Грибной дождик Сергей Евгеньевич Вольф
        Грибной дождик
        СЕРГЕЙ ЕВГЕНЬЕВИЧ ВОЛЬФ
        РИСУНКИ В. И Л. ПЕТРОВЫХ.
        ЛЕНИНГРАД, ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА, 1975
        
        
        Утром мы с папой идём на работу.
        Он — на работу. Я — в детский сад.
        Я довожу его за руку до детского сада, а дальше он уже сам идёт.
        Сегодня я как раз проснулся, а его нет, ну, думаю, спит папа, зачем мне его будить, встал сам, сделал зарядку на вдох-выдох, почистил зубы, помылся, оделся, позавтракал.
        Что это он так долго спит, думаю, а тут мама мне и говорит:
        — Мне нужна твоя помощь.
        Я удивился.
        — Разве не папина? —спрашиваю.
        
        — Нет. Твоя. Папа рано утром уехал за грибами. Сегодня ведь суббота. Тем более, вчера шёл грибной дождик.
        Ты разве не заметил?
        — Не заметил, — говорю. — А это как — грибной? Грибы с неба сыплются?
        — И не сыплются вовсе, — сказала мама. — Грибной дождик — это когда просто дождик, обычный, ну, из тучи, но туча солнышко не закрывает, оно всё равно светит. Солнце и дождик вместе, понял? Для грибов это удивительно полезно, вот папа и уехал...
        — Понятно, — говорю. — А нас бросил? Вот так папа.
        — Нет. Он очень далеко поехал. Туда, куда ещё не ступала нога человека. Нам с тобой такой дороги не выдержать.
        К тому же, у меня сегодня уборочный день. С этими уборками не знаешь, когда и жить начнёшь.
        — Ладно, — говорю. —Что помогать? Ты покажи.
        Мама говорит:
        — Вот наш маленький красный чемоданчик. В нём папины рубашки. Отнесёшь их в прачечную. Вот деньги. Наш адрес ты знаешь. Фамилию ты помнишь. Понял?
        — Ох, ты, мамочка моя! — завопил я. — Ты одного меня отпускаешь?!
        — Да, —сказала она. — Учись. Расти. Скоро ведь в школу. Пошли.
        Мы взялись за руки, вышли на улицу, дошли до самого угла и остановились. Напротив нас через дорогу был парк.
        — Я пойду, — сказала мама. — А ты стой здесь и жди старушку.
        — Какую старушку? — удивился я. Я не понял.
        — А вот как раз и старушка, —сказала мама. — Бабушка, — сказала мама, — позвольте, мой сын переведёт вас через дорогу.
        — Отчего же, — сказала старушка и улыбнулась. — Пусть.
        Она сунула свою ладошку в мою, и я перевёл её через дорогу.
        
        — Иди по главной аллее парка, никуда не сворачивая! — крикнула мне с той стороны мама. — Пройдёшь весь парк — будет улица. Но ты её не переходи один, так всякий может.
        Ты стой и жди, и как увидишь, что дорогу собирается перейти старушка, вроде этой бабушки, подойди к ней, возьмись за руку и переведи её, помоги ей. Привыкай. На обратном пути — то же самое. Как переход через дорогу — жди сначала старушку. Или старичка. Ну, беги! Помнишь, где прачечная ?!
        Ах, как хорошо было мчаться по главной аллее совсем одному!
        И вдруг я увидел удивительную собаку! Её вела на длинном поводке девочка в очках. Вот так собачина! Я таких, пожалуй, и не видел никогда. Ростом она была маленькая, с длинными ушами почти до земли, с длинной мордой, с длинным хвостом, с коротенькими кривыми лапками, а сама — тоже невероятно длинная. Ну, просто на редкость длиннющая. Где они живут, такие собаки? Чем питаются?
        
        Ну, скажу я вам, и длинная же была эта собака! Она была знаете какая длинная? Она была... В общем, когда девочка в очках свернула с главной аллеи на неглавную, то голова собаки, и её уши, и кривые лапки, и передняя часть туловища уже шли рядом с девочкой по неглавной аллее, а задняя часть туловища, и задние лапы, и хвост — всё ещё по главной.
        Понятно вам теперь?
        Наконец собака сумела вся свернуть на неглавную аллею, и я свернул за ней тоже и пошёл, чтобы посмотреть, что она будет делать дальше. Зачем нужны такие собаки, думал я, для чего они предназначены?
        Я шёл и смотрел, а эта собакина девочка в очках вдруг обернулась и показала мне язык. Я сам захотел показать ей язык, но тут же заметил, что собака тоже повернула голову в мою сторону и тоже показывает мне язык. Я подумал, что раз их двое таких, то мне их дразнить языком бесполезно, всё равно не передразнишь, и я тогда побежал вперёд по неглавной аллее и пробежал мимо них, кое-что напевая, я помчался дальше, размахивая своим красным чемоданом и не оглядываясь.
        Вдруг я увидел какой-то белый круглый домик с колоннами. На домике крупными буквами было написано: «БИ- БЛИ-О-ТЕ- К А... ПА-РКА». На двери домика висел большой синий замок. Народу никого не было, кругом стояли пустые скамейки и плетёные кресла. А под колоннами — столики для шахмат, тоже пустые.
        По одному столику, прямо по клеточкам ползла огромная блестящая муха, зелёная. Она вот как ползла: три клеточки прямо — одну вбок, три прямо — одну вбок — ходом коня.
        Эта шахматная муха доползла ходом коня до другого края столика и вдруг взлетела вверх и. жужжа, медленно полетела вокруг домика с колоннами.
        Я пошёл за ней. Сначала она облетела вокруг домика, и я всё шёл за ней. Потом она стала делать второй круг, но в середине, видно, передумала и начала медленно летать вокруг колонны. Она до того заходила меня вокруг колонны, что голова у меня стала кружиться.
        
        Я ругал её, как мог, эту муху, а сам всё ходил и ходил за ней, а потом сел на траву и закрыл глаза. И стал крутить головой, но не в ту сторону, куда она на самом деле кружилась, а в другую, и только когда она перестала кружиться, я открыл глаза. Кругом были деревья, кусты и трава. Как в лесу. И людей не было, и белого домика с колоннами почему-то тоже, и муха исчезла.
        Я встал с земли, поднял свой красный чемодан и вдруг увидел... гриб. Настоящий! Можете вы себе это представить?! Батюшки, да вон ещё один, и ещё, и ещё! Мигом я набил грибами полный чемодан, а они всё попадались и попадались. Тогда я высыпал из чемодана все грибы, вынул папины рубашки, положил их под кустик, грибы обратно в чемодан и стал собирать дальше. И скоро опять их некуда стало класть. Тогда я решил набить грибами все папины рубашки.
        Завязать их внизу узлом и набить! Неплохо, а? А где рубашки-то? Туда посмотрел — нет, сюда — нет, побегал-побегал — ничего нет нигде, пропали, и тут я понял, в какую беду я попал: в прачечную я идти не могу, домой я идти не могу, а времени прошло, наверное, уйма, и мама...
        Я заревел, схватил свой красный чемодан и помчался куда глаза глядят.
        Я мчался через кусты и ревел и вдруг увидел пустую аллею и всего одного человека на скамейке, — и это была та самая девочка в очках с длинной собакой.
        Я плюхнулся на скамейку рядом с ней и продолжал реветь.
        — Что вы плачете, друг мой? —спросила она меня, задрав нос.
        — Ах, отстань ты! —сказал я. — Не мешай ты мне!
        — Ну а всё-таки? —И она хихикнула.
        — Беда у меня, беда, неужели не понятно? —сказал я. — Горе у меня, понимаешь?
        — Слезами горю не поможешь, — сказала она.
        — Поможешь! —крикнул я.
        Тут вдруг её собака подошла ко мне и лизнула меня в коленку, и совершенно неожиданно я перестал реветь и всё рассказал девочке про папины рубашки.
        
        — Мне жаль тебя, друг мой, — сказала она. — Но слёзы лить не стоит. Надо быть бодряком и весельчаком!
        — Да что ты говоришь?! —сказал я. Очень мне не нравилось, как она со мной разговаривает. — Откуда ты всё знаешь? Ишь ты!
        — Мой друг, вероятно, ещё не учится в школе? —крутя носом, сказала она.
        — Через год пойду, —сказал я. — Не долго ждать.
        — Это неважно, — сказала она. — Не учишься — значит, не учишься.
        — А ты-то учишься? —спросил я, хотя и догадывался. — Сама-то?
        — Уже во втором классе, —сказала она.
        — А почему не в школе? —спросил я.
        — А я во вторую смену.
        — А почему уроки не делаешь?
        — А я ещё вчера вечером сделала.
        — А собака почему такая длиннющая?
        — А такая порода.
        — А какая порода?
        — А такса.
        — А очки зачем?
        — А низачем!
        — Брюква ты! —крикнул я. — Каляква-маляква!
        Она засмеялась, а мне до того обидно стало — и про папины рубашки я опять вспомнил, и про маму. — что я снова заревел во весь голос и ревел до тех пор, пока не услышал, как она говорит мне:
        — Друг мой, ну, пожалуйста, ну, не надо, ну, не плачь, ну, хочешь, я дам тебе погулять с моей собакой, ты сам будешь держать её на поводке, раз у тебя такие неприятности ?
        — Ладно, —сказал я, вытирая слёзы. — Давай сюда твою собаку.
        
        Мы встали со скамейки и пошли по аллее, и я сам вёл на поводке длинную собаку и успокоился и даже обрадовался чему-то.
        — Что рубашки! Что прачечная! Деньги-то у меня есть! Пойдём пить кофе с пирожками! Я тебя угощаю.
        — С удовольствием, — сказала она.
        Мы нашли стеклянный домик и в окошечке купили пирожков и кофе, после накормили собаку и только было собрались сами поесть пирожков, как вдруг я увидел совсем странную картину: воробей разогнался по воздуху и-и-и... ка-ак сядет с размаху на ветку! И ветка стала раскачиваться вместе с ним. Туда-сюда, туда-сюда. А он сидит важный такой, толстый и раскачивается. Как на качелях. И тут же к нему ещё трое подсели. Качаются. Сами. Ничего подобного я ни разу в жизни не видел и сказал об этом девочке в очках.
        — Неужели, друг мой? —сказала она. —Довольно-таки занятно.
        Кто-то говорит:
        — Это их ветер раскачивает. Не иначе.
        — Неправда, — сказал я. — Вы что, не видите? Они сами. Да и ветра никакого нет.
        Одна старушка говорит:
        — Ну прямо цирк, а?!
        Некоторые, кто ели пирожки, заспорили, а я смотрел, как воробьи раскачиваются, и к кофе даже и не притронулся.
        Вдруг я увидел ещё воробья. Одного. Он сидел совсем один на ветке и не раскачивался. У всех воробьев головки были серые, я заметил, а у этого совсем тёмная с пёстрым пятнышком на маковке. Грустный такой воробей. Мне так жалко его стало, что я отошёл в сторону и опять начал смотреть на тех воробьев, которые раскачивались. Народу смотреть довольно много собралось. Кто-то сказал:
        — Если ветра нет, то тогда всё неправильно. Сами они не могут.
        
        — Но вы же видите — раскачиваются!
        — Значит, есть ветер.
        — Так где он?
        — Всюду! Всюду! Вот где!
        Вдруг тётенька — продавщица пирожков — как закричит:
        — Пошла вон, противная птица!
        Все посмотрели, куда она кричит, и я увидел того грустного воробья с тёмной головкой. Он сидел на моём стакане, на краешке, и пил кофе.
        Я заорал изо всех сил:
        — Пусть! Пусть пьёт кофе! Не трогайте его!
        Я так орал, что сам напугал его, потому что он сразу улетел к себе на дерево.
        — Может, ему ещё какао подавай, а? Или шоколаду? — сказал кто-то.
        Старушка говорит:
        — А у нас рыбки жили. Так мы их кормили огурцами.
        — Заметили, целый стакан кофе хотел выпить! Целый стакан! Остатки его не устраивают.
        — А как он, по-вашему, будет остатки пить? Поперёк он в стакан не влезет, а вниз головой — боится.
        — Сами вы боитесь!
        И вдруг я так расстроился из-за этого бедного воробья, и про маму опять вспомнил, и так мне плохо стало, что я быстро запихал в карман пирожки, схватил свой чемодан и крикнул девочке в очках:
        — Идём отсюда! Куда глаза глядят! Она говорит:
        — Слушай, может быть, ты хочешь покататься на колесе обозрения? Его открыли всего два дня назад.
        — Пусть на колесе, —сказал я. — Только уйдём отсюда поскорее, и домой мне нельзя!
        Ох, ну и замечательное же было это колесо! Огромное!
        Когда наша с девочкой кабинка поднималась наверх, всё-всё было видно вокруг. Я прямо обомлел. Я даже и про девочку позабыл, про собаку, хотя они сидели со мной рядом, на одной скамейке. Просто удивительно! Всё кругом видно.
        Вон мостик через пруд. А вон лебеди, лебеди плавают!
        Вон спортплощадка, вон ящик с песком для малявок и лошади-качалки.
        Да вон же стеклянный домик с пирожками и кофе! Воробьёв, правда, не видно, а старушка, у которой рыбки жили, стоит, пьёт кофе.
        Вон трамвай ползёт, малюсенький, а вон там, за углом, мой детсад «Ручеёк», только его не видно.
        А там-то, там-то что?
        Нева! Нева видна вдалеке! И белые пароходики плывут.
        А вон папин завод с трубой, честное слово!
        Смотрите-ка, лошадь стоит у магазина.
        А вон вдалеке белый домик-библиотека с колоннами, где меня запутала шахматная муха. А там, рядом, я грибы собирал.
        А вон дом, где прачечная.
        Ух ты, а вон и мой дом! Ну конечно! Огромный, весь розовый, со стеклянной башенкой наверху. Мой дом видно! Где я живу!
        Ох, как худо мне вдруг стало. Что я наделал?! А мама?! Что там с мамой?! Сил моих больше не было терпеть.
        Зазвенел колокольчик, колесо остановилось, я выпрыгнул из кабинки, девочка с собакой — за мной, я быстро открыл свой чемодан, отдал девочке два гриба: один — ей, другой — её собаке, она сделала большие глаза, но и ничего не стал ей рассказывать, а только спросил:
        — Как тебя зовут? Я бегу. Привет! Мне надо, понимаешь?
        — Запомни, меня зовут Ирина Николаевна. А тебя?
        — А меня — Алёша! — крикнул я, уже убегая.
        Я вылетел из парка и прямо весь затрясся от обиды: я так торопился, а ведь я обещал маме переходить через дорогу, только помогая какой-нибудь старушке, и теперь надо было её ждать.
        
        
        Вдруг кто-то схватил меня за руку, я оглянулся — старушка!
        — Быстрее! —крикнула она и потащила меня через дорогу.
        — Кто вы такая?! —крикнул я сам.
        Она наклонилась ко мне, сняла очки, потом снова их надела...
        — Не тот, —сказала она. — Не тот мальчик. А где мой? Мой где?
        Но я уже мчался к нашему дому.
        Мама стояла бледная возле парадной.
        — Пошли, мама, — сказал я и всхлипнул.
        * * *
        Дома я открыл чемодан, показал грибы и всё рассказал ей.
        — Мой ребёнок растёт не как у всех. А тут ещё уборки выше головы, — сказала она, отвернулась и до самого вечера со мной не разговаривала.
        Вечером приехал папа. На дне его большой корзины перекатывалось несколько грибков. Он сразу сел читать газету.
        — Твой сын набрал чемодан подберёзовиков в нашем парке, —сказала мама и щёлкнула меня по носу, и только тогда мне стало легче и я рассмеялся. Тут же они велели мне идти спать, я пошёл, лёг и долго лежал, не гася свет и слушая, как папа с мамой о чём-то спорят. Потом папа пришёл ко мне. сел рядом со мной на кровать и сказал:
        — Ты не покажешь мне завтра это место в парке, где растут подберёзовики?
        — Ладно, —сказал я. — И ещё я тебя познакомлю с девочкой, Ириной Николаевной. У неё собака — ужас, длиной — как антенна у нашего телевизора.
        
        И ещё покатаемся на колесе обозрения. Ты не против?
        — Не против, —сказал он. — Спи. —И ушёл, погасив свет.
        А я ещё долго лежал в темноте, думая обо всём, что произошло со мной в этот день, потом вдруг вспомнил про пирожки у себя в кармане, встал в темноте, достал один, снова лёг, откусил кусочек, пожевал немного и так и уснул с пирожком в руке.