Под девятой сосной в чистом поле Валерий Гусев
        Дети Шерлока Холмса
        Валерий Гусев
        Под девятой сосной в чистом поле
        Глава I
        ОНА КАК БЫ ЕСТЬ…
        Ну, началось…
        Мама сначала объявила забастовку (выключила пылесос и стиральную машину), а потом объявила голодовку. Правда, не для себя, а для нас. Отказалась нас кормить.
        Мы голодали очень долго. Наверное, целый час. А потом мама нашу голодовку не выдержала и пошла на кухню. Погремела там сковородками, пошвыряла кастрюли и позвала нас суровым голосом:
        - Идите ужинать. Ненасытные!
        Мы робко, во главе с папой, просочились на кухню и скромно уселись за стол, все из себя виноватые. В общем-то, без вины.
        - Отец! - мама грохнула на стол сковородку с котлетами. - У нас есть дача? Или ее у нас нет? Убери газету, ты не на работе!
        - Дача? - задумался папа, с интересом поглядывая на сковороду. И туманно пояснил: - Она как бы есть. И ее как бы нету.
        - Вот именно! У всех людей есть дача…
        - Как бы, - вставил Алешка.
        - Это у нас - как бы! - вспыхнула мама. - Сколько лет вы ее уже строите? Сколько там берез выросло вместо смородины и апельсинов? - Мы сложили руки перед собой, как примерные первоклашки, и стали слушать - интересно ведь. - Я для вас все делаю!
        - Стираю посуду, - серьезно подсказал Алешка. - Пылесосю белье.
        - Да! Вот именно! - Мама, похоже, в своем горячем пылу его не расслышала. - Бегаю по кухне. Не вылезаю из магазинов! А вы мне за это хоть раз построили дачу?
        - Хорошо, - подозрительно легко согласился папа. - Можно сначала покушать? А то на голодный желудок дачу не построишь. Ни разу.
        - Ага, - поддержал его Алешка. - Сейчас поедим и построим дачу. Два раза. И апельсины посадим. Вместо смородины.
        Мама успокоилась и включила стиральную машину. А потом и пылесос.
        Словом, папа решил так. Пока им с мамой не дадут отпуск, мы с Алешкой будем жить на нашей даче, которая как бы есть. И сторожить стройматериалы, которые папа будет привозить время от времени. А как только нагрянет их отпуск - ну, тут сразу начнется строительство… апельсинов, как сказал Алешка.
        Нас такое решение очень обрадовало. Пожить на свободе, под летними березами, которых там теперь хоть пруд из них пруди, - это не слабо!
        - Вот тогда вы узнаете, - мстительно произнесла мама, - что такое бегать по кухне и по магазинам.
        Алешка рассмеялся. Потому что кухни у нас там не было. Был только уютный строительный вагончик с газовой плиткой. А магазин был всего один - в соседней деревушке. Довольно маленький - по нему особо не побегаешь.
        Дача у нас, в самом деле, - как будто она есть, а на самом деле - как будто ее и нет. У всех вокруг уже стояли высотные дома с подземными гаражами, а у нас стояли высотные березы и вольные травы по пояс.
        - Задание на неделю, - сказал папа, когда мы выгрузили из машины всякие пожитки и продукты. - Выкосить траву! Выполоть…
        - Березы? - спросил Алешка.
        - Грядки, - сказала мама.
        - А где они?
        - Где-то здесь, в траве. Поищите хорошенько.
        - Дальше! - продолжил папа. - Прибраться в доме.
        - А где он? - спросил Алешка.
        - Они дурака валяют, - догадалась мама. - Поехали, отец. - И решительно хлопнула дверцей.
        Нет, правда, наши родные березы так, оказывается, подросли, что наш родной вагончик спрятался под ними, как гриб-подберезовик. Мы его еле отыскали. Вошли внутрь.
        Алешка распахнул окно, высунулся по пояс:
        - Помашем родителям, Дим? Им приятно будет.
        Но машина уже торопливо скрылась за домами поселка.
        Первым делом мы собрали среди трав и под березами все грибы, которые выросли тут за время нашего отсутствия, и сделали на нашей одноконфорочной плитке прекрасную жаренку. Гулять так гулять!
        На запах жареных грибов к нам заглянули ближайшие соседки: две молодые блондинки. Одна, в шортах, - Люсьена. А другая, в длинных брюках, - Люська. Или наоборот. И стали они нас, брошенных деточек, во весь голос жалеть и предлагать свою помощь.
        - Да, - сказал Алешка, не растерявшись, - помогите нам. Нам так одиноко вдвоем. Помогите нам вымыть полы и окошко, выбить матрасы и одеяла, выкосить всю траву, прополоть березы, принести с колодца воды побольше и вскопать вот здесь грядку под апельсины… Поширше.
        - Ну нет, - сказала блондинка в длинных брюках, - я лучше вскипячу вам чай. У вас есть чайник?
        - Есть, - сказал Алешка. - Только его надо сначала запаять, он за зиму прохудился. Его мыши прогрызли.
        - Тогда мы проверим ваши грибы, - сказала блондинка в шортах. - На вкус. Чтобы вы не отравились.
        - Мы уже проверили, - сказал Алешка. - Так себе грибы. Разного действия на вкус. У Димки от них запор, у меня - понос. Еще чем поможете?
        Блондинки посмеялись, молча, с надеждой посидели возле сковородки и вслух позавидовали нам: какой у нас очаровательный участок.
        - Сплошная природа, - ворковали они. - Березки. Грибы. Травы. Ромашки. У нас же - один кирпич и теплицы. И забор.
        - Ничего, - пообещал Алешка. - Папа тоже привезет нам один кирпич, а мама - теплицы. И забор. Из апельсинов.
        Не помыв полы, не накосив травы и не сходив за водой (и грибы не проверив), блондинки вскоре ушли и скрылись скучать в своих каменных особняках. А мы с Алешкой пошли знакомиться с окрестностями и их обитателями.
        Наш дачный поселок, как и наши березки, сильно разросся за последнее время. И не только вверх и вниз - этажами и подвалами, но и во все стороны. Он раздался в поле, прошагал к лесу и спустился к реке, где почти соединился с местной деревней, которая начиналась сразу за мостом.
        Дома в нашем поселке были все разные. Но очень одинаковые. Будто какие-то пластмассовые, собранные из конструктора «Лего». И только один дом отличался от всех других. Он был построен, как старинный боярский терем. Весь в крытых узорных крылечках, в резных столбиках, в разноцветных окошках. А крыша была набрана из узких фигурных дощечек. И огражден был дом не бетонным забором, а заостренными, как громадные карандаши, бревнами - вроде как древний крепостной тын.
        На воротах, стянутых коваными полосами черного железа, висела большая табличка: «Писатель К.Л. Марусин. Прошу не беспокоить». А под табличкой болталось железное кольцо - вместо дверного звонка, как мы догадались.
        Ну, кто-то, может, к этой табличке и прислушивался и не беспокоил писателя Марусина, не отрывал его от работы. Но только не наш Алешка. Когда мы проходили, глазея, мимо, он сразу же загорелся:
        - Пошли, Дим, в гости к этому Марусе. Очень хочется на живого писателя посмотреть. А то ведь я их только на стенах видел.
        Потом, когда вовсю развернулись ужасные события, я вспомнил наш разговор и подумал: Алешку будто кто-то толкнул в этот дом. Какая-то неведомая сила. Ведь если бы мы тогда прошли, глазея, мимо, вся эта история ушла бы совсем в другую сторону и закончилась бы совсем не так. Плохо она закончилась бы… Может, даже для всей страны.
        Не успел я схватить Алешку за руку, как он подбежал к воротам и стал гулко колотить в них тяжелым кольцом. Обернулся, предупредил:
        - Дим, ты в разговор не вмешивайся. А если я тебя спрошу о чем-нибудь, отвечай: «Я забыл!» Понял?
        Я послушно кивнул, а за воротами послышались шуршащие шаги по гравию и раздался где-то вдали визгливый, дребезжащий голос:
        - Жорик! Если это опять Поля, гони в шею! И Леню - тоже!
        Калитка в воротах распахнулась, и в ней возник здоровенный детина. Хорошо, что Алешка не «Поля», а я не «Леня»!
        Детина был здоров во все стороны. Только голова у него была другого размера - неподходящего, маленькая, словом. На нем были полосатые, как на древнем крестьянине, портки, из которых далеко вылезали босые ноги подходящего размера, и рубаха до колен, подпоясанная веревкой. Он уставился на нас круглыми, острыми и злыми глазками:
        - Чего надо?
        - Надо великого писателя, - сказал Алешка восторженно, прижимая руки к груди. - Мы одну его книжку полюбили. Хотим, чтобы он ее подписал теплыми словами.
        Детина обернулся и крикнул себе за спину:
        - Читатели, Клим Львович! Почитатели! Пущать?
        На крытом, в завитушках, балкончике появился человек, совсем на писателя не похожий. Без бороды, без очков, без писательского баса. Тощий и вертлявый. С дребезжащим голосом.
        - Проводи в залу. Я сейчас спущусь, только фразу допишу. До точки.
        Судя по всему, он был очень нам рад. Видно, не так уж часто беспокоят его читатели-почитатели.
        Детина провел нас в дом, в эту самую «залу». Где мы от нее сразу прибалдели. Во-первых, она была вся из вековых бревен, во-вторых, окна в ней были все из цветных кусочков, и на полу от солнечных лучей лежало такое разноцветье, что мы тут же зажмурились и заморгали. Алешка даже чихнул. А третье… Даже не знаю, как и сказать. Одна стена в этой зале была увешана старинным оружием. Ружья, мушкеты, пистолеты, сабли, мечи, шпаги. Щиты и шлемы. Даже кольчуга висела на специальных плечиках, как папин парадный мундир. А в углу стояла на деревянных колесиках маленькая, но - сразу видно - очень настоящая пушка.
        Другая стена была сплошь завешана иконами. Мы такой красоты даже в церкви не видели.
        А вдоль третьей стены шли полки из толстых досок, на которых стояли разные колокола, по росту: от крохотного колокольчика до громадного колокола с отбитым краешком, который на полке никак уместиться не мог и висел под потолком на трех толстых, вроде каната, веревках. А снизу из него высовывался язык - колотушка такая чугунная.
        Алешка, как только пришел в себя, тут же раскачал этот язык и бухнул в колокол. Густой, тягучий, тяжелый звон заполнил комнату. Алешка даже присел, зажав уши.
        Под этот звон в залу торжественно шагнул наш великий писатель. Он был в домашней куртке с меховым воротничком и с витыми шнурочками на груди. И весь светился от удовольствия. Но в то же время был озабочен своим творческим процессом. Он поднес к глазам лист бумаги и прочитал с важностью: «…И вот однажды утром взошло солнце…»
        - Каково? - спросил он нас. - Правда, гениально?
        - Талантливо, - согласился Алешка.
        Писатель сложил лист вчетверо и сунул его в карман:
        - Вы, верно, из местной школы? Вы, верно, хотите пригласить меня на мой творческий вечер? На встречу с читателями?
        Я благоразумно промолчал (я ведь «забыл»). А Лешка смело ответил:
        - Мы, вообще-то, из школы. Но не в этот раз. Мы одну вашу книжку полюбили. Хотим ваш великий автограф получить. На добрую память. Чтоб нам все завидовали.
        Писатель Марусин так засиял, что я даже испугался - не перегорел бы от гордости. Он широким жестом пригласил нас сесть на старинные лавки и, улыбаясь, спросил доброжелательно:
        - И какая же из моих книг вам полюбилась?
        Алешка повернулся ко мне:
        - Какая, Дим?
        Я хлопнул глазами и ответил, как меня только что учили:
        - Забыл!
        - Это мой старший брат, - пояснил Алешка таким тоном, что писатель понимающе, даже с сочувствием, кивнул: мол, если в семье два сына, то один из них умный, а другой… старший.
        Писатель взял из мраморного стаканчика гусиное перо:
        - Что ж, давайте книгу - с удовольствием сделаю для вас дарственную надпись.
        Алешка опять повернулся ко мне:
        - Дим, давай книгу.
        Я опять хлопнул глазами:
        - Забыл!
        Писатель разочарованно улыбнулся.
        - Эх ты! - сердито сказал Алешка. - Такой хороший писатель, а ты - забыл! - И он вежливо спросил у Марусина про его оружие: - А это вам все благодарные читатели подарили, да?
        - Что ты! - Писатель вскочил. - Это все я собрал собственными руками! За много лет! Трудами и лишениями.
        - Вы - молодец! - похвалил его Алешка. - Сколько набрали!
        - Не ленился! Каждого нового человека в своей жизни встречал словами: «Нет ли у вас чего-нибудь… старенького, предметов старины?»
        - Полно! - вдруг выпалил Алешка.
        - Да ну! - глаза Марусина загорелись азартом. - Давайте меняться!
        - Давайте, - легко согласился Алешка. - У нас этой старины полон дом. Мама все время из-за этого папу ругает.
        - А ваш папа тоже коллекционер?
        - Не совсем, - увильнул Алешка.
        По лицу Марусина скользнула тень - то ли разочарования, то ли недовольства.
        - Но он тоже что-то собирает? - спросил с надеждой.
        «Собирает, - хотелось сказать мне. - Собирает улики и доказательства. И забирает тоже. Кого надо». (Наш папа - сыщик. И работает в Интерполе.)
        А Марусин все никак не мог успокоиться:
        - И какие же у вас есть старинные вещи?
        - Всякие, - небрежно ответил Алешка. - На любой вкус.
        - Ну-ну! - И глаза Марусина вновь загорелись.
        - Музейные редкости. Пылесос, холодильник, - стал перечислять Алешка. - Стиральная машина. Мама говорит, что их давно пора в музей сдать.
        Глаза писателя потухли. Он вздохнул с разочарованием:
        - Это не старинные вещи. Это вещи старые.
        Алешка тоже заметно огорчился, что невольно расстроил великого писателя. Подумал и вспомнил:
        - Есть! У папы ядро от пушки есть. Как раз вашего калибра, - и он показал на пушечку в углу. - Оно у него на столе лежит, он им бумаги свои прижимает. Хотите, мы его сопрем?
        Такая готовность растрогала писателя и расположила его к Алешке. И он не стал ломаться, а честно и просто сказал:
        - Хочу!
        На этом мы и расстались. Как друзья. А точнее - заговорщики.
        Писатель пошел дописывать свои фразы, до точки, а мы с Алешкой пошли дальше. Знакомиться с обитателями окрестностей.
        - Дим, - спросил Алешка, когда детина с собачьей кличкой Жорик захлопнул за нами калитку, - он тебе понравился?
        - Кто?
        - Писатель.
        - Ничего себе, - я пожал плечами.
        - А мне совсем не понравился. Вертлявый какой-то.
        Ближайшее будущее, полное драматических событий, показало, кто из нас был прав.
        В общем, прошлись мы по нашему поселку, и не больно-то он нам глянулся - ни домами, ни их обитателями. Скучные они какие-то, нелюдимые. И мы решили, как в старых сказках, попытать счастья в чужой стороне. В тридесятом государстве.
        Спустились к реке, протопали по гулкому деревянному мосту, на котором нахохлившимися воробьями сидели с удочками деревенские пацаны, и вошли в деревню. Тут была всего одна улица, вдоль которой взбирались на пригорок деревянные дома.
        Улица посередине была пыльная, а по краям - заросшая густой и высокой травой, из которой местами высовывался кривой и серый штакетник.
        Алешка с любопытством заглядывал за заборы, а где удавалось - и в окна. Я сделал ему замечание.
        - Вот еще! - удивился Алешка. - Ведь интересно посмотреть, как люди живут!
        Ага, очень интересно за людьми подглядывать: что у них в огороде растет, что в сарае прячется и чем стол к ужину накрыт!
        Хотя через какое-то время Алешкино любопытство сослужило нам верную и добрую службу. «Подглядывать и подслушивать, - гордо сказал он, - это значит оперативную информацию собирать».
        Правда, в тот день мы еще не догадывались, что начали собирать эту самую оперативную информацию, она нам еще ни к чему была. Мы просто шатались по деревне и заглядывали во дворы и в окна. И добрались до магазина. До магазинчика, точнее.
        Возле него паслись две курицы и стояла живая лошадь с телегой. А в телеге кто-то спал на сене, прикрыв лицо от солнца старенькой кепкой.
        Лошадь махнула нам хвостом и скосила один глаз, а другой у нее был прикрыт упавшей на лоб челкой. А куры только чуть вскинули головы и опять стали что-то клевать и разгребать лапками густую пыль.
        Магазинчик назывался весело: «Зайди!»
        Ну, мы, конечно, от такого радушного приглашения не отказались. Ничего в этом «Зайди!» особенного мы не обнаружили, кроме веселой продавщицы (ее звали Алевтина) и двух наших знакомых блондинок - Люсьены в шортах и Люськи в брюках. Или наоборот.
        Они уже набили до отказа свои сумки продуктами и очень нам обрадовались. Но сначала сказали об этом продавщице:
        - Знакомьтесь, Алечка. Очень славные мальчики, воспитанные. Наши соседи. Они нас жареными грибами чуть не угостили. - И стали гладить Алешку по голове и хлопать меня по плечу. - Как вы кстати, мальчики. А то мы переживаем, все думаем: кто же нам, слабым женщинам, поможет покупки до поселка дотащить?
        Алешка не растерялся, успокоил их:
        - Мы тоже все думаем, думаем. Кто же вам поможет? - и даже оглянулся - нет ли поблизости подходящих помощников?
        Люсьена фыркнула, а Люська топнула ножкой. Мы так испугались их гнева, что тут же вылетели из магазина, распугав всех кур; даже лошадь перестала жевать и немного посторонилась. Но в телеге никто не проснулся.
        Вообще в деревне нам понравилось гораздо больше, чем в поселке. Там дома были совсем новые, затейливые, но холодные, а здесь совсем старые, простые и невеликие. Но симпатичные. И люди в них жили интересные. Своеобразные, я бы сказал, приветливые и словоохотливые.
        В поселке, например, не любили гостей; каждый дачник скучно сидел за своим забором в каменных стенах или потел под пленкой, ковыряясь зачем-то в теплице. А в деревне все занимались разными делами - косили траву, доили коров, кололи дрова или шлялись из дома в дом погостить у соседей. Словом, жили насыщенной общественной жизнью. Ссорились, мирились…
        И мы с Алешкой довольно быстро вписались в эту жизнь. И со всеми перезнакомились. С кем-то подружились, а с кем-то совсем наоборот - стали враждовать. И среди тех и других были очень занимательные личности. Которые вскоре, как писали в старых романах, стали действующими лицами в той драме, что разыгралась в прилегающих окрестностях. И вышла, надо сказать, далеко за их пределы, вплоть до Америки.
        Самым заметным среди них был незаметный, маленький и юркий, но очень зловредный мужичок по фамилии Паршутин (это он спал в телеге под своей кепкой). Настоящий деревенский сплетник. Который все видит, все слышит, все знает и ничего не утаит. Позже я понял: Паршутин был человеком «без изюминки», серенький такой, а очень ему хотелось быть на виду. Вот он и избрал такой способ привлекать к себе внимание. За что частенько получал то в ухо, то в глаз, то в лоб. Но это Паршутина ничуть не смущало. Он без устали шнырял по деревне, высматривал, вынюхивал, а если ничего интересного не находил, то тут же что-нибудь придумывал и кому-нибудь эту придумку беззастенчиво врал.
        И первый, кому он врал и кто нес эту придумку дальше, была шустрая тетка Полинка. В деревне ее звали Заполошная. Тетка Полинка вечно куда-то спешила и никогда никуда не успевала. «Некогда мне! В огороде все посохло, поливать надо! А ты слыхал, что у Витьки гармошку сперли? Кто-кто? Я знаю? Некогда мне!» - «А огород-то, Полинка?» - «Да некогда, травы надо кроликам накосить!»
        И огород не польет, и травы не накосит! Некогда ей - блины пора печь. И на первом же блине это дело бросит - некогда, в магазин пора бежать. И мчится заполошная Полинка по деревенской улице, распугивая во все стороны чужих кур, петухов и коз. И примчится она в магазин как раз в ту пору, когда на его дверях уже повиснет ржавый тяжелый замок. «Не успела… Некогда мне… А ты слыхал, что у Витьки гармошку сперли?… Не иначе - Посошок».
        Но это вряд ли. Посошок - человек довольно безобидный. Просто ленивый выпивоха. Его странное прозвище охотно объяснил нам все тот же Паршутин.
        Оказывается, этот самый Посошок повадился одно время таскаться по дворам, в гости. И аккуратно - к ужину, когда семья садится за стол. Приглашают и Посошка. Покормят, но вином не угощают. А тому - уж очень хочется. Помается так вот Посошок за столом, пожует без вкуса угощение, вздохнет, поблагодарит за хлеб-соль и станет прощаться:
        - Ну, а на посошок, - то есть на дорожку, на прощание, - неужели стаканчик не нальете?
        Тут уж даже самый вредный хозяин не устоит, лишь бы Посошка выпроводить. И довольный Посошок, утерев рукавом губы, отправляется в следующий дом. За очередным «посошком».
        Но вот в последнее время, разгадав его хитрость, стали ему соседи отказывать. Но тут Посошок нашел выход. Опять же нам об этом Паршутин рассказал.
        В селе, когда был колхоз, то было и многое другое. Водопровод, в частности. И так к нему сельчане привыкли, что совсем забыли про колодцы, забросили их, провели воду в дома, даже душ и ванну себе соорудили. Но вот развалился колхоз, развалился и водопровод. Проржавели трубы, прохудился бак на водокачке, сгорел водяной насос. Вот тут-то и забедовал народ! Колодцы все заилились, срубы сгнили, негде воды взять. И ни одной баньки в селе не сохранилось.
        А догадливый Посошок свою выгоду разглядел. Он вообще-то на все руки умелец был. Ленивый, но рукодельный. Это ведь он писателю Марусину красивый дом построил. И он первым в своем дворе, в глубине одичавшего сада, срубил славную баньку. Загляденье, теремок сказочный. И конечно - добрая душа - пускал в свою баньку всех желающих помыться-попариться. Даром, конечно, не за плату. Ну разве стаканчик вина платой назовешь?
        Так и повелось: идут соседи к Посошку в баньку и с благодарностью несут ему выпивку и закуску. А тому больше ничего и не надо, он человек не корыстный. Душевный человек.
        Ну, в этой деревне - многие жители душевные. Мы с Алешкой это быстренько поняли и частенько этим пользовались. Особенно если не успевали сбегать в магазин и что-нибудь сготовить. И тогда мы «в подходящее время», как говаривал друг нашего детства Винни-Пух, заходили «в подходящую компанию» чем-нибудь подкрепиться. Ну, конечно, под видом каких-нибудь пустяков. То нам два гвоздика понадобилось, то водички холодной испить. И слышали в ответ на пустячную просьбу долгожданные добрые слова:
        - Заходите, заходите, ребятки. Вовремя пришли, как раз к обеду.
        Словом, много героев будущей драмы набиралось на криминальной сцене.
        Но самый главный герой этой таинственной и опасной истории - конечно же, мой младший брат Алешка. Он в нее впутался, он ее и распутал. А я все время оставался как бы за кулисами и только время от времени выходил на сцену со словами: «Кушать подано».
        Но я не в обиде - героев-то тоже надо кому-то кормить.
        Глава II
        «ПОПАЛСЯ!»
        Жизнь наша наладилась. И очень нам нравилось на нашей как бы даче. А особенно - природа. Пригорки всякие, раздолье; вдали - синяя неровная стена леса, светлая речка, за рекой - славная деревушка. А больше всего нам полюбилась старинная церковь на горе. Она была небольшая, но как-то очень ладно сложенная из красных и белых кирпичей. Утром казалось, что над горой всходит еще одно солнце, а вечером казалось, что на горушку опустилось ночевать бело-розовое облако. А деревенские домишки, задрав крыши, с восхищением смотрят на это чудо.
        Главным в этой церкви был священник отец Леонид. Очень симпатичный. Молодой такой, с черной бородкой и белыми зубами, с постоянной доброй улыбкой. Его тут все любили. И нам он очень понравился, когда мы с ним познакомились и даже подружились. Меня он почему-то называл отроком, а Лешку - атеистом.
        - И ничего не атеист, - ворчал Алешка. - У нас в школе, между прочим, религию проходят.
        - Интересно? - спросил как-то отец Леонид.
        - Иногда, - уклончиво ответил ворчливый атеист.
        - Ты что-нибудь понял?
        - А чего тут не понять? - изумился Алешка. - Не обижай никого - и бог тебя не обидит. Все просто.
        Отец Леонид улыбнулся.
        Он вообще был сильно образованный и культурный человек. Он нам очень много интересного рассказывал обо всех окрестных исторических достопримечательностях. Особенно - о церкви. Она называлась очень красиво и загадочно - Спас-на-Плесне. Плесна - это речка, над которой стояла на горе церковь.
        Отец Леонид говорил нам, что церковь очень древняя, что она многое пережила за свои седые века. В дальней старине, когда на Русь нападали всякие враги, люди в ней укрывались, а потом таинственным подземным ходом, который шел под рекой, уходили в дремучие леса. А там, на этот случай, были уже готовы всякие землянки и припасы.
        О церкви отец Леонид мог говорить часами. Обычно при этом он сидел на ее теплых каменных ступенях, задумчивый и какой-то светлый. И рассказывал не спеша, и каждое его слово было очень точное, веское - оно запоминалось, упадало куда-то внутрь и требовало новых слов. Таких же мудрых, спокойных, весомых.
        Алешка слушал его взахлеб. Особенно про подземный ход. Где он начинается, где кончается и какие древние сокровища в нем скрываются.
        - Самое главное сокровище, - с теплой улыбкой говорил отец Леонид, - вовсе не в подземелье, а в самом храме - это чудотворный образ Казанской Божией Матери. У этой иконы - удивительная судьба. В начале прошлого века ее украл некий Чайкин - известный в то время церковный тать.
        - А это кто такой? - не понял Алешка.
        - Вор, который церкви грабит.
        - Специализация такая, - Алешка кивнул. - И не боится, что бог его накажет?
        Отец Леонид коротко взглянул на него, но не ответил и продолжил свой рассказ:
        - И настала тогда огромная беда для всего народа. Потому что этот образ считался покровителем Руси. Он охранял страну и ее народ от всех бед.
        - Хорошо охранял? - серьезно спросил Алешка.
        - Справлялся, - улыбнулся отец Леонид. - В самые лихие годы под покровительством этого святого образа были одержаны великие победы. Все полководцы давних времен брали икону в свои боевые походы, «путеводительницей своему воинству», молились перед ней «в день брани жестокой». Под благодатной ее сенью ополченцы Минина и Пожарского очистили Московское государство от поляков, гренадеры Петра Великого разбили шведов, князь Кутузов одолел Наполеона. В общем, отроки, стал чудотворный образ Казанской Божией Матери для русского народа опорой и надеждой во всей его великой и тяжкой доле… И вот когда икона исчезла, в народе появились слухи - быть беде на Руси до той поры, пока образ не будет найден и пока он не займет свое достойное место в церковной обители.
        - Нашли?
        - Нашли. Почти семьдесят лет искали. И на Руси, и в других странах. Нашли. - Отец Леонид не спеша, вдумчиво перекрестился. - Кстати сказать, его искали не только священнослужители, но и работники правоохранительных органов.
        - Шибко верующие? - усмехнулся наш атеист.
        - Не в этом дело, Алексий. А дело в том, что эта икона считалась достоянием государства. Знаешь, сколько она бы стоила на мировом аукционе?
        - Знаю! - Алешка небрежно пожал плечами. - На этих международных аукционах всякие товары не меньше миллиона баксов стоят.
        Отец Леонид незаметно поморщился, а потом мягко сказал:
        - Алексий, некоторые вещи не следует называть товаром.
        - А я виноват? - вскинулся Алешка. - Если у нас все теперь продается и покупается!
        Вот так мы и беседовали тихими вечерами на теплых каменных ступенях храма Спаса-на-Плесне. Я-то больше помалкивал. А вот Лешка и отец Леонид сильно спорили, доказывали друг другу свою правоту, а потом вдруг выяснялось, что оба они по-своему были правы. Вообще же я заметил, что почти все люди спорят лишь затем, чтобы доказать свое. А вот Алешка - искренен, он спорит ради истины.
        Иногда после этих разговоров мы заходили в церковь. Отец Леонид показывал нам все иконы и рассказывал, что они значат, какие важные события в православии запечатлены в них навек. А около образа Казанской Божией Матери он стоял обычно очень долго и задумчиво крестился. И лицо у него после этого становилось по-особому светлым.
        Надо сказать, что на нашей будущей даче мы и дальше жили бы так же спокойно и умиротворенно. Ходили бы на рыбалку, в церковь, к соседям - позавтракать и пообедать.
        Но однажды утром (мы как раз шли мимо церкви на реку) увидели, что отец Леонид сидит на ступенях, низко опустив голову.
        Мы сразу поняли: что-то случилось.
        - Ограбили наш храм, отроки, - упавшим голосом сказал отец Леонид. - Сегодня ночью.
        - И что? - спросил я.
        - Ну, что? - Отец Леонид поднял голову. - Евангелие в медном футляре взяли. Два паникадила - это напольные подсвечники. Наперсный крест. - Он тяжело вздохнул. - А самая главная беда - святой образ похитили.
        - Казанский? - ахнул Алешка. - Чудотворный?
        Отец Леонид тяжко кивнул.
        - Милицию вызвали? - спросил я.
        - Конечно. Сейчас приедут.
        - Что ж? - в голосе Алешки прозвучала тревога. - Опять беды начнутся? На Святой Руси?
        Отец Леонид слабо улыбнулся, пожал плечами. И не ответил.
        Алешка положил ему руку на плечо и сказал:
        - Не печальтесь, батюшка. Найдем мы икону. А тех, кто ее украл… - тут Алешка задумался. - А тем, кто ее украл, очень круто достанется…
        В общем, кончилась наша безмятежная жизнь на как бы даче. Впрочем, забегая вперед, скажу, что все трудности этого дела и вся слава достались одному Алешке. Он сразу отстранил меня от расследования, строго и деловито сказав:
        - У меня будет много работы, Дим. Надо спасать нашу Россию от всяких новых бед. А ты обеспечишь мне надежные тылы.
        Я сначала про эти тылы не совсем понял: патроны ему, что ли, подносить? И потребовал разъяснений. Алешка охотно разъяснил. Обеспечивать надежные тылы - это: ходить в магазин за продуктами и на пруд за карасями, готовить трехразовое калорийное питание, убирать помещения и работать на прилегающей территории. И уточнил:
        - Вот здесь всю траву выкосишь. Вот здесь мама велела грядки для апельсинов вскопать. Грибы поливать не забывай.
        Хорошо, что еще березы не приказал окучивать. И отправился «на задание». Правда, в калитке обернулся, вспомнил:
        - Да, Дим, траву косить надо рано утром, по росе. С первым лучом солнца.
        «А посуду мыть, - добавил я про себя, - не раньше, чем в полночь, при луне».
        Но если по правде, то Алешка своими указаниями не очень-то меня огорчил. Честное слово, мне как-то милее стоять у плиты, чем сидеть в засаде, и приятнее бегать по магазинам, чем за какими-то жуликами. И спокойнее, и результат приятный. Полезный и предсказуемый.
        Прежде всего я навел порядок в нашем вагончике, все прибрал, вымыл, вычистил. Сходил в магазинчик в деревне и сделал всякие закупки. Даже керосин для лампы купил. И маленькое зеркальце, я его у двери повесил. И вечерами у нас стало уютно и тепло.
        А Лешка тем временем вертелся возле церкви. Подслушивал, подглядывал, запоминал и делал выводы. Иногда такие смелые и неожиданные, что они оказывались совсем рядом с истиной…
        Приехала милиция: участковый, следователь и эксперт. Всех сбежавшихся любопытных выпроводили из церкви и выгнали за ограду. Паршутин на это обиделся, а тетка Полинка махнула рукой: «А! Мне все равно некогда!» И куда-то умчалась - за потерянным временем, наверное. А Лешка, конечно, мгновенно познакомился с опергруппой и незаметно вклинился в ее состав.
        Участковый был совсем молоденький и чем-то похожий на отца Леонида, только без бороды и без черных локонов. Они, видимо, были друзьями. Участковый называл отца Леонида «батюшка поп», а отец Леонид называл его «дядюшка мент». Следователь был постарше: дядя Коля. А эксперт (тетя Тамара) была его жена.
        Они всё очень внимательно осмотрели, сели писать всякие протоколы, а эксперт Тамара ходила по церкви и пылила на разные подозрительные места какой-то белый и очень мелкий порошок - выявляла, как она терпеливо объяснила дотошному Алешке, отпечатки пальцев.
        - Ну что, Том? - спросил ее следователь Коля, когда она закончила.
        - Практически ничего, - ответила эксперт Тамара. - Отпечатки, конечно, есть, но скорее всего - батюшки и церковного сторожа. Но я с отпечатками еще поработаю. А вот на иконе - вообще никаких пальчиков нет. Либо их аккуратно стерли, либо работали в перчатках.
        - Как - на иконе? - не выдержал Алешка. У него даже хохолок на макушке вскочил. - Ее ведь украли.
        - Украли, украли. Не мешай, - оборвал его участковый. А отец Леонид терпеливо объяснил:
        - Они хитрецы оказались. Они, Алексий, вынули подлинную икону и заменили ее очень хорошей копией.
        - Чтобы совесть не очень мучила, да? - догадался Алешка.
        - Какая там совесть! - махнул рукой отец Леонид. - Хитрость. Они рассчитывали на то, что кража иконы обнаружится не скоро. А за это время они успеют так спрятать подлинный образ, что его уже никогда не найдешь.
        - А как же вы догадались?
        Отец Леонид горестно вздохнул:
        - Я этот светлый образ и с закрытыми глазами чувствую.
        - А с открытыми?…
        - Ну… Показалось вдруг, что краски какие-то другие, посвежее как бы стали. Пригляделся - сомнение взяло. А потом все ясно стало… На подлинном образе сбоку внизу скол имеется. Когда эту икону в прошлом веке в первый раз крали, то неосторожно из иконостаса выламывали и немного повредили.
        Эксперт Тамара тем временем вынула поддельную икону из иконостаса и уложила в пакет.
        - Сделаем экспертизу, - сказала она. - Может, она наведет нас на след.
        - А как? - встрепенулся Алешка.
        Тетя Тамара коротко объяснила:
        - Ну… Тут много признаков. Манера письма художника. Состав и возраст красок. Возраст доски, на которой икона написана… Найдем человека, который ее писал, и выйдем на заказчика кражи. А там уж и на того, кто ее осуществил.
        Не очень-то Алешка все это понял, но догадался: работа милиции предстоит долгая и кропотливая.
        - Вы уж поскорей, - сказал он эксперту. - А то пока вы с красками и манерами разбираться будете, ее уже на аукционе за миллион продадут.
        - Мы постараемся, - улыбнулся следователь. - А ты вообще кто такой?
        - Оболенский.
        - Ну, понятно, - кивнул следователь, будто эта фамилия ему все объяснила.
        В общем, они еще поработали. И пришли к выводу, что в краже так или иначе замешан кто-то из местных жителей. Дело в том, что никаких следов взлома не обнаружено. Замки в дверях целы, кованые решетки на окнах - тоже. Значит, вошли жулики в церковь, используя ключи.
        Тетя Тамара еще раз осмотрела замки и подтвердила:
        - Никаких отмычек - двери отпирались родными ключами. Вообще-то надо бы и замки на экспертизу изъять. Но это позже.
        - А вы, батюшка поп, - сказал участковый дядя Андрей, - хорошенько подумайте, кто из вашего окружения мог воспользоваться ключами.
        - Сторож вне подозрения, - сразу же сказал отец Леонид. - И я тоже.
        - Вот и подумайте, - сказал следователь. - Поехали в отдел, ребята. У нас времени в обрез и работы невпроворот.
        - А что такое? - спросил участковый.
        - Начали группировку Халитова разрабатывать.
        - Давно пора.
        И они пошли к машине. А Лешка еще повертелся возле отца Леонида и вдруг сказал:
        - Дядя Леня, а если у жуликов есть ключи, то они опять в любое время могут снова забраться в храм и еще что-нибудь стащить.
        - А ведь ты прав! - Отец Леонид, подхватив полы рясы, бросился вниз с холма. Алешка за ним. - Стойте! Стойте!
        Машина остановилась.
        Отец Леонид, горячо жестикулируя, высказал свои опасения.
        - Предусмотрено, - успокоил его участковый. - Я пригляжу.
        «И я тоже», - решил про себя Алешка.
        Ближе к вечеру на входную дверь храма на всякий случай сторож Савелич приладил мощный засов. Правда, подходящего замка к нему пока не оказалось.
        - Вот поеду в город, - кряхтя пообещал старик, - и куплю сюда замок вот с таким ключом, - и он во всю ширь развел руки.
        Будто чем больше ключ, тем надежнее замок. А засов некоторое время оставался без дела. До одной ночной поры…
        Я часто думаю, почему мой младший брат все время вмешивается в чужие дела? Почему он не остается равнодушным к чужим трудностям и бедам? И самое интересное - ответы на эти вопросы у меня получаются все время разные. А все потому, что у Лешки его принципы тоже меняются с годами. Он взрослеет. В детском саду он заступался за своих друзей, когда их, на Алешкин взгляд, незаслуженно наказывали. В школе он воевал за озорников-одноклассников, если считал, что они, что-нибудь натворив, поступили все-таки справедливо. Он и за меня не раз вступался перед родителями, когда было нужно. А вот сейчас Алешка уже страдает за всю Россию, никак не меньше. Ему, видите ли, «за державу обидно».
        Да, взрослеет пацан. Но все равно остается моим младшим братом.
        Правда, сам он об этом частенько забывает.
        - Молодец, Дим! - похвалил он меня, когда вернулся с «задания». - Надеюсь, ты не устал? - И, не дожидаясь ответа: - Сегодня будем дежурить всю ночь.
        - Еще чего!
        - Разговорчики! - это он выдал маминым тоном. Я его хорошо запомнил со своих ранних лет, когда пытался отделаться от нелюбимой до ужаса овсянки. - И приготовь на всякий случай березовую дубинку покрепче.
        Не слабо!
        Когда стемнело, мы забрались на чердак нашего вагончика. Конечно, чердаком это низенькое помещение под крышей с узеньким окошком можно считать только условно. В прошлом году мы с Алешкой устроили себе здесь спальные места. А в этом году… А в этом году мы постоянно стукались головами о стропила. Подросли, значит, не только наши березы, но и мы сами.
        Алешка захватил с собой ватное одеяло и расстелил его возле окошка. Которое больше напоминало не окно, а щель в танковой башне.
        Мы улеглись и стали наблюдать. Видно отсюда было здорово. Все как на ладони. Дачный поселок с огоньками в окнах. Церковь на горе. Дальний лес. Темная, извилистая полоска реки. Уснувший пруд.
        Ночь становилась все глубже и глубже. Поселок погружался в сон - все стихло, огоньки в домах погасли. Дачники ложатся пораньше. Чтобы пораньше встать и взяться за грабли, лопаты и топоры.
        - Жестковато, - проворчал Алешка. - Завтра, Дим, оборудуешь здесь наблюдательный пункт. Поудобнее.
        - Ага. - Я зевнул во весь рот. - Телевизор с видачком притащу. Плеер. Банку с вареньем. Кастрюльку с макаронами.
        - Не зевай так смачно, - попросил Алешка, не обращая внимания на мою насмешку. - Зевота, Дим, кто-то сказал, очень заразительна. - И зевнул так, что даже зубами лязгнул.
        Из-за церкви поднялась красная луна. И на ее фоне что-то беспорядочно замелькало. Какая-то шустрая мелочь.
        - Жулики, что ли? - Я положил голову на руки. Глаза слипались.
        - Летучие мыши, - объяснил Алешка. - Они на колокольне живут. Мне дед Савелич показывал.
        Во! Он уже успел и с дедом подружиться, и на колокольню слазить.
        - …Такие симпатичные, Дим, - продолжал Алешка. - Хватит зевать! Висят себе в уголочке, среди паутины, крылышки подобрали… А мордочки у них, Дим, как у маленьких поросят.
        Мне эта любовь к мышкам и лягушкам, мягко говоря, не понятна. У меня от них мурашки по спине бегают. От неприязни. У Лешки - мурашки тоже бегают. Но от восторга.
        А летучих мышек становилось все больше и больше. Вот уже такое стадо образовалось, что заслонило собой красную луну. Стало мне совсем темно. И я уже больше не зевал. Зеваешь, когда спать хочется. А я уже, оказывается, вовсю удовлетворял свою потребность в глубоком здоровом сне на свежем воздухе. Да на ватном одеяле.
        Но я этого еще не знал. А узнал, когда Алешка чувствительно ткнул меня в бок и жарко прошептал:
        - Вот он! Пошли!
        Я открыл глаза. Луна была уже совсем в другом месте, и не красная, а ослепительно белая.
        - Ты чего? - буркнул я.
        - Дим, он там! В церкви! Я видел - там на секундочку фонарик сверкнул. Пошли! - И он потянул меня к лестнице. - Дубинку захвати! Пригодится.
        Мы скатились с чердака, выскочили за калитку и побежали к церкви, спотыкаясь в темноте.
        - Не пыхти! - шепнул Алешка. - Спугнешь.
        По мне уж лучше спугнуть. Пока нас самих не спугнули.
        - Я гляжу, Дим, - рассказывал на бегу Алешка, - и ничего не вижу. Вдруг у двери фонарик сверкнул. И опять темнота. А потом внутри он опять на секундочку зажегся. Тихо! Оставайся здесь, будешь меня подстраховывать. Если что - дубинкой по башке.
        - Кого? - удивился я. - Тебя?
        Алешка прыснул в кулак - будто мышка чихнула.
        - Кто подвернется. Потом разберемся. Стой здесь.
        Он бесшумно поднялся по ступеням к двери, прислушался и тихонько задвинул засов.
        - Все! Попался!
        - Кто?
        - Жулик - вот кто! Беги за участковым, а я за дядей Леней.
        Участковый жил неподалеку, на краю дачного поселка. Там стоял такой двойной дом - в одной половине была комната участкового для приема населения, а в другой жил он сам, со своей семьей в виде молодой жены по имени Катерина. В обеих половинах было темно.
        Я постучал в жилое окошко. В доме вспыхнул свет и послышался сонный женский голос:
        - Кто там?
        - Дядю Андрея позовите, - сказал я. - Очень нужно!
        Окно распахнулось, и в нем появилась женщина в халате.
        - А его нет. Он на задании.
        Вот это да! А что делать-то?
        И я помчался обратно к церкви. И по дороге догнал Алешку и дядю Леню в цветастой пижаме и домашних тапочках. Они трусили рядом, как два дружных бегуна на дальние дистанции.
        - Молодец, Алексий! - хвалил его на бегу дядя Леня. - Сейчас мы его схватим. Дим, а где участковый? Разбудил его?
        - Он на задании. - Я пристроился к ним сзади. Как третий дружный марафонец. - Нужно звонить в милицию.
        - А! - дядя Леня затормозил так, что я чуть не налетел на него. - Бежим обратно. За мобильником.
        Развернулись. Побежали обратно. Разговаривая на ходу. Лешка и Леня все время на полном бегу оборачивались ко мне с разными репликами. И в конце концов они на этом полном ходу врезались в тракторный прицеп, который прямо на дороге оставил на ночь нерадивый тракторист Шурик. А я не налетел, я вперед смотрел, назад не оглядывался.
        - У тебя что? - спросил отец Леонид Алешку, вставая и потирая лоб. - У меня шишка.
        - У меня коленка на ноге, - сказал Алешка. - Дим, а у тебя?
        «У меня голова на плечах», - хотелось мне ответить, но я сдержался и только вздохнул.
        - Не будем тревожить матушку, - сказал отец Леонид возле своего дома. - Сейчас я вынесу телефон.
        - Да, - посочувствовал Алешка, - пусть мирно спит старушка.
        - Почему старушка? - с обидой удивился отец Леонид, он даже остановился на крыльце. - Матушка на пять лет меня моложе. - И скрылся за дверью.
        Алешка так вытаращил глаза, что я это даже в темноте разглядел, и повернулся ко мне:
        - Как, Дим? Матушка моложе сыночка? Так бывает, что ли?
        Я пожал плечами:
        - Ты у него спроси, откуда я знаю? Может, она его усыновила.
        Тут появился отец Леонид, все в той же цветастой пижаме, очень красивой под лунным светом. И стал так орать в мобильник, что его молодая приемная матушка, наверное, подскочила в постели. И зажала уши. Или сунула голову под подушку.
        - Сейчас приедут, - сказал нам отец Леонид. - Велели ждать здесь и приказали: «К объекту не приближаться. Преступник может быть вооружен».
        Ждали мы довольно долго, сидя на его крылечке. И Алешка все допытывался у отца Леонида про его матушку. Наконец, разобрались. Оказалось, что матушка - это не мама, а жена отца Леонида.
        - Ну так принято, - объяснял он. - Я, попросту говоря, поп, а она, попросту говоря, попадья. Я - батюшка, а она, значит, матушка. Понял, Алексий?
        Попросту говоря, Алешка не успел ответить. На краю села засверкали мигалки и завыли «вопилки». Примчалась группа захвата. Мы побежали к церкви. Как же без нас-то!
        Из машины высыпали люди в бронежилетах и в касках. Вперед выступил начальник милиции. Очень довольный, он потер руки и поднес ко рту микрофон. И загремел его голос на всю деревню:
        - Предлагаю вам добровольно покинуть объект! Вы обнаружены и блокированы! Сопротивление бесполезно! Даю минуту на принятие решения! Время пошло!
        В ответ - тишина.
        - Вперед! - скомандовал начальник, взглянув на часы.
        Двое бойцов в брониках рванулись к дверям. Лязгнул засов.
        Один боец исчез внутри, другой сначала прикрыл его, а потом тоже исчез за дверью.
        - Стоять! Оружие на пол! Руки за голову! - услышали мы их грозные крики.
        И тут же оба бойца вывалились на паперть, держась за животы. Я сначала даже испугался, подумал, что злоумышленник, забравшийся в церковь, поразил их каким-то неведомым и бесшумным оружием. Прямо в пупки.
        Но бойцы схватились за животы от хохота. Потому что следом за ними на пороге, щурясь от яркого света автомобильных фар и прожекторов, появился немного смущенный… наш молодой красавец-участковый - «дядюшка мент». Попросту говоря. Хорошо еще, что мы его только заперли, а не ахнули дубинкой по фуражке.
        - Так! - мрачно сказал начальник и повернулся к отцу Леониду: - И кто все это устроил? Ложный вызов - называется это безобразие.
        Отец Леонид повернулся к Алешке. А того как будто и не было. Батюшка покаянно поник головой.
        - Стыдно, батюшка, - пожурил его начальник. - При вашем-то сане и такие шуточки.
        - Что ж ты, батюшка поп, - укорил его и участковый. - Я ж сказал тебе, что позабочусь. В засаду, понимаешь, сел, караулил. По мне там мыши бегали. Все ноги оттоптали…
        Отец Леонид чуть заметно усмехнулся в бороду, но Алешку не выдал. Он только удрученно развел руки и виновато произнес:
        - Опростоволосился… Зело прискорбно…
        Глава III
        ЕЩЕ ОДИН… ПОЛЯ
        Алешку наш ночной прокол ничуть не смутил. Он только укрепил его добрые чувства к отцу Леониду и желание помочь ему и всей бедной России, отыскав всенародную реликвию.
        А у меня задачи были попроще. Но, на мой взгляд, тоже важные.
        Скосив всю траву на участке, я не свалил ее в кучу, а терпеливо ворошил граблями, чтобы насушить хорошее сено для нашего чердака. И обеспечить комфорт на нашем наблюдательном пункте. Тем более что внизу, на тахте, спать было невозможно.
        Тахта была старенькая, уставшая. Когда на нее садишься, она тяжело и укоризненно вздыхает, а уж если повернешься во сне, она так взвизгнет всеми своими ржавыми пружинами, что сначала испугаешься, а потом ее жалко станет.
        Алешка умотал куда-то сразу после завтрака, и я до обеда крутился со всеми делами один.
        Сходил в магазин, ворошил сено, копал грядку. Она получилась у меня славная. Так и хотелось в нее что-нибудь посадить. Ну, это уж мамина задача. Ее апельсины.
        Алешка заявился к обеду, весь загадочный и озабоченный. Деловой такой. Вид у него: ты вот, Дим, тут отдыхаешь на даче, а я вот там подвергаю себя вовсю трудностям и опасностям. А еще старший брат называется.
        - Где бегал? - Я снял с плитки кастрюлю и поставил ее на стол.
        - Много где, - очень внятно объяснил он. - К батюшке, например. Извиняться.
        Ох, неспроста это! Алешка никогда просто так извиняться не станет. Всегда с какой-нибудь выгодой. Или хитростью.
        - Садись обедать, сыщик.
        - Ой, Дим, что-то не хочется. Я у дяди Лени здорово пообедал. А что у нас на первое?
        - Пельмени.
        - А на второе?
        - Пельмени.
        - И на третье пельмени? - хихикнул он.
        Но я не шутил. Я в самом деле сварил пельмени не просто в воде, а на бульонных кубиках. Получилось и первое, и второе.
        - Ладно, Дим, наливай, - подумав, согласился Алешка. - И первое, и второе. В один флакон. А то я, пока шел, уже проголодался.
        - Что новенького? - спросил я, с удовольствием глядя, как он наворачивает «первое и второе». - Какие успехи?
        - Большие, - ответил Алешка. - Но их мало. Давай еще и третье. Заодно.
        - Еще макароны есть, - сказал я. - Прошлогодние. Я их сварил и яйцами на сковороде залил.
        - Тоже прошлогодними? - насторожился Алешка.
        - Тетка Полинка принесла, свежие, - успокоил его я.
        - У нее свежих не бывает, - со знанием дела возразил Алешка. - Ей все некогда. - Но макароны «на третье» стрескал. Несмотря на то что уже «здорово пообедал».
        - Значит, сыщик великий, - подначил я, - пока не пролил луч света на это темное дело?
        - Скоро пролью.
        - Можешь не спешить. - Я налил нам чая. - Я уже пролил.
        - Чай? - не понял Алешка.
        - Луч света, - небрежно пояснил я. - Сегодня в магазине один источник информации в виде дядьки Паршутина сообщил имя похитителя. И даже сказал, что икона находится в его доме, в красном углу. На самом видном месте.
        - Это кто? - подскочил Алешка и в самом деле опрокинул чашку.
        - Это Посошок!
        Алешка сменил мокрые джинсы на сухие шорты и вылетел за дверь.
        Избушка Посошка стояла на самом берегу речки. На самом крутом берегу. И казалось, будто она с тоской смотрит с этого берега в быструю воду и размышляет: а не бухнуться ли мне в глубокий омут, чтобы разом покончить со своей несчастной жизнью? Ее было жалко: кривая всеми стенами и перекошенными, сто лет не мытыми окошками, заросшая по худой кровле мхом, с клоками и прядями старой пакли, свисающими из всех щелей на радость птахам, которые уж сколько лет щипали ее на свои гнезда.
        Но зато на задах усадьбы, в одичавшем саду стояла ладная банька. Красивая как сказочный теремок. И никак не верилось, что ленивый пьянчужка Посошок мог сотворить такое чудо.
        Алешка вошел в темные сени. И сразу обо что-то споткнулся. Чуть не упал, пригляделся. У стены - развалившаяся груда каких-то небольших дощечек, ровных и одинаковых.
        Алешка потер ушибленную коленку и постучал в дверь. Сначала вежливо - рукой. Никакого ответа. Бухнул правой ногой - тишина. Бухнул левой - то же самое. Повернулся спиной к двери и забарабанил в нее пятками, обеими по очереди. За дверью послышался недовольный вздох с грустным оттенком. Тогда Алешка без спросу вошел в избу.
        В комнате, кроме хозяина, почти ничего не было. Лавка у стены, крытый драной клеенкой стол, на котором стояла пустая водочная бутылка, красивая табуретка (как из музея) и кривоногая раскладушка (как с помойки).
        А в углу, под потолком, на резной полочке светилась знакомая маленькая иконка.
        Сам Посошок, босой, в распахнутой на груди рубахе, сидел на лавке и грустно, задумчиво смотрел на пустую бутылку.
        - Ну? - наконец спросил он Алешку, чуть повернув голову, но с бутылки глаз не спуская, будто гипнозом силился ее наполнить. - Чего надо?
        - Ничего.
        Долгое молчание.
        - А чего принес?
        - Ничего.
        Опять пауза.
        - А чего тогда пришел?
        - Просто так.
        - А… Ну ладно, тогда садись вон на раскладуху.
        Алешка подошел к ней, посмотрел, недоверчиво потрогал:
        - А она не рухнет?
        - Чего? - изумился Посошок с долей обиды. - Вчера сам на ней сидел, не рухнула же.
        Посидели, помолчали. Алешка чуть-чуть подпрыгивал на раскладушке - она в ответ жалобно повизгивала ржавыми пружинками. Посошок, вцепившись в края лавки, тихонько покачивался взад-вперед, и чуть слышно протяжно бубнил - будто пел про себя грустную песню, и болтал потихоньку босыми ногами.
        - Чего там? - вдруг спросил он, кивнув на окошко, заросшее паутиной, в которой сохли прошлогодние мухи. - Чего новенького?
        - Да ничего хорошего. - Пружины под Алешкой еще жалобнее скрипнули. - Паршутина собака укусила.
        - Так ему и надо, - отозвался на великую новость Посошок, шмыгнув курносым носом. - Дурного человека хорошая собака за версту чует.
        - А вас собаки не кусают?
        - Не, они меня, наоборот, за версту огибают.
        Алешка не стал спорить. Он и сам бы этого Посошка за версту обогнул - такой от него шел густой винный дух.
        - А еще чего?
        - Церковь обокрали.
        Посошок подскочил:
        - Да ну! И много добра взяли?
        - Подсвечники всякие. Книги старинные. А главное - икону чудотворную. Вот как у вас. Можно посмотреть?
        - А ты чего, верующий? - насторожился Посошок.
        Алешка подумал и ответил загадочно:
        - Сочувствующий.
        - Это как? - не понял Посошок.
        - Это - в душе.
        - А… Ну тогда гляди. На тубаретку залазь. Да смотри свечку не сковырни.
        Алешка придвинул «тубаретку», на ходу подивившись ее красоте: прямо как из музея старинного быта - резное чудо.
        Взяв в руки иконку, он сразу понял, что это не та, не подлинная. Настоящая была написана на древней дощечке, а эта - на простом кусочке картона. Но все равно: очень красиво и похоже на оригинал.
        - Здорово, - сказал Алешка. - Это вы сами, дядя Посошок, рисовали?
        - Меня Егорыч зовут, - проворчал Посошок. - А Посошком дураки дразнят.
        - Я не знал, - сказал Алешка. - Больше не буду. Я не дурак.
        - Откуда я знаю, - не поверил Посошок. Почесал лохматый затылок. - А образ… Не, образ не я писал. Мне такое не дано. Я по плотницкой работе специалист. Ну и столярничаю иногда. Когда выпить нечего. Вон, тубарет видал? Моя работа, под ней подпишусь. А икону - не, не я писал. Художник Поля.
        - Художница? - уточнил Алешка. - Женщина, значит?
        - Кто женщина? - Посошок перестал качаться, застыл в недоумении.
        - Ну художник.
        - Почему? - удивился Посошок. - Почему женщина?
        - Потому что - Поля!
        - Во дает! - Посошок аж подпрыгнул на лавке. - А что, и Коля, выходит по-твоему, тогда женщина?
        Алешка не стал спорить. Ему не эти тонкости - Поля-Коля - были нужны.
        - А где она живет? Этот… Поля?
        Посошок вдруг угрюмо замкнулся.
        - В поселке? - настаивал Алешка.
        Упрямое молчание в ответ.
        - В деревне?
        Посошок опять поскреб затылок и загадочно произнес:
        - Два рубля нужно.
        - Кому? - удивился Алешка.
        - Тебе.
        - Зачем?
        - Мне отдать.
        - На хлеб? - пожалел его Алешка.
        - Я что, нищий, по-твоему? - Посошок возмутился и объяснил: - На вино не хватает. На «Бело-розовое».
        - Понял. Ща принесу. - И Алешка помчался домой.
        Он ворвался в наш мирный вагончик и завопил с порога:
        - Дим! Гони деньги! Два рубля!
        - На что? - спросил я, переворачивая на сковороде очередной румяный оладушек. - На всякую фигню не дам.
        - На вино не хватает!
        - Что? - Оладушек сорвался с ножа и плюхнулся на пол. - На какое еще вино?
        - На бледно-розовое!
        - Может, тебе еще и на сигареты денег дать?
        - Это не мне, Дим! Это плата за информацию.
        Зажав в кулаке деньги, Алешка влетел в избу Посошка. Тот с надеждой привстал ему навстречу. И протянул руку.
        - А вот фиг! - сказал Алешка и свою руку с деньгами спрятал за спину. - Сначала адрес.
        - Чистое поле, - сказал Посошок. - За девятой сосной от бывшего скотного.
        Меня бы такой ответ ошарашил. Алешку - нет…
        - Понял, - сказал он. И спросил уже в дверях: - А что это за щепки у вас в сенях валяются?
        Посошок, чтобы идти в магазин, уже искал под лавкой обувку и оттуда фыркнул сердито:
        - Щепки! Валяются! Это лемех! Или гонт, иначе говоря.
        - Для самовара, что ли?
        Посошок только крякнул от возмущения.
        - Сам ты самовар. А хвалился, что не дурак. Разве не слыхал такого - «крытый лемехом шатер»? То-то, что не слыхал. Такой дощечкой в старину кровлю крыли на теремах да купола на церквах. Ох, и красиво! Дощечка-то осиновая, под солнцем серебром играет.
        Вот оно что! А ведь терем писателя Марусина под такой же кровлей. Надо же - золотые руки у дядьки Егорыча, а он посошки сшибает…
        Сообщив мне про девятую сосну, Алешка лишь молча усмехнулся на мое недоумение. А потом сказал:
        - Дим, я тебе после все объясню. Пойдем лучше погуляем. В чистое поле. Под девятой сосной.
        Все это неспроста. Я даже не стал спрашивать, зачем нам девятая сосна - у нас и печки-то нет. Какое мне дело до всех этих загадок? Я у него на подхвате. Тылы обеспечиваю…
        Бывший скотный - это длинное бетонное здание с выбитыми в окнах стеклами и с разобранной крышей. Раньше в нем выращивали маленьких телят до большого размера. А теперь в нем гулял сквозной ветер и нахально шныряли крысы. Большого размера.
        За зданием, после полосы высоченного бурьяна, начиналась дорога в чистое поле. Вдоль нее, на одинаковом расстоянии, стояли стройные сосны - как телеграфные столбы. У девятой по счету сосны мы остановились. Огляделись.
        В чистом поле было красиво. Раздолье такое. Светило солнце. В небе время от времени проплывали облака и пролетали птицы. И до самого леса колыхались разноцветные травы. А в дали чистого поля разметался огромный развесистый дуб, весь в обильной густой листве - залюбуешься.
        Невдалеке от дороги стоял на одной ноге большой пестрый зонт. А под ним - мольберт на трех ногах и художник на двух; в рубашке навыпуск с закатанными рукавами и в белой детской панамке с вышитой на боку бабочкой.
        Мы подошли поближе, стали у него за спиной.
        - Можно посмотреть? - скромно попросил Алешка.
        Художник обернулся и недовольно ответил:
        - Вообще-то я не люблю показывать посторонним незавершенные работы.
        - Ну и зря! - авторитетно заявил Алешка. - Посторонние зрители могут что-нибудь подсказать полезное. Пока еще не поздно. Пока вы еще не все испортили.
        - Ну-ну, - усмехнулся художник (на двух ногах в панамке) и отступил от мольберта на шаг. - И что же ты подсказал бы?
        Алешка со знанием дела осмотрел рисунок и тоном недовольного профессора пояснил:
        - Плоско как-то у вас получилось. Вроде фотографии.
        И очень верно он это сказал, мне тоже казалось, что этот этюд какой-то одномерный, нет у него глубины.
        Скептический взгляд художника вдруг загорелся:
        - А ведь ты прав, я тоже что-то такое чувствовал. А вот как исправить? - И он взглянул на Алешку уже не с недовольством, а с надеждой.
        Что и говорить: умеет Алешка в доверие войти. И незаменимым стать.
        Он еще раз внимательно осмотрел этюд, прищурился, что-то пробормотал. Отошел на шаг, приложил руку козырьком ко лбу, присел, заглянул сбоку. Сейчас еще и сзади осмотрит.
        Нет, не стал. Этому артисту и так выпендрежа хватило.
        - Я бы вот здесь, где дуб заветный, тень от облака пририсовал.
        Художник сначала онемел, потом шлепнул себя в лоб, оставив на нем синее пятно краски, и воскликнул:
        - Как же я сам не догадался!
        «Что я говорил», - нарисовалось на Алешкиной мордахе.
        Художник схватил палитру, стал смешивать на ней краски и быстрыми мазками наносить их на холст. И что-то приговаривать, даже напевать.
        - Вот так! - удовлетворенно произнес он, отступив от мольберта. И опять повернулся к Алешке: - Что еще, коллега?
        «Коллега» опять на секунду прищурился с умным видом и задумчиво произнес:
        - Я бы дупло у дуба замазал, пусть поздоровее выглядит. И все чуточку сделал погрустнее.
        - Вот еще! - не согласился художник. - Это зачем? Светит солнце. Синеет небо, зеленеет лес. Травы цветут и кустятся. Птички поют. Радостно.
        И тут, я совсем этого не ожидал, Алешка рассердился:
        - Вы же не фотограф! Живопись должна вызывать мысли и чувства!
        - Вот я и вызываю! - огорошенный Алешкиным натиском, пытался растерянно оправдаться художник. - Чувство радости от красивого пейзажа.
        - Ничего себе! А вы знаете, это мне дядя Леня говорил, что несколько лет назад по этому полю ходили комбайны, трудились люди. Колосилась золотая пшеница! А теперь колосятся только зеленые васильки…
        - Голубые и синие, - машинально поправил его художник, заметно задумавшись. - Кто ж знал…
        Но Алешка уже остыл. И даже сам немного смутился. А художник внимательно, с прищуром оглядел его и вдруг сказал:
        - А давай я напишу твой портрет. И назову его «Юный философ». Или «Юный мыслитель».
        - Обойдусь, - не очень вежливо отмахнулся Алешка. - Рисуйте ваши пейзажи. У вас хорошо получается.
        - Верно? - обрадовался художник, будто его похвалил не малый пацан, а президент Академии художеств. - Тебе правда нравится? Ну, давайте знакомиться.
        Мы назвались. И художник тоже:
        - Аполлинарий Кузьмич. Можно просто - Поля. А фамилия… - тут он немного замялся: - А фамилия у меня довольно необычная. - И произнес так, будто у него неожиданно начался насморк и заложило нос: - Бревдо.
        - Где бревно? - спросил Алешка.
        - Какое бревно? - спросил я. - Почему?
        - Вот… Я же говорил. Не бревно, а Бревдо!
        И он рассказал, как его далекий предок по фамилии Бревнов, когда получал в полиции паспорт, из-за сильного в самом деле насморка так и произнес. Его так и записали.
        - Вот и стали мы - Бревдо.
        - Да, - Алешка искренне посочувствовал. - Трудно с такой фамилией.
        - Еще как! - обрадовался художник сочувствию. - Как ни объясняешь, везде записывают - Бревно.
        - Обидно. Тем более что вы совсем на бревно не похожи.
        Это Алешка верно заметил. Художник Бревдо был больше всего похож на длинную худую жердь.
        В общем, мы и с ним немного подружились. Проводили его до дома. Он показал, где живет, и пригласил нас заходить в любое время.
        - А вы нам покажете свои работы? - спросил Алешка.
        - С удовольствием! - расцвел художник. - Особенно если это вас интересует.
        - Все-все покажете? - почему-то спросил Алешка. - И портреты?
        - Портреты? Да у меня их очень мало. Хозяйку как-то написал. Отца Леонида. Да, еще этого… Как его? А, вспомнил. Мужичка одного местного. Посошком его кличут. Очень колоритная личность.
        - А иконы вы не пишете? - вдруг спросил Алешка.
        Художник как-то замялся и стал суетливо поправлять на плече собранный зонтик и мольберт.
        - Иконы?… Да как-то, знаешь… А почему вдруг такой интерес?
        - В церкви кража была, - спокойно пояснил Алешка. А художник, мне показалось, вздрогнул и немного побледнел. - Икону очень ценную украли. Вы бы нарисовали такую. Отец Леонид обрадовался бы.
        - Ну… Это не так просто. Боюсь, у меня не получится.
        - Жаль, - как-то жестко и холодно сказал Алешка. Повернулся, пошел и бросил через плечо: - До свиданья.
        Ничего не понимаю! Зачем-то познакомился с ним, влез в доверие, подружился и так сердито и невежливо расстался.
        Мне даже неловко стало. Я обернулся. Художник стоял в калитке и растерянно, я бы даже сказал - испуганно, смотрел нам вслед.
        И тут я почему-то еще кое-что вспомнил. «Гони Полю в шею! И Леню тоже!»
        Кого он имел в виду, этот писатель? Заполошную Полинку или художника Полю? А почему отца Леонида тоже нужно гнать, да еще в шею?
        Надо сказать, что если я только задумался, то Лешке этого мало, он человек действия.
        Причем немедленного.
        Он достал из шкафчика оставшиеся с прошлого года краски и стал что-то быстро малевать.
        - Это что? - спросил я.
        - Этюд. «Портрет отца художника».
        Я глянул ему через плечо. Этюд удался. Он представлял собой наш обеденный столик на кухне в московской квартире. Над столом вертикально стояла газета. А кто там, за газетой - не видно. Но догадаться нетрудно.
        - Зачем тебе эта дразнилка? Папа обидится.
        - А это не для него, он не узнает. Это я художнику Поле покажу, посоветоваться.
        Ловкач, ничего не скажешь.
        Алешка быстренько скатал готовый листок в трубку и шмыгнул за дверь.
        Художник Поля под редкой фамилией Бревдо жил у одной старушки в стареньком домике. Снимал у нее комнату.
        В этой комнате у него был творческий беспорядок. Повсюду стояли в разных банках разные кисти; везде, даже на стульях, валялись тюбики с красками, а по всем стенам были развешаны этюды. Пейзажи всякие. И у двери прислонилась целая стопка всяких холстов.
        Поля Бревдо обрадовался Алешке и с удовольствием рассмотрел его творение. Улыбнулся и похвалил:
        - Здорово схвачено. В стиле символизма.
        - Я сейчас работаю над портретом мамы художника. В том же стиле. Пылесос, стиральная машина, сумки с продуктами в одном флаконе. То есть в одной кастрюле.
        - Мама не обидится?
        - А я ей не покажу, - просто сказал Алешка. - Зачем ее расстраивать?
        - Это разумно. На мои портреты тоже иногда обижаются. И плохо покупают. - Тут он немного погрустил. - А какие дальнейшие творческие планы?
        - Хочу портрет одного великого писателя нарисовать. Он в нашем поселке живет.
        - Марусин? - Поля спросил это с такой гримасой, будто Алешка собирался рисовать портрет таракана. Или безобразной жабы. - Не советую.
        - Почему?
        - Потому что от таких людей надо держаться подальше. К сожалению, я это не сразу понял. Хочешь чаю?
        - Хочу, - соврал Алешка. Ему было надо, чтобы художник хоть на минуту вышел из комнаты.
        И как только за ним закрылась дверь, Алешка подскочил к окну, отдернул шторку, тут же ее задернул, а потом быстренько перебрал картины, которые стояли у стенки.
        И не зря! Среди готовых рисунков он увидел… набросок украденной иконы, сделанный черным карандашом.
        Вошел Поля с чайником, сгреб на край стола краски и кисти, налил чай.
        Алешка сделал вид, что с удовольствием хлюпает из кружки, и небрежно спросил:
        - А вот эти дощечки на подоконнике, они вам зачем? Вы из них рамки делаете?
        Художник чуть не подавился чаем, закашлял.
        - Постучать по спине? - с готовностью вскочил Алешка.
        - Не надо, проскочило. Что ты спросил? Дощечки? Да это мне Посошок подарил. На растопку печки.
        Алешка допил чай, поблагодарил хозяина и сказал:
        - Вы все-таки нарисуйте икону для храма. Она ведь такая знаменитая. Мне отец Леонид про нее рассказывал.
        Художник нахмурился, вздохнул и мрачно произнес:
        - Нет уж, с меня хватит. А ты заходи почаще. Давай вместе на этюды в поле выходить. Я тебе старый этюдник подарю.
        - Лучше новый, - сказал Алешка и попрощался.
        - Ох, Дим, - сказал он мне, когда вернулся домой. - Что-то тут такое… - И он повертел пальцами. - Загадочное.
        - Я думаю, все очень просто. Нарисовал этот Поля этого Марусина в твоей манере, например, с гусиным пером в… носу - тот и обиделся. И велел его гнать.
        Алешка как-то слабо улыбнулся, отдал мне папин портрет и попросил:
        - Спрячь его подальше, ладно? А то велит нас папочка гнать.
        А когда мы укладывались спать, он задумчиво произнес:
        - Дим, а вот эти дощечки, ну Посошковые, для крыши… Лемехи эти гонтовые…
        - Ну, - бормотнул я, засыпая.
        - Поддельная икона, Дим, точно на такой дощечке нарисована. Я разглядел.
        К чему бы это, подумал я, проваливаясь в сон.
        Глава IV
        ПРИВИДЕНИЕ В ПЕЧКЕ
        Вобщем, под подозрение у Алешки здорово попали тихий пьяница Посошок и грустный художник Поля. Посошок вывел Алешку на художника, а тот, в свою очередь… А тот, в свою очередь, пока ни на кого его не вывел. Потому что Алешка вдруг сделал неожиданный вывод и поделился им со мной.
        - Знаешь, Дим, - сказал он с задумчивой мордашкой. - Чтобы в этой краже разобраться, я должен узнать главное: как этот поганый жулик пробрался в церковь! Может, он вовсе без ключей пролез.
        - Через печную трубу?
        - Кто его знает… Помнишь, папа говорил, что преступника можно узнать по почерку?
        - А у тебя что, письмо от него есть?
        Алешка хмыкнул.
        - Я не про этот почерк, Дим. А о том, как он действует. Как, например, пролезает в квартиру или в музей. Ведь каждый жулик по-своему ворует. Может, он и в церковь как-то по-своему пробрался. И если я догадаюсь - как, то узнаю его фамилию и адрес местожительства.
        - Валяй, - согласился я. - Тебе помочь?
        - Ты лучше за апельсинами приглядывай. А я буду агентуру расширять.
        Так и пошло. Изо дня в день Алешка упорно и настойчиво расширял круг своей агентуры. Первое время я частенько видел его на мосту, где он посиживал с удочкой среди местных пацанов. Удочка у Алешки была классная и снасти соответствующие. И в скором времени удочка прочно заняла свое место в углу вагончика, а вся красивая и добротная запасная снасть перекочевала к местным рыбакам. Я отругал Алешку.
        - Информация стоит денег, Дим, - поучительно произнес он. - А ты мне денег не даешь. Зато я такое узнал! Ты помнишь, батюшка поп рассказывал, что в стародавние времена от всяких врагов люди удирали подземным ходом? Туда, - он махнул рукой, - за реку и в непроходимые болота, помнишь?
        - Помню, - кивнул я и тут же его разочаровал: - А ты помнишь, он говорил, что этот подземный ход рекой затопило?
        - Кто его знает, Дим. Пацаны мне тоже сказали про это. Они сами сколько раз уже это подземелье искали. И даже знаешь что нашли?
        - Клад какой-нибудь? - Я слушал его, одновременно обеспечивая тылы мытьем посуды.
        - Они знаешь, - Алешка понизил голос до шепота, - они нашли боковой ход. Он знаешь откуда ведет? С кладбища! - Этого еще не хватало! - Там, Дим, такой склепий есть…
        - Склеп, что ли? - Я составил посуду в шкафчик и взялся за веник.
        - Ну, склеп, какая разница! И там в полу, под гробом, дыра вниз. Пацаны ее нашли. И знаешь, Дим, какая жуткость там случилась? Они туда за кладом залезли. Подземным ходом почти до церкви добрались, а тут вода из реки прорвалась. И их отрезало, все подземелье затопило. Они там на ступеньках сидели. В темноте. А кругом - одна вода. И знаешь, Дим, кто их спас?
        - Паршутин, что ли?
        - Сам ты Паршутин! Дядя Андрей, участковый! Он в этот склепий… Ну, в этот склеп прибежал, а вся дыра водой залита! Жуткость, да?
        Еще бы!
        - И он, Дим, оказывается, туда нырял и плыл там под водой, в этом подземелье. Молодец, да? И пацанов на буксире вытащил.
        - На каком буксире? На веревке, что ли?
        - Он, Дим, их по очереди пристегивал наручниками к своему поясу. Он просто герой после этого. А на вид не скажешь, да?
        Вот тебе и дядюшка мент!
        - В общем, Дим, в этом склепии ничего, кроме воды, нет! Но, может, чего-то где-то осталось? Какая-нибудь другая дыра. Вот в эту дыру жулик и пробрался в церковь. И никаких ключей ему не понадобилось. Шасть - и все! И я эту дыру найду.
        - А зачем? - охладил его я.
        - Чтобы картина преступления была ясная.
        - Тебе это надо? - усмехнулся я.
        - Надо! - твердо сказал Алешка. - Я тебе уже говорил!
        И он начал активно подмазываться к церковному сторожу Савеличу. Зачастил в церковь. То полы подметет, то соберет из подсвечников огарки свечей в специальную коробку, а на какой-то праздник даже ходил со сторожем в березовую рощу, чтобы нарезать зеленых веток и украсить ими вход. Савелич в нем души не зачаял. Умеет Алешка обаять человека своими ясными глазами. А потом потихонечку начинает «обработку».
        Сидят они вечерком, на закате, на теплых ступенях у входа. Глядят на дальний лес, в который неторопливо опускается красное, уставшее за день солнце.
        Становится прохладно. Комары зудят, первые мышки с крыльями начинают причудливо чертить зеленоватое закатное небо. Изредка над головой вдруг тихонько и задумчиво звякнет колокол - видно, какая-нибудь уже сонная птичка, спешащая на ночлег в свое гнездышко, задела его неосторожным крылом.
        Возвращается стадо, пылит деревенской улицей, мычит и блеет. Хозяйки встречают скотину, звенят подойниками, кличут по домам заигравшуюся детвору.
        Савелич закуривает трубку, и легкий прозрачный дымок тянется к лесу…
        - Нет, милок, - неспешно говорит Савелич, пыхтя трубкой, - энтого хода давно-давно нет. Зря мальцы об этом болтают. Обвалился он, залило его водой из речки. Не, не найти его.
        - А как же тогда этот жулик в церковь пробрался?
        - Кто ж его знает? На то он и жулик.
        - А вы ключи никому не давали?
        - Что ты, милок! - дед Савелич даже пугается. - Вот как вечером запираю церкву на три замка, да в полночь еще проверю, так ключи сразу батюшке сдаю, под его присмотр. И за ночь кругом храма сколько разов обхожу. Никакая мыша не пролезет.
        - Пролезла же! - вспыхивает Алешка. - И столько ценностей утащила.
        - Вот я и думаю, - дед выбивает трубку и убирает ее в карман, - тут, милок, без нечистой силы не обошлось. У нас ведь в округе отродясь и колдуны водились, и ведьмы гнездились. Одна Полинка заполошная чего стоит!
        Ну да, полезет Полинка в церковь красть - ей все некогда.
        - Чертяка какой-то завелся, не иначе…
        Потом они вместе обходят церковь. Савелич проверяет запоры и решетки на окнах. Ходят они в густых зарослях, которые заполонили все старое кладбище вокруг храма. Там стоят покосившиеся кресты и памятники со странными надписями старинными буквами. Все это скрыто густым кустарником и высокой травой. В кустах попискивают спросонок птички, в траве шмыгают неугомонные мыши.
        Тишина. Только вздрогнет высоко на колокольне какой-нибудь колокол да взлает в селе собака.
        Возле одной из стен Алешка вдруг замечает меж кустов идущие куда-то вниз каменные полуразрушенные ступени, огороженные кривой железной оградой. Ржавчина на ней висит лохмотьями.
        - А это что? - спрашивает Алешка Савелича.
        - Тама подвал. Не лазь туда. Нехорошее место. Я туда упавшие кресты с могил складаю.
        - А он куда-нибудь ведет?
        - Да никуда не ведет. Завалено там все, аж до верха. Не проберешься.
        Ну да! Алешка-то не проберется?
        Они заходят в церковь. Справа от входа - дверь в каморку, где Савелич держит свой инструмент: метлы, веники, лопаты.
        Он снимает с гвоздя связку ключей и, выйдя, тщательно запирает входные двери.
        - А что же, - вдруг спрашивает Алешка, озаренный какой-то догадкой, - эти ключи там весь день висят? Без присмотра?
        - Ну какой присмотр, если я эту каморку взаперти держу и никого в нее не допускаю.
        - Никого-никого?
        - Не, никого - мое место. Однова, правда, электрика впускал, там щит у меня с предохранителями. Ну, он при мне все исправил. Я ежели только на секунду отвлекался, батюшка зачем-то позвал. Но хорошо помню - с полдороги вернулся и ключи с гвоздя на всяк случай снял.
        - Хорошо помните? - настырно уточнил Алешка.
        - Как самого себя! - Дед хлопнул в грудь ладонью. - Еще почему помню: как их брал, так они легонько покачивались. Мне и подумалось - с чего бы это им? Сквознячком, видать, проняло.
        Надо Алешке отдать должное: он сразу сообразил, что сквознячок тут ни при чем. Ключи покачивались на гвоздике оттого, что кто-то чужой их в спешке на этот гвоздик повесил. А раз повесил - значит, и снимал. Но Алешка об этой догадке промолчал. Только спросил:
        - А это какой электрик? Из города?
        - Ну, милок, да разве из города их дозовешься? Здешний, у вас в дачном поселке проживает. Вот как звать-то его, запамятовал. Чудное имечко, на собачью кличку похоже. Шарик вроде.
        - Может, Жорик? - осторожно спросил Алешка.
        - А может, и так. Чудное вовсе имечко.
        Ключи ключами, Шарик Шариком, но этот подвал, заваленный могильными крестами, запал Алешке в голову. И, как всегда, он долго не раздумывал. Как только Савелич, заперев двери, отправился до полночи домой, Алешка, чтобы не попасться на чужие глаза, обежал ограду, пролез между прутьями решетки и меж поваленных памятников пробрался к входу в подвал.
        Уже темнело, а в подвале, куда он с замиранием сердца спустился по ступенькам, гулко постукивающим под его осторожными ногами, вообще уже было трудно что-нибудь разглядеть.
        Стоя в дверях, Алешка чиркнул спичкой. И отшатнулся. Весь подвал был забит полусгнившими деревянными и расколотыми, в лишайниках, сухой земле и мхе каменными крестами. А в дальнем углу, полузаваленный, в каких-то оборванных тряпках, жутко виднелся потемневший от сырости гроб…
        Спичка погасла.
        Любой пацан на Алешкином месте не задумываясь рванул бы отсюда наверх и почесал бы поскорее домой. Но Алешка зажег еще одну спичку и высоко поднял руку. Оглядел мрачный свод, с которого свисали, как ведьмины космы, пряди грязной паутины.
        В самом дальнем углу Алешка разглядел какое-то черное пятно, вроде дыры в стене, под самым сводом. Спотыкаясь, цепляясь, срываясь, он подобрался туда и зажег третью спичку. И она тут же погасла. Ее огонек, втянутый мощным потоком воздуха, оборвался и исчез.
        Точно - это была дыра. И судя по тому, как тянуло в нее воздух, дыра бесконечная.
        Алешка в темноте, на ощупь пробрался к выходу и стал взбираться постукивающими ступенями, всей спиной чувствуя, будто из самого дальнего угла вдруг потянутся следом за ним длинные жадные руки и ухватятся за кончик футболки, выбившейся сзади из шорт.
        Но Алешка не завизжал и даже не прибавил шага. Поднялся наверх и с облегчением увидел еще довольно светлое небо с робкими пока звездами.
        - Дим, - решительно сказал он, войдя в вагончик, - собирайся. Я подземный ход нашел. Надо его обследовать. - И тут же поставил условие: - Если не пойдешь, я пойду один! Тебе же хуже.
        Это точно. Я взял с полки фонарик и молча сунул его в карман.
        На улице было уже свежо и по-ночному влажно. И всюду была холодная роса - на траве, на листьях. Она холодила ноги через кроссовки, брызгалась в лицо.
        Луны почему-то в небе не было. Это для меня всегда загадка. Вчера она ярко светила в вышине, а сегодня в это же время ее почему-то нет. Небо ясное, ни облачка, звезды сияют, мигая… А где луна-то?
        - Леш, а где луна?
        - Ей еще пора не настала, - серьезно отозвался Алешка, быстро шагая впереди. - У нее свое расписание. - Он так спешил, словно боялся, что нас кто-то обгонит и первым полезет в эту дурацкую черную дыру.
        Мы спустились спящим поселком к реке, прошагали по мостику, начали подниматься деревенской улицей к церкви. Справа и слева забрехали собаки. Не вовремя проорал петух. Наверняка у Полинки - тоже торопится, все ему некогда.
        - Полночь, - шепотом сказал Алешка. - Самое опасное время. Всякая нечисть выползает из темных углов.
        Освоился он в деревне, прижился. В домовых и леших стал разбираться.
        Мы обошли церковь. Разведанной Алешкой дырой пробрались через ограду. И сразу попали в темное царство рукастых кустов и покосившихся надгробий.
        Алешка уверенно шагал впереди. Он видел в темноте, как бродячая кошка. А я все время спотыкался, все время попадал в мокрые объятия кустов, с листьев которых холодная роса попадала мне то прямо в лицо, то за шиворот.
        - Пришли, - сказал Алешка. - Фонарик пока не зажигай. Спускайся тихонько.
        Придерживаясь за холодное железо перил, я осторожно спускался за Алешкой. Ступени под ногами шевелились как живые. Из подвала тянуло могильным холодом. Вдруг рядом с моим лицом вспыхнули два желтых глаза и раздался дикий вой. Я отшатнулся, споткнулся и плюхнулся задом на шаткую ступень.
        - Не бойся, - хихикнул братец, - это кошка. - И успокоил: - Привидения еще впереди.
        «Я предпочел бы кошек», - признался я сам себе.
        Мы вошли в дверной проем, остановились. Я включил фонарик. И чуть было не рванул назад. Картина была не для слабонервных. Особенно привлекал мой испуганный взор ободранный гроб в дальнем углу.
        - В нем кто-нибудь есть? - спросил я Алешку дрогнувшим голосом.
        - Откуда я знаю? - удивился он. - Я в него не заглядывал. Хочешь - посмотри. Может, какие-нибудь кости найдешь.
        Этого еще не хватало! Чьи-то старые кости в подземелье разглядывать! В гробу я их видел!
        И я спросил решительно:
        - Где твой подземный ход? Веди!
        Алешка взял у меня фонарик и посветил куда-то вверх.
        - Видишь? Вон, в углу дырка.
        Ничего себе - подземный ход! Кошачий лаз какой-то.
        - Туда не всякая собака пролезет, - сказал я, чувствуя на спине холодок.
        - Мы ж с тобой не собаки, - возразил Алешка.
        - Застрянем.
        - Ну и что? - беспечно отозвался он. - Как заорем изо всех сил - вытащат. Народ сбежится и вытащит. На буксире.
        У него на все ответы есть.
        - Пошли! Боишься, что ли?
        Когда младший брат задает такой вопрос, ответ может быть только один.
        - Я - первый! - сказал я и стал карабкаться по трухлявым крестам к черной дыре под потолком. Алешка не отставал.
        - Может, мы там, Дим, какой-нибудь клад найдем, - подбадривал он меня в спину.
        Ага, вроде дохлой кошки…
        Вскарабкавшись на эту мрачную кучу обломков, я посветил внутрь дыры. Это было что-то вроде канала или трубы, уходящее далеко в стену. Луч фонаря освещал только ближайшие кирпичи древней кладки, покрытые черной плесенью, и бесследно таял где-то в глубине здания. И туда же сильно тянуло из подвала струей ветра. Я подумал - может, это какая-то хитрая древняя вентиляция? А никакой не подземный ход с кладом, полным скелетов и сокровищ.
        - Чего там? - нетерпеливо спросил у меня за спиной Алешка. - Привидения есть?
        - Если только очень мелкие, - ответил я с нарастающим раздражением. Вся эта ночная затея казалась мне все более глупой. И все более опасной.
        - Полезли, - скомандовал Алешка.
        Я вздохнул, сунул фонарик в дыру, подтянулся на руках и вполз внутрь, как напуганный зверек в чужую норку. В «норке» негромко гудел ветер. Я прополз немного, выставив фонарик, давая место Алешке. Он прошмыгнул за мной не в пример ловчее. И сразу же зашипел:
        - Чего ты разлегся?
        Я на четвереньках двинулся вперед. Алешка, сопя у меня за спиной, время от времени ворчал:
        - Свети так, чтоб мне тоже было видно. - Что-нибудь интересное боялся пропустить.
        А ничего тут интересного не было. Нора и нора. Слева - черные кирпичи, справа - черные кирпичи, и снизу, и сверху - то же самое. А вдали - черный мрак.
        Глупость какая-то! Представляю, что бы сказал папа, увидев нас в таком положении. А мама сказала бы: «Не обращай внимания, отец. Это они дурака валяют!» И была бы безупречно права.
        …Ползли мы долго. Мне казалось, всю ночь. Местность вокруг нас не менялась - все та же нора, выложенная черными кирпичами.
        Но наконец мы оказались в каком-то квадратном помещении, где смогли даже встать, правда, пригнувшись, и осмотрелись. Дыра загибалась и уходила куда-то дальше, а мы находились как бы в небольшой комнате, не больше городского туалета. Выложенной все таким же черным кирпичом. Под ногами у нас была железная решетка, а прямо перед нами, у самого пола, - железная дверца. Но не похоже, что в волшебную страну, - она тоже была вся черная. И пахло здесь как-то странно - знакомо, но неуловимо. Будто старым кострищем.
        Лешка потрогал дверцу и тихонько толкнул ее - и она, ржаво проскрипев, отворилась наружу. Мы переглянулись: что там нас ждет? Какие скелеты и сокровища?
        Дверца была достаточно широкой, и мы, снова опустившись на четвереньки, одновременно высунули головы наружу.
        И тут же навстречу нам ударил луч света и дикий вопль:
        - Черти!
        А затем - удаляющееся мелькание фонаря и дробный стук каблуков, будто умчалась от нас напуганная волками лошадь. Стуча копытами.
        Да мы и сами напугались не меньше.
        Савелич одним духом домчался до поповского дома и забарабанил в дверь руками и ногами.
        - Батюшка! - истошно вопил он. - Отворяй! Беда на дворе! Беги в храм - тама нечистый дух! Черти поселились! Надо молебен срочно отслужить!
        Пока он орал, в доме зажегся свет, и на крыльцо вышел в своей красивой пижаме заспанный отец Леонид. Из-за его плеча выглядывала заспанная матушка Ольга. Оба они изо всех сил зевали. А Савелич между воплями стучал зубами. Поорет - постучит зубами - опять поорет.
        Батюшка пригляделся к Савеличу и сказал:
        - Олечка, принеси ему воды. Заходи, Иван Савелич.
        Савелич едва вошел в горницу, как повалился перед образами на колени и стал лихорадочно креститься, а потом жадно, взахлеб пил воду, стуча зубами о край чашки.
        Отец Леонид похлопал его по плечу:
        - Ну-ну, Иван Савелич, успокойся. Со мной тебе никакие черти не страшны. Рассказывай толком, что стряслось? Сон страшный увидел?
        - Страшнее сна, батюшка! - Савелич поднялся с пола, уселся в кресло, все еще вздрагивая. Стал рассказывать про свою страшную встречу с чертями.
        После полуночи решил он, как обычно, еще раз осмотреть церковь. Зашел внутрь. Все было в порядке. Тишина. Мерцают лампады, во мраке светятся лики святых. Где-то окаянная мышка скребется.
        - И тут, батюшка, почудился мне в боковом притворе, где старая печь, шум какой-то неладный. Засветил фонарик, отворил туда дверь. Глядь! - а в печной дверце огонек мерцает. Ну ровно топится она. Я, батюшка, аж сомлел. Иду к ней, а ноги не держат. И тута - гром, грохот, визги! Дверца - нараспах, а из нее две черные рожи на меня уставились! И зубами клацают! Не помню, как ноги унес, как до вас добежал!…
        Отец Леонид, пока Савелич рассказывал, успел переодеться.
        - Ну, пойдем, Иван Савелич, глянем на твоих чертей.
        - Не пойду, батюшка! Не гневись! - Савелич опять перекрестился. - Боязно.
        Отец Леонид улыбнулся:
        - Ладно, обожди меня здесь. Я один схожу. Давай ключи от храма.
        - Не дам! - И Савелич зажал в кармане связку ключей. - Не пущу! Звони, батюшка, в милицию! Пусть с автоматами приезжают.
        - Черти автоматов не боятся, - усмехнулся отец Леонид. - Против них - Слово Божие.
        - Точно знаешь? - с сомнением в голосе спросил Савелич.
        Отец Леонид забрал у него ключи и фонарик и пошел в церковь.
        В боковом притворе он увидел распахнутую печную дверцу. И только. Чертей нигде не было.
        Когда мы вбежали в свой родной вагончик и зажгли свет, я в ужасе отшатнулся от Алешки. А он - от меня.
        И через секунду мы валялись на нашей звуковой тахте от хохота.
        Подземный ход, которым мы ползали, оказался специальным зимним дымоходом. В старое время в сильные холода в церкви хорошенько протапливали печь и открывали специальную заслонку. И все тепло долго бродило внутри стен, согревая их. И, конечно, там было полно печной сажи. И, конечно, мы не могли не перемазаться ею. И, конечно, стали очень похожи на двух чертенят. Хотя никто их никогда не видел. Кроме Савелича.
        А утром отец Леонид сказал Савеличу:
        - Это не черти были, а чертенята.
        И велел ему надежно заложить кирпичами лаз в подвале, на цементном растворе.
        - Чтоб чертям неповадно было…
        И этим же утром Алешка сказал мне:
        - Подземный ход мы нашли, Дим. - И уточнил самокритично: - Нет там никакого подземного хода. Буду искать другие пути к раскрытию тайны. А ты, Дим, быстренько постирай наволочки. Они за эту ночь здорово почернели.
        От страха, наверное…
        Глава V
        АПЕЛЬСИНОВЫЕ АРБУЗЫ
        Всубботу приехали наши родители. Они так нам обрадовались, будто не видели своих любимых детей не целую неделю, а целых семь дней.
        - Ну как вы? - с тревогой спросила мама, вытаскивая из машины сумки с продуктами. - Проголодались? - Она, наверное, думала, что мы не ели со дня их отъезда. - Сейчас я вас накормлю.
        - Мы сами вас накормим! - похвалился Алешка, подхватывая сумки. - Прошлогодними макаронами и яйцами.
        Папа, снимая с верхнего багажника какую-то коробку, вздрогнул и едва не выронил ее.
        - Осторожнее! - испуганно воскликнула мама. - Рассаду погубишь!
        - Ее погубишь, как же, - проворчал папа, но так, чтобы мама его не услышала. - А что за тухлые прошлогодние яйца?
        - Макароны, - коротко объяснил Алешка.
        - Тухлые? - все равно не понял папа.
        - Они дурака валяют, отец, - сказала мама. - Неси рассаду в дом. А то еще простудится.
        - Она простудится, как же…
        Как только папа поставил коробку на стол, мама тут же ее распечатала и стала над ней ворковать:
        - Ах вы мои маленькие… Мои славные… Сейчас я вас полью хорошей водичкой… Сейчас, мои милые… Устали в дороге…
        В коробке плотными рядами стояли пластмассовые баночки из-под сметаны, в которых зеленела какая-то травка.
        - Апельсины! - со знанием дела сказал Алешка. - Будущие.
        - Арбузы! - хвастливо поправила его мама. - Принеси водички.
        - Ты же хотела сажать апельсины, - удивился я. - Я и грядку под них вскопал. Зря, что ли, старался?
        - Апельсины - это я погорячилась, - объяснила мама. - А грядка и для арбузов сойдет. Здорово?
        И она стала выставлять на стол баночки с арбузами, поливать их и посыпать каким-то мелким порошком. Как эксперт Тамара отпечатки пальцев.
        - Вот, мои хорошие, - приговаривала мама, - напились свежей водички, покушали удобрений - растите на здоровье.
        - Может, ты и детей заодно покормишь, - проворчал папа. - И мужа.
        - Каких детей? - удивилась мама. - Ах да! Быстренько за стол. - И она стала выкладывать из сумок всякие вкусности.
        - За стол? - растерялся Алешка. - А он занят. Твоими пришельцами.
        - Ах да! Переставь табуретки к окну. На подоконнике покушаем.
        - Может, наоборот? - проворчал папа.
        - Там сквозит, - возразила мама. - Они могут простудиться.
        - Кашлять будут, - подначил Алешка.
        - Зато им там веселей. В окошко станут смотреть, на природу. - Папу, похоже, эти пришельцы уже в Москве достали. Но открыто спорить с мамой он не решался. - Им же интересно, как там жизнь идет.
        - Ты думаешь? - спросила мама не очень уверенно. - А может, ты и прав. - И, затаив дыхание, перенесла баночки с пришельцами на подоконник. - Форточку не открывать!
        Мы наконец-то сели за стол и… заработали.
        - Новости есть? - спросил папа, когда мы немного устали и сбавили темп.
        - Полно, - ответил Алешка с набитым до отказа ртом. - Покусали Паршутина. Церковь обокрали. Напугали Савелича.
        Мама ахнула:
        - Когда же вы успели?
        - По полной программе оттянулись, - вздохнул папа.
        - Да это не мы! - обиделся Алешка. - Собаки, жулики, черти!
        - Опять дурака валяют! - возмутилась мама. - А я думала, вы соскучились.
        Пришлось рассказать по порядку и подробно. Не сознались только в том, что заперли участкового в церкви и вызвали ОМОН, чтобы его арестовали.
        Мама одним ухом слушала нас, а другим глазом все поглядывала на своих зеленоватых питомцев на подоконнике. А вот папа слушал внимательно.
        - Это который Марусин? - спросил он, когда мы доложили о визите в боярский терем. - Писатель?
        Мы приятно удивились:
        - Ты читал его книги? Интересные?
        - Нет, книги его я не читал, - как-то непонятно ответил папа. - Я читал кое-что другое.
        - А мы у него в гостях были, - похвалился Алешка. - Он коллекционер. Он всю жизнь ядра для своей пушки собирает.
        Папа пропустил намек мимо ушей. И вдруг спросил:
        - А древние иконы он собирает?
        - Еще как! На всю стену набрал!
        - А в церковь ходит? - что-то странные вопросы папочка задает.
        - Не ходит. Он с батюшкой поссорился, - наябедничал Алешка.
        - Нехорошо, - назидательно произнесла мама. Она никогда не упускала случая повоспитывать нас на отрицательных примерах. И, как правило, с отрицательным результатом. - Родителей надо уважать.
        - Это не его батюшка, - успокоил ее Алешка. - Это отец Леонид. Он в нашей церкви главный. А его матушка - она ему совсем не матушка, а попадья. Потому что он ей тоже не батюшка. Он всем другим батюшка.
        - Так бы и сказали, - вздохнула мама, сделав вид, что она все поняла, и начала переставлять баночки на окошке. - Выражаться надо яснее. Одичали вы тут.
        - Прогуляемся? - папа встал.
        Мы тоже вскочили.
        - Я вам прогуляюсь! - спохватилась мама. - Завтра у меня посевная, буду арбузы высаживать.
        - Не понял, - признался папа.
        Мама коротко объяснила:
        - Значит, кто-то сегодня сделает теплицу. Пленку я привезла.
        Но теперь не понял Алешка.
        - А мы тут при чем? - возмутился. - Пусть твой кто-то и делает!
        - Я вас имела в виду, - фыркнула мама. - Не валяйте дурака!
        - Выражаться надо яснее, - проговорил Алешка. - Одичали вы там.
        - Ладно, - сказал папа. - Вы тут разбирайтесь, кто больше одичал, а я за электриком съезжу. Пусть он нам свет подключит.
        Оказывается, родители привезли нам маленький холодильник. Это очень кстати. Тем более что мама испекла торт и наделала для нас всяких домашних «заготовок» в виде котлет и вареной курицы. Значит, у меня меньше забот будет с обеспечением тыла. Можно в свободное время еще один подземный ход поискать.
        - Я с тобой, - сказал Алешка папе. - За электриком. Его Шариком зовут? Или Жориком?
        - И не Шариком, и не Бобиком, - отрезал папа. - Его зовут Григорий Иванович. Проживает в садоводческом товариществе «Березки».
        Услышав этот ответ, Алешка мгновенно потерял интерес к электрику.
        Папа уехал в «Березки», а мы с Алешкой взяли кухонный нож и пошли в лес за ореховыми прутьями для теплицы.
        Пока дошли до леса, пока разыскали заросли орешника, пока нарезали с десяток подходящих прутьев и пока вернулись домой, папа уже подключил холодильник, а мама уже укладывала в него свои домашние «заготовки».
        - Устал, - жалобно сказал папа и провел ладонью по лбу. - Все-таки пойду прогуляюсь.
        Алешка бросил на него короткий внимательный взгляд, сказал жалобно: «Конечно, папочка» и подмигнул мне.
        И как только папа ушел, мы тут же шмыгнули на чердак - его настойчивое желание прогуляться показалось нам подозрительным, и мы решили приглядеть за ним со своего наблюдательного пункта.
        И не зря. Папа целенаправленно зашагал в деревню вовсе не прогулочной походкой. И скоро мы увидели, как он поднимается на горку к церкви. Издалека он совсем не был похож на полковника милиции - так себе, гражданин в штатском, шляется по селу от нечего делать.
        - Скоро вы там? - крикнула внизу мама. - Вы что, уснули?
        Папа уже стоял на паперти и заинтересованно беседовал с отцом Леонидом. Они говорили по очереди и по очереди слушали друг друга. И кивали по очереди.
        - Я долго буду ждать? - крикнула внизу мама. - Вас разбудить? Палкой?
        К отцу Леониду и папе тем временем присоединился участковый дядя Андрей. Теперь они все говорили разом и размахивали руками. А потом все вместе исчезли в церкви, причем папа задержался на входе и осмотрел одним глазом дырки от дверных замков. Сами замки эксперт Тамара все-таки забрала на исследование.
        - Я сейчас покусаю Паршутина! - закричала мама.
        Мы скатились вниз, захватили грабли и вырвались на волю, теплицу ладить.
        И я почему-то подумал, что папа приехал совсем не для того, чтобы повидаться с нами. А Лешка прямо сказал:
        - Дим, тут какая-то каша заваривается. Очень тухлая и прошлогодняя.
        Мы разровняли грядку, обкосили ее, потому что вокруг нее уже поднялась новая трава, и стали прикидывать, как получше построить жилище для маминых пришельцев.
        А тут как раз папа вернулся.
        - Помолился? - ехидно встретил его Алешка.
        Но папа не ответил, а сразу же схватился за свой мобильник.
        - Не приставай к отцу, - сказала мама. - Он занят.
        - …Нужно сделать проверку по каталогам, - говорил кому-то папа. - Антиквариат, иконы. Надеюсь, мы вышли на этого мерзавца Морковкина. Действуй. - И он, отключив мобильник, сунул его в карман.
        - А кто такой мерзавец Морковкин? - с интересом спросил Алешка.
        Папа подумал и все-таки ответил:
        - Писатель.
        - А что он пишет? - не отставал Алешка. Он напоминал мне сейчас молодого карасика, который вертится, блестя бронзовым бочком, вокруг наживки. И старается отщипнуть лакомый кусочек так, чтобы самому не попасться на крючок. - Пап, ну что он пишет?
        - Книги.
        Ну ясно. Не картины же.
        - А какие, пап?
        - Разные. Большие. Или маленькие.
        - Привези мне маленькую, почитать. А то мы тут совсем одичали.
        - Я подумаю.
        Алешка понял, что ему тут ничего не светит, и отстал от папы. Но от мамы так просто не отстанешь.
        Она согнала нас, как непослушных кур, к грядке и распорядилась:
        - Чтоб через десять минут теплица была готова! Иначе всех оставлю без обеда.
        Это нас испугало. И мы втроем взялись за дело. Точнее - вдвоем. Мы с Алешкой работали, а папа только ворчал. Из его «бурбуления», как выразился Алешка, мы поняли, что мамины арбузы действительно достали его в Москве.
        - Поливать надо, - бубнил он, сидя на травке и покуривая свою любимую трубку, - а форточку открывать не надо. И я все время путаюсь: то не полью, то форточку открою. И наоборот бывает.
        Мы еще не поняли, как это «наоборот бывает», а до папы вдруг дошло, что ситуация изменилась в его пользу. И нам во вред. И он злорадно прошептал, оглядываясь на маму, которая чистила картошку под березой:
        - А теперь не я, а мои дети будут поливать и рыхлить форточки! Каждый день! По два раза!
        Мы на эти слова не обратили тогда внимания, потому что были заняты строительством теплицы. Изогнули дугами ореховые прутья, воткнули их в землю и накинули на них пленку. Здорово получилось, красиво. Пленка серебром блестела на солнце, а на ее внутренней поверхности сразу же засверкали драгоценные капельки влаги.
        - Как пешеходный переход над Кольцевой дорогой, - с удовольствием заметил Алешка. - Стой! Ты куда?
        Легкий ветер приподнял пленку, пронес ее над всем участком и повесил на соседском заборе. Мама подняла голову и хихикнула. А папа сказал:
        - Надо бы ее края кирпичами прижать. - И он стал веточкой вычищать трубку.
        - Да, - согласился Алешка. - А то они простудятся.
        - Кирпичи? - тупо спросил я.
        - Арбузы, - сказал Алешка. - Будущие. Которые вместо апельсинов.
        Папа сунул трубку в карман:
        - Но кирпичей у нас нет. Я еще не купил.
        - Можно книгами обложить, - тупо предложил я.
        Папа чуть подумал, опять достал трубку и почесал ею в затылке. И не согласился:
        - Пожалуй, книги все-таки нужно использовать по назначению.
        «Это смотря какие книги», - подумал я.
        - Я знаю, где кирпичи валяются, - обрадовался Алешка. Он уже здесь все знает. - В овраге, за баней Посошка. Где дырка в заборе. Пошли, Дим. Пап, мы все разведаем, а ты потом на машине подъезжай, мы покажем - куда.
        Мы стащили пленку с забора, свернули ее и убрали в вагончик - чтобы она без нас не летала, и помчались в деревню. За банькой Посошка, в глубоком, заросшем крапивой овраге, и впрямь лежала здоровенная куча кирпичей. Даже не куча - они были аккуратно сложены столбиком. Ярко-красные, новенькие, сияющие. Кто же мог выбросить такие кирпичи в овраг? Но мы над этим вопросом не задумывались - некогда было. Как тетке Полинке.
        Мы быстренько перетаскали кирпичи поближе к дороге, и Алешка сбегал за папой. А пока он бегал, я зачем-то приподнял доски, на которые были сложены кирпичи, и обнаружил под ними довольно вместительную ямку. Ничего в ней особенного не было - обычная песчаная дыра, никакого клада в ней я не обнаружил.
        Кроме небольшого полиэтиленового пакета, в котором что-то мутно металлически поблескивало. Я развернул пакет и выронил на ладонь… связку ключей.
        Их было три: два больших и один маленький. И мне показалось, что я уже где-то их видел. Но одно я понял однозначно: это не ключи от нашей городской квартиры.
        Не знаю, что меня толкнуло, но я зачем-то сунул ключи в карман, а в пакет положил несколько камешков и устроил на прежнем месте. Алешка, наверное, сделал бы то же самое. Ну, может, только сунул бы в пакет не камешки, а дохлую высохшую лягушку. Или живую гадюку.
        Я уложил доски на место, отряхнул колени и выбрался из оврага к дороге. Папа с Алешкой укладывали кирпичи в багажник.
        - Отлично! - радовался папа. - Когда мама соберет урожай арбузов, мы из этих кирпичей сложим печку в нашем будущем доме.
        …К вечеру теплица была не только готова, но и заселена. Мама с любовью высадила в нее арбузную рассаду, самолично накинула пленку, а мы прижали ее по краям кирпичами. Получилось красиво и надежно.
        - Значит, так, - строго сказала мама. - В полдень, как разогреется солнце, пленку откинуть - пусть они дышат и набирают тепло. Вечером пленку - на место, чтобы они не простыли. Поливать каждый день, теплой водой. Рыхлить междурядья. Вилкой. Аккуратно.
        - А песенку им на ночь не петь? - серьезно спросил Алешка. - Колыбельную. Про усталые игрушки.
        Мама фыркнула, папа хмыкнул. А я неосторожно спросил:
        - Может, им еще и памперсы купить?
        Ну и попало, конечно, мне одному. Тому, который тылы обеспечивает.
        Когда мы забрались на наш чердак и развалились на душистом сене, я нацепил кольцо с ключами на палец и тихонько позвенел ими.
        Алешка вскинул голову:
        - Это что? Деньги?
        Я ответил не сразу: это был мой звездный час.
        - Это, дорогой сыщик, ключи!
        - От кого? - лениво зевнув, спросил Алешка. От меня он не ожидал полезных сюрпризов.
        - От кого? - переспросил я для пущего эффекта. - От твоей тайны.
        - Для моей тайны, - еще звучнее зевнул великий сыщик, - нужны ключи от церкви. А у тебя их нет.
        - А это ты видел? - голосом торжествующего Буратино взвыл я.
        Алешка цапнул меня за руку, но в это время заскрипели ступени лестницы: к нам взбирался с подушкой в руках наш папа. Я сунул ключи под свою подушку.
        - Я у вас переночую, - попросился папа. - Не возражаете? А то у этой тахты, похоже, ревматизм. Она по ночам стонет.
        - Она и днем стонет, - сказал Алешка. - Притворяется. Чтобы ее пожалели и не выбросили на свалку.
        - Ночуй, - сказал я. - Только не храпи.
        - Когда это я храпел? - обиделся папа.
        - Вчера, - сказал Алешка. - И позавчера. И завтра.
        - А ты зато, - рассердился папа, - три дня не умывался!
        Алешка хихикнул:
        - А вот и нет! Всю неделю!
        …Папа уснул первым. А проснулся первым - я. Еще глубокой ночью. Папа лежал на животе и смотрел в окошко в свой бинокль - ночной. Через него отлично видно в любой темноте, которая становится голубовато-призрачной. Будто освещает темную ночь яркая полная луна.
        У меня хватило ума повернуться на другой бок и закрыть глаза. А когда я их снова открыл, то даже на чердаке вовсю сияли лучи ясного солнечного утра. Никогда не думал, что в нашей крыше столько дырок.
        Папы уже на чердаке не было. Алешка еще спал. Я вспомнил о своей находке и сунул руку под подушку… Ключей там не было!
        Я перевернул папину подушку - пусто! Откатил в сторону Алешку - и под его подушкой ключей не нашел. Сдернул одеяло, пошарил в сене. Нет! Ключи исчезли! Будто их и вовсе не было. Никогда.
        Разбуженный Алешка сел, протер глаза.
        - Ты чего, Дим?
        - Ключи пропали.
        - Какие ключи?
        - От церкви.
        - А разве они у нас были? - удивился Алешка.
        - У вас - не знаю! - разозлился я. - У меня - были!
        - Растяпа!
        Я не нашелся с ответом. Только тупо отбрыкался:
        - А ты зато три дня не умывался!
        - Ошибаешься, - холодно поправил меня Алешка. - Целую неделю.
        Странная, однако, реакция.
        Мы стояли рядом с машиной. Папа прогревал мотор, мама на заднем сиденье давала указания:
        - Поливать, проветривать, рыхлить, закрывать на ночь.
        - Прошлогодние макароны выбросить, - сказал папа.
        - Подкармливать через день, - продолжала мама про свои арбузы.
        - Макаронами? - уточнил Алешка.
        - Лучше пельменями, - посоветовал папа. - Арбузы мясистее получатся.
        - Вы все дурака валяете! - сказала мама. - Вот что вы запоете, когда в августе я положу на стол во-о-от такой арбуз! - мама так широко развела руки, что они выскочили у нее в обе дверцы.
        - Сергей Александрович! - послышался густой голос. - Рад вас видеть! - К нам шел высокий и массивный дядька в какой-то синей форме.
        Мы его немного знали, он жил через два дома от нас. И был он грозный прокурор Метелкин. Но это - по службе. А в быту он был простой и добрый человек. Даже какой-то беспомощный местами.
        Папа вышел из машины. Они обменялись рукопожатиями и непонятно заговорили о каких-то служебных делах. А потом прокурор грустно сказал:
        - А у меня, Сергей Александрович, кирпичи украли. Вот дожили - у прокурора крадут! Безобразники!
        У папы брови полезли высоко на лоб. Он покосился на Алешку. Но тот и глазом не моргнул.
        - А где вы кирпичи прятали? - спросил он грустного прокурора. - В овраге?
        - Зачем прятал? - удивился Метелкин. - Зачем в овраге? Перед домом лежали. Под самым окном.
        - А… - Алешка махнул рукой в сторону теплицы. - Значит, это не ваши?
        Прокурор пригляделся:
        - Похожи. Но с уверенностью идентифицировать не могу.
        - Конечно, - помог ему Алешка. - Все кирпичи одинаковые: прямоугольные и красные. Круглых и зеленых не бывает.
        - Логично, - вздохнул прокурор. - Придется снова покупать.
        - А мы вам эти отдадим, - пообещал Алешка.
        - Спасибо! - обрадовался Метелкин. - Можно забирать? Я сбегаю за тачкой? Прямо сейчас?
        - В августе, - сказала мама. - Когда арбузы созреют.
        Метелкин поник головой и печально побрел к себе - сочинять, наверное, обвинительную речь для особо опасного рецидивиста.
        Папа сел за руль и поманил пальцем Алешку:
        - Ты разберись там с этими кирпичами, - сказал он ему как взрослому, как своему младшему сотруднику. - А в дело с иконой не суйся. Понял?
        - Конечно, - ответил Алешка.
        Это он вслух сказал. А что подумал - вы скоро узнаете.
        Глава VI
        «ПЕЧЬНИК» И КАВОША
        - Люблю, когда родители приезжают к нам в гости, - сознался Алешка на следующее утро за завтраком, уминая разогретые мамины «заготовки». - А еще больше люблю, когда они уезжают. - И пояснил: - Тогда настает свобода.
        «Жестоко», - сказала бы на это мама.
        «Но справедливо», - сказал бы папа.
        Алешка дожевал, допил чай, нахлобучил задом наперед любимую бейсболку:
        - Пошли в магазин.
        - Зачем? - возразил я. - У нас все есть.
        - Не все, - он повертелся перед зеркальцем у двери, поправил кепку, - кое-чего не хватает.
        - И чего же тебе не хватает? - съязвил я. - Спиртных напитков?
        - Информации, Дим. Пошли.
        Но в это время за нашей калиткой раздались два веселых голоска:
        - Мальчики! Мы пришли вас проведать! Ку-ку!
        Это были две подружки-блондинки. Им, видно, целый день делать нечего, вот они и ходят по поселку, кукукают.
        Они «проведали» весь участок, заглянули в наш фургончик, во все кастрюли, а потом застряли у теплицы с будущими арбузами.
        - Какой очаровательный парничок, - восхитилась Люсьена.
        - Теплица, - сумрачно поправил Алешка.
        - Сказал тоже, - вмешалась Люська. - Теплица - это во! - и она подняла руку вверх да еще на цыпочки встала - показала, какой высоты должна быть теплица, - а у вас-то - во! - и она присела на корточки и чуть приподняла ладонь над землей. - Типичный парник.
        - Мама сказала: теплица, значит - теплица! - грозно уперся Алешка, даже подбоченился. - И никакой не парник! Ни вот такой, ни вот такой!
        - Парничок! Парничок! - как девчонки, задразнились блондинки и с хохотом вылетели за калитку.
        Алешка проводил их сердитым взглядом и сказал:
        - Дим! Это, наверное, они кирпичи сперли. Делать им все равно нечего. Парнички!
        - Успокойся, - заступился я. Мне эти подружки нравились - легкомысленные, как воробьи. И долго не обижаются. - Пошли за информацией.
        Да, информацию в магазине «сливали» (папино выражение) бурным потоком.
        Нам нравилось ходить в магазин. Совсем не потому, что там можно купить что-нибудь нужное. А потому, что можно что-нибудь нужное услышать. Дело в том, что, когда развалился колхоз, следом за ним развалился и колхозный клуб. Он теперь был похож на послевоенные руины. С кирпичных стен обвалилась штукатурка, колонны у входа покосились. Стекла выбиты, рамы выломаны, и полы уже кто-то утащил на свой двор. Даже шиферная крыша начала зарастать, как заброшенное поле, - на ней закустилась травка вперемешку со мхом и затрепетали зелеными флажками маленькие березки.
        Тетка Полинка почему-то называла бывший клуб нечистым местом. «Там такое! - говорила она шепотом и озиралась. - Там такое! Однова ночью глянула, а внутре по комнатам свеча плывет. И не гаснет! И огоньки мелькают, как на кладбище: вспыхнет - погаснет, а потом другой, в сторонке, вспыхнет и обратно погаснет. А вчерась там такой визг доносился! И голоса! Один - забубенный такой, грубый и басовитый, а другой - тоненький. Так и верещит, так и верещит. Ровно чертенка за ухи дергают».
        Мы с Алешкой сначала эти жуткости слушали, распахнув уши и рты, а потом сообразили: вечером в клубе собирались мальчишки, покурить тайком от родителей. И, видно, чей-то папаша их там застал и принялся наводить порядок солдатским ремнем. Поверещишь тут!
        И вот вместо заброшенного клуба магазин клубом стал. Надо же людям где-то общаться. В магазине покупатели вовсю обменивались новостями, обсуждали свои дела и сериалы, а также растущие цены. А так как рост цен случался почти каждый день и сериалов хватало, то темы эти не иссякали.
        Возле магазина постоянно паслись все те же куры и все та же лошадь Паршутина. Он теперь называл себя таксистом, потому что за небольшую плату, если кто-то делал большие покупки, подвозил их до дома. Таких клиентов у него было мало - чаще всего две блондинки из нашего поселка, - и дядька Паршутин почти все время торчал в магазине. Собирал и сливал информацию:
        Мы еще не дошли до магазина, а уже услышали, как там верещит тетка Полинка:
        - Этот Шурик неладный, ну все не так делает. За что ни возьмется, все не вдоль, а поперек ладит.
        - Сам виноватый, - бубнит Паршутин. - Не лезь не в свое дело.
        Мы в первые дни думали, что Шурик - это что-то вроде бедового пацана, а на самом деле он был довольно взрослый неудачник. Но тетка Полинка за него переживала. Когда у нее, конечно, для этого время было.
        - Вишь, взялся Фляжкину на его пасеке советами помогать. Насоветовал! Надумал - пчелок от ульев веником отгонять. Фляжкину-то ничего, тот привычный, а Шурика всего целиком пчелки пожалили. Живого места на нем не осталось. Один глаз вовсе заплыл, а другой только вверх глядит. Даже через портки добрались. Я б этому Фляжкину показала, да некогда.
        - Подумаешь, - лениво возражал Паршутин. - Пожалили… Не собаки небось. Те круче жалят.
        Когда мы вошли в магазин, Полинка уже пластинку сменила - ругалась на бывшего председателя колхоза, своего соседа Ивана Макарыча. Оставшись не у дел, Иван Макарыч устроился в церковь звонарем. Но так как на колокольне не хватало главного колокола, звонить ему приходилось редко и свободного времени было с избытком, то Иван Макарыч посвятил его работам по дереву. И первым делом смастерил десяток затейливых скворечников и разукрасил ими березу возле своего дома на манер новогодней елки.
        Скворцам это пришлось по вкусу, и они плотно заселили дармовое жилье. А тетка Полинка не уставала жаловаться, что соседские скворцы на ее огороде червей воруют.
        - Ишь, повадились! - шумела она. - Мне самой червей на грядках мало! Червь - он в огороде самый полезный житель. Я б им показала, да некогда. - Тут она вспомнила свою вторую беду: - Вот, бабоньки, печь перекладывать собралась. Уж и с Петрушей-печником сговорилась. Уж он мне и глины накопал в овраге. Уж он мне и кирпич достал - да такой ладный, один в один. Так что думаете? Скрали! С под самых окон увели.
        - Не иначе сам Петруша и скрал, - подсказал Паршутин с вредной улыбочкой. - Да по второму разу кому-нибудь и продал.
        - Не ври! - тетка Полинка забрала покупки и пошла к двери. - Петруша сроду чужого не брал. Не то что некоторые.
        - Кого имеете в виду? - с обидой подбоченился Паршутин. - Не нас ли?
        - Я б тебе сказала, да некогда, - и Полинка хлопнула дверью.
        Тут настала почему-то Алешкина очередь.
        - Теть Аль, - спросил он продавщицу, - а где печник живет? Нам папа велел его найти, печку складывать.
        - Да неподалеку отседа, в Пеньках.
        - В пеньках? - недоверчиво переспросил Алешка. - Как муравей?
        - Деревня так называется - Пеньки, - пояснил с усмешкой Паршутин. - Две версты отседова. Вдоль по речке.
        Не успел я опомниться, а мы уже шагали с Алешкой узенькой тропкой вдоль берега. В эти самые Пеньки. До которых - две версты.
        На первой версте Алешка трещал:
        - Понял, Дим? Папа не велел заниматься иконой, так? Он попросил разобраться с кирпичами, так? А что мы нашли под кирпичами? - И сам себе ответил: - Мы нашли там вещественное доказательство в виде ключей от церкви! Так?
        Я молча кивал. Но про загадочно исчезнувшие ключи не спрашивал.
        - Если мы найдем того, кто украл кирпичи, то найдем и того, кто спрятал ключи. Так? И я думаю - это один и тот же человек. Который крадет все подряд. Кирпичи, иконы, деньги. Ему все годится. Так? И папа нам ни слова не скажет. Мы ведь ничего не нарушим. Так?
        Я молча кивал и думал: кого он уговаривает - себя или меня? Но не додумал - вторая верста пошла.
        - Я думаю, Дим, - вдруг брякнул Алешка, - это прокурор икону украл.
        Я и тут смолчал. На этот раз от изумления. Дар речи потерял. И буркнул:
        - Переведи.
        - Запросто! Прокурор подделал ключи, залез в церковь и украл икону, а ключи спрятал в кирпичи. А тот, кто у прокурора украл кирпичи, заодно прихватил и ключи. А кирпичи…
        Здорово. Ключи-кирпичи… Голова заболела.
        Тут тропинка круто свернула от реки в поле, пробежала среди высокой травы и громадных развесистых стволов зловредного борщевика и вывела нас к деревне Пеньки.
        Вообще-то никаких пеньков здесь не росло да и никакой деревни не было. Было всего два дома и один колодец. У колодца старушка в кожаной куртке и теплом платке вертела ворот, вытаскивая из глубины тяжелое мокрое ведро.
        Мы ей помогли и спросили:
        - А где живет печник дядя Петруша?
        - Да вон, в крайнем дому, не ошибетесь.
        В крайнем дому… А какой из них крайний, если их всего два?
        Но и в самом деле мы не ошиблись: на калитке одного из крайних домов висела фанерка, а на ней фломастером было написано:
        «Печьник.
        Ложу печи и камины».
        Алешка побарабанил по фанерке костяшками пальцев.
        - Иду! - раздалось в ответ из дома. И вышел седенький старичок с палкой, так согнувшийся в пояснице, будто что-то потерял на полу и все время разглядывает: и куда ж оно делось?
        Он дошаркал до калитки, щелкнул шпингалетом, вскинул голову и взглянул на нас чистыми прозрачными глазами:
        - Клиенты! Заходьте. Обговорим.
        А чего обговаривать-то? Я толком и не знал. Впрочем, мое дело - тылы обеспечивать. А если что - «Забыл!»
        Дед Петруша провел нас к старой липе, под которой стояла врытая в землю скамеечка, кряхтя уселся, поставил перед собой клюку, положил на нее узловатые пальцы, а на них - подбородок. В такой позе он казался устойчивым на века.
        - И чего будем делать?
        - Папа велел про печку разузнать, - объяснил Алешка.
        - И какую будем ложить?
        - Ложить? - не понял я.
        - Складать, - еще «понятнее» объяснил дед. - «Голанку», «шведку», либо русскую?
        - Русскую, - выбрал патриот Алешка.
        Дед вскинул голову и с удовольствием глянул на него:
        - Это хорошо. Значит, изба у вас большая.
        - У нас этой избы… - начал было я, чтобы докончить - «вообще еще нет», но Лешка наступил мне на ногу.
        Сидеть под липой и вести неторопливые разговоры про всякие «голанки» было хорошо. В ее кроне шебуршали всякие птицы, а по траве бегали солнечные зайчики, когда ветер шевелил над нами густую листву.
        - Да… - дед Петруша опять уронил голову на руки. - На русскую, однако, кирпича много надоть. Да и не всякий кирпич на нее пойдеть.
        - Ну… - подбодрил деда Алешка, - вы же достали кирпич для тети Полинки.
        А, вот он куда подбирается!
        - Сказал тоже! - дед опять вскинул голову. - Тама - ремонт, а тута - строительство. Русская печь поболе иного дома выходит…
        Уж поболе нашего - точно.
        - А вам для тети Полинки кто кирпич доставал? Вы у него и для нас попросите.
        - Да откель у него столько? Непутевый он мужик. Все у него не ладом получается.
        Я ничего не понял, а у Алешки вдруг засветились глаза. Так и казалось, что он сейчас прольет луч света на эту темную кражу. И он уже нетерпеливо заерзал на лавке, готовый куда-то помчаться по горячему следу.
        Но сразу не получилось. Дед «Печьник» завелся и одобрительно ворчал про наш правильный выбор:
        - Такие печи уже никто не ложит, только Петруша. Русская печь - это цельный агрегат: и топит, и варит, и сушит. А спать на ней - два удовольствия.
        - Чего же сразу два-то? - вежливо поинтересовался Алешка.
        - Приятно и полезно. Да, - дед еще припомнил, - в старое время в русской печи и мылись, как в бане.
        - А потом? - удивился Алешка. И я тоже вспомнил наше пребывание в печи. И последующее отмывание.
        - Что - потом?
        - Где отмывались-то? От всякой сажи.
        Дед рассмеялся так, что даже закашлялся. А мы воспользовались моментом и улизнули в калитку.
        И долго еще слышали, как кашляет нам вдогонку развеселившийся дед - словно крышка дребезжит на кипящем чайнике. На русской печке.
        Когда мы уже подходили к деревне, нас шустро обогнал, вздымая тучи пыли, большой черный автомобиль.
        Алешка чихнул и сказал ему вслед как-то не очень прилично:
        - Джипердес!
        И вот этот самый… джипердес мы снова увидели возле дома отца Леонида. И, конечно, не могли пройти мимо. Притормозили.
        Возле машины прохаживался мрачный бритоголовый амбал. А второй - такой же амбал и такой же мрачный - сидел за рулем.
        - Здрасьте! - вежливо сказал Алешка.
        Ходячий амбал лениво глянул на него с высоты своего роста и вежливо ответил:
        - Ходи мимо!
        Алешка возмутился:
        - А я не к вам. Я к батюшкиной матушке.
        - И я не к вам, - сказал я. - Я к матушкиному батюшке.
        Мне даже показалось, что амбал вдруг стал меньше ростом. Во всяком случае, глаза сильно вылупил, соображая. Но так и не успел сообразить - на крыльцо вышли отец Леонид и какой-то важный мужик в белом костюме и с тяжелой витой тростью в руке. Они о чем-то говорили, но нам было плохо слышно. Доносились только отдельные слова. К тому же мужик с тростью говорил как-то странно, будто не совсем по-русски, на каком-то своем языке:
        - …Мой сквомный вквад… В добвое дево… С гвубоким уважением…
        Потом он важно прошел к машине. Ходячий амбал быстренько отворил ему дверцу и поддержал под локоток, когда тот садился на заднее сиденье.
        Дверцы хлопнули, мотор взревел, черная машина умчалась. Отец Леонид повернулся к нам:
        - Заходите, ребята.
        - А это кто такой? - спросил любопытный Алешка, когда мы вошли в дом.
        - Это, Алексий, Шамиль Халитов - самый главный бандит в наших краях.
        Что-то мы о нем уже слышали, мне показалось.
        - Он вас не обидел? - Алешка встрепенулся. - А то я папе скажу…
        Отец Леонид как-то загадочно улыбнулся.
        - Не обидел… Деньги привез. Пожертвовал на нужды храма. Просил: молись за меня. - Он помолчал. - Да, что уж говорить - у него грехов на душе много.
        - И вы будете за него молиться? - Алешкины глаза так распахнулись, что мне показалось, будто в доме светлее стало. - За бандита?
        - Ну… - Отец Леонид немного замялся - как объяснить? - Не за бандита, конечно. А чтобы он покаялся. Чтобы совесть в нем проснулась.
        - Не дождетесь, - решительно заявил Алешка. А потом сочувственно добавил: - Да, батюшка, трудная у вас работа.
        - Каждый несет свой крест, - смиренно ответил отец Леонид.
        - Ага, - кивнул Алешка. - И этот тоже… Шакал Бандитов.
        - Шамиль Халитов, - поправил его отец Леонид и с улыбкой добавил: - Кавоша.
        - Чего?
        - Так его кличут. Не в глаза, конечно, за спиной.
        - Кавоша? - Алешка покачал головой, мол, не слыхал.
        - Так в деревне называют того, кто букву «л» произносит как «в». Вместо «лампа» говорит «вампа». Вместо «лодка» - «водка».
        То-то мне показалось, что этот Шакалов говорит на каком-то странном языке: «вквад, дево»…
        - А вместо «водка» - «лодка»? - поинтересовался Алешка. - Тут он не «кавошит»?
        Отец Леонид рассмеялся. Подошел к столу, взял увесистую пачку денег, покачал в руке, оживился:
        - На эти деньги теперь вполне смогу большой колокол на звонницу повесить.
        - А ваш-то где? - спросил Алешка. Все ему надо знать! - Потеряли?
        - Утратили, - вздохнул отец Леонид. - И странно как-то. Ночью гроза прошла, с сильным ветром. Его и сбросило наземь. Утром пришли - а колокола нет, один осколок остался. Вот, - отец Леонид снял с верхней полки чуть изогнутый обломок металла, на котором сохранились по краю старинные буквы.
        Что-то смутно шевельнулось в моей памяти. И, видно, в Алешкиной - тоже. Потому что он сразу же спросил:
        - Батюшка, а за что на вас писатель Марусин сердится?
        - Это я на него сержусь, - нехотя признался отец Леонид. - Мой грех. У Марусина, в его коллекции, я знаю, большой колокол есть. Сколько раз я его просил пожертвовать этот колокол, так не дает. Даже не показал, в дом не пустил, окаянный. Прости меня, господи. - И отец Леонид перекрестился.
        А Лешка стрельнул в меня острым взглядом.
        Отец Леонид положил обломок на место.
        - Пора мне, отроки. Облачаться надо - скоро службу править.
        - Как на работу ходит, - с уважением сказал мне Алешка, когда мы вышли из дома священника.
        И о чем-то глубоко задумался.
        А у самого нашего дома тоже задумчиво пробормотал:
        - И на художника что-то наш писатель сердится…
        Когда мы вернулись домой, Алешка выломал у коробки из-под торта донышко, что-то накарябал на нем и прикнопил у двери, рядом с зеркальцем.
        Я подошел поближе. И прочитал:
        …
        ПЛАН ОРМ
        1. Шурик.
        2. Марусин.
        3. Метелкин.
        4. Батюшка поп.
        5. Дядя Поля.
        6. Шакал Кавоша.
        - Это что? - спросил я с интересом.
        - Это план!
        - А ОРМ - это кто?
        - Оперативно-разыскные мероприятия.
        - Какой ты умный! - похвалил его я.
        - Это не я, это папа.
        - А Шурик при чем?
        - Какой ты умный! - это Алешка произнес с интонацией, прямо противоположной смыслу. И пояснил: - Шурик украл кирпичи у прокурора Метелкина.
        - Кто тебе сказал?
        - Это НАМ, - Алешка подчеркнул это слово, - сказал дед «Печьник».
        - Мне он не говорил, - я совсем уже запутался в Алешкиной логике.
        Алешка вздохнул.
        - Он сказал, что кирпичи ему достал непутевый мужик, у которого все «не ладом». А это кто? Это Шурик. Готовь обед, Дим. - Мол, ты все равно, кроме этого, ничего не умеешь.
        Я не обиделся. Посмотрел бы я, как ты побегал бы без трехразового калорийного питания.
        Стоя у плиты, я все-таки размышлял. Алешка прав: этот Шурик - сплошные несчастья на двух ногах. За что ни возьмется, все испортит. Невезучий. Про него многое рассказывали в магазине. Он уже немолодой был, а на селе все его звали Шуриком, без отчества, неуважительно. Уж очень непутевый был. И все разбогатеть мечтал, разом. Без труда и без науки.
        В прошлом году домечтался, решил коммерцией заняться. Отвела ему тетка Алевтина уголок в магазине. Продал Шурик всю картошку с огорода и на все деньги закупил большую партию какого-то заграничного шампуня. Название по-иностранному такое, что и повторить никто не мог. А флаконы - красивые. На них возле блестящей иномарки нарисована красавица в облаке шикарных волос.
        Начал Шурик торговать. И хорошо, что успел продать только два флакона - нашим блондинкам. Они тогда, правда, брюнетками еще были. И буквально на следующий день ворвались брюнетки в магазин. Ну… то есть уже не совсем брюнетки. У одной волосы почему-то позеленели, а у другой дыбом встали - и тоже какого-то странного цвета оказались, пятнистого такого. Обе Люськи в четыре руки предъявили Шурику претензии, в основном по загривку, и переколотили все оставшиеся флаконы. Потому что вместо шампуня, как выяснилось, продали Шурику нечестные оптовики моечное средство для автомобилей. Да еще и просроченное. Придя в себя, наши Люськи остригли свои прически, отрастили новые и больше никогда никакими средствами для волос не пользовались - навсегда остались натуральными блондинками. И с Шуриком до сих пор не разговаривали.
        А Шурику эта неудача ума не прибавила. Он решил разбогатеть другим путем, уже не торговым, а трудовым. Достал еще где-то денег (говорят, телевизор и самовар продал) и купил себе в соседнем селе старый большой трактор. «Кому огород вспашу, кому дровишек подвезу, - хвалился он, - вот и разбогател Шурик».
        Однако - не разбогател. До нашей деревни трактор еще доехал, а на улице вдруг остановился. Навсегда, как говорят знающие люди. Так и стоит до сих пор. Именно этот трактор чуть не сшибли в ту тревожную ночь своими лбами Алешка и отец Леонид.
        Но мечта о «богачестве» по щучьему велению не оставляла Шурика. И в этом году, весной, он застраховал свою избу и, чтобы получить страховку, тут же подпалил ее со всех четырех углов. Но даже этого не смог толком сделать. Перед «пожаром» Шурик перетащил из избы в сарай все свое имущество. Участковый живо разгадал эту хитрость, а Шурик так и живет в своем сарае, где от избытка мебели, кур, поросенка и вещей повернуться негде. Вот такой он невезучий. Только зачем ему ключи от церкви? И вообще - откуда они взялись?
        - Обед готов? - спросил Алешка.
        - Больно ты скорый! Это тебе не ОРМ.
        - Тогда я пока сбегаю к Шурику, допрошу его. - И он выскочил из вагончика.
        Шурик жил в своем сарайчике на самом дальнем краю деревни, где начинались нежилые бетонные коробки бывших ферм.
        Но Алешка его не застал дома: на сарайчике висел замок.
        Алешка поплелся обратно. Но тут ему повезло - на дорогу со стороны шоссе выбрался красивый микроавтобус. На одном его борту был нарисован золотой ключ, а на другом - грозная собачья морда.
        Автобус вежливо притормозил.
        - Подвезти, пацан? - спросил его водитель.
        - А как же! Только у меня денег нет.
        - А нам и не надо! - весело ответил водитель. - У нас своих полно. Ты нам только дорогу до дачного поселка покажи.
        - Запросто! - Алешка живо забрался на переднее сиденье и обернулся. В салоне сидели молодые ребята, все в форменных куртках: на спине собака, на груди ключ - и на разложенном столике они пили пиво. - Прямо и направо! - скомандовал Алешка. - А вам кто в поселке нужен? Прокурор?
        - Подымай выше! - сказал веселый водитель. - Писатель!
        - Марусин, что ли? - небрежно спросил Алешка.
        - А ты его знаешь? И дом его покажешь?
        - Запросто. Только он очень занят. Он одну фразу дописывает. До самой точки.
        - А он нам и не нужен. Нам Жорик нужен.
        - Который ворота отпирает?
        - Ты все знаешь! - восхитился водитель. - Не скучно тебе?
        - Здесь налево, - подсказал Алешка, не отвечая на глупый вопрос. И задавая свой: - А вы когда обратно поедете? Скоро?
        - Как только - так сразу! - очень точно пояснил водитель.
        - И я с вами. Мне обратно надо.
        - Годится.
        - Как только пообедаю - так сразу. Вон Марусин терем.
        Алешка подкараулил автобус с золотым ключом и собачьей мордой на выезде из поселка. Забрался внутрь и вежливо сказал:
        - У фермы остановите, пожалуйста.
        Водитель кивнул, но ничего не ответил. Он бурно обсуждал с парнями результаты визита к Марусиному Жорику.
        - Я ж говорил: ничего не выйдет! - горячился он. - Жорик себе теплое местечко нашел.
        - Жаль, - отозвался один из парней. - Мастер он - высший класс. Для него любой ключ, любая дверь - как детская игрушка.
        Вот тут Алешка прислушался и врубился в разговор.
        Оказалось, что Жорик-привратник был очень хорошим слесарем по дверным замкам. А в автобусе - его бывшие коллеги. Они организовались в фирму, которая изготавливала сложные замки для металлических дверей. И без Жорика им было трудно, он был в своем деле великий специалист.
        - Один бизнесмен, - в подтверждение вспомнил водитель, - потерял ключи от сейфа. Так Жорик за два часа изготовил новый ключ. Не имея образца, только замочную скважину. Это как?
        - Это класс! - хором ответили парни. И открыли еще по банке пива. - И со своими золотыми руками дурак Жорик ворота охраняет. За какие-то копейки. Да еще и реставратором служит.
        - Не, братцы, - сказал самый старший. - Он не зря к писателю присоседился. Жорик мне шепнул: мол, обещал ему хозяин, если какое-то дело выйдет, здорово баксов отвалить.
        - А какое дело выйдет? - спросил водитель. - Роман с продолжением, что ли? - И притормозил: - Пацан, твоя остановка.
        Алешка с сожалением вылез из машины: не дослушал. А надо бы!
        Поджигателя Шурика он опять дома не застал. Тот, наверное, снова какое-нибудь дело затеял. Безуспешное.
        Но Алешка не огорчился: то, что он услышал в машине, поменяло все его планы. Он примчался домой, схватил фломастер и приписал к «плану ОРМ» самыми большими буквами: «Жорик».
        Глава VII
        ПО ФАМИЛИИ РОМАНОВ
        Всю неделю я видел Лешку только по утрам и вечерами. Да еще иногда встречался с ним в магазине, где он «снимал информацию». А попросту говоря, делая вид, что рассматривает прилавок и полки, подслушивал разговоры покупателей.
        И каждое утро у него начиналось так. Он некоторое время, как Наполеон перед битвой, стоял у своего плана ОРМ, вглядываясь в него как в зеркало. И значительно хмыкал при этом, старательно морща лоб и хмуря брови. А потом бесследно исчезал на весь день.
        Хорошо хоть не приходил голодным. У кого бы он ни побывал, везде его обязательно подкармливали. Без всяких голодных намеков с его стороны. Ну что тут скажешь - Алешка умел сделать так, чтобы его пожалели. А как вы думаете? Худенький, грустный взгляд, хохолок на макушке или бейсболка задом наперед… Ну как такого славного мальца не приласкать!
        - Как жизнь? - спрашивает его хозяин дома.
        - Нормально, - бодро, но с грустинкой отвечает мой хитрюга младший брат.
        - Что такой худой-то? Мамка не кормит, что ли?
        Алешка притворно вздыхает. Мнется, смущается.
        - Вообще-то кормит. Но не всегда. Только когда в гости приезжает, в субботу.
        - Ну-ка, сидай с нами обедать. Наворачивай, не стесняйся! Лишний рот нам не горе. А ты небось всю неделю не ел.
        И так в каждом доме.
        Сначала меня это сердило и обижало. Мне даже казалось, что Алешка шляется по чужим домам, чтобы подкормиться. Потому что ему не нравится моя готовка. А потом я понял: он накапливает информацию. Шастает, как шустрый мышонок, по углам, по полкам, шарит в ящиках и кастрюлях и собирает: где корочку хлеба, где ложечку кашки, где дырочку от сыра, а где и черный сухарик. И всю добычу запасливо тащит в норку - все сгодится для начала. А разбираться в ней он будет потом: это на ужин, а это на помойку. А это можно и Диме отдать - все равно не пригодится.
        Однако каждый вечер он приходил домой голодный не как мышонок, а как волчонок. Видно, много энергии расходовал.
        И каждый вечер что-то отмечал в своем плане ОРМ. То поставит какие-то загадочные крючки, похожие на знак вопроса, то галочку, то крестик. А то и припишет еще чью-нибудь фамилию да еще подчеркнет ее два раза. Больше всего этих таинственных знаков он наставил возле фамилии писателя Марусина. Но, кстати, и отца Леонида не оставил без внимания. Я, в свободное от обеспечения тылов время, пытался иногда в этих закорючках разобраться. Бесполезно. Легче китайский язык понять без переводчика.
        - Ну и что все это значит? - как-то спросил я, не выдержав, маминым голосом.
        - Потом, Дим, долго объяснять, - вежливо отмахнулся Алешка. Но в интонации этой фразы явно слышалось: «Ты все равно не поймешь. А если и поймешь, то все равно не поверишь».
        И я окончательно смирился со своей ролью («кушать подано» и «давайте я вам воротничок поправлю»), не лез в его дела, а занимался своими. Готовил, убирался, ходил за водой, выкашивал траву, которая росла как грибы, ухаживал за «пришельцами», которые так нагло разрослись, что арбузные плети уже со всех сторон пытались вылезти из-под пленки. И, кстати, на некоторых ихних кустах уже появились желтые цветочки, с зеленой горошинкой в середке.
        Но за всеми этими тыловыми делами я никогда не забывал напомнить Алешке, чтобы сообщал, куда он идет и с кем сегодня встречается. И Алешка честно мне это сообщал.
        - Ты куда?
        - К секретному агенту! - и хлоп дверью. Только его и видели.
        А тут как-то среди бела дня Алешка вдруг умылся с мылом, с треском почистил зубы и яростно причесался.
        - Я в гости пошел, - объявил он. - К батюшке с матушкой. Чай пить. А ты не забудь арбузы полить. Если я задержусь, то до захода солнца укрой их пленкой.
        - Что еще прикажете, сударь? Ванну вам приготовить? Сапоги почистить? Шпагу отполировать?
        Алешка немного смутился, а потом виновато сказал:
        - Не обижайся, Дим. Я тоже когда-нибудь что-нибудь поделаю. Хочешь, завтра яичницу сварю?
        Я усмехнулся, обида прошла:
        - Ты лучше мороженое пожарь.
        Он рассмеялся и исчез.
        Алешка уже не раз гостил у батюшки Леонида в доме. И ему там все очень нравилось. Особенно пироги, которые пекла молодая матушка попадья. И еще ему нравилось, что в горнице, кроме икон, было много книг. И не только старинных. Даже детективы стояли на полках. И было видно, что их читали. Отец Леонид даже сказал как-то, что в юности мечтал стать следователем по особо важным делам.
        - А чего же вы в религию пошли? - спросил Алешка.
        - Я понял, что со злом в человеке нужно бороться не только карой, но и милосердием. Словом Божиим, Верой Святой просветлять заблудшие темные души.
        - А вот папа говорит, - упрямился Алешка, - что с преступниками надо расправляться сурово. Он говорит: чем меньше наказание, тем больше жуликов.
        Отец Леонид всегда разговаривал с Алешкой как со взрослым. Только с едва заметной легкой улыбкой.
        - Разная бывает вина, Алексий. Разная и кара. Но даже иной душегуб заслуживает снисхождения.
        - Вот еще! - фыркнул Алешка.
        - Даже в самой черной душе, Алексий, всегда найдется светлое пятнышко. Росточек добра. И наша задача из этого росточка…
        - …Вырастить «древо познания добра и зла», - иронически подхватил Алешка, вспомнив школьные уроки религии.
        Отец Леонид улыбнулся и похвалил его. Но Алешка не сдался.
        - Папа нам рассказывал про одного такого… С росточком добра. Он очень кошечек любил. И жалел их. Целую квартиру бездомных кошек набрал.
        - Вот видишь! - обрадовался отец Леонид и назидательно поднял палец. Но он еще не очень хорошо знал, с кем имеет дело.
        - Ага! - Алешка азартно кивнул. - Этот дядька так любил своих кошечек, что возле банка грабил пенсии у старушек. Чтобы кошечек было на что кормить. Старушки потом голодали целый месяц, а кошечки обжирались свежей рыбкой! Я бы такого душегуба посадил бы в подвал и дохлыми кошками кормил!
        - Уж больно ты грозен…
        Так они и спорили - атеист и служитель церкви. Но никогда не ссорились. И в своих спорах иногда добирались до истины. А скорее всего - им просто спорить надоедало.
        - Нашел икону, Алексий? - встретил Лешку отец Леонид грустной улыбкой.
        - Найду, дядя Леня, - бодро пообещал Алешка, подкрадываясь к столу, на котором в глиняной миске, прикрытые расшитым полотенцем, грудились горячие пироги. - А вы в милиции были?
        Отец Леонид развел руками.
        - Тщетны их усилия. Прискорбно, прискорбно…
        Матушка попадья, краснощекая и чернобровая красавица, внесла самовар, поставила на стол - в горнице чуть заметно запахло приятным дымком. Матушка сняла полотенце с миски, и в комнате запахло еще приятнее - жареными пирогами.
        - Садитесь, мужички, - пригласила краснощекая матушка. - Леш, вот с этого края - с мясом, вон там - с вареньем, а эти простые - с капустой и яйцом. Ты какие больше любишь?
        - Сначала с мясом, - дипломатично ответил Алешка.
        Попадья улыбнулась и принесла еще одну миску - с горячими лепешками. Толстыми и румяными, как колобки.
        …Когда Алешка перепробовал все виды пирогов и добрался до лепешек, попадья заметила мяукающим голосом кота Матроскина:
        - Неправильно ты, дядя Леша, горячие лепешки ешь.
        Алешка даже вздрогнул и обернулся, а отец Леонид рассмеялся:
        - Она у меня артистка! Любым голосом разговаривает.
        (Позже мы узнали, что матушка Ольга в самом деле училась на артистку, а потом встретила своего «батюшку», бросила училище, вышла за него замуж и уехала с ним в деревню. «Здесь чище», - как-то не очень понятно объясняла она.)
        - А как надо правильно горячие лепешки есть? - спросил Алешка.
        - А вот так! - Матушка разрезала лепешку вдоль, разложила ее на две половинки и одну из них щедро намазала маслом. Оно тут же стало таять и впитываться внутрь. Матушка опять сложила половинки и протянула Алешке: - Вот так! Кусай скорей, пока масло не потекло.
        После пирогов и лепешек батюшка достал с полки большую папку и стал показывать Алешке все, что он накопил по истории чудотворной иконы. Прямо историк какой-то! Ученый!
        Он рассказал Алешке, что эта икона считалась семейной у наших царей Романовых. Они перед ней молились во всех значительных событиях своей царской жизни: когда женились, когда венчались на царство, когда у них рождались наследники трона, когда уходили на войну.
        - Эту икону в 1904 году украл из Казанского монастыря знаменитый церковный вор и разбойник Чайкин…
        - Это вы уже говорили, - не очень вежливо напомнил Алешка. - А он вообще кто был?
        - В своем роде, Алексий, это был замечательный человек. Талантливый.
        - В своем роде? - хитренько улыбнулся Алешка.
        - Да… Именно так. Чайкин был из простой крестьянской трудолюбивой семьи. Жил бы он себе и жил, пахал бы землю, сеял хлеб. Но вот бывает так - не лежали его крестьянские руки к сохе и косе, а тянулись к ножу и револьверу. И к чужому кошельку. Сначала он, еще мальчишкой, выходил грабить купцов темной ночью на большую дорогу, а потом освоил новую «специальность» - стал грабить церкви. Ведь в то время, Алексий, многие иконы были украшены золотыми окладами и драгоценными каменьями. Это был очень выгодный промысел. Чайкин скоро разбогател, накупил себе много костюмов и стал барином. Сам, без всяких учителей, изучил три иностранных языка, ездил, когда ему хотелось, за границу…
        - И там тоже грабил? - по существу уточнил Алешка.
        - Конечно, за тем и ездил. И никто его не мог уличить. Кто ж подумает на важного господина, что он по ночам взламывает двери в храмах, выламывает ценные иконы и обдирает с них дорогие украшения? К тому же Чайкин был великий артист. Когда было надо, он становился купцом, полицейским, священником. Одних паспортов у него было двадцать штук.
        - Да, - сказал Алешка задумчиво. - Мог бы честно жить. Выступал бы где-нибудь на сцене.
        - Часто бывает, Алексий, что добрый дар божий человек использует во зло.
        - И за таких вы тоже молитесь?
        - За таких вдвое. Они жестоко обделили себя. И других людей, которым могли сделать много добра своим талантом.
        Тут Алешка спорить не стал. Ему важно было знать, что стало дальше. С Чайкиным, с украденным образом.
        - Что ж дальше… - Отец Леонид, поглаживая бородку, продолжил рассказ: - Украл Чайкин икону…
        - А как он в церковь попал?
        - Специальными громадными кусачками собственной конструкции перекусил все запоры и решетки. Выломал икону, вскочил на коня и умчался.
        - И начались на Руси всякие беды?
        - Да… Начались… Война с Японией, народные волнения, расстрелы, поджоги, погромы… Розыском иконы занимался жандармский полковник Полянский. До самой революции. Он подвергался всяким опасностям, но был неутомим в поисках. Все время шел по тайному следу. Находил - и снова терял. Потому что икона переходила из рук в руки, очень многие люди - честные и бесчестные - знали ее ценность и хотели ею обладать… - Отец Леонид призадумался, будто перенесся своими мыслями в то далекое время. - К тому же поиски иконы осложнили два обстоятельства. Во-первых, хитрец Чайкин, зная, что на розыски святыни будут брошены лучшие сыщики, сразу же пустил слух, что он, как страшный безбожник, икону сжег. И, кстати, при обыске на его квартире в печке на самом деле обнаружили какие-то угольки…
        - В печке всегда угольки обнаруживаются, - со знанием дела отозвался Алешка. А отец Леонид кивнул.
        - Тем не менее из-за этого розыски свернули, и занимался ими только один Полянский.
        - А второе?
        - А второе обстоятельство такое. За икону - тому, кто ее найдет, - было обещано огромное вознаграждение золотыми монетами. И поэтому Полянскому всякие мерзавцы все время подсовывали фальшивые копии иконы…
        - Так он нашел ее или нет? - горячо воскликнул Алешка, теряя терпение.
        - Нашел, - кивнул отец Леонид. - Нашел… Но во время революции икона опять исчезла. Бесследно. Ее искали. И снова нашли, за границей, незадолго до войны. Выкупили и вернули на место.
        - В Казань, что ли?
        - Почему в Казань? Сюда, в храм Спаса-на-Плесне.
        - Ничего не понимаю, - признался Алешка. - Украли-то ее в Казани!
        Отец Леонид только вздохнул. Он уже понял, что этот сочувствующий атеист так просто не отвяжется.
        - Украли в Казани, а изначально она была здесь, в нашем храме. Кто ее написал, когда - этого мы уже, наверное, не узнаем. И как она исчезла отсюда - тоже.
        - Как-как? Элементарно! Сами же говорили, что когда враги нападали, то все жители уходили в дремучие леса. Через подземный ход из церкви. Вот они ее с собой и забрали, чтобы врагам не досталась.
        - Логично, - улыбнулся батюшка. - Я и сам что-то такое предполагал. Но вот в Казани она объявилась через много лет поистине чудом. И искать объяснения этому чуду не нужно. Разве можно, например, объяснить такое чудо, как солнце, как небо, полное звезд?
        Алешка кивнул, соглашаясь.
        - И вот, Алексий, с этой иконы сделали несколько списков…
        - А это что такое?
        - Копии написали. Освятили их должным образом. И они утвердились во многих храмах: и в Москве, и в Петербурге, и в разных других городах российских. И почитались наравне с подлинным образом. Ну, а когда он нашелся, решили, что нужно вернуть икону в изначальное место, в наш храм. Тем более что время было уже другое. И народ жил уже другими заботами. - Отец Леонид помолчал. - А тут вдруг и война началась, Отечественная… А после войны приезжали ученые люди, невнимательно осмотрели образ и сказали, что это не подлинник, а один из списков. Так и осталась икона у нас, многим на радость… А теперь вот, - батюшка тяжко вздохнул, - снова исчезла…
        - Я знаю почему! - вырвалось у Алешки. - Потому что многие люди хотят ею обладать, вы сами сказали.
        - Да, Алексий, ты прав. Уже в наше время за границей возникло еще одно поверье, связанное с этой иконой. Дело в том, что у последних Романовых осталось много наследников. И каждый из них мечтает снова занять российский трон. Стать царем великой России.
        - Вот еще! - возмутился Алешка. - У нас тут своих царей хватает! Еще и эти лезут… А какая легенда?
        Отец Леонид мягко улыбнулся.
        - Все эти… претенденты на трон никак не договорятся, кто из них законный. И вот прямой наследник трона, один великий князь, говорят, умирая, завещал: тот, кто отыщет чудотворную, тот и достоин стать государем всея Руси. - Отец Леонид встал, подошел к домашнему иконостасу, перекрестился. С улыбкой обернулся: - Так что, Алексий, ищи икону. Найдешь - царем станешь.
        - Больно надо! - отмахнулся Алешка. - Я ее вовсе не для того ищу-то.
        - За державу обидно?
        - И жуликов ненавижу!
        - Так нельзя, Алексий. Не наше это дело - ненависть. Наше дело - любовь.
        Алешка на этот раз почему-то спорить не стал. Он глубоко-глубоко задумался. А потом сказал:
        - Теть Оль, можно я Димке пирожок отнесу?
        Вернулся домой он все таким же задумчивым. Вручил мне пакет с пирогами и лепешками. Сел рядом и смотрел куда-то в угол. А потом спросил:
        - Дим, ты помнишь нашего последнего царя?
        - Горбачева, что ли? - Нашел кого вспоминать. - Съешь лучше пирожок.
        - Эх ты! Это был Николай Второй, кличка такая. А настоящая его фамилия - Романов.
        - Откуда ты знаешь?
        - Дядя Леня рассказал. И вот эта икона, которую украли, она ихняя была, романовская. Как бы семейная реликвия.
        - Ну и что? - пирожки меня, честно говоря, сейчас интересовали гораздо больше, чем Романовы. - Ну и что?
        - А то! Когда они ее найдут, то снова на трон сядут.
        - Все вместе? Не поместятся.
        - Не все вместе. А кто найдет. Так легенда гласит.
        - Тебе-то что?
        - Да ничего, - Алешка пожал плечами. - Вообще-то нам здесь и своих хватает. Не в этом дело, Дим.
        Вот! Это уже политика! Как в Москву вернемся, он на митинги станет ходить.
        Но я поторопился с выводом. Это была не политика. Это был чистый криминал. Лешка это понял раньше всех. А я узнал об этом гораздо позже…
        На следующий день Алешка нанес визит писателю Марусину. Он наврал ему, что Дима забыл его книгу, оказывается, в Москве и что папа скоро ее привезет и тогда Алешка станет самым счастливым человеком на свете. Потому что получит автограф великого писателя.
        - А потом я эту книгу сдам в наш школьный музей. - Если Алешка начинал врать, то делал это по полной программе. - И они к ней прикрепят табличку: «Дар ученика 3-го класса А. Оболенского». Здорово?
        Писатель покраснел от удовольствия.
        - А ты тщеславен, юноша. - И доверительно признался: - Я ведь тоже мечтаю.
        - А вы-то о чем? - изумился Алешка. - У вас все есть. И талант, и слава. И коллекция.
        - Денег только мало, - посмеялся польщенный Марусин. - Но мечтаю я о том, что когда-нибудь на этом доме появится бронзовая табличка. А на ней надпись: «В этом доме жил и творил российский писатель Марусин. Охраняется государством». Здорово?
        - Кто охраняется? - не понял будто бы Алешка. - Писатель Марусин?
        - Чудак! - засмеялся писатель. - Дом охраняется. Дом-музей. Где я жил и творил.
        - А чего мечтать-то? - Алешка все вопросы решал просто. - Пусть вам Жорик сделает такую табличку. Или я вам нарисую.
        - Ты простодушен, юноша, - вздохнул писатель. - Идем, полюбуешься моими сокровищами.
        Из всех сокровищ Алешке нужен был сегодня только большой колокол с отбившимся краешком. Алешка, конечно, глазел на оружие, брал его в руки с разрешения писателя, но одним глазом все время косил на колокол. А потом подошел к нему и сказал:
        - Какой красавец! Вот бы такой для нашей церкви. Батюшка был бы счастлив.
        - Нет уж! Пусть в другом месте ищет.
        А у Алешки в это время перед глазами стоял тот самый обломок, который бережно хранил отец Леонид. И он мысленно прилаживал его на место. И даже на первый взгляд было видно - этот обломок от этого колокола. Значит, в ту грозовую ночь бессовестный Марусин и спер упавший колокол! Может, у него и вся коллекция ворованная?
        Но Алешка, юный Штирлиц, ничем не выдал своих догадок. А перешел к главной цели своего плана в соответствии с ОРМ на картонке из-под торта.
        - Жаль, - вздохнул он. - Отец Леонид очень обрадовался бы. А ему сейчас так грустно. Из-за пропавшей иконы. Он ей посвятил свою жизнь. - И Алешка стал взахлеб рассказывать: - Ведь жандарм Полянский, который разыскивал в старину эту икону, он знаете кто? Он нашему батюшке сколько-то раз прадедушка.
        - Потомок, что ли? - заинтересовался Марусин. - Давай-ка, юноша, присядем. И с этого места - поподробнее, пожалуйста.
        Они сели за большой стол, и Марусин придвинул к себе блокнот и авторучку - даже про гусиное перо забыл.
        Алешка многое ему рассказал, с тайным умыслом. А Марусин зачем-то все записывал.
        - Ну вот… И этот офицер, он не поверил, что икона сгорела в печке, и все шел по следам. А икона - то у одних, то у других. Продают друг другу - и все! Но Полянский вот-вот должен был настигнуть. Тогда эти гады что придумали? Подговорили одного мужика, купца такого, чтобы он принес Полянскому икону и сказал: «Вот она, долгожданная!» А на самом деле это была копия. Фальшивка такая. Но очень похожая, тоже на дощечке написанная…
        Марусин лихорадочно строчил в блокноте. Даже точки забывал ставить в конце фраз.
        - И они на что надеялись? - Алешка был в ударе. Как артист на «волне вдохновения». - Раз икона нашлась, значит, ее больше искать не будут, так?
        - Так! - глаза Марусина блеснули догадливым огоньком.
        И тут Алешка задорно рассмеялся:
        - И ничего у них не вышло!
        - Почему? - огорчился Марусин.
        - Потому что Полянский знал один секрет. У настоящей иконы был отколот краешек. Справа внизу. - Тут Алешка призадумался. И сказал неуверенно: - Нет, кажется, слева вверху.
        - Так где все-таки? - вскочил Марусин. - Это такой сюжет для романа! Просто прелесть! А ты забыл такую важную деталь!
        - Вспомнил! Точно - справа внизу. Если на икону прямо смотреть. А если с другой стороны, то слева вверху.
        Марусин обессиленно рухнул на скамью.
        Мы поужинали, сыграли в шахматы. Оба раза Алешка проиграл - был очень рассеян. Отметил что-то в ОРМ. Походил из угла в угол, а потом неожиданно предложил:
        - Давай пораньше ляжем. Что-то я притомился.
        - Да, - почему-то вспомнил Алешка, когда мы забрались на свой любимый чердак, - а матушка Ольга любым голосом разговаривает, даже кошачьим.
        С меня хватит!
        - Это не она сейчас лает? Возле клуба?
        - Где? - Алешка вскочил и глянул в окошко. - Дим! Сюда!
        Он сказал это таким голосом, что я сразу же подскочил к нему.
        - Смотри! - шептал мне Алешка в ухо, будто нас могли услышать. - На клуб смотри! Видишь?
        Я пригляделся. В деревне было уже вовсю темно. Только в некоторых домах светились телевизоры. А клуб стоял на фоне черного неба мрачной развалиной с провалом окон. И в этих окнах по очереди чуть заметно сверкал слабый огонек - будто проплывала из комнаты в комнату зажженная свеча в невидимой руке…
        Глава VIII
        ТЕНИ В ЗАМКЕ
        - Дубинку прихвати! - услышал я. Голос Алешки донесся уже снизу. Я еле его догнал. - Дим, - шептал он по дороге, когда мы пробегали поселком, - я знаю, что там сейчас будет!
        - И что? - я притормозил на всякий случай. И даже схватил его за руку.
        - Там будет событие! - вот объяснил! - Которое я устроил.
        Я стал на дороге упрямым столбом и четко произнес ледяным маминым голосом:
        - Алексей! Я никуда не пойду, пока не узнаю, в чем дело!
        - Когда узнаешь, уже поздно будет! Бежим. - И его пятки засверкали на темной дороге, вдоль спящей улицы.
        Я догнал его только у моста.
        - Теперь тихо, Дим. Шепотом пробираемся.
        Мы добрались «шепотом» до развалин клуба, подкрались густым бурьяном к окну, заглянули.
        Это была не свеча. Это был крохотный фонарик, который бросал тонкий, как спица, луч света.
        И ничего, кроме этого луча, не было видно, даже руки, которая держала фонарь. Зато мы видели другую руку. Она приподняла с земли кирпич, сдвинула его. Исчезла. Снова появилась с каким-то плоским, вроде тонкой книжки, предметом, завернутым, кажется, в клетчатую тряпочку. Предмет лег в ямку, рука снова уложила на место кирпич.
        Послышался шорох, фонарик запрыгал, освещая ботинки, шагающие меж кирпичей, досок и другого мусора. Это было даже страшновато - идут в темноте сами собой черные ботинки!
        Мы присели в бурьяне на корточки - из дверного проема вышла темная фигура - силуэт. И пошла по дороге.
        Алешка прижался ко мне и прошептал маминым голосом:
        - Без разговоров, Дим! Ты - за ним, я - за фонариком! Встречаемся здесь.
        Алешка сбегал домой удачнее, чем я сходил за силуэтом. Я довольно быстро потерял его из виду, так как из осторожности шел довольно далеко от него, ночь была темная, и где-то в поселке, возле дома Марусина, он бесследно исчез.
        Возвращаясь к клубу, я не дошел до него - Алешка уже бежал мне навстречу и мы столкнулись с ним на мосту.
        - Все, - сказал он, - пошли спать.
        - А чего ты за живот держишься? - спросил я. - Ушибся?
        - Ага, - сказал Алешка с тихим смешком, придерживая, как мне показалось, что-то под футболкой. - Кто-то укусил в темноте. Я не разглядел - или комар, или крокодил.
        Я разозлился:
        - Ну, и что все это значит?
        - Ловушка сработала, - небрежно объяснил он. - Ты его проводил? Потерял, конечно? Возле терема? Точно?
        - Откуда ты знаешь?
        - Это был ресторатор.
        - Ресторатор? - переспросил я с удивлением, так как сам толком не знал, что это за профессия. - Который в ресторане сидит?
        - Ты темный человек, Дим. Ресторатор - это который всякие старые вещи ремонтирует. Чтоб их подороже продать. Или в коллекцию пристроить.
        - Реставратор! - догадался я и не удержался: - Это ты темный человек, Леш.
        Лешка не смутился:
        - Темный человек, Дим, вообще ничего не знает. А я знаю очень много.
        - Например? - мы уже входили в калитку.
        - Например, я знаю, как зовут этого ресторатора. Жорик! Вот как!
        - Откуда ты знаешь?
        - Спать хочу, - Алешка зевнул, лязгнув зубами. - И холодно.
        Ночь в самом деле была не только темная, но и холодная. В такие ночи становится ясно, что лето - оно не навсегда, что осень неумолимо приближается.
        - Завтра все узнаешь, - сказал Алешка, когда я запирал дверь. - Но это только начало… А может, Дим, все и не так…
        Утро прошло спокойно. Алешка, что удивительно, никуда не пошел, остался дома и помогал мне по хозяйству. Только время от времени зачем-то бегал на чердак. А вернувшись, вполголоса бормотал: «Пора не пора, я иду со двора».
        Мы полили арбузы, которые уже довольно оформились. Иные из них стали величиной с небольшое яблоко, на них даже начали проявляться полоски. Потом натаскали воды в бочку. Алешка опять сбегал на чердак и очень быстро скатился оттуда:
        - Пора, Дим! - и что-то сунул на живот, под футболку. Компресс, наверное, от укуса крокодила.
        Я покорно поперся за ним в деревню.
        Возле клуба стояли мотоцикл участкового и милицейский «уазик». Водитель, поставив ногу на ступеньку, курил и поплевывал. А из клуба вышли перепачканные и запыленные дядя Андрей и следователь дядя Коля.
        Они были не только перепачканные, но и разочарованные. Даже немного злые.
        Мы подошли поближе.
        - Пацаны балуются, - сказал следователь. - Хорошо еще про взрывное устройство не сообщили. Да, кстати, в ключевинах замков, которые из церкви, Томка обнаружила микрочастицы спецпасты, которой слепки для ключей делают… Ладно, Андрей, ты еще тут поработай, а я поехал. Дел невпроворот. Достал нас этот Халитов!
        Он заодно обругал и водителя («Ты, Женя, просто верблюд!»), сел в машину - и пыль столбом на дороге. А дядя Андрей присел на скамейку, снял и положил рядом фуражку. И тяжело вздохнул.
        Мы подобрались поближе. Он поднял голову, посмотрел на нас. Сначала довольно безразлично, а потом вдруг строго, и спросил:
        - Ваша работа? - он кивнул в сторону почти развалившегося клуба.
        Мы враз отрицательно покачали головами, а я подумал: «Нет, это было еще до нас, в одиннадцатом веке».
        Но участковый имел в виду не клуб, а подозрительную записку, которую он достал из нагрудного кармана. И показал нам:
        - Вот эта анонимка влетела сегодня утром в окно дежурки. Как я предполагаю, с помощью рогатки.
        - А чего она у вас такая мятая? - спросил я.
        - В нее была гайка завернута. Для веса.
        - Понятно, - сказал Алешка и вежливо попросил: - Можно посмотреть?
        Но странно - сам читать не стал, будто заранее знал, что там написано, а протянул записку мне.
        Там было: «То, что вы ищете, находится в старом клубе, под кирпичом с крестиком». И подпись - «Верный Друг Ментов».
        - И что там нашлось? - спросил я. - Под кирпичом с крестиком?
        - Ничего! - сердито выдохнул дядя Андрей. - Ни с крестиком, ни без крестика. Мы там гору кирпичей перевернули! Как два дурака!
        - А что вы искали? - невинно спросил Алешка. - Не это случайно? - он запустил руку под футболку и вытащил небольшой плоский предмет, похожий на тонкую книжку, завернутую в кусок клетчатой тряпки.
        Дядя Андрей недоверчиво взял у него предмет, развернул тряпку и… остолбенел. Я, кстати, тоже.
        В руках участкового оказалась… пропавшая чудотворная икона! Самая настоящая - написанная на доске с отколотым краешком!
        - Еще одна, - прошептал хриплым голосом дядюшка мент.
        - Надо же! - фальшиво удивился Алешка. - Как вам повезло.
        Но дядя Андрей не слышал его. Он бережно завернул икону в тряпочку, вскочил на свой мотоцикл и умчался в клубах пыли.
        - Дядюшка мент, - ледяным голосом прокомментировал Алешка, - помчался обрадовать батюшку попа. - Помолчал и сурово добавил: - Рано радуется… Да, Дим?
        - Да, Леш, - покорно кивнул я.
        Дома Алешка признался, что вчера ночью сам вытащил икону из-под камня с крестом.
        - На всякий случай, Дим, - объяснил он. - Чтобы кто-нибудь случайно не спер. - И добавил загадочно: - Или чтобы кто-нибудь случайно не передумал. - Он подошел к своему ОРМ и что-то там черканул. - Хотя, Дим, кажется, я мог и не стараться…
        Когда Алешка говорит таким задумчивым и грустным тоном, бесполезно его расспрашивать. Но все-таки один вопрос, который давно меня тревожил, я задал:
        - Где ключи, Алексей? От церкви.
        - Где надо! - очень вежливо ответил он. - Скоро узнаешь. Все идет по плану.
        - По плану ОРМ?
        - В том числе…
        У меня создалось впечатление, что Алешка сам запутался в своих интригах. Потерял нить, сошел с тайного следа. Как потом выяснилось, я сильно ошибался - ничего Алешка не напутал. А точнее - умышленно запутал всех «подозреваемых по делу» (как папа говорит), заставил их делать глупости, ошибки и, в конце концов, выдать себя. Но все это позже. А сейчас он поручил мне «побеседовать» с непутевым Шуриком, который надыбал где-то кирпичи и впарил их доверчивому «печьнику» Петруше.
        - Надо же, Дим, и тебе свой вклад вносить. Не все же по тылам околачиваться. Шучу, конечно!
        А сам шутник Алешка немного погодя отправился к отцу Леониду, чтобы коварно разделить с ним счастливое событие. Ну и ответить на неизбежные вопросы участкового - все равно от него не отмотаешься, на буксире потащит…
        Шурик был дома. Со следами пчелиных укусов на все еще опухшем лице. Он сидел в своем сарайчике, горестно подперев голову ладонью, и вздыхал. Значит, опять попал как кур во щи. Паршутин рассказывал, что Шурик развернул новый бизнес. Решил разводить кроликов. «Во-первых, жрут недорого - одну травку, во-вторых, мясо дают, сколько хошь. А в-третьих, ценный мех - и на фуфайки и польты. Считай, за месяц и телевизор куплю, и самовар. А потом в банку буду денежку складать!»
        Кролики у него действительно развелись быстро и в огромном количестве. Но как-то Шурик недоглядел, забыл запереть вольеру. Зверушки в ценном мехе выбрались на волю и набросились на огород, где Шурик уже высадил капустную и другую рассаду. И, видимо, оголодав на травяной диете, они обожрались этой капусты до отвала. Ни один не выжил. Теперь - ни ценного меха, ни мяса, сколько хошь, ни «польт», ни телевизора. И никакой овощи в огороде.
        А сейчас и я ему печали добавлю.
        - Тебе чего? - сумрачно спросил Шурик. - Беду принес?
        - Ага, - признался я. - У нас в гостях дядя Метелкин был…
        - Который прокурор?
        - Прокурор. Будет на тебя жалобу подавать. В милицию.
        - Почто?
        - По то. Что ты у него кирпичи украл.
        - Не было этого! - Шурик мотнул головой. - Брешет прокурор.
        Шурик так решительно отпирался, что я даже засомневался - может, в самом деле ни при чем он.
        - Не крал я его кирпичи! Шел мимо, они возле его забора валяются. Дай, думаю, приберу, а то сопрет кто-нибудь - и в овраге аккуратно склал. Вот так было дело. А факта кражи не было.
        Молодец Шурик! Валяются… Приберу… Чтоб не сперли… В овраге склал… И что ему так не везет при его расторопности?
        - А потом? - спросил я.
        - А потом Полинка заполошная надумала печку чинить. Я думаю: чего им там без дела лежать? - и Петруше-печнику подарил. За деньги, конечно.
        - А потом?
        - А потом он с Полинкой договорился. Кирпичи они возле ее дома склали.
        - А дальше?
        - А дальше обидно стало - что ж они лежат и лежат без дела. Полинке-то все некогда. Ну я их опять в овраг и склал. Чтоб не сперли.
        Понятно. Чтобы еще раз кому-нибудь подарить. За деньги.
        В общем, круг замкнулся. Точнее - круговорот кирпичей в природе.
        - А ключи? - задал я главный вопрос.
        - Которые ключи? А… Вспомнил. Да, энти ключи я прибрал. Думаю, кто спохватится - а они, вот они, у меня под рукой. За вознагражденье!
        Коммерсант!
        В общем, из его рассказа я понял, что ключи он нашел в овраге, когда начал таскать туда кирпичи. И это похоже на правду.
        Но не все… Не думаю, чтобы Шурик собирался спекулировать этими ключами. Он прекрасно догадался, что они - от церковных дверей. А так как Шурику и своих неприятностей хватало, он решил в эту темную историю не ввязываться и запрятал ключи подальше.
        Ясно одно: кто-то использовал эти ключи для «факта кражи» и потом зашвырнул их в овраг. Но кто? Впрочем, это не мое дело. Пусть Алешка сам разбирается, а я буду в тылу отсиживаться.
        Договорился я с Шуриком, что он отнесет кирпичи с нашего участка и те, что еще оставались в овраге, законному владельцу, извинится и пообещает больше никогда чужого не брать.
        - А если на дороге валяется? - уточнил Шурик. - Или в овраге?
        - Смотря что валяется, - уточнил и я. - Если тряпка половая - это одно дело, а если бумажник с деньгами - это совсем другое.
        - Ну ясно, - кивнул довольный Шурик. - На хрена мне тряпка половая?
        Ну что ему скажешь? Вот именно.
        И я с чистой совестью пошел домой, в тылах ошиваться.
        А наш отважный боец в это время пребывал на самом переднем крае борьбы с хищениями церковного имущества - в приветливом доме священника дяди Лени.
        Здесь было празднично. Матушка Оля опять затеяла горячие пироги. Можно подумать, что в доме священника одними пирогами питаются. Во все дни.
        Дядя Андрей сидел за столом - веселый и гордый. Батюшка Леонид поставил икону на комод и, взволнованно прохаживаясь по горнице, все время поглядывал на нее счастливыми глазами. Правда, иногда в его глазах что-то мелькало, похожее на сомнение, и тогда он останавливался, брал икону в руки и пристально разглядывал. Особенно отколотое место, справа внизу. Будто глазам своим не верил.
        Тут вошел Алешка, и все повернулись к нему. Дядюшка участковый - с вопросом во взгляде, батюшка Леонид - с благодарностью в смиренном взоре, а матушка попадья - с трогательной заботой. Она сразу поставила перед ним красивую чашку с чаем и положила на тарелочку с цветочками три пирога всех видов.
        - Ну, Оболенский, - поспешил дядя Андрей, - рассказывай.
        - Дайте ребенку чаю напиться, - вступилась тетя Оля.
        Да и Алешка тоже не торопился с рассказом. Во-первых, наслаждался своим триумфом, а во-вторых… извините, не спешил испортить настроение хорошим людям.
        Он обстоятельно пил чай, с удовольствием жевал пироги, а в душе прикидывал: как бы рассказать все дело так, чтобы никого не обидеть и чтобы самому не досталось.
        - Где взял икону? - не выдержал дядя Андрей.
        Алешка с возмущением пожал плечами: что за вопрос? Но все-таки ответил:
        - В клубе. Под кирпичом с крестиком.
        - А как она туда попала? - не отставал участковый.
        - Ее кто-то там спрятал.
        - Догадываюсь. А кто? - участковый даже подался вперед над столом так, что чуть было не ткнулся головой в абажур.
        Алешка ответил ему одним взглядом. Но в этом взгляде дядя Андрей прочел правильный ответ: на этот вопрос должна ответить милиция в лице участкового. Кто украл, тот и спрятал.
        Тогда дядя Андрей зашел с другой стороны, стал осторожно подкрадываться.
        - Леш, а ты-то откуда об этом узнал?
        - Догадался.
        - Как догадался?
        - Запросто. - Алешка с такими вопросами расправлялся умело. К тому же он давно понял, что говорить взрослым, о чем ты думаешь и что знаешь, не всегда полезно. Но и ссориться с представителем власти в его планы не входило. И он пошел на некоторые уступки.
        - По-моему… - проговорил Алешка задумчиво. - Мне так кажется… Я думаю… что этот человек получил анонимку. Или какие-то сведения.
        - Что? - на этот раз участковый все-таки боднул своим лбом абажур над столом. И тот стал медленно качаться, - Какую анонимку? От кого?
        - Откуда же я знаю? - искренне удивился Алешка. - Это же анонимка.
        - И что в ней было? - участковый продолжал своими вопросами расставлять ловушки. Незаметные, как ему казалось. - Как по-твоему? Что тебе кажется? Что ты думаешь?
        - Я думаю, там было написано так, - Алешка наморщил лоб, будто изо всех сил соображал. И проговорил без запинки: - «Дорогой друг! Исправь свою ошибку. Ш.Х.»
        - Опа! - подскочил участковый. - «Ш.Х.»! Теперь мне все ясно!
        Алешка скупо улыбнулся.
        - А мне - нет, - признался отец Леонид.
        - «Ш.Х.» - это Шамиль Халитов. Кавоша. Авторитетный бандит в наших краях. Вся шпана у него в послушных детках. Его слово - закон… Теперь мне все ясно.
        И он стал развивать свою версию. Получалось так: грозный Шамиль Халитов пронюхал про кражу драгоценной иконы и приказал похитителю поделиться. Тот сильно испугался, но, чтобы икона в самом деле не попала в руки бандита, сообщил о ее местонахождении в милицию. С помощью заряженной гайкой рогатки.
        - И кто-то, - дядя Андрей многозначительно взглянул на Алешку, - успел подглядеть, где похититель, по указанию Кавоши Халитова, прятал икону.
        - А откуда этот ваш «кто-то» об этом узнал? - Алешка опять скупо улыбнулся. А отец Леонид опять нахмурился и опять взял икону в руки и еще пристальнее в нее вгляделся.
        - Что такое? - забеспокоился, наконец, и участковый. - Что ты там разглядываешь, батюшка поп?
        - Меня терзают смутные сомнения. - Отец Леонид поставил икону на комод, отступил на шаг и снова пытливо уставился на нее.
        - Ах вот как! - дядя Андрей встал, подошел к комоду, пригляделся. - Чего проще-то - возьму на экспертизу. - И он бережно уложил икону в свою планшетку. Повернулся к Алешке. Спросил его с надеждой в голосе: - А ты что, Оболенский, скажешь? Про Шамиля Халитова - «Ш.Х.»?
        - Ничего, - Алешка взял еще один пирожок, заботливо подложенный ему матушкой Ольгой. - Эта «Ш.Х.» никакая не Кавоша.
        - А кто тогда «Ш.Х.»?
        - Шерлок Холмс, - Алешка уверенно разбил версию участкового на мелкие дребезги и разметал ее клочки по закоулочкам. А если точнее - вначале соорудил красивый замок в виде версии и тут же развалил его как карточный домик.
        И откусил от пирога здоровенный кусок.
        Глава IX
        «ПОТОМ, ДИМА, ПОТОМ!»
        Алешка опять вернулся домой с пирогами в пакете. Не забывал про меня. И опять сделал какую-то загадочную закорючку в плане ОРМ.
        - Дим, - сказал он, любуясь, как я расправляюсь с пирогами, - скоро родители снова приедут. У тебя в хозяйстве все в порядке?
        Я кивнул, дожевал и ответил:
        - Арбузы цветут, наливаются, скоро кирпичи на место вернутся - Шурик обещал.
        - Фиг с ними, - сказал Алешка. - У тебя какая-нибудь старая железяка найдется?
        - А тебе зачем?
        - К писателю пойду, чем-нибудь на что-нибудь меняться буду. Это повод, Дим, - пояснил он.
        - Может, ты мне все-таки что-нибудь расскажешь?
        - Потом, Дим, потом. Не сбивай меня со следа. Железяку найди.
        - А чего ее искать? - И я достал из-под крыльца ржавый обломок косы.
        - Здорово! - обрадовался Алешка. - Кусок старинной сабли! Даже отдавать жалко.
        И я, честно говоря, не понял - хитрит он или дурачком прикидывается. И то, и другое у него здорово получается.
        В богатом тереме писателя Марусина Алешке было очень интересно. Особенно когда Марусин, дописав очередную фразу до точки и прочитав ее вслух, разрешал ему брать в руки старинное оружие. И даже один раз они с Жориком выкатили во двор пушку, зарядили ее круглой картофелиной и бахнули в ворота. Ворота выдержали, а от картофелины осталось на них только мокрое пятно.
        - Вот бы кому-нибудь в лоб так вкатить! - помечтал Алешка.
        - Ага! - подхватил мрачный Жорик. - Менту какому-нибудь!
        Алешка не успел достойно ответить - во двор на шум выстрела вышел Марусин и сказал:
        - Какая фраза! - И он прочел эту свою фразу до самой точки: - «Утром солнце вставало, а вечером опускалось за горизонт». - Здорово, да? И как талантливо! А вы с кем воюете?
        - Пушку прочищаем, - доложил Жорик.
        - Правильно, - похвалил его Марусин. - Оружие всегда должно быть готово к бою.
        Жорик невежливо не дослушал и ушел в свой подвал, где у него была оборудована мастерская. Там он приводил в порядок коллекцию оружия - реставрировал. И у него это здорово получалось. Даже один раз он доделал настоящую кольчугу. У которой не хватало некоторых деталей - обоих рукавов, спинки, передка и правого бока. Жорик нарубил проволоку, сделал из нее колечки и «доплел» кольчугу до конца. Здорово у него получилось! Настоящая боевая железная рубаха. Из двадцати тысяч стальных колечек!
        Алешке очень нравилось бывать в мастерской и наблюдать, как работает Жорик. Как какая-нибудь никчемная ржавая железка вдруг превращалась в его руках в хищный стальной клинок или граненый пистолетный ствол. И в такие моменты Алешка искренне забывал, что Жорик у него на подозрении. Во-первых, как мастер по ключам, а во-вторых, как человек, в мастерской которого висели на крючке подозрительно знакомые черные ботинки.
        Алешка вертелся возле верстака и своими «А это что? А это зачем? А это почему?» доставал Жорика до самой крыши. Но тот почему-то терпел Алешкину назойливость, не отгоняя его, как назойливую муху, а доходчиво объясняя назначение каждого инструмента. Алешка ему, похоже, нравился. Тот довольно ловко представлялся маленьким нахальным хулиганом. И это Жорику было по душе, потому что сам он, несмотря на крестьянские портки и босые ноги, выглядел настоящим бандитом.
        И хотя Алешка облазил все щели в мастерской, все перетрогал и во всем разобрался, он и сегодня не оставлял без работы ни свои острые глазки, ни свои ловкие пальчики. И не зря - на самой дальней полке стеллажа, в самом глухом уголке обнаружил в банке из-под кофе комок какой-то пасты, вроде замазки.
        - А это что, дядь Жор?
        Вот тут дядя Жора, который позволял до этого Алешке трогать любопытными ручками все подряд, вдруг рассердился:
        - Положь взад! Не твоего ума!
        - Не понял, - вежливо признался Алешка.
        А Жорик, словно спохватившись, тут же остыл. И объяснил:
        - Это специальная паста - клинки полировать.
        - Чтоб блестели?
        - Ну!
        - А ядро пушечное можно этой пастой отполировать? Чтоб блестело.
        - Можно, все можно.
        - А вот это? - и Алешка положил на верстак «фрагмент старинной сабли».
        - Можно, - коротко взглянув на «историческую реликвию», отозвался Жорик. - А зачем?
        - Это же бывшая сабля! Хочу ее на мушкет обменять.
        - Валяй. А гвозди ржавые и кривые у тебя есть?
        - Полно.
        - Тащи. Он и гвозди принимает. - Жорик имел в виду писателя. И при этом как-то коварно усмехнулся.
        А Лешка всю эту болтовню завел только для того, чтобы в удобный момент отщипнуть комочек пасты.
        Рисковал, конечно.
        И чтобы отвлечь внимание Жорика, Алешка снял со стены какую-то странную штуку:
        - А это что?
        - Праща, - коротко ответил Жорик. - Рогатка такая, боевая.
        - Ничего себе, - удивился Алешка. - И на рогатку-то не похожа.
        Действительно, какая это рогатка? Хотя некоторое сходство есть: кусочек кожицы величиной с Алешкину ладонь, а к нему с двух противоположных концов примотаны два кусочка веревки. На конце одного кусочка - петля.
        - А вот сейчас увидишь, - пообещал Жорик. - Пошли на двор. Кастрюльку захвати.
        Алешка пожал плечами, но кастрюлю взял. Она была старая и мятая, в ней Жорик разводил всякие жидкости и отмачивал в них сильно заржавевшие железяки.
        Во дворе Жорик велел Алешке поставить кастрюлю на пустую собачью конуру в дальнем конце усадьбы.
        Потом он заложил в кожицу большую гайку, один конец бечевки надел петлей на руку, а другой сильно зажал в пальцах. И стал этой штукой - пращой - быстро крутить над головой, аж ветер поднялся.
        - Огонь! - скомандовал он сам себе и выпустил конец бечевки.
        В воздухе коротко и грозно прогудело, и гайка с такой силой ударила кастрюлю в бок, что та слетела с будки и покатилась, дребезжа, до самого забора.
        Алешка в восторге помчался за ней, догнал и поднял: в боку кастрюли зияла почти насквозь пробитая дыра.
        - Класс! Я попробую, ладно?
        - Дом разнесешь с непривычки, - опасливо сказал Жорик.
        - А я картошкой! Как из пушки! Не разнесу!
        Лешка снова поставил кастрюлю на будку, зарядил пращу картофелиной и изо всех сил раскрутил над головой. Жорик на всякий случай присел.
        - Огонь! - скомандовал мой брат.
        Картофелина сорвалась и, жужжа, помчалась в цель. И попала! Не в кастрюлю, правда. А в чердачное окно. Зазвенели стекла.
        На балкон вышел встревоженный и недовольный писатель, с листом бумаги в руке.
        - Ну вот, не дали дописать до точки прекрасную фразу. Сбили с мысли. - И он, отставив руку с листком, торжественно прочитал: «Утром солнце всходило на востоке, а вечером…» - И растерянно руку опустил.
        - «…садилось на западе», - подсказал Алешка.
        - Гениально! - выдохнул Марусин. - А зачем вы стекла бьете?
        - Пращу испытывали, - объяснил Жорик.
        - Хм! - Марусин оглядел их с высоты своего балкона и, загадочно произнеся: «Давид и Голиаф», - скрылся в своем кабинете. Чтобы дописать, пока не забыл, гениальную фразу до точки.
        - Дядь Жор, - поинтересовался Алешка. - А ведь ваша праща не древнее оружие!
        - Очень даже древнее!
        - А в древности-то гаек не было! - «уличил» его Алешка.
        Жорик усмехнулся:
        - В древности для пращи делали специальные ядра. Лепили шарики из глины и обжигали их на огне. А потом складывали в сумку. Такое ядро даже шлем могло разнести.
        - Здорово, - задумался Алешка. Вернее - задумал. И, как выяснилось позже, очень кстати задумал…
        А дома, на картонке, против имени Жорика приписал несколько слов: «Праща - это вроде рогатки».
        - Ну и что? - спросил я.
        - Потом, Дим, потом…
        Перед приездом родителей мы еще разок поухаживали за арбузами, еще разок прибрались в доме, и Алешка занялся каким-то делом. Вырезал из старого папиного ботинка язычок, отрезал кусок веревки.
        - Это, Дим, будет праща. Имени Давида и Голиафа. Из нее гайками стреляют. Прямо в лоб. Или в окно. Или в кастрюлю.
        - Кастрюлю не дам, - предупредил я. - Их у нас две всего. А окно вообще одно.
        - А лоб? - засмеялся Алешка. - Вот уж не советую. И я, Дим, вовсе не наше окно имел в виду.
        - А чье? - мне стало интересно.
        - Потом, Дим, потом…
        Наладив свое древнее оружие, он набрал картошки среднего размера и пошел тренироваться. А я уселся тоже с картошкой - чистить к ужину. И сначала все было спокойно. Только слышался порой какой-то свист, похожий на шипение, и время от времени Алешкино чертыханье.
        А потом началось! Входная дверь стала содрогаться от гулких ударов, сопровождаемых восторженным Алешкиным визгом.
        Когда наступило временное затишье, я выглянул за дверь. И тут же над моей головой просвистел картофельный снаряд и с мягким треском, точнее - со шлепком, врезался в стену над тахтой. Я в ужасе присел. Хорошо, что это была картофелина, а не папино чугунное пушечное ядро с письменного стола.
        Алешка тоже немного растерялся. И поэтому набросился на меня, упрекая в неосторожности:
        - Разве можно, Дим, так небрежно из двери выходить?
        - А как надо? - растерянно спросил я.
        - Разрешения спросить.
        - Например?
        - Например: «Можно выйти?»
        Ага, очень актуально.
        Алешка опять раскрутил пращу над головой. Я нырнул в вагончик и, закрывая за собой дверь, посоветовал:
        - Ты смотри самолет случайно не сбей. А то мама заругает.
        - Я постараюсь, - сказал Алешка.
        Настала долгожданная суббота.
        Утром за калиткой загудела машина. Мы свалились со своего чердака в одних трусиках и бросились встречать родителей.
        Мама выскочила из машины, как скворец из скворечника - пулей, кивнула мне, провела рукой по Алешкиному хохолку на затылке и помчалась к теплице. И оттуда послышалось:
        - Ах, вы мои славные! Ах вы мои красавцы! Соскучились, бедные, без вашей мамочки!
        - Да и не очень-то мы соскучились, - гордо сказал Алешка. - Без нашей мамочки.
        - Это не про вас, - сказал папа. - Какие новости?
        - Вон, - показал Алешка на испятнанную дверь.
        - Это кто же к вам ломился?
        - Праща разбушевалась, - объяснил я. - От Давида и Голиафа.
        - Пап, а это кто такие? - спросил Алешка.
        - Это из древней истории, - ответил папа, открывая багажник. - Мифология. Был такой Голиаф - злобный разбойник-великан. Все его до ужаса боялись. А какой-то пацан сразил его пращой.
        - Давид? Гайкой в лоб?
        - Камнем, кажется. Не помню точно.
        - Ну да, - согласился Алешка. - Давно это было. А что точно помнишь?
        - Ну… - папа поскреб макушку. - Этот Давид сначала пастухом был, кажется. А потом его в цари выбрали.
        - За Голиафа? Из него хороший царь получился?
        - Точно не знаю. Но очень мудрый. Это он, кстати, сказал: «Оружием должна быть истина».
        - А не праща? - удивился Алешка.
        Папа призадумался - это вопрос.
        - Понимаешь, Алексей, я думаю так: в юности - праща, а в зрелости - мудрость. Тащите сумки в дом. Сейчас мама вас кормить будет.
        - Пап, - вспомнил Алешка, - а ты книгу привез?
        - Привез, вон в той сумке.
        Алешка выхватил книгу - это был толстый роман писателя Марусина - и удрал на чердак, срочно прочитать.
        Роман назывался без затей - «От восхода до заката».
        «… Марусин, - было написано в предисловии, - это авторский псевдоним…»
        - Кликуха, - прокомментировал Алешка и стал читать дальше.
        «… Вот как сам автор объясняет его происхождение:
        - Я родом, мой доброжелательный читатель, из глухой сибирской деревни. Там было хорошо и привольно. Каждое утро в нашей местности вставало на востоке солнце, светило весь день и каждый вечер склонялось к западу. А мою маму звали Марусей. И вот как-то вечером, на закате, один приезжий спросил:
        - А чей это такой смышленый мальчуган?
        - Да Марусин, - ответили ему.
        Вот так и повелось.
        - Ты откуда такой умный взялся? Ты чей, мальчик?
        И я с гордостью отвечал:
        - Я - Марусин!
        Правда, славно получилось, мой внимательный читатель?»
        Алешка довольно быстро справился с романом. Он начинался очень красивой фразой: «Утром встало солнце», а заканчивался не менее красиво: «Солнце клонилось к западу. Назревал вечерний закат».
        По-моему, Лешка потому так быстро управился, что прочел из всего романа только эти две фразы. Но ему их вполне хватило, чтобы составить впечатление от творчества писателя Марусина.
        - Пап, - спросил он, - а зачем писателю псевдоним? Он же не шпион и не бандит.
        - Разные тому причины, Алексей. - Папа как-то серьезно стал объяснять такую простую вещь. - Ну, положим, автор хочет заменить свою неблагозвучную фамилию на более симпатичную. Сам посуди, будут читателям интересны книги, например, какого-нибудь… Морковкина?… Что ты хотел сказать?
        - Ничего. Я просто подумал. Один раз. А еще?
        - Ну, бывает, что автор по каким-то соображениям хочет скрыть от читателя свою подлинную фамилию. Или какой-то нехороший факт своей биографии… Что ты хотел сказать?
        - Просто подумал, - Алешка пожал плечами.
        - Уже два раза, - улыбнулся папа. И он был готов спросить что-то еще, но Алешка поставил книгу на полку, бросил взгляд на пустой стол и спросил:
        - А мама где?
        - Она в теплице, - недовольно сказал папа. - Пришельцев по головке гладит.
        Я решил спасти положение и замять назревающий семейный конфликт. Распаковал сумки, распихал продукты на полки в холодильнике и поставил на плитку картошку, подогреть.
        Вскоре пришла мама.
        - Мыть руки, - сказала она. - Будем завтракать.
        - Мы уже сыты, - обидчиво отозвался папа, разворачивая газету.
        - Это чем же? - удивилась мама.
        - Арбузами, - сказал Алешка.
        Мама вздрогнула и побледнела, но вовремя пришла в себя.
        - Это вы дурака валяете?
        После завтрака папа опять, как и в прошлый раз, пошел «прогуляться», а потом опять, усевшись под березой, разговаривал с кем-то по мобильнику.
        Мы, конечно, подслушивали, но я лично ничего интересного для себя из этих разговоров не поимел. Зато Лешка слушал их, раскрыв рот и уши.
        Судите сами, что тут можно понять?
        - …Как его книги расходятся, уточнил? Всего один экземпляр продан? Знаю, я сам его и купил. Так… Телефонный разговор с Нью-Йорком? Очень интересно… Запись разговора есть? Жаль, не помешала бы… Так, и когда нам ждать этого… Романова? Двадцатого вылетает? Значит, с клиентом встретится, скорее всего, двадцать второго. Проследи, доложишь…
        Папа сунул мобильник в карман, что-то записал в блокнот и пошел в дом. А Лешка шепнул мне:
        - Дим, кто такой Нюнёрк?
        - Город в Америке.
        - Точно? Кто тебе сказал?
        - Учитель географии.
        - Надо же, какой умный.
        Перед обедом папа уселся на нашей говорливой тахте с газетами. Он их просматривал, что-то читал, даже что-то выписывал в блокнот. Или наговаривал на свой маленький диктофон.
        И самое странное - Алешка пристроился с ним рядом, привалился к его боку и тоже увлекся чтением.
        Это случилось после того, как папа щелкнул пальцами и с усмешкой сказал: «Ну вот, еще один претендент на царский трон. Еще один Романов нашелся!»
        - С этого места - поподробнее, пожалуйста, - это так элегантно Алешка высказался.
        И папа рассказал, что уже почти сто лет находятся во всем мире (чаще всего почему-то в Америке), кроме настоящих Романовых, много всяких проходимцев. Которые всеми силами выдают себя за наследников царского престола в России.
        И еще папа добавил то, что Алешка уже частично узнал от отца Леонида, - великий князь А. Романов, находясь на смертном одре, высказал свою последнюю волю: только тот из Романовых достоин царского трона, кто явится обладателем святого чудотворного образа.
        - И что? - нетерпеливо спросил Алешка. - Объявился такой?
        - Похоже, что так, - усмехнулся папа. - Некий Николай Романов сделал заявление, что в скором времени он представит все необходимые доказательства своих законных прав на русский трон.
        - Так я и знал! - сказал Алешка.
        - Что? - засмеялся папа. - Обскакали тебя? Я тебе больше скажу. Этот Николай уже обратился через своих представителей в наше Дворянское собрание. И обещал им, если они его поддержат, самые высокие посты в новом российском правительстве.
        Папа свернул газету, встал и подошел к двери, где висел Алешкин ОРМ. Ну, сейчас начнутся вопросы.
        Что интересно - не начались. Папа мгновенно разобрался во всей этой тарабарщине и задал только один вопрос: «Я тебе запретил или нет?»
        Алешка не растерялся:
        - Пап, ты велел кирпичами заниматься. А за кирпичами все как-то само собой потянулось. Ключи там… Кирпич с крестиком… - Тут Алешка спохватился: - Пап, а куда ты ключи от церкви дел?
        Я думал, папа с искренним удивлением спросит: «Какие ключи?», но он ничего не спросил. Он просто ответил:
        - На экспертизу отдал.
        - И чего?
        - Как я и предполагал, ключи изготовлены по слепкам, с помощью специальной пасты.
        - Пап, а если бы ты нашел у кого-нибудь такую пасту, твои эксперты могли бы сказать: «Да, это та самая паста»?
        - Элементарно, - сказал папа. - Давай ее сюда.
        Да, а я все это время у плиты простоял и в магазин проходил… Тылы обеспечивал.
        Папа забрал у Алешки комочек пасты и позвал маму. Она уже наладила под березой большую стирку. И пришла с мокрыми руками и растрепанной головой.
        - Мать, - сказал папа. - Завтра едем в Москву втроем.
        - А кто третий? - спросила мама, отбрасывая со лба прядь волос. - Паршутин?
        - Нет. Наш младшенький, - папа кивнул на Алешку.
        - И правильно, - сказала мама. - Надо же так футболку заносить, вся вода черная.
        - Это не грязь, - обиделся Алешка.
        - Трудовой пот, - сказал папа.
        - Это сажа из печки. И всякие железные опилки. И старое машинное масло. И если хочешь знать… - тут Алешка замолчал.
        А я пришел ему на помощь:
        - Он два раза яичницу варил, помогал мне.
        - Оно и видно, - сказала мама. - И вообще, Алексей, я по тебе соскучилась. И мне спокойнее, когда ты рядом. И не только за тебя.
        Но тут раздался гудок нашей машины. Мы выглянули - возле нее стоял наш участковый и, просунув руку в окошко, сигналил изо всех сил.
        Папа вышел к нему. Они о чем-то поговорили, потом папа вернулся и сказал:
        - Мы с мамой идем в гости. На пироги.
        - К матушке с ее батюшкой? - догадался Алешка. - Привет передавайте. И захватите сумку для пирогов.
        Мама быстренько причесалась и накрасила глаза. Они сели в машину и уехали. Потом вдруг машина вернулась задним ходом, и папа крикнул в окошко:
        - Алексей! Ты пока вещички собери!
        - Прямо сейчас, - сказал Алешка вполголоса. - Разбежался…
        Глава X
        СОВЕЩАНИЕ С НАЗИДАНИЕМ
        Алешка, казалось, нимало не был обеспокоен папиным решением. Как только родители уехали в гости к отцу Леониду, он установил у березы крышку от бака, который мама привезла для стирки, и начал обстреливать ее из пращи. Получалось у него здорово. И с каждым разом все лучше - точнее и сильнее. Я даже приостановил его - крышку стало жалко.
        - Хочешь попробовать? - спросил меня Алешка. - Надо и тебе потренироваться.
        Я попробовал.
        - Хватит! - решительно остановил меня Алешка. - Потом, Дим, потом - когда родители уедут. А то им ночевать негде будет.
        Алешка спрятал пращу и крышку от бака, которая стала похожа на заслуженный щит воина, вышедшего из страшной битвы, и со словами: «Оружием должна быть истина» - уселся на крыльце с какой-то бумажкой и, глядя в нее, стал бормотать:
        - Жорик-ресторатор, большой мастер по ключам. Художник Поля - рисует здорово и когда-то подрабатывал реставрацией икон. Писателю Марусину нужно много денег. В Америке выбирают нам нового царя. Им там нужна наша народная реликвия. - Он поднял голову и посмотрел на меня. - Вот, Дим, такая логическая цепочка. Я в ней разобрался.
        - А дальше?
        - Дальше - ерунда. Найти икону и посадить кого-нибудь в тюрьму. Например, Марусина и Жорика.
        - А Полю? - спросил я.
        - Его жалко, - вздохнул Алешка. - Он неудачник.
        - Они все неудачники, - сказал я. - Каждый по-своему. А все вместе от жадности. Одному мало славы, а другому денег… Кур во щи!
        - В ощип! - со смешком поправил Алешка.
        Это он у писателя Марусина перехватил. Тот всегда поправляет это выражение на свой лад. Даже статью такую в газете написал. И многие, даже умные, писатели стали за ним повторять.
        В общем, как я думаю, оставил писатель Марусин в русской словесности только этот, не очень добрый след…
        - Они, Дим, все какие-то… Чайкины, - вдруг призадумался Алешка. - Все такие способные, а от их способностей вместо пользы один вред. Даже два.
        - Интересно! А Марусин? «От заката до рассвета»? Тоже способный?
        - На все способный, - как-то очень многозначительно произнес Алешка. - Вот увидишь…
        Тут опять на дороге затарахтел мотоцикл участкового.
        - Эй вы! - крикнул дядя Андрей, не покидая седла. - Садитесь. Велено и вас доставить к пирогам.
        - Кем велено? - зачем-то спросил Алешка.
        - Батюшкой. Говорит: что же вы, Оболенские, не в полном составе? Прибудьте «со чады и домочадцы». Садитесь, домочадцы! Младшее чадо - в коляску!
        - А за руль нельзя? - спросило младшее чадо. - Я умею.
        - В другой раз, - благоразумно отказал ему участковый. - Лет через десять, ладно?
        - Там видно будет, - проворчал Алешка, забираясь в коляску. - Дим, ты там родителям про пакет все-таки напомни. Я пироги люблю два раза есть: сначала в гостях, а потом дома. Понял?
        Дядя Андрей с уважением покосился на него. А когда мы уже пылили по деревне, спросил:
        - Оболенский, признайся - теперь уже можно, - это ты деда Савелича чертями напугал?
        - Как можно, дядя Андрей! - искренне возмутился Алешка. - Я думаю, он там просто уснул на старости лет. И ему страшное приснилось.
        - А ты, по молодости лет, зафинтилил нам в окошко записку? Да, Оболенский?
        - Что вы, дядя Андрей! - еще искреннее изумился Алешка. - Как можно!
        Участковый молча покрутил головой и молчал, пока мы не приехали. А слезая с мотоцикла, сказал с угрозой:
        - Я тебя все равно разоблачу, Оболенский. - И забрал у него шлем, который Алешке уже здорово приглянулся. - Ты слишком много знаешь.
        - Обижаете, гражданин начальник, - проворчал Алешка, не сводя глаз со шлема, в который можно столько пирожков сложить. И не помнутся в дороге.
        Взрослые уже отпили чай. Мама бродила по огороду, изучала опыт матушки Ольги и мечтала о том, как она, освоив арбузы, будет выращивать и огурцы, а мужчины сосредоточились в уголке, в креслах.
        В доме было, как всегда, по-особому уютно и спокойно. Чуть шевелились от ветерка легкие шторки на окнах, за которыми вовсю трещали в саду воробьи. В розовой чашечке под образом Спасителя светилась крохотным огоньком лампада. Постукивали часы на стене…
        Нас усадили за стол. Тетя Оля сидела с нами и давала полезные советы по пирогам. А остальные в своем углу тихонько беседовали и время от времени поглядывали в нашу сторону. А мы беззаботно угощались, но не пропускали ни одного их слова.
        Папа: В целом, друзья, идти в прокуратуру нам не с чем. Прямых улик нет, да дело и не в этом. Главная задача - не ворье это посадить, а икону вернуть.
        Участковый: Ну, положим, можно добиться санкции на обыск. Только вряд ли это что-то даст. Икона наверняка запрятана так, что ее не сыскать.
        Отец Леонид: Прискорбно…
        Папа: Что показала экспертиза?
        Участковый: По взлому: на изъятых замках обнаружены микрочастицы пасты для снятия слепков. По иконам сложнее. Комплексная экспертиза требует времени. Однако кое-что установлено: иконы написаны талантливой кистью, в старинной манере. Но… две-три недели назад. То есть обе иконы - подделка. Написаны на осиновых дощечках. На таких иконы никогда не писались.
        Алешка мне подмигнул, напоминая об этих дощечках.
        Отец Леонид: Я как чувствовал! Но зачем же они сделали две копии? Ну, хорошо, я понимаю, одну они оставили на месте, в храме, чтобы выиграть время. А другая им зачем?
        Ответа он не получил, а Лешка показал мне глазами, что уж он-то давно разгадал эту хитрость.
        Папа: И еще есть неясность. При чем здесь вообще Халитов? Он такими делами не занимается.
        Отец Леонид: Организатором кражи он быть не может. Он к нашему храму внимателен и щедр. Да и записка эта от «Ш.Х.» - не в его стиле.
        Не зря он следователем когда-то хотел стать. По особо важным делам.
        Участковый: И пульнуть этой запиской в окно здания милиции из рогатки - смешно! Не в его стиле. Мальчишество!
        И тут они все разом повернулись к нам. И уставились. Как три крокодила на двух кроликов.
        Папа(вполголоса): Дима ничего не знает, а Лешка ничего не скажет.
        Участковый: Младшего надо изолировать. Пока он в беду не попал.
        Папа: Я заберу его с собой.
        Отец Леонид: Не делайте этого, Сергей Александрович. Мальчишка славный, мы его очень полюбили. И старший такой серьезный. Пельмени варить умеет. Мы за ними приглядим.
        Папа (с усмешкой): Какая наивность, отец Леонид.
        Батюшка смущенно кашлянул.
        - Иди сюда, - строго сказал папа Алешке.
        Но тут за окнами послышался женский щебет, и кто-то позвал матушку Ольгу. Она выглянула и обрадованно помахала рукой. В горницу впорхнули две веселые блондинки. Брюнетки в прошлом.
        - Какая компания! - радостно возвестила Люсьена.
        - Только нас здесь не хватало, - добавила по существу Люська. Она вообще была попроще. Мягко говоря.
        Блондинки тут же уселись за стол. Оперативное совещание оказалось под угрозой. Но тетя Оля спасла положение. Блондинки пришли за консультацией - у них созрели огурцы, и они хотели посоветоваться с матушкой, как их солить по старинному монастырскому рецепту. Тетя Оля быстренько споила им по чашке чая (без пирогов, мы с Алешкой уже постарались) и пообещала в ближайшее время прийти к ним и помочь с засолкой.
        Блондинки очень обрадовались и защебетали так, что даже веселых воробьев за окошком заглушили.
        - Приходите прямо ко мне, - сказала Люсьена, - моя фазенда как раз напротив терема. Вы знаете, где писатель живет? Он очень любезный, даже один раз нам бутылку вина подарил. И еще обещал. Ждем вас.
        И они выпорхнули. Как две воробьихи. Но не в окно, а в дверь.
        - Алексей, - тут же сказал папа. - Ты проделал большую работу. И не знаю, чего от нее больше - вреда или пользы. Но с этого момента…
        - Понял, понял! - Алешка поспешно поднял руки вверх. И добавил совершенно другим, совершенно спокойным голосом: - Я больше ничего делать не буду.
        - Точно? Обещаешь? - И сколько в Лешкином голосе было спокойствия, столько же в папином голосе было сомнения. И поэтому он спросил: - А почему?
        Алешка посмотрел на него, на участкового, на отца Леонида и небрежно сознался:
        - Потому что больше ничего делать не надо. Я все уже сделал. - Он перевел свой хитрющий взгляд на батюшку: - И очень скоро вы получите чудотворный образ в собственные руки. А вы, дядюшка мент, получите в собственные руки тех, кто его украл.
        Мне показалось, что за окном от этого заявления даже воробьи замерли. Обалдели, грубо говоря.
        Лешка любит эффекты. Он подошел к окну, постоял, глядя задумчиво в сад, потом повернулся к нам: худенький силуэт на фоне летней зелени и солнечных лучей - и вполголоса добил присутствующих:
        - Икону принесут сами похитители. И еще прощения будут просить. - Пауза. - Мы свободны?
        Он кивнул мне, как полководец адъютанту, и печатным шагом вышел за дверь. Я - за ним. И только услышал за спиной насмешливый папин голос:
        - Вот и поговори с ним…
        Но в этом голосе была не только насмешка, а еще и скрытая, но явная гордость.
        Теми, кто тылы обеспечивает, так не гордятся…
        На улице Алешка, как говорится, снял с себя грим. И стал обычным пацаном. Немного озабоченным.
        - Дим, я, конечно, им чуточку соврал. Я не все еще сделал. И ты мне поможешь, ладно?
        Мне захотелось вытянуться перед ним в струнку и, отдав честь, рявкнуть на всю улицу:
        - Рад стараться, ваше благородие!
        Ну… я это внутренне сделал. А на лице изобразил предельное внимание.
        - Сейчас идем к одному человеку, - сказал Алешка. - И сделаем из врага друга.
        - ?
        - Из соучастника - соратника, - постарался он объяснить, видя мое недоумение.
        - А кто он, этот вражий друг?
        - Поля, - коротко ответил Алешка.
        - Заполошная? Полинка?
        - Художник, с насморком.
        Художника мы застали дома. Он топил печь и сжигал в ней свои черновые работы. В комнате было жарко и грустно. Рядом с печью лежали расколотые дощечки. Поля терпеливо подкладывал их в огонь.
        - Улики сжигаете? - невинно спросил Алешка.
        - Вы все знаете? - тон у художника был печальным и безразличным.
        - Мы - дети Шерлока Холмса, - сказал Алешка.
        - А точнее?
        - Наш папа, полковник милиции. Он служит в Интерполе.
        Художник закрыл печную дверцу и встал.
        - Я же не знал, - сказал он в свое оправдание. - Марусин заказал мне две копии иконы Божией Матери. И обещал хорошо заплатить. Мои картины плохо продаются…
        - Надо писать такие, - назидательно сказал Алешка, - которые продаются хорошо.
        - Это не так просто, - вздохнул художник Поля. - Но я, правда, ничего плохого не думал. А когда узнал о краже, сразу же пошел к Марусину.
        - И он вас выгнал?
        - С помощью Жорика. И пригрозил, что я теперь - соучастник.
        - А милиция на что? - продолжал «допрос» Алешка.
        - Вот и я так думал. Так ему и сказал. А он мне в ответ: «Ничего не знаю! Вы мне продали три иконы. Две копии, а одна - подлинник, украденный из церкви. Кто ее украл? Кто с нее копии сделал? То-то!» И поставил точку в конце нашего разговора. Мол, Жорик, гони его в шею!
        - Вот гад! - вырвалось у Алешки.
        Художник Поля усердно закивал:
        - Если бы я мог ему отомстить!
        - Бог его накажет, - с уверенностью сказал Алешка. - Главное - это икону вернуть.
        - А как? Я все сделаю! Что нужно?
        Все это время, когда шло превращение соучастника в соратника, я хлопал глазами и рассматривал висящие на всех стенах картины - холсты и картонки. Некоторые мне нравились - там, где все было ясно и понятно. Вот поле под солнцем. Вот дуб с дуплом. Вот задумчивая морда коровы с прилипшей к губе соломинкой.
        А некоторые рисунки состояли из одних только разноцветных пятен. Наляпанных одно на другое. Как мы узнали позже, именно эта мазня и покупалась. Странные у нас любители живописи…
        - Дим, - вернул меня к действительности Алешкин голос. - А ты как думаешь…
        - Я забыл, - машинально ответил я привычной и лаконичной фразой. - Напомни.
        - Дядя Поля в ближайшее время пойдет к Марусину и проболтается, совершенно случайно, что наш папа - полковник милиции.
        Слова «совершенно случайно» Алешка выделил загадочной интонацией.
        - А что потом? - с тревогой спросил я. - Запремся в доме и будем обороняться твоей пращой?
        - Совсем наоборот, - сказал Алешка. - Сразу после этого мы пойдем в гости к Марусину. Как два дурака.
        «По-моему, как один», - подумал я, но вслух этого не сказал.
        Глава XI
        УКРАЛИ МАТУШКУ!
        - Ой, Дим! - как-то подозрительно воскликнул Алешка. - Папа свой мобильник забыл!
        Алешка стоял возле распахнутого холодильника, откуда он вытаскивал остатки торта. Сунулся внутрь, передвинул банки с консервами и воскликнул еще подозрительнее:
        - Ой, Дим! Папа и диктофон свой забыл!
        - В холодильнике? - не поверил я.
        - А что? - Алешка невинно распахнул глаза. - На него похоже. Помнишь, когда я был маленький, мы три дня его очки искали? Весь дом перевернули, вместе с антресолями. А они в холодильнике нашлись.
        Это я помню, нашлись. Но не сразу. А только когда кончились щи в кастрюле. На самом ее дне. Для меня это до сих пор осталось загадкой.
        Правда, папа действительно иногда забывал очки в холодильнике. Но на полочке, а не в кастрюлях. И это было объяснимо. Приходит он поздно с работы, все уже спят, а он голодный. Сунет голову в холодильник что-нибудь съедобное достать - очки запотели. Папа их снимет и положит на полочку. И начинает доставать еду и ставить на столик. А потом дверцу захлопнет и садится поскорее ужинать. Ужинать-то, особенно ночью, и без очков можно. А утром носится по всей квартире: «Куда вы мои очки засунули?»
        Но вот чтобы забыть очки в кастрюле со щами - мне тогда это показалось очень подозрительным. Не Алешка ли их туда забросил, в воспитательных целях?
        Мне и сейчас показалась подозрительной папина рассеянность. Не использовал ли Алешка свой опыт из раннего детства? Но не в воспитательных, а в каких-то других целях.
        - Ну, ничего, Дим, - беспечно успокоил меня Алешка. - У папы на работе еще один мобильник есть, обойдется.
        - А диктофон? Может, у него там что-нибудь важное записано? Или секретное.
        Алешка присвистнул:
        - Ничего там секретного нет. И важного тоже - пустая кассета. Я проверил.
        Когда это он успел, подумал я. Но спрашивать не стал. Все равно не скажет. Или соврет, поборник истины.
        И еще я подумал: если папа и в самом деле «забыл» мобильник и диктофон с помощью Алешки, то зачем это ему нужно? Алешке, я имею в виду, не папе.
        Но и об этом я спрашивать Алешку не стал, по той же причине.
        А мобильник, словно отогревшись в Алешкиной руке, вдруг ожил и выдал папину любимую мелодию: «Наша служба и опасна, и трудна».
        - Здесь Холмс, - ответил Алешка.
        Сначала на связь вышла мама.
        - Лёшенька, - ласково запела она, - я очень прошу: к субботе приберитесь как следует в доме и придайте моим питомцам праздничный вид.
        - Товарный, что ли? - попытался понять Алешка. - Покупателей привезешь?
        - Не товарный, а праздничный. И не покупателей, а гостей. Ты все понял? Надеюсь на вас.
        - Ладно, - пообещал Алешка. - Мы можем их раскрасить, цветочками. Или красные ленточки привяжем, бантиками. Не беспокойся.
        (А здесь он как в воду глядел. В самом ближайшем будущем нам действительно пришлось привязывать к арбузам… ну, не ленточки бантиками, конечно, а… Впрочем, об этом - в свое время.)
        Тут трубку перехватил папа.
        - Холмсик! - загремел он. - Я, когда приеду, все уши тебе оборву! Ты понял?
        - Все-все уши? - хихикнул Алешка. - А у меня их не так много - всего два.
        - А мне больше и не надо, - сказал папа. - Одно ухо - за мобильник, другое - за диктофон.
        - Надо следить за своими вещами, - маминым голосом посоветовал Алешка. И поскорее отключился.
        Но телефон зазвонил снова. Почти сразу.
        - Теперь ты, - сказал Алешка, передавая мне мобильник. - Твоим ушам очередь.
        А мне чего бояться? Я только за тылы отвечаю.
        - Слушаю, - сказал я.
        Ответ последовал не сразу. И начался с вопроса:
        - Извините, с кем я говорю?
        - Это Дима.
        - Как Дима? Разве это не Сергея Александровича телефон?
        - Вообще - да. А временно он у нас. Кто это?
        - Дима, это я, Леонид Петрович. - Странно, что я сразу не узнал голос отца Леонида. Он был какой-то совсем на себя не похожий. Взволнованный. Даже, я бы сказал, испуганный. - Дима, как можно связаться с вашим отцом?
        - Что-нибудь случилось?
        - Случилось. Большая беда. Вы можете сейчас прийти?
        - Конечно, - сказал я. - Идем.
        Лешка все это время вопросительно смотрел на меня.
        - У батюшки какие-то проблемы, - объяснил я. - Зовет к себе.
        - Пошли! - решительно отозвался наш юный Холмс.
        Дверь в доме отца Леонида была распахнута настежь. Когда мы вошли, он взволнованно метался по горнице, размахивая полами своей рясы. И заметно нам обрадовался.
        - Что случилось, дядь Лень? - спросил Алешка.
        Отец Леонид прижал пальцы к вискам.
        - Случилось, отроки… Олечка отлучилась рано утром. И все нет ее и нет.
        - Не волнуйтесь, - успокоил его Алешка. - Она, наверное, с кем-нибудь где-нибудь заболталась. У нас в семье тоже так бывает. Не волнуйтесь, скоро придет.
        - Не придет, - отец Леонид взял что-то в руки и показал нам: - Вот она где!
        Это была обычная видеокассета. И где там в ней… его Олечка?
        - Несколько минут назад, - стал объяснять отец Леонид, - я подобрал ее на крыльце. Смотрите, - и он вставил кассету в видак.
        На экране появилась матушка Ольга. И сначала я подумал, что она сейчас скажет: «Дорогой Леня! Не сердись на меня. Я долго думала и решилась. Моя жизнь принадлежит театру. Я не имею права закапывать свой талант в землю в твоем огороде. Я возвращаюсь на сцену. Прости меня и не ищи. Любящая тебя Ольга».
        Но все оказалось гораздо страшнее. На руках у матушки были наручники, а за спиной натянута белая материя. То ли для лучшего качества съемки, то ли для того, чтобы нельзя было узнать помещение, где эта съемка велась.
        Матушка Ольга прерывисто вздохнула и начала говорить совсем другое:
        - Леня, не волнуйся, меня взяли в заложники неизвестные люди. Они требуют за мое освобождение и за мою безопасность, чтобы ты выполнил их условия. - Она перевела дыхание и продолжила: - Они требуют, чтобы ты вместе с Андреем Сергеичем и следователем завтра же признал икону подлинной и вернул ее в иконостас храма. И чтобы больше никогда этот вопрос не поднимался…
        Матушка Ольга опустила голову, потом снова подняла ее и, глядя прямо на нас, спокойно сказала:
        - Не делай этого, Леня. Господь нас не оставит.
        И сразу же за этими кадрами пошли другие - жуткие - кадры, эпизоды страшных пыток, смонтированные из всяких боевиков.
        Отец Леонид выключил видак.
        - Вот так, - устало и безнадежно сказал он.
        Мы с Алешкой молчали, потрясенные тем, что увидели. Нам было страшно за матушку Ольгу. И за батюшку Леню.
        Но недолго.
        - Это ерунда, - небрежно сказал Алешка. - И папе звонить не надо.
        - Почему? - Отец Леонид вскинул голову. - Это просто глупая шутка?
        - Не шутка. А вы поставьте самоварчик, батюшка, - вдруг попросил Алешка. - Чайку попьем и все обсудим.
        Я его понял - он хотел, чтобы отец Леонид немного успокоился за повседневным делом. А уж потом Алешка что-нибудь придумает. Если уже не придумал. Я в этом не сомневался. И у батюшки в потухших было глазах засветилась робкая надежда.
        Он засуетился, пошел щипать лучину и раздувать самовар.
        - Вот гады! - высказался Алешка, когда отец Леонид вышел в сени. - Ну они у меня!…
        - Кто, Леха?
        - Дим, неужели ты не догадался, где снимали тетю Олю на кассету? Не заметил ничего?
        А ведь он прав! Белая материя - это да, это не примета, это в каждом доме найдется. Но ведь что-то знакомое и мне бросилось в глаза. Конечно, было страшно смотреть на экран, и это что-то ускользнуло от моего внимания. Не до того было…
        Я, припоминая, зажмурился. Так сильно, что у меня под веками забегали разноцветные пятна.
        Стоп! Меня осенило! Пятна! Цветные пятна на полу. От разноцветных стекол!
        Алешка усмехнулся, когда я открыл глаза, и похвалил меня:
        - Молодец, Дим!
        - Звони папе, - сказал я.
        - Не буду, - сказал он.
        Я только хлопнул глазами.
        - Во-первых, Дим, он ничего не успеет сделать. Пока он договорится с ОМОНом, пока они сюда приедут… Пока разберутся… И потом, сам знаешь, как они штурмуют. Всякое может быть, вдруг чего-нибудь не получится.
        - А чего делать-то? - даже растерялся я. Но не Алешка.
        - Соглашаться! Немедленно!
        - Ты что? - И я не нашел ничего умнее, чем напомнить ему: - Лех, а как же «оружием должна быть истина»?
        - Так и будет, Дим, - серьезно сказал Алешка. - Я тебе открою тайну. Я этих жуликов держу под колпаком и дергаю за веревочки. Я тебе потом все объясню, - заспешил он, потому что в горницу входил отец Леонид с самоваром.
        Я коротко рассказал ему о нашем разговоре, о нашем мнении. А Лешка добавил:
        - Дядь Лень, все будет в порядке. Соглашайтесь. У меня все схвачено.
        Отец Леонид внимательно посмотрел на него, потом на меня. И сказал задумчиво:
        - Какие-то вы странные, отроки. То ли очень современные, то ли совсем наоборот. Но я вам верю. - Он взял с комода бумажный листок. - Эта записка была в том же пакете, что и кассета. - И он протянул ее нам.
        В ней было написано печатными буквами: «Если согласен, поповская твоя морда, то ровно в полночь звякни в колокол. А если не согласен, он по твоей попадье будет звонить, заупокойную».
        - Вы ее не выбрасывайте, - сказал я. - Это улика.
        - Ага, - сказал Алешка. - Она нам скоро пригодится. - И добавил такое, что я заволновался за его головку: - Когда кирпичи прокурору вернем.
        - А куда тетя Оля ушла? - спросил я. - Кто ее последним видел?
        - Батюшки! - хлопнул батюшка себя в лоб ладонью. - Растерялся я… Как же, как же… Она же к этим дамам собиралась, огурцы солить. Как их?… Людмила одна, точно помню, а вот другая…
        - Другая тоже Людмила, - подсказал Алешка. - Дим, сбегай к ним. Может, что-нибудь узнаешь.
        Но я ничего не узнал. В доме Люсьены тоже были распахнуты все двери и окна. А сама она и ее верная подруга Люська вовсю дрыхли прямо на полу, возле накрытого стола.
        И тут во мне проснулся доктор Ватсон. Я внимательно осмотрел комнату. Все здесь было в порядке. Но чего-то не хватало на столе. И я никак не мог понять - чего именно.
        Так… Посреди стола - ваза с салатом. Рядом с ней тарелка с нарезанной колбасой. Еще одна ваза - в ней яблоки и два банана. Пепельница с окурками, фильтры которых окрашены в ярко-красный цвет. Ну, это понятно - губная помада наших блондинок.
        Дальше. Три тарелки с остатками пищи. Три вилки. Три бокала с остатками вина.
        Стоп! Бокалы есть, а вот бутылки нет!
        Я заглянул под стол - нет, прошел на кухню - нет. Посмотрел под окнами - боевая Люська вполне могла зашвырнуть пустую бутылку в огород - и там нигде нет. Все ясно!
        Выбрав на кухне подходящий пакет, я осторожно, с помощью бумажных салфеток, уложил в него бокалы. Потом попробовал разбудить блондинок - безрезультатно. Они уютно посапывали носами и не собирались просыпаться. Только Люська вдруг тихонько и задушевно пропела во сне:
        - Спят усталые игрушки. Люськи спят… - и повернулась на другой бок, подложила ладони под щеку.
        Я стащил с тахты плед и укрыл их, как котят.
        Вернувшись, я доложил о результатах своего визита. Но доложил так, чтобы не встревожить еще больше батюшку Леонида.
        - Они спят, - сказал я.
        - Как спят? Скоро полдень. Кто же спит в такое время?
        - У них вчера, наверное, гости были.
        - Понятно, - кивнул отец Леонид. - Зеленым вином угощались. Сверх меры. А к кому же тогда Олечка ходила?
        - Скоро узнаем, - сказал Алешка.
        До полночи еще оставалось время. Мы сбегали домой. Алешка спрятал записку-улику в шкаф и туда же положил пакет с рюмками.
        И опять, хмурясь, что-то черкал в своем ОРМе. А потом взял папину газету, где сообщалось о предстоящем прибытии Н. Романова, и стал ее изучать.
        - Какое-то лицо у него, Дим, не царское, - сказал он мне с пренебрежением и протянул газету, где была помещена фотография претендента на царскую корону и на все миллионы романовских долларов, которые до сих пор лежали во всяких зарубежных банках. - Он, Дим, больше на кучера похож, да?
        - Откуда я знаю, - я взял у него газету. - Я, Лех, ни царей, ни кучеров не видал.
        - Да я тоже, - признался он.
        На фотографии в газете стоял на берегу океана приземистый бородатый человек в длинных трусах. Лешка прав. Ничего царского в его облике не было. Ну борода, ну усы, ну лысина. Но ведь эти приметы могли быть и у кучера, вплоть до лысины. Подпись под снимком утверждала: «Один из вероятных наследников дома Романовых возле своей виллы на берегу Атлантики».
        За его спиной и правда просматривались какие-то строения. Такие же приземистые, как и их владелец.
        - Я б не хотел такого царя, - сказал я Алешке, возвращая газету.
        - Я б вообще никакого не хотел, - буркнул Алешка, убирая газету в шкаф, где уже лежали собранные вещественные доказательства. - Пошли, Дим. А то батюшка там волнуется. Об своей матушке.
        Наконец настало время, близкое к полночи, и мы пошли в храм.
        Ночь была темная, загадочная. И очень тихая. Не звенели комары, не квакали лягушки. В реке, когда мы шли через мост, не плескалась рыба. Даже ночные кузнечики не скрипели. Только вздыхал отрывисто бедный отец Леонид.
        Мы остались внизу, у входа на колокольню, а он полез наверх. Вскоре мы увидели его силуэт на фоне ночного неба, в верхнем проеме. Батюшка ждал. Ждал, когда наступит полночь.
        И вот в ночной тишине вдруг раздался мягкий одинокий удар колокола. Его звук оторвался от колокольни и поплыл над уснувшей землей… Будто просьба о помощи.
        Отец Леонид спустился, подошел к нам:
        - А как я Олечке все объясню? Я не сумею. Она же станет меня презирать.
        - Не станет, - сказал я. - Вы завтра утром позвоните следователю. Пускай он приедет к вам вместе с экспертом. А мы дядю Андрея позовем. И они тете Оле все объяснят. Они сумеют.
        Когда мы вернулись домой и забрались на чердак, я спросил Алешку:
        - А почему ты батюшке не сказал, что нам известны похитители?
        - Он бы все испортил, Дим. Он бы украл у нас дубинку и помчался бы на врагов в своей рясе. И сорвал бы весь мой план. И матушку свою не выручил бы, и икону мы бы не добыли. - Алешка говорил как бы сквозь дрему. У него слипались глаза. И он все время дергал головой, будто ее встряхивал, выгоняя из нее настойчивый сон. - Узнаешь, Дим, в свое время. Потом, Дим, потом…
        И Алешка уснул буквально на полуслове. Конечно, досталось пацану хлопот. Да, непросто это - воевать против лжи истиной. Это не то что тылы обеспечивать.
        Наутро у отца Леонида собрался наш «оперативный штаб». Только далеко не в полном составе. Следователь Коля и эксперт Тамара приехать не смогли, у них назрело очень много работы, связанной с подготовкой операции против банды Халитова.
        Пришел на совещание только дядюшка участковый.
        - Что вы опять натворили, Оболенские? - спросил он, когда мы расселись за столом под абажуром. - Только не врите.
        - Андрей Сергеич, - сказал отец Леонид, - это не они натворили.
        - Я не об этом, батюшка поп. Они знают, о чем я их спрашиваю. Эти черти в печке, этот кирпич в клубе, эти рогатки в окно. У меня и так голова кругом идет. Да еще и эти копии. Оболенские, - опять повернулся к нам дядя Андрей. - Я вас спрашиваю…
        - Это не мы, - поспешил Алешка с чуть заметной усмешкой. - Мы иконы рисовать не умеем.
        - Возможно, - угрожающе произнес участковый. - Но вы умеете многое другое. - Он увесисто помолчал. - Я жду ответа. Дима, начинай!
        Дядя Андрей сейчас очень напоминал следователя из кино. «Нам все известно! Признавайтесь!» А зачем тогда признаваться, раз вам все известно? Но мне, кстати, ничего не известно. Тем более что Алешка бросил мне вполне понятный условный взгляд: «Я забыл!»
        - Я жду! - сурово напомнил участковый.
        И я тупо высказался:
        - Я забыл.
        - Что забыл?
        - Все.
        Участковый кивнул, будто другого ответа от меня и не ждал.
        - Алексей! Ты тоже все забыл?
        - А вот и нет, - обрадовал его Алешка.
        - Ну-ну! - Дядя Андрей опять чуть не достал головой абажур от нетерпения.
        - Я как раз все помню.
        - Ну что, что ты помнишь?
        - Я хорошо помню, что дал слово папе не вмешиваться в дело с иконой. И я это слово изо всех сил держу.
        Отец Леонид как-то странно хрюкнул в кулак. Участковый сердито фыркнул.
        - Дядя Андрей, - Алешка поднял руку, как на уроке в школе, - можно спросить?
        - Ну?
        - Вот кто-нибудь украл что-нибудь очень ценное и спрятал. Так? И вы его подозреваете. Так? Вы его арестуете или нет?
        - Конечно, нет! - поучительно высказался дядя Андрей. - Какой же смысл? Я не смогу доказать его вину, а он, конечно, не признается.
        - И ценную вещь вам не отдаст. Так?
        - Так!
        - И что бы вы сделали?
        - Терпеливо собирал бы доказательства. И постарался бы получить информацию о том, где он спрятал эту ценную вещь или кому ее продал. - И дядя Андрей важно и гордо оглядел нас, новичков и дилетантов.
        - У меня нет больше вопросов, - небрежно и даже как-то высокомерно сказал Алешка и картинно откинулся на спинку стула.
        Умыл, называется!
        Правда, умыл не очень здорово. Не эффектно. Потому что забыл, что сидит не на стуле, а на табуретке.
        Я попытался поймать его за шиворот, но не успел. И некоторое время над краем стола торчали две задранные ноги в кроссовках.
        - Все? - спросил дядя Андрей, когда Алешка снова оказался за столом, на табуретке. - Здорово у тебя получилось. Я же говорил, что вы многое умеете.
        - У меня тоже вопрос, - постарался я поскорее замять эту пикантную ситуацию. - Дядя Андрей, а вот этот Шакал Халитов, он когда-нибудь в тюрьме сидел?
        - Два года назад освободился.
        - А где он сидел?
        - В Омской области.
        - У меня нет больше вопросов. - Потому что все совпало. Молодец Алешка! Это ведь он заранее подсказал мне этот вопрос.
        - У меня тоже нет больше вопросов, - сказал дядя Андрей и встал.
        Он передвинул планшетку, расстегнул ее, достал икону и положил на стол. Ту копию, которая была с отломанным уголком.
        - Собственно говоря, вы ничем не рискуете. Выполняйте их требования. А там посмотрим. Но на всякий случай мы подготовим группу захвата.
        - А вы, дядя Андрей, собирайте доказательства, - сказал Алешка, потихонечку отодвигая ногой в сторону его стул.
        - Не беспокойся - соберу. - Он защелкнул планшетку, сдвинул ее набок. - Я вас от дела отстраняю. И избираю для вас меру пресечения - домашний арест.
        И он гордо сел. Мимо стула.
        Глава XII
        ОПЕРАЦИЯ «ПОЛНОЧЬ»
        Утром отец Леонид зашел за Посошком, тот забрал инструменты, и они пошли в храм. И мы с Алешкой, конечно, тоже. И Паршутин, конечно, увязался за нами.
        Абсолютно трезвый Посошок исправил поломки в иконостасе, вставил на место икону, закрепил, отступил на шаг:
        - Отцеда вот морилочкой пройдусь, а доцеда, по краям, позолоту положу - полный лад будет.
        Савелич, затеплив перед образом свечу, проворчал:
        - Освятить бы надо заново.
        - Сделаем, - сказал отец Леонид. - Немного позже. К празднику ближе. - И перекрестился, вздыхая.
        А Паршутин, который маялся позади, сказал вполголоса:
        - Ну вот, теперь порядок. Пойти, что ли, народ порадовать.
        Алешка подмигнул незаметно мне, я подмигнул незаметно ему и вышел из храма вслед за Паршутиным.
        Тот пошел сначала к магазину - народ порадовать. Которого в магазине по утреннему времени еще не было. Отвязал лошадь, завалился бочком в телегу и дернул вожжи. Лошадка послушно повернулась и пошагала, махая хвостом и потряхивая челкой, к мосту.
        Я быстренько догнал их и спросил:
        - Вы в поселок? Подвезете?
        - Не, нам в другую сторону, - помотал головой Паршутин. - Совсем не по пути. В поле едем. Заправляться. Пастись, то есть.
        - Ах, как жаль, - сказал я. И свернул к клубу, зашел за косую облупившуюся колонну и стал смотреть им вслед.
        Не зря Алешка мне подмигнул. Паршутин повел себя странно. Но закономерно и объяснимо.
        Оглядываясь, он направил лошадь к старым фермам, якобы в поле, где он собирался пастись. Но за первым же заброшенным зданием еще раз обернулся и свернул на боковую дорожку к дачному поселку. И вскоре вместе с лошадью и телегой скрылся за его домами и заборами.
        Я дунул за ним. Собственно, догонять мне его ни к чему, нужно только кое в чем убедиться.
        И я убедился.
        Возле ворот Марусиного терема уже дремала лошадь, опустив голову до колен. Самого Паршутина не было.
        Для «чистоты эксперимента» я зашел на участок блондинки Люсьены и спрятался за теплицей, в которой наливались соком и красотой большие помидоры. Больше наших арбузов.
        Прятался я недолго - Паршутин очень быстро выскочил из ворот, опять зачем-то воровато огляделся, плюхнулся в телегу и куда-то помчался.
        Я бы еще некоторое время посидел за теплицей, но услышал через открытое окно голос блондинки Люсьены, которая, видимо, говорила по телефону.
        Я не всегда прислушиваюсь к чужим разговорам, но этот разговор касался непосредственно меня.
        - Люська, Люська, - громко шептала Люсьена. - Звони ментам. Ко мне мужик за помидорами забрался. - И после паузы: - Ты вообще-то как? Головка бо-бо? И у меня трещит. Здорово мы вчера посидели.
        Почему она сама не могла позвонить, я так и не понял. Но, чтобы сильно не огорчать ее, пригнувшись, шмыгнул в теплицу, сорвал два помидора и сунул их под футболку. И уже в калитке услышал:
        - Люська, отбой воздушной тревоги. Он уже удрал. Приходи на чаек.
        Когда я выбежал на улицу, Паршутина и след простыл. Вместе с лошадью. Я сначала побежал вдогонку, а потом сообразил, что лучше забраться на наш наблюдательный пункт, с которого видно далеко и хорошо.
        Забравшись на чердак, я плюхнулся перед окном и выглянул наружу. И понял, что не ошибся. Вот они - Паршутин, лошадь, телега. Плетутся деревенской улицей. Не торопятся. Лошадь при каждом шаге кивает головой и встряхивает челкой, Паршутин тоже кивает головой - будто дремлет.
        Возле дома священника они останавливаются. Паршутин не спеша слезает с телеги, делает вид, что поправляет упряжь, незаметно оглядывается и опускает что-то в почтовый ящик на калитке.
        А потом, словно проснувшись, плюхается в телегу, крутит над головой вожжи, и даже отсюда мне слышно, как он орет:
        - Но, старая!
        Куда он едет - это не вопрос. Выполнил поручение, поехал докладывать.
        И как раз в это время из храма выходят батюшка и верный его атеист Алексий.
        И как раз в это время я чувствую, что животу моему мокро и холодно. А на футболке расплылось огромное красное пятно. Называется - покушал помидорки!
        В общем, пока я спускался вниз, вытряхивал раздавленные помидоры, мыл живот «Кометом» и менял футболку, Алешка и отец Леонид скрылись в доме.
        Но я прибежал вовремя - они только что сели завтракать.
        - Письмо получили? - с порога, запыхавшись, спросил я.
        Отец Леонид сразу все понял, бросился к почтовому ящику и вернулся с конвертом.
        Конверт не был запечатан, в нем был небольшой листок, исписанный тем же квадратным почерком:
        «Сегодня в полночь под дубом. Если приведешь ментов - подпалим церковь».
        В общем-то, все складывалось нормально, шло по Алешкиному плану. Волновало нас только, как батюшка доживет до полуночи в ожидании матушки.
        Алешка, чтобы отвлечь его от тревожных мыслей, затеял с ним дискуссию. И так повел разговор, что отец Леонид увлекся, забылся и горячо стал отстаивать свою правоту. А Лешка его все время подначивал.
        Тема дискуссии - выражение «попал как кур во щи».
        Алешка невинно сообщил, какой, мол, умный писатель Марусин. Какую борьбу он устроил за правильность русского языка. И как выступил с лекцией в Институте литературы. В этой лекции Марусин доказывал, что ходовое выражение «попал как кур во щи» - неграмотно по сути, оно является просто искажением правильного выражения - «кур в ощип».
        - Глупость! - горячился отец Леонид. - Безграмотность. Нет такого слова - «ощип»!
        - Ну ощипали курицу - вот и получился у нее ощип, - настаивал Алешка. - И правильно Марусин возмущается: «Где это вы кушали куриные щи?»
        Хитрец Алешка, конечно, расчетливо умалчивал, что мама частенько варила щи с курятиной. Кстати, именно в них и утонули как-то папины очки.
        - Куриные щи? - Отец Леонид в гневе даже воздел руки. - Да это традиционное на Руси первое блюдо! Вот! - он снял с полки книгу «Рецепты русской кухни» и сунул ее Алешке под нос.
        Хорошо еще по башке этой пудовой книгой не хватил. Хотя, если бы спорил с ним сам Марусин, батюшка вряд ли удержался бы от такого удовольствия.
        - Вот, русским языком написано: «Куриную мякоть наши предки добавляли для лучшего вкуса не только в щи, но даже в уху».
        - Надо же! - фальшиво удивился Алешка. - Ай-ай-ай! А я и не знал. В уху!
        - Другое дело, - все никак не мог успокоиться батюшка, - такие щи варили довольно редко. И именно это подчеркивает выражение «кур во щи». То есть попал человек очень неожиданно в очень непредвиденную, редкую ситуацию. Во щи!
        Тут он спохватился:
        - Ой, отроки, вас же покормить надо…
        - Тетя Оля нас покормит, - перебил его Алешка. - Это будет лучше. - И не дал ему опомниться: - А вот, дядь Лень, что такое зга?
        - Зга?
        - Не видно ни зги, - подсказал Алешка. - Марусин говорит, что это такая скобочка на лошадиной дуге, к которой цепляют колокольчик. Такая темнота в поле, что ямщик даже зги не видит.
        - Врет! - тут же завелся отец Леонид. - Я тебе скажу, Алексий…
        И так до самого вечера. Я даже устал их слушать. А пошел на кухню и приготовил ужин на четверых. А эти спорщики даже не заметили моего отсутствия. Но зато сразу притихли, когда я негромко сказал:
        - Пора.
        Да, за окном была ночь. Черная и непроглядная. Мы погасили в доме свет и вышли на крыльцо. И странно, на улице оказалось светлее.
        - Вы не волнуйтесь, дядь Лень, - сказал Алешка, когда мы зашагали в поле. К заветному дубу. - Все будет в полном порядке.
        Потом мне Алешка рассказал, как он все это устроил, и я понял, на чем держалась его уверенность. Талантливо он эту операцию провел. Если бы он жил в эпоху мушкетеров, из него бы тот еще кардинал получился!
        В поле стало еще светлее, чем в деревне. И даже еще издалека завиднелся на фоне неба кудрявый дуб. Вот только вся густая трава была в такой обильной росе, что уже через пять шагов мы были мокрые до колен. Я вам скажу, не очень-то приятно шагать ночью по полю в холодных и мокрых штанах, которые мокнут и липнут к ногам все сильнее.
        Но мы пока этих неудобств не замечали. Только отец Леонид приподнял подол своей рясы и был похож на старую барыню, которая переходит мокрую после дождя улицу.
        Тишина была в поле жуткая. Только иногда пискнет во сне какая-нибудь полевая птичка. Да громко бьется сердце батюшки попа. И, когда мы подошли к дубу, в этой тишине послышались странные звуки. Вроде как бы тяжелые шаги, какой-то звяк и какой-то всхрап. С фырканьем. Будто спит великан и, не просыпаясь, сдувает севшую на нос муху.
        Мы даже шаги немного притормозили.
        Но ничего страшного не оказалось. А оказалась возле дуба привязанная к нему лошадь - это она фыркала, позвякивала упряжью и топталась копытами. А в телеге, на сене, укрытая белой материей, сладко спала, подложив ладони под румяную щеку и нахмурив черные брови, матушка Ольга.
        - Спящая красавица, - сказал Алешка.
        Тетя Оля проспала всю ночь. А утром, она еще спала, к отцу Леониду пришел Паршутин и потребовал свою лошадь. Вернее, не потребовал, а спросил:
        - К вам Ленка моя не забрела?
        Отец Леонид схватил его за руку и втащил в дом. И начал шипящим шепотом расспрашивать.
        Сначала Паршутин на все вопросы давал только один ответ - отрицательно мотал нечесаной головой, а потом все-таки отчасти признался, отчасти наврал.
        По его словам выходило, что лошадь у него угнали и он всю ночь бродил по полям и лесам в ее поисках, а утром стал ходить и расспрашивать по дворам.
        Но тут проснулась матушка Ольга, и отец Леонид, оставив Паршутина, побежал к ней.
        Она сидела на тахте и поправляла волосы. И встретила отца Леонида укоризной:
        - Как ты мог, Леня!
        Но тут вошли в комнату мы и дружно убедили тетю Олю, что так было нужно и что это самая настоящая военная хитрость.
        - И где же ты шлялась? - слышалось за окном ворчанье Паршутина, который выводил со двора лошадь.
        И такой же вопрос, только в более ласковой форме, читался в озабоченном и сочувствующем взгляде отца Леонида.
        Когда тетя Оля совсем пришла в себя, она рассказала, что могла, о своем приключении.
        Дело было так.
        Когда она пришла к Люсьене, та очень обрадовалась и позвала Люську. Они быстро накрыли на стол, чтобы отпраздновать такое приятное событие. Люська быстренько сбегала к Марусину за вином, которое он давно им обещал.
        - Посидели мы за столом совсем немного, - рассказывала матушка Ольга. - И тут меня потянуло в сон. И все сильнее и сильнее. Я хорошо помню, как Люська сказала: «Ой, что-то меня разморило» - и стала сползать со стула на пол. А за ней - и Люсьена. Помню, что меня это ничуть не удивило, только насмешило. И я тоже уснула.
        - Снотворное, - сказал отец Леонид. - В вине. Ах, негодяи! Но откуда же они узнали, Олечка, что ты пошла в гости к Люськам?
        Алешка при этом вопросе фыркнул, будто кто-то при нем спросил: «А зачем нужна ложка к обеду?»
        - Кто у нас все знает и обо всем сплетничает?
        - Паршутин! - отец Леонид встал, сжал свои немалые кулаки и пошел к двери. - Потом доскажешь, Олечка. Я скоро.
        - Не спешите, батюшка, - торопливо сказал Алешка. - Он нам еще пригодится.
        И отец Леонид послушно вернулся - он целиком и полностью доверял Алешке. Его юному, но очень здравому смыслу.
        - Продолжай, Олечка.
        - Очнулась я в каком-то чужом доме. И какой-то человек в маске сказал мне, что я должна сделать, чтобы живой и здоровой оказаться на свободе.
        - Ах, негодяи! - опять вскочил отец Леонид. И опять Алешка придержал его.
        - Не спешите, батюшка. Они от нас не уйдут.
        - Вот, - закончила свой невеселый рассказ тетя Оля. - Сняли меня на видео и закрыли в глухой комнате. А через некоторое время, после ужина, я опять погрузилась в глубокий сон. Вот и все.
        - Что вы на это скажете, отроки?
        - Нам все ясно, - сказал Алешка просто, без тени хвастовства. - Мы знаем, кто это сделал. И мы знаем, что надо сделать нам. И мы это сделаем. Потому что, батюшка, злых людей надо не воспитывать, а наказывать. По вине и расплата.
        Вот это выдал!
        - И что же будет? - даже с каким-то испугом спросил отец Леонид.
        Алешка пожал плечами:
        - Ничего особенного. Матушку вашу мы достали, теперь достанем икону.
        - А где же она? - опять вскочил отец Леонид. - Где ее прячут?
        - Откуда я знаю? - Алешка так широко и удивленно распахнул глаза, что я даже зажмурился. - Если б я знал, то уж сразу бы папе сообщил. И он бы нагрянул со своими бойцами.
        - Ничего не понимаю, - устало опустился на стул отец Леонид. - Как же быть?
        - Никак. Они сами, собственными загребущими ручками принесут вам икону.
        Вот тут, мне кажется, отец Леонид немного засомневался.
        И напрасно.
        Глава XIII
        «КОЗЕЛ В ОЩИП»
        Солнце готовилось к закату, как сказал бы писатель Марусин.
        Мы только что укрыли мамины арбузы пленкой и сидели на крылечке.
        - Дим, чего они так медленно растут?
        - А я знаю? Наверное, такой сорт.
        - Лето скоро кончится, а мы их так и не попробуем.
        - В Москву заберем, на подоконники.
        - Ага, - засмеялся Алешка. - К Новому году поспеют. Мы их на елку повесим. Вместо апельсинов. - Он помолчал. - Интересно, что нам Дед Мороз в этом году подарит?
        Теперь я засмеялся:
        - Тебе - диктофон, а мне - мобильник.
        - Дим, а как ты думаешь: если на диктофон набормотать, а потом к мобильнику приставить, что-нибудь получится? - Опять что-то задумал.
        - Не знаю, - удивился я. - Не пробовал.
        - А давай попробуем, - Алешка вскочил. - Прям сейчас. - И он, на секунду исчезнув в вагончике, выскочил из него с диктофоном и мобильником. - Наговори чего-нибудь. - Сунул мне диктофон. - Давай.
        Я включил диктофон, подумал и сказал простую, ставшую привычной фразу:
        - Я забыл…
        Алешка взвизгнул от восторга. И начал было набирать номер отца Леонида, но отказался от своей затеи, на время.
        - Нет, - сказал он, - у него сейчас служба - нельзя мешать. Надо уважать чужие убеждения. Пошли на чердак.
        Почему надо уважать чужие убеждения именно на чердаке, я так и не понял. Но уточнять не стал.
        Мы улеглись перед окошком и долго болтали и любовались церковью, окрашенной лучами заходящего солнца.
        Наконец на паперти показался батюшка. Он что-то сказал Савеличу и зашагал домой. Вот тут Алешка и набрал его номер.
        Нам хорошо было видно, как отец Леонид остановился посреди дороги, задрал свою рясу, долго копался под ней, вытащил телефон и, прижав его к уху, что-то сказал. И его голос прозвучал рядом с нами. Алешка включил на секунду диктофон с моей мудрой фразой. И мы услышали в ответ:
        - Что забыл? Кто говорит?
        Алешка выключил телефон и повернулся ко мне - весь сияющий. Странно: совсем уж не такой значительный повод для веселья.
        - Дим, ты в нашем школьном театре был неплохим артистом. - (Как же, помню, козла играл.) - Вспомни молодость и скажи, знаешь, как братки говорят в кино: «Ну ты попал, мужик!»
        - Зачем?
        - Я тебе потом все-все расскажу. - Тут он подумал и уточнил: - Знаешь, скажи лучше так: «Ну ты, козел, попал в ощип!»
        О господи! Козел в ощип! Кому нужно козла щипать? Бред какой-то. И я так разозлился на него, что скорчил бандитскую рожу и прошипел, глядя ему в глаза:
        - Ну, блин, козел, ты попал в ощип!
        Алешка опрокинулся на спину и, задрав ноги, захохотал. Отмотал немного пленку - оказывается, он успел записать мою реплику - и включил диктофон на звук.
        Честное слово, у меня мурашки по спине пробежали от собственного неузнаваемого голоса. Столько в нем было злобы, а еще больше - угрозы. По смыслу. Даже жаль стало этого неведомого козла.
        Но он недолго оставался неведомым. Алешка набрал номер писателя Марусина, и, когда тот отозвался, выдал на полную мощь мою злодейскую реплику. Мы оба прижались ушами к мобильнику. А в нем задребезжал смертельно напуганный голос:
        - Кто козел? Кто говорит? Меня нет дома!
        Алешка выключил телефон и злорадно усмехнулся:
        - Подготовка проведена. Клиент дозрел. Завтра мы его победим.
        Я молча показал ему фигу.
        - Ты что, Дим? - изумился Алешка.
        - Пока ты мне все не расскажешь, - поставил я условие, - на тылы не рассчитывай.
        - А я как раз собирался все тебе рассказать. Все равно делать нечего.
        Начал Алешка с того, как он заподозрил писателя Марусина.
        - Ты, Дим, хорошо слышишь, но плохо думаешь.
        - Спасибо. Мог бы и просто дураком назвать.
        - Мог бы, - легко согласился Алешка. - Но не назвал же.
        - И за это тоже спасибо. Что дальше?
        - Помнишь, как мы в первый раз к нему пришли? Помнишь, как он обрадовался и загордился?
        - Ну!
        - Я сразу догадался, что он плохой писатель. И никто его книги не читает. Но сначала мне было на это наплевать. А вот когда икону украли, я стал ко всему вокруг приглядываться. И прислушиваться. И когда папа сказал о писателе Морковкине, я сразу догадался, что это Марусин. И папа еще сказал, что этот Морковкин-Марусин издавал свои плохие книги за свои деньги. А один раз я подслушал, как папа говорил в мобильник: «Гриша, проверь Омскую область. Кажется, Морковкин там содержался».
        - Кем содержался?
        - В тюрьме, Дим! Я ж для этого тебе вопрос подсказал, помнишь? Про Шакала Бандитова.
        Тут и до меня кое-что дошло.
        - И вот тут, Дим, мне все стало ясно!
        Ну а мне - далеко не все. В целом эта история для меня пока еще - темный лес. Ну издавал он свои дурацкие книги про восходы на востоке и закаты на западе на свои деньги - и что? Ну, в тюрьме сидел. Это повод, чтобы украсть из церкви народную реликвию? Я так и сказал Алешке.
        Он даже меня не дослушал.
        - Не перебивай, Дим. У меня и без тебя в голове все перепуталось… Ты думаешь, зачем я с Жориком задружился? Ты думаешь, меня его железки завлекли? Я просто его слушал. Особенно когда он в своей работе, промахнувшись, себя по пальцам бил. Раз по одному пальцу, два по другому - и все его вопли сложились: Марусин, чтобы издать книги, занял много денег. И потратил их все, тем более что построил красивый дом. А деньги отдавать надо, так? Вот он и задумал украсть икону. Они еще тогда с батюшкой дружили, и Марусин от него узнал, какая это ценность. А тут как раз и подвернулся новый царь. И Марусин сразу сообразил, что за икону он сможет потребовать огромные деньги. И долг отдаст, и еще пятьдесят томов про закаты и рассветы выпустит.
        Что ж, логика в Алешкиных словах есть. Даже удивительно, как он все это сообразил. Но кое-что было неясно.
        - А зачем они сделали две копии?
        - Одну, Дим, этот Жорик оставил в церкви вместо подлинной. А другую этот жадина Марусин еще кому-нибудь хотел продать.
        - Что дальше?
        - А дальше, Дим, так. Я очень испугался за икону. Где он ее прячет? И когда он ее продаст? И тогда мне в голову идея пришла. Помнишь, отец Леонид рассказывал, что этот вор Чайкин придумал хитрость?
        Я признался, что не помню. Я все это время на кухне и в огороде тылы обеспечивал.
        - Этот Чайкин, Дим, такую хитрость придумал. Чтобы икону не искали и чтобы он имел время ее спокойно продать, он пустил слух, что она сгорела в печке. И даже, знаешь, он в печке обгорелые деревяшки оставил и несколько драгоценных камней не пожалел. Ведь икона тогда была украшена и золотом, и всякими жемчугами. И я решил эту идею им подкинуть.
        - Кому им-то?
        - Марусину с Жориком! Ты что, спишь, что ли? Или дурачком прикидываешься?
        Конечно, я сказал, что не сплю, но прикидываюсь.
        - Дим, когда я подслушал в машине, что Жорик был большим мастером по ключам, я сразу догадался, что это он сделал ключи, он снял своей пастой слепки, когда Савелич на минутку отошел. И это он забрался ночью в церковь… И вот я им идею подкинул.
        - Пришел и сказал?
        - Таких дураков, Дим, поблизости почти нет. - И он со значением взглянул мне в глаза - не обиделся ли?
        И вот что Алешка мне рассказал.
        Разговор произошел в кабинете Марусина. Алешка сначала задурил ему голову (кур во щи, дотла, ни зги), а потом посочувствовал отцу Леониду:
        - Он, знаете, как этой иконой дорожил! У него про нее целая библиотека собралась. Он мне столько рассказывал про нее.
        - С этого места поподробнее, пожалуйста, - и Марусин отложил свое перо, не дописав очередную талантливую фразу до точки. (Вот у кого Алешка это выражение «срисовал».)
        - Ой! Ее же уже один раз скрали. Сто лет назад. И этот столетний жулик всем сказал, что она сгорела. Ее и не стали искать. И он ее спокойненько продал. Но это все не главное.
        - А что главное?
        - Главное, что одному господину офицеру, который всю жизнь искал эту икону, все время всякие гады предлагали ее фальшивые копии. «Вы, господин офицер, скажите, что вы ее нашли, вам денежки заплатят, а вы с нами поделитесь».
        - Я понял! - обрадовался Марусин. - Офицер якобы нашел икону. И все розыски прекратились. Какой умный офицер.
        - А потом, Дим, я вспомнил про дощечки у Посошка. И все стало на свои места - Поля, это самое Бревдо, нарисовал им иконы. На дощечках, которые Посошок ему продал. Он их много наколол, когда баню строил, для крыши.
        - Вот так Бревдо. Редиска!
        - Неудачник, Дим. Но он, когда узнал о краже, начал с Марусиным воевать. А тот быстренько его скрутил: ты - сообщник, ну и молчи, а то живо в тюрьму отправлю.
        - Но сейчас икона у них?
        - Пока у них. Должен за ней этот Романов приехать. Поэтому завтра, Дим, нужно у них икону забрать. Чтобы всякие беды поскорее прекратились.
        - Как забрать?
        - Очень просто! - и он, повертев у меня под носом мобильник, сунул его под подушку.
        - Я думаю, пора, - сказал утром Алешка.
        - Что пора?
        - Навестить Марусина.
        - А зачем? - Все, что произошло раньше, после Алешкиного рассказа стало мне более-менее ясно. Но вот что будет дальше, я представлял довольно смутно. А если честно, то вообще не представлял.
        Алешка посмотрел на меня внимательно и… пожалел:
        - Ладно, Дим, не ломай голову. Потом все поймешь. Пошли в гости.
        Жорик встретил нас не очень приветливо. А вот сам Марусин, хотя и настороженно, но охотно. Видимо, сведения о нашем происхождении уже до него дошли.
        Сначала мы поболтали обо всем понемногу, потрогали оружие, дали писателю подписать его книгу «От рассвета до заката», а потом постепенно стали подводить его к главному вопросу.
        Надо сказать, что писатель был сегодня не в форме. Явно нервничал и даже, я бы сказал, трусил. Даже Жорик, мы тоже это заметили, очень осторожно открывал нам калитку и очень старательно запер ее, впустив нас. «Попали козлы в ощип».
        В доме, который еще не охранялся государством, поселилась тревога. И это понятно. Марусин получил хороший «втык» от, как он полагал, всесильного бандюги по кличке Кавоша. И сейчас он пытался как-то славировать между двумя опасностями. Одна опасность - Кавоша, другая - полковник Оболенский.
        - А мы все хотели вас с папой познакомить, - сообщил Алешка. - Это он вашу книгу нам привез.
        - Как приятно, - тускло отозвался Марусин. - Специально приехал… Очень мило…
        - Да нет, - сказал Алешка. - Не специально. Он здесь по своим делам. Кого-то выслеживает.
        Марусин побледнел. Но нашел в себе силы:
        - Ну… Кого тут выслеживать? Здесь люди простые. Незамысловатые. Тут участкового хватит.
        Но Алешка «простодушно» выдавал папины служебные секреты. Он приблизился к Марусину и прошептал страшным шепотом:
        - Вы не знаете, тут такой бандит есть. Как его?… Папа говорил, да я плохо запомнил. А! Шакал Калиткин!
        - Шамиль Халитов, может быть? - с дрожью в голосе переспросил Марусин.
        - Дим, - Алешка повернулся ко мне: - Халитов, да?
        - Я забыл.
        Я заметил, что при упоминании Кавоши Марусин не столько испугался, сколько вдруг на что-то вознадеялся. Алешка специально его к этому подвел. Ведь если полковник Оболенский арестует Халитова, то все его угрозы Марусину не страшны. И долг ему можно не отдавать. Какой же он все-таки гад!
        - А что, ваш папа хочет его… задержать?
        Алешка с сожалением вздохнул:
        - Папа говорит, что задержать Халитова можно. Но это ничего не даст.
        - Как это не даст? - вскипятился Марусин. - Очень даже даст. Такой бандит - и в тюрьме! Папу за него могут орденом наградить. Вы ему скажите об этом.
        - Не наградят, - с сожалением покачал головой Алешка. - Папа говорит, что на Халитова ничего нет. Он все свои грязные дела делает чужими руками. А сам - в стороне.
        - Так зачем же он тогда приехал? - в отчаянии воскликнул Марусин.
        Алешка пожал плечами:
        - Я толком не знаю. Вернее, папа не велел об этом никому говорить. Это профессиональная тайна. Секрет такой. И я папе обещал. Я про это «забыл»!
        Марусин чуть не заскрипел зубами. Еле сдержался. И с последней, очень слабой надеждой повернулся ко мне:
        - Дима, а ты, конечно, тоже забыл?
        Вот тут я сообразил, что за игру вел Алешка. Класс!
        - А вот я не забыл! - я заговорил как бы с обидой на Алешку, что он все время меня выставляет в дурацкой роли. - Я вот как раз помню. Папа говорил, что нужно принять меры. Что, по оперативной информации, этот Халитов должен круто наехать на одного лоха. Тот ему должен много денег. И не отдает. А папа говорит, зачем нам лишние проблемы? Зачем нам кровавые разборки?
        - Правильно он говорит! Ни к чему они нам. Он скоро приедет? Скажите ему, что писатель Марусин мечтает с ним познакомиться. И сделать его главным героем своего нового романа.
        - Ладно, - пообещал Алешка. - Познакомим. А вы за это подарите отцу Леониду свой большой колокол. Все равно он у вас треснутый.
        - Как-нибудь в другой раз, - пообещал Марусин и откинулся на спинку кресла. - Что-то мне неможется, друзья. Покиньте меня.
        Мы и покинули.
        Глава XIV
        АЛЕШКА И ГОЛИАФ
        Когда мы вернулись домой, Алешка сказал:
        - Дим, давай не будем обедать.
        - Еще чего! Похудеешь, мама меня ругать будет.
        - Не похудею. Мы у батюшки с матушкой пообедаем. - Подумал немного, что-то взвесил и сказал: - И поужинаем заодно.
        Алешка положил зачем-то в пакет диктофон, и мы пошли обедать. С надеждой заодно и поужинать.
        В доме батюшки нам очень обрадовались. Особенно матушка. Поэтому обедали мы очень долго. А потом поблагодарили добрых хозяев и пошли домой.
        И вдруг на мосту Алешка вспомнил:
        - Дим! Мы ж не за этим приходили! Полный назад!
        Когда мы опять возникли в горнице, тетя Оля удивилась, но возражать не стала и тут же снова накрыла на стол.
        - Спасибо, - сказал Алешка, - но больше пока не надо.
        Тетя Оля с облегчением вздохнула.
        Отец Леонид уже ушел на службу, и мы могли действовать смело и откровенно. А то он сразу же «закудахтал» бы - это нечестно, так нельзя, оружие - истина…
        - Теть Оль, нам нужна ваша помощь, - сказал я. - Даже не нам, а отцу Леониду.
        - И всей России, - добавил Алешка с такой важностью, что попадья даже испугалась.
        - И что мне делать? - спросила она, осторожно присев на краешек стула.
        - Вы помните эту Калошу бандитскую? Ну, который деньги на храм принес?
        - Еще бы! Я тогда так испугалась.
        - А вы помните, как он разговаривает?
        - Еще бы! Так смешно.
        - А вы смогли бы его передразнить?
        - Еще бы! А зачем? Он обидится.
        - Он об этом не узнает. А нам очень надо. Для всей России.
        - Ну… если для всей России… А что надо сказать?
        Алешка протянул матушке листочек, на котором он, оказывается, написал заранее текст. Я его до сих пор помню. Так в ушах и стоит:
        «Свушай сюда, писатель. Ты меня достав. Свочно гони бабки. А картинку повожь в дупво. Вопвосы есть? Без вопвосов».
        Тетя Оля внимательно прочитала эту дребедень и подняла на нас наивные глаза:
        - Вы угрожаете? Вы хотите испугать?
        - Два раза, - кивнул Алешка. - Скажите это вслух. Кавошиным голосом. Репетиция такая. Вы же артистка.
        Тетя Оля зажмурилась, видимо, вспоминала особенности произношения Кавоши, потом распахнула глаза и, глядя в записку, повторила слово в слово все, что там нацарапал Алешка. Да так здорово похоже, будто в горницу в самом деле явился Кавоша. Даже две.
        - Класс! - оценил Алешка и немного поаплодировал. - А теперь - на бис, вот сюда, - и он сунул тете Оле под нос диктофон.
        И она сказала в диктофон еще лучше. Очень артистично. В ее голосе было столько всего - и злость, и презрение, и уверенность в том, что ослушаться такого человека может только беспечный дурак.
        Конечно, ей даром это похищение не прошло. Если доброму человеку зло сделать, он тоже сделает… свои выводы.
        - Благодарю за внимание, - сказал Алешка и включил диктофон на полную громкость.
        Я аж присел. Особенно меня по макушке последние слова ударили, до мурашек: «Вопвосы есть? Без вопвосов».
        Алешка довольно улыбнулся, бросил диктофон в пакет и стал прощаться.
        - Чайку не хотите? - спросила тетя Оля. - На дорожку.
        - Пожалуй, хватит, - сказал Алешка. - Мы лучше к вам ужинать придем. Только вы, теть Оль, пока батюшке ничего не говорите. Мы ему сюрприз сделаем.
        - Может, не надо? - робко попросила матушка.
        - Это хороший будет сюрприз, - пообещал я. Хотя еще толком и не понял сути Алешкиной интриги.
        - Ну, и что все это значит? - традиционный вопрос по дороге домой.
        - Подумай сам.
        Я подумал. Пожал плечами. Вздохнул, сдаваясь.
        - Подсказать? - И Алешка выложил свой последний козырь: - Марусин сидел в тюрьме вместе с Кавошей. И это Кавоша одолжил ему деньги на книги и на дом. Теперь понял?
        - Конечно! - лихо соврал я.
        Началось томительное ожидание. Все валилось из рук, ничем не хотелось заниматься. Но это я томился - Алешка безмятежно ждал развязки, уверенный в ее благополучии. Он шатался по участку и вовсю упражнялся в метании картошки. И достиг в этом деле поразительных успехов - с десяти шагов попадал в банку из-под кофе, надетую на штакетину.
        Но картошка довольно скоро кончилась. И Алешка заскучал, замаялся. Но время, к счастью, приблизилось к ночи.
        Когда стемнело, мы вооружились - праща и дубинка - и уселись на крыльце.
        - Может, утром сходим, - предложил я. - Уж наверняка…
        - Боюсь, Дим. Вдруг ее опять кто-нибудь скрадет. Все сначала начинать, да?
        Я признал его правоту, хотя очень не хотелось тащиться в темное поле и шарить в глубоком дупле заветного дуба. Да и мало ли как все обернется. Может, Марусин и не такой уж трус. А может, он именно от страха решится на какую-нибудь пакость. Вдруг они подкараулят нас, усыпят и спрячут в подвале терема. А сами удерут поскорее в Нюнёрк. Или на побережье Атлантики. А мы так и будем сидеть в подвале и со скуки читать романы Марусина. Пока нас не обнаружит вездесущий «таксист» Паршутин. Или забредут в поисках винца очаровательные блондинки.
        Все это я подумал, но вслух ничего этого не сказал, не хотел свой авторитет ронять. Перед младшим братиком.
        - Как ты думаешь, если он нас послушается…
        - А при чем здесь мы? - хихикнул Алешка. - Ему Кавоша приказал.
        - Ну… если послушается, как ты думаешь, он сам пойдет или…
        - Жорика пошлет, - уверенно сказал Алешка. - Сам забоится.
        Я бы предпочел встретиться темной ночью в чистом поле все-таки не с бандитом Жориком, а с писателем Марусиным. Не так опасно.
        - Пошли? - спросил Алешка, вставая.
        При этом в нем где-то что-то звякнуло.
        - Гайки, - объяснил он. - Оружие, Дим, всегда должно быть готовым к бою. Твоя дубинка готова?
        - Всегда готова. - Заряжена, значит, боевыми патронами.
        Ночь выдалась светлая. Луна уже поднялась высоко-высоко и вовсю сияла над лесом. Серебрила его своим холодным светом. И в поле на каждой травинке сверкала холодной росой.
        - Значит, так, Дим, - давал перед делом последние инструкции Алешка, - я иду прямо к дубу, а ты остаешься в сторонке, в засаде. И если что… Знаешь, что делать?
        - Знаю. - Я взмахнул дубинкой и свалил ею здоровенный ствол борщевика, который и здесь начал захватывать вольную землю.
        В лунном свете заветный дуб был виден каждой своей мощной веткой, каждым своим листочком, темным пятном дупла. И мы подходили к нему все ближе.
        - Замри, Дим, - шепнул Алешка и дальше пошел один.
        Я напряженно ждал его, вглядываясь пусть и в светлую, но все-таки в ночь. Его фигурка сначала мелькала среди высокой травы, а потом исчезла возле дуба.
        Тишина. Тревога. Ожидание.
        И тихий короткий свист.
        Я помчался на него к дубу. Возле самого ствола стоял Алешка и держал что-то в руках. Я подошел вплотную и увидел, что это плотный бумажный конверт.
        Алешка осторожно отогнул его клапан и вытащил небольшой плоский предмет, похожий на книгу. И в лунном свете глянул на нас Чудотворный образ. И казалось, что он сам светится таинственным сиянием.
        Алешка любит эффекты.
        - Жалко, Дим, что у нас ключей от церкви нет. Мы бы такой сюрприз батюшке устроили!
        Может, хватит, хотелось мне сказать. Но Лешку разве остановишь!
        - Представляешь, Дим, - мечтал он по дороге домой, - приходит завтра батюшка в церковь, а народная реликвия на своем месте! Он, Дим, в обморок от счастья как брякнется! Здорово, да?
        - Смотря как брякнется, - осторожно возразил я. Хотя идея эта и мне показалась симпатичной.
        Но Лешка не тот человек, который не стремится воплотить мечты в действительность. Сказку сделать былью. Уж очень ему захотелось, чтобы батюшка брякнулся от счастья. Задрав ноги.
        - Пойдем к Савеличу, а? - пристал ко мне Алешка, вприпрыжку семенивший рядом. - Попросим у него ключ от засова и поставим икону на место.
        Чтобы отвязаться, я сразу сказал:
        - Это не так просто. Инструменты нужны.
        - А Посошок, Дим? Я его уже перевоспитал. Он согласится. Морилочкой пройдет «отцеда доцеда». Позолоту положит. А, Дим? Ты ведь такой умный!
        Эта наглая лесть меня сгубила.
        - Пошли! - сказал я.
        Мы разбудили Савелича. Сообщили ему радостную весть. Он всплеснул руками и достал из-под подушки ключи.
        Мы разбудили Посошка. Он долго не мог понять, почему морилку и позолоту нужно «покласть» темной ночью. Потом дошло:
        - А! Батюшке суприз. Лады, я согласный. Не знаю, конечно, какой он поп, а человек хороший. Отцеда и доцеда. Леха, вон за ставней баночки, забирай. Сделаем.
        И сделали. Чуть начинало светать (солнце поднималось на востоке), а у нас уже все было готово. Посошок, утирая измазанное позолотой лицо, отступил на шаг от иконостаса, полюбовался.
        - Как будто так и было!
        По-моему, даже лучше, если глубоко задуматься.
        - Пошли досыпать, - сказал Посошок.
        Счастливый человек!
        Только мы вошли в свой вагончик, только я рухнул на испуганно взвизгнувшую от неожиданности тахту, как Алешка сказал:
        - Садись за стол, Дим. Показания будешь писать. Утром в прокуратуру пойдем.
        - Сам пиши, - я решительно отвернулся к стенке.
        - У меня, Дим, правильнописание хромает, - ответил он словами нашего любимого героя детства. - А это документ.
        Да, «правильнописание» у Алешки живет по каким-то своим законам, очень далеким от законов грамматики.
        - Что писать? - вздохнул я, садясь к столу и нещадно зевая.
        - Пиши: «Соседскому прокурору Метелкину…» - Он заглянул в листок, примерился. - А чего это ты странно «прокурора» написал? Надо два «п» впереди. И два «р» в середине.
        - Не лезь, - сказал я. - Не картавый заика пишет. Диктуй.
        И мы написали длиннейшее обвинительное заключение. Рассказали все, что знали и что придумали. А к этому письму Алешка приложил «квадратные» записки, рюмки со следами вина, свой заслуженный ОРМ и зачем-то папин и мамин портреты, исполненные в стиле «символизма». Закатал все это в белую материю, на фоне которой Жорик снимал матушку Ольгу и в которую потом ее завернули.
        - Вот, Дим, и все, - вздохнул Алешка. - Добавят сюда всякие экспертизы… и сбудется мечта писателя Марусина.
        - Какая мечта?
        - Ну, он же хотел, чтобы его охраняло государство. Пошли к прокурору.
        Прокурор еще спал. Мы долго ждали, пока он проснется (минут пять, не меньше), а потом Алешка забарабанил ему в окно.
        Окно распахнулось. Сонное лицо прокурора озарилось утренними лучами встававшего на востоке солнца.
        - Что случилось? - во весь рот зевнув, спросил прокурор. - А… это вы… дети Шерлока Холмса.
        - Возьмите, - сказал Алешка, кладя на подоконник сверток. - Обвинительное заключение по делу о хищении иконы в нашем храме и о похищении матушки.
        - Вашей? - прокурор совсем проснулся.
        - Нет. Батюшкиной.
        Прокурор взвесил сверток в руке, подумал и сказал:
        - Не возьму. Пока кирпичи не вернут, не возьму.
        - Их вернули, - сказал я. - Только перенесите их во двор. А то опять кто-нибудь подберет.
        - Вы поможете?
        - Нам некогда, - сказали мы в точности как Полинка.
        В тот же день к терему Марусина подъехал милицейский «уазик». И вскоре уехал. Вместе с Марусиным, который, похоже, поставил последнюю точку в своем криминальном творчестве. А Жорик удрал, прихватив с собой похищенные в церкви ценности - и Евангелие в футляре, и подсвечники, и наперсный крест. Удрал прямо из своего подвала самым настоящим подземным ходом.
        И в тот же день (мы наблюдали это со своего чердака) из храма вышел безмерно счастливый отец Леонид, воздел руки к небу и воздал славу Господу.
        Сразу скажу - мое перо бессильно описать его радость. Думаю, даже писателю Марусину вряд ли это удалось бы.
        А мы стали готовиться к приезду родителей. Я косил траву, Алешка ходил вокруг теплицы.
        И вдруг кто-то повис на заборе и тяжело спрыгнул к нам во двор.
        Это был большой Жорик с маленькой головой. В одной руке у него была вместительная сумка, а в другой - железный прут.
        - Попались! - сказал он злорадно. - Сейчас за все получите! Менты поганые!
        - Ложись! - вдруг услышал я за спиной и машинально пригнулся.
        Что-то просвистело над моей головой и ударило Жорика в лоб. Он рухнул как подкошенный и широко раскинул руки. Лицо его окрасилось красным.
        Я сначала испугался, а потом услышал ликующий Алешкин визг:
        - Они созрели, Дим!
        И тут все стало ясно. Этот Давид зафинтилил в лоб Голиафу арбузом. Своей пращой. Недаром он так упорно тренировался - попасть арбузом в такую мелкую голову очень непросто.
        А Алешка бежал ко мне, держа в руке другой арбуз, такой же маленький, но совсем как настоящий - зеленый в полосочку.
        - Оболенские! - кто-то окликнул нас, и в калитку вошел участковый. - Поехали ко мне. Беру вас под охрану. - И серьезно объяснил: - Жорика мы не смогли задержать. Он где-то рыщет по округе. И может применить к вам репрессии. - Дядя Андрей приподнял фуражку и поскреб затылок: - И где он прячется?
        - Вон там, - сказал Алешка, - под березой.
        Участковый мгновенно выхватил пистолет и, крикнув нам «Лежать!», бросился к березе. Затормозил, посмотрел, обернулся:
        - А что с ним?
        - Арбузов наелся, - спокойно объяснил Алешка.
        - Не хотите попробовать? - предложил я.
        …Добавлю только, что в сумке Жорика были обнаружены и другие ценности, похищенные вместе с иконой.
        А на следующий день к терему Марусина подкатил длинный лимузин с водителем в белых перчатках и с охраной в черных пиджаках.
        Из лимузина важно вышел приземистый бородатый и лысый мужчина - иностранец на вид. Он подошел к воротам и с недоумением уставился на печать с веревочками.
        Мы подобрались поближе.
        - Что это есть? - спросил он своего охранника.
        - Это значит опечатано. Органами власти.
        - А где есть господин Маруся?
        Тут выступил вперед Алешка и сказал:
        - Господин Маруся находится под охраной государства. Как ценный преступник.
        Приезжий иностранец отступил на шаг. Изумленно вскинул брови и тревожно пробормотал:
        - А как же икона?
        - Вот так! - сказал Алешка и показал ему фигу.
        АРБУЗЫ НА ВЕРЕВОЧКАХ
        Явернулся с колонки, поставил ведра на крыльцо. Расправил плечи и взглянул на окружающую действительность с удовольствием. Весь мир был солнечен и добр.
        Но не тут-то было!
        Дверь изо всех сил распахнулась. Ахнула по ведрам. Они вздрогнули и опрокинулись. По ступеням хлынул поток ледяной водички - я едва успел отпрыгнуть.
        На пороге стоял Алешка с мобильником в руке.
        - Дим! У нас беда! - он даже не сказал эти слова, а прокричал их на весь только что солнечный и добрый мир. - Мама гостей везет!
        - Ну и что? - Это нам давно известно и не очень интересно. - Чужой рот нам не горе. Даже три рта.
        - Она везет их арбузы смотреть, - потухшим голосом сообщил Алешка.
        Вот это да!
        Оказывается, все лето мама на работе хвалилась своими арбузами. Но сотрудники не очень ей верили. И все время ее подначивали: когда, мол, она их угостит своими арбузами с грядки? И вот мама торжественно и немного злорадно объявила:
        - В ближайшую субботу всем отделом едем к нам на дачу. На арбузы!
        Хорошо еще, что она нам об этом сообщила. Впрочем, это дела не меняло - маминых арбузов уже не было. Мы их съели и не заметили как. Сначала угостили участкового, а потом попробовали сами.
        Арбузы были маленькие, но очень вкусные. И тем более что продукты у нас кончились, даже картошка. И денег уже тоже не было.
        - Что делать, Дим? - Алешка был непривычно для него растерян. А он ведь в самых трудных ситуациях не терял головы. Из самых крутых положений находил выход. А тут из-за каких-то арбузов… Мне даже жалко его стало.
        - Так, - я поднял ведра, выплеснул из них остатки воды. - Без паники, Холмс. Надо маму выручать.
        - А как? - Алешка печально уселся на мокром крыльце. Но тут же собрался, вскинул голову: - Придумал! Дим, давай на мосту такой знак поставим. Я нарисую: «Ремонт. Объезд - тыща км вправо». Здорово?
        - Здорово, - я усмехнулся. - Ну и что?
        - Ну… Они постоят у моста, подумают - больно надо тыщу км из-за каких-то арбузов объезжать - и уедут обратно. Без всякого арбузного угощения.
        - Лех, они просто оставят машины у магазина и пойдут пешком. А мама - впереди всех. - Я чуть было не сказал: «С флагом».
        - Ну давай тогда купим им арбузов. В магазине есть.
        - Не выход, - вздохнул я. - Во-первых, у нас столько денег нет. А во-вторых, им же с грядки арбузы нужны. Выращенные в средней полосе России.
        Вот тут Алешка начал медленно привставать, и лицо его стало светлеть и озарилось, как говорят в старых романах, веселой и озорной улыбкой.
        - Молодец, Дим! Классно сообразил! - Ничего я не сообразил. Сообразил Алешка. - Пошли!
        - Куда?
        - За арбузами, в магазин.
        - А деньги?
        - Щас будут. - И он исчез в вагончике.
        Я пожал плечами и снова пошел за водой. А когда вернулся, Алешка уже ждал меня на крыльце. В руке его - свернутый в трубочку лист бумаги. Ага, опять портрет в духе символизма.
        Я занес воду в дом. Запер дверь и пошел за Алешкой. От былой растерянности в нем не осталось ни следа. Он шел вприпрыжку (в мокрых штанах) и что-то напевал. Я догнал его.
        - Куда идем, мистер Холмс?
        - За деньгами. К отцу Леониду.
        - Неудобно, Лех.
        - Удобно, Дим. Вот увидишь.
        В общем, уверенность Алешкина полностью оправдалась. Он зашел в дом отца Леонида - меня оставил на улице - и через две минуты выскочил на крыльцо, зажав в руке денежки.
        - Порядок, Дим, продал.
        - Что продал?
        - Портрет жены священника. Попадьи.
        (Позже я видел этот «портрет», довольно художественный. Блюдо с пирогами, пыхтящий самовар, а над ними две черные закорючки, похожие на птиц в полете. «А это что?» - спросил я. «Это, Дим, красивые черные брови вразлет».)
        …Арбузы мы выбирали долго. Алешка зачем-то требовал, чтобы они были с хвостиками. Таких нашлось всего три.
        - Ну и хватит, - сказал Лешка. - А то еще лопнут.
        - Кто? Арбузы? - не понял я.
        - Гости, Дим.
        Арбузы были неплохие - большие, с хвостиками. Правда, у одного на полосатом боку были написаны какие-то цифры фломастером. Цена, наверное. Но ничего, сойдет. Как мы только их потащим?
        В это время в магазин вошли две блондинки. Алешка среагировал в момент. Он вежливо поздоровался и затараторил:
        - А помните, как мы вас грибами угощали? А как ваши тяжелые сумки несли? Теперь ваша очередь.
        - А у нас грибов нет, - растерялась Люсьена.
        А Люська не растерялась:
        - Такси возьмете! Авто свободен.
        Я взял в охапку два арбуза, Лешке достался один. Мы вышли из магазина.
        - Не донесем, - сказал Алешка. - Давай по одному тащить. А третий впереди покатим, ногами.
        - Хвостик обломается, - не согласился я. - Деньги остались? Берем такси.
        «Такси» было на месте. Паршутин, после всех событий, по селу больше не бегал, плотно обосновался у магазина. На стоянке, как он говорил.
        Мы разбудили его, уложили арбузы в телегу и уселись сами.
        Когда мы подъехали к дому, Алешка сказал:
        - Вы, дядя Паршутин, никому про арбузы не говорите.
        - Ладно, - пообещал тот и, приподняв кепчонку, поскреб затылок. - Сперли вы их - и ладно. Паршутин добро помнит. Бывайте.
        Мы уложили арбузы на их законное теперь место - в теплицу. Алешка покопался в рыбацких запасах и притащил три мягкие бечевки. И аккуратно привязал арбузы за хвостики к плетям. Получилось здорово.
        - Ах вы, мои славные, - запел Алешка маминым голосом. - Совсем как настоящие. Скоро вас, родные мои, к столу пригласят.
        В субботу приехали гости. Их оказалось не так много. Кто-то не смог поехать, кто-то не любил арбузы, а кто-то любил шашлыки, но все равно набралось порядочно - на три арбуза, не меньше.
        Мы с Алешкой сразу же включились в работу, надеясь все-таки, что из-за шашлыков до арбузов дело не дойдет.
        Поставили под березами стол, соорудили скамейки, сбегали в рощу за дровами, развели огонь в мангале. Гости были счастливы.
        - Как у вас мило! Сколько зелени! И дети - очаровательные!
        Ну, это мы и без них знали.
        А мама просто светилась от счастья. Тем более что самое главное счастье еще впереди. Только папа что-то заметил.
        - Какие-то вы сегодня странные, - сказал он нам. - Не выспались?
        - Устали, - сказал Алешка. - Все дни арбузы поливали.
        Ну зачем он это брякнул? Напомнил, так сказать. Один из гостей услышал и тут же захлопал в ладоши:
        - А где же хваленые арбузы?
        Шашлыков ему мало.
        Мама, вся раскрасневшаяся, гордая и немного смущенная, повела гостей к теплице. И сдернула с нее пленку. И все ахнули. Особенно мама:
        - Родные мои! Как же вы подросли за неделю! Ребята, чем вы их подкармливали?
        - Макаронами, - буркнул Алешка.
        Тут подошел папа, кинул взгляд на арбузы, на Алешку и, усмехнувшись, сказал:
        - Я думаю, друзья, что высокую честь - снять эти великолепные ягоды с грядки - мы по праву предоставим тому, кому принадлежит эта замечательная арбузная идея.
        Мама скромно потупилась (она решила, что это сказано о ней), но папа протянул ножницы Алешке.
        И тут я понял: папа сразу разгадал нашу хитрость и принял меры, чтобы никто ее не раскусил. Словом, выручил и нас, и маму.
        Алешка быстро сориентировался и отстриг арбузы от плетей. Гости подхватили их и понесли на стол. Мама бежала за ними следом и приговаривала:
        - Осторожнее, не уроните! Они такие хрупкие.
        Арбузы оказались хороши. Алые, сочные, с черными семечками и мясистые. Будто мы и впрямь подкармливали их прошлогодними макаронами.
        Мы с Алешкой вздохнули украдкой и с огромным облегчением - вроде пронесло.
        Но тут кто-то из гостей вдруг удивился:
        - Ой, а на нем что-то написано. Какие-то цифры.
        Алешка поморгал, поежился, но сказал:
        - Это мы с Димой его взвешивали. Прямо на грядке. И записали вес. На память.
        Тут мамина ближайшая подруга тоже удивилась:
        - Ой, а на этом арбузе дырка.
        Оказывается, мы с Алешкой, выбирая арбузы с хвостиками, проглядели на одном из них треугольный вырез. Их иногда делают по просьбе покупателей.
        Алешка вильнул глазами, но и здесь нашелся:
        - Это мы с Димой его проверяли на зрелость. Прямо на грядке.
        - Ой, - сказал мамин сотрудник - любитель шашлыка, - а у этого на хвосте какая-то веревочка болтается.
        Алешка вздохнул и уж совсем безнадежно пояснил:
        - Это мы с Димой их привязывали. На всякий случай. В нашей местности бывают сильные бури. Прямо на грядке.
        - Да, - подтвердил и я. - Мы боялись, что их ветром куда-нибудь укатит.
        А папа посмотрел на нас, подмигнул и показал большой палец.
        А когда довольные гости разъехались, он забрался к нам на чердак и спросил:
        - Где деньги-то взяли на арбузы?
        - Заработали, - сказал Алешка. - А как ты догадался?
        - Я же все-таки сыщик, - засмеялся папа.
        И он объяснил все просто и понятно.
        - Халтурщики, - сказал он. - У арбуза всегда есть светлое пятно на боку - там, где он лежит на земле. А вы это не учли, уложили их «вверх ногами». Врать ведь тоже надо уметь.
        - А оружием, - добавил Алешка, - должна быть истина.
        Вот и все. Вся история о том, как мой младший брат шел по тайному следу, как боролся с ложью и злом добром и истиной. И как я тащился за ним, подкармливая его на ходу. Прошлогодними макаронами.
        Добавлю только несколько штрихов.
        Вся коллекция Марусина, как и предполагал папа, оказалась краденой. Из музеев, из частных собраний. Они с Жориком работали на пару. Один разнюхивал - где есть что-нибудь ценное из предметов старины, а другой (мастер по замкам) эти ценные предметы крал.
        Конечно, все, что они наворовали, было конфисковано. Только папа настоял, чтобы большой колокол вернули в церковь.
        А в остальном все и дальше шло своим чередом. Посошок, под Алешкиным влиянием, перестал «сдавать» свою баню, а взялся строить такие же теремки по всему селу. Он больше по гостям не ходит, посошки не стреляет. И все зовут его уважительно - Егорычем.
        Полинка все так же торопливо бегает по селу и всюду опаздывает. Кирпичи у прокурора опять исчезли - не иначе Шурик подобрал, чтобы подарить их кому-нибудь за деньги. В очередной раз.
        А недавно на нашем участке появился согнутый вдвое дедок с клюшкой. Он бродил туда-сюда и что-то при этом бормотал. Оказалось - дед «Печьник» явился, русскую печь нам «складать». Папа сказал ему:
        - У нас и дома-то еще нет, какая печь?
        Деда это не смутило:
        - А и ладно. Мне так способнее, стены мешать не будут. Печь сложу, а вы вокруг нее дом поставите. Не пропадать же кирпичу.
        - Какому кирпичу? - удивился папа.
        - Надысь мне Шурик хороший кирпич продал. Очень дельный кирпич.
        Это Шурик очень дельный!
        А Паршутин мало изменился. Зря мы его к ответственности не привлекли. Когда мы уже собирались съезжать с нашей как бы дачи (папа так и не успел завезти стройматериалы), к калитке подъехал на своей Ленке Паршутин и крикнул:
        - Эй! А ваши детки, между прочим, сперли у кого-то арбузы!
        И он хлестнул вожжами лошадь и помчался, подпрыгивая в телеге, от справедливого возмездия…
        Накануне отъезда мы сидели возле церкви, на теплых ступенях и смотрели в ясные дали. День клонился к вечеру. Солнце скоро сядет на западе, а утром поднимется на востоке, и начнется новый день. И будут новые труды и заботы. И борьба со злом - пращой и истиной.
        Иван Макарыч забрался на колокольню, и над бескрайними просторами поплыл торжественный и плавный вечерний звон.