Библиотека / Детская Литература / Линь Ван : " Дальние Края " - читать онлайн

Сохранить .

        Дальние края Ван Линь
        В этой книге вы прочтете повесть вьетнамского писателя Ван Линя о том, как жили дети Демократической Республики Вьетнам до того, как американские агрессоры напали на Республику, о том, как вьетнамские ребята умеют дружить и трудиться.
        Для среднего возраста.
        Ван Линь
        ДАЛЬНИЕ КРАЯ
        Дорогие ребята!
        Если б мы с вами захотели обозначить на глобусе все города и страны, где проходили и проходят демонстрации и митинги в поддержку борющегося Вьетнама, откуда шла и идет во Вьетнам помощь, то, наверно, весь земной шар запестрел бы флажками. Главную помощь героическому народу Вьетнама оказывает Советский Союз и братские социалистические страны: они неизменно поддерживают Вьетнам и в борьбе, и в труде, и на мировой политической арене. Американские империалисты получили сокрушительный отпор и на Севере, и на Юге Вьетнама. Не случайно агрессорам пришлось в марте 1968 года сперва ограничить бомбардировки Демократической Республики Вьетнам, а в ноябре того же года прекратить их. Американцы и их сайгонские ставленники вынуждены были под напором прогрессивных сил мира сесть за стол переговоров с представителями Демократической Республики Вьетнам и Национального фронта освобождения Южного Вьетнама, а в июне 1969 года, когда на Юге было создано Временное революционное правительство, его делегация сменила на переговорах представителей Национального фронта.
        Народы всего мира знают: сила и правда на стороне Вьетнама, победа его предрешена самой историей, и мы уверены, что этот радостный день уже недалек.
        Дети Вьетнама
        В детстве я очень любил читать описания морских путешествий. И мне казалось, будто нет ничего приятней и легче, чем писать строку за строкой на корабле, когда у борта шумит и пенится море, убегающее к самому горизонту.
        Но сегодня убеждаюсь, что писать в каюте, когда волны бьют по стеклу задраенного иллюминатора, — дело совсем непростое. Ручка моя, следуя за качающимся столом, норовит провести по бумаге замысловатую кривую, и все время падают на пол отпечатанные на машинке страницы рукописи-перевода будущей книги, той самой, которую вы, ребята, держите сейчас в руках. Меня попросили написать к ней предисловие, и я, чтобы управиться поскорее, увез ее с собой, во Вьетнам. Но мне так и не удалось выкроить для этого времени. И только здесь, на советском грузовом теплоходе «Раздольное», увозящем нас из Хайфона домой, во Владивосток, я смог перечитать рукопись и взяться за дело.
        Наверно, многие из вас не очень-то любят читать предисловия, но мне хотелось бы кое о чем рассказать вам, прежде чем вы раскроете переведенную для вас с вьетнамского языка повесть «Дальние края». Писатель Ван Линь написал свою книгу, а детское издательство «Ким Донг» напечатало ее в Ханое еще в ту пору, когда на Севере Вьетнама, в Демократической Республике, царил мир, и только к югу от семнадцатой параллели, временно разорвавшей надвое вьетнамский народ и его землю, громыхали выстрелы и пылали облитые американским напалмом хижины.
        Но однажды, августовским утром 1964 года, мирное небо Севера распороли остроносые, как акулы, реактивные американские бомбовозы, и у рыбацких причалов разорвались снаряды, пущенные с американских эсминцев. Нападение было совершено по-разбойничьи, без объявления войны. В этой войне, идущей вот уже пятый год, нет, как бывало прежде, фронта и тыла; под ударом с воздуха оказалась вся территория республики. Американцы сбросили на Северный Вьетнам столько бомб, что на каждого жителя приходится 150 килограммов бомбового металла. Вдумайтесь в эту цифру: ведь чтобы убить человека достаточно нескольких граммов железа!
        Я бывал в Северном Вьетнаме еще до войны. И как-то, весной 1963 года, провел целый день в хайфонской школе-интернате для ребят с Юга, той самой, где жила и училась Хоа, героиня этой книжки. Все запомнилось мне таким же, как в повести: широкий двор, красные цветы на деревьях и старенький сторож в будке возле ворот. Каникулы тогда еще не начались, и повсюду — в классах, на спортплощадке, в библиотеке — было много девочек, черноглазых и черноволосых, почти все в пионерских галстуках. Судя по нашей встрече, у большинства учениц любимым предметом была литература. Школа гордилась своими поэтами; в стенгазетах большую часть столбцов занимали стихи…
        …Четыре года спустя я ехал на зеленом «газике» по Хайфону, сильно пострадавшему от бомбардировок. Мы остановились около школы-интерната. Покосившиеся ворота чуть заметно раскачивались на ветру. За ними виднелись разрушенные корпуса и перерытый воронками двор. «Детей эвакуировали еще до бомбежки, — сказал сидевший рядом со мной вьетнамец. — Они теперь далеко отсюда, в деревне…»
        Вообще из городов ДРВ вывезено большинство детей. Это сразу бросается в глаза. Я помню, как раньше в Ханое день начинался звонким стуком сандалий по плитам тротуаров — первая смена шла в школу. Теперь по утрам детворы почти не увидишь. Только тысячи велосипедистов едут по мостовым — взрослые спешат на работу. Ребят можно увидеть в городе лишь в недолгие дни праздников, когда они приезжают домой погостить.
        Я не знаю, где находятся уехавшие из Хайфона ребята-южане. Но если вам интересно, как живут сейчас Хоа и ее подруги, я могу рассказать о школе из ханойского городского района Донг-да, переехавшей в деревню, километров за пятьдесят от столицы. Наверно, жизнь эвакуированных школ повсюду складывается одинаково.
        Мы приехали в эту деревню в прошлом году утром первого сентября, когда ребята праздновали начало учебного года. На маленькой площади собрались девочки и мальчики в белых рубашках и красных галстуках. За спиною у каждого широкополая шляпа, сплетенная из толстого соломенного жгута. Если во время налета не добежишь до укрытия, она прикроет от осколков голову и плечи. Гулко звучит разрисованный праздничный барабан. Потом ребят поздравляют директор школы, председатель административного комитета деревни и член Ханойского горисполкома, приехавший в «свою» школу.
        Ребятам в деревне живется нелегко, труднее чем в Ханое. Родителей тут нет. Все надо делать самим: стирать, убирать спальни и классы, зашивать и штопать одежду, присматривать за младшими. Многое из того, что идет на школьную кухню — овощи, рис, кукурузу, — выращивают сами ученики. Вместе со взрослыми строили они свои жилые и учебные помещения, очень похожие на остальные дома в деревне — глинобитные или плетенные стены и крыши из пальмовых листьев; вместе со взрослыми рыли убежища и траншеи. Ход в траншею подводится к каждой парте и к учительскому столу, чтоб по тревоге можно было сразу попасть в укрытие. А кабинеты физики, химии и биологии, где есть ценное оборудование, вообще помещаются под землей. Между прочим, классы рассредоточены по одному, по два на довольно большой площади за деревенской околицей — это чтобы уменьшить число жертв на случай попадания бомбы. Предосторожность совсем не напрасная. Янки, твердившие о бомбардировках «военных объектов», обстреливали и разрушали школы. Я видел разбомбленные школы не только в Хайфоне, но и в пригородах Ханоя, и в городах Фу-ли, Тхань-хоа и Винь, в
рыбацкой деревушке Нги-тан, неподалеку от семнадцатой параллели, в деревне Винь-тхай и в городке Хо-са, и еще в очень многих местах. Только за первые два с небольшим года войны в Северном Вьетнаме американские летчики сбросили бомбы на 391 учебное заведение. Сравнительно небольшие потери объясняются во многом дисциплиной и хорошей выучкой ребят. Ученики постарше несут ответственность за то, чтобы младшие по сигналу тревоги как можно скорее занимали места в убежищах. И они относятся к своим обязанностям далеко не формально. Вьетнамский писатель То Хоай, чьи книжки знают и любят и в нашей стране, рассказал мне об одном двенадцатилетнем школьнике, который во время бомбежки прикрыл своим телом пятилетнего мальчугана, не успевшего добежать до убежища, и ценой своей жизни спас мальчика от смерти.
        А сколько нелегких дел легло на плечи учителей республики (вернее сказать, учительниц, потому что почти все учителя-мужчины ушли в армию)! Им приходится не только вести уроки и проверять домашние задания, но и заменять матерей и отцов тысячам эвакуированных детей и тем малышам, которых война сделала сиротами. Вместе со своими классами учителя выходят на поля помогать крестьянам, восстанавливают разрушенные дома и дороги.
        Помню, однажды неподалеку от города Тхань-хоа прямо перед нами американские самолеты разбили мост на шоссе. Его начали восстанавливать немедленно, хотя самолеты могли еще и вернуться. Часа через четыре движение по дороге возобновилось. В ремонтной бригаде, как я узнал, были старшеклассники местной школы со своим учителем… Тогда же мы были в зенитном полку неподалеку от города Виня; мы прослушали вместе с солдатами целый концерт ансамбля самодеятельности одной из окрестных школ… В другой мой приезд я видел поблизости от Ханоя, как школьники рядом со взрослыми строили подъездные пути и разравнивали площадки для прибывшего ракетного дивизиона… А если надо, ребята бесстрашно заменяют старших, подносят зенитчикам снаряды, помогают выносить из-под огня раненых.
        Вместе с солдатами, со всем народом ребята Демократической Республики защищают свою родину, и в том, что число сбитых над Севером воздушных пиратов давно уже перевалило за три тысячи, есть и их, пусть скромная, заслуга.
        Конечно, война наложила на детей свой отпечаток. Даже в языке малышей появились новые «воинские» словечки. Теперь уже никто из них не спутает ракетную установку с комбайном, как это случилось с незадачливыми хайфонскими мальчуганами в повести «Дальние края». Ребята издалека определят вам калибры и типы советских ракет и зениток, из которых солдаты Народной армии ведут огонь по врагу, и на слух отличат шум мотора входящих в военно-воздушные силы республики наших «МИГов» от «джонсонов», как здесь называют американские самолеты.
        И все-таки дети во Вьетнаме, как и повсюду, любят играть в футбол, петь и рисовать. Недавно я видел в Ханое выставку детских рисунков; точнее, целых две выставки — одну вьетнамскую и другую, присланную пионерами ГДР. Маленькие вьетнамцы любят интересные книжки, веселые фильмы и красивые игрушки. И несмотря на войну и связанные с нею невзгоды и трудности, писатели республики пишут для детей стихи и рассказы, а из типографии, на которую не раз уже падали бомбы, привозят каждую неделю в магазины и киоски новенькие, пахнущие краской книжки с картинками. Для детей ставят пьесы, снимают фильмы — рисованные и «настоящие», игровые. Уже накануне отъезда я пошел на утренний сеанс в кино и вместе с ребятами смеялся, глядя, как маленькие партизаны Юга, герои нового мультфильма, дурачат незадачливых оккупантов-янки. Пожалуй, видя такое веселье, можно было вообразить, будто нет никакой войны, если бы не горящие в темноте зала красные стрелки с надписью «Убежище» и множество пустых скамеек: чтобы в случае тревоги не было давки, продаются билеты только на половину мест.
        Года два назад один вьетнамский писатель напечатал рассказ «На переправе» об инженерном офицере, человеке строгом, может быть даже излишне педантичном; как он на своем пароме — а там дожидались переезда грузовики с разными важными грузами — перевез вне очереди машину, которая везла игрушки к Новому году. И это вовсе не литературный вымысел. Можно смело сказать, что слова «Все для детей!» стали одним из главных лозунгов республики, потому что дети — это будущее народа, его надежда.
        Между прочим, у ребят во Вьетнаме игрушки и книжки, рубашки, куртки и лекарства не только свои, вьетнамские. Когда в школе Донг-да третьеклассники показывали мне свои рисунки, я обнаружил на обложке альбома отпечатанные русскими буквами слова «Тетрадь для рисования». Видя мое недоумение, ребята с гордостью показали и свои «орудия производства» — цветные карандаши, сделанные в Москве, на фабрике имени Сакко и Ванцетти.
        И наш теплоход «Раздолье» в этот свой рейс, кроме тысяч мешков с мукой, на толстых боках которых надпись: «Сделано в СССР», во второй раз доставил в ДРВ подарки от советских пионеров. И везет сейчас капитан теплохода Трофимов владивостокским ребятам письмо пионеров Хайфона: они благодарят за подарки и обещают хорошо учиться и делать все для победы.
        Вообще переписка между маленькими гражданами наших стран началась уже давно. В обе стороны идут сотни конвертов со старательно выведенными адресами — только успевай читать! И все-таки ребята во Вьетнаме хотят узнать еще больше о своих советских друзьях. В каждой школе республики нас засыпали вопросами: как одеваются советские дети? Любят ли они ходить в кино? Как они помогают старшим? А правда ли, что зимой едят мороженое? Как учатся наши пионеры и есть ли среди них лентяи?..
        И было бы очень здорово, если б каждый из вас, кто прочитает эту книжку, написал письмо во Вьетнам и рассказал своим сверстникам, как вы живете и учитесь, рассказал про свою школу, свой город, про необъятную нашу страну. Пусть на далекой вьетнамской земле у вас появятся новые друзья. Я вспоминаю, как в Ханое замечательный вьетнамский писатель Нгуен Туан говорил нам: «Это самое главное, самое важное, что дети наши дружат между собой. И я верю, что, когда они вырастут и станут взрослыми, они вместе — вьетнамцы и русские — полетят в космос».
        Вы спросите: «Если так, для чего же нам эта книжка о мирной жизни, раз сегодня во Вьетнаме идет война и многое там переменилось?» Но ведь все вы читаете газеты, смотрите телевизор, слушаете радио и знаете, что народ Вьетнама, его вооруженные силы каждый день наносят сокрушительные удары по американским захватчикам и их продажным ставленникам в Сайгоне. Уже недалек тот день, когда вьетнамский народ вышвырнет врагов со своей земли и настанет мир. А тогда исчезнут убежища со школьных дворов, поднимутся стены новых светлых классов, распустятся цветы на пожарищах, и дети снова заживут радостно и весело, точь-в-точь как Хоа и ее друзья и подружки из книги «Дальние края», а может быть, даже и еще лучше. Вот и выходит, что повесть эта не только о прошлом, но и о будущем.

    Мариан Ткачев
    Хайфон — Владивосток — Москва
    Осень, 1968 г.
        Дальние края
        Глава I
        Хоа ждет не дождется обещанного отцом письма.
        У школьных ворот останавливается диковинная машина.
        Хоа[1 - Хоа — по-вьетнамски значит «цветок». Это имя часто дают девочкам.] стояла одна-одинешенька под большим деревом прямо посреди школьного двора.
        Неподалеку над воротами красовалась надпись: «Хайфонская школа-интернат для детей из Южного Вьетнама № 18».
        Хотя Хоа и исполнилось в этом году тринадцать лет, но, глядя на ее невысокую худенькую фигурку, вы наверняка дали бы ей меньше. К тому же была она очень бледной. Мягкие черные волосы, схваченные у затылка металлической шпилькой, падали ей на плечи. А глаза ее, большие и черные, были какими-то необычными. Ребята в классе считали, что Хоа очень уж много читает и оттого у нее такие большие глаза.
        Итак, Хоа стояла под деревом, держа на ладони несколько красных цветов фыонга, и внимательно их разглядывала. Она оборвала один за другим лепестки, подняла повыше ладонь и, взяв лепестки губами, ощутила их чуть кисловатый вкус. Потом она ощипала тычинки. Изогнутые пестики цветов сцепились, словно стараясь повалить друг друга. Игра называлась «петушиный бой».
        - Ну и ну, — рассмеялась Хоа, — не пойму, что находят мальчишки в этом петушином бое? Играют с утра до вечера…
        Ветер принес прохладу с далекого моря. Дрогнули зеленые ветви бангов[2 - Банг — дерево, похожее на фикус.], зашелестели похожие на веера листья, а с дерева, под которым стояла Хоа, дождем посыпались лепестки и устлали красным ковром опустевший двор.
        Неделю назад начались каникулы. Каждый день подъезжали к школьным воротам красивые голубые и серые автобусы с большими блестящими окошками.
        Весело смеясь и перекликаясь, девочки выбегали из ворот, записывали напоследок адреса подружек, уговаривались встретиться после каникул, и непременно с подарками.
        Потом они рассаживались по автобусам, махали на прощание рукой, платочком, шляпой.
        Двери с шумом захлопывались, и автобусы трогались с места, увозя школьниц в До-шон, Бай-тяй или Ча-ко…[3 - Курортные места и пляжи на берегу Тонкинского залива.]
        За другими девочками приходили мамы и папы или старшие сестры и братья и брали их домой погостить.
        В спальнях накомарники, висевшие прежде над каждой койкой и похожие издали на сплошную белую паутину, были свернуты и прибраны, и деревянные рамы теперь сиротливо торчали за спинками кроватей.
        Койки в спальнях стояли в два этажа. Хоа спала внизу, а над нею — девочка по имени Лиен.
        Лиен ужасная болтушка, и бывало даже, после удара гонга, означавшего «Всем спать!», свесит голову вниз и сообщит какую-нибудь новость, которой не успела поделиться днем.
        Но и Лиен уже нет в школе, вчера вечером за нею приехала мама. В коридорах, в классах — в обоих этажах школы — ни души. Так что хочешь не хочешь — все время вспоминаешь уехавших подруг. Иногда, правда, можно увидеть людей возле школьной канцелярии, услышать их голоса и смех; но это все больше учительницы: они остались, чтоб подвести итоги учебного года.
        Каждый день Хоа поднимается ни свет ни заря, умывается, чистит зубы, потом снова укладывает мыльницу, полотенце и щетку в полинявший зеленый рюкзак и бежит к воротам. Сперва она для приличия поговорит со сторожем о том о сем, а после спрашивает, нет ли для нее писем или каких-нибудь вестей. Сторож глянет на нее через свои очки в черной роговой оправе — они вечно сидят у него где-то на середине носа — и ответит:
        - Пока ничего нет, внучка.
        И Хоа, понурясь, бредет обратно и садится с книжкой или, вот как сейчас, играет одна во дворе. Ей боязно уйти подальше: прибудет письмо, а ее-то и нет!..
        Сегодня утром к девочке подошла молодая учительница — по имени Ань. У нее был сайгонский выговор — певучий и мягкий.
        - Ну, как дела, Хоа? — спросила она.
        Хоа улыбнулась, поднялась на цыпочки и приколола цветок фыонга к волнистым черным волосам учительницы, потом поглядела на нее и сказала:
        - А знаете, красный цветок очень идет к вашей прическе.
        Ань ласково погладила девочку и снова спросила:
        - Ты ведь, по-моему, была в списке уехавших в До-шон?
        - Ага. Только я не поехала.
        - Где же ты собираешься провести лето? Так за тобой никто и не приехал?
        - Папа приедет и увезет меня далеко-далеко. У меня будут особенные каникулы, каждый день — примечательный!
        - Да ну? — Учительница покачала головой. — Жаль, к не знала об этом раньше. — Она поправила завернувшийся воротничок Хоа. — Желаю счастливых каникул, таких, как тебе хочется. Не забудь, напиши мне, ладно?
        - Ага.
        - И вот еще что: куда бы ты ни поехала, старайся побольше общаться с людьми, изучай природу. А то уткнешься в книжку и ничего не увидишь вокруг. Чтение, конечно, дело нужное, но все хорошо в меру. И постарайся хорошенько отдохнуть и поправиться, а то ты совсем худышка.
        - Ладно.
        Учительница ушла, а Хоа стало грустно: уж очень ей нравился ласковый голос Ань и улыбка и ямочки на щеках. «Вот если бы Ань преподавала у нас литературу! — думала Хоа. — Ее всегда так интересно слушать».
        О том, что папа увезет ее далеко отсюда и каникулы у нее будут особенные, Хоа рассказала не только учительнице: она говорила об этом каждому, кто заводил речь о планах на лето. За неделю до каникул она получила от папы письмо, он-то и написал ей об «особенных каникулах».
        Она разгребла ногой красный ковер лепестков и снова; отправилась к воротам, готовясь услышать опостылевшую фразу сторожа: «Пока ничего нет, внучка». Но едва она подошла к опустевшей баскетбольной площадке, как сторож сам выбежал ей навстречу.
        - Эй, Хоа! Хоа! — кричал он. — Скорей, внучка, тебе письмо!
        Она подбежала и схватила конверт. Дрожащими пальцами Хоа развернула сложенный вчетверо листок и увидела строчки, написанные знакомым почерком:
        Доченька!
        Я хотел сам приехать и взять тебя из школы. Но мы сейчас составляем технический отчет за первое полугодие, и я очень занят. Потом, еще мне надо готовиться к совещанию, так что вырваться нет никакой возможности. Ты уж не сердись, так вышло.
        Дядя Тоан едет в порт получать для нашего госхоза машину. Я попросил его на обратном пути заехать в школу и привезти тебя сюда, к нам. Я ему все объяснил подробно. Так что ты не волнуйся и приезжай вместе с дядей Тоаном.
    Целую тебя, доченька, и жду.
        Хоа страшно обрадовалась. Она обняла сторожа и сказала:
        - Спасибо вам, дедушка. Теперь за мной тоже приедут. Счастливо оставаться! Я вернусь в конце лета и непременно привезу вам что-нибудь в подарок.
        Старик, вконец растроганный, не знал, что и отвечать. Он только кивал головой и бормотал что-то себе под нос, глядя вслед Хоа, со всех ног припустившей к спальному корпусу.
        Хоа надела рюкзак и вприпрыжку, как воробей, побежала обратно к воротам. Случись все это в обычное время, она, конечно, не меньше четверти часа простояла бы, разглядывая диковинную машину, приехавшую неведомо откуда и стоявшую прямо напротив ворот. Но сегодня ей было не до того. Она заглянула в переулок и, не найдя там никакого автомобиля, побежала за угол, к универмагу — автомашины не было и здесь, не считая тех, которые мчались одна за другой по мостовой. Хоа добежала до самого сквера Лак-виен: никого — ни людей, ни машины. Тогда она бросилась обратно к школе и, запыхавшись, спросила сторожа:
        - Дедушка, где же автомобиль, который приехал за мной? Вы не помните, кто передал вам письмо?
        - А он разве уехал? Быть того не может! — Старик взял ее за руку и повел к калитке. — Пойдем-ка посмотрим. Он только что был здесь.
        Выйдя на улицу, сторож, как всегда, поморгал за толстыми стеклами очков и стал рассматривать странную машину, по-прежнему стоявшую около ворот. В моторе копался водитель в синих брюках и белой майке, изрядно вымазанной маслом.
        - Да ведь это он и дал мне письмо. Ты можешь у него все узнать.
        И без того большие глаза Хоа раскрылись еще шире.
        - Машина тоже его?
        - Разве ж такое чудо с чем-нибудь спутаешь! Говорю тебе, он на ней и приехал.
        Но она все-таки еще не верила. Держа в руке письмо, Хоа подошла к приезжему и спросила:
        - Дядя, а дядя! Это вы передали для меня письмо?
        Человек обернулся. У него оказалось очень веселое лицо.
        - Тебя зовут Хоа? — Он улыбнулся. — Это тебе я привез письмо?
        - Ага.
        - Я приехал за тобой, отвезу тебя к нам, в госхоз. Сними-ка рюкзак и посиди в тени, вон под тем деревом шау[4 - Шау — дерево со съедобными кисловатыми плодами.], пока я починю мотор. Я мигом управлюсь, потом устрою тебе место в машине.
        - А вы — дядя Тоан?
        - Так точно.
        - И вы… — Хоа покраснела, — вы поедете обратно в госхоз на этой машине?
        То ли Тоан уловил какое-то смущение в ее голосе, то ли заметил неудовольствие, промелькнувшее в глазах Хоа, но только он сразу сказал:
        - Правильно, мы с тобой доедем на ней до самого госхоза. Ты, наверно, не знаешь — это замечательная машина. Короли или принцы в старину и мечтать не могли о такой поездке. А их знаменитая колесница, запряженная драконами[5 - Дракон в древнем и средневековом Вьетнаме был символом королевской власти.], — это просто ерунда по сравнению с нашей машиной! — Он подмигнул ей и продолжал: — Тебе не очень нравится ее внешний вид?
        - Нет, что вы, — вежливо улыбнулась Хоа. — А как называется ваша машина?
        Глаза его весело заблестели.
        - Военная тайна! Здесь говорить об этом нельзя. Но по дороге я тебе все открою.
        В переулке показалась ватага мальчишек и двинулась к таинственной машине. Подойдя поближе, они принялись тщательно изучать ее. Разгорелись споры. Одни высказывали свое мнение потихоньку, словно боясь, как бы их кто не подслушал, другие говорили во весь голос, с самым ученым видом:
        - Я вам точно скажу: это амфибия, которая может плыть по воде.
        - Нет! Скорее всего — установка для запуска ракеты.
        - Ребята, танк! — воскликнул один из только что подошедших «знатоков».
        Но его сразу подняли на смех:
        - Какой же это танк?!
        - Да он никогда в жизни танка не видел! Разве у танка бывают колеса с надутыми шинами?
        - Эй ты, «танкист», вспомни-ка лучше, похожа ли эта штука на танк? В кино, что ли, не видел?
        Мальчишка, сгорая от стыда, опустил голову: «Надо же, даже танка узнать не мог! И кто меня тянул за язык…»
        Слушая их споры, Хоа и сама разглядывала машину: «Да-а, и вправду не поймешь, что это за диво? Наполовину похожа-на корабль без палубы, наполовину на веялку, да еще сбоку торчит что-то вроде дымовой трубы». И она негромко хихикнула.
        Услыхав ее смех, мальчишки все разом обернулись и уставились на нее, решив, что она насмехается над ними. Хоа быстро отвернулась и с безразличным видом, выпятив нижнюю губу, так что она издали казалась похожей на сливу, стала обмахиваться, как веером, своей бамбуковой шляпой.
        Дядя Тоан кончил копаться в моторе, выпрямился и надвинул на лоб козырек кепки. По рукам его, оставляя извилистые следы, сбегали крупные капли пота.
        Он повернулся к Хоа:
        - Ну, вот и все, дочка! Можем хоть сейчас ехать.
        Потом он покосился на мальчишек, улыбнулся и сказал чуть погромче:
        - Мы с тобой доедем на этом ракетоходе до самых гор.
        Спорщики теперь во все глаза глядели на дядю Тоана.
        - Точно…
        - Я же говорил — ракетная установка… — зашептались они.
        Хоа больше не видела в странной машине ничего смешного. Она уселась на сиденье торжественно и важно, как сказочный герой в седло своего боевого коня.
        Ее провожали восхищенные и завистливые взгляды мальчишек.
        Загудел мотор. Облако черного дыма окутало всю улицу, и машина тронулась с места.
        А мальчишки молча смотрели ей вслед, и на душе у них было неспокойно и грустно, как бывает, когда не можешь найти ответ на простую арифметическую задачку. На деревьях застрекотали притихшие было цикады, и треск их, казалось, еще больше смущал мальчуганов, заглушая гудение удалявшегося «ракетохода».
        Вдруг один из мальчишек подпрыгнул, словно желая броситься вслед машине, и крикнул:
        - Неправда! Вранье!.. Я вспомнил! Вспомнил!
        Все уставились на него, не понимая, в чем дело.
        - Вранье! Я вспомнил… узнал!..
        - Если вспомнил дело, говори! — сердито сказал кто-то.
        - Это же комбайн! Понимаете, комбайн!.. Да и кто бы позволил девчонкам ездить на ракетной установке?!
        - Так и есть!
        - Правильно, комбайн! Он и в кино такой же, как две — капли воды!
        Все сразу почувствовали облегчение.
        «Только и делов-то!.. А все-таки здорово было бы вот так, запросто, сесть на комбайн и проехать по городу. Девчонка-то доедет на нем до самых гор. Наверно, это далеко-далеко отсюда…»
        Глава II

«У кого же я здесь буду жить? Или… это и есть особенные каникулы, каждый день — примечательный?!»
        Это и в самом деле был комбайн; только некоторые части его сняли со своих мест и прикрепили к корпусу, чтобы удобнее было ехать. И разве виноват комбайн в том, что Хоа он сперва не понравился?
        Когда по дороге они останавливались передохнуть, вокруг комбайна собирались и стар и мал. Люди разглядывали машину, расспрашивали дядю Тоана, гладили комбайн руками и удивлялись. Они расхваливали умную машину на все лады и мечтали вслух: когда же у них в деревне, в их кооперативе, тоже будет свой комбайн? И Хоа чувствовала великую гордость, все равно как в то утро, когда усаживалась на комбайн в Хайфоне под восхищенными взорами мальчишек.
        Дядя Тоан сидел впереди, за рулем, а Хоа позади него, справа. Так и вез их комбайн вот уже третий день. Три дня подряд на комбайне — это, пожалуй, многовато. Но было все равно интересно: по обе стороны дороги то и дело сменялись живые картины, куда красивее, чем в кино. И все-таки Хоа очень волновалась и каждый раз спрашивала:
        - Дядя Тоан, скоро мы приедем в госхоз?
        - Ну вот, — отвечал он, смеясь, — шесть лет отсидела за партой, и ничего, а на моем комбайне за три дня умаялась…
        Наконец они подъехали к границе папиного госхоза «Единение». Здесь Хоа проведет каникулы.
        Комбайн катил теперь мимо лысых холмов. Красные земли[6 - Красные земли — плодородные почвы красноватого цвета, расположенные обычно в предгорьях и на горных плато Вьетнама. На них хорошо растут кофе, перец и другие важные технические культуры.], на которых был расположен госхоз, простирались по сторонам и убегали вперед к самому горизонту, где зеленой стеной высились поросшие лесом горы, а за ними лежал как будто иной, неведомый мир.
        Колеса крутились все медленней и тише, пока не остановились на краю дороги перед новеньким мостом. Белая известка, которой он был покрашен, казалась совсем свежей, хотя кое-где появилась уже желтизна из-за садившейся повсюду красной пыли. Мост был очень красивый, совсем как в парке. Под мостом бежала река Хеп.
        «А вдруг, — подумала Хоа, — эта река и есть Лак-тхюи — Веселящийся поток, о котором написано в истории Лам-шонского восстания?»[7 - Лам-шон — лесистый горный район Северного Вьетнама, где была база вспыхнувшего в 1418 году восстания против захвативших страну полчищ китайской феодальной династии Мин. Восстание завершилось в 1428 году разгромом китайских войск, изгнанием их из Вьетнама. Возглавлявший это восстание Ле Лой взошел на престол и стал родоначальником королевской династии Ле, правившей во Вьетнаме с 1428 по 1788 год.]
        Русло реки преграждала плотина. Она отводила воду на поля. Поднявшаяся река разлилась широко, как озеро. Верхушки тростников склонялись над водой. В мягких лучах предзакатного солнца стебли тростника и их отражения в воде переплетались в причудливые узоры, напоминавшие резвящихся на серебристом зеркале огромных водяных пауков. Журавли и цапли отовсюду слетались сюда, в укромные заводи среди камышей. Точно невиданные белые цветы кружились они над водой, курлыча и перекликаясь друг с другом. Поднявшись из глубины, плескали по воде рыбы, оставляя широко разбегавшиеся круги.
        Хоа, соскочив с сиденья, подбежала к мосту и словно растворилась в вечерней дымке, окутавшей дорогу, деревья и реку.
        Дядя Тоан — он спустился на землю еще раньше — расправил плечи и сделал несколько энергичных вдохов и выдохов, разводя руки и снова соединяя их на груди.
        Потом он поднялся на мост и стал рядом с Хоа. Широким жестом он обвел лежавшие вокруг угодья и улыбнулся:
        - Видишь, как у нас здесь красиво. Тебе нравится?
        Хоа, ничего не ответив, спросила его:
        - А вы катаетесь на лодках?
        - Да у нас и лодок-то нет.
        - Отчего бы вам не построить несколько, лодок? Будь у вас лодка, я уплыла бы на ней далеко-далеко…
        - Ребята из Союза молодежи тоже думали об этом. Но теперь самое главное для нас — урожай. До остального и руки не доходят. Государственный план… Ну, — да сейчас рановато еще толковать с тобой об этом, поживешь у нас месяц-другой и сама все поймешь.
        Хоа широко раскрыла глаза и, не моргая, глядела на него, дожидаясь, что все-таки дядя Тоан хоть что-нибудь ей объяснит. Но он похлопал ее по плечу и сказал:
        - Ладно, давай лучше спустимся к реке и умоемся, прежде чем явимся к папе.
        В это время из-за реки донесся шум автомобильного мотора и частые гудки. Небольшая зеленая машина, похожая на жука, мчалась со стороны госхоза, поднимая красные клубы пыли. Мгновение спустя она была уже у моста и, сбавив скорость, переползла через реку. Но вдруг зеленая машина съехала на обочину, резко затормозил, и дверцы ее распахнулись разом, как всплеснувшие рыбьи плавники. Четверо мужчин спрыгнули на дорогу. Самый высокий из них в полинявших гимнастерке и брюках подбежал к Хоа:
        - Доченька! Приехала! Наконец-то!
        Хоа бросилась к отцу, обняла его, голос ее прерывался от радости:
        - Папа!.. Папа…
        - Доченька! Я так тебя ждал!
        - Я тоже в школе каждую минутку ждала твоего письма.
        Хоа прижалась к отцу. Мягкая рука ласково гладила ее по волосам. Но вдруг Хоа высвободилась из его объятий, счастливое лицо ее снова стало серьезным. Она посмотрела в глаза отцу и спросила:
        - Ты что, уезжаешь?
        Он вздрогнул, словно припомнив о чем-то, вовсе не подходящем для такой радостной встречи. И оба они, не сговариваясь, поглядели на стоявший у обочины зеленый «газик» с распахнутыми настежь дверцами. Попутчики отца слушали дядю Тоана и рассматривали комбайн. Хоа с отцом снова взглянули друг на друга. Папа выглядел расстроенным и грустным, он даже вроде чуточку постарел. Усы над верхней губой его вздрогнули: он хотел заговорить с дочкой, но запнулся, не зная, с чего начать. В общем, он совсем растерялся.
        Но Хоа и сама догадалась, что он сейчас ей скажет. Она опустила голову, разглядывая красную растрескавшуюся землю, помолчала, потом спросила:
        - Тебе надо ехать по делам, да?
        Отец положил руки ей на плечи, худенькие и дрожащие, как у испуганного котенка.
        - Как ты догадалась?
        Она промолчала, потому что это был, собственно, ответ на ее вопрос, отвернулась и стала глядеть на реку, провожая глазами качавшиеся верхушки тростника.
        - Ты на меня сердишься, Хоа? — вконец огорчился папа.
        - Разве я могу на тебя сердиться? — ответила Хоа, но голос ее дрожал от обиды.
        - Конечно, я знал, что ты приедешь, — стал оправдываться он. — Но нам с товарищами надо быть на совещании в министерстве. Я не мог больше ждать, нам и так придется ехать всю ночь, чтобы к утру добраться до Ханоя. Пойми, доченька, это очень важное совещание.
        - Ты не думай, я все понимаю. — Хоа по-прежнему глядела на реку.
        Отец привлек ее к себе, обнял и сказал:
        - Ты у меня умница!
        Хоа вдруг почувствовала, как в носу у нее что-то защекотало.
        - А когда ты вернешься? — Голос ее как будто смягчился.
        - Говорят… — он снова запнулся, — совещание продлится день… может, побольше.
        - Значит, ты уедешь на несколько дней?
        Отец не нашелся сразу, что ей ответить, она опять спросила:
        - У кого же я здесь буду жить? Или… это и есть особенные каникулы, каждый день — примечательный?
        - Не надо так говорить. — Отец сильнее сжал ее плечи. — Я ведь еду по государственным делам. Разве могу я отказаться? Я все сделал, приготовил для тебя комнату и договорился насчет питания. Побудешь с моими сослуживцами, пока я нё вернусь из Ханоя.
        - Пожалуйста, я тебя не удерживаю. Если дела требуют, поезжай. Я уже привыкла жить одна.
        - Хоа!..
        Голос отца задрожал, и ей стало жаль его. Мама давно умерла, и они остались с отцом вдвоем. Он человек серьезный и строгий, но с нею всегда был ласков и добр. Досада и злость Хоа сразу растаяли, как пузырьки на воде. Она заморгала, пытаясь сдержать слезы.
        - Не волнуйся, поезжай, папочка. — Она кивнула. — Я никогда не сержусь на тебя, разве что самую малость, да и то ненадолго.
        Глава III
        Первая ночь в госхозе. Появление маленькой гостьи. Веселое утро Хоа.
        Первый вечер в госхозе выдался безветренный и ужасно жаркий. Хоа никак не могла уснуть.
        В интернате в эту пору всегда шум и возня; те, кто желают учить уроки, устраиваются в коридоре или под большим фонарем во дворе. А в спальнях о чем только не болтают! У Лиен, например, что спит прямо над Хоа, вечно полон рот историй. И еще Лиен обожает сказки. Она все мечтает как-нибудь заблудиться в лесу, чтоб повстречать принца с длинным мечом верхом на белом коне. Жаль, не приехала она вместе с Хоа сюда, где столько лесов и гор. Хотя и здесь вряд ли встретишь живого принца.
        Почему-то вдали от школы Хоа все время вспоминала свой класс, учителей и подружек. Можно было б завтра написать им письма. Но о чем? Написать про этот необычный знойный вечер? Они станут над нею смеяться: у Хоа, скажут они, точь-в-точь как в пословице: «Рык тигра, а душа медузы». Уши всем прожужжала: «Уеду далеко-далеко… особенные каникулы…» А сама…
        Вечером здесь совсем тихо. Молчание, сковавшее склоны гор и лесные чащи, казалось ей чужим и непривычным. Но вдруг ощущение чего-то знакомого и близкого коснулось ее сердца; она не сразу догадалась, в чем дело — электричество, электрические лампочки и еще долетавшие откуда-то звуки радио… Пусть все это выглядит совсем не так, как в Хайфоне, все равно это было свое, привычное. И чем пустынней и глуше становилось вокруг, тем отраднее было глядеть на яркие огоньки и слушать бормотание радио.
        Из-за холмов налетел ветер. Наверно, он ворвался сюда нарочно, чтоб отогнать надоевшую жару. Хотя вообще-то в горах ветер и дождь не в диковинку… Ветер бык прохладный, как ключевая вода. И тут Хоа услыхала какой-то новый шум. Это были ребячьи голоса, где-то смеялись и пели дети. «Ага, — подумала она, — значит, здесь есть и другие ребята». Обрадовавшись, Хоа привстала на кровати и выглянула за окно, пытаясь представить себе, что происходит там, где словно ночные звезды переливались огни фонарей. «Наверно, они играют в дракона…»[8 - Игры и танцы, во время которых кто-нибудь надевает большую маску в виде головы дракона или же несколько человек помещаются внутри сделанного из материи и папье-маше туловища дракона, являются непременной частью детских развлечений и праздников во Вьетнаме. Во вьетнамских сказках дракон — существо доброе, помогающее людям.]
        По радио начали передавать какой-то длинный рассказ. И Хоа незаметно уснула.
        Проснулась она, когда солнце стояло уже высоко в небе. Да и то ее разбудил звон гонга, возвещавший начало рабочего дня. Жилые дома опустели.
        Напротив, через дорогу, были механические мастерские. Оттуда доносился шум мотора и перезвон молотков. По дороге все время ехали грузовики. Одни везли удобрение на поля, другие торопились с продуктами в город. И все они что было сил гудели: би-би, би-би! Вот на дорогу выехал экскаватор и пополз куда-то, громко чихая и качая высоко в воздухе своим ковшом. Сначала Хоа почудилось даже, будто она в Хайфоне, такое вокруг было движение и шум.
        Тетя Шам спустилась по ступенькам конторы.
        - Ты уже встала? — спросила она Хоа.
        - Да. Почему же вы меня не разбудили? Я все на свете проспала.
        - Тебе надо отдохнуть с дороги, и я решила: дам-ка ей выспаться как следует.
        - А девочки у нас говорят, когда устанешь, не надо долго спать. Это вредно.
        Если не считать водителя «ракетохода», тетя Шам была первой, с кем Хоа познакомилась в госхозе. Отец, уезжая, просил ее посмотреть за дочкой.
        Тетя Шам сперва повела ее умываться и чистить зубы, а потом в буфет — выпить молока. Буфет, оказывается, был рядом с мастерскими. Молока свежего и вкусного здесь было сколько угодно. И так, говорят, каждое утро: пей — не хочу!
        Прежде чем вернуться в контору, тетя Шам сказала Хоа:
        - Ну, ступай теперь домой. Тебе, наверное, надо постирать с дороги. Когда нечего будет делать, заходи ко мне в библиотеку, я дам тебе что-нибудь почитать. У нас есть детские книжки.
        Хоа раскрыла рюкзак и достала блузку и брюки, которые она надевала в дорогу; но потом уложила их обратно, не зная, стоит ли затевать стирку. Почему-то она не чувствовала себя тут как дома… У отца в комнате почти не было вещей, только красная лакированная шкатулка, полка с книгами да вешалка для одежды, и, по всему судя, он смастерил их сам, своими руками. Две пустые койки выглядели так же печально и сиротливо, как кровати в спальне Хоа перед отъездом из школы. Она представила себе, будто отец сидит здесь, в комнате напротив нее, и сказала:
        - Знаешь, папа, у вас все люди заняты своим делом. А я сижу дома одна. Ты ведь обещал, что у меня будут особенные каникулы. Неужели ты имел в виду такие дни, как сегодня?..
        Собираясь к отцу, Хоа считала, что она едет домой. У всех был дом, были родители, братья и сестры. Но отцовскому дому не хватало теплоты, семейного уюта.
        Вдруг за окном раздался тоненький детский голосок, звавший тетю Шам. Хоа очень обрадовалась, она соскучилась по детям, по звонким голосам друзей. Она ведь не знала, где живут ребята, которые пели вчера вечером, кто они и сколько их, много или мало. Вот будет здорово, если у них тоже есть пионерский отряд! Она наденет красный галстук и попросит, чтобы ей разрешили участвовать в работе отряда.
        Девочка, окликавшая тетю Шам, подошла к двери. На вид ей было лет пять или шесть. Пухленькая и круглолицая, она выглядела очень хорошенькой в своем ярко-красном платье. Она, наверно, тоже недавно встала и еще не умывалась, волосы ее были растрепаны. Девочка с изумлением уставилась на Хоа, потом улыбнулась во весь рот: зубы у нее были белые и ровные, как молодые кукурузные зерна.
        - А вы откуда? — спросила она.
        - Я приехала сюда из Хайфона, — улыбнувшись, ответила Хоа.
        - А где тетя Шам? Почему она не умоет меня и не причешет? Вот видите…
        Она с недовольным видом дотронулась ручонкой до своих волос. В другой руке она держала заколку и увядший уже цветок ван тхо[9 - Ван тхо — разновидность хризантемы с желтыми цветами и перистыми листьями.].
        - Хочешь, я умою тебя и причешу? — спросила Хоа.
        - Нет, я хочу тетю Шам, — покачала головой девочка. — Только она знает, как надо меня причесывать.
        Хоа рассмеялась, бросила свой рюкзак и обняла девочку.
        - Ишь ты какая модница! А как тебя зовут?
        - Ни Ай. Но моя мама и все дяди и тети называют меня Няй[10 - Ни Ай — имя девочки, можно перевести как «любимая», «дорогая», а слово «няй» — значит «лягушка», «лягушонок»; так иногда дразнят во Вьетнаме малышей.].
        Хоа снова расхохоталась.
        - Твои мама и папа живут в соседнем доме? — спросила она.
        - Папа?.. У меня нету папы.
        - Как это «нету»?
        - Не знаю… Нету — и все… У меня есть мама. Она в первой бригаде, это очень далеко.
        - С кем же ты пришла сюда?
        Девочка широко раскрыла глаза, поглядела на нее и с важным видом сказала, подражая взрослым:
        - Видите ли, моя мама ела зеленые фрукты и не мыла руки. Поэтому у нее разболелся живот, и ее послали к врачу, чтобы он ей разрезал живот. Понятно? — Она склонила голову набок. — Я живу здесь у дяди Вана, но он тоже куда-то уехал.
        - У дяди Вана?! Но ведь он мой папа!
        - Нет… Дядя Ван — папа сестрицы Хоа, а сестрица Хоа живет в Хайфоне.
        - Я и есть Хоа! Я вчера приехала из Хайфона.
        - Ой, как интересно! — Няй радостно заулыбалась.
        - А где же ты спала этой ночью? У девушек из молодежной бригады, да?
        - Я уже большая и не сплю в молодежной бригаде.
        - Няй, выходит, ты живешь одна?
        Девочка не поняла вопроса Хоа, но на всякий случай кивнула, посмотрела на нее и спросила:
        - А вы с кем живете?
        Хоа погрустнела, часто-часто заморгала и стала глядеть во двор: ей не хотелось отвечать Няй.
        Во дворе росли какие-то деревья с большущими листьями. Но сами деревья были не выше человеческого роста. Зато на ветках видимо-невидимо плодов, круглых, зеленых и блестящих, как нефритовые[11 - Нефрит — полудрагоценный зеленоватый камень.] бусы. «Надо узнать у тети Шам, что это за дерево такое», — решила про себя Хоа.
        Она обернулась к своей гостье и сказала дрогнувшим от волнения голосом:
        - Послушай, Няй, я ведь тоже живу одна. Ты, наверно, знаешь: дядя Ван, мой папа, уехал по делу в Ханой. А мамы у меня нет, она умерла очень давно, когда я была меньше тебя. Давай я помогу тебе умыться. У меня есть ароматное мыло, понюхай, как пахнет! Я могу причесать тебя по самой последней моде, эта прическа называется «спутник». Оставайся здесь, со мной. Мы вместе пойдем гулять и спать тоже будем вместе. У меня есть еще дёньги — целых пять донгов[12 - Донг — денежная единица.], папа их дал мне перед отъездом. Я напою тебя молоком в буфете и куплю конфет. Ты ведь умная девочка и послушаешь меня, правда?
        Хоа выпалила это одним духом, боясь, что Няй, не узнав всех ее условий, откажется с самого начала. Она глядела на нее чуть ли не с мольбой. Но та молчала, капризно надув губки, и почему-то вдруг покраснела, как бальзамное яблоко[13 - Бальзамная яблоня — вьющееся растение с крупными красными плодами; их обычно кладут в рис, когда варят его на пару.]. Может, ей что-нибудь не понравилось, и она не согласна? Хоа снова повторила свое предложение, потом взяла Няй за мягкую прохладную ладошку.
        - Видишь, я как и ты: ни старшего брата нет, ни сестры, ни даже маленькой сестренки. Ну, соглашайся, Няй, пожалуйста! Тогда я напишу письмо в Хайфон, и мои подружки пришлют красивую куклу. Я отдам ее тебе. И у нас у обеих будет по младшей сестричке: у тебя — кукла, а у меня — Няй!
        - Неправильно это, — сердито ответила девочка. — Вы здесь совсем новенькая, а зовете меня Няй. Я ужасно не люблю это имя!
        «Ах, вот, значит, в чем дело!» Хоа с трудом удержалась от смеха:
        - Конечно, конечно! Прости меня, Ни Ай, извини, пожалуйста, Ни Ай. Какое у тебя красивое имя! Давай, Ни Ай, жить вместе!
        И она прижала девочку к груди, понимая, что больше нечего спрашивать ее согласия.
        - А вы на самом деле сестрица Хоа? — весело спросила Няй. — Значит, вы взаправдашняя дочка дяди Вана?
        Глава IV
        О том, что случилось утром в библиотеке.
        Как простая девчонка переспорила самого Нгока, по прозвищу «Чан Хынг Дао».
        С утра в библиотеке было только двое мальчишек. Первый — лет четырнадцати — в синей полосатой рубашке с короткими рукавами, на его длинных, как у аиста, ногах болтались куцые серые брюки. Они, наверно, были ему впору года два или три назад. Голову его украшал безупречный пробор. Согнув свою тощую спину, он рылся на полках, где стояли книги для взрослых. Другой — года на три моложе коренастый и весь какой-то круглый, как семечко хлебного дерева[14 - Хлебное дерево — плоды его, снаружи усеянные шипами, содержат внутри мучнистую сладкую мякоть.], перебирал детские книжки. В библиотеке детские книги помещались почему-то на верхних полках, а взрослые — в самом низу.
        Долговязый, трудившийся в поте лица, возмущенно воскликнул:
        - Везде одно и то же! Извольте: «Сон в красном тереме» от первого тома до четвертого, и каждый в нескольких экземплярах! Опять «Хождение по мукам» и «Буря»…[15 - «Сон в красном тереме» — китайский классический роман XVIII века; «Хождение по мукам» — роман А. Толстого; «Буря» — роман И. Эренбурга.] А того, что мне нужно, нет!..
        И снова уткнулся в книги.
        «Хлебное семечко» тоже взмок от усердия. Он брал с полки каждую книжку, молча изучал обложку, потом ставил ее — на место и тянулся за следующей.
        Тетя Шам, сидевшая за столом около самой двери, в сердцах прикрикнула на мальчишек:
        - Эй, книгочеи! Вы мне так всю библиотеку перевернете! Зря только книжки треплете.
        - Да я все здесь уже читал, — тотчас откликнулся Долговязый. — Вот никак не найду «Ву Ни То»[16 - «Ву Ни То» — историческая драма вьетнамского писателя Нгуен Хюи Тыонга (1912 -1960), названная по имени главного действующего лица — придворного архитектора, строившего дворец Девятого неба.]. А мой товарищ небось ищет что-нибудь научно-популярное. Он ведь у нас знатный птицевод, откармливает двух кур.
        - Ладно, только уговоримся книги ставить на место, а то после вас ничего не найдешь! Вы у меня не единственные читатели!
        Воцарилось молчание.
        Потом Долговязый, как бы невзначай, спросил:
        - Тетя Шам, вы не слыхали, говорят, вчера приехала какая-то девочка?
        - Да. Она приехала из Хайфона.
        - Так… портовый народ… Вы не знаете, она любит книги?
        - Наверно.
        Он полистал несколько томиков и снова заговорил:
        - Это хорошо, а то здесь у вас не, с кем даже поговорить.
        Долговязый дернул за ухо своего приятеля и продолжал:
        - Пожалуйста, вот вам, Вит[17 - Вит — по-вьетнамски «утка». Мальчика же на самом деле зовут Вьет, что значит «Вьетнам», «вьетнамский». Долговязый нарочно произносит неправильно его имя.]. Сколько я его уламывал прочесть хоть одну книжку! У него на уме только эти несчастные куры да семьсот корней маниока[18 - Маниок — растение с невысоким коленчатым стеблем и большими клубневидными корнями, очень богатыми крахмалом. Их употребляют в пищу, высушив, размалывают в муку и т. п.].
        - Ну ты, дылда! — «Хлебное семечко» грозно насупился. — Еще хоть раз назовешь меня так, пеняй на себя! Вымахал чуть не с мачту, а никак не выговоришь слова «Вьет». Крошка Ни Ай и та произносит правильно мое имя!
        - Ладно, ладно, не горячись! — улыбнулся Долговязый.
        В это время со двора послышался деловитый голосок Няй:
        - Тетя Шам! Эй, тетя Шам! Сестрица Хоа ходила со мной гулять и купила мне в буфете печенье.
        В дверях показалась Хоа, следом за ней семенила Няй.
        - А тебя, Няй, только помани, — засмеялась библиотекарша. — Хоа угостила печеньем, и ты уже за ней хвостиком ходишь.
        - А вот и нет! — возразила Няй. — Просто она вообще меня очень любит!
        - Хочешь что-нибудь взять почитать? — Тетя Шам повернулась к Хоа. — Молодец, что подружилась с Ни Ай, вместе вам веселее будет. Ты проходи, у нас пока надо самим искать книжки на полках. Я ведь недавно только окончила курсы, не успела еще завести каталог. Выберешь книгу, скажешь, я запишу в твой формуляр. Там как раз ребята тоже смотрят книжки.
        В глубине комнаты, за полками Долговязый, подтолкнув Вьета, зашептал:
        - Вон она, гляди… На вид ничего! Ишь как брюки нагладила… Слыхал, ее зовут Хоа… Что-то не припомню такого имени в книгах, да и среди исторических лиц…
        Хоа присела на скамейку возле стола, взяла за руку стоявшую рядом Няй и сказала негромко:
        - Тетя Шам, можно, я посижу здесь немного, пока они будут выбирать себе книжки.
        Вскоре к дверям подошел Долговязый, еле тащивший под мышкой большую охапку книг, и с шумом бросил их на стол прямо перед носом Хоа.
        Но она, словно не замечая его, глядела в другую сторону.
        - С чего это ты сегодня набрал столько книг? — спросила тетя Шам.
        - Разве это много? — отвечал Долговязый, выпятив грудь колесом. — Каких-то пятнадцать книжек!
        - Я думаю, ты решил оставить всех без чтения, — сказала она, проверяя номера книг. И повернулась к Хоа: — Он у меня первый активист. Отец говорил, что ты тоже любишь читать.
        У Долговязого дрогнули ноздри.
        - Как тебя звать? — спросила его тетя Шам (она вечно забывала имена).
        - Мое имя Нгок[19 - Нгок — по-вьетнамски значит «жемчуг».], псевдоним Чан Хынг Дао[20 - Чан Хынг Дао («Идущий стезею долга из рода Чан») — прозвище, данное Чан Куок Туану (1226 -1300), выдающемуся полководцу и государственному деятелю за его верность идеалам справедливости и чести и преданность государю и отечеству. Он нанес сокрушительное поражение вторгавшимся в страну полчищам правившей в Китае монгольской династии Юань. Обожествленный в различных легендах и преданиях, он считался небесным заступником вьетнамской земли. В его честь было сооружено множество храмов, часть их сохранилась до наших дней. Народ Вьетнама и доныне чтит его память.]. — Он еще больше напыжился. — Вы ведь столько раз меня записывали! Хорошо, что вы не учительница, а то перезабыли бы всех своих учеников. Знаете, когда-то давным-давно жила одна принцесса, которая, вроде вас, страдала отсутствием памяти…
        Он сделал паузу, намереваясь рассказать до конца все про принцессу, но тут Хоа засмеялась, и смех ее расколол тишину, как камень, брошенный в тихий стоячий пруд; он звучал очень уж нарочито и был явно рассчитан на то, чтобы задеть Нгока. Нгок, изумленный, воззрился на нее, но она, как и раньше, глядела в сторону, только смеялась еще громче прежнего. Ей даже пришлось ухватиться за спинку скамьи, чтобы от смеха не упасть на пол…
        А мы с вами, покуда она смеется, все разузнаем про Нгока. Он жил в Ханое и вот уже третье лето проводил в госхозе, у тетки. Местные ребята относились к нему с величайшим почтением. Хоть он и учился только в шестом классе, но читал столько мудреных книг, что даже среди ребят постарше никто не мог с ним сравниться. Он помнил сочинения восточных писателей и западных, нынешних и древних; знал все про космос и про Землю. Любил он читать и газеты и мог хоть целый час толковать о боях на границе между Индией и Китаем[21 - Имеются в виду инциденты на китайско-индийской границе в 1962 году.]; о том, как в Южном Вьетнаме партизаны разбили янки и их прихвостня Нго Динь Дьема[22 - Нго Динь Дьем был главой реакционного сайгонского правительства в Южном Вьетнаме; свергнут и убит во время военного путча в 1964 году.] в Ап-баке[23 - Ап-бак — населенный пункт в южновьетнамской провинции Ми-тхо.] или о разных мудреных американских вертолетах, падающих под партизанскими пулями, как гуайявы[24 - Гуайява — дерево с вкусными кисло-сладкими плодами; когда они созревают, стоит легонько потрясти дерево, и плоды сразу
осыпаются.] с ветки.
        Все на него взирали с великим почтением. А тут извольте: какая-то воображала в первый же день позволяет себе смеяться! Осмеять самого Чан Хынг Дао!
        - Чего эта козявка так веселится? — Нгок побледнел от гнева.
        Смех резко оборвался. Черные глаза Хоа заблестели, брови выгнулись крутою дугой.
        - Как вы сказали? Вы, наверно, уже в преклонных годах, раз я для вас козявка?
        - Мне интересно, — Нгок отчеканивал каждый слог, — над чем это вы смеетесь?
        Хоа вдруг заулыбалась и сказала самым миролюбивым голосом:
        - Да вот гляжу, сколько вы книг набрали. Вы недели-то за две их одолеете?
        У него даже дух захватило. Но унять эту воображалу теперь можно было только таким же спокойным и доброжелательным тоном:
        - Ах, это! Думаю, дня за три прочту от корки до корки.
        - Вот здорово! — Хоа восхищенно покачала головой. — А как ваше имя? Вы говорили только что тете Шам, но у меня ужасно скверная память.
        - Меня зовут Нгок, — ответил он, — псевдоним Чан Хынг Дао.
        - Чан Хынг Дао… — Хоа задумалась. — Какое красивое имя!
        - Это великий полководец, ну и, конечно, мудрец. Вы еще, видно, не проходили по истории?
        «Для чего ей мое имя? — думал Нгок. — Может, она сразу прониклась ко мне уважением?.. Их ведь, девчонок, не поймешь».
        - Да нет, — медленно ответила Хоа, — я читала про Чан Хынг Дао. Но…
        - Что «но»? Ничего уже не помните?
        - Почему же, я отлично все помню. Но что у вас общего с Чан Хынг Дао?
        Нгок опять побледнел. Он здесь уже третье лето, и никто не посмел усомниться в его словах, когда дело касалось книг. Да и в Ханое мало кто из приятелей осмеливался с ним спорить.
        - Интересно, — презрительно усмехнулся он, — чем же я не похож на Чан Хынг Дао?
        - Пожалуйста, я скажу. Но сперва хочу вас спросить…
        - Сестрица Хоа! — вдруг захныкала Няй. — Пойдемте лучше домой… Сами обещали достать мне птичку!
        - Погоди, Ни Ай, дай нам поговорить. — Она ласково погладила девочку по щеке.
        Нгок, потеряв терпение, крикнул:
        - Хотите задать вопрос, спрашивайте!
        - Псевдоним вы присвоили себе сами или вам его дали другие люди?
        - Я сам! Кто же еще? Мне ли себя не знать! С древнейших времен всегда каждый сам себе выбирал псевдоним.
        Хоа скривила губы и кивнула. Одно это уже вывело Нгока из себя.
        - Вы такой начитанный! И про Чан Хынг Дао, конечно, читали, да вот беда — ничего не поняли.
        - Это еще почему? — У бедняги Нгока даже в глазах потемнело.
        - Чан Хынг Дао был очень скромный…
        - Да… удивила, — перебил ее Нгок. — Сама-то небось и не слыхала, что он наказывал военачальникам: «Побеждая, не предавайся гордыне…» — Он остановился, решив дослушать ее до конца. Иначе какой же спор?
        - Вот-вот, — не торопясь, продолжала Хоа. — Не Чан Хынг Дао ли ради пользы всего государства нарушил предсмертную волю отца, завещавшего вражду к королю? И не он ли едва не убил своего сына, когда тот подбивал его захватить престол?.. А вам скромности явно не хватает. И имя себе вы вон какое взяли! Если по-честному, его должны были вам присвоить другие. Не поняли вы прочитанного!
        Ученый спор грозил затянуться. Даже тетя Шам бросила писать и прислушалась. Вьет перестал рыться в книгах, выпрямился и, прислонившись к полке, глядел с интересом на спорщиков.
        Нгок хлопнул ладонью по стопке отобранных книг:
        - Совсем завралась! Это я читаю и не понимаю прочитанного?!
        Он ухватил за руку Вьета, подтащил его поближе и поставил прямо перед Хоа:
        - Вот хоть его спроси! Кто рассказал ему про славную битву на реке Бать-данг?[25 - Бать-данг — река, впадающая в море у города Хайфона. На этой же реке за 350 лет до Чан Хынг Дао вьетнамский король Нго Кюй-ен разбил вторгшийся в пределы Вьетнама китайский флот.] Как Чан Хынг Дао приказал забить в речное дно огромные заостренные бревна, заманил флот китайского богдыхана на Бать-данг и так все рассчитал, что, когда наши ударили по врагу, начался отлив и корабли захватчиков оказались наколотыми на бревна, как жуки в коллекции? Вода в реке стала красной от вражеской крови! Одних кораблей мы взяли четыре сотни! Ты-то, поди, и не знаешь, когда была эта битва?
        Хоа не успела и рта раскрыть, как он, ударив себя в грудь, провозгласил:
        - Великий Чан Хынг Дао одержал эту победу в 1288 году, в восьмой день третьего месяца по лунному календарю!..
        Он перевел дух и обратился к Вьету:
        - Ну-ка, скажи ей, как я читал наизусть написанное Чан Хынг Дао «Воззвание к полководцам и военачальникам»! Особенно вот это место: «В часы трапезы забываю я о еде, ночью я не в силах уснуть; сердце мое исходит болью, словно рассеченное острием, и ручьем текут слезы: гневом и яростью обуреваем, что не могу растерзать плоть ненавистного супостата, разорвать его печень и испить его крови»… И дальше, где он укоряет всех, кто, вместо того чтобы обрушиться с мечом на захватчиков, «тешится охотой, игрою на деньги, петушиными боями…»
        При упоминании о петухах, птицевод Вьет оживился и сказал:
        - Точно!
        - «…вином и песнями», — продолжал Нгок. — А когда я рассказал, что, прочитав это воззвание, многие военачальники вытатуировали у себя на руке слова «Смерть врагу!» и поднялись на защиту отечества, все, кто меня слушал, в один голос воскликнули: «Замечательно! Вот это да!..» И ты смеешь говорить, что я не понимаю прочитанного! А ты сама? Что ты знаешь о жизни и подвигах Ким Донга, Вы А Зиня или Ли Ты Чонга?[26 - Ким Донг, Вы А Зинь и Ли Ты Чонг — юные герои, участники подпольного движения и освободительной войны, погибшие от рук захватчиков и их прислужников.]
        Хоа взглянула ему в лицо, и он отвел взгляд от ее колющих глаз.
        - Исторические романы я, может, и позабуду, — сказала Хоа. — Но книжки о Ким Донге, Вы А Зине и Ли Ты Чонге я помню от строчки, до строчки, лучше чем ты про своего Чан Хынг Дао.
        И тут Нгоку, который чувствовал себя как мышь, забежавшая в буйволиный рог, несказанно повезло. На крыльце показалась девочка лет пятнадцати. Она выглядела очень нарядной в своей белой блузке и длинных черных брюках. Длинные волосы падали ей на плечи. Девочка поздоровалась и спросила:
        - Что это у вас здесь такое веселье?
        - A-а, Минь[27 - Минь — по вьетнамски значит «светлая», «ясная».], — обрадовалась тетя Шам. — У нас идет дискуссия. Жаль, что опоздала, могла бы тоже принять участие.
        У Минь с лица не сходила улыбка, она была очень добрая и никогда не сердилась… Ей очень подходило ее имя. В отряде все поручения она выполняла исправно, и пионеры очень уважали ее; да и взрослые прекрасно к ней относились.
        Минь удивленно взглянула на Хоа, а Хоа — на Минь. Потом Минь сказала:
        - Ты ведь Хоа, правда?
        Хоа широко раскрыла глаза и, улыбнувшись, спросила:
        - Откуда ты знаешь, как меня зовут?
        - Мне дядя Ван много рассказывал про тебя. А на прошлой неделе он сказал, что ты скоро приедешь сюда на каникулы. Мы с ребятами давно ждем тебя.
        Девочки взялись за руки, и сразу стало ясно, что их теперь и водой не разольешь. Известно давно: девчонке с девчонкой подружиться легче легкого. А жаркая дискуссия на этом и кончилась. Подружки, держась за руки, отправились на улицу поболтать. Следом за ними пошла и Няй.
        Нгок, расписавшись в формуляре, подхватил свою кипу книг и вместе с Вьетом ушел домой. Вьет взял всего одну книжку и тотчас спрятал ее в карман, так что никто не успел заметить, о чем она; но скорее всего это было что-нибудь об естественных науках.
        Сойдя с крыльца, он похлопал Нгока по спине и покровительственным тоном сказал:
        - Вижу, эта пучеглазая тебе не по душе. Хорошо, хоть при ней ты не будешь так завираться.
        Нгок, который никак не мог прийти в себя, остановился и грозно уставился на приятеля. Вьет, решив было, что он вот-вот набросится на него с кулаками, невозмутимым голосом произнес:
        - Ну, чего уставился, думаешь, напугал?!
        Но Нгок вовсе и не собирался драться. Он вздохнул и молча зашагал дальше. Может, утомившись после ученого диспута, он не решался затевать новую ссору или хотел на покое поразмыслить над случившимся…
        Глава V

«Вчера только познакомились и уже расстаемся».
        На вечере самодеятельности Чан Хынг Дао приводит Хоа в изумление.
        День был на исходе.
        Хоа и Минь прогуливались, взявшись за руки. Конечно, другой рукой Хоа завладела Няй. Она не отставала от Хоа ни на шаг, и ее маленькие деревянные сандалии постукивали по твердой, как фаянс, дороге. Подружки решили пройтись до моста через реку Хен — может, там, у воды, прохладнее.
        Минь по пути болтала без умолку:
        - Нас здесь двенадцать человек, детей погибших солдат. Мы считаемся приемными детьми госхоза. Все родом из Тхань-хоа[28 - Тхань-хоа — провинция и административный центр на юге ДРВ, на берегу моря.], одна я родилась неподалеку от Хай-зыонга[29 - Хай-зыонг — провинция и административный центр на западе ДРВ, между Ханоем и Хайфоном.]. Только я почти и не помню свой дом.
        Она помолчала, словно стараясь удержать всплывшие в памяти неясные образы. Та-та-та… та-та-та! — стучат колеса. Бегут груженые вагоны из Ханоя к морю и потом возвращаются назад мимо ее дома. А по ночам от паровозных гудков дрожит потемневшее небо. Маленький домик стоит у вокзала, и гудки каждый раз будят ее ночью…
        - Папу убили на фронте в пятидесятом году, — продолжала она; лицо ее погрустнело, и голос вдруг задрожал. — А мама тогда… сошла с ума. Она и сейчас в больнице… Старшего брата взял на обеспечение наш деревенский кооператив; он в этом году кончает десятый класс. Ну, а я с дядей в Тхань-хоа уехала, потом перебралась сюда… В общем, уже пять лет, как я уехала из дому.
        Минь поглядела на подругу и увидала, что глаза ее стали как будто еще темнее.
        - У каждого из нас, двенадцати, такая судьба. Отцы погибли на войне, матери вышли во второй раз замуж или больны, а у кого и умерли. У двух-трех есть братья и сестры. В общем — сироты.
        У Хоа на глаза навернулись слезы, и она закусила губу, чтоб не расплакаться. Слово «сирота» больно отозвалось в ее сердце. Она сжала покрепче мягкую ручонку Ни Ай.
        Вот и поворот дороги. Между мастерскими и спортплощадкой, которую здесь называли стадионом, несколько мужчин разговаривали около стоявшего трактора. Один из них, с коротко остриженными волосами, самый высокий и широкоплечий, одетый в выцветший синий комбинезон, ругал кого-то, покраснев от возмущения и гнева:
        - Вы представьте себе, товарищи! Если наши близкие на Юге, проливающие кровь в боях с американскими интервентами и их прислужниками, узнают, что среди нас, выходцев с Юга, здесь, на Севере, в госхозе «Единение», есть нерадивые работники, что они подумают?! И когда страна объединится, что скажем мы, вернувшись на Юг, нашим друзьям о том, как трудились во имя объединения родины?! Сооружаете у себя на голове модную прическу? Щеголяете в беленьких костюмчиках? Конечно, хороший рабочий и приодеться может. Но разве это для него главное? Нет, сначала пусть хорошеет наш каучук и кофе…
        Проходя мимо, Минь и Хоа ускорили шаг, так что Ни Ай пришлось припуститься за ними бегом. Девочки понимали: разговор этот не для них. Когда они завернули за угол, Минь пояснила:
        - Высокий, тот, что говорил, — это дядя Тхай, директор нашего госхоза. А другие…
        Они миновали стадион и пошли мимо холмов, засаженных кофейными деревьями, спускавшимися к самой дороге. Но тут Ни Ай заявила, что не желает идти дальше и хочет домой. Она кричала, что уже устала, и грозила усесться прямо на дорогу, в красную пыль. Пришлось от прогулки к реке отказаться.
        На обратном пути Минь рассказала, что завтра утром она уезжает отдыхать в Шам-шон[30 - Шам-шон — курортное место в горах у моря в провинции Тхань-хоа.], и пригласила Хоа сегодня на вечер самодеятельности, посвященный проводам двенадцати детей госхоза, уезжающих к морю. Там соберется вся детвора и будет очень весело.
        - Как? — удивилась Хоа. — Ты завтра уже уезжаешь?
        - Да. Но ненадолго, мы через десять дней вернемся.
        - Вчера только познакомились и уже расстаемся, — огорчилась Хоа.
        - Знаешь, Хоа, я буду скучать по тебе. Ты приходи на наш вечер, ладно?
        Она покачала головой:
        - Я ведь не одна, у меня Ни Ай. И потом, я стесняюсь: кроме тебя, я там никого не знаю. Да и какое это веселье — проводы? Я в Хайфоне тоже никого из подруг не провожала.
        - Приходи. Я тебя познакомлю со всеми, с нашим отрядом. И ребята, что приехали к нам сюда на каникулы, как и ты, тоже придут. Нгок, тот длинноногий из библиотеки, явится непременно. Он здесь уже третье лето и участвует во всех наших отрядных делах.
        - Ну, мы с ним люди разные…
        По правде говоря, Хоа с самого своего приезда в госхоз только и мечтала о том, как она встретит здесь друзей-пионеров, повяжет на шею красный галстук и придет на собрание отряда. Но когда Минь пригласила ее, Хоа вдруг застеснялась, решив, что она здесь чужая и ни с кем не знакома. А услыхав еще о Нгоке, она сразу решила: не пойду! Она ведь не такая, как этот Чан Хынг Дао, чтоб выставлять себя перед всеми напоказ.
        Откуда ей было знать, что вечером все сложится по-другому.
        Когда дети собрались на площадке перед клубом и стали громко петь и веселиться, Няй тотчас потребовала, чтобы Хоа отвела ее туда, где музыка. Хоа и сама теперь была бы не прочь взглянуть на ребят и послушать песни. Но делать нечего: раз уж она сказала Минь, что не придет, надо сидеть дома… Зато отговорить Ни Ай было очень трудно.
        - Прошу тебя, миленькая, давай останемся дома, — умоляла Хоа. — Мне неловко, я никого из них раньше в глаза не видела. Потом я познакомлюсь с ними, и мы будем вместе петь и играть… Честное слово, я стесняюсь…
        Но Ни Ай отвечала одно:
        - Пошли!
        Тогда Хоа решила отправить ее на вечер с кем-нибудь другим, но она наотрез отказалась от провожатых и горько рыдала во дворе.
        - Вот видишь, Няй, — сказала Хоа, — я тебя всегда жалею, а ты не хочешь хоть раз меня пожалеть.
        - A-а, опять называешь меня Няй!
        Она давно уже не возражала против этой клички, но сейчас заупрямилась снова.
        - Ни Ай, Ни Ай… Просто, я оговорилась.
        В конце концов Няй победила. Она заставила Хоа подвести ее прямо к площадке, где собрались ребята. Но тут у нее вроде проснулась совесть, и она согласилась спрятаться за молодыми кофейными деревцами и оттуда любоваться заманчивым зрелищем.
        Всего на вечер собралось человек тридцать. «Значит, здесь довольно много ребят», — подумала Хоа. Она уже больше не считала себя одинокой в этом «взрослом» мире.
        Чего-чего, а талантов на этом вечере было хоть отбавляй. Девочка по имени Лан спела народную песню и раскланивалась теперь, как настоящая артистка… «У нас, в шестом „Б“, с нею никто не сравнится», — подумала про себя Хоа.
        И тут на сцену поднялся Нгок — Чан Хынг Дао. Сегодня лицо его украшали очки. И вообще он разоделся в пух и прах: новые длинные брюки, наглаженная рубашка. Левой рукой он прижимал к груди какую-то книгу в твердой обложке. Он ловко отвесил поклон, приветствуя всех собравшихся. «Интересно, какой у него будет номер?» — насторожилась Хоа.
        - Я прочитаю вам, — громко сказал Нгок, — отрывок из поэмы То Хыу[31 - То Хыу (род. в 1920 году) — крупнейший современный Вьетнамский поэт.] «Партии тридцать лет». Для То Хыу творчество всегда было революционным оружием. В этом секрет популярности его поэзии…
        Наверно, это свое вступительное слово он вычитал из какого-нибудь журнала или книжки: уж больно складно все у него получается…
        Ничего не скажешь, стихи он читает здорово! Голос звучит то тише, то громче, то зазвенит на высокой ноте, то глухо падает вниз. Послушать такого чтеца и муравьи, как говорится, повылазят из муравейника.
        Путь борьбы нескончаем,
        Отдыха мы не знаем,
        Радости мы не знаем,
        Если в беде народ.
        Дорогу взглядом окину,
        Пройдена половина,
        В огне еще половина
        Освобождения ждет…
        «Да-а, — подумала Хоа, — у него, конечно, настоящий талант!» Она и сама не заметила, как, выронив ручонку Ни Ай, встала с места и даже приподнялась на цыпочки, чтоб лучше видеть из своей засады. Няй, сидевшая на земле, давно уже задремала. А она все не могла глаз оторвать от Нгока. Левой рукой он по-прежнему прижимал к груди книжку, словно согревая ее на сердце, а правой размахивал в такт стихам.
        Слышно, как зреют зерна,
        Людям реки покорны,
        В джунглях — электросвет.
        Слышен завтрашний ветер,
        Сметающий тьму наследий
        Мечтою тысячелетней, —
        Партии тридцать лет!..[32 - Перевод А. Кронгауза.]
        Хоа и сама безотчетным движением подняла к груди руку, словно держа в ней книжку, и тоже раскачивалась в такт стихам, а по спине у нее вдруг побежали мурашки.
        Но тут Няй во сне повалилась на бок и, больно ударившись, заревела во весь голос. Она заявила, что желает идти спать.
        - Не нравится! — топала она ногами. — Не интересно! У меня уже глаза закрываются!
        - А мне очень нравится. Давай я послушаю еще одно стихотворение. — Хоа говорила вполголоса, боясь привлечь внимание ребят.
        Но Няй зашумела еще громче:
        - Не нравится!.. Пойдем! Пойдем домой…
        Деваться некуда, пришлось уходить с концерта. Если уж Няй разойдется, пощады не жди… Все они, малыши, такие!
        Дома Хоа умыла Ни Ай и разобрала постель. Няй снова ударилась в слезы, требуя, чтобы Хоа немедленно отыскала какую-то коробочку. Какую такую коробочку? Ведь она пришла с пустыми руками.
        - Где моя коробочка? — ревела она. — Принеси мою любименькую коробочку!
        - Не надо плакать, — улещала ее Хоа. — Будь умницей, положи голову на подушку и спи. Я завтра дам тебе мою шкатулку, в которой лежат иголки и нитки. Ты видела? Очень красивая шкатулочка.
        Лампа моргнула три раза — скоро выключат свет. Здесь электричество горит только до половины десятого, а не круглые сутки, как в Хайфоне.
        - Спи, Ни Ай, а то сейчас погаснет свет!
        Вдруг возле ворот загудел автомобиль. Потом он въехал во двор, и лучи его фар желтой метлой провались по стене. Мотор взвыл напоследок и умолк. Звонко хлопнула дверца, и на пороге послышались чьи-то голоса. Хоа прислушалась: вроде бы папин голос…
        И точно, отец со своими товарищами вернулись из Ханоя. Еще в дверях он крикнул:
        - Хоа!.. Доченька! Ты уже спишь?
        Хоа ужасно обрадовалась, совсем как маленькая:
        - Папа! Папа приехал!
        Няй, которая давно уже притихла и, как полагала Хоа, крепко спит, тоже вскочила и стала кричать:
        - О-о! Папа! Папа приехал!..
        Но едва радость внезапной встречи улеглась, у Хоа сразу переменился голос, и она начала упрекать отца:
        - Не получаются у меня «особенные» каникулы. Если б не Няй, я давно бы уехала из твоего госхоза обратно в Хайфон.
        - Полно тебе, — улыбнулся отец. — Давай лучше помиримся. И потом, почему это мой госхоз? Он ведь и твой тоже, и вообще наш, общий!
        Папа поднял руку, поглядел на часы и попросил Хоа снять со стены керосиновую лампу, потому что электричеству оставалось гореть считанные минуты.
        Ни Ай тоже стала серьезной. Она молча стояла рядом с кроватью и, широко раскрыв глаза, наблюдала, как дядя Ван на соседней койке разбирал свой багаж.
        Глава VI
        Это лес или море? Хоа, засмотревшись на бабочек, нежданно-негаданно встречается с Ли Тхыонг Киетом
        Хоа шагала рядом с папой, поднимаясь на холм, и разговор их лился неторопливо.
        - Я получил письмо от твоей классной руководительницы, — говорил папа. — Она тебя хвалит. Пишет, что ты увлекаешься литературой и тут у тебя круглые пятерки. Но вот она жалуется, что ты не хочешь заниматься зоологией и ботаникой.
        - Ну да. Я ведь хочу стать писателем. А литература, папа, — это наука о человеке. — Она испытующе поглядела на отца. — Конечно, она изучает не человеческое тело, а душу: психологию и чувства. Ты меня понимаешь?
        - Понимаю, конечно.
        - А зачем ты тогда говоришь, чтоб я учила зоологию и ботанику? И не понимаю, чего ты смеешься?
        - Да просто ты не права. Каждый человек связан с окружающим миром — с природой, с другими людьми. Ну вот, скажем, ты завтра станешь писателем и захочешь написать про наш госхоз, про тех, кто выращивает перец и каучук. Если не будешь знать, как растет каучуковое дерево, какие у него особенности, что ж ты напишешь о людях, работающих на плантациях, о том, что заставляет их тревожиться по ночам, когда падает температура и все заволакивает туман, как берут они сок и что делают из него?
        Они помолчали.
        Вдруг из придорожной травы в небо стрелой взмыла пара маленьких птичек. Минуту спустя они казались уже крохотными черными точками на фоне бездонной синевы, и до земли долетели звонкие трели их песни. Хоа проводила их взглядом. Птички эти появились как будто нарочно, чтоб оживить прервавшийся было спор.
        - Ты знаешь, что это за птицы? — спросил папа.
        - Наверно, горный воробей?
        - Вот видишь, не говоря уже о литературе, если ты захочешь написать подругам про наши края, то, в общем, не зная природы, тебе нечего будет им рассказать… Птичка эта называется жаворонок. А где, по-твоему, она вьет свое гнездо?
        - Но разве не все птицы вьют себе гнезда на дереве?
        - Нет, не все. Вот жаворонок, он строит гнездо очень низко, почти на земле. Слышишь, как красиво они поют? Запомни их песенку. И когда будешь сочинять свои книги, смотри не назови жаворонка воробьем, не то люди будут над тобой смеяться…
        Они поднялись на высокий холм. Отсюда, куда ни глянь, видны были бескрайние плантации Шон-фаунг, или Горной твердыни (так назывались когда-то эти отроги).
        - Гляди, дочка, вот они, наши владения. Ты-то небось думала, что все наше хозяйство — это грядки маниока да кофейные деревья около дома? А ведь Шон-фаунг — Только часть земель госхоза. У нас, кроме кофе, растут каучуковые деревья, рис, кукуруза, и сахарный тростник, и кунжут… Наши угодья тянутся на сорок километров, а ширина их километров восемь.
        Хоа опустила голову. Ей было очень неловко: и как это папа обо всем догадался? Она ведь и вправду считала, что весь госхоз виден из их окошка. Хоа подняла голову и стала глядеть вокруг, широко раскрыв глаза, словно хотела получше запомнить этот бескрайний зелено-голубой простор. Вот так же чувствовала она себя, когда впервые увидела море. Ей казалось, будто сама она стала такой легкой, что сейчас взовьется и улетит далеко-далеко. Она воображала себя крылатой птицей, и еще ей хотелось стать рыбой, переплывающей океан… Госхоз в самом деле похож на море. Холмы, укрытые ярко-зелеными кронами кофейных деревьев, поднимались за склоном склон, как волны, убегающие к горизонту, где медленно плыли белые паруса облаков. А золотые пятна солнечного света, падавшие на зелень листвы, делали ее как будто еще свежее и ярче.
        - Папа, а папа! А что здесь было раньше?
        - Раньше… Вы, наверно, учили в школе: места эти исторические. Помнишь горы Лам-шон?
        - Где поднял восстание Ле Лой?
        - Верно. Но ты не думай, что слава здешнего края вся уже в прошлом. В тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году, когда наша часть получала приказ прибыть сюда и заложить госхоз[33 - В конце 50-х годов воинские части, состоявшие в основном из уроженцев Южного Вьетнама и выведенные с Юга в ДРВ по условиям Женевского соглашения 1954 года, демобилизовывались и перебрасывались на освоение целинных земель и лесных массивов, здесь бывшие солдаты становились рабочими госхозов.], здесь шумели дремучие леса. Кругом тигров полно и леопардов, люди не решались ходить в лес поодиночке. А теперь зверья на десятки километров не сыщешь, дикие джунгли стали плодородными плантациями, умножающими богатства родины.
        Хоа так и стояла бы долго-долго да глядела на всю эту красоту. Отец и сам, хоть и бывал здесь сто раз, никак не мог налюбоваться…
        - Если ты решила сочинять книжки, — сказал он, — надо будет тебе походить со мной по угодьям, вникнуть в эту «науку о человеке». Увидишь, как люди трудятся, создавая такую красоту. Тогда ты сможешь как следует писать книжки.
        Хоа заметила за деревьями людей. Люди работали. И хотя их было много, наверно, сотни две или три, они казались песчинками, затерянными в зеленом океане.
        - Понимаешь, — снова сказал папа, — в сельском хозяйстве, особенно в такой отсталой прежде стране, как наша, многое еще приходится делать вручную. Машин не хватает, а иногда еще и не придумали нужных машин. Поэтому люди у нас здесь должны работать очень быстро, каждый за двоих или троих.
        Осмотрев первую плантацию кофе, они отправились на другую. В тени кофейных деревьев было прохладно, как в настоящем лесу. Вдруг Хоа увидала какую-то машину, разъезжавшую между рядами деревьев. Машина стрекотала размеренно и громко. О, да ведь это сенокосилка! Где она проедет, остаются полосы, все равно как после парикмахерской машинки.
        - Папа, а раз у вас есть косилки, почему рабочие косят траву вручную? Это же очень тяжело.
        - В общем-то, это не косилка, — засмеялся отец. — Это наше изобретение: на землеройную машину поставили ножи для резки травы. Это единственный опытный образец; мы сейчас его испытываем.
        Здорово! Машина проехала мимо, три сверкающих лезвия вращались стремительно, как винты вертолета. За нею следом ровными рядами ложилась трава, словно кто-то расстилал огромную зеленую циновку.
        К отцу подошли люди в рабочих костюмах, судя по всему, бригадиры. Они показали ему сорванные листья кофе.
        - Товарищ Ван, что это за грибки?
        - Как бы они не свели всю листву!
        Папа внимательно изучал каждый листик. По зеленым овалам их разбегались черные пятнышки, окруженные желтоватыми колечками.
        - Этот грибок, как мы говорим, сжигает листья. Очень опасный паразит. А это… это оранжевый грибок…
        Он спрятал веточки в свою сумку, там уже было полно листьев и каких-то жуков и червей в коробочках.
        Издали послышался громкий голос:
        - Эй, агроном!.. Товарищ агроном!..
        Ну конечно, кричал дядя Тхай. И когда он успел сюда добраться? Хоа, не поспевая за широкими шагами отца, побежала за ним навстречу дяде Тхаю. Там было еще человек пять. Дядя Тхай указал на изогнутый и как-то страшно перекрученный ствол кофейного деревца и спросил:
        - Товарищ Ван, вот вы, как специалист, объясните мне: в чем здесь дело? Может, у него искривление позвоночника?
        Все дружно расхохотались. Дядя Тхай славился своими шутками. Рабочие его очень любили, и каждый норовил сделать ему какой-нибудь подарок. Конечно, с лентяями дядя Тхай компанию не водил.
        Хоа улыбнулась ему, а потом поглядела на отца, который, утирая со лба пот, готовился прочесть дяде Тхаю обстоятельную лекцию.
        Говоря по секрету, Хоа только сейчас научилась отличать кофейное дерево, а в первые дни после приезда она никак не могла догадаться, что это за растение и можно ли есть его плоды.
        У взрослых начался деловой разговор, и папа отпустил ее погулять.
        Она пошла по кофейной плантации. Над нею шумели зеленые потоки листвы, прохладные, как горные ручьи. А маленькие круглые плоды кофе, тесно усеявшие ветви, лоснились на солнце. Хоа то и дело останавливалась поглядеть на бабочек, белых и желтых. Их здесь были тысячи. Казалось, будто крылышки их сливаются в воздухе в пестрый шелковый ковер, наброшенный на зеленые кроны деревьев. Высоко в небе Хоа снова увидела маленьких быстрых птичек, и звонкие их трели донеслись до земли. «А я знаю, — радостно подумала она, — тебя зовут жаворонок…»
        То тут, то там громко кричали куропатки, будто играя в прятки с Хоа. Говорят, когда-то они тоже были людьми и пошли на смерть, отказавшись принять рис подлого и злого царя. Но они не погибли, а превратились в лесных птиц. И сейчас еще — кто вслушается, поймет — кричат они: «Ни зер-на… от ца-ря!.. Ни зер-на…»
        Листья кофейных деревьев шелестели на ветру, и Хоа, никогда не видевшей настоящего леса, чудилось, будто кругом шумят джунгли. Она воображала себя то бойцом Освободительных войск Юга, идущим сквозь дремучие чащи, чтобы внезапно обрушиться на врага, то партизанской связной, пробирающейся по горным кручам, через ручьи и реки с очень важным донесением…
        Перейдя на другую плантацию, Хоа увидела, что там уже скосили траву и теперь окучивали деревья ствол за стволом. Темные пятна разрыхленной земли, похожие на круглые перевернутые кверху дном корзины, убегали вдаль, постепенно сливаясь в узкую борозду. Дикие травы, укрощенные человеческой рукой, выглядели мирно, точно газоны в парке.
        Глаза у Хоа заблестели. В свежескошенной траве она заметила горлинку с красивыми серо-коричневыми и палевыми перышками. Она стояла на одном месте и громко ворковала, не обращая на Хоа никакого внимания. Хоа замерла и уставилась на нее. Конечно, она не надеялась поймать горлинку; да и кто сумеет голыми руками поймать птицу. Но ноги сами собой вдруг двинулись к горлинке — осторожно, шаг за шагом. Круглая головка горлинки повернулась, и глаза-бусинки с черной точкой посредине поглядели на Хоа. На шее у птицы было ожерелье из разноцветных переливающихся перьев. До нее оставалось метра три, ну четыре, не больше, но горлинка не улетала.
        Не в силах уже остановиться, Хоа бросилась вперед, схватила птицу и сразу поняла, что горлинка эта не простая, а какая-то особенная…
        - Стой, ворюга!.. Стой!.. Держи ее!..
        Хоа вздрогнула и выпустила добычу. Но оказалось, что к ножке горлинки привязана длинная бечевка; птица запуталась в ней и, хлопая крыльями, упала на землю. Хоа в изумлении озиралась по сторонам.
        Из-за дерева выскочил мальчишка и помчался со всех ног к Хоа, громко крича:
        - Ворюга!.. Держи!.. Держи ее!..
        Но Хоа и не думала удирать. Мальчишка этот стал бы прекрасной парой для долговязого Нгока, они здорово бы дополняли друг друга. Крикун был невысокий, коренастый, очень мускулистый и совсем чернокожий. Он подбежал к Хоа, грозно сверкая белками глаз.
        Но она, решив с самого начала ни в чем не уступать мальчишке, не отвела своего взгляда.
        Тяжело дыша, Крикун заявил с торжествующим видом:
        - Что, попалась? Теперь не отвертишься! Ворюга, опять хотела украсть мою птицу-приваду![34 - Привада — приманка для птицы или зверя.]
        Следом за ним бежал мальчишка поменьше, похожий на полевого мышонка.
        - Эй, непобедимый Ли Тхыонг Киет![35 - Ли Тхыонг Киет («Неизменно блистательный из рода Ли») — псевдоним выдающегося полководца и государственного деятеля, имя которого было Туан (1019 -1105). Он нанес несколько сокрушительных поражений войскам китайского императора династии Сун, вторгавшимся во Вьетнам, и войскам королевства Тямпа, находившегося на юге Индокитая, что помогло отстоять независимость и территориальную целостность Вьетнама. Ему принадлежит одно из древнейших, дошедших до нас вьетнамских стихотворений.] — орал он на бегу. — Держи ее!.. Дай ей пару горячих!
        «Та-ак, — подумала Хоа, — еще один древний герой, да их здесь тьма-тьмущая…»
        - Эй ты, а ну оставь мою птицу!
        У «древнего героя» был поистине устрашающий вид. Сжав кулаки, он со свирепым видом надвигался на Хоа.
        У него была, пожалуй, достаточно веская причина для гнева. Месяц назад наш «древний герой» стал жертвой чьего-то вероломного поступка — у него украли птицу-приваду. Сейчас он решил, что наконец-то поймал настоящего вора, и благородному его негодованию не было границ.
        Но Хоа не так-то просто было запугать. С независимым видом, заложив руки за спину и дерзко вскинув голову, она спокойно встретила разъяренный взгляд неприятеля.
        Он, по-видимому, не ожидал: такого отпора от какой-то девчонки и на мгновение даже остановился. Но, вспомнив обиду, снова пошел в наступление. Правда, решимости у него поубавилось.
        Зато мальчишка поменьше, почуяв, что драки не будет, пришел в негодование.
        - Да что ты смотришь, Ли Тхыонг Киет, дай ей пару горячих! — возмущенный, повторил он свой призыв.
        Хоа улыбнулась.
        - Что-о-о? Ты еще смеешься? — У Крикуна от гнева дрожали губы. — .Да откуда ты выискалась такая? Мало тебе одной птицы было, еще и вторую захотела!
        - Не выискалась, а приехала на каникулы. У меня здесь папа живет, — как можно равнодушнее пожала плечами Хоа. — Вы не имеете права со мной так разговаривать, я сегодня, впервые вашу птицу вижу. Извините, не знала, что это ваша собственность.
        - А кто у меня в прошлый раз птицу украл?
        - Откуда я знаю?
        - Ну-ка скажи, кто твой отец?
        - Дядя Ван, агроном…
        Лицо «древнего героя» чуть-чуть прояснилось.
        - Выходит, ты дочка дяди Вана? Его я знаю, он часто заходит к нам, в первую бригаду.
        - A вы тоже из госхоза? — Теперь и у Хоа голос несколько смягчился.
        - Откуда же еще!
        Благородный гнев Ли Тхыонг Киета уступил место некоторому смущению: «Как теперь держать себя с этой девчонкой? Подумать только, на „вы“ обращается, какая вежливая! Ну, да с нее и „ты“ хватит. Пускай не очень-то воображает! И вообще не мешает все-таки выяснить, зачем ей понадобилось гоняться за птицей».
        - Ну-ка отвечай, чего тебе здесь надо, зачем тебе моя голубка? — Голос его на всякий случай звучал по-прежнему грозно.
        - Я же вам объяснила. Папа хотел показать мне плантации кофе, а я отстала и заблудилась. Знаете, у вас очень красивая птица. — Она кивнула на горлинку, которая уже перелетела на кофейное дерево, и как ни в чем не бывало добавила: — И совсем ручная!
        Маленького подстрекателя совсем не радовал такой поворот событий. Где это видано: поймать вора с поличным и отпустить безнаказанно! Этой задаваке девчонке надо дать хороший урок. «Пара горячих» ей явно пошла бы на пользу. А Ли Тхыонг Киет испытывал все большую неловкость: оказывается, эта девчонка, на которую он набросился с кулаками, вовсе не собиралась красть его птицу. Да и к предыдущей пропаже она никакого отношения не имела. Хорошо бы замять неприятную историю! Но как? Лупить эту городскую чистюлю, во всяком случае, не стоит. А может просто смыться, да и все?
        - Скажите, пожалуйста, — обратилась к нему между тем «чистюля». — Скажите, пожалуйста, и не сочтите мой вопрос за нескромность: Ли Тхыонг Киет — это вас так зовут?
        - Да нет, меня зовут по-другому. Просто ребята прозвали… — смутившись буркнул «древний герой».
        «А пожалуй, он и вправду чем-то похож на Ли Тхыонг Киета», — подумала Хоа.
        - Как интересно! Очень хорошее имя, — сказала она вслух.
        - Да какой я Ли Тхыонг Киет! Меня Кук[36 - Кук — по-вьетнамски значит «хризантема».] зовут.
        - Кук? — удивилась Хоа.
        - Ну да…
        - Не-е-ет… — задумчиво покачала головой Хоа. — Кук — это имя для девочки. Вам оно не к лицу. А вот Ли Тхыонг Киет, кажется, подходит. Скажите, пожалуйста, вы пионер?
        - Да.
        - Ну так надо попросить отряд, чтоб вам официально сменили имя. Знаете, из древних героев мне как раз больше всего нравится Ли Тхыонг Киет. Не только своими подвигами, а чисто человеческими чертами — благородством, великодушием, справедливостью.
        - Да я не знаю… — Кук покраснел до ушей.
        Было в этом мальчишке что-то очень располагающее — то ли естественность и простота, с которыми он держался, то ли неожиданная его застенчивость. Так или иначе, Хоа он очень понравился.
        - Скажите, вы ловите птиц? Наверно, устраиваете птичьи бои?[37 - Издавна во Вьетнаме петушиные бои и бои других птиц были излюбленным развлечением.] — решила она продолжить беседу.
        - Да нет… Я только еще учусь птичьей ловле. И то в каникулы. У меня раньше очень хорошая птица-привада была, так ее украли. Эта горлинка не моя — дяди Та. Вот кто настоящий птичий профессор! А ловит их как! Он с пустыми руками из лесу никогда не возвращается — не птицу, так змею или удава, а то и лису принесет.
        - Да? Здорово! А как он их ловит?
        - Силки расставляет. Он-то меня и учит…
        - Вот как? Это просто прекрасное дело.
        Кук еще больше воодушевился и решил, что Хоа понимает толк в жизни.
        - Неплохое дело, — с достоинством подтвердил он, — да и прибыльное. Птица-привада стоит тридцать донгов, не меньше.
        - Целых тридцать донгов? — изумилась Хоа.
        - А ты думала! Здесь ведь каких только птиц нет! И певчих много. Есть даже певчие дрозды. Как запоет, заслушаешься, что твой соловей. Но я лично соловьев больше люблю. С ними можно ведь и бои устраивать. Ух и дерутся они, страсть! У них вёсь лес на участки поделен. Известно, значит, где чьи владения. Стоит одному перепутать, забраться куда не надо — и пошла драка.
        - Как вы много знаете о птицах! — В голосе Хоа звучало неподдельное восхищение.
        - Ну, а ты… как тебя… ты любишь птиц? — снисходительно спросил Кук. Сказать по правде, похвалы «чистюли» были ему приятны.
        - Меня зовут Хоа. Раньше… теперь я очень люблю… — покраснела Хоа. — Понимаете, — добавила она извиняющимся тоном, — ведь Хайфон такой большой город, там и птиц-то нет, одни воробьи…
        - Ну ладно. — Кук почувствовал прилив великодушия. — Так и быть, поймаю для тебя птицу. Соловья там или дрозда, кто попадется.
        - Ой, вот спасибо вам!
        Мальчишка-подстрекатель презрительно фыркнул, дав выход накопившемуся негодованию.
        - Ха! Сам-то за целую неделю ни одной птицы не поймал!
        Хоа вспомнила о его присутствии и обернулась к нему: нехорошо быть невежливой.
        - А тебя как зовут? Ты тоже любишь птиц?
        - Не ваше это дело! — отрезал он. — Позор Ли Тхыонг Киету! Спасовал перед какой-то девчонкой!
        Произнеся свою гневную тираду, он немного смягчился.
        - Вы спросили, люблю ли я птиц, — с достоинством обратился он к Хоа и, задрав рубашку, показал шрам на груди. — Вот подтверждение моей любви к птицам. Это я с высоченного дерева упал и напоролся на сук, когда гонялся за ними.
        Между тем солнце поднялось уже совсем высоко, заливая яркими лучами сочно-зеленые листья кофейных деревьев, трепетавшие под набежавшим ветром.
        Откуда-то издалека донесся голос отца, искавшего Хоа.
        - Папа-а! Папочка! Я здесь! — обрадованно закричала Хоа, сложив рупором руки.
        - Ты чего, боишься заблудиться? — спросил Кук и загнулся, чтобы собрать силки. — Не бойся, я отведу тебя к отцу.
        Глава VII
        Так вот, значит, у Ни Ай какая мама! Сбор отряда обсуждает поход на уборку арахиса.
        Кук просит разрешения изменить имя.
        За эти дни Хоа успела привязаться к маленькой Ни Ай. Правда, иногда малышка очень досаждала Хоа своими капризами, но такой славной девчушке многое можно было простить. Хоа с беспокойством думала о том, что скоро вернется мама Ни Ай и заберет ее к себе. Скучно здесь будет без забавного Лягушонка!
        Маму Ни Ай звали тетя Хань. Папа говорил Хоа, что тетя Хань их землячка. Хоа слышала от взрослых, что женщины на родине у них славятся своей красотой и представляла маму Ни Ай писаной красавицей. Она, конечно, высокая и стройная, с нежной кожей и длинными волосами. И ходит легко и плавно…
        Тетя Хань вернулась неожиданно.
        После обеда Хоа и Ни Ай легли спать. Ни Ай, как всегда, уснула сразу, а Хоа только стала засыпать, как вдруг отворилась дверь и вошла тетя Хань. Хоа хотела было встать, но застеснялась и передумала. Прикрыв глаза и притворившись спящей, она из-под ресниц следила за гостьей.
        Тетя Хань, видно, очень соскучилась по своему Лягушонку, потому что прямо с порога бросилась к кровати.
        - Не надо, пусть поспит, — остановил ее отец Хоа. — Что за нетерпение такое? Всего месяц была в отлучке, а посмотришь — будто вы сто лет не виделись.
        - Да, уж конечно, мне далеко до твоей железной выдержки, — улыбнулась тетя Хань, но не стала будить Лягушонка. — Я так по ней соскучилась! — Счастливая улыбка не сходила с ее лица. — Сколько раз просилась домой хоть на денек, да где там.
        Ага… Вот, значит, как мамы любят своих дочерей! У Ни Ай нет папы, он погиб во время наводнения года через два после переезда в госхоз, успел спасти много людей, а сам утонул. Но зато у нее есть мама…
        Как-то давным-давно, когда Хоа училась еще в первом классе, отец приехал в школу ее навестить. Хоа похвалилась, что умеет теперь и шить, и вышивать, и показала свое платье, которое она починила. Он взглянул на неумелые, неровные стежки и вздохнул:
        - Если бы у тебя была мама…
        - Значит, приехала твоя дочка? — спрашивала между тем тетя Хань у отца. — Ну как, нравится ей у нас, или она там, в Хайфоне, стала городской барышней?
        - Сперва скучала, а теперь вроде ничего, довольна.
        - Всех бы их из интерната привезти сюда для закалки. А то изнежатся в городе, избалуются, потом с ними хлопот не оберешься.
        «Подумаешь, „для закалки“! — возмутилась Хоа. — Решила, раз я сплю, значит, можно и не стесняться. Вот она, оказывается, какая тетя Хань! И вовсе она мне не нравится. Почему она так говорит про незнакомых людей? Уж наверно моя мама была совсем не такая!»
        Хоа взглянула на безмятежно спящую Ни Ай.
        «Да, не такой представляла я себе маму нашего Лягушонка. Нисколечко она, оказывается, не красивая. Роста, пожалуй, слишком большого, вся какая-то неуклюжая. Кожа у нее красная, точно обветренная. И волосы, в общем, куцые. Походка совсем не мягкая и плавная, а резкая, порывистая… Только значок у нее красивый приколот, здорово блестит… Так вот, значит, у Ни Ай какая мама!»
        В тот же день Ни Ай увели домой. Уже попрощавшись и отойдя на несколько шагов, она неожиданно обернулась:
        - Хоа, я завтра опять приду к тебе в гости. Ты смотри не похудей! Ведь ты будешь по мне скучать, да? А когда очень скучают, всегда худеют, мне мама говорила, — заботливо сказала она, важно нахмурив бровки.
        Хоа, с трудом удерживая слезы, проводила Лягушонка и ее маму до перекрестка и долго смотрела им вслед.
        Солнце уже садилось. Вечера казались здесь очень длинными, наверно, оттого, что ночь наступала сразу, почти мгновенно. В сумерках краски, такие яркие днем, постепенно тускнели, и все вокруг приобретало одинаковый густой оттенок темно-зеленого цвета. Вдалеке, у самого горизонта, плыли диковинные облака, похожие на ярких смешных кукол из кукольного театра. И повсюду разносился запах распустившихся цветов кофе.
        С того места, где стояла Хоа, дорога, проложенная в горах, казалась темно-фиолетовой линией, нарисованной чернильным карандашом. По дороге бежал грузовик, крытый брезентом. Когда он подъехал поближе, Хоа услыхала песни и смех — это возвращались из лагеря дети госхоза, среди которых была и Минь.
        Минь прибежала к ней сразу же, едва грузовик въехал на гору и остановился у библиотеки.
        - Ну, где обещанные подарки? — смеясь, спросила Хоа у подруги.
        - Держи, — протянула Минь мохнатый кокос. — Это тебе. Нравится?
        И тут же стала рассказывать одну историю за другой: о море, о лагере, о тамошней жизни…
        Стемнело, как всегда, очень быстро. На всех дорожках показались люди. По двое, по трое, а иногда и большими группами направлялись они к стадиону. То и дело раздавались веселые возгласы, шутки и смех.
        - Что это будет сегодня вечером? — спросила Минь.
        - На стадионе сегодня будут показывать кино.
        - Ах вот что, а я смотрю, куда это все идут? Знаешь что, — вдруг решила она, — подожди меня здесь, я отнесу вещи, и мы тоже сходим посмотрим, ладно?
        И она вприпрыжку помчалась к дому.
        Зажглись фонари. Народ прямо валом валил, вокруг становилось все шумнее и оживленнее.
        - Хоа, это ты? — вдруг раздался около нее чей-то голос.
        Хоа обернулась.
        - Ли Тхыонг Киет!
        Появление «древнего героя» здесь в этот час было совершенно неожиданным;
        - Ты тоже в кино? — спросила Хоа.
        - Ну да! Да еще думал тебя заодно повидать.
        - Что это? — показала Хоа на клетку с птицей, которая болталась на палке, переброшенной «рыцарем» через плечо.
        - Это тебе. Горлинка. Еще позавчера поймал. Только она пока молчит, не привыкла к клетке. Недели через две заворкует. А знаешь, как она здорово ворковала до того, как я ее изловил! Я специально за ней охотился.
        Растроганная Хоа осторожно взяла клетку.
        - Спасибо тебе большое. Отвезу ее в Хайфон, то-то девочки наши обрадуются.
        Ли Тхыонг Киет даже смутился:
        - Чего там… Я тебе сколько хочешь могу поймать.
        - Какой ты молодец!
        - Ну, я что… Вот дядя Та действительно… У него дома птиц тьма-тьмущая!
        - А что ты решил насчет перемены имени? По-моему, Ли Тхыонг Киет тебе и вправду подходит…
        Их беседу прервала вернувшаяся Минь.
        - Вы знакомы? — удивилась она.
        - Да. Знаешь, я заблудилась, когда ходила с папой в Шонг-фаунг, и встретила там Ли Тхыонг Киета.
        - Кого-кого? Его зовут ведь Кук! — недоуменно возразила Минь.
        - А какой-то маленький мальчик называл его тогда Ли Тхыонг Киет. Очень хорошее имя и как раз ему подходит. Я даже предлагаю ему официально поменять имя Кук на Ли Тхыонг Киет.
        Кук молчал, весь красный от смущения. Обычно он ни о чем другом, кроме птиц или охоты, разговаривать не решался.
        - Откуда у тебя горлинка? — спросила Минь.
        - Это он мне подарил. Правда, красивая? Она скоро будет ворковать!
        Хоа повернулась к Куку.
        - Подождите меня здесь, ладно? Я отнесу клетку домной и пойдем вместе в кино…
        Перед читальней меланхолически прохаживался Нгок с книгой под мышкой. Он опять разрядился — наглаженная рубашка и брюки, и очки, совсем как в тот вечер, когда он читал стихи.
        Увидав Хоа, он на мгновение задержался и растерянно поглядел на нее: здороваться или нет? Но тут же отвернулся и как ни в чем не бывало продолжал свою прогулку.
        Хоа, сделав вид, что ничего не заметила, вошла прямо в читальню.
        Вчера председатель здешнего пионерского отряда, Бан, заходил познакомиться с Хоа. Он пригласил ее на сегодняшний сбор. Будет, наверно, очень интересно. Ребята собираются обсудить план похода на уборку арахиса.
        - Я непременно приду, — обещала ему Хоа. — И во всех делах отряда буду принимать участие. Наш пионервожатый говорил, чтобы мы на каникулах установили связь с местными отрядами. Я просто еще не успела…
        - Ну и отлично, — обрадовался отец, когда она рассказала ему о том, что пионеры хотят помочь взрослым собрать арахис. — Вот и будут у тебя особенные каникулы — каждый день примечательный!
        На сбор явились почти все пионеры госхоза. В читальне стоял невообразимый шум, как будто стая веселых, звонкоголосых птиц вдруг опустилась сюда, нарушив привычную тишину.
        Сначала решили обсудить разные текущие дела. Первым поднял руку и попросил слова Кук.
        Мысль о перемене имени не давала ему покоя. Конечно, Хоа права: у него девчачье имя. У них, в первой бригаде, есть девчонка, которую так зовут, да и в третьей тоже. Не оставаться же ему на всю жизнь с таким несуразным именем! Может, и правда, попросить, чтобы сменили Кука на Ли Тхыонг Киета?
        Вот уж который день он только и думал об этом и наконец сегодня решился: будь что будет!
        - Мне не нравится мое имя. Прошу вас, разрешите мне поменять его.
        Просьба Кука произвела ошеломляющее впечатление. Поднялся невообразимый гам, все говорили разом, один старался перекричать другого. Десятки изумленных глаз уставились на Кука. Вот так история, ну и ну!
        - Почему ты хочешь изменить имя? — спросил Бан, когда ему наконец удалось ненадолго восстановить тишину.
        - Не нравится оно мне. Девчачье оно… — недовольным голосом заявил Кук.
        Девочки захихикали, тихонько подталкивая друг дружку.
        - Ну, а какое тебе по вкусу? — спросил Бан.
        Кук замешкался.
        - Какое же имя ты выбрал? — настаивал Бан.
        - Ли Тхыонг Киет, — смутившись, пробормотал Кук.
        Молчавший до сих пор Нгок не выдержал.
        - Как?! Ли Тхыонг Киет? Ишь ты! Не слишком ли жирно? — возмущенно воскликнул он, вскочив со своего места. — Нашел с кем равняться!
        Но тут с решительным видом встала Хоа. Она оглядела притихших ребят, удивленно уставившихся на нее, и резко повернулась к Нгоку:
        - Что за вздор ты городишь! Выходит, тебе можно, а другим нельзя? Назвал же ты сам тебя Чан Хынг Дао? Да если хочешь знать, Куку «Ли Тхыонг Киет» гораздо больше подходит, чем тебе «Чан Хынг Дао»!
        И начался горячий спор, которому, казалось, не будет конца. Кто вступился за Нгока, кто за Кука. Кричали и ссорились все, равнодушных не было. Они бы, конечно, проспорили до вечера, но непреклонный Бан, их председатель, само собою, не потерпел такого вопиющего нарушения дисциплины. Его суровой начальственной рукой, правда не сразу, порядок был восстановлен.
        Перешли ко второму вопросу.
        Назавтра пионерам предстояло выйти на сбор арахиса — помогать рабочим госхоза. Об этом доложил Бан. Сказать по правде, кое-кого из ребят его сообщение насторожило.
        - Очень интересно, — сказали они. — А как с оплатой за трудодень? Получим мы что-нибудь?
        Тут Бан оказался на высоте. Он по-солидному встал, откашлялся, не торопясь, закатал рукава рубашки и приступил к обстоятельному разъяснению.
        - Значит, так. Об оплате мы заранее не договаривались. Но если сколько-нибудь заплатят, я думаю; лучше всего потратить эти средства на создание отрядной библиотеки, а возможно, еще удастся приобрести кое-какие игры или купить что-нибудь из спортивного инвентаря. — Но, — здесь голос его налился металлом, — главное сейчас не в этом. Главное в том, что арахис уже поспел. Если не у брать его до дождей, он пропадет, этот сорт влаги не любит… Мы должны помочь госхозу своевременно убрать весь урожай и тем самым гарантировать высокое качество продукции, — ввернул он для солидности целую фразу, подслушанную у старших.
        - Ну, а как с теми, кто не живет в госхозе, а приехал сюда на лето? — не унимался кто-то самый дотошный.
        - Полагаю, — Бан удивленно поднял брови, — что и они поработают с нами. Зато, если они приедут будущим летом, к их услугам будут и библиотека, и игры…
        - Пускай они лучше сами скажут! — глубокомысленно заметили с места.
        - Хоа, — подтолкнула подругу Минь, — скажи ты.
        Хоа встала. Она очень волновалась, вокруг было столько незнакомых ребят! Но ей не хотелось, чтобы все заметили ее смущение, и она медленно, точно взвешивая каждое слово, сказала:
        - Я считаю, главное в наших каникулах то, что они особенные, в них каждый день обязательно чем-нибудь примечателен. Вот и хорошо, что мы можем хоть чем-то помочь госхозу. Дело совсем не в оплате. Но если заплатят, пускай отряд распорядится и нашими деньгами так, как предложил Бан.
        Сбор закончился. По установившейся традиции, прежде чем разойтись, ребята попросили Нгока прочитать стихи. Он не заставил себя долго упрашивать.
        …Я погрузился в рисовое море.
        Плыву, плыву, довольный на просторе.
        Я весь промок, роса в свеченье сизом.
        Все дышит рисом, юным клейким рисом…
        ……………………………………………………………………
        Спасибо людям, их рукам умелым,
        И пахарям, и бороздам их смелым,
        Земле, что жизнь родит в потоках света,
        За то, что проплываю море это.[38 - Суан Зиеу. Море риса. Перевод Льва Озерова.]
        Глава VIII
        На уборке арахиса. Шум и веселье. Недоброжелательство Нгока. Обида Хоа.
        Началась пора уборки арахиса. В госхозе воцарилось шумное, хлопотливое оживление — точь-в-точь как в деревне во время жатвы.
        Сегодня уже второй день уборочной страды. Утром во дворе первой бригады встретились двое: маленький подвижной и смуглый человек в старой военной фуражке — бригадир и высокий, в синем, без головного убора — дядя Тхай. Разговор зашел об итогах первого дня.
        Бригадир был чем-то озабочен.
        - Никак не выходит — гектар в день. Вот, полюбуйтесь, — он показал свои израненные ладони, — все руки ободрал, и это за один только первый день. Очень колючая ботва. А там, где ботва гуще, будет еще труднее.
        - Значит, нужно, и как можно скорее, все продумать заново, может, придется кое-какие перемещения сделать, но план выполнить необходимо. Максимально используйте технику. Конечно, и ручной труд забывать не надо. Даже в самых передовых странах, несмотря на новейшую технику, в сельском хозяйстве ручной труд до сих пор в почете. Что уж говорить о нас!
        - Сегодня мы попробовали с трактором: пустили трактор, чтобы разрыхлить верхний слой, но неудачно. Ведь даже если сами орехи не попортишь, все равно их так засыплет землей и еще с ботвой перемешает — ни одного орешка не найдешь.
        - Испробуйте все, что возможно. Посоветуйтесь с людьми. Мы ведь вдвоем хоть целый день тут простоим, все равно сами ничего не решим.
        В этот момент появились пионеры. Отряд прибыл в полном составе. Сорок оживленных ребячьих рожиц под конусообразными шляпами из пальмовых листьев излучали энтузиазм и готовность хоть сейчас приступить к работе.
        Тхай показал на них бригадиру.
        - Вот и пополнение прибыло.
        - Еще неизвестно, пополнение или мышиное войско — орешки щелкать! — усмехнулся тот.
        - Ну, нет, эти ребята молодцы, не подведут!
        Отряд остановился. Бан вышел вперед и отдал рапорт. Выслушав его, дядя Тхай прошел перед строем, внимательно вглядываясь в лица ребят.
        Хоа он узнал сразу, она была все в той же белой блузке и выгоревших брюках, подвернутых почти до колен.
        - И дочка Вана здесь? — улыбнулся он ей.
        Хоа смутилась и опустила голову.
        - Молодец, — сказал он, ласково положив руку ей на плечо. — В госхозе тогда интересно, когда со всеми вместе работаешь, а если бездельничать да дома торчать, непременно соскучишься. Никто из нас, южан, не сидит здесь, на Севере, сложа руки. Но учти, труд — дело серьезное. Глянь-ка на руки бригадира. Видишь, все сплошь исцарапаны! Не боишься? Чтобы потом не хныкать!
        - Не боюсь, — покраснела Хоа.
        Дядя Тхай сжал ее худенькую, еще не тронутую загаром руку.
        - Верю, ты у нас молодец! Поработай в поле, глядишь, и, силенок прибавится. Кстати и загоришь, а то уж больно ты бледная.
        Не отпуская от себя Хоа, он показал ребятам на подводы, стоявшие у холма. Они были предназначены для того, чтобы перевозить орехи с поля на место сушки. Запряженные в них буйволы лениво обмахивались хвостами, отгоняя надоедливых насекомых.
        - Попросите разрешения у бригадира, и пусть эта «техника» отвезет вас в поле. Приступайте к работе.
        Арахис в госхозе не высаживали на специальных плантациях, он рос на грядках между рядами каучуковых деревьев.
        Пионерам отвели отдельный участок. Сначала хотели разбить их на группы, чтобы каждая такая группа работала вместе со звеном взрослых. Но ребята упросили дать им самостоятельное задание.
        Мальчишку все, как по команде, сняли рубашки. Потные, обнаженные спины блестели в лучах поднимавшегося солнца. Многие успели уже перемазаться по уши: трудно было удержаться и не запустить разок-другой в приятеля комком глины.
        Зато девочки вели себя примерно и, как всегда, были прилежны и аккуратны.
        Собственно говоря, мальчишки расшалились так потому, что очень обрадовались, получив самостоятельное задание. Девочки же считали, что ничего особенного в этом нет, что так и должно быть, а потому и работали серьезно и молча.
        С мягким шелестом выдиралась из земли ботва, разносился сладкий, пряный запах свежеразрытой земли и молодого арахиса…
        Минь и Хоа работали рядом. В школе Хоа часто ходила на воскресники, но там все было совсем до-другому. Вокруг подруги, которых она знала уже не первый год, да и сама работа была привычная.
        А здесь ей трудно угнаться за остальными: она ведь совсем не привыкла работать в поле. Хоа то и дело с завистью поглядывала на согнувшуюся над соседней грядкой девочку со смешными маленькими, косичками. Заколотые на макушке, они похожи были на едва прорезавшиеся рожки теленка. Работа у нее спорилась, и она далеко обогнала всех.
        Хоа стыдно было отставать от местных ребят. Но жесткая ботва ободрала ей все ладони, они покрылись волдырями и горели; каждое движение причиняло ей боль. И все же когда Минь спрашивала: «Ты не устала? Не содрала себе руки?», она решительно мотала головой и, отерев со лба пот, продолжала работу.
        Поодаль несколько пионеров грузили собранный арахис на подводу, правил которой наш давний знакомый Вьет.
        Он, надо сказать, особого усердия не выказывал. Сидя в стороне, он с интересом наблюдал, как бегают взад и вперед, пыхтя от натуги, его товарищи, нагружавшие подводу. Ни окрики их, ни обращения к его совести не помогали. Он хладнокровно дожидался, пока подвода не будет нагружена доверху, потом взгромождался на самый верх и деловито настегивал своих буйволов. Как говорится, он не горел на работе.
        Мало этого, всю дорогу, не закрывая рта, он лущил орехи… Ребята прямо кипели:
        «Мы ни одного ореха не трогаем, а он вон что выделывает!»
        Но Вьету все было нипочем. Ему один верный человек открыл по секрету, что от сырого арахиса белеют зубы; мог ли он упустить счастливый случай!
        Прозвучал горн — перерыв на отдых. Ребята тесным кольцом окружили Нгока. Он рассказывал увлекательную историю о тяжбе зайца с бесом.
        Но им не долго пришлось наслаждаться рассказом. Нгок неожиданно прервал свое повествование. Он обратил внимание на Хоа, которая шла вдоль грядки, то и дело нагибаясь и что-то подбирая с земли. Его ужасно заинтересовало: что она делает, когда все отдыхают? Такое усердие показалось ему подозрительным.
        Вытянув длинную тощую шею, он бросил своих слушателей и помчался к грядке.
        - Перерыв, уважаемая, перерыв. Отдыхать надо. Чем, интересно, вы здесь занимаетесь? — спросил он самым язвительным тоном, на какой был способен.
        - Разве ты не видишь? — подняла голову Хоа.
        Нгок пожал плечами.
        - Видеть-то вижу, да только странно мне это. Потому и спрашиваю.
        - Ничего странного, — отрезала Хоа. — Собираю потерянные орехи для Ни Ай.
        - Так… Но ведь вы на это не имеете права, уважаемая, — громко, так, чтобы слышали все, сказал Нгок. Он прямо-таки сгорал от желания отомстить ей за тот «диспут» в библиотеке. — Вы не имеете никакого права, — повторил он. — Взгляните, разве кто-нибудь занимается подобным делом? Нехорошо это, присваивать общественное добро, некрасиво, уважаемая!
        Ребята уже толпились вокруг.
        Хоа почти никого из них не знала. Она переводила взгляд с одного на другого, ища у них поддержки, но вокруг были одни незнакомые лица, и она почувствовала себя очень одинокой.
        - Правильно, нечего таскать общественный арахис! — крикнул кто-то.
        - Пускай отдаст орехи! — поддержал другой, тоже не разобравшись, в чем дело.
        Заручившись сторонниками, Нгок поднял вверх худую, как плеть, руку и торжественно провозгласил:
        - Надеюсь, все понимают ценность арахиса как технической культуры номер один. Незаконное присвоение…
        Этого Хоа уже не могла вынести. Она рывком сунула руку в карман и вывернула его наизнанку. Несколько орешков выпали оттуда на землю.
        Нгок от неожиданности умолк.
        И тут как раз подбежала Минь. Спросив у ребят, что случилось, она с возмущением накинулась на Нгока:
        - Как тебе не стыдно! Перестань сейчас же!
        Обычно тихая и молчаливая, Минь разозлилась не на шутку. Это бросилось всем в глаза.
        - Да я… — растерялся Нгок, но Минь не дала ему договорить.
        - Эх, ты! Молчал бы лучше! Ребята, послушайте! Хоа с самого начала ни единого орешка не съела. В перерыв она предложила мне пройтись по грядкам, подобрать потерянные орехи для маленькой Ни Ай.
        Нгок взмахнул было рукой, собираясь ей возразить, но вдруг его ухватил за запястье Кук.
        - Эй, Чан Хынг Дао, — сказал он насмешливо, — что это у тебя на губах налипло? Ты ведь больше всех арахиса съел, вон даже шелуха пристала. А еще других стыдишь!
        Нгок вздрогнул и быстро отер рот. Ребята расхохотались.
        - Ну как, теперь чисто? — спросил он и расхохотался вместе со всеми.
        Но тут среди общего смеха послышался чей-то плач. Это, не в силах больше сдержаться, заплакала Хоа.
        Глядя на нее еще минуту назад, никто бы не подумал, что она может заплакать. А сейчас она плакала горько, навзрыд.
        Глава IX

«Ты-то мне веришь, ну, а ребята?» Разговор прерван приходом дяди Тоана.
        Хоа бросила все и ушла, не дожидаясь конца работы.
        Она шла по дороге и плакала. Следом, уговаривая ее, бежала Минь.
        - Хоа! Вернись, пожалуйста, Хоа! Не обращай ты на Нгока внимания, мы ведь все за тебя!
        Но уговоры не помогали. Минь в конце концов остановилась и долго еще смотрела вслед удаляющейся Хоа.
        Наступил полдень. Зной, и без того невыносимый, усиливался. Было очень душно. Окружавшие долину холмы застыли в раскаленном мареве. Жара, казалось, стекала по склонам холмов сюда, в долину, затопляя деревья, дома, тропинки. Все живое попряталось. Лишь изредка в небе пролетала одинокая глупая птица, да как ни в чем не бывало трещали цикады.
        Хоа, облокотившись на подоконник, уныло глядела на улицу. Был час послеобеденного отдыха, но ни ей, ни отцу не спалось. И, пожалуй, не жара была тому причиной. Каждого по-своему встревожило утреннее происшествие.
        - Вот, пожалуйста, приехала в твой госхоз и сразу стала «незаконно присваивать общественное добро». Я только несколько орехов подобрала, они все равно бы там валялись и пропали!
        - Я тебе верю, — успокаивал отец. — Знаю ведь, ты ничего плохого не сделаешь.
        - Ты-то мне веришь, ну, а ребята? Они думают иначе.
        - Правильно. — Отец подошел к ней и ласково пригладил ее мягкие черные волосы. — То, что я тебе верю, еще не все. Нужно, чтоб и ребята тебе так поверили. Вы должны понять друг друга. А для этого тебе надо побольше общаться с ними, завести друзей. Ну-ка скажи, с кем ты здесь подружилась?
        - С Минь, Ли Тхыонг Киетом и Ни Ай…
        - Что за Ли Тхыонг Киет?
        - Это его так ребята прозвали, а вообще его зовут Кук.
        - A-а, знаю, отец его работает в первой бригаде. Где же вы с ним познакомились? Уж не он ли принес тебе эту птицу?
        Отец показал на клетку, висевшую над крыльцом.
        - Он. Я его встретила, когда мы с тобой ходили в Шон-фаунг. Помнишь, я тогда заблудилась…
        - Ну и что ты о нем думаешь? Да и о других тоже?
        Хоа на секунду задумалась.
        - Кук очень вспыльчивый, но прямой и, по-моему, смелый, Минь очень добрая. Ну, а про Ни Ай ты сам знаешь, она хорошая, только вот капризуля и попрошайка.
        - Видишь, ты ведь давно уже здесь, а знакомых у тебя мало. Большинства ребят ты не знаешь, и они тебя тоже не знают. Что ж удивительного, если они неправильно тебя поняли?
        Хоа резко повернулась к отцу.
        - Нет, папа! Нгок как раз меня правильно понял. Он просто подло мне мстит.
        - Мстит? Ты что, поссорилась с ним? — удивился отец.
        - Ни с кем я не ссорилась. Но тогда, в библиотеке, я сказала, что стыдно быть нескромным. Он хвалился, что он все равно как Чан Хынг Дао.
        - Ты, кажется, говорила, что он хорошо читает стихи?
        - Да, стихи у него здорово получаются…
        - Но ведь ты тоже любишь стихи! Я думал, это поможет вам лучше понять друг друга и подружиться.
        Но Хоа не дослушала его. На крыльце показалась чья-то высокая фигура, и Хоа с радостным криком бросилась к дверям.
        - Дядя Тоан! Где же вы так долго пропадали? Совсем про меня забыли!
        Дядя Тоан засмеялся, снял свою кепку и нахлобучил ее на голову Хоа.
        - Ну вот, сразу критику наводишь! Это тебя ругать надо. Я-то на работе целыми днями занят. У нас каждый должен работать за двоих, а то и за троих. Только тогда мы достойны названия нашего госхоза «Единение». А вот ты все бегаешь туда-сюда!
        Неожиданно он дернул кепку за козырек, и она съехала Хоа на нос.
        - Она у нас не бегает, все больше дома сидит, до сих пор себя гостем чувствует, — сказал отец.
        - Не может быть! — воскликнул дядя Тоан. — Какой она гость! Она ведь наша, из «Единения», просто пока учится в Хайфоне.
        - Нет, нет, — пыталась возразить Хоа. — Я ничего такого не говорила, я вовсе не считаю себя гостьей…
        - А коли не гостья, так хозяйка, верно?
        Хоа молча кивнула. Дядя Тоан привлек ее к себе и усадил рядом.
        - Послушай-ка, Ван, — повернулся он к отцу Хоа, — хотел тебя спросить кое о чем. Вот высадили каучуковые на этих холмах, ведь там высота почти тридцать пять метров, а они так здорово пошли в рост.
        - Дело ведь не в высоте. И высокие склоны можно использовать. Все зависит от удобрений и орошения. Если высаживать террасами и проложить дороги для подвоза удобрений, все будет в порядке.
        - Да там все склоны усеяны валунами и щебнем, — как тут развернуться?
        - Ничего, наш Тхай понаторел по части техники, все из нее выжмет. Когда там сажали деревья, он велел заглублять борозды, чтобы пройти слой щебня…
        Хоа прислушивалась к их беседе. Разговоры эти уже не казались ей, как первые дни, чем-то далеким и неинтересным. Она знала теперь, сколько труда вложено в каждое деревце, в каждое растение.
        Но на этот раз деловой разговор был недолгим. Дядя Тоан, оказывается, зашел специально за Хоа, чтобы показать ей госхоз.
        Сначала наведаемся в буфет, выпьем молока. У нас здесь молоко парное, просто замечательное. Да и пирожки в буфете вкусные.
        Буфет был совсем не похож на городские кафе в Ханое или Хайфоне. Здесь были простые столы и стулья, да и расставлены они были не так красиво, но народу было ничуть не меньше, чем в городе. Люди все время входили и выходили. Никто подолгу не засиживался, все торопились на работу.
        Поев вкусных, горячих пирожков и выпив молока, дядя Тоан и Хоа вышли на улицу.
        - Прокачу-ка я тебя сегодня на тракторе, — сказал дядя Тоан. — Кто знает, может тебе и самой скоро придется водить трактор.
        - Правда? — обрадовалась Хоа. — Поедем на тракторе?!
        - Правда, правда. А в следующий раз и на комбайне покатаю.
        - Ой, когда я его в первый раз увидела, — Хоа вспомнила историю с комбайном и засмеялась, — я никак не могла понять, что это за машина такая… А здесь есть женщины-трактористы?
        - Конечно, есть. Да ты их увидишь.
        - Можно, я вас еще об одном спрошу?
        И тут же, забыв о том, что обещала спросить «об одном», она засыпала дядю Тоана множеством самых разных вопросов. Ведь ей все в госхозе казалось новым, необычным и интересным.
        А у ребят на уборке арахиса случилось вот что.
        Сразу после того как Хоа ушла, Кук подошел вплотную к Нгоку и сказал, чтобы тот извинился перед Хоа. И как можно скорее. Но Нгок отвечал, что имеет на этот счет свое мнение и жить чужим умом не собирается.
        Однако большинство ребят поддержали Кука.
        - Правильно, Нгок, извинись перед ней, ведь из-за тебя все началось.
        - Что вы, ребята, ведь я пошутил, — пробовал оправдаться Нгок.
        - Так не шутят. Ты сегодня историю про зайца рассказывал, помнишь, как там все было по справедливости! А сам обидел Хоа ни за что ни про что.
        - Глупые у тебя шутки, — добавил Кук.
        - Балда! — огрызнулся Нгок.
        - Что-о-о? А ну-ка повтори!
        На шум прибежал Бан и затрубил в горн, словно уже началась драка.
        После этой истории Нгоку было над чем призадуматься.
        Он и сам уже раскаивался — не к лицу такое столичному жителю, да еще зовущемуся Чан Хынг Дао. Просто ему хотелось взять реванш за то происшествие в библиотеке, но он и самому себе не решался в этом признаться. Приличней уж было сослаться на неудачную шутку.
        Нгок мучительно думал, как бы ему помириться с Хоа. Сделать это нужно было так, чтобы не только ребята остались довольны, но и его авторитет не пострадал.
        После полудня события развивались так.
        Хоа сидела на тракторе рядом с дядей Тоаном.
        Сегодня его трактор разрыхлял верхний слой почвы, чтобы легче было выбирать арахис. Машина шла легко, оставляя за собой глубокие борозды и выворачивая крупные комья земли, пронизанные корнями арахиса и травы.
        Трактор приближался к участку, на котором трудились пионеры. Ребята, побросав работу, встретили его радостными криками. Каково же было их изумление, когда рядом с трактористом они увидели Хоа!
        Трактор шел медленно, и Хоа разглядела почти всех друзей: Кука — он стоял подбоченясь и молча смотрел ей вслед, Минь, которая что-то радостно кричала, размахивая руками, и звала Хоа. Даже Нгок приветственно помахал рукой, но это, скорее всего, относилось к дяде Тоану.
        Трактор проехал мимо, и ребята снова разошлись по местам. Издалека они напоминали трудолюбивых пчел, собирающих пыльцу с цветов.
        Пионерский участок остался позади. Трактор перебрался через дорогу, миновал лесозащитную полосу и повернул к другому участку. Вдруг Хоа поднялась.
        - В чем дело?
        - Я сойду здесь…
        - Что, уже надоело? Значит, не быть тебе трактористом!
        - Нет, мне не надоело… Но я… я хочу пойти работать к ребятам. Они там все вместе… И Минь мне все время махала…
        А Минь уже бежала навстречу подруге.
        - Ну вот! Пошли скорее. — Она схватила Хоа за руку. — Будем с тобой работать на одной борозде. Теперь у нас дело пойдет, потому что трактор разрыхлил землю…
        Они работали уже довольно долго, как вдруг, откуда ни возьмись, перед ними вырос Нгок.
        Он встал, широко расставив ноги поперек борозды, загораживая девочкам дорогу. Минь и Хоа остановились, выжидательно глядя на него.
        - Эй ты, жердь бамбуковая, отойди, не мешай! Опять хочешь ссору затеять!
        Хоа прыснула от смеха: и впрямь длинные ноги Нгока были как две бамбуковые жерди.
        Минь, ткнув Нгока кулаком, в котором была зажата еще не очищенная от земли горсть арахиса, заявила:
        - Убирайся! Не то запущу в тебя глиной!
        Но Нгок не шелохнулся. Его не запугаешь, он не отступит от намеченной программы! И, подражая интонации и жестам актеров классической оперы, он произнес нараспев:
        - О, не за тем мы явились сюда, чтоб множить ссоры и распри!
        - Ну, чего тебе? — не унималась Минь.
        - Мы явились сюда, чтобы мир принести благодатный и умолять вас в знак примирения пропеть песню согласия!
        Хоа снова прыснула. Слушая Нгока, трудно было удержаться от смеха. И напряжение как-то сразу спало.
        - Ладно, мир так мир, я не сержусь на тебя больше, — кивнула она.
        - Не будем же помнить зла друг другу, и да воссияет вновь лучезарное светило дружбы! — пропел Нгок. — Пусть светит оно нам отныне на веки вечные!
        Хоа протянула ему руку и прибавила:
        - Смотри, только не забудь свое обещание!
        - Послушай, — вмешалась Минь, — Нгок, как виновный во всем, должен нести наказание. Пусть читает стихи.
        - Раз, по-вашему, читать стихи — наказание, я и рта не открою! — возмутился Нгок.
        - Ладно, пусть это будет контрибуция!
        - Ну, если «контрибуция», тогда пожалуйста! — Он с глубокомысленным видом потер лоб: — Что же вам прочитать…
        - Стихи Те Ханя о нашем госхозе, — предложила Хоа.
        - Я их не знаю, вот послушайте другое.
        И Нгок начал читать:
        …В порту стоят пароходы — их грузят ночью и днем,
        Вода отражает флаги, пылающие огнем.
        Уголь подносят краны, уголь везут поезда.
        Красивее всех драконов эта картина труда.[39 - Те Хань. В чудесном сне. Перевод Марка Лисянского.]
        Глава X

«Папа, а ты предупредил, что мы придем в гости!» Снова неожиданная встреча с Куком.
        Было воскресное утро. Вчера отец сказал, что утром они пойдут в Куанг-фу, в первую бригаду навестить Ни Ай.
        «И тетю Хань», — невольно продолжила слова отца Хоа.
        Слишком уж часто вспоминал о ней отец, по мнению Хоа, слишком часто. Она не испытывала к тете Хань особой симпатии. Вот по резвушке Ни Ай Хоа и вправду соскучилась и очень обрадовалась папиным словам.
        Ночью прошел сильный ливень, и утром земля и небо казались как будто вымытыми дочиста. Как всегда после дождя, посвежела зелень, деревья стояли будто переодетые, они еще не успели обсохнуть и были покрыты прозрачными каплями, искрившимися на солнце.
        Было прохладно. Жара, так изнурявшая днем, по утрам отступала. И утренняя свежесть была такой приятной, что Хоа захотелось убежать в поле и вдоволь надышаться чистым прозрачным воздухом.
        До Куанг-фу было шесть километров. Дорога шла через плантации кофе, казавшиеся издали огромным золотым ковром. А сразу за ними начиналось Куанг-фу — темно-зеленое пятно, над которым, как пароходная труба, белела печь для просушки кофе.
        - Вон там и живет твоя подружка, — показал отец. — Красиво, правда?
        «Интересно, что сейчас делает Няй-Лягушонок, — подумала Хоа. — Может, просит маму сделать ей прическу „спутник“. Модная эта прическа ей тогда очень понравилась. А тетя Хань, наверно, варит обед. Ведь по воскресеньям всегда готовят дома».
        Несмотря на ранний час, на дороге было много народу. Празднично одетые люди несли в руках какие-то узелки, наверно, подарки родным и знакомым; кое-кто держал в руках огромные темно-зеленые, словно покрытые мхом, плоды хлебного дерева. Ливень размыл дорогу, грязь была непролазная, но никто, казалось, не обращал на это внимания. Проезжали, весело позвякивая звонками, велосипеды; тяжело шурша шинами, взбирались они на пригорки и потом, весело поскрипывая, быстро катили вниз.
        Вышло не совсем так, как ожидали. Дом тети Хань был на замке. Не оставалось ничего другого, как погулять перед домом в надежде увидеть кого-нибудь из соседей.
        - Папа, а ты предупредил, что мы придем в гости?
        - Говорил, конечно. Может, какая-нибудь срочная работа, у нас это часто бывает.
        Из соседнего дома вышла загорелая девочка лет десяти и, подойдя к ним, вежливо поздоровалась. Хоа вспомнила, что видела ее на уборке арахиса.
        - Прости, я забыла, как тебя зовут, — сказала Хоа.
        - Бинь.
        - Ты тоже сюда приехала на каникулы?
        - Нет, я здесь живу. Мы с папой и мамой приехали сюда, еще когда тут были сплошные джунгли, — с гордостью ответила девочка.
        - А ты не знаешь, где тетя Хань?
        - Она уехала утром куда-то.
        - А Лягушонок?
        - Тетя Хань попросила меня за ней посмотреть: ведь сегодня детсад закрыт. Она играла с моей сестренкой. Только я отвернулась, они убежали куда-то…
        - Пойдем поищем их! — потянула ее за руку Хоа. — Папа, я пошла искать Ни Ай, тетя Хань вернется, наверно, только к обеду.
        Но тетя Хань вернулась раньше, как раз к тому времени, когда девочки обыскали и привели домой малышей.
        Она была в выцветшем рабочем комбинезоне, в фуражке и высоких, до колен, резиновых сапогах. Обрадовавшись гостям, она сразу завела с отцом какой-то очень длинный и веселый разговор.
        Тем временем Ни Ай, обняв Хоа за шею, рассказывала, как вчера мама купила «большой-пребольшой» плод хлебного дерева и спрятала, чтобы сегодня угостить Хоа.
        - Вы, верно, и позавтракать не успели? — вдруг вспомнила тетя Хань.
        - Да нет, мы попили молока…
        - Вы уж меня простите. — Тетя Хань виновато поглядела на отца. — Вызвали неожиданно на работу. Ну ничего, сейчас мы все мигом устроим. Вот только распределим, кому что делать. Хоа, ты возьми рис, промой его и свари. А ты, Ван, займись курицей, она во дворе привязана. Ну, а я сбегаю пока в магазин, надо кое-чего купить из приправ. Вернусь, отварю курицу.
        Она не заметила пылающих щек и смущенного вида Хоа, которая боялась, что не сможет сварить рис. Она ведь попала в интернат совсем маленькой, и ей негде было научиться готовить. Даже когда выезжали в лагерь, поварами назначались девочки постарше.
        Но тетя Хань ничего этого не понимает, а попробуй недовари или пересоли рис, она будет недовольна.
        Зато отец все заметил и понял.
        - Послушай, Хань, ты уж свари и рис, а Хоа пускай погуляет с Ни Ай.
        - Что же это, твоя дочь и рис варить не умеет? Она у тебя, оказывается, белоручка! Даже Ни Ай скоро будет мне помогать!
        Хоа вдруг почувствовала, что тетя Хань ей еще больше не нравится.
        И зачем она так говорит! Мама у Хоа умерла рано, кому её было учить. А в интернате девочкам даже на кухню заходить не разрешают.
        Расстроенная, Хоа повела Ни Ай в сад. Та щебетала как воробышек, рассказывая свои нескончаемые истории. Перескакивая с одного на другое, она сообщила, что мама купила поросенка к Тету[40 - Тет — вьетнамский Новый год (по лунному календарю); праздник весны, отмечается обычно в конце января — начале февраля.] и еще цыплят. А потом она обещала Ни Ай красивую новую юбочку и резиновые сапожки. Ни Ай пойдет гулять в них в дождик и будет ходить по лужам…
        - Но я маме сказала, — Ни Ай многозначительно посмотрела на Хоа, — я сказала, что очень скучаю по сестрице Хоа. Мне не нужно цыплят, и юбочку, и сапожки, и я не хочу ходить по лужам. Хочу жить вместе с Хоа. Мама сказала, что ты сама сюда придешь. И вот ты вправду пришла. Скажи, пожалуйста, сестрица Хоа, — продолжала Ни Ай, — это правда, что ты скоро уедешь в школу? А потом ты сюда насовсем вернешься. Мне мама говорила. Это правда, да?
        Что могла Хоа ответить любопытной малышке? Приедет ли она сюда навсегда? Хоа и сама еще не решила.
        Вдруг впереди, из-за деревьев, что росли возле храма, вынырнула коренастая фигура. Это был Кук. На плече он нес связку тонких бамбуковых палок.
        - Ли Тхыонг Киет, это ты? — радостно бросилась к нему Хоа.
        Кук возликовал от такого обращения, но решил все же своих чувств особенно не показывать.
        - Привет! Ты-то как здесь очутилась?
        - А ты что, здесь живешь?
        - Ну да!
        - Мы с папой пришли в гости к тете Хань и Ни Ай. Зачем тебе палки? — показала она на связку бамбука. — Клетки для птиц собираешься делать?
        - Нет. Вечером доделаю несколько корзинок для кофе. Пойдешь завтра с нами собирать кофе?
        - А мне никто не говорил!
        - Наверно, забыли. Мы пойдем всем отрядом. Оставайся здесь до завтра и пойдем с нами, я достану тебе корзину и лестницу. Только вставай пораньше, я зайду за тобой.
        - Спасибо, я буду тебя ждать.
        Ни Ай была очень недовольна: ведь Хоа даже с ней не посоветовалась!
        - Нет, я тебя не пущу! Не хочу, чтобы ты уходила! Тебя там муравьи заедят. Я не разрешу Куку заходить за тобой, — надув губки, упрямо твердила она.
        Глава XI
        Чан Хынг Дао грозит опасность. Его спаситель Ли Тхыонг Киет всеми признан настоящим героем.
        Хоа долго не могла уснуть, да и потом, ночью, просыпалась несколько раз. Она слышала, как тетя Хань подходила к ее кровати, поправляла накомарник и выгоняла забравшихся под него комаров.
        Вчера вечером отец вернулся домой, а Хоа осталась здесь. Она решила вместе с ребятами пойти утром на уборку кофе.
        Кук притащил ей лестницу и корзину, которую сам сделал, но они были слишком велики и тяжелы для Хоа. И тогда тетя Хань быстро сбегала куда-то и принесла маленькие легкие и аккуратные корзинку и лестницу.
        Хоа с нетерпением дожидалась рассвета. Как-то раз она видела в театре танец, который назывался «Сбор кофе». Девушки, исполнявшие его, порхали по сцене, словно большие пестрые бабочки. И Хоа казалось, что когда она с подругами начнет собирать кофе, это будет выглядеть так же чудесно.
        Потом она стала думать о том, как завтра снова встретится с ребятами. Конечно, придет и Нгок, но он больше не станет задираться, и все будет просто отлично.
        Ровно в пять утра прозвучал пионерский гонг. Ребята собрались быстро. У каждого была с собой небольшая лестница и корзинка.
        - Мы как бойцы времен войны Сопротивления[41 - Война Сопротивления — война, которую вел вьетнамский народ против французских колонизаторов (1946 -1954).] идем с лестницами на штурм вражеского дота! — заявил Нгок с таким видом, точно он не в книжке об этом вычитал, а сам воевал долгие годы.
        Кук зачем-то взял с собой клетку с дроздом. А за Хоа обеими ручонками цеплялась Ни Ай и со слезами требовала, чтобы ее взяли с собой.
        Как ни уговаривала ее Хоа, ничего не помогало. Она так громко кричала и плакала, что разбудила всех соседей. Даже тетя Хань ничего не могла с ней поделать. На все просьбы и увещания Ни Ай отвечала еще более громким ревом.
        Ребята столпились вокруг, все наперебой пытались утихомирить ее, но все было напрасно.
        И тут к ней шагнул Кук, который до этого, нахмурясь, стоял в стороне. Он грозно вытаращил на плаксу глаза: а ну как испугается!
        Но не тут-то было. Ни Ай давно привыкла и к нему, и к его свирепому взгляду, не зря же она вечно выпрашивала у него птиц.
        Видя, что хитрость не удалась, Кук с тяжелым вздохом взял клетку и сунул ее Ни Ай прямо под нос. Вид у него при этом был самый страдальческий.
        - Н, возьми! Оставляю тебе поиграть. Только не просись с нами!
        По клетке весело прыгал дрозд с горделиво торчащим хохолком на голове. Он проверещал что-то, и Ни Ай тут же умолкла, подняла глаза и растерянно посмотрела на птицу. Потом вдруг радостно засмеялась, выхватила у Кука клетку и со всех ног пустилась домой.
        Ребята наперебой хвалили Кука за находчивость и великодушие, а он стоял с таким несчастным видом, что Хоа стало его жалко.
        - Тетя Хань, — унылым голосом попросил он, — присмотрите, чтобы она моего дрозда не погубила. Это моя птица-привада, без нее я как без рук…
        Вскоре ребята уже подходили к плантации кофе, где им предстояло собирать урожай.
        Сорт кофе, который сейчас созрел, в народе называли «хлебное дерево». И правда, шероховатые высокие стволы его и большие округлые листья были точь-в-точь как у хлебного дерева. Плоды кофе, усеявшие ветки, своим цветом напоминали сливы. А между ними виднелись белые бутоны, похожие на цветы абрикоса. От них исходил нежный, легкий запах.
        У кофе есть одна особенность: плоды его созревают тогда же, когда и распускаются цветы. Цветов бывает очень много, и тогда деревья стоят, точно окутанные ватой. В эту пору запах цветов кофе становится резким, дурманящим и разносится далеко по округе. Тогда работы на плантациях временно прекращаются.
        У многих от такого сильного запаха даже кружится голова.
        Но сейчас цветы еще не распустились. «Наверно, вот в таких садах жили феи», — подумала Хоа.
        Точно стая пчел, опустившихся на цветник, рассыпались ребята по участку. Они быстро расставили свои лестницы и проворно полезли вверх: вот на этом дереве плодов побольше, а тут они совсем спелые.
        Маленькие ловкие пальцы осторожно обирали ветку за веткой.
        Минь и Хоа работали рядом.
        - Я вчера целый день волновалась, думала, ты не знаешь, что мы пойдем собирать кофе, — говорила Минь.
        - Я и не знала, это Кук мне сказал.
        - Хоа, ты осторожнее, бери только спелые. Не торопись. Мы-то уже привыкли, а тебе ведь это в новинку.
        Звонкий мальчишеский голос затянул песню.
        - Кто это поет? — спросила Хоа.
        - Нгок. А ты еще его не слышала? Мы уже все про него знаем. Он ведь к нам третье лето из Ханоя приезжает. Молодец, городской, а работает с нами наравне. Только задавака большой.
        - Минь, а если через несколько дней цветы распустятся, что тогда?
        - Подождут дня три с уборкой, а потом начнут снова.
        Веселый гомон ребячьих голосов вдруг оборвал испуганный крик:
        - Удав! Удав! A-а… он меня укусил!
        Это кричал Нгок, только что распевавший задорную песню.
        Хоа съежилась от страха. Многие девочки попрыгали с лестниц и бросились наутек.
        Нгок буквально выл от страха и так дрожал, что казалось, вот-вот рухнет вместе с лестницей.
        - Удав! Удав! — разносился его хриплый крик.
        Но это был не удав, а какая-то другая большущая змея.
        Она висела на ветке, словно позабытый кем-то пестрый, шарф. Подняв голову, она сверлила Нгока крошечными, как у цикады, глазками и угрожающе шевелила жалом.
        Ближе всех к Нгоку был Кук. Он мигом оценил обстановку и, резко оттолкнувшись ногой от ветки, упер свою лестницу в соседнее дерево, под которым дрожал ни жив ни мертв перепуганный Нгок.
        Крепко ухватившись одной рукой за сук, доблестный Ли Тхыонг Киет другой быстро схватил змею за хвост и сильным рывком сбросил ее вниз. Ударившись о землю, она замерла, вытянувшись во всю длину. Кожа ее на глазах слиняла и сделалась тускло-черной.
        Ребята бежали к месту происшествия.
        Нгок был еще бледен и весь дрожал. Кук деловито выдирал крючком змеиное жало.
        - Отнесу дяде Та, пусть бросит в спирт, так лекарство делают. Дядя Та учил меня ловить змей. Обещал ещё научить на удава охотиться!
        - На живого удава? — спросил кто-то недоверчиво.
        - Конечно, живого! Кто же на мертвого охотится!
        - Да ведь он одним ударом убить может!
        - Чего там! — бодро ответил Кук. — Дядя Та, когда выследит удава, просто берет палку и швыряет в него. Удав думает, что это добыча, и сам обвивается вокруг нее. И дяде Та остается его только связать веревкой.
        Наконец Кук вырвал жало и перекинул змею через верхнюю перекладину лестницы.
        - Молодец, Кук! — восхищенно сказала Хоа, с опаской косясь на змею. — Ты настоящий герой! Ты достоин имени Ли Тхыонг Киета.
        - Да, он настоящий герой, — подтвердили ребята.
        О происшествии со змеей вспоминали целый день. Теперь каждый, приставляя свою лестницу к очередному дереву, первым делом проверял, не прячется ли там змея. Но и это не обеспечивало полной безопасности.
        Хоа, бросая плоды в корзину, напевала веселую песенку. И вдруг ребята услышали ее отчаянный крик:
        - Змея!
        Бесстрашный Ли Тхыонг Киет был тут как тут.
        - Где змея? — грозно вопросил он дрожащую Хоа.
        Присутствие Кука подействовало на нее успокаивающе.
        - Она меня в затылок укусила… несколько раз… — Голос Хоа звучал очень жалобно.
        Кук схватился за живот от смеха.
        - Вот кто тебя укусил! Ну и змея! — хохотал он, тыча в нос Хоа своей ладонью, на которой копошилось множество здоровенных рыжих муравьев.
        - Не змея? — удивилась Хоа.
        - Ну, теперь всюду будут змеи мерещиться!
        Хоа покраснела до корней волос.
        - Но я знала, что это так больно, когда муравьи кусаются… — смущенно стала оправдываться она.
        - Утром сыро, они выползают только после обеда. Мы всегда вот этим мажемся от муравьев. — Кук вынул из кармана пузырек. — У нас каждый носит с собой эту штуку, просто тебя забыли предупредить.
        Резкий запах ударил Хоа в нос.
        Глава XII

«Мы поедем в сказочный лес, туда, где богатыри, феи и добрые великаны».
        Рано утром, не успела ещё Хоа открыть глаза, как возле дома раздался настойчивый автомобильный гудок.
        - Скорей, скорей! — торопил отец. — Умывайся, чисть зубы, за тобой приехал дядя Тхай.
        Никогда еще у Хоа не было таких интересных каникул. По утрам, только-только она успевала позавтракать, заходили ребята — Нгок, Бан, Минь. Вместе всё они шли ловить рыбу или креветок, а то придумывали ёще что-нибудь. Рыбы здесь было много. Если с вечера расставить сети, то к утру они бывали уже полны.
        Однажды ребята решили построить плот. Они провозились целый день, и наконец к вечеру он был готов. Но утром случилась неприятность: едва плот спустили на воду, как он развалился и его обломки унесло течением. Однако ребята горевали недолго. У них и без того была масса интересных дел. Целыми днями они пропадали в лесу или на реке.
        Хоа за это время здорово загорела. Возвращались домой поздно. Набегавшись, она сразу засыпала, едва успев добраться до постели. Отец был очень доволен:
        - Молодец, загорела, окрепла…
        Хоа и сама чувствовала, что переменилась во многом, и с гордостью поглядывала на свои почерневшие от загара руки.
        Сегодня утро выдалось необычайно прохладное и ясное. Когда уходила ночь, зелень словно вырастала заново, обновлялась и радовала глаз веселым изумрудным блеском.
        Машину вел дядя Тхай. Хоа пристроилась рядом, а сзади сидел Мань, второй агроном госхоза.
        Дядя Тхай и Мань разговаривали о делах. Хоа жадно ловила каждое их слово. Уже давно непонятные и чуждые раньше разговоры о посеве, удобрениях и тому подобных вещах казались ей очень увлекательными.
        - Дядя Тхай, — робко позвала она, воспользовавшись наступившим молчанием.
        - Да, девочка? — повернулся он. — Ты, наверно, совсем заскучала от наших разговоров? Все молчишь да молчишь.
        - Нет, мне интересно, только я о другом хотела спросить… — смутилась Хоа. — Ребята сказали, что вы директор всего госхоза. Это правда?
        Тхай и Мань расхохотались.
        - Какой директор, разве ты не видишь, что дядя Тхай шофер!
        - Но ребята точно говорили… — с сомнением протянула Хоа.
        - Почему ты не веришь, что я шофер? Видишь, вот машину веду.
        - А я слышала недавно, как вы в саду ругали одного рабочего, он что-то там напортил…
        - Так ведь нерадивых и надо ругать!
        - Вообще-то вы и правда на директора не похожи. Я их в кино видела, они все такие важные!
        Ее спутники снова рассмеялись.
        - Молодец, верно подметила! — подтвердил дядя Тхай.
        - А кто же в вашем госхозе директор?
        - Почему «в вашем»?
        - А как?
        - Ты должна говорить «в нашем». Ведь ты тоже имеешь к нему отношение. Может, когда вырастешь, и насовсем сюда переедешь, а, Хоа?
        Хоа покраснела.
        - Я…
        - Да, — дядя Тхай сделал вид, что не заметил ее смущения, — ты спрашивала, кто у нас директор? Так вот, нет у нас директора, все рабочие. Все мы южане, только живем временно на Севере.
        Позднее, уже дома, на вопрос Хоа отец ответил:
        - Дядя Тхай действительно директор. Только, конечно, не такой, как в кино, такого у нас днем с огнем не сыщешь. Он работает наравне с остальными, а зачастую и больше других: ведь руководить таким хозяйством — дело нелегкое…
        По обе стороны от дороги показались уходящие далеко вперед плантации каучука. Машина, замедлив ход, съехала на обочину и остановилась.
        - Заглянем-ка сюда ненадолго, — сказал дядя Тхай.
        Неподалеку среди каучуковых деревьев трудились люди.
        Подойдя к одному из звеньев, в нем были одни девушки, дядя Тхай спросил:
        - А где ваша звеньевая, еще не вернулась?
        - У нас сегодня отчет, она задержится.
        - Вот познакомьтесь. — Дядя Тхай взял Хоа за руку. — Это Хоа, она учится в Хайфоне в школе-интернате для детей-южан. Приехала к нам на каникулы.
        Девушки шумной толпой окружили Хоа, обрадовавшись ей, точно родной.
        - А это девушки из звена имени Во Тхи Шау[42 - Во Тхи Шау — молодая девушка, героиня времен войны Сопротивления (1946 -1954), погибла в 1951 году.]. Помнишь, мы проезжали по дороге Во Тхи Шау? Это наши девушки ее проложили. Посмотри вот на эту толстушку. Ее зовут Тхом, она помощница звеньевой. А вон та, что больше всех смеется, Ким Лиен, она поет хорошо и ударник труда. Эту высокую зовут Суан, она здесь самая сильная; а вот Ну, самая красивая. А сколько она сказок знает! Мы ее зовем «внучка сказочника».
        Хоа сразу почувствовала себя своей среди этих веселых, приветливых девушек. Жаль, не удалось поговорить как следует, надо было ехать дальше. И когда машина уже бежала по ровной дороге, Хоа долго оглядывалась назад и махала девушкам рукой.
        Теперь они ехали через джунгли. Далеко на высоких склонах виднелись селения мыонгов[43 - Мыонги — национальное меньшинство, живущее в горных районах. Быт мыонгов сильно отличается от быта жителей равнин. Дома в селениях обычно строят на сваях.], а вокруг, вплотную подступая к машине, шумело сплошное зеленое море, и там перекликались голоса диковинных птиц. Это было очень похоже на лес, про который Хоа читала в сказках.
        - Мы поедем в сказочный лес, там богатыри, феи и добрые великаны, — услышала она вдруг голос дяди Тхая.
        Машина остановилась у ручья.
        Сюда из-за холмов доносилось мощное дыхание работающих механизмов, то мерно рокочущее, как водопад, то замиравшее до тихого шепота, а потом опять набиравшее силу я стремительным ветром проносившееся через джунгли. Это был призывный волнующий рокот, так действует, наверно, на моряка шум волн. И Хоа захотелось поскорее очутиться там, откуда долетал этот шум.
        Великолепны были окружавшие их джунгли. И удивительны. Совсем другими представлялись они Хоа раньше.
        На одном из склонов огромные, в четыре-пять обхватов, деревья лежали вповалку на земле, в немой мольбе протянув к небу свои вывернутые из земли корни.
        - Посмотри, — сказал дядя Тхай, — вот волшебный исполинский жук, даже слон уступает ему в силе. Он может повалить любое, самое большое дерево.
        Жук-великан как раз приготовился к схватке с огромным деревом. Раздалось грозное рычание, жук вздрогнул, замер на мгновение, подался назад и с ревом бросил свое гладкое черное туловище на врага. От гула дрожала земля.
        Несколько раз, увлеченный битвой, великан: бросался вперед, и наконец дерево, с грохотом ломая ветви, упало на землю.
        Рядом трудился другой великан, чем-то похожий на гигантского кабана. Был он такой же черный и с виду свирепый, как жук-гигант, но у него еще были зубы — четыре огромных стальных клыка, торчавшие из разинутой пасти.
        Великан с жадностью набрасывался на свою добычу — корни, поваленных деревьев. Едва показывались они из земли, как он с хрустом перегрызал их.
        Было там и другое диковинное и несомненно доброе и полезное чудище, огромное, похожее на слона; своим длиннющим хоботом оно подбирало поваленные деревья и складывало их штабелями.
        «Правду сказал дядя Тхай, — подумала Хоа. — Это и в самом деле сказочный лес».
        Но где же богатыри и феи? Их пока не видно. Хоа не удержалась и спросила об этом дядю Тхая.
        Он рассмеялся.
        - Потерпи, сейчас увидишь. Ведь это они управляют добрыми великанами.
        Он взглянул на часы, и как раз в этот момент все вокруг замерло.
        Замолчали и остановились удивительные машины.
        Хоа пошла следом за дядей Тхаем вверх по склону. А навстречу уже спускались богатыри и феи — мужчины и женщины в комбинезонах, фуражках, огромных защитных очках и высоких резиновых сапогах. Один за другим вылезали они из диковинных машин.
        Одна из женщин, по внешнему виду ничуть не отличающаяся от других, подбежала к ним.
        - Здравствуй, Хань! Как дела? — пожал ей руку дядя Тхай.
        Хоа с удивлением обнаружила, что это тетя Хань, мама Ни Ай. Так вот какие, оказывается, бывают феи!
        - Хоа, здравствуй! — приветливо сказала «фея» и обняла ее. — Какая ты молодчина, что приехала!
        Такими мягкими и нежными показались на этот раз Хоа руки тети Хань, такой красивой и ласковой была она сама, что Хоа крепко прижалась к ней и смущенно сказала:
        - А знаете, вы совсем как фея! Дядя Тхай обещал показать мне фей сказочного леса. Теперь я и сама вижу, что фея — это вы.
        - Ну что ты, — засмеялась Хань. — В госхозе феи неуклюжие, некрасивые. Навряд ли кому-нибудь такие полюбятся.
        - Нет! — решительно замотала головой. Хоа. — Самые прекрасные феи живут в нашем госхозе.
        Глава XIII
        Чан Хынг Дао опечален предстоящей разлукой.

«Неизменно блистательный из рода Ли» готовит прощальные подарки друзьям.
        Нгок постучал в окошко Хоа, когда все еще спали.
        - Эй, Хоа, вставай! Спать долго вредно!
        Сам он сегодня поднялся раньше обычного, еще до петухов. Что заставило его встать в такую рань, спросите вы. А вот что.
        Позавчера Хоа весь день провела с дядей Тхаем в волшебном лесу. Первым, кого она встретила, вернувшись домой, был Нгок.
        Едва увидев ее, он стремительно бросился навстречу.
        - Я сегодня утром уже приходил, но опоздал, ты только что уехала. Я бежал за машиной и кричал тебе, но ты не слышала.
        - Что случилось, Нгок?
        - Случилось? — Он помолчал. — Да нет, в общем-то, ничего особенного…
        - В чем же дело, зачем ты приходил, да еще бежал за машиной?
        Он пристально посмотрел на нее. Что-то грустное промелькнуло в его взгляде.
        - Я возвращаюсь в Ханой…
        - Как? Почему так скоро?
        - Из дома пришло письмо. Мама пишет, что папа уезжает за границу, хочет, чтобы я простился с ним перед отъездом. Я сегодня целый день бродил по госхозу, прощался навсегда с этими местами.
        - Почему «навсегда»? Ведь ты еще приедешь сюда?
        - Ну, просто прощался. Конечно, я приеду сюда еще. Знаешь, я хотел с тобой кое о чем посоветоваться.
        - Давай лучше вечером. Я устала и есть хочу…
        - Ладно, тогда до вечера…
        - Я сама зайду к тебе или ты приходи, если хочешь.
        - Лучше я приду, а то у нас в доме малышей полно, пристанут, не дадут поговорить.
        - Ну пока, — кивнула Хоа, как показалось Нгоку, несколько небрежно.
        Она и в самом деле не придала особого значения его словам. О чем он собирается говорить? Наверно, пустяки какие-нибудь или хочет подарить что-то на память. Просто он из всего любит делать тайну.
        Вечером они сидели за столом в комнате Хоа, и абажур отбрасывал ровный круг света на их оживленные лица.
        - Пошли завтра со мной вместе, — говорил Нгок. — Сходим в деревню к мыонгам? Ты ведь, наверно, еще ни разу там не была? Надо посмотреть все. Кстати, захватим у них саженцев для пионерского сада. Вчера, пока ты ездила в лес, мне удалось достать саженцы ананаса. Знаешь, как здорово будет, если каждый из нас перед отъездом что-нибудь посадит!
        - Пока ведь ты один уезжаешь!
        - Но и тебе скоро уезжать в Хайфон, каникулы кончаются, не останешься же ты здесь насовсем!
        В самом деле, время пронеслось незаметно. Хоа и думать забила о том, что нужно будет возвращаться в школу. А может, и нарочно старалась не вспоминать об этом. Теперь ей трудно было представить свою жизнь без отца, без новых друзей и маленькой Ни Ай, без кофейных плантаций…
        - Да… — грустно кивнула она после долгого молчания. — И мне скоро в Хайфон. Вот ты так спокойно говоришь о своем отъезде, а я, когда буду уезжать, наверно, заплачу. Мне уж не до саженцев будет…
        В окно пахнуло ароматом распускающихся цветов кофе. Хоа подумала, что теперь их запах будет всегда преследовать ее и напоминать о госхозе. Порыв ветра качнул спускавшийся с потолка шнур лампы, и круг света заплясал из стороны в сторону.
        - Странно, ведь уезжаешь ты, но мне почему-то кажется, что это мне вот-вот ехать.
        - Жизнь нас учит думать обо всем заранее, — с видом умудренного опытом человека вздохнул Нгок. — Мне сейчас трудно, потому что письмо от мамы пришло очень неожиданно, я даже проститься со всеми не успею. И летний дневник не успел дописать. Прошлым летом по-другому было, я спокойно собрался…
        После ухода Нгока Хоа долго сидела задумавшись. Ощущение того, что не Нгок, а она завтра-послезавтра должна уезжать из госхоза, не покидало ее. Она вспоминала дни, проведенные здесь. Все они были такие разные, ни один не походил на другой, но все веселые и интересные. Каждый почему-либо остался в памяти…
        Поздно вечером вернулся отец. Он сразу заметил непривычную задумчивость дочери.
        - Ну и что, ты теперь об этом только и думаешь? — спросил он, выслушав ее рассказ.
        - Понимаешь, папа, я считала, что мне просто будет расстаться со всеми, с нашим госхозом и вернуться в Хайфон. А теперь я понимаю, что буду очень скучать.
        - Вот ведь как все обернулось, — ласково улыбнулся отец. — Здесь многие в первые дни, когда мы госхоз создавали, просились обратно. А сейчас точно корнями вросли, не вырвешь.
        Он помолчал.
        - Кто, ты говоришь, уезжает? Нгок?.
        - Да.
        - Как ты собираешься его проводить?
        - Никак. Просто завтра пойдем к мыонгам.
        - Да, тут я виноват. Так ни разу тебя туда и не сводил, доченька!
        - А послезавтра утром мы с ним понесем саженцы фруктовых деревьев на пионерский участок. У Нгока уже есть немного, завтра еще достанем.
        - Молодцы! Сами придумали?
        - Да это все Нгок…
        - Толковый парень! А почему бы вам не посадить бананы. На будущее лето, когда ты приедешь, они уже дадут плоды.
        - А я еще и еще буду сюда приезжать каждое лето, тогда все наши саженцы станут деревьями и все дадут плоды! — улыбнулась Хоа.
        Вот как было дело.
        А сегодня утром Нгок разбудил Хоа пораньше, и вскоре они уже поднимались по склону холма, где был разбит пионерский сад.
        Из всех своих походов привозили сюда ребята саженцы, и за несколько лет сад очень разросся. Здесь были самые разные деревья — и папайя[44 - Папайя — дынное дерево, один из видов тропических фруктов.], и манго, и бананы, и апельсины, и хлебное дерево, и кокосы.
        Сад был заложен не так уж давно, многие деревья еще не плодоносили, но можно было ожидать, что в будущем он станет давать богатые урожаи.
        Солнце стояло уже высоко.
        Хоа выпрямилась и посмотрела назад, на темно-зеленые, невысокие кусты ананасов, среди которых тут и там виднелись пушистые красные кисточки, поднимавшиеся над плодами. Сама она только что подсадила к ним пятнадцать саженцев, но сколько еще ждать, пока и на них появятся плоды!
        - Что, устала? — спросил, подойдя к ней Нгок; он трудился в другом конце сада.
        - Чуть-чуть…..
        - Знаешь, когда мы с тобой вступим в пору возмужания, эти деревца принесут первые плоды!
        - Да ты поэт! — усмехнулась Хоа.
        - Зато бананы на будущий год уже будут! — ничуть не смутился Нгок.
        - А ты приедешь сюда на будущий год?
        - Конечно. Обязательно даже. Пожалуй, и кого-нибудь из друзей прихвачу. Хорошо бы Выонга, у него фотоаппарат. Он бы всех снимал!
        Тут послышался чей-то голос, напевавший песню, и за деревьями мелькнула коренастая фигурка. Мальчишка что-то нес на плече.
        - Смотри-ка, ведь это Ли Тхыонг Киет! — воскликнул Нгок.
        - Наверно, нас ищет. Слушай, давай… — зашептала Хоа ему что-то на ухо.
        Кук поднимался по склону. На плече он держал палку, на конце которой болталась клетка с птицей. Подойдя к самому саду, он остановился и огляделся в поисках места, где бы расставить силки. Тут он заметил саженцы, брошенные в беспорядке рядом с приготовленными ямами.
        - Вот вредители! — возмутился он. — Бросили все и смотались. Кто бы это мог быть?
        Но тут же на глаза ему попались лежавшие рядом лопаты и мотыги. Ага, кто-то здесь все же есть! Но куда они все подевались?
        - Эгей! Эй вы там! — заорал он, сложив ладони рупором.
        Нгок и Хоа, спрятавшись в зарослях, от души веселились, глядя на озадаченного Ли Тхыонг Киета. Интересно, что он дальше будет делать?
        Кук не услышал ответа на свои призывные крики, только несколько птиц, перепуганных его воплями, снялись с места, возмущенно хлопая крыльями.
        Он прошелся по саду, сорвал недозрелый плод манго, откусил его и скривился: горько!
        Побродив еще немного, Кук вернулся к брошенным саженцам.
        - Что он делает? — шепотом спросила Хоа.
        - Сажает…
        - Знаешь что, давай… — опять зашептала Хоа Нгоку на ухо.
        Кук, согнувшись в три погибели, усердно трудился над саженцами.
        Резкий свист, раздавшийся неожиданно почти над самым его ухом, заставил его вздрогнуть.
        Он в испуге оглянулся. На него со свирепой физиономией надвигался Нгок.
        Тут же, не дав ему опомниться, откуда-то сбоку вихрем налетела Хоа.
        И «Неизменно блистательный из рода Ли» вмиг оказался в кольце их цепких рук.
        - Ребята, да вы что? Кончайте! Хватит вам, в самом деле! — безуспешно вырывался он.
        Нгок и Хоа расхохотались.
        - Так это вы здесь были? — наконец догадался Кук.
        - Мы!
        - И куда же вы удрали?
        - Решили вам, «Неизменно блистательный», достойную встречу подготовить. Услышали твою песню и увидели, что ты идешь сюда.
        - Что, целый день за птицами гоняешься? — спросила Хоа.
        - Да мне сказали, что Нгок в Ханой уезжает, вот я и решил на прощание ему какую-нибудь птицу поймать!
        - Ну спасибо, спасибо тебе, друг! Ты правильно угадал мою самую сокровенную мечту: желаю я иметь птицу. Только чтобы точно такую, как у Хоа. Другой не надо! Веришь ли, сердце замирает от зависти, когда вижу ее птицу. Тоже еще друг называется! Не мог до сих пор подарить! Три года подряд сюда езжу, а лучший друг не то что птицы — перышка не припас! А вот некоторым везет, только приедут, пожалуйста, вам птичка…
        - Ну хватит, — смеясь, прервала его Хоа, — зависть — это низкое чувство!
        - Правильно, хватит, — покорно согласился Нгок. — Неизменно блистательный Ли Тхыонг Киет и так считает меня чересчур разговорчивым!
        - Ладно, кончай, — отмахнулся Кук. — Достану тебе птицу, отвяжись только. Я и сам решил: раз у Хоа уже есть птица, теперь тебе надо…
        - Чтобы мы, когда вернемся в Ханой и Хайфон… — начала было Хоа, но Нгок перебил, по обыкновению кривляясь:
        - …слушали птичек и вспоминали золотые денечки!
        - Да ну тебя, — отмахнулся от него Кук. — Вспомните еще не раз. Пишите письма, ладно? Скоро вот кончим школу. Наши ребята останутся работать в госхозе. Приедете через несколько лет, будут у вас знакомые трактористы и комбайнеры.
        - Да, — посерьезнел Нгок. — А я буду писать стихи о них. Обязательно напишу хорошие стихи!
        - Знаешь, Кук, — решительно сказала Хоа. — Мы тоже приедем сюда и будем работать в госхозе. Верь мне, Ли Тхыонг Киет, так и будет!
        Они замолчали.
        Впереди до самого горизонта расстилались владения госхоза. Изумрудное море кофейных деревьев волновалось на ветру. Тянулись в неведомую даль ровные, как нити, ряды каучуковых деревьев.
        Зеленая земля переливалась и сверкала перед восхищенными взорами друзей.
        notes
        Примечания
        1
        Хоа — по-вьетнамски значит «цветок». Это имя часто дают девочкам.
        2
        Банг — дерево, похожее на фикус.
        3
        Курортные места и пляжи на берегу Тонкинского залива.
        4
        Шау — дерево со съедобными кисловатыми плодами.
        5
        Дракон в древнем и средневековом Вьетнаме был символом королевской власти.
        6
        Красные земли — плодородные почвы красноватого цвета, расположенные обычно в предгорьях и на горных плато Вьетнама. На них хорошо растут кофе, перец и другие важные технические культуры.
        7
        Лам-шон — лесистый горный район Северного Вьетнама, где была база вспыхнувшего в 1418 году восстания против захвативших страну полчищ китайской феодальной династии Мин. Восстание завершилось в 1428 году разгромом китайских войск, изгнанием их из Вьетнама. Возглавлявший это восстание Ле Лой взошел на престол и стал родоначальником королевской династии Ле, правившей во Вьетнаме с 1428 по 1788 год.
        8
        Игры и танцы, во время которых кто-нибудь надевает большую маску в виде головы дракона или же несколько человек помещаются внутри сделанного из материи и папье-маше туловища дракона, являются непременной частью детских развлечений и праздников во Вьетнаме. Во вьетнамских сказках дракон — существо доброе, помогающее людям.
        9
        Ван тхо — разновидность хризантемы с желтыми цветами и перистыми листьями.
        10
        Ни Ай — имя девочки, можно перевести как «любимая», «дорогая», а слово «няй» — значит «лягушка», «лягушонок»; так иногда дразнят во Вьетнаме малышей.
        11
        Нефрит — полудрагоценный зеленоватый камень.
        12
        Донг — денежная единица.
        13
        Бальзамная яблоня — вьющееся растение с крупными красными плодами; их обычно кладут в рис, когда варят его на пару.
        14
        Хлебное дерево — плоды его, снаружи усеянные шипами, содержат внутри мучнистую сладкую мякоть.
        15
        «Сон в красном тереме» — китайский классический роман XVIII века; «Хождение по мукам» — роман А. Толстого; «Буря» — роман И. Эренбурга.
        16
        «Ву Ни То» — историческая драма вьетнамского писателя Нгуен Хюи Тыонга (1912 -1960), названная по имени главного действующего лица — придворного архитектора, строившего дворец Девятого неба.
        17
        Вит — по-вьетнамски «утка». Мальчика же на самом деле зовут Вьет, что значит «Вьетнам», «вьетнамский». Долговязый нарочно произносит неправильно его имя.
        18
        Маниок — растение с невысоким коленчатым стеблем и большими клубневидными корнями, очень богатыми крахмалом. Их употребляют в пищу, высушив, размалывают в муку и т. п.
        19
        Нгок — по-вьетнамски значит «жемчуг».
        20
        Чан Хынг Дао («Идущий стезею долга из рода Чан») — прозвище, данное Чан Куок Туану (1226 -1300), выдающемуся полководцу и государственному деятелю за его верность идеалам справедливости и чести и преданность государю и отечеству. Он нанес сокрушительное поражение вторгавшимся в страну полчищам правившей в Китае монгольской династии Юань. Обожествленный в различных легендах и преданиях, он считался небесным заступником вьетнамской земли. В его честь было сооружено множество храмов, часть их сохранилась до наших дней. Народ Вьетнама и доныне чтит его память.
        21
        Имеются в виду инциденты на китайско-индийской границе в 1962 году.
        22
        Нго Динь Дьем был главой реакционного сайгонского правительства в Южном Вьетнаме; свергнут и убит во время военного путча в 1964 году.
        23
        Ап-бак — населенный пункт в южновьетнамской провинции Ми-тхо.
        24
        Гуайява — дерево с вкусными кисло-сладкими плодами; когда они созревают, стоит легонько потрясти дерево, и плоды сразу осыпаются.
        25
        Бать-данг — река, впадающая в море у города Хайфона. На этой же реке за 350 лет до Чан Хынг Дао вьетнамский король Нго Кюй-ен разбил вторгшийся в пределы Вьетнама китайский флот.
        26
        Ким Донг, Вы А Зинь и Ли Ты Чонг — юные герои, участники подпольного движения и освободительной войны, погибшие от рук захватчиков и их прислужников.
        27
        Минь — по вьетнамски значит «светлая», «ясная».
        28
        Тхань-хоа — провинция и административный центр на юге ДРВ, на берегу моря.
        29
        Хай-зыонг — провинция и административный центр на западе ДРВ, между Ханоем и Хайфоном.
        30
        Шам-шон — курортное место в горах у моря в провинции Тхань-хоа.
        31
        То Хыу (род. в 1920 году) — крупнейший современный Вьетнамский поэт.
        32
        Перевод А. Кронгауза.
        33
        В конце 50-х годов воинские части, состоявшие в основном из уроженцев Южного Вьетнама и выведенные с Юга в ДРВ по условиям Женевского соглашения 1954 года, демобилизовывались и перебрасывались на освоение целинных земель и лесных массивов, здесь бывшие солдаты становились рабочими госхозов.
        34
        Привада — приманка для птицы или зверя.
        35
        Ли Тхыонг Киет («Неизменно блистательный из рода Ли») — псевдоним выдающегося полководца и государственного деятеля, имя которого было Туан (1019 -1105). Он нанес несколько сокрушительных поражений войскам китайского императора династии Сун, вторгавшимся во Вьетнам, и войскам королевства Тямпа, находившегося на юге Индокитая, что помогло отстоять независимость и территориальную целостность Вьетнама. Ему принадлежит одно из древнейших, дошедших до нас вьетнамских стихотворений.
        36
        Кук — по-вьетнамски значит «хризантема».
        37
        Издавна во Вьетнаме петушиные бои и бои других птиц были излюбленным развлечением.
        38
        Суан Зиеу. Море риса. Перевод Льва Озерова.
        39
        Те Хань. В чудесном сне. Перевод Марка Лисянского.
        40
        Тет — вьетнамский Новый год (по лунному календарю); праздник весны, отмечается обычно в конце января — начале февраля.
        41
        Война Сопротивления — война, которую вел вьетнамский народ против французских колонизаторов (1946 -1954).
        42
        Во Тхи Шау — молодая девушка, героиня времен войны Сопротивления (1946 -1954), погибла в 1951 году.
        43
        Мыонги — национальное меньшинство, живущее в горных районах. Быт мыонгов сильно отличается от быта жителей равнин. Дома в селениях обычно строят на сваях.
        44
        Папайя — дынное дерево, один из видов тропических фруктов.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к