Шпаргалка для грабителей Валерий Борисович Гусев
        Дети Шерлока Холмса #37
        Да, преступление готовится на самом деле! Даже несколько преступлений... К счастью, Дима Оболенский услышал о них, спрятавшись в бочке. Криминальный авторитет по кличке Пасюк, который планирует ограбление местного банка, хочет еще зачем-то похитить из музея старинный чертеж крыльев! Не слабо... Но Димин младший брат Алешка уже не раз срывал планы бандитов. Сегодня ночью Пасюк собирается заглянуть в музей тихого города Липовска? Ну что ж, его будет ждать там сюрприз!
        Валерий Гусев
        Шпаргалка для грабителей
          Глава I
        Город колдунов
          Эта история началась очень обычно. А если точнее - с самого обычного папиного вранья. Не удивляйтесь, сейчас все объясню.
        Наш папа (он полковник милиции), как только ему предстояла какая-нибудь опасная поездка, тут же придумывал для мамы, как он говорил, легенду.
        - Ну какая там командировка, - улыбался он маме, убедительно прижимая обе руки к одному животу. - Еду отдохнуть, к старым друзьям. Рыбалка, охота, крепкий сон на сеновале, пробежки на свежем воздухе. Веришь?
        Мама верила (или делала вид, что верит), а потом, спустя большое время, мы узнавали... Рыбалка - это засада на берегу озера, охота - это задержание опасных преступников, крепкий сон на сеновале - это бессонные ночи в местном отделении милиции, а пробежка на свежем воздухе - это погоня за бандитами под мерзко свистящими пулями.
        Но на этот раз неправды было, наверное, мало. Так как папа сказал маме, что он берет нас с собой. Своими любимыми детьми он рисковать бы не стал. Правда, и в папин отдых мы тоже, в общем-то, не очень поверили. Работники милиции просто так отдыхать не ездят. Они все время работают. И в будни, и в праздники. И днем, и ночью. И в дождь, и в снег. Потому что беда человеческая не выбирает ни хорошую погоду, ни приятное время суток. Скорая медицинская помощь и скорая милицейская помощь выезжают по первому тревожному зову.
        - Не волнуйся, мать, - говорил папа на кухне за чашкой кофе. - Это славный маленький зеленый городок. И очень тихий. Его даже на карте нет. Но он очень древний. И очень исторический. В нем в стародавние времена жили удивительные, необыкновенные люди...
        - С двумя головами, что ль? - недоверчиво перебил его Алешка.
        - Возможно, - ответил папа, немного подумав, - я их не видел. Но они умели летать на крыльях из птичьих перьев, они слагали сказки и былины, умели лечить, колдовать и делать шапки-невидимки.
        - Круто! - обрадовался Алешка. - Мне бы такую шапочку!
        - А зачем? - спросил папа. С очень хитрой иронией.
        Но Лешка и глазом не моргнул и даже на секунду не задумался:
        - Я бы, пап, ограбил банк и все деньги раздал бы бедным людям и беспризорным детям.
        - Молодец! - похвалила его мама.
        - А потом? - спросил папа.
        - А чего потом? - Алешка даже поморщился от папиной недогадливости. - А потом еще один. А потом опять. В общем - все банки ограбил бы!
        У него прямо целая программа. Мама смотрела на него, широко распахнув глаза, а папа чуть заметно улыбался. И он сказал:
        - Ну вот, Леш, кончились банки, кончились деньги. Что дальше-то?
        - А все! - Алешка пожал плечами. - Бедных уже нет. Все стали одинаковыми. И никому воровать и грабить не надо.
        Распорядился! Как, оказывается, легко решается проблема социального неравенства. Были бы шапка-невидимка да денежки в банках...
        Маме эта программа очень понравилась, и она сказала решительно:
        - Езжай, Ленька! Ищи эту шапочку. А я тут работу проведу. Со своими подружками и соседками. И с вашими школьными учителями. Чтобы тебя в президенты выбрать. Уж Зинка точно за тебя проголосует.
        Мама права. Ее подруга Зинка за кого хочешь проголосует. Лишь бы ее по телевизору показали. Один раз в ее жизни такое счастье уже случилось. Какой-то корреспондент с оператором снимали какую-то очередь в какой-то новый магазин. Корреспондент долго тараторил какую-то чушь, а потом сунул Зинке под нос микрофон: «А вы что скажете?» И Зинка сказала: «Иди отсюда, дурак!»
        И с этого момента вся жизнь лучшей маминой подруги тети Зины разделилась на две части: до и после. В любом разговоре она подчеркивала:
        - Это когда еще было? Это было еще до того, как я снималась на телевидении. А уж вот это было после.
        Короче говоря, мы с папой отправились за шапкой-невидимкой. В славный, маленький, зеленый, тихий городок Липовск. А там началось!.. По полной программе. Рыбалка, охота, сладкий сон на сеновале, пробежки на свежем воздухе. Мрачные подвалы и летающие колдуны в лебединых перьях... Надеюсь, это понятно?
        Липовск и правда был очень славный. Мы подъехали к нему со стороны какого-то холма и увидели его сверху, целиком и полностью. Он лежал перед нами, как маленький старинный зеленый торт на большом блюде. Каемкой у этого блюда была узкая речка Липовка, заросшая по берегам кустарником и корявыми ветлами.
        На холме, как нам рассказал папа, тыщу лет назад стояла настоящая крепость с подземными ходами. Сейчас на этом месте ведут раскопки археологи. Мы даже увидели их несколько штук. Они там, в своих комбинезонах и шляпах с полями, бродили и копались в земле, наверное, выкапывали из нее всякие древности. Очень старые, но очень ценные. В виде сгнивших деревяшек и ржавых железок. И битых черепков.
        Алешка опустил стекло в дверце и помахал им изо всех сил рукой. Но они ему в ответ не помахали. Насколько я знаю своего младшего брата, он такое невежливое невнимание без ответа не оставит.
        А мы между тем спустились с холма в город и остановились возле двухэтажного деревянного здания старинного типа, уютно расположившегося под двумя развесистыми липами. Это была гостиница. Папа объяснил, что раньше это была не гостиница, а это был так называемый «Дом колхозника». Когда колхозники и крестьяне приезжали в Липовск, чтобы продать на рынке свои овощи и фрукты, то они ночевали в этом бревенчатом доме. А сейчас этот дом приветливо распахнул перед нами скрипнувшую дверь. Не сам дом, конечно, распахнул, а охранник в виде швейцара. Это был молодой краснощекий парень. И он что-то с трудом жевал. И с трудом думал, молча глядя на нас. Проглотил... и сказал:
        - Оболенские? Прошу в апартамент. Вас ждут. Второй этаж, «угловой люкс».
        «Угловой люкс» оказался чем-то вроде двухкомнатной квартиры, с маленькой кухней и санчиком. Обстановка - скромная и простая. В первой комнате - это для нас с Алешкой - телевизор, два диванчика, журнальный столик с вазой для цветов, два кресла в белых чехлах и картина художника Шишкина про мишек, срисованная с конфетной обертки.
        В другой комнате - для папы - кровать, письменный стол с телефоном и маленький сейф в углу.
        Когда мы вошли, то увидели, что возле журнального столика сидит молодой офицер милиции, а на вазе без цветов висит его милицейская фуражка. Он браво вскочил, кинул фуражку на голову, отдал честь и доложил:
        - Майор Шишкин. Прибыл в ваше распоряжение.
        - Очень хорошо, - сказал папа. - Здравствуйте, майор.
        - А это ваша опергруппа, товарищ полковник? - Это майор про нас с Алешкой спросил. - Товарищей надо покормить с дороги. Пойдемте в буфет.
        Майор Шишкин подошел к двери и крикнул в нее:
        - Кистинтин!
        Вошел задумчиво жующий охранник. Красные щеки его усердно шевелились.
        - Кистинтин, - приказал ему майор, - принесите вещи полковника из машины.
        - Кистинтин, - негромко и с уважением повторил Алешка. - Иностранец, наверное.
        - Не думаю, - возразил майор Шишкин. - Просто его так прозвали.
        Буфетчица по имени тетя Нюта, пожилая старушка, посмотрела на Алешку с сочувствием и сказала:
        - А тощой-то. Плохо кормленный. Надо его поправлять. - И она поставила перед Алешкой тарелку с сочной котлетой, величиной с футбольный мяч, и с жареной картошкой.
        - Я столько не съем! - ужаснулся Алешка.
        - Я тебе помогу, - успокоил его папа.
        Нам с папой котлеты достались размером поменьше, но тоже очень вкусные, и картошки с солеными огурцами было много.
        И мы зазвенели вилками и стаканами с яблочным компотом. Алешка довольно быстро управился и отложил вилку.
        - Помочь? - усмехнулся папа.
        - Помоги, - усмехнулся Алешка и, отдуваясь, отодвинул пустую тарелку.
        Майор Шишкин одобрительно крякнул.
        Словом, в буфете нам понравилось. Он, наверное, еще помнил те времена, когда здесь «заправлялись» добротной деревенской пищей приезжие колхозники...
        - Ну что, товарищ полковник, - сказал майор, когда мы вернулись в свой «люкс», - поедем в район, в Управление? А ребята пока с городом познакомятся.
        - Не заблудятся? - спросил папа.
        - Никак нет. Тут всего одна улица. Остальные - переулки. Пять штук всего.
        В общем, папа уехал в Управление, «крепко поспать на сеновале», а мы пошли знакомиться с одной улицей и со всеми переулками.
        «Одна улица» протянулась от реки, от пешеходного моста, до круглой площади, мощенной старинным блестящим булыжником; между камнями пробивалась кое-где тоненькая зеленая травка.
        Сначала мы с Алешкой, конечно, поднялись на холм, где археологи вели раскопки крепости и ее подземных ходов.
        Чем занимаются археологи, любой дурак знает. Напомню: выкапывают из глубины земли всякие битые черепки, всякие гнутые ржавые железяки, всякие гнилые деревяшки и рассыпающиеся от одного взгляда кости. И каждый раз ахают: «Ах! Это кости козла девятого века! Ах! Это фрагмент человеческих портков десятого века! Ах! Это наконечник для стрелы двенадцатого века!» - «Что вы, коллега, это фрагмент штопора нашего века!»
        В общем, они там вовсю ахают над своими находками, но никого к себе поахать вместе с ними не подпускают. Мы побродили вокруг раскопок, огороженных пестрой лентой на колышках: «Пост. вх. запр.!» За этой лентой, где-то в каких-то траншеях бродили бородатые люди в комбинезонах и, завидев нас, махали нам руками, чтобы мы к ним не лезли.
        А мы и не лезли. Пока что. Пока что нам и без них было не скучно. Мы пока что знакомились с городом. Нам в этом деле никто не мешал: папа уехал в райцентр на рыбалку или на сеновал, а в самом городе людей было очень мало, одни козы бродили по главной улице. Они время от времени блеяли, щипали редкую травку и пытались зачем-то обгладывать кору деревьев.
        В общем, мы спокойно бродили по городу. По правде говоря, бродить-то особенно было негде. В городке, как и предупредил майор Шишкин, была только одна улица, главная. Она называлась красиво и загадочно - «Б. Липовая ал.». Алешка, как задумчивый козленок, уставился в табличку с названием улицы и попытался его расшифровать.
        - Липовая, Дим, это ясно. Это значит - ненастоящая, так? Говорят же: «липовые документы» - значит, фальшивые. «Б» - это значит «Бывшая», а «ал.» что такое? Алая, что ли? Или алюминиевая?
        - Улица алкоголиков, - усмехнулся я.
        - Чушь какая-то, - фыркнул Алешка.
        Отчасти я с ним согласился. Правда, заметил про себя, что «Липовая» бывшей никак не может быть - на улице росли два ряда нынешних (а не бывших) лип, но только старых. С огромными густыми кронами и с листьями, как у лопуха. Из-за них вся улица была в приятной прохладной тени, и лишь по земле бегали шустрые солнечные пятна. И стоял густой аромат, будто на этих липах распустились пахучие цветы. Наверное, так и было - деревья ведь тоже цветут.
        «Б. Липовая» нам понравилась. Мы прошли ее всю, от реки до булыжной площади, где был центр города. Здесь расположились небольшая красивая церковь, вся очень новенькая, наша небольшая деревянная гостиница с жующим охранником и небольшой магазинчик, в котором продавалось все вместе: и продукты, и промтовары, и стиральные порошки. Все товары были точь-в-точь как в Москве. Нисколько не хуже. Но и нисколько не лучше.
        А в глубине, уже не на площади, а за церковью, вытянулось длинное двухэтажное здание очень старинного и заброшенного вида. Ему явно не хватало стекол в окнах, и ржавая железная крыша уже начала прорастать маленькими курчавыми березками. Над входом в здание, прямо над широкой двустворчатой дверью, сохранились фрагменты вывески этого мрачного дома: «ца Пари».
        - Класс! - воскликнул Алешка. - Иностранный дом. На бывшей улице - бывший дом.
        От бывшего дома «ца Пари» мы опять пошли по бывшей Липовой до берега реки. Не бывшей, конечно, а самой настоящей. С мостом, который висел на ржавых тросах и задумчиво поскрипывал. Мы, конечно, дошли по колеблющемуся настилу до самой середины моста и дружно начали его раскачивать, приседая и припрыгивая. Мост заскрипел еще веселей: давненько он так не развлекался. Но тут Алешка сказал:
        - Ну его, Дим! Оборвется еще - отвечать придется.
        Я согласился с ним. Хотя, если бы мост оборвался, отвечать нам вряд ли бы пришлось - высота до реки была приличная.
        Когда мы пошли обратно, на Б. Липовой кое-что изменилось. Стало многолюднее. Не намного, правда, всего один человек прибавился. В виде маленькой старушки, которая зачем-то шустро подпрыгивала под самой большой липой. И трепала ее за густые космы.
        - Что это она скачет? - удивился Алешка. - Зарядку, что ли, делает?
        - Цветочки собирает. Лекарственные.
        - Они на дереве, что ли, растут? А я думал - только в поле. Смотри, смотри! - Алешка схватил меня за рукав.
        Посмотреть было на что. К увлеченной сборами липового цвета бабке подкрадывалась сзади ободранная коза с нечесаной бородой, уже нацелив свои рога.
        - Кыш! - заорал ей Алешка. - Брысь! Фу!
        Коза так удивилась - наверное, тоже приняла Алешку за иностранца, - что остановила нападение, задрала голову, пожевала губами, мекнула, подпрыгнула и скрылась в переулке 3-й Липовый.
        - Дим, давай бабушке поможем? Попрыгаем с ней за цветочками.
        Попрыгать ему захотелось, дурной козий пример.
        Бабуле Алешкина помощь понравилась. Тем более что у него попрыгать лучше получалось. Мне даже смешно стало: прыгают под деревом маленький резвый козленок и старенькая прыткая... Ну, не коза, конечно, а старушка.
        - Давай, давай, милок! - подзадоривала Алешку бабулька. - Вон с той давай, с раскидистой, у ней цвет попышнее, да поскорее давай. А то Михална придет и нам ничего не оставит, все обберет.
        - А Михална - это кто? - запыхавшись, спросил Алешка.
        - Конкуренша. Все норовит шибче меня дерева обобрать. Вот отцеда, - она широко развела руки, - доцеда соберем - и фиг ей останется.
        Так и получилось. До прихода «конкуренши» Михалны мы обработали почти всю правую сторону Б. Липовой (левую сторону бабулька обобрала еще на рассвете) и набили полную сумку. В таких сумках раньше «челноки» турецкие куртки возили.
        Старушка перевела дыхание: «Поспели!» - и, довольная, уселась на скамейку, поставила на нее сумку.
        - Теперя Михална от злости лопнет. Она кажный раз, как я ее обгоняю, лопается.
        - Живучая, - с уважением сказал Алешка.
        - И не говори! - согласно кивнула бабулька. - Как змея. И то сказать, она ведь ведьма.
        - Настоящая? - обрадовался Алешка. - Кусачая?
        - А я знаю? - Бабуля сняла с головы платок, откинула его на плечи. Под этим платком у нее был другой - черный в красных розочках. - Может, и кусачая. Я ей пальцы в рот не клала. - Она развязала очередной платок (который с розочками) и оказалась в беленьком, в синих васильках. И даже похорошела - такая чистенькая, аккуратная старушка, похожая на добрую... Бабу-Ягу. Ей, видать, тоже палец в рот не клади.
        Бабулька расстелила один из платков на скамейке и стала перебирать липовый цвет, обрывая лишние листочки и сухие почки.
        - А они зачем вам? - спросил Алешка. - Козу кормить? Чтобы молоко одеколоном пахло?
        - Еще чего! Козу таким добром кормить! Для здоровья, милок. Он же полезнай! Если его в чай заваривать.
        - От чего «полезнай»?
        - От всего!
        - И если ногу сломаешь?
        - А то! Токо ты ноги-то не ломай.
        - Ладно, - пообещал Алешка, пристраиваясь на скамейке, - не буду. Меня Алешкой зовут.
        - Митревна. - Старушка протянула ему, отряхнув, узкую сухую ладошку, похожую на куриную лапку, всю в синих жилках и желтых веснушках. - Ты откедова будешь-то?
        - Оттедова, - мотнул Алешка головой. И совсем уж подладился под ее говорок: - Издаля.
        - Да ну! - удивилась Митревна. - Ишь ты! А чего приехал?
        - Отдохнуть, - вздохнул утомленно Алешка, будто только что из шахты вылез. - Устал. Весь год в школу ходил. В любую погоду.
        Митревна шустро перебирала желтовато-кремоватые цветочки, работала пальчиками и языком. Болтала, словом.
        - Отдохни, отдохни, милок. Тебя как звать-то? Лешка? Отдохни, Лексей. У нас тут все для этого имеется. И магазин, и музея, и столовка, и ментовка. - Продвинутая бабка. Не хватало нам только в «ментовке» отдыхать. - Правда, ментовка подале будет, в области. Зато речка рядом, под горой. Махонькая, но тебе хватит. И покупаться можно, и постираться. А это кто с тобой будет? - Она указала на меня - заметила наконец-то. - Брательник? Ничего себе - солидный. Директором станет, по всему видать. А ты?
        - А по мне видать - президентом. Мама велела.
        - Мамку надо слушать. - Пальчики Митревны проворно бегали, горка очищенного цвета росла на платке с розочками. - Мамка плохого не пожелает. Делай, как мамка учит, и в беду не попадешь.
        - Мамка дома осталась, - вздохнул Алешка.
        - Тогда я тебе скажу: на речку ходи, в церкву ходи, в магазин ходи, а вон туды, - Митревна указала на заброшенный дом с березками на крыше, - туды не ходи. Плохое место.
        - А там что?
        - Гостиница прежде была, давно брошенная. Там никто не живет. Только крыса да Максимыч. Место нечистое, привидения там развелись.
        У Алешки загорелись глаза.
        - Настоящие?
        - А то! Гостиницу эту еще когда купец состроил! Дочка у него была, красавица. Румяная, коса до пояса. Сгубил он ее.
        - Зачем?
        - Полюбила. Ихнего дворника и полюбила. Герасим его звали.
        - Который Муму утопил?
        - Никого он не топил! - Митревна рассердилась. - Вовсе наоборот - красавец был, усы...
        - До пояса? - догадался Алешка.
        - Сам ты до пояса! Нормальные усы - до плеч... Отец-то как узнал про ихнюю любовь, так сразу велел Герасима в подвале выпороть и в деревню его отправить. А дочка повесилась, в гостинице. Или утопилась, в Липовке. Или отравилась, в гимназии. Но, видать, неловко у нее это все вышло. До сих пор по ночам в подвале бродит, все Герку зовет, жалобно так, будто крыса пищит. Так что туда ты не ходи.
        Лучше бы она этого не говорила. Я понял, что не будет у меня спокойного отдыха. Будет рыбалка в Управлении, охота на сеновале, пробежка за привидениями...
        - А Максимыч? - спросил Алешка. - Тоже привидение?
        - Ага! В сто пудов весом. Он колдун. Но добрый...
        Про стопудового колдуна Максимыча мы не дослушали. На горизонте появилась разъяренная ведьма Михална. Одной рукой она размахивала палкой, а другой волокла за собой сумку на колесиках.
        Наша Митревна махом сгребла липовый цвет в сумку и... исчезла. Будто ее и не было.
        - На помеле улетела, - проворчал Алешка. - Тут, Дим, этих ведьм и колдунов - завались.
        Вот это было сказано радостно. С предвкушением... А мне это надо?
        Глава II
        Мишки на отдыхе
          Мы немного постояли, слегка ошалевшие, прислушиваясь к затихающим задорным крикам и стуку колесиков сумки по булыжнику Б. Липовой.
        - Во! - удовлетворенно произнес Алешка. - Мы опять в центре событий. Две ведьмы подрались.
        Не больно-то я знаю, что такое ведьмы, не общался, но уверен: когда они дерутся, помелами там или ступами, лучше в это время держаться от них подальше.
        - Пошли, - сказал я Алешке, имея в виду удалиться от места схватки.
        - Ага! - он явно обрадовался, неправильно меня поняв. - Пошли, посмотрим, как они будут сражаться на мосту.
        Я молча сунул ему под нос фигу и потащил за рукав в другую сторону, к церкви.
        Церковь, я уже говорил, была очень красивая. А сейчас особенно, она вся светилась в лучах заходящего солнца. Широкие двери ее были распахнуты; доносилось тихое пение и мерцали в глубине огоньки лампадок и свечей.
        Заходить в церковь мы не стали: Алешка был еще атеистом, а я еще не определился. Мы просто побродили вокруг, полюбовались. Колокольни здесь не было. Вместо нее стояло в сторонке сооружение в виде здоровенной трапеции: два столба, а наверху мощная перекладина в виде бруса. И на этом брусе висели в ряд, по размеру, колокола с церковнославянскими надписями на «юбках». Из-под «юбок» свисали веревки, концы их были замотаны вокруг еще одной перекладины, нижней и потоньше. Наверное, чтобы не болтались от ветра.
        Алешка тут же начал разматывать веревку самого большого колокола.
        - Не вздумай! - предупредил я. - Попадет!
        Алешка воровато оглянулся на распахнутую дверь:
        - Да пока они выскочат, Дим... Я один разочек звякну...
        Но как только он ухватил конец веревки, раздался резкий звук - Алешка отскочил и вытаращил глаза:
        - Сигнализация, что ль?
        Это была не сигнализация. Это возле нашей гостиницы сигналил нам милицейский «уазик» - видно, папа вернулся.
        Алешка с сожалением примотал веревку на место. Мы пошли к гостинице. Папа и майор Шишкин стояли возле машины, ждали нас.
        - Набегались? - спросил папа. - Чем вы старушек напугали?
        - Это они нас напугали, - сказал Алешка. - Старинные ведьмы.
        - Елена Дмитриевна, - сказал майор Шишкин, - не ведьма, она травница.
        - Травой питается? - удивился Алешка.
        - Нет, - майор не удивился. - Она лечит травами. И очень успешно.
        - Парни, - сказал папа, указывая на майора, - Иван Иваныч приглашает нас к себе на ужин. Вы как?
        Отважный человек этот Шишкин, подумал я. Он ведь видел, как мы наворачивали в буфете.
        - Я согласен, - сказал Алешка. - Мне ваши местные котлеты понравились.
        - Поехали. - Шишкин распахнул дверцу «уазика». - Здесь недалеко.
        А мы и не сомневались. Машина выехала на Б. Липовую ал. (оказалось - это Большая Липовая аллея, нам Шишкин объяснил), свернула в 1-й Липовый пер. и остановилась возле типичного деревенского дома. Тут даже был колодец и стояла в уголке двора добротная собачья будка. Правда, пустая.
        - А где собака? - сразу же спросил Алешка. - Она овчарка?
        - Овчарка, - кивнул майор Шишкин. - Рексом зовут. Он погулять пошел.
        Майор Шишкин жил один. Не считая собаки. Которая каждый вечер уходила на всю ночь погулять по главной улице под липами. Но в доме был изумительный порядок. И даже висело много красивых картин. Некоторые - в рамочках, а некоторые просто в виде картонок. Но все равно очень красивые. И выяснилось, что все эти картины написал майор милиции Шишкин.
        - Стоп! - Алешка вытаращил глаза. - Это вы тот самый Шишкин? Который у нас в номере висит? Который «Мишек на отдыхе» нарисовал? Не слабо!
        Шишкин от души рассмеялся:
        - Нет, эта картина была написана другим Шишкиным, в позапрошлом веке. - И тут он нахмурился: - Только называется она не «Мишки на отдыхе», а «Утро в сосновом лесу». Мне очень не нравится, когда перевирают названия картин. Особенно когда это делают люди, которые считают себя грамотными.
        - А я и не считаю себя грамотным! - заявил Алешка с возмущением. - Вот еще! Больно надо!
        - А я и не про тебя говорю. Тут как-то по телевизору выступал очень известный писатель. Он так и говорил: картина «Три богатыря», картина «Иван Грозный убивает сына»! А мне так хотелось позвонить в студию и сказать: «Нет таких картин!»
        - Как это нет? - удивился Алешка. - Я их сколько раз видел.
        - А вот и нет! - запальчиво возразил обиженный Шишкин. - Есть картина «Богатыри». Есть картина «Иван Грозный и сын его Иван».
        - А что же не позвонили-то?
        - А чего звонить? Кто б меня послушал, сельского мента?
        - Да, - Алешка сочувственно вздохнул, - небось, если бы вы переврали названия его книг, уж он бы расшумелся!
        - Довольно, - сказал папа. - Есть хочу.
        Майор (или художник?) Шишкин нас здорово накормил. Как тетя Нюта в буфете. Он, наверное, привык о себе заботиться без женской руки.
        - Вам жениться надо, - сказал Алешка.
        - Это еще зачем? - удивился Шишкин.
        - Ну... чтоб после ужина кто-нибудь посуду помыл. - И он с намеком посмотрел на меня.
        - Вот ты и помой, - сказал я.
        - Мне нельзя, - отказался Алешка. - У меня посуда здорово бьется.
        Когда я помыл посуду, мы снова пошли смотреть картины. И они нам еще больше понравились. На картинах в основном были изображены виды города Липовска. Причем выглядели они лучше, чем на самом деле. Особенно здорово смотрелась старая гостиница «ца Пари», так и чудилось, что в ее глубине бродят неприкаянные тени прошлого. А в одном окне даже казалось, что светится робкий огонек свечи.
        - А чего она так странно называется? - спросил Алешка. - По-заграничному.
        - Да ничего странного, - усмехнулся Шишкин. - Просто от прежнего ее названия «Гостиница «Париж» только эти буквы сохранились: «ца» и «Пари».
        - А какой там колдун живет?
        - Максимыч-то? Да он теперь не колдун, он сторож. На это здание один деятель глаз положил, решил его захапать. А мы хотели его отдать детскому дому. Вот, пока разборка идет, Максимыч оборону держит.
        - Один? - Алешка распахнул глаза. - Против всех?
        Все ясно, теперь неведомый нам Максимыч будет не один. Теперь нас будет трое.
        - Один-то один, - как-то загадочно усмехнулся майор Шишкин, - но в бою он целой роты сильнее.
        - Так, - сказал папа. - День был трудный, пора на отдых. Спасибо, Иван Иваныч.
        - Спасибо, - сказал и Алешка. - Все было очень вкусно. Особенно ваши картины. Мы утром к вам завтракать придем.
        - Шутка, - поспешил успокоить папа.
        - Да я не возражаю, - сказал Шишкин.
        Очень он нам понравился.
        Обратно мы пошли пешком. Было довольно приятно. Тишина, только легкий шелест листьев да густой запах липового цвета. Да в церкви светились лампадки. Да мелькала под деревьями собачья тень овчарки Рекса.
        Мы с Алешкой шли впереди. Я дышал воздухом и наслаждался тишиной. Алешка прислушивался к тихому разговору, который вели за нашими спинами товарищ майор и товарищ полковник. Я тоже кое-что уловил, но не придал этому значения. А зря...
        - Так вы думаете, товарищ полковник, что они начнут глубокую разведку?
        - Обязательно. Я этого Пасюка хорошо знаю. Осторожен и расчетлив. В мышеловку без проверки не сунется...
        Тут мы пришли к своему колхозному дому и тепло попрощались с майором.
        - Пап, - спросил Алешка, когда мы ложились спать, - а кто такой Пасюк?
        - Пасюк... - Было слышно, как папа зевнул в соседней комнате. - Пасюк - это серая крыса. Злая и вредная. И очень жадная.
        Утром, едва проснувшись, я сразу же понял, что в первую очередь Алешка потащит меня в «ца Пари», знакомиться с местными привидениями. Особенно с гимназисткой позапрошлого века, которая сначала утопилась в подвале, а потом отравилась в реке. Я в эти легенды не очень-то верю. И в колдунов с ведьмами - тоже. А во всяких экстрасенсов - тем более. По-моему, все они жулики. Обирают несчастных людей, которые отчаялись в своих болезнях и готовы отдать за лечение последние деньги.
        Один раз по телевизору показывали такую «волшебницу», она исцеляла все болезни одним взглядом. И хитрый корреспондент попросил вылечить его насморк. Одним взглядом на его распухший красный нос. «Волшебница» нахмурилась, возвела глаза куда-то наверх, поплямкала губами и сказала:
        - Звезды не так легли. Не для лечения насморка.
        - А когда они «так» лягут?
        Опять возвела, поплямкала:
        - Через семь дней, в это же время. Приходите в мой центр. Я вас приму без очереди.
        - Через семь дней мой насморк и так пройдет.
        - Ну, что-нибудь еще заболит. Приходите.
        Вряд ли он пришел к ней «что-нибудь еще» лечить.
        Завтракать к майору Шишкину мы не пошли - они с папой, оказывается, уже уехали по своим делам. Папа оставил на столике записку и деньги. «Завтракать в буфете. Отдыхать культурно. Бабулек по городу не гонять». И подпись: «полковник Оболенский».
        - Есть, товарищ полковник! - сказал Алешка и быстренько влез в джинсы. - Завтракать культурно, бабулек по буфету не гонять. - И обратился ко мне: - А кого гонять будем, Дим? Привидения?
        Так я и знал!
        - В музей пойдем, культурно отдыхать.
        Алешка неожиданно согласился. Очень странно. Он не любит, когда нарушают его планы. Одно из двух: либо хитрит, либо музей почему-то оказался в его планах. Я знаю Алешку уже десять лет, и если он что-то затевает, не пытаюсь понять его заморочки и не вмешиваюсь до тех пор, пока ему это не понадобится. Поэтому не стал ничего выяснять, и после завтрака мы пошли в музей.
        Как и все в этом городе, музей был невелик. Честно говоря, он был даже мал - всего два зала.
        Сразу за дверью, в каморке за стеклом, сидела светловолосая девушка и читала книгу. Подняла голову и спросила:
        - Экскурсовод нужен?
        - Разберемся, - сказал Алешка. - Не маленькие.
        Она высунулась в окошко, чтобы получше его разглядеть, потому что, кроме его хохолка, на макушке ничего толком не видела. Улыбнулась, убедившись, что он «не маленький». Выдала два билета со штампом «Липовский краеведческий музей», порвала их и кивнула в сторону первого зала.
        - Если что-нибудь будет непонятно, - сказала она, - покричите - я приду.
        Музей, повторюсь, был маленький, но интересный. В первом зале были самые обычные экспонаты: почему-то громадный белый медведь на задних лапах и с медным подносом в передних лапах, старинная карта Липовска, ржавый шлем, весь в дырках («Кастрюля какая-то», - оценил Алешка этот экспонат), деревянное кресло на кривых ножках. И почти полкомнаты занимала экспозиция под названием «Интерьер крестьянской избы второй половины XVIII века».
        Интерьер был как настоящий, здорово сделан. Стены - из серых бревен, крохотное окошко, затянутое слюдой, за которым что-то синело, вроде как бы небо второй половины XVIII века. Темные иконы с лампадкой в углу, здоровенная печь, в которой будто бы теплились угольки. Подвешенная к низкому черному потолку деревянная люлька, из которой свисало какое-то цветное тряпье и торчала вверх голая пластмассовая нога «младенца».
        Вдоль стен - лавки, полки с посудой, в углу прислонены коса и деревянные грабли, рядом висит ржавый серп.
        Посреди избы - длинный стол. На нем что-то вроде плетеной дорожки, а на ней - глиняная миска с почти настоящей картошкой и кувшин, наверное, с квасом. Краюха черного хлеба. На краю стола - деревянные ложки.
        - Семь штук, - зачем-то пересчитал их Алешка. - Большая семья. Семь штук. Да еще восьмой - голенький в корыте.
        - Это не корыто, - сказал я, - это люлька.
        Но самый прикол был не в этом. Самый прикол был в том, что за столом сидели люди. Ну, не настоящие, конечно, а вроде манекенов. Лохматый мужик с бородой - он делал вид, что чинит старый хомут. И пацан Лешкиных лет - он делал вид, что пишет гусиным пером, заглядывая в старинную книгу. «Букварь», наверное. Они, должно быть, изображали членов крестьянской семьи - папашу и старшего сына.
        Жутковато было на них смотреть. Так и ждешь, что мужик повернет голову и сердито спросит:
        - Чего уставились? Делать вам нечего?
        А пацан высунет, дразнясь, свой язык.
        - Ну и чучела, - сказал Алешка. - Прямо как живые.
        - И никакие не чучела, - сказала с обидой подошедшая светловолосая девушка. - Нормальная семья. Трудолюбивый отец и старательный мальчик. Не муходуй какой-нибудь.
        - Не кто? - переспросил Алешка, наморщив лоб. - Не мухобой?
        - Муходуй. Так в старых семьях называли самых ленивых и нерадивых. Которым никакое дело нельзя было доверить. Кроме этого.
        - На мух дуть? - спросил и я. - Чудно как-то. Кому бы в голову пришло сидеть и со скуки на мух дуть?
        Девушка терпеливо объяснила:
        - В крестьянской избе всегда стоял жбан с квасом. И в него, конечно, попадали мухи. И прежде чем пить, их сдували в сторону. Вот такое дело и поручали муходую.
        - Вроде как баклуши бить, - показал я свою образованность. Бить баклуши - значит раскалывать полешко на чурочки, из которых потом мастер будет вырезать деревянные ложки. Не очень мудрая работа.
        - Бывает и покруче, - кивнула девушка. - В некоторых краях на очень глупого человека могут сказать в сердцах: «Ну ты и пенек! На тебе только баклуши бить».
        - Какая грамотная девушка, - шепнул мне Алешка в ухо. - Я по сравнению с ней муходуй какой-то.
        Мы перешли в следующий зал. Он оказался тоже интересным. Он рассказывал об истории города и об его замечательных и знаменитых людях.
        Сразу возле двери висел красный плакат и на нем было написано: «Наш город дал стране генералов - 10, ученых - 6, актеров - 3, героев труда - 2, балерин - 1, писателей - 1, певцов - 1,5».
        Под этим плакатом в два ряда красовались фотографии и портреты генералов и актеров. Эти два ряда продолжились изображениями других знаменитых людей города. И незнаменитых тоже. Они все назывались почему-то «сословиями». Портрет бородатого, в жилетке с часовой цепочкой купца Иволгина, портрет полицмейстера, портрет чиновника, портрет дворника - очень интересный. Он стоял в длинном фартуке с бляхой на груди, в фуражке, приставив метлу к ноге как винтовку. Портрет гимназистки в белом фартучке, с длинными косами, переброшенными на грудь. Портрет сказительницы - худенькой старушки в платочке, похожей на Митревну. Портрет доктора, похожего на Чехова - пенсне и острая бородка, внимательные глаза.
        Мы даже немного устали их разглядывать и пошли дальше вдоль стены. И сразу же остановились возле увеличенного из старинной летописи рисунка старинного художника. Распахнув руки, вдетые в белоснежные крылья, парил над городом летучий человек, а внизу, задрав головы, орали от страха, зависти и восхищения его древние нелетучие современники.
        - А крылья? - Алешка стал озираться в надежде, что где-то здесь, в качестве экспоната, висят на стене крылья из лебединых перьев. Шапки-невидимки тоже не было видно. Но это понятно - на то она и невидимка.
        - Крылья сжег священник! - сказала девушка. - Еще вопросы?
        - У меня вопрос, - сказал я и поднял руку, как в классе, на уроке. - Почему ваш замечательный город подарил стране только полтора певца?
        Девушка засмеялась. И объяснила:
        - Вообще-то их было ровно два. Один бас, а другой тенор. Так вот, тенор сначала пел в Москве, а теперь поет в Нью-Йорке. Мы его нашим поэтому только наполовинку считаем. Что вас еще заинтересовало?
        - Шапка-невидимка, - заявил Алешка.
        - Это легенда. Кстати, меня зовут Олей, а вас? Очень приятно. Наш край славится своими легендами. Вот, посмотрите. - Она подвела нас к витринке, где под стеклом лежала толстая книга в кожаном переплете.
        Эта книга называлась «Сказанiя древняга Липовска».
        - Здесь собраны предания обо всех наших чудесах. О русалках, домовых, леших, баенных...
        - А это что за фишка?
        - Ну, это вроде домового, который в бане живет. Его еще банником называют. Он вообще-то довольно вредный. Не любит, когда в бане до вечера задерживаются, сердится. Ему ведь спать пора. Может за это ледяной водой окатить, веником очень больно отхлестать. - Оля подошла к картине, на которой была изображена речка (Липовка, наверное) в густо заросших лесом берегах. Над водой низко нависли облака, под ними летели птицы, а у самого берега на гладком камне сидела девушка и расчесывала длинные волосы. - А это русалка, - торжественно объявила Оля. - Она жила в глубоком омуте, возле водяной мельницы. Ее очень часто видели. Но она всегда успевала нырнуть в воду.
        - Стоп! - сказал Алешка. И добавил очень серьезно, тоном профессионального критика: - Кажется, я узнаю кисть мастера.
        - Молодец! Ты угадал. Это картина Шишкина. Только не того, который написал «Мишек на отдыхе»...
        - «Утро в сосновом лесу», - строго поправил Алешка. - Продолжайте, пожалуйста.
        - Это не тот Шишкин, а наш современник. Майор милиции. - При этих словах Оля немного покраснела.
        Не сомневаюсь, что Алешка это заметил. Но виду не подал и деловито спросил:
        - А у вас еще его картины есть?
        - А как же!
        - Покажите, пожалуйста.
        - Легко. - Оля подвела нас к стенду, на который мы не сразу обратили внимание. - Вот, чудные акварельные портреты.
        Алешка уткнулся в портреты носом и вслух прочитал подписи:
        - «Дочь купца Иволгина», «Дворник Герасим», «Колдун».
        - Две первые акварели, - объяснила Оля, - он скопировал с фотографий, а колдуна писал с натуры.
        Этот, который с натуры, был здорово нарисован. Прямо настоящий колдун. Здоровенный такой, толстенный. И ничего в нем колдовского вроде бы и не было, на первый взгляд. Вот только над его левым плечом прямо в воздухе висела горящая свеча. И она так освещала его лицо, словно хотела, чтобы мы поскорее его запомнили.
        Мы вышли из музея, и вдруг Алешка круто развернулся.
        - Теть Оль, - спросил он, - а при чем тут белый медведь-то? У вас разве в раньшее время по Липовой белые медведи ходили? С подносами?
        - А... Старую гостиницу построил купец Иволгин...
        - Это которая «ца Пари»?
        - Ну да. И в холле стоял этот медведь. Знатные люди бросали ему на поднос свои визитные карточки. Купец их собирал и потом ими хвалился.
        - Что-то скучно он жил, - посетовал за купца Алешка. - Лучше бы что-нибудь другое собирал.
        - Он и собирал. Деньги, например. И, говорят… - Оля сделала большие глаза, - говорят, что во время революции все свои сбережения спрятал где-то в подвале гостиницы.
        - Поискать, что ли? - небрежно бросил Алешка. Великий кладоискатель.
        Глава III
        «Ца пари»
          Из музея я пошел направо, а Лешка прямо.
        - Ты куда? - спросил я.
        - Как куда? - Алешка безмерно удивился. - На Русалкин камень посмотреть.
        Он сказал эти слова тоном полководца, который намеревается оглядеть в бинокль поле предстоящего сражения.
        - А ты куда?
        - В буфет. Обедать пора.
        - Тебе бы все обедать!
        - И ужинать. - Я начал злиться.
        Но Лешка почему-то спорить не стал. Только сказал, что надо зайти в наш «угловой люкс» за плавками.
        - Обедать в плавках будем? - съехидничал я.
        - Как хочешь. - Алешка усмехнулся. - Хоть вообще без штанов. А мне нужно речку осваивать. Ты вообще, Дим, еще многого не понимаешь.
        - Ты больно много понимаешь! Ты у нас в семье самый умный!
        - А ты, Дим, у нас самый... - Алешка на всякий случай отшагнул в сторонку. - Ты самый... невнимательный. Ты ничего не знаешь.
        - А ты все знаешь?
        - Еще не все. Но я знаю, зачем сюда приехал папа.
        - На сене поваляться! Он сам говорил.
        Алешка хихикнул, еще отшагнул и покрутил пальцем у виска.
        - Он кое-кому кое-что еще говорил. Он сюда приехал, так как кое-что узнал.
        Тут мне стало смешно. И я сказал:
        - Он приехал, потому что Герасим Муму утопил русалку. В подвале «ца Пари».
        - Он приехал сюда, Дим, - серьезно сказал Алешка, - потому что здесь готовится опасное преступление. И папа должен его обогнать.
        - Кого обогнать?
        - Ну, не обогнать, а предупредить... В общем, предотвратить. Всех их заловить и засадить.
        - Да, - сказал я грустно, - ты, Лех, немного переучился. Ты ходил в школу каждым утром в любую погоду. Три года подряд.
        - А ты, Дим, - спокойно сказал Алешка, - еще больше переучился. В любую погоду.
        - Это еще почему?
        - Потому что ты девять лет в школу ходил. Перестарался. - И попробовал мне объяснить, намеком: - От кого колдун Максимыч старый дом охраняет? Не знаешь?
        - Не знаю, - признался я.
        - Вот и я не знаю. Но я узнаю! Пошли обедать и купаться возле Русалкина камня.
        Убийственная логика.
          Мы пошли за плавками. Заодно и пообедать. Охранник Кистинтин сидел на своем обычном месте - в стеклянной будочке, где на стене висело множество ключей от гостиничных номеров - штук пять, наверное.
        А жили в гостинице только мы и археологи. И персонала здесь почти никакого не было. Администратора мы ни разу не видели - делать ему в гостинице было нечего, и он по совместительству торговал неподалеку в какой-то палаточке без ущерба для основной деятельности. Потому что постояльцы тут были большой редкостью. Я так понял, что и папу поселили здесь, чтобы он особо не «светился» на месте будущих событий. Общались мы в основном с тетей Нютой и с этим Кистинтином, очень ленивым и нудным парнем. Он даже частенько, по лености, не договаривал концы фраз. Подойдешь к нему за ключами, а он:
        - Ну что вы все туда-сюда? Нормальные люди не так.
        - А как? - спросил я.
        - Нормальные люди утром один раз уходят, а вечером один раз приходят.
        - Два раза получается, - подсчитал Алешка.
        - Где два? Где два?
        - Один раз утром, один раз вечером. Раз и раз - два раза.
        - Не путай мне голову.
        Вот и поговори с ним.
        Когда мы подошли к будочке за своими ключами, Кистинтин как раз набулькал воду из пластиковой бутылки в стакан, махом его опрокинул, провел ладонью под носом:
        - Эх! Хорошо! Как вновь народился. Хороша водичка. Живая! Родниковая. Чего пришли-то? Опять туда-сюда? Огольцы! Держи. - Он снял с доски ключ от нашего номера и протянул мне.
        Когда Кистинтин вновь забулькал живой родниковой водой, Алешка незаметно толкнул меня локтем в бок и стрельнул глазами. Я проследил его взгляд, но ничего особенного не заметил. Кроме того, что к доске с крючками для ключей была пришпилена кнопкой небольшая бумажка. Вроде фотографии.
        Забрав ключ, мы пошли к лестнице. В гостинице днем обычно было пусто и тихо. Археологи сюда приходили только ночевать. Тогда, вечером, становилось шумно и весело. Они без конца гремели чайниками, бегая с ними по коридору, хлопали дверьми и громко пели всегда одну и ту же песню. Видимо, собственного сочинения, с веселеньким припевом:
        Я не скрою, я не скрою:
        Я чего-нибудь нарою!
        Алешке почему-то эта немудреная песенка понравилась. И он частенько бормотал ее припев. А я подумал: он нароет! Он уже что-то нарыл. Я это понял, когда мы вошли в свой номер.
        - Видал? - спросил Алешка. - Фишка!
        - Где? - Я огляделся. Но фишки не обнаружил.
        - У него на доске с ключами фишка! - Алешка рассердился. - Я же тебе показал! Это же фотка из газеты!
        - Ну и что? - Я тоже рассердился. - Фотка английской королевы?
        - Фотка русалки!
        - Настоящей? С рыбьим хвостом?
        Ехидничал я зря. Алешка, оказывается, обладая цепким взглядом, собрал вокруг себя пока еще невнятную информацию. В доме майора Шишкина он заметил живописный портрет Олечки из музея. Она была очень красиво нарисована на прибрежном камне в виде русалки с распущенными волосами. И такой же портрет, но только в виде фотографии из газеты, он заметил на доске с ключами, когда Кистинтин пил живую воду.
        - Тут, Дим, - сказал Алешка, - назревает целый клубок взаимоотношений. Бери плавки, пошли обедать.
        Плавки мы надели под штаны, пообедали в буфете любимыми котлетами и пошли на реку. Для начала покачались на подвесном мостике, посидели на теплом Русалкином камне.
        Напротив него, на той стороне реки, виднелись какие-то деревянные развалины.
        - Поплыли туда! - скомандовал Алешка. - Рыбалку разведаем.
        Мы переплыли узенькую речку и повисли, отдыхая, на каких-то древних сваях, обросших зелеными космами тины. Здесь было здорово глубоко и вода была очень холодная.
        - Это омут, - сообщил Алешка со знанием дела. - Тут водятся окуни. Спорим?
        Спорить я не стал, но закинуть здесь удочки не откажусь - место точно рыбное. Клевое, как сказал Алешка.
        Я оттолкнулся от скользкой сваи и погрузился в воду, подняв вверх руки. И не очень скоро мои ноги почувствовали липкий холодный ил. Я поскорее вынырнул.
        - С ручками! - обрадовался Алешка. - И русалки тут водятся, и окуни. Завтра с удочками придем.
        - Я русалок ловить не буду, - сказал я. - Мне их жалко.
        - А нам их и не на что ловить. Они на червяков не клюют.
        - А на что они клюют? - Мне стало интересно.
        Алешка расхохотался так, что чуть было не свалился со своей сваи в воду.
        - Чему вас только в нашей школе учат? Дим, они клюют на майоров милиции.
        К этому времени я уже тоже сидел рядом с ним на свае. Она выскользнула из-под меня, и я плюхнулся в воду. Хорошо, что я не стал смеяться под водой.
        Когда я вынырнул и откинул со лба волосы, Алешка серьезно посоветовал:
        - Ты тут поменьше окунайся. Здесь же в стародавнее время мельница была.
        - Ну и что?
        - Ты какой-то темный человек, Дим. Ничего не знаешь. На мельнице всегда всякие черти и водяные водятся. Не знал, что ли?
        Я быстренько подтянулся и влез на сваи, Алешка усмехнулся.
        - А при чем здесь майор милиции? Кто тебе сказал?
        - Папа, - спокойно объяснил Алешка. - Только он не мне это сказал, а Шишкину. - И Алешка произнес папиным голосом: «Ты бы, майор, пореже в музей заглядывал, а почаще - в отделение».
        Мы сидели на скользких сваях, прямо над глубоким омутом. Над нами светило яркое летнее солнце. Влажный ветерок доносил из города запах цветущих лип. И мне было совершенно неинтересно разбираться в каком-то назревающем клубке.
        - Мы герои, мы герои, - вдруг пропел Алешка, - мы чего-нибудь нароем!
        - Давай лучше нароем удочки, - с раздражением сказал я. - И червей.
        - Успеем еще, все лето впереди. Никуда эти черви не денутся. А изо всяких взаимоотношений, Дим, вызревает, знаешь что? Преступление. Нужно улики нарыть. Пока не поздно.
        Мне хотелось дать ему подзатыльник, но я побоялся, что он свалится в воду. К тому же я знал, спорить с ним бесполезно. Ну не создан он для спокойной жизни. Ему необходимо создавать вокруг себя беспокойство. А потом в этом беспокойстве ловить русалок на червей.
        - Мы нароем, мы нароем, - опять запел Алешка. - Нас ведь трое, нас ведь трое!
        - Откуда трое? Папу посчитал?
        - Нет, - Алешка повернулся ко мне задумчивым лицом. - Максимыча. Этого колдуна из подвала.
        - Команду собираешь? - мне стало смешно. - Из колдунов, домовых, русалок... Сказок наслушался.
        - Лучше туда-сюда, чем как все.
        Объяснил...
          Папа приехал поздно. Не только озабоченный, но и уставший. После ужина он сказал:
        - Вы погуляйте, а я у телевизора подремлю. Трудный был день. А у вас?
        - Нормальный, - успокоил его Алешка. - С нечистой силой познакомились. Со всякими баенными. Но еще не со всеми.
        - Продолжайте, - сказал папа, усаживаясь в кресло. - Только на улице, ладно? - И он включил телевизор. - Кстати, а «баенный» - это что за зверь?
        - Домовой вроде. Но только он в бане живет. Кипятком шпарит.
        - А почему тогда не банный?
        - Банный - это веник, - со знанием дела объяснил Алешка. Хотя в бане он ни разу в жизни не был. И наверняка уверен, что березовые веники в парилке - это что-то вроде сурового наказания. - А баенный - это...
        - Говорил уже. - Папа зевнул. - Пока.
            - Сейчас эта Муму опять заворчит «туда-сюда», - шепнул мне Алешка, когда мы спускались на первый этаж.
        Не знаю почему, но Алешка очень часто называл Кистинтина то Герасимом, то Муму. Может, потому, что он был очень похож на дворника с музейной фотографии.
        Но Муму не заворчала. Кистинтин, похрапывая, спал на своем рабочем месте. Живой воды напился.
        - Давай ключи поснимаем, - предложил Алешка, - и где-нибудь спрячем.
        - Зачем?
        - А чтоб ему попало. Чтоб не спал на работе.
        - Не пойдет, - возразил я. - Археологи придут с работы, а ключей нет.
        - Жаль. - Алешка заметно огорчился. - Мне этот Кистинтин почему-то не нравится.
        Мы вышли на улицу, и нас сразу охватил теплый и душистый летний вечер. И очень тихий, непривычно как-то. Не слышно ни машин, ни людей, ни музыки. И коз тоже не слышно. А над Б. Липовой поднималась круглая желтая луна. В ее свете городок казался таинственным и загадочным. Как сотни лет назад. Словно опять настало время домовых и колдунов с ведьмами.
        - Ты думаешь, папа телевизор смотрит? - неожиданно спросил Алешка. - Он нас прогнал, чтобы по телефону секретно поговорить. - И мечтательно протянул: - Я бы подслушал.
        А я бы нет. В такой волшебный вечер хорошо посидеть на лавочке у калитки старого дома и посмотреть, как все выше взбирается в небо красивая луна. И послушать, как иногда попискивают в гнездышках птицы - им ведь тоже, наверное, что-нибудь снится. Червячки, например, мухи. Или кошки.
        - Размечтался? - прервал мои лирические мысли Алешка. - Пошли в эту самую «ца Пари». А то как полночь приблизится...
        - В полночь я под одеялом буду, - решительно отрезал я.
        - Как получится, - буркнул Алешка. - Пошли.
          Старый отель в свете луны выглядел соответственно - загадочно и мрачно. Облупленные стены, черные провалы окон. Да там еще и подвал какой-то, с призраками повешенных утопленников.
        - Не бойся, - весело сказал Алешка, - я сам боюсь.
        И тут в дальнем окне первого этажа вспыхнул легкий дрожащий огонек. Мы разом отскочили к дереву, спрятались за его ствол, замерли.
        Огонек подрожал на месте, а потом двинулся вдоль окон. Появляясь то в одном из них, то в другом, по очереди. Приближался к нам. Казалось, что внутри дома, как бы по длинному, во весь фасад, коридору, кто-то идет со слабым фонариком или со свечой.
        Стало не только страшновато, но еще и интересно. Мы подобрались поближе. И увидели, что в доме, от окна к окну, и правда, неторопливо идет человек, держа перед собой свечу.
        Он был большой и сильно пузатый. Он шел, задумчиво опустив голову почти что на свой круглый живот, заложив руки за спину...
        Как - заложив?! Я даже подпрыгнул. Руки за спиной, а свеча... А свеча неспешно плывет перед ним, и чуть колеблется язычок ее огонька.
        - Колдун! - шепнул мне Алешка. - Во дает!
        Я Алешкиного восторга не разделял. Я был, как писали в старинных романах, во власти липкого страха. Похожего на ужас. Хотя, в общем-то, ничего ужасного не произошло.
        Свеча погасла возле дверей подъезда. Послышался скрежет ключа в замке, дверь распахнулась, вышел из дома большой пузатый человек. Совсем не страшный. Он опять вставил ключ в скважину, теперь с внешней стороны двери, повернул его со скрипом, да еще и навесил большой ржавый замок. Все это было очень хорошо видно в ярком свете луны.
        Отбрасывая на землю длинную черную тень, толстый человек обогнул фасад и остановился с торца здания, у входа в подвал. Спустился на несколько ступеней, опять загремел ключами...
        Я не успел ухватить Алешку, как он уже оказался за спиной толстяка.
        - Здрасьте, - смело сказал Алешка. - Это вы Максимыч? Который колдун?
        Человек медленно обернулся, поднялся по ступеням и с высоты своего роста оглядел нас. И гулко проговорил:
        - Какой я колдун? Я сторож.
        - Но это вы всякие фокусы делаете?
        - Фокусы в цирке делают. А вы кто такие?
        - Дети Шерлока Холмса.
        Он опять со своей высоты оглядел нас, одобрительно кивнул:
        - Похожи. Особенно мелкий. Как звать-то?
        - Алешка, - сказал я.
        - Димка, - сказал Алешка.
        Максимыч улыбнулся:
        - Скорее - наоборот.
        - Вы, что ли, очень умный?
        - Прозорливый. Я вас насквозь вижу.
        Похоже, он говорил правду. У него был такой взгляд... Добрый, но очень внимательный. И насквозь понимающий.
        - А вот эта ваша свеча?.. Как она у вас... плавает?
        - А кто ж ее знает? - Он опять улыбнулся. - Каждая вещь своей жизнью живет. Ты, главное, ей не мешай.
        Что-то знакомое послышалось в его словах. Далекое что-то... Почти забытое... Вспомнил! Когда Алешка был совсем маленький, он однажды замучил нас всех одним вопросом: «А стул, например, он про себя чего-нибудь думает?» Кажется, мы тогда не только не смогли ему ответить, но даже и не поняли, что он имеет в виду. Лишь папа уставшим голосом пробормотал: «Философ!»
        Вот и тут что-то похожее. «Каждая вещь своей жизнью живет». И, наверное, думает. Интересно, что думает о нас тот же стул, который мы небрежно пинаем ногами и теми же ногами становимся на него, если надо что-нибудь с верхней полки достать. Ум за разум зайдет!..
        - А вы, вообще-то, откуда взялись? И что здесь делаете?
        - Взялись из Москвы, - ответил Алешка. - Приехали немного отдохнуть и с преступностью побороться.
        Максимыч покивал с одобрением:
        - Вот и ладно. А то без вас нам никак. Спать-то вам не пора?
        - Не, - ответил Алешка. - Мы до утра свободны.
        - Ну, заходите, коли так. Чайком погреемся.
        - Клад поищем, - в тон ему добавил Алешка.
        - Никакого тут клада нет, я все уже обыскал.
        Максимыч спустился к подвальной двери и, погремев ключами, распахнул ее. За дверью была темнота.
        - Электричество отключили, - объяснил Максимыч. - Но мы обойдемся. Заходите.
        Мы вступили за ним в темноту. Но темнота была не долго. Одна за одной вспыхнули свечи в подсвечниках и керосиновые лампы. Стало светло и уютно. А вот как их Максимыч зажег, мы и не заметили. Во всяком случае спичками он не гремел и об коробок ими не чиркал.
        А подвал у него был хороший. Длинный, сводчатый, весь в каких-то трубах. Но очень обжитой. Особенно там, где было светло от свечей и ламп. Тут было все, что нужно для нормальной жизни: кровать, стол и столик, кресло и стулья, всякие шкафы и шкафчики. А больше всего было книг - и на полках, и на столике, и даже прямо на полу.
        - Вы здесь живете? - спросил Алешка. - У вас нормального дома, что ли, нет?
        Максимыч помолчал немного, поставил на газовую плитку чайник.
        - Я здесь не живу, - медленно проговорил. - Я здесь сторожу и охраняю.
        - От кого? - Алешка сделал круглые глаза.
        - От врагов, - спокойно объяснил Максимыч. - Садитесь к столу, попьем чайку, и я вам что-то расскажу...
        Глава IV
        «Аки журав»
          В подвале было тихо. Изредка принималась нежно журчать вода в трубах, где-то в дальнем конце она мерно и звонко капала, будто терпеливо отсчитывала время. Потрескивали фитильки свечей, попахивало керосином от ламп. На каменных сводах колебались наши неузнаваемые тени. В темном углу послышался и стих непонятный шорох.
        - Гимназистка? - шепнул Алешка. - Которая на веревке утопилась?
        - Это Машка, - объяснил Максимыч. - Крыска местная. Мы с ней дружно живем. Сейчас она с вами освоится и ужинать придет. - Максимыч поставил на стол тарелку с мелкими самодельными сухариками и разлил по кружкам чай. И начал свой рассказ:
        - Колдовать я начал еще в детстве...
        - А кто вас научил? - сразу же перебил его Алешка.
        - А никто не учил, сам научился... - Тут Максимыч на мгновенье призадумался и сказал: - А, наверное, Чайник меня научил.
        - Чайник - это колдунская кличка такая? - опять врезался Алешка.
        - Чайник - это Чайник, - веско сказал Максимыч. - Не перебивай.
        - Я постараюсь, - пообещал Алешка.
        - Край у нас вообще замечательный, - как-то мечтательно продолжил свой рассказ Максимыч. - Светлая речка, березовые рощи, а вдали за рекой сохранилась липовая роща. Там в стародавнее время лыко драли...
        - За что? - подскочил Алешка.
        - Что за что? - уставился на него Максимыч.
        - За что этого Лыкова драли? За крепостное право?
        Максимыч усмехнулся, покрутил головой, а тень его головы за его спиной вообще возмутилась, даже какая-то лохматая стала.
        - Не «Лыков», а «лыко». Внутренний слой коры молодых липовых деревьев. Из лыка лапти плели.
        - А... Знаю. В музее видел. Вы не отвлекайтесь, гражданин Максимыч.
        - Он с отцом так же разговаривает? - повернулся ко мне гражданин Максимыч.
        - Не. Батя у нас полковник милиции. От него влететь может.
        - Я не полковник милиции, но от меня тоже влететь может. Береги уши.
        Алешка схватил себя за ухо и немного подергал. И ничего бы в этом особенного не было, если бы не изумленный Алешкин взгляд. В этом взгляде было много чего: и безмерное удивление, и остренькое беспокойство, и дикий восторг. Максимыч хмыкнул.
        - Ну вот, - продолжил он, - места у нас замечательные, полные всяких чудес и удивительных людей...
        - Мы их видели, - не удержался я. - В музее. Даже полтора певца. - И непроизвольно подергал себя за ухо.
        Максимыч словно не заметил этого. А мне стало ясно, что и Лешка, и я дергали себя за уши не по собственному желанию. Даже вопреки ему.
        - Так вот, самое большое чудо - это небольшая гора...
        - «В ней глубокая нора», - продолжил Алешка. - Знаем, проходили эту сказку.
        - А ведь ты угадал. В этой горе - пещеры. В детстве это было самое наше любимое место. Мы излазили эти пещеры все до единой. Там было много интересного...
        - Скелеты всякие, - кивнул Алешка. - Черепа беззубые. Черепки треснутые.
        - Не было там никаких треснутых черепов и никаких беззубых черепков.
        - А что было?
        - А вот! - Максимыч достал из ящика стола здоровенный кинжал.
        - Ни фига себе! - Это у нас у обоих вырвалось.
        - Это еще что. - Максимыч был доволен эффектом, как пацан. - А вот это поинтереснее будет. - И он положил на стол какую-то хитрую железную загогулину. Один конец у нее был острый, а другой расщепленный - вроде двузубой вилки.
        - Что за фишка? - Алешка повертел ее в руках. - Мясо, что ли, ею из супа выковыривать?
        Тут я почувствовал какое-то движение по моей штанине. Скосил глаза и обомлел. По моей ноге не спеша взбиралась серенькая крыса. Я замер, а она деловито перебралась с меня на стол, подергала носиком и пошевелила усиками в мою сторону. Припала на лапки возле тарелки с сухариками. Обнюхала их, выбрала по вкусу, отнесла один на край стола и принялась ужинать.
        - Признала вас, - одобрительно пробасил Максимыч. - Кушай, Машка, кушай.
        - Можно ее погладить? - спросил Алешка.
        - А когда ты ешь, тебе нравится, если по головке гладят?
        - Ладно, я потом ее поглажу. А вы про вилку доскажите.
        Максимыч начал объяснять издалека:
        - Эти пещеры получились, потому что из горы в древности добывали белый камень для строительства городов. Там, в этих каменоломнях, работали наши древние липовчане.
        - В темноте, что ли?
        - А ты умный мальчик, - сказал Максимыч.
        - А то! Этой штуковиной свет добывали, я сразу догадался.
        - Ага, - усмехнулся Максимыч, - выковыривали из кастрюльки с супом. Но ты не очень ошибся. Вот этот острый конец вбивали в камень, а в расщепленный вставляли лучину. Понятно?
        Ответить мы не успели. Ступени у входа загромыхали под чьими-то тяжелыми шагами, и в подвал ввалились двое крепких парней.
        - Здорово, Макс! - прогремел тот парень, что поплечистей.
        А тот, который пожиже, достал из-за спины дубинку и стал похлопывать ею по ладони.
        - Ты чего застрял-то? Грузчики нужны? Давай-ка по-быстрому собирай шмотки и на выход - машина подана.
        Мы с Алешкой не сразу врубились в ситуацию. Да и Максимыч как-то странно повел себя. Будто он тоже наивно не понимал, в чем дело. Даже глазами хлопал.
        - Ну чо расселся? Чай пьешь? А большие люди ждут, когда ты здание освободишь. Скоко надо говорить?
        - Чего говорить-то? - Максимыч развел руками в недоумении. - Я тут живу вообще-то.
        - Ты вообще-то живешь, пока мы тебя терпим. По-хорошему. - Парень вдруг пнул ногой стол, на котором задребезжали кружки и выплеснулся из них недопитый чай. А второй парень зачем-то опрокинул стоящее на табуретке у дверей ведро с водой. - Давай, Макс, выкатывайся. У Геры из-за тебя изжога началась.
        - Пошел вон! - вдруг вскочил Алешка. - Я щас отца позову!
        - Заткнись, щеня! Зови хоть деда!
        Тут Максимыч приподнялся и встал во весь свой большой рост и выпятил вперед свое большое пузо.
        - Детей, - сказал он, - обижать нельзя. Это строго наказуется. Смотри сюда!
        И, как ни странно, парень его послушался. И уставился на здоровенный старинный кинжал, который в лужице пролитого чая спокойно лежал на столе.
        Правда, не очень спокойно. Мне показалось, что он как-то пошевеливается. Будто пытается встать.
        А Максимыч поставил свои ладони ребром по обе стороны кинжала. Он словно оказался в ножнах. Но вот дальше началось кино со спецэффектами. До сих пор я сомневаюсь, было ли это на самом деле или все это мне приснилось в коротком волшебном сне.
        Максимыч оторвал ладони от крышки стола и стал медленно их поднимать. И, чуть дрогнув, нож тоже стал подниматься, как бы зависнув между ладоней, но, честное слово, не касаясь их.
        - Ну ты, ну ты, - вдруг забеспокоился парень и отступил к двери, - кончай свои фокусы.
        - Тихо, - сказал Максимыч, - это не фокусы. Это погибель твоя.
        Он все выше поднимал ладони и висящий между ними в воздухе кинжал. Парень еще шагнул назад и прижался спиной к двери, рядом со своим напарником. Мне показалось, что они оба побледнели.
        - Не шевелись, - прошептал Максимыч, - а то промахнусь. Попаду не в глаз, а в бровь.
        Теперь кинжал висел на уровне лба здоровенного парня. Максимыч сделал легкое движение ладонями вперед, будто посылая нож. И тот послушно поплыл прямо в лоб бандиту. И остановился, уперев свой острый кончик чуть повыше переносицы.
        Парень открыл рот, но ничего не смог сказать, только глазки в кучку собрались.
        Мы с Алешкой сидели, тоже распахнув свои рты. И ничего не могли сказать. От изумления. И, наверное, от удовольствия.
        - Не надо... - непослушными губами прошелестел бандит. И по-детски добавил: - Я больше не буду.
        - А ты? - Максимыч посмотрел на другого парня. И кинжал, словно повинуясь его взгляду, чуть отвернулся в сторону, нацелившись в другой лоб. Такой же поганый.
        - Мамой клянусь, - проговорил он.
        - Жалко мне твою маму, - вздохнул Максимыч. - Брысь отсюда! Оба! А шефу своему передайте, что от изжоги у меня есть хорошее средство. Излечивает навсегда. Пшли вон!
        Я даже не видел, как они исчезли. Только услышал, как на улице панически хлопнули дверцы машины и взревел и затих вдали двигатель.
        Мы молчали. Потом Алешка сказал:
        - У Димки ресницы от страха хлопают.
        - Это вода в углу капает, - спокойно объяснил Максимыч. И стал наводить на столе порядок. А потом подошел к двери и с усилием выдернул невесть как вонзившийся в нее кинжал.
        - А это кто были? - спросил Алешка.
        - Шпана. У меня с ними давно война идет. Но это пока к делу не относится. Сейчас они хотят меня отсюда выгнать. Чтобы дом захапать. Есть тут у нас один деятель - Герка Иволгин. Этот дом давным-давно построил какой-то его предок. Купец такой. А Герка - хапуга жадный, хватает все подряд. Вот и этот дом хочет присвоить и открыть тут игорный дом. А здание это решено было отдать детишкам-сиротам. Детский дом устроить. Тут ремонт-то небольшой нужен, здание крепкое, на века.
        - Вот гад какой! - Алешка запыхтел от возмущения. - Да кто ж ему даст? У него совесть есть?
        - Да какая совесть у жадины. Все ему мало. В суд подал - мол, я наследник.
        - А милиция чего смотрит? - спросил я.
        - А ничего. Пока суд не решит, что милиция может? Вот я и сторожу здесь. С Машкой на пару.
        - Ну и порядки у вас, - сказал Алешка. - Такие замечательные у вас люди.
        - Не спеши. Осмотрись сначала.
        Тут вдруг зазвонил телефон. Он, оказывается, под столом стоял. Максимыч поднял его и сказал в трубку:
        - Центральный пост слушает. Дети? Есть какие-то дети. Доставлю, товарищ майор.
        Максимыч положил трубку.
        - Вас милиция разыскивает. Пошли, я вас провожу.
        - Щаз-з! - возмутился Алешка. - А про чайник кто обещал рассказать?
        - Завтра утром приходите.
        - Придем, - с угрозой пообещал Алешка. - В шесть утра.
        - Да хоть в четыре.
        У дверей гостиницы курили майор Шишкин и полковник Оболенский. Им нравилось курить в лунную ночь на свежем воздухе.
        - Что новенького? - спросил папа. - Кого гоняли?
        - А... Двух дураков, - отмахнулся Алешка. - Только это не мы, это вот он, гражданин Максимыч. - Алешка обернулся: - Дим, а где он?
        - Растаял, - усмехнулся Шишкин. - Колдунчик... Стопудовый.
        - Пап, - сказал Алешка, очень деловито и серьезно, - надо в эту… в «ца Пари» двух оперов с автоматами поставить, а какого-то шефа Герку арестовать. А то у него изжога.
        - Ладно, - вздохнул папа, - как-нибудь. - И бросил окурок в урну.
        - Так вы будете ночевать? - высунулся из дверей Кистинтин. - Что вы все туда-сюда? Другие постояльцы уже спят.
        Майор Шишкин попрощался и пошел в свой дом с картинами на стенах. Любоваться портретом русалки. И мы тоже пошли спать. Правда, Алешка по пути заглянул в каморку охранника, когда тот запирал входные двери. Что он там потерял? Шныряет, как мышонок. Который забыл, где спрятал сырную корочку. Как бы только этот мышонок в мышеловку не угодил. Или в когти какого-нибудь злобного кота.
        А мышонок, когда папа улегся в своей комнате, что-то написал на клочке бумаги (всего одно слово) и показал мне:
        - Понял, Дим?
        А чего там понимать? Слово было простое, но написанное по-старинному: «Воздухоплаванiе». Вот теперь он будет плавать не в речке, а в воздухе! Хлопотно с ним. Но не скучно.
        - Это что? - спросил я.
        Алешка на цыпочках подошел к папиной двери и прикрыл ее.
        - Это, Дим, так книга называется. - И не стал ждать следующего моего вопроса. - Эту книгу, Дим, наш Кистинтин изучает. Теперь-то понял? - И добавил, чтобы я окончательно врубился: - А на книге, Дим, написан штамп. Называется «Библиотека Липовского краеведческого музея».
        Но я так и не врубился. Я отбросил со своей кровати одеяло, плюхнулся в постель и вырубился.
        В четыре утра мы не встали. Не встали и в десять. Проспали здорово. Алешка, выдав залихватский утренний зевок, заявил:
        - В лунные ночи хорошо спится.
        - Только не вампирам, - по делу заметил я, покусанный за ночь комарами.
        - Тут вампиры не водятся, - успокоил меня Алешка. - Тут только колдуны и ведьмы. И эти... байковые.
        - Баенные, - поправил я. - Но им тут негде водиться - бани в городе нет. Разве что в нашем душе.
        - Во! Точно, Дим! Сегодня не умываемся. Ну их на фиг, этих банных. Кто их знает, какие они после лунной ночи. Может, озлобленные.
        Мы прочитали очередное указание полковника Оболенского, позавтракали и почему-то пошли в музей. Я даже не спросил Алешку - зачем? Когда с ним имеешь дело, лучше вопросами не заморачиваться.
        Экскурсовод Оля (она была еще и директором, и бухгалтером музея. Как тетя Нюта поваром, уборщицей и буфетчицей) встретила нас как старых друзей.
        - Понравилась наша экспозиция? - спросила она. - Правда, интересно?
        - Особенно как дядька на перьях летал, - сказал Алешка. - Жалко, что это сказка.
        - И ничего не сказка, - обиделась Оля. - Пошли.
        Она подвела нас к витрине, где лежала под стеклом старинная книга про местные чудеса, отперла маленький замочек и достала книгу.
        - Только очень аккуратно. Она старенькая и очень редкая. Я сама вам покажу.
        Она положила книгу на столик в углу и стала осторожно листать ветхие страницы, кое-где закапанные свечным воском.
        - Вот, читайте. Это записал надежный свидетель, церковный дьячок. Он видел этот полет своими глазами.
        И мы прочитали своими глазами:
        «Неслух Пров прозванием Щетинин сладил крыла из пера лебединага и тож на ноги хвост лебединай. И з колокольни прыгнул и летал недолго кругом Храма Господня аки журав. И понеже заморився то пал в реку с брызги велики».
        - Класс! - восхищенно проговорил Алешка. - В реку с неба пал. Вот булькнул-то!
        - Завидуешь?
        - Ага. Хотел бы я тоже на лебединых перьях полетать.
        - И в речку булькнуть, - добавил я. - С брызгами великими.
        - Чего проще! - засмеялась Оля. - Сделай себе крылья - и булькайся сколько угодно.
        - Сделай... - Алешка поморщился. - Если б я их видел, то конечно...
        - Хочешь посмотреть? - Оля как-то загадочно улыбнулась. Хитровато как-то. - Крыльев, конечно, у нас в музее нет, они не сохранились. А вот их рисунок и описание могу показать.
        Оказалось, что тот самый поп, который приказал сжечь крылья, прибежал в сарай, где неслух Пров эти крылья ладил, и забрал кусочки бересты, на которых этот крылатый умелец рисовал чертежи своего будущего «махолета».
        Он перерисовал чертежи и схемы, переписал краткое описание на лист бумаги, а бересту тоже сжег. «Дабы не было соблазну иным и продчим». Бумага с чертежами считалась утерянной. Еще бы - сколько лет прошло и чего только за это время не было.
        Но бумажка эта нашлась. И хранилась в музее как «не представляющая собой технического интереса».
        И нашла эту бумажку Оля. Совершенно случайно. Она делала описание библиотечного фонда музея, приводила в порядок некоторые книги, реставрировала переплеты. И однажды в старинном «Часослове»...
        - А это кто такой? - спросил, перебив Олин рассказ, Алешка.
        - Ну, это такой сборник молитв на всякий день и каждый час.
        И вот в этом «Часослове», внутри обложки, Оля нашла этот листок. Она показала его специалистам, но они большого интереса к нему не проявили. И Оля вложила его на всякий случай в книгу о чудесах земли Липовской.
        - Щаз как его посмотрим! - подскочил Алешка. - Как потом крылья сладим! Как полетим!
        Не полетели. Даже не посмотрели. Оля перелистала всю книгу, даже под стол заглянула - листочка с лебедиными крыльями не было. Он исчез...
        Глава V
        Фунты долларов
            - Очень интересно, - проворчал Алешка. - Ну и порядки у вас. Кто хочет туда-сюда, тот и ходит.
        - Да никто к нам не ходит, - расстроенная Оля все еще с надеждой листала книгу. - Только вы. Да Шишкин и Мишкин.
        - Шишкин - это майор? - спросил я.
        - А Мишкин - генерал? - спросил Алешка.
        - Ну какой он генерал? Он швейцар в гостинице.
        - Кистинтин?
        - Кистинтин.
        - А почему у него такое имя иностранное? - спросил Алешка.
        - Нормальное имя: Костя, Константин. Он, когда маленьким был, Кистинтином себя называл. Так и осталось за ним.
        - А чего он сюда ходит-то?
        - Не знаю... Может, влюбился в кого-нибудь.
        Интересно, в кого тут, кроме нее, влюбляться? В медведя с подносом?
        - Стал музеем интересоваться. Книги в библиотеке берет.
        - А я тоже хочу, - сказал Алешка. - Про плавание на воздухе.
        Оля покачала головой.
        - Она сейчас на руках.
        - У Кистинтина, да? А он читать-то умеет? Он только из бутылки живую воду пьет. Которая водкой пахнет.
        - Нет, ребята, - сказала Оля, - так нельзя. Человек вдруг потянулся к знаниям. Нужно его поддержать.
        - А когда он к знаниям потянулся? - спросил я и отметил про себя одобрительный Алешкин взгляд.
        Оля наморщила лоб, припоминая.
        - Недели две назад.
        - А когда про вас в газете писали? - опять поспешил я. Потому что кое-что в тумане стало видеться. Алешка даже засиял от восторга.
        - Ну уж... - Оля немного смутилась, но ей было приятно. - Ну уж писали. Так, заметочка маленькая о нашем музее.
        - Она у вас есть? - спросил Алешка.
        - Не знаю, не помню. Может, куда-то задевала. Я поищу.
        Ой, какие мы скромные! Если про вас в газете напишут, вы ее куда-нибудь задеваете? Как же! Вы ее - в рамочку, а рамочку - на стеночку.
        - Но куда же этот рисунок делся? - опять загрустила Оля.
        А я ляпнул:
        - Вы только об этом у Шишкина и Мишкина не спрашивайте.
        - Почему? - удивилась Оля.
        - А они об этом не знают, - невинно объяснил Алешка.
        - Ладно, пойдемте в мою конторку, поищем эту газетку.
        Оля опять уложила книгу в витринку и заперла ее игрушечным замочком. Потом она очень долго (секунды две) искала газету в своем письменном столе. Газета была аккуратно вложена в пластиковую папочку.
        Ничего такого особенного в заметке про музей не было. Корреспондент его похвалил и стал задавать директору Оле всякие вопросы. А она на них отвечала. Вопросы у корреспондента были скучные, а отвечала Оля восторженно. И особенно напирала, какие замечательные исторические личности произрастали на Липовской земле.
        Алешка внимательно сопел у меня за спиной, читая газету через мое плечо.
        - Вот! - сказал он и ткнул пальцем в строки.
        В этом абзаце Оля говорила о том, какими талантливыми были простые люди. Как они умели строить дома, украшать их диковинной узорчатой резьбой, какие красивые у них были предметы быта - прямо произведения искусства, а какие лапти они плели! Они даже летать умели!..
        - Лапти? - не понял Алешка.
        - Люди! Не мешай.
        «Один простой крестьянин по имени Пров сделал крылья из перьев лебедей и летал на них над просторами своей земли. Вы только подумайте: даже в наше время сколько умелых и знающих людей пытались смастерить крылья для полета. И все напрасно. Один богатый миллионер даже учредил приз в миллион фунтов стерлингов тому изобретателю, который сможет пролететь на своих крыльях тридцать две мили. И приз этот до сих пор дожидается своего владельца в главном лондонском банке. Вы только подумайте: наш Пров уже четыреста лет назад смог совершить такой полет!»
        Алешка помолчал. А потом спросил:
        - А эти фунты, они большие?
        - Больше долларов.
        Он вздохнул.
        - Фунтики всякие мне не нужны. А полетать, Дим, очень хочется. Над березовыми и лыковыми рощами. Давай, а? А потом в Англию слетаем. За премией.
        Здорово придумал. Будто эти лебединые крылья уже у него в кармане джинсов. А ведь прежде чем крылья сделать, надо сначала их чертежи найти. Которые опять затерялись. Или кто-то уже раньше нас их нашел.
        Но вот кто? И зачем?..
        Мы вышли из музея и сели на скамеечку в тени цветущей липы. Над нами нежно шелестела листва и трудолюбиво жужжали пчелы.
        - Любишь липовый мед? - спросил я Алешку.
        - А то! Только я его ни разу не ел.
        Веселый у меня братишка. Он и летать на крыльях очень любит. Только ни разу не летал.
        - Дим, давай рассуждать, как папа.
        - Это как?
        - Постепенно. Кто мог утащить этот рисунок? Или Шишкин, или Мишкин. Так? Ведь больше в музей никто не ходил.
        - Мы с тобой, - напомнил я. Раз уж рассуждаем «постепенно».
        Алешка уставился на меня с подозрением. Но тут до него дошло, что мы с ним об этом рисунке ничего еще не знали.
        - Майор Шишкин, - твердо сказал я, - вне всяких подозрений.
        - Это почему? Потому что в Олечку влюбился? Портретики ее рисует?
        - Потому что он работник милиции.
        Алешка вздохнул:
        - Работники милиции тоже всякие бывают, сам знаешь.
        - А зачем ему эти крылья? - привел я еще один довод в защиту бедного Шишкина.
        - Как зачем? Будет бесшумно летать над своей территорией, наблюдать за порядком.
        - Ерунда это твое «постепенно»! Шишкин мог бы просто этот рисунок у Ольги попросить. Да он о нем и не знал.
        - Тогда все ясно! Это Кистинтин Мишкин! Он мне сразу не понравился. «Туда-сюда».
        - А ему-то зачем? Он же рожденный ползать.
        - Ну и что? - Алешка в недоумении похлопал ресницами.
        - «Рожденный ползать летать не может».
        - У! Здорово ты сказал, Дим. Кто тебя научил?
        - Так, один классик.
        - Одноклассник?
        - Хорош! - отрезал я. У него никогда не знаешь - он придуривается или дурака валяет. - Незачем Мишкину чертежи красть, он читать-то только вчера научился.
        - А тогда кто? - Алешка всерьез задумался.
        - Слушай, а если это Максимыч?
        - Ты что! На фиг ему надо! Он небось и без крыльев летать может. Туда-сюда... Знаешь, Дим, я думаю, нужно за ними наблюдение установить...
        - Как папа за подозреваемыми?
        - Точно! Ты будешь следить за Мишкиным, а я - за Шишкиным.
        Мне стало смешно. Ну ладно - Мишкин, а вот как следить за майором милиции? Да еще в городке, где коз больше, чем жителей.
        - Запросто! Я, Дим, скажу, что мне в гостинице не нравится жить - очень комаров много. И попрошусь жить у Шишкина. Он добрый, он меня пустит.
        Не знаю, чего в нем больше - ума или нахальства? Поровну, наверное.
        Я Алешке ничего не сказал. Мне даже было интересно послушать, как он станет навязываться в постояльцы к доброму Шишкину. Но послушать не пришлось. В тот же день подозрение с Шишкина упало. Упало прямо на другого человека. Да не на одного...
        Когда мы подошли к гостинице, туда как раз подъехали на «уазике» полковник с майором.
        - Обедали? - спросил нас папа.
        - Нет, - ответил я.
        - Мы голодные, как два волка, - добавил Алешка.
        - А мы - как два крокодила, - сказал папа. - Но нам надо немного поработать, у нас в номере. Так что погуляйте еще часок, а потом вместе пообедаем. Годится?
        - Ладно, - согласился я.
        - Только мы в машине посидим, - поставил условие Алешка.
        - Не возражаю, - сказал майор Шишкин и предусмотрительно забрал ключи от машины.
        - Не доверяете? - обиделся Алешка.
        - Доверяю. Но у меня привычка такая.
        - Хорошая привычка, - одобрил папа. - Особенно когда приходится общаться с моими детьми.
        Они ушли в гостиницу, поработать («Небось пиво будут пить, - заявил Алешка. - Знаем мы эту работу…»), а мы забрались на заднее сиденье и устроились поудобнее.
        Солнышко пригревало, но машина стояла в густой тени дерева и в ней было не жарко и не душно, только чуть попахивало бензином. Но нам, городским жителям (дети асфальта, называет нас папа), этот запашок был привычен и даже приятен.
        - Жалко, он ключи не оставил, - пробормотал Алешка, - съездили бы на речку, искупались бы. Русалок половили бы. - И он откровенно зевнул.
        Детство раннее, наверное, вспомнил, когда его заставляли спать после обеда. Обеда как раз и не было, но дремота на нас все-таки наползла. Я бы сейчас даже на речку не пошел, так меня разморило.
        Но поспать нам не удалось. Бесшумно подъехала большая черная иномарка и коротко гуднула. Хорошо, что мы не подскочили, иначе не узнали бы кое-что интересное. А если бы не узнали, то еще неизвестно, чем бы кончились наши каникулы в Липовске.
        На зов гудка из подъезда выскочил Кистинтин, дожевывая на ходу. Подбежал к иномарке и склонился к окошку. Нам было хорошо видно, а нас было видно плохо - мы надежно скрывались за подголовниками передних сидений.
        Вообще-то подслушивать мы не собирались: мало ли о чем может говорить швейцар с приезжим. Например, о цене «апартамента «люкс». Или о пиве в буфете. Но первые же слова разговора показались очень интересными.
        - Сделал? - спросил приезжий тонким визгливым голосом.
        - Так точно! Дело в шляпе.
        - Давай сюда. - Из окна машины высунулась рука; на пальцах ее блеснули на солнце камешки перстней.
        - Так это... говорю: в шляпе. Спугнули меня. Достать - достал, а вынести не успел. Там и спрятал.
        - Идиот! - Человек в машине жутко рассердился. - Тебе за что бабки плачены? Такое простое дело за неделю не мог сделать.
        - Так это... в доверие входил, ключик подбирал. Книжку в библиотеке выбрал. Надо ж все путем сделать, а не туда-сюда...
        - Мне жаль, что с тобой связался. А точнее - тебя жаль. Немного...
        - Сделаю. Нынче вечером и сделаю.
        - Не сделаешь - я тебя сделаю. Так сделаю, что никто уже тебя не поправит. Никакой Айболит. Держи. - И рука подала Кистинтину что-то маленькое, похожее на мобильник. - Позвонишь сразу, как сделаешь.
        Вот это фишка! Все сразу стало на свои места.
        - А что за «козел» стоит? Ментовский? Что им надо?
        - Нашего майора «козел». А с ним полкаш какой-то из Москвы. Вместе ходят, вместе ездят. Туда-сюда.
        - Что ему надо?
        - Кому?
        - Полкашу этому?
        - Мне откуда знать?
        - Узнай.
        Машина рванула с места и исчезла в районе Б. Липовой. А Кистинтин понуро постоял и понуро пошел в гостиницу. Пить живую воду.
        Первая мысль, конечно, была простой: рассказать все папе. Но когда мы об этом подумали, то оказалось, что рассказывать нечего. «Дело в шляпе... Идиот входил в доверие... Айболит не поможет». Вот и все.
        Если даже все это складно изложить, толку все равно не будет. Запрет нас папа в гостинице или еще круче - отправит в Москву.
        Ясно было одно - речь шла о музее. О том, что Кистинтин что-то там спер для этого писклявого дядьки, но вынести сразу не смог. И спрятал где-то в музее. И сегодня это что-то, видно очень ценное, пойдет забирать.
        Ясно и другое - никто ему в этом помешать не сможет. Кроме детей Шерлока Холмса. А Лешка еще и добавил:
        - Его, Дим, нужно как следует напугать. Чтобы больше в музей на лазил.
        - А как его напугать?
        - Спрячемся там где-нибудь, среди всех этих экспонаторов...
        - Экспонатов. - Я еще не отделался от привычки поправлять Алешку, если он ошибался в новых словах. - Спрячемся - и что? Выскочим и заорем?
        - Ну... Вообще-то я так и думал.
        - А если не испугается?
        - Смотря как заорать, - убедительно возразил Алешка. - Хотя нет... Надо что-нибудь покруче. Вроде колдовства. Я подумаю.
        Подумал. И тут же шлепнул себя ладонью в лоб:
        - Дим! Про папу-то мы забыли! Про то, что этот визгливый просил Кистинтина про нашего полковника разузнать.
        - Интересно! - Мне даже смешно стало. - От кого это он узнает? От начальника милиции? Или от папиного министра?
        - От нас! - выдал Алешка. - Мы ему все-все про папу расскажем. С каким он сюда заданием приехал.
        - Класс! - Это он здорово придумал.
        Мы не стали откладывать хорошее дело на потом: вылезли из машины, которую визгливый дядька так противно «козлом» обозвал, вошли в холл, уселись на диванчик и стали болтать всякую ерунду, в которой все время перемешивались «ключевые» слова: милиция, полковник, задание, майор, задержание.
        Кистинтин клюнул мгновенно. Как голодный поутру карась. Выбрался из своей будочки, дожевал и подсел к нам. Мы замолчали.
        - Какой у вас батя заметный, - примитивно начал Кистинтин. - Большой начальник.
        - А то! - сказал Алешка хвастливо. - Еще какой большой-то! Метр восемьдесят с фуражкой. У него сто орденов на груди.
        Ордена на груди Кистинтина не интересовали. Поэтому Алешка «наивно» проговорился:
        - Только он их не носит. Он у нас сильно секретный сотрудник.
        - И чего ж такой большой начальник в нашу дыру туда-сюда? Сидел бы себе в Москве, в большом кресле.
        - У него задание, - шепнул Алешка. - Тоже очень секретное. Ему сам министр поручил.
        - Да, - серьезно подтвердил и я. - Министр так прямо и сказал: «Кроме вас, Сергей Александрович, никто с этим делом не справится».
        - А что за дело-то? - Кистинтин даже губы облизал от волнения.
        - Отдохнуть от трудной работы! - раскрыл «тайну» Алешка. - Поспать на сеновале. Сходить на рыбалку. Посетить музей. Побегать по утрам.
        - И все? - оторопел Кистинтин. И даже отодвинулся. - А что ж он все с Шишкиным тусуется?
        - А майор ему помогает, - безмятежно пояснил Алешка. - Условия для отдыха создает. Сеновалы ведь на дороге не валяются.
        Тут спустился в холл отдыхающий полковник и позвал нас обедать.
        - Хорошо поработали? - спросил его Алешка.
        - Неплохо. А вы?
        - Мы еще лучше: здорово в машине поспали. Даже такой сон интересный видели!
        - Оба сразу? Один и тот же сон? - Папа явно что-то заподозрил. Недаром он опытный сыщик.
        Но и мы не хуже. Алешка тут же нашел ответ:
        - Не оба сразу, пап. Я начало посмотрел, а Димка конец. И все сошлось. Прямо такая история! Я щас тебе расскажу. Или после обеда. А лучше перед сном. Когда ты спать ляжешь. Она длинная, пап, ты долго не заснешь.
        Папа молча взял его за ухо и повел обедать.
        После обеда полковник и майор сразу же уехали в область.
        - Вот и хорошо, - сказал Алешка вслед машине, - мешать не будут. Дим, бери какую-нибудь книгу, пойдем вниз.
        - Зачем?
        - Посидим, ты мне вслух почитаешь.
        Я так разозлился, что решил ему отомстить. И взял свой учебник по физике - у меня с ней небольшие проблемы.
        Мы спустились в холл и опять уселись на диванчике, как два воробья. Невдалеке от будочки Кистинтина. Так невдалеке, что нам не только было его видно, но и слышно, как он говорит по телефону.
        Я раскрыл учебник на самом скучном месте и стал читать Алешке про рефракцию оптических волн. Но Алешка не обиделся. Он даже сказал:
        - Как интересно! А дальше что?
        А дальше было еще интереснее. Кистинтин позвонил какому-то своему приятелю:
        - Геныч! Выручай. Посиди часок за меня. Край как надо оторваться. Пиво за мной. К четырем поспеешь? Ну и лады. Я быстренько туда-сюда. Не заскучаешь.
        - Сиди здесь, Дим! - Алешка сорвался с места. - Я сейчас. - И выскочил за дверь.
        Вернулся он довольно скоро, весь из себя довольный. Даже немного сияющий. Вот только под футболкой живот его немного оттопыривался. Будто он что-то там прятал. Небольшое, но нужное.
        Алешка плюхнулся на диванчик рядом со мной.
        - Читай дальше. Про эту... как ее... про рефракцию морских волн. Мне здорово нравится.
        Я читал и все поглядывал на часы, которые висели над стойкой администратора. Стрелки приближались к четырем часам.
        С точностью короля рыжий парень Геныч хлопнул входной дверью. Сел на место Кистинтина. Тот подхватил под мышку толстое «Воздухоплаванiе» и выбежал на улицу.
        - Ща интересно будет, - сказал Алешка. - Интересней, чем твоя рефракция. Спорим?
        Я спорить не стал - а то я его не знаю. Я стал терпеливо ждать. И когда в холл влетел обратно Кистинтин, мне даже его жалко немного стало. Такой он был бледный и так у него бегали глаза (туда-сюда), будто он ждал нападения клыкастого вампира в лунную ночь.
        - Хватит учиться, - сказал Алешка. - Пошли купаться.
        Глава VI
        Дело в шляпе
            - Рассказывай, - потребовал я, когда мы вышли из музея.
        - Щас. Пить очень хочется.
        Я купил в ларьке бутылку минералки. Алешка свернул пробку, глотнул. Поморщился, икнул.
        - Соку хочется.
        Я послушно взял пакет сока.
        Алешка попил, предложил мне:
        - Будешь? Как хочешь. А мне...
        - Чего тебе еще хочется? - зашипел я. - Пива с чипсами?
        - Чипсы без пива. - Алешка смотрел на меня ясными глазами со смешинками в их глубине. - Ладно уж, расскажу. Но на реке. А то тут очень жарко. Только купи мне...
        Я молча сунул ему фигу под нос. Алешка засмеялся, и мы пошли на речку.
        На той стороне реки берег весь зарос густой травой и кустарником, а на нашей стороне берег был песчаный. Мы покачались на мосту, искупались и разлеглись на горячем песочке. Он был очень приятный - чисто-белый, мелкий, и в нем попадались маленькие ракушки. Алешка пересыпал песок из ладони в ладонь и отбирал ракушки посимпатичнее.
        - Маме привезу, - сказал он, - она будет рада.
        - Ага, всякой ерунде, - лениво возразил я, - она очень радуется.
        - Почему это ерунда? Это для нас с тобой ерунда, а для мамы подарок.
        - Лех, мама этим ракушкам обрадуется и незаметно их в мусоропровод отправит.
        - Щаз! Она их сложит в коробочку и куда-нибудь спрячет. А лет через десять при уборке найдет их и растрогается про наше с тобой счастливое детство. - Тут он замолчал. А я быстренько задремал. Но ненадолго. - Дим! Вот это фишка! - И мне под нос сунулось что-то ржавое и железное. - Старинная раскопка, Дим! Какого-то века.
        На его грязной ладошке лежал здоровенный ржавый гвоздь. Только очень странный. Сам по себе в сечении квадратный, с острым кончиком и с квадратной шляпкой. Я взял его, повертел в руке и размахнулся забросить его в воду.
        - Ты что! - завопил Алешка. - Мы его археологам подбросим. Они знаешь как обрадуются? Как дети. А детей, Дим, надо радовать. Они без радости чахнут и медленно растут. Дети, Дим...
        Дальше я старался не слушать. «Пошел черт по бочкам», - говорит в таком случае папа.
        - ...А мы с тобой, Дим, тоже дети... Поэтому давай порадуемся яблочному соку.
        Мы по очереди приложились к пакету, а потом я сказал:
        - Хватит трепаться. Рассказывай, что ты в музее натворил.
        - Я, Дим, ничего там не натворил. Кроме героического подвига. Я там важнейший экспонатор спас. От рук воров и жуликов.
        Алешка сидел на песке, худенький, в одних плавках, еще не загорелый, весь состоящий из ребер и других мелких косточек. Пацан, совершивший героический подвиг.
        - Я, Дим, сначала растерялся... - Так я и поверил. - А потом сообразил. Я ведь почему раньше него в музей побежал? Я думал, он там что-то спер. А где он это спрятал? Я же не буду, Дим, за ним по музею шляться и за ним подглядывать. - Это еще вопрос, с Лешки станется. - И я, Дим, придумал: нужно его обогнать и эту вещь раньше спереть. Класс? Чтобы он облизнулся перед разбитым корытом. - Очень образно. И по существу. - Но я ведь не знал, где он эту вещь спрятал. И тут я вспомнил: он все время говорил этому писклявому дядьке в машине, что дело в шляпе. Понял, Дим? Он, значит, эту вещь в шляпу спрятал!
        Ну а дальше все просто. В музее имелась только одна шляпа. Рядом с витриной был такой уголок - Оля называла его уголком Евгения Онегина. На самом деле у него было официальное название: «Уголок светского молодого человека начала XIX века». Там стоял столик на гнутых ножках из разноцветных кусочков дерева. На столике - колода карт, трость с набалдашником в виде головы льва, пузатые карманные часы, бюстик не то поэта, не то древнего полководца и перевернутый черный цилиндр, из которого высовывались тонкие желтые перчатки.
        Алешка быстренько эти перчатки вытащил и... кое-что под ними обнаружил. Но этого ему показалось мало.
        - Я, Дим, решил его напугать. Я, Дим, положил в шляпу записку. Я, Дим, ее по-старинному написал. Чтобы он подумал, что эта записка из старинных веков.
        Тут мне стало немного не по себе. Представляю, что там Алешка мог написать по-старинному, из древних веков. И я его об этом спросил.
        - А вот, - он переместился поближе к воде, где песок был влажным и плотным, и накорябал на нем гвоздем «старинную» записку: «Исчо разъ возъмешъ худо будитъ ниуправляимый Профъ».
        Я прибалдел:
        - А почему Пров?
        - А потому! - Алешка приподнял футболку, которая лежала на его джинсах. - Смотри и радуйся!
        Это был довольно большой и твердый лист бумаги, свернутый в два раза. Я его развернул. И сразу все понял.
        Очень красиво, аккуратно на листке были нарисованы крылья, собранные из тоненьких реек и больших перьев. Каждое перышко было вычерчено со всеми подробностями. В нижнем уголке листа так же подробно было нарисовано что-то вроде растопыренного птичьего хвоста с петельками для ног.
        Алешка с чертиками в глазах скромно смотрел на меня.
        - Полетаем, Дим? Ты сможешь сделать такие крылья?
        - По этому чертежу? Запросто. Тут все очень толково нарисовано. Только где мы лебединые перья найдем?
        - В зоопарке надергаем.
        - Ага, нам там надергают. Мало не покажется.
        - Дим, я придумал. В нашем парке, возле дома, тыща ворон живет. Там под деревьями столько перьев валяется!..
        - Нужны лебединые.
        - Да какая разница!
        - Смотри, Лех, тут написано: «береза сухая, перо лебединое, 2 пуда».
        - А пуд - это что за фишка? Клей, что ли?
        - Пуд - это вес. Шестнадцать килограммов.
        - Чего? Это надо перьев лебединых набрать шестнадцать килограммов?.. Стой, два пуда, значит, тридцать два килограмма перьев?
        Я задумался. Прикинул «туда-сюда». Береза сухая - это ясно. Это значит, рамка для крыльев собирается из сухих березовых реек. Она должна быть прочной и легкой. При чем здесь два пуда? Вес двигателя, что ли? Во-первых, какой там мог быть двигатель в те времена, а во-вторых - тяжеловато получается: сами крылья, два пуда чего-то, да еще и сам человек. Стоп! Вот это теплее!
        - Лех, наверное, два пуда - это допустимый вес летчика.
        - А ты сколько пудов весишь?
        - Четыре.
        Алешка вздохнул с деланым сожалением.
        - Ты чего? - спросил я.
        - Да жалко, Дим. Построишь ты эти крылья, а летать на них буду я. У меня вес подходящий.
        - Никаких крыльев мы строить не будем. Нужно этот чертеж вернуть в музей.
        - Чтоб его опять сперли?
        Вот это мне непонятно. Зачем какому-то дядьке (ясно же, что не Кистинтину) понадобился этот чертеж? Он что, будет по нему крылья делать? Как же, больно ему надо. Судя по машине, человек он небедный. Ему проще купить себе маленький самолет или вертолет, раз уж ему полетать хочется. Тоже мне - моделист-конструктор...
        Но ведь зачем-то ему нужен этот чертеж.
        Алешку, похоже, беспокоил тот же вопрос, потому что он сказал:
        - Я им приманку устрою. И они мне все расскажут. Как миленькие.
        Я на эти слова не обратил должного внимания. Напрасно, конечно...
        Мы оделись, Алешка сложил чертежик, сунул его за пазуху, под футболку, и сказал:
        - А теперь, Дим, пойдем археологов порадуем. Сделаем доброе дело - гвоздик им подкинем. А то мне их жалко.
        Этот гвоздик Алешка, конечно, хотел им подкинуть не из жалости, а от вредности. За эти дни мы несколько раз пытались проникнуть на территорию раскопок, и каждый раз нас оттуда круто заворачивали. Они свои «сокровища» здорово охраняли, даже ночью у них там бродил сторож.
        А на месте раскопок становилось все интереснее. Уже обнажились фундаменты прежних башен и крепостных стен. Прямо как на рисованном плане строительства. А от одной бывшей башни вела куда-то вдаль глубокая траншея, выложенная по стенкам диким камнем. Это и был таинственный подземный ход. Очень симпатичный - узенький такой, а со стороны башни даже каменные ступени сохранились. По ним когда-то зачем-то спускались защитники крепости и куда-то шли. А вот куда - еще никто не знал. Может, в конце этого подземного хода зарыты несметные сокровища. Может, там склад оружия. Мало ли что там может быть.
        Алешка даже как-то, остановившись возле запретной ленточки, проворчал:
        - Ну что они там копаются? Дим, мы так и не успеем этот подземный ход до конца посмотреть - каникулов не хватит.
        Они действительно копаются. Только уже не лопатами, а всякими кисточками и щеточками. Бережно обметают каждый камень; каждую находку заворачивают в мягкую бумагу, описывают, помечают и аккуратненько укладывают в ящики. А сами при этом прямо светятся. Будто не обломок ночного горшка нашли, а кусок золота.
        Я сказал Алешке, что такую работу и таких людей надо уважать.
        - А я что? Я, что ль, не уважаю? Я бы им помог, только они не разрешают.
        Теперь он решил им «помочь», подбросив ржавый гвоздь.
        Мы подошли к ленточке. Вблизи нас, по другую ее сторону, работал, сидя на корточках, молодой парень со старой бородой. Махал в вековой пыли широкой кисточкой. Тут его как раз позвал их начальник - тоже с бородой и в оранжевой каске: он сейчас руководил раскопками подземного хода.
        Парень на минуту отошел, Алешка бросил гвоздь - и тот зарылся в вековую пыль прямо рядом с кисточкой.
        - Найдет, - шепнул мне Алешка. - Он дотошный. Давай пока погуляем.
        Мы погуляли невдалеке. Как говорит папа, в пределах зрительной и голосовой связи.
        И вскоре голосовая связь дала нам истошный сигнал:
        - Игорь Степанович! Уникальная находка!
        Мы приблизились, сократив пределы зрительной связи до минимума.
        Вокруг парня собралась целая толпа археологов. Они передавали из рук в руки Алешкин гвоздь и разве что не целовали его (гвоздь, а не Алешку, я даже забеспокоился - как бы они его не проглотили на радостях) и восклицали, не слушая друг друга:
        - Кованый гвоздь!
        - Четырнадцатый век!
        - И в каком отличном состоянии!
        - Хоть сейчас в стенку вбей!
        - Э нет, коллеги, - веско произнес Игорь Степанович, главарь этой тусовки. - Это гвоздь не из стены, а из копыта. Такими гвоздями в четырнадцатом веке подковывали лошадей.
        Алешка дернул меня за руку:
        - Лучше бы я его себе оставил.
        - У тебя что, лошадь есть, с копытом и подковой?
        - Был бы гвоздь, - философски заметил Алешка.
        А на раскопках назревали дебаты.
        - Вряд ли, Игорь Степанович, это гвоздь от подковы. По нашим сведениям, в Сторожевой башне лошадей не ковали.
        - И вообще их туда не пускали, - поддержала бородача девушка в шляпе, но без бороды. Что ее, в общем-то, не портило.
        - А как же гвоздь мог оказаться здесь?
        Разгорелась дискуссия. Заварил Алешка кашку, подбросив гвоздь в то место, где его никак не могло быть. Самое время смываться. И укрыться на своей территории. Заодно и на Кистинтина полюбоваться.
        Да и самое время было возвращаться в гостиницу, ужинать. Об этом говорили не часы, а наши желудки. Пакет сока давным-давно уже растворился в их недрах.
        Но поужинать вовремя нам не удалось. На Б. Липовой нас перехватила Митревна.
        - Директор, - окликнула она меня, - ну-ка, подсоби.
        Бабка сидела на скамейке, а рядом с ней громоздились мешки, сумки и молочный бидон.
        - Завтра рыночный день в центре, - объяснила она. - А у меня тут оказия подвернулась. Подсоби товар до речки снесть.
        Оказией оказался местный рыбак дядя Сеня. Он собирался сплавиться вниз по реке, а уж заодно доставить и бабку в центр, к рыночному дню.
        Вещей у бабки было много, но не тяжелые. Большой, но очень легкий мешок с липовым цветом, который она уже успела подсушить для продажи, немного других трав в узелках, бидон с козьим молоком и какие-то «пользительные» порошочки (тоже из сухих трав) в маленьких коробочках (из-под сигарет, кажется).
        Все это бабуля тараторила нам по дороге.
        - Вечерком у золовки чайку попью, переночую, а утречком, в самый рассвет, - на вокзал, бизнес делать.
        Мы уже спускались к реке, как вдруг откуда-то выскочил заполошный Кистинтин и промчался было мимо нас к гостинице, но, заметив Алешку с мешком на плече, круто затормозил - аж подметки завизжали.
        - Что несешь, туда-сюда? - спросил он, не переведя дыхание.
        Я не успел ответить, как Алешка небрежно бросил:
        - Лебединые перья.
        - Чего?!
        - Того. Лебединые перья, - повторил Алешка для туповатых.
        - А... А зачем тебе?
        - Перину буду делать, - Алешка эту фразу произнес, состроив максимально хитрую рожицу. Знаю, мол, да не скажу.
        - Перину, да? - Кистинтин напряженно соображал. - А зачем?
        Хороший вопрос. И ответ был достойный:
        - Гвозди буду ею заколачивать. В подковы.
        - Здорово врешь! - дошло до Кистинтина. - Отдавай перья! - И он вцепился в мешок. - И бумажку отдай! Ты ее спер! Я знаю, ты был в музее!
        Лучше бы он этого не делал. В бой бросилась Митревна. Она шла немного впереди и все время бормотала про свой бизнес. Так что в ситуацию врубилась не сразу. Зато решительно. И без всяких разговоров ахнула Кистинтина по башке своей кошелкой. Тот выпустил мешок и сел на землю.
        А мы пошли дальше. Только Алешка обернулся через несколько шагов и зачем-то сказал:
        - Не плачь, туда-сюда. Бумажка опять в музее. - И почему-то ткнул себя пальцем в живот.
        А мы помогли Митревне загрузить ее товар в лодку, заодно договорились с дядей Сеней, что он даст когда-нибудь на ней покататься, и пошли, проголодавшись еще больше, в гостиницу.
        Когда поравнялись с Кистинтином, который все еще сидел на сырой земле и ошалело скреб пятерней затылок, он привстал и сказал:
        - Эй, постоялец, где, говоришь, бумажка-то? В музее?
        Алешка сделал удивленные глаза и ответил с недоумением:
        - Я говорил? Я ничего такого не говорил. - А когда мы отошли подальше, хихикнул: - Бумажки разные бывают. Да, Дим?
        Я не понял, что он хотел этим сказать, но на всякий случай согласно кивнул.
        Глава VII
        Засада в бочке
          В общем, мы с Алешкой развлекались как могли. А вот папа с каждым днем становился все мрачнее и скучнее. И все время о чем-то сосредоточенно думал. И все время они с Шишкиным куда-то ездили и о чем-то советовались. Шишкин даже похудел немного. Мне иногда казалось, что он чувствует себя перед нашим папой неловко, будто в чем-то виноватым. Хотя папа всегда общался с ним по-дружески, не как московский полковник с липовским майором.
        И вот сегодня вечером Алешка не выдержал. Он подобрался к папе поближе - тот сидел в кресле и бездумно смотрел в пустой экран телевизора - и сказал:
        - Пап, давай маме позвоним. А то ты какой-то грустный.
        Папа вздрогнул, будто его будильник разбудил, и спросил:
        - Что? А... Нет, Лех, я не грустный, я озабоченный.
        - Проблемы? - Алешка сочувственно вздохнул. - Пошли завтра на речку. Я тебе свою удочку дам. И свои плавки, так уж и быть. Искупаемся, рыбку половим. У нас там в песочке недопитый пакет с соком закопан. Он, может, не прокис еще. Попьешь - и сразу станет легче.
        - Кто станет легче? Пакет?
        Стало ясно, что папа еще не врубился. Не отвлекся от своих трудных мыслей. Тогда Алешка переменил тактику:
        - Пап, а мы тут историческое достояние спасаем.
        Тут папа встрепенулся:
        - Какое еще достояние? На речке? Пакет с соком?
        - Мы там еще ракушек набрали и гвоздь нашли. От копыта боевого всадника. Мы этот гвоздь уже в надежные руки пристроили.
        - Да, - сказал папа, - я сейчас позвоню маме и обрадую ее.
        - Это чем? - осторожно спросил Алешка. - Речными ракушками?
        - Тем, что завтра она сможет заключить вас в свои материнские объятия. Мне только вашей самодеятельности не хватало.
        - Знаешь, пап, - сердито сказал Алешка, - пусть лучше завтра она тебя заключит в свои материнские объятия.
        - Да, - добавил я, - а то ты что-то совсем расклеился без материнской заботы.
        - Ладно, пап, оставайся, - решил Алешка. - Мы с Димкой тебе заботу устроим. Мало не покажется.
        Папа не то рассердился, не то растерялся - и сдался. И рассказал нам о своих проблемах.
        В этой мирной знаменитой области, которая славилась замечательными людьми, завелся, как червяк в яблоке, один криминальный авторитет. И он, как сейчас говорят, взял под свой контроль строительство, торговлю, даже местную эстраду и все остальное. Это не значит, что он сам строил или торговал за прилавком липовым цветом. Или танцевал на сцене волосатыми ногами в коротенькой юбочке. Нет, ничего этого он не умел и не делал. Просто он заставил всех, кто строил, и торговал, и пел песни, платить ему деньги. Если они отказывались, то тогда они уже не строили, не торговали и тем более не танцевали в театре.
        В общем, ничего новенького в этой ситуации не было. Как всегда и как везде. Но ему этого было мало. И милиции стало известно через агентуру, что этот авторитет по кличке Пасюк готовится ограбить областной банк на все деньги, которые там есть. Когда произойдет ограбление, каким образом и все остальное - неизвестно. Но меры нужно принимать. Местная милиция сбилась с ног, но ничего не могла сделать. Тем более что человек, который сообщил о готовящемся преступлении, бесследно исчез.
        Тогда обратились за помощью в Москву. И Москва прислала в Липовск опытного полковника Оболенского и двух его сыновей.
        Сыновья погрузились в развлечения, а полковник Оболенский и майор Шишкин погрузились в работу. Сыновья развлекались удачно, у сыщиков удачи не было. Единственное, что удалось уточнить - да, подготовка к преступлению велась. Тайно и активно. Вот и все. Но ведь, чтобы отразить нападение, надо знать - куда и когда ударит враг. А враг был хитер и коварен. Вообще, этого Пасюка папа знал еще по Москве, когда тот там разбойничал. Потом его выдавили из столицы бандиты-конкуренты, и Пасюк неплохо устроился в области. Но он был глупый человек и поэтому жадный. Ему все было мало. Он мечтал стать олигархом. Чтобы никого не бояться. Потому что он был не только жадный, но и очень трусливый. Он боялся милиции, боялся партнеров по бизнесу, боялся конкурентов. Он даже боялся собственной охраны. Потому что не доверял ей. Он никому не доверял. Он даже боялся жениться - а вдруг его жена с ним разведется и оттяпает у него половину состояния. Как-то его секретарь в добрую минуту посоветовал:
        - Герасим Андреич, вам пора бы уже подумать о личной жизни. Детишек бы вам надо завести. Дети - наше будущее.
        Пасюк вспылил и взорвался:
        - Дети - наше страшное будущее! Они будут поджидать, чтобы я поскорее помер, чтобы размотать наследство по дискотекам. Фиг им!
        Конечно, ничего особо секретного папа нам не сообщил. Да он и не собирался это делать. Я думаю, он просто вслух проговорил всю эту ситуацию, чтобы она как-то прояснилась, чтобы нарисовалось какое-нибудь решение проблемы. Я ведь тоже иногда решаю задачки вслух. Повторяю несколько раз условие - и решение приходит само собой.
        И, конечно, папа не ждал, что мы ему что-то умное посоветуем, но мы-то от этого удержаться не могли.
        И я сразу же предложил:
        - Пап, у этого Пасюка ведь наверняка есть в банке свои люди?
        - Боюсь, что так...
        - Тогда элементарно: нужно распустить слух, что дирекция банка очень встревожена и приняла решение отправить все деньги в Москву, в какой-нибудь главный банк...
        - Здорово, - похвалил меня Алешка. Он молодец, не завистливый. - А дальше?
        - Пусть все деньги погрузят в инкассаторский броневик, а ты его тайно прикроешь своими бойцами, - вовсю фантазировал я. - На трех машинах, с автоматами. Бандиты нападут, а вы их прихлопнете.
        - Я тобой горжусь, Дим, - сказал Алешка. Довольно искренне.
        - Не пойдет, - сказал папа. - Слишком велик риск.
        - Никакого риска! Пусть они в броневик не деньги погрузят, а какое-нибудь барахло в коробках.
        - Я не о деньгах, я о людях. Такая операция не обойдется без стрельбы, а значит, могут быть жертвы. К тому же очень трудно определить, в каком месте они спланируют нападение. Не пойдет.
        - Да, Дим, - тут же переметнулся Алешка. - Плохо ты придумал. Я тобой не горжусь.
        - Придумай лучше, - с обидой буркнул я.
        - Легко! Нужно к этому Пасюку нашего человека приставить. И ты, пап, все будешь знать.
        - Пробовали. Не получается. - Папа нахмурился. - Он очень осторожен.
        - Вы неправильно пробовали, - нахально заявил Алешка. - Надо сделать так, чтобы он сам этого человека выбрал и уговорил. И еще, пап, этот человек должен быть немножко знаменитым, и чтобы он никак не был похож на агента милиции.
        Папа одобрительно кивнул - идея хорошая. А Лешка добавил:
        - И я знаю этого человека.
        - Немножко знаменитый и на агента не похож, - усмехнулся папа. - Этот человек ты, что ли?
        - Не совсем, - как-то туманно выразился Алешка.
        А я вот и не подозревал, что это предложение будет иметь... продолжение. Да не на словах, а на деле.
        С подозрительным упорством Алешка стал вертеться возле будочки Кистинтина. Он даже, кажется, немного исправил с ним отношения. Мне это, конечно, не шибко нравилось. Но я терпел, я знал, что Лешка ничего просто так не делает. Я знал больше: если Алешка вдруг сближался с плохим человеком, то этому человеку очень скоро не позавидуешь.
        Но пока ничего особенного, на мой взгляд, не происходило. Кроме того, что несколько раз в день Кистинтин выходил из гостиницы и под большой липой с кем-то таинственно, с жаром, говорил по мобильнику. По тому самому, который ему передал тонкоголосый пассажир черной иномарки.
        Алешка, как я заметил, старался во время этих разговоров подобраться к Кистинтину. Но тот каждый раз замолкал и смотрел на него сердито.
        И вот как-то после обеда, когда я пытался в нашем «люксе» немного почитать «Физику», врывается Алешка. И с порога:
        - Дим! Он будет звонить в три!
        - А я тут при чем?
        - При том! Я, Дим, этому Кистинтину уже примелькался. Он при мне разговаривать не будет. А при тебе...
        - Он и при мне не будет. - Я спустил ноги на пол.
        - Будет, Дим! - горячо зашептал Алешка. - Он же тебя не будет видеть!
        - О! - Мне стало весело. - Ты шапку-невидимку нашел?
        - Бочку, Дим! Ты будешь в бочке сидеть!
        Мне стало еще веселее. И я сунул ему под нос сразу обе фиги.
        - Ты что, Дим? Не соображаешь? Ты мне брат или не брат?
        - Брат. А бочка здесь при чем?
        - Дим, он будет в три часа разговаривать со своим шефом! Понял? И мы все узнаем. Все очень просто: ты спрячешься в бочке и подслушаешь. А я потом все придумаю.
        Я усмехнулся:
        - Давай наоборот. Ты подслушаешь, а я придумаю.
        Алешка неожиданно успокоился и тоже усмехнулся. И тихонько сказал:
        - Давай думай. Только не очень долго. Не получается? Тогда лезь в бочку пока не поздно. Можешь взять с собой «Физику». И не скучно тебе будет, и полезно.
        Я послушно взял «Физику», и мы спустились в холл, вышли на улицу.
        За большой липой каким-то чудом сохранился пожарный щит на ножках. Когда-то на нем висели багор, топорик и ведро. Все это уже давно растащили. Осталась только железная бочка с песком. Песок из нее, правда, тоже растащили - осталось немного на дне. Можно даже сказать, что вообще его там не было, одни окурки.
        - Ты залезай так, чтобы никто не заметил.
        Очень интересно. И как же это сделать? Среди бела дня, перед фасадом гостиницы?
        - Ладно, - Алешка махнул рукой, - и так сойдет: подумают, что ты за окурками полез. Забирайся.
        Я огляделся по сторонам - вроде бы никого, взялся за край бочки, подтянулся и бухнулся внутрь.
        - Ты спрячься, - прошипел Алешка. - Что ты торчишь своей головой?
        - Твоей, что ли, торчать?
        Я присел на корточки. И тут же что-то бухнуло меня по голове.
        - Твоя «Физика», Дим. Чтоб не скучно было. И полезно. Пока.
        Надо сказать, все получилось довольно удачно, ждать пришлось не очень долго. Я вскоре услышал, как Алешка пнул бочку ногой и прошептал:
        - Он идет, Дим. Включай уши.
        Сидя в бочке, я вдруг вспомнил аналогичную ситуацию в «Острове сокровищ». Но Джиму было легче - в его бочке находились яблоки, а в моей в основном окурки. Во-первых, они воняли, будто я сидел в пепельнице, а во-вторых, вдруг Кистинтин, поговорив со своим шефом, бросит мне на голову незагашенный окурок. Да даже если и загашенный - приятного мало.
        Но самое интересное - в бочке было здорово слышно все, что звучало снаружи. Шелест листьев, щебет птиц, дальние голоса людей. И всякое другое. Наверное, она, как перевернутый рупор, собирала все звуки и усердно докладывала их мне. Сразу в оба «включенных» уха.
        Вот шаги Кистинтина, вот пиканье кнопок мобильника, а вот его голос...
        И тут я чуть не подпрыгнул в своей ржавой бочке. Знаете, что он сказал? Он сказал:
        - Еще раз здравствуйте, Герасим Андреич...
        Вот это фишка! Тут уж я стал слушать во все свои уши.
        - Да, Герасим Андреич... Слушаюсь. Сегодня ночью. У меня есть ключи от музея. Я пойду туда на всю ночь. Я его, этот музей, переверну вверх головой, но найду эту бумажку. Я поставлю его с головы на ноги, но сделаю порученное мне дело. Такой вот я преданный вам человек. Что говорите? Вы сами приедете? Вы со мной пойдете на дело? Вы мне не доверяете? Почему - дурак? Не такой уж я дурак. Я даже иногда очень умный. Хорошо, я жду вас у музея ровно в полночь. Я оправдаю ваше доверие.
        Да, Джим Хокинс не слыхал такого в своей бочке. Значит, этот Герасим Андреич, этот Гера, и есть тот самый авторитет Пасюк, который планирует ограбление банка да еще зачем-то хочет похитить чертеж лебединых крыльев. Неслабо...
        Меня немного шатало от новостей, когда Алешка помогал мне выбраться из бочки.
        - Ты чего, Дим, такой бледный? Устал немного, да? Тебе, наверное, солнце затылок напекло, да?
        Я ему тут же рассказал, что мне «затылок напекло». И странно - Алешка совсем не удивился появлению на нашем горизонте главного областного бандита Пасюка, будто он уже знал об этом, а вот предстоящий поход преступников в музей его очень обрадовал.
        - Класс, Дим! Мы их навсегда от музея отвадим. Понял? Знаешь, я чего придумал? - тарахтел Алешка. - Ты только сразу не спорь, ты послушай.
        Алешка старательно огляделся, даже крону липы осмотрел и в бочку заглянул. А потом рассказал мне свою придумку. В том же темпе.
        Я, конечно, сразу заспорил, а потом сразу согласился. И лишь спросил:
        - А как нам Олю уговорить?
        - Уговорим. Ты только помалкивай, ты очень воспитанный и все испортишь. А я еще не такой воспитанный, у меня получится.
        - А почему это я «очень», а ты «не такой»?
        - Элементарно, Ватсон. Меня родители и школа всего пока десять лет воспитывали, а тебя на пять лет больше.
        - А... - только и сказал я.
          Оля была, конечно, в музее. Музей, конечно, был открыт.
        - Теть Оль, - сказал Алешка прямо с порога, - или вы нам поможете, или мы вам навредим в личной жизни.
        - Я вам помогу, - пообещала Оля, еще не зная чем. Но ей было очень интересно. - А как вы можете мне навредить?
        - А мы скажем Шишкину, что к вам в музей ходит Мишкин.
        - Шантаж? - улыбнулась Оля. - Не выйдет. Мало ли кто в музей ходит. Вот вы, например.
        - Мы по делу, а Мишкин по любви.
        Я аж рот распахнул от такой Лешкиной наглости. Но Олю это нисколько не смутило.
        - Ну и что? В меня вся липовская мужская молодежь влюблена. И Шишкин об этом знает. И даже гордится.
        Однако Алешка не сдавался.
        - Теть Оль, ну мы тогда ему еще что-нибудь наврем.
        - А зачем? Я вам и так помогу, без всякого вашего вранья. Мне этот Кистинтин здорово надоел. И не влюбился он в меня, он что-то в музее ищет. Но тут ничего такого ценного нет. Для него, во всяком случае.
        Тогда мы сказали, что именно он ищет. Оля очень удивилась.
        - Вот уж не подумала бы. Странно...
        Тогда я сказал:
        - Ничего странного. Он не для себя ищет. А для одного человека. Этот человек хочет построить крылья, как Пров построил, и срубить с англичан бабки.
        - А по-человечески можешь сказать? Что значит «срубить бабки»?
        - Теть Оль, - сказал недовольно Алешка, - вы такая умная, в музее работаете, про вас газеты пишут, а впечатление от вас совсем другое.
        - Ты хочешь сказать, что я дура? - прямо спросила Оля.
        - Ну что уж... так сразу, - завертелся Алешка. - Вы это... несообразительная.
        - Медленно соображающая, - немного смягчил я. Чтобы она не обиделась.
        - Так что надо-то?
        И мы ей рассказали, что нам «надо-то».
        Еще не дослушав, Оля расхохоталась.
        - Здорово придумали! Но есть условие - я буду с вами. Я хочу сама все это увидеть, своими собственными глазами.
        - Ладно, - согласился Алешка. - Только вы где-нибудь спрячьтесь. В какой-нибудь шкаф залезьте.
        - Или в бочку, - ляпнул я.
        - В бочку я не полезу, у нас бочки здесь нет. Вы, ребята, приходите часам к одиннадцати. Мы спустимся в запасники...
        - Что за фишка? - уточнил Алешка.
        - Ну, у нас такой небольшой склад экспонатов, которые мы храним, а выставить не можем - места не хватает. И мы там подберем все, что нужно. Любого размера.
        - Заметано, - сказал Алешка. Небрежно вытащил из-за пазухи чертеж крыльев и небрежно протянул его Оле: - Вы его случайно под стол уронили.
        Оля похлопала глазами и прошептала:
        - Я что, в самом деле дура?
        Глава VIII
        Ночь в музее
          Настала ночь. Еще не очень глубокая, но уже довольно темная. Потому что луна где-то затерялась: то ли за облаком, то ли в кроне какой-нибудь липы.
        Одиннадцати еще не было. Мы прислушивались к тому, что делает папа. Слышали, как он щелкал зажигалкой - наверное, курил у окна; слышали, как он закрыл окно, как заскрипела под ним кровать. И скоро у папы в комнате все стихло.
        - Подождем еще, - шепнул я Алешке, - вдруг проснется.
        - Дим, надо его на всякий случай изолировать.
        - Ты что? Как это?
        - А в его двери ключ торчит - запрем, и все.
        - А если он в туалет захочет?
        - Горшок ему поставим.
        - Да нет у нас горшка.
        - А вон ваза классная, на телевизоре. На которую Шишкин фуражку вешает.
        От идеи с вазой мы все-таки отказались, но ключ в двери тихонько повернули.
        Теперь следовало незаметно выскользнуть из гостиницы. На ночь Кистинтина сменил его напарник Геныч. У него задача простая - запереть входную дверь, составить в холле два кресла и завалиться в них спать. Ключи от двери при этом он не вешал на доску, а клал в карман.
        Непреодолимое препятствие? Только не для Алешки. Он уже все предусмотрел.
        - Дим, выберемся из общего туалета на первом этаже. Там окошко большое, пролезем.
        Так мы и сделали и вскоре зашагали по спящему городку к зданию музея. Пока мы шли, заметно посветлело - нашлась наконец-то луна и всплыла на небо, как круглая рыба из темных глубин. Мы тихо шли по тихой улице, и перед нами так же тихо, даже еще тише, двигались по земле наши тени. Все было спокойно, но мне иногда казалось, что за нами кто-то идет. Беззвучно и настойчиво. Я даже несколько раз быстро оборачивался, но никого не видел. Правда, один раз мне показалось, что за толстый ствол липы спряталась какая-то тень. Я даже притормозил.
        - Ты чего? - спросил Алешка.
        - Кажется, кто-то за нами идет.
        - Фиг с ним, - сказал Алешка. - Вампир какой-нибудь. Видишь, какая ночь лунная.
        Он меня успокоил. Наверное, это гулёна Рекс. Охраняет ночной город.
        Едва мы подошли к музею, как дверь его тихонько распахнулась и Оля шепотом нас позвала. Мы вошли, она заперла за нами дверь.
        Внутри было темно, только где-то в углу просачивалась полоска света из-под двери.
        - Осторожно, - сказала Оля, - не споткнитесь. - Она взяла нас за руки и повела, как детей, к этой слабой полоске света.
        Это была дверь в подвал. Оля объяснила:
        - Там окон нет, так что свет не страшен. С улицы его не видно.
        - Не забудьте его потом выключить, - посоветовал Алешка.
        Мы спустились на несколько ступеней и немного прибалдели. Здесь как бы второй музей был. В виде склада. Все вещи были уложены на полки и развешаны по стенам. И чего тут только не было! Картины, всякие статуэтки, подсвечники, часы, старинные одежды на плечиках, и даже оружие в виде двух ржавых сабель и одного ржавого пистолета с курком в виде собачьей головы.
        Посреди комнаты стоял стол, на нем были сложены какие-то тряпки да еще и две пары настоящих лаптей - больших и маленьких.
        - Вот это все для вас, - показала Оля. - Гримируйтесь.
        В общем, здесь была точно такая же крестьянская одежда, как и на манекенах в крестьянской избе. Прямо у нас какой-то спектакль получается. Из двух актеров и трех зрителей. (Правда, потом мы узнали, что зрителей было немного больше.)
        Мы стали переодеваться. Я натянул на себя полосатые порты XIX века, рубашку в горох с косым воротом и стал обувать лапти.
        - Не так, - придержала меня Оля. - Сначала онучи.
        Онучи - это что-то вроде портянок до колен, лапти обувают на них и шнурочками эти самые онучи обматывают. Получается довольно красиво и удобно. А лапти - это супер! Лучше всяких кроссовок - мягенькие, легенькие, на ноге их совсем не чувствуешь. Будто босиком, только не холодно и не колко.
        И тут я обернулся и взглянул на Алешку. И даже ахнул! Передо мной стоял вылитый крестьянский мальчик. Оля даже расчесала его длинные волосы на прямой пробор. И получилась точная копия приятного мальчонки из экспозиции избы. Сразу видно - не муходуй какой-нибудь.
        - А Димка не очень похож, - с сожалением сказал Алешка. - Шибко молодой. Не мужик, а парень.
        - Сейчас мы его состарим, - пообещала Оля и выдвинула какой-то ящик, погрузилась в него до пояса. - Тут у нас хранятся кое-какие вещички из крепостного театра. Вот. - И она достала бороду с усами и черноволосый парик.
        Оля аккуратно подвесила бороду на мое лицо, уложила парик на макушку и надела поверх него тонкий ремешок. Протянула мне маленькое зеркальце... И я увидел в нем себя самого в ранней старости.
        Тут на всех на нас напал идиотский смех. Особенно Оля веселилась. Ничего, посидит в шкафу - не до смеха ей будет.
        - Ну что, - сказала она, отсмеявшись, - пошли на сцену, ваш выход.
        Мы поднялись в зал, Оля у нас за спиной щелкнула выключателем и закрыла дверь в подвал. Но я не скажу, что стало очень темно. Луна светила ярко, в полную силу, во все окна, и на полу лежали лунные квадраты и прямоугольники. И все вокруг казалось в этом свете таинственным и угрожающим. Будто все эти экспонаты ожили и были очень недовольны тем, что мы нарушили их покой. «Мало того, что они днем шляются, - шептались по углам тени, - так еще и ночью приперлись».
        Мы подошли к «избе». Лунный свет так ясно и в то же время как-то призрачно освещал сидящие за столом манекены, что они казались живыми.
        Оля откинула ограждающую цепочку, вошла «в избу». Там она возле печки отдернула занавеску и сказала:
        - Давайте их сюда, пусть отдохнут.
        Я взял в охапку «мужичка» - он оказался на удивление легким - и отнес его за печку. Потом перенес туда же и его «сынишку».
        - Занимайте свои места, - скомандовала Оля. - А я посмотрю со стороны. Из зрительного зала.
        Алешка сел на лавку, пригорюнился, взял палочку с пером. Вся его поза говорила: ну вот, опять уроки.
        Я сел напротив, левую руку положил на хомут, в правой зажал шило.
        - Так... - Оля заговорила, как режиссер. - Алешка, голову чуть нагни. Хорошо. Левую руку положи на книгу. Молодец. Дима, поза у тебя неестественная, напряженная. Расслабься. И что ты шило держишь, как воин копье? - И вдруг: - Тихо! Скребется! Замерли!
        И Оля исчезла в соседнем зале. А мы прислушались... Точно - кто-то скребет ключом в замке наружной двери.
        Тут, скажу откровенно, мне стало немного не по себе. Раньше казалось, что все это просто и весело. А сейчас мне казалось, что все это не только не просто, но и очень не весело. Как бы грустно не стало. Но отступать уже поздно. Да и некуда. Даже за печку не спрячешься - там уже места заняты.
        Послышался тихий скрип двери, потянуло свежим холодком. Я видел, как блестят Алешкины глаза. Просто светятся. Но не страхом, а весельем. И мне стало спокойнее.
        - Лех, - тихо-тихо спросил я, - а что говорить-то?
        - А что хочешь, - тихо-тихо ответил Алешка. - Они все равно испугаются.
        Тихие шаги, тихие голоса, свет фонарика. В лунных лучах появились две черные фигуры. Одна - Кистинтина, другая - маленькая, вроде пацана. С тоненьким голосом.
        - Ну и где тут оно? Связался я с тобой.
        - Здесь, здесь. Сейчас найду. Этот клоп что-то про печку говорил.
        - Ну так полезай.
        Они стояли прямо напротив нас. Два черных силуэта. Сердце мое стучало изо всех сил. Где-то в районе пяток. Кистинтин взялся за цепочку. Я кашлянул и сказал густым голосом:
        - Ванюшка, чего они тут шляются, покою от них нет. Давай их заморозим?
        - Давай, бать. Пусть вместо нас полгодика посидят.
        Сначала была мертвая тишина. Довольно долго. Потом раздался визг. Потом - топот ног. Потом хлопнула дверь. Вскоре где-то невдалеке зашумела и затихла машина. Затих и панический топот Кистинтиновых ног.
        А затем засмеялась в соседнем зале Оля. И захохотали мы с Алешкой. Но громче всех смеялся невесть откуда взявшийся майор Шишкин...
        Мы с Алешкой переоделись в запаснике, поднялись в Олину конторку. Майор Шишкин уже старательно пил чай, с прошлогодним липовым медом.
        - Конечно, - сказал он, - я этого Кистинтина с удовольствием задержал бы за незаконное вторжение, за попытку кражи, но...
        - Вы его пожалели? - спросил Алешка, пристраиваясь поближе к банке с медом.
        - Еще чего! - Шишкин вздохнул. - Товарищ полковник не велел. Он на этого Мишкина какие-то виды имеет.
        Кстати, о товарище полковнике... Я вскочил:
        - А ведь мы его заперли!
        Майор по-мальчишески присвистнул и так же легкомысленно сказал:
        - Фиг бы вы его заперли, если бы он не захотел.
        Алешка сильно обиделся.
        - Ладно, пусть тогда сам выбирается. Раз уж он такой умный.
        - Леша, - наставительно проговорил майор Шишкин, - нехорошо так говорить о заслуженном полковнике милиции.
        На это Алешка логично возразил (Оля при этом хихикнула):
        - Это он вам заслуженный полковник, а нам он всего-то - папенька.
        Словом, все стало ясно в этом эпизоде. Майор Шишкин уже давно знал (от Оли), что Мишкин зачем-то подбирается к музею. И майор Шишкин держал его под наблюдением. Наша идея - отвадить Кистинтина от музея - ему была очень кстати. Но на всякий случай он нас подстраховал. И очень гордился, что он такой умный. Но Алешка быстро поставил его на место. Он не любил, когда его в чем-то обгоняют.
        - Вы, товарищ майор… - сказал Алешка нежным голосом, - вы такой талантливый. Вы такие картинки рисуете, что прямо хоть в музей...
        - И что? - осторожно спросил майор, даже притормозив ложку с медом около рта. Он уже немного знал Алешку.
        - Вам надо оставить оперативную работу и посвятить свою молодую жизнь творчеству.
        - Это еще почему?
        - Ну... - как-то туманно стал объяснять Алешка. - У вас картинки лучше получаются. «Шишки на отдыхе».
        - Он нахал? - спросил Олю обескураженный майор. Она, не ответив, потупила глаза.
        Алешка отодвинул банку с медом от майора и придвинул ее к себе.
        - Вы вот, товарищ майор, даже не догадались, что Мишкину нужно в музее и кто с ним вместе туда забрался.
        - А кто с ним забрался? Его сменщик Геныч? Или бабка Митревна?
        - Я не умею чай с медом вприкуску пить, - сообщил Алешка. - Я внакладку, ладно? - И он стал наворачивать в свою чашку ложку за ложкой золотисто-красноватый тягучий мед.
        - Ну, - сказала Оля, улыбаясь, глядя на его чашку, - и куда же чай нальешь? Места не осталось.
        - Ай-ай-ай! - расстроился Алешка. - Как же я так? Немного ошибился. Придется сначала этот мед без чая съесть, а потом снова в чашку меда положить. Но уже поменьше, а то опять для чая места не останется. Теть Оль, а вам чего больше жалко? Меда или чая? Вы до чего больше жадная? Вот когда вы к нам в Москву приедете, я вам чая сколько хотите налью. Хоть целое ведро. Хочете?
        Майор Шишкин совсем потускнел. И опустил голову. И пробормотал:
        - Да, полковник Оболенский... Как же ему трудно живется...
        - А его жене еще трудней, - засмеялся Алешка. И не стал больше мучить бедного майора. - У этого Кистинтина есть шеф. Этого шефа зовут Гера. Герасим Андреич. Это ваш любимый криминальный авторитет Пасюк. И ему, дураку, приспичило украсть чертежи лебединых перьев. Полетать ему захотелось. Над головой нашей славной милиции. - И тут Алешка серьезно добавил: - Смотрите, как бы он оттуда, с этой высоты, на голову вам не плюнул.
        - Не знаю, не знаю, - задумчиво и удрученно проговорил майор Шишкин, - не знаю: сочувствовать полковнику Оболенскому и его супруге или завидовать им.
        Мне стало жалко майора. И я поспешил его поддержать:
        - Ничего, товарищ майор, не расстраивайтесь. Вы молодой, у вас еще все впереди. Вот вы женитесь на ком-нибудь и у вас тоже будут дети...
        - Дети доктора Ватсона, - перебил меня Алешка. - А если вы на Олечке не женитесь, мы с Димкой вас заморозим. И в витрине поставим.
        Словом, расстались мы у подъезда нашей гостиницы еще большими друзьями. Майор нажал кнопку звонка и держал на ней палец до тех пор, пока за дверным стеклом не появилось рыжее заспанное лицо Геныча.
        Он вовсю зевал и отрицательно размахивал руками: «Местов нет!»
        - Милиция! - сказал ему Шишкин.
        Дверь распахнулась, Шишкин пропустил нас вперед.
        Геныч снова зевнул, отступил на шаг:
        - Что ж вы, молодые люди, все туда-сюда. - Научился.
        Алешка в дверях распорядился:
        - Товарищ майор, вы не забудьте товарища Олю проводить до дома, время позднее.
        - А то без тебя бы я не догадался, - немного обиделся Шишкин. - Папе - привет.
        - Когда проснется, - пообещал Алешка.
        - А ты уверен, что он спит? - И майор Шишкин растворился в угасающем лунном свете. Под сонный шорох лип.
        Мы на цыпочках вошли в свой «угловой люкс» и прислушались. Папа спал. Мы быстренько разделись и нырнули под одеяла. С приятным чувством - день выдался неплохой и ночь была удачная. Я сразу же стал погружаться в пучину сна, но Лешка меня из этой пучины выдернул, как репку из грядки.
        - Дим, знаешь, что я тебе хотел сказать? - Конечно, я не знал. - Когда я был маленьким, я часто смотрел на себя в зеркало и думал: каким бы я ни за что не хотел бы быть.
        - Ну, - промычал я в подушку.
        - Разные, Дим, детские мысли приходили в мою голову. Я ни за что не хотел бы быть девчонкой.
        - Почему? - Мне стало интересно.
        - Потому что, Дим, им труднее живется, чем нам. Когда они маленькие, еще терпимо. А потом? Потом пойдут мужья, дети, магазины, готовки всякие, стирки, уборки, да еще и на работу надо ходить.
        - Что еще? - спросил я.
        - Не хотел бы быть нечестным. Все время врать, Дим, это очень трудно. Разве все запомнишь, что наврал? Еще, Дим, очень плохо живется, когда кому-нибудь завидуешь. Не хотел бы быть беззубым и лысым...
        - Ну, до этого тебе еще далеко, - успокоил его я.
        - ...но самое главное, Дим, я бы не хотел быть жадиной. Я один раз немного побыл, мне не понравилось. Это, Дим, очень давно было, еще в детском саду. Костик у меня попросил машинку, которую тетя Наташа из Англии привезла, а мне жалко стало. А потом стало жалко Костика. И я машинку ему отдал. Знаешь, как жалко было! Но я как посмотрю, какой он счастливый с этой машинкой, мне, Дим, так радостно становилось! Папа у нас тоже умеет подарки делать. Один раз, Дим, мама его спросила: «Отец, а как ты угадываешь, кому какой подарок понравится?» Папа, знаешь, что сказал? «Очень просто. Если жалко дарить, значит, подарок хороший!» Здорово, да, Дим?
        Я понял, к чему весь этот разговор. И еще я понял, что Алешке уже недалеко до лысины. Если уж не по годам, то по уму - точно.
        Глава IX
        Отдых на берегу реки
          Уснули мы здорово. Прямо как провалились. И разбудил нас не солнечный луч на полу комнаты, не утренний птичий щебет в тенистых кронах лип и даже не голод в пустых животах. Нас разбудил какой-то сердитый стук. Это стучал в свою дверь папа - вчера мы забыли его отпереть.
        Алешка вынырнул из-под одеяла, прошлепал босыми ногами к двери, повернул ключ (не открывая глаз), снова нырнул под одеяло и недовольно проворчал, отворачиваясь к стенке:
        - Что ты запираешься, пап? Вампиров боишься?
        Папа ничего не ответил, сердито прошел в санчик и зашумел там водой.
        А когда мы по-настоящему проснулись, его уже не было в номере - уехал на работу.
        - Раз так, - сказал Алешка, - то мы с тобой сегодня отдыхаем.
        Какая тут логика, не знаю. Знаю только, что Алешка никогда ничего не делает просто так. Он как-то умеет не только решать неожиданные задачи, но и жить наперед. Как будто он всех, кто рядом, просчитывает. И когда он сказал, что мы идем на рыбалку, мне сразу стало ясно, что ловить на реке мы будем, конечно, не рыбу.
        Мы собрали удочки, намяли для наживки черный хлеб, взяли с собой бутылку воды и зашагали под липами к реке.
        - Дим, я тебя предупреждаю: если наловим много рыбы, отнесем ее Максимычу. Он нам сварит ухи и еще целую сковороду рыбы нажарит.
        Главное здесь не уха и не жаренка, а главное здесь - «нам»!
        Утро вообще-то уже близилось к полудню. Солнце пекло будь здоров, на небе - ни облачка, на земле - ни ветерка.
        - Не будет клева, - сказал я. - Жарко.
        - Вот и хорошо, - откликнулся Алешка. - Рыбе там в такую жару скучно, делать ничего не хочется, она и думает: поклевать, что ли? От нечего делать.
        Я хотел что-нибудь возразить, но мне было лень. Как рыбе. Даже клевать ничего не хотелось.
        Мы спустились к реке, выбрали местечко, где у самого берега собрались на тусовку реденькие кустики, и сначала стоя забросили удочки. Постояли. Полюбовались на замершие поплавки. Они только медленно сплавлялись вдоль берега по течению. Не шевелясь. Потом мы присели, воткнули удилища в песок.
        - Попьем, что ли, водички? - спросил Алешка. - А то скучновато. - Он отвинтил пробку, сделал глоток. - Дим, тебе не кажется, что мы здесь не одни?
        - Одни, Леш, - сонно кивнул я. - Даже рыба от нас отвернулась.
        - А это что? - и Лешка показал на недалекий куст, из которого торчало над рекой длинное ореховое удилище. - Там тоже кто-то спит. Пойдем посмотрим.
        Делать все равно нечего. Я перебросил наживку, снова укрепил удилище в песке, и мы пошли к соседнему кусту.
        Под этим кустом спал Максимыч. Он очень интересно спал. Удобно прислонясь к стволу небольшой березки. Рядом с ним стояло ведро. Максимыч легонько похрапывал. А мы на него смотрели. Вдруг он резко подсек, выдернул из реки серебристую рыбку, бросил ее в ведро, осмотрел наживку, закинул удочку и снова уютно захрапел, уронив голову на свой круглый живот.
        - Во дает! - сказал Алешка. - Рыбалка во сне. Надо попробовать.
        - Не надо, - сказал Максимыч, не открывая глаз. - У вас не получится.
        - Это еще почему? - возмутился Алешка.
        - Потому что вы в Чайнике не сидели, - сонно пробормотал Максимыч, выдернул еще одну рыбку и бросил ее в ведро.
        - А вы, что ль, сидели?
        - Сколько раз.
        - Чайник-то, наверное, большой был? Вроде троллейбуса? И на какой он плите стоял?
        Максимыч открыл глаза и показал куда-то вдаль:
        - Вон на той. Видите там гору?
        - Сейчас начнется самое интересное, Дим, - шепнул мне Алешка.
        - Ты угадал. - Максимыч словно его услышал. - Если вы почистите рыбу, то у меня есть картошка.
        - Если есть картошка, - обрадовался Алешка, - то будет уха!
        - Какой ты умный! - Максимыч выдернул еще одну рыбешку и приставил удилище к дереву.
        Мы выплеснули рыбешек в траву, набрали в ведро свежей воды, почистили рыбу. Максимыч тем временем приготовил картошку, лавровый лист, перчик и вообще все, что нужно для ухи. Он как будто знал, что мы придем к нему, на бережок, и хорошо подготовился для встречи.
        Только вот мне не понравились его глаза. В тот раз они были очень пронзительные, а сегодня грустные какие-то. Словно он знал что-то такое, что ему не хотелось бы знать.
        Но вот запылал костерок. Над ведром парок завился. Вкусно запахло. Максимыч нарезал хлеб, выложил зеленый лучок и три красных помидора. Алешка сбегал к нашим удочкам и принес бутылку воды.
        - Когда я был маленьким, - начал Максимыч, поправляя дрова под ведром, - я был очень любознательным...
        - Я тоже, - похвалился Алешка.
        - Но взрослых я не перебивал.
        - Почему? - искренне удивился Алешка. - Вы были застенчивый?
        - Одна ложка, - загадочно сказал Максимыч.
        - Или две, - загадочно поддержал его Алешка.
        - Вы марсиане, что ли? - не выдержал я. - При чем здесь ложки вообще?
        - А ты еще перебей Максимыча - тогда узнаешь, - подсказал Алешка и легонько почесал лоб.
        Максимыч попробовал уху, снял ведро с огня, поставил его на траву. Мы уселись кружочком. Принюхиваясь и облизываясь.
        - Когда я был маленьким, - Максимыч отхлебнул с ложки, зажмурился от удовольствия, глянул на Алешку, но тот благоразумно промолчал, - мы частенько ходили на гору. И лазали по пещерам.
        У Алешки загорелись глаза.
        - Мы изучили их вдоль и поперек, сверху донизу. И вот в самом центре горы обнаружили большой сводчатый зал. Он был похож на перевернутую полукруглую чашу. И в нее вел узкий лаз. Вроде носика чайника. И в пещеру можно было попасть только через этот носик.
        Алешка поднял руку, как в классе:
        - Можно спросить?
        Максимыч кивнул.
        - Она была красивая?
        - Очень. И самое главное - в ней было светло. На самом верху, где как бы крышка у чайника, что-то светилось. Такое не очень сильное сияние. Пол в пещере был песчаный, и он загадочно искрился. Волшебным светом... Мы забирались в пещеру через носик Чайника, садились на пол, гасили свечи и рассказывали сказки и страшные истории. И вот что странно - меня в этой пещере охватывало какое-то непонятное чувство. Мне казалось, что я напитываюсь какими-то неведомыми силами. Причем только я один из нашей дружной компании.
        Максимыч призадумался - вероятно, мысленно вернулся в свое далекое детство и пытался (наверное, уже в который раз) справиться с этими ощущениями и понять, что же это такое.
        - Чудо случилось в первый же раз, как мы забрались в Чайник. Но я его тогда, можно сказать, не заметил... Мы стали собираться наверх. Мне нужно было зажечь свечу, а спичечный коробок лежал на песке довольно далеко от меня. И вот я нагнулся, протянул к нему руку... И тут мне показалось, что он прыгнул мне в ладонь. Я даже не испугался. Похоже, что я этого даже не заметил. И едва мы выбрались из пещеры, тут же забыл об этом случае.
        - Но это было только начало, - подсказал Алешка, прикрывая ладонью лоб.
        - Да... С того момента я стал замечать за собой странные вещи. Меня это не пугало. Больше того, я на спор (на мороженое), как говорится, показывал друзьям фокусы. Я как бы приобрел власть над предметами, меня стали слушаться вещи. Однажды под моим взглядом вспыхнула сама собой свеча. В другой раз я загасил ее сердитым взглядом...
        Алешка нетерпеливо заерзал. Максимыч его понял.
        - Ну хорошо, хорошо, - проворчал он. - Ты ведь уже кое-что видел...
        - А еще хочется. Я люблю всякие чудеса.
        А я не люблю. Я не люблю, когда чего-то не понимаю. Я, например, не люблю думать о бесконечности Вселенной. Особенно когда ученые говорят, что она конечна. Как это так? А что там, где она кончается? Не может же быть так, что там ничего нет. Наверное, что-то другое начинается... Ученые даже говорят, что и время конечно. Когда-то было, что его не было. И когда-то будет, что его не станет. Вы в состоянии это понять?..
        В общем, я на всякий случай отодвинулся от Максимыча. А Лешка, наоборот, придвинулся со всеми своими распахнутыми глазами и ртом.
        Но Максимыч ничего особенного не сделал. Он просто протянул руку к помидору, лежащему на траве. Тот откатился. Максимыч снова протянул руку. И вновь помидор «отбежал» подальше.
        - Я его есть не буду, - буркнул я.
        - А мы тебе и не дадим, - сказал Алешка. И тоже протянул к помидору руку - тот не дрогнул. - Надо в Чайнике посидеть, - сделал Алешка вывод.
        - Точно, - сказал Максимыч. - Но еще не факт. Позже я понял, что в Чайнике имеется выход какой-то энергии. И она во мне собралась. Странно, что вот другим ребятам ничего не досталось.
        - У вас, наверное, такой организм, - предположил Алешка, - восприимчивый.
        - Может быть... А что же мы про уху-то забыли? Ну-ка, навернем от души.
        Мне чего-то уже и «наворачивать» расхотелось. Мало того что я с опаской поглядывал на помидор, так еще и эта уха у меня доверия не вызывала. Поешь ее - и начнут от тебя помидоры разбегаться.
        Зато Алешка активно работал ложкой, азартно кусал хлеб, лучком хрустел и бегающий помидор благополучно в рот отправил. И все это - торопливо, будто куда-то срочно собрался.
        Так оно и вышло.
        - Спасибо за хлеб-соль, - сказал он, - а мне пора.
        - Куда торопишься? - поинтересовался Максимыч. - Мы еще чай будем пить.
        - Куда, куда? - Алешка кивнул куда-то вдаль. - На Кудыкину гору, в Чайнике посидеть. Я тоже восприимчивый. Я тоже хочу помидоры глазами гонять. - Он вскочил. - Пошли, Дим, забирай удочки.
        Максимыч усмехнулся:
        - Ничего у тебя не выйдет.
        Алешка плюхнулся на попу так, будто у него ноги подкосились. Кажется, он даже на помидор сел. И даже этого не заметил от огорчения.
        - Несколько лет назад, - объяснил Максимыч, - там заблудились спелеологи. Я тогда помогал их разыскивать. С той поры вход в пещеры заварили.
        - Как это - «заварили»?
        - Так, железными прутьями.
        - Но я-то пролезу?
        - Кошка не пролезет.
        - Поживем - увидим, - пробормотал Алешка. Вытащил из-под себя раздавленный помидор и зашвырнул его в кусты. - Давайте, что ли, чай тогда пить?
        Просидели мы на берегу до обеда, а потом Максимыч сказал, что пойдет встретить лодку, на которой должна вернуться Митревна, сделав свой бизнес на городском рынке.
        Мы еще разок искупались, и до «прибытия парохода» Максимыч досказал свою историю, которая становилась все грустнее.
        - В общем, ребятки, получился у меня какой-то дар. И стал я народным целителем. С чего это началось? Я стал болезни видеть. Как-то сидели мы на лавочке, болтали обо всем, и вдруг смотрю - у Витьки чуть-чуть горло светится. И точно: на следующий день у него ангина. Так и пошло. Познакомился я с другими экстрасенсами, вошел в их круг, стал профессионально лечить людей, задаром. Вот тут-то и объявился наш Гера. И сказал, что мы теперь составляем его коллектив и что с каждого пациента мы должны ему, как он выразился, «отстегивать». «Откажетесь, - пообещал он, - вам самим лечиться придется. Очень и очень долго».
        Алешка, слушая Максимыча, задумчиво бросал камешки в воду. Хмурился.
        - Я, конечно, отказался. Тем более что уже разобрался с этими «целителями». Жулики они все и шарлатаны. Пользуются людской бедой и дерут денежки. А этот Гера снял старое здание и сделал в нем «Центр народной медицины». И в этом центре такие деньги заломил...
        - А вы его не послушались?
        - Я не послушался. Я его не боялся. Попробовали его двое друганов на меня наехать...
        - И что?
        - А ничего. Я их пальцем не тронул. Они сами друг друга поколотили. Правда, потом Гера на меня за это милицию напустил. Спасибо Шишкину - отстоял. Теперь вот гостиницу стерегу, пока над ней суд состоится. Гера хочет в ней игорный дом устроить.
        Алешка фыркнул. Даже рассмеялся.
        - Клево! Кто ж там рулетку будет гонять? Баба Митревна?
        - Найдется кому. Слушок есть, что за рекой элитный поселок будут строить. На склоне горы. - Он вгляделся вдаль, приложив руку ко лбу. - Плывут, кажется.
        Из-за поворота показалась моторка дяди Сени. Митревна сидела на носу. Как фигура на парусном корабле.
        - Как торговала? - спросил ее Максимыч, вытаскивая нос лодки на песок. - Разбогатела?
        - Маленько есть. - Митревна выбралась на берег, выгрузила пустые сумки.
        - Где теперь твоя торговая точка? На рынке?
        - Не, что ты, Макс! На вокзале торгую. На рынке у Геры все схвачено! Пятьсот рублев за место отдай! А у меня всей выручки столько не будет.
        - Все мало ему! - буркнул Максимыч. - Вот загребущий! Маленький, а жадный. К тебе не относится, - сказал он Алешке. По-моему, этот волшебник стал немного Алешку побаиваться.
        Алешка же тем временем уже договаривался с дядей Сеней покататься на его лодке.
        - Лады, - сказал тот. - Но без мотора.
        - А он нам и не нужен. Дима у нас очень любит веслами поработать. Против течения.
        - Лады, завтра подходите. Вон мой дом и мой родной причал.
        Максимыч вытолкнул лодку обратно на чистую воду и стал доставать из своей сумки пучки трав для Митревны. Попутно объясняя:
        - Вот эта от горла очень хороша. Эта - жаропонижающая. Вот эта от ревматизма, коленки растирать.
        - Вот спасибо! - радовалась Митревна. - У меня клиентка есть, вовсе обезножела - все по телевизору лечится. Где собирал-то? Небось на горке?
        - На горке.
        - Там травка любезная.
        - Скоро кончится, - вздохнул Максимыч. - Поселок там будут строить, для веселых и находчивых.
        - Что делается! Что делается! Ты-то как? Достают тебя?
        - Отстали. Отвадил я их. Правда, сейчас мне работу предложили.
        - Хорошую?
        - Ответственную.
        - По тебе ли работа?
        - Оно так. Без меня не сладят.
        ...Солнце припекало все сильнее. По реке скользили солнечные зайчики. В прибрежных кустах копошились и щебетали мелкие птички. Чуть покачивался над рекой висячий мост. Но, похоже, всю эту красоту видел я один. Митревна и Максимыч беседовали о делах, а Лешка... Такое впечатление, что у него разом отросли оба уха. И оба эти локатора были нацелены на собеседников. Мне даже казалось, в Лешкины уши потоком идет информация, а в его голове она быстренько обрабатывается. Там такая сепарация происходит: это ерунда, нам не надо, а вот это хорошо запомним и еще разочек над этим подумаем.
        Я вот никакой полезной информации не получил. Кроме того, что будет здорово поплавать на лодке. Даже против течения. И мне в голову не могло прийти, что лодка нужна Алешке совершенно в других целях. Далеко не мирных...
        Максимыч остался на реке. Наверное, еще хотел подремать на берегу, под березкой. Или ему надо было побыть одному. Мне показалось, что он о чем-то очень сильно думает. Будто перед тем как после жаркого солнца прыгнуть в холодную воду.
        А мы с Алешкой пошли проводить Митревну. Видно было, что она устала и что пустой бидон и порожние сумки ей в тягость. Но болтала она по дороге неумолчно. На свою любимую тему.
        - Ведьма - что? Ведьма злая, людям плохо делает. Колдун - что? Колдун добер, людей жалеет. Вот конкуренша моя любимая Михална. Ей ба лишь продать, чтоб денежку припрятать. От такой травки - пользы нет. Травка, она чувствует: как ее сбирают, с добром ли, с бережностью, для чего сбирают. Ежли помочь людям сделать - то и ладно будет. А ежли токо денежку содрать - не поможет травка.
        Митревна запыхалась, все-таки старенькая была - присела на лавочку, поснимала и уложила рядышком свои платочки.
        - Вот Максимыч, он травку понимает. Он ее бережно берет. И знает, как пользовать ею.
        - Он ведьма или колдун? - уточнил Алешка.
        - Ну ты, президент, даешь! - ахнула Митревна. - А то не знаешь! Он настоящий волшебник. Его главное волшебство - людям добро делать. А что там слава у него - будто летать может, скрозь стены ходит, скрозь крыши видит, - это все люди придумали. Сами чудеса делать разучились, так хошь на чужие чудеса хотят порадоваться.
        - Да мы же видели его чудеса! - воскликнул Алешка. - А еще нам майор Шишкин говорил, что Максимыч может будущее угадать.
        - Это верно. - Митревна начала укладывать на голову платочки. - Это он может. Завсегда знает, когда у него в подвале хлеб или сахар кончится, когда в лавку за чаем идти.
        Непростая бабуля Митревна, хитрая бабуля.
        Мы проводили ее до дома и тоже пошли домой.
        - Вот увидишь, Дим, очень здорово кое-кто клюнет на «скрозь стены ходит и скрозь крыши видит».
        Я даже от него немного отстранился. В Чайнике еще не сидел, а некоторые помидоры у него уже летают.
        И кое-кто уже клюнул...
        Глава X
        Кудыкина гора
          Наш папа заметно повеселел. Мы сразу же на это обратили внимание, и Алешка сказал мне:
        - Дим, значит, он нашел надежного Штирлица, чтобы заслать его к этим подпольным гадам.
        - Почему подпольным? - удивился я.
        - Ну... Раз они собираются ограбить банк, то будут рыть подземный ход. Они же, Дим, не будут его штурмовать, так?
        - Откуда я знаю?
        И Алешка вдруг сердито спросил:
        - А я откуда знаю? Думать надо.
        А вот думать мне совсем не хотелось. Я весь учебный год думал. А сейчас я хотел отдыхать по полной программе, а не строить вместе со Штирлицем всякие подпольные планы. Или подземные, кто его знает...
        Но мне все-таки стало интересно, откуда Алешка сделал этот вывод про подземный ход.
        - Сам догадайся, - поддразнил меня младший братец. - А я тебе подсказку дам. Вспомни, о чем папа недавно по телефону с майором Шишкиным говорил?
        Ни фига! - «вспомни». Папа о чем только с ним не говорил. Даже о погоде. И о зарплате. И о стареньком «уазике». Которого майор Шишкин нежно и с любовью называл «козликом».
        - Холодно, Дим. А вот горячо: папа сказал, что недаром возле здания банка началось какое-то строительство. И оно идет очень медленно. Только-только котлован вырыли.
        - А! - догадался я. - Теперь все ясно! В этом котловане будет прятаться папин Штирлиц и следить за банком.
        Алешка страшно удивился. Наверное, моей сообразительности. Он даже ничего не сказал. Видимо, не хватило ему слов, чтобы высказать свое восхищение. Он только похлопал ресницами.
        Мы пошли в буфет, взяли по стакану сметаны и по булочке. И еще Алешке три стакана чая. Сметана была такая густая, что ее приходилось жевать, как хлеб. А булочки такие мягкие, что их и жевать не надо было.
        Тетя Нюта жалостно посетовала, что Алешка мало прибавил в весе.
        - Чаю много пьешь, - заметила она. - С водой из тебя вся калория уходит.
        - Удочки берем? - спросил я Алешку, когда он допил чай. - С лодки половим.
        - Лучше фонарик возьмем. У папы в тумбочке.
        - Зачем? - Я очень удивился, не зная такого способа рыбной ловли.
        Алешка ответил исчерпывающе:
        - Пригодится.
          Дядя Сеня отпер нам лодку, принес из сарайчика весла.
        - Токо осторожно, - предупредил он. - На воде не баловаться.
        - Мы на воде не балуемся, - успокоил его Алешка. - Мы токо на суше хулиганим.
        - Ловок! - засмеялся дядя Сеня. - Тогда отчаливай поскорей. А вон там, за излучиной, омуток есть. Голавь там хороший может брать. А где ж ваши удочки?
        - А мы фонариком ловить будем, - ответил Алешка.
        - Ловок! - опять засмеялся дядя Сеня. - У тебя получится.
        Мы отчалили и тихо поплыли вниз по течению. Для того, кто этого не знает, скажу: самое большое удовольствие на свете плыть по течению чистой, узенькой реки, у которой один берег весь в зелени, а другой - весь в песке. И за каждым поворотом ожидает и открывается что-нибудь новенькое. То кривая прибрежная коряга, с которой вдруг разом плюхаются разомлевшие на солнце лягушки; то крутой глинистый берег, весь в дырках ласточкиных гнезд; то с заполошным кряком побежит по воде и тяжело поднимется в воздух напуганная дикая утка. То повиснет прямо над лодкой лупоглазая стрекоза, похожая на крохотный вертолет. То яростно плеснет большая рыба в охоте за маленькой. То встретится на пути тихий омут, в котором водятся либо черти и водяные, либо крупный голавь...
        Я направил было лодку к берегу, но Алешка почему-то сказал:
        - Подальше, Дим, вон к тому дереву в виде березы.
        Я послушно погнал лодку к старой ветле в виде березы. И увидел возле нее хорошо протоптанную в высокой траве тропинку.
        - Высаживаемся, - сказал Алешка. - Идем на разведку.
        - Куда?
        - На Кудыкину гору. Найдем пещеру, залезем в Чайник и станем вроде Макса помидорами кидаться. В нехороших людей.
        Вообще-то мне и самому были интересны и эта гора, и пещеры в ней. Я бы с удовольствием там полазил. Не то что по каким-нибудь подвалам с крысами.
        Мы привязали лодку к дереву и стали взбираться вверх по тропинке. Трава здесь была густая и высокая: мне по плечи, Алешке с головой. Но вот мы выбрались к подножию горы и остановились. Картина нам открылась очень красивая. Гора была не очень большая, но вся покрыта разными цветущими травами. И в горячем воздухе стоял такой густой аромат, что даже голова кружилась. И над всем этим цветочным ковром раздавался плотный гул от работающих шмелей и пчел.
        - Здорово здесь будет, - пробормотал Алешка, - когда изроют всю землю и настроят дома.
        Это он прав, даже как-то больно стало за эту красоту. Тем более что ее уже так мало на Земле осталось.
        Мы пошли дальше, тропинка постепенно разделялась, от нее ручейками разбегались тропки поменьше, и она стала совсем незаметной. И так же незаметно мы поднялись на вершину горы.
        Отсюда здорово была видна синяя излучина реки и весь славный городок Липовск со всеми его липами, одной улицей и пятью переулками - торт на блюде. А вот входа в пещеру нигде не было. Мы, конечно, облазили все вокруг, насмотрелись на цветочки-василечки, нанюхались лютиков-ромашек, наслушались бубенчиков-колокольчиков, но вход в пещеру так и не нашли.
        - А Максимыч не скажет, - вздохнул Алешка. - Больно ему надо.
        - Леш, а может, он это все придумал? Для интереса. Фантазер вроде тебя.
        - Нет, Дим, я ему верю. Он очень хороший человек.
        Если Алешка так сказал, значит, так оно и есть.
        - Еще кто-то прется, - недовольно проворчал Алешка. - Топчет вольные травы.
        Снизу к нам поднимался дядька в бейсболке козырьком назад и с фотоаппаратом на шее.
        - Иностранец, - сказал Алешка. - Нашу природу снимает.
        Оказался никакой не иностранец, оказался журналист. Он поздоровался с нами и сел рядом, глядя на цветочное раздолье.
        Алешка сразу же навязал ему разговор - чего ж молчать, раз уж рядом сидим.
        - Вы бы вот это засняли, - сказал Алешка. - А то этого скоро не будет. Строительством затопчут.
        - Да, безумно жаль, - вздохнул журналист. - Будем бороться.
        Тут выяснилось, что он совсем не бороться приехал, а написать очерк о работе археологов. И только от них узнал, что уникальным травам Кудыкиной горы грозит полное уничтожение.
        - Интересное дело, - поехидничал Алешка, - чем это вы будете бороться. Своим фотоаппаратом, что ли?
        - А почему бы и нет? Фотоаппарат в честных руках - надежное оружие. Вот была, например, такая история. Один депутат все время сражался за справедливость. Все время возмущался, что многие его коллеги занимаются бизнесом и понастроили себе дворцов и в России, и за границей. А вот он, такой честный, живет с большой семьей в крохотной квартирке, в доме без лифта. Тогда мой коллега, фотокорреспондент, разыскал и за границей, и здесь, в России, его роскошные дворцы и заснял их на пленку. И опубликовал эти снимки в газете.
        - И депутата посадили? - обрадовался Алешка торжеству справедливости.
        Тут журналист немного замялся. Но он был честный человек.
        - Посадили... Только не депутата. А моего коллегу. За клевету. Мы сейчас за него боремся.
        - Фотоаппаратами деретесь, - хмыкнул Алешка. - Вот я скажу папе, и он быстренько разберется со всеми вашими депутатами.
        - А кто ваш папа? - с улыбкой спросил журналист.
        - Он главный полковник милиции!
        - Это правда, - поддержал я Алешку. - Папа служит в Интерполе. И он запросто по своим каналам просчитает все эти дворцы на всех лазурных берегах.
        - Да вы что, ребята? Это серьезно? Познакомите меня?
        - А вы где живете? В гостинице?
        - Ну да, в бывшем «Доме колхозника».
        - Что-то мы вас там не видели.
        - А я только сегодня утром приехал. Сходил на раскопки, а потом сюда.
        - Ладно, - важно пообещал Алешка, - мы вас познакомим с нашим полковником. А вы за это...
        - Ну вот, так я и знал! - рассмеялся журналист. - Рыночная экономика. Так что я должен сделать?
        - Вы нас на раскопки сводите, ладно? А то у них там что-то плохо дела идут. Всего один гвоздь нашли. Да и то ржавый.
        - Да гвоздь-то как раз уникальный. Только они до сих пор спорят, как он туда попал.
        - Вы нас сводите, - пообещал Алешка. - И мы живо им объясним, как он туда попал.
        В его словах была такая уверенность, что журналист протянул ему свою ладонь:
        - По рукам!
        Мы уже собрались уходить, как он вдруг нас спросил, зачем мы сюда забрались.
        - Да Чайник ищем, - небрежно бросил Алешка.
        - Чайник потеряли? - удивился журналист. - А зачем вы его сюда притащили?
        - Это шутка, - сказал я. Мне жалко было морочить хорошего человека. - Мы вход в пещеры искали. Хотелось очень посмотреть.
        - Чего проще, пошли покажу. Я ведь бывал здесь раньше. И об этих пещерах писал. Уникальное явление природы. Пошли.
        Мы отошли от того места, где сидели, совсем недалеко. Журналист раздвинул густой куст и сказал:
        - Прошу.
        За кустом оказалась совершенно незаметная дыра. Края ее были обнесены стальным обручем толщиной с рельс, и к нему были часто приварены стальные прутья толщиной с руку. Из черной дыры тянуло сырым холодом.
        - Да, - вздохнул с сожалением Алешка, - не пролезешь. Он посветил вглубь фонариком, но мы ничего не увидели - луч его потерялся в темноте. - Хотя, если хорошенько петардой рвануть...
        - Не поможет, - тоже с разочарованием вздохнул журналист. - Там, немного глубже, ход залит цементом. Петарда с ним не справится. И даже десять петард не помогут.
        Алешка с трудом обхватил один из прутьев, подергал.
        - Да... Жалко. Так хотелось в Чайнике побывать.
        - Да при чем здесь чайник? - опять удивился журналист. - Кто-нибудь там чайник забыл, что ли?
        Пришлось ему рассказать все, что мы узнали от Максимыча.
        - Да, что-то я тоже об этом слышал. Там, в глубине, периодически происходят выбросы какой-то энергии. Такое место называется геопатогенной зоной. Там могут заработать неисправные часы. Там бешено крутится стрелка компаса. Там человек может излечиться от болезни. В общем, там...
        - …чудеса и леший бродит, - закончил Алешка.
        - Примерно так. Ну, друзья, мне пора.
        - А вы пешком шли? - спросил я. - Через мостик?
        - Да, далековато, конечно.
        - А мы вас на лодке отвезем.
        - Вот спасибо. А то ведь мне еще в музей надо. Там, я слышал, имеется уникальный документ.
        Настоящий журналист, подумал я, у него все уникальное. А Лешка вдруг спросил:
        - Крылышки, что ли? Лебединые?
        - Да! Откуда вы знаете?
        - Мы сами по себе тоже уникальные, - скромно ответил Алешка. - Нам обедать пора. - И проворчал: - Что-то вам всем крылышки понадобились.
        Мы спустились к лодке.
        - Можно, я сяду на весла? - напросился журналист.
        - Обязательно, - быстро согласился Алешка. - Мы не любим грести против течения.
        Журналист внимательно взглянул на него. И взгляд его сказал: так я и поверил.
          Мы договорились с журналистом встретиться после обеда на раскопках. Папа был дома, просматривал какие-то бумаги. И сказал, что звонила мама. У нее все в порядке, она отдыхает от нас, очень соскучилась, но надеется отдохнуть от нас еще недельки две.
        - Я сказал, что тоже здорово отдыхаю от вас. Потому что почти вас не вижу. Да вы еще взяли за правило запирать меня на ключ.
        - Наябедничал, значит, - обиделся Алешка. - А мы даже хотели тебе в комнату вазу поставить.
        - С цветами? - удивился папа.
        - Нет, пустую.
        - А зачем?
        - А ты догадайся.
        И мы пошли в буфет обедать, а после обеда помчались на раскопки.
        Журналист нас уже ждал, он договорился с начальником, что проведет нас по раскопкам.
        - Только ничего не трогать и с места не сдвигать.
        - А нам эта ерунда не нужна, - сказал Алешка. - Нам хочется подземный ход посмотреть.
        - Не вопрос.
        Мы спустились по каменным ступеням прямо в подземный ход. Он был выложен камнем, узенький такой, двум человекам не разойтись, и у него, конечно, не имелось крыши. Но все равно было интересно. И можно было представить себе, как тыщу лет назад здесь зачем-то ходили наши предки в темноте.
        Впрочем, не совсем в темноте. В этих стенах местами были выбиты неглубокие закопченные ниши.
        - В них свечи стояли, - объяснил довольно грамотный журналист.
        А в одном месте сохранился даже крючок для лучины. Вроде того, что нам показывал Максимыч.
        - А куда он ведет? - спросил Алешка. - Этот ваш надземный ход.
        - Сейчас поймете. Только сначала скажите: что самое главное для обороны крепости, когда она окружена врагами?
        - Воины, - сказал Алешка.
        - Оружие, - сказал я.
        - Вода, - сказал журналист. - Без воды крепость и трех дней не продержится. Вот и ведет этот подземный ход из так называемой Тайной башни к тайному колодцу.
        - А чего это все такое тайное? - удивился Алешка.
        - Представь, что в крепости оказался предатель. Он возьмет - и отравит воду...
        - Или набросает в колодец дохлых кошек, - добавил сообразительный Алешка.
        - Хотя бы. Вот поэтому об этом колодце, о подземном ходе знали всего несколько человек, в том числе и два-три водоноса.
        Тут мы как раз подошли к колодцу. Над ним висела бадейка, которой, наверное, поднимали со дна выкопанную землю, а вниз, в самую глубину, спускалась настоящая веревочная лестница с круглыми деревянными перекладинами.
        Мы заглянули в колодец и даже чуть не отшатнулись - глубина была здоровенная. Там было довольно темно, но далеко внизу мы все-таки увидели, как поблескивает вода.
        - Класс, - сказал Алешка. - Слазить бы туда. Чего-нибудь можно там найти.
        - Еще один гвоздь, например, - сказал у нас за спиной начальник этих археологов.
        - Я его вам не подбрасывал, - сказал Алешка. - Я его случайно выронил.
        - Дело не в этом. Дело в том, где ты его нашел?
        - На берегу, недалеко от мостика.
        Начальник аж подпрыгнул и заорал:
        - Вы слышали, друзья? На берегу! Там, где была переправа.
        Тут все сбежались к подземному ходу и свесили к нам свои бороды и шляпы.
        - Вы слышали? Я был прав! Там была переправа!
        Тут начался такой гвалт, что мы даже немного растерялись. Но все-таки немного разобрались. В старые времена, когда городу и крепости угрожали всякие кочевники, мирное население уходило через реку прятаться в пещеры. Вот там, на переправе, какой-то конь и потерял свое копыто. То есть гвоздь из подковы.
        Шум все еще продолжался, но Лешка к нему не прислушивался. Он ткнул меня локтем в бок и прошептал:
        - Это все ерунда, Дим. У меня получше теория. Знаешь, почему в этом крае столько всяких колдунов и волшебников? Эти мирные люди, когда прятались в пещерах, небось попадали в Чайник. И получались из них всякие Максимычи. Понял? Только никому не говори...
        Глава XI
        Привет от Штирлица
            - А колодец мне нравится, - вдруг сказал Алешка, когда мы шли в музей. - Там чего-нибудь можно спрятать.
        А то у него есть что прятать. Золото-брильянты. Впрочем, было бы куда спрятать, а уж что спрятать - всегда найдется.
        А в музей мы пошли, потому что наш знакомый журналист хотел еще раз посмотреть на «уникальный» документ и, как он сказал, поработать с ним. Лешка такой случай упустить, конечно, не мог. Но сначала мы зашли в гостиницу - журналист должен был захватить зачем-то какой-то справочник.
        - Мы опять туда-сюда, - приветствовал Алешка Кистинтина. - А вечером еще два раза.
        На что присмиревший охранник только кивнул с какой-то жалкой улыбкой.
        Журналист поднялся в свой номер и вернулся с толстой книгой, на обложке которой был нарисован велосипед с крыльями. В седле этого велосипеда сидел человек с круглыми от страха глазами. Наверное, он летел над просторами бесконечной Вселенной. Алешка тут же выхватил у журналиста эту книгу (со словами: «Давайте я вам помогу») и тут же начал на ходу ее листать. И чуть не врезался лбом в самую толстую липу. Но «помогать» долго не стал, вернул справочник со вздохом:
        - Ерунда какая-то, одни цифры и буквы. Иностранные.
        - Ничего не ерунда, - обиделся журналист. - Очень толковый справочник.
        И он стал рассказывать, что в прежние годы работал авиаконструктором.
        - У нас была лаборатория, которая разрабатывала летательные аппараты, приводимые в действие мускульной силой человека.
        - А для чего вы их делали? - с большим интересом спросил Алешка. - Чтобы денежки получить? Фунты долларов?
        - При чем здесь деньги? - искренне удивился бывший конструктор. - Такой аппарат очень нужен, например, геологам, агрономам, даже милиционерам... Но ничего у нас не получилось. Настали трудные времена, лабораторию нашу закрыли. Тем более что уже большое распространение получили хорошие конструкции дельтапланов. И даже мотопланов.
        - Жалко, - сказал Алешка. - На таких крыльях здорово полетать. Помахал ручками, как во сне, и полетел куда хочешь.
        - Знаешь, Леш, - как-то странно сказал ему журналист, - мне почему-то кажется, что ты когда-нибудь полетаешь. У тебя получится.
        - Конечно получится, - спокойно отозвался Алешка. - Я ж не муходуй какой-нибудь.
          Оля, оказывается, уже нас ждала. Вернее, она не нас ждала, а журналиста, но и нам была рада. И не сделала вид: «Как я счастлива! Чего вы приперлись?»
        Журналист тут же уселся за стол, придвинул к себе рисунок крыльев, раскрыл толстую книгу и блокнот. И погрузился... Что-то выписывал, что-то бормотал, хмурился, достал мобильник и стал что-то считать на калькуляторе.
        Мы откровенно зевали. А Лешка прямо спросил:
        - А чай-то пить будем? Или у вас мед кончился?
        - Чай потом, - пробормотал журналист, почесывая лоб кончиком авторучки. - Сначала дело.
        - Это вы потом, - вежливо возразил Алешка. - А мы сейчас, да, теть Оль?
        - Да, дядь Леш. Я тоже хорошее дело откладывать не люблю.
        Мы пили чай и разговаривали вполголоса. Журналист же помалкивал, только время от времени говорил Алешке:
        - Не хлюпай.
        - Так вкуснее, - каждый раз объяснял ему Алешка. - Я еще люблю сахар с треском откусывать, когда вприкуску пью.
        Когда это он вприкуску чай пил? Если уж с сахаром, то наваливает его в чашку так, что ложка туда с трудом лезет.
        - Ну вот, - наконец сказал журналист, откидываясь на спинку стула, - теперь и чаю можно выпить.
        Он взял у Оли чашку, опустил в нее ложку и опять уткнулся в свои расчеты, машинально помешивая ложкой пустой чай.
        Алешка терпел долго. Потом намекнул:
        - Вы так дырку в донышке протрете. Чашка-то старинная. - И добавил полюбившееся ему слово: - Уникальная.
        - Что? - журналист поднял голову. - Ах, да... Так вот, друзья, эти крылышки не летучие.
        - Точно? - спросил Алешка. - Ошибки нет?
        - А как же летопись? - спросила Оля. - Там же правда написана. Ведь летал же Пров на таких крыльях.
        - Придется вас огорчить. Думаю, что этот полет - не более чем легенда.
        - Легенда, легенда, - заворчал Алешка. - Змей Горыныч и Баба-Яга тоже легенды. А ученые доказали, что они существовали на самом деле.
        - Здесь другой случай. Полагаю, было так. Этот умелец Пров, мечтатель и поэт, рвался в небо, полетать как птица. Смастерил крылья, взобрался на колокольню и... И, в общем-то, не полетел, а упал с нее. Надеюсь, остался жив. А священник забрал крылья и сжег их, чтобы у других не было соблазна падать с колокольни.
        - А зачем же он тогда эти крылья срисовал? - ехидно спросил Алешка. - На память?
        - Кто знает?.. Может, он тоже был мечтатель и поэт.
        - Я не мечтатель, - сказал Алешка. - Но во мне два пуда веса. Вы в своих расчетах это учли?
        - Я все учел, - видно, что журналист и сам был огорчен результатами расчетов (мечтатель и поэт?). - Подъемная сила этих крыльев очень мала. Взлететь на них можно только в том случае, если делать девятьсот взмахов в минуту.
        - Ну и что? - возразил я. - Это всего пятнадцать взмахов с секунду. Не так уж много. Многие птицы и насекомые еще чаще крыльями машут.
        - Ну-ка, попробуй, - предложил мне журналист.
        - Я! Я! - завизжал Алешка. - Я попробую! - Он вскочил на стул и замахал изо всех сил руками. Даже странно, что он не взлетел.
        - Два взмаха в секунду, - сообщил журналист. - Но не пятнадцать.
        Алешка спрыгнул со стула.
        - Тогда я лучше чаю попью.
        - Ты потому и не взлетел, что чаю надулся, - фыркнула Оля: - Два пуда! Да в тебе сейчас все три. Один из них в животе булькает. На всю комнату.
        - Это я что? - изумился Алешка. - Это я кто? Это я целое ведро чая выпил? - Искренне удивился. - И когда я успел?
        А журналист попросил Олю дать ему на время этот «уникальный документ», чтобы он мог в редакции снять с него копию на ксероксе. Может, еще пригодится.
        - И мне тоже копию, - поспешил Алешка. - Мне тоже пригодится. Еще больше, чем некоторым.
          Вечером журналист постучал к нам в номер. Алешка познакомил его с папой.
        - Это, пап, уникальный журналист. Он со своим фотоаппаратом за справедливость борется. Он тебя сейчас просить будет.
        - Я о вас слышал, - сказал папа. - Вернее, читал ваши материалы. Пойдемте в буфет и обсудим вашу проблему за чашкой кофе.
        - Мы тоже, - сказал Алешка. - За чашкой чая.
        - Ему больше нельзя чая, - испугался журналист. - Он недавно целое ведро выпил.
        - Подумаешь, - сказал Алешка. - Тот чай уже давно вылился. Вместе с калориями...
        - Стоп, Алексей! - поспешил папа. - Не надо подробностей.
        - Да какие там подробности, - махнул Алешка рукой. - Все как у людей.
        - Тем более, - сказал папа. - Пойдемте.
          В буфете почти все столики были заняты - ужинали голодные археологи. Они пили пиво и очень веселились. Мы поняли, что раскопки в этом году близятся к завершению, что предстоит сделать какую-то консервацию, а главное - надежно обезопасить колодец от любопытных граждан. Наверное, и от нас с Алешкой в том числе. Говоря Алешкиными словами, мы уникально любопытные граждане. Да еще и уникально нахальные. Алешка подошел к столику, где сидел начальник, и намекнул:
        - Мы к вам еще придем. Полюбоваться. А если вы нас не пустите, то я заберу свой гвоздь.
        - Это уже не твой гвоздь. Это теперь достояние науки. - Начальник ничуть не рассердился. Даже шоколадкой угостил. - И вы, коллега, можете приходить к нам в любое время. Кстати, как вас зовут?
        - Алексей Сергеич Оболенский.
        - Так вот, Алексей Сергеевич, когда я буду писать отчет о нашей экспедиции, я обязательно укажу в нем, что этот гвоздь обнаружил ученик... какого класса?
        - Почти четвертого. Московской школы.
        - ...Ученик почти четвертого класса московской школы Алексей Оболенский.
        - Ладно, - сказал Алешка, - я вам за это еще чего-нибудь найду. Уникальное.
        А папа в это время внимательно слушал за чашкой кофе проблему журналиста. И он сказал (папа):
        - Мы этого делягу давно уже разрабатываем. Уверен: он будет наказан.
        - Это правильно, - согласился журналист. - Но их всех, таких, не накажешь. Главное - помочь моему коллеге. Освободить его и вернуть ему доброе имя.
        - Думаю, у нас это получится, - пообещал папа и дал ему свою визитку. - Вы мне в Москве еще позвоните.
        - Спасибо.
        - Так просто не отделаетесь, - улыбнулся папа.
        - Вы все такие - Оболенские? Вымогатели, - улыбнулся и журналист.
        - Я-то еще ничего. Со мной можно договориться. Но вот мой младший...
        - Да, я уже понял. Мальчик любит плыть против течения. Так что вы хотели?
        - У вас с местной прессой хорошие отношения?
        - Еще бы! Я для них столичный образец.
        - Тогда вот что. Нужно срочно сделать материал об одном человеке. Он сильнейший экстрасенс. Обладает даром гипноза, пирокинеза, телекинеза и массой других способностей...
        - Уникальных, - вставил Алешка, который давно уже торчал рядом, распахнув рот и уши.
        - Уникальных, - повторил папа, мельком взглянув на него. - И самое главное - сделайте упор на его несомненный дар ясновидения.
        - Понятно.
        - Надеюсь, что нет, - усмехнулся папа. - Но что еще важнее, это нужно сделать срочно.
        - Мне надо с ним повидаться.
        - Вовсе не обязательно. Здесь есть очень толковый майор милиции. Он даст вам всю необходимую информацию.
        - Тогда если вы дадите мне вечером машину, статья выйдет завтра.
        - Прекрасно. Я доволен.
        - Тогда вот еще что. В области есть местный канал телевидения. Я мог бы выступить. С этой же темой.
        - Телевидение... Пожалуй, что нет. - И после раздумья папа как бы про себя добавил: - Это было бы слишком навязчиво.
        Мы с Алешкой, конечно, поняли, что речь идет о Максимыче. Только вот зачем понадобилось папе затевать это дело? Непростой вопрос. Для меня. По Лешкиным глазам я понял, что для него здесь загадки нет.
        Короче говоря, вечером журналист побывал в домике Шишкина (теперь он еще и о знаменитом художнике в милицейской форме напишет статью), потом они позвонили в редакцию и уехали в областной центр.
        - Дим, - сказал Алешка, когда мы ложились спать. - А ведь это наша идея. Может, папа нам спасибо скажет. Или подарит что-нибудь.
        Мало ему славы юного археолога.
        Наш знакомый журналист оказался очень деловым человеком. И человеком слова. Они с папой сразу поняли друг друга. Мы еще сидели в буфете за завтраком, а к нам уже подошел веселый Шишкин и положил на стол перед папой две газеты. И сказал:
        - Приятного аппетита.
        - Мы вообще-то газеты за завтраком не едим, - оторвался Алешка от чашки с чаем.
        - Он их за обедом ест, - сказал про него папа. И развернул газету. Прочитал бегло статью.
        - Неплохо, да? - спросил он Шишкина.
        Тот покивал:
        - Особенно тот абзац, где говорится, что он может видеть сквозь стену. Смутно, но может.
        - Да, - сказал папа. - Нужна мера и осторожность. А с ним ты говорил?
        - Ну а как же! Два дня назад. Он даже обрадовался. Я, говорит, их терпеть ненавижу!
        - Ну что ж, - папа сложил газету. - Денек можем отдохнуть.
        - Рыбалка? - предложил Шишкин. - Ушицу сделаем, пивка попьем.
        - Ребят возьмем? - папа спросил так, будто нас рядом не было.
        - Возьмем. А то без рыбы останемся. И Ольгу пригласим.
        - Тогда уж точно без рыбы останемся, - буркнул Алешка. - У нее аппетит приятный.
        - Максимыча позовем, - предложил и я.
        - Без вас бы не догадались.
        - Значит, так, - распорядился Шишкин. - Завтра утром подгоняю своего «козлика», часикам к шести, да? И едем на озеро.
        - К шести поздно, - пробурчал Алешка, - уже клев кончится.
        - На озере не кончится, - пообещал Шишкин. - Там клев с восьми начинается.
        - По распоряжению милиции, - прокомментировал Алешка.
        - А чего он такой сердитый? - спросил про него майор.
        - Он важный, - объяснил я. - Про него скоро в отчете напишут. Как про главного археолога.
        - Что натворил-то? - спросил папа.
        - Гвоздь нашел, - похвалился Алешка. - Я ж тебе говорил. От одного уникального коня.
        - И большой гвоздь? - улыбнулся папа.
        - Не очень. Но очень важный.
        Как наш Алешка.
        Тут подошла к нашему столику тетя Нюта, убрать посуду.
        - А меньшой-то чуток поправился, - сказала она папе. - А ведь тощой был. Но лопал здорово. Особливо чай.
        - Анна Петровна, - попросил папа, - сегодня вечерком соберите нам сухой паек. На шесть человек.
        - На семь, - уточнила Нюта, - меньшой-то за двоих лопает.
        - Ну на семь.
        - Соберу. И в холодильнике спрячу. А утром заберете.
        После завтрака мы сбегали в гостиницу «ца Пари», к Максимычу. И с ним тоже попили чаю с сухариками. И Машка с нами позавтракала. Она уже нас не боялась, но и не нахальничала. Аккуратно, как обычно, брала с блюдца понравившийся ей сухарик, относила его на край стола и с аппетитом схрумкивала.
        - И ведь ни разу на стол не наделала, - хвалился Максимыч. - Деликатная зверушка.
        Мы сказали Максимычу, что берем его с собой на рыбалку. И что он может взять Машку с собой.
        - Она рыбу не ест. Она к сухарикам привыкла.
        - Ну и пусть не ест, - сказал Алешка. - Зато по травке побегает.
        - А то она видела эту травку - всю жизнь в подвале. Напугается еще. Или заблудится.
        Что-то Максимыч сегодня не в духе. Волнуется, наверное. Это не простое дело - в Штирлица поиграть.
        Но мы с Алешкой делали вид, что ничего не знаем. И старались его развеселить.
        - Уху будем варить, сухой паек есть.
        Максимыч молча кивнул.
        - И Оля с нами поедет.
        - Тогда Машку нельзя брать.
        - Почему? - удивился Алешка.
        - Визжать будет.
        - Машка?
        - Ольга. Они не знакомы.
        Тут Алешка сказал:
        - Обязательно Машку возьмем. Очень хочется послушать, как Ольга визжать будет. Ни разу не слышал.
        Наконец-то Максимыч улыбнулся.
        А мы ему сказали, чтобы он пораньше ложился спать. И чтобы в шесть утра был у гостиницы.
        - С удочкой, - уточнил я.
        - И с Машкой, - уточнил Алешка.
        Глава XII
        Пикник на озере
          Все получилось здорово. Мы даже не проспали. Потому что еще до шести утра перед гостиницей остановил своего «козлика» майор Шишкин и коротко просигналил. И мы проснулись. Потом он, спустя некоторое время, включил мигалки с сиреной. И мы опять проснулись. Словом, не проспали. И археологи, кажется, тоже.
        Все получилось здорово. Мы взяли у Кистинтина ключи от буфета и забрали из холодильника две здоровенные сумки с продуктами - с «подорожниками», как сказала тетя Нюта. На одной из сумок (которая побольше) висела бирочка с надписью: «Это для меньшого. Тута одне калории». Калории были в виде жареной курицы, десятка котлет с футбольный мяч, десятка крутых яиц, батона колбасы и всякого другого.
        - Мы же уху собирались есть, - растерялся папа, когда мы притащили в номер сумки. - А тут...
        - Не бойся, - успокоил его Алешка. - Мы и уху съедим.
        Все получилось здорово. Максимыч тоже пришел с мешком продуктов и со своей удочкой. У Шишкина в багажнике, кроме пива, соков и воды, стояла сумка, набитая провизией. Ну и Оля, конечно, внесла свой весомый вклад в общий котел.
        Все получилось здорово. Даже Оля дико повизжала в дороге, когда из-за пазухи Максимыча вылезла Машка. Но Машка не испугалась. Она уселась на спинку переднего сиденья и с интересом глазела в окошко, поблескивая бусинками глаз. А потом не спеша умылась, расправила лапкой усы и снова залезла к Максимычу под рубашку.
        - Если она ко мне полезет, - предупредила Оля, - я так заору!
        - Не полезет, - пообещал Максимыч. - Она тебя плохо знает. А вот когда она тебя получше узнает...
        - Тогда я никуда не поеду. Пойду пешком назад.
        Все получилось здорово. Мы довольно долго ехали довольно ранним утром по довольно лесной дороге. И неожиданно выехали на берег красивого озера. Оно лежало себе спокойненько в окружении высоких сосен и блестело под солнцем изо всех сил.
        Когда машина остановилась, никто не бросился выгружать из нее вещи и продукты - все похватали удочки и бросились к воде. И, как заколдованные, простояли неподвижно и молча довольно долго.
        Все получилось здорово. Клева не было. Никакого. Ни в семь, ни в восемь. И даже в десять.
        - Не слушаются рыбки милицию, - сказал папа и смотал удочку. - Плохо вы, майор, с контингентом работаете.
        - Контингент наклевался уже, - сказал Максимыч. - Пока вы спали.
        Клева не было и у него.
        - Фиг с ним, - сказал Алешка. - С голоду не похудеем. Даже Максимыч.
        Мы с Шишкиным стали устраиваться поудобнее. Натянули между деревьями навес из пленки, разложили на траве старенькое одеяло. Соорудили костерок и поставили на него разогревать курицу и кипятить воду для чая. Нарезали колбасу, хлеб, разложили всякую зелень. В общем, сделали и стол, и дом. А все остальные в это время беззаботно купались в озере. Оля при этом брызгалась и визжала так, будто ее окружила стая водяных крыс. Или зеленых русалок. А Лешка время от времени бегал проверять свою удочку, которую он оставил с заброшенной наживкой.
        Они накупали себе аппетит и уселись за... Хотел сказать «за стол», но точнее все-таки - на стол. Вокруг еды.
        Долгое время за столом была тишина. Даже Ольга не взвизгивала. Потому что Машка так и не решилась выбраться из машины на травку. Потом начались разговоры о том, какая вкусная курочка, какая свежая колбаска, какие круглые яички и как хороши котлетки... Только Алешка время от времени подначивал:
        - Зато уха невкусная.
        В общем, кроме ухи, обед очень удался. Но я думаю, что на свежем лесном воздухе, на берегу озера, на зеленой травке, при ярком солнышке, под щебет птиц и в дружной компании хороших людей даже черствая корочка покажется вкусной.
        После обеда мы немного повалялись на травке. Чтобы калории улеглись. Шишкин достал этюдник и стал рисовать озеро. Алешка тоже зачем-то выпросил у него листок бумаги и карандаш. А папа и Максимыч отошли подальше и сели под деревом. Мы сразу поняли: папа проводит секретный инструктаж своего агента.
        Как-то до меня вся эта история не очень доходила, а тут как-то тревожно стало. За Максимыча. Он, конечно, колдун и экстрасенс, но против злобы и подлости даже колдуну не так-то просто устоять.
        Они разговаривали очень долго. И, наверное, очень серьезно. И я немного успокоился: конечно, папа сделает все, чтобы подстраховать Максимыча и не подвергать его опасности. Сколько уж таких операций папа проводил, проведет и эту. Только бы Лешка не вмешался. С него станется. Он и так, по-моему, больше всех об этих делах знает. И уж наверняка что-нибудь задумал. Но я его в эти дни буду за шиворот держать. В шкафу запру, если надо. И вазу туда поставлю.
        Наконец наши «заговорщики» вернулись к костру, и Максимыч подвесил над ним ведерко для чая. Сходил к машине покормить Машку.
        А мы пошли смотреть - что там нарисовал наш Шишкин. Здорово получилось. Озеро на бумаге - даже красивее, чем в жизни. Такое красивое, что сразу видно: никакой рыбы в нем нет. И никогда не было.
        Лешка тоже показал нам свой рисунок. Он нарисовал Олю в виде русалки - вместо ног рыбий хвост. Но Олю никто в его рисунке не узнал.
        - Что за селедка? - спросила она.
        - Уклейка, - пригляделся Максимыч. - Но кого-то она мне напоминает.
        Алешка потихоньку хихикал в кулачок.
        Шишкин взял рисунок, всмотрелся в него глазом художника и, взяв у Алешки карандаш, добавил два-три штриха. И протянул рисунок Оле. Она ахнула от удовольствия.
        - Я и не знала, что я такая красивая. Вовсе не селедка.
        - Но немножко похожа, - упрямо добавил Алешка.
        - А ты немножко умный, - отомстила ему Оля.
        Лучше быть немножко умным, подумал я, чем немножко глупым. Впрочем, разница, наверное, не большая.
        Мы еще искупались, еще поели, попили чая с дымком, хвойными иголками и комарами, набрали целый стакан земляники и подарили ее Оле. Алешке земляника понравилась.
        Потом мы еще половили рыбку. С тем же результатом. И поехали домой, усталые и довольные. Такие усталые, что Оля дорогой заснула и даже не заметила, как Машка доверчиво устроилась у нее на коленях. Правда, Максимыч - добрая душа - при въезде в город забрал Машку с Ольгиных колен и сунул себе за пазуху.
        В общем, день прошел славно, без всяких происшествий, со всякими удовольствиями.
        Но в этот день случилось знаменательное событие, которое здорово повлияло на судьбу Геры Пасюка и его команды. Конечно, мы об этом и не догадывались, тем более что событие было совсем простое и невинное.
        Когда мы прощались у дверей гостиницы и желали друг другу доброй ночи, папа и Максимыч отошли на минутку в сторонку. Как мы оказались возле них в пределах голосовой связи, я не знаю. Но то, что мы услышали, на меня впечатления не произвело. А вот Лешка какой-то вывод сделал. Разговор этот состоял всего из нескольких фраз.
        - Значит, Макс, - сказал папа, как бы напоминая, - ты выводишь их на глухую стену.
        - Да, пусть они в нее упрутся. Всеми своими лбами. А уж там - ваше дело, товарищ полковник, хорошенько Гере по тыкве настучать.
        - Настучим, - твердо пообещал папа. - Мало не покажется.
        На том разговор закончился, и все участники уникальной прогулки разошлись по своим домам.
        А наутро события начали разворачиваться. Сначала угрожающе, а потом еще и стремительно. Алешка почему-то опять стал вертеться возле грустного Кистинтина. Частенько краем уха ловил его разговоры по мобильнику. Единственным собеседником Мишкина был Гера Пасюк. Я очень удивился, когда Алешка из обрывков некоторых фраз составил полную картину их взаимоотношений. И некоторый прогноз в их развитии.
        Гера, видимо, пришел в себя после ночного посещения музея и настойчиво требовал, чтобы Кистинтин разыскал чертеж. Тот категорически отказывался снова идти в музей. Похоже, что этих «чучел» он боялся больше, чем Геры.
        Еще Алешка краем уха услышал, как папа сказал Шишкину:
        - Майор, готовность номер один. Есть сведения, что у Геры очень плохи финансовые дела. Он и так слабоват в бизнесе, а тут еще и кризис. Пасюк на грани краха. Поэтому примет все меры, чтобы ускорить подготовку ограбления.
        - В наших интересах ему помочь. Раньше влезет - раньше сядет.
        И вот вдруг Алешка услышал еще один разговор Геры и Кистинтина. Это было ужасно: Гера собирался приехать и лично познакомиться с каким-то ясновидящим, которого привлекли к сотрудничеству его подчиненные.
        - Дим, - сказал мне Алешка, - если Гера увидит Максимыча, он сразу его узнает. Он же не так давно на него наезжал. И вся папина операция уникально лопнет. И Максимыч в опасности.
        - Надо папе сказать, - произнес я дежурную фразу.
        - Ну и что? Он ловушку бандитам приготовил. А она тогда не сработает. Когда мы были маленькие, Дим, папа нас всегда выручал. Теперь мы должны его выручить. Пошли на раскопки.
        - Это еще зачем?
        - Долго объяснять. Ты на месте все поймешь.
        Раскопки уже почти завершились. Остались только пестрые ленточки. Мы под них поднырнули, и Лешка сказал: «За мной!»
        Сбежали по ступеням в «подземный» ход - он был накрыт во всю длину прозрачной пленкой - и оказались у колодца. На нем лежала тяжелая деревянная крышка.
        - Дим, ты сильный, - льстиво шепнул Алешка, - попробуй ее сдвинуть.
        Я сдвинул крышку, поставил ее на ребро. Под крышкой висела бадейка и спускалась вниз веревочная лестница, ее еще не убрали.
        - Я вниз не полезу, - строго предупредил я Алешку.
        - И я тоже, - спокойно ответил он.
        - А кто полезет?
        Ответ был потрясающим:
        - Кому надо.
        - Лешк, ты чего придумал?
        - Элементарно, Ватсон. Нужно этого Пасюка придержать на денек. Чтобы он Максимыча не узнал. Иначе вся папина операция лопнет.
        - Ну?
        - Ну, ну! Нужно его спрятать.
        - Максимыча? В колодец?
        - Ты что, дурак? Герку надо спрятать. Чтоб не вылез, когда не надо. Теперь-то понял?
        Теперь-то понял. Что ничего не понял.
        Алешка-то понял, что я ничего не понял. Он огляделся в узкой щели «подземного» хода и прошептал мне в ухо:
        - Тут будет приманка.
        - Где?
        - На самом дне колодца. Закрывай крышку.
        Я послушно вернул крышку на место и стал перед Алешкой, как рядовой перед генералом. С вопросом в глазах: а что дальше?
        - Сейчас мы с тобой сделаем три штуки. Пойдем домой - раз. Напишем письмо - два. Уложим его в конверт - три. Потом ты отвлекаешь Кистинтина. А я звоню по его мобильнику. Потом мы идем сюда и отправляем письмо на дно колодца. Потом сюда прибежит Кистинтин.
        - Леш, три штуки не получаются. Этих штук намного больше.
        Лешка меня успокоил:
        - Их, Дим, этих штук, будет еще больше. Пошли.
          Мы вернулись в гостиницу, задержались в холле. Алешка, как усталый археолог, повалился в кресло и подмигнул мне: действуй, мол, по нашим штукам. Это был пункт четыре: отвлечь Кистинтина.
        Я в обычной обстановке медленно соображаю. А в необычной еще медленнее. Подумал, подумал и подошел к конторке Кистинтина. Стукнул ему в стекло. Он поднял голову. Испуганную такую.
        - Вас там, - сказал я и показал большим пальцем за свою спину, - какая-то девушка ждет. С цветами. На блондинку похожа.
        Из глаз Кистинтина вылетела вся грусть, а он сам вылетел за дверь. А в его конторку влетел Алешка. Схватил лежащий на столе мобильник, потыкал пальчиком и сказал:
        - Козел! Крылья лежат в колодце, где раскопки. Можешь взять, но оставь там сто баксов.
        Что-то стало проясняться, но я спросил Алешку:
        - А при чем здесь сто баксов?
        - Так я думаю. Он сам - завистник и жадина. И думает, что и все такие. Без баксов он нам не поверит. Пошли лебединый рисунок ему делать.
        Лешкина задумка стала почти прозрачной. Но сомнений в жизни не избежать.
        - Лех, ты что думаешь, этот крутой бизнесмен сам за крылья ухватится? Да он водилу своего или охранника пошлет.
        - Не пошлет. Папа говорил, что он никому не верит. Он по себе судит. Вспомни про музей - сам туда полез. И за крыльями полезет.
        - И сто баксов фиг оставит, - твердо и уверенно добавил я.
        - Обойдемся. Мы с тобой крылья построим и этих баксов целый фунт получим.
        А тут еще вернулся опечаленный Кистинтин и сказал:
        - Нет там ни девушки, ни цветов.
        - Не дождалась, - вздохнул Алешка с сочувствием.
        Я не скажу, что у меня кружилась голова. Но что она не кружилась, я тоже не скажу.
        Мы поднялись к себе в номер, Алешка сел за стол и что-то начал писать, похихикивая. Потом сказал:
        - Давай конверт, Дим.
        Я пошел в папину комнату и взял с его стола почтовый конверт.
        - Ты что, дурак, Дим? Там же вода. Нужен непромокаемый конверт.
        Мы обыскали весь номер, но непромокаемого конверта не нашли. Нашли только пустую бутылку из-под воды.
        - Годится, - сказал Алешка. Свернул свое послание в трубочку и засунул в бутылку. - Еще лучше. Пока он наше письмо вытащит - два дня пройдет. Пошли.
        И мы опять отправились на раскопки.
        День еще не клонился к вечеру, но где-то возле горизонта собиралась большая туча. Немного потемнело. Вдали сверкало и довольно раскатисто громыхало.
        Алешка сказал:
        - Если пойдет дождь, то в колодце будет мокро.
        - Там и так мокро, - сказал я.
        - Там мокро внизу, а при дожде будет мокро и сверху.
        «А тебе-то что?» - хотелось мне спросить. Но я уже знал ответ: так надо.
        Было очень мрачно. Начал задувать порывами сильный ветер. Он нес сорванную листву и не обобранный старушками цвет с липовых деревьев.
        Я не люблю грозу в поле. Я люблю грозу в доме. Приятно смотреть в окно, как она там бушует. А в дом ей хода нет. Но вот сейчас мы бежали навстречу ветру и ливню, навстречу грому и молнии, и мне очень хотелось бежать в другую сторону. В старую добрую гостиницу «Дом колхозника».
        Дождь еще не нахлынул. Мы подбежали к колодцу. Я сдвинул крышку. Алешка положил бутылку с посланием в бадейку и начал опускать ее в темную глубину колодца. Ворот скрипел, над нами шумел грозовой ветер. Крышка колодца рвалась из моих рук. Бадейка опускалась на дно.
        - Какой я молодец, - гордо сказал Алешка. Будто он посадил космический корабль на планету Марс. - Идем домой пить чай. Я по чаю соскучился.
        Я рад, что Алешка любитель чая, а, например, не черной икры.
        - Самое главное, Дим, - сказал Алешка, когда мы подошли к гостинице колхозника, - все сделать вовремя.
        Это понятно. К этому мы уже привыкли. Сделай вовремя уроки. Вовремя вымой посуду. Вовремя сходи в магазин за хлебом. Словом, все сделай вовремя.
        А зачем?
          Время шло. Папа все еще был в областном центре. Никто нам не мешал что-то такое сделать вовремя.
        Алешка валялся на диване, задрав ноги. Я ерзал в кресле, будто там, подо мной, тусовались старые ржавые кнопки. У меня нервы, конечно, молодые и крепкие. У Алешки нервы... у Алешки нервов вовсе нет. Он поглядывал на часы, напевая свое любимое: «Мы не очень-то герои, но чего-нибудь нароем», а один раз даже проговорил вроде как для себя: «Уникальная операция».
        Прошло еще время. Я уже не ерзал в кресле, а откровенно в нем дремал. Разбудил меня свежий мальчишеский голос:
        - Пошли, Дим. Птичка в клетке, нужно ее захлопнуть.
        Глава XIII
        Птичка в клетке
          Птичка еще не забралась в клетку. Она вообще еще не прилетела. И очень кстати. Мы выбрали надежное местечко для засады - остатки, довольно высокие, фундамента сторожевой башни - и спрятались там.
        Ветра здесь не было. Главное, чтобы не разразился ливень. Я не люблю находиться во время грозы под открытым небом.
        А гроза приближалась. Молнии сверкали еще вдалеке, но уже так ярко, будто прямо над нами. И гром гремел долгими раскатами. И заметно похолодало. Солнце, еще не за грозовыми тучами, а за облаками, казалось мутным пятном. Алешка начал постукивать зубами.
        - Замерз? - спросил я.
        - Ты что? Это я тренируюсь, чтобы Герку напугать. Как лязгну зубами, так он и...
        Что там такое могло случиться с Геркой, если бы Алешка лязгнул на него зубами, я так и не узнал. Потому что послышались шум подъехавшей машины и голоса.
        Водитель спросил:
        - Сколько вас ждать, Герасим Андреич? Покурить успею?
        - Сколько надо, столько будешь ждать, - сердито отрезал Герка.
        И мы услышали, как он, чертыхаясь, пошел по «подземному» ходу. И он все время ругался. Ругался, когда дошел до колодца; ругался, сдвигая крышку. Ругался, но все тише и неразборчивей, когда стал спускаться по лестнице на дно колодца.
        Он на мгновение замолчал, когда мы выдернули наверх веревочную лестницу. Наверное, обалдел и не сразу догадался, что птичка попала в клетку.
        Мы поскорее задвинули крышку, чтобы водитель не услыхал воплей о помощи.
        Уникальная получилась ловушка. Теперь он будет сидеть там столько, сколько надо. Он сам так сказал водителю. А когда выберется, ему уже будет не до Максимыча.
        Мы обошли машину дальней стороной и немного понаблюдали. Водитель пару раз выходил из нее покурить, обеспокоенно поглядывая на небо, а когда ударили в землю первые капли дождя, уселся за руль и поднял боковое стекло.
        А мы помчались в гостиницу.
        - Тебе его не жалко? - спросил я Алешку, когда мы поднялись в свой «люкс».
        - Еще чего! От него столько вредности людям, а я буду по нему рыдать?
        За окном бушевала гроза. Сверкало, гремело, лилось.
        - Ничего, - сказал Алешка. - Не утонет. Он под крышей.
        - Под крышкой, - уточнил я.
        ...Шло время. Шел дождь. Уже без грозы. Постепенно стихая. Я открыл окно, и в комнату хлынул поток чисто промытого воздуха, аромат освеженной дождем листвы.
        - Как думаешь, хватит? - спросил Алешка. - Выпускаем птичку?
        - Пора. Пусть летит подальше.
        Тут я озадачился: а как его выпускать? Сдвинуть крышку и сказать: «Ах, ах, ах! Мы случайно проходили мимо и подумали - а не сидит ли кто-нибудь в колодце? Бедненький! Сейчас мы сбросим вам лестничку». Но оказалось, что Алешка и этот вопрос решил.
        - Я знаешь, что придумал? Пусть его Кистинтин спасет. Ты только не вмешивайся, Дим. А то все испортишь.
        Мы спустились вниз, и Алешка начал переговоры с Кистинтином. Начал издалека и заманчиво.
        - Я что-то случайно знаю, - сказал он, таинственно оглядываясь по сторонам. - Про того дядьку, который с вами из машины разговаривал.
        Кистинтин не то чтобы подпрыгнул на своем стуле, но ощутимо вздрогнул и взглянул на Алешку с вопросом в глазах.
        - Он в опасности. Мне так кажется.
        «Вот и хорошо!» - мелькнуло в глазах Кистинтина.
        - И вы один его можете спасти.
        Здорово сказал. Для Кистинтина это шанс вернуть доверие шефа и избежать наказания. Но он все молчал. Зато Алешка не молчал:
        - Мы перед дождем случайно проходили мимо раскопок. Там стоит его машина.
        - Ну и что? - наконец-то у Кистинтина прорезался голос.
        - А в машине сидит водитель.
        - Ну и что?
        - А этот дядька, мне почему-то кажется, сидит в другом месте.
        - В тюрьме, что ли? - опять надежда блеснула в его глазах.
        - Еще нет, - спокойно продолжил Алешка. - Мы когда проходили мимо раскопок, то случайно услышали, что кто-то орет в колодце. Наверное, это он.
        - А чего он туда полез? - Кистинтин встал.
        - Поскользнулся, упал, крышка захлопнулась, - Алешка пожал плечами: мол, откуда мне знать, зачем ваш шеф лазает по колодцам? Может, попить захотел.
        - Я пошел. Посидите за меня?
        - Посидим, - сказал я. - Дело нехитрое. Туда-сюда.
        Кистинтин не пошел - он помчался. В окно было видно, как из-под его ног во все стороны летят брызги. Будто не человек бежит, а самосвал едет. На большой скорости.
        Алешка вздохнул.
        - Ты чего?
        - Посмотреть бы, Дим, как он вылезать будет.
        - Ага, уникально.
        - И как чертеж будет рассматривать.
        - А чего ты там написал?
        - Я, Дим, там галочку нарисовал, вроде крылышек...
        - А написал-то что? - настаивал я.
        - Так... Фигню всякую.
        ...Когда Геру задержали, у него изъяли эту записку и отдали папе. Папа показал ее маме. И мне. Мама ахнула и схватилась ладонями за щеки. А я не ахнул, я привык.
        Папа забрал записку и спрятал в свой стол.
        - Когда у тебя будет невеста, - пообещал он Алешке, - я ей эту филькину грамоту покажу. Пусть еще раз подумает, прежде чем с тобой под венец идти.
        - А я на отличнице жениться не собираюсь, - надулся Алешка.
        Да и я не очень-то понял, из-за чего такой шум. Ничего в этой записке особенного не было. Судите сами:
        «Казел! Не исчи крыля. Мы их зделали бис тибя и слитали в Англею за фунтом баксов. Твой несказаный друк».
        Вот только этот «несказаный друк» меня немного смутил. Но не Алешку.
        - Дим, что я - не знаю, как всякие анонимки подписывают?
        Немного перепутал - неизвестный доброжелатель и несказанный друг...
        ...Вскоре мимо гостиницы пролетела машина и скрылась вдали. Пасюку не до Максимыча. И вскоре вернулся мокрый и отчасти грязный Кистинтин. Довольно недовольный. Ему вообще не до чего было.
        - Сто баксов-то хоть дал? - с интересом спросил его Алешка.
        - По морде дал, - мрачно ответил Кистинтин. - И уехал.
        - Он, наверное, проголодался, - подсказал Алешка. - Покушает - подобреет.
        - Пошел он туда-сюда!
          Банк, который хотел обчистить Гера, находился в старом здании. Но собирался переезжать в новое, всё из себя современное. Банковские денежки хранились в мощном подвале.
          И вот появилась на свет торговая фирма, которая решила осчастливить всех областных собак сухим кормом. В фирме было много сотрудников. Но они были не очень опытные. И тогда глава фирмы, приятная Дама-собачка (так ее прозвали, потому что она была очень похожа на красивого пуделька - немного вытянутый носик, сильно курчавая голова и круглые коричневые глазки) пригласила нашего Максимыча, чтобы он поработал как психолог с ее коллективом. Научил их, как вести себя с клиентами, партнерами, конкурентами. Как располагать к себе покупателей, как не упустить потенциальной выгоды, убедить оптовиков в необходимости всяких скидок...
        Максимыч начал с ними работать, а вскоре Дама-собачка пригласила его в свой красивый кабинет. Она угостила его чашкой кофе, предложила продегустировать новый собачий корм и сказала:
            - У меня к вам необычная просьба. Дело в том, что мы собираемся купить старое здание банка, когда он переедет в новое. Для нас это здание крайне удобно тем, что в нем имеются хорошие подвалы, где мы сможем устроить склад нашей продукции.
            - А чем же я могу помочь? - удивился Максимыч.
            - Я, правда, и сама не уверена, что вы сможете нам помочь. Но я столько слышала о ваших уникальных способностях, что у меня появилась надежда.
            - Да какие там способности, - отмахнулся было Максимыч. - Я давно уже не занимаюсь лечением...
            - Речь не об этом, дослушайте меня. Я боюсь покупать здание, не изучив его подробно. Деньги огромные, а вдруг нам эти подвалы не подойдут?
            - Так осмотрите их.
            - Кто же меня пустит в здание банка с такой целью? Да еще в хранилище денег.
            - Ну ознакомьтесь тогда с планом постройки.
            - Какой вы наивный, - улыбнулась Дама-собачка. - Не хватало мне еще попасть под подозрение. Представьте: я затребую план подвального помещения банка! Значит, я замышляю его ограбление. Это понятно? - Дама-собачка явно теряла запас терпения. - Мне говорили, что вы владеете даром ясновидения...
            - Когда это было! Я уж и не помню.
            - Не скромничайте. У меня точные сведения. Об этом даже в газетах писали. И многого от вас не потребуется, но много вам будет заплачено.
            - Так что делать-то? - Максимыч здорово придуривался.
            - Осмотреть здание снаружи и попытаться мысленно проникнуть в подвалы. Изучить их - где какие проходы, какой ширины и все прочее. И нарисовать подробную схему. И получить хорошие деньги.
        Максимыч поскреб макушку:
        - А какие деньги? Чем хорошие-то?
        - Количеством.
        Все это мы узнали несколько позже. Но рассказать об этом пришлось сейчас. А то во всех этих делах вам трудно было бы разобраться.
        Максимыч выполнил поручение Дамы-собачки. «Проник умственным взором» в банковские подвалы и под руководством папы нарисовал их схему. Нарисовал так, что бандитский подкоп уперся на самом деле не в самое слабое место, через которое можно было бы без труда проникнуть к банковским сейфам, а в капитальную стенку фундамента. Пробить которую можно только баллистической ракетой. Но, по нашим сведениям, у бандитов на вооружении таких ракет еще не имеется.
        Работы по рытью траншеи, а затем и подземного участка шли под негласным наблюдением оперативников майора Шишкина. В нужный момент, когда бандиты окажутся вплотную к зданию банка, их положат на землю, обыщут и увезут в областное управление внутренних дел. Где их уже будет ждать задержанный Герка. Теперь-то уж он не отвертится.
        Как вы поняли, Максимыч отдал план подвалов Даме-собачке. Она заплатила ему за работу пачкой сигарет и кулечком корма для кошек. Очень «хорошие деньги». Да этот корм даже Машка есть не стала.
        В тот же день папа вместе с директором банка снова спустился в денежное хранилище и еще раз осмотрел стены подвала. И у него появилась другая мысль.
        - Поздно она появилась, - сказал он Максимычу. - Понимаешь, этот Пасюк Гера, он очень увертливый. И надо брать его команду так, чтобы никто не отвертелся от возмездия. Сбегутся адвокаты, начнется вранье. «Ведется строительство, небольшая ошибка в расчетах». Нужно было мне раньше об этом подумать.
        - О чем?
        - Самое верное дело - взять всю банду с поличным. На месте преступления. И хорошо бы прямо в банке. А мы им просто преграду поставили. Ограбление предотвратили, но от ответственности они могут уйти.
        - А чего делать-то, Сергей Алексаныч?
        - Да теперь уж что... Раньше мне надо было думать. Там слева от входа когда-то канализационный люк был. Его очень легко вскрыть.
        - Понял! Так нужно им подсказать.
        - А как? Мы же уже «подсказали».
        - Еще раз подскажем. Сделаю. Легко. Давайте схему. Где там этот дырявый люк?
          Максимыч пошел в офис Дамы-собачки. Охранник, не говоря ни слова, загородил ему дорогу.
          Максимыч, твердо глядя ему в глаза, сказал:
            - Если не пропустишь, тебя уволят.
        Охранник отступил на шаг. Максимыч своим пузом отодвинул его еще подальше и поднялся на второй этаж в кабинет Дамы-собачки.
        - Уважаемая, - сказал ей Максимыч, - вы меня дураком посчитали. Но вы ошиблись.
        - Кто вас впустил? - взвизгнула Дама-собачка. - Я сейчас вызову охрану! - И она протянула руку к внутреннему телефону.
        Но телефонная трубка вдруг почему-то сорвалась с аппарата и повисла, покачиваясь, на шнуре.
        Дама побледнела.
        - Что вам надо? - тявкнула она не очень уверенно.
        Пудель, он, конечно, хороший песик, но против овчара не тянет.
        - Мне нужно сказать вам, что я не дурак. Я же ясновидящий. Я знал, что вы меня обманете. И я сам вас обманул.
        - Как?!
        - Очень просто. Я всю схему переврал. Не указал там, например, слабое звено. Вызывайте охрану, я пошел.
        - Постойте, постойте! Что за слабое звено?
        - Ну вы склад кормов там хотели устроить. Так что плохо заделанный канализационный люк вам вредную влажность обеспечит. И протухнут ваши корма в один день.
        - Где он?
        - Где деньги?
        - Вот! Сто евро!
        Максимыч хмыкнул и пошел к двери.
        - Двести! - пролаяла ему в спину Дама-собачка.
        Максимыч даже не обернулся.
        - Тысяча!
        Максимыч вернулся к ее столу и положил на него тяжелые руки.
        - Уважаемая! Что-то мне это не нравится. За небольшую услугу вы обещаете большие деньги.
        - Не ваше дело! Берите деньги и давайте настоящий план.
        Максимыч демонстративно пересчитал деньги, запрятал их в карман и протянул схему Даме-собачке.
        - Вот здесь, - он ткнул пальцем, - этот бывший люк. Сейчас он заварен решеткой и оборудован вентиляцией - денежкам дышать надо. А вам придется проложить гидроизоляцию и залить цементным раствором.
        - Конечно, конечно, зальем гидроизоляцией. И проложим цемент. До свидания. Продолжайте занятия с персоналом. Я повышаю вам оклад.
            - Ну вот, Сергей Александрович, указал я бандитам путь к денежкам. Дал им шпаргалочку. Заодно и заработал. Тыщу евро отвалили.
        - Неслабо. Да оно, пожалуй, того стоит. Куда потратишь?
        - Если гостиницу отстоим...
        - Теперь уж точно наша будет.
        - Тогда на ремонт отдам, пусть детишки радуются. И сам при детском доме останусь.
        - Будешь ребят колдовству учить?
        - Самое лучшее колдовство, Сергей Алексаныч, это доброта и совесть. Этому и надо учить.
          Папа волновался. Но вида не показывал. И опять встретился с директором банка.
        - Как вы обеспечиваете охрану банка в выходной день?
        - Запираем хранилище. В операционных залах остаются три охранника и в комнате охраны - резерв. Тревожная кнопка на пульт УВД.
        - Значит, так. В воскресенье утром вы запрете в хранилище моих людей - группу захвата. Мы с вами будем находиться в комнате охраны. Оттуда связь с хранилищем, конечно, есть?
        - Конечно есть.
        - А камеры слежения?
        - Обязательно.
        - Отлично.
        - Я заранее благодарен вам, товарищ полковник, и вашим людям.
        - До завтра.
          Вечером к нам зашел попрощаться наш знакомый журналист, он уезжал в Москву.
        - Хотите совет? - спросил его папа.
        - Совет полковника милиции, - улыбнулся журналист, - есть указание к действию.
        - Вы нам хорошо помогли с вашей статьей. Мы вам за это отомстим. Задержитесь на денек. И тогда завтра вы получите убойный материал.
        - У нас говорят - забойный.
        - Пусть говорят. И я скажу, что никакого другого журналиста я бы и близко к предстоящей операции не подпустил. Но вам я доверяю - вашему профессиональному и честному перу.
        - Вы интриган, Сергей Александрович. Хотя бы намекните.
        - Ни в коем случае. Все узнаете завтра. Из первых рук. Даже могу вас взять с собой.
        - А нас? - завопил Алешка.
        - А вас запру в шкаф. Вместе с вазой без цветов.
        Глава XIV
        Раздача слонов
          Утром папа погрозил нам сначала пальцем, а потом кулаком, сел в «козлик» майора Шишкина и уехал руководить операцией по захвату преступной группировки имени Герасима и Муму.
        Лешка в гневе метался по комнате. И выкрикивал с возмущением:
        - Дим, кто подсказал папе про Максимыча? Мы с тобой! Кто заманил Герку в колодец? Мы с тобой! Кто спас чертежи крыльев? Кто нашел подковный гвоздь? Кто Мишкину про папу наврал?
        - Сколько лаптей износили! - со смехом подхватил я. - Сколько ведер чаю выпили!
        - Вот! А нас с тобой не взяли!
        - Да! - подлил я масла в огонь. - Журналиста позвал, а нам - фиг!
        - Дим, он этого журналиста всего три дня знает! А нас с тобой двадцать пять лет!
        Тут я немного притормозил:
        - Откуда двадцать пять-то?
        - Ну! Тебя пятнадцать и меня десять.
        - И что?
        - Имеем право!
        - Какое еще право?
        - Не сидеть в шкафу с пустой вазой.
        - А как?
        - Лодку у дяди Сени возьмем. Ты сядешь на весла, и мы как помчимся!
        Мысль мне понравилась.
        - Представляешь, Дим, папа ничего не знает, думает - мы, как дураки, сидим в номере, он руководит там своей операцией и вдруг - мы тут как тут. В центре событий. Представляешь, как он обрадуется!
        Представляю...
        - Или удивится!
        Или что-нибудь еще. Покруче.
        Но тем не менее пропустить такое событие никак нельзя. И мы побежали на речку.
        И опять здорово получилось: дядя Сеня уже сидел в своей лодке и прилаживал на корме подвесной мотор.
        - А я вас звал? - удивился дядя Сеня.
        - А как же! - это Алешка выпалил. - Еще когда! Разве вы забыли?
        Дядя Сеня поскреб макушку. Покрутил головой: ловок малец.
        - Ну, садитесь. Токо я далеко плыву, на плотину.
        - А нам в город надо, - сказал я.
        - По пути. Высажу в нужном месте. Токо чего вам в городе надо?
        Алешка не растерялся.
        - Цирк приехал. Хотим посмотреть.
        - Не слыхал. Однако с вами схожу, тоже охота слонов поглядеть. А плотина никуда не денется.
        Алешка захлопал глазами. Хорошо, что я сообразил:
        - Лех, ты все напутал. Сегодня какое число?
        - Воскресенье.
        - Ну вот, а последнее представление цирк давал вчера, в субботу.
        Дядя Сеня смотрел то на меня, то на Алешку. И, конечно, догадался, что мы его морочим. И что правды он все равно от нас не узнает.
        - Плывите лучше на плотину, - искренне посоветовал Алешка, - а то еще и она куда-нибудь денется.
        - И то. - Дядя Сеня вздохнул, и мы отчалили.
        По речной дороге в город ничего особенного не случилось. Кроме того, что мы насмотрелись на всякую красоту местной речной природы. Ну и еще два раза немного возвращались, подбирать Алешкину бейсболку, которая почему-то все время падала за борт.
        За очередной излучиной дядя Сеня пристал к берегу.
        - Вот этой тропкой прямо к городу выйдете. Там и будет ваш цирк. Со слонами. Обратно-то вас прихватить?
        - Сами доберемся, - сказал Алешка. - На слоне.
        Город начался «барахолкой». Вдоль пешеходной дорожки, по обе ее стороны, разложили свой товар местные пенсионеры. Чего тут только не было! Но все такое старенькое и ненужное, что этих продавцов прямо жалко стало. Особенно одну старушку, которая пыталась продать патефонные пластинки своей молодости. Никто их никогда не купит.
        Алешка вдруг притормозил возле небритого дядьки, он продавал всякие железки: болтики, гаечки, шурупы. Из кучки гвоздей Алешка выбрал самый кривой и ржавый.
        - Археологам подарю, - объяснил он мне. - Вдруг он тоже старинный.
        Денег на гвоздь у нас хватило, и, расспросив небритого дядьку, как нам найти банк, мы помчались в центр города.
        Эх, если бы не покупка гвоздя! Самое интересное мы пропустили из-за этой ржавчины...
        Правда, потом, в Москве, папа прокрутил нам оперативную запись, сделанную камерами наблюдения. Там было все здорово, но совершенно непонятно.
        Сначала они, эти камеры, показывали нам абсолютно пустое подвальное хранилище денег. Вдоль стен стояли стальные стеллажи со всякими ящиками и ячейками. И всякие сейфы тоже стояли. Тишина и пустота.
        А потом в одном углу вдруг начала осыпаться штукатурка, рухнул какой-то агрегат, получилась дырка. И в этой дырке - лицо в черной маске. Это лицо пролезло в подвал вместе с ногами и другими частями тела, а за ним - еще много всяких лиц. У одних лиц были в руках автоматы, у других - газовые аппараты для резки металла, огромные ножницы для вспарывания стальных шкафов и даже брикеты взрывчатки (это папа нам объяснил). Они быстро разбежались по подвалу по команде писклявого голоса невысокого человека по кличке Пасюк. Но тут раздался еще один голос, металлический такой:
        - Всем лежать! Оружие на пол! Руки за голову!
        Откуда ни возьмись, даже из проделанной дырки, возникли камуфляжные фигуры. И все закончилось.
        Вот это мы и проморгали из-за ржавого гвоздя. Хотя, конечно, в подвал нас все равно не пустили бы. Даже Алешку...
        Возле банка стояли легковые милицейские машины и автобус с тонированными стеклами. А из дверей банка выходили люди в камуфляже, в брониках и касках, с автоматами. И выводили задержанных, засаживали в автобус.
        Немного в сторонке стояли знакомые нам люди: наш папа и наш журналист. Они беседовали. Журналист держал перед папиным носом диктофон.
        Мы подобрались поближе и стали у папы за спиной.
        - ...Да все сработали хорошо, - говорил папа. - Профессионально провели операцию местные работники правоохранительных органов под руководством майора милиции Шишкина. Решающую помощь оказал нам местный житель - его имя я пока назвать не могу. - Тут мы по его голосу поняли, что папа улыбнулся: - Очень нам помог московский журналист - имя его вы знаете.
        - Спасибо, товарищ полковник. Вы позволите вечерком зайти к вам, уточнить кое-какие подробности?
        - Хорошо. А сейчас извините, я спешу. У меня там, в Липовске, ребята одни. Как бы чего не натворили.
        - Боюсь, что уже, - сказал журналист.
        - Что уже? - папин голос дрогнул.
        - Уже натворили. - И он бросил взгляд за папину спину.
        Папа обернулся и сверкнул глазами.
        - Как вы здесь оказались?
        - На слоне приехали, - выпалил Алешка. И сразу - в нападение. - А про нас ты ничего не сказал. Никаких добрых слов.
        - С тебя славы археолога хватит. Марш домой!
        - Пешком, что ли? - обиделся Алешка.
        - На своем слоне.
        - А у нас его уже нет. Мы его уже на «барахолке» обменяли. Вот. - И Алешка показал папе ржавый гвоздь.
        - Идите в машину. Ждите меня. А вы, товарищ журналист, сопроводите их. Крепко держа за шиворот.
        Папа еще немного задержался. Сейчас там пойдет самая работа: допросы, протоколы и прочее, и папе нужно было дать руководящие указания.
        Мы, как мышки, сидели в машине. Журналист нас за шиворот не держал, но и глаз с нас не спускал. Но мы не дергались - деваться все равно некуда. И поэтому видели, как из приехавшей машины вышел местный майор милиции Шишкин и повел под руку к автобусу какую-то женщину, чем-то похожую на собачку вроде пуделя. Да к тому же она еще и сердито говорила что-то голоском, похожим на тявканье.
        Шишкин остался в городе, папа сел за руль его «козлика», и мы поехали в Липовск, в свою родную гостиницу «Дом колхозника».
        А по пути случилось чудо. Навстречу нам по дороге шла целая колонна машин вроде фургонов, разрисованных веселыми клоунами и забавными животными.
        - Это не вашего повезли? - вдруг спросил папа.
        Мимо проехал открытый трейлер, в котором спокойно стоял и что-то жевал серый слон в разноцветной шапочке и с бантиком на кончике хвоста.
        - Ты продешевил, Леш, - сказал журналист, - за такого красавца - ржавый гвоздь.
        - Гвоздь старинный, - усмехнулся Алешка, - а слон не очень.
        До вечера еще было много времени. Но мне почему-то казалось, что наше пребывание в славном Липовске близится к концу.
        Не сговариваясь, мы зашли к Максимычу и Машке. Они сидели рядышком. Максимыч за столом, Машка на столе. Она повела в нашу сторону усами, но ничего не сказала. Зато Максимыч сказал:
        - Так и быть, приезжайте еще. И я покажу вам свой секретный ход в Чайник. Сдается мне, что из вас получатся добрые волшебники.
        - Да мы еще и на перьях полетаем, - спокойно и уверенно пообещал Алешка. - А Машке я привезу специальный корм для крысообразных. А то что она у вас все на сухарях да на сухарях.
        От Максимыча мы пошли покачаться на висячем мосту. Но он был занят.
        По мосту бежал Кистинтин. Его догоняла с палкой в руках ведьма Михална. Кистинтин бежал быстрее. Но напрасно. На том конце моста его ждала Митревна. И тоже с палкой.
        Потом мы уже узнали, что Кистинтин по приказу Пасюка собирал деньги у наших травниц и козьих молочниц. И вот его настигло возмездие. Очень справедливое.
        Мы не стали смотреть на это зрелище. И как вопит Кистинтин, тоже не стали слушать. Мы смотрели, как на Русалкином камне сидят какие-то фигуры. Одна фигура была похожа на директора музея, а другая - на майора милиции.
        Все это очень хорошо, но немного грустно. Тем более что в городе уже не пахло липовым цветом. Остатки его (те, что не добрали «конкуренши») сбило недавним дождем.
        Вечером в номере «люкс» собралась вся наша «оперативная группа». В полном составе. Правда, некоторое время не хватало Алешки. Где-то задержался. Я-то знал - где. Он выскочил к подъезду, от которого отъезжали наши археологи. И схватил за руку начальника. И обрадовал его, протянув ржавый гвоздь с «барахолки».
        - Не пойдет, - сурово не принял дар Игорь Степаныч.
        - Это старинная вещь. Какого-то века.
        - Это старая вещь. Ей два года.
        - Ладно, - сказал Алешка. - Я подожду, когда он постареет.
        Ждать он не стал. Когда отъехал археологический микроавтобус, Алешка без всякого сожаления запустил свой гвоздь в пожарную бочку. И очень хорошо сделал. Потому что вспомнил, что на дне этой бочки среди разных окурков лежит забытый мною учебник физики.
        - Я всякую рефракцию люблю, - вздохнул Алешка и полез в бочку.
        И мы здорово повеселились. Особенно когда Максимыч стал показывать свои чудеса. Самый интересный фокус - он внимательно посмотрел на майора Шишкина и строго сказал:
        - Непорядок, товарищ подполковник.
        - Майор, - поправил его Шишкин.
        - Максимыч прав, - сказал папа. - Тебе подполковника дали. Досрочно очередное звание присвоили.
        И тут прямо у нас на глазах на погонах Шишкина оказалось не по одной, а по две звездочки.
        Шишкин покосился на одно плечо, на другое и покраснел от удовольствия.
        - Ну вот, - сказал Алешка, - теперь и жениться можно.
        От папиного подзатыльника его спас мамин телефонный звонок.
        Мама говорила строго, будто отбивала телеграмму. Папа вслух повторял ее слова:
        - Безумно скучаю. Точка. Срочно выезжайте. Точка. Праздничный обед. Точка. Целую. Точка.
        - А кто такая точка? - почему-то спросил Алешка.
        - Точка - это точка, - ответил папа.
        И он, безусловно, прав. Пора ставить точку в этом деле. Точку в моем рассказе. А вообще, каждое наше приключение завершается многоточием. Потому что вслед за ним начинается приключение новое.
        Мы вернулись в Москву, на праздничный обед. И река нашей жизни, как писали в старых романах, вошла в свое прежнее русло.
        Через некоторое время позвонил подполковник Шишкин и пригласил всю нашу семью в Липовск, на свою свадьбу с Олей. Не знаю, поедем мы или нет, но нам стало за них радостно и приятно.
        Еще через некоторое время я случайно обнаружил, что Алешка все-таки собрался на свадьбу и стал постепенно накапливать в своем столе разные петарды.
        - К свадебному салюту готовишься? - спросил я.
        - К Чайнику. Наберу побольше петард и взорву решетку. Очень, Дим, хочется в Чайнике посидеть. Чтобы стать волшебником. Как Максимыч.
        - Тебе это надо?
        - А кто ж будет добрые дела делать?
        Я не стал с ним спорить, а только посоветовал не держать петарды в одном месте в целях безопасности. А то, если они разом рванут, как бы нам не пришлось переселяться в «Дом колхозника» или в гостиницу «ца Пари».
        Алешка послушался, и вскоре мы стали обнаруживать его запасы в самых неожиданных местах. Мама даже нашла две петарды в своей старой скороварке.
        Но это еще не все. Частенько я заставал Алешку в раздумье над копией чертежа лебединых крыльев. И что-то он зачастил в зоопарк. Не перья ли он там собирает? Не дергает ли их из хвостов пернатых, лебедей?
        Впрочем, я не удивлюсь, если он все-таки и в пещеру залезет, и крылья сделает. И полетает над нашим парком, распугивая местных ворон и голубей. Но это будет уже другой рассказ...