Конверт из Шанхая Владимир Кузьмин
        Приключения Даши Бестужевой #3
        Транссибирский экспресс - один из самых быстрых в мире. Расстояние между Иркутском и Москвой он проходит меньше чем за 9 суток. О роскоши и комфорте этого поезда рассказывают легенды. Путешествие на нем - настоящий праздник… Однако для Даши Бестужевой дорога омрачена ужасным событием. При таинственных обстоятельствах совершено убийство одного из пассажиров, банкира Соболева! Разгадавшая не одну детективную загадку, Даша решает помочь расследованию - только она обратила внимание на ряд странных фактов, а значит, имеет шанс вычислить преступника. Но, если злодей все еще находится в поезде, кто поручится за безопасность отважной девушки?
        Владимир Кузьмин
        Конверт из Шанхая
        Пролог
        Посетителя, выходящего от управляющего, секретарь встретил широкой улыбкой. Улыбка эта была куда более искренней, чем та, которой тот же самый человек удостоился по приходе в банк. До конца рабочего времени оставалось всего ничего, а тут посетитель! Но пробыл он лишь несколько минут, чем и обрадовал секретаря, которому больше всего на свете хотелось выбраться из духоты помещения на улицу и выпить где-нибудь ледяного квасу или китайского холодного чая. Квас, конечно, был более желательным. Потому как за годы службы в этих краях все китайское успело приесться и надоесть хуже горькой редьки. Хотя редька здесь как раз сладкая, так что горькой редьке он, скорее всего, и обрадовался бы.
        Уходящий распрощался по-французски, секретарь вежливо ответил также на французском. Посмотрел вслед и подумал:
        «Экая жизнь несуразная! Банк вроде бы как в Китае, но русский. О посетителях порой и совсем не поймешь, кто они есть такие. Вот этот, для примера взять, одет на европейский манер, лицом… скорее всего, полукровок, есть в его лице и восточное, и европейское. Изъясняется по-французски. Пойми, кто таков?»
        Его размышления, сопряженные с наблюдением за мухой, ползающей по стене, прервал новый посетитель. Секретарь подавил вздох разочарования - стрелка часов как раз пересекла черту конца рабочего дня, но этот клиент банка был ему знаком, о его приходе было известно, да к тому же сказано, что зайдет тот неофициально, и, стало быть, задержкой на службе этот визит не обернется - и вполне весело обратился к визитеру:
        - День добрый, Михаил Наумович! Начальство только вас и поджидает, извольте пройти в кабинет. Эх, как я вам завидую, вы уж через три дня дома будете.
        - Буду. Но завидовать - грешно! - отшутился визитер и вошел в кабинет управляющего Шанхайским отделением Русско-китайского банка.
        Через секунду в приемную выглянул управляющий:
        - Виктор Сергеевич, вы уж идите домой, мне в вас сегодня нужды не будет, а я вас и так постоянно задерживаю.
        - Да мы что? Если надо… Но если можно идти, так я пойду? До свидания.
        Вернувшись в кабинет, управляющий не стал садиться к своему столу, но не стал и присаживаться рядом с посетителем, которого усадил за небольшой чайный столик. Он шагнул к окну, выходящему на улицу. Там было не слишком многолюдно, напротив, у входа в китайский трактир курили двое мужчин. За углом стояла, кого-то поджидая, коляска, запряженная низкорослой лошадкой. Еще одна, та, на которой приехал его гость, стояла у входа в банк. Время от времени проходили мимо окон случайные прохожие.
        - Михаил Наумович, вы уж меня извините, - сказал управляющий, задернув занавеску и обернувшись к гостю. - Хотел вас проводить, но не сложилось, вот и попросил вас заглянуть.
        - Да что в том такого, чтобы извиняться, - остановил его Михаил Наумович. - Мне вот до поезда особо и делать нечего, так что вашу просьбу я исполняю с удовольствием.
        - Тогда, может, чаю? Или чего покрепче?
        - Так и то, и другое можно, - засмеялся гость, расстегивая свой пиджак.
        Пузатый тульский самовар стоял горячим, и хозяин ловко принялся заваривать напиток, не вполне по-русски, но и не в точности на китайский манер.
        - Вот ведь как ни поверни, но чай уже по своему названию вещь китайская, а как в России прижился! Пока заваривается, я вам подарки передам. Вот обещанное, тот самый чай с жасмином, что вам так понравился. А это и вовсе сюрпризом будет, такого вы еще не пробовали, такой сорт и здесь немалая редкость.
        Жестяные коробки, ярко раскрашенные китайскими сюжетами и иероглифами, были вместительны, на фунт[1 - 1 фунт равен 409 граммам.] с лишком чайного листа. Принял их гость без отнекиваний и с большим удовольствием.
        Мужчины посидели, разговаривая о пустяках, выпили по чашке чая и по рюмке «чего погорячее», и гость стал прощаться:
        - Не обессудьте, пора. Не хотелось бы опоздать.
        - Счастливого вам пути. Надеюсь, ненадолго расстаемся? Когда к нам опять?
        - Месяца через два, а то и раньше.
        - Вот и замечательно, стану вас ждать.
        Управляющий проводил гостя до порога, тот, прижимая к животу дареные коробки, сел в ожидавшую его коляску, приподнял на прощание шляпу и уехал. Хозяин же вернулся в свой кабинет и вновь выглянул в окно. На этот раз осторожно, чуть сдвинув штору. Дорога к вокзалу вела прямо от банка, и коляску с гостем видно было долго. Наконец она скрылась за поворотом, и управляющий, с облегчением выдохнув, сел за стол и принялся убирать бумаги.
        Дверь открылась без стука, и в кабинет вошли трое мужчин.
        - Добрый день, господа, - приветствовал их хозяин. - Рад вас видеть, но рабочий день уже окончен, приходите завтра.
        - Мы у вас много времени не займем, - сказал, снимая шляпу, мужчина, что и выглядел старше, и вел себя с остальными как старший. - Вы, господин Поляков, отдайте нам ту вещицу, что вам сорок минут назад передали, и мы с благодарностью вас покинем.
        - Не понимаю вас, - ответил управляющий, - о чем вы речь ведете? Мне сегодня ничего не передавали, а если бы передали, то вряд ли бы я вам это просто так отдал.
        Он невозмутимо взял со стола папку и засунул ее в ящик. Но ящик задвигать не стал.
        Мужчины переглянулись и достали револьверы.
        - Ай-ай-ай, господа! - пожурил их господин Поляков. - Так вы грабители! Но все дело в том, что здесь, в этих помещениях, нет ничего ценного. Все деньги, бумаги и иные ценности хранятся в другом месте. Давайте уладим это досадное недоразумение вот как - я не стану чинить никаких препятствий вашему уходу, да и в полицию заявлять не стану. Годится?
        - Господин Поляков, при всем к вам уважении, вынужден повторить свою просьбу. Нам ваших денег не нужно, нам только та вещь, что недавно сюда принесена была, и нужна.
        - Косарь! Я не понял, с чего нам вдруг деньги не нужны стали? - спросил один из бандитов. - И сдается мне, что этот ветошный правду говорит и денег тут нет. Так какого черта…
        - Заткнись! - оборвал его главарь. - Не твоего это ума дело, Рваный.
        Причина такой клички была ясно видна на лице разбойника в виде порванной некогда и неправильно сросшейся губы. Слова старшего Рваному очень не понравились, но он умолк.
        - Вот ведь как нехорошо! - засмеялся хозяин кабинета. - Вы и товарищей своих в заблуждение ввели. Это же они тут вокруг да около столько дней ошивались? Думали, раз банк, так тут денег невпроворот! А вы их обманывали!
        Главарь приблизился к столу вплотную, но заговорил так же спокойно, как и прежде:
        - Перед товарищами я сам ответ держать стану. А коли вы отдадите мне то, что я у вас прошу, так нам и банков грабить не нужно станет. Нам за эту вещь такая награда обещана, что мы за нее вас зубками загрызем, господин Поляков. В четвертый раз я уж просить не стану, так что думайте быстрее.
        - Я вам тоже в последний раз говорю: убирайтесь или я позову помощь.
        На самом деле он звал помощь уже давно, но, сколько ни нажимал на кнопку электрического звонка, результата это не давало.
        - Если вы на своего китайца рассчитываете, то напрасно. Мы уж приняли меры, - засмеялся тот, кого называли Косарь. - Рваный, господин банкир упирается! Попробуй сделать его поразговорчивее.
        Рваный, криво усмехаясь, убрал за пояс револьвер и извлек на свет изрядного размера ножичек. Но шагнуть к столу не успел, потому что господин Поляков выхватил из открытого ящика стола свой револьвер и сделал несколько выстрелов. Косарь, стоявший в полушаге от него, был убит наповал, Рваному повезло чуть больше, но раны он все равно получил серьезные и задержался на этом свете ненадолго. А вот закрытый телом Косаря третий, безымянный бандит, прежде чем получить свою пулю чуть выше пряжки ремня, успел дважды выстрелить и сам. Господин Поляков с простреленной головой рухнул на стол, а бандит стал оседать на пол, держась руками за живот.
        Как раз в этот миг в комнату вошел слуга-китаец и молча ударил меткого стрелка ножом. Рваный бросил на него изумленный взгляд и закрыл глаза. Навсегда. Китаец деловито выдвинул каждый из ящиков стола, достал из кармана управляющего ключи и открыл сейф. Сейф он осмотрел бегло, закрыл и положил ключи на место. С видимой неспешностью обыскал кабинет, даже в самовар под крышку глянул. И спокойно удалился. Полиция прибыла заметно позже его ухода.
        1
        Хрм… хрм… хрм…
        Это под моими подошвами похрустывают на досках перрона скорлупки кедровых орехов. И сзади слышно почти такое же в точности похрустывание:
        Хрм… хрм… хрм…
        Только ритм чуть-чуть побыстрее.
        Я останавливаюсь, хруст позади умолкает. Начинаю шагать - снова возникает. Наконец игра мне надоедает, и я резко поворачиваюсь. Мальчишка лет двенадцати пытается принять независимый вид, мол, ни при чем я здесь, господа. Но выходит у него плохо.
        - Будешь за мной ходить, жандарму пожалуюсь!
        - Не надо, барышня, жандарму! - испуганно восклицает малец.
        Жандарм[2 - Охраной железных дорог в Российской империи занималась не полиция, а специальное железнодорожное жандармское управление.] в мундире с расстегнутым воротничком вышагивает совсем неподалеку. Но у него под ногами получается не хрм-хрм, а куда весомее - хрррм, хрррм. Нога у него больше моей намного, вот и опускается она с пятки на носок дольше и весомее.
        - Боишься жандармов?
        - Никак нет, не боюсь. Чего мне их бояться?
        - А чего тогда испугался?
        - Тятьки боюсь. Он мне потом не дозволит по перрону гулять.
        - А кто же твой отец?
        - Так энтот жандарм и есть мой тятя.
        Мне становится смешно, и я продолжаю свой путь, уже не обращая внимания на мальчишку. Тем более что тот перестал подстраиваться под мои шаги и уже нашел себе новое развлечение: принялся носком обувки сталкивать в щель все те же ореховые скорлупки.
        Этой скорлупой перрон усыпан почти сплошным ковром. Даром что к нашему приезду доски перрона были тщательно выметены, так прогуливающаяся публика за какой-то час с небольшим успела сплошь усыпать его. Станционный перрон, как я успела понять, был здесь, на станции Тайга, чем-то вроде набережной или парковой аллеи. Сюда приходили прогуляться, встретиться со знакомыми, услышать свежие новости и просто посплетничать. Дам, в большинстве своем вооруженных разнообразными раскрытыми зонтами, в которых не было ни малейшей надобности, потому что солнце еще не было жарким, а дождя и вовсе не предвиделось, было много больше, чем кавалеров. И те, и другие, не переставая, грызли орехи, бросая скорлупу под ноги. Окурок папиросы или, скажем, клочок бумаги аккуратно бросали в специальные урны для мусора, а скорлупу прямо под ноги. Видимо, она мусором не считалась, а может, всем нравился хруст из-под ног.
        Самый большой приток публики наблюдался к прибытию поездов. А самое-самое большое скопление народу происходило перед прибытием Транссибирского экспресса[3 - Транссибирский экспресс проходил раз в две недели и отличался невероятной роскошью и комфортом. Оттого и вызывал не меньший интерес, чем шикарный лимузин или огромная яхта.]. Похоже, что пропустить это, пусть не каждодневное, но и не столь редкое событие почиталось за моветон[4 - МОВЕТОН (от фр. mauvais ton - дурной тон) - поведение, манеры и поступки, не принятые в приличном обществе; невоспитанность.]. До прибытия скорого сибирского поезда оставалось немногим более получаса, и на перроне становилось тесно. Но и веселее. Оттого что на людей всегда смотреть интереснее, чем на пустое место. Тем более что перрон и окрестности станции я уже изучила самым подробным образом.
        Новенькое здание вокзала из кирпича построено впритык к старому деревянному. В деревянном здании ведется ремонт, так что в него мне заглянуть не удалось. В новом же вокзале просторно, имеется зал со скамьями для пассажиров, ожидающих поезда, просторный буфет, не уступающий иным ресторанам, даже книжный киоск. Его содержание я уже просмотрела самым внимательным образом и жутко разочаровалась. В буфете тоже побывала, но в отличие от всей нашей немаленькой компании, заказавшей себе более или менее плотный завтрак, ограничилась тем, что выпила чашку чаю и съела бутерброд. Сидеть там просто так мне не хотелось, в результате чего я оказалась в одиночестве на перроне и уж в который раз прошла его из одного конца в другой и обратно.
        Шестьдесят саженей[5 - 1 сажень = 3 аршина = 7 футов = 12 пядей = 48 вершков = 84 дюйма = 100 соток = 2,1336 м.] от края до края. Или двести восемьдесят моих шагов. Если от выхода из вокзала пойти влево, то почти в самом конце лежит под присмотром станционного служащего внушительная гора багажа. Почти целиком эта гора принадлежит нашей труппе и состоит из кофров, тюков, чемоданов и нескольких картин в рамах. Картины эти были написаны в Томске местным художником для спектакля «Школа злословия», и из-за них произошел забавный казус: один из портретов изображал нашего антрепренера господина Корсакова, но изображение это было больше похоже на шарж или карикатуру, чем на портрет. Александр Александрович поначалу никак не хотел, чтобы этот портрет оказался на сцене перед публикой, но его уговорили, объяснив, что это может создать соответствующий пьесе комический эффект. Кончилось тем, что и сам антрепренер и другие члены труппы, послужившие моделями при написании других портретов, выкупили их на память.
        Среди больших чемоданов, предназначенных к перевозке в багажном вагоне, лежат и наши с дедушкой. Из Москвы мы выезжали с одним, возвращаемся с двумя. При том что часть вещей мы оставили в Томске. Хотя мне было жалко с ними расставаться. Но не везти же в Москву или Петербург, к примеру, валенки, которые так славно выручали меня в сибирскую стужу? Или мою любимую беличью шубку. Я к ней, можно сказать, душой привязалась, но незадолго до отъезда у меня появилась совершенно роскошная шуба из баргузинского соболя, и рядом с ней беличья стала смотреться совсем уж простой вещью. Да и не стала бы я ее носить в столицах[6 - Столицей в то время являлся Санкт-Петербург, но Москва считалась «второй столицей».]. К тому же вещей, которые вряд ли будут надеваться, хватало и помимо шубки и валенок. Да те же эвенкийские костюмы, подаренные нам знакомым эвенкийским шаманом дедушкой Алексеем! Если мы появимся в них на публике, все сочтут это за желание эпатировать общество. Но и оставить такой ценный подарок никак нельзя. Мы вдоволь намучились с укладкой наших вещей и в конце концов решили ограничиться двумя большими
чемоданами под багаж и двумя небольшими для дорожных вещей. Все, что не поместилось, было оставлено, отвезено в монастырский приют, передано народному театру или подарено знакомым. Но все равно у нас в последние до отъезда дни появилось множество новых вещей, по большей части подарков, для которых пришлось купить небольшой кофр. Плюс ко всему была еще корзина с провизией, приготовленной нам в дорогу хозяйкой нашей квартиры Марией Степановной и нашей кухаркой Пелагеей. Они, видимо, рассчитывали, что продуктов должно хватить не только на всю дорогу длиной в три с половиной тысячи верст и в целую неделю, но и на всю нашу труппу.
        А еще к одному из больших чемоданов ремнями был приторочен небольшой сверток, завернутый в кусок полотна. Самый последний из полученных нами подарков. Его мне вручили уже на перроне за несколько минут до отправки поезда из Томска. Очень приятный и очень неожиданный подарок от губернского полицейского управления. Да и вручался он необычным образом.
        Сказать, что нашу труппу, уезжавшую скорее ночью, чем утром, пришел провожать весь город, будет преувеличением. Но не слишком большим. К моему разочарованию, среди провожающих не было нескольких людей, которых мне бы очень хотелось видеть, - судебного следователя Дмитрия Сергеевича Аксакова, его помощников Андрея Ивановича и Михаила Аполинарьевича, Ивана Порфирьевича Еренева, товарища прокурора, и, конечно же, нашего полицмейстера[7 - ПОЛИЦМЕЙСТЕР (нем. Polizeimeister) - в Российской империи начальник полиции во всех губернских и других крупных городах.] Сергея Николаевича.
        Так уж сложились обстоятельства, что мне довелось участвовать не только в работе нашей театральной антрепризы[8 - АНТРЕПРИЗА (фр. entreprise - предприятие) - форма организации театрального дела, в котором частный предприниматель (антрепренер) собирает актеров для участия в одном спектакле или для гастролей в другом городе в течение сезона.], но и в раскрытии двух преступлений. А стало быть, пришлось свести близкое знакомство с полицейскими чинами. Народ в полиции был разный, были среди полицейских грубые и малоприятные люди. Но были и такие, знакомство с которыми было приятным, и расставаться с ними мне не хотелось. Я уж было посчитала, что никто из них не сумел прийти на станцию по причинам служебного характера, как неожиданно на перроне объявился полковой оркестр, а следом все вышеназванные и некоторые неназванные персоны из полицейской управы. Даже следователь Янкель, не слишком меня жаловавший, пришел. Оркестр дружно построился и грянул что-то бравурное. Сергей Николаевич вышел вперед и произнес речь. В этой речи он сказал про меня много хорошего, но сумел и немного поругать за проявленную
мной неосмотрительность и за то, что я себя подвергала риску. А закончил он этот хвалебно-воспитательный монолог тем, что управление полиции награждает меня памятным именным оружием как человека, послужившего в немалой степени охране закона и порядка. И вручил мне на бархатной подушке длиннющий кинжал старинной работы.
        - Уж прости нас, дочка, - сказал он мне потихоньку, - до последнего момента дотянули. То не могли выбрать подходящего подарка, то гравер с работой затянул. Сам до сей поры не знаю, прилично ли кинжалы дарить таким юным девушкам, да раз уж порешили все вместе…
        - Настоящая булатная сталь, - выручил сбившегося со слов и нежданно прослезившегося полицмейстера Дмитрий Сергеевич. - Старинная работа. Пусть это оружие служит вам доброй памятью о нас. Или просто украшением. Главное, чтобы вам по прямому назначению его применять не довелось.
        - Позвольте присоединиться к словам Дмитрия Сергеевича, - сказал подошедший ближе, чтобы быть в центре событий, корреспондент газеты «Сибирская жизнь» Григорий Алексеевич Вяткин. - О ваших подвигах писать сущее удовольствие, но я уж лучше наступлю на горло собственной песне, чем пожелаю вам новых авантюр.
        Тут зазвучал колокольчик, извещая о начале посадки, поднялась извечная суета. Дедушка потребовал, чтобы мой кинжал был сдан в багаж, но снимать ремни с чемоданов, искать ключи от замков, открывать, а после закрывать чемодан (очень это непростое дело, в чем мы убедились накануне) было уже некогда. Михаил с Андреем Ивановичем вызвались решить эту проблему самым простым способом. Они завернули мое оружие в тот кусок ткани, в котором его и принесли сюда, подсунули под ремни и тщательно к ним привязали.
        Станционный колокол ударил второй раз. Все устремились по вагонам, а вскоре поезд тронулся и повез нас к станции Тайга, где нам предстояло пересесть на знаменитый Транссибирский экспресс. А на томском перроне осталось множество добрых и симпатичных людей.
        В вагоне, правда, выяснилось, что остались там не все. Иван Порфирьевич, к примеру, отправлялся в Москву, а затем в Петербург вместе с нами и даже в одном вагоне. Так что самое распоследнее прощание с этим городом и его людьми откладывалось еще на неделю.
        Последний месяц, даже немного больше месяца, было временем сплошных проводов и расставаний.
        Сразу после Пасхи завершила свой сезон и переехала в Красноярск цирковая труппа. На прощальном представлении я сыграла в номере, который не так давно появился в труппе не без моего участия. После того как публика разошлась, прямо на арене устроили веселый капустник. Но все равно было грустно. Дмитрий Антонович, видимо, желая меня подбодрить, несколько раз проверил, насколько хорошо я обучилась у него некоторым несложным фокусам. Потом мы с Тоней Ланцетти прокатились несколько кругов по арене на ее лошади. Потом устроили показательный поединок между чемпионом Африканского континента и острова Мадагаскар, то есть мной, и чемпионами Европы и много еще чего Золотой маской и мистером Дулитлом, то есть с борцами Афанасием и Иваном[9 - Герои книги «Игра на изумруд» из серии «Приключения Даши Бестужевой».]. Потом… потом было утро и тот самый перрон, с которого в скором уже времени предстояло уезжать и нам самим.
        Весь май мы прощались с городом - по просьбам зрителей показывали лучшие за сезон спектакли. А город прощался с нами. Почти после каждого спектакля кто-то устраивал ужин или фуршет, а после самого-самого последнего нашего выступления никто из зала расходиться не стал. Под аплодисменты на сцену выходили со словами благодарности профессора из университета, представители городской управы, купцы и фабриканты. Нередко к словам прилагались подарки. Самый оригинальный и едва ли не самый шикарный был преподнесен управлением сибирскими железными дорогами. Они предоставили всей труппе возможность проехать до Москвы в самом роскошном из поездов, в Сибирском экспрессе. Вагон второго класса должен был ждать нас на станции Тайга, и по данной причине я сейчас мерила шагами перрон этой станции.
        Пока я обо всем этом вспоминала, перрон вновь закончился. Я подняла глаза от его досок и посмотрела на желтый вагон[10 - В то время вагоны первого класса были окрашены в синий цвет, второго - золотисто-желтый, третьего - зеленый, четвертого - коричневый.] на одном из отдаленных станционных путей. Тот самый, в котором нам предстояло путешествовать с «небывалым комфортом». Александр Александрович, узнав, что этот вагон предназначен для труппы, первым делом попытался уговорить станционное начальство разрешить нам сразу же в него и взобраться. Но начальство решительно отказало.
        - «Как же вы будете со своими чемоданами через пути скакать?» - передразнил, жутко шепелявя, это начальство господин Корсаков. - «И потом, это категорически запрещено! Извольте дождаться, пока прибудет ваш состав, пока прицепят вагон, а уж после этого добро пожаловать и счастливого пути». А мы, понимаете ли, должны более четырех часов дожидаться и любоваться на обещанное великолепие издалека! Предлагаю скрасить ожидание посещением буфета. Багаж мы уже пристроили под охрану, а те чемоданы, что будем брать с собой в вагон, пусть носильщики охраняют, им все равно делать до прибытия поезда ровным счетом нечего.
        Вот так и получилось, что одна часть наших вещей была сложена в одном конце перрона, где должен был остановиться багажный вагон, другая - в его противоположном краю, где должен был остановиться, после его подцепления к составу, наш пассажирский вагон.
        Помимо этого яркого желтого вагона, на путях виднелись несколько сцепок из двух-трех грузовых вагонов. Можно еще посмотреть на здание паровозного депо с огромными створками ворот и закопченными сажей стенами над этими воротами, да на разбросанные вдали дома и домишки поселка Тайга. Но все это я уже рассмотрела, равно как и пути по другую сторону вокзала - в этом плане он был очень необычным, пути огибали его здание с двух сторон. Больше глазу зацепиться было не за что.
        Я решила вернуться поближе к центральной части платформы, поближе к прогуливающемуся люду. Все не так одиноко. Впрочем, мое одиночество было скорее прихотью, чем стечением обстоятельств. Сама отказалась от общего застолья, решила побродить и пострадать в одиночестве.
        Я попробовала стряхнуть с себя вновь подкрадывающуюся тоску, подумать о чем-нибудь приятном, что ждет нас в скором времени. Но вместо этого снова обратилась к воспоминаниям о последних днях.
        За несколько дней до отъезда приезжал проститься Алексей Тывгунаевич, наш знакомый шаман с дочерью Настей, которую до крещения звали Авуль. Они-то и привезли в подарок целую связку соболей, которых сами и добыли в тайге. Мы с дедушкой от такого дорогого подарка пытались отказаться, но безуспешно. Правда, мы и сами приготовили для них недешевые подарки, из-за которых пришлось немало поломать головы. Вы когда-нибудь пытались сделать подарки таежным охотникам? Такие, чтобы были и полезны, и дороги как память? Вот и нам пришлось нелегко. С дедушкой Алексеем вышло чуть проще, ему мы приглядели прекрасное тульское ружье. Но Насте, тоже прекрасной охотнице, ее отец сам не так давно подарил замечательный карабин, так что для нас этот путь был неподходящим. Мы обошли все магазины, умудрились попутно выбрать подарки для Марии Степановны, Пелагеи, для всех остальных томских знакомых. Для Насти-Авуль ничего долгое время не могли подобрать. Взяли и купили ей граммофон. Кажется, угадали, потому что Авуль радовалась ему как ребенок и сказала, что они с отцом строят для себя новый дом и там музыка будет весьма
кстати.
        Была у меня еще одна большая проблема с подарком для Пети. То есть мы купили ему и его отцу самопишущие ручки «Waterman» с золотыми перьями, но мне хотелось еще сделать подарок от себя лично. И на память только обо мне одной. Мысль эта стала просто навязчивой, но ничего разумного в голову не приходило. Я уже стала чувствовать себя тупицей, когда решение было подсказано мне с самой неожиданной стороны.
        Мы с Петей гуляли по Университетской роще, в самом дальнем ее краю, где за строящейся оранжереей ботанического сада были настоящие заросли черемухи. Черемуха отцветала, и порывы прохладного ветра - отчего-то всегда на цветение черемухи становится прохладно - кружили вихри белых лепестков, заставляя вспоминать о зиме.
        - Наверное, это самый последний «снегопад»? - спросила я.
        - Будет еще один. Даже два. Вот отцветет черемуха, начнут цвести яблони. Их у нас тоже много.
        - Если вы называете яблонями те деревья, на которых здесь растут круглые ягодки размером с ноготок, то вы и яблонь не видели!
        - Все-таки в Сибири живем, - ничуть не обиделся гимназист. - Не хотят у нас настоящие яблоки вырастать.
        - Да я понимаю. А какой еще снегопад ожидается? Настоящий?
        - Настоящий тоже может быть. Вот лет пять назад пятого июня такие сугробы намело! Но я не про снег. Я про тополиный пух. Когда пух летит - еще больше похоже на настоящий снегопад, чем сейчас. Только вы этого не увидите.
        После этих слов Петя сделался грустным и молчаливым. Даже комара, усевшегося ему на щеку, не почувствовал. Пришлось шлепнуть его по щеке. Петя рассеянно меня поблагодарил, но красноречивее не стал. Я принялась подыскивать подходящие к случаю слова, чтобы поднять ему настроение, но как раз для Пети отыскать их было непросто. Так мы и шли молча. Шагов через двадцать он тряхнул непокрытой головой, чтобы стряхнуть с нее черемуховый цвет. И встал резко.
        - Смотрите, Даша! Настоящий портрет старика!
        Я посмотрела в указанном направлении - действительно, возле корня изгибы коры напоминали лицо старика с густой бородой. Тут мы оба снова задумались. Я по причине найденного ответа на мучивший меня вопрос, Петя по каким-то своим причинам.
        На следующий день я нарядилась в свое лучшее платье, то самое, в котором была на балу в общественном собрании, и отправилась сначала к парикмахеру, а после в фотографическую студию Зимина на Дворянской. Фотограф отнесся к моей просьбе с огромным энтузиазмом, долго меня усаживал и пересаживал, истратил целых четыре фотографических пластины и пообещал уже назавтра выдать мне результат наших совместных усилий. А заодно рекомендовал, где купить самую лучшую рамочку для того великолепия, которое у нас с ним несомненно получится.
        Так что на следующий вечер мы с дедушкой шли на прощальный ужин в дом градоначальника каждый со своим подарком. За столом собралось многочисленное общество. Помимо нас, самого Александра Сергеевича и Пети, присутствовали Полина с мамой и дедушкой, то есть с Сергеем Николаевичем, нашим полицмейстером, и Аня Королева, дочь одного из известнейших купцов, тоже с матерью. Конечно, были званы и отцы, но у них нашлись неотложные дела. А раз уж были приглашены Полина и Анна, то и их кавалеры не были забыты. Никита Петров, одноклассник Пети, за последние месяцы вырос настолько, что оказался самым высоким во всей компании. А Анин кавалер, поручик Томского полка, напротив, был человеком невысоким, с детским чистым лицом и румянцем во все щеки. Несмотря на это, военный мундир ему весьма шел.
        Вечер вскоре распался на «детский» и взрослый, наша молодежная компания на время также распалась, и мы с Петей остались вдвоем.
        - А у меня для вас подарок приготовлен! - хором выпалили мы. Петя от души посмеялся, но тут же смутился.
        - Петр Александрович, да отчего же вы смущаетесь все время?
        - Не все время, а только при вас. К тому же мне неизвестно, хороший у меня для вас подарок или он вам совершенно не понравится.
        - Я вот тоже не уверена, но это не повод краснеть. Давайте лучше обменяемся подарками и все узнаем.
        Мой подарок лежал здесь же в гостиной на столике, и Петин оказался в гостиной, но в одном из книжных шкафов. Едва они оказались в наших руках, как стало понятно, что мы их могли бы и перепутать - оба одинакового размера, оба обернуты в одинаковую бумагу. У меня закрались подозрения о содержимом Петиного пакета, но я не стала их высказывать. И правильно поступила, потому что ошиблась. Не совсем ошиблась, но все ж таки не до конца угадала.
        - Э-э, давайте уж ими поменяемся, пока не перепутали, - предложил так же, как и я, озадаченный гимназист.
        Мы обменялись свертками и тут же принялись их раскрывать. У меня в руках оказалась точно такая же рамочка и тоже с моим портретом! Но портрет этот был не фотографический, а написан акварелью. Я на миг даже засомневалась, я ли это? Художник неплохо, даже очень хорошо, передал сходство, но, пожалуй, не удержался от лести в мой адрес - я вовсе не была такой красавицей.
        - Вот не думал о таком совпадении! - воскликнул Петя. - Теперь даже не понять, где вы более красивая, фотограф оказался настоящим художником и сделал снимок просто прекрасно!
        - А кто создал этот шедевр?
        - М-м-м, я позволил себе… Я никогда не рисовал портретов, а тут рискнул, и у меня, кажется, получилось.
        - Не кажется, а получилось очень хорошо. И потом я очень люблю акварель.
        Из буфета на перрон стали выходить наши артисты. Мне порядком надоело бродить одной, и я пошла присоединиться к своим попутчикам. Мужчины дружно стали доставать из жилетных карманов часы, хотя надобности в этом не было - прямо у них над головами, над выходом из станционного буфета располагались большие часы, показывающие, что до прибытия нашего экспресса осталось около четверти часа.
        Господин Корсаков беседовал с чрезвычайно значительным и солидным мужчиной. Был он высок ростом, обладал изрядной комплекцией, и уже сам его вид от седины в пышных темных волосах до темно-серой пиджачной пары из замечательного английского сукна внушал серьезное уважение. Полагаю, не ошибусь, сказав, что его подчиненным он внушал и трепет.
        - Это господин Соболев, банкир из Томска, - проследив за моим взглядом, пояснил дедушка. - Едет по делам банка в Петербург и далее в Финляндию. В нашем поезде, но первым классом.
        Я кивнула, такой серьезный господин мог путешествовать только первым классом.
        - Михаил Наумович вполне приятный собеседник, несмотря на свой удручающе значимый вид, - продолжил дедушка. - Уже с четверть часа сыплет комплиментами в адрес наших спектаклей. Притом хвалит исключительно по делу.
        Подошел господин Еренев.
        - Ну как, Дарья Владимировна, не жалко с нашим городом расставаться?
        - Жалко, - ответила я.
        - Я вот сам прожил здесь не более двух лет, а, можно сказать, душой прикипел. Сейчас появилась реальная возможность вернуться в Петербург. Так я раздумываю, соглашаться или нет. Неужто наш скорый поезд?
        Последние слова относились к паровозному гудку, донесшемуся до нас издалека, с восточной стороны. Иван Порфирьевич, похоже, был прав, потому что на перроне поднялось еще большее оживление. Замелькали носильщики в синих халатах и белых фартуках, по краю платформы прошел дежурный, призывая всех к осторожности, где-то щелкнула переводимая стрелка, на семафоре поднялся флажок с красным кругом. Минуты, тянувшиеся с завидной медлительностью, будто ускорились, и вскоре показался сам состав Транссибирского экспресса.
        2
        Огромный черный локомотив, пахнущий маслом, углем и железом, медленно прополз мимо нас, за ним потянулись вагон-электростанция, багажный вагон, салон для обслуживающего персонала, вагон-столовая, уже знакомый желтый вагон второго класса, синий вагон первого. Паровоз басовито прогудел и, выпустив облако пара, застыл на месте точно за дальним от нас краем перрона.
        Поезд едва успел замереть, как с задней его стороны подкатил небольшой, по сравнению с локомотивом, паровозик с тем вагоном желтого цвета, что до этого одиноко стоял вдалеке на путях и был предназначен именно для нас.
        Двери вагона были уже приветливо распахнуты, проводник соскочил на доски и, приветливо улыбнувшись, прокричал:
        - Добро пожаловать, дамы и господа!
        - Даша, ты постой здесь, не стоит тебе толкаться, - предложил дедушка. - Такой ордой разместиться и обустроиться непросто и небыстро получится.
        Носильщики уже принялись заносить чемоданы, внутри вагона из-за раскрытых дверей купе[11 - Двери купе в то время не отодвигались, а открывались в сторону коридора.] стали образовываться заторы, одни носильщики и пассажиры еще не могли добраться до своих мест, другим не удавалось вернуться обратно на перрон. Но, несмотря на это, дело продвигалось достаточно споро. Впрочем, чтобы все завершилось окончательно, минут десять, никак не меньше, потребуется. Можно в последний уже раз пройтись похрустеть по доскам перрона, посмотреть на поезд через окна вагонов. Правда, видно было немногое, занавески на большинстве окон были задвинуты.
        Я добралась до конца состава как раз в тот момент, когда в багажный вагон грузили наш чемодан. Тот самый, с дареным кинжалом. Я посмотрела, на какую из полок его поставят, кинжал я, можно сказать, и не видела, а за шесть дней пути уж наверное выдастся момент, когда этим можно будет заняться.
        - До Москвы принимай! - кричал грузчик, подавая в вагон очередной тюк. - Все! Москва кончилась. До Тюмени принимай.
        Я пошла в обратном направлении.
        - Да что ж это такое? - услышала я голос банкира Соболева. - И что же мне прикажете делать?
        - Потерпите, ваше высокоблагородие! - умолял его в ответ железнодорожник с якорем и топориком на кокарде. - Сейчас все уладится.
        - Как же уладится! - воскликнул банкир. - Вы же слышите, не желает этот есаул[12 - ЕСАУЛ - офицерский чин в казачьих войсках, равный чину капитана в пехоте или современному званию майора.] освобождать мое место.
        Мне стало любопытно, и я шагнула ближе к вагону первого класса, куда по неведомой причине не пускали такого солидного пассажира, как господин Соболев. Окно одного из купе оказалось открытым, оттуда были слышны громкие голоса.
        - Извольте покинуть это место, - говорил один голос. - Мы переведем вас во второй класс.
        - Да зачем мне второй класс, если здесь мне больше нравится.
        - Но у вас нет билета!
        - Есть у меня билет. Я же вам показывал.
        - Этот билет и вовсе куплен в третий класс.
        - Но по правилам я, как офицер, имею полное право ехать на один класс выше.
        - Так я вам и предлагаю ехать не третьим, а вторым классом.
        - Но позвольте! В этом поезде нет вагонов третьего класса. Самый нижний класс - второй.
        - Так что с того?
        - Если бы был здесь третий класс, так я бы и сел во второй. Но раз нету третьего и самый нижний второй, а я имею право ехать классом выше, то я и сел в первый. Неужели непонятно?[13 - Такая путаница, невольная или специально устраиваемая, не была редкостью.]
        Второй голос ответил не сразу, видимо, кто-то пытался вникнуть в логику сказанного по поводу деления вагонов на классы и правил проезда армейских офицеров.
        - Так я бы и не стал возражать, - почти сдался представитель железных дорог, - но других свободных мест в вагоне нет, а билет в первый класс имеется. Куда прикажете мне пассажира размещать?
        - Как куда? Вы же сами только что говорили, что есть свободные места во втором классе.
        - Но у него билет в первый. А у вас в третий!
        - Я же вам все подробно объяснил! - весело воскликнул невидимый мне пассажир. - Я имею право…
        - Ох! - мрачно ответил ему железнодорожный служащий. - Увольте меня слушать ваши объяснения.
        Через несколько секунд этот железнодорожник, утирая раскрасневшееся лицо, выбрался на платформу.
        - Ваше высокоблагородие! - взмолился он. - Не велите казнить! Займи ваше место кто иной, я бы его сам взашей выгнал. Или жандарму велел. А тут офицер, да с Георгием[14 - Орден Святого Георгия, или Георгиевский крест. В данном случае офицерский. Присваивался за подвиги в сражениях и был очень почетен.] на груди! Ну как мне с ним драться. Да и жандармы на такое не пойдут.
        - Положим, я вас понимаю, - согласился с доводами банкир. - Но мне-то что прикажете делать? Здесь остаться? Никак невозможно! У меня дела!
        - Да зачем же вам оставаться! Мы вас временно разместим в свободном купе второго класса - у нас в составе второй класс таков, что в других и первому не снилось, - а на станции Обь освободится купе в первом. Так мы вас и расположим в нем, приведем, так сказать, в согласие с купленным билетом. Прикажете чемоданы грузить?
        - Да уж грузите, а то мы с вами так здесь и останемся, - махнул рукой банкир.
        Железнодорожники просветлели лицами, тот, что вел беседу с неуступчивым пассажиром, велел носильщику следовать за ним и пошел в сторону нашего вагона. Банкир надел шляпу, которую до этого держал в руках, и пошел следом. Я уж было собралась пойти вместе с ними, но тут из тамбура синего вагона первого класса вышел офицер с офицерским Георгиевским крестом на белом мундире. Он глянул вслед удаляющейся процессии, зажмурил глаз, что в его исполнении, пожалуй, было тем же самым, что показать язык, достал из кармана пачку папирос, с удовольствием закурил и повернулся в мою сторону.
        - Сударыня, похоже, вы меня осуждаете? - спросил он, открыто заглянув мне в глаза.
        - Вы же очень неглупый человек, - не удержалась я. - Так зачем же разыгрывали здесь эту комедию?
        - Все очень просто. Сел я в этот вагон по ошибке, но, увидев, в какой роскоши оказался, подумал, что никогда мне больше в такие апартаменты на колесах не попасть. Так отчего не воспользоваться случаем? Тем более что до этой станции меня никто и не пытался согнать. А здесь, будь пассажир не таким важным, я, скорее всего, и уступил бы. Но мне так захотелось показать, что я тоже из себя хоть что-то значу, что уперся на своем и ни с места! Вот доеду до дома кум королю, сыграю свадьбу, а обратно в Маньчжурию уже по всем правилам возвращаться стану.
        Говорил мой новый знакомый так просто и искренне, что я, прежде чем уйти, невольно улыбнулась ему.
        - До свидания, сударыня! - крикнул мне офицер. - Нам еще долго вместе ехать, обязательно встретимся.
        - Чему вы улыбаетесь, Даша? - спросил меня Иван Порфирьевич, который стоял подле нашего вагона.
        - Забавные вещи на этом поезде происходят, - объяснила я причину своего веселого настроения. - Вы уже разместились? Как вам показалось, вправду все так роскошно, как обещали?
        - Ох! Да вы лучше своими глазами гляньте, а то можете мне и не поверить. Войдете в вагон, так ваше с Афанасием Николаевичем купе второе будет. Я с вами по соседству в третьем, на пару с Петром Фадеевичем. А в самом первом по какой-то причуде разместили господина Соболева, хоть он и откупил полное купе в первом классе. По нему сейчас не понять, доволен он или нет.
        - Скорее должен быть доволен, а то он уже боялся, что его здесь оставят. Так я пошла?
        Иван Порфирьевич подал мне руку и помог подняться по ступенькам. Тяжелая дубовая дверь, ведущая внутрь вагона, была отворена, но войти мне помешал проводник. Он как раз выходил из туалетной комнаты с флаконом духов, которые разбрызгивал при помощи резиновой груши. Последний пшик он сделал в сторону коридора. Духи были приятного аромата, но, на мой вкус, использовали их чересчур изобильно. Проводник мигом углядел мой чуть наморщенный нос и объяснил:
        - Не извольте волноваться, через минуту тронемся, и большая часть запаха мигом выветрится.
        - Неужели здесь такие сквозняки?
        - Как можно? Ни малейшего сквозняка. Но вот сами господа пассажиры обязательно потребуют, чтобы окна открыли. Вы у нас не иначе как во втором купе следовать станете? Госпожа Кузнецова?
        - Вы уж всех успели по именам запомнить?
        - Не всех, но к вечеру исправлюсь и всех знать буду. Давайте я вас провожу.
        Провожать нужно было всего три шага, но отказываться я не стала. Мы прошли по ковровой дорожке до нужной двери, проводник стукнул в нее, а мой дедушка с той стороны ответил разрешением войти.
        - Вот, Афанасий Николаевич, привел вашу внучку, а то вы беспокоиться порывались.
        - Спасибо вам большое. Проходи, Даша, в наше новое жилье.
        - Если чаю пожелаете или какие вопросы ко мне возникнут, так жмите на эту кнопку. Другая для приглашения официанта из ресторана. Располагайтесь как дома, - предложил проводник и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
        Мне немало довелось поездить в поездах и у нас в России, и в других странах. К примеру, пусть и совсем немного, но довелось прокатиться на знаменитом Шотландском экспрессе. Но похоже, что этот поезд прямого Сибирского сообщения превосходил своим комфортом любые поезда. Рамы, двери и все прочее, что было изготовлено из дерева, отполировано до зеркального блеска и буквально светилось изнутри. Справа от входа были два дивана - широкий диван внизу и чуть менее широкий вверху. У окна стоял столик, накрытый скатертью, соперничающей белизной с занавесками на окнах.
        Я водрузила свою сумочку на крючок для верхней одежды и плюхнулась на диван рядом с дедом. Не удержавшись, попрыгала на гладкой коже и тугих пружинах под ней. Дедушка засмеялся.
        - Я как остался здесь один, тоже на диване попрыгал, - объяснил он. - Даже засмущался, но тут же слышу, как за стенкой тоже кто-то прыгает. Вот и ты туда же!
        - А что это за дерево? - спросила я, проведя рукой по краю стола.
        - Ясень. Тут весь вагон ясенем отделан. Вот хочу любопытства ради в первый класс наведаться и понять, что же там такого может быть, чего здесь нет? Фантазии предположить хоть что-то у меня не хватает. Разве что ковры там еще богаче?
        - Так пошли на экскурсию!
        - Подожди немного, пусть поезд тронется.
        - Чур, я наверху спать буду!
        - Да не в жизнь тебе не позволю! - развеселился дед. - Разве что пообещаешь мне время от времени самому наверх залезать?
        - Разрешу, разрешу! Ой, а где же наши чемоданы?
        - Посмотри внимательнее, а то что-то на саму себя не похожа сегодня. То по перрону в одиночестве разгуливаешь, то не видишь того, что перед глазами.
        С чемоданами все обстояло просто - над входной дверью оказалось специальное пространство, куда их и сложили. То-то мне показалось, будто потолок в коридоре ниже, чем в купе.
        В дверь постучали.
        - Входите, гости дорогие, - пригласил дедушка, распахивая дверь.
        По ту сторону стояли Даша Штольц-Туманова с мужем и Елена Никольская.
        - Да мы не в гости, - ответил за всех Штольц, - напротив, хотели вас позвать на прогулку по поезду. Для ознакомления.
        - Вот ведь все какие нетерпеливые стали, - развел руками дедушка. - Куда пойдем? Вперед или назад?
        - Ой! А где у нас перед? - воскликнула Никольская.
        - Видимо, где паровоз, там и перед, - с некоторым сомнением в голосе ответила Даша Штольц.
        - Вот про это я и спрашиваю! Совершенно не могу вспомнить, с какой стороны этот самый паровоз.
        - Паровоз был там! - уверенно показал дедушка.
        - А мне помнится, наоборот, - засомневалась Даша. - Вроде бы с той стороны?
        - С той стороны, с этой стороны… Не все ли равно? - засмеялся Сережа Штольц. - Мы можем пойти направо, к примеру.
        - Относительно кого? - не удержалась я от ехидного замечания, потому как мы в эту минуту стояли лицом друг к другу.
        На перроне дважды прозвенел колокол.
        - Вот! Звук донесся оттуда, туда и пойдем! А то станем спорить до самого конца путешествия.
        С таким доводом никто полемизировать не стал, и мы впятером пошли на осмотр нашего поезда.
        - Афанасий Николаевич, это же красное дерево? - Штольц-Туманов указал на двери туалетной кабинки.
        - Полагаю, что так оно и есть.
        - А я видела, что там и стены такими же панелями отделаны, - вмешалась в разговор я.
        - Ладно, там нам неоднократно предстоит побывать, предлагаю двигаться дальше.
        Дальше был тамбур нашего вагона, переход между вагонами и тамбур следующего. Ничем от нашего не отличимый, с точно такой же чугунной табличкой «Русско-Балтийский вагонный завод». Разве что номер вагона на ней должен был быть иным, а может, еще и год изготовления. Маленький тамбур перед туалетной кабинкой также было бы трудно отличить, если бы линолеум на полу не был другого цвета. А вот дальше… Дальше отличий набралось немало. Во-первых, деревянная отделка была из иного, чем у нас, дерева. Мы поспорили и сошлись на том, что это орех. Во-вторых, дверей в купе оказалось всего пять. А дальше перед нами предстала картина, которую мы никак не ждали увидеть. Вся вторая половина вагона являла собой просторный салон. Окна в нем были заметно шире, чем в другой части вагона, и обзор из них получался много лучший.
        В салоне стояли два небольших стола, один стол чуть большего размера, подле каждого стояли мягкие стулья. Одну из торцевых стен занимал книжный шкаф, вдоль другой располагался широкий диван. Да, ковер на полу был действительно роскошным, тут дедушка оказался прав.
        Мы шли, на ходу живо и довольно громко обсуждая виденное, поэтому немного смутились, застав в салоне пассажиров.
        Их было трое. За одним из столиков сидела серьезного вида дама, раскладывающая карточный пасьянс. Помимо карт, перед ней стояла маленькая чашечка с кофе и совсем крохотная хрустальная рюмочка. Судя по цвету напитка и аромату трав и меда, от него исходящего, это был ликер «Benedictine».
        - Так! - воскликнула она, без тени смущения осматривая нашу шумную компанию. - А вот и новые попутчики! Добро пожаловать, господа и дамы. У нас тут сложилось вполне приличное общество, но чем больше народу, тем веселее путешествие. Маша, отойди от окна, тебя просквозит.
        - Маменька, как же меня просквозит, если здесь ни одного дуновения воздуха нет? Здравствуйте, господа!
        Девушка, стоящая у раскрытого окна, была одного возраста со мной, то есть шестнадцати лет или чуть-чуть старше. Приятное лицо, вздернутый нос с веснушками, которые ей очень шли. Платьице милое, хотя, пожалуй, слегка старомодное. Но с другой стороны, в дорогу редко кто надевает свои лучшие туалеты.
        - Здравствуйте, милые дамы! - за всех нас откликнулся на приветствие дедушка. - Позволительно ли спросить, откуда и куда держите путь?
        - Позволительно! - улыбнулась дама с картами, и от улыбки стало сразу понятно, что никакая она не строгая. - У нас тут все запросто, без условностей. А то станешь дожидаться, покуда тебя представят, так и просидишь в своей конуре в одиночестве, как сыч. Меня зовут Ирина Родионовна. Мы с Машей из Иркутска в златоглавую едем. Так что путь неблизкий, без знакомств и разговоров скучно.
        Мы начали представляться, вернее, Сережа Штольц стал нас представлять, а я тем временем присматривалась к третьему обитателю салона. Он сидел на диване, стоящем позади нас, и по этой причине оказался в первое время несколько выпавшим из поля зрения. Мужчина был одет в пиджак кофейного цвета, очень светлые брюки, коричневые лаковые туфли. Вместо галстука под воротничком рубашки завязана бантом черная лента. На конце длиннющего мундштука дымилась тонкая сигара. Все это уже само привлекало к нему внимание, так еще и внешность была необычной. Лицо круглое, но по этому и по разрезу глаз, хоть они и указывали на восточное происхождение этого пассажира, определить, представителем какого народа он был, не получалось.
        Заметив мое внимание, мужчина улыбнулся, встал и сделал шаг навстречу.
        - Дозволить моя представиться тоже. Я корейца. Предпринимать ел корейца. Корейцкий предпринимать ел.
        - Кого он ел? - едва слышно спросила Елена.
        - Никого. Это ему слова русские без разгона тяжело даются, - ответил вместо меня Сергей Штольц-Туманов. - Говорит, что он корейский предприниматель.
        - Я корейца, но звать не Пак и не Ким. Даже не Ли[15 - ПАК, КИМ И ЛИ - самые распространенные корейские фамилии. Их носит больше трети корейцев.]. Еще проще - Ю.
        Из сказанного никто ничего толком не понял, но корейского предпринимателя это не смутило, а насмешило.
        - Не очень правильно сказал? Но старался! Хотел сказать, меня зовут мистер Ю. Очень кротко. Коротко!
        - Очень приятно! - облегченно выдохнул Штольц, взявший на себя обязанность быть старшим в нашем обществе. - Великодушно простите за непонятливость.
        - Да он у нас вообще необидчивый, - ответила за корейца Ирина Родионовна. - Маша, отойди от окна, мы же едем, и из него дует.
        Медленно-медленно уплывал назад перрон, исхоженный мной за последние часы вдоль и поперек. С места нас стронули так аккуратно, так осторожно, что никто ничего и не почувствовал. Через несколько долгих мгновений под ногами раздалось «тук», это колеса стукнули о рельсовый стык.
        - Вам, видно, хочется осмотреть весь поезд? Так вы на нас не оглядывайтесь, ступайте себе дальше, позже переговорим, - сказала Ирина Родионовна, сделала по крохотному глотку из рюмочки и из чашечки и принялась за свой пасьянс.
        - Маменька, я провожу? - вызвалась Маша.
        - А то они заблудятся без тебя, - строго ответила ей мать, но жестом показала, что можно.
        Маша едва не подпрыгнула, получив это разрешение.
        - Пойдемте, господа! - сказала она тоном хозяйки, и мы последовали за ней.
        - Маша, а с чего кореец вдруг мистером себя величает? - спросила новую знакомую Даша Штольц.
        - Его нам англичанин представлял, вот и назвал не господином, а мистером. Так ему это очень понравилось, и он сам теперь так представляется.
        Следующий вагон был точной копией того, в котором ехали мы.
        - Здесь у нас второй класс, - пояснила Маша. - А следом будет ресторан.
        В коридоре второго класса стояли два офицера, курили у открытого окна. Оба были молоды, оба в звании поручика, на этом сходство заканчивалось и начинались отличия. Один был чуть выше и плотнее, волосы русые, приятное лицо немного портила тяжелая челюсть. Другой не выглядел тщедушным, хотя и уступал первому в комплекции, был круглолиц, темноволос и носил тоненькие усики. Он-то и углядел нас первым.
        - Господа офицеры! Равнение на дам! - скомандовал он, впрочем, не слишком громко, так, чтобы нам было слышно, но других пассажиров, сидящих по своим купе, не напугало. - Поручик, ешьте начальство глазами.
        - Я и так стараюсь, господин поручик! - отвечал высокий, старательно выпячивая глаза и делая грудь колесом.
        - Вольно, господа офицеры! - небрежно отдала команду актриса Никольская и одарила обоих таким высокомерным взглядом, что на их лицах мигом нарисовалось разочарование. Зато Маша посмотрела на нее с восхищением.
        Мы стали проходить мимо двух поручиков.
        - Здравствуйте, Мария Петровна! - вполголоса и несколько более томно, чем стоило, поздоровался тот, у которого были усики.
        - Доброе утро, - рассеянно произнесла в ответ Маша.
        Как-то так вышло, что мы с ней оказались замыкающими, и наша новая знакомая, едва мы отошли от офицеров на пару-тройку шагов, шепнула мне:
        - Ну и кто из них вам больше не понравился?
        - Оба! - честно ответила я.
        - Ой! А почему?
        - Полагаю, что каждый имел возможность получить назначение на службу не в Сибирь, а в куда более интересное место. Но они отказались и теперь страшно гордятся тем, что благополучно перенесли все тяготы первого года службы и суровую сибирскую зиму. Мало того что тут и гордиться особо нечем, так они еще стали полагать, будто все девушки при одном их виде станут падать в обморок!
        - Ой! Откуда вы все это знаете? Я вот только к концу второго дня пути обо всем этом узнала, хотя не понравились они мне с первого взгляда. Приставучие, сил нет!
        - Это, Маша, все просто. Но я вам чуть позже расскажу.
        Мы добрались до ресторана, там тоже было на что посмотреть. И на ковры, и на панели красного дерева, и на застеленные льняными скатертями столы, и на шелковые занавески с двуглавыми орлами, вытканными на них. Из дальнего конца к тому же доносились звуки фортепиано. Там стояло пианино, сверкающее черными лакированными боками. За ним сидела весьма и весьма любопытная особа, дородная, пышнотелая, с колечками и локонами волос, уложенными в сложную прическу, в платье из шелка. Серьги в ушах и перстни, обильно нанизанные на пальцы обеих рук, сверкали крупными камнями. Я, еще не видя лица, была уже уверена, что и спереди драгоценностей у нее предостаточно. Это надо же нацепить на себя такую мешанину: бриллианты в ушах, изумруды, рубины и сапфиры на пальцах! Сияет так, что и ослепнуть не удивительно будет.
        Особа пыталась одним пальцем сыграть собачий вальс.
        - Софья Яковлевна, здесь же нужно играть до-диез, - подсказал пианистке стоящий рядом с ней длинноногий светлобородый капитан-лейтенант.
        - Алексей, вы мне клавишу покажите, а не морочьте голову с вашими до и после диезами, - закокетничала дама.
        - Вот сюда! - указал нужную черную клавишу офицер.
        Дама попыталась сыграть сначала, но вновь сбилась.
        - Я уж лучше прежнюю музыку сыграю! - обиженно заявила она и заиграла опять-таки одним пальцем похоронный марш Шопена. Марш у нее вышел лучше вальса, почти бойко. Офицер захлопал в ладоши. Мы присоединились к аплодисментам.
        Дама обернулась к нам. Под высоким, под подбородок, воротником ее платья сверкнуло изумрудами колье, а чуть ниже брызнула целыми снопами света брошь в виде розы, усыпанная доброй сотней некрупных бриллиантов. Похоже, что-то в нас показалось ей не совсем правильным, и она решила проверить свои впечатления при помощи лорнета. Не слишком ей нужного, стекла в нем увеличивали совсем немного.
        - Вообще-то я не рассчитывала делать свое выступление публичным, - проговорила дама таким тоном, что осталось непонятным, приятно ей от наших аплодисментов, или она, напротив, считает, что ей помешали.
        - Здравствуйте, мадам. Здравствуйте, господин капитан-лейтенант, - вежливо поздоровался Сережа, а мы усердно закивали. - Простите, если наше появление стало для вас неприятной неожиданностью.
        - Что вы! - отозвался капитан-лейтенант. - Здесь общее место, где каждый вправе появиться, да и мы рады вам.
        На его щеках, между бородкой и глазами видны были следы недавних ожогов, выделяющиеся нежно-розовой кожей на фоне загорелой и обветренной остальной части лица. Странные ожоги, подумала я, кожа обгорела, а борода и брови остались нетронуты. И тут же сообразила, что эти ожоги не от огня, а от мороза. Та же Лена Никольская после разгара особо лютых морозов, разразившихся на Крещение, ходила с крохотным пятнышком розовой кожи на кончике носа.
        Флотский офицер, высказав свое мнение, умолк. Спутница его не поддержала, но и не одернула. Повисла неловкая пауза. Маша отчего-то сильно раскраснелась, Сережа Штольц переминался с ноги на ногу, обе актрисы вдруг стали похожи на послушниц из монастыря. Я посмотрела на дедушку, который, как и я, еле сдерживал смех. Он закатил глаза к потолку, а после кивнул в сторону книжного шкафа. Мы потихоньку отошли, предоставив нашим компаньонам самостоятельно выпутываться из неловкости.
        - Ты только посмотри, какое гипнотическое воздействие у этой дамы с каменьями![16 - Афанасий Николаевич каламбурит, то есть использует игру слов, намекая на популярную пьесу Александра Дюма-сына «Дама с камелиями».] - сказал дедушка, сделав вид, что рассматривает корешки книг. - Но нас-то на это не возьмешь!
        - Нас не возьмешь, - согласилась я.
        В этот миг в вагоне-ресторане объявилась еще одна женщина, очень похожая на даму за пианино, но несколько моложе и стройнее.
        - Софа Яковлевна, - сказала женщина, - Мими по вам заскучал, скулит и вас зовет.
        - Да отчего ты взяла, что он меня зовет, а не кушать просит? - Дама поднялась и пошла навстречу новому действующему лицу с распростертыми объятиями. - У ты, мой масенький, у ты, мой сладенький!
        Из свертка в руках женщины высунулась противная мордочка крохотной собачонки. Мордочка сверкнула глазками по сторонам, а потом и впрямь заскулила, жалобно и противно. И продолжала скулить, перебравшись на руки хозяйки.
        - Алексей! - позвала дама своего пажа-офицера. - Проводите нас. - И добавила, наверное, для того, чтобы никто не подумал, будто речь идет о женщине, принесшей собачку: - Меня и Мими.
        Офицер попрощался с нами кивком головы.
        Удалившуюся процессию все проводили взглядом.
        - Здравствуйте, дамы и господа! Чего изволите? - послышалось за нашими спинами.
        - Здравствуйте, - поздоровались мы вразнобой с официантом.
        - Пожалуй, что пока нам ничего и не надо, - пришел в себя Сережа. - Мы лишь осматриваемся. Не возражаете?
        - Как можно? Чувствуйте себя по-хозяйски. И отобедать заходите. Может, показать что-то, может, вопросы появились?
        - Мне вот захотелось инструмент попробовать, не возражаете? - это Никольская спросила.
        В ответ официант пододвинул ей стул и помог сесть:
        - Извольте. Замечательный инструмент. Фирма «Шродер».
        Лена пробежала пальцами гамму, пианино было прекрасно настроено, и звучание у него было замечательное.
        - Даша, - обратилась она к Даше Штольц, - давайте в четыре руки дуэт из «Летучей мыши»?
        - Давайте! - легко согласилась моя тезка и с помощью официанта села рядом.
        Дуэт Розалинды и Генриха был исполнен в четыре руки и три голоса, то есть сам дуэт вели Штольцы, а Никольская подхватывала в припеве. Под конец все так развеселились, что даже дедушка начал подпевать.
        Официант со слезами умиления на глазах принялся всех хвалить:
        - Вот ведь как славно! Весело и красиво! А то мы тут третьи сутки похоронные марши слушаем, так уж вы нам поверьте, что мы все вам искренне признательны.
        - Кто же все? - удивилась Даша.
        - Да весь персонал, вон буквально все повыбрались слушать.
        Мы заглянули через его плечо - в тамбуре в самом деле собралось с полдюжины слушателей. По большей части в белых куртках и поварских колпаках.
        - Так нам нужно будет вечером концерт дать! - предложила Никольская. - Здесь вон как простор-но, столы можно будет сдвинуть… Нужно только с Александром Александровичем посоветоваться…
        - Советуйтесь, чего уж там, - услышали мы голос нашего антрепренера, оказавшегося как раз в шаге позади меня. - Екатерина Дмитриевна, ты как относишься к такой идее, чтобы концерт устроить?
        - Саша, ты у нас самый главный, ты и решай!
        - Все, милочка! Все! С той минуты, как мы сели в поезд, я уже не главный, все контракты исполнены и каждый волен жить сам по себе.
        - А кто же станет нас опекать, заботиться о нас? - плаксиво спросила Елена.
        - Да! Вы уж нас не покидайте, отец вы наш родной, Александр Александрович, - поддержала ее игру Даша.
        - Мы вас тоже умоляем, - встряли Сережа и мой дед.
        - Нет, ну коли все просят и раз уж без меня ничего не делается, то что ж, готов и далее послужить сообществу, - господин Корсаков стал сама скромность, но тут же принял начальственный вид. - Издаю распоряжение провести нынче вечером для увеселения пассажиров и экипажа дивертисмент. Программу мы с Афанасием Николаевичем утвердим, так что с заявками пожалуйте в наши апартаменты.
        Тут уж зааплодировали решительно все, а самый большой восторг проявила Маша.
        - А скажите нам, любезный, - обратился антрепренер к официанту, - что там у нас дальше по ходу поезда?
        - Дальше будет кухня и салон для персонала, а уж следом багажное отделение и электростанция. Если желаете кухню осмотреть, так добро пожаловать. А может, кому в багаж нужно, так мы сопровождающих вызовем, они покажут.
        - Нет, нет. Спасибо. Кухню мы осмотрим, а в багаж нам пока не нужно. Так ведь?
        - Так, так!
        Мужчины и Екатерина Дмитриевна отправились осматривать кухню, Даша с Еленой остались у пианино и сыграли в четыре руки несколько мелодий из Легара и Штрауса.
        Я тоже захотела заглянуть на кухню, но меня остановила Маша:
        - Даша, у меня к вам дело есть. Давайте тут присядем.
        Мы сели за столик, и тут же рядом оказался официант, не тот первый, другой.
        - Может, кофе или шоколад? - спросила меня Маша.
        - Шоколад, пожалуй, - выбрала я.
        Официант улыбнулся и пошел исполнять заказ.
        - Даша, у меня к вам важное дело, - повторила моя новая знакомая. - Но сперва объясните, как вы все про наших офицеров догадались.
        - Все очень просто. Едут они самым шикарным поездом, куда билет стоит их жалованья за месяц или даже больше. Значит, из богатых семей. Ведут себя раскованно настолько, что простым мальчишеством и желанием покрасоваться не объяснишь - следовательно, привычны к светскому обществу. Да и манеры, и разговор показывают, что из дворян. А раз из богатых дворянских семей, значит, родители их должны быть со связями и уж, наверное, детей своих хотели пристроить на службу в самое наилучшее место. Про все остальное и так понятно, видно с первого взгляда. Елена их хорошо осадила.
        - Ой! А ведь все верно, все так и выходит. Они ж мне сами жаловались, что в первом классе мест им не досталось, и на есаула жаловаться ходили, что он место занимает. Но как вы все это сразу поняли, за одну минуту, непонятно?
        - Не знаю, - честно ответила я. - Особо и не размышляла, скорее мне показалось, что все так, а не иначе. Потом немного подумала, и получилось, что угадала.
        - У меня так не получается. Я, честно сказать, даже пробовала все замечать и свои выводы делать. Потом решила, что это только в книжках может так получаться.
        - Так какое у вас дело?
        - Важное! Вы на госпожу Фишер внимание обратили?
        - На нее невозможно не обратить внимания.
        - Я не совсем про это хотела сказать. Я про то, как она с Алексеем Павловичем обращается. Он, можно сказать, герой, а к Софье Яковлевне едва не добровольно в крепостные пошел. Помыкает она им хуже, чем своей служанкой, только и слышишь: «Алексей, сделайте то! Алексей, извольте мне помочь! Алексей, проводите меня на перрон, потом в вагон, потом в салон!» Смотреть противно!
        - И что же вы предлагаете?
        - Открыть господину Корину глаза!
        Я задумалась. Выглядело все и впрямь нелепо, морской офицер, герой, по словам Маши, а ходит за чужим, не самым приятным человеком, как на привязи, и все капризы исполняет. Но ведь никто его насильно не заставляет! Так стоит ли вмешиваться?
        - Даша! - умоляюще посмотрела мне в глаза попутчица. - Он просто человек безотказный. Вы его попросите, он и для вас все сделает. Но вы же не станете злоупотреблять! А она злоупотребляет! Надо ее как-то проучить и заставить относиться если не ко всем, то уж к Алексею Павловичу с уважением!
        - Вы меня убедили, Маша. Но вот так сразу мне ничего в голову не приходит. Давайте мы немного подумаем, а вечером соберемся и обсудим. Договорились?
        - Ой! Конечно, договорились. Я с маменькой пыталась об этом говорить, но она сказала, что это не наше дело. Но с вами вдвоем мы обязательно что-нибудь придумаем. С рабством нужно бороться!
        3
        У нас на дорогу до Москвы были планы. Первым номером в них значился сон. Накануне мы легли очень поздно, спали не дольше двух часов и поднялись еще затемно. Да и путь от Томска до Тайги с ожиданием там пересадки бодрости не прибавил. Были и другие планы, но до их воплощения в ближайшие часы нам так и не суждено было добраться.
        Экскурсия по поезду заставила разыграться мой аппетит. Дедушка в отличие от меня плотно позавтракал еще в станционном буфете, идти одной в ресторан мне не хотелось. Тут-то и напомнила о себе корзина со съестными припасами, собранная для нас Пелагеей. Дедушка, чтобы достать необходимые в дороге туалетные принадлежности и прочие дорожные вещи, снял корзину с багажной полки, и от нее, даже сквозь плотную бумагу, в которую были завернуты продукты, пошел такой сытный дух, что мы тут же заказали себе чай. Уже через минуту мальчик принес нам поднос с двумя стаканами, заварным чайником и чайником с кипятком, сахарницей, серебряными щипцами для сахара, вазочкой с ломтиками лимона, молочником со свежими сливками. Ловко расставив все это на столе, он спросил, не желаем ли мы еще чего. Мы так с ходу и ответить не сумели на этот простой вопрос, зато мальчишка помог нам.
        - Мед свежайший с Алтая, масло коровье, варенье, сухое варенье[17 - СУХОЕ ВАРЕНЬЕ - ягоды и фрукты, сваренные в сиропе, после от сиропа отделенные и подсушенные. Почти то же самое, что и цукаты.], печенье, коврижки…
        - Спасибо, спасибо, нам пока ничего не нужно, - остановил этот поток вкусного красноречия дедушка.
        К чаю у нас прилагались домашние подовые пироги[18 - Подовым пирогом называют пирог, испеченный на поду - в топке русской печи. Готовят их полусдобными, сдобными, рассыпчатыми и слоеными, но чаще всего из дрожжевого теста.] со всевозможными начинками и сочная буженина, запеченная в нашей печи. Все это лежало на самом верху, а в недра корзины мы еще и не заглядывали.
        Зато к нам заглянул Александр Александрович.
        - Пардон, - сказал он. - Не знал, что вы закусываете, так что зайду попозже. А чем это так вкусно пахнет?
        - Угощайтесь, - предложила я. - Вот пирожки с рыбой, здесь с вязигой, эти с капустой и грибами. Эти… мы еще и сами не знаем с чем.
        Александр Александрович потянулся за пирожком с рыбой, но не взял и потянулся к пирогам с начинкой из грибов и капусты.
        - Да вы без стеснения, берите и те, и эти. Да по паре, чтобы и Екатерину Дмитриевну угостить! - засмеялся дедушка.
        - Это чем же здесь угощают? - не удержался от вопроса проходящий мимо нашей открытой двери Михаил Наумович Соболев.
        - Пирожками! - ответили мы на три голоса.
        - Всех?
        - Ни в коем случае! Но вас угостим непременно, - сказал дедушка.
        - Хорошо, но я воспользуюсь вашим приглашением чуть позже. У меня постель застилают, я же вашим соседом неожиданно стал.
        - Так вы проходите к нам. Хотите чай или кофе заказать?
        - Минуту назад сказал бы, что не хочу. Но при таких запахах устоять нет сил.
        Банкир расположился на стуле. Без пиджака, в жилете он выглядел не столь удручающе солидно, как прежде, и вообще показался мне милым человеком.
        А суета стала нарастать с катастрофической быстротой. К нам за пирожками заглядывали еще многие наши артисты, мальчишки не успевали разносить по вагону чай. В коридоре появлялись некоторые пассажиры из других вагонов. Скорее по причине любопытства, чем по каким делам. Дольше прочих задержались оба молодых поручика. Этих интересовало дамское общество. Высокий, судя по некоторым признакам, запал на нашу Елену Прекрасную. Низенького с усиками интересовали все дамы подряд.
        Михаил Наумович принес в купе некую весьма целебного свойства настойку, потребовались рюмки.
        Пришла Маша и тоже не смогла удержаться, чтобы не попробовать пирожков. У дедушки с Михаилом Наумовичем к этому моменту завязался разговор, и наш сосед предложил барышням, то есть нам, пить чай в его купе, где проводник уже закончил свои дела. Вскоре к нам присоединились Даша Штольц и Елена Никольская.
        Все сновали туда-сюда, чаепитие во многих купе перерастало в полноценные обеды. Двери повсюду перестали закрывать и держали открытыми. По коридору рассеянно прошел высокий мужчина в бриджах, сером дорожном сюртуке, кепи с большим козырьком и трубкой во рту. Почти тут же вернулся в обратном направлении. Появился мистер Ю, заглянул к нам в купе, улыбнулся каждой, потом засмеялся и обратился к Маше:
        - Вас потеряли. Скажу, не надо беспокоить. Беспокоиться, так правильно?
        Все согласились, что повода кого-то беспокоить или беспокоиться самим нет ни малейшего.
        К некоторому моему удивлению, нашему антрепренеру удалось вскоре направить весь этот хаос в нужное русло, и труппа энергично приступила к подготовке вечернего концерта. Нашлось поручение и для меня.
        - Дарья Владимировна, - сказал господин Корсаков официально, - поручаю вам предупредить всех пассажиров о том, что концерт начнется в девять часов вечера. Намекните, что мы просим всех отужинать до этого времени. Очень надеюсь, что мы никому не помешаем.
        - Ой! А можно я Даше помогать стану?
        - Буду только рад, Мария Петровна! - склонил свою красивую голову в благородном поклоне артист.
        - Откуда вам мое отчество известно?
        - Да тут два сердцееда упоминали некую Марию Петровну. Поскольку ни у кого из наших актрис нет такого имени, то я посчитал, что оно ваше.
        - Фу! - вместо своего обычного «ой!» сказала Маша. - Они такие приставучие!
        - Не смею вмешиваться в ваши личные дела, но в данном случае эта характеристика кажется мне верной, - Александр Александрович отвесил еще один красивый поклон и удалился.
        В нашем вагоне извещать кого-либо о концерте нужды не было. Большую часть занимала наша труппа, два прочих пассажира - Иван Порфирьевич и Михаил Наумович - сейчас сами участвовали в составлении программы. Оба хорошо знали наш репертуар, и оба желали вновь увидеть свои любимые номера, на чем живо настаивали.
        Оказалось, что почти со всеми пассажирами первого класса мы уже знакомы.
        Ирину Родионовну и Софью Яковлевну вместе с ее собачкой и служанкой - скорее родственницей-приживалкой, исполняющей обязанности прислуги, - мы застали в салоне.
        - Очень приятное известие, - выслушав нас, сказала маменька Маши. - Нам очень повезло с попутчиками, не правда ли, Софья Яковлевна?
        - Пожалуй, что да, - нехотя согласилась та, пуская солнечных зайчиков своими бриллиантами. - Правда, обычно я сама в это время музицировала, но раз общество желает концерта, то и мне возражать не с руки.
        Остальным пассажирам вагона пришлось стучать, благо все находились на своих местах.
        - Вот нежданный визит! - воскликнул знакомый мне есаул. Мы застали его лежащим на диване с копеечной книжкой от Сытина[19 - Издательство И. Д. Сытина выпускало, помимо прочего, общедоступную для самых широких масс литературу в виде тоненьких книжечек-брошюр ценой от одной копейки.] про Ната Пинкертона, и сейчас он делал попытку эту несерьезную книжицу припрятать от наших глаз. Попытка была обречена на провал по причине того, что на столике лежала целая пачка таких книжиц. Мы с Машей переглянулись и изложили причину нашего визита.
        - Вот здорово! Обязательно буду, всенепременнейше, - обрадовался есаул.
        Не меньшую радость новость вызвала у мистера Ю, а вот другого пассажира она сильно расстроила.
        - Ну как же так? - с обидой произнес приятный мужчина с бородкой и в пенсне, очень похожий на литератора Чехова с портрета в журнале. - Концерт в девять, а мне в восемь выходить. На станции Обь. Вот невезение какое!
        - А вы приходите в ресторан в три часа. Там будет небольшая репетиция, хотя бы какую-то часть увидите и услышите.
        - Спасибо за приглашение. Я как раз намеревался пообедать в это время. Но это слабое утешение. Я, видите ли, бывал этой зимой в Томске и посещал в свой приезд театр. Очень мне ваша труппа понравилась.
        - А что вы смотрели? - полюбопытствовала я.
        - «На всякого мудреца довольно простоты». Там еще такой забавный трюк с колокольчиками был, очень мне понравился.
        Я не стала хвастать, что этот трюк с колокольчиками был придуман мною, но похвала мне пришлась по душе. Даже не предполагала, что кому-то из зрителей запомнятся в первую очередь не прекрасная игра наших актеров, а вот такие мелочи.
        Большая часть населения вагона второго класса в это время обедала в ресторане, так что нам не пришлось слишком часто повторять наше приглашение. К моему удивлению, мистер Ю и упомянутый Машей англичанин были далеко не единственными иностранцами, едущими в поезде. Помимо них, вторым классом путешествовали предприниматель-датчанин, два американца и два бура из Трансвааля[20 - ТРАНСВААЛЬ - часть территории современной Южно-Африканской Республики, существовал как обособленное государство. Буры или африканеры - потомки голландских переселенцев, основавшие в Южной Африке свои государства Трансвааль и Оранжевую республику.]. Всех их мы как раз застали на своих местах. Буры и датчанин говорили по-французски, с американцами пришлось изъясняться на английском, так что в целом и «иностранный легион» был оповещен о предстоящем событии и, кажется, все все поняли правильно.
        Суета утихомирилась ближе к ужину, когда была полностью составлена программа концерта и все участники решили, что выступать станут в тех костюмах, что на них есть. Дамы, несмотря на их согласие с таким решением, конечно же, принялись переодеваться и наводить дополнительную красоту, мужчины ограничились бритьем и умыванием.
        За ужином мы оказались за одним столом с Машей и Ириной Родионовной. Впрочем, они свой ужин уже заканчивали и собирались вернуться к себе. Тут и появился уже однажды виденный мной незнакомец, тот, что продефилировал через наш вагон в обоих направлениях в кепи и с трубкой. Он вошел в зал ресторана и высматривал себе свободное место.
        - А кто этот господин? - поинтересовалась я.
        - А это, Дашенька, сумасшедший англичанин, - ответила Машина мать. - Он за поездом бегает.
        - Маменька, тебя послушать, так он и вправду сумасшедший. В самом деле он не за поездом бегает, а вдоль поезда во время остановок. Гимнастикой занимается.
        - Не все ли едино, за поездом или вдоль поезда. И сумасшедшим не я его прозвала. А отчего вы им заинтересовались?
        - Очень похож на Шерлока Холмса, - засмеялась я.
        - Ой! В самом же деле похож, - спохватилась Маша. - Точно таким его мистер Дойл описывает. Кстати, он журналист и литератор.
        - Давай-ка, душа моя, освободим место вашему Холмсу, - предложила Ирина Родионовна. - А то, бедный, так и останется голоден. Мистер Фрейзер, пожалуйте сюда, мы уже закончили обед.
        - Очень вам благодарен, - сказал, подойдя к нам, мистер Фрейзер. - Надеюсь, никто не возражает против моего общества?
        - Ни в коем случае, - ответил за нас двоих дедушка.
        Англичанин говорил по-русски уверенно, акцент разве что угадывался, но никак не резал слух.
        Мы дождались, пока новый сосед по столику сделает свой заказ, и уж после стали знакомиться.
        - Вот ведь какая неожиданность! - воскликнул мой дедушка, узнав, что мистер Фрейзер проживает и работает в Лондоне, куда и намерен возвратиться в ближайшее время. - А мы с внучкой как раз намерены в скором времени посетить Лондон. Полагаю, что будем там недели через три.
        - Буду счастлив встретиться с вами у себя на родине, - просиял англичанин. - Ваша страна произвела на меня очень сильное впечатление, а Сибирь в особенности. Сразу по возвращении рассчитываю написать книгу о своем фантастическом путешествии по этим чудным краям. Даже название придумал: «Реальная Сибирь»[21 - Джон Фостер Фрейзер исполнил свое намерение и выпустил книгу под таким названием. Очень интересная и правдивая книга.]. Чтобы дать понять соотечественникам, что все им известное о Сибири по большей части сказки и небылицы.
        - Такое дело непременно нужно отметить. Русский язык вы знаете прекрасно, а как насчет русской кухни?
        - До своей поездки я полагал, что она состоит из двух блюд: из водки и икры! - засмеялся журналист. - Но и сейчас не смею сказать, что знаю о русской кулинарии достаточно много.
        - Тем более! - воскликнул дедушка. - Официант! Скажите, имеется ли у вас икра?
        - Всенепременно! Осетровая, белужья, кета, горбуша, омуль. Паюсная[22 - Черная паюсная икра готовится из осетровых, белуги, севрюги. Это прессованная соленая икра в отличие от зернистой.] и зернистая, вареная…
        - Замечательно, - остановил его дедушка. - Организуйте нам белужью и омулевую. Под первую принесите по рюмке чистой смирновской, под вторую - по рюмке анисовой. А еще попросите повара кинуть на сковородочку и слегка поджарить по ломтику ржаного хлеба да натереть его чесночком.
        - На каком маслице желаете?
        - На кедровом, раз мы в Сибири. Да вот еще, отмените тот скудный заказ, что сделал этот господин, и приготовьте для него уху по-царски и медвежатину.
        При словах о медвежатине у англичанина дернулась бровь, но он промолчал. Я про себя усмехнулась, самой стало интересно, насколько иностранец оценит такие необычные для себя блюда.
        - Берите икру ложечкой, - командовал разошедшийся дедушка, - да не торопитесь, подержите ее чуть в левой руке, а правой берите рюмку. И залпом! А теперь икру в рот, прямо с ложечки. А вот омулевую икорку мы положим на поджаренный хлебец. Чувствуете аромат? То-то! А теперь так же браво анисовую и хлебушек с икоркой вслед за ней!
        - Неужели это возможно съесть? - задумался раскрасневшийся гастроном, глядя на огромную тарелку с ухой да на расстегаи[23 - РАССТЕГАИ - пирожки с незащипанным верхом, «расстегнутые».], к ней прилагавшиеся.
        - А вы начните и сами узнаете.
        Я не стала дожидаться, пока они завершат ужин, извинилась и пошла в наш вагон. Пожелала по пути приятного аппетита Михаилу Наумовичу с Иваном Порфирьевичем. Как раз в этот момент объявился проводник, чтобы сказать господину Соболеву, что купе в первом классе освободилось.
        - Прикажете перенести ваши чемоданы?
        - В целом мне и на этом месте оказалось неплохо, но раз уж сам настаивал, так переносите. А то, чего доброго, снова путаница начнется.
        Концерт прошел самым замечательным образом и с большим успехом. Народу набилось порядочно, многим пришлось стоять. Да и тамбур напротив не пустовал, там собрались те из обслуги, кто имел к этому желание и свободное время. Многие курили, но при этом духоты не возникало.
        По-моему, собравшиеся остались довольны и ладони себе отбили основательно. Когда была исчерпана наша программа, Иван Иванович Тихомиров, который выступал в роли конферансье, сделал неожиданное для публики заявление:
        - Уважаемые господа и милые дамы, мы спели, прочли и сыграли для вас все, что приготовили на сегодняшний вечер. Если нет возражений, то на днях мы исполним еще одну программу.
        Зрители зааплодировали просто неистово.
        - Я правильно понял, что это знак согласия? Все, все, достаточно! Не ровен час, оглохну. Значит, договорились, через два дня, а может, уже послезавтра, мы встретимся здесь еще один раз. Но при одном условии - вы и сами должны будете поучаствовать. Мы с вами в попутчиках недавно, но знаем, что и среди вас есть талантливые исполнители. Давайте прямо сейчас все вместе попросим милейшую Софью Яковлевну исполнить для всех нас ее, да и ваше тоже, любимое произведение!
        Софья Яковлевна, сидевшая, а скорее восседавшая в первом ряду, нимало не смутилась.
        - Но, господа, я же всего-навсего два дня назад начала музицировать! Стоит ли мне выходить перед публикой?
        - Стоит, Софья Яковлевна, стоит! Исполните ко всеобщему удовольствию столь славно у вас получающийся марш, а мы вам подпоем!
        Публика, начавшая ощущать подвох, притихла. Софья Яковлевна села за инструмент, сыграла первые две ноты, чуть сбилась и начала заново. Тихомиров и Штольц-Туманов запели жалобными голосами и отчего-то с французским прононсом и грассируя:
        - Вот машинист гудок к отпгавке подает, а кочегаг в топку жагу поддает. Чтоб мы не скучали, нам приносят чаю, полный стакан, и лимон в него кладут. Скогый поезд мчится, ского будем дома…
        Смешно вышло до колик. Ирина Родионовна, правда, выказала некоторое неудовольствие и сказала Маше и мне:
        - Фу! Разве можно такими вещами шутить? - но хлопала едва ли не громче остальных.
        А вот новоявленная музыкантша оказалась начисто лишена чувства юмора. Она с немалым удовольствием раскланялась бурным аплодисментам и сказала:
        - Вот не ожидала, что под такую музыку возможно петь куплеты.
        Тихомиров лишь развел руками.
        Идею вытащить на сцену Софью Яковлевну со всем в поезде надоевшим маршем подала я. Но никак не ожидала, что эту шутку доведут до полного абсурда пением дурацких куплетов. Так что в некотором роде я ее, Софью Яковлевну, понимала. Жаль, что воспитательный эффект, на который я рассчитывала, совершенно не удался.
        На этом представление завершилось окончательно, но публика по большей части расходиться не спешила. Официанты расставили столы по своим привычным местам, по ходу дела принимая заказы. Организовались две карточные партии, в одной из которых оказался Михаил Наумович.
        Мы с Машей набегались за день до упаду, а потому выпили фруктовой воды и отправились спать.
        Вагон чуть покачивался, колеса постукивали по стыкам, время от времени шум движения усиливался, это мы пересекали по мосту очередную реку или речушку. Я лежала на верхней полке и смотрела в окно. На перелески, на поля, на редкие деревушки, на луну, не желающую отставать от поезда. Время было позднее, но все еще не стемнело. «А в Петербурге уже белые ночи», - подумала я, и безо всякой связи с этой мыслью мелькнула еще одна. О том, что неплохо не дожидаться приезда, а уже завтра с какой-нибудь станции послать Пете телеграмму. Он, наверное, тоже скучает.
        Кто ж мог знать в этот момент, что телеграммы ему я стану отправлять довольно часто и получать от него ответы. Потому что сверх того, что я по нему соскучилась, образуются для телеграмм еще и другие причины. А в тот момент я больше ничего не подумала, потому что заснула.
        4
        Спалось мне на редкость хорошо и приятно. Может, это поезд своим покачиванием и постукиванием о рельсы меня баюкал, может, от усталости. Во всяком случае, проснулась я от того, что поезд остановился. Проснулась выспавшаяся, отдохнувшая, сон покинул меня в один момент. Я тихонько соскользнула вниз, сходила умыться, узнала у проводника, долго ли нам еще стоять, и вышла из вагона.
        Станция была невелика, вывески с ее названием на крохотном павильоне, служившем здесь вокзалом, было не разглядеть. От того, что до нее было далеко, и от того, что мешал утренний туман.
        Я оказалась не единственной ранней птахой. Невдалеке прогуливалась с собачкой служанка Софьи Яковлевны. Собачка бегала, непрестанно задирая лапу на все под нее подвернувшееся. Служанка стояла у входа в свой вагон, зябко обняв себя за плечи.
        - Good morning, miss![24 - Good morning, miss! (англ.) - доброе утро, мисс!] - поприветствовал ее пробегающий мимо мистер Фрейзер.
        Он повторил свое приветствие и в мой адрес, добежал до паровоза, вернулся немного назад и принялся припрыгивать на месте и изображать боксерские удары.
        Я вздохнула: мне захотелось вот так же размяться, побегать и попрыгать. Но в платье это было невозможно, а переодеться в шаровары и фуфайку и появиться в таком виде перед глазами пассажиров я все же не рискнула бы. Не хотелось мне эпатировать публику и после слышать упреки в спину.
        Колокол ударил дважды, звук, смягченный туманом, показался донесшимся из самого дальнего далека. Я поднялась в вагон и застала в коридоре Ивана Порфирьевича. Мы едва успели поздороваться, как выглянул дедушка.
        - Доброе утро! - обрадовался он нам. - Я видел, как ты прогуливаешься, но присоединиться не успел. Ну да ничего, станций впереди еще много. Иван Порфирьевич, как вы полагаете, уже подходящее время испить чаю? А то из этой корзины такие ароматы доносятся, что невольно аппетит пробуждается.
        Господин Еренев высказался в том духе, что для пития чая в отличие от пития иных напитков любое время подходяще и что ему на службе нередко приходится и по ночам чаевничать.
        - Так присоединяйтесь к нам, - сказал дедушка и пошире распахнул дверь.
        Мальчик принес чай, но притронуться к нему мы не успели, потому что вслед за мальчиком появились проводник и тот служащий (надо будет узнать, что у него за должность, заметила я себе, наверное, местное начальство), что накануне пытался уговорить есаула покинуть незаконно занятое тем место.
        - Вот, - сказал проводник. - Вот этот господин, он вчера был в мундире.
        И указал на Еренева. Вежливость и приличия в этом поезде были законом для персонала, а тут этакая бесцеремонность! Мы сразу насторожились.
        - Ваше превосходительство, - обратился к Ивану Порфирьевичу поездной начальник.
        - Высокоблагородие[25 - Обращение определялось занимаемым чином в соответствии с табелью о рангах.], - мягко поправил его товарищ прокурора.
        - Ваше высокоблагородие, уделите минуту для сообщения. Очень важно!
        - Говорите смело. Этим людям я доверяю, и если есть в вашем сообщении что-то не для всех и каждого, то уверяю - дальше этого купе никакая новость не распространится.
        Железнодорожник все ж таки не стал говорить громко, а шагнул в купе и, наклонившись к голове господина Еренева, тихо, но не скрываясь уже от нас, сказал трагическим голосом:
        - Земляка вашего убили! Ну банкира… - он оглянулся за помощью к проводнику.
        - Господина Соболева, стало быть, - подсказал тот и перекрестился.
        Такие слова доходят до ума не сразу и не вдруг, а потому и мы их осознали спустя несколько мгновений. И тоже осенили себя крестным знамением.
        - О господи! - вырвалось у дедушки. - Неужто до смерти?[26 - Слово «убить» употреблялось не только в современном значении, но и в смысле нанесения ран или увечий. Так что вопрос Афанасия Николаевича обоснован и отнюдь не курьезен.]
        - Не могу знать.
        - То есть как не могу знать? - возмутился товарищ прокурора.
        - Так мы за тем к вам и обращаемся, что до конца-то не знаем.
        - Эх, да что ж такое творится? Ведите уже к месту происшествия.
        Мы все трое поднялись со своих мест, Иван Порфирьевич взглянул на меня и дедушку, секунду поразмышлял, нужно ли нам идти вместе с ним, после кивнул в знак согласия.
        - Погодите, - обратился он к проводнику. - Коротко и ясно скажите, что произошло такого, что вы решили про убийство?
        - Так я открыл двери-то, а он с ножом в груди! - сообщил проводник и снова перекрестился.
        - Зачем же вы открывали?
        - Так господин Соболев еще с вечера велел ему на это время ванну приготовить - еще сокрушался, что только в такую рань возможность имеется, а на позже все занято, - и предупредил, что спит он крепко, но разбудить его нужно неукоснительно и обязательно.
        - Все ясно! - перебил его Иван Порфирьевич, потому что все действительно было ясно настолько, что продолжать не стоило. - Пройдемте, господа.
        И мы пошли по пустому коридору в вагон первого класса. У нужной двери проводник чуть замешкался, отыскивая в кармане ключи, а господин Еренев его подбодрил:
        - Это вы очень правильно поступили, что дверь сызнова заперли.
        Проводник чуть приободрился, быстро извлек найденные ключи и открыл дверь. Получилось так, что дверь, будучи открывающейся в сторону коридора, отрезала меня от самого входа, и мне ничего не было видно. Еренев это заметил и сказал:
        - Даша, давайте так поступим, я первым гляну, что да как, и уж потом решу, стоит ли вам это видеть?
        - Конечно, - согласилась я.
        И в самом деле, зачем я сюда отправилась? Что за зрелище предстанет за этой дверью? Возможно, такое, что я и сама его увидеть не пожелаю.
        - Дарья Владимировна! - позвал Иван Порфирьевич. - Идите сюда.
        Дедушка и проводники посторонились, давая мне место, потому как Иван Порфирьевич звал меня не в само купе, а лишь к его дверям.
        - Раз уж пришли сюда, так взгляните. Вдруг ваш острый взгляд да способности ваши и здесь пригодятся.
        Купе, в сравнении с нашим, казалось чуть просторнее. Возможно, оттого, что в нем не было верхней полки. Ею, видимо, могла послужить откидная спинка нижнего дивана, поднимаемая на специальном устройстве. Зато диван этот уж точно был шире наших. В остальном, если отвлечься от цвета деревянных рам и прочих предметов из дерева, от расцветки ковра на полу и обивки дивана, все было в точности таким же. Стул, передвижной столик, лампа с зеленым абажуром, даже пепельница. Вернее, пепельницы, потому что их было две, как и во всех других купе. Обе пусты. Занавески, сшитые на французский манер, которые можно подтянуть за веревочку, опущены.
        На столе дорожный несессер[27 - НЕСЕССЕР (фр. necessaire - необходимый) - специальный контейнер (сумка, шкатулка, футляр и пр.) для мелких предметов, в данном случае для предметов гигиены, необходимых в дороге.]. Очень и очень дорогой. Почти все предметы - ножницы, кисточка для бритья, сама бритва и все прочее - с вызолоченными ручками. Стаканчик серебряный, с позолотой. Несессер лежал ближе к окну и был раскрыт, ближе к краю стола лежала папка для бумаг, тоже дорогая и солидная, как и сам ее хозяин. У самого окна, правее несессера, небольшой кожаный футляр. Закрытый. Рядом пустой стакан.
        Я подавила вздох и перевела взгляд на тело Михаила Наумовича. Он лежал на диване в пижаме, босые ноги чуть свешивались за край ложа, голова несколько сползла с подушки, правая рука также свисает вниз, левая под одеялом. Одеяло прикрывает живот и часть ног. Из груди, с левой стороны, торчит рукоять ножа. Но, может, это был и не нож, нечто другое. Если я скажу, что смотрела на все это хладнокровно и спокойно, то это будет неправдой. Какое уж тут хладнокровие, когда речь идет о смерти человека, пусть едва вам знакомого, но все ж таки не чужого. Так что мысли, как я ни старалась привести их в порядок, скакали, и я никак не могла сосредоточиться на них. К примеру, отчего я решила, что это может быть рукоятью не ножа, а чего-то другого? И что еще меня смущает? То есть ясное дело, смущало меня многое. Заострившийся нос покойного, седина на висках, которую я вчера вроде не замечала. А может, ее не было вчера, может, она вот только что проявилась от испытанного этим милым человеком ужаса смерти?
        Нет, в самом деле, очень похоже, что в последнюю свою минуту он что-то почувствовал и проснулся. Попытался встать и не смог, не успел. Не дали ему встать. Тело вновь откинулось на кровать, но ноги все же оказались в таком положении, что находились за пределами постели. И голова упала не в середину, а на нижний край подушки.
        Впрочем, все это видит и Иван Порфирьевич, это увидят и поймут те, кому предстоит вести следствие. А вот то, что я сама не поняла до конца и что вертится у меня в голове, может, никто и не увидит, не почувствует, не заметит. Надо сосредоточиться и наконец начать соображать. Нож… Нож! И ни капли крови! Странно? Еще как!
        Я присела и взглянула снизу. Рукоять орудия убийства не соприкасалась с телом, и оказалось возможным разглядеть крохотный фрагмент его железной части. Он был круглым. Как толстая игла. Где-то я видела похожее и даже название этому есть. Шило! Где видела? У скорняка, когда мне шили шубку. У сапожника видела. Но у сапожника шило было квадратным в сечении. И оба этих инструмента выглядели, как и положено выглядеть рабочим инструментам. Здесь же все, прежде всего рукоять, никак не вязалось с таким понятием, как работа. Конечно, шило возможно использовать где-нибудь в канцелярии, для подшивания документов, и рукоятка в этом случае может быть красивой и даже изящной. Но эта слишком уж хваткая, удобная для руки, как у оружия. Ладно, ничего умнее по этому поводу уже не сообразить.
        Что еще меня смущало? Папка? Да! Она закрыта, но выглядит пустой. Зачем брать в дорогу пустую папку? Незачем! Значит, в ней что-то было. Может, этого «что-то» было совсем немного и оно так и лежит там, внутри папки? Но может быть и наоборот.
        Было еще что-то неуловимое, но я так и не поняла. Глянула на костюм, висящий на вешалке. Дорогой костюм солидного мужчины с солидным капиталом. Насколько это было возможно с порога, заглянула на багажную полку - чемоданы вроде на месте. Попробовала вспомнить, были ли у Михаила Наумовича перстни или другие украшения, но не вспомнила ничего, кроме часов с цепочкой. Кажется, и заколка для галстука была у него без всяких камней, хотя сделана была изящно, в форме пера.
        Да, еще одно! Под столиком лежит абака. То есть счеты. Небольшие, с костяшками из светлого и темного янтаря. Тоже не бог весть какая ценность, но и не копеечная безделица. Впрочем, несессер на ее фоне - настоящее сокровище.
        Все. Если бы не ощущение еще чего-то недопонятого, недоосознанного, то было бы уж точно все. Но глазеть дальше смысла не было, и я сделала полшага назад.
        - Врач в поезде есть? - спросил Иван Порфирьевич.
        - Никак нет, - уверенно ответил проводник, но покосился на начальство, мол, не влез ли поперед батьки. Начальство махнуло рукой и подтвердило:
        - Нету докторов. Среди пассажиров тоже.
        - Придется смерть подтверждать мне. Вы входили?
        - Как можно? Я хоть и перепугался, но сообразил, что входить будет самым последним делом.
        - Тогда дайте мне полотенце. Можно несвежее, мне под ноги постелить, чтобы, не дай бог, не затоптать что-то.
        Полотенце объявилось в мгновение ока и было постелено на пол. Господин товарищ прокурора аккуратно шагнул на него. Склонился к покойному, коснулся пальцами руки, затем шеи.
        - Прошло часа два, не меньше, - сказал он нам, не оборачиваясь. - Но вполне возможно, что больше.
        Иван Порфирьевич присел на корточки, чтобы тоже, как и я за минуту до него, глянуть на орудие убийства снизу. Покачал головой, перевел взгляд на абаку, но трогать не стал. Поднялся, достал из кармана карандаш с серебряным колпачком, приоткрыл этим карандашом папку. Было ли в ней что-то или нет, видно мне не было, но Иван Порфирьевич вновь покачал головой, и я поняла - пусто. Тем же карандашом он откинул крышку футляра, заглянул внутрь и в третий уж раз покачал головой. Несессер его мало заинтересовал, а может, ему хватило простого взгляда, чтобы его оценить.
        Поезд чуть качнуло, звякнула ложечка в стакане, чуть качнулась на столе лампа под зеленым абажуром.
        Прокурор в роли сыщика повернулся в сторону двери. Похлопал руками по карманам костюма покойного и в этот раз вместо покачивания головой удовлетворенно хмыкнул. Бросив беглый взгляд на полку с чемоданами, господин Еренев шагнул в коридор.
        - Мертв? - даже с какой-то надеждой в голосе спросил проводник.
        - Мертв.
        - Беда-то какая! Что ж делать-то?
        - Закрыть дверь, поставить кого присматривать со стороны. Кому по службе знать о том не положено, пусть и не знают. По прибытии состава на станцию сообщить дорожной жандармерии, при отсутствии оной телеграфировать далее по маршруту следования. Да что я вам про это говорю? Вы ж и сами должны знать.
        - Так точно, должны. Есть такая инструкция. Подрастерялись мы малость, вы уж простите.
        - Да прощения тут просить не за что, любой может растеряться. Не частое ведь дело?
        - Сколько лет при поездах - этакое впервой.
        - Вот видите. А что меня позвали, так это правильно. И моя прямая обязанность была сюда прийти. Вы уж дальше сами. Станем нужны - зовите. Станция скоро?
        - Чулым через час с четвертью.
        5
        Мы, как-то не сговариваясь, зашли на обратном пути вымыть руки и вернулись к нашему остывшему чаю и пирожкам. Дедушка был хмур, Иван Порфирьевич пребывал в глубокой задумчивости. Оба машинально взяли в руки по пирожку и принялись их есть, одновременно поднося ко рту и откусывая. Получилось комично. Это чуть отвлекло меня от печальных раздумий, заставило внутренне встряхнуться.
        Так мы сидели молча и ели пироги, запивая их холодным чаем. Удивительно, но я не смогла вспомнить, в какой момент сама взяла в руки пирожок.
        - Ну и что вы об этом думаете? - спросил Иван Порфирьевич.
        - Не нравится мне это. Уж начинает казаться, что смерти к нам сами тянутся, - рассерженно сказал дед.
        - Афанасий Николаевич, уж простите, но тут вы не правы. Ежели бы не мое присутствие, так об этой смерти вы бы узнали, как и все другие. Этакое шило… - тут он задумался и еще раз покачал головой в некотором недоумении. - Так вот, шило в мешке не утаишь, так что все в поезде про это страшное преступление узнали бы. Поохали, поахали да и забыли бы. И вы также. Кабы не случился здесь я. Но у меня должность такая, и тут уж ничего не поделаешь.
        - Вы ведь не про это спрашивали, Иван Порфирьевич? - сказала я.
        - Ну да, не про это. Событие для железной дороги не частое, но и такие порой происходят. А я спрашивал о том, что вы думаете о причинах столь трагического происшествия. Впрочем, если такие разговоры вам неприятны…
        - Приятного в них мало, но и повода от них отказываться не вижу, - вздохнул дедушка. - Так или иначе Даша да и я, грешный, обсуждать все это станем. Так отчего не поговорить с вами. А то, что я перед этим сказал, сказано было от жалости к покойному и от того, что его смерть другие смерти заставила вспомнить. И проказы вот этой особы, едва ей головы не стоившие. Ну да от нашего с вами присмотра здесь ей никуда не деться, так что можно быть относительно спокойными.
        Еренев заулыбался, потом даже рассмеялся.
        - Умеете вы сформулировать, Афанасий Николаевич! Право слово, вам пьесы писать нужно. И все ж таки, что вы думаете об этом?
        - Это вот Даша пусть скажет, я ничего особого углядеть не смог, и соображений у меня никаких. Ровным счетом никаких.
        - Очень похоже на ограбление, - сказала я. - Бумажника же в кармане нет?
        Иван Порфирьевич кивнул и даже не стал спрашивать, как я об этом догадалась.
        - Преступник открыл дверь ключом…
        - А это вы отчего решили?
        - Что ключом, а не отмычкой? Ну, дверь, то есть то место на двери, где замок, без царапин, они вроде должны быть, когда открывают отмычками?
        - Вовсе не обязательно. Вопрос, так сказать, в мастерстве преступника.
        - Ну да это не главное. Михаил Наумович был разбужен, когда преступник проник в купе. А от отмычки шуму было бы больше, чем от ключа, мог покойный проснуться уже от этого шума.
        - Довод чуть более убедительный, но не слишком. Опытный взломщик с хорошим инструментом… Да дверь вообще могла быть не заперта.
        - Вряд ли, - не согласилась я. - Не похож был Михаил Наумович на человека, не запирающего двери. Опять же вчера, когда у нас здесь было чаепитие с его участием, он разрешил нам с Машей пойти в его купе, но перед этим сам туда заглянул на минуту и вышел, убирая что-то в карман. Значит, ему было за что опасаться. Думаю, опасался он не нас, а посторонних, так что купе на ночь запер бы обязательно.
        - Тоже не факт, но уже очень убедительно, - кивнул Иван Порфирьевич. - Продолжайте, пожалуйста.
        - Преступник открыл дверь, не важно чем, и вошел в купе со спящей жертвой. Жертва проснулась, скорее всего, когда преступник уронил на пол счеты. Преступник ударил жертву прямо в сердце. Схватил бумажник, бросил все остальное и ретировался.
        - Дарья Владимировна, не стоит мне устраивать экзамен, - Иван Порфирьевич даже пальцем мне погрозил. - Вы прекрасно видели, что счеты сброшены покойным, а не преступником. Лежали они сбоку, прямо под рукой покойного.
        Все позволили себе заулыбаться, даже дедушка, ради чего и была затеяна моя ловушка для опытного полицейского чина.
        - Не буду больше! Не велите казнить! - принялась я оправдываться.
        - Не помилую, - пообещал Иван Порфирьевич и нажал кнопку звонка, вызывая официанта из ресторана. - Ну-с, слушаю вас далее.
        - Далее у меня одни вопросы. Потому что не важно, от чего проснулся покойный, а все остальное вроде именно так и выглядит.
        - Так! Вы сказали «выглядит». Что вам не нравится, что вас смущает?
        - Папка. Вернее, то, что она пуста. Преступник взял какие-то бумаги, но не взял такую дорогую вещь, как несессер.
        - Ну, преступник мог попросту не осознать ценность этого предмета. А вот что было в папке - вопрос весьма важный.
        - И что интересного для грабителя могло в ней быть? - спросила я.
        - Ценные бумаги, облигации, чеки, - наконец принял участие в разговоре и дедушка.
        - А счеты?
        - Что счеты?
        - Счеты обычно используют, чтобы считать, - пояснила я свой вопрос.
        - Может, Михаил Наумович подбивал общую стоимость бумаг, хотя ее он, уж наверное, должен был знать заранее. Но мог, к примеру, пересчитывать стоимость бумаг по курсу ассигнаций к золотому рублю. Или к какой иностранной валюте.
        - Иван Порфирьевич, а что было в том футляре? - спросила я призадумавшегося господина Еренева.
        - Арифмометр[28 - АРИФМОМЕТР - механическая счетная машинка.], - ответил тот.
        - И что вам показалось странным в этом счетном приспособлении?
        - А разве мне показалось?
        - Показалось, а то с чего бы вам вот этак головой качать?
        - Странным мне показалось то, что у покойного была столь новомодная вещица, как арифмометр Однера, а он пользовался счетами.
        - Да тут ничего удивительного нет, - отмел все сомнения дедушка. - Я и сам во времена, когда приходилось постоянно заниматься бухгалтерскими делами, всегда держал на столе и счеты, и арифмометр. На счетах привычнее, а оттого быстрее складывать и вычитать. На арифмометре много быстрее и точнее получается умножать и делить, особенно большие числа. И такая особенность, чтобы одновременно пользоваться и счетами, и арифмометром, водится за очень многими.
        Прибежал официант, Иван Порфирьевич сделал заказ.
        - Хорошо, - вернулся он к прежней теме. - Подведем итог. Совершено ограбление с убийством. Вероятнее всего, преступник ночью, когда все спали, незамеченным прокрался к двери купе жертвы, вскрыл ее либо ключом, либо отмычкой и вошел. Но неосторожное движение или иная причина разбудили жертву, преступник схватил орудие убийства - либо принесенное с собой, либо находившееся в купе - и нанес жертве смертельный удар. Были похищены бумажник с деньгами и некие бумаги из папки на столике. Чемоданы, одежда и прочие вещи остались нетронутыми. Чемоданы и одежда понятно. Убийство - это вам не кража, господа присяжные поверенные, так что преступник был испуган, желал побыстрее покинуть место преступления, а чемоданы и одежда ему бы мешали, могли выдать его при встрече с кем бы то ни было, привлекли ненужное внимание, мог возникнуть переполох. А вот несессер… То ли он не был оценен по достоинству, то ли?.. Непонятный, пока необъяснимый момент. Как бы то ни было, преступление можно квалифицировать как ограбление со взломом и непреднамеренное убийство. Десять лет каторги! Но для этого нужно преступника
установить.
        Иван Порфирьевич вновь задумался и умолк, пришлось отвлечь его.
        - Постойте, пожалуйста, - обратилась я к нему. - Я про орудие убийства хотела спросить. То есть что вы о нем думаете?
        - Да, разумеется. Необычное орудие. Никогда прежде такого не видел. Оно в равной мере может оказаться… ну чем-то вроде ножа для бумаг, если принадлежало убитому, или настоящим оружием, если было принесено преступником.
        - От входа было плохо видно, но мне показалось, что на рукояти был рисунок?
        - Был. Орнамент вдоль ее верхнего и нижнего краев. Но он мне ничего и ни о чем не говорит. Могу нарисовать?
        Рисунок и нам с дедушкой ничего не напомнил.
        - Ох, что вы там про личность преступника собирались сказать, Иван Порфирьевич? - спросил дедушка.
        - Я, Афанасий Николаевич, хотел сказать, что наши рассуждения были нужны лишь для того, чтобы помочь эту личность установить. Так что мы с вами свою миссию исполнили, приготовились дать показания самым тщательным образом. А дальше уж не наше дело.
        От этих слов дедушка повеселел.
        - Дедушка, давай я тебя стану называть по имени? - спросила я.
        - С чего вдруг?
        - Ну ты слишком молодой, чтобы быть дедушкой такой взрослой внучки. На тебя вон дамы вчера заглядывались.
        - Не смеши меня, Даша! Грешно это, смеяться рядом с покойным.
        - А что! Дарья Владимировна права, - поддержал мою мысль господин Еренев. - Вот сейчас будет станция, вы прогуляйтесь по перрону, сами увидите.
        - Заговор! Вы меня отправляете гулять по перрону, а сами станете со следствием общаться! Не допущу! Я тоже любопытный! И не старый еще, как вы же любезно отметили. Может, от меня следствию тоже польза выйдет?
        - Да не будет никакого следствия, - вздохнул товарищ прокурора.
        - То есть как?
        - Позже все растолкую. Мы на станцию прибыли, предлагаю пройти на перрон ко входу в первый класс. Все произойдет весьма быстро, так что нам лучше быть под рукой.
        6
        Мы спустились на перрон, вернее, на невысокий дощатый настил, служивший здесь в качестве перрона. Я не успела еще ступить на землю, когда мимо пробежал проводник из первого класса. Добежал до жандарма, что-то тому сказал. Настала очередь пробежаться жандарму. Он бросился в сторону крохотного домика чуть в стороне от станционного здания.
        Вся эта суета имела итогом приход к поезду двух жандармов, того, кто бегал, и другого, за которым бегали. Второй был старше чином, простодушен лицом и имел дурную привычку часто трогать свои усы. Оба взобрались по ступенькам в вагон. Чем они там занялись, мы не видели, но я вполне точно могла себе это представить.
        Минуту спустя выпрыгнул из вагона давешний старший железнодорожный служащий.
        - Господа! И дамы! - закричал он. - Покорнейше просим всех пассажиров через вагон первого класса пока не ходить. Тех, кто сам едет первым классом, просим покамест прогуливаться. Или в ресторацию, что ли, пройти. Вот такая у нас просьба.
        Естественно, что все, кто слышал эту речь, кинулись к оратору с вопросами, но тот очень быстро удалился со сцены.
        Еще через минуту младший чином жандарм затрусил, стуча подковками по доскам, в сторону станционных зданий. Почти вслед за этим в вагон позвали нас. Вернее, позвали Ивана Порфирьевича, а я уж увязалась за ним самостоятельно. Дедушка сделал было движение пойти следом за нами, но раздумал.
        - Сюда извольте пройти, ваше высокоблагородие, в салон, - вел нас проводник.
        В салоне за одним из столов сидел тот самый жандарм с усами и что-то выспрашивал у… да назову его старшим проводником, а то все время сбиваюсь, решила я.
        - Была игра или нет, я спрашиваю? - чуть повысил голос жандарм.
        - Была, - согласился старший проводник.
        - Убитый играл?
        - Играл.
        - А посторонних не было? - тут жандарм для напускания страха на допрашиваемого поправил кобуру, из которой виднелась рукоятка пистолета Браунинга. Но допрашиваемый не хуже моего понял, что это все для острастки, и не испугался.
        - В точности ответить не могу, но не должно было быть.
        - Все. Ступай, ничем тебя не пробьешь.
        Жандарм стал доставать из кармана кителя платок, но сначала ему пришлось вытащить какие-то бумажки и пакетики, а после убрать их обратно в карман. Утерев лоб, вахмистр (хоть про этого вспомнила, какой чин ему выходил из всех этих эполетов и гарнитурок[29 - ГАРНИТУРКИ - здесь: знаки различия на петлицах мундира.]!) черкнул в блокноте на столе пару слов. Наш проводник деликатно кашлянул.
        - Простите ради бога, - вскинулся вахмистр, вскакивая из-за стола, - не заметил, что вы ждете. Нашенских покуда расспросишь, семь потов с тебя сойдет. Присаживайтесь, ваше высокоблагородие.
        Иван Порфирьевич прошел к столу, я за ним. Он сел против жандарма, я села на стул за другим столом. Вахмистр все это заметил, но смолчал: раз товарищ прокурора молчит, так и он не стал возражать. Жандармы прокуратуре не подчиняются, но и для них она не пустой звук.
        - Иван Порфирьевич Еренев, - представился товарищ прокурора, - можно без чинов.
        - Раз разрешаете, то почему бы и нет, - не стал спорить вахмистр. - Мне тут сказали, что вы, Иван Порфирьевич, первым осмотр места преступления делали. Расскажите по возможности подробно.
        Иван Порфирьевич рассказал. Вахмистр непрестанно трогал свои усы, а временами делал заметки в блокноте.
        - Вот что значит правильный доклад. Мне и переспрашивать ничего не нужно.
        - Простите за любопытство, а что вас в показаниях служащих не устраивало?
        - Да все очень просто. Покойный накануне играл в карты. Вот я и пытался установить, с кем именно он играл, и не было ли среди игроков посторонних людей, то есть не из числа пассажиров или обслуги.
        Прибежал второй жандарм:
        - Прикажете выносить?
        - Да, разумеется. Выносите. Вот, собственно, и все. Сейчас опломбирую дверь, и вы сможете продолжить путь.
        - Как же так? - удивилась я. - А отпечатки пальцев и все остальное?
        Вопрос получился глупым, но слова сорвались, и повторять что-то по-иному было поздно, а то стала бы выглядеть еще глупее.
        - Виноват, сударыня. Но все остальное не мое дело, - ответил жандарм. - Вам, если интересно, их высокоблагородие все в подробностях объяснит. Мое же дело состоит в том, чтобы сделать то, чего не сделать нельзя. Нельзя тело в поезде оставлять. Нельзя поезд задерживать без особой необходимости.
        - Пока мы не расстались, доскажите про ваш интерес к карточной игре, - попросил господин Еренев.
        - Да все очень просто. Во время игры покойный доставал бумажник - должен был доставать! - так все видели, что он не пуст.
        - Это вы заключили исходя из личности убитого? - перебил Иван Порфирьевич.
        - Верно. Банкир как-никак. И едет очень недавно, не мог потратиться. Опять же и всем иным должно было стать известно, что он банкир. Представиться должен был? Стало быть, все знали, что он банкир и человек небедный. Предположим, что за столом был шулер, но много выиграть не сумел. Вот и попытался обокрасть, но разбудил жертву.
        - И что? Шулера в вагонах в порядке вещей? - Иван Порфирьевич этот вопрос задал самым деловым тоном и ответ получил такой же.
        - Нет, но и не редкость. Самое гадкое, что сами железнодорожники их порой пускают, а те с ними после выигрышем делятся. Но эти уперлись, что не было никого чужого помимо пассажиров. А я не верю.
        - Может, зря не верите? - это уже я спросила.
        - Может, и зря, - легко согласился вахмистр и потер красные, невыспавшиеся глаза. - Не сочтите за невоспитанность, но барышням вроде вас от преступлений и преступников нужно держаться подальше.
        - Ну порой и от барышень следствию бывает подмога, - сказал, пряча усмешку, Еренев.
        - Это вряд ли! Тут на днях газету мне приносили. Нарочно, чтобы прочел одну статью. Из газеты получается, вроде как в Томске некая молодая особа содействие полиции оказала в поимке опасного преступника. Это по словам писавшего, а между слов и вовсе получается, что та сама его схватила. Так я не поверил и вам верить не советую. Вы уж лучше книжки какие читайте, а не такие неумные выдумки.
        К этому моменту мы все переместились к дверям купе, из которых только что вынесли тело несчастного Михаила Наумовича, вахмистр успел просунуть через замочную скважину и накладку на дверном косяке неким хитроумным манером бечевку, как бы связав створку двери с косяком. Второй жандарм подложил под концы бечевки дощечку и стал капать сургучом, который растапливал свечой. Вахмистр приложил к сургучу медную печать и решительно направился к выходу.
        - Виноват, - резко повернулся он. - Попрощаться забыл.
        И отчего-то замер на месте.
        - Так вы из Томска? - спросил он подозрительно. - Господин Еренев, говорите? Вот удивительно, но аккурат вашу фамилию я в той газете читал.
        - Очень может быть, - усмехнулся Еренев.
        - А вы, - обратился вахмистр ко мне, - не госпожа Кузнецова?
        - Кузнецова, - согласилась я.
        - И хотите сказать, что в газете правду про вас писали?
        - Я ничего говорить не хотела, - честно ответила я. - Но раз вы спросили, скажу - понятное дело, хоть господин Вяткин и очень хороший журналист, но уж одной только правдой не ограничился. А отчего вы спросили?
        - Из любопытства. Из газеты выходило, что вы способны не хуже того английского сыщика из книжек разные выводы делать?
        - Ну мало ли что в газетах напишут!
        - Нет-нет. Раз вы в самом деле существуете, то, может, и способностями такими наделены, а я зря не верю? - говорил вахмистр деловым тоном, но глаза у него сделались хитрыми. - Про меня, к примеру, можете вот так сразу что-нибудь рассказать?
        Я на секунду задумалась, не потому, что не знала, что сказать, просто сразу не получалось в словах выразить то, что давно поняла про этого в целом приятного господина. Но думала я недолго.
        - Родились вы, господин вахмистр, скорее всего здесь, в Сибири, в этих краях. Лет вам чуть больше тридцати. Учились в реальном училище, но не доучились.
        Тут вахмистр чуть приподнял бровь, настораживаясь. А я продолжила:
        - Повышение, свой новый чин, вы совсем недавно получили, хоть обещано оно было давно. Вам все еще неловко командовать своими товарищами, с которыми вы были недавно ровней. Женаты вы года два, может, меньше, но не менее полутора лет. Сегодня ваш маленький ребенок плохо спал, и вы не выспались. От недосыпания и от того, что съели за завтраком жирного, у вас случилась изжога, и вы по пути на службу заходили в аптеку. Но порошок свой так и не выпили.
        С каждым словом лицо вахмистра вытягивалось все больше, он даже снова вспотел и стал утирать лоб платком. Когда я закончила, он еще раз потер воспаленные глаза и спросил:
        - А может, я не выспался оттого, что на службе был? - сказал он скорее ради того, чтобы хоть что-то сказать. Похоже, я почти про все угадала верно.
        - Нет, время смены уже прошло, и вы только что заступили на свой пост, - засмеялась я.
        - Сдаюсь! Но как вы догадались, что я перед своими товарищами неловкость испытываю. Я же этого никак не проявил, слежу за этим, можно сказать, специально.
        - Верно. Уже поэтому можно догадаться. Но вы вот и усы тоже не так давно отпустили. Если раньше усов не носили, а тут отпустили - примерно в то же время, что и повышение получили, - значит, растите их для солидности, чтобы старше казаться. Кстати, перестаньте их трогать. Это как раз несолидно и вообще некрасиво.
        Мы спустились на перрон как раз вовремя, потому что к вахмистру подбежал станционный дежурный:
        - По расписанию? - спросил он запыхавшись.
        - Иди, звони уже, - разрешил вахмистр.
        Он повернулся к нам, потянулся рукой к усам, одернул себя и сказал, засмеявшись:
        - Благодарю за содействие. Потрясен, просто потрясен, сударыня. Боюсь, что теперь стану верить газетам даже больше, чем вы советуете. До свидания и счастливого вам пути.
        - До свидания, - ответила я. - Если бы не обстоятельства, сказала бы, что рада была встретиться. А для ребенка лучше репейное или кедровое масло, чем присыпки, тут аптекарь вам неверный совет дал.
        Вахмистр всплеснул руками, засмеялся и еще раз взял под козырек.
        - И вам всего доброго, - сказал Иван Порфирьевич.
        Вахмистр побежал по своим делам, придерживая на боку кобуру.
        Пассажиры у вагона, слышавшие этот разговор, посмотрели на нас с уважением, а кое-кто с опаской. А уж у Маши сделались такие глаза, что я стала совершенно уверена, ей не более чем на полчаса достанет терпения не бежать ко мне с расспросами.
        7
        Мы вновь вернулись в вагон.
        - Ну-с, рассказывайте, - сказали втроем я, дедушка и Иван Порфирьевич.
        - Кто кому и что должен рассказывать? - озадачился дедушка.
        - Иван Порфирьевич собирался, но не успел рассказать, почему не будет никакого следствия, - пояснила я.
        - Нет, сначала Дарья Владимировна должна объяснить, почему она так хорошо знакома с местным жандармом, - возразил Еренев.
        - Я девушка, - выдвинула свой аргумент я.
        - А я старше. И по должности тоже. А и вправду, объясните мне некоторые моменты, а там уж я все расскажу. Потому что мой рассказ будет скучен.
        Бедный дедушка из этого диалога ничего не понял. Для начала пришлось для него все события в салоне вагона первого класса пересказать. Потом настал черед моих пояснений про господина жандарма.
        - То, что ему лет около тридцати, это любому видно, - начал расспрос Иван Порфирьевич. - Что родился он в Сибири, я бы тоже так решил. Но объяснить почему, не смогу.
        - По разговору. Было им сказано несколько словечек, которые я нигде, кроме как здесь, не слышала. Вы вот уже третий год в Сибири?
        - Три ровно.
        - От вас я таких слов, как «нашенские», не слышала. Вам оно за три года, может, и стало привычным и непримечательным, но в разговоре вы его не употребляете. А Александр Сергеевич и Сергей Николаевич всю жизнь живут в Сибири, и от них я слышала это и другие такие же слова.
        - Согласен, так что давайте дальше. Про новый чин, к примеру. Про то, что звание наш вахмистр получил недавно, - подсказал Иван Порфирьевич.
        - Мундир его уже не нов. А гарнитурки металлические новенькие, блестящие. И видно, что они прикручены на места старых, но не таких же в точности.
        - Верно. Не новый у него мундир, не успел он новым обзавестись, - согласился мой собеседник. - Я вам еще про ремни кожаные подскажу. По ним, давно ли человек служит, правильнее определить можно. Выдают их на более долгий срок, чем суконное обмундирование. И пока из младших чинов в старшие не выбьешься, даже при смене звания не меняют. Так что это для меня также загадкой не было. Но с чего вы сказали, что новое звание было давно обещано?
        - Тут я больше наугад сказала, а рассуждения были такие. Человек не женился до такого возраста и вдруг женился. Отчего? Ждал, когда сможет семью достойно обустроить. Но как пообещали повышение, так и женился. И по характеру его на это похоже.
        Я умолкла, припоминая, что еще успела наговорить.
        - Про образованность разъясните? - подсказал господин Еренев.
        - Ну, это по разговору видно, что есть у человека образование. И писал он бойко и грамотно. Значит, учился, но не доучился. Было бы законченное образование, уж звание вахмистра-то точно давно бы получил. Видно же, что человек умен, не пьянствует, не груб. Наоборот, стеснителен, вон усы отращивает, чтобы солиднее казаться. Что еще непонятного?
        - Самое непонятное осталось про то, что ребенок плохо спал ночью.
        - Тут никаких особых догадок строить не нужно было. У вахмистра, как у всякого мужчины, такой же беспорядок в карманах, как у дам в их сумочках. Он когда платок доставал, вынул какие-то бумажки и пару пакетиков из аптеки. Один был с детской присыпкой, второй с порошком от изжоги. Пакетики очень свежие, совсем новые. Стало быть, он в аптеку уже с раннего утра заходил. Содовый порошок он купил, как говорят, до кучи, раз уж зашел. Да и не выпил он его, значит, не слишком его изжога донимала, главным делом для него была присыпка. Как вы полагаете, стал бы он с утра пораньше за присыпкой идти, если бы без этого лекарства ребенок ночью уснуть никому не давал?
        - Про жирное на завтрак?
        - Так усы лоснились. Но не полностью, как было бы, если бы их смазали бриолином, или чем там усы мажут, а кончики. Особенно ближе к уголкам губ. Все! Теперь моя очередь слушать. Ой, откуда здесь конфеты?
        - Здесь твоих дедуктивных способностей, конечно, недостает? - сделал вид, что рассердился, дедушка.
        - Спасибо! Вы тоже угощайтесь!
        - Я бы сейчас предпочел папиросу выкурить, - сказал Еренев. - Но прежде, коли пообещал, в двух словах объясню произошедшее. Ну, про то, отчего следствие не велось. Железнодорожная жандармерия должна прежде всего охранять имущество железной дороги. Потому ей не то что не вменено, но даже не положено проводить следственные действия. Да и возможностей у нее для этого нет. Отделение охватывает участок в две тысячи верст, и хорошо, если вдали от управления на месте распоряжается вот такой неглупый вахмистр. Другой на его месте просто снял бы с поезда тело убитого и даже никаких допросов проводить не стал. Вот такая несуразица! Все собираются либо сыскную полицию при железных дорогах создать, либо сыскные отделения при жандармском корпусе да никак решить не могут, какое министерство за это платить станет. Бред!
        - Так что же, следствия вовсе не будет? - не поняла я.
        - Будет. По прибытии в столицу все осмотрят, дактилоскопию проведут, заведут дело и начнут следствие. Может, уже в Омске пришлют следователя и начнут расследование, потому как жертва не из простого народа. Но преступника к тому времени разыскать станет еще сложнее.
        - Вот, вот, - вспомнила я. - Про личность преступника мы и не договорили.
        - Да что тут говорить? Скорее всего, прав вахмистр, был в поезде чужой. Но не шулер.
        - Почему?
        - Есть в преступной среде мастера особого рода. Их работа, уж простите за такое сравнение, требует особой квалификации и особого умения. Карманника или того же шулера очень сложно схватить за совершенное им преступление. Доказать еще сложнее. И срока они получают небольшие. А раз шулер мог в этаком поезде за своего человека сойти, то есть выглядел небедным и солидным человеком с хорошими манерами, так он и вовсе большой мастер своего дела. Так зачем же ему на ограбление идти? А чтобы убийство совершить, тут уж совершенно странные должны быть обстоятельства, чтобы на такое подвигнуть.
        - А если это был не чужой? То есть преступление совершил пассажир?
        - Про обслугу не забывайте, они тоже не чужие здесь. Тогда нам нужно подозревать буквально всех.
        - Что, и вас тоже? - пошутил дедушка.
        - По правилам, всех, у кого нет проверенного алиби. Вы, например, не знаете, где я был этой ночью, значит, и я для вас подозреваемый. Но я это знаю и себя подозревать не стану.
        - А мы точно знаем друг про друга, что были всю ночь здесь. Так что себя мы тоже не будем подозревать.
        - Не смею возражать, - засмеялся Еренев. - Я вас также подозревать не стану, потому что вы можете подтвердить алиби друг друга.
        В дверь постучали, товарищ прокурора ее открыл. За дверью стояла Маша. Я глянула на дедушкины часы, с момента отхода состава от станции Чулым прошло двадцать восемь минут.
        8
        За время нашей беседы Маша раз сто произнесла слово «ужас». Несмотря на это, она не выглядела слабонервной барышней. Во всяком случае, в обмороки не падала и даже не собиралась. А еще меня порадовало ее умение слушать не перебивая. Я рассказала, по возможности без лишних подробностей, про убийство и про то, что жандармы на станции забрали тело и расспросили нас обо всем нам известном. Ну и постаралась преподнести все таким образом, будто просто уговорила Ивана Порфирьевича взять меня с собой и в первом, и во втором случаях. Но уловка не сработала.
        - Даша, а почему жандарм выражал свое восхищение вами?
        - Влюбился, - сказала я первое, что пришло в голову.
        Маша посмеялась, сочтя это шуткой, и задала вопрос снова. Я подумала и пересказала наш диалог. Как меня пытались направить на путь истинный, и как мне пришлось доказывать неправильность таких суждений о девушках. Потом пришлось еще пояснять свои умозаключения.
        - Я вот тоже пыталась нечто подобное проделать, - сказала Маша. - Возможно, у меня что-то и получилось.
        Маша приняла самый загадочный вид, но тут же рассмеялась и стала рассказывать. Рассказывала она хорошо, только часто перескакивала с одного на другое. И выводы из наблюдений делала верные. Еще бы не смущалась при этом так часто, что я начинала вспоминать одного знакомого гимназиста с такой же привычкой смущаться без повода, а меня эти воспоминания отвлекали.
        Про убийство всем стало известно еще до отхода поезда от станции Чулым. Прав был Иван Порфирьевич, этакое утаить было невозможно. Большая часть пассажиров была расстроена трагическим происшествием, но самую бурную реакцию оно вызвало у Софьи Яковлевны. У той случилась истерика, Ирина Родионовна, как могла, утешала ее. Даже погадать на картах обещала, от чего прежде по каким-то причинам отказывалась. Из их разговора стало казаться, что Софья Яковлевна считает себя виноватой в смерти господина Соболева. Поначалу тех, кто слышал ее сбивчивый рассказ, такое признание насторожило, но вскоре привело в изумление. Софья Яковлевна полагала, что она накликала смерть на человека, которого даже по имени не запомнила и называла в разговоре то Иваном Демидовичем, то Петром Анисимовичем, тем, что постоянно играла «на фортепьянах» похоронный марш.
        - Вот я и предлагаю использовать ее склонность к мистике и всяким досужим приметам для достижения нашей цели, - закончила Маша.
        Мне пришлось очень сильно напрячься, чтобы вспомнить, какая такая цель у нас была.
        - Маша, а вы в самом деле полагаете, что господин капитан-лейтенант нуждается в нашей помощи? Может статься, ему попросту нравится угождать Софье Яковлевне?
        - Да что вы такое говорите? Как это может нравиться?
        - Откуда мне знать? Вот вам же хочется оказать ему услугу? Ему же хочется оказывать услуги другим людям.
        - И я про то же! Алексей Павлович человек такой воспитанный, что его так и подмывает кому-нибудь оказать услугу. Но нельзя же этим пользоваться до такой степени беспардонно! Тут уж помыкание получается. Эксплуатация!
        - А Софья Яковлевна не угомонилась за последний час? - решила я ухватиться за крохотную возможность. - После того как на нее раскаяние напало?
        - Если бы! - Маша даже помрачнела от такого положения дел. - Алексей, принесите капли! Алексей, подайте плед, мне зябко! Тьфу! Три раза тьфу!
        - Хорошо, Маша, - сдалась я. - Излагайте ваш план.
        - Да план очень простой, - воодушевилась моя приятельница. - Коли она верит во всякие там знамения, то нужно, чтобы у нее было явление!
        - Ничего не поняла.
        - Ой! Ну должна ей явиться святая. Не важно которая, пусть будет святая Матрена. Придет и скажет: «Не смей помыкать рабом божиим Алексеем!» И все.
        - То есть вы предлагаете переодеться и явиться ночью в образе святой…
        - Ну да! Вы же, Даша, при театре служите, вам это не в диковинку будет!
        Тут я, пожалуй бы, расхохоталась, но побоялась обижать наивную девушку. Пришлось очень мягко объяснять, что переодевания хороши на сцене, а в жизни сразу видно, что перед тобой не святая Матрена, а плохо загримированный и неправильно одетый лицедей. Опыт у меня уже был, приходилось однажды разъяснять одному мальчишке, что приклеенные усы и борода не сделают его взрослым. Даже похожим на взрослого не сделают. И тут я осеклась. Потому что именно с этим мальчишкой мы все же устроили позже переодевание, и даже некоторая польза от того маскарада была. Нет! Тут совсем иное дело, потому что есть и другие аргументы против.
        - К тому же я не уверена, что православная святая вообще может явиться к Софье Яковлевне, - привела я один из таких аргументов.
        - Ой! Отчего?
        - Оттого что она не православная.
        - Правда? А отчего вы так решили? Нет, не объясняйте, сама сейчас подумаю… Она креста не носит!
        - Верно, поверх платья креста не видно. Но крест нательным зовут оттого, что его на самом теле обычно носят. Но есть более видимая причина. Сами подумаете?
        - Да-да! Вспомнила! Она ни разу не перекрестилась! Были поводы, все крестились, она нет. Так?
        - Так. И выходит, что Софья Яковлевна - не православная. Скорее всего, иудейской веры.
        - А вдруг язычница? Ой! Это уж совсем глупо будет, потому как я не знаю, кого язычники почитают, кто им может указание сделать. Не каменные же идолы?
        - Язычники почитают разных богов, а еще и духов. Они для них, наверное, не меньшие авторитеты, чем для нас святые.
        - А для иудеев?
        - Ну у них тоже должны быть святые. Только я не помню какие.
        - Я тоже ничего припомнить не могу. Ой! Вы тут про духов сказали, так, может, к ней не святая придет, а дух какой? То есть привидение! В привидений все-все верят и боятся.
        - Может, проще попросить вашу маменьку нагадать ей то, о чем мы попросим?
        - Да вы что? Маменька своим гаданиям верит и ни за что не скажет того, чего карты не говорят. Лучше уж привидение!
        - Но привидение может быть только одно! Нас двое, и одна из нас должна будет следить, чтобы оно не попалось на глаза кому другому, а не Софье Яковлевне. Вы все это придумали, вам и быть привидением!
        Я надеялась, что Маша пойдет на попятную, но не угадала.
        - Пусть я буду привидением, - покорно согласилась моя приятельница и зябко дернула плечами. Ей уже становилось страшно.
        Ирина Родионовна позвала Машу к обеду, мы условились встретиться позже, и я пошла к себе.
        «О господи, - подумала я. - Если в этом поезде еще и привидение заведется, что же это получится?»
        Мне стало жутко стыдно за предстоящую проказу, но еще больше захотелось довести ее до конца.
        9
        Дедушка также собирался обедать, и я пошла умываться. По возвращении я застала Ивана Порфирьевича возле нашего купе.
        - Вот, сговорились с Афанасием Николаевичем вместе идти обедать, - сказал он. - Не возражаете?
        - Конечно, нет, - сказала я, уступая дорогу проходящему мимо нас старшему проводнику.
        - Любезный, - окликнул его Еренев. - Могу я задержать вас на два слова?
        - За-ради бога!
        - Попрошу не обижаться, у меня нет причин вам не верить, и вопрос я задам лишь для того, чтобы прояснить для себя некоторые детали. Вот вы сказали, что в поезде не было посторонних. Но выказали небольшую неуверенность в этом. Отчего?
        - Понимаете, ваше высокоблагородие, не стану врать, на других поездах случалось, что пускали в них без билета и даже знали, для чего пускали! Но здесь такого не заведено. На экспрессе служить и почетно, и удобства разные, и заработок выше. Никому не хочется такое место терять. Это у нас первое будет.
        Проводник загнул мизинец левой руки, но не пальцем правой, а ключом, который в правой руке держал. Необычный, надо сказать, был ключ у него. Иван Порфирьевич кивнул.
        - Второе будет вот каким. Большая часть пассажиров едет из Иркутска до Москвы и Петербурга, так что подсаживались немногие. И пустых мест у нас раз-два и обчелся. Ваш вагон целиком и полностью занятый подцепили. Куда тут чужому пристроиться и как в поезд прошмыгнуть?
        Проводник загнул второй палец.
        - Чувствую, что есть у вас и третье, - подбодрил его товарищ прокурора.
        - Ох, есть. Ваши сотоварищи с концертом - не могу ничего плохого сказать, всем понравилось, - но суету подняли невероятную. Никто на месте не сидел, все туда-сюда-обратно, из конца в конец бродили. Могу с уверенностью сказать, что до станции Обь к нам бы и мышь не проскользнула. А вот в Оби и далее одну станцию, пока все не угомонилось, дело посложнее было. Мог чужой проникнуть. Была такая крохотная щелочка! Но это проникнуть! А куда, скажите на милость, он бы делся, как все разошлись и спать стали? То-то и оно! Вот и вышло, что врать, будто в точности никого не было, не хотел и говорил, что, наверное, не было, а не в точности.
        - Спасибо большое. А с кем за столом был убитый?
        - Так с офицерами молодыми, а четвертым был кто-то из иноземцев. Коли надо, так я спрошу у официантов, они вернее должны помнить.
        - Спросите, сделайте одолжение.
        Проводник ушел, Иван Порфирьевич обернулся ко мне:
        - А что, Дарья Владимировна, можете вы с вашей новой знакомой Марьей Петровной переговорить с теми офицерами? На предмет, не было ли чужих в поезде, не вертелся ли кто подле их стола? Вот и славно! А с четвертым игроком я поговорю о том же. Вдруг что любопытное откроется.
        - Какие будут указания? - полушутя спросила я.
        - Какие могут быть указания, Даша? - всерьез ответил Иван Порфирьевич. - Я уж давно считаю вас опытным сыщиком и уверен, что вы и сами справитесь.
        А вот последняя фраза каплю иронии содержала! Но я ничуть не обиделась.
        - Ну-с, все в сборе? - спросил дедушка, появляясь в коридоре. - Идемте кушать.
        Одним из наших планов на дорогу был перевод присланной маменькой пьесы английского сочинителя мистера Бернарда Шоу. Оказавшись вновь за одним столом с английским журналистом, дедушка завел разговор об этой пьесе.
        - О! - сказал мистер Фрейзер. - Не считаю себя человеком, глубоко понимающим театр, но выскажу уверенность в том, что этот ирландец мистер Шоу прославится наравне с Шекспиром.
        - Даже так?
        - Несомненно! Этот драматург умеет уловить суть жизни, а не это ли главное в театре? Кстати, он большой острослов, что может подтвердить мои слова. Да вот один из его афоризмов, подходящий к нашему случаю: больше всего люди интересуются тем, что их совершенно не касается.
        - Афоризм хорош и по-английски тонок, - похвалил дедушка. - И подходит к любому случаю.
        - Я имел в виду то бурное обсуждение трагического происшествия в нашем поезде, что сейчас происходит за каждым столом здесь и в каждом купе, - понял намек англичанин. - А ведь оно никого из пассажиров не касается напрямую.
        - И что же говорят? - не удержалась я.
        - Строят догадки и рассказывают небылицы, - вежливо ответил мистер Фрейзер. - Говоря по правде, я не прислушивался.
        - Получается, что именно журналист проявляет странное для него безразличие к такой популярной теме?
        - Отчего вы так решили? Факты меня интересовали. Я постарался увидеть все, что возможно было увидеть своими глазами, задал несколько вопросов очевидцам. Но досужие рассуждения мне действительно неинтересны.
        - А свое суждение у вас сложилось? Быть может, возникла какая параллель со схожими случаями? - не отставала я.
        - Я, мисс Дарья, на криминальные темы не писал. Почти не писал. Так что из личного опыта ничего почерпнуть не смог. Но вы правы, возникла у меня параллель.
        - Расскажите, будьте любезны.
        - Тогда слушайте, - легко согласился мистер Фрейзер. - Речь пойдет о преступлении, совершенном в вагоне знаменитого поезда Orient-Express[30 - ORIENT-EXPRESS - знаменитый по книгам и фильмам Восточный экспресс, поезд, также отличавшийся роскошью и комфортом.]. Не сомневаюсь, вы о нем слышали. Ездить не доводилось? Тогда чуть отступлю и скажу, что наш с вами Сибирский экспресс почти во всем его превосходит!
        - Надеюсь, что этот комплимент не проистекает от исторической нелюбви англичан ко всему французскому? - засмеялся дедушка.
        - Ни в коей мере! - уверил журналист. - Но вернемся к происшествию. Тогда также был убит банкир, так же, как здесь, все указывало на обыденное ограбление… Как я понял, вы более моего в курсе дел? Я прав, ничего не путаю? Тогда пойдем дальше. Следов взлома также не было, более того, купе было заперто изнутри! Естественно, газеты просто смаковали это дело. Но то, что я расскажу вам далее, взято мной не из газет, но из более достоверных источников. Подробности следствия мне неизвестны, а результаты его таковы: убийцей оказался не грабитель или вор, а любовник жены банкира. Он переоделся в униформу служащего поезда, заранее раздобыл универсальный ключ, которым можно было открыть любой из замков поезда даже в том случае, если дверь заперта изнутри. Сел незамеченным на станции, после которой поезд шел на очень малой скорости из-за крутизны поворотов, открыл нужное купе, нанес удар ножом в сердце, создал видимость ограбления и благополучно спрыгнул с поезда. Позже он намеревался вступить в брак с вдовой покойного и таким способом завладеть немалым капиталом.
        Я слушала и пыталась представить нечто подобное применительно к нашему случаю. Могло такое быть? В принципе, да! Более того, подобный или схожий мотив мог объяснить и некоторые непонятные мне вещи. К примеру, пропажу бумаг. Ведь в этом случае преступнику не было важно, имеют они ценность или нет, нужно было хоть что-то забрать. Да и мне самой, не знаю отчего, но казалось, что это были обычные документы, имеющие значимость лишь для самого узкого круга людей. Да нет же, я знаю, отчего мне так казалось! Я уж вспоминала, как Михаил Наумович, перед тем как предоставить в наше с Машей распоряжение свое купе, взял из него нечто. И это нечто было небольшим, легко умещавшимся в заднем кармане брюк. Была бы важна папка, взял бы и ее. Кстати, а что он брал? Да, скорее всего, бумажник. Стоит подумать над тем, что убийство это было спланировано заранее. Стоит! Хотя Михаил Наумович и не был женат, но мог же кто-то из родственников желать его наследства.
        - Получается, что у того преступника был двойной мотив для совершения злодеяния, - сказала я вслух, когда англичанин закончил свой рассказ. - Ревность и наследство.
        - В суде он напирал на первое, полагая, что правосудие отнесется к нему не столь жестоко. Но помогло это мало.
        Интересно, а могло быть так, что наш банкир не знал своих наследников? Едет такой наследник сейчас в поезде, сидит где-нибудь в ресторане невдалеке от нас, а мы и не знаем этого! Не знаем, что обедаем вместе с преступником. Я машинально стала вглядываться в лица пассажиров за соседними столами. Мистер Фрейзер неожиданно засмеялся.
        - Вы, мисс Дарья, сейчас посмотрели на того усатого господина, и я вспомнил про него им же рассказанную комическую историю. Это торговец маслом, датчанин мистер Клаус Йенсен. Он уже несколько лет закупает в Сибири и на Алтае сыры и коровье масло. Продает их у себя в Дании и других странах с большой прибылью. А комизм здесь заключен в том, что сибирское масло он продает под маркой «Лучшее датское»!
        Я решила воспользоваться случаем и что-нибудь разузнать о других пассажирах.
        - Скажите, мистер Фрейзер…
        - А могу я вас просить называть меня Джон?
        - Можете, но тогда и меня зовите просто по имени. Джон, у нас в поезде, кроме вас и этого датчанина, есть другие иностранцы?
        - Есть. Два американца и даже два бура! Вот кого-кого, а выходцев из Южной Африки я в Сибири ожидал встретить менее всего. И те и другие старатели, искали золото. Американцы где-то на Монгольском Алтае, буры - на юге Сибири. Я впрямую не спрашивал, счел такой вопрос бестактным, но раз они едут этим поездом, то поиски их, видимо, дали некоторые результаты. Американцы люди пожилые, тихие и добродушные. Почти все время спят или читают романы. А буры помоложе и повеселее. Они куда больше похожи на американских ковбоев из книжек Купера, чем американцы. Мы с бурами, можно сказать, стали приятелями. Да! У одного из них есть родственники в России, но подробностей я не знаю.
        Тут господин журналист на секунду задумался и едва слышно сообщил нам:
        - Раз уж речь зашла о пассажирах, то скажу вам, что в нашем вагоне едет совершенно загадочная личность. Занимает целиком купе, но с этим загадочным человеком еще никто ни разу не столкнулся, никто его не видел.
        - Может, купе пустует? - выразил сомнение дедушка.
        - Не пустует. Официанты регулярно носят туда закуски и капустный сок!
        Мы с дедушкой вынуждены были сделать умственное усилие, чтобы понять, что же скрывается за этим капустным соком.
        - Капустный рассол, вы хотели сказать? - первым сообразил дедушка.
        - Совершенно верно! Забыл, что этот напиток так называют.
        - Ну тогда ничего загадочного в той персоне нет! - засмеялся дед. - Давайте уже кушать, а то за разговорами начали забывать о столь важном деле. Даша, чтобы съела все!
        - Дедушка, ну что ты мне как маленькой приказы даешь! - обиделась я, хотя замечание было уместным, я больше помешивала ложкой свой суп, чем ела его. - Ем я, ем.
        10
        Я вызвала Машу из ее купе, чтобы обсудить, как нам лучше завязать разговор с офицерами. Но ничего придумывать не пришлось, я даже не успела ничего объяснить Маше.
        Мы направились беседовать в салон вагона и именно там застали обоих поручиков. Они играли в карты в какую-то простую детскую игру и были ею увлечены. Но не настолько, чтобы пропустить наше появление, при котором дружно вскочили и стали по стойке «смирно».
        - Добрый день, сударыни, - поздоровался высокий.
        - Нежданная, но очень приятная встреча, - подхватил тот, что пониже ростом.
        - Так уж и нежданная? - чуть кокетливо спросила я. - Возможно, вы рассчитывали встретить не нас, но расчет на приятную встречу имели.
        При этих словах мне пришлось чуть-чуть толкнуть локтем Машу, которой этот разговор пришелся не по нраву.
        - Сударыня, извольте объясниться, - с наигранной суровостью потребовал первый.
        - Да что тут объяснять? В карты вы могли играть и у себя. А раз выбрались на людное место, следовательно, рассчитывали на встречу. И уж, наверное, не желали встреч неприятных.
        - Совершенно справедливо, не станем больше отказываться.
        - Да, раз уж мы разоблачены, - подхватил второй, - то отказываться нет резону. Позволите спросить?
        - Позволяем.
        - Смеем ли мы надеяться, что эта долгожданная встреча не оборвется сей же миг?
        - Если у вас есть чем нас развлечь…
        - Можно сыграть во что-нибудь простое и не азартное.
        - В азартное вы боитесь с нами играть, - улыбнулась я, - боитесь проигрыша?
        - Мы? - воскликнули оба, но закончил тот, что с усиками: - Боимся?
        - Тогда давайте сыграем на желания! - чуть кокетливо потребовала я.
        Офицеры переглянулись, такой удачи они точно не ждали. Маша пребывала в растерянности, пришлось еще раз ее толкнуть и тем дать понять, что я затеваю небольшую интригу.
        - Мария Петровна, раз уж обстоятельства столь благоприятны для нас, не представите ли вы нам свою подругу?
        - Мы и сами не представлены друг другу, - все же выказала свое неудовольствие Маша.
        Тем не менее мы познакомились. Высокого звали Михаилом, низкого - Владимиром.
        Мы присели за стол, выбрали игру и обговорили условия. Главным было, что проигравшая пара должна была исполнить желание победителей. Владимир приготовился сдавать, но я попросила доверить первую сдачу мне.
        Когда мы готовили ловушку для господина Тихонравова, цирковой фокусник Дмитрий Антонович объяснял и показывал нам, как он собирается проделать свой трюк. А чуть позже научил ему меня. Кроме этого, он еще научил тем приемам, которыми можно смутить соперника заранее. Вот это я и проделала. То есть не просто перетасовала карты, а сделала это эффектно. Моя ловкость обращения с картами произвела нужное впечатление, офицеры слегка приуныли. Зато Маша пришла в восторг.
        - Да что же за невезение! - воскликнул после очередного проигрыша Михаил.
        - Ничего, зато вчера вы, похоже, остались в выигрыше? - сделала я первый шаг, чтобы разузнать подробности вчерашней игры с участием Михаила Наумовича.
        - Э, какой это выигрыш! - сделал кислую мину Михаил. - Господин банкир предложил начать с таких крохотных ставок, словно он и не банкир, а бедный родственник банкира. На конец игры в банке было не более пяти рублей. Смешно.
        - Но все же выигрыш, - подбодрила я его.
        - Да, - согласился Владимир. - На шампанское хватит. Не желаете прокутить вместе?
        - А мы вина не пьем, - ответила ему Маша.
        - А мы с вашего позволения выпьем, - Владимир с досадой кинул карты на стол. - А то нам совсем уже грустно становится от невезения. Разрешите и вас угостить?
        Маша попросила фруктовой воды, а я горячего шоколада. После той истории с отравлением Ларисы я на него долгое время даже смотреть не могла. Но сейчас все забылось, и я снова полюбила этот сладкий напиток.
        - Так вы говорите, что ставки были очень маленькие? - продолжала допытываться я. - Может, у господина Соболева не было денег при себе?
        - Были у него деньги, - ответил Владимир, мрачно разглядывая свои карты. - Он несколько раз делал заказы в ресторане, угощал всех. Он еще катеньку у официанта разменивал, чтобы ставку сделать. Кажется, в бумажнике были еще три-четыре такие же купюры. Да что же это такое, не идет карта, словно сглазили.
        - Так, может, вчера кто-то с дурным глазом позади вас стоял, вот и сглазил? - невинно поинтересовалась я.
        - Никто позади нас не стоял, - загрустил теперь и Михаил, которому карта также не шла, к чему я в буквальном смысле приложила руки. - Кому интересно за такой мелочной игрой наблюдать? За вторым столом кореец свыше пятидесяти рублей выиграл, так и это никого не интересовало. Был бы выигрыш тысячный, вот тогда бы от зрителей отбою не было. Все! Мы проиграли и ждем вашего приговора.
        - А приговор будет таким… - Маша сделала зверское лицо и долго наслаждалась паузой. - На большой станции вы выйдете на платформу и дуэтом станете кукарекать. Троекратно!
        - Марь Петровна, не губите! - порозовел от смущения Михаил. - Мы же офицеры…
        - А нужно ли было садиться играть с девушками? - в отличие от него Маша раскраснелась от удовольствия. - Или вы рассчитывали на легкий выигрыш?
        Тут Михаил с Владимиром переглянулись.
        - Что ж, - сказал второй. - Долги отдавать необходимо. А то, что станем глупо выглядеть, так заслужили!
        - Ох, заслужили! - хоть я и жульничала, но мне их потерянный вид тоже доставлял удовольствие.
        Я в полной мере насладилась ситуацией и попросила офицеров внимательно посмотреть на мои руки при сдаче карт.
        - Примерно так обманывают любителей азартных игр! - объявила я.
        - Так вы мошенничали? Да так ловко! - офицеры даже не подумали возмущаться, скорее им все это начинало нравиться. Догадались, что, раскрыв свои махинации, я не стану с них требовать исполнения обещаний.
        - Мне хотелось немного воспитать в вас уважение к девушкам, - высокомерно произнесла я, но больше их мучить не стала. - Естественно, что наш выигрыш аннулирован. Но если вы настаиваете на сатисфакции, то присылайте секундантов.
        Тут уж все хохотали до упаду.
        - Пожалуй, на дуэль с вами я не отважусь, - сказал Владимир. - Жизнь дороже, знаете ли.
        - Ты знаешь, Володя, я слова Дарьи Владимировны воспринял бы серьезнее, - перебил его товарищ. - Странно, но мне вот кажется, что и на дуэли, случись такое недоразумение, она бы стала победителем, а не мы. Даша, позвольте задать вам один вопрос?
        Мы отошли немного в сторону.
        - Поверьте, для этого вопроса у меня есть искренний и серьезный повод. А касается он госпожи Никольской. Далек от мысли, что моя попытка знакомства с ней должна была восприниматься ею с восторгом, но такой странной неприязни я вроде не заслужил. В чем может быть причина?
        - Могу вас лишь уверить, что причина, и крайне веская, у Елены имеется, - вздохнула я. - Если вас это хоть немного утешит, то причина эта кроется не в вас, а в ее прошлом.
        - Благодарю вас. Утешение слабое, но далее расспрашивать не смею.
        Мы распрощались, и мне даже показалось, что все случившееся для этих молодых людей послужило им уроком в большей степени, чем я рассчитывала. От размышлений меня оторвала Маша:
        - Ой, Даша! Вы меня не перестаете удивлять! Вы, оказывается, умеете так ловко мошенничать с картами.
        - Умею я чуть-чуть. А использовала это умение впервые. Очень уж самоуверенны были наши партнеры, а полагаться на удачу не хотелось.
        - Но зачем вы сознались? Я уже предвкушала, как они станут кукарекать! Это было так весело!
        - Но нечестно.
        - Нечестно, - вздохнула Маша. - Я правильно поняла, что вы все затеяли - ну, эту игру, знакомство, сам разговор, - чтобы расспросить про вчерашний вечер? Хотите узнать все, что предшествовало убийству?
        - Пытаюсь узнать, - призналась я. - Хотя преступник давно уже покинул поезд, и ловить его - дело полиции. Но вдруг что-то из наших наблюдений ей будет полезно?
        Сама я сильно сомневалась, что преступника уже нет в поезде. Но не говорить же об этом Маше!
        Мы перешли к обсуждению нашего коварного и жуткого замысла с привидениями и проговорили не меньше часа.
        11
        В нашем купе дедушка с мистером Фрейзером занимались переводом пьесы. Очень увлеченно. Я решила им хотя бы не мешать, потому что помощи от меня уж точно не было бы, голова была занята совсем другим. Подумав, я постучала в соседнюю дверь. Почти сразу ко мне вышел Иван Порфирьевич.
        - Вот ведь незадача, - посмеиваясь, сказал он. - Попросил разместить меня в купе не одного, а с попутчиком, чтобы веселее дорога казалась, а попутчик мой спит все время. Ну как, удалось допросить офицеров?
        - Удалось. С их слов тоже получается, что все вокруг были свои, что никто к персоне убитого особого внимания не проявлял.
        - У меня тот же самый результат.
        Сказав это, товарищ прокурора надолго замолчал.
        - Иван Порфирьевич, если вы не хотите пугать меня, то это лишнее.
        - Я не испугать вас не желаю. Как же, напугаешь такую храбрую особу! Самому не хочется думать, что преступник где-то поблизости.
        - Ну, может, и не поблизости. Дедушка вам не успел рассказать историю мистера Фрейзера про убийство в Восточном экспрессе?
        - Нет.
        Я пересказала услышанное от английского журналиста.
        - Понятно, что в точности такого же быть не может, - закончила я. - Но отдаленно схожее - схожее, так сказать, по сути, могло произойти. Вот бы узнать, кто станет наследовать Михаилу Наумовичу?
        - Что ж, доля вероятности, что тут нечто похожее произошло, имеется, - согласился Иван Порфирьевич. - А узнать о наследниках не слишком сложно. Возьмем да и пошлем телеграмму. Кому-нибудь, кто сумеет на этот вопрос ответить. Да тому же Дмитрию Сергеевичу. Хоть у него, как обычно, дел невпроворот, но на такой вопрос он много времени не потратит.
        Я стояла в задумчивости и никак не поддержала эту затею.
        - Что-то вы замышляете, сударыня! - пристально посмотрел на меня товарищ прокурора.
        - Я ничего пока не замышляю, - разочаровала я собеседника. - Я пока размышляю. Узнать про наследников интересно, но для нас с вами не важно.
        - Вот даже как!
        - Ну да. Мы можем придумать сто и одну историю про то, как и отчего было совершенно убийство человеком, которого здесь уже нет. Можем?
        - Можем. Но не историю, а версию.
        - Да, конечно, версию, не то слово на язык подвернулось, - рассеянно согласилась я. - Может, от этих версий и польза, какая ни на есть, для полиции окажется.
        - Договаривайте, Даша!
        - Но нам все это не должно быть интересно! - выпалила я.
        - В каком смысле?
        - Ни в каком. - Я до конца додумала свою мысль и теперь рассуждала с уверенностью: - Случайно произошло убийство или подготовлено было заранее, если преступника нет в поезде, нам это безразлично. Все, что можно было узнать и выспросить, мы уже узнали и выспросили. А вот если преступник был из числа пассажиров или обслуги да не сошел с поезда, а едет дальше?
        - Вы правы. Даже если существует хоть крошечная возможность такого поворота событий, мы обязаны отнестись к ней со всей серьезностью. Тут лучше перестараться, чем допустить небрежность.
        Он не стал говорить очевидного, того, что всем при таком раскладе может угрожать опасность. Мы это и без слов понимали.
        Мы еще немного помолчали, и Иван Порфирьевич сказал:
        - Тем более надо дать телеграмму!
        - Про наследников?
        - Можно и про них спросить, это дело не лишнее. А мне не дают покоя бумаги из пустой папки. Мог преступник их по глупости прихватить, могли они для него и ценность, пусть не денежную, а какую иную, представлять. Так, чтобы на кофейной гуще не гадать, я спрошу про них. Возможно, что, узнав об их содержании, мы начнем понимать больше.
        Тут я подумала, что мне тоже стоит послать телеграмму. Вот почему я не догадалась сделать это раньше? Петя наверняка скучает, но весточку от меня ждет еще не скоро. Пока мы доедем, пока письмо дойдет! И это в то время, когда технический прогресс позволяет с каждой станции слать телеграмму!
        - Иван Порфирьевич, скажите, а как можно ответ получить? Мы же едем. Сейчас здесь, через час за тридцать верст отсюда.
        - Очень просто, - улыбнулся господин Еренев, похоже, ему было приятно, что я чего-то не знаю. - Отправитель телеграммы должен посмотреть в расписание и отправить ее с таким расчетом, чтобы она была получена на станции по пути следования до прибытия поезда. Вместо адреса нужно указать номер поезда.
        Объясняя, он все время чуть улыбался, а в конце не удержался, растянул губы в самой широкой улыбке:
        - Передайте привет Петру Александровичу!
        - Обязательно, - серьезно ответила я. Вот ведь такой серьезный человек, а думает, что у меня на уме всякие там романтические штучки! Ничего подобного. Тут я начала краснеть, потому что поняла, что от романтических штучек все равно не удержусь. Хорошо, что Иван Порфирьевич уже скрылся в своем купе.
        Удивительное дело, но писать телеграммы мне не приходилось. Писем писала много, а телеграммы ни разу. Бывали случаи, когда в них возникала нужда, но рядом были либо папа, либо дедушка, либо мама. Они и писали. А тут еще никак нельзя было обойтись без объяснения, с чего я вдруг, как помощь понадобилась, так о Пете вспомнила. До этого, выходит, не вспоминала. Мне бы обидно было. Нужно теперь объяснить, что оказалась недостаточно сообразительна. Самое главное, что просьбу свою нужно изложить толково и коротко. В телеграммах подробностей писать не принято.
        Я несколько минут думала, как начать, потом решила сначала написать письмо, а потом удалить из него все лишнее. Но письмо не порвать, а тоже отправить. Письма получать все любят, к чему пропадать письму, даже если это просто черновик для телеграммы. Поэтому я решила писать не карандашом, а чернилами. Можно было бы попросить у дедушки автоматическое перо, но я к нему не привыкла, вдруг буквы станут коряво получаться? Пришлось просить у проводника. Принесенный прибор оказался очень хорошим, и меня это подбодрило.
        За два часа я описала все наше путешествие и рассказала про преступление. Это у меня заняло пять страниц. Еще две, самая первая и самая последняя, едва ли не помимо моего желания, получились про романтические штучки. К тому же получалось, что письмо не окончено и для его окончания нужно написать еще многое. И как хотя бы уже написанное превратить в телеграмму?
        Пришлось спрашивать совета у дедушки. Он во время моих эпистолярных упражнений лежал наверху с толстым романом. Дедушка сказал, что из такого длинного письма телеграмму не сделать, ее будет правильнее составить отдельно.
        Без помощи дедушки у меня ничего не получалось, пришлось ему подробно объяснить суть, и он в пять минут написал то, что было нужно. Я от себя приписала три слова и стала ждать остановки, чтобы телеграмму отправить.
        Станция называлась Калачинск, на столбе был указатель, что до Иркутска ровно две тысячи верст, а до Москвы более трех тысяч. Стоять здесь предстояло всего четверть часа, и мы с Иваном Порфирьевичем поспешили к телеграфному окошку в станционном здании. Иван Порфирьевич уступил мне первую очередь.
        Приемщик телеграммы, казалось, вовсе не обратил внимания на ее содержание. Во всяком случае, слова про убийство не произвели на него ни малейшего впечатления.
        - Простой телеграммой оформить или срочной? - спросил он, кончиком карандаша подсчитывая число слов.
        Я задумалась, но вмешался Иван Порфирьевич:
        - Срочную отправляют вперед всех прочих, но полагаю, что, помимо наших телеграмм, здесь сейчас нет никаких других сообщений. А в Томске, как увидят адрес, так и простую телеграмму доставят без промедления. Так что не стоит платить втрое.
        Приемщик посмотрел на него с явным осуждением, дескать, не пристало такому солидному человеку крохоборствовать, но вслух ничего не сказал. Закончил свои подсчеты и, не прибегая к помощи счет, назвал сумму:
        - Тридцать два слова по пять копеек - один рубль шестьдесят плюс пятнадцать копеек сверху, и всего выходит рубль с тремя четвертаками.
        Я расплатилась, взяла на сдачу с двух рублей конверт и марку, а пока дожидалась, когда оформит свою телеграмму Иван Порфирьевич, успела увидеть, как телеграфист начал стучать ключом, отправляя по проводам мое послание.
        12
        Петр Александрович Макаров, гимназист шестнадцати лет от роду, плакал горючими слезами. Смотрел на портрет Даши, а слезы по щекам текли и текли, ручьем текли. Слишком едким оказался этот едкий натр, попавший в глаза! А промыть их возможности не было, и приходилось терпеть.
        Их с Дашей добрый знакомый Коленька Массалитинов собрался в скором времени уезжать в Москву, чтобы поступить в Московское императорское театральное училище. Вот и сделал Пете нежданный подарок в виде фотопластин, которые везти с собой было просто неразумно. Среди этих негативов, сделанных Николя, были и снимки Даши с Петей. Понятное дело, Петя тут же загорелся самостоятельно сделать с них фотографии. Благо никаких проблем с приобретением нужных принадлежностей и реактивов не возникло, и он очень скоро организовал у себя дома фотолабораторию. А вот навыков ему недоставало, и получалось у него плохо: то слишком бледно, то сплошная чернота. И вот, наконец, почти получилось, но в глаз попала капелька реактива, и стало щипать так, что хоть волком вой! Но не бросать же дело на полпути из-за такого пустяка? Вот Петр Александрович и терпел, хотя видеть сейчас мог с трудом. Дашино лицо в ванночке стало четким, он выхватил портрет, быстро его прополоскал и окунул в фиксаж. И еще быстрее кинулся к кувшину с водой, чтобы промыть глаза. И с мокрым лицом, не удосужившись вытереться, снова вернулся к портрету. В
свете красного фонаря все выглядело неплохо. А вот чтобы узнать, как все будет выглядеть на дневном освещении, нужно было обождать еще немного.
        В дверь постучали, и Петя услышал голос прислуги:
        - Петр Александрович! Вам телеграмма!
        - Одну минутку, Варвара. Вы уж не уходите, я сейчас выберусь отсюда.
        Он в последний раз прополоскал и повесил сушить последнюю фотографию, выключил красный фонарь, откинул плотную черную портьеру и шагнул на свет божий. Пришлось зажмуриться.
        - Петр Александрович! Да отчего вы такой мокрый?
        - Умывался, - объяснил тот, не вдаваясь в подробности.
        - Так можно было и утереться. Я вон смотрю, у вас и руки мокрые.
        - Это ничего. Давайте мне телеграмму, ее можно и мокрую читать.
        Получив бланк в свои руки, он даже поблагодарить забыл добрую Варвару, потому что телеграмма была от Даши, и у него недостало сил хоть на секунду отвлечься и сказать спасибо, прежде чем прочесть ее.
        Прислуга вздохнула с пониманием и пошла по своим делам.
        «Здравствуйте, Петя. В нашем поезде произошло убийство управляющего Восточным банком г-на Соболева. Постарайтесь разузнать, не посылал ли кто из близкого окружения банкира телеграмм о его отъезде. Очень без вас скучаю. Даша».
        Вот так раз! Скучает! Очень приятно увидеть такие слова. Петя прочел их несколько раз и только после этого повторно прочитал весь текст. И совсем ему не удивился. Жалко, в телеграмме нет никаких подробностей, но он прекрасно знал, что раз речь идет о гибели такого солидного человека, то подробности он в скором времени услышит. Понятно, что ему стало жалко и убитого господина Соболева, хотя он толком и не смог припомнить, как тот выглядит, и даже не помнил, видел он его или нет. Но слышать о нем слышал. И уж, конечно, Петр Александрович предпочел бы, чтобы столь печальные события не сопровождали Дашу в пути. Но коли такое произошло… Даша в стороне сидеть не станет! И чем быстрее и лучше он исполнит ее просьбу, тем спокойнее будет за нее. Потому что, раз Даша просит о таких конкретных сведениях, стало быть, уже что-то или кого-то подозревает.
        Первым порывом Пети было броситься к своему однокласснику Никите Петрову, отец которого служил начальником почтово-телеграфной конторы и который уже однажды помогал добыть некоторые сведения, связанные с почтой. Но в тот раз Петя точно знал, о чем спрашивать, а сейчас не знал. Пока не знал.
        Он наконец убрал телеграмму в карман и отошел от дверей фотолаборатории. Комнатка эта располагалась рядом с кухней, место было не самым подходящим для размышлений. Куда удобнее сесть за письменный стол, там и план сыскных мероприятий набросать можно.
        Итак, прежде чем отправляться на почту, следует определить, кого можно отнести к близкому окружению покойного. Прежде всего это его сослуживцы и домашние. Но нужен точный список! Можно, конечно, просто прийти в банк и спросить, кто там служит. Но дадут ли ответ? Может, и дадут, да только прежде начнется множество расспросов, отвечать на которые нельзя - можно вспугнуть преступника. Если там, конечно, есть преступник. Да и сам он знает слишком мало, даже на самые простые вопросы не ответит. Следовательно, нужно придумать что-то подходящее. Чтобы и список получить, и ничьего внимания не привлечь.
        В каком качестве он мог появиться в банке? В качестве обычного посетителя? Малоподходяще. В качестве сына градоначальника? Уже лучше, во всяком случае, сразу за двери не выставят. Но от ненужных вопросов это не избавит. Да и не хочется на отца ссылаться, хочется как-то без него обойтись. А кто он без отца такой? Гимназист - опять малоподходяще. Член «Комиссии по содействию народным развлечениям»! Едва не забыл, что Массалитинов сделал ему еще и такой подарок - уговорил войти в состав этой комиссии. Петя это воспринял как обузу, но поди ж ты, как вовремя она на него свалилась. Они как раз затевали сбор средств по подписным листам для осуществления деятельности комиссии. Так отчего не начать сбор с этого банка? Сразу два дела сделает! Правда, для сбора денег он вряд ли стал бы обращаться к простым служащим, но раз так сложилось, то он просто постарается обойти всех, вплоть до дворника. Хотя как раз дворник вряд ли мог быть в курсе предстоящего отъезда управляющего.
        Вдохновленный быстрым решением первого этапа своей задачи, Петр решил не затягивать с его воплощением в жизнь. Он спросил у отца разрешение воспользоваться коляской и уже через минуту смог сказать кучеру:
        - Трогайте, Иван Парфенович!
        - Да мы бы с радостью, но куда?
        - Вот те раз! Самого простого не узнал, а собрался ехать. Иван Парфенович, вы не припомните, где у нас отделение Восточного банка расположено?
        - Вроде на Садовой, за новым университетом.
        - Ну туда и поедем, мне вот и самому уже кажется, что там я видел вывеску.
        Недавно прошел дождь, и дорога просохла ровно настолько, чтобы уже не было грязи, но чтобы еще не пылить. Катиться было приятно, резиновые шины мягко пружинили, солнышко пригревало, по сторонам было зелено. Петя даже отвлекся от своих размышлений о том, как правильнее всего завязать разговор, и вспомнил об этом, лишь когда они подъехали к нужному месту. Сразу за корпусами технологического института, который их кучер, да и многие другие называли новым университетом, стоял небольшой кирпичный особняк, на входной двери которого и впрямь имелась вывеска, извещавшая, что именно здесь и находится Томское отделение Восточного банка. Швейцар сидел на скамеечке подле входа и грелся на солнышке, но встретил посетителя как положено.
        - Здравствуйте, - поприветствовал он Петю, но дверь распахнуть не спешил. - К кому изволите?
        - К господину управляющему, - ответил Петя первое, что пришло в голову.
        - Господин Соболев отсутствуют.
        - Тогда к его первому помощнику.
        - О встрече договаривались?
        Такого поворота Петя не ожидал и вынужден был сказать правду. То есть что ни о чем он не договаривался и никто его не ждет.
        - Тогда придется доложить, а там уж как господин Карасев скажет, есть у него время для вас или нету, - объяснил швейцар, открыл наконец двери и проводил нежданного посетителя внутрь.
        - Семеныч, доложи Василию Андреевичу о посетителе, - сказал он сидящему в углу приемной секретарю.
        - Добрый день, - тут же откликнулся секретарь. - С кем имею честь и как вас прикажете представить?
        - Петр Александрович Макаров. По делам «Комиссии содействия народным развлечениям».
        - Одну минуту!
        Секретарь мигом скрылся за дверью и столь же быстро вернулся.
        - Василий Андреевич просят вас пройти, Петр Александрович.
        Петя вошел в кабинет, а хозяин кабинета бросился к нему навстречу.
        - Здравствуйте, здравствуйте, Петр Александрович! - воскликнул он. - Искренне рад вашему визиту, в чем бы ни заключалась его цель. Не поверите, но я давно уж мечтал свести с вами более близкое знакомство.
        Петя от неожиданности стушевался и даже краснеть начал.
        - Если вы подозреваете, что тут дело в вашем отце, то вовсе нет. Просто газеты столь восторженно писали о вашем участии в раскрытии двух самых загадочных преступлений, что мне захотелось задать вам несколько вопросов. Впрочем, присаживайтесь и давайте начнем с ваших вопросов.
        У Пети мелькнула мысль рассказать все, как есть на самом деле, но он тут же и понял, что тогда ему придется сказать о гибели господина Соболева. А вот на это у него духу не хватит. Не получится у него сообщить столь дурную весть этому приятному, общительному человеку в сюртуке, в нарядном галстуке, пребывающему в прекрасном настроении и, можно сказать, пускающему солнечных зайчиков глазами и обширной лысиной на темечке. И пусть это было проявлением малодушия, но Петя высказал ту причину своего появления, которую приготовил заранее.
        - Что ж, раз это касается не банка, а является просьбой, обращенной лично ко мне - и другим нашим служащим, как я понимаю? - то вопросов нет. Комиссия ваша зарекомендовала себя с самой лучшей стороны. Я ведь бывал и на спектаклях в Народной библиотеке, и на концертах в городском саду, так что могу судить не понаслышке. И первым готов сделать взнос. Вот извольте, пятнадцати рублей достанет?
        - Что вы, конечно, достанет, я даже не рассчитывал на такую щедрость.
        - Значит, я вас приятно удивил. Давайте ваш подписной лист, с удовольствием распишусь.
        - А подскажете, к кому еще можно у вас обратиться?
        - Несомненно.
        Петя подал Василию Андреевичу подписной лист, тот вписал свою фамилию, внесенную сумму и поставил автограф с завитушками.
        - Я вас лично сопровожу к остальным нашим служащим.
        - Но вы же хотели расспросить меня…
        - Обязательно. Но сначала ваше дело, а там, коли у вас останется несколько минут, позволю себе помучить вас досужими расспросами.
        Вскоре у Пети в кармане было около полусотни рублей и полный список сотрудников Восточного банка. За исключением истопников, которые по летнему времени работой заняты не были. Потом Василий Андреевич проявил потрясающее знание тех самых дел, в раскрытии которых Петя участвовал, и задал несколько весьма умных вопросов. Они позволили себе еще пару минут порассуждать о том, насколько те методы, которые так расхваливает в своих рассказах мистер Конан Дойл, могут быть применены в реальной жизни. Сошлись, что вполне могут быть применены, хотя и не столь красиво и изящно, как в книгах.
        Из банка Петя вышел в прекрасном расположении духа, и лишь в самой глубине души его терзало сомнение: может, все же нужно было сказать о смерти господина Соболева?
        - Петр Александрович, здравствуйте! - окликнули его на улице. - Искренне рад вас видеть!
        - Я вас тоже очень рад видеть, Михаил Аполинарьевич!
        - Как я понял, вы прямиком из банка?
        - Да, вот ходил с подписным листом, собираю пожертвование на работу «Комиссии».
        Помощник судебного следователя сразу посерьезнел.
        - Это хорошо, что вы раньше меня здесь объявились. Я ведь с печальными новостями иду - должен сообщить о смерти управляющего банком.
        - Прискорбное известие и печальное поручение, - согласился Петя.
        - Да уж… Ладно, давайте прощаться.
        - А вам дальше куда? Может, подвезти? - Петя, конечно, предложил бы это и просто так, от души, но еще у него в голове мелькнула догадка по поводу дальнейшего маршрута Михаила.
        - Если готовы подождать с четверть часа, то буду рад. А то и не виделись мы давно, поговорить охота. Путь же недалекий, на Бульварную улицу, домой к господину Соболеву, - при последних словах Михаил глянул Пете в лицо чуть более пристально, чем обычно. Но на этот раз Петя удержался от смущения и просто улыбнулся в ответ.
        - Конечно, обожду, - сказал он.
        Отсутствовал Михаил около двадцати минут, вышел из банка сосредоточенным, подошел к коляске, поздоровался с кучером и, когда тронулись, заговорил не сразу.
        - А что, Петр Александрович, подписной лист был единственной целью вашего визита?
        - Не единственной, - сознался Петя. - Но как вы догадались?
        - А вам самому не ясно?
        Петя задумался над тем, где он допустил промашку, и тут же ее нашел.
        - Я ни одного вопроса про смерть управляющего не задал?
        - Все верно, будто для вас это и не новость. Поделитесь информацией?
        - С вами поделюсь. А вот в банке забоялся сказать про смерть управляющего. Даша едет на том же поезде, где ехал господин Соболев…
        - Это я прекрасно знаю, мы же вместе провожали. А еще там едет господин Еренев, товарищ прокурора. И выходит, что Еренев дал поручение нам, а Дарья Владимировна о чем-то попросила вас.
        - Так оно и есть. Она просила разузнать, не отправлял ли кто телеграмму о его отъезде.
        Михаил задумался.
        - А что, - сказал он, помолчав с полминуты, - разумно! Если это не случайное убийство, а заранее спланированное, так и такое могло быть. Правда, с учетом тех сведений, что удалось получить мне…
        Тут помощник следователя сделал вид, что более всего на свете его интересуют деревья вдоль дороги.
        - Михаил, ну зачем вам нужно, чтобы я вас упрашивал? Вы же видите, что мне тоже интересно узнать про ваше поручение!
        - Это оттого, что вас самого пришлось просить о том же. Могли бы и сами рассказать старому приятелю! Ладно, это я шучу так. Еренев просил узнать, не вез ли Соболев с собой каких ценностей. И в смысле денег, и в смысле важных документов. Так вот выходит, что ничего такого при нем не было! А следовательно, и планировать нападение на него вряд ли стали бы.
        Петя слегка расстроился от такого поворота, но тут же и взбодрился. Потому что Даше он доверял больше, чем полиции.
        - Как бы то ни было, - сказал он помощнику следователя, - но и мне нужно свое поручение довести до конца. Поможете мне составить список домашних господина банкира?
        - Помогу. Тем более что он будет короток. Господин Соболев жил один, родни никакой, да и прислуги у него много быть не должно. Иван Парфенович, остановите у следующего дома, мы приехали. Петя, думаю, что и здесь я не задержусь более десяти-пятнадцати минут. Станете ждать?
        - Конечно. Вам же, наверное, обратно нужно будет в управление? А я собираюсь на почту, по пути получается.
        Петя в размышлениях все время просидел в коляске. Зато кучеру Ивану Парфеновичу на месте не сиделось. Он пару раз обошел вокруг коляски, попинал колесо, а вскоре разговорился с каким-то мужчиной.
        Список прислуги в самом деле оказался недлинным - экономка (которая, кстати, также подтвердила, что у хозяина при себе не было больших денежных сумм), горничная, кухарка и сторож. Был, правда, еще и возница, который возил его на службу и по городу. Но тот служил при банке и уже попал к Пете в список. Всего в списке фигурировало шестнадцать человек.
        Петя подвез Михаила до дома полиции, попросил у него разрешения на телефонный звонок и позвонил Никите. Они договорились встретиться у почтамта.
        - Это нам, считай, здорово повезло, - сообщил Никита при встрече. - Телеграммами занимается Викентий Вениаминович, а его уговорить можно, чтобы помог. Не то что некоторых. Только ты сам уговаривай, у тебя лучше выходит.
        Петя изложил просьбу примерно под таким углом:
        - Викентий Вениаминович, вы же понимаете, что нас тайна переписки не интересует. Нас интересует лишь один факт - не отправлял ли кто из этого списка телеграммы на прошлой неделе.
        Викентий Вениаминович надолго задумался и пришел к выводу, что если это и будет тайной переписки, которую ему доверено хранить, то далеко не самой главной. Достал папку с бланками и принялся листать. Пролистал до конца и вычеркнул одну из фамилий. Принялся листать с самого начала, чтобы в конце этой работы вычеркнуть еще одну фамилию. Уходило у него на это пролистывание минут по пять, так что Петя с Никитой вынуждены были настроиться на долгое ожидание. Но дело неожиданно ускорилось.
        - Э-э-э… - протянул Викентий Вениаминович. - Так это у нас что за список? Это не служащие Восточного банка? А то, я смотрю, фамилии знакомые. Сейчас, сейчас… Вот! Есть такие телеграммы. Господин Сидоров, письмоводитель ихний, отправлял как раз в те самые дни. Он все больше банковские письма и пакеты отправляет, гость у нас частый. А тут сам от себя сразу две телеграммы дал, вот я и запомнил. Остальных смотреть?
        - Остальных тоже надо посмотреть, - вздохнул Петя. - Раз уж мы в сами телеграммы заглянуть не можем.
        Хитрость не удалась, Викентий Вениаминович так же как Петя, тяжко вздохнул и принялся листать бланки сначала.
        - Подождите, - сказал Петя. - Нам смотреть в телеграммы нельзя, но вам же можно?
        - Да я их и так видел! Сам по большей части и принимал!
        - Вот! Я сейчас скажу, про что там говорится, если совпадает, то можно дальше и не искать.
        - Ну и про что?
        - Сейчас соображу, как бы сам написал. Ну что-то вроде следующего: «Интересующая вас персона выезжает поездом номер один от станции Тайга восьмого числа».
        Викентий Вениаминович, еще Петя не начал говорить, уже заглянул в телеграмму и сейчас глянул на гимназиста почти что с восторгом.
        - Все точно. Только и разницы, что не про персону, а про господина сказано. А теперь доложите-ка, с чего вы все это знаете и зачем вам про все это нужно знать? Ну и про то, о ком речь идет, тоже.
        Петя подумал, подумал и решил, что Викентий Вениаминович человек не глупый и, как только узнает о смерти господина Соболева, сумеет сложить вместе два и два. Да и Никите пришлось бы рассказать, так невелика разница, одному или двум сразу доверить секрет.
        - Вот даже как! - задумался почтовый служащий, выслушав Петю. - Вон беда какая! А вы, стало быть, снова сыск затеяли? Тогда я вам вот что скажу. Коли объявится Сидоров у нас не по делам банка, а по своим преступным делишкам, так я вам сообщу. Он, положим, мог и не знать, для чего пишет. Но подумать, к чему это приведет, мог бы. Поди ж ты, и в Иркутск написал, и в Шанхай!
        Петя так и не понял, случайно или специально проговорился хитрый Викентий Вениаминович, но теперь ему стало известно не только, кто посылал телеграммы об отъезде убитого, но и куда. Два адреса его не удивили - адресат в момент отправления мог находиться еще в Шанхае, но мог уже выехать в Иркутск. Жаль, что этот адресат остался неизвестен. Но тут уж просить Викентия Вениаминовича было бесполезно. С другой стороны, имя - или имена - вряд ли что могли изменить. Преступник не так глуп, чтобы свое имя давать для таких посланий, уж, наверное, оно в телеграмме ненастоящее. А наступит в этом вопросе нужда, придется обратиться к полиции, которая имеет право знать некоторые тайны переписки граждан империи.
        По счастью, на почте нашлось и расписание поездов, так что Петя тут же и отправил свою собственную телеграмму. В конце не удержался и написал Даше несколько слов, к делу отношения не имеющих, в результате денег немного недостало - те, что он собрал в банке, своими Петя не считал и прикасаться к ним не собирался - пришлось занимать у Никиты.
        - Держи уж, сыщик! Это вроде с тебя причитается, но да уж мы не гордые, мы и обождать можем.
        13
        Затея с привидением то начинала мне нравиться, и на меня нападал азарт, то я в ней полностью разочаровывалась, и мне делалось скучно. Но раз я уже пообещала, пришлось отнестись к делу серьезно, чтобы понять, насколько оно может воплотиться в жизнь. Составлю план, решила я, тогда и станет ясно, стоит ли продолжать.
        Первым пунктом я записала одежду и грим. Это было несложно, платье, в котором в спектакле «Гамлет» Никольская играла Офелию, вернее, и не платье даже, а этакий белый балахон вполне нам подходил. В нем привидение будет выглядеть белой фигурой с непонятным силуэтом. Лицо придется полностью покрыть белилами. На руки нужны белые перчатки. Мелочи додумаю, когда стану доставать из багажа платье, может, что толковое под руки подвернется.
        Далее нужен был текст, с которым привидение обратится к нашей жертве. Нужно уложиться в одну фразу, ну да это не телеграмма, сообразим!
        А вот все остальное привело меня к идее отказаться от всех этих глупостей.
        Ну как нам застать Софью Яковлевну одну и в темноте? Хождение пассажиров и служащих затихало после полуночи, не раньше. Но и сама наша жертва к этому времени уже спала. И с темнотой дело не лучше: темнеет очень поздно, в коридорах горят ночники. Можно, конечно, постучать в купе и разбудить Софью Яковлевну. Спросонья эффект может быть даже более сильным. Но откроет-то нам служанка. Крик, шум, гам! Разоблачение! Нет, ничего у нас не выйдет.
        - Даша, можно вас на минутку?
        Я вышла в коридор вагона.
        - Ой, Даша! Судьба просто-таки встала на нашу сторону! Но проделать все нужно сегодня ночью!
        - Маша, я ничего не поняла. Почему сегодня? Мы же решили завтра, нужно подготовиться.
        - Нет, уже сегодня. Такого случая больше не будет. Маменька обещала Софье Яковлевне погадать. И это будет сегодня!
        - А мы-то здесь при чем?
        - При том, что моя маменька к гаданию относится очень серьезно. Я сейчас слышала, как они будут готовиться. Гадать станут в салоне. Поздно ночью, чтобы никто не помешал. Она уже велела проводнику, раз нельзя везде свет выключить, завесить проходы из нашего салона в коридоры. А в салоне еще и все окна занавесят, будет гореть только одна свеча!
        - И вправду, очень удачно. Но как же ваша маменька? Она-то тоже будет. И уж Ирина Родионовна точно в наши маскарады не поверит!
        - Мы ее отвлечем, я уже придумала. У маменьки есть специальная колода карт, только для гаданий. Я из той колоды возьму одну карту и спрячу. Она пойдет ее искать в купе, а Софья Яковлевна останется одна.
        - А вдруг она не заметит?
        - Кто? Маменька не заметит? Даша, она обязательно заметит.
        - Хорошо. Только вы тогда возьмите не одну карта, а три, чтобы наверняка пропажа обнаружилась. Две положите так, чтобы их сразу было видно - если искать, конечно, а не чтобы просто в глаза бросались, - третью спрячьте более тщательно. А как вы сами сможете улизнуть среди ночи?
        - Ну, пока они станут готовиться, я подложу покрывало под одеяло, чтобы казалось, будто я сплю.
        - А ваша маменька решит у вас спросить про ту же карту. Или просто одеяло поправить. Вот будет переполох. Думайте, Маша! Что-то мне наша затея не слишком нравится, но раз уж пообещала… Пойдемте вместе в багажный вагон наряд для вас подбирать.
        Я оказалась права, и когда мы с помощью служащего забрались в нужный чемодан, там на самом верху оказался еще и седой парик, очень подходящий к случаю. Еще я прихватила веточку с цветами, ту, с которой сумасшедшая Офелия появлялась. Коробку с гримом пришлось доставать из другого чемодана. Заодно я прихватила и широкий веер. Подумала, подумала и решила взять там же одну картонную коробку.
        Про коробку эту стоит сказать отдельно. После смерти Михеича как-то само получилось, что мне пришлось заниматься на театре его делом. То есть шумы различные во время спектаклей производить: стук копыт, шум ветра, гром… Некоторые были такими громоздкими и тяжелыми, что мне нужен был помощник, чтобы с ними управляться. С другой стороны, многие приспособления для этих целей Михеич сам придумал или усовершенствовал. Вот и я в какой-то момент решила, что тоже смогу усовершенствования сделать. Возьмем, для примера, ветрошумную машину: барабан с ручкой - вроде колодезного ворота - трется, когда его крутишь, о кусок плотной дерюги, отчего и производится шум. Вещь с виду совершенно простая, но очень уж громоздкая. И я решила сделать точно такую же машинку, но маленькую, настольную, небольшую размером. Нарисовала чертеж, отнесла в мастерскую, получила свой заказ и расстроилась очень сильно - вместо шума ветра получался какой-то присвист со скрежетом. Барабан и на большой машинке скрипел, но там этот скрип «шумом ветра» заглушался. Короче, могла бы сразу догадаться, что сделала я то же самое, как если бы
вместо басовой струны в рояле поставила самую тоненькую. Но выбрасывать машинку не стала, а даже в одном случае ее использовала по назначению. И вот сейчас выдался второй случай.
        - Вы никак новое представление затеваете? - спросил нас служащий, укладывая чемоданы на места.
        - Затеваем. Но не сегодня.
        - Это понятно. Неприлично веселье устраивать сразу после такого случая. Но путь все еще не близкий…
        - А скажите, пожалуйста, вы вот дверь сюда ключом открывали, так этот ключ только от этой двери? Или здесь во всем поезде замки одинаковые.
        - Ни в коем случае, замки и ключи везде разные. Но есть у старшого специальный ключ, которым можно почти всякую дверь открыть. Кроме моей, конечно!
        Это обстоятельство, судя по всему, придавало служащему из багажного вагона дополнительный вес в собственных глазах. Я посчитала нужным польстить ему:
        - Разумеется, ведь это особое место!
        - Вот, вот! Особое! И вся ответственность на мне с напарником! Так что только через наши мертвые тела, как говорится. Ох, прости меня, господи, не ко времени о смерти заговорил.
        Мы вроде бы все продумали, но на каждом шагу перед нами вставали то пустяковые, а то и сложные, даже непреодолимые препятствия. Вот взяли мы нужное платье, но нести его на виду у всех не стоило. Пришлось мне дожидаться в тамбуре, пока Маша принесет какую-нибудь сумку. Сумки под рукой не оказалось, Маша принесла скатерть. Пришлось все увязывать в узел и с ним шагать через весь состав. По счастью, никто особого внимания на нас не обратил.
        В тамбуре первого класса пришлось ждать снова, пока мистер Ю закончит курить свою папиросу. Мы спрятали, в соответствии с планом, узел в книжный шкаф, и тут я наконец сообразила, что ему там не место. И дело было не в том, что кто-то мог в шкаф заглянуть - ну удивился бы такому предмету, не более того, - а в том, что могли возникнуть сложности с тем, чтобы его забрать в нужное время.
        Правильнее всего его было спрятать до времени в туалетной кабинке, где мы намеревались переодеваться. Там даже местечко имелось подходящее наподобие шкафчика, но вот если в этом местечке узел обнаружит проводник, то он-то не просто удивится. Он-то станет разбираться, что, да зачем и кто положил. Ничего умного в голову не приходило, и мы отважились положиться на авось и оставить узел в туалетной. Выходя вдвоем из кабинки, мы вновь столкнулись с мистером Ю. Похоже, его немного удивило, что мы ходили туда вдвоем.
        - Даша, а зачем нам веер? Он такой большой, без него узел был бы меньше, и его было бы легче спрятать.
        - Вечером увидите. Давайте репетировать ваши слова.
        Несколько придуманных слов Маша запомнила с первого раза, а вот нужную интонацию никак не могла повторить.
        - Маша, вы все гласные растягивайте. И подвывайте на «а». Нет, так не годится. Давайте еще раз.
        Мы так увлеклись, что не заметили появления в салоне Александра Александровича. Видимо, он несколько минут наблюдал за нашими упражнениями и лишь после чуть покашлял, давая знать о своем появлении.
        - Репетируете, барышни? - спросил наш антрепренер. - Позвольте дать совет: для пущего эффекта стоит тянуть не только гласные, но свистящие звуки. Можно и шипящие потянуть. Но это уже перебор будет. Ну-с, желаю успеха.
        И удалился. Мы сидели ни живые, ни мертвые, но когда пришли в себя, у Маши стало получаться так, как нужно. То есть жутко, с некоторыми завываниями и присвистом. Видимо, помог ей совет опытного актера.
        Мы разошлись на время по своим купе. Но вскоре я вспомнила о том, что нам нечем будет стереть грим с Машиного лица. Под рукой ничего нужного не оказалось, я стащила у дедушки платок. Сочла, что этого будет мало, и пошла к Маше. Просто удивительно, до чего я сегодня была рассеянная и несобранная. Маша пообещала приготовить что-нибудь подходящее.
        Не успела я вернуться к себе, как следом пришла и Маша. Решила посоветоваться, куда правильнее положить последнюю карту: под ковер или под подушку.
        Так мы мотались друг за другом до самого позднего времени. Мы столько раз ловили на себе удивленные взгляды, что уже перестали обращать на них внимание. Дважды или трижды сталкивались с мистером Ю, который, видимо, поставил себе на сегодняшний вечер задачу специально путаться у нас под ногами. Да и другие пассажиры путались.
        Зато с поводом для Маши отлучиться с глаз ее маменьки все получилось само собой.
        - Маша, вы уже идите с Дашей в какое-то одно место и не мешайте мне хотя бы с полчаса! - прикрикнула Ирина Родионовна, а заодно дала еще одно указание, не терпящее возражений: - Мистер Ю, окажите любезность дамам, побудьте у себя.
        - Конечно, да. Спать пора. Добрая ночь.
        Мистер Ю скрылся за дверью своего купе, а мы послушно прошли в наш вагон. Чтобы через пять минут прокрасться обратно.
        Мы прошмыгнули в туалетную комнату, извлекли узел. Платье, то есть наряд для привидения, было достаточно широким, и его натянули поверх Машиного платья. На голову я ей водрузила парик, лицо быстро, не задумываясь о том, чтобы было ровно, вымазала белилами.
        - Не забудьте про веточку и перчатки, - отдала я последнее распоряжение и выскользнула в коридор. Проход из салона в тамбур уже был завешен покрывалом, за которым была тишина. Я сделала малюсенькую щелочку и заглянула в салон. Надо отдать должное Ирине Родионовне! Декорацию для нашей выходки она создала потрясающую. По салону плавали клубы дыма от курительницы, в которой был ладан, одиноко тлела на столе свечечка. А вокруг мрак кромешный! Я с трудом угадала в двух фигурах за столом, кто из них Машина маменька, а кто наша жертва.
        - Да что ж такое, - сказала Ирина Родионовна. - Я карты обронила, сейчас вернусь.
        Софья Яковлевна осталась одна-одинешенька. Она трогательно передернула плечами, и мне стало ее жалко. Но отступать было поздно.
        - Маша, ваш выход! - сказала я и веером заслонила лампу в тамбуре, чтобы ее свет не проник в салон.
        Маша ни жива ни мертва - уж, наверное, она была сейчас бледна настолько, что и грим был не нужен, - откинула покрывало и шагнула в салон.
        «Ох, только бы она не споткнулась!» - подумала я.
        Маша неплотно прикрыла за собой занавеску, осталась крохотная, но вполне достаточная для прохождения сквозь нее ненужного света щель. Получалось, что убирать веер, которым я прикрывала лампу, было нельзя. Но и крутить свою шумовую машинку я не могла. Но не зря же я ее сначала придумывала, потом несла сюда! Пришлось ногой дотянуться до полки под окном, прижать машинку ногой, веер переложить из правой руки в левую, а правой начать крутить барабан.
        Понятно, что я ничего не видела, а то, что до поры ничего, кроме свиста и скрипа, самой же производимого, и не слышала, меня только радовало. Потому что это означало, что Маша идет тихо, как и положено ходить привидению. По нашему плану, она должна была продефилировать мимо Софьи Яковлевны, затем замереть, развернуться и пойти обратно. И уже на самом выходе произнести заготовленные слова.
        - Не-е-е-го-о-же ва-ам, С-с-с-со-о-фия, па-а-а-амыка-а-ать Але-е-екс-с-сеем! Негоже!
        Голос у Маши дрожал, но оттого все ее завывания и присвистывания казались по-настоящему жуткими, даже меня пробрало. Через целую вечность Маша, отодвинув занавеску, вышла ко мне.
        - Ой! Даша, за-а-ачем вы так странно с-с-стоите? - прошептала она, еще не избавившись от своих подвываний.
        - Поправляйте, поправляйте! - потребовала я. - Да не платье, занавеску!
        Я кое-как сумела принять нормальное положение, потому что нога немного затекла, схватила машинку и, слегка подталкивая Машу, следом за ней юркнула в убежище.
        Кажется, мы слишком громко захлопнули за собой дверь туалета, но это уже нельзя было исправить.
        - Ой! - сказала Маша. - Ой!
        - Вы другие слова помните? Рассказывайте.
        - Как же мне рассказывать, если вы мне все время норовите салфеткой в рот попасть? - справедливо заметила Маша.
        Для стирания грима мы истратили все три салфетки, то есть два платка, в том числе дедушкин, и косынку. Но это нас сейчас не волновало.
        - Ну говорите же! - потребовала я.
        - Дайте платье сниму, - нашла новый повод играть в молчанку Маша.
        - Ну?
        - Ой!
        - Это я уже слышала.
        - Ну я вошла. Иду, сама ничего вокруг не вижу. Есть там кто, нет никого, мне уж все едино стало. Но шагов через пять стала соображать. Делаю, как уговорились, а у самой коленки дрожат и ноги подкашиваются.
        - У меня тоже ноги подкашивались. Вернее, та, на которой я стояла. Вы не про себя, вы про Софью Яковлевну говорите.
        - Я на нее первый раз глянула, уже когда развернулась в обратную сторону идти. Она вроде и не удивилась, и не испугалась. Вроде так и должно быть. Руки только вот так вперед вытянула. А как я говорить стала, так она кивает, соглашается со мной. Все! Нечего больше рассказывать. Это ж надо! Целый день готовились, а и рассказать-то нечего.
        - Хотите, можете еще раз пройтись.
        - Ни за что!
        - Ну, давайте выбираться.
        - Может, еще тут посидим, а то страшно очень.
        - Привидений боитесь? - пошутила я.
        - Ага, - неожиданно согласилась Маша. - Ой! Их же нету.
        Мы все же еще несколько минут собирались с духом. Собравшись, я осторожно выглянула из туалета и, к удивлению, увидела, что покрывало с двери снято, а в салоне горит свет. Позвала Машу, и мы прошли в салон, где застали растерянную Ирину Родионовну.
        - Представляете? - задумчиво произнесла она. - Так долго меня просила погадать и вдруг отказалась.
        - Да вы не обижайтесь, Софья Яковлевна сама не своя после смерти господина Соболева, - утешила ее я.
        - То-то и оно! Мы уж начали, а я, кажется, карты рассыпала и не все принесла. Так я пошла искать. Вернулась - сидит она тихая-тихая. И говорит, спасибо, мол, но гадать уже не нужно. Я уже все, что хотела, узнала, говорит. О всех причинах моих несчастий узнала. Я, понятно, удивилась, от кого, спрашиваю, узнали? Так тут она самое странное и сказала. Что явился дух ее прабабушки и все, что нужно было, сказал. А что сказал, так это личное, и пересказывать нельзя. Дух обидится и станет постоянно докучать. И ушла. Вот ведь что творится, прости, Господи!
        Мы переглянулись. Маша, похоже, обдумывала - хорошо это или нет, что она оказалась не простым привидением, а духом бабушки Софьи Яковлевны.
        - А вы чего ночь за полночь не спите? - пришла в себя Ирина Родионовна. - Марш по кроватям, полуночницы.
        Пришлось послушаться и разойтись, хотя обсудить все хотелось до ужаса.
        Возвращаясь к себе, я еще раз столкнулась с мистером Ю. Может, у него бессонница, а Ирина Родионовна со своими гаданиями лишила его пристанища в салоне? Я посчитала правильным сказать ему, что гадания завершены и салон свободен. Мистер Ю, как всегда, мило поблагодарил и ушел в свой вагон. Поезд подошел к какой-то станции. Дедушка проснулся от моего появления и поворчал, что я так поздно разгуливаю по гостям и, наверное, мешаю людям спать.
        14
        Уснула я, едва коснувшись головой подушки. А вот утром меня что-то разбудило, тут же припомнились события вчерашнего вечера, и сон как рукой сняло. Зато захотелось есть. Я тихонько спустилась вниз, оделась и пошла умываться.
        Пока мылась, поезд остановился. За окном появились все немногочисленные ранние птахи. То есть сумасшедший, по мнению некоторых пассажиров, англичанин, мистер Ю и Роза, служанка Софьи Яковлевны, со своей Муму - или как там этого барбоса кличут? Я решила в некотором роде составить мистеру Фрейзеру компанию и если не побегать, то хотя бы походить вдоль состава.
        В отличие от вчерашнего утра никакого тумана не было и в помине, едва показавшееся из-за края земли солнце отбрасывало длинные тени и заставляло жмуриться.
        Все пассажиры, вышедшие из поезда, передвигались вдоль него с разной скоростью. Мистер Фрейзер, как уже говорилось, совершал пробежки. Мистер Ю с неизменным длинным мундштуком и излучающей пряные ароматы папиросой прогуливался очень и очень неспешно, гулко ударяя по доскам своей тростью. Я двигалась вдоль вагонов бодрым шагом. Роза, выгуливающая собачонку, вынуждена была менять свою скорость в зависимости от капризов животного.
        Я уже прошла до самого конца поезда, где обнаружила потерю - исчез наш паровоз! Ясно, что его должны были заменить на другой, но на какой-то краткий миг я растерялась. После даже смешно стало. Я стала высматривать, не видать ли где нашего нового локомотива, но услышала позади крик:
        - Мими! Мими, вернись!
        Вредной собачонке взбрело в голову вырвать из руки Розы свой поводок и припустить со всех четырех лап в мою сторону. Мистер Ю сделал неуклюжую попытку перехватить беглеца, но она не удалась. Псинка со слюнявой мордочкой приближалась ко мне. Я ее ловить не стала, просто на ходу наступила на волочащийся сзади поводок. Похоже, Мими такой способ торможения пришелся не по нраву, она пискнула, но я безжалостно продолжала держать поводок каблуком. Песик притих, осмотрел ближайшее колесо и юркнул под вагон. Поскольку паровоза у нас не было и поезд не мог тронуться, то ему ничего не грозило. А передвигаться он мог только на длину поводка, так что и потеряться не мог.
        Прибежала Роза, подошел своей утиной походкой мистер Ю, добежал мистер Фрейзер. Втроем они с чего-то устроили небольшой переполох и стали извлекать собачку из-под вагона. Проще всего было вытянуть ее за поводок, но про него никто даже и не подумал. Журналист полез под вагон и вытащил-таки беглеца. У того в зубах был клок белой ткани.
        - Это зацепилось под вагоном, - пояснил англичанин. - И собака пыталась это оторвать, оттого и не хотела вылезать на ваши призывы, мисс Роза.
        Роза рассыпалась в благодарностях, потом вырвала тряпку из зубов Мими и швырнула ее обратно под вагон. Все тронулись в сторону своих вагонов. Только я задержалась. Быстренько заглянула под вагон, нашла лоскуток, оторванный от тряпки, так и оставшейся зацепившейся за какой-то крюк на его днище, но доставать не стала. Зато подобрала собачью добычу и развернула.
        Более всего это походило на большой мужской носовой платок. Вроде тех двух, испачканных гримом, что вчера ночью мы с Машей безжалостно выкинули в окно, чтобы сокрыть следы наших преступлений. Собственно говоря, я и подумала, что это один из них. Но те вряд ли могли оказаться впереди по ходу состава, их в любом случае должно было отбросить назад. Затянуть под вагон их, наверное, могло, но никак не в этом месте.
        Кусок ткани, несмотря на то, что его какое-то время - судя по обилию сажи немалое - трепало под вагоном, а только что он побывал в собачьих зубах, оставался сложенным вдвое. Раньше, если судить по складкам, он был и вовсе свернут в несколько раз. Я тряхнула за край, чтобы развернуть тряпицу окончательно. Не получилось. Пришлось разворачивать руками. Ну тряпица как тряпица. Не платок, это точно. Но что-то напоминает. Понюхала: пахнет мазутом, сажей и еще чем-то едва уловимым, но знакомым. Больницей, вернее, каким-то лекарством! Тут-то я и вспомнила, что похожа эта тряпица на салфетки, которыми в свое время протирали мою несчастную пробитую голову в клинике. А главное, догадалась, что так мучило меня, когда мы осматривали место убийства! Запах! Слабый, едва ощутимый запах лекарства. Тогда слишком сильно пахло духами, которые разбрызгивали проводники, вот я еле-еле учуяла этот запах, но не поняла тогда, что это.
        Плохо, что полной уверенности у меня не было. То есть я не могла бы утверждать, что тот и этот запахи одинаковы. Но с другой стороны, не может все это быть совпадением. Ну то, что в купе убитого пахло лекарством и от тряпки, выброшенной из вагона (а откуда еще ей взяться под поездом?), исходят похожие запахи. Опять же весьма сомнительно, что господин Соболев пользовался лекарством в таком виде. Хотя нет, мог примочки ставить. Но не стал бы он выбрасывать все это в окно. И потом запах… Я его знаю, это факт. Откуда? Не помню, хоть ты тресни! Ну, да вспомнить - это дело наживное. Давайте, господа, подумаем вот с какой стороны - любая другая нам и неинтересна вовсе - вдруг эту тряпку принес убийца? Зачем? Отравить? Все! Вспомнила! Это лекарство для наркоза, и преступник, теперь уже в этом можно не сомневаться, что именно преступник, и никто другой, хотел усыпить бедного Михаила Наумовича. Но что-то пошло не так, и вместо лекарства в дело пошел нож. Значит…
        Додумать мне не дали. Прозвучал уже во второй раз станционный колокол, проводник позвал меня пройти в вагон. Я на секунду засомневалась, но бросила свою бесценную находку в сторону и пошла к вагону.
        Кто рано встает, мелькнула в голове пословица, тому Бог подает. Вопрос в том, сумею ли я воспользоваться таким подарком.
        Дедушка все еще сладко спал, будить его не хотелось. Правильнее всего было бы и самой еще немного поспать, но в голове происходила слишком бурная деятельность, чтобы я могла надеяться уснуть.
        Я стала еще раз перебирать в голове случившееся и те сумбурные размышления, на которые эта находка меня навела. Если поверить себе самой, что запахи в купе убитого и от найденной Мими салфетки схожи, если сделать предположение, что салфетку, пропитанную лекарством, принес убийца, то значит… Кстати, то, что салфетка не разворачивалась, ну что она слиплась, должно означать, что она была пропитана лекарством основательно. То есть преступник обильно ее смочил и желал усыпить жертву, чтобы без помех отыскать то, что ему нужно. Значит, он готовил свое преступление и заранее знал, что искать. И еще знал, что найти будет непросто, что этой вещью дорожат и на виду не держат. Так что наследство здесь ни при чем! Все дело в какой-то пока неизвестной нам вещи, что была у покойного. А еще нам неизвестно, нашел ее преступник или нет. Скорее нет. Потому как это был один из пассажиров, а никто после убийства не сошел с поезда. Нашел бы - обязательно постарался бы скрыться, потому что оставаться все же очень рискованно. Или не очень? Мне стало немного страшно. Накануне я говорила Ивану Порфирьевичу, что нам любой
другой вариант, кроме того, что преступник остается в поезде, неинтересен, но в душе надеялась на противоположное. Так что, получив смутные пока подтверждения своим догадкам, я мало этому обрадовалась. Играть в сыщиков всегда увлекательно, но если преступники настоящие, то от таких игр лучше отказаться.
        Понятно, что я не откажусь. Тем более что сейчас не тот случай, чтобы отказываться. Но все равно было немного страшно. Хорошо, что дедушка проснулся.
        15
        - Предлагаю организовать более углубленное изучение корзины, - предложил дедушка. - И, кажется, пора раздать большую часть наших припасов, не ровен час, начнут портиться.
        - Да ведь спят еще все, - сказала я. - Но ты все равно посмотри, вдруг уже кто ожил. А уж любой из наших артистов всегда голоден.
        Дед мой вышел искать проснувшихся, а я полезла в недра корзины. Снимать ее одной было не с руки, поэтому я просто подтянулась за скобу, приделанную к стене под потолком, повисла на правой руке, а левой стала без разбора доставать свертки. Так было даже интереснее, вроде сюрприз получался.
        Дверь отворилась.
        - Ну вот! - воскликнул дедушка. - Приличная барышня, а висит под потолком. Слезай, а то не даешь нам войти.
        - Сейчас, тут что-то крупное, вылезать не желает.
        Я подала извлеченный сверток дедушке и спрыгнула на пол.
        - Доброе утро, Иван Порфирьевич!
        - Доброе утро, Даша. Вот заманили меня в очередной раз к вам на завтрак.
        - И очень хорошо. Потому что продукты из корзины не хотят убывать. А если такая вкуснятина испортится, так все плакать станут.
        В большом свертке оказалась кулебяка. В меньших - копченая стерлядь и осетровый балык. Ну а с чаем сложностей здесь не бывало, и появился он у нас быстрее, чем мы смогли распаковать свои свертки.
        - А вот скажите, пожалуйста, - спросила я, раскладывая еду по тарелкам, - как называется лекарство, которым в больнице перед операцией усыпляют больного?
        - Наркоз.
        - Нет, дедушка, я про его название.
        - Тогда хлороформ.
        - Вот, наконец-то вспомнила.
        - Еще недавно стали применять для наркоза диэтиловый эфир, - сказал Иван Порфирьевич. - Но отчего у вас так вдруг возник интерес к этой теме?
        - Сейчас поедим, и я расскажу. Неудобно с набитым ртом говорить.
        Но ни доесть, ни рассказать мне, точнее нам, не дали. Как и накануне. Объявился старший проводник и сказал, что есть у него два сообщения о вещах непонятных и странных, и он даже не знает, с какого начать.
        - Начните с более понятного, - рекомендовал Иван Порфирьевич.
        - Печать полицейскую с купе, с того, где убитый ехал, сорвали. То есть не совсем сорвали, а вроде как.
        - Действительно, не слишком понятно. Давайте попробуем на месте разобраться.
        И мы пошли в вагон первого класса.
        Сургучная печать висела на месте. Мы вопросительно глянули на проводника.
        - Ах да. Вот смотрите. Она висела этаким манером, а сейчас иначе.
        - И что с того?
        - Понимаете, вот здесь сучок. Он чем-то орла напоминает. На сургуче тоже орла пропечатали, а печать как раз сучок закрывала. Мы еще шутили про это, мол, орел на орла… Вот мне и запомнилось. Сейчас иду мимо: не так орлы расположены! С чего-то захотел сделать, как прежде, и вот что увидел.
        Он чуть потянул бечевку, на которой висела печать, и стал виден узелок. Аккуратный узелок. Которого прежде не было, я это точно помнила. Да и не стал бы вахмистр связанный кусок бечевки использовать, глупость такую не сделал бы.
        Иван Порфирьевич внимательно тот узелок осмотрел, попробовал развязать - туго. Подцепил ногтем и развязал.
        - Открывайте, надо же знать, что там произошло, раз кому-то понадобилось печать срывать.
        За дверью в купе все было по-прежнему. Во всяком случае, ни я, ни господин Еренев различий не увидели. Да и проводник тоже, если судить по его облегченному вздоху.
        - Закрывайте. Скорее всего, кто-то нечаянно зацепился за бечевку и порвал ее. Испугался, что государеву печать нарушил, и постарался это дело скрыть.
        - Ну слава тебе господи! Хоть здесь какое-то прояснение.
        Проводник долго возился, продевая бечевку сквозь дырочку в накладке на дверном косяке, потом тщательно ее связывал.
        - А вторая непонятчина какого рода будет? - спросил Иван Порфирьевич, дождавшись завершения его труда.
        - Ох, прямо не знаю, стоит ли говорить про этакую ерунду. Да и не собирался я об этом говорить и умолчал бы, кабы не история с печатью. Вы уж меня за неумного человека не сочтите, сам бы не видел, так и не поверил бы… - проводник собрался с духом и выпалил: - Стало быть, у нас в поезде привидение имеется! Раньше не было, а со вчерашнего вечера объявилось.
        У меня душа в пятки ушла при таких словах. А щеки просто вспыхнули. Чтобы хоть как-то оправдаться, я вынуждена была сказать:
        - Ох, страсти какие!
        Но все равно и дедушка, и Иван Порфирьевич посмотрели на меня подозрительно.
        - Вы, пожалуйста, подробнее расскажите, - предложил товарищ прокурора смущенному проводнику.
        - Вчера, уж за полночь, пошел я в ваш вагон по делу. Как вошел в этот коридор, вижу, проход занавешен. Я вспомнил, как мне говорили, что тут гадание затевается, и просили не мешать. Хотел уж развернуться, да и дело-то у меня пустяковое было. Но любопытство пробрало. Выглянул я в салон через щелку, там тьма кромешная, но что-то белеет и ко мне движется. А как чуть ближе подошло… Батюшки-светы! Старуха в белом саване, сама седая, в руках цветы, а лицом бела!
        Несколько раз перекрестившись, проводник нашел силы продолжить рассказ.
        - Идет, стало быть, прямо на меня, а у меня и дух перехватило, и ноги обездвижели. Еще бы шаг сделала - упал бы замертво. Но старуха та этак легко, невесомо этак развернулась и пошла обратно. Мне полегчало, способность обрел видеть не только старуху, но и что помимо нее происходит. Вижу, что в глубине салона свечка тлеет на столе, а за столом пассажирка из первого купе. Тоже как я - ни жива ни мертва. А привидение проплыло почти до выхода, встало на месте и что-то пассажирке говорить начало. Слов я не разобрал, но разговор страшный был. Тихо так подвывало и присвистывало, но от того, что тихо, еще жутче становилось. А после еще одна странность: по ту сторону также покрывало висело, так привидение его откинуло, но свет все равно не проник!
        - Так, может, не было там света?
        - Как же не было, когда мгновением каким спустя свет уже стал виден через щелку?
        - А что пассажирка?
        - Софья Яковлевна. Ну, я как пришел чуток в себя, сразу к ней. А она спокойно так говорит, вы, дескать, не беспокойтесь, все правильно, это моя прабабка ко мне приходила совет жизненный и указания дать.
        - Ну так ей виднее. Раз это не призрак убитого…
        - Да не должно быть, раз старуха-то!
        - Значит, это результат гаданий. Вы лампадку под иконой запалите, и все пройдет.
        Икона Божьей Матери висела в центре салона, и лампада под ней не горела.
        - Ох ты, со всеми этими происшествиями масло забыл подлить.
        - Я так полагаю, что ни про печать, ни про привидение никому говорить не нужно. Про печать, само собой, полиции надо будет рассказать, такой факт никак нельзя скрывать. А вот про привидение я бы смолчал и перед полицией. Не дай бог, дойдет до вашего начальства, сочтут вас человеком мнительным… То, се…
        - Да я никому и не собирался говорить. Уж будьте в этом уверены!
        Не знаю, сдержал ли он слово, но так или иначе слухи про привидение все же распространились.
        16
        Мы вернулись в купе, попросили принести нам горячего чая взамен остывшего и сели завтракать. Какое-то время дедушка и Иван Порфирьевич лишь поглядывали на меня с подозрением, но я молчала, и им вскоре пришлось потребовать от меня отчета.
        - Даша, если ты полагаешь, что твои вчерашние бесконечные шушуканья с Машей остались незамеченными…
        - Сознаюсь! И каюсь, - сказала я без тени раскаяния. - Это мы были привидением.
        - Вы с подробностями кайтесь, - пряча улыбку, потребовал товарищ прокурора тем тоном, каким он обращался к преступникам в суде.
        Пришлось рассказать подробности.
        - Так вот куда мой платок пропал! - сказал дедушка. - Представляете, Иван Порфирьевич, эта проказа мой платок прихватила. Верни!
        - Не верну, я его выкинула. Все равно его не отстирать было. Я тебе, как приедем, сразу полдюжины куплю. Ой! Я же вам про более важное не рассказала.
        - Да, да! - припомнил прерванный разговор Иван Порфирьевич. - Отчего вы лекарствами интересовались, Дарья Владимировна?
        - Подождите, пожалуйста, - перебил его дедушка. - Я ей два слова все ж таки выскажу. Такими шутками вы могли человека до сердечного приступа довести…
        - Софью Яковлевну? Да ни в жизни! Ее ничем не доведешь, зря не беспокойтесь.
        - Так мог сторонний человек увидеть. Да и увидел.
        - Ладно вам, Афанасий Николаевич! - неожиданно заступился за меня господин Еренев. - Все завершилось благополучно и безобидно. А коли и результат даст, ради которого все и затевалось… Вы же сами видели, что наша дражайшая Софья Яковлевна господином капитан-лейтенантом помыкала.
        Тут они заспорили на темы воспитания, я немного послушала, поймала паузу в речах и спросила вполне невинно:
        - Так про хлороформ можно уже и не рассказывать?
        Понятно, что рассказывать мне пришлось.
        - Вот ведь какое совпадение, - после долгого молчания поделился своими размышлениями Иван Порфирьевич, - все преступники, с которыми вас, Даша, сводила судьба, не спешили скрыться. Первый пытался довести до конца свои дела, алчность свою потешить. Другого удерживали иные обстоятельства. И сейчас логика подсказывает, что со смертью господина банкира преступник своей цели не достиг. Вероятнее всего, и печать сорвана преднамеренно. Среди украденных бумаг не нашлось того, что преступник искал. Он и попробовал учинить обыск повторно.
        - Но в купе ничего не тронуто, - заметил дедушка.
        - Верно. Но если этот человек умен, то он сумел скрыть следы своих поисков.
        - Значит, наследники здесь ни при чем? - разочаровался дедушка.
        - Из всего следует, что убийство вышло случайно, и смерть господина Соболева не была целью преступника. Так что вы правы, и наследники здесь ни при чем.
        - Тогда что же преступник искал?
        - Правильнее сказать, что он ищет.
        - Полагаете, что и со второго раза он не нашел нужного?
        - Полагаю, хотя как раз здесь уверенности нет. Зато подозреваемых у нас три вагона! Давайте отбросим тех, кто подозрителен менее всего. Всех нас, кто выехал из Томска, целиком и полностью. Думаю, что и обслугу можно будет исключить, если вся бригада, как это принято, уже сработавшаяся и без случайных людей. Но я специально спрошу об этом. Далее… Кого еще можно исключить из списка подозреваемых?
        - Машу и Ирину Родионовну, - тут же сказала я. - Знаю, что это не аргумент, но очень они не похожи на преступниц. А у Маши еще и алиби есть на вчерашний вечер. Хотя нет у нее алиби, в купе убитого, скорее всего, проникли еще позже, чем мы расстались.
        - Вы правы, и это не аргумент. Но тем не менее я с вами соглашусь, потому что и ваши ощущения имеют значение. А вот остальных обитателей первого класса отбрасывать до поры не станем. Даже Софью Яковлевну с ее служанкой, не говоря уже о мужчинах.
        - А про пассажиров второго класса нам совсем немногое известно, - продолжила его рассуждения я. - Кроме мистера Фрейзера, я ни за кого не поручусь. Хотя еще все три офицера мне кажутся людьми достойными и на преступление не способными. Других же мы просто не знаем, да и видели их мельком. А одного человека и вовсе не видели. Загадочная личность.
        - Э! С тем человеком все яснее ясного, - заверил нас дедушка. - Запой у того пассажира.
        - Я тоже про него слышал. Но это может быть и игрой. Сидит человек у себя в купе целыми днями, а по ночам выходит аки тать. Нужно будет к нему присмотреться.
        - О-го-го! Получается, что у нас подозреваемых шестнадцать человек из вагона второго класса, плюс четверо из вагона-салона. Ровно двадцать, если вдруг кто из железнодорожников к нам в список не угодит.
        - Вот давайте и начнем ко всем присматриваться. Учиним негласный надзор.
        За разговором мы и не заметили, что поезд подошел к станции. Только суета в коридоре заставила нас отвлечься от раздумий и составления планов сыска.
        - Надо бы и ноги размять, - предложил дедушка. - Как я понимаю, это Омск и в пути мы уже двое суток. И стоянка здесь полчаса, есть время прогуляться.
        Мы прогулялись до здания вокзала, заглянули в газетный киоск, посмотрели, что продают в киоске книжном. Потом прошлись по перрону, посмотрели на строящийся пристанционный храм. Столкнулись с нашими поручиками, выходящими из буфета. Отбились от цыганки, предлагавшей угадать судьбу. Я купила коробку конфет, чтобы поздравить Машу с успешным дебютом в роли привидения. Ко второму удару колокола мы были у вагона.
        - А мне телеграмма пришла, - сообщил нам господин Еренев. - Наследницей, притом единственной, господина Соболева является его родная сестра, состояние которой в несколько раз превышает это самое наследство. Вот так! Да это мы и сами вычислили. А что касается бумаг покойного, то все в один голос уверяют, что никаких ценностей у него при себе не было. Даже денег он имел при себе относительно немного, потому как должен был получить крупную сумму в Москве. Так что ценности в качестве причины преднамеренного убийства исключаются. Важные документы тоже. Вопрос - что же нужно преступнику?
        - Я бы на вашем месте так просто от ценностей не отказывалась, - возразила я. - Вдруг он вез их тайно?
        - Конечно, - не стал возражать Иван Порфирьевич. - Украл в монастыре тот самый изумруд размером с куриное яйцо. Извините, что насмехаюсь над вашими словами, но уверен, что и я, и вы, и Афанасий Николаевич нашли бы более спокойный и безопасный способ для перевозки драгоценностей. Михаил Наумович менее всего был похож на Софью Яковлевну, что буквально увешана камнями. Вон как сверкает. Вот кого следовало ограбить, но никто не покушается.
        Последние слова он произнес едва ли не с сожалением.
        Действительно, Софья Яковлевна для ограбления подходила больше любого другого пассажира. Но меня это вовсе не интересовало. Первый телеграфный ответ из Томска нам ничего не дал. Или дал? Ладно, додумаю после. Может, второй будет более ценным? То, что он придет позже, меня не смутило. Как мне казалось, задание, которое я придумала для Пети, было более сложным, чем вопросы товарища прокурора. Да и возможности у него были несравнимые с возможностями полиции. Так что времени ему нужно было больше. И раз он до сих пор молчит, значит, есть надежда на результат.
        17
        Господа артисты, вчера по большей части спавшие и днем, и ночью, сегодня выглядели бодрее. Пошли разговоры про новый концерт и, конечно, все стали непрестанно ходить друг к другу.
        Господин Еренев отправился узнавать про загадочного пассажира-невидимку и про состав поездной бригады.
        Я решила в компании с Машей попробовать хоть что-то разузнать про пассажиров из двух «ненаших» вагонов. Но сначала нужно было обсудить нашу вчерашнюю проделку.
        - Поздравляю с дебютом! - сказала я Маше, протягивая ей коробку конфет.
        - Ой! Вот неожиданность! И опять же, я ведь не на сцене выступала.
        - Это не важно. Важно, что роль вы сыграли, и даже два зрителя у вас было.
        - Как же два? Вы же сказали, что вам ничего видно не было…
        - Мне не было. Зато проводник вас видел. Он в полном восхищении.
        Я пересказала слова проводника и добавила, что особенно мне понравилась фраза о том, как невесомо двигалось привидение.
        - А мне-то казалось, что ноги у меня из чугуна, - удивилась Маша.
        - Вы Софью Яковлевну уже видали?
        - Видела. Похоже, что она вчерашними событиями не обескуражена. Все такая же энергичная, Розу свою загоняла.
        - А что с нашим офицером?
        - Пока не знаю. Но Софья Яковлевна за ним ни разу не посылала за все утро! А то все прежние дни этим и начинала. «Ах, я без Алексея как без рук. Позовите его, Роза, а то от вас самой толку никакого!»
        Господин капитан-лейтенант, едва будучи упомянут, тут же объявился в салоне.
        - Здравствуйте, сударыни! Мария Петровна, я вот вас спросить хотел… Вот только не знаю, с какого края начать. А что, Софья Яковлевна здорова?
        - Здорова.
        - А с ней ничего не случилось?
        - А отчего вы так переживаете?
        - Да она за все утро меня ни разу не обеспокоила.
        - Так сами предложите ей…
        Офицер оглянулся по сторонам и радостно заявил:
        - Ни в жизнь! Не сказал бы, что ее бесконечные просьбы были утомительны, но надоели они мне свыше всякой меры. А ведь началось все с пустяка. На вокзале в Красноярске мы случайно оказались вместе. Софья Яковлевна вдруг решила, что часть ее коробок нельзя доверить носильщикам. А рук у них с Розой на все эти коробки недоставало, да еще и собачонку надо было нести. Вот я и вызвался помочь, раз нам в один поезд садиться. Занес в купе, попросили поставить на полку. Что-то не понравилось, пришлось все переставлять. Тут же последовала просьба принести воды и заказать чай. И пошло-поехало! И складывалось все так, что отказ бы как грубость выглядел.
        Из купе показалась Софья Яковлевна. Мы все трое напряглись. Но та благосклонно нас поприветствовала, а затем случилось вовсе неожиданное:
        - Алексей Павлович, хотите, я для вас кофе закажу?
        - Нет, нет. Я не хочу кофе!
        - Воля ваша! Тогда я с вашего разрешения пойду завтракать!
        И ушла.
        - Право, с ней что-то произошло!
        Мы не выдержали и засмеялись.
        - Вам что-то известно? - растерянно спросил офицер. - Нет, вы точно что-то знаете! Расскажите мне! Пожалуйста!
        - Нам просто не менее вашего приятна перемена, с Софьей Яковлевной случившаяся. А вот вас я давно хотела спросить, в каких краях вы получили обморожение?
        Мне это и в самом деле было очень интересно, даже казалось, что за всем этим скрывается героическая история. К тому же надо было перевести разговор на другую тему, а то спасенный нами из ига офицер начинал нас всерьез подозревать. Вот я и задала такой вопрос.
        - Простите, если мой вопрос бестактен…
        - Отчего же, нет в нем ничего особенного. Да и в ответе моем ничего особенного не будет. Я хоть и ношу офицерский мундир, но, по сути, являюсь человеком штатским. По секрету скажу, что и в море я ходил лишь однажды. Зато в кругосветное плавание! Нет, про это, если вам будет интересно, я расскажу в другой раз. Я картограф, и главное мое дело - составление карт. В этом году меня с экспедицией для проведения геодезических съемок и составления карт направили в район Подкаменной Тунгуски. Слышали о такой реке? Места замечательные. Одно плохо - нас там едва заживо не съели!
        Мы охнули, Алексей Павлович насладился эффектом и пояснил:
        - Комаров, слепней, гнуса разного и прочих кровососущих тварей там тучи. Так что, оставшись нагишом, рискуешь быть обескровленным и съеденным в считаные часы. Но я об этом упомянул лишь по той причине, что сильно они нам работу исполнять мешали. Зато с наступлением осени и скорой после нее зимы многое изменилось в лучшую сторону. И гнус исчез, и болота замерзать стали. Реки в сухопутные дороги превратились. Работай и наслаждайся своей работой. Даже цинга нас не тронула, оттого что мы заранее запаслись чесноком. Так что весело было. А я вот по неопытности и непривычности к сибирским морозам щеки себе подморозил. Но говорят, заживут, пусть и не скоро, и следов видно не станет.
        - Вы так рассказали, будто ничего особенного и не было. А в самом деле ваша работа очень похожа на подвиг! - искренне сказала я.
        Алексей Павлович здорово смутился, но отнекиваться не стал.
        - Шла бы речь обо мне одном, стал бы перед вами скромничать. Но вот товарищи мои и в самом деле герои. А коли я от них не отставал ни в чем, может, и я герой. Немного совсем.
        Мы повыспрашивали у Алексея Павловича некоторые любопытные подробности, но вскоре Машу позвали обедать, да и мы с новым добрым знакомым решили, что пора перекусить, и разошлись.
        После обеда к нам на секунду заглянул Иван Порфирьевич.
        - Ну что, Дарья Владимировна, - спросил он, - удалось вам сократить список подозреваемых?
        - На одного человека. Я теперь готова поручиться за капитан-лейтенанта.
        - У меня дело еще хуже. Я прибавку к числу подозреваемых получил. Поездная бригада в таком составе ездит не первый раз, все друг друга знают. А вот сопровождающие багажный вагон - новые люди. Более того, один из них на железную дорогу поступил только что. И сразу попал на такой поезд! Все в один голос говорят, что без связей здесь обойтись не могло. Или без взятки.
        - А тот запойный? - спросил дедушка.
        - Официанты и проводник говорят, что его вроде в бесчувственном состоянии загрузили. Так он с тех пор в себя приходит. Но как-то странно… На кнопку нажмет, дождется официанта и из-под одеяла заказ делает. Принесут, он опять под одеялом. Так что лица его толком никто и не видал. Вот такие пироги.
        В дверь постучали, за порогом оказался Александр Александрович, а за его спиной несколько дам.
        - Не помешали?
        - Нет, нет. Заходите.
        - Заходить мне особо незачем. Дело вот как обстоит: мы, чтобы свою и чужую скуку развеять, затеяли на завтра устроить еще один дивертисмент. Новость эта тут же стала всем известна, и ко мне нагрянула делегация из другого вагона второго класса. И знаете, о чем они спрашивали и просили? Их более всего прочего интересует, примет ли участие в концерте артист Кузнецов? Вот я привел их всех за ответом непосредственно к вам.
        Дед, понятное дело, смутился, но вида, конечно, не подал. Встал, поблагодарил дам за внимание к его скромному таланту, пообещал выступить.
        - Так мы очень на это надеемся, - сказала самая бойкая из трех дам.
        - Раз Афанасий Николаевич обещает, значит, так оно и будет, - решилась я помочь дедушке, за что была удостоена ревнивого взгляда еще одной дамы. Еле удержалась, чтобы не показать ей язык.
        - А дочь ваша, Афанасий Николаевич, не примет ли участие в представлении? - антрепренер решил подыграть мне и назвал меня дочерью, а не внучкой. Но вот суть вопроса поставила меня в тупик. Видя мое недоумение, он пояснил:
        - Ну вы же готовили с вашей подругой какой-то номер. Кстати, как вам мой совет? Пришелся к месту?
        - Да, да. Ваш совет был очень кстати и нам здорово помог. Но номер наш, скажем так, не готов для показа широкой публике.
        - Вам виднее, сударыня, вам виднее.
        Господин Корсаков откланялся и пошел по коридору к своему купе, дамская делегация поулыбалась кумиру, то есть дедушке, и тоже нас покинула. Тут же засобирался уходить и Иван Порфирьевич.
        - Экая незадача! - озаботился дедушка, когда мы остались наедине.
        - У тебя в запасе столько номеров, что и непонятно, отчего ты задумался. Спой тот романс…
        - Я не о том. Отвык я от дамского внимания.
        - После твоего дебюта в Томске вокруг тебя дамы и даже девушки еще как увивались, - не согласилась я. - И ничего плохого в том нет.
        - Ладно, давай-ка пьесой, что ли, займемся?
        Но заняться переводом нам не удалось. Не оттого, что кто-то помешал, напротив, было на удивление тихо и спокойно, но сами мы начали уже спустя четверть часа клевать носами. Дедушка, конечно, лег чуть раньше моего, а встал немного позже, но все равно не выспался. Обо мне и говорить нечего. Мы решили со сном бороться самым действенным способом - лечь и выспаться. Дедушка даже высказался в том духе, что сон жизненно необходим для организма. Спать мы собирались часа полтора, а проспали все три. Могли и больше, но мне принесли телеграмму.
        Стук в дверь меня разбудил, но сон отпускать меня так просто не желал.
        - Госпожа Кузнецова-Бестужева в этом купе едет? - послышалось за дверью.
        - Да я ж тебе сказал, что в этом. Спят они, но раз ты по делу, так стучи громче.
        - Не надо стучать, - крикнула я, спрыгивая вниз. - Сейчас открою.
        Глянула на себя в зеркало, поправила волосы и платье, отворила. Посыльный был мальчишкой лет четырнадцати.
        - Вам телеграмма, барышня, - видимо, для солидности он старался говорить басовито, но выходило у него из рук вон плохо. - Извольте получить и расписаться вот здесь.
        Я черкнула карандашом, где мне показали, и сразу принялась распечатывать телеграмму. Телеграмма у Пети получилась длинной. Раза в три длиннее моей.
        «Здравствуйте, Даша. Следствие показало, что некто гражданин Сидоров, занимающий в Восточном банке должность письмоводителя и по сей причине хорошо знакомый работникам почты, за несколько дней до отъезда г-на Соболева отправлял телеграммы в Иркутск и Шанхай. Содержание обеих сводится к сообщению об отъезде г-на Соболева с указанием точного срока и номера поезда. Депеши были отправлены не за счет банка, то есть частным порядком.
        Никита просит, чтобы вы про содержание никому ничего не говорили, а то нам достанется. Я за этим Сидоровым еще послежу. Вам привет от Михаила Аполинарьевича, мы с ним в банке повстречались, он там тоже справки наводил.
        Скучаю очень. Написал большое письмо. До свидания».
        Мальчишка все еще стоял, и я сообразила, что это он чаевые ждет. Дала ему гривенник, но он не ушел:
        - Может, ответ дать желаете? Так я прямо здесь приму.
        - Хорошо. Подождите минутку.
        Я еще раз пробежала по тексту глазами. И села писать ответ.
        «Попробуйте узнать, не выезжал ли недавно г-н Соболев в Иркутск или Шанхай. Тоже скучаю. Тоже написала письмо. До свидания».
        Подала ответ мальчишке, тот глянул в него и сразу сказал:
        - Вы, барышня, адрес забыли указать.
        Пришлось вписывать адрес. Принимая повторно мою телеграмму, мальчишка не удержался и сказал:
        - Вот извечно так. Всякие глупости написать не забывают, а про адрес и не подумают. Одно слово, барышни!
        И сел на пол. Потому как я таких слов стерпеть не смогла и чуть подбила ему ногу. Мальчишка все понял правильно, не стал обижаться, а тем более хныкать, а занялся своим делом. Быстро-быстро пробежал по словам кончиком карандаша и тут же выдал итог:
        - Рубль тридцать пять за простую, четыре рубля и пять копеек за срочную.
        Я дала ему рубль и полтину, разрешила сдачу оставить себе.
        - Благодарствую. И это… пардону прошу. Глупость брякнул. А вы меня вон как ловко.
        - До свидания, - улыбнулась я ему.
        - До свидания, - вполне галантно приподнял он свой картуз. И убежал.
        Я посмотрела ему вслед и представила, как телеграфист сейчас станет отправлять мою телеграмму. Потом еще раз перечитала послание Пети. Знать бы заранее, что это послание станет началом бурной череды событий, которые завяжутся столь сложным узлом!
        18
        Вернувшись с почты, дома Петя на всякий случай обдумал все, что им было сделано, и все ли, что нужно, было сделано. Получилось, что не все. Нет, на Дашин вопрос он ответ дал. Но стоило еще разузнать подробности. То, что у Соболева не было при себе ценностей, - очень важно. Но, может, было у него нечто, о чем даже близкие ему люди не знали? Стоит расспросить домашнюю прислугу и в банке, не случалось ли чего необычного в последнее время, куда ездил, с кем общался. А главное, нужно проследить за этим Сидоровым. Вдруг у него сообщники какие есть?
        Одному со всем этим не справиться. Обращаться к Михаилу - так у того своих дел довольно. Стоит попросить Никиту, все равно тому делать нечего. И кучера попросить стоит. Человек он очень умный и в прошлый раз помощь оказал важную. А уж с прислугой Иван Парфенович лучше всех переговорить сумеет. Пусть, к примеру, сводит сторожа в кабак!
        Успокоив себя таким планом действий, Петя занялся своими фотографическими делами. К его удовольствию, последний из напечатанных портретов Даши вполне удался.
        Поутру, глянув на часы, он первым делом подумал, что вот-вот Даша получит его телеграмму, которую он отправлял с таким расчетом, чтобы не обеспокоить ее среди ночи. Представил, как она читает его послание, как добирается до последних слов… И как улыбается этим словам, совершенно как на том фотопортрете. И загрустил. Но ненадолго, потому что его ждали дела.
        Первым делом он отправился в свой гимнастический зал, который со дня их знакомства изменился очень сильно. Раньше здесь были лишь турник и гири, а сейчас добавилась шведская стенка, подвесная трапеция, в углу стояли шесты и фехтовальные рапиры. Первое время, едва начав уроки и поняв, что у него кое-что начинает получаться, он изо всех сил рвался применить свои новые умения на деле. Но вскоре эта тяга пропала. А вот желание учиться все новому и новому выросло. Поэтому он ежедневно приходил сюда уже без Даши и продолжал занятия. Жаль, что для фехтования или той же драки на палках одному значительных успехов не достичь. Может, стоит попросить кавалера Ани Королевой, поручика, чтобы позанимался с ним?
        - Петр Александрович! Завтрак накрывать? - отвлекла его Варвара.
        - Да, накрывайте, я через пять минут буду.
        После завтрака Петя занялся телефонными звонками. Созвонился с Никитой, тот согласился помочь без восторга, но и не кочевряжился. Встречу назначили недалеко от банка.
        Второй звонок он сделал Михаилу. Рассказал о собственных достижениях, чем привел того в задумчивое состояние.
        - Странно все это, - наконец услышал Петя его голос. - Вроде и нужды в таких телеграммах не было. И отчет мы получили от железнодорожной жандармерии. Те тоже считают, что это было случайное ограбление, и даже имеют подозрения насчет одного шулера, что постоянно промышляет на поездах. Вы, Петя, как думаете?
        - Думаю, что Даша имела причины задавать такой вопрос. А раз уж ее подозрения подтвердились, то ее версия должна быть более верной.
        - Знать бы еще эту версию. Ладно, чем собираетесь заняться?
        - Думаю потихоньку разузнать, не случалось ли с господином Соболевым каких ни на есть странностей в последнее время.
        - Весьма разумно. И вот что еще! Мне это будет много проще, и я узнаю, бывал ли в последнее время покойный в Шанхае. Только дел очень много. Но, может, вам удача улыбнется, и вы об этом тоже сможете сами узнать, так что сделайте попытку. Я сегодня буду дежурить ночью, так что можете звонить в любое время.
        Перед тем как уйти, Петя переговорил с Иваном Парфеновичем.
        - Что ж, отчего не помочь. Я вон вчера, покуда следователя дожидались, успел свести знакомство с дворником покойного. Так что трудностей не будет. Разговор завязать не проблема. Проблема, что до вечера буду занят.
        - Ну и ничего. Пусть вечером, был бы толк. Вам денег дать?
        - Да на что?
        - Может, угостить придется, в трактир сводить…
        - А что, правильное рассуждение. Так и поступим. А с деньгами так решим, Петр Александрович, коли будут расходы, так я к вам обращусь, а не будет, так мне ничего и не надо. Что ж я со своих людей стану деньги брать за такие пустяки!
        - Скучное это дело - слежка! - заявил Никита через час пустого ожидания невдалеке от банка. - Может, стоит нам прийти к концу работы и уж тогда присмотреть?
        - А объект тем временем полгорода обойдет! Должность у него такая, что в любой момент могут по делу отправить, а он заодно и свои делишки обделает.
        - Да я что? Я разве против, все лучше, чем дома сидеть. О! Вот и объект! Вроде ты этого Сидорова так описал?
        Никита не ошибся, невысокий мужчина лет сорока, в приличном, хоть и слегка потертом на локтях пиджаке и с портфелем в руках, вышедший из здания банка, был именно письмоводитель Сидоров. Письмоводитель прошел во двор банка, чтобы через минуту выехать оттуда на банковской упряжке парой. На такой поворот дел у гимназистов-сыщиков был готов свой ответ - стоянка извозчиков была в пяти шагах, и до вечернего времени проблем с наймом экипажа не предвиделось.
        - Куда изволите? - спросил извозчик, поправляя картуз за блестящий лаковый козырек. Судя по всему, картуз был обновкой.
        - Направо, - сказал Петя. - Пока до почты, а там видно станет.
        Направление он уже видел - упряжка с письмоводителем успела свернуть по Садовой вниз, а пункт назначения угадать было нетрудно. Впрочем, на том все удачи у них и закончились. Сидоров привычно прошел в здание почтовой конторы, чтобы пробыть в нем некоторое время. Петя вслед за ним отправил Никиту. Во-первых, чтобы не привлекать внимания своего возницы непонятным стоянием, во-вторых, чтобы тот посмотрел, чем занимается преследуемый.
        - Отправил несколько пакетов от банка, сейчас о пустом разговор завел с телеграфистом, - негромко сообщил Никита, вернувшийся первым. - Но вот-вот выйдет.
        Объект слежки действительно вышел через минуту и проследовал обратно к месту службы.
        - Что-то он понурый какой-то, - поделился собственным наблюдением Никита.
        - А чего ему радоваться? - согласился Петя. - Если человек приличный, так переживает о смерти Соболева. А если жулик или того хуже, так уж, наверное, за себя бояться начал.
        Больше обсуждать стало нечего, и они промолчали весь путь обратно до банка.
        На их счастье - Пете уже тоже начало становиться скучно, - Сидоров пробыл в банке недолго, вышел на улицу и побрел в сторону Дворянской, а потом и по самой Дворянской улице.
        Первое время Петя шел за ним шагах в двадцати, а Никита отставал от него еще на столько же. Через пять минут тот обогнал друга, а Петя специально приотстал. Это он сам придумал такой порядок слежки, чтобы за спиной преследуемого не маячила все время одна и та же фигура. Еще он объяснил Никите, что нужно делать, если объект вдруг станет оглядываться, остановится неожиданно или, наоборот, заспешит. Или, к примеру, зайдет куда-то.
        Нужда в исполнении инструкций возникла лишь однажды - Сидоров заглянул в погребальную контору, что было понятно, так как в банке готовились к похоронам своего управляющего. Петя, можно сказать, испугался, что после этого Сидоров станет возвращаться в банк, вертеться возле которого им уже надоело порядком, но тот по выходе продолжил шагать все в том же направлении. Шагал он, глядя в землю, и со стороны казалось, что он что-то бормочет себе под нос. Однажды остановился, увидав щенка, присел и погладил того по голове.
        - Видел? - сказал Никита, когда Петя в очередной раз менялся с ним местами. - Думал, он сейчас пнет животинку, а он ласку проявил.
        Петя хотел сказать, что порой бывает так, что злодеи собак или кошек любят больше, чем людей, но Никита уже отстал.
        Сидоров привел их в тихий переулок на Уржатке[31 - УРЖАТКА - один из районов Томска.], там было безлюдно и пришлось поотстать еще больше, чтобы оставаться незамеченными. Но продолжалось это недолго, письмоводитель вошел во двор между двумя одноэтажными бревенчатыми домами. Ребята еще успели сквозь приоткрытую калитку в заборе увидеть, как он отпер дверь одного из домов и вошел.
        - Похоже, он домой пришел, - сказал Никита.
        - Похоже, что так.
        - Ну что, станем дальше следить?
        - Чуть подождем, пожалуй. Если сразу не выйдет, так дальше мы можем до завтрашнего утра без толку простоять.
        - Это хорошо, что недолго ждать станем. По улицам следить даже интересно, а вот на месте стоять - скукотища!
        Петя с ним полностью согласился. Сидоров не появлялся, и, перед тем как уйти от его дома, Петя решился заглянуть в окна. За одним из них он увидел сидящего за столом письмоводителя. Тот сидел, поставив локти на стол, и держал голову за уши. Время от времени он начинал теребить свои волосы. Похоже, занимался он этим делом давно, с самого прихода домой, потому что выглядел донельзя всклоченным.
        - Ну что, любезный друг Петр Александрович? Посещение кондитерской мы не станем откладывать на завтра?
        - Не станем, хотя сладкое, говорят, портит зубы.
        - Кто бы говорил! - возмутился такому намеку Петров. - Тут еще разобраться нужно, кто из нас больший сладкоежка.
        Посещение кондитерской подняло настроение, а то безрезультатность слежки навела на Петю тоску. Но по приходе домой он вновь стал раздосадованным на себя. Еще днем ему принесли телеграмму от Даши, в которой она просила узнать о том, о чем советовал узнать Михаил, - не бывал ли убитый банкир в Шанхае? А он, вместо того чтобы заняться этим более, как оказалось, важным делом, устроил никому не нужную слежку, в сыщика решил поиграть да еще и Петрова на это дурацкое занятие подбил. А после по кондитерским разгуливал.
        Ругать себя можно было бы и дальше, может, это было даже приятнее, чем звонить сейчас Михаилу в надежде, что он-то сделал обещанное, но последнее имело смысл, а первое - никакого. Увы, но и Михаила на месте не оказалось. Уехал по служебной надобности, как сказали Пете по телефону. Оставалось либо ждать возвращения Михаила, либо надеяться, что по случайности Иван Парфенович узнает и об этом. Но все равно нужно было ждать.
        Петя успел еще раза три позвонить в полицию, пока дождался прихода кучера. Тот пришел с серьезным видом, но глаза были веселыми.
        - Докладываю, барин! - сказал Иван Парфенович. - По здравом размышлении я решил дворника соболевского в трактир не зазывать, а, наоборот, напросился к нему в гости. А там к нам и горничная с кухаркой присоединились, а в конце так и экономка тоже. Поначалу поохали мы вместе по поводу кончины их хозяина, а там и разговор об нем сам собою завязался. Так вот! Перво-наперво должен сказать, что господин этот, Соболев стало быть, не так давно возвернулся из Китая…
        - Надо же, - воскликнул Петя, - а откуда? Ну в каком месте он там был, не говорили?
        - Говорили. В Шанхае он был. Другой город ихний, может, и не запомнил бы, а про Шанхай и раньше слышал, так что в точности говорю.
        Петя заерзал от нетерпения броситься на почту, чтобы прямо сейчас отправить Даше телеграмму. Но было глупо не дослушать рассказ Ивана Парфеновича до конца.
        - Спасибо, это очень важно! - сказал Петя. - А что еще вы узнали?
        - А-а-а! Вот по возвращении из города Шанхая господин Соболев дважды учудил. Не сказать, чтобы сильно, но непривычно для прислуги. Он из Китая всегда чай привозил, до которого большой охотник. И тут привез две коробки. Стал хвастать кухарке, что такого не то что она, а он и сам не пил. Ну и говорит, что нужно испробовать и с друзьями поделиться. И саморучно коробку вскрывать начал, а кухарку послал за другими коробками, поменее размером, в которые отсыпать друзьям собирался. Тут кухарка вышла, а когда вернулась, стоит та коробка на столе полупустая. Коробка большая, на целый фунт, но и наполовину неполна. Но пересыпать-то хозяину было не во что. А хозяин стоит у окна и чем-то сильно расстроен. Она по первости решила, что того обманули, обвесили, вот он и расстроился. Потом подумала и решила, что раньше ничего такого за Соболевым не водилось. Ну, чтобы по таким пустякам в хандру впадать, да не на один день.
        - Так она, может, еще что надумала?
        - Да ничего она не надумала. Но запомнила тот случай. А тут и второй. Хозяин с утра за кофеем газеты смотрел да как вскочит и давай по столовой кругами бегать. Бегал, бегал, да и убежал из дому. Тут-то дело совершенно понятное, от прочитанного в газете на человека накатило, хоть и неясно с чего. Вот только про что он читал, осталось неизвестным, потому как ту газету он с собой унес.
        - Иван Парфенович, а вы не спрашивали, что это за газета была?
        - А вы как думаете?
        - Думаю, что спрашивали!
        - Это точно. Но что именно за газета была, мне кухарка не сказала, потому как чтению не обучена. Зато экономка сказала, что газет господин Соболев выписывает немало, но в тот день им могли принести только «Сибирское обозрение»!
        - Иван Парфенович! Какой же вы молодец!
        - А то! - охотно согласился кучер. - Но на сем мой рассказ закончен, и больше уж добавить нечего.
        - Вы и так очень много важного сказали.
        - Вы мне после обязательно расскажите, какая из всего этого польза получилась.
        - Обязательно расскажу. Как только сам узнаю, так и расскажу. А пока побегу на почту телеграмму отправлять.
        - Так я запрягу!
        - Я быстрее пешком сбегаю.
        - Ну как прикажете.
        - Петр Александрович, вас к аппарату просят, - остановила Петю на полпути к выходу Варвара.
        - Слушаю вас, - сказал Петя в трубку.
        - Я вам звоню - вас нет. Вы мне звоните - меня нет. Ну да наконец-то совпало.
        - И не говорите, Михаил. Еще секунда, и я бы убежал.
        - Куда, если не секрет, в столь позднее время?
        - На почту. Даша прислала телеграмму и просит ей сообщить, бывал ли убитый в Шанхае. И как вы это угадали?
        - Чисто логически. Не одним же вам все время этим методом пользоваться. Я вот и сейчас его применю: раз вы бежите на почту, так у вас есть ответ на этот вопрос?
        - Есть.
        - Ладно, не стану вас пока отвлекать разговорами. Добавлю, что и я этот ответ получил. В банке мне сказали, что у них партнерство с Русско-Китайским банком, а по большей части с его Шанхайским отделением. Потому господин Соболев и бывал там неоднократно. Иногда один, иногда в сопровождении других сотрудников. Последний раз один, а вот про то, кто с ним был в предпоследней поездке, угадайте сами!
        - Сидоров?
        - Верно. Следили за ним?
        - Да, но без толку.
        - А вы хотели, чтобы толк сразу появился? Порой слежку месяцами приходится вести. Ладно, бегите на почту.
        До почты Петя добежал в буквальном смысле за считаные минуты. Даже толком текст телеграммы не придумал, поэтому она у него получилась немного сумбурной. И, пожалуй, более многословной, чем нужно было бы быть телеграмме. Ну да это ничего! Главное, что завтра утром Даша получит нужный ответ на свой вопрос.
        Дома ему передали, что звонил Петров и просил по возвращении позвонить ему в любое время.
        - Петя! Где тебя носит? - закричал Петров.
        - На почту ходил.
        - А! Ладно, мне тут как раз с почты сообщение пришло. Викентий Вениаминович передал, что Сидоров телеграмм не отправлял, теперь ему самому телеграмма пришла.
        - От кого?
        - Как же! Дождешься от нашего Викентия раскрытия тайны переписки. Зато он, по сути, текст нам сообщил.
        - Это как же? - удивился Петя.
        - Ну он в записке приписал, что нам рекомендует быть завтра с утра на вокзале к приходу поезда.
        - Это ты верно вычислил. Раз такое написано, значит, в телеграмме сказано, чтобы Сидоров кого-то встречал.
        - А вдруг он сам уезжает?
        - Шутник ты, Никита! Понятно, что ему могли велеть срочно уехать, но тогда и Викентий Вениаминович на это намекнул бы.
        - Это-то как?
        - Ну представь, приходим мы на вокзал и видим, как Сидоров садится в поезд. И все. Нас в поезд не пустят, даже если мы и решимся ехать следом. Так с чего нас о том предупреждать?
        Они немного поспорили, но сошлись на том, что Викентий Вениаминович подсказку свою в случае отъезда Сидорова как-то иначе сделал бы. Они уточнили время прибытия поезда по расписанию и назначили место встречи.
        19
        Итак, если считать телеграмму от Пети первым звеном в цепи событий, то под номером два нужно поставить появление электромонтера. Который и появился-то мне на глаза на две-три минуты, но едва не послужил причиной трагедии.
        Мы с дедушкой все же сумели уделить нашему переводу пьесы почти целый час. Нас несколько раз отвлекали из-за готовящегося концерта, но в целом это был самый спокойный час из всех последующих. Подошло время ужина, дедушка ушел умываться. Поезд как раз подъехал к очередной станции, где и стоять-то ему предстояло не более пяти минут. Я села поближе к окну и подняла занавеску. Перрон был по другую сторону вагона, и единственным, что могло представлять интерес, были столб с электрической лампой наверху и монтер, на этот столб взбирающийся. Взбирался он по переносной лесенке длиной сажени в полторы. Нижние края были обиты железом для прочности, чтобы дерево, упираясь в землю или щебенку, не обдиралось о них. Монтер был молод, вверх забрался ловко. Быстро вывернул лампу, сунул ее в сумку на боку, вкрутил новую, а вниз буквально скатился. Стал забирать от столба свою лестницу и обернулся. Вроде как случайно, но стало ясно, что зрительницу, то есть меня, он заметил сразу и чудеса ловкости демонстрировал специально. Ну что ж, такое представление вполне заслужило аплодисменты, и я демонстративно похлопала
ему в ладоши. Монтер широко улыбнулся, показав сломанный зуб, вскинул лесенку на плечо и собрался уйти. Но тут то ли его кто окликнул, то ли нашлась иная причина обернуться. Как бы то ни было, он обернулся слишком резко, и лестница тем самым концом, что была обита железом, угодила в наше окно. Я едва успела отклониться от брызнувшего стекла. Поезд, как оказалось, уже тронулся, монтер растерянно смотрел мне вслед, почесывая затылок под сдвинутой на нос кепкой. А в купе загулял вполне свежий ветерок. Поезд набирал ход, ветерок набирал силу и трепал занавески.
        Вернулся дедушка, долго стоял, пытаясь понять, что же произошло. Глянул на меня вопросительно. Я в ответ только и смогла, что руками развести. Дед пошел за проводником. Тот, почти как монтер, сдвинул на нос свою фуражку и долго скреб в затылке.
        - Это как же? - показал он пальцем на разбитое стекло, как будто его вопрос мог относиться еще к чему-то иному.
        - Не могу знать, - отчего-то мне не захотелось выдавать молодого монтера. - Захожу, смотрю, разбито.
        - Эх! - крякнул проводник. - Стекло только на станции, где депо имеется, можно поменять. Мы дыру, без вопросов, прикроем и осколки уберем. Но до станции нужной еще часов пять-шесть ехать.
        - У нас же соседнее купе свободно, - подсказал дедушка. - Может, мы пока там разместимся?
        - А если как раз пассажиры объявятся? Впрочем, чего наперед загадывать. Тем более что в наш поезд пассажиры если и объявятся, то как раз на крупной станции. Так что вы перебирайтесь. Вещи прикажете переносить?
        - Не стоит. Отремонтируете окно, мы вернемся. А до той поры станем жить на два дома.
        - Можно и так. Пойду распоряжусь, чтобы стекла убрали и вам новые постели приготовили. На нужную станцию мы среди ночи прибудем, так вы ложитесь отдыхать до утра.
        - Ну и славно. Тем более что утро вечера мудренее. Пошли, Даша, ужинать.
        За ужином в ресторане оказалось немало новых лиц. Точнее говоря, новое лицо было одно, всех остальных мне видеть уже приходилось, но не за ресторанными столиками. К примеру, наш знакомый есаул был замечен мной здесь впервые. Да и пожилые американцы-старатели до этого вечера если и посещали ресторан, то в то время, когда нас не было. Я всматривалась в лица и пыталась представить каждого убивающим другого человека. Лучше всех получалось с есаулом. Он в моих представлениях разил толпы врагов, как в былине: налево махнет - улица прорубается, направо отмахнется - переулочек. Но вот на месте преступника ни его, ни кого иного представить не могла.
        Разве мог бы оказаться преступником вон тот американец с обветренным, морщинистым лицом и ласковыми глазами? Или мистер Фрейзер? Не говоря уже о мистере Ю. Он занимал место в компании тех трех дам, что приходили к дедушке, и, верно, говорил им комплименты, по своему обычаю, превращая одно русское слово в два. Дамы хохотали.
        Неугомонные поручики уже отужинали и затевали карточную игру. Официант сменил белую скатерть на зеленое сукно, принес пепельницы и колоды карт. Третий мужчина из числа сидящих за тем столом обернулся в нашу сторону. Вот этого человека я не видела ни разу, могу сказать твердо, хотя лицо его да и весь облик не были примечательными.
        - Иван Порфирьевич, не знаете, кто это? - спросила я.
        - Не знаю.
        - Странно. Может, это та загадочная личность, лица которой никто не видел?
        Не успела я задать вопрос, как в ресторане объявилось еще одно новое лицо. Впрочем, называть лицом эту физиономию, украшенную всклоченной бородой и желтыми разводами от еще не сошедших синяков под каждым глазом, язык не поворачивался. Одет новый пассажир также был необычно. Штаны в серо-голубую полоску заправлены с напуском в сапоги гармошкой. Поверх рубахи-косоворотки сиреневый жилет и сюртук такого покроя, какой носили лет сто назад, да и то в глуши. Притом на пальце незнакомца сверкал перстень, разом заставивший нахмуриться Софью Яковлевну, а из жилетного кармана вилась золотая цепь, которой впору было окутать «дуб зеленый» и пустить по ней разгуливать ученого кота. Волосы в отличие от бороды были почти расчесаны. Глаза, под которыми, как уже было сказано, желтели разводы не столь давних синяков, блестели весело.
        - Господа, - обратился ко всем присутствующим поручик Михаил, - нет ли желающих составить нам компанию?
        - А и есть! - тут же заявил вошедший. - Хочу сыграть, господа! Окажите такую честь и все прочее.
        Поручики явно не пришли в восторг от такого игрока, но третий партнер убедил их не возражать.
        - Вот вам и загадочная личность! - засмеялся Иван Порфирьевич. - Правы вы были, Афанасий Николаевич, человек попросту от запоя лечился, да от синяков в придачу, каковых стеснялся до поры. Так что единственной загадкой остается та необычайная скромность, какую сия личность умудрялась демонстрировать прежде.
        А личность тем временем уселась за столик и весело прогорланила:
        - Официант! Всем шампанского, мне водки!
        Такого рода заказы провозглашались оттуда с завидной регулярностью. Всклоченная личность каждый раз умудрялась уговаривать выпить и большинство присутствующих в ресторане, и, тут уж в обязательном порядке, своих карточных партнеров. Видимо, по этой причине тот господин, что оказался с двумя офицерами с самого начала, сделал промах. Раздавая карты, одну из них он отточенным движением упаковал в собственный рукав. А промах заключался в том, что я смогла это увидеть. Не будь уроков фокусника, я бы тоже не заметила. Но вот сам Дмитрий Антонович проделывал это так, что, даже зная, ничего увидеть не удавалось.
        Один из поручиков, Владимир, ненадолго решил отлучиться, и когда он проходил мимо нас, я его окликнула.
        - Вы тоже заметили? - спросил он, не дожидаясь моего вопроса. - Не беспокойтесь, ваш урок мы заучили на «отлично». А господин купец столь же активно пополняет банк, как и вынуждает нашего шулера напиваться. Полагаю, что развязка близка.
        - Ничего не понял, - сказал дедушка. - Какой урок они выучили? Какая развязка близится?
        - Афанасий Николаевич, у нас таки объявился карточный шулер, который сейчас играет с господами офицерами и бородатым нуворишем[32 - НУВОРИШ (от фр. nouveau riche - новый богач) - быстро разбогатевший человек низкого сословия.], - объяснил Иван Порфирьевич. - Но шулер уже разоблачен, а вскоре разоблачение станет публичным. Это и будет развязкой.
        - Хорошо. А урок?
        Я сделала вид, что ем десерт и что вообще это не меня спрашивают.
        - Видимо, Дарья Владимировна улучила момент и преподала господам офицерам урок. Но про его содержание узнавать нужно у нее самой.
        - Я объяснила им, какими приемами порой пользуются нечестные игроки, - пришлось мне отчасти сознаться. - Как видите, наука им пригодилась.
        - Интересно, а какова была цена за урок? - засмеялся Иван Порфирьевич.
        - Не такой страшной, как вы пытаетесь представить! - пролепетала я, вновь сосредотачиваясь на десерте.
        В этот миг за дальним столом, где шла игра, и наступила обещанная Владимиром развязка. Но совсем не такая, как он себе представлял. Вернее, начало было ожидаемым.
        - Вы, милостивый государь, шулер! - картинно выкрикнул Михаил и еще более картинно швырнул карты в лицо нечестному игроку.
        Тот, будучи стараниями купца сильно пьян, тем не менее отреагировал в момент: уже через долю мгновения он стоял на ногах, а пистолет в его руке был направлен в лицо обидчика. То ли хмель слетел с него, то ли и не был он столь уж пьян (хотя отчего тогда наделал столько глупых ошибок и дал себя разоблачить?), но ствол пистолета уверенно смотрел туда, куда его направляла вполне твердая и отнюдь не дрожащая рука.
        Я сидела у окна, с моей стороны у прохода сидел дедушка. О том, чтобы быстро вскочить и вмешаться, не могло быть и речи. Я потянулась рукой к ножу, но сама же себя и остановила - столовый нож был не самым подходящим оружием в такой ситуации. А вот пепельница, тяжелая, круглая пепельница из толстого стекла, подходила куда больше.
        - Господа, приношу свои извинения за доставленное беспокойство, - прохрипел шулер, откашлялся и закончил увереннее: - Позвольте мне удалиться, и будем считать недоразумение завершенным.
        Сказав эти слова, он сделал шаг назад, затем еще один, после чего оказался уже не спиной, а вполоборота ко мне. Никто не делал попыток чинить ему препятствия, и он совершил еще одну ошибку - ствол его пистолета приподнялся вверх. Пепельница попала в кисть руки, громыхнул выстрел. Пуля угодила в потолок, пистолет и пепельница полетели в разные стороны и завершили свои полеты в тарелке Софьи Яковлевны и под столом, соответственно. Ни тарелка, куда угодил пистолет, ни пепельница, упавшая на пол, даже не разбились, как бы невероятно это ни выглядело.
        Не успел неудачливый шулер схватиться за ушибленную руку, как оказался лежащим на полу со скрученными за спиной руками. Как и когда успел вмешаться в события господин есаул, я не уследила. А он спокойно и уверенно продолжал удерживать своего противника.
        Первой, как ни странно, пришла в себя забрызганная подливой Софья Яковлевна.
        - Это что же вы себе позволяете? - заявила она, поднимаясь со своего места и шагая к находящимся на полу. Поначалу все решили, что слова эти адресованы есаулу, но такой несправедливости даже Софья Яковлевна себе не позволила.
        - Благодарю вас, господин есаул. Если бы не ваше своевременное вмешательство… Этот мерзавец, уж наверное, желал меня ограбить.
        - И покушался на вашу честь, - выкрикнул со своего места бородатый купец. - Предлагаю тост за дам! Всем шампанского!
        После этой выходки стали приходить в себя и все остальные. Оба поручика помогли скрутить шулера и вывели его из вагона. Довольно скоро они вернулись.
        - Господа, - обратился к ним Иван Порфирьевич, - а где же пленник?
        - Не поверите, ему стало с нами скучно, и он сошел с поезда, - рисуясь, отрапортовал Владимир.
        - А вы знаете, какое наказание предусмотрено за самосуд? - поинтересовался товарищ прокурора.
        - Так ведь не было никакого самосуда, - уже не столь уверенно сказал Михаил. - Он сам пожелал выйти, не дожидаясь станции.
        - Точно? Жалоб не поступит?
        - Ни в коем случае, - твердо сказал поручик, но не сдержался и стал оправдываться: - Да он даже не упал. Почти не упал. Мы же не изверги, выкидывать его вниз головой. Сам соскочил, пробежал метров десять, потом уж растянулся. Пускай комаров покормит и ножки разомнет.
        - Стоило сдать его полиции, - господин Еренев погрозил обоим поручикам пальцем, словно мальчишкам. - Ну да раз он сам пожелал…
        - Сам! - приободрился Михаил. - Точно сам.
        А господин есаул в это время выслушивал, краснея с непривычки, многочисленные комплименты от дам, да и от мужского народонаселения. Более других преуспевала в восхвалениях Софья Яковлевна. Я даже стала бояться, как бы после этого наш герой не попал под ее каблук взамен только что обретшего свободу Алексея Павловича.
        - Вы так ловко обезоружили этого бандита, - охала одна из дам. - Никто ничего и заметить не успел: раз, и дело сделано!
        - Ну, положим, обезоружил его не я… - попытался не забирать себе всю славу есаул, но его и не слушали.
        - Вы настоящий герой, и вам не к лицу столь уж чрезмерная скромность! Мы же все видели своими глазами! Я даже хочу поддержать идею нашего гостя и заказать всем шампанского. Но пить мы станем не за дам, а за нашего героя. Официант!
        - Сударыня! - взмолился есаул, обращаясь ко мне. - Хоть вы им объясните, что все самое главное сделали вы.
        - Я вас не понимаю, - жеманно ответила я. - Что такого могла сделать хрупкая девушка?
        И незаметно подмигнула. Есаул вздохнул, потом расхохотался. А кутерьма вокруг его персоны не утихала еще долго.
        Зато мне досталось и от дедушки, и от Ивана Порфирьевича.
        - Ну зачем нужно было вмешиваться? - сердился дедушка. - А вдруг бы промахнулась, он бы стрелять начал. Мало нам трупов в этой поездке!
        - Да как же ты не понимаешь? Я потому и вмешалась, что он мог стрельбу затеять!
        - Даша! Вы уж меня простите, - вмешался Иван Порфирьевич, - но здесь было достаточно мужчин, чтобы вступить в борьбу с преступником.
        - Вы тоже полагаете, что я могла промахнуться?
        - Нет, но…
        - Тогда я сделала все правильно, - отмела я их претензии. - Сначала очень хорошо подумала, а потом сделала. Будь у меня хоть капля сомнения, так и не стала бы ничего такого делать. Вы лучше скажите, как наш есаул умудрился со своего стула у окна так ловко и незаметно выбраться? Мы же спиной к нему сидели и не видели.
        - А я во все глаза смотрел на шулера и тоже ничего не видел, - сказал дедушка.
        - Позволите рассказать? - предложил принесший наш кофе официант. - Я как раз господина есаула обслуживал, когда заварушка началась. Так господин офицер левую ногу на стул подтянул вот этак, а потом ею как оттолкнется! И одним прыжком оказался на спине негодяя. Но пока тот с револьвером в руке стоял, есаул все выжидал. А как револьвер вылетел, так и он прыгнул. Понять бы еще, с чего этот самый шулер револьверами стал разбрасываться?
        - Ну, может, поскользнулся? - вставила я свое «предположение».
        - Да с чего ему поскользнуться было? На ковре-то? - возразил официант. - Разве что споткнулся обо что? Может, обронил кто чего? Да вон и пепельница под столом! Точно, кто-то обронил с испугу, он на нее наступил, оступился и выронил револьвер. С вас на троих шесть рублей сорок копеек.
        Получив расчет, официант удалился, а мои мужчины расхохотались.
        - Ну вот, видите, - сказала я им. - Никто даже и не знает о моем участии.
        - Самым поучительным в этой истории является то, - высказал пришедшую ему на ум мысль Иван Порфирьевич, - что от начала до конца никто всего полностью не видел и не знает. И, даже собрав воедино показания всех и каждого, мы бы картину в точности не восстановили! Обычное дело для следствия.
        20
        По пути из вагона-ресторана меня перехватила Маша.
        - Ой! - сказала она. - Вы из ресторана? Значит, все видели? А мы сегодня так рано отужинали и все пропустили! Расскажите, что там было? А то я умру от любопытства.
        - Не засиживайтесь допоздна, - попросил дедушка. - А то, не ровен час, опять привидения начнут бродить по поезду.
        - Ой! Ваш дедушка знает про привидение? Какой он хороший!
        - Отчего вы так посчитали?
        - Ну он же ничего маменьке не сказал! Вот мой дед обязательно бы рассказал да еще и наказать потребовал.
        В салоне появился герой сегодняшнего вечера.
        - Ух! - выдохнул он с облегчением. - Насилу вырвался! Сударыня, позвольте выразить вам свое восхищение. Эдак, как вы, мало бы кто смог! Я вот чувствую себя неловко оттого, что все главное сделали вы, а вся слава досталась мне. Хотя я бы и сам не прочь от нее отвертеться!
        Маша от любопытства и от желания задать сразу тысячу вопросов прикусила губу. Надо отдать ей должное, умела она не сказать лишнего.
        - Вам, господин есаул, слава не помешает, - сказала я. - Из-за истории с вашим самовольным захватом места вас тут все игнорировали. Сейчас же отношение станет другим.
        - Оно мне надо! Я, пожалуй, стану еще большим затворником.
        - Напрасно вы это так воспринимаете. Может, до завтрашнего обеда к вам и сохранится повышенный интерес, но уже к вечеру все станет забываться. А вот отношение к вам, как к герою, сохранится до конца.
        - Да что же здесь героического? Вот в Маньчжурии дела бывали!
        - Это за одно из таких дел вас крестом наградили?
        - Совершенно справедливо. Не поверите, жутко хотелось бы рассказать и даже прихвастнуть, так запретили! Ну, доброй вам ночи!
        Маша разочарованно вздохнула, но тут же привычно ойкнула и повернулась ко мне:
        - Даша, как так получается, что вам то жандарм, то казачий офицер свое восхищение выражают? И что же такого вы сегодня за ужином сотворили?
        - Обезоружила преступника! - не удержалась я от хвастовства и тут же сама закусила губу на Машин манер. Хотя нужно было это сделать секундой раньше, до того как хвастовство вырвалось. С другой стороны, Маше можно и рассказать. Даже если Мария Петровна кому проговорится, ей все одно не поверят.
        Но начать рассказа мне вновь не дали. Помешала в этот раз Софья Яковлевна. Она мало того, что появилась здесь, так еще сразу присела рядом с нами и, не спрашивая, желаем мы ее слушать или нет, стала рассказывать.
        - Вы себе не представляете, что там творилось! - воскликнула она. - В вагон ворвался вооруженный грабитель и чуть было не ограбил меня. Хорошо, что почти все мои драгоценности в этот раз были не на мне.
        Глядя на сверкание бессчетного числа камней, оставалось лишь догадываться, сколько их еще осталось в купе. Нет, действительно странно, что никто не попытался ограбить Софью Яковлевну.
        - Так вот слушайте дальше! Врывается этот громила с револьвером в руках и сразу стреляет. Нет, сперва он кричит всем сидеть, это ограбление. Потом бах! Стреляет! Пуля свистит, а револьвер летит мне в тарелку! Ужас! Но наш храбрый есаул бьет бандита по голове…
        Тут она сильно задумалась и надолго умолкла. Догадавшись, что этак мы сможем ждать продолжения, а значит, и конца ее рассказа очень долго, Маша решила его поторопить и спросила:
        - Чем бьет?
        - Вот и я вспоминаю. Наверное, дубиной!
        Мы не стали спрашивать, откуда могла в вагоне-ресторане взяться дубина.
        - Бьет он его по голове дубиной, тот падает. Я спасена. Все аплодируют. Потом те два молоденьких офицера еще помогать стали. Мне платье пришлось чистить, - тут она вновь умолкла, но ненадолго. - Удивительно! Но это все! А так много переживаний!
        К Машиному восторгу, Софья Яковлевна встала и ушла к себе, забыв попрощаться с нами.
        - Даша! Неужели все так и было?
        - Ну почти так. Может, в некоторых местах рассказ Софьи Яковлевны не совсем точен, но в целом картина передана верно.
        - Даша! Перестаньте меня мучить и расскажите, как дело было на самом деле. То есть расскажите все, что было, так, как оно было. Да что же это такое! Совсем говорить разучилась! Заговариваться стала.
        Я очень подробно все пересказала, а заодно в уме даже стала сочинять письмо про все это для Пети. Но тут пришел мистер Ю. Он не стал нас перебивать, а обратился с просьбой рассказать все и ему, так как он тоже пропустил столь «увлекатьельное» зрелище. Пришлось начинать сначала, а главное излагать чуть в иной манере. В общем, я пропустила эпизод с пепельницей, Маша почувствовала, что я недоговариваю, но снова промолчала и спросила лишь после того, как нас покинул корейский «предприниматьел»:
        - Я так и не поняла, за что вас хвалил есаул? Вы что-то утаиваете?
        - Не от вас, Маша. При мистере Ю не хотела говорить, а вам, так и быть, скажу.
        Я на секунду задумалась, подбирая слова, которыми можно было описать мой «подвиг», не хвастаясь. Потом у меня в голове что-то завертелось, связанное как-то очень отдаленно с мистером Ю. Господи! Я же так и не рассказала Ивану Порфирьевичу о полученной мною от Пети телеграмме! Вот при чем здесь мистер Ю! Он, конечно, не китаец, а кореец, но все равно человек с Востока. А в телеграмме говорилось про Шанхай. Хотя как раз Шанхай менее всего в той телеграмме понятен. Но все равно нужно было сразу рассказать. Но вот все эти разбитые окна и шулера со своими пистолетами меня отвлекли, и я забыла. А ведь мы могли сократить, и весьма значительно, наш список подозреваемых, потому что, скорее всего, преступник должен был сесть в поезд в Иркутске. К примеру, Софья Яковлевна и Алексей Алексеевич садились в Красноярске, и их можно исключить. Можно было узнать у проводников про каждого пассажира, кто на какой станции сел…
        Тут у Маши терпение кончилось, и она стала требовать рассказа. Я уже раскрыла рот, но тут появился английский журналист.
        - Не помешаю, если выкурю здесь трубку? - осведомился он у нас. - Думал, что все уже спят и здесь свободно. Кстати, должен выразить вам свое восхищение. В отличие от большинства свидетелей, я прекрасно видел то, что вы проделали.
        - Одна я ничего не видела и никак не могу услышать, - возмутилась Маша. - Мистер Фрейзер, хоть вы расскажите, что же Даша такого сделала, что ею восхищаются, а сама она молчит, будто воды в рот набрала? Клещами слова не вытащишь!
        - Ох, - вздохнула я. - Может, и вправду вы расскажете, а то мне неловко как-то.
        Журналист сел на диван подле нас. В отличие от мистера Ю, надымившего своей чрезмерно ароматной папиросой, он вежливо не стал раскуривать свою трубку, а положил ее на столик, а заодно и газету, которую принес с собой.
        - Ужин до поры до времени проходил как обычно. Молодые офицеры к его концу затеяли карточную игру, но с ними за столом оказался шулер!
        - Интересно, как он вообще в поезде оказался? - не удержалась я от вопроса, на который не особо ждала получить ответ. Но англичанин ответил:
        - Я нарочно спрашивал у проводников об этом. Он сел как самый обычный пассажир, согласно купленному билету, но ехать должен был совсем недолго. Но сошел в итоге еще раньше. После него даже некоторые вещи остались: летнее пальто, небольшой саквояж. Но я с вашего разрешения продолжу? Так вот, шулер оказался неловок и был разоблачен. К несчастью, при нем оказался револьвер. Системы «смит-вессон». Он стал этим оружием угрожать и попытался по возможности скоро ретироваться с места событий. Но тут мисс Дарья весьма ловко и поразительно точно швырнула в его руку - ту, в которой он держал оружие, - пепельницу. Метательный снаряд выбил револьвер из руки, правда, при этом случился выстрел, но он никому не принес вреда. Гораздо больший вред был нанесен падением револьвера в тарелку миссис Фишер.
        - Ой! - воскликнула Маша.
        Журналист поднял вверх указательный палец, показывая, что его рассказ еще не завершен.
        - Впрочем, пострадала не сама миссис Фишер, а лишь ее платье. Но главные события продолжились чуть в стороне от этого платья. Бравый казак быстро, как и подобает военному, скрутил преступника. Все!
        Мистер Фрейзер рассказывал безо всякого намека на шутки, но чрезмерная серьезность его тона придавала рассказу юмористический характер и заставила нас несколько раз хихикнуть, а в конце мы даже немного похлопали.
        - Очень коротко, но будто бы сама все видела, - восхитилась Маша. - Большое спасибо!
        - Не стоит благодарности, - ответил рассказчик, но слегка поклонился.
        И потянулся за своей газетой. Я еще до этого успела увидеть, что это было «Сибирское обозрение» четырехдневной давности. Видимо, она была куплена англичанином в Иркутске в день отъезда из него. На этом мой интерес к ней был бы исчерпан, не мелькни у меня перед глазами заголовок на первой странице: «Подробности Шанхайской трагедии».
        - Мистер Фрейзер, вы позволите взглянуть на эту заметку? - попросила я журналиста, и он протянул газету мне.
        - Вас, как всегда, особо интересуют криминальные хроники?
        Я рассеянно кивнула в ответ и не стала объяснять, что еще сегодня днем, до получения телеграммы, а может, и пять минут назад, пока я о ней не вспомнила, меня бы эта хроника ничуть не заинтересовала.
        «Мы уже сообщали нашим читателям об этом трагическом происшествии, но считаем необходимым повторить некоторые детали, чтобы освежить их в памяти. Ровно две недели тому назад в Шанхае, в помещении местного отделения Русско-Китайского банка был убит управляющий этим отделением г-н Поляков. Сколь бы трагично ни выглядело это происшествие само по себе, но одной гибелью управляющего оно еще не было завершено. На том же месте были найдены убитыми еще три человека. Один из них изначально подозревался - а сегодня это твердо установлено следствием - в убийстве г-на Полякова. Тот был застрелен из револьвера в голову, а револьвер, послуживший орудием преступления, оказался в руке этого подозреваемого. Двое других, скорее всего, были его сообщниками. Оба они были убиты холодным оружием, скорее всего кинжалом, третий бандит оказался застрелен самим г-ном Поляковым.
        Наш корреспондент сообщил, что следствие еще в первые часы вышло на человека, одним из последних видевшего живым г-на Полякова. К огромному сожалению, его показания не дали ни малейшей ниточки для расследования. Поскольку сам этот человек ни в чем не подозревается, неоднократно встречался с г-ном Поляковым по служебным делам и имеет отменную репутацию, то он был тут же отпущен, и ему было разрешено выехать в полном соответствии с его планами. Свое имя он просил не называть, и мы этого не делаем.
        Второй новостью является то, что полиция пришла к мнению о том, что преступники, совершившие убийство, сами были убиты слугой управляющего банком. Он не успел вмешаться заблаговременно, но отомстил убийцам за смерть хозяина. После чего скрылся, что нам кажется совершенно понятным.
        Самой последней новостью об этом событии является установленный непосредственно нашим корреспондентом факт, что слугой у г-на Полякова служил немой китаец примерно тридцати пяти - сорока лет от роду.
        Мы и в дальнейшем собираемся держать вас в курсе всех событий».
        Я вернула газету хозяину. На первый взгляд вряд ли описанные в ней события имеют отношение к событиям в нашем поезде. Но есть несколько совпадений. Первое совпадение - место. Шанхай, который упоминается и в телеграмме, и в газете. Второе - время. Если господин Соболев все же бывал в Шанхае, как я о том сама же и полагала, то он мог быть в это самое время, успеть вернуться в Томск, а затем вместе с нами выехать из Томска. То есть вполне мог быть тем человеком, который встречался с убитым господином Поляковым по служебным делам. В конце концов, они оба банкиры. И если господин Соболев оказался причастен к шанхайским событиям несколько больше, чем полагает тамошняя полиция, то его смерть окончательно перестает казаться случайностью.
        - Даша, вы что, уснули? - возмутилась Маша. - Я вас уже тормошить вынуждена.
        - Извините, задумалась.
        - А где вы научились так пепельницы кидать?
        От такого вопроса мы с мистером Фрейзером расхохотались в голос. Маша обиделась, но тут же перестала дуться:
        - Вы, Даша, в самом деле, идите уже спать, а то от вас толку никакого. Только не думайте, что отвертелись от меня, я вас еще завтра порасспрашиваю.
        21
        В нашем вагоне было тихо-тихо. Ни из одного купе не доносилось ни звука. Похоже, плавный ход вагонов быстро убаюкивал пассажиров. Наверное, Маша права, и мне тоже стоит ложиться спать. Вот и дверью ошиблась. То есть не ошиблась, попыталась войти в ту, которая за эти дни стала своей, да забыла, что временно нас переселили. Соседняя дверь оказалась незапертой, дедушка ждал меня с книгой в руках. Я повернула защелку на двери и стала укладываться.
        Дедушка поправил лампу, чтобы свет мне не мешал.
        Забравшись в свою постель на верхней полке, я попробовала еще раз восстановить ход своих мыслей, но сбилась сначала на смешной вопрос Маши про метание пепельниц, потом вспомнила о еще более смешной уверенности Софьи Яковлевны, что на нее пытались напасть с целью ограбления. Потом мне непонятно от чего стало приятно, что она села в поезд не в Иркутске, а в Красноярске. Не сказала бы, что Софья Яковлевна была приятной особой, скорее наоборот, но мне бы не хотелось, чтобы она числилась среди подозреваемых. После сегодняшних событий я для самой себя исключила из этого списка и есаула, уж больно много нужно придумать всяких «если», чтобы он мог оказаться убийцей. Да мне просто в это не верилось. Я мысленно перебрала всех пассажиров и не нашла среди них ни одной мало-мальски подходящей на роль преступника кандидатуры. Тут у меня в голове вновь завертелся Шанхай, но я ничего не успела додумать и задремала.
        Почти в тот же миг, как я закрыла глаза, - во всяком случае, мне так показалось - дедушка вдруг вскочил, схватил меня в охапку вместе с одеялом и, прохрипев сквозь зубы «Не дыши!», выволок меня из купе, словно тюк какой. В коридоре было по-прежнему пусто и очень тихо. От этого дыхание дедушки казалось особенно громким. Я осторожно высвободилась из его объятий и сползла на пол.
        - Дверь… не подходи, - сказал дедушка и закашлялся.
        Из-за нашей двери тянуло чем-то едким, и я, дотянувшись насколько можно издалека, захлопнула ее ногой. И только после этого позволила себе вздохнуть. Дедушка откашлялся и смог сказать несколько слов:
        - Нам через скважину какую-то ядовитую дрянь влили.
        - Ты как себя чувствуешь?
        - Уж не знаю как, но я сразу сообразил, в чем дело, и дышать перестал. Самую малость вдохнул, и то в горле запершило, как песка глотнул.
        Я открыла окно, в коридор ворвался свежий ночной воздух. Мы стояли и стояли на одном месте. Молча, потому как в голову ничего не лезло.
        - Давай Ивана будить, - сказал дед.
        Я кивнула и негромко постучала в купе к Ивану Порфирьевичу. Он почти тут же выглянул, похоже, не успел еще толком уснуть. Первым делом он оглядел нас с ног до головы. Зрелище не для слабонервных дам: девушка, кутающаяся в одеяло, и ее дедушка в пижаме стоят у раскрытого окна, и ветер играет их спутанными волосами. Дедушка к тому же бледен, почти как Маша в роли привидения, да и я наверняка выгляжу не лучше. Иван Порфирьевич протянул руку к себе в купе, протянул деду одеяло, себе на плечи накинул халат.
        - Рассказывайте, - потребовал он мягко. - С самого начала и подробно.
        - Мы спать улеглись, - начал дедушка. - Но я заснуть не мог, потому что днем много спал. Это нас и спасло. Я уж и книгу отложил, лампу выключил, но сон не идет. Да еще луна отвлекала: светит сквозь занавески. Но тут луна за тучу спряталась, сделалось совершенно темно, только сквозь замочную скважину лучик пробивается. Вдруг раз, и его не стало, чем-то закрыло. Тут я и насторожился, а следом звук такой… в общем, закапало что-то. И сразу запах. Ну я дышать перестал, Дашку в охапку и в коридор. Хорошо, что защелка удобная, не тугая. В нашем прежнем купе потуже была, мог и завозиться с ней. А так вроде обошлось, только попершило в горле.
        Иван Порфирьевич подошел к двери, из-за которой нам так поспешно пришлось выбираться, чуть склонился, махнул ладошкой от замочной скважины к себе и чуть потянул воздух носом.
        - Миндалем пахнет. Вам не показалось?
        - Показалось!
        - Говорите, капало?
        - Вроде капало. Но не как вода. Может, как масло?
        - Очень похоже на синильную кислоту. Вас как? Не тошнит? Голова болит? Горечь во рту?
        На эти вопросы мы дружно мотали головами из стороны в сторону.
        - Так! Будем считать, что обошлось. Полагаю, что ваше спасение для преступника не секрет. Он должен был где-то рядом дожидаться. Вопрос, ушел ли он? И еще один вопрос, как он собирался после этого в купе заходить?
        - А зачем ему туда заходить?
        - Давайте для начала все же куда-нибудь уйдем с проходного места. Я сейчас проводника позову, а вы во все стороны поглядывайте.
        Проводник в полном соответствии со своими обязанностями был на своем месте и даже не спал, поэтому появился очень быстро.
        - Объясняю, - уверенно начал Иван Порфирьевич, на миг потерял свою уверенность, но тут же взял себя в руки. - Объясняю ситуацию. Вот на этих господ только что было совершено покушение. Через замочную скважину был влит яд, испарения которого смертельны. Полагаю, что пару часов в это купе никому заходить не стоит. Помимо вопросов, связанных с самим преступлением, есть более простые. Первый вопрос, куда нам пристроить пострадавших?
        Проводник, оторопевший от подобных сообщений, продолжал пялить глаза до тех пор, пока Иван Порфирьевич не повторил свой вопрос:
        - Любезный, давайте хоть как-то пристроим Афанасия Николаевича и его внучку.
        - Ох, простите. Ошалел просто. Пристроить можно. Можно в наше отделение, можно сюда, в их бывшее купе. Я там сам, как сумел, дыру к окне закрыл, почти что и не дует, - оттарабанил проводник и посмотрел на нас вопросительно.
        - Лучше к нам, - сказала я. - У нас же там чемоданы, мы хоть оденемся.
        - Прикажите открывать?
        - Да уж окажите любезность, - съязвил Иван Порфирьевич.
        - Да тут не заперто! - удивился проводник.
        - А вы точно запирали?
        - Обижаете!
        - Было заперто, - подтвердила я. - Я как возвращалась, по привычке сюда толкнулась - было заперто.
        - А ну-ка все в сторону! - скомандовал товарищ прокурора.
        Мы отошли на пару шагов, а он чуть приоткрыл дверь. Поскольку ничего не произошло, открыл ее шире и заглянул в купе. Присел, заглядывая под диван, потом перешагнул порог и посмотрел на багажную полку. Наконец щелкнул выключателем и позвал нас.
        - Пусто. Но мне следовало сразу это проверить. Совсем разум порастерял! Сам же говорил, что преступник был где-то поблизости и что он, все еще возможно, поблизости и остается. Ладно, вы тут располагайтесь, а мы с вами - как вас, кстати, по имени-отчеству? - так вот мы с вами, Игнатий Иванович, пойдем и осмотрим тамбуры и туалетные комнаты.
        - Может, мне с вами? - предложил дедушка.
        - Вам правильнее с Дашей оставаться.
        - Считаете, что я сама за себя постоять не смогу? - спросила я.
        Впервые за это время Иван Порфирьевич улыбнулся.
        - Боюсь преступника наедине с вами оставлять! - пошутил он и закрыл дверь с той стороны. И уже оттуда счел нужным подсказать: - Запритесь!
        Дед тут же повернул защелку, но Иван Порфирьевич, видимо, не успел еще отойти от дверей и сказал:
        - Осмотритесь тщательно. Обнаружите что постороннее, ни в коем случае не прикасайтесь.
        - Это он про что? - не понял дедушка.
        - Наверное, про бомбу, - не подумав, сказала я.
        К счастью, дедушка на эту версию лишь хмыкнул. Но сказал правильно:
        - Лучше перестраховаться, хотя про бомбу я не верю.
        - Мы бы и в отраву час назад не поверили.
        В купе, понятное дело, ничего не изменилось с нашего из него ухода. Если не считать снятых занавесок и дыры в окне, аккуратно прикрытой плотной картонкой. Но все равно из дыры изрядно насыпалось угольной сажи, что вылетает с дымом из паровозных труб. Скатерть проводник убрать не додумался, так один ее угол стал совсем черным. Ну да это дело поправимое, уберут, выстирают…
        - Даша, раз уж велено осмотреться, ты залезь на полку и глянь, нет ли чего за чемоданами, прежде чем я их доставать стану.
        - Какой умный у меня дедушка, - сказала я ласково. - Я тебе еще спасибо не сказала, что так ловко меня вытащил. Даже не испугалась!
        - Лезь давай, подлиза. Ну что? Пусто?
        - Ну как же пусто, когда здесь два чемодана и корзина? Но кроме них ничего! Который чемодан сначала спускать станем?
        Спустя пять минут мы переоделись. Платье стоило бы погладить, но сейчас было не до того. Иван Порфирьевич, тоже успевший одеться, ожидал нас у входа.
        - Так, жизнь начинает налаживаться, вот и в неглиже[33 - НЕГЛИЖЕ - одетый по-домашнему, в данном случае в пижаму.] бегать перестали, - произнес он с горькой усмешкой. - На чем мы с вами остановились?
        - На том, каким образом преступник собирался войти в купе, заполненное отравой, - напомнила я и сама же стала отвечать на этот вопрос. - Можно было дождаться, пока яд рассеется, затаить дыхание, войти и открыть окно. Можно было войти раньше, если закрыть рот влажной тряпкой.
        - Откуда ты все это знаешь? - чему-то возмутился дедушка.
        - Папа разъяснял. Ты нередко сам при этом присутствовал. Может, оттого так правильно себя и повел, что многое запомнил?
        - Даша, Афанасий Николаевич! - остановил нашу полусерьезную перебранку Иван Порфирьевич. - Может, вы скажете и о том, как можно сквозь замочную скважину отраву влить?
        - Самый подходящий способ - воспользоваться шприцем! - выпалила я. Очень было похоже, что наступил момент, когда пережитые неприятности начали доходить до разума, и меня начинало колотить мелкой дрожью. Но когда я думала и говорила, дрожь отступала. Вот я и говорила все подряд, и то, что нужно, и то, что просто на язык подворачивалось. Но по поводу шприца я угадала. Иван Порфирьевич достал из кармана платок, развернул его и показал разбитый медицинский шприц.
        - От него еще попахивало, когда нашли. Пришлось помыть, но сейчас он уже безопасен.
        - А отпечатки?
        - Это уже скорее из области желаемого, чем возможного. Не станет наш злодей отпечатки оставлять. Не столь он глуп. Хотя от шприца небрежно избавлялся, хотел его между вагонами вниз выкинуть, а оно не получилось.
        - Если хватило ума на нас напасть, могло хватить и на прочую дурь! - резко сказал дедушка. - Это ж надо, две души загубить, чтобы только в купе это треклятое пробраться! И зачем ему туда нужно было-то?
        - Там какое-то время ехал господин Соболев, - нехотя ответил Иван Порфирьевич.
        - Вон оно что! Я уж начал думать, что вы не правы, что ему не нужно было туда попасть, а нужно было нас со света сжить!
        Дедушку тоже начинало с запозданием колотить нервной дрожью. Иван Порфирьевич все это понял и постарался занять нас разговором. Понятно, что любые иные темы мы бы сейчас просто не смогли воспринимать. Так что пришлось ему говорить про происшедшие события. Может, и правильно, я вот уже начала чувствовать, что сейчас выговорюсь и мне станет много легче.
        - Что ж, и такая версия имеет право на существование, - сказал Иван Порфирьевич. - Но давайте тогда поищем мотив. К примеру, преступник мог посчитать, что мы продвинулись в его розысках далее, чем это есть в самом деле. А то, что жертвой избрали вас, а не меня, - задумчиво произнес Еренев, - говорит о том, что либо в глазах злодеев ваш авторитет сыщика выше моего, либо…
        - Либо мотивом была месть, - поежилась я. - То есть кто-то из злодеев, как вы их поименовали, был связан с теми преступниками, что были осуждены по одному из двух дел, в которых я принимала участие. Притом связан был настолько близко, что пошел на месть, очень и очень сильно рискуя. Осужденных всего двое - Микульский и Птижан, то есть Тихонравов.
        Все это я произнесла таким тоном, что было очевидно: на мой взгляд, это полный бред. Тем не менее товарищ прокурора ответил вполне серьезно:
        - Скорее последний, вернее, его сообщник. Вы что-то хотели сказать, Афанасий Николаевич?
        - Да нет. Во всяком случае, пока, - сказал дедушка. - Так, мелькнула ассоциация, но не успел за нее ухватиться.
        - Есть и еще одно «либо», - пораздумав, сказала я. - Злоумышленнику не хватило отравы, или ему помешали совершить второе покушение. На вас, Иван Порфирьевич.
        - Но так как он начал с вас, то мы все равно должны вернуться к самому началу. К первым двум «либо».
        - Замечательный у вас обмен комплиментами, - не выдержал дедушка. - Будто пасть жертвой преступников вроде честь какая. Вы на меня жуть навеваете такими разговорами.
        - Простите, Афанасий Николаевич, за-ради бога. По-человечески я вас понимаю. Вы прежде всего за Дашеньку переживаете. Ну и за меня, думаю, тоже. У нас же деловой разговор, профессиональный. И то, что опасность грозила именно нам, для нас полная абстракция. Подойди к этому иначе, сам от жути размышлять не сможешь.
        Он вынул свой брегет[34 - БРЕГЕТ (Breguet) - часы большой точности, которые могли отбивать минуты и показывали числа месяца. Эта марка часов по причине своей известности и высокого качества нередко употреблялась для обозначения карманных часов вообще.], откинул крышечку и посмотрел на стрелки:
        - Скоро станция. Там вам должны окно починить.
        В дверь стукнули. Не сказать чтобы кто-то из нас вздрогнул, но все мы напряглись.
        - Господа! Я вам чаю принес, - услышали мы голос проводника и открыли дверь. - Вот извольте, - сказал проводник, ставя полные стаканы и рюмки. - Для сугреву и успокоения нервов. Для господ - коньячок, для барышни - ликерчик сладенький.
        - Спасибо вам, а то мы сами и не сообразили.
        - Так я тоже не сразу сообразил. И уж простите, сперва про себя вспомнил и лишь следом про вас.
        Мы сдвинули столик так, чтобы всем было удобно, а дедушка убрал с него папку с пьесой Бернарда Шоу. Из-под папки выскользнула телеграмма. Та самая, от Пети.
        - Полдня вчера собиралась вам рассказать… - воскликнула я и оборвала себя на полуслове. Телеграмму я оставляла в папке, а не под папкой. Вылететь она не могла. Проводник, когда окно чинил, достал? Вряд ли! Да и дверь оказалась незапертой… А кто мог сюда без спросу заглянуть? И кто любил рыться в чужих бумагах?
        Пришлось все это объяснить дедушке, а в первую очередь Ивану Порфирьевичу.
        - Ох, Даша! - схватился за голову последний. - Все же вы еще ребенок! Ну разве можно оставлять так доступно для посторонних важные документы?
        - Мне подумалось, что важен он лишь для нас, - промямлила я, уже понимая, какую глупость совершила.
        - Совершенно верно, только для нас. Ежели не считать преступника, который на данный момент способен из нее понять куда больше нашего. Так что теперь и месть, точнее желание убрать ненужных свидетелей, можно рассматривать как мотив. Кстати говоря, я кое-что недопонял. Нет, суть телеграммы уловил, но исходя из чего вы запросили эти сведения?
        - Очень просто. Я уж говорила, что это дело может нас интересовать лишь в том случае, если убийца господина Соболева по-прежнему находится в поезде. Это было возможно при единственном условии - он не нашел того, что искал. Значит, искать он должен был нечто вполне определенное, о чем, наверное, знал, что оно находится или может находиться у банкира. Опять же, преступник, как мы решили, должен был сесть на поезд заранее. То есть заранее знал, когда и на чем поедет Соболев. Так кто ему мог это сообщить?
        - Сам Соболев в первую голову, - тут же ответил Иван Порфирьевич, но счел нужным сделать оговорку: - Понятно, что при этом он не знал, что сообщает о своей поездке убийце.
        - Он опасался за эту свою таинственную вещь! - возразила я. - И за себя опасался. Нам он, пусть не сразу, показался человеком общительным, но заранее заказал для себя отдельное купе. Так как вы думаете, стал бы он при этом, как вы сказали, сообщать о своем отъезде незнакомому человеку?
        - Отчего же незнакомому? То есть знакомых, помимо нас, в этом поезде у него не было, это понятно. Но он мог сообщить другим знакомым, а те проговорились… Нет, вы правы, это уже притягивание за уши. Куда правильнее предположить, что о его отъезде сообщил кто-то из знающих об этом отъезде. Теперь мы, благодаря стараниям Петра Александровича, знаем, кто это был и что преступник, уж наверное, сел в поезд еще в Иркутске. Давайте посоображаем, какая нам с того польза? Нет, я сначала дам поручение приготовить нам список пассажиров, едущих из Иркутска.
        22
        Сибирский экспресс добрался до очередной станции на своем пути, нам очень быстро заменили разбитое стекло. Поезд тронулся, и мы продолжили наш разговор.
        Первым делом товарищ прокурора доложил нам список всех пассажиров, следующих от станции Иркутск, а также то, что по-прежнему все они на месте. Список включал четырнадцать человек, и пусть почти половину из них - по моим подсчетам, шестерых - можно было с большой вероятностью исключить из числа подозреваемых, намного легче не стало.
        - Иван Порфирьевич, есть еще кое-что, что я вам не рассказала. Но про это я узнала уже ночью.
        И я пересказала содержание заметки в газете «Сибирское обозрение», а заодно все, что успела в связи с ней надумать.
        - Что же, - сказал Иван Порфирьевич, - связь между этими событиями вполне возможна. Правда, пока мне в голову не приходит ничего толкового в том смысле, как это может пригодиться нам в поимке преступника.
        - Может, просто пригласить полицию? - предложил дедушка.
        - Эх, Афанасий Николаевич! - вздохнул товарищ прокурора. - Плохо же вы обо мне думаете. Я сразу после того, как мы сошлись на возможности присутствия преступника здесь, обращался за такой помощью. Вот извольте прочесть ответ человека, разумного и мне доверяющего.
        Он достал из внутреннего кармана бланк телеграммы.
        - «Милейший Иван Порфирьевич! Вы едете на отдых, так извольте отдыхать. Нет у меня никакой возможности поднимать на ноги сыскную полицию по одним лишь домыслам», - прочел вслух дедушка.
        - Сейчас у нас есть более веские причины, зато нет времени. Пока сумеешь все это неподъемное дело раскачать, может стать поздно.
        - Так давайте засаду устроим.
        - То есть?
        - Ну, преступнику не удалось осмотреть купе, так? И он вроде все еще не сбежал? Может он еще раз попытаться найти нужную ему вещь?
        - Он ни за что не рискнет сунуться сюда еще раз!
        - А не сюда? - продолжала я настаивать на своем. - Давайте сделаем вид, что сами что-то нашли, хоть и не поняли, что это. Но решили спрятать. Возможно, здесь в поезде есть место, чтобы хранить ценности? Не все же так безбоязненно возят драгоценности, как Софья Яковлевна! Положим, что мы попросили старшего проводника убрать сей загадочный предмет к себе.
        - Возникает два вопроса. Первый, как дать знать о том преступнику? О том, что произошло с вами, ни в коем случае распространяться нельзя, может подняться паника. Так как нам совместить то, что преступник об этом знает, и чтобы никто иной не знал?
        - Да и пусть себе он знает, - отмахнулась я. - Для него причины того, что мы скрываем сам факт покушения, понятны. Более того, именно это покушение и могло нас подтолкнуть на обыск купе. А сказать могут те же проводники. Мы старшему все объясним и то, как это преподнести остальным, тоже придумаем. Преступник же волей-неволей вынужден будет задавать вопросы. Тут-то ему и сообщат.
        - Хорошо. А кто же станет сидеть в засаде? Нам вдвоем - хорошо, Даша, втроем - с этим не справиться. Да и наше исчезновение из поля зрения вряд ли останется незамеченным…
        - В засаде станут сидеть военные, кто же еще?
        - Но и господа поручики и господин есаул едут из Иркутска. Хотя… Даже если это кто-то из них, появляется шанс, что он себя выдаст опрометчивым поступком.
        Мы некоторое время уточняли детали, похоже, никто, даже я, особо на успех не надеялся, но тем не менее все дружно решили: надо действовать. Первым делом Иван Порфирьевич велел старшему проводнику, не привлекая внимания, пригласить к нам всех четверых офицеров.
        - Вы уж идите первым, смотрите, чтобы никого не было, благо пока ночь, хоть и рассвело почти, а уж после пусть они проходят. А в следующем вагоне снова сначала проверка, затем продвижение.
        - Не сомневайтесь, ваше высокоблагородие, - пообещал проводник. - Все исполню, как надобно.
        Чтобы собрать всех таким сложным манером, потребовалось около получаса. В купе у нас сделалось невероятно тесно, но все же более-менее все уместились.
        - Господа, - начал Иван Порфирьевич. - Мы собрали вас по важному и секретному делу. Приказывать вам я не имею ни малейшего права, а потому в случае отказа восприму его без обид и с пониманием. А теперь к сути вопроса.
        Он напомнил про убийство Соболева и рассказал о покушении на нас. Возмущению офицеров не было предела, но выразили они его сдержанно. Господин Еренев изложил наш план с засадой.
        - Понимаю, что шансы наши на удачу минимальны, - закончил он, - но лучше делать хоть что-то, чем не делать ничего и сидеть и ждать развития событий. А может, и новых жертв. Так я жду вашего ответа.
        Никто не стал отказываться.
        - Тогда следующий вопрос. Есть ли у кого оружие?
        - У меня шашка при себе, - сообщил есаул.
        - А у нас со вчерашнего дня револьвер с полным барабаном, - сказал Михаил.
        - За минусом одного патрона, - поправил его Владимир.
        - Трофей? - улыбнулся Еренев.
        - Так точно. Хотя мы тут посовещались и решили, что если это и трофей, то он вот господину есаулу должен принадлежать.
        - Да не мне! - воскликнул тот. - Вот Дарье Владимировне, которая его из рук жулика выбила.
        Тут все отвлеклись на обсуждение этой темы и злополучной пепельницы, а поручики стали смотреть на меня с опаской. Но уже через несколько фраз все вспомнили, зачем они здесь находятся, и умолкли.
        - Вопрос с револьвером мы оставим на потом, - предложил товарищ прокурора. - А пока он очень даже кстати, очень он нам пригодится. Сейчас мы распределим дежурства. Вашу дружную пару, господа поручики, я думаю, будет лучше разбить. Для пользы дела. Вас так привыкли видеть вместе, что, увидев одного, все посчитают, что и второй поблизости. Вот один и будет находиться в засаде, а второй время от времени появляться на публике. Господин капитан-лейтенант и господин есаул - лица не особо публичные, их кратковременное отсутствие в глаза не бросится. Кстати, господин есаул, вы хоть представьтесь, а то мы и имени вашего не знаем.
        - Семен Андреевич Котов.
        - Ну и отлично. Теперь давайте уточним, какие действия можно и нужно совершать при появлении преступника или же лиц, оказавшихся там случайно.
        Он подробно и быстро рассказал об этом, каждый из офицеров сделал неплохие предложения от себя. А я вдруг отвлеклась и стала слушать вполуха, потому что в голове завертелась мысль, которую мне никак не удавалось привести в удобоваримое состояние. Выходило так, что если новый ответ от Пети будет таким, каким я его ожидаю, то я точно смогу сказать, что преступник - это… Нет, пусть придет телеграмма, а там уж все станет ясно.
        Офицеры разошлись, дедушка стал уговаривать меня поспать, я от него отмахнулась, потому как по очередному кругу проверяла свои размышления. Они казались мне то очевидными, то надуманными, то очевидными настолько, что это было чересчур очевидно, настолько очевидно, что так не бывает.
        23
        На некоторое время наше купе превратилось в штаб тайной военной операции. С установленной нами регулярностью появлялись с докладами то старший проводник Арсений Игнатьевич, то проводник нашего вагона Игнатий Иванович, которых мы из-за всего на нас свалившегося все время путали по именам, но они не обижались.
        - Стало быть, так, - докладывал Арсений Игнатьевич. - Пассажиры все больше спят, разве кто по надобности на минутку из постели выберется. Расспросов пока никаких не было. Так я сам с официантами пообщался. Ну и как бы промежду прочим сказал, что, мол, в этом купе, где первое время ехал убитый, находка случилась и ту находку у меня запереть велели. Чтобы потом в полицию или еще куда передать. Ясное дело, все стали любопытничать, что такого обнаружилось, да не богатства ли это какие, за которые, может, и приз полагается.
        - А вы что?
        - Как велено! Говорю, мол, пассажиры, что нашли свою находку, в коробку ее уложили с замочком, а уж запертую мне передали. Так что ежели приз кто и получит, так это не я буду. После этого уж никто ни о чем и не спрашивал, раз про приз разговор не заходит, так и неинтересно это. Зато, как завтракать народ начнет, тут каждый пассажир эту новость узнает. Либо спросят, потому как официантов обычно про новости расспрашивают, либо те сами просто так или чтобы чаевые пощедрее были, разговор завяжут и сообщат. Ну да и остальные проводники тоже теперь такие сведения знают.
        - Спасибо, - похвалил Иван Порфирьевич. - Вы большим молодцом держитесь.
        - Рады стараться, как в армии говаривалось.
        Вслед за ним приходил Михаил, который в паре с Алексеем Алексеевичем закончил первое дежурство в купе проводника, где якобы находилась ночная находка.
        - Все тихо и мирно. И скучно. За весь час и проходило-то мимо три человека. Это кого слышно за дверью было. В купе никто не стучал, за ручку не дергали.
        - Ну да мы и сами не особо ждали, что кто-то появится в первый час засады, - успокоил его нетерпение Иван Порфирьевич. - Дезинформация только-только начала распространяться. Тут никак не дозволено спешить.
        - Может, нам все ж таки удлинить дежурства? До двух часов.
        - Не согласен. Вагон покачивается, колеса постукивают, все это дремоту навевает. Понятно, что никто из вас ей не поддастся, но сосредоточенность потерять можно запросто. Кстати, рекомендую вам поспать, а то всех вас подняли среди ночи, и бодрости вы набраться не успели.
        - Я и вам то же советую, а то все вы бледны и круги под глазами, - сказал Михаил. - На Дашу смотреть просто больно.
        Я собралась огрызнуться, но вовремя себя остановила. Человек проявил обо мне заботу, а вовсе не пытался насмехаться или говорить глупости.
        - Спасибо, - сказала я. - Мы чуть позже обязательно поспим. А вид у меня и впрямь неважный. Схожу умоюсь, может, посвежее стану.
        - Михаил, проводите Дашу?
        - Обязательно.
        Я не стала спорить, потому что опасность существовала, хоть и была совсем крохотной.
        Надо отдать ему должное, Михаил проводил меня молча, без обычных для него и его товарища глупых шуточек и даже делал вид, что мы случайно идем в одном направлении. Не забыл и туалетную комнатку проверить, прежде чем дал мне в нее войти. Тоже молча. И лишь когда я вышла умытой, позволил сказать:
        - Вы не иначе живой водой умывались? Даже румянец вернулся!
        Я хотела объяснить, что, помимо умывания, умудрилась проделать некоторые гимнастические упражнения и лицо помассировала, но отложила это на потом. Если господа поручики не вернутся к своему прежнему поведению и нахальным взглядам, то мы наверняка с ними подружимся. А ехать вместе нам еще долго.
        Поручик до конца исполнил распоряжение, то есть прошел со мной те несколько шагов, что нас отделяли от моего пристанища, постучал и распахнул передо мной дверь. Собрался уж было откланяться, но с противоположной стороны появился проводник Игнатий Иванович. Тот спешил, и лицо у него было озабоченным. Понятно, что и поручику захотелось узнать новости. А вот мне из чистой вредности захотелось его к новостям не допустить, но я снова сдержалась. Иван Порфирьевич против его присутствия также не возражал.
        - Это, ваше высокоблагородие, новости есть. Вы велели, помимо прочего, о том, кто сходить станет или, напротив, сядет в поезд, докладывать. На последней станции и такие, и этакие появились. Пассажир с третьего купе второго класса вышел согласно билету. Один вышел и один сел. Тоже по билету… - Тут он замялся, после махнул рукой и закончил: - А вот двоих мы недосчитались по неведомым причинам!
        - Кого? - воскликнула я.
        - Как так по неведомым причинам? - оторопел Иван Порфирьевич.
        - Как есть по неведомым, потому как никто не ведает, кто и куда подевался. А пропали тот купец, что все рассол заказывал, - проводник посмотрел на нас, чтобы убедиться, что мы поняли, о ком речь. - И Пашка с багажного.
        - Ну?
        - Так все вроде?
        - Как узнали о пропажах, хотя их правильнее именовать исчезновениями? - пояснил, что именно он хочет слышать, господин Еренев. - Кто видел этих личностей последними? При каких обстоятельствах?
        - Так откуда мне знать-то? Мне ж Арсений Игнатьевич что велел, то я вам и пересказал!
        - А он-то где?
        - В ресторации. С официантом беседовает.
        - Веди.
        - Мы с вами! - потребовала я.
        - Разумеется, со мной, - проворчал начавший вдруг раздражаться товарищ прокурора. - Мне одному никак не справиться. Черт-те что творится! А еще говорили, что самый комфортный поезд! Тихо, уютно, благочинно! Разве что церковного вагона[35 - В некоторые составы Транссибирского экспресса включались и вагоны-церкви.] в этом составе не будет. Он-то бы нам точно пригодился со всей этой чертовщиной бороться.
        Иван Порфирьевич выпустил пар, успокоился и даже заулыбался. Немного виновато заулыбался. Зато обиду высказали сразу и поручик и проводник.
        - Пока вас тут не появилось, все очень даже хорошо было, - в голос сказали оба.
        Мы все опешили, но ненадолго и вскоре рассмеялись. Это здорово разрядило обстановку, и мы все вместе пошли в вагон-ресторан.
        Арсений Игнатьевич уже поджидал нас там.
        - Я вам пересказывать ничего не стану, - заявил он. - Я тех людей, кто вам нужен, позвал, и они ждут. Здесь присядете?
        Мы огляделись. Вагон был пуст. За одним столиком уже кто-то успел позавтракать и ушел. Ушли - стол был накрыт на троих. Мы сели за дальний из столов. Мигом появился официант.
        - Да мы, пожалуй, повременим с заказом, - сказал дедушка.
        - Так я по поводу купца, - не моргнув глазом, сказал официант. - Полагаю, вам все с начала и подробно?
        Иван Порфирьевич засмеялся.
        - Это вас Арсений Игнатьевич так умело подготовил или у вас опыт есть? - спросил он.
        - И так, и этак, - не смутился официант.
        - Хорошо, рассказывайте.
        - Вчера господин купец, Нил Ипатьевич их зовут, изволили допоздна куражиться. В полном одиночестве, если нас в расчет не брать. Шуму особого не делал, разве что на фортепьянах порывался упражняться да песни горланил. Заказывал много, платил исправно, чаевые туды-сюды швырял, даже на кухню ходил с личной своей благодарностью к повару.
        - А вам того и надобно было? - не удержавшись, встрял Иван Порфирьевич.
        - Конечно, - вновь ничуть не смутился официант. - А то как жить-то? Так вот, покуражился он вволю, а напоследок заказ сделал на утро и ушел. Штоф с водкой прихватил и ушел.
        - На утро заказал капустный рассол? - догадался дедушка.
        - Всенепременно. Так я тот заказ и понес в означенное время. Стучу - тихо. Дверь у него, почитай, никогда не запиралась, вот и решил заглянуть - может, разоспался или еще что? Нет никого! Постель ему с вечера перестелили - не тронута. Вроде и не садился никто, а не ложился так уж точно. Вещи все на местах. Я там и прежде не раз бывал, могу в точности подтвердить. Все!
        - Эх! - Иван Порфирьевич даже кулаком по столу пристукнул. - Сильно купец был пьян?
        - Это с какой стороны смотреть, - рассудительно ответил официант. - По мне, не сильно. Крепок он в этом качестве, так что в нем не столько хмель гулял, сколько кураж. Да и засиделся он в одиночестве, пока лицо заживать не стало.
        - А вы или, может, вы, Арсений Игнатьевич, не видели, кто его провожал в Иркутске? Его вроде почти в беспамятстве в поезд посадили?
        - Видел, - отвечал Арсений Игнатьевич. - Мне показалось, что свои это были люди. Родственники. Никакие слуги не стали бы так уважительно обращаться с человеком в полном изумлении[36 - Слово «изумление» раньше имело и иное значение: «из ума вышедший» или «ничего не соображающий».] от выпитого. Может, сыны были или зятья.
        - Про то, смотрели ли вы его в других местах, я не спрашиваю…
        - Само собой, прежде чем вам сказать, все обсмотрели.
        - Мог он с поезда свалиться?
        - Не мог, все двери запирались на ключ.
        - Ну а с ключом мог бы?
        - Тогда уж скорее выпрыгнул бы, чем выпал, если бы дверь сумел открыть, - высказал свое предположение официант. - Ночью во многих местах на малой скорости двигались, так без опаски можно было прыгать.
        - Только откуда ему ключ было взять? - спросил Арсений Игнатьевич, но ответа на этот вопрос не получил.
        - Так. А двери раскрытые имеются? - вместо ответа продолжил допрашивать товарищ прокурора. - То есть те, что должны были быть заперты, но оказались не заперты?
        - Имеются! - вздохнул Арсений Игнатьевич. - Как раз в тамбуре того вагона. В том, что к ресторану примыкает.
        - Ладно, вы, если что вспомните…
        - Да чего тут вспоминать? - удивился такому вопросу официант. - Он же трое суток под одеялом лежал. Принесешь ему затребованное и за дверь. Что вчера было, вы большей частью сами видели. Разве что после того, как все разошлись, перестал «Всем шампанского!» кричать.
        - Можно я спрошу? - я посчитала правильным не лезть в разговор без разрешения. - Купец вроде с собой штоф прихватил, как вы сказали? Штоф в купе был?
        - Не было, - без заминки сказал официант и сам же сделал вывод, - либо не донес, либо сам туда не дошел.
        - Скорее последнее, - согласилась я. - И самый последний вопрос: во сколько он ушел из ресторана?
        - Около двух, точнее не скажу.
        - Хорошо. По этому поводу вопросы у нас закончились, - то ли спросил, то ли подвел итог Иван Порфирьевич. - Арсений Игнатьевич, что по второму пропавшему?
        - Сейчас напарника евонного позову.
        Пришел тот железнодорожник, что гордился особым ключом от багажного вагона. Был он сильно растерян и удручен.
        - Расскажите, как ваш напарник пропал, - помог ему начать Иван Порфирьевич.
        - Нам положено по очереди в вагоне дежурить. На случай, если на станции багаж принять придется. Но я знал, что до самого утра нигде ничего принимать будет не нужно. Ни разу такого не бывало. Вот мы оба и спали у себя. Точнее, я спал. А Павел так все куда-то бегал.
        - Куда?
        - Я не спрашивал. Думал, может, животом мается, так чего лезть? Он, может, и чаще выходил, да я не всякий раз просыпался.
        - То есть он не особо скрывался, что выходит?
        - Да с чего ему скрываться? Особо не шумел, понимал, что человек спит. Но и не скрытничал.
        - Хорошо. А как вы обнаружили его исчезновение? И когда видели в последний раз?
        - Последний раз точно помню. На станции… Камышлов. Станция большая, там мог кто и подсесть, и багаж могли сдавать. Павел как раз за минуту до нее снова пошел… ну пошел куда-то. Я ему и сказал, мол, ты присмотри, если вдруг что, зови. И уснул, а раз никто меня не звал, так и не просыпался больше. А уж тут, на последней станции, пора пришла вставать. Пашки не было, пришлось одному работу исполнять. Думаю, совсем у него дела плохи с животом, а раз дел немного, то и без него обойдусь. Ну и обошелся. К себе возвернулся, его опять нет. Подождал и пошел искать. Нет нигде! Я еще с полчаса ждал, потом сызнова все обошел и доложил Арсению Игнатьевичу. Так я пошел? А то скоро снова станция.
        - Подождите, - остановила его я. - Вы вот говорили, что от вашего вагона, где багаж везут, ключ особенный?
        - Верно. Никакой другой не подойдет.
        - А Павел его брал, когда уходил ночью?
        - Да зачем он ему там? Ну там, куда ему надобно было?
        - А на той станции? Там же могла в нем нужда случиться?
        Железнодорожник задумался.
        - Нет, и там не брал.
        - Точно? - еще раз переспросил Иван Порфирьевич.
        - Точно не брал. Я уж барышне давеча сказывал, а она сейчас припомнила, что ключ у нас особый. И место ему особое определено. Напротив моей головы получается, в ящичке на стене. Так вот не мог я не заметить, чтобы Пашка ключ бы взял. Опять же он поутру, где ему и положено, находился. Ключ то есть, а не Пашка. Тот вон пропал, а ключ никуда не пропадал. Я, может, чего другого и не услышал бы, но как ключ берут или обратно вешают, обязательно услышал бы.
        - Арсений Игнатьевич, вы на той станции выходили на перрон?
        - А то как же? Рабочих из депо принимал, тех, кто вам окно чинил. А если вы про Пашку спросить хотели, видал я его или нет, так видал. Был он на перроне. Но нужды в нем не было, так я за ним и не следил.
        - Можете сказать, как он вел себя?
        - Это в каком, значит, смысле? Что делал? Походил, папиросу выкурил.
        - Ничего необычного не было в его поведении?
        - Разве что за живот хватался. Может, и взаправду маялся?
        - Хорошо. А вы видели, как он обратно в вагон поднимался?
        - Нет. Не видел.
        - А кто мог видеть?
        - Проводник из второго класса. Позвать?
        - Зовите. А вы, - Иван Порфирьевич повернулся к переминающемуся с ноги на ногу железнодорожнику из багажного вагона, - можете идти, спасибо вам за разъяснения.
        Проводник из второго класса ничего нового не сказал. Да, видел Павла на перроне, а вот садился ли он обратно в вагон, не видел. Иван Порфирьевич еще расспросил Арсения Игнатьевича про личность этого Павла, но знали о нем мало. То, что на железную дорогу только что принят, да что первый раз в рейсе. Вел себя вроде правильно, напарника слушался, понимая, что тот опытнее и что старшим назначен. Вина не пил. Говорил мало, а о себе так и совсем чуть. Единственное значимое замечание состояло в том, что мелькали у него в разговоре блатные словечки. Но этим многие грешили.
        Пассажиры потянулись завтракать, нам пока есть не хотелось, вернее, не до еды нам было сейчас, и мы прошли обратно в свое купе. Поручик по пути свернул к себе, ему вскоре пора было менять своего товарища в устроенной нами засаде.
        24
        - Ну и кто что думает? Какие у кого мысли? - почти весело обратился к нам господин Еренев.
        - Иван Порфирьевич, а вы думаете, что один из двух пропавших и есть наш преступник? - догадался дедушка.
        - Очень может быть, - согласился Еренев. - Я, по правде говоря, насчет этого Павла - Истомин его фамилия - запрос сделал, но ответа еще не получил.
        - То есть его вы более других подозревали? - не унимался мой дед.
        - Почему бы и нет? Следует он из Иркутска, а это, как вы помните, дополнительный повод для подозрений. Кто он таков, толком неизвестно, но, едва попав на железную дорогу, оказался именно в этом привилегированном поезде. Имел возможность перемещаться по вагонам свободно. Мог - это ему сделать было все же проще, чем любому пассажиру, - универсальный ключ раздобыть. Возможно, в прошлом был связан с криминальными элементами. Этой ночью вел себя странно и несколько раз отлучался. Наконец, сам факт его исчезновения! Неужто этого мало?
        - Но ведь и купец исчез? - решил до конца не сдаваться дедушка.
        - Исчез. И он тоже мог бы, если вы к этому клоните, Афанасий Николаевич, подойти на роль преступника. Шута горохового и пьяницу мог разыграть. Ну и по поезду по ночам разгуливать мог. Одно непонятно: лежал-лежал, скрытничал, потом взял и устроил своей персоне повышенное внимание кутежом и шумом. С нормальным положением дел, то есть с тем, что он не является преступником, это как-то правильнее согласуется.
        - Может, он, привлекая к себе внимание, отвлечь нас от чего-то хотел? - гнул свою линию дедушка. - Но главное не в том. Ехать ему до конца, а он вдруг исчез.
        - Хорошо, - заулыбался Еренев. - Давайте-ка прикинем все события этой ночи во времени. Нападение на вас совершено около двух часов с четвертью. Купца в последний раз видели около двух пополуночи. Вроде его появление здесь начинает выглядеть вполне вероятным. Но вероятно и другое. Мог господин купец не вовремя подвернуться преступнику, если он сам не является им? Телосложением он довольно тщедушен, а наш Павел Истомин ящики и чемоданы с легкостью ворочает. Вот и вышвырнул свидетеля из поезда. Вон господа офицеры именно так с шулером и поступили. Ну а то, что ключ у преступника имелся или на крайний случай отмычка, чтобы любую дверь открыть, так это для нас с вами давно не новость. И вот преступник, потерпев фиаско с покушением на вас и не сумев пробраться в нужное место, избавился от случайного свидетеля, дождался станции Камышлов, потерпел до поры, когда на него перестанут обращать внимание, и скрылся. Слишком ему опасно стало оставаться.
        Все выглядело очень убедительным, особенно для дедушки.
        - Ох! - вздохнул он полной грудью. - Даже дышать стало легче!
        - А вот подождите расслабляться, Афанасий Николаевич, - неожиданно остановил его Иван Порфирьевич, - все это только версия. На самом деле мы ничего не можем знать достоверно.
        - А значит, и засаду пока оставляем на месте, - подсказала я.
        - Само собой. Раз уж затеяли это дело, доведем до конца. Но главное, нельзя нам терять бдительности! Хотя и мне задышалось легче.
        Я подумала, рассказать ли о своих выводах сейчас или все же дождаться телеграммы от Пети? Решила подождать. До этих событий с исчезновением двух человек сразу у меня было свое мнение насчет личности преступника. Сейчас оно стало куда менее твердым. Поэтому я сказала о другом, но тоже важном:
        - Пора нам обыск в соседнем купе устроить, там уж повыветрилось все.
        Иван Порфирьевич кивнул, а дедушка стал протестовать. Они заспорили, и спор привел к тому, что обыск они устроят без меня. Я промолчала, было у меня предчувствие, что обыск завершится ничем, но пока он будет идти, все убедятся, что опасности отравиться уже нет и меня все равно позовут.
        Мужчины ушли, а я стала тот же обыск проводить мысленно. Благо что эти два купе ничем друг от друга не отличались, и можно было спокойно обдумывать, что и куда удобнее спрятать, а следовательно, где в первую очередь нужно искать.
        Перво-наперво нужно решить, что мог спрятать покойный Михаил Наумович Соболев. Драгоценности, деньги, ценные бумаги я уже давно отставила в сторону. Слишком мал шанс, что они могли при нем быть. Но главное, не верила я, что преступник станет столько сил прикладывать, так невероятно рисковать, чтобы добыть какие-то там ценности! При том, что в соседнем с покойным банкиром купе их у милейшей Софьи Яковлевны можно сгребать лопатой. Нет, не стал бы из-за денег и драгоценностей преступник рисковать. Особенно «мой» преступник. Опять же не выходил у меня из головы тот крохотный эпизод, когда господин Соболев, прежде чем разрешить нам с Машей расположиться у него, зашел к себе и вернулся, что-то пряча в задний карман брюк. Понятно, что это все ж таки мог быть, как пошутил Иван Порфирьевич, тот злополучный изумруд из монастыря или что-то подобное. Изумруд был размером с куриное яйцо, но в кармане уместился бы спокойно. Вот только сидеть спокойно он бы мешал! А господин банкир, как вошел, так, можно сказать, плюхнулся на диван с размаху. Значит, в карман он положил что-то вполне мягкое, без острых краев. И,
кажется, пухлое. Я уж давно считала, что это некий важный документ. Порой такой документ может быть кому-то жизненно необходим, тот же Шерлок Холмс, случалось, искал то компрометирующие письма, то бумаги с государственными тайнами.
        Итак, дамы и господа, искать нам надо конверт, а скорее даже довольно пухлый пакет с бумагами. Куда его можно спрятать? Начнем сверху вниз и от двери по часовой стрелке. Полка, или ниша над дверью, куда складывают чемоданы? Скорее уж в самих чемоданах правильнее спрятать. А так как их должны были в скором времени перенести, полка стала бы пуста и все на ней было бы видно с одного-единственного взгляда. А за деревянную облицовку так просто не спрячешь, нужно немало труда и времени, чтобы ее снять и поставить на место. Вот в том купе первого класса это нужно будет проверить! Там у покойного было время, а здесь не было. Правда, и у преступника там было время все осмотреть внимательно и все заметить. Уж не глупее меня он должен быть. И раз решил, что там искать бесполезно, а здесь шанс есть, значит, надо про здесь и думать.
        Что-то я отвлекаюсь на досужие мысли, самое очевидное который раз обдумываю. Не выспалась, ясное дело. Сейчас закончим с обыском, обязательно лягу спать. А пока нужно сосредоточиться и довести размышления до конца. А то и не усну.
        Так, про полку багажную все ясно. Ну вот опять что-то в голове постороннее появилось. Потом все это, потом! Куда еще можно спрятать? Быстро, не на виду и к тому же так, чтобы потом забыть забрать? Я встала и осмотрела все еще раз. Вроде и некуда тут прятать пакеты. Разве что в диван? То есть не под подушку, конечно, и не в матрац, а в сам диван, под его обивку. Обивка сделана качественно, все подогнано ровно и плотно. Но я же сама видела, что даже самые дорогие вещи, там, где не видно, могут иметь изъяны. Вот загляну-ка я за диван с обратной стороны. Верхний мне показался более удобным для обследования, и сначала я просто посмотрела снизу вверх, а потом, насколько смогла, приподняла его, чтобы рассмотреть примыкающую к стене часть получше. Пришлось свою постель убрать, а то диванная полка не желала приподниматься. Усилия результат дали. Не вполне тот, на который я рассчитывала, но все же не зря я старалась. Кожаная обивка с той стороны была также очень аккуратна, но имела четкий шов. Вот если его подпороть, то можно легко засунуть туда и пакет. Преступник наверняка ограничился тем, что пошарил
рукой между стеной и полкой. На всякий случай и я это проделала. Получалось, что если специально не думать, что там может быть сделано отверстие, то ничего и не нащупаешь.
        Тут как раз меня и позвали.
        - Даша, для успокоения совести, так сказать, - попросил Иван Порфирьевич, - взгляните свежим взглядом!
        Я сначала взглянула под ноги и на дверь. Ковер на полу был испорчен, та лужица кислоты, которую на него вылили из шприца, разъела ворс, и теперь в этом месте было мерзкое бурое пятно. Впрочем, мерзким оно казалось оттого, что я знала, из-за чего оно образовалось. А так пятно как пятно, проело здесь ковер почти насквозь. Менять придется. Дверь пострадала меньше - две бороздки, оставленные на лаке сползавшими по ней каплями.
        - Под ковром смотрели? - полушутя спросила я.
        - Смотрели. Но если честно, то в самый последний момент вспомнили, что и под него не грех заглянуть.
        - А на диваны с той стороны, что к стене примыкает?
        - Нет, но мы проверяли щель руками. А как иначе туда заглянуть?
        - Так диваны поднимаются!
        Иван Порфирьевич с дедушкой расхохотались.
        - Попалась, внучка! Попалась! Мы тут даже заспорили, скажешь ты нам про это или нет. Но спор не получился, потому что оба были уверены в тебе.
        - Ну так и искать больше негде, - не слишком разочаровалась я. - Раз туда заглянули, то и все остальное внимательно осмотрели. Давай, дедушка, заберем свои вещи и на этом закончим.
        Мы забрали нашу одежду, дедушкину книгу и туалетные принадлежности. Больше мы ничего сюда и не брали. Уходя, дед зачем-то поправил скатерть на столе и настольную лампу. Странно, что постели не стал застилать. Я подумала об этом вовсе не ехидно или грубо. Напротив, у меня даже слезы на глаза навернулись, оттого что я вспомнила, как непросто нам жилось последние полтора года до того момента, как разрешились одновременно финансовые проблемы дедушки и проблемы с нашим наследством. О прислуге нам в это время и думать не приходилось. Не скажу, чтобы это нас тяготило, в жизни простого человека, самым обычным трудом зарабатывающего себе на хлеб, есть и своя привлекательность. Но вот эта черта в дедушке все за собой прибирать - скатерть поправил, лампу строго на середину стола поставил - меня порой умиляла.
        25
        У себя мы первым делом проверили в этот раз до конца содержимое нашей корзины. Вкусного в ней оставалось еще много, но все эти вкусности могли храниться долгое время. Умница Пелагея и собрала все умно и даже уложила таким образом, что все, что нужно было съесть сразу, сразу и было съедено.
        Но мужчины решили отойти от традиции завтракать Пелагеиными запасами и пошли в этот раз в ресторан. Я сначала согласилась составить им компанию, потом передумала, потом попросила заказать и мне что-нибудь горячее, но прислать его сюда.
        Иван Порфирьевич всерьез настроился не оставлять меня одну, но тут события вновь стали набегать одно на другое.
        Для начала пришел с докладом Семен Андреевич, но как раз его доклад ничего интересного не представлял, наша ловушка все еще не привлекла ничьего внимания.
        Зато следующий визит был интересным. Визитером стал Арсений Игнатьевич. Выглядел он настолько смущенным, что мы и сами засмущались, никто не решился его торопить, а сам он все медлил и медлил начинать.
        - Мы тут это… Тело нашли!
        Вот от этих слов все не только вздрогнули, но вслед за тем и остолбенели - менее всего нам хотелось узнать о новом преступлении. Первым пришел в себя, как ему и по должности положено, товарищ прокурора господин Еренев.
        - Чье тело?
        - Купца.
        - Где?
        - В ванной!
        - И что оно там делает?
        - Моется! А сейчас еще и песни поет.
        - Господи, что ж вы нас так пугаете!
        - Да чем же я вас испугал?
        - Да вы же сказали, что тело нашли! Нет чтобы сказать, что нашли человека. А коли сказали, что найдено тело, мы и решили, что речь про покойника идет.
        - В том-то и дело, что мы поначалу тоже так решили, вот я и сказал.
        - Ладно уж, рассказывайте по порядку. Да присядьте, за-ради бога, что ж нам на вас снизу вверх смотреть.
        Проводник деликатно опустился на край стула.
        - Вы только не думайте, что мы невнимательно его искали. Очень внимательно.
        - Но не везде! - счел нужным построжиться Иван Порфирьевич.
        - Точно так, ваша правда, - стушевался проводник. - В ванную не заглянули. Она прямо за кухней, а ушел купец в другую сторону, в свой вагон, так чего его там искать было? Но я и там все, что было отворено, осмотрел. Кухню там, тамбуры, а ванная закрыта была. Заперта на ключ. То есть это я так решил, а в самом деле они там изнутри заперлись. Егорка поутру пошел ванну готовить к заказанному времени. Глядь, заперто! Но ему чего с того, он взял и открыл ключом. Это снутри защелка, а снаружи ключом открыть можно, даже если защелка.
        - Да знаем мы. У нас в купе замки точно так же устроены.
        - А, ну да! Егорка, стало быть, вошел и видит картину - лежит наш купец непосредственно в самой ванне.
        - Что, с водой?
        - Да нет. Посуху.
        - Но вы же сказали, что он моется.
        - Ох, не сбивайте меня. Спал наш купец в ванне. В пустой. А выглядел совершенно как мертвый. Егорка с испугу чуть шум не поднял, едва не заорал благим матом, но ума хватило меня позвать для начала. Мы с ним и начали осмотр тела. Ох! Ну и установили, что тело живое, хотя и пьяное. Он тот штоф, который с собой брал из ресторана-то, едва не досуха приговорил. Решили мы ему в лицо водой брызнуть. Помогло, глаза открыл. Ну и мы вздохнули свободно. Стали уговаривать его спать куда положено перейти, а он, как увидел, где находится, решил, что ему ванну принять надо. Краны пооткрывал и в чем был - даже сапоги снять не удосужился! - в воду забрался. Одетый, стало быть. И в сапогах. Ну да про сапоги я уже того… Так что вопрос сейчас таким боком стоит - силком его выволакивать, или пусть сам утихнет, и мы уж недвижимое тело перенесем?
        - Арсений Игнатьевич! Любезный вы человек! Да отчего я должен знать, как вам поступить? Тут же нет состава преступления, купец жив и в здравии пребывает - ванны вон принимает! - стало быть, дело полностью в вашей компетенции.
        - Ну да, оно само собой, что так оно и есть. Но я на всякий случай. Вдруг чего! Но раз так, пусть уж он поплещется чуток. Только вот барышню прошу в ту сторону не ходить.
        - Это по какой причине? - насторожился дедушка.
        - По причине репертуара! - многозначительно сказал старший проводник, успевший за эти дни выучить новое для себя слово. - Скабрезный у него репертуар.
        - Спасибо за предупреждение.
        - Ох ты, чуть станцию не прозевал. Заполошная жизнь пошла.
        Тут мы все вместе решили выйти на перрон для разминки и ради свежего воздуха. Где посыльный и разыскал господина Еренева для вручения ему телеграммы.
        - Вслух читать неудобно, вы уж сами по очереди прочтите, - сказал Иван Порфирьевич, передавая нам бланк.
        Первым прочел дедушка, задумался, но ничего не сказал и передал телеграмму мне.
        «По вашему запросу о личности Истомина Павла Георгиевича сообщаем следующее. Будучи студентом Императорского университета в Томске, участвовал в студенческих митингах и сходках, подозревался в связях с боевиками, в связи с чем был отправлен для проживания в Иркутск к родителям под гласный надзор полиции. Надзор был снят ввиду примерного поведения. Отец, Истомин Георгий Тимофеевич, служит в Иркутске по ведомству железных дорог и с разрешения полиции устроил сына рабочим на железную дорогу. Других достоверных сведений пока не имею. Желаю удачи. Аксаков».
        - Что вы по такому поводу думаете? - спросил Иван Порфирьевич.
        - Похоже, вы были правы, - первым высказался дедушка. - И похоже на то, что этот Истомин все дела и натворил.
        - А вы, Даша?
        Честно говоря, я не особо знала, что думать. С одной стороны, моя собственная версия событий терпела крах. С другой стороны, сведения, почерпнутые из телеграммы, не были такими уж однозначными. Вот об этом я и сказала:
        - Николя Массалитинов тоже участвовал в митингах, но вскоре отошел от всего этого и, как мне кажется, это не бросает на него тень. Заблуждения молодости развеиваются.
        Последние слова про молодость, прозвучавшие из моих уст, показались мужчинам смешными, но я не стала обращать внимания на их улыбки.
        - С другой стороны, был и Васька Прощай, которого жизнь ничему не научила. В любом случае факты скорее против господина Истомина, чем в его оправдание. Но самый окончательный вывод делать еще преждевременно!
        - Вот тут не стану с вами спорить, - согласился Иван Порфирьевич, - хотя мой опыт подсказывает, что именно Истомин и является преступником, которого мы столь тщетно пытаемся схватить. А после всей этой комической истории с купцом у нас не может быть и полной уверенности, что Истомина уже нет в поезде.
        - Перешел на нелегальное положение? Или как еще говорят, ушел в подполье? - пошутил дедушка, даже не подозревая, сколько правды в той шутке заключено.
        - Можно и так сказать. Так что засаду подержим еще некоторое время, а сами будем думать. А пока… Ну что, идем завтракать? Даша, вы с нами?
        - С вами, пожалуй.
        В тамбурах и коридорах были видны следы свежей уборки. Но не целиком, а как-то кусками. Скорее всего, подтирали воду, набежавшую с купца-купальщика, когда того доставляли на его же место.
        26
        С завтрака я ушла чуть раньше. Хотела было заглянуть к Маше, но поняла, что разговор у нас с ней затянется, а я ждала телеграмму от Пети, и до следующей станции оставалось недалеко. Так что лучше было быть на месте. Можно было бы и позвать Машу к нам, но и спать мне уже хотелось очень сильно. Так что по всему разговоры стоило отложить на потом.
        Телеграмму принесли даже раньше, чем я ее ждала, то есть в ту же минуту, что остановился наш состав.
        Я быстро ее прочитала. Похоже, Петя все успел разузнать до вчерашнего вечера и тогда же ее отправил. Решив это проверить, я спросила у человека - пожилого мужчины, а не мальчишки, как в прошлый раз, - который ее доставил:
        - А как можно узнать, когда телеграмма отправлена?
        - Так в ней вот тут пометка должна стоять, в какое время принята. Так в то же время, считайте, и отправлена, электричество, оно быстро бегает! - объяснили мне.
        Я поблагодарила и дала чаевые.
        Выходило, что телеграмма отправлена далеко за полночь! А так как это была срочная телеграмма, то передать ее должны были сразу по получении. Бедный Петя! Он весь день крутился как белка в колесе, чтобы добыть эти нужные сведения. Зато теперь мне все стало окончательно ясно. Может, какого крохотного штришка все еще недостает, но в целом все уже понятно. Только как этим воспользоваться? И если бы еще не вся эта история с железнодорожником Павлом Истоминым, которая пока никуда не укладывается, а потому очень меня смущает. Ну да ничего, придет сейчас Иван Порфирьевич, мы с ним это обсудим и уж, верно, что-нибудь придумаем.
        Я еще раз прочла телеграмму:
        «Здравствуйте, Даша. Вы оказались правы: господин Соболев много раз бывал в Шанхае по делам банка. К тому же и господин Сидоров с ним там бывал, и мне это кажется важным. Удалось также узнать некоторые другие обстоятельства, которые могут вам пригодиться.
        По возвращении из последней поездки в Шанхай с Соболевым произошли две истории. Сначала дома он странным образом пришел в сильнейшее волнение после того, как сам открыл коробку с чаем, до которого он был большой любитель. Коробка, привезенная им из поездки, была рассчитана минимум на фунт чая, но в ней оказалось его намного меньше. Но вряд ли его взволновало это. Полагаю, что в коробке было что-то кроме чая.
        Вторая странность произошла после прочтения им газет. Тогда также было большое и неоправданное волнение и отказ отвечать на расспросы. Сразу после этого он изменил свои планы и решил раньше времени выехать в Петербург.
        Постараюсь узнать, какие газеты он читал и чем именно было вызвано столь сильное потрясение».
        А дальше было еще много приятных слов, никакого отношения к делам не имеющих. Стоила такая телеграмма очень дорого, Петя, верно, все свои карманные деньги на месяц вперед истратил. Его отец сына очень любил, мало в чем отказывал, но в карманных деньгах для воспитательных целей слегка ограничивал. Так что, бедный мой Петя, про сладости вам придется забыть! От этой мысли мне самой захотелось сладкого, просто до жути захотелось. И я в один присест съела полкоробки конфет, по счастью оказавшихся рядом. Но мне и этого показалось мало. Верно, правду говорят, что если приходится много думать, то всегда хочется сладкого! А не пойти ли мне в ресторан, пока там еще дедушка и Иван Порфирьевич? Или сюда что-нибудь заказать? Я уж собралась нажать кнопку звонка, потому что остановилась на последнем решении, как в дверь постучали. Я подумала, что это как раз дедушка и Иван Порфирьевич вернулись, но все равно спросила, кто там. Оказалось, что это Даша Штольц.
        - Даша, - сказала она. - Я тут шла из ресторана, и меня попросили передать, что господин английский журналист желает тебя увидеть. Вроде у него что-то интересное для тебя есть. Чур, потом расскажете!
        Я поблагодарила, Даша ушла. Может, мистер Фрейзер нашел еще что-то интересное в своих газетах? Он их покупает на каждой станции, но читает беспорядочно, может отложить свежий номер и приняться читать непрочитанный старый.
        А! Все равно я в ресторан собиралась, по пути загляну к мистеру Фрейзеру.
        Не подумайте, что я отправилась совершенно беспечно. Нет, осторожность я соблюдала. Сперва я пристроилась за проводником из первого класса да и то постоянно выглядывала из-за его спины. Так мы и добрались до отделения проводников в первом классе.
        Я очень осторожно выглянула в тамбур и еще осторожнее в тамбур следующего вагона, а оттуда в его коридор. В коридоре было несколько человек. Ближе ко мне стоял спиной мужчина, которого я сначала даже приняла за мистера Фрейзера, так он был похож фигурой да и стоял напротив того купе, где ехал журналист.
        Чуть далее две дамы разговаривали с датчанином Клаусом Йенсеном. Слов слышно не было, но женский смех долетал отчетливо. Я вошла в вагон, и почти сразу мужчина обернулся в мою сторону. Собственно говоря, я уже и раньше догадалась, что это не англичанин и что это вовсе мне незнакомый человек, из чего могло следовать лишь одно - это тот пассажир, что сел в поезд недавно. Так что незнакомое лицо меня ничуть не удивило. Длинное лицо, волосы причесаны с бриолином, губы пухлые. Усики того фасона, что мне жутко не нравится - тоненькие, будто у дамы какой выщипанную бровь украли и на губу приклеили. Незнакомец бросил взгляд на меня, потом по сторонам, хотя смысла в том и не было, ну что он мог увидеть, кроме дверей по одну сторону от себя и окон по другую?
        - Добрый день, сударыня, - вежливо поприветствовал меня мужчина, не делая при этом попытки уступить мне дорогу. - Не за вами ли посылал мой попутчик, мистер Фрейзер? Так он ждет вас.
        Незнакомец расплылся в самой широкой улыбке, на которую оказался способен, блеснув при этом золотым зубом. Не дожидаясь моего ответа, он распахнул передо мной дверь, тем самым скрыв меня от других пассажиров, и не очень любезно, зато сильно и резко втолкнул в купе.
        27
        Утром оказалось неожиданно много времени до прибытия поезда. Петя решил его не терять и разобраться, что за газета произвела на господина Соболева такое сильное впечатление. Поначалу Петя сходил к Ивану Парфеновичу, благо тот был в доме.
        - Эх, как же я такое важное упустил вчера! - запричитал кучер. - А ведь был разговор про то, когда это случилось! Сейчас только и вспоминаю, будто говорили, что сразу после этого он и засобирался в столицу-то.
        - Спасибо, думаю, и этого вполне достаточно, - поблагодарил Петя.
        Сначала он хотел просто пойти в библиотеку и полистать нужную газету, но вскоре пришел к мнению, что гораздо полезнее будет встретиться с журналистом господином Вяткиным.
        Тот странным образом совсем не удивился Петиному звонку и просьбе встретиться, словно ждал и такого звонка, и такой просьбы.
        Как бы то ни было, но через десять минут гимназист Макаров был в редакции газета «Сибирская жизнь». В кабинете Григория Алексеевича через раскрытое окно пахло шоколадными конфетами, потому что окно это выходило на двор Второвского пассажа, где, помимо прочих строений, размещалась и кондитерская фабрика этого купца.
        - А вот позвольте мне, Петр Александрович, угадать о цели вашего визита? - сказал корреспондент «Сибирской жизни», усаживая гостя на стул.
        - Да мне кажется, что вы уже догадались, - сказал в ответ Петя. - Уж больно мало вопросов вы задали, когда я просил вас о встрече.
        - Ну никак с вами сюрпризы не удаются, - засмеялся Вяткин. - Хорошо, не будем дальше в игры играть. Вот извольте прочесть.
        И протянул Пете два выпуска газеты «Сибирское обозрение», уже сложенные таким манером, чтобы нужные заметки были на самом виду. Петя быстро прочитал, что газета писала о страшном преступлении в Шанхае, и тут же спросил:
        - Так вы, Григорий Алексеевич, полагаете, что тот посетитель, что последним был у… - тут ему пришлось заглянуть в газетный лист, чтобы не переврать фамилию, - у господина Полякова, и есть наш господин Соболев?
        - Полагаю. А еще я полагаю, что смерть этих двух банкиров - звенья одной цепи. Скорее всего, при их последней встрече господину Полякову было передано нечто такое, ради чего и приходили бандиты в Шанхайский банк. Ну и раз мне такая мысль пришла в голову, то уж заинтересованным лицам она пришла в головы много раньше. Ну что? Угадал я цель вашего визита?
        - Угадали!
        - Польза от нашей встречи есть?
        - Еще какая!
        - Ну а вы со мной поделитесь чем?
        - Куда ж мне теперь деваться, поделюсь.
        Петя коротко рассказал, что ему стало известно.
        - Вот даже как! - воскликнул журналист, выслушав своего гостя. - Выходит, я не просто здравое предположение сделал, а попал в самую точку!
        - Попали, Григорий Алексеевич, попали. Но как?
        - То есть вы желаете спросить, почему мне в голову пришла идея сопоставить эти две смерти и связать одну с другой? Дело в том, что работа журналиста в чем-то схожа с работой сыщика. Нужно не только найти интересные для читателя факты, но и верно их преподнести. Я в свое время писал об открытии в Томске отделения Восточного банка. Позже о его деятельности по строительству железных дорог. Потому и знал о поездках господина Соболева в Шанхай. Ну и само собой знал, что он едет в том же поезде, что и Дарья Владимировна. Видел его, когда мы провожали наших артистов, и даже парой слов с ним перебросился. Ну и заметки эти я также читал, мы их даже перепечатать хотели, но отказались по ряду причин. Ну и как только пришло известие о его гибели, у меня в голове и защелкало про одно, про второе и про третье. Вот я вчера вечером и полез эти газетные материалы перечитывать. Утром задумался, стоит ли своими выводами полицию беспокоить, и тут ваш звонок.
        - Мне кажется, что полицию все же стоит побеспокоить. Михаил Аполинарьевич этим делом хоть и неофициально, но занимается. Ему будет интересно про ваши выводы услышать.
        С Никитой они встретились недалеко от станции минут за двадцать до прихода поезда.
        - Я тут уже прошелся, Сидорова пока не видно, - доложил Никита, первым сюда прибывший.
        - Давай мы с тобой навстречу друг другу ходить станем, - предложил ему Петя. - Я направо вокруг вокзала, ты - налево. Встречаться и информацией обмениваться станем не на перроне, а здесь, на площади.
        - А чего это ты направо, а я налево? Все самое лучшее себе забираешь! - засмеялся Никита, но больше ничего не сказал и пошел влево.
        Они трижды не спеша прошли по кругу, пока не объявился Сидоров. Объявился как раз между ними, когда они были в двадцати шагах друг от друга. И сразу пошел на перрон, где уже ударили в колокол, извещая о подходе поезда. Следить в толпе, собравшейся встречать поезд, было и легко, и трудно. Трудно, потому что объект все время скрывался за спинами людей, просто - потому что самим не нужно было скрытничать.
        Пассажир, которого встречал Сидоров, прибыл третьим классом. Налегке, без багажа. И пассажир этот подтвердил худшие Петины подозрения, потому как явно принадлежал к преступному миру. Так вот с ходу Петя сейчас не смог бы объяснить, почему он сделал такой вывод, едва глянув на гостя господина Сидорова. Но был уверен, что вывод этот правильный.
        Оба, и прибывший, и встречавший, вышли на площадь, взяли извозчика и покатили в сторону Бульварной улицы. Петя с Никитой отправились следом.
        - Если они вдруг разделятся, мне за кем идти? - задал очень здравый вопрос Никита.
        - А тебе за кем интереснее?
        - За приезжим, а то этот Сидоров мне уже надоел.
        - Хорошо, только если он в какие места подозрительные отправится, ты за ним лучше не ходи.
        - Слушаюсь, ваше высокоблагородие!
        Но разделяться им не пришлось. Коляска с Сидоровым и его гостем подкатила к трактиру Портнова на Еланской, седоки расплатились с извозчиком и прошли в трактир. Петя тоже отпустил своего извозчика.
        Они переговорили на все возможные темы, а из трактира никто так и не вышел. То есть не только их объекты, но и вообще никто.
        - Это сколько же времени нужно, чтобы позавтракать? - спросил Никита. - Давай-ка я загляну в заведение, посмотрю, чем они там занимаются, если, конечно, уже не удрали через черный ход.
        - Давай сначала глянем, есть ли тут выход на другую улицу, хотя это нужно было с самого начала сделать.
        Он прошел через ворота во двор. Из трактира выход во двор само собой имелся, но вот со двора можно было выйти только через эти самые ворота, что все время были в поле их зрения. Петя облегченно вздохнул: это надо же было такую примитивную ошибку совершить! Хорошо, что все обошлось.
        - Должны все еще в трактире сидеть, - сказал он Никите, - оттуда никак иначе как мимо нас не выйдешь.
        - Так я загляну? Заодно квасу выпью.
        - Квасу и я бы попил. Только вдруг кто из учителей увидит?
        - Да уж, гимназист в трактире! И хорошего нам ждать не придется. Но я все равно зайду. А ты присмотри, если кто из учителей или просто знакомый появится, ты мне махнешь. Я, перед тем как выйти, в это окошко гляну.
        Вернулся Никита через пять минут.
        - Слушай, да они там напились, как свиньи! Особенно приезжий! Не вижу смысла за ними следить, раз они лыка не вяжут.
        - Давай уж дождемся, пока выйдут, и проследим, куда отправятся. Чтобы знать, где их потом искать.
        Еще через полчаса не выдержал уже сам Петя.
        - Ладно. Пойду гляну, что там творится, заодно тоже квасу попью. Если они тут загулять решили, так не ждать же целый день? Квас-то тут вкусный?
        - Хороший квас и в нос шибает.
        Квас действительно был хороший, холодный и шипучий. Сразу, залпом не выпьешь, так что у Пети была возможность осмотреться. Их объекты были единственными посетителями - это вскоре обед, тогда народу прибавится, а пока пусто - сидели они за дальним столиком. Как ни странно, но Сидоров Пете пьяным не показался, а вот его гость уже точно, как сказал Никита, лыка не вязал. Более того, Сидоров старательно подливал ему в стопку, а сам свою, не притронувшись к ней, всякий раз ставил на стол полной. Петя поставил пустую кружку на стойку и собрался выходить, когда Сидоров крикнул:
        - Человек! Получите с нас!
        - Сейчас выйдут, - только и успел сказать Петя товарищу, как их преследуемые появились на улице.
        Сидоров почти тут же остановил извозчика, но пока усаживал своего компаньона, появился следующий, и ребятам не пришлось нагонять отъехавший экипаж. Да и дальнейшая слежка не была долгой и завершилась в самом неожиданном месте - у дома полиции.
        Петя с Никитой даже растерялись и забыли сказать вознице, чтобы остановился. Так и проехали до угла. Пока рассчитались, пока выбрались, оба их объекта исчезли из виду. Но тут из-за дверей полиции раздался шум, ребята, не задумываясь, заглянули за двери полицейского учреждения, где на них никто и внимания не обратил, потому что приехавший два часа назад пассажир пытался устроить дебош. Но его все же утихомирили и проводили в кутузку. Сидоров, стоявший все это время в стороне, вытер со лба пот и обратился к полицейскому:
        - Так мне к кому прикажете обратиться? А то дело-то серьезное, про убийство.
        - А вас, уважаемый, сейчас проводят, там и расскажете. А вам, господа, что угодно? - повернулся полицейский к гимназистам.
        - Нам? - переспросил Петя. - Мы хотели узнать, здесь ли сейчас Михаил Аполинарьевич? Или следователь Аксаков Дмитрий Сергеевич?
        - Михаила Аполинарьевича нет. А господин Аксаков, полагаю, сейчас вот с этим господином беседовать станет.
        - Ну так мы позже придем, - сказал Петя, и они поспешили выйти на улицу.
        - Ты смотри, Петя, Сидоров-то своего сообщника в полицию сдал! Видать, не такой он плохой человек, каким мне казался.
        - Скорее всего, так и есть, - согласился Петя. - Ну что, по домам или погуляем?
        - Погуляем. Эх, столько времени зазря потратили!
        - Не скажи, польза от нас и нашей слежки есть.
        - Да какая польза? Два дня за этим Сидоровым ходили, чтобы узнать что-то, за что его в полицию сдать можно. А он сам в полицию пришел.
        - Но могло и по-другому получиться?
        - Могло, наверное.
        - И тогда бы мы точно помешали новому преступлению.
        - Так не помешали же! Ладно, чего теперь спорить. Ты хоть сможешь узнать, что тут сейчас происходит? - кивнул Никита на окна полицейского управления.
        - Смогу.
        - Так мне рассказать не забудь. А то я с тобой больше в сыщики играть не стану.
        Тут Петя от души рассмеялся.
        - Ох, Никита! Тут помимо нас сыщиков набралось. И наш Антон Парфенович здорово помог, и господин Вяткин. Скоро полгорода сыщиками станут.
        Прогуливаясь, они дошли до телеграфа, и Петя отправил Даше очередную депешу.
        28
        Я споткнулась о порог и буквально налетела на столик. Стакан с чаем полетел в одну сторону, какую-то английскую книгу с неразрезанными страницами и нож для бумаги я столкнула на диван. Чай вылился на мистера Ю, сидевшего на стуле. До этого момента он сидел невозмутимо, положив руки на свою трость, но тут вынужден был вскочить и даже запрыгал - чай был горячим.
        Я повернулась к обидчику и зашипела ему в лицо:
        - Вы, сударь, невежа! Кто позволил вам толкать девушку!
        - Ой, какие мы нежные! - процедил сквозь зубы мужчина, скривил губы и собрался добавить еще что-то, скорее всего ругательство, но был остановлен.
        - Молчать, - тихо произнес мистер Ю, утирая ноги огромным шелковым платком. Надо отдать ему должное, одним словом он нагнал страха и на меня, и на своего сообщника.
        - Ой, мистер Ю, простите великодушно, я вас нечаянно облила!
        - Сидите здесь, - обратился он ко мне, указывая на место на диване ближе к окну. В углу дивана у самой двери сидел английский журналист. Со связанными руками, с кляпом во рту. На верхней полке под одеялом лежал его попутчик - настоящий, а не тот самозванец, что втолкнул меня сюда. От возникшего шума он немного вздрогнул, но не издал ни звука, так что можно было с уверенностью сказать, что он тоже был связан и про кляп для него не забыли.
        Я недоуменно пожала плечами, но исполнила просьбу-приказ корейского предпринимателя. То есть села на указанное место, надула губы и стала расправлять подол. При этом нож для бумаг оказался подле моей правой руки, но он был скрыт краем подушки. Не бог весть какое оружие, но в умелых руках…
        Сказать по правде, я увидела здесь именно то, что и ожидала. Разве что был маловероятный шанс, что вместо мистера Ю или вместе с ним окажется Павел Истомин, но шанс этот был уж очень маловероятным. Споткнулась я или сделала вид, что споткнулась, тоже самостоятельно. И со стола все сбросила безо всякой нужды, просто мне очень хотелось сразу подпортить подготовленный преступниками план действий, хотя бы на время сбить их с толку, вывести из себя. Преуспела я в этом не много, ну да уж как получилось.
        Еще только увидев лицо нового пассажира, я стала догадываться, что он собой представляет. За свои многочисленные визиты в управление полиции я там таких типов насмотрелась во множестве. А как он представился попутчиком мистера Фрейзера и его соседом по купе, догадалась и об остальном. О том, что никак он не может быть этим попутчиком, прежде всего. О том, что не только мы умеем засады устраивать, что и на нас засада заготовлена. Как там у Шекспира? Подкоп под их подкоп? Да и приторный запах папирос мистера Ю был ощутим даже в коридоре. Отчего засаду приготовили именно для меня? Очевидно, посчитали, что глупую девчонку проще будет поймать в расставленные сети. Так извольте, получите вашу глупую девчонку. Сижу, слезы в глазах, губы кусаю. На лице должно быть полное отсутствие соображения. Не переиграть бы! Пожалуй, стоит хоть как-то отреагировать на окружающую обстановку. На связанного журналиста, например. Да и его нужно подбодрить, раз пришла сюда. Именно что пришла, а не силой меня затащили. Этого длинноногого увальня с золотым зубом и револьвером, всунутым сзади за брючный ремень, я бы легко
оставила не у дел. Но что стало бы с мистером Фрейзером и его попутчиком, если бы я сбежала? Кто знает? Вот и пришлось рисковать и по собственной воле лезть в западню.
        Я сделала вид, что слеза вот-вот покатится у меня по щеке, и приподняла голову, чтобы не дать ей покатиться. Потом глянула в окно, повернулась в другую сторону и воскликнула:
        - Ой! Здравствуйте, мистер Фрейзер. Сразу вас не заметила, вот и не поздоровалась. А зачем вам руки связали? Мистер Ю, прекратите безобразия! Развяжите мистеру Фрейзеру руки! Ах так! Тогда я сама.
        И тут же потянулась к журналисту и начала развязывать. Долго этим заниматься мне не дали, да я и сама не собиралась развязывать его полностью, но ослабить узел я успела. Кажется, господин журналист посмотрел на меня с пониманием. О боже, надо же, какая огромная шишка у него на лбу! Интересно, кто это его? Кореец своей тростью или усатый рукоятью револьвера?
        Усатый больно дернул меня за плечо и отшвырнул на прежнее место.
        - Сиди, дура, и не дергайся!
        - А чего вы грубите! И толкаться перестаньте! Я на вас пожалуюсь!
        Усатый замахнулся, но кореец снова его остановил и в этот раз даже прикрикнул:
        - Оставить в покое! Стой под дверь.
        Он закончил вытирать промокшие брюки, сложил свой платок, закурил новую папиросу. Все это не спеша, подчеркнуто спокойно. Но глаза, часто при былых встречах превращавшиеся в щелки, из которых лучились улыбки, стали совершенно черными, не сразу разглядишь, где кончается зрачок. Тяжелый получался взгляд, неприятный.
        - Я буду спрашивать, вы - ответчать. Понятно сказал?
        Кажется, ему и в самом деле не получалось некоторые русские слова произнести с ходу и целиком. Но это было сейчас самым несущественным.
        - Да что тут непонятного? Вы спрашиваете, я - отвечаю. Я спрашиваю, вы - отвечаете. Так?
        - Пусть так! - неожиданно не стал спорить мистер Ю. - Слушайте вопрос. Что нашли в том купе?
        - Да откуда мне знать? Я вовнутрь не заглядывала.
        - Не так. Не что внутри, что нашли?
        - Пакет! - сказала я, раз уж не удалось отвертеться от прямого ответа, пришлось высказывать догадку.
        - Что на нем написано?
        Хороший вопрос, тут бы с ответом не промахнуться.
        - Не знаю, я по-вашему читать не умею.
        Не знаю, в яблочко или не так точно, но в мишень я попала. Я решила воспользоваться молчанием мистера Ю.
        - Теперь я спрашиваю? - спросила я и, не дожидаясь согласия, выпалила свой вопрос. - Иван Порфирьевич говорил, что вы ночью где-то рядом прятались. Так мне интересно знать, где?
        - В тамбуре, - мой собеседник решил, что лучше отвечать на ничего для него не значащие вопросы, а в обмен получать и мои ответы.
        - А вот и неправда. Я вам правду говорю, а вы меня обманываете. Мы в тамбуре смотрели. Вас там не было.
        - Я вышел… Как сказать? Из вагона вышел на крышу и вернутся к себе.
        - Через окно?
        Полная глупость этого вопроса даже привела корейца в замешательство.
        - Мой черед спрос… спрашивать, - не стал отвечать он. - Куда дели пакет?
        - Так в шкатулку заперли.
        Мистер Ю кивнул.
        - Шка-тул-ку, - по слогам проговорил он плохо знакомое слово, - куда дели?
        - Старшему проводнику отдали на сохранность. Там у него несгораемый ящик есть, так что если вам она нужна, то теперь вам ее не достать!
        Несгораемый ящик не произвел на мистера Ю ни малейшего впечатления. Зато усатый тип подал голос:
        - Яйцо, стало быть, в зайце, заяц - в утке, утка - в сундуке, сундук - на дубе!
        - О чем говоритьте? - не понял его босс.
        - Пардон, это у нас сказка такая есть. Про Кощееву смерть. Рассказать?
        Кажется, не я одна тут полную чушь несу. Правда, и усатый понял, что сказал несусветную глупость, и умолк.
        Мистер Ю закончил курить, вынул из своего длиннющего мундштука папиросу и тщательно загасил в пепельнице. Сделал рукой движение, будто хотел поправить галстук, но галстука на месте не было. Так вот чем они руки англичанину связали, а я-то думала, что это за шелковая лента и откуда бы ей здесь взяться. Я скосила глаза на журналиста. Он ослабил узел еще больше, но ему вполне достало сообразительности, чтобы не развязаться окончательно. Пришлось чуть дернуть головой, показывая, что спешить все еще не следует. Кажется, он понял.
        Мистер Ю продолжал пребывать в раздумьях, а давать ему спокойно размышлять в мои планы не входило.
        - Мистер Ю, раз вам тот пакет так нужен, хоть скажите, что в нем такого?
        Ответом меня не удостоили. Кореец встал со стула, взял в руки трость. А ведь не простая это трость! У него в руках кажется невесомой, но я припомнила, как гулко она стучала о доски перрона. Может, внутри железо или свинец? Нет, с таким противником связываться не стоит. Жаль, что и засаду нашу мне не предупредить. Ведь именно туда собирается наш милый мистер Ю. А то куда же еще!
        - Я пойду. Вы все оставайтесь здесь, - произнес мистер Ю, вроде как обращаясь ко всем нам и вроде как считая нас всех равными. - Не вернусь через полчаса, ты можешь уйти.
        Последние слова были сказаны уже конкретно усатому бандиту, мистер Ю для полного понимания ткнул его в грудь пальцем.
        - А этих куда?
        - Все равно будет. Но сейчас не трогай. Вдруг еще нужны после? Посмотри за дверь.
        Усатый выглянул и тут же шагнул в сторону, уступая дорогу мистеру Ю. Прежде чем выйти, тот даже пошутил.
        - Не обижать друг друга, - погрозил он мне пальцем. - Прощайте.
        - До скорого свидания, - всерьез ответила я.
        Дверь за корейцем закрылась.
        29
        Сразу или подождать? Вдруг вернется? Ладно, опередить мистера Ю все равно не получится, так что подожду для верности с минуту.
        Усатый, видимо, что-то почувствовал, потому что полез под пиджак и достал револьвер. «Наган», солдатский, барабан в нем нужно вращать рукой. Но это не слишком важно.
        - Скажите спасибо мистеру Ю, что тот попросил вас не обижать, - сказала я.
        Мой надсмотрщик от таких слов растерялся. Можно сказать, изумился.
        - А то что? - только и спросил он.
        - А то бы вам плохо пришлось. Вы уже забыли, что толкнули меня сюда? И потом грубо хватали? Я на вас очень сердита.
        - Вы бы уж сидели тихо, барышня, а то я сам могу осерчать.
        - И что? Станете драться с девушкой? На это у вас храбрости достанет!
        - Драться не стану, а стукнуть могу, вот этой штукой, - показал он револьвер. - Пребольно получится. Так что сидите.
        - А я вот возьму и встану, - я в самом деле встала, но ничего другого пока делать не торопилась. - Вот, извольте видеть, несмотря на ваши угрозы, я стою. Да и вы стоите на месте, потому что боитесь! Трус!
        - Видит бог, я терпел долго, - прошипел усатый, перехватывая свой револьвер за ствол. - Придется вас поучить.
        И шагнул ко мне, чего делать ему было совершенно нельзя. Пока он стоял на месте неподвижно, справиться с ним мне было много труднее, а как только мне удалось его заставить сдвинуться с места, все стало проще некуда. Я чуть отпрянула, будто в испуге, а он еще и руку протянул, намереваясь толкнуть меня и насильно усадить обратно.
        Я стояла спиной к дивану, мой противник сделал шаг ко мне правой ногой, а затем, чтобы толкнуть, потянулся левой рукой, так как в правой держал револьвер. Ну и весь его вес был перенесен на правую ногу. Осталось лишь крепко схватить его за мизинец левой руки, просто потянуть вперед и вниз, а ногой ударить в его правую ногу. Оружия я опасалась менее всего, так как курок не был взведен, и оно, даже случайно, не могло выстрелить. Усатый рухнул лицом на стол, взвыл от боли, так как приложился лбом о тяжелую пепельницу, да и мизинец его крепко пострадал. Попытался вытянуть вперед правую руку с револьвером в ней, но я уже схватила его за ствол и крутанула оружие против часовой стрелки. То есть так, чтобы рукоять надавила на большой палец, заставив его разжаться. Усатый по глупости попытался удержать бесполезное оружие, отчего тот самый большой палец пострадал больше, чем я хотела. А в целом вышло как-то нелепо - у него пострадал мизинец левой руки и большой палец правой! Я на долю мгновения задумалась над тем, как исправить этакий непорядок. Бандит вон не знает, за какой палец ему крепче держаться.
        Я повернулась к мистеру Фрейзеру, но тот уже сам успел развязаться и вытащить свой кляп.
        - Ух! - сказал он. - Вместо того чтобы джентльмен спасал леди, леди спасает джентльмена! Загадочная страна Россия!
        - Мистер Фрейзер. То есть Джон. Мне сейчас некогда, а вы присмотрите за этим негодяем короткое время до моего возвращения.
        - Не беспокойтесь, Даша. Я сделаю это с удовольствием.
        Бандит все же решился на еще одну глупость и попытался задержать меня. Но тут уж Джон Фрейзер показал себя истинным англичанином и провел потрясающий апперкот[37 - АППЕРКОТ - в боксе прямой удар снизу вверх, обычно целью является подбородок.]. Усатый рухнул на пол и закатил глаза.
        - Даже до десяти считать не нужно, - похвалила я. - Настоящий нокаут!
        - Sorry[38 - SORRY (англ.) - простите.], мисс, но мне так давно хотелось это сделать!
        - Постарайтесь пока не привлекать ничье внимание и не забудьте о своем соседе. Я скоро вернусь, - пообещала я и выскользнула за дверь.
        Револьвер мне пришлось спрятать в рукав платья, было немного неудобно передвигаться, но он мог оказаться совсем не лишним. В коридоре вагона я застала лишь одного человека, но очень нужного.
        - Михаил, следуйте за мной, - сказала я ему на ходу.
        Видели бы вы его взгляд! Но он без вопросов исполнил мою просьбу. И даже догадался, видя, что мои руки чем-то заняты, пройти вперед и стал открывать мне двери. В ресторане пришлось умерить шаг, чтобы не пугать обедающих. Я на ходу поздоровалась со знакомыми, даже пожелала кому-то приятного аппетита. Через кухню мы уже почти бежали.
        Дверь в купе Арсения Игнатьевича была распахнута, купе было пусто. Это меня больше обрадовало, чем огорчило. Вряд ли стоило надеяться, что мы застанем здесь связанного по рукам и ногам мистера Ю. Но, по счастью, и Владимира с Алексеем Павловичем здесь не было, а значит, никто из них не пострадал. С последним выводом, как вскоре выяснилось, я поторопилась.
        - Куда дальше? - спросил Михаил.
        - Вперед! - ответила я, и мы быстро прошли оставшуюся часть вагона, чтобы выйти в тамбур.
        По тамбуру гулял ветер, Владимир и Алексей Павлович, опасно высунувшись в открытую дверь, пытались что-то рассмотреть позади поезда.
        - Ушел! - вырвалось у меня, и от этого возгласа Владимир сделал неловкое движение, пришлось Михаилу придержать его.
        - Не пугайте нас так больше, Даша, - попросил спасенный от падения с поезда поручик. С его рассеченного лба стекала струйка крови. Да и Алексей Алексеевич держался рукой за бок. Ловок господин корейский предприниматель, ничего не скажешь!
        - Господа! - обратилась я к офицерам. - Вы сами видели, как мистер Ю спрыгнул?
        - Не видели. Но как сюда добрались, увидели, что дверь распахнута, в тамбуре пусто, вот мы и решили… Пробовали посмотреть, но ничего не увидели. Но он мог и в кусты откатиться.
        - Хорошо, может кто из вас заглянуть на крышу вагона? Но очень осторожно. Это и само по себе опасно, и если вдруг он там…
        Вызвался Михаил.
        - Попробую. Володя, подстрахуй меня.
        Он выглянул в поисках опоры для ног, нашел ее, закинул ногу и, за что-то мне невидимое ухватившись рукой, приподнялся так, что его голова должна была оказаться выше крыши. Несколькими мгновениями спустя он с помощью Владимира вернулся обратно.
        - Увы! Пусто! А отчего вы решили, что он может на крыше оказаться?
        - Он мне сам рассказал, как по крыше из нашего вагона к себе перебирался. После последней своей неудачи.
        - После неудавшегося покушения, хотите вы сказать? - уточнил капитан-лейтенант.
        - Можно сказать и так.
        - А где вы с ним на такие увлекательные темы побеседовать успели? - это уже Владимир спросил.
        - Пойдемте, я вам покажу где. Только вам, Владимир, нужно рану перевязать.
        - Перевязывать, положим, нечего, а вот промыть царапину и кровь с лица смыть, чтобы людей не пугать, стоит, - то ли возразил, то ли согласился со мной он.
        Я решила, что особой спешки нет, и мы все вместе дождались, пока Владимир закончит умываться в ближайшей туалетной кабинке. Я тем временем решила расспросить о том, как прошла встреча с преступником:
        - Алексей Павлович, расскажите в двух словах, что у вас произошло.
        - Да что тут рассказывать, как с мальчишками, с нами разделался, - капитан-лейтенант даже не пробовал скрывать досаду. - В дверь постучали, но не как условлено. Потом вдруг открывать ключом начали. Володя приготовил револьвер, я встал там и так, как мы оговаривали. Но тут дверь распахивается… Как он успел в одну секунду выбить пистолет и еще дважды ударить - меня в бок ткнул, Володю по голове - уму непостижимо! Мы с полминуты в себя приходили и в погоню почти ползком двинулись. Хоть заметили, что он в эту, а не в другую сторону побежал, и то хорошо. А дальше вы сами видели: дверь нараспашку и никого!
        - Не мог он куда по пути спрятаться?
        - Да куда? Тут всего одна дверь до тамбура. Но если хотите, давайте проверим.
        - Хочу! И еще надо проверить ту дверь, что в багажный вагон ведет.
        Проверить дверь багажного вагона оказалось просто: подергали ручку - заперто. Дверь последнего купе тоже была закрыта, но на стук нам ее тут же открыл товарищ Павла Истомина. Видя его недоумение, я решила спросить:
        - Здравствуйте еще раз. А не могли бы вы нам показать, где хранится ключ от багажного вагона? Для полноты картины, так сказать.
        - Да ради бога, - заулыбался он. - Вот шкафчик. Открываем, достаем ключ. Вешаем обратно. Запираем шкафчик. Все.
        - Спасибо большое. Не будем вам больше докучать. До свидания.
        - Да что там, заходите и по делу, и без дела. Всегда рады. Про Павла ничего не слышно?
        - К сожалению, нет.
        Я шагнула в купе и протянула ему руку. Он пожал ее слегка растерянно, а я смогла заглянуть на багажную полку и убедиться, что там преступника тоже нет. Заглянула на всякий случай, чтобы потом не мучиться.
        30
        В ресторане мы столкнулись с дедушкой, Иваном Порфирьевичем и есаулом Котовым. Увидев нас, дедушка очень обрадовался, Иван Порфирьевич вздохнул с облегчением, а есаул ухмыльнулся с таким видом, будто хотел сказать: «А я вам о чем говорил!»
        Я сделала невинный вид:
        - Вы же, кажется, недавно завтракали и опять в ресторан?
        - Давайте выйдем отсюда и там поговорим, - предложил Иван Порфирьевич.
        Мы всемером выбрались в тамбур.
        - Даша, нельзя так пугать людей! - заявил Иван Порфирьевич. - Знаете, как я испугался, не говоря уже о дедушке?
        - Да что же это за день такой! Я нынче всех пугаю!
        - Это кого же еще?
        - Меня, к примеру, - сознался Владимир.
        - А… Ну да… - так и не нашелся что сказать господин Еренев.
        Зато дедушка посчитал нужным еще раз укорить меня. И это при таком скоплении знакомых мужчин!
        - Мы приходим, тебя нет. Начинаем в нашем вагоне искать. Даша Штольц говорит, что тебя журналист позвал. Мы к нему. У него шишка на лбу, и он говорит, что ты только что куда-то ушла. Разве так можно!
        - А давайте пойдем к мистеру Фрейзеру, - предложила я. - У него и помимо того, где меня искать, есть что рассказать. И не только ему. Вот, правда, все мы там не поместимся. Господа! Прошу вас простить нас за бестактность, но вам придется потерпеть, пока мы вам все расскажем. Не думаю, что ждать придется долго.
        - Подождите! - воскликнул товарищ прокурора. - А отчего здесь все четверо?
        - Это я насвоевольничала и отменила засаду. После того, как она почти сработала. - Видя недоумение, грозившее превратиться в град вопросов, я поспешно пообещала: - Я об этом вам тоже расскажу. Пойдемте уже к господину журналисту, вдруг ему нужна помощь, а мы здесь пустыми разговорами занимаемся.
        Дедушка сделал такое лицо, что я стала сомневаться, оправдаются ли мои надежды на то, что огромное число новых сведений и рассказы о новых происшествиях заставят забыть его о пережитом за меня страхе. Но тут уж и мне оставалось только ждать.
        Офицеры, прекрасно понимая суть вещей, даже не пытались возражать или напрашиваться пойти с нами. Они решили вернуться в ресторан. Мне стало их жалко оставлять в полном неведении, и я шепнула Михаилу:
        - Мы с мистером Фрейзером схватили сообщника корейца. Сейчас будем его допрашивать.
        - Мерси, мадемуазель, - кивнул мне Михаил. - Я так понял, что это можно и товарищам передать?
        - Конечно.
        Мистер Фрейзер и его сосед по купе пили виски прямо из бутылки.
        - А не столь уж и противный напиток, - высказал неожиданный комплимент освобожденный от пут сосед англичанина. Я только что вспомнила, что зовут его Роман Степанович и что едет он из Иркутска в Москву по делам образования. - Ой, господа! Мы тут такого натерпелись!
        - Ну так расскажите, сделайте милость! - ласково предложил Иван Порфирьевич и тут же зыркнул на меня. - Но прежде всего скажите, зачем у вас тут связанный господин лежит на верхней полке.
        - Так на нижней он нам мешался! - искренне удивился Роман Степанович, но тут же спохватился. - Ох, простите, не то хотел сказать. Пусть лучше вам Джон Фостерович рассказывает.
        Журналист выглядел вполне бодрым, но немного потерянным.
        - Даша, вы уж помогите мне, - попросил он. - А то и я уже растерялся, с чего начать, не знаю.
        - Вы расскажите, как этот связанный господин впервые у вас появился, - подсказала я.
        - Ну да, верно. С этого и нужно начинать. Господа, не желаете для успокоения нервов? - указал он на бутылку с ирландским напитком.
        Господа желали. Джон был настолько потрясен, что и мне предложил успокоить нервы. Но тут же спохватился, стал спрашивать, не желаю ли я чего и всякое такое. Пришлось заново просить его начать рассказ.
        - Так вот слушайте, - приступил он к делу с интонацией плохого трагика. - Мы находились здесь. Мистер Роман спал. А я бодрствовал. Тут постучал этот ужасный мистер Ю.
        Иван Порфирьевич вскинул брови, глянул на меня вопросительно, но смолчал.
        - Я гостеприимно пригласил его войти, но в ответ он ударил меня своей тростью в живот. А следом и этот мерзавец ударил меня пистолетом по голове.
        - Меня тоже стукнули! Спящего, господа!!! Это уж ни в какие ворота! - счел нужным добавить мистер Роман.
        - Да! Это уже выходит за рамки приличий, - сказал Джон Фрейзер так, будто удар, нанесенный ему самому, оставался еще в этих рамках. - Пришел я в себя связанным. Корейский господин сидит и курит свою вонючую папиросу как ни в чем не бывало. А я даже слова сказать не могу, что мне этот запах неприятен. Даже жестом этого показать не способен, потому как у меня во рту кляп, а руки связаны.
        Тут все мужчины еще раз уделили внимание своим нервам.
        - Продолжаю, - с каждым словом журналист изъяснялся все увереннее, даже актерские нотки в голосе появились. - Некоторое время спустя дверь распахивается и сюда влетает мисс Дарья. На миг мне показалось, что случился катаклизм, но все ограничилось пролитым на мистера Ю горячим чаем. Надо сказать, что вела себя мисс Дарья для меня непонятно. Она старалась выглядеть глупой, и ей это удавалось! Но тут я понял, что это игра, она же, находясь под прицелом четырех глаз, сумела ослабить узел на моих путах, но показала, чтобы я не спешил освобождаться. Я продолжал терпеть.
        - Да и мне ничего иного не оставалось! - воскликнул Роман Степанович.
        Джон Фрейзер кивнул, давая понять, что мучения его соседа для него не пустой звук.
        - Мистер Ю задавал мисс Дарье разные непонятные мне вопросы, - продолжил он. - Впрочем, вскоре я догадался, что речь идет о вашей находке в купе покойного господина банкира, о которой в поезде не слышал разве что самый ленивый. Мисс Дарья отвечала очень откровенно и сама задавала странные вопросы, о смысле которых я так и не догадался. Я старался воспользоваться тем, что внимание бандитов отвлечено от меня, ослабил свои путы и уже был готов освободиться в любое мгновение. Но мисс Дарья вновь подала мне знак не делать этого. Я стал ждать дальнейшего развития событий.
        - А я более всего ждал, когда же меня развяжут, потому что руки мои затекли, и во рту от тряпки становилось гадко! - счел необходимым напомнить о своем участии в этих событиях Роман Степанович.
        Его товарищ по несчастьям вновь кивнул, соглашаясь с тем, что положение мистера Романа было весьма незавидным, и продолжил свое увлекательное повествование.
        - Тут мистер Ю ушел и оставил нас под охраной вот этого негодяя. Мисс Дарья стала с ним препираться и затеяла натуральный скандал, результат которого совершенно ошеломил меня: бандит оказался повержен хрупкой девой, а два джентльмена были ею же спасены. Бандиту, правда, не все показалось столь ясным, как мне, но я ему объяснил.
        - Да, - подтвердила я, - мистер Фрейзер провел великолепный удар, достойный чемпиона мира по боксу.
        - А я так ничего не увидел, - с несказанным сожалением вздохнул мистер Роман, - потому что все еще лежал связанный и лицом к стене.
        - Но мы быстро исправили положение, и теперь не вы, а бандит лежит связанный и лицом к стене. У меня все, леди и джентльмены! - мистер Фрейзер завершил свой рассказа легким наклоном головы.
        Пафосный стиль мистера Фрейзера был вполне объясним теми переживаниями, что выпали на его долю. Но при этом он сумел сообщить все, что ему было известно. Единственный вопрос задал все ж таки Иван Порфирьевич:
        - А у вас нет никакого мнения, отчего мистер Ю решил устроить ловушку именно у вас?
        - Ах да! Есть некоторые соображения, - дальше наш англичанин говорил уже самым обычным манером, а не как провинциальный трагик. - Накануне мы с Дашей обсуждали накоротке одну заметку в газете. Криминального характера. Так вот вслед за Дашиным уходом появился мистер Ю и любезно спросил, о чем у нас шел разговор. У меня не было повода скрывать его содержание, я даже показал ему заметку, вызвавшую интерес мисс Дарьи. Тот ее даже читать не стал, лишь глянул на заголовок, зато принялся расспрашивать, часто ли нам приходится общаться, да о чем мы ведем разговоры. Он объяснил это любопытство своей симпатией к мисс Дарье, так что я отвечал довольно искренне. А он, возможно, уже тогда задумал свое мерзкое предприятие. Прошу меня простить, но я стал невольной жертвой и еще более невольным помощником столь милого с виду человека, оказавшегося совсем не тем, за кого себя выдавал.
        Я подумала, что вряд ли мистер Ю уже тогда задумывал устроить для меня ловушку. Скорее он пытался составить представление о том, как далеко мы продвинулись в розысках убийцы. И решил, что продвинулись мы для него опасно далеко! А тут еще подлило масла в огонь то, что мы оказались в том самом купе и, в этот раз невольно, снова встали на его пути. Вот он и решил не церемониться и воспользовался своей отравой. Но не тут-то было! У него не вышло отравить нас, да еще пошли слухи о находке, вот он и решил заманить меня, чтобы из первых рук выяснить, насколько правдивы эти сведения. Но до конца он мне не поверил. А если и поверил, то все равно оказался невероятно ловок, быстр и хитер.
        - Так о чем вас расспрашивал мистер Ю? - переключил свое внимание на меня Иван Порфирьевич.
        - Он в самом деле спрашивал, что мы нашли, как оно выглядело и куда мы это спрятали.
        - И что вы отвечали?
        - Что нашли пакет с бумагами, что на нем написано иероглифами, внутрь я не заглядывала. А дальше все объясняла, как мы уговаривались.
        - Судя по тому, что он сунулся в засаду, он вам поверил, - потер виски Иван Порфирьевич. - Значит, ответили вы правдоподобно. Надеюсь, у нас будет время, и вы объясните мне, почему говорили так, а не иначе. И как вы вычислили мистера Ю тоже. И отчего нам не сказали. И… Пока же в двух словах о засаде?
        О неудавшейся нашей ловушке и вправду удалось рассказать в двух словах.
        Тут Иван Порфирьевич обратился к пленнику, хлопнул того по спине и сказал:
        - Получается, что мистер Ю сбежал. И бросил вас. Можем мы в таком прекрасном случае рассчитывать на ваше сотрудничество?
        Пленник промычал в ответ некое подобие согласия.
        - А рот-то ему зачем заткнули? - изумился Иван Порфирьевич.
        - А чтоб на себе, значит, почувствовал, как оно с кляпом во рту живется! - весело ответил мистер Роман.
        - Мы вас сейчас проведем в другой вагон и там побеседуем, - сказал Иван Порфирьевич, освобождая арестанту рот и помогая повернуться, - очень надеюсь на ваше благоразумие. В противном случае я оставлю вас наедине с этими джентльменами или, того хуже, наедине с этой милой девушкой.
        - Я буду благоажумен, - едва ворочая языком, пообещал усатый.
        - Да у него и выхода иного нет, как вести себя благоразумно, - подсказал Роман Степанович. - У него по вывихнутому пальцу на каждой руке, так что не повоюешь особо и даже по поезду с его тугими дверями не побегаешь. Но вы о нем не беспокойтесь. Я по милосердности помог вывихи вправить.
        - Даша! - воскликнул дедушка с осуждением. - Разве так можно? А этот синяк зачем?
        - Это уже моя работа, - скромно взял вину на себя английский джентльмен.
        - Ну что? Пойдем? - спросил нас с дедушкой Иван Порфирьевич.
        - Пойдем, только вы пистолет себе заберите, - попросила я, - а то он мне уже надоел.
        Иван Порфирьевич взял в руки для начала себя, а затем уж взял в них «наган» и грустно засмеялся:
        - Вот и еще один трофей. Тихо, уютно и комфортно мы с вами путешествуем!
        - Ну нам же резонно было сказано, что до нашего появления все так и было! - откликнулся дедушка. - Может, скоро и нам выпадет малая толика тишины, покоя и уюта?
        31
        Дедушка шел впереди, следом двигался понурый преступник, далее Иван Порфирьевич, последней шла я. Добрались мы до нашего вагона без происшествий.
        Мы решили воспользоваться пустым купе, где и учинили задержанному допрос.
        - Ну-с, - обратился к нему товарищ прокурора, - вы обещали сотрудничать. Поэтому начинайте.
        - Да мне нет нужды в молчанку играть. Крови на мне нет, а за прочие грехи, не слишком и скопившиеся, так на так ответить придется. Может, и зачтется мне откровенность?
        - Может быть, может быть. Чем больше вы нам расскажете, тем больше зачтется.
        - Беда в том, что особо и рассказывать-то нечего. Вы уж сами спрашивайте, что вам интересно.
        - Так начните с того, где вы с мистером Ю познакомились.
        - Да здесь, в поезде, его и увидел впервые. Но знал о нем раньше. Я за мелкую кражу в тюрьме сидел и свел там знакомство с одним человеком. Дела за ним серьезные водились, ну да и сел он раньше моего намного. Так что на волю выбрались, почитай, что вместе. Он на месяц всего позже. Так я за тот месяц намыкаться успел, на работу не брали, кому поднадзорный нужен.
        - Положим, и поднадзорный смог бы работу найти, если бы захотел. Но вы же на грязную работу идти не желали, искали что попроще и почище?
        - Тоже верно, - не стал отнекиваться допрашиваемый. - Так это еще не подсудное дело? А тут появляется тот человек…
        - Вы уж и его, и себя назовите, а то как-то все непонятно - кто вы, кто тот человек.
        - А! Так это запросто. Меня звать-величать Артем Григорьевич Прошкин. Того же человека звали Кубышкин Антон Прокопович. Кличка у него среди блатных Косарь. Встретились мы в одном заведении, куда он обещал захаживать.
        - Где это было?
        - Так в Иркутске и было. Так вот он меня с ходу и позвал на дело. По его словам, в Шанхае готовились банк взять, и что там уже с месяц человек работает, присматривает и высматривает все, что для дела пригодиться может. Что за человек, не спрашивайте, никто мне его не называл ни тогда, ни после. Косарь мне денег дал, велел приодеться прилично. А через неделю мы в Шанхай выехали.
        - Когда, какого числа?
        - Да не упомню. Вроде как три недели прошло. Прожили мы там с неделю, все ждали команды от кого-то. От кого, не говорилось, но кто-то прознать сумел, что человек, тот, что команду подать должен, вроде бы китаец. Ребята, как про китайца услышали, роптать стали - чего это, мол, нами узкоглазый командует да еще и ждать заставляет. Косарь тогда одного на встречу с тем китайцем взял, мол, сам и скажи ему. Тот вроде живым вернулся, но тут же слег и помер. После этого уж никто против не заикался. Да и команды мы дождались. В банк тогда Косарь с Рваным и Гнилым пошли, мы с улицы прикрывали. Ну на шухере были с пролеткой, чтобы ноги сделать. Только что-то там неладно пошло, стрельба началась, и попались наши ребята. Нам же удалось скрыться. Мы уж стали думать, как нам домой возвертаться без денег, а тут приходит человек незнакомый, говорит, что от китайца. Дает денег много, по полтысячи, и велит одному ехать в Иркутск и там каждый день ходить на почту и ждать телеграмму. А мне, стало быть, нужно было чуть не на Урал отправляться и тоже на почту ходить. Впрочем, сказал тот человек, нас никто не неволит, но
если не согласны, так эти деньги можем считать расчетом и большего не ждать. А коли послушаемся и станем помогать, так все у нас будет наилучшим образом. Жрать там на серебре, в шампанском купаться и прочие фрукты.
        - Того вашего товарища, что в Иркутск поехал, не Павлом звали?
        - Не-а, Михаил он был. А фамилия Курицын. У него еще кличка Нос. Носатый он. Ну вот, как мы согласие дали, нам еще денег на проезд добавили и на разные расходы. Добрался я до своего города и неделю с лишком без толку прождал. Но тут и телеграмма пришла. Вчерась как раз и пришла. Велено было в этот поезд билет взять, а уж здесь мне все и сообщат, чего далее делать.
        - И что же вам было велено? Вы уж не умолкайте надолго.
        - Я как китайца здесь увидал, так мне и пароль не понадобился, сам догадался, что это и есть наш главарь. А сказал он, что здесь его не китайцем считают, а корейцем и зовут мистер Ю. Еще сказал, что едут в поезде большущие ценности, но он никак до них добраться не может. Потому решил девицу одну, что у него вечно под ногами путается, в ловушку заманить и допросить. Ежели выйдет, так по-хорошему. А не выйдет, так с пристрастием. А дальше вы уж и так все знаете. Дозвольте папироску выкурить? Ну и на том спасибо.
        - Мы с вами еще разок побеседуем, - пообещал Иван Порфирьевич, - а пока извольте сидеть здесь тихо. А то мы вас опять свяжем. Афанасий Николаевич, вы позовите, пожалуйста, наших военных. Придется им теперь в карауле при арестованном побыть, пока его не заберут.
        Охранять бандита нашим бравым офицерам не особо понравилось, но они согласились.
        У нас же появилась возможность передохнуть и, пользуясь случаем, пообедать. Все эти дневные события расстроили меня не так сильно, как ночные. Вот только спать очень хотелось. Но и есть тоже хотелось.
        32
        В этот раз вагон-ресторан почти полностью был занят участниками нашей антрепризы. До этого обедали немного вразнобой, а тут как специально собрались все вместе.
        - Ну, слава богу, и вы объявились, - воскликнул господин Корсаков, едва мы расселись по соседству с ним. - А то просто неуловимыми стали. Вы не запамятовали о сегодняшнем вечернем концерте?
        Вот что мы могли сказать на это? Конечно, запамятовали. И не только о концерте, но и о том, что есть и другие дела, помимо полицейского сыска и ловли опасных преступников. И дела эти куда приятнее. А еще мы подзабыли, что уговаривались до конца поездки оставаться единой труппой и не отлынивать от общих затей. Но сознаваться во всем этом мы с дедушкой не стали. Напротив, уверили, что обо всем помним и что будем готовы. Дедушка выступит со своим номером, а я - выполню любую работу, которую мне поручат.
        - Вот и замечательно, - обрадовался антрепренер. - Вы, Афанасий Николаевич, согласуйте с Иван Ивановичем, в котором месте будет ваш сольный номер. И еще, Даша Штольц высказала желание повторить вашу сцену из «Школы злословия». Найдете время? Замечательно. Для вас, Дарья Владимировна, тоже имеются поручения.
        - Да, Дашенька, имеются, - поддержала его Екатерина Дмитриевна. - Мы решили, что в этот раз нам понадобится кое-что из гардероба. Я приготовлю список, а вы уж сходите за нужными платьями. Вы помогали все упаковывать, и лучше вас никто не вспомнит, что и где лежит.
        - Конечно, Екатерина Дмитриевна! Обязательно все сделаю! - ответила я и решила, что заодно верну на место все взятое для истории с привидением.
        От этих привычных поручений на душе стало как-то легко и безоблачно. И пусть возиться с костюмами не совсем мое дело, но и это поручение мне понравилось.
        - Даша, - подскочила ко мне моя тезка Даша Штольц-Туманова. - Я тут один очень красивый монолог решила показать. Поможете по старой памяти над текстом поработать?
        - Разумеется, помогу, - обрадовалась я.
        - Позвольте вас на секундочку задержать, госпожа Туманова? - обратился к Даше Иван Порфирьевич. - Всего один вопрос!
        - Да с удовольствием!
        - Вы вот Дарье Владимировне передавали приглашение зайти к мистеру Фрейзеру? Он сам вас о том попросил?
        - Да нет! Он попросил этого смешного мистера Ю, а тому, видать, было лень, так он мне перепоручил эту просьбу передать. А отчего вы спрашиваете?
        - Так, ничего особенного. У нас небольшая путаница вышла, вот я и спросил.
        - Даша! - позвала Дашу Штольц госпожа Никольская. - Идите сюда! Давайте, пока здесь все свои, еще раз сыграем!
        Даша прошла к пианино, и они с Еленой в четыре руки заиграли красивую мелодию из оперетки Франца Легара. А я сидела и пыталась припомнить, что это за оперетка: «Кукушка» или «Венские женщины»? И думать про это мне казалось куда приятнее, чем размышлять про мистера Ю, пропавший пакет и все такое прочее. Я, можно сказать, наслаждалась такими приятными раздумьями, хотя так и не вспомнила названия оперетки. А еще как-то очень приятно и славно было видеть знакомые лица людей, с которыми рядом мы проработали - нет, прожили! - весь этот замечательный театральный сезон. Может, и не всегда эти люди были приятны в общении, но уж ни от одного из них не нужно было ждать удара палкой по голове, а тем более выстрела в спину. И пусть многие из них имели собственные тайны, но и тайны эти были скорее милы, чем страшны. Вот, к примеру, взять Александра Александровича и Екатерину Дмитриевну. С самого начала и до конца сезона они скрывали свое давнее супружество. Хотя про это знали все и каждый, но все, а главное, они сами выдержали эту игру от и до, то есть до самого момента посадки в этот поезд. А затевали они это
с началом каждого сезона, потому что господин Корсаков был не только блестящим актером, но и антрепренером, то есть начальником. Вот они и делали вид, что не женаты, чтобы он мог к Екатерине Дмитриевне относиться так же, как к остальным актрисам.
        Леночка Никольская, с блестящими глазами играющая сейчас на фортепиано и поющая куплет, тоже имела тайну. Она скрывала свое имя! По паспорту она была вовсе не Елена Никольская, а Евдокия Дунина, то есть Дуня Дунина! И жутко стеснялась этого столь не подходящего для афиш имени.
        У нашего комика Ивана Ивановича Тихомирова тоже была тайная страсть. На Рождество он всем дарил чудные свечки в виде различных фигурок, но ни разу не сознался, что это дело его рук. И так можно было сказать про каждого. Даже про нас с дедушкой. Потому что и у нас была тайна, которая давно перестала быть таковой, но все делали вид, будто ее и нет, будто никто не знает ни о существовании тайны, ни о том, что за ней скрыто. Правда, в отношении дедушки она отчасти стала публичной. Он прибыл с труппой в качестве простого суфлера, а закончил сезон как замечательный актер. И это уже скрыть было невозможно. Ну то, что он великолепный актер. А вот то, что мы уже к середине сезона вновь стали богаты, про это никто и не вспоминал. И про то, что я графиня, не вспоминали. И нам это очень нравилось.
        Так что все эти наши театральные тайны были милы и по-своему простодушны. Да и в разгадках они не нуждались. Потому-то мне и стало так легко, когда я вновь оказалась среди своих и когда мысли мои переключились на них и на наши незатейливые дела с костюмами, текстом ролей и всем прочим, что называлось театр.
        - Дарья Владимировна, - еще раз обратился ко мне антрепренер. - А все ж таки, что за номер вы разучивали с Марией Петровной?
        Иван Порфирьевич, дедушка и я рассмеялись.
        - Не берите себе в голову, - сказал дедушка. - Это и не номер был, а так, детские шалости.
        - А я-то думал… - разочарованно протянул Александр Александрович. - Ведь так старательно репетировали. Одно удовольствие было посмотреть.
        - А это вы меня приучили все, даже шалости, репетировать тщательнейшим образом! - сказала я.
        - Большое вам русское мерси! - пошутил господин Корсаков. - Ну-с, тогда сознайтесь, что это была за шалость. Раз это не номер, так, значит, мне иначе как от вас самой и не узнать, что же это такое, для чего понадобилась столь необычная подача текста.
        Я вдруг жутко смутилась и покраснела. Выручил меня господин Еренев.
        - Ох уж эти барышни! - воскликнул он. - Проказничать они смелы (похоже, что в эти слова он вложил куда больше смысла, чем могли услышать посторонние), а как рассказать про то - краснеют. Дарья Владимировна, может, я, с вашего позволения, раскрою секрет? Ведь все равно он так или иначе всплывет. А Екатерина Дмитриевна и Александр Александрович как раз умеют не говорить лишнего.
        - Да уж рассказывайте, - разрешила я.
        - Вы, верно, обратили внимание, как госпожа Софья Яковлевна, та дама, что увешана бриллиантами, словно рождественская елка мишурой, в первые дни нашего путешествия беспардонно командовала флотским офицером?
        - Да как же было не заметить? - подтвердила Екатерина Дмитриевна. - Это так бросалось в глаза, что становилось просто неприличным. Но это дело уже прошлое, и эта дама сейчас ведет себя в отношении того офицера вполне благородно.
        - Так вот это и есть результат той самой затеи, о которой идет речь.
        Тут господин Еренев с настоящими и придуманными подробностями описал все наши приготовления, произведенный нами на несчастную Софью Яковлевну и на еще более несчастного проводника эффект. Рассказывал он столь живо, что господин Корсаков стал на него поглядывать недоуменно. В смысле: где же этакий талант скрывался ранее!
        - Замечательная история! - похвалил рассказ господина Еренева Александр Александрович. - По мне, так она способна поспорить с рассказами Чехова или других литераторов. Я бы даже предложил вам с ней выступить на сегодняшнем концерте, но полагаю, что главные действующие лица станут возражать?
        - Станут, - согласилась я. - Софья Яковлевна нам ни за что не простит, если случайно узнает, а уж публично этакое услышав… Право, она такова, что стоит и поостеречься.
        С этим также никто не стал спорить.
        33
        Пообедала я с завидным аппетитом, чего не случалось уже пару дней кряду. Настроение окончательно стало приятным, и даже спать почти расхотелось. Впрочем, выспаться мне сегодня вряд ли дали бы. Суета в нашем вагоне вновь воцарилась невообразимая.
        В одном купе распевали куплеты, в другом романсы, в третьем бренчала гитара, в четвертом громко репетировали диалог. Все перемещались с места на место, так что пройти по вагону из конца в конец становилось делом непростым и долгим.
        А тут еще и мы с Машей устроились на проходе, потому что здесь другого места не было, а уходить в салон мне было нельзя.
        - Ой, Даша, вы так надолго исчезли, я все не могла вас застать. Вы обещали мне рассказать, отчего вам удалось так ловко метнуть пепельницу в того шулера.
        Бедная Маша, она так сильно отстала от жизни, что я никак не могла вспомнить, когда же я ей обещала рассказать о метании пепельниц в карточных шулеров. То есть я помнила тот наш разговор, но вот когда он состоялся - накануне или сто лет тому назад - сообразить не могла. Столько всего произошло за это время! С другой стороны, то, что Маша не в курсе событий, было хорошо. Это означало, что все наши сыскные дела, засады друг на друга и все прочее не то что не вызвали какой-либо паники, но вовсе остались неизвестными для большинства пассажиров.
        По поводу пепельницы я рассказала подлинную историю о том, как мы с папой на берегу Финского залива кидали камни: кто дальше и кто точнее. И что в отношении точности я ему мало уступала. Конечно, это была часть правды, но рассказывать все у меня пока не было желания.
        Я еще рассказала историю с пропажей и обнаружением купца. Маше она понравилась настолько, что она стала в нетерпении переминаться с ноги на ногу, видимо, разрывалась между желанием поговорить со мной и еще большим желанием рассказать об этом Ирине Родионовне. Тут очень к месту появилась Екатерина Дмитриевна и с улыбкой - но без насмешки! - сказала:
        - Так вот она какая - лучшая в нашем поезде исполнительница роли привидения! Да вы, Маша, на Дашу так сурово не смотрите. Во-первых, не она нам рассказала про ваш секрет, а во-вторых, какой бы несерьезной вам наша компания ни казалась, но чужие секреты мы хранить умеем.
        - Ой! Так что, теперь все знают про привидение?
        - Далеко не все! Лишь те, кому можно доверять, - успокоила мою подругу актриса и повернулась ко мне: - Даша, спешу вас обрадовать тем, что список костюмов получился коротким. Понадобится мое красное платье, то, в котором я Гертруду играла во втором акте. Оно в моем чемодане, он этакий весь из себя черный, но верх у него серый…
        - Я помню, не беспокойтесь.
        - Если там парик сверху окажется, так вы и его прихватите. Если нет, то и искать не стоит. Второе платье уже из общего гардероба, то, что было на леди Тизл. И третье оттуда же. В нем Елена играла в «На всякого мудреца», синее с белым. Вот и все. Сейчас госпожа Туманова освободится, так вы с ней сходите.
        - Да зачем же я ее стану отвлекать от репетиций из-за трех платьев? С чемоданами на полках мне сопровождающий поможет, а уж сюда донести я и одна сумею.
        - Ну это уж как вы сами сочтете нужным. Держите листок, раз уж я все это записала.
        - Ой, раз у вас дело образовалось, так я пойду? - воспользовалась моментом Маша.
        - А давайте вместе пойдем, я вас до салона провожу, а дальше уже одна.
        Ирина Родионовна в салоне своего вагона беседовала с есаулом Котовым, и Маша, еще не успев подойти к ним, начала рассказывать про купца. Я лишь кивнула обоим и последовала по своим делам.
        Второй раз за день я постучала в то купе, где ехали железнодорожники, принимавшие и выдававшие багаж. То есть теперь там оставался один из них, а что произошло с Павлом Истоминым, которого я и видела-то мельком, было для меня загадкой номер два. Ну, под номером один шел мистер Ю. То, куда он исчез, кто он таков и многое другое. А вторым номером среди неразгаданных тайн было исчезновение Истомина. Была и третья загадка - где искать тот пакет, что стал причиной столь страшных событий, и существует ли он вообще.
        Вот все это мелькнуло у меня в голове, пока я дожидалась ответа на свой стук, а ответа все не было. Я постучала вторично, потом взялась за ручку и потянула дверь. Та открылась. В купе было пусто. Шкафчик на стене тоже был приоткрыт, и знаменитого ключа в нем видно не было.
        «Кому-то, кроме меня, понадобилось порыться в багаже», - подумала я самое очевидное и пошла в тамбур, чтобы проверить свои догадки. Дверь в багажный вагон действительно была не заперта, и я сочла возможным войти в него без стука. Все равно здесь было слишком шумно, чтобы мой стук услышали, а барабанить со всей мочи не хотелось, да и нужды в таких церемониях не было никакой.
        Электричество не было включено, и в вагоне было сумеречно. Здесь не имелось больших окон, и свет пробивался лишь через два небольших окошка. Одно из них располагалось справа и в ближнем от меня конце вагона, другое - слева, в дальнем. К тому же оба были не полностью, но все же заслонены багажом на полках.
        Багажа, к слову, несколько прибавилось. Полки и раньше были заняты полностью, а сейчас и в проходе стояли два ящика размером с диван, никак не меньше, и несколько коробок.
        А вот людей в вагоне не наблюдалось. Пока я это поняла окончательно, я уже успела протиснуться мимо этих ящиков и коробок, так как отчего-то была убеждена, что это из-за них мне не виден закуток между полками, где стоял небольшой стол, за которым железнодорожники заполняли свои квитанции на багаж и всякие другие бумаги. Но и за столом никого не было. Сначала я испытала досаду от того, что мы, несколько раз разговаривая с проводником из этого вагона, даже имени его не спросили, и сейчас мне придется прокричать нечто глупое, вроде: «Господин железнодорожник! Ау!»
        Но ничего кричать я не стала. Напротив, я прижала свой узел к груди и стала молча пятиться назад, стараясь при этом как можно тщательнее все рассмотреть, благо глаза уже привыкли к полумраку. А глаза, как назло, выхватывали то, что мне сейчас было не нужно. Тот черный с серым верхом чемодан, где должно было лежать нужное мне красное платье королевы Гертруды. Наши с дедушкой чемоданы и сверток с кинжалом, к одному из них привязанный. Шляпная коробка великанского размера.
        Уперевшись спиной в первый из двух огромных ящиков, я вынуждена была обернуться, чтобы не зацепиться за него платьем, посмотрела вниз и увидела под полкой ногу в ботинке и черных брюках. В таких брюках ходили все железнодорожники в нашем поезде. Но кто там лежал? Павел Истомин или его напарник? Или кто иной? Последнее вряд ли. Смотреть под полку было глупо. Не нужно вообще ничем показывать, что я что-то необычное увидела. Еще бы понять, где же прячется неугомонный мистер Ю? Позади меня или в дальней части вагона? Скорее всего, впереди, там, где виден чемодан, неровно сдвинутый на край полки. Скорее всего, это чемодан господина Соболева, иначе становится совершенно непонятно, ради чего рискует наш кореец, забравшись в этот вагон. А так… Ухватился за свой последний шанс найти нужный ему пакет и порыться в чемодане им же убитого человека, вот и забрался в этот вагон. Какое еще объяснение можно придумать? Но как он сюда попал? Через крохотное окошко? Невозможно, они, похоже, и не открываются даже. Его привел напарник Истомина? Но мы предупредили всех железнодорожников, что собой представляет мистер Ю
и насколько он опасен. Так отчего бы напарник Истомина повел его сюда? Хотя его могли заставить сделать это под дулом пистолета. А может, для мистера Ю и этот замок не был препятствием, как и все остальные в поезде? Он проник сюда тайно, а уж потом пришел железнодорожник, и его пришлось оглушить. Если не хуже. Так, где же он может прятаться, этот мистер Ю? Раз он не напал до сих пор, остается шанс, что он даст мне уйти и тут же попытается скрыться. Пусть скрывается, мне до него и дела нет. Но нужно скорее позвать на помощь, потому что человеку, чью ногу я увидела под полкой, она крайне нужна. А если кореец - или все ж таки китаец? - позади меня и отрезал мне путь назад, а сейчас ждет удобного момента для внезапного нападения? Начнешь внимательно осматриваться, и это нападение тут же и произойдет! Что ж, если нельзя смотреть, то принюхаться можно незаметно. Я потянула носом воздух и почти сразу уловила приторный запах папирос, больше подходящий для дамских духов, чем для папиросного табака. Увы, но запах исходил оттуда, куда вел путь моего спасения. Рискнуть, положиться на то, что он меня выпустит?
Нет, идти навстречу такому опасному человеку с пустыми руками слишком неумно. Я решилась сделать то, что с самого начала могло быть правильным, а сейчас могло быть и неверным, но ничего иного мне не оставалось.
        - Эй! - закричала я. - Есть здесь кто? Мне нужно взять вещи из чемодана!
        Подождала секунду, крикнула еще раз и добавила громко:
        - Раз никого нет, то я и без вас справлюсь.
        И направилась к своему чемодану. Кинжал из булатной стали был бы плохой защитой против пистолета, но ведь мистер Ю исключительно ловко действовал своей тростью, а носить с собой еще и револьвер значило бы привлекать к себе ненужное внимание. А против его трости большой кинжал станет уже огромной подмогой. Этим рассуждением я скорее подбадривала себя, потому что не было у меня никакой уверенности, что револьвера в руках мистера Ю не окажется. Так или иначе, но я добралась до нужной полки, положила рядом с нашим чемоданом узел с платьем для привидения и не спеша стала отвязывать сверток. Руки чуть-чуть дрожали, но узлы были не затянуты, а завязаны. Правильно и ловко завязаны, чтобы не развязались в дороге сами по себе, но и так, чтобы с ними не мучиться, развязывая нарочно. Выходило, что некоторые полицейские чины из Томска умели неплохо вязать морские узлы. От мысли про таких хороших людей мне даже легче стало.
        Я отвязала сверток, отогнула немного край полотна, так чтобы содержимое не было видно, но у меня была возможность проверить, насколько легко клинок выходит из ножен. Умеренно легко выходил клинок. Ножны его удерживали ровно настолько, чтобы, будучи перевернутым вниз рукоятью, кинжал не выпал из них, но не создавали трудностей для владельца при извлечении. Хорошо бы проверить баланс, что очень важно при фехтовании, но для этого нужно было полностью извлечь клинок. Что ж, будем верить, что клинок старинной работы, а значит, сделан по всем правилам. Вон как удобно ложится в ладонь рукоять, хоть она заметно велика для моей руки.
        Уф! Пойдем пробиваться к людям!
        Легко сказать, непросто сделать. Первый шаг дался с таким трудом, что я даже пошатнулась. Но следующие шаги были вполне уверенными, вот только было их сделано всего три.
        Мистер Ю выкатился - нет, не выкатился, вытек, материализовался, возник из ниоткуда, хоть я и видела, откуда - из-под полки напротив того места, где лежало тело его жертвы. Тут же сделал шаг вперед из узкого пространства между полкой и ящиком. Если бы он лежал чуть дальше, я бы сама успела встать на это самое место и у меня было бы огромное преимущество, потому что в этой щели и повернуться было не просто.
        - Ай, ай, ай! - сказал человек из-под полки. - Глупая девочка ничему не учится. Ходит одна там, куда ей ходить нельзя.
        - Где хочу, там и хожу, не у вас же мне спрашивать! - решила я продолжить ту же роль, что вела в купе у мистера Фрейзера. То есть казаться глупой и безрассудной. Англичанин сказал, что это у меня хорошо получалось. А знать о том, что произошло в купе после его ухода, этот вот человек просто не мог. Неоткуда ему было узнать. Так пусть до последней секунды думает, что я глупа и ничего, кроме как надувать губки, не умею. А там уж посмотрим, поможет мне это или нет.
        - Не хотите под полку? Будете недолго лежать, после вас станут находить, - сделали мне заманчивое предложение.
        - Еще чего! Там пыльно!
        - Зато больно не будет.
        - Все равно не хочу.
        - Зря. Хороший вещь предлагать мистер Ю. Правиле… ный. Так не хотеть?
        Отчего это он вдруг стал делать больше ошибок в разговоре? Перестал следить за своей речью, оттого что слишком сосредоточен на мне? Тогда плохо.
        Мистер Ю шагнул ко мне, держа свою трость перед собой в левой руке, чуть выше ее середины. И походка его утиная куда-то исчезла, совсем иначе шагает, мягко, текуче. И мне это совершенно не нравится. Может, согласиться и сдаться? Скорее всего, он сдержит слово и просто свяжет меня. Но что потом? Хорошо, если спрыгнет с поезда и исчезнет наконец. А если нет? Если сделает очередную попытку, самую распоследнюю, добыть такой нужный ему пакет? Тут уж без жертв не обойдется. Кстати, а куда ему еще идти и где он не был? Да в нашем с дедом купе, он же крутился возле него тогда, когда банкир оказался сначала не на своем месте, а после и вовсе большую часть времени просидел у нас. И мистер Ю все это видел! Нужно самой обыскать наше купе получше, хотя я и так все просмотрела. Нет, не так! В нашем купе он уже побывал. А значит, там осматривать нечего, а вот… О господи, как не вовремя лезут эти мысли в голову. Надо сосредоточиться на противнике, наблюдать за ним, слушать его дыхание, ловить движения глаз. И уж всяко нужно выбросить из головы все лишнее.
        Мистер Ю исчерпал запас своего терпения и сделал ко мне еще один шаг. Я на этот раз сделала два шага назад.
        - А! Боится! Правилно! - засмеялся он. - Сейчас будет болино!
        И сделал еще шаг, протягивая вперед правую руку. Пришлось шагнуть назад. Я сделала вид, что ткань с моего оружия соскользнула сама по себе, но раз так уж случилось, то я вдруг набралась наглости вытащить кинжал. Неловко вытащила, насколько смогла неловко. Чтобы до последнего момента иметь хоть какое-то преимущество.
        - Совсем сдуреть, да? Я терпел, но уж все!
        Тут он схватился за свою трость и потянул ее в разные стороны. В левой руке у него оказались ножны, в правой - почти прямой тонкий клинок, на ладонь длиннее моего.
        - Брось нож! Больше никаких слов не жди.
        - А мне с вами разговаривать не о чем.
        Слов и в самом деле больше не было. Был удар, и довольно коварный. Первый выпад был сделан ножнами, но не прямым ударом, а с поворотом. Прими я этот удар клинком, и клинок противника тут же вонзился бы в меня. Скорее всего, в ногу, но от этого было бы не намного легче. Пришлось мне сразу выкладывать карты на стол - удар ножнами я встретила своими ножнами, из-за чего повернулась к нему левым боком, и его движение мечом миновало меня. А потом пришлось на пределе сил сбросить вниз левую руку соперника, сделать шаг назад и наотмашь рубануть своим кинжалом. К величайшему удивлению противника (да и моему немалому), удар достиг цели - на правом плече мистера Ю стало расползаться пятно крови. Кажется, рана получилась глубокой, и теперь моя задача была прыгать зайцем по вагону и ждать, когда соперник начнет слабеть. Но он это понял не хуже меня и атаковал с сумасшедшей яростью, выкрикивая какие-то гортанные звуки. Он поочередно со всей силы наносил удары то клинком, то ножнами, не слишком заботясь пробить мою защиту. Через два-три удара я поняла его тактику - от столь сильных ударов обе кисти начали
неметь, и поделать с этим я ничего не могла, просто не успевала ничего иного, кроме как отбивать град сумасшедших ударов. Будь пространство между полок чуть шире, развязка наступила бы давно, а пока я еще держалась. Мистер Ю все же попытался нанести смертельный удар в голову - как мне удалось проскользнуть под его рукой и выскочить за спину, я и сама не ведаю. Воспользовавшись столь невероятной удачей, я добежала до ящиков, но в щель лезть не стала, опасалась, что меня даже не станут догонять, а метнут оружие в спину. Или в лицо, если стану пятиться, это как раз без разницы, результат был бы одинаков, я в этой щели и отбиться бы не смогла толком. Пришлось вновь встречать противника лицом к лицу. Он вернулся к прежнему замыслу и постарался лишить мои руки подвижности, нанося сильные удары. Один из них я приняла настолько неудачно, что следующий мог выбить оружие из рук. И тогда… Тогда наступило мгновенно, удар был нанесен, клинок мой отлетел в сторону, и тут же последовал следующий удар в незащищенное уже место, но его неожиданно встретил еще один клинок. Да как встретил, тут уж мистер Ю сам едва
удержал оружие в руках.
        - Подвиньтесь, Даша, не все ему с девочками сражаться. Пусть немного с казаком порубится.
        Кореец даже бровью не повел, видимо, в отличие от меня, все же видел приближение нового врага, к которому я стояла спиной, а он - лицом. Мне пришлось немного отвлечься от схватки, чтобы дотянуться до моего кинжала. Тот воткнулся в один из чемоданов, едва не по самую рукоять.
        «Как неловко получилось! Испортили чужую вещь», - отчего-то подумала я, но вытянула кинжал и повернулась лицом к поединщикам. Пока возилась с кинжалом, не было слышно ни единого удара, значит, соперники выжидали. Кореец из-за полученной им раны был вынужден спешить более своего нового визави[39 - ВИЗАВИ - тот, кто напротив.] и первым начал атаковать. Мне поначалу показалось, что господин есаул проявляет слишком большую небрежность, отбивая удары с видимой ленцой, я даже сделала попытку предупредить его, что мистер Ю очень непрост. Но какова бы ни была видимость, казачья шашка всякий раз оказывалась на пути оружия преступника, и более легкий клинок корейца отскакивал от нее, как мячик от стенки. А в следующие две секунды бой был закончен. Есаул проделал то, что было немыслимо в этакой тесноте, - раскрутил свое оружие так, что клинок превратился в размытый круг, его соперник вынужден был шагнуть назад, разрывая дистанцию, получил не очень благородный удар шашкой плашмя в раненое плечо, опустил руку, и следующий удар казачьего оружия пришелся ему в лоб. Но не клинком, а рукояткой. Впрочем, этого
было вполне достаточно, чтобы он рухнул на пол.
        - Ну, даже размяться не дал, - с досадой произнес Семен Андреевич. - А таким прытким казался.
        Он подхватил меч и ножны поверженного врага и повернулся ко мне:
        - Как вы, Даша?
        - Хорошо. Притомилась слегка.
        Есаул рассмеялся.
        - Выходит, не тому человеку я отдых устроил?
        - Тому, тому! Пусть полежит. А я сама тут присяду. Господи! Тут же под полкой человек лежит. Вы уж помогите ему выбраться, а за отдыхающим я присмотрю, можете не беспокоиться.
        Есаул еще раз коротко хохотнул и полез под полку, откуда и извлек связанного по рукам и ногам хозяина этого вагона, превращенного нами в дуэльный клуб. Едва ему развязали рот, как он взмолился:
        - Ради бога! Там под полкой Пашка лежит. И уж давно не шевелится! Вытащите его, пока не помер.
        Есаул вновь полез под полку, в этот раз ему пришлось потратить много больше времени, чтобы извлечь тело, лежащее глубоко, у самой стены. Я не стала возиться с развязыванием веревок у первого пленника, а просто перерезала их кинжалом. Тот смотрел на меня одновременно со страхом, благодарностью и обожанием. Попробовал кинуться на помощь есаулу, но ноги у него затекли столь сильно, что попросту подломились. Пришлось помогать ему подняться, кося глазом на лежащего в беспамятстве корейца.
        - Что с ним? - спросил он про своего товарища, которого есаул уже вытягивал из узкого прохода на немного более свободное место.
        - Жив он, без чувств, правда. Ох, как туго его связали-то! Даша, режьте веревки, а то как бы поздно не было. Да не коситесь вы на этого самурая, он еще час-другой пролежит тихо.
        Истомин был бледен добела, но грудь вздымалась. Его товарищ наконец смог встать на ноги и не упасть сразу.
        - Вы позовите сюда людей, Истомину надо помощь оказать, да не здесь - перенести его нужно. Правильнее всего - в горячую ванну усадить. Да шум там не поднимайте! - распорядилась я. - Да, скажите, наконец, как вас звать-то, а то неловко как-то?
        Железнодорожник надолго задумался.
        - Тьфу, пропасть какая! Едва память не отшибло. Сергеем меня звать!
        И похромал к выходу.
        - Семен Андреевич, вы нашего корейца обыщите, вдруг у него какие сюрпризы припрятаны! Ой, а отчего вы его самураем назвали?
        - Да оттого, что он и есть японский самурай, а совсем даже не кореец. И меч у него самурайский, хоть почти и полностью прямой, чтобы в трость поместился. Хороший меч, ничего дурного про него не скажу. Но куда ему против моей шашки!
        - Это точно, будь у меня ваша шашка, я б ему показала! - пошутила я, но есаул отнесся к моим словам серьезно.
        - А не слишком она для вас тяжела будет?
        - У меня рука крепкая!
        - Ну тогда ваша правда, кинжал этот и впрямь слишком легок. Но и им вы отбивались прекрасно.
        - Э, да что я? Вот вы с ним разделались - любо-дорого смотреть.
        - Так я же сызмальства. Как из люльки вылез, так сначала прутиком махать начал, потом чем потяжелее. А вот где вы учились?
        - Так тоже сызмальства. И тоже с палочки начинала.
        Есаул закончил осматривать самурая, все у него найденное сложил аккуратной кучкой.
        - Эх, поспешили мы веревки резать. Теперь вот ищи, чем его вязать.
        - А там справа от вас кусок холстины лежит, под ним должна быть бечевка. Вроде крепкая была.
        - Крепкая, - похвалил есаул, когда его попытка порвать бечевку не удалась. - На руки хватит, а ноги пока оставим. Не тащить же нам его на руках, больно честь велика.
        Появились проводники, заахали и заохали, но с расспросами покуда лезть не решились. Подняли Павла Истомина, понесли в «человечий вагон», как сказал кто-то из них.
        - Вы там ему руки и ноги водкой разотрите, да вовнутрь не меньше стакана! - посоветовал есаул. - А с этим-то как быть? Здесь на привязи оставить?
        - Ох, не надо, - охнул Сергей, оставшийся с нами, так как ему ходить все еще было не просто, не говоря о том, чтобы кого перетаскивать. - Скоро станция, мне работать нужно будет. Мешать станет. Да и боюсь я его.
        - Как же вы к нему в лапы угодили?
        - Да кабы самому знать! Пошел сюда по делу, и на тебе! Лежу под полкой, связанный, да еще с тряпкой во рту. Меня от страха в дрожь кинуло… А как уж я испугался, когда понял, что рядом еще кто-то лежит. Кое-как извернулся на бок лечь, чтобы глянуть. А там Пашка. Весело, думаю, дела обернулись! То ли радоваться, что товарищ жив, то ли за компанию с ним смерти ждать! А тут злодей этот - а каков приветлив-то был! - пошарил по чемоданам и вроде уходить собрался. Думаю, слава тебе господи, скоро станция, там меня спохватятся. Только вот ключ единственный при мне, а этот как-то сюды пролез, значит, и, обратно уходя, запереть нас может. А тут еще Павел притих. И уж вовсе судьба стала неясной. Вдруг идет кто-то! И опять непонятно, радоваться или за человека пужаться. Ну как барышню углядел, понятное дело, за нее перепугался. А уж как вы, сударыня, биться на мечах начали - душа вовсе в пятки провалилась. Жуть. Глаза зажмурил, хоть и без того видно мало что было. Лежу не дышу. Бац, что-то поверху свистнуло и ударило. Открыл глаза, глянь вверх, сабля в чемодан воткнулась! Чуть правее глянул - сапоги мужские.
И опять как оружие застучит! Страху натерпелся на сто лет вперед, даже как меня вытаскивать стали, не сразу понял зачем и сызнова испугался. Фу! Ты смотри, выговорился, и полегчало.
        Мне тоже полегчало, пока слушала.
        - А этого перевязать надо! - вспомнила я.
        - Да я перевязал, - сказал есаул. - Хоть не слишком и хотелось. Ну да не по-христиански бы вышло, опять же пленник он важный. Так что не пора ли нам отсюда?
        - Не пора. Я же по делу сюда пришла.
        - Да вы вроде дело сделали? Преступника таки изловили?
        - Но мне еще нужно платья взять для сегодняшнего концерта. Сергей, поможете мне?
        Есаул захохотал, через некоторое время к нему присоединился Сергей, а следом и я. Хотя ничего особо смешного сказано и не было.
        34
        Пришедший в багажное отделение Иван Порфирьевич застал меня за самым безобидным занятием - поиском платьев. Это зрелище на него подействовало слишком непредсказуемым образом: он притулился плечом к полке и застонал. Потом тряхнул головой, вроде как наваждение отогнал.
        - Ну-с, что у вас произошло? - ласково произнес он, обращаясь вроде ко всем сразу, но глядя на меня.
        Мне эта ласковость не слишком понравилась, но на вопрос я ответила:
        - Да мы вот пришли за платьями, а тут, оказывается, мистер Ю прячется. Пришлось его связать.
        - Э-э-э… А он что же, не возражал?
        - Как не возражал? Возражал, конечно. То есть покочевряжился слегка, это уж само собой. Но Семен Андреевич не просто так пришел, а с аргументами! - ткнула я пальцем в шашку, лежащую возле сидящего на коробке есаула.
        Иван Порфирьевич с подозрением глянул сначала на казака - тот взгляд отвел, потом на железнодорожника Сергея, но тот лишь руками развел, потому как не мог понять, что здесь можно сказать. Да и не пришел в себя окончательно после всего пережитого.
        - Так! - опять очень ласково произнес товарищ прокурора, и я поняла, что допроса с пристрастием мне сегодня не избежать. - Не желаете сами говорить? Придется допросить! Всех!
        - Как прикажете, - смиренно откликнулась я. - Но несколько позже, с вашего позволения. Мне нужно к концерту готовиться. Сергей в скором времени багаж на станции станет принимать. Вы пока можете с пленным пообщаться.
        - Спасибо, что хоть против этого не возражаете! Утешили! - съехидничал товарищ прокурора.
        - Да слабое это будет утешение, - поднял глаза от пола есаул, которому удалось согнать с губ улыбку. - Я, если что в этом деле и понимаю, так это то, что молчать он будет. Хоть режьте. Да! Вы постарайтесь, чтобы он до ножа какого не добрался, а то сам зарежется. У них это в крови, вроде за доблесть считается.
        Иван Порфирьевич принялся уточнять, о чем идет речь, и они разговорились с Семеном Андреевичем. Я тем временем нашла в чемоданах все, что мне было нужно, и попыталась уйти потихоньку. Можно считать, что мне это удалось, только господин Еренев одарил таким взглядом, что меня до дрожи проняло. Но останавливать меня он не стал, и я этим воспользовалась.
        Конечно, это ужасное приключение не прошло для меня даром. Но и не слишком задело. Во всяком случае, узнав о том, что нас с дедушкой пытались отравить, я испугалась намного сильнее и в себя потом приходила долго. А сейчас, то ли слишком много всего произошло за последние часы и я уж перестала остро воспринимать новые напасти, то ли эта острота восприятия должна была проявиться позже - так тоже бывает, - но чувствовала я себя совсем неплохо. А главное, чувствовала себя в безопасности! Мистер Ю и его сообщник связаны и сидят под арестом. Вряд ли у них был еще один соучастник. А если и был, то он-то сейчас сидит и дрожит куда больше, чем я. А то и вовсе давно удрал с поезда. Так что мне можно было спокойно заняться куда более приятными делами и на время забыть о преступниках и преступлениях. Уж, во всяком случае, до той поры, когда до меня доберется с вопросами Иван Порфирьевич. Пока же он занят тем, что пытается допросить самурая, а тот молчит, тут я Семену Андреевичу верила. Затем нового пленника надо будет тоже определить под арест, а в поезде это сделать непросто. Еще нужно будет дать
телеграмму, чтобы полиция или жандармы забрали от нас этих преступников. Так что час «расправы» надо мной был неблизок.
        Я забежала к нам в купе, воспользовалась отсутствием дедушки и спрятала свой кинжал под матрац. Должна же я буду рассмотреть мой подарок! А на виду его оставлять пока не стоило. На бегу, почти мимоходом, сделала еще одну вещь и пошла выдавать актрисам костюмы. После чего пришлось организовывать глажку, но оказалось, что в нашем поезде и это не проблема!
        После мы попили с дедушкой чай с припасами из корзины, потому что в ресторане уже начали все готовить к концерту и идти туда было уже поздно. Дедушка заинтересовался отсутствием Ивана Порфирьевича, я ответила, что тот, судя по всему, организует передачу преступников в руки правосудия. Дедушка сначала кивнул, потом ухватился за мою оговорку, что полиции передают не одного преступника, о котором он знает, а преступников. Пришлось коротко рассказать, что храбрый есаул Котов схватил мистера Ю. Тут нас позвали на концерт, и больше вопросов он задать не успел.
        Концерт в этот раз был не таким веселым, как наше первое представление, зато получился душевным. Дедушка прекрасно и с чувством спел любимый наш романс «Средь шумного бала», а затем продекламировал лирические стихотворения того же поэта Алексея Толстого. Успех был потрясающим! И мне снова показалось, что дедушка в последние месяцы, ну с тех пор как разрешились многие наши проблемы, да он к тому же вернулся на сцену, просто помолодел. Похоже, многие дамы, так бурно ему аплодировавшие, также считали его совсем не старым. Потому что одаряли его не только аплодисментами, но и пылкими взглядами.
        Я один раз отвлеклась от происходящего на «сцене». Почти никто из пассажиров не обратил внимания, что поезд стоит на станции, все смотрели на артистов. Да я и сама лишь случайно глянула в окно и заметила с дюжину полицейских чинов с винтовками. К ним вышел Иван Порфирьевич, что-то там объяснил, отряд разделился на две части. Первая прошла к вагону, где обитала обслуга поезда и где в купе у Арсения Игнатьевича должен был сидеть под арестом бывший китаец и бывший корейский предприниматель. Вторая прошла назад по ходу поезда, за его сообщником. Как их выводили, мне видно не было, но меня это не слишком интересовало. Вскоре к нам присоединились господа офицеры, сбросившие с себя груз ответственности за содержание этих преступников. Так что большую часть представления им увидеть удалось. Владимир особенно был рад, что застал номер Елены Никольской, исполнившей соло арию Розалинды из «Летучей мыши» и дуэтом с Дашей куплеты из оперетки композитора Легара.
        В конце программы Иван Иванович Тихомиров, как всегда выступавший в качестве конферансье, вновь предложил публике поучаствовать. И что бы вы думали? Первым вызвался тот самый купец, из-за которого было столько хлопот. На сей раз он повел себя едва ли не благочинно, поблагодарил за возможность показать свой скромный талант и неплохо спел песню «Коробейники», сам же себе аккомпанируя на принесенной с собой балалайке. Будучи удостоенным своей доли оваций, он не удержался и все же крикнул свое любимое «Всем шампанского!». На удивление, многие согласились с таким предложением, по залу, в который был на время превращен вагон, засновали официанты.
        35
        После концерта, пока его сосед по купе Иван Иванович не вернулся из буфета, господин Еренев зазвал меня к себе и провел допрос. Но без обещанного пристрастия. Просто расспросил, как все происходило, спокойно выслушал, больше по ходу дела вздыхая, чем задавая вопросы. Пришлось мне в конце сказать:
        - Иван Порфирьевич! Ну я же не сама напросилась с ним драться! Кто ж мог знать, что все так выйдет?
        - Я! Я должен был знать, что так может выйти! Хорошо хоть есаул оказался прозорливее меня. Вы как мимо него прошествовали, он почти сразу поинтересовался - куда? Мария Петровна ему объяснила, так он схватил шашку и за вами! Я же в это время никому не нужный допрос делал. Мало у меня допросов было за этот год, еще одного захотелось!
        - Не корите вы себя! Мне на вас смотреть больно!
        - Ну тут вы, пожалуй, правы, что толку укорять себя задним числом. После драки, сударыня, махать кулаками глупо!
        - Удалось хоть узнать что-то новое?
        - Куда там! Один и в самом деле мало что знает, второй - молчит и только глазами зыркает. Аки волк на охотников.
        - Но теперь-то мы можем спать спокойно. А это главное.
        - Надеюсь. Хотя, по правде говоря, находясь рядом с вами… нужно быть всегда настороже! Ну да это шутка. С долей истины, само собой, но все ж таки шутка. А вот есть одна штука, из-за которой приходится говорить про долю истины. Пакет этот! Найти бы его, тогда можно было бы и впрямь спать совершенно спокойно. Но покуда он не найден, остается крохотная вероятность того, что за ним снова попытаются прийти.
        - Да разве это штука? Пойдемте и возьмем пакет.
        - Очень смешно!
        - Я серьезно!
        - И куда нам идти? В багажный вагон?
        - Зачем? Намного ближе, в вагон первого класса. Мы же его даже не обыскивали.
        - Так зато преступник его обыскивал. И ничего не нашел, что неумолимо подтверждается всем его последующим поведением.
        - Вот вы каковы? Вы преступнику доверяете больше, чем мне. Все! Я обиделась и никуда не пойду.
        Иван Порфирьевич даже растерялся, немного, но растерялся.
        - Отчего вы решили, что я вам не верю? Я просто задал вопрос. Но если вы уверены…
        - Честно сказать, уверенности полной у меня нет. Но проверить догадку считаю обязательным. Так идем? Печать все равно трогали, и не наша в том вина, так позволим себе вторично ее потревожить.
        - Ну что же, идем. Надо бы Арсения Григорьевича на всякий случай позвать.
        - Надо, так позовем. Тем более что, кроме печати, там и замок имеется, а ключа у нас нет.
        - Вот ключ-то у нас есть. Тот, которым мистер Ю - или кто он там? - пользовался. Заодно проверим, прав ли я, что это и есть ключ ко всем замкам. Но Арсения Григорьевича все равно позовем.
        Пока мы шли, к нам присоединились дедушка и есаул Котов. Они как раз шли к нам, но вызвались поучаствовать в следственном эксперименте, как это назвал товарищ прокурора. И Арсений Григорьевич удачно встретился нам уже в самом вагоне-салоне, так что посылать за ним не пришлось. Старший проводник жутко удивился и чрезвычайно расстроился, узнав про ключ. Сразу начал причитать, где это и когда преступнику удалось им обзавестись. Иван Порфирьевич успокоил его, сказав, что он с ним уже должен был сесть в поезд. Потому что в поезде ключи не пропадали. Снять слепок он бы смог, но как бы он изготовил по такому слепку ключ на ходу поезда? А главное, ключ этот отличался от ключа проводников и, видимо, был способен отворить даже замок багажного вагона. Вот такой хитрый этот ключ.
        Мы сняли печать, Иван Порфирьевич первым заглянул в купе и тщательно его осмотрел, а после уж разрешил войти мне. Все остальные остались у порога. Я решила обойтись без всяких театральных эффектов и сразу взяла в руки то, в чем, как я подозревала, должен был прятаться пакет. То есть настольную электрическую лампу с зеленым абажуром. Собственно говоря, едва я ее увидела с порога, как моя убежденность в своей правоте возросла до самой полной. Или почти до самой полной.
        - Иван Порфирьевич, помогите мне, пожалуйста. Тут туго проворачивается.
        Основание лампы представляло собой мраморный круг толщиной в три пальца. Основание это должно было быть полым внутри, так как туда уходил электрический провод от розетки, а еще там должны были быть другие электрические штуки. А снизу все эти электрические премудрости закрывались металлической круглой крышкой, которая крепилась тремя винтами. Вот эти винты и не хотели сейчас откручиваться. Но Иван Порфирьевич в отличие от меня справился с ними легко. Крышка была снята, и внутри оказался пакет размером с обычное письмо, но более пухлый. Пакет был коричневый, а не серый, как я непонятно отчего себе представляла. А вот надпись на нем была написана иероглифами, тут я догадалась правильно.
        Еренев внимательно пакет осмотрел, на секунду задумался и вскрыл его. Извлек пачку листов, сплошь исписанных иероглифами, и небольшой листочек, где было написано по-русски. Он уложил все это обратно и сказал:
        - Может, оно и к лучшему, что здесь сплошная китайская грамота. Может, нам и знать, о чем там речь, не положено и вообще лучше этого не знать.
        То, что был там листочек с русскими словами, видела только я, потому что стояла рядом. Но я промолчала, потому что сочла, что господин Еренев имеет причины сказать так, как он сказал.
        - Давно догадались? - спросил он меня.
        - Нет. Вы не поверите, но как раз когда мы с мистером Ю… когда мы с господином Котовым арестовывали мистера Ю. Он ведь рылся в багаже господина Соболева. Я, во-первых, посчитала, что не мог такой умный человек оставить что-то важное в багаже. К тому же, как вы знаете, я видела, что Михаил Наумович что-то забирал у себя в купе и прятал в карман брюк. Что, как не эту самую вещь? Ну и в-третьих, утром, когда мы забирали вещи из того купе, где… ну из последнего купе, дедушка поправил лампу на столе, и у меня в голове мелькнула мысль, только я ее не поняла сразу. Мне показалось, что та лампа стоит как-то не так, как другие. Но у нас в купе лампа стояла точно так же, и я забыла об этом. И в самый неподходящий момент вспомнила, где видела лампу, стоящую неправильно. Здесь! Вот и все!
        - А в чем же была неправильность?
        - Ой, забыла показать, а теперь уже поздно, не совать же пакет обратно. Ладно, объясню на словах. Пакет едва поместился, и из-за этого крышка снизу лампы прогнулась наружу. И она чуть-чуть, самую малость покачивалась. Наверно, и винт туго выкручивался по той же причине. А все другие лампы стояли ровно.
        - Я вот ничего такого не заметил…
        - Может, вы смотрели в этот момент в другую сторону? Лампа качнулась, когда поезд несколько раз дрогнул на стыках сильнее обычного.
        - Наверное, по стрелке проезжали, - вставил правильное замечание проводник.
        - Скорее всего.
        - Ну что? Пойдем прятать находку в шкатулку с замочком, а после отнесем в несгораемый шкаф? - предложил Иван Порфирьевич.
        - Вы только печать на место повесьте, окажите мне такую помощь, - попросил Арсений Игнатьевич.
        Мы повесили печать, проводник закрыл дверь своим ключом и ушел по своим делам.
        - Позвольте мне сопроводить вас? - спросил есаул.
        - Да мы сами хотели вас об этом попросить.
        - У меня к тому же есть один вопрос к Дарье Владимировне…
        - К Даше, - предложила я.
        - Хорошо. Так вот есть один вопрос, не задав который я не усну.
        - Вы, как никто, заслужили право задать вопросы и получить ответы, - сказал ему Иван Порфирьевич. - Полагаю, что и Даша с этим согласна.
        - Так! Я, похоже, снова многое пропустил? - спросил дедушка, глядя на нас троих.
        - Вот и Афанасий Николаевич тоже хочет задать вопросы. И тоже имеет право на ответы. Похоже, стоит заказать чаю? Там в вашей корзине осталось что-нибудь вкусное?
        - Осталось! - хором ответили мы с дедом.
        - Так что же мы стоим? Я сегодня без ужина!
        - И мы тоже!
        - Не поверите, но и я не ужинал, - присоединился к этим признаниям есаул.
        36
        Как мне не хотелось пугать дедушку, но не рассказать ему все было бы очень нечестно и несправедливо. Я все же постаралась рассказать без самых неприятных подробностей, к примеру, не стала говорить, что Семен Андреевич попросту спас меня, хотя это была уже несправедливость по отношению к нему. Но тот все понял правильно и никаких уточнений делать не стал. Зато спросил, когда я закончила:
        - Скажите, Иван Порфирьевич, а этот самурай сказал вам хоть слово?
        - Даже дюжину слов. Я задал несколько вопросов и, не получив ответа, собрался прекратить бесполезное занятие. Но тут он сам меня остановил. Сказал, что ответит на последний вопрос о том, удалось ли ему найти пакет и где он может быть. Но в обмен на честный ответ на его вопрос. Подумав, я согласился. Он сказал, что пакет ему найти не удалось и, где его искать, ему неизвестно, но он по-прежнему уверен, что тот должен быть в поезде. Такой ответ меня огорчил, зато вопрос, за ним последовавший, от души развеселил.
        - Так что он такого спросил? - первым не выдержал дедушка затянувшейся паузы.
        - Да он поинтересовался, для чего была затеяна история с привидением - он назвал его фантомом, - которая помешала ему забраться в купе второго класса еще на ночь раньше.
        Господин есаул, ничего о привидениях не слышавший, потребовал и ему рассказать, о чем идет речь. Удалось ему это сказать не скоро, потому что смеялись мы очень долго. Пришлось рассказывать, взяв с него слово ничего не говорить ни Софье Яковлевне, ни Ирине Родионовне.
        - Чудеса, да и только, - развеселился и есаул. - Мало нам преступников, так еще и привидения по вагонам разгуливали!
        - Семен Андреевич, а сами вы о чем спросить хотели?
        - Да о том, кто вас так сражаться научил, Дарья Владимировна. То есть Даша.
        - Отец ее учил, - ответил дедушка. - Светлая ему память. Я-то боюсь до дрожи в сердце этих ее умений, все кажется, из-за них она попадает в неприятности. Потом подумаю и понимаю, что в неприятности она и без того попасть сумела бы, зато выбраться из них… Живой выбраться, одним словом.
        Есаул покивал задумчиво, было похоже, что ответ его полностью удовлетворил. Но вот меня этот, казалось бы, естественный вопрос насторожил.
        - Семен Андреевич, вы же спросили об этом не из чистого любопытства. Понятно, что вам показалось странным, что я умею довольно ловко фехтовать, но ведь не из-за одного этого?
        - Нет. Не из одного праздного любопытства. Я пока крался по проходу, словно мышь, - это чтобы вас не вспугнуть в первую очередь, японец-то меня увидел давно, - успел кое-что разглядеть. Несколько необычных приемов. Как сказал мне один человек, что лучше всего не те приемы, которые доступны большим мастерам, а те, которым можно легко обучить всякого человека, даже ребенка.
        У меня сердце дрогнуло при этих словах. Да и у дедушки, кажется, тоже. Более того, и Иван Порфирьевич стал догадываться. Но есаул умолк.
        - Это связано с тем, за что вы получили свой крест и о чем вам говорить запрещено? - спросила я.
        - Именно так, - подтвердил он. - Именно так, Даша, уж простите меня. Ни о том деле, ни о том человеке мне говорить нельзя.
        - Хотя бы имя вы назвать можете? - спросил дедушка, не желая мириться с таким положением дел.
        - Да не знаю я его имени. Знакомы мы были трое суток или чуть долее, человек этот за столь короткое время многому меня научил и тем спас мою жизнь, а после и сам спас ее. Но имени его я не знаю.
        - Он был высок, волосы светло-русые, - заговорила я после долгой минуты молчания. - Глаза темно-серые, но, когда смеется, становятся почти голубыми, как тот камень, что у него в обручальном колечке. Впрочем, кольцо он мог и снимать, какая ни на есть лишняя примета. Вот здесь, у носа, маленький шрам. Пальцы у него длинные и выглядят холеными, но если сожмет руку…
        - То уже не вырваться, - закончил есаул. - Так это был ваш отец?
        - Да откуда же мне знать, - вздохнула я, - он это был или кто-то похожий? Хотя из ваших слов о том, что лучшие приемы те, которым даже ребенка можно научить, получается так. Разве что кто-то из учеников их подхватил.
        - Вряд ли. Потому как и описание ваше подходит. Но почему… - есаул сам оборвал себя и не стал договаривать.
        - Вы спрашивайте, нам же никто не запрещал говорить о папеньке.
        - Мне показалось, что вы… что вам неизвестно, как он погиб? Дело в том, что было у него колечко, точно как вы описали. Не на пальце, а на шее рядом с крестом. Я тогда еще сказал, что его необходимо передать родным. Раз он его рядом с крестом держал, стало быть, дорого ему было. Мне обещали.
        - Нам ничего не передали и более того, о гибели моего зятя сообщили с огромным запозданием, а уж как это произошло, не сказали вовсе.
        - Да как же так можно? - воскликнул есаул и сжал кулаки. - Погиб он с честью, и вы вправе знать все!
        И опять умолк.
        - Семен Андреевич, может, вас смущает мое присутствие… - спросил Иван Порфирьевич. - Я готов уйти. Но клянусь вам, что ни словом не обмолвлюсь…
        - Нет, я просто собираюсь с духом. А о том, остаться вам или нет, надо спрашивать не у меня.
        - Иван Порфирьевич оказал нам очень значимую услугу… - начал дедушка.
        - Полно вам, Афанасий Николаевич, о пустяках говорить, - остановил его Еренев.
        - Вы вправе считать это пустяком, но иные, более близкие нам люди не сделали ничего такого. Так что если и вы желаете услышать то, что намерен нам рассказать Семен Андреевич, то мы не против.
        - Тогда я должен предупредить всех, что я в недавнем прошлом служил в охранке[40 - ОХРАНКА (разг.) - так называли охранное отделение политической полиции, а порой и всю тайную полицию (жандармский корпус), занимавшуюся политическим сыском.], - похоже, слова дедушки сильно смутили Ивана Порфирьевича, вот он и сказал чушь.
        - Это вы подозреваете, что я, как многие, отношусь к охранному отделению как к чему-то недостойному? - улыбнулся Семен Андреевич. - Отнюдь! Для меня вполне достаточно, что вы человек благородный. В чем я убедился сам. Так что, кем вы там служили, дело десятое.
        37
        - Вы уж простите, но я многие подробности все же опущу, - чуть растерянно начал свой рассказ есаул Котов. - Я тогда лишь начинал свою службу на Востоке, но успел поучаствовать в нескольких заварушках. Видимо, проявил себя неплохо, раз меня включили в число тех, кому особо доверяли.
        Началось все с того, что из всех частей собрали полсотни лучших бойцов, таких, что в рукопашной схватке один против многих устоять способны. По большей части это оказались казаки, но были и пехотные офицеры и даже пара человек флотских. Собрали нас вместе и уже на следующий день приказали строиться с оружием. С полной оружейной экипировкой, разве что патроны не выдали.
        Стоим, ждем. Выходит генерал, что уже удивительно, - слишком велика честь генералам этаким сборищем командовать, - а с ним человек в маске. В офицерском мундире, но без погон. Генерал не стар был, а человек тот его намного моложе, и кто таков по чину, не ясно. Но все равно все время казалось, что главным среди них был этот человек в маске. Может, из-за того уважения, что ему генерал выказывал, может, еще по какой причине. Генерал поблагодарил нас за службу и доблесть, но тут же и сказал, что сейчас нашу воинскую выучку проверять станут. Обернулся к человеку в маске и тихо ему говорит, командуй, мол, полковник, а я пока в сторонке присяду. Слова эти, кроме стоявших на левом фланге, никому и слышны не были.
        - Но вы как раз там и стояли?
        - Точно так и было. Мы с товарищем моим на самом конце левого фланга и стояли. А полковник в маске велел первому десятку с правого фланга на него напасть, да чтобы не дурили, а по-серьезному бились. И пообещал тому, кто его на землю уложит, отпуск и сто рублей золотом. Генерал все это подтвердил. Но, как вы догадываетесь, приз так никому и не достался. Первый десяток, как ни поверни, поначалу осторожничал, не в полную силу нападал. Но как все через минуту на земле оказались, стало ясно, что дело нешуточное. Так что все остальные уже всерьез и со всех сил старались. Но результат все равно случился тот же. Я так посчитал, что нам могли и патроны выдать, ничего бы это не изменило, разве что друг друга поранили бы. В общем, мы с другом моим на все это смотрели да на ус мотали. Ну а как вести себя в противоборстве, как до нас дойдет, нам даже сговариваться не было нужды, еще у себя в станице подобных забав насмотрелись. Там, конечно, никто против пятидесяти не устоял бы, но были такие богатыри, что пять-шесть человек одолеть могли запросто. Вот и был у нас один прием, чтобы с таковыми справляться. Так
что продержались мы дольше других, но не более того.
        Говорил есаул Котов ровно, почти монотонно, но я слушала, замерев, и ловила каждое слово.
        - А человек в маске, - продолжил он, - как бы мимолетны ни были стычки, точно без единой ошибки выбрал из полусотни десять наилучших и велел этому десятку в схватку с ним вступить. И что характерно, тут мы первыми на земле оказались, он схитрил и самых крепких да ловких в первую очередь обезвредил, а с остальными ему уже спокойно стало. Но, как ни странно, именно меня с товарищем он и оставил, велев всем прочим расходиться. Прочие пошли несолоно хлебавши, а полковник нас хитро так спрашивает:
        - А скажите, господа казаки, кто из вас Котов, а кто Шолохов?
        Понятно, что этот вопрос изумил нас почти так же сильно, как показанная им удаль. Но он тут же и пояснил:
        - Мне генерал с самого начала говорил, что лучшие из лучших Шолохов да Котов. А я ему сказал, что верю, но хочу сам вас среди всей полусотни выискать. Найти-то нашел, но вот фамилии угадывать не обучен, а перед генералом прихвастнуть хочется.
        Мы фамилии шепнули, а генерал, как он нас подвел к нему да представил, и вправду в изумление пришел, а что за разговор у них про это был, мы не слышали. Дали нам десять минут на сборы и почти сразу приказали выезжать вместе с начальством. Приехали мы на станцию и забрались в вагон, стоящий на путях отдельно. Но только ехать по железной дороге нам никуда не пришлось. Полковник, как только мы в вагон забрались, снял маску и говорит:
        - Дело нам предстоит трудное, но благородное. Нужно товарища из плена вызволить. Да так, чтобы никто на нас указать не смог. Поэтому пойдем тайно, с оружием, но без военной формы. В путь отправимся утром, а пока есть время, в поезде станем тренироваться, потому что тюрьма, где наш товарищ томится, такая же узкая и неудобная для драки. Нам же нужно и самим живыми вернуться, и приказ исполнить.
        Тут генерал - он с нами приехал - сказал, что многому за несколько часов не научишься, на что ему и было сказано, что лучшие приемы - это не те, что требуют большого мастерства и долгих тренировок, а те, которым даже ребенка можно научить в пять минут. У нас же несколько часов в запасе и самые лучшие воины, так что научиться можно успеть многому.
        Мы и вправду многому научились и только диву давались, как такие нехитрые вещи самим в голову не приходили. Нам тем временем простую одежду приготовили и обувку, паек на дорогу. Бинты, помню, были и фонари электрические. Предлагали специальное оружие, но мы попросили оставить при нас наше, и полковник нас поддержал.
        Кормили нас прямо в вагоне, но кормили славно. А вот поспать дали лишь пару часов, но никто не роптал. Утром снова посадили в закрытую карету и повезли неведомо куда. Насчет неведомо я не совсем точно сказал, потому что через несколько часов стало пахнуть морем. Меня это не очень обрадовало, честно сознаюсь, никогда раньше по морю плавать не доводилось, и я слегка боялся. Но до самого океана мы не доехали, до берега еще и верхом добираться пришлось. А там уж, на самом берегу, мы все трое надели маски и сели в небольшую лодку.
        Про путешествие по волнам в лодке мне и вспоминать не хочется. Мы с товарищем поначалу аж позеленели от качки, а полковник и лодочники над нами посмеивались. Но, как ни странно, вскоре мы пообвыклись и стало легче.
        Плыли мы весь день и часть ночи, к берегу подошли в темноте. Лодка тут же отплыла, чтобы вернуться за нами в указанное время, а пока не привлекать внимания. Еще в лодке полковник нам рассказал, как выйти к той тюрьме и какая там по всему должна быть охрана, поэтому шли мы без лишних разговоров. Ну а про то, чья это будет тюрьма и чья охрана, мы с Григорием и сами уже догадались.
        Я кивнула, потому что тоже догадалась, где все это происходило. Не про точное место, а в целом. Остальные слушатели тоже закивали. Семен Андреевич тоже кивнул нам и продолжил:
        - Часовых сняли тихо и без особого труда. Пробрались в тюрьму, коридоры там и впрямь оказались не намного шире вагонного. Самое же сложное было в том, что караульное помещение располагалось в самом конце коридора. И хоть часового и здесь мы сняли без шума, но кто-то случайно вышел, и началось такое, что описывать не всякому писателю по силам. В караулке народу было человек десять, может, и больше, но лишь один из них сообразил не сунуться в тесноту, а остаться с винтовкой внутри комнаты и поджидать нас. Так что полковник прошел весь путь так же просто, как разбрасывал на плацу десятки наших вояк. Нам же пришлось вступить в дело, когда и с той стороны, откуда мы вошли, враги объявились. Те палить из винтовок начали сразу, вернее, сразу попытались, да только им никто такого безобразия не позволил.
        - А как же тот последний солдат, что в караульном помещении с винтовкой остался? - спросил дедушка.
        - Полковник наш в него нож метнул, - ответил ему есаул и стал что-то высматривать в сумраке за окном.
        - А что же дальше? - не удержалась я.
        - Дальше? - переспросил Котов. - Дальше мы открыли нужную камеру, не сразу, потому что не знали, в которой нашего человека держат, но и искали недолго. Полковник велел нам оставаться на месте, сам же вошел, а вышли они оттуда оба в масках. Мы наскоро проверили, не затаился ли кто, чтобы не получить пулю в спину, и пошли к берегу. К этому времени рассвет забрезжил, стало немного видно - вот как сейчас примерно, хотя сейчас и вечер, - и мы недалеко от берега увидели две лодки. Пока мы удивлялись, полковник фонариком подал знак нашей не подходить пока к берегу, и она, похоже, оставшись не замеченной японцами, тут же скрылась за скалой.
        Есаул увлекся рассказом и не заметил, как проговорился про японцев. Впрочем, это все было настолько понятно, что можно было и не говорить.
        - Вторая лодка подошла к берегу, и мы увидели в ней не меньше дюжины солдат. Четверо остались на борту, остальные сошли на берег. Лодка тут же отошла в сторону на десяток саженей. Останься она у берега, мы бы незамеченными пропустили высадившийся отряд и, думаю, легко бы справились с оставшимися в лодке. Но тут пришлось вступить в бой. Солдаты эти оказались куда более лихими рубаками, чем охрана, а уж про офицера, что с ними был, и сказать нечего - на совесть дрался. Но, главное, командовал умело и правильно - заставил нас выйти из укрытия, под стволы тех, кто сидел в лодке. И приказал стрелять в нас, не боясь задеть своих, и не щадить его самого. Я это отчего так уверенно говорю, что все это было совершенно понятно, хоть языка я и не знаю. И ведь никто в лодке не осмелился ослушаться - тут же грянул залп! Который и добил тех японцев, что были еще на ногах и что собой заслонили нас. Да мы и сами постарались за ними скрыться от пуль. Второму залпу мы состояться не дали, укрылись за камнем и уж оттуда расстреляли всех в лодке. И все же… Мы уж, как положено, проверили, чтобы никто из врагов на берегу
не смог для нас быть опасен. Но в лодке проверить не могли… Там оставался офицер, который схитрил и, поняв, к кому поворачивается удача, спрятался на дне лодки. Солдатам, видимо, приказал стоять и стрелять до последнего, а сам отлеживался. Впрочем, поступил он здраво, хоть со стороны это не выглядело благородным поступком. Потому что не жизнь свою берег, а до конца старался выполнить свой приказ, как мы исполняли свой. Дождался, пока подойдет наша лодка, пока мы начнем грузиться, встал с винтовкой в полный рост и успел расстрелять все пять патронов в магазине. Снова упасть на дно и перезарядить или схватить другую винтовку не успел, Григорий ему не дал. Но урон нам нанес больший, чем все остальные до него. Полковнику пуля вошла в сердце, мне он прострелил руку и тяжело ранил одного из матросов.
        - Хороший был стрелок! - зло сказал Иван Порфирьевич.
        - Если бы не сильная качка, положил бы все пять пуль в яблочко, - по-прежнему ровно ответил ему казак.
        - Простите, что отвлек…
        - Это ничего. Вы уж, наверное, поняли, что рассказ мой этим, по сути, и заканчивается, потому что дальше мы добрались до нашего берега, где нас свои поджидали. Григорий надеялся, что полковнику еще можно помочь, и расстегнул на нем рубаху, вот тогда я и увидел тот крестик, про который мы говорили. Вот и все.
        - А тот человек, которого вы спасали? Он что?
        - Спасенный наш так и не проронил ни слова за все время, что был с нами. И маски не снял. Лишь крепко обнял нас на прощание. Так что, кто он таков был, я и ума не приложу.
        - Но догадываетесь?
        - Может, и догадываюсь в самых общих чертах. Но от моих догадок толку мало.
        - А товарищ ваш, Шолохов?
        - Жив и здоров, вот и по службе недавно меня нагнал, тоже есаул теперь.
        За окнами вагона давно уже стемнело, но никто не порывался включить электричество. Так и расстались в темноте. Мы с дедушкой еще посидели, держась за руки.
        38
        Проснулась я с мыслью о том, что надо бы Пете сообщить, что преступник схвачен. Он ведь, наверное, догадался, что все мои телеграммы не просто так посланы, не развлечения ради, а стало быть, переживает. А я вчера об этом забыла и не написала ему, что волноваться больше не нужно.
        Я пошла умываться и в коридоре встретила Ивана Порфирьевича.
        - Вот стою, дожидаюсь станции, - сказал он. - Совершенно из головы вылетело сообщить о поимке преступника. А то ведь наши дома переживают.
        Пришлось ему объяснять, отчего эти слова меня так насмешили.
        Мы вместе сходили и отправили свои телеграммы, и тут я вспомнила про тот листок, что был найден в пакете и в котором написано было по-русски. Оказалось, что и про это мы забыли одинаково. Мы собрались в нашем купе, товарищ прокурора достал листок и прочитал написанное вслух:
        «Любезный друг мой, Михаил Наумович. Вы, верно, помните наш разговор, в котором вы высказали догадку, что я в славном городе Шанхае занят не только банковскими делами. Я в тот раз отшутился, но вы и так поняли, что угадали верно. Вот только не знаю, как вы к тому отнеслись. Очень хочу верить, что с правильным пониманием.
        А сейчас прошу меня простить за то, что помимо вашей воли вынужден и вас вовлечь в эти скрытые от людских глаз дела. И тем подвергаю вас смертельной опасности. Играть своей жизнью давно уж стало для меня привычным, но столь небрежно отнестись к жизни другого человека приходится впервые.
        Догадываюсь, какой гнев вы испытаете, увидев мой необычный подарок. Тем не менее прошу вас как можно скорее передать его в то учреждение, которое я намеком называл вам. Передать по возможности лично, со всеми мерами предосторожности, ибо речь идет о вопросах государственной безопасности.
        Удастся мне выбраться целым и в этот раз, принесу свои извинения лично.
        А пока прощайте.
        Искренне ваш, г-н Поляков».
        - Как вы полагаете, Иван Порфирьевич, война скоро будет? - спросил дедушка.
        - Это что понимать под словом «скоро». Но то, что будет у нас война с Японией, это уже однозначно. Да она уже идет. Вон сколько смертей.
        - Я ведь верно понял, что и смерть Володи к этой войне отнести надо?
        - Верно. Очень бы хотелось, чтобы все это было не напрасным. А знаете что? Мне вот показалось, что этот господин Поляков, - он слегка потряс запиской, - вполне мог быть тем человеком, которого ваш отец, Даша, спасал. Узнать, так ли это было на самом деле, у нас никогда не получится. Но ведь могло, могло и так быть. Я не так много разбираюсь в подобных делах, но уверен, что человек этот был резидентом нашей разведки и успел немало сделать. Нам же важно теперь, чтобы пакет этот попал по назначению.
        - Вы, похоже, и адрес знаете, по которому его надо доставить.
        - Знаю, Афанасий Николаевич. Знаю. И обещаю, что доставлю.
        - Ну хватит о грустном, - сказал дедушка. - Не позавтракать ли нам?
        - Кто-то, может, и стал бы возражать, но не я, - засмеялся Иван Порфирьевич. - А вы, Даша?
        - Ну должны же мы насладиться уютом и комфортом, - сказала я. - А то только разговаривали на эти темы. Пелагея, конечно, готовила вкуснее, но и здесь повара хорошие.
        39
        Окончание всей этой истории, развернувшейся в его родном городе и за тысячи верст от него, Петя узнал на следующий день из рассказа Михаила Аполинарьевича.
        Господин Сидоров в свою последнюю поездку в Шанхай свел краткое знакомство с неким человеком, имя которого Пете ничего не говорило. Познакомились, посидели, как это водится, поговорили о разном и расстались, как полагал Сидоров, навсегда. Но неожиданно получил от своего знакомого письмо, где тот писал, что, мол, желает по своим делам свести близкое знакомство с Соболевым, но не имеет возможности приехать в Томск. Зато в скором времени должен ехать в столицу, и если господин Соболев также станет выезжать в Москву или Петербург, просил Сидорова сообщить о том, но лучше скрытно, чтобы знакомство в поезде не выглядело нарочитым. Обещал в случае удачного решения дел щедро отблагодарить. Письмоводитель счел возможным такую просьбу исполнить. Но вскоре узнал о смерти банкира и призадумался. Идти в полицию побаивался, но тут еще и телеграмма пришла от того же знакомца с поручением встретить некоего господина и оказать тому содействие в чем бы то ни было. Тут уж господин Сидоров окончательно понял, что его всеми неправдами втягивают в преступные дела, и стал думать, как этого избежать. Вот и надумал
самолично сдать приезжего полиции, что и проделал известным Пете способом. Приезжий смог сообщить полиции лишь то, что ему поручено проникнуть в дом покойного Соболева - в чем, то есть в проникновении в чужие дома, он был большим специалистом - и со всем тщанием провести в нем обыск на предмет нахождения коричневого пакета, надписанного по китайской азбуке. В случае неудачи ему следовало предпринять попытку отыскать этот пакет в рабочем кабинете покойного.
        Вскоре Михаил позвонил еще раз и сказал, что господин Еренев прислал телеграмму, в которой сказано, что Даша благополучно схватила преступника, убившего Соболева. Петя такому повороту дел ничуть не удивился, потому что и сам получил телеграмму. Правда, из телеграммы, присланной Дашей ему, получалось, что преступник схвачен. Без уточнения того, кем и как. Но как бы ему ни было любопытно, он не побежал на почту, посчитав, что нужды в срочной телеграмме нет, а сел писать длинное письмо с отчетом о своих действиях и о всех происшествиях и с кучей вопросов о событиях в поезде.
        40
        Наше путешествие распалось ровно на две части. И последние трое суток пути разительно отличались от первых трех. Мы читали, переводили нашу пьесу то вдвоем, а то и втроем с английским журналистом. На станциях прогуливались по перрону, покупали газеты и сладости. В пути мы с Машей нередко играли в компании молодых поручиков. Чаще в фанты, а не в карты, потому что играть со мной, даже просто на интерес, они откровенно боялись. Нередко мы просто рассаживались в салоне на диванах и смотрели в окна на проплывающие мимо сотни и тысячи верст. Иногда кто-нибудь высказывался в том духе, что вот она какая огромная Волга. И тогда все начинали говорить:
        - Но с нашей Обью все равно не сравнится!
        - И с Енисеем!
        - И с Амуром-батюшкой.
        И говорилось это людьми, что в Сибири прожили не так и долго.
        Концертов, настоящих концертов с большой программой мы не устраивали больше, но по вечерам многие наши артисты да и прочие пассажиры нередко музицировали. То есть играли какие-нибудь мелодии, порой пели куплеты или романсы. Дамы потягивали вино, мужчины пускали клубы ароматного дыма. Все переговаривались вполголоса. Было славно и уютно.
        Мужчины, за исключением, конечно, военных и большинства наших артистов, к концу пути изрядно заросли щетиной. Отчего-то все считали, что бриться в дороге необязательно. Но как только мы подъехали к Москве достаточно близко, все они кинулись бриться, и даже очереди стали образовываться.
        Мы сели в поезд в понедельник утром, а в субботу в пять минут восьмого вечера с ревом вкатились на Ярославский вокзал. Вся дорога заняла ровно четыре дня, двадцать три часа и пятьдесят пять минут, точно по расписанию, если учесть разницу во времени.
        41
        - Ну вот, осталось пришвартоваться, - пошутил капитан-лейтенант Алексей Павлович, когда впереди по ходу поезда замелькали московские окраины. - Пойду к себе готовиться к высадке на берег.
        - Всего доброго, - отозвались мы с Машей.
        - Рад был свести знакомство, господин капитан-лейтенант, - пожал ему руку на прощание Семен Андреевич.
        - Семен Андреевич, а вас в Москве встречать будут? - заинтересовалась Маша.
        - В Москве? Меня дома встречать будут, - заулыбался своим мыслям есаул, - а в Москве вроде и некому. Да и некогда мне встречаться, мне на свой поезд через пять часов пересаживаться.
        - Пойду и я к себе, - сказала я, - дедушка, наверное, уже беспокоится.
        - Ой, как жалко расставаться! - всхлипнула Маша.
        - А вы, Мария Петровна, не расстраивайтесь, - стал подбадривать ее есаул. - Мир тесен, еще встретитесь.
        - Может, и встретимся, - чуть повеселела Маша, - но все равно неохота прощаться.
        Я поспешила выскользнуть из салона, потому что у самой слезы стали к глазам подкатывать.
        Мы проехали немало разных станций, были среди них очень оживленные. Но все равно не такие, как этот вокзал. Мы с дедушкой шагнули на асфальт перрона и стали ждать, когда выгрузят наш багаж.
        Я увидела, как в нашу сторону вышагивают три бравых казачьих офицера. Вдоль первого вагона второго класса они шли, вглядываясь в лица, мимо первого класса пошли быстрее и встали очень резко, увидав выходящего из него нашего есаула.
        - Семен! Котов! - заорал один из встречающих. - Какого черта ты первым классом стал разъезжать? В богатеи выбился!
        - Ну так по нашим сибирским понятиям еще и не выбился, но первым классом могу себе позволить, - весело отвечал Семен Котов, обнимаясь с друзьями. - Вы тут откуда?
        - По службе пришлось обе столицы посетить. Сегодня вот домой собрались ехать, а мне письмо сюда пришло от Любаши, что и ты сегодня прибываешь! Вот мы и приперлись тебя, чертяку, встречать.
        - А Любаша там как?
        - Как, как! Ждет, последние месяцы только про тебя разговоры, мне уж они осточертели. Жду не дождусь, когда сестренку заберешь.
        - Прямо-таки не дождешься?
        - Эх! Кабы с кем другим, так и не отпустил бы никуда. Особенно в такую даль. Ладно, ты-то как добрался?
        - Лучше не спрашивай, все равно не поверишь, - тут Котов увидел нас с дедушкой. - Дарья Владимировна! Позвольте я вас землякам представлю, а то ведь и вправду не поверят, когда я им рассказывать стану.
        - А вы много не рассказывайте, раз они такие неверующие! - засмеялась я.
        Семен Андреевич стал нас представлять, а тут раздался крик:
        - Ограбили! Держи вора!
        Кричала само собой Софья Яковлевна, а от нее со всех ног с дамской сумкой в руках бежал, не разбирая дороги, ее обидчик. Следом мчалась вырвавшая поводок Мими. Этакая пигалица противная, но вот же, первой кинулась на защиту хозяйкиного добра. Я прикинула, что хоть вор особо дороги и не разбирает, но все равно предпочтет пробежать мимо меня, а не рядом с казаками. Сама я даже оборачиваться не стала. Сделала шажок назад, и все. Воришка покатился с размаху по перрону, а тут и Мими подоспела и вцепилась в него зубками. Следом подоспели жандармы и городовой, скрутили вору руки, с огромным трудом оторвали от него собачонку и потащили в отделение. Вора, конечно, а не Мими. А Софья Яковлевна заполучила назад свою собаку и свою сумку. А я подумала, узнай воришка, что в этой сумке лежит, от досады руки бы на себя наложил.
        - Ох, Дарья Владимировна! Как же я вам благодарна! - всплеснула руками Софья Яковлевна.
        - Да за что? - удивилась я, кажется, вполне натурально.
        - За то, что грабителя остановили, - настаивала на своем едва не ограбленная попутчица. - У меня же в сумке…
        - Софья Яковлевна! - строго сказала я.
        - Молчу, молчу, - согласилась она. - Всего вам доброго.
        И отошла. А есаул Котов с гордым видом посмотрел на своих товарищей:
        - Видели?
        - Что? Как ворюга споткнулся?
        - Кто его заставил споткнуться!
        - А кто?
        - Эх! Ротозеи! Вот, Дарья Владимировна, хоть вы и продемонстрировали нам подтверждение моих будущих рассказов, но без особой пользы. Кое-кто у них под носом происходящего не видит! - есаул огорчился так, словно это его собственный подвиг остался незамеченным.
        - Мисс Даша! - окликнул меня проходящий мимо нас мистер Фрейзер. - Как ни жалко, но пора сказать в последний раз до свидания. Я все эти дни мучился: включать мне события, с вами связанные, в мою будущую книгу или нет?
        - И к какому решению пришли?
        - Боюсь, никто мне не поверит. И это сильно навредит моей книге. Даже та правда про Сибирь, что я собираюсь написать, многим моим соотечественникам покажется сказкой. А если в книге будет еще и такая история, то верить перестанут и всему остальному.
        - Так вы попробуйте написать отдельный рассказ, вроде тех, что о сыщике Шерлоке Холмсе, - посоветовал ему есаул и вдруг смутился, стал оглядываться на своих товарищей, но те пребывали в некотором недоумении и даже не подумали заподозрить Семена Котова в чтении таких несерьезных вещиц.
        - В этом есть здравое начало! - сказал англичанин Котову. - Прощайте, леди и джентльмены. А вас, мисс Дарья, и вас, мистер Афанасий, стану ждать в Лондоне!
        - Вы про нас тоже не забывайте. Если задержитесь в Москве, непременно заглядывайте, - ответил ему дедушка.
        Похоже, этот разговор произвел на земляков есаула Котова куда большее впечатление, чем поимка воришки. Но высказаться они не успели, как раз подошли оба поручика:
        - Здравствуйте, господа офицеры, - приветствовали они казаков. - А вы, Афанасий Николаевич, и вы, Дарья Владимировна, прощайте. Мы эту поездку на всю жизнь запомним и станем детям и внукам рассказывать. Одна беда - мало кто поверит.
        Лица казаков стали совершенно вытянутыми.
        А тут еще подошли Игнатий Иванович, Арсений Игнатьевич, Сергей со своим заветным ключом от багажного вагона и Павел Истомин.
        - Вовремя управились! - сказал Сергей. - Дарья Владимировна, уж не обессудьте, примите от нас подарок.
        - Не можем же мы свою спасительницу без подарка отпустить, - поддакнул Истомин и протянул мне коробку. - Вы откройте, вам должно понравиться.
        В коробке оказался маленький вагончик, но точно такой, в каком мы ехали. Даже деревянные детали были из ясеня и красного дерева. По вагону была надпись «Прямое Сибирское сообщение. 2-го кл. 18 мест».
        - Там еще крышу можно поднять и внутрь заглянуть, - вставил Арсений Игнатьевич. - Это мой племянник похожую модель делал для выставки в Париже. Вот и для вас изготовил.
        - Да когда же вы успели? - удивился дедушка.
        - Ну не вам одним телеграф доступен, - хитро улыбнулся проводник.
        - Господа! - раздался громкий голос. - Извольте получать багаж.
        Мы стали прощаться.
        - Невесте своей, Семен Андреевич, поклон передавайте, - сказал дедушка есаулу Котову.
        - И от меня тоже, - добавила я.
        - А можно я скажу ей, что моя знакомая графиня Бестужева поклон передала? - смутился Котов.
        - Можно, - рассмеялась я. - Доброго вам пути.
        42
        Мы уже почти покончили с получением багажа, да и большая часть труппы разошлась, когда на перроне показалась ну очень серьезная с виду дама в ватерпруфе[41 - ВАТЕРПРУФ - летнее женское пальто.] и шляпе. Огляделась и уверенно подошла к нам.
        - Здравствуйте, Афанасий Николаевич. Здравствуйте, Дарья Владимировна.
        - Здравствуйте, Антонина Васильевна, - ответила я.
        Дама чуть изогнула бровь, но ничем иным удивления не выказала. Я, конечно, слышала от дедушки, что у нас в Москве теперь есть экономка и даже имя с отчеством помнила, но отчего-то не ждала, что она станет нас встречать. А сама она, уж верно, не ждала, что ее узнают.
        - Ну раз нет нужды объясняться, - улыбнулась Антонина Васильевна, - то мне остается ждать распоряжений. Прикажете багаж грузить?
        Дедушка кивнул, а наша экономка махнула рукой носильщикам.
        - Я, Афанасий Николаевич, согласно вашим распоряжениям, пока по поводу транспорта никаких шагов не предпринимала, так что сегодня мы на извозчике. Следуйте, пожалуйста, за мной.
        Через минуту мы уже сидели в щегольском фаэтоне с откидным верхом, запряженным гнедой парой. А еще через четверть часа подъехали к нашему дому. Извозчик на пару с дворником занесли наши чемоданы в квартиру, где у порога нас поджидали две женщины. Одна совсем молодая, вторая заметно старше. И как две капли воды похожая на Пелагею или ее старшую сестру. Я сразу уверилась в том, что это наша кухарка и что готовить она должна не намного хуже Пелагеи. Вторая женщина оказалась горничной.
        Мы с дедушкой, познакомившись с прислугой, чуть растерялись. Отвыкли от нашей квартиры, где не были более десяти месяцев. А уж от собственной прислуги мы отвыкали много дольше. Театральному суфлеру и его внучке прислуга не по карману.
        Я никак не могла вспомнить, как же нужно себя вести в таких условиях. Но к хорошему привыкаешь быстро.
        43
        Уже на следующий день мы снова начали собираться в дорогу. Маменька должна была приехать в Лондон спустя две недели с небольшим, и нам очень хотелось ее опередить и встретить там. Дедушка был занят оформлением паспортов и улаживанием прочих формальностей. Я по большей части ходила по магазинам, читала книги и писала письма.
        Собралась было описать события этого богатого на события года, но поняла, что это займет у меня не один месяц, и отложила на потом.
        Каждое утро я ходила на наш стадион - так папенька называл наш гимнастический зал - и иногда проводила там по несколько часов. Даренный мне кинжал я повесила там же на стене и даже подумывала, не купить ли еще один, а то в одиночестве он смотрелся не слишком выразительно.
        Но тут пришло письмо от Пети. Сколько времени он его писал, мне было неизвестно, но читала я его очень долго. А в самом конце оказался приятный сюрприз. Петя с отцом собрались в Лондон! В самые ближайшие дни. Александр Сергеевич еще при нас говорил, что летом они, скорее всего, поедут за границу. Но речь в тех разговорах шла о Баден-Бадене, а не о Лондоне. Но Пете как-то удалось изменить планы родителя. И я была этому ужасно рада.
        В общем, за всей этой суетой я почти и не вспоминала о событиях в Транссибирском экспрессе. Даже когда смотрела на папин портрет, с которого сразу по приезде сняла траурную ленточку - ни к чему она на папином портрете.
        Но тут однажды вечером объявился Иван Порфирьевич.
        - Мне удалось кое-что узнать о продолжении происшествий, случившихся с нами по дороге сюда, - начал он с порога. - Но расскажу я вам, если вы меня накормите! А пока, Даша, держите вот это.
        Я взяла из его рук длинный предмет, обернутый куском полотна, и развернула. Трость! Та самая, в которой оказался самурайский меч мистера Ю.
        - Этот трофей разрешено вручить вам в качестве награды за проявленную доблесть, - довольно заулыбался господин Еренев.
        - Я его вместе с моим кинжалом повешу, - тут же решила я.
        Ужинали мы, разговаривая о пустяках да о ближайших планах. Делились новостями из Томска. Кофе пить мы перешли в дедушкин кабинет, и только там Иван Порфирьевич заговорил про дело, о котором обещал рассказать, едва у нас на пороге появившись.
        - Вот ведь какое дело, - начал он. - Преступник - уж не знаю, как его и называть? Не мистером же Ю? - молчит. И молчать будет до самого своего конца. От рассказов его сообщников тоже толку мало. Но пакет! Пакет такого рассказал, что в самых верхах забегали.
        - Вы уж нас не интригуйте, Иван Порфирьевич! - попросила я. - Мы и так в нетерпении.
        - Да я не интригую, я с мыслями собираюсь. Про содержание того пакета мне лишь намекнули, да и то не про все. Далеко не про все! Но хуже всего, что стребовали с меня слово даже намеков о тех намеках не делать. Отдай мне приказ, так я его перед вами бы нарушил. Но нарушить данное слово…
        - Ну что ж, - сказал дедушка. - Слово держать нужно. Может, и к лучшему, что мы много не узнаем.
        - Слово я, Афанасий Николаевич, давал не передавать вам того, что слышал в разных кабинетах от разных важных чинов. Но рассуждать-то нам никто не запрещал и обещаний об этом не просил?
        Дедушка пожал плечами, я промолчала, соглашаясь, что рассуждать мы имеем полное право.
        - Встретил я пару-тройку дней назад нашего английского журналиста. Застал его на чемоданах, но застал. И вот что он мне передал.
        Иван Порфирьевич вытащил из внутреннего кармана газету и протянул мне. Это была английская газета с ничего мне не говорящим названием. К тому же плохо напечатанная на желтоватой бумаге[42 - Малопопулярные газеты с небольшими тиражами, как правило, печатали на дешевой желтоватой бумаге, откуда и произошло привычное нам выражение «желтая пресса».]. Но раз мне ее дали, следовательно, в ней написано что-то важное. Скорее всего, вот эта заметка, обведенная карандашом.
        «Японские заказы, размещенные на наших военных верфях «Тэймз Айрон Уокс», «Армстронг и К°» и «Джон Браун» в Клайдбэнке и иных английских верфях, все вокруг склонны приветствовать, - писал неизвестный журналист. - Со стапелей уже сошли несколько броненосцев, еще пять строятся. Не стану оспаривать выгоду этих заказов. Они, несомненно, нам выгодны. И владельцам верфей, и простым судостроителям.
        Не стану также касаться политических аспектов, то есть того, о чем порой говорят, - не стоит ли нам остеречься вооружать такого серьезного противника, как Япония? Тем более что, откажись мы от их заказов, они их тут же передадут на верфи Германии, Франции, Италии, Голландии и бог знает куда еще. К тому же японцы строят свой военный флот и у себя. И вот об одной странности японского судостроения мне и хотелось бы рассказать.
        Мало кому известно, что изначальный заказ на броненосцы включал не три, а четыре корабля одного класса и примерно одного водоизмещения. Но от третьего правительство Японии отказалось в тот момент, когда проектирование судна было завершено, но закладка еще не состоялась. По условиям контракта никакого возмещения убытков в такой ситуации не производилось. И это при том, что проектирование, по стоимости затрат на него, вполне сопоставимо с затратами на строительство судна.
        Этот факт предпочли не афишировать, о нем, по сути, нигде не было публично упомянуто.
        Но и это еще не то, о чем мне хотелось бы сообщить нашим читателям, но мы как раз к этому и подобрались.
        Недавно на одной из японских верфей был спущен на воду броненосец «Цукуба».
        И что в этом факте удивительного, спросите вы? Да то, что по своим характеристикам он полностью повторяет тот самый крейсер, от постройки которого на наших верфях японцы отказались. Вплоть до технических мелочей вроде устройства кают-компании!
        Всегда с уважением относился к своим читателям и уверен, что они и в этот раз сделают из сказанного очевидные и правильные выводы».
        - Будь такое напечатано в «Таймс»[43 - «ТАЙМС» - одна из самых влиятельных британских газет.], это обрело бы характер международного скандала, - сказал Иван Порфирьевич, когда я закончила чтение вслух. - Но никто бы такой публикации в «Таймс», равно в любой другой солидной газете, не допустил бы. Ну что, какие выводы вы сделали?
        - Мне доводилось видеть чертежи парохода, - сказал дедушка и приподнял руку над столом на локоть, - вот такой толщины была папка и все шириной с этот стол.
        - То есть ты хочешь сказать, что так просто ее украсть не получится? - спросила я.
        - Не получится, - ответил за него Иван Порфирьевич. - Нужен, обязательно нужен сообщник из числа тех, кто имеет доступ к чертежам. Умелый помощник, способный сделать копии сложнейших чертежей, потому что сам оригинальный проект, скорее всего, похищен не был. Уж слишком все это непросто.
        - Получается, что Япония в скором времени откажется от постройки еще одного корабля? - спросила я у Ивана Порфирьевича.
        - Уже! Уже отказалась. Мне об этом мистер Фрейзер также сказал, но получил он эти сведения не из газеты, а из письма. Умен наш англичанин! Как все верно понял!
        - А в том пакете были документы, свидетельствующие о намерении похитить еще один проект?
        - Это вы сами придумали, Даша. Я вам ничего этого не говорил, - открестился Иван Порфирьевич, тем самым ответив мне утвердительно. - Мне кажется, нет, я уверен, что эти документы, о которых вы спросили, самые маловажные из того пакета. Очень надеюсь, что у нас в империи достанет светлых голов их правильно использовать. Так что наши с вами деяния достойны наград. Мне на это тоже намекнули и даже просили этот намек вам передать. Может, сам император чем одарит?
        Иван Порфирьевич ушел, а мы с дедушкой еще долго говорили на эту тему. Нет, не о том, что нам, возможно, полагается награда. А о том, стоили ли эти документы такого числа жертв. Еще говорили, что жертв этих может быть много больше, чем нам известно. И очень нам хотелось надеяться, что документы крайне важны для безопасности нашей империи, что и впрямь найдутся у нас светлые умы, чтобы полученными сведениями воспользоваться так, чтобы можно было с уверенностью сказать - люди погибли не напрасно…
        Эпилог
        Подарков от Его Императорского Величества мы так и не дождались. Но все равно у этой истории был еще один финал, состоявшийся много позже.
        Мы получили письмо из Томска. Вернее, писем было несколько: от Полины, от Марии Степановны и от Ивана Порфирьевича. Его письмо было самым тоненьким: в конверт были вложены газетная вырезка и четвертушка бумажного листа. Да и тот был исписан лишь отчасти.
        В газетной заметке было сказано о том, что в Японии произошла катастрофа, прямо со стапеля верфи новый броненосный корабль ушел на дно. О причинах сказано не было.
        А Иван Порфирьевич написал вот что:
        «Помните, я уж говорил однажды, что война уже идет? Вот и суда начали тонуть. Полагаю, что мы с вами имеем полное право сказать, что один из японских крейсеров потоплен при нашем скромном, но непосредственном участии. Теперь дело за нашими генералами и адмиралами».
        - Дедушка, я, кажется, ничего не поняла! - обратилась я к деду.
        - Не может быть! В первый раз такое признание слышу. Все, не буду больше дразнить. Как я понял, люди, к которым попал тот злополучный пакет, сочли возможным сообщить англичанам о той части его содержания, что их касалась. А именно о намерениях Японии украсть у них чертежи нового крейсера. Те не стали чинить препятствия похищению. Но сумели организовать все таким образом, что Япония заполучила фальшивку. Вернее, не фальшивку, а проект, в котором намеренно сделали серьезную, но малозаметную ошибку. Вот из-за этой ошибки корабль и затонул, еще не начав первое плавание. Понятно?
        - Теперь понятно, дедушка. Англичане сумели отомстить за нечестную игру, которую с ними вели японцы. При нашем скромном участии. Ну и для России польза, что у Японии одним кораблем меньше имеется. Так? А про наших генералов и адмиралов что имелось в виду?
        - Да то, что и они должны воспользоваться полученными из того пакета, да и не только из него, сведениями не менее разумно. То есть весьма тщательно и верно подготовиться к войне.
        - Маме расскажем?
        - Думаю, что об этом можно и нужно рассказать. Надеюсь, о подробностях других своих подвигов ты не проговорилась?
        Я не совсем поняла, какие «подвиги» он имел в виду - те, что случились в Сибири, те, которые происходили в вагонах Транссибирского экспресса, или самые последние - в Лондоне и Франции? Но переспрашивать не стала.
        Послесловие от автора
        Предпосылками для создания сюжета этой повести послужили вполне реальные факты.
        1. Разведка Японии начала проявлять значительную активность в России начиная с конца 80-х годов XIX столетия. В силу внешних отличий от европейцев, японские разведчики весьма часто выдавали себя за китайцев или корейцев, но бывало, что и за представителей российских народов: чукчей, эвенков. Использованием криминальных элементов в своих целях занимались все разведки без исключения, так что и этот момент можно считать вполне реальным. Российские контрразведка и военная разведка вынуждены были вступить в противоборство с разведкой Японии и противостояли ей достаточно успешно. Об этом написано немало документальных книг. К сожалению, военное руководство России оказалось не столь умелым и сведущим, как разведка, и далеко не всегда обращало на пользу дела информацию, добытую с огромным трудом.
        2. На рубеже XIX -XX столетий Япония приступила к созданию мощного военного флота. Броненосные крейсеры строились по заказам в Италии, Германии, Англии. Но и собственные верфи Страны восходящего солнца не стояли без дела, осваивали сложнейшие технологии строительства современнейших на тот момент военных кораблей. В преддверии Русско-японской войны со стапеля на дно в Японии пошло одно из судов, точно повторяющее ранее заказанный в Англии корабль, от постройки которого позже под благовидным предлогом отказались. Скорее всего, английские спецслужбы, зная, что такое «английское» судно строится не впервые (сколько раз японцы этот трюк повторяли с заказанными в Англии, Италии и Германии судами, неизвестно, есть предположения, что это была система), сумели подсунуть проект с ошибкой.
        Основываясь на этих сведениях, автор счел возможным сделать допущения, положенные в основу сюжета романа.
        notes
        Примечания
        1
        1 фунт равен 409 граммам.
        2
        Охраной железных дорог в Российской империи занималась не полиция, а специальное железнодорожное жандармское управление.
        3
        Транссибирский экспресс проходил раз в две недели и отличался невероятной роскошью и комфортом. Оттого и вызывал не меньший интерес, чем шикарный лимузин или огромная яхта.
        4
        МОВЕТОН (от фр. mauvais ton - дурной тон) - поведение, манеры и поступки, не принятые в приличном обществе; невоспитанность.
        5
        1 сажень = 3 аршина = 7 футов = 12 пядей = 48 вершков = 84 дюйма = 100 соток = 2,1336 м.
        6
        Столицей в то время являлся Санкт-Петербург, но Москва считалась «второй столицей».
        7
        ПОЛИЦМЕЙСТЕР (нем. Polizeimeister) - в Российской империи начальник полиции во всех губернских и других крупных городах.
        8
        АНТРЕПРИЗА (фр. entreprise - предприятие) - форма организации театрального дела, в котором частный предприниматель (антрепренер) собирает актеров для участия в одном спектакле или для гастролей в другом городе в течение сезона.
        9
        Герои книги «Игра на изумруд» из серии «Приключения Даши Бестужевой».
        10
        В то время вагоны первого класса были окрашены в синий цвет, второго - золотисто-желтый, третьего - зеленый, четвертого - коричневый.
        11
        Двери купе в то время не отодвигались, а открывались в сторону коридора.
        12
        ЕСАУЛ - офицерский чин в казачьих войсках, равный чину капитана в пехоте или современному званию майора.
        13
        Такая путаница, невольная или специально устраиваемая, не была редкостью.
        14
        Орден Святого Георгия, или Георгиевский крест. В данном случае офицерский. Присваивался за подвиги в сражениях и был очень почетен.
        15
        ПАК, КИМ И ЛИ - самые распространенные корейские фамилии. Их носит больше трети корейцев.
        16
        Афанасий Николаевич каламбурит, то есть использует игру слов, намекая на популярную пьесу Александра Дюма-сына «Дама с камелиями».
        17
        СУХОЕ ВАРЕНЬЕ - ягоды и фрукты, сваренные в сиропе, после от сиропа отделенные и подсушенные. Почти то же самое, что и цукаты.
        18
        Подовым пирогом называют пирог, испеченный на поду - в топке русской печи. Готовят их полусдобными, сдобными, рассыпчатыми и слоеными, но чаще всего из дрожжевого теста.
        19
        Издательство И. Д. Сытина выпускало, помимо прочего, общедоступную для самых широких масс литературу в виде тоненьких книжечек-брошюр ценой от одной копейки.
        20
        ТРАНСВААЛЬ - часть территории современной Южно-Африканской Республики, существовал как обособленное государство. Буры или африканеры - потомки голландских переселенцев, основавшие в Южной Африке свои государства Трансвааль и Оранжевую республику.
        21
        Джон Фостер Фрейзер исполнил свое намерение и выпустил книгу под таким названием. Очень интересная и правдивая книга.
        22
        Черная паюсная икра готовится из осетровых, белуги, севрюги. Это прессованная соленая икра в отличие от зернистой.
        23
        РАССТЕГАИ - пирожки с незащипанным верхом, «расстегнутые».
        24
        Good morning, miss! (англ.) - доброе утро, мисс!
        25
        Обращение определялось занимаемым чином в соответствии с табелью о рангах.
        26
        Слово «убить» употреблялось не только в современном значении, но и в смысле нанесения ран или увечий. Так что вопрос Афанасия Николаевича обоснован и отнюдь не курьезен.
        27
        НЕСЕССЕР (фр. necessaire - необходимый) - специальный контейнер (сумка, шкатулка, футляр и пр.) для мелких предметов, в данном случае для предметов гигиены, необходимых в дороге.
        28
        АРИФМОМЕТР - механическая счетная машинка.
        29
        ГАРНИТУРКИ - здесь: знаки различия на петлицах мундира.
        30
        ORIENT-EXPRESS - знаменитый по книгам и фильмам Восточный экспресс, поезд, также отличавшийся роскошью и комфортом.
        31
        УРЖАТКА - один из районов Томска.
        32
        НУВОРИШ (от фр. nouveau riche - новый богач) - быстро разбогатевший человек низкого сословия.
        33
        НЕГЛИЖЕ - одетый по-домашнему, в данном случае в пижаму.
        34
        БРЕГЕТ (Breguet) - часы большой точности, которые могли отбивать минуты и показывали числа месяца. Эта марка часов по причине своей известности и высокого качества нередко употреблялась для обозначения карманных часов вообще.
        35
        В некоторые составы Транссибирского экспресса включались и вагоны-церкви.
        36
        Слово «изумление» раньше имело и иное значение: «из ума вышедший» или «ничего не соображающий».
        37
        АППЕРКОТ - в боксе прямой удар снизу вверх, обычно целью является подбородок.
        38
        SORRY (англ.) - простите.
        39
        ВИЗАВИ - тот, кто напротив.
        40
        ОХРАНКА (разг.) - так называли охранное отделение политической полиции, а порой и всю тайную полицию (жандармский корпус), занимавшуюся политическим сыском.
        41
        ВАТЕРПРУФ - летнее женское пальто.
        42
        Малопопулярные газеты с небольшими тиражами, как правило, печатали на дешевой желтоватой бумаге, откуда и произошло привычное нам выражение «желтая пресса».
        43
        «ТАЙМС» - одна из самых влиятельных британских газет.