Нападение голодного пылесоса Валерий Борисович Гусев
        Дети Шерлока Холмса #25
        Давно подмечено, что Димкин младший брат Алешка без приключений, как без пряников. Все зимние каникулы ходил он на свой любимый промысел - призы на новогодних представлениях выигрывать - да и нарвался однажды на… преступника, которого разыскивает Интерпол! Что артист, изображающий Серого Волка, - вор, Алешка узнал только потом, а пока он просто нарисовал его портрет и показал своему папе-сыщику: похвали, папаша… Ух, какой шорох поднялся! Волк-то, оказывается, в розыске! Тогда Алешка решил опередить милицию - сам отправился на поиски и уверенно взял след этого криминального Волка. Следы вели в театр…
        Валерий Гусев
        Нападение голодного пылесоса
        Глава I
        Под маской волка
        Наконец-то настали долгожданные зимние каникулы. Новый год. Самый любимый праздник и у детей, и у взрослых. Не знали только мы с Алешкой, что этот Новый год начнется новыми приключениями…
        …В комнате по-зимнему сумрачно. Наверное потому, что за окном медленно падает густой снег тяжелыми крупными хлопьями.
        В углу, возле окна, дремлет мохнатая елка, мерцая знакомыми и любимыми с детства игрушками. Когда вечером мама приоткрывает форточку, эти игрушки словно оживают. Они начинают медленно вращаться или раскачиваться на своих ниточках и даже, кажется, тихонько позвякивают. Будто наша елка стоит себе в родном лесу, и под легким зимним ветерком на ней звенят прозрачные сосульки. Так и кажется, что прямо вот сейчас из-под нижних разлапистых ветвей высунет любопытную мордочку какой-нибудь сказочный заяц. Или подмигнет глупый добродушный волк… На то и Новый год.
        …Алешка сопит над своим альбомом, что-то старательно рисует. У Алешки много талантов: он фантазер, артист, хитрюга, вредина. Но лучше всего он, конечно, рисует. И кстати, как художник, он объединил в себе все эти качества. Его рисунки полны фантазии и полны артистизма. На его портреты иногда обижаются. Он умеет подмечать в людях смешное, нелепое, неискреннее. И в то же время может увидеть в человеке что-то очень хорошее, доброе, о чем никто не догадывается. Даже сам оригинал.
        Алешка с недовольством отрывается от альбома, ворчит:
        - Опять на елку идти. Даже надоело.
        Его в этот Новый год одарили несколькими билетами на новогодние представления. Алешка ходит туда как на работу. Вернее, как в школу. С такой же охотой. Но не пропадать же добру.
        - Иди, иди, - сказал я. - Может, опять что-нибудь выиграешь.
        Алешка, собственно, только из-за этого ходит на такие праздники. Он очень любит участвовать во всяких конкурсах. Ну, конечно, не в тех, где бегают в мешках или срезают с завязанными глазами с веревочки всякую ерунду вроде призов. Алешка участвует в интеллектуальных конкурсах. И, как правило, выигрывает. За счет фантазии и артистизма. На эту елку, в клуб каскадеров, он пошел в надежде выиграть какую-нибудь книгу о лошадях. Это его очередное увлечение. Дело в том, что возле нашей школы появилась конюшня. И там живут лошади, на которых всякие любители осваивают верховую езду.
        А точнее - все не так. Возле нашей школы были выселенные гаражи. Наши районные власти решили, что близость гаражей к школьному зданию отрицательно сказывается на нашей успеваемости и дисциплине. И отдали эти гаражи конно-спортивной школе под руководством тренерши Галины Дмитриевны. Там появилось несколько лошадей, а ухаживать за ними стали наши пацаны. Районные власти правильно рассудили - это уж точно благотворно скажется на нашей успеваемости и дисциплине.
        Тренерша Галина раньше занималась конным спортом. Она не только учила нас ездить на лошадях, но и проводила с нами воспитательную работу. Она много рассказывала нам о блестящем прошлом советского конного спорта и отечественного коневодства, которое выращивало великолепных лошадей, завоевавших весь мир. Она рассказывала о гнедых владимирских тяжеловозах-рекордсменах, о вороных орловских рысаках для русских троек, о терских лошадях, которые не только выдающиеся спортсмены, но и талантливые цирковые артисты. О золотисто-рыжих резвых буденновских конях, которых создавали специально под «командирское седло» и для запряжки в пулеметные тачанки. О донских, кабардинских, арабских лошадях…
        И никто ее так не слушал, как Алешка: затаив дыхание и широко распахнув глаза. И ездил Алешка лучше всех наших учеников. Наверное, потому что обращался с лошадью как с лучшим другом и понимал ее как близкого человека.
        Тренерша Галина занималась в основном с ребятами, но и обучала желающих взрослых. Только за плату. Чтобы было чем кормить лошадей.
        - Кони тоже хочут кушать, - шутливо говорила она.
        Алешка пропадает на конюшне все свободное от школы время. Ухаживает за лошадьми: кормит, поит, чистит. И, когда он приходит домой, от него пахнет овсом и кожей.
        - Мам, - говорит он в восторге, - у них такие глаза! Черные, с длиннющими ресницами! Совсем как у тебя!
        И, конечно, книга о лошадях ему очень была нужна. Чтобы глубже понять психологию этих животных.
        - Я пошел, - сказал Алешка и хлопнул дверью.
        Новогоднее представление в клубе проходило как обычно. На сей раз разыгрывались сложные взаимоотношения глупого Волка и хитрого Зайца по известному сериалу «Ну, погоди!».
        Волк безуспешно гонялся за Зайцем. Заяц, убегая, строил на пути Волка всякие козни. Волка было жалко. Заяц вызывал далеко не теплые чувства.
        Алешка быстренько победил в каком-то конкурсе, получил в подарок книгу о крокодилах и уединился с ней в библиотечной комнате. Уходить он не спешил - ждал, когда откроются сказочные избушки, в которых станут выдавать по билету подарки. Все эти подарки Алешка добросовестно сдавал маме.
        - Это на всю семью, - важно и озабоченно говорил он, добытчик.
        А мама со значением смотрела на нас и гордилась Алешкиным воспитанием.
        Только Алешка уселся в кресло с книгой, только раскрыл ее и начал нетерпеливо перелистывать, как в комнату вошел усталый Волк. Он, наверное, решил немного передохнуть от назойливого Зайца.
        Волк сел возле столика, на котором стояла пепельница, вздохнул и снял с себя лохматую волчью голову. Положил ее на столик и достал сигареты.
        Алешка взглянул на измученное и грустное лицо артиста и спросил с сочувствием:
        - Трудно быть волком?
        - Не знаю, не пробовал, - как-то загадочно ответил артист и затянулся сигаретой.
        Алешка не стал к нему приставать, а только время от времени на него поглядывал. Волк докурил сигарету, загасил окурок в пепельнице, вздохнул и снова нахлобучил на голову волчью морду.
        Алешка проводил его взглядом и покачал головой.
        Сдав маме подарок с мандаринами и конфетами, Алешка уселся за стол, раскрыл свой альбом. Это вошло уже у него в привычку. Дело в том, что новый учитель рисования обнаружил в Алешке большое дарование. И уделял ему, как своему любимому ученику, большое внимание. Как-то он сказал Алешке:
        - Вот у меня есть друг…
        Алешка не очень вежливо поспешил:
        - Подумаешь, у меня тоже. Штук десять.
        - Но у меня особый друг. Он писатель.
        У Алешки друга писателя не нашлось. Пришлось слушать дальше.
        - Он каждый день встречается с разными людьми, вступает в разные разговоры, много видит всего разного…
        Алешка промолчал. Не стал говорить, что хоть он и не писатель, но тоже много видит разного и вступает в разные разговоры.
        - И вот в конце дня он все свои впечатления отражает в записной книжке. Короткими зарисовками. А потом эти зарисовки ложатся на страницы его будущей книги.
        «Как, оказывается, просто книги писать, - подумал про себя Алешка. - Записывай подряд всякую ерунду - вот тебе и книга». - Но благоразумно промолчал.
        - И вот ты, Алексей, - продолжил учитель, - если хочешь стать художником, возьми себе за правило самые яркие впечатления дня фиксировать зарисовками. Когда они у тебя накопятся, то сможешь составить из них эпохальное полотно.
        Что такое «эпохальное полотно», Алешка, конечно, не знал, а спросить постеснялся. Но вечерние зарисовки стали его правилом.
        Когда папа пришел с работы - у него не было зимних каникул, - он сначала спросил у Алешки, за что тот получил в подарок такую интересную книгу. Папу, как полковника милиции, интересовали всякие злобные и зубастые хищники.
        - А! - Алешка отмахнулся небрежно. - Вопрос был простой: «Назовите имя первого космонавта, который ступил на Луну».
        - И кто это был? - с интересом спросил папа.
        - Барон Мюнхгаузен, не знаешь, что ли?
        Мама рассмеялась, а папа сказал:
        - Конечно, ты получил приз не за правильный, а за самый остроумный ответ.
        - Важен результат, - сразу вступилась мама. - Он еще и целый пакет мандаринов принес.
        - Это не его заслуга, - сказал папа. - А насчет барона… Тут еще надо подумать. Есть сведения, что до него там уже побывал легендарный француз Сирано де Бержерак. И, кстати, до сих пор некоторые специалисты высказывают сомнения в том, что американцы действительно высаживались на Луне.
        - Вот! - сказала мама, коротко и ясно. Будто она тоже всегда сомневалась в этом факте.
        А папа стал с интересом просматривать Алешкины зарисовки, где тот весело отобразил все этапы беготни Волка за Зайцем в юмористическом исполнении.
        Папа искренне посмеялся и вдруг стал очень серьезным. Он держал в руках рисунок, где был изображен грустный и усталый Волк, с сигаретой в руке и с головой задумчивого артиста.
        - Это кто? - громко спросил папа.
        - Это Волк, - объяснил Алешка. - Мы с ним курили в читальном зале. То есть он курил. А я смотрел.
        Папа, не выпуская из рук рисунка, быстро прошел в кабинет и набрал какой-то номер.
        - Андреев? Прими информацию: объявленный в розыск А. Тимофеев, по оперативным данным, скрывается в клубе каскадеров под маской Волка. Какие шутки? Он там Волка играет, на сцене, среди детей. Опергруппу на завтра, будем брать. Только осторожно.
        Вот так вот. На Алешкином рисунке папа увидел фоторобот опасного преступника, которого милиция безуспешно разыскивала уже целый месяц.
        На следующий день за Алешкой заехала черная машина и увезла его на елку в клуб каскадеров.
        Там было, как вчера. Шло представление, разыгрывались призы, выдавались подарки в избушках Бабы-Яги. Счастливые детишки хором кричали: «Елочка, зажгись!» Волк бегал за Зайцем. Заяц убегал от Волка и делал ему на пути всякие гадости. И никто, конечно, не заметил, что в зале появились отнюдь не сказочные персонажи. И эти персонажи совершенно незаметно блокировали Волка и доставили его в кабинет директора клуба.
        Там ему сказали «Попался!» и торжественно сорвали с него маску.
        Алешка вытаращил глаза и сказал:
        - Не попался. Это не он. Тот был грустный, а этот придурок какой-то.
        «Придурок», который оказался заслуженным артистом, обиделся и устроил скандал.
        Директор клуба не смог толком объяснить, куда исчез вчерашний Волк. Вызвали Зайца. Это была довольно юная девушка. Но она тоже ничего не смогла объяснить. Или не захотела.
        Командир группы захвата спросил Алешку:
        - Ты не ошибся?
        Алешка обиделся.
        - Вот еще! У него на лице, в районе правой щеки, родинка с волосами.
        Оперативники переглянулись: объявленный в розыск А. Тимофеев имеет волосатую родинку на правой щеке.
        - Куда же он делся?
        Алешка тоже задумался…
        Но ненадолго. Он воспользовался случаем и на халяву поучаствовал еще в одном конкурсе. Вопрос был простой: «На какой лошади Д’Артаньян впервые въехал в Париж?» Тут все эрудиты во все голоса закричали про беарнского мерина, про его необыкновенную масть и прочее. Только Алешка коротко и веско заявил:
        - Он вошел в Париж пешком.
        И был, конечно, прав. Потому что Д’Артаньян продал свою необыкновенную лошадь в пригороде Парижа.
        И Алешка получил еще один приз - вторую книгу про крокодилов. Странные все-таки новогодние подарки у каскадеров.
        Глава II
        Муки творчества
        Зимние каникулы - прекрасная пора. Только не в этот раз. В этот раз они для меня сильно омрачились. Наш лохматый Бонифаций - преподаватель литературы, фанат словесности - вдруг обнаружил у меня какие-то редкие способности к сочинительству. Я с ним не очень-то согласился. Потому что сочинять в нашем возрасте мы все здорово умеем - жизнь заставляет. Но Бонифаций стал горячо меня уверять, что я смог бы, настойчиво развивая свои способности, стать «заметным пятном в палитре нашей великой и многообразной литературы». Какой-то сомнительный комплимент. Мне вовсе не улыбалось стать пятном. Даже в многообразной палитре. Тем не менее за три последних сочинения Бонифаций недрогнувшей рукой поставил мне в сумме девять баллов. Так что пятном на успеваемости нашего класса я все-таки стал. В общем ряду других пятен нашей многоцветной палитры.
        - Я жду от тебя, Дима, - сказал Бонифаций важно, когда мы убирались в зале после школьного новогоднего праздника. - Я жду, Дима, что за время каникул ты сможешь создать какой-нибудь приличный литературный шедевр. Не гонись за объемом. Пусть это не будет широкое полотно, пусть это будет небольшая…
        - Салфетка? - буркнул я.
        - Почему салфетка? - удивился Бонифаций. - Что это за жанр? Я имел в виду заметку. В которой, как в капле воды, отразится твое внутреннее восприятие внешнего мира. Сделаешь? Создашь?
        Все взрослые, вообще все, кто хоть немного старше нас, почему-то считают себя очень умными. Я, конечно, сразу догадался, что предложение Бонифация - это в замаскированной форме задание по литературе на каникулы. Тактично, конечно, но безжалостно.
        Я вздыхал, слушал, попутно составляя разбежавшиеся по залу стулья в стройные ряды. Бонифаций помогал мне и продолжал вдохновенно вещать:
        - Даже, Дима, если во время каникул ты ничего интересного во внешнем мире, ничего достойного твоего пера не обнаружишь, напиши хотя бы заметки в форме дневника. Это, кстати, прекрасный жанр. Тысячи великих умов обогатили им золотой фонд мировой литературы.
        Я так понял, что в этом золотом ряду должен стать тысяча первым. Мне это тоже не улыбалось. Но деваться было некуда. Я дал свое молчаливое согласие. И почти сразу же взялся со создание шедевра под оригинальным названием: «Зимний дневник ученика девятого класса».
        Первое января я пропустил. Потому что мы элементарно этот день проспали, до самого вечера. Накануне мы проводили за семейным столом и телевизором Старый год, встретили Новый, потом, уже под утро, пошли на школьный стадион со всякой пиротехникой и развлекались до рассвета.
        На стадионе была почти вся наша школа. Все ученики высыпали на снежное футбольное поле с петардами, родителями и собаками.
        В общем, повеселились вовсю и, когда вернулись домой, то даже телевизор не включали, повалились спать. А вечером немного отдохнули, доели то, что оставалось от семейного праздничного стола, и снова разбрелись по своим спальным местам.
        На следующее утро я сел за письменный стол, раскрыл тетрадь, аккуратно вывел «2-е января», подчеркнул и задумался - а что писать-то? «Встал, умылся, позавтракал, сел за письменный стол и раскрыл тетрадь…»
        - Что с тобой? - встревоженно спросила мама, войдя в комнату. - У вас же каникулы?
        - Его Бонифаций загрузил, - пояснил Алешка. - Он шедевр должен написать. В виде полотна. Вроде салфетки.
        Мама удивленно поморгала - она ничего не поняла. Вернее, поняла эти салфетки в виде полотна по-своему:
        - Вы не простудились вчера? - и потрогала наши лбы. - Жара нет.
        Я нехотя объяснил, в чем дело. Мама очень обрадовалась:
        - Вот здорово! Напиши, как ты пылесос в ремонт отнесешь, как вы с Алешкой посуду будете мыть по очереди. Все равно вам делать нечего.
        - Ну что об этом писать? - начал я отнекиваться. - Это не интересно.
        Мамины брови поднялись и опустились. И она сказала сурово:
        - Это очень интересно.
        Алешка раньше меня сориентировался, захлопнул книгу, вскочил:
        - Я на конюшню.
        - Корм скакунам задавать? - ехидно спросила мама. - Ты бы для нас за кормом сходил, в магазин.
        - Сходи, - поддержал я маму. - А я об этом в дневнике напишу. Тебе приятно будет.
        - И когда-нибудь, - добавила мама, - все человечество об этом узнает.
        - Ладно, схожу, - неожиданно согласился Алешка. - Давайте деньги.
        Я даже удивился. Может, в самом деле ему мировой известности захотелось? Это вряд ли!
        Быстренько Алешка слетал в магазин, занес продукты на кухню - и на выход. Мама едва успела крикнуть ему вслед:
        - Алексей, а где сдача?
        - Потом! - и только хлопнула входная дверь.
        А я еще довольно долго добросовестно посидел над раскрытой тетрадкой, помучался и записал, как потом оказалось, скучную, но ключевую фразу: «Алешка сходил в магазин, а сдачу маме не отдал».
        В общем, мне все это надоело, я захлопнул тетрадь и сунул ее в стол. И тоже решил сходить на конюшню, посмотреть, как Алешка катается. Ну, и помочь ему стойло вычистить. И корм лошадкам задать.
        - Не долго, Дим, - предупредила меня мама. - У меня на вас большие планы.
        Зря она предупредила. Будто подсказала: скоро не возвращаться, пока мама свои планы не переменит. Я давно заметил - если какое-нибудь неприятное дело долго откладывать, то оно или как-то само собой сделается, или нужда в нем отпадет. Ну вот с тем же пылесосом. Если его долго не отдавать в ремонт, мама в конце концов не выдержит и крикнет:
        - Отец! Марш в магазин! И без пылесоса не возвращайся.
        Погода на улице была хорошая, зимняя. С одного края неба светило низкое морозное солнце, а с другого из легкой тучки сыпал легкий снежок из маленьких колючих снежинок. И так чисто вокруг. Как бывает только зимой, когда падает свежий снег. Под ним весь мусор прячется, и кажется, будто его вообще нет. У нас с Алешкой тоже такая практика наметилась, когда пылесос испортился. Разметешь веником всю пыль по углам и под тахту - и так чисто в комнате станет, без всякого пылесоса.
        Завернув за школу, я пошел в конюшню. Площадка перед ней была огорожена невысоким заборчиком из тонких березовых стволов. На ней тренировались начинающие новички под строгим надзором тренерши Галины. И еще издалека я почувствовал приятный запах. Пахло лошадьми, навозом и влажной кожей. Ну и немного снегом. Не верьте, если кто скажет, что снег не пахнет. Пахнет! И еще как - свежестью и холодом.
        Ворота в конюшню были распахнуты, и перед ней по кругу легкой рысью бежали лошади. А на их спинах мелко тряслись неумелые всадники - начинающая группа.
        В центре круга стояла тренерша Галина в красивых сапогах, в ковбойской шляпе. Она похлопывала себя хлыстом по красивому сапогу и внимательно наблюдала за всадниками. И давала им указания.
        - Артюхин! - звонко неслось в морозном воздухе. - Спинку ровно! Вы не на заборе сидите. Синицына, локти прижми, что ты растопырилась как ворона! Сережкин, ногами работай, не ленись. Ты же - Полковник, а не сержант.
        Ваня Сережкин, Алешкин одноклассник и верный друг и соперник с детсадовской поры. И конечно, никакой он не сержант, а полковник. Настоящий. Крепенький такой, румяный. Представительный на вид, рассудительный, неторопливый. Основательный, в общем. И очень вежливый. По-моему, он даже к кошкам и собакам обращается на «вы».
        И все у него - по плану. Освоил компьютер и сказал: «Теперь мне надо научиться верховой езде». Ну да, какой же полковник без коня.
        Я залюбовался им. Сидел он в седле еще не очень ладно - извините, мешок мешком, но очень основательно и уверенно. Не красиво, но надежно. Взоры красавиц третьего класса не привлечет, но и на глазах у них с коня не свалится.
        Только что-то Алешки не видно. На уборочных работах, наверное, занят.
        Тут меня увидела Галина, махнула мне хлыстом и крикнула:
        - Дима, а где братишка? Я хотела его сегодня на Алмаза посадить.
        Вот это номер! Он же сюда пошел.
        Я перемахнул, как донской скакун, через ограду и подбежал к Галине.
        - А разве Алешка не приходил, теть Галь?
        - Вроде не был. Надо Сережкина спросить. Полковник! Ко мне! Рысью марш!
        Ваня выехал из строя и подскакал к нам. Лихо соскочил с коня. Это ему, наверное, так казалось, а по-моему, он просто свалился ему под ноги. И конь удивленно склонил голову: что это такое маленькое и круглое оказалось подо мной?
        - Алеша? - переспросил Ваня. Он запыхался и разрумянился больше обычного. От удовольствия, наверное, и от быстрой езды. - Вы хотите, Дима, уточнить - был ли он сегодня на занятиях по верховой езде? Я его не видел. И безмерно удивлен этим. Ведь Галина Александровна обещала посадить его на Алмаза. Ваш Алеша заслужил эту честь…
        - Подожди, - перебил я его. - А он не звонил тебе, вы не договаривались здесь встретиться?
        - Мы созванивались вчера. А сегодня на связь не выходили.
        - Куда же он делся? - удивилась Галина. - Он ведь такой дисциплинированный.
        Это вы нашей маме скажите, подумал я. Она очень обрадуется. И еще больше удивится.
        Куда же он делся? И тут я вспомнил, что Алешка не отдал маме сдачу от покупок. Зажал денежки. А на что? Скорее всего, на поездки в городском транспорте. Других расходов у него не могло быть.
        - Если Алешка появится, - попросил я Ваню, - скажи ему, чтобы он сразу же шел домой.
        - Не сомневайтесь, Дима, я ему передам. - Все это время он стоял, держа в руке повод. - Помогите мне, пожалуйста, забраться в седло.
        Мы с тетей Галей подсадили Ваню на лошадь, и бравый Полковник снова затрюхал по кругу, подскакивая в седле так, будто оно было утыкано иголками.
        - Я вечером позвоню, - сказала Галина, тоже обеспокоенная. - Куда он делся?
        Вернувшись домой, я, конечно, ничего не сказал маме. Не хотелось ее беспокоить раньше времени.
        - Как там Алешка? - спросила она, отрываясь от швейной машинки, - мама шила Алешке настоящий камзол к конно-спортивному празднику. - Скачет?
        - Скачет, - небрежно отозвался я, а сам подумал: вот только где?
        Сел за свой стол, раскрыл тетрадь. Машинально записал: «Алешка куда-то умотал», - и долго опять сидел в раздумье над раскрытой тетрадью. Вообще-то мог бы меня предупредить. Хотя бы записку оставил. Стоп! А может, и оставил. Я пересел за его стол, стал искать записку. Конечно, никакой записки не было. Без всякой уже надежды я раскрыл его папку с рисунками.
        На первом листе была изображена восьминогая лошадь. Таракан такой страшенный. Лошадь вообще-то сама по себе была красивой, но восемь ног ее немного портили. На втором листе вороной конь зачем-то упорно лез на скалу, цепляясь за нее копытами.
        Я стал дальше просматривать рисунки. Они мне понравились. Особенно мой портрет. Я на нем был такой умный, такой задумчивый. Потом мне попался еще один портрет. Какого-то явного дурака. Он с таким наивным видом распахнул глаза, будто в первый раз в жизни увидел большого слона. Или маленького муравья.
        А дальше опять пошли одни лошади. Правда, на четырех ногах. Или лошадиные морды с большими глазами с длинными ресницами. Я даже засмотрелся. А потом вдруг почувствовал: чего-то в Алешкиной папке не хватает. Я еще раз перелистал ее всю. И вспомнил: в ней не было рисунка грустного Волка без маски.
        Какая-то смутная догадка чуть шевельнулась у меня в голове. И снова замерла, так и не родившись.
        Точнее, не успев родиться. Потому что зазвонил телефон. Это была тетя Галина.
        - Дима, - сказала она, - не беспокойся, Алешка здесь. Он на Алмазе катается.
        Катается! На Алмазе! Ну, будут ему алмазы! Небо в алмазах, как Бонифаций говорит, когда сердится.
        Алешка заявился домой с ясными глазками и чистой совестью.
        - Ты где шлялся? - спросил я свистящим от злости шепотом. Чтобы мама не услышала.
        - Шляются, Дим, собаки бездомные, - парировал Алешка. - А я делом занимался. Не то что некоторые. Которые дневники пишут. Как красны девицы. Я в театр поступил. Артистом. Буду Великана играть. Прямо на сцене.
        Мне захотелось зажать уши. Или дать ему подзатыльник. Пониже спины. Врал бы поскладнее - умеет ведь. А то нагромоздил… Театр на сцене. Во главе с Великаном.
        Ух как я разозлился. Потому что очень волновался за него. А он явился и всякие глупости врет!
        Но оказалось, что Алешка ни слова не соврал. Когда он мне все рассказал, я тут же сел за свою тетрадь и подробно этот рассказ записал. Чтобы ни слова не забыть. Потому что было ясно - этим приключением дело не кончится. Оно только начинается.
        Глава III
        «Великан и Роза»
        Алешка, оказывается, не оставил без внимания историю с Волком - А. Тимофеевым. У моего братишки много достоинств, но и недостатков не меньше. И самая лучшая черта в его сложном характере - упорство. Если Алешка взялся за какое-нибудь дело, он обязательно доведет его до конца. Он и сам не остановится, и всех на ноги поднимет.
        Поэтому, долго не думая, Алешка решил лично разыскать этого грустного Волка, тем более что он его обнаружил, но не он его упустил. И начал розыски гениально просто.
        - Дим, - спросил он меня для проверки, - как ты думаешь, кто может лучше знать, где находится Волк?
        - Охотник! - радостно ляпнул я.
        Алешка усмехнулся. И назидательно произнес:
        - Никто лучше Зайца не знает, где находится Волк.
        Словом, он забрал свой рисунок для опознания и отправился в клуб каскадеров. Там шло очередное новогоднее представление, точно такое же. Алешка жалобно наврал при входе, что он потерял вчера в зале ключи от квартиры и теперь всей нашей семье негде приклонить голову и принять пищу.
        Добрая бабушка-вахтерша без слов (но со слезами) пропустила его и сказала вслед:
        - Милок, если не найдешь ключи, приходи ко мне ночевать. Я тебя и покормлю. - Алешку почему-то все стремятся покормить.
        - Найду! - сказал Алешка. - Я помню, где их выронил. Они за батарею упали. Я вчера там свои перчатки сушил.
        Ключи от квартиры Алешка, конечно, искать не стал, а разыскал Зайца. И познакомился с ним. Зайца звали Юлей, она была студенткой театрального института. Алешка напел ей, что тоже уже всю жизнь мечтает о театре, а для этого разыскивает своего отца. И показал рисунок Волка без маски.
        Юля сделала большие глаза:
        - Это твой папа?
        - А как же! Он у нас потерялся ненадолго. А мы в это время переехали на другую квартиру. И он не знает, где нас искать.
        Алешка врал весело, легко и беззаботно - как птичка поет.
        А Юля оказалась очень доверчивой девушкой. И отзывчивой. Она ненадолго задумалась, а потом сказала:
        - Я тоже не знаю, где твой папа. Мы с ним познакомились здесь, на елке. Но он мне говорил, что когда-то, будучи без работы, играл на сцене детского театра. «Золотой ключик» называется. У метро «Юго-Западная».
        - Знаю, - сказал Алешка. - Как раз рядом с нашим домом. А почему вы милиционерам этого не сказали?
        Юля немного смутилась, а потом призналась:
        - Я не верю, что он в чем-то виноват. Он очень хороший человек.
        Алешка покачал головой, соглашаясь. Мол, бывает. Бывает, что и хороших людей разыскивает милиция.
        - Найдешь его, - сказала на прощанье Юля, - передай от меня привет своему папе.
        - Ладно, - сказал Алешка. - Но он сейчас в командировке.
        Проговорился!
        - Как это? - удивилась Юля. - Что-то я не пойму! Ой, извини, второе отделение начинается, бегу на сцену. - И она нахлобучила заячью голову и натянула на руки белые перчатки-лапки.
        Алешка усмехнулся - повезло! - и отправился дальше.
        А в фойе его остановила старушка-вахтерша:
        - Нашел ключи, милок?
        - Нашел, спасибо за внимание. Теперь можно ездить.
        Старушка, как и Юля, с удивлением посмотрела ему вслед. Почему можно ездить с ключами от квартиры? Загадка.
        Это был второй Алешкин прокол. Он это сообразил уже на улице и взял за правило: если врешь, то хорошо помни, как именно врешь. Чтобы ключи от квартиры с ключами от машины не путать. И своего папу с чужим - тоже.
        Над входом в театр висела эмблема: занавес, на нем косая молния и длинноносый человечек с громадным ключом в руке.
        Алешка потоптался у входа. На билет у него денег не было, да и представление начиналось не скоро. К тому же за дверью маячил здоровенный детина с черной бородой - Карабас-Барабас, а не дружелюбная старушка Тортила.
        Алешка осмотрелся. Не иначе искал глупого петуха, чтобы под прикрытием его хвоста проникнуть в харчевню… то есть в театр.
        Петух нашелся. В виде объявления на стене: «Театр „Золотой ключик“ продолжает набор актеров в труппу для постановки пьесы „Великан и Роза“. Обращаться к режиссеру Кабакову».
        Алешка, долго не раздумывая, толкнул тяжелую дверь.
        - Тебе чего? - прогремел над его головой сочный бас.
        - Кабакова, - спокойно ответил Алешка. - По вопросу трудоустройства.
        - Обедает! - прогремело над ним.
        - Подожду, - так же коротко ответил Алешка.
        И стал деловито расхаживать по пустому фойе, разглядывая на стенах фотографии спектаклей «Золотого ключика».
        Спектакли были какие-то странные, непривычные. Разглядывать фотографии было интересно. Как загадочные картинки в детском журнале. Приятно было их отгадывать. Например, сказка «Репка» Алешку особенно удивила.
        Это была не традиционная репка, которая застряла на огороде, а корабль под названием «Репка», который сел на мель, и его безрезультатно стаскивали с мели всем экипажем. До тех пор, пока не появился юнга-девочка по имени Мышка. Она сдернула хвостиком «Репку» с мели и снова шмыгнула в норку - в трюм.
        Алешка пожал плечами и перешел к следующему стенду, но тут, в дальнем углу фойе, отворилась дверь с табличкой «Буфет» и из нее вылетел невысокий толстенький человек. За воротом у него торчала заткнутая белая салфетка, на круглощеком румяном лице сияла улыбка, а в руке был бутерброд, который человек дожевывал на ходу. Это и был режиссер Кабаков.
        - К вам, Антон Иванович! - прогремел на все фойе Карабас.
        Антон Иванович глянул на Алешку и, не останавливаясь, горделиво пожаловался ему, показывая обглоданный бутерброд:
        - Видишь, на ходу обедать приходится. Весь в искусстве. Тебе чего?
        - На сцену хочу, - тоже гордо сказал Алешка.
        - Есть данные?
        - Конечно.
        - Где выступал?
        - В разных местах, - попробовал уклониться Алешка, вприпрыжку поспешая рядом с режиссером, который был весь в искусстве. Даже остановиться не мог. - В детском саду, в школе. У нас в школе есть свой театр. Бонифаций руководит.
        - Лев?
        - Учитель. Игорь Зиновьевич.
        - Знаю! Талантлив. Мыслит нестандартно. Мог бы стать большим режиссером, а стал маленьким учителем.
        - Хороший маленький учитель, - обиделся Алешка, - это тоже неплохо.
        - Ну-ну, - снисходительно извинился большой режиссер. - Я не в этом смысле, не обижайся. - Они делали уже второй круг по фойе, как два коня в одной упряжке - большой и маленький. - А что означает Бонифаций, знаешь?
        - Кликуха такая, - кивнул Алешка.
        - Сам ты кликуха. Бонифаций с латыни переводится как «Делающий добро».
        - Похоже на него, - подумав, согласился Алешка. - Но не всегда.
        - С вами нельзя иначе. Яблоко будешь? Одно тебе, другое мне.
        Хрустя яблоками, они помчались дальше.
        - В каком амплуа выступал?
        Алешка не знал, что такое амплуа, и поэтому ответил осторожно:
        - В разном.
        Режиссер понял его затруднение и подсказал:
        - В каких ролях? Кого играл?
        - В детском саду, - стал вспоминать Алешка, - Снеговика играл, но это без слов, только таял, а еще Козленка номер три.
        - Это как - номер три? - немного притормозил режиссер.
        - Три козленка было. Первый, второй и третий. - И как-то туманно пояснил: - Волк и семеро козлят.
        - Не понял, - отмахнулся режиссер и запустил огрызок в урну. - Роль удалась?
        - Бесспорно.
        - А как ты ее воплотил? Мекал? Травку жевал?
        - Бодался!
        - Гениально! Дальше.
        Тут Алешку осенило. Ему ведь очень было нужно проникнуть в коллектив театра. И он хвастливо заявил:
        - В школе обычно великанов всяких играл.
        - Чего? - режиссер затормозил так, что его подошвы завизжали, как шины на асфальте. Он взглянул на Алешку сверху вниз: - Не соответствуешь. Рост у тебя неубедительный.
        - Еще чего! - возмутился Алешка. - Если по-вашему, то плохой артист должен играть плохих людей, а хороший - хороших? Да? Разве маленький человек не может сыграть большого?
        Режиссер призадумался, потом согласился:
        - Оригинально мыслишь. Но вот большому человеку сыграть маленького сложно. Согласен? Тогда приходи завтра к трем, будем читать пьесу. И тебе роль дадим. Пьеса - закачаешься!
        - «Великан и Роза», я знаю.
        - А кто Великан, знаешь? - Режиссер аж расплылся весь. - Оригинальная трактовка: Великан - это директор фирмы. А Роза…
        - Знаю! Роза его секретарша.
        - Вот и нет! - счастливо расхохотался режиссер. - Роза - его любимая кошечка. Она потерялась, представляешь? Великан в отчаяньи! Он переодевается в…
        - В карлика?
        - Как ты догадался? Молодец! Он переодевается и отправляется на поиски Розы. Здорово? Талантливо, да? Нестандартно. Приходи завтра к трем.
        - Я и брата могу привести. Он тоже артист.
        - Приводи. - И режиссер, размахивая салфеткой как флагом, скрылся за дверью с надписью «Буфет».
        Алешка посидел немного, чтобы перестала кружиться голова, и отправился кататься на Алмазе.
        - Ну, и зачем тебе это надо? - спросил я. - Слава актера нужна?
        - Как зачем? Этот Волк работал в «Ключике». Там его наверняка помнят. И я обязательно про него что-нибудь узнаю. Так просто ведь мне никто ничего не скажет. А я там покручусь в коллективе - кто-нибудь обязательно проговорится.
        - Тебе-то что? - рассердился я. - Катался бы на лошади!
        - Дим! - Алешка широко распахнул глаза. - Неужели ты не понял, что тут скрывается тайна.
        Ну да, раз скрывается тайна, надо ее раскрыть.
        - Без тебя раскроют, - буркнул я.
        - Не раскроют, - серьезно сказал Алешка. - У меня некоторые ниточки в руках. А у них нет. - И он раскрыл папку с рисунками, засунул туда портрет Волка.
        Я воспользовался случаем:
        - Лех, а зачем эта лошадь на скалу лезет? Что она там забыла?
        Алешка оживился:
        - Это, Дим, кабардинка. Специальная такая горная лошадь. Ее вывели для горных троп. Она очень добрая, выносливая и очень цепкая. У нее, Дим, исключительно крепкий копытный рог.
        Да уж, конечно, добрая. Недобрую лошадь лазить по скалам, цепляясь «исключительно крепким копытным рогом», не заставишь.
        - Они, Дим, и в цирке выступают.
        Ну да, под самым куполом. Но вслух я этого не сказал, а только поразился - сколько он уже про лошадей знает!
        И я взял следующий рисунок.
        - Лех, а почему у этой лошади столько ног?
        Алешка очень удивился вопросу. Он показался ему наивным.
        - Очень просто, Дим, - нехотя, как дурачку, объяснил он. - Я изо всех этих ног самые лучшие выберу. Чтобы лошадь в беге как бы летела над землей. Плавно, Дим, и неукротимо.
        Ни фига себе! Какие творческие тонкости. А впоследствии, в ближайшее время, я убедился, что и в раскрытии тайны печального Волка Алешка применил тот же метод. Из лишних ног выбрал самые подходящие.
        - Да, - сказал я, - спасибо тебе за мой портрет.
        - Понравился? - оживился Алешка.
        - Очень, - искренне признался я. - У меня там такое умное лицо.
        Алешка как-то странно взглянул на меня. Недоверчиво как-то.
        Вздохнул:
        - Ну, ладно. Если ты не обиделся, я тебе его дарю. Только на стенку не вешай. И не показывай никому. Даже маме.
        Скромный какой. Настоящий талант и должен быть скромным.
        - А почему маме нельзя показать?
        Алешка пожал плечами:
        - Расстроится, - и протянул мне портрет… задумчивого дурака.
        Не знаю, как мама, а я расстроился. И засунул этот портрет подальше, в нижний ящик письменного стола.
        Глава IV
        Кузнечик на собаке
        Утром я записал в дневнике очередную дату - 3-е января - и фразу: «Ходил в мастерскую, сдал пылесос в ремонт».
        Алешка заглянул через мое плечо:
        - Никуда ты не пойдешь, ни в какую мастерскую. Сейчас пойдем на стадион, на скачки. А потом в театр, на репетицию.
        - А пылесос? Мама ругается.
        - Мы его сами починим. Давай его спрячем в шкаф, будто ты его сдал. А потом починим. Будто ты его из мастерской забрал.
        - А деньги на ремонт? Мама деньги дала. Куда их денем?
        - Мы ей что-нибудь купим. Приятное. Она будет рада. И не станет расспрашивать.
        Все он решает прямо левой ногой. Элементарно.
        - Зачеркивать? - спросил я про эту фразу.
        - Зачем? - удивился Алешка. - Конспирация нам не помешает.
        Ох и хитер мой братец!
        И мы пошли на стадион.
        Это были еще не скачки. Вроде репетиции. Тренер Галина сказала, что скачки будут в последний день каникул. И победителя ждет приз.
        - Какой? - сразу спросил Алешка.
        - Секрет. Зачем тебе знать?
        - А я из-за всякой ерунды стараться не буду.
        Тренер Галина рассмеялась и потрепала его по голове:
        - Старайся, Алексей, не пожалеешь. Приз отличный. Иди, время есть, потренируйся немного. И помни: у тебя главный соперник - Полковник.
        Алешка нырнул в конюшню и вывел из нее Алмаза. Это был очень красивый конь, с гибкой шеей, немного горбоносый, на тонких сильных ногах. Он доверчиво и грациозно шел за Алешкой мерным шагом, почти положив голову ему на плечо. Будто шептал что-то в ухо, делился своими лошадиными секретами. Сразу видно, что они любят друг друга.
        Тренер тетя Галя помогла Алешке оседлать Алмаза и забраться к нему на спину. Алешка тронул повод, и Алмаз послушно, легко перебирая ногами, разбрасывая копытами снег, поскакал по кругу.
        Да, если Полковник казался в седле плотным кулачком, то Алешка - совсем наоборот. Худенький, длинноногий, он напоминал своими локтями и коленками маленького сложившегося кузнечика на спине большой собаки.
        Нет, это не было смешно. Это было красиво. А когда Алешка послал Алмаза в галоп, мне и вправду показалось, что у лошади восемь ног. Или даже двенадцать. Они так и мелькали, далеко отбрасывая копытами снежные комки.
        Тренер Галина распахнула выезд из загона, и все всадники, друг за другом, выскочили на футбольное поле. Выстроились на старте в неровную линию. Лошади волновались не меньше жокеев, переступали ногами, стригли ушами, взмахивали гривами.
        - Внимание! - тренер подняла руку со стартовым флажком. - Три круга, галопом - марш!
        Она взмахнула флажком, и лошади помчались. Сначала на старте была суета и толчея, но уже на первом круге все участники скачек вытянулись в линию. Впереди легко, чуть касаясь утрамбованного снега, летел Алмаз на своих восьми ногах. За ним, чуть отстав, поспешал Гордый с Полковником.
        Так они и прошли всю дистанцию. Алмаз финишировал первым, Гордый - за ним.
        Полковник свалился с него и вежливо сказал:
        - Это не я проиграл, Леша. И не ты выиграл. Это наши лошади.
        Алешка засмеялся.
        Полковник покачал головой - тут у него тем более не было шансов.
        - Знаешь, Леш, если бы я скакал на Алмазе…
        Лешка неожиданно согласился:
        - Хорошо. На соревновании поменяемся. Скачи на Алмазе.
        - Правда? - обрадовался Полковник. - Спасибо. Это по-дружески. Но ведь ты проиграешь.
        - Не думаю, - уверенно возразил Алешка.
        - Почему? - удивился Ваня. - Алмаз у нас самый резвый.
        И тут Алешка произнес совершенно загадочную фразу:
        - Потому что волк украл лошадь!
        - Не понял… - Наш степенный Полковник, наверное, первый раз в жизни растерялся.
        И я тоже. «Волк украл лошадь». Не слабо! Даже круто!
        Волки обычно овец крадут. Да и при чем здесь это?
        После обеда, во время которого мама похвалила меня за пылесос, мы отправились в театр.
        - Да, - спросила она, закрывая за нами дверь, - а когда он будет готов?
        - Вчера вечером, - сказал Алешка, думая совсем о другом. - Или сегодня утром.
        - А вы куда?
        - Мы - в театр.
        - Молодцы! - сказала мама. - А деньги на билеты?
        - Ой, мамочка! - защебетал Алешка. - Я забыл тебе сдачу отдать. Можно мы ее на билеты потратим?
        - Конечно. Только берите хорошие, в партер.
        - В ложу бенуара, - ответил Алешка.
        Какие слова знает! И маму это тоже поразило.
        - Как вы быстро взрослеете, - нежно сказала она нам вслед.
        Карабас без лишних слов впустил нас в фойе.
        - Идите в зрительный зал, - сказал он. - Все уже собрались.
        В зрительном зале было темно. Только на сцене горел свет. Там стоял обеденный стол, во главе его сидел режиссер Кабаков и что-то жевал. И запивал водой из бутылки. А в первом ряду разместились актеры. В основном молодые и веселые. В руках они держали книжечки. Наверное, подумал я, это и есть пьеса про Великана. Актеры не шумели, не переговаривались, а только переглядывались и улыбались друг другу. Видимо, так они обменивались мнениями о пьесе.
        Режиссер сделал глоток и встал:
        - Друзья мои! Мы должны прежде всего понять и определить сверхзадачу этой гениальной пьесы…
        - А кто ее написал? - нахально перебил его Алешка.
        - Я, - скромно потупился режиссер. И показал всем видом: разве я виноват в своей гениальности. - Прошу не перебивать. Что я говорил? Ах да! Сверхзадача. Вот вопрос: кто главный герой пьесы? Вы скажете: Великан. И ошибетесь. Великан, по ходу пьесы, уходит домой из своего офиса. Сажает Розочку в сумку. Розочка убегает. Великан, в отчаянии, переодевается Карликом и отправляется на розыски Розочки. И он встречается со многими людьми. Самыми разными: с бомжами и чиновниками, с продавцами и артистами, с жуликами и милиционерами. Что это значит? Значит, мы можем дать развернутую картину нашей жизни. Показать ее плохие и хорошие стороны…
        - А зачем плохие показывать? - опять перебил его Алешка. - Их и так все знают.
        - Здравая мысль, - поддержал его бородатый актер, который сидел рядом. Он все время то сдирал с себя бороду, то лепил ее обратно. И каждый раз удивлялся.
        Тут поднялся шум. Началось бурное обсуждение. В общем, все как у нас на уроке, когда ученики не очень слушают учителя. И все ведь Алешка натворил. Я решил ему об этом сказать. Чтобы он больше не выскакивал. Повернулся к нему… И отскочил как ошпаренный. На Алешкином месте сидел какой-то жутко бородатый мальчик. Мальчик расхохотался.
        Оказывается, пока все спорили, Алешка успел подружиться с бородатым актером и тот дал ему примерить свою ужасную самоклеящуюся бороду.
        Когда я пришел в себя, споры о сверхзадаче уже закончились и начались споры по распределению ролей.
        Здесь процесс тоже пошел как в детской игре: «Чур, я - царь! Чур, я - царевна! Чур, я - сапожник!»
        Постепенно роли разошлись. И неудивительно, что Алешке досталась одна из главных. Ему поручили играть Великана, переодевшегося Карликом.
        - Славно! - сказал довольный режиссер. - Но у нас никого нет на роль кошечки Розы.
        Действительно, из всех актрис ни одной не было с кошачьей внешностью. И повадками. Одна тетка, правда, немножко подходила - у нее под носом были вполне приличные усики. Но режиссер отверг ее кандидатуру:
        - Роль тигрицы вам, Офелия Львовна, обеспечена в следующей пьесе.
        Актриса обиделась и ушла. Дожидаться следующей пьесы.
        Но тут опять всех «выручил» Алешка:
        - Я знаю одного Зайца, очень похожего на кошку.
        - Такие бывают? - удивился режиссер. Алешка кивнул.
        - Зови! - и радостно шлепнул ладонью по столу.
        - На когда? - спросил Алешка.
        - На завтра. В три.
        - Приведу, - пообещал Алешка. Но поставил условие. Вернее, намекнул: - А моему брату роли не хватило.
        Режиссер на секунду задумался. Улыбнулся, найдя выход:
        - Офелия нас бросила. Предала. Забирай ее роль. Как тебя зовут? Дима? Вот и отлично.
        - А что за роль? - спросил я. Так, на всякий случай - не собирался я играть в этом гениальном спектакле.
        - О! Это прекрасная роль! - режиссер Кабаков даже жевать перестал. - Офелия должна была играть ружье!
        - Что?!
        - Ничего удивительного. По законам драматургии. Ты, наверное, помнишь знаменитые слова Антона Павловича Чехова, великого писателя и драматурга?
        - Ну… Смотря какие… Не все, конечно…
        - Антон Павлович говорил…
        - Кому? - перебил Алешка. - Вам?
        - Не только мне. Всему миру. Он говорил, что если в первом акте на стене висит ружье, то в последнем оно обязательно должно выстрелить.
        - Я не хочу висеть на стене, - со всей решимостью заявил я. И встал.
        - Куда же ты, Дима? - воскликнул режиссер. - В моей пьесе этот эпизод решается элегантнее, чем у Чехова. В моей пьесе ружье не висит на стене, а стоит в углу. Все три акта.
        Это еще куда ни шло.
        - А стрелять из меня что будет? - спросил я на всякий случай.
        Кабаков от души рассмеялся, очень довольный.
        - Я и здесь пошел дальше Чехова. - Он выдержал паузу. - В моей пьесе ружье не стреляет!
        Я только глазами похлопал. А режиссер с улыбкой ждал аплодисментов. Не дождался и пояснил свое гениальное решение:
        - Представляешь, Дима, какая сложная, интересная и ответственная у тебя роль - изображать в течение трех актов нестреляющее ружье! Нестреляющее ружье - это просто палка. Вот ты и должен изобразить его внутреннюю борьбу. Внутреннее напряжение от противоречия. Ему так хочется выстрелить - а нельзя!
        - Ты только не пукни, - заботливо шепнул мне на ухо Алешка.
        Грянули аплодисменты - Кабаков, польщенный, раскланялся. Но аплодировали, по-моему, не ему, а Лешкиной шутке.
        Вскоре мы разошлись по домам. Алешка был страшно доволен - он уже подружился со многими актерами, особенно с теми, кто знал серого Волка.
        Родителей дома не было. Они пошли по магазинам - искать подарок папиному другу на день рождения.
        Алешка сразу же уселся за телефон и стал названивать Зайцу, похожему на киску. Номер был долго занят, а потом ему ответили:
        - Молодой человек, Июлия занята в вечернем спектакле и будет не раньше одиннадцати часов. - Это отвечала строгая Юлькина бабушка.
        Алешка положил трубку и вдруг шлепнул себя ладонью в лоб:
        - Дим! Мы про пылесос-то забыли! Давай его сюда.
        Он взгромоздил пылесос на кухонный стол и через три минуты разобрал его до винтика.
        - Ну что? - спросил я. - На помойку?
        - Он еще сто лет проработает, - уверенно сказал Алешка. - Тащи сюда наш проигрыватель. - И он включил паяльник.
        - Проигрыватель? - удивился я. - У нас что, пылесос будет с музыкой? Музыкальный пылесос?
        - Это мысль! - загорелся Алешка.
        - Давай еще к нему телевизор присобачим.
        Оказалось, что проигрыватель был нужен Алешке не для того, чтобы сделать из пылесоса самоходную музыкальную установку. Он выпаял из него какие-то сопротивления и впаял в нутро пылесоса. И начал его собирать.
        Я смотрел на груду деталей, и мне не верилось, что все они найдут свое место.
        Алешка сопел, порой ворчал что-то сквозь зубы; над столом мелькали его быстрые руки с тонкими пальчиками. Иногда он коротко командовал:
        - Подержи! Подай! Не мешай!
        Деталей становилось все меньше… Наконец, на столе остались только какая-то скобочка, два винта и подшипник.
        - А это куда? - спросил я.
        - На помойку, - серьезно ответил Алешка. - Это лишние детали. Ошибка конструктора.
        Ну, нахал, подумал я.
        А нахал тем временем воткнул вилку в розетку и щелкнул выключателем…
        Пылесос подпрыгнул и взревел как новенький. Алешка его выключил. Я с восхищением покачал головой.
        Тут как раз вернулись наши родители. У мамы в руках был букет цветов, а у папы - красивая большая коробка. Новый пылесос.
        - Ну вот, - огорченно шепнул мне Алешка, - зря старались.
        Оказалось - не зря. Оказалось, что этот пылесос - подарок на день рождения папиному сотруднику. А цветы - его жене.
        Мама еще не сняла шубу и не сбросила сапоги, а сразу спросила:
        - Пылесос принесли? Молодцы! А то мне надо завтра почистить папин выходной костюм. Он весь в моей шерсти. То есть в моей шубе.
        Да, есть немножко. Папа говорит, что мамина шуба продолжает жить своей дикой лесной жизнью. И два раза в год линяет. Сбрасывает старую шерсть и обрастает новой. Ну а папин костюм имел несчастье повисеть рядом с ней в «период осенней линьки».
        - Как спектакль? - спросила мама, пристраивая чужие цветы в нашу вазу. - Интересный?
        - Класс! - сказал Алешка. И начал рассказывать. Как всегда, коротко и ясно.
        - Там один Великан… Ну, вообще-то он Карлик. И вот он посадил Розу в сумку…
        - Почему в сумку? - удивилась мама. - Цветок - в сумку. Почему не на грядку? Дикость какая-то.
        - Не цветок, ма! А кошку.
        - Час от часу не легче! Эти ваши современные режиссеры… Великан, который вообще-то карлик… Кошка на грядке… Чушь собачья… - Мама махнула рукой, поставила цветы на подоконник, полюбовалась на них и пошла готовить ужин.
        - А почему пылесос на столе? - спросила она сердито. - Вы что, его кормили?
        - Мы стол пылесосили, - брякнул я.
        Мама вздохнула и ничего не сказала. А что тут скажешь? Роза в сумке, карликовый великан, голодный пылесос…
        После ужина Алешка опять позвонил этой… Июлии.
        - Кому так поздно? - спросил папа.
        - Невесте, - сказал Алешка.
        - А… - папа одобрительно кивнул. - Из хорошей семьи девушка?
        - Сирота, - буркнул Алешка, набирая номер.
        - Ты, Алексей, тогда уж повнимательнее с ней, повежливей.
        Алешка кивнул и мотнул головой, мол, не мешай, потому что трубку сняла сама Июлия.
        - Привет, Заяц, - фамильярно сказал Алешка. - Я тебе работу нашел. Кошкой в сумке. Не пожалеешь.
        Папа схватился за голову и пошел к маме. И я слышал, как он сказал ей, смеясь:
        - Нет, не пойдет она за такого грубияна.
        - Но грубит-то с фантазией, - вздохнув, похвалила его мама.
        Алешка между тем вел переговоры.
        - А кто ставит спектакль? - спросила Июлия. Ей, видимо, не очень улыбалась роль Кошки в сумке. Но ведь зимние каникулы кончаются, а с ними и елочные представления. Череда заработков прервется.
        - Один знаменитый дирижер… То есть режиссер.
        - Станиславский? - усмехнулась Июлия.
        - Не очень, - осторожно ответил Алешка.
        - Ладно, я завтра приду. Встречай меня у входа.
        Алешка положил трубку и, нахмурясь, немного задумался. И потом посветлел лицом и что-то пробормотал себе под нос.
        Глава V
        Нападение голодного пылесоса
        Утром я подробно записал наши приключения в театре «Золотой ключик». Ну, не совсем подробно, конечно. Кое-что пришлось опустить, чтобы не бросить тень на Лешкину репутацию. И мою тоже.
        До трех часов было еще полно времени, и мы пошли на конюшню. Алешка пошептался со своим любимцем Алмазом, немного покатался, а я пока чистил его стойло. (Не Лешкино, конечно, а Алмазово). Потом пришел Полковник, и они с Алешкой снова стали спорить, кто из них будет победителем в скачке на приз Нового года. Самое интересное, другие возможные кандидатуры ими даже не упоминались. Тут у них было полное согласие: победит либо Полковник, либо рядовой Алешка.
        В споре Полковник вежливо горячился, рядовой усмехался. Ну что ж, недолго ждать, посмотрим, кто кого победит. Хотя резвее Алмаза лошадей на конюшне не было. Да и не могло быть - он ведь не кто-нибудь, он - ахалтекинец.
        Алешка, со слов тренерши Галины, рассказал мне, что про эту древнюю породу была сложена прекрасная легенда. Был такой немыслимо резвый скакун Ахал. Ему не было равных лошадей, он обгонял всех. И тогда ему избрали в соперники сокола. Они помчались - Ахал по земле, сокол в небе. И победил конь, он обогнал птицу. С тех пор несколько веков лошадям этой породы дают имена птиц.
        Но Алешка был уверен в победе. Конечно, и я бы не сомневался, если бы он скакал на Алмазе. Тем более что у них такая дружба. Алмаз прислушивается к Алешке. А Лешка с ним разговаривает по-человечески. Сколько раз я слышал: «Подойди ко мне. Подними ногу. Не эту, правую. Ну-ка, повернись». И Алмаз спокойно и послушно делал все, о чем просил его этот маленький человек.
        Когда мы вернулись домой, нас встретила в прихожей грозовая туча.
        - Дима! - сказала мама сердито и решительно. - Дай-ка мне квитанцию! - В руке ее была какая-то мятая тряпка.
        - Какую?
        - Из ремонтной мастерской. Где вы пылесос ремонтировали.
        Я открыл было рот, но Алешка меня опередил:
        - А мы ее выбросили.
        - Жаль. Но ничего, я им и без квитанции покажу! Где эта мастерская?
        Я опять открыл было рот, но и в этот раз Алешка меня опередил:
        - А она закрылась, мам. На ремонт.
        - Очень мило! - взорвалась мама. - Ремонтная мастерская закрылась на ремонт! Так бывает?
        - А что случилось? - наконец-то промолвил я.
        - Вот! - мама сунула мне под нос тряпку. - Это рукав от папиного выходного костюма!
        - А зачем ты его оторвала? - удивился Алешка.
        - Это не я, - сказала мама и пнула ногой стоящий рядом пылесос. - Это он!
        Вот что случилось.
        Мама достала из шкафа папин костюм и повесила его на плечиках на вешалку, чтобы почистить. Включила пылесос.
        Он взревел, как ракета на старте, и сначала сорвал и проглотил пуговицы с рукава, а потом и сам рукав исчез в его ненасытном нутре. Мама немного растерялась и, вместо того чтобы сразу выключить пылесос, стала вырывать из его пасти пиджак. Рукав оторвался - пылесос с аппетитом хрюкнул.
        Мама с ужасом отбросила шланг, а тот стал метаться по полу прихожей - искал, что бы такое ему еще схавать. И уже было подобрался к маминым туфлям, но она успела выдернуть вилку из розетки.
        - Сбесился, - сказала мама.
        - Да нет, - со знанием дела объяснил Алешка. - Ему, наверное, не те сопротивления впаяли, нужно было помощнее.
        - Я им покажу - сопротивления! - снова разбушевалась мама. - Что теперь делать? - Она показала на пиджак с одним рукавом и чуть не заплакала.
        - Подумаешь, - сказал Алешка. - Ты сама говорила, что из любого положения можно найти выход. А тут сколько хочешь выходов.
        - Например? - недоверчиво спросила мама, все еще гневно сверкая глазами. Но уже со вниманием. И с надеждой.
        Она верила в Алешкин здравый смысл. Она так и говорила: «Если в нашей семье у кого-нибудь есть голова на плечах, то только у Лешки».
        - Во-первых, - сказал Алешка, - можно оторвать и второй рукав.
        - А все остальное выбросить, да?
        - Зачем? Получится из пиджака прелестная и очень модная безрукавка. Сейчас все ходят в таких на день рождения к сотрудникам. Клево!
        - Серьезно? - все еще сомневаясь, спросила мама. Но с еще большей надеждой в голосе: - А если папа не согласится?
        - Согласится, - уверенно сказал Алешка. - Ты ему так и скажи: «Что ты, отец, у меня такой не модный?» Он тебя послушается.
        - Он тебя боится, - добавил и я.
        - А если не согласится, - продолжил Алешка, - тогда будет во-вторых.
        В общем, он обнадежил маму, и, когда мы уходили в театр, она была очень оживленной, даже что-то напевала и вертела перед собой однорукавный пиджак.
        Эта Июлия (Зайчик в виде кошечки) была довольно симпатичной особой. Но я бы даже сказал, что она больше похожа не на кошку, а на хитрую лисичку. У нее все время блестели любопытством глаза, и она все время вертела своей головой во все стороны, чтобы все видеть и ничего не пропустить.
        - Имей в виду, - сказала она Алешке, когда он коротко изложил ей сверхзадачу спектакля, - я не соглашусь, чтобы меня по сцене носили в сумке. Я хочу быть у всех на виду. И мяукать не буду.
        - А мурлыкать? - спросил Алешка.
        - Если только за кулисами.
        Алешка-хитрец не сказал этой Июлии, что ее появление на сцене будет очень коротким. Минута в первом акте и минута в последнем. В первом акте Великан засовывает ее в сумку, а в последнем вытаскивает из сумки. По замыслу гениального режиссера Кабакова кошечка Роза на самом деле не потерялась, она все время, когда Великан по имени Карлик ищет ее повсюду, так и сидит в сумке. Он просто не заметил ее в темноте.
        Июлию коллектив принял хорошо. Ее только попросили разок мяукнуть, разок мурлыкнуть и разок запрыгнуть на стул. У Июлии все это получилось. Только режиссер поморщился:
        - Как-то это у вас, Юлечка, по-заячьи получается.
        Что он имел в виду, не знаю. Зайцы на стулья не прыгают, не мурлычат и не мяукают. А Июлия нисколько не огорчилась, а тут же начала болтать со старыми знакомыми.
        - Мальчик ищет отца, - показала она на Алешку. - Отец заблудился в большом городе. Нужно помочь ребенку. Кто знает, где живет Тимофеев?
        Все стали вспоминать, никто не вспомнил, а актер, который все играл со своей бородой, вдруг встал и вышел из зала.
        Алешка - за ним. Ну да, подружились ведь. На почве общей бороды.
        В общем, мы немного порепетировали, поспорили. Творческие такие споры. Например, режиссер сказал мне:
        - Дима, ты стоишь не как ружье, а как часовой с ружьем. Думай, дружок, думай над сверхзадачей.
        И тут все актеры, на правах старших и опытных товарищей по искусству, стали показывать мне, как, по их мнению, должно стоять ружье в углу комнаты. Я слушал, слушал, а потом так озверел, что повернулся лицом к стене и уткнулся в нее лбом.
        - Гениально! - воскликнул режиссер.
        - Великолепная находка, - похвалил и вернувшийся из фойе бородатый актер.
        Только он уже был без бороды. Зато Лешка - в бороде.
        Окрыленный успехом, я уселся отдохнуть в первом ряду и посмотреть, как Юльку, то есть Розочку, будут запихивать в сумку. Алешка тут же подкрался ко мне и, щекоча мне ухо своей бородой, прошептал:
        - А он звонил Волку!..
        Когда мы вернулись домой, мама, все так же напевая, работала над костюмом. Она отважно оторвала второй рукав и обшила оставшиеся края красивой красной ленточкой.
        - Как? - спросила она Алешку, встряхнув в руках «модную и клевую» безрукавку. В каких все работники милиции ходят друг к другу в гости.
        - Класс! - восхитился Алешка. - Мне бы такую. - И фыркнул чуть слышно в сторонку.
        Однако папа, когда мама предложила ему примерить обновку, категорически отказался.
        - Ну и зря, - обиделась мама. - Лешке очень понравилось.
        - Вот пусть Лешка и носит, - решительно отрезал папа. - Вместо пальто.
        - Зимой пальто без рукавов не бывает! - возмутился Алешка. Но тут какая-то мысль его остановила. - Ладно, я подумаю.
        - Ты только в школу не вздумай в нем пойти, - испугался я.
        - А в театр можно? - с каким-то затаенным интересом спросил Алешка.
        - Лучше в цирк, - серьезно сказал папа. - Прямо на манеж. Будешь иметь успех.
        - Все это очень мило, - сказала мама, - а что делать? Отец, пойдешь в гости в форме?
        Папа покачал головой:
        - Я от нее устаю. Ты не представляешь, как тяжело все время быть в форме. Есть другие варианты?
        - У Алешки есть, - похвалилась мама. - Сколько хочешь.
        - Вариант простой, - сказал Алешка. - Вы завтра ни в какие гости не идете - раз! Цветы отдаем маме - два! Пылесос оставляем себе - четыре!
        Мама задумалась, прикинула что-то в уме.
        - Ты «три» пропустил.
        - Ну… Если вы все-таки пойдете, пункт «четыре» остается. А в подарок отнесете наш старый пылесос. Все равно он никуда не годится.
        - Что?! - возмутилась мама. - Чтобы я дарила добрым людям такого злодея! Ты сам его кому-нибудь подари.
        - Мы его в школу отнесем, - сказал я. - Там его живо обуздают и приручат. Из него ракету сделают.
        - Все, - сказал папа, - дискуссия окончена. Спасибо за пиджак.
        - Ты мне его даришь? - спросил Алешка.
        - Подарить - не знаю, а поносить дам.
        - И сфотографироваться, - добавил я.
        Когда я перед сном вновь занялся дневниковыми записями, Алешка пыхтел у меня за спиной и вслух комментировал написанное. С выражением. Как на уроке русского языка.
        Я написал «А он звонил Волку» и поставил точку.
        - Ошибка, - сказал Алешка у меня за спиной.
        - Где? - возмутился я. Всякая третьеклассная мелочь будет меня учить. И ехидно спросил: - Надо написать «званил», да?
        - Это твое дело, - холодно проговорил Алешка. - Ошибка не здесь.
        - А где?
        - Нужно поставить в конце этих слов не точку, а…
        - Кляксу?
        - Восклицательный знак. Или три.
        Господи! Я же совсем забыл, зачем мы записались в этот театр.
        - Кто звонил Волку? - спросил я.
        - Бородач. Временный. Его Костей зовут. Козлов фамилия.
        - И что? Ты подслушал?
        - Конечно. Он сказал ему: «Зачем ты мне все наврал? Ты, оказывается, не от милиции скрываешься, а от собственных детей бегаешь? А еще другом назывался!» И трубку - бряк!
        - Эх, Алеха, - сказал я, - надо думать, что говоришь. Ты все теперь запутал.
        Алешка нахмурился. Он не любил, когда его критиковали. А кто любит?
        - Зато я номер телефона подслушал.
        - Да ну!
        - Там аппарат с диском. Он же по-разному жужжит.
        - И что он тебе нажужжал?
        - Две единички и два нуля. Остальные цифры я не разобрал.
        - Ну… Небогато.
        - Это тебе небогато! Потому что ты лентяй! А я завтра сяду на телефон…
        - Не раздавишь? - усмехнулся я.
        Но Алешка не обратил на это внимания.
        - …И буду набирать все подряд.
        - Это как? - мне стало интересно.
        - Очень просто. Для умного человека. В этом номере две единички впереди и два нуля в середке. Номер такой: 11 (пусто) - 00 - (пусто, пусто).
        До меня все-таки не дошло.
        Алешка разозлился:
        - Набираю в первый раз: 111 - 10 -01. Не вышло. Набираю второй раз: 111 - 10 -02… И так дальше.
        - А потом?
        - Еще проще: 111 - 10 -03.
        - 111 - 10 -04! Сто лет будешь набирать.
        - Это ты будешь сто лет набирать!
        - Я вообще набирать не буду!
        - Ну и не надо!
        Тут вошла мама:
        - Вы чего разорались?
        - Это не мы, - насупился Алешка. - Это Димка.
        - Мы роли разучиваем, - брякнул я, не подумав. - Нас в театр приняли.
        - Бедный театр, - вздохнула мама. Улыбнулась и ушла. Не поверила.
        - Хорошо, - сказал я примирительно. - Вот ты будешь сидеть на телефоне сто лет, так? А будут тебе отвечать разные люди…
        - А я его голос знаю!
        - А если его мама подойдет?
        - Не подойдет. Он же не дома живет, с мамой. А где-то прячется.
        - У меня идея, - сказал я. - Давай-ка спать.
        - Давай, - неожиданно согласился Алешка. - У меня завтра трудный день. Телефонный.
        А идея у меня действительно возникла…
        Глава VI
        Синтаксис в квадрате
        Идея была настолько хорошая, что я вспомнил о ней сразу же, как только проснулся.
        - Леха, - сказал я, - есть решение попроще. Нужно на него папу натравить.
        - На кого? - удивился Алешка.
        - На этого… бородатого Костю. Папа пригласит его в свое Министерство внутренних дел, хватит кулаком по столу и спросит: «Где в настоящее время находится объявленный в розыск опасный преступник гражданин А. Тимофеев?»
        - Костя сразу заплачет и сознается, - грустно сказал Алешка. И нехотя добавил: - Ладно, Дим. Только я сам с папой поговорю. А то ты очень простодушный.
        В Алешкином понимании - простодушный это тот, кто красиво врать не умеет.
        За завтраком, когда папа допил кофе и встал, Алешка спросил небрежно:
        - Товарищ полковник, а если вам назвать номер телефона, вы сможете по нему узнать адрес?
        - Я? - переспросил папа. - Я - не смогу.
        «Какой же ты полковник», - прочитал я в Алешкином взгляде. И папа, по-моему, тоже.
        - У нас для этого есть специальная служба, - сухо заметил папа, направляясь к двери. Он всем своим видом показал, что такими простыми вещами он не занимается.
        - А про Костю? - я толкнул Алешку ногой. - Спроси.
        - Это не для товарища полковника вопрос, - подхалимски отмахнулся Алешка.
        - Что за Костя? - обернулся папа.
        - Не Костя, - мотнул головой Алешка, - а Настя. Димка напутал. Я тебе, пап, потом расскажу.
        - Еще одна невеста? - улыбнулся папа.
        - Димкина, - соврал Алешка.
        Какая Настя? Какая невеста? Нет, мне на пенсию пора. По старости.
        Папа ушел, покачивая головой. Алешка перетащил телефон на свой стол, написал на листке бумаги серию телефонных номеров и начал крутить диск.
        Я вздохнул, мне было его жалко. Ладно, раз одна идея не прошла, попробую другую.
        И я пошел в школу.
        Наша школа даже во время каникул - самый обитаемый остров в нашем микрорайоне. Здесь все время тусуются учащиеся и учителя. И не поймешь - кто с большим удовольствием.
        Я разыскал нашего учителя математики, которого вопреки всякой логике прозвали Синтаксисом, и обратился к нему за помощью, разъяснил задачу с номерами телефона.
        - Оболенский! Дима! - Синтаксис схватился за голову. - Тебе не стыдно? Эту задачу ты мог решить совершенно самостоятельно. Это элементарно, Дима! Тебе - позор, мне - бесчестье. Тебе как ученику - мне как твоему любимому учителю.
        Ну, насчет любимого учителя он немного (или намного) преувеличил. Как и всякий математик.
        - Смотри, Дима! - Синтаксис схватил мел и застучал им по доске. - Все просто: комбинация из перестановки, размещения и сочетания. Неизвестные цифры обозначаем буквами. Так, множим, множим, возводим в степень, складываем. Вот и все! А, да! Скорость набора одной цифры берем в среднем секунду, рабочий день по семь часов. Согласен?
        Я молча кивнул, не в силах противостоять этому урагану формул.
        - Ну вот, - Синтаксис поскреб макушку испачканной в меле рукой. - Не так уж нереально. Если работать по набору номеров со скоростью одна цифра в секунду, то все варианты будут произведены всего за четырнадцать лет, шесть месяцев, двадцать дней и шесть часов. Секунды я отбрасываю.
        И на том спасибо!
        Я, на скорую руку, списал с доски все расчеты, а их итог подчеркнул двумя черточками.
        - После каникул, - угрожающе произнес Синтаксис, - представишь мне аналогичные расчеты. Только с двумя известными цифрами. Гоу хоум!
        Синтаксис и есть!
        Алешка очень долго не открывал дверь. Я понял - очень занят. Вид у него был еще тот. Глаза как два блюдца, на макушке мамин любимый хохолок дыбом.
        - Дим! Хорошо, что ты пришел! Ты знаешь, сколько я уже Тимофеевых достал? Двадцать три штуки! И ни одна штука не подходит.
        - Ничего, - спокойно сказал я, переобуваясь. - Время у тебя еще есть. За четырнадцать лет, шесть месяцев и двадцать дней ты этих Тимофеевых еще штук сто наберешь.
        Алешка сразу все понял. Но не очень огорчился.
        - Все равно, Дим, знаешь, как интересно в чужие квартиры звонить! Я столько нового узнал.
        - О ком? - я поднял голову.
        - О всяких людях. И о себе тоже.
        - Что же ты о себе узнал?
        - Много новенького. Одна тетка, например, даже не дослушала меня и сразу завизжала: «Где ты шляешься, паршивец?»
        - А ты что? - Мне стало интересно. Алешка никому не позволил бы безнаказанно назвать себя паршивцем. Тем более что паршивцем он ни разу не был. - Что ты ответил?
        Алешка пожал плечами:
        - Сказал, что она ошиблась номером. И вежливо попросил больше сюда не звонить. - И тут же переключился: - Пошли в театр. Нас ждут.
        Вся наша жизнь - театр. Или арена цирка.
        В театре вовсю шла репетиция. И шел творческий спор. Все ругались от души.
        - Вам, Лизонька, - уперев руки в бока, шипела Ангелина Блестящая, - не в приличном театре играть, а на телевидении. В каком-нибудь шоу про семейные дрязги.
        - А тебе, Гелечка, впору с Петросяном состязаться. Кто пошлее.
        Тут жующий и смеющийся режиссер развел их по углам и сказал:
        - В спорах рождается истина.
        - В спорах она и гибнет, - бросил ему реплику безбородый Костик.
        - Гениально! - воскликнул Кабаков. - Сам придумал? Розочка, давай-ка еще пройдем сцену с залезанием в сумку.
        Алешкина «невеста» Юля вспрыгнула на сцену, и будущий Карлик начал ловить ее между стульев, чтобы запихнуть в сумку. Июлия шипела, мяукала, но в сумку не влезала.
        - Вы плохо знаете роль, - укорил ее режиссер.
        - У меня память слабая, - пожаловалась Июлия.
        Алешка толкнул меня ногой: запомни! Я запомнил. Только вот зачем?
        Тут все стали ей показывать, как вспрыгнуть на стол, как спрыгнуть со стола, как мяукать и как урчать.
        Наконец кошечка Роза, усталая, будто ловила шуструю мышь, тяжело дыша, соскочила со сцены и плюхнулась в кресло рядом с Алешкой:
        - Ты зачем мне наврал? - спросила она, сдувая со лба растрепавшиеся волосы.
        - Про что? - уточнил Алешка.
        - Про папу.
        - Для красоты, - обаятельно улыбнулся Алешка.
        - А на самом деле?
        - На самом деле он забыл в клубе свою зажигалку. Я хотел ему отдать. - И сурово подчеркнул: - За вознаграждение.
        Тут к нам подсел Костя Козлов и запел ту же песню:
        - Леша, ты чуть не поссорил меня с моим лучшим другом.
        - Нужно лучше друзей выбирать, - вырвалось у меня.
        - Друзей не выбирают. Ты еще очень молод, Дима, чтобы это понять.
        Что-то мне все меньше и меньше все это нравится. Я как-то неуютно себя почувствовал. Где-то бродит какой-то жулик Тимофеев с волчьей мордой, а вокруг нас уже тусуются его… друзья. Или сообщники? А Лешка среди них свой человек. Они как бы приняли его в свою компанию.
        Тут есть над чем задуматься. Они - темные люди, объединенные какими-то преступными делами. И Лешка себя «достойно» показал. Врет и не краснеет. Свой человек, одним словом.
        Костя Козлов и Юлька о чем-то перебросились двумя словами. Костя кивнул и что-то нашептал ей в ухо. Юлька достала записную книжку, что-то записала и снова опустила книжку в сумочку. Костя опять наклеил бороду. Июлия встала и, захватив сумочку, пошла в фойе.
        - Ой! - сказал громко Алешка. - И мне надо! Очень! - И выскочил следом.
        Я проводил его взглядом, пытаясь понять, опять врет или что-то задумал.
        Задумал. Потому что очень быстро вернулся, сел со мной рядом и прошептал:
        - Сделаешь одно дело.
        - Хоть два, - сказал я, не отрывая глаз от сцены, где бравые омоновцы круто наехали на Великана, будущего Карлика. Эпизод был убедительный.
        - Два пока не надо, - Алешка шептал мне в ухо так, что оно изо всех сил стало чесаться, будто туда забрался вредный жучок. - Я тебе создам условия, а ты залезешь в Юлькину сумочку.
        Я повернулся к нему разгневанным лицом.
        - Ах, как я испугался! - сказал Алешка. - Прямо падаю. Ты меня не укусишь?
        Укушу. Я по чужим сумкам не лазаю.
        - Все понял? - спросил как ни в чем не бывало Алешка. - Сосредоточься - она идет.
        Алешка помахал Юльке, подвинулся так, чтобы она села рядом со мной и поставила свою сумочку на соседнее кресло. И он тут же завопил:
        - Антон Иванович! Знаете, почему у нас Розочка не получается? Она забывает, что у нее есть хвост.
        - Гениально! Покажи!
        Алешка смело выскочил на сцену и продемонстрировал этюд под названием «Кошечка с хвостом», сорвал аплодисменты и, поклонившись, вернулся на свое место.
        - Июлия! Повторите!
        Бедная Юлька пошла на сцену, вертеть хвостиком. Бедный Димка дрожащей рукой расстегнул ее сумочку. Вредный Алешка проговорил:
        - Помаду не трогай. Достань записную книжку и на букву «Т» найди телефон.
        Я, как робот, раскрыл книжку на нужном месте, и в глаза мне бросилась запись «А.Т.» и номер телефона, где было две единички и два нуля. Я его послушно запомнил и непослушной рукой сунул книжку в сумочку.
        - Вот это совсем другое дело! - радостно возвестил режиссер.
        Попытка помахать хвостиком Юльке удалась. Она гордо вернулась на место и сказала Алешке:
        - С тобой не соскучишься.
        Репетиция на этом закончилась. Мы с Юлькой дошли вместе до метро. И она сказала, прощаясь:
        - По-моему, Леша, ты и про зажигалку наврал.
        - И еще сколько надо навру, - засмеялся Алешка.
        Едва Юлька скрылась в переходе, он повернулся ко мне:
        - Телефон запомнил?
        Я молча кивнул. А потом спросил:
        - А как ты догадался?
        - Элементарно, Ватсон. Юлька записала телефон, пошла звонить. У нее плохая память. Она набрала по книжке номер с двумя единичками и с двумя нулями. Вот и все. Я давно догадался, что она с этим Волком в одной стае.
        - Ну и что?
        - Попросишь папу, чтобы он по этому номеру узнал адрес.
        - И пусть он сам этого Волка арестует.
        Алешка подумал и сказал загадочную фразу:
        - Дим, не все жулики нечестные. Бывает наоборот.
        И больше до самого дома не проронил ни слова.
        Глава VII
        Конюшня в гараже
        Проснулся я от того, что кто-то дергал меня за ухо:
        - Дим, вставай скорее, он уходит.
        Я потряс головой, прогоняя остатки сна, и сердито пробормотал:
        - Ну и пусть.
        - Папа уходит, Дим.
        Папа каждый день уходит. Я отвернулся к стенке и натянул одеяло на ухо.
        - Дурак! - сказал Алешка. И я услышал, как он хлопнул дверью.
        Потом я узнал, что он перехватил папу в дверях и жалобно попросил:
        - Пап, Машка-ромашка меня попросила…
        - Маша Ромашкина, - строго поправил папа.
        - Машка… - начал было Алешка, но тут же поправился: - Машенька-ромашенька. Так, пап?
        - Уже лучше. Что ей надо?
        - У нее телефон есть, а адреса нет. А ей надо.
        - Алексей, - сказал папа строгим голосом, - ты используешь мое служебное положение в личных целях. Это некрасиво.
        - Красиво, - сказал Алешка. - Не в личных. Эта ее подружка, которая без адреса, утащила домой хомут. Из нашей конюшни. Для бабушки.
        Папа чуть не сел на пол. От такой жестокости.
        Алешка, склонив голову, внимательно наблюдал за ним, ждал, когда папа придет в себя и вернет себе дар речи.
        - Пап, ты не понял. Хомут не для того, чтобы бабушку в него запрягать. Бабушка обещала его заштопать. Она раньше на обувной фабрике работала.
        Алешкин метод мне давно известен. Сейчас он еще наговорит, как мама выражается, «семь бочек арестантов и солдат с ружьем», а папа, запутавшись в его болтовне, махнет рукой и сделает то, что Алешка просит, - лишь бы отвязался.
        Так и получилось. Папа поморщился и сказал:
        - Давай номер. Пробьют мои ребята этот адрес. Позвони часа в три. - И он быстренько захлопнул за собой дверь.
        - Еще спасибо скажешь, - бросил ему вслед Алешка. Когда папа уже не мог его услышать.
        Я некоторое время просидел над дневником, куда старательно заносил все события - важные и неважные. Алешка бродил вокруг елки. Потому что мама, кроме игрушек, обязательно вешала на елку еще и конфеты, и мандарины. Обычно мы их уже в новогоднюю ночь все до штучки собирали, но всегда кое-где кое-что пряталось в густых ветвях. И Лешка охотился возле елки порой до самой весны.
        Елка у нас стоит обычно очень долго. Жалко ее выбрасывать. От нее столько радости, сказочности, уюта. И она у нас так долго стоит, что на кончиках веток появляются новые иголки - ярко-зеленые, нежные и пушистые. И очень ароматные. И все это время Алешка разыскивает на ветках конфетки. Которые никак не кончаются. Такое впечатление, что какой-то добрый Дед Мороз все время подвешивает их по ночам. А может, мама…
        В этот раз Алешка набрал две горсти грецких орехов. Сбегал за молотком. Наколол и честно разделил ядрышки на четыре кучки. («Это папе, это маме, это Диме, это мне».)
        - Дим, орехи будешь?
        - Отстань.
        Однако горка орехов исчезла. Дальше слышу бормотание:
        - Папа, конечно, орехи не будет… Мама их не любит… Придется мне, - со вздохом закончил братишка.
        Зазвонил телефон. Алешка ринулся в прихожую, снял трубку. Незнакомый официальный голос строго произнес:
        - Примите телефонограмму. Зачитываю текст: «По Вашему требованию сообщаю адрес, по которому зарегистрирован телефонный номер (такой-то): Смольная улица, шестнадцать, два. Подпись: полковник Оболенский. Передал: старший лейтенант Щербатов. Время: четырнадцать ноль-ноль московского». Кто принял?
        - Принял Леха Оболенский. Благодарю за внимание. - Он тут же влетел в комнату: - Поехали, Дим! Обнаружен разыскиваемый гражданин по кличке Волк!
        - Никуда я не поеду. - Я не спеша пробежал глазами только что написанную фразу. - И ты никуда не поедешь.
        Алешка подскочил на месте как теннисный мячик.
        - Человеку грозит опасность! А ты…
        - Вот и сиди дома, человек.
        - Да не мне, Дим!
        - Тогда тем более.
        - Ах так? Запиши в свою летопись, я продиктую: «Сегодня в четырнадцать ноль-ноль я, Дм. Оболенский, торжественно отказался помочь человеку, попавшему в беду. Передал: Леха Оболенский». Твоим детям, Дим, будет очень приятно прочитать эту фразу. Они будут гордиться своим отцом!
        Во выдал!
        - Да кто в беду-то попал? - не выдержал я.
        - Ты знаешь, что этот Волк сделал? Ты знаешь, что его разыскивает не только милиция, а… - Тут он замолк, как Буратино, когда засунул себе в рот бумажный колпачок, чтобы не проговориться.
        - Ну-ну, - подтолкнул я. - Раскалывайся.
        У Алешки в глазах мелькнул огонек. Что-то придумал, точно.
        - Этот Волк, Дим, он…
        - Красную Шапочку съел?
        - Бабушку! Ты старушек уважаешь? Ты им место в метро уступаешь? Вот! А тут бедная одинокая старушка пустила к себе в дом пожить опасного преступника…
        - Ладно, - согласился я. - Поедем старушку выручать. - А сам подумал: что-то он здорово привирает в каком-то месте. И похоже, этого грустного Волка, кроме милиции, ищет еще кто-то. Покруче, в определенном смысле.
        - Ты только не вмешивайся, - инструктировал меня по дороге Алешка. - Я сам буду все делать. Ты только кивай иногда.
        Я кивнул. Алешка похвалил:
        - Здорово! Из тебя хороший артист получится.
        Ага, буду до самой пенсии изображать молчаливое ружье в углу.
        Ехали мы долго. Сначала на метро, а потом еще несколько остановок на автобусе. Тут я что-то заподозрил:
        - Леха, а откуда ты знаешь, где эта Смольная улица?
        Он пожал плечами:
        - В папином справочнике подглядел. Случайно на глаза попался.
        Все у него случайно…
        Смольная улица оказалась совсем не такой, какой я представлял себе по ее названию. Я думал, что она вся обсажена хвойными смолистыми соснами и елками. Или находится на краю соснового бора. Ничуть не бывало. Деревья на ней, правда, были. Они росли в два ряда по тротуарам. Но никакие не хвойные и не смольные. Вообще не поймешь - какие. Алешка очень точно их обозначил:
        - Березовые липы.
        Мы прошли вдоль этих березовых лип (или липовых берез). Под ногами у нас играли солнечные пятна. Деревья помахивали своими голыми ветками и сбрасывали на нас время от времени сухой колючий снег. Иногда вдруг откуда-то с крыш слетали на деревья разные птицы и оживленно обсуждали нас на своем птичьем языке.
        - Дом шестнадцать, - сказал Алешка и показал на двухэтажный облупленный дом. Вокруг него тоже толпились деревья, будто хотели упрятать от людских глаз этот неказистый домишко.
        Перед ним был небольшой дворик с качелями. Но на качелях не раскачивались веселые детишки. Наверное, в этом доме проживали одни престарелые жители. Которым надо уступать место в метро и выручать их изо всяких бед.
        - Посиди здесь, - Алешка показал мне скамеечку под деревом. - Поучись, как надо работать с населением.
        Что-то он заважничал немного. У него такое иногда бывает. Когда он знает что-нибудь, что другим еще не известно.
        Алешка решительно подошел к дому и смело постучал в окошко первого этажа. На этом окошке была веселенькая занавесочка в горошек и стояли горшки с цветущими зимой геранями. Правильно. За таким окошком живут добрые люди.
        Занавесочка дрогнула, в окне показалась бабуля в платочке - точь-в-точь как занавеска на окне. Она покивала Алешке и махнула рукой в сторону двери. За которой он и исчез.
        Вышел он через пять минут. В одной руке - яблоко, в другой - пряник.
        - Пошли, - сказал он мне. - Что будешь? - И протянул на выбор оба гостинца.
        Мы прошли до соседнего подъезда. Вошли в него. Поднялись по деревянной скрипучей лестнице на второй этаж. Вошли в длинный коридор, весь заставленный по бокам старой мебелью. Между ней оставались только проходы к дверям.
        Возле одной такой двери с прикнопленной на ней бумажкой, на которой была нарисована цифра «2», мы остановились, и Лешка вежливо постучал в нее костяшками пальцев.
        - Взойдите, - послышался из комнаты старческий голос. - Не запёрто.
        Мы вошли. Небольшая комната. В ней - полумрак. Потому что все подоконники заставлены цветами. Посреди - круглый стол на одной круглой ноге, застеленный вязаной скатертью. На столе - ваза с цветком, над столом - абажур с кисточками. Возле окна сидела симпатичная старушка, попавшая в беду, и что-то вязала на спицах. На спинке ее старого кресла дремал тоже старый пушистый кот. Он чуть приоткрыл глаза, когда мы вошли, мягко мурлыкнул и снова заснул.
        Старушка взглянула на нас поверх круглых очков и молча ждала - что мы ей такого скажем.
        Алешка не растерялся. Заныл:
        - Здравствуйте. Сами мы люди не местные. Приехали к вам из Украины. Папа работает охранником, мама нянчит Светочку. А нас послали найти комнату для проживания. Чистоту, порядок, а также своевременную оплату гарантируем.
        Бабуля немного наклонила голову сначала в одну сторону, потом в другую. Поправила очки, отложила вязанье. И тоже запела, в унисон жалобным Алешкиным песням:
        - Милок, ты ж голодный. Такой маленький, а голодный. По глазам вижу. Садись покушай.
        Чтоб Алешка отказался от приглашения к столу - такого я не помню. Поэтому, когда он уселся за стол, я молча кивнул и пристроился рядом.
        Бабуля (как выяснилось, Ирина Родионовна) быстро накрыла чай и начала нас потчевать. Мы к общему столу добавили обгрызенное по дороге от подъезда к подъезду яблоко и надкусанный пряник. Чем очень бабулю умилили.
        - А пришли вы ко мне зря, маненько опоздали. Сдала я комнату. Совсем недавно. И жилец такой славный. Тихий, вежливый. Все возле окна сидит и на улицу глядит. Интересно ему.
        Я кивнул и подумал: еще бы не интересно, небось смотрит, не идут ли за ним добры молодцы-опера или бравы молодцы-братки. Во натворил делов.
        - А вы на другу сторону улицы сходите, там Семеновна живет, тоже одинокая. Может, сдаст вам комнатку. Правда, беспокойно у нее, кошек держит.
        - Это не беда! - ответил Алешка. - Мы животных любим. У нас в Украине два кота было и собака с попугаем.
        - Вот и у Семеновны коты, - бабуля прихлебывала чай и с удовольствием вела рассказ. Видно, ее жилец Серый Волк беседами не очень баловал. - И каких только нет! Один даже розовый, а один вообще голый, шерсти на ём нет, одна кожа. Но гладкая, ничего не скажу. Но беспокойно с ними.
        - Два кота - не страшно.
        - Почему два? - удивилась Ирина Родионовна. - Кто тебе сказал?
        - Четыре, что ли?
        - Сорок четыре, - похвалилась Родионовна за Семеновну. - И все жрать просят.
        Алешка чуть чашку не опрокинул.
        - Сколько? - переспросил он и широко раскрыл глаза. - Нам бы столько. Да, Дим? Вот мама обрадовалась бы. Она любит кошек.
        - Но не в таком количестве, - поспешил я. А то Алешка уже с интересом поглядывал на дом, где жила Семеновна со своими кошками. Выпросит еще половину.
        Чай закончился, варенье в вазочке тоже. Мы поблагодарили и встали, прощаясь.
        Старушка повинилась, что не смогла нам помочь, и посоветовала пройтись по улице - авось где-нибудь и повезет.
        - У нас стариков много. Больше, чем кошек. - Эти слова у нее прозвучали гордо. - А то до гаражей дойдите. Там хорошие гаражи есть. Мой-то жилец тама сперва проживал, очень ему нравилось. Нет-нет да заглянет туда. У него там и вещички кое-какие остались.
        Алешка при этих словах вдруг так подмигнул мне, что я заморгал ему в ответ двумя глазами. И покивал на всякий случай.
        Как только мы вышли на улицу, Алешка сразу же свернул к гаражам. И пошел так быстро, что я едва поспевал за ним, булькая чаем в желудке.
        - Все, Дим, - обернулся Лешка на бегу и, сверкая глазами, сообщил: - Нашли, Дим!
        - Волка? - уточнил я.
        - Коня! - уточнил Алешка.
        Тут я затормозил так, что меня чуть не занесло на ледяной дорожке.
        - А зачем нам конь?
        - Где конь - там и Волк, - загадочно пояснил Алешка. - Два сапога пара. Похититель и похищенное имущество. В одном флаконе.
        Гаражи находились в конце улицы, на краю заснеженного оврага. Здесь вовсю резвились школьники, которые проводят зимние каникулы с удовольствием, а не бегают по зимнему городу в поисках Волка и коня. На лыжах, на санках, на сноубордах они слетали по склонам в вихре снежной пыли, с криками и визгом. Да еще за ними с восторженным лаем носились лохматые собачонки, все одной местной породы - каштанки такие.
        Мы подошли к железным воротам, возле которых стояла будочка с охранником. Над крышей будочки из трубы вился легкий дымок. Алешка пошел знакомиться. Сейчас нас опять чаем будут поить.
        Хотя вряд ли. На территорию охраняемых гаражей проникнуть не так просто, как в гости к доверчивой Ирине Родионовне. Это даже Алешке не по силам.
        Но я его недооценил. Через две минуты он выскочил из будки, махнул мне рукой:
        - Пойдем чай пить, Дим.
        Опять чай!
        В будочке было уютно. Постреливали дрова в печке, на стене против двери постукивали старинные ходики, и опять на топчане мурлыкала кошка.
        Охранник, дедок такой симпатичный, подпавший под Лешкино обаяние, усадил нас за стол, где кроме чайника и чашек мерцал голубым светом маленький телевизор. У этого деда, похоже, не было в жизни более важной цели, чем накормить Алешку.
        На самом деле мы немного проголодались. Чай чаем, а и пообедать не мешало бы. Дедок поставил на стол сковороду с жареной картошкой, дал нам вилки и стал расспрашивать Алешку. Я ничего в этих разговорах понять не мог.
        - Так и уехал? - спрашивал дедок, сокрушенно качая головой. - И ключи забрал? Надо же! Вся семья на улице, а он себе катается!
        - Вообще он хороший человек, - объяснял Алешка, работая вилкой. - Он о нас заботится. Но очень романтичный. Увлекается всякими бреднями.
        - Однако я вспомнил. Он в крайнем боксе должон быть. Я как обход делал, он у въезда в бокс под машиной лежал.
        - Уснул, наверное, - вздохнул Алешка. - От всяких переживаний. Спасибо за угощенье. Пойдем, его разбудим.
        - Ты только не шибко его буди. А то расстроится с перепугу.
        - Нет, я его нежно разбужу. Чего-нибудь в ухо шепну. Ласковое такое.
        - И то. Не забижай человека. Если у него душа романтическая, его жалеть надо. Как больного.
        Мы пошли вдоль боксов. Снег здесь был расчищен. Даже на крышах гаражей его не было. Лешка сказал мне загадочно:
        - Нюхай, Дим. Как унюхаешь, скажи. Вдруг я не унюхаю.
        Я уже и не задумывался над его словами. Я вообще вроде как брел по дремучему лесу и не знал, что меня ждет - то ли избушка на курьих ножках, то ли болото с говорящей лягушкой.
        Нюхать я не стал. Пусть сам нюхает. Ему виднее.
        Алешка и вправду шел вдоль боксов, как собачка, потерявшая хозяина. Нюхал. А пахло везде одинаково: немного бензином, немного машинным маслом, немного резиной. Как обычно у гаражей пахнет.
        Вдруг Алешка остановился возле гаража с деревянными воротами. Поднял голову, раздул ноздри.
        - Здесь, - сказал он шепотом и показал себе под ноги.
        Ничего особенного на утоптанном снегу я не увидел. Сухая трава - и все.
        - Нюхай, Дим, - прошептал Алешка. - Чуешь?
        Я принюхался. Да, здесь пахло немного по-другому. Сухой травой и конским навозом.
        - Сеном пахнет, - сказал Алешка. - И лошадью.
        Он прижался ухом к воротам. Замер.
        - Иди сюда. Послушай.
        Я сделал то же самое. Прислушался.
        Тишина… И вдруг мне послышались какие-то звуки. Разные. Но знакомые. Сначала какой-то гулкий стук - будто кто-то переступил с ноги на ногу. Тяжело переступил. Будто в лыжных ботинках. Потом я услышал прерывистый вздох и фырканье.
        В гараже кто-то был. Живой.
        Алешка отошел немного в сторону, приложил ладошки лодочкой ко рту и тоненько, едва слышно заржал. Точь-в-точь, как он подзывал своего Алмаза.
        И внутри гаража ему кто-то ответил. Так же тоненько и нежно.
        - Вот он! - сказал Алешка. - Миллион в мешке.
        Глава VIII
        Иван-царевич на сером волке
        - Кто он? - раздраженно спросил я. Я уже этими тайнами по горло сыт.
        - Это его брат, - объяснил Алешка.
        - Чей брат? - безмерно изумился я. - Тимофеева? Этого Серого Волка?
        - Да ну тебя! - всерьез обиделся Алешка. - Хватит дурачком прикидываться. - Но тут он взглянул на меня и понял, что я не прикидываюсь. - Это Топаз, брат Алмаза.
        - Рассказывай! - решительно приказал я.
        - Дома расскажу! - так же решительно отказал мне Алешка. - А ты все подробно запишешь в своем дневнике. Твоим детям будет интересно потом почитать.
        - Пошли домой! - обрадовался я. - У меня руки замерзли. И уши.
        - У меня тоже. И еще нос. Но мы должны убедиться, что не ошибаемся. Посидим в засаде.
        Обнаглел парнишка! И я сказал:
        - Мама очень расстроится, если мы замерзнем в сугробе.
        - Конечно! - засмеялся Алешка. - Кто же ей двадцать кошек достанет.
        Алешка предложил зарыться в сугроб.
        - Там тепло, Дим, я точно знаю.
        А я точно знаю, что холодно. И мы спрятались между двух боксов. И по очереди вели наблюдение за въездом на территорию гаражей.
        Пока мы не начали дрожать мелкой дрожью и стучать зубами мелкой дробью, Алешка рассказал мне, как он «обаял» охранника.
        Оказалось, очень просто. На жалость взял. Мне б ни за что не додуматься. Он наврал, что наш сосед по квартире наконец-то достиг своей мечты - купил машину. И каждый час бегает сюда, в свой гараж, чтобы ее погладить и под ней полежать. Есть такие любители. Им и ездить-то не надо. Главное - что-нибудь покрутить. И вот этот автомобилист-романтик умчался в гараж, захватив ключи от квартиры. И теперь вся наша семья (еще и три девочки грудного возраста) мерзнет на улице или отогревается в подъезде…
        Тут Лешка прервал свой рассказ:
        - Идет, Дим! Тихо!
        Я осторожно выглянул из-за гаража. От въезда к нам приближался настороженной походкой молодой человек средних лет. Когда он приблизился, Алешка отпрянул за гараж и шепнул мне в замерзшее ухо:
        - Он! Серый Волк! Я его узнал!
        Мы затаились.
        Вскоре послышался скрип снега под чужими ногами и заскрежетал ключ в замерзшем замке. Скрип отворяемых ворот. И голос:
        - Здравствуй, мой хороший. Соскучился? Сейчас я тебя покормлю, почищу. А вот гулять нам пока нельзя. Кругом враги.
        В ответ - тихое ржание и перестук копыт. Зашуршало сено.
        - Кушай, кушай, мой хороший. А водичка у тебя еще есть? Вот и славно. А я пока приберусь.
        Заскрипела по полу лопата, потом зашуршала метла.
        - Ничего, - приговаривал Волк Тимофеев, - перезимуем. А как зазеленеет травка, мы умчимся с тобой в далекие поля. Никакой Пферд нас не найдет. Чтоб ему споткнуться на обе ноги. На самом финише.
        Стало темнеть. Пошел снег. И было так тихо, что мы даже слышали, как хрустит, пережевывая сено, таинственный Топаз, брат Алмаза.
        - Ну, не скучай, дружок, - снова ласково заговорил Тимофеев. - А завтра я тебе целый мешок овса принесу. Любишь овес-то? То-то. Ну, ну, не балуй. Пошел я. До свидания, дружок.
        Нам было слышно, как фыркнул и вздохнул Топаз, как переступил своими копытами и как Тимофеев закрыл и запер ворота.
        Алешка вышел из-за угла и негромко сказал:
        - Руки вверх!
        В общем, опять мы с Алешкой попали в историю. Серый Волк оказался вовсе на таким уж преступником. Да, он украл коня, очень дорогого. На международном аукционе за такую лошадь любой владелец конюшни заплатил бы, не раздумывая, целый миллион долларов…
        Но все по порядку… Откроем мой дневник на двадцатой странице под заголовком «Пятое января». Вот что там записано для потомков:
        «Жили-были два брата. Одного звали Алмаз, другого Топаз. Красавцы жеребцы ахалтекинской породы. Однако Алмаз имел небольшой недостаток во внешнем виде: у него была звездочка во лбу - белое пятнышко шерсти и чулочки на передних ногах были разного размера. Казалось, что один чулочек немного сполз вниз. И специалисты-коневоды считали это отклонением от породных признаков.
        Поэтому Алмаз большим спросом не пользовался, переходил из одних, не очень добрых, рук в другие, потом его совсем забросили, и он скучал на маленькой конюшне в далеком селе. Его хозяин - фермер - хотел сделать из него рабочую лошадь. Чтобы Алмаз таскал телегу, груженную мешками с картошкой или бидонами с молоком. Но Алмаз был скакун чистых кровей, ему нужно было брать призы на международных скачках, а не месить своими стройными ногами грязь сельских дорог. Поэтому он капризничал и в упряжке ходить не желал. Фермер махнул на него рукой, скудно кормил и плохо за ним ухаживал.
        Тут-то его и нашла наша Галина. И забрала в свою школу конно-спортивного мастерства. Она очень долго за ним ухаживала и очень долго тренировала. И Алмаз стал таким, каким и должен был быть - красивым, умным и послушным.
        А вот у его брата Топаза судьба сложилась вначале очень неплохо. Один коммерсант по фамилии Ершиков вдруг решил возродить былую славу российского коневодства. Он купил на окраине города небольшой заброшенный ипподром с конюшнями, набрал на работу всяких хороших специалистов. И конюхов, и жокеев, и наездников, и ученых-коневодов, и ветврачей и зоотехников. И разослал самых лучших знатоков по всей России скупать породистых скаковых лошадей. И покупал он очень дешево, иных лошадей ему отдавали даром. Потому что люди очень радовались, что теперь снова в России станет развиваться коневодство. И Топаз тоже достался Ершикову даром. Его все это время содержали сотрудники обедневшего института коневодства за свои деньги. И Топаз стал украшением ершиковского „табуна“. И тот уже потирал руки, рассчитывая, за какие деньги станет продавать Топазовых детей - жеребят.
        Однако дело возрождения былой славы российского коневодства оказалось очень трудоемким, медленным и на первых порах совсем не прибыльным. Ершиков в нем разочаровался. Откровенно говоря, ему было совершенно наплевать на российское коневодство, его интересовали только деньги, которые оно могло дать. Но не очень-то пока давало.
        Ершиков вскоре забросил коневодческие дела и стал устраивать на ипподроме всякие рекламные акции. Он устраивал скачки, бега. Поставил повсюду торговые киоски со всякой ерундой. И на все на это с грустью смотрел гражданин Тимофеев, который был очень хорошим специалистом по племенным лошадям.
        Лошадей стали постепенно продавать в разные руки. Их покупали такие же бизнесмены вроде Ершикова. Кто-то держал лошадь в своем загородном имении для верховых прогулок, а кто-то делал из них самых настоящих извозчиков. Многим людям нравилось кататься в коляске, запряженной парой красивых буланых коней.
        А Тимофеев ухаживал за Топазом. Холил его и лелеял. Он знал, что это очень ценный конь. И если от него пойдут жеребята, тогда несомненно вернется былая слава российского коневодства.
        Топаз был очень красивый и гордый конь. Он, наверное, сам прекрасно знал себе цену. И вот эта цена неожиданно определилась.
        Совершенно случайно, когда Тимофеев чистил соседнее стойло, он услышал очень неприятный разговор.
        К стойлу, где находился Топаз, подошел Ершиков с каким-то важным иностранцем. Иностранец (Ершиков называл его с почтением - господин Пферд) остановился напротив Топаза и издал звук восхищения.
        - О, я! - выдохнул он в восторге. - Это есть классный лошадка. Я его брать в Германия за любой денег!
        - Нельзя его брать в Германия, господин Пферд, - огорченно проговорил Ершиков, подделываясь под его русский язык. - Это есть достояние России. Это есть племенной жеребец.
        - О, колоссаль! Он будет жить в Германия. И его детки будут делать для моей страны славу и гордость. Сколько господин Ержиков хотел брать за этот конь денежек?
        - Этот конь нельзя продавать. Это генофонд, говоря по-русски.
        - Мне совершенно наплевать на ваш русски генофонд. Сколько денег?
        А Тимофеев все это слушал, затаясь в соседнем боксе.
        - Вы, господин Пферд, не сможете его вывезти за границы России. Вас не пропустит таможня. В документах указано, что…
        - Очень я плевать на ети документы. Вы мне их даваль один вечер, а один другой утро в етим документы все будет о…кей! Ферштеен зи?
        - Нихт ферштеен, - машинально ответил по-немецки Ершиков. И перевел на русский: - Не понимаю.
        - Русски мужик, он есть, - тут господин Пферд постучал костяшками пальцев по столбу. - Он есть туп, глюп и неразумен. Конь останется конь, а в документы будет написано, что етот конь не есть карош. Сапсем дурак.
        Кто дурак - конь или Ершиков, Тимофеев на эту тему размышлять не стал. Он понял, что готовится подлая, даже преступная сделка. И что Ершиков возражает только из одного желания - содрать с этого Пферда побольше денег. Ему на генофонд и на славу России точно так же наплевать.
        - Миллион, - после недолгого раздумья сказал Ершиков.
        - Согласен, - ответил господин Пферд. И Ершиков понял, что поторопился.
        - Два, - поспешно сказал он.
        - Вот тебе! - ответил Пферд.
        А Тимофеев догадался, что он сунул под русский нос Ершикова немецкую фигу.
        - Документы давай. Пошли в твой офис.
        Как только они ушли, Тимофеев побежал в милицию.
        - Мне надо к вашему начальнику! - запыхавшись, выпалил он дежурному.
        - Прямо так? - усмехнулся тот. - А к министру вам не надо?
        - К министру? К министру еще лучше. У меня дело государственной важности.
        - Тогда прямо к президенту.
        Тимофеев понял, что над ним насмехаются, и постарался объяснить:
        - У нас есть конь. Племенной жеребец. Очень породистый. Хозяин собирается продать его за границу. За миллион долларов.
        - Это его дело, - лениво ответил дежурный. - Пусть продает. Милиция здесь не при чем.
        - А кто при чем? - закричал Тимофеев. - Государственное достояние уходит из страны, а милиция, видите ли, не при чем!
        Дежурный встал, надел фуражку, поправил на боку кобуру с пистолетом.
        - А вы, гражданин, не кричите. Я вам русским языком отвечаю: коммерческие сделки в компетенцию правоохранительных органов не входят. Вам ясно? Или повторить?
        - Ну какой же вы тупой!
        - Что? - в глазах молодого лейтенанта сверкнули грозные молнии. - Афонин! Старший сержант! Задержать гражданина! За оскорбление представителя власти при исполнении служебных обязанностей.
        Но гражданин Тимофеев не стал дожидаться ареста, он понял, что ничего не добьется, и выскочил за дверь.
        Когда он примчался на конюшню, то снова застал там Ершикова, немца Пферда и еще какого-то дядьку в белом халате.
        Дядька внимательно осматривал Топаза со всех сторон. Щупал ему коленки, дул в уши, заглядывал в рот. А потом велел Ершикову:
        - Проведите его.
        Ершиков послушно взнуздал коня и повел его вдоль конюшни. Дядька в халате внимательно смотрел, как грациозно переступает своими тонкими ногами красавец Топаз, и даже щелкал от восторга языком. А потом сказал Пферду:
        - Великолепный экземпляр, господин Пферд. Абсолютно здоров. На аукционе вы сможете получить не менее пяти миллионов за него.
        - А я? - обиделся Ершиков.
        - А ты уже получил. Мы договорились. - И немец похлопал тяжелой ладонью по папке, в которой лежали документы на коня.
        Тут уже Тимофеев не выдержал. Он подскочил к Ершикову, схватил его за грудки и начал яростно трясти, приговаривая в бешенстве:
        - Ах ты тварь! Ты все за деньги готов отдать! Где твоя совесть?
        Ершиков не дрогнул. Он спокойно сжал его руки, оторвал их от себя и, отшвырнув Тимофеева в сторону, сказал:
        - Ты уволен. Пошел вон!
        - Я не пойду, - спокойно сказал, поднимаясь на ноги, Тимофеев, - я поеду.
        - Ага, - усмехнулся Ершиков, - на палочке верхом.
        - Верхом, - все так же спокойно ответил Тимофеев. - Только не на палочке.
        Он вихрем взлетел на спину Топаза и сжал его бока коленями.
        Топаз коротко заржал, привстал на дыбы и, сделав огромный прыжок, плавно помчался к воротам ипподрома.
        На секунду все ошалели.
        - Хальт! - заорал по-немецки Пферд.
        - Стой! - заорал по-русски Ершиков и побежал за Тимофеевым.
        - Вы куда? - заорал ветеринар в белом халате.
        Но никто им не ответил. В вихре снежной пыли, вздымаемой копытами Топаза, исчез и он сам, и его похититель Тимофеев…
        Ершиков, конечно же, снарядил погоню. Сразу три машины - „Мерседес“ и два джипа - ринулись следом, но догнать беглецов не смогли. Тимофеев благоразумно свернул с накатанной дороги в лес, и машины даже не сделали попытки прорваться через снежную целину.
        Ершиков был в бешенстве. Он считал, что у него нагло украли миллион долларов. Забывая при этом, что не заплатил за Топаза ни копейки. Он тут же поехал в милицию, сделать заявление.
        Его принял все тот же лейтенант. Ершикова здесь хорошо знали, он был богатой местной знаменитостью, и история с похищением лошади вызвала не только горячее сочувствие, но и соответствующие меры по ее розыску. И розыску похитителя.
        Дежурный сразу же сообщил в Москву, инспекторы ГАИ получили указания, все дороги были перекрыты. Но вообще-то все дороги перекрыть невозможно. Особенно те, которыми пользуются не столько автомобилисты, сколько пешеходы.
        Другими словами, Тимофеев и Топаз незаметно проникли в город. Здесь они уже не вызывали особого интереса - лошадей в городе хватало и без них.
        Тимофеев был простоват по характеру, но даже он сообразил, что являться домой с лошадью, да еще краденой, нельзя. Во-первых, он жил на седьмом этаже и втащить в квартиру Топаза было бы сложно, а во-вторых, на квартире его наверняка ждала бы засада.
        Он позвонил своему другу Косте Козлову, не очень известному театральному актеру. И прямо так ему и сказал:
        - Костя, я Топаза украл.
        - С ума сошел!
        - Да ты не думай! Это не драгоценный камень. Это лошадь. Я лошадь украл.
        - Еще того не легче! На фига она тебе? Украл бы что-нибудь другое.
        В конце концов Костя спустился вниз и возле подъезда увидал своего друга верхом на великолепной лошади. Актер Костя только на вид был немного бестолковым, а на самом деле отличался умом и сообразительностью. Он тут же придумал спрятать лошадь в гараже своего друга на окраине города - там никто этому не удивится, один автолюбитель держал в своем гаражном боксе корову и торговал на ближайшей остановке пригородного автобуса свежим молочком, а другой автолюбитель разводил в своем гараже кур и торговал свежими яйцами. Поэтому на появление коня, в общем-то, особого внимания не обратили.
        В тот же вечер в гараже состоялось тайное совещание, на котором присутствовала и знакомая Кости - студентка театрального института Июлия Иванова (Юлька).
        - На некоторое время ты должен исчезнуть, - говорил Костя Тимофееву. - Пока шум не утихнет. Но вот куда тебе исчезнуть? - и он в задумчивости поскреб затылок.
        - Он должен укрыться под маской, - предложила Июлия. - Под маской его никто не узнает.
        - Что, прямо так и ходить в маске по улицам?
        - По улицам тебе ходить вообще не рекомендуется.
        В общем, все как-то наладилось. Утром Тимофеев обматывал лицо шарфом - как человек-невидимка - и отправлялся „на работу“. Бегал за Юлькой по сцене вокруг елки и орал дурным голосом: „Ну, погоди!“ Вечером он чистил гараж, кормил и выгуливал Топаза. Кстати, и с конским навозом вопрос решился очень удачно. Его с удовольствием брал еще один автолюбитель, который в своем боксе выращивал свежие огурцы. И Топаз в обмен на навоз получал свою долю витаминов в виде огуречной продукции.
        В общем, не гаражи, а какое-то садоводческое товарищество.
        Сначала они прогуливались вдоль гаражей, а потом осмелели и уходили поскакать по парку, который начинался сразу за оврагом.
        Первое время Волк Тимофеев ночевал в гараже, а потом Костя подыскал ему комнату у симпатичной старушки Ирины Родионовны. Все налаживалось. Бандиты Ершикова потеряли след и коня, и конокрада, милиция тоже не очень старалась - у нее были дела поважнее. Тем более что она уже больше интересовалась самим Ершиковым, за которым оказались некоторые темные делишки. Ершиков запсиховал, стал подгонять свою братву, чтобы она энергичнее вела розыски. Ему не терпелось поскорее содрать денежки с немца Пферда и поскорее удрать со своим миллионом за границу. Там ему никакая российская милиция не страшна. И не нужна никакая слава российского конезаводчика.
        Однако найти Тимофеева все не удавалось. И он уже успокоился и начал строить планы и думать - к кому бы ему обратиться, чтобы раз и навсегда решить вопрос с Топазом.
        И вот тут-то его опознал наш Алешка…»
        - Ну я же не знал ничего! - с обидой воскликнул он у меня за спиной, прочитав эту фразу.
        Я захлопнул тетрадь.
        Алешка походил по комнате, остановился, нахмурился и сказал:
        - Нам нужно, Дим, помочь этому Тимофееву. Его дело правильное. И я, кажется, кое-что придумал.
        - Что ты опять придумал? - испугался я.
        - Я, Дим, стану предателем! - это Лешка сказал торжественно, но с легкой грустинкой в голосе. - Другого выхода нет!
        Пока он не стал предателем, я поспешил узнать у него, как он догадался обо всей этой запутанной истории с лошадьми и конокрадами.
        - Элементарно, Ватсон, - небрежно объяснил Алешка. - Я почти сразу понял, что Юлька все знает, а Козлов их соучастник. А до этого я так простенько спросил у папы: «Что ж натворил этот грустный Волк?» И папа сказал: «Он украл миллион. В виде лошади. Понял? Нет? Вот и хорошо». А еще я прочитал в газете, что в Москву приехал знаменитый германский конезаводчик по кличке Пферд. И что он скупает наших племенных лошадей. Чтоб их было много в ихней Германии и не было у нас. Вот и все.
        Как просто. Надо это все записать, пока не перепуталось.
        Глава IX
        Кто такой Пферд?
        Я, конечно, от этих Лешкиных слов прибалдел немного. «Я стану предателем!» Ничего себе - заявочка!
        Алешка, это всем известно, может стать кем угодно - способностей у него на сто таких пацанов с избытком. Но предателем… В страшном сне такое не привидится.
        А он ничего объяснять мне не стал, зачем время зря тратить - надо действовать.
        И начал действовать.
        Во-первых, пристал к Тимофееву, как колючка к штанам, и выведал у него, где находится главный офис господина Ершикова. И тут же отправился на Моховую улицу на разведку.
        Что он там разведал, я не знаю.
        - Я тебе, Дим, потом расскажу все сразу, и ты все сразу запишешь в свой дневник. Бонифаций будет доволен.
        Во-вторых, он пристал к тренеру Галине Дмитриевне. Выведал у нее все, что она знала о знаменитой ахалтекинской породе лошадей.
        А в-третьих, когда вернулся домой, усталый, но довольный, стал нетерпеливо поглядывать на часы. Ждал, когда папа придет с работы. Тоже, наверное, хотел что-нибудь у него выведать.
        Дождался… За ужином сидел задумчивый, озабоченный. Всем видом показывал: ну спросите же меня, почему я такой невеселый.
        - Ты чего такой надутый? - спросил папа.
        - Ты не заболел? - спросила мама.
        Алешка в ответ вздохнул протяжно и прерывисто: мол, мне бы ваши заботы. Папа усмехнулся. А мама положила Лешке на лоб руку - нет ли жара?
        - Ты ему еще пульс проверь, - с улыбкой предложил папа. И спросил Алешку: - Ну, в чем дело? Выкладывай.
        - Такая история… Такая история… - Алешка покачал головой. - Вот как ты думаешь, кто виноват?
        - Все, кроме тебя, - сказала мама и стала наливать нам чай.
        Алешка неожиданно согласился с ней, кивнул и уточнил:
        - Я, конечно, еще не очень, но у меня все впереди.
        - Так, - папа придвинул к себе чашку, - выкладывай свою «такую историю».
        - Одному человеку подарили бесплатно очень дорогую лошадь…
        - Какая прелесть, - сказала мама.
        - Главное, - подчеркнул папа, - что бесплатно подарили. А то бывает еще, что за деньги дарят. Дальше что?
        - А он, этот один человек, вместо того чтобы разводить эту прекрасную породу лошадей для своей родины, продал эту лошадь одному немцу. За целый миллион…
        - В свой карман, да? - уточнил папа.
        - Конечно! Не в мой же. А вот другой человек, честный очень, взял да и украл у него эту лошадь…
        - Ну, если честный человек взял да украл, значит, он жулик. Вор.
        - Да он же не для себя ее украл! - взвизгнул Алешка так, что мама опять потрогала его лоб. И даже сделала вид, будто об него обожглась. Алешка - ноль внимания: - Он ее украл, чтобы она не досталась немцам. Представляешь, пап, у этого Топаза будут жеребята, а они уже станут иностранцами. А иностранцы на них будут побеждать нас на мировых скачках! Что, здорово скажешь?
        - Не скажу, - проговорил папа. - Но так или иначе, этот Тимофеев совершил преступление. Кражу. Причем особо ценного имущества.
        Алешка сердито расхохотался.
        - Пап, а если бы я во время войны угнал у наших врагов особо ценное имущество в виде танка или ядерной ракеты? То что? Я тоже стал бы вором?
        - Ты бы стал героем, успокойся, - сказала мама. - Сделать тебе еще чаю?
        От «еще чаю» Алешка никогда не откажется. Хоть пять раз. Но тут он даже не услышал маму.
        - Знаешь, Алексей, - серьезно сказал папа, - такие вопросы решаются через суд.
        - Знаю! - вспыхнул Алешка. - Самый гуманный в мире.
        Мама фыркнула. А потом спохватилась и нахмурилась.
        Папа тоже нахмурился. И сказал:
        - У меня возникло подозрение, что ты знаешь, где скрывается находящийся в розыске по подозрению в краже гражданин Тимофеев. А также, где он скрывает похищенное им ценное имущество. Такое поведение называется укрывательством. И за это тоже наказывают. Ты понял меня? - Алешка так мотнул головой, что его можно было понять двояко. - Где он скрывается?
        - Он скрывается, - легонько усмехнулся Алешка, - он скрывается под маской Волка.
        - Ну, погоди! - сердито сказал папа. - Я с тобой еще поговорю.
        Мама испуганно захлопала глазами. Но папа уже успокоился.
        - Это не твое дело, Алексей, - миролюбиво закончил он разговор. - Это дело следствия и суда. Если суд признает незаконное владение «одного человека» ценной лошадью, он может принять соответствующее решение. - Тут папа о чем-то на секунду задумался и так задумчиво добавил: - А если следствие выяснит, что этот «один человек» и сам порядочный преступник, то суд может вынести постановление не только о заключении гр. Ерши… то есть этого «одного человека» под стражу, но и конфискации его незаконно нажитого имущества. В том числе и гордости российского коневодства по имени Топаз. Все понял?
        И тут даже я все понял. Я даже больше понял: вольно или невольно папа подсказал Алешке, как надо действовать. Это я сразу же по Алешкиным глазам догадался.
        - Я все-все понял, - затараторил он. - Ты как всегда прав, папочка. Я больше не буду. Я буду готовиться к соревнованиям, чтобы завоевать главный приз.
        Папа очень недоверчиво взглянул на Лешку, а маме сказал:
        - Не спускай с него глаз.
        Алешка хихикнул. А мама кивнула:
        - Я буду с ним на елки ходить.
        - За ручку, - буркнул Алешка.
        На следующий день он обулся в рабочие сапожки и отправился на тренировку. Я решил пойти с ним, все-таки надо за ним приглядывать. Со слов папы я понял, что милиция уже начала заниматься темными делами Ершикова. Вот и хорошо. Каждый должен делать то, что ему положено. Милиция будет «раскручивать» преступников, Алешка скакать на Алмазе, а я писать дневник.
        На тренировке Алешка что-то не очень усердствовал. Не похоже было, что он собирается взять первый приз. Он легонько проскакал два круга на Алмазе, поспорил с Полковником, а все остальное время провалялся на сене, о чем-то беседуя с тренером Галиной. Часть их разговора мне удалось ухватить. Я тоже развалился на пахучих тюках с сеном, делал вид, что обдумываю свои очередные записи для потомства, а сам навострил ушки. Но разговор этот не показался мне очень интересным. И только время спустя я понял, как он был важен для правильной оценки произошедших событий. И тех, что уже были не за горами, а вот-вот должны были произойти.
        Галина, покусывая сухую травинку, рассказывала, а Лешка, распахнув глаза, слушал.
        - …В Германии, до войны, разводили очень хорошую спортивную породу лошадей - тракененскую. А потом эта фирма зачахла. Руководил ею пожилой господин Пферд…
        Алешка вскинул голову.
        - Пферд? Я думал, это кличка.
        - Нет, - улыбнулась Галина, - это настоящая «лошадиная» фамилия. Пферд по-немецки значит лошадь. А сейчас эта фирма снова набирает силу. Ее представители скупают везде хороших породистых лошадей. Особенно у нас, остатки выбирают. Наши коневоды, несмотря на все трудности, стараются сохранить наши лучшие породы. Но это очень трудно, нужны большие деньги, а денег у них нет. Поэтому они продают за границу несколько лошадей, а на эти деньги содержат оставшихся. Нашего Алмаза тоже могли бы продать. Мне и сейчас предлагали за него хорошие деньги, но мне жалко его отдавать… А его брата, Топаза, кажется, все-таки продали. И теперь он будет возрождать былую славу немецкого коневодства.
        - Не будет, - буркнул Алешка.
        - А ты откуда знаешь?
        - По телевизору показывали, - увильнул Алешка. - Его продали, а потом украли и спрятали. Чтоб Пфердам не достался.
        - В самом деле? А кто украл, не говорили?
        - Какой-то Тимофеев. Зоотехник по лошадям.
        - Неужели Сашка? - ахнула Галина. - Мы с ним в институте коневодства работали. Он такой скромный был, застенчивый. Неужели это он?
        - Он, он, - закивал Алешка. - По телевизору говорили: такой скромный, застенчивый.
        - Ты врешь? - спросила тренер Галина, уставив на Алешку большие черные глаза. - Или фантазируешь?
        - А это большая разница? - невинно спросил Алешка. - Димку не бойтесь, это наш человек.
        Галина встала, выглянула из сенного сарая, осмотрелась по сторонам и плотно прикрыла дверь. Так плотно, что в сарае стало почти темно.
        - Я тебя слушаю, - твердым голосом сказала Галина.
        И Алешка очень серьезно ответил:
        - Пока мы с Димкой не посадим Ершикова в тюрьму, нужно спрятать у нас Топаза. Среди наших лошадей. Согласны?
        - Еще бы!
        - Но сначала, теть Галь, нужно сделать одну хитрую штуку. Вы только не удивляйтесь, ладно? И не бойтесь. Мы с вами.
        Когда мы шли домой, я все-таки спросил Алешку про «одну хитрую штуку».
        - Понимаешь, Дим, чтобы надежно спрятать какую-нибудь вещь, нужно сначала…
        - Стоп! - сказал я. - Я все понял.
        - Молодец, - похвалил меня Алешка. - Только пока в дневник эту хитрость не записывай. На всякий случай.
        Офис господина Ершикова на Моховой был шикарный. Прямо как в сериалах. От улицы его отгораживала красивая решетка черного цвета. В ней был въезд для машин, перекрытый шлагбаумом, и калитка для людей. Которые ходят пешком. Вроде нас с Алешкой.
        Но калитка была намертво заперта. Алешка нажал кнопку. Через некоторое время где-то у нас над головами дрогнул зрачок телекамеры и хриплый голос приветливо спросил:
        - Чего надо, пацаны? - Видимо, на солидных посетителей мы не тянули. Я бы развернулся после этих слов и гордо ушел. А Лешка небрежно ответил:
        - Это не нам надо, а вам. - И столько в его голосе было ленивой уверенности, что сейчас же щелкнуло реле, и калитка гостеприимно распахнулась.
        За оградой были всякие стриженые газончики, стоянка для машин и две искусственные пальмы у входа в здание. Само здание тоже было красивое, старинное, с колоннами. Его только немного портили современные окна из зеленого пластика и какого-то непрозрачного стекла.
        Мы поднялись по гладким ступеням, и входная дверь бесшумно распахнулась перед нами. А за дверью стоял здоровенный амбал, смотрел на нас непрозрачными глазами навыкате и жевал жвачку.
        - Ну? - спросил он. - Рекламу принесли?
        - А повежливей нельзя? - ледяным голосом спросил Алешка. - А то мы сейчас повернемся и уйдем.
        - А вы, - добавил я, подделываясь под Алешку, - побежите за нами, роняя слезы.
        - А потом, - добавил Алешка, - будете долго искать новую работу.
        - Но вас все равно никуда не возьмут, - закончил я.
        Амбал даже про жвачку забыл. Кажется, он даже проглотил ее.
        - Почему это? - спросил он и поправил дубинку на поясе.
        - Да потому! - ответил Алешка. - Начальник дома?
        - Как это дома? Он здесь.
        - Ведите к нему. Он будет рад.
        Амбал снял трубку внутреннего телефона и сказал:
        - Виталик, тут к шефу какие-то… пацаны вроде. Но - надо! Ага, сейчас. - Он положил трубку и сказал Алешке: - Сейчас придут за вами.
        Со скучными лицами мы сели на банкетку. И даже немного подразнили охранника.
        - Дим, - сказал Алешка вполголоса, но так, чтобы тот услышал, - а может, ну их на фиг, а? Им же хуже.
        - Пойдем, Лех, - я привстал. - Делать нам, что ли, нечего?
        Охранник заволновался:
        - Минутку, ребятки. Ща все будет путем.
        Наконец появился красавец-мужчина с гладкой прической.
        - В чем дело? - строго спросил он охранника.
        - Вот… - тот кивнул в нашу сторону. - До шефа. Очень, говорят, важное дело.
        Красавец шагнул к нам:
        - Что вам нужно, молодые люди?
        - Нам? - удивились мы. - Ничего. А вашему шефу - привет.
        Красавец немного растерялся:
        - И это все?
        - Все! - мы встали и пошли к дверям. А потом обернулись и сказали дружным дуэтом: - Привет от Топаза.
        - Стойте! - воскликнул красавец. У него даже прическа на голове дрогнула. - Вы что-то знаете? Где он?
        - А вы кто такой? Вы - Ершиков?
        - Не совсем. Я его референт. Вы можете все сказать мне.
        - Можем, - сказал я.
        - Но не скажем, - сказал Алешка.
        Референт оказался не дурак. Он тут же сделал приглашающий жест и засеменил впереди нас на второй этаж. Он очень спешил.
        А мы - нет. Мы медленно поднимались по шикарной лестнице и разглядывали стоящих по ее бокам рыцарей. Доспехи такие. Очень красивые. Все в узорах. Только, похоже, клепали этих рыцарей из консервных банок.
        После лестницы начался длинный коридор, а в самом его конце оказалась высокая дверь. Сбоку от нее висела черная с золотом табличка: «Генеральный директор М.М. Ершиков».
        Референт распахнул дверь. За дверью - приемная. Там сидели две девицы. Одна красила глаза за компьютером, другая красила губы за факсом.
        - К шефу! - коротко сказал референт. - Кофе, чай, минералка, - распорядился красавец и, подумав, добавил: - Конфеты.
        И мы вошли к Ершикову. Честно сказать, он меня разочаровал. По такой фамилии я представлял его вроде маминого ершика, которым она моет посуду, - колючим, злым, упрямым. Ершиков на вид был совсем не такой. Мягкий какой-то. Скользкий. Длинные волосы, висячие усы. Вообще - похож на кусок мыла. Основательно побывавший в употреблении. Обмылок, словом.
        Ершиков удивленно уставился на нас. Потом недовольно взглянул на референта:
        - Что за шпана?
        - По поводу Топаза, - почтительно шепнул референт. - Информация.
        Ершиков привстал, окинул нас заинтересованным взглядом и сел опять в кресло.
        - Вы что-то знаете? - спросил.
        - Знаем, - сказал Алешка.
        - Что именно?
        - Таблицу умножения. Правда, не всю. Только до семью восемь - шестьдесят два.
        Ершиков тоже был не дурак. Похоже, в прежнее время его здорово шпыняло начальство. Он тут же заулыбался и сказал:
        - Садитесь, пожалуйста. Чай, кофе?
        - Чай, - сказал Алешка.
        - Кофе, - сказал я.
        Тут же одна из секретарш вкатила столик с угощением.
        Мы взялись за чашки, а Ершиков уставился на нас так, что мы не стали его томить.
        - Мы знаем, где прячется Топаз, - сказал Алешка. - И можем сказать об этом вам.
        Ершиков действительно был не глуп.
        - За вознаграждение, конечно?
        Мы молча пожали плечами и молча кивнули.
        - Сколько вы хотите?
        - Тыщу, - сказал Алешка.
        - Каждому, - добавил я.
        Да, Ершиков не зря стал коммерсантом. Он тут же изобразил такую игру: вскочил, взъерошил волосы и забегал по кабинету.
        - Это возмутительно. За какую-то информацию - тысячу рублей! Каждому! И того - даже две! У вас есть совесть, дети?
        Если бы я не знал, что он должен получить за Топаза миллион долларов, мне в самом деле стало бы стыдно за свою и Алешкину жадность.
        - Безобразие! - кипятился бизнесмен. - Зачем вам такие деньги? Сникерсы покупать?
        - Лошадей, - сказал Алешка. - Хотим возродить былую славу российского коневодства.
        Ершиков часто-часто заморгал. А потом спросил:
        - Вы кто такие?
        Вот с этого и надо было начинать.
        - Мы - дети Шерлока Холмса.
        - Какого Холмса? Какие дети? Разве у Холмса были дети? У него был только доктор Ватсон. И миссис Хадсон.
        Какие глубокие познания!
        - Это такая милая шутка, - сжалился Алешка. - Наш отец - полковник милиции.
        Ничего себе сжалился!
        Хотя Ершиков прибалдел только на мгновенье. А потом быстренько смекнул, что сообразительные детки Ш.Х. использовали служебную информацию, которой располагал полковник милиции.
        - Ага! - сказал он. - А милиция знает, где находится Топаз?
        - Догадывается, - сказал я. - Так что поторопитесь. Гоните баксы, шеф.
        - Какие баксы? Почему баксы? Речь с самого начала шла о сумме в рублях.
        Мы встали и пошли. Правда, Алешка тут же вернулся и выскреб из вазочки горсть конфет.
        - Подождите! - воскликнул бизнесмен Ершиков. - Я согласен. Мое условие - деньги после лошади.
        - Аванс сто долларов, - сказал я.
        Ершиков усмехнулся снисходительно.
        Получив сто долларов, мы стали сговорчивей. И назвали ему адрес нашей школьной конюшни.
        - Топаз стоит в самом дальнем от входа боксе.
        - Я заплачу вам еще тысячу, - загорелся Ершиков, - если вы найдете и Тимофеева.
        - Мы подумаем. Тимофеев все-таки не лошадь.
        Ершиков сморщился, но ничего не сказал.
        - Приезжайте вечером, - посоветовал я, - а то наши ребята вас побьют.
        - Ха-ха! - сказал Ершиков.
        Вечером мы уже околачивались возле конюшни. Галина Дмитриевна тоже была здесь и делала вид, что занимается делами. Но все дела валились у нее из рук: и лопата, и щетка, и даже ведро с водой. Она немного волновалась. Мы - тоже, но совсем немного.
        Стемнело. Вороны, которые кормились днем на куче конского навоза, улетели ночевать в парк. И там галдели, устраиваясь на ветках. Бранились, как грузчики на рынке.
        На стадионе появились собаки с хозяевами. Они отгуляли свое, и вскоре вокруг школы стало совсем безлюдно.
        Пошел снег. Вился вокруг фонарей - спокойный такой, равнодушный. Совсем не волновался. А чего ему волноваться? Ветра нет, ложись где хочешь - на ветки, на скамейки, - никто тебя не сдует, не сгонит с твоего места.
        - Ну где же они? - спросила Галина Дмитриевна. - Может, передумали?
        Как же! Передумают они!
        - Едут, - шепнул Алешка.
        За домами и дворами послышался шум большой машины, и вскоре мы увидели черный джип, за которым тянулась, дымя изо всех сил, здоровенная фура.
        Машины остановились. Из джипа выскочил Ершиков, а за ним человек в белом халате поверх пальто и два амбала-охранника.
        - Здравствуйте, - сказал приветливо Ершиков Галине Дмитриевне. - Мы приехали за лошадью.
        - Наконец-то, - ответила Галина. - Я уж не знаю, что с ним делать.
        - А откуда он у вас?
        - Вы знаете, приехал на нем какой-то молодой человек и попросил приютить жеребца на несколько дней. Я, конечно, согласилась. А теперь не знаю, что делать.
        - Это моя лошадь, - сказал Ершиков. - А молодой человек украл ее у меня.
        - Какой ужас! - тренер Галина прижала ладони к щекам. - И какое счастье!
        Мы скромно стояли в сторонке. Слушали, что они говорят. И ни во что не вмешивались. Наш выход еще впереди.
        - Давайте коня! Давайте моего родимого! - завопил Ершиков. - Я так по нему соскучился, что уже которую ночь провожу без сна! Верите?
        - Еще бы! - сказала тренер Галина. - Я сейчас его выведу. Только… извините, конечно, но мне хотелось бы взглянуть на его документы.
        - Ради Бога! Семеныч, документы.
        Семеныч в белом халате поверх пальто суетливо распахнул кожаную папку.
        Тренер Галина полистала страницы, кивнула и сказала:
        - Отлично! Сейчас я его выведу. Только будьте осторожны. Он чужих людей не любит, лягается.
        Галина Дмитриевна засветила керосиновый фонарь и пошла в конюшню. И мы услышали, как стучит копытами по доскам пола наш любимый Алмаз.
        Он вышел из темноты конюшни на зимний вечерний свет и остановился. Нагнув гордую голову, оглядел каких-то людей, не проявил к ним никакого интереса, ударил копытом в землю и тихонько заржал, задрав свою красивую голову.
        - Опа! - воскликнул бизнесмен Ершиков.
        Алмаз, словно услышав его слова, заплясал своими тонкими ногами.
        - Загружаем! - скомандовал Ершиков.
        Из фуры выскочили еще два молодца, распахнули заднюю дверь и вытянули наружу трап с поперечными ступеньками.
        - Заводи! - разошелся вовсю Ершиков.
        - А деньги? - спросил Алешка.
        - Фиг тебе! - со злорадной улыбкой ответил ему коммерсант. - Обойдешься!
        - Как вам не стыдно! - изо всех сил обиделся Алешка.
        А в это время человек в белом халате поверх пальто осмотрел со всех сторон прекрасную лошадь и заорал:
        - Стойте! Это не Топаз! Это его бракованный братец!
        - Как? - Ершиков уселся прямо на навозную кучу. Повернулся к нам: - Вы мне наврали?
        - И вы нам тоже, - спокойно ответил Алешка. - Галина Дмитриевна, дайте мне ваш мобильник. Я позвоню папе. И скажу ему, что какие-то темные люди грабят школьную конюшню.
        Тренер Галя протянула Лешке телефон. Братишка потыкал в него пальчиком и спокойно сказал:
        - Группа шесть! Грабеж на Вернадского, 99, высылайте спецназ. Срочно.
        Всех - бизнесмена Ершикова, мужика в белом халате, фуру с дымком - всех мгновенно сдуло. Будто их и не было.
        Алешка подошел к тете Гале и подергал ее за руку:
        - Испугались?
        - Не очень, - ответила она, переведя дыхание. - Я была в тебе уверена.
        - Вот и хорошо, - сказал Алешка. - Значит, завтра мы будем прятать здесь вашего любимого Топаза. Не возражаете?
        - Не очень.
        - Вы не волнуйтесь. Сюда они уже не сунутся.
        Глава X
        Одна штука среднего размера
        Есть у Алешки и еще один талант. Он великий организатор. Это даже папа признает. Когда предстоит какое-нибудь большое семейное дело, Алешка тут же распределит между нами обязанности, раздаст задачи, укажет, как их лучше выполнить, - и исчезнет будто бы по каким-то своим, еще более важным делам. А потом так же неожиданно появится, когда все уже сделано без его участия. Похвалит нас. Или пожурит. И страшно удивится:
        - Что ж вы меня не подождали?
        …В тот же зимний вечер, еще не скрылись в темноте задние габаритки удравшей фуры, Лешка уже названивал по мобильнику тренера Галины. Распоряжался. Распределял обязанности, ставил задачи. Указывал, как их лучше выполнить.
        В результате: дядя Костя договорился с дядей Юрой, в гараже которого скрывался Топаз, и дядя Юра пригнал к гаражу свою «Газель». Вместе с дядей Сашей (Волком) они погрузили в нее драгоценного жеребца и через сорок минут остановились возле нашей школьной конюшни.
        Тренер Галина сама вывела лошадь из машины и, держа повод в руке, осмотрела Топаза с восторгом в глазах. Тот отнесся с полным доверием к ее твердой и опытной руке, покивал красивой горбоносой головой так, что запрыгала на ней озорная челка, и дважды стукнул копытом по заснеженной земле.
        - Можно я оседлаю его? - спросила Галина Волка Тимофеева с трепетом в голосе.
        Тот шмыгнул носом и ответил:
        - А что вы меня спрашиваете? Я ему не хозяин.
        А кто же теперь хозяин этого великолепного коня? - подумал я.
        Тренер Галина отдала повод Алешке и пошла за седлом.
        Топаз склонил свою гордую голову и внимательно слушал, что ему шепчет в ухо Алешка. И опять покивал головой, будто соглашаясь с ним.
        - Ну, сейчас будет! - с восторгом сказал Алешка, когда тренер Галина оседлала Топаза и взлетела одним легким махом в седло. - Пускать, теть Галь?
        - Пускай!
        Алешка выпустил повод. Галина свистнула, как Соловей-разбойник, подняла Топаза на дыбы и погнала его легким галопом.
        Вот это да! Топаз будто стелился над землей. Будто летел над ней вроде птицы сокола - низко и стремительно. Галина, привстав на стременах, склонилась к шее Топаза, и они казались одним существом. У которого две головы, но много-много ног.
        Как это было красиво! Зимняя ночь. Порхающий снежок. Свет фонарей. И грациозный конь, стрелой скачущий в мерцающих снежинках. А за ним - снежный вихрь из-под копыт.
        Галина направила коня в нашу сторону, прямо на березовую ограду. Мы даже испугались. А Топаз легко, в самом деле как птица, перелетел через жерди и остановился, вздрагивая телом, возле нас, покачивая головой, подергивая кожей. Он, видимо, сам соскучился по настоящей скачке, застоялся в гараже. Алешка стал поглаживать его по щеке, а довольный Топаз фыркал, раздувая ноздри.
        - И такое сокровище, - сказала тренер Галина, спрыгивая на землю, - этот гад собирался продать за границу.
        Алешка поводил немного «это сокровище» вдоль ограды, чтобы конь охладился, и начал его расседлывать. И когда только научился?
        - Постой, - сказала Галина. - А разве ты не заслужил? - и она хитро улыбнулась, кивнув в сторону лошади.
        - Еще как заслужил, - одобрительно сказал грустный Волк. - Была бы моя воля, я подарил бы ему эту лошадь.
        - У нас квартира маленькая, - хихикнул Алешка. Галина подставила братишке сцепленные в «замок» руки, и он оказался в седле.
        - Только не прыгать! - предупредила Галина.
        Топаз выгнул шею и скосил глаз на Алешку - что это такое маленькое и легкое у меня на спине, не уронить бы. И будто все это понимая, пошел легкой рысью.
        - Хорошо сидит, - похвалила Галина Алешку. - Он мог бы жокеем стать.
        - Он кем хочешь может стать, - сказал я с легкой чистой завистью.
        Алешка тем временем завершил круг и, спрыгивая с лошади, шепнул мне очередную загадочную фразу:
        - Ну, Дим, предателем я побыл, теперь надо стать разведчиком.
        Вот же неугомонный! Теперь он станет разведчиком. Только интересно, что он будет разведывать? В какой стране? Неужели в Германию собрался?
        Алешка помог расседлать Топаза, отвел его в конюшню. Галина Дмитриевна отнесла седло и заперла ворота.
        Мы все попрощались. Все эти дяди - Костя, Саша, Юра - уселись в «Газель» и уехали. Тетя (Галина) пошла к метро, а мы отправились домой.
        - Чего будешь разведывать? - спросил я Алешку.
        Братишка откровенно зевнул - устал, конечно, великий организатор - и объяснил:
        - Папа сказал, если суд посадит Ершикова с конфискацией его имущества, то наш Топаз вернется в государство. Значит, нам надо разведать, какими темными делами занимается фирма Ершикова. Ты все это запишешь в дневнике и…
        - Леха, - возразил я, - этим должна заниматься милиция.
        Алешка вздохнул и поддал носком сапога ледышку.
        - У милиции других дел хватает. А вообще, Дим, я такую штуку придумал! Ты только мне не мешай, ладно? - Он опять вздохнул. - Дома сейчас попадет! Будь здоров! Чего соврем?
        Но врать не пришлось. Мама и папа сидели у телевизора. Там показывали очередной криминальный сюжет. Кого-то арестовывали. Парни в масках-шапочках грозно орали: «На пол! На пол! Руки за голову! Лежать молча!»
        Мама даже не обернулась на нас. Она все время дергала папу за рукав и с волнением спрашивала:
        - Ну, где ты, отец? Я тебя не вижу!
        - Да вон, - усмехнулся папа.
        На экране появилась черная машина, возле которой стоял наш папа, тоже в камуфляжной форме, но без оружия, а с папкой в руках. Он о чем-то у кого-то спрашивал и что-то записывал, грея себе пальцы.
        - Похож! - сказала мама. И обернулась к нам: - Где вы бегаете? Тут вашего отца показывают.
        - Мы его и так каждый день видим, - хихикнул Алешка. - Ужинать будем?
        - Ты на отца посмотри! Здорово, да?
        Алешка подмигнул мне, пригляделся к экрану:
        - Ну и где он? Что-то не вижу.
        - Да вот же, возле машины! Без перчаток.
        - Ты ошибаешься, ма, - мягко так проговорил Алешка. - Это не он. Наш папа красивый. А это Бармалей какой-то.
        «Бармалей» вздрогнул и придвинул лицо поближе к экрану.
        - Действительно… - пробормотал папа. - Не очень на меня похож.
        - Интересно, где у вас глаза? - мама подскочила к экрану и стала тыкать в него пальцем:
        - Вот, вот! И пальто его, и шапка.
        - Пальто его, - согласился я.
        - Пап, - спросил Алешка, - ты его никому не давал поносить?
        Родители рассмеялись, а Лешка вдруг проявил неожиданный интерес к сюжету. Пристально вгляделся, что-то проворчал и спросил:
        - Пап, а почему это ты выехал? Ты же - Интерпол. Твое дело иностранцы.
        - Так и есть, - сказал папа. - Одному иностранцу подложили под машину взрывное устройство. Но не настоящее, муляж. Он подозревает, что это шантаж.
        - А кто подложил?
        - Если бы и знал, - мстительно ответил папа, - все равно бы тебе не сказал.
        - Ну и не надо. А иностранец кто?
        - Это не секрет. Некий германский фирмач. Пферд, кажется, его фамилия. Да вот он!
        Но мы не успели разглядеть этого Пферда, на экране уже появился комментатор и затараторил очередную новость.
        - Ужинать, - приказала мама.
        - Давно пора, - пробурчал Алешка.
        - А вы бы подольше шлялись.
        - Мы не шлялись, мы искали лошадь.
        - Нашли? - с интересом спросил папа.
        А Лешка ему тоже отомстил:
        - Если бы и нашли, все равно бы тебе не сказали.
        - Я ужасно расстроился и пошел ужинать. А потом снова буду смотреть по телевизору себя любимого.
        - Ты шутишь? - обрадовалась мама.
        - Не шучу. Я сегодня интервью давал. Как раз по поводу этих взрывных устройств.
        - Быстренько за стол! - мама торопливо накрывала ужин. - А то проглядим своего любимого.
        Не проглядели. Успели. Папа сидел в своем рабочем кабинете под портретом Шерлока Холмса, который ему подарили английские коллеги из Скотланд-Ярда. Папу «допрашивала» шустрая корреспондентка:
        - Сергей Александрович, как вы прокомментируете это последнее событие?
        - По мнению наших сотрудников, в Москве действует устойчивая преступная группа, которая, шантажируя некоторых граждан муляжами взрывных устройств, вымогает у них крупные суммы денег.
        - Непонятно! Если это не настоящие взрывные устройства, зачем же отдавать деньги?
        - Затем, что в противном случае это устройство может оказаться настоящим.
        - Такие случаи уже были? - ужаснулась корреспондентка.
        - Да, - спокойно кивнул папа. - Но мы вовремя вмешались. Обезвредили…
        - И задержали? - обрадовалась шустрая девица. Которую, по-моему, вся эта ситуация нисколько не волновала.
        - К сожалению, - папа развел руками, - задержать злоумышленников пока не удалось. Но у нас уже есть информация, благодаря которой в скором времени эти негодяи окажутся за решеткой.
        - Что ж, Сергей Александрович, - мило улыбнулась корреспондентка. - От души желаем вам успехов в вашем благородном деле и надеемся на вас. Студия благодарит вас за содержательную беседу.
        Но как только корреспондентка оказалась в кадре одна, улыбка исчезла с ее лица и сменилась ехидной гримасой:
        - Как видите, уважаемые телезрители, наша с вами безопасность находится не в очень-то надежных руках. Если даже полковник такого солидного силового ведомства только разводит руками, демонстрируя свою беспомощность. А может, и некомпетентность. Всего доброго! С вами была корреспондент Корзинкина.
        - Дрянная девчонка! - воскликнула мама. - Я на нее пожалуюсь.
        Папа улыбнулся. Алешка нахмурился.
        - Да ладно тебе, - сказал ему папа. - У нее такая работа.
        - Каждую работу нужно делать честно, - упрямо выдал Алешка. - Пап, а у тебя в самом деле есть информация об этих «взрывателях»?
        Папа поморщился. Покачал головой.
        - Есть. И не очень хорошая. По секрету могу тебе сказать. Дело в том, что мы на местах, где закладывались эти муляжи, опросили огромное количество людей. И понимаешь, всякий раз кто-нибудь упоминал, что незадолго до этого мимо проезжал конный милиционер.
        - Не может быть! - вырвалось у Алешки.
        Папа пожал плечами.
        - Мы проверяем эти факты. Может, это маскировка. Попытка направить следствие по ложным следам. Проверим, не беспокойся.
        - Не беспокоюсь. А этой… Кошелкиной…
        - Корзинкиной, - поправил папа. - Ничего ты ей не сделаешь. Она сама исправится.
        - Я ей помогу, - сурово пообещал Алешка.
        Мне тогда и в голову не пришло, что он пообещал это всерьез.
        Вечером, когда мы укладывались спать, Алешка вдруг вспомнил:
        - Дим, запиши в своем дневнике, что нужно сделать разведку на ипподроме.
        - На каком еще ипподроме? Какую еще разведку?
        - Боевую. На ершиковском ипподроме. Там нужно одну штуку найти.
        - Большую? - усмехнулся я.
        Алешка подумал и ответил:
        - Среднюю.
        Я назло ему так прямо и написал: «Мой братец собирается найти на большом ипподроме среднюю штуку».
        Алешка прочитал, усмехнулся и добавил:
        - И газету надо купить. Где про всякие криминальные происшествия пишут.
        Я расхохотался:
        - Чтобы завернуть в эту газету эту среднюю штуку, да?
        - Ты угадал, - спокойно ответил Алешка.
        Самое интересное. Я еще не встал, мама еще не приготовила завтрак, папа еще не побрился, а Лешка уже сидел за своим столом над распахнутой газетой, за которой успел сбегать в киоск, и шевелил губами, что-то бормоча и выписывая на листок бумаги.
        - Привет, - сказал я. - Что новенького в прессе?
        - Много чего, - буркнул Алешка, не отрываясь от газеты. - Принеси мне карту, - сказал он приказным тоном. - У папы на столе.
        - Командир, можно я сначала штаны надену?
        Алешка, ни слова не говоря, сорвался с места, шмыгнул в папин кабинет и вернулся с картой Москвы. Посмотрел свои записи, поводил пальцем по городским улицам - улыбнулся до ушей. Как Буратино, когда нашел заветную дверцу.
        - Еще одна проверка, - прошептал он, - и все будет ясно. Попляшет у меня жулик Ершиков. И Кошелкина вместе с ним, под ручку.
        - Корзинкина, - решился я поправить.
        - Какая разница! Поехали!
        - Куда это вы поехали? - мама вошла в комнату. - Завтрак на столе. Марш умываться.
        - У меня еще одно елочное представление, - на ходу придумал Алешка. - Я тебе мандаринов принесу.
        - А мне? - спросил, входя, папа.
        - Тебе? Тебе - сюрприз. Огромный.
        - Корзинкину в кошелке?
        - Покруче.
        Так, всех одарил. Кроме меня. Ну, мое дело простое - дневник для потомков писать. Прочитают они мой дневничок и скажут: «Ай да Лешка! Вот молодец! А его брат… Ну и ему спасибо. За то, что Лешкины подвиги расписал».
        А каникулы сокращаются. С каждым днем. Скоро опять в школу. Посмотрит мое монументальное полотно наш Бонифаций и схватится за голову:
        - Дима, откуда столько пустословия? Как несодержательно и бездарно провел ты эти десять дней. Не стыдно?
        Я опущу голову и…
        - Поехали, Дим! - вернул меня к действительности Алешка.
        И мы поехали.
        Ипподром господина Ершикова назывался оригинально - «Галопом по Европам». Там было все - игровые автоматы, несколько аттракционов, кафешки, маленький пруд, который сделался катком, где можно было покататься на коньках за деньги. И всякая другая ерунда. Вот только лошадей почти не было. Были две худосочные тройки, запряженные в разноцветные фанерные санки, и на них, весело визжа, катались за деньги малолетние детишки. Да и похрамывал по кругу толстый ленивый коняга, для любителей верховой езды. По всему чувствовалось, что лошадиная затея Ершикову не удалась, пришла в упадок.
        - Мы с тобой, Дим, обыкновенные посетители, - предупредил Алешка. - Развлекайся. Фирма платит.
        Оказывается, Алешка уже успел обменять полученный от Ершикова задаток, основную часть денег отдал Галине на расходы по содержанию Топаза, а остальные оставил, как он выразился, «на оперативные расходы». Так что понятно, чья фирма платит. Бедного богача Ершикова.
        Верхом и в санях мы кататься не стали, на коньках тоже, а пошли сразу же в павильон с игровыми автоматами. Поболтались там, поиграли, перекусили в буфетике. Вышли на свежий воздух. Осмотрелись. Пошли к конюшне, откуда как раз конюх выводил красивого золотистого жеребца. Наверное, последнего в коллекции Ершикова.
        Конюх был пожилой человек добродушного вида. Он стал прогуливать жеребца по дорожке, что-то приговаривая. Мы подобрались поближе.
        - Донец! - громко и с восхищением проговорил Алешка.
        Конюх обернулся, лицо его сморщилось в беззубой улыбке.
        - Донской породы, - тоже с восхищением сказал он. - Орликом звать. А ты, малец, чего - понимаешь в этом деле?
        - Немножко, - с умышленной скромностью ответил Алешка. - Очень хорошая порода. Выносливая. Такие лошади с Суворовым через Альпы шли. А гусары на донских конях с Наполеоном сражались.
        Не знаю, кто там с кем сражался, а деда Алешкины познания точно сразили.
        - Хочешь проехаться? - сразу же предложил ему дед-конюх. И тут же спохватился: - А ты без седла сможешь? Больно мал еще.
        - Смогу! Вы только подсадите.
        Алешка так красиво сидел на голой спине Орлика, что дед даже губами зачмокал. Отчего Орлик, не дожидаясь Алешкиной команды, пошел по большому кругу. Дед смотрел им вслед и качал головой:
        - Казак!
        Алешка сделал круг, два раза обогнав обе тройки, и вернулся к конюшне.
        - Вот и славно, - сказал дед. - И Орлику пробежка. Я-то уже не шибко верховой. А лошадке побегать надо.
        - Что ж, у вас некому ездить? - спросил Алешка.
        - Разбежались все. Зарплату не плотют, хороших лошадей распродали. Одна охрана осталась. Ну, правда, есть тут один жокей, из охранников, Пашка. Иногда вечерком погоняет Орлика. Долго ездит. За территорией. Я иной раз не дождусь его, спать ложусь. Да и поспать толком не дадут. Еще один какой-то лунатик завелся. Кажную ночь чего-то в сене шебуршит. Деньги, что ли, прячет. Крутой парень, десантник в прежние годы. Злющий, как шакал… Жучила его кличут.
        Дед был словоохотлив. Скучно ему здесь. Поговорить не с кем. Если только с Орликом.
        - А ты, малец, ловок на коне. Сидишь, как надо. И конь тебя понимает. И ты его чувствуешь.
        - Я в конной школе занимаюсь, - сказал Алешка. И зачем-то похвалился: - У нас соревнования скоро. Мама мне камзол шьет. В два цвета. Только у нее не очень получается… Ой, а вы мне не покажете настоящий камзол? Я запомню и маме расскажу.
        - Отчего не показать, уж больно ты по душе мне пришелся. Вот немного обождите, из конторы обедать все уйдут, я вас проведу. Там этих камзолов! Каких только нет. Тут же раньше всякие шоу, будь они неладны, показывали. На конях скакали в разных костюмах - кто в гусарском, кто в военном… Покажу, покажу. А вы погуляйте пока.
        И дед увел Орлика в конюшню.
        - Зачем тебе это надо? - спросил я Алешку. - Мама же тебе сшила камзол. Что ты деду голову морочишь?
        - Ты, Дим, забыл про среднюю штуку. Подожди, не злись. Я тебе все объясню сразу. И про газету, и про карту. Только вот сейчас одну штуку проверю… среднюю по размерам. - И примирительно добавил: - Мы же с тобой в разведке.
        Тем временем дед выбрался из конюшни, стряхнул с тулупа сено-солому и сказал:
        - Пошли быстренько. Пока там никого нет.
        Меня, конечно, с собой не взяли. У входа в контору дед сказал мне:
        - Ты, старшой, постой здесь. Как увидишь, что из столовой народ конторский идет, шумни нам, вон в то окошко стукни.
        Очень мило, будет что в дневник записать.
        Я прохаживался вдоль здания конторы, поглядывал по сторонам, а больше всего в сторону столовки. И думал, чем бы мне в окошко стукнуть - оглоблей, что ли? - дед сгоряча не сообразил, что окошко на втором этаже.
        Но обошлось.
        Алешка и дед вышли довольно скоро. Дед был доволен, что оказался полезен такому славному мальцу, который с первого взгляда узнал в золотистом Орлике жеребца донской породы. А Лешка просто сиял. Что он там такое увидел?
        - Была б моя воля, - пыхтел дед, провожая нас к воротам, - я б тебе самый лучший камзол выбрал. Да ведь не дадут, денег стоит. А начальство на деньги жадное у нас. - Тут он замолчал и сделал скучное лицо.
        В ворота входил какой-то парень, не очень приметной внешности. Он кивнул деду и пошел себе дальше.
        - Вот этот Пашка и есть. Каждый вечер, почитай, кудай-то на Орлике шастает. На дискотеку небось.
        Мы попрощались со старым конюхом и пошли к метро.
        Алешка немного успокоился и говорит:
        - Там у них, Дим, целая костюмерная. Как в нашем «Золотом ключике». Костюмов всяких полно. Даже мушкетерские есть. - Он остановился, посмотрел мне прямо в глаза и спросил: - А знаешь, какой костюм мне понравился больше всех? Ни за что не догадаешься. - И выпалил: - Зимний камуфляж милицейского конника!
        Глава XI
        Большой сюрприз
        Минут через пять до меня дошло, что эта «штука средних размеров» и есть зимняя форма конной милиции. И что этот охранник, когда садится на Орлика, вполне мог…
        - Как ты догадался? - спросил я Алешку.
        - Тоже не сразу, - великодушно ответил он. - А начал догадываться, когда увидел в телевизоре Ершикова. Он там стоял среди других людей и тоже сильно обсуждал такое происшествие. И выражал свое сочувствие немцу Пферду.
        Да, кое-что становится понятно. Дела с коневодством у Ершикова не пошли, сделка с Пфердом сорвалась. Так почему же не получить с него этот миллион другим путем? Раз уж он у него есть этот миллион.
        - А потом, Дим, когда папа сказал про конного милиционера, я сразу подумал про всякие представления на Ершиковом ипподроме. И думаю - а нет ли у них милицейской формы? Вот тебе и разведка!
        - Лех, все это может быть совпадением.
        - Не может! Я тебе дома кое-что покажу. Ой! - спохватился он. - Мы же маме мандаринов с елки обещали!
        Мы зашли в магазин, выбрали красивый новогодний пакет и набрали в него всяких овощей и фруктов.
        - Как елка? - спросила мама.
        - Обильная, - сказал Алешка и отдал ей пакет.
        Мама отнесла его на кухню, а мы уселись над папиной картой.
        - Смотри, Дим, - Алешка показал мне заметку в газете.
        Я пробежал ее глазами, но ничего нового не обнаружил.
        Это была информация о серийных установках взрывных устройств под машинами или просто на крышах машин некоторых, весьма состоятельных граждан. Правда, все эти взрывные устройства были ненастоящие, опасности не представляли. Но работники правоохранительных органов считали их установку фактором предупреждения и устрашения. Мол, если не выполнишь наши требования, в следующий раз в твоей машине будет установлена настоящая бомба с зарядом страшного тротилового эквивалента.
        В заметке также сообщались некоторые адреса, по которым эти взрывные устройства были обнаружены. Адреса в заметке были подчеркнуты Алешкиной рукой.
        - Все понял, Дим? - нетерпеливо спросил он.
        - Не все.
        - Тогда посмотри на карту. Я эти адреса там кружочками обвел. - И добавил загадочную фразу: - Для чистоты эксперимента.
        «Чистота эксперимента» заключалась в том, что на карте обозначился примерно ровный квадрат - в каждом углу кружочек: местонахождение взрывных устройств.
        А в центре этого квадрата - большой восклицательный знак на улице Весенней.
        Алешка взглянул на меня, правильно оценил тусклое выражение моего лица и подсказал:
        - Где мы сегодня были?
        - На ипподроме «Галопом по Европам».
        - А где он находится?
        - В столице нашей Родины, городе-герое Москве.
        Алешка не выдержал и зашипел, как злая кошка на глупую собаку:
        - На какой улице, Дим?
        - На Весенней…
        Тут и мне все стало ясно. Как зимним морозным полднем в солнечную погоду.
        Конечно, этому неизвестному террористу Пашке довольно сложно и опасно мотаться на лошади по всему городу, чтобы заложить свои предупредительные мины. Ершиков, видимо, выбирал тех «клиентов», которые находились поближе к ипподрому. И вообще, здорово придумано. Проезжает милиционер на лошади мимо красивого «Мерседеса», незаметно кладет на его крышу маленький сверточек и едет себе дальше. И делает он этот трюк, конечно, поздно вечером. Когда на улицах темно и мало прохожих. Стучит себе копытами по асфальту… Ну, не он, конечно, копытами стучит, а красивый донец Орлик, который даже не догадывается, к какому черному делу его привлекли.
        Хороший бизнес придумал себе господин Ершик.
        - А что делать-то? - я немного растерялся. - Доказательств никаких. Надо папе рассказать.
        - Может, и про пылесос тогда расскажем? - с усмешкой ответил Алешка. - Нам надо, Дим, получить полное признание Ершика и его команды.
        - А как? Пойдем к нему и скажем: «Сознавайся, гад, нам все известно!»
        - А он ответит: «А зачем сознаваться, если вам все и так известно?» И натравит на нас своих волкодавов. Во главе с Пашей-террористом.
        По блестящим Алешкиным глазам я понял, что он уже придумал решение. И я не ошибся.
        - Нужно провести операцию, Дим.
        - Какую операцию? - Этого еще не хватало.
        - Операцию по захвату офиса господина Ершикова.
        Я немного похлопал глазами, а Лешка вдруг небрежно заметил:
        - Что-то мы с тобой давно на репетиции не были.
        Ну и логика! Бывает логика обычная, бывает женская. А есть еще и Лешкина. Самая неожиданная. Самая, я бы сказал, нелогичная.
        И вот тут-то я ошибся. Логика была. Да еще какая!
        Мы уже собрались умотать из дома, как тут в комнату вошла мама с нашим красивым пакетом и с удивленным лицом.
        - Что-то я не пойму, - задумчиво произнесла она. - Какие-то странные стали делать подарки на Новогодних елках. В наше время туда клали яблоки, мандарины, конфеты, шоколадки. А тут… - Она приподняла пакет. - Тут прямо какой-то продуктовый набор. Даже огурцы попадаются… Пачка масла… Туалетная бумага… Ничего не понимаю.
        Чего тут понимать? Мы в спешке похватали в магазине, что под руку подвернулось. Что могло в доме пригодиться. Хорошо еще, что Алешка стиральный порошок не купил.
        - Отнести обратно? - спросил Алешка. - Обменять? Я думаю, у них такая рекламная акция.
        - Да?.. - недоверчиво переспросила мама. - Ну ладно… А когда у тебя следующая елка? Есть еще приглашение?
        - А что? - насторожился Алешка.
        - Сходил бы, а? - попросила мама. - Вдруг у них там какая-нибудь пылесосная реклама. Нам без пылесоса трудно.
        А по-моему, так с пылесосом гораздо труднее.
        - А вы куда? - спросила мама.
        - В театр, - скромно ответил я.
        - На сцену, - гордо ответил Алешка.
        - На премьеру-то пригласите? Очень интересно будет посмотреть на Великана в сумке.
        - Нам тоже, - сказал Алешка.
        В театре была горячая пора. Скоро премьера. Репетиции шли полным ходом. Режиссер Кабаков, что-то дожевывая, закричал нам:
        - Ну разве так можно? Творческие люди так не поступают. Живо на сцену.
        Вся труппа с укором и легкой завистью поздоровалась с нами: мы, мол, тут все трудимся, все в искусстве, а вы где-то развлекаетесь.
        Я занял свое место в углу сцены. Там вместо меня (вернее, вместо моего сценического образа) стояла швабра. Изображала нестреляющее ружье. Довольно похоже у нее получалось. Лучше, чем у меня, во всяком случае.
        Режиссер захлопал в ладоши:
        - Всем - внимание! Я договорился на студии, что к нам на репетицию приедет съемочная группа первого канала!
        Настала тишина.
        - Ура! - подсказал режиссер нерадивым актерам. - Это прекрасная реклама для нас!
        Покричали ура, похлопали в ладоши, попрыгали на месте. Юлька, которая, видимо, здорово вошла в образ кошечки, вспрыгнула на стол.
        - Брысь! - сказал ей режиссер. - Репетиция окончена. Сейчас я еду на телевидение. Всем сидеть дома до моего звонка. Козлов, обеспечить камуфляж. Это будет самая эффектная сцена - ее мы и покажем для съемки.
        Эту «эффектную сцену» предложил на прошлой репетиции Алешка. Он сказал, что сейчас ни одна театральная или кинопостановка не обходится без того, чтобы в ней не действовала «группа захвата».
        - Гениально! - подскочил тогда Кабаков. - Вводим сцену налета на офис Великана в его отсутствие.
        Но для этой сцены нужна была соответствующая экипировка: бронежилеты, камуфляж, каски и, конечно, оружие. Все это нашему Кабакову обещали дать напрокат его друзья из какого-то большого театра. А Козлов, вместе со своим другом Юрой, должен был все это доставить на «Газели».
        - Дим, - сказал мне Алешка. - У меня тут дельце появилось, ладно? Ты иди домой и обеспечь мне прикрытие. Соври чего-нибудь. А я поехал.
        - Куда ты поехал?
        - Помогать нашему режиссеру.
        Он догнал Кабакова в дверях, что-то горячо наговорил, тот кивнул, соглашаясь, и они исчезли.
        - Поедешь с нами? - спросил меня Костя. - Заманчиво: автоматы получать будем.
        - Настоящие?
        - Не очень.
        - Я не могу, - вздохнул я. - Мне надо Алешке прикрытие обеспечивать.
        - Понятно, - согласился Козлов. Хотя ничего ему не было понятно. Как и мне.
        - А где Алешка? - спросила мама, когда я вернулся домой.
        Я ничего не успел придумать, поэтому сказал почти правду:
        - Он с режиссером, чего-то они там дорабатывают для телевидения.
        - За пылесосом-то он пойдет? - с надеждой в голосе и взоре спросила мама. - На елку.
        Мама у нас тоже немного фантазер и мечтатель.
        - Обещал, - неопределенно ответил я и раскрыл свой великий дневник.
        Написал на новой странице «Седьмое января». Записал все сегодняшние открытия. Интересно: пока я держал все события в голове, они были довольно-таки туманными, даже спорными и противоречивыми. А когда я изложил их по порядку на бумаге, все как-то утряслось, распределилось, упорядочилось. Даже интереснее стало. Сколько нового мы узнали. Сколько узнали новых людей - хороших и плохих. Сколько узнали лошадей - в основном хороших.
        Вот только своего младшего брата я каждый день и даже час узнаю по-новому.
        Непредсказуемый малец… Хотя… Если задуматься… Все его действия, хоть и неожиданны, но глубоко оправданны. Этими действиями движет, наверное, чувство справедливости. Нет, все-таки он станет не художником, не артистом, не сочинителем романов, не знаменитым всадником. Он, наверное, станет президентом. Если, конечно, мы все к тому времени поумнеем.
        Незаметно для себя я записал эти мудрые мысли, не догадываясь, что будущий президент занят сейчас не очень-то похвальным делом.
        Следующую запись я сделал, естественно, позже, когда Алешка рассказал мне, чем он был занят на телестудии и в районе нее.
        Когда они подъезжали к Телецентру, Кабаков сказал, что пропуск заказан только на его имя, Алешку в здание не пустят и пусть он пока походит здесь, поглазеет.
        - Конечно, - согласился Алешка. - Может, кого-нибудь знакомого увижу, поболтаю.
        - А у тебя есть знакомые на телевидении? - удивился Кабаков.
        - Хватает, - Алешка небрежно махнул рукой.
        - Ну, например, - настоял режиссер, который очень сильно сомневался в Алешкиных словах.
        - Ну, этот… Славик-Шустрик…
        - Савик Шустер, - с уважением поправил его Кабаков.
        - Потом одна корреспондентка. Да вы ее не знаете… Корзинкина, она новости всякие с улицы ведет.
        - Как же! - обрадовался Кабаков. - Очень знаю Капочку. Капитолину Корзинкину. Она и будет делать о нас сюжет. Очень способный тележурналист.
        - Я уже убедился в этом, - серьезно сказал Алешка. - Очень способная. На многое. - Помолчал, подбираясь к главной цели. - Она у папы интервью брала. На машине к нему на работу приезжала. Забыл только, какая у нее марка. «Пассат», что ли?
        - «Ниссан», - сказал все знающий режиссер Кабаков. - Сейчас на стоянке парковаться будем, я тебе покажу. Голубой «Ниссан», под цвет глаз владелицы. - Он почему-то вздохнул. Наверное, потому, что его ржавая машина никак не подходила под цвет его глаз.
        Стоянка у студии была огорожена низким барьерчиком из железной трубы, а на въезде стоял охранник и караулил шлагбаум.
        Лешка вылез из машины, на стоянку ему вход тоже был заказан, и он дожидался Кабакова, беседуя с охранником на разные темы. В основном они обсуждали последние события с «заминированными» машинами.
        - А у вас тут столько красивых машин, - польстил Алешка. - Не подкрался бы кто-нибудь с тротилом.
        - Ну, знаешь! - загордился парень. - У меня, знаешь, не подкрадешься! У меня, знаешь, тут все просматривается!
        Этот интересный разговор прервал Кабаков, который поставил свою машину и повел Алешку вдоль барьерчика.
        - Вот он, «ниссанчик». Голубенький.
        Машина стояла очень удачно: вплотную к барьерчику, далеко от глазастого охранника, да еще и прикрытая от его зоркого глаза здоровенным черным джипом.
        - Красивая машина, - похвалил Алешка. - И место у нее на стоянке удачное.
        - Здесь ни у кого нет постоянных мест. Кому что достанется. Приезжают - уезжают.
        Это Алешку почему-то не устроило.
        - Заговорились мы с тобой. Мне пора. Завтра в три съемка. Не забудь. - И Кабаков поспешил к подъезду, обернулся на бегу: - Да, а зачем ты со мной ездил?
        - «Ниссан» голубенький посмотреть.
        - Хорошая шутка, - засмеялся Кабаков и скрылся за стеклянными дверями. - Жди, я скоро.
        Если бы это была шутка…
        Возвращаясь с Телецентра, актер и режиссер заехали в театр, проверить доставку реквизита для завтрашних съемок.
        Все было в порядке, на сцене были свалены в кучу каски, бронежилеты, а на столе рядком лежали укороченные автоматы. Совсем как настоящие.
        - Ну мы им завтра покажем! - потер руки довольный режиссер и достал из кармана два яблока. Одно Алешке, другое себе. - Надо мной посмеиваются, что я все время жую, а мне надо постоянно пополнять творческую энергию. Я весь в искусстве. Ну мы им завтра покажем!
        - Покажем! - Алешка так хрустнул яблоком, что под сводами театра будто раздался громкий выстрел.
        Только показывать они собирались разным людям. Разным, так сказать, творческим коллективам.
        - Принес? - спросила мама Алешку. - Подарок с елки принес?
        Мне стало жутко интересно, как он выкрутится.
        Выкрутился:
        - Я его спрятал. До твоего дня рождения.
        Мама вздохнула:
        - Потерплю, три денечка осталось. А что за подарок? - это она с большой надеждой спросила.
        - А что тебе больше всего хочется?
        - Неужели шуба? - мама всплеснула руками.
        - Почти, - дипломатично ответил Алешка. - Очень похоже.
        Тут пришел папа - кстати сказать, вовремя, - и мама побежала его кормить и за ним ухаживать.
        А Лешка тут же полез под тахту. У него под тахтой стоял ящик на колесиках, где хранились наши старые детские игрушки. И вообще всякие ценные вещи - выбросить жалко, а пользоваться стыдно.
        Он выволок этот ящик на середину комнаты и стал в нем сосредоточенно копаться. Я захлопнул дневник и присоединился. Это такое увлекательное дело - разбирать старые игрушки. Сразу вспоминается детство и все, что с каждой игрушкой связано. Целые истории всплывают в памяти. Иногда смешные, иногда грустные. А иногда и поучительные.
        Но Лешка в этот раз вел поиски очень целеустремленно, не предаваясь воспоминаниям. Живо добрался до самого дна ящика и со словами «Вот он!» вытащил громадный старый будильник из мощного железа. Этому будильнику, наверное, лет сто. А он все как новенький. Потому что за сто лет его только один раз использовали по назначению. У будильника был такой громогласный звон, что он мог разбудить весь наш подъезд. И поэтому сию раритетную вещь очень быстро отправили в ящик со старыми игрушками. Теперь же братишка решил использовать будильник в своих, одному ему известных целях.
        Алешка быстренько покидал старые игрушки обратно в ящик и задвинул его под тахту, а будильник поставил на стол и стал заводить.
        - Ты только звон не включай, ладно? - попросил я. - А то соседей напугаешь.
        - Не включу, не бойся, мне только «ход» нужен, чтобы тикал. Увесисто.
        Будильник затикал. Действительно, увесисто.
        - На что похоже? - улыбнулся Алешка.
        - Бой часов Кремлевской башни.
        - Эх ты, романтик. Это похоже на две тонны тротила. В эквиваленте.
        - Решил подзаработать? - спросил я. - По методу Ершика?
        - Ага. И куплю себе конюшню. Буду лошадей разводить. Всяких пород.
        Алешка еще раз повертел будильник и оставил его на столе. И, конечно, ночью он затрезвонил. То ли Алешка его невнимательно завел, то ли от старости агрегат сам сработал, но встревоженная мама вбежала к нам в комнату с криком:
        - Господи! Я думала это наш зверский пылесос включился!
        Алешка выключил будильник и сунул его под тахту. Утром будильника уже там не было.
        Глава XII
        Пожар во льдах
        Этот день каникул оказался для нас самым длинным. И самым насыщенным.
        Начался он, правда, как обычно. Мама сказала:
        - Работа - раз! Хозяйство - два! И еще магазины - три!
        - Не понял, - наивно признался Алешка.
        Мама объяснила:
        - Раз и два оставляю за собой. А три - сейчас же встали и пошли в магазин.
        - Кто встали? - спросил я. Тоже очень наивно.
        - Вы встали. Вот кошелек, вот сумка. Рысью - марш!
        - Дим, - спросил Алешка. - Ты что возьмешь - кошелек или сумку?
        Мы еще немного поспорили и выкатились из подъезда. Денек на улице был славный. Снег не шел, а солнце светило. Мы даже немного зажмурились.
        - Здорово, да? - спросил Алешка. - Очень похоже на зимний полдень в средней полосе России.
        Это он уже на школу настраивался.
        В общем, мы мирно пошли вдоль нашего длинного дома к магазину, наслаждаясь зимними условиями в средней полосе. Вдруг у нас за спиной взревела машина, догнала нас и остановилась.
        - Эй, пацаны! - окликнул нас водитель, высунув голову в окошко. - А где здесь девяносто девятый дом, второй корпус, квартира шесть?
        - Фиг ее знает, - легкомысленно сказал Алешка, - где эта ваша квартира.
        - А дом, - сказал я, - вон там, за этой башней.
        - Вот, блин! - выругался водитель. - Ни фига себе башня. Ничего за ней не видно. Проводите, пацаны, а? Садитесь, вам все равно по пути.
        И мы, как дураки, забрались в машину, на заднее сиденье. Там уже сидел какой-то хмурый парень. Он немного подвинулся и как-то странно взглянул на нас.
        Дверца хлопнула - мы поехали. Мимо башни, мимо девяносто девятого дома, корпус два и мимо шестой квартиры.
        - Эй! - сказал я. - Нам пора выходить. Остановитесь.
        - Сиди молча! - грубо сказал хмурый парень. - А то в лоб схлопочешь.
        - Вы нас похитили? - спокойно спросил Алешка. - Ну и дураки. У нас дома денег нет. У нас только папа, полковник милиции.
        Водитель дернул головой и обернулся. А хмурый парень цыкнул зубом и сказал:
        - Не наше дело, Витек. Нам сказано - мы доставим. Пусть шеф разбирается.
        Машина помчалась по городу и остановилась возле ворот, за которыми находилась фирма Ершикова. Так я и знал!
        Алешка, не потеряв присутствия духа, рассмеялся:
        - Дим! Он сейчас нас пытать станет. Чтоб мы ему его поганые сто баксов вернули. А вот фиг!
        Ворота распахнулись, машина въехала во двор и остановилась у подъезда.
        Хмурый парень взял нас за воротники.
        - Ты что! - взвился Алешка, а я ударил парня по руке. - Руки прочь! Мы - дети Шерлока Холмса!
        - Шпана подзаборная! - отважно добавил я. Когда со мной происходит такое хамство, все мое домашнее воспитание куда-то исчезает.
        Хмурый парень даже немного растерялся. А водитель сказал:
        - Слышь, Жучила, не выступай.
        Ага, вот это и есть Жучила, бывший десантник, который заменяет Пашку при закладке мин. Очень хорошо! Мне не было страшно. Мне было злобно. Так они, эти бандюки, надоели!
        Мы гордо вышли из машины, без всяких «шиворот-навыворот», и вошли в здание. Охранник с нами поздоровался - узнал, значит, а хмурый Жучила провел нас в какую-то комнату и запер на ключ, сказав:
        - Сидеть молча. Не орать. Ждать.
        Комната была похожа на зал заседаний. В ней ничего особого не было - ни сейфа, ни компьютера, ни телефона. Был только длинный стол, вдоль которого с обеих сторон стояли ровными рядами стулья. А в дальнем углу был еще диванчик и столик возле него.
        Мы на этот диванчик уселись и стали ждать.
        - Чего они хотят? - спросил я Алешку, который с живейшим интересом рассматривал помещение.
        - Чего они хотят, - философски проговорил он, - они от нас не получат, Дим. Им нужен Топаз и Тимофеев в придачу. А вот это что, Дим? - и он показал на потолок, вдоль которого разместились какие-то маленькие пимпочки в несколько рядов.
        - Это противопожарная сигнализация, - сказал я, думая, конечно, совсем о другом. О том, как вызволить отсюда Алешку. - Когда в комнате вдруг повышается температура до опасной точки, на пульт идет сигнал. Или включается пожаротушение.
        - Душ, что ли? - Алешку, похоже, ничего больше не интересовало.
        Я не успел ответить, как в двери звякнул ключ и на пороге появился во всей красе господин Ершиков. А за его спиной - два шкафа, каждый на двух ногах.
        - Побаивается он нас, - шепнул мне Алешка. - Вдруг копытом в лоб получит, да?
        - Вот что, детишки, - сказал этот грязный обмылок. - Мне от вас ничего не нужно. Однако я догадываюсь, что вам известно местопребывание двух козлов. Козла Тимофеева и коня Топаза…
        - Что-то у вас, - сказал я, - с козлами не сходится. Вам козлы нужны или кони?
        - А ты не больно шути, пацан. Вы отсюда не выйдете, пока на мои вопросы не найдете свои ответы. Где конь - раз, где козел - два?
        - Что-то вы нас запутали, - сказал Алешка. - Вам козлы нужны или кони?
        - Ему бабки нужны, - сказал я.
        «Обмылок» взбеленился, повернулся к своей охране:
        - Не поить, не кормить, курить не давать! А вдобавок выпороть.
        - А я курить бросил, - сказал Алешка. - Еще в детском саду.
        Хлопнула дверь, щелкнул замок.
        - Попались? - спросил Алешка. - Жалко, у нас мобильника нет. Как бы сейчас мы папе позвонили, как бы сейчас сюда ворвались его крутые парни, как они их всех понесли по кочкам, да?
        Он попытался пригладить свой хохолок на макушке, который возникал у него в минуты волнения. И тут же сказал, горячо так, напористо:
        - Дим, я одну книжку читал…
        - Рассказывать будешь? - мне не до книжек было.
        - Там, Дим, - продолжил Алешка, не обратив внимания на мои слова, - один наш сыщик вперился в одну банду…
        - Внедрился, - поправил я.
        - Какая разница! И вот, когда его вдруг разоблачили и ринулись с ним расправляться, он, Дим, знаешь что сделал?
        - Удрал?
        - Удрал! По-умному. Он, Дим, заперся в комнате. Совсем как мы с тобой. - Ну, положим, мы не заперлись, а нас заперли. - А они, Дим, стали ломиться в дверь. Понял?
        Конечно, понял. Чего тут не понять?
        - А он знаешь что сделал? Ни за что не догадаешься! Он такой хитрый оказался…
        Господи! Нашел время книжку пересказывать.
        - Он, Дим, схватил стул и как его в окно ахнет!
        Тут я о чем-то начал догадываться. Но, оказывается, догадался не совсем правильно.
        - Ну, понятно, Лех, - сказал я. - Разбил окно и выпрыгнул.
        - Он же не дурак, Дим, - с упреком сказал Алешка. - Я же тебе говорил, он хитрый. Вроде нас с тобой. Он как в окно ахнет. Стулом. Окно вдребезги. А в дверь ломятся, понял? А он взял и встал за дверью. Как они все в комнату влетят! И видят - окно разбито, Дим, в мелкие дребезги. Они сразу к окну - и за ним, вдогонку. Все, как дураки, в окно попрыгали и побежали. А он спокойно вышел в дверь. Ну, теперь-то понял? Прячься за дверь!
        И, не дожидаясь моего ответа, Алешка схватил ближайший стул и, по примеру хитрого сыщика, со всего размаха бросил его в окно.
        Здорово получилось! Стул разлетелся на все ножки. А они разлетелись по всем углам. Правда, оконное стекло даже не дрогнуло.
        Алешку это смутило буквально на секунду. Он тут же схватил другой стул и запустил его в другое окно. Результат такой же.
        И я решил ему помочь. Честно говоря, мне это понравилось.
        Стульев было много. Двенадцать штук с одной стороны стола и столько же с другой. Скоро ни одного целого стула не осталось.
        Мы отдышались и стали более внимательно осматривать комнату. Но ничего подходящего не нашли. Правда, на одной стене висела картина с лошадью, но Алешка сказал:
        - Лошадь обижать не будем. Она не виновата. Да и бесполезно, Дим, у них тут стекла пуленепробиваемые. Давай столом попробуем, вдвоем.
        Но стол нам даже приподнять не удалось - тяжелый, гад, оказался.
        Странно, но на весь наш грохот никто не откликнулся. Будто тут, в этой фирме, каждый день в окна стулья бросают. Привыкли.
        - Дим, - сказал неунывающий Алешка. - Я здорово придумал. Мы сейчас посидим, отдохнем и соберемся с мыслями. И что-нибудь решим.
        Мы могли сесть на угловой диванчик, но мы почему-то сели на стол. Алешка начал болтать ногами.
        - Хороший стол, Дим. На нашем кухонном так здорово ногами не поболтаешь, да? И мама не обрадовалась бы.
        Слова о маме обострили мои опасения. И Лешка тоже озаботился.
        - Дим, надо выбираться. Мама будет беспокоиться, если по телевизору объявят, что двое ее детей похищены неизвестными лицами.
        Заботливый какой! Не о себе подумал. И при чем здесь телевизор? Не придет же сюда милая Корзинкина брать у нас интервью. «Как вас кормили, детки? Чем вас, детки, пороли? Ремнем или вожжами?»
        У меня появилась мысль.
        - Леха, а давай наврем Ершику что-нибудь. Скажем, что Топаз находится в кабинете директора школы, а Тимофеев уехал на Канары.
        Лешка на секунду нахмурил брови, подумал.
        - Не получится. Он кого-нибудь пошлет в школу, проверить. А Тимофеев… Дим, какие Канары? У него на метро-то денег нет. Подумай еще. Сможешь?
        Я развалился на столе и уставился в потолок. Лежа думается намного проще. Алешка лег рядом со мной, закинул ногу на ногу.
        - Пожар, что ли, устроить? - задумчиво проговорил он. - Приедут эти… как их, Дим? Во - огнеборцы! Высадят окно, вытащат нас - и ордена получат. За спасение утопающих.
        - Не понял, - признался я, разглядывая на потолке противопожарные пимпочки. - При чем здесь утопающие?
        - Ну… Они же, прежде чем нас спасать, все тут водой зальют.
        И тут меня осенило. Пожар! Это выход! Сейчас мы его устроим!
        - Леха! Вот эти пимпочки на потолке - это датчики. Понял? Как только в комнате становится жарко, они дают сигнал на пульт. И включается пожарная тревога. Сирены как завоют! И в «01» сразу автоматически идет сигнал. Понял?
        - Здорово! А как мы сделаем жарко? Давай стулья сожжем. Они все равно теперь только на дрова годятся.
        - Это ты плоховато придумал. Мы тут в дыму задохнемся. - Я встал ногами на стол. Нащупал в кармане спички. Они завалялись у меня с новогодней ночи, когда мы на стадионе запускали петарды. - Сейчас фокус будет.
        Недолго думая, я зажег спичку и поднес ее к пимпочке.
        Хорошая противопожарная система оказалась. Очень эффективная.
        Сразу же во всем здании взвыли сирены и включился механический динамик:
        - Внимание! Пожарная опасность! Возгорание! Всем сотрудникам принять меры безопасности и покинуть здание! Внимание!.. - и так еще сто раз подряд.
        Хорошая система. По всему дому раздались крики и начался топот ног. Очень хорошая система. Мы, правда, ее недооценили. Она включала не только пожарную сигнализацию, но и противопожарные устройства. Как только завопила сирена, из всех пимпочек на потолке хлынул на нас многоструйный холодный душ.
        И деться было некуда.
        - Раздевайся! - закричал Алешка. - Помоемся заодно!
        - Под стол, Леха! - сообразил я.
        Мы нырнули под стол, а по нему уже бежали ручьи. Натворили дел!
        - Здорово придумал! - в восторге вопил Алешка. - Жалко, стулья поломали.
        Вот это неожиданность! При чем здесь стулья?
        - Скоро здесь по колено воды будет! - объяснил Алешка. - Мы бы из стульев сделали плот. Поплавали бы!
        Какой там плавать! Мы и так уже до нитки промокли.
        А в доме нарастала паника. Крики, топот, женские визги… Здорово, в общем. И чем это кончится?
        А кончилось просто. Автоматика дала сигнал в пожарное подразделение. На «пожар» срочно выехал боевой расчет. Скоро мы услышали вой сирен пожарных машин. Мне даже как-то неловко стало. Оторвали понапрасну людей от отдыха.
        А дождь тем временем прекратился - наверное, вода кончилась. Только время от времени с потолка звучно падали запоздавшие капли.
        Мы снова забрались на стол. Мокрые и порядком озябшие.
        - Дим, - озабоченно сказал Алешка. - А нам ведь домой-то по улице идти. Замерзнем. Снеговиками станем.
        Не успели мы обсудить эту проблему, как пуленепробиваемое стекло в мелкие дребезги разлетелось от какого-то мощного удара снаружи. И тут же в окне появилась голова в каске:
        - Люди есть? - спросила голова, ворочая по сторонам глазами.
        - Есть! - заорали мы. - Очень хорошие люди!
        - Только мокрые, - проворчал Алешка.
        - Выбирайтесь! Вам помочь?
        - Катер пришлите, - снова буркнул Алешка, когда мы по щиколотки в воде пробирались к окну.
        - Есть потерпевшие? - командирским голосом прокричал кто-то во дворе.
        - Есть, - ответил пожарник. - Двое пацанов.
        - Обгорели? - встревоженно спросил голос.
        - Обмочились, - хмыкнул пожарник. - С головы до ног.
        Когда мы появились в проеме окна, нас приняли крепкие руки и передали дядьке в белом халате. «Скорая помощь», как я понял.
        - В машину! - сказал он. - Срочно! Нам только обморожения на пожаре не хватает! Госпитализировать.
        А вокруг - кого только не было среди красных машин и боевых пожарных расчетов! Тут тусовались взволнованные сотрудники, тут же вертелся водитель Витек, который нас привез, тут же пытался пробраться к нам парень Жучила и тут же в сторонке злобно кусал ногти господин Ершиков.
        Но мы были недосягаемы. Медики со «Скорой» пытались опрокинуть нас на каталки, а мы с Алешкой изо всех сил брыкались.
        На носилки нас уложить не удалось, но в машину нас все-таки впихнули.
        - Ну и ладно, - смирился Алешка. - Поехали!
        - То-то! - сказал санитар. - Сема, гони!
        Машина взвыла сиреной и помчалась по улицам нашего родного города. В самом удобном месте, поближе к дому, когда «Скорая» остановилась на светофоре, мы, не сговариваясь, выскочили наружу и помчались в родное гнездо.
        Мама открыла нам дверь и ахнула:
        - Что случилось? Искупались?
        Мы, звеня сосульками на одежде, стали раздеваться.
        - Нас машина окатила, - соврал Алешка. - Поливалочная.
        - Какая поливалочная? - мама оторопела.
        Да, это он не сообразил - зимой «поливалочные» машины не ездят.
        - Быстро в ванную! - скомандовала мама.
        - Правда, поливалочная, - продолжал врать Алешка. Он никогда на полпути не останавливается. - Там они, мам, вместо песка воду заправили. А мы рядом оказались. Случайно.
        Мама отвернула вовсю кран с горячей водой, и мы уселись в ванну.
        - Сколько же можно мыться? - проворчал Алешка.
        …В общем, денек выдался забавный. Хорошо еще, что в этой пожарной суматохе мы не потеряли кошелек и сумку. И пока мы отогревались, мама сама сделала «номер три» - сходила в магазин, а заодно и в аптеку, на всякий случай. Набрала там горчичников и градусников.
        Но все обошлось. Мы не простудились, даже насморком не обзавелись. А наши куртки мама довольно быстро высушила над плитой.
        Глава XIII
        Тротиловый будильник
        До репетиции мы еще сбегали на свою конюшню. Галина отругала Алешку, что он мало тренируется, но он твердо заявил:
        - Если Полковник поскачет на Алмазе, то он проиграет скачку.
        - Нахал ты, Лешка, - сказала Галина. - Давай в седло. Пять кругов галопом.
        Мы еще повозились в конюшне, а потом пошли в театр.
        Возле него уже стояла съемочная машина-микроавтобус и какая-то голубая иномарка.
        - Это Корзинкиной машина, - шепнул мне Алешка. - Нравится? Полюбуйся напоследок.
        - Угонишь? - усмехнулся я.
        - Взорву, - усмехнулся Алешка.
        Съемка репетиции прошла успешно. Сцена захвата офиса понравилась больше всех других сцен. Наши «омоновцы» сработали натурально.
        - Вот этот эпизод и пустим в эфир, - сказала довольная Корзинкина. - Пусть наша доблестная милиция посмотрит, как надо работать. - И пошла с режиссером Кабаковым, счастливым до посинения, в буфет выпить по чашечке кофе.
        - Мне кой-куда, - сказал Алешка. - Срочно.
        Держась за живот, он выскочил из зрительного зала. И скоро вернулся. Тут же вернулись и Корзинкина с Кабаковым, оба довольные друг другом.
        Корзинкина поблагодарила актеров, а Кабаков - съемочную группу. И все стали собираться. И вышли из здания всей гурьбой. Обсуждая съемки и обмениваясь впечатлениями.
        На улице сразу же стало шумно. Кто-то поскользнулся и упал. Все засмеялись. Кто-то в кого-то бросил снежок. Кто-то кого-то толкнул в сугроб, по-моему, Июлия - Кабакова.
        А впереди всех торопливо шагала корреспондент Корзинкина. Она подошла к своей машине - и тихую улицу с медленно падающим снежком оглушил… Нет, не грохот тротила. А дикой силы, прямо-таки поросячий визг.
        Корзинкина отскочила от своей иномарки и, тыча в нее дрожащей рукой, завопила:
        - Там! Тикает! Под машиной.
        Корзинкина лихорадочно покопалась в своей сумочке, выхватила мобильник и, содрав зубами перчатку, стала набирать номер:
        - Милиция! Сергей Александрович! Миленький!..
        Папа пришел с работы с каким-то особенным выражением лица. Оно было хитрое, довольное и подозрительное, когда он поглядывал на Алешку.
        А тот как ни в чем не бывало сопел над своим альбомом, делал вечерние зарисовки дневных впечатлений.
        Поужинав, папа принес из кухни чашку кофе и включил телевизор. Мама присела рядом с мандарином.
        - Что новенького, отец? - спросила она. - Нашел этих «бомберов»?
        - Почти, - ответил папа. - Сегодня еще случай был. Забавный такой. - Тут он сменил добродушный тон на строгий. - Вообще-то, такая забава злостным хулиганством называется.
        - Расскажи, - попросила мама. - Люблю про всякие забавные злостности на ночь глядя послушать.
        Папа сделал глоток, улыбнулся.
        - Раздается у меня телефонный звонок. Снимаю трубку. А там дикий визг: «Милиция! Сергей Александрович! Миленький!»
        - В чем дело, гражданка? - спрашиваю.
        - Это ваша знакомая! Корреспондент телевидения Корзинкина! Приезжайте скорее! У меня под машиной взрывное устройство тикает!
        - Я не специалист в этом деле. Звоните более компетентным сотрудникам.
        - Вы не можете мне отказать, Сергей Александрович, миленький. Ведь вы занимаетесь этим делом. Приезжайте, умоляю!
        Папа допил кофе и поставил чашку на телевизор. Мама, на этот раз молча, сняла чашку и переставила на стол. Обычно она не упускала случая сделать по этому поводу замечание.
        - И ты поехал?
        - Конечно. Хотя сразу понял, что это какая-то ерунда. Под машиной тикал старый будильник. Правда, увесистый такой. И где-то я его уже видел. Вот, говорю, Капитолина Павловна, ваше взрывное устройство. Возьмете на память? Это наверняка какие-то мальцы подшутили. Чьи-то дети, говорю. И тут она, так, во всяком случае, мне показалось, что-то смекнула. И говорит подозрительно:
        - Не ваши ли дети, гражданин полковник?
        - Нет, - отвечаю, - скорее всего, дети Шерлока Холмса.
        Алешка на эту историю - ноль внимания. Глазом не моргнул, ухом не дрогнул. Рисует себе, сопит, разглядывает.
        - А будильник она взяла на память? - спросила мама.
        - Взяла. С охотой.
        - Надеюсь, ты ее не предупредил, что его нельзя на «звон» заводить?
        - Предупредил, - виновато вздохнул папа.
        - Все-таки ты у нас слабохарактерный, - вздохнула мама, забрала чашку и ушла на кухню.
        - Алексей, - строго сказал папа. - Это хулиганство.
        - А говорить всякие гадости и глупости про милицию на всю страну это не хулиганство? Что ж она, эта Капитолина Кошелкина…
        - Корзинкина.
        - Какая разница! Что она, не знает, какая у вас трудная и опасная работа?
        - В том-то и дело, что знает, - вздохнул папа.
        - Я перед ней, так и быть, извинюсь, - пообещал Алешка. - Если сначала она перед тобой извинится.
        Лешка продолжал перелистывать свои рисунки. Отложил один.
        - Это еще не все? - уверенно спросил папа.
        - Я тебя обрадую, - сказал Алешка. - Никакой милиционер в этих шантажах с бомбами не замешан. Это обыкновенный бандит. Дать тебе его фоторобот на память? - И Алешка протянул папе портрет Пашки-террориста. И как ему удалось его срисовать? С одного взгляда.
        Папа взглянул на портрет и ахнул:
        - Да это Пашка-рэкетир. Он два года подряд на Новом рынке дань с продавцов собирал. Мы только все подготовили, чтобы его взять, как он исчез.
        - Его, наверное, - усмехнулся Алешка, - кто-нибудь другой взял.
        - А жаль… Простой парень был, деревенский. Лошадей любил. Пока они в его колхозе были.
        - Так он их и теперь любит, - как-то странно сказал Алешка. - Только раньше он на них любил стада коров пасти и бидоны с молоком возить. А теперь любит возить бомбы.
        Да, жалко, что Лешка не президент.
        Папа отложил рисунок.
        - А где он сейчас?
        - Ты все равно его не арестуешь. Потому что у тебя нет на него… этой… как ты говоришь, доказанной базировки.
        - Доказательной базы. А у тебя есть?
        - Когда будет, я ее тебе отдам. Только вот не знаю, как она выглядит.
        - Убедительно, - усмехнулся папа.
        «Восьмое января сего года, - записал я. - Сегодня торжественный день - премьера спектакля „Великан и Роза“ в театре-студии „Золотой ключик“. Мы с Алешкой играем две главные роли: Великана и его нестреляющее ружье».
        Мама по этому случаю извлекла свое самое красивое платье и приказала папе, чтобы он не задерживался на работе.
        - У ребят сегодня премьера, - небрежно сказала она. - Мы с тобой приглашены. Постарайся не опоздать.
        - Есть! - сказал папа. - Правда, на вечер министр собирает очень важное совещание, но я откажусь присутствовать. Скажу: совещайтесь без меня, у меня сегодня премьера.
        - А что министр скажет? - испугался Алешка.
        - Он тут же отменит совещание и приведет весь личный состав Министерства внутренних дел на премьеру. Строем, с оркестром.
        Министра папа не привел, зато пришел в форме и с орденами на груди. Мама в любимом платье и в любимой помаде сидела рядом с ним и изо всех сил гордилась.
        …Спектакль прошел на одном дыхании! Успех ему был обеспечен уже в первом акте: бурные аплодисменты. В антракте взволнованный режиссер, в черном фраке, с красной гвоздичкой в руке, послал нас с Алешкой в фойе:
        - Послушайте, что говорит зритель.
        Зритель был разный. И большой и меленький. Но говорили все примерно одинаково. Ходили неторопливыми кругами по фойе и восхищались. А под ногами у них вертелись дети и тоже высказывали свое мнение.
        Одна тетка: - Гениально! Такая оригинальная трактовка. Новаторская постановка! Так свежо, необычайно.
        Другая тетка: - Особенно очарователен этот маленький Великан в безрукавном пальто на вырост. Так трогателен!
        Один пацан: - И никакое не пальто! Это взрослый пиджак с оторванными рукавами.
        Второй пацан: - И никакой не Великан, а Лешка из третьего класса.
        Еще одна тетка: - Обаятельна эта кошечка. Как она грациозно забирается в сумку! А как мурлычет! Как наша Мурка.
        Ее мрачный муж: - Наша Мурка не только мурлычет. Она еще и…
        Тетка: - Помолчи, Василий. Ты в театре, а не в пивной. И нечего на все фойе делиться нашими домашними трудностями. Ты тоже, между прочим, когда был маленьким…
        Мрачный муж: - Она маленькая, твоя Мурка, уже шесть лет!
        Один дядька, похожий на актера: - А молчаливая Статуя Командора в углу! Какая находка!
        Другой дядька, похожий на писателя: - Да что ты, Жорж! Какой Командор! Какая Статуя! Это напольные часы, символизирующие остановившееся для Великана время.
        Один пацан: - Это половая щетка.
        Второй пацан: - Дурак! Это испорченное ружье!
        Третий пацан: - Незаряженное! Оба вы дураки!
        В общем, я понял: главное в современном спектакле, чтобы никто ничего не понял. И чтобы было о чем поспорить.
        Когда мы с Алешкой подошли к родителям, мама тоже выразила свой восторг, а папа серьезно сказал:
        - На меня больше всего произвело впечатление твое «пальто». Жаль, что я тебе его подарил.
        - Бери обратно, - тут же согласился Алешка. - Прямо в нем и пойдешь домой.
        - Руки замерзнут, - сказал папа.
        …После третьего акта зрители долго вызывали аплодисментами актеров, требовали на авансцену режиссера и засыпали всех букетами цветов. А восторженный Жорж подарил нашей Июлии упаковку кошачьего корма.
        Мы пошли одеваться, а растроганный и гордый успехом Кабаков отправился в буфет. И по дороге громко сказал:
        - С таким спектаклем не стыдно и в Париж съездить, на гастроли.
        А Лешка догнал его и сказал:
        - А можно нам всем завтра еще одну сцену сыграть? По моей просьбе. И в моей постановке.
        - Для тебя, - Кабаков прижал руки к сердцу и шаркнул ножкой, - для тебя, мой друг, - все, что угодно. Имей в виду, пятьдесят процентов успеха моей пьесы - твоя заслуга.
        - Тогда и половина гонорара.
        Кабаков засмеялся и побежал поскорее что-нибудь пожевать - восстановить свой творческий потенциал.
        - Да, - сказала мама за ужином, - я знала, что Алешка великий артист, но не до такой же степени! Такой подарок к моему наступающему дню рождения! Спасибо, родной! Ты был великолепен!
        А «родной» вдруг немного сник - про подарок-то он забыл. И немудрено - столько событий всего за несколько дней. Ничего, что-нибудь придумает. Я не сомневался.
        Глава XIV
        Лешкина агентура
        Утреннюю запись в дневнике я начал красиво, в духе старинных романов великих классиков: «Едва над заалевшим горизонтом засияли первые лучи зимнего солнца, предвещая ясный погожий день, князь Алексей Оболенский, оседлав верного коня, выехал за ворота замка».
        Все это правда, но и все здесь вранье. Так и создаются романы. Не очень великие.
        Во-первых, в городе нет никаких горизонтов. И первые лучи солнца еще над ними не алели, а скрывались за стенами домов. Во-вторых, князь Алексей вовсе не седлал своего вороного коня, а выгреб из карманов моей куртки оставшиеся у нас от бизнеса деньги. И не выезжал он за ворота замка, а зашагал к метро. И не махала ему вслед платочком красна девица у ворот. Потому что все его красны девицы-одноклассницы еще крепко спали, пользуясь последними денечками каникул.
        Через некоторое время мой братец был замечен возле конюшен ипподрома «Галопом по Европам». Чуть позже дед-конюх вывел из ворот золотистого Орлика. Паша-террорист сел на него и поскакал по большому кругу. Еще чуть позже Пашка водил Орлика вдоль конюшни и оживленно беседовал с Алешкой. Потом и Алешка проехался на Орлике - как всегда красиво и непринужденно. Как, впрочем, красиво и непринужденно он познакомился с Пашкой.
        В скором времени они сидели в дедовой каморке и пили дедов чай из термоса.
        Самую интересную часть их разговора я привожу ниже.
        - Коров, Леха, выгоняли у нас рано, чуть свет, - мечтательно рассказывал Пашка. - Я с одного конца деревни их гоню - собираю с каждого двора, Степка - со своего. И - в прогон, а там - поле, все белое…
        - Снег, что ли? - спрашивает Алешка, прихлебывая чай.
        - Какой летом снег, Леха? - смеется Пашка. - Роса! До солнца травы в поле от росы стоят, ровно белым молоком облитые. А как солнце встанет, так они и заискрятся, заиграют всем цветом… Коняка у меня добрый был. Не больно-то чистых кровей, но умница. Меня, как собака, любил и слушался. И стадо его уважало. Вечером коров пригоним и - на реку. Воронок мой радуется, любил купаться. Вот я его вымою всего - аж блестит - и пущу в поле. А сам на берегу у костерка ночую. Картошку пеку, на звезды гляжу. А Воронок, как соскучится, подойдет к костру, вздохнет и меня за ухо губами своими потрогает. Губы теплые, мягкие…
        - Здорово, - вздохнул и Алешка.
        - Здорово… Да не долго. Колхоз наш развалился, его какой-то городской фермер купил. Лошадей, что были, продал на колбасу, а мы все разошлись кто куда. Вот я в город и подался.
        - Чего ты тут не видал? - на правах хорошего знакомого буркнул Алешка.
        - А там я чего не видал? Здесь у меня мечта имеется.
        - Хорошая?
        - Вот такая вот! - Пашка поднял большой палец. - Денег хочу скопить.
        - Оригинальная мечта, - Алешка хмыкнул так презрительно, что весь его недопитый чай бросился брызгами на стол. - Извините.
        - Не, ты не думай, - заспешил Пашка. - Мне деньги нужны, чтобы купить лошадь. Хорошего орловского рысака мечтаю…
        «Мины на нем подкладывать», - чуть не вырвалось у Алешки.
        Оказалось, не совсем так.
        - …И телегу. Сделал бы из нее фургон и поехал бы неспешно на Дальний Восток.
        - У тебя там родственники?
        - Нет. Просто подальше хочется ехать. Лошадь, дом на колесах. Кругом - всякая красота и интересность. Вечером сворачиваю с дороги. Сажусь у костра, звезды считаю. А лошадь рядом ходит, травкой хрумтит.
        - А зимой чем хрумтит? Льдышками? За одно лето далеко не уедешь.
        - Чудак! Я бы сена запас. В фургоне. На нем бы и спал. Знаешь, как на сене сладко спится? Вот это жизнь! А то… фигней всякой занимаюсь. Баночки подкладываю… Ты только не говори никому.
        - А и так все знают, - спокойно сказал Алешка.
        - Кто? - Пашка даже привстал. - Менты? Да это ж просто баловство! Шутка! Это Ершик так над друзьями подшучивает. Баночки из-под кофе ложит.
        - Дурак ты, Павел, - вдруг резко сказал Алешка.
        А Пашка почему-то не обиделся, только сильно удивился:
        - Почему?
        - Потому. Ершиков не шутит. Он предупреждает: плати денежки или в следующий раз… Понял? И в следующий раз кто-то другой взорвет машину, а отвечать будешь ты. Ершиков денежки получит, а тебя в тюрьму посадят. Там звезды считать не будешь.
        Пашка испуганно задумался. Этот малец будто глаза ему, простоватому, открыл. А Лешка добавил:
        - И в милицейскую форму тебя специально обрядили.
        - Понял! Настоящий «бомбер» тоже в форме засветится. А кто виноват? Кто в таком виде по городу скакал? Пашка! А чего делать-то? И удрать некуда.
        - Я тебе скажу, что делать. И если сделаешь, то ничего тебе не будет. Слово даю.
        - А ты вообще кто?
        - Всадник на коне! - ляпнул Алешка.
        - Я так и думал, - почему-то удовлетворился таким нелепым ответом Пашка. Как за соломинку уцепился. - Учи, чего делать?
        Алешка ему подробно все объяснил. Пашка кивал головой и запоминал. Иногда у него в глазах мелькали искорки, будто он хотел сказать: «А вот это я знаю! А вот это я найду!»
        - И пригляди, Паша, за вашим бывшим десантником.
        - Это который Жучила? Я его сторонюсь. Он - темный.
        Тут пришел дед-конюх и попросил Пашку вывезти тачку с навозом. Когда дед вышел, Алешка сказал:
        - И с дедушкой посоветуйся. Он тоже кое-что знает. Про сено у него поспрашивай.
        Пашка закивал и, похоже, немного успокоился.
        - Завтра чтоб все было готово.
        - Есть, командир! Мы ему покажем!
        Следующий визит князь Алексей нанес режиссеру Императорских театров, милейшему Кабакову.
        Их беседа состоялась за столом театрального буфета.
        - Знаешь, Алексей, - задумчиво высказался режиссер, когда Алешка подробно его проинструктировал, - я был неплохим актером. Играл все время героических персонажей. И мне хочется хоть разок побыть героем в жизни. Можно я возьму на себя командование группой захвата?
        - Я на это и рассчитывал, - важно сказал Алешка. И они торжественно, чрезвычайно довольные, пожали друг другу руки через стол. Едва не опрокинув при этом бутылку с водой и вазу с яблоками.
        - Ждите сигнала, - сказал Алешка, прощаясь.
        - Пароль «Великан и Роза», - сказал режиссер.
        Я чувствовал, что назревают интересные события. Вернее, они не сами назревают, а кто-то их организует. И я знаю - кто.
        - Дим, - спросил Алешка, усевшись на тахту с ногами, - как ты думаешь, почему хороший человек иногда становится преступником?
        - Откуда я знаю? Обратись в Академию МВД. Папа говорил, что там эти вопросы изучают.
        - Что-то долго они их изучают.
        - А ты уже догадался?
        - Конечно. - И он рассказал мне про Пашку. - Вот я и подумал: хорошего человека делают преступником плохие люди. Смотри: фермер выгнал Пашку с работы. Потом какой-то бандит сделал из него рэкетмена. А после уже и Ершиков постарался.
        Я разозлился:
        - Бедный Павлик! А сам-то он что? Малый ребенок? Знаешь что, Леха? Двойки легче получать, чем пятерки.
        Лешка насупился. Он не любил, когда ему возражали. Ничего, обойдется. Шерлок Холмс тоже зазнавался.
        - У тебя, Дим, - сказал он надуто, - совесть есть, а сердца нет.
        - Это мама вчера про нижнюю соседку говорила, - небрежно бросил я. Мы давно с ней не ссорились. Пора ее на место поставить.
        - А я не стесняюсь умные слова повторить.
        - Ну, хорошо. Вот тебя бы выгнали из класса, как Пашку твоего с работы. К тебе бы подошел наш дурак Семенов и предложил покурить. А потом подошел еще один гад и предложил вытащить из учительской компьютер…
        - Я что - дурак? - заорал Алешка и соскочил с тахты.
        - Ты не дурак, - спокойно сказал я. - А твой Пашка - дурак!
        Алешка нахмурился, но согласился. Однако, упрямец, продолжал настаивать:
        - Дурак. Но не гад. И он исправился.
        Я не стал больше с ним спорить. Сказал только:
        - Завтра скачки. Ты готов?
        Директор нашей школы был когда-то знаменитым военным - командиром мотострелкового полка. И когда при нашей гуманитарной школе возникла вдруг школа конно-спортивная, он не был очень доволен. Потому что все жизненные явления оценивал с точки зрения боевой целесообразности.
        - В современном общевойсковом бою, - говорил он иногда на педсовете, - не место, к примеру, кавалерии. Шашки, копыта - это анахронизм. Это, пусть и боевая, но далекая история. Нам конники не нужны, нам нужны стратеги и тактики.
        Что он этим хотел сказать, никто не понял. Но на то и директор школы, чтобы высказываться, хоть и непонятно, но по-своему мудро. И решительно.
        Когда он в первый раз вышел на стадион посмотреть, как ездят на лошадях неудавшиеся стратеги и тактики, он долго хмурился на школьном крыльце и что-то ворчал негромко. Потом вдруг не выдержал, сбежал по ступеням и закричал Андрюшке Никишову:
        - Ну как ты сидишь? Собака на заборе и то красившее. Спину держи! Голову вскинь, локти прижми. Ты же на лошади, а не на трамвае! Стратег! Тактик!
        Никишов разозлился, упал с коня и сказал в сердцах:
        - Знаете что, Семен Михайлович! Критиковать с крыльца может каждый. А вы покажите как надо!
        - Ах ты, салага зеленый! А ну, подведи коня! Держи стремя, есаул молоденький.
        И на глазах у всей школы Семен Михайлович, довольно толстый, тяжелый и пожилой, как добрый молодец, взлетел в седло, разобрал поводья, а потом по-разбойничьи свистнул (в нашей школе только Алешка и Галина Дмитриевна так свистеть умеют) и дал таких шенкелей коню, что тот с места прыгнул как большой заяц и помчался как бешеная собака. Но не на заборе. Что интересно - лошадь скакала под директором большими прыжками, а Семен Михайлович сидел на ней как влитой. Совершенно неподвижный. Будто он скакал не на лошади. Будто под ним мерно шлепал гусеницами мотострелковый бронетранспортер.
        Директор сделал круг, вернулся к школьному крыльцу, браво соскочил с седла и небрежно бросил поводья Никишову:
        - Напои коня, есаул молоденький.
        Галина Дмитриевна похлопала в ладоши и сказала:
        - Семен Михайлович, у вас посадка, как у донского казака.
        Семен Михайлович покрутил ус и гордо сказал:
        - Галка, а ты заметила, как я кренился на левый бок?
        - Еще бы! Вы будто готовились шашку из ножен вырвать.
        - А то! - и он ушел в школу писать всякие бумаги, гордо хлопнув дверью.
        Поэтому на конно-спортивном празднике нашей школы, посвященном окончанию зимних каникул, Семен Михайлович возглавлял судейскую комиссию. Комиссия была очень большая и представительная, из двух человек. В нее вошли Семен Михайлович и Галина Дмитриевна.
        Зато зрителей собралось очень много. В основном это были родители, учителя и ученики.
        Тренер Галина выпустила на соревнование только пять человек, наиболее подготовленных, как она сказала. Все волновались - и зрители, и участники скачек. Зрители окружили футбольное поле, а участники толпились на своих лошадях на линии старта. Полковник Сережкин гордо сидел на Алмазе, уверенный в победе. Алешка Оболенский сидел на Карике… уверенный в победе.
        И вот настал момент старта. Галина вышла вперед, подняла руку с флажком и резко им взмахнула. Лошади сорвались с места, зрители завопили, засвистели, запрыгали.
        Скачки проводились по международным стандартам. Участникам предстояло проскакать три тысячи двести метров - восемь кругов по периметру футбольного поля.
        Уже после первого круга было ясно, что шансов на победу ни у кого нет, кроме Полковника Сережкина на Алмазе. Позади них, отстав на целый лошадиный корпус, скакал Алешка на Карике. А остальные претенденты растянулись, безнадежно затерявшись в арьергарде.
        Алмаз не скакал. Он, словно большая птица сокол, летел над дорожкой, плавно выбрасывая свои длинные ноги. Карик бежал не хуже, но ему явно не хватало упорства и азарта Алмаза. Карик, как конь, жил сам по себе, а Алмаз жил как борец. Такая у него была натура. Он должен бороться, чтобы побеждать. У Лешки, я думаю, натура была такая же. Но почему он тогда уступил Полковнику Алмаза? Ведь никто из лошадей нашей школьной конюшни не мог сравняться с Алмазом по резвости.
        Я волновался. Все волновались. Лошади со своими всадниками неслись по кругу, мы стояли на месте, но казалось, что все мы - учителя, родители, ученики - тоже скачем по кругу и тоже очень хотим прискакать первыми.
        Я вспомнил, как Бонифаций говорил, ссылаясь на французов, что во всем мире есть только три самые прекрасные вещи - это танцующая женщина, парусник в океане и скачущая лошадь. Сейчас я понял, что скачущая лошадь похожа в своем беге грацией - на женщину в танце, а силой - на корабль под парусами.
        …Пошел последний круг. Ясно, что Алешка придет вторым. А Полковник первым. Карику Алмаза не догнать…
        И вот они пролетают мимо меня - Алмаз впереди, Карик уже на два корпуса сзади. Зато Алешка на нем великолепен в своем алом камзоле из летней маминой юбки поверх куртки. Он что-то шепчет. Я слышу какие-то тихие слова:
        - Не спеши, Алмаз. Тихонечко, Алмаз. Не спеши.
        Алмаз выгибает назад свою лебединую шею и с удивлением смотрит своим большим фиолетовым глазом в пушистых ресницах. Он словно не верит своим острым ушам. И послушно замедляет ход.
        Алешка вырывается вперед. Алмаз пристраивается позади Карика.
        Финиш!
        На стадионе - крик, свист, восторженные вопли. Я подбегаю к Алешке и смотрю на него снизу вверх. Алешка спокоен, а Карик, похоже, безмерно удивлен. Он никак не ожидал стать победителем. Да, в общем-то, и не собирался. Ему и так хорошо.
        Полковник падает с Алмаза.
        - Ничего, извините, не пойму, - говорит он в недоумении. - Алмаз сбился с ноги… Потерял темп…
        Алешка наклоняется к нему и говорит вполголоса:
        - Сережкин, на лошади надо не только ездить…
        - Чистить? - спрашивает Полковник, желая узнать причину своего поражения.
        - Любить!
        Тут раздается автомобильная сирена. Так ездят только большие начальники и маленькие бандиты. На поле выезжает черная иномарка с мигалками, из нее выскакивает приятной внешности человек средних лет, похожий на чиновника. В его руках букет цветов и большая коробка всех цветов радуги. Это представитель нашей префектуры.
        - Опять опоздал! - весело кричит он. - Столько дел! Всегда опаздываю! Кто тут у вас самый быстрый лыжник?
        Галина Дмитриевна, улыбаясь, подталкивает к нему Алешку.
        - Ого! Лыжник на коне! Держи свой приз! Я поехал дальше!
        Он сунул Алешке в руки коробку и букет. И - шасть - в машину. Хлопнула дверца, взвыла сирена - и будто его и не было.
        Алешка протянул тренеру Галине букет. А она сказала:
        - Это еще не все. Алексей, ты мой самый лучший ученик. Держи!
        Алешка чуть не упал от радости. Это был громадный альбом с фотографиями и описаниями всех самых знаменитых лошадей всего мира.
        А в коробке от префектуры был самый обычный пылесос. Я подозреваю, что этот торопыга чиновник заехал не туда, где его ждали. И вручил не тот приз не тому победителю. И, наверное, в своей деловой спешке, все перепутав, порадует на очередном мероприятии какую-нибудь ветераншу ткацкой фабрики здоровенным конским седлом.
        Так или иначе, мы вечером поздравили маму с днем рождения и вручили ей подарок. О котором она мечтала.
        - Слава Богу, что не шуба, - сказала она потом, когда расцеловала нас много раз. - Я так боялась, что вы потратитесь…
        День закончился прекрасно. Папа смог прийти пораньше. Он принес маме цветы, поцеловал ее, красиво поздравил и вручил ей разноцветную коробку.
        - Неужели шуба? - восхитилась мама и стала поскорее эту коробку вскрывать.
        Это была не шуба. Это был пылесос. Уже третий в нашей семье по общему счету.
        Глава XV
        На Ершика наехали!
        Я думал, что после такой блистательной победы Алешка задерет нос. Но ничуть не бывало! Такое впечатление, что, соскочив на финише с одного коня, он тут же пересел на другого и взял резкий старт.
        На одном коне он боролся за приз, на другом - за справедливость.
        Дома он засел за телефон и долго вел какие-то странные переговоры и разговоры. Звонил разным людям, раздавал указания. И нам тоже все время кто-то звонил и требовал указаний. Будто у нас не дом, а штаб военного округа. А начальник штаба, который принимает донесения своих подчиненных офицеров и принимает стратегические решения тактических маневров, это, конечно же… ну ясно, кто!
        Да, может, он все-таки командиром станет в звании маршала? У него и это получится.
        - Тебе, наверное, орден скоро дадут, - съехидничал я.
        - Орден - не знаю, - серьезно ответил Алешка. - А по этой, по… шее достанется. От папы. - И добавил задумчиво: - А потом он разберется и спасибо скажет.
        Тут опять раздался телефонный звонок.
        - Все готово? - строго спросил Алешка. - Хвалю! Высылайте машину, я выезжаю на место действия.
        У него уже и машина персональная! Хорошо еще, что не бронетранспортер или личный танк последнего образца.
        - Сегодня, Дим, - торжественно сказал Алешка (но с усмешкой), - на страницы твоей летописи лягут героические строки. Поехали. Ты у нас будешь военным корреспондентом.
        - А телевидение ты не пригласил? Съемочную группу Корзинкиной.
        - Она слабонервная, - безжалостно отрезал Алешка.
        До того момента, как мы вышли из подъезда, я все еще думал, что это игра и что Лешка просто валяет дурака. Однако у подъезда в самом деле стояла знакомая «Газель», у которой все окна были задернуты изнутри шторочками.
        Алешка сел рядом с водителем, на командирское место, а я забрался в кузов. И немного прибалдел… Куда я попал?
        На боковых сиденьях сидели люди в камуфляже и в масках, держа на коленях автоматы. Все они были в шлемах, только один, видимо, старший по званию, нахлобучил поверх маски-шапочки офицерскую фуражку. Автомата у него не было - был пистолет в кобуре и рация в нагрудном кармане.
        Вся группа хранила строгое молчание. Только когда мы въезжали в ворота «Галопом по Европам», один из бойцов обронил странную фразу, которую я совсем недавно слышал:
        - А не надают ли нам за это по… шее?
        - Орден точно не дадут, - отозвался мягкий голос, показавшийся мне знакомым. Что-то кошачье в нем прозвучало.
        - Разговорчики! - сурово одернул их старший и положил в рот конфетку. - Приготовились. Пошли! Работаем, ребята!
        «Газелька» резко затормозила у входа в контору. Дверцы распахнулись, и бойцы один за другим посыпались из машины.
        Двое из них сразу же блокировали двери, остальные ворвались внутрь. И даже через закрытые окна было слышно:
        - Всем - на пол! На пол! Руки за голову! Лежать!
        Алешка подмигнул мне и пошел в контору. Я - за ним. Как военный корреспондент.
        В комнате все было в порядке - типичная для нашего времени картина. На полу лежали трое охранников из команды Ершикова и среди них злобный Жучила. Вокруг них выстроились «бойцы спецназа», наставив на них автоматы.
        Командир достал из кармана рацию, доложил:
        - Товарищ полковник, мы на месте. Какие будут указания? - И переключил рацию на прием.
        Она потрещала, пошумела и выдала:
        - Вывести наружу и расстрелять к чертовой матери! - Голос «товарища полковника» тоже показался мне знакомым. Но это не был голос полковника Оболенского.
        Командир группы, с сочувствием глядя на побелевших от страха бандитов, осторожно произнес в рацию:
        - Я бы их допросил сначала. Много знают.
        - Добро, капитан. Я сейчас подъеду.
        Командир выключил рацию, сунул ее в карман, повернулся к нам:
        - Почему здесь посторонние? - будто не сидел только что рядом со мной в «газельке». - Освободите помещение! Лейтенант, проводите их. Впрочем, я сам.
        Мы втроем вышли из комнаты. «Командир»… Кабаков снял маску и вытер ею вспотевшее лицо:
        - Как?
        - Блеск! - похвалил его Алешка.
        - Где тут телефон?
        Мы заглянули в соседнюю комнату, она была пуста, но на одном из столов стоял телефонный аппарат. Алешка набрал номер и передал трубку Кабакову. Тот вздохнул.
        И сказал:
        - Товарищ полковник Оболенский? Очень приятно. Говорит режиссер Кабаков, мы с вами немного знакомы.
        - Здравствуйте, Антон Иванович. Что-нибудь случилось?
        - Я нахожусь со своими людьми на ипподроме «Галопом по Европам»…
        - Даете представление?
        - Некоторым образом… Здесь, по очень достоверным сведениям, находятся люди, подготовившие взрыв автомашины иностранного предпринимателя, гражданина Германии господина Пферда…
        - Вы в своем уме? - не выдержал папа. - Впрочем, извините. Я вас слушаю. Продолжайте.
        - Здесь же, по очень достоверным сведениям, находятся взрывные устройства и оружие для переброски в офис господина Ершикова на Моховой улице. - И как-то робко завершил: - Вы бы подъехали, а?
        - Что ж вы натворили! - воскликнул папа. - Вы их спугнули! И сами находитесь в опасности.
        - Не беспокойтесь, Сергей Александрович. Во-первых, мы их не спугнули, а напугали. А во-вторых, опасности подвергаются именно они. Они лежат сейчас на полу конторы и ждут расстрела. Мои люди настроены очень решительно. Преступники всем надоели.
        - Черт знает что! - опять сорвался папа. - Сейчас едем. И, пожалуйста, ничего больше не предпринимайте. И кстати, среди ваших людей нет такого мелкого вредного бойца? Передайте ему, чтобы не попадался мне на глаза. А то попадет под горячую руку.
        Когда Кабаков положил трубку и передал Алешке эти папины слова, тот только хмыкнул:
        - Ладно, я пока на Орлике покатаюсь. Вы уж тут без меня разбирайтесь.
        Без него вряд ли они разберутся, подумал военный корреспондент.
        Мы вышли на улицу. Кабаков с облегчением бросил в рот конфетку.
        - А откуда у вас рация? - спросил я.
        - Рация? - удивился режиссер. - Какая рация? Ах это! Это, Дима, обыкновенный диктофон. И ответ «полковника» надиктовал Костя. Ясно?
        Приехала настоящая оперативная группа. Допросили задержанных, которые сперва немного поломались, а когда в результате обыска были обнаружены в тюках сена тротиловые шашки, гранаты и запалы, быстренько «раскололись» и - кто быстрей - начали давать показания.
        В общем, фирма Ершикова была самым обыкновенным прикрытием для всяких темных дел. И его громкая слава (которую он сам себе создал) нового российского коневода была только славой - за ней не было никаких реальных дел. А реально команда Ершикова под его умелым руководством занималась самым распространенным бандитским делом - вымогательством.
        Он обычно предлагал какому-нибудь богатому бизнесмену свою помощь в охране его имущества. Если тот отказывался, то на один из его объектов - ну, там магазин, стоянка, бензоколонка - совершалось нападение. А на другой день появлялся сияющий Ершиков и говорил:
        - Вот видите, я же вас предупреждал. Смотрите, какие убытки вы понесли. А ведь моим ребятам вам бы пришлось платить гораздо меньше. Вы должны понимать свою выгоду.
        И бедный бизнесмен понимал. Он понимал, что деваться ему некуда. А в милицию он обращаться боялся. Ершиков через своих братков давал ему намек, что этого делать не следует, а то может произойти какая-нибудь беда с кем-нибудь из его семейства.
        В последнее время Ершиков стал действовать осторожнее. И в то же время наглее. Он подсылал дурака Пашку, тот подкладывал ненастоящее взрывное устройство под любимый автомобиль бизнесмена. И тот хорошо понимал, что если он заупрямится, то в следующий раз все произойдет по-настоящему. И несколько таких случаев уже было.
        Ну а с несимпатичным господином Пфердом Ершиков поступил вообще по-хамски. Сделка с лошадью не состоялась, но Ершиков не мог отказаться от такой суммы. И начал угрожать Пферду обычным способом.
        Милиция уже занималась делишками Ершикова, но взять его всерьез было очень трудно. Не было конкретных улик и доказательств. На «переговоры» со своими жертвами он подсылал всегда какую-нибудь мелочь. И эта мелочь ни за что не соглашалась дать на него показания.
        Вот тут Алешка и развернулся. Он, как говорится, завербовал доверчивого и глуповатого Пашку. А тот, когда понял, какая опасность ему угрожает и какой гад этот Ершиков, сразу же принял Алешкину сторону. Через деда-конюха он пронюхал про тайники в сене и, притворившись еще наивнее, чем был на самом деле, разведал у настоящего взрывника Жучилы, что тот готовится к подрыву «Мерседеса» одного знаменитого актера. Того самого, который заменил Тимофеева в его роли Волка. Этот актер от жадности подрабатывал не только снимаясь в рекламе, но и на детских праздниках.
        Словом, история закончилась благополучно. Не для всех, конечно. Ершиков и его банда получили, что им положено, и папа сказал, что скорее всего суд примет решение отдать Топаза в другие руки. В руки честных людей.
        Показания Пашки оказались очень важными, и его за активную помощь следствию освободили от ответственности. А мой дневник тоже сослужил службу для создания «доказательной базы». В милиции с него сделали копию и вернули мне, на память и в назидание потомкам.
        Что еще? Да, старый пылесос мы отнесли на помойку. Только Алешка предусмотрительно отпаял те самые сопротивления, чтобы этот зверюга не разнес кому-нибудь квартиру, если он в эту квартиру попадет.
        Второй пылесос мама сразу же велела, не распаковывая, убрать на антресоли:
        - Пригласит кто-нибудь нас в гости, а у нас уже подарок готов.
        Ну а пылесос номер три вручила нам и сказала:
        - Завтра - в школу, поэтому сегодня вычистить всю квартиру, чтобы сияла, как новенькая.
        Каникулы кончились. Я сдал свой дневник, куда записал всю эту криминальную историю, Бонифацию. Он прочел ее в тот же день и очень рассердился:
        - Мы договорились, что ты напишешь дневник, Дима. А ты написал какую-то фантастическую повесть. Где нет ни слова жизненной правды. Сплошные выдумки. Хотя, надо признать, написано бойко и увлекательно.
        Тогда я отдал эти «фантазии» Кабакову. Он пришел в восторг и пообещал сделать на их основе гениальную пьесу.
        - Особенно будет эффектной сцена нашего налета на контору Ершикова. И, пожалуй, в этой сцене я тряхну стариной и сыграю сам себя. - Тут он немного подумал и добавил: - Тем более что на сцене быть героем гораздо проще, чем в жизни. - Тут он еще подумал и грустно сказал: - А главную роль, роль лошади Топаз, я отдам Тимофееву. У него получится.
        Долгое время мы вспоминали печального Волка Тимофеева. И размышляли над его судьбой. Хороший специалист по лошадям, скромный человек, вынужденный подрабатывать в скромном театре, он проявил себя как настоящий герой. И хорошо, что все у него сложилось потом как надо. В Москве образовалась настоящая коневодческая фирма, туда собрались достойные профессионалы. И в скором времени тетя Галя скакала на соревнованиях на Топазе, а Тимофеев ухаживал за ним и следил за его здоровьем и прекрасной спортивной формой.
        Талантливый тележурналист Корзинкина принесла свои извинения папе за бестактность, допущенную в одном из своих репортажей. Алешка, в свою очередь, потребовал от нее назад будильник.
        А как-то утром, уже весной, по дороге в школу я увидел замечательный эпизод.
        По улице, звонко стуча подкованными копытами, вышагивал красавец Орлик, запряженный в красивую коляску. В ней, держа вожжи, сидел сияющий Паша в черном костюме, в белых перчатках, а рядом Июлия Иванова в белом платье и фате.
        Сейчас они заедут в загс, подумал я, а оттуда поедут прямо на Дальний Восток. Юлька организует там театр, а Пашка будет вечерами на берегу океана разглядывать в небе дальневосточные звезды…
        Ну а наш маленький герой, получив хороший нагоняй от папы, все свободные часы проводил над великолепным альбомом с самыми лучшими лошадьми в мире. Он бережно переворачивал страницы, каждую подолгу разглядывал, вздыхал, восхищался и время от времени задумчиво произносил:
        Коневодом, что ли, стать? Или конюхом…