Девочки Елена Липатова
        В повести рассказывается о скрытой ревности и конкуренции, о девчоночьей вредности даже по отношению к лучшей подруге, о проблемах внешности и подростковых «комплексах». А также — о первом вечере старшеклассников, о расставании с детством, о поэзии и любви.
        Елена Липатова
        Девочки
        Часть 1
        В упор, напряжённо
        смотрю на неё…
        В зеркальном квадрате лицо —
        не моё!
        Напоминает кого-то…
        Серьёзная девочка,
        кто ты?
        Неровная чёлка,
        резинка в косе…
        Красивая?
        Или такая, как все?
        Внимательно смотрит
        она на меня —
        кто я?
        Кто я?
        Когда я надеваю короткую юбку, даже самую модную, все принимают меня за шестиклассницу. Мне не идут взрослые костюмы и туфли на каблуках. Мне ВООБЩЕ ничего не идёт! Только джинсы и всё детское. Бабушка говорит, что я — поздняя, как и моя мама, и что мама до семнадцати лет была «гадким утёнком», а потом стала самой красивой девушкой в городе и за ней все ухаживали.
        Вот уж не верю! Если человек в детстве некрасивый, он таким и останется — психологически! Об этом я прочитала в бабушкиной книге по психологии. Бабушка у меня совсем не старая, хотя ей пятьдесят девять лет. Я думаю, что мне вообще-то здорово повезло с бабушкой, и когда я была маленькой, мы очень хорошо с ней дружили. Мы и сейчас дружим, но как-то по-другому… Раньше у меня от бабушки не было никаких секретов, а сейчас мне иногда кажется, что она — из другого века…
        Например, бабушка считает, что всё в жизни зависит от самого человека: нужно только «учиться, трудиться и хорошо относиться к людям». Но она не понимает, что так думает только она, а все в классе в первую очередь смотрят, кого на какой машине привезли в школу и какой у кого мобильник.
        А у меня ВООБЩЕ нет мобильника! Никакого! Если честно, то он мне и не нужен совсем, потому что в школе всё равно им нельзя пользоваться, а дома у нас есть обычный телефон.
        А вот Асе без мобильника никак нельзя! Когда мы вместе идём из школы, мы почти не разговариваем, потому что через каждые пять минут из Асиной сумки раздаётся противное «та-там-та-таааа» и Ася небрежно подносит мобильник к уху и долго слушает, что ей там говорят. Иногда она тихонько говорит в трубку: «Хорошо, Серёжа» или: «Извини, Вадик. Завтра я не смогу».
        Ася никогда не рассказывает мне, кто такие эти Вадик и Серёжа, а я не спрашиваю, потому что не хочу вмешиваться в её личные дела. Хотя мне немного обидно, что у Аси от меня появились секреты: всё-таки мы с ней — лучшие подруги…
        С Асей Шумиловой мы дружим с третьего класса, хотя мы — совершенно разные. Ася — высокая, светленькая, с длинными, распущенными по плечам волосами, которые она иногда завязывает хвостом. А у меня до восьмого класса были косички, и только потом мамина знакомая посоветовала мне сделать стрижку-каре. И ещё Ася — уверенная в себе, а я — нет. Когда меня вызывают к доске читать наизусть отрывок из «Евгения Онегина», я краснею, путаюсь и забываю слова, хотя у меня хорошая память.
        Но самое главное — это то, что Ася — красивая, а я — так себе… Вообще-то красивым жить на свете легче: красивые всегда помнят о том, что они — красивые, и ведут себя не так, как, например, Надя Канатьева, которую у нас в классе все считают «серой мышкой».
        Но всё равно Ася — моя лучшая подруга, и я ей нисколько не завидую.
        Иногда я долго стою перед зеркалом и думаю о том, что было бы, если бы я родилась похожей не на папу, а на маму… Тогда у меня были бы мамины густые курчавые волосы и тёмные «цыганские» глаза, которые сводили с ума всех парней города. Об этом мне рассказала бабушка — мамина мама. А вот меня красавицей никто не считает…
        Кроме Аси у меня никого в школе нет из друзей — я имею в виду, из настоящих. Так получилось, что все за один год, даже за лето после восьмого, умудрились вырасти и повзрослеть, а я так и осталась маленькой… И Асе теперь интереснее общаться не со мной, а с Оксаной Родиной и Мариной Петрик, потому что они — самые модные в классе.
        Когда мы остаёмся вдвоём, Ася превращается в прежнюю Асю, с которой мы совсем недавно с упоением два года подряд играли в принцесс! Ася была принцессой Франции Изабеллой Первой, а я — дочерью английского короля Иолантой. После уроков Ася прибегала ко мне и мы возводили замки и дворцы из книг, которых в нашем доме очень много. Особенно ценились у нас собрания сочинений Лескова и Ромена Роллана, потому что все тома — одного цвета и размера. Библиотеку начал собирать ещё папин папа, мой дедушка, которого я знаю только по фотографиям. А когда папа вырос и женился, к этой коллекции прибавились мамины книги на английском — Голсуорси, О. Генри и Хемингуэй.
        Есть на стеллажах и моя полка, на которой сначала лежали стопкой детские тоненькие книжки, потом — сказки, которым вскоре пришлось ненадолго уступить место Гарри Поттеру. Гарри Поттера бабушка не одобряла, но тайком от меня прочитала четыре тома и остановилась на пятой книге, про которую сказала, что «это — не для детей».
        Бабушка любит, когда к нам приходит Ася, потому что Ася — весёлая и лёгкая, а у меня меняется характер, и если я как сыч буду сидеть после школы дома и ни с кем не общаться, то запросто могу превратиться в замкнутого неинтересного человека. Во всяком случае, так считает бабушка, а она — кандидат наук по педагогике и знает всё о переходном возрасте, потому что её диссертация — как раз об этом.
        Я тоже люблю, когда приходит Ася. Мы, как раньше, залезаем с ногами в огромное папино кресло, укрываемся полосатым пледом и сумерничаем. Ася полунамёками посвящает меня в тайны «светской» жизни — той, что проходит за стенами школы. Обычно рассказ обрывается на самом интригующем месте, когда «он на меня посмотрел, а я сделала вид, что не вижу, а потом… «. Ещё Ася советует, как избавиться от веснушек. Это очень просто: нужно выжать чайную ложку лимонного сока и перемешать с мёдом. Или просто потереть нос лимонной долькой.
        Ася знает, что она красивая, и пользуется этим. Иногда я даже боюсь, что когда-нибудь Ася совсем перестанет со мной дружить, потому что с Петрик и Родиной ей интереснее и… престижнее? Когда они втроём идут по улице, на них все оглядываются.
        Зато перед английским я оказываюсь нужна сразу всем! Только и слышно: «Оля, как это слово перевести?», «Широкова, дай грамматику списать!»
        Когда Людмила Михайловна вызывает меня отвечать, все сидят притихшие, и даже Марина Петрик однажды сказала, что я классно смотрюсь, когда шпарю по-английски. Я не поняла, почему я «смотрюсь», а не «слушаюсь», хотя и это слово какое-то нелепое…
        Английским я начала заниматься так давно, что иногда мне кажется, что я так и родилась двуязычной. Бабушка говорит, что мне было два с половиной года, когда мама показала мне куклу и сказала: «A doll». Бабушка тогда очень волновалась, как бы у меня в голове не перепутались английские и русские слова, но этого не произошло, потому что в четыре года я решительно предпочла всем существующим в мире языкам русский.
        - Оленька, скажи, что это? — спрашивала по-английски мама и показывала мячик. — Ты что, забыла? This's a…
        - Мячик! — упрямо говорила я по-русски. — Это — мячик.
        А когда мне исполнилось семь лет, я долго болела — сначала желтухой, а потом — воспалением лёгких. Из больницы я вышла в октябре, и мама записала меня в обычную школу рядом с нашим домом, а не в первую английскую, потому что так посоветовала бабушка.
        Два события!
        Вчера в моей жизни произошли сразу два события.
        Во-первых, из Нижнего Новгорода приехал папа и мы всю субботу и полвоскресенья были вместе.
        Когда приезжает папа, в квартиру влетает весёлый ураган: вещи разбрасываются по комнатам, повсюду валяются бумажки от конфет, а на уроки мы с папой вообще плюём — не буквально, конечно, а просто делаем вид, что ничего не задано.
        Когда приезжает папа, даже бабушка забывает о правильном питании и о том, что картошку нельзя есть вместе с котлетами, а только отдельно! И про то, что торт нельзя запивать чаем, а дыню заедать печеньем — бабушка временно не вспоминает.
        Бабушка знает, что когда приезжает папа — можно всё!
        После обеда мы долго сидим втроём на кухне и рассказываем самые важные новости.
        У папы самая важная новость — это то, что у меня скоро будет маленький брат, с которым мы обязательно подружимся.
        Бабушка рассказывает, как у них на кафедре стало невозможно общаться, потому что молодёжь помешалась на деньгах.
        - А ты, Лёка, что молчишь? — спрашивает папа. — Что у вас в школе нового? Давай выкладывай!
        Новостей у меня ОЧЕНЬ много, но самая главная — это то, что в первой английской школе в следующую субботу будет бал старшеклассников и Ася меня тоже пригласила. Это и есть моё второе событие, очень важное, потому что, во-первых, я никогда ещё не была на настоящем вечере старшеклассников, во-вторых, потому что в английской школе учится, по словам бабушки, «вся элита», а в третьих — и это самое главное! — потому что меня пригласила АСЯ!
        - А что, Асю Шумилову перевели в первую школу? — удивляется папа. — У неё же, кажется, не очень с английским…
        - Да нет, просто у неё там много знакомых. А приглашение — на двоих.
        - Вот и хорошо! — радуется бабушка. — Книжки, конечно, читать полезно, но только помни, Ольга: молодость у человека бывает один раз!
        - Да у неё ещё и не молодость, а детство, — улыбается папа и поднимается из-за стола. — Ну что, Лёка, пойдём по нашим местам?
        Я люблю эти папины субботы, когда после обеда мы надеваем куртки, берём на всякий случай огромный складной папин зонт — и два, а то и три часа бесцельно бродим по Арзамасу. Иногда мы заходим в кафе или просто покупаем мороженое, смотрим с откоса на заливные луга и речку Тёшу или, если не грязно, через овраг добираемся до почти настоящего леса «Дубки». Во время этих прогулок я становлюсь такой, какой я была совсем недавно: маленькой девочкой, которой наплевать на веснушки и на то, что она — то есть я — некрасивая…
        Но об этом я никогда не рассказываю папе, потому что папа считает, что я — очень даже симпатичная, тем более что мы с ним похожи. А с бабушкой на эту тему говорить бесполезно, потому что бабушка сразу же начинает читать мне лекцию о том, что красивых или некрасивых людей вообще не бывает, а просто есть люди, принимающие себя такими, какие они есть, или не принимающие. Бабушка себя относит к первой категории, а меня — ко второй.
        А ещё мы с папой никогда не говорим о маме…
        Мама мне приснилась всего один раз — через полгода после того, как всё это случилось. Сон был странным, и я никому о нём не рассказала. Во сне я каким-то образом знала, что мама здесь, в городе, и что её «отпустили» (кто? откуда?) только на один день. И вот я бегаю по городу и никак не могу с ней встретиться: у мамы на работе мне говорят, что она была здесь, но вот только что ушла в библиотеку, а в библиотеке её тоже нет… Я не понимаю, почему мама тратит напрасно время и не идёт домой, ко мне — ведь до вечера осталось всего несколько часов!.. И вдруг я вижу: навстречу по улице идёт моя мама в своём любимом голубом платье и улыбается. Я подбегаю к ней и, как в детстве, надеюсь, что вот сейчас мама всё решит и исправит, и всё снова будет хорошо. И мама в моём сне обнимает меня и смеётся, и говорит, что всё это неправда, то, что она умерла, и что никакого инфаркта не было — просто это какая-то ошибка и «кто это тебе такую ерунду сказал?».
        И я сразу поверила в это, и мне стало легко, как будто сняли с груди тяжёлую плиту, и когда я проснулась, я не сразу поняла, что это — сон…
        Я не танцую
        Я долго думала, что мне надеть на вечер.
        Сначала я почти решила, что синее платье со стойкой будет в самый раз — просто и элегантно! И оно мне действительно идёт, потому что в нём ничего нет такого, что подчёркивало бы мою «детскость». Но позвонила Ася и сказала, что я сошла с ума и что это моё платье можно надевать только на утренники в младших классах.
        - Ну у тебя же должно быть хоть какое-то вечернее платье! — сказала мне Ася. — То зелёное с вырезом ещё куда ни шло!
        Зелёное с вырезом, о котором напомнила мне Ася, делает меня похожей на малышку, нацепившую наряд старшей сестры. Мы с бабушкой купили это платье в Нижнем Новгороде случайно, даже без примерки, потому что было поздно и магазин закрывался, а был как раз мой размер. В магазине платье мне очень понравилось, и мы его купили и привезли в Арзамас. Я его один раз надела — и тут же сняла и повесила в шкаф.
        - Наверное, я не пойду на вечер, — сказала я бабушке. — Мне надеть нечего.
        - Как это нечего? — не поняла бабушка и только хотела рассказать, что у неё в моём возрасте было всего одно платье, да и то перешитое из старого, но посмотрела на меня — и передумала.
        Всё-таки хорошо, что у моей бабушки диссертация — как раз про переходный возраст! В отличие от некоторых взрослых, бабушка иногда понимает, что для меня очень важно то, что для неё, наоборот, совсем не важно. Мобильник она не принимает из принципа и ещё потому, что прочитала в одном популярном медицинском журнале о том, что в мобильных телефонах есть какие-то вредные магнитные волны. Папа сказал, что это чушь и никем не проверенный факт, и что для современного подростка мобильник — это не просто средство связи с окружающим миром, но ещё и статус!
        И потом папа с бабушкой долго спорили и бросались друг в друга словами «статус», «конформизм» и «социум». Про конформизм я уже слышала от бабушки — это значит, что у человека нет собственной позиции и он стремится быть таким, как все. Статус — тоже понятно. А про социум бабушка пообещала мне рассказать после того, как мы вернёмся из магазина с мобильником.
        …Пока я запихивала в шкаф бесполезные тряпки, бабушка позвонила соседке тёте Ане Ершовой и через пять минут принесла кучу американских журналов с «Cover Girls» на обложках.
        - Давай с тобой посмотрим и подумаем, — сказала бабушка, и мы с ней сели на мою кровать и стали перелистывать страницы. Все девочки на картинках были ослепительно красивыми, и у всех у них было то, что у нас в школе называют «супер», а бабушка определяет как «стиль».
        - Вот посмотри-ка внимательно на эту девочку, — вдруг сказала бабушка и пододвинула ко мне журнал. — Правда, похожа?
        Я посмотрела — а ведь точно! Не совсем, конечно, копия я, но и веснушки, и нос курносый, и волосы не длинные… И даже очки почти как у меня!
        - Нравится? — спросила бабушка. — Вот такой стиль тебе и пойдёт!
        Мы ещё раз внимательно рассмотрели американскую девочку на обложке, и я отнесла журналы тёте Ане.
        Тётя Аня — мамина институтская подруга. Они с мамой вместе учились сначала в школе, а потом в инъязе. А вот после института тётя Аня не захотела преподавать английский, переучилась на модельера и недавно даже заняла первое место в областном конкурсе на лучший дизайн летней одежды. Именно тётя Аня полтора года назад, когда папа женился на Наташе, уговорила папу оставить меня жить у бабушки в Арзамасе, потому что «так будет лучше для Оли». Бабушка тоже этого очень хотела, а мне тогда было всё равно…
        Я показала тёте Ане картинку с девочкой в простом коротком платье с двумя несимметричными нашивками — одна на отвороте воротничка, а другая — с противоположной стороны на подоле. Нашивки были крохотные, но очень яркие — красная, белая и синяя полоски. А ещё — и это самое важное! — на девочке были блестящие туфельки на небольшом каблучке: почти такие же мы купили с бабушкой в начале учебного года.
        Тётя Аня сказала, что полоски — это знак американской фирмы «Tommy», выпускающей одежду для подростков, и что купить такое платье в Арзамасе нам вряд ли удастся.
        - Самое главное — найти свой стиль! — сказала тётя Аня. — Одежда — это отражение твоего внутреннего мира, того, какой ты себя ощущаешь. А ощущаешь ты себя подростком, а не взрослой девушкой на высоких каблуках, ведь так?
        И ещё тётя Аня сказала, что копировать чужой известный дизайн, да к тому же подделывать знак фирмы — не самый лучший для нас вариант.
        - Но ты не переживай! — добавила тётя Аня. — До твоего вечера сколько ещё? Неделя? Да за неделю мы из тебя такую красавицу сделаем — все просто ахнут!
        Вечером позвонила Ася и поинтересовалась, в чём я собираюсь пойти на осенний бал.
        - Не знаю ещё, — честно призналась я. — А ты в чём пойдёшь?
        - Увидишь, — загадочно ответила Ася. — Ну, пока.
        …Когда я примерила платье, которое придумала для меня тётя Аня, я минут пять молчала, недоверчиво рассматривая знакомую девочку в зеркале, а потом подпрыгнула, покружилась и бросилась к тёте Ане обниматься.
        - Тётечка Анечка, спасибо!!! Ой, какое!..
        - Нравится? — смеётся тётя Аня. — Подожди, не крутись! Это ещё не всё!
        Тётя Аня усадила меня перед зеркалом и выбрала из множества разноцветных баночек и пластмассовых коробок две.
        - Девочке в твоём возрасте можно и вообще обойтись без косметики, — задумчиво сказала она, проводя пуховкой по моему лицу. — Но если чуть-чуть подчеркнуть… помочь природе…
        Тётя Аня с сомнением повертела в руках тюбик с губной помадой:
        - Вот эта будет в самый раз.

* * *
        Мы договорились с Асей, что я зайду за ней без пятнадцати семь и дядя Витя, Асин папа, отвезёт нас в первую английскую. От нас до этой школы минут пятнадцать пешком, но Ася решила, что может пойти дождь и вообще на машине удобнее.
        Я позвонила в дверь Асиной квартиры ровно без пятнадцати, но Ася почему-то сказала, что я — копуша и что дядя Витя уже давно нас ждёт с машиной внизу.
        Я только взглянула в дверях на Асю — и сразу поняла, что если уж что-то не дано от природы — то с этим ничего не поделаешь! Мне — не дано, и никакие ухищрения тут не помогут! Потому что рядом с Асей я всегда буду выглядеть незаметной подругой, которая и нужна-то просто как «фон»…
        - Тебе идёт это платье, — одобрила Ася. — Оно тебя очень молодит.
        С Асей в последнее время стало трудно общаться: никогда не поймёшь, что она хочет сказать на самом деле. Вот и сейчас я так и не поняла, понравилось ей наше с тётей Аней изделие или она просто надо мной подсмеивается.
        - Ну, принцессы, забирайтесь в машину! — сказал дядя Витя и распахнул заднюю дверцу. — Только пристегнитесь обе, а то мне, Оля, от твоей бабушки достанется!
        В машине Ася снова превращается из взрослой незнакомой красавицы, с которой даже страшно разговаривать, в мою самую лучшую подругу.
        - А как тебе мой outfit? Думаешь, ничего? — доверительно спрашивает Ася.
        - Ничего, — говорю я с восхищением. — Ты как настоящая модель!
        Дядя Витя оглядывается и почему-то улыбается:
        - Приехали, модели. А я здесь развернусь — мне ещё в аптеку заехать надо.
        У дверей трое старшеклассников в костюмах и галстуках проверяют пригласительные билеты. Ася берёт меня, как маленькую, за руку и уверенно подходит к крыльцу.
        - Привет! — раздаётся над самым моим ухом, и рядом вырастает как из-под земли высокий — выше меня на две головы — парень в очках с затемнёнными стёклами.
        - Привет, — холодно отвечает Ася, отворачивается и щурит глаза. Мы идём все втроём и молчим. Ася не знакомит нас, хотя парень идёт рядом со мной, и я чувствую себя лишней.
        В школьном фойе — музыка, на стенах и даже на потолке — гирлянды из кленовых листьев, перед зеркалом толпятся старшеклассницы, почти все — на высоких каблуках и с распущенными волосами. Ася куда-то сразу же исчезает, а я стою у колонны и делаю вид, что изучаю приклеенную к ней афишу.
        Когда раздаётся звонок, я поднимаюсь вслед за всеми по лестнице на второй этаж в актовый зал. Там уже играет настоящий оркестр, но никто не танцует: девочки ходят парами по коридору, а парни толпятся у дверей, поглядывая на девочек. Я пытаюсь найти в толпе Асю — всё-таки мы с ней лучшие подруги! — и временно занимаю место у стенки рядом с тремя старшеклассницами. Со стороны может показаться, что я тоже разговариваю со своими знакомыми и что мне ужасно весело.
        В зале гаснет верхний свет — горят только настенные бра, — и вот уже появляются несколько танцующих пар. Аси среди них нет, да теперь в потёмках её и не разглядеть. Почему-то никто не замечает моего платья, которое ещё вчера мне так шло!..
        «Медленный танец! Танцуют все!» — кричит в микрофон распорядитель, и я наконец вижу Асю, а рядом с ней — того длинного в тёмных очках. Почему-то они не танцуют… нет, всё-таки вышли в круг и стоят в обнимку, раскачиваясь под музыку.
        - Потанцуем?
        Я и не заметила, откуда он появился, этот парень в вельветовой куртке. Остановился передо мной… и он, кажется, приглашает меня на танец?..
        Я не успеваю ответить, потому что одна из старшеклассниц, с которыми я так и не познакомилась, сделала взрослое высокомерное лицо принцессы-недотроги и пропела:
        - Я не танцую.
        Парень неловко усмехается и поворачивается ко мне:
        - Потанцуем?
        Перед этим моим первым вечером Ася Шумилова предупредила, что если мальчик вот так приглашает только потому, что другая девочка не стала с ним танцевать, ни в коем случае нельзя соглашаться, потому что это — оскорбление! И я тоже повторяю вслед за старшеклассницей-недотрогой: «Я не танцую» — с теми же интонациями и выражением лица.
        Парень в вельветовой куртке отходит с независимым видом, а я перевожу дух и думаю, что получилось не совсем то, что я себе представляла. Я думала, что все мальчики из первой школы сразу влюбятся в меня в новом платье — ну если не все, то хотя бы сразу трое или четверо! — и будут наперебой приглашать меня танцевать, а я буду с гордым видом говорить: «Я не танцую».
        Снова медленный танец… Сколько, интересно, времени я тут торчу у стенки — час или больше? А говорили — «Бал! Бал!». А это — обычный школьный вечер, разница только в том, что тут почти все — старше меня.
        - Танец ретро! — объявляет в микрофон распорядитель. — Кавалеры приглашают дам! Танцуем ВАЛЬС!
        И тут вспыхнули сразу все люстры и со сцены в зал выпорхнули десять пар — мальчики в строгих костюмах, девочки в одинаковых пышных бальных платьях до колен — и закружились под «Сказки Венского леса», легко и красиво. А пока они летали по залу, все просто стояли и смотрели на них, потому что никто сейчас не умеет по-настоящему танцевать вальс.
        А я — умею, потому что до восьмого класса нас с Асей водили на хореографию и учили всем этим ненужным бальным танцам, даже мазурке!
        Я отклеилась от стенки и сделала несколько шагов вперёд, поближе к освещённому вихрю в центре зала.
        На секунду музыка оборвалась и пары замерли, дожидаясь продолжения — застыли, как на мгновенной фотографии, когда движения уже нет, но никто этого не успел ещё понять и ощутить. Мгновенная заминка — и мелодию подхватывает на лету ещё один инструмент, не давая танцу окончательно замереть.
        - Разрешите вас пригласить?
        Я оглядываюсь по сторонам, но рядом нет никого, к кому бы мог обратиться этот совершенно фантастический парень с кудрявыми, как у девочки, волосами. Неужели это из-за меня он остановил танец, оборвал «Сказки Венского леса» и спустился со сцены в зал? А вдруг я опять ошибаюсь?..
        Я неуверенно кладу руку на плечо парня и — раз-два-три! — мы кружимся вместе с танцорами, и мне кажется, что у меня такая же пышная голубая юбочка и туфельки на каблуках. Я танцую на носочках, чтобы казаться выше, а партнёр легко и уверенно направляет меня, то ускоряя, то замедляя кружение.
        Вокруг нас, как волны, взлетают голубые воланы, лица сливаются в одну сплошную полосу, и — раз-два-три! — всё медленнее, медленнее, ещё один последний поворот — и всё заканчивается. Мы стоим в центре зала, и я вдруг замечаю, что у меня на правой туфле оборвался ремешок…
        - Вы очень хорошо танцуете, — говорит парень, и мне неловко оттого, что он говорит мне «вы».
        Почему он не спросил, как меня зовут? Наверное, просто не успел, потому что его сразу же после вальса окликнули ребята из оркестра. А ко мне подошла Ася и позвала погулять по коридору.
        В коридоре прохладно и пахнет школой. Мы спускаемся в фойе, минут пять стоим у открытого окна и неторопливо возвращаемся в зал. На нас, то есть на Асю, все смотрят, а Ася делает вид, что не замечает. Она берёт меня под руку, и мы прохаживаемся по залу и разговариваем, как самые лучшие подруги — как будто ничего не случилось и Ася вовсе не бросила меня одну на целый вечер…
        - Как тебе Вадик, ну, тот парень в тёмных очках? — спросила Ася, доверительно полуобняв меня. — Честно говоря, он не совсем в моём вкусе, но в компании с ним весело.
        Музыканты возвращаются на сцену после перерыва, и зал оживляется. К Асе подходят сразу двое мальчишек (они ниже Аси и ведут себя как пацаны — подталкивают друг друга и смущённо улыбаются) и с комично-преувеличенной церемонностью раскланиваются перед ней:
        - Мадам, вы танцуете?
        - Извините, мальчики, я немного устала, — отвечает Ася рассеянным «взрослым» голосом и снова поворачивается ко мне:
        - Вадик учится в десятом — в одном классе с сыном директрисы Юрой Аристовым. Кстати, это я попросила Вадика, чтобы Юра пригласил тебя на вальс. А то просто жалко смотреть — стоишь у стенки, как сирота казанская…
        Ну да, всё правильно: Ася — моя лучшая подруга и поэтому позаботилась обо мне… Наверное, она даже ждёт, что я скажу ей за это спасибо?
        - Спасибо, — говорю я с самым равнодушным видом. — Ты знаешь, я, наверное, сейчас пойду домой… Очень разболелась голова.
        - Даже и не думай, — встревожилась Ася. — Папа приедет за нами на машине. Куда ты одна пойдёшь?
        Я упрямо трясу головой и иду в гардероб.
        - Ты что, обиделась? — кричит мне вслед Ася. — Ну хочешь, мы с Вадиком тебя проводим?
        Я надеваю плащ и выбегаю из школы. Уже темно, но магазины работают и на улицах оживлённо. Из-за оборванного ремешка я не могу идти быстро, потому что приходится всё время останавливаться и закреплять ремешок, чтобы не отвалился окончательно. Пахнет мокрыми листьями и осенью.
        В зеркале прячутся лица…
        Строчка всплыла внезапно, как это всегда бывает, если меня что-то сильно царапнет. Я ещё и буквы-то толком не знала, а уже сочиняла сказки, которые мама записывала на листочках и складывала в большую папку. Папка до сих пор лежит в ящике стола — толстая такая папка, с белыми завязками. Я никогда её не открываю, потому что всё там записано маминым почерком…
        Часть II
        В зеркале прячутся лица,
        Улыбка — полпорции лжи…
        Так легко заблудиться
        В потёмках чужой души!
        Жить в одиноком замке,
        Замкнутом, как кольцо…
        Душу вывернуть наизнанку,
        Чтобы открыть лицо.
        Синяя ворона
        Я никому не хотела показывать свои стихи — всё получилось само собой, случайно. В областной газете написали про литературный конкурс сочинений для старшеклассников, и Валентина Игнатьевна на уроке литературы предложила нам несколько тем на выбор. Про «успех» мне писать не захотелось, и про всякие там «жизненные идеалы» тоже. А вот последняя тема, хотя и простенькая, мне понравилась.
        - Шумилова, у тебя как насчёт «жизненных идеалов»? — громким шёпотом спросил с задней парты Саша Клочков, передразнивая Валентину Игнатьевну.
        - Никак, отстань, — не принимает заигрываний Ася и поворачивается ко мне. — Ты что выбрала? «Самый счастливый день»? Мы про это в третьем классе писали…
        Есть что-то мистическое в словах, когда их не говоришь, а записываешь на бумаге. На бумаге или в книге слова кажутся более значительными, иногда я даже чувствую, чем они пахнут. Слово «счастье», например, жёлтого цвета и пахнет апельсином…
        Есть ещё Синяя Птица Счастья: её ловишь — а она не дается в руки, а если даже и поймаешь её, то только на секунду.
        А у меня были эти секунды? Наверное… Я действительно была очень, очень, ОЧЕНЬ счастлива, когда мы танцевали осенний вальс… Но потом Ася всё перечеркнула одним махом и вместо Синей птицы у меня в руках оказалась Синяя ворона…
        Синяя ворона улетает на восток.
        Синяя ворона,
        Ты куда?
        Синяя ворона,
        Посиди со мной чуток —
        Синяя ворона…
        Синяя ворона…
        Я беру ручку и быстро, почти без исправлений, записываю то, что вспомнилось в связи с апельсинами, которые мне в детстве разрешали есть только по праздникам, потому что у нас тогда совсем не было денег; и про Синюю птицу, которая иногда бывает похожа на Синюю ворону, и про то, что Счастье — не синего, а жёлтого цвета.
        А ещё я написала про один день в моём детстве, который тянулся и тянулся, и никак не кончался. «Ну когда же наступит наконец завтра?» — спрашивала я и твердила, что лучше бы этого дня вообще не было, потому что он — лишний…
        Я только не написала в сочинении о том, что это был последний счастливый день в моей жизни, потому что когда наступило завтра — не стало мамы…
        А когда прозвенел звонок, я вдруг поняла, что всё, что я написала тут — полная чушь! Никто такие сочинения не пишет, а счастье — это вообще что-то непонятное: кто его вообще видел, это самое счастье? Даже Пушкин писал в девятнадцатом веке (мы это по литературе уже проходили), что «на свете счастья нет, а есть покой и воля…». Вот пусть и оставят меня все в покое!
        Я уже хотела скомкать своё сочинение и засунуть его в сумку, но подошла Валентина Игнатьевна — и пришлось отдать листок.
        «Ну и пусть! Всё равно наши сочинения тут читать никто не будет: Валентина Игнатьевна сказала, что их сразу отправят в Нижний».
        …А через месяц — в декабре, перед самым Новым годом, в школу пришло извещение о том, что моему эссе присудили первое место и что оно, может быть, даже будет напечатано в областной газете!

* * *
        Когда бабушка показала мне газету, я не сразу поняла, что «Ольга Широкова» — это я, а не какой-то взрослый журналист.
        Неужели это мои слова? Набранные типографским шрифтом, они казались чужими и не имеющими ко мне никакого отношения. В стихотворении про ворону оказалась другая разбивка: там, где у меня длинная строчка, получились две коротких.
        Вечером позвонил из Нижнего папа и сказал, что такое событие нужно обязательно отметить!
        А на перемене ко мне подошли наши классные звёзды Оксана Родина и Марина Петрик, для которых я вообще-то пустое место, потому что — маленькая. Не поняла, что им от меня было нужно… Они даже не читали моего сочинения — просто слышали, что обо мне написали в «Нижегородских ведомостях».
        Ася объяснила, что Родина и Петрик привыкли быть во всём лучшими, вот им и удивительно, как это выбрали меня, а не их. А вот Ася рада за меня, потому что Ася — моя самая лучшая подруга.
        Почему-то всех особенно задело то, что я пишу стихи… Их поместили отдельно, под моим эссе и небольшой заметкой о конкурсе. За неделю до публикации ко мне приезжал молодой журналист и мы с ним долго разговаривали. Он даже хотел меня сфотографировать, но я отказалась, потому что я — нефотогеничная. Этот журналист — он назвал себя Игорем — тоже, оказывается, пишет стихи: у него даже вышли две или три книги. Я никогда не разговаривала с настоящим поэтом и сначала не хотела ничего показывать, но потом всё-таки согласилась и отдала ему несколько стихотворений.
        Когда мы с Асей в тот день шли из школы домой, у меня три раза пел в сумке мобильник: сначала позвонил из Нижнего папа, потом — бабушка, а ещё Марина Петрик поинтересовалась, что я буду делать в субботу, и пригласила меня на день рождения.
        - Ты у нас просто знаменитость! — удивилась Ася. — Смотри не задавайся!
        Мы с Асей снова стали лучшими подругами и всё друг другу рассказываем, как раньше. Недавно Ася поссорилась с Оксаной Родиной, а значит — и с Мариной Петрик, потому что Оксана и Марина — одна компания. И теперь Ася, хотя она и значима сама по себе, вдруг оказалась в стороне от классной элиты. А другие, не элитарные девочки, дружат своими группками и к Асе относятся с недоверием.
        Я решила, что если я пойду к Марине на день рождения без Аси, то Ася может на меня обидеться. Да и что я там буду делать в совершенно чужой компании? Ася сказала, что все их знакомые очень взрослые, — есть даже студент из пединститута. И ещё Ася сказала, что Марина Петрик дружит с Юрой Аристовым из первой школы…
        Если честно, то я его не очень хорошо запомнила, этого Юру. Когда мы танцевали, я смотрела вниз и по сторонам. А потом он сразу поднялся на сцену, а я была без очков и не могла издалека его рассмотреть. И вообще он меня пригласил танцевать только из-за Аси, вернее, из-за Вадика, и если даже мы встретимся случайно у Марины, то он меня и не узнает!
        Так что на день рождения я не иду вовсе не из-за Юры, а из-за того, что мы с Асей — лучшие подруги!
        Как хочется быть не такой…
        - Ну, пока, — машет мне Ася и ныряет в свой подъезд, а я иду через двор мимо гаражей к соседней пятиэтажке. Обычно бабушка первая возвращается с работы и забирает почту. Но сегодня в институте — заседание кафедры и бабушка придёт домой часов в шесть.
        В почтовом ящике редко бывает что-то интересное для меня, потому что с папой мы разговариваем по телефону, а больше у меня никого нет, кто бы мог мне написать. Я открыла маленьким ключом наш ящик и пошарила на всякий случай — может, принесли рекламу или газету.
        Ага, что-то есть… Наверное, всё-таки письмо от папы?
        Письмо было не от папы, хотя адресовано мне. Большой такой конверт, с редакционным штампом вместо обратного адреса.
        «Ой, а вдруг ещё что-то опубликовали?» — подумала я и быстро разорвала бумагу. Внутри — ещё один запечатанный конверт и письмо из газеты:
        Уважаемая Оля!
        Пересылаю Вам письмо, которое пришло в редакцию на Ваше имя.
        С пожеланием дальнейших творческих успехов,
        зав. отделом писем
        Игорь Пашков.
        …Во втором конверте оказалось письмо от совершенно незнакомого мне человека:
        Здравствуйте, Оля.
        Недавно я прочитал в «Нижегородских ведомостях» Ваши стихи. Скажу сразу: мне они очень понравились. «Синяя ворона» — интересно и неожиданно. Привычнее отождествлять счастье с романтическим образом Синей птицы, а тут — такая «домашняя», совсем не идеальная, ворона…
        О «лишнем» дне, который оказался самым счастливым… Да, мы все живём второпях, ловим синих птиц и не замечаем, что счастье — вот оно, рядом:
        «Я бегу, бегу за Счастьем,
        Убегая от него…»
        Оля, у Вас — парадоксальные стихи, немного наивные, но искренние и неожиданные. Сколько Вам лет? Я знаю из статьи в газете, что Вы ещё учитесь в школе. В каком классе — в десятом? В одиннадцатом? Хотелось бы узнать о Вас чуть больше.
        Немного о себе. Зовут меня Борис, фамилия — Левицкий. Учусь на первом курсе в меде, в Нижнем Новгороде. Стихи не пишу, но поэзию понимаю и люблю. Среди моих друзей есть ребята, пишущие песни. Оля, как Вы отнесётесь к тому, если я покажу им Ваши стихи?
        Борис Левицкий
        Ой, неужели это — мне и обо мне? Как странно!.. Он такой совсем взрослый, этот Борис. И обращается ко мне на «вы», и слова у него какие-то непривычные, взрослые и серьёзные. Правда, когда я писала про лишний день, я думала совсем о другом…
        - Бабушка, когда говорят, что стихи — парадоксальные, это хорошо или не очень? — спросила я за ужином.
        - Это хорошо. Это значит, что поэт смотрит на мир иначе, под таким углом, что иногда это противоречит здравому смыслу.
        Гм-м… Получается, что в том, что я пишу — нет смысла?..
        Я не рассказала бабушке о письме, но весь вечер и следующий день думала о нём. На физике так задумалась, что не услышала, как Наталья Сергеевна меня вызывает отвечать.
        - Широкова, — в третий раз повторила Наталья Сергеевна. — Я к тебе обращаюсь!
        А на русском мы писали диктант и я вместо «два арбуза» написала «два каруза». Обычная описка, но Ася засмеялась, я — тоже, и мы хихикали, как маленькие, и никак не могли остановиться.
        - Широкова и Шумилова! Оля, в чём дело? — несколько раз прерывала диктант Валентина Игнатьевна, наша классная, и в конце концов потребовала дневник и записала сердитым почерком:
        Смеялась на уроке русского языка!
        Вечером бабушка случайно увидела эту запись, но не рассердилась, а даже наоборот…
        - Лучше смеяться, чем плакать, — только и сказала она и ушла на кухню готовить ужин.
        Я знаю, почему она так сказала.
        Бабушка очень старается делать вид, как будто в жизни у нас всё очень-очень хорошо, но однажды я услышала, как она сказала тёте Ане, что живёт только для Оли и что никогда не сможет пережить того, что случилось с Иришкой.
        Иришка — это моя мама.
        Я села за уроки, а сама всё думала о письме и о том, что мне написать этому Борису. Начну так: «Здравствуйте, Борис…».
        Дальше у меня почему-то никак не писалось, и я несколько раз перечёркивала всё и начинала сначала.
        В окончательном варианте у меня получилось совсем коротенькое письмо — в полстранички: я написала, что учусь в десятом классе (а на самом деле — в девятом) и что стихи попали в газету случайно, хотя пишу я их давно.
        Ещё я написала Борису о том, что тоже люблю стихи, только не новых поэтов, а те, которые читали мне родители, когда я была совсем маленькой.
        Я их и сейчас помню наизусть.
        Когда мне было семь лет, мы с мамой разучивали и повторяли хором:
        Королева Британии тяжко больна —
        Дни и ночи её сочтены…
        А ещё — папино любимое — про паруса и Гомера:
        Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
        Я список кораблей прочёл до середины…
        Я до самого восьмого класса была уверена, что это стихотворение — про море и путешествия, и только совсем недавно папа объяснил, что оно — о любви.
        Письмо получилось глупым и детским, но Борис сам написал, что мои стихи — «наивные»…
        Я наскоро доделала уроки на завтра, немного почитала. Потом позвонила Ася и мы с ней болтали минут двадцать, пока бабушка не сказала, что я занимаю линию и что вдруг папа позвонит, а у меня всё время занято.
        Мне очень хотелось рассказать Асе про письмо, и я даже почти намекнула, что у меня есть что-то, о чём я пока не могу рассказать.
        - Ну и не рассказывай, — сказала Ася и больше ни о чём меня не спросила. Мне даже обидно стало: обычно это у Аси были от меня секреты, а вот теперь наконец-то и у меня появилась своя тайна, а Асе на неё наплевать.

* * *
        В субботу с утра шёл дождь, с крыш капало, а под ногами хлюпало месиво из мокрого снега и грязи. Сапоги сразу намокли и потеряли вид. В такое утро хорошо валяться в постели, слушать музыку или перечитывать старые книги.
        Февраль. Достать чернил и плакать!
        Писать о феврале навзрыд,
        Пока грохочущая слякоть
        Весною чёрною горит…
        Пастернака мы в школе не проходим. Может быть, в лицее или в четвёртой гимназии есть углублённые программы и там — другое отношение к стихам. А наша школа — самая обыкновенная, не плохая и не хорошая, и я уверена, что половина класса вообще не слышала имени Бориса Пастернака. Однажды на английском мы переводили рассказ про Шекспира и Толя Родионов стал искать в словаре слово «Шекспир». Естественно, в словаре этого слова не было, и тогда Родионов решил перевести его по частям: «shake» — трясти и «spear» — копье. И у него получилось примерно так:
        «Потрясая копьём, родился в небогатой семье великий во всём мире драматург».
        Людмила Михайловна, когда это услышала, отвернулась к окну, закрыла лицо носовым платком и долго к нам не оборачивалась — всё не могла прийти в себя от шока.
        К школе я отношусь — никак. То есть у меня нет к ней отвращения, потому что я вообще люблю учиться. Вот только математику с физикой я не люблю, особенно физику. А на литературе даже интересно, и наша Валентина Игнатьевна — очень хорошая. Я иногда думаю, почему наши учителя стали работать в школе? Ведь они могли стать кем-то ещё и не мучиться всю жизнь! Мы с Асей иногда говорим на эту тему — о том, что мы будем делать в жизни. Пока я не знаю, кем бы мне хотелось стать, и это меня немного беспокоит.
        В субботу уроки всегда тянутся очень долго, особенно когда по расписанию лабораторные. А тут ещё туман и серое тяжёлое небо, в которое упираются верхушки деревьев…
        Я знаю, почему у меня сегодня плохое настроение. Вчера позвонил папа и сказал радостным голосом, что у тёти Наташи родился сын Антошка и что этот Антошка похож на меня — а значит — на папу…
        - Ты слышишь, Лёка? У тебя теперь есть братишка! — кричал папа в трубку и улыбался. То есть я, конечно, не могла увидеть, улыбался он или нет, но по голосу это заметно.
        И вот теперь я думаю, что у Антошки есть мама и папа, которые его будут любить и уже любят и говорят, что Антошка — самый лучший в мире ребёнок.
        А я?! У меня и так нет мамы, и был только один папа, а теперь у папы есть свой сын, а я для него — так, почти никто…
        К окну в лаборатории прилипла серая муть. До звонка осталось всего пять минут, и из окна видно, как спешат под зонтами учителя к четвертому уроку. На крыльце под навесом сидит нахохлившись ничейная собака с обвислыми грустными ушами…
        Ветер тучу приволок,
        Дождь пошёл,
        И клён промок,
        Лужи под ногами…
        У ворот сидит щенок
        С грустными ушами…
        Я вырвала листок из тетрадки по физике и записала строчки, которые только что пришли мне в голову.
        - Все закончили? — спросила физичка и закрыла журнал. — Сдавайте работы. Какой у вас следующий урок?
        Следующая у нас — физ-ра, но физкультурник заболел, и нас отпустили домой.
        Мы идём с Асей и молчим. То есть я молчу, а Ася, как всегда, разговаривает с мобильником, только теперь вместо Вадика она называет его Андреем. Мне неприятно идти рядом и слушать, что она говорит, потому что получается, как будто я для неё — забор или фонарный столб, неодушевлённый предмет, который можно игнорировать…
        И вдруг у меня в сумке тоже заиграло!..
        Замёрзшими пальцами я расстёгиваю замок и шарю среди учебников.
        - Ало?
        Ася замерла на полуслове, забыв на секунду о своём Андрее. А мне сразу стало очень весело, и я говорю «привет» таким тоном, как будто мы с Борисом — старые приятели и каждый день болтаем по телефону.
        - Он из нашей школы? — спросила как бы между прочим Ася, делая вид, что ей совсем неинтересно.
        - Нет, — говорю я небрежно и не объясняю, кто он и откуда взялся. Ася же мне ничего не рассказывает!
        - Ну, пока! — машет сумкой Ася, когда мы подходим к её подъезду. — Ты вечером дома? Может, забегу…
        А у меня появилась проблема…
        Борис попросил прислать фотографию, потому что, как он сказал, ему «хотелось бы визуально представить человека, с которым ему так интересно общаться».
        У меня много старых фотографий, да и, в конце концов, можно пойти к фотографу — и через три дня снимок будет готов… Но какой снимок?! Я — нефотогенична и теряюсь, когда на меня смотрят через камеру. Даже на любительских карточках, даже когда я не знаю, что меня снимают, я получаюсь не лучшим образом…
        И ещё я написала Борису в первом письме, что учусь в десятом, и он думает, что мне — почти шестнадцать, а мне ещё только четырнадцать, а пятнадцать будет в июне, через три месяца.
        Дома я встала перед зеркалом, приподняла руками волосы и попробовала заколоть их так, чтобы получился хвостик. Всё равно как шестиклассница, только бантик осталось привязать! Ну почему, почему я такая обычная и неинтересная? Я и на вечера-то в школе не хожу, потому что никто меня всерьёз не принимает!
        В дверь позвонили, и бабушка пошла открывать.
        - Проходи, Асенька, давно ты к нам не заглядывала!
        - Здравствуйте, тетя Валь. А Оля дома?
        Мы залезаем в папино кресло, и Асины тонкие шёлковые волосы щекочут мне щёки.
        - Ну, рассказывай, — говорит Ася. — Вы как познакомились?
        Меня так и подмывает рассказать Асе о Борисе, особенно сейчас, когда всё может очень скоро закончиться. Вот увидит Борис мою фотографию — и сразу разочаруется. Но пока ещё ничего не случилось, и я шёпотом рассказываю Асе про письма из Нижнего.
        - У тебя есть его фото? — спрашивает Ася.
        Дались им эти фото!..
        Я достаю из стола конверт с маленькой карточкой, которую недели две назад прислал мне Борис.
        - Ничего, нормальный парень! — одобрила Ася. — Ты с ним встречалась?
        Ася хитрая, она хочет выведать у меня всё. История с Борисом её, кажется, здорово задела, может быть, потому что все Асины друзья — и Вадик, и Андрей — хотя и старше нас, но всё-таки мальчишки. А вот Борис — совсем взрослый студент.
        - Только ты никому не говори — хорошо? — по детской привычке предупреждаю я, хотя и так знаю, что Ася болтать зря не будет. Мы надеваем куртки, и я провожаю Асю до тропинки к её дому. На улице темно и пахнет сыростью. Дождя нет, но куртка почему-то сразу отсырела.
        Это моя самая любимая погода — «когда хозяин собаку на улицу не выгонит». Дождь и туман невидимой стеной отделяют от всего мира, а покачивающийся над головой зонт создает иллюзию уюта и защищённости.
        Прохожие спешат, уткнувшись в поднятые воротники и не глядя по сторонам, и можно идти с любым выражением лица — всё равно никто не заметит.
        Я ещё немного постояла около освещённой почты. Так посылать или не посылать?..

* * *
        Дома я ещё раз посмотрела на себя в зеркало, скорчила рожу и достала альбом с недавними фотографиями. Вот мы с Асей около школы первого сентября, а тут Ася одна около старой берёзы у нас во дворе…
        Я перевернула Асину фотографию и быстро написала на обратной стороне: «Борису Левицкому от Оли». Потом подумала, что бы ещё написать, — и поставила сегодняшнюю дату.
        Часть III
        Как хочется быть не такой —
        Другой,
        Ни на кого не похожей.
        Особой. И не сливаться с толпой
        Обычных,
        как все,
        прохожих.
        Как хочется…
        не такой!..
        Не каплей похожих капель из крана.
        И даже немного странно,
        Что каждый в толпе
        Тоже,
        Наверное, думает, что он —
        непохожий…
        Ужасный день
        Сегодня был просто ужасный день, хотя начинался он совсем неплохо, даже весело. Литературу у нас сейчас ведёт практикантка из педа — мы зовём её «Танечка». Танечка очень старается заинтересовать нас и рассказывает на уроках много интересного. Жаль, что никто не слушает… Когда Танечка остаётся с нами одна, без Валентины Игнатьевны, мы не слышим даже друг друга, а уж что там рассказывает Танечка, понять невозможно!
        Но сегодня на уроке за задним столом сидела Валентина Игнатьевна и Танечка смогла наконец показать, на что она способна.
        Мы проходим Пушкина, про «и жало мудрое змеи в уста замершие мои вложил десницею кровавой».
        - В этом стихотворении много устаревших слов, — сказала Танечка. — Например, «уста» и «десница». Кто сможет объяснить, что они означают?
        Танечка посмотрела на нас, но все, естественно, молчали — мы же не в пятом классе, чтобы тянуть руки и подпрыгивать от нетерпения.
        - Никто не знает? — удивляется Танечка и заглядывает в журнал. — Родина?
        Оксана встаёт, смотрит лениво в окно и только потом дотрагивается пальцем до губ:
        - Ну губы!
        - А «десница»?
        Этого Оксана не знает, и Валентина Игнатьевна за задним столом недовольно качает головой.
        Может быть, Танечка подумала, что это её осуждает Валентина Игнатьевна, — за то, что она нам плохо объяснила? Во всяком случае, практикантка вызвала Родину к доске и велела ей написать эти и другие устаревшие слова и их значения.
        - Лоб, — сказала Танечка, — раньше как называли? Правильно, чело! Щёки — ланиты, губы — уста, нос… — Танечка задумалась.
        - Рубильник!!! — крикнул с третьей парты Толя Родионов, и всем — даже Валентине Игнатьевне и Танечке — стало очень смешно. Правда, есть опасение, что к Родионову прилипнёт теперь этот «рубильник» намертво!
        Домой я шла одна, без Аси, потому что у ворот школы Асю поджидал парень в джинсовой куртке с меховым воротником — наверное, это и есть Андрей. А дома меня встретил папа! Обычно он приезжает в субботу, а сегодня — только среда, но папа сказал, что у него на работе отгул, вот он и решил махнуть к нам. За обедом папа рассказывал про Антошку — какой он забавный и умный, сколько он весит и какой у него рост в сантиметрах — как будто мне интересно! Папа привёз целую кипу Антошкиных фотографий. Я посмотрела, чтобы не обидеть папу: ну ребёнок и ребёнок — ничего особенного!
        А когда папа сказал, как всегда: «Ну что, Лёка? Пойдём по нашим местам?», мне почему-то не захотелось, и я придумала, что у меня болит голова.
        Бабушка тут же достала градусник, но я сказала, что мне нужно просто полежать, и ушла в свою комнату. Там я залезла на подоконник, задёрнула шторы и стала думать о том, что, кроме бабушки, у меня теперь никого не осталось на свете. Для Аси я давно уже не самая лучшая подруга, а просто одна из знакомых, и стоит появиться на горизонте какому-нибудь парню, как она тут же бросает меня одну. А у папы теперь есть Антошка…
        Растворяется сахар в стакане с водой,
        Растворяется радость в квартире пустой,
        Растворяются близкие люди —
        В автобусах,
        В телевизорах,
        В конторах за проходной,
        Просто
        В сумерках города,
        В снеге,
        Дожде…
        Близких людей так мало —
        И те
        Растворяются…
        - Кажется, кто-то на нас обиделся… — папа раздвигает шторы и берёт мою тетрадку. — Можно?
        Папа читает про себя стихотворение, а я смотрю в окно. Ну и пусть! Пусть все как хотят!.. И пусть папа уезжает к своему Антошке, раз так!..
        - Ну вот что! — говорит папа и хватает меня в охапку, как маленькую. — Давно пора тебе переезжать в Нижний! Пойдёшь в хорошую школу — в лицей или в английскую! Рано или поздно всё равно придётся тебе куда-нибудь поступать — ну не в Арзамасский же пед!
        - А что пед? — вмешивается бабушка. — Сейчас к нам идут очень сильные абитуриенты! Даже с медалями! А дальше всё только от неё зависит: будет хорошо учиться — поступит в аспирантуру!
        Но папа не слушает.
        - Ну как, Лёка, поедешь? Тётя Наташа тебя очень любит, и тебе она нравится.
        И вот тут случилось самое ужасное! Я не знаю, что на меня нашло… Я совсем так не думала, и я сразу же пожалела о своих словах, но было уже поздно. Я сощурила глаза и очень тихо сказала: «Вам с тётей Наташей нужна бесплатная няня для Антошки?»

* * *
        Вечером я сидела в своей комнате, плотно закрыв дверь, и делала вид, что учу уроки. Бабушка несколько раз заглядывала ко мне и говорила, что ужин готов, но я только мотала головой. Папа ко мне не заглянул ни разу, хотя он и не уехал в свой Нижний. Всем было очень плохо, но у меня что-то в голове как заело, и я упрямо твердила про себя одно и то же: «Ну и пусть, раз они так…»
        Наконец, часов в девять вечера, папа вошёл ко мне в комнату, обнял за плечи и внимательно посмотрел в глаза.
        - Ты же знаешь, что это не так? — спросил он, и я кивнула и отвернулась к окну. И тогда папа сказал: — Это ты из-за Антошки? Ты, наверное, думаешь, что я теперь буду меньше тебя любить, так?
        Я ничего не сказала, но в носу у меня защипало, как у маленькой.
        - Так вот, — сказал папа. — Ты — моя самая любимая дочка, и так будет всегда, поняла? И — давай-ка, дружок, ужинать. Бабушка вот такие блины испекла! А насчёт переезда ты всё-таки подумай — не в этом году, так на следующий, договорились?
        Радость в кармане
        Весь март я прожила в состоянии радостного ожидания. Борис писал почти каждый день, а из меня просто сыпались стихи! Иногда мне казалось, что ещё немного — и полетят искры во все стороны!
        Перед Восьмым марта папа прислал деньги на подарок и мы с бабушкой купили короткий светло-зелёный плащ, который нужно носить с джинсами. Ася сказала, что я в нём похожа на японку, и я решила, что это — комплимент. И ещё случилось одно неважное событие, даже не событие, а так… Я шла в этом плаще по улице, и два незнакомых парня обернулись и посмотрели мне вслед, хотя я шла одна, без Аси.
        Над Арзамасом весь месяц висело огромное синее небо, какое бывает только ранней весной, но раньше я не видела, какое оно огромное. И ещё я заметила, что у деревьев в парке — синие тени…
        У Аси тоже жизнь кипела ключом. В марте она умудрилась два раза поссориться с Андреем и три раза помириться.
        - А почему три? — не поняла я. — Два раза поссорились — значит, и мирились два раза?
        - Про третью ссору я совсем забыла, — беззаботно смеётся Ася. — А тут вдруг Андрей звонит и предлагает мириться! Я даже не сразу и поняла, о чём он.
        Бабушка считает, что у Аси ещё не проснулась душа и что она просто играет в чувства. И ещё бабушка сказала, что скоро Ася встретит свою первую большую любовь… Моя бабушка в шутку говорит, что может предвидеть будущее. Я иногда в это верю, потому что у нас в роду когда-то очень давно была прапрабабушка-цыганка. Наверное, от неё у бабушки и у мамы такие густые вьющиеся волосы, которые у бабушки до сих пор не поседели.
        В марте мы с Асей стали по утрам до школы бегать по парку, потому что Ася собирается участвовать в конкурсе красоты «Мисс Арзамас» и ей нужно сбросить 350 граммов. Я не знаю, на каких весах Ася всё так точно подсчитала и почему именно 350, а не 400 или 300. Я думаю, что Ася и так тоненькая, как модель, и выше меня на голову. За этот год она ещё больше вытянулась и похорошела, так что понятно, почему Андрей боится её потерять.

* * *
        В тот четверг после школы я забежала домой переодеться и пообедать, а потом за мной зашла Ася, чтобы вместе идти на аэробику: Ася всерьёз готовится к конкурсу красоты, а я за неё болею.
        Только что принесли почту, и я сразу заметила в ящике письмо от Бориса. Мне не хотелось читать его при Асе, и я засунула конверт в карман.
        - Это от него? — спросила Ася, и я молча кивнула.
        С трёх до четырёх я наблюдала, как Ася вместе с группой симпатичных девочек в ярких полосатых гетрах кружится и прыгает под музыку, и мне тоже захотелось заниматься аэробикой и носить такие гетры.
        Конверт лежал в кармане, как маленькая радость, и я думала о том, как приду домой, зажгу настольную лампу и не спеша прочитаю письмо, а потом весь вечер буду писать ответ…
        Письмо оказалось необычно коротким, всего несколько строчек.
        Здравствуй, Оля.
        Пишу в перерыве между лекциями, потому что хочу, чтобы письмо быстрее дошло до тебя.
        Короче, в эту субботу я буду в Арзамасе и очень хочу с тобой встретиться. Оля, ты — очень интересный человек и потрясающе красивая девушка! Я думаю о тебе всё время.
        Жду тебя в субботу в три часа около фонтана напротив Технического института.
        Борис Л.
        Ой!.. А что же теперь будет?..
        Впервые в этом письме Борис обращается ко мне на «ты» и впервые написал такие слова, от которых у меня мурашки по спине побежали.
        «Потрясающе красивая… Думаю всё время…»
        Но ведь… Но ведь это он не обо мне думает, а об Асе!..
        В груди у меня что-то ёкнуло, и я минут пять сидела, уставившись на листок с письмом.
        Ну вот и всё… Он меня увидит — и… Нет, он меня ни за что не увидит! Напишу, что… сломала руку или лучше ногу… Вообще умерла! Нет, умерла — не получится, потому что как же я напишу об этом? Может, просто не прийти?.. А ПОТОМ придумать что-нибудь… Что папа приехал и увёз в Нижний…
        Всю пятницу я не знала, что мне делать, — и молча паниковала.
        - Ты что, не слышишь? Я тебя уже два раза спрашиваю! — дёргает меня за рукав Ася. — Ты вообще сегодня какая-то странная…
        После школы, когда мы проходили мимо фонтана напротив института, я вся сжалась и ссутулилась, как будто Борис мог меня увидеть и разоблачить прямо сейчас.
        А вечером у меня созрел план…

* * *
        - Ты что, с ума сошла? Ты это серьёзно?.. — Ася смотрит на меня как на ненормальную и крутит пальцем у виска. — Да ты соображаешь, что только запутаешь всё ещё больше?
        Мы сидим с Асей в моей комнате, но не в папином кресле, а на диване, и Ася в третий раз перечитывает письмо. Кажется, она всерьёз расстроена.
        - Ну скажи, зачем ты это сделала? На что ты, собственно, рассчитывала? — повторяет Ася, пожимая плечами. — Глупенькая, ты же сама симпатичная, а в последнее время в классе только и слышно: «Широкова да Широкова!..»
        Я молчу, потому что понимаю, что то, о чём я прошу Асю, — действительно глупо. Ну встретится она с Борисом один раз вместо меня… А что потом?! Борис сразу же влюбится в Асю по уши и будет писать МНЕ о том, как он меня, то есть Асю, любит!..
        - Я ещё написала ему, что уже в десятом…
        - Это мелочь! — отмахивается Ася. — Про возраст все врут! Я тоже сначала Андрею сказала, что в десятом. А ты даже и не совсем соврала, потому что через два месяца ты как раз перейдёшь в десятый. Два месяца — подумаешь!
        Но что же всё-таки делать?..
        - Послушай! — встрепенулась Ася. — А может, рассказать всё тёте Вале? Всё-таки психологический педагог…
        - Бабушке?! Да ты что!.. — машу я руками. — Она не поймёт и только расстроится! И скажет, что врать нехорошо.
        Ася морщит лоб.
        - Знаешь… — говорит она неуверенно. — Просто нужно всё по-честному рассказать.
        - Кому? Борису?!
        - Ну да.
        - Нет-нет! Я боюсь!
        - Ну, позвони ему и всё объясни. Ты знаешь его телефон?
        Я мотаю головой:
        - Я ему ни разу сама не звонила. И ЧТО Я ЕМУ СКАЖУ?
        - Ну хочешь… Хочешь, я сама попробую ему всё объяснить? — предлагает Ася. — Ну, скажу, что — так получилось.
        Ася привыкла, что ей всегда всё прощается за то, что она красивая, — стоит только смущённо улыбнуться, сделать удивлённое лицо и развести руками. Вот и сейчас ей кажется, что она на самом деле сумеет объяснить Борису, что ничего, собственно, не произошло…

* * *
        В субботу в три часа я закрыла дверь в свою комнату, залезла с головой под одеяло и зажмурилась. Вот сейчас Ася подходит к фонтану… Борис видит её издалека и замирает от удивления, потому что настоящая Ася ещё красивее, чем на карточке…
        Три минуты четвёртого… Ася говорит Борису, что она — не Оля…
        Пять минут четвёртого… Борис ничего не может понять. Ася объясняет ему, что «так само получилось и никто не виноват».
        Десять минут… Я не знаю, что дальше. Ну и пусть…
        Сорок минут… Та-ри-ра-таа!.. Мобильник!
        Я смотрю на него с ужасом, потом медленно-медленно протягиваю руку и говорю: «Да?»
        - Ну, в общем… — голос у Аси растерянный. — Одним словом, я сейчас к тебе приду.
        Ася садится на краешек дивана и почему-то смотрит в сторону.
        - Понимаешь… Он так обрадовался!.. Он, оказывается, специально приехал на один час, чтобы с тобой встретиться…
        - Ты хочешь сказать — с тобой? — поправила я, уже догадываясь, что произошло.
        - Нет, с тобой, — покачала головой Ася. — Если хочешь знать, мне было очень неловко. Я даже не помню его фамилии!..
        - Левицкий. Зовут Борис.
        - Оль, ну так вышло… Я как-то сразу не призналась, что я — Ася, а не Оля, а потом за ним друг подъехал на машине — и я не успела… Глупо всё получилось!
        Мы помолчали.
        - Ты знаешь, он действительно отличный парень, — грустно сказала Ася. — И он тебя простит, и всё будет хорошо… И — давай напишем ему письмо и всё объясним!

* * *
        Прошла неделя, потом — ещё одна…
        Я подсчитала, что если письмо идёт до Нижнего два, ну — три дня, и если один день прибавить на всякие задержки, то я могу получить ответ в любой момент…
        С Асей мы как-то отдалились, и из школы я часто возвращаюсь теперь одна. Так даже лучше — не нужно отвечать на вопросы или делать вид, что всё нормально.
        В апреле снег в городе потемнел и съёжился, а вот в «Дубках» за оврагом ещё можно кататься на лыжах. На физкультуре нас водил туда Олег Иванович. Лыжня была видна, но лыжи не скользили и к ним прилипал мокрый снег. Я отошла в сторону и долго стояла среди звенящей тишины, опрокинутого неба и солнечного света.
        А небо —
        всего лишь слово,
        условное, как горизонт.
        Но с неба закапало снова —
        И я раскрываю зонт.
        Сливается небо с землёю,
        теряется верх и низ,
        и где-то за горизонтом
        бессмысленной
        жизни
        смысл…
        Я совсем не думала о смысле жизни, да и зонта у меня в руках не было. Просто было грустно и очень тихо — не вокруг, а внутри… А когда я пришла домой, на столе у меня лежал тонкий конверт.

* * *
        Привет. Я думаю, нам нужно всё-таки встретиться. В субботу, 21 апреля, в 4 часа буду ждать тебя там же.
        Борис Левицкий
        …А ещё раньше, через два дня после того как Ася вместо меня встретилась у фонтана с Борисом, было ещё одно письмо. Три страницы, исписанные мелким торопливым почерком, и там были такие слова, от которых у меня похолодело в груди! Такие письма получают раз в жизни, если вообще получают… Со страниц на меня летела нетерпеливая счастливая энергия, как солнечные брызги, от волшебных слов кружилась голова… и, может быть, это и есть любовь?
        Под одним дождём
        Я не показала письмо Асе. И ещё я твердо решила, что не пойду на встречу. Зачем?! Чтобы Борис сказал мне, какая я врунья?
        …В половине четвёртого я стояла перед зеркалом в джинсах и новом плаще, в котором я похожа на японку.
        - Ты куда собралась? — спросила бабушка. — А обедать?
        - Я не хочу…
        От нашего дома до технического института — минут десять пешком, но я вышла раньше: мне хотелось посмотреть на Бориса «со стороны», пока я для него — просто прохожая-невидимка. Я шла через парк и наслаждалась своим «инкогнито».
        День был серенький, пасмурный — того и гляди, заморосит по-осеннему…
        У фонтана напротив института толпился народ: наверное, только что закончились лекции… Я напрягла зрение (очки лежали в кармане), пытаясь рассмотреть, кто из них Борис.
        «Девушка, вы не меня ждёте? Ах нет… Ну извините…»
        Меня уже раза два за последнее время называли на улице «девушкой», а не «девочкой». А всего полгода назад меня часто принимали за мальчика, особенно когда я надевала джинсы и кепочку.
        Без пяти три. Бориса не видно. Я обошла площадь, постояла у киоска и вернулась к входу в институт.
        Три часа три минуты… Может, он вообще не приехал?
        Я подошла к фонтану.
        Когда мы с Асей играли в бумажных принцесс, наши нарисованные принцы часами ждали с букетами цветов под окнами замка, а вот Борис не торопится…
        «Вы — Оля?»
        Мы стоим и смотрим друг на друга. Я — растерянно, Борис… не знаю как: внимательно? изучающе?
        У фонтана шумит весёлая студенческая жизнь, а мне кажется, что вокруг нас — стеклянная стена. Борис отворачивается, достаёт сигареты и закуривает — и сразу ещё больше отдаляется и превращается во взрослого незнакомого человека…
        - У меня к тебе один вопрос, — спокойно говорит Борис. — Стихи — тоже чужие?
        - Стихи мои.
        Я чувствую, как из меня уходит что-то, как воздух из прохудившегося воздушного шарика. Очень хочется плакать…
        - Ну ладно, — говорит Борис и смотрит на часы. — Спасибо, что пришла. У меня в пять пятнадцать автобус. Я тебя провожу — и на станцию.
        - Не надо… Тут близко…
        Борис смотрит на меня сверху вниз и улыбается снисходительно, как ребёнку.
        - Да ладно, не переживай, — говорит он и раскрывает зонт. — Пошли, а то промокнешь.
        Мы идём через парк, и дождь стукается о чёрную мокрую крышу зонта и мелкими гвоздиками впивается в лужи. Борис молчит, и я ускоряю шаг…
        Под одним зонтом,
        Под одним плащом
        Мы идём с тобой,
        Мы идём вдвоём.
        Ты идёшь — один,
        Я иду — одна.
        Под одним зонтом
        Между нами стена!
        Только дождь стучит
        В мокрый шёлк зонта.
        Под одним зонтом
        Тишина! Тишина!..
        Что за странный век,
        Одинокий век…
        Я вдвоём одна!
        Между нами — стена
        Под одним зонтом,
        Под одним плащом,
        Под одним дождём…

* * *
        - Ну, пока, — говорит Борис.
        Дверь в подъезд захлопнулась, и я постояла внизу, потом поднялась на три пролёта и села на грязный подоконник. Дождь полил ещё сильнее. Я подождала, пока большой чёрный зонт скроется за поворотом, и спустилась вниз. Было так больно, что уже ни о чём не заботишься, а только о том, как остановить эту боль. Я шла по проспекту и думала, что вот так люди, наверное, и совершают самоубийства. А что? Один миг — и всё кончится. Бабушку вот только жалко… И папу тоже.
        Я достала мобильник и набрала папин номер.
        …Длинные гудки.
        Потом что-то щёлкнуло, и автоответчик папиным голосом предложил мне оставить сообщение.
        Больше я не звонила.
        На проспекте и в парке зажглись фонари. Было ещё не поздно, а для субботнего весеннего вечера и совсем рано. Город только начинал свою вечерне-ночную программу. В кармане раз пять уже звонил мобильник. Мне не хотелось ни с кем разговаривать, но при чём тут бабушка?..
        - Баб, я в читальном зале. Ну, не могла позвонить!.. Всё, отключаюсь — тут нельзя с мобильниками!
        «Девочка, у тебя что-то случилось?»
        Сквозь туман очков, забрызганных мелкими капельками дождя, я вижу человека в коричневом плаще. Я даже не знаю, старый он или молодой… Мне всё равно — хотя бы и маньяк!
        «Девочка, тебе нужно идти домой. Нельзя с таким лицом гулять одной по городу».
        И тут меня как прорвало!.. Из глаз полились слёзы, и сразу стало чуть-чуть легче. Мы куда-то идём, и я рассказываю про Бориса, фотографию и Асю.
        Я не запомнила лица моего спутника: он так и остался для меня навсегда просто Человеком в Коричневом Плаще. И ещё я запомнила голос — спокойный и внимательный. И этот голос не пытался мне доказать, что «всё пройдёт и у меня будет в жизни много ещё таких Борисов», — потому что он знал, этот мудрый человек, что в тот момент Борис был — единственным и… единственным!
        Вместо всего этого Человек в Коричневом Плаще сказал, что если я подожду до завтра и не наделаю глупостей, то может быть, именно завтра Борис позвонит или пришлёт письмо.
        У подъезда нас встретила перепуганная бабушка, которая уже звонила в милицию, библиотеку, Асе и папе в Нижний.
        - Вот, сдаю вам с рук на руки, — смущённо улыбнулся Человек в Коричневом Плаще и растворился в дожде — совсем как в том моём стихотворении, из-за которого расстроился папа…
        Часть IV
        Нарисованный человечек
        нарисовал
        воздушный шар.
        Потом
        нарисовал окно,
        открыл его
        и вылетел
        в настоящее
        небо…
        Арифметика счастья
        Тот мудрый Человек в Коричневом Плаще ошибся: на следующее утро никто мне не позвонил, а почта по воскресеньям не работает. В понедельник я пошла в школу и даже умудрилась получить четвёрку по истории, хотя не открывала учебника.
        Весь день я не думала о Борисе — вернее, думала, но как-то абстрактно… Что вот когда-нибудь мои стихи напечатают в «Литературной газете» и у меня выйдет настоящая книжка!.. И однажды Борис придёт в книжный, прочитает на обложке мою фамилию — и пожалеет!..
        От этих мыслей мне становилось легче, и я украшала будущее всё новыми и новыми подробностями.
        Остаток апреля и май пролетели как во сне. С Асей мы почти перестали общаться, только в школе мимоходом; кажется, и с Андреем она окончательно поссорилась.
        Первое время бабушка спрашивала, куда это Ася пропала да почему не заглядывает, а потом привыкла.
        - А почему нет Аси? — спросил папа, когда второго июня ко мне в гости пришли с букетами сирени Марина из соседней квартиры и Верочка Сорокина, с которой я познакомилась два года назад на хореографии.
        Я пожала плечами:
        - Ну она же знает, когда у меня день рожденья…
        В семь часов Ася всё-таки позвонила и поздравила, и папа отнял у меня трубку и потребовал, чтобы Ася — «немедленно, слышишь?» — появилась у нас.
        - Меня не интересуют ваши девичьи ссоры, — сказал папа. — Сами разберётесь. Но пятнадцатилетие у твоей подруги бывает не каждый день.
        Ася пришла — такая же красивая и лёгкая, как всегда, обняла меня как ни в чём не бывало и подарила книгу «Японские пятистишия».
        - С днём рождения! — весело пропела она. — Теперь ты старше меня на год, потому что мне всё ещё четырнадцать, а тебе — уже пятнадцать, ага!
        Удивительно, как Ася умудряется быть то ребёнком, то взрослой девушкой! Сегодня она — ребёнок, и такой она мне ближе и понятнее. Мы пьём чай с медовым тортом, и папа рассказывает смешные истории. Ася хохочет, но я чувствую, что что-то неуловимое в ней изменилось, хотя и не могу понять что…
        А потом папа вдруг стал очень серъёзным и сказал, что сегодняшний вечер — это не просто день рождения, а ещё и прощание, потому что всё решено окончательно и бесповоротно.
        - Все документы оформлены — осталось только подписать обходной — или как это у вас теперь называется? Со школой в Нижнем мы тоже всё устроили: тётя Наташа возьмёт тебя в свою английскую.
        Бабушка вздыхает, хотя она уже давно смирилась с моим переездом. Ася впервые об этом слышит и смотрит на меня немного растерянно:
        - Ты что, совсем уезжаешь? А когда?
        - Через две недели. Придёшь проводить?
        И вдруг… Сначала я даже не поняла, но… неужели Ася плачет?

* * *
        Адрес: [email protected]
        Тема: Асе от Оли Широковой
        Привет, Ася!
        Ура!!! У меня теперь тоже компьютер и интернет! Так что пиши мне по этому адресу: [email protected]
        Событий, как всегда, много — даже не знаю, с чего начать… Занятия в институте идут вовсю, почти каждый день по три-четыре пары, а потом ещё нужно сидеть в лаборатории — отрабатывать произношение. Но пока учиться в инъязе мне ОЧЕНЬ нравится!
        В конце сентября у нас был Вечер первокурсника! Ася, ты ни за что не угадаешь, кого я там встретила!!! Нет, не Бориса. Борис тогда так и пропал совсем — видимо, здорово на нас обиделся… А мне бы, если честно, очень хотелось с ним встретиться — просто так, случайно, на улице. Я один раз (давно, ещё в десятом классе) даже специально поехала в Канавино и постояла у магазина напротив его дома. Это далеко, по мосту через Волгу на маршрутке.
        Ну ладно, не буду тебя больше мучить, всё равно не угадаешь! Ася, ты помнишь Юру Аристова, сына директрисы из первой школы? Ты мне ещё говорила, что они с Вадиком в одном классе. Ну так вот! Стоим мы с двумя девочками из группы около сцены, а тут объявили вальс и — совсем как на том вечере в первой школе! — заиграли «Сказки Венского леса». Зал, конечно, тут же опустел, все стоят и ждут, когда будут нормальные танцы… И ВДРУГ подходит ко мне этот кудрявый Юра и галантно так приглашает танцевать! Ася, я сначала думала, что сплю и вижу кошмарный сон, потому что — ну откуда он взялся в Нижнем? И как вообще меня узнал?! Я же тогда совсем маленькой была… Я потом, уже когда мы с ним познакомились и подружились, напомнила ему о том школьном вечере.
        «Ну да, что-то припоминаю… — сказал мне Юра. — Я думал, что это чья-то младшая сестрёнка… Она ещё очень хорошо танцевала вальс. Так это была ты?!»
        А мы-то тогда с тётей Аней так старались сделать из меня красавицу!..
        Юра, конечно, тоже изменился, но узнать можно. Он учится не с нами, а на переводческом, на втором курсе. Мы танцевали весь вечер, он меня встречает и провожает и… Аська, я такая счастливая сейчас, ты просто не можешь представить!!! Скажу только тебе — по секрету, шёпотом: я, кажется, влюбилась…
        Адрес: [email protected]
        Тема: Оле от Аси
        Оля, привет.
        Юру Аристова я лично не знала. Он ведь из компании Петрик, а я дружила сначала с тобой, а потом, когда ты уехала — с Валей Семенюк. Помню, что он классно играл на гитаре и вообще был очень в Арзамасе известной личностью.
        А что касается Бориса… Ты ведь не всё знаешь. Я не хотела тебе писать, но прошло уже так много времени… Два года? Нет, даже чуть больше… Помнишь, твоя «цыганская» бабушка как-то напророчила, что скоро я встречу свою настоящую любовь?
        Ну да, Борис…
        Мы встречались с ним несколько раз — уже после того, как вы расстались, и я получила от него три письма… Два раза он приезжал в Арзамас, я тоже ездила в Нижний, когда у папы были там дела по бизнесу. Я врала, что хочу походить по магазинам, и папа ещё очень удивлялся, что я ничего не покупала…
        Оля, Борис на нас тогда не «обиделся», тут всё сложнее… Ему-то уж совсем не повезло: он полюбил девушку, которой не было вообще! Ты понимаешь? Он действительно почувствовал глубокий интерес к тебе — а представлял другого человека, и всё, что между вами было или могло быть, у него связалось со мной, вернее, с моим внешним обликом. Но оказалось, что этого мало… А сначала он был просто в шоке: он думал, что мы — две глупые девчонки — решили его разыграть.
        Мне тогда было очень плохо!.. Все ребята по сравнению с Борисом казались мальчишками — а потом ты уехала и я осталась вдруг совсем одна.
        Но сейчас, когда я думаю об этом очень странном и грустном периоде в нашей жизни, я ни о чём не жалею, и мне почему-то кажется, что это был
        ОЧЕНЬ СЧАСТЛИВЫЙ ГОД.