Сохранить .

        Болатбек Мухаметжан Етекбаевич Етеибаев
        Юные герои
        Эта повесть рассказывает о юном герое казахского народа Болатбеке Омарове. Он был пионером одного из первых в Казахстане отрядов юных ленинцев. Болатбек боролся за новую жизнь, за Советскую власть. И погиб от руки врагов. Погиб как герой.
        Для детей среднего школьного возраста.
        Лет двадцать назад автор этой книги нашел в архиве музея пожелтевшую от времени фотографию. Это был портрет мальчика. На обороте — надпись: «Пионер-герой Болатбек Омаров».
        Кто он такой? Что совершил?
        Автор отнес свою находку в редакцию газеты с Казахстан пионери».
        Фотографию напечатали и обратились с просьбой к пионерам-читателям: «Собирайте сведения о юном батыре Болатбеке! Разыщите его друзей и родных».
        Многие ребята Казахстана приняли участие в поиске. В том числе пионеры со станции Чокпар, из поселка имени Джамбула под Каскеленом, неподалеку от которого в 1922 году родился Болатбек Омаров.
        По крупицам собирались сведения о Болатбеке, о его недолгой, но яркой и смелой жизни.
        Так красные следопыты помогли написать книгу о юном пионере-герое.
        1
        - Стой!
        От неожиданности Болатбек вздрогнул.
        Напротив него у ствола большого тополя стоял незнакомый человек. Он был в рваном чапане[1 - Чапан — длинный халат.], туго перетянутом широким ремнем, старая войлочная шляпа низко нахлобучена на лоб, сапоги сбиты и поцарапаны. Недобрые, настороженные глаза пристально вглядывались в Болатбека.
        Мальчику стало не по себе. Какое злое, какое противное лицо!.. Откуда здесь этот человек?..
        - Стой и не двигайся! — приказал незнакомец и сунул правую руку за пазуху. — Попробуешь бежать, убью!
        Болатбек стоял ни жив ни мертв. Но потом все-таки осмелился:
        - Вы кто? — спросил он дрожащим голосом. — Откуда вы, ага? [2 - Ага — обращение к старшему.]
        - Не тебе меня выспрашивать. Забыл законы предков, щенок?
        Мужчина выдернул руку из-за пазухи. В руке блеснул револьвер.
        Не в первый раз приходилось Болатбеку видеть
        === текст мутен, бумажный оригинал утерян ===
        на пули, но никогда еще в жизни из этого оружия не целились прямо в него.
        «Стрельнет?» — промелькнуло в голове. — Где же дедушка… Крикнуть?.. Позвать?»
        - Ты один здесь? — незнакомец кивнул в сторону зарослей, зеленевших в отдалении, у реки. — Там никого нет?.. Отвечай!
        - Нет. Я один.
        - А что ты тут делаешь?
        - За конями пошел — искать. Отбились…
        - Не врешь? Смотри у меня… За одно слово лжи поплатишься кровью.
        Мужчина
        === текст мутен, бумажный оригинал утерян ===
        - Не бойся, не трону, — сказал он уже более мирно. — Пошли.
        - Куда?
        - Коней твоих поищем.
        Не понравился он Болатбеку. Не нужен ему такой человек, который оружием грозит. И без него найдем буланого с жеребенком, любимцев своих. Да и не могли они далеко уйти. Буланый ведь умный конь, от табуна не отобъётся… Просто на месте Болатбеку не сиделось, вот и пошел искать.
        Мальчик стоял неподвижно, молча смотрел на незнакомца.
        - Чего уставился? — сказал тот. — Идем за конями…
        Накалившееся за день солнце клонилось к западу. Вокруг стояла тишина. Жаркая тишина. Возле зарослей поблескивала речка Каскеленка под косыми солнечными лучами. Бесшумно кружился беркут, почти касался крыльями прибрежных кустов — и опять взмывал вверх, в белесое от жары небо.
        «Нет, не пойду с ним, — решил Болатбек. — Пусть хоть не знаю что, все равно не пойду…»
        - Я устал, — сказал он.
        - Не разговаривай, баранья голова! Идем…
        Болатбек медленно и неохотно двинулся вперед.
        Но это так, только для виду, шел он медленно, на самом деле ему хотелось мчаться быстрее, чем буланый, — туда, туда, в спасительные заросли… Он решил удрать от этого человека, удрать во что бы то ни стало, и теперь, нарочно не ускоряя шаг, чтобы тот чего-нибудь не заподозрил, подходил все ближе к кустам.
        «Бандит он, наверное, — думал Болатбек. — Нехороший человек, сразу видно: злой, хмурый, «с бровей снег идет…».
        Они шли совсем недолго, но каким длинным казался этот путь Болатбеку.
        Внезапно мужчина остановился.
        - Погоди, — сказал он. — Не беги, как джейран… Ты чей?
        - Я сын Омара. А вы кто?
        - Опять вперед старших забегаешь! Ох, времена пошли, шайтан их возьми!.. Твоего деда Абишбай зовут?
        - Да.
        - Это его юрта на четыре крыла вон в той стороне?
        - Да, мы там живем.
        - А еще кто поблизости?
        Дядя Тлеукул. Только он на другом берегу.
        - Это какой Тлеукул? Который на одной ноге прыгает, а все хорохорится?.. Прошлое свое вспоминает. Не успокоится никак.
        - Тлеукул хороший человек. Зачем вы так?
        - Все они хорошие. Рвань паршивая!
        Невольно Болатбек взглянул на изодранный чапан и искривленные сапоги незнакомца. «Да кто же он такой? Всех ругает, на всех зол… Похож на последнего нищего, а разговаривает как самый главный…»
        - Зачем вы так говорите, ага? — сказал Болатбек. — Не надо…
        - Ты еще меня учить станешь, щенок?.. — прикрикнул мужчина. — Смотри, плохо будет. Прирежу, как барана… Видишь? — Он нагнулся, вытащил из-за голенища большой нож с черной рукояткой. — Не посмотрю, что ты молод еще…
        Болатбек не мог отвести глаз от блестящего страшного лезвия.
        - Вы… Ты меня хочешь убить?
        - Убью, если…
        - Значит, ты настоящий бандит?
        - Уа[3 - Уа — возглас, похожий на «эй».], что ты сказал? Окаянный безбожник! Как посмел честного мергена [4 - Мерген — охотник, меткий стрелок.] назвать бандитом?! Сын собаки! И отец твой был собакой!..
        Откуда только взялась смелость у Болатбека? Ведь знал же он, что силы неравны… Может, потому, что оскорбили весь род, всю семью его — всех братьев и сестер, и мать покойную, и отца?.. Поносить родителей всегда считалось смертельной обидой.
        - Уходи! — крикнул он. — Я не боюсь тебя! Ты…
        Но не договорил: мужчина схватил его за руку, больно вывернул — сильный толчок, и Болатбек оказался на земле.
        Мужчина нагнулся над ним, лицо его искривилось, глаза налились кровью.
        - Слушай меня, шелудивый щенок, — сквозь зубы проговорил он, — молчи и слушай. Язык твой вихляется, как коровий хвост, а я не люблю этого. Не будешь меня слушать, я выбью камчой [5 - Камча — плеть.] бесстыжие твои глаза! Так вот… Вон под тот большой камень — видишь его? — положишь мне еды. И побольше. К закату солнца чтоб она лежала там, как на дастархане [6 - Дастархан — скатерть, накрытый стол.]. Понял? И не вздумай кого-нибудь натравить по моему следу… А теперь вставай, пойдем поищем твоего коня.
        - Я устал, — снова сказал Болатбек. — Ногам больно.
        - Ну, полежи, полежи… Насколько у меня терпения хватит. А я покурю пока.
        Мужчина отошел в сторону, сел на камень. Вынул из кармана кисет с табаком, закурил. Он сидел неподвижно, прикрыв глаза, изредка затягиваясь табачным дымом. Только сейчас Болатбек увидел, какой он усталый, измученный.
        Но Болатбеку не было его жаль. «Как бы не так, — думал он, — получишь ты еду! И к коням тебя не подпущу, знаю я: забрать хочешь… Конечно, ты бандит, самый настоящий… Про которых в ауле рассказывали…»
        Медленно, не сводя глаз с сидящего мужчины, начал Болатбек отползать назад, к таким близким теперь зарослям тамариска и ту ранги. «Только бы не обернулся, только бы револьвер свой не вытащил… Еще немного осталось… Совсем немного…»
        Когда бандит спохватился, Болатбека и видно не было.
        - Стой, застрелю!
        Но Болатбек уже продирался что есть сил сквозь колючие кусты, царапая лицо и руки о ветви. Ему казалось, что бандит гонится за ним по пятам, дышит в затылок, вот-вот схватит…
        Внезапно Болатбек споткнулся и упал.
        «Конец, — подумал он. — Сейчас убьет…»
        Но кругом была тишина. Болатбек привстал, огляделся. Никого… Только сейчас почувствовал он сильную боль в ноге, разбитой о подвернувшийся камень. Саднили царапины на лице и на теле.
        И вообще хотелось плакать.
        2
        Здесь, на джейляу — на горном пастбище, — у Болатбека было немало дел, и они нравились ему, хотя порою приходилось нелегко. Но ведь он сам напросился к деду, который пас колхозных коров.
        А Болатбек каждый день сторожил коней, следил, чтоб ни один не затерялся, отгонял их на водопой, мыл и чесал своих любимцев — буланого и гнедого, помогал бабушке по хозяйству. Одной воды сколько принести надо было! А собрать хворост, а нарубить его!.. Кизяка заготовить…
        За работой быстро проходил день, и, когда солнце нависало над неровными отрогами скал, уже пора было пригонять табун обратно, собирать коней поближе к юрте. Табун, правда, небольшой, но все равно забот хватало.
        По ночам, когда Болатбек почему-либо просыпался, он слышал, как дружно похрапывают кони, как бормочет и журчит, словно торопится что-то рассказать, прозрачная речка Каскеленка, как вздыхает во сне бабушка Аккыз.
        …Родители Болатбека умерли давно, вскоре после его рождения. Он их почти не помнил.
        Сразу после смерти родителей Болатбек вместе со старшим братом покинул родные места и уехал к своей взрослой сестре Бигайше в далекий аул Онжылдык.
        Болатбеку хорошо запомнилось путешествие: бесконечная, бескрайняя дорога, уставший конь; перед глазами однообразная степь, полынь и ковыль, лишь в низинах виднеются кусты таволги. А лотом все меняется — воздух свежеет, манит сверкающей сочной травою горное пастбище, дух замирает на крутых и обрывистых тропах…
        С тех пор прошло немало лет. Братья так и остались в доме у Бигайше. Ее муж, Мусирали Кикимов, был хорошим, добрым человеком, никогда не обижал сирот. Болатбек полюбил его как отца.
        В тот вечер Болатбек примчался к юрте деда весь исцарапанный, с трудом переводя дух.
        - Ата! [7 - Ата — дедушка.] — закричал он. — Я бандита видел! Клянусь!
        - Что ж, — спокойно сказал дед Абишбай, — как говорится, вор и разбойник встречаются в сумерках. Сейчас самое подходящее время.
        - Ты не веришь мне, дедушка? — с обидой выкрикнул Болатбек. — Честное пионерское!..
        И он рассказал обо всем, что с ним приключилось.
        Абишбай слушал, не перебивая, потом сказал:
        - Давно уж бандитов в наших краях не было. Времена другие пошли. Однако не приснилось ведь тебе, внучек, а? Не спросонок ты все лицо себе исцарапал?.. Ответь, Болат.
        - Не спросонок, — хмуро согласился Болатбек. Он чувствовал, что дед все равно ему до конца не верит. — Я же рассказал все, как было.
        - Ай барекелде… Правильно, — кивнул Абишбай. — Ты рассказал, я услышал. Ты смелый джигит, хорошо поступил. Будем теперь настороже. Ружье поближе к руке держать станем. На всякий худой случай… А сейчас скажи бабушке, пусть раны твои промоет, и пойдем со мною коней поближе пригоним, а заодно и буланого сыщем… Пойдем?
        - Хоп, — все так же хмуро выразил согласие Болатбек. Не очень ему нравилось, как дедушка с ним разговаривает.
        В густых уже сумерках перешли они вброд речку. Болатбек старался держаться поближе к деду. Вышли на луг, где темнели силуэты лошадей, Болатбек услыхал знакомое ржание — он отличал его от всех других конских голосов. Это рослый буланый конь приветствовал своего молодого приятеля. Рядом с буланым весело вскидывал тонкие и длинные ноги годовалый жеребенок.
        - Мой тулпар, мой крылатый конь! Нашелся… Сам пришел. — Болатбек гладил шею буланого, перебирал гриву, ласково похлопывал по крупу.
        С малых лет Болатбек умел ездить верхом. Но в селении ему не часто удавалось это, а здесь было приволье: каждый день по нескольку раз взбирался он на широкую лоснящуюся спину буланого, пускал его то рысью, то в галоп. И ухаживал за ним, как полагается истинному джигиту.
        Мирный вид коней, спокойное потряхивание головами, тихое ржание успокоили Болатбека, и, когда они с дедом вернулись в юрту, все происшедшее с ним казалось уже каким-то странным и далеким.
        Он с удовольствием выпил шалапа, разбавленного водой кислого молока, завалился на постель и через мгновение заснул как убитый.
        3
        Прошло недели две. Раннее утро на джейляу. Погода изменилась, тихий дождь мерно барабанит по юрте. Полог ее приоткрыт, струйка сизого дыма, причудливо извиваясь, поднимается от очага к отверстию в потолке.
        Болатбек проснулся от звука голосов.
        - Не могу дать, и не проси, — донеслись до него снаружи слова деда. В голосе слышались неодобрение и тревога.
        Болатбек накинул на плечи дедов чапан, быстро вышел из юрты.
        Неподалеку бабушка Аккыз доила корову, накрыв голову полосатым мешком. Дед Абишбай придерживал теленка, тянувшегося к материнскому вымени. Чуть в стороне щипал траву незнакомый Болатбеку вороной конь. Рядом с дедом, спиной к мальчику, стоял какой-то мужчина. В руках он держал подпругу. Это к нему были обращены слова деда.
        Мужчина заговорил, и Болатбек сразу узнал этот хрипловатый голос.
        - Ты говоришь, аксакал [8 - Аксакал — обращение к старшему.], — произнес мужчина, — но я все же сделаю по-своему. Того коня я заберу, а взамен моего оставлю. Не обеднеет твой колхоз, шайтан его возьми!
        - Нет, — сказал дед Абишбай. — Пусть меня покарает хлеб, которым меня угощали, если отдам! Не могу.
        - Отдашь, аксакал, — уверенно сказал мужчина. — Ты ведь знаешь, я слово держу.
        - Нет, — повторил Абишбай, — это конь колхозный. Не мой, понимаешь? Да и зачем тебе меняться: твой вороной ненамного уступит буланому.
        - Жя! Довольно! — сказал мужчина. — Торговаться не будем. Как взял вороного, так и буланого возьму.
        - Не могу я его поменять! Разве не слышат твои уши! — не глядя на собеседника, сказал Абишбай. — Ну что ты за человек?
        - Чтоб тебе выть в твоей могиле! Будет, как я сказал…
        И тут Болатбек закричал — сам не понимая, как это у него вырвалось, но сдержаться не мог:
        - Он бандит, дедушка! Тот самый!.. Зачем с ним разговариваешь? Он хотел убить меня… Это он! У него револьвер… И нож большой…
        Мужчина повернулся к Болатбеку, в глазах его появилась такая ненависть, словно смотрел он не на мальчика, а на взрослого кровного врага.
        - Заткнись! — рявкнул он. — Собака! Да будут прокляты твои предки! Ты не послушал меня… Скажи спасибо, что не пришиб тебя тогда, на берегу…
        - А я… — начал Болатбек, но дед Абишбай прикрыл ему рот ладонью.
        - Молчи, — шепнул он. — Не надо… не говори с ним больше…
        Болатбек дернул головой, вырвался и все-таки крикнул прямо в лицо незнакомцу:
        - Ты очень плохой человек!.. Уходи от нас!.. — И добавил — ему только что пришло это в голову: — Сюда дядя Тлеукул сейчас придет… Он мне вчера говорил… И с ним еще люди… Они тебя…
        - Ах, ты!.. — мужчина взвизгнул от ярости и шагнул к Болатбеку.
        Раздался крик. Это кричала бабушка Аккыз.
        Она вскочила, опрокинув ведро с молоком, бросилась между внуком и разъяренным пришельцем. Белая пенистая лужа растекалась по земле.
        - Ради Аллаха не трогай его! Не обращай внимания на слова ребенка. Не видишь, он еще маленький… — умоляла старая женщина.
        Она обхватила Болатбека за плечи, а дед взял его за руку, и вдвоем они увели мальчика в юрту.
        - Молчи, внучек, заклинаю тебя, молчи. Бешеный волк, он на всех может броситься… Для него святого ничего нет… — шептала Аккыз, а дед сказал сурово:
        - Ты прав, Болатбек, но кто тебе позволил вмешиваться в дела старших? Язык дан не только для того, чтобы все мысли были видны…
        Болатбек хотел ответить, что это и его дело тоже — так уж получилось, разве он виноват, но в этот момент дверной проем заслонила громоздкая фигура, и всадник, перегнувшись с седла, крикнул:
        - Обо мне никому ни слова! Слышите, вы? Мне терять нечего… Проболтаетесь — никого не пожалею! А буланого все равно возьму. Так я сказал… Подумай хорошо, аксакал: отдашь сам — с рук заберу, спасибо скажу. Не отдашь — заберу с дороги…
        И они услышали удаляющийся топот копыт.
        Некоторое время все в юрте молчали. Снаружи послышалось обиженное мычание коровы: она требовала, чтобы Аккыз подоила ее до конца.
        Первым заговорил дед.
        - Насчет Тлеукула ты правильные слова сказал, Болат. Надо, чтобы он к нам поскорей перебрался, на наш берег. Давно ему говорил…
        - А кто этот человек? Бандит, да? — спросил Болатбек. — Почему он так разговаривает? Вы его знаете?
        Ответила Аккыз:
        - Народ говорит: если хочешь, чтоб о тебе все знали, кочуй навстречу. А этот грешник от людей скрывается который уж год… Пропади он пропадом!.. А ты, — обернулась она к Абишбаю, — отдал бы ему коня… Не надо спорить с глупцом, а с бешеным волком и подавно… Ведь убьет он нас, всех убьет… Мало уже крови на его руках?
        Аккыз взяла из очага горсть горячей золы, вышла из юрты, швырнула золу в ту сторону, куда уехал всадник, приговаривая при этом слова охранительной молитвы. Абишбай стоял неподвижно и тоже что-то шептал про себя.
        - Ты его знаешь, дедушка? — снова спросил Болатбек.
        - Это Жексен. Беглец, — не сразу ответил дед. — Он кулаком был раньше.
        - А кулаки и есть бандиты?
        - По-всякому бывает. Одни в бандиты подались, другие затаились где-то, а есть такие, что новые порядки приняли, стали как все…
        - А Жексен?
        - Жексен, когда его раскулачивали, убил Апсел-тая, молодого парня. Единственный сын был у соседей наших.
        - За что?
        - Из-за пшеницы. Жексен упрятал ее подальше, а Апселтай помог найти… Чтоб другие сыты были, не один Жексен.
        - И ничего ему не было, Жексену?
        - Как не было? Поймали, в тюрьму посадили. Только он удрал оттуда. Три раза, говорят, удирал… Э, пусть его имя умрет навечно! Семью оставил, детей бросил… Душегуб! Откуда его шайтан сюда пригнал?..
        - Сам кроит, сам и шьет, — сказала подошедшая Аккыз. — Сам себе такую жизнь выбрал. Один, как камень в степи…
        Больше Болатбек ни о чем не спрашивал. Но подумал: хорошо бы ему стать одним из тех храбрецов джигитов, кто выследит и поймает бандита, куда бы тот ни спрятался — хоть под землю.
        Дождь зарядил не на шутку. Старый Абишбай места себе не находил. Шагал, согнувшись, по старой юрте, бормотал вслух:
        - Вот денек так денек… Дождь никак не кончается… И беды наши тоже… Жексен, как на грех, объявился. Принесла нелегкая!.. Злоба из него хлещет, как сурпа[9 - Сурпа — мясной бульон.] из казана переполненного… А сколько их еще таких — не один он по нашей земле ходит… Ай, Тлеукул, Тлеукул, не торопишься ты! Не берешь в толк, что вместе быть сейчас надо… Что ж, если гора не идет к Магомету, то Магомет двинется к ней…
        - Ты о чем, дедушка? — спросил Болатбек.
        Абишбай не ответил. Он и ворча занимался делом: наточил ножи, насадил топор на топорище, а теперь ружье проверил, зарядил, положил возле выхода из юрты.
        - На охоту пойдешь? — спросил Болатбек. — А меня с собой…
        - Какая тебе охота! — оборвал дед. — Вспомни про гостя незваного. Бродит, может, где-то здесь, поблизости…
        Болатбеку стало опять неуютно, страшно. Он поежился.
        - Ничего, не бойся, — сказал Абишбай, заметив его движение. — Жексен, наверное, далеко. Как узнал, что сюда люди придут…
        - Я и не боюсь, оллай! Истинная правда, не боюсь… А у тебя еще одно ружье есть? Я стрелять умею.
        - Стрелять не стрелять, — тихо сказал старик, — а ружье вот тут лежать будет. И топор… под кошмой, у входа… Ох, не для малых детей все эти дела!..
        - Какой же я маленький? — возмутился Болатбек. — Уже двенадцать… скоро будет.
        - Батыр, батыр настоящий, — сказала бабушка, целуя его в лоб. — Говорила я, — запричитала она, повернувшись к Абишбаю, — не ходи ты в пастухи. На колхозных коней всегда охотники найдутся. Куда лучше за скотом смотреть.
        - Ядовитой змее все одно — что пастух, что табунщик. На всех без разбору бросается, — ответил Абишбай.
        - Вправду змея. Подползет, ужалит — и в заросли скорее…
        - Буланого захотел! — сердито сморщился дед Абишбай. — Ему еще луны с неба… Не для таких, как он, этот конь.
        Старик сжал кулаки, а Болатбек посмотрел на ружье, и ему показалось, что оно уже у него в руках, и палец рядом с курком…
        К обеду небо прояснилось, под солнцем и ветром быстро высохла трава на джейляу.
        - Собирайся, — сказал Абишбай внуку.
        - Куда?
        - Разве младший должен задавать вопросы, когда старший приказывает? Э, чему вас в школе учат? — Но тут же смягчился и пояснил: — К соседу отправимся, к Тлеукулу. Скажем про все, торопить будем… Ну, иди седлай коней…
        Конечно, если ехать по прямой, то юрта Тлеукула, можно считать, стоит не так уж далеко, и было правильно называть его соседом. Но в горах расстояния определяются по-другому. Пока Абишбай с Болатбеком с трудом перебирались через вздувшуюся от дождей Каскеленку, пока кружили по горным тропам, прошло немало времени, и проехали они некороткий путь.
        Старый Абишбай вначале долго ехал молча, потом стал негромко напевать. Болатбек никогда раньше не слыхал этой песни, но нисколько не удивился: он знал, что его дед помнит много-премного самых разных, очень старых песен и сказаний.
        Абишбай пел:
        Туча темнеет — дождь несет нам,
        С запада бежит,
        На восток она спешит.
        Лучший друг мой
        В том живет краю —
        Рано утром
        Песню шлю ему свою!
        Туча белеет — снег несет нам,
        С севера бежит,
        На далекий юг спешит.
        Лучший друг мой
        В том живет краю —
        В ясный полдень
        Песню шлю ему свою.
        Ветер по небу тучи кружит,
        Гонит их во тьму
        По веленью своему.
        Лучший друг мой
        В том живет краю —
        Поздней ночью
        Песню шлю ему свою!
        Эй!
        Вот наконец и юрта Тлеукула. Прихрамывая, хозяин вышел им навстречу.
        Абишбай на этот раз не стал после обмена приветствиями начинать длинный, неторопливый разговор, который всегда так мил сердцу кочевников-казахов. Произнеся «ассаламалейкум» и услышав в ответ «аликсалам», старик сразу сказал:
        - Разбирай юрту, Тлеукул. Возле нашего стойбища поставим.
        Тлеукул удивился:
        - Тысяча лет жизни тебе, аксакал! Куда торопиться? И кошма еще после дождя не высохла.
        - Ничего, высохнет. Медлить нельзя. Плохие новости, Тлеукул. Похоже, в горах бандиты появились. Жексен уже навещал меня. Не знаю, один он или еще кто-нибудь с ним… Надо поближе держаться друг к другу здесь, на пастбищах.
        - Верное твое слово, аксакал, если так, — сказал Тлеукул. — От одной беды до другой меньше одного шага. Не будем ждать… И в селение сообщить надо. Самому председателю…
        - Можно я, ата? — сказал Болатбек. — Я быстро…
        Абишбай покачал головой.
        - Ты со мною будешь пока.
        - В селение съезжу я, — сказал Тлеукул. — То-то я в ущелье и вчера и сегодня следы незнакомых подков видел. Сначала на нехоженой тропе, а потом — где уж никак не проехать — на дорогу выбрались. Одна лошадь прошла, не больше… Один всадник… А ведь выше нас никто не живет. Значит, он это… Не иначе…
        - Торопись, Тлеукул, — повторил Абишбай. — Мы тебе поможем. А ну, Болатбек… слезай с коня…
        - Хоп, — сказал Болатбек. — Я сейчас…
        К вечеру юрта Тлеукула стояла уже недалеко от юрты Абишбая.
        Но первая ночь была тревожной: часто лаяли собаки, неспокойно фыркали кони, и люди почти не сомкнули глаз.
        Однако прошло несколько дней, ничего плохого не случилось, и на душе стало немного спокойней.
        - …Ушел, окаянный, — говорила бабушка Аккыз. Ну, и слава Аллаху… Иншалла…
        Однажды утром Тлеукул прискакал к стойбищу, когда только еще взошло солнце. Не слезая с коня, он крикнул:
        - Выйди, аксакал, прошу тебя! Сказать хочу…
        Отставив в сторону пиалу, Абишбай вышел наружу.
        - Заходи, сосед, гостем будешь… Чаю нальем.
        - Спасибо, не до чая. Беда, аксакал! Собирайся быстрей!
        Голос у Тлеукула дрожал.
        - Что? Что случилось?
        - Буланого убили.
        - Аллах всемогущий! Пусть покроются язвами руки, сделавшие это!.. Где?..
        - Там, в ущелье, недалеко. — Тлеукул показал рукой.
        Он повернул коня, подъехал к своей юрте, не сходя с седла, напился воды, схватил курук — длинный шест с петлей на конце, им табунщики ловят лошадей — и поскакал по направлению к ущелью.
        - …Пусть разбойника покарает хлеб, которым его угощали… Такого коня… — бормотал Абишбай, глядя вслед Тлеукулу. — Сегодняшний день еще не кончился… Какие беды несет он?..
        Видно было, старик потерял голову от этого известия. Немного погодя он пришел в себя, отвязал лошадь, на которой ночью объезжал табун, кряхтя, взобрался в седло.
        Из юрты вышел, потягиваясь, Болатбек.
        - Ата, куда ты?.. Что же ружье не берешь? Подать тебе?.. И я с тобой, ладно?
        Но Абишбай не слышал его. Взмахнув камчой, он направил коня в ущелье. Болатбек схватил двустволку и кинулся догонять деда.
        Бежать ему пришлось не очень долго. На другом берегу, там, где река делает поворот у самого входа в лощину, увидел он Тлеукула и Абишбая. Они уже спешились и стояли возле огромного валуна, у которого лежал мертвый конь… Да ведь это буланый!
        Болатбек, тяжело дыша от быстрого бега, приблизился к ним. Неужели это его любимец, самый красивый конь во всем табуне?! Живот распорот, примятая трава вся забрызгана кровью.
        Болатбек с трудом сдерживал слезы.
        - Еще не остыл. Совсем недавно убили, — сказал Тлеукул.
        Абишбай стоял молча.
        - Зачем его?.. — еле выговорил Болатбек. — В чем буланый виноват? Что он им сделал?
        - Собака Жексен, — проговорил старик и, опустив голову, помолчал. Потом добавил: — После того разговора нашего с бандитом, после его угроз стал я надевать на буланого колодки на ночь..; Да, видно, зря. Не сумел бандит их сбить, вот и загубил коня… Пусть Аллах покарает убийцу!
        - Я уже проверил, — тихо сказал Тлеукул, — все остальные кони на месте, аксакал. Гнедого только не видно.
        - Его не уведут! — крикнул Болатбек. — Он чужих никогда не подпустит. Я знаю.
        - Значит, сам прискачет, — сказал Тлеукул. — Если жив и на свободе.
        - С гнедым чужаку не справиться, — подтвердил Абишбай. — Ни за что не поддастся. С норовом конь. Болат правильно сказал.
        Можно я пойду поищу? — спросил Болатбек и поправил на плече тяжелое ружье деда.
        - Погодите, — сказал вдруг Тлеукул.
        Он повернул голову, прислушался. Из глубины лощины доносился дружный вороний крик. Он разрастался, становился все отчетливей, громче, все больше небольших черных точек появлялось и кружилось в небе. Среди них Болатбек увидел и две точки покрупнее — медленно и плавно они спускались в лощину. Это были стервятники — грифы.
        - Туда… идемте туда, — сказал Абишбай и, не оглядываясь, первым зашагал между камнями в глубь лощины.
        За ним захромал Тлеукул. Болатбек обогнал их и пошел вперед.
        Стая ворон с шумом поднялась в воздух при их приближении, потом неторопливо и неохотно, лениво взмахивая крыльями, взлетели грифы.
        Так вот почему в лощину слетались птицы! Здесь был их пиршественный стол. Гнедой — самый сильный, самый непокорный конь в табуне, лежал, далеко вытянув вперед шею, как будто упал на полном скаку.
        - Застрелили! Его застрелили! — закричал Болатбек. — Сюда попала пуля, видите?
        - Нет, он не человек, — почти беззвучно сказал дед Абишбай. — Не казах… Даже зверь не убивает просто так, по злобе… Подлая душа! Не мог поймать коня и застрелил его. Такого не бывало в наших юртах…
        - Надо опять спуститься в аул! — крикнул Тлеукул. — Милицию вызвать.
        - Поздно, — угрюмо сказал Абишбай. — После такого дела он не останется здесь. Уйдет через горы.
        - Ты прав, аксакал. Сделал свое грязное дело и ушел.
        - Все равно поймаем его! — голос Болатбека прерывался от плача. — Шакал! Шакал!..
        Слезы лились по его лицу, и он не утирал их.
        6
        Каражан ехал верхом по зеленому склону джейляу. Под ним был вороной конь с белой звездочкой на лбу, и Каражан уверенно и красиво сидел в седле, глубоко вдев ноги в стремена.
        Болатбек, пришедший к роднику за водой, долго смотрел вслед всаднику, пока тот не скрылся из глаз. Только тогда поставил он ведро на землю. То же сделали и две женщины, они пришли за водой не с гор, как Болатбек, а снизу, из аула.
        - Да, Каражан настоящий мулла, — сказала одна из женщин, проводив всадника взглядом. — Если б не он, моя бедная сестра не жила бы уже на свете. А он брызнул водой, пошептал — и она сразу пришла в себя.
        - Настоящая молитва всегда помогает, — согласилась вторая женщина. — Только надо, чтоб ее правильный человек сказал. Вот моя тетя… Такая набожная, прямо святая. С утра до вечера одно слышишь: «Аллах, будь милостив», «Аллах, будь великодушен»… Намаз[10 - Намаз — молитва.] делает по пять раз в день и никогда у Аллаха для себя самой ничего не просит. Всегда для других, только для других. И для мертвых, и для живых. «О, создатель, — молит, — будь опорой и тем, кто там, и тем, кто здесь!» Я, бывало…
        Но первая женщина перебила ее: она ведь еще не все сказала о Каражане.
        - Нет никого святее муллы, — продолжила она. — Настоящий мулла, если захочет, воду заставит против течения идти… Вот Каражан такой и есть, клянусь Аллахом! Он и молитву читает молча, только губами шевелит. Так делают все настоящие муллы, можешь мне поверить… И долго читает, не то что другке — скажут первые слова, а дальше не знают ничего, кроме «иншалла, иншалла»…
        Женщины долго еще болтали, пока одна из них не спохватилась, что дома дел по горло.
        - Пойдем, женеше [11 - Женеше — уважительное обращение к женщине.], — сказала она. — Мой муж давно уж, наверное, коров пригнал с пастбища.
        Болатбек не в первый раз слышал имя Каражана и видел его не впервые, даже имел случай поближе познакомиться с ним. И нельзя сказать, что знакомство пришлось Болатбеку по душе… Нет, совсем ему не нравился этот набожный и благообразный мужчина.
        …О Каражане в их ауле Онжылдык говорили по-разному. Одни рассказывали, что был он раньше очень богатым человеком, настоящим баем, держал сотни коров, лошадей, овец, на него работала уйма батраков — пасли его стада и табуны. Когда в Казахстан пришли Советы, он угнал весь свой скот через горы в Киргизию. Там все продал, переждал, пока раскулачивать кончили, и вернулся обратно как ни в чем не бывало. Мол, я бедный, простой человек, никому зла не делаю, зато грамотный, молиться умею, как настоящий мулла… Да никакой он не мулла, притворяется только! А читать-писать и правда умеет. Но ведь этого недостаточно, чтобы считаться хорошим человеком… Хитер он, как кошка, про которую говорят, что она видит все даже с закрытыми глазами… Теперь он и в колхоз пролез, пастухом стал… А что у него за душой — кто знает…
        Другие судили о Каражане так:
        «Э, ведь он тоже человек, тоже под небом ходит.
        У него тоже семья есть. Вернулся же все-таки в родные края, не забыл свою землю, родственников. Чего же вы от него хотите?»
        А третьи рассуждали примерно как та женщина, чьи слова слышал Болатбек только что возле родника. И таких было тоже немало.
        …Впервые Болатбек увидел Каражана на джейляу. Это случилось к концу лета, когда сюда перебрались еще несколько семей из другого аула и поставили своя юрты.
        Каражан ему сразу не понравился: показался недобрым, заносчивым, и Болатбек никак не мог понять, почему к нему с таким почтением относятся многие люди.
        Как-то ранним утром Болатбек услыхал, как бабушка Аккыз в сердцах проговорила, войдя в юрту:
        - Негодный человек! Да отвратится от него милость Аллаха! А еще его слугой называется… Не жалеет совсем мальчонку… Замучил бедного…
        - Ты о ком, бабушка? — спросил Болатбек спросонок. Воркотня Аккыз разбудила его, но вставать еще не хотелось, так приятно было лежать на мягкой подстилке, ловя сквозь полузакрытые веки первые, еще несмелые лучи солнца. — Кого ты ругаешь?
        - Никого. Не стоит он даже слов… Спи, Болат… — И бабушка Аккыз опять вышла, чтобы растопить наружный очаг.
        Но Болатбеку уже расхотелось спать, он вскочил с постели и пошел вслед за бабушкой.
        Солнце еще опиралось на горы, оно только-только начинало свой путь по небу, его розовый свет обволакивал зубчатые скалы и растекался дальше, ниже, пробираясь во все лощины и ущелья. Скоро оно оторвется от гор, повиснет в небе раскаленным шаром, и его резкие, беспощадные лучи высветят каждую травинку, каждый камешек под ногами.
        Как красиво, хотя и повторяется это почти каждый день… Но у Болатбека не было ни времени, ни желания любоваться красотой: то, что он увидел и услышал, больно кольнуло его душу, словно происходило с ним самим.
        По мягкому зеленому ковру луга, спотыкаясь, бежал босой, оборванный мальчишка, по виду ровесник Болатбека. Бежал он не по прямой, а петляя — пригибаясь, увертываясь. Нет, он не игру себе такую придумал в это раннее утро — он убегал, увертывался от преследования. За ним гнался разъяренный высокий мужчина с камчой в руке. Временами он настигал мальчика, и тогда плеть с силой опускалась на его спину.
        - Баранья голова! Шелудивый пес! — кричал мужчина. — Не смей убегать от меня! Ты должен получить сполна!.. Попробуй еще хоть раз не досчитаться одной овцы, я с тебя шкуру сдеру! Сын шакала!
        - Не надо, ага, не бейте!.. — всхлипывал мальчик. — Я ведь на минуту заснул… Овца нашлась… Ой, больно!
        - Если б не нашлась, я с тобой по-другому бы говорил!.. Иди занимайся делом…
        Мужчина повернулся и зашагал к своей юрте. Это и был Каражан.
        Утирая слезы, мальчик побрел вниз по склону. Тонкая рваная рубашка прилипла к спине.
        Бабушка Аккыз высыпала из таза кизяк возле летнего очага. Вздохнув, она сказала:
        - Видишь, Болат? Нелегко быть сиротой. Кто хочет, обидеть может, и заступиться некому.
        - У меня тоже нет родителей, — сказал Болатбек. — Но меня ведь никто не бьет.
        - Иншалла, у тебя есть сестра, брат. Мы с дедушкой… Ты не один под этим небом.
        - А кто этот мальчишка? Батрак Каражана?
        - Батраков сейчас нет. Он его племянник. Кадыркул зовут…
        - Я бы никогда не дался, — сказал Болатбек. — Попробовал бы он… я…
        - Какие слова ты говоришь? Он старший. Что тут можно поделать? Если Аллах сотворит человека плохим или злым, ничего уже не переменить.
        - Пускай старший, — упрямо повторил Болатбек, — не должен он так… я ему скажу…
        - Замолчи! — прикрикнула Аккыз. — Аллах тебя накажет за такие слова… Не нам вмешиваться в то, что не нами установлено…
        Болатбек не стал спорить с бабушкой, но чувствовал, что не может смириться. Пусть удары падают не на него, он ощущал их на своей спине. Несчастный, покорный вид Кадыркула не давал ему покоя, в ушах звучали его жалобные вопли.
        - …На, попей! — бабушка Аккыз протянула ему чашку с кислым молоком.
        Она уже разожгла огонь в очаге, и в чугунке, подвешенном к треноге, булькало свежее молоко — готовился суп под названием «кора коже».
        Выждав время, когда бабушка перестала возиться возле очага и скрылась в юрте, Болатбек решительно направился к Каражану. Тот сидел на корточках около своего жилища и возился со сбруей.
        От волнения Болатбек даже не произнес принятые слова приветствия, а сразу выпалил то, что так готовился сказать:
        - Ага, почему вы бьете Кадыркула? Нехорошо…
        Каражан поднял голову и недоуменно посмотрел на мальчика.
        - А… Это ты, Болатбек… Сосед… С чем пожаловал? Почему «салам алейкум» не говоришь, как добрый казах?
        - Зачем вы бьете Кадыркула, ага? — снова сказал Болатбек. — Не смейте его бить!
        - Что?.. Ты… Мне…
        Больше Каражан не смог ничего выговорить: слова застряли в горле… Да что же это такое? Не перевернулся ли свет вверх дном?! Какой-то мальчишка осмелился требовать ответа у него, у Каражана! Аллах всемогущий! Как ты допустил это?!
        Избить его сейчас, исхлестать до полусмерти! Бросить вон на те камни, пусть валяется, как падаль!..
        Каражан вскочил, отбросил в сторону сбрую, рука потянулась за камчой… Но вовремя спохватился: не те времена пошли, будь они неладны! Этот щенок, наверное, в школу ходит, в этих… как их… в пионерах состоит. Нажалуется там своим… начальникам всяким… потом… Нет, храни нас Аллах от всего этого… Хватит с меня… Хлебнул уже…
        И он сказал сдавленным от бешеной злости, но ехидно-ласковым голосом:
        - Э, миленький, ты в чужие дела не мешайся. Молод еще у старших ответа спрашивать… Как-нибудь сами в своих делах разберемся… Иди-ка лучше в ассыки [12 - Ассыки — игра, похожая на игру в бабки.] поиграй…
        - Я не хочу играть!
        - Не хочешь, не надо… А к нам сюда не ходи. Ничего здесь не найдешь. Пока ищешь верблюда, коня потеряешь, как говорили наши старики… Он тебе жаловался на меня, что ли?
        - Никто мне не жаловался. Я сам… видел…
        - Глаза даны, чтобы видеть. Уши, чтобы слышать. А язык, чтоб молчать, когда не спрашивают.
        - А вы не бейте его!
        - Опять за свое! Не то говоришь, мальчик… Мое это дело. Захочу — убью его… Живьем в землю закопаю. Перед тобой я не ответчик. Не тебе меня учить… Убирайся!
        Каражан шагнул к Болатбеку.
        - Я уйду, Каражан-ага… уйду… только вы не трогайте Кадыркула…
        - Вон отсюда! — заорал Каражан.
        И Болатбек ушел. Больше ему сказать было нечего: он ведь и сам толком не знал, чем и как может помочь Кадыркулу.
        7
        Болатбек поднимался по травянистому склону, уже начинавшему желтеть. На сегодня он отработал свое, и дед отпустил его, только велел далеко не ходить.
        За поворотом тропы, вблизи зарослей лоха, Болатбек чуть не наткнулся на лежащего мальчишку. Невелик ростом, босой, на грязных ступнях запеклась кровь, засаленный полосатый чапан весь изодран.
        «Кто это?… Спит?.. А может, умер?.. Нет, дышит…»
        Он присел на корточки, заглянул в лицо спящему и сразу узнал Кадыркула.
        - Уа! Кадыркул, — позвал Болатбек. — Проснись!
        Тот не пошевелился, только застонал во сне.
        «Уж не болен ли? Зубами скрипит… Дергается…»
        Болатбек тряхнул Кадыркула за плечо.
        - Вставай! Что с тобой?
        - А?.. Чего?.. Где они?! — Кадыркул вскочил на ноги, вид у него был растерянный, глаза испуганно блуждали по сторонам.
        - Ты что? — спросил Болатбек. — Кого ищешь?
        - Пропал я! — выкрикнул Кадыркул и заплакал. — Убьет он меня теперь! Убьет…
        - Кто? За что? Чего ты сделал?
        - Ай, чего сделал?.. Всех овец потерял, вот чего!..
        Болатбек с удивлением смотрел на Кадыркула.
        «И правда болен. С ума сошел, что ли? Такое говорит…»
        Кадыркул продолжал кричать:
        - Лучше б мне на свет не родиться! Почему я такой несчастный — все у меня не так?.. Как теперь Каражан со мной поступит?.. Были овцы — и нет ни одной.
        Болатбек не мог удержаться от смеха.
        - Не проснулся еще?.. Да погляди! Обернись… Вон они все… Посчитать?
        Небольшое стадо мирно паслось в пожелтевшей траве. Одни овцы тихо пощипывали траву, другие лежали, уткнувшись мордой в свои курчавые бока.
        - Видишь? — снова сказал Болатбек. — Твои?
        Кадыркул посмотрел на Болатбека так, словно увидел его только сейчас.
        - Значит, это мне приснилось… — забормотал он. — Сон такой — будто все овцы разбежались, никак собрать не могу… Потом к обрыву подбегают и — раз! — прямо в пропасть…
        Он опять всхлипнул, вздохнул глубоко и вытер слезы.
        - Чего ты такой… робкий какой-то… боишься всего? — спросил Болатбек.
        - Да, ты бы не боялся на моем месте? Хочешь, покажу?.. Смотри!
        Кадыркул повернулся спиной к Болатбеку, задрал свой чапан почти на голову.
        У Болатбека сжалось сердце. На худой грязной спине он увидел багровые рубцы, много рубцов — следы, которые оставила плеть Каражана.
        - Чего же ты терпишь? Удрал бы давно от него.
        - Куда мне бежать? — пожал плечами Кадыркул. — Некуда. Никого у меня нет…
        - У меня тоже ни отца, ни матери, — сказал Болатбек. — А если б так со мной обращались, клянусь, убежал бы куда глаза глядят!
        Кадыркул покачал головой.
        - Это говорить легко…
        - Не веришь? Я даже к твоему дяде ходил за тебя заступаться…
        - Ну да? И что ему сказал?
        - Чтобы не смел тебя бить. Не имеет права…
        - А он что?
        - Ничего… Выгнал. Ругался…
        - А не бил?
        - Попробовал бы!
        - Да, — с завистью вздохнул Кадыркул. — Потому что за тебя есть кому заступиться. Дед и бабушка здесь…
        - У меня еще старший брат есть. Посильней твоего Каражана. И сестра старшая. А у нее муж — Мусирали… Его здесь все знают. Тоже сильный… Он мне вместо отца.
        Но тут Болатбек спохватился. Чего он расхвастался, в самом деле? Перед кем? Перед несчастным пареньком, у которого действительно никого близкого нет на свете?
        - Послушай, — сказал Болатбек, — отчего он с тобой так? Ведь все-таки дядя, не чужой…
        - Какой он мне дядя? Брат моей мачехи… Когда она и мой отец заболели и умерли, Каражан весь наш скот продал, а деньги себе взял… Думаешь, он такой бедный?
        - Богатый в пастухи не пойдет.
        Кадыркул рассмеялся.
        - Э, для отвода глаз скот пасет. Я-то знаю. У самого денег, наверно, целая куча. И сбруя серебряная… Ковров не перечтешь… Все попрятал.
        - Где же он прячет?
        - Где? А…
        Кадыркул запнулся, испуганно поглядел по сторонам и сказал почти шепотом:
        - Нет… Этого я не скажу… Не могу… Если узнает, сразу убьет меня… Да и нехорошо…
        Болатбек не стал выспрашивать, хотя очень хотелось узнать, куда богачи прячут свои сокровища. В книжках он об этом ничего не читал. Да и книг, по правде говоря, прочитал еще совсем мало.
        И он стал говорить о другом.
        - Я в этом году третий класс окончил, — сказал он. — В четвертый перешел. А ты в каком?
        - Ни в каком, — сказал Кадыркул смущенно. — Я не учусь. Каражан не отпускает.
        - А сам-то хочешь учиться?
        - Конечно. Только не для таких, как я, эта школа.
        - Я помогу. Клянусь!
        - Как тут поможешь? Ничего ты не сделаешь.
        - А вот сделаю! Пойду к нашему учителю, к Сай-масаю. Знаешь его?.. Он хороший человек. Сразу запишет тебя в школу и вызовет. Сам с тобой говорить будет.
        - Мне Каражан ни с кем не велит разговаривать. Если до него дойдет, не знаю, что он со мной сделает.
        - Да не бойся! Что ты всего боишься? Учитель — большой человек. Как вон та гора… Его все уважают. Не пойму, почему он сам тебя до сих пор не вызвал? Как других ребят…
        - Откуда я знаю… А ты правда поговоришь с ним?
        - Честное пионерское. Я ведь пионер.
        - А что это такое?
        Болатбек удивился: не знать таких вещей! Это уж действительно… Но ему пришлось немного подумать, прежде чем ответить.
        - …Пионер — это… ну… джигит, понимаешь? Не совсем еще джигит, но обязательно будет джигитом. А сейчас готовится к этому… Как всадники перед тем, как на кокпар [13 - Кокпар — конные состязания.] выйти… Пионеры должны быть, как джигиты — храбрые, честные и верные друзья к тому же… Хочешь быть моим другом?
        - Хочу, — сказал Кадыркул, ни на секунду не задумываясь.
        - Тогда снимай чапан! — приказал Болатбек и начал стаскивать свою рубашку.
        Кадыркул, не удивляясь и не спрашивая, последовал его примеру: он ведь прекрасно знал, что, когда люди клянутся в дружбе и верности, они должны прикоснуться друг к другу грудью.
        8
        Абишбай вошел в юрту, присел у входа, снял с головы потрепанный треухий тымак. Видно было, что старику жарко, что он устал и очень огорчен чем-то.
        Он заговорил, как это часто с ним бывало, ни к кому не обращаясь:
        - Еще вчера обещал прийти и не идет… И сегодня тоже… Хожу, хожу за ним, а он никак… О Аллах, помоги ей выбраться из плена болезней! Протяни руку милосердия… Я ведь могу обратить к тебе только пустые мои слова, а настоящих молитв не знаю. Тот же, кто знает, не приходит уже второй день… Что же делать, научи меня?..
        Болатбек понимал, конечно, отчего Абишбай так расстроен. Догадывался и о ком говорит.
        Уже несколько дней бабушка Аккыз не вставала с постели. С каждым часом ей становилось все хуже.
        Быстро пришло в запустение хозяйство, в юрте стало неуютно, уныло. А как было хорошо и приятно, когда она хлопотала у домашнего очага! Казалось, не торопится, но все, решительно все успевала сделать, везде навести порядок.
        - Бабушка, — тихо позвал Болатбек.
        - Что, мой жеребенок? — слабым голосом откликнулась она.
        - Как себя чувствуешь? Сегодня лучше, правда?
        - Оллай, истинная правда, мое солнышко.
        Аккыз знала, что говорит неправду, что лучше ей не становится — болезнь делает свое черное дело, но очень уж не хотелось огорчать внука.
        - Идет! — громко крикнул от входа Абишбай. — Слава Аллаху! Да отодвинет он черную тучу беды!..
        И в юрте появился Каражан.
        Вошел он не как обычно, а каким-то особым, торжественным, плавным шагом, словно нес в руках чашку с молоком и боялся расплескать. Но в руках у него была не чашка, а четки, которые он медленно перебирал.
        Он приблизился к Аккыз, засучил рукава своего халата, взял ее худые, сморщенные руки, сначала одну, потом другую и пощупал пульс. Потом внушительно помолчал, склонив голову набок, и наконец заговорил:
        - Абишбай-ага, очень плоха твоя старуха, очень. Трудно будет ее вылечить. Много-много молиться надо… В нее проник вредный дух Желтой Птицы — видишь, какая сама она желтая? Может быть, съездишь в Алма-Ату, привезешь муллу Джанайдара? Большой человек Джанайдар… У меня, сам знаешь, времени мало — за стадом следить надо… сил мало…
        - Да разве хватит у меня, чтобы расплатиться с Джанайдаром? — огорченно проговорил Абишбай. — Бедность, говорят, и щедрому руки скует… За малые деньги он не поедет, а много у меня нет. И дорога долгая: пока доедешь, пока вернешься, болезнь ждать не станет…
        Каражан молча перебирал четки, и по лицу его нельзя было догадаться, о чем он думает.
        - …Ты ведь тоже мулла, — умоляюще продолжал Абишбай, — прошу тебя, сделай милость, найди время, помолись, как надо. Я ничего не пожалею…
        Еще некоторое время Каражан молчал, прикрыв глаза. Потом сказал:
        - Да простит нас всех Аллах, Абишбай-ага. — Он бросил взгляд в сторону неподвижно стоявшего Болатбека. — И этого непочтительного мальчишку тоже… Я сделаю все, что могу. Буду читать молитвы… Только одно еще хочу сказать. Мы с тобой соседи. И добрые друзья, верно? Но в пословице как говорится? Где дела начинаются, там дружба кончается… Так что давай договоримся сразу: ты, Абишбай, даешь мне, чего я пожелаю.
        - Пусть будет так, Аллах тому свидетель, — отвечал обрадованный Абишбай. — Начинай скорее, не теряй времени, заклинаю тебя.
        Пальцы Каражана замерли на четках.
        - Я беру у тебя кобылу и жеребенка, — сказал он деловито.
        Абишбай покорно кивнул головой.
        - Хоп, — сказал он. — Хорошо…
        Он не стал говорить о том, что это его единственная лошадь, что человек, называющий себя соседом и другом, не должен так поступать… «Пусть, пусть забирает все, лишь бы Аккыз жива осталась».
        - Отдаю, — повторил он. — Пускай больная поскорей на ноги встанет…
        И тут Каражана словно подменили: он поднял глаза, огладил бороду, улыбнулся слегка.
        - Можно и приступать, — сказал он.
        Дни шли за днями, но старой Аккыз лучше не становилось.
        Каражан, помолившись две ночи над больной, наутро увел лошадь и жеребенка и больше не появлялся.
        Аккыз совсем ослабла, перестала есть, почти не говорила. Вконец потерявший голову Абишбай несколько раз ходил к Каражану, умолял прийти еще, но тот отвечал одно и то же:
        - Я сделал все, что мог, прочитал все нужные молитвы. Как договорились… Теперь надо положиться только на волю Аллаха…
        Абишбай и Болатбек, каждый по-своему, переживали болезнь Аккыз, только делали это молча, не делясь друг с другом своим горем. Как принято среди мужчин.
        Однажды Болатбек подал бабушке напиться, но чашка выпала из ее рук и разбилась.
        - Не грусти, мой жеребеночек, — сказала Аккыз едва слышным голосом. — Это к счастью. Твоя бабушка теперь выздоровеет… Небо послало нам знак…
        Болатбек кивнул головой и улыбнулся сквозь слезы.
        9
        Вечерело. Солнце скрылось за неровными отрогами гор, но вершины еще оставались освещенными его последними, прощальными лучами.
        Тлеукул слез с лошади, разнуздал ее, пустил пастись, а сам стоял на склоне и смотрел вниз, на раскинувшийся вдалеке аул, который уже затягивался сизой вечерней дымкой.
        …И завтра будет день, такой же яркий,
        Мои лучи согреют эту землю,
        И золотым животворящим светом
        Луга, поля и скалы озарят.
        Я ухожу, а вы рассвета ждите —
        Когда роса умоет щедро травы,
        И птичьи песни понесутся к небу, —
        Так обещало Солнце, уходя…
        Снизу по тропе поднимался Болатбек. Когда он подошел совсем близко, горы погасли, но темнота не захватила еще все просторы склонов и долин.
        - О чем вы говорите, Тлеукул-ага? — спросил Болатбек. — Стихи, да? Сами придумали?
        - Может, я, а может, и не я, — улыбнулся Тлеу-кул. — Народ придумал, сынок. Давно уже эти слова живут на свете. Я их еще от своего деда слыхал.
        - Значит, так и будет, как солнце обещает?
        - Конечно, — ответил Тлеукул. — Ты посмотри, — он показал рукой на запад, — заря сегодня совсем красная была, верно? Ветра никакого… — Он снова повернулся к аулу, — дым столбом вверх поднимается… Это все к тому, что завтра такой же погожий денек, как сегодня, будет. Солнце про то и говорит… А вы в школе стихи учите?
        - Конечно, Тлеукул-ага. Только этих ваших стихов мы еще не проходили… Вот скажите, я давно хо: тел спросить… Одни говорят, что мулла лучше лечит, а другие — что врач лучше. Кто же правильно говорит?
        - Сам ты, Болат, разве не понимаешь? Ай-ай… — Тлеукул зачмокал языком. — По-серьезному спрашиваешь?
        - А почему тогда дедушка Абишбай все время Каражана зовет к моей бабушке? Она уже давно больна, вы знаете… Каражан приходил, лечил… только ничего не помогает… Лошадь забрал… А врача так и не позвали… Почему?..
        Тлеукул внимательно выслушал сбивчивую речь Болатбека и сказал:
        - Твой дед Абишбай — хороший и честный человек, все его уважают… Но вот только доверчивый он слишком. Как в старину заведено было, так и живет… Да простит он меня за такие слова… Я тоже раньше доверчивый был, смолоду… Погляди на мою деревяшку… — Он выставил вперед левую ногу. — Если бы мулла умел лечить, я бы не остался без ноги… А ведь он получил тогда от меня моего скакуна и единственную дойную корову.
        - Я думал, вы были ранены, Тлеукул-ага, — сказал Болатбек.
        - Да, был. Десять с лишним лет с тех пор прошло. Тогда у нас в Семиречье жестокие бои шли. С басмачами… Ты в те годы по юрте еще ползал. Как ягненок однодневный.
        - Нам в школе рассказывали, я знаю.
        - Тогда меня и подстрелили… В ногу… Вот сюда. — Тлеукул нагнулся, постучал по деревяшке. — А жара стояла — вся земля потрескалась… Врача у нас в отряде не было, отправили меня в аул… Думал — само заживет, да получилось плохо. Привели ко мне добрые люди муллу. Три дня надо мной молитвы читал — не помогло. Хуже стало… Почернела нога — глядеть страшно… Конечно, бывает, что мулла ученый, в болезнях разбирается. Тогда и помочь может: не молитвой, а травами, настойками разными. Мне вот такой не попался… И других мулл приводили… Добро все выманили, а толку никакого… Как колодец посреди степи — копают, копают, а воды и пригоршни не показывается…
        - А если нарочно они? Потому что вы за красных были?
        - Кто знает, может, ты и прав. Я ведь враг для них… Или впрямь верили, что молитвами помогут. Среди них и честные тоже ведь есть… Чуть не умер я тогда.
        - Кто же вас вылечил?
        - Спасибо, в Алма-Ату отвезли, в больницу. Я там с полгода лежал. Сам, вот видишь, живой, а ногу спасти не могли. Поздно было.
        Болатбек прикусил палец, задумался.
        - Тлеукул-ага, — сказал он потом, — я хотел вас спросить… Дедушка не хочет врача звать — говорит, раз мулла не помог, никто уже из людей не поможет. А я все-таки позову… Как вы скажете?
        - Я тебе, сынок, так отвечу. По нашим обычаям, сам знаешь: слово старшего — закон. Перечить нельзя… Но сейчас ты правильно рассудил. Я тоже, если бы знал, что так плохо, давно бы за врачом поехал… Надо, надо ехать, не терять время…
        В тот же вечер Болатбек, набравшись духа, сказал Абишбаю:
        - На рассвете в Каскелен поеду.
        - Зачем? Что еще надумал?
        - Врача для бабушки привезу.
        Абишбай молчал, покачивая головой. Он не рассердился на Болатбека, а тихо сказал:
        - Далеко, Болат. Врач не поедет в такую даль.
        - Как же не поедет, когда бабушке так плохо!
        - На все воля Аллаха…
        - Все равно поеду! — сказал Болатбек, сам удивляясь своей смелости.
        Дед ничего не ответил, только отвернулся.
        Молча они легли спать, и Болатбек долго не мог уснуть, хотя старался изо всех сил: ведь завтра надо было встать как можно раньше. Он слышал, что дед все время ворочается на своей подстилке, кашляет — тоже не спит…
        Болатбек проснулся, когда уже совсем рассвело. Деда в юрте не было.
        - Как же я? — ужаснулся он. — Думал чуть свет выехать — и проспал. Не зря говорится: сон это первый враг. Бабушка! — позвал он.
        - Что? — отозвалась Аккыз еле слышно.
        - Как твое здоровье сегодня?
        - Лучше, мой жеребеночек, намного лучше.
        - Потерпи еще чуть-чуть, ладно? — шепнул Болатбек. — Я скоро доктора привезу…
        И, не дождавшись ответа, выскочил из юрты. Он знал, где возьмет лошадь: помчался прямо к Тлеукулу.
        Поздно вечером Болатбек и Тлеукул вернулись с врачом.
        Аккыз уже умерла…
        10
        - Салам, Кадыркул!
        - Салам, Болатбек! Хорошо, что опять встретились.
        - Не забыл нашу клятву?
        - Нет, что ты!
        - Как живешь, Кадыркул?
        - Какая у меня жизнь! Все одно и то же. За овцами целый день хожу, а приду домой, по хозяйству заставляют. Каражан и его жена без работы не оставят… И без синяков… Удачен тот день, когда ни разу меня не ударят, ни разу не обидят.
        - Да не поддавайся ты! Только и знаешь спину подставлять.
        - А что я могу сделать?
        - Язык-то у тебя есть? Покажи!.. Хоть бы ответил им как следует. Чтоб знали…
        - Еще хуже будет… Пробовал уже… Конченое мое дело. И школы мне не видать.
        - Скажешь тоже! Я тебе обещал и слово сдержу, не думай. Поговорю с учителем… Только смотри не подведи: когда позовет, приходи сразу.
        Кадыркул тяжело вздохнул:
        - Тебе хорошо говорить. А меня Каражан худо-бедно, а кормит. Кусок хлеба каждый день дает… Если выгонит, куда я денусь? Как жить буду?.. Да и не пустит он меня никогда…
        - Не пропадешь, придумаем что-нибудь, — бодро ответил Болатбек, но настоящего ответа он, конечно, не знал. Поэтому добавил: — Давай в ассыки играть, Хочешь? Пошли на дорогу…
        Они расставили кости, начали играть. Вскоре к ним присоединился еще один мальчишка, Абыхан, из юрты, стоявшей неподалеку. Игра оживилась, делалась все азартней: игроки увлеклись так, что не замечали ничего вокруг.
        Внезапно Абыхан поднял голову, пригляделся и сказал:
        - Смотри, Кадыркул, твой дядя едет.
        Ребята поглядели в сторону, куда он указывал. Как всегда, красиво сидя на коне, к ним приближался Каражан.
        Кадыркул засуетился. Он схватил с земли ассыки, потом бросил их опять на землю, прямо под ноги Болатбеку.
        - Возьми скорей! Зачем только я стал играть? Попадет мне теперь!
        - А что особенного? — не понял Болатбек. — Что ты такого сделал?
        - Сделал не сделал, какая разница! — выкрикнул Кадыркул, чуть не плача. — Разве я не знаю? Опять бить будет.
        Уже не было времени выяснять, в чем провинился Кадыркул и за что его ожидало наказание — Каражан был возле них. Он резко осадил коня, едва не наехав на Болатбека, но тот успел отскочить в сторону.
        - Время, как песок сквозь пальцы просеиваешь! — закричал Каражан на Кадыркула. Ты, змееныш, сбиваешь его с пути! Эти слова уже относились к Болатбеку. — Из-за тебя он совсем от рук отбился!
        - Что я вам сделал, ага? Мы просто играем. Поиграть нельзя? Нет таких законов…
        - Еще огрызаешься, щенок! Знаю я вас, пионеров!.. Язык до земли… Никакого уважения к старшим. Убирайся с моего пути!
        И он, замахнувшись камчой, снова направил коня на Болатбека и стоявшего рядом с ним Абыхана. Тот сразу повернулся и побежал, шлепая босыми ногами по пыльной дороге, а занесенная плеть опустилась на плечи Болатбека.
        Плеть только вскользь задела мальчика, почти не было больно, но гнев и унижение переполнили сердце. Он резко взмахнул руками перед мордой коня, испуганный конь попятился, вздыбился, и, пока седок пытался успокоить лошадь, Болатбек отбежал и взобрался на большой плоский валун, лежавший у дороги.
        Каражан кипел от злости.
        - Ты смеешь, собака, так поступать? Тысяча несчастий на твою голову! Нечестивый негодяй!.. Я доберусь до тебя!.. Сверну тебе шею!.. Сойди оттуда!
        Но Болатбек и не думал сходить. Каражан спешился, зацепил уздечку за придорожный куст и, не переставая сыпать проклятиями, полез за Болатбеком.
        - Сейчас я тебя поймаю… Сейчас… — бормотал он, тяжело переводя дух.
        Болатбек мгновенно спрыгнул с камня, упал, но тут же вскочил и бросился бежать. Только не по дороге — здесь Каражан быстро нагнал бы его верхом на лошади, а вверх по крутому склону, цепляясь за высокую траву и редкий кустарник.
        Каражан кинулся было за ним, но понял, что ему не угнаться за мальчишкой, и вернулся обратно на дорогу, потный, усталый, обозленный еще больше.
        Что ему оставалось? Одно: сорвать злость на беззащитном Кадыркуле, который не посмел никуда удрать, а стоял как вкопанный и безропотно принимал сыпавшиеся на него удары.
        Просто отхлестать камчой Каражану показалось мало — он швырнул Кадыркула на землю и стал избивать ногами. Кадыркул извивался от боли, но боялся даже крикнуть…
        Вдруг Каражан почувствовал, что кто-то схватил его сзади за кушак и дернул. Он повернулся и очутился лицом к лицу с Болатбеком… Не мог же тот оставить в беде товарища, с кем его связывала клятва в вечной дружбе?
        Каражан сначала опешил, но быстро пришел в себя. Он оставил Кадыркула, который продолжал лежать на земле, — ворот рубашки у него был разорван, изо рта текла кровь, — и бросился на Болатбека. Схватил за плечи, начал трясти, потом оттолкнул, замахнулся…
        Болатбек не отступил.
        - Не дам! — кричал он. — Не дам бить Кадыркула! Не смеешь это делать!.. Плохой человек! Я всем в ауле расскажу!
        От сильного удара по голове Болатбек пошатнулся. Грязные цепкие пальцы ухватили его за шею, но, прежде чем Каражан успел нанести второй удар, Болатбек изловчился и укусил державшую его руку.
        Неизвестно, что сделал бы с Болатбеком осатаневший от боли и ярости Каражан, если бы на дороге не показались люди.
        Каражан отпустил мальчика, прошипев ему прямо в лицо:
        - Я с тобой еще посчитаюсь… Придет время… Попомни…
        Не глядя на лежавшего ничком Кадыркула и на готового к новому отпору Болатбека, он сел на коня, огрел его камчой и поскакал прочь.
        11
        Ураз Джандосов поднимался по зеленому пологому склону Кок-Тюбе. Вот и вершина. Он слез с коня. Здесь было плоскогорье: широкий травянистый луг утопал в цветах; их раскрытые чашечки словно улыбались навстречу гостю, приветливо покачивались и только не звенели, как бубенцы. Казалось, тут не ступала нога ни человека, ни зверя. Жаль было мять эту высокую пахучую траву, эти пестрые, нарядные цветы.
        Песня жаворонка раскалывала нагретый воздух. Ураз улегся на спину; синее небо над ним было сказочно высоким. Ни одного облачка. С наслаждением он слушал пение птиц. С детских лет привык он к их голосам в этих горах, но и сейчас они звучали так же волшебно и маняще, как многие годы назад.
        Уразу вспомнилась песня его юности, которую он часто распевал вместе со своими друзьями-табунщиками. Слова и мелодия неслышно зазвучали в его душе:
        Вывел я своих коней
        В степи на простор,
        В край молочных облаков,
        Голубых озер.
        Мое сердце, как звезда,
        Как костер горит;
        Про меня все говорят:
        «Ой, лихой джигит!»
        Степь разносит звон копыт,
        Словно ветер конь летит;
        Этот ветер я взрастил,
        Не жалел забот и сил.
        Крепки кони и стройны,
        Все, как на подбор,
        Молний огненных снопы
        Шлет их гордый взор.
        Мчатся кони по лугам,
        Луг для бега мал,
        Им подобных скакунов
        Край наш не видал!..
        Прилетела пчела, стала кружиться над большим красным цветком, который качался прямо перед лицом Ураза. Ее жужжание, казалось, вторило мелодии песни.
        …Пусть оденется земля
        В снежный свой покров,
        Пусть озера заблестят
        Синевою льдов —
        Будут кони, как всегда,
        Мчаться лишь вперед,
        Разве остановят их
        Буря, снег и лед?!
        Степь разносит звон копыт,
        Словно ветер конь летит.
        Этот ветер я взрастил,
        Не жалел забот и сил!
        …Только вчера вечером Ураз выехал из Алма-Аты. Днем еще сидел в большом душном кабинете, подписывал бумаги, а заночевал уже в родном своем ауле Чемолгане. Сегодня ранним утром он отправился в путь вместе со старым приятелем, учителем Саймасаем.
        Гнедой конь поднял голову, фыркнул. Ураз приподнялся с травы. Белобородый старик ехал мимо на бычке, держа под мышкой аркан. Ураз встал на ноги, громко поздоровался. Старик подъехал поближе, спешился, протянул Уразу руку.
        - Я сразу узнал тебя, Ураз Джандосов, — сказал он. — Хотя прошло много лет… Да будет твой путь удачным.
        - Привет тебе, Абишбай, и тысячу лет жизни. Годы мало тебя изменили.
        - Далеко путь держишь, Ураз?
        - В Каскелен еду, аксакал. По делам разным. Да вот решил свернуть немного с дороги, в родные места заехать. Тоскует по ним душа.
        - Оллай! Правильно говоришь, Ураз. Родная земля никогда не забывается. Она, как молоко материнское — и поит, и кормит наши души… Хорошо, что приехал… Поедем к нам, сынок. Гостем будешь… Отдохнешь.
        - Спасибо, аксакал, за приглашение. Сейчас не могу. — Он глубоко вдохнул начинавший по-осеннему холодеть воздух. — Думал, что лучшие дни на джейляу прошли, а тут еще так хорошо…
        - Дождей много было, Ураз. Как туча встанет над Ала-Тау, так и льет, так и льет, словно из дырявого ведра. Солнечных дней не так уж и много выпало.
        - Я эти места в любую погоду любил, — сказал Ураз. — Лежал вот сейчас, песни пел, детство вспоминал. Жили мы бедно, сам знаешь, а сколько веселья, радости… Как приедем на джейляу, сразу игры затевали. Простые, правда, игры были — по скалам лазить, вперегонки бегать, прятаться, а все равно интересно… Зато те, кто побогаче, настоящие состязания тут устраивали. На конях, друг у друга кокпар тянули… Самый первый силач был Байдалы. Помнишь его? Как он всегда кричал: «Эй вы, тени джигитов: Разве так тянут кокпар?!» А потом врывался в самую гущу и первым всегда поднимал над головой белого козленка…
        - Пах! Настоящий батыр был, — подтвердил Абишбай. Он тоже вздохнул. — Лучше нашего джейляу ничего, наверное, нет. А живем — дни, как верблюды проходят, один за другим — и не замечаем, какая краса кругом. Старость придет — спохватимся, да уж поздно: глаза плохо видят — орла от беркута не отличают… Садись на коня, сынок. Ты ведь в аул едешь?
        - Не могу сейчас, аксакал. Я товарища поджидаю.
        - Кто он, товарищ твой?
        - Саймасай, учитель.
        - Почему же отстал? Тут сейчас не очень безопасно. Особенно, когда один едешь.
        - А как же ты, аксакал?
        - Э, кому я, старик, нужен? А ты ведь большой начальник. Из города. И учитель тоже — не маленький человек.
        - Кого опасаешься, Абишбай? Случилось у вас что-нибудь?
        - Тебе еще не рассказали? Бандит объявился, Жексеном зовут. Двух коней колхозных, самых лучших, загубил… Да потом, видно, за горы ушел. Не слышно о нем давно… Но кто знает, когда и где появится? Бандит и есть бандит… Душа черная, как беззвездная ночь, запутанная, как заячий след на снегу.
        - Ничего, — сказал Ураз, — многих изловили и этого бандита изловим. Недолго ему гулять осталось… Хотя есть еще они, чего говорить, — ходят рядом с нами, прячутся, из волчьей в овечью шкуру рядятся…
        - Помоги вам Аллах… я ведь и о внуке своем беспокоюсь. Бандит на него зло большое затаил… Да где ж ты учителя оставил?..
        Ураз усмехнулся.
        - Саймасай на сурков решил поохотиться. Он ведь заядлый охотник. Мерген настоящий. Только вырвется из своей школы в степь или в горы, не остановишь.
        И тут сам охотник показался невдалеке. К седлу у него были привязаны два подстреленных сурка.
        - Ассаламалейкум, почтенный Абишбай, — сказал учитель, подъехав. — Да продлятся твои годы до бесконечности.
        Абишбай ответил на приветствие, снова взгромоздился на своего бычка, Ураз сел на гнедого, и все трое стали спускаться по нижнему склону хребта, по незаметной почти тропке, в густых зарослях архар-травы, Тропа вывела к ручью. Сюда пригнали на водопой стадо коров. Их пастухом был Каражан, только сейчас его нигде и видно не было.
        Заросли вскоре кончились. За новым перевалом путники увидели небольшое стадо овец и двух мальчишек рядом с ним. Это были Болатбек и Кадыркул.
        Болатбек подбежал и поздоровался — сначала со своим учителем, потом с незнакомым всадником. Кадыркул застенчиво стоял в стороне, опустив голову и покусывая палец. Лишь изредка, исподлобья, он поглядывал на подъехавших.
        Учитель Саймасай наклонился с седла, потрепал Болатбека по плечу:
        - Как, дружок, поживаешь? Неплохо проводишь каникулы?.. Ураз-ага, это мой ученик, Болатбек Омаров: внук достойного Абишбая…
        - А вон тот джигит? — Ураз указал на Кадыркула. — Почему не подходит? Мы его не обидим, клянусь!
        - Кадыркул! — позвал Болатбек. — Иди сюда!
        Кадыркул сделал несколько неуверенных шагов и опять остановился. Невнятно, еле шевеля губами, пробормотал приветствие.
        - Стеснительный какой, — сказал Ураз. — Будто людей не видел. Вы вместе учитесь? — спросил он Болатбека.
        - Ураз-ага, Кадыркул не учится. Никогда еще в школу не ходил!
        - Как? — нахмурился Ураз. — Не переступал порога школы? Почему?..
        - Дядя не пускает, — сказал Болатбек. — А Кадыркул очень хочет учиться. Честное слово!
        Ураз Джандосов повернулся к учителю:
        - В чем дело, Саймасай? Как вышло, что мальчик не учится?
        Учитель ответил не сразу, он что-то припоминал. Потом сказал:
        - Когда я составлял списки будущих учеников, то обошел все юрты, всех родителей… все семьи… Про этого мальчика, — учитель понизил голос, — мне его родственники сказали, что он с рождения нездоров… не совсем нормальный… Учиться не сможет… Никогда…
        Но Болатбек услышал слова учителя.
        - Саймасай-ага, — закричал он, — это неправда! Клянусь! Каражан вам все наврал! Кадыркул очень умный… Он уже немного читать умеет… Быстро научился… И писать по-печатному… Я его сам учу. Честное пионерское!
        - Что ж, если так, — по-прежнему негромко сказал учитель, — значит, моя вина. Надо было проверить…
        - Запиши в свой блокнот, — сказал Ураз. — С начала учебного года мальчик должен быть в школе. Как все… А с дядей его надо поговорить… Я сам это сделаю…
        - Слышишь, Кадыркул?! Иди сюда! — Болатбек чуть не заплясал от радости. — Теперь ты будешь учиться! Непременно!
        Кадыркул ничего не ответил, лицо его просияло, а на глазах показались слезы.
        - …Ты настоящий друг, Болатбек, — сказал он потом, когда они остались одни. — Верный друг…
        - А я стихи про верного друга знаю… Сейчас вспомню. Мы в школе читали… Сказать тебе? — спросил вдруг Болатбек.
        - Скажи… Я ни одного не знаю.
        Болатбек стал припоминать и сначала с трудом, а потом почти без запинки:
        Верный мой друг ранен где-то в пути,
        Верному другу назад не дойти:
        Сил не хватает… Надо его спасти!
        Вижу его следы на лугу,
        Вижу следы на речном берегу —
        В путь выхожу я… Другу я помогу!
        Солнце уже за горы идет,
        Верный мой друг где-то помощи ждет,
        Знает и верит: помощь к нему придет!
        Землю вокруг окутала мгла,
        Очень нелегкой дорога была —
        Но прямо к другу дружба меня привела!
        Друга нашел я даже во мгле;
        Друг мой лежал на холодной скале…
        Будем теперь мы рядом жить на земле!
        12
        Каражан поспешно вышел из юрты, поскользнулся на росистой траве, чуть не упал.
        Он снял уздечку, висевшую на тангыше — ленте, которая опоясывает юрту, привел коня, торопливо оседлал его.
        «Подальше, подальше надо уехать… От греха… Принес шайтан этого Джандосова, будь он трижды проклят, чтоб ему выть в его могиле!.. Не дай Аллах встретиться с этим неверным! Беды не оберешься… Вчера еще надо было уехать, когда увидел его возле ручья… Да выпил с вечера лишнего и проспал… Ай, нехорошо, ай, совсем плохо!.. И что только ему надо здесь?»
        - Далеко собрался? Не забыл про утреннюю молитву? — окликнула его жена.
        Каражан круто повернулся.
        - Некогда, — сказал он. — Молчи, женщина, прикуси язык.
        - Грех-то какой! — запричитала жена. — Солнце сейчас взойдет, а ты еще намаз не делал.
        - Что пристала? — отмахнулся Каражан. — Перестань нанизывать слова на веревку своей глупости! Не женское дело — мужчину учить. Без тебя мы с Аллахом разберемся.
        Он что есть силы натянул подпругу, ремешок лопнул. Каражан выругался.
        - Принеси другую! — заорал он жене. — Из-за тебя эту порвал. Неси скорее!.. Ту, которая с серебряной насечкой.
        - Да ты что? — удивилась жена. — Сам говорил, ее трогать нельзя. Чтоб лежала, где лежит… Жалко ведь…
        - Долго ты болтать будешь? — совсем разъярился Каражан. — Неси, пока голова цела!
        - Она же спрятана далеко.
        - Достань сейчас же, не то я тебя под землю спрячу! Ты… — От ярости у Каражана перехватило дыхание.
        Пока жена принесла подпругу, пока Каражан налаживал, солнце взошло.
        Когда же он, справившись со сбруей, сунул наконец ногу в стремя, послышался топот копыт, и к юрте подскакал всадник. Это был Тлеукул. Он и слова не успел выговорить, как Каражан, вовсе позабыв, что считается муллой, накинулся на него:
        - Кто так подскакивает к чужой юрте? Совсем сдурел?
        Тлеукул хотел что-то сказать, но Каражан не дал ему.
        - Что ты оставил в моем жилище? — опять закричал он. — Чего ни свет ни заря примчался, как стрела из вражьего лука?
        Тлеукул усмехнулся.
        - Значит, дело есть, ага. Начальник тебя вызывает. Он в ауле сейчас, там, внизу… Ураз Джандосов его зовут… Знаешь такого?
        Каражан опустил смиренно голову.
        - Откуда мне знать, дорогой? — проговорил он, сразу меняя тон. — Я маленький человек… Стадо чужое пасу, молюсь Аллаху весь день… Вот и все мои дела. Мне их хватает…
        - Дела подождут, — улыбнулся Тлеукул. — А начальник ждать не привык. Раз зовет, надо идти. Понапрасну приглашать не будет.
        «Что он все улыбается? — с тревогой подумал Каражан. — Совсем плохи мои дела, наверно. Зря улыбаться не станет… Неужели Джандосов помнит меня? С тех пор прошло столько времени… Да и что он обо мне может знать? Разве догадывается только… А на догадках жилище не построишь…»
        - …Ладно, поедем, — сказал он наконец со вздохом. — Если большой начальник, то, конечно, ехать надо… Погоди, я сейчас…
        Каражан нырнул в юрту. Из-под войлочной подстилки в дальнем углу достал револьвер, сунул за пояс под чапан, огляделся и, знаком показав испуганной жене, чтоб молчала, вышел наружу.
        - Поехали. Я готов…
        По дороге все спрашивал у Тлеукула:
        - Одного меня вызывал этот Джандосов? Или еще кого?
        - Не знаю, — отвечал Тлеукул. — Меня послали, я поскакал…
        - Зачем я мог понадобиться? — продолжал рассуждать Каражан. — Человек я маленький. Пастух. Живу тихо, мирно, никого не трогаю…
        Остаток пути проехали молча. Если кто-нибудь посмотрел бы со стороны на Каражана, то не узнал бы его: обычно он, несмотря на годы, держался в седле молодцевато, горделиво, с важным и заносчивым видом; сейчас же сидел мешком, плечи вяло опустились. Он уставился взглядом в гриву своего коня, словно искал там ответа на мучившие его вопросы.
        Ураза Джандосова они нашли на небольшой площади посреди аула — он беседовал со стариками.
        Каражан спешился, подошел к ним, по очереди поздоровался со всеми за руку.
        - Где-то мы с вами виделись, почтенный? — сказал Каражану Джандосов.
        От его пристального взгляда тому стало не по себе. Но он переборол страх и ответил с приветливой и беззаботной улыбкой:
        - Много о вас слышал, уважаемый начальник Ураз, но вижу впервые.
        - Приятно познакомиться, — сказал Ураз и вдруг быстро спросил: — А зачем вы ездили в Киргизию, Каражан-ага?
        - Родичей навестить, — ответил Каражан. — А что?.. Когда?..
        В голове его лихорадочно завертелись обрывки мыслей. «Знает или не знает?.. Узнал или не узнал?.. Много уже лет прошло… Что он может доказать? На чем поймать меня?..»
        Каражан выпрямился и честно посмотрел в глаза Ураза.
        - Обо мне много болтают, — сказал он. — Будто я в Киргизию целые стада увел. И еще всякое… А я к тому времени весь свой скот здесь продал. Помочь родственникам хотел… Болезни их одолели, нищета… Все раздал… И родным и чужим… Все, что от отца осталось… Обеднел совсем… Живу в пустой юрте.
        - Хорошо, аксакал, сейчас не будем вспоминать, — сказал Ураз, по-прежнему пристально глядя на Каражана. — Поговорим вот о чем…
        «Этого еще не хватало, — подумал тот. — Проклятый мальчишка, всюду пролезет. Так и норовит ужалить».
        Джандосов обнял за плечи подошедшего Болатбека и снова повернулся к Каражану.
        - …Вам известен закон Советской власти о том, что все дети должны теперь учиться? — спросил он.
        - Откуда нам знать? Мы люди темные, — сказал Каражан.
        Он подавил вздох облегчения. «Слава Аллаху, о другом заговорил… Кажется, пронесло… Не вспомнил… Не знает… Забыл…»
        - Какой же вы темный? — продолжал Ураз. — Ведь, наверное, в медресе [14 - Медресе — духовное училище.] учились — если обязанно: сти муллы выполняете. Значит, темным вас никак не назовешь… Может, только в душе у вас темно?
        - Много ли сейчас от старого учения осталось? — уклончиво пробормотал Каражан. — Все по-новому делается…
        - Правильно, аксакал. Все по-новому. Даже взрослых обучаем грамоте, не то что детей. А у вас есть мальчик, я слышал, который не учится. Так ведь?.. Почему не отдали его в школу?
        - Мал он еще и глуп, — сказал Каражан. — От рождения глупый…
        Что мал, неправда… Вот, Болатбек — ровесник ему, в четвертый класс перешел. На глазах умнеет…
        А что глуп ваш мальчик, говорите… В этом учитель лучше нас разберется. И врача, если надо, позовем.
        - Никто лучше родителей этого не знает. Уж вы мне поверьте, — сказал Каражан и невольно покосился на Болатбека. — Я ведь его с малых лет воспитываю. Отца и мать заменяю. Забочусь, как о родном. Легко, думаете?
        И тут Болатбек не выдержал:
        - Все уже знают, как заботится! — крикнул он. — Бьет его каждый день, в обноски одевает…
        - Помолчи, Болатбек, — прервал его Ураз. — Значит, так, Каражан-ага. Во-первых, мальчик немедленно пойдет учиться. Во-вторых, одежду и обувь ему дадите какую полагается… А насчет битья… Пальцем его не смейте трогать с этого дня… Не выполните, будем говорить по-другому… Поняли вы, о чем я говорю?
        - Хорошо, — пробурчал Каражан. — Понял, начальник. Хоп…
        - Вот и все тогда. Прощайте. — И Ураз протянул Каражану руку, которую тот почтительно пожал обеими руками.
        «Пронесло, пронесло, — повторял про себя Каражан на пути домой. — Ведь могло быть совсем по-другому. Не случайно револьвер брал с собой… А с этим гаденышем я еще посчитаюсь, попадется он мне в руки на узенькой тропинке… Никуда не денется…»
        13
        Болатбек и Кадыркул не спеша идут по степной дороге. Их босые ноги утопают в мягкой теплой пыли. Стоит немыслимая осенняя жара. Даже им, привыкшим к немилосердно палящему солнцу, приходится трудновато, что, впрочем, не слишком мешает неумолчной болтовне. Когда же они замолкают, вокруг становится непривычно тихо: не поют птицы, как летом, не стрекочут кузнечики, не проносятся со свистом стрекозы.
        - Все-таки на джейляу куда лучше, — говорит Кадыркул. — Прохладно, зелень кругом… А здесь спустились совсем немного с гор, и уже дышать нечем. Никак привыкнуть не могу. А ты?
        - Везде по-своему, — отвечает Болатбек. — Конечно, на джейляу летом раздолье, но теперь-то его пора прошла. И скоту делать нечего, трава вся желтая. Ты ведь лучше меня знаешь, в это время стадо там не удержать… Вот и Каражан твой из пастухов ушел. А чего ему? Он на зиму запасы сделал. Верно?
        - Да, — подтвердил Кадыркул. — С голоду не умрет… А почему, как трава пожелтеет, скот вниз тянется? Тут, в степи, трава тоже ведь желтая. Наверно, для скота она больше подходит?
        - И для нас здесь много подходящего, — сказал Болатбек. — Яблоки, арбузы — все созрело. Пошли на бахчу, а?
        И он хлопнул Кадыркула по спине школьной сумкой. Тот засмеялся и тоже поднял сумку, как бы приветствуя свою первую школьную осень.
        С джейляу они пришли за день до начала занятий. Теперь ходят в одну школу, хотя и в разные классы, и в свободное время часто бывают вместе. Болатбек старается помочь Кадыркулу привыкнуть ко всему, о чем тот до тринадцати лет и понятия не имел: сидеть в классе, где много мальчишек и даже девчонок, внимательно слушать учителя… Все это было Кадыркулу очень непросто. Часто ему казалось, что он в каком-то сне, а проснется — и снова услышит окрики Каражана и его жены, увидит их всегда недовольные, злые лица, почувствует на спине боль от ударов… Не верилось, что ничего этого нет… И было как-то неспокойно на душе…
        Однажды он сказал Болатбеку:
        - Не буду больше в школу ходить. Уйду из детдома обратно к Каражану.
        - Ты что? С ума сошел? Почему?
        - Не могу я…
        - Тебя обижает кто? Ты скажи…
        - Не в том дело… Просто… Все равно Каражан-ага не простит никогда, что я ушел. Знаешь, как он мне грозил, как проклинал… Только велел никому не жаловаться, иначе…
        - Перестань его бояться! — закричал Болатбек. — Ты же теперь не один. Мы с тобой, кажется, друзья… Не первый день. И другие ребята тоже. Да мы его, знаешь…
        - Что вы ему сделаете, если он по-настоящему обозлится? Он ведь страшный такой…
        - Опять не веришь? Разве я не держу слово? Сказал, что будешь учиться, — и вот… — Болатбек ткнул пальцем в школьную сумку Кадыркула. — Пусть только попробует Каражан тебе угрожать! Помнишь, что Ураз Джандосов сказал?.. А хочешь, я сам поговорю с учителем или прямо в Алма-Ату поеду? Увидишь, что тогда с Каражаном будет!.. Разве ты раб его? Рабов давно отменили…
        Болатбек говорил долго и возмущенно. Кадыркул ничего ему не отвечал.
        - Ты слышишь меня? — сказал наконец Болатбек.
        - Да, — еле шевельнул губами Кадыркул.
        Больше он не заговаривал о том, что бросит учиться, но долго еще не проходил заполнивший всю его душу страх.
        Пока друзья добирались до бахчи, приблизился вечер. Окружающие предметы расплылись, приняли новые, причудливые очертания, отбрасывали длинные плотные тени. Редкие стога сена напоминали холмы на подступах к джейляу, навес над дальним током словно колебался в горячем степном мареве.
        Возле одного из стогов что-то мелькнуло. Мальчики переглянулись.
        - Видел? — спросил Болатбек. — Что это?
        - Лисица, наверно. На мышей под сеном охотится. Они любят…
        - Такая большая? Не может быть. Похоже на человека.
        Мальчики прошли еще немного.
        - Нет, не человек, — испуганно сказал Кадыркул. — Это черт, наверное, вот кто.
        Болатбек засмеялся.
        - Ты видел когда-нибудь чертей? — спросил он.
        - Люди видели. Многие про это говорят.
        - Никаких чертей нет, — решительно сказал Болатбек. — Откуда ты взял? Это все сказки или глупые разговоры.
        Кадыркул обиделся.
        - Ты меня глупым считаешь? Конечно, я ведь только в первом классе, а ты…
        - Брось, Кадыркул. Идем к стогу, посмотрим. Давай поспорим на что хочешь, это не черт!
        Спорить Кадыркул не захотел.
        - Не черт, так бешеная собака. Это уж точно, — сказал он.
        - Эх, ты… Еще пастухом всю жизнь был… Не знаешь, что бешеные собаки от людей не прячутся. Наоборот, всегда к людям бегут.
        - А кто ж тогда? — спросил Кадыркул.
        - Пойдем посмотрим… Если что страшное, всегда удрать сумеем. Я знаешь как бегаю…
        - Я тоже не хуже. Меня ни одна лошадь не догонит.
        Мальчики свернули с дороги и осторожно, стараясь неслышно ступать по траве, приблизились к стогу. Ёще издали они увидели сквозь сумерки: что-то белеет. Подошли поближе.
        У стога лежала, уткнувшись лицом в траву, девочка в белом платье. Светлые волосы шевелились от ветра, плечи вздрагивали.
        - Шайтан! — прошептал Кадыркул. — Он всегда прикидывается козой или девчонкой. Так люди говорят… «Бисмилахи рахмани рахим», — начал он быстро читать молитву.
        «Шайтан» поднял голову, поглядел на них покрасневшими от слез глазами.
        - Это же Анька! — крикнул Болатбек. — Анька Хохлина… Ты что здесь делаешь?..
        Аня Хохлина была внучкой колхозного сторожа Егора Сергеева, большого, неуклюжего с виду старика с кустистыми рыжими бровями и спутанной бородой. Жили они на отшибе, в землянке, в стороне от аула, близко к колхозному току.
        Аня не ответила Болатбеку, и он снова спросил:
        - Что ты? Почему плачешь?
        Девочка села, обхватила руками колени и замотала головой.
        - Ничего… Так просто, — сказала она.
        - Так просто не ревут, — наставительно заметил Кадыркул. Он-то знал, о чем говорил: знал, отчего и когда ревут.
        - Тебя обидел кто? — спросил Болатбек.
        - Обидел не обидел, не в этом дело, — грустно сказала Аня.
        - А в чем?
        - Ни в чем, — ответила она и опять заплакала.
        - Может, в школе Мухамет стукнул?
        Аня покачала головой.
        - Или «неуд» получила?
        - Никакого «неуда» я не получала. — Аня с оскорбленным видом взглянула на мальчишек, даже плакать перестала. — Совсем не потому, а… Из-за дедушки, вот почему.
        - Побил? — догадался Кадыркул. — Сильно?
        Аня ничего не сказала. Она поднялась, подошла совсем близко к стогу и долго молча стояла около него.
        Потом вздохнула и, махнув рукой, позвала:
        - Идите сюда. Ближе…
        Ребята подошли.
        - Разрывайте сено!
        - Ты что? Зачем? — удивился Болатбек. — Игра такая?
        - Копайте, я вам говорю! — Аня даже ногой топнула.
        - Клад, что ли? Сокровище? — спросил Кадыркул. — Сама нашла?
        Мальчики живо раскидали сено и увидели, что под ним лежат три мешка, туго набитые и надежно завязанные.
        - Вот… — сказала Аня, и голос ее задрожал.
        Болатбек нагнулся, пощупал мешки.
        - Зерно, — сказал он. — Как оно сюда попало?
        Аня молчала, кусая губы.
        - Ты знаешь? — спросил Болатбек.
        - Да, — чуть слышно прошептала Аня. — Это… Это… он…
        - Дед? — догадался Болатбек.
        Аня кивнула.
        - А зачем в сено мешки кладет? — спросил Кадыркул. — От кого прячет?
        - От кого? — повторил Болатбек. — От колхоза, вот от кого. Сам сторож, а сам ворует.
        Аня дернулась, как будто ее ударили.
        - Ты давно об этом знала? — спросил Болатбек. — Знала и молчала, да?
        - Он же мой дедушка, — еле выговорила Аня.
        - Все равно нечестно. Зерно ведь общее. Всем нужно, не ему одному, а он…
        - Я уж сама… — сказала Аня, — думала, думала… Не знала, что делать…
        Зато я знаю, — решительно сказал Болатбек. — Мы должны пойти и все рассказать. Сразу!
        - Кому?! — вскрикнула Аня. — Не надо… Я не пойду… Не могу… Ему тогда…
        - Тебе и не надо, — сказал Болатбек. — Мы сами пойдем. Только молчи, деду ничего не говори.
        - А бабушке?
        - Ей тоже. Никому.
        - …Что ему сделают? — спросила Аня после молчания.
        - Он ведь чужое зерно спрятал, — сказал Кадыркул. — Сам будет сыт, а другие голодные, значит? Разве это правильно?..
        - И так хлеба не хватает, — сказал Болатбек. Он посмотрел на Аню. — Ну, мы пойдем?..
        Она ничего не ответила. Потом резко повернулась и побежала в сторону своего дома. Ее платье мелькало белым пятном, пока совсем не исчезло.
        Мальчики долго смотрели ей вслед. Болатбек первым прервал молчание.
        - Давай сделаем все, как было.
        Кадыркул понимающе кивнул, и они снова стали забрасывать мешки сеном…
        Когда подходили уже к аулу, Кадыркул спросил:
        - Куда пойдем?
        - К нам, — твердо сказал Болатбек. — Надо все рассказать моему дяде.
        Мусирали Кикимов, муж старшей сестры Болатбека, был к этому времени председателем их колхоза.
        - Ата, — сказал Болатбек, когда вошли в дом, — мы хотим рассказать тебе очень важное…
        Болатбек с малых лет называл дядю Мусирали отцом, а свою сестру Бигайше — матерью.
        Перебивая друг друга, ребята пересказали Кикимову все, что сейчас увидели и узнали от Ани.
        Он выслушал их молча, не задавая вопросов, а когда они закончили, сказал:
        - Да, от кого, от кого, от Сергеева не ожидал такого… Вроде бы ничем плохим себя не показал. Правда, он недолго у нас… Ладно, спасибо, и смотрите, никому ни слова.
        - Его арестуют? — спросил Болатбек.
        - Пока нет. Нужно все как следует проверить — с кем он крадет, для кого… Врагов еще вокруг много… Спасибо, — повторил он еще раз. — Вы молодцы. Помогаете нам… Ничего… Доберемся до них. Как говорили в старину: начало веревки тянет за собой и ее конец.
        14
        Хотя Мусирали Кикимов и сказал мальчикам, что в истории с краденым зерном разберутся без них, Болатбек с Кадыркулом ни за что не хотели оставаться в стороне. Им не терпелось побольше узнать про Егора Сергеева — что он за человек такой, как к своей внучке Ане относится, а главнее, хотелось стать настоящими разведчиками, которые следят, может быть с опасностью для жизни, за действиями врага.
        И уже назавтра мальчики пошли на колхозный ток. Несколько женщин веяли там пшеницу — подбрасывали ее большими лопатами, а в стороне, под навесом, сидел бородатый человек и перебирал спелые желтые дыни.
        - Это он, — шепнул Болатбек Кадыркулу. — Здравствуйте, дядя Егор…
        Старик исподлобья, недобрым взглядом посмотрел на них и ответил неожиданно ласково:
        - Здорово, джигиты. Зачем пожаловали?
        Болатбек произнес первое, что пришло в голову.
        - Дядя Егор, — сказал он, — а правда, вы настоящего черта видели?
        Егор Сергеев действительно, не один раз говорил всем, кому придется, что на бахчу возле тока частенько приходит нечистая сила. И, надо сказать, многие ему верили. Во всяком случае, особых охотников наведываться ночью на бахчу и на ток не находилось.
        Старик ухмыльнулся в бороду и неторопливо стал рассказывать.
        - А чего… правда… Я много раз шайтана видел. Вот как вас сейчас… — Он говорил, а сам продолжал отбирать дыни: каждую из них тщательно рассматривал, взвешивал в ладонях, сдавливал и откладывал в сторону. — Откуда ни возьмись, появляется, значит, черная кошка и бежит прямо сюда, на бахчу… На задних лапах бежит. А в передних фонарь держит…
        - Ой! — выкрикнул Кадыркул. — Какой фонарь?
        - Обыкновенный, жестяной. Вот как этот… — Старик показал на старый обшарпанный фонарь, стоявший под навесом. — Та кошка и есть шайтан. Кто ее увидит, сразу уродом становится — косым и кривобоким. На всю жизнь.
        Кадыркул снова ойкнул и закрыл лицо руками.
        - А как же вы, дядя Егор? — спросил Болатбек.
        - Что я?
        - Вы же не косой и не кривобокий пока. А говорите, шайтана видели.
        - Да ведь так только с чужими бывает — кто приходит дыни таскать. А не с теми, кто стережет.
        Как хотелось Болатбеку спросить, а что бывает с теми, кто зерно ворует. Но вовремя вспомнил наказ дяди Мусирали помалкивать. И все-таки промолчать совсем он не мог и сказал, глядя невинными глазами на деда Егора:
        - Значит, вы вместе с шайтаном работаете? Он вам сторожить помогает?
        - Как не стыдно, — покачал головой тот, — над стариком смеяться. А еще пионер…
        Голос у Егора был по-прежнему спокоен и ласков, и Кадыркул неодобрительно посмотрел на Болатбека — зачем он так говорит со старшим, но если бы мальчики могли проникнуть в мысли старика, им стало бы не на шутку страшно: столько злобы и ненависти было там, такая готовность уничтожить дерзкого, непочтительного мальчишку и всех, кто стоит за ним и сует нос не в свои дела!..
        Ладно, идите, — сказал Егор. — Мне работать надо. Не до вас сейчас.
        Хотите, мы поможем? — спросил Кадыркул.
        - Обойдусь, — уже не скрывая неприязни, пробормотал старик.
        …После не совсем удачной беседы с Егором Сергеевым Болатбек и Кадыркул не оставили все же своего намерения стать разведчиками и следопытами. Они, правда, сами толком не знали, что должны делать, но их как магнитом тянуло к невзрачному жилищу сторожа.
        Однажды — это было вечером, когда Кадыркулу разрешили попозже вернуться в детдом, — мальчики снова бродили неподалеку от землянки Сергеева.
        - Интересно узнать, куда он свои сокровища прячет? — сказал Кадыркул.
        - Какие сокровища? — не понял Болатбек. — Что ты все о сокровищах говоришь?
        - А как же? Если вор, значит, сокровища должны быть. Разве нет?.. В сундуке… Или в земле под деревом… У моего дяди в сундуке серебряная сбруя лежит! Ух, какая! Я видел. Миллион рублей, наверно, стоит.
        - Таких сбруй не бывает, — сказал Болатбек. — А насчет сокровищ…
        В это время дверь землянки неслышно распахнулась, и на пороге показалась небольшая фигурка.
        - Смотри, это Аня, — шепнул Кадыркул.
        Девочка постояла у дверей, словно прислушиваясь, потом крадучись двинулась к дороге. В руках у нее был небольшой узел.
        - Куда она? — прошептал Болатбек. — Давай узнаем…
        Некоторое время мальчики неслышно шли за ней; потом Болатбек не выдержал и окликнул:
        - Аня! Ты куда?
        Даже в темноте было видно, как девочка вздрогнула.
        - Кто там?
        - Не бойся, это мы.
        Кадыркул подошел к ней совсем близко.
        - Это мы, — повторил он. — Кадыркул и Болатбек. Видишь?
        - Куда ты собралась ночью? — снова спросил Болатбек.
        - Я ушла, — сказала Аня. — Насовсем. Больше домой не вернусь.
        - Из-за чего ты удрала?
        - Из-за вас.
        - А мы при чем?
        - При том… Деда вызывали, про зерно спрашивали. Сказали, нашли мешки в стогу.
        - Ну и что?
        - Он от всего отказался, а вернулся домой, говорит, я на него наговорила, выдать захотела… Извести… Бить стал… Убил бы, если бабушка не вступилась бы… Не могу я там жить… Не буду… Не вернусь… Раз он такой…
        Аня говорила каким-то на удивление твердым голосом, почти как взрослая, словно обстоятельно все обдумала и приняла уже окончательное решение.
        Так оно, наверное, и было: ей давно стало невмоготу находиться под одной крышей с жестоким, жадным дедом, который жил двойной жизнью — днем был труженик, как все, а ночью — преступник и враг.
        - Куда же ты пойдешь? — спросил Болатбек.
        - Не знаю… Куда-нибудь.
        - Хочешь к нам? У меня сестра добрая. Хотя покричать и любит.
        - Зачем к вам? — сказал Кадыркул. — Дед Егор придет и отнимет. Пусть лучше к нам, в детдом идет. Наш заведующий никому тебя не отдаст…
        Так Аня Хохлина начала свою новую жизнь в детском доме. И как бабушка ни умоляла, как дед ни настаивал, обратно она уже не вернулась.
        Не все взрослые в ауле одобряли и понимали ее поступок, не все ей до конца верили. Многие считали, что она взбалмошная, сумасбродная девчонка, сама не знает, чего хочет, не почитает старших — в казахской, семье такого никогда бы не допустили… Но людям ведь свойственно часто судить о том, о чем они мало знают… Да и не могли они знать об ужасной жизни Ани, о которой она, захлебываясь от слез, рассказывала заведующему детдомом. Не знали и про то, как скучала она по бабушке, как жалела ее, как хотела, чтоб они всегда жили вместе… Но что она могла поделать?..
        15
        - …Давай придумаем что-нибудь!
        - Что?
        - Ну… не знаю… Посмешней… Чтобы напугать его как следует. И за Аню отплатим.
        - Чем ты его напугаешь?
        - Он про чертей рассказывал, помнишь? Давай ему черта настоящего покажем.
        - Не надо черта!
        - А я в них не верю. Неужели ты веришь?.. Сделаем знаешь как?
        И Болатбек зашептал на ухо Кадыркулу…
        В течение нескольких дней после этого в ауле то и дело раздавались кошачьи вопли, а Болатбек с Кадыркулом ходили с исцарапанными руками и лицами.
        Но все-таки с превеликим трудом удалось им поймать в конце концов трех полуодичавших котов и запихнуть в специально сделанный дощатый решетчатый ящик. Ящик смастерил Кадыркул у себя в столярном кружке детдома. Кадыркулу поэтому и выпала роль «кошачьего начальника». Другую часть операции взял на себя Болатбек. Он заведовал, так сказать, осветительно-шумовым оформлением: достал фонарь, разыскал лист железа…
        …Егор Сергеев уложил последнюю дыню на телегу и тихо сказал вознице:
        - Ну, трогай…
        Тот дернул вожжи, телега медленно двинулась. Но не успела она отъехать с десяток шагов, как сзади раздался такой страшный шум, а потом крик, что лошадь рванула и понесла, дыни посыпались на землю.
        В ночном мраке Сергеев увидел вдруг мелькание света, услышал какой-то неописуемый скрежет, мяуканье — и мимо него шмыгнул один… нет, два… а может, целых десять котов!
        - Дьявол!.. Черт!.. Чур меня! — закричал Егор. — Караул!.. — И бросился сломя голову бежать сам не зная куда.
        …Наутро Егор Сергеев стоял в тесной комнате правления колхоза у стола председателя.
        Он уже пришел в себя после ночного испуга и сообразил, что нечистой силой тут и не пахло и кто-то просто подшутил над ним… «Но кто, будь они трижды прокляты?!» И Сергеев решил все это ночное происшествие повернуть себе на пользу.
        - …Я старый человек, товарищ Кикимов, — прикладывая руку к сердцу, говорил он председателю, — я так больше не могу… Всегда уверял, что на току и на бахче нечисто, а сегодня ночью сам увидел… Собственными глазами… Огненную черную кошку… Вот вы мне не верили…
        - Вы и раньше ее видели, Егор Григорьевич, сказал Мусирали Кикимов. — Что ж теперь так разволновались?
        - Раньше издалека, а нынче прямо рядом… Как вас… И дыни по дороге разбросаны… Теперь мне понятно, куда добро пропадает… Все на меня валили… Не я это делал, не я!.. Твердил и буду твердить. Ведь доказать-то не можете… А девчонка… не верьте ей… Мало что взбредет… Мы со старухой и так уж переживаем… А что под стогом мешки нашли… ну, ни сном ни духом, поверьте… Сам не знаю откуда… Точно, нечистая это сила… Больше некому…
        Мусирали слегка улыбнулся.
        - Интересная она, эта сила, — сказал он. — Хитрая да умная. На телегах ездит. Дыни любит. Мешки веревкой перевязывает.
        - Черти еще не то умеют… А меня увольте, если так. Больше работать не могу. Коли веры нет… Девчонке поверили, а мне, старику… У нее и мать-покойница такая была. Выдумывать любила…
        Егор Сергеев почти плакал.
        - Ладно, ладно, ничего, Егор Григорьевич, работайте. Нет у нас замены пока. Людей не хватает… А мы вам поможем избавиться от нечистой силы… Посмотрим, куда след от телеги приведет — прямо в пекло или еще куда…
        Ворча себе под нос, Сергеев вышел из помещения. Очень не понравился ему в этот раз тон председателя. И сделалось куда страшнее, чем вчера ночью, когда перед ним мелькал какой-то свет, что-то скрежетало, а мимо ног шныряли мяукающие коты…
        Придя домой, он сразу подошел к шкафчику, вынул бутылку и трясущимися руками налил себе полную кружку мутного, крепко пахнущего самогона. Выпил не закусывая и сел в угол, ничего не отвечая на слова жены. Та в последнее время говорила только об одном: о внучке, о том, какой это грех; родное дитя от них ушло, что люди-то скажут, и сердце у нее не на месте, она и так каждый божий день в детский дом ходит… Он бы тоже наведался, не чужая ему, чай… сиротка…
        Сергеев резко двинул табурет, вскочил, бросился в сени, приподнял доску, откуда-то из глубины вытащил револьвер, развернул тряпку, повертел его в руках. Сказал самому себе вполголоса:
        - Они у меня еще все попляшут, сволочи!..
        …Болатбек с Кадыркулом были бы совсем довольны ночной операцией, если бы не слова Мусирали Кикимова. Он встретил их возле школы и сказал:
        - Признайтесь, фокусники, вы эту штуку с кошками отмочили?
        - Мы! — в один голос ответили мальчишки и застыли в ожидании похвалы.
        - Артисты неплохие, а вот оперативные работники из вас никудышные. Чем стариков пугать, лучше бы проследили, куда телега уехала. Больше пользы было бы… А то мы пока ничего доказать не можем…
        Укоризненные слова дяди Мусирали не выходили у Болатбека из головы.
        «В самом деле, — думал он, — как же мы не сообразили проследить до конца? Тоже, называется, разведчики! Теперь Сергеев затаится… Нет, я все-таки докажу!.. Докажу!..»
        Последнее слово, сам того не заметив, он произнес вслух, и его сестра Бигайше, сидевшая во дворе под деревом, спросила:
        - Что собираешься доказывать, Болат? Кому?
        - Что Егор Сергеев вор… Настоящий вор!
        - Откуда ты взял? Не суйся во взрослые дела… Рано еще.
        - Говорить правду никогда не рано, апа[15 - Апа — мать.].
        - Какие слова научился произносить… Не вмешивайся, прошу тебя. Тут взрослые разобраться никак не могут.
        - Вот мы и поможем.
        - А я тебе говорю — оставь! И не смей со мной спорить! — Бигайше начала не на шутку сердиться: У нее вообще был вспыльчивый нрав, и даже волевой, властный Мусирали Кикимов побаивался своей жены.
        - Не оставлю! — крикнул Болатбек. — Если я могу помочь, почему я должен…
        - Опять свое!..
        Бигайше схватила валявшуюся на земле палку и замахнулась на брата.
        - Будешь слушаться меня или нет?! Где это видано, чтобы столько слов отвечать старшим за один раз?
        Тут Болатбек понял, что продолжать спор бесполезно и в некотором роде небезопасно. Он убежал в долго не появлялся.
        Нет, он почти не обиделся на сестру, даже великодушно решил помочь ей по хозяйству: неплохо поработал в огороде и в саду.
        Ближе к вечеру, когда до Болатбека начал явственно доноситься запах жареного мяса, лопата и тяпка словно сами выскользнули из его рук, и он, позабыв о былой опасности, поспешил в дом.
        Бигайше, впрочем, не выбросила из головы их размолвку. Правда, палкой уже не грозила, но продолжала говорить о том же:
        - Подумай, Болат… Егор Сергеев старик, а ты только жить начинаешь. Негоже за старым человеком, как собака за лисой… Наверное, ты прав — нехороший он, недобрый, вот и внучка от него ушла, но… по правде скажу: боюсь я за тебя… Ведь плохие люди на все готовы — не разбирают, где взрослые, где дети… Все могут… Прошу тебя, отойди в сторону, учись, играй… Успеешь еще…
        - А дядя Мусирали так же, как ты, сказал бы? — возразил Болатбек. — Вот я спрошу у него…
        - При чем тут Мусирали? Тебе мало, если старшая сестра говорит?! Тебе нужно, чтобы все аксакалы собрались и одного тебя учили, да?..
        Бигайше опять начинала сердиться, и, чтобы она вновь не схватилась за палку, Болатбек перестал спорить.
        «Все равно, — думал он, — сделаю по-своему…»
        16
        А в это время человек, из-за которого ссорились брат и сестра, стоял, тяжело дыша, посреди большой юрты и старался ухватить за горло другого мужчину. Это ему наконец удалось, и тогда оба они упали и покатились по полу.
        Конечно, старик Сергеев не смог бы долго бороться со своим противником, если бы тот не был смертельно пьян.
        Будь сейчас в юрте Болатбек, он сразу узнал бы того, с кем дрался Егор Сергеев. Это был Жексен, тот самый, кто летом убил двух лучших коней из табуна дедушки Абишбая.
        Хотя признать Жексена было нелегко: он еще больше оброс бородой, и лицо его так оплыло от пьянства, что глаз почти не стало видно.
        Жексен и Сергеев продолжали кататься по полу, брызжа слюной, вырывая клочья волос из бород, осыпая один другого проклятиями.
        На все это спокойно, даже, казалось, с довольной усмешкой, взирал хозяин юрты — Каражан. Он не вмешивался в драку, только иногда лениво, для виду прикрикивал:
        - Уа!.. Ну, хватит, что ли… Перестаньте… Батыры [16 - Батыр — богатырь.] хмельные…
        Так могло бы продолжаться довольно долго, если бы дерущиеся не натолкнулись на казан, в котором варилась сурпа.
        Казан опрокинулся. Горячая вода растеклась по полу, куски мяса разлетелись в разные стороны. Егор Сергеев сильно ударился головой о край казана, дернулся и затих. Жексен спьяну сразу уснул — тут же, в луже бульона.
        И тогда Каражан начал действовать. Первым делом он связал Жексена, перевернул его лицом вниз. Потом подскочил к Егору Сергееву, убедился, что тот жив, только потерял сознание, и тоже связал ему ноги и руки кушаком. Как и Жексена, положил его на живот.
        - Лежите, бараньи головы, — сказал он, отдуваясь, и затем скомандовал жене: — Подбери мясо! Не видишь, что ли?
        - Еще бы не видеть! Каждый раз, как дружки твои соберутся, без драки не обходится, — запричитала она. — Чтоб они пропали, проклятые! Чтоб варились на том свете в таком же казане!..
        - Перестань вопить! — оборвал ее Каражан. — Погоди!.. Не трогай, я сам!
        Но не мясо стал он подбирать. Среди недоварившихся кусков в лужах пролитого супа там и сям валялись какие-то бумажки. Это были деньги.
        Из-за них-то и началась драка между Жексеном и Егором Сергеевым. Теперь деньги, которые до этого лежали большой пачкой на кошме, были разбросаны по всей юрте.
        Каражан, сопя и отирая пот рукавом халата, собрал все бумажки до одной, затем отделил от общей кучи несколько штук. Он сложил их веером и сунул в огонь очага.
        - Что ты делаешь? — завопила жена. — О Аллах! Мой муж сошел с ума! Это же день…
        Каражан зажал ей ладонью рот.
        - Молчи, дура!
        Наполовину обгоревшие бумажки он вытащил из огня, кинул на пол. Всю остальную кучу денег вывалил в передник жене.
        - Иди спрячь подальше, — чуть слышно прошептал он. — Быстрее!
        Женщина радостно закивала головой и вышла.
        Каражан удовлетворенно потер руки.
        Такие драки случались не в первый раз во время дележки, но только сегодня ему удалось так удачно одурачить своих приятелей.
        Он прошел в угол юрты, зачерпнул ковшом воды, плеснул на головы лежащих дружков, перевернул их лицами вверх.
        Первым очнулся Егор Сергеев. Он заворочался, открыл глаза, тупо уставился на Каражана.
        - Ну что, старик, очухался? — спросил тот. — Больше буянить не будешь? Развязать тебя или снова в драку полезешь?
        - А что?.. Чего?.. — забормотал Сергеев, пытаясь подняться. — Кто?.. Зачем ты это? Пусти…
        Каражан развязал его. В это время зашевелился и Жексен.
        - Выспался? — спросил Каражан. — Герои!.. Пьяницы несчастные!.. Вставай скорей!
        И пока Жексен с трудом поднимался, Каражан продолжал:
        - Вы хоть знаете, чего натворили?.. Что казан с мясом перевернули, это еще полбеды… А настоящая беда… Вот, посмотрите! — И показал на обгорелые деньги, которые разбросал около очага.
        - Что это? — спросил Егор Сергеев.
        - Все, что от выручки осталось, — ответил Каражан.
        - А остальные? — закричал Жексен. — Где они?
        - Сгорели… Когда дрались, вы все деньги в огонь уронили… Только вот это и успел выхватить… Пьяницы окаянные! — повторил Каражан.
        Егор Сергеев и Жексен мрачно смотрели на остатки выручки, потом поглядели друг на друга и опустили головы.
        Они не знали, можно ли до конца верить Каражану, даже скорее не верили ему, но было уже поздно: доказать ничего не могли.
        - …Ладно, — сказал Каражан, как бы прощая их. — Потерянного не вернешь. Поговорим о деле… Садитесь.
        И, поджав под себя ноги, сел на подстилку, Егор и Жексен тоже уселись.
        - Хватит горевать, — продолжал Каражан. — С зерном неплохо получилось. Пусть думают, что в телеге только дыни были… А из-под стогов мешки сам не подумай трогать, Егор. Упаси тебя бог!.. Ты ни о чем не знаешь, на том и стой. Ничего они тебе не сделают. Поговорят и забудут… Мы с тобой должны пока по-прежнему колхозными делами заниматься. Понятно? — Каражан усмехнулся. — А ты, Жексен, отправляйся опять в Киргизию, найди отряд Байтолгая, скажи: можем налет на колхозные стада подготовить. Обеспечат себя тогда на всю зиму, и еще останется… Только встретиться нужно, обсудить все как следует… Прошел хмель? Понял, о чем толкую?
        - Понял, — мотнул головой Жексен. — Денег дай на дорогу.
        - На дорогу дам, на вино не дам, — сказал Каражан и снова повернулся к Егору: — Свою работу бросай. Хватит сторожем быть. Просись на ферму, где овец породистых выводить собираются. Слышал про такую? Ее вот-вот откроют. Там работенка для нас…
        - Какая еще ферма? — усмехнулся Егор. — Я и так на подозрении. Мусирали в глаза мне смеется: ни одному слову не верит.
        - Знай, что упорный и терпеливый всегда увидит благоприятный конец начатого дела… Ты ему одно долби: на гоку больше работать не могу, не буду — только неприятности. За всеми не уследишь. Кто-то ворует, а я отвечай… Долби и долби… Слезу пусти, если получится.
        - Ладно, попробую…
        - На ферму пойдешь, не пожалеешь. Там такой заработок будет!.. Вот и все, — поднялся Каражан. — Ровно через десять дней встретимся опять… Сейчас жену позову, подаст нам поесть что-нибудь — что осталось…
        17
        Шли месяцы. Снежная зима сменилась теплой весной, снова зазеленели травы и деревья, зазвучали птичьи голоса.
        Болатбек и Кадыркул сидели в тени яблони. Вечерело. На коленях у Кадыркула лежала раскрытая книжка с цветными рисунками. На них изображены были скачущие всадники, рассвет в степи и огромный белый конь с развевающейся гривой.
        - Я и это могу прочитать теперь. Свободно… Хочешь? — с гордостью сказал Кадыркул.
        И хотя Болатбек давно уже знал «Песню о Хасе-не», но всегда готов был слушать ее снова и снова.
        - Читай, — сказал он Кадыркулу.
        И Кадыркул, почти не запинаясь, очень торжественно и не без волнения начал читать.
        - «Песня о Хасене», — провозгласил он.
        Враги на аул напали в ночи,
        И вот, не успев обнажить мечи,
        Мужчины попали к злодеям в плен,
        И с ними юный джигит Хасен.
        Им руки связали;
        В степной пыли
        Они за конями врагов брели —
        Родной аул остался вдали —
        И даже глянуть назад не могли.
        Какая страшная ночь была —
        Кричали женщины: «О Алла!»
        Но бросили их поперек седла,
        Отторгнули от родных очагов,
        От малых детей, седых стариков —
        И вот они в логове у врагов.
        Враги забрали много добра:
        Упряжь, чаши из серебра:
        Сабли, сверкавшие ярче лун…
        Но им не попался конский табун:
        Он на джейляу пасся тогда —
        И миновала его беда.
        Средь быстроногих, лихих коней
        Был конь один — всех других сильней
        Неукротимый, словно тулпар[17 - Тулпар — сказочный крылатый конь в казахском фольклоре.] —
        Хасен от отца получил его в дар.
        Счастлив джигита того удел,
        Который таким скакуном владел.
        Его Ак-Башкуром Хасен назвал —
        Ветер копыта ему подковал;
        Ярко светились его бока
        Цвета кобыльего молока;
        Был горделив наклон головы,
        А грива длиннее степной травы…
        В ночь, когда был разграблен аул,
        Слышал Башкур отдаленный гул,
        И в гуле этом — как эхо средь скал —
        Имя свое Башкур услыхал.
        Голос Хасена сквозь тьму, сквозь ночь
        Издалека призывал помочь.
        В землю копытом вонзился он,
        Ржаньем лихим разразился он
        И, разорвав паутину пут,
        Будто на крыльях, пустился в путь.
        Тщетно кричал табунщик-старик:
        Топот копыт заглушил его крик…
        Вот Ак-Башкур у подножия гор,
        Мчится по следу во весь опор!
        И не успел наступить рассвет —
        К стану врага привел его след.
        На берегу полусонной реки,
        Брошены пленники, как тюки;
        Тихо Башкур меж телами идет,
        Мерно бренча удилами, идет.
        Вот он, хозяин, — Хасен-джигит,
        Рядом с товарищами лежит.
        Замер Башкур, шею склоня,
        Будто он просит: «Сядь на меня!»
        Шепчет печально Хасен в ответ:
        «Сел бы в седло я, да силы нет —
        Тело скрутили арканом мне,
        Лучше бы стать бездыханным мне!
        Нет, не достану я до седла,
        Лучше бы смерть поскорей пришла!..»
        Тут наклонился Башкур над ним,
        Зубами вмиг аркан ухватил
        И через речку перескочил
        Он с тяжкой ношей прыжком одним.
        Топот услышав, проснулся враг,
        Ринулся вслед сквозь кромешный мрак —
        За светлым пятном, за белым конем,
        Сметая все на пути своем.
        Но где им Башкура в степи догнать?!
        Отстала в ночи захватчиков рать,
        Устала и повернула вспять.
        Башкур к рассвету в родной аул
        Принес хозяина своего,
        Топнул копытом, гривой взмахнул —
        Словно просил: «Развяжите его!.,»
        И, плечи расправив, Хасен молодой
        Сказал:
        «Не могу я мириться с бедой,
        Пока земляки изнывают в плену:
        Я вам, старики, в глаза не взгляну:
        Мне стыдно на воле гулять, пока
        Доля сородичей столь горька!
        За их свободу пойду на бой —
        Пожертвовать я готов собой…»
        Но возразили ему старики:
        «Силы твои невелики,
        Ты еще молод, рука слаба,
        Не принесет победы борьба.
        Лучше со смертью зря не играть,
        Лучше соседей в поход собрать…»
        - Вот и мне сестра то же самое говорит, — не выдержал Болатбек.
        - Как то же самое? — удивился Кадыркул. — Ты что, собрался воевать с кем-нибудь? С врагами?
        - А мы чего, по-твоему, делаем? Разве Егор Сергеев не враг? Или этот… помнишь, я тебе рассказывал? Жексен… Не лучше тех, про которых в сказке… Ладно, читай дальше.
        - А как у меня получается?
        - Здорово. Не скажешь, что недавно читать научился.
        Кадыркул продолжал:
        Сказал Хасен: «Коль промедлю тут,
        В рабство пленников продадут.
        Нет, не могу я подмоги ждать,
        Должен тотчас им свободу дать!..»
        Как старики ни просили его,
        Больше не слушал он ничего,
        Меч пристегнул, доспехи надел,
        Свой разоренный аул оглядел,
        «Ждите, — сказал, — аксакалы, меня
        Мы возвратимся к исходу дня!..»
        Кадыркул остановился.
        - Вот, сколько читаю, никак понять не могу, — сказал он. — Где же Хасен меч взял?.. Ведь враги все оружие забрали — так в начале сказано.
        Болатбек подумал немного.
        - Ну… могли не все увезти. Темно было, ночь… Всего не увидишь… А потом, может, у него меч и доспехи спрятаны были. Я б на его месте обязательно спрятал. Чтоб не украли.
        - Как мой дядя Каражан прячет… свою серебряную сбрую, да? — спросил Кадыркул. — И деньги?
        - Сравнил тоже, — обиделся Болатбек. — Твой Каражан от жадности прячет, а я для дела… Читай дальше.
        …Мчится, как ветер, свищет камча,
        Гневной отвагой горит его взор;
        Вот доскакал —
        И ударом меча
        Снял он мгновенно вражий дозор.
        Пленников быстро избавил от пут,
        Колья и камни схватили они…
        Вот уж враги отовсюду бегут —
        В злобе великой были они.
        Жаркая схватка неравной была:
        Камни и колья против мечей,
        И в рукопашной кровь потекла,
        Щедро окрашивая ручей.
        Но воля к свободе сильнее стократ
        Любого оружья, мечей или стрел:
        Ни злата не нужно ей, ни наград,
        А если ты к тому же и смел
        И стать рабом ни за что не хотел,
        Нет для тебя никаких преград;
        И рядом с братом сражается брат
        И вот уже враг отступить готов,
        Он лишь огрызается из-за щитов,
        Он духом пал, и его отряд На мировую пойти бы рад,
        Но нет пощады ворам ночным;
        Уж не разбойничать больше им,
        Не обездоливать мирный народ,
        Не множить несчастных вдов и сирот…
        Победой полной окончен бой,
        Счастливый едет Хасен домой,
        Над ним сияет свод голубой,
        Степное солнце огнем горит,
        И песню победы поет джигит.
        Но вдруг откуда-то из-за скалы
        Змеиный слышится свист стрелы —
        Для дела черного рождена,
        В спину вонзилась ему она.
        Тихо сползает Хасен с коня:
        «Вражья рука достала меня,
        Я умираю, но не умрет
        Мною от рабства спасенный род!»
        Похоронили его друзья,
        В землю зарыли его друзья,
        Но до сих пор он известен всем —
        Юноша храбрый, джигит Хасен;
        Жизни своей он не пощадил,
        Братьев от рабства освободил…
        Кадыркул захлопнул книгу. Некоторое время мальчики молчали, и в тишине стал слышнее ветер, расшумевшийся с приближением вечера.
        Потом Кадыркул снова открыл те же самые страницы. Он готов был читать еще и еще, но в потемневшем воздухе было уже трудно разбирать буквы.
        - Какой злодей! Свинья поганая! — выругался он с горечью и отложил книгу. — Не мог в честном бою победить, так, надо же, из-за угла выстрелил. В спину…
        - Тише… — прервал его Болатбек. — Видишь, вон повозка едет… Это не Каражан там? Как думаешь?
        Кадыркул вгляделся.
        - Да… Пойдем отсюда.
        - Куда он, на ночь глядя? — сказал Болатбек. — Интересно… Посмотрим, а? Не боишься?
        - Еще чего? — обиженно сказал Кадыркул.
        Мальчики быстро поднялись с земли.
        18
        Некоторое время ребята крадучись шли за повозкой. Им нетрудно было оставаться незамеченными: они прятались за стволами деревьев, за юртами, быстро перебегали места, освещенные поднявшейся уже луной; даже не надо было видеть подводу — скрип колес вел их за собой. Так они вышли на окраину аула, дальше уже тянулась голая степь.
        Мальчики остановились. Идти по освещенной пустынной дороге было рискованно: обернувшись, Каражан мог их легко заметить.
        - Что будем делать? — спросил Болатбек.
        - Пусть отъедет подальше, — ответил Кадыркул. — Здесь дорога одна — на ферму.
        Каражан действительно ехал на ферму, где у него была назначена встреча с Егором Сергеевым. Он, конечно, мог прийти и пешком — было бы даже безопасней, — но его не оставляла мысль о том, что подвода пригодится, если, как уже не раз бывало раньше, Егор Сергеев нагрузит ее чем-нибудь. Всегда можно взять хорошие деньги за чистопородных овец и ягнят или за шкурки; да и друзья — те, кто скрывается в горах, — все время нуждаются в мясе.
        Сергеев встретил Каражана злым шепотом:
        - Опять на телеге прикатил? Шум на всю степь подымаешь! Перебудишь всех… Голов наших не жалеешь… Сам говорил, чтоб осторожней…
        - Ладно, ты тоже не шуми, — окрысился Каражан. — Приготовил что-нибудь?
        - Нечего нынче брать. Комиссия завтра придет. Подождать надо…
        Сергеев немного сбавил тон.
        - Хорошо, — сказал Каражан, — когда уберется комиссия, да покарает ее Аллах, приготовишь трех баранов пожирнее и отгонишь сам знаешь куда… Там Жексен будет.
        - Опять то же, — заворчал Сергеев. — Все я да я… А как отвечать, опять же я… Шкуру с кого спускать будут? Она у меня одна небось…
        Каражан положил ему руку на плечо.
        - Не трусь, старик. За смелым тенью бежит удача… Все под небом ходим: на каждого, того гляди, курук[18 - Курук — длинный шест с петлей на конце.] накинут. Будем на бога надеяться. У нас, казахов, поговорка есть: «У собаки защита — хозяин, у волка — один Аллах».
        - Я другую поговорку знаю, — сказал Сергеев. — На бога надейся, а сам не плошай… Слышишь? — вдруг прервал он самого себя. — Что такое?..
        - А что?
        - Да нет, почудилось… Вроде ходит здесь кто-то…
        Каражан огляделся, сделал несколько шагов по направлению к кустам, всматриваясь в темноту — туда, где лунный свет тонул в листве.
        - Никого, — сказал он. — Кому здесь быть?
        - Померещилось, значит, — с облегчением отозвался Сергеев. — У страха глаза велики… Тоже такая у нас поговорка…
        - Ладно, Егор, — сказал Каражан. — Поговорки поговорками, а вот… возьми. — Он полез в карман, вытащил пачку денег, сунул прямо в ладонь Сергееву. — Это чтобы у твоего страха глаза не такие большие были…
        - Другой разговор, — сказал Сергеев. — Деньги всегда пригодятся. Сколько тут?
        - А ты посчитай.
        И опять сквозь такой приятный для его слуха шелест денег показалось Сергееву: в кустах что-то зашевелилось.
        - Собака, наверно, — пробормотал он. — Пошла, проклятая!
        Поднял с земли камень и кинул.
        - Ой! — раздался крик.
        - Кто там? — заорал Сергеев, поспешно запихивая в карман деньги и снова поднимая камень. — Выходи!
        Он еще раз бросил камень и сам быстро направился в сторону, откуда послышался крик.
        Две небольшие фигуры выскочили из-за узкой кромки кустов и побежали. Что-то очень знакомое почудилось Каражану в одной из них.
        - Мальчишки, — сказал Сергеев с облегчением. — Игра, что ли, какая на ночь глядя? Попал я в кого-то ненароком… Поделом. Не будут по кустам шастать.
        - Не нравятся мне эти игры, — сказал Каражан. — Я поехал. Будь осторожен, старик.
        - Береженого бог бережет…
        - Очень больно, а? Скажи… — спрашивал Кадыркул, когда мальчики почти уже добежали до аула.
        Болатбек, морщась, ощупывал плечо.
        - Нет, ничего… Хорошо, не в голову, камень здоровый.
        - А второй раз чуть в меня не попал, — утешил Кадыркул.
        - Да, плохо, ничего мы так и не узнали… А нас они разглядели? Как думаешь?
        - Наверно. Каражан, как кошка, в темноте видит. Не смотри, что старый… Попадет мне от него!
        - Опять за свое! Помнишь, что ему Ураз Джандосов сказал? Чтоб не смел и пальцем… Интересно, зачем Каражан деньги Сергееву давал?
        - Мало ли, — сказал Кадыркул. — В долг, может, брал, а теперь вернул… Хотя у него своих не сосчитать.
        - Долг при свидетелях отдают, — сказал Болатбек. — Так по закону полагается. И зачем ночью?
        На это Кадыркул не знал, что ответить.
        - Уверен, что неспроста, — продолжал Болатбек. — Задумали они что-то… Надо выяснить обязательно. Давай?
        - Конечно, надо, — согласился Кадыркул.
        19
        Но чуть было не случилось так, что Кадыркулу никогда больше не пришлось видеться с Болатбеком, играть, разговаривать, читать вместе книжки и участвовать в совместных «операциях».
        На следующее утро Каражан явился в детдом и приказал Кадыркулу собираться.
        Каражан был необычно ласков, даже погладил Кадыркула по голове, отчего тому стало совсем не по себе. Потом объяснил заведующему, что забирает мальчика для того, чтобы отправить в большой город, где его племянник будет жить в семье у родственников, учиться в хорошей городской школе. Каражан даже привез Кадыркулу новую одежду и красивые ботинки.
        Все произошло так быстро, что Кадыркул не успел почти ни с кем попрощаться, и только на другой день Болатбек узнал, что его товарищ уезжает навсегда.
        Сразу же Болатбек поспешил к юрте Каражана — он хотел хотя бы пожать руку своему другу, узнать, куда Кадыркул едет.
        Болатбек прошел уже степную часть пути, стал подниматься по склону. И в это время там, где сходятся тропинки, наперерез ему проехал всадник. Он не заметил Болатбека, а тот успел увидеть только его спину, но фигура всадника, его посадка показались Болатбеку знакомыми. Смутная тревога кольнула сердце.
        «Кто это? Где я мог его видеть?.. Да ведь он похож на того самого… на бандита, которого я повстречал на джейляу… Он или не он?!»
        И тут же на тропе появился второй всадник; его-то Болатбек узнал сразу — не мог не узнать. Потому что это был Кадыркул.
        Болатбек выскочил на дорогу, замахал руками. И только Кадыркул хотел крикнуть, как Болатбек приложил палец к губам. Он подбежал вплотную к коню, взялся рукой за стремя и тихо сказал Кадыркулу:
        - Ты с ним едешь? Кто он такой?
        - Почему ты спрашиваешь сразу о нем? Даже не узнал, куда я… Мы же больше не увидимся… — обиженно проговорил Кадыркул.
        - Тише… Отвечай!.. Кто это?
        С тем же обиженным выражением лица Кадыркул сказал:
        - Каражан называл его, кажется, Жексеном… А в чем дело? Ты знаешь, я ведь совсем уезжаю. Меня Каражан…
        - С ним ты не должен никуда ехать! Это бандит… Враг… Тот самый, который коней убил. Он и людей убивает…
        - Что же делать? — растерянно сказал Кадыркул.
        - Я знаю что… Помоги…
        Болатбек вскарабкался на коня, сел за спиной Кадыркула.
        - Поворачивай! Гони в аул!.. Его надо задержать!.. Скорей!
        Конь с места взял в галоп, но не успели они проскакать несколько метров, как сзади послышался топот и грозный окрик:
        - Стой!.. Стой, говорю!
        Жексен преследовал их.
        - Быстрей! Быстрей! — крикнул Болатбек.
        - Стой! — раздалось опять. — Стрелять буду!
        Болатбек почувствовал, что Кадыркул колеблется: не подчиниться ли приказу.
        Снова и снова раздались окрики, и потом — выстрел.
        «Убьет! — мелькнуло в голове у Болатбека. — Меня первого. Я ведь сзади сижу…» Но он только еще крепче прижался к Кадыркулу.
        Они продолжали скакать и внезапно увидели прямо перед собой двух всадников. «Неужели эти тоже с Жексеном?! Тогда нам конец!..» Но тут же мальчики узнали в одном из верховых учителя Саймасая. Лицо второго было незнакомо. Кадыркул осадил лошадь.
        Увидел всадников и Жексен. Он круто повернул и поскакал прочь.
        - Что случилось, ребята? Кто это? — спросил учитель встревоженно.
        - За ним! За ним! Догоните его!.. Это бандит Жексен!.. — кричал Болатбек. — Скорее!
        Саймасай и его спутник переглянулись.
        - Надо задержать. Вперед! — сказал незнакомый мужчина и первым кинулся вдогонку за Жексеном.
        - Стойте здесь и ждите нас! — крикнул учитель мальчикам и сдернул с плеча свое охотничье ружье.
        Болатбек и Кадыркул остались одни на тропе. Отсюда они ничего не могли увидеть, как ни старались, только слышали выстрелы.
        - Опять Жексен стреляет, — сказал Болатбек. — У него ведь револьер…
        - А это из охотничьего, — сказал Кадыркул. — Два раза…
        Стрельба затихла. Немного погодя донесся издали голос Саймасая. Учитель звал их.
        Когда ребята подъехали, то увидели, что товарищ Саймасая сидит на земле, а учитель перевязывает ему руку. Жексена и след простыл.
        - Неудачная была охота, и первая и вторая, — сказал Саймасай. — Сначала дичи не нашли, потом дичь охотника подстрелила… Ну-ка, ребята, помогите мне.
        И они втроем подсадили раненого на коня.
        Назад ехали медленно. Учитель подробно расспрашивал, что ребята знают о Жексене, о Каражане, и раненый мужчина, морщась от боли в руке, внимательно слушал их рассказ и сам задавал вопросы.
        - … Когда мы вчера приехали, он уже был у нас в юрте, — говорил Кадыркул. — Каражан-ага сказал мне: «Поедешь завтра с этим человеком, слушаться будешь как отца родного — все приказы исполнять». Потом велел мне спать идти, я слышал только, как они что-то про Киргизию говорили… А утром хорошего коня мне дал, я даже удивился, и опять он повторил, что этот человек будет для меня как родственник…
        Болатбек в который раз поклялся, что это и есть тот самый Жексен, который угрожал им всем на джейляу. И двух коней убил…
        Возле первых юрт аула учитель сказал:
        - Вы, ребята, поезжайте домой… Кадыркул пусть в детдом возвращается… А с тобой, Сайтимбек, — обернулся он к своему спутнику, — мы сейчас к фельдшеру завернем. Жексен все равно далеко.
        - Нет уж, сначала в сельсовет, — сказал его товарищ. — Надо срочно с Каражаном разобраться…
        На следующее утро в ауле стало известно, что Каражан арестован за пособничество бандитам-басмачам. Жексена нигде найти не удалось.
        20
        Шел пионерский сбор. Ребята сидели в классе за партами и разбирали обычные вопросы, как на любом сборе. Толковали об успеваемости, о тех, кто часто школу пропускает, о дежурствах, о том, кому цветы поливать, придумывали номера для праздничного концерта.
        - Я хорошую песню знаю, — подняла руку Аня Хохлина.
        - Ну что ж, — сказала вожатая. — Спой нам ее. Аня засмущалась.
        - Как? Прямо сейчас?
        - Сейчас! — закричали ребята. — Пой, Аня! Пой!
        - Конечно, — сказала вожатая. — Здесь все свои.
        Аня откашлялась, поднялась из-за парты, еще больше покраснела и негромко начала петь:
        С гор, где яблонь разносится запах,
        С гор, где дружбою каждый согрет,
        Мы несем вам привет от казахов,
        Огневой пионерский привет!
        Вас приветствует родина смелых,
        Поднимая знамена души,
        Наша песня не знает пределов,
        Чудеса наша дружба вершит!..
        Аня остановилась.
        - А дальше, — сказала она, — идет припев. Вот такой… Сейчас…
        Лети, напев наш, юн и смел,
        Звучи, напев наш, звонче всех —
        За мир, за дружбу, за успех
        И за свершенье славных дел!
        Она перевела дух и спела еще один куплет, уже — громче и уверенней:
        Мы друзьям и товарищам рады,
        Мы зажгли пионерский костер;
        С песней звонкою наши отряды
        На родимый выходят простор…
        - Я эту песню у нас в детдоме слышала, — сказала Аня. — Мне музыка понравилась, я и выучила.
        - Хорошая песня, — одобрила вожатая. — Ну как, ребята, разучим ее к праздникам?
        Все охотно согласились, но особенно песня пришлась по вкусу Кадыркулу. Ему вообще с некоторых пор было по душе все, что говорила и делала Аня Хохлина. А еще ему нравилось, что он стал пионером и может принимать участие во всех сборах.
        И тут Болатбек вскочил с места. Он давно уже стремился что-то сказать.
        - Я не о празднике хочу! — крикнул он. — Совсем о другом. Можно?
        - Послушаем Болатбека, — сказала вожатая.
        - Я вот смотрю… — начал Болатбек. — И дядя мой тоже говорит… — Он остановился.
        Когда думал об этом, казалось, что все так легко — сказать, объяснить, предложить, а заговорил — и все слова выскочили иэ головы.
        - Продолжай, Болатбек, — сказала вожатая. — Мы слушаем. Что говорит твой дядя?
        - Он говорит, не хватает работников… На ферме, например, скота сейчас больше стало… И я подумал: мы ведь тоже можем. Не маленькие… Разве нет?
        - Что можем? Ты о чем? — закричали ребята.
        - В колхозе работать, вот что… Почему старшие могут… А мы чем хуже?
        - Не хуже!.. Кто сказал?..
        - Ну вот… Давайте сделаем вроде отряда… Нет, назовем бригадой и пойдем работать на ферму. Только не на один раз или два, на все время… По-настоящему.
        - А учиться кто будет?
        - И учиться тоже. Конечно…
        - А что там делать? — спросил кто-то.
        - Дел хватит, — сказал Болатбек, — кормить, поить, стеречь… убирать… Сейчас молодняка много… Особенно овец… Новую породу выводят…
        - Которые с хвостами такими толстыми?
        - Это не хвост, курдюк называется.
        Вожатая постучала ладонью по учительскому столу.
        - Тише, ребята. Болатбек сейчас внес очень интересное предложение… По-моему, еще никто в нашем районе, даже во всей области, не предлагал такое… Это просто замечательно — то, что придумал Болатбек… И если мы примем его предложение, если организуем бригаду, мы подадим прекрасный пример… Давайте голосовать, ребята. Кто «за»?..
        Ребята проголосовали единогласно.
        В правлении колхоза были порядком удивлены этим почином пионеров. Некоторые стали просто с неохотой пускать их на скотные дворы и в загоны. Но минуло две-три недели, и все увидели, что школьники хорошо работают и, во всяком случае, приносят гораздо больше пользы, чем лишних хлопот.
        Болатбек стал работать на овцеводческой ферме, где впервые в их районе выращивали новую породу овец. Работы было с избытком: принести соломы, травы, натаскать воды из родника, вычистить загоны, часто приходилось выпаивать новорожденных ягнят — когда овцы были больны или без молока.
        Здесь он снова столкнулся с Егором Сергеевым. Тот всегда мрачно следил за тем, как Болатбек что-нибудь делал, но придраться было почти не к чему: Болатбек старательно выполнял все распоряжения.
        …Прошло еще несколько месяцев.
        Стояла дождливая погода. Вода ручейками стекала в овражки и лощины, и Болатбек, пока добрался из школы на ферму, до нитки промок.
        Он уже с неделю как не был здесь: сильно простудился, и сестра все эти дни не выпускала его из дома.
        Когда он приблизился к кошаре [19 - Кошара — здесь: загон для овец.], оттуда вышел Егор Сергеев, в каждой руке у него было по два ягненка, совсем крохотных. Даже издали Болатбек понял, что ягнята мертвы — так неподвижно и тяжело висели они в руках Сергеева.
        «Отчего они умерли? — подумал Болатбек. — Сразу четыре… Ой, как жалко!..»
        Сергеев уже прошел в сарай, крытый камышом, и Болатбек решил пойти за ним — не терпелось узнать, что же случилось с ягнятами.
        За шумом дождя, а может, потому, что был занят делом, Сергеев не услыхал шагов Болатбека: он обдирал ягнят, снимал с них кудрявые черные шкурки. На стене висело еще несколько свежих шкурок.
        «Одна, две… четыре… шесть, — посчитал про себя Болатбек. — И еще эти, на земле…»
        - Егор Григорьевич, — окликнул он, — что же тут случилось? Так много…
        Сергеев вздрогнул, выпрямился.
        - А, явился, не запылился! Входишь, как тать ночной… Все зыркаешь, где не просят… Суешь нос…
        - Я здесь тоже работаю, — сказал Болатбек, — и потому спросил… отчего…
        - Оттого! — заорал Сергеев. — Плохо кормил, плохо смотрел, вот и подыхают. Сколько дней тебя уже нет, а я расхлебывай! Не выйдет!
        - Я им молоко давал, все делал, как ветеринар сказал… А потом заболел. Я ж не виноват… При мне не умирали.
        Болатбек нагнулся. На мордочке у мертвого ягненка он увидел кровь. У другого тоже.
        - А кровь почему? — спросил он.
        - Хворь, должно быть, какая… Я не ученый, как вы…
        - А ветеринар был?
        - Что ты меня допрашиваешь? Мне больше всех надо, думаешь? Я завфермой сказал, а дальше — моя хата с краю…
        - А шкурки?
        - Пропадать им, что ли?
        - Их посчитать и сдать надо…
        - Сдадим! Все сдадим… — В глазах Сергеева сквозила лютая ненависть. — И рубашку последнюю тоже… Пошел отсюда! Занимайся своим делом…
        Завфермой в этот день так и не появился. И тогда Болатбек побежал в правление колхоза.
        Он ворвался прямо в комнату к председателю, где сидело и стояло много народу. Среди них Болатбек увидел своего нового знакомого, который недавно вместе с учителем преследовал бандита Жексена. Рука у Сайтимбека Тугельбаева была забинтована и на перевязи.
        - Ты что, Болат? — спросил Мусирали Кикимов. — Сестра послала?
        - Ветеринара надо! — выпалил Болатбек. — Срочно!.. А никого нет…
        И он рассказал все, что случилось на ферме.
        - Немедленно разыскать завфермой, — приказал Мусирали. — И за ветеринаром послать… Это же явное отравление… если так, как говорит Болатбек… надо срочно идти туда…
        Ветеринар уехал далеко, по другим аулам, и сегодня на него рассчитывать было нечего, а заведующего фермой вскоре привели. Именно привели — потому что он плохо держался на ногах: уже третий день гулял на свадьбе у своего племянника.
        - Ладно, с тобой потом поговорим, — махнул рукой Мусирали. — Я иду…
        - И я с вами, Мусирали-ага, — сказал Болатбек.
        - Я тоже, — сказал молчавший до сих пор Сайтимбек.
        …Егора Сергеева они застали на дворе.
        - А я почем знаю? — сразу заговорил тот, не дожидаясь вопросов Мусирали. — Я ни сном ни духом… Убрать, напоить, накормить — это мое дело… А за болезни отвечать я…
        Сергеев запнулся. Хотя он оправдывался перед Кикимовым, но смотрел почему-то не на него, а на Сайтимбека. И тот тоже не сводил с Сергеева глаз.
        - Так как же, Мусирали, зовут вот его? — спросил Сайтимбек, кивая на Сергеева.
        - А что? — не понял Кикимов. — Сергеев. Егор Григорьевич.
        - А вы что скажете? — спросил Сайтимбек у Егора.
        Тот молчал, и Болатбеку сделалось не по себе от его молчания, и от его лица — такое оно стало страшное: искривилось, губа отвисла, глаза вот-вот вылезут из орбит.
        - Нет, — снова сказал Сайтимбек, — не Сергеев он, дорогой Мусирали, а Сторожилов. Вот кто… И не Егор Григорьевич, а Евтихий Андреевич.
        - Как?! — крикнул Болатбек.
        - А так. Евтихий Андреевич Сторожилов. Кулак бывший. По всему Аксаю его ищут, а вы ему тут теплое местечко устроили… Не случайно у вас скот дохнет. Он и в Аксае тем же делом занимался… Мы с ним старые знакомые… Оружие есть? — резко крикнул он бывшему Сергееву. — Поднять руки!
        Но Сергеев-Сторожилов не подчинился. Быстрым и ловким движением сунул он руку в карман… И в этот момент два человека бросились вперед. Мусирали обхватил его, Сергеев вырвался, вытащил правую руку — в ней был револьвер. Но на руке повис Болатбек.
        Все это произошло в какое-то мгновение, и в это же мгновение раздался спокойный голос Сайтимбека:
        - Брось оружие, быстро!.. — Наган в здоровой руке Сайтимбека уткнулся в бок бывшего Егора Сергеева. — Возьми у него револьвер, Мусирали… Ну что ж, пойдем, Сторожилов… Шагай!
        Сторожилов выполнил приказание, но через несколько шагов обернулся к Болатбеку и прошипел, глядя на него с беспредельной ненавистью:
        - Ты, гаденыш, все равно своей смертью не умрешь. По пятам за тобой косая ходит… Не уйти тебе…
        21
        - …Ребята! — крикнул Кадыркул. — Скорей сюда! Что я вам скажу…
        Летом тысяча девятьсот тридцать пятого, почти через два года после описанных здесь событий, Кадыркул получил письмо. Картинка на конверте изображала то, чего ни он, ни другие ребята никогда в жизни не видели: на ней было море, и по его синим волнам плыл белый теплоход с надписью «Грузия» на борту.
        Ребята обступили Кадыркула.
        Сначала он вынул из конверта несколько фотографий. На одной из них Болатбек был изображен вместе с Уразом Джандосовым, председателем Алма-Атинского облисполкома. Они стояли рядом в зеленом городском саду, оба улыбались, и на груди у Болатбека сверкал новенький значок — «15 лет Казахстана». Его наградили за то, что он помогал старшим воевать с теми, кто мешал строить и укреплять колхозы, за то, что сам, как взрослый, работал на ферме и организовал первую в республике бригаду юных животноводов.
        Еще в конверте были открытки с видами Москвы — Кремль, Красная площадь, Москва-река…
        Ребята были так поражены, что даже некоторое время молчали. Еще бы! Тот самый Болатбек, с которым они бегали по школьному двору, играли в ассыки, сидели за одной партой, тот самый Болатбек запросто ходит по Москве, по Красной площади…
        Кадыркул начал читать.
        «Здравствуй, Кадыркул!
        Пишу тебе это письмо из «Артека». Наш лагерь стоит на берегу Черного моря. А песок здесь желтый-желтый. Море иногда бывает ровное, как степь, а иногда забурлит, и волны тогда похожи на травы у нас на джейляу или даже на горы.
        Я здесь уже двенадцать дней, а перед этим был в Алма-Ате и в Москве. На слете в Алма-Ате Ураз Джандосов сказал, что в будущем году у нас в ауле обязательно будет новая школа. Так и просил всем передать…
        Потом мы на поезде поехали в Москву. Поезд шел целых шесть дней, и все шесть дней мы смотрели в окно. Ох и здорово мелькают телеграфные столбы! Какой это большой город, какие дома высокие! Мы катались по Москве-реке на пароходе, были в Паркс культуры и отдыха, в зоологическом саду, ездили под землей по железной дороге. Она «метро» называется.
        В «Артек» мы тоже ехали долго. Рядом с лагерем есть Медведь-гора, она прямо в море уходит, а еще в море стоит скала Шаляпина. Это такой знаменитый певец русский, он здесь тоже отдыхал и на этой скало пел песни. Прямо как Аня Хохлина… А завтра мы пойдем на экскурсию — будем ходить по тем местам, где ходил А. С. Пушкин, он тоже сюда приезжал.
        Я очень рад, что побывал в «Артеке». Тут много ребят из нашей страны и из других стран. Я подружился с одним парнем, он немец, его Курт зовут. Его отец против фашистов.
        Еще я подружился с Султаналы. Он из Кокчетава, мы с ним на слете в Алма-Ате познакомились. Он первый подошел ко мне и показал нашу пионерскую газету, где напечатано о том, как мы помогали узнать, кто такой Сергеев. И про Каражана там тоже написано: как мы его разоблачили.
        Мы с Султаналы уже плавать научились, до флажка и обратно. Нас «страховали» другие ребята. А мы им сказали, что, когда к нам в Казахстан приедут, научим на лошадях, как настоящие джигиты, скакать…
        Мне очень хочется, чтобы все наши ребята приехали сюда и увидели хотя бы один раз море. Оно совсем не черное, только так называется, а вода бывает зеленая или синяя и очень соленая, пить ее не станешь.
        На этом письмо кончаю. Передай привет всем нашим.
        Твой друг Болатбек Омаров».
        - Повидал Болатбек! Такого нам в жизни не увидеть, — сказал один из ребят с завистью.
        - Теперь, наверно, важным станет. Нос задерет, — сказал другой.
        - Бросьте вы, — сказала Аня Хохлина. — Как не стыдно! Болатбек не такой. Как будто вы его не знаете! Он никогда в жизни не будет задаваться.
        И почти все ребята согласились с нею, а громче всех выражал свое согласие Кадыркул.
        22
        Прошло три года. Болатбек учился уже в восьмом классе. Немало событий произошло за это время — и радостных и печальных. Умер дед Болатбека — Абишбай, и совсем еще молодой умерла его старшая сестра Бигайше. Его дядя Мусирали не работал больше председателем колхоза и не жил в их ауле. Уехал в другие места и его брат Суйербек.
        Болатбек остался совсем один, без родных, и было бы ему вовсе плохо, если бы не друзья, с которыми он вместе ходил в школу, с которыми продолжал работать в колхозе.
        Болатбек по-настоящему полюбил свою работу на ферме, хотел выучиться и стать хорошим зоотехником. Каждое лето во время каникул он, как и прежде, когда еще был жив старый Абишбай, перебирался на джейляу и пас там скот.
        За это время Болатбек возмужал, вырос, сделался стройным, сильным пареньком, с живыми умными глазами и чуть пробивающимися усиками.
        Этим летом он перегнал на джейляу большое стадо дойных коров. Три долгих месяца пробыл Болатбек на высокогорном пастбище, днюя и ночуя возле своего стада…
        До начала занятий в школе оставались считанные дни… Жарко…
        Болатбек сидит возле большого камня. Ему и хочется и не хочется возвращаться в аул. Хочется потому, что соскучился по своим друзьям, по книжкам и учебникам, по учителям; а не хочется оттого, что привык к этому прозрачному горному воздуху, к этой тишине, в которой так ясно и отчетливо слышен каждый звук: негромкое журчание ручья, шумное дыхание коров, мерно жующих сочную траву, шелест листьев.
        Но сейчас горная тишина нарушается громким стуком. Это Болатбек, взявши небольшой острый камень, старательно выбивает на светло-коричневом валуне какие-то буквы. Сегодня Болатбек один со стадом — его напарник заболел, и Болатбеку даже поговорить не с кем.
        - Что делаешь, сынок?
        Болатбек оглянулся. Он так увлекся своим занятием, что не слышал, как подъехал знакомый охотник Егизбай.
        - Да так, ничего… Каникулы кончаются, скоро уходить отсюда. Вот хочу на память на камне оставить…
        Старый Егизбай посмотрел на ровную, отполированную дождями и ветрами поверхность валуна. Угловатыми печатными буквами там было выбито: «16 августа 1938 года. Болатбек…»
        - Как поохотились, ата? — спросил Болатбек. — Удачно?
        - Только еду. Капканы хочу проверить… Вернусь, пообедаем вместе. Ладно, сынок?
        - Хорошо, ата, буду ждать.
        Охотник тронул лошадь. Он проехал по лугу между коровами, переправился вброд через речку Каскеленку, стал подниматься на противоположный склон. Не доезжая до вершины, слез с коня и, ведя его в поводу, углубился в заросли.
        Вот первый капкан. Старик нагнулся, вынул барсука. Во втором и в третьем ничего не было, хотя челюсти их захлопнулись. Егизбай долго провозился, налаживая капканы, потом пошел дальше. Он был почти уже у вершины холма, когда услышал тревожный крик. Эхо далеко разнесло его над склонами.
        …Болатбек кончил выцарапывать на камне последнюю букву своей фамилии и поднял голову.
        Перед ним стоял мужчина.
        Хотя прошло уже немало лет, Болатбек сразу узнал его. Узнал, несмотря на то, что тот очень исхудал и изменился, вид у него был полубезумный.
        - Скажи, парень… — хрипло проговорил человек, и голос его тоже хорошо был знаком Болатбеку. — Скажи, какую корову тебе не жалко?
        - Мне всех жалко. А зачем вам?
        - Ладно, меньше разговаривай! — прикрикнул мужчина. — Одну я возьму. Скажи спасибо, что не две.
        - Ни одной коровы не дам. Они колхозные.
        - Колхозные, значит, общие. Выходит, и мои тоже, — мужчина обнажил в улыбке желтые зубы.
        Он повернулся и пошел к стаду, на ходу развязывая веревку, обмотанную вокруг пояса. Подошел к рыжей крупной корове, начал привязывать веревку к ее рогам.
        - Оставь! — закричал Болатбек.
        «Задержать его надо! Задержать обязательно… До как?.. Если бы хоть старый Егизбай вернулся…»
        И он еще раз крикнул — нарочно как можно громче:
        - Уа! Слыхал, что говорю?!
        - Не ори! — повернул голову мужчина. — Сказал, возьму — значит, возьму. Третий день поджидаю, пока кто-нибудь один из вас останется. Без коровы не уйду…
        - Не смей, — закричал Болатбек. — Я тебя знаю! Ты — Жексен! Как был бандит, так и теперь…
        Жексен выпрямился, пристально поглядел на Болатбека.
        - Вот с кем Аллах привел встретиться, — сказал он. — Подрос, змееныш. В настоящую змею превратился… Это по твоей милости я один, как волк, в горах скитаюсь. Давно обещал с тобой посчитаться…
        «Что делать? — билось в голове у Болатбека. — Я должен обязательно задержать его… Он страшный человек… Может наделать еще много бед… Но как я смогу?.. Нужна помощь…»
        - Егизбай! — закричал он. — Сюда! Скорей!..
        - А, ты так?! — прошипел Жексен, отпустил веревку и кинулся на Болатбека.
        Тот отскочил в сторону, но отступать было некуда: сзади обрыв. Болатбек нагнулся, поднял камень и с камнем в руке двинулся на Жексена. Он был уже не тем мальчишкой, что четыре года назад, он чувствовал в себе силы вступить в схватку со взрослым мужчиной…
        Он не думал о том, что у бандита есть оружие… что терять ему нечего… он готов на все…
        Когда старый Егизбай спустился с гор на пастбище в предвкушении отдыха и сытного обеда, он не сразу нашел Болатбека. И только потом, в траве, возле большого валуна с высеченным на нем именем и числом месяца, увидел неподвижное тело.

* * *
        Егизбай поднял тревогу. Люди бросились в погоню за убийцей. Когда Жексена окружили и взяли, он только рычал, как дикий, обезумевший зверь.
        Старый Егизбай подошел к нему и плюнул под ноги.
        - Сто твоих поганых жизней, — сказал он медленно, с трудом, — сто твоих поганых жизней не стоят одной светлой жизни этого молодого джигита, которого ты погубил…
        Люди молча двинулись в аул.
        notes
        Примечания
        1
        Чапан — длинный халат.
        2
        Ага — обращение к старшему.
        3
        Уа — возглас, похожий на «эй».
        4
        Мерген — охотник, меткий стрелок.
        5
        Камча — плеть.
        6
        Дастархан — скатерть, накрытый стол.
        7
        Ата — дедушка.
        8
        Аксакал — обращение к старшему.
        9
        Сурпа — мясной бульон.
        10
        Намаз — молитва.
        11
        Женеше — уважительное обращение к женщине.
        12
        Ассыки — игра, похожая на игру в бабки.
        13
        Кокпар — конные состязания.
        14
        Медресе — духовное училище.
        15
        Апа — мать.
        16
        Батыр — богатырь.
        17
        Тулпар — сказочный крылатый конь в казахском фольклоре.
        18
        Курук — длинный шест с петлей на конце.
        19
        Кошара — здесь: загон для овец.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к