Близнецы и "звезда" в подземелье Сергей Анатольевич Иванов
        Оля всегда мечтала стать знаменитой певицей. И когда ее пригласили участвовать в настоящих гастролях, она не смогла отказаться. Только вскоре поняла обман: юных артистов хотят использовать в качестве курьеров коварные и жестокие наркодельцы. Конечно, их надо вывести на чистую воду! Но... Оля оказывается в ловушке у бандитов. Ее брат-близнец Олежка, почувствовав беду, находит потерянную сестренкой туфельку. Теперь он знает, где искать Олю...
        Сергей Иванов
        Близнецы и "звезда" в подземелье
        Глава I ЗИМА И ЛЕТО
        Вы даже не представляете, как хорошо весною ехать с севера на юг. В нашей стране весна наступает довольно медленно и лениво, потому что... потому что — эх, что ж тут поделаешь! — потому что у нас все-таки зимняя страна.
        А когда едешь на юг, весна становится стремительной, как в волшебной сказке. Неделю назад, в Ярославле, Ольга и Олег еще подсыпали животным в клетки сена, чтоб те не мерзли ночью. Три дня назад, в Рязани, искали резиновые сапоги, потому что по-иному не добраться до рынка по весенней грязюке.
        А сегодня, в Таганроге, уже достают летнюю одежду — жара несусветная. И надеются, что, может быть, удастся как-нибудь обвести вокруг пальца родителей и смотаться на море.
        В Таганроге ведь море, известно вам это?! Азовское море! Правда, на карте оно обозначено бледно-синей маленькой кляксочкой. Однако на самом деле это море, настоящее — с волнами, с посвистом ветра, с песчаным пляжем, который тянется от горизонта до горизонта.
        Только вот вода пока холодновата, несмотря на то, что кругом все цветет — в смысле не все, конечно, так только говорится, а сливы, абрикосы и яблони. Но и этого вполне хватает, честное слово. В воздухе аромат, и тротуары засыпаны лепестками. А это, поверьте, очень здорово!
        Хочется жить, как сказала бабушка. Но вообще-то ей всегда «хочется жить», потому что она оптимистка, как утверждает дед Олава Джонович.
        А теперь давайте-ка разберемся, что за животные, которым надо сена подваливать, что за бабушка-оптимистка и что за дедушка с таким странным именем.
        Они все цирковые люди. Дед, бабушка, отец, мама и двое детей, а все вместе — маленькая труппа. Когда-то давным-давно дедушка Олава, тогда еще юный цирковой борец, приехал в нашу страну вместе со своими друзьями. И тут он познакомился с юной гимнасткой Тамарой Серегиной. Они полюбили друг друга, поженились — чернокожий житель острова Ямайка и русская девушка. Через какое-то время у них родился сын Всеволод, который был значительно белей папы, но значительно темней мамы. Такой отличный смуглый и голубоглазый широкоплечий парнишка. Сама судьба предрекла ему стать цирковым человеком — жонглером.
        А надо тут заметить, что Тамара Романовна воспитывалась в детском доме. Она и отчество взяла по имени своего любимого директора — Романа Борисовича Серегина — и фамилию его. Так часто делается в детских домах, когда у ребенка нет ни отца, ни матери. Или они такие, что и... эх, говорить не хочется!
        Однажды, когда Сева уже вырос, Тамара и Олава решили его показать Роману Борисовичу. И там смуглый добрый молодец нечаянно познакомился с красивой девушкой Мариной, представьте, тоже Серегиной, по уже известной вам причине имевшей отчество Романовна.
        Чтоб долго тут не тянуть, скажем сразу, что Сева и Марина полюбили друг друга, поженились... И потом, как это обычно бывает в хороших семьях, появился на свет ребенок.
        Только их появилось сразу двое — назвали двойняшек Олег и Ольга. Причем Олег родился на полторы минуты раньше. А это для близнецов очень важно. Хоть даже на полсекунды, а уже всю жизнь будешь считаться старшим. И другой двойняшка должен тебя слушаться.
        Или, по крайней мере, делать вид, .что слушается. Как было у Оли и О лежки.
        Ну ладно, это все предыстория. А история начинается с того, что они приехали в Ростов, в прекрасный, расчудесный Ростов. Можно сказать, столицу всего нашего юга! Он красиво стоит на холмах, его омывает Дон — река, которая знаменита почти так же, как Волга.
        Ростов весь в зеленой, вечно шелестящей листве, потому что его насквозь продувают южные, степные, пряные ветры... Эх, про это можно писать и писать. Но ведь у нас приключенческая книжка. Так давайте приключениями и займемся.
        Сильверы приехали в Ростов утром тридцатого мая. Разместили зверей в цирке, где в основном и должны были проходить их выступления. А что за звери — об этом чуть позже.
        Взрослые занялись хозяйственными делами: дед Олава с отцом — машинами (у Сильверов было два трейлера и «Волга»), мама с бабушкой — устройством дома: они сняли на полтора месяца помещение в одном из городских театров. В каком именно, говорить не будем, потому что там много чего случится. А хозяевам театра, возможно, такая «слава» была бы неприятна.
        Скажем только, что театр этот строился в далекие тридцатые годы, когда много всего происходило чудного. Театр, по замыслу архитектора, напоминал самолет. В его конфигурации угадывалось что-то вроде колес, что-то вроде крыльев. Только, естественно, все каменное или железобетонное.
        Ну а внутри из-за этого получилось довольно много не совсем удобных помещений непонятно какого предназначения. Нынешние хозяева театра решили, что вот их-то и можно сдавать. И вот у Сильверов оказалось три комнаты, которые все выходили в огромный зал, такой же почти, как школьный актовый, только там когда-то была просто свалка старых декораций и вообще театрального хлама. А потом — репетиционная для занятий танцами.
        Но поскольку потолок тут получился низковат (если смотреть снаружи, то зал этот был в крыле каменного «самолета»), помещение так и осталось по-настоящему не задействованным. Бабушка Тома и мама Марина добросовестно вымыли его, поставили стол, который когда-то использовался для спектаклей из купеческой жизни, окружили этот стол старыми креслами, укрыв их покрывалами, чтоб пружины не так лезли в глаза и впивались в тело. И вышла, как выразилась Тамара Романовна, «чудовищная гостиная».
        Зато остальные помещения были вполне нормальными: комната бабушки с дедушкой, комната мамы с папой и комната близнецов. Ее кое-как разгородили нашедшейся тут же ширмой и искусственным шкафом, который использовался в спектакле «Дама-невидимка».
        Близнецы же, «нагло пользуясь тем, что они дети» (как выразилась бабушка), помчали на Дон. Он был недалеко... Собственно, в Ростове редко встретишь район, где эта родная городу река была бы далеко.
        Близнецы даже и спрашивать ни у кого ничего не стали. Сообразили, что к Дону — это значит вниз. И побежали. Потому что идти спокойно просто не было сил: уж больно хотелось искупаться!
        Однако они не дошли, представьте себе. И ласты, которые Оля, немного трусившая воды, захватила с собой, не пригодились.
        На их пути оказалось кое-что поважнее, чем река в жаркий день. Такое, кажется, и представить себе было невозможно. Однако оно все же существовало!
        Висело на столбе.
        Вообще-то яркая бумажка. Но теперь таких ярких... «море»! И не заметишь, если не больно надо. Однако Ольге было именно надо и даже очень!
        Она замерла как вкопанная. А ее двойняшка, ее родная половинка по имени Олег, прошел по инерции несколько шагов, а потом почувствовал: что-то не то, как-то на сердце неспокойно. Оглянулся, а Ольки-то рядом нет!
        Стоит она у столба, на котором натянуты троллейбусные провода. Неподвижная, как этот самый столб! Ну ничего себе!
        Тогда, вернувшись, Олег через плечо сестры стал читать, что там ее зацепило. И сразу все понял. Хотел хмыкнуть иронически, но воздержался. Потому что Олег очень любил свою Ольку. И серьезно относился ко всем ее... несерьезным, как ему казалось, увлечениям.
        Впрочем, не станем больше томить читателя. Объявление было составлено что надо — не захочешь, да остановишься!
        Мечтаешь стать знаменитым певцом или певицей?
        Мечтаешь, чтобы тебя прослушала сама АЛЛА БОРИСОВНА ПУГАЧЕВА или, в крайнем случае, ФИЛИПП КИРКОРОВ?
        Знаем, что мечтаешь! В таком случае приходи 5 июня в ДК «СУВОРОВСКИЙ» по адресу (такому-то, такому-то^ на открытый экзамен в школу-конкурс «УТРЕННИЕ ЦВЕТЫ».
        С собой надо иметь всего 10 рублей, чтобы потом зайти в буфет и покушать.
        До будущей встречи!
        Желаем удачи!
        Дирекция школы-конкурса.
        — Может, все-таки пойдем искупнемся? — Олег тронул сестренку за плечо. — Сегодня ведь не пятое июня...
        — Зря ты иронизируешь! — сказала Ольга таким голосом, что... что лучше уж было помолчать.
        Олег в ответ самым мирным образом пожал плечами, дескать, я и не собирался, я с полным пониманием и тому подобное...
        Однако не тут-то было. Ольга с большим подозрением посмотрела на него:
        — Не ожидала я от тебя! Вот буквально не ожидала!
        Вообще-то надо сказать, что Олька была исключительно мирным, сговорчивым и вообще легким человеком. Но когда что-то касалось ее певческого таланта, ее будущей карьеры эстрадной звезды, тут она становилась совершенно непримиримой — даже со своим братом, со своей почти половинкой. Потому что двойняшки — это совсем особые существа, и нам, «простым людям», до конца их никогда не понять!
        — Оль... ну... ну хочешь, давай сейчас туда съездим и все подробно узнаем!
        Ольга посмотрела на брата таким взглядом, каким пограничник смотрит на пойманного контрабандиста.
        Но Олег на этот раз и глазом не моргнул. В ответ твердо взглянул на сестренку. И тогда она смилостивилась. Да и просто сообразила, что ведь дико это: за несколько дней до прослушивания тащиться в неизвестный Дом культуры, возможно, на другой конец города... А Ростова они совершенно не знали, а город это огромный. А Дон так и серебрился, так и сверкал золотом, изумрудами, сапфирами и всем прочим — буквально... только с горки сбеги.
        Ладно! — сказала Ольга. — Но пятого ты...
        Металлически иду с тобой!
        Эх, любим мы загадывать, клясться и давать обещания. А на деле-то все получается, увы, по-другому.
        Впрочем, об этом в следующей главе.
        Глава II НОВАЯ ПОДРУГА
        Вы уже поняли, что пятого июня у Олега «не сложилось». В Ростов буквально на сутки, на одно выступление, приехал известный клоун и огромный друг Олега Семен Семенович Птициани. Он вообще-то и Ольгин был «огромный друг», но ведь ей предстоял экзамен. И она сама решила отпустить брата, когда увидела, что у него глаза... прямо-таки пылают.
        Сказала спокойно:
        — Да не беспокойся, чего ты? Я нормально управлюсь... Даже, может, лучше, что тебя не будет.
        На самом деле это, конечно, совсем не было лучше. С Олежкой-то куда спокойней... Да и веселее. Потому что он всегда поддержит. Он ее надежный, надежнейший тыл! Если что не так, он сразу заметит. И какому-нибудь неприятному приставале жестко скажет, чтоб не лезли к его сестре. И он уже так умеет сказать, что точно не полезут!
        Теперь Олежки не было, и ей предстояло защищать себя самой. Да еще при таком ответственном деле. Которое, может, вообще станет главным делом всей ее жизни.
        Единственно, что успел сделать Олег, это узнал, как туда ехать. Оказалось, очень просто — на автобусе... Они скоро выяснили, что Ростов, этот очень не маленький город, рассекают на куски автобусные маршруты. Трамваев здесь вроде и совсем нет или их очень мало, троллейбусы, в принципе, ползают, но как-то незначительно. А вот зато автобус был здесь царем транспорта!
        На автобусе можно было уехать с юга на север. Из самого отдаленного Ростсельмаша, где, оказывается, был знаменитый рынок декоративных рыбок, и до бог знает какой дали, до, например, так называемого Западного района, где расположен завод ГПЗ, на котором, как утверждают ростовчане, выпускают самые лучшие шарикоподшипники в стране.
        Оле, слава богу, не надо было ехать в такую несусветную даль. Ее путешествие заняло всего восемь остановок. А это каких-то двадцать минут езды. Автобусы в Ростове почти всегда переполнены, поэтому не станем врать, будто она в это время любовалась красотами нового для себя и действительно красивого города. Она провела эти не лучшие в своей жизни двадцать минут, стоя на одной ноге, а другую стараясь не поставить на ногу чужую.
        Такие вот дела, такие вот, как говорил Олежка, пироги с гвоздями. Однако же всему бывает конец. И неприятным поездкам тоже.
        Она вышла на чистенькой тенистой улочке. Спросила, как пройти к Дому культуры. Тетенька, которая отвечала ей, как-то странно при этом улыбнулась. Вскоре Ольга поняла, что означала эта улыбка: она далеко не первая спросила про ДК «Суворовский». Туда народ буквально валом валил. Притом одного возраста — примерно лет по двенадцать.
        И когда Ольга увидела такое вавилонское столпотворение, то невольно ее мандраж прошиб... А вас, думаете, не прошиб бы?!
        Все столпились в большом, наверное, актовом, зале этого Суворовского дома культуры. Смотрели друг на друга, как испуганные кролики... Конкуренты, между прочим! Но при этом очень жалкие, и соревновались они пока лишь в одном — кто меньше испугается. Ольга, между прочим, вовсе не была чемпионкой по трусости: всё-таки профессиональная актриса, умела держать себя в руках.
        Она смотрела на мальчишек и девчонок, которые тут стояли... У них лица в основном были симпатичные, человеческие такие. С кем-то из них Ольге предстояло, наверное, подружиться.
        И невольно стала отбирать себе друзей. Вскоре ее взгляд остановился на девочке, ее ровеснице, двенадцати примерно лет. Девочка, хоть и боялась, хоть и стояла, зажав кулаки на счастье, но в то же время смотрела на всех заинтересованно и дружески.
        Вскоре получилось так, что взгляды их встретились, и они невольно улыбнулись друг другу. А вскоре Ольга заметила, что девочка эта движется к ней. И сама машинально стала пробираться ей навстречу.
        И вот они уже стояли рядом, касаясь друг друга плечами.
        — Ты боишься? — прошептала девочка. — Я боюсь до ужаса! — она глянула Ольге в глаза. — Все потому, что это дело всей моей жизни! — она пристально взглянула на Ольгу, словно хотела узнать, какой эффект произвели ее слова. — Меня зовут Надя Морова!
        Ольга кивнула и тихо назвала себя. Тогда Надя сама и как-то удивительно быстро нашла ее руку, сжала в своей... Так обычно взрослые делают или по крайней мере мальчишки. А девочки как раз редко. И этот жест взволновал их обеих, они тесней прижались друг к другу.
        По счастью, время не тянулось бесконечно долго и томительно, как обычно в таких случаях. Двери в зал отворились... причем боковая, маленькая дверь. Казалось бы, совсем незаметная. Однако все ее заметили. И сразу повернулись в ту сторону!
        Глава III СТРАННОСТИ И ЧУДЕСА!
        В зал вошел человек, а можно сказать, и человечек. То есть невысокого роста. Но в то же время весь складный такой, тонкий, спортивный. Больше всего он похож был, пожалуй, на Буратино. Только, естественно, значительно больше. А нос, напротив, значительно меньше, чем у знаменитого персонажа." И еще он чем-то напоминал тоже знаменитого певца Валерия Леонтьева.
        Но все же больше он был похож именно на Буратино. Может, сходство это состояло в том, что от вошедшего исходило какое-то лукавство. Почему-то казалось, что он собирался вас надуть.
        Хотя, с другой стороны, ничего вроде бы такого «надувательского» в нем не было. Наоборот — на лице его были написаны доброжелательность, серьезность и даже учительская строгость. А единственная седая прядка, которая красиво извивалась среди его курчавых волос, придавала вошедшему значительности и солидности.
        Ольга невольно бросила взгляд на свою новую знакомую. Надя буквально «пожирала» его глазами. И во взгляде этом пожирательском было некоторое сомнение, какое, быть может, было у Мальвины, когда она впервые увидела деревянного мальчишку.
        Дядечка между тем начал свою речь. Говорил он, надо заметить, простые, понятные и... здравые слова. Про то, что конкурс велик, а мест в их школе не так уж много, причем обучение практически бесплатное. Поэтому отбор они будут проводить строгий. Так что пусть никто из присутствующих не обижается — он, Сергей Евдокимович Ви-сюлькин, как директор школы, заранее просит у непоступивших извинения!
        Это было хорошее начало. Конечно, страшноватенькое слегка, но все же хорошее. Согласитесь, приятно, когда с тобой так обращаются — уважительно.
        Но дальше пошло как-то «не того». Потому что вошедшие помощники Висюлькина — их было двое — стали делать отбор... довольно странный. Ольге вообще показалось, что они сперва просто разделили всех ребят в зале на левую и правую сторону. Правым сказали, что, дескать, приходите в следующий раз. А левым, в которых — кстати, совершенно нечаянно — оказались Надя и Ольга, велели подождать, пока зал не очистится от «правых».
        Вскоре стало значительно свободнее. Хотя некоторые из правых не ушли, а незаметно перебрались на левую сторону. Вообще незаметно — это было лишь для виду. Те, которые отбирали, все, конечно, заметили: да там просто и спрятаться было негде. Но отборщики сделали вид, что ничего не замечают. Словно им был не важен этот отбор.
        Однако для Ольги главное было, что ее оставили и сейчас будут прослушивать! Так же, наверное, думали и остальные, которых не выставили отсюда.
        Кстати, теперь на конкурсах вообще довольно непонятные отборы. Например, по телевизору избирают какую-нибудь там «Мисс Костромской области» . Тебе кажется, вот эта вот самая симпатичная, а жюри называет совершенно другую! Что это значит и как оно так получается, вам никто не объяснит. Мол, авторитетному жюри виднее...
        И вот теперь их всех построили по росту, словно для пения это имело какое-то значение, отобрали средних — тех, что оказались в середине строя. Остальным велели приходить в следующий раз. Но было понятно, что это значило: никогда!
        Надя и Ольга оказались в середине строя. Таким образом, они прошли и это «сито». Хотя оба раза получилось случайно.
        Потом, когда их осталось в зале всего человек, может, сорок, этот Висюлькин объявил, что теперь они будут проверять, хорошо ли будущие ученики умеют двигаться на сцене. Тоже, кстати, не самое музыкальное дело. Ведь есть певцы — и их не так уж мало, — которые вообще не умеют двигаться. И ничего, поют. Многим слушателям даже очень нравится!
        Но раз Висюлькин требовал, надо было показывать свое мастерство. Надя Морова немного растерянно посмотрела на Ольгу:
        — Я вообще-то умею колесо и кувырок, но как же это в юбке можно сделать?!
        Ольга невольно улыбнулась ей в ответ. Пожала плечами: дескать, искусство требует жертв. По счастью, ни Наде, ни другим не потребовалось демонстрировать ничего акробатического. Их попросили пробежаться, попрыгать боком, пройтись задом наперед, проскакать на одной ножке. В общем, такие не самые музыкальные и сценические движения.
        Потом Висюлькин сел за рояль, начал играть «Не слышны в саду даже шорохи», а они все должны были хором петь. И это получилось, конечно, не очень красиво, потому что... ну понятно: никогда вместе не пели да и растерялись, ну и вообще!
        Висюлькин остановил пение, окинул их строгим взглядом, покачал головой:
        — Вам еще многому предстоит научиться! Однако на то у нас и школа! — остановил глаза на мальчике, который стоял буквально рядом с Ольгой: слева Надя, а справа он. — Ну-ка, спой нам!
        И сам затянул: «А рассвет уже все заметнее...» По правде говоря, не совсем художественно. Мальчишка стал тоже петь. У них получился довольно-таки смешной дуэт. Все сдержались и Ольга в том числе, а Надя Морова — нет. Она вообще, как потом выяснилось, была очень искренним и непосредственным человеком, то есть, иными словами, как думала, так и поступала!
        Висюлькин уставил на нее довольно-таки суровый взор:
        С таким отношением друг к другу мы не далеко уйдем по пути искусства! Надо помогать товарищу по школе, надо болеть за его успехи, понимаете?
        Я... просто! — Надя растерянно пожала плечами. — Совершенно ничего плохого не хотела! — улыбнулась виновато.
        А вот иди-ка сюда! — продолжал Висюлькин все еще строго, но уже не так, а «отеческим» голосом, в котором были слышны нотки прощения. — Иди-иди. И не бойся. Мы тебя петь не заставим.Мы тебя попросим кое-что прочитать.
        Надя робко вышла из строя. А Висюлькин взял с пианино (потому что на самом деле это был не рояль, а довольно-таки потрепанное пианино, какие чаще всего и стоят в клубах) какую-то папку, полистал ее:
        — Ну, вот это, например, почитай-ка нам. Вслух и четко.
        Потом, положив Наде руку на плечо, чтоб она пока помолчала, Висюлькин объяснил, что они ведут учет публикаций о своей школе. Вот в этой папке хранятся экземпляры заметок про школу и ее учеников.
        — Ну, читай теперь.
        Ольга взглянула на подружку и увидела, что у той буквально глаза округлились от удивления и восхищения.
        Да что же ты, читай, — сказал Висюлькин,словно бы ничего не замечая. — Прямо с первойстрочки...
        Газета «Утренняя Москва», — начала Надя взволнованным голосом, — 18 мая 1999 года. Сегодня стало известно, что ростовчанка Наталья Синчурина, воспитанница школы-конкурса при Доме культуры «Суворовский» получила специальнуюстипендию Филиппа Киркорова.
        Далее в этой статье говорилось, как проходил отбор, как Наталья добивалась своего, как она, с позволения родителей, поехала в Москву вместе с еще десятью учащимися школы-конкурса, как директор школы, который, оказывается, отлично знаком с Юрием Николаевым, ведущим телепередачи «Утренняя звезда», и с певцом Игорем Николаевым, и с Наташей Королевой, и с другими звездами нашей и мировой эстрады, предложил прослушать своих учеников Филиппу Киркорову. И вот Филипп...
        Заметка произвела на них потрясающее впечатление, потрясающее! Да и как могло быть иначе. Сергей же Евдокимович лишь скромно улыбался. И в самом деле — ему было чем гордиться перед этими ребятами, которые ничего еще в жизни не видели. А он и с Киркоровым друг, и с Леонтьевым, и Кобзон ему звонит по телефону, мол, приезжай, а то я что-то соскучился!
        И это все были не россказни, не какая-то филькина грамота, а вырезки из газет, лишь аккуратно подшитые в одну папку. Потому что Сергею Евдокимовичу ведь надо... вот в таких, например, случаях иметь защиту от иронических улыбок и недоверия!
        Условия для занятий в школе оказались, между прочим, ну просто идеальными для Ольги. Она ведь занята была: выступления в цирке да еще и концерты, которые давала труппа Сильверов в школах, а иногда и в детсадах, где помещение позволяло, а иногда в городских парках.
        В общем, Оля Серегина была очень занятым человеком. А Сергей Евдокимович и говорит:
        — Вы, — говорит, — будете готовиться во многом самостоятельно. Разобьетесь на небольшие коллективы и самостоятельно подготовите к следующему занятию какую-нибудь песню... Такую, которую затем надеетесь показать какому-либо известному мастеру эстрады. И мы над нею последовательно работаем, доводя номер до прлного блеска. Потом устраиваем конкурс, и наиболее готовые, наиболее... талантливые едут со мной в Москву. Понятно?.. Кроме того, мы будем время от времени выезжать на гастрольные выступления в местные города...
        Так он выразился. И Ольга, по правде говоря, обратила внимание на эти «гастрольные выступления», на эти «местные города», потому что так артисты не выражаются. Однако не посмела усомниться в чем-либо, потому что даже у ее родителей, которые являлись известными артистами, не было такой прессы, таких хвалебных рецензий.
        Ольга потом — вместе со всеми — полистала ту папку. Это было удивительно, просто удивительно! Про Сергея Евдокимовича писали многие газеты и московские, и из стран СНГ, и из других городов
        России. Короче, ей здорово повезло, что она оказалась принятой в такую выдающуюся школу!
        Все ученики себя чувствовали так же.
        Оставалась единственная проблема — разбиться на небольшие творческие коллективы, как выразился Сергей Евдокимович. Но как раз у Ольги в этом смысле никаких проблем не было. Они «разбились на коллектив» вместе с Надей. На том и конец счастливому дню. Взявшись за руки, Ольга и Надя дружно вышли из ДК «Суворовский».
        Однако оказалось, это еще далеко не конец!
        Глава IV ЖЕСТОКИЕ УДАРЫ
        Вышли они из Дома культуры, между прочим, не одни. Это как-то само собой образовалось, что возле них оказался тот самый мальчишка, который и во время приказанного Сергеем Евдокимовичем построения тоже был рядом. Помните, Ольга еще невольно обратила на него внимание. Теперь уже было ясно, как апельсин, что и то «совпадение» было действительно лишь совпадением в кавычках.
        Довольно свободно, без всяких стеснений мальчишка стал разговаривать с ними, знакомиться. Так, знаете, совершенно ненавязчиво сказал, что его зовут Леня Шальнев. В общем, производил неплохое впечатление для первого раза. Потом стал спрашивать, как их зовут. Первой спросил у Нади, но, как заметила Ольга, на самом деле он интересовался не Надей! Поэтому она стала исподволь его изучать.
        Но дальше все перепуталось и сломалось буквально за одну секунду. Потому что откуда-то, кажется, из-за колонн, которые стояли на крыльце этого довольно-таки допотопного Дома культуры... откуда-то из-за колонн выскочил парень. Он сперва показался Ольге огромным. Потому что у страха глаза вообще велики, а у девчоночьего они велики особенно. И хотя Ольга далеко не считала себя трусихой, но ведь не в любое мгновение можно с собой совладать. Иной раз и растеряешься.
        А тут этот выскочивший, ни слова не говоря, треснул Леню по скуле. Шальнев отлетел на несколько шагов, запнулся ногой и сел на ступеньку.
        — И запомни, подонок! — закричал нападавший. — Если я тебя еще раз увижу возле этой женщины, то просто убью!
        Ольга много слышала на своем веку то грубых, то хвалебных слов, обращенных к девочкам. Но никогда ей не приходилось слышать, чтоб девчонку называли взрослым словом женщина! Было в этом что-то особенное, что-то серьезное, волнующее и страшное.
        Теперь Ольга могла видеть, что нападавший не так уж и велик. Тоже примерно лет двенадцати или, в крайнем случае, тринадцати. Хотя сам по себе парень довольно-таки крепкий — это бесспорно. Хилой будущей звезде эстрады по имени Леня Шальнев с ним лучше было не связываться.
        Однако дело в том, что сам Леня придерживался на этот счет иного мнения. Удар ему был нанесен, как могла судить Ольга, очень нехилый. После него можно и посидеть на ступеньке. Вообще не ввязываться в дальнейшие военные действия. Так нет же. Он поднялся и двинул прямо на своего врага. Ольга видела, что у Шальнева нет какого-то плана действий, только идти и только побеждать исключительно силой духа. А когда таким образом сражаешься с опытными драчунами, это, поверьте, не очень надежный способ.
        В чем и пришлось убедиться самому Леньке. Он подошел вплотную к драчуну, и... надо было что-то делать дальше. А из того уже вышла злость, он увидел, что имеет дело с полным хилятиной, что это не соперник, не конкурент и так далее и тому подобное.
        — Ну? — сказал победитель, улыбаясь, потому что нисколько не сомневался в том, что именно он и есть победитель. — Что дальше-то?
        А дальше Шальнев попробовал его ударить. Из этого ничего не вышло. Ленька промазал, попробовал снова и на этот раз получил в подбородок, отлетел, поднялся и снова пошел на своего врага. Теперь он получил в нос и под дых. Тут же кровь полилась у него из ноздрей, как из крана. Однако он продолжал подниматься и идти на врага своего.
        Дурацкая и ужасная сцена!
        Но самое плохое, что мальчишка, напавший первым, неправильно истолковал Ленькино поведение. Он решил, что Шальнев дико влюблен в Надю, имеет к ней самые серьезные намерения и будет сражаться до конца. Поэтому решил всерьез отдубасить своего соперника. А когда человек принимает такое решение, он звереет.
        Бог знает, точно ли так Ольга поняла все происходящее. Но точно знала: начинается страшное... Мальчишки дрались, дерутся и будут драться. Кстати, ее брат Олежка был большим специалистом да, пожалуй, и любителем помахать кулаками. В нормальной драке, в честном поединке ничего такого уж плохого нет.
        Но когда один начинает месить другого... Нет!
        Ольга быстро повернулась к Наде, которая от ужаса в полном ступоре стояла у колонны:
        — Беги за кем-нибудь!
        А сама, шагнув зачинщику за спину, вдруг прыгнула на него с захватом шеи. Знаете, есть такой борцовский прием — согнутой рукой охватить шею противника и что есть силы сжимать ее. Это, во-первых, больно, а во-вторых, противник теряется на какое-то время, и ты должен использовать выигранные мгновения на все сто.
        Ольга стала гнуть драчуна к земле. Мальчишка попробовал сбить ее кулаками, локтями... Тут ей малость досталось, но это уж не в счет! Собрался пнуть Ольгу ногой. Она того и ждала! Быстро дала ему подножку, они упали на крыльцо, а потом по ступенькам покатились вниз.
        Классное, наверно, было представление. Во многих фильмах это бы с удовольствием сняли! Но так или иначе, Ольга добилась главного: она вывела задиру из борьбы. Если б они, например, стояли на ногах, Ольге бы не продержаться и полминуты, а когда барахтаешься «в партере» да еще шея противника надежно прихвачена...
        Притом не надо забывать, что Ольга Серегина была, пусть и двенадцати летняя, а все ж цирковая артистка! Это значит — девочка крепкая, ловкая, решительная и в борьбе просто так не уступит.
        Она не знала, что в этот момент делает Надя Морова. А та сделала самое естественное... как ей тогда казалось — побежала обратно во дворец и стала кричать, что на улице... И дальше сама не помнила в точности, что кричала. Но, в общем, весь ее крик был выкрашен в ужас, словно взбесившаяся коза, которая ударила рогами в банку с оранжевой краской да по нечаянности и надела ее себе на глупую башку.
        Ольга сперва ничего не поняла, потому что довольно сильная, а главное, очень уверенная рука подняла ее за шиворот. И кто-то сказал:
        — Отойди!
        А она привыкла подчиняться таким или примерно таким голосам, потому что в цирке команда — точная, решительная — очень много значит. И Оля сразу отпустила шею этого мальчишки-драчуна, сделала быстрый отшаг в сторону, потому что отлично понимала: ему сейчас больше всего хочется врезать ей как следует.
        Но получилось все не так, как ожидала Ольга. Мальчишка ничего не успел сделать, потому что Висюлькин — а это он поднял Ольгу и приказал отойти — быстро и ловко коротким движением поймал мальчишкину руку, дернул его на себя. И когда мальчишка невольно шагнул ему навстречу, Висюлькин вдруг ударил его кулаком в лицо:
        — Подонок! Мерзавец! Я тебе покажу, как бить тех, кто слабее!
        Мальчишка сразу впал в состояние «грогги», если пользоваться боксерскими словечками деда Олавы, который в молодости, когда жил на Ямайке, был профессиональным боксером. А кто не был профессиональным боксером, тому объясним, что «грогги» — это такое состояние, при котором спортсмен еще стоит на ногах, но соображает и реагирует на атакующие действия противника уже плохо. Он покачивается, тупо глядит в пространство и с ним, собственно... да просто делай все, что хочешь.
        Удивительней и ужасней всего было то, что Висюлькин именно это самое и делал. Ударил еще раз по лицу, потом в живот кулаком, потом костяшками согнутых пальцев по ребрам. Мальчишка упал на колени. Из расквашенной губы у него жирным пятном по подбородку расползалась кровь.
        Ольга видела на своем веку достаточно драк, чтобы понять, что происходит. Сейчас она точно поняла: Висюлькин нарочно не добивает мальчишку, наносит не слишком сильные удары по противнику, чтобы... чтобы...
        Это представить себе невозможно, однако — чтобы продлить удовольствие!
        Теперь ей стало казаться, что и лицо у него было такое, на котором написано именно — удовольствие, наслаждение!
        Чушь какая-то! Словно ты сидишь, скажем, в своей родной комнате, вдруг двери открываются, а лучше — стены раздвигаются и входит... привидение. Ты говоришь себе: «Да это же чушь собачья, ничего подобного в природе не существует!» А оно вот прямо рядышком стоит, улыбается зубастым ртом и с шорохом гладит себя скелетоподобной рукой по черепу!
        То же самое сейчас происходило с Ольгой. Она пятнадцать минут назад видела господина руководителя школы, с которым сам Олег Газманов почитает за честь поздороваться, и вдруг этот тип оказывается каким-то чуть ли не маньяком, садистом и тому подобное, что показывают в фильмах-ужастиках.
        Бред!
        Такое, пожалуй, ей приходилось видеть лишь в мире животных. Они вообще-то миролюбивы и дружественны друг к другу — в смысле звери какой-нибудь одной особи, например, волки или обезьяны. Выбирают себе вожака, распределяют роли внутри семьи: тот главный, тот не очень. И дальше — мир и дружба.
        Однако стоит кому-то из них заболеть и ослабеть... тут уж берегись. Однажды в Архангелогородском цирке она видела, как моржи, на вид мирные и к тому же неповоротливые звери, напали на своего сородича, который поранился о железку в клетке. Они буквально готовы были прикончить его на месте — лупили ластами и старались ткнуть клыком. А это такое оружие — ни одному бойцу их фэнтези и не снилось!
        В общем, укротителю, дяде Диме Бургазину, едва его удалось отбить.
        Но суть в другом. У них были такие же рожи — удовлетворенные и жестокие, — точно как у этого Висюлькина.
        Хотя, возможно, она все это лишь придумывала... Эх, знать бы точно, почему так бывает. Но этого, скажу вам по секрету, не знает никто.
        Ольга хорошо умела определять момент, когда драка переходит в избиение. К сожалению, Олеж-ка довольно-таки часто попадал в эти «пограничные ситуации». Потому что он по натуре был смельчак и боец — отважно шел вперед, абсолютно не подсчитывая предварительно, сколько перед ним врагов... Такой уж потрясающий братишка!
        И это, само собой, кончалось бы для него довольно-таки печально, если бы не Ольга.
        Представьте себе, именно Ольга. Был у нее такой приемчик, который она довела до совершенства. Состоит он в следующем. Быстро спрятаться куда-нибудь — не серьезно, а только для порядка, потому что в пылу боя противникам некогда осматривать окрестности, — и кричать голосом пожилой тетеньки — толстой и с большими сумками в руках:
        — Да боже ж ты мой! Да что же это делается! Людей убивають! Держи его, держи!
        Ну или что-нибудь в этом роде.
        А потом поменять голос и взвыть милицейской машиной, которая несется к месту преступления: «Уа-уа-уа-уа!»
        После этого хулиганистые пацаны обычно удирали без оглядки.
        Сейчас Ольга не очень надеялась, что фокус ее пройдет. Однако попробовала. И результаты получились, извините, просто офигенные! Висюлькин сейчас же бросил свою жертву, дернулся влево, вправо... Он буквально не представлял, что ему делать, как спастись от милиции!
        А то, что он хотел от нее именно спастись, Ольга видела в каждом его испуганном движении, в искорках его трусливого взгляда.
        Но все-таки Висюлькин был взрослым. А главное преимущество взрослых, что они значительно опытнее ребят. И уже через пять секунд директор сообразил, что это «туфта», что его «берут на понт». Осмотрелся быстро и зорко... А избитый им мальчишка встал кое-как и боком, словно подбитая жаба, «ускакал» куда-то за колонны. В общем, растворился в неизвестности.
        Висюлькин же продолжал нервно оглядываться... Ленька, сидя на каменном крыльце, утирал кровь с носа. Надя, плача, склонилась над ним. Помогла встать, и он тоже побрел куда-то. А Ольга не могла расстаться с этим странным ощущением... Висюлькин бил умело и как-то жадно. Потом испугался милиции.
        Хотя ее многие боятся — просто так, не из-за чего. Вот, например, вы идете по улице, ни в чем не виноваты, ничего плохого не делали, а на вас вдруг постовой внимательно так смотрит — и вы сразу оказываетесь словно на леденящем сквозняке. Тут ее размышления были прерваны суровым голосом Висюлькина:
        — Где же все-таки милиция?!
        К этому времени директор понял, что сердобольная Надя так «держать оборону» ни за что не сумеет, Ленька — тоже. Значит, оставалась одна эта бойкая кукла, которая... Которая тоже догадалась, что он догадался. И быстро протараторила:
        — У него... дело в том, Сергей Евдокимович, что у него оружие было!
        Висюлькин окинул ее тяжелым взглядом:
        — Ты больше так не шути!
        Она сделала невинное и чуть ли не плачущее лицо... личико:
        — Да вот чтоб мне... у него правда оружие было! — она всхлипнула вполне натурально. — Я же для вас все сделала! Мне выступать до ужаса хочется... Сергей Евдокимови-и-ич!
        Похоже, он поверил ее воплям. Вернее всего, потому, что не она первая была такая «рвущаяся в эстрадную жизнь».
        Произнес уже другим голосом — значительно смягчившись и успокоившись:
        Хитрая — это неплохо. В жизни пригодится... Теперь скажи, тебя кто этому научил?
        Никто. Сама... Честное слово!
        Тут она не врала ни капельки и могла на полную мощность включить правдивые ноты в голосе.
        — Молодец! Действительно — хитрая! — Висюлькин усмехнулся.
        На том дознание и кончилось... А может, только еще начиналось?
        Глава V ДИКИЙ ГЕННАДИЙ
        Говорит: будешь ходить только со мной!
        Но я так не хочу, понимаешь, Оля?
        Мне так вообще жить не интересно! Они наконец-то остались одни, шли с Надей по тенистой стороне тихой какой-то улочки, каких в Ростове немало. Ели мороженое, чихав на возможность испортить фигуры или простудить отданные ненаглядной эстраде голоса.
        Ольга подождала, пока Надя погрузит в мороженое язык, и спросила:
        Так, а ты ему пробовала хоть что-то объяснить?
        Он не понимает! — воскликнула Надя. — Он как совершенно тупой себя ведет. Ему главное свое доказать! Преследует меня по пятам. А я от него прячусь.
        Как... прячешься?'
        А пойдем, покажу!
        В растерянности и сомнении Ольга не знала, как ей поступить. Однако Надя решительно взяла ее за локоть:
        — Да здесь недалеко, — потом посмотрела наОльгу прищуренными хитрыми глазами: — Вот увидишь, интересно будет!
        Несколько остановок они проехали на автобусе — до, наверное, центральной площади, которая вся была забита продающим и покупающим народом, всевозможным транспортом, залита солнцем, которое сверкало прямо в глаза, отсвечивая еще то с боков помидор, то с поддельных колец цыганок, то от шикарных джипов с затемненными стеклами.
        А надо всем этим тяжело высился, медленно плавясь золотыми куполами, огромный собор, вроде бы самый главный в Ростове-на-Дону.
        Они миновали площадь, немного прошли по неказистой, забитой трамвайными путями улице, свернули во двор. Тут Надя приложила палец к губам, хотя они и так уже не разговаривали несколько минут просто потому, что в толкучке и гомоне не так-то легко разговаривать.
        Надя подвела ее к глухой задней стене высокого кирпичного дома, от которой на земле лежала тяжелая влажная тень, и было даже как-то прохладно, несмотря на могучую ростовскую жару. Наверное, зябко Ольге стало от волнения и ожидания чего-то... чего-то необычного.
        Надя подтолкнула ногой к стене пластмассовый старый ящик, в каком прежде, наверное, хранили пустые бутылки, встала на него:
        — Только не бойся... Ты высоты не боишься?
        Таких нет людей, которые не боялись бы высоты. На этом, кстати, построены многие цирковые номера: артисты летают под куполом, а публика дрожит от ужаса, что они сейчас оттуда свалятся!
        Страшно при этом и артистам...
        Но это чувство можно в себе «перевоспитать», сделать так, чтобы оно не мешало тебе работать. Таково обязательное условие для тех, кто занят в номерах воздушной акробатики. Ольга немного пробовала этим заниматься — ее бабушка натаскивала, потому что цирковой актер, в принципе, должен все попробовать. И Ольге, стало быть, пришлось повоевать с тем довольно-таки трудным чувством. Хотя, конечно, она была привязана лонжей, и ее сам дед Олава страховал!
        Но это ничего не значит!
        Ты можешь хоть сто раз быть уверена, что ничего не случится, а наверху все равно страшно... буквально до слез. Тут уж ничего не поделать. Так устроена наша душа.
        А в то же время и привыкание некоторое происходит. И теперь, когда Надя довольно-таки неожиданно взялась за железную палку-«ступеньку» пожарной лестницы и полезла вверх, Ольга без всяких колебаний полезла за ней. Хотя домик, надо заметить, был немаленький — четыре этажа. Причем не современных, а старинных, высоких.
        С лестницы довольно удобно можно было перейти на крышу, а это очень важно! Кто хоть раз лазил по пожарным лестницам, знает: переход на крышу — один из самых опасных и страшных моментов.
        Они пошли по гремящей железной крыше, и здесь солнце было особенно жгучим, а небо с редкими облаками особенно высоким.
        Вровень с их ногами шелестели верхушки пирамидальных тополей. Здорово было идти по этой плоской, совершенно не опасной крыше, отдыхать от пережитого... пусть не страха, но уж волнения — точно.
        — Ты отлично по лестнице лезла! — сказала Надя одобрительно. — Честно, не ожидала!
        Ольга хотела сказать, кстати, то же самое. Но не успела, потому что новая подружка потянула ее за руку — в слуховое окно. Дальше они прошли по чердаку, покрытому вековой пылью. Но у Нади был свой маршрут, на котором пыль была обтерта — уж не Надиными ли платьями и кофточками? У двери они остановились, Надя прислушалась, посмотрела в замочную скважину. Убедилась, что никто за ними не подсматривает и не подслушивает. Тогда она быстро отперла дверь ключом, висевшим у нее на общей связке. Они вышли, и Надя так же быстро ее закрыла.
        — Вот и все!
        Они спустились на два этажа уже по обычной, каменной, приятно-прохладной лестнице. Надя открыла простую небронированную деревянную дверь с довольно-таки потрепанной обивкой. Они оказались в квартире... Дальше не стоит подробно рассказывать, о чем они разговаривали. Это можно назвать одним словом — знакомились, продолжали знакомиться. Но главное в другом. Надя тихо подвела ее к окну с задернутой шторой. В ней была специально проделана дырка для наблюдения.
        — Видишь? — спросила Надя.
        Она осталась на середине комнаты, а Ольга приникла любопытным глазом к дырке:
        Чего?
        Ну, посмотри же! Дерево такое двулапое и под ним лавочка...
        Ольга не поняла, почему Надя назвала огромный раскидистый тополь двулапым, но увидела лавочку и на ней... того мальчишку, «избитого драчуна».
        Наверное, Надя заметила, как напряглась Ольгина спина, поэтому и спросила с явным удовлетворением в голосе:
        — Ну что, сидит?
        Именно в этот момент мальчишка встал и посмотрел на арку дома, из которой вышла какая-то девочка с мамой. Потом посмотрел на окна Нади-ной квартиры. Можно сказать, посмотрел прямо Ольге в глаза, совершенно не догадываясь, что на него тоже смотрят.
        И в том была какая-то... ну, пусть не жестокость, а все же нечто подобное!
        Как же ты?.. — начала Ольга и не договорила.
        Надя поняла ее по-своему, улыбнулась:
        Он сюда звонит, а здесь никто не поднимает трубку. Он ждет, а когда приходит мама, то отвечает ему, что я у бабушки. Он туда звонит. А бабушка говорит, что я не могу подойти к телефону... Но так, с намеком: в смысле, что не хочу. Тогда он бежит к бабушкиному дому... Она здесь недалеко живет. Сидит там, снова звонит, а ему говорят, что я уже ушла — к подруге куда-то. Ну и так далее и тому подобное. В общем, «след затерялся в дебрях Амазонки!» — эти последние слова она пропела. Стало быть, имелась у ростовских ребят такая песенка.
        — А если он идет за тобой — от школы, например?
        Надя в ответ лишь беспечно махнула рукой.
        А ты не боишься его?..
        Не знаю даже... Чего бояться-то? Он же лично мне плохого не делает, — потом помолчала какое-то время. — Хотя он все-таки очень дикий, верно? — и добавила, словно что-то собираясь пояснить: — Его знаешь как, его Геннадием зовут!
        Глава VI В ЧЕМ ЖЕ НАДИН СЕКРЕТ?
        Уходить из Надиной квартиры Ольга опять вынуждена была «подпольным путем», то есть через чердак, через пожарную лестницу. В какой-то момент захотелось заглянуть во двор, посмотреть на этого странного мальчишку. Но, конечно, она не решилась. Не испугалась, само собой, а просто не хотелось, чтобы он ее заметил — тогда пропала бы вся Надина конспирация.
        По дороге домой, в свой странный каменный самолет, Ольга, конечно, ни о чем другом не думала — только об этой истории с Надей. Что все это значит — странно ведь!
        В таких случаях хочется с кем-нибудь посоветоваться. Рассказать. И вот теперь вопрос — кому?
        Родителям?
        Так повелось у них в семье, что родителями они с О лежкой называют и дедушку с бабушкой, и папу с мамой.
        Дед у них могучий, до ужаса спокойный, умный, все знает, свое мнение высказывает редко, только в крайних случаях, когда нельзя без этого обойтись. Олава Джонович, чернокожий, почти двухметровый человек с курчавыми белыми волосами. Однажды отрастил их, свои курчавые, — и вообще получился полный потряс. Но дед Олава проходил длинноволосым где-то полгода, а потом постригся на свой обычный манер.
        Бабушка Тамара. Она считается, как шутит дед, «главарем семейства». В ее ведении все важнейшие вопросы: что с детьми, с финансами, куда поедем на гастроли. Она раньше всех их приезжает в новый город и ходит договаривается о представлениях — договаривается и с директорами цирков, и с директорами разных домов культуры, школ, детских садов... Это едва ли не самая важная часть работы. Называется заделка.
        Мама же у них — основной работник на арене. Хотя именно она — единственная в семье не циркачка по происхождению. Просто мама с детства любила животных. А когда попала в семью Силь-веров, в смысле вышла замуж за папу, то как-то само собой вышло так, что стала дрессировщицей. И потом — тоже как-то само собой получилось — весь цирк стал работать на маму. Потому что она оказалась исключительно способной артисткой. У нее настоящий дар общаться с животными.
        Дед Олава говорит, что животные ее слушаются не потому, что она человек, и не потому, что у нее в руке хлыст; просто «они видят и чувствуют: Мариночка талантливей их!»
        Может, оно и не совсем так. А может, так и есть!
        Отец, папа Сева... Даже и непонятно, кем его назначить у них в труппе. Он такой же артист, как все — как бабушка, как дед Олава. Да, такой же артист. И тоже старается, чтобы маме поменьше доставалось. Вообще-то папа отличный жонглер. И Володя Кувырков, жонглер с мировым именем, всегда говорит, что без Всеволода Олавовича... Ну и так далее. Однако в сорок лет жонглировать не так уж легко. Отец-то, конечно, жонглирует. Но все-таки основная нагрузка на маме.
        Зато папа Сева — главный конструктор. В смысле придумывает номера. А это очень важное дело. Такое мало кто умеет, вообще почти никто. Тут необходим особый дар! И он придумывает «корючки», или, по-другому, «гэги» — веселые неожиданные слова, действия, трюки, которые заставляют публику хохотать или изумляться, раскрыв рот.
        Ну а еще в труппе — они сами, близнецы Олег и Ольга. Олег старше якобы на полторы минуты — или на сколько-то там? Мама то ли не знает, то ли нарочно скрывает. Близнецы — такие же артисты, такие же, как дед, бабушка и отец. Они тоже подыгрывают в общем спектакле, где заглавная роль — мамина.
        Да, такие же артисты, но в семье — тут, конечно, совсем другое дело. Они ведь младше! А если так, то уж обижайся не обижайся — результат один. Все равно тебя будут ругать за невыученные уроки или делать замечания, что ногти не пострижены, или... да, в общем, вы и сами прекрасно знаете все эти воспитательные разговоры. Не стоит об этом особенно распространяться.
        И вот теперь... Что же, прийти и рассказать, с какой девочкой она подружилась на том «пении» и какой руководитель у них — мальчишку с наслаждением лупил. А какой сам мальчишка — странный до ужаса... После таких рассказов ей, пожалуй, объявят:
        «Вот что, Олечка, дорогая, мы тебя больше на те занятия не пустим!»
        Знаете, я, по правде говоря, думаю вот что: взрослые сами частенько виноваты, что ребята мало им рассказывают. Потому что взрослые... очень уж они «завзросляются» иной раз — я бы так сказала!
        Таким образом, из всего написанного сейчас о Сильверах вы можете сделать совершенно правильный и естественный вывод: Ольга все рассказала своей дорогой «половинке», брату то есть. Здесь, в «самолете», они жили в одной огромной комнате. То даже и не комната была, а что-то вроде зала средних размеров. Посередине — общее пространство, а свой угол с кроватью каждый отделил ширмой — их близнецы отыскали среди старых декораций. Ширмы были с драконами и хвостатыми рыбками; бабушка сказала, что это, наверное, реквизит из «Принцессы Турандот».
        И вот Ольга стала рассказывать «половинке их общего организма» про Сергея Евдокимовича, друга эстрадных звезд, и про Надю, удивительную и со сложностями.
        Олег почему-то совсем не интересовался Висюлькиным, а вот Надей заинтересовался. Кстати, Ольга стала замечать за ним подобное: Олежка все больше интересовался ее подружками. Причем совсем не обязательно, чтобы тут же влюблялся до беспамятства — ничего подобного. Однако же интересовался! И тут уж, видимо, ничего не поделать.
        Послушав про Надю, он вдруг задал неожиданный и в то же время очень простой вопрос:
        — А зачем она с ним знается?.. Если ей это не нравится... ну взяла бы, например, да родителям в конце концов пожаловалась!
        И верно: неужели нельзя как-то отделаться от этого «дикого Геннадия»? Он ведь не привидение какое-нибудь, не вурдалак, а простой влюбленный мальчишка, который всего лишь дерется с кем попало.
        С этим вопросом в голове она и уснула. Но уже на следующее утро в «самолете» раздался звонок — требовали Ольгу, а звонила Надя! Даже вроде бы поздороваться не успела, тотчас же спросила:
        — Ну, ты придумала что-нибудь? Решила, как с ним быть?
        Ольга слегка растерялась. Но тут же вспомнила Олежкины слова:
        Вообще-то мой брат кое-что... Он детектив, уже несколько преступлений раскрыл... — Тут она немного преувеличивала, но это дело житейское, как говаривал Карлсон. — В общем, у него есть к тебе несколько предложений.
        Ой! А тогда можно я к вам приеду?! — И с таким энтузиазмом она это проговорила, что. вопросительного и восклицательного знаков, стоящих в конце ее реплики, явно маловато.
        Видишь ли... Моему брату надо осмотреть место происшествия... В смысле твой дом. Иначе он не сделает правильных выводов, и следствие может пойти по ложному пути.
        Вот так фразочку она завернула! Надя какое-то время молчала, и Ольга легко представила себе, как она там глотает воздух, словно карась, выдернутый из воды.
        — Ну, хорошо, — сказала наконец Надя, явно погрустневшая. — Приезжайте...
        «Почему же она не хочет?» — удивилась Ольга. Ничего плохого или стыдного в ее квартире нет, напротив — очень уютненькая такая квартирка. Видно, Надина мама да и сама Надя заботятся, чтоб все было в порядке.
        Но, значит, был какой-то секрет?.. И он действительно был. Только совсем не тот, который ожидала Ольга.
        Впрочем, не стоит пока его раскрывать. Чтобы и вы удивились, как удивились Ольга и Олег.
        Глава VII ЦИРКОВОЕ ВОЛШЕБСТВО
        Однако на следующий день, за два часа до назначенного свидания, Надя вдруг позвонила им:
        — Ой, знаешь, Оль, ну прямо никак не складывается... А можно все-таки я к вам?
        Ну что ты будешь делать?!
        Сказав, что перезвонит через десять минут, Ольга кинулась к Олегу, стала объяснять про такое странное, непредвиденное... А Олежке это дело оказалось как раз «по кайфу», как теперь принято выражаться. Потому что у них вообще-то сегодня представление. Значит, они должны были сразу от Нади лететь в цирк, а теперь можно поехать туда заранее, общнуться с Володей Кувырковым и со всеми другими хорошими людьми. Так что Олег не расстроился ни капельки. Наоборот — обрадовался. Но сдержанно, потому что видел, как озабочена сестренка.
        И вдруг ему пришла гениальная идея: на самом-то деле, зачем смотреть это так называемое место преступления? Куда важнее саму Надю «осмотреть». Значит, о'кей! Надо ее пригласить на представление, а потом «прощупать».
        Действительно, а чего б ее не пригласить, эту Надю? Тем более папа Сева как раз разработал потрясный номер. Через десять минут Ольга перезвонила Наде, все рассказала, и та пришла в восторг:
        — Слушай! Ты правда артистка? Настоящая?!Про Олега по некоторым причинам Ольга пока умолчала.
        — А где мы встретимся? — восторженно вопил в трубке Надин голос. — А меня точно пустят?.. Сослужебного входа?!
        Слово же контрамарка привело ее прямо-таки в полуобморочное состояние.
        Вообще-то человека можно понять. Впервые знакомая — артистка, впервые она идет в цирк не по билету, как «все простые зрители», а по особой бумажке!
        Не будем долго рассказывать о представлении, потому что наша книжка совсем не про это. Однако на номере, который, так сказать, подготовили для Нади близнецы, остановимся поподробнее... Кстати, Ольга опытным артистическим глазом нашла в зале Надю, тем более что примерно знала, куда сажают «контрамарочников». Надины глаза сверкали, с губ ее не сходила смущенная улыбка. Олега же она замечала постольку-поскольку. Из-за их «гвоздевого номера» Олежка был почти на все представление загримирован под негритенка и работал исключительно с дедом Олавой. А Ольга соответственно помогала бабушке и — главное — маме.
        Наконец наступил тот самый момент. Ольга вышла в дорожном костюме века примерно девятнадцатого, с зонтиком, в платье с кринолином, в шляпке с короткой вуалью. Дед Олава во всеуслышание заявил, что мисс Ольга отправляется в дальнее путешествие, и тут же на арену выкатили огромный несгораемый шкаф... сейф то есть. Причем сейф этот был на высоких колесах — чтобы все видели: через дно оттуда выбраться нельзя!
        Дед Олава во всеуслышание заявил, что мисс Ольга отправляется в дальнее путешествие, и тут же на арену выкатили огромный несгораемый шкаф...
        Ольга бесстрашно вошла в железный шкаф. Дед Олава подчеркнуто медленно и тщательно запер сейф и навесил на него пудовый замчище. После чего стал требовать от папы Севы, чтобы тот немедленно проложил рельсы, иначе вагон двигаться не может.
        Однако отец отвечал, что путешествие уже закончилось и что мисс Ольга две секунды назад прибыла на свою станцию.
        С этими словами Всеволод Олавович выстрелил вверх из допотопного пистолета, из которого Онегин стрелял в Ленского. Все, естественно, подняли головы, чтобы посмотреть, куда же он попал. Оказалось — никуда не попал. Зато под куполом завис воздушный шар. И вот все видят, как на борт корзины этого шара взбирается отважный воздухоплаватель — в шлеме, в очках, в летном комбинезоне.
        Воздухоплаватель хочет что-то поправить в тросах, которые соединяют корзину с шаром, но — ах! — неловкое движение, и он летит вниз.
        Можете себе представить, какой раздается вопль ужаса. Лишь в последнее мгновение зрители понимают, что это так называемая «тарзанка», то есть к ногам воздухоплавателя привязан резиновый жгут. И, не долетая до арены каких-нибудь два метра, воздухоплаватель вновь уносится ввысь. А при втором падении его отлавливают дед Олава и папа Сева, которые тотчас же освобождают отважного ныряльщика в пропасть от резиновых пут. А затем он и сам очень даже ловко (потому что каждое движение стократно отрепетировано) сбрасывает комбинезон и оказывается... в платье с кринолином, в шляпке с вуалью и с зонтиком (потому что шляпка и зонтик сделаны из резины, а значит, не мнутся, не колются и легко помещаются в комбинезоне).
        Зрители с изумлением и восторгом узнают в этой стройной красавице ту самую мисс Ольгу, которая была весь вечер на арене, а потом скрылась вот в этом сейфе на колесиках...
        Ольга как бы и сама удивлена произошедшим. Берет у деда Олавы ключ, тремя поворотами отмыкает пудовый замок, заглядывает внутрь... Там, естественно, пусто.
        — Но куда же вы девались?! — изумляется дед Олава.
        Ольга разводит руками, а публика разражается громом аплодисментов.
        Неизвестно, как Надя сумела прорваться за кулисы, как сумела найти уборную, где разгримировывалась и переодевалась Ольга, однако и прорвалась, и нашла. И тут же завопила:
        — Слушай! Я сейчас с ума сойду! Как это у тебя получается? Ты же лучше самого Дэвида Коперфилда исчезаешь!
        Это была, конечно, лестная оценка, и Ольг.а подумала: если б ее номер обставить поэффектнее и все это делать на фоне Ниагарского водопада или, например, Великой Китайской стены, то, может быть, про Дэвида говорили бы, что это он, как Ольга, а не наоборот.
        Однако просто так продавать свой фокус Ольга не собиралась. И сказала Наде, что приглашает ее к себе домой, чтобы познакомить с братом, съесть килограммов по пять мороженого и выпить фан-точки бутылок по десять...
        Предложение, естественно, было с восторгом принято. И вот они не спеша, пешочком, под тенистыми ростовскими деревьями, но и при зверской ростовской жаре пошли от цирка к театру-самолету. А уж о чем они болтали, пусть навсегда останется тайной, потому что наедине девчонки болтают обычно о такой чепухе, что просто уши вянут, честное слово!
        Наконец они добрались до «самолета», и это тоже, конечно, оказалось для Нади потрясением — такой необычный дом! Она долго хлопала глазами, озиралась, изумлялась... Наконец сказала:
        — Погоди-ка, Олечка! Ты обещала, что все расскажешь, если я по дороге не буду тебе задавать вопросов про фокус... Ну так и рассказывай! А иначе получится нечестно!
        В этой последней фразе Нади Моровой было такое отчаяние, что Ольга чуть не расхохоталась.
        — А я и не возражаю, — сказала она, стараясь держать себя в руках. — Пойдем, все покажу и расскажу, как обещала.
        И Оля провела Надю в их с О лежкой комнату. А там все было, как всегда, только ширмы стояли необычно. Одна вообще у стенки, а другая, свернутая, — посреди комнаты. И перед ширмой стул.
        Ольга указала на стул и проговорила если не загробным, то каким-то зловещим голосом:
        Сядь и дай слово, что не тронешься с места!
        Даю! — мяукнула бедная Надька.
        Ну, так смотри же! Я надеваю волшебную кепку... — И Оля надела специально приготовленную — не будем говорить, кем, — клоунскую ярко-зеленую кепку с малиновым козырьком. Затем зашла за ширму.
        Надя! — высунулась она слева. — Надя! — тут же высунулась справа.
        А что в этом особенного, подумала Надя. Ведь ширма сейчас не более метра в ширину. Надя немного удивилась: чего это ей показывают такую, извините, ерунду? Но вежливо промолчала. И правильно сделала. Потому что Ольга раздвинула ширму, и теперь та стала вдвое шире. И снова:
        — Надя! — Потом с другой стороны: — Надя!
        Теперь эта мгновенность выглядела уже довольно необычно, потому что трудновато так быстро, за полсекунды, проскочить расстояние в два метра. А Ольга еще шире раздвинула ширму — теперь до конца, метра на четыре примерно.
        — Надя! — И потом слева: — Надя!
        А затем — просто ужас какой-то: рука справа осталась, а слева высунулась голова. Словно у Ольги руки резиновые! Или какие-то еще... инопланетянские, привиденческие!
        Тут действительно в пору испугаться... особенно если ты не слишком умна. Но если же ты такая, какой была Надя Морова, то, конечно, поймешь: это всего лишь розыгрыш.
        Вот только в чем он состоит?..
        — Олька! Ну перестань же ты, перестань людей мучить! Я сейчас лопну от любопытства!
        И тут ширма рухнула... В смысле упала вперед. И Надя увидела то, о чем мы с вами, конечно, уже догадались. А если не догадались, то я уж просто не знаю, что с вами делать. Пожалуй, отложите книжку и пойдите поешьте рыбы. Говорят, это способствует умственному развитию.
        А ширма, стало быть, шлепнулась прямо к Надиным ногам. И она увидела...
        Ой! Вот чего хотите ожидала...
        Познакомься, — как ни в чем не бывало сказала Ольга. — Это мой брат Олег!
        Надя, хлопая глазами, смотрела на Олега... Только на Олега. И вдруг улыбнулась:
        — Ой, как же я не увидела, что это ты!
        А Ольга тут же поняла и сказала себе: «Ну вот, опять!»
        В смысле опять в ее брата влюбились!
        Глава VIII «ЛЮБОПЫТСТВО СГУБИЛО КОШКУ!»
        На следующий день в удобное время, то есть в первой половине дня, когда нет репетиций и представлений, они пошли к Наде. На всякий случай Ольга все же позвонила. Надя сразу поняла, в чем дело, и с волнением в голосе ответила:
        — Да идите, идите прямо сейчас. Его нет!Ольга объяснила Надино волнение желанием
        как можно скорее увидеть Олежку. Однако она ошиблась.
        Их встретила чудесная прохлада, какая бывает лишь в только что убранной квартире. Знаете, пол еще окончательно не просох, стены, разные полочки и комоды тоже пока влажные, — и так замечательно войти в эту прохладу после жуткой жары. Они и вошли... Блаженство!
        Но почти тут же близнецы увидели нечто довольно странное. Среди этой идеальной чистоты и порядка как-то особенно выделялся обеденный стол — обширный, овальный. Как бы специально раздвинутый, чтобы получше усадить гостей и угостить их чем-нибудь холодненьким. Но вместо угощения гости увидели какие-то зубчатые колесики и шестеренки... Ими весь стол был завален. Что за бред?
        И тут Ольга поняла... Надя же сказала поспешно:
        — Сейчас, одну минуточку, извините, пожалуйста! — Она кинулась к этому самому столу и начала копаться в колесиках и шестеренках.
        Надь, ты что наделала? — удивилась Ольга.
        Да видишь же, часы разобрала!
        Зачем?!
        Да любопытно стало до ужаса! — ответила эта странная девочка. — Как они там внутри устроены... — И, как бы поясняя, добавила: — Ты читала «Городок в табакерке»?
        И Ольга покачала головой: «Надя-Надя!» У стола, на полу, лежал старинный часовой корпус из темного полированного дерева и большой, почти метровой длины, маятник с тяжелым набалдашником — или как эта штука у часов называется?
        Тут же вспомнила Ольга мимолетный разговор деда Олавы и бабушки Томы — про Надю между прочим.
        — А ты заметила, Томочка, какие у нее глазищи любопытные?
        Пауза. Бабушка молчит, как будто бы думает о своем. Потом:
        — Есть такая пословица: любопытство сгубило кошку!
        И теперь, вспомнив это, Ольга сказала почти утвердительно:
        Тебе же влетит, да?
        Надя в ответ руками развела:
        Конечно!
        Дескать, а что я могла поделать?!
        Собрать часы «до прежнего состояния», само собой, было невозможно! Поэтому им ничего не оставалось, как только аккуратно — хотя что теперь в этой аккуратности?! — собрать все детальки в полиэтиленовый пакет и положить на подоконник. А самим приняться за восхитительный ледяной компот. И тут Олег спросил у Нади, почему все-таки она мучается с этим безумным мальчишкой. Ведь с ним действительно не так уж и трудно расстаться.
        В ответ Надя прежде всего покраснела. Потом ответила смущенно:
        Ты не думай, пожалуйста, я ничего к нему не имею!
        Да я и не думаю! — ответил Олег и в растерянности посмотрел на сестру.
        Ольга лишь едва заметно пожала плечами: мол, я не виновата, что все девчонки на тебя засматриваются! Потом сказала:
        — Ты просто не поняла, Надь. Олег тебя спрашивает, почему ты от него не отделаешься... Зачем тебе он?
        Тут Надя посмотрела на обоих с удивлением. Казалось, она не понимает, шутят они или говорят серьезно.
        — Ну, это же интересно! — воскликнула она наконец. — Я ужасно хочу узнать, чем у него дело кончится!
        Словно речь шла не о ее собственной жизни!
        О любопытнейшая Надя Морова — странная и... такая интересная девчонка!
        И Ольга покачала головой — без осуждения, но, по правде говоря, с некоторым испугом.
        Глава IX ОЧЕНЬ ДОБРЫЙ СЕРГЕЙ ЕВДОКИМОВИЧ!
        В этой истории никакой особенной детективности не было. Мальчишка (которого, как мы помним, звали Геннадием, Генкой) никого больше не убивал. Надю, правда, по-прежнему преследовал, но ее это в принципе устраивало — ведь так? Тогда выходит, нечего огород городить.
        Жизнь шла своим чередом. Купания на Дону — редкие праздники, а в основном репетиции да выступления. Надя как-то провела с ними денек, потом сказала удивленно:
        Ну и режимчик у вас. Не захочешь артистом становиться!
        Так не становись! — улыбнулась Ольга.
        Но дело в том, что именно Надя могла стать артисткой. Только должна была постараться. Впрочем, без этого вообще ничего не получается.
        А дело в том, что у них в труппе появились музыкальные эксцентрики — Михаил и Алевтина Тур... Тут, может быть, два слова стоит сказать про то, что значит «появились».
        Ростовский цирк — это просто здание. И его снимают... занимают то одни артисты, то другие. Вот приехали, например, Сильверы, приехал Володя Кувырков, заглянул Семен Птициани, приехали другие. И сложилась программа, можно начинать представления.
        Но потом видят: чего-то все-таки не хватает. И умный человек, режиссер всего этого дела, дядя Жора Мистеров говорит:
        — Нужны Туры! Без музыкальных эксцентриков у нас не хватает перчинки!
        На счастье, оказалось, что Туры как раз заканчивали гастроли в Норильске. И вот по телеграмме первым попавшимся самолетом они из мороза в жару, в Ростов. Днем прилетели, вечером уже на арену... Ну, это в принципе нормально. Так цирковые и живут.
        — Зато, — говорят им, — клубнички дешевой налопаетесь, черешенки, а там и абрикосы пойдут.
        А в своем Норильске вы бы одну пургу глотали пополам с дымами от тех комбинатов, которые пол мира закоптили!
        Короче говоря, Туры оказались в труппе. А как старинные друзья папы Севы и мамы Марины, они вскоре прознали про Ольгину «школу-конкурс».
        — Надо же, — говорят, — какие теперь стали появляться интересные учебные заведения, просто прелесть! Давай-ка, Олюшка, мы тебя малость порепетируем. Чтобы ты у нас была на самом высшем уровне. Не только перед Аллой Пугачевой, но и перед самим Майклом Джексоном!
        И смеются, конечно. Однако дело в том, что они и в самом деле будут возиться с Ольгой и репетировать, помогать — это она знала точно. Потому что у дяди Миши и тети Алисы своих детей нет. И они хватают какого-нибудь ребенка и начинают его со страшной силой любить. А уж Ольгу и Олежку — жуть как полюбили!
        Раз настоящие музыканты обещают помочь, то было бы свинством самой пользоваться, а подруге фигушки. И Ольга позвонила Наде, объяснила, какая классная манна небесная на них свалилась! Вот так Надя Морова и оказалась в цирке на целый день. Потому что сперва Туры заняты, потом Силь-веры, потом все устали, охота посидеть на барьере арены или просто на мягких душистых опилках, посидеть да поцедить кваску. А квас в Ростове — это вам не то же самое, что квас в каком-нибудь там Санкт-Петербурге. Когда на улице полгода жара несусветная, люди, уж поверьте мне, понимают толк в прохладительных напитках!
        И все же в конечном итоге прослушивание и репетиция состоялись. Только получились они какие-то немного странные — с Ольгиной точки зрения. Дядя Миша и тетя Алиса в основном занимались... с Надей. Ругали ее, хвалили, тормошили, заставляли снова и снова петь.
        А Ольге сказали:
        — Да у тебя все нормально, не волнуйся. У тебя все по плану...
        Потом, когда Надя уехала, Туры все никак не могли успокоиться, расспрашивали «об этой девчонке». А Ольга... что же она могла ответить? Сама знала Надю не ахти...
        — А что такое случилось-то?
        Да просто она очень способная!
        Ольга не удержалась и спросила:
        А я?
        Туры переглянулись:
        — Погоди-погоди. А кто двойное сальто крутит и потом взлетает точнехонько на канат?
        Это было не совсем так, но близко к истине.
        Конечно же, Ольга талантливая цирковая гимнастка — никто не отрицал, даже сама она не отрицала. Но здесь было другое. И Ольга попыталась объяснить это дяде Мише и тете Алисе. Потому что она хотела стать талантливой эстрадной певицей, вот в чем дело.
        Туры снова переглянулись.
        — Типичный комплекс Конан Дойла, — улыбнулся наконец дядя Миша.
        Ольга лишь удивленно посмотрела на него.
        Ну... ты знаешь, конечно, что был такой писатель Конан Дойла? — спросил дядя Миша.
        Который, что ли, про Шерлока Холмса?.. — не очень уверенно проговорила Ольга.
        Вот именно! — подхватил Тур. — А он себя считал автором научно-фантастических романов. Очень ценил их, пропагандировал. А детективные рассказы писал просто для баловства, не считал их серьезной литературой. Понимаешь?.. А именно они обессмертили его имя!
        Ольга не очень охотно кивнула. Все равно же обидно!
        Но и не поверить Турам она не могла, потому что дядя Миша и тетя Алиса были настоящими музыкантами. Случалось, в свободный вечер цирковые просили их устроить концерт. Дядя Миша тогда играл на рояле, а тетя Алиса на виолончели. И потом, после концерта, обязательно устраивали вечеринку, сидели все вместе за столом, вспоминали, разговаривали. Получалось, что только Туры умели так всех объединить... объединить своей прекрасной музыкой, своим искусством!
        А номер у них был совсем другой — дурашливый, комический. Выходила на сцену здоровенная тетка и дяденька-недомерок. Они начинали дуэт, и у них ничего не получалось: то тромбон фальшивит, что невозможно слушать, то у рояля крышка отрывается и падает на голову здоровенной той тетке. И так далее...
        Они начинают бегать друг за другом. В смысле здоровенная тетка в вечернем платье за этим карликом во фраке. Под конец она его настигает, и они фехтуют на смычках. Тетка наносит решающий укол, а он тогда очень ловко расстегивает «молнию» на ее платье. И платье падает на пол. Под платьем же оказывается мужской наряд, конечно, с клоунским оттенком. А карлик мгновенно сбрасывает фрак, манишку, бабочку... И оказывается очень стройной и элегантной женщиной — тетей Алисой, короче говоря. А здоровенная тетка — дядя Миша, соответственно.
        Ольга сколько ни смотрела этот номер, у нее всегда оставалось какое-то удивительно радостное ощущение: выступали настоящие мастера и выступали от души.
        Так, наверное, оно и было. А ведь если подумать — они же хотели быть музыкантами, играть серьезную музыку, Моцарта и Шопена...
        Ольга решила про свое эстрадное пение, что тут уж ничего не поделать. Как получится, так пускай и получится, но сражаться она будет до конца. Вот так!
        Между тем приближался день следующего занятия-экзамена. Ведь они, все без исключения, должны были разучить какую-нибудь песню, подготовить фонограмму и петь перед Висюлькиным и другими членами комиссии.
        Но когда пришли в назначенный день и час, никаких «других членов комиссии» не оказалось, а были только Сергей Евдокимович и его помощник Юра — помощник совсем не по музыкальной части.
        — Лучше будет, если мы сами, в своем коллективе, все решим. Послушаем, поговорим... Зачем нам чужие уши?.. — Так объяснил Висюлькин.
        И в целом Ольга была с ним согласна. Прежде всего потому, что совершенно не была уверена в своем мастерстве. Хотя, конечно, Туры ее кое-чему научили. А уж Надю — тем более!
        Перед началом прослушивания Висюлькин еще и нагнал на них страху — сказал, что здесь не простая школа, а школа, так сказать, выживания. В смысле: кто не выжил, тот будет отчислен.
        — Я ведь с вас денег не беру! — говорил директор веско. — И значит, имею право оставлятьтолько действительно способных учеников.
        Ну, тут уж у всех юных дарований поджилки затряслись, и первые номера — а выступали по жребию — буквально блеяли, точно «братцы Иванушки», которых угораздило попить из козлиного следа.
        Однако Висюлькин, как ни странно, их похвалил, ободрил, и дальше дело пошло веселей. Но все равно выходила, в общем-то, говоря по чести, «лажа». Тут не надо быть особым знатоком.> чтобы понять: с таким искусством им рядом с Аллой Пугачевой и Филиппом делать нечего.
        Несмотря даже на великие знакомства Сергея Евдокимовича!
        Ольга спела тоже не очень. Хотя она неплохо держалась на сцене и помнила все, что ей советовали дядя Миша и тетя Алиса. Но ведь все равно выше своих способностей не прыгнешь.
        Только Надя, тот мальчик, которого отлупил Надин Генка, да еще двое-трое выступили хорошо. Они не то чтобы были готовые звезды, но на общем темно-сером фоне сверкали почти ослепительно. Этого Ольга не могла не признать!
        — Ой, Олечка, боюсь ужасно! — шептала Надя.И было видно, что она вовсе не притворяется, что она действительно боится. Потому что у нее не было опыта выступлений на сцене, она не умела смотреть на себя со стороны. Но это все придет. При ее способностях, при ее голосе прекрасном. А вот Ольга хоть и имеет опыт сцены, а главного — голоса — у нее... не очень!
        Да что ж тут поделаешь?!
        Они долго ждали в зале, пока Висюлькин, сидя на сцене, что-то считал и пересчитывал на калькуляторе, сверяясь со своей тетрадкой.
        Это особая система, — объяснил он. — Система, созданная еще немецким композитором Вебером... Исполнительское мастерство оценивается по восьмидесяти семи параметрам.
        По каким таким «параметрам»? — спросила Надя.
        Ну, как бы пунктам, — неуверенно ответила Ольга.
        Ничего себе! Как же он все это у нас заметил?.. Профессионал, да?!
        А теперь прослушайте результаты! — во всю микрофонную силу прогрохотал Висюлькин.
        Все замерли.
        Но результаты оказались совсем нестрашные. Даже, можно сказать, на удивление нестрашные. Почти для каждого из них тактичный Сергей Евдокимович сумел найти доброе слово. У одного отметил не раскрытые пока певческие способности, другому сказал, что слух у него очень хороший или есть чувство ритма, или умеет двигаться под музыку, или... «общее обаяние». Ну и так далее и тому подобное — запомнить-то было трудно, потому что он хитро как-то говорил: с одной стороны, всем приятно, а с другой — так обтекаемо, что ничего толком не ухватишь.
        Но были, конечно, и печальные моменты. После всех похвал Висюлькин назвал несколько фамилий — человек семь или восемь. Им он прямо объявил, что «надо себя искать в каких-то других областях искусства, а здесь вы не подходите».
        Горемыки уныло стояли в стороне. Они как-то сами собой объединились — товарищи по несчастью.
        — Однако, — сказал Сергей Евдокимович, — давайте проводим наших друзей аплодисментами, потому что они старались и не их в конце концов вина...
        Ну, соответственно, все захлопали, а изгнанные нестройной гурьбой двинулись в сторону двери. И за ними довольно живо поскакал помощник Висюлькина Юра.
        Глава X «СПОКУХА, ДЖОНИ!»
        Вечер сюрпризов между тем продолжался.
        — Дорогие друзья! — воскликнул Висюлькин. — А теперь, когда мы остались одни, — он улыбнулся своей шутке, — объявляю главный итог нашего конкурса-экзамена. Мы приглашены на выступление в Туапсе! И едем туда в следующую субботу. Так что попрошу подготовиться, в смысле взять с собой одежду для прогулок и одежду для дискотеки, которую мы вам обязательно устроим. А главное — взять с собой одежду для выступления перед публикой!
        Ему ответили радостным и удивленным ревом... Удивленным — потому что все-таки народ чувствовал: выступили они не совсем, как говорится, «конкретно». А тут вдруг — путешествие в другой город. Конечно, странновато выглядит.
        Но в основном все-таки радовались. А что: взрослый человек, серьезный специалист говорит, что ты большой молодец, ну и отлично, к чему тут сомнения?.. Разве не так?
        В Ольгиной душе тоже произошел примерно такой же «разговор наедине». Как говорится, бьют — беги, ну а если дают, так бери!
        Она повернулась к Наде, чтобы выразить свой все возрастающий восторг по поводу такой великой удачи. Однако Нади рядом не оказалось. Ольга глянула влево, вправо, снова влево. На нее никто не обращал внимания, все, естественно, обступили Висюлькина. Да и как тут не обступить? Ведь в другой город едут! Кое-кто просил записку для родителей, чтоб не сомневались; иные спрашивали, на каком транспорте они помчатся в приморский Туапсе, а третьи — долго ли ехать.
        Наконец Ольга увидела свою странноватую подружку. Та с невинным видом шла от двери... от той самой двери, за которой скрылись убогие бесталанные певцы и Юра, висюлькинский помощник. По пути, кстати, ее догнал Юра и что-то спросил. А Надя ответила, опустив глаза. Юра усмехнулся, кивнул и пошел к Висюлькину — участвовать во всеобщем торжестве.
        Надька же быстренько прибилась к Ольге и зашептала:
        Идем отсюда! Быстренько!
        Зачем?
        — Узнаешь! Я ему наврала, — Надя указала глазами на помощника, — что у меня от волнения живот заболел. И он поверил, потому что так бывает, я читала.
        Ольга удивленно посмотрела на подругу — что она такое бормочет? Зачем и почему?
        А я на самом деле подсматривала и подслушивала! — чуть ли не с гордостью заявила Надя, словно это было какое-то очень почетное занятие.
        Не пойму тебя, Надь.
        Потому что ты нелюбопытная! — быстро зашептала Надя, потащив ее к выходу. — Ты не задумалась, почему он этих выгнал? Они ведь ни чуть не хуже многих пели...
        И тут Ольга подумала, что, весьма возможно, Надя имеет в виду и ее, Ольгу, которую почему-то не выгнали, а оставили. А других выгнали.
        — И что ты хочешь этим сказать? — спросила Ольга, не слишком приветливо глядя на подругу.
        Ведь ей действительно сделалось обидно!
        Надя с удивлением посмотрела на Ольгу. Наконец поняла:
        — Ой, да я совсем не то имела в виду! Мне просто любопытно стало, почему он их выгнал и что этот Юра им хочет сказать... Вот и решила подсмотреть!
        Ольга уставилась на свою подругу.
        Он им деньги давал! — выпалила Надя.
        А наше какое дело?
        Это был правильный и... беспроигрышный ответ. Типа: моя хата с краю! Но, с другой стороны, было действительно любопытно! Почему, в самом деле, совершенно таких же ребят, как и большинство других, вдруг взяли и отсеяли? И почему им же потом дали денег?
        Ну и что ты предлагаешь?
        Да очень просто! — чуть ли не закричала эта удивительная Надька. — Спросить у них!
        А мы имеем на это... право?
        Ой, да ладно тебе, Оль! Бежим быстрей!
        А что мы им скажем?
        Но Надя уже не слушала ее, она потащила Ольгу из прохладного вестибюля на раскаленное крыльцо с колоннами, то самое, на котором уже разворачивались кое-какие события, а именно: сначала Генка дрался с Леней Шальневым, а потом Висюлькин — с Генкой.
        На этом же крыльце суждено было случиться и еще одному важному... хотя и не совсем понятному разговору.
        Они выбежали на' крыльцо — довольно-таки высокое и вообще шикарное, как строили в прошлые времена. Только годы, конечно, его уже здорово «покарябали»: и ступеньки стали щербатень-кие, и колонны, как говорят в Ростове, «порепанные».
        И внизу этого бывшего шикарного крыльца они увидели ту самую группу несчастных, изгнанных. Только вид у них был не совсем «изгнанный» и несчастный. Они спорили и очень даже горячо, как, может быть, спорят фаны «Спартака» и «Динамо» . То есть еще чуть-чуть — и начнутся боксерские поединки. Несмотря на то, что среди них были и девочки.
        Видать, такое уж несчастливое крылечко — всех на нем драться тянет!
        — Спокуха, Джони! — кричал мальчишка по фамилии Ромашкин.
        Ольга запомнила его фамилию за необычность. И- еще запомнилась совсем не певческая внешность этого Ромашкина: он был такой, знаете ли, всклокоченный, худой, кадыкастый, с маленькими серыми глазками и длинным острым носом. И почти самый высокий из всех... Дело, конечно, не во внешности, но все же на сцене необходимо что-то более привлекательное, согласитесь...
        Спокуха, Джони! — это он, между прочим, кричал белобрысой девчонке на две головы его ниже, полненькой, с косичками... ну, в общем, на «Джони» никак не похожей. — Спокуха, тебе говорят! Я уже пашу на дядю Серегу три месяца, а ты здесь первый раз. С какого же фига тебе должны давать такой же пай?!
        А почему ты здесь все распределяешь? Юра так не говорил!
        Правильно! Но «манишки»-то он дал мне!
        И сказал: «Раздели честно!»
        Вот я честно и делю! ,.
        Нет, не честно! Врешь! — И девочка с косичками вдруг залепила здоровенному Ромашкину пощечину.
        Страшно было подумать, что теперь произойдет. Но ничего особенного не произошло — Ромапшин растерялся. Он, похоже, не мог поверить в случившееся. Но постепенно осознавал. Так что девчонке не поздоровилось бы.
        Но тут уж вмешалась Ольга, — как известно, крупный специалист по разниманию.
        Эй, вы! — уверенно окликнула она спорщиков. — Нас Юра послал. — Тут она посмотрела на Ромашкина: — Юра так и знал, что ты глотничать будешь! Всем поровну, понятно?.. Сколько там у вас денег?
        Четыреста, сколько же еще-то... — проворчал Ромашкин.
        Ольга мгновенно подсчитала — компания «пострадавших» состояла из восьми человек — и сказала:
        — Да, все правильно. Он сказал, что всем по полтиннику.
        Ребята, хоть и хмурые, но все же мирно разделили деньги, бормоча: «У тебя сдача есть?.. Червонец найдется?..» Так обычно говорят люди, когда делят не очень богатые барыши.
        Потом они потеряли друг к другу всякий интерес и распались, как стальные шарики, на которые вдруг перестал действовать магнит.
        — Пошли! — шепнула Надя и потащила подругу за белобрысой девочкой.
        Однако Ольга покачала головой и направилась к Ромашкину. Белобрысая ведь мало что знала — об этом же сам Ромашкин сказал. А вот у Ромашкина они могут кое-что выведать, если, конечно... Но это уж надо иметь артистические способности и внешние данные.
        И тут прямо как с неба что упало — то есть она вдруг вспомнила, как этого верзилу зовут. Побежала за ним впереди Нади, крича на бегу таким примерно голосом, каким фанатки группы «На-На» зовут какого-нибудь Жеребкина:
        — Виталий!.. Виталик! — Именно так звали Ромашкина.
        И верзила, конечно, обернулся. Да нет на свете такого мальчишки, который не обернулся бы на столь сладкозвучный голос.
        Можно с тобой поговорить, Виталий?
        Поговори, — ответил он якобы неохотно. А якобы — потому что Оля Серегина была довольно- таки симпатичная и складная девочка, притом и одета привлекательно.
        Ольга подошла к нему с такой, знаете, скромностью, от которой мальчишки... ну просто балдеют! Однако дальше ей уже было не до кокетства. Требовалось выведать серьезные вещи. Она сказала:
        Можно у тебя спросить кое-что... не задаром.
        Ну, это само собой, что не задаром! — спокойно ответил Ромашкин, и Ольга поняла: не больно-то он обалдел от ее несказанной красоты.
        Может, оно и к лучшему, что не обалдел?
        Скажи, пожалуйста, Ромашкин, почему вам деньги заплатили?
        А твое какое дело?
        За ответ сто рублей!
        Реакция у Ромашкина оказалась отличная, несмотря на то, что он был длинный и нескладный.
        Просто Евдокимыч должен был нам, — ответил он, не напрягаясь, ровным голосом.
        Ну, ясно, спасибо. — Ольга с равнодушным видом кивнула. И сделала вид, что собирается уйти.
        Привет тебе горячий! — закричал Ромашкин. — А где же сто?
        А я за вранье ничего не обещала!
        Дылда посмотрел на нее совсем другими глазами: мол, надо же, какая девица, соображает...
        — А зачем тебе это, собственно, надо?
        А какое твое, собственно, дело? — Ольга усмехнулась довольно-таки равнодушно. — Меня-то берут в Туапсе, мне на все начихать!
        Так зачем же...
        Да просто странно! — Ольга сказала это так, что Ромашкин не мог не поверить. — Любопытно, понимаешь?.. Я поеду выступать, а мне не заплатят. Ты вылетел из школы, а тебе деньгота идет!
        Честное слово, она могла бы гордиться своим талантом актрисы. По крайней мере, Виталий Ромашкин ей поверил. Скривил губы, пожал плечами и ответил:
        Вот гадом буду, не знаю! Я уже давно работаю «провальником». Кого-то куда-то берут, возят, а меня отсеивают после экзамена.
        Но почему? Зачем все это?
        Клянусь, не знаю. Нам платят, а мы играем... А бывает иногда, он требует, чтоб я для виду расстраивался, иногда кричал: «А почему, а за что?..» У нас команда. Только вот эта, Верка, новенькая... — Тут он кое-что сообразил: — Насвистела, что Юра велел поровну?
        Ольга кивнула.
        — И если ты теперь что-нибудь ему расскажешь... или Сергею Евдокимовичу... — Она вытащила сто рублей, давным-давно припасенные на одну... эх, да что теперь говорить об этом? — Пока, Ромашкин! Бери и помни! Проболтаешься, тебе же хуже будет.
        Она специально доиграла «мерзкую девицу», чтоб он ничего лишнего не заподозрил. Надя была в восхищении:
        — Ну, ты прямо артистка, настоящая артистка, честное слово!
        А все-таки тут дело нечисто, Надь!
        Зато в Туапсе поедем выступать!
        И в этом Надежда была совершенно права. Поэтому прочь сомнения!
        Глава XI «БЕДНЫЕ ОВЕЧКИ»
        К сожалению, так почти всегда бывает: чего ждешь, чего добиваешься, оно потом, «на поверку», как говорят взрослые, получается не таким уж прекрасным, а то и вовсе дрянью.
        Сколько Ольга уговаривала родителей, чтобы ее отпустили на концерты в Туапсе, — а нельзя, говорят. Потому что ведь спектакли. А номер с девочкой, входящей в сейф, вообще без нее существовать не может! И вообще, на близнецах, на взаимодействии близнецов, многое в труппе держится. Как же отпустить Олю на три-четыре дня? Непростое для семьи решение!
        И все же родители сказали: да пусть едет. Потому что они все прекрасно понимали.
        Счастливая Ольга помчалась на всех парусах с дорогой своей Надеждой, будущей великой певицей. Прискакали к ДК «Суворовский»... и настроение немножко упало: их ждал довольно-таки пыльный, обшарпанный, разболтанный автобус, прабабушкой которого явно была черепаха!
        Но стоит ли обращать внимание на такие мелочи? Ведь они ехали навстречу своему первому в жизни успеху! А это, друзья мои, кое-что значит!
        Ехать предстояло часов шесть-семь. За это время все перезнакомились, сдружились, разработали программу — в смысле кто первый, кто второй, кто пятый, кто десятый. Одни считали, что престижнее выступать под конец, другие думали, что наоборот: на первых все внимание обратят, а потом устанут. Но тут вмешался Висюлькин и навел порядок. Сказал, что без спору, без драки «выступать будем», по жребию.
        В общем, так они ехали-ехали и, наконец, приехали.
        Совсем не утомившись приехали, потому что было весело. Правда, наглотались дорожной пыли и всяческой гари. Ну и жара, конечно, достала. Но с этим ничего не поделаешь, искусство, говорят, требует жертв.
        Они поселились на старом пароходе, который каким-то ловким дяденькой был переделан под гостиницу. Пароход стоял у берега, может, вообще лежал брюхом на дне. Но все равно покачивания кое-какие чувствовались. Иным от этого становилось плохо, а Ольге нравилось. Их с Надей поселили в крохотной каютке — проход, столик и две койки одна над другой, — зато все-таки отдельно. Окошко же, называемое здесь на морской лад «иллюминатором», было с видом на горизонт. В общем, здорово — чего уж там!
        Правда... имелись кое-какие неудобства, причем довольно-таки многочисленные. Например, тюфяки из какой-то особой каменной ваты, которая отдельными булыжниками лежала в матрасе. Например, запах, такой, знаете, противно-химический, иначе не скажешь. И, наконец, самое ужасное для Ольги: они находились там уже два дня, а никаких концертов не было.
        Висюлькин говорил, что надо вжиться в обстановку города, почувствовать будущего зрителя, в общем, ощутить себя в иной атмосфере — это для артиста очень важно.
        Но ведь Ольга только и делала, что жила в чужих городах, только и делала, что чувствовала будущего зрителя. И самое главное: у нее душа болела за О лежку и за всех остальных Сильверов. Как они там без нее? Это же все равно, что хромая собачка: три лапы бегают, а четвертая — нет! Пусть Ольга была и не самой главной «лапой», но все равно ведь без нее трудно.
        А другим в Туапсе нравилось. Все-таки море как-никак. Хотя и портовый город, то есть водичка не самая идеальная в мире, а место для купания найти можно. Они и находили! А то, что химией в каютах пахнет, так зато ни вам тараканов, ни вам клопов! Многие вообще не знали, что такое клопы. Но Ольга-то их прекрасно знала. Кто в гостиницах районного масштаба живал, тот повадки тараканьи изучил вполне.
        Ольга и Надя основательно вымыли свою каюту, и стало куда уютней. За ними и другие сделали то же. А когда люди делают что-то вместе, то живут дружнее. Так что они уже вполне сплоченной командой отправились на концерт. Наконец-то!
        Но чудес-то все-таки не бывает. Хоть они и приехали из Ростова, хоть и жили в гостинице, как настоящие артисты, хоть по городу и висели афиши про «Утренние цветы», однако петь-то они не умели!
        Место, где им предстояло дать концерт, оказалось старым клубом на окраине города. Висюлькин, конечно, сказал, что это специально, что «здесь больше молодежи, больше нашей публики», но вообще-то фокус был в том, что, наверное, такой клуб куда дешевле снять. Уж Ольга-то понимала...
        Клуб этот когда-то переделали из старой церкви. Потом такие клубы или там заводики, фабрики, конторы снова превратили в церкви, но этот клуб почему-то остался... Клуб имени какого-то Августа Бебеля.
        — А почему не Сентября! — спросила Надя. Она заметно нервничала.
        Почти все остальные, между прочим, были спокойны, как холодильники... Почему? А потому что не артисты! Настоящий артист всегда волнуется за свое выступление. А эти... Им Висюлькин сказал, что все в полном порядке, вот они и решили: выступим здесь, поедем в гости к Алле Пугачевой!
        Народу собралось не очень уж много. Но поскольку зальчик оказался невелик, то те сто человек, которые пришли на концерт, казались серьезным количеством.
        Участники концерта вышли на парад-алле, и Висюлькин каждого представил. Получилось, по правде говоря, длинновато, публике это поднадоело. И последним уже хлопали кое-как, только ради смеха. Потому что ведь публика не виновата, что артисты ведут себя скучно, ей надо развлекаться за свои денежки... по крайней мере, так теперь считается.
        Потом наконец начался концерт.
        И это был форменный ужас! Потому что они ведь не умели петь. То есть совершенно не умели. Просто кое-как проговаривали или выкрикивали слова под магнитофонную музыку, которую им ее ставил Висюлькин. На этот раз получилось даже хуже, чем на экзамене. Может, из-за того, что публика вела себя плохо.
        Висюлькин за кулисами, вернее, в небольшой комнатке, которая находилась прямо за сценой, нервничал, всех успокаивал и говорил Юре:
        Какой сегодня трудный зал! Обычно в Туапсе такая доброжелательная аудитория...
        Что же вы хотите, Сергей Евдокимович, — отвечал Юра, — жара!
        Успех имели только Надя и тот мальчик, которого избил неистовый Генка, — Леня Шальнев. Надя спела уже почти забытую, а года два назад популярную песенку: «Ах ты, бедная ове-э-эчка, что же бьется так серде-э-эчко?..» Глупая песенка, но в ней какая-то милая глупость.
        Так думала Ольга, когда слушала Надю, которая и впрямь оказалась одаренной артисткой. Это стало очевидным после неудач других «выступате-лей». Было видно, как Надю слушает уже, казалось бы, заскучавший зал. Певица как бы подтрунивала над той глупой овечкой — и одновременно была ею!
        Между прочим, именно так работает великий клоун Семен Птициани. Один раз он сказал — не Ольге, конечно, и не Олегу, а отцу, когда они сидели на кухне в какой-то очередной съемной квартире, отмечали очередное окончание гастролей. Так вот он сказал:
        — Поверь, Сева, когда смеешься над другими, это не то. А вот когда смеешься над собой, тут тебя все понимают!
        Леня же Шальнев обладал просто замечательным голосом. Он спел совсем несовременную песню, которую будто бы публика и слушать не должна — далось ему это старье. А публика все-таки слушала:
        Живет моя отрада В высоком терему. А в терем тот высокий Нет хода никому!
        Так получилось, что Ольге по жребию выпало выступать последней. А перед этим человек пять или шесть выли такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать, честное слово. Ольга знала, что она хотя и готовилась с Турами, но... Эх! Не хочется об этом говорить. Но петь-то она не умела. И вдруг ей взбрело на ум: а что если?..
        Они досле концерта всей гурьбой собирались пойти на море, то есть купальник у нее был. И вот Ольга в туалете, дрожа, естественно, как та «бедная овечка», надела его на себя. Кое-как прикрылась кофтой и юбкой, но не выступальными, а простыми... Висюлькину же с Юрой было не до нее — тут бы с публикой разобраться.
        И Ольга, когда поставили ее фонограмму, выскочила на сцену, как, собственно, и привыкла в цирке — без всяких накрахмаленных и отутюженных глупостей, легко и свободно.
        Конечно, это была чистая импровизация. Но ведь музыку она чувствовала, с акробатикой дружила, и всерьез. Вот и отлично!
        Когда Оля сделала фляк, сальто, прыжок-олень, колесо, ну и потом всякие танцевальные движения, которых она за десятки и сотни цирковых представлений столько наразучивала, что и не сказать... когда она стала таким образом выступать перед залом, а не петь диким голосом, публика ее приветствовала благодарным ревом.
        Так что финал, можно сказать, удался. А это в искусстве самое главное!
        — Надо бы тебя отругать, — говорил Висюль-кин. — Да победителей не судят!
        Ольга три раза выходила кланяться и сделала на бис еще одно простое сальто и арабское — без рук.
        Но потом, когда все они вышли на поклон — что являлось, конечно, большой ошибкой Висюлькина, — их встретили оглушительным свистом, словно бы и Надя не пела, словно бы и Леня Шаль-нев не пел, словно бы и Ольга не показывала свою акробатику!
        Время-то еще, кстати, было не позднее — девять часов, и они с Надей смылись от этого позора, от того, что зрители стали врываться в ту комнатку, где артисты переодевались, и требовали обратно свои деньги.
        Обычно, когда едешь куда-нибудь с большой компанией, обязательно «заводится» мальчик, который к тебе неровно дышит, а ты к нему, соответственно. А тут — ну просто удивительно, ни одного. Может, из-за того, что все как-то получилось нескладно и Ольга очень переживала, а уж Надя — тем более.
        Висюлькин, отбиваясь от наседавших зрителей, сказал «артистам», что у них свободное время до одиннадцати. И все по-быстренькому расползлись. Кому же охота слушать, что пение твое — лажа сплошная.
        Глава XII ЛЮБОПЫТСТВО СГУБИЛО КОШКУ... ВО ВТОРОЙ РАЗ
        Ольга с Надей вскоре остались одни. Но в незнакомом городе чем заняться? Да еще без мальчишек — того и гляди кто-нибудь пристанет! Да и времени для серьезной прогулки не так уж много. Поэтому Надя предложила:
        — А давай, — говорит, — накупим мороженого, фанты и спрячемся где-нибудь на пароходе. Будем сидеть, есть, пить и болтать!
        Кому-то ее предложение показалось бы глупым или скучным. Но ведь была жара. А потом, вы, наверное, просто не знаете, какое замечательное в Туапсе мороженое. Неизвестно, кто и когда научил туапсинцев его делать, но-мороженое действительно супер! Тут еще надо добавить, что Ольге мороженое, как и прочие вкусности, доставалось редко, потому что надо форму держать, вес. А Надя, которая придумала такое времяпрепровождение, ну, не то чтобы толстая была, однако «склонная к полноте». То есть мороженое для нее — самая обычная еда.
        В общем, девочки сразу же поняли друг друга. Купили два здоровенных пломбира по двести пятьдесят грамм... Надька предлагала еще и третий прихватить. Но Ольга вовремя сообразила, что ей потом слишком много придется на шведской стенке качаться, чтобы победить этот третий брикет, поэтому заявила: только через ее труп!
        Но зато они взяли двухлитровую бутылку фанты. После чего пришли на свой пароход, поздоровались с вахтенным, дяденькой лет ста пятидесяти, который стоял у трапа, и пошли...
        — Я знаю местечко! — прошептала Надя. — В шлюпке!
        Почему она именно прошептала — неизвестно. Просто для таинственности, наверное. Потому что поблизости никого не было. А шлюпка действительно оказалась прекрасным местечком — это на верхней палубе, у одного из бортов, у того, что был обращен к морю. Шлюпку закрепили там по всем правилам, а может, и не по всем, но закрепили надежно. Она стояла там, вообще-то, на случай спасения: если, значит, корабль потерпит крушение и вы будете тонуть, то шлюпку спустят на воду... в общем, ясно — про это во второй части фильма «Титаник».
        Но дело в том, что их пароход — гостиница, как уже говорилось, лежал брюхом на дне. А шлюпка осталась — просто, что ее никто не успел прикарманить. Она сверху была обтянута брезентом, который легко поднимался, так что можно было туда забраться — и как бы отгородиться от остальной палубы, сидеть себе и смотреть, как на рейде на кораблях огни загораются, а за ними — звезды на небе; солнце же, хотя уже ушло, еще продолжает таинственно светиться, словно отдавая миру набранный за день свет.
        Да и много всего можно увидеть, если тихо сидеть в шлюпке с хорошей подружкой и никуда не спешить, ни о чем не жалеть, а просто знать, что все у тебя сегодня в порядке... Много еще можно про это сказать — про спокойное, вечернее, морское, звездное... Однако дело в том, что у подруг у наших, у Ольги с Надей, настроение вдруг сделалось совсем незвездно-вечерне-мечтательное.
        Они успели съесть только один брикет мороженого и даже не развернули второй, успели выпить всего по одному стаканчику холодной фанты, как послышались мужские голоса. Один голос незнакомый, другой — Висюлькина.
        Ольга хотела встать и выйти из укрытия, потому что это неприлично: люди разговаривают, думая, что рядом никого нет, а тут...
        Однако Надя так крепко сжала ее руку, что Ольга... ну просто такого и не ожидала! Обернулась на подругу, а та сделала страшные глаза. Потом прошипела в самое ухо:
        — Интересно же, чего он хочет!
        Ох, в самом деле любопытство сгубило кошку!
        И Ольга уступила: ну что уж такого, услышат они висюлькинский разговор. Тем более эти двое говорили всего лишь про какие-то газеты. Не ссориться же с подругой из-за такой ерунды.
        Она даже и не очень слушала, стала разворачивать вторую пачку, потому что пачечка эта уже начала заметно подтаивать.
        Однако Надя толкнула ее в плечо: мол, прекрати ты шелестеть бумажкой. И Ольга невольно прислушалась.
        Они ссорились — Висюлькин и тот второй. А из-за чего ссорятся теперь взрослые, особенно бизнесмены или якобы бизнесмены? Конечно, из-за денег.
        И Висюлькин с этим тоже ругались из-за какого-то... гонорара.
        Вы недооцениваете моих усилий, Сергей Евдокимович! — горячо и с обидой говорил тот второй. — «Черноморская вахта» — прекрасное название, «Солнце Туапсе» — тоже очень недурно и правдоподобно, «Курортная правда» — так вообще с политическим оттенком.
        Возможно, возможно, — отвечал Висюлькин с нотой равнодушия в голосе. — Вы талантливый журналист, Вениамин Вениаминович. Однако цены все-таки слишком высоки!
        Но я же делаю номер со всеми выходными данными, с другими материалами, все совершенно достоверно. Вспомните номера «Утренней Москвы»!
        Тем не менее я не могу столько платить! — сказал Висюлькин с печалью в голосе.
        А Ольгу кольнуло это название — «Утренняя Москва»: знакомое какое-то... А Надька схватила ее за руку: дескать, понимаешь или нет? Ольга невольно приложила ладонь к губам, как делают люди, которые вдруг говорят... кричат себе: «Господи! Боже мой! Быть того не может!»
        Но тут послышался третий голос — голос Юры:
        Там дети идут, решайте, Евдокимыч!
        Ладно, — сказал Висюлькин, — согласны вы на семьсот пятьдесят?
        Восемьсот!
        Хорошо, берите! Юрий, уноси газеты! — И мгновенно изменившимся голосом: — Ребятушки-козлятушки! Все сюда, есть большой интересный разговор.
        Они собрались на корме... Тот, кто не знает, что это такое, быстро поясним. У корабля есть нос, а противоположная часть называется кормой. Там по морской традиции собирается команда, потому что на носу — ветер, во время плавания, конечно. А на корме, за палубными надстройками, — там тихо,спокойно.
        Сейчас, правда, на этой посудине что нос, что корма, никакой разницы не было. Просто уж так получилось. А Ольге с Надей повезло — они сумели незамеченными выбраться из своего убежища и тоже отправиться на корму.
        Вернее, пошла одна Ольга. Надька шепнула: «Одну минуточку!» — и исчезла.
        А Висюлькин на корме рассказывал довольно-таки интересные вещи. Оказывается, публика, которая собралась в клубе «Сентября» Бебеля, была не просто публикой, а специально подготовленными самодеятельными артистами, которым сказали, чтоб они освистывали и обкрикивали всех выступавших. А на самом деле концерт прошел вполне успешно. Конечно, были кое-какие недочеты. Но у кого их нет?
        Ольга слушала его и ушам своим не верила... Хотя отчасти все-таки верила. Ведь известный деятель искусств, с самой Аллой Пугачевой, с самой Ларисой Долиной и другими...
        — Да вот, кстати... — продолжал Висюлькин, словно специально для Ольги. — Вот что пишет здешняя пресса. А должен вам сказать, туапсинская печать отличается большой строгостью оценок. И тем не менее. Вот читаю, слушайте! «Заметным явлением в жизни города стали выступления коллектива под руководством заслуженного деятеля искусств, лауреата многих всероссийских и международных конкурсов СЕ. Висюлькина. Ребята из Ростова исполнили песни современных авторов, те, которые поют наши эстрадные звезды. Но это было свое, особое прочтение того или иного произведения. Ученики Висюлькина хорошо подготовлены. В сущности, они уже настоящие артисты...» — Тут Висюлькин прервал чтение. — Вот, кто не верит, может почитать сам! А я завтра организую нашего Юру, чтобы он сбегал в киоск и купил для всех газеты. Думаю, неплохо будет дома похвалиться!
        Все с облегчением рассмеялись. Хотя фокус был довольно-таки простой. Когда тебя хвалят в глаза, говорят, какой ты большой молодец, ты невольно начинаешь в это верить. Думаешь, что, наверное, так оно и есть. Мало ли, что тебе кажется... Люди-то лучше знают!
        Правду сказать, Ольга тоже поддалась этому настроению. Тем более ее выступление вообще получилось чуть ли не самым удачным... И тут появилась Надя. Глаза ее были... они вообще у нее, как известно, прожигалки, но тут сделались какие-то лазерные.
        — Отвлеки Висюлькина! — прошептала она.
        Прошептала так, словно затеяла ограбление банка.
        Зачем?
        Через пять минут узнаешь... Отвлеки!
        Х-хорошо... — пробормотала Оля.
        И подошла к руководителю, взяла его за рукав:
        — Вы не сердитесь на меня, Сергей Евдокимович?
        Висюлькин улыбнулся — эдак по-отечески и чуть укоризненно:
        — Я уж говорил тебе, Оля, что победителей не судят. Однако и в искусстве должна быть элементарная дисциплина. Вот помню случай... — Он повысил голос, чтобы все слышали. — Да, друзья мои, была такая история. Однажды Юра Николаев... ну тот, что теперь заправляет на «Утренней звезде»... Так вот, однажды поехали мы с ним... теперь уж не помню в точности, но, кажется, в Прагу....
        И он стал рассказывать про то, как в Праге Юрий Николаев нарушил одну из инструкций, и про то, что из этого вышло... Вернее, вышло.бы, если б он, Сергей Евдокимович, не предпринял особых мер. Рассказ получился веселый, и Ольга засмеялась самая первая, потому что косвенно это относилось к ней. Ведь это она нарушила инструкцию Висюлькина... хотя в результате все и получилось хорошо. Но даже в искусстве необходима дисциплина.
        Висюлькин еще продолжал рассказывать, он вообще, надо сказать, умел это делать — сочно и «вкусно» про что-нибудь рассказать, особенно из своей творческой биографии. Как, например, они с Филиппом оказались в Болгарии, а Филипп по-болгарски ни слова, хотя сам-то он болгарин, и вот пришлось Висюлькину делать вид, что Филипп потерял голос, вести всю пресс-конференцию, отвечать на все вопросы. Ну и так далее и тому подобное. Таких историй у него, между прочим, имелось великое множество.
        И тут Ольга почувствовала, как кто-то взял ее за рукав. Обернулась — Надя. Тянет из толпы, обступившей Висюлькина.
        Ольга посмотрела на мастера сцены. Он давно забыл про нее, забыл повод, из-за которого начал свои истории, и уже рассказывал, как однажды в Таиланде...
        Они ушли с кормы и теперь стояли у трапа, чтобы спуститься к себе на трюмную палубу, где находилась их каюта.
        — Все, я стащила! — радостно прошептала Надя.
        Стащила?.. Что?!
        Газеты... Что же еще-то? Газеты! — И она потянула Ольгу вниз, в каюту.
        Газет оказалась целая пачка — шесть штук. В них были, конечно, и другие статьи — про какие-то зерновые культуры, про возобновление таксопарка, про встречу ветеранов Белорусского фронта. Но главное — про школу!
        «Черноморская вахта», «Курортная правда», «Солнце Туапсе». Ольга сразу вспомнила эти названия — про них говорил тот Вениамин Вениаминович. Имелись и другие газеты: «Волна», «Пляжная», «Отдых». И в них во всех говорилось про необычайно успешные выступления «коллектива под руководством СЕ. Висюлькина». В одной газете писали, что «коллектив Висюлькина» дал пятнадцать концертов, в другой, что после десяти платных дали еще несколько шефских, у ребят из детских домов.
        — Слушай, Оль, ты можешь мне ответить, зачем ему это?
        Но Ольга могла только развести руками:
        — Может, чтобы нас привлекать! А вообще... не знаю... — Но она вдруг сообразила: а зачем Висюлькину, собственно, их привлекать? Он же все равно денег не берет!
        Минуту сидели молча. И тут Ольгу осенило:
        — Слушай, Надька, я знаю. Он для славы... Он сумасшедший!
        В следующую секунду в каюту без стука, вообще без всякого предупреждения вошел сам Висюлькин!
        Глава XIII ПОКУПАТЕЛИ ГАЗЕТ
        Само собой, что взгляд у него был не самый ласковый, скорее такой, как в тот момент, когда он Генку лупил. И,
        естественно, он сразу увидел газеты... Ольге даже
        показалось, он подслушивал.
        Или, может, нечаянно услышал...
        — Откуда это у вас?
        Надо сказать, Ольга не из тех, кто теряется в неожиданных ситуациях. Она вообще была находчивая и с хорошей реакцией. Но здесь — совсем другое дело. Ведь они стащили эти газеты. Украли! И поэтому Ольга замялась.
        Но только не Надька! Просто удивительно, как быстро она нашлась — сделала круглые «правдивые» глаза:
        — А мы их у дяденьки купили... такого, знаете, рыжего, лысого... — И улыбнулась наивным ребеночком.
        Неизвестно, поверил ей Висюлькин или нет. Но, по крайней мере, тот Вениамин Вениаминович действительно был с огромнейшей лысиной и с рыжими баками.
        — Хм... — Висюлькин нахмурился, задумался.А что он, собственно, мог предпринять? Ведь
        Ольга и Надя прочитали в газетах то, чего нет, узнали тайну Висюлькина. Хотя и не поняли, зачем он эту тайну устроил.
        — Мы их никому не показывали... пока! — ухмыльнулась хитрая Надька.
        Она как бы делила тайну с Висюлькиным — делила на двоих.
        Сколько же вы за них платили?
        По двадцать пять, — не задумываясь, ответила Надька.
        Зачем?.. Так дорого?!
        Чтобы родителям показать!
        Надя выразительно посмотрела на Висюлькина, — мол, ты же сам для чего-то их покупал... То есть невольно получалось, что они знали про разговор с поддельным журналистом.
        — Газеты вы отдадите мне! — Голос у Висюлькина стал суровый. Он был директор, а они — егоученицы.
        Ольга взяла со стола газеты; она хотела отдать их Висюлькину. Но Надька перехватила ее руку:
        — Как же мы отдадим, Оля? Мы же за нихденьги платили!
        Правильно! Потому что если б они просто отдали, то Висюлькин не поверил бы в покупку, догадался бы, что к нему в каюту забирались, а это уж — просто жуть!
        И Висюлькин поверил Надькиному хитрому вранью. Он серьезно так покачал головой:
        — Но эти газеты... понимаешь... пока не должны у вас оставаться! Это для служебного пользования. Пока. — Тут ему стало противно все это объяснять двум каким-то пигалицам. — Всегда у меня с вами проблемы!
        Надька стояла, прижав газеты к груди, она якобы их защищала. Но в глубине Надеждиных глаз Ольга видела уже хорошо знакомый огонек любопытства. Надя просто хотела узнать, зачем все это Висюлькину надо. А спроси ее: тебе-то какое до этого дело? — она и сама не ответила бы!
        Сколько там у вас газет? — спросил наконец Висюлькин.
        Пять... в смысле шесть.
        Я у вас их покупаю. По пятьдесят рублей!
        Вот! — С этими словами он тут же вытащил из кармана огромаднейший бумажник. Достал оттуда три сотенных бумажки, взял из Надиных сразу ослабевших рук газеты и вышел.
        У дверей Сергей Евдокимович обернулся:
        — Я зашел сказать вам, что в одиннадцать тридцать состоится бал участников концерта. И я вам кое-что скажу. Что-то очень важное.
        Дверь за ним закрылась.
        — Газеты вы отдадите мне! — Голос у Висюлькина стал суровый. Он был директор, а они — его ученицы.
        Ольга взяла со стола газеты; она хотела отдать их Висюлькину. Но Надька перехватила ее руку.
        Девочки вопросительно посмотрели друг на друга: дескать, ну что будем делать с этими деньгами, отнятыми у бедного Висюлькина?.. Хотя впечатление бедного он как-то не производил...
        Ольга чувствовала, что они вляпались в какую-то не очень хорошую историю.
        Надь, может, пойдем к нему и все честно?..
        Ты совсем с ума, да?! — Надя смотрела на подругу огромными, как говорится, «квадратными» глазами. — Да он же нас с тобой выгонит в ту же секунду, даже быстрее!
        А триста?
        Ой, подумаешь, эти триста! Огромные деньги! Видела, какой у него лопатник?
        Что-что?
        Ну, это так бумажник у них называется.
        У кого?
        «У кого?» — в задумчивости переспросилаНадя. — Вот это как раз, Олечка, нам и предстоитузнать!
        Зачем, ты можешь мне сказать? Зачем намэто узнавать?
        Да потому что любопытно!
        Ольга не нашлась с ответом. Довод у Надьки был «железный». Подруги глянули на часы — пора собираться. На бал! Не зря же они, в самом-то деле, вместе с костюмом для выступлений, вместе с обычной одеждой брали еще и «выходные платья». Если кто-нибудь другой такую одежду не берет, то уж девчонки-то берут обязательно. И они кинулись гладиться, прихорашиваться.
        И тут лучше оставить их в покое. Сами знаете, когда женщина наряжается, ее лучше не трожь. Она и тигра в клетке растерзает, если тот попробует взять у нее, например, утюг.
        Глава XIV ДРАГОЦЕННЫЕ КОНВЕРТЫ
        Так или иначе, к назначенному времени они были полностью готовы. То есть наглажены, причесаны, а Надя даже подкрасила губы. Слегка подкрасила — чтобы взрослые не придирались, но чтобы было заметно.
        Подруги спустились в кают-компанию, в довольно убогое помещение. Тут они завтракали и ужинали (обедать приходилось на собственные денежки). Теперь здесь стало как-то поуютнее. Может, потому, что света прибавилось, а может, и потому еще, что пол и стены протерли и под потолок запустили с десяток воздушных шаров. А когда шары, то всегда кажется, что праздник.
        Так, по крайней мере, казалось Ольге. Едва она вошла в кают-компанию, настроение у нее поднялось; она, не ломаясь, пошла танцевать с мальчиком, который ей совершенно не нравился, который и выступал довольно-таки скучно — даже имя его не стоит тут упоминать, потому что он никакой роли в нашей истории не сыграет.
        Они танцевали какое-то время, полчаса, наверное, танцевали, понимая, что не это главное, а главное будет впереди. И потому веселиться не хотелось.
        Ольга сначала видела Надю танцующей с Леней Шальневым. А потом она куда-то исчезла. Но поскольку Надька постоянно куда-то исчезала, Ольга нисколько не переживала. Она была уверена: Морова появится, когда будет нужно.
        И Надя действительно появилась, едва, приглушив музыку, Висюлькин сказал, что приближается полночь, то есть самая торжественная часть их программы в Туапсе.
        Невольное волнение охватило Ольгу: что же сейчас произойдет?..
        Надька же прошелестела ей в ухо: — Ой, я такое узнала, Олька, такое-растакое! Ты просто в ужас придешь!
        Однако с Надей это происходило практически каждую минуту: она снова и снова узнавала «такое-растакое». Поэтому Ольга спокойно продолжала слушать висюлькинские словеса.
        А говорил он, между прочим, презанятные вещи! О том, что накануне в зрительном зале сидели специальные люди, называемые «клакерами», ребята уже знали. Но Висюлькин пояснил: этих людей нанимают для того, чтобы они слушали юных певцов — мол, надо приучать их к другим, более трудным испытаниям.
        Но еще, оказывается, там сидели и музыкальные критики; очень серьезные, даже знаменитые люди, имена которых Висюлькин по понятным причинам назвать не мог. Но зато эти критики написали свои отзывы.
        — Вот они!
        Тут Юра вынес из соседней каюты толстенную стопку больших конвертов, каждый из которых был тщательно заклеен.
        — Дело в том, — сказал Висюлькин, — что пока это большая тайна. Конверты распечатывать ни в коем случае нельзя. Вы узнаете отзывы о себе.
        Обязательно! Однако не сейчас. А сейчас проверяют вашу выдержку. Каждый должен довезти конверт в целости и сохранности! А потом с этими лее конвертами мы поедем в Москву. Но поедет только тот, у кого конверт будет в целости и сохранности.
        И уже в Москве, когда заявимся прямо к Алле Борисовне... — Тут он сделал многозначительную паузу, дескать, понимаете, о какой Алле Борисовне идет речь?.. — Только в ее присутствии мы их и распечатаем. Ну, еще на этом торжественном акте обычно бывают Кристина с мужем и Филипп...
        Все, конечно, офонарели от таких слов. Ничего себе конвертик! Само собой, каждый тут же поклялся себе и другим довезти его в целости и сохранности!
        Тут и музыка в кают-компании заиграла какая-то особая, торжественная.
        — Андрей Астапов! — возвестил Висюлькин с торжественным видом.
        К нему подошел один из певцов. Висюлькин протянул ему конверт:
        — Бери и помни!
        Астапов взял конверт и прижал его к груди.
        — Бескина Татьяна!
        И так Висюлькин прошел всех по алфавиту. Каждому дал по конверту и каждому при этом сказал что-то торжественное и значительное. Ольга со своей фамилией оказалась где-то в конце списка. А вот Надька, наоборот, была в первой половине. Остановилась возле Ольги с конвертом в руке, шепнула:
        — Ты свой будешь открывать?.. Я-то свой непременно открою!
        Ольга сделала страшные глаза — мол, нашла место для шуток!
        — Пойдем, откроем! — громко прошептала Надя.
        — Прекрати! Ведь решается наша судьба!
        Вскоре все разошлись по каютам. И каждый нес свой пакет как величайшую драгоценность. Висюлькин особо подчеркнул — беречь печать, черную, массивную, из сургуча. Потому что каждый конверт был еще дополнительно запечатан сургучом.
        — Алла Борисовна лично проверит сохранность печати, знайте это! Сохранный конверт, но с поврежденной печатью она не примет!.. И, кстати, пощупайте по краям... Только осторожно... Осторожнее! . —-Чувствуете, слой специального пластилина. Это тоже сделано по требованию Пугачевой.
        В общем-то, все это выглядело странно: зачем великой певице проверять конверты? Но Висюлькин тут же пояснил: вот, например, она ездит на длиннющем «Роллс-Ройсе», который застревает в каждой пробке, а куда было бы удобнее на простом «Мерседесе». Но таковы уж прихоти звезды.
        Ольга вспомнила, как видела несколько раз Филиппа с Аллой Борисовной — те вылезали из длинного железного крокодила — и не могла не согласиться: в таких машинах, наверное, очень неудобно.
        — Все равно я открою, — шептала Надя.
        Брось ты, Надька! Только все себе испортишь... И он же сказал, что еще пройдет по каютам, проверит сохранность пакетов.
        Да ничего он не пройдет!
        А может и пойти...
        Ольга разделась и легла. Время-то уже было позднее, а режим... режим у нее в крови. Артисты — это только кажется, что они веселятся ночи напролет. Напротив, они как раз спят ночи напролет. Попробуй-ка, не выспавшись, на проволоке попляши! Вряд ли ты хоть пять секунд там продержишься.
        Надь, ты как хочешь, а я спать.
        Зря! Я с тобой кое о чем еще посоветоваться хотела.
        На самом деле она надеялась, что Ольга тоже согласится на «эксперимент» с конвертом...
        А завтра можно посоветоваться, а, Надь?..Не обижайся!
        Хорошо, пожалуйста. — Надя пожала плечами.
        Она все-таки немного обиделась. Но, с другой стороны, и Ольгу можно понять. У нее режим, у нее уже завтра два представления... если не три!
        Спрятала драгоценный конверт под подушку и... мгновенно уснула.
        Глава XV ПОХИЩЕНИЕ?
        Утром в каюте не оказалось Нади. Ее не было и на палубе... И на всем пароходе. Наконец случайно встреченный Ольгой помощник Юра сказал, что Надька и еще несколько ребят уехали ранним утренним поездом... Оказывается, вся группа поедет в Ростов поездом — так и быстрей, и удобней. Правда, им придется ехать в разных вагонах. Но с этим уж ничего не поделаешь — время летнее, все куда-нибудь едут. Так объяснил Юра ситуацию.
        Ну и ничего страшного. Тем более что Юра и Сергей Евдокимович будут ходить по вагонам, их регулярно проведывать. Так, собственно, и было. Только при выезде из Туапсе по составу прошли пограничники... вернее, не пограничники, а сотрудники службы по борьбе с наркотиками. Их встречали шутками про самогон, про то, кто сколько везет — в багаже и в желудке.
        Военные улыбались, однако осматривали багаж внимательно. Впрочем, к Ольге это не относилось. Она показала им свой чемоданишко, да они туда даже и не заглянули. Действительно, какие у девочки могут быть наркотики?! А тут еще и Висюль-кин появился со всеми положенными документами. Да еще и с газетами... Про которые Ольга вообще-то знала, что они... не совсем настоящие.
        Таможенники улыбались Висюлькину, кивали головами:
        У вас и дальше по составу ребята сидят?..
        Ну, так мы будем иметь это в виду.
        Нет, знаете, я уж с вами, если не помешаю.
        Чтобы всех деток своих повидать. Так спокойнее.
        И он поспешно удалился. Ольга, мучаясь от жары и духоты в плацкартном вагоне, кое-как доехала до Ростова. Вышла на вокзале, когда уже надвигался вечер. И тут же услышала зычный голос Висюлькина, который, держа в руке мегафон, созывал своих ребят. Все собрались — усталые, измученные духотищей и однообразием железнодорожного путешествия. Им пожелали счастливо добраться до дому и спросили, все ли в порядке с драгоценными конвертами. Но ребята их даже не доставали со дна чемоданов и рюкзаков. Висюль-кин сказал, что и правильно делали. Сказал, пусть все едут по домам, «а мы вас о дальнейшем известим».
        Едва Ольга добралась до дому, как в комнате ее появилась бабушка Тома и сообщила, что к ней «какой-то мальчик».
        Ольга выглянула за дверь — Миша Щеглов, один из тех, с кем она ездила в Туапсе. Вид у него был озабоченный.
        В общем, я по распоряжению Сергея Евдокимовича, — сказал Миша. — Дело в том, что тебя просят временно сдать твой творческий конверт...
        В смысле, — который вчера?..
        Ну да...
        А почему именно меня?.. Что я такого?..
        В ответ Миша лишь пожал плечами. Ольга принесла ему злосчастный конверт. Заставила проверить сохранность сургучной печати.
        Да мое-то какое дело, — проворчал Щеглов.
        Твое — никакого. А мое — очень большое! Чтоб ты потом не говорил, если окажется сломанной!
        Миша уже раскрыл рот, видимо, собираясь выдать какую-нибудь «любезность», но тут дверь открылась и появился Олег. Миша решил промолчать. Взял конверт и ушел. А Ольга посмотрела в окно... Ого, ничего себе! На просторной Театральной площади Мишу, оказывается, ждала машина. Миша сел в нее вполне уверенно, даже с каким-то равнодушным видом. Так мальчишки не садятся! И Ольга сделала вывод, что Миша не только к ней заезжал за конвертом. У нее полегчало на душе: значит, это не наказание, а просто... так нужно.
        И она тут же решила позвонить Наде, узнать, к ней Щеглов уже приезжал или еще нет. Да и вообще, хотелось узнать, как дела.
        Но в трубке Ольга услышала довольно нервный голос Надиной мамы, которую звали Маргарита Владимировна. Мама сказала, что Нади дома нет.
        Ну, нет, так нет — а жаль. Однако разговор на этом не закончился.
        — А у тебя ее случайно нет? — спросила мама.«А почему она должна быть у меня?»
        Так собиралась ответить Ольга, но не ответила, конечно, потому что это было бы невежливо. Но ведь и сама Маргарита Владимировна заподозрила Олю во лжи, словно та прятала Надю под диваном.
        Все же Оле удалось сдержаться, и она спокойно рассказала, как было дело. Мол, сегодня утром узнала, что Надя уехала ранним поездом... вот и все.
        Дело в том, — сказала мама, — что Надя звонила мне сегодня утром. Из Ростова. Я, говорит, приехала, но сейчас мне надо к Ольге заехать...
        Она не могла так сказать! — невольно вырвалось у Ольги. — Я тогда в Туапсе еще была.
        И Оля рассказала, как их группу отправили в разных вагонах из-за сложностей с билетами... Надина мама долго молчала. Наконец спросила:
        — Так ее у тебя точно нет?
        Ольга даже не знала, что ответить. Потому и промолчала.
        — Ладно, извини. Она вообще-то не говорила, что к тебе собирается. Просто сказала, что скоро будет дома, что она с вокзала... А ты же от нас близко. Но с тех пор ее нет!
        Вот так история... Впрочем, Ольга не очень беспокоилась. Ведь Надя Морова такой человек... Да что уж тут объяснять?.. Увлеклась чем-нибудь, какой-нибудь, например, бабочкой, пролетающей по улице, и побежала за ней, чтобы узнать, какие у бабочки муж и детки.
        Это, конечно, шутка, но в ней большая доля правды! Поэтому Ольга спокойно поехала на дневное представление и осталась в цирке до вечернего, чтоб не таскаться по жаре. И, соответственно, домой Сильверы вернулись поздно, жутко усталые, конечно. Ольга мечтала только об одном — завалиться спать, и до свидания, до завтра.
        Не тут-то было!
        Едва она вышла из душевой, как мама крикнула, что ее к телефону... «какая-то женщина». Ну ясно: «какая-то девочка» без двадцати двенадцать уже позвонить не могла бы, сами понимаете.
        Оказалось, Маргарита Владимировна. Сказала, что Надька еще не вернулась!
        Она опять спрашивала, — очень таким неприятным голосом, — не знает ли Ольга, где Надежда. А потом сказала, что общалась с Висюлькиным, который заявил, что раз дочь звонила ей из Ростова, то дальше он за нее ответственности не несет.
        Стало быть, Маргарита Владимировна на него сильно давила, если Висюлькин заговорил про ответственность. И в самом деле: Надька же приехала, позвонила с вокзала, ведь так? Висюлькин-то ее до дому провожать не обязан! Они ведь не грудные дети!
        Тем не менее Ольга рассказала эту историю Олегу. Как-никак начинающий детектив... Да и с кем же еще поделиться, как не с родной половинкой?
        Олежка вообще-то быстро соображал — Ольга это не раз замечала. Вот и тут сразу все сообразил. Потому что спросил:
        — Надя твоя с этим своим, который талантливый, ехала?
        Ольга догадалась, что брат говорил про Леню Шальнева.
        Ну, Генка-то ее вполне мог похитить... когда увидел, что она с Шальневым! — выпалил Олег.
        Похитить?..
        Конечно. Этот Геннадий, он такой...
        — Да что ты?.. Зачем ему это?!
        Олег усмехнулся, пожал плечами:
        — Зачем мужчины воруют красивых женщин?..
        — Да ладно выдумывать!
        Олег, однако, продолжал развивать свою теорию:
        Он ее и убить мог!
        Слушай, Олежка, хватит!
        К тому же время было жутковатое — двенадцать ночи, полночь то есть. В такое время про смерть говорить не рекомендуется.
        — А почему ты думаешь, что «хватит»? Уверяю тебя, люди от ревности и не такое делают!
        И все же как-то не верилось... Выдумки в духе Стивена Кинга.
        Но вдруг братишка хотя бы отчасти прав?
        — Теперь такие «отморозки», сама знаешь, — проговорил Олег замогильным голосом, да еще в темноте, да еще из-за своей ширмы.
        Хотя вроде бы ни с какими такими «отморозками» близнецы не сталкивались...
        И тут одна мысль запала ей в душу: пусть не убил, в это Ольга, конечно, не верила, но ведь мог схватить и где-нибудь спрятать! Теперь такие странные мальчишки попадаются...
        В общем, на следующее утро, вместо того, чтобы пойти купаться, а потом порепетировать номер, они решили заняться Генкой.
        Ольга представления не имела, где его искать, где он живет, этот Генка. Да и Надя, кажется, не знала «мест его обитания». Просто однажды он свалился на голову бедной Надьке и стал ее... преследовать!
        У Ольги была только одна надежда: встретить злодея возле Надиного дома. Так она и сказала брату. Тот в ответ лишь пожал плечами. А что, собственно, еще остается, если никакого другого выхода нет, а делать что-то надо?
        И они поехали к Надиному дому.
        Глава XVI ОХ, ЛЕНЯ-ЛЕНЯ!
        Самое удивительное, что Генка действительно сидел там — на «своей» лавке, под «своим двулапым» деревом. И тут Ольге стало понятно: Генка абсолютно ни при чем! Она посмотрела на брата — дескать, все напрасно. Однако Олег отрицательно покачал головой, а потом прошептал ей в самое ухо:
        — Вовсе не факт. Преступники, как известно, возвращаются на место своего... Понятно?
        Ольга посмотрела на брата со всей возможной выразительностью: в смысле, ну мало ли что пишут в разных книжках. Преступники на самом деле вовсе не такие дураки. Они совершат что-нибудь и потом рвут когти куда подальше. Люди же, которые не совершали, наоборот, околачиваются вокруг места преступления — им-то ведь бояться нечего!
        Точно так же и Генка — просто сидит тут, ждет свою ненаглядную Надечку. Значит, с ним надо войти в контакт, все рассказать. Ведь он столько про Надю знает! Сообразит что-нибудь и поможет. Но с Олежкой не поспоришь. Он жутко «упертый». Он, видите ли, старше на несколько секунд! А Ольга, следовательно, должна безропотно подчиняться.
        Они стояли за деревьями и смотрели, как Генка сидит на лавочке. Дурацкое занятие.
        Но вдруг этот странный мальчишка вскочил и опрометью кинулся в дом. Олег схватил сестру за руку, мол, что я тебе говорил? Но минуты через три Генка снова появился на улице... Причем явно нервничал. Было ясно: он что-то узнал! Но от кого?
        Скорее всего от мамы, которая сказала, что ее дочь исчезла!
        Тогда что должен предпринять Генка?
        Наверное, броситься на поиски...
        Но если допустить, что он знал: Нади нет...
        Если он сам все это устроил? Ведь этот Генка он же такой непонятный!
        Но у них просто не было другого выхода — оставалось только следить за «подозреваемым» и надеяться, что он куда-нибудь их да приведет!
        Именно так думала Ольга, хотя и не верила, что Генка преступник. Но ведь преступники... они всякие бывают... Например, живет-живет себе человек, на работу ежедневно ходит, на завод металлоконструкций. А с работы каждый день вывозит по тачке мусора — шлак, металлические обрезки разные, никому не нужные. Я, говорит, хочу у себя на приусадебном участке засыпать канаву. Ну и засыпай себе на здоровье.
        А он так вывозит каждый день, лет двадцать, а потом уходит на пенсию. И бдительный охранник, который тоже уходит на пенсию в тот же день и который каждый раз весь тот мусор пересматривал, чуть ли не рентгеном его просвечивал, но ничего не находил, этот охранник и говорит:
        — Ведь я же чувствую, ты что-то воровал. Но вот что?.. Теперь-то уж все равно, мы на пенсии оба, скажи!
        А второй пенсионер отвечает:
        — Ладно, так и быть, скажу. Я воровал тачки!
        Это, конечно, анекдот. Но в то же время здесь про наши жизненные странности говорится очень правильно.
        Так или иначе, но Ольга не стала спорить с «родной половинкой», а стала, как и Олежка, следить за Генкой... А тот, не задумываясь, куда-то устремился, будто и впрямь имел четкий план действий! Вышел на трамвайную остановку... В Ростове трамваев не так уж много; если уж человек пришел на трамвайную, стало быть, он точно знает, куда ему надо ехать!
        Следить в транспорте, да еще и днем, — дело довольно сложное. Например, оглянется «объект» — и все ему ясно. А, скажет, так вы, голубчики, шпионите? Приятно было узнать!
        Но за Генкой следить оказалось очень просто, потому что он никуда не смотрел, все думал о чем-то. Взял у кондукторши билет, уселся у окна да так и сидел, глядя в пол, все пятнадцать минут, что они ехали.
        Трамвай довез их до широкой магистрали со сплошным потоком машин, летевших навстречу друг другу, словно на каком-то огромном адском конвейере. Но зато кругом было хорошо, зелено — все сады да скверы. Ростов вообще очень зеленый город, и это Ольге нравилось. А «конвейер», между прочим, назывался проспектом Стачек.
        Здесь они пересели на автобус, в котором Генка вел себя не так идеально — в том смысле, что нервность его опять вылезла наружу, и он вдруг стал то и дело озираться.
        Однако двойняшкам и тут сопутствовала удача. Потому что в автобус набилось просто жуткое количество народу. И в результате они стояли в каких-нибудь полутора метрах друг от друга, но Генка их не видел за людьми... Но он и не приглядывался. Да и вряд ли помнил Ольгу. А Олега вообще не знал.
        Наконец вышел. Двойняшки, конечно же рискуя, вышли за ним следом. И сразу повернулись, якобы двинули в противоположную сторону. Но за первое же дерево — шмыг и стали следить... Генка высматривал номера домов. А они в Ростове, как почти везде у нас, написаны так, что ничего найти невозможно.
        Однако Генка отыскал нужный ему дом — высоченную башню с одним подъездом. Внизу, как и положено, сидели бабушки, которые хотели его остановить хотя бы вопросом, но Генка прошел мимо них, точно мимо статуй каменных. Ольга с Олегом последовали Генкиному примеру.
        Когда близнецы вошли в подъезд, двери лифта как раз закрывались. Что оставалось делать? Только надеяться на свои тренированные ноги. И ноги, между прочим, не подвели. До пятого, даже до шестого этажа Ольга и Олег неслись вровень с электрической божьей коровкой. Но, по правде сказать, и этажики здесь были лилипутские. Три прыжка сделал — лестничный пролет миновал, еще три прыжка — одолел этаж!
        Потом они, конечно, отстали. А вы думаете, можно добежать до одиннадцатого этажа со скоростью лифта?
        Однако все обошлось, в каком-то смысле. Так получилось, что никто не вызвал лифт до того, как близнецы добежали до одиннадцатого и увидели стоявшую там кабину. От лестничной площадки расходились два коридора. Оба длинные — чуть ли не метров по сто. Это был не просто дом, а так называемый СГТ, то есть «строение гостиничного типа». Или, как их называют в Ростове, «гостинка».
        Итак, длиннющие коридоры со множеством дверей. А за каждой дверью крохотная прихожая, крохотная кухонька и кукольная комнатка.
        Коридоров два — и близнецов двое.
        — Я в правый! — сказал Олег.
        И они разбежались. Но Ольга тут же поняла, что Олежке следовало в ее коридор идти. Потому что когда она туда заглянула, то сразу увидела Генку. Он стоял от нее метрах в семидесяти, то есть в противоположном конце коридора. Стоял и звонил в дверь. А двери были все абсолютно одинаковые. Чтобы запомнить, в какую именно звонит этот подозрительный тип, надо было напрячься со страшной силой. Так Ольга и сделала. Потому что сейчас разбойник исчезнет, а потом звони и спрашивай: «К вам сюда Гена не заходил, который с огромными кулаками?»
        И вот Оля молниеносно вычислила: шестая дверь от конца... из, наверное, сорока или пятидесяти. Осталась собою довольна.
        Однако события развивались не совсем так, как она предполагала.
        Дверь открылась, на пороге показался... Боже ты мой... Леня Шальнев! Который сейчас же оказался в коридоре, потому что Генка безжалостно схватил его за майку и одним рывком выдернул из квартиры.
        — Ты что, ошизел?
        Это были последние слова Шальнева, потому что затем Генка его ударил. Удар был точный и сильный, нокаутирующий прямо в челюсть. Леня, казалось, даже в воздух взлетел. И тут же рухнул на пол. Однако Генка не стал бить его ногами. Он поднял Шальнева и что есть силы ударил кулаком в живот. Бил же не торопясь, выверяя каждый удар. И все время говорил одно и то же:
        — Где она, подонок, где она?..
        Причем не кричал, даже вообще голоса не повышал. Просто хотел узнать то, что ему надо.
        Теперь все было ясно. Этот умник решил, что похищение совершил — или по крайней мере в нем участвовал — бедный Леня.
        Но откуда такая мысль дикая?
        А откуда мысль дикая, что сам Генка в похищении участвовал?!
        Однако Ольге сейчас было не до раздумий. Надо было человека спасать! В смысле Шальнева Леню. И она закричала... Закричала нечеловеческим голосом:
        — Олежек! Олежек!
        А сама кинулась хоть как-то помочь несчастному будущему народному артисту. Закричала на бегу:
        — Эй, Гена, ты дурак! Если хочешь знать, так мне известно, где твоя Надя...
        Генка опустил кулаки и повернулся к Ольге.
        — Только я тебе не скажу об этом ни за что, понятно?
        Генка направился к Ольге, и она стремительно попятилась. Тогда Генка побежал. Но уж бегать-то Ольга умела так, Генка едва ли догнал бы ее. Хотя сейчас и бегать-то особо не пришлось — из-за угла появился Олег. На ходу перехватил Генку:
        — Одну минуточку. Ты, кажется, что-то имеешь к моей...
        Он хотел сказать «сестре», но не успел, потому что получил здоровенную затрещину... Вернее, получил бы, если бы Олег не был учеником деда Олавы, который в свое время выступал на профессиональном ринге!
        Олег поставил очень качественный блок, но сам бить не стал, потому что не собирался драться. Собирался только показать, что умеет это делать и что с ним лучше не связываться — с ним лучше поговорить.
        Однако Генка придерживался на этот счет иного мнения. Он ударил сначала правой в голову, потом левой — в солнечное сплетение. Удары у него получались так себе, не очень мудреные. Поэтому Олег сумел вовремя уклониться. Но Генка был старше и, соответственно, мощнее. А ведь в поединке даже очень классного рапириста с очень неопытным танком преимущество все-таки окажется на стороне танка, сами понимаете.
        Генка, к счастью, был не таким уж и танком. Хотя действительно выглядел мощнее и удары Олега не очень его беспокоили. В общем, Генка был крепкий парень — такому в челюсть тресни, а он головой помотает и дальше в бой. Поэтому охотно шел на обмен ударами. Ты ему в челюсть, а он тебе в ту же секунду кулачищем в грудь. Пусть удар считается неточным и не особо эффективным, но дыхание-то сбито.
        И ведь искусство бокса в том и состоит: противник опасается твоих ударов, защищается, уходит.
        То же самое делаешь и ты. В общем, кто кого обыграет. А если весовые категории разные, то все твои выкрутасы — пустое занятие!
        Но как же быть смелому человеку, если он все-таки вынужден вступить в бой с более... крупным противником? Да никак не быть, просто драться до конца, сражаться! Так и поступил Олег. И, в конце концов, его боксерские навыки сказались. В самом деле, когда даже самый сильный противник в течение одной минуты получает удар в подбородок, затем в солнечное сплетение, а потом в лоб — кстати, очень действенный удар, многие им пренебрегают, но только не боксеры-профессионалы, — в таком случае через какое-то время происходит то, что произошло и на сей раз.
        Генка зашатался, его руки все чаще опускались. И тогда Олег резко сократил дистанцию, а потом выдал серию по корпусу. Тут противник отшатнулся к стене — и съехал на пол...
        Однако и победитель находился в не лучшем состоянии: из носа кровь так и хлестала, а одна щека очень быстро превращалась в подушку средних размеров. Ольга с ужасом подумала о том, что родную половинку придется долго и тщательно гримировать, чтобы он смог выйти на манеж. А уж о знаменитом фокусе с девочкой, исчезающей в сейфе, и говорить не приходилось: зрители сразу заметят подмену!»
        Но это все — потом, а пока о другом следовало думать... Как часто случается после драк, наступил «момент истины»: бывшие непримиримые враги поняли, что могут стать добрыми знакомыми, а то и друзьями. Потому что начинают испытывать взаимное уважение.
        И вот Олег, взяв у сестрицы платок и кое-как заткнув себе нос, опустился рядом с Генкой на пол. После такого побоища ему, кстати, тоже очень даже не мешало посидеть!
        — Ну и чего ради ты волтузил этого слабака? — спросил Олег, легонько ударив Генку кулаком в плечо. — Зачем тебе это?
        Я Надю ищу! — ответил угрюмый Генка.
        Клевые у тебя методы поиска! — неожиданно подал голос Шальнев; он чуть приоткрыл дверь с накинутой цепочкой. — Подонок!
        Мы все ее ищем, — примирительно сказала Ольга. — Э, Шальнев, принеси воды, пожалуйста. Им обоим надо умыться.
        Во-первых, я вашу Надю не ищу! — заявил Шальнев. — А во-вторых, я могу вас впустить в дом... при условии, конечно, цивилизованного поведения!
        Бывшие бойцы молча поднялись с пола и направились к шальневской квартире. Сейчас помочить голову холодной водичкой ни тому ни другому не помешало бы!
        Несколько минут спустя, мокрые и явно повеселевшие, драчуны вышли из душа. Они прошли на кухню и сели за стол, а гостеприимный хозяин уже расставил чашки. Заговорили, естественно, о Наде Моровой.
        Ольга сказала, что дружит с Надей, рассказала, как было дело в Туапсе и что сказала Надина мама.
        — И мне то же самое сказала! — кивнул Генка. — Только без подробностей и со слезами... Словно я в чем-то виноват!
        — Да, — со вздохом согласилась Ольга, — это у нее довольно-таки странная такая манера — кидаться на людей. Раз я Надю последняя видала, то я, значит, ее и украла! Полная чушь! — Тут она посмотрела на Леню Шальнева и кое-что сообразила: — Слушай, а ведь последним-то ее видел ты. Вы же вместе на утреннем поезде ехали!
        Генка ничего не ответил. Он вообще не любил долгих разговоров, ибо даром красноречия не отличался.
        Я-то здесь при чем?! — сразу закричал Шальнев. — Мы же не вдвоем ехали. Еще и Быковская была, и Шварцев, и Дерюжина... другие разные...
        При чем тут я?
        Потому что ты к ней липнешь! — с мрачным видом заметил Генка, который, похоже, очень жалел, что обещал вести себя по-джентльменски.
        Ничего я к ней не липну! Я с ней учусь в одной музыкальной школе. И поеду в Москву. Я, а не ты. Потому что ты петь не умеешь, а я умею. И она умеет!
        К чему эти громкие тирады?..
        Погоди! — Ольга внимательно посмотрела на Шальнева. — Вот вы приехали на вокзал... а дальше что? Как дальше было?
        Да никак! Я пошел в одну сторону, они — в другую...
        Тут Ольга почувствовала: нет, братец кролик, что-то в твоем рассказе нечисто. Например, кто такие эти «они»?
        — А больше я ничего не видел! — сказал Шальнев.
        Хотя его никто не спрашивал, видел он что-нибудь еще или нет.
        И Ольге стало ясно: Леня еще что-то знал!
        Только говорить не хочет... Он боится — вот в чем дело! И при мальчишках не скажет. Это сто процентов! Значит, надо...
        Они кое-как допили чай. Отношения между ними опять сделались натянутыми.
        И запомни, — сказал Генка, уходя, — больше чтоб я тебя около Нади Моровой не видел!
        Я не около нее, — возразил Леня, — а в одной с ней школе. Ощущаешь разницу?
        Глава XVII ОЧЕНЬ ОПАСНОЕ МЕРОПРИЯТИЕ
        Они дошли до лифта. Нет, еще рано, подумала Ольга. Спустились на первый этаж. И тут наконец она принялась нахлопывать себя по карманам:
        — Вот невезуха! Я кошелек позабыла! Или, может, в коридоре выронила... пока вы там силой мерялись! — последние слова она сказала подчеркнуто с осуждением, чтобы мальчишки не увязались за ней.
        Нажала кнопку лифта, вошла в кабинку. Олеж-ка и Генка только успели переглянуться: «Деловая! »
        Она решительно позвонила в шальневскую дверь, стала у смотрового глазка, чтобы он ее видел. И Леня сразу открыл, улыбнулся — удивленный и явно встревоженный. И Ольга поняла, что не ошиблась: Леня еще что-то знает!
        — Вот послушай, — начала она, глядя Шальневу прямо в глаза. — Мы с Олегом, с моим братом, настоящие артисты. И мы тебе поможем! — тут она вынула удостоверение, что является артисткой Росцирка.
        Леня смотрел на эту маленькую книжечку с изумлением и восторгом. Было ясно: документ представляет для него огромную ценность. Леня сам хотел быть артистом, а это хуже всякого наркотика.
        — Слушай, ты правда сможешь меня устроить?..
        — Сказала — помогу, значит, точка!
        Это, конечно, было полным враньем: кому Шальнев нужен в цирке!
        Тогда... зайди сюда... — он втянул Ольгу в квартиру и захлопнул дверь. — В общем, дело в том, что я точно не видел, но мне кажется, ее Ромашкин забрал!
        Ромашкин?.. — что-то знакомое крутилось в голове.
        Да тот, которого Сергей Евдокимович выгнал за неспособность. После первого экзамена!
        Неужели не помнишь? Высокий такой, и плечи какие-то неодинаковые...
        Да, Ольга вспомнила его —- как не вспомнить? Она же этому типу свои сто кровных отдала — за информацию.
        — Я вообще-то не прислушивался, — продолжал Леня. — Но вроде бы он по поручению Сергея Евдокимовича повез ее на специальное прослушивание.
        Тут они переглянулись.
        — Только ты меня пойми, Оль! Мне с Висюлькиным ссориться — во! — и он провел ребром ладони по горлу. — Я хочу на сцену вырваться! А он обещал! И даже моей матери по этому поводу звонил... А теперь — ее на спецпрослушивание, а меня побоку! Причем еще конверт с отзывами критиков отобрал...
        Вот как! Значит, и у Лени этот странноватый пакет, изнутри жирно промазанный пластилином, взяли.
        Я предлагаю тебе и еще некоторым, кто действительно способный, подойти к Сергею Евдокимовичу...
        Зачем?! — Ольга ничего не могла понять.
        — Да потому что — чем мы хуже этой Морихи дурацкой!
        Вот безумец. Он все про свою карьеру думает.
        Послушай, Леня. А где найти этого Ромашкина?
        Да не знаю я...
        Но Ольга чувствовала, что он знает!
        Я тебе дам денег.
        Сколько?
        Я тебе... сто рублей... Далее двести!
        И полезла в карман, якобы доставать кошелек. На самом деле у нее была всего двадцатка.
        — Улица Немировича-Данченко, дом пять, квартира... А деньги покажи!
        Денег у меня с собой нету...
        Тогда ты отсюда вообще не уйдешь!
        Но Леня Шальнев явно недооценивал эту девочку. Через секунду он был уже на ковре, а Ольга от двери обернулась:
        Не ушибся?.. Не стыдно тебе из людей деньги выдаивать?
        А тебе не стыдно врать?.. Артистка!
        Мне стыдно, да. Но мне ничего не оставалось делать, потому что ты думаешь только о себе. А с Надей, возможно, беда!
        Глупости!
        Нет, не глупости! А ты соучастник того, что ее украли, понял?.. Знал, видел и молчал! Поэтому моли бога, чтобы я ничего ему не сказала.
        Кому?
        Генке!.. Быстро говори квартиру!
        Четырнадцать...
        И она захлопнула за собой дверь.
        А ведь казалось, этот Леня смотрел на нее «особыми глазами». И с Генкой смело дрался на ступеньках Дома культуры — тоже, казалось, из-за Ольги... Н-да!
        Олег и Генка уже окончательно подружились. Они сидели на травке перед домом и о чем-то оживленно разговаривали.
        Вы купите-ка мороженое, — сказала Ольга, подходя.
        Тебе? — спросил Генка, улыбаясь.
        Нет, себе. Чтоб к фингалам прикладывать! — потом быстро сменила тон. — Я вот что вам скажу.Вы бы за мамой этой последили. А то она всех обвиняет, а сама, возможно...
        Чего ты волну гонишь? — удивился Генка. И потом сразу: — Ты это точно знаешь?
        Конечно, не точно! А все равно я бы последила. Давайте, идите туда, к этой Маргарите Владимировне, и встретимся уже в цирке.
        В каком цирке? — удивился Генка. — В каком в цирке?
        Ну, тебе О лежек все объяснит. А мне еще надо в Дом культуры. Там с моей характеристикой какие-то нелады. Могут в Москву не взять!
        Ольга чувствовала, что лучше ей сейчас без мальчишек. С ними получается слишком шумно. Она сама бы у этого Шальнева, например, сумела в сто раз быстрее все выведать. Правда, Ольга раньше не догадывалась, что надо к Лене ехать.
        Но теперь-то она знает, куда надо двигаться. Улица Немировича-Данченко. Словоохотливые ростовчане сейчас же объяснили приезжей девочке, что это в центре.
        — Наш главный собор знаешь?
        Конечно! Она же бывала в тех краях. И именно с Надей!
        — Ну а там уж два шага. Спросишь, тебе вся кий подскажет.
        Это была старинная улица с ветхими, давно не ремонтированными домами. Кажется, какими их построили при царе Горохе, такие они и остались. И дворы были допотопные, и жизнь в них шла на старорежимный лад: двор являлся как бы их общей территорией. Кто-то за столиком, врытым в землю, пил чай, худая женщина с голыми плечами стирала белье в большом корыте. Пена при этом легкими сверкающими шарами падала на землю и пропадала...
        Именно в этот двор Ольге и надо было войти.
        Что сделать было не так-то просто. В том смысле, что на тебя сразу обращали внимание — ну вроде как ты вошла в чужую квартиру. Сразу такие взгляды недвусмысленные типа «девочка, ты к кому?» И хорошо, что Ольга это заранее, как говорится, просекла. Надо было что-то придумывать.
        Она постояла минуту, собралась с духом, а потом припустилась бегом, словно она к кому-то безумно опаздывает. И ее никто ни о чем не спросил — просто не успели. Да и, в конце концов, это ведь все-таки двор, то есть общая территория, не чья-то собственность.
        Дом был большой, старая пятиэтажка, с провисшими какими-то, заржавленными балконами. Но все равно в таком доме хотелось жить. Он был живой, — спорить можно! — с добрыми домовыми, с разными там недотыкомками, которые охраняют мир и покой жильцов.
        Нужная Ольге квартира находилась на четвертом этаже. Ну и чего будем делать дальше?
        Хотя бы сперва проверить, дома Ромашкин или нет.
        А как это сделать?
        Да можно, например, позвонить в дверь, а потом спрятаться и подсмотреть, выйдет он или не выйдет. Вот и вся проверка.
        Но ведь на это надо решиться, сами понимаете. Для начала она попробовала присмотреть себе местечко, где можно спрятаться... Было такое. В старых домах потому что много всяких закоулков, ниш, проемов. Они теперь считаются нерациональным использованием площади. На самом же деле создают уют. А без них получается скука смертная, как в блочной пятиэтажке!
        Итак, Ольга присмотрела себе нишку, сделанную неизвестно зачем, может быть, чтоб жильцам было куда складывать старую мебель и тому подобное. Там можно преотличнейше спрятаться. И сидеть с комфортом хоть час.
        Позвонить, быстро юркнуть в нишку — и нету тебя. А он же из двери не выйдет. Высунется, глянет налево, направо, покрутит пальцем у виска и опять закроется.
        Ну, значит, так и поступим!
        Она еще раз примерилась... На ее счастье, никто из квартир не выходил и не входил. То есть она все это время оставалась на лестнице совершенно одна!
        Ну что ж, надо судьбе за такое везение отплатить смелым поступком. Судьба любит смелых — так ее дедушка говорит. А уж дед Олава знает в смелости толк, потому что сам он исключительно мужественный и находчивый — в самых трудных ситуациях! — человек.
        Подошла к ромашкинской двери, дважды надавила на звонок... Потому что если один раз, то, значит, чужой. А два раза — почти обязательно свои, правильно? Ромашкин точно высунется, дескать, кто там?
        А там пустота.
        Но, по крайней мере, Ольга будет готова красться за ним, если он уйдет из дома.
        Хотя особенно долго караулить тут она не могла, ведь ей скоро на репетицию, на представление.
        Раз-два-три — вперед, не трусить! Позвонила, отскочила в свою нишу. Никакого эффекта. В смысле никто не высунулся, не покрутил пальцем у виска, не сказал, что бывают же на свете идиоти-ки и тому подобное.
        Значит, его не было дома!
        Однако это еще далеко не факт. И Ольга позвонила второй раз. Абсолютно с тем же результатом.
        Отчего-то волнение охватило ее. С чего бы?
        Пока еще она толком не знала, но в голове уже кое-что вертелось. Словно бы просто так Ольга выглянула из распахнутого окна лестничной площадки и увидела именно то, что хотела и... не хотела увидеть: дверь ромашкинского балкона была открыта! А ведь говорят, говорят растяпам: «Уходя, закрывайте, растяпы, балконные двери!» Но эти олухи царя небесного не слушают умных советов! Они живут по-своему.
        А к чему сие приводит? Да к очень плачевным результатам!
        Но неужели я правда туда полезу?..
        А сама уже посмотрела вверх. Под балконом — никого. А лезть довольно-таки просто. Вдоль дома идет широченный карниз, который ни для чего, собственно, не нужен, только чтобы таким вот ловким девицам по нему ходить!
        Глава XVIII В КАМЕННОМ МЕШКЕ
        Ольга решительно встала на карниз. Ветки какого-то могучего дерева не известной ей породы прятали Ольги-ны противозаконные действия от возможных свидетелей.
        Пройти надо было шагов пять, не больше. И вот она уже оказалась на чужом балконе, в чужой квартире, где пахло чем-то старым, старинным, каким-то вроде одеколоном, но таким, какого теперь не продают. И еще пылью, и еще то ли книгами, то ли старой одеждой.
        Квартира состояла из двух комнат. Одна большая, почти огромная, а вторая совсем маленькая, и Ольга догадалась, что именно здесь и жил этот Виталий Ромашкин. На стенах висели вырезки из газет с лицами футболистов из команды «Рост-сельмаш», на диване валялась сломанная электрогитара, а из-под дивана высовывались гантели. По виду, как ни странно, этими снарядами пользовались достаточно регулярно. Три килограмма — ну что ж, в самый раз.
        Однако ей не то надо было тут искать! А что?..
        По правде говоря, в чужой квартире она чувствовала себя ужасно. Ну представьте, как бы чувствовали себя вы! Войди сюда сейчас милиционер... Да детская колония ей была бы обеспечена!
        Но раз уж пришла, раз уж решилась на это беззаконие, так делай. Или уходи!
        И со всей возможной тщательностью, но не трогая ни единой вещи, Ольга стала осматривать комнату Ромашкина, а потом и вторую, в которой жила его мама.
        А еще эта комната была, наверное, общая, потому что здесь стояли телевизор и холодильник... Но ничего, что как-то говорило бы о Наде Моровой, ни там, ни там не нашлось.
        Вот теперь уж точно, что пора уматывать. Ольга пошла было на балкон, а потом спохватилась — да зачем это надо? Аккуратно выйти через дверь. И ждать.
        Однако не тут-то было!
        Не проходят даром незаконные действия. Не сходят они с рук! Иногда наказание обрушивается на тебя быстро, иногда оно ждет месяцами, а то и годами.
        Бывает же, что наказание вообще является мгновенно, как летящая пуля! Именно так случилось и сейчас. Ольга подходила к двери, когда вдруг услышала, как с той стороны кто-то вставляет ключ.
        Раздумывать было некогда. Совершенно!
        В один бесшумный прыжок она оказалась в ро-машкинской комнате, вторым прыжком нырнула под диван, слегка потревожив гантели, которые едва слышно, однако недовольно брякнули.
        Но Ольга поспорить могла бы: Ромашкин не слышал этого звука, потому что сам в это время производил множество звуков, снимая в прихожей кроссовки. И затем Ольга услышала, как он шлепает по линолеуму босыми ступнями.
        Плюхнулся на диван и стал что-то пить — то ли принес это с собой, то ли по пути прихватил из холодильника.
        И столько спокойствия, спокойной умиротворенности было в этом питье, что Ольга вдруг поняла: да не делал этот мальчишка ничего плохого. Абсолютно ничегохоньки!
        И до ужаса глупым казалось ее теперешнее положение. Что же теперь предпринять? Как отсюда выбраться? Ведь это же полный кошмар, если ее тут застукают! Уж не говоря о том, что ей очень скоро надо на репетицию. А дальше — представление!
        Вот тебе и «представление»...
        Но ситуация опять вдруг резко поменялась. Кончив пить, Ромашкин поставил бутылку на пол — это была вода «Колокольчик», одна, кстати, из самых вкусных. И Ольга тем более решила, что ни в чем Ромашкин не виноват.
        Тут она услышала, как Виталий набирает номер на самом простом допотопном телефоне с диском, который у них стоял в большой комнате на холодильнике.
        — Сергей Евдокимович! — услышала вдруг Ольга. — Это я звоню... Все глухо, Сергей Евдокимович, — тут, видать, он послушал, чего ему говорит Висюлькин. — Да нет, не в том смысле. Она жива, конечно. Но только плачет и кричит. Я так тоже не могу, Сергей Евдокимович! — опять он слушал Висюлькина. — А сколько еще? Сколько-сколько?! Не-а, это невозможно! — тут Ромашкин тяжело вздохнул: — Тогда в день по пятьдесят баксов... Ну и как хотите! Я ее отпускаю!.. — и после паузы: — Только деньги вперед!.. Да не бойтесь, просидит, сколько скажете. А потом... да я ее такосвобожу, что никто ничего не узнает, а сама Надька мне всю жизнь благодарна будет!
        Да-а... Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! А Ромашкин продолжал хвалиться:
        — Она же меня не видала, понимаете? Ну, в смысле, что это я ее туда запер! Скажу: напали, опьянили. Когда очнулся, никого нет. И дальше я сперва решил в это дело не вмешиваться. Может, она какая-нибудь мафиозная кукла! Сидел на Дону, на Зеленом острове. А потом все же стал ее искать... И вот нашел!
        Ну ничего себе! Оправдались самые худшие ее опасения. Ромашкин оказался подлецом!
        Но для чего это понадобилось Висюлькину? Чем ему Надя помешала? Что она сделала?.. Неужели все-таки из-за газет? Но ведь тогда и Ольге надо опасаться!
        Или же Висюлькин ничего про меня не знает?
        А может, он Надьку спрятал, чтобы никто ее талант не перехватил? И сразу в Москву, к Алле Пугачевой!
        Но в это как-то уж совсем не верилось.
        Может, из-за денег? Чтобы выкуп получить?
        Опять не то, потому что какой там с Надькиной мамы выкуп? Да и Висюлькин совсем не «выкупщик», не рэкетир то есть. Он может наврать чего-нибудь — это да. Но чтобы человека... похитить, девочку?
        В это не верилось никак.
        Стало быть, Надя что-то такое сумела про него узнать, что-то такое важное и — криминальное, что Висюлькин решился на столь жуткий шаг. Но что же это может быть? Лежа под диваном, не очень-то удобно размышлять над подобными вопросами.
        Да и ни к чему. Надо немедленно хватать этого типа, воздействовать на него... может быть, даже Генкиными же методами. И немедленно спасать несчастную Надьку. А потом уж можно и с Ви-сюлькиным разобраться.
        Так сказала себе Ольга, но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает. В смысле, мало ли на что ты губу раскатал, еще совсем неизвестно, что у тебя из этого получится. Так вышло и с Ольгой. Причем по очень глупой причине: Ромашкин, после того как ему обещали по пятьдесят баксов в день за Надины мучения, после этого дико весь оживился, настроение круто рвануло в гору, как температура на градуснике у тяжелобольного. И Ромашкину, представьте себе, захотелось подзаняться спортом, силу свою богатырскую подкачнуть. Он сунулся под диван, за своими любимыми гантелями. А там...
        Сперва Ромашкин ужасным голосом взвизгнул и отскочил словно ошпаренный. Но, видать, бандитское нутро сидело в этом молодом человеке с рождения. Он очень быстро сообразил, кто там притаился, и сообразил, что Ольга слышала его разговор с Висюлькиным.
        — А ну вылазь, шпионка поганая! — заорал Ромашкин каким-то совершенно нечеловеческим голосом.
        Дальше Виталий Ромашкин действовал просто потрясающе... это если посмотреть со стороны. Но Ольга-то, к сожалению, испытала его действия на себе, на собственной шкуре!
        — А ну вылазь, шпионка поганая! — заорал Ромашкин каким-то совершенно нечеловеческим голосом.
        Потому что от человека такого голоса не ожидаешь. Вот появилось теперь словечко «отморозок» — у данных существ, наверное, может быть подобный ор.
        — Может, ты милицию вызовешь? — ехидно поинтересовалась Ольга.
        Она еще держалась вполне спокойно. По крайней мере, давала ему понять, что держится спокойно.
        — Я и без милиции тебя, гадину...
        И тут Ромашкин вдруг нырнул под диван да так ловко, что Ольга и ожидать не могла. Ведь этот парень был довольно-таки высок и казался нескладным... Нескоординированным, как говорят профессионалы.
        Только большой ошибкой было бы считать его нескоординированным. Ромашкин так прыгнул, что Ольга и опомниться не успела. А юный бандит уже схватил ее за ноги и дернул изо всей силы. Ольга оказалась, во-первых, вырванной из-под дивана, а во-вторых, в каком-то полуобморочном состоянии. Оно продолжалось, впрочем, всего две или три секунды. Однако этого времени вполне хвати -
        ло подлому Виталию, чтобы взгромоздиться на лежащую девочку, придавить коленками ее руки:
        — Мразь! Шпионка!
        Ольга резко подняла ноги и стукнула ими Ромашкина по спине. Это был по идее чувствительный удар. Однако юный бандит на него никак не отреагировал. Набрызгал на полотенце какой-то противно пахнущей жидкости... Ольга ударила его еще раз и еще... А страх пробирал ее буквально до костей. Она знала, что сейчас должно с ней произойти!
        И это произошло. Ромашкин левой рукой прижал пахнущее ужасной химией полотенце Ольге к лицу, а правой схватил ее за горло... Он, конечно, только делал вид, что душит лежащую на полу девочку. Но ведь Ольга в своем припадке ужаса этого знать не могла и потому начала изо всей силы дышать, «запасаться воздухом». Уже на третьем вдохе в ушах у нее зазвенело. А потом она услышала сильные и медленные удары какого-то колокола... На самом деле это билось Олино сердце.
        Потом она вообще перестала что-либо слышать. В глазах ее загорелось коричнево-красное небо, и потом все погасло. Вот как, подумала Ольга, я умерла!
        Это было последнее, что она услышала, увидела, почувствовала.
        Однако Ольга не умерла, слава богу. Потому что от эфира не умирают, а только впадают в бессознательное состояние. Того и добивался жуткий Ромашкин. Потом взвалил Ольгу на плечо, словно это был мешок, подошел к двери, прислушался... вроде никого. Высунулся — пусто. И тогда он побежал по лестнице, за собственным топотом не слыша, как...
        А впрочем, не стоит раньше времени раскрывать один очень важный секрет. Пусть мы пока ничего не будем знать так же, как и сам Ромашкин.
        Он добежал до первого этажа, спустился в подвал, на дверях которого висел замок.
        Ромашкин быстро вынул ключ, отпер дверь, вошел в темное помещение, закрыл дверь и оказался в полной темноте. Однако парень отлично здесь ориентировался. Прошел через темноту, нащупал следующую дверь, которая герметически закрывалась при помощи специальных задвижек и толстой резиновой прокладки. Ромашкин прошел и через это помещение, оказался возле третьего, сюда можно было войти, лишь отперев железную дверь. Зайдя в эту третью комнату, Ромашкин нащупал выключатель — под потолком тускло зажглась лампочка. Стало видно крохотное помещение, и в нем — стул, стол, беленые бетонные стены.
        Когда-то очень давно, когда наша страна готовилась к атомной войне с Америкой, во всех городах, чуть не в каждом доме стали строить атомные убежища. Строили их часто нелепо, часто кое-как, чтобы только перед начальством отчитаться.
        Сейчас пленная Ольга оказалась в одном из таких убежищ.
        Позже эти помещения были почти везде кем-то или чем-то заняты. А это пустовало... возможно, лишь пока.
        Хитромудрый Ромашкин пронюхал об этом и использовал бомбоубежище в своих целях, заменив замок на входной двери. Что были у него за цели, мы не станем рассказывать. Как догадывается читатель, они были не слишком хорошие. Но ведь Ромашкин весь таков.
        Ромашкин кое-как привалил Ольгу на стул, спиной и головой к стене, потом быстро написал куском штукатурки на голом столе: «Зря не ори, никто не услышит. Будешь себя хорошо вести, за тобой придут».
        Затем он вышел из крохотной комнаты, в которой, по мысли строителей этого дикого сооружения, должны были находиться документы. Поэтому тут и железная дверь, и сейфовый замок, ключ от которого случайно попал в руки Ромашкина. Однако это опять не имеет к нашей истории никакого отношения.
        Ромашкин вышел, запер железную дверь, затем — герметическую, которая должна была защищать помещение от радиации. Потом прошел первое темное помещение, которое просто было подвалом — огромным, с какими-то еще ходами, которых Ромашкин сам толком не знал, а мы с вами тем более.
        Главное же здесь то, что Ольга находилась в совершенном каменном мешке. И слова Ромашкина про то, что криков ее никто не услышит, были, к сожалению, верны!
        В принципе Ольгина жизнь теперь была полностью в руках ужасного Виталия Ромашкина. Он мог вообще не прийти никогда в этот подвал, и Ольга бы просто умерла там от голода, холода, а прежде всего от ужаса.
        Глава XIX НИКТО И НИКОГДА!
        Она очнулась от холода. При дикой жаре, которая стояла на улице, здесь было холодно, как в октябре, и так же сыро! Говорят, после того как человеку дают наркоз, голова у него буквально разламывается. Но это у кого как. У Ольги вот не болела. С трудом припоминая, что же с ней случилось, она обвела взглядом помещение, в котором находилась. Увидела надпись на стене. И дикий страх подступил к самому ее сердцу. С огромным трудом Ольге удалось хоть чуть-чуть отодвинуть его. Взять себя в руки... Ну и что эта надпись? Мало ли чего пишут глупые мальчишки, чтобы выпендриться перед девчонками!
        Она побыстрей стерла ее голой рукой, потом встала. Увы, в голове все-таки потрескивало. Вот же чушь собачья — так глупо попасться!
        Подошла к двери. Хотя и так видела, что это железная дверь. Из толстенного железа!
        — Эй! Эй-эй! — она крикнула, как бы просто для пробы.
        На самом же деле потому, что не могла удержаться.
        И как-то всей душой почувствовала, что крик ее никуда не вырвался из этого крохотного помещения. И еще она поняла, что ничего не может сделать, ни-че-го! Только ждать, сидеть и ждать, когда он придет. А придет он — когда захочет.
        Нет, это невозможно! Ольга села на стул, снова вскочила. Взгляд ее упал на выключатель с двумя кнопками — красной и черной. Подскочила к нему, нажала на черную кнопку, сейчас же сверху обрушилась темнота. Такой темноты Ольга в жизни своей не ощущала. Казалось, даже стало трудно дышать.
        Но все-таки она могла управлять хотя бы светом и темнотой. Нащупала выключатель, нажала на кнопку.
        Света не получилось.
        Ольга быстро нажала на другую кнопку и снова на включение — никакого толка. Уже в полном ужасе она стала давить на кнопки как попало.
        Наконец под потолком засветилось — тускло, лениво. Но какая же это была несказанная радость. Ольга зарыдала, села на стул, поджала под себя босые ноги... Она где-то потеряла туфли.
        Стоп-стоп-стоп! Это важно, что она где-то потеряла туфли! Где же? Да, несомненно, когда лупила коленками Ромашкина по его подлой спине. Значит, это улика! Значит, Олежка... Но догадается ли он? Как ему догадаться?..
        Вообще-то Ольга рассказывала про странную команду, которая работает на Висюлькина, изображая выгнанных из школы учеников.
        Нет, трудно Олежке догадаться, просто невозможно. Ведь она говорила про Ромашкина... ну просто так! А значит, глупо ждать, глупо надеяться. Вернее всего, что подлец-Виталий уже выкинул ее туфли куда подальше, чтобы потом — «Я не я и лошадь не моя!»
        Так она осознала полную безвыходность своего положения. И... успокоилась!
        Раз уж все так ужасно, то, значит, хуже не будет и... можно спокойно поискать выход! Обошла взглядом стены и дверь. Нет, здесь никакой надежды у нее не было.
        Пол?.. Топнула голой пяткой и поняла, что даже если ей удастся как-то проломить бетонные плиты пола, то потом придется рыть (ногтями, зубами), рыть и рыть до самой Америки.
        Натянула платье на голые коленки, скукожилась в неподвижности. Эх, до чего ж она сейчас не отказалась бы от свитерка и от джинсиков, и от теплых носков, и от ботинок осенних с толстыми подошвами...
        Но неужели так и сидеть тут, ничего не делая? Хоть бы каким-нибудь гвоздиком стенку ковырять, пробиваться на свободу, хоть бы зубами этот бетон откусывать!
        Сама не зная зачем, Ольга снова стала осматривать стены, словно выискивая место, с которого ей начать свою «грызню». И вдруг увидела под потолком непонятное желтоватое пятно. Дальше, действуя, как автомат, она пододвинула к той стене стол, на него поставила стул. Для кого-то подобная «пирамида» показалась бы совершенно ненадежным и опасным сооружением. Но только не для цирковой артистки!
        Ольга сразу почувствовала, как надо встать — стул под ней даже не скрипнул, стоял, как послушный ослик. И со стула она уже спокойно дотянулась до того пятна. Постучала в него пальцем.
        Елки-палки! Звук был такой, словно стучишь по пустой картонной коробке. Ольга ударила сильнее — а там и была картонка! Чудо!
        Не сказать, что это ей легко удалось, но все-таки Ольга сумела сперва проломить, а потом и отодрать эту... толстую, но действительно картонку. Перед нею открылся некий люк... Ход!
        Происхождение люка объяснялось довольно просто. В помещении нужна была вентиляция. Вот он и появился, этот люк. А потом сообразили, что вместе с воздухом будет проникать и радиация.
        Но, по правде, никто не думал, что действительно будет ядерная война. Поэтому и убежища часто делали кое-как — для «галочки», как тогда говорили. Но поскольку за такую вентиляцию можно было в случае проверки получить по шапке, люк заделали картоном и покрасили известкой. Все шито-крыто.
        И вот теперь Ольга подтянулась легко, как десятки и сотни раз подтягивалась на трапеции, легла животом и грудью в эту довольно широкую трубу, подтянула ноги... В этот момент стул грохнулся на пол. Но Ольга этого почти не заметила. Хотя в дальнейшем эта подробность сыграет свою довольно важную роль... Но бывшей узнице сейчас хотелось ползти, только ползти.
        Ура! Да здравствует свобода!
        Судя по звуку от ее продвижения, труба — железная, гладкая, ползти было нетрудно — проходила где-то в земле. И была она все-таки довольно узкая. Обратно ей пришлось бы пятиться, а это, сами понимаете, не очень-то удобно...
        Однако Ольга не собиралась никуда пятиться. Она твердо знала, что выберется на свободу. И ползла, ползла. Может, путь ее был не так уж и длинен, но когда ты в трубе, расстояния воспринимаются совсем по-другому.
        Ход все не кончался. И невольно Ольга стала подумывать, каким образом в случае чего ей будет отступать... Однако лучше об этом не думать, лучше надеяться на светлое будущее.
        И вдруг судьба задала ей очень серьезную задачу. Труба сперва на какое-то короткое расстояние поползла довольно круто вверх, словно бы что-то обходя. А потом резко пошла вниз.
        То есть теперь Ольге рако-крабьим образом уж точно не выползти. То есть сейчас ей предстояло решать: то ли возвращаться несолоно хлебавши, то ли со смелой песней двигать вперед.
        А надо еще добавить, что дело происходило в кромешной темноте. Свет сюда попадал только от тускленькой лампочки, которая висела в ее тюремной камере.
        Сами понимаете, надо было иметь далеко не девчоночью смелость, чтобы вообще решиться на такое путешествие! Однако перед этой непонятной, неизвестной горкой впереди и Ольгина смелость дрогнула.
        Возвращаться?
        И она, вернее всего, вернулась бы. Но предательский фокус состоял в том, что снизу вроде бы что-то подсвечивало. А что там могло подсвечивать? Дырка, выход!
        Так рассудила Ольга и, больше уже не давая нерешительности овладеть душой, ринулась вниз.
        Может, ринулась сказано слишком громко. Но факт, что она поехала буквально на пузе; совершенно не прилагая усилий, а скорее даже наоборот — стараясь по возможности притормозить.
        Главное же — становилось все светлее. Не очень уж так чтобы солнечно. Однако после той темноты, которая была, ее глаза, конечно, радовались этому пусть и не очень большому, но все же просветлению.
        Вдруг движение кончилось. Ольга лежала на животе, глядя вперед. А там, на конце трубы, была приварена крепчайшая решетка из железного прутка. Сама же вентиляционная труба выходила в шахту-колодец. Через такие рабочие ремонтники попадают в систему, например, канализации, электрокабельную... ну и так далее. Но эта шахта не была ни канализационной, ни какой-либо другой. Ее специально сделали, чтобы через эту шахту воздух попадал в трубу, для чего в чугунной крышке колодца специально проделали отверстия.
        Ольга всего этого не знала. Да ее это и не интересовало вовсе. Она подползла к решетке. Было ясно, что ее вовек не выломать! И что никто и никогда ее не услышит, хоть она оборись. Она тут умрет, именно тут, в этой глупейшей трубе. Никто, никогда, ни под каким видом ей не поможет.
        И Ольга заплакала.
        Глава XX ДУША БЛИЗНЕЦА
        И все-таки она не успела как следует испугаться и громко зареветь — на это ведь тоже надо время: задрожать страшной дрожью, впасть в отчаяние, понять, что пришла смерть твоя...
        Ольга, к счастью, не успела ничего этого. Потому что, потому что в трубе вдруг проревело — жутко и дико, хором, на сотни разных голосов и подголосков. Впрочем, голосов не настоящих, а поддельных, каких-то ехидненьких и злых. Эхо, что ли? И вот все они вдруг вскричали:
        — Олька! Олечка!
        Ей бы тут и умереть от страха.
        Ничуть не бывало!
        В этих всех подвываниях и адском хохоте она услышала настоящий голос — того, кто это крикнул. И сейчас же закричала в ответ:
        — Я здесь, Олежик! Я здесь!
        И такая радость ее обуяла, что Ольга теперь уже по-настоящему разревелась. Однако, увы, не могла как следует поплакать. Потому что надо было немедленно действовать, и она крикнула:
        Сюда без веревки не лезь! А то и сам застрянешь, и меня не вытащишь!
        Ты сможешь продержаться еще минут пятнадцать? — крикнул ей хор чертей.
        Да теперь, сколько скажешь, хоть час.
        — Ну, тогда жди! — захохотало и завизжало в ответ. — Мы скоро придем!
        Насчет часа она, конечно, сильно преувеличила. Ей тут очень плохо было — холодно, страшно, одиноко, противно. Однако это прекрасно понимал а и ее драгоценная «половинка», потому что не прошло и нескольких минут, как Ольга услышала в трубе какие-то странные завывающие звуки и всхлипы. Страшные, в общем... Но Ольга сразу поняла, что это очередные шуточки эхо: Олежка лезет по трубе и от напряжения и старательности пыхтит изо всей силы.
        Протяжные всхлипы все приближались, и вскоре действительно стало понятно, что это Олег стукает по трубе коленками и ладонями.
        Когда появится горка, дальше не ходи! Бросай мне веревку.
        Да я все понял, — послышалось в ответ. Уже почти нормальный человеческий голос.
        Сделай на веревке петлю, чтобы я ногу смогла продеть.
        Потому что повернуться ей никак тут было невозможно.
        Понял, понял... У меня фонарик! И еще через минуту:
        Приготовились... Ап!
        Цирковое это словечко сразу подхлестнуло Ольгу. Она сообразила, как должна себя вести. Легла на спину — это она могла. И тут же почувствовала, как веревка упала ей на ногу.
        Олежик! Посвети мне, только осторожно, не сползи сюда сам!
        Да знаю!
        И тут же она увидела, как по ее ноге бродит луч карманного фонаря, и еще увидела веревку, то есть веревочную петлю, и с огромными трудами вставила в нее сперва одну ногу... Со второй было уже проще. Оттянула мыски на себя, чтобы петля не слетела:
        — Затягивай. Только аккуратно!.. Порядок! — потому что почувствовала, как веревка обхватила ей щиколотки. — Все. Теперь тяни!
        Это уже были вполне знакомые ощущения, цирковые. Ее много раз тянули, вытаскивали откуда-нибудь. Причем приходилось действовать очень тихо и очень быстро, чтобы зритель ни о чем не догадался.
        Дальше мы сделаем пропуск — про то, как Ольгу вытаскивали из этой ужасной трубы. И какая она оттуда вылезла чумазая — не белее собственного деда! Тут же, конечно, последовали всякие шуточки и радостные объятия.
        Генка скромно стоял в стороне и ждал, когда на него обратят внимание.
        И Ольга обязательно на него посмотрит, только немного позже, когда придет в себя и когда мы поймем, каким же образом все-таки Олег и Генка нашли эту «детективницу», как выразился Олег.
        А дело было примерно так. Они с Генкой, буквально не по часам, а по минутам все больше становясь друзьями, съездили к Надиной матери, но дома ее не оказалось. Подежурили немного на лавочке — явно глупое сидение! Где Надю искать?
        Да нигде! Права Ольга: ее вернее всего сама Маргарита Владимировна спрятала — от Генки, вообще от чужих глаз. Чтобы дочка спокойно готовилась к встрече с великой Аллой.
        Могло так быть? Да сколько хотите. И они слегка, что называется, размагнитились. Тем более Олегу пора было в цирк. Генка, естественно, отправился с ним!
        Вышли на манеж. Олег стал репетировать, разминаться. А Генка смотрел во все глаза, и ему до ужаса хотелось быть на арене вместе с новым другом. Но ведь для этого надо что-то уметь.
        — У меня вообще-то по акробатике второй юношеский, — сказал Генка, краснея. — Только я давно уж не тренировался.
        — Так чего же ты? Пробуй!
        Генка сделал стойку на руках, прошелся по манежу, с одной руки резко вскочил на ноги, разбежался, сделал рандат, фляк и сальто. Тут не важно, что вы, вероятнее всего, не знаете, что такое рандат и фляк. Это, в общем, довольно-таки сложные акробатические прыжки, где земли касаются то руки, то ноги.
        — Это что за народный артист? — спросила бабушка, которая помогала маме Марине дрессировать Вильяма, очень умного, но и столь же свое нравного козла.
        От Вильяма всего-то требовалось: встать на задние ноги и сделать несколько прыжков. А бабушка и мама в это время должны были таким образом крутить веревку, чтобы получалось, будто Вильям прыгает для развлечения.
        Козел это мог бы сделать совершенно запросто, но, как верно говорила та же бабушка:
        — Козел, он и есть... козел!
        Они сделали перерыв, познакомились с Генкой.
        — А что? Пробуй, если нравится. Может, и получится из тебя циркач! — это все бабушка говорила.
        Дед Олава улыбался, а мама внимательно смотрела на Олега. Наконец поймала его глаза:
        — Где же Оля?
        — Да сейчас придет. Ей надо было в школу свою на полчасика...
        Но именно в эту секунду в нем и проснулось беспокойство. Тайно Олег глянул на часы... В самом деле, ей пора бы появиться на арене.
        А Ольки все нет! Время между тем уже подъехало к семи, к началу представления. Сильверы выступали во втором отделении. Но такого в жизни не было, чтобы кто-то из них не пришел в цирк к семи. Это же просто непрофессиональное отношение к любимому делу!
        Что-то случилось?..
        Олег подошел к Генке:
        — Ну, как дальше будем?
        Генка вообще-то не очень понимал, что такого особенного случилось. Ну, задерживается немного...
        Конечно, ведь он был не цирковой человек!
        И тогда, очень кратко, как настоящему другу, Олег объяснил, в чем дело. А еще больше, чем слова, Генке сказали Олежкины глаза. И тогда он положил руку на его плечо:
        — Оставайся, а я рвану. Не беспокойся, я найду ее!
        Может, это было бы даже и правильное решение. Но не для Олега, который Ольгину боль чувствовал, как свою собственную. Ведь когда болит правая рука, левой так же больно. Хотя это трудно объяснить... если ты сам не близнец!
        Остается только поверить на слово. Так что уж поверьте.
        — Сейчас, Ген, обожди. Через пять минут двинем.
        И пошел прямо к отцу:
        — Олька пропала, пап.
        Всеволод Олавович посмотрел на сына. Он собирался сказать, что прошло еще слишком мало времени, чтобы говорить такие слова. Однако отец, как никто другой, знал, что его сын не станет паниковать зря.
        — Я должен ее найти, пап! — Олег опустил глаза. — Вы отыграете без нас, хорошо?
        Говорили, что Надя куда-то пропала, а теперь...
        Я думаю, Олька напала на ее след!
        Как же ты ее оставил, сын?
        Олег печально покачал опущенной головой:
        — Думаю, она меня обманула... Ну, в смысле, не хотела почему-то брать с собой!
        И неожиданно понял, что именно так оно и было! Быстро глянул на отца:
        Пойду я, пап... Я теперь понял!
        Только не превышай там! И обязательно звони... Обещаешь?
        «Не превышать» — это значило не связываться со взрослыми, не делать такого, за что самого тебя могут потом привлечь к ответственности. За близнецами это водилось. Вот Ольга, кстати, только что забралась в чужую квартиру. Забралась, конечно, из самых лучших побуждений, но поди потом разбирайся. Закон различий не делает между теми, кто из благородных целей на чужой балкон пробрался, и простыми воришками.
        — Ты обещаешь мне?
        — Да!
        Олежке уже не стоя л ось на месте.
        — Хорошо. Иди!
        Они вышли на ступени знаменитого Ростовского цирка, в котором столько... Эх, да не до того сейчас! Надо было решать, куда и как двигать.
        — До «Суворовского» отсюда идет прямой автобус, — сказал Генка.
        Олег в ответ лишь покачал головой:
        Нам туда вообще не надо!
        В смысле?..
        Потому что она туда не пошла. Она просто от нас отделаться хотела!
        Генка удивленно скривил губы: дескать, зачем?
        Вот в том-то и дело! — Олег нахмурился. — Как только поймем, зачем она нас отшила, сразу будет понятно, куда она поехала. Она, мне кажется, что-то про Надю твою узнала!
        А зачем ей было нас?..
        Вот и думай!
        Генка думать про это не стал. Он ведь совершенно не представлял, что за девчонка эта Ольга Серегина, и что она могла «выкинуть». Поэтому стал думать совсем о другом, что, как мы вскоре узнаем, окажется очень важным, чуть ли не решающим в их деле.
        А Олег соображал, почему его сестренка — любимая, ненаглядная, которой он ничего подобного, конечно, словами не говорит, но чувствует-то именно это, почему она решила от него избавиться! Ведь Олег знал, что Оля ничего не любит делать без него. А тут вдруг — раз и...
        Значит, что?.. Ну, думай же!
        Значит, я ей чем-то мешал. Она с кем-то хотела встретиться, а я и Генка — мы ей мешали.
        И тут, когда он произнес про себя Генкино имя, многое сразу прояснилось. Так молния иной раз вспыхивает в темноте, освещая лесную поляну, и черный камень посредине, и человека в старинном плаще, со шпагой, который... ну, в общем, и так далее — вы меня поняли, верно?
        Вот так же и у Олега в памяти пролетела «молния». И он вспомнил, как Олька вдруг ни с того ни с сего вернулась к этому Шальневу. Сказала: я там кошелек позабыла?
        Да ничего она там не забывала! Она с ним хотела поговорить, дополнительно... Олег попробовал припомнить лицо этого Лени, так называемого. И попытался припомнить, что он сам чувствовал, когда смотрел на Шальнева.
        Ну точно! Ленька явно что-то недоговаривал! Но Олегу стало неприятно с ним общаться. Противно, когда человек скользкий.
        А ведь это непрофессионально получается, друг мой! Если ты собираешься быть сыщиком, тебе не до подобных ощущений!
        Значит, Ольга еще раз поговорила с Шальневым... А потом?
        Вот что самое главное. Но пока надо к Шальневу и потрясти его по полной программе! Он повернулся к Генке, и вдруг тот сказал:
        Здесь в пяти минутах живет один пацан клевый. У него есть мопед. Нам надо на мопеде лететь.
        А ты уверен, что он нам даст?
        Уважает! — коротко бросил Генка.
        А Олег, между прочим, успел заметить: если этот пацан чего говорит, то так оно и есть. У него, может, характер не самый лучший. Но то, что он не трепло, — пятьдесят процентов.
        — Тогда погнали, Ген! Только мы потом поедем не в ДК «Суворовсский», а...
        И Олег рассказал другу, чего он насоображал, пока Генка думал о мопеде.
        И уже через десять минут они на отличнейшей двухколесной машине гнали по остывающим от дневного жара ростовским улицам, на которые волна за волной вливался погожий вечер.
        Это что за улица, Ген?
        Наша самая главная. Называется Садовая... А теперь поворачиваем на Буденновский проспект.
        Олег невольно рассмеялся, потому что вспомнил шутку великого клоуна дяди Семы Птициани.
        Когда ему надо с ходу вклиниться в разговор, он заявляет:
        — Тихо, лошадь! Я Буденный!
        Повернули они, между прочим, не особенно соблюдая правила уличного движения. Они вообще ехали, «не очень соблюдая». Но кто ездит на велосипеде или на мопеде, тот скажет вам, что у этих штук другие правила уличного движения, чем у машин.
        Милиция такого подхода, естественно, не признает. Но и в то же время смотрит сквозь пальцы на то, как два пацана едут через переход, не дожидаясь зеленого света. А где пробка, там можно и по тротуару, чтоб оказаться впереди всей этой лавины пыхтящих четырехколесных чудовищ. Да, скажу вам по правде: на мопеде и на велике вы двигаетесь ничуть не медленней, чем на автомобиле. По городу, конечно, особенно по центру.
        А им надо было именно по центру. Уже минут через десять ребята притормозили возле шальневского дома-громилы.
        — Один иди, — сказал Генка. — Я ему, во-первых, в морду могу нечаянно дать, а во-вторых, тут такие пацаны улетные. Оглянуться не успеешь, на твоем мопеде уже катаются где-нибудь километров за пять отсюда.
        Глава XXI ДРАГОЦЕННАЯ ТУФЕЛЬКА
        Пожалуй, Олег даже был рад, что Генка с ним не идет: нормального разговора в присутствии этого сурового мотоциклиста могло бы и не получиться.
        Едва Шальнев открыл дверь, Олег сказал ему:
        — Лучше сразу говори правду!
        Из квартиры уютно пахло ужином и слышалось звяканье расставляемых тарелок — там, наверное, шальневская мама собиралась порадовать сынка каким-то любимым блюдом.
        — Какую правду? — удивился Леня очень натурально. — Чего ты наезжаешь?..
        — Ту правду, которую ты сказал моей сестре! — и неожиданно для себя он взял Шальнева за майку, точно так же, как это несколько часов назад сделал Генка. — Я тебя очень прошу!- По-моему, с ней там что-то может случиться... Где она?!
        И таким голосом он это спросил и так крепко схватил Леню Шальнева. Эх, никакой, даже самый страшный Генка, так не сумел бы.
        Леня, ты идешь? — крикнул из квартиры женский голос.
        Он сейчас придет! — твердо ответил Олег, не отпуская, однако, Шальнева. И добавил очень тихо: — Прошу тебя, говори быстрее!
        И такое у него получилось суровое «прошу», что Леня немедленно все рассказал: как пришла Ольга, как она пригрозила ему Генкиной расправой, как он припомнил про Ромашкина...
        — Адрес!
        Леня сказал. И дальше он собирался произнести фразу про то, что вообще-то так воспитанные люди себя не ведут. И это неприлично вышибать показания при помощи грубой силы. Но взгляд у Олега был уж слишком выразительным, поэтому Леня Шальнев предпочел промолчать. А по дороге к лифту Олег думал, что, наверное, плохо быть трусом. Плохо, когда ты говоришь правду только под угрозой, что тебе в морду дадут.
        А потом он забыл о Лене Шальневе и не вспоминал о нем больше никогда. Не то чтобы из презрения, а как-то, знаете, уж очень ему был не по нутру подобный тип!
        Дальше они проехали весь тот путь, который несколько часов назад проделала Ольга. Но только на мопеде и со знанием проходных дворов, и с неполным соблюдением правил дорожного движения. А так получается значительно быстрее.
        Они словно чувствовали, что надо спешить!
        Дело в том, что именно в эти минуты Виталий Ромашкин пытался дозвониться до Висюлькина. А у того все время было занято и занято! Уже ми- -нут сорок. Телефон сломался, что ли? Но Ромашкин-то знал, что у его шефа такая «занятость» бывала частенько. И нужно просто иметь терпение.
        Но именно терпения Ромашкину не хватало. Да сами прикиньте: он уже каким-то бандитом стал — двух девчонок в плену держит. Конечно, надо немедленно посоветоваться с Сергеем Евдокимовичем. А Сергей Евдокимович этот дурацкий висел на телефоне... буквально, как дохлая ворона!
        Ну что делать? Надо ехать! Еще, слава богу, что мать у него сегодня в ночную смену дежурит. То есть Виталий полностью предоставлен самому себе... Он решил: ладно, еще позвоню пять раз и тогда уж рвану.
        Ехать через весь город ему было не в жилу. Да и транспорт в Ростове по вечерам ходит не сказать что очень уж образцово.
        Все эти ромашкинские колебания дали Генке и Олегу возможность вовремя доехать до его дома... Двор, как и днем, был полон жизни. Кто-то играл в лото под уютно опущенной лампой с нормальным абажуром, в полутьме, на скамеечке, несколько ребят пели под гитару. Не орали, как это часто случается, а именно пели — никого при этом не раздражая. Тетенька, которая днем стирала белье, теперь при свете горящих окон снимала уже высохшие вещи — солнышко в Ростове работает замечательно!
        Генка остановил свой мопед прямо перед игроками в лото. А игра эта не современная, и, соответственно, игроки были уже в возрасте — от пятидесяти и выше. Но, может быть, дело в том, что Генка ведь был коренным ростовчанином, с особым ростовским произношением (например, он по-особому, по-южному «гэкал») и с особым ростовским отношением к жизни, с пониманием своих земляков.
        Ну скажите, мыслимое ли это дело — подъехать на фырчащем мопеде к компании пожилых людей и сказать им:
        — Будьте так добры, покараульте, пожалуйста.Мы минуточек на десять...
        Олег даже и не догадывался, что Генка умеет так разговаривать, таким уважительным и спокойным тоном.
        Им ответили, даже не очень отрываясь от игры:
        — Та ступайте ж себе, хлопчики, нихто вашу машину не тронет, мы здесь будемо.
        И они пошли. В подъезд, поскольку он был один, искать квартиру четырнадцать.
        Но прежде они кое-что увидели. Это Олег даже не то чтобы увидел, а будто бы кто-то потянул его за правое ухо, чтоб он повернул голову! В углу, на площадке между вторым и третьим этажом, лежала... Олег нагнулся, и сердце у него заколотилось, как сумасшедшее.
        Там лежала Олькина туфелька!
        Олег схватил ее. Генка, сперва ничего не понявший, потому что его-то сердце было наполнено обычной тревогой: «Ну что, в самом деле, девчонка задержалась на полтора часа. Да может, она вообще на свидании!»
        Теперь он бросился вверх по лестнице, чтобы догнать Олега. Увидел находку и, конечно, понял все.
        У дверей четырнадцатой квартиры они остановились.
        — Подожди, надо с военной хитростью... Он элементарно возьмет и не пустит нас.
        — Да я эту дверь сейчас на атомы разнесу!
        И Генка вдруг почувствовал, что он не то говорит. Действительно, какие там военные хитрости? Он поднял руку, чтобы решительно позвонить в дверь к этому...
        И вдруг она открылась сама! На пороге стоял Виталий Ромашкин.
        Это получилось, конечно, потрясное совпадение. Ромашкин наконец-то решил, что делать нечего, фиг с ним, со временем и с длинным путем, придется ехать: надо же доложить о случившемся!
        Он оделся, решительно открыл дверь... И остановился как вкопанный. Его ноги в самом деле будто по колено ушли в каменный пол.
        Они сразу узнали друг друга, хотя до этого не виделись ни разу. Олег узнал врага своего сердцем, а Ромашкин — потому, что Ольга и Олег были похожи, как две капли воды.
        Ромашкин, как вы, наверное, уже успели заметить, был довольно-таки решительным человеком. И сейчас, по его понятиям, надо бы с ходу, без лишних слов врезать этому парню по рылу. А там уже разбираться.
        Но, может быть, его остановило то, что их было двое. И тогда он мгновенно избрал другую тактику — попробовал захлопнуть дверь перед их носом... Не вышло! Железной рукой Генка взялся за ручку, и Ромашкин еще раз поблагодарил судьбу, что не ввязался в драку.
        — В чем дело? — спросил он очень официально. Этот голос он подслушал у того, к кому сейчас собирался, у Висюлькина Сергея Евдокимовича.
        Того как-то раз начала чихвостить мамаша одной из девчонок, которая занималась в его школе месяца три-четыре назад. А Висюлькин ей: «В чем дело?!» И дальше с таким же напором... Это был отпад! Тетенька потом еще чуть ли не извинялась перед директором.
        Но здесь был совсем другой вариант.
        — Я тебя сейчас убью, понял? — рявкнул Олег и как бы в качестве оружия предъявил Ромашкину Ольгину туфельку.
        Да! Это, конечно, он лопухнулся! Не заметил, как у нее туфля слетела. Теперь ничего не оставалось, только попятиться назад... И главное, в квартире ни матери — никого!
        — Чего хотите, пацаны?
        — Где она?! — Олегу стоило огромного труда сдержаться и не садануть гаду полукрюк в челюсть.
        У Ромашкина на раздумья было всего ничего времени — несколько секунд. Однако он использовал их на все сто. С невинным видом признался, что да, действительно, была здесь девчонка...
        — На тебя дико похожая, — Ромашкин дружелюбно улыбнулся, мол, надо же... — Но потом она упилила куда-то. Больше я ничего не знаю, пацаны! Я видел ее один раз, когда меня из школы Висюлькина выгнали, — он с оскорбленным видом пожал плечами. — Потому что у нее талант, а у меня... — и снова повторил этот жест обиженного человека. Классно это у него получилось!
        — Что ты мне врешь нагло?! — Олег вновь потряс в воздухе туфлей.
        Но даже Генка заметил в его голосе какую-то неуверенность.
        И ведь действительно: Ольга пришла спросить про подругу. Ромашкин совершенно не в курсах, то есть полностью по нулям. Мало ли что там этот Шальнев, гад, придумает. Он, может, нарочно. Это ведь он в конце концов ехал с Надей в поезде и выходил на Ростовском вокзале. А потом сплел историю про какого-то Ромашкина. Чтобы отмазаться.
        Нет, недаром его Генка лупил!
        — Так что вы зря ко мне прикопались, пацаны...
        Это был решительный, решительнейший момент во всей сцене. Сейчас, по идее, они должны были просто уйти. Хотя туфелька в подъезде... Но ведь не перед дверью же! Мало ли что с ней могло случиться? Тот же Шальнев напал. Или нанятые им бандюги.
        Ужас и отчаяние охватили Олега. Он чувствовал, что с сестренкой его беда, а откуда она, понять не мог! С надеждой посмотрел на Ромашкина, но тот лишь сочувственно шмыгнул носом.
        Честное слово, Олег готов был сейчас разреветься. Потому что это он, сам он потерял время, погнал Генку не по тому следу. А вдруг Олька действительно поехала в ДК «Суворовский»?
        Но тогда откуда, откуда здесь туфелька?!
        Голова его трещала от дум, а сердце разрывалось на части. Он повернулся к Генке. А тот вдруг спокойно сказал:
        — Да не верю я этому. Не охота говорить даже, кому! Сядь! — это он приказал Ромашкину. — Давай, Алик, отзвоним Шальневу, пусть он сюда приезжает...
        И тут они оба и одновременно заметили, что Ромашкин заволновался. На полсекунды, на самую короткую секундочку, но заволновался.
        Потом-то Ромашкин крепко взял себя под уздцы, сказал спокойно, однако голосом, не терпящим возражений:
        Извините, братаны, мне двигать надо. Недосуг мне тут с вами рассиживаться...
        Посидишь!
        Да пошел бы ты...
        Ромашкин был опытный жулик. И он отлично понимал, что ребята эти никакие ему не «братаны». И они должны чувствовать себя неуверенно: как-никак находятся на чужой территории. Теперь, если Ромашкин начнет их выгонять да еще и орать в раскрытые окна: «Идите-ка отсюда, бан-дюки проклятые!», или что-то в этом роде, они отступят. А там он, может, и до Висюлькина дозвонится, доложит обстановку... Висюлькин-то уж чего-нибудь да придумает!
        Дальше произошло следующее: Ромашкин, как человек решительный, стал проводить в жизнь свой план. Он собрался затеять свару, драку с криками. Наверное, ему достанется... слегка. Но тут уж ничего не поделаешь. Да и что стоит ему стерпеть пару-тройку крепких затрещин. Делов-то! И решив все это — опять же очень быстро, — Виталий двинул Генке по физиономии. Почему Генке, да потому только, что тот стоял ближе. И тут же заорал:
        — Сволочи! Ворюги!.. На помощь!
        Но ударить Генку было не так-то просто. Генке, который вообще вел жизнь странствующего рыцаря, участвовал в драках постоянно, увернуться от удара было делом привычным. Он ловко нырнул под руку противника, сделал шаг вперед и чуть вправо, чтобы удобнее снизу закатать этому типу по физии...
        Но вот же случается такая ерунда. И на старуху бывает проруха, и на странствующего рыцаря — какая-нибудь гадская случайнбсть, иначе почему странствующие рыцари умирают такими молодыми!
        О ромашкинской смерти, конечно, речи не шло. Тем более что Генка зацепился ногой за складку ковра и полетел на пол... Случайность вроде бы. Но, как говорится, закономерная. Потому что складка эта осталась после того, как Ромашкин вытягивал из-под дивана Ольгу, а потом сидел на ней, прижимая к ее лицу тряпку с хлороформом.
        Генка упал, зацепившись за складку, Ромашкин даже успел ударить его ногой в бок. Но это нисколько не спасло подлого Виталия, потому что Генка, падая, увидел под диваном еще одну туфлю. И заорал:
        — Алик! Вторая!
        Ну, никто бы, наверное, не угадал, что такое крикнул Генка. А Олег угадал. И, мгновенно оценив обстановку, нанес Ромашкину два длинных удара. Необходимо было обездвижить Ромашкина хотя бы на какое-то время.
        Виталий действительно упал, а Олег бросился под диван, где совсем недавно лежала его любимая сестренка и откуда Ромашкин безжалостно ее вытягивал. Спружинив на руках и прогнув спину, Олег проскользнул под диван. А странствующему рыцарю не надо было объяснять, как вести себя дальше. Он схватил Ромашкина за ногу, дернул на себя и, когда Ромашкин упал, проговорил вполне серьезно:
        — За каждый писк буду выбивать по зубу!
        Он уже сидел на Ромашкине верхом, а кулаки у «странствующего» Генки были очень впечатляющие. Да и Ромашкин еще далеко не пришел в себя после ударов Олега.
        Когда и вторая туфля оказалась в руках у Олега, раздался звонок в дверь — вопли Ромашкина все-таки возымели действие.
        — Открой и скажи, что это была глупая шутка! — прорычал Генка. — Иначе мы вместе с тобой отправляемся в милицию, и там ты рассказываешь... — он показал на Ольгины туфли. — Клянусь, тебе лучше с нами разобраться!
        Он отпустил Ромашкина, и тот неуверенно подошел к двери:
        Кто там?
        Чего ты там разоряешься, Витася? — это был голос того доброго дядечки, который сказал, что покараулит их мопед.
        Да все нормально, дядя Слав, просто ржем тут с корешами...
        Наверное, дядя Слава еще не успел отойти от двери, а Виталий уже попал в крепкие руки Олега:
        Где она?!
        Я все расскажу! — пролепетал Ромашкин, и этот лепет от такого крепкого парня слышать было довольно-таки странно. — Я ни в чем, поверьте, не виноват!
        Где моя сестра?
        — Да я покажу, пошли... Тут совершенно рядом, в подвале.
        Ужас схватил Олегово сердце ледяной рукой.
        — Вы меня отпустите, ребят, вы меня?..
        Вместо ответа он получил по физиономии. Пришел в себя, понял, что если он в течение одной минуты не покажет, где эта девчонка, то ее дикий брат просто зарежет его, или задушит, или еще сотворит что-нибудь такое же страшное!
        На что Ромашкин рассчитывал потом, он совершенно не представлял, просто автоматически делал все, что ему приказывали, лишь бы этот Олег...
        — Сейчас, сейчас. Нужен фонарь. Там темно.
        И тут же сообразил, что в темноте он мог бы как-нибудь... Но теперь уж было поздно!
        — Где она там у тебя сидит, гад?!
        — Да не у меня, да все нормально! — и старался держаться поближе к Генке, который тоже, конечно, не станет его защищать, но по крайней-то мере не убьет!
        Они спустились в подвал, прошли через все темные помещения. И наконец оказались в той комнатке, где Ольга была обречена на одинокое сидение.
        Голый стол у стены, рядом, словно отброшенный чьей-то рукой, стул на полу. Но сестренки родной там не было!
        — Я не знаю... — взмолился Ромашкин. — Я ее тут оставил!
        И опять от страха он дал промашку! Ведь легко мог бы сказать, что это Висюлькин ее сюда приволок, а он только видел, только подсматривал. Но вот надо же — от страха проговорился!
        Но Олег в эту секунду увидел дырку под потолком. И мигом взгромоздившись на стол и стул закричал... впрочем, мы уже знаем, что он закричал. Потом, услышав ответ, повернулся к Генке:
        — Держи его крепко!
        Узнав, что нужна веревка, Генка вместе с «пленным мерзавцем» (так он называл про себя Ромашкина) сбегал в его подлую квартиру. Потом Олег полез за сестренкой своей ненаглядной... Радость троицы вполне понятна, как и страх Ромашкина, когда ему было объявлено, что теперь ОН посидит тут!
        И где Надя?! — это уже пророкотал Генка.
        Я точно...
        Однако его вранье было прервано самым решительным образом. На что Ольга заметила, что бить военнопленных нельзя. Если даже они настоящие преступники.
        И тогда Виталий, надеясь на помилование, сообщил, что это улица Королева...
        — Около кладбища которая? — сурово спросил Генка.
        Ромашкин молча кивнул, словно именно в этом была его особая вина. Но соседство с кладбищем того дома, где томилась в плену бедная Надя Моро-ва, было чистой случайностью. Просто там находилась пустая квартира Виталькиной тетки Валентины Васильевны, которая уехала на заработки в Москву да там и -прижилась — пока на два года, а дальше — видно будет!
        Когда они собрались уходить из подземного каземата, с Ромашкиным случилась настоящая истерика — до того он боялся. И Ольга подумала, почему так получается: чем человек более жесток с другими, тем он оказывается трусливей! Господи, да веди же себя достойно, скажи: «Да фиг с вами, враги проклятые! Умираю, но не сдаюсь!»
        Ромашкин зарыдал, схватил Ольгу за руку:
        — Ну, хоть ты, ну хоть ты!
        Генка оттолкнул его. И каждый раз, закрывая очередную дверь, они слышали дикий вой попавшегося злого труса... А может, оно получилось и слишком сурово? Но, знаете, как же еще научишь таких людей?
        Примерно это говорила себе Ольга, когда они шли по двору к Генкиному мопеду... И остановились!
        Мопед, несмотря на всю свою лихость, все-таки не самая мощная машина в мире. Да и втроем там просто некуда сесть.
        Я поеду, — сказала Ольга сурово.
        А я тебя одну не отпущу!
        Тут близнецы посмотрели на Генку, который невольно улыбнулся и покачал головой:
        — Ну вы даете! Это ж моя Надя там сидит, в каземате! — подождал, что ответят близнецы, одна ко они молчали. И тогда Генка сам закончил: — Да вы и дорогу не найдете. Да вы и на мопеде не умеете!
        Это была сущая правда. И величайшее упущение близнецов: мопед они водить не умели!
        — Чего делать? — это Олег спросил.
        А Генка уже взялся за ручки своего «коня»:
        — Бросайте жребий! — у него стало отличное настроение. Он всей душой чувствовал, что сейчас найдет Надю, и теперь уж она не будет с ним так холодна — коли он ее спас!
        А близнецы переглянулись. Каждый из них знал, что расставаться сейчас... нет, это невозможно. Ни за что! Но выхода-то не было.
        Был!
        Его Ольга придумала:
        Слушайте! А если на такси?
        А деньги?
        А у этого типа! Я сама слышала: ему Висюлькин платит... И заодно, чтоб он со страху там... штанишки себе не испортил.
        Едва они открыли вторую, герметическую, дверь, как им стал слышен тоскливый собачий вой. И Ольга ужаснулась от этого звука, но и порадовалась, что решила не оставлять тут Ромашкина. Она схватила ключ из рук Олежки:
        — Эй, не трусь! Мы идем!
        В ответ послышались радостные вопли, а потом рыдания. Ольга наконец открыла дверь. Ромашкин сидел на столе с ногами, сжавшись в комок. Едва они вошли, Ромашкин вскочил. Генка и Олег на всякий случай приготовились к бою. Но этот здоровенный и сильный мальчишка с подтеками слез и соплями на лице грохнулся на колени. Его сотрясали рыдания, и он не мог произнести ни слова.
        Ну и типчик! — Ольга покачала головой. — А как же ты... других тут оставлял?
        Да-а! Умная какая! — сквозь всхлипывания прокричал Ромашкин. — Ты так не боялась, как я.
        Надо же, трусость вроде бы была каким-то оправданием для него. Генка и Олег молчали, переговоры продолжила Ольга:
        — Мы решили тебя взять с собой — туда, к Наде. Придется ей в глаза посмотреть! И заодно... тебе же Висюлькин давал деньги? Вот и... заплатишь за машину!
        Лишь секунду в Ромашкине боролось два желания — выйти отсюда и сохранить родные денежки. Но первое победило, он закричал:
        Поехали! Конечно! Я заплачу!
        А если ты хоть слово промяукаешь не про то, что нужно, я тебя, честное слово, в колонию сдам! — предупредила его Ольга.
        Олег не мог лишний раз не возгордиться своей потрясающей сестрицей, а Генка подумал, откуда она берет такие правильные, такие клевые слова. И тут странствующий рыцарь вдруг почувствовал: он жалеет, что сердце его отдано другой. Но тут уж ничего не поделаешь! Кто рожден странствующим рыцарем, тот не умеет изменять!
        Мопед они затащили в ромашкинскую квартиру. Мопеды, кстати, не так уж много занимают места. Если б родители были поснисходительней, многим мальчишкам жилось бы на свете значительно спокойней. Но этого, наверное, никогда не будет, никогда! К счастью, Виталькина мать, как мы уже знаем, дежурила сегодня в ночную смену. И мопед прекрасно уместился в прихожей.
        Потом они подошли к краю тротуара и буквально с ходу поймали машину. Теперь машин много, а желающих — наоборот. Таксист даже не поинтересовался, зачем это четверо подростков едут в восемь часов вечера на кладбище. Только спросил:
        — А у вас деньги-то есть?.. Покажите!
        Такой удивительно заботливый дяденька. Наверное, в детстве был ромашкиным или в лучшем случае шальневым.
        Ольга показала ему сто рублей, шофер кивнул:
        — Ладно, хватит... в один конец. Ромашкин хотел возникнуть, ведь денежки-то Ольга тратила его, но промолчал.
        Ехали они действительно довольно долго, потом за окном вдруг образовалась бескрайняя равнина, вся уставленная крестами, памятниками и оградками. Это тянулось буквально на километры, а вглубь — до горизонта... Печальная картина!
        Ну и местечко ты выбрал! — сказала Ольга.
        Вот такой он гад! — ответил Ромашкин с готовностью.
        В виду имелся, естественно, злодей-Висюлькин. Хотя на самом деле квартира-то принадлежала Виталькиной тете, а Висюлькин толком и не знал, где содержится бедная Надя!
        Вы, я чувствую, приезжие? — спросил таксист.
        Ну, в общем, да, — ответил Олег.
        У нас, кстати говоря, вообще-то много кладбищ, — ни к селу ни к городу стал просвещать их водитель. — Но это, на которое мы едем, крупнейшее в Европе!
        В разных городах гордятся разными вещами. Вот, оказывается, можно гордиться и самым крупным кладбищем!
        — А почему вы решили, что мы на кладбище едем? — с некоторой дрожью в голосе спросила Ольга.
        Она была, конечно, смелая девочка, но, знаете, кладбище есть кладбище!
        — А тут больше некуда, — простодушно ответил шофер. — Если только на тот свет... — и улыбнулся: — Шутка такая.
        От таких разговорчиков кому хочешь станет не по себе. И невольно все трое посмотрели на Ромашкина.
        — Да направо сейчас! — воскликнул Ромашкин, словно оправдываясь.
        И действительно: перпендикулярно к дороге, которая шла вдоль могил, а потом упиралась прямо в кладбищенские ворота, имелся еще переулочек, всего с десяток домов.
        — Здесь! — сказал Ромашкин.
        Они остановились возле старого дома со старой, уже разваливающейся оградой из камня-плитняка.
        Вы нас подождете? — спросила Ольга, поскольку деньги ромашкинские были у нее.
        А вы долго?
        Быстро!
        — Только вы сначала заплатите, ладно?
        Ольга, Генка и Олег переглянулись — да ну его, этого дядю!
        Ольга протянула сто рублей. Шофер спокойно положил их в карман.
        — А сдача?!
        Какая там еще сдача — по ночам на кладбище возить!
        Сдача должна быть пятьдесят рублей! Мы тут не все приезжие, и вашу машину можно легко найти, понятно! — это Генка проговорил.
        Хотя уж ему-то совсем не жалко было ромашкинских рэкетирских копеек. Но гордость странствующего рыцаря не позволяла смириться с несправедливостью!
        — Нате. И вытряхивайтесь! — шофер протянул сорок рублей.
        — Что ли, садануть ему каменюкой в стекло? — тихо спросил Ромашкин.
        Ему не ответили. Он был подконвойный бандит. Да и не хотелось больше дел иметь с этим... знатоком кладбищ!
        Как это бывает в самых обычных домах, Ромашкин достал ключ из-под порожка, долго не мог вставить его в замочную скважину: очень боялся того, что должно последовать далее. А Ольга подумала: уж я-то ни за что не согласилась бы тут жить — по десять раз на дню похоронные марши слушать!
        Но все объяснялось просто: Виталькина тетя, Валентина Васильевна, просто была глуховата и любила покой. Так что марши ее не волновали, а покоя на кладбище сколько хочешь!
        Ромашкин наконец открыл дверь. Генка тут же схватил его за шиворот:
        Ну? Где она?!
        Сейчас найдем, сейчас, — талдычил Ромашкин, оттягивая расплату. — Я-то здесь ни при чем.
        Это он, а я только видел.
        Для понта Ромашкин сходил в другую комнату, потом вернулся в прихожую, из нее на кухню, поднял крышку погреба. Генка тут же оттолкнул его, а Ромашкин сильно и не сопротивлялся.
        — Надя! Надя! — крикнул Генка.
        С соломенного тюфяка или с чего-то в этом роде поднялось существо до чрезвычайности чумазое, исхудавшее, в грязном, однако, несомненно, Надь-кином платье. Оно немедленно начало плакать, а вернее, выть:
        — Ребята! Геночка! Выньте меня отсюда!
        Но погреб был глубок, а лестницы кругом что-то не видать. Олег и Генка, совершенно не сговариваясь, легли на пол и опустили руки в мрачную темноту. Почувствовали, как Надька, прыгая, пытается ухватиться за них:
        — Пожалуйста! Вт пониже, пониже!
        Мальчишки чуть-чуть «удлинили» свои руки, а Надя ухитрилась чуть-чуть повыше подпрыгнуть на своих почти двое суток не работавших ногах, — и потянули Надю вверх.
        — Олечка!
        Но тут она увидела Ромашкина, подскочила к нему, влепила пощечину, потом еще одну.
        — Ты ошибаешься, — начал Ромашкин.
        Но быстро понял, что это дохлый номер, словами не поможешь. И понял еще, что зря согласился ехать с этими... Уж лучше бы в милицию пойти!
        Не дожидаясь третьей пощечины, Ромашкин сильно толкнул Надю, так, что она едва снова не оказалась в погребе. Бросился к двери. Но это был пустой номер. Олег сделал ему подножку, а Генка тут же прыгнул рэкетиру на спину.
        Не бейте меня! — завопил Ромашкин жалким голосом.
        Бить тебя никто не собирается, — ответил Генка мрачно. — Я тебя убивать буду!
        Но такие сцены, конечно, не могут длиться до бесконечности. Над поверженным противником порядочные люди не издеваются. А вот наказать его следует...
        В погреб! И сиди там!
        Вы что, с ума сошли?! — закричал Ромашкин. — Я же здесь умру! Я-то ее кормил.
        Мы тебя тоже покормим... со временем.
        Тут Олег с Генкой схватили Ромашкина за шиворот и за грудки. От страха тот не сопротивлялся нисколько и вообще стал как мешок, например, с отрубями. Опустили позорного Виталия в дыру погреба и отпустили руки. Услышали, как он шлепнулся там на землю.
        — В погреб! И сиди там! — Вы что, с ума сошли?! — закричал Ромашкин. — Я же здесь умру!
        — Все, голубь, сиди, не кашляй!
        В ответ раздался тонкий, какой-то девчоночий вой. Они просто закрыли крышку.
        Там дышать-то можно, Надь? — спросила Ольга.
        Дышала! — ответила Надя сердито и побежала в ванную.
        Вскоре, выйдя из дома, они двинулись сперва по переулочку, а потом по улице — вдоль кладбища.
        Мама там моя как? — спросила Надя.
        Соответственно! — ответила Ольга.
        Надо ей сказать, что я в лагерь к ребятам ездила.
        А почему не?..
        — Сейчас объясню! — и вдруг перебила сама себя: — Но этот Ромашкин — подлец, просто подлец из подлецов! Говорит, давай только к моей тете ни минутку заедем... А я, как последняя идиотка, за ним! Сюда! Прямо в эту яму! А потом приходил в маске — будто я его не узнаю, душегуба!
        — Тряпку с эфиром прикладывал?
        Надя удивленно посмотрела на Ольгу:
        — А ты откуда?.. — внимательней глянула на подружку. — Он и тебя?!
        Ольга лишь кивнула в ответ.
        — Ну, подлец! — Надя покачала головой. — Просто какой-то...
        А зачем ему это надо было?
        А вот в том-то и весь секрет. — Надя окинула их загадочным взглядом. — Но я этот секрет знаю!
        Глава XXII ВИТАЛИЙ РОМАШКИН
        Тут надо вернуться назад, в тот поздний вечер на гостиничном пароходе, когда Ольга легла спать после стольких событий, а Надя продолжала сидеть за столом, глядя на большой плотный конверт с написанным на нем собственным именем. Любопытство снедало ее.
        Тут ничего не объяснишь и ничего не расскажешь, кроме того, что некоторые рождаются простыми, обычными людьми, а некоторые до ужаса любопытными!
        Надя родилась именно такой. Воспитанием и самовоспитанием можно, конечно, кое-что подправить. Но очень немногое. А тем более Надя вовсе не старалась исправиться. Ей нравилось быть любопытной! Она себя вроде бы слегка поругивала за это, как и мама, как учителя. Но все-таки ей это нравилось. И чтобы узнать что-то новенькое, она буквально была готова, в общем, на очень многое.
        Правда, сейчас был особый случай. Сам Висюль-кин, который собирался везти ее в Москву, чтобы показывать обожаемым звездам, сам Висюлькин Сергей Евдокимович запретил открывать эти пакеты. Но ведь и Висюлькин, рассуждала Надя, «вел себя кое-как». Взять, например, эти подозрительные газеты!
        Так она и продолжала себя уговаривать. А потом вдруг ее руки сами собой взяли конверт.
        Да и надорвали его!
        Некоторое время Надя не заглядывала внутрь, как бы ужасаясь содеянному. Но это «некоторое время» быстро закончилось. Она проделала в пакете удобную дыру, сунула туда руку... То, что она увидела, безумно ее разочаровало. В конверте лежало несколько листков совершенно чистой, пустой бумаги. А внизу и по бокам к конверту изнутри были приклеены... какие-то пакетики. Надя быстро отодрала один из них. Под прозрачной пленкой лежало что-то черно-коричневое, маслянистое, похожее, пожалуй, на смолу, но только куда чернее. Надя разорвала и этот пакетик, понюхала, попробовала на язык. Вкус у этого... вещества был какой-то горьковато-сладкий. Непонятный. Но точно, что противный.
        Только распробовать эту бяку Надя как следует не сумела, просто не успела. Потому что в дверь их каюты тихо постучали.
        — Одну минуту!
        А глазами уже искала местечко, куда бы сунуть испорченный конверт.
        В пылу своего «исследования» она и не заметила, что господин Висюлькин уже несколько минут наблюдал за ней, лихорадочно соображая, что же теперь делать! Конечно, он очень рисковал, раздавая ребятам эти конверты. Но риск стоил того, стоил! Либо грудь в крестах, либо голова в кустах... Частично, по вине этой девчонки, голова Висюль-кина оказалась именно в кустах.
        Но до поражения еще далеко, доннер-веттер (что по-немецки значит: черт побери)! Просто Мо-рову надо аккуратно нейтрализовать, изолировать... на какое-то время. А там... э-э, друзья мои, а там Висюлькин будет уже совершенно недосягаем!
        План родился в его голове мгновенно. И он постучал в дверь, подождал, пока Надя заметет следы своего преступления, а потом вошел, извиняясь, что беспокоит «милую Надюшку» в столь поздний час. Дело в том, что несколько изменились планы. Она и еще несколько.ребят поедут не завтра, а прямо сегодня. И дело тут не в билетах, хотя он объяснит остальным, что дело именно в билетах. Надю хотят немедленно прослушать в Ростове, время дорого, на носу фестиваль юных дарований в Бухаресте!
        Сгорая от стыда, изнывая от благодарности, Надя стала собирать вещи.
        — Только постарайся Серегину не будить. Ей будет обидно!
        И вышел. А буквально через три минуты, едва Надя успела засунуть пакет на дно чемодана, Висюлькин появился снова:
        — Зайди к Юре... Договорись там с ним кое о чем!
        Юра же сказал коротко: сбор у трапа через пять минут. Надя кинулась в каюту, а Висюлькин за это время успел вынуть испорченный конверт. Потом она стояла у трапа с Юрой, ждать остальных из «ночной группы» пришлось минут двадцать. Однако Надя все это время оставалась у Юры на глазах.
        Потом поехали на вокзал. Юра велел им «стоять тут», а сам кинулся договариваться с проводником на проходящий поезд. С проводниками, как знал ушлый Юра, всегда можно договориться. И в якобы переполненном вагоне нашлось четыре места для шестерых ребят. Они сразу же завалились спать — еще бы, времени чуть не два часа ночи! А утром Надю уже встретил на вокзале так хорошо теперь известный нам Ромашкин.
        — Чего же это за пакетики такие? — спросила Ольга.
        И тут же сама поняла: наверное, наркотик! А Генка, который по причинам, не относящимся к этой истории, был более знаком с данным вопросом, сказал мрачно:
        Да это же гашиш, понятно?
        Понятно... Но вообще-то непонятно! — жалобно улыбнулась Ольга.
        — Гашиш — такое наркотическое вещество.
        Сильное! Его откуда-нибудь из-за границы в Туапсе привезли, а Висюлькин, гад, рассовал его вам попакетам... Детей же обыскивать не будут, понимаешь? Юные артисты, то, се...
        — Ловкий! — это Олег сказал.
        И тут разговор им пришлось прервать, потому что они увидели... «свое» такси. Дядька из окошка махал им рукой:
        Давайте, садитесь. За сорокошник вас довезу обратно.
        А нам теперь не туда — и Ольга назвала Надину улицу.
        Мне без разницы, садитесь!
        Но у первой же автобусной остановки Ольга сказала:
        - — Стоп! — и повернулась к Генке: — Ты ведь проводишь Надю?.. А мы на автобусе нормально доберемся.
        Да зачем это? — сказал Генка, но таким голосом, что понятно было: он очень даже рад. И быстро добавил: — На самом деле вам на сорок втором... Всего остановочек десять. Да вы там спросите, «Театр» называется.
        Сообразим!
        И они оказались одни на остановке... самой близкой к кладбищу! Но, оказывается, ко всему можно привыкнуть — и к кладбищу, и к вечеру, и к вечеру на кладбище.
        Наркотики... Значит, он, Олежек, получается — наркоделец?
        Наверно, так.
        Значит, его надо заловить!
        Тут вдруг Олег стукнул себя ладонью по лбу:
        Слушай, надо же родителям сообщить, что ты нашлась!
        А откуда они знают, что я терялась?
        Ну, сама прикинь, Оль.
        И он стал рассказывать, как было дело. Да, Ольга поняла, что у брата действительно не было выхода. Ведь как бы она сама психовала, если б Олег не явился на представление. И тут до нее дошло:
        Слушай, да они же еще в цирке!
        Ну, допустим...
        Олежек, давай раскрутим этого подлого Висюлькина. Ну нельзя же, чтоб он столько людей обманул!
        Хорошо, только не кипятись. И что ты конкретно предлагаешь?
        Это удивительно, однако у нее уже был готов план. Причем потрясающий! Олег часто замечал, особенно в последнее время: именно он, Олег, считается у них будущим детективом, но умные планы и всякие идеи чаще придумывает Олька. Странно!
        Об этом Олег размышлял, пока они возвращались в дом Валентины Васильевны, то есть ромашкинской тети... Достали ключ из-под порожка, вошли, открыли подпол. Безумный вопль раздался оттуда:
        — Спасибо! Спасибо! Спасибо вам!
        Сердце, у Ольги, например, так и сжалось. Но они не имели права выпускать его из земляной тюрьмы.
        — Послушай, Ромашкин. Тебе придется переночевать здесь! — сурово сказала Ольга. — И прекрати стоны, будь мужчиной. Тут Надя ночевала, хрупкая девочка. А ты — здоровенный мужик и такой трус... Не ожидала.
        Казалось, Ромашкин задумался. И Ольга, воспользовавшись этим, бросила вниз шариковую ручку и тетрадь — письменные принадлежности, которые нашлись в доме у тетки.
        Будешь писать под мою диктовку. Первое письмо Висюлькину. Пиши! «Дорогой Сергей Евдокимович, я на три дня свалил к корешам в Таганрог. Такое дело, что мне находиться здесь опасно. Но совершенно не по вашей части! Вместо меня за Н. Моровой будет следить моя близкая подруга, известная вам Ольга Серегина. И все будет делать по вашему приказу. Виталий Ромашкин». Написал? Подписался? Молодец. Бросай тетрадку сюда...
        А вы мне хотя бы свет включите? — в голосе его звучала мольба. — Штепсель возле стола...
        — А ты Надьке включал? — спросил Олег сурово. И тогда Ромашкин сказал с искренностью провинившегося детсадовца:
        Простите меня! Я больше так никогда не буду!
        Тетрадку бросай сюда! И ручку.
        А давайте я вам только листок с письмомотдам, а ручку и тетрадку себе оставлю.
        Это еще зачем?
        Ромашкин помедлил немного, потом сказал:
        — Я стихи буду писать!
        Вот уж воистину пути господни неисповедимы. Да, представьте себе: этот дурацкий тип писал стихи! Хорошие или плохие — судить не мне. Позднее, быть может, я приведу некоторые из них, вот сами и скажете.
        Близнецы переглянулись.
        — Он врет, — сказал Олег. — Он ручкой будет ступеньки прокапывать, чтобы крышку открыть и смыться!
        Ольга потрогала каменную, намертво засохшую глину, в которой Ромашкин якобы собирался рыть ступени, и покачала головой: вряд ли такую породу осилит и шахтерский отбойный молоток!
        Но тут ее посетила еще одна умная мысль.
        — Ладно, мы оставим тебе ручку и тетрадку, — сказала она. — И свет тебе оставим. Но только сначала ты должен написать еще одно письмо, — и стала диктовать: — «Дорогая мама, я на несколько дней уеду с ребятами по Дону...»
        И тут она увидела, что Ромашкин не пишет, а сидит на тюфяке, опустив голову. Ольга почувствовала, что сердце вроде уколола ледяная игла.
        — Ты почему не пишешь, Виталь?
        И сообразила, что назвала его по имени. В первый раз. Обычно-то они его звали только по фамилии — врага своего!.. И Ромашкин понял это и посмотрел на Ольгу... как бы с надеждой. Но не в смысле, что его отсюда выпустят, а совсем как-то по-другому. Потом это исчезло из его глаз, и он сказал очень спокойно:
        — Да не надо ей письма...
        Он хотел еще что-то добавить типа «обойдется» или «перебьется». Но ничего не сказал. Не хотелось так говорить о своей матери при этой девочке.
        Хотя мамаша, может, и заслуживала чего-то подобного! Двухдневное, а то и пятидневное отсутствие Витальки она просто вряд ли заметила. У нее своих дел навалом — не до сына.
        Ольга что-то почувствовала и сама хотела бы прекратить этот разговор. Но тут была такая ситуация... Вы ее поймете после — и ситуацию и... Олю. А пока что она сказала:
        Нет, я тебя прошу, напиши. Это надо для дела.
        Тебе?
        Да, именно мне.
        Ну... тогда давай напишу.
        Они разговаривали так, словно один из них не сидел в яме по приказу второго — спокойная, почти дружеская беседа... Олег, который оставался молчаливым свидетелем этой сцены, лишь покачал головой. Мысленно, конечно.
        Ромашкин написал, как она просила, — в смысле, про поездку по Дону.
        — Давай мне письма, Виталь.
        Ольга легла на пол и низко спустила руку в погреб. И Ромашкин сейчас — учитывая его немалый рост — вполне мог бы подпрыгнуть, схватить Ольгу за руку и утянуть к себе... Сразу ситуация резко поменялась бы в его пользу!
        Но Ромашкин ничего подобного не сделал. Хотя он действительно подпрыгнул и вложил в Оль-гину раскрытую ладонь письмо. И одновременно дотронулся до ее тонких девчоночьих пальцев. И если вам интересно знать, то я скажу: Виталий Ромашкин потом долго еще хранил воспоминание о том прикосновении.
        Судьба его, кстати, сложилась не очень-то счастливо... Но это уже другая история.
        Глава XXIII ВИСЮЛЬКИН РЫДАЕТ
        Делать нечего. Придется дальше его деньги тратить. Потом отдадим!
        — Чего ему отдавать-то? — сказал
        Олег сердито. — Он столько нам всего наустраивал, а мы ему будем отдавать?
        Олегу не нравилось, что родная двойняшка помягчала к этому типу... Ну и, допустим даже, у него мать действительно не самая лучшая... что, кстати, еще не доказано! Ты сам должен быть человеком, потому что уже не маленький... и так далее — чего тут объяснять-то. А Олька уж сразу жалеть!
        Ольга знала за Олежкой эту особенность: он не умел прощать за одну секунду. Не очень-то хорошая черта. Но раз они были... ну вроде бы единым организмом, то она не осуждала брата, просто старалась сделать так, чтобы от его суровости было меньше вреда. Сейчас она просто промолчала. А Олег, который относился к себе трезво, был благодарен Оле за ее такт. В результате они просто обменялись взглядами и побежали ловить такси.
        А не поздновато ли вам на машинах-то разъезжать? — спросил парень, который сам был старше их, может, лет на пять или шесть.
        Если ты в смысле денег, — решительно сказала Ольга, — то они у нас есть!
        И на том разговор был окончен... Оказывается, шофер действительно волновался из-за денег — как и очень многие теперь. А остальное, увы, их на самом деле не трясет!
        Ну и бог с ними.
        Близнецы доехали до того отличного двора, где жил Ромашкин. Хотели бросить записку в почтовый ящик. Переглянулись: нет, не подходит — подозрительно. Уж лучше вовсе ничего не делать. Потому что записку матери оставляют в кухне на столе, правильно?..
        Взглянули на окна... вот удача! Окна ромаш-кинской квартиры светились. А ведь его мама сегодня должна была работать в ночную. Но что-то не сложилось. Отлично, им повезло.
        Олег спрятался на площадке между первым и вторым этажом, а Ольга поднялась к двери Ромашкиных и позвонила.
        Мама оказалась тетенькой с красивым, но каким-то усталым, а может, просто равнодушным лицом. Сказала, разглядывая Ольгу без всякого любопытства:
        Его нет.
        А я знаю... Я вам от него записку принесла.
        Вот как? — взяла бумажку. — Куда же он теперь направился?
        Я точно не знаю. Он сказал, тут все написано.
        А ты, что ли, не читала?
        Ольга ничего не ответила, лишь опустила глаза, как девица, уличенная в мелкой лжи.
        — Ладно, ступай, — милостиво сказала мать Ромашкина.
        А, между прочим, могла бы и поблагодарить!
        Спасибо, до свидания, Клавдия Васильевна!
        До свидания, до свидания...
        Имя и отчество не поправила, значит, Ольга запомнила правильно. Это может очень даже пригодиться. Как и записка... Кстати, так оно и получилось. Но ужз когда она приехала к Висюлькину.
        Настроение, надо сказать, было у Сергея Евдокимовича не из лучших. Ему не повезло в одном очень важном деле. Пока Виталька Ромашкин безуспешно набирал его номер и сердито думал, с кем это можно так долго трепаться, Висюлькин столь же безуспешно прозванивался в Москву, куда должен был привезти уже хорошо известные нам конверты, в которых лежал... Кстати, Генка, который в свое время был не столько странствующим рыцарем, сколько просто «странствующим пацаненком», угадал совершенно точно: там был гашиш — не самый дорогой, но все-таки дорогой наркотик!
        Его Висюлькин собирался переправить в Москву и там сдать оптом неким господам, которые обещали ему за эту почти шестикилограммовую партию... Впрочем, какое нам дело, сколько ему обещали тех нечистых денег!
        Висюлькин должен был получить много тысяч. Долларов, которые он называл баксами.
        К этой увлекательной истории мы еще вынуждены будем вернуться. А пока нам просто надо знать, что Сергей Евдокимович был сильно не в духе. Связь между Москвой и Ростовом в тот вечер отсутствовала напрочь. Сейчас он собирался выпить с горя, закусить, а потом завалиться спать. Но его ждал еще длинный вечер!
        В дверь позвонили... Каково же было удивление Висюлькина, когда он увидел перед собой... одну из своих девчонок. Серегина Ольга, так, кажется, ее звали. И к удивлению его примешалось... невольное подозрение. Висюлькин вообще был человеком подозрительным. Жизнь крепко его учила: не доверяй, не доверяй!
        Возможно, дело в том, что с такими уж людьми он общался. Да и сам был таким, о ком точно можно было сказать: «Не доверяй, не доверяй!»
        В данном случае подозрение его имело основание: ведь девчонка эта дружила с Моровой, которая по приказу Сергея Евдокимовича была изолирована. И он не верил, что это простое совпадение. Хоть сто лет убеждайте, а не верил.
        Однако сейчас же изобразил удивленно-радостную физиономию:
        — Добрый вечер... Какими судьбами?.. Да ты что в дверях-то стоишь? Проходи, Оля!
        А сам в это время продолжал вычислять, вычислять...
        Ольга, конечно, не была такой ловкой и опытной обманщицей. Но и девчоночью хитрость тоже не стоит недооценивать, это уж точно! Она увидела, как ему стало не по себе от ее прихода. А ведь, наверное, и он понял, что она заметила его испуг. И хитрая Ольга тоже сделала удивленное лицо. Потом, словно что-то вспомнив, полезла в карман:
        Я же вам письмо принесла!
        Письмо? От кого же?
        —.> Да от этого, от Виталика... — и увидев якобы непонимание на его лице: — От Ромашкина.
        — Что же сразу не отдала?
        Ну... — Ольга замялась. Или, по крайней мере, попробовала сыграть, что она замялась. — Я как вас увидала...
        Да будет тебе! — сказал он строго. Однако по лицу его промелькнуло невольное удовлетворение. — Давай же, где оно?
        Ольга вынула аккуратно сложенный листок:
        Вы почерк его помните?
        Да, по правде говоря, не очень!
        Ну, тогда я не знаю, чего сказать.
        А что говорить? По содержанию все будет понятно... — тут он сделал невинные глаза. — Да что там у вас за секреты? Такую таинственную физиономию делаешь!
        Я?.. Нисколько!
        — Может, скажешь, что и не читала?
        Ольга опустила глаза:
        — Я взрослым врать не имею привычки... Но я же должна была узнать, что несу, правда? Может, он просит меня зарезать. Висюлькин между тем уже читал записку. Потом внимательно посмотрел на Ольгу:
        Он тебе рассказывал про... Морову Надежду?
        Я все знаю! — ответила Ольга, не поднимая головы.
        Что же именно — «все»?
        Что она хотела помешать нашей поездке в Москву!
        Да, правильно... — кивнул Висюлькин, однако в голосе его не было полной уверенности.
        Слишком уж она толковая, правильная эта красавица... Так размышлял про себя господин мелкий жулик.
        А почему все-таки именно тебя... он попросил?
        Не знаю...
        Ольга опять опустила глаза. Потому что глазами-то врать всего труднее. А так — опустишь, может, и за скромную сойдешь. И сейчас надо было сказать что-то такое, чтоб Висюлькин понял: она не просто так прячет глаза.
        — Дело в том, понимаете... Я его люблю!
        Висюлькин, кажется, никак не отреагировал на эти слова. Только вдруг спросил:
        — Его маму как зовут?
        Но Ольга была готова к этому вопросу. Выпалила, что называется, как из пушки.
        — А телефон у него какой?
        Ну да. Если ты влюблена, то, конечно, должна знать и мамино имя, и телефон... Ольга их и знала!
        Хотя как раз не факт, что должна. Ты с мальчиком, например, ходишь, а его родители тебе вообще-то до лампады. Вот если ты шпионка и готовишься к предстоящему разговору, то действительно должна это знать!
        Так подумала про себя Ольга, делая вид, что в этот момент она растерянно так улыбается.
        Так же, возможно, подумал и Висюлькин. Но только он решил проверять ее последовательно, шаг за шагом. Набрал телефон, продиктованный Ольгой. Телефон этот он и сам отлично знал, потому что часто общался с Виталькой, отдавал ему всякие приказы. Выслушивал донесения. Ведь это только кажется, что «мелкие сошки» так уж мелки. На самом деле они играют очень даже серьезные, хотя и незаметные роли.
        — Алло, это Клавдия Васильевна? Здравствуйте! Это из районной библиотеки. Ваш сын не сдал нам несколько книг, а наступили каникулы. Ах, вот как? Значит, его нет? Когда же он вернется?Понятно. И далеко?.. По Дону со школой. Ну, пусть к нам непременно заглянет, как только...
        То, что этот взрослый дядя врал «при ребенке», говорило, конечно, о многом. Прежде всего о том, что сам Висюлькин — теперь уж никаких сомнений не было! — очень подозрительный господин.
        Но дальше — что он все-таки решил? Довериться Ольге? Или, наоборот, упрятать ее в какую-нибудь каталажку?
        Тут было над чем поломать голову!
        На самом деле Висюлькин играл свою игру, о которой ни Ольга, ни Виталий Ромашкин даже не догадывались. А сейчас он сурово, но в то же время и ласково посмотрел на Ольгу. Так в старых фильмах про войну и про Штирлица опытные разведчики смотрят на новичков:
        Теперь слушай очень внимательно! Он тебе сказал, где... Морова?
        Не-эт. Он сказал, вы сами, если решите...
        Я решил, записывай адрес, — и назвал тот переулочек кладбищенский. — Знаешь, где это?
        Я же не ростовчанка!
        Это около кладбища!
        Эх, как бы хорошо сейчас было ей побледнеть или что-нибудь в этом духе. Но бледнеть по заказу не умеют даже самые знаменитые киноактрисы!
        Впрочем, Ольга тоже придумала неплохо: она глупо и удивленно улыбнулась.
        Ее надо подкормить, — продолжал Висюлькин, быть может, удовлетворенный дурацкой Ольгиной реакцией. — Общайся с ней только в маске.
        В какой маске?
        Ну, купи какую-нибудь маску в магазине... например, Деда Мороза.
        Вы серьезно?
        Конечно, серьезно! Надя Морова временно изолирована... Так мне посоветовала сделать Анжелика Варум, знаешь такую певицу?
        Еще бы!
        Ну вот. Анжелика считает, что это повысит Надины творческие возможности!
        Так вы ее возьмете в Москву?
        Естественно. Хотя тебя это не касается, согласна? Ты сейчас должна выполнять мои распоряжения... И, даю слово, тебе от этого плохо не будет!
        Между прочим, этот тип, не задумываясь, сыпал выражениями типа «Даю слово», «Клянусь честью» и тому подобное. Но Ольга этого не знала. У нее в голове пронеслось, что, может быть, он действительно что-то хорошее... или не совсем хотя бы плохое собирается сделать.
        — И знай, Оля, это всего на день-два. Потом мы с группой уезжаем в Москву. И телеграммой на имя твоих родителей вызываем тебя. Ты приедешь и успеешь к самому прослушиванию... но перед этим ты должна помочь мне... И Наде!
        Ольга все же кивнула — столько всего обрушилось. И наверное, в этот момент она не очень следила за своим лицом. То есть в глазах у нее читалось сомнение. Но за всем ведь, елки-палки, не уследишь!
        Вернее всего, Висюлькин заметил это. Но все же вынул деньги
        — Вот, купишь маску и продукты для Нади!
        Он дал бумажку в пятьсот рублей. И Ольга невольно попятилась:
        — Ой, да тут слишком много!
        — Ничего, — назидательно проговорил Висюлькин, — ты купи самые хорошие продукты, натуральные соки, черную икру... — и вдруг схватил Ольгу за локоть: — А ты думала — я ей враг, верно? Ты хотела?..
        Но что Ольга, по мнению Висюлькина, хотела, так и осталось тайной, потому что в дверь вдруг позвонили, а потом начали тяжело и как-то грозно стучать.
        Лицо у Висюлькина тотчас стало испуганным. Он подскочил к двери, глянул в глазок.
        — Витчиняй, хлопче! Приплыли!
        — Открывай, Сюлька! Мы тебя в окне видали!
        Висюлькин повернулся к Ольге, он был бледен, а губы так и вовсе посерели. Показал жестами: исчезни!
        Она быстро оглянулась: куда? И поняла — за шкаф. Там была такая узенькая щель — просто невозможно представить, что какой-то человек туда может забраться. Но те, кто работает в цирке, кто знает о трюках великого Гарри Гуддини, тот может попробовать. Ольга и попробовала. Втиснулась не дыша и замерла.
        Интересно, зачем Висюлькин велел ей спрятаться?.. Спасал? Кого? Судя по голосам, за висюлькинской дверью стояли и требовали открыть ее далеко не друзья зеленых насаждений!
        Сперва до нее донесся звук открываемой двери, а потом сразу смачный шлепок, который получается, когда человеку крепко дают по физиономии. Вслед за этим сразу же послышался откровенный, без всякого намека на мужество вой:
        — Ну чего вы, пацаны, в натуре? Разве можно так на своих наезжать?..
        — Какой ты свой, гнида?! Ты же мразь натуральная!
        И другой голос:
        Собираешься бабки возвращать?.. Ты знаешь, сколько мы уже из-за тебя потеряли? Знаешь, что на тебя счетчик включен? Помнишь, сколько ты брал?
        Четыре штуки... Да меня самого кинули. Говорят: на пару дней, выгодное дело...
        Заткнулся! Ты сколько обещал отдать?
        Шесть, через две недели. Пацаны, братаны!
        Я все верну. Дайте еще недельку! Мои бабки в Москву убежали. Гадом быть, я не виноват. Ребятасами попали... Они отдадут, я разговаривал. Дайте мне только до Москвы смотаться.
        И снова послышался смачный удар, а потом еще и еще. Теперь, похоже, Висюлькина били в живот или по почкам. Потом Ольга услышала, как этот непонятный человек грохнулся на пол.
        Хорош, Кела, охолонись. Убьешь эту парашу. Наш вообще ничего не получит. Тогда тебе хана... И мне тоже.
        Да у него же ничего нет! — ответил невидимый Кела мерзким бандитским голосом. — Так хоть душу отвел.
        Ну, отвел. Что дальше? Куда канаем?
        Везем его на хату, а там пусть подписывает на нашего свою квартиру. Все, скажем, сделали, что могли.
        Тут Ольга учуяла запах сигаретного дыма — это рэкетиры закурили. Еще через некоторое время послышался слабый и протяжный стон. Он был наигранный, ненастоящий. Но бандюки, как видно, об этом не догадались.
        Что ж ты так лупишь-то, Кела? Как будто мы с тобой...
        Закрой сифон! «Мы с тобой...» — презрительно протянул хриплый Кела. — Давай по-быстрому надевай клифт, поедешь с нами!
        Куда это?!
        Сам знаешь!
        Не поеду я! К Боброну я ни за что не поеду!
        Через весь город переться, в Змеевку? Да чтоб меня потом люди?..
        Он не успел договорить, его опять ударили. Однако Висюлькин продолжал орать. Про то, что ему всегда плохо бывает на улице Найденова, что у него аллергия на дубы...
        — Сюлька, ты шизанулся, что ли? — спросил второй бандит, который был «не Кела».
        А Ольга-то уже догадалась: нет, он не «шизанулся» вовсе, не сошел то есть с ума. Он давал Ольге информацию — где его искать: улица Найденова, Змеевка какая-то, дом, около которого растут дубы.
        — Ну, вали отсюда, глист!
        И дальше Висюлькину, видимо, дали крепкого пинка, потому что он вскрикнул и как бы побежал — ни с того ни с сего. А потом дверь за тремя проходимцами захлопнулась.
        Глава XXIV ПОДПОЛЬНАЯ ПОЭЗИЯ
        Опять Ольга оказалась одна в чужой квартире — во второй раз за этот день. Вылезла из-за шкафа. Тогда у нее не было времени осмотреться. Теперь она могла спокойно это сделать. Да и надо было дать бандитам уйти подальше, а потом уже исчезать отсюда.
        Или это лишь оправдание? А на самом деле она заразилась Надиной болезнью — чрезмерным любопытством? И стала осматривать квартиру: две небольшие комнаты и крохотную кухню, в которой буквально шагу ступить было негде, а можно только вертеться: плита, мойка, стол величиной с почтовую марку.
        В квартире — это она сразу заметила — был избыток всяких слоников, куколок, фаянсовых зайцев. На тахте сидело целое семейство мягких игрушек. Это производило странное какое-то впечатление. На крохотной кухне, под крохотным столом Ольга увидала швейную машинку.
        Надо же! Выходит, он сам себя обшивал. Тоже как-то странно... Хотя ничего плохого в этом нет, но какая-то странность, согласитесь, существует!
        Больше Ольга ничего смотреть не стала, вышла в прихожую и тут на вытянутой руке прибитого к стене голого гномика увидела ключи. Подумала секунду: взять, не брать?.. Ведь могут пригодиться! Но как-то противно стало, и Ольга вышла, захлопнув дверь.
        Олег ждал ее на лестничной площадке второго этажа, и ему было, конечно, обидно, что она, девочка, участвует в самых опасных делах, а он, смелый и решительный мальчишка, стоит тут, переминается с ноги на ногу.
        «Что-то надо менять», — подумал он. Но что именно, не знал. Да и сами слова эти были из какого-то взрослого фильма, не его собственные слова.
        Но в то же время Олег радовался, что у него такая ловкая сестренка. Улыбнувшись, он взял ее за руку:
        Помчались, там уже родители, небось, икрумечут!
        Так, может, сначала позвоним?
        Олег в ответ лишь махнул рукой: здесь легче из конца в конец города на собачьей упряжке проскакать, чем найти нормально работающий автомат! А из висюлькинской квартиры звонить как-то они... не могли.
        Денег теперь у них вообще оказалась куча, и они совершенно спокойно наняли такси до своего «самолета». Потом в середине пути Ольга сказала, что им надо остановиться:
        Давай сперва к Наде заедем. Может, там еще Генка не ушел!
        Ну, допустим. А при чем тут он?
        А он скажет, где эта Змеевка и все тому подобное, про что я тебе...
        — Где Змеевка, я и сам вам скажу, — вдруг отозвался шофер. — Могу подвезти...
        Он потому что видел у Ольги «денежку с Петром Первым». А вы, если не видели такую, знайте: царь Петр нарисован на пятистах рублях.
        Нам в Змеевку пока не надо, нам надо... — и Ольга назвала Надину улицу.
        Ну, это вообще в центре, — сказал шофер. — Ехать?
        Близнецы переглянулись:
        — Да, поехали!
        И вот они поднялись по широкой каменной лестнице Надиного дома... Хотя бы позвонили заранее... Они даже этого не сделали! Переглянулись, стоя у двери. И Олег как мужчина взялся за выполнение этой нелегкой задачи — звонить в дом только что нашедшейся девочки да еще и в начале одиннадцатого вечера!
        Но опасения были напрасными, потому что мама в результате оказалась никакая не злая. А они сами — не какие-то там «с улицы», а «дорогие спасители». Генка, естественно, тоже был тут в роли спасителя-спасателя. И чувствовал себя совсем неплохо. Они пили чай с прекрасным тортом, который в Ростове называется «рыжик».
        А в Ростове, надо вам заметить, еда вообще очень вкусная, а торты — в особенности. Они чаще всего самодельные, их продают такие, знаете ли, чуть излишне полноватые тетеньки с добрыми улыбками на лице. Они стоят возле универсамов или на маленьких рыночках довольно-таки длинными рядами. И вы можете у каждой попробовать ее изделия. И если скажете, что этот сладкий пирог или торт вам не очень нравится, а вот у соседки вы купите, никто на вас не обидится!
        Словом, на столе стоял именно «рыжик». А это много-много слоев чего-то исключительно вкусного, и каждый слой промазан потрясающим кремом, а сверху тоже крем и еще обсыпка — действительно рыжего цвета!
        Конечно, по мнению многих взрослых, сейчас было уже поздновато для дружеских чаепитий. Но ведь каникулы же! Можно хоть раз в жизни не думать о режиме дня.
        Садясь за стол, Ольга и Олег переглянулись: первое — надо родителям звонить, второе — надо заниматься тем, для чего они сюда приехали.
        Но родители еще явно не вернулись из цирка, а второе... да елки-палки, дайте спокойно хотя бы кусочек этого «рыжика» метнуть!
        Так думал Олег и отчасти Ольга, которой все-таки больше надо было за фигурой следить. Поэтому она съела только половину своего кусочка и железной рукой отодвинула блюдечко:
        — Спасибо большое!
        Все смотрели на нее, как на воина, который в одиночку победил две сотни врагов.
        — Ты правда больше не хочешь? — спросила Маргарита Владимировна.
        Ей совсем не следовало этого говорить, однако Ольга все-таки сказала, нечаянно:
        Там, может быть, сейчас Висюлькина пытают!
        Вот и... — начала Надя и запнулась.
        Она хотела сказать: «Вот и ничего страшного! Пусть попытают немножко!» Но не сказала ничего подобного. Прежде всего потому, что она так все-таки не считала, а подумала сгоряча. И,, во-вторых, тут был Генка, который... которого... Эх, да что там говорить? Поживем — увидим!
        Вместо своих довольно-таки злых слов она сказала:
        — Ну и что ты предлагаешь делать?
        Ольга посмотрела на брата, тот в ответ лишь плечами пожал: «Начала, так уж говори». Ольга посмотрела на Надю очень выразительными глазами.
        — Да можно, Оль! При моей маме все можно!
        Но, знаете ли, не родилось еще на свете такого взрослого, при котором можно говорить все! И тут мама сама улыбнулась, махнула рукой:
        — Говорите уж, не бойтесь. Я буду молчать на любом допросе!
        Несколько секунд Ольга колебалась. Потом все-таки взяла себя в руки:
        Простите, Маргарита Владимировна, а можно мы одни поговорим? Тут дело не в том, что мы вам не доверяем...
        А в том, что вы мне все-таки не доверяете! — мама рассмеялась чуть нервно и вышла из комнаты: — Мне как раз позвонить надо.
        Надя укоризненно посмотрела на Ольгу, но ничего не сказала. Потому что и в самом деле еще не родился на свет такой взрослый... Да вы все и сами понимаете!
        Ольга быстро рассказала Генке и Наде, что ей удалось услышать, спрятавшись за шкафом, и что придумала сделать. Тут же она посмотрела Наде в 1 глаза. И та воскликнула:
        — Я с вами, я с вами!
        Однако было понятно, что ни о каких «с вами» и речи быть не может. Кто же это ее отпустит после таких жутких событий... А ведь они еще не сказали маме, что Надька сидела в подполе. Просто рассказали про какую-то дачу и замки на дверях.
        — Надь, ты лучше нашим позвони, насвиститам что-нибудь... Сможешь?
        В ответ Надя Морова лишь улыбнулась: дескать, неужели вы меня еще не изучили?!
        — Тогда бежим отсюда! — вдруг сказала Ольга.
        И была совершенно права. Потому что сейчас уходить всем вместе — это уж точно придется объясняться с Маргаритой Владимировной. Генка и Олег это быстро сообразили. Надя моментально отрезала три куска «рыжика»:
        На дорожку!
        Не, Надь...
        А руки так и тянулись к торту!
        Наконец они оказались на улице, не попрощавшись... Но что же делать? И снова машина, снова разговоры с шофером про деньги, про «поздно в вашем возрасте...»
        — Вообще-то на кладбище вечером не всякий поедет! — сказала Ольга.
        Дескать, видите: я же вам говорила!
        — На слабо меня берете? — засмеялся шофер. — А известно вам, что на слабо дурак попался?
        И с этими словами они поехали — сначала в «самолет», потому что близнецам надо было там кое-что сделать, причем до возвращения взрослых Сильверов. Оставив, как они считали, «успокоительную» записку, Олег и Ольга рванули в тот переулочек, к дому Валентины Васильевны Ромашкиной, к дому возле... кладбища!
        В машине теперь только и разговоров было — о том; как похожи Ольга и Олег. А почему они стали так похожи, об этом несколько позднее!
        У меня тоже вообще-то были знакомые... — начал таксист, то и дело оборачиваясь на близнецов, которые сидели рядом на заднем сиденье, — тоже были, но, ей-богу, не такие!
        Ты до ужаса на девчонку похож, — говорил Генка, — до ужаса!
        Это я похожа на переодетого мальчишку! — заступилась за брата Ольга.
        С этими охами и ахами они домчали до сидящего в подвале Витальки Ромашкина. Таксист без всяких уговоров согласился ждать... На этот раз мальчишки не пошли в дом, а остались под яркими ростовскими звездами, в тишине, в теплом ночном безветрии, когда самый громкий звук рождают бесшумно проносящиеся по воздуху летучие мыши.
        А Ольга в это время открывала тяжелый люк:
        — Эй, Виталий!
        Ромашкин сидел на тюфяке и, забыв про все, писал что-то в тетради той самой ручкой, которой он якобы должен был пробивать ступеньки в каменной глине... Поднял голову:
        Оля!
        Точно, я. Ты чего пишешь?
        Почитать?
        Сейчас это было ужасно не кстати. Однако глаза у Ромашкина были такие, что Ольга изобразила заинтересованность.
        Конечно, почитай!
        Только ты не обижайся, ладно?
        Не обижаться?.. Ну ничего себе! Он ее в атомном каземате держал, не просил, чтоб не обижалась. А тут... Нет, Ромашкин, ты все-таки, как говорится, чудо в перьях! Однако ответила спокойно:
        Читай, Виталь, чего мне обижаться!
        Ну смотри, — сказал он почти сурово. Дескать, я предупреждал. И стал читать.
        Как и полагается в книжках, мы напишем эти стихи короткими строчками, хотя, конечно, перед нами не Пушкин и не Алексей Константинович Толстой, сочинивший прекрасное стихотворение «Колокольчики мои, цветики степные», которое нравится людям, несмотря даже на то, что его заставляют учить в школе.
        Закатный луч светился долго, Он красил небо, облака. Тебя я буду помнить, Ольга, На все столетья и века!
        С тобой мы встретились случайно. Потом расстались навсегда. Но в сердце, словно в сейфе, тайна Легла на долгие года!
        Я виноват! И с той виною Мне не расстаться ни черта! Между тобой и подлым мною Легла суровая черта!
        Не знаю, как вам, но Ольге эти стихи очень понравились! Она была прямо-таки поражена ими.
        Тут и не стоит улыбаться! Потому что... Одно дело, когда ты просто слушаешь или читаешь какое-нибудь стихотворение. Да, говоришь, вообще-то нехило. А про себя, конечно, считаешь это все чепухой заморской.
        Но совсем по-иному ты слышишь и чувствуешь, когда это про тебя, тебе лично! Тогда ты очень ясно замечаешь и волнение поэта, и его огромную искренность, душевность стихотворения. А некоторые слабости, типа «на все столетья и века», тебе кажутся совершенно несущественными. Да подумаешь, какое дело, что века и столетья — одно и то же. Главное, как это было произнесено, главное, как глаза у поэта сверкали в те мгновения.
        Причем при свете голой электрической лампочки!
        Понимаете, о чем я говорю? Если не понимаете, то поймете потом. Если только вам кто-нибудь и когда-нибудь посвятит хотя бы одно стихотворение!
        Глава XXV РАЗГОВОР НА КРАЮ ПРОПАСТИ
        А у Ольги сейчас было очень трудное положение, очень трудное. Ей до ужаса хотелось спросить, не написал ли Виталька еще чего-нибудь... в этом же роде. И если написал, пусть прочитает!
        Но ведь она пришла сюда совсем не за этим. А потому сказала как можно спокойней, хотя душевность в ее голосе слышалась очень ясно:
        Хорошие стихи... Я не из-за того, что они... ну, ты сам понимаешь. Я просто... Я вообще не ожидала, что ты так хорошо умеешь писать. И честно!
        У меня тут еще есть.
        Что стоило ей сейчас сказать: ну давай же, читай. Да ведь обстоятельства приказывали ей вести себя совсем по-другому... Что за жизнь у нас такая, вы не знаете? Хочется делать одно, а приходится совсем другое!
        Глава XXVI НОЧНОЙ БАРМЕН СТАС
        Трюк Висюлькина был теперь понятен Ольге: взял деньги У этих, которые называются «брателлы», купил где-то по дешевке наркотики... Вернее, не где-то, а просто в Туапсе... Перевез их сюда.
        Потом собирался переправить в Москву — таким же образом, при помощи ребят из «школы». И там продать, что получилось бы дороже во много раз!
        То есть он просто собирался подзаработать. И никакой школы, никаких Аллы Пугачевой и Филиппа Киркорова... Это печально было признать, но это было именно так!
        Ольга вышла к мальчишкам, ждавшим ее в крохотном палисадничке, на скамейке, которую буквально, как фаны знаменитых артистов, обступили высокие цветы на тонких ножках. И тут Ольга снова вспомнила про то, что никакой школы нет, никаких выступлений... И все ее мечты, и все На-дины мечты, и других ребят... того же Шальнева... Но, подумав это, она почему-то сказала:
        В общем, так. Его надо немедленно спасать! А наркотики уничтожить... Пускай бежит, куда хочет!
        Да за что же его спасать? — сердито буркнул Генка.
        Спасают, чтоб ты знал, ни за что, а просто так!
        И Ольга пристально посмотрела на Генку: мол, странствующие рыцари могли бы понимать такие вещи! И тут же она надорвала конверт и протянула брату один из пакетиков с коричневым, видимо, липким веществом внутри.
        — Точно, гашиш! — бормотнул Генка угрюмо. — С такими делами вообще-то надо в милицию идти.
        Они переглянулись... «В милицию» — это, между прочим, только легко говорится/Потому что вот представьте себе: вы приходите туда, показываете пакетик... И вас тут же начинают трясти: где взял, откуда, сколько еще есть и кто с этим связан. А вы говорите, что у вас больше нет, потому что скажешь: есть, в подвале, где один человек сидит и тэ дэ, то уже и «человека» к этому делу подошьют, и тебя самого, потому что правильно ли это — людей в подвалы сажать?
        Ну и так далее. А главное, когда до Висюлькина дело дойдет, уже некого будет спасать!
        Нет, конечно, возможно, что милиция станет действовать и по-другому — как показывают в художественных фильмах: «Наша служба и опасна, и трудна...» Но, возможно, что она будет действовать, как в кинофильмах не показывают.
        В таком случае, стоит ли рисковать?
        И первым, кажется, все это просчитал «странствующий Генка», который во время своих странствий много всякого повидал и, похоже, со многими «дядями милиционерами» имел дело.
        — Ладно, — сказал он сурово, — как хочешь!
        Но предупреждаю: очень может получиться, что его отпустят, а тебя там оставят!
        Почему?
        Потому... Чтоб заложницей была!
        — Подожди пугать! Тебе же нравился мой план! Чего ж ты теперь?.. Сказано — замазано!
        Генка посмотрел на Олега: дескать, мне что, больше всех надо? Твоя сеструха, а не моя!
        — Кончайте вы трусить! — сказала Ольга. — Смельчаки!
        Мальчишки хотели ответить ей, что не за себя же они трясутся-то... ну и тому подобное. Однако это выглядело бы как-то неубедительно, потому что каждому из них предстояла довольно-таки трудная работа. Хотя, конечно, первой надо было рисковать Ольге. И от ее везения зависело очень много. .. Если не все!
        Ладно, хорош болты болтать! — сказал Генка. — Решили — делаем! — словно бы это не он только что разводил сомнения. — Вы сидите здесь еще пятнадцать минут, а я за мопедом... Металл?
        Заметано.
        Странствующий рыцарь пропал в уже густых сумерках, чтобы не сказать темноте, а близнецы остались сидеть на скамейке в чужом садике, среди каких-то южных цветов. Странный это был момент в их жизни. Сейчас от действий Ольги и Олега зависела судьба двух человек — Висюльки-на и Виталия Ромашкина!
        Они сидели, тесно прижавшись друг к дружке, как любили сидеть в самом раннем детстве, как сидели когда-то, непредставимо давно, в животе у мамы Марины, да и сейчас они любили вот так же сидеть.
        Только теперь они как бы уже взрослыми стали, и телячьи нежности... ну, в общем, как-то не того, сами понимаете.
        Но здесь выдалась такая минута — перед опасным делом, да еще и на краю огромного, самого большого в Европе кладбища, — что можно было и прижаться друг к дружке. Наконец Олег посветил фонариком, глянул на часы. Да, пора: Генка успел сгонять за оставленным мопедом и теперь мчится к месту их встречи.
        Они вышли на уже знакомый им перекресток... Странное дело — возле этого кладбища практически в любое время суток машины ловились с ходу. Или, может, близнецам просто везло?
        Они сказали, что им нужно на Змеевку, улица Найденова, послушали, что им рассказали про деньги и про их возраст. Но деньги-то у них все были да были. А возраст?.. С возрастом у них действительно начинались сложности, потому что именно сейчас родители, в смысле взрослые Сильверы, должны были вернуться из цирка. И увидеть вместо детей своих клок бумаги с какими-то невнятными словами.
        Но тут уж ничего не поделаешь. Взялся, так делай до конца, вынул саблю из ножен, руби!
        Они договорились со «странствующим Генкой» встретиться у дома номер три по той самой улице Найденова. Почему у третьего? Да потому только, что не бывает улиц короче трех домов. И вот шофер аккуратно притормозил возле какого-то глухого забора:
        — Сейчас посмотрим, что за номер...
        Но смотреть не потребовалось, потому что с противоположной стороны им мигнула фара мопеда. И вот они уже стояли, трое заговорщиков, в густой тени каких-то почти невидимых сейчас деревьев. Да еще кусты обступали их со всех сторон. Ольге было жутковато от этой обстановочки. Но ведь именно темнота и заросли были им сейчас на руку, так зачем же бояться друзей.
        Ольга, когда придумывала свой план, не знала, как выглядит улица Найденова. Теперь же она решила использовать именно кусты. И сказала мальчишкам, что, дескать, кое-какие детали...
        — Это если мы Боброна найдем! — сказал странствующий. — Ты не забывай, что никакого Боброна мы пока не нашли!
        Словно бы он надеялся его не найти!
        К сожалению, в темноте Ольга не могла на него «выразительно посмотреть». Пришлось выразительно хмыкнуть! Этого оказалось достаточно, потому что Генка вовсе не был трусом. Ему не очень-то хотелось участвовать в этом мероприятии, но что поделаешь? Они должны были это сделать. Должны.
        — Я знаю тут одно заведеньице, там, думаю, могут что-то сказать про Боброна...
        Только не таким, как мы, подумала Ольга. Однако промолчала, конечно. И так, в молчании, они двинулись к тому заведению. По улице Найденова, которая представляла собой сплошной ряд заборов — то высоких, то не очень, а то и вовсе никаких, а то даже похожих на крепостные стены.
        И наконец увидели свет за деревьями. Чего бы там светиться могло? А это был... даже непонятно, как и сказать. Нечто, окруженное низенькой деревянной оградкой, а внутри, магазин, несколько столиков «стоячих» —для любителей дешевой выпивки и отдельно несколько столиков «сидячих» — для любителей выпить подороже, с нормальной закуской.
        Ты здесь кого-нибудь знаешь? — спросила Ольга у Гены.
        Были времена, знал...
        Как их звали?
        Лариса... — Генка был явно смущен. — Просто это была сестра одного моего товарища... Она тут официанткой... такая рыжая, крашеная... тетка лет двадцати. Вот здесь, на левой щеке, шрам.
        Все?
        В ответ странствующий рыцарь пожал плечами... А ведь у Нади, когда Маргарита Владимировна ушла, он выглядел куда солидней. Как будто у него пол Змеевки знакомых!
        — Ладно, я пошла... Пока!
        Беда Олега состояла в том, что он вынужден был остаться в кустах. Никто здесь о его существовании знать не должен! И о Генкином тоже. Им потом предстояло выполнять самую, быть может, опасную часть Ольгиного плана. Но это потом, а пока... С тоской смотрел Олег из темноты, как его сестренка идет по освещенной, уже вражеской территории, а он тут... эх!
        — Да ничего не будет, — прошептал Генка. — Ее пошлют, и все. Какое-то имя, какая-то Лариса. Да ее и слушать не станут. Так что не волнуйся.
        Ольга довольно уверенно подошла к стойке, за которой стоял парень лет семнадцати в грязноватой белой куртке, надетой прямо на голую грудь, и с физиономией... ну, словом, с такой, какие бывают у барменов заведений, которые открыты всю ночь.
        — Э, пацан, — подчеркнуто тихо сказала Ольга. — Ты мне можешь сказать, где Лариса?
        Тому бармену не очень-то понравилось, что его какая-то малолетка назвала пацаном. Однако люди, работающие по ночам, так много всего навидались за свою жизнь, что главное их правило — осторожность. А тем более ему было шестнадцать, а не семнадцать, а тем более он попал сюда случайно, по счастью, на это довольно-таки хлебное, хотя и тяжелое местечко. Его мать тут пахала посудомойкой, она и подсуетилась. Так что надо было держаться с любым клиентом в рамках. Вдруг это детка какого-нибудь крутого... А потом разбирайся с ними да проси прощения!
        Но как ни приглядывался наш бармен, малолетка она и есть малолетка. И рубашка с джинсами у нее такие, в каких богатые не ходят.
        — Какая тебе еще Лариса? — ответил он вопросом на вопрос.
        И как бы позабыл про Ольгу. Но на всякий случай контролировал ее краем глаза. Народу было три человека. И он делал вид, что перетирает стаканы, а на самом деле просто ленился.
        — Да в прошлом году она тут работала, на твоем месте... — продолжала свою песню Ольга. — Рыжая такая Лариска, вот здесь со шрамом на щеке...
        Конец, она выдала всю информацию. Дальше должно было идти чистое везение и чистое вранье.
        — Нету Лариски, я вместо нее! — и бармен окатил Ольгу презрительным взглядом. — Ты чего, стакан кефира пришла выпить на ночь?
        Ольга чувствовала, что пора менять разговор, а то она только тянет резину и все портит...
        Нет, — сказала она веско. — Я не кефир сюда пришла пить! Я пришла повидаться с одним человеком, срочно! Но Ларисы нету, а ты его тоже не знаешь!
        Тебе заведующую детского сада?
        Ну, просто обалденное остроумие! Ольга окинула бармена презрительным взглядом:
        Вижу, я с тобой только зря время теряю.
        Может, и зря...
        Если ты заработать не хочешь, так точно, что зря! — Увидела заинтересованность на его лице. — Тебя как зовут?
        Ну, Станислав...
        Потому что, по правде говоря, он не был никаким барменом, он собирал со столов грязную посуду. И еще в его обязанности входило аккуратно сливать недопитые водку и вино. Чтобы потом их можно было продавать снова.
        — Я вижу, ты пацан-то конкретный, — продолжала Ольга тихой скороговоркой. — Поможешь мне, получишь триста!
        Стае хотел спросить, триста чего... Но не успел. Ольга опередила его:
        Мне Боброн нужен. Меня к Боброну послали... Ты про Олега Сильвера слыхал? — и прямо впилась в Стаса взглядом.
        Слыхал! Конечно!
        На полсекунды Ольга испугалась, что, может, он каким-нибудь образом прочитал их афишу. Но тут же сообразила, что Стае просто врет: ему неловко, что какая-то «божья коровка» знает Олега Сильвера, наверное, крутого авторитета, судя по кликухе, а он про него ни ухом, ни рылом!
        — Давай триста, — сказал Стае. — Вон он сидит.
        И указал на единственный занятый столик, за которым сидел дяхон необыкновенной высоты, ширины в плечах и с таким пузом, что делалось просто жутко. Он сидел сразу на двух стульях, потому что на одном ему было не уместиться. Брюхо его, загорелое, величиною со средних размеров воздушный шар, вылезало из распахнутой рубашки. Из-за этого брюха столик отстоял от Боброна метра на полтора! Могучими руками жирный гигант брал сразу две кружки и пил из них пиво — одновременно из двух!
        Ужас! Неужели с этим людоедом ей придется разговаривать?!
        Боброн поставил пустые кружки на стол. В его лапах они казались величиною с небольшие рюмочки. И невольно Ольге захотелось крикнуть себе: «Беги отсюда!» Поэтому она, чтобы не дать трусости одержать верх, быстро пошла к Боброну.
        — Эй, краса детсада! А фанера? Стае имел в виду, конечно, деньги.
        Она бросила через плечо с едва заметной усмешкой:
        — Успокойся, Стасик. Ты даже не представляешь, какие нас ждут барыши... через некоторое время.
        Затем она подошла к Боброну и сказала... Нет! Она ничего не смогла сказать, потому что рядом с таким человеком-горой она просто онемела на несколько секунд!
        Глава XXVII СМЕРТЕЛЬНЫЕ КОШКИ-МЫШКИ
        Но затем все-таки набралась мужества и сказала:
        — Здравствуйте! У меня есть гашиш. Если вы мне отдадите Висюлькина, я вам отдам наркотик!
        Вряд ли на этого человека чем-то еще можно было подействовать, какими-то другими словами. Но эти произвели на Боброна впечатление. Хотя и Боброн, конечно, был не так уж прост, чтобы принять всерьез трепотню какой-то глупой дурочки. И он сказал:
        С чего ты взяла, что Боря знает, где какой-то... Как его звать-то?
        Когда ваши люди его арестовывали, я была в квартире! А он вопил слово Боброн и вопил про улицу Найденова. Вот я и приехала!
        А кто тебе сказал, что Боря — это Боброн? — спросил Боброн и с удовольствием погладил свой живот... Он и дальше говорил о себе в третьем лице и называл себя Боря.
        И опять словно бы какое-то наитие снизошло на Ольгу. Вместо слов, которые... Да какие такие особые слова она могла придумать для этого жуткого Боброна. И Ольга просто вынула пакетик из пленки, в котором лежало то самое, уже как бы знакомое нам темное, маслянистое и, видимо, липкое вещество.
        — Ты чего там крутишь? — Боброн взял Ольгу за руку...
        И это был бы ее конец. Но поймать верткую акробатку было не так-то просто. Когда Бобронова лапа метнулась к тому месту, где он предполагал схватить Ольгину руку, Ольга за два мгновения до того была уж в метре от происходящего.
        Вы прекратите, пожалуйста, это... Но предупреждаю, что у меня такого много! Отпустите Висюлькина?
        Неси сюда свое «много», а там посмотрим.
        Да я не могу без Висюлькина! Оно лежит у него в сейфе!
        Что за сейф?
        В квартире... Ваши поленились обыскивать, а вам. небось наврали, что все перерыли!
        Боре никто не врет, — на громадном, как таз, очень толстом лице Боброна возникла небрежная улыбка, — потому что Боря никому не верит!
        А если бы обыскали, то увидели бы сейф... и меня!
        Зря шутишь, дочка, — Боброн поднялся, и два стула, на которых он сидел, отлетели в стороны, а стол, задетый его пузом, заблеял и побежал прочь. — Если что не так, твоему папашке будет нехорошо!
        — Он никакой не «папашка» мне. Он просто мне кое-что обещал. И я хочу, чтоб это было вы полнено!
        Ну ладно, иди за Борей! — Боброн положил пакетик с гашишем себе в карман. — Если не боишься с Борей за ручку пройтись.
        Чего мне бояться? — и с содроганием, понимая, какая же она дура набитая, Ольга протянула Боброну свою руку.
        Боброн взял ее, и Ольга всем сердцем почувствовала, что ей уж больше никогда, ни за что не вырваться! Наверное, сейчас Генка и Олег смотрели на нее из кустов и понимали, в каком она ужасном положении... Но ведь все шло по плану, по плану — так она себе повторяла. Даже, пожалуй, слишком хорошо и слишком по плану.
        Но теперь уж поздно что-то менять, как думал тот мышонок, который вытирал ноги о половичок в прихожей у госпожи кошки.
        Хотя, знаете ли, она была не такая уж мышка! Нечего трусить, нечего сдаваться раньше времени. Сейчас она их всех обведет вокруг пальца!
        Так Ольга пыталась вернуть из пяток свое сердце. А сама совершенно автоматически засекала место, куда она кинется с Висюлькиным, когда... эх... когда... Да не стоит пока об этом. Хотя вон в те кусты она и кинется и побежит вдоль забора. А что будет дальше — это пока тайна!
        Они вошли в железную калитку, проделанную в железных воротах. Калитка была не заперта, и забор не представлял собой крепостной стены. Ольга поняла, что тут жили хозяева этой улицы, которые никого не боялись, ни от кого не прятались. Платили дань кому надо и делали свои дела!
        Вот тут ей стало действительно страшно!
        Но чего уж теперь, дорогой мышонок... Через темное помещение, которое, наверное, можно было бы назвать сенями, они вошли в большую и ярко освещенную комнату. И Ольга сразу же увидела Висюлькина со связанными руками и главное — с крепко побитой физиономией. Он сидел в углу и плакал.
        — Чего мне бояться? — и с содроганием, понимая, какая же она дура набитая, Ольга протянула Боброну свою руку.
        Парень, в котором потом по голосу Ольга узнала Келу — одного из тех, кто приходил за Висюль-киным, — развалясь в кресле, смотрел телевизор. Там шел видеофильм с довольно-таки неприличным содержанием. Но это неприятное для Ольги обстоятельство она сумела использовать в свою пользу, подмигнула Висюлькину, что, мол, внимание, будь начеку!
        Кела повернулся к человеку-горе, Ольгу он просто не заметил:
        — Я так делаю, Боброн, — сказал Кела, — пять минут проходит, я его в рожу колочу, еще пять минут — в брюхо... Отлично действует, потому что он все время в напряге, а я ни грамма не устаю! — и Кела засмеялся.
        Боброн ничего не ответил, а повернулся к Висюлькину. Этот поворот его тела был целым событием. Так, наверное, поворачивается экскаватор. Он задел стол, на котором в отчаянии забрякали стаканы, и одновременно головой чуть не сшиб люстру в пять рожков. Потом он сказал:
        Знаешь ее?
        Я сказала про наркотики, которые у вас в сейфе, во второй комнате! — выкрикнула Ольга. — Извините! Я хотела вас спасти!
        Дура! — крикнул Висюлькин. — Что ты несешь?! Никаких наркотиков у меня нет!
        Боброн молча бросил на лавку перед Висюльки-ным пакетик с гашишем. А Кела живо вскочил и, чуть ли не на лету схватив пакетик, присвистнул:
        Ну ни хрена себе! — и ударил Висюлькина в живот. — Что же ты молчал, хвост?
        При Боре руки не распускай! — и Кела от, казалось бы, дружеского шлепка улетел в другой конец этого немаленького помещения. — Боря сам следствие произведет!
        — Ты тоже руки-то не распускай! — закричал Кела. — Допросишься когда-нибудь, кинут тебе пику в спину!
        Но Боброн не успел ответить, потому что Висюлькин разразился прямо-таки безумными слезами:
        Девчонка! Идиотка проклятая! Кто тебя просил выдавать мою тайну!
        А лучше, чтобы вас тут убили?! — в тон ему закричала Ольга. — Я в Москву хочу, в концерте перед Пугачевой выступать!
        Она уже понимала, что Висюлькин принял ее игру. Хотя, конечно, не знал, что именно она придумала и в какую сторону пойдет.
        Вдруг Боброн взял Ольгу за руку, притянул к себе. Он был весь мокрый, пышущий жаром, сильный, как машина, и мог ее сейчас запросто раздавить... Сказал:
        Теперь — ша, киндер! Если правда, то ты, — он указал пальцем на Висюлькина, — и ты, — посмотрел Ольге прямо в глаза своими серо-синими глазищами из-под загнутых и пушистых коровьих ресниц, — оба знаете, сколько там добра. Сидеть, падлы, и не пикать! Сперва мне шепчешь ты! — он указал на Ольгу, — потом громко, по моей команде, говоришь ты, — снова ткнул палец, похожий на батон докторской, в сторону Висюлькина. — Говори! — и тряханул Ольгу так, что она вся передернулась.
        Я не знаю!
        А сама стала лихорадочно считать. В каждом конверте грамм по сто пятьдесят, по двести, их было там человек двадцать пять —двадцать шесть... Ну, давай же ты, прояви способности устного счета!
        Вот как плохо прогуливать математику!
        — Ну? — протянул Боброн грозно.
        Ольга приложила губы к его уху, огромному, как унитаз, и прошептала:
        — Думаю, килограмм пять или шесть... Боброн радостно поднял ее за одну руку, словно куклу:
        — Соврала — урою! — с висящей Ольгой в руке надвинулся на Висюлькина: — А ты что скажешь?
        Тот пожал плечами:
        Ну. В районе шести двести...
        О! — Боброн поставил Ольгу на пол. — Надо же! — оглянулся в поисках чего-нибудь крепкого, на что ему можно было бы сесть. — Значица, сделаем так. Ты, — он указал на Висюлькина, — скажешь код сейфа, Кела туда съездит, возьмет... что нужно, а потом мы тебя отпустим.
        Висюлькин в явной растерянности пожал плечами, посмотрел на Ольгу: дескать, завела, теперь выручай!
        — Ну, чего вы молчите-то? — удивленно спросила Ольга. — Говорите уж правду!
        Тут Висюлькин сыграл как настоящий артист. Он, наверное, и был бы хорошим артистом, если б не устраивал всякие дурацкие аферы.
        Висюлькин махнул рукой: дескать, ну тебя, взялась, так уж сама все и рассказывай!
        Там у него не код, — сказала Ольга, усмехаясь, — там надо руку приложить в определенное место, тогда компьютер прочитает биотоки, и дверца откроется. Это ему мой папа сделал! Слыхали такого изобретателя — Олег Сильвер!
        Слыхали-слыхали, — нехотя отозвался Боброн. — Тогда, стало быть, мы так сделаем. Кела с этим, — он указал на Висюлькина, — поедет за товаром, а ты пока посидишь со мной... В карты умеешь играть?
        В ответ Ольга рассмеялась — почти настоящим смехом, потому что все шло удивительно по ее плану. И это не она была мышонком в прихожей у кошки. Это они были мышатами, Боброн и Кела.
        А вот она являлась настоящей кошандией!
        Итак, госпожа Тайная Кошка рассмеялась и глянула на Висюлькина: не подведи же. Потом сказала Боброну почти с презрением:
        — Я знала, что вы меня захотите оставить! Поэтому приложила на запасной код и свою руку. Безменя вы фиг чего откроете!
        И тут Висюлькин выступил в полном блеске:
        — Как?! — закричал он. — Ты посмела вскрыть пломбу?!
        — А что я, из-за вашей поганой пломбы должна в этом сидеть? — изобразив полное презрение, Ольга окинула взглядом комнату. — Не беспокойтесь, вам мой папа сто таких пломб поставит!
        Боброн вопросительно посмотрел на Келу, тот покачал головой:
        — Гонят они.
        Это, стало быть, на их жаргоне значит: «Врут».
        Ольга усмехнулась на эти их переглядки: здоровенные лбы, даже можно сказать здоровеннейшие, а боятся простой девчонки! И Боброн понял ее, пожал плечом, которое было похоже на двадцатикилограммовую дыню:
        А чего нам, правда? Бери их обоих за шкирдон и туда.
        А если там?..
        — Типа менты? — Боброн покачал огромной головой. — А чего мы с тобой ментам плохого сделали? Кореша в гости пригласили? А он стал нам вот эту гадость торговать! — пакетик на огромной, как площадь, ладони Боброна казался просто какой-то песчинкой. — Ну, мы и решили разобраться! — посмотрел на связанного Висюлькина. — Я правильно говорю, чмо?
        Идите вы все! — с горечью сказал Висюлькин.
        Он же ваши деньги на это истратил, — сказала Ольга. — При чем тут милиция?.. А вы берите это себе и...
        — Это уж Боря без микробов разберется, как ему выгодней тусануться!
        — Да, пожалуйста, — Ольга пожала плечами. — Я вам просто предложила обмен: его, — она показала пальцем на Висюлькина, — на эту гадость!
        Помалкивай! — сказал Боброн, но сказал не без удовольствия.
        Дура ты, дура! — с горечью проговорил Висюлькин. — Это стоит не четыре тысячи, которые я им должен, а все двенадцать!
        А ты, кстати, где кайф взял? Боре это интересно знать. Боря может еще подкупит...
        Да какой-то чудак... Говорит, из Туапсе привез... Я у него все купил!
        Из Туапсе? — удивился Боброн. — Каким же макаром?
        В том-то и дело, — хитрый Висюлькин горестно развел руками. — Кабы знать, такой можно было бы бизнес...
        Гонит он! — сказал Кела из своего угла.
        Ну, тогда съезди в Туапсе и привези нам еще немного! — нагло заорал Висюлькин.
        Ох, дам же я тебе еще в рожу, — задумчиво сказал Кела. — И не единожды!
        Все, завязали трепаться! — Боброн взял со стола нож, разрезал веревку у Висюлькина на руках. — Погнал, Кела. Чего не так, сразу мочи.Теперь Вися наш, мы же его преследуем за наркоторговлю!
        Как только прозвучала эта команда, Ольга кинулась к Висюлькину, как к родному, схватила его за руку:
        — Никуда вас теперь не отпущу! — повернулась к Келе. — Не бойтесь, он от меня не убежит! Я сама хочу, чтоб он от этой гадости избавился. Он же настоящий талант!
        Дальше Ольга не отвлекалась на разговоры. Вся сосредоточилась. Предстоял ответственнейший момент. И очень опасный. Они прошли темные сени, в которых на этот раз Кела включил свет. Вышли во двор, остановились около железной калитки.
        — Топать строго за мной! — глухо прорычал Кела. — Иначе — пуля!
        Он вынул из кармана что-то, холодно сверкнувшее в свете далекого фонаря. Так могло сверкнуть и дуло пистолета, и... простая какая-нибудь железка.
        А если б ему надо было пистолет продемонстрировать, он бы это, по идее, мог сделать в комнате. Ежу понятно.
        Но проверять вообще-то не хотелось!
        Тем не менее сейчас им предстояло это сделать. Только Висюлькин пока ничего не знал, но ему много еще придется узнать!
        Как только Кела повернулся к ним спиной, Ольга дернула своего лжеучителя за руку, чтобы тот наклонился... Пришлось дернуть и во второй раз, потому что с первого раза он не понял... И когда наконец наклонился, Ольга шепнула:
        — Внимание! Строго — за мной!
        Не то чтобы она любила командовать, просто сейчас другого выхода не было. Да и Висюлькин это понимал: раз уж доверился, надо все делать, как велят!
        А Ольга, не отпуская своей левой рукой руку Висюлькина, правой что есть силы толкнула Келу в спину. И одновременно заплела ему ноги. Так что бандит вместо следующего благополучного шага летел носом в землю. Ольга же потянула Висюлькина через улицу, в кусты, что росли у дома напротив. Там они замерли. А действовать стали... Олег и Генка.
        Они выскочили из-за дерева, где поджидали своего «выхода»:
        — Эй, неуклюжий... Пенек! Будь здоров, тупица! — это все кричал Олег, подражая Ольгиному голосу.
        А по одежде он вообще был полной Ольгиной копией — для того, между прочим, близнецы и заезжали в «самолет», рискуя встретиться с родителями: чтобы одинаково одеться. А уж одинаково одетых Ольгу и Олега родная мама с трудом различала... Это, конечно, шутка. Но так или иначе они были очень похожи, и вскочивший на ноги Кела изумился только одному: как эта поганая девчонка сумела за одну секунду отбежать на тридцать метров? Стоя под единственным на всю улицу фонарем, она нагло кривлялась!
        К Генке же бандит просто не приглядывался. А кто еще может быть, кроме Висюлькина? С рычанием Кела бросился за убегавшими от него гадами... А у «гадов» расчет был прост: пользуясь своей форой, они собирались добежать до мопеда и — все, прощай Кела!
        Мопед стоял метрах в пятидесяти.
        Ольга и Висюлькин в это время не шелохнувшись сидели в кустах с тем, чтобы, когда все стихнет, уйти, исчезнуть. Генка же и Олег должны были поехать в кладбищенский дом, достать из подземелья Ромашкина и наркотики.
        А Ольге в это время предстояло объяснить Ви-сюлькину, что гашиша больше не существует, и надо начинать новую — честную трудовую жизнь!
        Глава XXVIII ПОЛНОЕ ПОРАЖЕНИЕ!
        Так она все красиво рассчитала. Но, как говорится, бывают в жизни злые шутки! Придумать-то можно чего и сколько хочешь, а вот сделать — увы и ах! Особенно если нет везения.
        А именно везения-то Генке с Олегом и не хватило! Они добежали до мопеда, хотя Олегу и показалось, что расстояние между ними и бандитом существенно сократилось. Но это могло лишь показаться. Приглядываться-то было некогда.
        Генка схватил мопед, тихо ждавший их под деревом в густой тени, ударил по педали стартера — никакого эффекта, ударил второй раз — то же самое.
        — Падай в седло! — крикнул Олег. — Я тебя толкну!
        Тот, кто имел дело с мопедами и мотоциклами — этой не слишком надежной техникой, — знает, что такой способ завести мотор практикуется достаточно часто.
        Генка уселся за руль, а Олег уперся руками в седло и побежал. Опасность придавала ему сил, и двигался он сейчас немногим медленнее, чем без мопеда.
        Однако проклятая машина не думала заводиться, хоть ты ее пристрели! А тут еще дорога пошла в горку. Олег, наверное, и не заметил бы ее... если б бежал налегке. Однако он бежал «натяжеле»! Генка, который имел возможность оглянуться, увидел, что Кела просто уже сидит у них на пятках. От форы осталось каких-нибудь жалких шесть-семь шажков.
        — Кончай бодягу! — крикнул Генка. — Рвем когти!
        Можно понять, что это решение далось ему не просто, ведь он брал мопед под честное слово! Но что же еще оставалось делать? Олег сразу бросил свои дикие пустые усилия. Они помчались, не очень думая о том, куда бегут, потому что были уверены: сейчас они запросто оторвутся от этого типа, который, подобно всем взрослым, курил, пил и... и вообще был взрослым, то есть просто должен бегать хуже них.
        Получилось же не так. Оказалось, Кела отличный бегун. С улицы Найденова мальчишки вырвались на что-то вроде шоссе — довольно пустынное сейчас, в начале двенадцатого ночи, и прямое. Нырнуть там было практически некуда. По обе стороны частные новые дома, перед которыми ничего не росло. А ограды такие, что замучаешься перелезать!
        Поэтому они просто бежали, надеясь на свои ноги. И зря!
        Буквально через несколько секунд их схватили стальные руки, развели в стороны, стукнули друг об друга. Это при том, что Олег и Генка были вовсе не хиляки.
        Такие удары часто показывают в мультиках. И они всегда почему-то достаются отрицательным героям. Сейчас Генка и Олег на себе смогли ощутить, что это такое — когда ты сразу получаешь удар по лбу, физиономии, груди, животу, плечам. ' Они практически потеряли сознание. У Генки капала кровь из носа, у Олега оказались расквашены губы. И вообще все болело. Они плелись, подгоняемые пинками безжалостного Келы.
        Очень скоро Кела, конечно, понял, что Генка — это вовсе не Висюлькин, и врезал ему такого пенделя, что странствующий рыцарь взвыл от боли.
        — Ты куда Висю девала? — рычал Кела. — Ну, сейчас я из тебя все потроха выну!
        Переодеваясь дома, Олег и Ольга специально надели беретки, несмотря на жару: чтобы не было видно разницы в прическах. И сейчас Кела тащил Олега именно как только что сбежавшую девчонку. Генку же он волок в качестве непонятного соучастника. Который якобы выскочил из кустов, чтоб подменить Висюлькина и устроить путаницу.
        — Все сейчас скажете, подлецы! А ты, гадина, вообще не выйдешь отсюда, пока...
        Объяснять этому типу, что они вовсе не те, за кого Кела их принимает, пока не стоило, надо было, чтоб хоть Ольга ушла подальше.
        Но Ольга вообще никуда не уходила. Они с Висюлькиным продолжали сидеть в кустах. Сперва Ольга не поняла, что случилось. Только было странно, что не слышно мопедного треска. Потом услышала и увидела... как ее брата и Генку ведет этот проклятый Кела. Мальчишкам лишь показалось, что они далеко убежали. На самом деле все было, увы, не так!
        Ольга, конечно, понимала, кто главный виновник, или главная виновница случившегося. Это из-за ее легкомыслия, из-за ее самонадеянности... Эх! Да разве можно доверять успех операции какому-то задрипанному мопеду и... какой-то дурацкой девчонке!
        Но в принципе даже и сейчас было еще далеко не все потеряно.
        Давайте отобьем их! — шепнула Ольга. Ведь она отлично помнила, что этот Висюлькин, когда надо, умеет драться. А тут и мальчишки быстренько бы пришли в себя, да и она тоже кой-чего умеет. — Давайте, давайте же!
        Нет! — тоже шепотом, но только очень злым шепотом проговорил Висюлькин.
        — А я говорю: будем! Иначе крикну... Однако уже в следующую секунду ее рука была заломлена за спину, так что не шевельнись — боль адская, а рот зажат отвратительной соленой ладонью.
        — Молчать, пакость!
        Она не смогла шевельнуться, так и сидела с заломленной рукой, с зажатым ртом, пока Кела не ввел «арестантов» в дом. Дверь захлопнулась. Тогда Висюлькин прошипел:
        — Сейчас я тебе приоткрою рот. Крикнешь — я успею убежать. И успею сломать тебе руку! Клянусь, я сделаю это! Говори, где Ромашкин, где пакеты!
        Он сейчас думал, что еще далеко не все потеряно. Если сегодня же рвануть на каком-нибудь ночном проходящем поезде в Москву и там найти тех, кто собирался купить у него «товар», то он, Висюлькин Сережка, будет опять на коне. И, в конце концов, плевать на ростовскую жалкую квартирку. С теми деньгами, которые ему обещали за гашиш, можно купить — в Ростове ли или другом каком-нибудь городе — просто хоромы, а в Москве очень приличную двух-, трехкомнатную квартирку.
        Естественно, это был риск, потому что теперь в поездах постоянно ходят и проверяют. Могут и не проверить — да. Но могут и запросто взять за хобот!
        Риск, верно. Но при удаче — спасение. Да еще какое...
        На самом деле он очень ошибался, этот умный Висюлькин. Потому что, как говорится, на всякого мудреца довольно простоты. Наркодельцы — это особые и сверхподлые люди. И в свою компанию они лишних не принимают! Наверное, многие легкомысленные дураки хотели бы разок рискнуть, провезти партию «смерти», а потом жить-поживать.
        Но таких желающих эти мафиози и подлавливают. Они друг с другом и то не церемонятся. А глупого Висюлькина элементарно ждала смерть. Вместо обещанных долларов ему был приготовлен удар кастетом в висок, а потом кусок рельса, привязанный к ногам. И вечный покой где-нибудь на дне Клязьминского водохранилища.
        Но Висюлькин ничего этого не знал. Не думал об этом. Он кого-то ловко обдуривал и считал, что так же обдурит целый свет.
        Сейчас ему надо было выколотить сведения из этой девчонки.
        Говори!
        Фиг тебе!
        И тут же Ольга почувствовала, как у нее буквально трещит сустав. А рот снова заткнут... И некому помочь.
        — Будешь говорить?
        Ольга смогла лишь кивнуть, и рука, зажимавшая ей рот, почувствовала, «поняла» ее состояние.
        Так говори! Имей в виду, на правду одна попытка!
        На кладбище... Там у него тетка живет.
        Где пакеты?
        В доме!
        Адрес?
        Я не знаю, я только показать могу!
        Даже если она сейчас врала, что не знает точного адреса, это не имело значения. Все равно Висюлькин должен был ее тащить с собой... Не убивать же эту идиотку в самом деле!
        И тут он подумал, что, пожалуй, вполне мог бы ударить сейчас ее по башке, а потом... Но Висюлькин был все-таки слишком трус. Одно дело «толкнуть» партию наркотиков и совсем другое — «мок-руха».
        — Пойдешь со мной, — он крепко сжал Ольге большой палец правой руки. — Один лишний звук — ломаю палец, поняла. Я не шучу! — и коротким, заученным движением заставил Ольгу скорчиться от боли.
        Где он такому тренировался, ужаснулась Ольга. «Господи, какой же подлец! А я-то еще хотела его спасти... Чуть не спасла!»
        — Не надо пальцы, Сергей Евдокимович, не ломайте, я покажу. И покажу, где ваши пакеты. Они в целости и сохранности. Давайте такси ловить!
        Говорила, а у самой сердце буквально изнывало оттого, что оставляет тут Олежку на растерзание людоедам. Но не было другого способа сейчас отделаться от Висюлькина. И со сломанными пальцами она тем более дорогой своей половинке была бы не спасительницей, а только обузой!
        «Держась за ручку», как любящие папа и дочка, они пошли, выбирая самые темные закоулки. Но никто не думал их преследовать или искать. Как видно, Боброн и Кела решили, что все нужное они вышибут из «этой девчонки»... Впрочем, о том, что творилось в уже знакомом нам бандитском доме, мы узнаем немного позже, а пока вместе с «папой и дочкой» помчим на такси к тому самому жуткому местечку, в котором уже не раз побывали наши герои — на берег целого моря могил, если говорить красиво. А именно так выразился усатый и лысый дядя, который вез их к домику ромашкинской тетки.
        По дороге Висюлькин вдруг вспомнил, что у него ведь ни копейки денег. Продолжая держать Ольгу за палец, он свободной рукой очень ловко обыскал ее, затем — и тоже одной рукой — пересчитал найденные денежки:
        Однако ты немало успела промотать!
        Между прочим, вас спасая!
        Вот и молодец, — шепнул он. — Жива останешься за это!
        Все-таки Висюлькин был довольно-таки глупым человеком. Он считал, что Ольга дико боится его и потому молчит. Но ведь она запросто могла бы... или, допустим, не запросто, но все-таки могла бы заорать сейчас: «Ой! Отпустите! На помощь! Что ты меня мучаешь!», а перед этим, улучив момент, наверное, могла бы треснуть Висюлькина, скажем, по носу, одновременно вырвав палец из его «объятий».
        Но Ольга этого не делала. Ей именно нужно было, чтоб Висюлькин вошел в этот дом. У нее родился план... очередной. И уж он-то должен был осуществиться. Потому что... потому что от этого зависела Олежкина жизнь... Нет, здесь она не промахнется!
        Висюлькин копейка в копеечку расплатился с шофером. Посмотрел на Ольгу: веди! А пальца ее все не выпускал.
        Да хватит вам, — сказала она сердито. — Куда я от вас на кладбище-то денусь?
        Ты... все можешь! — Висюлькин как-то противно хохотнул. — Как негодяев тех вокруг пальца обвела — загляденье!
        «Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел. И от тебя, Серый Волк, уйду!» Сказала же совсем другое:
        Да потому что вы мне отлично подыгрывали.
        Мы бы с вами... да я просто не знаю, кого не сумели бы обмануть!
        А зачем ты меня все-таки спасала?
        Для конспирации они вышли немного раньше, и теперь у них было время, что называется, потрепаться.
        — Зачем спасала вас?..
        Хм... Что ему ответить? Правду? Что, мол, просто пожалела, так он не поймет, не поверит. Такой ответ покажется^ему чистым враньем!
        — Потому что в Москву хочу! Певицей быть хочу!
        То была, между прочим, истинная правда. Поэтому Ольгины слова прозвучали вполне убедительно. И тут они вошли в калитку. Висюлькин наконец отпустил ее палец. Ольга уже привычными движениями отыскала ключ под порожком... Вошли в дом.
        Где свет у них включается? — спросил Висюлькин.
        Не горит! Только вон там, видите?
        И указала на бледное свечение, идущее из открытого подпола.
        А что там?
        Сейчас сами увидите... Ромашкин ваш!
        Японский бог! Ну, ты ловкая девчонка! Вот кто мне в помощники нужен!
        «Да только ты мне в командиры совсем не подходишь! »
        Виталька уже поднялся с тюфяка, стоял посреди ямины и смотрел вверх: он узнал Ольгин голос... И еще — ушам своим не поверил — вроде «мелькнул» голос Сергей Евдокимыча?..
        Тут Ромашкин увидел, что так оно и есть. И неприятное подозрение зашевелилось у него в душе, что эта девочка не такая уж...
        Но за спиной у Висюлькина Ольга резко замотала головой: «Не дергайся, все нормально!» А сказала другое — спокойным голосом:
        — Виталь, дай Сергею Евдокимовичу один пакет, чтоб он убедился.
        Ромашкин смотрел, не очень-то все-таки врубаясь, что же происходит.
        — Давай сюда! — Висюлькин наклонился над ямой. — Чего уставился-то?!
        И тогда Виталька проделал уже знакомую нам операцию: завернул тюфяк, раскопал рыхлую, сухую, как зола, землю, вынул пакет... кажется, Щеглова Мишки.
        Сдохнуть можно! — Висюлькин встал на колени перед ямой. — Ну ты и конспиратор! А сам-то зачем там сидишь?
        А-а... — Ромашкин махнул рукой, свободной от пакета. — Длинная история.
        И тут Ольга поняла, что он полностью играет на ее стороне.
        Но только не знает, что делать дальше. И ждет ее указаний.
        А как их дашь?.. Сам догадывайся, Виталя!
        — Ладно, давай! — Висюлькин наклонился над ямой, но все не мог дотянуться до пакета.
        Во-первых, потому что яма была глубока. А во-вторых, потому что Ромашкин-умница не очень старался отдать его в руки горе-наркодельца. А может, нарко-горе-дельца.
        Тогда Висюлькин уж совсем навис над погребом. И в этот момент Ольга крикнув: «Виталька! Берегись!», что есть силы толкнула Висюлькина плечом в то самое место, которое среди приличных людей называется «пятой точкой».
        И злодей ухнул вниз!
        Глава XXIX ДВОЙНОЙ ЯКОРНЫЙ УЗЕЛ
        Может, это и довольно жестоко получилось, но ведь должен же человек платить за свои безобразия? Короче говоря, я это к тому, что Висюлькин, упав, потерял сознание.
        Ромашкин, успевший отскочить к стене, теперь так и стоял, прижавшись к сухой каменной глине. И, увы, не с самым радостным выражением лица. Ольга же прекрасно понимала, как надо действовать!
        — Виталя! Где тут может быть веревка?
        В ответ он лишь мог ответить достаточно растерянным взглядом.
        А пояс у тебя есть?.. В смысле ремень?
        Есть, конечно.
        — И у меня есть!
        Чтобы им с Олежкой меньше отличаться, она тоже надела джинсы.
        — Давай, связывай ему руки, Виталь. А потом моим ремнем ноги!
        Она просто хотела бросить ему вниз свой пояс, но поняла, что Ромашкину сейчас очень не по себе:
        — Ну-ка, подвинься! — и спрыгнула в яму. — Давай так: ты ему руки связывай, а я ноги!
        Вы никогда не пробовали связывать взрослого человека? Почти уверен, что нет. И должен вам сказать, это далеко не простое дело! Прежде всего тебе неловко — на душе у тебя неладно. Да и... Вы когда-нибудь присматривались,, как выглядят у взрослого ноги? Они же почти, как два бревна! Попробуйте-ка их связать!
        И все же Ольга сделала это. Великий клоун Семен Птициани был когда-то моряком, служил на Севере... Впрочем, это сейчас не важно. А важно, что он очень любил Ольгу и Олега. И они его, конечно, тоже. II вот однажды, когда они встретились в одной программе — кажется, это было во Пскове, а может, в Новгороде, — дядя Семен стал учить Ольгу вязать морские узлы. Самые крепкие и самые надежные узлы в мире. Есть такие, которые можно развязать одним движением, но только надо знать, за какой конец дернуть. А есть узлы — их вовек не распутать, только с помощью острого ножа. Так говорил дядя Семен.
        Вот именно таким узлом Ольга сейчас и вязала ноги Висюлькину — двойным якорным. А Ромашкин в это время старался «припутать», как говорят мальчишки, висюлькинские руки. И получалось это у Виталия не слишком-то ловко. Закончив свою... работу, Ольга стала помогать Ромашкину.
        А в голове крутилось: что-то мы сделали не так! Но вот что?
        Фу ты, невезуха! Ромашкин же ему руки не с той стороны завязал. Надо всегда руки пленникам вязать за спиной, а Ромашкин завязал спереди. И Ольга этого вовремя не заметила! Теперь уж поздно перевязывать. Потому что Висюлькин начал шевелиться. И потому еще, что Ольга и тут использовала «мертвый», двойной якорный, узел!
        Жестокий Сергей Евдокимович очухался наконец, открыл глаза, увидел возле себя Ольгу и Ромашкина. Потом почувствовал, что он связан:
        — Мерзавцы!
        Но тут же заметил, что руки у него заведены неправильно. Быстро сел, попробовал развязать. Черт! Не получается. Тогда он встал вдруг — одним каким-то отчаянным резким движением... Ольга замерла от страха. Стоит перед тобой хотя и связанный, но злющий и готовый на все человек. Дыхание буквально останавливается!
        Но именно в этот момент Ромашкин не растерялся. Он вдруг шагнул вперед и сильно толкнул Висюлькина в грудь. Тот буквально шлепнулся на тюфяк. И это падение взбесило его. Пробормотав невнятно ругательства, Висюлькин принялся зубами развязывать узел на руках. И так яростно он это делал, что страх и сомнения закопошились в Ольгиной душе: а вдруг он?..
        — Сейчас вы у меня!
        И тут отчаяние вытеснило в ее душе все страхи. Олежка — да и Генка тоже! — сидят в плену у безжалостных злодеев, а тут взрослый дядька...
        — Да как же вам не стыдно! — вдруг крикнула Ольга совершенно неожиданно для себя.
        Висюлькин перестал грызть Виталькин ремень. Поднял на Ольгу глаза. И вдруг расхохотался! Совершенно искренне и заливисто, будто ему рассказали хороший анекдот: само слово «стыдно» казалось ему нелепым!
        И ведь снова все это затеяла она, Ольга! Что за несчастливое такое умение: ставить себя и других в безвыходные положения!
        — Не бойся, Виталик, если он будет тут гадости делать, мы его отлупим... вдвоем!
        Но как же на самом-то деле поступить? Бить связанного?.. И тут ей пришла в голову довольно простая и нормальная мысль: да надо просто вылезти отсюда!
        — Так, Виталик, присядь на корточки. Я тебе стану на плечи, вылезу и побегу звонить, а то там Олежка с Генкой пропадают!
        Не произнеся ни слова, он посмотрел на нее. И Ольга поняла, как страшно Ромашкину будет остаться один на один с этим зверем!
        — Я потом тебя вытяну, Виталик, слово даю!Есть же все-таки в доме какая-то нормальная веревка!
        Ромашкин кивнул и, больше уже не показывая ей своих глаз, присел на корточки. Ольга, с детства цирковой человек, стала ему на плечи, быстренько поняла, как ей удобнее всего будет сейчас опираться о стену и как она в последний момент чуть-чуть подпрыгнет с ромашкинских плеч, чтобы ухватиться за край ямы, а там уж...
        — Пошел, Виталий! Ап!
        В смысле, чтоб он распрямил ноги. Но Ромашкин продолжал сидеть на корточках. Ольга глянула на его налившееся краской лицо и все поняла: у него просто не хватает сил встать: это ж надо тренироваться, это ж надо силу качать!
        Быстро Ольга соскочила с ромашкинских плеч:
        — Спокойно, Виталь. Есть другой способ!
        А Ромашкину было до ужаса неудобно, что он такую девочку... такую... не мог поднять: это же позор для мужчины! Да еще перед этим трусливые глаза состроил...
        — Ты просто стань лицом к стене, Виталь. А дальше я сама!
        Дело в том, что цирковой может по человеку влезть, как по лестнице. Раз-два-три... Ромашкин и ойкнуть не успел, как Ольга уже была у него на плечах! А уж стоя на прямых ногах, он ее, конечно, легко мог удержать.
        Ольга изготовилась прыгнуть, чтоб локтями лечь на край ямы, а там уж как-нибудь. Но тут вдруг случилось... то ли землетрясение, то ли вообще наша планета столкнулась с каким-то космическим телом. Потому что внезапно и со всего маха Ольга полетела вниз. И наверное, довольно здорово треснулась бы, если б не уже много раз упоминавшийся здесь тюфяк. Ольге повезло, потому что плечами и затылком она упала на эту довольно-таки рыхлую солому... Ну а уме всем остальным — увы! — шлепнулась оземь.
        На самом деле, конечно, не было никакого космического столкновения. Просто Висюлькин-гад подкатился к Витальке и ударил ногами ему под коленки.
        Причем этот «большой музыкальный деятель» на том не успокоился. Руки у него действительно были связаны, но ведь впереди. Висюлькин мог ими действовать почти без ограничений. Это сейчас же испытала на себе Ольга, когда «директор школы» крепко огрел ее по спине. Ромашкин вскочил с пола и бросился защищать Ольгу. Но тут же был сшиблен безжалостным ударом в живот, а потом по лицу. При этом Висюлькин что-то приговаривал, но Ольге просто некогда было слушать.
        С разбитой физиономией, полусогнутый Ромашкин мог теперь только привалиться спиной к лежащей Ольге, чтобы не ей доставались висюлькинские кровожадные тумаки. А Ольга как раз хотела встать. Но не могла, потому что Ромашкин, который, как мы помним, был довольно высоким, а вернее, длинным мальчишкой, основательно припечатал ее к тюфяку.
        Такая вот трагикомическая ситуация. Впрочем, ничего комического в ней не было. Может, Висюлькин бы над этим всем посмеялся. Но в этот момент он уже окончательно озверел, вошел в раж и лупил бедного Витальку совершенно беспощадно.
        Ольга делала невероятные усилия, чтобы как-то выбраться из-под Ромашкина. Но опять ничего не вышло. Просто какое-то кошмарное положение!
        Безвыходное!
        Глава XXX ОПЫТ СМЕРТИ
        И тут раздалось вдруг: — Не трогать!
        А потом что-то тяжелое, но в то же время очень упругое ухнуло в яму.
        Ольга-то поняла, что это: она узнала голос — такой грозный с врагами, такой добрый в дружеской беседе и такой родной — лично для нее.
        Так умел крикнуть только дед Олава. Да! Это был именно он. И сейчас же Висюлькин стал именно... «висюлькиным», потому что могучая рука Олавы Джоновича подняла его за шиворот... Вот уж воистину, как котенка! Сразу стало видно, что это все-таки жалкий и тщедушный человечек.
        — Ты как посмел бить детей?!
        Висюлькин висел совершенно бледный. Лицо его было словно бы обмазано майонезом. Потому что еще и вспотело от страха. Очень неприятное зрелище!
        — Оставь его здесь, дед, — сказала Ольга, уже придя в себя. — Надо Олежку выручать и Генку. А этот... пусть тут посидит, пока за ним милиция не приедет!
        — Да я и не собирался об него руки пачкать, — спокойно ответил старый Олава. Он бросил Ви-сюлькина на тюфяк, потом взял Ромашкина, поднял его на вытянутых руках, словно этот довольно крупный мальчик вообще ничего не весил.
        А сверху Витальку принял отец, папа Сева:
        Да, парень, досталось тебе!
        Это не парень! — почти радостно крикнул Висюлькин. — Это соучастник! Так что — засадите меня, придется сидеть и ему!
        Просто невероятно, какой же он гад! — чуть в стороне стояла Надя. — Как мы только могли ему верить!
        Надь, а ты как здесь?..
        И тут же ей все стало ясно. Родители прочитали непонятную, а для двенадцати ночи и тревожную записку. Позвонили Наде. Та повезла их сюда, чтобы хоть что-то узнать у пленного Ромашкина. А тут, оказывается...
        Скорей, скорей поехали, дед!
        Они поспешно вышли из дома.
        А я, а меня? Господа!
        Ольга вернулась и безжалостно захлопнула крышку. И потушила свет!
        Выбежала на улицу к их родной, не самой новенькой в мире, но вполне еще крепкой «Волге». Все уже были внутри. Только Ромашкин остался снаружи. В свете полупритушенных фар Ольга хорошо видела его лицо, его глаза.
        — Я здесь останусь, — тихо сказал только Ольге. — Подожду до милиции. Так будет честнее!..
        Она хотела сказать ему, что не стоит, что «да брось ты». Но уж очень некогда было, уж очень некогда. И ничего не ответив, только взглянув Ромашкину в глаза, Ольга влезла на заднее сиденье, плечом прижалась к милому Надькиному плечу. И тут машина тронулась...
        Дальше придется говорить о довольно-таки тяжелых вещах — о том, как бандиты мучили двух мальчишек.
        Сначала Олег и Генка делали вид, что ничего не понимают. Странствующий-то рыцарь вообще молчал, потому что был далеко не мастак до разговоров. А Олег, припомнив уроки сестренки, стал нести всякую околесицу. Ему тут же вкатили пощечину. И тогда, хныкнув для вида, Олег снял с головы беретку, а потом куртку, которые у них с Ольгой были совершенно одинаковыми.
        Без этих «маскировочных одежд» сразу стало ясно, что Олег все-таки... не Ольга! Бандиты в первую минуту опешили.
        Ну, такого гадства Боря еще не видал! — искренне воскликнул Боброн. — Это откудова ты взялся?
        Вот в том-то и дело! — обрадовался Олег.
        И стал рассказывать, что какая-то девчонка заплатила им денег, чтоб он и его товарищ Петр Бутырин — тут Олег указал на Генку — разыграли сцену, вроде он — это та девчонка. И дала им одежду — Олег показал на снятые куртку и берет — и еще денег.
        Вот мы и согласились!
        Гонит он!
        И тут же получил еще одну затрещину... Кела и Боброн действительно были бандитами. Но дураками они не были. Да тут, собственно, всякий бы понял, что сидящий перед ними мальчишка и сбежавшая с Висюлькиным девчонка — близнецы!
        Боброн восседал на своих двух стульях, а Кела метелил Генку и Олега. Потом человек-гора сказал своему подручному:
        — Погодь! Сейчас их Боря спросит... Что же, хлопчики, решили отвечать или решили... чего?
        И снова их били.
        Держись! — тихо сказал Генке Олег ... А может, и самому себе!
        Да я не знаю, чего сказать, — отвечал Генка. — Я не знаю, где они!
        Этот разговор не пошел на пользу. Из них стали выколачивать хоть что-нибудь. Потому что «хоть что-нибудь» они знали, должны были знать!
        Вообще можно вытерпеть очень много. Страшно только вначале, когда ждешь, что сейчас начнется. И еще очень страшно, что этому не будет конца. Но Олег твердо знал: Олечка-близняшка его не бросит ни за что в жизни!
        Только, к сожалению, случилось это не сразу. Не быстро. Нам ведь известно, сколько пришлось вытерпеть самой Ольге... В такие минуты, когда боль и пытка все не кончаются, к человеку приходит опыт смерти.
        Понимаете, о чем я говорю? Тебе еще жить да жить: у тебя еще сто лет, целая жизнь впереди. Но вот в какой-то очень трудный момент ты вдруг понимаешь — не головой, не в словах, а душой, что вот так оно и будет в момент смерти.
        Но зачем он нужен вообще, этот жуткий опыт? Зачем я говорю о нем?
        А может, и стоит как раз...
        Мужество всегда нужно человеку. Но особенно оно необходимо нам под конец жизни. Олег и Генка переглянулись:
        «Не скажешь?»
        «Ни за что!»
        Но если б только вы знали, как это трудно — сдержать такие обещания. Каждая минута, да нет, каждая секунда... эх!
        Так мало у них оставалось воли. И каждый уже готов был заговорить. Но и каждый держался — из самых последних сил.
        И очень важно, что они все-таки не предали. Причем главное, что не предали себя!
        Всеволод Олавович, папа Сева, гнал как только мог. И успел! В душе у его сына, в душе у Генки так и осталось, что они выстояли, сумели выдержать. Теперь, если придет даже более грозное испытание, у Генки и Олега в сердце остались сила и вера!
        Под конец их уже допрашивали трое мучителей. Присоединился тот, который был вместе с Ке-лой на квартире у Висюлькина. По кличке Серп. Но для ворвавшихся в дом Олавы и его сына драка, двое на трое, была нормальным соотношением сил. Застонали стулья, Воброн поднялся, пыхтя. Выставил вперед кулаки, в которых запросто можно было спрятать по кокосовому ореху.
        — А ну-ка подкиньте Боре на ударчик вон того, с темной рожей!
        Ни о каком, конечно, благородстве, ни о каких правилах тут даже речи быть не могло.
        — Еще ответите, — продолжал Боброн, — за то ответите, поганцы, что ворвались в чужие владения. Боря вас сюда не звал! — он стоял посреди комнаты, готовый к драке, но его куда более подвижные враги и помощники не обращали на него внимания.
        — Подкиньте же наконец-то на кулак!
        Однако Боброну не отвечали — было не до того!
        Кела оказался отличным борцом, и Всеволоду
        Олавовичу пришлось нелегко, даже учитывая, что он владел приемами профессионального бокса.
        Олаве Джоновичу вроде бы достался более легкий противник. И действительно: пропустив пару хороших ударов... а удары действительно были хороши, потому что именно у старого Олавы папа Сева получал свои боксерские уроки... Так вот, пропустив удар по корпусу и в ухо, Серп зашатался. Но успел все-таки... буквально юркнуть за Боброна. И тут Олава сразу убедился, что с Боброном шутки плохи, что кулаки у него очень быстрые.
        Однако боксерский опыт уберег старого Олаву на первых секундах боя. Он чуть поубавил свой наступательный пыл. Надо было осмотреться. А Боброн, пугающая гора жира и мышц, избрал вот какую тактику. Он, конечно, не мог соревноваться с О лавой Джоновичем в быстроте передвижений, не мог его достать просто так. Поэтому он как бы нечаянно раскрывался, ловил момент, когда противник наносит удар, чтобы тут же выбросить руку для встречного удара ужасающей силы.
        Олава понял тактику Боброна и мысленно подготовил свою. Шуганув резким выпадом Серпа, он пошел в атаку на Боброна. Тот как бы нечаянно опустил руки, готовясь к встречному удару.
        Да только он не знал, как тяжелы кулаки у бывшего ямайского профессионала и как тот хорошо умеет уходить от встречной атаки... Молниеносно, так что невозможно было уследить за летящими в цель ударами, Олава провел серию в голову. И так получилась точна и мощна эта серия, что громадный Боброн, нет, не упал, конечно, однако все же попятился. Наступил на ногу замешкавшемуся Серпу. Тот взвыл от страшной боли. Потом, кстати, Серпа пришлось лечить, но не в простой больничке, а, так сказать, в больнице «закрытого типа», где есть не только врачи, медсестры и санитары, но еще и охранники на вышках.
        Невольно Боброн отвлекся на вопль дружка. Хотя, конечно, не должен был этого делать — как опытный боец. Но уж очень диким голосом взвыл Серп. И тут же человек-гора пропустил уже незапланированную серию по корпусу: в печень, в печень, а потом в солнечное сплетение.
        Это было потрясное зрелище, когда Боброн падал. И это был... потрясный звук! Вздрогнули, подогнулись, разъехались в разные стороны могучие ножки обеденного стола, когда Боброн лег на него. Весь дом вздрогнул, и стекла задребезжали у соседей в окнах... Хотя, может, и не задребезжали.
        Старый Олава до ужаса гордый стоял над поверженным противником. Хромоногий Серп попробовал было улизнуть, но его поймал за шиворот папа Сева, который к тому времени успел-таки расправиться с Келой. Да нет, оказывается, не успел еще до конца разделаться с этим подлым бандюгой. Одной рукой Кела утер кровь с лица, другой достал из кармана финку.
        — Вот это уж ты напрасно! — проговорил Всеволод Олавович.
        Генка и Олег, которые с понятными нам чувствами наблюдали за этой дракой, не успели ничего заметить, а нож уже торчал в потолке, выбитый точным ударом ноги. Сам же Кела лежал на полу. И долго потом не шевелился.
        Глава XXXI ВМЕСТО ЭПИЛОГА
        После этой истории не было громких уголовных дел — ни у рэкетиров неудачливых, ни у глупого наркодельца. Боброн с подельниками получили небольшие сроки за злостное хулиганство, а Висюлькин — за мошенничество, которое не имело тяжких последствий. Об их преступлениях могли бы свидетельствовать Сильверы, Надя и Генка. Но дед Олава сказал, что «надо дать людям шанс исправиться». А уж как он говорит, так и бывает. Хотя, конечно, кто-то заметит, что нельзя никаких шансов давать таким... мерзким типам! Раз провинился — сиди. Да и кто это может брать на себя ответственность и решать вместо судьи, вообще — вместо закона!
        Но, так или иначе, все четверо преступников, которые тут фигурировали, отделались, можно сказать, легким испугом. Ромашкин же вообще проходил по делу в качестве свидетеля. И притом как несовершеннолетнего его просто допросил участковый, а потом протокол допроса приложили к делу.
        Следствие и судебное разбирательство штука, как вы понимаете, достаточно медленная. Решение по делу вынесли намного позже того, как «Цирк Джона Сильвера» уехал из Ростова. Собственно, они уехали недели дерез полторы после случившегося. Их ждали в Волгограде.
        Вечером, накануне отъезда, собрались за прощальным чаем. И невольно разговор зашел о главном событии их ростовской жизни.
        — Чего же там все-таки было, дед? — спросила Ольга.
        Она сидела рядом с Олежкой, рядом с Надей своей милой, рядом с Генкой.
        Как я понял, — произнес старый Олава, — они деньги отмывали, Боброн и компания... Кто-то где-то нечестно зарабатывает, а они при помощи своего ночного кафе...
        Как это «отмывают»? — не поняла Надя.
        Ну, к ним за ночь пришло десять человек, а они говорят, что тысяча. Каждый пропил-проел, например, в среднем по двести рублей... Так они говорят. И получается двести тысяч уже заработаны как бы законно. А на самом деле это какие-нибудь бандитские, рэкетирские или из подпольного бизнеса деньги... Были грязные, а теперь «отмыты». Их теперь можно открыто тратить, вкладывать в предприятия, покупать на них акции. Правоохранительным органам придраться уже трудно... намного труднее!
        А Висюлькин?
        Висюлькина они тоже сначала привлекали, чтобы он помогал деньги отмывать. И он придумал эту «школу молодых дарований». Он всем голову морочил, ездил со своими «артистами» якобы на гастроли, а там нанимал нечестных журналистов, которые ему писали статьи в несуществующих газетах про то, какие огромные концерты и какие огромные сборы. Теперь, с компьютерами, это стало довольно просто.
        — Откуда вы это все знаете, Олава Джонович? — краснея, спросил Генка.
        — Ну, откуда-откуда... Уж знаю!
        На самом деле у деда Олавы друг работал в Ростовском уголовном розыске. Назовем его для конспирации Остапом Ивановичем. Этот Остап Иванович и объяснил старому товарищу всю «механику» преступления.
        Вы спросите, почему же тогда их как следует не прищучили — Бробона, Висюлькина и других? На это тоже есть ответ. Они ведь всего лишь мелкие рыбешки, подручные настоящих бандитов. Вот эту крупную рыбу и хотел зацепить Остап Иванович... Поэтому и судили Боброна с Висюльки-ным за хулиганство да за мошенничество!
        Главный суд, знал Остап Иванович, еще впереди... А эти жалкие жулики, они, может быть, все-таки сами задумаются, обжегшись. Так он рассуждал, и дед Олава был с ним согласен.
        А эти наркотики? — спросила Ольга.
        Думаю, в одной из поездок Висюлькин увидел, что можно купить по дешевке гашиш. Взял деньги у Боброна. И тут, как говорится, «накладка». Ну и закрутилось. Да плюс Надя стала сильно интересоваться!
        — А еще говорят, что плохо быть любопытной! — Надя Морова засмеялась.
        И вслед за нею все облегченно засмеялись, вспомнив, сколько пришлось им пережить. Но все хорошо, что хорошо кончается.
        А Ромашкин? — как бы невзначай спросила Ольга.
        Ну, свидетелем его удалось провести, говорю же тебе... Хотя, конечно, такой свидетель теперь, конечно, останется на учете в милиции!
        Понятно...
        Разговор их наконец с преступлений перешел на лето, на то, кто куда собирается. Надя с Генкой, ну и с Надиной мамой, конечно, собирались в поход в верховья Дона, где река эта по-настоящему чиста, где кругом степи и безлюдье, где в высоких и крутых донских берегах мириады ласточек роют в рыхлом песке норки, устраивают там гнезда и кружатся, кружатся над водой, над ярко-желтым песком, мельтешат с утра и до вечера. На это можно смотреть до бесконечности и не насмотреться!
        А Ольга тихо подошла к распахнутому широкому окну, снаружи изображающему лобовой самолетный иллюминатор, так называемый «фонарь». Уже темнело. Но все же ей показалось, что на огромной театральной площади она видит под могучим вязом некую фигуру — длинную, не очень складную, но очень... знакомую!
        Однако Ольга не решилась ни окликнуть, ни спуститься.
        А «знакомая фигура» уж тем более не решался зайти попрощаться, повидаться... Хотя ему этого смертельно хотелось!
        Ничего, думал он, буду каждый день делать зарядку, буду подтягиваться на турнике, буду следить за внешностью и учиться буду хорошо... и еще, еще что-то думал — в этом же роде. И все лишь для того, чтобы когда-нибудь все-таки прийти и сказать:
        — Привет, Оль, как дела? Если ты не возражаешь, я хотел бы с тобой дружить... Хотя бы переписываться!