Кимка & компания Наталья Евдокимова
        Лучшая новая книжка
        Мы откроем вам секретное знание: если вы хотите гулять, то просто идите и гуляйте. А если хотите сидеть и смотреть телевизор, то сидите и смотрите. Только не обижайтесь потом, что вы смотрите, а кто-то гуляет, нечего! Вот Кимка гуляет, а семья его смотрит. И всё у них гармонично. Он с родителями даже встретиться может, если его когда по телевизору покажут. Это очень удобно! А если у него вдруг брат появится, так можно за ним домой вернуться и вместе гулять. И подругу Астю прихватить с собой. С хорошей компанией и в космос можно, и в параллельные пространства, и просто по картофельному полю пройтись. Так что выбирайте себе команду - и вперёд!
        Наталья Евдокимова
        Кимка & компания
        Для среднего школьного возраста
        Любое использование текста и иллюстраций разрешено только с согласия издательства.
                        ООО «Издательский дом “Самокат”»

* * *


        Мы откроем вам секретное знание: если вы хотите гулять, то просто идите и гуляйте. А если хотите сидеть и смотреть телевизор, то сидите и смотрите. Только не обижайтесь потом, что вы смотрите, а кто-то гуляет, нечего! Вот Кимка гуляет, а семья его смотрит. И всё у них гармонично. Он с родителями даже встретиться может, если его когда по телевизору покажут. Это очень удобно! А если у него вдруг брат появится, так можно за ним домой вернуться и вместе гулять. И подругу Астю прихватить с собой. С хорошей компанией и в космос можно, и в параллельные пространства, и просто по картофельному полю пройтись. Так что выбирайте себе команду - и вперёд!


        Я ребёнок как ребёнок, ничего такого особенного. Зовут меня Кимка, а по-взрослому - Евдоким. Сейчас мне девять лет, а потом будет по-разному. Когда я родился, мне вообще нисколько не было. Но это со всеми так.
        Семья у меня такая: мама смотрит телевизор, папа смотрит телевизор, бабушка смотрит телевизор, дедушка смотрит телевизор. Как вы уже поняли, моя семья смотрит телевизор. А я, как всякий нормальный ребёнок, гоняю мячик на улице. Один раз трое суток гонял. Вернулся, а моя семья смотрит телевизор - ночную передачу показывают. Я тогда съел свой телеужин и спать лёг.
        Утром выхожу на улицу, а меня мужчина с бородой останавливает. Борода большая, а мужчина маленький такой, круглый.
        - Привет, - говорит, - Кимка. Ты у нас сегодня в космос полетишь.
        - Здорово! - говорю я. - Давайте.
        - Давайте, - хмыкает борода. - Это ещё до космодрома надо добраться. И выяснить у тебя, правда ли ты хочешь в космос полететь или так, из вежливости согласился.
        - Я люблю летать в космос, - говорю я. - Особенно сегодня.
        - Вот и замечательно! - говорит мужчина с бородой. - Очень редко в наше время кто любит в космос летать. Всё больше телевизор смотрят. И то не космическое, а так, всякое.
        Он мне всё это рассказывает, а мы уже на космодром едем. Там загрузили меня в ракету и дверь закрыли. Даже не закрыли, а задраили. И не дверь, а люк. Я смотрю, а космическая команда вся из иностранцев состоит - это по глазам видно. Я им говорю:
        - Хай! Ай эм детский мальчик нэйм Кимка.
        - Хай, - говорят иностранцы, - детский мальчик нэйм Кимка. Мы и по-русски неплохо говорим, учить заставили. А ты быстро надень скафандр, а то простудишься.
        - Чего это я простужусь? - возмущаюсь я.
        - А у нас сквозняки.
        - А я закалённый. Не был бы я закалённый, - это я говорю, а сам в скафандр залезаю, - не взяли бы меня в космос. А какая, - это я уже из скафандра говорю, - у меня миссия?
        - Твоя миссия - лететь с нами, - говорит один космонавт. - А то нам скучно. Давайте уже взлетать.
        И он в иллюминатор тем людям, что на улице, показал табличку с надписью: «Давайте уже взлетать». А я дописал: «И поскорее».
        И вот мы летим. Как только началась невесомость, я сразу стал в люк стучаться.
        - Выпустите меня! - говорю. - Мне срочно нужно выйти в открытый космос.
        - Нет уж, - говорят иностранные космонавты. - Давай хотя бы до станции долетим.
        - Скучные вы, - говорю я им. - Скучные вы, и с вами скучно.
        - Выпусти ты его, - говорит космонавт. - Пусть ребёнок свежим воздухом подышит.
        Я вышел в открытый космос, перегрыз канат и домой полетел. Чего я в этом космосе не видел! Чернота сплошная. А один из космонавтов высунулся в люк и кричит:
        - Куда же ты смылся?! Ты же сгоришь в атмосфере!
        - Вот ещё, - говорю я. - Я у вас огнетушитель прихватил. Пока, как-нибудь в следующий раз!
        Махнул огнетушителем и дальше полетел. Приземлился где-то в парке возле нашего дома. А тут моя одноклассница Астя увидела меня и давай смеяться:
        - Кимка в скафандре! Кимка в скафандре!
        Я вылез из скафандра и спрашиваю сердито:
        - Чего смешного-то?
        А она надулась и говорит:
        - Уже ничего.
        А потом подумала немножко и добавила:
        - Тебя, кстати, год не было. Теперь тебе по всем предметам нас догонять. Ха-ха-ха.
        - Да ну тебя, - сказал я ей. - Пойду лучше спасу кого-нибудь.
        И тут как раз кстати на какого-то маленького мальчика собака нападает. Я давай струёй из огнетушителя кусательный запал тушить. И на Астю немного направил, просто так, случайно.
        Прихожу домой - а у меня, оказывается, брат родился. А все сидят и телевизор смотрят, один брат только в коляске с мячиком лежит.
        - Как брата назвали-то? - спрашиваю.
        - Не помню, - говорит папа. - То ли Демидом, то ли Кимкой.
        - Пусть будет Демид, - говорю я. - Кимка у вас уже есть.
        И пошёл уроки учить за весь год.
        На следующее утро выхожу из дома, а во дворе наши учителя собрались и что-то обсуждают. Я подошёл поближе, влез в толпу, встал посерёдке и спрашиваю:
        - Это чего у вас тут?
        - Это у нас тут педсовет намечается, - говорит директор. - Не мешай. Может, мы придумаем что-то новое или кого-то исключим. На свежем воздухе это запросто.
        А я влез на скамейку и давай нараспев кричать:
        - Педсовеееееееет, педсовеееет, педсовеееееетик!!!
        А директор говорит недовольно:
        - Ты, Кимка, не кричи. Пока ты тут летал, у нас много чего изменилось. И педсоветы на улице проводят, и птицы летают ниже, - он это говорит, а над ним как раз ворона пролетает.
        - За год-то! - смеюсь я. - Не смешите мои коленки (тут все учителя на мои коленки посмотрели). Просто вы давно меня не видели, вот и пришли все. Идите уже в школу, вас там люди ждут.
        Учителя тут же в школу побежали. А директор бежал и на меня всё оглядывался. А Астя подходит и говорит:
        - То собаку распугаешь, то учителей… И не жалко?
        А я посмотрел на неё серьёзно и говорю:
        - Полезли на крышу, и чем выше, тем лучше.
        - Зачем это? - спрашивает Астя, а взгляд такой любопытный-любопытный.
        - Зачем-зачем, - будто бы переспрашиваю я. - Подвиги совершать. Ты где больше любишь совершать подвиги?
        - Дома, - говорит Астя. - Когда никто не видит. Посуду, там, помыть…
        - Посуда - это не подвиг, это керамика, - говорю. - Топай за мной.
        Астя стала руками размахивать и топать громко. Теперь вам ясно, почему мы друзья? Я тоже топал. Так мы протопали по лестнице наверх, а какая-то тётенька высунулась из-за двери и давай возмущаться:
        - Неслыханно! Неслыханно!
        Я тогда Асте говорю:
        - Топай ещё громче, вон той тётеньке до сих пор не слышно ничего.
        А Астя говорит:
        - Раз не слышно, я могу достать дудку и подудеть, - и она достала из рюкзака дудку и подудела.
        Тётенька тут же дверь захлопнула - услышала наконец-то. Это всё потому произошло, что она телевизор смотрит - это я по глазам увидел. Чем чаще смотрят телевизор, тем громче его включают, это такое глупое правило.
        Влезли мы шумно на крышу - смотрим, а её всю заполонили какие-то существа. Маленькие, не достают мне до колен, пушистые, цвета укропа. Они потеснились, чтобы нас не задевать, и дрожат.
        - О, - говорит один из них, - Кимка и Астя. А вы хотите подвиг совершить?
        - Мы за этим сюда и пришли, - говорю я. - Но если вас всех нужно сбросить с крыши, даже не надейтесь.
        - Злые у тебя мысли, - говорит один укропчатый. - Ты просто перережь вот эту верёвочку, - и руки мне протягивает.
        Смотрю, а у него руки связаны. И все укропчатые давай руки протягивать, и у всех они связаны.
        - За что вас так? - спрашивает Астя. - Может, справедливо?
        - Несправедливо! - громыхнули все укропчатые, а первый продолжает:
        - Это один наш там король взял нас сюда - отправил, руки связал - был в плохом настроении. А потом сам так расстроился, что от грусти исчез куда-то.
        Я взял из Астиного рюкзака ножницы, верёвочку перерезал и говорю укропчатому:
        - Теперь давай, остальных освобождай.
        - А это, - говорит укропчатый, - не моё дело. Я трусливый и подвигов совершать не умею.
        Так мы с Астей совершили сто пятьдесят восемь подвигов, а эти пушистые говорят:
        - Теперь домой нас ведите, а то мы одни боимся.
        - Что мы будем там делать? - спрашиваю. - Мне и здесь, на крыше, неплохо.
        Эти пушистые задумались - наверное, им тоже было неплохо на крыше. И один придумал:
        - Мы будем королю этому мстить. А то что он?
        А другой добавляет:
        - Дорога только не близкая. Король этот самый портальчик-то открыл и смылся. Теперь только пешком через ближайшие переходы. А на крыше действительно неплохо.
        Ну, и мы пошли мстить. Я впереди, Астя позади - чтобы наши укропчики не растерялись. А то они разбегаются время от времени, а потом аукают - найтись не могут. Через месяц в один переход зашли - а там ни солнца, ни луны, темень, только наши пушистики аукают. Через два месяца в другой переход попали, там какие-то окна, окна, и вот через них всё лезешь и лезешь. Так эти укропчатые приплюснут морды к стеклу и давай рожи корчить - не оттащишь.
        Пришли где-то через полгода к ним домой, а этот король, цвета морской капусты, сидит один на троне и сахарную палочку жуёт.
        - О, - говорит, - мстить пришли. Привет. Сейчас я палочку дожую, и мстите на здоровье.
        А у укропчатых лица радостные такие, и у короля этого лицо радостное. Чувствую: сейчас мы отомстим, и все с королём обниматься полезут - так рады.
        - Мсти, - говорит один, - Кимка, скорее! А то мы его давно не видели!
        И кто-то верёвочку протягивает, а король цвета морской капусты руки вперёд выставил. Я ему их перевязал, и укропчатые наши запрыгали от радости.
        - А теперь, - говорит кто-то, - давай, Астя, режь! - и ножницы протягивает.
        Астя перерезала, и теперь все запрыгали, и этот, цвета морской капусты, - тоже. И давай обниматься. Я этого самого короля из толпы выудил, приподнял и говорю:
        - А за что ты их так, на крышу-то?
        - Не помню! - говорит король. - Давно это было. Вы бы шли быстрее - может быть, вспомнил бы.
        А внизу укропчатые кричат:
        - Отпусти его, отпусти, это мы так играли, идите уже домой.
        Астя говорит:
        - Вы нам хоть портальчик откройте, мы пойдём.
        - Портальчик-портальчик, - хмыкает король этот. - Он раз в тысячу лет открывается. Вот вам мешок сахарных палочек, нет, два мешка, и вообще-то спасибо.
        Тут откуда-то один пушистый выбегает, такой, цвета варёной сгущёнки, и говорит:
        - Я с вами пойду. Я переходы знаю и симпатичный. С вами я буду один и такого-больше-нет, а тут я белая ворона. А я пернатым быть не хочу.
        Я кремового Асте в рюкзак посадил и говорю всем:
        - Ещё раз увижу на крыше - там и оставлю. У нас крыши не для того строили, чтобы на них всякие укропчатые прыгали, а для того, чтобы ими дома заканчивались.
        Пришли мы ещё через полгода домой, у меня все телевизор смотрят, а папа ещё и спит. Только брат Демид мячик пинает и пошатывается (толком ещё ходить не научился). Увидел меня и говорит:
        - Дядя.
        А я ему:
        - Не дядя, а Кимка. Между прочим, я твой брат. Это так, для сведения.
        Демид взял меня за палец и мячик стал уверенней пинать. А мама говорит:
        - Найди себе, Кимка, чего-то в холодильнике и пожуй. Ты же сообразительный.
        Я открыл холодильник, а тут откуда-то пушисто-кремовый выскакивает и говорит:
        - Я, Кимка, у тебя в холодильнике жить буду. Только ты по ночам не пугайся. Я, может, в спячку впаду, так что ты из-за меня не переживай.
        Забрался в коробку для овощей, свернулся колобком и уснул рядом со свёклой. Тут я к себе в комнату пошёл, а мама переключает канал и говорит:
        - Ой, а у тебя, Кимка, завтра ведь день рождения. Одиннадцать лет. Приглашай кого хочешь, я торт сделаю с надписью «ТВ».
        А я поправляю:
        - Десять. Я год проскочил, когда в космос летал.
        Папа случайно проснулся и говорит:
        - Год туда, год сюда… - и опять уснул.
        Я пообщался с Демидом, узнал много нового, а утром побежал всех на день рождения приглашать. Сначала только Астю думал пригласить, а потом мне навстречу попались какие-то дети, я их позвал, потом взрослых позвал - и пришёл домой с вереницей на полквартала. Мы в дом не стали заходить, а прямо на детской площадке отмечали. Я вынес торт и чай, а каждый мой гость из кармана чашку достал (надо же, какие предусмотрительные пошли люди). Тут одна девочка говорит:
        - Конкурсы будут?
        А я ей говорю:
        - В день рождения никто, кроме именинника, не может в конкурсах побеждать. Так что если будут, то только односторонние. Вот смотри, такой конкурс: какое я загадал слово?
        Девочка говорит:
        - Инкубатор.
        Ещё какой-то мальчик говорит:
        - Полотенце.
        Какая-то тётенька важно заявляет:
        - Фиалка или фикус.
        А Астя угадала:
        - Никакого слова Кимка не загадал, он загадал предложение.
        - Не может быть, - удивился я. - Я же именинник, и только я…
        Вы не поверите, но у Асти тоже оказался день рождения. Одиннадцать лет. Только тут я понял, насколько она меня старше. А она мне летучку подарила, и я тут же забыл, какая она старуха.
        А я ей подарил чашку, их было много.
        Тут ко мне подошёл мужчина в странном колпаке и говорит:
        - Я, кстати, волшебник. Можешь загадать три желания, раз у тебя день рождения. А вместе с Астей этих желаний целых шесть.
        Я тут же придумал.
        - В пустыню, - говорю, - хотим, и чтобы рядом какой-то оазис.
        - А потом? - спрашивает волшебник.
        - А потом чего-нибудь ещё.
        И мы в пустыне оказались. Астя меня сразу в песок закопала, а потом я её. Только неудобно, что штаны шерстяные и курточка, у нас же зима была. А Астя залезла в рюкзак и шорты оттуда достала. И говорит:
        - Ничего так день рождения. И песок мелкий, и верблюды далеко.
        А я ей:
        - Зато вон змея ползёт.
        Астя тогда змею за хвост схватила и в рюкзак - на всякий случай. И давай мне сказки рассказывать, что это пустынный ужик. А я ей говорю:
        - Не ужик, а ужас, ты слова-то не путай. Давай лучше разберёмся, где тут у них оазис, а то, по-моему, песчаная буря приближается.
        - С чего ты взял? - говорит Астя.
        - Ты что, не знаешь? - спрашиваю я её. - У песка миллион оттенков, и хорошие песочники по этим оттенкам погоду различают. А не будь я хорошим песочником, я бы в пустыню не попросился.
        Тут рядом с нами песок бурлить начал, волны какие-то пошли. Мы с Астей стали туда камни бросать, и они тут же исчезали, только круги на песке оставались.
        - Это песочное болото, - со знанием дела говорит Астя. - Оно затягивает людей в песочный мир.
        - А это чем тебе не песочный? - спрашиваю я, а сам уже к оазису бегу, подальше.
        В оазисе на зелёных пальмах обезьянки скачут и в нас тычут пальцами - смотрите, мол, Кимка и Астя пожаловали. А одна обезьянка человечьим голосом говорит:
        - Смотрите, мол, Кимка и Астя пожаловали. Мы уже давно тут ждём, чтобы кто-то в нашем оазисе появился, а то на нём, конечно же, старинное заклятие висит. На самом деле он не оазис, а очень даже часть пустыни, а мы не обезьяны, а верблюды, и пальмы не пальмы, а кактусы.
        Я что-то задумался, в траву улёгся и говорю:
        - Не всё сразу, дайте подумать.
        Подумал и спрашиваю:
        - А вы уверены, что вам так лучше будет? А то ведь я могу наоборот - пустыню в море, а вас - в китов или дельфинов.
        - А пальмы будут чайками, - говорит Астя. - А чайки - птицами.
        Обезьяна лапами замахала и кричит:
        - Нет, нет! Быть пустыней - это наше призвание, а вы нам тут такое предлагаете. Нет, ни за что. Вы пока купайтесь в озере, ешьте фрукты, живите тут сколько угодно, а через месяц-другой мы придём за ответом и превращаться. А пока у нас тут важный поход до второго края горизонта и обратно.
        Мы ничего сказать не успели, а обезьяны ускакали уже. Астя говорит:
        - Давай скорее строить дом и огораживать его забором.
        - Зачем это забором? - спрашиваю я. - Можно его, например, ничем не огораживать.
        - Я просто заборы люблю, - говорит Астя.
        И из рюкзака молоток и гвозди достаёт. А я ей говорю:
        - А давай построим забор без дома. Тут и так тепло.
        - Давай, - говорит Астя. - Так даже лучше. Так больше забора получится.
        Хорошенький у нас получился забор - обычная перегородка метра на три, отделяющая ничто от ничего!
        И вот я ловлю рыбу, Астя огурцы и помидоры собирает, а обойти наш оазис за пятнадцать минут можно. В серединке, как и полагается, озеро, а по бокам - деревья и разная природа. Несколько раз к нам всякие истощённые путники приходили, и все говорят:
        - Какой у вас красивый забор! - а Астя губу нижнюю выпячивает, но это она радуется так.
        Месяца через три пришли наши обезьяны (а у нас как раз рыба в озере заканчивалась) и говорят:
        - Ну ладно, мы готовы, расколдовывайте нас и оазис тоже.
        А я им говорю:
        - Три месяца вас не было, потерпите ещё три дня, у нас рыбы ещё как раз на три дня осталось.
        Но они нетерпеливые оказались, все три дня ныли одно и то же:
        - Ну ладно, мы готовы, расколдовывайте нас и оазис тоже, ну ладно, мы готовы, расколдовывайте нас и оазис тоже, ну ладно, мы готовы, расколдовывайте нас и оазис тоже…
        - Да мы вас лучше ещё раз заколдуем! - рассердилась Астя. - Во что-нибудь кошмарное, например в парк культуры и отдыха.
        Обезьяны ничего не сказали, только заплакали тихонько. Наверное, представили, как Астя превращает их, и сначала появляется билетная касса, а потом посетители, посетители, посетители и никакого песка вокруг… Мне обезьян жалко стало, и я говорю:
        - Заклинание ведь какое-то надо! Без этого обычно ничего не получается.
        А обезьяны говорят:
        - А, ну да, точно, заклинание там простое, нужно сказать: «Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов». Не знаем, что это такое, но звучит волшебно. Только чтобы заклинание сработало, нужно ужасом пустыни над головой помахать и забросить его подальше, а что за ужас пустыни и где его брать, никто не знает и знать не хочет.
        - Всё нормально, - говорит Астя, - ужас пустыни у меня в рюкзаке сидит.
        Достаёт она его, размахивает над головой и говорит:
        - Сумма углов треугольника равна ста восьмидесяти градусам! - и как зашвырнёт ужас пустыни подальше.
        Обезьяны в верблюдов-то превратились, но только маленьких, мне ниже колена, вместо оазиса появилась детская площадка, а на ней наш с Астей день рождения продолжают праздновать. Все верблюды куда-то исчезли, только один, чёрненький такой, говорит:
        - Я, Кимка, с тобой пойду. Я и превращаться не хотел, а только так, за компанию.
        Я смотрю, а у меня в руке шоколадка. И у Асти в руке шоколадка.
        - Это что? - спрашивает Астя. - Кроме того, что это шоколадка?
        Я сразу догадался:
        - Это волшебник думает, что у нас такое второе желание. Кстати, где он?
        И волшебника не было, и все гости стали расходиться, раскланиваться, говорят:
        - Поздравляем, поздравляем, Кимку с одиннадцатилетием, Астю с двенадцатилетием, извините, что без подарков, мы нечаянно.
        - Как это, - говорю, - с одиннадцатилетием? Нас не было всего три месяца, я считал по солнцу.
        А все говорят:
        - Ничего не знаем, у нас год прошёл.
        И давай убегать.
        - Ну поздравляю, - говорю я Асте. - Ты теперь совсем старая, а я ещё ничего.
        Смотрим вокруг, а нашего дома-то нет (мы же с Астей в одном доме жили). Оказывается, его снесли и нас всех куда-то переселили.
        - Вот дела, - говорю я. - Раньше было куда приходить, а теперь устранили.
        - Ерунда, - говорит Астя, - найдём. Если нас в новый дом переселили, то будем вспоминать, какого дома раньше не было. А если не в новый, то мы этот отстроим заново, и все вернутся.
        Мы зашли в первый попавшийся новый дом, и я по звукам узнал, где наша квартира. Оказалось, Астины родители теперь наши соседи, и, когда я домой пришёл, они сидели у нас и телевизор смотрели. А брат Демид увидел меня и говорит:
        - О, Ки-и-имка… А-а-астя… Давайте играть.
        Мы поперебрасывались мячиком, а потом мне есть захотелось. Открываю холодильник, а тут верблюд невысокого роста подбегает ко мне и говорит:
        - А давай я у тебя в холодильнике жить буду. Мне в пустыне так жара надоела, хоть плачь. А тут я у тебя так замёрзну, хоть смейся.
        Я хотел его к кремовому положить, смотрю - а кремового нет. Я испугался сначала - вдруг съели с печеньем, а потом смотрю, с ним Демид играет, как с нормальным человеком. Я головой тряхнул, а кремовый махнул лапой и говорит:
        - Да всё нормально, успокойся.
        Я Асте говорю:
        - Раз мы в новом доме живём, пойдём с жильцами знакомиться, чтобы они знали, что мы за люди.
        А сам уже дверь открываю. Тут смотрим - а у нас в руке по воздушному шарику. Это, значит, волшебник третье желание за нас придумал, и ещё три осталось. Мы Демиду отдали и знакомиться со всеми пошли. То у одних три дня побудем, то у других погостим неделю. Потому что знакомиться не пришлось - оказалось, что весь наш старый дом сюда переселили, и все нам очень рады были. А некоторые не очень радовались, а так, для видимости.
        И тут Астя в какой-то день как выдаст:
        - А давай, Кимка, в школу пойдём. Тысячу лет там не были. А нас там, может быть, ждут.
        Мы пришли в школу, которая поближе к дому, смотрим - а нас там ждут.
        Директор (я сразу понял, что директор, потому что он впереди стоял) хлеб-соль держит, а учителя сзади - указки, мелки и учебники.
        - Может, пойдём отсюда, - говорю я Асте, - пока не поздно.
        - Поздно, - говорит Астя. - Они нас уже увидели.
        А директор увидел нас и с порога кричит:
        - Эй вы, там! Добро пожаловать! Надеюсь, вы взяли сменку, а то у нас чисто.
        Мы сменку не брали, а потому в класс босиком зашли. Нам учителя говорят:
        - Класс у вас будет особенный, на два человека, с вами будут учиться Кимка и Астя.
        А директор добавляет:
        - Только у наших учителей и без вас работы много. Так что вы как-нибудь сами, - и назад вместе с учителями пятится. - А мы потом проверим, как вы тут всё усвоили.
        Мы вдвоём с Астей остались, и я говорю:
        - Надо, Астя, с этим что-то делать, чтобы раз и навсегда.
        Астя предлагает:
        - Давай тогда уйдём отсюда и не вернёмся.
        А я говорю:
        - Нет уж. Так просто мы не уйдём. Тащи учебники за одиннадцатый класс, а я за все остальные притащу.
        Приходят к вечеру какого-то дня учителя с директором и говорят:
        - Будем вас сейчас проверять на предмет знаний. На многое мы не надеемся, а так, чуть-чуть.
        - А мы, - говорю я, - уже ни на что не надеемся. Мы сюда не надеяться, а учиться пришли. Так что принимайте у нас выпускные экзамены, и мы пойдём уже.
        А учителя говорят:
        - Ой, ну это же надо комиссию, цветы, а потом выпускной, и чтобы всех нас на него пригласили.
        - Приглашаем, - говорим мы с Астей, и учителя тут же побежали комиссии звонить.
        Собралась такая комиссия, что школа с трудом её в себя вместила - так все хотели на выпускной. Мы экзамены сдали, нам выдали аттестаты, и все спрашивают:
        - Ну что, куда пойдём?
        - В детское кафе, - говорю я. - Там, за углом. Пирожные у них вкусные.
        - А… - говорит директор.
        - И никаких «а», - говорит Астя. - Не нойте.
        После кафе Астя прижимает аттестат к груди и говорит:
        - Надо, Кимка, довести дело до конца. Пойдём в какой-нибудь институт и доучимся.
        - Пойдём, - говорю, - раз тебе так хочется. Только вот зима на дворе, а в институт надо вступительные экзамены сдавать. А они летом, и это как-то сбивает с толку.
        - Летом так летом, - говорит Астя. - Подождём, не развалимся.
        И тут мы оказались летом у какого-то института (это волшебник четвёртое желание выполнить решил). Заходим внутрь, и я спрашиваю:
        - У вас чему-то учат?
        - Учат, - говорят. - Поступайте в наш институт, чтобы ворочать денежными массами.
        - Это какой у вас институт? - спрашиваю. - Я в фальшивомонетчики не пойду, так и знайте.
        - У нас, - говорят, - институт финансов. Сдавайте документы и не задерживайте очередь: типа, время - деньги.
        Мы смотрим назад, а там уже тысяча одинаковых людей в одинаковых костюмах, и все документы протягивают.
        - Уходим, Астя, отсюда, - говорю я. - Они тут все ненастоящие.
        Мы сразу в другой институт пошли, растениеводства.
        Там нам сразу вручили по саженцу клубники и рассказывают:
        - У нас тут всё просто. Поливайте цветы, подрезайте растения в оранжерее - и сами всему научитесь. А высшую математику с иностранными языками мы уж вам как-нибудь между делом изложим. Как вам такая задачка?
        - Это вы хорошо придумали, - говорю я. - Сразу видно, знаете своё дело. И воспитательный момент присутствует.
        А Астя говорит:
        - Зачисляйте нас, мы уже всё обдумали.
        Нам говорят:
        - Нет уж, сначала экзамен. Вот вам саженцы деревьев. Посадите десять штук в шахматном порядке и возвращайтесь.
        Мы дождались осени (экзамен-то с подковыркой был: надо было знать, что деревья только осенью и весной высаживают), посадили деревья, пришли в институт и стали учиться. А потом так научились, что даже с Астей растение новое вывели - вневременник. Очень любопытное - днём растёт, а ночью уменьшается. Листья один день крупные, один день мелкие, а в субботу и воскресенье у растения выходной. И дипломную по вневременнику мы защитили, и все нам хлопали.
        Уж не знаю, сколько мы там проучились, но когда вышли, то увидели, что какой-то старичок по дороге катит огромную глыбу, ни на что не похожую, но кругловатую. Он нас увидел и кричит:
        - Молодые люди! Помогите эту штуковину откатить на десять-пятнадцать километров.
        - Это в неизвестном направлении? - интересуюсь я.
        - Это ко мне домой, - говорит старичок. - Он у меня перемещается. Где-нибудь да отыщем.
        - Давайте, - говорит Астя. - Давно мы живым людям не помогали, всё больше зелёным насаждениям. Кати, Кимка.
        - И ты, Астя, тоже кати, - вежливо говорю я.
        И вот мы катим, а люди на нас оглядываются, а мы им руками машем, потому что приветливые.
        - Что это за штука-то? - говорю я старичку. - Будет ли из неё какой-то толк, или так, для красоты?
        - Надеюсь, - говорит старичок, - что это философский камень, только проверить надо.
        - Как проверить? - спрашиваю. - Расковырять?
        - Нет, - говорит старичок. - Влезть наверх и подумать. Если будет думаться, значит, философский.
        Мы как раз в лесу были, и Астя, цепляясь за ветки деревьев, сразу наверх полезла. Села наверху и молчит.
        - Ну как? - кричу я ей. - Думаешь чего-нибудь?

        - Думаю, - говорит Астя, - о том, какой ты, Кимка, всё-таки когнитивный.
        - О, - говорит старичок. - Надо же, философский. Я теперь труд какой-нибудь напишу. Про лень.
        Прикатили мы философский камень к дому старичка, а дом в каком-то разобранном состоянии - крыльцо отдельно, крыша отдельно и стена одна тоже отдельно. И забор такой, как Асте нравится.
        - Давайте, - говорит, - ребятки, откатим это всё к дому и как-нибудь совместим, если вы ещё не торопитесь.
        Мы откатили и совместили, а старичок и говорит радостно:
        - Спасибо вам, что взяли и помогли! Может, я тоже могу чем-то вам помочь? Что-нибудь куда-нибудь откатить?
        Я тут же нашёлся.
        - Да, - говорю. - Откатите нас с Астей в возрасте. А то мы и пожить не успели.
        - Я от тебя, Кимка, другого и не ожидал, - говорит старичок. - До скольки годков откатывать?
        - Меня, - говорю, - с запасом, до семи. А Астю для справедливости до шести давайте.
        Астя и глазом моргнуть не успела, как уменьшилась. А я тоже уменьшился, попрыгал на месте и говорю тоненьким голосом:
        - Спасибо большое. Ну, а теперь нам точно некогда.
        И мы побежали через лес домой - давно там не были.
        Дверь мне открывает Демид, одинакового теперь со мной роста и возраста.
        - Ты мой брат Кимка, - говорит Демид. - Я тебя сразу узнал. Мне много про тебя рассказывали. Ещё говорили, когда я был совсем маленьким, ты приходил. Заходи, не стой на пороге.
        И улыбается, а я тоже улыбаюсь.
        - Как родители? - спрашиваю.
        - Смотрят, - говорит Демид.
        Нам многое нужно было друг другу рассказать, и мы проговорили неделю, не меньше. Я узнал, что кремовый в один день разделился на двух кремовых, и одного Демид подарил другу на день рождения. А чёрный верблюд вылез из холодильника и научился приносить тапочки. Пока мы говорили, верблюд лежал рядом и время от времени грустно вздыхал.
        - Мы, - говорю, - с Астей долго дома не собираемся оставаться. Пойдём в какое-то кругосветное путешествие или на какую-то планету, не знаем ещё.
        - И я с вами хочу, - говорит Демид. - Мне тоже пора.
        - Тебе, - объясняю я ему, - надо хотя бы в школе показаться. Первый раз в первый класс, а дальше несущественно.
        - Я уже был, - говорит Демид. - С шести лет пошёл. Мне хватило.
        - Тогда выходим на рассвете, - говорю я. - Готовься.
        - Ой, - говорит Демид. - У меня есть несколько срочных дел где-то на недельку. Подождёшь?
        - Подожду, - говорю. - Ты же меня вон сколько ждал.
        Стал я сидеть дома, то и дело в окно выглядывая - не идёт ли Демид?
        Один раз вечером у нас электричество отключили, папа увидел меня и как спохватится:
        - Мальчик, ты кто?
        Не знаю, что было бы, если бы электричество снова не дали. Через неделю пришёл Демид и принёс большой пакет шариков: будто бы пинг-понговые, но каждый в десять раз меньше.
        - Шуршат хорошо, - говорит Демид. - И летают здорово, если подуть.
        - Пойдём к Асте, - обрадовался я. - Она дует здорово.
        Пришли мы к Асте, а она на пороге с вещами стоит.
        - Хватит, - говорит, - с меня этой сытой жизни, пойдёмте уже, - и кусок торта дожёвывает.
        Мы уходим от нашего дома, а люди выстроились толпами и провожают нас. Плакаты у них в руках, на них написано «Кимка», «Демид» и «Астя», или всё вместе, или «Во славу мира день-деньской», а к нам они книжки протягивают.
        - Подпиши, - кричат, - Кимка, подпиши!
        А я им:
        - Как же я подпишу, если я ещё не написал ничего?
        А мне говорят:
        - Ну и что, зато за тебя такие умные люди книжки писали.
        Пока мы это говорим, Астя уже расписывается направо и налево. Мы её с Демидом за руки потянули и кричим:
        - Не расписывайся, не расписывайся, это затягивает!
        А толпа и правда стала напирать, Астю обступила и от нас уносит. А толпа кричит:
        - Обществу нужны такие люди!
        Ну всё, думаю, потеряли мы Астю, дальше вдвоём пойдём.
        Тут Демид шарики высыпал, которые в пакете нёс, и они, как птицы, над толпой взлетели и выстроились полотном. Ветер подул, и они как зашуршат. Люди расступились, отпустили Астю, руки к небу возвели и приговаривают:
        - Шуршит! Шуршит-то как!
        Мы, пока они не опомнились, сразу к пристани побежали и давай проситься на какой-то корабль.
        - Вы в кругосветное плавание? - спрашиваем.
        - В кругосветное, - говорят.
        - А катастрофы предвидятся? - уточняем.
        - Предвидятся.
        - Тогда мы с вами, - говорим мы им.
        Тут один как выбежал на палубу, как начал в Астю пальцами тыкать:
        - Женщина на корабле!
        А я ему:
        - Ну какая она женщина, девчонка ещё совсем.
        Но человек нас слушать не стал, а с корабля спрыгнул и умчал подальше. И мне люди с корабля говорят:
        - Будешь теперь, Кимка, капитаном, раз прежний капитан убежал.
        - А можно я буду юнгой? - попросил Демид.
        И все на меня смотрят.
        - Можно, - говорю я, и все как давай хлопать в ладоши.
        - А можно я буду Астей? - спрашивает Астя.
        - Нельзя, - говорю я строго. - Давай ты Астей будешь.
        - Ну ладно, - обиженно говорит Астя и на корабль по трапу забирается.
        Мы следом забрались, и я, раз капитан, говорю:
        - Право руля! Лево руля! Отдать швартовые!
        А меня спрашивают:
        - Всё сразу?
        - Можно по очереди, - разрешаю я. - Но вы привередливые.
        И мы как понеслись вперёд, рассекая волны! Астя схватилась за какую-то трубу, чтобы удержаться, я за Астю схватился, а Демид просто стоял - такой он крепкий. Мимо со свистом проносились чайки.
        - Вы чего?! - кричу я.
        - Кругосветное путешествие, - говорят мне. - Чтобы побыстрее и домой. Уже четверть мира объехали, часа через два вернёмся.
        - А как же всё разглядеть? - спрашивает Демид.
        - Мы уже в прошлый раз глядели, нам хватит.
        Мы тогда переглянулись, лодку спасательную отцепили, с нею в воду прыгнули и поплыли к какому-нибудь необитаемому острову. А попадались только обитаемые. На них люди столпились, руками машут и кричат:
        - Плывите к нам!

        А мы говорим:
        - Не, нам необитаемый остров нужен.
        А они:
        - Ну есть тут один, только мы всё равно туда приплывём, раз вы туда плывёте. Давайте лучше к нам, поиграем в игру «Островная психология».
        А Демид мне говорит:
        - Давай, Кимка, поиграем. Я люблю, когда игры разные.
        Я на него смотрю, а он продолжает:
        - Тебя же сколько лет не было дома. Если бы ты был, я бы наигрался, а если тебя не было, то не наигрался.
        А Астя ему шепчет на ухо:
        - Давай, Демид, дави на жалость, она у него мягкая.
        А я говорю:
        - Я уже разжалобился, поплыли.
        Только мы повернули к острову, вдруг птиц налетело, они зависли стеной и не пускают нас дальше. Мы тогда в воду попрыгали, чтобы поднырнуть, а там рыбы тоже стеной стоят и нас не пускают.
        Выныриваем, и я говорю:
        - Чего это они?
        А Астя плечами пожимает:
        - То ли защищают нас, потому что там плохо, то ли не пускают, потому что там очень уж хорошо.
        Демид подплыл к птичьей стене и полез наверх, как по лестнице. Потом спустился и говорит:
        - До самого конца атмосферы выстроились, а дальше я не полез, холодно.
        И зубами стучит, замёрз так. Я птицам говорю:
        - Давайте уже разлетайтесь, у меня брат замёрз.
        Они обиделись, говорят:
        - Ну ладно, - и разлетелись в разные стороны.
        Только один птенец, маленький такой, меньше воробья, подлетает к нам, садится Асте на плечо, с лапы на лапу переступает нерешительно и говорит:
        - А можно я не буду разлетаться? Я очень люблю стеной стоять, а эти птицы только раз в сто лет ею выстраиваются. Вы меня и не заметите, я выстраиваться вдалеке буду, только разрешите.
        Я говорю:
        - Пусть Демид решит, он самый замёрзший.
        И Демид говорит:
        - П-п-п-ус-ск-к-кай с-с-строится…
        Мы сразу почувствовали себя как за птичьей стеной. На остров приземлились и говорим:
        - Давайте уже в вашу «Островную психологию» играть.
        А туземцы обрадовались и кричат наперебой:
        - Вы тут стойте!
        - А мы туда пойдём!
        - Ждите!
        - Не уходите никуда!
        Отбежали к дальним деревьям, и их самый главный как завопит:
        - Начинаем!
        И все как начали на нас пальцами показывать, выкрикивать:
        - Чужаки! Чужаки! Бейте их! Гоните их! - и на нас всей толпой ринулись.
        Мы, раз такая игра, побежали по острову, несколько кругов сделали, Демид согрелся, мы с Астей вообще запарились, а туземцы всё бегут и бегут.
        - Всё, - говорит Астя. - Давайте на месте постоим и посмотрим, что дальше будет.
        Мы остановились, а туземцы ещё громче закричали и скорости прибавили. И как врежутся на огромной скорости в нашу невидимую птичью стену! А потом уселись рядом со стеной и говорят:
        - Ну вот, вы выиграли, радуйтесь.
        А сами нам праздничный ужин приготовили, только хмурые всё время ходили. Сами нам еду накладывают и приговаривают обиженно:
        - Никто ещё не выигрывал, а они выиграли, посмотрите на них.
        И от грусти они выстроили табуретки рядами, а мы получились как на сцене, и смотрят они, как мы их праздничный ужин есть будем. А потом один туземец отвёл меня в сторону и говорит:
        - Давай, Кимка, вы с Демидом уедете, а Астю нам оставите, мы ей школу построим, она будет наших детишек учить, а то они глупые.
        А я говорю:
        - Вы Астю сначала спросите, а потом меня спрашивайте. А то сначала меня спрашиваете, а потом её спрашивать будете.
        А они:
        - А мы её вообще спрашивать не будем.
        - Тогда ладно, - говорю, - давайте.
        - Нет уж, - говорит инопланетянин (это пока мы говорили, рядом успел инопланетный корабль приземлиться). - Давайте лучше все втроём к нам в гости, вы нам очень нужны, потом скажем зачем.
        Астя и Демид подбежали ко мне и думают, лететь или не лететь.
        Демид спрашивает:
        - А вы интеллектуалы?
        Инопланетянин (тоненький такой, как ветка, и всё время форму меняет) говорит:
        - Да, мы интеллектуалы, мы большие интеллектуалы, мы такие интеллектуалы, что ого-го!
        А Астя нос сморщила, руки на груди скрестила и говорит:
        - Как-то это неубедительно.
        Тут туземец с острова говорит:
        - А ты, девочка, вообще молчи, потому что этот мальчик, - и на меня показывает, - тебя нам в рабство отдать хотел.
        Астя так запереживала, что запрыгала на одной ноге.
        - Кимка! - говорит она, прыгая. - Ты правда меня в рабство отдать хотел?
        Я ей руки на плечи положил, чтобы она не прыгала, и говорю:
        - Они не так говорили. Они сказали: «Давай, Кимка, вы с Демидом уедете, а Астю нам оставите, мы ей школу построим, она будет наших детишек учить, а то они глупые».
        - Что же вы всё врёте? - спрашивает Астя у туземцев.
        Туземцы от стыда покраснели, копья сложили шалашом, костёр из копьев зажгли и стали водить вокруг него грустные ритуальные хороводы. Сначала в одну сторону, потом в другую, потом через костёр попрыгали, через нас попрыгали, через инопланетян попрыгали и уснули от усталости.
        Инопланетянин (он как раз в форме яблони был) посмотрел на туземцев и говорит:
        - Ещё как убедительно. У нас там все интеллектуалы. Зря я, что ли, форму нейронных связей принимаю.
        Демид обошёл инопланетянина кругом и говорит:
        - Полетели, Кимка, к ним. Я люблю, когда всякие интеллектуальные инопланетяне вокруг.
        А Астя говорит:
        - А я люблю деревья. Парки, сады и саженцы.
        Инопланетянин говорит:
        - А я люблю, когда я куст смородины.
        - А мне вообще всё нравится, - говорю я. - Полетели.
        Летим мы в инопланетном корабле, рассматриваем всё вокруг. А там куча кнопок, рычагов и педалей.
        Астя спрашивает инопланетянина:
        - Можно понажимать и подёргать?
        - Нажимайте, - говорит инопланетянин в форме алоэ, - дёргайте. У нас всё это нерабочее, мы специально для вас сделали.
        - А как же корабль движется? - спрашиваю я.
        - На внутреннем позыве, - говорит инопланетянин. - Вы, если хотите, помогайте.
        Только мы захотели помочь, как корабль стал из стороны в сторону метаться, а потом совсем завис. Это потому что у нас внутренние позывы были разные, а у Асти вообще девчоночьи. Инопланетянин форму арбуза принял, дулся и молчал. Тут Демид где-то на корабле скрипку нашёл и играть стал. Инопланетянин сразу же в бонсай превратился и дальше нас повёз.
        - Здорово, - говорю, - ты играл, Демид.
        И Астя говорит:
        - Здорово.
        Демид говорит:
        - Да, нормально.
        Прилетели мы на планету, из корабля выходим, а вокруг такая буйная растительность, просто шагнуть некуда. Мы свободный пятачок нашли и стоим спиной друг к дружке, а вокруг нас - непролазная чаща.
        - Это торжественный приём, - говорит инопланетянин. - Сейчас ещё церемония будет.
        И началась церемония. Деревья в клубки свернулись и превратились в перекати-поле, вокруг нас попрыгали, повыстраивали фигуры разного пилотажа, потом опять деревьями стали, потом полем пшеницы, полем кукурузы, полем свёклы, показали номер с баобабами, бамбуковыми зарослями, после чего обратно в перекати-поле превратились и бросились врассыпную. Осталась одна пустынная каменная площадь, а на ней мы да инопланетянин единственный, в форме розового куста.
        - Тут у нас площадь, там у нас площадь, а за площадью ещё одна площадь, и только потом город, - говорит инопланетянин. - Пойдёмте, вы нам очень поможете.
        - А вы нас научите в растения превращаться? - говорит Демид.
        - Хотя бы попробуем, - пообещал инопланетянин. - Давайте скорее отсюда убегать, пока прериеделы не явились.
        Мы бежим, инопланетянин рядом катится, и мы с Астей спрашиваем:
        - В чём мы помогать-то будем? А то нам любопытно. Нам нравится, когда мы помогаем целым цивилизациям, а не так, поодиночке.
        Инопланетянин тут виноградной лозой разостлался и говорит грустно:
        - Нам тоже всей цивилизации не надо. Сыну моему надо помочь, а то он отпочковываться отказывается, уже четвёртый год в горшке растёт, а ему пора в люди выходить. Мне сказали, что вы, Кимка с Астей, специалисты, а Демид у вас учится.
        Мы пришли к сыну инопланетянина, а он и правда на окне стоит и в горшке фикусом растёт. Маленький такой, беззащитный, к стеклу отворачивается.
        - И не стыдно, - говорю я, - уже четвёртый год?
        - Не стыдно, - говорит сын инопланетянина. - Мне в горшке расти нравится. Ты, Кимка, меня с собой возьми, на окно меня поставишь и будешь любоваться, а потом, когда я совсем вырасту, Асте отдашь, она меня посадит где-нибудь в землю.
        Мы вернулись на остров вместе с фикусом (пришлось от инопланетянина сбегать, корабль захватывать, и сын его на внутреннем позыве нас до Земли довёз), а там, на острове, как раз какая-то женщина с миссией приехала. Бедным помогает, а богатым не помогает. Только на жаре все раздетые, и богатых среди бедных не видно, так что она и тем, и другим помогает и сама не знает об этом.
        Мы ей говорим:
        - Здрасьте, тётенька.
        А она нам:
        - Сейчас я вас возьму и усыновлю, а то мне тут никто кроме вас не подходит.
        Я говорю:
        - Я не могу, я семейный.
        И Демид говорит, что семейный, и Астя подтверждает.
        - Но вы не переживайте, - говорит Астя. - Вы зато нам очень понравились.
        - Я всем нравлюсь, - грустно говорит тётенька. - Только вы тоже мне понравились.
        И давай грустить.
        Мы ей говорим:
        - Вы тут не грустите. Вот, мы лучше вам фикус подарим, он будет вам в каком-то роде сын. Только вы его не отпочковывайте, он этого не любит.
        - Здорово, - говорит тётенька. - Давайте.
        Набежало репортёров, все кричат: «Усыновлён фикус!» - и всё время на нас камеры наводят.
        У тётеньки сразу телефон зазвонил, и в телефон кричат:
        - Там дети! Наши дети! По телевизору! Кимка, Демид и соседка Астя! Дайте нам с ними поговорить! Наведите на них ещё камеру!
        - Нот андэстуд, - говорит тётенька и трубку положила, и все тут же камеры повыключали.
        А мы молчим и друг на друга смотрим. Астя кроссовком землю ковыряет, Демид голову в плечи вжал, и мне как-то не по себе.
        - Это хорошо, - говорю я. - Теперь в случае чего мы знаем, как с ними связаться. Давайте уже дальше пойдём, а то на этом острове ни лампочек не повзрывать, ни качели не повыкатывать - ничего на этом острове сделать нельзя.
        Мы тогда на корабль к этой женщине, которая наш фикус усыновила, пробрались незаметно, в трюме сидим и печенье из мешка пожёвываем. Рядом с нами мыши сидят и тоже печенье жуют. И вздыхают потихоньку - грустно так, жалостно.
        Я говорю:
        - Хорошая компания у нас подобралась, никто мышей не боится.
        А Астя говорит (у неё на каждом плече по мыши сидит):
        - Ага, нормальная.
        Мыши говорят:
        - Это хорошо, что вы заговорили, а то мы думали, что вы от страха молчите.
        А Астя говорит:
        - Это вам ещё повезло, что мы не испугались. А то вы бы тоже испугались, если бы мы испугались.
        Выгрузились мы в каком-то мегаполисе, а Демид говорит:
        - Я вообще-то на необитаемый остров всё-таки хотел, а вы меня в мегаполисе выгрузили.
        В это время мимо него машины едут, велосипедисты проносятся, в небе вертолёты гудят, музыка откуда-то играет и люди ходят такие деловитые.
        И мы с Астей говорим:
        - А?! Чего ты сказал?
        - На необитаемый остров! - кричит Демид. - Чтобы никого вокруг!
        - А как же мы? - обиделись мы с Астей.
        - Вы будьте, - разрешил Демид.
        Мы тогда пошли в центр города, а там у них как раз парк. Мы ров вокруг парка прокопали, водой наполнили и крокодилов в него напустили, и получился остров, на котором никто, кроме нас, не обитал. По вечерам мы собирались на берегу острова. Смотрели на материк, на людей на материке, на крокодилов во рву, на ров с крокодилами и чувствовали себя единственными людьми на планете.
        - Одиноко как, - весело говорит Астя.
        - Как печально, - радуется Демид.
        - Но это наш остров, - говорю я.
        Это я тем говорю, кто со стороны материка пытается в ров ногу сунуть.
        Астя говорит:
        - Мне что-то надоело заборы строить. Смотрите, какой у нас хороший и ровный ров получился. Давайте лучше рвы копать.
        И мы накопали столько подземных ходов на нашем острове, что иногда заходили в один подземный ход, а в другой выходили. А один раз смотрим - к нам с материка какая-то мама ребёнка прямо в туннель забрасывает и уходит. А вечером приходит и говорит:
        - Отдайте мне его обратно, он наигрался уже.
        Мы ребёнка из туннеля выудили, плечами пожали и на материк перекинули. А на следующее утро уже две мамы забросили к нам своих детей, потом четыре, и так дальше в геометрической прогрессии. Геометрическая прогрессия - это когда в конце концов на всех детей не хватает зерна. Но нам зерна хватало, потому что мамы к нам ещё и еду в случайном порядке начали забрасывать, чтобы случайно выбравшиеся из подземелья дети могли перекусить.
        - Что-то мне всё это напоминает, - говорю я.
        - Кажется мне, мы в таком месте уже когда-то воспитывались, - говорит Астя.
        Мы, раз так получилось, настроили разных горок, качелей, лесенок, чтобы случайно выбравшиеся из подземелья дети не только могли перекусить, но ещё и на солнце смотрели и прочие небесные светила.
        Нам родители тогда ещё деньги стали на остров бросать, а мы их обратно выбрасывали. Но нам их снова перебрасывали. Тогда мы сделали ящик «для всяких нуждающихся» и туда деньги складывали. А потом стали приходить нуждающиеся, и мы деньги им отдавали.
        - Всё! - говорит Астя. - Сплошная беготня, никакой жизни. У меня так сердце разорвётся от всего этого детского сада.
        А её в это время два ребёнка в разные стороны тянут.
        А я говорю:
        - Хватит вам Астю пополам рвать, она нам целая нужна.
        Тут мимо нас два ребёнка верхом на крокодилах проезжают, и Астя говорит:
        - Прорвали оборону. Пора нам нормально обустраиваться, среди людей и прочей живности. Хорошо, что у нас вещей с собой нет, значит, нам и собираться не надо, пойдёмте просто так.
        А к нам маленький мальчик подбегает и говорит:
        - Астя-Кимка-Демид, возьмите меня с собой. Я не здешний, я за вами ещё с первого острова увязался, но хорошо прятался.
        - Хорошо прятался, - подтверждает Астя.
        - Вон и Астя подтверждает, - говорит мальчик.
        А я спрашиваю, как зовут его, а он говорит:
        - Не помню, давно это было, зовите меня как хотите, только возьмите с собой.
        И мы говорим:
        - Берём, берём, куда тебя денешь.
        А Астя добавляет:
        - Называться будешь смешно - Захаром.
        - Ха-ха! - смеётся Захар. - Смешно.
        А я говорю:
        - Пойдёмте уже дом искать.
        Мы пошли искать дом и у всех встречных спрашиваем, где тут поселиться можно. А у нас интересуются:
        - Вам какой дом? С крышей или без? Трёхэтажный или трёхсотэтажный? Недавно покрашенный, или чтобы стены с царапинами?
        Мы говорим:
        - Обычный нам, нормальный дом белого цвета, где люди живут.
        А нам показывают:
        - А, так вам прямо и налево.
        Ну и домик это оказался! Окон больше, чем нас, если нас умножить на тысячу, этажей много, людей вокруг не видно, а цвета белого. Мы выбрали подходящую комнату, но потолки там были такие высокие, что, даже забравшись друг на дружку, мы не могли до них достать. В доме было всё что угодно, и даже бесплатная столовая. По утрам какие-то люди здоровались с нами за руку, а по вечерам махали нам рукой. И мы им махали, нам несложно.
        А иногда люди заглядывали к нам и спрашивали:
        - Астя, Кимка, Демид, Захар, правда?
        А мы им:
        - Чего правда?
        - Ну, мы говорим, - говорят люди, - что вот и дети подтвердят. Правда?
        Мы тогда говорим:
        - Правда, правда, делов-то.
        А один раз мы ушли насовсем. Идём по прямой дороге, тут Демид и говорит:
        - Ты, Кимка, хороший старший брат. А я хороший младший брат. А если мы в разные стороны пойдём, то станем вдвое лучше, потому что я многому научусь, а ты по мне соскучишься.
        - Это ты интересно придумал, - говорю. - Тогда я Астю с собой возьму, потому что она лучше не станет, в какую сторону ни пойдёт.
        Астя обиженно спрашивает:
        - Это почему ещё?
        А я ей говорю:
        - Потому что ты и так лучше всех на свете.
        Демид говорит:
        - А я с собой Захара возьму, потому что он лучше меня знает, куда идти.
        И мы как раз до конца дороги дошли, где она надвое делится. Смотрим, а за нами толпа людей идёт и за деревьями прятаться пытается. А как увидели они, что мы на них смотрим, так из-за деревьев вышли и стали бабочек ловить.

        - Ну, мы пошли, - сказали мы с Астей и пошли налево.
        У меня что-то в глазах защипало - наверное, моль какая-нибудь.
        А Демид с Захаром направо пошли.
        А люди, которые шли за нами, тоже пошли - кто направо, кто налево.
        Мы остановились, подождали их, а они подошли к нам и выстроились в шахматном порядке.
        - Вы чего это? - спрашиваю.
        - Мы все по своим делам, - говорят люди. - Вы не переживайте, идите себе спокойно.
        - Да, не переживайте, - говорит старичок, которому лет за сто.
        Я говорю ему:
        - За вас-то я спокоен, а вот Астя волноваться будет.
        Астя говорит:
        - А сколько вам лет? А почему вы такой седой? А где ваши вещи?
        - Вот видите, - говорю, - уже переживает.
        - Не переживай, девочка, - говорит старичок. - Мне сто двадцать, потому и седой, а вещей у меня нет, не нужны мне они.
        Астя говорит:
        - Пойдём, Кимка, дальше, всё нормально.
        Мы с Астей сорвались и побежали. Бежим, а сзади топот, как будто конница. Мы притормаживаем, и топот смолкает. Тогда я посвистел немного, и сзади такой свист раздался - хоть прячься. Мы тогда совсем медленно пошли. Уже ночь настала, а мы всё идём и идём. Тут к нам подбегает человек из тех, что за нами идут, и говорит:
        - Имейте совесть, мы спать хотим, а вы никак не останавливаетесь.
        А я говорю:
        - Вы же по своим делам шли?
        А человек говорит:
        - Конечно, по своим делам. А своё дело у нас одно - за вами идти и не отставать. Некоторые говорят, что вы просветлённые, и мы тоже хотим.
        - Эх, вы, - говорю я. - Мы тёмные люди.
        И мы с Астей тут же с дороги сошли в лес, и нас сразу же потеряли.
        Астя говорит:
        - Мы, Кимка, по дороге ходить больше не будем, только разве что она попадётся нам на пути.
        Мы отошли порядочно, чтобы нас не нашли, развели костёр, и Астя стала свои пятки сушить.
        - Это очень полезно, - говорит Астя, - сушить пятки, если ты их не сушил давно. Ты, Кимка, попробуй.
        А я смотрю на костёр, а он то вид Демида примет, то Захара, то нас с Астей, то в толпу превратится. И я говорю Асте:
        - Ты пятки-то суши, а на костёр не смотри, он тут принимает сигнал какой-то. Будем смотреть - так перед костром и останемся.
        А Астя говорит:
        - Раз принимает, то и отправляет. Давай сигналы посылать, а то за нас их другие пошлют.
        Мы пару раз просигналили. Явился волшебник, грустно сказал:
        - Ну чего?
        - Да ничего, - говорим мы. - Просто так балуемся.
        - Вы тогда меня отсюда снимите, - говорит он (а он как раз в ветках застрял), - а я вам потом уши надеру.
        Мы говорим:
        - Хоть вы и волшебник, но у нас таких желаний не было.
        А он говорит обиженно:
        - Мне лучше знать. И вообще, вы на своём дне рождения добрее были.
        Я спрашиваю:
        - И не трудно вам всё это вися вниз головой говорить?
        - Трудно, - говорит волшебник, - но что поделаешь.
        - Что-что, - говорим мы. - Наколдуйте.
        А волшебник:
        - Я тебе наколдую сейчас, - а сам на ветку влез нормально и уже вниз спускается.
        Астя встала рядом со мной плечом к плечу, чтобы показать, какие мы бесстрашные, или ещё зачем-то.
        Волшебник спустился на землю, отряхнулся и говорит:
        - Не умею я всякие волшебства делать, если я на земле не стою. А вот теперь запросто. У вас, кстати, ещё несколько желаний осталось. Может, что-то уже придумали? - а сам в это время зарядку делает.
        Мы тоже стали с ним зарядку делать, поприседали, поскакали на одной ноге, понаклонялись, вправо, влево, вперёд, назад, и говорим:
        - Придумали, потому что за нами толпа, и им всем просветление надо, вот и делайте.
        А волшебник скривился, стал нам всякие обидные рожи показывать. А потом, когда успокоился, говорит:
        - Не много ли на одну планету просветлённых будет?
        - Нормально, - говорим мы, - в самый раз.
        На мгновение стало светло, как днём, и волшебник тут же исчез. А к нам подошёл тот старичок из толпы и говорит:
        - Я сначала хотел подойти спасибо сказать, но теперь понимаю, что вам это и не нужно.
        И ушёл, даже не касаясь травы - просто летел чуть выше.
        А Астя говорит:
        - Мог бы и поблагодарить вообще-то.
        Я тут подумал, что мало на планете просветлённых, потому что надо было попросить, чтобы и Демидину толпу просветлёнными сделали. Тут снова светло над лесом стало - значит, волшебник мысли мои слушал и желания исполнял. А к нам тот самый старичок ещё раз подходит и говорит:
        - Спасибо, - а потом добавляет: - Я и в твоей толпе был, и в Демида толпе, чтобы наверняка, так что теперь я дважды просветлённый. Ха-ха-ха-ха.
        Мы тоже посмеялись, чтобы не подумали, что мы самые обычные. И почувствовали, что наша планета уже в космос серьёзно выходит (космические корабли залетали один за другим), и на другие планеты летят космические переселенцы, а на Земле решаются всякие проблемы вроде перенаселения и недостатка людей.
        - Теперь, Кимка, к водопадам пойдём, раз всё так хорошо складывается, - говорит Астя.
        А я говорю:
        - Как же мы к ним пойдём, если мы не знаем, в какой они стороне?
        - А мы на шум пойдём, - говорит Астя. - Где шумно, там и водопады.
        Пришли мы к водопадам и смотрим на них - и сверху смотрим, и снизу смотрим - так красиво. Астя говорит:
        - Я сейчас под один водопад залезу, а ты смотри, в воду ничего не роняй, а можешь тоже со мной вместе постоять.
        Смотрим, а под водопадом уже стоит кто-то и смеётся зловредно.
        Я говорю ему:
        - Как-то вы мне не нравитесь.
        А тот, под водопадом, вышел, мокрый весь такой, и сообщает злобно:
        - Я никому не нравлюсь, я стандартный злодей потому что. Вот, девочка, становись под водопад.
        Астя встала под воду, а злодей воду в лёд превратил. Астя ни рукой, ни ногой пошевелить не может.
        - Ну, как-то так, - говорит он. - Тут на водопадах больше ничего и не придумаешь. Другое дело в пустыне, там хоть верблюдов в оазис - и убежать.
        - Так это вы! - крикнул я, и так громко, что лёд раскололся, Астя освободилась и как занесёт кулак над головой злодея!
        - Стоп, девочка! - говорит злодей. - Или я начну строить планы против планеты.
        Астя заинтересовалась и спрашивает:
        - Какие это?
        А злодей залез по водопадному льду повыше и оттуда кричит:
        - Телевизоры, например, все устраню!
        - Да на здоровье, - говорю я. - Мы ещё поможем пойдём.
        Злодей спустился, покрутился вокруг нас и грустно так говорит:
        - Раз телевизоры разрешаете, тогда я лучше все цветы превращу тоже в цветы, но зубастые, я давно так сделать хотел.
        Мы ему говорим:
        - Вот ещё.
        А я решил:
        - Мы вас тогда перевоспитывать будем в нормального человека. Будете хорошие поступки совершать. Вот присядьте.
        Злодей присел и спрашивает насмешливо:
        - Ну присел, ну и что?
        - А то, - говорю, - что полдела хорошего вы сделали.
        - Какого это? - испугался злодей. - Я нечаянно, я не хотел.
        - Приседание, - говорю я. - Хорошее дело. Вы, когда встанете, так не полдела, а целый хороший поступок совершите.
        И злодей сидит, подняться не решается, а всякие цветы и растения в благодарность нам виться вокруг нас начали, откуда-то сакура полетела, и пахнет так приятно. Мы смотрим вдаль - а там внизу, в холме, деревья разрослись, и всё такое радужное, в цветах, и птицы летают.
        - Слишком красиво, - говорит, сидя, злодей. - Вы жестокие и злые дети, зря я тут под водопадом стоял, ждал вас.
        А вокруг становится всё красивее и красивее, и я вижу, что Астя, как заправская девчонка, разревётся сейчас от красоты. А мы со злодеем ещё как-то держимся.
        - Хотите, маленьких злодейчиков покажу? - спрашивает злодей.
        - Давайте, - говорю я. - Посмотрим.
        И из травы тысячи маленьких злодейчиков выскочили и какими-то соломинками синхронно размахивать стали.
        - Тоже красиво, - ревёт Астя.
        Я говорю:
        - Тебе, Астя, сейчас хоть палец покажи, всё тебе красиво будет.
        А Астя ещё больше рыдает:
        - У тебя вообще красивые руки, Кимка.
        Я на свои руки смотрю - руки как руки, в царапинах.
        А Астя надрывается:
        - И царапины такие гармоничные-е-е-е-е…
        - Не знал, - говорит сидя злодей, - что красота так людей доводить может. Я, тогда, пожалуй, встану и пойду в искусство. Пусть ревут, так даже лучше.
        И я говорю:
        - Так даже лучше. Хотя в искусстве таких злодеев полно. А ты, Астя, глаза закрой, и пойдём отсюда.
        Как только Астя глаза закрыла, бывший злодей исчез, а реки повернулись вспять, и вода теперь не с водопадов стала спадать, а наверх, на скалы, забираться. Я Астю подтолкнул поближе к потоку и сам за нею наверх поплыл. Забрались на вершину, и Астя говорит:
        - Где я нахожусь, я не представляю, но если ты мне, Кимка, глаза открыть разрешишь, то соображу.
        А я ей:
        - Мы, Астя, на вершине скалы, а внизу простираются поля, холмы и впадины. Вверху солнце сияет, птицы летают по прямой, а облака перистые.
        Астя открыла глаза и как крикнет:
        - Так и знала, Кимка, что ты кучевые облака от перистых не отличаешь!
        А я ей:
        - Так и знал, Астя, что ты глаза не по сигналу открывать будешь! Если бы ты глаза по сигналу открыла, то и перистых облаков дождалась бы, как ты и хотела.
        А Астя говорит:
        - Я не облаков хотела, а на следующий водопад забраться.
        Смотрим, и вода на самом деле на следующую скалу забирается. А там, ещё выше и дальше, виднеется следующая скала, как ступенька, а за ней - ещё одна, и эта лестница не заканчивается. Мы за руки взялись и наверх поплыли. Вода в водопаде искристая такая, серебристая и освежает здорово. А Астя говорит:
        - Если ты, Кимка, вдруг звёзды увидишь - маленькие такие, плоские, - то сгребай их рукой, надо набрать побольше.
        А я говорю:
        - Ну ты, Астя, и выдумываешь. Ты бы ещё пингвинов собирать придумала.
        Но оказалось, что пингвинов не надо собирать, - они сами собрались, на самой верхней скале-ступеньке, выстроились у кромки бесконечной воды и ждут чего-то.
        А я говорю:
        - Смотри, Астя, море какое, и это так высоко, что моря тут быть не должно, - а сам в это время замерзать начинаю, потому что высоко забрались мы.
        - Это потому, - говорит Астя, - тут море, что в море вся вода впадает, даже та, что из-под крана.
        Я хотел что-то ответить, но тут кто-то из пингвинов табличку выставил, на которой написано было: «Расстройте нас, пожалуйста, видите, какие мы в линию выстроенные». И мне громкоговоритель протягивают, чтобы всем пингвинам слышно было.
        И я говорю:
        - Одна пингвиниха вышла на балкон, а там никого нет и скучно.
        Пингвины загудели и говорят:
        - Ещё давайте.
        Я громкоговоритель Асте отдал, а она как крикнет в него:
        - Глупые пингвины!
        Пингвины расстроились и по воде блинчиками поскакали. Только один маленький пингвинёнок, ростом не выше моих ботинок, подходит к нам и говорит:
        - Вы меня с собой возьмите, потому что я умный пингвин, по всяким пустякам не расстраиваюсь и в воду не бросаюсь. Можете даже задачки мне давать, но только чтобы без синусов и косинусов, а лучше всего я играю во всякие шашки и шахматы.
        Я пингвина на плечо посадил, и мы смотрели, как скачут по воде большие взрослые пингвины. И я говорю Асте:
        - Теперь мы можем в воду или ещё куда.
        А Астя говорит:
        - Лучше уж в параллельное пространство отсюда шагнуть, место как раз подходящее.
        Только мы в параллельном пространстве появились, как люди вокруг нас забегали, нас плечами толкают, и все такие серые и невзрачные.
        - Как вы тут? - спрашиваем мы.
        - Да ничего, - говорят, - живём потихоньку, без пингвинов справляемся.
        Пингвин засмущался и ко мне в карман рубашки залез.
        - Пока мы тут ходим по своим делам, - говорят люди из параллельного пространства, - можете в краеведческий музей сходить и осмотреть достопримечательности. Так все делают, а зачем - мы не знаем.
        Зашли мы в музей, а там кошка местная когти о музейные экспонаты точит.
        - Хорошая кошка, - говорят нам сотрудники музея. - Вчера третье чучело достопримечательного животного доела, и ничего, даже живот не заболел.
        Тут кошка к нам направилась, и хвост у неё трубой, и клыки как у тигра.
        Мы из вежливости сразу говорить стали:
        - Спасибо вам большое, очень у вас тут хорошо, и кошка ласковая, а мы дальше пойдём, - а сами к двери пятимся.
        - А что это вы, - говорят люди из музея, - ещё не всё посмотрели, а уже к двери пятитесь? Не знаем, как там у вас, а у нас в параллельном пространстве это даже как-то неприлично.
        А я говорю:
        - У нас каждый обучен пятиться, и если вы даже такой ерунды делать не умеете, то непонятно, как вам целый музей доверили.
        Но музейщики не обиделись даже, а наоборот, обрадовались - потому что в параллельном пространстве психология другая.
        - Ура! - говорят. - Как радостно. Тогда идите дальше в музей, у нас там не только кошка дикая, а ещё и динозавры ожили.
        - Нет уж, - говорю, а Астя меня тащит в глубь музея.
        - Пойдём! - кричит. - Кимка, пойдём! Я всегда мечтала на оживших динозавров посмотреть, и чтобы они на меня тоже смотрели, а вокруг безмолвие. И это всё получится, если ты, Кимка, болтать не будешь.
        А работники музея засуетились, собрались вместе, живой стеной проход закрывают и говорят:
        - Нет у нас никаких динозавров, это мы так просто сказали, а то вдруг вы их у нас отбирать начнёте.
        Мы через толпу перепрыгнули и в разные стороны разбежались, а один угол наш пингвин занял. И все как начали в пингвина нашего пальцами тыкать, как закричат:
        - Чёрно-белое чудовище!
        А я говорю:
        - Зря вы так. Вполне себе симпатичный пингвин.
        А пингвин наш в это время в тысяче зеркал отражается и сам этого так испугался, что ко всем спиной повернулся, и поэтому на нас из зеркал тысячи пингвиньих лиц смотрят. И жители параллельного пространства говорят спокойно так:
        - Нас такими монстрами не возьмёшь, да и динозавры наши такие же, только мы боимся, что вы этого единственного динозавра у нас заберёте.
        - Конечно, заберём, - говорит Астя. - Давайте его сюда.
        - Не дадим, - говорят, - он маленький. Приходите, когда подрастёт. Только он не подрастёт никогда, он породы такой. Значит, до свидания.
        Астя подошла ко мне и зашептала на ухо:
        - Слушай, Кимка, а давай у них динозавра заберём, хоть он и маленький.
        - Ну, вроде мух ваших или тараканов, - подсказывают работники музея.
        Мы разговариваем, а наш пингвин с их динозавром уже, держась за лапы, из музея выходят. Оба одинакового роста и даже похожи друг на дружку. Я говорю:
        - Ладно, Астя, пойдём отсюда, посмотрим, чем ещё это пространство от нашего отличается.
        Мы быстро выбежали из музея, дверь за собой закрыли, а динозавр говорит тоненьким таким голоском:
        - Мы у вас специально вымерли, чтобы не уменьшаться, а я вот уменьшился, и ничего.
        Пингвин наш говорит:
        - А наши пингвины вот живы-здоровы.
        Смотрят с динозавром друг на друга и улыбаются. На нас оглядываются и говорят:
        - Спасибо вам, Кимка и Астя, но дальше мы сами пойдём, потому что вместе нам весело и радостно.
        - А нам с вами, - говорим мы, - тоже, может быть, весело и радостно.
        - Не усложняйте, - сказал пингвин. Динозавра оседлал, и они вдаль поскакали.
        - Ну вот, - расстроилась Астя. - А я динозавра как следует и не рассмотрела.
        - Ничего в них хорошего нет, - говорю я. - Они или вымирают, или вдаль ускакивают.
        Мы это говорим и на площадь выходим. А там, на площади, дети в оранжевых комбинезонах идут друг за дружкой вереницей, которая в улитку закручивается. Я подумал: интересно, что будет, если они до конца дозакручиваются. А они просто в обратную сторону пошли и в другую улитку закручиваться стали, только комбинезоны у них уже были не жёлтые, а зелёные с серебристым отливом.
        Астя смотрит на это и говорит:
        - Я всё у тебя, Кимка, спросить хотела, что ты делаешь с впечатлениями - копишь или сразу используешь?
        Я ей ничего не ответил, а вслед за детьми пошёл, и Астя за мной следом направилась, и я спрашиваю у последнего мальчика:
        - Что это вы в улитки закручиваетесь, а не в рогульки?
        А мальчик говорит:
        - У нас, Кимка, принято так. Вот когда у вас так принято будет, то вы тоже будете так закручиваться. Три раза в день восемь дней в неделю за полчаса до каждого завтрака.
        - Тогда мы, - говорит Астя, - через полчаса с вами завтракать пойдём.
        Мальчик говорит:
        - Какие хитрые, - и ещё что-то добавить хотел, но ему в обратную улитку уже надо было закручиваться.
        И тут пыль поднялась, сухие листья вверх полетели, и нас с Астей и самих чуть не унесло.
        - Как у них тут всё наоборот, в этом параллельном пространстве, - говорит Астя. - Даже листья не вниз падают, а вверх летят.

        - Это у нас не листья вверх летят, - говорит прохожий, - а ежедневная уборка мусора началась. Он у нас летит, выстраивается стаей и в назначенное место прилетает.
        Мы обрадовались и стали из карманов конфетные фантики выбрасывать - их у нас к тому времени много накопилось. А тот же прохожий стал наши фантики ловить и себе по карманам рассовывать.
        - Потому что, - говорит, - фантики из параллельных пространств - это не мусор, а раритет.
        - А мы, - говорит Астя, - уже тут конфет наесть успели, так что это ваши фантики, здешние.
        - Надо же, - говорит прохожий, - я теперь не знаю, что и делать. И выбрасывать сейчас стыдно, и ничего толкового придумать не могу, чтобы оправдаться.
        - А мы, - говорю я, - глаза закроем, а вы выбрасывайте.
        И мы закрыли глаза, только Астя чуть-чуть подглядывала. Это она смотрела, чтобы не пропустить, когда наши улитки на завтрак пойдут. Ну, и я подсматривал, чтобы посмотреть, на что там Астя смотрит. И вдруг в этой веренице (а она уже по моему совету в рогульку заворачивалась) увидел брата своего Демида, а следом за ним Захар вышагивал.
        Я подбежал к ним, и мы обниматься стали - так давно не виделись.
        А Астя не стала обниматься, потому что, говорит, в их роду это не принято.
        - Надо же! - кричу я. - Параллельный Демид! Из другого пространства, но ничем не отличается!
        - Нет, Кимка, - говорит Демид, а вереница в это время стройность потеряла, и дети стали бродить по площади хаотично. - Я не параллельный, я тот же самый, мы тоже добрались до водопадного моря и сюда переместились. У нас, Кимка, были с тобой одинаковые приключения, так что нам и рассказывать друг другу ничего не надо, можно просто помолчать, - а сам не молчит, а дальше рассказывает: - А если ты думаешь, что я с их порядками смирился и в вереницу эту навсегда встал, так не навсегда, а только потому, что нам с Захаром комбинезоны понравились.
        А Захар говорит:
        - Мы и для вас припасли, - и показывает, что второй комбинезон у него поверху надет.
        Мы забрали Демида и Захара и пошли по улицам бродить. Смотрим вокруг, а там плакаты развешаны, и на них написано: «Наше параллельное пространство - лучшее из параллельных пространств!», и ещё: «Посмотрите друг на друга, вдруг вы отличаетесь», и такие: «Дважды два четыре и в нашем параллельном пространстве».
        А Демид спрашивает:
        - Что это ещё за дважды два четыре, зачем им такие непонятные надписи?
        Тут я вспомнил, какой у меня необразованный брат, и говорю:
        - Тебе, Демид, тут как нравится?
        - Мне, Кимка, - говорит Демид, - тут не нравится, потому что у них плакаты непонятные.
        - А в остальном? - спрашиваю.
        - А остальное - частности, - говорит Демид. - А к частностям я тоже не привык, мне больше наше пространство нравится, целиком.
        А мимо нас люди идут радостные, в руках воздушные шары держат, на поводках ведут собак и кошек, дети едут на велосипедах, и в каждой руке у них по мороженому, а кто любит солёное - то по бутерброду, а если кислое - то лимон или пучок щавеля. И взрослые песни поют, но не громкие, а тихие, мелодичные, и солнце светит, и все такие загорелые становятся, и не ноет никто, что жарко.
        - Всё равно, - говорю, - зайдём в какую-нибудь школу или как там она у них называется, хотя бы на пару минут - воздухом школьным подышать, он в школах особенный.
        А тут как раз здание к нам приближается само по себе, большое такое, с колоннами, и лет этому зданию тысячи две, и написано на нём СОШПП.
        - Средняя образовательная школа параллельного пространства, - говорит Астя. - А вдруг у них стандарты отличаются?
        - Ты, Астя, нас не пугай, - говорю я. - У нас этого только учителя пугаются. Лучше постой у входа, а мы пока с Демидом и Захаром прогуляемся.
        - Я тогда на крышу залезу, - говорит Астя. - Сверху посмотрю, а то снизу я почти всё видела.
        Зашли мы в дирекцию, а в дирекции крыша стеклянная, и сверху на нас Астя смотрит. Улеглась прямо на этом стекле - так ей интересно, что у нас происходит.
        На столе у директора игрушки всякие и глобус квадратный стоит. Заглянул в тетрадку, которую директор проверял, а там правильные слова перечёркнуты и сверху красным неправильно написано.
        - Хотели, - говорю, - поучиться у вас, но не будем, у вас предрассудков полно, и не знаете вы ничего.
        - А я вот тут выучился, и нормально, - обиженно директор говорит.
        Мы из школы вышли, залезли на крышу, а там Астя всё ползает по стеклу и вниз заглядывает. И ученики школы увидели её, и тоже наверх забрались, и ползают по два человека: кто быстрее от одного края крыши до другого доползёт, а потом наоборот - кто медленнее.
        - Хватит, - говорю Асте, - ползать, теперь тут и без тебя справятся.
        - Дважды два - четыре, - говорит Астя.
        - Глупости, - отмахивается Демид. - И все их ещё повторяют.
        - Дважды два - четыре, - повторяет Захар.
        Мы тогда с Астей срочно нормальную школу нашли и спрашиваем:
        - У вас тут ускоренное обучение имеется?
        А у нас спрашивают:
        - Вам десятиминутное или пятиминутного хватит?
        - Давайте на семь минут, - говорю я. - Оно от десятиминутного не очень отличается.
        Вышли после обучения, Демид про факториалы шепчет, а Захар с одного иностранного языка на другой переходит, так что сразу понятно стало, кто из них гуманитарий.
        - А ничего так плакат, - говорит Демид. - Мне даже понравился.
        И стал по тропинке колесом кататься. Поднялся и говорит:
        - Знания раскрепостили меня. Теперь я хоть на одной руке стоять могу, хоть скакать вприпрыжку. И вообще, спасибо тебе, Кимка, за то что ты мой брат, и тебе, Астя, спасибо, за то что ты такая мудрая, и Захару спасибо, что он теперь полиглот.
        Мы с Астей засмущались и раскраснелись, а Захар говорит:
        - На здоровье.
        И как только он это сказал, перед нами две двери возникли, и гром прогремел такой, что все люди разбежались, параллельное пространство опустело, и делать тут стало нечего. На дверях было написано: «В параллельное пространство».
        - Интересно, - говорит Астя. - Это нас домой выкинут, или дальше путешествовать пойдём?
        - Тут не интересоваться, тут пробовать надо, - говорю я.
        И мы с Демидом руки друг другу жмём, а Астя с Захаром обнимаются. А Демид пожал мне руку и давай подпрыгивать:
        - Ой, я такой учёный, такой учёный!
        Мы с Астей в свою дверь зашли, смотрим, а там наши укропчатые во все глаза на нас смотрят, а король их, цвета морской капусты, жезлом на нас показывает и спрашивает:
        - У вас что, сахарные палочки закончились? Мы специально для вас припасли три мешка.
        И подкатывают к нам мешки такие огромные, что нам их и не поднять никогда.
        - Специально для вас старались, под человеческий рост делали, - говорит король и жезлом до моей коленки дотрагивается. - Только рост у вас не человеческий, а детский до сих пор.
        - Вы нам сахарные палочки, - говорит Астя, - из мешков в пакетики пересыпьте.
        Зелёнчатые обрадовались, застучали сахарными палочками, потом сами в них зарылись и сидят, носа не высовывают.
        - Вот так всегда, - говорит король. - Пойду тоже зароюсь, а то одному мне скучно. Приходите как-нибудь ещё, мы вас, может быть, даже ждать будем.
        Мы плечами пожали, сахарными палочками карманы набили и обратно через дверь свою прошли. А там, за дверью, параллельное пространство не то, что было раньше, а новое совсем. У двери нас человек какой-то встречает, даёт жетончики и говорит:
        - Ой, Кимка и Астя, заходите, у нас тут такой мир интересный, все люди глупые, и один умный только.
        - И вы это осознаёте? - спрашиваю я.
        - Конечно, осознаём, мы же не дураки какие-нибудь, - говорит человек. - Если логические задачки хотите порешать, то вам направо, если всякие смыслы понаходить, то налево, а если просто погулять, то просто идите и гуляйте.
        - Кимка! - обрадовалась Астя. - Пойдём лучше смыслы понаходим, а то они без нас не разберутся!
        А я говорю:
        - А вдруг мы им не то что-нибудь найдём?
        - Нет, - говорит Астя. - Не тот смысл нельзя найти. Его или найдёшь, или не найдёшь.
        Идём мы налево, а там посреди улицы бассейн большой, и в нём шарики, почти как те, что Демид приносил, только серые и шуршат тише. Мы нырнули, и дня через три Астя выныривает, белый шарик держит и говорит:
        - Вот я им смысл нашла. Смотри, какой мелованный.
        А я всё это время на берегу сидел и смотрел, как солнце то восходит, то заходит. Я Асте первый попавшийся серый шарик показываю и говорю:
        - А мне и такой смысл сгодится. Зато его много, а у тебя, Астя, маловато как-то, даже неприлично.
        Астя обиделась и говорит:
        - Всё, Кимка, давай домой пойдём, я по родине соскучилась.
        Мы вернулись к человеку у двери, и он говорит:
        - Можете домой идти, раз вам так хочется.
        А я его спрашиваю:
        - Так кто у вас самый умный-то?
        А человек молчит, только смотрит на нас хитро и дверь открывает. Мы снова у нашего высокого моря оказались, а рядом Демид с Захаром и люди с видеокамерами и микрофонами.
        - Приготовьтесь, Кимка и Астя! - кричат люди. - Потому что Демида с Захаром мы уже приготовили. Сейчас телемост будет с родителями вашими, что-то они там у вас спросить хотели. Мы вот только на воде экран растянем и с камерами на лодках подплывём, чтобы эффектней было. Там, кстати, под водой у нас ещё водолазы с видеокамерами сидят, чтобы вас расплывчато подводной съёмкой снимать, чтобы рыбы мимо вас красиво проплывали.
        - Как вы всё подробно рассказываете, - говорю я.
        - Это чтобы вы потом не говорили, что мы что-то не так сделали, - дуются телевизионщики. - А то мы всегда хотим хорошо сделать, а кому-то вечно не нравится.
        А Демид тут на руки встал и по берегу прошёлся.
        Телевизионщик говорит:
        - Мальчик, давай ещё раз, а то мы камеру не включили.
        Демид говорит:
        - Это я так брату обрадовался, а теперь у меня уже не радость, а умиротворённое чувство присутствия, так что не цепляйтесь.
        Только нам что-то в ответ сказать хотели умное, как наши мама и папа на связь вышли. А позади них мама и папа Асти стоят и руками машут.
        - Кимка! - обрадовалась моя мама. - Демид! Наконец-то вас показывают по телевизору в прямом эфире, а то всегда было в косвенном.
        - В прямом же всегда интереснее, - говорит ей папа.
        - Мы подтверждаем, - говорят бабушка с дедушкой. - Мы полностью согласны.
        - Кимка! - снова говорит мама. - Демид! Вы нам вот зачем нужны. У вас тут брат ещё один родился, и мы хотели спросить, как бы вы его назвали - вы в этом вопросе хорошо разбираетесь.
        Мы с Демидом смотрим на экран, а папа и мама радостные такие и брата нам показывают, а он маленький такой ещё, но тоже весёлый.
        - Мы бы назвали каким-то мальчиковым именем, - говорю я. - Чтобы звучное было. Чтобы к нашим именам подходило хорошо.
        - Вот-вот, - кивает папа. - Мы так и назвали. Захаром. А у вас спрашиваем, чтобы посмотреть, как вы с нами согласны.
        Мы с Демидом переглядываемся, с Астей переглядываемся, с нашим Захаром переглядываемся. А потом на наше бескрайнее море смотрим, и на солнце в вышине смотрим, и на обратные водопады внизу, и на людей с камерами.
        А мама говорит:
        - Вы нам историю какую-нибудь расскажите, чтобы сюжет захватывающий, а Астя показывает пусть, а то мы заскучаем тут или на другой канал переключим, а то скоро фильм начнётся.
        Астя воздух вдыхает и говорит:
        - Солнце такое яркое, правда, Кимка?
        И я вздыхаю и говорю:
        - И вода такая синяя.
        А Демид говорит:
        - И воздух прохладный и свежий.
        А Захар-старший говорит сразу на разных языках, но непонятно, а младший нам с экрана подмигивает.
        Мы как прыгнем все в воду - и в глубину, подальше от водолазов. Как раз мимо нас дельфины проплывали, мы схватились за них и ещё глубже заплыли. Плывём и заодно в воде дышать учимся. Я смотрю, Асте поговорить очень захотелось, а это не получается, потому что вода. Мы оглянулись и смотрим, нет ли за нами погони. А Демид говорит:
        - Надо попробовать поговорить под этой водой, а то так мы всё время молчать будем.
        Он это говорит, а мы его слышим. И дельфины слышат и говорят:
        - Подумать только, хотели нормальных спасти, а тут болтливые дети попались.
        Астя говорит:
        - А мы, может, умные.
        А дельфины:
        - А нам-то какая разница, всё равно болтливые. То ли дело мы, молчаливые и даже, можно сказать, безмолвные.
        - А можно сказать, что и не безмолвные, - говорит Астя.
        Я чувствую, Астя сейчас ещё что-то скажет, и дельфины нас тут и бросят посреди воды. А дельфины говорят:
        - Ничего не бросим, мы везём вам показывать, как под водой тут новые цивилизации развились, а никто этого и не заметил, и даже мы не сразу обратили внимание. Ну, уже почти подплыли, смотрите.
        Мы вокруг смотрим, а никаких новых цивилизаций нет.
        - Ну как же, - расстраиваются дельфины. - А мыслящая субстанция? Остальные все по делам ушли и будут к вечеру.
        - Из такой субстанции, - говорю я, - наверное, суп хорошо варить.
        Дельфины тут совсем обиделись и уплыли. Потом один вернулся и говорит:
        - Ждите, - и снова скрылся.
        Демид говорит:
        - Вы, Кимка с Астей, плывите, а мы ждать будем, мы терпеливые.
        Мы с Астей тут же поплыли туда, где теплее - в сторону тропиков. На поверхность выбрались и сразу в джунгли нырнули. Астя влезла на какую-то лиану и повисла на ней. Я ей говорю:
        - Слезай, тут этих лиан миллионы, виси на любой!
        А Астя говорит сверху:
        - Нет уж, мне эта сразу приглянулась, а остальные мне незнакомы.

        Я тогда лиану рядом с Астей выбрал и тоже залез, но чуть повыше. Тут один местный мальчик подошёл и выбрал лиану неподалёку от нас. Влез - так, чтобы чуть пониже меня, но повыше Асти. Потом девчонка подбежала и тоже лиану себе выбрала. Так нас набралось с тысячу человек, и висим мы на разных уровнях, и только один мальчик попытался на Астину лиану влезть, но мы его согнали - за слишком буйную фантазию.
        - Хорошо в тропиках, - говорит Астя часа через два.
        - Хорошо, - отзывается тысяча детей на разных лианах.
        - Тепло в тропиках, - говорит Астя.
        - Тепло… - отзывается тысяча детей.
        Астя замолчала, а дети ей подсказывают хором:
        - Насекомые…
        - Насекомые, - повторяет Астя. - Хорошо у вас тут в тропиках, вольготно. И висеть на лиане можно сколько угодно, не прогонит никто.
        - И зелено вокруг, - добавляю я. - И деревьев больше, чем одна лиана.
        Вечером подошли какие-то взрослые, и дети на соседних лианах забеспокоились.
        - Конечно! - крикнули снизу взрослые. - Где же ещё! Как всегда, на лианах повисли, и не сгонишь их ничем, никаким хлебом с маслом, и кокос до них не добросишь, чтобы сбить или хотя бы задеть.
        Дети вокруг заволновались, закачались на лианах, стали друг с другом переговариваться, только мы с Астей висим, спокойные.
        - Давайте, давайте, слезайте, - говорят взрослые местным детям. - Нашли развлечение. Мы уж вам развлечение сами найдём!
        - Какие они хмурые, - недовольно говорит мне Астя. - И детей гоняют.
        Все дети послушно спустились на землю, а взрослые снизу кричат:
        - И вы слезайте, нечего там висеть, а то мы сами за вами полезем, а мы тяжёлые!
        Астя говорит:
        - А мы не ваши.
        - Ничего не знаем, - говорят взрослые. - Все дети общие.
        Пришлось нам спускаться и следом идти. Мы такие грустные, а тысяча детей радостная уже, прыгает, догоняет друг друга, нас хватает и в воздух подбрасывает. Из джунглей мы вышли, а впереди деревня виднеется, и домики такие низкие, и свет в окнах. Привели нас в какой-то дом, и нам взрослые сразу говорят:
        - Это хорошо, что вы пришли. Вы у нас пол мыть будете.
        А мы говорим:
        - Вот ещё.
        А нам говорят:
        - У нас интересно пол мыть, потому что он грязный со вчерашнего дня.
        - Вы даже не знаете, как нас зовут, а уже пол мыть заставляете, - дуется Астя, а сама на всякий случай за швабру хватается.
        - У нас, может, полдеревни безымянные, а вам имена подавай.
        А я всё-таки осторожно говорю:
        - Я Кимка.
        - Тогда и я Кимка, - говорит взрослый. - Так что не выдумывай.
        И вот мы с Астей моем пол. Я ей показываю, где грязно, а она моет, а потом меняемся. И мыть действительно интересно оказалось, потому что пол у них бугристый, и в некоторых углублениях разные животные сидят, прячутся и только глазами моргают.
        - Ловите, - подсказывают нам взрослые. - Они съедобные.
        Но мы их только погоняли немножко, а ловить не стали. Пока мы работали, взрослые ужин приготовили, а их дети свежей травы принесли и на помытый пол набросали.
        - Вы чего? - спрашиваем мы.
        - Мы для запаха, - говорят дети, - она пахучая.
        Мы сели за стол, а он шатается - такой пол неровный. Я под одну ножку стола кроссовку засунул. И кормят нас чем-то горячим и вкусным, и трава на мытом полу пахнет приятно, так что у меня даже глаза начинают слипаться. Вижу, Астя тоже зевает, но ещё умудряется спрашивать:
        - А где это у вас телевизор?
        - Нам, - говорят взрослые, - и без телевизора хорошо. Вон, дети иногда приходят, можно их заставлять пол мыть.
        - Да, - говорит Астя. - Можно…
        И мы, наверное, уснули, и нас отнесли в кровати и погладили по голове.
        - Хорошо, что мы в тропики пошли, - сквозь сон бормочет Астя. - А то бы могли на дне зависнуть… Надо было взять… Демида… и Захар-гррррррр…
        Привет. Это Демид. Я давно хотел встрять в этот рассказ, но писать не умел. Спасибо брату за грамотность, чего уж там. Вы думаете, что я здорово обрадовался, когда остался в мыслящей субстанции дельфинов ждать. Так вот, ничего я не обрадовался. Я вообще радуюсь редко. Я остался, чтобы эта Астя поскорее подальше умчалась. Она, конечно, хорошая, но разговорчивая. То есть она раз в десять разговорчивее, чем её описывает мой брат Кимка. И как он её терпит? Я бы не вытерпел. Кимка же всех описывает так, как будто все люди одинаковые, а все люди разные. Я вот хмурый. Захар молчаливый. Он на разных языках научился говорить, но скажет два-три слова и молчит полдня. Так что мы не стали на дне оставаться, а дождались, пока Астю не слышно будет, и следом поплыли. А потом в тропиках затерялись среди детей, которые на лианы влезли. И вечером нас повели в какой-то дом и заставили мыть окна.
        Мне снилось что-то такое хорошее, светлое, радостное, что я даже обрадовался, когда меня Астя разбудила.
        - Спасибо, говорю, Астя, что разбудила, а то снилось мне что-то такое хорошее, светлое, радостное и съесть меня хотело, но теперь я благодаря тебе жив останусь.
        А Астя говорит:
        - Ты, Кимка, разговаривай, только давай выбираться из этого дома с бугристым полом, а то этот пол нам дорогу загородит, и будем мы только на лианах висеть и дома уборку делать сто лет подряд.
        А я ей говорю:
        - Но у них же телевизора нет, можем и побыть немножко.
        Только Астя меня к двери тащит и приговаривает:
        - Ничего ты не понимаешь, Кимка.
        - Всё я понимаю, - отвечаю я. - Просто я спросонья. Я, может, не спал до этого года три, а ты меня будишь так неожиданно.
        Мы тихонько к открытому окну пробрались, чтобы дверью не скрипеть, а за нами мужчина идёт.
        - Я, Кимка и Астя, с вами пойду. Чистые полы я каждый день вижу, а просторы и разные местности - редко. Вот видите, я даже ваши имена выучил.
        И смотрит на нас жалобно.
        - Нет уж, - говорит Астя. - Взрослым с нами нельзя. Вы или тут оставайтесь, или уменьшитесь как следует, а потом уже в окно лезьте.
        - Но если хотите, - говорю я, - то можете в противоположную сторону пойти, только не одни, потому что одному вам не понравится.
        Мужчина разбудил всю свою семью, выдал всем по рюкзаку со сгущёнкой. Они вышли через дверь, а мы, как и собирались, через окно вылезли.
        - Мы, - говорит Астя, - направо уходим, а вы налево идите. И когда-нибудь все встретимся, а может, и нет.
        Мы снова к джунглям пошли, потому что Астя в них вчера неправильно зависла, и толком мы не углубились. Было утро, солнце только-только поднималось, но уже прилично грело. Мы, пока шли, загорать стали, а джунгли приближались и приближались.
        - Как-то мы неправильно, - говорит Астя, - в джунгли идём. Мне загорать хочется, а там тень сплошная и деревья загораживающие.
        А я говорю:
        - Ты, Астя, вчера пол мыла, теперь должна понимать.
        А Астя надулась и говорит:
        - Все вы, мальчишки, такие, - а сама в джунгли быстрее меня лезет и за первые попавшиеся деревья хватается. - Тут, - говорит Астя, - все животные подо всё подстраиваются. Их поэтому заметить трудно, - и отдирает от дерева змею деревянного цвета, вертит ею передо мной и подальше забрасывает. А потом обезьяну с дерева снимает, но обезьяна понимает, что её увидели все, и сама убегает.
        - Здорово, - говорю, - ты, Астя, джунгли знаешь.
        Астя так похвале обрадовалась, что повела меня все джунгли показывать, как будто она действительно их знает. И так плохо это у неё получалось, что все животные стали собираться и смотреть, как человек неправильно их джунгли знает. Пауки за нами толпами повалили, потому что любопытными оказались. Они стали друг на друга залезать, чтобы получше разглядеть, чего там Астя рассказывает. А двух самых больших пауков вперёд пустили, чтобы они им паутину плести успевали.
        - Больше всего в джунглях надо бояться меня, - говорила Астя, и пауки настороженно останавливались.
        А зебры не останавливались, и потому самое интересное пропускали.
        - Тут когда-то было болото, - сказала Астя и показала на поляну без деревьев. - Потому что, если бы не было тут раньше болота, меня бы сюда внутренний голос не позвал.
        И склепала из всяких веток табличку: «Раньше здесь было болото».
        Пауки радостно прыгали на паутине, зебры бежали вперёд, резво перепрыгивая через лианы, а хамелеоны меняли цвета так быстро, что в глазах рябило. А Астя уже прибила табличку: «Раньше здесь пролетал самолёт», а на себя повесила дощечку с надписью: «Раньше я была совсем маленькой».
        - Ну а дальше джунгли заканчиваются и начинается пустое пространство, - говорит Астя.
        Пауки засмеялись, и даже зебры остановились и посмотрели удивлённо. А мы пролезли через заросли и на пустошь выбрались. Животные джунглей забеспокоились, стали то на пустошь выглядывать, то нырять в джунгли обратно. На пустоши было холодно, а в джунглях жарко.
        - Эй, Астя, - сказал кто-то из животных. - А расскажи про джунгли, что там пантеры не водятся.
        - Вот ещё, - сказала Астя. - Я всякую ерунду не рассказываю, а только то, что на самом деле бывает. Вы осторожнее, а то через пять минут джунгли совсем закроются и останетесь на холоде.
        Животные джунглей тут же нырнули в заросли, и заросли мигом исчезли. И остались только мы с Астей, а вокруг ветер, камни, трава и горизонт. Смотрим, а к нам один из пауков ползёт - маленький такой, мохнатый.
        - Я с вами, - говорит. - Я молчаливый, вот и всё.
        Мне за штанину уцепился и говорит:
        - Я тебе, Кимка, мух ловить буду. Если тебе не надо, то себе буду мух ловить.
        И глаза закрыл - уснул, наверное.
        А мы с Астей на камни повыше забрались и на горизонт смотрим. И ветер дует такой сильный, что полететь можно.
        - Здорово! - кричу я Асте.
        - Чего? - громко спрашивает Астя, и я ей на ухо кричу, что здорово.
        Астя достаёт из кармана две туго свернутые куртки и мне одну даёт.
        - Они с капюшонами! - говорит. - Здорово, когда ветер в капюшоны задувает!
        Мы долго на камне простояли. Мы раскидывали руки и смотрели, как горизонт меняется. А он волнами плывёт - то лесом станет хвойным, то лиственным, то лес исчезнет, и человечки начинают пробегать по одному и по несколько. И тут я вдруг подумал, что мы взрослые с Астей, на камне стоим и на горизонт смотрим, и в капюшоны нам ветер дует, что я сразу про это решил не думать и говорю:
        - Хочется чего-то сюжетного, чтобы не сразу всё, а по очереди.
        Астя тут же надулась, и не от ветра, а сама по себе.
        - Всё сразу, - говорит она, - это быстро, а по очереди - долго очень.
        Но сама с камня слезает и говорит недовольно:
        - Жили-были Кимка и Астя, и однажды они слезли с камня.
        - На камне-то я ещё немного постою, - говорю я.
        Но Астя так на меня посмотрела, что с камня спрыгивать пришлось.
        - Ну ладно, - говорю, - жили-были так жили-были.
        - Ты сам попросил, - говорит Астя. - Значит, жили-были Кимка и Астя, но Астя была нормальная, а Кимка с камня слезать не умел и только спрыгивал.
        - Хорошо у тебя получается, - похвалил я её.
        - Отправились они в путь, - сказала Астя, - и шли три дня и три ночи.
        Ей потом самой эти слова не понравились, на второй день, когда уже прийти можно было, а мы всё шли и шли. И на третий день увидели яму, а в ней человек сидит.
        - Спасите! - кричит. - Помогите выбраться.
        - Ну прямо не знаю, - говорю я. - Я бы в яме посидел, потому что идти надоело, а вы зачем-то выбираться собрались.
        - Второй год уж тут сижу, - говорит человек. - Надоело. Хотя иногда нравится, когда дни солнечные. Я тогда из ямы выбираюсь, хожу вокруг, а потом обратно залезаю, потому что темно становится. Вы сейчас будете спрашивать, чего это я тогда в яме сижу и у вас прошу о помощи, так на мне заклятие висит, что пока я паука на штанине у кого-то не увижу, так и буду в яму возвращаться.

        - Вот, - показываю я ему паука, - любуйтесь.
        - Ничего, - говорит человек, - симпатичный.
        А паук наш глаза расширил и крыло мухи в лапе держит, как будто боится, что отберём.
        - Ну всё, - говорит Астя. - Мы дальше пошли, а вы уж сами вылезайте, раз мы заклятие сняли.
        Человек вылез из ямы и говорит:
        - Нет уж, по сюжету полагается со мной пойти и победить того, кто на меня заклятие наложил.
        - Вот ещё, - говорю я. - Может, он не зря заклятие накладывал? Вдруг так и надо было.
        - Но ведь по сюжету надо… - грустно говорит человек. - Что же я, зря в яме сидел и вас высматривал? У нас же в книге предсказаний записано, что «и придут Кимка и Астя, и станет всем хорошо, хоть раньше было тоже неплохо».
        - Ладно, - говорю. - Пойдёмте, раз надо.
        - Только чтобы не три дня и три ночи, - говорит Астя.
        - Да нет… - говорит человек. - С недельку будет.
        И идём мы семь дней и семь ночей, Астя молчит, а человек этот ноет, что долго из-за нас в яме сидел. Ерунда, думаю я, вся эта сюжетность, потому что из-за неё Астя молчит, а человек ноет, а так бы мы одним махом всё решили. Но, думаю, надо терпеть, раз сам придумал, чтобы так было.
        - Как ты думаешь, Кимка, - говорит Астя, - если я усну, я тоже буду продолжать идти?
        - Я думаю, - говорю я, - что собаки - дружелюбные создания, а люди тоже хороши.
        И вдруг останавливаемся прямо на тропинке. Справа от нас лес, слева от нас поле, и никаких людей вокруг.
        - Пришли, наверное, - говорит человек. - Что-то мне это подсказывает.
        - А мы не устали, - говорит Астя. - Мы дальше пойдём.
        - Ну и идите, - говорит человек, - раз вы такие.
        А сам грустный стоит и затылок чешет.
        - Грустный вы какой-то, задумчивый, - говорю я.
        - Конечно, - говорит человек. - Как только надо урожай убирать, так все сразу дальше идут, не замечают, что вокруг творится.
        Мы смотрим - а на поле действительно людей множество, и все с вёдрами, и все картошку собирают.
        - Это такая избирательность внимания, - говорит Астя. - Никто нас не настраивал, чтобы мы картошку замечали, но теперь у нас обзор отличный.
        - А давай, - говорю я Асте, - совсем эту избирательность выключим и посмотрим, что будет.
        Выключил я избирательность, смотрю - рядом со мной динозавр стоит и сиротливо с ноги на ногу переступает. Вверх голову поднял - по небу летит кто-то, даже не разобрать кто, и солнца не видно. В пяти шагах от нас инопланетяне высаживаются и сразу же базу инопланетную разбивают - прямо на картошке, а люди ничего так, всё равно урожай собирают, не замечают инопланетян.
        - Ой, - говорит Астя человеку, с которым мы семь суток прошагали. - А у вас две головы.
        - Не обращай внимания, девочка, - недовольно говорит человек. - Зато я картошку хорошо собирать умею.
        Я голову повернул - а сзади Захар с Демидом крадутся осторожно, чтобы мы их не заметили. И Демид как заметил, что я его вижу, так сразу обрадовался и ко мне побежал.
        - Привет, - говорю, - Демид! Здорово, что я тебя заметил, а то ты бы так незамеченным и остался, - и Захару тоже руку жму крепко.
        - Привет, - говорит Демид. - Я незамеченным иду, потому что Астя слишком разговорчивая, а я так много слов не успеваю продумать. Я даже отдельно хотел рассказывать про то, как мы за вами идём, но раз мы уж встретились, то не буду.
        - А у нас, - говорит Астя, - сюжетный поход оборвался, как только мы до поля с картошкой дошли.
        - А у нас, - говорит Демид, - поход чуть не оборвался, когда ты, Астя, джунгли закрыла, и мы оттуда выбирались подкопом, а потом с камнями сливались, чтобы вы нас не заметили. У Захара ещё хорошо получалась похожесть на камень, а я как камень увижу, так сразу отличаться от него начинаю. Я ещё думаю, чего это я из джунглей вышел тогда, раз под камни не умею подстраиваться, а потом вспомнил, что я за вами иду, и какая разница, сливаюсь я или выделяюсь немного.
        Я всё это слушаю и думаю, что Демид Астю начинает переговаривать, чтобы Астя вдруг сама всё это за него не рассказала.
        А люди, которые на поле были, остановились и на нас смотрят.
        - Вот так всегда, - говорят они. - Как только видят, как другие урожай убирают, так сразу начинают разговаривать, хоть им даже и разговаривать неинтересно, а всё равно разговаривать будут.
        Мы тут же взяли по ведру и стали в него картошку недовольно бросать, а Астя довольно бросала, потому что у неё настроение было хорошее. Мне собирать тоже понравилось, да и Демид с Захаром развеселились. И стало тихо, только картофелины одна за другой в ведро падают, и слышно, как динозавр с ноги на ногу переступает. А инопланетяне базу свою бесшумно строят, и один даже рядом с нами пристроился картошку собирать.
        - Как бы её теперь включить, - говорю, - эту избирательность?
        - Никак, - увлечённо сказала Астя. - Ты отвлечёшься, и она сама забудется.
        - Мы, - говорю я Демиду с Захаром, - отвлечёмся тут с Астей ненадолго, а потом снова встретимся где-то.
        - Хорошо, - говорит Демид. - Это у нас здорово получается.
        Мы с Астей в сторонку отходим, и Астя спрашивает:
        - Ты, Кимка, где сейчас хотел бы быть?
        А я ей говорю:
        - С тобой, Астя, куда угодно, потому что с тобой везде ерунда какая-то творится.
        - Тогда пойдём, - говорит Астя и к железной дороге меня приводит, которая неподалёку совсем.
        А на платформе люди - то радостные, то встревоженные, и вообще разные - ходят туда-сюда с вещами, хотя проще было бы поставить вещи и без них ходить. И дяденька к нам подходит и спрашивает:
        - Скажите, Кимка и Астя, я не очень беспокойный?
        - Нет, в самый раз, - говорим мы ему.
        - И то хорошо, - говорит он и убегает, а потом прибегает обратно, а потом убегает снова. А потом около нас останавливается и снова нам говорит: - А вы чего стоите? Вы бы хоть попробовали побегать, а то думаете, что у вас так не получится, а зря.
        Мы с Астей побегали немного с одного конца платформы до другого, и как-то нам беспокойно стало немного.
        - Ну вот, - говорит мужчина, - теперь вы как все, а то стоите и не волнуетесь, а нам всем из-за этого тоже не по себе становится.
        А вокруг деревья зелёные, кузнечики стрекочут, воздух от жары ходуном ходит, мороженое продают, а мы только то и делаем, что на рельсы смотрим - в ту сторону, откуда поезд должен приехать, а он с другой стороны подъехал, и все загружаться стали. Нам с Астей сразу мороженого захотелось, только мы ещё больше волноваться стали, что побежим за мороженым, а поезд тут же укатит куда подальше.
        Мужчина тот самый к нам подходит, и, с одной стороны, он меньше волнуется, а с другой - ещё больше, и говорит:
        - Это вы ещё сегодня про поезд узнали, а я месяц назад узнал, и он мне снился каждый день, как я на него опаздываю.
        - Ничего мы не узнали, - говорит Астя. - И вообще мы спокойные, а чего вы так бегаете, непонятно.
        И я тоже почувствовал, что мне спокойно стало. Тогда мы с Астей за руки взялись и сходили мороженого купили. А пока все толкались и загружались, мы стояли на жаре с мороженым, и все на нас смотрели. Уже поезд уходить начал, а мы всё стоим и стоим - так нам спокойно. Потом на подножку последнего вагона запрыгнули, а Астя ещё спрыгнула и пробежалась, пока поезд ехал медленно.
        - Так, конечно, можно, - говорят нам люди в вагоне. - Но нельзя. Проходите, занимайте свободные места, тут их очень много, потому что не сезон.
        Мы выбрали боковое место, чтобы вдвоём у окна сидеть, и говорим:
        - Сколько на свете живём, а в поезде первый раз едем. Вечно мы порталами или по морю.
        - А я по морю не могу, - говорит тот самый мужчина, который к нам из другого вагона перебрался. - В море я болею, а в поезде жить можно, особенно когда мимо моря едешь. И чай тут дают, и бельё постельное.
        - Эх, - говорю я, - люди! Вас бы на необитаемый остров закинуть, чтобы вы такие разговоры не говорили, а заодно нам забор подправили, а то вдруг он покосился или исчез.
        И тут же рядом с нами очередь выстроилась, такая длинная, что, наверное, весь поезд собрался. И все на необитаемый остров хотят.
        - Запишите нас, - говорят, - а то мы теперь без необитаемого острова пропадём, и нам теперь так про необитаемый остров интересно, что здесь неинтересно уже быть.
        И проводники говорят:
        - Да, и даже чай не заказывают, а ведь мы уже лимона нарезали на семьсот пятьдесят человек, а то и больше.
        И даже тот мужчина, который волновался больше всех и который в море болеет, из поезда выскочил, рядом с нашим окном бежит, подпрыгивает и кричит, чтобы мы его записали.
        Астя бумажку с ручкой достала, все люди шеи вытянули, чтобы посмотреть, кого она запишет. А Астя на меня посмотрела и портрет мой нарисовала, хороший такой, в рамке, а вокруг рамки - цветочки всякие, чтобы мне романтичности добавить.
        - А нас? - обиженно говорят люди. - Мы в очереди. Мы уже давно тут стоим. А тот, который у окна прыгает, с нами в очереди не стоял, он самовольничает.
        - А вас не могу, - говорит Астя, - потому что нельзя на художников давить - они могут лишнюю руку пририсовать или голову.
        - Всё-всё, мы больше не будем, - говорят люди. - Мы молча постоим.
        - А уже поздно, - говорит Астя. - Вот если бы я первым не Кимку, а себя нарисовала, тогда бы я ещё подумала, - и мой портрет на стену приклеивает.
        - Мы, - объясняю я людям, - на необитаемый остров не записываем, он только по собственному желанию.
        И как раз мы через какой-то водоём проезжаем.
        - Прямо и налево, - говорю я. - Надо построить лодки и плыть, и к островам вас внутреннее чутьё приведёт, только живите там дружно.
        Поезд притормозил, и люди стали из поезда спрыгивать и лодки строить. Так они спешили, что даже спасибо не говорили, но было понятно, что они очень радуются. А мужчина, который у окна прыгал, кричал, что он больше не болеет, когда море, и его даже через окно было слышно.
        Наш вагон стал совсем пустой, даже проводников не было. Мы с Астей становились в разных частях вагона и кричали, чтобы эхо получалось, но всё стук колёс заглушал. Тогда мы пошли в другие вагоны, и они тоже были такими пустыми, что Астя от этой пустоты вверх подпрыгивала, а я на третьи полки залезал. Следующий вагон мы весь пролезли по третьим полкам, за ним был вагон, в котором мы по вторым полкам пробирались, затем понизу, потом я по третьим, Астя по первым…

        - Бесконечный какой-то поезд, - говорит Астя. - Мы, наверное, уже два раза землю оббежали, пока по этим полкам лазаем. Сейчас на третий круг пойдём.
        Но на третий круг мы не пошли, потому что дальше локомотив оказался.
        - У тебя, Кимка, - говорит машинист, как только нас увидел, - на штанине паук висит.
        - Спасибо, - говорю я. - Я Машинист. А вам разве про необитаемый остров неинтересно? А то все ушли, а вы остались.
        - Очень интересно, - говорит машинист. - Только мне поезд вести надо от станции до станции, работа у меня такая.
        - Это потому, - говорит Астя, - что у вас сила воли развита.
        А сама удержаться не может и всякие рычажки дёргает.
        - Ты дёргай, дёргай, - говорит машинист. - Всё равно они у меня не рабочие, а для таких, как ты, придуманы. Потом поезд состарится, его в музей отдадут, и все будут продолжать за рычажки дёргать, как будто так и надо.
        Астя сразу руки за спину убрала и спрашивает вкрадчиво:
        - А скоро остановка?
        - Раз все разбежались, - говорит машинист, - то остановка на станции или по требованию. Ты требуешь?
        - Нет, я так спросила, - говорит Астя. - Из любопытства.
        - Ну ты, Астя, даёшь, - говорит машинист. - Меня из любопытства последний раз лет десять назад спрашивали, а может, и не спрашивали никогда. Хотя, может, завтра спросят или послезавтра, всякое бывает ведь.
        - Я случайно, - говорит Астя. - Я больше так не буду.
        - Ты мне сначала умной девочкой показалась, - недовольно говорит машинист, - а теперь лучше пойдите пуговицы пособирайте, а то до своего вагона не доберётесь. Вот вам мешочки холщовые, - и стопку мешочков нам даёт, - вы пуговицы по цвету, или по форме, или как вам больше понравится, сортируйте.
        Мы из локомотива в вагон перебрались, смотрим - а он и правда весь в пуговицах. И так много их, что пуговичные сугробы эти нам до колен достают, и по пуговичной реке волны ходят взад и вперёд.
        - Как же, - говорю, - мы их по мешочкам рассортируем, если мешочков меньше, чем пуговиц?
        - Ты, Кимка, мешки про запас оставь, а пуговицами карманы набивай, - советует Астя. - Карманов у тебя больше, чем мешков.
        Мы сыплем пуговицы в карманы, и карманов становится всё меньше, а пуговиц всё больше, и они мне уже до пупка достают, а Астя на третью полку забралась и оттуда смотрит, как пуговиц прибывает.
        - Здорово шелестят, - говорит Астя.
        - Здорово, - говорю я и начинаю пуговицы разглядывать.
        А там такие попадаются, на которых целые картины нарисованы, а иногда наши с Астей портреты, лица Демида и Захара. Такие пуговицы я в нагрудный карман складывал. Тут как раз поезд остановился, и мы с Астей через запасный выход на улицу выбрались, а там на соседних рельсах как раз другой поезд стоит.
        - Кимка и Астя! - кричат нам оттуда. - Давайте к нам. У нас и пуговиц нет, и разбегаться мы никуда не будем, и ехать подольше придётся. А если вы хотите посмотреть, куда это вы приехали, то наш поезд через три часа отправляется, и смотрите себе на здоровье.
        - А вы? - спрашиваю я.
        - А мы уже насмотрелись, нет там ничего интересного, кроме того поворота через два километра.
        Мы с Астей сразу к повороту побежали. Возле него таблички стоят с надписями: «Да, это тот самый поворот», и мы смотрим на него и ничего особенного не видим, но очень интересно на это неособенное смотреть.
        - Надо везде, - говорит Астя, - таких интересных поворотов наделать, чтобы ничего особенного не было, а всем интересно.
        Раз Асте так хочется, пришлось образцов грунта набрать с этого поворота, и как раз для них маленькие холщовые мешки понадобились. Астя меня верёвкой обмотала и к этой верёвке мешки привязала. Теперь у меня и карманы от пуговиц раздулись, и мешки ещё с грунтом на мне болтаются. Когда мы обратно к поезду пришли и стали на подножку запрыгивать, то Астя легко запрыгнула, а я даже ногу поднять не могу. Поезд уже едет, Астя мне на всякий случай рукой машет и кричит:
        - Сбрасывай балласт, Кимка! Я его на тебя для того и нацепила, чтобы ты его сбросил, когда надо будет!
        Я стал мешки отрывать и на землю бросать. И когда последний оторвал, то таким лёгким стал, что взлетать начал. Я Асте тогда конец верёвки сбросил, которой она меня обмотала, чтобы держать меня, как воздушного змея. У меня ещё рубашка была такая - красная, подходящая. И когда я уже взлетел порядочно, то из карманов пуговицы посыпались.
        - Ой! - кричат снизу люди. - Дождь из пуговиц! У нас свои как раз поотрывались, - и давай пришивать их друг другу.
        А у одного мальчика снизу почему-то ботинка не оказалось, так я ему ботинок кинул, чтобы он не расстраивался. И вот мчусь я поверху вместе с поездом, а Астя всё меня держит, а потом все в поезде по очереди. Разгоняю птиц, в облака ныряю, а потом выныриваю из них. Уже солнце садится, я весь в красно-розовый цвет окрашиваюсь и замерзаю порядочно.
        - Всё! - кричу я Асте. - Вниз хочу.
        - Да, да! - не слышит снизу Астя. - Как птица! Совсем похож!
        И, пока она это говорила, люди стали на крышу поезда залезать, к себе маленькие мешки привязывать, а потом скидывать их, как балласт, и один за другим в небо взлетать стали, а я их ловил, чтобы они дальше не улетели. Люди стали друг за друга держаться, и у меня, воздушного змея, стал появляться длинный хвост.
        - Вы же, - говорю я хвосту, - не собирались из вагона вылезать? Обещали ещё.
        - Подумаешь, обещали, - говорят люди. - Мы же передумали.
        Тут солнце совсем зашло, луна появилась, а мы всё мчимся и мчимся.
        - Ой, - говорит кто-то. - А я же темноты боюсь. Мне надо, чтобы свет включить или с фонариком.
        - А мне что-то скучно в небе стало, - говорит ещё кто-то. - Всякие звёзды и никакого разнообразия.
        А третий кричит:
        - Луна! Закройте её! Насмотрюсь и лунатиком стану, начну ходить в полёте! Вам тогда не поздоровится!
        А я вниз смотрю, и поезд наш мчится, и слышно, как колёса вдалеке стучат, а Астя из окна такая одинокая высовывается. Я стал тогда за верёвку хвататься и подбираться к вагону ближе, и Астя тоже наматывать верёвку на руку стала. А когда мы уже до окна добрались, то Астя откуда-то достала камешки с дырками посерёдке, верёвки через них продела и нам на шеи повесила, как ордена.
        - Это для груза, - говорит, - чтобы вам не взлеталось когда попало.
        - А ты, - говорю, - Астя, полетать не хочешь?
        И это я зря спросил. Потому что Астя хотела полетать, и пришлось мне всю ночь её на верёвке держать, чтобы она не улетела. Можно было, конечно, верёвку и привязать к чему-то, но мне нравилось смотреть, как она летит в вышине и говорит что-то, и ничего не слышно из того, что она говорит.
        А рядом Захар с Демидом встали и тоже наверх смотрели.
        - Хорошо летит, - говорит Демид. - Молча почти.
        - Да, неплохо, - говорю я. - И ходит она тоже ничего так.
        - Ну, это на любителя, - говорит Демид и в небо смотрит. Мы с Захаром и Демидом руки на плечи положили и так все вместе и простояли несколько дней, пока не приехали, а Астя до этого времени всё никак налетаться не могла. А когда вниз спустилась, говорит:
        - Ух, ну я и налеталась. Только всё равно мало.
        А люди из вагона говорят:
        - Вот мы и приехали, а вам ещё чуть дальше, по морю.
        Выдали нам первую попавшуюся лодку, и мы по морю поплыли в указанном направлении. А когда высадились, нам сразу говорят:
        - Угощайтесь. У нас тут всё морское, особенно водоросли. На водоросли у нас в этом году урожай, - и дают нам с собой целую сумку водорослей, чтобы нам ходить веселее было.
        Мы пару метров прошли и на человека наткнулись, который на велосипеде ехал.
        - А! - говорит он. - Конкуренты.
        - Какие это мы вам конкуренты? - спрашиваем мы. - Мы, наоборот, неконкурентоспособные.
        - Ага, рассказывайте. Я, - говорит человек на велосипеде, - путешествую по берегу моря, на этом острове уже пятый круг делаю, а вы хаотично катаетесь туда-сюда, и никто разобрать не может, чего вам от этой жизни надо.
        - Какой-то вы, хоть и на велосипеде, а недовольный, - говорит Астя. - А мы, хоть и хаотичные, но порядочные.
        - Ну да, - говорит человек на велосипеде. - Вблизи вы ещё ничего так, а издалека совсем ужасными казались. И все про вас говорят, как будто сговорились.
        Человек на велосипеде грустный стал, ещё чуть-чуть - и расплачется.
        - Давайте вы нас хоть на багажнике покатаете, - говорю я. - Багажник у вас такой добротный. Тогда получится, что мы как будто считаем, что вы главный и даже исполнили мечту нашу - на багажнике покататься.
        Человек на велосипеде сначала оживился, Астю пару метров провёз и говорит:
        - Нет уж, идите своей дорогой, а то вы багажник мне ещё, чего доброго, погнёте.
        Мы с Астей плечами пожали и дальше пошли. А человек на велосипеде догнал нас и говорит:
        - Вообще-то я хороший, вы не думайте, - и снова уехал.
        А к нам тётенька подбегает, и на ней футболка, на которой мы с Астей нарисованы, но как-то непохоже.
        - Кимка! - кричит она. - Астя! Настоящие!
        - Можете пощупать, - вежливо говорит Астя, и тётенька щупает, что Астя настоящая, а не какая-нибудь поддельная.
        - Здравствуйте! - говорит она. - Добро пожаловать! Чувствуйте себя как дома!
        - А мы везде так, - говорю я ей.
        - Я знаю, - говорит тётенька. - У нас про Кимку и Астю, про вас то есть, мультик сняли, и теперь про вас все знают, даже дедушки, и бабушки, и некоторые дети. Но на самом деле мультик взрослый получился, потому что для детей там всё слишком глубоко. Очень уж вы, Кимка и Астя, непростые люди.
        - Да самые мы обыкновенные, - говорю я.
        Тётенька закрывает глаза и кричит радостно:
        - Обыкновенные из обыкновенных!!! - и объясняет: - Так у нас в мультике говорят. Хотя что это я вам рассказываю всё это. Давайте лучше я вам мультик покажу, тут у меня и телевизор неподалёку.
        - Нам нельзя, - говорю, - мультик, потому что мы нетелевизионные.
        - А ещё фильм есть, - говорит тётенька.
        - И фильм, - говорит Астя.
        - Ну тогда ничего не остаётся делать, - грустно говорит тётенька, - как отдать вам билет на спектакль сегодняшний, как раз про вас, премьера. А вы на одном сидении вдвоём поместитесь, вы худенькие совсем.
        Мы билет взяли и спасибо сказали.
        - Какие-то вы тихие, - говорит тётенька. - Может, это и не вы вовсе, а я тут билетами раскидываюсь такими драгоценными. Но вообще-то похожи.
        Астя ей язык показала, и она успокоилась тут же.
        - Извините, что я вас подозревала, - говорит. - Побегу я всем рассказывать, что вы на премьере будете.
        Пока мы шли к театру, спрашивали у людей, как туда пройти, и они нам так радостно отвечали, как будто для того и на улицу выходили, чтобы нас встретить и дорогу показать. А к театру люди стекались - и все в футболках с нашими изображениями.
        - Ой, - сказали нам контролёры. - Надо же, какие растрёпанные, как это замечательно!
        Мы с Астей на одно сидение уселись и стали ждать.
        - Не нравится мне как-то это, - говорю я. - Сидишь, ждёшь, а потом будешь смотреть и смотреть, а тебе будут показывать и показывать.
        - Один разок можно, - говорит Астя. - Нам всё-таки билет дали, и на себя смотреть не стыдно.
        Тут третий звонок прозвенел, и песенка заиграла с непонятными словами. И на сцену девчонка выбегает, на Астю похожая, а навстречу ей я бегу, тоже похожий очень.
        - Кимка! - кричит Астя на сцене. - Я только вчера родилась и всё вырасти за день пыталась, чтобы с тобой пойти куда-нибудь далеко, а ты, я смотрю, так идёшь, как будто никуда далеко идти и не собираешься.
        - Вообще-то похоже, - деловито говорю я Асте.
        Зрители рядом хлопать начинают и нам говорят с разных сторон:
        - А дальше можете и не смотреть, дальше вам неинтересно будет, а нам место одно освободится, мы тут одного зрителя в сумке с собой принесли, потому что билетов не хватило.
        Мы с Астей послушались и пошли к выходу.
        - Вот бы, - говорит Астя, - выйти не в театр этот, а куда-то ещё, а то в театр мы уже входили, и что там будет, знаем.
        - Будет исполнено! - рявкнул наш волшебник, и это прямо со сцены.
        - Теперь и выходить как-то боязно, - говорю я. - Мало ли чего он там придумал, куда нас отправить.
        А волшебник страдальческим голосом ныть начинает.
        - Я, - говорит, - забыл, сколько я вам там желаний должен. Мне всё кажется, что сначала было три, а потом или прибавилось, или нет. Иногда я думаю, что ещё три прибавилось, а когда я так думаю, я забываю, сколько я вам уже исполнил их. И всё, что помню, это что вас зовут Кимка и Астя. Как-то это никуда из головы не выветривается. А знаете ещё, что…
        - Пойдём, Астя, - говорю я. - Очень уж у них постановка натуралистичная получилась.
        - Что бы мы там ни говорили, не верьте нам, когда мы на сцене! - кричит Астя зрителям. - Я вот беру и устанавливаю такое правило, и даже на сцену мне лезть для этого не надо.
        Тут мы вышли из зала - и сразу в наш двор, где мой и Астин день рождения праздновать продолжают.
        - Мы уж не помним, сколько вам там, - говорят гости. - Но всё равно с днём рождения!
        А Демид уже во главе стола сидит и нам рукой машет, потому что, оказывается, у него тоже в этот день день рождения, и слева от него Захар, а справа тоже мальчик какого-то нашего возраста. Светловолосый такой, улыбается.
        А гости говорят так недовольно:
        - Что же, раз вы пришли, хотя давно не приходили уже, то нам подарки дарить вам придётся? - и кружки за спину прячут. - Нам тогда пить не из чего будет, поэтому дарим вам свою доброту и признательность, а тебе, Кимка, парашют.
        - Это ничего, что парашют, - говорю я. - Нам его с Астей на двоих хватит.
        - Сейчас, - говорят гости, - ещё просветлённые явятся, только они не едят никогда ничего, а с прошлого года ещё и молчат, только улыбаются иногда.
        Мы с Астей, пока гости сами шумели, по площадке прошлись. И, пока всякие просветлённые в мире появлялись, человечество в космос выходило и всякие случались прочие прорывы, тут ничего не поменялось, не выросло, кроме деревьев разве что.
        - Как-то похоже, - говорю я Асте, - на то, что раньше было.

        - Это раньше было то, - говорит Астя, - на что похоже сейчас.
        - Заколдованное какое-то место, - говорю я. - И я даже знаю кем.
        - Нет уж, - говорит наш волшебник. - Оно само по себе такое, я даже не старался.
        А Астя как крикнет:
        - Смотрите, летит!
        Все как посмотрят в небо, чего это там летит, а Астя заявляет:
        - Это я так, для общей бодрости.
        - Смотрите! - тоже кричит волшебник. - Падает!
        Ну и тут, конечно, как стало падать - мы даже понять не можем что. Вроде снег, но не холодный и не белый, а разноцветный.
        - Удобная штука, - говорит волшебник. - Сам придумал.
        Все из этой удобной штуки как стали снеговиков катать и кружки на них вместо шапок нахлобучивать. Кто-то эту удобную штуку ел. Какие-то дети ею дом облепляли, и тот становился разноцветным, и стёкла оконные окрашивались, так что получался не дом, а витраж. Астя себе рюкзак новый слепила, я - футболку, волшебник матрас себе слепил и спать улёгся, а те дети, которым мамы не разрешали животных заводить, выуживали из этой удобной штуки таких животных, от которых мамы ни за что не откажутся. Даже просветлённые оживились и втирали удобную штуку в лысины.
        Волшебник спал, а нас заваливало и заваливало. Мы с Астей штаб соорудили и там отсиживались. К нам пробрались Демид с Захаром и ещё одним мальчиком. И Демид так мальчика незнакомого подталкивает, чтобы он ко мне шёл, а мальчик стесняться начинает с чего-то. Но потом подходит ко мне и говорит смело:
        - Ты, Кимка, не смотри, что у меня волосы такие светлые, а у тебя тёмные, просто я блондин, а ты брюнет, вот и всё. А звать меня Захар, и я твой брат. И родился совсем недавно, и всё вырасти поскорее пытался, чтобы с тобой пойти куда-нибудь далеко, а ты, я смотрю, так в штабе стоишь, как будто никуда далеко идти и не собираешься.
        - Где-то я это уже слышал, - говорю я.
        - Ага! - радуется Захар. - Это мне какие-то люди подсказали сказать, когда я ещё на колясочке ездил.
        Я брату обрадовался и запрыгал от радости, и все тоже запрыгали, хоть нас удобной штукой и засыпало, даже штаб заваливало.
        - А я, - говорит новый Захар и тоже прыгает, - могу вашу Астю на руках перестоять, и вообще я подготовленный. Вот скажи мне что-нибудь, Астя!
        - Подготовленные нам ещё не попадались, - говорит Астя.
        - Ну ты сказала так сказала, - расстроился Захар. - Я на такое даже не знаю, что ответить можно, но я всё равно подготовленный, что ни говори. Только меня переназвать надо, а то я с первым Захаром познакомился, и тот говорит, что переназываться не будет, а раз так, то мне придётся. Я придумал Пушкиным называться, но все говорят, что нельзя.
        - А тебе самому как называться хочется? - спрашивает Астя.
        - Сам я к Захару привык, - говорит Захар. - Только два Захара - это не один Захар, а как-то больше.
        - Тогда лучше я буду называться Заром, как раньше, - говорит другой Захар. - Это я так назывался, когда ещё на острове жил, а когда сбежал, Захаром стал. А раз ещё один Захар появился, то я просто Заром буду, как раньше, а не как потом. Так что я теперь Зар, так меня и называйте.
        - Как-то ты разволновался, - говорит Астя. - Разговорчивым стал.
        - Это у меня имя разговорчивое, - говорит Зар.
        Мы, радостные, из штаба вылезаем, смотрим - а полезная штука всё падает и на ходу превращается в вредную штуку, потому что никто уже двигаться не может и дышать приходится этой самой полезной штукой, потому что завалило ею всех с головой.
        - Мы двигаться хотим! - кричат все гости, и через эту полезную штуку прокрикивается хорошо. - Мы ещё не допраздновали! Мы даже чай только наполовину разлили!
        Мы из полезной штуки склепали останавливатель полезной штуки, остановили её падение и кое-как через завалы оставшейся полезной штуки до спящего волшебника добрались.
        - Кимка! - кричит он, проснувшись. - Астя! Какие-то вы странные. То вас годами не видно, то сразу после сна появляетесь.
        - Потому что нечего спать! - кричит Астя. - Убирать кто будет?
        - А, - отмахнулся волшебник. - Полезного много не бывает, поэтому оно само минут через пять пропадёт.
        - А мой рюкзак? - испугалась Астя.
        - Видно будет, - недовольно говорит волшебник.
        И только я хотел на всякий случай что-то полезное сделать, как улица расчистилась и деревья ветками закачали, как от ветра сильного. У Асти рюкзак остался, и даже снеговики остались, и всё, из полезной штуки сделанное, тоже. И даже у Зара имя осталось прежнее. И я говорю:
        - Тогда мы домой пошли, родителей навестить, а то праздновать можно сколько угодно, а дома мы редко бываем.
        Приходим домой. Астя в свою дверь вошла, мы с Демидом и Захаром - в свою, а Зар на лестничной клетке нас ждать остался как самый непричастный. Тут из какой-то квартиры тётенька высовывается и говорит:
        - Пойдём, Зар, ко мне, а то что ты на лестничной клетке стоишь, как африканец какой-то.
        А мы в дверь-то зашли, но дальше продвинуться не можем, потому что кремовые, пока я отсутствовал, раздваивались, раздваивались, и теперь вся квартира ими забита оказалась.
        - Кимка! - кричит мне мама. - Ты, как старший, этих кремовых убери куда-нибудь, а то у нас уже второй месяц изображение плохое, почти ничего не видим, только по звукам в телевизоре догадываемся.
        - Это хорошо, - говорю, - что догадываетесь, а то могли бы давно уже догадываться перестать при такой-то жизни.
        - Какой-то ты, Кимка, категоричный стал, - говорит мама. - Тут вот на днях в телевизоре тоже одного категоричного показывали, почти как ты сейчас.
        Тут папа на маму зашикал - тихо, говорит, не слышно ничего.
        - Нам и самим как-то уже неловко, - шепчут кремовые. - Мы же не знали, что так будет, мы не специально.
        - Ничего, - говорю. - Вы, Демид и Захар, набивайте ими пакеты, вниз несите и ждите меня там.
        Я следом за ними тоже с пакетами вниз спустился и говорю гостям, которые ещё совсем не разошлись:
        - Раз уж вы нам подарков не приготовили, тогда мы вам по кремовому подарим, только хорошо с ними обращайтесь.
        - А чего по одному-то? - говорят гости. - Нам одного мало будет.
        - Тогда по десять штук, - говорит Захар (а один кремовый у него на голове сидит). - Когда надоедят, соседям раздарите.
        - По десять мы согласны, - говорят гости. - А то мы чувствуем, что в вас какая-то жадность просыпаться начала.
        - Мы очень полезные, - говорят кремовые. - Нас главное в холодильнике держать, но можно и в тепле, если вам места не жалко.
        Когда мы всех кремовых раздарили (нам даже показалось, что гостей стало в несколько раз больше, а, может, некоторые просто несколько раз в очередь за кремовыми становились), я самого первого кремового в холодильник сунул и сбегал на родителей посмотреть. У них теперь картинка в телевизоре появилась, и мама уже такой разговорчивой не была, а папа так вообще остолбенел. Смотрю я на них и вижу, что как-то они изменились, но что такого в них было нового - понять не могу.
        Тут ко мне Захар подходит и спрашивает:
        - Ты, Кимка, меня с собой возьмёшь? Я хоть и новенький, но куда угодно с тобой пойду, потому что старший брат для младшего - всегда пример.
        - Вещи-то собрал? - спрашиваю я.
        - А что мне их собирать! - радостно кричит Захар. - Не нужны мне вещи, я налегке!
        - Тогда беру, - говорю я. - Раз ты к вещам не привязанный.
        - И в дальние дали! - кричит Захар.
        - Нет, - говорит Демид. - Я Кимку знаю, он сейчас в город пойдёт, потому что давно ни в каком городе не был, а ему интересно, зачем эти города вообще людям нужны.
        Я слушаю это и думаю, как мой брат здорово за меня говорить умеет.
        - Да, - только и говорю я.
        Мы в Астину дверь звоним, а она оттуда в новом комбинезоне выскакивает.
        - Смотрите! - кричит. - Справа! Слева! Анфас!
        - Что это ещё за ерунда? - спрашиваю я.
        - Зато красненький, - говорит Астя.
        - Тебя в таком красненьком костюме в лесу волки первую съедят, - говорю я. - И им не хватит, и они ещё и меня съедят, а потом за остальных примутся.
        - А мне нравится, - говорит Захар, и Астя его по голове гладит.
        Мы с Демидом смотрим на это и хмурыми такими становимся, потом Астя и нас по голове гладит, и мы снова веселеем. Тут Зар выходит из своей новой квартиры и говорит:
        - Скучная в квартирах жизнь. Первые два-три года ничего, а потом надоедает, - и Демида за руку берёт. И мы прямо такой дружной компанией становимся, что хоть в поход с нами ходи.
        На улицу выходим, а там гости за наше здоровье газировку пьют.
        - Всё празднуете? - говорю я им.
        - Не мешай, Кимка, у нас традиция, - говорят гости. - И вообще, гостей невежливо прогонять. Надо ждать, пока они сами расходиться не начнут.
        А в городе уже вечер наступал, и люди на остановках выстраивались треугольниками и другими геометрическими фигурами.
        - Чего это они так расфигурились? - спрашиваю.
        - А это, - говорит Захар, - нововведение такое, так на остановках стоять не скучно. А те, кто гуманитарии, те могут в восклицательный или вопросительный знак выстраиваться.
        - Пойдёмте, - кричит Астя, - выстроимся во что-нибудь! Давайте скорее, а то нам станет скучно на остановке стоять! - она это говорит, а мы на остановке не стоим даже.
        Это так на неё комбинезон повлиял, потому что новый.
        Мы выстроились в круг, чтобы те, кто за геометрию, мог считать это кругом, а те, кто за литературу, мог считать это точкой. Тут подъехал автобус, и водитель говорит:
        - Раз вы уж выстроились, то давайте, залезайте в автобус, а то просто так у нас на остановках стоять не принято.
        Мы тут на Захара выразительно посмотрели, а он говорит:
        - Я думал, вам ехать куда-то надо. Мне про вас рассказывали, что вы на месте не стоите.
        - У нас только, - говорит Астя, - автобусных билетов нет.
        - А и не надо, - говорит водитель. - Вместо билета вы мне какую-нибудь теорему расскажите или песню спойте собственного сочинения.
        Мы с Астей сразу же песню стали собственного сочинения петь, а водитель уши закрывал, потому что слишком к искусству чувствительным оказался. Потом Демид ему такую теорему доказал, что водитель долго в учебниках копался, чтобы выяснить, бывает ли это на самом деле, или это Демид сейчас новую эру в науке открыл. А Зар с Захаром нашу с Астей песню повторили, потому что сказали, что они посылали нам мысли, когда мы песню придумывали, а потому она и их сочинения тоже.
        Водитель говорит:
        - Я себя сейчас так чувствую, как будто с вами вокруг города десять раз пешком прошёл, какой уж тут автобус.
        - Вы нас ещё и везти не будете? - возмутилась Астя.
        Но водитель только рукой махнул, чтобы мы в салон проходили.
        Первым новый Захар пошёл, чтобы обстановку проверить, а мы - за ним уже.
        Заходим - а в салоне автобуса прямо на полу трава растёт и мхом всё застлано. И пахнет, как в лесу. Даже в лесу так, наверное, лесом не пахнет. А между сидениями всякие мелкие деревца растут.
        - По вашим, - кричит нам водитель, - разработкам у нас тут лес растёт. Что-то вы там такое, Кимка и Астя, понаписали в диссертациях, что у нас теперь все автобусы экологичные.
        - Надо же, - говорит Астя. - Я даже помню, что я там понаписала, и могу процитировать.
        - Тоже мне, фокус, - говорит водитель. - После того как ваши диссертации нас наизусть учить заставили, её кто угодно процитировать может.
        - Не зря же мы их стихами писали, - говорю я. - А то могли бы и прозой.
        Это мы всё говорим, а сами запахом леса дышим и клубнику собираем пригоршнями. А водитель нас везёт по городу, и не по центральным улицам едет, а всякими закоулками.
        - Закоулками, - говорит он, - интереснее. Так ездить сложнее. А то, когда просто ездишь, тогда можно и не ездить совсем.
        А мы смотрим - лестница на второй этаж автобуса тоже вся заросла травой и мхом. Захар наш уже на верхней ступеньке сидит и бруснику дожёвывает.
        - Вкусная, - говорит он, - брусника, жуётся хорошо.
        - Так, - говорю я ему, - мальчик. Ты мне всего день как брат, а уже всю мою бруснику дожевал и на верхней ступеньке сидишь.
        - А я наверх заглядывал, - говорит Захар. - Там неинтересно, там люди сидят.
        - Стойте! - кричу я водителю автобуса. - Нам всем как-то выйти сразу захотелось.
        Водитель остановился и посигналил.
        - Это хорошо, - говорит он, - когда солидарность. И плохо, когда солидарности нет, потому что вы тогда договориться не смогли бы.
        Мы вылезли из автобуса и сразу вглубь дворов пошли. Сначала один вход был, а потом целых три, и дальше ещё больше проходов между домами, а потом ещё и ещё. Открылось так много путей, что мы не знали, по какому идти, и только Астя знала, но показывала всё время в другую сторону.
        - Забор нам нужен, - говорит вдруг Астя тихонько. - Давно у нас хорошего забора не было.
        - А нам с Заром не нужен забор, - говорит Демид. - Мы и без него обойдёмся и лучше между домами походим.
        - А я ещё маленький и забора никогда в жизни не видел, - говорит Захар.
        - Ну, он такой… - говорит Астя. - Словами не рассказать, его строить нужно.
        Демид с Заром пошли дальше в город, а мы нашли пустую площадку и давай на ней забор выстраивать - такой, чтобы ничего не отгораживал. Захар бегал и искал дрова, а жители домов ближайших начали нам старую мебель выносить.
        - Держите! - говорят. - Надоела она нам ужасно, смотреть на неё не можем, а она на нас смотрит и не устаёт.
        А один дяденька подозвал меня и говорит:
        - Вот скажи мне, Кимка, ты знаешь, что такое ответственность?
        - Знаю, - говорю. - Это когда на любой вопрос ответ можешь дать. Мы с Астей даже по два ответа на любой вопрос дать можем, а если каждый из нас по два ответа даст, то вместе четыре получится. Так что у нас четыре ответственности на двоих.
        - А ты знаешь, Кимка, - продолжает спрашивать мужчина, - что такое водопад?
        - Знаю, - говорю, - это когда вода падает. Только у вас вопросы несложные, а у меня забор недостроенный.
        - А знаешь ли ты, Кимка, - спрашивает мужчина, - что такое недостроенный забор?
        - Да, знаю, - говорю я. - Вон он стоит. А вы даже мебели старой не принесли, как будто у вас старой мебели нет.
        - У меня вся нужная, - оправдывается мужчина.
        - Нужной мебели не бывает, - говорю ему я, и мужчина этот задумался надолго.
        - Сейчас, - говорит, - швабру принесу, пристроите её куда-то. А то я полы год не мыл, значит, она мне не нужна больше.
        И вот забор готов, и его можно вокруг обойти в одну сторону и в другую, и держится он на нескольких швабрах. Захар наверху сидит и ногой болтает.
        - Эх! - вздыхает Астя в красном комбинезоне. - Как посмотрю на этот забор, так и молодость вспоминается сразу, а как отвернусь, так забывается.
        Дома вокруг исчезли, и с одной стороны забора стало солнечно и жарко, а с другой сезон дождей начался. Мы пошли в ту сторону, где сезон дождей, потому что ни разу ещё так много дождя сразу не видели. А Захар впереди шёл, чтобы забежать туда, где дождь ещё не начался, но всё равно мок.
        Мы пытались разглядеть, какая вокруг природа, но из-за ливней ничего видно не было. И шумел дождь так здорово, что даже Астю слушать не хотелось, хотя обычно мне её хочется слушать.
        - Нужны какие-нибудь ёмкости! - кричит Астя так громко, что мне её всё равно слушать приходится. - Ты что, Кимка, не слышишь, что ли? Ёмкости нужны!
        - Зачем, - спрашиваю, - это они тебе понадобились?
        - Чтобы дождь в них собирать, - говорит Астя. - А то он зря льётся, а собирать его никто не пробовал.
        - Конечно! - говорю я. - Потому что и так воды хватает!
        - Так всегда! - кричит Астя. - Сегодня есть, завтра нет, и никто не задумывается!
        И гром прогремел - такой, что Захар там, впереди, аж присел. Потом мой брат исчез куда-то, а вернулся с ведром.
        - Смотрите, - говорит мокрый Захар, - какое ведро! С ручкой, с дном, со стенками!
        - Да, - говорит Астя. - Настоящее, а не какая-нибудь подделка.
        И сразу ведро под дождь поставила, и оно водой начало наполняться, а до этого Захар его перевёрнутым держал. Потом Захар притащил ванну, мы с Астей банки стеклянные нашли, зонт, попавшийся под руку, рукояткой перевернули. Всякие ёмкости, которые Захар приносил, мы друг на дружку водружали беспорядочно - так, что конструкция какая-то получилась. Ливень сразу по дну наших ёмкостей затарабанил, и получилась почти что музыка.
        - Вот теперь вода пристроена, а не просто так льётся, - довольно говорит Астя. - И никто ведь до этого не додумался, кроме меня. А если бы я не додумалась, то вообще никто никогда не додумался бы.
        Мы с Астей сели на краешек одной из ванн и смотрим, как туда вода заливается. А Захар вообще в ванну залез и в воде сидит.
        - Какая разница, - говорит Захар. - Я и в ванне мокрый, и, если вылезу из неё, всё равно не высушусь.
        А из другой ванны вдруг существо какое-то вылезает, прозрачное, водянистое, а внутри у него рыбка плавает, и по нему улитка ползёт.
        - Сами виноваты, - говорит он нам, - что такую конструкцию построили, из которой дождевики появляются. И ритм нужный, и ванны все на месте.
        - А если мы одну ванну сейчас перетащим в другое место? - спрашивает Астя.
        - Ну перетаскивайте, раз так охота, - говорит дождевик. - Я бы лично не стал таскать, потому что никакого толка, и все дождевики уже допоявлялись почти.
        Он в сторонку отходит, а из ванны другой дождевик вылезает. Внутри у него мячик плавает, синий с красной полоской, а к голове водоросль прилипла.
        - Сами виноваты, - говорит он нам, - что такую конструкцию построили, из которой дождевики появляются. И ритм нужный, и ванны все на месте.
        - Я уже говорил, - говорит первый дождевик.
        - Мало ли, - говорит второй, а тут и третий вылезает.
        В стопах третьего дождевика камешки морские виднеются, а на голове у него медуза - спящей притворяется.
        - Сами виноваты, - говорит он нам, - что такую конструкцию построили, из которой дождевики появляются. И ритм нужный, и ванны все на месте.
        А мы с Астей одну из ванн как раз перетаскиваем, чтобы эти дождевики не повторялись больше.
        - Сами виноваты, - говорит четвёртый. - Вы такую конструкцию построили, из которой дождевики появляются. И ритм нужный, и ванны почти все на месте.
        - Это вы, - говорит ему Астя, - виноваты, что из наших ванн полезли, потому что мы их собирали для воды, а про вас даже не думали.
        - Они ещё и не думали, - говорят хором дождевики. - Нам обычно люди попадались, которые думать умеют, а эти какие-то неразумные.
        Пока они это говорили, из воды ещё пять дождевиков появилось, каждый из которых нам про нашу вину сообщил.
        - До этого всё ерунда была, - говорит Астя. - А вот это история так история. Вдруг они будут появляться, пока сезон дождей не закончится, а нам их выслушивай!
        - Давай, - говорю я ей, - уши закроем. Пусть молча появляются.
        Мы все уши закрыли, и дождевики тоже уши закрыли.
        - А вы чего, - кричит им Астя, - уши закрываете?
        - Нам, может, тоже не нравится, - говорят дождевики. - Но надо же что-то говорить, когда появляешься, а сразу ничего умного в голову не приходит.
        Тут как раз пятнадцатый дождевик появился, маленький такой, раз в десять меньше остальных, и внутри него, как в стакане с газировкой, пузырьки воздуха вверх-вниз гуляют, а к ладони его осенний лист прилип. Мы даже уши открыли послушать, как он ругаться будет.
        - Всё, - говорит дождевик. - Я самый последний и самый приличный, я даже ругаться не буду, и не ждите.
        Астя его на руки взяла и в карман комбинезона посадила - так он ей понравился.
        - Мне он тоже, может быть, понравился, - говорит Захар. - Только у меня такого подходящего комбинезона нету.
        А самый маленький дождевик говорит радостно:
        - Видимость нулевая! Местность сканирую! Направо - лес! Сзади - забор! Слева - тоже забор!
        - Надо же, - говорит Астя. - То ли это мы такой забор большой выстроили, то ли у нас о заборах неправильное представление.

        - Прямо, - говорит маленький дождевик. - Хижины!
        Тут все дождевики радостно закричали, что хижины.
        А я говорю:
        - Знаем мы эти хижины! Сверху крыша, по бокам стены, а внутри дождя нет.
        А Захар бежит впереди и говорит:
        - Это ты, Кимка, знаешь. А мне они могут казаться чудовищами с когтями, но я всё равно бесстрашно вперёд иду.
        Астя вполголоса говорит мне:
        - Очень красивый у тебя, Кимка, брат получился.
        - Брат как брат, - говорю я ей, и мы в это время к хижинам широкими шагами идём.
        - Ну не скажи, - говорит Астя. - Таких братьев ещё поискать надо, а он сам к тебе пришёл.
        Мы к одной хижине пришли, а она зелёная, вся растениями заросла, и крыша у неё из листьев. Выстроились мы полукругом - люди в центре, а дождевики по краям.
        - Там, - говорю я, - живёт кто-то, наверное, а мы так, без спроса явились, но нам не привыкать.
        Дождевики в ответ на это уселись прямо на землю и на хижину смотреть стали. А потом говорят:
        - Нет. В других хижинах ещё кто-то есть, а из этой все разбежались, потому что сезона дождей не любят. А когда сезон дождей закончится, назад вернутся и заживут лучше прежнего, пока следующий дождливый сезон не начнётся.
        Мы внутрь заходим, свет включаем и сразу чувствуем, как хорошо, что мы здесь, а дожди снаружи остались. В этой маленькой хижине ещё камин поместился, и хозяева специально для нас дрова перед камином положили. Когда огонь разгорелся, дождевики подтащили к камину кресла-качалки - как раз на всех нас кресел-качалок хватило. Нам с Астей и Захаром они так понравились, что, раскачиваясь, мы чуть ли не доставали головами до пола.
        - Здорово! - кричит Астя. - Вот это устройство для активного отдыха!
        А дождевики на своих креслах-качалках пассивно посиживают и ноги к огню вытягивают - греются. А я, пока качался, не сразу даже заметил, что они уменьшились сначала на одну пятую, потом на одну четверть, а когда до одной трети дошли, то я спросил:
        - Вам не кажется, что вы уменьшаетесь на доли?
        И даже раскачиваться прекратил, и Астя с Захаром тоже остановились. И им тоже стало заметно, что дождевики уменьшаются - прямо вместе с их медузами и водорослями.
        - А что, - говорят дождевики. - Сейчас испаримся, а потом снова выпадем. Сезон дождей всё-таки!
        И тут Асте маленький дождевик говорит из кармана:
        - Ты, Астя, меня водой поливай незаметно, чтобы я остался, а то надоел мне этот круговорот воды в природе, а поделать с этим сам я ничего не могу.
        Астя, продолжая раскачиваться, умудрилась его в огромную колбу с водой запустить, и теперь дождевик внутри колбы плавал вверх и вниз, и его было почти не разглядеть, только осенний лист мелькал.
        Смотрим - а дождевики все испарились уже, и только кресла покачиваться продолжают. И я говорю:
        - Давайте на разных креслах покачаемся, вдруг на них качаться неодинаково.
        И вот мы качаемся на креслах - то на одном, то на другом, то ложимся плашмя, чтобы на двух сразу, то я с Захаром на одном кресле покачаюсь. А Астя вообще стоя раскачивается - не страшно ей. И уже когда я проснулся, то подумал, что так мы здорово раскачивались, что я не заметил, как прямо на кресле заснул.
        - Вечно, - говорит Астя, - как в эти хижины зайдёшь, так в сон клонит, а без них можно по три года не спать.
        - Кто знает, - говорит Захар. - Может, это и полезно. Я, потому что знаю мало, так ничего сказать и не могу. Мне всего год исполнился, хотя выгляжу я на все десять.
        Я хотел ему что-то ответить, а потому стал подниматься. Только подняться не смог и снова в кресло упал. Смотрю, а мой паук, который к штанине прицепился давно уже, паутиной меня прямо к креслу приплёл и сидит на ней, довольный такой.
        - Давно я, - говорит он, - паутины не плёл, а тут что-то захотелось. Вечно, - продолжает он, - как в эти хижины зайдёшь, так паутину плести охота, а без хижин можно её года три не плести, а мух на лету ловить, у меня и навык имеется.
        Астя тогда паутину аккуратно сняла с меня и в угол дома перенесла, а паук говорит:
        - Ты, Кимка, не грусти, но я тут останусь. Очень уж мне нравится на паутине сидеть - больше, чем на штанине, а я почему-то думал, что наоборот. Заодно хозяева, когда вернутся, обрадуются, что хижина у них теперь такая обжитая.
        - А меня, - кричит из колбы маленький дождевик, - наоборот, заберите! Я в колбе не хочу всю жизнь просидеть!
        Пока мы дождевика из колбы вытряхивали, ко мне другой паук подполз, тоже мохнатый такой.
        - Ты, Кимка, - говорит паук, - разреши теперь мне у тебя на штанине повисеть. Потому что тот, в углу, уже всё, что надо в жизни понять, понял, а у меня ни в одном глазу, а их у меня восемь.
        - Залезай, - говорю я. - Я привык.
        - А я ещё нет, - говорит паук, а сам на штанину лезет. - Для меня всё в новинку.
        Выходим из хижины, а там как раз сезон дождей закончился и солнце светит. Всё вокруг зелёное, вымытое и от воды блестит. И хозяева хижины, радостные такие, домой возвращаются. Мы их как увидели, сразу подумали убежать куда-нибудь, и только Захар вперёд пошёл и рукой им помахал. А нам хозяева говорят:
        - Не пугайтесь, мы тихонько пойдём, сторонкой.
        - Вот ещё! - говорит Астя. - Идите прямо, и мы пойдём прямо и столкнёмся на нейтральной территории.
        Это она так говорит, чтобы показать, какая она смелая, а хозяева хижины тем временем нас сторонкой обходят. Только они обошли, как мне паук пищать стал:
        - Слышь, Кимка, за что тут держаться-то на твоей штанине?
        Я ему говорю:
        - За катышек держись, он там специальный.
        Пока мы это всё говорили, Захар так вперёд ушёл, что мы его полдня догоняли.
        - Люблю, - говорит он, когда мы поравнялись наконец-то, - вперёд уходить, а не люблю на месте топтаться, и назад ходить тоже не люблю. Только разве что я назад буду впереди всех идти.
        А я говорю:
        - Вот ты, Захар, так говоришь, а в это время впереди тебя ещё кто-то идёт, только ты его не видишь, потому что очень уж он далеко вперёд убегает.
        - Кто?! - крикнул Захар.
        - Не знаю, - говорю я. - Кто ж его видел, если он впереди всех всегда?
        Захар сорвался с места, и мы стали догонять того, кто впереди всех. Пробегаем мимо дяденьки какого-то, кричим ему на ходу:
        - Это вы впереди всех?
        А он нам:
        - Не, я прогуляться вышел и никого обгонять не собираюсь.
        И Захар тут останавливается и спрашивает:
        - А не видели того, кто вперёд меня убегает?
        Дяденька говорит:
        - Я, может, и видел, только он меня не заметил даже - так нёсся.
        Мы ещё быстрее побежали, и только когда нам на пути самокаты попались, смогли этого скорохода догнать. Астя так на самокате отталкивалась, что даже взлетала ненадолго - так лихачила. А этого, впередиидущего, мы сразу узнали, потому что он на всех был похож - и на Астю, и на меня, и на Демида с Заром, и особенно на Захара.
        - Догнали всё-таки, - говорит он. - А ведь я мог бы ещё сколько угодно бежать, и ни о чём бы вы не догадались. Не жизнь была - сказка, а теперь не сказка, а жизнь.
        Астя его спрашивает:
        - А ты кто такой вообще?
        - Я, - говорит бегун, - собирательный образ. В общем-то, я потому впереди иду, чтобы никто вас не испугался, когда вы появитесь.
        - А никто и не пугался, - говорю я.
        И мальчик этот на меня так выразительно смотрит.
        - Конечно, не пугался, - говорит он. - Как кто-то мог испугаться, если собирательный образ уже зафиксирован?
        И, пока он это говорил, Захар шаг вперёд сделал, и наш собирательный образ разревелся, как маленький. Спереди, сзади, сбоку стали подбегать люди и утешать его - кто лоскуток принесёт яркий, кто стёклышко, а некоторые петь пытались.
        Но мальчик всё равно слезами заливался, и тогда Астя сказала ему:
        - Ты не реви. У нас так не принято, - и он тут же успокоился.
        И Захар шаг назад сделал.
        Мальчик говорит спокойно:
        - Я, в общем-то, могу и рядом пойти, будете теперь на всех неожиданно набрасываться.
        А я неподалёку целое поле пшеничное увидел. И пшеница высокая такая, выше меня, даже если я на цыпочки встану. И я говорю:
        - Так нечестно, если кто-то раньше впереди шёл, а теперь сбоку ходить должен. Мы сейчас глаза закроем, и в пшеничное поле нырнём, и там уж пойдём куда получится.
        Мы с Астей и Захаром за руки взялись, а наш собирательный образ отдельно от нас встал; глаза зажмурили и в поле нырнули. И мы запутывали следы втроём, а мальчик один. А потом открыли глаза и стали просто по полю бегать, потому что здорово. А потом на пустую степь выскочили, а мальчик этот - за нами.
        - Я вас преследовал, - говорит он. - Мне понравилось. Теперь я за вами плестись буду, а то сколько можно вперёд бежать.
        Рукой нам помахал и отстал сразу же. А Астя говорит:
        - Грустно как-то без него.
        - Это потому, - говорю я, - что он эмоции нагоняет. То ревёт, то другие по нему грустят.
        - А теперь - радостно, - говорит Астя.
        - Это потому, - говорю я, - что у тебя, Астя, настроение слишком быстро меняется, потому что ты девчонка.
        Мы всё это на ходу говорим, а мимо дороги тянется доска объявлений. Мы их читать стали, а они то в стихах, то просто страницы из книг. Кто-то отчитывался о том, как ему не нравится пасмурная погода и что нужно сделать, чтобы она ему понравилась. Астя приклеила свой листочек и написала: «Привет, собирательный! Это объявление для тебя, потому что мы знаем, что ты следом идёшь. Ну как там, позади?» А я написал специальное объявление для Демида и Зара, потому что они тоже всегда поблизости.
        Астя нашла оторванное объявление и говорит хозяйственно:
        - Надо его клеем намазать, тогда оно снова держаться станет.
        И ищет, какой бы клей выбрать, потому что на специальной подставке у доски сотни разных тюбиков и банок. Астя трёхлитровую банку с ПВА выбрала и приклеивает чужое объявление намертво.
        А Захар, как всегда, вперёд ушёл и натолкнулся на объявление, где планеты сдавали в аренду или вообще дарили. Тычет пальцем в объявление и говорит, как маленький:
        - Хочу планету. Хочу планету. Хочу планету.
        - Тебе какую? - спрашиваю я. - Круглую или плоскую?
        - Мне, - говорит Захар, - с кольцами, и чтобы естественные спутники летали вокруг в большом количестве. И чтобы гравитация не сильная, и воздух, которым дышать можно. И на спутниках чтобы тоже воздух был. Но чтобы эти спутники так близко к поверхности Земли приближались, что можно было прыгать с одного на другой.
        - Надо же, - говорю я. - Вроде бы нигде не учился ещё, а уже такие познания в астрономии.
        - Это у меня врождённое, - говорит Захар. - Только я теперь так хорошо эту планету себе представил, что мне другую подавай, на эту мне уже неинтересно.
        - И я, - говорит Астя, - планету хочу, чтобы мы там были первыми поселенцами, и потом о нас легенды слагали.
        И какой-то человек говорит:
        - Сейчас-сейчас, я вас переправлю. Вы как - в аренду берёте или навсегда?
        - Нам только те планеты нужны, которые навсегда, - говорю я. - Нам временно ни к чему, от них грусть одна.
        И нас тут же перемещает куда-то - я только заметить успел, как этот человек на кнопочку нажал. И как прижмёт нас силой тяжести к поверхности нашей новой планеты, что я подняться не могу, ползком передвигаюсь.
        - Хорошая планетка, - сдавленно говорит Астя. - На ней, наверное, хорошо блины печь, они очень тонкими получатся. Или сок из яблок выжимать. Или монеты в блинчики раскатывать.
        Тут нас местные жители обступают со всех сторон и говорят:
        - А нам ничего, мы привыкли.
        Наклоняются и смотрят, как мы валяемся и подняться не можем.
        - Тяжело? - спрашивают.
        - Ну, непросто, - говорит Астя.
        - Как интересно, - говорят инопланетяне и смотрят, что Захар с трудом вперёд ползёт.
        А какой-то инопланетянин меня пальцем в спину тычет и спрашивает:
        - Тут болит?
        - Да нет, - говорю я с трудом. - Терпимо.
        Инопланетяне ладони потирают и говорят:
        - Ага, понятно, тогда мы сейчас на Асте попробуем.
        - Хватит в нас, - говорю, - пальцами тыкать! А то я как поднимусь!
        - Ха-ха-ха! - засмеялись по-инопланетному здешние жители. - Поднимутся они, посмотрите на них.
        Я с трудом сел, только голова у меня в плечи вжалась.
        - А у вас зато на планете растительности нет.
        Инопланетяне ещё больше руки потирают и говорят:
        - Это у вас на планете растительности нет. Вы же её купили, так что и мы теперь ваши навсегда.
        А один из инопланетян говорит:
        - Мы вообще большие шутники. Вот ещё много миллиардов лет назад шутили, на вашу планету какую-то клетку забросили, и вон как всё разрослось смешно. И вы даже повырастали, хотя до сих пор маленькие.
        Астя говорит:
        - Ага! Так это с вас всё началось!
        А инопланетяне только и повторяют:
        - Ага! Ага!
        Мы вокруг смотрим и не видим ни деревца какого захудалого, ни куста приземистого, ни даже травы стелющейся. Всё вокруг жёлто-коричневого цвета, и инопланетяне давно не мытые.
        - Сложно, - говорю, - вам, наверное, без природы.
        - Очень нелегко, - жалуются инопланетяне, а сами радостные. - Мы даже плачем по вечерам.
        Мы с ними разговариваем, а Захар уже метра на три вперёд уполз - так старается.
        - И даже птица не пролетит! - кричит из трёхметровой дали Захар.
        А инопланетяне нас на носилки закинули и тащат куда-то, а Захара ползти оставили, раз он такой быстрый. Качаемся мы с Астей в носилках, как в гамаке, а Астя прикрикивает инопланетянам:
        - Быстрее идите, раз вы привыкли здесь ходить!
        И в ответ на это инопланетяне смеяться стали и ещё больше замедлились. А потом и вовсе остановились, нас на землю выгрузили и смотрят, каково нам.
        - Ничего, - спрашивают, - не поменялось?
        - Да как-то одинаково, - говорю я.
        Инопланетяне закивали.
        - Теперь, - говорят, - мы понесём вас дальше всё показывать, чтобы вы убедились, что у нас на планете везде одно и то же.
        А Астя участливо спрашивает:
        - И что же, всегда так было?
        Инопланетяне говорят:
        - Было лучше. Но потом у нас экономический кризис настал, и стало хуже. Но мы договорились с одним землянином, чтобы он нашу планету продавал постоянно. И мы покупателям показываем, как у нас всё плохо, и назад возвращаем, а они и рады.
        - Лично мы, - говорю я, - никаких денег не платили, потому что мы к деньгам не привыкли.
        - Нам вас, - говорит Астя, - подарили, можно сказать.
        Инопланетяне тут смеяться перестали и забеспокоились.
        - Так нельзя, - говорят. - Мы не подарочные.
        - Ничего-ничего! - кричит подползающий Захар. - Нам подойдёт, мы не переборчивые.
        - И гравитация нам в самый раз, - говорит Астя. - Мне, может, змееподобность как девчонке идёт очень.
        - Вы какие-то неправильные, как-то вы не так думаете, - говорят инопланетяне, а потом кругом встали и совещаться начали.
        Ну мы тоже сползлись и переговариваться начали.
        Инопланетяне на нас посмотрят, а мы на них глянем. Они отвернутся - и мы отворачиваемся.
        И один инопланетянин подходит к нам так бочком, на корточки присаживается и шепчет:
        - А если мы вам секрет один расскажем, вы нам планету обратно подарите? А то мы очень переживаем, что наша финансовая схема не сработала.
        Мы сделали вид, как будто сильно сомневаемся и как будто эта планета нам нравится очень. Астя даже пыталась землю целовать, но я ей сказал, что неприлично.
        - Ну пожалуйста, - говорит инопланетянин.
        - Ладно уж, - говорим мы. - Дарим вам вашу же планету, дарите нам секрет.
        Инопланетяне снова засовещались, но громко.
        - Что ж это, - говорит один инопланетянин, - раз они уже нам планету вернули, то можно им и секрета не рассказывать?
        А второй говорит:
        - Можно им что-то другое рассказать, чтобы они подумали, что это секрет. А наш секрет себе оставить.
        - То-то, - говорит Астя, - у вас финансовый кризис и случился, что вы неправильно ресурсы расходуете и ведёте неделовые отношения со всеми подряд. А деловые отношения строятся на доверии и на всякой другой ерунде.
        - Хорошо, - соглашаются инопланетяне. - Тогда открываем вам секрет. А он в том, что у нас на самом деле природа есть, но не будем же мы всем покупателям это показывать. А то они назад возвращаться не захотят.
        Нажимают на какую-то кнопку, и нас сначала от земли отжимает, сразу легко становится, а вокруг появляются захудалые деревья, жалкие кустики и трава стелющаяся. А за ними - гигантские деревья, кусты безжалостные какие-то, и трава такая сочная, что глаз оторвать невозможно. Наливаются реки, ручьи, возникают горы, и ещё спутники появляются естественные, и каждый спутник - как маленький глобус, такой же зелёно-синий. А потом съедобным туманом всё застилает, и нам, чтобы друг до друга добраться, приходится путь прокусывать.
        - Интересно, - говорю, - у вас всё устроено. И что там у вас за проблемы с экономикой?
        - А! - говорят инопланетяне. - Ерунда! Главное, что у нас природа красивая! А теперь приготовьтесь, мы будем вас на планету вашу возвращать, чтобы вам тут слишком не понравилось. Да и мы к вам привыкать начали, уже хочется опять гравитацию сильную включить и посмотреть, как вы ползать станете на длинные дистанции.
        - Мы и сами домой хотим, - говорит Астя. - Мы так подолгу в гостях быть не привыкли.


        Она это ещё договорить не успела, а мы уже на землю перемещаемся. А как только на земле оказались, то нас сразу схватили - и в заточение. Мы, конечно, упирались, пинались и пытались сбежать, но наши похитители всё предусмотрели и держали нас на вытянутых руках. В темницу забросили и говорят:
        - Пока вы тут летали, мы подумали и решили, что вы опасные. Так что вы пока здесь посидите, заодно вам развлечение.
        Мы хотели доказать, что неопасные, но наши похитители ушли уже, громко топая. А один вернулся, к нам заглядывает и спрашивает:
        - Ну, как сидится?
        - Да не очень, - говорим мы. - Побег готовим.
        - Тогда не буду мешать, развлекайтесь, - говорит он и скрывается.
        Вокруг темно. В соседних камерах, наверное, Демид с Заром сидят. И так тоскливо стало, что Астя песню запела про то, как мы шли по шуршащему полю, и навстречу нам вышли трое, и все с разных сторон, и как нам от этого было весело. Пока Астя пела, Захар успел пятьдесят кругов по нашей темнице намотать.
        - Почва, - говорит, - в этой темнице хорошая, можно горох высаживать или малину. Только темно.
        А Астя говорит:
        - Давайте теперь по коридорам погуляем.
        Подходим мы к дверям темницы, а они даже не заперты. А за дверями охранник сидит и книжку смешную читает.
        - Что это, - спрашиваем мы, - у вас двери не закрываются?
        - Такая вот у нас неволя, - говорит он. - Всё на совести держится.
        Пришлось нам через окно убегать, потому что так вроде бы честно получилось. Астя потом ещё на верхушку башни, в которой мы сидели, по лестнице забралась и оттуда нам рукой помахала, а потом спустилась на землю и там тоже нам рукой помахала.
        - Это не значит, - говорит она, - что я ухожу куда-то. Это значит, что у нас совесть чистая.
        - Надо, - говорит Захар, - пойти туда, где не только совесть чистая, но и всё вокруг тоже незапятнанное.
        Мы только направились по Захаровой задумке, как навстречу нам толпа девчонок идёт. Все Астиного возраста, с дикими косичками, хвостиками. На нас грозно посматривают и только на Астю - ласково.
        - Стойте, пацаны! - кричат. - Ни шагу дальше.
        - Что-то чем дальше, тем опаснее, - говорю я. - Так на нас в конце концов и тигр напасть сможет, и даже безобидный хомяк.
        Я это говорю, а мы все, конечно, дальше идём, потому что нельзя отступать перед толпой девчонок. Только Астя притормаживать стала, а толпа девчонок - пятиться.
        - Вы всё не так делаете! - кричат девчонки. - Пусть Астя к нам идёт, а вы на месте стойте! Потому что Астя лучше всех, а вы, значит, Асти ничуть не лучше.
        Астя тогда совсем остановилась, и мы остановились.
        - Вы нас совсем запутали! - кричат девчонки.
        - Вы тоже! - кричим мы им.
        Толпа девчонок стала на месте топтаться, переступать с ноги на ногу и ныть.
        - А-а-а! - заревела одна девчонка. - Я себе всё не так представляла!
        А другая говорит:
        - А я себе вообще ничего не представляла, но тоже не так!
        А я им говорю:
        - Я лично себе вас вообще никак не представлял - и вроде ничего, спокоен.
        Тут девчонки загудели все хором, чуть на меня не набрасываются, и я только слышу:
        - Все вы, мальчишки, такие!
        Захар, конечно, вперёд шагает.
        - Мы разные! - говорит.
        А Астя в это время за моей спиной прячется и тихо шепчет про «спаси».
        - Ты чего, - спрашиваю я у неё, - трусиха такая, каких-то девчонок испугалась? Они к тебе доброжелательно настроены, не то что к нам с Захаром.
        - Ничего ты, Кимка, не понимаешь, - говорит Астя и ко мне прижимается.
        А девчонки все до единой рукой махнули, говорят:
        - А, как получится, так и получится! - и давай к Асте бежать.
        Кто руку ей стал жать, кто цветы дарить, а потом они стали нашу Астю в воздух подбрасывать.
        - И правда! - кричит Астя из воздуха. - Благожелательно настроены!
        А девчонки говорят Асте:
        - У нас есть про тебя стихи, песни, пословицы, легенды!
        - А про меня? - спрашиваю я, но девчонки в ответ только язык показывают.
        Астю уже на землю поставили и давай шушукаться с нею. Что-то болтают, ничего не разобрать, но Астя улыбается. А потом они все вместе шаг в сторону сделали, и Астя с ними. Потом ещё один шаг в сторону, и Астя шагает. И на меня смотрит печально так.
        - А помнишь, - кричу я в их сторону, - Астя, как мы с тобой в космос летали?
        - Помню, - грустно говорит Астя.
        А девчонки визжат:
        - Не слушай его, не слушай его!
        И так громко они завизжали, что Астя ладони к ушам приложила и к нам побежала.
        А я говорю:
        - Я тебе, Астя, ещё многое хотел напоминать.
        - А что мне напоминать, - говорит Астя, - если у меня память хорошая и я всё сама хорошо помню?
        - Мало ли, - говорю я, а сам с девчоночьего коллектива глаз не свожу.
        И они на Астю прощальным взглядом смотрят и говорят:
        - Мы будем помнить тебя вечно, пока память дырявая не станет, всё-таки мы девчонки.
        - Я тоже, - говорит Астя, а я её за рукав крепко держу.
        А Захар в это время уже вперёд шагает, потому что тоже помнит, что хочет пойти туда, где всё незапятнанное.
        Захар нас к морю привёл, а по морю в неизвестность тропинка тянется - вся изо льда. Только вокруг лето, деревья зелёные, и как эта тропинка на тёплой воде держится - непонятно. Мы по ней шагать стали, и она ничего так, крепкой оказалась. И, чтобы идти быстрее, заказали нашему волшебнику коньки. А волшебник у нас нежадный оказался, даже про Захара не забыл. На коньках получалось быстрее ехать. Только тропинка узенькая, а мы здорово разгонялись - так что к самому краю подъезжали, но вовремя сворачивали.
        И заехали мы так далеко, что берега уже не видно было. Только тропинка посередине, а вокруг - вода. И дельфины тропинку перепрыгивают, а за ними - акулы.
        Смотрим - впереди на тропинке человек сидит и костёр разжигает.
        - Чего это, - говорим мы ему, - костёр разводите?
        - Это, - говорит человек, - у меня такая идея, чтобы вам тропинку растопить, и вы дальше проехать не могли.
        - А это вам зачем? - спрашиваем мы.
        - Это мне ни за чем не надо, - обижается человек. - Это я просто так делаю, от души.
        Мы не стали ждать, пока у нас дорога прогорит, а в воду плюхнулись, переплыли пару метров и снова на тропинку вылезли. А там у края тропинки дети стоят в рубашках и шортах, держат флаги на палках и гордо в небо смотрят.
        - Не скучно, - спрашиваем мы их, - так стоять?
        - Нет, - говорят они. - Почётно. Хотя на самом деле нам и говорить ничего нельзя, это мы для вас исключение сделали.
        И мы ехали дальше по тропинке, а её уже не дельфины перепрыгивали, а тюлени, белые медведи и пингвины. И вообще тропинка стала расширяться, сильно похолодало, а потом и вовсе сплошной лёд вместо тропинки появился.
        - Давайте, - говорит Астя, - сквозь лёд смотреть, как там под ним рыба плавает.
        Пришлось расчистить Асте площадку, чтобы она смотрела себе на здоровье, но только ей ничего не видно было. А тут как раз полярники подходят, и видны только лица - так много на них одежды. Сначала одна группа полярников подходит, потом другая, за ними третья, а Асте хоть бы хны, потому что она сквозь лёд продолжает смотреть. Только Захар пытался дальше пройти, но полярники непроходимой стеной встали.
        Потом один решился и говорит:
        - Ты, Астя, нам скажи, что ты делаешь, а то мы от любопытства сгораем, хоть тут и не жарко.
        Астя оторвалась от своего зрелища и говорит:
        - Я на лёд дышу, чтобы ледники растаяли и экологическая катастрофа настала. Тогда все на неё обратят внимание наконец-то.
        - О, - уважительно говорят полярники. - У тебя много работы. Тогда мы пошли.
        И мы с Захаром следом за ними пошли. И Астя нас догнала.
        - А как же ледники? - спрашивают полярники.
        - Какая мне разница, где мне дышать, - говорит Астя. - Я вам где угодно катастрофу устрою.
        Тут из Астиного кармана дождевик как выскочит, и уже не из воды весь, а изо льда.
        - Наконец-то я не буду испаряться! - радостно говорит он. - Посади меня, Астя, на макушку, я буду смотреть, какая вокруг природа.
        - Ну какая там природа, - смущаются полярники.
        А мы с Астей смотрим - впереди директор нашей школы стоит и нам рукой машет.
        - Что это вы тут делаете? - спрашиваем мы его.
        А он говорит:
        - Я тут полярничаю потихоньку, чтобы никто не мешал. А то в школе как начну полярничать, все ругаются, надоело уже. Что такого - казалось бы, полярничает человек, и пусть себе полярничает, что такого…
        - Вы сильно-то не переживайте, - говорю я ему, - а то это вредно.
        - Да я ничего, - говорит директор школы и пот со лба стирает, хоть и холодно на улице, - я почти успокоился уже. Кстати, я вас помню вот такими маленькими, - и показывает рукой где-то сантиметров десять от земли, - а вот его, - и на Захара показывает, - только большим помню.
        - Я сам себя только большим помню, - говорит Захар.
        Полярники нас в сторону увели и говорят:
        - Мы вас, Кимка и Астя, ждали очень, потому что вы по растениям большие специалисты. У нас не растёт ничего, а хочется какого-нибудь леса или хотя бы одного деревца.
        Только он это сказал, как к берегу ледокол приходит, а с него спускается тётенька - та самая, что нас усыновить хотела. В вытянутых руках горшок с деревом держит, а сама слёзы льёт.
        Протягивает нам инопланетянина и говорит:
        - Никакие психологи, никакие психотерапевты, никакие консультанты, - и снова плачет.
        - Что, - спрашиваем, - никакие?
        - Убедить его не смогли, - говорит, - что он маленький ещё и должен дома быть. А он мне возражает, что уже совершеннолетний и должен обществу пользу приносить, хоть и не своему.

        - А ещё я говорил, - говорит инопланетянин, - что семью свою люблю и никогда о ней не забуду. Поэтому нечего реветь тут, прекращай.
        Мы на это смотрим и удивляемся, какие у них дружественные отношения, как они легко нашли общий язык. И тётенька нам говорит:
        - Он ваши координаты вычислил как-то, ну и мы прямиком на полюс.
        - Это очень хорошо, - говорю я, - потому что тут деревья нужны, а ни одного не растёт.
        - Ничего, - говорит инопланетянин. - Это дело как раз по мне. Я образумился и отпочковываться собираюсь, - и сразу же от горшка отделился и стал пальмой.
        - Ну ничего себе! - говорят полярники. - Такого мы даже не ожидали.
        Инопланетянин так обрадовался, что тут же из пальмы стал морошкой, а потом - грецким орехом.
        - Пойду я, - говорит тётенька, - поброжу по полюсу, вдруг тут кому-нибудь помочь надо. А потом вернусь и назад поеду, меня не повыраставшие ещё дети дома ждут.
        Только она ушла, как по тропинке, по которой мы пришли, один кремовый катится и возле меня останавливается.
        - Я, - говорит, - пришёл, чтобы тебе, Кимка, сказать кое-что, но не буду говорить, потому что на этом полюсе меня всё устраивает. Тут я множиться не буду. Наконец-то я нашёл большой и удобный холодильник, спасибо тебе, Кимка, огромное. Сейчас и остальные здесь появятся.
        И как посыпались кремовые с тропинки нашей - и нас, и полярников, которые деревьями любовались, чуть не снесло. Астя расставила руки, чтобы кремовые препятствия преодолевали, и они давай перепрыгивать через её руки. Толпа кремовых долго не заканчивалась. А потом мы смотрим - ими весь снег усыпан.
        - Это мы ещё не рассредоточились, - говорит один кремовый. - Мы постепенно расползёмся.
        Смотрим, а между кремовыми ходит караван верблюдов, маленьких таких, любопытных, и наш знакомый верблюд говорит:
        - Мы и сами не знаем, как здесь оказались, но вот так повезло. Нам здесь всё нравится, потому что на пустыню и похоже, и нет.
        Тут полярники опомнились и говорят нам:
        - Надо же, как с вашим приходом всё изменилось, мы даже достопримечательности вам показать не успели. Только боимся, что этих маленьких цвета сгущёнки белые медведи бояться будут, пока не привыкнут. Хотите что-нибудь сказать по радио?
        Мы сказали, что хотим, и нас привели в радиорубку.
        - Радио, радио, - говорим мы с Астей, а Захар следит, чтобы мы всё правильно говорили. - Если кто-то нас слышит, то мы на полюсе.
        - Слышим, - говорят нам, - только мы в соседней комнате сидим. А вот теперь если хотите что-то сказать миру, то давайте. Должны же мы за деревья вас отблагодарить как-то.
        Мы с Астей вздохнули поглубже и говорим:
        - Привет, мир, ты нам очень нравишься, только мы про это молчим.
        А Астя как закричит:
        - Бикфордов шнур!!! - и это, наверное, что-то означать должно.
        А я просто говорю:
        - Я Кимка, если кто ещё не знал. Если у нас где-то остались подопечные, то идите на Северный полюс, здесь всем почему-то нравится. Мы и сами не знаем почему - нам тут немного прохладно. Но, может быть, мы чего-то не понимаем. Рядом со мной стоит Астя, и она всегда со мной рядом стоит. А сзади меня - мой брат Захар. Но можно ещё подумать, что он не сзади меня, а спереди - это смотря с какой стороны земного шара смотреть. И ещё где-то неподалёку Демид и Зар, и это очень здорово, что где-то они всегда есть. Это всё я рассказал, если кому любопытно. А теперь я хочу к родителям нашим обратиться, если вдруг радио и по телевизору передают. Вы, когда у нас очередной брат или сестра родится, дайте знать, чтобы мы их назвать могли, мы к этому привычные.
        И Астя снова как закричит:
        - Перемирие!!!
        А мне шёпотом объясняет, что это она так миру сигналы посылает, о глубине которых и сама не догадывается.
        Тут нашу передачу прервали, и Астя говорит:
        - Какой ты, Кимка, был серьёзный, даже сам на себя не похож.
        А я говорю:
        - Я всегда на себя похож, даже когда серьёзный.
        И смотрю на Астю долго-долго, а у неё от мороза щёки красные и она почему-то улыбается. И я её мизинцем за мизинец схватил, как дурак, и сам улыбнулся. Тогда Астя сказала, что у меня щёки красные, а я сказал, что от мороза.
        Мы на улицу выходим, а там наши просветлённые уже на парашютах к полярникам спускаются. Нам руками машут и кричат с высоты:
        - Тоже развлечение! Просветлённым без него никуда, мы это недавно поняли!
        А Захар нам вдруг говорит:
        - Я же знаю, что вы сейчас с Астей дальше пойдёте. Но вы для меня слишком медленно ходите, поэтому я с другой стороны заходить буду, и посмотрим, кто быстрее.
        Мы тогда с Астей перешагнули через кремовых, поклонились просветлённым, помахали рукой полярникам и двинулись за полярные здания - туда, где ничего нет. Тут с Астиной макушки дождевик спрыгнул и говорит:
        - Я, Кимка с Астей, тут останусь, потому что тут так густонаселённо, что мне нравится.
        И паук с моей штанины говорит:
        - Ты, Кимка, не обижайся, но я к инопланетному дереву вернусь и паутину там сплету. Буду первым полярным пауком. Вдруг какую-то полярную муху поймаю - тогда прославлюсь сам по себе, а вы за меня порадуетесь.
        И вот мы уходим всё дальше и дальше. Кремовые ещё не рассредоточились, но их становится всё меньше. Мы прошагали мимо последнего кремового и, глубоко вздохнув, шагнули вперёд, где белым-бело и никого нет. Только ветер. И я представляю, как мы здорово смотримся сверху, особенно Астя в её красном комбинезоне.
        - Как хорошо, - вдруг говорит Астя, - что тебя, Кимка, Кимкой зовут.
        А я ей:
        - Ну и ты, Астя, тоже ничего.
        И дальше мы идём молча.
        А потом Астя говорит:
        - Как хорошо, Кимка, что мы всё идём, и идём, и никогда не останавливаемся.
        А я ей говорю:
        - Хватит уже сюсюкать, иди давай.
        И Астя не обижается, а наоборот, смеётся.
        И мне хочется смеяться в голос, но я держусь, потому что вокруг условия, приближенные к полярным. Но не выдерживаю и сам говорю:
        - Вот мы, Астя, и на верхушке планеты. Как тебе?
        - Очень, - говорит Астя, - ниспадающе.
        - И я так думаю, - говорю я.
        Но это мы только говорим так, а представляется нам совсем другое: большая планета внизу, и мы на верхушке, маленькие такие. Но про это разве скажешь в двух словах?
        И вдруг впереди какие-то люди стоят, а возле них - юрта, а вместе с ними - Захар.
        - Давайте, давайте, - говорят нам люди, - поторапливайтесь, а то шаман вас заждался уже. Третий год ждёт.
        - Какой это шаман? - спрашиваем мы.
        - А такой, - говорят люди, - к которому все идут, потому что он в центре Северного полюса, и потому очень важный.
        - Ладно, - соглашаемся мы. - Зайдём, посмотрим, что там к чему.
        - Только взвесьтесь сначала, - говорят люди. - Так положено, а то на выходе может быть всякое.
        Мы пожали плечами и на весы встали, которые прямо у входа в юрту стояли. Мы с Астей вдвоём взвесились - получилось семьдесят кило, по тридцать пять на каждого. А Захар всего на двадцать девять потянул.
        Заходим, а шаман сидит в юрте, обёрнутый в лоскутное одеяло, и греется.
        - В одеяле тепло, - говорит он. - А без одеяла холодно.
        И на нас смотрит пронзительно. А сам такой маленький, что кажется, будто подросток.
        - Рассказывай, Кимка, - говорит шаман.
        - Да что тут рассказывать, - пожимаю плечами я. - Всё нормально, идём, встречаются нам на пути всякие вроде вас. А мы и довольны.
        - По вам видно, - говорит шаман. - Вы вон даже меня здесь не надеялись встретить, а я тоже неожиданный.
        - Какой хороший шаман, - говорит Астя, а шаман в ответ на это чихает неожиданно.
        - Я, - говорит шаман, - от похвалы всегда чихаю.
        - Здорово это у вас получается, - говорю я, и шаман чихает ещё раз.
        - Хватит, - говорит, - Кимка, меня хвалить! Я вон тебя не хвалю, а ты даже лоскутным одеялом не обмотан.
        - Нам не выдали, - говорю я, но шаман только отмахнулся и дальше на меня смотрит.
        - Какой ты, Кимка, взрослый стал, - говорит он.
        - Чего это я взрослый? - спрашиваю я его.
        - Не знаю, - говорит шаман. - Наверное, потому что не бреешься, ходишь всегда заросший. Я про тебя всё знаю. И что ты сразу после школы в другой город уехал, хотел в институт поступить, но в первый год не поступил, а поступил только во второй год. А когда закончил, не по специальности стал работать, а по тому, что тебе интересно. А что там тебе интересно, я не знаю.
        - Ну неправда, - говорю я. - Я ещё не такой старый.
        - Я так вижу, - обиделся шаман. - А вот ты, Захар, совсем маленький ещё. Хочешь, я тебя побаюкаю?
        Захар к шаману подошёл и говорит:
        - Ладно, баюкайте, только не сильно, всё-таки я не малявка какая-нибудь.
        Тут Демид с Заром появляются, и Демид спрашивает:
        - А мы насколько выросли?
        - Вы такие, как передо мной стоите, - говорит шаман. - Вы постоянные.
        - Ну вот! - гневно крикнула Астя. - А про меня ничего не сказали! Про всех наговорили ерунды, а про меня промолчали! Как будто про меня говорить ничего не надо!

        - А что про тебя говорить? - удивился шаман. - Ты-то почти не меняешься, вон какая крикливая.
        И вот мы стоим, смотрим на шамана, а он Захара баюкает. И Захар кажется мне действительно маленьким, только-только научившимся говорить, и то еле-еле.
        - И что теперь будет? - спрашиваю я у шамана.
        - Да что угодно, - говорит шаман.
        - Даже лаборатория и мензурки? - спрашиваю я.
        - Странный ты, Кимка. Про лабораторию и мензурки вспоминаешь, а клепсидру не упоминаешь даже. Вообще, ты не слушай, что я тут наговорил.
        - Вы очень хорошо сказали, - говорю я, и шаман опять чихать принялся.
        - Ага, просто замечательно, - говорит Астя, и шаман чихнул так, что Захар подскочил и убаюкиваться перестал.
        - Да, неплохо вообще-то, - говорит Захар, и шаман успокоиться не может - всё чихает и чихает.
        - Нам так понравилось! - говорят хором Демид с Заром.
        - Да думай, Кимка, скорее, чего ты там хочешь! - говорит шаман и ещё несколько раз чихает. - Вы мне скоро тут юрту разнесёте! Тоже мне, посетители!
        Я говорю:
        - Вообще-то я хочу, чтобы было лето. А то всякий Северный полюс кого угодно заморозить может. Хочу, чтобы пустая степь, чтобы жарко, кузнечики поют, и мы в траве. И чтобы оттуда дальше пойти.
        И вот мы стоим в пустой степи, жарит солнце. Астя загорелая и в сарафане. Мы смотрим - вокруг никого нет. И дышим летним воздухом.
        - Интересно, - говорит Астя. - Если шамана тут похвалить, он в своей юрте чихать будет? - и тут же добавляет: - Хороший шаман, полезный.
        - Я, может, тоже таким буду, - говорю я. - Лет через двести.
        И вдруг на горизонте появляются люди - и справа, и слева, и спереди, и сзади. Они подходят всё ближе. И чем ближе они подходят, тем знакомее становятся. А потом мы их совсем узнаём:
        наших мам и пап, Астиных, Зара
        бабушек и дедушек
        волшебника
        соседей…
        Они идут и трубят в дудку - одну, по очереди.
        А когда останавливаются, то говорят нам:
        - Мы всё осознали и теперь хотим с вами идти.
        Наш папа добавляет:
        - Вообще-то нам сложно, но мы держимся.
        А мама говорит:
        - К нам там какой-то паук домой пробрался и паутину вокруг телевизора сплёл.
        А волшебник спрашивает:
        - Я не помню, у вас какие-то желания остались?
        - Остались, - говорю я. - Захар пусть не меняется, а меня с Астей, Демидом и Заром до семи лет откатите. А их, - и показываю на мам, пап и всех остальных, - до пяти, потому что мы их перевоспитывать будем. Шамана лет до десяти откатите, ему понравится.
        - А меня? - говорит волшебник.
        - До скольки хотите, - разрешаю я.
        - Тогда я до семи лет себя откачу, потому что перевоспитываться мне не хочется.
        Греет летнее солнце, на загорелых плечах шелушится кожа, но всё-таки мы снова какие-то новенькие. Я смотрю на Астю, как она переминается с ноги на ногу, и обнимаю её, потому что она классная девчонка, хоть и вредная.
        А Астя говорит:
        - Я, Кимка, ничего говорить не буду, потому что в таких случаях молчать полагается.
        - Молчи уж, - говорю я ей.
        А Захар уже далеко ушёл, и вот он идёт, широко размахивая руками, и кричит нам:
        - Давайте скорее! Я уже заждался!
        Но не останавливается и продолжает идти вперёд.
        Привет. Это снова я, Демид. Кимка всё правильно рассказал, но я хочу рассказать по-своему. Про то, что я видел. Про тех, кого я видел.
        А я видел их.
        Много.
        Подолгу.
        Они давно выросли из моих одёжек.
        Они спали, когда я рос.
        Они даже понимали меня, но я им был неинтересен.
        Я рисовал миры, а они видели каракули.
        Они говорили со мной, но не слышали ни слова из того, что я говорю.
        Они ругали меня, потому что умеют.
        Я путешествовал, а они не знали.
        Растворялись в телевизоре и засыпали снова.
        Потому что устали.
        Потому что взрослые.
        Взрослые.
        Но теперь-то всё будет по-другому.
        Для всех.
        Я знаю, Кимка постарается.