Клоун Борис Степанович Житков
        Житков Борис Степанович
        Клоун
        Борис Степанович Житков
        Клоун
        Цирк сиял огнями. И огненным веером горела над крышей на черном небе красная надпись:
        ЛУИЗ
        КАНДЕРОС
        Входные двери перестали хлопать - не успевали закрываться: густой кашей валил народ к кассе.
        Тринадцать тигров и среди них будет женщина на коне. На афише была нарисована воздушная женщина в розовом трико верхом на белой лошади, без седла и уздечки, а вокруг мечутся и скачут рыжие тигры с оскалившимися зубами. А женщина подняла, как крылышки, ручки и беззаботно улыбается.
        Публике хотелось скорее увидать ее среди тигров одну, даже без хлыстика в руке. А под трико не спрячешь револьвера. И все волновались, уж глядя на одну только картинку на афише.
        А у служащих была своя тревога: как раз сегодня днем на репетиции при всех артистах директор устроил скандал клоуну Захарьеву. Захарьев репетировал свой номер с Рыжим и хлопнул его по щеке. Вдруг вошел на арену директор, высокий, толстый, и сразу начал кричать.
        - Надоели вы со своими оплеухами. Все ваши номера один мордобой. Выдумайте, шевелите мозгами. Сегодня последний вечер с оплеухами! Слышите? А то выходит у нас не цирк, а ба-ла-ган!
        Директор покраснел от натуги. Фыркнул и вышел вон. Захарьев и рта открыть не успел. Все кругом молчали и, подняв брови, глядели на Захарьева. Захарьев нахмурился и ни на кого не глядя вышел вон.
        А у себя в уборной Захарьев чуть не плакал. Он считал себя первым клоуном в Союзе. Столичным клоуном, лучшим выдумщиком. Ему всегда говорили, что он - талант, известность. Он был красавец, франт, и даже клоунский костюм у него был в талью, из желтого атласа, с серебряным шитьем.
        Вот уж пять лет он работает в этом цирке и всегда визг, хохот, аплодисменты.
        И вдруг этот новый директор позволил себе при всех... Захарьев бил с досады кулаком по колену.
        Вдруг он увидал, что в дверях стоит Рыжий и смеется.
        Рыжий одним прыжком сел рядом на стол.
        - Горе луковое! Не злись! Сегодня мы им покажем, какая у нас будет последняя оплеуха. Дай только я на этот раз выдумаю.
        - Меня оскорбляют, а я буду выдумывать? - крикнул Захарьев.
        - Не ты, а я, я буду выдумывать, - перебил Рыжий. - А знаешь, в чем дело?
        - Ну? - Захарьев насторожился.
        - Дело в том, - сказал Рыжий, - что на твое место директор хочет поставить своего племянника Серьгу.
        Захарьев побелел от злости.
        - Наплюй, - сказал Рыжий. - Слушай лучше меня. Будешь слушать?
        Захарьев молчал.
        - Ну тогда я ухожу.
        Рыжий соскочил со стола и прыгнул в двери, в коридор.
        - Стой, стой! Рыженький! - крикнул вдруг жалобно Захарьев.
        Рыжий вернулся.
        - Так будешь слушать? Дай руку.
        Захарьев протянул ладонь, и Рыжий с размаху треснул в руку так, что жарко стало. Повернулся волчком и побежал по коридору.
        И вот до вечера никто не знал, что будет на спектакле у клоунов. Говорили среди артистов, что клоунского номера совсем не будет, что Захарьев подал жалобу в союз и уходит. Другие говорили, что выступит новый клоун Серьга. Рыжего целый день не видели, а когда вечером он явился, за три минуты до начала, все его обступили с расспросами. Рыжий сказал, что сам директор наденет колпак и будет бегать по арене на четвереньках.
        А публика валила и валила в цирк. Артисты в уборных одевались к своим номерам. Рыжий с Захарьевым заперлись в своей каморке. Кто-то постучал в дверь. Рыжий высунул голову. Служитель стал шептать ему на ухо:
        - Директорский племянник одеваются тоже, знаете, клоуном, наряд очень богатый, и - и какой богатый!
        - Ладно! - крикнул Рыжий, - кланяйся павлину и спереди и в спину, - и захлопнул дверь.
        Оркестр грянул марш. Под куполом вспыхнули яркие лампы, на вороном коне, на бешеном скаку вылетел на арену наездник - представленье началось.
        А по коридору опять бежал служитель. Он крикнул через двери:
        - Слушайте, товарищ Захарьев! Директор велел спросить, будет ваш номер или нет? Слышите? А если будет, так чтоб пять минут, потому надо время оставить: их племянник следом после вас выступают.
        И потом прибавил вполголоса в щелку двери:
        - И с ним ящик огромадный, неизвестно, что в нем.
        - Выступает Захарьев после летучей немки, - крикнул из-за дверей Рыжий, - так и передай!
        А "летучая немка" уж начала свой номер. Музыка играла вальс, огни были притушены, и в темном воздухе, в луче прожектора появлялась то в одном, то в другом краю цирка блестящая бабочка. Немка на черной невидной проволоке летала по цирку, к рукам от колен шли шелковые тонкие крылья. Луч прожектора раскрашивал ее в яркие огненные цвета. Она взмахивала крылышками и, казалось, легко порхала в воздухе. Публика нетерпеливо ждала конца: всем скорей хотелось видеть тигров.
        Но вот немка спустилась, публика вяло хлопала. Зажгли полный свет. Из прохода вышел Захарьев.
        - Вот, почтеннейший публикум, - крикнул он ломаным голосом, - вот у нас несчастье! Сегодня последний раз в нашем циркус можно давай по морде!
        Директор заворочался на своем стуле - не наскандалил бы Захарьев.
        - Вот я прошу уважаемый гражданины, кто желает мне помогай? Немножко постоит, я от сердца давай ему последний оплеуха! Немножко постоять смирный - нам нельзя больше пять минутки! Граждане и гражданяты! Кто-нибудь!
        Захарьев обводил весь цирк глазами. Все молчали. Директор от волнения привстал в своей ложе.
        - Пожалуйста! - кричал Захарьев и прикладывал руку к сердцу. Кто-нибудь!
        Вдруг из первых рядов поднялся высокий гражданин в котелке и стал протискиваться на арену.
        Директор совсем встал, глядел и не мог узнать. В проходе артисты шептались - никто ничего не мог понять. А высокий гражданин вышел на арену и спросил глухим басом:
        - Хорошо, только можно воротник поднять?
        И тотчас поднял воротник. Видно было, как он боялся и втягивал голову в плечи.
        - Ух! - подпрыгнул весело Захарьев, - уй-ю-ю-юй! - есть один. Ну, стоить смирна! - Он отошел, разбежался, размахнулся полным махом и замер. Нет! вы не закрывайтесь с рукавом.
        Гражданин нехотя опустил руку.
        - Держите его, - крикнул Захарьев в проход. Шталмейстер в мундире подбежал и сзади обхватил гражданина.
        - Я сейчас руку достану, ух! последний раз так последний раз.
        Захарьев засунул руку в свои широкие штаны и оттуда вытянул руку - но это была огромная рука, красная, с бородавкой в апельсин на большом пальце. Он был как рак с клешней. Гул смеха пронесся в цирке.
        Гражданин завертелся в руках служителя.
        - Ага! спугальсу! - визжал Захарьев. - Ух! последний раз. - Он размахнулся и хватил гражданина этой огромной рукой в ухо.
        Все ахнули: голова, вся голова слетела с гражданина и покатилась по песку арены. Она стукнулась о барьер и крикнула: "Ква!"
        Весь цирк встал на ноги.
        - Ай! - визгнула дама в партере.
        И вслед за ней загудел, закричал весь цирк.
        - Я вам сейчас подам! - крикнул Захарьев. - Не сердитесь, гражданин.
        Все смолкли.
        Захарьев подбежал к голове, схватил ее и вдруг заверещал на весь цирк. Он бежал по барьеру, а голова зубами вцепилась ему в огромный палец.
        - Ай, не буду, не буду! - верещал Захарьев. Он обежал круг и выбежал в проход. Служитель пустил гражданина. Он повертелся в разные стороны, пошарил по песку. Потом махнул безнадежно рукой и пошел в проход за Захарьевым.
        Весь цирк стоя хлопал. Кричали:
        - Захарьев! Захарьев!
        Захарьев вышел. Гражданин шел за ним.
        Захарьев кланялся на все стороны. Гражданин стоял за ним с головой на плечах и как ни в чем не бывало кланялся за Захарьевым.
        Захарьев снял свой клоунский колпак и замахал им публике. Гражданин схватился за голову, он шарил по волосам, искал шапку. Потом схватил себя за волосы, дернул вверх. Голова повисла в руке, и гражданин замахал публике головой, как шапкой.
        Затем он поднял колено и с размаху стукнул по нему головой. И голова крикнула на весь цирк: "Ква!"
        Гражданин выпустил голову, схватился за бока, дернул вниз пальто, пальто сползло, и из поднятого воротника высунулась голова Рыжего, высунулась и прокричала на весь цирк:
        - Ку-ку-ре-ку!
        Все еще хлопали, ждали следующего выхода. Служители оглядывались в проход. Но никто не выходил. Директор поднялся из своей ложи, тяжело сопя, пошел за кулисы. Через минуту он вышел и сказал:
        - Объявите антракт. Второго клоуна сегодня не будет. Ставьте клетку для Кандерос.
        Клоун Захарьев сидел перед зеркалом в своей уборной. Ноги он положил на подзеркальный столик, руки засунул в карманы и, откинувшись на спинку стула, раскачивался и пускал дым в потолок. Рыжий сидел на диванчике, ногой подбрасывал спичечную коробку и ловил ее зубами. В дверь стукнули, и служитель сказал:
        - Директор спрашивает, будете репетировать или пойдет вчерашний номер?
        - Пошли ты своего барина к чер-р-ртям!
        Служитель смотрел выпуча глаза.
        - К чертям! понял? - крикнул Захарьев и так качнулся на стуле, что чуть не слетел.
        Служитель хлопнул дверью и ушел.
        Рыжий с коробкой в зубах выскочил за ним следом.
        - Стой! - крикнул Рыжий, и коробка прыгнула изо рта на целую сажень. Стой! Я сам скажу директору.
        Рыжий обогнал служителя и мигом скатился с лестницы.
        Директор стоял на арене и говорил с летающей немкой Амалией. Рыжий кивком головы отозвал директора.
        - Почему так таинственно? - сказал директор и не спеша подошел.
        - Захарьев ставит номер. И опять непременно с оплеухой. Согласны?
        - Если повторите вчерашний... - начал директор.
        - Нет, но с оплеухой обязательно.
        - Да уж не знаю... - помялся директор и пошевелил животом. Рыжий двинулся.
        - Ну, пожалуйста, пожалуйста, - живо заспешил директор.
        - Условие, - сказал Рыжий, - репетируем одни, чтоб никого не было.
        Директор кивнул головой, а Рыжий бросился догонять летучую немку Амалию.
        - А впрочем у меня есть кем заменить, - сказал вдогонку директор.
        Но Рыжий не слышал, он что-то говорил Амалии коверканым немецким языком. Амалия смеялась, подымала брови и директор слышал только:
        - Ах, зо! ах, зо!
        А Рыжий все шептал ей в ухо.
        Рыжий не приходил, и Захарьеву уж надоело смотреть на свои подметки в зеркало. Он хотел встать, как вдруг в дверь пулей влетел Рыжий.
        - Дело! Дело! - заорал Рыжий.
        А Захарьев опять закачался и важно заметил:
        - Ухожу и пусть плачут.
        - Дурак! - крикнул Рыжий, - лучше выходи и пусть смеются. Индюк ты, тут такое дело!
        Рыжий выглянул в двери, оглядел, пусто ли в коридоре, запер на задвижку дверь, скинул Захарьева со стула и плюхнул его на диван.
        - Молчи и слушай! - и Рыжий стал шептать. Захарьев прищурясь глядел сначала в стену, потом раскрыл глаза на Рыжего и вдруг крикнул:
        - Врешь! согласна?
        - Идем доставать сбрую, тебе же сбрую целую надо!
        Рыжий схватил с подоконника шапку и нахлобучил Захарьеву по самые уши.
        Оба выбежали вон.
        У них оставалось всего пять часов до начала спектакля.
        Уж последние артисты уходили с репетиции. Служители гасили свет. Летучая немка Амалия в шубке и шапочке хохоча вошла на арену. За ней следом вился Рыжий. Неуклюжий сверток звенел у него под мышкой.
        - Погляди, Захарка, чтоб ни одного чучела не бродило около, - крикнул Рыжий назад в проход.
        - Никого! - крикнул Захарьев из прохода.
        Им оставили один большой фонарь под куполом цирка.
        Рыжий стал спешными руками разворачивать сверток.
        Директор сидел в своей конторе и делал вид, что проверяет счета, а краем уха прислушивался, не слышно ли чего с арены. Но оттуда ничего решительно не было слышно: ни клоунских выкриков, ни звонких оплеух, ни визгу.
        Прошло два часа. Директор не вытерпел. Он кликнул дежурного капельдинера и сказал:
        - Подите, товарищ, скажите им, что пора кончать... Посмотрите, что они там делают, может, я даром для них свет держу. И доложите мне.
        Дежурный побежал.
        Директор заходил по конторе, очень не терпелось ему узнать, что застанет там на арене дежурный.
        Через две минуты вернулся дежурный.
        - Ну что? что? - спросил директор и задышал громко.
        - Никого нет, ушли и свет погасили.
        Директор выпустил воздух и повернулся спиной.
        Публика уселась, оркестр из большой ложи рванул марш, и яркий свет ударил сверху. Бойко выскочил из прохода на арену вороной конь, белый наездник легко, как бумажный, подлетел и стал в рост на спине лошади.
        Спектакль начался. Парадный воскресный спектакль. Номер шел за номером. И вот очередь клоунам, но это пять минут, за ними следом все ждали клетку тигров и среди них артистку на лошади.
        Музыка играла, на арене было пусто. Клоуны не выходили.
        А посланный от директора стучал во всю мочь в двери Захарьеву:
        - Идите, - кричал служитель, - скандал, директор бесится.
        - По-сле тигров! - крикнул Рыжий из-за дверей, - скажи: последний номер наш. А не хочет - пусть своего племянника выпускает.
        - Товарищ Рыжий, - завопил служитель, - музыка второй раз играет! Директор велел...
        - Пусть сам, катается кубарем, коли хочет, - крикнул Захарьев. - После тигров и шабаш!
        Служитель зашлепал рысью по коридору.
        Все видели, как директор, разинув глаза и растопыря руки, слушал, что передавал ему служитель. Потом вдруг нахмурился, покраснел и крикнул зло:
        - Клетку!
        Капельдинер вышел на арену и сказал громким голосом:
        - Граждане! антракт на десять минут.
        А служители бросились укреплять высокую железную решетку вокруг арены.
        И вот под звонкий марш, под медные трубы, мягкой походкой, один за другим прокрались по решетчатому коридору тигры.
        Они вошли на арену, жмурились на свет и заходили в беспокойстве вдоль решетки. Они зло искоса глядели на публику, и люди невольно прижимались к стульям.
        Оркестр переменил музыку, заиграл плавный вальс, и на арену въехала Луиз Кандерос на высокой белой лошадке.
        Артистка улыбалась и кланялась публике, кивала головкой и не глядела, как скалились тигры - и как на них косила глаза белая лошадка.
        - И гоп! - крикнула Кандерос и взмахнула вверх рукой.
        Лошадка стала на дыбы и пошла под музыку вкруг арены. Тигры заметались, забегали в клетке, но наездница не глядела на них и беспечно покачивала головкой в такт музыке. Лошадка сделала полный круг и дошла до подъемных дверей клетки.
        - Алле! - крикнула артистка. Лошадь опустилась, и вдруг все заметили, что что-то случилось. Будто лошадь наступила на лапу тигру, и в тот же миг зверь махнул лапой, лошадь рванулась, артистка едва усидела, весь цирк завыл, публика забилась, затопотала на своих местах. Но уже десять железных шестов просунулось в клетку, как пики, и выстрелы залпом ударили в воздухе. Никто не мог понять, что происходит, все ждали ужаса и крови, сейчас, сию минуту, и люди не слышали своего крика за ревом зверей. Публика не заметила, как помощники артистки успели поднять вмиг железную дверь. Эти помощники были всегда наготове, с шестами и револьверами. На один миг они напугали тигров и за этот миг сделали все. Зрители пришли в себя, когда лошадь с артисткой была уже в решетчатом коридоре и железная дверь опустилась сзади нее. Через две минуты все было в порядке, и тигры один за другим, рыча, шли по коридору вон с арены.
        Публика волновалась, некоторые уходили, уводили детей.
        Но в это время на арену вышел сам директор и зычным голосом, как из бочки, возгласил поверх всего шума:
        - Граждане! Артистка невредима! Легко ранена лошадь. Спектакль продолжается.
        И сейчас же грянула веселая музыка. На арену выскочил Рыжий, в руке он держал обруч, публика сразу стала садиться на места.
        Директор вспотел от волнения, он стоял в проходе и утирал красное лицо платком. Он с радостью замечал, что публика начинала успокаиваться, и водил глазами по верхним местам. Он не заметил, как подбежал к нему Рыжий:
        - Гражданин директор! - крикнул над самым ухом Рыжий. Директор вздрогнул, котелок соскочил на толстый затылок. Смех легким шумом пробежал в публике.
        - Гражданин директор, держите обруч! - и Рыжий тянул директора за рукав на арену.
        Толстый директор шагнул два шага.
        - Держите колесо! - Рыжий совал ему в руки обруч. - Я прыгай, как велосипед! - заорал Рыжий.
        Он отбежал и колесом покатился к обручу. Но в это время из прохода вбежал Захарьев.
        - Мой обруч! - взвизгнул Захарьев на весь цирк и вырвал у директора обруч. Рыжий вскочил на ноги:
        - Что-о? твой? отдай!
        - Мой, - завизжал Захарьев и бросился бежать.
        А директор стоял, мигал глазами и не знал, что затеяли клоуны, - но уж рад был, что публика весело гудит и на галерке и в ложах.
        - Гражданин директор! - подскочил Рыжий. - Можно я ему по морде дам? Сегодня. Воскресная оплеуха?
        Директор кивал головой, растопырив руки.
        - А! можно! - закричал Рыжий и во всю прыть погнался за Захарьевым. Захарьев бежал по барьеру арены, Рыжий за ним. Захарьев дал такого хода, что уж сам сзади стал нагонять Рыжего, а Рыжий бежал в двух шагах впереди, орал:
        - Держите его! - и вдруг упал и встал на барьере горбом. Захарьев с разбегу вбежал на него и... и не сбежал вниз: он с разгону так и пошел вверх, пошел прямо по воздуху, быстро семеня ногами, как будто под ним был твердый помост.
        Весь цирк ахнул.
        А Захарьев орал во весь голос сверху:
        - Держите, держите меня! ой, что со мной делается! - И еще шибче перебирал ногами.
        Летучая немка Амалия, откинувшись на стуле, хохотала в ложе.
        А Захарьев кругами забирал в воздухе все выше и выше. Он уже был у перил, что отделяют галерею, и тут вдруг попал ногами на эти перила и побежал.
        Рыжий уже влез туда же и бежал за ним следом, они добежали до пустого пролета, и вот Захарьев пробежал по воздуху над пролетом как ни в чем не бывало. Рыжий повернул назад.
        - Ой, держите меня! - орал Захарьев, - за что попало, хватайте меня! и бежал по воздуху, поперек, через цирк. И вдруг Рыжий выскочил из-за барьера галерки и - цап! поймал за обруч. Захарьев бежал теперь по воздуху, перевернувшись вверх ногами, он по-прежнему бежал ногами, будто муха по потолку. Рыжий висел на обруче. Они были на самой середине арены, но уже всего на двух саженях высоты.
        - Дай! - крикнул Рыжий. - Бах! и оплеуха щелкнула звонко на весь цирк.
        Захарьев бросил кольцо, и Рыжий полетел вниз. И в этот миг потух свет. Он вспыхнул через минуту.
        Захарьев с Рыжим стояли рядом посреди арены и кланялись публике. Захарьев помахал клоунским колпачком, и вот колпак сам поднялся в воздух. Только тогда публика увидала тонкий проволочный канат, что шел к самому куполу цирка. Он был черный, его нельзя было сразу заметить. Это был тот самый канат, на котором летала Амалия.
        Цирк хлопал, хлопал от веселой души; забыли все про страшных тигров. Директор махал клоунам котелком из своей ложи.
        В уборной Рыжий снимал сам, запыхавшись, с потного Захарьева ременную сбрую: это были кожаные подтяжки. К ним приделано было железное кольцо, за которое и прицеплялся немкин черный проволочный канат.
        - Чуть не сдох! - отдувался Захарьев. - Распрягай живей!
        В это время без стука в дверь влетел в уборную директор.
        - Голубчики, выручили! Милые мои, спасли, как из огня! - он старался обнять сразу Рыжего и Захарьева.
        - Так можно оплеуху? А? - крикнул Рыжий.
        - Кому хотите, хоть мне, лишь бы весело! - чуть не плакал директор.
        Но Захарьев сказал задыхаясь:
        - А что ж ваш племянник, гражданин?
        - Дурак ты, - вдруг сказал директор, - никакого племянника нет, отроду не было. Это я нарочно пугал, чтобы вас, бестий, подстегнуть. Верное слово! В цирке уж известно: не стеганешь - и толку нет.
        Захарьев плюнул в пол, но вдруг обернулся к директору:
        - Ну, черт с тобой: мировая.
        И хлоп ему ладонью в руку.