Но-о, Леокадия ! Иоанна Кульмова
        Кульмова Иоанна
        Но-о, Леокадия !
        Иоанна КУЛЬМОВА
        НО-О, ЛЕОКАДИЯ!
        Повесть
        Перевела с польского Гильда Языкова
        Эта поэтичная и добрая книжка с грустинкой и юмором рассказывает о том, как Алоиз (извозчик) и Леокадия (лошадь) благодаря верности друг другу выжили, обрели покой и сохранили любовь и дружбу, несмотря на все жизненные передряги, выпавшие на их долю, когда они в расцвете сил потеряли работу, потому что кончилось время пролеток и настало время такси.
        СОДЕРЖАНИЕ
        Немного об авторе этой книги
        Леокадия и слава
        Леокадия и дружба
        Леокадия и дом
        Леокадия и память
        Леокадия и пенсия
        Леокадия и возвышение
        Леокадия и происхождение
        Леокадия и мечты
        Леокадия и завихрения
        Леокадия и инвалидность
        Леокадия и вопросы
        Леокадия и излишества
        Леокадия и искусство
        Леокадия и известность
        Леокадия и будни
        Леокадия и клетка
        Леокадия и полеты
        Леокадия и свобода
        Леокадия и нет
        Леокадия и спешка
        Леокадия и эстетика
        Леокадия и пример
        Леокадия и курсы
        Леокадия и заветный тайничок
        Леокадия и тяжести
        Леокадия и свой в доску
        Леокадия и правда
        Леокадия и взаимопонимание
        Леокадия и душеизлияния
        Леокадия и поэзия
        Леокадия и благодарность
        Леокадия и энтузиазм
        Леокадия и принуждение
        Леокадия и высокая честь
        Леокадия и разлука
        Леокадия и белый свет
        Леокадия и порода
        Леокадия и карьера
        Леокадия и аплодисменты
        Леокадия и золото
        Леокадия и натура
        Леокадия и доходы
        Леокадия и вранье
        Леокадия и доброжелательность
        Леокадия и власть
        Леокадия и служба
        Леокадия и войско
        Леокадия и мозоли
        Но-о, Леокадия!
        Послесловие не столько для родителей детей,
        сколько для родителей родителей _________
        Немного об авторе этой книги
        Известная польская писательница Иоанна Кульмова родилась в 1928 году в Лодзи. Она окончила актерский факультет Высшего Театрального Училища в Лодзи и режиссерский факультет Высшего Театрального Училища в Варшаве. Дебютировала в 1954 году на страницах литературной печати как поэтесса. Ее перу принадлежит множество сборников сатирических стихотворений для взрослых, а также свыше 15 книг стихотворений для детей - "Пенье леса" (1967), "Зимние соловьи" (1967), "Если бы" (1969), "Стихи для Кайи" (1970), которые издавались в Польше на русском языке, "Музыка дождя" (1971) и другие. Иоанна Кульмова выступает как драматург, автор радио- и телепередач, скетчей, юмористических рассказов. Для ее произведений характерны поэтическая фантазия, оригинальность образов, лиричность, тонкий юмор, порою переходящий в сарказм.
        Большое и заслуженное признание принесли ей сказочные повести для детей: "Но-о, Леокадия!" (первое издание вышло в 1965 году, эта повесть неоднократно переиздавалась), "Станция "Никогда в жизни" (1967) и другие.
        Иоанна Кульмова - лауреат ряда литературных премий.
        Живет она в поселке Струмяны, возле Щецина.
        Издатели _________
        Дорогой маленький друг!
        Я бы никогда не поверила в эту историю, если бы мне не рассказала ее сама Леокадия. А Леокадия никогда (ну, скажем, почти никогда) не обманывает. И вот постепенно я поверила даже в то, что Леокадия и впрямь существует на белом свете. Чем дольше я с ней разговаривала, тем сильнее я верила в то, что она ЕСТЬ на самом деле.
        Может быть ты, дочитывая эту книгу, тоже поверишь Леокадии и будешь иногда вспоминать о ней, как о ком-то, кого хорошо знаешь и с кем тебе хотелось бы встретиться.
        И тогда Леокадия придет к тебе точно так же, как она пришла ко мне.
        До встречи с Леокадией!
        Твоя и Леокадии
        Иоанна _________
        ЛЕОКАДИЯ И СЛАВА
        Вербные сережки - самые ранние, может быть поэтому они такие горькие: солнце не успело напоить их сладостью. Но Леокадия все равно очень любила вербные сережки и, увидев их на улице Пегаса, на углу площади Вдохновения, сказала Алоизу:
        - Купи мне на прощанье вербочек, Алоиз! Цветочница улыбнулась Леокадии и закричала нараспев.
        А вот вербочки, вербочки,
        Крылатые веточки!
        Пушистые, свежие,
        Только что срезаны!
        Отрада для глаз!
        Купи, Пегас!
        И тогда Алоиз вытащил из кармана последние, вместе заработанные деньги, и купил две дюжины вербных пучков.
        - Что она там сказала про ГАЗ? - спросила Леокадия, когда они перешли Миндальную аллею.
        - Не знаю, - отвечал Алоиз. - ПЕГАС - это должно быть хозяин улицы. Видала табличку?
        - У меня нет очков, - вздохнула Леокадия, прожевывая последнюю сережку. - Жаль, что ты купил так мало вербочек, Алоиз. Ведь ты знаешь, когда я волнуюсь, я УЖАСНО хочу есть.
        И, закрыв глаза, прошептала:
        - Вербы над водой... Ветер в ветвях... Пушистые вербочки... Снег тает и похож на моро... Знаешь, Алоиз, пойдем в кафе-мороженое!
        И они отправились в золотисто-коричневое, очень уютное кафе. Но входить туда Леокадии не хотелось: весенняя улица нравилась ей куда больше.
        Они уселись вдвоем в садике за оградой, а вернее за низенькой загородкой, отделявшей разноцветные столики от улицы.
        - Тут должны быть ящики с цветами, - сказала Леокадия. - Анютины глазки бывают ужасно вкусные, особенно на прощание. Но они еще не расцвели.
        Солнце припекало, Алоиз вошел в золотисто-коричневую раздевалку, купил у Гардеробщика газету и сделал из нее треуголку на голову. Ему не хотелось, чтобы на его великолепной лысине выступили веснушки. Они бы не пошли к его усам.
        - Прошу прощения! - сказал Гардеробщик. - Но вам придется выйти. Видите надпись: ВХОД С СОБАКАМИ ЗАПРЕЩЕН
        - А мы и так уже вышли, - отвечал Алоиз. - сидим на улице. Ничего, место для стоянки вполне подходящее. А еще у Леокадии сегодня день рождения, и мы хотим съесть по порции мороженого и сказать прощальный тост.
        - Ах, это Леокадия! - воскликнул Гардеробщик. - Ну тогда дело другое.
        И показал на треуголку на голове Алоиза. Там была большая фотография Леокадии, а под ней надпись:
        СЕГОДНЯ ЛЕОКАДИЯ ВЫХОДИТ НА ПЕНСИЮ
        Леокадия ждала Алоиза за цветным столиком и нетерпеливо била копытом.
        - А где мое обещанное мороженое? У меня на прощанье ну прямо ЗВЕРСКИЙ аппетит... Я даже столик лизать пробовала, но он слишком теплый.
        - Веди себя прилично, Леокадия, - укорил ее Алоиз. - Все на тебя смотрят, будто ты парижская звезда, знаменитая скаковая лошадь Рифифи! И вообще не забывай, из КАКОЙ ты конюшни.
        - Ах, наша конюшня, - вздохнула Леокадия, - я всегда о НЕЙ помню.
        - То-то! - обрадовался Алоиз. - Помнишь фотографа, который нас снял?
        - Того, что боялся подойти ко мне сзади?
        - Не вспоминай об этом, Леокадия! Помни, что он не побоялся подойти к тебе спереди и помог прославиться. Ах, рвань хомутная, что ты вытворяешь, Леокадия?!
        - У меня ведь нет очков, - объяснила Леокадия. - А я хотела бы поближе познакомиться с тем, что здесь обо мне написано. Тьфу, до чего же невкусно!
        И она с отвращением выплюнула кусок жеваной газеты.
        - Конечно, невкусно, - согласился Алоиз. - Написано, что ты вышла на пенсию. И это в день твоего рождения, когда тебе исполняется только четыре года!
        - Ну, вот видишь! И все оттого, что он не захотел посмотреть мне в зубы. Гляди, какие красивые!
        И Леокадия оскалила огромные зубы, а официантка, которая как раз подошла к их столику, чуть не упала со страха в обморок, и воскликнула:
        - ОНА скалит зубы!
        - Нет, ОНА зубоскалит! - возразила Леокадия и добавила: - Как тут не заржать, глядя на ваши гримасы!
        Официантка побагровела от негодования, но Алоиз не растерялся.
        - Нам шоколадного мороженого. Со взбитыми сливками. Порцию мне и пять - даме.
        Официантка принесла шесть вазочек шоколадного мороженого со взбитыми сливками. За низенькой загородкой собралась толпа. Посетители золотисто-коричневого кафе столпились у дверей и окон.
        - Видишь, вот она - слава! - радовалась Леокадия. - Уставились, будто лошади никогда в кафе не видели.
        Какая-то девочка подала Леокадии ее фотографию, вырезанную из газеты.
        - Можно попросить у вас автограф? - спросила она.
        - Ну уж нет! - возразила Леокадия. - Не знаю, что ты называешь автографом, но второй раз мне этого ни за что не проглотить.
        Две нарядные барышни протиснулись к самой загородке и воскликнули в один голос.
        - Скажите, как вам удалось прославиться?
        - О, это очень просто, - отвечала Леокадия. - Для этого надо стать кем-то вымирающим. Ну, хотя бы последней извозчичьей клячей.
        Вид у Леокадии был очень довольный.
        - Я буду приходить сюда каждый день, - радовалась она. - Это самое уютное кафе в нашей столице, и мороженое отличное, совсем как свежий клевер. Ах, до чего приятно было бы сидеть весь день в золотисто-коричневом кафе и смотреть, как мимо едут, дрожки, стучат копыта по мостовой: цок-цок-цок! Но теперь дрожки больше не ездят, ездят только эти противные такси. Будто назло последней легковой лошадке.
        - Клянусь сцеплением - мы не виноваты! - сказал мужчина, стоявший впереди, у самой изгороди. - Таксистам извозчики не мешали! Это Отцы Города отправили лошадей на пенсию.
        - Да! - вздохнула Леокадия. - Вот вам и справедливость! У Города столько Отцов, а у меня ни одного.
        - Ну, раз вы сиротка, пожалуйте ко мне. Я прокачу вас с ветерком и уж конечно бесплатно! - пригласил таксист.
        - Пошли, Алоиз! - воскликнула Леокадия. - Правда, лучше было бы покататься на лодочке, но когда приглашают - отказываться невежливо.
        Столпившиеся у загородки люди пропустили их вперед, а потом окружили официантку.
        - Скажите, какая она? - спрашивали любопытные.
        - У нее лошадиные зубы, - отвечала официантка. - И вообще она, прямо скажем, не КРАСАВИЦА.
        - Но зато какая выучка! Говорит как человек!
        - Говорит?! - официантка презрительно выпятила губу. - Да о чем с ней говорить?
        Повернулась и исчезла в дверях золотисто-коричневого кафе.
        А люди продолжали шептаться:
        - Вы слышали? Она разговаривала с Леокадией!
        И с тех пор посетители кафе считали официантку выдающейся личностью даже тогда, когда Леокадия была уже всеми забыта.
        ЛЕОКАДИЯ И ДРУЖБА
        Хорошо, что не моросил мартовский дождь и не шел мартовский снег, потому что, хотя Леокадия кое-как и уместилась в такси, но КОЕ-КАК вовсе не значит ЦЕЛИКОМ, а то, что не уместилось внутри, торчало наружу: левая нога из левого окошка, правая - из правого, а голова и вовсе возвышалась над всеми, потому что верх у машины был поднят. Но зато вся нижняя часть Леокадии спокойно расположилась на заднем сидении. Прохожие, с любопытством глядевшие вслед, видели Леокадию лишь по частям, а она была уверена, что вся целиком привлекает всеобщее внимание.
        - Видишь, люди нас знают, Алоиз, - говорила она. - Только Отцы Города ни разу не видели и не желают видеть.
        - Что же с вами теперь будет? - спросил таксист.
        - Я вышел на пенсию, - вздохнул Алоиз. - А Леокадия вместе со мной.
        - Ну нет, мой дорогой! - воскликнула Леокадия. - Я слишком молода для пенсии, и вовсе не хочу сидеть у тебя на шее, это было бы слишком тяжело для тебя.
        В этот момент, на перекрестке Старомодной и Неизменной, таксист затормозил и Леокадия повалилась на Алоиза.
        - И правда, тяжело!.. - простонал Алоиз.
        Они выехали из Столицы и остановились у реки. Леокадия вылезла на тротуар Прибрежного бульвара.
        - А почему бы вам не пойти на бега? - неожиданно спросил водитель. - Клянусь сцеплением, я бы сделал на вас ставку!
        Он вышел из такси и обошел Леокадию со всех сторон.
        - Не согласитесь ли вы, Леокадия, немного побегать? Специально для меня? А я бы через день давал вашему хозяину свою тачку.
        Леокадия молча грызла молодую веточку вербы. Смеркалось, в воде плавал молодой месяц, но схватить его не удавалось, хотя пытаясь его поймать, Леокадия так стучала зубами, что на глазах у нее выступили слезы.
        - Что же ты молчишь, Леокадия? - спросил Алоиз.
        Леокадия глянула на Алоиза влажными глазами.
        - Алоиз - ты - мой друг, - прошептала она. - Если хочешь стать таксистом, я пойду на бега.
        - Большое спасибо, - сказал таксисту Алоиз. - Но только ни один механический конь не заменит мне Леокадию.
        И они остались на бульваре одни. К тому же возвращаться домой было не на чем. Но лавочка, на которой они сидели, приятно розовела, а над лавочкой зажегся фонарь.
        Предвечерний туман спрятал вербы на Прибрежном бульваре, и Леокадия в задумчивости похрустывала одной-единственной веточкой.
        - Вербные сережки... Ветер в ветвях... Талый снег похож на мороженое... И вдруг сказала:
        - С конем на шее очень тяжело. Ты сам в этом убедился. Знаешь, Алоиз, я решила стать САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ.
        - Ах, рвань хомутная! - рассердился Алоиз. - Клянусь оглоблей, ты даже не знаешь, как трудно быть молодой независимой кобылкой! Опасности ждут тебя на каждом шагу.
        - А кто как не ты научил меня уступать дорогу машинам и ездить без дорожных происшествий? Может, ты и на этот раз научишь меня правилам безопасности!
        Но прежде, чем Леокадия приступила к учению, оба они вдруг затосковали по чему-то светлому, теплому, уютному, о чем обычно вспоминаешь в темноте и что называется ДОМОМ.
        - Где ОН у нас теперь, Алоиз? - спросила Леокадия, медленно ступая в сторону города. - Ведь конюшню у нас отобрали...
        - На Можжевеловой улице, на седьмом этаже. Высоковато немного, но зато какой вид! Крыши, башни! И верхушки деревьев, и тучи!
        - Я буду каждый день гулять по крыше. И по тучам я бы тоже побегала.
        Алоиз вздохнул.
        - Из этого ничего не выйдет, - возразил он.
        - Конечно не выйдет, - согласилась Леокадия. - У лошадей не бывает крыльев. Но я ведь уже просила, пожалуйста, не напоминай мне об этом.
        - А я и не говорю о полете, - защищался Алоиз. - Я говорю о прогулках. Да и Вдова пожалуй на это не согласится.
        - У нас дома Вдова? - заинтересовалась Леокадия.
        Алоиз снова вздохнул - видно, так уж суждено ему было в этот вечер вздыхать и вздыхать.
        - Вообще-то Вдовы у нас больше нет, - прошептал он. - Я на ней женился, Леокадия. Не было другой квартиры. И даже конюшни.
        - Не беда, - утешила его Леокадия. - Квартира со Вдовой лучше, чем Вдова без квартиры. Только почему ты нас не познакомил?
        - Она сказала, что не потерпит в своем доме ни кота, ни собаки, ни канарейки, ну а значит...
        - Ясно, - вздохнула в свой черед Леокадия. - И даже золотой рыбки?
        - О рыбках речи не было, но все равно - где я возьму для тебя аквариум?
        - Если бы у меня были крылья - не напоминай, пожалуйста, что их нет - я бы свила гнездышко над твоим окошком, над твоим крылечком, заявила Леокадия. - И только для тебя бы я пела. Как пташка. Наверное Вдова ничего не имела бы против?
        - Как пташка? Ну нет, это не подойдет, - вздохнул Алоиз. - Вдова ненавидит канареек.
        ЛЕОКАДИЯ И ДОМ
        - Значит, сперва мы поселимся у нее тайно, - сказала Леокадия.
        Но это оказалось совсем нелегко. Тайно - означает незаметно и неслышно, но пока Леокадия неслышно поднималась на седьмой этаж, она разбудила своим топотом весь дом со Вдовой в придачу.
        - Скорее - за вешалку! - только и успел простонать Алоиз.
        И когда Вдова вышла в переднюю, там был лишь один Алоиз, вешалка и шевелившиеся на вешалке плащи, потому что Леокадия, укрывшись за плащами, слушала как Вдова кричит на Алоиза и тряслась от смеха.
        - Топаешь как слон! - вопила Вдова.
        - Скажешь тоже! - отвечал Алоиз.
        - А говорил - не пьешь!
        - Этого я не говорил. Я сказал, что ни кота, ни канарейки у меня нет.
        - Уж лучше бы у тебя был кот или канарейка.
        - А собака?
        - И даже собака.
        - Ну, а что-нибудь посолидней?
        - Можно и посолидней!
        - Леокадия, вылезай! - скомандовал Алоиз. А так как Леокадия раздумывала, вылезать ей или не вылезать, добавил:
        - Н-но-о! Леокадия!
        И тогда Леокадия шагнула, стукнув копытом, и сразу же очутилась на середине комнаты.
        - Добрый вечер, госпожа Вдова! - поздоровалась она и чихнула. Ой, до чего здесь пахнет нафталином! А вы не боитесь, что моль в конце концов его полюбит?
        - Это еще кто?! - рявкнула Вдова.
        - Леокадия! - прошептал Алоиз.
        - Сейчас же выгони ее! Выброси, говорю тебе! Сию же минуту!
        - Успокойся вдо... женушка! - шепнул Алоиз. - Что она о нас подумает? Как никак интеллигентная дама!
        - С эдакой лошадиной физиономией? Да умеет ли она говорить? Может, ты еще и Чревовещатель?
        Этого Леокадия не выдержала.
        - Нет уж, извините, - вмешалась она. - Это я Чревовещатель, и говорю за него. Ему бы никогда не пришла в голову такая глупость сделать вам предложение.
        И она повернулась к Вдове задом столь решительно, что Вдова, испугавшись ее правого заднего копыта, в страхе забилась за вешалку.
        - Поехали, Алоиз! - скомандовала Леокадия. - Доброй ночи, госпожа Вдова. Не забудьте посыпать голову нафталином.
        Но не для всех ночь эта была доброй. На родной стоянке возле Шестиконного сквера, посреди Старой площади кто-то снял табличку с надписью:
        ЧЕТЫРЕ ТАКСИ И ШЕСТЬ ДРОЖЕК
        И вместо нее сделал другую надпись:
        СТОЯНКА ТАКСИ НА МИНДАЛЬНОЙ АЛЛЕЕ
        Но все еще по-прежнему пахло овсом, мокрой соломой, конским потом и, как прежде, над голыми кустами сирени раскачивался месяц.
        - И все равно здесь мы ДОМА, - тихонько сказала Леокадия.
        Алоиз расстелил на скамейке свой головной убор - обкусанную газету с фотографией Леокадии, и улегся на этой странной постели. Леокадия отыскала себе местечко в кустах сирени.
        - Скоро будет апрель, - размечталась Леокадия, - расцветет черемуха в саду... Правда, я люблю и март... Молодые пушистые вербочки... Ветер в ветвях...
        И запела:
        Вербочки, вербочки
        Пушистые веточки...
        Эти веточки напомнили ей, что Алоиз до сих пор еще не ужинал.
        - А все из-за меня, - огорчилась она. - Завтра же начну искать работу. Я должна стать САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ.
        - У нас не было даже прощального тоста, - вздохнул Алоиз.
        - Потому что все впереди, - отвечала Леокадия.
        - Что все?
        - Ну то, что ты подарил мне сегодня на День Рождения. Это называется ДРУЖБОЙ. Правда?
        И Леокадия наклонилась над Алоизом, который как раз в эту минуту заснул.
        - О, клянусь оглоблей, мне в глаз попал месяц!
        И в самом деле в глазу у нее что-то блеснуло и скатилось по морде на мокрую землю. Скорее всего это была талая снежинка, похожая на слезу. Снежные хлопья, тая на лету, падали на Шестиконный сквер, на Алоиза, на Леокадию.
        Ведь о других слезах здесь не могло быть и речи.
        ЛЕОКАДИЯ И ПАМЯТЬ
        Завтра наступило внезапно. Стоило Леокадии открыть один глаз, как уже было завтра. Тогда она открыла второй, чтобы завтра превратилось в сегодня и при свете восходящего солнца увидела Алоиза, крепко спящего на расстеленной газете.
        Снег за ночь растаял и от огромных весенних луж бил яркий свет.
        В такое утро просто невозможно думать ни о пенсии, ни о прощальных тостах, и Леокадия сказала себе, что и в самом деле все впереди, все только началось. Она наклонилась и осторожно взяла Алоиза за чуб.
        - Седину надо уважать! - пробормотал Алоиз и проснулся.
        - Ладно! - согласилась Леокадия. - Но и завтрак - тоже!
        Алоиз порылся в карманах и нашел одну-единственную вербную сережку.
        - Ах, бедняжка... Такая одинокая... Оставлю я ее про черный день, - решила Леокадия. - Тем более, что тут пахнет чем-то рыженьким... и очень вкусным...
        Она опустила голову и, обнюхивая землю, медленно перешла улицу.
        - Точно, - подтвердила Леокадия. - Морковка.
        И вытащила у тощей Дамочки два пучка морковки из корзинки.
        - Пошла прочь, нахальная кобыла! - возмутилась тощая Дамочка.
        - Я - Леокадия! - представилась Леокадия, глотая остатки пожелтевшей ботвы. - Все та же, что и вчера. Вы что, газет не читаете?
        И подала ей газету, а газету без всяких церемоний выхватила зубами из рук Господина с тросточкой, стоявшего на краю тротуара.
        - Это возмутительно! - воскликнул Господин с тросточкой. - Как вы себя ведете?
        - Вообще-то обычно меня ведет Алоиз, - объяснила Леокадия. - Но теперь я решила стать САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ.
        И после этих слов подбросила корзинку из-под морковки вверх, да так ловко, что она опустилась прямо на голову Господину с тросточкой.
        - Постовой! - крикнул Господин с тросточкой.
        - Воры! - всполошилась тощая Дамочка.
        - Все рыжее - очень вкусно, особенно, если это морковка, - сказала Леокадия, поспешно грызя морковь. Ей так хотелось побеседовать с Постовым. Но не вести же беседу с набитым ртом.
        А Постовой вовсе не рвался объясняться с Леокадией, он почему-то предпочел расспросить обо всем Господина с тросточкой.
        - Хулиганит и попрошайничает! - возмущался Господин с тросточкой, стаскивая с головы корзинку. - Такая молодая кобыла, (господин Постовой! Вы только гляньте ей в зубы!), а клянчит морковь у беззащитных прохожих! Да еще читает чужие газеты.
        - Я их не читаю, - вмешалась в разговор Леокадия. - Никогда и нигде! У меня нет очков.
        - Чья это лошадь? - спросил Постовой.
        - Я - Алоиз Подтяжка, - сказал Алоиз, подходя к Постовому. Родился я...
        - Не в этом дело, - прервала их разговор Леокадия. - Это мой АЛОИЗ, а я его ЛЕОКАДИЯ. Вы что, не понимаете?
        Постовой вытащил блокнот.
        - Не работаете? Побираетесь?
        - Это что, интервью? Не желаю больше давать никаких интервью!
        - Не люблю, когда на меня кричат! - заметил Постовой. - В особенности, если это делает ЛОШАДЬ. Попрошайничала? Клянчила морковь?
        - Ничего подобного! - воскликнула Леокадия. - Я просто позволила себя угостить, потому что я -ЛЕОКАДИЯ.
        - Значит, приняла угощение и съела?
        - Я - ЛЕОКАДИЯ, слышите?!
        - Не люблю, когда кто-то встает на дыбы, - рассердился Постовой. Тем более молодые кобылы. Молодая кобыла - точно? Молодо - зелено!
        - Точно, - подтвердила Леокадия. - Люблю молодую зелень.
        Постовой быстро записывал, бормоча:
        - Молодая... Выпрашивает морковь... Встает на дыбы... Повышает голос... Да какое там... Просто громко ржет.
        А потом спросил:
        - Откуда явилась?
        Леокадия показала на Шестиконный сквер.
        - Перешла дорогу в неположенном месте, - запротоколировал Постовой.
        Подсчитал и подал Алоизу протокол.
        - Сколько? - простонал Алоиз.
        - Нисколько, - ответил Постовой. - Просто люблю это дело. Составлять протокольчики. Может, и на вас оформить?
        - Нет уж, лучше пусть вернет деньги за морковь, - вмешалась тощая Дамочка.
        - А мне купите новую газету, - потребовал Господин с тросточкой. Не желаю читать после лошади.
        Постовой вынул из кармана деньги и дал их тощей Дамочке и Господину с тросточкой.
        - За такой классный протокольчик я и сам приплачу, - сказал он.
        А потом обратился к Алоизу.
        - Понадобится еще протокольчик, - пожалуйста, я стою здесь, на углу Миндальной аллеи.
        - Ну и везучая ты, - удивился Алоиз, когда они остались одни.
        - Вовсе не везучая, - ответила Леокадия. - Во-первых, я никого больше не повезу, а во-вторых, меня все забыли. Даже Власти.
        И понурила голову над самой большой мартовской лужей.
        ЛЕОКАДИЯ И ПЕНСИЯ
        Но стоило Леокадии бросить мимолетный взгляд в глубину самой большой мартовской лужи, как она улыбнулась себе и своим мыслям.
        - Это идея! - воскликнула она. - Не только зубы!
        - Ты что спятила, Леокадия? - удивился Алоиз. - А ведь была вполне солидной кобылой.
        - Да, пока ходила в упряжке. А теперь... Теперь я стала САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ. Потому и говорю - не только зубы, но и протокол. Помнишь, Алоиз? Он ведь написал "молодая кобыла". А на бумаге большая печать. Но-о, Леокадия!
        И Леокадия с места в карьер понеслась в сторону Миндальной аллеи, Алоиз поплелся вслед за ней, хотя ему еще хотелось спать и уже хотелось есть, и он ни еще, ни уже не знал, куда и зачем идет.
        - Скажите, здесь КАССА ДЛЯ ПЕНСИОНЕРОВ? - спросила Леокадия, остановившись у Ратуши. - Ты ведь знаешь, Алоиз, у меня нет очков, а без очков я читаю с орфографическими ошибками.
        Они поднялись по мраморным ступенькам и остановились у окошка.
        - Я - Леокадия, - сообщила Леокадия Барышне в окошке Кассы.
        - Мне положено выдать пенсию Леокадии-лошади, - ответила Барышня-кассирша. - А вы разве ЛОШАДЬ?
        Она высунулась из окошечка и внимательно оглядела Леокадию с головы до хвоста.
        - А теперь попрошу вас заржать! - велела она.
        Леокадия заржала так благозвучно, как умела.
        - Звучит вполне убедительно, - одобрила кассирша. - Непонятно только одно: вы почему-то еще и говорите.
        - Где вы видели лошадь без недостатков? - вздохнула Леокадия.
        - Вам положено овса тридцать мешков в месяц, клевера три мешка в квартал и люпина один мешок на год. А сена - сколько душе угодно.
        - Люпины... - прошептала Леокадия. - Розовые... Синие... Огненные...
        Она сглотнула слюну и гордо подняла голову.
        - Спасибо, - поблагодарила она. - Но от пенсии я отказываюсь. Я еще слишком молода.
        И вручила Барышне протокол с большой печатью. Ей было так легко и привольно, без гроша за душой возвращаться домой по Миндальной аллее. Она шла и тихонько что-то насвистывала сквозь зубы, не обращая никакого внимания на нотации Алоиза.
        - Какая же это САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ, - говорил он. - Ветер у тебя в голове, моя милая! Пока ты не найдешь работы, ты не должна ни от чего отказываться!
        Леокадия остановилась посреди тротуара и фыркнула.
        - Да ты наверное спятил Алоиз? Ведь если бы у меня была еда, я бы и не подумала искать работу и всю жизнь так бы и прожила пенсионеркой! Понимаешь?
        И запела:
        Вот какое бывает чудо,
        Пусть частенько я голодаю,
        Но как только еду раздобуду,
        Я ужасно довольна бываю.
        Я всегда весела неизменно,
        Часто мило мне все, что не мило,
        Ведь когда придут перемены,
        Все же будет лучше, чем было.
        А пока у меня нет работы, я могу немного попромышлять возле Миндальной аллеи, где стоит наш Постовой. Он ведь ужасно любит составлять протоколы.
        - Промышлять? - возмутился Алоиз. - Ну уж нет! Клянусь оглоблей, плохую дорожку ты выбрала. Ты забыла, что у нас есть еще и моя пенсия.
        - Как жаль! - простонала Леокадия. - Значит нас ждет самое обыкновенное скучное существование. Жизнь без денег была бы куда интереснее.
        ЛЕОКАДИЯ И ВОЗВЫШЕНИЕ
        Итак, Леокадия должна была есть самый обычный хлеб, купленный в самой обычной булочной, за самые обычные деньги.
        - Нельзя болтать, когда жуешь, - говорила она при этом. - Но знаешь, Алоиз, именно когда я ем, я думаю. Думаю о том, что ем. О хлебе! Как это здорово, что он такой вкусный и мягкий, и что в нем тепло, запах поля, пенье сверчков и кузнечиков. Ты любишь кузнечиков, Алоиз? Они похожи на крохотных кобылок. Только с крылышками.
        Леокадия все рассуждала и рассуждала, не обращая внимания на то, что Алоиз смотрит в газету.
        "СРОЧНО ТРЕБУЕТСЯ ЧЕЛОВЕК НА КНИЖНЫЙ СКЛАД" - читал Алоиз.
        - Конечно, книги тоже иногда бывают ВКУСНЫЕ, - вздохнула Леокадия, - если на них не слишком налегать. Но лучше бы на этом складе хранилась морковка.
        "НУЖНА ПОМОЩНИЦА ДЛЯ ТРОЙНИ" - прочел Алоиз.
        - Интересно, как это им можно помочь? - спросила Леокадия. Может, поорать вместе с ними? Это я могу. А, впрочем, нет. Если бы у родителей был один ребенок или хотя бы двойня. Тогда пожалуйста. Но тройня - это уж слишком. Они меня переорут.
        - Ты сама не говоришь, а орешь, - заметил в сердцах Алоиз. - Тебе бы ОРАТОРОМ быть.
        - Идет, - согласилась Леокадия. Она вскочила на стоявшую посреди Шестиконного сквера скамью и воскликнула:
        - Дамы и господа! Цены на морковку на нашем рынке очень высокие, а морковь - мелкая. Разве может всю жизнь честно не работавший конь равнодушно глядеть на такую морковь? НЕТ, не может. И во всем виноваты Отцы Города.
        Вокруг каменной скамьи на Шестиконном сквере собралась небольшая толпа и кто-то из толпы воскликнул:
        - Конь, а говорит толково! Правду говорит!
        Тут же появился Постовой.
        - Правду говорить не положено! - заявил он и немедленно принялся составлять протокол.
        - Ладно! - согласилась Леокадия. - Дамы и господа! - начала она снова. - Цены на морковь очень низкие, а морковь - очень крупная. Разве может всю жизнь честно не работавший конь глядеть равнодушно на такую морковь? Нет, не может. И во всем виноваты Отцы Города.
        - Неправду говорить тоже не положено, - сказал Постовой и принялся составлять новый шикарный протокол, а небольшая толпа бесследно улетучилась.
        - Так не больно-то много заработаешь! - вздохнула Леокадия. Может быть, вы заплатите этот штраф нам? - обратилась она к Постовому.
        - Ну уж нет! - возмутился Постовой. - Хватит и того, что я внесу за вас деньги в отделение!
        Он пошарил в левом кармане, нашел немного мелочи и переложил в правый карман, а левому вернул сдачу.
        - Может вы ЗА ЭТО меня немного покатаете? - робко предложил он.
        - Стоянка такси рядом! - отозвался Алоиз.
        - Но мне хотелось бы покататься верхом. Конный Постовой это не то, что пеший. Как говорится, бери ВЫШЕ. Знаете, у каждого Постового свои маленькие слабости.
        - Идет! - кивнула Леокадия. - Садитесь оба!
        Солнце светило ярко, как по заказу, пуговицы у Постового сверкали, а копыта Леокадии выбивали дробь военного марша...
        В жизни Постового не было минуты прекраснее. Леокадия догадывалась об этом и не чувствовала тяжести двух седоков на спине. Она дважды обошла Шестиконный сквер и спросила, не сделать ли третий круг.
        - Давайте вскочим на каменную скамью! - попросил Постовой. - Но только без Алоиза.
        - Это что еще за новый памятник? - удивлялись прохожие.
        - Какая великолепная статуя! Ну, прямо, как живая!
        - Кого же она изображает? - спросил кто-то.
        - Леокадию под постовым. Это ей воздвигли памятник, - отвечал Алоиз.
        - Не ей, а мне! - возмутился Постовой. - Вы искажаете историю!
        И по привычке изо всех сил ударил кулаком по столу. Но это был вовсе не стол, а спина Леокадии. Она встала на дыбы и соскочила со скамейки.
        - Ну, а ЭТА история вам больше нравится? - спросила она лежавшего на земле Постового.
        - Сколько я должен за проезд? - поинтересовался Постовой, стряхивая песок с форменных брюк.
        Леокадия надменно раздула ноздри.
        - Катание на мне не называется ПРОЕЗДОМ. Я прокатила вас для собственного удовольствия!
        - Нет, уж, с Постовым лучше не связываться, - рассуждала она на обратном пути. - Терпеть не могу, когда кто-то на меня садится, чтобы возвыситься. Конь уносит седока вдаль, а не ввысь.
        ЛЕОКАДИЯ И ПРОИСХОЖДЕНИЕ
        - Не скажи, - заметил Алоиз. - Если бы ты брала барьеры, ты бы высоту уважала.
        И тут Леокадия вспомнила про бега, о которых говорил водитель такси.
        - Я хочу подобрать себе какое-нибудь ЛОШАДИНОЕ занятие. Сидеть весь день на бульваре без дела - занятие ДЛЯ ЛЮДЕЙ. МНЕ это не подходит.
        Ну и помчались же они! В одно мгновение пронеслись по Старой площади, по Миндальной аллее, мимо Ратуши, и, свернув на улицу Приключений, выехали на Беговую площадь, к Скаковым конюшням.
        - С кем имею честь? - спросил Директор Скаковых конюшен.
        Все директорские кабинеты очень похожи, и этот был точь-в-точь как прочие: казалось, Директор Скаковых конюшен весь день качается в мягких креслах или валяется на пушистых коврах. И Леокадии ужасно захотелось покачаться в мягком кресле или поваляться на ковре. Она едва удержалась от искушения.
        - С кем имеете честь? - переспросила она. - Я - ЛЕОКАДИЯ! Это имя вам ни о чем не говорит?
        - Имя не говорит, зато вы говорите! - обрадовался Директор. Впервые я имею возможность лично побеседовать со своим работником. Впрочем, может, это вы нанимаетесь? - обратился он к Алоизу. - А Леокадия - ваша хозяйка?
        И он рассмеялся, словно придумал что-то остроумное.
        - Смейся ты, Алоиз, - фыркнула Леокадия. - Лошади это не пристало...
        Директор недоверчиво покосился на нее и предложил сесть. Он позвонил секретарше и велел принести три чашки кофе.
        - Что каса тся меня, - вступил в разговор Алоиз, - то я вообще-то извозчик.
        Тогда Директор снова позвонил секретарше и заказал две чашки кофе и бутылку пива.
        - Что касается меня, - подхватила Леокадия, - то я вообще-то больше всего люблю зелень.
        Тогда Директор позвонил в третий раз и заказал чашку кофе, две бутылки пива и зеленый кактус.
        - Кактусов я не ем, - заметила Леокадия.
        - И слава Богу, - отозвался Директор. Леокадия взглянула на фотографии Рифифи и других знаменитых скакунов и сказала:
        - Я такая же знаменитость, как ваша Рифифи. Меня все знают. Вчера в газете была моя фотография. Я бегаю с самого детства и умею обходить препятствия.
        - Великолепно, - одобрил Директор. - Ну, а теперь займемся вашим происхождением.
        - Просто хождение для лошади - пустяки. Впрочем, я предпочитаю восхождение.
        - Я имею в виду родословную, - любезно пояснил Директор.
        - О, тут не о чем говорить, - рассмеялась Леокадия. - Стоит ли из-за этого огорчаться? Пусть уж у меня не будет мамы и папы, чем наоборот.
        - Что значит НАОБОРОТ? - изумился Директор.
        - Ну, это все же лучше, чем если бы у них не было МЕНЯ. До чего же было бы печально, если бы я вообще не появилась на свет. Никогда не увидела бы как цветет гречиха, не узнала, чем пахнет лунный луч, забравшийся в клевер...
        Директор Скаковых конюшен встал и открыл дверь.
        - Говорящая лошадь никогда не будет хорошим спортсменом, - заявил он. - У артистов и художников с бегом всегда трудности. Цирк напротив.
        - Знаешь, - заметил Алоиз, когда они вышли на улицу, - и все же тут все упирается в твою родословную.
        ЛЕОКАДИЯ И МЕЧТЫ
        И они принялись на всякий случай вдвоем придумывать родословную. Но лужи так сверкали на солнце, а почки на деревьях были такие зеленые, что они, засмотревшись, не успели добраться даже до прабабок по отцовской линии. А что уж говорить про материнскую!
        Да и с бабками они толком не разобрались: Леокадия хотела, чтобы матушка ее отца непременно была гнедой кобылой, Алоиз же уверял, что это серая лошадь в яблоках. Наконец, рассердившись, Леокадия обдала его с головы до ног мартовской грязью.
        - Сам ты серый в яблоках! - весело закричала она.
        - Ты совсем ошалела, Леокадия! - возмутился Алоиз. - Придется тебе брать уроки хорошего тона. Иначе человеческой работы не найти. Неплохо бы научиться и говорить по французски: бонжур, оревуар...
        - Какой еще абажур? - удивилась Леокадия. - И при чем тут самовар? Ведь нам их все равно девать некуда. У нас нет даже своей конюшни. А, впрочем, поучиться я всегда готова.
        - Ну, хороший тон - не моя специальность, - отмахнулся Алоиз. Хотя у нас есть свои правила. Но для начала научись ходить ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО на двух ногах, перестань ржать, отвечай вежливо, даже если слушаешь вполуха, и, пожалуйста, не лезь в лужи.
        - А в четверть уха слушать нельзя? - заинтересовалась Леокадия, и даже попробовала свернуть ухо трубочкой. Но у нее ничего не вышло.
        - Давай лучше купим перчатки, - предложила она. - И сапожки - для луж.
        Алоиз вздохнул, пересчитал деньги и направился в универмаг на Миндальной аллее. Вскоре он вышел оттуда с покупками. Он нес шляпу, перчатки, сапожки и сумочку.
        - Шляпу я не надену, - заявила Леокадия. - В ней я похожа на Тетю Лошадь. Ну, а сумочку понесешь сам.
        Она надела на задние ноги сапожки, на передние - перчатки и зашагала рядом с Алоизом в сторону Шестиконного сквера.
        - Это ужасно, Алоиз, - стонала она. - Ах, если бы у меня выросли Крылья - (пожалуйста, не говори, будто это невозможно!) - я не ходила бы в этих противных сапожках. Скажи, что крылатые лошади бывают.
        - Не горбись, Леокадия, - заметил Алоиз.
        - Но ведь я где-то очень высоко! - вздохнула Леокадия. - Весь мир остается внизу и мне все время приходится наклоняться. Нет, видно я никогда не буду больше счастливой!
        Алоиз глянул на свое отражение в витрине и подумал, что тоже никогда не будет больше счастливым, ведь рядом с Леокадией он казался гномом. Но вспомнив, что он ДРУГ Леокадии, крепче ухватился за ее переднее копыто.
        - Тут на витрине объявление, - удивился он и потащил Леокадию к витрине.
        Там был прикреплен листок бумаги с надписью:
        ЦВЕТОЧНИЦА С УЛИЦЫ ПЕГАСА ИЩЕТ ПОМОЩНИЦУ
        - Молодые вербочки... - прошептала Леокадия. - Лютики... Подснежники...
        И тут же неожиданно свернула на площадь Вдохновения и помчалась как во сне, позабыв о том, что пачкает перчатки.
        - На двух, на двух ногах, Леокадия! - умолял запыхавшийся Алоиз.
        - Мечта мчится на всех четырех! - воскликнула Леокадия. - О, люпин, фиалки, аспарагус...
        И она побежала так стремительно, что, казалось, вот-вот оторвется от земли.
        Цветочница с улицы Пегаса на этот раз торговала лютиками. У нее их было много - полные корзины. Она стояла среди этих желтых огоньков и кричала Леокадии:
        А вот лютики, лютики,
        Солнечные лучики!
        Утеха для глаз!
        Любуйся даром!
        Эй, Пегас!
        Спеши за товаром!
        - Почему Пегас? - спросила Леокадия, тормозя всеми четырьмя копытами.
        - Не видела объявления? - удивилась Цветочница. - Это в память о чуде. Одна лошадь съела все цветы из моей корзины. И что же вы думали - ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОСЛЕДОВАЛО. А что ты сделала с прощальными сережками?
        - Они были очень вкусные, но не прощальные. Алоиз со мной не расстался.
        - Ты съела все сережки до единой? Та лошадь съела все цветы из моей корзины и ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОСЛЕДОВАЛО. У тебя не свербит под лопатками?
        - Какое ПРОДОЛЖЕНИЕ? - перебила ее Леокадия.
        Но так уж устроен мир, что в самую неподходящую минуту из-за угла возникают Постовые. Вот и тут возник Постовой и сказал:
        - Торгует на углу Пегаса. А ее место в торговых рядах имени Стражей порядка.
        - Валяй, пиши, сынок, - ответила Цветочница. - Не представляю, чтобы в торговых рядах каких-то там Сторожей случилось чудо. А без чуда я не представляю торговли.
        С этими словами она прицепила букетик к серебряной пуговице на куртке Постового.
        - А ты, Леокадия, съешь остальное и ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОСЛЕДУЕТ, велела она.
        - У меня нет аппетита, - вздохнула Леокадия, - а мне так хотелось стать твоей помощницей! И вообще, я не знаю о каком ПРОДОЛЖЕНИИ ты говоришь.
        Но Цветочница ничего не ответила, может, потому, что сама становилась все незаметнее, пока наконец не исчезла. Наверное растворилась в сумерках. Ведь на небе собрались серые тучи и мартовские лужи погасли. Только в одной из них золотом горели брошенные Леокадией лютики.
        - Чудес не бывает... - вздохнул Постовой, протирая глаза.
        И вернулся на пост.
        - Я знаю одну скамейку под мостом, где можно хорошенько выспаться и забыть про все беды, - вспомнил Алоиз.
        Там стоял серый полумрак, пахло сыростью и крысами, над головой пыхтели автобусы. Алоиз растянулся на скамейке во всю длину, а Леокадия в нише под лестницей нашла кучу опилок и ужасно обрадовалась. Опилки пахли точь-в-точь как деревянная крыша в конюшне.
        - Это, наверное, и есть черный день, а может, черная ночь, - решил Алоиз. - Пришла пора съесть тебе последнюю сережку, я нашел ее в левом кармане, а мне - последний кусочек хлеба, вот он, в правом кармане.
        И он дал Леокадии вербную сережку, блестевшую в предвечерних сумерках, будто капля мартовского дождя. И тут дождь застучал по мостовой и по пролетам моста, и его монотонный стук усыпил Алоиза и Леокадию, жующую последнюю сережку.
        А потом, хотя ночь еще не наступила, Леокадии стали сниться удивительные сны - она летала над крышами, дремала в гнездышке над окном у Алоиза, и наконец, подгоняемая порывами весеннего ветра полетела вместе с гнездышком по небу.
        И вдруг самый сильный порыв ударил ее о пролет моста.
        БАМ!
        Это Леокадия скатилась с кучи опилок вниз.
        - Я не знала, что спина может так болеть! - пожаловалась она.
        - Не горюй! - ответил Алоиз, успокаивая ее. - Это все из-за моего пенсионного хлеба.
        Но он не знал, что все это из-за последней вербной сережки и что ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
        ЛЕОКАДИЯ И ЗАВИХРЕНИЯ
        Самым чудесным было то, что Алоиз вовсе не собирался возвращаться к Вдове в квартиру на седьмом этаже. Ничего удивительного: кто бы променял ветер свободы на вонь нафталина, крышу из весенних облаков и туч на разрисованный подтеками потолок, а дружбу с непредсказуемой Леокадией на общество монотонной Вдовы.
        - Ты знаешь, у меня под лопатками гуляют какие-то ветры и даже вихри, - жаловалась Леокадия. - Наверное меня продуло ночью.
        Теперь, пользуясь хорошей погодой, они грелись на солнышке в Шестиконном сквере.
        - Я люблю твои завихрения, Леокадия, - улыбнулся Алоиз. - И то, что никогда неизвестно, чего от тебя ждать. Как славно мы с тобой поездили. Если бы я мог, я бы приделал тебе сигнал и руль, и ты бы вполне заменила такси.
        - Ну уж нет, я слишком люблю наши дрожки и ни за что их не предам, - возмутилась Леокадия. - Бедняжки, стоят себе скромненько в углу и помалкивают. И никому не приходит в голову вытащить их из старого сарая и переделать в автомобиль. А вообще-то я больна. У меня чешутся лопатки. Ты не можешь почесать мне спину?
        - Спина у тебя какая-то чудная, - удивился Алоиз. - Могу поклясться, что из нее вот-вот прорежутся зубы. Если бы у меня был нож...
        Леокадия отодвинулась от него.
        - Ну уж нет! Начинается с ножа, а кончается сковородкой!
        Больше об этом разговора не было, но в то утро, когда Алоиз пошел к Парикмахеру, Леокадия тайком покинула Шестиконный сквер и отправилась к Доктору. Узнать, какие сокровища запрятаны в ее зудящей спине.
        В поликлинике было белым-бело, как зимой, но пахло не Рождеством и елкой, а лекарствами и масляной краской, и Леокадия то и дело громко ржала от негодования.
        - У вас случайно не астма? - спрашивали ее в коридоре больные.
        - Нет. У меня приступ бешенства, - заявила Леокадия, после чего больные расступились и пропустили ее в кабинет без очереди.
        - Что с вами? - спросил Доктор.
        - Вот именно, - отвечала Леокадия. - Я хотела бы знать, что со мной?
        - На что жалуетесь?
        - Понимаете, я расту. Расту в разные стороны. Но не в длину, а в ширину. А вообще-то я здорова.
        - От здоровья нет лекарства, - сказал Доктор. - Случай весьма печальный и редкий.
        Он взял в руки сантиметр, измерил Леокадию со всех сторон, сел за стол и принялся писать.
        - Протокол - вещь хорошая, - вздохнула Леокадия. - Но только платить придется вам, господин Доктор.
        - Это не протокол. Пока я не вылечу пациента, я с него денег не беру, - объяснил Доктор. - Так что с вас я ничего не возьму. Такое со мной случается нечасто.
        Доктор поставил под рецептом размашистую подпись и подал Леокадии.
        - Вообще-то я ни у кого автографов не прошу. У меня все просят автографы, - заметила она.
        - Это не автограф, а рецепт. Лекарство для наседок. Этой мазью смазывают куриные яйца, чтобы поскорее вылупились цыплята.
        Леокадия поблагодарила, помчалась с рецептом в ближайшую аптеку и подошла к окошку без очереди.
        - Я очень тороплюсь. У меня скоро выведутся цыплята, - заявила она.
        Мазь оказалась зеленой и такой едкой, что непременно должна была, но почему-то никак не хотела действовать, хотя Алоиз изо всех сил втирал ее в спину Леокадии.
        - И на том спасибо, - рассуждала Леокадия. - Ведь на врача у нас денег нету.
        Но по правде говоря ей было немного грустно. К цыплятам она чувствовала особое расположение.
        - Я росла в деревне, - рассказывала она Алоизу. - И когда спала на сене, под боком у меня грелись цыплятки. Может, потому я непохожа на других лошадей и люблю спать лежа. Мамы своей я не помню, но иногда мне кажется - она кудахтала как наседка и я так славно спала у нее под левым крылом. Под правым - было холодновато.
        - Леокадия, да ты никак бредишь! Вон как тебя разобрало. Ай да мазь!
        - Ага, ты хочешь сказать, что лошади не имеют ничего общего с крыльями? Конечно, ты прав, но мне так грустно, что никогда, никогда... Клянусь оглоблей, там что-то проклюнулось!
        - Цыплята! - воскликнул Алоиз. - Вижу белый пух! Нет, нет, Леокадия, это что-то совсем белое. Куда белее цыплят. Это огромадные ВЕРБНЫЕ СЕРЕЖКИ!
        Леокадия обернулась и глянула на свою спину.
        - Я съела сережки все до единой, и вот ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ. Правда?
        - Неправда, - возразил Алоиз и ущипнул себя за руку. Это не может быть правдой. У лошадей крыльев не бывает.
        - НЕ БЫВАЛО. Но наверное их не воспитывала наседка. Я проложила дорогу. Ах, как я счастлива!
        Тем временем таинственное ЧТО-ТО все росло и росло, становилось все более пушистым и серебряным, и вербным, и таким крылатым, как будто на зеленую от мази спину Леокадии опустился орел.
        - Сотри поскорее мазь, - попросила Леокадия. - Крылья не должны расти из грязной спины.
        - Нет, я не смею... не смею к ВАМ прикоснуться! - шепнул Алоиз. Вы созданье НЕЗЕМНОЕ.
        Леокадия разразилась громким смехом и от радости помчалась галопом, сделав маленький круг. Крылья шумели над ней словно флаги, а голуби с Шестиконного сквера в испуге разлетались в разные стороны.
        - Сейчас я вас догоню! - воскликнула Леокадия и попробовала вспорхнуть, но из этого ничего не вышло.
        - Вот тебе и НЕЗЕМНОЕ созданье! - вздохнула она. - Я вовсе не умею летать. Зачем же мне такие крылья? Наверное они некачественные. И самое обидное, что я не смогу их ни на что обменять. Ведь дареному коню в крылья не смотрят. А ведь я для тебя теперь подарок, верно?
        - Ну, раз они некачественные, то так и быть, я осмелюсь к ВАМ прикоснуться, - согласился Алоиз и принялся стирать со спины Леокадии зеленую мазь. - Не могу себе простить, что когда-то надевал на ВАС хомут. Это было очень некультурно.
        - Сейчас я шлепну тебя хвостом! Сразу начнешь говорить мне - "ты". Ну что ты так на меня уставился?
        - Ты больше не легковая лошадь, Леокадия. Ты настоящий гусарский боевой конь!
        - Пока что я слышала про жаркое по-гусарски. И нехорошо напоминать мне про духовку именно тогда, когда я стала ВОЗДУШНЫМ созданием. Но раз уж разговор зашел о еде - то нет ли у тебя какой-нибудь булочки, Алоиз? Я теперь буду есть за двоих - за коня и за орла.
        - Орел это еще полбеды, - заметил Алоиз, - а что если ты рождественский гусь?
        ЛЕОКАДИЯ И ИНВАЛИДНОСТЬ
        - С пенсией невезенье, - рассуждала Леокадия, жуя булочку, - с пролеткой невезенье. С бегами невезенье. И вообще я - лошадь невезучая, да еще с чем-то непонятным на спине.
        - Постарайся оформить инвалидность, - посоветовал Алоиз.
        - Ну вот видишь! Я говорила, что булочка поможет. И придумала инвалидность.
        - Не ты, а я придумал, - возмутился Алоиз.
        - Не все ли равно - кто? Булочка помогла, и это главное. Но-о, Леокадия!
        И они пошли по Старой площади, а потом по Миндальной аллее к Ратуше, Леокадия так и тянулась вверх: крылья помогали ей сохранять равновесие, даже сапожки больше не жали.
        - Теперь я знаю, для чего крылья, - радовалась Леокадия, легко перебирая копытами. - Чтобы не было мозолей. Крылья - очень полезная вещь.
        Крылья и в самом деле оказались очень полезными: помогли Леокадии простоять четыре часа в очереди у пенсионного окошка.
        - Нужно быть ЗДОРОВОЙ как лошадь, чтобы получить эту пенсию, говорила Леокадия, переступая с ноги на ногу. - Ведь БОЛЬНОМУ такой очереди не выдержать. Доктор говорил, что от здоровья нет лекарства. Тут наверное стоят одни НЕИЗЛЕЧИМО ЗДОРОВЫЕ.
        - Говори тише, Леокадия! - прошипел Алоиз. - Все на тебя смотрят.
        И в самом деле очередь пришла в волнение.
        - Чего тут нужно этой дылде?!
        - Лезет без очереди!
        - Отрастила крылья и воображает!
        - Сейчас вылетишь отсюда!
        - А вот и нет, - сказала Леокадия. - Крылья у меня бракованные. Не слушаются, не хотят летать. Такая у меня инвалидность. Вот потому-то я здесь и стою.
        Тут все успокоились, а один старичок спросил:
        - А с чего вдруг к вам привязалась эта мерзкая болезнь?
        - Почем я знаю? - отвечала Леокадия. - По-моему я себе ее намечтала.
        - Да, да. Мне всегда говорили, что мечтать вредно. Непослушные крылья... Очень тяжелое увечье!
        Леокадия была уверена, что в окошке ей тут же выдадут пенсию.
        Но все оказалось не так-то просто. Инспектор не мог решить, в какую книгу ее записать.
        - В книгу ЛОШАДЕЙ, - подсказал Алоиз. - Лошадь с брачком, то бишь, с крыльями...
        - Не знаю, не знаю, - пробубнил Инспектор. - А может она не лошадь, а Гусь с лошадиным туловищем? Тогда ее следует занести в книгу МЕЛКОЙ ДОМАШНЕЙ ПТИЦЫ.
        - Но раньше она была лошадью, - не сдавался Алоиз.
        - Не знаю, не знаю, - повторил Инспектор. - Может, это только так казалось. А может, все это вообще нам кажется? Может она Крылатый дух или Ангел?
        - Тогда запишите меня в книгу АНГЕЛОВ, - предложила Леокадия.
        - В книге АНГЕЛОВ не осталось больше места. Впрочем, я никогда не слыхал, чтобы среди лошадей тоже встречались Ангелы. А может вы Пегас?
        - Эй Пегас, подходи за товаром!.. - пропела Леокадия, а потом воскликнула: - Скорей давайте сюда книгу ПЕГАСОВ!
        - Ну нет, моя дорогая! - отвечал Инспектор. - Я сразу почуял что-то тут неладно. Такой книги не существует. Ведь Пегасов просто нет на свете. Нет! Понимаете?! Это выдумки, старые сказки...
        - А кто же я по-вашему? - возразила Леокадия.
        Но Инспектор не стал ее слушать.
        - Следующий! - крикнул он.
        ЛЕОКАДИЯ И ВОПРОСЫ
        Ветер принес далекие запахи влажных полей, Леокадия шла за ними как по следу, и незаметно для себя вывела Алоиза на окраину, где было множество зазеленевших веток и яркой молодой травы. Она медленно объедала посаженную вдоль трамвайных путей живую изгородь и, как всегда за едой, размышляла о том, кто же она теперь? Лошадь? Домашняя птица? Ангел? А может Пегас, которого нет на свете?
        - Видишь, Алоиз, прежде все было просто: я БЫЛА и точка. А теперь мне задают какие-то непонятные вопросы. Одни спрашивают про родословную. Другие - кто я вообще. А раз у меня нет ни Мамы ни Папы и неизвестно, кто я такая, может, меня и вовсе нет на свете? Может, я и себя выдумала, как свои крылья? Но если меня нет, значит я - Пегас, потому что его тоже нет на свете. А кто такой Пегас?
        - Леокадия, оставь изгородь в покое, - рассердился Алоиз. - От нее у тебя в голове сплошные завихрения. Меньше ешь и меньше думай. Сейчас мы сядем в трамвай и поедем на Шестиконный сквер.
        - Зачем нам трамвай? - спросила Леокадия. - Я сейчас сниму перчатки и сапожки, и ты поедешь на мне верхом.
        Алоиз взглянул на нее нерешительно.
        - Не знаю... Как-то неудобно... А если ты вообще не лошадь...
        - Может и так... Ну ничего... - шепнула Леокадия.
        Опустилась на все четыре ноги и понурила голову. Теперь она была похожа на грустную заезженную клячу. Алоиз взял в ладони морду Леокадии и прижался к ней щекой.
        - Славная лошадка! - прошептал он. - Старая добрая лошадка. Ладно, я на тебе прокачусь.
        И тогда Леокадия от радости забила крыльями и завертела своим рыжим хвостом так, что над землей закружили прошлогодние листья. А потом она помогла Алоизу вскарабкаться на спину и усесться у самых крыльев. Но место это было неудобное - перья заслоняли весь вид, и к тому же щекотали Алоизу лицо. Он расчихался и от смеха едва не свалился на землю. Тогда он перебрался к Леокадии на холку и теперь сидел словно в кресле, опершись спиной на мягкие крылья. Леокадия бежала легко, едва касаясь копытами мостовой, и хотя не могла взлететь, Алоизу казалось, что где-то неподалеку от них облака и совсем рядом заходящее солнце. Крылья Леокадии шумели на ветру, как огромная стая птиц, а перья при свете вечерней зари казались огненными. И вдруг на перекрестке появилась пожарная машина и, громко воя, преградила Леокадии дорогу.
        - В чем дело? - спросил Алоиз. Начальник пожарной команды разглядывал Леокадию.
        - Значит, все дело в крыльях, - кивнул он. - А нам говорили про пылающую лошадь.
        - Что за бред?! - возмутился Алоиз. - Тогда я сгорел бы как спичка!
        - И все равно это выглядит подозрительно, - ответил Начальник. Кавалерия? Атака на столицу?
        - Но разве один человек на коне может атаковать столицу? возразил Алоиз.
        - Еще как может! Особенно, если он не на коне, а в коне. Разве вы не слыхали о троянском коне? У него в животе сидела целая армия и она захватила Трою.
        - Печальный случай, - заметила Леокадия. - Но у меня в животе пусто. И все равно я не стала бы глотать армию. Уж больно невкусно. А вообще-то я, наверное, не лошадь, а Гусь.
        - Я слышал, будто гуси когда-то спасли какую-то столицу. Вовремя загоготали. А ну-ка, загогочите разок-другой.
        Леокадия попробовала, но у нее ничего не вышло.
        - Придется доставить вас в полицию, быть может, я спасу столицу.
        - Так значит, это не я, а вы - Гусь! - воскликнула Леокадия.
        ЛЕОКАДИЯ И ИЗЛИШЕСТВА
        До чего же приятно засыпать в тепле и на сытый желудок, рассуждала Леокадия. - И к тому же мне теперь вовсе не надо представлять, что я лежу под маминым крылом, Я и в самом деле лежу под крыльями. Сегодня ночью мне наверняка будут сниться полеты, ведь у меня для них есть специальное устройство. И ты тоже отрасти себе крылья, Алоиз, чтобы мы могли вместе летать во сне.
        - Клянусь оглоблей, я на это не согласен! - воскликнул Алоиз. Лишние крылья - лишние заботы! Я ведь говорил - зачем тебе САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ? Чем плохо оставаться безработной кобылой, пенсионеркой? Я бы возил на тебе все свое имущество.
        - Мы бы ездили на дальние прогулки...
        - Развозили бы на тележке молоко и булочки...
        - Свежие, белые, хрустящие булочки...
        - Катали бы детей по парку...
        - Под старыми каштанами и огромными лиственницами...
        Так бы весело стало,
        Если б было, как было.
        Даже в серый денечек
        Нам бы солнце светило.
        Наши добрые будни
        К нам опять бы вернулись.
        Но они не вернутся...
        - Почему, Леокадия? - спросил Алоиз.
        - Потому, Алоиз, что у меня теперь крылья. И даже если я их лишусь, я никогда уже не стану ОБЫКНОВЕННОЙ лошадкой. Я стану лошадью, у которой были крылья. Может, даже с завтрашнего дня...
        Но на другой день Леокадия проснулась не только в том же самом полицейском участке, она проснулась все с теми же крыльями на спине. И потому чуточку удивилась, что ночью ей не снились полеты.
        - Наверное, сны не любят специальных устройств, - решила она.
        А вместо завтрака ее ждало нечто совершенно несъедобное - допрос. Леокадии снова пришлось отвечать на вопросы: лошадь она или нет? Служила ли в кавалерии? Знает ли иностранные языки? Кто ее хозяин?
        - У меня нет хозяина, - отвечала Леокадия. - У меня есть друг Алоиз Подтяжка. Могу я так называть тебя, Алоиз? А у него есть я. Ни в какой кавалерии я не служила и вообще никому не служу. Иностранные языки я конечно знаю, хотя никогда их не слышала. Но почему вы задаете столько вопросов? Не знаю, как это бывает у людей, по ПОРЯДОЧНЫЙ КОНЬ никогда не сует нос не в свое дело.
        Поручик побагровел от злости.
        - Забирайте отсюда свою кобылу! - заорал он. - Наша человеческая полиция не для этой скотины!
        Накрапывал утренний дождик и Алоиз спрятался под крыло как под зонтик.
        - Я, наверно, похожа на мокрую курицу, - жаловалась Леокадия. Мало того, что шкура мокрая, так еще и крылья! Теперь меня чересчур много, Алоиз. Куда мы денем эти излишки? По моей глупости мы лишились такого уютного местечка в участке. Может нас арестует Постовой? Давай попробуем!
        Она влезла в самую большую лужу и принялась топать, обдавая грязью прохожих. И тут же явился Постовой.
        - Поздравляю с крылышками! - воскликнул он. - Но зачем же так зазнаваться, поливать ближних грязью?
        - А вы нас посадите! - предложила Леокадия.
        - И не мечтайте! - расхохотался Постовой. - До чего же я рад, что могу составить еще один протокольчик! Ох и дорого же он мне будет стоить!
        Постовой составил протокол, заплатил штраф, а напоследок сказал:
        - А крылышки советую сбрить. Лошадям ходить с крылышками не положено.
        - Сбрить? - повторила Леокадия. - Отличная идея!
        У Парикмахера, который бесплатно брил и стриг Алоиза, было маленькое заведение возле Старой площади.
        - На улице брить крылья не могу, - покачал он головой. - Еще пораню, и тогда - прости-прощай моя репутация! Пусть Леокадия войдет!
        Это оказалось нелегко: комната была слишком низкой и тесной, совсем не для коня, а тем более крылатого. Но наконец Парикмахеру с Алоизом удалось как-то втолкнуть туда Леокадию и повернуть мордой к зеркалу. Леокадия глянула в зеркало и громко заржала от удивления: перед ней стояла великолепная крылатая лошадь. Она заполнила блеском своих крыльев маленькую тесную комнатку. И все это было столь необычно и прекрасно, что Леокадия даже слегка укусила себя за ногу, чтобы проверить, не сон ли это, и вправду ли она видит себя в зеркале.
        - Чего кричишь? - спросил Парикмахер. - Я хорошенько наточу бритву и совсем не будет больно.
        - Не будет больно! - согласилась Леокадия. - Совсем не будет, потому что я НЕ ПОЗВОЛЮ сбрить себе крылья.
        ЛЕОКАДИЯ И ИСКУССТВО
        Как только Леокадия сказала, что ищет работу, билетер пожал плечами и заслонил собою вход в цирк.
        - Хочешь пройти зайцем? Не выйдет.
        - А я не заяц, а крылатый конь.
        - Ага, крылатый?! Ну так сейчас вылетишь отсюда! Думаешь, так я и поверил, что бывают крылатые кони?
        Но, к счастью, Алоизу хватило денег на два хороших билета.
        - Четвертая ложа, - показал билетер с легким поклоном.
        Оркестр играл марш - на середине арены дрессировщица укрощала вороного коня.
        - Медар из третьей пролетки! - воскликнула Леокадия. - Ловко, однако, он устроился!
        Медар кивнул ей головой, за что дрессировщица тут же огрела его хлыстом.
        - Не очень-то ловко, - заметил Алоиз. - Куда лучше быть тут, в ложе, чем на арене! И ты тоже сиди да смотри!
        - Ну нет, не для того мы покупали билеты, чтобы просто так сидеть и смотреть, - возмутилась Леокадия и встала.
        - Эй, дамочка, сними шляпу, - крикнул кто-то с заднего ряда. - Что это у тебя за перья?!
        - Сейчас увидишь, - сказала Леокадия.
        И перескочив через барьер, очутилась в самом центре арены. Оркестр оборвал мелодию и в цирке стало так тихо, что у Леокадии от страха задрожали ноги и она на мгновенье лишилась голоса. На крыльях, освещенных рефлекторами, вспыхивали желтые, оранжевые и фиолетовые блики. Казалось, что расцвели все люпины на свете.
        И вдруг дрессировщица крикнула.
        - Сейчас не ее выход! Сейчас МОЙ выход!
        И громко расплакалась.
        И тогда весь зал закричал в один голос:
        - Сейчас не ее выход!
        - Не ее выход!
        - Не волнуйтесь, пожалуйста! - замахал руками Директор цирка. Это сюрприз! Бесплатный номер! Помесь конины с гусятиной! Эй вы, уберите декорацию!
        - Декорацию? - возмутилась Леокадия. - Во мне нет ничего искусственного, ни единого зуба. Я НАСТОЯЩИЙ КОНЬ С НАСТОЯЩИМИ КРЫЛЬЯМИ!
        - Так чего тебе здесь надо? - рассердился Директор. - Подумаешь, какое искусство летать на настоящих крыльях!
        - А я и не летаю, - возразила Леокадия. - Эти крылья просто для украшения!
        - Ах так, - обрадовался Директор цирка. - Тогда мы их можем просто выщипать! Эй, клоуны, сюда!
        Но Леокадия вовсе не собиралась ждать, пока клоуны ее ощиплют. Во-первых, это, наверно, очень больно, а во-вторых - только этого еще не хватало, чтобы ее на глазах у всех, на арене, ощипали, словно гусыню.
        - Пойдем, Алоиз, - вскинула голову она, - здесь не ценят настоящего бескорыстного искусства.
        И с большим изяществом поклонилась публике.
        Но тут завистливый Медар не выдержал, подошел и вцепился зубами ей в зад.
        Внезапно в цирке стало темно. Это Леокадия, словно огромная птица, от испуга забила крыльями. Песчаная мгла поднялась в воздух и заклубилась. Свет рефлекторов померк.
        И хотя это был не ее выход, именно ИМ завершилась в тот день цирковая программа.
        Алоиз и Леокадия дружно помчались прочь и перевели дух только на перекрестке улицы Приключений и Миндальной аллеи.
        - Молодец Медар... - пропыхтел Алоиз. - Вовремя вцепился тебе в задницу. Без этого некоторым нечего и пробовать взлететь!
        Леокадия задрала морду вверх и загляделась на синие лампочки, горевшие над Миндальной аллеей.
        - Голубой люпин, - прошептала она. - Оранжевый люпин... Фиолетовый... Желтый... Ах, Алоиз, как прекрасно вдруг очутиться на сцене!..
        ЛЕОКАДИЯ И ИЗВЕСТНОСТЬ
        Солнце согрело землю и в домах вокруг Старой площади раскрылись окна. То одна, то другая половина окна, поймав яркий луч, направляла его прямо на Леокадию и по крыльям ее скользили веселые солнечные зайчики. Какой-то Старичок прошел через сквер и направился к Леокадии.
        - Добрый день, - приподнял он шляпу. - Археоптерикс Азиатикус?
        - Прошу прощения, но у меня нет словаря, - отвечала Леокадия. - Вы наверное китаец?
        - Да нет, что вы, что вы! - засмеялся Старичок. - Я просто подумал, что вы принадлежите к семейству археоптериксов-гигантов.
        - Я никому не принадлежу, - гордо ответила Леокадия. - У меня нет никакого семейства. Есть только друг Алоиз. Мы с ним работали в паре, в одной пролетке. А теперь умираем с голоду тоже на пару.
        - Я сразу заметил, что вы животное вымирающее. А вернее - давно вымершее. Могу предоставить вам работу в Палеонтологическом музее.
        - Если работа такая же трудная, как это слово, мне ни за что не справиться.
        - О, нет, это совсем нетрудно, - уверял Старичок-директор. - Вы просто будете стоять между диплодоком и игуанодоном, как древнее ископаемое.
        - Искупа... купаемое, - пробормотала Леокадия и вздохнула. - Так и быть, постою возле этого игудона. Пойдемте, господин китаец!
        Палеонтологический музей находился на площади Трех Медведей, в огромном здании, немного напоминавшем Ратушу.
        - Отлично! - воскликнула Леокадия. - Буду сидеть за перегородкой у окошечка, зевать и весь день пить кофе. Я всегда мечтала поработать в Ратуше.
        Когда они вошли в музей, Леокадия заржала от восторга.
        - Белые лестницы! - изумилась она. - Ковры! Огромные окна! Ах, Алоиз, когда-то мне снилась такая конюшня.
        Старичок-директор велел ей надеть на задние копыта войлочные тапочки.
        - Я не могу служить на задних ногах! - возмутилась Леокадия.
        - Археоптерикс не должен стоять на четырех, - заявил Старичок-директор. - А вы теперь - археоптерикс. Понятно?
        Может, не сразу, но постепенно все прояснилось. Стало ясно, что сидеть целый день у окошечка и пить кофе не придется. Вместо окошечка и кофе Леокадия получила мраморный постамент с надписью "АРХЕОПТЕРИКС" и выстаивала на нем без движения в рабочие часы - с десяти до двух. При этом ей не разрешалось ни моргнуть, ни переступить с ноги на ногу, ни шевельнуть ухом - разве когда в музее никого не было, но такое случалось крайне редко. Ей, как животному ВЫМЕРШЕМУ; не разрешалось даже охнуть. Это за нее делал Алоиз, который ежедневно покупал билет, чтобы войти в музей, и четыре часа подряд сидеть на скамеечке напротив Леокадии. Деньги на билет теперь у них были.
        - Радуйся, что я не посадил тебя за стекло как Диплодока, говорил Леокадии Старичок-директор. После первой же ее получки он стал обращаться к ней на "ты". - Там бы ты не смогла ни вздохнуть, ни охнуть.
        - Хотела бы я знать, правда ли, что Диплодок умер, - рассуждала Леокадия, когда они оставались с Алоизом вдвоем. - Глянь, Алоиз, может он шевелится, когда на него никто не смотрит? В компании с живыми куда веселее!
        Но ни Диплодок, ни Игуанодон ни разу не шевельнулись. Кто знает, может, они дышали так незаметно, что ни разу не попались, а, может, и в самом деле были огромными экспонатами. Но главное, у них не было своего Алоиза, который в рабочие часы приносил бы им булочки с салатом и кусочки сахара. И такого успеха как у Леокадии у них тоже не было.
        - Глядите, крылатый конь! - кричали дети. - Папа, почему теперь нет крылатых коней?
        - Вымерли, - отвечали папы. - Им нечего было есть.
        И Леокадия думала, что в словах этих много правды.
        - Да и зачем нам теперь крылатые кони? - рассуждали родители. Теперь есть автомобили, и самолеты, и вертолеты...
        - Но крылатый конь это совсем другое! - возражали дети.
        И Леокадия полюбила детей.
        Она все время повторяла себе, что должна быть счастлива, потому что зарабатывает и на себя и на Алоиза, и вообще стала КЕМ-ТО и даже занимает почетное место. Правда, для того, чтобы занять это место ей пришлось НЕ ЖИТЬ. Но, может быть, известность всегда приходит после смерти?
        - Бедный, бедный Диплодок, - вздыхала Леокадия. - Я по крайней мере знаю, что после смерти стану известной, а ему не повезло, он так о себе ничего и не узнал.
        Но несмотря на это, ни сахар, ни булочки, ни салат не доставляли ей никакого удовольствия. Тем более, что Старичок-директор не разрешал Леокадии покидать свое место сразу же после закрытия музея и ей приходилось в сумерках потихоньку пробираться к темной арке под мостом, откуда она еще до восхода солнца незаметно возвращалась в Музей. Она тосковала по весенним утренним и предвечерним часам, по прохладным ночам на Шестиконном сквере. По запаху молоденьких листиков сирени, по запаху нагретого солнцем тротуара, по запаху пыли, танцующей в полосках света над мостовой. И ВООБЩЕ ее разбирала тоска.
        - А, может, не стоит зарабатывать на жизнь, если НЕКОГДА жить? А, может, лучше сидеть без еды, чем есть без аппетита?
        Но чтобы не огорчать Алоиза, она не спрашивала его об этом. Ведь он так радовался ее известности! И даже не заметил, что крылья стали для нее тяжелыми, как гири.
        - Очень редкий экземпляр, - говорил он посетителям. - Очень ценный. Совсем как живой.
        И незаметно подмигивал Леокадии.
        А Леокадии шибал в нос запах нафталина, ведь сторож регулярно посыпал им Диплодока. Ну, что бы было, если бы чучело Археоптерикса вдруг громко чихнуло на весь музей!
        - Скажи сторожу, что я не Вдова! - просила Леокадия Алоиза, когда они наконец оставались одни. - Пускай он около меня не посыпает, а то я не выдержу до понедельника.
        По понедельникам в Музее был выходной.
        Воскресенье оказалось самым солнечным из всех воскресений.
        - Надо потерпеть еще два часа, - сказала Леокадия в полдень. - А потом начнется наш отдых. Ах, Алоиз, до чего же чешутся у меня копыта! Давай ночью удерем в лес и вернемся назад только во вторник до рассвета. Идет?!
        - Великолепный экземпляр, - ответил Алоиз. - Совсем как живой!
        Леокадия глянула по сторонам и увидела Господина в очках.
        - Как живой? - удивился Господин в очках. - Да ведь таких животных НИКОГДА не было!
        - То есть как это?! - возмутился Алоиз. - Не было гигантских Археоптериксов?
        - Чушь! - сказал Господин в очках. - Они вовсе не так выглядели. Взгляните только на эти перья!
        И он вырвал из левого крыла Леокадии перо.
        - Оно приклеено, видите, - продолжал Господин в очках. - Таких животных вообще не было в природе!
        - Не было в природе? - воскликнула Леокадия. - Так зачем же я здесь стою?
        ЛЕОКАДИЯ И БУДНИ
        Но зато на дворе светило солнце. И полосы света танцевали над мостовой. И на деревьях скандалили веселые воробьи. И был день, какого Леокадия не видела уже целую неделю. О нем она мечтала под мостом и в Музее и так ему обрадовалась, что сразу запела:
        О, что за день, чудесный день,
        Шумящий и зеленый.
        Привет тебе, лесная тень!
        Здорово, братья клены!
        Я возвратилась насовсем
        И рада каждой ветке.
        Уж лучше здесь мне быть никем,
        Чем важной птицей в клетке.
        - А знаешь, Алоиз, все-таки это было чудесное занятие, раз теперь я так счастлива.
        - Скорее подходящее, потому что сытное, - угрюмо сказал Алоиз. Отчего же не повеселиться, коли брюхо набито.
        - На несколько дней этого хватит. А там я что-нибудь подыщу. У меня ведь есть КРЫЛЬЯ!
        Каждое утро она делала гимнастику, чтобы привести в движение маховые перья. Иногда ей казалось, что она и впрямь вот-вот взлетит. Но это только казалось. Зато после гимнастики Леокадии еще больше хотелось есть. Она оглядывалась по сторонам и, когда никто не видел, пощипывала чахлую травку на Шестиконном сквере.
        Леокадия не решалась совершать набеги на окрестные луга: она знала, что там крылья могут доставить ей неприятности. Тут, на Старой площади, и по соседству все к ней привыкли.
        - Эй, Леокадия, - кричал рано утром молочник. - Ты не могла бы взлететь на пятый этаж - отнести аптекарше бутылку молока?
        И сочувственно кивал головой, когда Леокадия объясняла ему, что все еще не умеет летать.
        - А, может, слетаешь за меня? - шутил почтальон. - Мне бы твои крылья, ох, как пригодились!
        - Леокадия, вытряхни половик! - просила портнихина служанка.
        И Леокадия била крыльями о ковер, пока они не становились серыми от пыли. Но вот начинался дождь и крылья Леокадии, умытые и блестящие, служили зонтиком детям на Старой площади.
        Больше всех любили Леокадию дети. Эта дружба была и приятной и ВКУСНОЙ, потому что в ней было немало всяких лакомств. Леокадия никогда ничего не просила, но с благодарностью съедала каждый кусочек сахару, каждую дареную морковку.
        - Когда же ты полетишь? - спрашивали дети. И она всегда отвечала:
        - Завтра!
        Потому что ВСЕГДА в это верила.
        После обеда к Алоизу приходил Парикмахер. Разговаривал с Алоизом, но глядел при этом на Леокадию и прикидывал, как бы ей получше подрезать крылья.
        - Они будут куда шикарнее, Леокадия, - уверял он. - Ты все равно не можешь на них летать, почему бы их не подстричь и не завить? Самую малость?
        Так он говорил, а Леокадия молчала. Она думала о том, что лучше иметь крылья, на которых когда-нибудь ПОЛЕТИШЬ, если научишься, чем такие, на которых НЕ ПОЛЕТИШЬ никогда. И не только потому, что не умеешь.
        Остаток денег, заработанных в Музее, Леокадия отнесла Доктору в поликлинику. Подала через окно, потому что не могла войти в дверь.
        - Прорезались, - сообщила она. - Вы не могли бы выписать мне мазь для полетов?
        - Выходит, я должен отучить вас ходить по земле? Но такого лекарства у меня нет. Каждый должен сам найти свое лекарство.
        Это был умный Доктор.
        - Советую вам читать сказки Андерсена, - улыбнулся он напоследок. - Может, там найдется какой-нибудь рецепт.
        Дети принесли Леокадии сказки, но читать вслух им было некогда шли приготовления к Пасхе.
        - Читай сама! - предложили они.
        - У меня нет очков, - возразила Леокадия. - И вообще, без очков я делаю страшные орфографические ошибки.
        - А в очках?
        - Не знаю, не пробовала.
        Тогда Алоиз прочел ей вслух сказку о гадком утенке, который превратился в прекрасного лебедя.
        - Это обо мне, - всхлипнула Леокадия, утерев последнюю слезу. Правда, когда меня запрягали в пролетку я была красивой кобылой, но стала гадким утенком. Подождите, я еще полечу!
        Она подняла голову и воскликнула:
        - Лебеди, лебеди, возьмите меня с собой! Но вместо лебедей на крыше самого высокого дома увидела трубочиста.
        - Держись за пуговицу, Алоиз, - обрадовалась она, - трубочист приносит счастье. Я знаю, где найти работу.
        - Где? - удивился Алоиз.
        - Там, где есть лебеди. В Тенистом парке. В Тенистом парке людей уже не было и сторож как раз запирал ворота.
        - Опоздали, - буркнул он. - А вообще-то лебедей в этом году нет. Остались только двое, с подрезанными крыльями.
        - Я вполне могла бы заменить трех, - сказала Леокадия. - И плавать умею. Правда, я малость похожа на гадкого утенка, но это пройдет.
        Сторож впустил их в парк и закрыл ворота. Потом проводил к пруду, где плавали две ощипанные птицы.
        Леокадия вошла в воду и попробовала плыть так, чтобы видны были только крылья и голова.
        - Ты похожа на шахматного коня, только крылатого, - рассмеялся Алоиз.
        Сторожу это очень понравилось.
        - Крылышки завтра подрежем, - потер руки он. - Будете у нас как дома.
        - Нет, - прокричала Леокадия вслед уходящему сторожу. - Нет, не буду! Нет, нет, нет!
        Она вышла из пруда, отряхнулась и взглянула на потемневшую воду.
        - Подрезать крылья, - бормотала она, - укоротить крылья, выщипать перья, посыпать нафталином... Скажи на милость, Алоиз, есть ли на земле место, где все еще уважают животных с их звериными чудачествами? Просто за то, что они звери?
        - Есть, - отвечал Алоиз. - Зоопарк.
        ЛЕОКАДИЯ И КЛЕТКА
        Тем временем неподалеку, в Зоопарке, Тигр, зевнув, сказал Тигрице:
        - Представь себе, до чего смешно! Мне приснилась Крылатая лошадь. Сначала я сожрал ее как птицу, а потом как четвероногое. Получил двойное удовольствие! Вот дурацкий сон!
        - Совсем не такой дурацкий, если ты наконец-то сыт, - ответила Тигрица и облизнулась от уха до уха. - Теперь у тебя есть мечта.
        - Все равно сон дурацкий. Очень даже дурацкий, - возразил ей Тигр и погрузился в сладкую дремоту.
        Ведь никаких других занятий у него не было.
        Рано утром его разбудил скрежет отворяемых ворот. Тигр лениво приоткрыл один глаз и замер от удивления. Перед клеткой стоял крылатый конь.
        - Проснись! - прорычал Тигр Тигрице. - Проснись скорее, может, успеешь увидеть мой сон.
        - Чудный сон, - согласилась Тигрица, - ах, если бы он приснился тебе ПО ЭТУ СТОРОНУ РЕШЕТКИ...
        Но Леокадия не желала входить в тигриную клетку. И вообще она не желала входить НИ В КАКУЮ КЛЕТКУ, хотя Директор Зоопарка ее очень уговаривал.
        - Я буду просто гулять по дорожкам, - убеждала его Леокадия. Во-первых я САМА пришла сюда работать, а во-вторых, я уж точно никого не съем и не покусаю. Верно, Алоиз?
        - Клетки у нас не только для тех, кто может сожрать другого, но и для тех, кого могут сожрать. В любом случае вам придется сидеть в клетке.
        - Сядем вместе, - утешил Леокадию Алоиз. Будем играть в домино. Ну, а люди среди ваших клиентов иногда попадаются? - спросил он у Директора.
        - Нет, - ответил тот. - И я буду единственным Директором Зоопарка, у которого в клетке человек. Да к тому же еще усатый!
        - Пожалуйста, могу отрастить и бороду, - предложил Алоиз.
        И отрастил.
        Наступили золотые и синие апрельские дни, дни первых зеленых всходов и распустившихся почек, а Леокадия с Алоизом сидели в огромной клетке под открытым небом и играли в домино. Иногда они прерывали игру, чтобы взглянуть на людей. Но не заговаривали с ними, потому что слышали глупые замечания.
        - Бородатый, а туда же, рассуждает!
        Или:
        - Гляди, гляди, это не лошадь, а попугай!
        Да и безо всякого повода люди говорили много глупостей.
        Вечером Леокадия рассказывала Алоизу, о чем она думала, когда ела овес, а Алоиз ей о том, что прочел в газете.
        Леокадии было всегда о чем рассказать.
        - Не понимаю, зачем люди столько читают. Неужели САМИ не способны все это выдумать? Наверно слишком мало едят.
        - Читают, чтобы поумнеть, - отвечал Алоиз.
        - Ну и как? Помогает?
        Дети в Зоопарке были ничуть не лучше взрослых. Махали перед носом у Леокадии палкой или просовывали сквозь прутья мятные конфетки, которые Леокадия терпеть не могла.
        - Или это ДРУГИЕ дети, или же стоит кого-то посадить в клетку, как его тут же перестают узнавать, - говорила Леокадия. - Видно, они не знают, что Зоопарк это такое место, где ПОКАЗЫВАЮТ ЛЮДЕЙ?
        Она и сама уже не совсем понимала, то ли это они с Алоизом сидят в клетке, то ли все остальные.
        Но Тигр был еще хуже людей. Каждый вечер он просыпался с грозным воплем.
        - Я сожрал крылатую лошадь! И буквально ел глазами Леокадию, которая тряслась от страха в соседней клетке.
        - У меня из-за него бессонница, - жаловалась она Алоизу. Ведь если я снюсь ему в ЕГО снах, то когда-нибудь он сожрет меня в МОЕМ!
        Но когда Леокадии удавалось ненадолго задремать, ей снился вовсе не Тигр. Ей снился душистый медовый клевер, прибрежные луга, где было столько сверчков и кузнечиков, молодые хлеба, такие влажные от росы, что она внезапно просыпалась с этой росой на щеках и подолгу глядела на свободный от решеток небосвод.
        Алоиз тоже просыпался, он не мог спать, когда Леокадии было грустно, и вытирал со щек Леокадии росу.
        - Не реви, - говорил он, - помни, что у тебя есть крылья...
        ЛЕОКАДИЯ И ПОЛЕТЫ
        Это выглядело так, словно бы кто-то развесил в вышине тысячи качавшихся на ветру, больших и маленьких, гудящих и поющих колокольчиков. Громыхало и гремело все небо.
        - Пасха! - воскликнула Леокадия. И от радости забила крыльями и заплясала в клетке.
        - Такие ЖИВЫЕ крылья куда вкуснее, - заметил Тигр и облизнулся.
        - С праздником! - отозвалась Леокадия. - У нас на Пасху подают ТИГРА ВСМЯТКУ, слыхал об этом?
        И Тигр на всякий случай отступил в другой конец клетки.
        - Господин Алоиз, не хотите ли прогуляться немного? - спросил Алоиза Директор Зоопарка. - Человек с бородой тоже человек, а сегодня как никак праздник.
        - Можно мне перейти из моей клетки в вашу? - в свою очередь спросил Алоиз, для которого жизнь по обе стороны решетки казалась теперь одинаковой. - И взять с собой Леокадию?
        - Леокадия выйдет, когда вы вернетесь. Клетка не должна пустовать. Люди очень не любят глядеть на пустые клетки. Даже в праздники и в воскресенья.
        - Ступай, ступай, Алоиз, - кивнула Леокадия, - нам выдают праздник ПО ЧАСТЯМ. А я напоследок полюбуюсь Тигром, пока его не съели.
        Тигр весь день был страшно зол на Леокадию, хотя вроде бы понимал, что она шутит и никто не собирается его съесть.
        А для Леокадии время тянулось ужасно медленно. Но ужасней всего было то, что ей пришлось много думать, ведь на праздник ей насыпали целую гору овса.
        Вот она и размышляла:
        - Зачем мне крылья, ну на что мне они! Крылья мне не нужны и лишние мысли тоже. Если бы у меня не было крыльев, я была бы самой обыкновенной лошадью. Если бы я меньше думала - не отказалась бы от пенсии. Если бы я меньше думала, то дала бы сбрить себе крылья. Если бы я была обыкновенной лошадью - не сидела бы в клетке.
        И так она думала и ела, ела и думала, пока не додумалась до того, что Алоиз может и не вернуться, а это было бы хуже всего. Он непременно должен прийти и сказать ей что-нибудь приятное. И, увидев в конце аллеи Алоиза, Леокадия подпрыгнула от радости. Тигр тоже подпрыгнул от радости, просунул лапу сквозь прутья и, чтобы позлить Леокадию, схватил Алоиза за бороду. Алоиз завопил от боли и принялся шарить по карманам в поисках ножниц, чтобы отрезать бороду. Но Тигр вовсе не ждал, пока Алоиз отыщет ножницы, а тянул его за бороду все сильнее.
        - Спасите! - кричала Леокадия. - На помощь!
        - Леокадия! - стонал Алоиз.
        И тогда произошло нечто непредвиденное, чего никогда бы не случилось, если бы Тигр не схватил Алоиза за бороду.
        Леокадия подпрыгнула, взлетела над клеткой, приземлилась возле Алоиза и своими огромными зубами вцепилась Тигру в лапу.
        - А ЭТО тебе тоже снится? - спросила она Тигра.
        Но Тигр ничего не ответил, он громко вопил от страха.
        Алоиз сидел на земле и держался за бороду.
        - Леокадия, да ты никак летаешь! - воскликнул он.
        - А ты как думал! - подтвердила Леокадия. - На то у меня и крылья!
        ЛЕОКАДИЯ И СВОБОДА
        Леокадия шевельнула одним крылом, потом другим, наконец двумя сразу и медленно, медленно поднялась над аллеей. Слетала туда и обратно, и еще раз - туда и обратно.
        - Может, это нам снится, Алоиз? - спросила она.
        - Нет! - ответил Алоиз. - А то кто же мне вырвал клок бороды? ЭТО ТАК И ЕСТЬ.
        - Но ведь ты ее не сбреешь? Вот я же не сбрила крылья, а теперь видишь - летаю.
        - Не сбрею, - простонал Алоиз, корчась от боли. - Но ведь НА БОРОДЕ далеко не улетишь!
        - Ты можешь летать НА КРЫЛЬЯХ! - воскликнула Леокадия. - Садись на меня верхом и НО-О, ЛЕОКАДИЯ!
        Они поднялись невысоко и немного полетали над дорожками, а медведи и обезьяны задрали головы вверх.
        - Как приятно встретить кого-то кто с тобой НА ОДНОМ УРОВНЕ! обрадовалась жирафа. - У нас тут, наверху, неплохая погода, не правда ли?
        - Дует будь здоров, - отвечал Алоиз. - Ты слишком размахалась своими крыльями, Леокадия. Вон какой сквознячище устроила.
        Ничего не поделаешь, приходится... - вздохнула Леокадия. - Знаешь, я что-то устала.
        Они перемахнули через стену Зоопарка и приземлились неподалеку от ворот. Как раз в эту минуту ворота отворились и из них выбежал Директор.
        - Красиво получается, ничего не скажешь! - закричал он.
        - Правда? - обрадовалась Леокадия.
        - Полеты в рабочее время?! Ведь Алоиз должен сидеть в клетке!
        - Ну и ну, даже полетать нельзя? - удивилась Леокадия.
        - Я тут ни при чем, - вмешался в разговор Алоиз. - Во всем виноват Тигр.
        - Всегда так! Человек летает, а виноват Тигр! - разозлился Директор. - Завтра накроем клетку сверху - и крышка!
        - И крышка! - пропела Леокадия. - И до свидания!
        И вместе с Алоизом побежала в сторону Шестиконного сквера. Ведь там они были ДОМА. Но дом этот был далеко и Алоиз снова взобрался на спину Леокадии. Они осторожно полетели над мостовой, все время следя за тем, как бы Леокадия не задела копытом трамвайную дугу и не зацепилась крылом за провода.
        - Ну где тут дорожные знаки? - сердилась Леокадия. - Должны быть указатели: ВЕРХНИЙ ПЕРЕКРЕСТОК, ЛЕВЫЙ ВЕРХНИЙ ПОВОРОТ, ВЕРХНИЙ ПРОЕЗД ЗАКРЫТ. И портрет коня на белом фоне.
        И вдруг она увидела на столбе объявление: ВЕРХНИЙ ПРОЕЗД ЗАКРЫТ!
        - Твоя фотография! - воскликнул Алоиз. - Это Директор Зоопарка объявил розыск! Видишь надпись?
        - Надпись? - удивилась Леокадия. - Я все равно не сумею ее прочесть. У меня же нет очков. Прочти-ка ты Алоиз!
        - ИЗ ЗООПАРКА СБЕЖАЛА КРЫЛАТАЯ ЛОШАДЬ, - прочел он. - НАШЕДШЕГО ПРОСИМ ДОСТАВИТЬ В ЗООПАРК. ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ГАРАНТИРУЕМ. Давай-ка поднимемся выше, Леокадия.
        - Ну, наконец-то ты меня учишь правилам безопасности! обрадовалась Леокадия.
        Город становился все меньше и меньше, и наконец, когда он стал совсем маленьким, Леокадия полетела вниз и опустилась в самом центре, потому что тут, в центре, находился Шестиконный сквер. При этом пострадало несколько хрупких веточек и облетело несколько листиков сирени, а с земли поднялось облако пыли, да так и остановилось над Старой площадью.
        - Что это, атомная бомба? - спрашивали любопытные прохожие.
        - Да нет, это мои дети стреляют из пистолета. Бертолетовой солью, - отвечала Аптекарша. - Когда же и поиграть, как не в праздники!
        Алоиз снял сапоги и растянулся на скамейке.
        - Ну, слава Богу, мы ДОМА, - вздохнул он.
        А тем временем почти все дети со Старой площади примчались на Шестиконный сквер, но никто из них больше не стрелял.
        - Ура! - кричали они. - Леокадия научилась летать!
        И спрашивали:
        - И как это у тебя получилось, Леокадия?
        - Очень просто, - отвечала она. - Нужно только так разозлить Тигра, чтобы он схватил твоего друга за бороду, и тогда сразу взлетишь. Но лучше не летайте, а то всякие там Директора расклеют объявления и за деньги вернут вас в клетку.
        ЛЕОКАДИЯ И НЕТ
        - Ищут крылатого коня, Леокадия, значит ты не можешь быть крылатым конем, - заметил Алоиз. - Ты можешь быть или НЕКРЫЛАТЫМ КОНЕМ или КРЫЛАТЫМ НЕКОНЕМ.
        - Уж лучше мне быть КРЫЛАТЫМ НЕКОНЕМ. Когда я была КРЫЛАТЫМ КОНЕМ, я не могла найти работу, может КРЫЛАТОМУ НЕКОНЮ больше повезет?
        - А если это НЕ КОНЬ, то кто? - спрашивали дети.
        - НЕКОНЬ это НЕКОНЬ и больше никто. Все равно как НЕТОПЫРЬ это НЕТОПЫРЬ. Никто не скажет, что он ТОПЫРЬ или кто-то там еще.
        Дети взяли у Парикмахера закрытый белый фартук и натянули его на Леокадию, завязав тесемки на спине, так что видны были только голова, ноги, крылья и хвост. А потом на обеих сторонах фартука черной краской написали: "Леокадия НЕКОНЬ".
        - Это такая фамилия, - решила Леокадия. - Нет у меня ни Мамы - в наседку Алоиз не верит! - ни Папы, ни родословной, но зато есть фамилия. Жаль только, что и она начинается с НЕ.
        И запела:
        Я теперь не знаю, кто я,
        Но скажу вам, не тая,
        Если я не знаю - кто я
        Знаю точно, кто не я.
        А впрочем, что было то было,
        Но снова не повторится.
        Я нынче уже не кобыла,
        Хотя и не стала орлицей.
        - Соловьем тебя тоже не назовешь, Леокадия, - рассмеялся Алоиз.
        Но хотя Леокадия не была соловьем, она все праздники тренировалась. Ей хотелось научиться как следует летать в фартуке, и у нее это неплохо получалось. Она делала круги над Старой площадью, состязаясь со стаей голубей и со стрижами, а соседи высовывались из окон, и кричали: "Давай! Леокадия! Давай!" или "Но-о, Леокадия!".
        Дни стояли такие яркие, что она стыдилась своего белого, унылого фартука.
        - Я хотела бы стать похожей на писанку, на пестрое пасхальное яичко. На ЛЕТАЮЩУЮ писанку.
        Дети, живущие на Старой площади, принесли остатки красок, которыми они разрисовывали писанки, и обрызгали ими фартук.
        - Куда лучше, чем это делают голуби, - обрадовалась Леокадия. - Я слышала такое слово - ташизм, а у нас получился ПТАШИЗМ, да еще цветной.
        Когда все многоцветно,
        Так празднично и ярко,
        Самой себе кажусь я
        Большим цветным подарком.
        Себе кажусь я юной,
        Совсем еще зеленой,
        И в клюве моем желтом
        Торчит листочек клена.
        - Ты что, Леокадия, ведь у тебя нет клюва! - хохотали дети.
        - Сегодня нет, но кто знает, что будет завтра? - отвечала Леокадия.
        ЛЕОКАДИЯ И СПЕШКА
        - Дай-ка мне понюхать газету, Алоиз, - потребовала Леокадия. - Я ее носом чую. Там наверняка найдется что-то и для меня. Алоиз прочел объявление:
        НУЖЕН КУРЬЕР И РАЗНОСЧИК. СРОЧНО!
        - Но тут ни слова о крыльях.
        - Ты плохо прочел. Разносчик это тот, кто носит и носится. А крылатый разносчик - носится на крыльях.
        - Стар я стал, чтобы носиться за разносчиком. Ступай одна, Леокадия.
        Леокадия пошла одна и получила работу в редакции "Вчерашней газеты". С восьми утра до четырех дня как угорелая летала она по этажам с пакетами и письмами или делала нечто еще более важное: разносила по редакциям подносы с пирожными и кофе для редакторш. В половине пятого Леокадия возвращалась домой на Шестиконный сквер, а там, уже с утра ждал ее возвращения Алоиз Подтяжка, пенсионер. Сначала он натирал усталые крылья Леокадии травяной мазью, а потом они ели, как говорится, по деньгам, а это выходило не больно густо. И все же Леокадия за едой могла немного поразмышлять.
        - Знаешь, Алоиз, во время работы я не думаю, потому что не ем, а не ем, потому что все летаю с этажа на этаж. Раньше мне казалось, что от моих крыльев никакой пользы. Но теперь вижу - пользы чересчур много, ни минуты отдыха.
        Чем дольше длился обед, тем больше Леокадия размышляла.
        - Наверно, редакторши целый день думают - целый день они пьют кофе, только и ждут, когда я подам им кофе с пирожными, а как наедятся кричат: "Ой, не успела сделать "Вчерашнюю газету"! Назовем ее "Позавчерашней"! Я забываю про крылья, и отстаю от всех на два дня. Какой нынче день, Алоиз?
        - Вторник.
        - Прошлый вторник или сегодняшний?
        А потом Леокадия валилась на матрац из старых листьев и засыпала беспробудным сном, как обычно спят все курьеры и разносчики.
        - Ну что ты носишься как оглашенная! Этак и копыта откинуть недолго! - сердился Алоиз.
        Он все глядел на Леокадию и только головой качал, а потом шел в лавочку купить для нее какую-нибудь зелень на завтрак.
        Но самое скверное было то, что Леокадии снились по ночам полеты, только сны эти были очень неприятные. Во сне она летала не над лугами, розовыми от клевера, и не под белыми холмистыми облаками. Она летала с этажа на этаж с подносом, а на подносе были чашечки с кофе и пирожные. Пирожные сползали с подноса, чашки тоже, и при этом разбивались вдребезги. Или же ей снилось, что вот, она взмахнула крыльями, но взлететь не может. Зато странички календаря порхают над ней как стая голубей. Потом сон куда-то исчезал, а Леокадия срывалась с места и кричала:
        - О, Боже, клянусь оглоблей, я опаздываю!
        И не успевала поесть своей любимой зелени на завтрак, потому что торопилась в редакцию к редакторшам "Вчерашней газеты"!
        К счастью, Алоиз вспомнил об умном Докторе и отвел к нему Леокадию.
        Доктор спросил:
        - Который сейчас час?
        - Шесть вечера. Только позавчерашнего, - ответила Леокадия.
        - Рекомендую два дня ходить задом наперед. При нормальной ходьбе вы начинаете пятиться.
        - Придется уволиться из редакции, - вздохнула Леокадия. - Если я буду входить в редакцию задом, то побью все чашки.
        ЛЕОКАДИЯ И ЭСТЕТИКА
        - Жаль, что я больше не в ПОЗАВЧЕРАШНЕМ ДНЕ, - сказала Леокадия. Позавчера у нас было много денег, а теперь только на один день и на шоколадное мороженое. Но прежде чем заглянуть в золотисто-коричневое кафе, давай заглянем к Цветочнице. Я хочу показать ей, какое ПОСЛЕДОВАЛО ПРОДОЛЖЕНИЕ. Ну, и заодно ты купишь мне букетик маргариток, Алоиз. Ведь те, что росли на нашем газоне, я съела, все до единой.
        Но на углу улицы Пегаса не было ни маргариток, ни ирисов, ни березовых веточек, потому что там не было Цветочницы. Может, после встречи с Постовым она больше там не появлялась? Но зато в маленьком золотисто-коричневом кафе, а вернее в окружавшем его садике с разноцветными столиками и низенькой загородкой, сидел молодой Бородач, который при виде Леокадии вдруг сорвался с места и воскликнул:
        - ФАНТАСТИКА! Приглашаю вас на кофе!
        - Я не люблю кофе, господин Фантастика! - отвечала Леокадия. - Но если вам очень хочется, так и быть, могу съесть порцию шоколадного мороженого со взбитыми сливками.
        И молодой Бородач тотчас же заказал две порции шоколадного мороженого - для Леокадии и Алоиза.
        - Как вам нравится платье госпожи Леокадии Неконь? - спросил Бородач официантку.
        - Неконь?! Еще какой конь! - возразила официантка. - Уж коня-то я всегда узнаю.
        - А вы сами, случайно, не воробушек будете? - спросила Леокадия официантку.
        - Что написано пером, не вырубишь топором! - сказал Бородач. - А тут на животе у нее написано - "Леокадия Неконь"!
        - Какой еще топор? И причем тут мой живот? - разволновалась Леокадия. - Вот это Алоиз Подтяжка, хоть на нем ничего не написано, господин Фантастика.
        - Я - художник Вольдемар Ленский, - представился Бородач, - а ФАНТАСТИКОЙ я назвал все это.
        - Что, это?
        - Ну все. Крылья, хвост, голову и вообще все ваше современное оформление, ваш костюм.
        - Обыкновенный ПТАШИЗМ, - скромно улыбнулась Леокадия.
        - Это великое ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА! - вскричал Вольдемар Ленский. - И наверное создали его вы? - обратился он к Алоизу. - Вот ведь и борода у вас совсем как у меня, то есть как у свободного художника.
        - Как у свободного извозчика, - поправил его Алоиз.
        - Значит, я произведение искусства! - воскликнула Леокадия. - Вот отчего у меня выросли крылья! А когда я ем, мне в голову лезут такие удивительные мысли о полете, и еще мне снятся странные сны...
        - Так вы еще и летаете? - спросил Вольдемар Ленский.
        - А вы как думали? Имея крылья, не летать? Ну нет, такого я себе позволить не могу.
        - Хотите у меня поработать? - предложил Бородач.
        - Вы будете ее рисовать? - поинтересовался Алоиз.
        - Ну нет, я и так уже достаточно разрисована, - возразила Леокадия.
        - Я предлагаю вам работу в моей стекляшке, - объяснил Вольдемар Ленский.
        - В какой стекляшке? На витрине? - спросила Леокадия. - Ну уж нет. А что там еще будет стоять? Я могу нечаянно задеть какие-нибудь банки с помидорами или бутылки с вином, порезаться... Нет, нет! Я и подумать о таком не могу. Это было бы так неэстетично...
        Но речь шла не о витрине, а о стеклянном павильоне, где висели картины Вольдемара Ленского и стояли его всевозможные скульптуры. Теперь здесь ежедневно, с одиннадцати до двух, под стеклянным потолком летала Леокадия.
        - Вообще-то я не произведение Вольдемара Ленского, - рассуждала Леокадия, беседуя с Алоизом. - Но на Шестиконном сквере нету выставок, а у него есть. Ну что ж, каждый летает где может!
        Вольдемар Ленский был очень благодарен Леокадии за то, что она летает в павильоне и потому часто приглашал Леокадию и Алоиза в золотисто-коричневое кафе. А пока они дожидались мороженого, читал Леокадии нотации.
        - Знаешь, Леокадия, ты летаешь слишком низко.
        Или же:
        - Знаешь, Леокадия, крылья у тебя какие-то бесцветные.
        А то еще:
        - Знаешь, Леокадия, у тебя слишком лошадиные движения.
        Это была правда, ведь наступил май, в павильоне некуда было податься от мух, и Леокадии приходилось отгонять их хвостом. Но еще печальнее оказалась история с аспарагусами, которых сперва было очень много, а потом они стали вдруг редеть. И наконец смотрительница, спрятавшись в уголке, увидела как Леокадия щиплет аспарагусы. Она тут же помчалась к Вольдемару Ленскому.
        - Господин Вольдемар! - кричала она на бегу. - Эта Неконь на самом-то деле - настоящий конь! Пасется в аспарагусах!
        Тогда Вольдемар Ленский пригласил Алоиза с Леокадией в золотисто-коричневое кафе и, пока они поедали шоколадное мороженое со взбитыми сливками заявил:
        - Знаешь, Леокадия, говорят, что ты конь. Ну просто самая натуральная лошадь. Смотри, чтобы об этом никто не узнал. Подлинное ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА не может быть лошадью!
        А потом накричал на Алоиза.
        - Не желаю, чтоб моя Леокадия водила знакомство с извозчиком.
        На другой день Алоиз не купил себе билет на выставку, а Леокадия, пытаясь хоть чем-то утешиться, подолгу порхала между колоннами и даже, тихонько напевая, пролетала сквозь скульптуры, пока какие-то две Высокие Гостьи, любовавшиеся картинами и дырявыми скульптурами, словом, подлинными ПРОИЗВЕДЕНИЯМИ ИСКУССТВА, не стали внимательно прислушиваться.
        - Там кто-то ржет, - удивилась первая Высокая Гостья.
        - О, Боже мой! - застонала вторая Высокая Гостья. - Как это неэстетично! Я просто в шоке!
        - Ну и запах же здесь, как будто в конюшне! - поморщилась первая Высокая Гостья.
        А потом замахала перчатками вместо веера и даже достала из сумочки букетик фиалок и поднесла его к носу. Она не знала, бедняга, что Леокадия обожает запах фиалок, что именно сегодня ей хотелось найти в них утешение, и сейчас она снизит полет и потянется губами к фиалкам.
        - Караул! - закричали обе Высокие Гостьи. - Какой кошмар! Здесь кобыла! Она летает!
        И как только Высокие Гостьи подняли крик, тотчас же явился Вольдемар Ленский.
        - Как ты смеешь, Леокадия! - возмутился он. - Ты что, обалдела?!
        А Леокадия танцевала под потолком с букетиком фиалок в зубах. Живот у нее был до отказа набит весной, и она наконец-то снова была конем, настоящим, крылатым, и к тому же летающим конем.
        - Это вовсе не лошадь, - объяснял Высоким Гостьям Вольдемар Ленский. - Это ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА.
        Тогда Леокадия опустилась на землю, повернулась к нему задом и слегка проехалась хвостом по его физиономии.
        - Я тоже просто в шоке! - сказала она. - Но не бойтесь, брыкаться не стану! Это было бы слишком НЕЭСТЕТИЧНО!
        ЛЕОКАДИЯ И ПРИМЕР
        - Так, может, все-таки сбреем крылышки? - спросил Парикмахер.
        Но все же ему было немного жаль чудесных крыльев Леокадии.
        - А что, если мы их немного ЗАМАСКИРУЕМ? Ты будешь - эдакий нелетающий Неконь. С украшениями по бокам.
        - Отлично! - обрадовалась Леокадия. - Пусть они выглядят совсем как искусственные.
        - А еще мы их возьмем да и покрасим... Знаешь, многие женщины, когда хотят устроиться на работу, красят волосы.
        - В лиловый цвет, - подхватила Леокадия. - Я буду похожа на рождественского ангелочка.
        И когда она, наконец, вышла от парикмахера с лиловыми крыльями и в лиловом фартуке, был уже вечер, а вечер и сам по себе лиловый.
        - Ты прямо светишься, Леокадия, - восхитился Алоиз. - А, может, тебя лучше использовать вместо неона? Для рекламы?
        Но днем оказалось, что Леокадия выглядит очень серо и невзрачно, так невзрачно, что ее с трудом удавалось различить у кустов сирени, тем более, что и сирень была лиловая.
        - Соловей днем тоже серый, а ночью он поет, - утешала себя Леокадия. - Похожа я на соловья, Алоиз?
        - Чуть-чуть в профиль, - отвечал Алоиз. - Но только когда не поешь.
        - А я никогда не пою с набитым ртом, - отвечала Леокадия, потянувшись за еще одним пучком салата. - С набитым ртом я думаю. И знаешь, что я придумала, Алоиз? Я дам объявление в газету.
        На другой день в "Городской газете" появилось объявление:
        Я НЕ ЛЕТАЮ. Я НЕ КОНЬ.
        ИЩУ РАБОТУ. ШЕСТИКОННЫЙ СКВЕР
        Бурный майский ливень ни для кого не был помехой. После обеда в Шестиконном сквере выстроилась огромная очередь из женщин с зонтиками. Все они искали помощницу по хозяйству, и мечтали, чтобы ею стала Леокадия.
        - Я могла бы обслужить сразу всех, - рассудила Леокадия. - Я ведь умею ле...
        - Тихо, - оборвал ее Алоиз, - никто не хочет, чтобы его помощница умела делать то, чего не умеет он сам.
        Тогда Леокадия решила выбрать сама какую-нибудь из женщин под зонтиком.
        Она подошла к первой попавшейся и спросила:
        - Вы любите клевер?
        - Терпеть не могу! - ответила та.
        - Прощайте! - кивнула Леокадия и подошла к другой.
        - А вы любите ливер?
        - Обожаю! - воскликнула та, испугавшись" что Леокадия и с ней распрощается.
        - Всего хорошего! - ответила Леокадия.
        Остальные женщины с зонтиками разошлись сами и остался только один-единственный Господин под зонтиком.
        - Кого вы ждете? - спросила Леокадия.
        - Помощницу по хозяйству, - сообщил Господин под зонтиком. - Мы питаемся исключительно овсянкой на молоке, больше ни на что у нас не хватает денег, все уходит на помощниц по хозяйству.
        - Овсянка! - обрадовалась Леокадия. - Есть ли на свете что-нибудь вкуснее овса? Золотые колосья под золотым от солнца небом... Все васильки, васильки, васильки... Сколько мелькало их в поле...
        - Ромашки высохли, завяли лютики... - пропел Господин под зонтиком. - Я вижу - вы поэтесса. Нет лучших помощниц по хозяйству, чем поэтессы. Конечно, если кто-то вместо них следит, чтобы овсянка не подгорела.
        - А у меня есть помощник - Алоиз Подтяжка, - сказала Леокадия. Он может сидеть на кухне на табуретке и чистить вам обувь.
        - И моей жене, - быстро добавил Господин под зонтиком.
        Жизненный путь Леокадии был усыпан теперь овсяными хлопьями. С утра до вечера Леокадия варила из овсяных хлопьев овсянку на воде для хозяина и хозяйки и овсянку на молоке для Баси и Каси. Она никогда не разговаривала ни с хозяином, ни с хозяйкой, на это не оставалось времени. С Басей и Касей она тоже не разговаривала, потому что им было по полгода и говорить с ними было просто бессмысленно. Все здесь казалось ей бессмысленным - бессмысленное утро, бессмысленный день, бессмысленный вечер.
        - Что там теперь, на Шестиконном сквере, Алоиз? - каждое утро спрашивала Леокадия. - Соловьи хоть дают тебе выспаться?
        Дело в том, что Леокадии не давали спать близнецы. Они, вместо соловьев, всю ночь распевали свои песни. По утрам у Леокадии болела голова и наверно поэтому она била тарелки. А, может, и хорошо, что била - каша все равно была подгорелая.
        - Как славно, что наши двойняшки устраивают теперь концерт специально для Леокадии. Раньше они устраивали его ДЛЯ НАС, радовались родители.
        Леокадия все утро носилась по квартире и это называлось уборкой. Алоиз тихонько сидел в уголке и чистил хозяйскую обувь. Хозяину и хозяйке все время приходилось покупать новые ботинки и туфли - старые были начищены не только до блеска, но и до дыр. А тем временем овсянка в кастрюле закипала, Бася и Кася вопили, а Леокадия набивала все новые и новые шишки. Квартира была ей явно тесна.
        - Я и так сплю, свесив крылья за окно, - жаловалась Леокадия Алоизу. - И ужасно боюсь, что дождь смоет однажды краску и все увидят, что крылья у меня настоящие. А кому охота, чтобы у помощницы было что-то, чего нет у него самого? Но я и вправду никак не умещаюсь в квартире.
        - Оставь крылья в покое, а остальное выставляй наружу, посоветовал Алоиз. - За окном хорошо и Каси с Басей совсем не слышно.
        Но потом, ночью, он вдруг вспомнил, что Леокадия живет на четвертом этаже и испугался, что вдруг она слишком сильно высунется, потеряет равновесие, и во сне не успеет раскрыть крылья. При одной этой мысли Алоиз сорвался со скамейки на Шестиконном сквере и хотел помчаться на Грачиную улицу, но едва он вскочил, как что-то огромное, темное огрело его по уху и повалило обратно.
        - Добрый вечер, - засмеялась Леокадия. - Прошу прощения! О, до чего же приятно вновь очутиться на родном зеленом сквере!
        - Откуда ты знаешь, что сквер зеленый? Ты так давно здесь не была, цвет мог измениться, ночью вообще все меняет цвет. У тебя же сейчас не сыпятся зеленые искры из глаз, как у меня!
        - Пахнет зеленью, - отвечала Леокадия. - Ах, соловушки, пойте, не стесняйтесь, ведь мне не придется менять вам пеленки.
        - Может, ты хочешь есть, Леокадия? У меня осталось немного овса...
        - Пожалуйста, Алоиз, не говори слов на букву "О". Я хочу сегодня поспать спокойно. Я буду прилетать сюда каждый вечер и улетать на рассвете. Дорогой мой, любимый ДОМ! Наконец-то без крыши над головой!
        И впервые после многих бессонных ночей Леокадия спокойно заснула, но зато на рассвете встревожилась не на шутку: окно на четвертом этаже было закрыто. И чтобы НЕЗАМЕТНО попасть в дом ей пришлось вышибить раму. Бася и Кася не знали, что эту ночь Леокадия провела с соловьями, но тут же задали такой концерт, словно хотели доказать, что они ничем не хуже соловьев.
        - Вставайте и смените себе пеленки, - велела им Леокадия. - Раз уж вы сумели закрыть за мной окно, значит, и с этим справитесь.
        Но близнецы и не думали вставать и менять себе пеленки, а кричали все громче и громче, пока, наконец, в комнату не вбежал хозяин.
        - Интересно, откуда вы взялись, Леокадия? - спросил он. - И хотелось бы знать, где вы провели эту ночь? Мне пришлось по пятнадцать раз менять пеленки Басе и Касе.
        - Ну, это немного, - начала Леокадия. - Бася иногда...
        - Что же вы, Леокадия, не отвечаете на вопросы? - возмутился хозяин. - И почему не закрываете на ночь окно? Мне пришлось сделать это самому. Был страшный сквозняк и ветер мог унести Касю и Басю.
        - Не верю, чтобы кто-то захотел их унести, - вздохнула Леокадия. И вообще, как же я могла закрыть ЗА СОБОЙ окно?
        - То есть как это ЗА СОБОЙ? Значит вы, Леокадия, входите и выходите через окно? Может, вы съезжаете вниз по водосточной трубе?
        - Ну, я еще не сошла с ума, - отвечала Леокадия. - Просто я влетаю и вылетаю.
        - Ну уж нет, Леокадия, - в это я никогда не поверю!
        - Посмотрим! - сказала Леокадия и вылетела в окно.
        А хозяин крикнул вслед:
        - Можете вообще не возвращаться! Такая воспитательница Касе и Басе не нужна! ПОЛЕТЫ! Хороший пример для детей!
        - Примеры всегда подаются сверху! - воскликнула Леокадия и взмыла под облака.
        ЛЕОКАДИЯ И КУРСЫ
        - Сдается мне, - огорчалась Леокадия, - что я не могу быть для детей хорошим примером.
        - А я бы написал о тебе для детей книжку. Я хотел бы, чтобы у детей были крылья.
        - Это все оттого, что у тебя нет детей, Алоиз, - вздохнула Леокадия и принялась щипать траву на давно нестриженном газоне.
        - Если бы у меня были дети, - продолжала она, - я непременно отправила бы их в школу, чтобы они ОТУЧИЛИСЬ летать. Я теперь согласилась бы походить в школу, чтобы от всего ОТУЧИТЬСЯ.
        - Слишком поздно, для таких старых лошадей школ нет.
        Леокадия оскалила зубы.
        - По-твоему так выглядят зубы старой лошади?
        - Я думаю, ты могла бы учиться в школе для взрослых, - уступил Алоиз, чтобы не ссориться. - Прошла бы какой-нибудь ускоренный курс.
        - КУРС! - обрадовалась Леокадия. - Правильно! Помнишь, когда у нас с тобой была пролетка, мы всегда КУРСИРОВАЛИ!
        Истратив последние деньги, она записалась на курсы вагоновожатых. И правильно поступила - дело у нее пошло хорошо, и уже через неделю она совершенно самостоятельно водила трамвай номер тринадцать с Мельничной площади до Горелого лесочка.
        Больше всего Леокадия любила дергать за звонок и уплетать на конечной остановке бутерброды с зеленью.
        - Совсем как прежде, - говорила она. - Зимние веселые бубенчики, торба с овсом после каждого круга... Трамвай похож на свадебный поезд... Сани за санями, звенят звоночки...
        Только теперь, кажется, она была по-настоящему счастлива. Ее не огорчало даже то, что на билеты для Алоиза уходило ужасно много мелочи. А ему очень нравилось новое занятие Леокадии и он не пропускал ни одного рейса. Иногда Алоиз приносил с собой любимый старый кнут, и, когда никто не видел, щелкал им над головой у Вожатого, то есть у Леокадии.
        - Но-о, Леокадия! - говорил он тихонько, и Леокадии казалось, будто и в самом деле вернулись старые добрые времена, и она снова стала честной трудовой кобылой, в поте лица добывающей ежедневную порцию овса.
        Днем улицы пролетали мимо нее как на крыльях и по ночам ей снова снились полеты. А как только сны вернулись, лопатки у Леокадии стали чесаться и ночью и днем, и она часто просила Алоиза:
        - Почеши мне лопатки, Алоиз!
        - Это не дело, Леокадия, - вздыхал он. - Я знаю, о чем ты думаешь. Но Вожатый не может летать.
        - Почему? - удивлялась Леокадия.
        И когда трамвай был пуст, она вылетала через переднюю площадку, и минутку летела над первым вагоном, а вагон ехал без Вожатого. Алоиз все пытался объяснить Леокадии, что она поступает не слишком благоразумно, но она отвечала:
        - А с какой стати я должна быть слишком благоразумной? - и добавляла: - Хватит того, что я хоть чуточку благоразумна.
        - Но Кондуктор о чем-то догадывается. Он так странно на тебя смотрит.
        - Ах, он наверно думает, что у меня нет билета! И вообще - не могу же я вдруг перестать летать!
        Как крылаты рассветы весною!
        Облака плывут надо мною.
        Скверы, улочки вслед переулку
        Так и рвутся скорей на прогулку.
        Рядом с ними молочная пляшет,
        Белым тентом как крыльями машет.
        Днем я вижу все это воочью,
        Не летать же мне по небу ночью!
        - Зато кроме меня да двух-трех соловьев никто тебя не увидит, заметил Алоиз.
        - Взлететь к луне и звездам? Ну нет, я не настолько ПОЭТИЧНА. Предпочитаю летать нормально, по-человечески, днем!
        И все чаще она вылетала через переднюю площадку на маленькие прогулки.
        - Леокадия! - увещевал ее Алоиз. - Ты дождешься! Будет авария!
        В ответ на это Леокадия показывала ему надпись:
        ВСТУПАТЬ В РАЗГОВОРЫ
        С ВАГОНОВОЖАТЫМ ЗАПРЕЩАЕТСЯ
        Тогда Алоиз сделал ей другую надпись:
        ВАГОНОВОЖАТОМУ ВЫЛЕТАТЬ
        ИЗ ВАГОНА СТРОГО ВОСПРЕЩАЕТСЯ
        - Этот запрет не в счет, - возразила Леокадия. - Отцы Города о нем ничего не знают.
        А поскольку Кондуктор мирно подремывал в пустом вагоне, Леокадия воскликнула:
        - Но-о, Леокадия!
        И вылетела из вагона через переднюю площадку. Но она летела не над трамваем, а чуточку впереди, чтобы в случае опасности вернуться в головной вагон и притормозить. Дул резкий ветер и, быть может, поэтому она не заметила, что на перекрестке Старомодной и Неизменной улиц красный свет, а это означало - проезд закрыт.
        - Эй, там, наверху! - воскликнул Сержант полиции, стоявший на углу Старомодной и Неизменной. - Что вы лезете прямо на красный свет?!
        Он подпрыгнул и схватил Леокадию за правое копыто.
        - Отпустите меня! Может быть несчастный случай!
        - Конечно, может! Ведь у вас, небось, и водительских прав нет.
        - Ну, уж в трамвае-то я имею право ездить! - заявила Леокадия.
        - Такие права есть у каждого. А у некоторых имеются даже проезд...
        Он, наверное, хотел сказать - "проездные билеты", но не успел мимо него промчался на полном ходу разогнавшийся Тринадцатый.
        - Стоп! Стоп! - крикнул Сержант, вынул свисток и даже сплюнул от волнения.
        - Ну и что толку? - рассердилась Леокадия. - Трамвай тоже плевать на вас хотел!
        Взмахнув крыльями она полетела вдогонку за Тринадцатым, потому что Алоиз никак не мог его остановить. Трамвай чуть было не налетел на какую-то машину и Леокадия предотвратила аварию в самый последний момент.
        - Я выхожу, Леокадия, - сказал Алоиз.
        - Нельзя, - ответила Леокадия, - это еще не остановка.
        - Я выхожу из игры. И тебе советую больше не играть в эти игры.
        Впрочем, на этот раз совет был совсем не обязателен. Сержант наконец догнал Тринадцатый и вежливо посоветовал Леокадии подыскать себе другую работу.
        - Вам легко говорить. А какую?
        - Какую-нибудь полегче. А то здесь вы можете СЫГРАТЬ В ЯЩИК.
        - Какой еще ЯЩИК? - спросила потом Леокадия Алоиза. - В каком ящике я могу уместиться? Ведь из любого торчали бы мои крылья.
        - Ящик тебе не подходит. Тебе нужен простор, Леокадия.
        ЛЕОКАДИЯ И ЗАВЕТНЫЙ ТАЙНИЧОК
        Алоиз принял таблетку от головной боли и растянулся на скамейке.
        - Плохо бедняге, - вздохнула Леокадия. - Ну прямо высох... И сирень засохла.
        Она быстренько съела все засохшие листья сирени.
        - Я знаю, что моя работа тебе не впрок. А, может, и сирени тоже? Поленюсь немного и все пойдет на лад.
        Правда, не так уж часто она ленилась. Ей приходилось помогать соседям со Старой площади и играть с их детьми, но НАСТОЯЩЕЙ работы у нее по-прежнему не было. И поэтому она скучала.
        - Как это хорошо, что никогда не бывает только плохо, - размышляла Леокадия, жуя кусочек черствого хлеба. - Когда в голове много лишних мыслей, мне хорошо, потому что в животе много еды. А когда в животе пусто, мне все равно хорошо, потому что голова свободна от всяких мыслей. А еще хорошо, что у меня есть своя маленькая тайна.
        Ни слова лишнего, молчу!
        Боюсь я проболтаться,
        Про свой заветный тайничок,
        Где радости хранятся.
        Мысли свои и удачи,
        Я в тайничке этом прячу.
        А если мне будет скверно
        Сама туда спрячусь наверно.
        Но в начале июня произошла очень большая неприятность, такая большая, что Леокадии трудно было найти в ней хоть что-нибудь для своего заветного тайничка. Дело в том, что на Шестиконный сквер явилась Вдова, глянула на Алоиза, который, растянувшись на скамейке, грелся в лучах весеннего солнышка, и разрыдалась.
        - Ты так сильно обо мне скучаешь? - спросил Алоиз с испугом.
        - Ой, Алоиз, - простонала Вдова, - носки-то у тебя дырявые, аж светятся! Почему ты не пересыпал их нафталином?
        - Мне очень жаль, что я довел тебя до слез, - огорчился Алоиз. Забери носки и спрячь в сундук с нафталином. Я могу ходить и без носков.
        - Что? - воскликнула Вдова. - Ты меня бросил, а я за это должна еще заботиться о твоих носках?
        - За ЭТО нет, - согласился Алоиз, - но за ТО, что я не вернулся. Ты ведь не выносишь ни канареек, ни котов, ни собак, ни Леокадии.
        - Отдай Леокадию в богадельню для одиноких Лошадей. Я по воскресеньям буду ее навещать.
        - Спасибо, - вмешалась в разговор Леокадия, - но я терпеть не могу, когда кто-нибудь приходит и портит мне воскресенье. И было бы невежливо не предупредить вас об этом заранее. А главное - вам придется навещать Алоиза. Его-то примут наверняка, а меня могут еще и не взять из-за крыльев.
        - Хорошенькое дело! - воскликнула Вдова. - Ничего не скажешь! Сначала лошадь живет на твою пенсию, а потом сдает тебя в приют для одиноких Лошадей. Если бы ты был со мной, мы бы не расстались. Я бы всю жизнь тащила тебя на своем горбу...
        - Но я тоже могу таскать тяжести, - прервала ее Леокадия. - И начну с вас!
        И хотя Вдова отбивалась руками и ногами, Леокадия взвалила ее на спину и доставила на седьмой этаж дома на Можжевеловой улице.
        ЛЕОКАДИЯ И ТЯЖЕСТИ
        И она стала таскать тяжести. Обычно это были шкафы или кушетки, или фортепиано, которые надо было вытащить из грузовика и внести на какой-то там этаж какого-то там дома, а мебели было страшно много, и домов страшно много, и этажей тоже. И опять, как в те времена, когда Леокадия была посыльным в редакции "Вчерашней газеты", не было больше ни бесед с Алоизом, ни милых снов о полетах. Зато Алоизу теперь часто снилось, что они с Леокадией летят над бело-розовым от клевера лугом, но об этих снах он Леокадии даже не рассказывал. Во-первых, ему было некогда, а во-вторых, он вовсе не хотел напоминать ей о крыльях, раз уж она сама о них забыла.
        - Ах рвань хомутная! - сердилась она. - Какая у меня неудобная спина! До того неровная, все шкафы с нее съезжают! Просто сил нет, а еще говорят - здоровая как лошадь. Оглобля им в лоб!
        - Леокадия, ты ругаешься, как ломовой извозчик! - кричал испуганный Алоиз. - Где только ты набралась такого!
        А по вечерам он частенько встречал Леокадию у закусочной, потому что люди часто давали ей чаевые и чтобы ЧЕСТНО потратить деньги ей приходилось пить чай. А заодно и пиво. Тогда Алоиз тоже пил чай или пиво и слушал, как Леокадия разговаривает с грузчиками.
        - Тот, кто хочет работать, должен твердо стоять на земле! Если он еле держится на ногах, как он сможет таскать вещи?!
        Однажды, когда они остались одни, Алоиз не выдержал и спросил Леокадию:
        - Леокадия, а тебе неохота немного полетать?
        - Полетать? - переспросила Леокадия.
        А потом опустила голову и тихонько вздохнула.
        - Посмотри на мои бедные крылья, Алоиз. Разве на чем-то таком можно летать?
        И отвернулась, чтобы Алоиз не мог заглянуть ей в глаза.
        ЛЕОКАДИЯ И СВОЙ В ДОСКУ
        Им было снова очень хорошо, потому что они опять работали вместе. Только Леокадия зарабатывала на хлеб насущный, а Алоиз - на ночные полеты. Каждый вечер, вернувшись из закусочной, он тер щеткой, расчесывал и разглаживал крылья Леокадии. Но через два дня они опять выглядели как прежде, а фиолетовая краска слезала с них все больше и больше. Грузчики же заподозрили Леокадию в том, что крылья у нее НАСТОЯЩИЕ.
        - Вроде бы ходит по земле, а сапожки как новенькие, - говорил Рыжий грузчик Рябому. - Вот те крест, сам видел, вчера она била своими крашеными махалками. И вообще - я так скажу, коли умеешь летать, зачем браться за работу? Пусть бы себе порхала как пташка.
        - Зачем браться за НАШУ работу? - поддержал его Рябой. - А что будет, если она начнет таскать диваны по небу? Люди потом скажут желаем чтобы все грузчики летали, и баста! - И они стали донимать Леокадию разными вопросами:
        - Эй, Леокадия, а мозоли у тебя есть?
        Или:
        - Эй, Леокадия, как здоровье твоей тетки гусыни?
        Или:
        - Когда полетишь домой, Леокадия?
        Но так ничего и не добились. У Леокадии от тяжелых шкафов и диванов мозоли, разумеется, были, домой она не летела, а возвращалась пешком, и в самом деле ничего не знала о здоровье тети гусыни - она вообще была незнакома со своей семьей. А летала она только по вечерам и только над Старой площадью, где все хорошо знали ее и радовались, что Леокадия опять летает, хотя и малость тяжеловато.
        - Чем был бы Шестиконный сквер без летающей Леокадии? - рассуждали соседи со Старой площади. - Глубокой провинцией!
        А в субботу Леокадия вернулась домой чуть раньше.
        - Давай попутешествуем, - попросила она. - Посмотрим, есть ли уже сладкие зеленые всходы, много ли в поле вкусных синих васильков.
        Рыжий грузчик с Рябым грузчиком не больно-то спешили домой - их ведь не ждали полеты в компании Алоиза. Они стояли на углу Миндальной аллеи, возле пивного ларька и не спеша пили светлое пиво. И тут вдруг Рыжему в кружку с белой пеной упало белое, как эта пена, перо.
        - Не иначе гуси летят, - удивился Рыжий. А потом глянул на небо и крикнул:
        - Эй, Рябой, вот те крест, клянусь здоровьем мамы! Леокадия тащит по небу шкаф!
        - Да ну, в субботу! - возмутился Рябой.
        - Бандитка! - крикнул Рыжий. - Воровка! А потом стал показывать прохожим на летящую Леокадию с Алоизом на спине.
        - Она нас обокрала! Перехватила заказ! - снова закричал он.
        - Шкаф, - добавил Рябой.
        - Шкаф? - переспросил продавец из пивного ларька. - Да ведь это диван.
        - Диван? - удивился продавец воздушных шаров. - Это же рояль.
        - Рояль, не рояль, - возразил Рыжий, - давай-ка сюда свои шары!
        Схватил шары и отпустил целую связку в небо.
        - Ой, как красиво, Алоиз! - воскликнула Леокадия, полетела навстречу шарам и угодила в самую середину связки.
        При этом она запуталась так, что не могла двинуть ни одним, ни другим крылом и стала медленно опускаться на Старомельничную площадь.
        - О, какой мир зеленый! - изумлялась она. - О, какой мир желтый! А теперь я все вижу в розовом свете! Отчего ты злишься, Алоиз? Ведь это так здорово!
        - Ты все видишь в розовом свете, - отвечал Алоиз, - а у меня в глазах темно от страха. Того и гляди разобьемся.
        - Ну, не надо преувеличивать, - успокоила его Леокадия. - Это ведь парашют.
        Она схватила зубами связку шаров и мягко опустилась на Старомельничную площадь.
        - Глядите! - кричали прохожие. - Новая реклама воздушных шаров!
        А дети со Старомельничной площади спрашивали Леокадию:
        - Сколько стоят шарики?
        - Нисколько, - отвечала Леокадия. - Их раздают даром. И запела:
        Сколько стоит синева,
        Добрый смех и чье-то пенье?
        И зеленая трава
        И суббота с воскресеньем?
        Светлых капель перезвон,
        Облака над головою
        И счастливый сладкий сон
        На скамейке, под листвою?
        Разве это продается?..
        Нет, радость, всем на радость
        Бесплатно раздается!
        Эй, берите шары!
        - Сейчас, сейчас! - закричал Продавец шаров.
        Он бежал сюда с улицы Приключений, а за ним, запыхавшись, мчались Грузчики и вспотевший продавец из пивного ларька.
        - Отдай шары! - вопили Грузчики.
        - И шкаф!
        - И диван!
        - Все, что ты тащила на спине!
        - Не отдам! - отвечала Леокадия. - Шарики взяли дети со Старомельничной площади, а ВСЕ - это Алоиз, но он - ВСЕ только для меня, хотя я и не представляла, что он один может заменить столько мебели. И что я могу им одним обставить Шестиконный сквер.
        - И Одноконный не обставишь! - разозлился Рыжий. - А сядешь в тюрьму, чтобы больше нас не обманывала!
        - Да, ты нас обманывала! - подхватил Рябой. - Таскала тяжести так, будто это не ты, а СВОЙ В ДОСКУ!
        - Пила с нами пиво так, будто это не ты, а СВОЙ В ДОСКУ!
        - И мимо моих шаров проходила так, будто это не ты, а СВОЙ В ДОСКУ!
        - Ну так и в тюрьму сажайте не меня, а СВОЕГО В ДОСКУ! посоветовала Леокадия. - Ведь я не СВОЙ В ДОСКУ, я - это я, а меня вы совсем не знаете!
        ЛЕОКАДИЯ И ПРАВДА
        Алоиз всячески утешал Леокадию.
        - Может, пойдем выпьем? - говорил он. - Пивка? Или хотя бы чаю?
        - Не будет больше пива, - отвечала Леокадия, - и чаю не будет... Не будет чаевых...
        - Давай сходим к Парикмахеру?
        - И Парикмахера не будет. Я больше не стану красить крылья... Я ведь не СВОЯ В ДОСКУ и вряд ли найду еще какую-нибудь работу.
        Они вышли из города и спустились к реке. Леокадия вошла в воду. Вошла только для того, чтобы увидеть свое отражение.
        - Хочешь верь, хочешь нет, - обрадовалась Леокадия, - но все же НЕЧТО в виде меня существует на самом деле, раз это НЕЧТО отражается в воде.
        И запела:
        Ах, река, моя река,
        Ты чиста и глубока,
        Ни обид, ни бед не знаешь,
        Грязь и ложь с меня смываешь.
        - Во всяком случае, краску смыла, - заметил Алоиз. - Сними еще этот дурацкий фартук, Леокадия.
        - Знаешь, я немножко боюсь, - прошептала Леокадия. - А вдруг я без него все равно больше НЕ КОНЬ?
        Но как только Алоиз помог Леокадии снять фартук, ее со всех сторон стали осаждать мухи, и ей пришлось отгонять их хвостом, и она поверила, что в глубине души осталась все той же Леокадией Крылатым Конем. И заплясала и запела от радости:
        Это конечно явь, а не сон,
        Что Леокадия вовсе не слон.
        И не жирафа, не крокодил, а
        Просто крылатая кобыла.
        - Ну, что ты на меня уставился, Алоиз?
        - Так ты еще красивее.
        - Потому что я радуюсь? Пою, танцую, бью крыльями и машу хвостом?
        - Потому что ты опять стала САМОЙ СОБОЙ, Леокадия.
        Леокадия взглянула на Алоиза.
        - Но ведь ты всегда остаешься САМИМ СОБОЙ, Алоиз. И хотя ты и вовсе некрасивый, я все равно тебя люблю.
        И они зашагали по Прибрежному бульвару, а из глубины вечерних сумерек им весело подмигивали фонари.
        - Почему ты молчишь, Алоиз? - спросила Леокадия.
        А потом быстро добавила:
        - Я забыла тебе сказать, Алоиз - у тебя очень красивая борода. И этого вполне достаточно. А на остальное нечего обращать внимание.
        ЛЕОКАДИЯ И ВЗАИМОПОНИМАНИЕ
        На другой день было так жарко, словно июнь непременно хотел стать июлем. К счастью, днем по Старой площади проехала поливальная машина и по пути обдала водой Алоиза и Леокадию.
        - Ну, теперь остается только съесть мороженое, - сказала Леокадия.
        И они полетели в золотисто-коричневое кафе, где не были очень-очень давно. И заказали по порции шоколадного мороженого со взбитыми сливками.
        - Хорошенькое воскресеньице! Ничего не скажешь! - прошипела Официантка.
        - Очень хорошее. Нам оно вполне по вкусу, - согласилась Леокадия.
        - Я с лошадьми не разговариваю, - буркнула Официантка и удалилась.
        - Ты дал ей на чай? - спросила Леокадия. - Она, наверное, предпочла бы поговорить с грузчиками. За что она меня не любит?
        - Она никого не любит, - отвечал Алоиз.
        - Но ведь я не никто! Меня надо любить!
        Сказав это, Леокадия тщательно вылизала вазочку из-под мороженого и одним прыжком перемахнула через низенькую загородку, потом галопом помчалась к фонтану, украшавшему газон перед Ратушей, раскинула крылья и, влетев в самую середину водяной струи, стала плескаться и прыгать, радуясь сверкающим на солнце каплям. И тут Алоиз увидел какого-то Господина, который бежал по газону прямо к маленькому бассейну под фонтаном, словно бы хотел оттуда напиться.
        - Не пейте отсюда! - закричала Леокадия. - Я в этой воде купалась.
        Тогда Господин быстро отступил, посмотрел вверх, на Леокадию и издал громкий вопль.
        - Зачем же устраивать скандал? - удивилась Леокадия. - Я не такая уж грязная.
        - Да, ты такая, такая... - прошептал незнакомец.
        - Ничего подобного, - возмутилась Леокадия. - Я моюсь каждый день. Алоиз чистит меня скребницей.
        - Тебя - скребницей? - поразился Господин. - Чистит скребницей Пегаса?
        - И вовсе не скребницей Пегаса, а МОЕЙ собственной. А вы говорите, что я грязная.
        - Я не говорил, что ты грязная. Я хотел сказать, что ты такая... НАСТОЯЩАЯ. Наконец-то я тебя нашел.
        - А вы ее не теряли! - вмешался Алоиз. - Леокадия МОЯ.
        - Извини, Алоиз! Но это ты МОЙ! - вскричала Леокадия.
        - Ради Бога, Леокадия, не говори со мной свысока! - обиделся Алоиз. - Это невежливо.
        - Только не вздумай снижаться! - воскликнул Господин. - Покажи ему, что ты знаменитый Пегас, конь, возносящий поэтов на вершину вдохновения.
        - Пегас? Очень может быть, я иногда и сама так думаю.
        - Что-то я никак не пойму, Леокадия! Какого лешего ты разговариваешь с незнакомым? - встревожился Алоиз.
        - Ты никогда меня не понимал, Алоиз! Не понимал, что я - Пегас!
        - Может, и так, - пожал плечами Алоиз. - До свидания.
        - Алоиз! - воскликнула Леокадия и, взмахнув крыльями, опустилась на землю.
        - Останься со мной, - попросил Господин, - а то я утоплюсь в этом пруду. Я как раз собирался это сделать, потому что я Поэт без Пегаса.
        - А я Пегас без Поэта. Скажи, Пегас помогает всем поэтам писать стихи?
        - Ну нет, ты должна помогать только мне. Быть моим собственным Пегасом. Потому что мы понимаем друг друга. И тогда я не стану топиться.
        - Я очень тронута, - улыбнулась Леокадия. - Меня зовут Леокадия.
        - Это не самое лучшее имя для Пегаса. Но ничего, я буду называть тебя МУЗОЙ.
        - Музой? Ну что же, я работала в Музее. Там было много булочек с салатом.
        Но у Поэта не было денег ни на булочки с салатом, ни на морковку. Деньги он тратил на вина разных цветов и оттенков, которые имелись в избытке в маленьком прокуренном баре на Можжевеловой улице.
        - Я вовсе не люблю вино! - уверял он. - Но мне нравится глядеть сквозь бокал на красного Пегаса, золотистого Пегаса, белого Пегаса, который сидит напротив и отныне будет только моим. Давай взлетим высоко под облака и там я сочиню настоящее стихотворение, о моя Муза, Леокадия! Но вскоре у Поэта разболелась голова и он больше не думал ни про стихи, ни про полеты. Они тихонько побрели по Можжевеловой улице, и Леокадия тоже не думала ни про стихи, ни про полеты, а все искала глазами в одном из домов окошко на седьмом этаже.
        - Интересно знать, где сейчас Алоиз? И не посыпает ли ему Вдова носки нафталином?
        - Ты что-то сказала, Леокадия? - спросил Поэт.
        - Да, сказала. Я охотно съела бы сейчас морковку.
        - Ты слишком требовательный Пегас. Сделай так, чтобы на меня снизошло вдохновение, я напишу стихи, продам в "Стихотворную газету" и куплю тебе мешок морковки.
        - ЧТО снизошло?
        - Вдохновение. Это такое состояние, когда хочется писать стихи. Ну, словом, хорошее настроение.
        - Хорошее настроение я могу выдавать тебе целыми охапками. В моем заветном тайнике его великое множество. Но разве у тебя самого не бывает хорошего настроения?
        - Нет, никогда, потому что мир устроен очень скверно, жизнь скверная, а люди меня не понимают... Они-то как раз хуже всего.
        - Подумать только! - воскликнула Леокадия. - А сам ты - разве не человек?
        ЛЕОКАДИЯ И ДУШЕИЗЛИЯНИЯ
        Леокадии очень хотелось повидать Алоиза.
        Алоизу очень хотелось повидать Леокадию.
        Но Поэт об этом не догадывался, он не думал ни о ком и ни о чем только о себе. И потому был уверен, что Пегас навсегда останется его личным Пегасом, то есть Леокадия всю жизнь будет только его Леокадией. Он шагал и шагал по улицам Столицы, и все говорил и говорил о стихах, которых не написал, и о Поэте, то есть о себе.
        "Я предпочла бы почаще менять Поэтов, - думала Леокадия, например, каждый час".
        Но она не могла об этом долго думать, потому что никакой еды у нее не было, и ночь казалась страшно длинной, хотя это была одна из самых коротких ночей в году.
        - Как ужасно, что я появился на свет в этом ужасном мире! говорил Поэт.
        - Ужасно, что ты появился, - поддакивала Леокадия.
        - Кому в этом недобром мире нужны Поэты? - вздыхал Поэт.
        - Кому они нужны?! - соглашалась Леокадия.
        - Никому меня не жалко, - продолжал Поэт.
        - Никому, - соглашалась Леокадия.
        А Поэт радовался, что Леокадия ему поддакивает.
        - Знаешь, давай поговорим немного о Лошадях, - предложила Леокадия, лишь бы только сменить тему.
        - Прекрасно! - воскликнул Поэт. - Давай поговорим о тебе. Я тебе нравлюсь?
        - У тебя нет бороды, - отвечала Леокадия. - И лошадь ты тоже не сумеешь запрячь. А я ведь Пегас из тринадцатой пролетки. Меня запрягал извозчик.
        - Поэт... - начал было Поэт.
        - Оглобля... - фыркнула Леокадия и пошла своей дорогой.
        Но Поэт догнал ее, громко декламируя на ходу:
        О, Муза музыкальная, в моем мозгу
        Стань музыкой и музицируй для меня, как...
        - Как кто? - спросила Леокадия.
        - Подскажи мне, я дальше не знаю.
        - Как муха, - отозвалась Леокадия.
        - Музицируй для меня как муха! Великолепно!
        - До свидания.
        - Куда ты идешь, Леокадия?
        - Домой.
        - А где твой дом?
        - В кустах сирени на Шестиконном сквере. Там мы ДОМА. Я и Алоиз.
        И вдруг Леокадия почувствовала, что Алоиз наверняка сейчас на Шестиконном сквере, и все эти прогулки по Столице еще бессмысленней, чем ей казалось, и не успел Поэт и слова вымолвить, как она полетела ДОМОЙ.
        - Добрый вечер, Алоиз, - поздоровалась она. Алоиз открыл глаза.
        - Только, пожалуйста, не думай, Леокадия, что я тебя жду, пробормотал он. - Я сейчас на Можжевеловой улице, у Вдовы, и никогда сюда не вернусь.
        - Вот и отлично, - согласилась Леокадия. - И я тоже.
        ЛЕОКАДИЯ И ПОЭЗИЯ
        Они проснулись в полдень от громкого возгласа:
        - Приветствую вас!
        Это был Поэт. Он предстал перед ними непричесанный и сонный, но зато в элегантном черном бархатном костюме и в белой рубашке с черной бабочкой.
        - Кто-то умер? - спросила Леокадия.
        - Нет, это я купил новый костюм, в честь своего Пегаса, на те деньги, которые мне заплатили за стихи о тебе.
        О, Муза музыкальная, в моем мозгу...
        - Замолчи, пожалуйста, - попросила Леокадия. - Я с утра еще ничего не ела.
        - Ничего удивительного, бар на Можжевеловой пока закрыт, и я тоже еще ничего не пил, - отвечал Поэт.
        Тогда Леокадия и Алоиз пригласили его на завтрак в диетическую столовую возле Старой площади. Но Поэт сидел за столом с недовольным видом.
        - Пегас в молоке... - говорил он, подняв вверх стакан с молоком. Тебя почти не видно...
        - Это не Пегас, а муха, - возразил Алоиз. - Выньте ее и дело с концом.
        - Музицируй для меня как муха... - продекламировал Поэт и выпил молоко вместе с мухой. - О чем ты сейчас думаешь, Леокадия?
        - О том, что придется отпустить длинный хвост. В этом году и правда жутко много мух.
        - Я буду тебе его расчесывать. Хорошо? И перья тоже. Поэт должен заботиться о своем Пегасе.
        Но Поэт вовсе не умел заботиться о Пегасе, во всяком случае о его перьях. Он безжалостно драл и вырывал их, так что вокруг было белым бело от пуха, а прохожие, очутившиеся на Шестиконном сквере, удивлялись:
        - Смотрите, снег! Снег в июне!
        - Ну ничего, все эти перья я соберу и каждым напишу НАСТОЯЩЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕ.
        - Ну уж нет, клянусь оглоблей, я на это не согласна! рассердилась Леокадия. - Лучше перестань меня расчесывать.
        И все же ей нравилось, что Поэт сочиняет в ее честь стихи и носит галстук-бабочку.
        - Видишь, Алоиз, а ты ради меня ничего не носил!
        - Ради тебя я ношу бороду. Но для такой глупой кобылы как ты, не стоило стараться.
        - Пегас это не кобыла! - воскликнул Поэт.
        - Конечно, нет! - согласилась Леокадия. - Пегас это Муза. А Муза это я.
        И отправилась с Поэтом на Можжевеловую в маленький прокуренный бар.
        - Мы сейчас взлетим под облака и я напишу мое первое Настоящее Стихотворение и стану Настоящим Поэтом.
        - Ничего не выйдет, - сказала Леокадия. - На небе ни единого облачка.
        - Тогда выпей со мной и мы перейдем на ВЫ.
        Они выпили вина, чтобы перейти на ВЫ, а потом за то, чтобы перейти на ТЫ, а потом опять на ВЫ, и опять на ТЫ, а после этого Леокадия взлетела под потолок и запела Настоящую Песенку:
        Неужто вам коней не жаль?
        Мы были так дружны.
        Возили вас в любую даль,
        А нынче не нужны.
        Не встретишь нигде боевых рысаков,
        Отправлены дрожки в сарай,
        Не слышно веселого стука подков,
        Лишь громко грохочет трамвай!
        Но старая песня как прежде жива.
        А в ней есть такие слова:
        Берегите лошадок!
        Старых кляч, скакунов!
        Пусть всегда раздается
        Звонкий цокот подков!
        Потом Леокадия спустилась вниз, к столику, за которым сидел Поэт, и вздохнула:
        - Дурацкая песенка!
        Но все посетители бара на Можжевеловой хлопали в ладоши и пели:
        Берегите лошадок!
        Старых кляч, скакунов!
        Пусть всегда раздается
        Звонкий цокот подков!
        - Ты очень красиво летала! - похвалил Поэт.
        - Меня вечно хвалят не за то! - разрыдалась Леокадия. - Когда я пою - за полеты, а когда летаю - за то, что я ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА.
        ЛЕОКАДИЯ И БЛАГОДАРНОСТЬ
        А потом песенка Леокадии вырвалась из маленького прокуренного бара и ее стала распевать вся Столица, от Горелого Лесочка до Старомельничной площади, а громче всего ее пели в центре города, у фонтана перед Ратушей.
        - Это, конечно, написал Поэт! - восклицали Отцы Города.
        А Поэт все еще сидел с Леокадией в маленьком прокуренном баре на Можжевеловой.
        - Есть тут Настоящий Поэт? - спросил самый Главный Отец Города, появившись в дверях бара.
        - Есть! Это я! - отозвался Поэт.
        - Это вы написали Настоящую Песенку?
        - Разумеется, - отвечал Поэт. - У меня ведь теперь свой собственный Пегас.
        - А теперь вы пойдете со мной в Настоящую Тюрьму, но только уже без Пегаса, потому что такие песенки сочинять нельзя.
        И Поэта повели в тюрьму. Впереди шел Поэт в оковах, за ним - двое Стражников, за ними - самый Главный Отец Города, а позади всех, опустив голову, ступала Леокадия.
        - Это я виновата, - повторяла она. - Ведь я его Пегас.
        - Я охотно и вас посадил бы, - отвечал Главный Отец Города, - но только в тюрьме для Пегаса нет места, все занято Поэтами.
        А когда они шли по Можжевеловой улице, их увидела Вдова и сразу же помчалась на Шестиконный сквер сообщить Алоизу радостную новость Леокадию ведут в тюрьму.
        - О, Боже! Вот что значит САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ! - простонал Алоиз.
        И быстро помчался на Мостовую улицу, где была тюрьма, а на улице у тюремных ворот увидел Леокадию.
        - Тебя не забрали! - обрадовался Алоиз. - Вот что значит везенье!
        - Сплошное невезенье! - возразила Леокадия. - Вместо меня забрали Поэта, хотя виновата во всем я. Это я сочинила Настоящую Песенку и я должна сесть в Настоящую Тюрьму.
        - Ну это успеется, ты еще что-нибудь сочинишь. А Поэт больше ни одной песенки не сочинит и пусть пользуется случаем.
        - Я знаю, в какой он камере - вон в той, видишь?
        На самом верху тюремной башни горел крохотный огонек.
        - Я буду бросать ему туда еду, чтобы он не умер с голода.
        - Тогда МЫ умрем с голода, Леокадия!
        - Ну, значит, мне надо его выкрасть оттуда! Это самое простое!
        - Но ведь на окошке решетка. Как ты его протащишь через решетку?
        - Если подождать подольше, он в конце концов похудеет, рассуждала Леокадия. - Но вдруг он до тех пор не выдержит и умрет с голода? Давай полетим вместе, и ты перепилишь решетку.
        Они остановились на мосту и дождались темноты - им не больно-то хотелось, чтобы кто-нибудь их заметил. Но тут, как на грех, разразилась гроза.
        - Не бойся, Алоиз! - воскликнула Леокадия, замирая от страха. Это совсем близко, вот здесь.
        Подлетев к окошку камеры, в которой сидел Поэт, она забила крыльями и парила в воздухе до тех пор, пока Алоиз не вытащил из кармана пилку для ногтей и не принялся перепиливать решетку. Поэт сорвался с койки, поднялся на подоконник и, приплюснув нос к стеклу, начал сочинять стих о Пегасе-освободителе.
        - Ну, до этого пока далеко, - заметил Алоиз. - Решетка небось толще моих ногтей.
        И тогда Леокадия взлетела еще чуть повыше и вцепилась в решетку зубами, да так, что раздался громкий хруст.
        - Ты сломала зуб, - испугался Алоиз.
        - Да нет! - Решетку! - ответила Леокадия. - Ты ведь знаешь, какие у меня зубы. Лошадиные.
        Она перенесла Алоиза на мост, а потом перенесла Поэта. В это время дождь лил как из ведра. Все трое тряслись от холода.
        - Ты похожа на мокрую курицу, - сказал Поэт Леокадии.
        - Я Пегас, а не мокрая курица, - рассердилась Леокадия. - И вообще, мог бы сказать мне спасибо.
        - Пегас? - удивился Поэт. - Пегас с лошадиными зубами? Благодарю покорно, почтенная кобыла. Я в тебе ошибся.
        ЛЕОКАДИЯ И ЭНТУЗИАЗМ
        - Найдем себе другого Поэта, - утешил Леокадию Алоиз. - Их в этой тюряге хватает.
        - Никуда я ни за кем больше не полечу, - вздохнула Леокадия. - И, пожалуйста, ни слова больше о Пегасах!
        Но на другой день Леокадия высохла, а через два дня полностью пришла в себя и перестала злиться, а еще через день распрощалась с детьми со Старой площади, уехавшими на каникулы, и сказала то ли самой себе, то ли - Алоизу:
        - Вообще-то я Пегас для самой себя. Сама для себя сочиняю песенки, сама себе создаю хорошее настроение.
        - Ах рвань хомутная! - испугался Алоиз. - Неужто ты будешь шляться в бар на Можжевеловой? Я лично предпочитаю пиво.
        - А я мороженое, - ответила Леокадия.
        И они пошли вместе в золотисто-коричневое кафе и нашли себе место в садике, заставленном разноцветными столиками.
        - Добрый день, - улыбнулась Леокадия Официантке, - и в ответ, пожалуйста, тоже скажите "добрый день" и ничего больше, а то еще испортите мне настроение, и я не сочиню больше ни одной песенки. Я Поэтесса, но не Настоящая. Настоящие Поэты сидят в Настоящей Тюрьме за Настоящие Стихи. Нам две порции шоколадного мороженого со взбитыми сливками!
        - С чего ты начнешь, Леокадия? - спросил Алоиз.
        - Конечно с себя. Поэты всегда начинают с себя.
        А на площади перед Ратушей в струе фонтана плескались скворцы. Потом они взлетели на деревья в Миндальной аллее и начали громко посвистывать. В золотисто-коричневом кафе пыхтела огромная кофеварка. Над пустыми вазочками из-под мороженого жужжали осы и мухи. И только у Леокадии не получалась песенка.
        - Это очень странно, Алоиз, - жаловалась она. - Пока я не была поэтесса, я сочиняла свои собственные песенки, а теперь мне лезут в голову только чужие.
        - Ну так сочини чужую, - посоветовал Алоиз.
        - Это потом. Сначала надо сочинить свою.
        - Тут дело нехитрое! - воскликнул Алоиз. - Ты никогда не поёшь после мороженого, ты поёшь после клевера, морковки или булочек с салатом.
        И они пошли за булочками. Но все булочки были проданы, их раскупили дети, уезжавшие на каникулы, и Алоиз с Леокадией шли все дальше и дальше. Но вот они очутились у киоска на краю Горелого лесочка и купили там по две булочки, по два пучка салата и решили съесть все это тут же, не сходя с места.
        - Что это? - воскликнула вдруг Леокадия и повела ушами.
        Из глубины Горелого лесочка до них донеслась тихая, но веселая музыка, словно кто-то вдали крутил ручку старой шарманки.
        - Пошли туда! - вскричала Леокадия.
        Но тут же добавила:
        - Конечно, после того, как я сочиню песенку!
        И со злости съела две булочки сразу.
        - Сочинила? - спросил Алоиз.
        - У тебя нет морковки? - поинтересовалась Леокадия.
        Алоиз быстро отыскал в кармане морковку, а Леокадия быстро ее съела.
        - Сочинила? - снова спросил Алоиз.
        - Может, эта морковь была некачественная? - засомневалась Леокадия.
        А потом снова повела ушами и воскликнула:
        - Карусель!
        - Не хватает рифмы? - спросил Алоиз. - Рифму мы придумаем. Стелька, каруселька...
        - Карусель! - повторила Леокадия.
        И помчалась вглубь Горелого лесочка. Алоиз побежал за ней следом. И в самом деле, в глубине они увидели две карусели, чертово колесо и множество людей, которые смеялись и громко разговаривали. Но веселая музыка все равно заглушала их голоса.
        - Два билета! - крикнул Алоиз кассирше.
        И не успел он заплатить, как Леокадия взлетела вверх и заняла место в голубой лодке. Ее широко распростертые крылья напоминали два серебряных паруса.
        - Но-о! Но-о, карусель! - кричала Леокадия. - НО-О, КАРУСЕЛЬ!
        А потом они вместе катались на чертовом колесе и уж тут Леокадия была начеку, опасаясь, как бы не оказаться вверх ногами. Но, в конце концов, и у нее закружилась голова.
        - Скажи, Алоиз, это на небе звезды зажглись или у меня искры из глаз сыплются? Если так, то мне уж незачем взлетать к звездам.
        И они рванули в город, то едва касаясь булыжной мостовой, то так сильно ударяясь об нее копытами, что вспыхивали цветные огни. И хотя ни шоколадного мороженого со взбитыми сливками, ни булочек, ни даже самой захудалой морковки не было и в помине, Леокадия вдруг ни с того, ни с сего, а может потому что пошел дождь, запела песенку о себе:
        Ты прекрасна под дождем, Леокадия,
        В твоих смуглых ушах блестят сережки,
        Ты сверкаешь в ночи, словно радуга,
        И звенят твои железные застежки.
        А когда по мостовой шагаешь.
        Искорки ночные - зажигаешь!
        - Тебе нравится, Алоиз?
        - Ну, уж нет. Во-первых, у тебя давно никакой сбруи нет, нет железных застежек. А во-вторых, я бы постеснялся так хвастаться.
        - Потому что у тебя нет таких смуглых ушей, - пренебрежительно фыркнула Леокадия. - И нет поющих подков. И ты не можешь говорить о себе, потому что ты не Поэт.
        - И слава Богу! - пробормотал Алоиз. Но на самом деле он от души радовался тому что Леокадия снова может петь.
        ЛЕОКАДИЯ И ПРИНУЖДЕНИЕ
        - Я не поэтесса, - повторяла Леокадия.
        Она повторяла это каждое утро перед первым завтраком и только так могла заставить себя сочинять Настоящие Песни, потому что больше не хотела перегрызать решетки: ей жаль было своих зубов. Алоиз записывал песенки на красивой голубой бумаге, которую они брали в долг в маленькой лавочке на Старом рынке, а потом бежали вдвоем в редакцию "Стихотворной газеты" и продавали новую песенку Главному Редактору.
        - Новая песенка на красивой голубой бумаге? - радовался Главный Редактор. - Поздравляю вас, господин Алоиз. Я ведь знаю, что это вы ее написали.
        - У Леокадии нет очков, - объяснял Алоиз. - Но песенки сочиняет она.
        - Реклама, реклама, дорогой Алоиз, - говорил Главный Редактор. - Я в это не верю. Мне никогда не приходилось видеть, чтобы обыкновенный крылатый конь что-то сочинял.
        Но каждый раз помещал новую песенку в специальной рубрике под названием "ИЗ ТАЙНИКА ЛЕОКАДИИ".
        - Это не мой тайник, где спрятана РАДОСТЬ, - говорила Леокадия. Это тайник, в котором хранится ПРИНУЖДЕНИЕ: ведь я сочиняю из-под палки.
        Но в один июльский день тайник Леокадии оказался хранилищем не только палки, а куда больших НЕПРИЯТНОСТЕЙ. Потому что о новой песенке Леокадии какой-то критик написал: "Не слишком ли много травы?"
        В моем укромном тайнике
        Всегда растет ромашка,
        Там целый день цветет сирень,
        И мята там и кашка...
        Туда от всех я ухожу
        И все гляжу, гляжу, гляжу...
        - Он должен был просто написать, что не любит траву, - сказала Леокадия. - Ведь мне же нет дела до его бифштексов.
        Шло лето. На Шестиконном сквере становилось все жарче, Алоиз и Леокадия целыми днями загорали. Алоиз совсем почернел, а Леокадия наоборот выгорела, но все равно казалась всем очень красивой, ведь стихи ее теперь печатали в "Стихотворной газете". Дети, жившие по соседству, разъехались куда-то, но Леокадию теперь навещали дети с других улиц и даже из других городов. Они приезжали, чтобы поглядеть на Леокадию.
        - Я знаю, тебе очень хочется на мне прокатиться, - говорила она Алоизу. - Но я не для того печатаю мои песенки, чтобы на мне ездили верхом и держались за мои перья. Это просто НЕПРИЛИЧНО.
        Она теперь частенько задумывалась над тем, что прилично, а что неприлично.
        - Я должна научиться этому самому заграничному - как его? ОРЕВУАРУ, - сказала она, - чтобы знать как обстоит дело с этими приличиями.
        - Я буду тебя учить тому, чему учил меня один старый извозчик, предложил Алоиз. - Только думай над тем, что я говорю.
        Леокадия принялась жевать из торбы овес, купленный за проданные песенки, а тем временем Алоиз прочел ей небольшую лекцию.
        - Во-первых, никогда не говори: "Ах рвань хомутная!" или "Клянусь оглоблей, я падаю!"
        - Клянусь оглоблей, я падаю! - воскликнула в испуге Леокадия.
        - Во-вторых, не езди окольными путями.
        - Как жаль, - снова прервала его Леокадия. - Я так люблю летать вокруг да около.
        - И в-третьих - уважай лошадь.
        - Ну, тогда пошли в кафе, - потребовала Леокадия. - Лошадь хочет пить.
        И они отправились в золотисто-коричневое кафе.
        Но тут, перед самым кафе, Леокадия вдруг увидела нечто такое, отчего сразу забыла про мороженое со взбитыми сливками.
        - Сережки! - закричала она. - Вербные сережки... Снег как талое мороженое...
        - Что ты несешь, Леокадия? И снег тает, и сережки бывают в МАРТЕ, а теперь ИЮЛЬ. И как могло растаять мороженое, раз оно еще не заказано?
        Но они так и не заказали мороженое, потому что вдали, на другой стороне Миндальной аллеи, на углу улицы Пегаса, увидели корзины с синими васильками и белыми ромашками, а из-за этих сине-белых корзин выглянуло румяное лицо Цветочницы.
        - Видишь? - обратилась к ней Леокадия. - ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ. Скажи только, какое ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ за тем, которое уже ПОСЛЕДОВАЛО? Буду ли я и дальше писать стихи?
        Но в ответ Цветочница запела:
        А вот василечки, а вот васильки.
        Собраны в поле у синей реки,
        В поле - на воле, за темным лесом.
        А ну, налетай, поэтесса!
        - А я вовсе никакая не Поэтесса, - возразила Леокадия. - Сама знаешь, что мне пришлось торговать стихами из-за крыльев. Придумай мне какое-нибудь ПРОДОЛЖЕНИЕ. Что меня еще ждет?
        - ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ, - ответила Цветочница. - Ты придумаешь его сама. А если бы у тебя не получилось...
        - Тогда что? - воскликнула Леокадия.
        Ромашки, ромашки,
        Полевые, луговые
        Покупайте,
        Налетайте!..
        И поскольку Цветочница ничего больше не сказала, Алоиз купил двадцать пять букетов ромашек и три букета васильков.
        - Васильки очень жесткие, - пробормотала Леокадия. - А ромашки горькие.
        - Разве красивое и вкусное это не одно и то же, Леокадия? спросил Алоиз.
        - Не знаю, - растерялась Леокадия. - С тех пор, как я стала сочинять песни все изменилось.
        Раньше дождик был дождем, а теперь хоть тресни,
        Должен стать дождливым словом в песне.
        Раньше дождик просто падал или шел,
        А теперь ему должно быть в строчке хорошо.
        Даже грусть, когда она приходит к нам с дождями,
        Стать должна дождливо-грустными стихами.
        А туман, что стелется над полем
        Станет только песенкой - не боле.
        - А знаешь, что я придумал, Леокадия? - сказал Алоиз. - Ты вовсе не обязана сочинять.
        Леокадия остановилась посреди Миндальной аллеи как вкопанная.
        - Как это я сама об этом не догадалась?
        ЛЕОКАДИЯ И ВЫСОКАЯ ЧЕСТЬ
        - Леокадия? - спросил Незнакомый Господин.
        Он сидел на скамейке на Шестиконном сквере, словно бы поджидая Леокадию.
        - И Алоиз, - отозвалась Леокадия. - Мы теперь с ним опять равны, потому что я не пишу больше стихов.
        - Этого не может быть! - воскликнул Господин. - Вы просто обязаны. Особенно теперь, когда вам выпала такая честь.
        - А откуда она выпала? - спросила Леокадия. - Она меня не раздавит? У меня ведь такие нежные перья.
        - Вот-вот. Как раз о том и речь. Наш Президент восхищен вашим изящным пером. Вечером в воскресенье он дает в вашу честь БАНКЕТ.
        - БАНКНОТ? - переспросила Леокадия. - Это ведь деньги, правда? Ну что же, я очень рада, что он мне их дает. Я ведь больше не сочиняю!
        - И все же вы ДОЛЖНЫ пойти в воскресенье на прием, а то Президент обидится. И будут неприятности.
        - Я не люблю никому доставлять неприятностей. А тем более Президенту. Я видела его снимок. Он сфотографировался вместе с жеребятами. Непременно приду.
        В воскресное утро шел дождь и Леокадия могла вволю побултыхаться и поплескаться в ручьях и лужах. Но Алоиз вымок с головы до ног и, съежившись, сидел на скамейке рядом с нахохлившимися воробьями.
        - Люблю дождь, - рассуждала Леокадия. - Когда я ничего НЕ ОБЯЗАНА сочинять, я его люблю.
        - Потому что у тебя нет воротника, - пробурчал Алоиз.
        - Отпусти себе гриву, Алоиз. Или поверни голову задом наперед и заслони воротник бородой.
        - А мне так и так придется ее сбрить. Не пойду же я на прием к Президенту небритый.
        - Не трогай бороду! - испугалась Леокадия. - У Президента мы будем один вечер, а борода отрастает три месяца.
        - Твоя правда, Леокадия! - обрадовался Алоиз. - Уж лучше я никуда не пойду.
        В этот вечер в честь Президента на улицах горел двойной свет каждый фонарь отражался в своей луже.
        Перед особняком Президента, возле Тенистого парка, паслось целое стадо черных лимузинов и Леокадия немного пожалела, что в свое время не вышла на беговую дорожку, как ей предлагал водитель. Тогда бы Алоиз доставил ее сюда на такси. Но она подумала, что едва ли Президент пригласил бы на прием скаковую лошадь.
        - Добрый вечер! - раскланялся дежурный у входа. - Имею ли я честь видеть...
        - Да, да, имеете, - не дала ему докончить Леокадия. - Это я.
        И через открытую балконную дверь впорхнула прямо в ярко освещенный зал на втором этаже.
        Гости зааплодировали, расступились, и тогда посреди образовавшегося прохода прошествовал Президент и пожал Леокадии правое переднее копыто.
        - Я очень тронут, - произнес Президент.
        - Снова все захлопали, а Служащий принес на подносе две рюмки вина, орден и конверт.
        - Это награда за песенки, - сказал Президент.
        Он накинул Леокадии на шею ленточку с орденом, который напоминал цветочек клевера, только был не розовый, а золотой и клевером от него не пахло.
        - Совсем как хомут, - одобрила Леокадия. - А что в конверте?
        - Кругленькая сумма. Миллион.
        - КРУГЛЕНЬКАЯ? - удивилась Леокадия. - А конверт квадратный.
        - За здоровье Леокадии, нашей очаровательной Поэтессы! воскликнул Президент и поднял бокал с вином.
        - Спасибо, - отозвалась Леокадия. - Пока я не выпью, я здорова. Я не Поэтесса. Но если бы я выпила, то наверное могла бы написать Настоящее Стихотворение и села бы в тюрьму. Но я больше люблю морковь и сейчас произнесу речь.
        В зале пронесся легкий шум, а вскоре появился молодой человек с мешком моркови и поставил его перед Леокадией, которая быстро управилась с первым пучком и грациозно вскочила на длинный стол. Стол этот напоминал беговую дорожку, на которой рюмки поблескивали как маленькие преграды или наоборот - преграды поблескивали как маленькие рюмки.
        - Дамы и господа! - воскликнула Леокадия.
        Но в эту минуту к ней подошел Самый Главный помощник Президента.
        - Простите, - шепнул он, - может, вы скажете мне на ушко, о чем пойдет речь?
        - Ну уж нет! Боюсь, что тогда я откушу вам ухо! - воскликнула Леокадия. - А впрочем, вы и так сейчас все узнаете!
        - Лучше бы вы для нас станцевали, дорогая Леокадия, - проворковал Президент, - или исполнили новую песенку.
        - Не будет никаких новых песенок, господин Президент, - заявила Леокадия. - Я не Поэтесса, не Археоптерикс, не Произведение искусства, не Летающий Неконь. Я обычная легковая кобыла с крыльями. Говорят, что я даже не тяну на Пегаса. Но пролетку я бы вытянула. Господин Президент, я, конечно, благодарю за награду. Но не можете ли вы приказать, чтобы всем крылатым и некрылатым коням Столицы вернули пролетки?
        - Я ведь говорил, не подпускайте кобылу к спиртному, - сказал Самый Главный помощник Президента.
        Президент подошел к Леокадии и нежно положил руку на ее переднее правое копыто.
        - Послушай, подружка... - шепнул он.
        Леокадия фыркнула.
        - Какая я вам подружка? Скажете тоже! Моим другом может быть только извозчик, а разве вы способны хоть ЧЕМ-ТО управлять?
        Президент побагровел, а Самый Главный помощник Президента спросил:
        - О каком управлении речь?
        - О способности хоть ЧЕМ-ТО управлять. У вас наверняка ничего бы не получилось. Без кнута ни тпру, ни ну.
        - Вон! Пошла вон, нахалка! - воскликнул Президент. - Вон из нашего города! И из нашей страны!
        Все гости затопали и закричали:
        - Вон! Вон из нашей страны, мерзкая кобыла! Пошла отсюда, старая кляча!
        - Мне очень неприятно, - начала Леокадия, - но я не знала, что Президенту так хочется стать извозчиком.
        И открыла дверь на балкон.
        - Оревуар! - иронически сказал Самый Главный помощник Президента.
        И тут Леокадию осенило - так значит по-заграничному этот "Оревуар" просто "Скатертью дорога!", а вернее - "До свидания!"
        - И все-таки вы не знаете правил ведения! - крикнула Леокадия и добавила:
        - Не уважаете лошадь!
        ЛЕОКАДИЯ И РАЗЛУКА
        - Я ничуть не огорчаюсь, Алоиз! - рассуждала Леокадия. - Далекие края - новые приключения. Может, там найдется место и для крылатой лошади.
        И все же она никак не могла уснуть. И Алоиз не мог уснуть, и они долго смотрели вдвоем на промытые дождем звезды над Шестиконным сквером. Ведь это были пока что ЗДЕШНИЕ звезды.
        - Ах рвань хомутная! - все вздыхал Алоиз. - Круглый миллион! Хотел бы я знать, какой поэт получит его вместо тебя.
        - Подумаешь, миллион! - взмахнула хвостом Леокадия. - А у цветочка даже запаха нет...
        И сбросила с шеи орден - золотой цветочек клевера.
        Наверно они бы проспали все утро, но в девять их разбудил Парикмахер с "Вчерашней газетой" в руке. В газете крупными буквами было написано: "ЛЕОКАДИЯ ДОЛЖНА ПОКИНУТЬ НАШУ СТРАНУ".
        - О тебе пишут, что ты самая обыкновенная кляча - возила ездоков. Впервые вижу, чтобы во "Вчерашней газете" напечатали правду. А про твой отъезд - это тоже правда?
        - Вчера я познакомилась с Президентом и он сразу отправил меня за границу.
        - В Париж? В Рим? Нью-Йорк? - спросил Парикмахер.
        - А ты не знаешь, где самый лучший клевер? Вот бы найти город, где полным-полно клевера!.. Повидать Белый Свет...
        - На что тебе дался Белый Свет? - удивился Алоиз. - Стоит тебе забраться в клевер, как ты Света Белого не видишь! Ведь того и гляди выскочит хозяин.
        - Вот и неправда! - возмутилась Леокадия. - Все я вижу - и пчел, и тучи, и уж конечно хозяина... Бывают же такие вредные люди...
        - Не знаю, кто хозяин Парижа, - вмешался Парикмахер. - Но мазь для роста волос у них там классная.
        - И для бороды тоже? - спросил Алоиз.
        - Ладно, ладно, Алоиз, - согласилась Леокадия, - раз уж тебе так хочется, пусть будет Париж.
        - Я буду посылать вам посылки, - обещал Парикмахер. - Боже, как я любил прокатиться в тринадцатой пролетке! С ветерком!..
        Потом на Шестиконный сквер пришли в другие соседи со Старой площади. Пекарь, Аптекарша, Почтальон, Портной и Продавец.
        - Вот вам письмо в Париж, к моему приятелю в Торговые ряды, сунул конверт Продавец. - Я прошу его отпускать вам все в кредит.
        - Ах рвань хомутная! - огорчилась Леокадия. - Значит, и там мы вечно будем без денег?
        И все же днем они двинулась в путь, потому что к вечеру Леокадии уже хотелось быть в Париже. Она забыла, что Алоиз за последнее время здорово потолстел и что его дорожная сумка набита продуктами - дарами соседей.
        Для начала Леокадия поднялась на высоту красных крыш и сделала два прощальных круга над Шестиконным сквером - там, внизу стояли соседи со Старой площади и махали платками.
        - Слишком много платков, - рассердилась Леокадия. - Машут и машут... Меня даже просквозило.
        И, зашмыгав носом, резко повернула на Запад.
        - Что это, дождь? - спросила она, немного погодя.
        - Нет, - отвечал Алоиз, - меня тоже просквозило.
        Постепенно Леокадия поднималась все выше и выше и теперь они могли окинуть взглядом весь город.
        - Пожалуй, наш город побольше Парижа, - заметила Леокадия.
        - Издалека любой город большой, - возразил Алоиз, - а поживешь в нем подольше и покажется маленьким, не больше Шестиконного сквера.
        ЛЕОКАДИЯ И БЕЛЫЙ СВЕТ
        - Париж! - воскликнула Леокадия. - Сколько клевера! Вот он, БЕЛЫЙ СВЕТ!
        И они приземлились на огромном лугу.
        - Это не Париж, я не вижу Эйфелевой башни, - огляделся по сторонам Алоиз. - Но все равно, для ночлега годится.
        Поначалу им показалось, что они на лугу одни, Леокадия щипала клевер, Алоиз развел костер.
        - Скажи ему, пусть он этого не делает, - послышался из темноты чей-то голос.
        Судя по тону, это была Корова и Алоиз понял только грустное "му-му".
        - Она говорит, чтобы ты не разводил костер, Алоиз, - перевела Леокадия на человеческий язык.
        И спросила Корову:
        - А ты кто?
        - Это я должна была бы тебя спросить, - отвечала Корова. Свалилась с неба на МОЙ луг и еще велишь мне представиться.
        - Я - Леокадия, Крылатый конь. А ты кто - француженка?
        - Я - Отилия. Остальное для коровы неважно.
        - Это неважно только когда ты дома. Но когда тебя выгнали...
        - Какая ерунда, - возмутилась Корова. - Выгнать кого-то можно только с чужого пастбища.
        - Но я этого не сделаю, - добавила она любезно. - Я сыта. Мне этот клевер в глотку не лезет, так что ешь, сколько хочешь. Только не разводи костра, а то прибежит хозяин.
        - А, может, ты дашь Алоизу немного молока? - спросила Леокадия.
        Отилия минуту молча жевала.
        - Хотела бы я знать, отдала бы ты кому-нибудь свои крылья, даже если бы ему вдруг очень захотелось полетать? - сказала она наконец.
        Алоиз съел несколько бутербродов - ими щедро снабдила его жена Парикмахера, а Леокадия ушла вперед и принялась жевать маргаритки.
        - Глупая корова! - сердито повторяла она.
        - Что ты сказала? - спросила Отилия. Она шла сзади и подсчитывала, сколько маргариток съест Леокадия.
        Тем временем звезды продолжали свое путешествие по небу, передвигая вперед стрелки часов на всем Белом Свете. И наконец здесь, за границей тоже наступил рассвет.
        - Эй ты, Крылатая! - воскликнула Отилия. - Что же ты не улетаешь?
        - Алоиз спит, - отвечала Леокадия.
        - Ох, уж эти иностранцы! - возмутилась Отилия. - Все бы им спать. Разбуди его, и в дорогу. Нет, подожди. Сначала скажи мне, откуда это у тебя взялось? - и бело-черной мордой ткнулась в крылья Леокадии.
        - Я их себе намечтала. Они мне во сне приснились.
        - Боже, какие у иностранцев НЕПРАКТИЧНЫЕ СНЫ, - сказала Отилия. С нами такое не случается.
        - У вас вообще не бывает снов, - буркнула Леокадия.
        - Конечно, - согласилась Отилия. - Для молока требуется спокойствие. Гости, которые свалились с неба, нам не полезны.
        ЛЕОКАДИЯ И ПОРОДА
        В пути не всегда бывает весело, и воздух не всегда пахнет клевером. Кое-где они пролетали над дымящими заводскими трубами, небо становилось хмурым от едкого дыма. Он забивал ноздри и толстым слоем оседал на белых крыльях Леокадии.
        - Ах, Алоиз, как я устала! - восклицала Леокадия.
        И она приземлялась где-нибудь в заброшенном саду, на лесной поляне или на вершине горы. Может быть, это было бы и весело, если бы бутерброды не подошли к концу.
        - Почему ты не ешь траву, Алоиз? - удивлялась Леокадия. - Ведь в ней столько витаминов! Смотри, как прекрасно я выгляжу, когда наемся травы.
        Но Алоиз предпочитал хуже выглядеть, но травы не есть.
        К вечеру второго дня они увидели внизу большой луг и решили переночевать в зарослях кустарника у ручья. Но едва ступив на землю Леокадия радостно воскликнула:
        - Кони! Узнаю по запаху!
        И помчалась в сторону купы деревьев.
        - Добрый вечер! - воскликнула она. - Я - Леокадия, крылатый конь.
        - Ну что ж, это никому и ничем не мешает, - рассудил буланый конь. - Вот я - Эварист, конь с норовом, но это вовсе не мешает мне жевать траву.
        И тут все кони весело заржали.
        - Можно, я останусь с вами? - спросила Леокадия. - Я всегда мечтала жить в табуне. Алоиз очень славный, и я - тоже.
        - Франция, - объяснил Эварист. - Добрая Старая Франция! Здесь ты можешь быть ГДЕ угодно и КЕМ угодно.
        - Алоиз! - вскричала Леокадия. - Давай останемся здесь навсегда. Ты будешь пастухом! Ах, зеленые пригорки, чудные долины! Ты научишься играть на дудке, Алоиз...
        - Ну уж - дудки! - отвечал Алоиз.
        И все же он был рад, что Леокадии здесь нравится. Раскрыл сумку с провизией и съел последний бутерброд. А Леокадия оказалась вдруг в окружении приветливых морд и лоснящихся боков, ноздри ее приятно волновал конский дух, а уши - пение кузнечиков, которые стрекотали совсем не так как дома, но тоже очень весело.
        - О, ля, ля! - воскликнул Эварист. - Вы очаровательны! У вас такие чудные крылья!
        - Впервые слышу о крылатых лошадях, - перебила его худая кобыла. Вы какой породы, барышня?
        - ПОРОДЫ? - спросила Леокадия. - Я - Гнедая, по-моему, это и так видно.
        - Да нет, я говорю не о масти. Порода - это то, что дается от отца и матери, от дедов и бабок. Это то, что ДОЛЖЕН иметь каждый.
        - Ах, понимаю! - воскликнула Леокадия. - Я от прабабки Альбертины Серой в яблоках. Но у нас в роду была и наседка.
        - НАСЕДКА? - воскликнули кони. А худая кобыла даже заржала:
        - Эварист, женись на Леокадии. У вас выведутся цыплята. И при этом БЕСПОРОДНЫЕ.
        - Очень даже может быть, - подтвердила Леокадия.
        И поскакала прочь, к ручью. А вслед ей доносилось насмешливое ржание.
        - Что случилось? - спросил Алоиз, с большим трудом догнавший ее.
        - ПОРОДА, - вздохнула Леокадия. - Еще одна вещь, которой у меня нет.
        И потянулась за незабудкой.
        ЛЕОКАДИЯ И КАРЬЕРА
        - Леокадия, на площадку! Слышишь, Леокадия? - доносилось из мегафона.
        - Ах рвань хомутная! - простонала Леокадия. - Не дадут доесть булочку с салатом.
        И нехотя покинула буфет, а Алоиз шел за ней следом, на ходу расчесывая ей хвост и укладывая перья.
        - Опять ты к чему-то прислонилась! Половина грима сошла! недовольно ворчал он. - Помни, что фильм цветной. И ты должна быть рыжей. Рыжий цвет теперь в моде.
        На лестнице их окружили Журналисты. Они задавали вопросы по-французски, а Леокадии пришлось на них отвечать. Ведь, к несчастью, Оноре научил ее говорить по-французски.
        - И давно вы крутите фильмы? - спросил Журналист.
        - Вообще-то я кручу хвостом. Зато с самого рождения.
        - Что вы думаете об Оноре?
        Оноре журналисты уважали ничуть не меньше, чем Леокадию, потому что Леокадия играла Леокадию в фильме про Леокадию, а Оноре учил Леокадию, как она должна играть Леокадию в фильме про Леокадию.
        - А я о нем вовсе не думаю, - ответила Леокадия. - Только я соберусь поесть - меня сразу же вызывают на съемку.
        - А что вы делаете в фильме? - допытывались дотошные журналисты.
        - Карьеру! - отвечала Леокадия. - А вообще-то это Оноре с МОЕЙ ПОМОЩЬЮ делает карьеру. Ведь до того как он меня встретил на Эйфелевой башне - я там приземлилась вместе с Алоизом - он был самым обыкновенным фотографом.
        - Замолчи, Леокадия! - вмешался в разговор Алоиз. - Никто не любит, чтобы ему напоминали о том, что еще недавно он был самым ОБЫКНОВЕННЫМ.
        - А я очень люблю, когда мне напоминают о том, как я была самой ОБЫЧНОЙ легковой кобылой. Ведь именно это во мне НЕОБЫЧНО.
        - А как вам нравится Париж? - спросил один из Журналистов.
        - И это по-вашему - Париж? - удивилась Леокадия. - Печальное зрелище - город без клевера.
        И она тут же скрылась в дверях Большого павильона, который Оноре называл Площадкой и где было множество домов и домиков, изображавших дома и домики Старой площади, а также кустов и кустиков, изображавших кусты и кустики Шестиконного сквера.
        - Но на самом деле все это вовсе не то, - говорила Леокадия. - И сама я в кино тоже на себя не похожа. Будто сама себя передразниваю. Да и полетать негде - в кадр не влезаю.
        - Зато потом тебя поместят ВСЮДУ, - утешал ее Алоиз. - Ты уже и теперь ВСЮДУ. На обложках журналов, на конфетных обертках, бутылочных этикетках. Сыр "Крылатый Конь", таблетки "Бодрящий Мустанг". Ты теперь звезда шоу-бизнеса. Суперзвезда. Разве ты не заметила, что самая модная прическа теперь "конский хвост"? Все гимназистки так ходят. Ты для них богиня, кумир, а, может, и пророк.
        - Пусть ходят. Крылья у них все равно не вырастут. Скажи мне, Алоиз, почему нет пророка в своем отечестве?
        Целый день проходил у них на съемках, хотя Алоиз и не играл в паре с Леокадией. Он следил за тем, чтобы она не чувствовала себя одинокой среди чужих и ходил за ней следом, пока Оноре не начинал сердиться и кричать:
        - Господин Алоиз, не лезьте в кадр! За вас играет Марсель, а за кого вы хотите сыграть?
        Вечером они усталые возвращались на улицу Вашингтона, в гостиницу, где Оноре снял для них два отдельных номера с ваннами. А по воскресеньям, несмотря на усталость, они ходили осматривать Париж, потому что иностранцы должны непременно осмотреть Париж.
        Особенно те, кого еще и снимают на фоне Парижа.
        К примеру, Оноре говорил:
        - Сегодня будут съемки в Лувре.
        И тогда Леокадия с Алоизом отправлялась в Лувр, где разглядывали египетские мумии, греческие скульптуры или портреты голландской школы.
        - Моих портретов гораздо больше, - говорила Леокадия. - Они везде. И на конфетах, и на этикетках с кока-колой, и на тонизирующих таблетках. Правда, иногда у меня бывает оборвано ухо или проколот булавкой глаз, или крылья замазаны мелом.
        И вдруг Леокадия остановилась как вкопанная. На лестничной площадке она увидела крылатую женщину из мрамора.
        - Гляди, ей голову оторвали! Тоже, небось, была звездой шоу-бизнеса! Суперзвездой! Хорошо хоть крылья оставили.
        А потом добавила:
        - Пусть радуется, что у нее нет головы. С одними крыльями никакой Оноре не заставит ее делать карьеру.
        ЛЕОКАДИЯ И АПЛОДИСМЕНТЫ
        ЛЕОКАДИЯ В ПАРИЖЕ
        ЛЕОКАДИЯ В ФИЛЬМЕ "КРЫЛАТЫЙ КОНЬ"
        СЕГОДНЯ ЛЕОКАДИЯ ПАРИТ НАД ЛУВРОМ
        Так зазывали плакаты на всех станциях метро. А Леокадия их не видела, потому что ездила не на метро, а в открытом автомобиле, в котором могла встать во весь рост, раскланиваться с прохожими и крыльями посылать им воздушные поцелуи.
        - У меня крылья болят от поцелуев! - жаловалась Леокадия, поработай за меня, Алоиз.
        - Ну уж нет, - вмешался Оноре. - Алоиз не конь и у него нет крыльев. А парижане желают, чтобы им кланялся крылатый конь.
        Оноре был режиссером фильма о Леокадии и потому считал, что знает все лучше всех.
        - Может, и не все, - говорил он, - но зато все, что я знаю, я знаю наверняка. Я сразу это понял как только увидел тебя на Эйфелевой башне. Конь и только конь. Крылья и только крылья.
        - Ты знаешь, Алоиз, наконец-то я прославилась не потому, что я Нелетающий Конь или Летающий Неконь, Пегас Поэта или Поэтесса Пегаса. Я теперь знаменита просто так, САМА ПО СЕБЕ.
        - Но, может, хватит с тебя? - простонал Алоиз и прикрыл голову парижской газетой: ему не хотелось, чтобы на его великолепной лысине вдруг выступили веснушки.
        - Все только начинается! - потер руки Оноре. - Это ведь только первый фильм.
        - Гляди, я опять у тебя на голове, - изумилась Леокадия, разглядывая газетную треуголку, которой Алоиз прикрывал лысину и где на первой полосе красовалась СУПЕРЗВЕЗДА ШОУ-БИЗНЕСА - Леокадия.
        В кино было много народу и все хлопали.
        - Совсем как у Президента, - огорчилась Леокадия. - После аплодисментов начнут кричать "Вон!"
        - Ну нет! - засмеялся Оноре. - За билеты-то они заплатили!
        И плюхнулся в кресло рядом с Леокадией и Алоизом в самом лучшем ряду, а потом к ним подсел еще и Марсель. И сказал:
        - А вы зачем сюда пожаловали, господин Алоиз? В этом фильме вас играю я!
        - Да ведь никто не поверит, что вы это я, - возразил Алоиз. - У вас не только бороды, и усов-то нет!
        У Марселя и в самом деле не было ни бороды, ни усов, ни лысины. Он вообще не был похож на извозчика, но не догадывался об этом, потому что ни разу в жизни не видел настоящего извозчика. Но поссориться с Алоизом не успел: начался фильм и Марсель ужасно боялся прозевать самого себя. Он и в кино пришел только для того, чтобы не прозевать себя.
        - Ах рвань хомутная! - воскликнула Леокадия. - Клянусь оглоблей, здесь все начинается с конца.
        - Этот фильм будет показан не с начала до конца, а наоборот - с конца до начала, - объяснил Оноре. - Я хотел сделать совершенно оригинальный фильм - фильм НАОБОРОТ.
        Все это и в самом деле выглядело смешно - Леокадия входила в комнату задом. Когда она ела клевер - он начинал бурно расти, а когда Марсель плакал, слезы катились не из глаз, а в глаза. И еще Леокадия ужасно смешно говорила - все слова начинала с конца. Вместо слова "мама" у нее получалось "амам".
        - Не беда, - шепнул ей Оноре, - когда ты говоришь по-французски, все равно ничего не разобрать.
        Потом Леокадия летала задом наперед над Шестиконным сквером, который скорее напоминал королевский сад Тюильри. Но вдруг крылья у Леокадии исчезли, вернее вросли в спину, и Леокадия отнесла мазь в аптеку, а рецепт - Доктору, и все захохотали.
        Тогда НАСТОЯЩАЯ Леокадия вскочила с места и громко крикнула:
        - Эй вы! Валите отсюда со своим дурацким фильмом! Ни черта вы не понимаете! Все у вас задом наперед!
        - Леокадия! - шепнул Оноре. - Ведь это нарочно придумано.
        - Я за билет не платила, - топнула копытом Леокадия. - И смотреть глупые фильмы не обязана. Могу орать сколько влезет!
        Тогда Оноре тоже встал с места и крикнул:
        - Это не настоящая Леокадия! НАСТОЯЩАЯ Леокадия была там, на экране, а та, что стоит здесь - дублерша, актриса, которая играла Леокадию в фильме. У НАСТОЯЩЕЙ Леокадии уже давно нет крыльев, они вросли в спину. А эту, крылатую, надо освистать.
        Тут все громко засвистели, а Леокадия сказала:
        - Я так и знала, после аплодисментов добра не жди!
        ЛЕОКАДИЯ И ЗОЛОТО
        Они полетели прямо к Лувру. По телевидению рекламировали полеты Леокадии над Лувром. И ей захотелось перед съемками немного потренироваться. На площади, неподалеку от Тюильри, где она приземлилась, стоял памятник - позолоченная героиня на позолоченном коне.
        - Я предпочитаю иметь крылья, - заметила Леокадия. - Это куда лучше, чем золото.
        И запела:
        Зачем кобыле позолота?
        Ведь ей летать, летать охота!
        - Скажи мне, наверное золото сделало коня знаменитым?
        - Кто знает, - вздохнул Алоиз. - Я думаю, знаменитым его сделала женщина, которая на нем сидит.
        - Видишь, а меня сделали знаменитой МОИ крылья.
        И замахала крыльями над Лувром. Алоиз смотрел на часы и замечал время. Но глядеть на часы ему пришлось недолго. К нему подошел Полицейский и сказал:
        - А ну, уведите ее отсюда!
        - Но ведь это Леокадия, - возмутился Алоиз. - У нее скоро съемки для рекламы, а сейчас тренировка.
        - Это НЕНАСТОЯЩАЯ Леокадия, - заявил Полицейский. - У НАСТОЯЩЕЙ давным-давно никаких крыльев нет. А НЕНАСТОЯЩЕЙ здесь находиться не положено.
        - Вот и прекрасно! - воскликнула Леокадия, опустившись на землю рядом с Полицейским. - Мы теперь свободны, Алоиз. Пошли в кафе! Вон оно - как раз напротив исторической женщины.
        Леокадия выбрала столик прямо на улице, под большим деревом, потому что ей хотелось получше разглядеть золотого коня.
        - А, может, золото лучше, чем крылья? - спросил Алоиз. - Погляди, какой этот конь гладкий! Свою мерку овса, небось, всегда имеет! А МЫ что есть будем?
        - Мороженое, - отвечала Леокадия и сразу же заказала шоколадное со взбитыми сливками. - Две двойных порции!
        ЛЕОКАДИЯ И НАТУРА
        А потом, вылизав дочиста свои вазочки, они пошли на прогулку, чтобы подыскать себе какой-нибудь собственный ДОМ. На гостиницу у них теперь денег не было.
        - Я очень рада, что мы не живем больше в гостинице, - рассуждала Леокадия, - мне там понравились только ковры, на них можно поваляться, почесать спину, но кровать лучше выкинуть в коридор, а то лечь негде. Ты не знаешь, Алоиз, для чего эти дурацкие кровати?
        Сена была как Сена, и как любая река отражала НАСТОЯЩУЮ Леокадию, крылатого коня, и потому, как только они подошли к реке, Леокадия сказала:
        - Я хочу быть как можно ближе к воде, Алоиз. Давай поселимся под мостом.
        Там был полумрак, пахло крысами и сыростью, но зато в углу стоял топчан и несколько старых кастрюлек.
        - В них можно варить овсянку, - решил Алоиз. - Овес возьмем в кредит в Торговых рядах, верно?
        - А я там наймусь на работу! - обрадовалась Леокадия. - Буду возить тяжести.
        Они пришли туда сразу же после обеда. В Торговых рядах в это время продавали цветы и Леокадии новая работа очень понравилась. Она любила возить тележки с гвоздиками и гладиолусами и по дороге откусывать торчавшие из коробок стебли и листья.
        - Давненько ты не покупал мне цветов, Алоиз? - говорила она. - А ведь ничего вкуснее нет на свете! Ах эти фиалки... Мягкие маргаритки... Душистый горошек...
        Леокадия возила цветы, нюхала цветы, жевала цветы, пока торговки в рядах не прозвали ее обжорой, нахальной кобылой и не отказались платить за работу.
        - Да ты никак белены объелась, Леокадия! - корил ее Алоиз по дороге домой, на набережную. - Совсем сдурела, матушка!
        - Мне очень стыдно, - вздохнула Леокадия. - Но было бы чудом, если бы я не учудила. И запела:
        Я не знаю, что за тайна здесь скрыта,
        Не помогут никакие усилья,
        Вечно лезут всем в глаза мои копыта
        И крылья.
        Вот такая грустная картина
        И не знаю, что еще приключится.
        Аппетит у меня лошадиный,
        А летаю как птица.
        ЛЕОКАДИЯ И ДОХОДЫ
        - Кто это тут распелся? - послышался чей-то голос. - Вы что, не видите? Я сплю.
        Алоиз зажег спичку. На его топчане кто-то лежал. Очень Заросший.
        - Как вы сюда ко МНЕ попали? - спросил Алоиз.
        - Вот именно. Как вы сюда ко МНЕ попали? - повторил кто-то Очень Заросший.
        - Давайте не будем спрашивать, как мы сюда к НАМ попали, вмешалась в разговор Леокадия. - Спать пора.
        Но утром она проснулась очень рано, вернее ее разбудили. Когда Леокадия открыла глаза, она увидела, что ее за крылья держит кто-то Очень Заросший.
        - Добрый день! - улыбнулась Леокадия. - Вам что, очень нужны пух и перья?
        - Позарез, - отвечал Очень Заросший. - Пух и перья нынче в цене, а у меня нет ни гроша на выпивку. Выдеру немного пуха и пера, и загоню на Блошином рынке. С паршивой кобылы хоть перьев клок.
        - Но ведь я не смогу летать! - воскликнула Леокадия.
        - Ну и что? А я - летаю? - возмутился Очень Заросший.
        - А у меня что? Есть хоть грош на выпивку? - в свою очередь возмутилась Леокадия.
        И чтобы поскорее удрать от Очень Заросшего тут же разбудила Алоиза.
        - Аида на Блошиный рынок, Алоиз! - кричала она. - Узнаем, как там продают блох - на вес или поштучно.
        Но блохи ее вовсе не интересовали. Она боялась, как бы Алоиз не догадался, что она решила продать крылья.
        И он, ничего не подозревая, спокойно полетел с Леокадией через весь город на Блошиный рынок. По дороге Леокадия повздыхала немного она-то знала, что глядит на город сверху в последний раз. А ей так хотелось еще когда-нибудь снова окинуть взглядом Париж!
        Они обошли с Алоизом весь Блошиный рынок, там была большая барахолка, разные диковинки и всякий хлам, но совсем не было блох. Наконец Леокадия сказала:
        - Подожди меня, Алоиз, я сейчас...
        И оставила Алоиза одного, а он, очень удивившись, помчался за ней следом и догнал возле лавки Старьевщика.
        - Крылья у меня старые, - уверяла его Леокадия. - Но это незаметно, потому что я пересыпала их нафталином...
        - Мадам, это у вас натуральный гусиный пух? - расспрашивал Старьевщик.
        - Самый что ни на есть натуральный, - подтвердила Леокадия.
        - Она врет! - воскликнул Алоиз. - Откуда у лошади может взяться натуральный гусиный пух?
        - Что вы мне тут байки плетете! - возмутился Старьевщик. - Где вы видели, чтобы лошадь говорила, да еще по-французски?
        - Сами сейчас увидите, лошадь это или не лошадь, - сказал Алоиз. И воскликнул:
        - Но-о, Леокадия!
        И тогда Леокадия, сама того не желая, двинулась в места в карьер.
        - Ах, Алоиз, ты все испортил! - сердилась она, когда они пешком возвращались через весь Париж обратно. - Пух очень дорогой, и на эти деньги ты бы мог купить сотню булочек.
        - Но у меня бы кусок застрял в горле. Ведь ты не могла бы больше летать!
        - Ты же сам сказал, что я лошадь! Зачем мне летать? Из-за того, что я лошадь мы ничего не сможем купить. Какой от меня доход? Кто сегодня способен озолотить лошадь?!
        Но тут, на другой стороне улицы, над входом в какую-то лавку она увидела позолоченную конскую голову.
        - Я опять ошиблась, Алоиз! - воскликнула она. - Вот где могут озолотить лошадь!
        Она хотела тотчас же перебежать на ту сторону, но не успела даже сойти с тротуара, как Алоиз крикнул:
        - Леокадия, стой! Клянусь оглоблей, это мясная лавка!
        - Ах, так? - удивилась Леокадия. - Но конина из меня тоже не получится. Во мне есть что-то от птицы.
        ЛЕОКАДИЯ И ВРАНЬЕ
        Домой они вернулись очень поздно, но не в темноте. Париж был освещен еще ярче, чем всегда, а ярче всего светились неоновые рекламы над кинотеатрами:
        ЛЕОКАДИЯ ТЕПЕРЬ НАША!
        БЛИСТАТЕЛЬНЫЙ ФИЛЬМ О КРЫЛАТОМ КОНЕ
        ВОСХОДЯЩАЯ ЗВЕЗДА!
        - А вот и неправда - не восходящая, а заходящая... - вздохнула Леокадия.
        И тут по небу пролетело множество звезд, они скрылись где-то за Эйфелевой башней, а, может, упали в Сену и пошли на дно; во всяком случае и Алоиз и Леокадия издали громкий вопль, а потом Леокадия сказала:
        - Пошли скорее, Алоиз, сейчас мы их выловим!
        Но когда они подошли ближе к Сене, оказалось, что это вовсе не звезды, а огни праздничного фейерверка. Огни всех цветов и оттенков загорались и загорались на небе, а потом выстроились в ряд и приняли очертания голубого коня с красными крыльями. И тогда-то из под моста появилась патлатая тень. Разумеется, это был Очень Заросший.
        - Леокадия НАША! - ухмыльнулся он. - А раз ты Леокадия, да к тому же наша, мы тебя сейчас разделим. Вы что предпочитаете, сударь гусятину или жеребятину?
        Но Алоиз предпочел третье - бросился наутек вслед за Леокадией, и, хотя бежал что было сил, догнал ее только на Новом мосту да и то лишь потому, что она вдруг остановилась перед каким-то ярко освещенным памятником.
        - Опять конь! - прошептала Леокадия. - Гляди, как здесь ценят НЕЖИВЫХ коней! А этот мужчина на коне, случайно не мясник?
        - Кто его знает, - отвечал Алоиз. - Может, полководец, может, король, а, может, и мясник.
        - Не мясник, а король, - объяснила стоявшая на мосту барышня, Генрих Четвертый.
        - Почему Четвертый? - удивилась Леокадия. - Что, этих Генрихов нумеруют как дрожки? Я, например, ЛЕОКАДИЯ ТРИНАДЦАТАЯ.
        - Леокадия, - повторила Барышня. - Настоящая или ненастоящая? Ага, с крыльями, значит - Самозванка. Я ужасно рада.
        - Чему же вы радуетесь? Я НАСТОЯЩАЯ Леокадия.
        - Все самозванцы о себе так говорят. А я собираю материал о самозванцах. Я знаю про них все. Это мой КОНЕК.
        - Конек! - обрадовалась Леокадия. - Наконец нашелся кто-то, кто любит коней. А что вы делаете с коньками? Можно, я наймусь к вам на работу?
        - О нет, я просто о вас напишу. Давайте поработаем за чашкой кофе.
        - Лучше за порцией мороженого, - предложила Леокадия. - И даже за двумя. Двойными.
        Напротив коня с его Генрихом Четвертым было маленькое кафе, но Леокадия не переступила его порог - ей хотелось получше разглядеть коня с Генрихом. Поэтому они сели втроем за столик на улице, и Барышня заказала две двойные порции мороженого и кофе.
        - Это у нас лжеинтервью, - провозгласила она. - Как вас зовут на самом деле?
        - Леокадия. Мне четыре года и пять месяцев. Я ходила в упряжке, возила седоков на дрожках номер тринадцать. Потом отрастила крылья и научилась летать. Из моей страны меня выгнали. А теперь я безработная.
        Барышня все записала в блокнот.
        - Прочтите, что вы там написали, - попросила Леокадия.
        Барышня прочла:
        "И вовсе я никакая не Леокадия. Если смотреть на меня в профиль, то мне можно дать четыре года и пять месяцев, а если в фас - то добавишь еще столько же. Значит, мне почти девять лет. Крыльев у меня нет, вот я и не летаю. Вполне могла бы оставаться дома, но здесь я нашла работу".
        - Девять лет? - возмутилась Леокадия. - Откуда вы это взяли? Поглядите на мои зубы!
        - Зубы тоже ненастоящие. Вставная челюсть.
        - А где я нашла работу?
        - У меня, - спокойно отвечала Барышня.
        - У вас? Чтобы вы сочиняли обо мне всякие враки? Так-то вы любите лошадей? Спасибо. Увольте. И немедленно. Сию же минуту.
        - Идет, - как ни в чем не бывало ответила Барышня.
        И ушла. Да так быстро, что не успела даже заплатить за мороженое и кофе.
        - Ну и здорова врать! - возмутилась Леокадия. - А главная ложь это будто я могла остаться дома... Словно там не было Президента. Президент...
        И тут вдруг она увидела валявшуюся на земле газету и подняла ее.
        - Что тут написано? А ну прочти, Алоиз! - скомандовала она, показав крылом на фотографию Президента.
        - У нас революция, - ахнул Алоиз. - Нет больше ни Самых Главных, ни просто Главных. Страной правят соседи со Старой площади.
        - Ура-а! - закричала Леокадия.
        Она помчалась к памятнику Генриха Четвертого и долго плясала вокруг коня, напевая песенки, сочиненные ею и другими, а над ее головой расцветали то голубые, то красные, то желтые искусственные огни.
        - Желтый люпин! - восклицала Леокадия. - Оранжевый!.. Лиловый!.. Поехали домой, Алоиз!
        - Ну и зачем же ты отказалась от работы? - спросил Алоиз. - Ведь эта главная ложь оказалась не враньем!
        ЛЕОКАДИЯ И ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНОСТЬ
        И снова они очутились на Шестиконном сквере в кустах сирени, которые уже слегка увяли. И снова каждое утро Алоиз бежал к Пекарю за хлебом или к Продавцу за овсом в долг, то есть за деньги, которых пока нет и неизвестно когда будут. А потом приходили дети и спрашивали:
        - Когда ты наймешься на работу, Леокадия?
        - Завтра, - отвечала Леокадия, потому что ВСЕГДА верила в это. - Я ведь вернулась домой. У меня здесь много добрых друзей. Они помогут.
        - Ясное дело, поможем, - подтвердил Парикмахер. - А с чего это ты вдруг решила вернуться из Парижа?
        - Мне не понравилась Эйфелева башня, - отвечала Леокадия.
        - А зачем было так высоко задирать голову? И вообще, ты слишком высоко летаешь, Леокадия. Нет, ты мне не подходишь. Я модный парикмахер. И без всякого полета.
        И он пошел себе в свою парикмахерскую, где у него были теперь лампы с дневным светом и электросушилки. И никогда больше не появлялся на Шестиконном сквере. Боялся испачкать свои новые ботинки, а ботинки у него теперь всегда были новые.
        Молочник, увидев Леокадию, даже присвистнул:
        - Вот те раз, вернулась из Парижа! Что привезла?
        - Себя, - отвечала она. - И Алоиза.
        - Ну что ж, я беру тебя на работу. Будешь на своей машине развозить молоко.
        - На своей? - удивилась Леокадия. - Но у меня нет никакой машины!
        - Нет?! - еще больше удивился Молочник и подумал: "Ну и жмоты! Теперь без машины никто ничего не развозит".
        И с тех пор перестал с ними здороваться, хотя ежедневно ставил свою машину на Шестиконном сквере.
        Аптекарша пригласила Леокадию с Алоизом на чай, а на чаепитии кроме Аптекарши были Аптекарь, Фелек, Франек, и маленькая Агатка и множество булочек с салатом.
        - Расскажите нам про Париж, Леокадия! - попросила Аптекарша. - Про Париж и только про Париж!
        - Париж! Париж! Париж!
        - ЧТО, Париж?
        - Да НИЧЕГО - Париж. Когда меня просят рассказать про Париж и только про Париж, я вообще ничего не могу придумать. Даже, если в это время ем булочку.
        Фелек с Франеком громко расхохотались и Аптекарша выставила их за дверь, а потом Аптекарь сказал:
        - Ну, я пошел, и ты ступай, Леокадия, хорошо?
        - Идет! А когда мне можно выйти на работу?
        - На какую работу?
        - Ну, я могу играть с Фелеком, Франеком и Агатой, кувыркаться для них в воздухе. Или сметать крыльями пыль с полок.
        - Спасибо! Но мы теперь квартиру пылесосим! Электропылесосом, гордо сказал Аптекарь.
        - А Фелек, Франек и Агата смотрят телевизор, - вставила Аптекарша. - Спасибо!
        - Да? - удивилась Леокадия. - А не проще ли было бы включить детей ПРЯМО в сеть? Спасибо!
        И ушла, прихватив со стола все булочки до единой. На Шестиконном сквере эти булочки им очень пригодились. Ведь денег на хлеб и овес оставалось все меньше. Пенсия Алоиза была рассчитана на человека без коня. А тут поди ж ты, у него конь, да еще крылатый.
        - Вместо того, чтобы платить за хлеб, лучше я у тебя поработаю, предложила Леокадия Пекарю. - Я могу крыльями выметать из печи пепел и раздувать огонь.
        - Ну нет, Леокадия! - воскликнул Пекарь. - Тому, кто побывал в Париже не пристало растапливать печь. И вообще - у нас газ.
        - Жаль, что не ПЕГАС, - вздохнула Леокадия.
        И теперь один только Продавец, как бывало, заглядывал на Шестиконный сквер - спрашивал, когда же наконец ему вернут деньги за овес, который он отпускал в кредит. Но у Продавца Леокадия работы не просила.
        - Жаль лишиться последнего доброго друга, - говорила она.
        Тем временем на кустах сирени один за другим опали листья, а холодный ветер все чаще пробивался сквозь голые кусты и прочесывал Алоизу бороду, а Леокадии перья.
        - И все равно нам здесь лучше, - стуча зубами от холода, твердила Леокадия. - ДОМА и солома едома.
        Дети со Старой площади навещали их все реже и реже. А потом и вовсе перестали. Родители запретили им играть с Леокадией. Родителями со Старой площади и были соседи со Старой площади, а соседи со Старой площади теперь управляли страной и детям приходилось их слушаться.
        - Чокнутая какая-то, - переговаривались соседи со Старой площади. - Надо же! Уехать в Париж и вернуться!
        ЛЕОКАДИЯ И ВЛАСТЬ
        - Но ведь я тоже живу возле Старой площади, - рассуждала Леокадия.
        Они сидели с Алоизом на Шестиконном сквере и старались согреться впрок.
        - Я тоже живу возле Старой площади, - повторила она, - значит, я тоже могу управлять страной. И как это я раньше не додумалась. С чего начнем, Алоиз?
        - С дрожек, - отвечал Алоиз.
        Леокадия сразу смекнула, о чем речь, и помчалась в сарай за дрожками номер тринадцать. Алоиз помчался вслед за ней, за своим кнутом и упряжью, и запряг Леокадию.
        - Хомут! - воскликнула Леокадия. - Наконец-то снова хомут! Удила! Наконец-то снова удила!
        И запела:
        Да здравствует верный кнут
        И старенький мой хомут!
        Лечу, закусив удила,
        И жизнь мне, как прежде, мила.
        О, вожжи, вожжи, вожжи!
        Вы мне всего дороже!
        Хоть мы и расстались давно,
        Но-о, Леокадия, но-о!
        - НО-О, ЛЕОКАДИЯ! - крикнул Алоиз.
        Они выехали из сарая и Леокадия помчалась по Миндальной аллее, но хомут и подпруги все время ей мешали, и Алоиз натягивал вожжи: он чувствовал, что дело плохо, что Леокадия не сможет больше быть настоящей легковой лошадью. И никак не мог взять в толк, почему?
        - Хомут, не трет? - спрашивал он.
        - Нет, ничуть, - отвечала Леокадия.
        - Дышло не мешает?
        - Нет, не мешает.
        - А может подпруга давит?
        - И не думает!
        - Ну тогда я понял! - вскричал Алоиз. - Просто ты слишком много болтаешь и все время оборачиваешься. А где это видано, чтобы лошадь разговаривала с извозчиком?
        - Я привыкла, - растерялась Леокадия. - И, знаешь, я почти забыла, как ходят в упряжке. Помню только: "Но-о!" и "Тпру-у!", "Тпрусеньки!"
        - Ну так, НО-О, ЛЕОКАДИЯ! - воскликнул Алоиз.
        И свалился с козел. Потому что Леокадия вовсе не двинулась с места, а забила крыльями и взмыла вверх. Опираясь на два задних колеса, дрожки встали на дыбы.
        - ТПРУ-У! - крикнул Алоиз.
        Тогда Леокадия снова опустилась на мостовую, а дрожки стукнулись о булыжник с такой силой, что тут же разлетелись на куски.
        - Вот видишь, я не забыла "Но-о!" и "Тпру-у!" - заявила Леокадия. - Но, видно, и крылья не забыла. А, может, у дрожек, пока они стояли в сарае, испортился характер и они так и норовят встать на дыбы.
        - Управляй страной, но не мною, - ворчал Алоиз, выбираясь из-под обломков дрожек номер тринадцать. - Я сыт твоей властью по горло!
        - Ты еще пожалеешь о своих словах, - воскликнула Леокадия. - Я буду управлять в нашу ПОЛЬЗУ. Вот увидишь!
        И тотчас же галопом помчалась к Продавцу.
        - Теперь я у власти. Выдайте мне два мешка овса.
        - Хорошо, в кредит, - ответил Продавец.
        - Мне все едино, лишь бы БЕСПЛАТНО, - обрадовалась Леокадия.
        И, вернувшись на Шестиконный сквер, сказала Алоизу:
        - Сейчас увидишь, что бывает, когда страной правит лошадь.
        Она вскочила на скамейку на Шестиконном сквере и воскликнула:
        - Дамы и господа! Теперь страной правлю я, Леокадия Тринадцатая! Прошу собрать пожертвования на мой памятник. Он должен стоять именно здесь, где я жила и правила.
        Вокруг Леокадии собралась небольшая толпа, а кто-то из толпы спросил:
        - Памятник? А с чего вдруг?
        - Вспомните Францию. Там есть памятник коню Генриха Четвертого, ответила Леокадия.
        - Верно говорит, - воскликнул кто-то из толпы. - Будем брать пример с Запада. Они своих коней окружают заботой.
        - И покрывают позолотой! - подхватила Леокадия. - Перед тем, как отправить на бойню.
        И тут же принесла мешок из-под овса для золота. Но ни у кого золота при себе не оказалось.
        - Так ты ничего не добьешься, - рассердился Алоиз. - Ты не начальница, а просто глупая гусыня.
        - Это оттого, что во мне есть что-то от домашней птицы, - с грустью сказала Леокадия.
        ЛЕОКАДИЯ И СЛУЖБА
        - По-настоящему править страной можно только в Ратуше, рассуждала Леокадия.
        Фонтан перед Ратушей оставался прежним, но Леокадия не могла больше плескаться в радужных брызгах - ведь она теперь была не Леокадией Крылатым Конем, а Леокадией Государственной Персоной, со своим собственным кабинетом, который выглядел точно так же, как кабинеты всех прочих важных начальников, с креслами, в которых очень хотелось покачаться, и с коврами, на которых можно было поваляться.
        Посреди кабинета стоял стол, а за столом с одиннадцати до трех сидела Леокадия и умирала от скуки. Правое переднее копыто она то и дело опускала в мисочку с тушью и штамповала бумаги, бумажки и бумажонки, а правое крыло ее не просыхало от чернил - одним из перьев правого крыла Леокадия подписывала документы, а вернее ставила возле печати на бумагах, бумажках и бумажонках закорючку.
        Это занятие и было ее НАСТОЯЩЕЙ СЛУЖБОЙ. Леокадия тосковала - ей так хотелось искупаться в фонтане, полетать, поговорить с Алоизом, ведь его Швейцар не пускал в Ратушу. И лишь вечером, дома, на Шестиконном сквере, Алоиз рассказывал ей о жизни, которая шла за стенами Ратуши.
        - Почему ты сегодня приказала выбросить на свалку все карусели? спрашивал Алоиз.
        - Впервые об этом слышу.
        - Но там стояла твоя подпись с печатью.
        - Ты ведь знаешь, Алоиз, у меня нет очков, и вообще, если бы я читала все эти бумаги, бумажки и бумажонки, мне некогда было бы их подписывать и ставить печать. Какого цвета была эта бумажка о каруселях?
        - Розовая.
        - А, помню! Поэтому я ее и подписала. Обожаю розовый клевер!
        И все же ей жаль было каруселей.
        - Ничего не поделаешь, - развел руками Алоиз. - Если уж кто дорвался до власти, то непременно натворит глупостей.
        На другой день Леокадия подписала зеленую бумажку, напоминавшую ей салат, а на зеленой бумажке было напечатано распоряжение - сжечь все старые дрожки. И когда Леокадия узнала об этом, она так огорчилась, что не захотела больше возвращаться в Ратушу.
        - Я не могу управлять столицей с помощью пера и копыта, - заявила она. - Я слишком люблю клевер и салат, и поэтому не могу править мудро и беспристрастно.
        За Леокадией на Шестиконный сквер явился Швейцар.
        - Кто же будет управлять столицей? Нам так не хватает вашего пера!
        - Я больна, - выкручивалась Леокадия. - Натерла перья во время полета.
        - Во время полета? - удивился Швейцар. - Так вы еще и летаете? И важные бумаги подписываете теми же перьями? Ну, это слишком легкомысленно! Управлять надо БЕЗ ПОЛЕТА!
        И он решил больше не пускать Леокадию в Ратушу, хотя она жила неподалеку от Старой площади и имела полное право занимать важный пост.
        ЛЕОКАДИЯ И ВОЙСКО
        - Ну что ж, выходит, управлять Столицей я не умею, - размышляла Леокадия. - Ох, мне кажется, я - военная косточка.
        Это было в солнечное декабрьское утро. Леокадия с Алоизом прогуливалась по Шмелиной площади, как раз напротив солдатских казарм.
        - Вместо того, чтобы править с помощью пера и копыта, я могла бы, например, командовать войском. Для этого мне вовсе не нужны очки читать не обязательно.
        - Но ведь часовой тебя в казарму не пустит, - сказал Алоиз.
        - А крылья на что? - воскликнула Леокадия.
        Взмахнув крыльями, она без труда перелетела через высокую стену казармы, и не успел Алоиз сообразить, сумеет ли он вызволить Леокадию из кутузки, если ее задержат, как услышал звуки военного марша.
        Из казарменных ворот во главе военного отряда вышла Леокадия. Солнце светило, пуговицы на мундирах блестели, копыта Леокадии выбивали дробь военного марша. Алоиз помчался вдогонку за Леокадией. Но когда войско вышло на Миндальную аллею, к Леокадии приблизился Постовой.
        - Привет полководцу! - улыбнулся он Леокадии. - Давненько я не составлял протокольчиков.
        - Отставить! - рявкнула Леокадия. - Кругом, марш!
        Но Постовой не двинулся с места. Он вытащил блокнот и громко забормотал:
        - Запрещается... в будний день!
        - Это военный парад! - воскликнула Леокадия.
        - Это нарушение закона, - объяснил Постовой. - Сегодня будний день. А устраивать массовые гуляния и парады можно только по праздникам.
        - За мной, шагом марш! - скомандовала Леокадия.
        Но солдаты не желали больше слушаться.
        - Что же это за полководец, который нарушает закон! - возмущались они.
        - Где же военная дисциплина?!
        - Дисциплина и строгость?!
        - Отрастила крылья и придуривается! И повзводно, строевым маршем, проследовали назад, в казарму.
        - Жалко, что я не скомандовала им: "Кругом марш!" - вздохнула Леокадия. - Тогда было бы похоже, что они выполняют МОЙ ПРИКАЗ.
        - Нужно шариками работать, - заявил Постовой. - Если не знаешь, какой приказ люди выполнят, не приказывай вовсе.
        И он с удовольствием составил протокол и заплатил штраф.
        ЛЕОКАДИЯ И МОЗОЛИ
        - А теперь пройдемте в кафе-мороженое, - сказал Постовой. - Надо поговорить.
        И они отправились в золотисто-коричневое кафе, но не сели за столик в саду, а открыли дверь и вошли в раздевалку.
        - Прошу прощения, - остановил их Гардеробщик, указывая на крылья. - Это вам придется сдать на вешалку - здесь у нас не карнавал, не кино и не театр.
        - Сними бороду, Алоиз, - засмеялась Леокадия. - Здесь же не кино и не театр.
        - Бороду можете захватить с собой, - разрешил Гардеробщик. - А что касается крыльев, то есть указание, - и показал на висевшую на стене табличку с надписью:
        КЛИЕНТАМ С ПЕРЬЯМИ ВХОД В ЗАЛ СТРОГО ЗАПРЕЩЕН
        - Это все Официантка. Ее работа, - догадалась Леокадия. - Ну скажи, Алоиз, чем я ей не угодила?
        - Ей весь мир не угодил, а конь частица мира!
        - Маленькая, - вздохнула Леокадия, - но очень важная.
        И высоко подняв голову, покинула золотисто-коричневое кафе, вслед за ней вышел Алоиз, а за ними Постовой.
        - Ну что же, все к лучшему. Кто же в такую погоду ест мороженое? спросила Леокадия. В этот момент с неба стали падать снежинки.
        - Вот как раз об этом я и хотел с вами поговорить, - признался Постовой. - О холодах. На Шестиконном сквере похолодало. Соседи со Старой площади говорят, что вы им глаза мозолите. Не могут смотреть спокойно, как вы мерзнете.
        - Ну так пусть не глазеют в окна, - рассердилась Леокадия.
        - Этого я им запретить не могу. Они такие добрые... Хотят, чтобы вы переехали.
        - Куда? - поинтересовался Алоиз.
        - Никуда! - воскликнула Леокадия. - Ведь там наш ДОМ. Можете составить протокол, пожалуйста. Хоть десять, хоть двадцать протоколов. Пишите, сколько влезет, мы все равно никуда не уедем с Шестиконного сквера.
        Но когда они вернулись на Шестиконный сквер, там их уже поджидали соседи со Старой площади.
        - Не желаем, чтобы кто-то летал у нас перед носом! - кричали они.
        - Не желаем, чтобы нам снились по ночам полеты!
        - Не желаем, видеть крылатых лошадей в нашей Столице!
        - Сделаем Шестиконный сквер настоящим столичным сквером! А сейчас, с летающим конем, это дыра какая-то!
        В заключение Аптекарь произнес маленькую речь:
        - Если наши дети начнут летать, они перестанут учиться, а кто не учится - тот не зарабатывает, у него нет пылесосов, холодильников, стиральных машин и телевизоров... Давайте купим Леокадии нормальную конюшню в сельской местности!
        - Минуточку, - прервала его Леокадия. - Я кобыла не СЕЛЬСКАЯ, а самая настоящая ГОРОДСКАЯ, и Алоиз - городской пенсионер. Мы хотим остаться тут, где зимой на землю падают снежинки, где весной поют соловьи, летом цветут маргаритки, а вокруг - Столица. Шестиконный сквер это бывшая стоянка дрожек и нынешняя стоянка Крылатого коня. Тут я всегда - ДОМА.
        А снег падал и падал на Шестиконный сквер всю ночь, а потом еще одну ночь и много много ночей подряд. Леокадии все трудней становилось летать - крылья покрылись инеем, тем самым, что посеребрил усы и бороду Алоиза.
        - Но все равно мы вместе, Алоиз. Мы ДОМА. И никакая Вдова не посмеет отправить нас в приют для Бездомных лошадей. И еще у нас настоящие крылья, на которых можно летать, - говорила Леокадия.
        И наперекор всем и всему летала.
        НО-О, ЛЕОКАДИЯ!
        Вербные сережки самые ранние, может, потому они такие горькие. Солнце еще не успело напоить их сладостью. И все же Леокадия любила вербочки, и как только увидела их, воскликнула:
        - Это ничего, что ты не можешь мне купить их, Алоиз! Здесь у реки вербочки можно раздобыть даром.
        И, набив пушистыми сережками рот, запела:
        Сколько стоит синева?
        И зеленая трава?
        А потом спросила:
        - Отчего я всему так радуюсь, Алоиз? Почему мне всегда весело? Может, оттого, что у меня ничего нет?
        Вот какое бывает чудо,
        Пусть частенько я голодаю,
        Но как только еду раздобуду,
        Я от радости все забываю.
        А, может, я веселюсь оттого, что у меня есть свой ТАЙНИК ДЛЯ РАДОСТЕЙ? Почему ты не отвечаешь, Алоиз?
        - Потому что я не думаю, - буркнул Алоиз. - А не думаю потому, что не ем. А не ем потому, что не люблю вербные сережки. Ведь ничего другого даром не добудешь.
        - Я не люблю разговаривать с тем, кто молчит. Я должна заработать тебе на хлеб, Алоиз. Надо подыскать работу.
        - Это уже было, - махнул рукой Алоиз. - Не думай о том, что было, а лучше придумай ПРОДОЛЖЕНИЕ.
        - Я не знаю, какое еще может быть ПРОДОЛЖЕНИЕ. Я была просто Безработным конем, Крылатым безработным конем, была Нелетающим конем и Летающим Неконем и опять-таки безработным. Была Пегасом Поэта и Поэтессой Пегаса, безработной эмигранткой и безработной репатрианткой. У моей истории больше нет ПРОДОЛЖЕНИЯ, Алоиз.
        А потом, поглядев на свое отражение в реке и на вербы, отразившееся в воде вверх ногами, сказала:
        - Я Леокадия НАОБОРОТ, потому что все у меня получается наоборот. А вот эта Леокадия в воде показывает Леокадию наоборот, значит это ПРОСТО Леокадия и все у нее будет получаться ПРОСТО. Я хочу поменяться с ней местами, войду в воду и займу ее место, а она вместо меня выйдет из воды. Вот и получится ПРОДОЛЖЕНИЕ.
        И не успел Алоиз опомниться, как Леокадия полезла в холодную воду и исчезла бы в ней с головой, быть может навсегда, если бы вдруг не услышала знакомую песенку:
        А вот вербочки, вербочки,
        Пушистые веточки...
        - Цветочница! - воскликнула Леокадия и выскочила из воды.
        - Что ты вытворяешь?! - рассердился Алоиз. - Забрызгала меня грязью!
        - Ничего особенного, - засмеялась Леокадия. - Я не в обиде. Да мне и некогда. Надо поговорить с Цветочницей.
        - О, нет! - ответила Цветочница, - Мне тоже некогда. Я пришла к тебе на минутку, ты ведь не знала, какое последует ПРОДОЛЖЕНИЕ. Назови мне три желания и я исчезну.
        - Три желания? Но какие? - спросила Леокадия.
        - Ну вот и я хотела бы знать, КАКИЕ? - ответила Цветочница. - Ты должна придумать их сама. Лучше всего сделать это во время еды.
        И она протянула Леокадии три пучка вербочек с пушистыми сережками.
        - Раз, - и Леокадия сжевала первый пучок. - Я хочу, чтобы Алоиз всегда был со мной.
        - Хорошо, - согласилась Цветочница. - Но это еще не ПРОДОЛЖЕНИЕ.
        - Два, - и Леокадия съела второй пучок. - Я хочу всегда жить на Шестиконном сквере, потому что там я ДОМА.
        - Хорошо, - кивнула Цветочница, - но ты еще не придумала ПРОДОЛЖЕНИЯ.
        - Три, - и Леокадия проглотила третий пучок. - Я хочу, чтобы никто больше не злился на меня за то, что я конь с крыльями.
        - Хорошо, - отвечала Цветочница. - Это и будет ПРОДОЛЖЕНИЕМ!
        Она подняла вверх обе руки, и вдруг Леокадия увидела, что мир вокруг становится все больше и больше, а Алоиз увидел, что Леокадия становится все меньше и меньше, пока она не сделалась величиной со сверчка и не прыгнула Алоизу на руку.
        - Ах рвань хомутная! Ты ли это, Леокадия? - воскликнул Алоиз.
        - Клянусь оглоблей! Мне кажется, я знаю, кем я стала, застрекотала Леокадия.
        Да, она и правда превратилась в луговую кобылку, иначе говоря, в кузнечика. И с этого дня трава для нее стала высокой, маргаритки огромными, люди добрыми, а все вокруг было совсем просто, ведь никого теперь не злило, что вот у нее почему-то выросли крылья.
        - Да, Алоиз, - рассуждала Леокадия, - тот кто хочет иметь крылья, должен быть очень маленьким.
        Алоиз только улыбался в ответ - как и все старые пенсионеры он любил слушать болтовню кузнечиков на Шестиконном сквере.
        И время от времени потихоньку повторял:
        - Но-о, Леокадия! Но-о, Леокадия!
        08.12.1963 _________
        Послесловие не столько для родителей детей,
        сколько для родителей родителей
        Разве лошади летают
        как птицы?
        Нет, нет, это не Пегас на Парнасе, это грустная варшавская история - уходящее прошлое.
        Это нежное прощание со стариной, которая кажется никому не нужной, но без которой, оказывается, не может существовать ничего нового, без которой, оказывается, не могут жить дети, ибо именно им (как это ни удивительно) всего нужнее связь с прошлым, и не только с давно минувшими временами сказочных королей, рыцарей и принцесс, но и с совсем недавним прошлым их собственных бабушек и дедушек, когда по улицам дребезжали, может быть, уже не извозчицкие пролетки, а старенькие трамваи, когда в помине не было ни "Сникерсов", ни компьютерных игр, но дети (их собственные бабушки и дедушки) так же, как они, обожали сладкое и веселые игры.
        Преемственность поколений нужна всем, и бабушкам с дедушками, так же, как и папам с мамами, полезно вспомнить, что и они когда-то были детьми, и что с тех пор прошло совсем не так много времени, как иногда кажется.
        Происшествия с Леокадией - чудесное погружение в детство, которое пробуждает нежность к старшему поколению, уча не отвергать с порога все то, что было до нашего рождения. Да-да, уже и тогда было кое-что хорошее. Да-да, уже и тогда любили и страдали, дружили и ссорились.
        Циркачка, Муза Поэта, музейный экспонат - кем только ни приходилось быть этому милейшему существу, которое превыше всего ценит свободу, дружбу и верность. Да, эта книжка о верности тем, с кем ты долго трудился вместе, немало пережил доброго и злого, верности прежним взаимоотношениям, старым друзьям, которых не стоит легкомысленно менять на новых, книжка о том, что ценности недаром называются вечными, а понятия о добре и зле меняются куда медленней, чем форма транспортных средств.
        Ольга Бухина