Три счастья. Книга для детей и взрослых Артур Конан Дойл
        Константин Майевич Калмык
        Веселые и занимательные, познавательные и поучительные эпизоды взросления детей знаменитого создателя Шерлока Холмса - увлекательное и полезное чтение и для детей, и для родителей. Эта замечательная книга покажет и детям, и родителям пример того, как можно создать свое собственное, уникальное счастье.
        Артур Конан Дойл
        Три счастья. Книга для детей и взрослых
        
* * *
        Предисловие
        Веселые и занимательные, познавательные и поучительные эпизоды взросления детей знаменитого создателя Шерлока Холмса - увлекательное и полезное чтение как для детей, так и для родителей. Конан Дойл отличался талантом не только писателя, но и воспитателя, придумывая для своих сыновей и дочери целые сказочные миры, описанные им позже в этой книге.
        Удивительно, но знаменитый писатель оказался действительно блестящим педагогом: каждый из его детей прожил яркую и насыщенную жизнь. Вместе со своей второй женой Джин Леки, семейное прозвище которой было леди Солнышко, писатель создал счастливую семью с двумя сыновьями и дочерью.
        Став взрослым, старший сын Денис Перси Стюарт (1909 -1955) (семейное прозвище Парнишка) читал лекции в США на тему «Война и христианство». Был женат на грузинской принцессе Нине Мдивани (ок. 1910 -1987).
        Второй сын по прозвищу Толстик - Адриан Малколм (1910 -1970) служил во флоте, увлекался ездой на гоночных машинах. Он не только стал биографом отца, но и написал ряд рассказов о приключениях Шерлока Холмса на основе только упомянутых дел великого сыщика в произведениях А. Конан Дойла, но не описанных им самим. Эти рассказы были изданы в 1954 году в сборнике «Подвиги Шерлока Холмса» (The Exploits of Sherlock Holmes). Также им была написана книга о своей удачной попытке поймать живую тигровую акулу для Музея естественной истории Женевы.
        Дочь писателя Лина Аннетт Джин Конан Дойл, леди Бромет (1912 -1997) по прозвищу Крошка была известна прежде всего как Джин Конан Дойл. В течение тридцати лет она служила в Женском отряде Военно-воздушных сил Великобритании. Во время Второй мировой войны Джин воевала в отделении воздушной разведки и ко времени отставки стала командором (самое высокое звание для женщины-офицера в ВВС Великобритании). В 1963 году удостоена ордена Британской империи. До 1966 года она служила почетным адъютантом у Королевы Елизаветы II. Леди Бромет она стала, выйдя замуж за маршала авиации в отставке сэра Джеффри Роудз Бромета (1891 -1983). Ее муж был также вице-губернатором острова Мэн.
        Дети писателя стали счастливыми и состоявшимися людьми благодаря труду и времени, потраченному родителями для создания неповторимой атмосферы детства. Эта замечательная книга покажет и детям, и родителям пример того, как можно создать свое собственное, уникальное счастье.
        ТРИ СЧАСТЬЯ - КРОШКА, ТОЛСТИК И ПАРНИШКА
        От автора
        Эта небольшая повесть является попыткой изложить на бумаге впечатления от скоротечных, постоянно сменяющих друг друга периодов детства, которые столь же мимолетны, сколь и бесконечно очаровательны. Никакому воображению, даже самому резвому, не под силу их выдумать, так что, пожалуй, единственная задача автора состояла в том, чтобы выбрать наиболее яркие из картин и придать им некую хронологию. Среди реплик персонажей едва ли найдется фраза, которую автор не взял из реальной жизни. Если возникнут возражения, что в повествовании не содержится ничего необыкновенного или выдающегося и что все трое маленьких героев обладают чертами характера, свойственными детям их возраста, автор не станет оспаривать обоснованность и справедливость подобной критики. Наоборот, он с радостью признает, что ему удалось объективно и без прикрас описать ту дивную пору в жизни каждого человека, когда все его мысли искренни и чисты. Мне хочется верить, что в Англии очень много таких детей, и все, кто их любит, с доброжелательной снисходительностью увидят их на страницах этой повести такими, какие они есть.
        Некоторые из предлагаемых читателю зарисовок несколько лет назад уже публиковались в сборнике рассказов «Внимание, опасность!». Теперь, после добавления нового материала, они представляют собой единое повествование, связанное общей нитью.

    Артур Конан Дойл Кроуборо, 22 августа 1923 года
        Разговор о детях, змеях и зебу
        АРТУР ЭЛСЛИ. ЗОЛОТОЕ ВРЕМЯ
        Эти небольшие истории называются «Три счастья», но на самом деле речь идет об одной семье - все зависит от количества персонажей в каждом рассказе. Вот полноватый и несколько неуклюжий Папа, хотя у него очень хорошо получается играть в индейцев. Разумеется, когда он этого захочет. Тогда он становится «великим вождем племени Охотников за Скальпами». Есть еще леди Солнышко. Это взрослые, так что мы их особо в расчет не берем. Остаются трое, которых надо как-то различать в нашем повествовании, хотя по характеру они столь же не похожи друг на друга, сколь разнятся все люди по своей красоте и чистоте помыслов. Самый старший из них - восьмилетний мальчик, которого мы назовем «Парнишка». Если представить себе маленького рыцаря во плоти - он перед вами. Душа его бесстрашна, бескорыстна и чиста, она как будто ниспослана Богом на грешную землю в назидание другим. Обитает эта душа в теле высоком, изящном и хорошо сложенном. Парнишка ловок и проворен, его голова и лицо напоминают ожившее изображение юного греческого бога, а взгляд наивных и вместе с тем мудрых серых глаз навсегда покоряет ваше сердце. Он
очень стеснительный и не старается блеснуть перед посторонними своими способностями. Я уже говорил, что Парнишка бескорыстен и храбр. Когда начинаются обычные пререкания, что надо идти спать, а спать вроде еще рано, он встает, степенно произносит: «Я ложусь спать» - и уходит. У младших есть еще несколько минут на возню, пока старшего купают на ночь. Что же до храбрости, то он становится воплощением Ричарда Львиное Сердце, когда ему выпадает возможность защитить кого-то или оказать помощь. Как-то раз Папа рассердился на Толстика (мальчика номер 2) и, надо признаться, не без причины, отпустил ему легкий подзатыльник. В следующее же мгновение Папа получил удар где-то в районе пояса. На него негодующе смотрело маленькое покрасневшее лицо, моментально превратившееся в копну каштановых волос, когда удар повторился. Никто, даже Папа, не смеет бить младшего братика. Таков Парнишка, добрый и бесстрашный.
        ПАРНИШКА. ФОТОГРАФИЯ
        А вот Толстик. Ему почти семь, и редко когда встретишь лицо, как у него: круглое, пухленькое, со смешными ямочками, с парой плутоватых серо-голубых глаз. Они почти всегда сияют и искрятся, хотя бывает, что взгляд его становится печальным и серьезным. В характере Толстика есть черты взрослого человека, его юной душе свойственны основательность, сдержанность и рассудительность. Но внешне он мальчишка как мальчишка, озорник и проказник. «Я сейчас буду шалить», - иногда заявляет он, и его слова не расходятся с делом. Толстик любит, понимает и сочувствует всем живым существам. Ему чем они безобразнее и противнее, тем лучше, и относится он к ним нежно и покровительственно, что, похоже, исходит от какого-то тайного внутреннего знания. Однажды его застали за тем, как он подносил масленку к крохотному ротику пойманного слизняка, чтобы «узнать, любит ли он масло». Толстик умудряется находить живность всегда и везде. Оставьте его на ухоженной до блеска садовой лужайке, и очень скоро он принесет вам тритона, жабу или огромную черепаху. При этом никто и ничто не заставит его причинить им какой-то вред.
Наоборот, он, как ему кажется, просто их «немного угощает», а потом водворяет на прежнее место. Один раз он даже нагрубил леди Солнышку, когда та строго-настрого наказала, что гусениц надо давить, как только увидишь их на капусте. Никакие объяснения, включая те, что гусеницы вредят так же, как «немцы-перцы», не могли примирить его с мыслью убить что-либо живое.
        У Толстика есть преимущество перед Парнишкой. В нем нет и тени застенчивости, и он мгновенно сходится с людьми, кто и откуда бы они ни были, завязывая разговор фразами типа «А твой папа знает боевой клич?» или «А за вами медведь когда-нибудь гнался?». Мальчишка он добродушный, но иногда становится воинственным. Тогда он хмурит брови, прищуривает глаза, его пухлые щечки краснеют, губы вытягиваются, обнажая желтоватые зубы. «Я неистовый Свонки!» - провозглашает он. Это из его любимой книжки о викингах «Эрлинг Храбрый», которую Папа читает ему на ночь. Когда Толстик настроен по-боевому, он может одолеть даже Парнишку, главным образом потому, что его старший брат слишком благороден и великодушен, чтобы дать младшему серьезный отпор. Если хотите узнать, на что в действительности способен Толстик, - наденьте ему перчатки и напустите на Папу. Иногда, когда эти ураганные налеты достигают цели, Папа перестает добродушно ухмыляться, и ему приходится сползать с табуретки, чтобы уклониться от них.
        ТОЛСТИК. ФОТОГРАФИЯ
        ФРЕДЕРИК МОРГАН. НЕ ДОСТАТЬ
        Если у Толстика есть какая-то скрытая сила или талант, то как они проявляются? Разумеется, в его воображении. Расскажите ему что-нибудь, и он полностью погрузится в вашу историю. Он сидит смирно, его круглое румяное лицо становится неподвижным, а глаза ни на секунду не упускают рассказчика. Он впитывает все, что необычно, таинственно или увлекательно. Парнишка - неугомонная и непоседливая душа, он редко когда на месте усидит. Но Толстик полностью поглощен настоящим, если слышит что-то интересное. По росту он на полголовы ниже брата, но более плотный, этакий крепыш. Одна из его отличительных черт - сильный и звонкий голос. Если он бежит к вам, вы узнаете это задолго до того, как он появится. Благодаря своему природному дару, помноженному на смелость пополам с дерзостью и говорливостью, он почти всегда и везде становится заводилой, а Парнишка, слишком благородный, чтобы унизиться до зависти, довольствуется ролью одного из веселых восхищенных слушателей.
        И наконец, Крошка - изящное и хрупкое, словно фарфоровая кукла, и вместе с тем проказливое создание пяти лет от роду, прелестное, словно ангел, и загадочное, словно омут или глубокий колодец. Мальчишки - всего лишь мелкие сверкающие пруды по сравнению с этой девочкой и ее сдержанностью и отстраненной замкнутостью. Вы можете знать мальчиков как облупленных, но никогда с уверенностью не скажете, что так же знаете девочку. В ее хрупком маленьком тельце заключено что-то очень сильное и мощное. Ее сила воли поистине потрясающа. Ничто не в состоянии ее поколебать, а уж тем более сломить. Повлиять на нее можно лишь теплыми словами и ласковыми уговорами. Ребята ничего не могут сделать, если она что-то по-настоящему решила сделать. Но это лишь тогда, когда она действительно стоит на своем, что случается весьма редко. Как правило, она ведет себя тихо, несколько замкнуто и в то же время дружелюбно, очень живо следя за всем происходящим, не принимая, однако, в нем почти никакого участия, разве что загадочно улыбнется или лукаво посмотрит. И вдруг восхитительные серо-голубые глаза сверкнут из-под темных
бровей, словно нешлифованные алмазы, и Крошка засмеется так искренне и заразительно, что остальные просто не смогут не рассмеяться ей вслед. Они с Толстиком большие друзья, но тем не менее между ними постоянно происходят «семейные ссоры». Как-то вечером она даже не упомянула его в молитве, сказавши «Господи, благослови» всем, но только не Толстику. «Ну же, ну же, ты должна!» - уговаривала ее леди Солнышко. «Ну ладно, Господи, благослови гадкого Толстика!» - снизошла, наконец, Крошка, упомянув перед этим кошку, козу, любимых кукол и свою Ригли.
        Что действительно странно, так это ее любовь к Ригли. Ученому уму здесь есть над чем подумать. Это старая, выцветшая, облезлая подушка с Крошкиной кроватки. И все равно, куда бы Крошка ни шла, она берет ее с собой. Все ее игрушки, вместе взятые, никогда не заменят ей Ригли. Если вся семья собирается на пляж, Ригли тоже едет. Крошка не может уснуть, не обняв этот нелепый узелок. Если она идет в гости, она обязательно берет с собой это тряпичное недоразумение, высунув из сумки один конец наружу, чтобы «дать ей подышать свежим воздухом». В каждом периоде детского возраста наблюдательный философ может увидеть этапы развития рода человеческого. От новорожденного младенца, обнимающего бутылочку с молоком, можно воссоздать всю эволюцию человечества. Можно ясно проследить пещерного человека, охотника, земледельца. Что же тогда представляет собой Ригли? Идолопоклонство, поклонение фетишу и ничего более. Дикарь выбирает какой-нибудь самый невероятный пред мет и поклоняется ему. Наша милая дикарка поклоняется своей Ригли.
        Ну вот, мы описали нашу маленькую троицу настолько, насколько досужее перо способно изобразить малышей с резвым воображением и полных всевозможных причуд и фантазий.
        Сейчас представим себе летний вечер. Папа сидит в кресле и курит, леди Солнышко где-то рядом, а наши юные герои беспорядочно возятся на медвежьей шкуре у незажженного камина, пытаясь разрешить свои животрепещущие проблемы. Когда они заняты какой-то новой идеей, это очень похоже на игру котят с мячиком. Сначала каждый ударит его лапкой, а затем все гурьбой бросаются за ним вдогонку. Папа почти не вмешивается, разве что когда его попросят что-то объяснить или опровергнуть. Он всегда занимал мудрую позицию, притворяясь, что чем-то занят. Тогда дети ведут себя естественнее и раскованнее. Но на этот раз они обратились непосредственно к нему.
        ФРЕДЕРИК МОРГАН. ВОЗЛЮБЛЕННЫЕ
        - Пап, а пап? - начал Толстик. - Да, мой мальчик. - Как ты думаешь, розы нас узнают? Толстик, несмотря на свое озорство и капризы, смотрел на Папу таким наивным, чистым и невинным взором, что поневоле казалось, что именно ему тайны природы более близки, чем всем остальным. Папа, однако, в тот вечер был настроен материалистически.
        - Нет, малыш. Как же они нас узнают?
        - А вот большая желтая роза у самой калитки узнает меня.
        - С чего ты взял?
        - Потому что вчера она мне кивнула. Парнишка залился смехом.
        - Да это просто ветер, Толстик.
        - Нет, не ветер, - убежденно возразил тот. - Не было ветра. Крошка была там. Скажи, Крошка?
        - Лоза нас узнала, - веско сказала Крошка.
        - Животные нас узнают, это да, - заявил Парнишка. - Но они бегают и издают разные звуки. А розы нет.
        - Не нет, а да. Они шелестят и шепчутся.
        - Лозы шепчутся, - вторила Крошка.
        - Но это же не живой звук. Этот как ветер шумит. Вот наш Рой - он лает, и каждый раз по-разному. Вот ты представь, что все розы на тебя лают. Пап, расскажи нам о животных, а?
        Это один из периодов детства, возвращающий нас в далекое первобытное прошлое с его жадным и неисчерпаемым интересом к окружающему миру, и в первую очередь к животным. В нем слышится отголосок тех долгих темных ночей, когда древние люди сидели у костра и всматривались во тьму, благоговейным шепотом рассказывая друг другу о непонятных и страшных существах, с которыми они боролись за главенство в мире. Дети обожают пещеры, костры, походную еду и рассказы о животных. Это все эхо давно ушедших времен.
        - Пап, а какое самое большое животное в Южной Америке? Папа усталым тоном:
        - Ну, я не знаю…
        - Может, слон, а?
        ЖАК АРАГО. ИНДЕЕЦ, ОХОТЯЩИЙСЯ НА ЯГУАРА
        - Нет, малыш. В Южной Америке они не водятся.
        - Тогда носорог?
        - Нет, их там тоже нету.
        - Пап, а кто тогда там водится?
        - Ну, скажем, ягуары. Они, по-моему, там самые большие.
        - Значит, они десять метров в длину.
        - О нет, мой мальчик! Ягуар чуть больше двух метров вместе с хвостом.
        - А вот в Южной Америке есть питоны десять метров длиной.
        - Это не то, это змеи.
        - Пап, а как ты думаешь, - спросил Толстик, очень серьезно глядя на отца большими серыми глазами, - есть питоны в пятнадцать метров длиной?
        - Нет, мой мальчик, я о таких не слышал.
        - Может, и есть, только ты не слышал. А вот если бы такой был в Южной Америке, мы бы узнали?
        - Если бы был, то, наверное, узнали.
        - Папа, - начал Парнишка, с увлечением включаясь в перекрестный допрос, - а может удав проглотить мелкое животное?
        - Ну конечно, может.
        - А ягуара может?
        - Вот тут не знаю. Ягуар очень большой.
        - Ну, а ягуар может проглотить удава? - поинтересовался Толстик.
        - Дурачина ты, - ответил Парнишка. - Если ягуар в длину два метра, а удав десять, то удав в него не поместится. Как же он его проглотит?
        - Он его обкусит, - возразил Толстик. - Оставит кусочек себе на ужин и еще один на завтрак. Слушай, пап, удав ведь не сможет проглотить дикобраза, а? У него же тогда горло разболится.
        Заливистый хохот и долгожданная передышка для Папы, углубившегося в газету.
        - Пап!
        Полностью покорившись судьбе, он опускает газету и разжигает потухшую трубку.
        - Что, мой мальчик?
        - А какую ты видел самую большую змею?
        - Ну вот, опять змеи! Я устал от них.
        Но дети от них никогда не устают. Снова отголоски прошлого, поскольку змеи были злейшими врагами первобытных людей.
        - Папа из змеи суп варил, - объявляет Толстик. - Расскажи нам про змею, а?
        Детям больше всего нравится, когда исто-рию им рассказывают по четвертому или пятому разу, ведь тогда они могут поправлять рассказчика и уточнять подробности.
        - Ну, значит, поймали мы гадюку и убили ее. Нам нужен был скелет, и мы не знали, как отделить мясо от костей. Сперва мы хотели зарыть ее в землю, но это было бы слишком долго. Потом мне пришла мысль выварить змею. Я раздобыл большую старую банку из-под тушенки, мы положили туда гадюку, залили водой и поставили на огонь.
        - И повесили на крюк, да?
        - Верно, на крюк, как в Шотландии вешают котелок с кашей. Только-только змея потемнела и сделалась бурой, как тут вошла жена фермера и кинулась глянуть, что мы там варили. Увидев гадюку, она решила, что мы собираемся ее съесть. «Ах вы, черти полосатые!» - закричала она, подхватила жестянку подолом фартука и выбросила в окно.
        Новые взрывы заливистого хохота. Толстик без конца повторял «черти полосатые, черти полосатые», так что Папе пришлось угомонить его, легонько стукнув газетой по затылку.
        - Пап, расскажи еще про змей, - попросил Парнишка. - Ты когда-нибудь видел страшную ядовитую змею?
        - Которая укусит, и через пять минут ты почернеешь и умрешь, - добавил Толстик. Это было самое ужасное, что он мог себе вообразить.
        ЖАК АРАГО. ОХОТА НА ПИТОНА
        - Да, видел я разных тварей. Однажды в Судане я задремал, лежа на песке, и когда открыл глаза, увидел что-то ползучее, похожее на огромного слизняка с короткимитолстыми рожками, сантиметров тридцать длиной. И это что-то уползало от меня.
        - А что это было, пап? - Шесть любопытных глаз буквально впились в него.
        - Это была ящерица-шипохвост Думаю, ты бы и вправду умер через пять минут, Толстик, укуси она тебя.
        - Ты убил ее?
        - Нет, она исчезла прежде, чем я сумел ее достать.
        - Пап, а что страшнее, змея или акула?
        - По мне, так обе страшны!
        - А ты когда-нибудь видел, как акулы съели человека?
        - Нет, малыш. Но однажды акула меня чуть не съела.
        - Ух ты! - ахнули все трое.
        - Я сглупил и принялся плавать вокруг корабля, а в тех местах везде шныряют акулы. Я уже взобрался на палубу и вытирался, как увидел высокий акулий плавник совсем рядом с бортом. Она, видать, услышала всплески и подплыла, чтобы напасть на меня.
        ЖОРЖ-ЛУИ ДЕ БЮФФОН. ЗЕБУ
        - Пап, а ты испугался?
        - Да, меня аж озноб пробил. - Папа умолк, вспомнив африканские золотые песчаные пляжи и ревущие волны прибоя с изящными изгибами белоснежной пены на гребнях.
        Но дети не любят молчание.
        - Папа, а зебы кусаются? - спросил Парнишка.
        - Не зебы, а зебу. Ну, они же ведь коровы. Нет, не кусаются.
        - Но зебу может боднуть рогами.
        - Верно, может.
        - А скажи, зебу может победить крокодила?
        - Ну, я бы поставил на крокодила.
        - А почему?
        - А потому, малыш, что у крокодила большие острые зубы, и он просто съест зебу.
        - А если зебу незаметно подкрадется и боднет его?
        - Ну, тогда одно очко в пользу зебу. Но один тычок рогами не причинит крокодилу вреда.
        - Ну, не причинит, и что? Но зебу-то не отступит. Крокодилы ведь живут на песчаных отмелях, так? Зебу обоснуется рядом с отмелью, так чтобы крокодил его не заметил. Вот и будет зебу подкрадываться и бодать его. Тогда-то одолеет он крокодила, а?
        - Ну, может, и одолеет.
        - А сколько времени надо зебу, чтобы победить крокодила?
        - Мм, это зависит от того, как часто его будут бодать.
        - Ну, а если каждые три часа, а?
        - Ой, надоели мне эти зебу!
        - Так скажет крокодил! - крикнул Парнишка, хлопая в ладоши.
        - Пожалуй, я соглашусь с крокодилом, - произнес Папа.
        - Пожалуй, всем детям пора спать, - вторила ему леди Солнышко, и в полумраке тут же показался белый передник няни.
        О крикете
        АНРИ РУССО. ИГРОКИ В ФУТБОЛ
        На первом этаже ужинали, а все послушные дети давным-давно должны были видеть десятый сон. И все же сверху раздавался странный шум.
        - Это что еще такое? - поинтересовался Папа.
        - Это Парнишка играет в крикет, - ответила леди Солнышко с проницательностью, свойственной всем матерям. - Он встает и гоняет мячик. Надо бы тебе с ним серьезно поговорить, ведь он же недосыпает.
        Папа отправился наверх с твердым намерением быть строгим и непреклонным, и уж верьте слову, он может быть строгим, когда захочет! Поднявшись по лестнице, он услышал, что шум не стих, поэтому он на цыпочках прокрался по коридору и заглянул в приоткрытую дверь.
        В комнате было темно, горел лишь маленький ночник. В полумраке Папа разглядел тонкую гибкую фигурку в белой пижаме. Посреди детской она делала маленькие шажки и махала рукой. - Ага-га! - воскликнул Папа. Белая фигурка ринулась к нему.
        - Ой, пап, как здорово, что ты пришел!
        Папа почувствовал, что быть строгим не так-то легко.
        - Значит, так! Быстро в кровать! - произнес он с наибольшей суровостью, какую только смог разыграть.
        - Хорошо, пап. Только вот посмотри, а? - Парнишка прыгнул и грациозно взмахнул рукой, описав круг. Папа когда-то был заядлым крикетистом и оценил это с чисто спортивной точки зрения.
        - Неплохо, Парнишка. Я сам люблю высокий замах. Почти как у Споффорта.
        - Ну, пап, ну, расскажи про крикет!
        Папу усадили на край кровати, а белая фигурка нырнула под одеяло.
        - Да, да, про крикет! - донеслось из угла, где Толстик уже восседал на своей кроватке.
        - Ах ты, шалунишка! Я-то думал, ты спишь. Сейчас нельзя. Спать надо.
        - А кто такой Попофф? - жадно спросил Парнишка, хватая Папу за рукав. - Классный подающий, да?
        - Споффорт был лучшим подающим из всех выходивших на поле. Он был великим игроком австралийской сборной и очень многому нас научил.
        ФРЕНСИС КОУТС. ЮНЫЙ КРИКЕТИСТ
        - А собаку это он убил? - Это уже Толстик.
        - Нет, малыш. Какую собаку?
        - А вот Парнишка говорил, что был такой подающий, который бросил мяч так, что тот пробил сетку и убил собаку.
        - Ну, это старая байка. Когда я был маленьким, я слышал то же самое об одном подающем. Если не ошибаюсь, о Джексоне.
        - А собака была большая?
        - Да нет, сынок, не было там никакой собаки.
        - Значит, была кошка, - настаивал Толстик.
        - Пап, расскажи про Споффорта, - теребил отца Парнишка. Резвое воображение Толстика всегда уводило разговор в сторону, но старший все же вернул его в нужное русло. - Сильно он бросал?
        - Да, очень сильно. Я слышал, как игравшие против него крикетисты рассказывали, что у него только замах был почти на полную подачу, а подавал он быстрее всех в Англии. Я сам видел, как он только взмахнул своей длинной рукой, а калитка уже и упала. Бьющий даже не успел битой земли коснуться.
        - Ух ты! - донеслось дуэтом с кроваток.
        - Споффорт был высоким и худым, за это его прозвали Демоном. Ну, это вроде дьявола.
        - А он был дьяволом, да?
        - Нет, Толстик, нет. Его прозвали так потому, что он мог с мячом чудеса творить.
        - А дьявол может с мячом чудеса творить?
        Папа почувствовал, что дело пахнет сатанизмом, и поспешил вернуться к более приземленным вещам.
        - Споффорт учил нас подавать, а Блэкхэм показывал, как защищать калитку. Когда я был помоложе, мы всегда ставили дополнительного игрока. Назывался он второй бьющий и стоял позади защитника. Я был полным, плотным мальчиком, поэтому играл вторым бьющим. Мячи отскакивали от меня, будто я им матрас или подушка.
        Восторженный смех.
        - Когда появился Блэкхэм, защитники поняли, что надо учиться останавливать и отбивать мяч. Вторых бьющих не было уже даже в первой лиге. Скоро нашлись неплохие защитники вроде Альфреда Литтелтона или Макгрегора, но именно Блэкхэм научил нас мастерству. Когда Споффорт с копной рыжих волос подавал с одного края, а Блэкхэм, с развевавшейся над перекладиной черной бородой, на другом краю поля готовился принять мяч - это надо было видеть, доложу я вам.
        Молчание. Ребята пытались представить себе это зрелище. Парнишка вдруг испугался, что Папа уйдет, поэтому он быстро задал новый вопрос. Если Папину память постоянно не освежать, неизвестно, сколько еще он с ними пробудет.
        - А что, до Споффорта не было классных подающих?
        - Да были, мой мальчик, и немало. Но он привнес много нового. Особенно смену темпа, когда по его шагу до последней секунды не ясно, какую он сделает подачу. То ли быструю, как молния, то ли медленную, но с хитрой закруткой мяча. Но с точки зрения владения подачей я считаю, что лучшим подающим был Альфред Шоу из Ноттингема. Говорили, что из трех бросков он два раза умудрялся попадать в полукрону!
        - Ух ты! - затем вступает Толстик. - А в чью полукрону?
        - Да в чью угодно.
        - А полукрону он брал себе?
        - Нет, нет, с чего бы это вдруг?
        - Потому что он в нее попал.
        - Полукрону всегда кладут, чтобы в нее целились, - объясняет Пар-нишка.
        - Нет, нет, не было никакой полукроны. Ребята затевают спор на пониженных тонах.
        - Я тебе говорю, что он мог попасть в любой предмет размером с полукрону.
        - Пап, а пап? - спрашивает один из них, увлеченный новым поворотом темы. - А он мог попасть в мысок бьющему?
        - Да, малыш, вполне мог.
        - Тогда, наверное, он всегда туда целился! Папа рассмеялся.
        - Вот, оказывается, почему старина ВиДжи всегда стоял с задранным вверх носком левой ноги.
        - На одной ноге?
        ДЖОРДЖ КРУКШЕНГ. ТАНЕЦ ФЕЙ
        - Да нет же, Толстик. Пятка на земле, носок кверху.
        - Пап, а ты знал ВиДжи?
        - О да, я был с ним знаком.
        - Он был хороший?
        - Это был замечательный человек. Такой, знаешь, большой школьник, прятавшийся за густой черной бородой.
        - А за чьей бородой?
        - Ну, я хотел сказать, что это он носил густую черную бороду. Он хоть и походил на предводителя пиратов из ваших книжек с картинками, но обладал добрым сердцем, словно у ребенка. Я слышал, что он умер, и все из-за этой проклятой войны! Великий старина ВиДжи!
        - Пап, а правда, что он был лучшей битой в мире?
        - Конечно, правда, - ответил Папа, начиная увлекаться к великой радости маленьких заговорщиков. - Не было лучшего бьющего до ВиДжи и больше никогда не будет, мне кажется. Он отбивал не рядом с калиткой на выровненных полосах, как теперь. ВиДжи играл тогда, когда линии были все в маленьких бугорках и нужно принять мяч прямо на биту. Не мог же он стоять и думать: «Ну ладно, я знаю, куда и как отскочит мячик!» Да уж, вот это был крикет так крикет, не то что нынче.
        - Пап, а ты видел, как ВиДжи набирал сотню? - Ха, видел! Да я принимал от него мячи и чуть было не расплавился, когда жарким августовским днем он набрал сто пятьдесят очков. С полкило вашего папы осталось на том раскаленном поле. Но я любовался его игрой и всегда расстраивался, если он получал штрафное очко, даже если и играл против его команды.
        ЭДУАРД ХОЛЛИДЕЙ. КОНЕЦ СЕЗОНА
        - А он что, получал штрафные очки?
        - Да, милый. В первый же раз, когда я играл за него, ему засчитали отбив ногой, прежде чем он начал пробежку. И всю дорогу к павильону, где находится скамейка удаленных, он высказывал арбитру, что он о нем думает, а его черная борода развевалась на ветру, словно флаг.
        - А что он думал об арбитре?
        - Ну, гораздо больше, чем я тебе могу сказать, Толстик. Однако смею заметить, что он имел полное право возмущаться, потому что подающий был левша и закрутил мяч почти что за калитку, так что очень трудно отбивать, если это не сделать ногой. Впрочем, для вас это китайская грамота.
        - А что такое китайская гламота?
        - Ну, это то, что для вас очень сложно. Ладно, я по-шел.
        - Нет, пап, пап, не уходи, погоди! Расскажи нам про Боннера и его коронный прием.
        - А, так вы и об этом слышали!
        Из темноты раздался тихий умоляющий дуэт:
        - Пап, ну пожалуйста!
        - Не знаю, что мама скажет, если нас застукает… Так о чем это вы?
        - О Боннере!
        - Ах, о Боннере! - Папа задумчиво воззрился во тьму и увидел зеленые поля, золотистый свет солнца и великих спортсменов, давно ушедших на покой. - Боннер был удивительный человек. Настоящий великан.
        - Такой же, как ты, папа?
        Отец подхватил старшего сына на руки и ласково его встряхнул.
        КИТАЙСКАЯ ГРАМОТА
        - Я слышал, что ты давеча сказал мисс Криган. Когда она тебя спро-сила, что такое акр, ты ответил: площадка примерно с папу размером. Мальчишки загукали от смеха.
        - Но Боннер был на двенадцать сантиметров выше меня. Вот уж великан так великан.
        - А его никто не убил?
        - Нет, нет, Толстик. Это не злой великан из книжек, а большой, сильный человек. Прекрасно сложенный, с голубыми глазами и золотистой бородой. Великий человек, другого такого я не встречал, за исключением, пожалуй, одного.
        - А какого одного?
        - Это был немецкий император Фридрих Третий.
        - Немец-перец! - в ужасе воскликнул Толстик.
        - Да, немец. Только знайте и запомните, ребята, что и немец может быть благородным человеком. Другое дело, во что превратились эти благородные люди за последние три года. Этого я никак понять не могу. Но Фридрих Третий был прекрасным, замечательным человеком, стоит только взглянуть на его лицо. Но каким же негодяем и мерзавцем оказался его сын! - Папа погрузился в задумчивость.
        - Пап, а Боннер? - напомнил Парнишка, отец вздрогнул и спустился с высот глобальной политики на грешную землю.
        - Ах да, Боннер… Боннер в белой фланелевой паре на зеленом поле, освещенный ярким июньским солнцем. Вот это картина! Вы еще о приеме спросили. Было это на отборочном матче Англия-Австралия. Перед ним Боннер заявил, что выбьет Альфреда Шоу, куда ворон костей не заносит, и был полон решимости сдержать свое слово. Шоу, как я говорил, умел хорошо подавать с дальних дистанций, так что какое-то время Боннеру просто не шел мяч, однако наконец ему представился долгожданный случай, он прыгнул и нанес по мячу такой удар, какого еще не видели крикетные поля.
        - Ух ты! - восторженно выдохнули ребята, а потом Толстик спросил:
        - Пап, а мяч улетел туда, куда ворон костей не заносит?
        - Да слушайте же вы! - продолжал Папа, который всегда раздражался, когда его перебивали. - Боннер подумал, что провел низкий удар с лета, что считается идеальным отбивом, но Шоу обманул его и закрутил мяч с короткого края. Так что когда Боннер по нему ударил, мяч пошел все выше и выше, пока не стало казаться, что он вот-вот исчезнет в небе.
        АРТУР КОНАН ДОЙЛ С ПОВЗРОСЛЕВШИМИ СЫНОВЬЯМИ. ФОТОГРАФИЯ
        РИЧАРД ДОЙЛ. ТУРНИР
        - Ух ты!
        - Сначала все подумали, что мяч улетит далеко за пределы поля. Но скоро стало ясно, что вся сила великана ушла на то, чтобы послать его вверх, поэтому была вероятность, что мячик упадет внутри канатов. Бьющий успел сделать три пробежки, а мяч все еще летел. Потом все увидели, как один из английских игроков встал на краю поля у самых канатов, его белая фигура четко читалась на темном фоне зрителей. Он стоял и следил за полетом мяча, при этом дважды подняв руки кверху. На третий раз, когда он поднял руки, мяч был у него, а Боннер получил штрафное очко.
        - А почему он два раза руки поднимал?
        - Не знаю. Поднимал, и все.
        - Пап, а кто был этот полевой игрок?
        - В поле играл Фред Грейс, младший брат ВиДжи. Его не стало всего через несколько месяцев. Но в его жизни была минута славы, когда двадцать тысяч человек смотрели на него, затаив дыхание. Бедный Фред! Как же рано он умер!
        - Пап, а ты когда-нибудь брал такую же хитрую подачу?
        - Нет, сынок. Я был довольно средним игроком.
        - А ты хоть когда-нибудь обманные подачи брал?
        - Ну, я бы не сказал. Понимаешь, хорошее взятие - это зачастую просто счастливая случайность, и одно такое взятие я помню как сейчас.
        - Пап, расскажи, а?
        - Ну вот, стоял я на полосе подач. Это почти что рядом с калиткой. Бросал Вудкок, который тогда считался лучшим подающим Англии. Матч только начался, и кожаный мяч был еще красный и не обтрепанный. Вдруг я увидел что-то наподобие алой вспышки, и в ту же секунду мяч оказался у меня в руке. Я даже шевельнуть ей не успел, а мяч уже был в перчатке.
        - Ух ты!
        - Видел я еще одно похожее взятие. Тогда повезло Ульетту, техничному игроку из Йоркшира, большому такому, высокому парню. Он подавал, а бьющий - это был австралиец на отборочном матче - отбил изо всех сил. Ульетт никак не мог видеть мяч, но он просто выставил руку и поймал его.
        - А если бы мяч попал ему в грудь или в живот?
        - Ну, тогда бы ему было больно.
        - А он бы заплакал? - тут же спросил Толстик.
        - Нет, малыш. Игры служат как раз для того, чтобы научиться смело и мужественно держать удар. Вот, предположим…
        На лестнице послышались шаги.
        - Боже мой, ребята, это мама. Быстренько закрыли глазки… Все хорошо, дорогая. Я сделал им строгое внушение, и, по-моему они почти заснули.
        - И о чем же вы говорили? - поинтересовалась леди Солнышко.
        - О крикете! - крикнул Толстик.
        - Ничего особенного, - начал оправдываться Папа. - Вполне естественно, что двое мальчишек…
        - Трое, - справедливо заметила леди Солнышко, поправляя ребятам одеяла.
        Размышления и домыслы
        ЭЛЕОНОРА ДОЙЛ. В СЛАДОСТНОМ СНЕ
        Сумерки. Дети сидели тесным кружком на ковре. Первой заговорила Крошка, поэтому Папа, устроившийся в своем кресле с газетой, навострил уши, поскольку наша юная леди, как правило, молчала, и любое выражение ее детских мыслей вызывало интерес. Она нянчила свою истрепанную подушку по имени Ригли, которую любила больше всех своих кукол.
        - Интересно, а Лигли пустят в Царство Небесное? - задумчиво спросила она.
        Ребята засмеялись. Они почти всегда смеялись над тем, что говорила Крошка.
        - Если нет, я тоже не пойду, - серьезно добавила она.
        - И я тоже не пойду, если не пустят моего мишку, - заявил Толстик.
        - Я скажу, что это холошая, чистая, умытая Лигли, - продолжала Крошка. - Я люблю Лигли. Она прижала подушку к себе и стала ее баюкать. - Слушай, пап, - спросил Парнишка самым серьезным тоном, - а как ты думаешь, в раю игрушки есть?
        - Конечно, есть. Там есть все, чтобы детям было хорошо.
        - А игрушек там как в магазине Хэмли? - поинтересовался Толстик.
        - Гораздо больше, - веско ответил Папа.
        - Ух ты! - выдохнули все трое.
        - Пап, а пап, - начал Парнишка. - А вот мне интересно про потоп.
        - Ну, хорошо. А что именно?
        - А вот эта история про ковчег. Там собрали всяких животных, каждой твари по паре, и плавали они сорок дней, да?
        - Ну, так написано.
        - Слушай, а что тогда ели плотоядные?
        НОЕВ КОВЧЕГ. ФРЕСКА В АББАТСТВЕ СЕН-САВЕН-СЮР-ГАРТАМП, ФРАНЦИЯ
        С детьми надо быть честными и не отделываться от них смехотворными объяснениями. Их вопросы о подобных вещах в большинстве случаев куда более серьезны, чем ответы родителей.
        - Видишь ли, малыш, - сказал Папа, тщательно подбирая каждое слово, - этим историям очень-очень много лет. Иудеи записали это в Библии, но узнали они эту историю от вавилонян, а те, в свою очередь, скорей всего, переняли ее еще у кого-то, кто был до них. Если рассказы о чем-то передаются подобным образом, каждый добавляет что-то от себя, и нельзя с уверенностью сказать, как же все было на самом деле. Иудеи вписали это в Библию точно так, как услышали, но это сказание существовало за многие тысячи лет до них.
        - Значит, все это неправда?
        - Нет, почему же, я думаю, что правда. Мне кажется, что потоп был, и кто-то из людей сумел спастись, и что они спасли свою живность. Мы бы тоже постарались спасти своих кур, если бы случилось наводнение. Потом, когда вода спала, они смогли начать все сначала, и, конечно же, были благодарны Богу за свое избавление.
        - А что о потопе думали те, что не спаслись?
        - Ну, мы этого не знаем.
        - Они ведь не были благодарны, а?
        - Значит, пришло их время, - произнес Папа, будучи в душе немного фаталистом. - Полагаю, так было лучше всего.
        - Вот уж не повезло Ною, когда после всех бед его проглотила рыба, - вставил Толстик.
        - Дурачина ты! Это Иону проглотили. Кит, да, пап?
        - Какой там кит! Он и селедки не проглотит!
        - Тогда акула?
        - Ну вот, опять у нас история, которую столь-ко раз переиначивали. Несомненно, что он был праведником и святым человеком, каким-то образом спасшимся от морской стихии. И только потом моряки и все остальные, кто восхищался им, придумали это чудесное спасение.
        - Пап, - вдруг спросил Толстик, - а нам надо делать то же, что и Иисус?
        - Конечно, малыш. Он был величайший из всех когда-либо живших на земле.
        - Пап, а Он спал каждый день с двенадцати до часу? - Точно не знаю.
        - Ну, тогда я не буду спать днем.
        - Если бы Иисус был маленьким мальчиком и Его Мама и доктор велели бы Ему спать, я уверен, что Он бы послушался.
        - А Он пил рыбий жир?
        - Он делал все, что Ему велели, сынок, я уверен в этом. Он был величайшим и наверняка в детстве считался примернейшим мальчиком.
        - А Крошка вчера видела Бога, - как бы невзначай заметил Толстик.
        Папа аж газету от удивления уронил.
        - Ну, мы все договорились, что ляжем и будем смотреть в небо, пока не увидим Бога. Мы расстелили на лужайке коврик, улеглись так рядышком и все смотрели, смотрели. Я ничего не увидел, и Толстик тоже, а вот Крошка говорит, что видела Бога.
        Крошка кивнула с умным видом.
        - Я увидала Его, - сказала она.
        - И какой Он из себя?
        - Ну, плосто Бог.
        Она умолкла и обняла свою Ригли. Вошедшая чуть раньше леди Солнышко с тревогой слушала откровенные дерзости, исходившие из уст детей. Но в этих самых дерзостях и проявлялась искренняя сущность их веры. Вера эта была столь очевидна, что не подлежала никакому сомнению.
        - Пап, а кто сильнее - Бог или дьявол? - На сей раз новую тему задал Парнишка.
        - Конечно, Бог. Он правит всем.
        - А почему тогда Он не убьет дьявола?
        - И не снимет с него скальп? - добавил Толстик.
        - Тогда ведь прекратятся все беды и несчастья, да, пап? Бедный Папа явно растерялся. На выручку ему пришла леди Солнышко.
        - Если бы в этом мире все было хорошо и прекрасно, то не с чем и незачем было бы бороться, и поэтому, Парнишка, не надо было бы развивать и улучшать свой характер.
        - Это как на футбольном матче, где все играют в одни ворота, - поддержал Папа.
        - Если бы не было плохого, то не было бы и хорошего, потому что не с чем сравнивать, - развивала мысль леди Солнышко.
        - Но ведь тогда, - с беспощадной детской логикой возразил Парнишка, - если все так, дьявол вроде как приносит пользу, и не такой уж он плохой.
        - Вот тут я не согласен, - заявил Папа. - Наша армия храбро и доблестно сражается с германским императором, но это ведь не значит, что германский император - хороший, замечательный человек, так? - Кроме того, - с напором продолжил он, - нельзя думать о дьяволе как о какой-то личности. Нужно думать обо всех подлостях, мерзостях и жестокостях, что могут случиться, и, противостоя им, ты действительно борешься с дьяволом.
        На некоторое время дети погрузились в глубокую задумчивость.
        - Папа, - осторожно спросил Парнишка, - а ты когда-нибудь видел Бога?
        - Нет, сынок. Но я видел Его творения. Думаю, что они суть самое большее, что мы можем получить в этом мире. Посмотрите на ночные звезды и представьте, Чья сила их создала и удерживает их на должном месте.
        - А падающие звезды Он не смог удержать, - возразил Толстик.
        - А, по-моему, Он хочет, чтобы они падали, - сказал Парнишка.
        ЛОНДОНСКАЯ ГАЗЕТА ВРЕМЕН ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
        - Вот если бы они все попадали, здорово было б посмотреть! - крикнул Толстик.
        - Ага, - отвечал Парнишка, - они бы за одну ночь все попадали, вот тогда бы да-а!
        - Ну, луна-то осталась бы, - резонно возразил Толстик. - Пап, а правда, что Бог слышит все, что мы говорим?
        - Право же, не знаю, - осторожно ответил тот. И вправду, никогда не известно, куда могут завести каверзные вопросы этих маленьких пройдох. Леди Солнышко была более прямолинейна или более консервативна.
        - Да, милый, Он слышит все, что ты говоришь.
        - А сейчас Он слушает?
        - Конечно, милый.
        - Ну, с Его стороны это очень невежливо!
        Папа улыбнулся, а леди Солнышко открыла рот от изумления.
        - Это не грубость, - заявил Парнишка. - Это Его долг, и Он обязан знать, что ты делаешь и говоришь. Пап, а ты когда-нибудь эльфа видел?
        - Нет, сынок.
        - А я однажды видел.
        Парнишка - само воплощение правдивости и рассказывает все в мельчайших деталях, поэтому его слова вызвали живейший интерес. - Расскажи нам, дорогой.
        УИЛЬЯМ ХАНТ. СВЕТ МИРА
        ДЖОЗЕФ ПАТОН. ШЕСТВИЕ ЭЛЬФОВ
        Он описал все случившееся настолько сухо, словно это был не эльф, а персидская кошка. Скорее всего, его искренняя вера повлияла на его восприятие мира.
        - Это было в детской. У окна стояла табуретка. Эльф спрыгнул на табуретку, потом на пол и прошел по комнате.
        - А в чем он был одет?
        - Во все серое, в такую длинную мантию. Ростом он с Крошкину куклу. Рук я не видел, они были под мантией.
        - А он на тебя посмотрел?
        - Нет, он глядел в сторону, лица я не увидел. Колпак у него был, маленький такой. Больше я эльфов не видел. Есть еще, конечно, Дед Мороз, он ведь тоже волшебный.
        - Пап, а Деда Мороза убили на войне? - Нет, малыш. - Потому что он ни разу не приходил, как началась война. Мне кажется, он воюет с немцами-перцами, - предположил Толстик.
        - В прошлый раз, когда он приезжал, - продолжил Парнишка, - папа сказал, что один из оленей подвернул ногу на брусчатке Монкстоун Лейн. Может, поэтому он больше и не приходит.
        - После войны он обязательно приедет, - пообещал Папа. - Он будет во всем новом, таком алом и белоснежном, что залюбуетесь.
        Он вдруг помрачнел, подумав о тех, кто уже никогда не дождется Деда Мороза. Десять погибших в одной только их семье. Леди Солнышко протянула руку и положила ему на плечо. Она всегда знала, о чем думает Папа.
        - Они будут с нами духом своим.
        - Да, веселым и радостным духом, - веско произнес Папа. - Дед Мороз вернется, и в Англии все станет хорошо.
        - Пап, а как же в Индии? - спросил Парнишка.
        - А что такого в Индии?
        - Ну, как на санках и оленях скакать по морю? Подарки-то все промокнут.
        - Да, дорогой, на Деда Мороза уже поступили жалобы, - серьезно ответил Папа. - Так-так-так, вот и Фрэнсис! Время спать ложиться!
        Дети неохотно встали, слушаясь отца.
        - Помолитесь здесь, прежде чем идти спать.
        Три маленькие фигурки преклонили колени на ковре, Крошка крепко обняла свою Ригли.
        - Парнишка, ты начинай, а остальные за тобой.
        ДЖОН ФИЦДЖЕРАЛЬД. СОКОЛЬНИЧИЙ-ЭЛЬФ
        - Боже, благослови всех, кого люблю, - раздался звонкий, чистый детский голос. - Пусть я буду хорошим мальчиком, и благодарю Тебя за благо Твое на сей день. Спаси и сохрани Аллейна, что воюет с немцами, и дядю Космо, что воюет с немцами, и дядю Вуди, что воюет с немцами, и всех по водам плавающих, и бабушку, и дедушку, и дядю Пэта, и пусть мама с папой никогда не умрут. Вот и все.
        - И пошли много сладкого сахала всем бедным, - неожиданно добавила Крошка.
        - И немножко бензина для папы, - прибавил Толстик.
        - Аминь! - провозгласил Папа, и три детские головки потянулись к родителям, чтобы те поцеловали их на ночь.
        Племя охотников за скальпами
        ФРАНЦ ВИНТЕРХАЛЬТЕР. ПРИНЦ АЛЬФРЕД И ПРИНЦЕССА ЕЛЕНА
        Пап, - спросил как-то раз старший. - А ты когда-нибудь видел диких индейцев?
        - Да, малыш.
        - А кого-нибудь скальпировал?
        - Боже упаси, нет, конечно же.
        - А тебя кто-нибудь скальпировал? - вставил Толстик.
        - Дурачина! - воскликнул Парнишка. - Если б с папы сняли скальп, у него бы не было столько волос на голове, разве что они бы заново выросли.
        - А на самой макушке у него волос нету, - заметил Толстик, нависая над спинкой низкого кресла, в котором сидел Папа.
        - Они ведь тебя не скальпировали, да, пап? - допытывался Парнишка, и в голосе его сквозила тревога.
        - Думаю, очень скоро сама природа меня скальпирует. Ребят охватил неподдельный интерес. Природа предстала в образе вождя враждебного племени. - А когда? - жадно спросил Толстик, явно выказывая на-мерение при этом присутствовать.
        Папа печально провел пальцами по редеющей шевелюре.
        - Весьма скоро, - произнес он.
        - Ух ты! - отреагировало веселое трио. Парнишка открыто возмутился, а двое младших пришли в откровенный восторг.
        - Слушай, пап, ты говорил, что после чая мы поиграем в индейцев. Ты еще прибавил, чтобы мы вели себя тихо после завтрака. Ты обещал, а?
        Ни в коем случае нельзя нарушать данные детям обещания. Папа несколько устало, а скорее всего, неохотно встал со своего удобного кресла и положил трубку на камин. Сначала он провел секретное совещание с дядей Пэтом, самым изобретательным из игроков. Затем вернулся к детям.
        - Всему племени - общий сбор! - объявил он. - Совет состоится в гостиной через четверть часа. Всем быть по форме и при оружии. К вам обратится Великий Вождь!
        Когда Папа вошел в гостиную через пятнадцать минут, все племя, разумеется, было в сборе. Их стало четверо, поскольку маленький розовощекий кузен Джон, живший по соседству, всегда приходил поиграть в индейцев. Все были в индейских нарядах с уборами из перьев, с деревянными дубинками и томагавками. Папа надел свой старый твидовый костюм и держал в руке ружье. Он появился в гостиной с очень торжественным лицом, ведь в индейцев всегда надо играть всерьез. Затем он медленно поднял ружье над головой, приветствуя племя, и четверо ребятишек издали боевой клич. Он представлял собой долгий резкий вой, похожий на волчий, которому Толстик пытался обучать пожилых дам в гостиничных коридорах. «Без него мы вас в племя не примем. Ведь сейчас вас никто не слышит. Попробуйте, может, и получится». На тот момент в коридоре насчитывалось с полдюжины пожилых англичанок, вновь превратившихся в детей стараниями Парнишки и Толстика.
        - Привет племени! - крикнул Папа.
        ТАНЕЦ ИНДЕЙСКОГО ШАМАНА. СТАРИННАЯ ГРАВЮРА
        - Привет вождю! - отозвались голоса. - Красный Бизон! - Здесь! - рявкнул Парнишка. - Черный Медведь!
        - Здесь! - выкрикнул Толстик.
        - Белая Бабочка!
        - Ну давай же, глупая скво! - прорычал Толстик.
        - Здесь, - сказала Крошка.
        - Степной Волк!
        - Здесь, - пробормотал четырехлетний кузен Джон.
        - Все в сборе. Сядьте в круг у большого костра, мы выпьем огненной воды бледнолицых и выкурим трубку мира.
        Это был жуткий ритуал. Огненную воду, на самом деле имбирный эль, пили прямо из бутылки, торжественно передавая ее по кругу. Раньше они так никогда не делали, и это придавало событию особую значимость, что еще более подчеркивалось торжественностью, с которой Папа восседал на своем почетном месте. Затем он раскурил трубку, и она также пошла по кругу. Парнишка затянулся от души, что вызвало у него приступ кашля, а Крошка лишь коснулась янтарного мундштука своими розовыми губками. Царило гробовое молчание, пока трубка не сделала полный круг и не вернулась к своему владельцу.
        - Воины племени охотников, зачем мы собрались здесь? - торжественно произнес Папа, поглаживая ружье.
        ПАРНИШКА, КРОШКА И ТОЛСТИК В КОСТЮМАХ ИНДЕЙЦЕВ. ФОТОГРАФИЯ
        - Шалтай-Болтай, - пискнул малыш Джон, и дети дружно рассмеялись. Но зловещая суровость на Папином лице быстро вернула им воинственное настроение.
        - Степной Волк верно сказал, - согласился Папа. - Подлый бледнолицый по имени Шалтай-Болтай вторгся в пределы прерий, принадлежащих нам, разбил там лагерь и охотится на наших бизонов. Как с ним поступить? Пусть каждый воин скажет по очереди.
        - Велеть ему убираться подобру-поздорову, - предложил Парнишка.
        - Это слова не воина! - крикнул Толстик, с головой окунувшись в игру. - Убить его, Великий Вождь, и его скво тоже!
        Двое маленьких воинов рассмеялись, а кузен Джон снова пискнул:
        - Шалтай-Болтай.
        - Верно сказано! Запомните имя подлеца! - объявил Папа. - Теперь вместе со мной племя вступает на тропу войны! Мы покажем бледнолицему, как убивать наших бизонов!
        - Значит, так, - воинственно распорядился Толстик, заметив пристроившуюся в конце Крошку, - женщины нам на войне не нужны. Пусть сидят у вигвамов и готовят пищу.
        Предложение было встречено жалобным плачем.
        - Белая Бабочка пойдет с нами и будет перевязывать нам раны, - заявил Папа.
        - Скво знают толк в пытках, - заметил Парнишка.
        - Право же, Папа, эта игра слишком жестокая и безнравственная, - наконец возмутилась леди Солнышко, до этого неодобрительно наблюдавшая за всем происходившим из угла гостиной. Имбирный эль вызвал у нее сомнения, трубка мира привела в ужас. Единственное, что ее радовало, - то, что дети были в полном восторге.
        - Да, весьма! - согласился Великий Вождь, спускаясь на грешную землю. - Мне кажется, поэтому-то они ее так любят. Итак, воины, мы вступаем на тропу войны. Еще один клич, и мы выступаем. Вот так! Все за мной след в след. И ни звука! Если кто-то отстанет, пусть крикнет совой, а остальные ответят писком степной ящерицы.
        - А каким писком?
        - Да любой сойдет. И не шаркать. Когда индейцы на тропе войны, они ступают быстро и бесшумно. Если увидите, что кто-то прячется в кустах, сразу же убейте его, но не останавливайтесь, чтобы снять с него скальп.
        - Ну, право же, дорогой, это уже чересчур! - вновь послышалось из угла.
        - Великая Повелительница хочет, чтобы вы все-таки скальпировали его. Ну! Все готовы? Тогда вперед!
        Цепочка тронулась, Папа с ружьем в авангарде, затем Парнишка и Толстик, вооруженные топориками и игрушечными пистолетами, сосредоточенные и воинственно напряженные, словно настоящие краснокожие. Двое замыкающих шли не так аккуратно, но были также всецело поглощены игрой. Этот странный боевой строй обошел вокруг мебели, выбрался на лужайку, обогнул густые заросли магнолии, прошествовал по двору и оказался у деревьев на самом его краю. Там Папа остановился, поднял руку вверх и обернулся. Его суровое лицо заставило детишек замереть.
        - Все здесь? - спросил он.
        - Все, все.
        - Тихо, воины! Ни звука. Там, в кустах, - вражеский лазутчик. Вы двое со мной. Ты, Красный Бизон, и ты, Черный Медведь, подползите и прикончите его. Только без шума. Быстро и сразу. Когда все сделаете, дайте нам клич лесного голубя, и мы к вам присоединимся.
        ИНДЕЙЦЫ И ОРУЖИЕ. СТАРИННАЯ ГРАВЮРА
        Двое воинов поползли к кустам, как заправские разведчики. Папа оперся на ружье и подмигнул леди Солнышку, которая встревоженно следила за происхоившим, словно курица-наседка, присматривающая за разбежавшимися цыплятами. Двое юных индейцев хлопали друг друга и хихикали Вскоре впереди раздалось воркование лесного голубя. Папа и племя двинулись к кустам, где их ждал передовой отряд.
        - Великий Вождь, мы не нашли никакого лазутчика, - доложил Парнишка.
        - И некого было приканчивать, - добавил Толстик. Вождь нисколько не удивился, потому что выдумал лазутчика. Но признаваться в этом было никак нельзя.
        - Вы нашли его след? - строго спросил он.
        - Нет, Вождь.
        - Дайте-ка я посмотрю.
        Папа обследовал кусты с исключительной тщательностью.
        - Прежде чем пали снега, здесь прошел человек, одетый в серое, с рыжими волосами и косой на левый глаз. По следам видно, что его брат держит бакалейную лавку, а его жена тайком курит.
        - Ой, пап, а как ты все это узнал?
        - Это легко, сынок, когда есть опыт. Слушайте, мы же индейцы на тропе войны, и помните об этом, если дорожите своим скальпом! Ага, вот и след Шалтай-Болтая!
        На этом месте дядя Пэт оставил клочки бумаги, и Папа это прекрасно знал. Ребята бросились собирать их по кустам, словно свора разгоряченных гончих. Вскоре был объявлен привал.
        ТАНЕЦ ИНДЕЙСКИХ ОХОТНИКОВ. СТАРИННАЯ ГРАВЮРА
        УКРОЩЕНИЕ МУСТАНГА. СТАРИННАЯ ГРАВЮРА
        - Великий Вождь, а почему подлый бледнолицый везде оставляет за собой бумажки?
        Папа сделал над собой усилие и произвел мыслительную работу.
        - Он рвет написанные им подметные письма. Потом он снова их пишет и снова рвет. Вы сами увидите, что он бросает их всюду, где бы ни шел. А теперь вперед, храбрые воины!
        Дядя Пэт «наследил» по всему саду, и племя ринулось по его следу. Наконец, они остановились у проема в живой изгороди, за которым открывалось поле, где стоял небольшой сарайчик, построенный Папой. На нем висела яркая табличка с надписью «РАБОТАЮ». Он служил прекрасным прикрытием и убежищем, когда Папе хотелось спокойно покурить или немножко вздремнуть. Кроме сарайчика в поле ничего не было, но в этот раз Вождь быстро утащил все племя за изгородь и шепотом приказал им осторожно посмотреть сквозь ветви кустарника.
        В самой середине поля на треножнике из жердочек висел чайник. По обе стороны от него сидели сгорбленные фигуры, закутанные в цветастые одеяла. Да, славно и на совесть поработал дядя Пэт.
        - Вы должны взять их прежде, чем они успеют схватить винтовки, - приказал Вождь. - Что делать с лошадьми? Черный Медведь, пройди вдоль изгороди и узнай, есть ли у них лошади. Если нет, свистни три раза.
        Вскоре послышался свист, и воин вернулся.
        - Если бы кони там были, что бы ты сделал?
        - Скальпировал их! - выступил Толстик.
        - Дурачина ты! - заявил Парнишка. - Ты когда-нибудь слышал о лошадином скальпе? Их надо разгонять в разные стороны.
        - Конечно, - согласился Вождь. - Если видишь пасущуюся лошадь, надо к ней подползти, вспрыгнуть ей на спину и мчаться прочь во весь опор, спрятав голову ей за шею, так чтобы видна была только твоя нога. Всегда помните об этом. Однако нам нужно схватить и убить этих мерзавцев, вторгшихся на нашу землю.
        - К ним надо подползти?
        - Да, подползти. Действовать по моему сигналу. Брать живьем. Я хочу их сперва допросить. Отнесете их в хижину. Начали!
        Маленькие фигурки двинулись вперед, двое пухленьких малышей и двое гибких и энергичных мальчишек. Папа стоял за кустами и наблюдал за ними. Они растянулись в линию и подкрадывались к лагерю чужаков. Затем по команде Вождя они издали боевой клич и ринулись на бледнолицых, размахивая оружием. Секундой позже ревущие воины уже тащили двух тряпичных трапперов к хижине. Когда Вождь вошел внутрь, пленники стояли в углу, прислоненные друг к другу, а восторженные индейцы танцевали перед ними свой победный танец.
        - Раненые есть? - спросил Вождь.
        - Нет, нет!
        - Руки им связали?
        С насупленным серьезным лицом Красный Бизон произвел движения позади каждого из чучел.
        - Они связаны, Великий Вождь. - Что будем с ними делать? - Головы им отрубить! - взвизгнул Толстик, снискавший себе славу самого кровожадного из всего племени. В реальной же жизни они частенько наблюдали, как он рыдал над каждой раздавленной гусеницей.
        - Надо бы их к столбу привязать, - заметил Парнишка.
        - Зачем вы охотитесь на наших бизонов? - сурово вопрошал Папа.
        Пленники хранили угрюмое молчание.
        - Можно, я застрелю зеленого? - спросил Толстик, доставая деревянный пистолет.
        - Подожди, - остановил его Вождь. - Лучше всего оставить одного в заложниках, а второго послать сказать Вождю Бледнолицых, чтобы тот в три дня заплатил выкуп.
        Но в этот момент, по выражению одного великого писателя, «случилось нечто странное». Послышался звук поворачиваемого ключа, и все племя оказалось запертым в хижине. Секундой позже в окне появилось ужасное лицо, сплошь покрытое грязью и травой, свисавшей из-под маленькой кепки. Жуткая фигура исполнила танец победы, а потом нагнулась и подожгла сложенные у окна бумагу и стружку.
        - О боги! - вскричал Вождь. - Это же Желтая Змея, свирепый вождь Красноносых!
        Снаружи разгоралось пламя и поднимался дым. Все было задумано и исполнено просто великолепно и совершенно безопасно, но оказалось чересчур для маленьких воинов. Повернулся ключ, дверь отворилась, и двое рыдающих малышей упали в объятия стоявшей на коленях леди Солнышка. Красный Бизон и Черный Медведь изо всех сил выдерживали характер.
        - Я не испугался, пап, - заявил Парнишка, хотя и заметно побледнел.
        - Я тоже нет! - крикнул Толстик, пулей вылетая из сарая.
        - Мы запрем пленников без пищи и воды, а наутро созовем военный совет, чтобы решить, что с ними делать дальше, - объявил Вождь. - Сегодня мы сделали достаточно.
        - И вправду, на сегодня достаточно, - согласилась леди Солнышко, успокаивая плакавших малюток.
        - Вот так всегда бывает! - в сердцах воскликнул Толстик. - Всяким скво не место на тропе войны!
        - Да ладно тебе, здорово ведь в индейцев поиграли, - примирительно сказал Парнишка, и тут раздавшийся из дома звонок позвал всех их к вечернему чаю.
        В ГОСТЯХ У ВОЖДЯ. СТАРИННАЯ ГРАВЮРА
        О шалостях, лягушках и исторических картинках
        СОФИ АНДЕРСОН. ОСТАВЛЕНА ДОМА
        Как известно каждому неравнодушному и обладающему кое-каким опытом родителю, существует великое множество видов и способов детского непослушания. Что касается нашего трио, различия в озорничании весьма явственны. Парнишка озорничал довольно редко, но если он находился в шкодливом расположении духа, то справиться с ним было не так-то просто. Толстик, напротив, проказничал хладнокровно и расчетливо, всем своим существом демонстрируя, что, мол, «я сейчас буду шалить», и это могло кончиться легкими телесными наказаниями. Крошка отбивалась от рук нечасто, но если уж в нее вселялся мятежный дух, то он как бы кричал «мне все равно, а вот запущу-ка я тапочками в потолок», и обуздать его не представлялось возможным. Вот поэтому вконец расстроенной леди Солнышко и тайком ухмыляющемуся Папе оставалось лишь ждать, пока сей демон уймется сам.
        Все вышеизложенное необходимо для того, чтобы понять, почему Толстик не на шутку расшалился в тот памятный день. Во-первых, его постигло разочарование, а когда это случалось, он обычно давал выход своим чувствам. «Крушение надежд» состояло в том, что Папа, будучи в слишком благодушном настроении, недвусмысленно дал понять, что совсем скоро все племя обязательно соберется во мраке ночи и дотла сожжет коттедж кучера, одновременно обрушив град стрел на окна и двери этого презренного строения. Толстик со всей серьезностью заготовил пучки соломы и ждал команды. Однако ему пришлось объяснять, что Папа несколько «переборщил» со стратегическим планированием и что закон со свойственной ему косностью и непомерной суровостью решительно препятствует подобного рода забавам.
        Во-вторых, накануне случилось нечто, что вызвало у него настоящее нервное потрясение. Это была трагедия в трех действиях. В первом акте Толстик обнаружил осиное гнездо и разворошил его. Во втором - обитатели гнезда засекли Толстика и нанесли ответный удар. В третьем - апофеозом трагизма явилась ария Толстика, которая была слышна по всей округе, поскольку он обладал голосом, производившим невиданную доселе плотность крика и воплей на квадратный метр. Так что, возможно, после этого происшествия у него и могли появиться какие-то оправдания своему озорству.
        Но это озорство, подобно многим другим его выходкам, выразилось в довольно странной форме, поскольку Толстик был весьма изобретателен. Все началось с его дополнений к молитвам, и носили они отнюдь не благонравный характер. Так, обращаясь к Создателю, он сказал: «Пусть я буду послушным мальчиком, каков аз есмь!» По подсказке матушки он произнес: «Дай мне быть сдержанным с другими, - а потом прибавил: - И дай другим быть сдержанными со мной».
        ДЖОН НЕЙШ. ЛУННЫЙ ЭЛЬФ
        В конце концов, он показал, насколько нуждался в сдержанном отношении со стороны всех остальных, когда совсем уж распоясался и, весь в слезах, яростно бросился с кулаками на Парнишку. Тот встретил сей неистовый натиск со снисходительным презрением и заметил ледяным тоном: «Пойди-ка, высморкайся!» - после чего атака бесславно выдохлась. Это явилось очередным проявлением рыцарского характера Парнишки, спокойного, бесстрашного и хладнокровного перед лицом опасности и столь же доброго и мягкого по отношению к своим близким.
        Итак, виновный был наказан и отправлен в сад с тем, чтобы в тишине подумать над своим поведением и обуздать свой пыл. Вскоре, однако, родители, как и всегда, смягчились и, не торопясь, вышли в сад посмотреть, как там цветы, как там погода, как там… да все, что угодно, лишь бы под любым, тщательно скрываемым друг от друга предлогом посмотреть, как изгнанник переносит страдания. Каждый из взрослых прекрасно осознавал надуманность их поводов. Кающегося грешника видно не было, но очень скоро, подойдя к окруженному густым кустарником пруду, они услышали высокий, неуверенный детский голос:
        На людоедском острове жила
        Темноволосая красавица одна…
        Папа поднес палец к губам, и двое взрослых, словно играя в индейцев, подкрались к кустам и осторожно посмотрели поверх их. То, что они увидели, запомнится им надолго. Толстик стоял лицом к пруду, размахивал руками, качал головой и распевал:
        От злости покраснев, жениху говорила она:
        Комплиментов не слушаю, я тебя лучше скушаю.
        Для двоих моя хижина слишком тесна.
        Когда он пел эту жуткую балладу, услышанную от няньки, его взгляд был столь напряжен, что увидеть слушателей не представляло большого труда. На траве у самой воды сидели шесть лягушек и смотрели вверх своими выпученными глазами. Выглядели они очень комично и напоминали разъевшихся театральных критиков, усевшихся в первом ряду партера.
        - Эй, привет! - воскликнул Папа, появляясь из-за кустов. Раздались шесть всплесков - критики исчезли.
        - Привет! - добродушно откликнулся Толстик, никогда ни на кого не державший зла, даже если его и наказывали.
        - Поешь лягушкам?
        - И двум водяным жукам, - добавил Толстик, обладавший какой-то скрытой властью над всякой живностью. - Был еще тритон, но он куда-то исчез.
        - Милый, и им понравилось, да? - спросила леди Солнышко, обнимая своего провинившегося сына.
        РИЧАРД ДОЙЛ. ПРИСТАВАНИЕ К БАБОЧКЕ
        - Ну да, по-моему, понравилось. Они так глотки раздувают, когда им что-то нравится. Я им целых два раза спел.
        Вскоре появились Парнишка с Крошкой. Крошка прямо-таки лопалась от гордости, потому что днем раньше ее возили в Лондон к врачу, которого она, неправильно расслышав Папу, упорно называла «оккультистом». Доктор проверил ее зрение и, вернувшись домой, она полдня сидела в углу с кусочком стекла, представляя себя «оккультистом», играя во врача. При этом, как и подобает настоящему актеру, она «исполняла» эту роль не для того, чтобы произвести впечатление на окружающих, а ради собственного удовольствия, делая это в свойственной ей скромной и сдержанной манере. Ригли, ее старая стеганая подушка, выступала в качестве пациента. Ее уже по-всякому крутили и вертели, а теперь осматривали воображаемые глаза. Крошка настояла, чтобы взять Ригли в Лондон, но эта старая, набитая пухом тряпка имела вид настолько ужасающий, что Крошке пришлось согласиться везти ее в картонной коробке. «Да, мамочка, мне все очень понлавилось, вот только Лигли там чуть не задохнулась!» Со всей резвостью детского воображения она составила целое генеалогическое древо своего оборвыша, состоящее большей частью из каких-то несуществующих
имен, но в целом весьма красочное и впечатляющее.
        ТОМАС КЕННИНГТОН. Я И КУКОЛКА
        Несколькими днями раньше леди Солнышко поразилась, узнав, что накануне Крошка вышла замуж. «Да, мамочка, я вышла за блата Лигли», - объяснила она и после этого несколько дней ходила с важным видом, представляя себя замужней дамой.
        Ранее уже говорилось, что в каждом периоде детского возраста можно проследить этапы развития человечества - пещерного человека, охотника, земледельца, даже стадию идолопоклонника. Но есть один период, который может поставить исследователя в тупик - это период так называемых «превращений». Он очень хорошо и ярко проявляется, очень быстро возникает и так же стремительно исчезает. Во время него ребенок надолго представляет себя кем-то или чем-то и очень серьезно относится к этому своему «превращению», выказывая чудеса изобретательности, не только играя свою роль, но также весьма оригинально подстраиваясь под роли, играемые окружающими, давая им возможность найти нужные слова. «Я - пес по кличке Крузо!» - объявляет Толстик. «Лежать, песик, лежать!» - командует Парнишка. Они моментально подхватывают задумки друг друга. «Я - десятиметровый горный удав!» - однажды заявил Парнишка, и весь вечер играл эту роль. «А как же ты в кровать-то поместишься?» - спросил Папа. «Свернусь, свернусь, как же еще!» - отвечал сын.
        Время от времени они осознают нелепость этих метаморфоз, и тогда раздается самый приятный и самый желанный из всех звуков в мире - искренний детский смех. Но, как правило, они серьезны, как судьи, если это сравнение здесь уместно.
        Однажды в самом начале войны Парнишка, который тогда был совсем маленьким, напустил на себя суровый и надменный монарший вид.
        - Кто ты сегодня, сынок? - спросила его мама.
        - Я - германский император.
        - Ах, Боже мой! - воскликнула леди Солнышко. - Ведь Папе это не понравится!
        - Папе! Какому-то английскому простолюдину! - высокомерно ответил кайзер.
        В тот день Парнишку обуяло непослушание, и он упорно гнул свою линию. Подобной находчивостью дети очень часто, осознанно или неосознанно, переигрывают взрослых.
        - А кем ты станешь, когда вырастешь? - благожелательно спросил кто-то из гостей.
        - Ну конечно, как Папа - ничего делать не буду! - последовал ответ.
        Если хотите узнать, как работает живой детский ум, возьмите книжку с картинками, которые наверняка вызовут у детей неподдельный интерес, и спросите их, что они там видят У Папы есть иллюстрированная история древнего мира, вызывающая восторг как у учителя, так и у маленьких учеников. Начинается она с Вавилона, потом идут Ассирия, Египет, Греция и все остальные государства древности. Наше трио усаживается тесным кружком на ковре в гостиной, взирая на портреты предков на стенах, и гадает, кто же это может быть. А в это время Папа, возвышаясь в кресле, начинает притворяться, будто знает гораздо больше, чем на самом деле.
        - Что это? - спрашивает он.
        «Это» представляет собой часть гробницы эпохи неолита со скелетом и ритуальными сосудами вокруг него.
        Дети внимательно рассматривают рисунок.
        - Это живот слона и человек, которого он съел, - твердо заявляет Толстик.
        - Слоны не едят людей, - замечает Парнишка. - Они едят булочки.
        РИМСКИЙ ЦЕНТУРИОН. СТАРИННАЯ ГРАВЮРА
        - Это кастлюли, - произносит Крошка. Она говорит редко, но очень уверенно и всегда попадает в точку. - Верно, милая, кастрюли. Человек умер, его похоронили, а утварь пригодится ему в загробной жизни. Так думали в те времена. А это что?
        - Волчица кормит дядю Рема.
        - Ромула и Рема. Это два мальчика, которые выросли и построили Рим. Их вскормила волчица.
        - А интересно, они знали о Маугли? - спрашивает Парнишка. - У него ведь тоже была волчица вместо мамы.
        - Как здорово, что у нас нормальная мама! - вступает Толстик. - Молиться на ночь вместе с волчицей! Страх какой, а?
        КАПИТОЛИЙСКАЯ ВОЛЧИЦА. ДРЕВНЕРИМСКАЯ СКУЛЬПТУРА
        - Они выросли очень сильными, - продолжает Папа, - и возвели прекрасный город, который в свое время покорил весь мир.
        - Но не Англию, - веско возражает Парнишка.
        - И Англию тоже.
        - Ух, ты! - выдыхают все трое.
        - Но не всю, - настаивает Парнишка.
        - Знаешь, а ведь нам это пошло на пользу, - объясняет Папа. - Мы ведь тогда еще бегали в звериных шкурах, а римляне многому нас научили. Ну-с, ребята, а это что такое?
        Удивительно, сколько полезного смогут узнать дети, если обучение превратить в игру, а не сделать обязанностью. Некоторые из картинок они видели раньше, так что сейчас тараторят наперебой, дополняя друг друга.
        - Вот здесь греки устраивали игры.
        - А вот тут мчались по кругу на колесницах.
        - В этом храме жил бог.
        - Это Вавилон, там у них были огромные такие каменные ступени с садами, а дома они строили из глины. Сейчас там только черепки лежат, а вокруг собаки бегают.
        - Это царский дворец. А вон царь убивает львов на стене. - Так, - говорит Папа. - А это что? Вот так загадка. На фреске египетский надсмотрщик с табличками для письма в руке показывает темнокожим рабам, что им делать. Руки его очень странно изогнуты.
        - Один боксирует против шестерых, - полагает Парнишка.
        - Это женщина и шесть мужчин, которые хотят жениться на ней, - таково мнение Толстика.
        Крошка лишь качает своей маленькой кудрявой головкой.
        - Солдаты, - произносит она.
        Так они продолжают гадать и высказываться, переворачивая страницы с завлекательными картинками, споря о наскальном изо-бражении доисторического человека, об индейском рисуночном письме или о загадочном фрагменте стены из храма ацтеков, затерянного в непроходимых джунглях на Юкатане. В сгущающихся сумерках Папа откинулся на спинку кресла, он курит, смотрит и слушает. Всполохи огня в камине озаряют любопытные и увлеченные лица детей. Они - свежая поросль на молодых ветвях великого древа жизни. В этой книге они видят творения давно увядших цветов на ветках, зачахнувших много столетий назад. Они также будут трудиться и также уйдут в глубину веков, а на смену им придут другие. Пройдут тысячелетия, и люди будущего так же станут смотреть, гадать и смеяться, видя изображения наших неуклюжих кораблей, аэропланов и других, с их точки зрения, примитивных устройств, с помощью которых мы пытались перехитрить Природу и поставить ее себе на службу. Работа и работа - безо всякого конца? Жажда жизни неослабна и неутолима, и именно она движет человечество вперед. С одной стороны - прозябающие в пещерах
первобытные люди, с другой - возможно, торжество Духа и Разума человеческого. Папины мысли простирались гораздо дальше и вмещали в себя гораздо больше, чем он мог сказать детям, когда смотрел на три маленькие головки, склонившиеся над лежащей рядом с камином старой книгой.

        УИЛЬЯМ БЛЕЙК. «ВЕЛИКИЙ АРХИТЕКТОР»
        Билли Бонс
        ПОЛ ФИШЕР. НА САНЯХ
        Как правило, Папа вел себя очень строго и серьезно, отметая все незначительное, а значительное записывая на листах бумаги. Но когда он был в настроении, он мог выдумывать самые разнообразные игры, о которых, возможно, захотят узнать другие папы, даже если их несчастным мамам придется устраивать после этого большую стирку. Давайте посмотрим, что за игру он придумал на этот раз. Хитрый Папа приготовил все заранее - чтобы игра удалась на славу, надо приложить некоторые усилия, - но никому ничего об этом не сказал.
        На Рождество выдался светлый и ясный день. - Я так рада, что Христу в Его день рождения так ярко светит солнышко! - сказала Крошка, которую нам придется называть Вилли, поскольку с недавних пор она откликается только на это имя.
        - Да, - добавил Толстик. - Надеюсь, Он получит много-много поздравлений.
        - Как, наверное, Бог гордится Им, - заметил Парнишка.
        Папа позволил всем детям искать собственное отношение к Богу, и в их невинных умах эти отношения сложились очень светлыми, добрыми и весьма «очеловеченными». Возможно, они сделались бы еще более необычными, если бы не тонкое и мудрое вмешательство леди Солнышка. В их вере присутствовало что-то совершенно умилительное и трогательное. «Дорогой Боженька» - именно с этих слов начинались их молитвы. Христос представлялся им прекрасным и восхитительным старшим братом, могущим сделать все на свете, и сделать это лучше всех остальных. Безжалостная логика, порожденная их наивными умами, множество раз ставила Маму в тупик, поскольку она не так быстро реагировала на постоянно менявшуюся обстановку, как Папа, который мог в крайнем случае разрешить спор при помощи диванной подушки.
        - Мамочка, а как ты думаешь, в детском раю есть крикет?
        - Я уверена, милые мои, что там есть все, чтобы девочки и мальчики были счастливы.
        На трех серьезных детских личиках читается напряженное обдумывание полученного ответа.
        - Ну, если так, - нарушает молчание Парнишка, - то крикет там, конечно же, есть.
        Мама не вдается в дальнейшее обсуждение, так что вопрос считается решенным. Однако из него следуют неизбежные выводы.
        - Ну, хорошо, если там есть крикет, то Христос, значит, играет? Мама лихорадочно соображает и, как ей кажется, находит спасительный ответ.
        - Ну, милый мой, если детям от этого хорошо, то Христос сделает все, что угодно.
        ДЖОН ФИЦДЖЕРАЛЬД. ЗАЧАРОВАННЫЙ ЛЕС.
        - Так значит, Он пойдет играть, если Его позовут? - спрашивает Парнишка.
        - Он будет играть, если кому-то игрока не хватает, - вставляет Толстик.
        - По-моему, вам пора пойти поиграть на лужайке! - чуть не взрывается вконец утомленная этими словесами леди Солнышко.
        - По-моему, Он бы нам классную компанию составил, - со всей серьезностью задумчиво произносит Парнишка.
        - Он, наверное, здорово в кегли играет, - добавляет Толстик.
        Папа, до этого с ухмылкой наблюдавший за Мамой и детьми из-за полуопущенной газеты, решил, что пришло время вмешаться.
        - Ну что ж, играть - не пахать, верно? - веско спросил он, а затем добавил: - Так вот, как насчет сыграть в Билли Бонса?
        В ответ послышались восторженные крики и бурные аплодисменты. На брошенный клич собрались все соседские мальчишки: восьмилетний кузен Джон, ровесник Крошки-Вилли, и его младший брат Фрэнк. Джон помолвлен с Вилли, так что он постоянно предупреждает Фрэнка, чтобы тот прекратил целовать ее.
        - А я все равно буду, - упрямится Фрэнк. - Тогда скорей бы ты простудился, чтобы тебе запретили целоваться, - заявляет Джон.
        Джон и Вилли все утро провели на улице, подыскивая себе дом. Но их роман - совсем другая история, так что мы вернемся к тому месту, когда кроме них пришли еще с десяток ребятишек.
        Папа сидел на краю стола и взирал на серьезные детские лица. Очень важно сосредоточиться, если предстоит большая и долгая игра. Настало время военного совета.
        - Итак, - начал Папа, многозначительно помахивая трубкой. - Никто не должен участвовать в нашем предприятии, не осознав, что ему предстоит. Как вы все, надеюсь, понимаете, дело весьма и весьма опасное.
        Те, кто постарше, от этих слов пришли в восторг, а кто помладше - в ужас.
        - Еще есть время, - продолжал Папа с еще более зловещим видом, - отказаться и выйти из игры. Мы как-нибудь прорвемся, хотя придется рискнуть.
        Все приготовились рискнуть, однако кто-то из малышей чуть не захныкал, но быстро замолчал, услышав от своего брата страшное слово «трус».
        - Так вот, - объяснил Папа, - вы все, конечно, знаете, в чем дело. В наших краях объявился отпетый негодяй, одноногий пират Билли Бонс!
        Тень Стивенсона, прости великодушно двуногого пирата, пишущего эти строки!
        - А что он такого натворил? - робко спросил кузен Джон.
        - Что натворил, говоришь? Чем меньше об этом знаешь, тем лучше!
        НЬЮЭЛЛ УАЙЕТ. БИЛЛИ БОНЕ
        - Очень-очень страшное? - поинтересовался Толстик.
        - Ну, не то чтобы очень страшное, - успокаивающе сказала Мама.
        Тем не менее лица ребятишек вытянулись от страха.
        - Столь ужасное, что Мама боится даже обмолвиться об этом! - продолжал Папа. - Итак, дело в том, что он был замечен неподалеку отсюда, и его легко отыскать по следам его деревянной ноги. Или мы его поймаем, или он разделается с нами. Если ему удастся от нас ускользнуть, мы в любом случае найдем его сокровища. Все готовы?
        В ответ раздался нестройный гул голосов.
        - У всех есть палки или другое оружие?
        Ну, разумеется, у всех. Папа достал из бокового кармана револьвер, что придало всему происходившему еще более зловещий антураж.
        - Если мы начнем, то должны довести это дело до конца, - торжественно закончил Папа. - Еще не поздно отказаться от этого рискованного предприятия.
        - А девчонок туда берут? - спросил Толстик, косясь на Вилли, и тут же громко взвыл, получив от сестры палкой пониже спины.
        - Хватит дразниться. Дело очень серьезное. Да, вот еще что. Если нам по пути встретится высокий смуглый человек с косыми глазами, одетый в длинный плащ, немедля хватайте его. Не дайте ему уйти. Это Джек Гилмор, сообщник одноногого пирата.
        Тут Папа чуть было не опозорился, поскольку рассмеялся, что совершенно недопустимо во время такой сложной операции, как охота на пирата. Он вдруг представил себе весь комизм ситуации, если им вдруг действительно попадется какой-нибудь безобидный господин, отвечающий этому описанию, и как все вцепятся в него, словно свора охотничьих псов.
        - Все в порядке, ребята, - пробормотал Папа, снова входя в роль. - Мне стало смешно, когда я представил себе физиономию Билли, пришедшего за своими сокровищами и обнаружившего, что там ничего нет. Так, всем построиться у выхода в сад. Все на месте? Ага, а вот и первая ниточка.
        Он вынул из кармана клочок бумаги. Под зловещим черепом с костями красовалась надпись:
        На пять на восток и на запад пройдешь -
        Жилетку от трупа торговца найдешь.
        - Запад там, - объявил Папа, указывая прямо из открытой двери. Ребятишки сгрудились в кучу и начали совещаться, а Папа тем временем раскурил трубку и ждал развития событий.
        - На пять чего? - спросил кто-то.
        - Ну, в книжках это обычно ярды, - солидно высказался Парнишка.
        - А может, на пять шагов? - предположил Толстик.
        - Значит, так - пять шагов на запад, а потом столько же на восток.
        - И попадем опять сюда.
        - Здесь точно какая-то ошибка.
        - А может, эта вещица и есть здесь? - вставил тихий маленький мальчик по имени Броди.
        Все подозрительно уставились на коврик. И вправду, у самой стены он как-то странно вспучивался. Через мгновение они его подняли и увидели маленькую жилетку с торчавшим в ней ножом для разделки мяса. За подкладку вылили по меньшей мере полбутылки красных чернил. Леди Солнышко пришла в ужас от такого натурализма, но Папа, человек куда более стойкий и суровый, остался верен себе и постарался до предела сгустить краски. Все притихли и раскрыв рты смотрели на эту ужасную находку.
        - Возможно, там какая-нибудь улика или ниточка.
        - Да-да, вот она.
        Из кармана торчал бумажный уголок. Его тотчас же вытащили. Развернув бумагу, под пиратским символом они прочли:
        Не медлить, не мешкать, скорее вперед!
        В карьере вас фляга давно уже ждет!
        Не успела брошенная бумажка коснуться земли, как вся стая ринулась бегом, словно взяв свежий след. Папа с двумя или тремя отставшими медленно шел следом. В округе был всего один карьер, так что «гончие» продрались сквозь кусты утесника, резво одолели выгон и один за другим скатились в низину, упершись в высокую, испещренную разрезами стену из песчаника, где чередовавшиеся слои мелких камней и валунов наглядно демонстрировали смену геологических эпох. В самом дальнем углу красовался огромный трехпалый след какого-то доисторического животного. На Билли Бонса это вряд ли было похоже, однако Папа, опершись на свою трость, с каким-то странным удивлением и восторгом залюбовался малыми чадами рода человеческого, стоявшими на фоне своей древнейшей истории и у окаменевшего следа давно сгинувшего во мраке времени чудовища.
        Они что-то вынюхивали, хныкали, сходились вместе и вновь разбегались в стороны, словно чуть подросшие щенки. Затем раздался радостный возглас, и тонкая, по-детски нескладная фигурка Парнишки рванулась вверх по склону и повисла на самом краю.
        ВИНИФРЕД ТАРРАНТ. ЭЛЬФИЙСКИЙ ОРКЕСТР
        ДЖОРДЖ БРАУН. ЧЕРЕЗ РУЧЕЙ
        Там, в двенадцати метрах от земли, лежала Папина медная кружка для бритья, холодно поблескивая в лучах скупого зимнего солнца. По чьей-то нелепой прихоти она оказалась под большим камнем. Чтобы достать ее, пришлось бы перелезть через уступ и отвалить камень, но Парнишка не боялся высоты, и минутой позже кружка уже лежала на земле в окружении склонившихся над ней любопытных лиц. Оказавшийся внутри клочок бумаги тут же вытащили и прочли следующее:
        На третьей поляне к востоку от края
        Сидит чудо-птица в кустах, выжидая.
        Поищете там и поищете сям -
        Найдете вы Бонса по свежим следам.
        Вся стая вновь издала победный клич и со всех ног ринулась вниз по крутому склону на дальнем конце карьера, потом сквозь заросли можжевельника, вдоль поля для гольфа, пока все они не оказались на третьей по счету поляне, откуда сразу побежали к соседней живой изгороди, действительно, больше напоминавшей ряды кустов. Там они обнаружили весьма странного вида птицу, в свое время служившую крышкой для пепельницы, с торчавшим из колючего куста красным клювом. Теперь все стало ясно без всяких записок, и стайка детей рассыпалась в разные стороны, выискивая следы. Однако один маленький мальчик отбился от нее, подошел к Папе и задал каверзный вопрос.
        - А скажите, пожалуйста, сэр, почему когда Билли Бонс убегает и прячет сокровища, он оставляет следы, куда он побежал?
        Папа изобразил на лице напряженную работу мысли.
        - Тсс, я никому не говорил, - заговорщически прошептал он, - но только между нами: у Билли Бонса есть жена-негритянка, которая напрочь с ним рассорилась и люто его ненавидит. Это она оставляет следы, чтобы досадить ему.
        Малыш было открыл рот, чтобы задать очередной неприятный вопрос, как тут раздался победный клич, возвестивший о том, что Вилли и Джон, бежавшие парой, как и положено помолвленной чете, наконец напали на след. С этого места коварная негритянка везде оставляла бумажные шарики, отмечавшие путь бегства ее муженька. Глядя во все глаза, ребятишки вновь ринулись вперед - вниз по пологому склону, через калитку, вдоль края поля, а потом…
        Их глазам предстало действительно жуткое место, спуститься куда отважился бы не каждый взрослый. Справа от них лежала поросшая густым кустарником лощина, в самом низу которой струилась мелкая речушка, с виду напоминавшая широкий ручей. К ней вела узкая тропинка, вившаяся поперек их прежнего пути. Ребята сгрудились на краю и напряженно смотрели вниз. Точно ли след здесь? Да, где-то там, в кустах ежевики, белел клочок бумаги. От него их отделяли почти восемь метров крутого, скользкого глинистого склона. Один за другим, усевшись на землю, они скользили вниз. Последним спустился Джон, прижавшись к Вилли и обмотав ее тоненькую талию ремешком, привязанным к рукоятке палки. Потом кто-то поскользнулся, и во мгновение ока стройное прямоугольное построение превратилось в бесформенную кучу орущей и визжащей детворы. Однако все быстро поднялись на ноги и побежали сквозь колючие кусты и валуны, пока не вышли на тропинку, ведшую к речушке. Оттуда они понеслись по заросшей лощине. Трусливый Папа обошел ее безопасным окольным путем, поскольку его комплекция не позволяла ему скатываться по откосам, к тому же он
наметил след еще утром.

        ЮЛИЙ КЛЕВЕР. ДЕБРИ
        Билли Бонс пробежал вдоль самой речушки, продираясь сквозь нависавшие ветви и густое мелколесье. Затем, как и подобает путающему след негодяю, он снова пустился вверх по крутому глинистому склону длиной чуть больше двадцати метров, но на сей раз не такому скользкому и по росшему пучками травы. Подъем выдался нелегким, много раз они падали и поднимались, но, наконец, вся перепачканная грязью и запыхавшаяся компания добралась до верха и порывалась бежать дальше, однако их останавливали доносившиеся снизу грозные окрики Папы, велевшего стоять и ждать, пока не подтянутся все отставшие. Затем нужно было идти снова вдоль края поля, следя, чтобы лощина оставалась справа. Лощина эта известна с незапамятных времен под леденящим душу именем «Долина мертвецов», напоминавшем о сотнях людей, сгинувших здесь еще во времена нашествия данов.
        Чуть далее речушку перекрывает Красный мост, названный так в память о временах, когда вода тут текла алой от крови. Географические названия в «доброй старой Англии» могут многое рассказать о делах минувших веков.
        Но маленькие, раскрасневшиеся от бега мальчишки и девчонки, современники славного короля Георга Пятого, знать не знали и слыхом не слыхивали о тенях прошлого, судя по легендам, обитавших в этой лощине. Почти полкилометра они бежали вдоль склона по орешнику. Потом тропинка вдруг внезапно нырнула вниз, и снова образовалась орущая и визжащая куча-мала, сползшая к самому берегу речушки, несущей свои бурые от железистой пыли воды из самого Суссекса. Теперь путь был только один - вверх по течению, и все мамы всплеснули бы руками от ужаса, если бы им довелось увидеть, как их любимые чада спотыкаются о замшелые валуны и по щиколотку проваливаются в воду, идя по следу, ведшему их к логову Билли Бонса.
        НЬЮЭЛЛ УАЙЕТ. ДЖОН СИЛЬВЕР
        Они преодолели множество сопряженных с нешуточной опасностью поворотов, когда гуськом шли по крошечным затонам, ступая между скользкими камнями и хватаясь за свисавшие ветви, в то время как Папа зорко присматривал за ними, помогая им своей прочной тростью, сильными руками и ободряющим словом. Изящные серебристые березы и высокие тонкие побеги бука тянулись к самой воде, образуя своего рода туннель. Острые юные глаза бросали взгляды во все стороны, чтобы не пропустить пиратский клад, до которого уже было рукой подать. Вдруг кто-то нашел в воде бутылку.
        - Это он! - радостно вскричал Папа. - Это его бутылка из-под рома! Мы уже рядом. Вперед, ребята, вперед!
        Но чуть дальше лощина изогнулась, и перед ними оказался водопад. От уступа тянулась полоса зеленых скользких камней шириной в три с небольшим метра, сплошь омываемая водой, кроме одного участка, где можно было пройти по чуть выступавшим из потока валунам. Погоня достигла своей наивысшей точки. Совсем рядом таилось логово Билли Бонса.
        - Тихо, тихо, иначе он разделается с нами по одному!
        С пугающим восторгом дети внезапно осознали, что все прежние домашние запреты исчезли, словно по мановению волшебной палочки, когда руки их погрузились в холодную воду, затекавшую под рукава. Подъем дался нелегко, но его одолели все до единого. Здесь, согласно приказу, они остановились, поджидая Папу. Говорить можно было только шепотом.
        - Он там, за углом! - прошептал Папа, вытаскивая револьвер. Затем, вдруг повысив голос до крика: - Вперед, ребята! Покончим с негодяем раз и навсегда!
        Кто-то знал, что это игра. Кто-то сомневался. Больше половины приняли все происходящее за чистую монету благодаря тщательному планированию. Исполненные настоящей британской отваги, они с криками бросились вперед и ворвались в логово пирата. Оно представляло собой некое подобие шалаша из камней, соломы и земли, сбоку которого имелось небольшое углубление. Билли Бонса там не было, но ребятишки все равно издали радостные крики, поскольку они все-таки нашли сокровище. За камнями лежала коробка с медными накладками и с надписью на бумаге, прихваченной к крышке огромной восковой печатью. Надпись гласила:
        Сокровище Билли Бонса Привезено с Кокосовых островов.
        Цена: 240 000 долларов золотом.
        Доподлинно: знак Билли - Х.
        - Билли Бонс сбежал! - выкрикнуло несколько дрожащих голосов, и поднятые вверх палки медленно опустились.
        - Тем лучше для него! - сурово произнес Папа, пряча револьвер. - Нет, здесь сокровище вскрывать не будем - вдруг алмазы рассыплются. Подождите, пока мы вернемся домой, а там уж хорошенько рассмотрим, что там внутри.
        Держась плотной группой и зорко охраняя сокровище, все воинство отправилось домой. Среди всех по-прежнему царила атмосфера опасности. Прелесть настоящей игры состоит в том, что продумываются все детали и «неожиданности». Так что когда вдалеке раздались три выстрела, сделанных охотниками на фазанов, Папа закричал, что это пираты пустились за ними в погоню. Детишки то и дело оглядывались, когда бежали через вересковую пустошь.
        ГЕРДА ТИРЕН. СТАРЫЙ СУНДУК
        Все жадно сгрудились вокруг Папы, когда тот разрезал ножом пропущенную под печатью бечевку.
        - Само собой разумеется, - предупредил он, - что пираты в качестве стражей своих сокровищ кладут на них всякие ужасные вещи. Иногда это кисть руки раба, копавшего яму, иногда отравленный кинжал, а иногда и гадюка!
        С драматическим скрипом он поднял крышку, и окружавшие его инстинктивно подались назад. Но круг вновь сомкнулся, когда все убедились, что ничего страшного не произошло. С горящими от любопытства глазами они слушали, как Папа с самым беззастенчивым видом серьезнейшим тоном перечислял трофеи.
        - Здесь только алмазы, - басил он, встряхивая мешочек с галькой. - Думаю, что они не потянут и на десять тысяч фунтов. Но вот это… - он показал на невзрачный кусок малахита из своего геологического ящичка. - Это, возможно, один из самых больших неограненных изумрудов в мире.
        - Ух ты! - выдохнули ребятишки, глядя на камень круглыми от удивления глазами.
        - Да, на торгах в Париже за него давали сто тысяч, но потом почему-то сняли с продажи. Это изумруд под названием «Царь царей». А вот два знаменитых берилла из тюрбана Траванкорского султана. Они соединены вместе одной золотой оправой, потому что никогда не должны разлучаться.
        На самом деле это были обычные запонки, но никто не обратил на это никакого внимания.
        - А вот эти на первый взгляд медные монеты - искусно покрашенные под медь испанские дублоны и пиастры. Вот драгоценное ожерелье, сорванное с шеи какой-то несчастной знатной дамы. Вот военная награда, безусловно, хранящая какую-то страшную тайну. Здесь серебро, опалы, рубины и прочая мелочь.
        - И что нам с этим всем делать? - Надо, чтобы четверо полицейских доставили шкатулку в Лондон и поместили ее в охраняемое банковское хранилище. А теперь, ребята, мне надо идти заниматься делами.
        - Нам бы тоже не помешало заняться делами! - с улыбкой воскликнула леди Солнышко, глядя на стоявших перед ней раскрасневшихся, перемазанных грязью и глиной и хлюпавших промокшими башмаками ребятишек.
        Ну вот, дорогие мои папы, вы получили от меня в подарок игру «Билли Бонс». У нее масса достоинств. Ей можно занять от десяти до ста самых отчаянных юных сорвиголов. В нее можно играть почти везде - от сада в сто квадратных ярдов до пятимильной вересковой пустоши. Она дает неограниченный простор вашему воображению. Вовсе не обязательно искать сокровища. Поскольку Билли Бонс был «разносторонне развитым» негодяем, вашей целью может стать похищенное завещание, синий глаз Желтого Бога, волшебная лампа Аладдина или скальп знатной индианки. Но, как и все, ради чего стоит жить и творить, игра требует тщательного планирования и проработки. Тогда вы станете настоящим Папой, верным другом и товарищем ваших детей.
        МАЙФРЕН КОНТЕ. ШКАТУЛКА, КУВШИН И ГРАНАТ
        Запретная тема
        ЧАРЛЬЗ РАЙЛИ. БОКСЕРСКИЙ МАТЧ МЕЖДУ ДАНИЭЛЕМ МЕНДОСОМ И РИЧАРДОМ ХАМФРИ
        Оба мальчика начали заниматься боксом и очень скоро стали довольно неплохо боксировать; к тому же они прониклись духом этого по-настоящему мужского вида спорта. Это увлечение не обошло стороной и Крошку-Вилли, которой к тому времени исполнилось девять лет. Ее свинг левой с уклоном и джеб правой в корпус сделались широко известными в узких кругах. Тем не менее для нее бокс так и остался не более чем веселой игрой. С мальчишками же дело обстояло совершенно иначе.
        Известный чемпион-любитель как-то раз преподнес им по паре маленьких перчаток, и это оказалось самым желанным подарком. Оба они со всей детской непосредственностью и азартом предались этой на первый взгляд игре. Леди Солнышко со смешанным чувством гордости, некоторого страха и изумления частенько видела, как ее сыновья яростно дубасили друг друга, и каждый раз не могла удержаться от улыбки, наблюдая их бойцовские поединки. Во время «баталий» каждый из них держался по-своему, и Папа, глядя на них своим критическим и вместе с тем благосклонным взором, не спешил исправлять или подгонять под какие-то нормы то, чему научила их мать-природа. Парнишка, сам того не зная, придерживался британских традиций, то есть стоял прямо, равномерно опираясь на обе ноги. Быстрые и прямые удары он наносил левой, а защищался правой рукой. Толстик, если можно так выразиться, «тяготел» к американскому стилю и порой вел себя несколько безрассудно. Обычно он прижимал подбородок к груди, выставив вперед постоянно двигавшуюся левую, которой он мог и защищаться, и атаковать. Настоящим наступательным орудием была его правая
рука, которой он наносил несколько «закругленные» удары, похожие на апперкот, а свинг у него получался почти как у взрослых спортсменов. Он отличался большей дерзостью и агрессивностью, чем его старший брат, но по очкам обычно ему проигрывал, поскольку увлекался и пропускал удары слева. Однако он мог развить такой натиск, перед которым ошеломленный соперник нередко пасовал, после чего исход поединка становился совершенно непредсказуемым.
        БОКСИРУЮЩИЕ ПОДРОСТКИ. АНТИЧНАЯ ФРЕСКА С ОСТРОВА КРИТ
        - Да ты только посмотри, как быстро они растут и мужают, - однажды заметил Папа в разговоре с леди Солнышко.
        Та, по своему обыкновению, смотрела на все с точки зрения здравого смысла.
        - Конечно же, дорогой, мальчики должны уметь защитить себя и вырасти настоящими мужчинами. Но не кажется ли тебе, что та книга с картинками по истории бокса…
        - Полностью с тобой согласен. Я запер ее в шкафу в кабинете.
        - И еще. Все эти твои рассказы о давних поединках и боях. Ведь тогда дрались очень жестоко, голыми руками и за деньги, чуть не убивая друг друга. Однако Парнишка постоянно пристает к тебе с просьбами рассказать о тогдашних чемпионах и победителях. Ты не думаешь, что детям еще рановато все это знать?
        - То были поистине великие люди, дорогая. Они являлись воплощением мужества и строгого соблюдения правил борьбы, и во многом благодаря им наше общество не утратило эти идеалы. Если бы не отдельные подлецы…
        - Я понимаю тебя, дорогой. И все же твои рассказы порой чересчур натуралистичны. А дети так любят тебя слушать. Когда ты им рассказываешь все эти боксерские истории, окружающий мир просто перестает для них существовать. Парнишка узнал много того, чего ему, мне кажется, пока еще не следует знать. Толстик же порой просто огорошивает меня своими ужасными историями, и я совершенно точно знаю, откуда ветер дует.
        - Но, дорогая, дети ведь всегда любопытны, и если бокс им интересен, то совершенно не вижу…
        - Бабочки и гусеницы им не менее интересны.
        - Ну, хорошо! Ринг отменяется! Говорим только о бабочках и гусеницах!
        Итак, семейный совет постановил, что бокс является запретной темой, и Папа намеревался неукоснительно соблюдать это решение. Однако он упустил из виду важнейший психологический момент. Дело в том, что Папа сам увлекался историей бокса и обладал в этой области обширными знаниями, а посему мог часами и с большим интересом говорить на эту тему, в то время как его познания о бабочках и гусеницах были довольно скудными. Поэтому он, как и большинство людей, пошел по линии наименьшего сопротивления.
        Пару дней спустя, когда мудрые слова леди Солнышка уже успели утратить свою былую остроту, Папа сидел в кресле, покуривал трубку и стойко рассказывал детям о гусеницах, весьма раздосадованный тем, что Толстик знает о них гораздо больше него и напоминает отцу о том, что тот уже успел позабыть. Дети тотчас решили воспользоваться его замешательством, но проделали это хитро и тонко.
        - Пап, но ведь это же дубовый коконопряд, а не сиреневый бражник, как ты говоришь, - упрямо возражал Толстик. - У тебя в памяти, наверное, столько всего, что для насекомых там просто не осталось места.
        - У Папы отличная память, - вступилась за отца Крошка.
        - Ну, да, когда-то была, - виновато признался Папа.
        - Пап, а ты можешь назвать всех королей Англии?
        - Ну, почти все это могут.
        - Я вам сейчас скажу, кого Папа назовет без запинки, - объявил Парнишка. - Он сможет перечислить всех английских чемпионов по боксу в тяжелом весе с датами и участниками финальных боев и знает, кто кого и как побил. Правда, Пап?
        - Ну, возможно, и смогу. Так вот, а бабочка-махаон…
        - Нет, наверное, не сможет, - раздосадованно перебил его Толстик.
        - Сможет, я знаю. Не веришь - сам спроси - настаивал Парнишка.
        - Пап, а кто был самым первым чемпионом?
        - Ну, принято считать, что Джеймс Фигг, - несколько неуверенно ответил Папа, чувствуя, что попался в ловушку. - Да, пожалуй, он, потому что до Фигга нет никаких документально подтвержденных свидетельств.
        УОЛТЕР МОРГАН. КРУГ ФЕЙ
        - Пап, расскажи нам о Фигге, а? Ну, пожалуйста! - Три пары детских глазок умоляюще воззрились на него, и трое благодарных слушателей приготовились к рассказу на «запретную тему».
        - Фигг был, если можно так выразиться, бойцом-универсалом. Если бы сейчас он вступил в Британскую ассоциацию бокса, то его непременно бы оттуда исключили. И вот почему. В те времена дрались почти без правил и на чем угодно. Если мне не изменяет память, он владел чем-то вроде клуба на Тоттенхэм-Корт-роуд, где и проходили подобные поединки. Фигг мог кому угодно сломать нос ударом кулака, пересчитать ребра дубинкой или раскроить череп мечом.
        - Но своих-то учеников он не калечил, да?
        - Как бы не так! Капитан Годфри в своих воспоминаниях писал, что этот человек обладал совершенно необузданным нравом и не щадил никого, кто отваживался сразиться с ним. В те жестокие времена это значило довольно много. Годфри знал Фигга лучше других, поскольку был одним из его учеников.
        ДЖЕК БРОТОН ПРОТИВ ДЖОРДЖА СТИВЕНСОНА
        - А Фигг его не покалечил?
        - Да вроде нет. В любом случае, Годфри научился стойко держать удар и овладел всем тем, что Фигг смог ему преподать. Когда год спустя Годфри вновь появился на Тоттенхэм-Корт-роуд, Фигг очень скоро понял, что перед ним настоящий боец, и вмиг умерил свой воинственный пыл.
        - А кто был этот Годфри?
        - О, отличный спортсмен и прекрасный писатель. Сейчас мы уже не можем судить, как он дрался на ринге, зато мы восхищаемся его прозой, которая далеко превосходит Сэма Джонсона и других мастеров пера того времени. Насколько мне известно, до нас дошла лишь одна его книга, но написана она таким языком, которому позавидовали бы нынешние маститые писатели. Раньше я наизусть помнил оттуда целые куски, но теперь почти все забыл. Там есть прекрасное описание того, как Джек Бротон защищался и контратаковал. Вот, по-моему так… «Он словно приглашает противника нанести удар. Отразив его, он собирает свои могучие мускулы в один мощный кулак, а затем переносит всю тяжесть тела на руку и всесокрушающим ураганом обрушивается на соперника».
        - Здорово! - воскликнул Толстик. - Вот это здорово!
        Его серые глаза засверкали, щеки раскраснелись, поскольку его артистичная натура всегда откликается на то, что достойно восхищения.
        - Пап, а кто стал следующим чемпионом? - спросил он.
        Вопрос был задан слишком прямолинейно, и Папа начал догадываться, что без сговора здесь не обошлось.
        - Нет, по списку я не пойду. Даже и не думайте! Так, вернемся к дубовому коконопряду…
        - Пап, я только одну вещь хотел узнать, и все! - вскричал Парнишка, изо всех сил стараясь казаться искренним. - Кто побил Слэка, а?
        - Ну, конечно же, Стивенс по прозвищу Гвоздильщик, личность не очень-то примечательная; хотя Слэк, со своей стороны, тоже ничем особым не выделялся. Тем не менее Гвоздильщик, так сказать, остался в памяти народной благодаря своему пристрастию броско одеваться.
        С той поры, увидев на улице какого-нибудь франта, люди частенько говорят, что он разоделся, как Гвоздильщик. - Но, Пап, - возразил Парнишка, выдвигая свои доводы, чтобы разговор не перекинулся на жуков, - вот ты говоришь, что Слэк ничего себой не представлял. Как такое может быть, если он победил заслуженного чемпиона - не помню, как его звали, - про которого ты говорил, что он удерживал свой титул чуть ли не двадцать лет?
        - Этого чемпиона звали Джек Бротон. Верно, Слэку удалось одолеть его, но это был как раз один из тех боев, когда все решает единственный удачно проведенный удар и побеждает не сильнейший, а везучий. За два десятка лет Бротон уверился в своей непобедимости и тренировался кое-как. Поэтому он и пропустил мощный кросс прямо в переносицу, после чего его глаза вытекли, и он ослеп. Бедняга, он продолжал размахивать кулаками и кричать, обращаясь к кому-то из присутствовавших на поединке августейших особ: «Я не побит, Ваше Королевское Высочество, я просто не вижу противника!» К сожалению, соперник прекрасно видел его, и именно тогда закатилась звезда великого Джека Бротона, который в свое время хотел по очереди сразиться с целым полком прусских гвардейцев.
        - А причем здесь гвардейцы?
        - Дело в том, что Джеку как-то выпало сопровождать герцога Камберлендского в его поездке по Германии. Тогдашний король Пруссии, отец Фридриха Великого, устроил военный парад, где промаршировал полк гвардейцев-великанов, с которыми Джек и захотел посостязаться в кулачном бою.
        - Но, Пап, - иногда случается так, что разговор можно поддержать только спором, - как же получается, что Слэк дрался хуже Бротона, если он его победил? - Это можно доказать, посмотрев результаты боев. Бротон побеждал тех, кто одерживал верх над Слэком. Разумеется, будь Бротон помоложе, он бы назначил матч-реванш и вернул бы себе чемпионский титул. Пожалуй, главную роль здесь сыграл возраст, ведь ему было уже за тридцать, поэтому его спортивная карьера и закончилась. Так, давайте-ка вернемся к нашим гусеницам…
        - Пап, еще один вопрос. Вот ты говорил, что многие проиграли, пропустив один-единственный случайный удар. А кто именно?
        - Ну, примеров тому много, как в былые времена, так и теперь. Вот, положим, Мейс дрался с Томом Кингом и уверенно выигрывал, как вдруг случайно поскользнулся, и в тот же момент получил удар такой силы, от которого не сумел оправиться в отведенные на это тридцать секунд. Был еще такой Том Спринг За ним числилось огромное количество побед, но не повезло ему лишь однажды в бою с Недом Пейнтером из Норвича, которого он в свое время побил без особого труда. Говорили, что у Пейнтера с самого рождения правое плечо развито лучше левого, поэтому его удары правой отличались сокрушительной силой. Так вот, ему удалось провести правый джеб в первом же раунде, и Спринг рухнул на пол в первый и в последний раз за всю свою карьеру. Вообще говоря, Пейнтер слыл очень стойким боксером. Великану-гвардейцу Шоу, зарубившему с десяток французских кирасир при Ватерлоо, все же удалось одолеть его, но ценой таких усилий, что сам Шоу еле на ногах держался. Ну и, разумеется, все помнят сокрушительное поражение Хикмана, того самого, что придумал так называемый удар в бороду», ставший прообразом нынешнего нокаутирующего
полухука. Нит по прозвищу Бристольский Мясник не шел с Хикманом ни в какое сравнение, однако один удар решил исход поединка. Безусловно, Хикман смог бы взять реванш, если бы не его ужасная скоропостижная смерть.
        БОКСЕР ДЖЕМ МЕЙС
        - А почему ужасная смерть? - Ну дорогой мой, он погиб из-за пьянства, а по мне так нет ничего хуже этого. - А как же он погиб-то?
        - Он возвращался пьяным после боксерского матча - по-моему, Хадсон против Шелтона - и вывалился из кеба прямо на мостовую. Кучер мчавшейся навстречу повозки не успел придержать лошадей, и колесо переехало ему голову. Незадолго до этого он зашел в очередное питейное заведение и там кочергой убил собаку.
        - Тогда он получил по заслугам! - вскричал Толстик, известный как великий защитник животных.
        - Полностью поддерживаю! - пискнула Крошка.
        - Пап, ну расскажи еще что-нибудь! - взмолился Парнишка. - Нам так нравится, когда ты рассказываешь о боксе. Пап, ну пожалуйста!
        И тут Папа в полной мере осознал, насколько сильно он увяз. Но отступать было уже поздно.
        - Ну ладно, - нехотя согласился он. - Только учтите, это в последний раз, иначе Мама нас всех отругает. Так что вам рассказать?
        - А кто самый лучший боксер?
        - По этому поводу есть великое множество мнений. Лично я не припомню никого, кто за всю карьеру не потерпел ни одного поражения. Джима Белчера трижды отправляли в нокдаун, и все же я считаю его величайшим из боксеров, когда-либо выходивших на ринг. Так что я бы проголосовал за него.
        НЕИЗВЕСТНЫЙ ХУДОЖНИК. ДЖЕЙМС БЕЛЧЕР - ВЕЛИЧАЙШИЙ БОКСЕР ПО МНЕНИЮ А. КОНАН ДОЙЛА
        - А почему, если у него три нокдауна?
        - Да потому что получил он их после того, как ему выбили глаз.
        - Ух ты! А кто ему его выбил? - жадно спросил Толстик, охочий до всяких ужасов.
        - Не помню кто, но глаз ему выбили теннисным мячом. Однако этот гордый и смелый боец не сдался и яростно дрался до последнего, стараясь удержать за собой чемпионский титул. Я вам картинку с ним показывал?
        - Нет.
        - Она в той книге… ах, да, я совсем забыл, что она где-то затерялась. Поверьте мне на слово, что это был настоящий король ринга, хоть он и не отличался ни исполинским ростом - всего-то метр семьдесят, - ни богатырским телосложением. Однако он мог что правой, что левой рукой бросить крикетный мяч за сто метров, так что вы, надеюсь, представляете силу его удара.
        - А кто же тогда смог его победить?
        - В первый раз он проиграл Хену Пирсу по прозвищу Бойцовый Петух. Бой проходил как-то странно, поскольку в обыденной жизни они с Белчером слыли закадычными друзьями, но на ринге Джим преображался, и даже лучший друг становился для него злейшим соперником. Доблестный и великодушный Пирс во время боя несколько раз кричал ему: «Я не хочу, чтобы ты лишился второго глаза, Джим!» Еще два поражения нанес ему Крибб. На ринге он вел себя несколько медлительно и даже вяло. Он знал, что ему не устоять под стремительным натиском Белчера, поэтому он рассчитывал на два фактора. Первое одноглазый Белчер плохо держал дистанцию, и второе - он надеялся, что его плотное телосложение поможет ему отразить шквал ударов соперника. «Он все руки разобьет об мой лоб», - сказал Крибб перед боем. Примерно так оно и случилось. Крибб победил, избив Белчера до бесчувствия, но в те времена это было в порядке вещей.
        Тут Папа решил ввести в свой рассказ некий воспитательный момент.
        - И запомните, ребята! - воскликнул он. - Если вам случится вести долгую борьбу неважно, состязание в силе или войну умов, и если вы ослабнете или устанете, всегда говорите себе: «Если эти невежды готовы до последнего вздоха биться за какие-то грошовые идеалы, достойно ли мне, джентльмену, уподобляться им и сражаться до самой смерти лишь затем, чтобы доказать им, что я сильнее или умнее их, что прав я, а не они?» Скажу вам откровенно, ребята, что в моей жизни бывали времена, когда преодолеть трудности и невзгоды мне помогли не советы добрых и порядочных людей, а знание того, что, в конце концов, сталось с этими, так сказать, громилами, единственными достоинствами которых являлись их недюжинная сила да крепкие кулаки.
        Папа умолк, предавшись воспоминаниям. Размышления на какие-то общие темы детям малоинтересны, хотя обязательно придет время, когда они сами поднимут эти вопросы. Пока же они были всецело поглощены боксом.
        - А что потом случилось с Белчером?
        - Он умер от горя, как многие герои ринга, не в силах вынести позора нанесенного ему поражения. То же самое произошло с Джорджем Тэйлором, ставшим чемпионом после Фигга. Он тоже лишился глаза, проиграл решающий бой крикетисту Фолкнеру, а через два месяца угас, словно свеча.
        - А этот Фолкнер хороший крикетист? - спросил Парнишка, уже начавший всерьез заниматься этим национальным видом спорта.
        - Точно не могу сказать. Может, и хороший, по крайней мере, его всегда таким описывают. Но вот боксером он слыл совершенно отчаянным. Он принадлежал к знаменитой «бирмингемской тройке».
        - А кто еще туда входил?
        - Слушайте, по-моему, я вам эту историю уже рассказывал. Бирмингем был тогда совсем небольшим городом, его называли «скобяной деревней», но, тем не менее, он являлся крупным спортивным центром. Как вы думаете, на что там однажды решились? Они бросили вызов Лондону!
        - Ух ты!
        - Так вот, «бирмингемскую тройку» составляли Перринс, настоящий исполин, весивший под сто килограммов, Джекомбс, о котором я лично ничего не знаю, и крикетист Фолкнер. Им противостояли чемпион Англии Том Джонсон, «Большой» Бен Брейн и Инглстон по прозвищу Пивовар. Лондонцы выиграли все три матча, но наибольший интерес вызвал поединок между исполином и чемпионом. В результате яростной схватки между достойными соперниками Джонсону все-таки удалось вырвать победу, однако говорят, что он так и не оправился от нанесенных ему сокрушительных ударов. Как бы то ни было, весьма скоро он умер.
        - Как жаль, что маленький Бирмингем проиграл! - огорчился Парнишка. - Слушай, а этот лондонец, «Большой» Бен Брейн разве потом не стал чемпионом?
        - Да, ему повезло больше, чем Тому Джонсону. Его имя вскользь упоминается у Борроу чьи замечательные книги вы когда-нибудь прочтете. Отец Борроу служил гренадером и немного боксировал. Согласно легенде, он как-то раз встретился в Гайд-парке с Беном Брейном, и они договорились провести, так сказать, товарищескую встречу. Гренадер держался очень стойко, чем вызвал уважение Брейна, и с тех пор они подружились. Борроу пишет, как незадолго до смерти его отец вспомнил тот бой и рассказал сыну, что когда перед поединком Брейн скинул нательную рубаху, его глазам предстало тело «темное и крапчатое, как у жабы».
        ДЖЕЙМС ЭЛЛИОТ. ФЕИ И ФРУКТЫ
        - А почему крапчатое?
        - По-моему, - предположил Толстик, - оттого, что он получил на ринге много ударов.
        - Возможно, ему просто стало холодно. - Папа выдвинул более правдоподобную версию. - В любом случае мы видим перед собой типичного боксера тех дней - мрачного, угрюмого, жестокого человека. Он умер через три года после того, как отвоевал у Джонсона титул чемпиона Англии. В тот жестокий век спортсмены жили недолго, поскольку даже просвещенные классы пили гораздо больше, чем следовало бы. Что же говорить о тех полуграмотных беднягах, которые выступали на потеху богачей. Да, они неплохо зарабатывали и пользовались известностью, но лишь до тех пор, пока их буквально не сбивали с ног более молодые и сильные, после чего былые кумиры тотчас предавались полному забвению. Не могу не сказать, что один поступок Бена Брейна вызывает у меня чувство искренней благодарности. Дело в том, что он отлупил эту скотину Хупера, чего тот вполне заслуживал.
        - А почему скотину?
        - Потому что он подвязался в роли наемного громилы. Его нанимал какой-нибудь беспутный и пресыщенный молодой повеса. Этот субъект развлекался тем, что оскорблял добропорядочных людей в общественных местах, и если кто-то осмеливался дать ему отпор, тут же появлялся этот молодчик, который в кровь избивал оскорбленного. Этот Хупер одно время сопровождал некоего лорда в его прогулках по саду Воксхолл, где аристократ ввязывался в ссоры, а его «телохранитель» своими крепкими кулаками «восстанавливал справедливость». Однажды дошло до того, что этого хулигана переодели священником, но после этой выходки чаша общественного терпения переполнилась - Хуперу и его нанимателю строго-настрого запретили появляться в Воксхолле.
        - А что с ним стало дальше?
        - Видишь ли, даже у настоящих боксеров жизнь в большинстве случаев складывалась не очень хорошо, поскольку большинство из них умирали молодыми. Что же касается этой «паршивой овцы» Хупера, то ему, можно сказать, совсем не повезло. Он умер в работном доме, больной и позабытый всеми на свете.
        - Ну, он это заслужил сполна, - отметил Парнишка. - Но ведь не все же боксеры закончили жизнь так печально, а?
        - Ну, конечно же, не все. Не помню точно, как сложилась судьба каждого из них, но могу назвать довольно многих, кто после окончания своей спортивной карьеры жил довольно неплохо и сумел удачно вложить свои накопления. Бротон занялся куплей-продажей мебели и антиквариата и дожил до глубокой старости.
        УОЛТЕР САДЛЕР. ЗА ЕГО ЗДОРОВЬЕ!
        Хамфриз сделался преуспевающим торговцем углем. Вард по прозвищу Черный Бриллиант вдруг открыл в себе талант художника, часто выставлялся в Королевской академии и умер в восемьдесят лет. В те времена многие боксеры были весьма культурными людьми и к тому же весьма состоятельными. Но всех превзошел, конечно, Гулли, который как-то заявил, что хочет достичь трех вершин - завоевать титул чемпиона Англии, выиграть дерби и стать членом Парламента. Две вершины ему точно покорились, по крайней мере, первая и третья. А в Парламент его выбрали от округа Ринофракт, что означает… Ну-ка, Парнишка?
        ГЕНРИ ДОУСОН. НОВОЕ ЗДАНИЕ ПАРЛАМЕНТА В ВЕСТМИНСТЕРЕ
        - Сломанный нос.
        - Молодец! Прямо в точку! Для боксера очень символично представлять область с таким названием, потому что у них у всех приплюснутые носы. Так, а теперь…
        - Пап, расскажи нам о Молинэ.
        - Слушайте, я уж и так вам много всего порассказал, поддавшись на все ваши уловки. Ага, я слышу в коридоре мамины шаги. Значит, так - о боксе ни слова. Да, дорогие мои, гусеницы действительно откладывают яйца, - громогласно объявил Папа на весь дом, - а потом они превращаются в коконы. А из коконов получаются новые гусеницы. Вроде бы так… хотя… Точно я не уверен. Ну что ж, дорогие мои, у нас получился очень содержательный разговор, однако день нынче выдался просто прекрасный, так что пойдемте-ка мы лучше погуляем на улице.
        ПОСЛЕДОВАТЕЛЬ ФРЕНСИСА ДЕНБИ. ФЕИ НА СКАЛИСТОМ БЕРЕГУ РЕКИ