиться. Приятельство с Танькой надо ненавязчиво переформировывать в дружбу, в самую задушевную, с сюсями-масюсями и слезами друг у друга на плече.
        - Как же мне не кричать, - невинно начала она, как хитрая Лиса из русской народной сказки, у которой растаяла ледяная избушка и которой до смерти нужна была заячья лубяная, - если я к тебе со всей душой: научила, как с Князевым познакомиться... любимую блузку не пожалела... а ты мне ничего не хочешь рассказывать... А еще подругой называешься... - Яна надула свои и без того пухлые губки и сделала вид, что обиделась.
        Волшебное слово «подруга» произвело именно то магическое действие, на которое Яна и рассчитывала. Таня вздрогнула и начала извиняться:
        - Ну, Янка! Ну, не сердись, пожалуйста! Я же только-только с ним познакомилась! Сама еще ничего не поняла... Я тебе все-все расскажу... Только попозже... Ладно?
        Яна, которой совсем не улыбалось ждать неопределенное количество времени, вынуждена была так же неопределенно пожать плечами. Танька, счастливая от знакомства с Князевым и от обретения «настоящей» подруги, на которое уже перестала рассчитывать, краснея, поцеловала Яну в обиженно отвернутую от нее щеку. Если бы Самохина могла знать, какие страсти в тот момент бушевали в душе наконец обретенной «подруги», она, конечно, не стала бы этого делать.
        Глава 2 Княгиня с Графиней
        Татьяна Самохина с той памятной дискотеки в подростковом клубе «Вираж» теперь чуть ли не каждый день встречалась с Юрой Князевым. На фоне беспробудно серых осенних дней с бесконечными дождями она светилась своей неожиданно обретенной любовью так ярко, что Яне было больно на нее смотреть. Собственное Янино настроение было под стать дождливой погоде. К ее глазам все время подкатывали злые завистливые слезы, а в груди было холодно и тоскливо. Поскольку она все-таки надеялась еще переиграть ситуацию в свою пользу, то продолжала сюсюкать с Танькой и играть роль самой верной подруги.
        Самохинское счастье будоражило не только Янину душу. Все до одной одноклассницы завидовали Таньке, потому что гулять с девятиклассником было гораздо престижнее, чем даже с первым парнем их класса Серегой Николаевым, тем более что тот ни с кем и не гулял.
        - Я просто удивляюсь тебе, Татьяна! Как ты умудрилась отхватить себе Князева? - уже в десятый раз спрашивала Самохину Юля Широкова.
        - Так получилось, - тоже в десятый раз отвечала смущенная Таня и счастливо улыбалась.
        - Почему-то ни у кого до сих пор не получалось, даже у нашей прекрасной Яночки, а у тебя вдруг раз - и получилось! - продолжала Широкова, бросив быстрый презрительный взгляд в сторону Кузнецовой.
        Яна не стала слушать, что ответит Юльке Таня. Что бы та ни ответила, все будет ложью, потому что правду знает одна лишь Яна. Очень тяжело эту правду все время носить в себе. Поделиться ни с кем нельзя, пожаловаться на горькую судьбу - тоже. Кузнецова теперь очень хорошо прочувствовала на себе, что означает выражение «вариться в собственном соку».
        Юля Широкова была одной из тех самых бывших Яниных подруг, которая переродилась во врагиню не так уж и давно.
        Они еще в прошлом году дружили втроем: Яна, Юля и Эля Воропаева. Их так и называли одним духом, как последние буквы алфавита - ЭЮЯ. Сначала откололась первая буква - Э. Элька переметнулась к Оксанке Новожиловой, потому что у той мама открыла на соседней улице навороченное кафе «Золотой мост», и Воропаевой очень понравилось проводить там время. Во-первых, каждый вечер посетителей там услаждала своей музыкой знаменитая на весь их район молодежная группа «Экипаж», и Элька с Оксанкой существовали, таким образом, в состоянии перманентных, непрекращающихся дискотек. Во-вторых, новожиловская мамаша разрешала им в своем кафе пить без счета безалкогольные коктейли с соками, а также есть тоннами пирожные, икру и бутерброды с нарезкой из элитных колбас. Юлька тогда на весь класс кричала, что Эльмира продалась за шмат колбасы, за что Воропаева рассказала всему свету о том, как страстно Юлька влюблена в Серегу Николаева. Этот обмен «любезностями» ни к каким изменениям в их жизни не привел, потому что Элька продолжала объедаться в новожиловском кафе всевозможными деликатесами, а Серега Николаев даже не подумал
оторваться от компьютера и посмотреть в Юлькину сторону с интересом.
        Потом тонкая трещинка наметилась между Ю и Я. Юлька тоже считалась в классе за красавицу, но рангом чуть пониже Яны, и в этом-то и было все дело. Как Широкова ни пыжилась, догнать Яну никак не могла. Мало того, что количество ее пятерок по всем предметам в общей сумме никак не могло достичь Яниной умопомрачительной цифры, но и на личном фронте Кузнецова ее всегда хоть на полшага, но опережала.
        Например, как-то Широкова решилась сделать себе модную стрижку. Стриглась специально в самом дорогущем салоне, истратив на прическу все свои личные сбережения и немаленькую сумму, выпрошенную у родителей, чем, собственно, и собиралась утереть нос Кузнецовой. И что вышло? Яна в тот же день явилась в школу в таких ультрамодных сапогах с длинными, загнутыми кверху носами, от которых никто даже не удосужился оторвать глаз, чтобы поднять их кверху, к новой Юлькиной стрижке. И так почему-то получалось всегда. Только Юлька приобретет какой-нибудь сногсшибательный джемперок, глядь - а на Яне тоже обновка, и что отвратительнее всего - обязательно ярче, моднее, дороже или всего лишь с одной маленькой оригинальной деталькой, которая стоит всего Юлькиного джемперка в целом.
        Надо сказать, что Широкова терпела такое ненормальное положение дел довольно долго - до прошлогоднего праздника Восьмое марта. Тогда они пришли в класс в одинаковых кожаных строченых жилетках, но на Яниной с нагрудного клапана свисала обворожительная цепочка из гнутых матовых колец с подвеской в виде знака Зодиака. Подвеска стала для Юльки последней каплей. Весь вечер накануне она вертелась у зеркала в предвкушении того, как девчонки запищат от восторга и зависти при виде ее новой клевой жилеточки, а вышло, что все рассматривали только Янин знак Зодиака и жалобно выспрашивали, где можно приобрести подобное украшение.
        Юлька на этот раз сумела проявить больше выдержки и не стала вопить на весь класс. Она по-тихому вызвала Яну в коридор и высказала ей все, что думала по поводу подвески, а заодно и по всем остальным поводам. Последней ее фразой была: «И нечего воображать, что ты здесь первая красавица», на которой она и сломалась и даже некстати слегка прослезилась от жгучей жалости к себе. Яна рассмеялась ей в лицо, сорвала с клапана своей жилетки цепочку с подвеской и сказала, что она и без нее выглядеть будет все равно в сто раз лучше Юльки. Именно в тот самый момент тонкая трещинка, уже давно тихонько распространявшаяся между Ю и Я, приобрела неконтролируемо угрожающие размеры, и чаша дружбы с резким хлопком развалилась пополам. Яна тогда, до боли сжав в ладони цепочку, зареклась в будущем заводить подруг. А через месяц после этого случая к одинокой Кузнецовой каким-то непостижимым образом прилепилась Самохина, только сейчас, в связи с известными обстоятельствами, переименованная из приятельницы в задушевную подругу.
        Яна, наблюдая за беседой Самохиной и Широковой, находилась в самом что ни на есть тошнотворном состоянии. Мало того, что она по собственной инициативе подарила Таньке Князева, так теперь из ее рук уходило еще и лидерство в классе. Вместо нее на первое место вышла убогая Самохина, которую девчонки раньше и в грош не ставили, а теперь смотрели ей в рот и даже очень соблазнительно называли Княгиней. Парни тоже находились в состоянии некоторой растерянности, так как не могли себе простить, что вовремя не разглядели Танькиной утонченной прелести, на которую повелся аж сам гордый Юрка Князь.
        - Может, ты меня с князевским другом, с Шереметьевым, познакомишь? - предложила Тане Юлька, на всякий случай стрельнув глазами в сторону Сереги Николаева. Поскольку он головы к ней так и не повернул, она, назло ему, еще громче продолжила: - Этот Витька... он вроде тоже ничего. Давайте куда-нибудь сходим вчетвером!
        Яна встрепенулась. Точно! Как же она сама не додумалась? Надо срочно поближе знакомиться с Витькой! Главное, опередить шуструю Широкову. Глядите, какая сообразительная! Шалишь, не получишь ты Шереметьева, Юленька, опять опоздаешь! Решив ковать железо, пока горячо, Яна тут же подошла к одноклассницам и очень строгим тоном заявила Широковой:
        - Не стоит разевать рот на чужой каравай. Мы уже идем вчетвером в «Вираж». Ты будешь пятой лишней.
        Таня открыла рот от удивления, но дипломатично промолчала, а Широкова прямо-таки побелела от ненависти к Яне.

* * *
        - Что ты такое сегодня придумала про «Вираж»? - спросила Самохина Яну, когда они шли домой из школы.
        - Вовсе и не сегодня. Витька Шереметьев еще в ту субботу, когда ты с Юрой познакомилась, хотел со мной потанцевать, но я решила для начала его немножко потомить и помучить, чтобы сильней раззадорить, - почти не соврала Яна. - А сегодня я как раз решила, еще до твоего разговора с Широковой, что уже пора наконец Витьку к себе приблизить. Я же не виновата, что Юлька опоздала и что Шереметьеву я уже целую неделю нравлюсь.
        - А мы разве собирались в «Вираж»? - так ничего и не поняла бестолковая Танька.
        - Не собирались, так соберемся. Тем более... - Яна не договорила, потому что их догнали Князев с Шереметьевым.
        - Девчонки, а не пойти ли нам вчетвером в субботу на дискотеку? - весело спросил подруг Витька, и Яна с удивлением обнаружила, что она, сама того не подозревая, сказала Таньке чистую правду. Витька смотрел на нее такими лучащимися глазами, что сразу было видно - она ему здорово нравится.
        Вот так номер! Сто лет проучились в одной школе - и ничего. А стоило Таньке один-единственный раз пригласить Князева на танец - и вот она, любовь до гроба. На клумбе копошились, копошились - только здоровались. Но стоило Яне подойти к Витьке на дискотеке - и нате, получите горячий интерес. Этот «Вираж» - просто заколдованное место!
        Яна перевела взгляд на Князева. Тот смотрел на Таньку с нескрываемым обожанием. «Ну, погодите, голубочки! - Яна скривилась в усмешке. - Я породила вашу любовь, я ее и убью! Куда там Тарасу Бульбе!»
        - Почему бы и не сходить? - Яна ловко перелицевала свою злобную усмешку в обворожительную улыбку. - Мы согласны. Правда, Таня?
        Таня кивнула головой, не сводя глаз со своего героя. Шереметьев, видя, в каком столбняке находятся Князев с Самохиной, деликатно отвел Яну в сторону и спросил:
        - А может, мы не станем ждать субботы и прогуляемся сегодня?
        - Давай сегодня, - согласилась Яна, которой отступать было уже некуда.
        - Часиков в семь тебя устроит?
        - Вполне.

* * *
        В начале седьмого Яна начала собираться на свидание. Она открыла шкаф и задумалась над тем, что для такого случая лучше надеть, а потом вдруг поняла, что особый наряд и выбирать-то не стоит. Какая разница, как выглядеть перед Витькой? Пожалуй, даже можно особо не краситься. Шереметьева и так уже можно брать голыми руками. Она решила оставшееся до свидания время почитать детектив, но голова была так плотно занята мыслями о Князеве, что решительно ничего больше в нее не помещалось.
        Яна швырнула книжку в кресло, накинула куртку и вышла на улицу, чтобы на свежем воздухе еще раз обдумать сложившиеся не в ее пользу обстоятельства. Она намеревалась пройтись по Невскому проспекту, который своей нарядностью и многолюдностью всегда вливал в нее энергию и новые силы. Ей хотелось соответствовать праздничной толпе главной улицы Петербурга, быть такой же независимой, уверенной в себе, и потому она всегда ощущала там некоторый подъем сил, которого ей сейчас очень не хватало для новых атак на злодейку-судьбу.
        Получить от Невского энергетический заряд ей не удалось, потому что Витька уже ждал ее, сидя верхом на ограде соседнего детского садика.
        - Ты почему так рано? - недовольно удивилась Яна. - Я хотела еще к Самохиной зайти, - тут же сочинила она на всякий случай, потому что не рассказывать же ему про Невский.
        - Нечего к ней идти, они с Юриком поехали в «Вираж». Там в кинозале какая-то часть «Властелина колец» идет. Стереозвук обещают.
        - Д-а-а-а?! - не смогла скрыть своего огорчения Яна.
        Витька понял это по-своему:
        - Я смотрю, вы с Танькой здорово дружите. Прямо дня друг без дружки прожить не можете!
        - Как вы с Юриком, - буркнула Яна.
        - Да, мы тоже с ним давно дружим, с детского сада. Сто раз ссорились, вроде как навсегда, а потом опять мирились. Думаю - это судьба.
        - А как ты думаешь, Таня Самохина тоже является Юриной судьбой?
        - Возможно, потому что он здорово влюбился.
        Яну чуть не перекосило от его сообщения. Она, делая над собой невероятное усилие, как можно равнодушней бросила:
        - Вроде бы еще неделю назад ничего не предвещало этой сумасшедшей любви...
        - Все имеет какое-нибудь начало, - философски изрек Витька. - В данном случае оно сразу оказалось бурным в обоих случаях.
        - В каких еще обоих? - не поняла Яна.
        - Ну... - Щеки Шереметьева мгновенно налились румянцем, будто во рту у него включили ярко-красную лампочку. - Я тебя тоже миллион раз видел, а на дискотеке вдруг как громом поразило: «Она»! Веришь?
        Яна верила. Летом на клумбе Князев ее тоже поразил как-то мгновенно и внезапно, хотя она и до того видела его почти каждый день, поэтому Яна кивнула. Витька спрыгнул с ограды, и они пошли из двора на улицу.
        Гулять с Витькой было нескучно. Он оказался веселым, жизнерадостным человеком, и Яна ловила себя на том, что чувствует себя с ним комфортно и даже не слишком часто вспоминает Князева. Она незаметно бросала на него изучающие взгляды. Витя Шереметьев отличался смуглой оливковой кожей, густыми абсолютно черными волосами и ярко-карими глазами. Красавцем его назвать было нельзя, но и дурен собой он не был. Более того, он всем был бы хорош, если бы... если бы в природе не существовало Юры Князева.
        Яна вздохнула и напоролась взглядом на Брыкуна. Колька вышел из соседнего универсама с пачкой сигарет, которую, видимо, только что собирался распечатать. Увидев Яну с Шереметьевым, Брыкун остолбенел и уставился на них разгоревшимися злобой глазами. Яна покрутила пальцем у виска, показывая Кольке, что у него совсем съехала крыша, и с отвращением отвернулась.

* * *
        На следующее утро перед занятиями Яне не пришлось заходить за Самохиной, потому что та уже ждала ее у своего подъезда. Завидев Кузнецову, она бросилась к ней с таким ужасным лицом, что испуганная Яна поспешила спросить:
        - Что случилось?
        - Витька в больнице! - выкрикнула Таня.
        Несмотря на самохинскую взволнованность, Яна почувствовала, что сразу успокоилась. Подумаешь, в больнице! Все там бывали. Ей, например, и гланды удаляли, и аппендицит вырезали, и ничего.
        - Что с ним случилось? - довольно безразлично спросила она.
        - Избили его! Сильно!
        - Кто? - Янино спокойствие мгновенно улетучилось без следа.
        - Он не говорит!
        - То есть как это - не говорит? Откуда же ты знаешь, что его избили?
        - Мне вчера вечером Юра звонил, а ему Витькина мамаша. Она спрашивала, не знает ли он, где и с кем был Витька.
        - Ну и? - Яна нервничала все больше и больше.
        - Ну и Юра, на всякий случай, сказал, что не знает, хотя знал, что он собирался к тебе на свидание. К вам никто не приставал?
        - Никто. По крайней мере, пока мы были вместе... Он часов в десять довел меня до подъезда, и мы расстались.
        - И ты даже не можешь предположить, кто мог к нему привязаться?
        - Еще как могу! - бросила Яна и, не оглядываясь на подругу, побежала к школе.

* * *
        Прямо в гардеробе она прижала к вешалкам с куртками Брыкуна и, с ненавистью глядя в его крапчатые глаза, по-змеиному прошипела:
        - Ну, гад! Это ты! Я знаю!
        - О чем ты? - Брыкун оторвал от свитера ее руки и независимо скрестил на груди свои.
        - Это ты... Шереметьева... За что? - Яна пылающими глазами чуть ли не прожигала Брыкуна насквозь.
        - Догадайся! - не стал отнекиваться Колька.
        - Я же все равно в тебя не влюблюсь! Неужели не ясно?!
        - А вдруг!
        - Никаких «вдруг»! Я теперь тебя просто ненавижу! - выкрикнула Яна и сама удивилась, что ничуть не преувеличивает. Она готова была стереть Кольку с лица земли.
        - А его? - Глаза Брыкуна опять, как у универсама, злобно сверкнули.
        - Кого? - осторожно поинтересовалась и сразу стихла Яна. Неужели Колька догадался про Князева?
        - Ясно кого. Шереметьева! Влюбилась в него, да?
        - Дурак ты, Колька, - напряжение сразу отпустило Яну, и она даже слабо улыбнулась. - Я в него не влюблена. Клянусь!
        - Зачем же тогда вы с ним шли, как парочка голубков? - Теперь на Кузнецову грудью наступал Колька.
        - Ни за чем! Не твоего ума дело! - опять рассердилась она. - Лучше скажи, что ты Витьке сделал? Почему он в больнице?
        - В больнице? - растерялся и даже побледнел Брыкун. - Врешь! Не может быть!
        - Может! Да расскажи же ты наконец, как дело было!
        - Ну... дал ему пару раз, и все...
        - А он?
        - А что он?
        - Дрался с тобой?
        - Не мог...
        - Почему?!
        - Да я сзади... Он не видел... - Глаза Брыкуна из злобных стали виноватыми.
        - Ну, негодяй! - Яна опять яростно вцепилась в его свитер. - Это же подло!
        - А я, может, был в состоянии аффекта. Не контролировал себя, понятно?
        - Врешь ты все! Просто от природы ты - злобный гад!
        - Я не гад. Ты мне просто здорово нравишься, а встречаешься с ним. Тут любой не выдержал бы!
        Яна напоследок ткнула Брыкуна кулачком в грудь, вышла из гардероба в вестибюль и увидела Князева с Танькой.
        - Юра! - впервые обратилась она к предмету своих мечтаний без всякого трепета. - Что с Витькой?
        - Вроде ногу сломал. Упал неловко. Сложный какой-то перелом, винтовой.
        - В какой он больнице?
        - В нашей, многопрофильной, у бассейна. Мы с Таней к нему после уроков собираемся. Пойдешь с нами?
        - Нет. Я пойду без вас. Вечером. Предупредите его.

* * *
        Вчера еще смугло-оливковое лицо Шереметьева бледно голубело на желтой казенной подушке.
        - Очень болит? - участливо спросила Яна и выложила на тумбочку два апельсина и яблоки.
        - Да так... средне... - улыбнулся Витька. - Я рад, что ты пришла.
        - Ты прости, что так получилось. Он, конечно, дурак, но не... мерзавец.
        - Кто?
        - Брыкун.
        - А это был Брыкун?
        - Да... А ты... разве не видел?
        - Так этот твой... который не мерзавец... он, представляешь, сзади... Ты не думай, что я такой слабак, что не смог за себя постоять... Я не ожидал, оступился... А он сбежал. Я не знал, что это Брыкун. А что я ему сделал-то?
        Яна почувствовала, как в лицо ей бросилась краска.
        - Он... из-за меня... Ему не понравилось, что мы с тобой шли вместе...
        - А он тебе кто? - напряг свое бледное лицо Витька.
        - Никто. Одноклассник.
        - Он в тебя влюблен?
        - Вроде того...
        - А ты в него?
        - А я нет. Но ты все-таки не думай, что он негодяй. Я с ним сегодня разговаривала. Он говорит, что был в состоянии аффекта. Он не ожидал, что ты получишь такую серьезную травму. Он здорово испугался, когда я сказала, что ты в больнице.
        - Что-то ты с большим жаром его защищаешь, - холодно сказал Витька. - Врешь, наверное, что он тебе никто.
        - Не вру.
        - Чего ж тогда так волнуешься?
        - Я стараюсь быть справедливой. - Яна вздохнула и перевела разговор на другое: - Что врачи говорят? Долго будешь в больнице?
        - Нет. С переломами многие вообще в больницах не лежат, дома находятся. Но у меня кости как-то нестандартно сместились. Как раз сегодня врач приходил, сказал, что пару дней меня еще здесь понаблюдают, рентген контрольный сделают и, скорее всего, отпустят домой. А ты будешь ко мне приходить?
        - Буду, - односложно ответила Яна.
        - Может, и хорошо, что я ногу сломал, - неожиданно сказал Витька.
        - Это еще почему?
        - Потому что ты будешь приходить и... возможно... привыкнешь ко мне. Я же вижу, что не особенно тебе нравлюсь...
        - Да? - только и смогла вымолвить Яна, удивившаяся необыкновенной шереметьевской прозорливости.

* * *
        Витя Шереметьев промучился со своим сложным переломом четыре месяца. Яна приходила к нему часто и каждый раз не уставала удивляться тому, что видела в его квартире. Она и раньше знала, что шереметьевский отец, владелец какой-то крупной фирмы, человек небедный, но такого великолепия обстановки не ожидала. Витька всегда одевался очень обыкновенно, как все: в джинсы и джемпера, а дом его оказался набит золочеными светильниками, картинами в тяжелых рамах и потрясающей красоты вазами.
        - Вот это да! - в очередной раз изумилась Яна, когда взгляд ее упал на лежащую на столе плоскую коробку, украшенную витыми золотыми шнурами и инкрустированную янтарного цвета пластинками. Раньше она ее не видела. - Настоящий янтарь, да? - Она осторожно тронула пальцем одну из медовых пластинок.
        - Похоже на то, - совершенно незаинтересованно отозвался Витька.
        - Это шкатулка?
        - Нет, альбом для фотографий в футляре. Мать в какой-то антикварной лавке купила. Сдвиг у нее такой в мозгу. Тащит домой все подряд, как сорока из какой-нибудь басни.
        - Ну что ты, Витя! Ведь такая красота! - не смогла скрыть своего восхищения Яна. - Наверное, сумасшедших денег стоит?
        - Скорее всего, - почему-то сморщился Витька.
        - Можно подумать, тебе неприятно, что у вас много денег, - с недоверием посмотрела на Шереметьева Яна.
        - Мне не надо столько, - не отвел глаз Витька.
        - Вот если бы тебе не хватало, то ты так не говорил бы!
        - Я только сказал, что мне не нужно много, - он упрямо гнул свое. - Я в нашей квартире задыхаюсь от всех этих занавесей, ковров и позолоты. Мне все время кажется, что я не дома, а в музее и что вот-вот придет какая-нибудь старушка в очках и попросит выметаться из казенных залов. - Он еще раз поморщился. - Знаешь, пойдем лучше в мою комнату, там все-таки этого... всего... поменьше.
        Витькина комната действительно была обставлена попроще, но и в ней мебель была такой богатой, какой не было ни у кого из других Яниных знакомых.
        - Неужели тебе вообще ничего здесь не нравится? - продолжала удивляться Яна, усевшись на диван вычурной формы и поглаживая мягкую велюровую темно-зеленую обивку.
        - Мне нравятся портреты, которые висят у нас в гостиной напротив окна. И еще есть одна вещь... Погоди... - Он вышел из комнаты и через некоторое время вернулся, что-то сжимая в кулаке. - Вот смотри. - Он разжал руку. На ладони лежало тонкое золотое колечко без всяких украшений с одним продолговатым искристым голубым камнем. - Это фамильная драгоценность. Сапфир. Он очень дорогой. Бабушка мне оставила. Сказала, что та девушка, которой колечко придется впору, станет моей невестой.
        - Надо же! - восхитилась Яна. - Как в сказке!
        - Хочешь примерить? - спросил Витька.
        Яна тут же отдернула руку, которую протянула, чтобы взять кольцо. Еще не хватало, чтобы оно оказалось ее размера! Витька еще что-нибудь такое подумает... век потом не отвяжешься... Ишь, нашел себе Золушку!
        Яна с виноватым видом подняла глаза на Шереметьева. Вообще-то она вовсе не хотела его обидеть. Но Витька и не обиделся. Он улыбался, и глаза его смеялись тоже.
        - Испугалась? То-то! - весело сказал он. - Гляди! Будешь плохо себя вести, надену тебе кольцо насильно, и никуда ты от меня не денешься. Потому как оно - бабушкой заговоренное.
        Видимо, на лице Яны появилось такое испуганное выражение, что Витька рассмеялся в голос и сказал:
        - Не бойся, я не Синяя Борода! Возьми кольцо. Просто рассмотри. Камень действительно очень красивый.
        Яна осторожно взяла двумя пальцами Витькино наследство и поднесла к настольной лампе. В лицо ей из бездонной прозрачно-синей глубины брызнули голубые искры. Она чуть развернула кольцо, и внутри его из трех граней будто вырвались и скрестились в центре светлые лучи. Их перекрестье зажглось таким нестерпимо ярким светом, что Яна вынуждена была отвести глаза.
        - Ух ты! Здорово! - восхитилась она. - Никогда раньше не видела настоящих драгоценных камней. Я даже думала, что их красоту преувеличивают, что на самом деле их от стразов и отличить-то невозможно. Теперь понимаю... - Она с почтением протянула Витьке кольцо.
        - Видела три пересекающихся луча? - спросил он.
        Яна кивнула.
        - Бабушка говорила, что они связаны с тремя великими силами: верой, надеждой и любовью, а само кольцо, или, правильнее сказать, перстень, может влиять на течение времени и даже помогает чувствовать ложь.
        - Ну-ка, повлияй на течение времени! - хитро улыбнулась Яна.
        - Запросто! Вот как ты думаешь, который сейчас час?
        - Я думаю... часа четыре...
        - А вот и ошибаешься. Я уже повлиял! - расхохотался Витька. - Сейчас пятнадцать минут шестого.
        - Да ну? - удивилась Кузнецова. - Ну и засиделась я у тебя... Вот мама мне задаст! Я же ее не предупредила, что после школы к тебе зайду. Надо срочно идти домой!
        - Успеешь. Все равно уж опоздала. Ты лучше скажи, убедил я тебя насчет времени?
        - Не морочь мне голову, Витька! Сказки все это, ле-ген-ды!
        - Не веришь, значит?
        - Нет.
        - А как же насчет вранья?
        - А что насчет вранья?
        - Ну... например, я знаю, что ты постоянно меня обманываешь...
        - То есть? - удивилась Яна и под пристальным взглядом Шереметьева вдруг почувствовала, что краснеет.
        - Разве я не прав? - перестал улыбаться Витька и довольно-таки сурово сдвинул брови.
        Яна не знала, что и сказать. Шереметьев был прав. Даже больше, чем прав, потому что она обманывала всех: и его, и Татьяну Самохину, и Юру Князева, и даже Юльку Широкову.
        Витька почувствовал ее смятение и опять рассмеялся:
        - Да пошутил я! Клянусь! А скрещенные лучи имеют простое физическое объяснение.
        - Какое же? - непослушными губами спросила Яна.
        - Этот сапфир имеет включения рутила, благодаря которым при специальной огранке и возникают три скрещенных луча.
        - Откуда ты знаешь? - спросила Кузнецова, чтобы хоть что-нибудь сказать и тем скрыть непроходящую тревогу.
        - В книге по минералогии прочитал. А с точки зрения астрологии, сапфир считается королевским камнем, символом мудрости, власти, победы и справедливости.
        - Про ложь и течение времени - это тоже с точки зрения астрологии?
        - Да. А еще я читал, что сапфир делает человека спокойным, укрощает страсти, помогает преодолеть страхи и... Даже не поверишь, что еще!
        - Что?
        - Лень! Слушай, а ты, случаем, не Козерог по гороскопу?
        - Нет... - опять удивилась Яна. - Я - Телец. А что, у Козерогов сапфир лень не укрощает?
        - Дело не в этом. Для Козерогов сапфир опасен.
        - Чем?
        - Не знаю. В книге не написано. Сказано только, что Козерогам носить сапфир нельзя.
        - Да-а-а... Интересный камень. Откуда у вас такое богатство?
        - Я тебе расскажу, но... только тогда, - стал серьезным Шереметьев и забрал у нее кольцо, - когда ты по собственной воле согласишься надеть его...
        - Ну тебя, Витька! - решила свести дело к шутке Яна, хотя все внутри ее трепетало и сжималось в комок. - Сейчас не девятнадцатый век. Развел тут тайны дворцовых переворотов...
        - А кольцо, между прочим, восемнадцатого века, - сказал он.
        - Не может быть!
        - Может.
        - И про это не расскажешь?
        - Сейчас не расскажу.
        - Ну и ладно! - Яну что-то кольнуло в сердце, но она решила не обращать на это внимания.
        Дома Яна крепко задумалась. Ей уже давно казалось, что Витька видит ее насквозь и потихоньку исподтишка над ней посмеивается. Конечно, она нравится ему, но только как хорошенькая девочка, с которой не стыдно пройтись по улице или сходить на дискотеку. Похоже, он понимает, что она встречается с ним просто так, а мечтает совсем о другом человеке. Неужели это из-за кольца, которое позволяет чувствовать ложь? Нет, не может быть! Витька же не носит его. Оно лежит себе тихонечко в их шикарной квартире и никаких магических лучей не испускает. Глупости все это!

* * *
        Несмотря на то что некоторый страх перед сапфировым кольцом остался, Яна продолжала встречаться с Шереметьевым. О его фамильном камне они больше не говорили. Яна сначала довольно часто его вспоминала и старалась при Витьке поменьше хитрить, а потом постепенно все как-то отошло на второй план и почти забылось. Этому очень способствовал легкий характер Шереметьева. Проявлению его жизнерадостности не мешала даже загипсованная нога. Для дружбы эти его качества были очень подходящими, а вот для другого... Яне хотелось страдать от любви, умываться слезами, строить козни разлучнице - в общем, пройти тяжкий путь от страдания к радости. Все это в полной мере было предоставлено ей Танькой и Князевым. Яна находилась в пути, до радости было еще далеко, но надежды она не теряла. У Шереметьева она довольно часто теперь встречалась с Князевым и вела себя с ним так тонко, что, по ее мнению, всегда выгодно отличалась от заторможенной Самохиной. Юра пока этого не замечал, зато заметил Витька.
        - Сдается мне, что ты хочешь подложить свинью своей подружке, - однажды сказал он.
        В который раз поразившись Витькиному чутью, которое она тут же связала с сапфировым кольцом, Яна нервно спросила:
        - С чего ты взял?
        - Я же не слепой, - усмехнулся Шереметьев.
        - Ну и что ты такого разглядел?
        - Все, что нужно.
        - Что именно?
        - Тебе нравится Князев. Так ведь?
        - Нет! - Яна так громко выкрикнула это, что дальше отпираться стало глупо, и она сказала: - Ну и что? Я же не виновата, что так получилось!
        - А как же Таня? Она ведь твоя подруга.
        - Ничего плохого я своей подруге не делаю!
        - Еще как делаешь! Ты все время выставляешь ее дурой.
        - Может, она такая и есть?
        - Не знаю. Ты не даешь понять, какая она. Только все твои старания бесполезны. Юрке она здорово нравится, и твоих штучек он не замечает.
        - Мне больше не приходить к тебе? - звенящим голосом спросила Яна, поскольку неблаговидная правда наконец выплыла наружу.
        - Приходи, - глухо сказал Витька.
        Яна вскинула на него непонимающие глаза.
        - Приходи, - повторил он. - Ты мне все равно нравишься. И я все равно надеюсь... как и ты...

* * *
        Яна много думала о своих отношениях с Витькой. Он ей очень нравился как человек и друг, но влюбиться в него она никак не могла. Все между ними было слишком обыкновенно, просто и буднично. Влюбляются в недосягаемых принцев. А как можно влюбиться в Витьку, которого она несколько раз чуть ли не на себе таскала на прием к врачу? Тут никакое кольцо восемнадцатого века не поможет. Даже с королевским сапфиром! Даже бабушкой заговоренное! Даже с тремя магическими лучами! Когда Яна нечаянно всего лишь краем одежды касалась Юры Князева, ее будто электрическим током пронзало. А Шереметьеву она сто раз подавала руку, на которую он, хромая, тяжело опирался, и - ничего. Какая уж тут любовь!
        А в школе все уже намертво соединили Яну с Витькой и называли ее не иначе, как графиней Шереметьевой. Яна что-то такое помнила из отечественной истории про графа Шереметева, но особенно себе этим голову не забивала. Витька же по поводу своего фамильного графства легко и весело отшучивался.
        «Княгиня» Самохина и «Графиня Шереметьева» встречались теперь редко, поскольку всецело были поглощены своими новыми отношениями. Княгиня явно была счастлива. А Графиня постоянно злилась и нервничала, один только Витька, презирающий собственное богатство и отрицающий благородство своего происхождения, мог ее рассмешить и отвлечь от тяжелых мыслей.
        Глава 3 Брыкун и богатая невеста
        Коля Брыкун отмывал в ванной от весенней грязи кроссовки и раздумывал, что лучше сделать: вызвать Шереметьева на честный бой или еще раз подкараулить в темном углу и отделать так, чтобы никакие ноги уже больше никогда не срослись. Можно подговорить еще и Вадьку Вандышева, который всегда готов помахаться даже и за просто так, а уж за идею - тем более. Нет, все-таки лучше без Вадьки, один на один и честно глядя в глаза. Он, Коля, и так выглядит перед Шереметьевым не лучшим образом, да и Янка его за тот подлый удар в спину презирает. Хотя, с другой стороны... Например, позавчера Витька сказал, что, когда его нога заживет окончательно, они еще поквитаются. А кто знает, как он будет расквитываться? Нет, все-таки лучше с Вандышевым...
        Коля бросил кроссовки на пол, взглянул на себя в зеркало и остался вполне доволен увиденным. У него все при всем! Даже чем-то похож на Жан-Клода Ван Дамма. И чего этой Янке еще надо? Чего ей не хватает? Конечно, Витек Шереметьев богатенький. Поговаривают, что он графского происхождения, хотя врут, наверное. Какой там граф - человек-аэропорт! В Москве, кажется, есть такой аэропорт - Шереметьево... Но денег у его батяни точно куча. Он руководит какой-то крутой фирмой, а мамаша увешана драгоценностями, как манекен в соседнем ювелирном магазине «Яхонт».
        У него, у Коли, таких денег, как у Витька, в карманах, конечно, не водится, зато он для Янки готов на все: хоть в реку прыгнуть, хоть на самое высокое дерево залезть. Только бы попросила! Но нет... нос воротит... Если она думает, что он тупой, так напрасно. Ему просто совершенно неинтересно учиться, потому что непонятно для чего. Вот взять родителей. Оба высокообразованные инженеры. И что? Получают в своем конструкторском бюро такие нищенские деньги, что не могут даже своему единственному сыну нормальные кроссовки купить. А папин брат, дядя Леша, который среднюю школу закончил с большим трудом, заколачивает на рынке бешеные «бабки».
        Так зачем ему, Коле, все эти задачки, формулы и дурацкие похождения какого-то древнего, как ископаемый Тутанхамон, Хлестакова? Он лучше, как дядя Леша, пойдет по торговой части. Вот разбогатеет и купит Янке в подарок стального цвета «мерс» или какой-нибудь бриллиант сверхъестественного количества карат. Вот он и посмотрит тогда, сможет ли она отказаться от его любви, глядя на такую его потрясающую щедрость.
        Коля вытер тряпкой ненавистные кроссовки, очень яркие и огромные, но далеко не фирменные, и пошел на улицу прогуляться. Он подумал, что ему вполне может встретиться Вандышев, и они с ним обговорят детали покушения на Шереметьева. А может быть, встретится не Вандышев, а Янка, что даже лучше, потому что он тогда предпримет на нее еще одну атаку, и, может быть, надобность в драке сама собой отпадет. Может же такое случиться, что Яна наконец поймет, что он ничем не хуже Шереметьева, а даже гораздо лучше. Конечно, с большими деньгами очень легко женщинам морочить головы. А попробовал бы Витька завоевать сердце Янки вот так, как он, Коля Брыкун, когда можно полагаться только на свои внешние данные, везение и нечеловеческую любовь!
        Но вместо Яны или, на худой конец, Вадьки Вандышева Коле встретилась семиклассница Настя Шереметьева, Витькина сестрица. Она в отличие от Витьки, по которому не слишком заметно было благосостояние родителей, была разряжена, как модель на журнальной картинке. На ней была навороченная замшевая куртка ярко-голубого цвета, кожаные синие клеши и большое количество колец на руках и в ушах.
        - Куда путь держим? - перегородил ей путь Брыкун, ни на что особенно не рассчитывая, просто так, для куража.
        - Так... никуда... гуляю... - кокетливо пропела Настя и ослепительно улыбнулась.
        - Может быть, прогуляемся вместе? - Коля тоже улыбнулся ей широкой вандаммовской улыбкой.
        - Почему бы нет? - охотно согласилась Настя.
        И Коля подумал, что он вполне может позволить себе легкий, ни к чему не обязывающий романчик с Настей, поскольку Яна от него пока еще по глупости своей отказывается. К тому же Настя - сестра его заклятого врага, и дружба с ней вполне может ему пригодиться впоследствии.

* * *
        Романчик с Настей у Коли Брыкуна завязался нешуточный. Нет, ничего такого, что могло бы повредить его будущим отношениям с Яной, не было, но Настя вцепилась в него мертвой хваткой. Среди ее одноклассниц гулять с восьмиклассником было так же престижно, как среди Яниных подруг - с девятиклассниками, и Настя старалась вовсю. Она звонила Коле по сто раз на дню, висла на его руке на прогулках, специально прохаживаясь с ним под окнами своей лучшей подруги Лариски, и настоятельно зазывала в гости на чай с пирожными из ресторана «Метрополь» и бутербродами с черной икрой в неограниченных количествах.
        В конце концов Коля решил сдаться и поесть вволю знаменитых на весь Питер пирожных и обещанной неограниченной икры. Поскольку Настин братан продолжал нагло увиваться за Янкой, а та его в этом явно поощряла, Коля Брыкун решил выяснить диспозицию, чтобы можно было, если повезет, задавить змея Витьку в его собственном логове.
        Шереметьевская квартира, как того и ожидал Коля, была обставлена очень богато и под старину. Тяжелая темная мебель с завитушками и огромные напольные часы с золочеными гирьками настолько поразили его воображение, что он минут десять качал головой, цокал языком и приговаривал: «Ну и ну!» На стене в гостиной висели два портрета: молодой женщины и мужчины в старинных нарядах, отделанных кружевами и усыпанных драгоценными камнями.
        - Как из музея... - кивнул на них Коля. - Небось, дорогущие?
        - Портреты нам по наследству от деда достались. Они, как говорится, фамильные, - разулыбалась довольная Настя, видя, какое необыкновенное впечатление производят на Колю их апартаменты.
        - Скажешь тоже! - не поверил Брыкун. - Наследство! Это только в кино бывает.
        - В жизни тоже бывает, - звонко рассмеялась Настя.
        - То есть?
        - То есть наследство нам досталось от наших предков Шереметевых. Разве ты не помнишь из истории Отечества такой фамилии?
        Из отечественной истории Коля помнил только Ивана Грозного, поскольку обожал комедию «Иван Васильевич меняет профессию», потом - Петра I, так как жил в городе, этим царем построенном. Да еще почему-то на ум ему сейчас пришел Лжедмитрий - по совершенно непонятной причине. Он так и сказал об этом Насте:
        - Не-а, не помню. Помнить, что ли, больше не о чем!
        - Ну как же! - слегка обиделась за своих предков Настя. - Даже фильм есть такой - про графа Шереметева и его крепостную актрису Парашу Жемчугову. Забыла, как называется... Это, между прочим, их портреты висят, вот!
        - Да, что-то такое вспоминается, - небрежно махнул рукой Коля Брыкун, хотя на самом деле ему не вспомнилось абсолютно ничего. - Так, значит, все правда? Значит, не врут? Ты - на самом деле графиня, а Витька твой граф? - вдруг осознал всю важность своего открытия Коля. - Вот оно в чем дело! Графов ей подавай...
        - Кому? - спросила Настя.
        - Да так, кое-кому... А доказательства у вас есть?
        - Доказательства чего?
        - Ну... что предки ваши - графья?
        - Вообще-то, кроме портретов и папиных клятвенных заверений, ничего такого нет...
        - Вот видишь! - не дал ей договорить Брыкун.
        - Ты же ничего не знаешь, а перебиваешь! - уже всерьез рассердилась Настя. - К нам даже из Останкина, из самого Шереметевского дворца приезжали, чтобы на портреты посмотреть!
        - И что?
        - Оказалось, чтобы оценить их подлинность и настоящую стоимость, картины надо было в Москву везти, а папа не дал.
        - Почему?
        - Сказал, что они ему и так нравятся. На графство он не претендует, а если в Москве установят, что они не имеют отношения к графу Николаю Петровичу Шереметеву, то ему будет жаль утраченной семейной легенды.
        - Прямо так и не дал?
        - Так и не дал!
        - А они просили?
        - Еще как! Говорили, что люди на портретах очень похожи на настоящего графа Шереметева и его возлюбленную Парашу, прямо один в один. Фотографии музейных портретов показывали. Действительно очень похожи.
        Коля еще раз, уже с уважением, осмотрел портреты, поскреб ногтем золоченую раму, потом взглянул на Настю и заявил:
        - А ты, пожалуй, того... тоже похожа...
        - На кого? - хитро улыбнулась Настя.
        - А на обоих! - рассмеялся Коля и почему-то сразу почувствовал, что ему сделалось скучно среди этой невыносимо музейной обстановки. - Слышь, Настюха, давай свой чай, что ли! Обещала же...
        - Сейчас! - проворковала Настя и провела Колю в кухню, обставленную неожиданно современной мебелью, даже с барной стойкой, перед которой на полках пузатились и изгибались необыкновенной формы и красоты бутылки.
        - Вот это да! - восхитился Коля. - Вот это я понимаю! Это мне гораздо больше нравится, чем всякие там портретики, вазочки... Красиво и, главное, удобно.
        Он продолжал разглядывать удивительную кухню с кондиционером, огромным холодильником и прочими хозяйственными штучками и техникой непонятного ему назначения.
        - А это что? - спросил он, показывая на нечто вроде коробочки или маленькой печки.
        - А, ерунда. Тостер, - махнула рукой Настя и вытащила из навесного шкафчика белые с синим чайные чашки, а из холодильника - плетеную корзинку с пирожными. - Садись! Наливаю!
        Коля осторожно опустился на белый стул с прихотливо изогнутой спинкой и протянул руку к чашке. Он не смог бы объяснить, почему чашка вдруг вырвалась из рук и плюхнулась на бок. Горячий дымящийся чай залил полстола, частично вылился ему на джинсы и с мерзким чмоканьем закапал на пол. Коля подавил вскрик, а Настя заверещала на самой истошной ноте:
        - Да ты что! Надо же осторожнее! Это ведь дорогой сервиз! «Кобальтовая сетка» называется!
        - Да пошла ты... со своей сеткой! - чуть не выругался нехорошими словами Брыкун, сорвал с крючочка нарядное полотенце и начал вытирать им мокрые джинсы. Потом поднял голову, потряс перед Настиным носом полотенцем и издевательски спросил: - Или полотенце тоже нельзя трогать? Может, оно коллекционное? Антикварное? Или от этого... как его... какого-нибудь модного дома?
        - Обиделся, да? - поняла Настя и поспешила загладить свою вину: - Ну не сердись! Тебя тоже, наверное, дома ругали бы, если бы ты разбил красивые чашки. Разве нет?
        - Возможно, - все еще сердито пробурчал Коля. - Но я же не разбил!
        - Вот и хорошо! - Настя обрадовалась, что Коля сменил гнев на милость. - Подожди! Я сейчас все вытру, и мы все-таки попьем чаю. Ты только посмотри, какие пирожные! Ой, я совсем забыла! Вот тут еще и икра! - С этими словами девочка достала из холодильника тарелку с бутербродами и выскочила из кухни за тряпкой.
        Коля взял с тарелки бутерброд с икрой, почти целиком засунул его в рот и заинтересовался необычной коробкой с золотыми шнурами, лежащей на широком, как стол, мраморном подоконнике.
        - Это что? - спросил он Настю, ползающую по кухне с половой тряпкой. - Конфеты какие-нибудь навороченные?
        - Нет... - пыхтела под столом Настя. - Мама недавно купила. Это такой альбом для фотографий. Если хочешь, посмотри, только осторожно. Вещица действительно антикварная.
        Коля, как и просила Настя, осторожно вытащил из янтарного футляра альбом, покрытый тисненой кожей, и раскрыл его на первой попавшейся странице, потом перевернул еще несколько. Он оказался полон старинных фотографий, на которых в напряженных позах застыли усатые мужчины в котелках и фраках, военные в эполетах с кистями и томные дамы в огромных шляпах с цветами и вуалями.
        - Кто это? - опять спросил Брыкун.
        - Не знаю, люди какие-то, - ответила Настя, заново разливая чай.
        - Ты их не знаешь?
        - Откуда мне их знать? Во-первых, они старинные, а во-вторых, я же сказала, что альбом мама недавно купила.
        - А зачем вам чужие мужики и тетки?
        - Ну как же? Это ведь история! Фотографии тут начала двадцатого века. Это теперь знаешь, сколько стоит...
        - Сколько?
        - Ну... я вообще-то не знаю... но, думаю, что много. Мама в пустяки денег не вкладывает.
        - Так ты значит, Настька, - хитро улыбнулся Брыкун, будто только сейчас, после просмотра альбома во всем наконец разобрался, - богатенькая невеста?!
        - Ну... не бедная, - с достоинством ответила Настя.
        Коля положил альбом обратно на подоконник и наконец дал себе волю. Он умял с тарелки штуки четыре бутерброда с икрой и три огромных пирожных из корзинки.
        - Еще хочешь? - спросила Настя, которая уже три раза доливала своему гостю чай и в состоянии боевой готовности продолжала стоять над ним, не выпуская из рук чайник.
        - Нет, спасибо. Накормила от души.
        - Вот и хорошо, - обрадовалась Настя. - Если хочешь, можешь поесть еще фруктов. - Она поставила перед Брыкуном вазу с бананами и киви. - А я пока поставлю альбом в шкаф. Он здесь лежит, потому что я его до твоего прихода рассматривала. Мне уж очень шляпы старинные нравятся. Те, которые с вуалетками...
        У сытого Коли настроение резко улучшилось. Он взял из вазы банан, покрутил его перед носом и положил обратно. Жаль, конечно, но в его желудок сейчас больше ничего не вместится: ни банан, ни даже самое маленькое киви. После еды он собирался отвалить домой, но теперь решил остаться ненадолго, чтобы еще разик посмотреть на эту необычную квартиру.
        - Слушай, Настюха, а еще у вас дома что-нибудь такое есть? - спросил Коля и изобразил руками нечто неопределенно-витиеватое.
        - Какое «такое»?
        - Ну... старинное, антикварное или... из фамильного...
        Настя, став серьезной, пристально посмотрела Брыкуну в глаза, как бы оценивая, можно ли доверить ему еще одну семейную тайну. Коля весь подобрался, вынул руки из карманов и постарался изобразить на лице выражение поблагороднее, поскольку почуял, что ему хотят рассказать что-то очень важное. Насте, очевидно, это выражение показалось вполне подходящим и достаточно благородным, потому что она поманила его в гостиную и подвела к портрету молодой женщины. Коля, ежась от предчувствия чего-то необычайного, подошел к девочке и зачем-то даже почтительно кивнул нарисованной женщине в кружевном чепчике и прозрачной косынке, прикрывающей полуобнаженную грудь. Настя заговорщически улыбнулась Брыкуну, нажала под портретом какую-то кнопку, и он, как в фильме про мафию и ментов, отъехал в сторону, обнажив металлическую дверцу маленького сейфа с клавиатурой, похожей на компьютерную. Настя быстро пробежалась по ней пальчиками, унизанными колечками, потом покрутила ручку, похожую на маленький вентиль системы парового отопления, и дверца открылась. Углубление сейфа было совсем крошечным. Из него Настя вытащила
красный футляр, обитый потертой красной материей, похожей на бархат. В футляре лежали тонкое колечко с голубым лучистым камнем и массивные тяжелые серьги, усыпанные мелкими разноцветными камешками.
        - Это наше с Витькой наследство, - почему-то шепотом сказала Настя. - Витьке потом отдадут кольцо, а мне - серьги. Ужас, какие старинные!
        - Не повезло Витьке, - усмехнулся Коля. - Колечко-то того... простоватенькое. То ли дело серьги - тут одного только золота сколько...
        - Что б ты понимал! - презрительно скривила губки Настя. - В кольце очень дорогой сапфир, поэтому оно даже дороже серег стоит.
        - Так поменялась бы с Витькой! Все равно ему не носить ни серьги, ни кольцо. Украшения-то женские.
        - Не хочу я этот сапфир! Мы с Витькой читали, что его называют камнем монахинь.
        - Почему?
        - Какая разница! Я не запомнила. Главное в том, что я не хочу быть монахиней.
        - По-моему, Витька тоже не собирается монахом становиться.
        - А для мужчин этот камень является символом власти и победы.
        - Кто сказал? - очень огорчился такому Витькиному везению Брыкун.
        - Я же говорю, в книжке написано.
        - А откуда у вас такие украшения? Они что, тоже графские?
        - Не знаю, графские или нет, но старинные. Восемнадцатого века. Во время революции наша прапрабабушка их с трудом сберегла. В какой-то конюшне закапывала. Еле потом нашла. Они ей от ее прапрабабушки достались.
        - Ну вы, Шереметьевы, даете! - с уважением отметил Брыкун. - Сколько у вас, оказывается, семейных секретов. А ведь и не подумаешь, внешне вроде люди как люди. Как все вокруг. А у Витьки твоего джинсы даже хуже моих. Неужели нельзя ему получше купить, понавороченней?
        - Все можно. Только нашему Витьке абсолютно все равно, что носить. Мама ему и то предлагает, и другое, а он все «отстань» да «отстань». А еще говорит, что все это - суета...
        - А что «все это»?
        - Ну... не знаю... я не очень его поняла. Он говорит, что деньги... то есть богатство... это все суетность... Так вроде...
        - У вас, я гляжу, денег - куры не клюют, вот ему и суетность. Небось, он по-другому бы рассуждал, если бы пришлось, как мне, за кроссочами пол-Питера обегать, чтобы и помодней купить, и подешевле.
        - Нет, ты Витьку не знаешь. Он не стал бы бегать. Он старые и немодные надел бы и пошел.
        - Ну и дурак!
        - Вот и я говорю! А папа говорит, что это ничего, потому что как только Витька в кого-нибудь влюбится, так сразу захочет получше приодеться.
        - Ошибается ваш батяня! - хмуро проронил Брыкун.
        - Почему это?
        - Потому! Я гляжу, он в одних и тех же джинсах ходит, несмотря ни на что, и куртка на нем спортивная - все та же, синяя с белым.
        - Значит, еще не влюбился, - вздохнула Настя и так томно посмотрела на Колю, что он даже закашлялся и решил срочно перевести разговор со скользкой темы на какую-нибудь другую. Он потрогал рукой толстую дверцу сейфа и спросил:
        - А не боитесь, что украдут ваши драгоценности?
        - Что ты такое говоришь? - испугалась вдруг Настя. - Я тебе как лучшему другу... как человеку, который... мне очень нравится... - выдавила она из себя, и глаза ее наполнились слезами. - Ты ведь никому не скажешь, правда?
        - Ты че, Настюха! Конечно, не скажу! Ясен перец! - Коля привлек к себе девочку, звонко поцеловал в разрумянившуюся щеку и небрежно бросил: - Я ведь и кода-то не знаю. Понимаю, еще не заслужил... - И он с самым незаинтересованным видом, который дался ему с большим трудом, отошел от сейфа к окну.
        - Ну... почему же... - От этого смешного поцелуя, который для Брыкуна ровным счетом ничего не значил, Настя пришла в состояние такого восторга, с каким обычно идут за своего возлюбленного на эшафот, на костер или, на худой конец, открывают ему абсолютно все, даже самые страшные секреты. - Я тебе вполне доверяю, - выпалила она. - Код очень простой - всего лишь наша фамилия. Надо набрать ее на клавиатуре, и дверца откроется. Мама тоже все время говорит, что код слишком простой, но папа почему-то не хочет его менять.
        - Это его дело, не так ли? - солидно заключил Коля, вспомнив, что выражение «не так ли?» часто употребляют в американских фильмах, и собеседникам, как правило, абсолютно нечего на это «не так ли?» возразить.
        Настя тоже не нашла, что сказать, и Коля в награду за ее уважительное молчание не менее звонко, чем в первый раз, поцеловал девочку в другую щеку. Счастливая Настя представила, как завтра расскажет своей подруге Лариске, что целовалась с самим Колей Брыкуном из 8-го «Б», и окончательно утратила бдительность вместе с сообразительностью. По пылающему девчоночьему лицу и затуманившемуся взору Коля понял, что Настя, что называется, «спеклась», и, уже больше не церемонясь, приобнял ее за плечи и доверительно зашептал в маленькое ушко:
        - Слышь, Настюха, а может, ваши серьги-колечки и не настоящие вовсе? Вы проверяли?
        - Не зна-а-а-ю, проверяли ли-и-и, - протянула Настя, - но я просто уверена, что настоящие. Иначе папа их в сейфе не держал бы.
        - А вдруг твой папаня просто купился на то, что они старинные, а они на самом деле не из драгметаллов, а из какой-нибудь ерунды?
        - Скажешь тоже! - обиженно отстранилась от Брыкуна Настя. - Это же наше с Витькой наследство, а ты говоришь - ерунда! Ничего не понимаешь!
        - Вообще-то мне все равно, - тоже решил обидеться Коля и, сдернув с вешалки куртку, демонстративно засобирался домой. - За тебя же волнуюсь! Представь только, что тебе вдруг однажды срочно понадобятся деньги, ты понесешь свои сережечки продавать, а тебе говорят, извините-подвиньтесь, это у вас туфта, то есть самая никудышная подделка.
        - А чего мне вдруг понадобятся деньги? - не поняла Настя, у которой карманных денег всегда было больше, чем у остальных девчонок в классе, притом - вместе взятых.
        - Мало ли чего... Вдруг твой батянька разорится?
        - Сплюнь три раза через левое плечо! - потребовала Настя и сама энергично сплюнула.
        Коля послушно сплюнул за ней. Потом, все еще прижимая к груди куртку, опять придвинулся к девичьему ушку и доверительно зашептал:
        - У меня знакомый один есть... ювелир... оценщик... Ты мне дай свое наследство на день. Он оценит, и я тебе завтра же обратно верну.
        - Да-а-а... а если ты потеряешь?
        - Чего это я вдруг потеряю? Я же понимаю, с чем дело имею. - И он уже не звонко, а нежно тронул губами Настину щечку.
        - А если он потеряет? - еле слышно прошептала Настя.
        - Он не может потерять, потому как профессионал.
        - А если родители хватятся? - не сдавалась девочка.
        - Они что, каждый день сейф проверяют?
        - Нет, конечно... Но вдруг...
        - Никаких «вдруг» не может быть! - уверенно сказал Коля.
        - А что будет, если твой друг скажет, что они ненастоящие? И вообще, откуда у тебя такой друг, если ты еще в школе учишься?
        Брыкун почувствовал, что ситуация может выйти из-под контроля, и начал врать еще вдохновеннее:
        - Отвечаю на твои вопросы в порядке их поступления. Во-первых, если цацки ваши ненастоящие, то делать ничего особенного не надо. Просто будешь знать, что тебе незачем на них рассчитывать. Во-вторых, ювелир - друг моих родителей, и он меня обожает, а потому я могу его вполне считать своим другом. А в-третьих, в дополнение к во-первых, если сережки твои фальшивые, то в качестве компенсации я в эту субботу веду тебя на дискотеку в «Вираж» и представляю друзьям как свою девушку. Как тебе такая перспектива?
        Перспектива была сногсшибательной. Настя понимала, что Лариска, когда узнает о таком Настином сказочном везении, выпадет в полный осадок, а потому тут же на все согласилась. Коля по-отечески поцеловал дуреху Настю в лоб и хотел было уже положить в карман куртки красный футляр, но потом передумал и сказал:
        - Знаешь, пожалуй, ты права. Не стоит рисковать твоим фамильным золотом. Вдруг вид ваших драгоценностей пробудит в нашем ювелире самые низменные инстинкты?
        - Как это?
        - Ну... вдруг он возьмет, да и подменит твои серьги на какие-нибудь фальшивые!
        - Да ты что? - Настя испугалась, что чуть было своими руками не отдала золото на растерзание низменному ювелиру, и протянула дрожащие руки к красному футляру.
        - Убери сейчас же! - распорядился Коля. - Код не забыла?
        - Ты что! Как я могу забыть свою фамилию? - Настя пошла к сейфу, но, будто споткнувшись, остановилась, обернулась к Брыкуну и спросила: - А как же «Вираж»?
        - «Вираж»-то? - призадумался на минуту Колька, а потом весело заявил: - В порядке «Вираж»! В одну из суббот обязательно сходим! Верняк!
        Настя просияла. Коля усмехнулся, легонечко поцеловал девочку в пухленькие хорошенькие губки и вполне довольный собой вышел за дверь шикарной квартиры «графьев» Шереметьевых. Ну, держись, Витька-граф! В дело вступает Николай Брыкун! Мало тебе не покажется! Не видать тебе Янки как своих ушей!
        Глава 4 Суар е и его последствия
        Когда от Витькиного винтового перелома осталась одна лишь легкая хромота, Яна опять задумалась о Князеве. С Шереметьевым время, конечно, проводить неплохо, но он всего лишь друг, а Яне хотелось любви. Ей хотелось умирать от восторга. Ей хотелось постоянно находиться в том трепетном состоянии, в которое она приходила, когда общалась с Юрой.
        Она завидовала Самохиной самой черной завистью и считала, что Князев для Таньки - тот самый «корм», который, согласно пословице, «не в коня». Разве глуповатая Танька может в полной мере оценить то счастье, которое нежданно-негаданно свалилось на ее голову? Да у нее и органов чувств таких нет!
        Значит, Яне надо срочно что-то предпринять. Дело явно пущено на самотек.
        Приближалось очередное Восьмое марта. Яна, прочитав один переводной французский роман про любовь, решила устроить у себя дома так называемое суар е - небольшую вечеринку на четверых, аналогичную описанной в книжке. Когда принципиальное согласие всех званных ею в гости было получено, она принялась за подготовительную работу. Первым делом спросила Самохину:
        - Тань! Как у тебя дела с Князевым?
        Танины щеки моментально окрасились нежно-розовым, и она проникновенно, но односложно ответила:
        - Хорошо.
        - А поподробнее можно? Мы все-таки подруги! - Яна с самым ангельским выражением лица заглянула в глаза Самохиной. - Я же за тебя переживаю...
        - Не надо переживать, - улыбнулась Таня. - У нас действительно все хорошо. Я тебе знаешь, как благодарна! Если бы ты не настояла тогда, я бы его не пригласила, и ничего, наверно, не было бы...
        - Вот это-то меня и беспокоит, - осторожно заметила ей Яна.
        - Беспокоит? - недоуменно приподняла бровки Таня. - Почему?
        - Понимаешь... ты его пригласила на танец - и он сразу твой... А если бы его пригласила какая-нибудь другая девочка, то что? Он и с ней согласился бы крутить роман?
        Танино лицо из умиротворенного стало испуганным. Такие вещи ей, разумеется, в голову не приходили, а Яна, между тем, продолжала развивать свою мысль дальше:
        - Поэтому я предлагаю его проверить!
        - Кого?
        - Князева, конечно! Кого же еще!
        - Зачем?
        - Как это зачем? - пришла в возмущение от Танькиной бестолковости Яна. - Ты же не хочешь, чтобы на следующей дискотеке его перехватила и увела за собой какая-нибудь другая красавица?
        - А ты думаешь, что такое может быть?
        - А почему бы нет, если он такой податливый... Вдруг та, которая пригласит его танцевать, будет красивее тебя? Ты такой вариант не рассматривала?
        - Не рассматривала...
        - А надо бы!
        Таня в ужасе от перспективы, которую ей легкими мазками обрисовала Яна, выглядела уже не просто испуганной, а совершенно больной.
        - И что ты предлагаешь? - прошептала она.
        - Я предлагаю... так сказать... протестировать его на нашем суаре...
        - Как?
        - А очень просто! Ты сделаешь вид, что заинтересовалась Шереметьевым. Пригласи его на танец, пощебечи с ним. А я тем временем займусь Князевым.
        - Что значит - займешься? - Танино лицо от страха за свою любовь теперь стало синевато-белым.
        - Я попробую его самым грубым образом завлечь. Если поддастся, значит, он - пошлый предатель и не стоит твоего мизинца!
        - Может быть... не надо его специально провоцировать? - высказала вполне здравую мысль Таня, что Яне очень не понравилось. «Ох, не так проста Танька, как прикидывается...» - подумала она, а вслух сказала:
        - Надо, Татьяна! Те самые посторонние красавицы с дискотек будут его еще покруче провоцировать. И надо, чтобы у него против них выработался стойкий иммунитет.
        - А как же Витя? Ему же не понравится, что ты с Юрой... - Таня даже зажмурилась, представив Яну с Князевым.
        - С Витькой я сама разберусь. Ты за меня не волнуйся.
        - Яна, а как же... что же... если Юра, как ты это называешь, поддастся... то ты станешь с ним встречаться? - Голос Самохиной вдруг зазвенел так, что стало ясно - она сейчас разрыдается.
        - Ну... Я думаю, до этого не дойдет, - успокоила ее Яна, а сама подумала: «Еще как буду! Мало тебе, „подружка“, не покажется!»

* * *
        Суаре Яна продумала до мелочей. Несмотря на то, что праздник не являлся Новым годом, она накупила и расставила по всей комнате множество свечей, клятвенно заверив родителей, что неустанно будет за ними следить и пожара не наделает. По маминой книге рецептов безалкогольных напитков наготовила всевозможных флипов, коблеров и физов. Соседа, одиннадцатиклассника Дениса, на один вечер упросила установить у нее в комнате его светомузыку. Раздобрившись после выпитого стакана Яниного флипа «Восторг» с апельсином, шоколадом и мороженым, он кинул ей с барского плеча еще и парочку самых новых музыкальных дисков.
        Но главным в деле подготовки к суаре были, конечно, не свечи со светомузыкой. Главным был собственный Янин облик. Гостей она встречала в двух, надетых одна на другую коротеньких блузочках из полупрозрачного разноцветного шифона и в бежевых брюках с цепью на бедрах вместо ремня. Свои пышные волосы она завернула в узел на затылке с несколько нарочитой небрежностью. Из-под заколки в художественном беспорядке выбивались тонкие прозрачные пряди, которые окутывали ее голову золотистой дымкой. Макияж был легким, ненавязчивым, но тоже тщательно продуманным: на веках бежевые тени, на скулах - перламутрово-сиреневатые румяна в тон одной из блузочек, на губах - нежно-розовый блеск для губ - в тон второй блузке, в пестроте которой главным цветом был розовый.
        Яна еле подавила торжествующую улыбку, когда увидела Самохину в обыкновенных черных джинсиках и неопределенного цвета джемперочке с убогими бусками из какого-то блестящего пластика на шее. Яна перевела взгляд на Князева. Тот приветливо улыбнулся ей, но... без того восхищения во взоре, на который она рассчитывала. Обескураженная, она повернулась к Шереметьеву и наткнулась на такой все понимающий взгляд, что ей стало жутко. И Яна даже на миг пожалела о том, что затеяла.
        Но благодаря тому же Витьке суаре задалось с самого начала в лучшем виде и жизнерадостном ключе. Он так весело шутил, сыпал анекдотами и смешными случаями из жизни, что Яна успокоилась и вновь обрела надежду на лучшее будущее. Когда салаты были съедены, а многочисленные безалкогольные напитки выпиты и похвалены, Яна решила, что пришла пора действовать. Она вставила в музыкальный центр Денисов диск и подмигнула Самохиной. Таня, безропотно повинуясь, встала с места и с деревянной спиной двинулась приглашать Шереметьева на танец. Витька удивился, потом бросил быстрый взгляд на Яну, усмехнулся, но все-таки повел Самохину к окну, где было выделено свободное место для танцев. Яна пригласила Князева, еще более, чем Витька, пораженного происходящим. Шереметьев со своим несокрушимо веселым характером действовал на руку Яне. Он что-то оживленно рассказывал на ухо Таньке, которая смеялась, уткнувшись ему в плечо.
        - Ну и как тебе все это нравится? - наконец решила обратиться к Юре Яна. Несмотря на иронию, которую она постаралась вложить в свой вопрос, чувствовала она себя далеко не так уверенно, как спрашивала.
        - Что именно? - отрывисто и резко спросил он, и по этой резкости было видно, что он очень хорошо понимает, о чем идет речь.
        - А именно то, как твоя Татьяна воркует с Шереметьевым, - ядовито вымолвила Яна.
        - А что здесь такого? Витька мой друг и не позволит себе ничего лишнего...
        - Он-то, может, и не позволит, а вот она... - Яна изо всех сил держала многозначительную паузу.
        Юра не выдержал ее длительности и спросил:
        - Что она? Что ты хочешь сказать?
        - Ну... это же она его пригласила... Она... вообще, как видишь, любит приглашать...
        - Что ты хочешь сказать? - повторил свой вопрос Юра, и Яна увидела, что он еле сдерживается, чтобы не отправиться к Тане выяснять отношения немедленно же.
        Видимо, их разговор стал громким, поскольку Таня отвернулась от Витьки и с испугом посмотрела в сторону Яны с Князевым.
        - Видишь ее испуг, - шепнула Яна на ухо Юре. - Чует кошка, чье мясо съела. По-моему, нас с тобой хотят здорово подставить.
        Князев молчал, но Яна видела, как кривятся его губы. Она решила, что настал подходящий момент, и еще раз шепнула:
        - Я тебе, Юра, предлагаю действовать их же гнусными методами.
        Князев непонимающе и все так же молча уставился ей в лицо. Момент стал еще более удобным, и Яна жестом киноактрисы из недавно виденного фильма про любовь провела кончиками пальцев по его щеке. Юра вздрогнул. Яна тоже готова была грохнуться в обморок. Момент был решающим, но тут кончилась медленная мелодия, и в наступившем из-за этого замешательстве все было потеряно.
        Следующим номером программы Денисового диска была ритмичная быстрая музыка, и все участники суаре вынужденно объединились в кружок. Каким же невеселым получился этот веселый танец! На бедной Таньке, как говорится, лица не было вообще, Князев с мрачным и растерянным видом смотрел в пол, а Яна продолжала рукой чувствовать Юрину щеку и ничего не видела вокруг себя. Один Шереметьев четко осознавал происходящее, но никак не мог сообразить, что лучше предпринять для снятия ненужного напряжения. В конце концов он взял с журнального столика два оставшихся коктейля и с очередной шуточкой решил предложить его девочкам. Поскольку Самохина находилась к нему ближе, он протянул ей стакан первой. Этого оказалось достаточно, чтобы раздосадованный Князев, ни на кого не глядя, выскочил из комнаты. Все вздрогнули, когда за ним с грохотом закрылась входная дверь. Танька беспомощно посмотрела в глаза Яне.
        - Ну вот! Видишь?! Что и требовалось доказать! - не очень уверенно сказала ей Кузнецова, потом покосилась на Витьку, который разглядывал ее с большим интересом, и решила дальше не продолжать.
        Самохина всхлипнула и бросилась за дверь вслед за Князевым.
        - Не вздумай его догонять! Он того не стоит! - бросила ей вслед Яна.
        - Неужели тебе ее не жаль? - спросил ее Витька, когда они остались одни.
        - У меня нет другого выхода, - удрученно ответила она и содрала с волос съехавшую набок заколку.
        - Если он тебе до такой степени нравится, то, может, мне стоит за тебя похлопотать перед ним?
        - Ты лучше смотри, как бы он тебе физиономию не намылил, - усмехнулась Яна.
        - Да-а-а, это вполне возможный вариант...
        - Слушай, Витя, - Яна решилась поговорить с ним начистоту, - я понимаю, что поступаю с Танькой мерзко, но мне действительно очень нравится Князев. И если ты действительно можешь мне помочь, то помоги, а не... рассуждай...
        - Н-не знаю... подумаю, - сразу стал серьезным Витька и тут же ушел вслед за остальными.
        Яне не осталось ничего другого, как броситься на диван и разрыдаться.

* * *
        После Яниного суаре Князев вдрызг рассорился и с Шереметьевым, и с Самохиной. Танька ходила бледная, как привидение, замедленная и безучастная ко всему. Князев, низко опустив голову долу, пробегал в коридорах школы мимо Кузнецовой мелкой рысью и делал вид, будто с ней не знаком. Яна чувствовала себя больной от собственной мерзости. Когда она с помощью лисьей хитрости подослала Таньку к Юре, никому, кроме нее самой, хуже от этого не стало. Самохина с Князевым подружились, им было очень даже здорово вдвоем, и лишь бедная Яна мучилась ревностью и разочарованием в собственных умственных способностях. А сейчас плохо было всем четверым. Витька, правда, присутствия духа не терял и, что Яне было очень странно, не испытывал к ней чувства неприязни.
        - Неужели ты на меня совсем не злишься? - спросила она его.
        - Чего мне на тебя злиться? Ты меня к своим штукам не привлекала, - ответил Шереметьев. - Я сам по себе.
        - А за... эти... штуки... я тебе даже не противна?
        - Ну, мне они, конечно, не нравятся, чего уж там говорить... - Витька покусал губы в раздумье, а потом вдруг, резко вскинув на нее свои коричневые глаза, сказал: - Но я был бы не прочь, если бы из-за меня девчонка так страдала и пускалась на всякое такое...
        Яна покраснела и отвела глаза в сторону. Из-за Витьки ей что-то совершенно не хотелось предпринимать ничего подобного. Даже жаль. Он, в сущности, очень неплохой парень. А уж друг - лучше некуда!
        - А что Самохина? - спросил Шереметьев. - Тоже с тобой теперь не общается?
        - В том-то весь и ужас, что она на меня совершенно не сердится. - Яна зябко поежилась. - Представляешь, она даже говорит, что благодарна мне за то, что я помогла ей разглядеть истинную сущность Князева!
        - И какая же у него сущность? - усмехнулся Витька.
        - Танька теперь считает, что у него сущность собственника и одновременно предателя.
        - Не слабо! А ты тоже так считаешь?
        - Ничего я не считаю... Я совершенно запуталась, Ви-и-итя-я, - простонала Яна и с трудом удержала опять готовые хлынуть слезы.

* * *
        Дни шли за днями, а расстановка сил практически не менялась, если не считать того, что все немного успокоились. Татьяна Самохина приобрела нормальный цвет лица и перестала хвататься за Яну обеими руками, когда в конце школьного коридора появлялся Князев. На все предложения Кузнецовой еще раз попытать счастья, пригласив его на танец в «Вираже», Танька отрицательно мотала головой и зацикленно твердила «никогда!» и «ни за что!».
        Сам Юра на Самохину больше не смотрел, но зато иногда стал поднимать голову на Яну и от случая к случаю здороваться. Однажды он задержал на ней свой взгляд дольше обыкновенного, и внутри у нее тут же все оборвалось, будто она резко ухнула вниз в кабинке ужасного аттракциона «Сюрприз», в которую сдуру забралась прошлым летом. И после этого князевского взгляда, как и после «Сюрприза», Яна долго еще ощущала слабость в ногах и полное смятение в голове. Неужели? Неужели что-то сдвинулось с мертвой точки? Или ей это только показалось?
        На следующий день стало ясно, что она все поняла правильно. Когда они с Таней после занятий вышли на школьное крыльцо, от стены отделился Князев и, демонстративно не замечая Самохину и глядя только на Яну, спросил:
        - Можно с тобой поговорить?
        Как в окружающем пространстве растворилась Танька, Яна даже не заметила. Она вошла в такой нервный штопор, в какой ее не смог бы ввести даже «Сюрприз» повышенной степени сложности. Она молча, марионеточными шагами спустилась с крыльца и пошла рядом с Князевым, стараясь не касаться его даже краем одежды из опасения, что может тогда ненароком шлепнуться в обморок.
        - Мне показалось... - начал Юра, покосился на застывшее лицо Яны и замолчал.
        Она с трудом разлепила непослушные губы и спросила:
        - Что тебе показалось?
        - Мне показалось, что ты... то есть что я... Впрочем, я, наверное, ошибаюсь... - полузадушенным голосом произнес он и опять замолчал.
        Яна поняла, что он волнуется не меньше ее. Это помогло ей выйти из штопора, и она решила помочь Князеву:
        - Тебе не показалось. Все так и есть.
        - Да? - Юра попытался раздвинуть губы в улыбке, но она явно сопротивлялась его усилиям и не желала появляться на лице. - Тогда, может быть, мы...
        - Я не уверена, что у нас получится, - не дала ему договорить Яна.
        - Почему? - Улыбка на лице Князева окончательно увяла.
        - Из-за Тани.
        - При чем здесь Таня? - Юрино лицо сделалось жестким.
        - Потому что она очень страдает, - заставила себя произнести Яна.
        - Это ей полезно...
        - Ты не прав. Она ни в чем не виновата. Ты все неправильно понял.
        Яна монотонно бубнила предложение за предложением, откровенно рассказывая Князеву все, что ею было задумано и претворено в жизнь ради него. Она понимала, что губит этим все свои мечты и надежды, но должна была освободиться от вины перед Самохиной. Скорее всего, Юра станет презирать ее... И так ей и надо! Она заслужила! А может быть, он сумеет полюбить ее такой, какая она есть, и, может быть, именно за то, что она сделала из-за него? Витька же говорил...
        - А ты не сочиняешь? - Пораженный Князев остановился прямо посреди тротуара.
        Яна отрицательно помотала головой.
        - Ты так ко мне относишься?
        - Да.
        Князев помолчал немного, потом проронил:
        - Я должен подумать... - и пошел от нее прочь.
        Глава 5 Фамильное золото, антиквариат и яд кураре
        Ничего хорошего для Яны Юра Князев не придумал. Он придумал хорошее для себя и Самохиной, а именно: взял да и выпросил у нее прощение. Всем на удивление, Танька кочевряжилась долго. Яне даже пришлось уговаривать ее сжалиться над Юрой, и Княгиня в конце концов снизошла до своего Князя.
        Яна сидела в собственной квартире над раскрытой тетрадью по алгебре, но вместо домашнего задания думала о своей несчастной судьбине. Надо же! Она, Яна Кузнецова, первая красавица восьмых классов и даже некоторых девятых, получила щелчок по носу от Юры Князева. Она призналась ему в любви, а ответную его любовь через это ее признание опять-таки получила все та же Танька Самохина.
        Яне было очень тоскливо. Радовало только то, что она избавилась от чувства вины перед подругой. Пожалуй, Яна теперь с полным основанием называла Татьяну подругой. Во всей этой истории, которая с ними произошла, Самохина вела себя весьма достойным образом. Не хуже проявил себя и Витька. Он, в отличие от Самохиной, легко согласился наладить прежние отношения с Князевым. С радостью Шереметьев встречался и с Яной, но никогда не навязывался. Кузнецову это даже стало сердить. Вроде как все считают, что Витька Шереметьев - ее бойфренд, а на самом деле он ей никто. Друг, конечно, но... все-таки мог бы еще себя как-нибудь проявить. То легендарное кольцо предлагал надеть, а теперь даже о нем и не вспоминает.
        Яна так глубоко задумалась, что звонок в дверь напугал ее до сумасшедшего сердцебиения. На пороге квартиры Кузнецовых стоял Брыкун со свертком под мышкой.
        - Мне надо с тобой поговорить, - сказал он и, потеснив ее плечом, без лишних разговоров прошел в комнату.
        - Чего тебе надо, Колька? - раздраженно спросила Яна, вприпрыжку следуя за ним.
        - Я решил все расставить на свои места, - солидно произнес Брыкун. - Ты и так прекрасно знаешь, что я схожу по тебе с ума, но сегодня я принес тебе вещественные доказательства своей любви.
        - Какие еще доказательства? - испугалась Яна. - Мне не нужно от тебя никаких доказательств!
        - Не торопись с выводами! - Коля бережно положил на диван сверток, полез в карман, вытащил из него что-то и разжал ладонь перед Яниным носом. - А это ты видела?
        - Ну и что это? - спросила Яна, которая прекрасно поняла, что Колька решил сделать ей подарок.
        - Как что? Ну... как их... клипсы, что ли... которые в уши!
        - По-моему, это серьги.
        - Один перец! Это тебе! - И он положил украшения прямо на раскрытую тетрадь по алгебре.
        - Я не ношу бижутерии, - презрительно скривилась Яна.
        - Чего-чего? - не понял Колька.
        - Я не ношу дешевых украшений! Ясно? Лучше ничего, чем тайваньский ширпотреб.
        - Какой еще ширпотреб? Какой еще тайваньский? Да это ж золото старинное! Восемнадцатый век! Глаза-то протри!
        - Восемнаа-а-а-адцатый... - протянула Яна и придвинула к себе тетрадь с украшениями, опасаясь к ним прикасаться. - Что-то больно много на мою голову восемнадцатого века... А они тебе, случаем, не от прабабушки достались?
        - Ясное дело! От кого же еще! - очень обрадовался такому повороту дела Колька.
        - А они тоже... заговоренные?
        - А у кого еще заговоренные? - ловко выкрутился Брыкун.
        - Я хотела сказать, что прабабки обычно украшения заговаривают, - Яна испытующе посмотрела на Кольку. - Твоя бабка тоже это умела делать?
        - А то как же, - не очень уверенно ответил Брыкун.
        - Ну и на что же они у тебя заговоренные?
        - Ясное дело на что - на любовь, - Колька вдруг догадался, куда гнет Яна. Потом вспомнил про Витькино кольцо и добавил: - И еще немного на власть и победу.
        - Вот и забери их! - Яна придвинула к нему тетрадь с серьгами. - Мне не нужны ни твоя любовь, ни твое золото.
        - Брезгуешь, значит, Графиня! - У Кольки от унижения побелел кончик носа. - А от него взяла бы?
        - От кого?
        - От графчика своего, Шереметьева!
        - Что ты несешь, Колька? - испугалась Яна. - При чем тут Витька?
        - При том! Убью его! Вот увидишь!
        - С ума сошел! Не вздумай! В тюрьму сядешь!
        - Лучше в тюрьму, чем так! Говори, любишь его? Любишь?
        Яна молчала.
        - А-а-а-а... молчишь! Любишь, значит... Ну ничего... - Колька с шумом втянул в себя воздух, взял в руку серьги, сунул их почти в нос Яне и проревел: - Последний раз спрашиваю, возьмешь серьги?
        Она отрицательно помотала головой.
        - Э-э-э-х! - Колька с силой швырнул их в стену и вылетел из квартиры Кузнецовой.
        Испуганная Яна опустилась на стул и увидела перед собой на полу блестящий осколок. Она подняла его и поднесла к глазам. Нет, не осколок... это камень, ограненный... Или стекляшка? Непохоже... Слишком красиво сверкает в свете люстры всеми своими многочисленными гранями! Почти как Витькин фамильный сапфир. Неужели и правда настоящий? Бриллиант?! Не может быть... Фианит, наверное...
        Яна опустилась на пол и зашарила вокруг руками. Вскоре она поднялась с двумя серьгами в руках и еще двумя винно-красными прозрачными камнями. Серьги тяжелые. Не пластик... Действительно не Тайвань... По крайней мере, не рыночный... Неужели золото? Нет! Чересчур темное... А камни? Гранаты? Что еще может быть красным? А двух камешков не хватает, закатились куда-то. И застежка сломалась. Дурак Колька. Восемнадцатый век? Врут они все про восемнадцатый век... И Витька? Нет, Витька не может врать. Колька наверняка что-нибудь такое слышал про шереметьевский сапфир и решил тоже закосить под графа. Думает, что она, Яна, его за это полюбит. Не полюбит.
        Она вспомнила, как Брыкун кричал про Витьку: «Говори, любишь его?», а она промолчала. Почему? Она влюблена в Князева, и от Шереметьева с чистой совестью вполне можно было бы отречься, чтобы зря Брыкуна не раздражать. Почему же она промолчала? Ладно, об этом она подумает потом... Сейчас надо решить, что делать с серьгами. Вдруг они и правда ценные? А если Брыкун их украл... Что же делать? С кем-то надо посоветоваться... Может, с Танькой? Нет, лучше с Витькой. Конечно, лучше с ним!
        Яна накинула куртку, сгребла в карман серьги с выпавшими из них камешками и выскочила во двор, намереваясь бежать к Витьке.
        У киоска с газетами и журналами, который находился в десяти шагах от шереметьевского подъезда, стоял сам Витька и ненавистная Юлька Широкова в новенькой кожаной курточке и со свежеостриженными волосами, поблескивающими лаком. Судя по довольной Юлькиной физиономии, Витька, стоящий к Яне спиной, говорил Широковой что-то очень приятное. По чуть изменившемуся выражению лица бывшей подруги Яна поняла, что та ее заметила. Через пару минут Юлька, обворожительно улыбнувшись, вдруг взяла Шереметьева под руку и повела по улице прочь от Яны, и Кузнецова отчетливо прочувствовала на себе, что означает выражение «упало сердце». Ее сердце не просто упало. Оно рухнуло. И рухнуло не только сердце. Рухнуло все. Что «все», Яна, пожалуй, не смогла бы сейчас определить точно, но знала, что именно все пропало .
        Она весь вечер звонила Витьке домой, как когда-то Самохиной после той памятной дискотеки. В конце концов Настя, его сестра, сказала ей в трубку:
        - Слушай, Янка, ты уже достала! Говори, что передать. Я ему записку напишу, чтобы нечаянно не забыть твое важное сообщение. Отстань только! Я фильм смотрю!
        Яна ничего передавать не стала, а решилась позвонить Юльке. Той дома тоже не было.
        Она хотела заплакать и не смогла. У нее внутри что-то закаменело и выливаться слезами не пожелало. Яна тяжело плюхнулась на диван и уперлась бедром в забытый Колькой сверток. Хотела его развернуть, чтобы посмотреть, что забыл Брыкун, но... вот тут из ее глаз вдруг сами собой все-таки полились слезы. Она чуть сдержала их, но так, чтобы совсем не пропали, положила сверток до поры до времени на полку, удобно растянулась на диване, уткнулась лицом в подушку и только после этих приготовлений наконец с облегчением расплакалась.

* * *
        Утром на ограде детского садика верхом никто не сидел. Яна решила подождать минут пять. Вполне возможно, что Витька немножечко проспал. Конечно же, он сейчас придет, надо только еще подождать чуть-чуть, самую малость.
        Яна прождала не чуть-чуть, а целых пятнадцать минут. Шереметьев не пришел, а Яна опоздала в школу. Когда она, извинившись, вошла в кабинет истории, первым, что увидела, был торжествующе сияющий взгляд Юльки Широковой. Яна еле дождалась перемены.
        Со звонком она с бешеной скоростью закинула в сумку учебник и тетрадь. Как назло, из рук выскользнула ручка. Пока она поднимала ее с пола, ситуация успела сложиться не в ее пользу. Когда Яна вышла в коридор, в рекреации, у окна, Юлька уже весело болтала с Шереметьевым. Яна уставилась Витьке в висок. Он, почувствовав ее взгляд, обернулся, приветливо махнул Кузнецовой рукой и опять повернулся к Юльке.
        Яна подумала, что неплохо бы сейчас же выпить яду. Какого-нибудь кураре или, на худой конец, цианистого калия. Только вот... где его взять... На еще более худой конец можно съесть много-много всяких разных таблеток... У них дома их целая коробка. Там есть даже просроченные. Они для такого дела, наверно, особенно хороши. Яна пошла в гардероб и еле отвоевала у дежурных одиннадцатиклассников свою куртку. Когда вышла из школы на улицу, горько рассмеялась сама над собой. Зачем ей нужна была куртка? Простудиться перед смертью испугалась, дурочка...
        - Слышь, Янка... - услышала она за спиной знакомый голос и нехотя обернулась.
        Перед ней переминался с ноги на ногу Коля Брыкун.
        - Ну, что тебе? - Яна состроила на лице такую гримасу недовольства и отвращения, что при других обстоятельствах Брыкун, в соответствии со своей фамилией, взбрыкнул бы и ушел, но только не сегодня.
        - Слышь, Янка, - повторил он и виновато потер кончик носа, - я это... погорячился вчера... Извини.
        - Извинила уже, - ответила Яна и хотела идти дальше, но Коля не дал, остановил словами:
        - Погоди, дело есть... Ты это... серьги... те, с камешками... не могла бы вернуть? Все равно ведь такие не носишь... Сама говорила...
        - Что, жаба задушила? - усмехнулась Кузнецова. - Они вроде и впрямь золотые. Интересно, где взял? Только не вздумай парить мне про прабабушку.
        - Где взял, там уже нету. А надо бы, понимаешь, вернуть...
        - Украл, что ли?
        - Ну... не совсем... - замялся Брыкун. - Взял на время...
        - Ну, ты даешь! «Взял на время»... По-моему, ты мне их вчера подарил. Или я ошибаюсь?
        - Хотел подарить, это правда. Но раз ты не захотела взять, так какое тебе дело до всего остального?
        - И правда, никакого, - согласилась Яна. - Пойдем, они у меня дома. Только имей в виду, что они сломаны. Ты их вчера так жахнул об стену, что два отлетевших камешка я даже найти не смогла. Наверно, закатились под шкаф. А его, знаешь ли, только подъемным краном можно отодвинуть.
        Рассмотрев дома у Яны изувеченные серьги, Брыкун расстроенно присвистнул.
        - Слушай, а ты не могла бы мне помочь? - Коля просительно заглянул Яне в глаза.
        - Отстань от меня, Колька. - Яна нетерпеливо поглядывала на шкафчик, в котором у Кузнецовых хранилась коробка с лекарствами. - Мне не до тебя с твоими серьгами...
        - Да это быстро... Сходишь со мной на пять минут к Шереметьевым и - все! Свободная птица!
        - К Шереметьевым? - Яна удивилась так, что даже выронила ключик от вожделенного шкафчика. - Зачем мне идти к Шереметьевым?
        - Ну, понимаешь... - Коля выглянул за дверь Яниной комнаты, никого не обнаружил за дверью, но на всякий случай спросил: - Мы одни в квартире?
        - Одни! - Яна уже начала сердиться. - Что еще за тайны мадридского двора?
        - Не мадридского, а графского! Небось, в курсе, что твой Витенька - граф?
        - Никой он... не мой... - Яна уже чуть не плакала. - Что тебе надо, Колька? Валил бы ты отсюда! Без тебя тошно!
        - Янка, я тебе сейчас во всем признаюсь, потому что мне нужна помощь. Только ты, смотри, - никому! Иначе мне крышка!
        - Да говори ты наконец, в чем дело!
        Коля с шумом выдохнул воздух и решился:
        - Эти серьги - шереметьевское наследство. Фамильные. От графов каких-то из Москвы... из Останкина вроде...
        - Как? - вырвалось у Яны. - У него вроде бы кольцо было...
        - Верно, есть и кольцо, только мне показалось, что тебе больше понравятся серьги. В них золота больше и вообще...
        - Так ты что... выходит... у Шереметьевых серьги украл?
        - Понимаешь, я был в состоянии аффекта...
        - Что-то слишком часто ты, Колька, последнее время приходишь в состояние аффекта! Тебе так не кажется?
        - Я, когда тебя вижу, всегда в таком состоянии.
        - Вот только не надо меня приплетать! Когда ты серьги прикарманивал, меня рядом не было, это я точно знаю!
        - Зато ты всегда в моем сердце! - Трагическим жестом Колька прижал к груди руку, на ладони которой Яна успела увидеть написанные синей пастой физические формулы.
        - Дурак! - покачала головой Яна. - Что ты от меня-то хочешь?
        - Мне эти серьги Настька Шереметьева показала. Хвалилась своим богатством. И сейф показала, где они у них хранятся, и даже код назвала. Представляешь?
        - Вот ненормальная! Зачем?
        - Затем, что она в меня влюблена, вот зачем! Тебе кажется, что в меня влюбиться нельзя, а Настька ради меня на все готова, даже код папанин выдала.
        - Ну и что? Я-то тут при чем? Отдай ей серьги - и дело с концом.
        - Во-первых, мне не хочется, чтобы она знала, что это я их взял. Я вчера битых три часа от них отнекивался. А теперь оказалось, что они еще и сломаны... У меня нет денег чинить золото...
        - Слушай, Брыкун, какое мне до всего этого дело? - Яна вдруг почувствовала, что Колька ей смертельно надоел.
        - Пойдем со мной к Шереметьевым. Ты Настьку отвлечешь, а я серьги обратно в сейф запихну.
        - А если там родители?
        - Нет там никаких родителей! Их папаша-бизнесмен вообще только ночевать домой приходит, а у мамаши по четвергам - фитнес или что-то в этом роде...
        Яна поглядела на часы и показала на них Кольке:
        - Ты глянь, сколько времени! Мы же со второго урока ушли. Настя, наверно, еще в школе.
        - Болеет она. Гриппом. Но ты не бойся, не заразишься. Она уже поправляется. Кстати, чего это ты из школы слиняла?
        - А ты?
        - Так я ж - за тобой, ясен перец!
        - А у меня настроение плохое, понял!
        - Настроение - это ничего... Его поправить можно.
        - Мое - нельзя, - отрезала Яна.
        - Брось, любое можно. Уж на что я вчера на тебя обиделся, и то ничего. Говорю вот тут с тобой, а вчера думал, что больше ни за что даже близко не подойду.
        - Слушай, Колька, а почему я тебе нравлюсь?
        - Так... ни почему... - замямлил Брыкун. - Просто... нравишься - и все.
        - Как тебе кажется, я красивая?
        - Не знаю, - пожал он плечами.
        - Как это не знаешь! - возмутилась Яна. - У тебя что, глаз нет?
        - Почему нет? Есть, но мне все равно, какая ты. Мне иногда даже хочется, чтобы ты как-нибудь подурнела...
        - Это еще зачем?
        - Ну... чтобы на тебя другие не пялились... Шереметьев, например...
        - Успокойся, - всхлипнула Яна. - Он на меня уже не пялится. Он на Юльку Широкову пялится.
        - Вы с ним поссорились? - обрадовался Колька.
        - Нет, - Яна закрыла рукой глаза, чтобы Брыкун не видел слез, которые готовы были уже пролиться.
        - А что же тогда?
        - Не знаю. Наверно, ему Юлька понравилась больше.
        - Я тебе всегда говорил, что нечего с этими графьями связываться!
        - Что ты заладил - граф да граф?
        - Здрасте... с чего! Скажешь, твой Витенька перед тобой своим графством не хвалился?
        - Нет, - Яна не без труда загнала слезы подальше в глубь организма.
        - Ладно врать-то! Уж передо мной могла бы не притворяться.
        - Я не притворяюсь. Он ничего такого не говорил...
        - Хорошо, допустим, он не говорил. Но фамилия-то его все сама за себя говорит!
        - Ну и что? - спросила Яна.
        - Как что? Ну, ты даешь... - Колька только теперь понял, что от образования все-таки иногда есть некоторая польза. - Историю Отечества надо знать! Графы Шереметевы - фигуры исторические, а Витька с Настькой - их потомки.
        - Да ну, это все шутки! Просто сходство фамилий. Никто же не считает, что Дашка Романова - императорских кровей, - продолжала втолковывать Брыкуну Яна. - Витя мне никогда ничего такого не говорил.
        - Зато мне Настька все рассказала. Они действительно графские потомки, а сами графы у них в гостиной висят в виде портретов. Разве ты не видела?
        - Видела, но это ведь не значит, что...
        - Именно, что значит! И я тебе, Янка, этого графа Витьку очень не советую!
        Яна только слабо махнула рукой на Колькино замечание, а он горячо продолжил:
        - Зря машешь, между прочим. Я про графа Шереметева специально в энциклопедии прочитал. Он же такой крепостник был! Ужас! Некоторых своих несчастных крепостных согнал в театр, и они его услаждали. Одни крепостные, слышь, батрачили на него, как негры на плантациях, а другие - спектакли разыгрывали. Оперы там всякие... - Колька до того распалился, что граф Шереметев вдруг представился ему очень зримо в виде длиннобородого Карабаса-Барабаса, который дергал за ниточки одновременно с десяток Буратин в пудреных париках и Мальвин с лицами молодой женщины с портрета Шереметьевых. - А еще фамилии ему крестьянские не нравились, и он придумывал другие, дурацкие, по названиям драгоценных камней, типа... - Колька наморщил нос, но, как на грех, так и не смог вспомнить ни одного драгоценного камня.
        Зато Яна вдруг вспомнила:
        - А-а-а-а, так ты имеешь в виду того Шереметева! Который еще на крепостной актрисе женился! Сейчас скажу, какая у нее была фамилия... Да, вспомнила - Жемчугова. Это ее сценическая фамилия, а на самом деле была, конечно, какая-то другая... Врешь ты все, Колька! Не был Шереметев ужасным. Он этой актрисе вообще вольную дал. И любил ее очень. Она вроде бы рано умерла... - добавила Яна и испуганно посмотрела на Брыкуна.
        - Вот я и говорю! - мгновенно подхватил Колька. - С этими Шереметьевыми только свяжись! Сначала - вольная, а потом бац - и умерла! Поэтому я тебе и предлагаю: давай все вернем нашим «графьям» и рассчитаемся с ними подчистую!
        - Колька, а что бы ты сделал, если бы я вдруг умерла? - тихим голосом спросила Яна.
        - Чего-чего? - удивленно вскинул брови Брыкун.
        - Яду, говорю, у тебя нет? Какого-нибудь быстродействующего, чтобы не мучиться?
        - Ну вот, что я говорил! Ты из-за Витьки собралась ядом травиться? Да я ему вторую ногу сломаю или еще чего-нибудь! Я и с Вандышевым практически договорился. Он сказал: только свистни...
        - Я тебе свистну!
        - Имей в виду, Янка, если ты чего-нибудь такого... быстродействующего примешь, то Витьке твоему точно не жить. Изувечу и без Вандышева.
        - Не вздумай!
        - А тебе уже все равно будет, поскольку ты к тому времени отравишься!
        Яна представила Шереметьева со страшными кровавыми ранами на груди и решила, что умирать ей, наверное, пока еще не стоит. Разве можно оставить Витьку на Брыкуна?! У Кольки все местное хулиганье их района в приятелях ходит. Один громила Вадька Вандышев из вечерней школы чего стоит!
        - Ну, говори, Янка, честно, будешь травиться или подождешь? - Колька наступал на Кузнецову с такой решительной физиономией, что она вскочила со стула, на котором сидела в предсмертной печали, и не менее решительно крикнула:
        - Ладно! Не буду пока!
        - То-то! - обрадовался Брыкун.
        - Ну ладно, Колька, так и быть, идем к Насте. Надо же тебя выручать!
        - Тут еще вот какое дело... - замялся он. - Тебе альбом-то, наверное, понравился?
        - Какой еще альбом?
        - Ну... тот, с мужиками в усах и тетками в шляпах. Я знаю, девчонкам такие шляпы нравятся.
        - Колька, у тебя все в порядке с головой? - испугалась Яна. - Какие еще усы? Какие шляпы?
        - Я ж тебе альбом оставил! - пробормотал обескураженный Колька, на которого стало смешно смотреть.
        И несмотря на то что Кузнецова только что собиралась умереть, она звонко рассмеялась. А потом вспомнила про сверток.
        - Этот, что ли? - спросила она, доставая его с полки, куда в расстроенных чувствах накануне запихала.
        Колька, мигом успокоившись, радостно кивнул.
        - Ну, где тут шляпы с усами? - продолжала улыбаться Яна, разматывая оберточную бумагу. Улыбка застыла на ее лице жалкой гримасой, когда она увидела знакомую инкрустацию янтарными пластинками и золотые шнуры.
        - Колька, с ума сошел! Ты же антикварную вещь у Шереметьевых спер! Ненормальный! Зачем?
        - Сейчас я и сам понимаю, что зря, а тогда только о тебе думал. Мне так хотелось тебе приятное сделать!
        Яна вздохнула, не разглядывая шляпы с усами, положила альбом в пакет и строго сказала:
        - Быстро идем к Насте!

* * *
        - Витьки еще нет дома, - басом сообщила простуженная Настя, когда увидела в дверях Яну.
        - Мы тебя пришли навестить, - высунулся из-за Яны Брыкун.
        На личике Насти отразилась целая гамма чувств: и испуг, и обожание, и одновременно явное неудовольствие тем, что Коля зачем-то пришел не один, а с Кузнецовой.
        - Проходите, - посторонилась она, и Яна с Колькой прошли в шикарную гостиную с двумя портретами Шереметевых.
        Яна остановилась напротив портрета молодого мужчины в белом парике и с кружевами на груди и подумала о том, что лучше бы Витя графом не был. Разве графам нужны такие простые девчонки, как она? Графов наверняка еще с рождения обручают с какими-нибудь не менее благородными невестами. Потому Шереметьев и такой - всегда жизнерадостный, веселый и легкий! У него все в жизни давно спланировано и улажено, начиная с фамильных драгоценностей и кончая выбором девушки. Он, наверное, тогда и не настаивал, чтобы она примерила бабушкино кольцо, потому что точно знал - оно Яне Кузнецовой не подойдет.
        Брыкун, устав ждать, когда Яна насмотрится на портреты, фальшиво закашлялся. Кузнецова вздрогнула и обернулась. Колька выразительно посмотрел ей в глаза и обратился к Насте:
        - Слышь, Настюха, у Янки к тебе какое-то дело... из ваших там... девчоночьих... Правда, Яна?
        Колька послал продолжающей молчать Кузнецовой такой зверский взгляд, что она поспешила согласно кивнуть.
        - Я посижу тут, подожду, - сказал Брыкун, - а ты, Настюха, уж поговори с ней где-нибудь там... в другой комнате, в укромном уголке. А потом она сразу уйдет. Правда, Яна?
        Кузнецова опять быстро кивнула и сунула Кольке в руки пакет с альбомом.
        - Ну... пошли, что ли... в мою комнату, - пробормотала удивленная и вместе с тем польщенная Настя. Все-таки не каждый день к ней приходят со своими секретами восьмиклассницы.
        Когда Яна оказалась с Настей наедине, то решила, раз уж так получилось, использовать ситуацию в своих целях. Может быть, она все-таки преувеличивает Витину увлеченность Юлькой Широковой? Пожалуй, стоит кое-что разведать у Насти.
        - Скажи, Настя, - осторожно начала Яна. - Ты со своим братом в близких отношениях?
        - А ты что имеешь в виду? - удивилась еще больше Настя.
        - Я имею в виду, дружите ли вы с ним, доверяете ли друг другу?
        - Знаешь, Янка, говори лучше сразу, что тебе нужно, а то я начинаю почему-то нервничать, - сказала Настя и закашлялась.
        - Видишь ли... - Яна нервничала ничуть не меньше, - у нас многие девочки влюблены в твоего брата... Виктора... И им хотелось бы знать, кто ему нравится? Можешь ты мне это сказать?
        - Откуда я знаю? Про такое он мне не докладывает. Я думала, что ты нравишься, раз к нам приходишь. А разве не ты?
        - Нет, не я... Мы с ним просто друзья...
        - Тогда я не знаю! Я была так рада, что ты ему наконец понравилась... а оказывается, что не нравишься. Жаль.
        - Почему?
        - Потому что он вообще-то девчонок терпеть не может и меня в том числе. - Настя шумно высморкалась и пробормотала: - Насморк замучил, прямо не могу...
        - С чего ты взяла? - удивилась Яна.
        - Ну ты даешь! Будто не слышишь, что я все время в нос говорю!
        - Да я не про насморк! - нетерпеливо мотнула головой Кузнецова. - С чего ты взяла, что он терпеть не может девчонок?
        - Как с чего! Что называется, на собственной шкуре проверила. За человека меня не считает - это раз, подзатыльник может дать - два, женским отродьем называет - три. Представляешь?!
        - Да я не про то... - Яна уже по-настоящему сердилась на Настю, которая весь разговор сводила к своим собственным проблемам. - Я спрашиваю, почему он девчонок терпеть не может? Я что-то не замечала...
        - Просто ты его плохо знаешь.
        - И все-таки! За что он девчонок не любит?
        - Он, понимаешь, дружил тут с одной... из своего класса... Да ты ее знаешь - с Иркой Анисимовой. А потом оказалось, что ей только Витькины карманные деньги нравятся, а сам он не очень...
        - А может, ей и он, и деньги нравились. Такое тоже, наверное, бывает.
        - Не знаю... Но этой Ирке все чего-нибудь не нравилось: то стрижка Витькина, то куртка, то джинсы... Хотя, если честно, джинсы у него и правда страшные. Мог бы и получше купить. Мама сто раз предлагала.
        - И ты считаешь, что после Анисимовой он так ни в кого и не влюбился?
        - Похоже, что ни в кого, если вы с ним только друзья.
        - А про нашу Юльку Широкову ничего от него не слышала? - решилась все же уточнить Яна.
        - Не-а, - пробормотала Настя и громко чихнула в платок.
        Таким образом Яна выяснила все, что хотела, и не знала, что ей делать дальше. Интересно, успел ли уже Брыкун справиться с сейфом? Тут вдруг Настя взглянула на нее с подозрением.
        - Если вы с Витькой друзья, то Коля тебе кто? - спросила она и с напряжением стала ждать ответа.
        - Никто. Вот он мне - вообще никто! Можешь не волноваться! Всего лишь одноклассник.
        Настя подсела поближе к Яне и, горячо шепча ей в самое ухо, спросила:
        - Тогда ты скажи: Коле я в самом деле нравлюсь или он только так... просто время проводит... от скуки?
        - Колька-то... - Яне тоже хотелось ответить, что она ничего по этому вопросу не знает, но Настины глаза так молили о положительном ответе, что ей пришлось сжалиться: - Конечно, нравишься. Он там, - она махнула рукой в сторону гостиной, - наверное, уже ждет не дождется, когда я уйду. Так что... я, пожалуй, пошла...
        Брыкун действительно уже ждал их в гостиной и почему-то с самым растерянным лицом.
        - Я ухожу, - сказала ему Яна.
        - Я с тобой! - Коля первым выбежал в прихожую.
        Настя, кашляя, пыталась его остановить, но он бросил ей: «Поправишься, приду» - и выскочил на лестницу.
        - Ну? Все в порядке? - спросила его Яна.
        - В том-то и дело, что нет! - стукнул кулаком по перилам Коля.
        - Почему?
        - Не знаю! Почему-то код не сработал. Сейф не открылся.
        - Перепутал, наверное!
        - А ты могла бы перепутать фамилию - Шереметьев?
        - У них что, код такой - собственная фамилия?
        - Вот именно! Говорю же, что трудно ошибиться. Я еще Настьке тогда сказал, что дураками надо быть, чтобы такой простой код для своих драгоценностей придумать. А вышло, что не такой уж он и простой.
        - Может быть, надо было во множественном числе набирать - Шереметьевы?
        - Не дурак... Пробовал...
        - Ну тогда, может быть, латинскими буквами надо было?
        - Нет там латинских букв. Я все возможные варианты перепробовал: и с маленькой буквы набирал, и все буквы заглавными делал, и даже задом наперед попробовал фамилию набрать. Смешно так получилось: веьтемереш... Мягкий знак глупо стоит - даже не прочитать.
        - Так, может, они код сменили?
        - Вчера еще был тот же самый.
        - Откуда знаешь?
        - Я же тебе рассказывал, что Настька о пропаже серег уже знает. Меня вчера пытала. Я между делом и спросил о коде. Они его не меняли.
        - Знаешь, Колька, Настя может и не знать. Родители поменяли, а ей не сказали. Родители имеют такие дурные привычки - детям не все говорить.
        - Ну... могли, конечно...
        - И что думаешь делать?
        - Не знаю. Наверное, придется просто так у них в квартире подбросить. Я, пожалуй, сейчас и вернусь. Скажу, тебя, мол, проводил и пришел, поскольку без нее очень скучаю... А, Ян, как думаешь?
        - Делай что хочешь. Мне-то что...
        - А ты не будешь считать, что я тебя предал?
        - Почему предал?
        - Ну... говорю, что тебя люблю, а сам... к Насте...
        - Коля, я тебе тысячу раз предлагала от меня отстать, поэтому в обиде не буду. Тем более, что Насте ты и правда здорово нравишься.
        - Да? - Губы Брыкуна разъехались в довольной улыбке. - С чего взяла?
        - Пока ты с сейфом возился, она меня все о тебе расспрашивала.
        - Про серьги? - испугался Колька.
        - Нет. Ей очень хотелось знать, нравится ли она тебе.
        - Ну? И ты, конечно, сказала, что я в тебя влюблен... - На Колькином лице было написано такое неподдельное огорчение, что Яна не могла не рассмеяться, несмотря на свое дурное настроение.
        - Не бойся, я ее обнадежила. Сказала, что ты от нее без ума. Я правильно сделала?
        - Ну... вообще-то... на данном жизненном этапе это был верный ход... - виновато промямлил Колька.
        - Я тогда пошла? - продолжала улыбаться Яна.
        - Погоди, - Брыкун задержал ее за длинный шарф. - Дай мне слово, что не будешь... того...
        - Чего «того»?
        - Ну... что травиться не будешь!
        - Даю, Коля. Это я так... Пошутила, в общем...
        Она уже спустилась на пару ступенек, потом обернулась и обеспокоенно спросила:
        - Коль, а кольцо ты не трогал?
        Брыкун отрицательно помотал головой.
        - Честно?
        - Клянусь!
        - А альбом?
        - В порядке альбом. Похоже, его даже не хватились, поскольку за золото свое сильно переживали. Я его туда же поставил, откуда взял - в книжный шкаф, - сказал Колька и нажал кнопку звонка квартиры Шереметьевых.
        Глава 6 Влюбленная собака на сене
        Яна сидела на подоконнике своего окна и любовалась падающим снегом. Несмотря на вступившую уже в свои права весну, снежинки, летящие на землю вопреки календарю, были огромными и пушистыми.
        Яна любила рисовать такой снег в детском саду. Зимой воспитатели всегда выдавали им голубую бумагу и белую гуашь. Первым делом Яна обычно проводила белую полосу по самому низу бумаги. Это была земля, сплошь укрытая снегом. Потом обязательно рисовалась зеленая елка, потому что зимой бывает Новый год. Но поскольку рисунок изображал улицу, а не квартиру, Яне приходилось украшать зеленые еловые лапы вместо разноцветных игрушек белым гуашевым снегом. Соседом елки у нее всегда был снеговик. Его рисовать было особенно упоительно, потому что три белых круга надо было густо и от души замазывать белым. Потом Яна быстренько рисовала черные точечные глазки снеговика, рыжий морковный нос, коричневую шляпу-ведро и обязательную растопыренную метлу на желтом кривоватом древке. После этого наступало самое главное: Яна брала кисточку потоньше и, высунув от усердия язык, выводила по голубому полю листа множество кружевных снежинок. Другие дети поступали проще. Они макали кончик толстой кисточки в гуашь и лепили на голубом листе толстые кляксообразные белые пятна. Но Яна-то знала, что таких снежинок не бывает, и без
устали рисовала снежные кружева. Воспитатели ее всегда хвалили за усердие и способности к рисованию, а ее зимние рисунки всегда висели на особом стенде до весны.
        На подоконник уселся пестрый голубь. Яна вынырнула из своих воспоминаний, улыбнулась голубю и погрузилась в размышления над собственным состоянием.
        Что же такое с ней случилось? Почему она так расстроилась, когда увидела Юльку с Шереметьевым? Неужели от злости на Широкову? Неужели она, Яна, до такой степени ненавидит свою бывшую подругу, что ей противно даже видеть ее радостной, неприятно, что парни обращают на нее внимание? Неужели она опустилась до такого? Нет, если бы Юлька болтала даже со всеобщим любимчиком Серегой Николаевым, ей не было бы до нее никакого дела.
        А если бы Юлька чирикала с Юрой Князевым? Задав себе этот вопрос, Яна даже спрыгнула с подоконника, потому что в душе ее при этом не шевельнулось ничего. Ни-че-го. Она даже испугалась. Почему же ничего? Кажется, еще вчера перед сном она мечтала о том, как Князев с Самохиной все-таки рассорятся и Юра придет к ней с повинной головой. Она его, конечно, не сразу, но простит, и тут же немедленно наступит Сказка! Рай! Именно так: с большой буквы! А сегодня... Почему сегодня ей уже абсолютно не хочется, чтобы Танька с Юрой ссорились? Да что же это такое? Что с ней происходит?
        Вообще-то, Яна уже понимала, что с ней произошло, но оттягивала момент признания самой себе. Нет, этого не может быть... С чего бы это вдруг? Ей этого совершенно не надо! Не может быть, чтобы дело было в Витьке. Витька... Витя... И имя-то какое-то дурацкое, никогда оно ей не нравилось. Из какой-то прошлой жизни, из жизни родителей. Сейчас парни все больше Антоны, Кириллы, Романы. А тут Витя... Ви-тя... Виктор... Ви-тень-ка... Это уже как-то лучше, но тоже не очень...
        Нет, все-таки этого не может быть. Надо быть честной хотя бы с собой! Просто в ней взыграло чувство знаменитой собаки на сене. Той самой, которая - ни себе, ни людям. Конечно! Она просто привыкла, что Витька всегда под рукой, что, как говорит Брыкун, стоит только свистнуть, и Шереметьев примчится. И будет делать то, что хочется Яне Кузнецовой. А тут вдруг откуда-то вылезла Юлька Широкова, и Витька вместо Яны теперь услаждает ее светлые очи. Как же «собаке» не огорчиться? Видимо, все дело в этом.
        Стыдно-то как... Хорошо, что она вовремя все обдумала и все про себя поняла. Теперь можно бороться со своим дурацким характером, и она начнет это делать прямо сейчас. И как же бороться? Не-е-ет... Почему-то никак не борется... Что же тут не так? Вообще-то она никогда не слышала, чтобы «собаки на сене» мечтали отравиться цианистым калием. А она, Яна, когда увидела Шереметьева с Юлькой, действительно готова была умереть, немедленно и бесповоротно. Отчего так?
        И что-то совсем не верится, чтобы Шереметьев ненавидел девчонок, как считает его сестра. Вон он как весело болтает с Юлькой! И если Настя ничего не слышала от него о Широковой, то это еще ровным счетом ничего не значит. Станет он с Настькой обсуждать свои дела, еще чего не хватало! А Ирка Анисимова - настоящая дура. Джинсы ей Витины, видите ли, не нравятся... Какая глупость! Да у него такие глаза... При чем тут джинсы?! И деньги. Разве дело в деньгах? Она, Яна, отдала бы все, что имеет, лишь бы только... Но ему не нужно... Ну почему в жизни все так непонятно? Почему ей так грустно и одиноко? Сходить, что ли, к Самохиной? Зря она ее, что ли, причислила к рангу настоящей подруги? Пока они пытались решить Колькины дела, она должна была успеть вернуться из школы. Но уже поднимаясь к Татьяне на второй этаж, Яна подумала, что вряд ли застанет ее дома. Счастливая Княгиня наверняка гуляет со своим Князем. Но, на удивление, Таня оказалась дома.
        - Что случилось? - сразу спросила она, как только увидела Яну.
        - А разве заметно, что что-то случилось? - удивилась Кузнецова.
        - Ну конечно! Ты прямо на себя непохожа: растрепанная, бледная, глаза сумасшедшие... И с уроков ушла! - Таня втащила подругу в свою комнату, плотно прикрыла дверь и потребовала: - Садись на диван и немедленно рассказывай!
        - Знаешь, Таня, - начала Яна, - я... кажется... влюбилась...
        - Странно... - проговорила удивленно Самохина.
        - И что же тут странного? - почти до слез огорчилась Яна. - По-твоему, я и влюбиться не могу?
        - Нет... Я думала, что ты давно уже... А как же он?
        - Кто?
        - Ну... Шереметьев... Вы же вроде бы с ним...
        Это было уже свыше Яниных сил. Она упала лицом на подушку с бордовыми кистями и разрыдалась так громко, что в комнату вбежала самохинская бабуля. Она воинственно держала наперевес половник, с которого капали на пол капли густо-малинового борща, и было заметно, что она на месте ухайдакала бы им любого, кто посмел бы только обидеть ее ненаглядную внучку.
        - Что тут происходит? - выкрикнула она, потрясая своим оружием и поблескивая стеклами очков в тонкой золоченой оправе.
        - Бабушка, тут ничего особенного не происходит, - начала теснить ее обратно к выходу Таня. - Яна просто получила двойку по... литературе... и никак не может успокоиться...
        - Яночка. - Бабуля вырвалась из Танькиных рук и молодцевато подлетела к Кузнецовой. - Честное слово, не стоит так расстраиваться! Подумаешь, двойка! Наплевать и забыть! - Свободной от половника рукой она погладила Яну по золотистому затылку. - Какие вы, право, глупые! Я в вашем возрасте плакала от несчастной любви, а они от двойки! Что за молодежь пошла? Вот когда я училась в старшей школе, во что вам, конечно, глядя на меня, сейчас трудно поверить, то была влюблена в одного молодого человека по имени Алексей, а он был влюблен в Шурочку Богомолову, такую хорошенькую, с белыми кудряшками... - Бабушка всплеснула руками, и брызги с половника веером полетели во все стороны.
        - Бабуля! Ты сейчас всю комнату борщом закапаешь! - прервала ее воспоминания Таня.
        Бабушка ойкнула и умчалась в кухню, чтобы тут же вернуться с тряпкой в руках. Пока она вытирала пол, то успела еще рассказать, как всякими хитростями пыталась отвлечь внимание вышеупомянутого Алексея от беленькой Шурочки. Возможно, девочки услышали бы еще много для себя интересного и поучительного из богатой событиями бабушкиной жизни, но из кухни раздалось такое шипение и скворчание, что ей пришлось срочно вернуться на оставленные позиции.
        - Ян! - Таня присела рядом с подругой на диван и бабулиным жестом погладила ее по волосам. - Не плачь, мы сейчас что-нибудь придумаем. Наверняка все не так плохо, как ты себе вообразила.
        Яна резко повернула к Самохиной мокрое лицо и зло выпалила:
        - Все гораздо хуже, чем ты можешь вообразить. Он влюбился в Широкову! Как тебе это нравится?
        Таня вместо того, чтобы изобразить на лице сочувствие и сострадание, рассмеялась:
        - Какая чушь! Широкова! Зачем ему Широкова? Ты с ума сошла?
        - Ничего не сошла! Я не могу дома застать ни его, ни змеюку Юльку.
        - Это еще ни о чем не говорит!
        - Таня, я знаю: они гуляют вместе. Он и в школе от нее не отходит. И от этого мне хочется удавиться...
        - Вот еще новости! - рассердилась Таня. - Погоди, сейчас все станет на свои места.
        Она подняла трубку телефона и набрала номер.
        - Позовите, пожалуйста, Юлю, - вежливо попросила она и, немного подождав, продолжила: - Юля? Это говорит Таня Самохина. Юля, мне срочно нужен Виктор Шереметьев, а я нигде не могу его найти. Тебя сегодня... с ним видели... Неважно кто... Может быть, ты знаешь, где он может находиться в данное время? Д-а-а?.. И давно?.. Что ты говоришь... Поздравляю... Нет-нет, ничего не надо передавать... Конечно, я попрошу Князева, они же друзья...
        Таня с ожесточением шлепнула по аппарату трубкой, и Яна поняла, что дела ее совсем плохи. Она даже не стала ничего расспрашивать, но Самохина вынести молчание не смогла.
        - Широкова действительно змеюка, - сказала она. - Говорит, что сегодня у нее с Витей свидание в семь часов. Может, врет, а?
        - Не врет. - Яна была окончательно уничтожена этим известием, и ее опять потянуло домой к шкафчику с залежалыми лекарствами.
        - И все-таки, Янка, я не понимаю, какая кошка пробежала между вами с Шереметьевым. Что случилось-то?
        - Я сама во всем виновата, Таня...
        - Если виновата, то, может быть, стоит извиниться? И все опять станет хорошо...
        - Глупо извиняться за то, что мало ценила. Зачем ему мои извинения, если вместо них можно получить восхищение и любовь Юльки Широковой?
        - Мало цени-и-ила? - протянула Таня. - Что-то я вообще ничего не понимаю...
        - Что тут непонятного? Хотя... я и сама долго не понимала толком, как к нему отношусь. Мне казалось, что как к другу, а оказалось... - На глаза Яны опять навернулись слезы, но она мужественно продолжила: - А ему ждать надоело, когда я в себе разберусь, и тут Юлька, как всегда, кстати подвернулась...
        - Так! Все ясно! - резюмировала Таня. - Я с ним поговорю. Или... если хочешь, могу попросить, чтобы Юра прояснил обстановку.
        - Тань, ты попробуй лучше сама как-нибудь... осторожно... Хорошо бы дипломатично выяснить, до какой степени он в Юльку влюбился. Может, пока не очень... И у меня тогда еще есть шансы...
        - Ладно, - серьезно кивнула Таня, и Яна с абсолютно искренней признательностью прижалась мокрым лицом к плечу своей самой настоящей подруги.

* * *
        На следующий день Таня утешала хмурую Яну в темном углу между трудовыми мастерскими и физкультурным залом:
        - Знаешь, Яна, я все-таки сначала решила с Юрой посоветоваться по интересующему тебя вопросу. Он говорит, что Витька, по его мнению, дурака валяет. Широкова ему сама навязалась...
        Яна невесело усмехнулась, поглядев в лицо подруге.
        - Я понимаю, о чем ты думаешь, - сказала Самохина. - Я, конечно, тоже Князеву навязалась, а вышло вот как серьезно... Но Юра считает, что тут абсолютно другой вариант.
        - Этот другой вариант вполне может повторить ваш, если Юлька как следует постарается.
        - Знаешь, Яна, если уж ты и впрямь так страдаешь, то возьми и скажи обо всем Вите. Еще неизвестно, кого он выберет, тебя или Широкову.
        - Не могу я, Таня... Стыдно мне...
        - Любовь не может быть стыдной! - горячо заверила ее Самохина.
        - Да я про другое, - вздохнула Яна. - Скажи, пожалуйста, а Князев про меня тебе ничего странного не говорил?
        - Странного? Нет, не говорил. Почему он должен говорить про тебя странное?
        - Ну... мало ли... Может быть, он удивлялся, отчего я вдруг Шереметьевым всерьез заинтересовалась?
        - Если и удивился, то мне ничего об этом не сказал.
        Яна мысленно поблагодарила Юру Князева за то, что он ничего лишнего не рассказал Татьяне Самохиной.

* * *
        Прямо со следующего урока литературы Николая Брыкуна забрал с собой лейтенант милиции. На выходе из класса Колька оглянулся на Яну и с удивлением пожал плечами. Кузнецова еле дождалась перемены и, забыв про Юльку Широкову, вцепилась в рукав джемпера Шереметьева.
        - Витя! - выпалила она. - Что там с Колькой Брыкуном? Не из-за ваших ли фамильных бриллиантов его в милицию забрали?
        - А ты откуда знаешь? - не по-доброму усмехнулся Шереметьев.
        - Да уж знаю, - вздохнула она.
        - Сильно переживаешь?
        - Ну... в общем-то... переживаю. Он из-за меня... Серьги, наверно, можно починить...
        - Ты и это знаешь? - Витя привалился к стене и исподлобья изучающе рассматривал Яну.
        - Да. Он у меня дома их сломал. Я, кстати, вчера два отскочивших камешка нашла. Могу хоть сейчас сбегать за ними. Хочешь? - Яна рванулась к выходу, но ее остановил насмешливый голос Шереметьева:
        - Я смотрю, ты за него в огонь и в воду готова!
        - Дело не в этом, Витя, - повернула к нему бледное лицо Яна. - Ты не про то думаешь! Он это сделал по дурости, а его милиционер увел, как какого-нибудь уголовника. Ты же можешь заступиться! А я денег на ремонт серег могу дать.
        - Миллионерша, значит?
        - Не надо смеяться. Правда, у меня всего-то пятьсот рублей...
        - И ты готова за Кольку Брыкуна отдать все свои сбережения? - Яркие карие глаза Шереметьева презрительно сузились. - Какая любовь! Какая самоотверженность! Прямо как в романе!
        - Витя, ты не то говоришь!
        - То я говорю, то! Твой Брыкун - малолетний вор. Самый настоящий уголовник!
        - Нет! Он же вернул серьги!
        - А кольцо?
        - А что кольцо? - Яна почувствовала, как у нее ослабели ноги.
        - Кольцо-то не вернул!
        - Он говорил, что кольцо не брал! - выкрикнула Яна.
        - И ты ему веришь?
        - Верю!
        - Ну и очень зря! - Шереметьев отвернулся от Кузнецовой, чтобы идти в класс, но она так и не выпустила из рук его джемпер.
        - Витя, откуда известно, что кольцо взял Брыкун?
        - Странно, ты все знаешь, а об этом почему-то не догадываешься!
        - Настя сказала?
        - Вот именно, Настя сказала.
        - Но почему же она... Мне показалось, что она в Кольку влюблена...
        - А пошли вы все с вашими любовями знаешь, куда! - зло вырвался из ее рук Шереметьев.
        - Витя, можно тебя на минуточку?
        Яна услышала за спиной сладкий голосок Широковой и резко обернулась. Перед ней действительно стояла Юлька, фантастически красиво накрашенная и в новом кожаном пиджачке.
        - Некогда мне, - бросил ей Шереметьев небрежно, несмотря на такую ее феерическую красоту, и скрылся за дверями кабинета химии.
        Яна с торжеством посмотрела на расфуфыренную Широкову, но та, казалось, ничуть не огорчилась.
        - По-моему, тебя с твоей любовью только что послали подальше, - пропела она и небрежным жестом поправила жестко налакированную челку.
        Яна задохнулась от возмущения и ненависти, но сразу не нашла, что ответить, и Юлька продолжила:
        - И не вздумай стоять на моем пути!
        - Юль, а как же твоя старая любовь - Серега Николаев? - Яна постаралась вложить в этот вопрос как можно больше яда и презрения.
        - Все течет, все изменяется, - глубокомысленно изрекла Широкова. - Нравился Николаев, нравился, а потом вдруг раз - и разонравился. И тебя, Кузнецова, это совершенно не касается! Тебе стоит усвоить другое, а именно: я за Шереметьева готова выдрать тебе все твои золотые волосы!
        - Не стоит, - дрожа от гнева, ответила ей Яна. - Я с тобой драться не собираюсь. Не к лицу как-то... недостойно...
        - И правильно. Лучше Кольке в ментовку передачку снеси! Танька твоя Самохина - из грязи да в князи, то есть в Княгини, а ты из Графини - да во Брыкуни! - И Юлька захохотала так оглушительно и вызывающе, что Яна с трудом сдержалась, чтобы не вцепиться в ее блестящую от лака челку.

* * *
        Вечером того же дня Яна Кузнецова сидела на заборе детского сада рядом с Колькой Брыкуном.
        - Конечно, отпустили, - сказал он. - Доказательств же у них нет. Да и к тому же я еще несовершеннолетний. Наверное, нельзя меня в КПЗ пихать. Хотя... не знаю... Сейчас вроде бы уголовная ответственность с четырнадцати лет наступает.
        - А тебе разве уже четырнадцать?
        - Забыла, что ли? Мы же перед Новым годом отмечали, в декабре у меня день рождения. Я же Козерог по гороскопу.
        - Действительно забыла, - вздохнула Яна.
        - Вот как ты ко мне отвратительно и наплевательски относишься! Ничего не помнишь!
        - Можно подумать, что ты помнишь, когда у меня день рождения!
        - Еще бы мне не помнить... Конечно, помню - восемнадцатого мая! - И Коля опять ввернул свое: - Не так ли? - и опять убедился, что это выражение обезоруживает абсолютно любого. Яна тоже не нашла, что ответить. - Сейчас в четырнадцать можно уже и паспорт получить, - продолжил он.
        - А ты получил?
        - Не-а, успею еще.
        - Ой, Колька! Я вспомнила! - ужаснулась Яна. - Ты ведь сказал, что Козерог по гороскопу...
        - Ну!
        - Витя говорил, что Козерогам ни в коем случае нельзя носить сапфир.
        - Можно подумать, что я ношу!
        - Я думаю, что даже и держать его при себе опасно. Видишь, с тобой без конца всякие неприятности приключаются! Ты бы мне признался про кольцо, а то как бы еще хуже не было... Мы с тобой вместе придумаем, как из всего этого выкрутиться. Ты, главное, скажи, куда его дел?
        - Ну, Янка, ты даешь! Сказал же, что кольцо не брал. Если уж ты мне не веришь, то что про ментов говорить!
        - Где же оно тогда?
        - А я знаю?
        - Коль, - не унималась Яна, - а почему тебя Настька сдала? Все уши мне про тебя прожужжала, а сама...
        - Испугалась, наверное, когда ломаные серьги увидела.
        - А ты в милиции признался про серьги?
        - А что мне было делать?
        - И что же ты сказал? - насторожилась Яна.
        - Как есть, так и сказал, - буркнул Колька.
        - И про меня сказал?
        - За кого ты меня все время принимаешь? Сказал, что девочка одна очень нравится, вот я и хотел ей подарить. А что за девочка - их не касается.
        - А что милиционеры?
        - Хихикали, - зло сказал Колька. - Эти взрослые нас чуть ли не за грудных держат.
        - С чем тебя отпустили-то?
        - С тем, что еще вызовут.
        - Боишься?
        - Нет. Я же вернул, что взял.
        - Но ведь серьги-то сломаны!
        - Сказал, что летом в трудовом лагере заработаю на ремонт.
        - А они?
        - А они ничего. Пока отпустили. О! Гляди, граф твой чешет!
        Яна повернула голову. К ним действительно подходил Шереметьев. Она спрыгнула с забора, вытащила из куртки два блестящих драгоценных камня и протянула их Витьке.
        - Возьми, - сказала она. - Наверное, их можно вставить обратно.
        Витька довольно чувствительно шлепнул ее по руке. Камешки выпали и тут же затерялись в жесткой прошлогодней траве, не так давно освободившейся от снега.
        - Ты что? Зачем? - Яна плюхнулась на колени и зашарила руками в траве. - Кольке же придется платить!
        - До чего же у тебя, Кузнецова, любвеобильное сердце: и на Князева его хватает, и на этого... златокрада! - Шереметьев кивнул на Брыкуна и пошел по направлению к своему дому.
        Колька птицей слетел с забора, но Яна, резко поднявшись с колен, не дала ему броситься вслед за Витькой.
        - И все-таки я как-нибудь еще раз врежу твоему графу прямо в его графские зубы! Ты не сомневайся! - пообещал Яне Колька и, вздохнув, тоже принялся искать в траве камни.

* * *
        Яна уже вызвала лифт, когда вдруг услышала из-под лестницы срывающийся шепот:
        - Яна, Яна, постой...
        - Кто тут? - вздрогнула Кузнецова.
        Из-под лестницы выползла заплаканная Настя с красным носом и дергающимися губами.
        - Ян-на, - всхлипнула она и залилась таким отчаянным плачем, будто собиралась затопить слезами весь кузнецовский подъезд. - У м-меня к тебе п-просьба...
        - Ну?
        Настя еще пару раз полузадушенно всхлипнула и протянула Яне конверт. Кузнецова хотела тут же его вскрыть, но Витина сестрица отчаянно выкрикнула:
        - Нет! Это не тебе, это Коле... Передай, пожалуйста... - И слезы опять градом заструились по ее красному личику.
        - Чего теперь реветь? - безжалостно спросила ее Яна. - Раньше надо было думать!
        - Да-а-а, я бы посмотрела на тебя, если бы с тобой такое случилось... Что мне было делать, если отец из-за этих серег собирался меня ремнем выдрать, когда мне уже целых тринадцать лет! Что я ему, соплячка какая-нибудь, чтобы ремнем!
        - Подумаешь - ремень! Кольке-то гораздо хуже! Зачем его заложила? Ты знаешь, что его в милицию водили и сказали, что в ближайшее же время еще раз вызовут для дачи показаний?
        - Знаю, - рыдала Настя. - Я же не виновата-а-а... Он ведь без спросу серьги взял да еще и сломал... Что же мне, на себя наговаривать, чтобы меня за это ремнем?!
        - Между прочим, люди ради любви и не такое терпели! - наставительно произнесла Яна.
        - Ты-то откуда знаешь?
        - Художественную литературу надо читать!
        - Мало ли чего там писатели напридумывают и понапишут... Всему верить, что ли?
        - Верь мне, Настька, - грустно сказала Кузнецова. - Правду там пишут...
        - Ой! - Настя громко высморкалась и с большим любопытством уставилась на Кузнецову. - Ты хочешь сказать, что у тебя тоже несчастная любовь?
        - Вроде того...
        - Да ну? - Слезы Насти в одно мгновение высохли, и глаза воинственно заблестели. - Если ты... все-таки в Колю Брыкуна втрескалась, а от меня скрываешь... то так и знай, ничего у тебя не получится, потому что он... то есть я... в общем... Ты сама сказала, что ради любви люди на многое способны! Я, знаешь, тоже... могу... Я и в письме ему написала... про любовь... чтобы он не думал, что я предательница...
        - Слушай, Настя, - Яна проигнорировала последнее заявление Витькиной сестры, - куда все-таки кольцо делось? Колька клянется, что не брал его.
        - Откуда я знаю? - Настя произнесла это с такой фальшивой интонацией, что Яна прижала ее к стене и зло зашипела ей в ухо:
        - Колись, Шереметьева, где кольцо? Ты явно в курсе, а еще тут про любовь к Кольке рассуждаешь!
        - Ему все равно ничего не будет, - выдохнула Настя и виновато засопела.
        - Как это не будет? - ужаснулась Яна. - Сейчас же уголовная ответственность с четырнадцати лет наступает! Ты что, хочешь, чтобы его в колонию отправили за ваши побрякушки?
        - Нет...
        - Так где же кольцо?
        - Не знаю... - смотрела в сторону Настя.
        - Врешь ты все! - Яна отпустила Шереметьеву, нажала на кнопку лифта и перед тем, как войти в открывшуюся дверь, крикнула: - Имей в виду, я этого так не оставлю! Все равно узнаю, в чем дело и чего стоит это письмо и вся твоя любовь к Кольке Брыкуну!
        Глава 7 Лакированная челка против божьей коровки
        Яна и сама не знала, зачем пошла в «Вираж». То ли для того, чтобы составить компанию Тане, то ли в надежде, что в этом волшебном месте опять что-нибудь произойдет. Брыкуна на дискотеке не было, поскольку родители на время следствия по поводу пропавшего кольца восемнадцатого века заперли его дома и ни на какие развлекаловки не пускали.
        Яна даже не стала наряжаться, так как настроение у нее было невеселое. Она пришла на дискотеку эдакой скромненькой простушкой: в будничных черных брюках, в бежевой вязаной кофточке на «молнии» и с хвостиком на затылке, перетянутым детской резинкой с пластмассовой божьей коровкой. Зато Юлька Широкова нарядилась на славу - выглядела настоящей красавицей в новом черном мини-платье с белой опушкой по вороту и длинными, по моде, рукавами. Стильная стрижка с рваной челкой очень шла ей и выгодно подчеркивала достоинства лица.
        - Ты посмотри, что любовь с людьми делает! - восхищенно заметила Яне Самохина, кивнув в сторону Юльки, потом испугалась, что сказала лишнее, и из нее, как из рога изобилия, полились утешения и комплименты в адрес подруги: - Но ты, Яна, все равно лучше, даже со своей божьей коровкой. А если бы ты надела тот наряд, в котором была на суар е , то на Широкову никто даже не обернулся бы. Только... Я тебя умоляю, сними ты эту дурацкую резинку с волос!
        Яна раздраженно мотнула головой и сказала:
        - Таня, воспринимай меня как сопровождающее тебя лицо и ни на что больше не обращай внимания. Мне абсолютно все равно, как я выгляжу.
        Ей действительно было все равно, но Шереметьева в толпе она все-таки искала. Яна понимала, что надеяться ей не на что, особенно после встречи у забора детского сада, но видеть его она очень хотела.
        - Не понимаю, куда Юра запропастился, - пробормотала Таня, которая тоже глазами искала в толпе Князева.
        Через некоторое время в двери зала вошли Юра, Шереметьев и с ними... Юлька Широкова.
        - А они хорошо смотрятся, правда, Таня? - прошептала Яна, во все глаза глядя на Витю и Юльку.
        Юлькино черное с белым платье действительно идеально подходило к шереметьевскому черному джемперу с узкими белыми полосками по вороту и рукавам. Шереметьев с Широковой напоминали пару фигуристов в костюмах для показательного выступления. Оба они к тому же были черноволосыми, смуглыми и кареглазыми. Яна почувствовала, что у нее безвольно подгибаются колени.
        - Янка, что-то ты мне не нравишься... Ты какая-то бледная... - взяла ее за руку Самохина. - Хочешь, мы немедленно же пойдем домой?!
        - Ну что ты! Я не стою таких жертв с твоей стороны!
        Таня не успела ответить, потому что Князев их заметил и потащил к ним Витьку с Юлькой. Яне казалось, что нарядный зал сузился до размеров портрета, висящего на стене квартиры Шереметьевых. Яркие наряды и веселые лица пришедших на дискотеку девчонок и парней как бы размылись в неопределенные пестрые пятна портретной рамы, внутри которой она видела одного только Витю.
        Шереметьев наткнулся на Янин взгляд и нервно дернулся. В тот же момент зазвучала медленная музыка, и Юлька немедленно положила руки ему на плечи. Они начали танец посреди зала одни, и это еще более походило на танец фигуристов. Яна нисколько бы не удивилась, если бы вдруг увидела на их ногах коньки. Она не могла отвести от них глаз. Вскоре Юлька тоже заметила потрясенную Кузнецову и, бросив на нее торжествующий взгляд, зашептала что-то Вите на ухо, почти касаясь губами его шеи.
        Тогда Яна сказала себе, что на этой дискотеке уже все в порядке: Танька пристроена к Князеву, Витька - к Широковой, а ей пора идти домой, поскольку она здесь все равно никому не нужна, а значит, абсолютно лишняя. Она двинулась к выходу прямо сквозь танцующие пары. Она не планировала проходить мимо Юльки с Шереметьевым, но ее оттеснили прямо к ним, и Яна быстро отвернулась, чтобы не встречаться с ними глазами. От резкого движения головы старая детская резинка лопнула, золотые волосы рассыпались по плечам, а смешная красная божья коровка отлетела в сторону. Но Яна этого не заметила. Она думала только о том, как бы ей все это выдержать, не сорваться, не броситься бежать, не разрыдаться в голос.
        Яна уже надела куртку, когда услышала:
        - Ты потеряла...
        Она обернулась. Рядом стоял Шереметьев и протягивал ей на ладони красную божью коровку. Яна растерянно прикоснулась к волосам. Резинки не было, зато рядом была обворожительная Юлька Широкова. Она замерла в дверях гардероба и, похоже, раздумывала, что ей лучше всего предпринять. Яна горько усмехнулась и легонько шлепнула Шереметьева по руке. Коровка упала на пол, как те драгоценные камешки в траву, а Кузнецова, резко развернувшись, вышла из клуба «Вираж».
        - Яна, постой, - на крыльцо выскочил следом и Витька. - Не уходи, я сейчас! Только возьму куртку... - И он опять скрылся в дверях клуба.
        Нет уж, она его ждать не станет, потому что слезы, бегущие по щекам, никак не унять. Еще не хватало, чтобы он видел ее плачущей! Да и что она может ему сказать? Разве он поверит ей после всего? А он что может ей сказать? Что без ума от Широковой? Или что-нибудь опять про Брыкуна и пропавшее кольцо? Яна размазывала слезы и шла вперед, не разбирая дороги, пока ее все-таки не догнал Шереметьев.
        - Да постой же ты! - сказал он. - Я устал за тобой бежать!
        Яна послушно остановилась, отвернув в сторону лицо.
        - Ты плачешь? - все-таки заметил Витя. - Что случилось?
        - Ничего, - односложно ответила Кузнецова.
        - Когда ничего не случается, не плачут.
        Яна повернула к нему мокрое лицо и выпалила:
        - Ну, допустим, случилось! Ты все равно мне не поможешь!
        - А вдруг?
        - Тогда... помоги...
        Шереметьев молча смотрел на нее, ожидая продолжения. Яна глубоко вздохнула и, наконец решившись, тихо попросила:
        - Не уходи больше от меня никуда, пожалуйста... не бросай одну...
        Витя исподлобья глядел на нее и ничего не отвечал.
        - Вот видишь, - горько сказала Яна. - Ты не можешь мне помочь. Я знала...
        - Но... как же... - наконец отозвался Шереметьев. - Тебе же не было до меня никакого дела... Может быть, это из-за Юльки?
        - Может быть...
        - Но это же...
        - Понимай, как хочешь, - не дала ему договорить Яна. - И можешь прямо сейчас же уйти к ней обратно.
        - И ты, конечно, не станешь меня задерживать?
        Яна помотала опущенной головой. Слезы застилали ей глаза. Шереметьев подошел ближе. Испуганная Яна подняла к нему лицо. Он вытер пальцами задержавшуюся на ее подбородке слезу и коснулся губами щеки.
        - Ты соленая, - сказал он.
        - Ты меня простишь? - всхлипнула Яна.
        - За что?
        - Ты знаешь...
        - Я люблю тебя, - просто сказал Шереметьев.
        - А я тебя... - прошептала Яна.

* * *
        С того вечера, когда после дискотеки ее догнал Шереметьев, Яна носила себя, как священный сосуд. Она даже по тротуарам старалась ступать осторожнее, чтобы ненароком не расплескать свое счастье. С того момента, как она ощутила на щеке прикосновение Витиных губ, мир существенно изменился к лучшему: его краски стали ярче, люди добрее, и даже апрельский дождь пополам с невесть откуда взявшимся мокрым снегом - совсем не противным.
        Единственным, что отравляло Янино существование, было параллельное существование в этом прекрасном мире Юльки Широковой. Бывшая подруга и ранее довольно безвредная врагиня превратилась в жестокого агрессора и бесстрашную террористку. Она устраивала Яне мелкие пакости в виде пролитого в школьную сумку клея, а также довольно большие неприятности. Одной из таких больших неприятностей для Кузнецовой стало уничтожение Юлькой ее контрольной работы по английскому языку. Конечно, Яна за руку ее не хватала и не видела, как она рвет или выбрасывает ее двойной листок, но до англичанки он не дошел. В кабинете английского Юлькино место находится как раз перед Яной, и именно Широковой Кузнецова передала свой листок вместе с остальными, присланными ей с последней парты. Контрольную, конечно, можно переписать, а можно даже не переписывать. Одна пара все равно не сможет пробить брешь в плотном строю Яниных пятерок, но дело в принципе. Яна чувствовала, что Широкова на этом останавливаться не собирается. И каждое школьное утро начиналось для Кузнецовой с обжигающего, ненавидящего взгляда, которым одаривала ее при
входе в класс Юля Широкова.
        На следующую пятницу Людмила Семеновна, их классная руководительница, назначила празднование дней рождений всех, кто родился весной. Эта традиция - отмечать всем вместе дни рождения по сезонам - повелась с пятого класса и до сего времени пользовалась неизменным успехом у одноклассников. Но сейчас несколько девочек держали нос, что называется, против общего ветра. Конечно, ими были Таня с Яной, личные интересы которых с некоторых пор выходили за пределы интересов 8-го «Б». Не слишком стремилась провести время среди одноклассников и Юля Широкова.
        - Надоели уже эти детские утренники, - презрительно высказалась она на классном собрании, посвященном подготовке к празднику.
        - Кто еще так думает? - спросила Людмила Семеновна, и лицо ее приняло столь огорченное выражение, что Яна опустила голову к парте как можно ниже.
        Класс напряженно и обиженно молчал. Парни, разумеется, знали о романах девчонок с девятиклассниками и были не в восторге. Одноклассницы завидовали Кузнецовой с Самохиной и жаждали какого-нибудь реванша, только не знали, каким образом его добиться.
        - Я уверена, что все так думают, только кишка тонка признаться, - тонко улыбалась Юлька, в десятый раз поправляя наманикюренными пальчиками жесткую от лака челку.
        - Не слушайте ее, Людмила Семеновна, - лениво проронил Колька Брыкун. - Мы все придем, а если Широкова дома посидит, так никто не огорчится. Я вам точно говорю.
        Юлька еще презрительнее хмыкнула и демонстративно выключилась из собрания, уставившись в окно.
        Несмотря на то что день рождения Яны был именно весной, на этот раз классное мероприятие тоже не вызывало у нее былого восторга. Она с большим удовольствием провела бы время с Витей, но обижать одноклассников с Людмилой и идти с ними на конфликт ей не хотелось. Она даже согласилась участвовать в «Поле чудес», которое тоже было у них традиционным с пятого класса. Яна обычно являлась ведущей игры и даже гордилась тем, что ее когда-то выбрали на эту роль, хотя претендовали многие, в том числе и Юлька Широкова. На игру Яна всегда надевала шикарную черную с серебряными блестками мантию, блестящую диадему с ярко-розовым пером надо лбом и брала в руки «волшебную» палочку в виде прозрачного гладкого стержня, кончик которого был украшен красиво ограненным стеклянным стразом. Разумеется, ей завидовали все девчонки в классе, а сама себе она казалась настоящей волшебницей «Поля чудес».
        Этот наряд на праздник дней рождений в узкой черной лакированной коробке всегда приносила классная руководительница, родная сестра которой была ассистенткой известного иллюзиониста петербургского цирка. Одноклассники всегда завороженно следили, как Людмила Семеновна осторожно открывает коробку и достает из нее блистающее чудо. Сейчас же даже восхитительный наряд волшебницы не вызывал у Яны положительных эмоций, а классное развлечение казалось глупым и смешным, даже несмотря на то, что в телевизионное шоу «Поле чудес» по пятницам играла вся страна.
        - Знаешь, Таня, я с ужасом жду нашу классную тусовку, - пожаловалась она Самохиной. - Терять целый вечер только ради того, чтобы отбрыкиваться от Брыкуна и противостоять злобе Юльки Широковой, мне ох как не хочется...
        - Надо себя настроить на другое, - посоветовала ей Таня.
        - Это как?
        - Давай будем считать, то мы идем на праздник дней рождений, чтобы отдохнуть и развлечься. И никакие Юльки с Кольками не смогут нам испортить хорошего настроения.
        - Только тебе, Тань, я могу сказать, что у меня теперь резко портится настроение, когда рядом нет Вити.
        - Я тебя очень понимаю, но не можешь же ты быть с ним каждую минуту.
        - Не могу...
        - Поэтому ты лучше думай не о том, как тебе скучно будет на нашем вечере, а о том, как потом будет здорово с Витей встретиться.
        - Ты себя именно так успокаиваешь? - улыбнулась подруге Яна.
        - Примерно так, - серьезно ответила Таня.

* * *
        Несмотря на опасения Кузнецовой, начало праздника было довольно удачным. Восьмиклассники начали с украшения своего кабинета - по стенам развесили специально купленные по такому случаю яркие гирлянды из переплетенных между собой букв праздничных поздравлений, новогодние разноцветные лампочки и старые фотографии, начиная со снимков пятого класса. Рассматривая снимки, Яна успокоилась и развеселилась окончательно. До чего же смешными они были в пятом классе! Да и в шестом тоже. В седьмом они уже гораздо более походили на себя сегодняшних. Только Яна в прошлом году волосы носила подлиннее и завязывала их в хвостики, а в остальном она и сейчас такая же.
        Она еще раз проглядела все фотографии и с неудовольствием заметила, что на каждой из них Колька Брыкун стойко держался около нее. Вот банный лист! На одном фото он был снят в профиль, и Яна вдруг поразилась, какой он у него чистый и благородный - прямо как у древнегреческого бога на плакате в кабинете истории. Она с удивлением обернулась и сразу поймала Колькин взгляд. Он с готовностью улыбнулся Яне, которая тут же поспешила отвернуться. Но ее глаз успел зафиксировать четкий разлет бровей, прямой нос, красиво вырезанные губы... Надо же! Она никогда не вглядывалась Кольке в лицо. За человека его не считала. Да и никто в классе не считает. Вот что значит сложившийся имидж - хулиган и двоечник Брыкун за потенциального Ромео их девчонками никогда не рассматривался. Они все млели от длинноногого и интеллектуального Сереги Николаева, который все свои вечера вместо дискотек, как назло, гробил у компьютера.
        Яна исподтишка поглядела на Сережку. Тоже ничего, пожалуй, но, как она теперь ясно видела, до Брыкуна ему далеко. Неожиданно выяснилось, что Колька красив, и это царапнуло Яну по сердцу. Неужели она ошиблась? Неужели ей в руки шло настоящее, а она сама взяла и его оттолкнула? Она мотнула головой, стряхивая наваждение, и вызвала в памяти смеющееся лицо Вити. Сердце сжалось таким неизъяснимо прекрасным чувством, что Яна тихо и счастливо улыбнулась. Нет, только он! Никто другой ей не нужен, будь он трижды красавец и самый что ни на есть древнегреческий герой или бог!
        Праздник начался, как всегда, с застолья с пирожными, фруктами и лимонадом. Потом весело поздравляли тех, чей день рождения выпадал на весенние месяцы. Яне подарили очень красивый альбом для фотографий, чему она очень обрадовалась. Видя ее довольное лицо, Колька шепнул:
        - Я выбирал. Скажи, что не хуже того, антикварного?
        Яна благодарно улыбнулась, а Колька протянул ей фотографию:
        - Вот. Можешь вставить на самый первый лист и любоваться до умопомрачения.
        Со снимка на Кузнецову смотрел и, как всегда, улыбался Витя Шереметьев.
        - Откуда у тебя эта фотография? - удивилась Яна.
        - От верблюда, - бросил ей Колька.
        - А ты ее, случаем, опять не украл?
        - Больно надо! У Настьки попросил, она и дала. Это тебе от меня, значит, подарок такой. На день рождения.
        - Знаешь, Колька, - проникновенно сказала Яна, - ты мне все-таки самый настоящий друг!
        - А то! - глупо отозвался Брыкун и отошел к компании парней.

* * *
        А потом все разладилось, но Кузнецова это поняла не сразу.
        Сначала утомительно долго тянулось всем уже изрядно надоевшее «Поле чудес». В нем участвовала Юлька Широкова, которая неутомимо шла к победе. Яне как ведущей приходилось постоянно задавать ей вопросы и выслушивать ответы, произнесенные высокомерным, презрительным тоном. Кузнецовой казалось, что весь класс видит, как между ними проскакивают искры обоюдной ненависти, и поэтому чувствовала себя глупо и неуютно.
        В конце концов и Яна, и Юлька, и все остальные - Людмила Семеновна в том числе - поняли, что восьмиклассники выросли из этой игры, что пора менять устаревшие, не приносящие былой радости и веселья традиции.
        - Раз все устали, то я предлагаю выявить победителей прямо уже на данном этапе игры, - предложила классная руководительница, видя кислые и скучные физиономии своих подопечных. - У нас приготовлены очень хорошие призы. Не пропадать же добру!
        Все радостно загудели, и игра в два счета была закончена. Первый приз - огромную коробку конфет и смешную мягкую игрушку в виде совершенно неизвестного природе существа голубого цвета с ярко-оранжевыми глазами - получила, конечно, Широкова. Юлька победоносно глядела на Яну. Она вообще очень похорошела за последнее время, а ненависть к Яне придавала ее лицу что-то до того демоническое, что это уже всерьез начало пугать Кузнецову.
        Ребята отодвинули в стороны столы, освободив место для танцев, и включили магнитофон. Девчонки задернули шторы, но они были слишком тонкие, и скрыться от яркого весеннего солнца все равно не удалось.
        - Я же говорила, что у нас получается не вечеринка, а детский утренник... - процедила недовольная Юлька.
        - Сейчас будет лучше! - весело крикнул Колька Брыкун и включил новогодние гирлянды из разноцветных лампочек.
        В классе действительно сразу стало уютнее и праздничнее.
        Все еще стояли вдоль стен и не начали танцевать, когда случилось то, что после Яна не могла вспоминать без дрожи и чувства самого жестокого унижения.
        Людмила Семеновна из другого конца класса позвала к себе Кузнецову, чтобы забрать у нее наряд ведущей «Поля чудес» и, как всегда, аккуратно упаковать в фирменную длинную черную коробку. Яна сняла с плеч переливающийся плащ волшебницы и пошла через класс к учительскому столу. Тут-то все и случилось...
        Она за что-то запнулась - Таня потом утверждала, что Юлька Широкова подставила ей ногу, но никто больше этого не видел, - со всего маха упала на скользкий линолеум и на животе подъехала прямо под ноги Людмиле Семеновне. Одноклассники хором охнули. На диадему кто-то наступил, волшебная палочка закатилась под шкаф с пособиями, а Яна никак не могла понять, что произошло.
        Она поднялась с пола. Ее короткая юбочка в складочку некрасиво задралась, любимый белый свитерок собрал всю грязь с пола классного помещения, нежно-розовая помада размазалась по щеке. Подскочивший к Яне Колька одернул ей юбку, Самохина принялась отряхивать джемпер, но все уже было кончено. Яна видела торжествующий взгляд Широковой и понимала, что Юлька победила. Кузнецова обвела глазами класс. Девчонки торжествовали вместе с Юлькой. Вот он - реванш, которого они так жаждали!
        Яна закрыла лицо руками и выбежала из класса.

* * *
        - Я же говорила, что не надо идти на этот праздник, - рыдала Яна, уткнувшись лицом в подушку, а Таня сидела рядом и переживала за нее.
        - А что особенного случилось? - пыталась она успокоить подругу. - Такое со всяким может произойти. Подумаешь, упала... Все мы когда-нибудь падали.
        - Но не так же! Не посреди зала, не при всех!
        - Но понятно же, что произошел несчастный случай. Не специально же ты развалилась!
        - Юбку еще зачем-то надела... Всегда в брюках ходила, а тут, как назло...
        - Ну и что? Никто ничего ужасного под твоей юбкой не увидел! Обыкновенные черные колготки.
        - Да? - Яна оторвала заплаканное лицо от подушки. - А ты бы согласилась пойти в школу без юбки в обыкновенных черных колготках?
        - Но ты же была в юбке! Подумаешь, задралась... В этом, если хочешь знать, гораздо больше плюсов, чем минусов!
        - Да ну! - Яна даже перестала плакать. - Какие же в этом могут быть плюсы?
        - Такие! Все увидели, какие у тебя стройные и красивые ноги. У меня, например, таких нет. Думаю, у Широковой - тоже.
        - Глупость какая, - улыбнулась сквозь слезы Яна, но Танькины слова ее все-таки успокоили до такой степени, что она даже смогла поинтересоваться судьбой циркового реквизита: - А что с диадемой? Я слышала, как она хрустнула.
        - А я, уходя, слышала, как Людмила говорила, что ничего страшного не произошло, что все можно склеить. Но кто его знает, как там на самом деле. Людмила - тетка добрая. Может, просто утешала. Но что бы ни случилось, мы завтра все узнаем.
        - Да ты что! Как мне теперь идти в школу? Чтобы все смеялись?
        - Сама знаешь, что Колька смеяться никому не позволит, - усмехнулась Таня. - Знаешь, мне иногда его даже жалко делается.
        - Мне, Таня, тоже, но сердцу не прикажешь. Ты ведь меня понимаешь?
        - Еще бы!

* * *
        После того как Таня уже ушла домой, в квартире Кузнецовых раздался телефонный звонок. Яна со всех ног бросилась к трубке, потому что ждала звонка от Шереметьева, но услышала голос ненавистной Широковой.
        - Как себя чувствуешь? - сладко проворковала она.
        - А тебе какое дело? - как можно независимей поинтересовалась Яна.
        - Видишь ли, я просто хотела поставить тебя в известность... так... на всякий случай... - И Широкова замолчала, справедливо ожидая от Кузнецовой дальнейших расспросов.
        - В известность? О чем? - испугалась Яна, и в животе тут же противно заныло.
        - О том, что так, как сегодня, будет всегда! - выкрикнула та и отключилась.
        Яна с ужасом посмотрела на пищащую телефонную трубку, потом положила ее на место и задумалась. Интересно, что еще намерена предпринять Юлька? И, главное, зачем? Неужели она не понимает, что ничего изменить нельзя. Какие бы козни она ей ни готовила, какие бы подножки ни ставила, Яна все равно будет рядом с Витей. Он ее любит. Любит! А все остальное в свете его любви абсолютно не страшно и не имеет существенного значения.

* * *
        - Я ничего ей не обещал, - оправдывался перед Яной Шереметьев. - Я даже никуда ее не приглашал. Она сама звала меня то прогуляться, то в кино. Я и соглашался-то не всегда. Если честно, то всего два раза.
        - Ты с ней целовался? - в упор спрашивала Яна.
        - Никогда в жизни! - клялся Витя.
        - А с Анисимовой?
        - Откуда ты про нее знаешь?
        - Не важно. Ответь на мой вопрос: ты с ней целовался?
        - Нет...
        - Врешь!
        - Нет!
        - Почему тогда таким тоном говоришь?
        - Потому что не хочу о ней вспоминать! И вообще, я хочу, чтобы ты мне верила, иначе...
        - Что иначе?
        - Иначе все не имеет смысла.
        Яна ему верила. Не только потому, о чем сказал Витя. Она ему верила, потому что если не верить, то лучше сразу умереть, хоть от того же экзотического яда кураре, хоть от просроченных таблеток, хоть по причине примитивного прыжка с балкона...

* * *
        Из-за воинствующей ненависти Юльки Широковой Яна все время была настороже. Но все-таки она попалась в ее хитро расставленные сети.
        Дело в том, что время от времени Яна встречалась с Колькой Брыкуном. Ненамеренно. Они не назначали друг другу никаких свиданий. Они просто жили в одном подъезде и потому частенько оказывались рядом. Яна подозревала, что Колька иногда специально поджидает ее, чтобы поболтать, но не видела в том ничего плохого. Она была самым сумасшедшим образом влюблена в Шереметьева и Кольку воспринимала всего лишь как одноклассника, знакомого с детского сада, и как непутевого шалопая, который вечно во что-то вляпывается, неизменно вызывая у нее острое к себе сочувствие. Она велела Брыкуну перестать с ней заговаривать о любви и всяком таком, потому что безумно любит другого человека, и только его одного. Колька пытался в ответ что-то возразить о свободе выражения своих чувств и о несправедливом ограничении всякими «графьями» девичьей свободы, но быстро заткнулся, так как Яна после этих его слов чуть не ушла домой.
        Тот вечер, когда Юлька одержала очередную победу над Яной, начался очень хорошо. Кузнецова была в гостях у Тани Самохиной. Она полюбила болтать с ней по душам. Разводила с ней те самые «сюси-масюси», над которыми не так давно высокомерно насмехалась, считая, что ничье участие ей не нужно. Оказалось, что Таньке можно было доверить абсолютно все. И без опасений, что тайна окажется известной кому-то третьему и непосвященному. И вовсе Самохина не была глуповатой, как когда-то казалось Яне. Она просто была ненавязчивой и негромкой. Таня предпочитала промолчать, нежели спорить, но свое мнение всегда на все имела. И если Яна настойчиво просила ее высказаться, то мысли ее всегда оказывались интересными, а советы точными и действенными. Только с Танькой Яна могла поделиться тем, как нынче счастлива. Она давно призналась ей во всем, что касалось Князева. Яна думала, что Самохина ее запрезирает и откажет в дружбе, что, в общем-то, находила вполне справедливым. Но Танька и здесь повела себя нестандартно: она сказала, что нет худа без добра и что Янины не слишком красивые действия привели к ошеломляюще
замечательным результатам, а потому их можно уже не классифицировать как подлость. Не склонная ранее к сантиментам, Яна расплакалась, бросилась Таньке на шею и поклялась в вечной дружбе. И еще Яна поняла, что Самохина вовсе не дурнушка. Просто ее внешность не яркая. Все краски в ней как бы приглушены и слегка растушеваны, но от лица веяло такой тихой нежной прелестью, что Кузнецова теперь хорошо понимала, на что же повелся Юра Князев.
        Колька в тот вечер ждал ее у подъезда Самохиной.
        - Что-то снова случилось? - испугалась Яна.
        - Ничего, кроме того, что опять в милицию таскали.
        - Все по поводу шереметьевского золота?
        - Ага. Настькина мамаша, по-моему, хочет меня упечь в колонию для несовершеннолетних.
        - Да ну?
        - Вот тебе и «да ну»! Кроме кольца, она хочет на меня повесить еще кое-что. Она утверждает, будто я сбиваю с пути их Настьку! Представляешь? Да эта Настька сама кого хочешь собьет! Хорошо, что хоть их папашка нормальным человеком оказался. Если бы не он, то, как говорится, - пишите письма мелким почерком!
        - А что он?
        - Он пока мамаше не дает окончательно меня утопить, но та, по-моему, гораздо темпераментнее, а потому вполне может его победить.
        Яна ужаснулась. За своей так неожиданно свалившейся на голову любовью она совершенно забыла про Брыкуна и кольцо. Даже Витю ни разу не спросила, как у них там обстоят дела.
        - Знаешь, Колька, - сказала она, - мне кажется, что Настя чего-то недоговаривает про кольцо. Ты бы с ней разобрался, а?
        - Мне тоже кажется, что она темнит. Но пока я от нее ничего не добился, потому что, честно говоря, и добиваться особенно не хочу. Мне кажется, что и у Настьки количество любви ко мне резко поубавилось.
        - Как это поубавилось? А письмо? Там же про любовь!
        - А ты откуда знаешь? - насторожился Колька.
        - Настя мне сама сказала.
        - Не верю я что-то в такую любовь, - вздохнул он. - Честно говоря, я решил с ней вообще порвать после того, как она меня милиции сдала, но разок все-таки пришлось встретиться. Обещал же ее в «Вираж» сводить... Я ведь, как ты знаешь, человек слова. Поэтому, как только папаша меня на улицу выпустил, я и повел Настьку, как обещал... Так прикинь, до того мне противно стало ее видеть, что я прямо посреди танца наплел ей что-то несусветное, да и сбежал... Поэтому я тебя и жду...
        Брыкун, слегка прихватив Яну под руку, повел к дому, продолжая проникновенно бурчать ей в самое ухо:
        - Понимаешь, один я совсем остался. Даже мама, и та не верит, что я знать ничего не знаю про то кольцо. Папаша как на врага смотрит...
        - Терпи, Колька, ты все-таки не так уж кристально чист: и Настьку обманывал, и в чужой сейф лазил, и серьги изуродовал. Не целоваться же им с тобой после этого.
        - Кстати, об этом... Если меня все-таки в колонию упекут, ты-то хоть про меня будешь вспоминать? - Колька остановился, повернулся к Яне лицом и в упор уставился на нее своими зеленоватыми крапчатыми глазами.
        - Буду, - вполне искренне ответила она. - Мы ведь с тобой друзья! Я не забуду, как ты самоотверженно мне Витину фотографию подарил, как цирковую диадему склеил и... вообще...
        - А если так, то ты... - замялся Колька, - может быть, ты... поцелуешь меня? Один только разочек! - повысил голос Колька, стараясь не дать Яниным возражениям вылиться наружу.
        - Совсем обалдел? - возмутилась Кузнецова и собралась следовать по знакомому маршруту дальше. Но Брыкун задержал ее и за плечи развернул к себе. Она вырвалась, но он опять загородил ей путь.
        - Ну что тебе стоит? Один только раз! Я же больше не прошу! Ты вспомни, кто тебя отговорил, когда ты травиться хотела? Где бы ты сейчас была, если бы не я? Вспомнила?
        - Ну... вспомнила...
        - Так вот! Совесть-то надо иметь! Теперь, когда я всеми брошен, ты почему-то совершенно не хочешь мне помочь. Разве это по-дружески? Я могу с ума сойти от одиночества и тоже отравиться каким-нибудь ядом!
        - Как тебе, Брыкун, не стыдно! - еще больше возмутилась Яна. - Выходит, что ты меня тогда из корыстных соображений от смерти отговаривал?
        - Ничего не выходит! Просто я сейчас оказался в сходной ситуации.
        - Я тебя, между прочим, в своей ситуации о поцелуях не просила!
        - Хм, так естественно...
        - Почему это естественно?
        - Потому что ты - девушка. Девушкам так поступать не принято, а мужчины как раз и должны брать на себя инициативу.
        - Колька! Пойди к Насте и возьми инициативу в свои руки: помирись с ней!
        - Да за ней, если ты хочешь знать, теперь мамаша все время следит. Я не удивлюсь, если она частного детектива наняла, чтобы он ей все про меня доносил. И если я к Настьке приближусь хотя бы на метр, то мне точно крышка! Может быть, шереметьевская мамаша даже этого ждет не дождется, чтобы меня, что называется, с поличным за руку схватить и в колонию упечь. А потому как я еще на свободе, то и прошу тебя всего об одном поцелуе. Ну что тебе стоит!
        - Отстань лучше, Колька, по-хорошему! - возмутилась Яна.
        - Значит, не хочешь... Брезгуешь, значит. - Покрасневший Колька постукивал по тротуару носком своей нефирменной кроссовки.
        - Ты прекрасно знаешь, что я люблю другого человека, а потому ни с кем, кроме него, даже из самых дружеских чувств, целоваться не собираюсь! - Скороговоркой выпалив это, Яна хотела уйти, но Колька вдруг совершенно неожиданно сменил гневное выражение лица на просительное.
        - А можно тогда... я тебя поцелую? Один только раз! На память! - Брыкун приблизился к Яне и провел рукой по ее пышным волосам.
        Она мотнула головой в знак несогласия, но Колька быстро наклонил к ней свое лицо. Яна почувствовала на своих губах Колькины, и... рядом раздался знакомый голос Юльки Широковой:
        - Я же тебе говорила! А ты не верил!
        Яна оттолкнула от себя Брыкуна и увидела перекошенное лицо Шереметьева, который каким-то непостижимым образом оказался вдруг подле нее.
        - Витя? - удивилась Кузнецова и глупо спросила: - Что ты здесь делаешь?
        - На тебя смотрю. И поражаюсь тому, что вижу, - хрипло ответил он и пошел по направлению к своему дому.
        - Витя! - бросилась за ним Яна.
        Он жестом остановил ее и процедил сквозь зубы:
        - Больше никогда - слышишь? - никогда не хочу тебя видеть!
        Шереметьев уходил прочь, а пораженная происшедшим Яна не могла даже сдвинуться с места. Она видела, как, злорадно улыбаясь, вслед за Витей побежала Юлька. Кузнецова растерянно посмотрела на Брыкуна, который тоже выглядел весьма нелепо и, кажется, тоже мало что понимал.
        - Зачем ты это сделал? - наконец спросила у Кольки Яна каким-то не своим, ватным голосом.
        - Что именно? - Растерянный Брыкун зябко пожимал плечами.
        - Неужели ты с Широковой договорился? - Яне очень хотелось заплакать, но слезы почему-то не рождались. Рождались ненужные вопросы, ответы на которые все равно не изменят положения. - Что она тебе за это пообещала?
        - Ничего она мне не обещала! - возразил Колька. - Да и за что она мне что-то могла обещать? Мне, знаешь ли, до Широковой нет ровным счетом никакого дела! Нужны мне ее обещания!
        - Вот интересно, - криво улыбнулась Яна, - ты в самом деле ничего не понимаешь или подлец от природы?
        - Почему вдруг подлец? Чего ругаешься? Что я такого сделал? Ты мне всегда нравилась! Я тебе это сто раз говорил! - Для убедительности он хотел было ввернуть свое спасительное «не так ли?», но вовремя сообразил, что не стоит, поскольку вряд ли американцам приходилось бывать в такой сложной ситуации.
        - А целоваться зачем полез?
        - А потому что душа попросила! Можешь ты это понять?!
        - Вспомни-ка, Колька, хорошенько, кто тебя на самом деле попросил, твоя личная душа или Юлия Широкова?
        - Ну... если уж ты все хочешь знать, то... да! Мы сегодня... случайно... шли вместе с Широковой из школы и разговорились про тебя. Она сказала, что ей меня жаль, оттого что я по тебе сохну, а ты ничего не замечаешь...
        - Ну! И что было дальше?! - угрожающе произнесла Яна.
        - А дальше... ну... она, кажется, спросила, пытался ли я тебя поцеловать... а я сказал, что нет...
        - А она?
        - А она сказала, что неплохо бы попробовать, потому что, может быть, это тебе докажет, как сильно я тебя люблю и... вообще... вполне может тебе понравиться и сблизить нас с тобой...
        - Она тебя именно сегодня призывала попробовать?
        - Ничего она не призывала, - недовольным голосом отозвался Брыкун. - Я и сам давно хотел... А она только сказала, что не надо откладывать это дело в долгий ящик, потому что... ну, в общем... потому что твой граф может вперед меня успеть, и дело может сразу оказаться для меня тухлым...
        - Какой же ты, Колька, идиот! - Яна закрыла лицо руками.
        - А что такого?.. - вяло пробубнил Брыкун, и она поняла, что до него наконец начал доходить смысл блестяще проведенной Юлькой операции.
        Колька помолчал немного, а потом вдруг сказал:
        - Хочешь, я скажу ему, что ты ни в чем не виновата?
        - Это не поможет. - Яна отняла от лица руки и посмотрела в зеленые глаза Брыкуна.
        - Почему?
        - А ты бы при такой ситуации поверил, что я ни при чем?
        - Тебе - поверил бы! - убежденно сказал Колька.
        - А он не поверит.
        - Почему?
        - Потому что он гораздо хуже меня знает, чем ты.
        - И что же теперь делать?
        - Нет! Вы посмотрите на него! - всплеснула руками Яна. - Он мне, можно сказать, сломал жизнь, а теперь еще и спрашивает, что делать.
        - Ну... я вообще-то могу тебе предложить, что делать, только ведь ты не согласишься...
        - Излагай свое предложение! - усмехнулась Яна.
        - Я считаю, что раз уж так вышло, то, может быть, и наплевать на этого... твоего графа, а? Раз уж у него мозгов не хватает разобраться, где ты виновата, а где - нет. Мне кажется, что я ничем его не хуже. Я бы, кстати, сразу понял, в чем дело!
        - Колька! Раз ты без конца говоришь мне о любви, значит, знаешь, что она такое?
        - А то! - солидно отозвался Брыкун.
        - Так вот: мне нужен только Витя и никто больше! Запомни это!

* * *
        - Яна, он ничего не хочет слушать, - огорченно сказала Таня. - Я уж и так, и эдак... Ничего. Он будто каменный. Юра тоже пытался с ним поговорить. Все бесполезно.
        Яна молчала. Что тут скажешь? Витя проходил мимо нее, как мимо стены, или шкафа, или стенда с результатами успеваемости их средней школы. Она несколько раз порывалась остановить Шереметьева и поговорить, но он кривился, как от зубной боли, и даже не замедлял шага.
        Яна долго раздумывала, почему же в этой - такой ужасной! - ситуации ей не хочется бежать за цианистым калием или просроченными таблетками, и вдруг поняла. Она должна принести себя в жертву своей любви. Умереть - слишком легкий выход. Она, Яна Кузнецова, должна жить, чтобы страдать. И она будет страдать изо всех сил, и Витя в конце концов все поймет. Не сразу, конечно, но все-таки обязательно прочувствует, что она ни в чем не виновата. И он вернется к ней, и примирение их будет таким счастьем, которого они оба никогда еще не переживали. И ради этого стоит жить.
        Глава 8 Мягкий знак и сапфировое кольцо
        - Янка! - запыхавшаяся Самохина влетела в квартиру Кузнецовых. - Я видела Витькино кольцо!
        - Ты же не знаешь, как оно выглядит!
        - Ты столько раз про него рассказывала, что мне кажется, будто я его уже сто раз видела.
        - И где же ты его обнаружила?
        - Я сейчас бегала в школу, потому что забыла дневник в кабинете биологии. А там девчонки из 10-го «А» полы мыли. Вернее, они в тот момент швабры с тряпками как раз побросали и разглядывали что-то блестящее, а Вика Назарова как раз говорила про сапфир и восемнадцатый век.
        - Бежим! - воскликнула Яна и сдернула с вешалки куртку.
        Но кабинет биологии оказался уже закрытым. Яна хотела бежать в учительскую, чтобы попросить у кого-нибудь из преподавателей Викин адрес, но Назарова вдруг собственной персоной выплыла из соседнего кабинета. Кузнецова сразу узнала Витино кольцо, сверкающее на ее пальце голубыми искрами в свете яркого весеннего солнца.
        - Вика, откуда у тебя такое чудесное украшение? - спросила Яна.
        Назарова снисходительно посмотрела на малолетних восьмиклассниц и небрежно проронила:
        - По наследству досталось.
        - Ты слишком неосторожна, - продолжила Яна.
        - Что? - насмешливо оглядела подруг Вика. - В каком это смысле?
        - В прямом! У тебя на пальце, конечно, наследство, только не твое. Тебя могут обвинить в воровстве.
        - Ну-ка, ну-ка... Нельзя ли поподробнее?
        - Пожалуйста! Я не знаю, откуда у тебя кольцо, но мне точно известно, кому оно на самом деле принадлежит.
        - И кому же? - С Викиного лица исчезло выражение презрительного высокомерия.
        - Я скажу тебе, если ты признаешься, где его взяла.
        - А если я не хочу с тобой это обсуждать?
        - Тогда я вынуждена буду сказать о кольце его владельцам, а они, скорее всего, заявят в милицию, - твердо сказала Яна, а верная Таня встала к ней поближе, чтобы Назарова не сомневалась, что они вместе и заодно.
        - Интере-е-есно, что же мне сделает милиция? - Вика уперла руки в боки и разглядывала подруг, как диковинных зверей. - Ну, допустим, приврала я про наследство. И что? Я это кольцо, между прочим, купила самым честным образом, на что, по-моему, имею полное право. И ни милиция, ни тем более вы мне не указ!
        - Вика! Это кольцо ищут. Его нельзя было покупать! Сколько ты за него заплатила? - Яна чувствовала, что вся дрожит от волнения.
        - Не твое дело!
        - Это очень дорогое кольцо, - решила сказать свое слово Самохина. - Вряд ли ты, Вика, такая состоятельная особа.
        - Ну ладно, хватит атмосферу нагнетать. Я заплатила за него целую тысячу! По-моему, достаточно за несколько граммов золота и один-единственный камешек!
        - Я не знаю точно, сколько оно стоит, но наверняка раз в двадцать больше, - сказала Яна.
        - Не может быть! - ахнула Вика и со страхом покосилась на кольцо. - Вообще-то... мне его Настька Шереметьева из 7-го «В» продала, - пролепетала она. - Сказала, что ей срочно нужны деньги... Еще она сказала, что кольцо больше тысячи стоит, но ей, дескать, некогда ждать, когда я нужную сумму насобираю... Неужели оно действительно такое дорогое? Неужели двадцать тысяч?
        - Может, и больше.
        - А чье это кольцо? Вы обещали сказать! Неужели Настька его украла?
        - Дома взяла, из отцовского сейфа. Это их фамильная драгоценность. Родители уже знают, что оно пропало, только думают на нашего Кольку Брыкуна.
        - А Колька-то при чем?
        - Он последнее время с Настей тусовался. У них роман.
        - Ничего себе! - удивилась Вика. - Такие малолетки, и уже - роман!
        Яна с Таней решили пропустить мимо ушей весьма нелестное слово «малолетки» и дружно промолчали.
        - Ну?! И что мне теперь с кольцом делать? - Вика в конце концов так разволновалась, что щеки ее стали одного цвета с малиновой помадой. - Вообще-то, я думаю, что имею право никому его не отдавать. Я же правда купила его честно... Откуда мне было знать его настоящую стоимость?
        - Вика! Настька же несовершеннолетняя! Надо отдать кольцо, и тебе вернут твою тысячу!
        Назарова молчала, нервно постукивая о пол каблучком своей модной туфельки. Потом, решившись, сказала:
        - Нет, не пойду я к ним. Я ни в чем не виновата. Но можете Шереметьевым передать, что кольцо у меня. Пусть сами ко мне приходят. Я его отдам в обмен на деньги. Мне неприятности не нужны.
        Вика повернулась к выходу из коридора на лестницу, но Самохина вдруг остановила ее, покопалась в карманах куртки, вытащила две бумажки по пятьсот рублей и протянула ей.
        - Возьми, а мы кольцо отнесем владельцам, - предложила она.
        - Да откуда я знаю, что вы отнесете? Может, вы вообще все врете! - с недовольным лицом посмотрела на подруг Вика.
        - Мы, между прочим, таким образом избавим тебя от объяснений с Шереметьевыми, - сказала Таня. - А то ведь тебе придется оправдываться, зачем ты покупала у ребенка старинное золото за смешную цену.
        Яна с уважением посмотрела на подругу. Пожалуй, она сама ни за что не догадалась бы так ловко прижать Назарову. Вика покусала малиновые губки, тряхнула гривой роскошных рыжеватых волос, вырвала у Тани деньги и сунула Яне в руку кольцо.
        - Все! И чтобы никто меня больше ни о чем не расспрашивал, понятно?! - Вика сделала очень строгое лицо и нырнула из двери коридора на лестницу, откуда, обернувшись, бросила: - Все равно ничего никому больше не скажу!
        - Тань! Откуда у тебя тысяча? - удивилась Яна. - Она так кстати оказалась!
        - Мама оставила на продукты и за квартиру заплатить.
        - Так как же ты без продуктов?
        - Идем к Шереметьевым. Они дадут.
        - Знаешь, мне кажется, что надо сначала с Настей поговорить. Совершенно непонятно, зачем она Назаровой кольцо продала, да еще так дешево.
        - Давай. Только можно я сначала на эту драгоценность, из-за которой такой сыр-бор, хотя бы посмотрю?
        Яна протянула подруге украшение. Таня подошла поближе к окну. Солнечные лучи, отразившись в многочисленных гранях кольца, будто зажгли его изнутри холодноватым голубым пламенем.
        - А теперь наклони его чуть-чуть, - предложила Яна. - Видишь перекрестье из трех лучей?
        - Вот это да! - восхитилась Таня. - Надо же, как красиво!
        - Витина бабушка говорила, что эти лучи являются символами трех великих сил: веры, надежды и любви, а мне кажется, этот камень все знает еще и про нас троих... Про меня, про Кольку и Витю...
        Таня еще раз оглядела кольцо и сказала:
        - Надо же, всего лишь тонкая полоска золота и один камень, а как шикарно! Неужели Витя с Настей на самом деле потомки тех самых Шереметевых?
        - Может быть... - вздохнула Яна.
        - А Витя тебе разве ничего про это не говорил?
        - Не стал...
        - Почему?
        - Потому что я не захотела кольцо надеть.
        - Такое кольцо - и не захотеть? - удивилась Таня. - Почему?
        - Пошли к Шереметьевым. По дороге расскажу.
        Когда они уже подходили к нужному подъезду, Таня сказала:
        - Теперь-то ты можешь примерить кольцо! Ты ведь теперь совсем по-другому к Вите относишься.
        - Ни за что! - помотала головой Яна.
        - Почему? - не могла взять в толк Таня.
        - Потому что я не переживу, если оно мне не подойдет...

* * *
        Дверь девочкам открыла Настя. Она жевала бутерброд с душистой колбасой твердого копчения, поэтому одними глазами, но весьма выразительно, спросила, что им надо.
        - Витя дома? - на всякий случай поинтересовалась Яна.
        - Не-а! - наконец прожевала Настя. - На тренировку по баскету ушел. Что передать?
        - Ничего. Нам ты нужна. Разреши-ка пройти...
        Яна плечом сдвинула с места удивленную девочку и протиснулась в коридор. Следом за ней в коридоре оказалась и Самохина.
        - Мы все знаем, - прямо у порога заявила Яна.
        - Что вы знаете? - Настя еще не понимала, в чем дело, но заранее перепугалась до дрожи в голосе.
        - Знаем, что ты продала сапфировое кольцо Вике Назаровой из 10-го «А» всего за тысячу рублей! - выпалила Таня.
        Настино лицо сморщилось так, что она стала похожа на древнюю старушку. Яна с Таней переглянулись, а Настя уже вовсю хлюпала носом.
        - Кто вам сказал? - прохныкала она.
        - Неужели ты такая глупая, Настька? - возмутилась Яна. - Вика ходит в вашем фамильном кольце в школу! Не мы, так Витя его увидел бы!
        - Да-а-а... - заныла Настя, - сама обещала в школу не носи-и-ить, а сама-а-а-а...
        - Ты лучше скажи, зачем его продала?
        - Зачем-зачем... Продала, значит, надо было...
        - Такое кольцо - и всего за тысячу... Совсем с ума сошла! - Яна потрясла девочку за плечи. - У вас с Витей всегда полны карманы денег. Зачем тебе эта тысяча? Неужели отец не дал бы?
        - На это не дал бы! Он вообще мне теперь денег не дает после пропажи кольца и говорит, что это я во всем виновата.
        - А ты будто не чувствуешь себя провинившейся?
        - Чувствую... Но у меня есть оправдание!
        - Да расскажи ты наконец, в чем дело, - тряхнула ее за ворот и Таня. - Может, мы тебе чем-нибудь поможем.
        - Никто мне не может помо-о-о-чь... - опять начала рыдать Настя.
        - Нет, ты посмотри на нее! - обратилась к Тане Яна. - Только что она колбасу весело трескала, а теперь прямо трагедию в духе Шекспира разыгрывает. Актриса!
        - Я не актриса! - отпрыгнула от девочек в сторону Настя. - Если бы с вами такое случилось, вы бы тоже чего-нибудь продали... А если мне есть хочется, то я не виновата, что человек так устроен. Вот наш Витька сейчас чем-то очень здорово расстроен, а все равно ест. И не давится!
        - Расстроен? - жадно переспросила Яна, но Таня тут же дернула ее за куртку и командирским голосом, которого у нее Кузнецова никогда раньше не слышала, сказала:
        - Про Витю после. Ты лучше, Настя, выкладывай нам, что у тебя случилось. Потому что мы знаем, где кольцо, и можем им так распорядиться, что тебе не поздоровится!
        Яна уже второй раз за день с большим уважением посмотрела на Самохину, потом уселась на изящный диванчик в прихожей и поддержала Таню:
        - Мы никуда не уйдем, пока не узнаем от тебя всю правду.
        - Точно, - Самохина уселась рядом с подругой, картинно положив ногу на ногу.
        - Нет! - заверещала Настя. - Только не здесь! Вдруг Витька вернется или мама? Пошли в мою комнату...
        Яна с Таней плечом к плечу решительно проследовали в Настину комнату.
        - Ну! - угрожающе начала Кузнецова. - Быстро колись!
        - Это все из-за Коли! - выкрикнула Настя и чуть не захлебнулась плачем.
        - Как это из-за Коли? - удивилась Яна. - Ты же его и подставила! Ваша мама на него в милицию заявила!
        - Я н-не... в-виноват-та, - заикалась и икала Настя. - Все та-а-ак п-п-перепуталось... Я н-не хотела... Я его л-люблю... А он... он обманул...
        - Это что-то новенькое! Как он тебя обманул?
        Настя совершенно не могла говорить, и Тане пришлось сбегать в кухню за водой. Когда Настя попила, выбив дробь зубами о край чашки, и немного успокоилась, Яна опять приступила к допросу:
        - Ну, рассказывай, что тебе Колька плохого сделал?
        - Он обещал, что мы вдвоем пойдем в «Вираж»...
        - И... - строго подбодрила ее Самохина.
        - Ну вот... Мы пришли, стали танцевать, а он говорит, что я не умею... и ему стыдно, что у меня так плохо получается... Он бросил меня прямо посреди зала-а-а... - успокоившаяся было Настя опять залилась горючими слезами.
        - И ты решила его проучить? - догадалась Яна.
        - Нет! - выкрикнула Настя. - Я же говорю, что люблю его! Как же я могла бы?!
        - Так что же?
        - Ну... я решила... это сделать... чтобы лучше танцевать...
        - Уроки танцев, что ли, брать?
        - Нет... я «спиды» купила... как раз тысяча и ушла...
        - Да ты что! - Яна в ужасе даже привстала с кресла. - Неужели глотала?
        - Не-е-ет... не успела... Прямо там же, на дискотеке, кто-то из сумки вытащил, а я и не заметила. У меня еще и кошелек вытащили, и ключи...
        - Фу-у-у! - перевела дух Яна. - Хорошо, что вытащили!
        - Да-а-а... Тебе хорошо говорить, а у меня теперь ни денег, ни ключей, ни кольца, ни «спидов», ни Коли... Папа все время ремнем пугает, а Витька вообще грозится прибить! - Настя вдруг замерла на полувсхлипе, потому что вспомнила слова Самохиной. - Ты, Таня, говорила, что вы знаете, где кольцо! Так где оно?
        - В общем, так! - ответила за Самохину Кузнецова. - Кольцо у нас. Таня его выкупила у Назаровой, но тебе не отдаст, пока ты ей деньги не вернешь. Ей за квартиру платить надо, а не кольца твои покупать!
        - Где ж я вам возьму деньги? Говорю же, мне папа больше не дает, потому что ему кажется, что я их неправильно трачу.
        - И он абсолютно прав. Но деньги Тане нужны сегодня же!
        - Тогда я не знаю, что делать, - сникла Настя.
        - А ты у матери попроси! Скажи, что кольцо нашлось и за него надо заплатить всего тысячу. Это же сущие пустяки по сравнению с тем, сколько оно на самом деле стоит. Кстати, пусть заодно из милиции заявление заберет, которое она на твоего любименького Коленьку накатала.
        - Вы мою маму не знаете! Она меня убьет еще вперед Витьки!
        Из коридора послышался поворот ключа в замке.
        - Ой, - пролепетала Настя, - это, наверное, мама...
        Она подолом длинной футболки принялась вытирать мокрое лицо. Настя уже соорудила на лице подобие приветливой улыбки, когда дверь отворилась, и в дверном проеме появился... Витя.
        - Витька! - Настя перевела дух. - А я думала, пришла мама...
        Яна напряглась, как струна. Шереметьев увидел ее, и лицо его потемнело.
        - А... эти что тут делают? - хмуро спросил он сестру, небрежно кивнув в сторону Яны с Таней.
        - А они, Витенька, кольцо принесли, - сладким голосом проворковала Настя, - и за него надо всего лишь тысячу заплатить... Только одну! У тебя, случайно, нет одной тысячи?
        - Как принесли? Почему заплатить? - Он непонимающе переводил глаза с Насти на Яну, а с Яны на Таню. - Что тут вообще происходит?
        - Ты бы за сестрой получше смотрел, Витя, - сказала Яна, - а то она такие вещи вытворяет, что страшно за нее!
        - Что ты еще наделала? - Шереметьев схватил Настю за шиворот.
        - Пусти-и-и-и! - завопила она. - Девочки, скажите ему, что я ни в чем не винова-а-ата-а-а!
        Витя отпустил Настю и показал ей на дверь.
        - А ну пошла вон! Дай-ка я без тебя с ними поговорю!
        Настя послушно и даже с радостью убралась в другую комнату.
        - Ну, Таня, рассказывай! - потребовал Витя, старательно не глядя на Яну.
        Таня, рассказав ему всю историю, закончила вопросом:
        - Только я совершенно не знаю, что такое эти... «спиды»... Неужели что-то связанное с ВИЧ-инфекцией, раз Яна так испугалась?
        - Нет, - покачал головой Витя, - но хорошего тоже мало. Это таблетки такие, наркотики. Их перед дискотеками употребляют, чтобы, как сейчас говорят, «колбасило» лучше.
        - Почему же «спиды»?
        - От английского «speed», что значит скорость...
        - Ты подумай, на что Настька из-за нашего Брыкуна пошла!
        - Это любовь, - проронила Яна.
        Витя вскинул на нее абсолютно больные глаза и процедил:
        - До чего ж он везунчик, ваш Брыкун!
        - А как быть с деньгами за кольцо? - спросила Яна, решив никак не реагировать на его ядовитое замечание.
        - Сейчас принесу.
        Витя вышел из комнаты. Девочки услышали шлепок, который он, видимо, отвесил Насте, потом ее громкий плач.
        - Сейчас или никогда! - сказала вдруг Таня.
        - Что ты имеешь в виду? - почему-то испугалась Яна.
        - Сейчас я уйду, а у тебя будет возможность все ему еще раз объяснить.
        - Ты же сама говорила, что он ничего не хочет слушать.
        - Я думаю, что на своей территории ему труднее будет не слушать.
        - Почему?
        - Потому что на улице или в школе ему есть, куда от тебя уйти, а тут - некуда.
        - Нет, Таня, я не смогу...
        - Сможешь! - ответила Самохина как раз в тот момент, когда в комнату зашел Шереметьев с тысячерублевой купюрой в руке.
        - Вот, возьми, - он протянул деньги Тане. - Большое спасибо.
        - Я как раз говорила Яне, что она должна все тебе объяснить, - решительно проговорила Самохина. - Я ухожу, а ты, Витя, уж пожалуйста, выслушай ее! - И довольная собой Таня торжественно выплыла из комнаты.
        Несмотря на то что подруга все так ловко обставила, говорить Яна совершенно не могла. Ноги ее стали ватными, язык шершавым и таким неповоротливым, что она с трудом проговорила: «Я тоже пойду» - и направилась к дверям.
        - Таня, кажется, сказала, что ты хочешь мне что-то объяснить, - незнакомым голосом остановил ее Витя.
        - Я? - Кузнецова почему-то удивилась так, как будто не слышала, что на этот счет говорила Самохина. - Объяснять я ничего не хочу... Я могу только сказать...
        - Что? - Голос Шереметьева так дрогнул, что Яна решилась.
        - Только то же самое, что уже говорила: я тебя люблю... - сказала она и закрыла лицо руками.
        - А как же Колька?
        - Я тебя люблю, - опять повторила Яна.
        - Но ведь ты же...
        - Я тебя люблю... я тебя люблю... я тебя люблю... - твердила и твердила Яна, не желая ничего больше объяснять. Потом она отняла от лица руки, посмотрела ему в глаза и спросила: - А ты? Неужели разлюбил?
        - Не смог... - покачал головой он.
        - Вам-то хорошо! - прервала их на самом интересном месте появившаяся в дверях Настя. - А мне что делать?
        - Брысь отсюда! - прикрикнул на нее Витя.
        - Никуда я не пойду, потому что, во-первых, это моя комната... - заявила Настя и уселась в кресло.
        - А что во-вторых? - спросила Яна.
        - Во-вторых, надо решить, что сказать родителям. А в-третьих, ты, Витька, теперь вполне можешь меня понять и перестать обзываться отродьем!
        - Что ты имеешь в виду? - с некоторой угрозой в голосе спросил сестру Витя.
        - То самое! Я слышала, как вы тут про любовь говорили, поэтому вполне можете за меня перед Колей заступиться. Я его тоже, между прочим, люблю, не хуже вашего!
        - Мы подумаем, - усмехнулся Витя и за руку вытащил Яну из Настиной комнаты.
        Яна остановилась около портретов и залюбовалась изображенной на одном из них молодой женщиной, а Шереметьев сказал:
        - Про кольцо мне все ясно, а вот как у Кольки серьги оказались, я что-то не очень понимаю. Неужели все-таки Настька дала? Может быть, ты знаешь?
        - Понимаешь, Витя... Колька был в состоянии... аффекта... ну он так говорит...
        - Чего-чего? - усмехнулся Шереметьев. - Эдак каждый вор может про себя сказать.
        - Да не вор он... Дурак просто. Влюбленный дурак...
        - В тебя?
        - Ну и что, если так? Он хотел мне серьги подарить... чтобы я поверила, что он ко мне очень серьезно относится.
        - Купить, значит, тебя чужим золотом хотел?
        - Да, я согласна, что его поступок выглядит отвратительно, но... Ты вспомни, на какие я гадости пускалась... из-за Князева... Ты же меня простил!
        - Ты - другое дело...
        - Не другое, такое же. Я Кольку с пяти лет знаю. Он все это сделал по глупости. Наверное, в самом деле в состоянии аффекта...
        - Как он сейф открыл? Неужели Настька код выдала? Тоже в состоянии аффекта была?
        - Наверняка. Что, кстати, неудивительно. Наш Колька - парень видный! Ему запросто можно все выдать!
        - Неужели? - насторожился Шереметьев. - Ты, значит, тоже ему... можешь все...
        - Да ты что? Опять?! - перебила его Яна. - Не понимаю, почему твое магическое кольцо молчит и не помогает тебе отличить правду от лжи? Я сегодня уже сто раз сказала, как к тебе отношусь...
        - А я, может быть, хочу еще раз услышать...
        - Услышишь... Только когда мы от Анастасии подальше скроемся, а то она обязательно заявится в самый неподходящий момент. Кстати, с этим вашим кодом какая-то неувязка. Почему-то сейф легко открылся, когда Колька серьги брал, а когда хотел положить назад, у него ничего не получилось. Вы код сменили?
        - Нет, не меняли.
        - Это по-прежнему ваша фамилия?
        Витя, странно улыбнувшись, согласно кивнул.
        - Представь, Колька по-всякому набирал: и маленькими буквами, и заглавными, и даже задом наперед - ничего не получалось. Еще смеялся, что в обратном варианте мягкий знак выходит лишним. У вас, наверно, есть какой-то секрет?
        - Он как раз в мягком знаке. Именно он и является лишним!
        - Как это?
        - Дело в том, что замок запрограммирован на две фамилии. В один день он срабатывает на одну, а в другой день - на вторую.
        - А-а-а, вот в чем дело! А какая вторая фамилия? - Яна спросила и тут же спохватилась, что просит выдать семейную тайну. - Если нельзя, то не говори.
        - Почему же нельзя? У меня от тебя нет секретов. Вторая фамилия - Шереметьев.
        - Значит, Колька знал вторую. Ясно. А первая какая?
        - А первая - Шереметев.
        - Смеешься надо мной, да? - обиделась Яна.
        - Не смеюсь. Шифром являются две фамилии. Одна - наша, а вторая - настоящего графа Шереметева, который Николай Петрович, 1751 года рождения.
        - Ничего не понимаю, - помотала головой Яна. - У вас же одна фамилия...
        - Не совсем. Я же сказал, что дело в мягком знаке. В фамилии Николая Петровича мягкий знак не писался.
        - Почему?
        - Откуда же я знаю? Не писался, и все тут.
        - Почему же в вашей фамилии он есть? В документах неправильно написали? Напутали?
        - Нет. Так всегда было. Это все папины шутки!
        - То есть?
        - То есть это он придумал игру в графов Шереметьевых. Никакие мы не графы. Один из папиных прадедов, кажется, купцом был, а с маминой стороны вообще все предки - крестьяне Саратовской губернии. Как говорится, от сохи.
        - А как же портреты? Настя рассказывала, что из самого Останкина приезжали, из дворца-музея...
        - Это все папин розыгрыш! Он однажды первого апреля маму так разыграл, а Настьке хочется верить, что мы настоящие графы. Портреты, правда, действительно настоящие, старинные. Папа их на каком-то аукционе купил.
        - Так на них не ваши родственники?
        - Нет, неизвестные нам люди. Но, знаешь, я уже так привык к ним, что мне они уже кажутся родственниками.
        - А драгоценности?
        - Они тоже настоящие и действительно фамильные, передаются по наследству. Только не графские.
        - Да-а-а, - протянула Яна. - Жаль, что вы не «графья». Граф Виктор Шереметьев - красиво звучало бы!
        - После того, как отец все это придумал, я много прочитал про Николая Петровича Шереметева, и, представь, мне тоже стало жаль, что мы не имеем к нему никакого отношения. Очень достойным был человеком. Не только очень богатым, но и очень образованным, просвещенным, любителем искусства.
        Яна оглядела богатое убранство квартиры Шереметьевых и сказала:
        - Ну, по нашим меркам, вы все равно живете, как «графья»!
        - Ерунда все это. - Витя равнодушным взглядом окинул дорогую мебель, золоченые рамы и причудливые вазы. - Знаешь, что написал в своем завещании Николай Петрович? Я тебе процитирую, потому что выучил: «Во всем богатстве и пышности не находил я ничего утешительного и целебного для изнемогшей души моей. Помни, что житие человека кратко, весь блеск мира сего исчезает неминуемо».
        - Как грустно. Кому он это писал?
        - Сыну.
        - Почему у него душа была изнемогшей?
        - Потому что его любимая жена очень рано умерла. Ты должна помнить их историю! Он был женат на своей крепостной актрисе, которой, конечно, дал вольную, - на Прасковье Ивановне Ковалевой-Жемчуговой.
        - Я помню, - сказала Яна.
        Витя разжал кулак. На ладони сверкнул голубым пламенем чудесный сапфир. Яна осторожно двумя пальцами взяла кольцо и, затаив дыхание, надела его себе на палец. Оно оказалось ей почти впору, лишь чуть-чуть великовато. Как раз на вырост.
        - Мне хочется верить своей бабушке, - серьезно сказал Витя.
        - Мне тоже, - отозвалась Яна и счастливо улыбнулась. - Хотя... Настя Кольке говорила, что сапфир - камень монахинь.
        - В той книге, о которой я тебе рассказывал, действительно так написано. Но я предлагаю верить не астрологии, а моей бабушке! Это же гораздо лучше!

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к