Снежный человек Александр Дорофеев
        Снежный человек
        Александр Дорофеев
        Снежный человек
        * * *
        Нам не повезло с нормальными безобидными городскими сумасшедшими, за которыми можно бегать по улице, всячески задирать, дразнить и приставать, слушая невнятную, пузырчатую болтовню.
        Зато имелся почти одомашненный снежный человек. Водовоз Колодезников. Конечно, не трехметровый великан, какие встречаются в особенно глухих местах, в горных и лесных. Ростом наш не вышел, - метр с кепкой, эдакий снежный лилипут. Однако по другим приметам - хоть куда!
        Зимой и летом ходил в шапке-малахае и бараньем тулупе, мехом наружу, напоминая старинный резной гардероб. Ни в жизнь не раздевался, даже когда мылся. Намыливался, не снимая кальсон и фуфайки. Но, судя по лицу, густо заросшему рыжей шерстью, весь был ровно мохнатый.
        От него слыхали два слова. «Во-оу-да!» - выл утробно, как матерый волчище, развозя по улицам воду в огромной железной бочке на низкорослой кобылке с бычьей головой. «Шало-пня!» - глухо ревел, будто лось, и щелкал кнутом, когда мы цеплялись за бочку, чтобы прокатиться. В общем, для снежного человека довольно разговорчив.
        Кроме нелюдимой лохматой кобылы по кличке Фугас, напоминавшей задумчивую белохвостую гну, другие домашние животные к нему не приближались. Кошки рыдали и теряли сознание, завидев бочку. Собаки чуяли и за версту обходили. Птицы же, напротив, повсюду летали за водовозом, садились на малахай, поклевывая чего-то, как санитары на диком зубре.
        Вадик Свечкин подглядел однажды, как водовоз ловил рыбу в ручье, - голыми лапами, точно медведь. Более того, поднимал на телегу свою бочку в пятьсот литров, будто заурядное полено. Может, была не полная.
        Никто не видел, где и как он наполняет эту бочку. Вода, редкого родникового вкуса, никогда не кончалась, будто бочка бездонна. Поговаривали, что на дне - алмазы, потому и вода живая. Целебная. И правда, водохлебы в нашем городке совсем не болели. Сразу умирали, когда время подходило, легко и без мучений. В аптеку если кто и заходил, один только водовоз Колодезников.
        Плодородная была вода. Польешь огород, помидоры и огурцы уродятся гигантами. Какие-то бугорцы и помигоры!
        К бочке Колодезников не подпускал. Сам черпал из нее тяжелым кованым ковшом-водохваткой и разливал по ведрам. Все же вода понемногу расплескивалась. Зимой бочка заледеневала. Над ней клубился пар.
        Когда становилась неузнаваемой, похожей на айсберг, и кобыла Фугас, как ни тужилась, не могла сдвинуть с места, водовоз брал зубило, бережно обкалывая лед. И появлялась прежняя, голая, как абрикосовая косточка. Колодезников вытирал ее насухо тряпочкой, как дорогой автомобиль.
        Частенько он уходил в лес. И, сколько мы ни выслеживали, растворялся меж деревьев, исчезал в чаще. А возвращался всегда с полным мешком за плечами. Кого собирал, чего ловил - неведомо. Полагали, что навещал родню, снежную, к примеру, бабушку, а в мешке - гостинцы. В том числе алмазы для бочки.
        Никто не знал, когда и откуда он появился. Вроде бы всегда жил, с незапамятных времен, на отшибе, в своей хибарке - с одним оконцем и дверью без крыльца. То ли сарай, то ли банька. Словом, берлога.
        Неподалеку от нее как раз раскинулся вытоптанный пустырь, на котором мы с ребятами играли в лапту.
        Какая услада - точно угодить палкой-лаптой по мячу, чтобы он упруго, со звоном и свистом, взвился в небо! Или словить его, если водишь в поле, одной рукой, почти не глядя, угадав полет, гася силу палочного удара, которая еще гудит в мяче. «Дропку поймал!» - орал тогда с восторгом, будто не мяч, а птица в кулаке. А что означает «дропка», - разрази гром! - не знаю. Может, и в самом деле есть такая прыткая птичка «дропка». Впрочем, поймал мяч с лету, вот тебе и «дропка», радуйся и голову не морочь…
        Играли помногу часов, до ночи. Иногда мяч выныривал из неровных мигающих сумерек прямо перед носом, не отклонишься, и так шибал, что светлее становилось. Или скрывался в траве, и тогда все ползали на коленках, шарили, как слепцы, находя лягушек и улиток, грибы, вроде дедовского табака, и яблоки, вроде конских. Самое неприятное, когда улетал к берлоге водовоза Колодезникова. Редко кто вызывался отыскивать впотьмах. Оставляли до следующего дня.
        Как-то старшеклассник Николай Подкорытин забил мяч лаптой под самую крышу, над тускло горевшим окном. Побежал вытаскивать, да и глянул с дуру в оконце. Ничего не разобрал, - так, вроде какие-то подушки повсюду, зеленые и голубые, - но вскоре у него начали пробиваться усы, а потом и борода. «Заразился», - шептались наши ребята.
        Всегда найдется человек, которому, как говорится, больше других надо. У нас в городишке известно, кто это таков - Курилов с автобазы. В каждой бочке затычка.
        Не давали ему покою алмазы. Курилов по пятам ходил за водовозом. Даже в аптеку, где тот взял зачем-то три подушки - кислородную и две водородных. Наблюдал Курилов за берлогой, целясь в окошко подзорной трубой, и много дней распутывал в лесу водовозные следы. Ползал и вынюхивал. Наконец, соорудил охотничью засидку, как на медведя.
        «Вот, баранки гну! - радовался про себя, поджидая. - Добуду камешки, верно говорю, и - к черту вонючую автобазу!»
        Упорный Курилов знает, где притаиться, - всегда с добычей. Услышал, как птицы слетаются - фырр-фырр! - на полянку среди бурелома. Пригляделся - и еле различил водовоза Колодезникова, такой он свой в лесу, точно пень или другая коряга, вроде птичьего гнезда. Бесшумно, будто пуганый зверь, собирал в мешок корешки, вершки, метелочки и каменья, на которые и смотреть-то лень.
        Глазам своим не поверил Курилов - столько сило-часов впустую! Однако не таков Курилов с автобазы, чтобы сразу сдаться, руки опустить.
        Темной, непроглядной ночью - выдаются такие ночи специально для злоумышленников - подкрался он к бочке, стоявшей под навесом у берлоги водовоза. Кобылка Фугас спала рядом, погрузив бычью голову в мешочек с овсом. Только белый хвост, как маятник, качался из стороны в сторону. Времени у Курилова было в обрез, это он точно знал, - водовоз дремал не более сорока минут в сутки.
        Курилов расторопно и тихо, как долгоногий комар-карамора, взлетел на бочку, нащупал крышку с хитрым висячим замком и принялся совать в отверстие один за другим ключи от разных автомобилей. Хитрый замок не ожидал, видно, настолько простого подхода и сдался на седьмом ключе.
        С трудом Курилов отвалил крышку, тяжелую, как люк канализации, и задохнулся. Такой повеяло небесно-лесной свежестью, что голова закружилась. Впрочем, у Курилова долго не кружилась. Он умел хорошо тормозить. Изловчился, скользнул босыми ступнями в бочку, где оказалось куда светлее, чем снаружи, и притворил за собой крышку.
        Воды было по колено. Нежно касалась и ласкала грубые куриловские ноги. Он пошарил пяткой там и сям, нащупав, как и ожидал, камешки. По всем ощущениям - алмазы! Набрал воздуху и нырнул. Показалось, что очень глубоко. Дно круто уходило вниз, теряясь в голубоватой дымке. Курилов не придал этому большого значения, поскольку голова стояла на тормозе. Привычный ныряла, распутыватель лески и выдиратель крючков из подводных зацепов, он не сомневался в успехе - только воздуху еще ухватить.
        Однако, выплыв на поверхность, все же удивился. Воды по горло, и местность совсем незнакомая. Курилов поднял руки, чтобы нащупать люк, но, увы, не дотянулся - высокая пустота над головой! А в голове - низкая. Так и побрел незнамо куда, на цыпочках, с поднятыми руками, будто сдаваясь неведомо кому.
        - Похоже, заплутал, баранки гну, - бормотал Курилов, вспоминая родную, милую автобазу. - Потерялся, верно говорю…
        Ранним утром, когда Колодезников выехал на работу, кобылка Фугас как-то странно фукала и фыркала. Скорее мычала - мгну, гну! Водовозу послышались даже отдельные слова - баранки, гну, заплутал! Хотя кобылка вроде уверенно трусила по знакомым городским улицам.
        Колодезников тпрукнул и строго подошел к голове. Но та поглядела такими невинными, прозрачными глазами, что совестно стало за подозрения. Навострив ухо, водовоз наконец, разобрал, что мычание из бочки. Приоткрыл крышку и увидел над водой большой белый цветок с заплывшими глазками - то ли лотос, то ли кувшинку.
        Конечно, это была сильно размокшая рожа Курилова, вся в корешках и травках. Да разве сразу сообразишь? Некоторые долгие секунды они глядели друг на друга. Курилову захотелось нырнуть, уплыть подальше, но вода, будто во сне, сгустилась, превращаясь в лед, сковала.
        - Шало-пня! - рявкнул водовоз и выдернул из бочки за ухо, как сорную водоросль, как чертов орех чилим, полигонум гидропипер, если по латыни.
        Водопьяный от корешков и вершков, пошатываясь, Курилов побрел к автобазе. Голова кружилась, и тормоза, похоже, отказали навсегда.
        Пару дней он отлеживался, переводил дух, а потом взялся, как говорится, за перо. Сроду не писал, даже в школе увиливал, а тут сел за стол и аккуратно накарябал - «Заявление». Подумал, вымарал и написал честно - «Донос».
        «Вода у гражданина Колодезникова поддельная. Набуробливает из подушек в бочку водород и кислород с лесной дурью. Две подушки водорода, одна кислорода - аж два о! - захлебывался Курилов. - Дует, шепчет, улыбается и сказки воде рассказывает, баранки гну! Требую взять анализы воды, бочки, у которой ни дна, ни покрышки, а в первый черед - самого водовоза! Тогда узнаете, верно говорю! Да и кобылу Фугаску испытайте, баранки гну, - кобыла ли она или не кобыла! А то хвостом время считает», - закончил и подписался - «Доброжелатель с автобазы».
        Участковый Федор Чур прежде с водовозом не сталкивался - у него в доме вода текла из крана. Дел вообще-то было немного, и он живо откликнулся на донос, вызвав Колодезникова повесткой.
        «Экая образина! - думал Федор Чур, разглядывая водовоза при ярком милицейском свете. - На человека мало похож. Обезьянья порода!» Достал блокнот из набедренной сумки, чтобы записывать показания, и начал издалека:
        - Почему на выборы не ходите?
        Наверное, слишком, очень издалека, поскольку за три часа пути в блокноте не появилось ни строчки. И не то, чтобы водовоз угрюмо запирался. В зеленоватых глазах читалось сочувствие и желание помочь, однако словами не подтверждалось.
        - Чего ж ты молчишь, скотина?! - спрашивал Федор Чур, еле сдерживаясь от грубых поступков и выражений. - Молчание усугубляет!
        Водовоз вдруг оскалился, как домашний пес, понявший шутку хозяина.
        - З-з-золото! - весело взвизгнул он.
        - Какое золото?! Где?! - подпрыгнул Федор. - Подкуп?!
        С выборов, понятно, сразу поворотили на золото, но с тем же результатом. День уже заканчивался, а в блокноте появились только два имени - собственно водовоза и его кобылы, которую звали на самом деле Фуга. А Колодезникова и того страннее - Ширварли.
        «Таких не бывает, - мыслил Федор Чур. - Кличка! - и сладко обмер. - Да он же иностранец! Языка не знает! Шпион и диверсант! Отвлекает диким видом, а сам травит народонаселение».
        - Я тебя выведу на чистую воду, - уверенно пообещал Федор, сажая Колодезникова за решетку.
        Оставшись один, водовоз чутко огляделся, будто в новой берлоге. Принюхался, раздвинул, как заросли камыша, металлические пруты ограды и вернул на место. Кажется, ему тут понравилось. Строго и ничего лишнего. Лежанка, пол да стены. И запах вполне дикий, звериный. Одно огорчало - вода в бочке заболела. «В каком омуте зачерпнул беса?» - раздумывал вроде бы водовоз Колодезников. Всю ночь он что-то бормотал, а под утро произнес отчетливо: «Все беды пропадут, в воду уйдут!» И задремал на сорок минут.
        Впрочем, и тридцати не прошло, как разбудили. Участковый Федор Чур пригласил зоолога Волкодава для экспертизы.
        Давно уже зоолог присматривался к водовозу, издали меряя на глазок, вдоль и поперек, его мощный лохматый череп. И теперь был очень возбужден, что можно вблизи и законно. Особенно интересовала мандибула, то есть челюсть водовоза. У Волкодава имелся специальный прибор мандибулометр, рассчитанный на грызунов и жвачных. Не терпелось проверить мандибулометр в настоящем деле.
        Для содействия Волкодав позвал тетю Мусю, ветеринара с кошачьим уклоном. В общем, собрался маленький консилиум.
        Они уселись на милицейских табуретках, привинченных к полу, и осматривали, покачивая головами, водовоза. За сероватыми лохмами, как в туманном сумеречном лесу, трудно было что-либо разобрать. Только сонные глазки проступали равнодушно, будто оконца в болоте.
        - А давайте-ка, коллеги, его побреем! - предложила тетя Муся, которая не терпела запущенность и меня-то заставляла стричься под полубокс раз в неделю.
        - Точно! - воскликнул Федор Чур, тронутый словом «коллеги». - Пора прояснить личность!
        Разыскал в сейфе среди немногих вещественных доказательств безопасную бритву и закостеневший обмылок с бороздой от веревки - орудия древних попыток самоубийства.
        Подумал о наручниках. Но водовоз охотно, как заждавшаяся прогулки собака под ошейник, протягивал участковому башку.
        Бритье не пошло гладко. Лезвие кое-как справлялось с жесткими волосами. Зоолог Волкодав то и дело совал пальцы, щупая череп. Да еще и тетя Муся лезла с дурацкими советами, - какие височки оставить, прямые или косые. Федор Чур измучался, ругая про себя милицейскую службу. Однако постепенно, хоть и с клочками волос, торчавшими там и сям, выявилось вполне лицо, похожее на человеческое.
        Федор Чур даже развел руками - сколько напрасных усилий! Ожидал открыть какую-нибудь особенную зверскую харю, и вот - такое разочарование. Морда как морда. Выглядел водовоз, конечно, странно, опустошенно, как дубрава после бури. Но еще и не таких видали!
        Между тем Волкодав с тетей Мусей приступили к обмерам. Зоолог диктовал, а Федор записывал в блокнот, не слишком понимая чего.
        - Кранео! - громко шептал Волкодав, прилаживая мандибулометр к голове водовоза. - Покров мозга очень велик, но соразмерен! На темени выпуклость вроде гребня!
        Федора сразу сбил с толку кран. Спросить было неловко, и он вдруг подумал: «Может, оттуда вся поддельная вода, из этого самого крана?»
        А Волкодав шептал все громче и громче, бегая туда-сюда пальцами по скелету головы, как пианист, играющий фугу.
        - Отсутствует языкоглоточный нерв! Блуждающий затерян! Зато есть три пары лишних, для неизвестных целей!
        - К тому же волчья пасть, медвежье ухо и заячья губа, - вымолвила, бледнея, тетя Муся.
        Когда они закончили и бритого водовоза вернули за решетку, Федор Чур, бегло проглядев записи в блокноте, прямо спросил:
        - Так он человек?
        - Ан-тро-по-морф-ный! - пропела тетя Муся одно слово, как целый романс. - Подобный человеку.
        - У меня дома поросенок тоже подобный. Разве что не говорит, - хмыкнул Федор. - Я хочу знать, какого он роду-племени, этот черепушник.
        - Ну, конечно, не из арийцев, - вздохнула тетя Муся. - Нет семи пядей во лбу! Верно, коллега?
        Волкодав рассеянно кивнул:
        - Да-да, всего семь сантиметров. Зато в плечах семьдесят - целый аршин.
        Федор Чур неведомо зачем обмерил себя пядью и обнаружил полное совпадение своих величин с водовозными. Провел рукой по голове - и выпуклость, вроде гребня, на темени!
        - Не из арийцев, говорите, - шмыгнул и дернул носом. - Попахивает расизмом!
        - Да что вы! Мы только об анатомии - о теле, о плоти! - оправдывалась тетя Муся. - Кто знает, что у него в душе?!
        - Похоже, потемки, - ухмыльнулся, оскалившись, Федор. - Ну, не людоед - и ладно. Нет состава преступления - надо выпускать.
        Тетя Муся насупилась, как девочка, лишенная половины эскимо.
        - Я бы еще пообследовала…
        Но участковый Федор Чур уже вышел из кабинета.
        - Все люди - братья! - сказал он Колодезникову. - Старшие и младшие. Иди отсюда, упрямый водовоз, да найди стоящее дело. От воды навару не густо!
        Водовоз Колодезников пошел домой, поеживаясь на ветру, - такой был бритый, как свежий спил бревна, только что годовых колец не заметно. Прежде всего глянул в бочку и увидал голое отражение, как кувшинку на воде. Нырнул, и был таков - только его и видели!
        Да нет! Это, конечно, для красного словца. На самом-то деле так и возит по сию пору воду в бочке. Снова оброс, как старый пень мхом, и не бреется. Годы отмеряет водами. По-прежнему мало разговорчив. Зато стал мягче, даже нежнее. Будто не снежный уже человек, а водяной.
        Вода в бочке выздоровела и других лечит. В наш городишко приезжают специально на воды Колодезникова.
        Даже Курилов с автобазы, наглотавшись той ночью, изобрел ни с того ни с сего универсальный ключ, который, правда, ничего не открывает и не закрывает. Это такой ключ - сам по себе. Из него чего-то струится, подтекает, а временами и бьет, как из хорошего фонтана.
        Старшеклассник Николай Подкорытин поступил в столичный университет и через год закончил.
        - Отчего ты так умен? - спрашивали профессора.
        - У нас вода такая! - отвечал усатый и бородатый. - Гидрохено, оксихено и, конечно, водовоз Колодезников.
        А откуда этот водовоз, какого племени или породы, снежный он человек или водяной, почему, в конце-то концов, Ширварли - не знаю, разрази меня гром! Да потому же, наверное, почему и «дропка». Пейте из его бочки, радуйтесь, голову не морочьте, и концы в живую воду.