Библиотека / Детская Литература / Бисерова Ульяна : " Верхом На Сером " - читать онлайн

Сохранить .
Верхом на Сером Ульяна Бисерова
        «Верхом на Сером» - удивительно добрая, волшебная книга для подростков и их родителей. История о самой обычной девочке Сашке и её путешествии по волшебной стране, куда она попадает, последовав за превращённым в коня баронетом. Сашка хочет спасти умирающую мать, и единственная возможность сделать это - найти заколдованный лабиринт и заглянуть в Зеркало Судеб. Путь девочки опасен и труден, но рядом верные друзья, которые всегда готовы прийти на помощь.
        Ульяна Бисерова
        Верхом на Сером
        
* * *
        Глава I
        Рас-стояние: версты, мили…
        Нас рас-ставили, рас-садили,
        Чтобы тихо себя вели,
        По двум разным концам земли.
        Рас-стояние: версты, дали…
        Нас расклеили, распаяли,
        В две руки развели, распяв,
        И не знали, что это - сплав
        Вдохновений и сухожилий…

    Марина ЦВЕТАЕВА
        Сильный порыв ветра, просоленного балтийской прохладой, растрепал каштановые кудри Сашки. Свесившись с чугунной ограды Тучкова моста, она смотрела на медленно перекатывающиеся волны Малой Невы. Ее отражение в воде дробилось и расплывалось в обезьяньих гримасах. Сашка, погруженная в размышления, не замечала ни спешащих мимо прохожих, ни начинающего нехотя накрапывать дождя. Ее глаза, легко меняющие цвет в зависимости от настроения, сейчас отливали сталью, как неприветливые невские воды. Домой идти не хотелось - там пусто и тихо. Анны Петровны нет уже целую неделю, а она все еще ждет звука ее шагов и покашливания в соседней комнате. Сашка смахнула закипевшие в глазах слезы. Надо собраться. Завтра турнир. А сегодня надо еще успеть в «Ладогу».
        Совершенно особенное место, где она теряла ощущение времени. Там можно было часами рассматривать заманчиво поблескивающую в сумраке упряжь. Незаметно, как бы невзначай, провести ладонью по плавным изгибам выставленных в ряд седел, вдохнуть дразнящий запах искусно выделанной кожи… Лавка чудес из диккенсовских романов, чудом уцелевшая в сердце огромного каменного города. Даже путь в магазин напоминал указания с карты исчезнувшего в зазеркалье королевства: на метро до площади Мужества, а потом - пешком по проспекту Непокоренных, мимо мемориального кладбища.
        Почти три месяца она копила деньги, предвкушая этот день - как она, ощущая приятную тяжесть в потайном кармане куртки, перешагнет порог магазина. И вот этот день настал. Тихо звякнул над дверью бронзовый колокольчик. Продавец, который после пятого ее визита («Нет-нет, спасибо, я просто смотрю…») перестал относить ее к существам живого мира, привычно окинув быстрым оценивающим взглядом, тут же вновь опустил глаза в затрепанный журнал о конном спорте. И как же он был изумлен, когда она высыпала на витрину целый ворох бумажных денег и монет - все, что удалось скопить за летние каникулы, которые она безвылазно провела на конюшне, вычищая денники и выполняя поручения конюхов. О, она давно решила, что купит на все заработанные деньги - щегольской красный редингот с бронзовыми пуговицами в два ряда, хлыстик и кепи - чудесное, обтянутое черным бархатом, который так и тянет погладить, как котенка… Сашка взяла сверток с покупками, попрощалась с продавцом и вышла. Она так долго мечтала об обновках, представляя, как появится в новом шлеме и рединготе на турнире, но сегодня это не принесло ей радости.
        В осенние каникулы, как пообещала еще весной Римма Михайловна, команде лучших юниоров конноспортивного клуба «Дерби» предстояло отправиться в спортивный лагерь в Англии. Это экзаменационный центр Британского конного общества, в который на время школьных каникул съезжаются юные конники со всего мира. Побывать там хотя бы раз в жизни считается редкой удачей. И вот как раз в это удивительное место Римме Михайловне после победы нескольких учеников школы на российских соревнованиях удалось выбить четыре путевки. Три были уже распределены - поедут Никита, Артем и Марина из старшей группы, которые показывали высокие результаты и на европейском уровне. Одно место было пока свободно, и многое должно было решиться после турнира, запланированного на следующие выходные.
        Конечно, девчонки в раздевалке шушукались, что место давно уже выкуплено для Киры - она занималась в клубе без году неделя, но вела себя так, словно и конюшня, и все ее обитатели принадлежали ей безраздельно.
        - Эй, ты! Да, ты, у дверей! Заседлай Звездную Ночь в манеж! - тоном, не терпящим возражений, распорядилась Кира на одном из первых занятий.
        - Аха, щас, прям подорвался и побежал, - хохотнул молодой конюх Андрей, пораженно разглядывая это чудо в стразах, как диковинное насекомое.
        Но тут в конюшню вошел Антон Станиславович - директор комплекса. При виде новенькой его лоснящееся самодовольное лицо расплылось в подобострастной улыбке.
        - Кирочка! На занятие? Ну-ну, успехов, как говорится, ни пуха ни пера! - он многозначительно зыркнул в сторону примолкших конюхов, и Андрей, хмуро переглянувшись с приятелями, повел вороную кобылу на манеж.
        Как вскоре стало известно, отец Киры, Виктор Семенович Подавакин, занимал важный пост в администрации, курируя, помимо прочего, и земельные аукционы. Это с его легкой подачи Антону Станиславовичу удалось несколько лет назад отхватить столь лакомый надел в окрестностях Питера, причем (если откинуть подношение «за хлопоты») за весьма символические деньги. То, что Виктор Семенович - взяточник и казнокрад, было известно каждой собаке в округе, но словно какая-то невидимая сила хранила его от служебных проверок и тюремного срока.
        Сашка тоже была заявлена на участие в турнире и, даже сидя на уроках, постоянно прокручивала в голове сложные прыжки, заставляя тело правильно сгруппироваться, чтобы не мешать коню легко взмыть.
        - Иноземцева! Опять в облаках витаешь? - доносился въедливый, как нашатырь, голос математички. Класс дико гоготал, а Сашка поспешно переписывала в тетрадь пример с доски.
        А после школы со всех ног мчалась в больницу. Анна Петровна, в одночасье ставшая какой-то бестелесной, похожей на полуоблетевший одуванчик, тихо спала. Впрочем, она спала сейчас почти все время - от лекарств, а может, просто от усталости, накопившейся за долгую жизнь. Сашка старалась незаметно прошмыгнуть мимо строгой дежурной сестры и часами сидела у кровати бабушки. Она приносила в стерильное пространство палаты то разлапистый, тронутый благородной патиной кленовый лист, то бордовую астру, печально отцветавшую на больничной клумбе. И никак не могла избавиться от пугающей мысли, что с каждой минутой, с каждым едва слышным вдохом Анна Петровна все дальше уходит в страну снов и уже не отыщет обратной дороги.
        Сашка знала, что Анна Петровна, строго говоря, не приходилась ей бабушкой. Но все детские воспоминания так или иначе были связаны с ней. В ее комнате, где царил уютный запах ванильных сушек и валерьянки, обожаемой раскормленным до фантастических размеров котом, Сашка засиживалась дотемна за уроками или «чаевными» разговорами, пока не раздавался тихий стук в дверь.
        - Вот ты где! Вы уж извините за беспокойство, опять на прогоне программы пришлось задержаться, - вздыхала мама.
        - Ну что ты обижаешь, Оленька, какое уж там беспокойство, - улыбалась в ответ Анна Петровна.
        Этот диалог слово в слово повторялся едва ли не каждый вечер. Сашка, зачитавшись до первых сумерек и устав от звенящей в ушах тишины, скреблась к Анне Петровне, коротавшей время за вязанием. Шерстяные носки, как пушистые груши, вызревали на проворно мелькающих спицах, и тихое позвякивание под аккомпанемент тиканья старых часов (кукушка давно осипла, так что и носа не высовывала из домика) нагоняло мягкую дремоту. У них не было секретов, и был свой, известный только им тайный язык недомолвок и шуток, непонятных чужакам. И когда они собирались за вечерним чаем и рассказывали друг другу о прожитом дне, то нередко на ходу складывались уморительные и совершенно фантастические истории. «Потому что в жизни должно быть место волшебству», - говорила Анна Петровна. И, как всегда, была совершенно права.
        По семейному преданию, судьбы Анны Петровны и Ольги, Сашкиной мамы, пересеклись тринадцать лет назад в поезде «Челябинск - Санкт-Петербург». Правда, самой Сашки тогда еще не было на свете - точнее была, конечно, уже была, хотя это совершенно не угадывалось по хрупкой девичьей фигуре Ольги. Заметив, что девушка, молча глотая слезы, безотрывно смотрит на мелькающие за окном телеграфные столбы и покосившиеся домики безымянных деревень, Анна Петровна уговорила ее угоститься дорожными припасами и мало-помалу выспросила, что приключилось со случайной соседкой по купе. А узнав об обстоятельствах, которые вынудили Ольгу купить билет на первый попавшийся поезд и умчаться в город, где нет ни одной родной души, предложила пожить у нее.
        - На первое время, пока не освоитесь, - успокоила она, тем самым отрезая все возможные возражения. - Все равно одна комната пустует.
        Так и сложилась их маленькая семья. Сашка уже училась в шестом классе, мама выступала под куполом цирка, и, в принципе, давно можно было бы переехать в отдельную квартиру. Но Анна Петровна, ставшая по-настоящему родным человеком, заметно сдала в последние годы, да и ее пенсии едва хватало на оплату счетов. Так и жили втроем в маленькой квартире под самой крышей в старом, дореволюционном еще, доме на Васильевском острове.
        А две недели назад Сашка, вернувшись из школы, нашла Анну Петровну на полу в ванной. Захлебываясь слезами, девочка раз за разом набирала номер скорой, но диспетчер отказывался принять вызов, повторяя как заведенный: «Позови к телефону кого-то из взрослых!» Пока Сашка металась по подъезду, яростно колотясь во все двери, утекали драгоценные минуты.
        - Инсульт, - на ходу бросила врач скорой помощи, которая приехала лишь час спустя…
        И вот теперь ее не стало. И все как-то разом обесценилось. Из-за похорон Сашка пропустила отборочные заезды на турнир. Накануне вечером, когда она беспокойно ворочалась в постели, в комнату тихо вошла мама. За эти два дня она сильно изменилась в лице, постарев на несколько лет - глаза стали темными, запавшими, скулы заострились, а губы сжались в тонкую линию.
        - Саша, мне сейчас звонила Римма Михайловна. Она сказала, что ты отказалась завтра выступать в отборочных заездах. Я рассказала ей про… все.
        Они помолчали.
        - Она говорит, что нельзя упускать такой шанс - второго может и не быть.
        - Мам, я уже все решила. Я должна быть завтра на похоронах.
        - Никто и не спорит. Римма Михайловна сказала, что, учитывая ситуацию, в качестве исключения она могла бы договориться об отдельном прогоне. Все равно судьи раньше шести не разойдутся. Ты сможешь пройти маршрут в пять, - сказала она, погладив дочь по непослушным волосам.
        Без двадцати пять Сашка была уже на конюшне, полностью экипированная для прохождения маршрута. Руки мелко дрожали от волнения, но она старалась не подавать виду, чтобы Фридрих не учуял ее нервозность и страх. Иначе пиши пропало: прикинется гимнастическим снарядом - и с места не сдвинешь. Характер у жеребчика - тот еще подарочек.
        - Самая обычная разминка: пару кружков навернем - и обратно, - бодрым голосом заверила Сашка коня и слегка потянула за уздцы, выводя из денника.
        Фридрих обрадовался прогулке в неурочное время и нетерпеливо переминался. До пяти еще оставалось немного времени, чтобы пару раз пройти гит[1 - В конных соревнованиях: заезд на короткую дистанцию.], примериться к препятствиям. Традиционно маршрут включал несколько барьеров разной ширины и высоты, и лошади были вынуждены постоянно менять темп и направление движения, ускоряя или замедляя галоп на разных отрезках дистанции. На первый взгляд, ничего сверхъестественного: «тройник» - барьер из трех брусьев, установленных на разной высоте; оксеры - с брусьями в два ряда, с подъемом со стороны отрыва, со стороны приземления и самый сложный - на равной высоте, который нужно перемахнуть легко, одним махом, и остается только канава с водой… Да, самая настоящая канава шириной в три с половиной метра, с всамделишной водой, да еще и с кустарниковой изгородью со стороны отталкивания. Но и это ерунда в сравнении с джокером. Как и в карточной игре, джокер всегда страшен своей непредсказуемостью и может выглядеть как угодно: например, верхний брус может быть искривлен на манер поваленного ствола дерева. Сашка
знала, что на некоторых соревнованиях взятие барьера-джокера удваивает очки, набранные при преодолении предыдущего препятствия.
        - Секрет красивого прыжка - правильный темп, - без устали повторяла Римма Михайловна во время тренировок.
        По большому счету, лошадь не нужно учить прыгать - это все равно что учить рыбу плавать. Это должно быть у нее в крови. Но и роль наездника значима: к барьеру лошадь должна направляться в постоянном ритме, и за эти краткие мгновения до прыжка у нее в голове ни в коем случае не должна промелькнуть шальная мысль смухлевать, свернуть в сторону. Чем шире барьер, тем быстрее должен быть галоп. А в момент, когда лошадь почти достигла точки отрыва от земли, всадник должен податься чуть вперед, чтобы дать ей свободу для прыжка, не сковывать движений. А когда животное, вопреки земному притяжению, на краткий миг зависнет в воздухе, полностью оторвавшись от земли, - надо избежать соблазна рефлекторно откинуться назад, и сразу же отправить лошадь вперед, к новому препятствию.
        Сашке казалось, что прошла уже уйма времени и про нее просто-напросто все забыли, но она с холодным упорством продолжала разминаться, посылая Фридриха к барьерам, постоянно меняя маршрут и раз за разом повторяя подходы к самым сложным препятствиям. Наконец из административного корпуса высыпала шумная компания, в которой Сашка даже на большом расстоянии сразу же узнала Римму Михайловну. Маленького роста, полноватая, с резкими чертами лица - словом, совсем не красавица, она в любой компании каким-то удивительным образом мгновенно становилась центром всеобщего притяжения.
        Поняв, что дожидаться, пока на нее хоть кто-то обратит внимание, бесполезно - настолько все были заняты разговором, Сашка направила Фридриха к старту гита, салютовала в знак приветствия и стала проходить маршрут. Ею овладела какая-то отчаянная злость - она словно перестала быть собой и наблюдала за происходящим со стороны: губы плотно сжаты, брови сдвинуты, движения скупы и отточены. Ну и пусть эти маститые эксперты даже не смотрят в сторону манежа - она-то знает, что способна выполнить все элементы безупречно и показать при этом хорошее время.
        Завершив гит без единой ошибки, она вновь отсалютовала и спешилась. Усталость прожитого дня накатилась, накрыв ее с головой, - нежданно-негаданно Сашка упала в глубокий обморок.
        Очнувшись, она приоткрыла глаза и с удивлением обнаружила, что лежит на прохладной кушетке в медпункте. Встревоженная Римма Михайловна перешептывалась с медиком.
        - Видимо, сказался стресс - она перенесла тяжелую потерю, - донеслось до Сашки.
        Девочка рывком села, и голова тут же снова заполнилась туманом.
        - Лежи-лежи, ты что соскочила? - участливо склонилась над ней медсестра.
        - Саша, не волнуйся, ты прекрасно выступила, - успокоила ее на свой манер Римма Михайловна. - Через три дня турнир. Сейчас такси вызовем, прямо до дома тебя домчит. Нужно хорошенько отдохнуть, выспаться и быть как огурчик, при полном параде. Все понятно?
        Конный спорт был для Сашки не просто увлечением. Когда она оказывалась в седле, ее покидали все страхи, сомнения, она словно обретала крылья. Летом, когда все ребята разъехались с родителями на испанские и турецкие курорты, Сашка, закончив с каждодневной работой на конюшне, до изнеможения скакала, пока спина не становилась деревянной, а в глазах не начинала прыгать черная рябь. На пару с Фридрихом, норовистым гнедым жеребчиком, она за короткое лето так стремительно выскочила из «середнячков», что Римма Михайловна, случайно застав ее в конце августа на самостоятельной тренировке, поначалу и не узнала, а узнав - не поверила. С этого дня она незаметно приглядывалась к худенькой нескладной девочке, которая так верно умела нагнать нужный ритм и тонко прочувствовать удачный момент для прыжка - в конкуре это высоко ценится. Но конный спорт, как ни крути, - увлечение не для бедных, а Римма Михайловна прекрасно помнила, как три года назад впервые встретилась с ее мамой - из цирковых, кажется. Тонкая как подросток, с темными вьющимися волосами и зелеными глазищами, в затертых джинсах. Вечно в разъездах, с
трудом сводит концы с концами. А дочь буквально бредит «лошадками». На вполне логичный вопрос: «А не легче ли было пристроить ребенка при цирке?» - она отшатнулась: только не это! Римма Михайловна в душе удивилась: известно, в цирке все держится на династиях, каждый друг другу сват и брат. Ну, нет так нет. И, верная принципу не отказывать в первую встречу никому, разрешила прийти на пробное занятие, рассудив, что тесное знакомство с запахами конюшни и жесткой дисциплиной занятий быстро сгонит романтический флер. Но глазастый мышонок остался и как-то прижился. В первое время блестящих результатов Сашка не показывала, но лошадей действительно любила неистово и понимала их нрав, а указания тренера выполняла беспрекословно. И за три года не пропустила ни одной тренировки - даже насквозь больная, с высоченной температурой раз заявилась. В манеж ее, конечно, тогда не пустили, и Сашка сиротливо торчала два часа на трибуне, на пронизывающем балтийском ветру, наблюдая за тренировкой. И никогда не ревела после падений, даже обдираясь в кровь. Просто вставала и, закусив побелевшие губы, вновь садилась в седло.
И Римму Михайловну, тренера с многолетним стажем, подкупала эта молчаливая упертость, заставляя закрывать глаза на задержки оплаты занятий, которые возникали с плачевной регулярностью.
        Может быть, в силу того, что персонал «Дерби» не видел за плечами Сашки гламурной мамочки в мехах, а может, просто чувствуя в ней родственную беспокойную душу лошадника, ее быстро приняли и стали нагружать - на конюшне по-свойски. И она никогда не отлынивала от этих поручений, и всегда рада была задержаться на часок-другой, а то и до темноты, чтобы вычистить денник, погонять на корде застоявшегося коня или перетаскать после занятий полосатые жерди для препятствий.
        В день турнира Сашка распахнула глаза в приступе паники: проспала! Но на часах было только полшестого. Поворочавшись без сна, она прошлепала в ванную и залезла под горячий душ, а затем резко включила ледяную воду. В тело тут же словно впилась тысяча иголок - завизжав, она выскочила и наскоро растерлась жестким полотенцем, стуча зубами от холода. На ходу сделав пару глотков обжигающего кофе, Сашка схватила портплед с экипировкой и побежала в метро. Жаль, что у мамы утренняя репетиция в цирке, и она не сможет присутствовать на турнире.
        Субботнее утро еще только-только занималось, и в метро было непривычно безлюдно, так что Сашка даже провалилась в дрему, чудом угадав нужную станцию и успев выскочить за мгновение до того, как двери вагона захлопнутся. В тряском маршрутном такси остатки сна разлетелись как осколки разбитого зеркала.
        Волнительное ощущение праздника возникло сразу же, как только за поворотом показалась высокая кованая ограда с гербом конного клуба. По периметру поля развевались разноцветные полотнища флагов, из динамиков разносилась бравурная музыка, комментатор со смаком перечислял регалии самых именитых участников соревнований. И хотя до начала заезда оставалось около часа, самые предусмотрительные зрители уже занимали места на трибунах, то и дело с опаской поглядывая на небо, по которому неслись легкие облачка - как известно, настроение питерской погоды меняется стремительно, так что если вам она не по нраву, просто переждите пять минут - и она изменится.
        Переодевшись, Сашка пошла к конюшне. На лужайке уже собрались девчонки.
        - Ой, я так волнуюсь, так волнуюсь, даже руки дрожат, - закатывая глаза, ломала пальцы Маринка.
        Кира была тут же - в самом центре гудящего кружка; нетерпеливо похлопывала хлыстиком по голенищу высоких сапог. Заметив Сашку, девчонки смолкли как по команде и стали разглядывать ее во все глаза. Обычно она приходила на занятия в поношенном, с чужого плеча, рединготе и выцветших рейтузах, а расчищать денники и вовсе отправлялась в засаленной фуфайке и растоптанных сапожищах. Сашка кожей ощутила высокомерный взгляд Киры и ускорила шаг.
        - Смотри-ка, мышка-замухрышка приоделась. И не узнать… Даже на человека стала похожа, - зло процедила Кира.
        Сашка слышала, как девочки прыснули, но решила не подавать виду - глупо было надеяться, что новый редингот станет пропуском в круг избранных. Да и так ли ей на самом деле хотелось быть в числе подружек Киры, слушать ее бесконечное хвастовство и ахать над каждым сломанным ногтем? Сашка улыбнулась и расправила плечи: уж лучше быть одной, чем в жалких подпевалах у самовлюбленной стервы.
        Она вошла на конюшню, поздоровалась с конюхами. Айрат, как и все, по случаю турнира облачился в нарядный камзол, который сидел на нем нелепо, как манишка на цирковой обезьянке. Вдобавок стойка воротничка немилосердно натирала тщательно выбритую шею. Но старый конюх гордился униформой с обшитыми золотым кантом обшлагами и эмблемой клуба и был готов стойко сносить любые неудобства.
        - Я верю в твою победу, дочка, - доверительно шепнул он, передавая коня под уздцы. - Я сон хороший видел.
        Сашка улыбнулась в ответ и повела Фридриха на разминку. На большом поле разминались иногородние спортсмены, а для «своих» в клубе выделили «детский сад», где обычно осваивали азы верховой езды первогодки.
        Сашка протянула Фридриху кусочек сахара на раскрытой ладони, а затем, привстав на цыпочки, повязала на гриву тонкую красную ленточку - на удачу. Обняла за шею и горячо зашептала в самое ухо: «Фред, миленький, только не подведи! Это мой единственный шанс попасть в сборную!» Конь понимающе фыркнул и встряхнул гривой.
        - Красивый редингот, - услышала она за спиной насмешливый голос Киры.
        - Спасибо, - пробормотала Сашка, не ожидавшая, что королева снизойдет до разговора.
        - Я вижу, ты всерьез настроилась на победу? Жаль, жаль… Потому что я не проигрываю. Ни-ког-да. Ясно? - она по-хозяйски похлопала Фридриха по шее. - К тому же… Я, конечно, дала слово Римме Михайловне, что буду молчать до конца турнира… Но мне кажется, честнее все сразу тебе рассказать. Отец переговорил с Антоном Станиславовичем, и последняя путевка, независимо от результата заезда, останется за мной. Так что нет смысла тут из штанов выпрыгивать.
        Мило улыбнувшись, Кира развернулась и зашагала к конюшне, где ее с оседланным вороным жеребцом уже ждал хмурый Андрей. Сашка задохнулась от обиды и злости. «Вот… змея! Как же так? Римма Михайловна еще вчера вечером ясно дала понять: на кону - не просто победа в турнире и кубок, а поездка в Англию…», - размышляла она.
        До открытия турнира оставалось около получаса, и Сашка понимала, что разыскать тренера и расспросить ее уже не получится - Римма Михайловна участвовала в судейской коллегии. «В сложных ситуациях, когда стоишь перед непростым выбором, - вспомнились ей вдруг слова Анны Петровны, - просто делай что должен. А там уж - будь что будет». Так что оставалось одно: успокоиться, выровнять дыхание, выйти на старт и пройти этот чертов гит без единой ошибки.
        Наконец объявили о старте заезда. Спортсмены проходили дистанцию с барьерами по очереди, а судьи засекали время, фиксировали ошибки и начисляли баллы за преодоление препятствий. Сашка схлопотала штрафное очко, а Кира чуть отставала по времени - в итоге они заработали равное количество баллов, и после первого круга была назначена «перепрыжка». Судьи объявили короткий перерыв. Сашка видела, как Кира, злясь и беспрестанно поглядывая на часы, бросает взгляды в сторону конюшни, словно ждет чего-то. И вот ее лицо просветлело - подбежала запыхавшаяся девчонка из ее вечной свиты и, опасливо оглянувшись, передала что-то блестящее. «Может, амулет на удачу?», - подумала Сашка. Что ж, правилами турнира это не запрещено - хоть шаманские танцы с бубном устраивай.
        Вновь раскатился густой звон колокола, оповещающего о старте, Сашка отдала приветственный салют судейской коллегии и начала проходить гит. Но странное дело: еще пару минут назад такой собранный, послушный малейшему ее движению Фридрих перед каждым прыжком напрягался, словно что-то отвлекало и раздражало его. С явной неохотой он преодолел два «тройника» и оксер; впереди замаячил джокер.
        «Ну, давай же, Фредди, соберись!» - мысленно приказала Сашка.
        Конь набрал хороший темп, но когда до барьера оставались считанные метры, вдруг резко затормозил, нервно отфыркиваясь и встряхивая гривой. Сашка, до боли закусив губу, чтобы не терять самообладания, развернула его и вновь отправила к барьеру. Она прекрасно знала, что это последняя попытка - если за первый отказ коня взять препятствие еще можно было отделаться штрафными очками, то повторный отказ сразу же приводит к дисквалификации и удалению с поля - большего позора и представить себе невозможно. Поэтому она чуть сильнее, чем обычно, сдавила бока коня коленями, подавая условный сигнал, но Фридрих, словно в очередной раз налетев на невидимую преграду, свечкой взвился на дыбы, и Сашка лишь чудом не вылетела из седла. Бросив повод, она всем телом прильнула к взбеленившемуся коню, обхватив его руками за шею. Со стороны судейской трибуны на поле уже бежали люди. В коня словно вселился бес - он скакал и взбрыкивал задними ногами, стремясь сбросить всадницу. Сашка побелевшими пальцами вцепилась в гриву, но конь вошел в раж, и силы были явно неравны - она вылетела из седла, услышала, как смачно хрустнуло
при ударе о землю что-то в правой руке, и потеряла сознание от пронзительной боли.
        В скорой по пути в больницу врачи вкололи ей обезболивающее, и, хотя боль не ушла совсем, Сашка старалась не раскисать. На руку лучше было и не смотреть: она на глазах наливалась свинцовой тяжестью, а на коже расцветал огромный кровоподтек цвета грозовой тучи. До больницы ее вызвалась сопроводить медик из клуба; Римма Михайловна обещала быть сразу, как только закончится турнир. А где-то мчалась по городу на такси мама, убежавшая из-за кулис цирка прямо перед своим выходом, и ее яркий цирковой грим «плыл» от слез.
        - Перелом лучевой кости правой руки со смещением. Требуется операция, потом месяца полтора придется в гипсе провести, - резюмировал врач, изучив рентгеновские снимки. - В принципе, если правильно срастется, беспокойства уже не доставит. Но есть и плохие новости.
        - Куда уж хуже, - пробормотала Сашка, до этого момента не терявшая надежду, что ее травма окажется банальным растяжением связок или чем-то в этом роде.
        - От сильного удара пострадал позвоночник. Ничего непоправимого, но сильная тряска строго противопоказана. Так что о скачках придется забыть - по крайней мере, на ближайший год, а то и два. Если, конечно, не хотите оказаться в инвалидном кресле.
        Это был гром среди ясного неба. Мама выслушала указания врача, молча глотая слезы.
        - Саша… - тихо сказала она, когда за ним закрылась дверь.
        - Да, мама, я все поняла, не маленькая, - с трудом выдавила Сашка, отворачиваясь к стене.
        Ольга, зная упрямый характер дочери и ее безумное увлечение верховой ездой, приготовилась к долгим уговорам и, услышав такой ответ, утратила дар речи. Сдерживая всхлипы, она вышла в больничный коридор. Римма Михайловна, которая также присутствовала при разговоре, потемневшими глазами напряженно всматривалась в осенние сумерки за окном. Повисла тягостная тишина.
        - Сашка, это могло случиться с каждым. Но случилось именно с тобой, и тут уж ничего не поделать, - наконец сказала она. - И жизнь на этом не кончается, хотя сейчас тебе, возможно, кажется иначе. Без травм не было бы и спортивных побед и рекордов. Важно не падать духом, не жалеть себя, размазывая сопли кулаком, а запастись терпением и набираться сил - день за днем. Когда бы ты ни решила вернуться в клуб - через полгода, год - тебе всегда будут рады. В твоем возрасте все еще можно наверстать, поверь мне.
        - Спасибо, Римма Михайловна, - выдавила Сашка и, помолчав, все же решилась задать мучивший ее вопрос: - Сейчас, наверное, все это уже не имеет никакого значения, но мне важно знать: победа в турнире уже ничего не решала, да? Путевка все равно досталась бы Кире, при любом раскладе?
        Римма Михайловна пристально посмотрела на нее, удивленно приподняв бровь.
        - Кто тебе это сказал?
        - Неважно. Важно лишь то, правда это или нет.
        - Что ж… Да, распределение мест в турнирной таблице уже не играло решающей роли, - Римма Михайловна опустилась на стул, где еще пару минут назад сидела Сашкина мама. - Потому что мы еще вчера, после прогона, включили тебя в состав сборной. У тебя есть техника, выправка, стиль, а главное - бойцовский характер, девочка моя. Ну а что касается Киры… Она действительно полетит в Англию. За деньги можно купить многое, Сашка, - например, авиабилет и путевку в престижную конно-спортивную школу. Но не все. Далеко не все. К примеру, дружбу старого больного тренера.
        Сашка порывисто обняла Римму Михайловну и та, явно не привыкшая к телячьим нежностям, по-мужски похлопала ее по спине.
        - Ну, вот и хорошо, что все прояснилось. Как только встанешь на ноги, приходи в клуб - поможешь мне малышей к седлу приучать, пока рука срастается. Да и Фридрих без тебя затоскует. Все, не прощаюсь! - и Римма Михайловна торопливо вышла, боясь не выдержать полного непролитых слез взгляда Сашки.
        Вынырнув из забытья после операции, Сашка поморщилась от боли и с удивлением заметила притулившегося на стуле Айрата. Он медленно раскачивался, глядя в пространство перед собой, что-то жалобно приговаривал и комкал несвежий клетчатый носовой платок.
        - Дядя Айрат? Ты как здесь?
        - Прости меня! Это все моя вина!
        - О чем ты говоришь?
        - Кто ж знал, что вот так все обернется… - Айрат развернул платок и шумно высморкался. - Я только когда в конюшню вернулся вечером, понял, что он пропал.
        - Да кто пропал-то? Говори толком!
        - Свисток! Свисток пропал, которым я Мухтара подзывал.
        Сашка закрыла глаза и в изнеможении откинулась на подушку. Все сразу стало ясным как день: и дикие выкрутасы Фридриха, и секрет спокойной самоуверенности Киры.
        Свисток… Надо сказать, это был не совсем обычный свисток. Издаваемый им звук, совершенно неразличимый человеческим слухом, прекрасно улавливали собаки. Как, впрочем, и лошади. В Англии такие свистки используются во время лисьей охоты для подачи команд своре гончих. Его в подарок Айрату, заядлому охотнику, привезла в свое время из Англии Римма Михайловна. Айрат дорожил подарком, но применение ему нашлось лишь пару месяцев назад.
        Айрат пригрел приблудного щенка - мальчишки нашли его у помойки, дрожащего, со слезящимися гнойниками вместо глаз и перебитой лапой. Старый башкир долго выхаживал его, кормил с рук овсяной кашей с тушенкой - и тот окреп, превратился в добродушного и жизнерадостного, но малость бестолкового пса. Он вечно путался под ногами, оглашая округу таким звонким веселым лаем, что лошади шарахались в стороны. И особенно невзлюбил неугомонного пса норовистый и требующий особо внимательного и почтительного отношения Фридрих. И надо же было такому случиться, что в один злополучный день Кире пришлось пересесть на Фридриха, потому что ее лошадь чуть потянула связки. Чувствуя чужого и не слишком опытного седока, конь нервничал и всхрапывал, а Кира, стремясь обуздать его, слишком жестко затягивала повод. И вот, когда измочаленный конь уже направлялся в конюшню, под ноги ему бросился, заливаясь приветственным лаем, Мухтар. Фридрих шарахнулся в сторону и понес. Кира болталась в седле, как тряпичная кукла, и истошно верещала. Все, кто был в конюшне, бросились к ограде поля для выездки. «На круг, заводи его на круг!» -
орал конюх Серега, но Кира в тот момент не слышала ничего кроме бешеного стука собственного сердца. Было очевидно, что она вот-вот вывалится из седла и покалечится. Айрат бросился наперерез коню, каким-то чудом ухватил его за уздечку и обвис на поводе, вынуждая замедлить бег. Фридрих остановился, его била нервная дрожь. Айрат разжал побелевшие пальцы Киры, сжимавшие повод, и помог ей спуститься на землю. Но вместо благодарности она смерила старого конюха, только что поставившего на карту свою жизнь, ненавидящим взглядом.
        - Ты! Твой паскудный щенок! Отец вас всех тут закопает просто! - И, грубо оттолкнув его, убежала.
        К счастью, Антону Станиславовичу каким-то образом удалось успокоить Киру и замять скандал. Но Римма Михайловна, которая сама держала летучее семейство русских борзых и скрепя сердце терпела на конюшне неунывающее брехливое безобразие, категорично заявила: с глаз долой! Айрат горевал: была у него комната где-то в городе, но он сам там показывался редко - конюшня стала его настоящим домом, и ночевать он обычно оставался тут. Но слово Риммы Михайловны - закон.
        Щенок пропал, и в конюшне стало непривычно тихо. Впрочем, тайну его чудесного исчезновения Сашка разгадала уже через пару дней. В свободные вечера, чтобы скоротать время, Айрат обучал Мухтара по условному свисту выполнять несложные фокусы. И, попав в опалу, щенок быстро освоил новый сигнал: заслышав переливчатый свист, он стремглав бросался за большой стеллаж с упряжью, чтобы затем, когда минует опасность быть обнаруженным, выскочить с радостным лаем. Только Фридрих, заслышав свист, предвещающий появление лохматого горлопана, всякий раз злобно прижимал уши и бил копытом, предостерегая не приближаться к его деннику.
        Так вот что передала во время перерыва Кире ее подружка, вот ее талисман на удачу. Тайком подавая свист, она нервировала и сбивала с ритма Фридриха. Оставалось лишь верить, что она и сама не предполагала, что все это обернется такими серьезными последствиями. Хотя с полной уверенностью утверждать это Сашка бы не стала…
        Глубоко вздохнув, она открыла глаза, улыбнулась и провела левой рукой по щеке Айрата, поросшей редкой седой щетиной.
        - Дядя Айрат, уж кто-кто, а ты точно тут ни при чем, - заверила Сашка. - Рука заживет очень быстро, вот увидишь. И в Англии я еще обязательно побываю. Ну, было бы из-за чего так убиваться, в самом деле!
        Старый конюх поймал ее смуглую узкую ладонь и тихо поцеловал.
        - Храни тебя Аллах, дочка, - прошептал он.
        Потянулись долгие-долгие безрадостные дни в больничной палате. Мама прибегала каждый день, приносила клюквенный кисель и ярко-оранжевые апельсины. Засиживаясь до лиловых сумерек, она в лицах пересказывала Сашке все забавные истории, которые произошли на репетиции. После того как припозднившуюся посетительницу прогоняла ворчливая медсестра, тоска наваливалась с новой силой. Сашка уже запомнила каждую трещинку на выбеленном потолке больничной палаты и часами безнадежно смотрела, как ветер треплет деревья за окном.
        В один из таких вот серых дней в дверь палаты тихо поскреблись.
        - Да, входите! - крикнула Сашка, недоумевая, кто бы это мог быть: мама предупредила, что задержится на репетиции, а для вечернего обхода еще рано.
        В дверь снова робко постучали. Сашка вскочила с кровати, распахнула двери и застыла от изумления. На пороге стояла Кира!
        - А ты-то что здесь делаешь?! - воскликнула Сашка, менее всего ожидавшая увидеть соперницу, так жестоко отнявшую у нее победу на турнире.
        - Я пришла попроведовать, узнать, как ты, - залепетала Кира, растерявшая свой обычный высокомерный вид.
        - Да уж лучше некуда, и все благодаря тебе! - выпалила Сашка.
        У Киры, которая так и стояла на пороге, не решаясь войти, слезы брызнули из глаз.
        - Прости, я так виновата, - расслышала Сашка сквозь всхлипы. Она села на кровать и отвернулась к окну. Слезы Киры не вернут ей мечты о кубке, о поездке в Англию. Да что там - о конном спорте придется забыть на целый год!
        - Можешь быть спокойна: из-за падения я еще год не смогу тренироваться. Так что победы на турнирах тебе обеспечены, - съязвила Сашка.
        - Ты не знаешь? - удивилась Кира. - Римма Михайловна выперла меня из школы. Да я бы и сама ушла. Девчонки шушукались за спиной, и на конюшне все смотрели как на прокаженную.
        - Вот как? Ну, не беда - найдешь себе другую школу. С папочкиными деньгами и связями это не проблема, разве нет?
        - Отец избил меня, - тихо сказала Кира. - Когда узнал, что произошло на турнире.
        - Избил?! - вытаращила глаза Сашка.
        Кира медленно подняла свитер. На худой спине с остренькими лопатками отчетливо виднелись багровые кровоподтеки.
        - Но это же… ужасно, - Сашка просто не находила слов.
        - Ерунда. На мене заживает как на кошке. Так-то он хороший. Только вот когда выпьет…
        - Кирка… - прошептала Сашка и обняла бедолагу. Ее вдруг захлестнула волна острой жалости к бывшей сопернице, которая так умело прятала под маской высокомерной избалованной девицы свое одиночество. Не такой уж радостной была ее жизнь, внешне похожая на картинку из глянцевого журнала.
        В день выписки Сашка не могла усидеть на месте в ожидании врачебного обхода. Вещи она сложила еще накануне. Наконец-то она вернется домой!
        Поднявшись с мамой по лестнице парадного, они обнаружили, что дверь квартиры распахнута, и в замке деловито ковыряется незнакомец довольно неотесанной наружности.
        - Вы кто? - в ужасе спросила мама.
        - Так я это… слесарь из ЖЭКа. Замок вот меняю. Сами же вызывали.
        - Я никого не вызывала!
        - Это я вызывала, - в дверном проеме возникла дородная тетка в цветастом халате. - Ну, что стоять на пороге?.. Заходите, будем знакомиться.
        Онемевшая от такого гостеприимства мама молча вошла и не раздеваясь прошла вслед за ней на кухню.
        - Звать меня Лариса Сергеевна. Приехала сегодня поездом из Тамбова. Я получила телеграмму. Анне Петровне, покойнице, - Лариса Сергеевна скорчила постную мину и поискала глазами икону, чтобы перекреститься, но, не обнаружив, так и опустила собранную в щепоть ладонь, - я прихожусь внучатой племянницей и, выходит, единственной наследницей ей-ной. Так жалко, что на похороны не успела. Вам спасибо большое за хлопоты. Чужие люди, а такое участие проявили… Через пару дней сюда переберутся мой сын со снохой и детьми, так что комнату, как вы понимаете, придется освободить. Ремонт еще придется делать, чтобы дух стариковский перешибить… - Лариса Сергеевна, крякнув, поднялась. - Ну, не буду мешать сборам. Если из обстановочки что-то желаете прикупить на память - думаю, сторгуемся.
        - Да как вы смеете тут распоряжаться, как у себя дома! - закипела Сашка.
        - Сашка! - резко оборвала ее мама. - Иди сложи свои вещи в чемодан.
        Уже через полчаса они стояли с двумя чемоданами у подъезда.
        - Куда теперь? - устало спросила Сашка.
        - К Николь, на Петроградскую сторону. А там видно будет, - зябко поведя плечами, ответила мама, и они побрели в сторону метро.
        Николь, увидев их в свете полуслепой лампочки подъезда, лишь всплеснула руками и уже готова была, по обыкновению, вылить на их головы бурный поток французского с нижегородским, но мама остановила ее: «Потом, Ники, потом… Давай-ка лучше чаю завари - замерзли как дворняжки».
        И воздушная гимнастка, похожая в шелковом халатике на радужную колибри, упорхнула на кухню.
        Дом был старый, еще дореволюционный, и расселять этот коммунальный муравейник никто не собирался. Николь ютилась в крохотной комнатке. Вероятно, когда-то, в стародавние времена, это был чуланчик для домашних припасов.
        - Спать будем на полу! - с улыбкой сказала она и достала старенький «гостевой» матрас. Обстановка комнаты напоминала шкатулку с драгоценностями: всюду были разбросаны яркие перья, воздушные шарфики, блестящие украшения, туфли, помады, всевозможные коробочки и скляночки. Ничуть не смущаясь царившего тут полнейшего беспорядка, Николь потянула их на кухню пить чай с гренками.
        Проснувшись среди ночи, Сашка увидела, что при свете луны комната-шкатулка приобрела и вовсе фантасмагоричный вид. Она на цыпочках вышла в длинный коридор и пошлепала на кухню, чтобы выпить стакан воды. Но когда она, сонно щурясь, почти вступила в полосу желтого света, который отбрасывала лампа, вдруг услышала такое, что заставило ее вновь отступить в темноту коридора и вслушиваться, затаив дыхание, в каждое слово.
        - Ники, да не стоит убеждать: я и сама прекрасно понимаю, что такой шанс выпадает раз в жизни - и то при сверхъестественной удаче. Цирк дю Солей - да еще полгода назад я бы горы свернула, лишь бы только попасть на прослушивание. А тут - контракт на целый сезон! Но видишь, как все переменилось за последнее время… Нет Анны Петровны, за Сашкой некому присмотреть, да что там - и дома-то нет. А тут еще ее рука… А тащить за собой ребенка в полную неизвестность, в чужую страну, где и сама-то пока на птичьих правах… Нет-нет, невозможно! Ты-то поезжай, конечно, даже и не вздумай отказываться! Потом, глядишь, через пару лет, когда станешь заокеанской звездой, замолвишь и за меня словечко при случае…
        - Ты мне это бгось! Свои эти вот… упадки духа! Неужели совсем некому за гебенком пгисмотгеть?
        - Анна Петровна на всем белом свете и была. Я ж детдомовская. Меня подкинули к дверям приюта и даже записки не оставили. Ни единой зацепки. Так что имя, фамилия, дата рождения - придуманы от и до. Знаешь, - мама горько усмехнулась, - все, абсолютно все из наших мечтали: вот станут взрослыми и отыщут своих родителей. И, вопреки всему, всей этой ужасной серости и убогости, верили: родители ни за что на свете не бросили бы их. И они тоже ищут, ищут своих детей, прямо ночами не спят, слезами обливаются. И в это свято верили даже самые пропащие, на которых все воспитатели уже давно махнули рукой.
        Однажды на новогодних каникулах нас привезли в цирк. Это был совершенно другой, удивительный мир, наполненный радостью, музыкой, смехом. Там была девочка-гимнастка, она выступала вместе с родителями - бесстрашно взлетала прямо под купол. Я готова была полжизни отдать, чтобы вот так, как она, парить в воздухе… Мечтала: вот вырасту - и стану известной на весь мир цирковой гимнасткой… Потом, конечно, оказалось, что цирк - это праздник только для зрителей. А на нашу долю остаются пот, боль и изматывающие репетиции. Но я все равно не хотела бы иной судьбы. Там, под куполом, я чувствую, что живу. Я после школы собиралась в цирковое поступать. Девчонки - кто на дискотеку, кто на свидание, а я в спортзал. Но вот влюбилась без памяти. Дышать забывала, когда он рядом был. Там уж не до карьеры гимнастки - поступила, куда пришлось. Так что быть бы мне сейчас швеей-мотористкой в пыльном ателье заштатного городишки. И я бы ни о чем не сожалела, если бы он был рядом.
        - Он тоже… гос в детдоме?
        - Нет, что ты!.. Саша был из приличной семьи, не ровня мне, подкидышу детдомовскому. Мне сразу дали это понять. Мать у него строгая, завуч в школе. Она сразу меня невзлюбила. Говорила, что я камнем повисну у него на шее и всю жизнь ему загублю. Может, в чем-то она была права… Кто знает, как все сложилось бы, если бы мы не встретились.
        - Что гадать-то тепегь?! Мало ли что могло бы быть! Пгошлого не вегнуть. Они живы? Они вообще в кугсе, что у них есть внучка?!
        - Нет. Доходили слухи, что отец ушел следом за сыном через пару лет - сердце не выдержало. Ах, Ники, да как я объявлюсь-то после стольких лет молчания…
        - Позвони ей! Завтга же! Как только пго внучку услышит, сгазу гастает, и все стагые обиды забудутся! Лет-то сколько пгошло!
        - Ох, Никольчик, не знаю, не знаю…
        Сашка поднялась, на цыпочках прокралась обратно в комнату и долго лежала, всматриваясь в темноту. Оказывается, у нее есть бабушка…
        Глава II
        Осенний вечер в скромном городке,
        Гордящемся присутствием на карте
        (топограф был, наверное, в азарте
        иль с дочкою судьи накоротке).
        Уставшее от собственных причуд,
        Пространство как бы скидывает бремя
        величья, ограничиваясь тут
        чертами Главной улицы; а Время
        взирает с неким холодом в кости
        на циферблат колониальной лавки,
        в чьих недрах все, что мог произвести
        наш мир: от телескопа до булавки.
        Здесь есть кино, салуны, за углом
        одно кафе с опущенною шторой,
        кирпичный банк с распластанным орлом
        и церковь, о наличии которой
        и ею расставляемых сетей,
        когда б не рядом с почтой, позабыли.
        И если б здесь не делали детей,
        то пастор бы крестил автомобили.
        Здесь буйствуют кузнечики в тиши.
        В шесть вечера, как вследствие атомной
        войны, уже не встретишь ни души…

    Иосиф БРОДСКИЙ
        По пути в аэропорт Сашка отмалчивалась. Мама поначалу пыталась хоть как-то разрядить обстановку, но дочь лишь буркала что-то в ответ, и эти междометия можно было истолковать как угодно, но самым верным было бы, пожалуй: «Оставь меня в покое». Даже сутолока наполненного ровным гулом зала отлета не вывела ее из равнодушной отрешенности. Обычно еще за несколько дней до намеченной даты отправления в груди Сашки зрело радостное беспокойное ожидание: вот-вот, уже скоро, уже завтра! Словно перелетная птица, она предвкушала искрящееся счастье нового полета. И огромное здание аэропорта, в любую погоду, в любой час дня заполненного муравьиной суетой, подчиненной невидимому строгому порядку, казалось порталом в новый мир, в новую жизнь.
        Но в этот раз все было иначе. Их ждало не море, а запыленный шахтерский городок, затерянный где-то в Уральских горах, чужая бабка и долгая, долгая разлука. Они обе это знали, как и то, что иначе - невозможно.
        - Шуня, - Сашка вздрогнула от неожиданности: мама звала ее этим детским, нелепым и ласковым именем только в исключительных случаях. - Послушай, дочка. Когда я увидела тебя там, в больнице, такую слабую, хрупкую - я так ясно осознала, что никакая потеря в мире не сравнится с той, если я потеряю тебя. Мы скоро увидимся. Ты должна пообещать, что будешь осторожна. Что не будешь носиться очертя голову. И никаких, слышишь - ни-ка-ких! - скачек!
        - Да, мама, - вяло пробубнила Сашка.
        Мама сняла с пальца старинное кольцо с крупным зеленым камнем и вложила в руку дочери.
        - А это тебе талисман на удачу, - сказала она.
        Сашка удивленно заморгала. Все цирковые артисты суеверны до ужаса, и ни разу на ее памяти мама не расставалась с кольцом, не разрешала примерять его, считая, что это забирает силу талисмана. Сашка не раз видела, как в волнительные моменты - за кулисами перед выходом на манеж или во время важного разговора - мама бессознательно крутила его на пальце. Ощутив приятную тяжесть кольца в ладони, Сашка склонилась, чтобы получше его рассмотреть. Металл тускло поблескивал в приглушенном освещении салона, а камень цвета бутылочного стекла напоминал воду старого пруда. Сашка примерила кольцо и вздохнула - оно было слишком велико: даже мама обычно носила его на большом пальце левой руки. Сашка сняла с шеи кулон, продела кожаный шнурок в кольцо и спрятала под джемпером, наглухо застегнув молнию на воротнике.
        - Пристегните ремни безопасности, приведите спинки кресел в вертикальное положение, наш самолет готов к взлету, - бодро протараторила заученную скороговорку стюардесса. Сашка уткнулась носом в иллюминатор, чтобы в последний раз окинуть взглядом город, где все было таким родным и знакомым. Самолет развернулся на взлетной полосе, набрал скорость и легко взмыл в ночное небо. Мириады огней огромного города мелькнули под крылом и тут же скрылись за плотной завесой облаков. Все попытки разглядеть хоть что-то в этой клубящейся мгле были обречены на неудачу, но Сашка словно прилипла к иллюминатору. В толстом стекле отражались, дробясь, ее полные слез глаза. Сама того не заметив, она уснула, измотанная тревогами последних дней, и проснулась лишь когда стюардесса попросила ее поднять спинку кресла - самолет разворачивался, заходя на посадку.
        Челябинск встретил их моросящим осенним дождем.
        - Видишь, привезли питерскую погоду с собой, - улыбнулась мама. Даже беглого взгляда хватило, чтобы в сумерках зарождающегося дня увидеть, как она измучена - скулы заострились, а у глаз залегли грустные тени. И Сашка вдруг ясно осознала, что каждый шаг дается маме ценой невероятных усилий. Что она готова развернуться, вот прямо здесь, сейчас, бросить эту затею и улететь хоть на край света, только бы избежать неминуемой встречи с прошлым, к которому нет и не может быть возврата. Еще секунда промедления - и было бы поздно. Сашка не могла допустить, чтобы мать пожертвовала своей мечтой в угоду ее интересам, и тем более - каким-то глупым страхам. С напускной небрежностью она перехватила ручку чемодана из прохладных ладоней матери.
        - Ну что, идем искать такси, что ли? Торжественной встречи с оркестром и цветами, как я поняла, ждать не стоит.
        Таксист сразу же предупредил, что до Копейска в это время - двойной тариф, потому как в обратную сторону придется пустым ехать. Заметив, что пассажирки совершенно не настроены на разговор, он прибавил громкость радио. «Интересно, почему всегда одни и те же песни? - устало подумала Сашка. - Может, знание шансона обязательно при устройстве таксистом?» И ей живо представилось собеседование: «Образование? Водительский стаж? Прошлое место работы? Город хорошо знаете? Так, прекрасно, а теперь главный вопрос: кто автор и исполнитель песни «Владимирский централ»? Что, молчите? Вы что, думаете, мы абы кого готовы взять? Идите вон улицы мести или лекции студентам читать, а водитель такси должен быть культурным человеком - как-никак встречает гостей города». Вообразив эту сценку, Сашка невольно улыбнулась - может быть, впервые за последнюю неделю.
        «Все как-нибудь образуется. Ну не конец же света, в самом деле… Может, не такая уж она и ужасная, эта досточтимая Вера Георгиевна… Да и год когда-нибудь закончится, а там уж…» - она, как учила Анна Петровна, пыталась найти в ситуации хоть что-то хорошее.
        Между тем за окном такси в рассветной дымке выступали причудливые очертания заводских труб и цехов, похожие в тумане на скелеты гигантских ископаемых ящеров. «Как они тут еще не задохнулись, в этом промышленном гетто?», - с тоской подумала Сашка, вспомнив прохладу невского простора.
        - Приехали, - таксист нетерпеливо глянул на часы, всем своим видом давая понять, что и с места не сдвинется, чтобы помочь выгрузить багаж, высадил пассажирок и умчал, оставив их в пыльном дворе типовой пятиэтажки.
        - Еще и семи нет… - взглянув на часы, пробормотала мама. - Для визитов рановато. Давай посидим немного на лавочке, отдышимся…
        - Да уж, кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро…
        Город просыпался. Собачники с питомцами всех мастей, которые обычно первыми встречают день, окидывали их любопытными взглядами.
        - Ну ладно, сколько ни оттягивай приятный момент, он все равно наступит, - сказала наконец мама и со вздохом поднялась со скамейки. - Я пойду, а ты пока посиди тут. Кто знает, какая нас ждет встреча… Жди, сколько бы ни пришлось, и не вздумай и шагу со двора, ясно?
        Сашка кивнула и проводила взглядом хрупкую фигурку матери, скрывшуюся в сумраке подъезда.
        От скуки она стала машинально пинать пыльное колесико чемодана. Из соседнего подъезда вышел смуглый худой мальчишка, по виду - ее ровесник. Вихрастый, со сбитыми коленями, он бросил на нее быстрый взгляд и побрел к искореженной спортивной площадке. Под натиском неуемной удали местной шпаны устояла только металлическая конструкция с турником и рукоходом. Паренек, видимо, решил покрасоваться перед незнакомой девчонкой - с лету повис на турнике, подтянулся раз десять для разминки и крутанулся солнышком. Сашка, которая искоса наблюдала за его гимнастическими этюдами, усмехнулась: нашел чем удивить цирковую… Было заметно, что парень изо всех сил старался не ударить в грязь лицом, но в итоге именно это и произошло, причем в самом прямом смысле: при очередном перехвате его рука неожиданно соскользнула, и он нелепо брякнулся прямо в лужу, оставшуюся после ночного дождя. Вид у него был настолько обескураженный, что Сашка с трудом сдержала улыбку. Но когда она подбежала, чтобы помочь ему подняться, он только сердито глянул исподлобья и скрылся в подъезде.
        Пожав плечами, Сашка вернулась на лавку. Прошло, как ей показалось, еще около часа. Она почти задремала, уронив голову на выдвижную ручку чемодана, как вдруг дверь подъезда распахнулась, и оттуда выскочила заплаканная мама.
        - Я все уладила… Я… Мне нужно успеть еще в пару мест, а в три - уже самолет… Долгие проводы - лишние слезы. Мы с тобой каждый день будем созваниваться по «Скайпу». Каждый день, слышишь, дочура? А сейчас мне нужно ехать - вон уже и такси ждет.
        Она порывисто стиснула Сашку, зарывшись мокрым лицом в ее волосы, и побежала к машине.
        - Первый этаж, сразу направо, пятьдесят третья. Вера Георгиевна, не забудь. Она ждет. Все будет хорошо, - это донеслось уже из отъезжавшей машины, которая через мгновение скрылась за углом дома.
        Уже отчаявшись хоть что-то понять во всей этой истории, Сашка стала затаскивать чемодан по лестнице. У двери с облезлой коричневой обивкой и латунным номерком она в нерешительности остановилась. Нажала кнопку звонка - ни звука. Сашка робко постучала - и дверь бесшумно открылась. Она оказалась в темной и тесной прихожей, потопталась в смятении и тихо позвала:
        - Вера Георгиевна…
        Тишина.
        - Эй, есть тут кто-нибудь?..
        - Ну, и чего ты тут раскричалась?! Заходи, коли уж свалилась на мою голову! - раздался из глубин квартиры властный голос.
        Сашка прошла по коридору и оказалась, судя по обстановке, в гостиной, где у окна в кресле увидела женский силуэт. Подойдя ближе и привыкнув к яркому солнечному свету, который заливал комнату, Сашка рассмотрела свою бабушку внимательнее. Белоснежные волосы, высоко зачесанные ото лба и скрученные в тугой узел на затылке, придавали ей строгий и надменный вид. Сашка видела, что ее тоже внимательно изучают, и от волнения не знала куда деть руки, чувствуя себя простолюдинкой на приеме у монаршей особы.
        - Нда, ну, этого и следовало ожидать, - пробормотала спустя пару тягостных минут старуха, постучала высохшими длинными пальцами по подлокотнику, видимо, укоренившись в самых неприятных предчувствиях. - Ну что ж, бери свой баул и иди за мной.
        Со дня их первой встречи прошло уже почти два месяца. В квартире, где коротала свой век Вера Георгиевна, как в музее, сохранилась обстановка советских времен. Сашке сложно было избавиться от ощущения, что она оказалась в старом фильме. На кухне день и ночь монотонно бубнило радио, в серванте пылилась армия хрустальных ваз и разнокалиберных бокалов, а на стене в гостиной висел ковер с восточным орнаментом. Вера Георгиевна в своем преклонном возрасте считала покупку новых вещей, к тому же на скромную учительскую пенсию, бессмысленным расточительством. Старенький холодильник утробно урчал и трясся, словно жадно переваривая все, что неосмотрительно в нем было оставлено на ночь, но морозил на совесть. Телевизор Вера Георгиевна включала лишь для того, чтобы посмотреть вечерние новости по Первому каналу. После окончания выпуска новостей «окно в мир» занавешивалось пожелтевшей от времени ажурной салфеткой. На ночь и во время грозы все электроприборы, кроме холодильника и радио, выключались. Сашка не встревала в закостеневший с годами распорядок жизни неожиданно обретенной родственницы. Пожелав спокойной
ночи и погасив свет, она по-партизански засиживалась за буком до глубокой ночи, болтая с Кирой или просматривая новые фотки друзей из прошлой, питерской жизни.
        В обстановке квартиры старой учительницы, которую сложно было заподозрить в набожности, выделялась старинная икона - совершенно потемневшая от времени, с тяжелым окладом. Спаситель смотрел грозно и испытующе, словно проникая взглядом в самые потаенные мысли, и Сашка, когда оказывалась в гостиной, не могла избавиться от тревожного чувства, что он наблюдает за каждым ее шагом.
        Раз в неделю, по четвергам, к Вере Георгиевне заглядывал на чай ее старинный знакомый, коллекционер всевозможных редкостей и антикварных вещей. Уже лет восемь он безуспешно уламывал Веру Георгиевну уступить икону, которую та привезла из затерянного среди карельских лесов скита. Но бабушка, виртуозно увиливая от прямого отказа, всякий раз давала понять, что эту икону вынесут из дома только отправляя ее саму в последний путь.
        …Серый дождь, который зарядил еще ночью, так и лил без передышки. Казалось, весь мир вылинял до грязно-серого цвета под бесконечной холодной моросью. Сашка уже битый час с тоской смотрела, как капли сползают по оконному стеклу. В квартире было так тихо, что можно было различить тиканье старых ходиков в гостиной. Часы простуженно тренькнули четыре раза. Вера Георгиевна, наверное, вяжет или читает. Подумать только, они живут под одной крышей почти два месяца, но за это время едва ли перекинулись и десятком слов. И Сашу это вполне устраивает: по крайней мере, не лезет с расспросами, как там в школе дела - и на том спасибо.
        Да и было б что рассказывать, в самом деле! Школа как школа. Все та же ненавистная алгебра и всякие там законы Ома. В первый день, конечно, новенькая из Питера, да еще и с загипсованной рукой, произвела в классе настоящий фурор.
        - Привет, меня Лена зовут. А ты навсегда переехала или на время? - сразу же спросила ее новая соседка по парте.
        - На год, - ответила Сашка.
        - Круто, всегда мечтала побывать в Питере. Белые ночи и все такое, - мечтательно прикрыла глаза Лена. - А с рукой что?
        «Вот ведь привязалась, все-то ей интересно», - мысленно рассердилась Сашка. Ей не хотелось рассказывать новой однокласснице про занятия конным спортом и свое падение - все это было слишком личным, болезненным.
        - Ой, да глупо получилось: бесились с подругами в бассейне, подскользнулась на дорожке и ка-а-ак грохнулась, - на ходу привычно сочинила Сашка.
        - Да, бывает, - сочувственно вздохнула Лена, разглядывая автографы, которые на прощанье оставили Сашке на гипсе питерские друзья.
        Другие одноклассники тоже приняли ее дружелюбно, но Сашка держалась обособленно и не особо стремилась завязывать с кем-то тесные отношения. По-настоящему они сдружились, пожалуй, только с Дамиром. Вспоминая, как в первую их встречу он выпендривался, пока не свалился с турника в грязь, Сашка всякий раз невольно улыбалась. Хороший парень оказался. Он был из многодетной семьи: еще четыре младших брата и сестра - хоть по росту вставай и «Веселые старты» устраивай. Мать - вечно по уши в заботах о том, как накормить эту ораву и простирать гору грязного белья. Дамир, как самый старший, летом помогал отцу на стройке: таскал тачку, мешал раствор - и гордо отдал матери первый заработок. Когда он только в этом вечном бедламе и гомоне умудрялся уроки делать - уму непостижимо.
        В первое время Сашку удивляло, что Дамир, молчаливый, худощавый и далеко не самый крепкий парень в классе, пользовался признанным авторитетом. Именно он чаще всего становился арбитром мальчишеских потасовок, хотя сам никогда не лез в драку без веских причин. Не сразу Сашка поняла, в чем секрет: он всегда был на стороне правого, а не сильного, не терял ясной головы, даже когда все вокруг бесновались. И даже легкое заикание, которого он страшно стеснялся, чертовски ему шло.
        Наступили осенние каникулы. Накануне Сашка с Дамиром условились прогуляться в сквере у фонтана. И вот, как назло, с самого утра зарядил противный дождь. В сотый раз с тоской взглянув в небо, Сашка заметила прорехи в грязной вате облаков, через которые нехотя просачивался тусклый солнечный свет. Схватив плащ, она выскочила из дома. Дамир открыл дверь, еле передвигая ногами: на нем гроздьями висели младшие братья, вереща от восторга. Судя по их раскрасневшимся потным лицам, минуту назад здесь была замечательная куча-мала.
        - Мам, я с Сашкой немного погуляю? - крикнул он в сторону кухни, откуда доносились шкворчание раскаленного масла и дух домашней выпечки.
        - Хорошо, только хлеба и молока не забудь купить! - отозвалась мать.
        Дамир достал из-под лестницы в подъезде старенький велик, Сашка ловко забралась на раму - и они помчали, разбрызгивая лужи.
        У фонтана на площади Славы громко играло уличное радио, и под его бодрые напевы тоскливо переминались с ноги на ногу толстая продавщица воздушных шаров и сладкой ваты да еще пара девиц, присматривающих за пони и серым в яблоках конем. Старый конь был до того худющим и облезлым, что напоминал пыльное, поеденное молью чучело. Видимо, он был смирным, так что девицы даже не потрудились привязать его - повод был просто наброшен на столбик ограды. Сердце Сашки сжалось от жалости.
        - Хочешь п-прокатиться? - заметив ее пристальный взгляд, спросил Дамир.
        - Кто? Я? - Сашка даже отпрянула. - Ненавижу этих покатушечников! Они и здоровую молодую лошадь за полгода превратят в разбитого инвалида. А этому пенсионеру - лет сто по человеческим меркам, если не больше, а они его под седло хоть в жару, хоть в ливень, пока замертво не свалится… Ненавижу!
        Сашка спрятала озябшие руки в карманы и вдруг нащупала кусочек сахара - серый, в налипших хлебных крошках - видно, завалялся с прежних, «лошадных», времен.
        Девицы, заметив подростков, сначала встрепенулись, но тут же поняли, что это не романтически настроенная парочка, и равнодушно отвернулись, изредка бросая на них косые взгляды. Сашка протянула руку, коснулась теплых и мягких ноздрей, покрытых жесткими волосками. Конь тихо втянул незнакомый запах, повел ушами и легко переступил передними ногами. Сашка бросила быстрый взгляд на стоявших чуть поодаль девиц и незаметно угостила его сахаром, погладила по шее, поймала взгляд опушенных длинными ресницами темных глаз - и увидела в нем такую бездонную тоску и неизбывную боль, что у самой ком встал в горле.
        - Как его звать? - внезапно охрипшим голосом спросила она у девиц.
        - Метеорит. Но это по паспорту. А так, по-простому, - Кощей. Одному богу известно, сколько ему лет, у цыган правды не добиться. Но ты не думай, он сильный, любому молодому жеребцу фору еще даст.
        - Да уж, я вижу, - пробормотала Сашка. И вдруг, сама не зная как, легко взлетела в седло, как будто подхваченная невидимой силой. Ее тело - спина, локти, колени - тут же приняло привычную, отработанную сотнями тренировок позу.
        Сашка чуть тронула удила и послала легкий шенкель. И конь, который еще минуту назад понуро стоял, безразличный ко всему на свете, встрепенулся и взял с места в карьер. Он шел - а точнее, летел - удивительно четкой, молодой иноходью, выбивая дробь на тротуарной плитке.
        Сашка слышала, как вслед ей несутся возмущенные вопли девиц. Ветер сорвал с нее шапку и растрепал волосы, а сердце переполняла искренняя, неуемная радость, словно в последние два месяца она бродила во сне, и вот наконец - проснулась. Окрыленная, она сделала несколько кругов по скверу и, заметив, что рядом с девицами уже собираются любопытные прохожие, остановилась, спешилась и передала поводья.
        - Между прочим, мы не бесплатно катаем тут. Тысяча рублей! - зная, что в сложившейся ситуации можно не церемониться, заломила цену одна из девиц.
        Сашка, еще разгоряченная скачкой, в растерянности похлопала по карманам - кошелек остался дома. Она умоляюще посмотрела на Дамира. Тот вздохнул и молча протянул деньги, которые выдала на покупки мать.
        - Ну ты д-даешь! - только и сказал он, когда они с Сашкой отошли в сторону. - Могла бы хоть п-предупредить, что так здорово к-катаешься…
        - Катаются только дети на карусели, - парировала Сашка. - Его спасать нужно. Срочно.
        - Кого?
        - Коня, разумеется. Иначе его к зиме доконают и сдадут на мясо.
        - К-как - на мясо?
        - А вот так. Обыкновенно. Как и всех старых лошадей. Никто их с похоронным маршем не провожает и цветы на могилку не бросает, - Сашка развернулась и быстро пошла в сторону дома.
        Дамир молча поплелся следом, раздумывая, сколько денег осталось в копилке и хватит ли их, чтобы умолчать дома о том, что произошло на прогулке.
        С этого дня Сашка уже не могла выбросить Серого из головы. Она видела его печальные глаза, когда в задумчивости бросала взгляд в окно, скучая на уроке, а во сне подсознание дразнило ее удивительно реальными картинами спасения старого коня в лучших традициях Голливуда: с перестрелками, взрывами и бешеной погоней. И всякий раз сон заканчивался одним и тем же: конь вставал на дыбы, принимая грудью летящую в нее пулю, и вот они уже на земле - из раны, пульсируя, вытекает алая кровь, с губ слетают комья пены, а умный черный глаз, в котором дрожит отражение ее перевернутого лица, закатывается в предсмертной агонии. С криком ужаса, вся покрытая липким потом, она просыпалась и долго всматривалась в темноту, боясь снова закрыть глаза.
        Спустя пару недель она набралась храбрости, подошла к девицам и извинилась за глупую выходку: «Сама не знаю, что на меня нашло вдруг» - и завязала пустячный разговор с одной лишь целью: выведать, где держат Серого. Его самого она с тех пор не видела, хотя после уроков специально делала крюк, чтобы пройти через сквер. Но в паре с пони, чьи бока украшали большие пегие пятна, тоскливо переминалась в ожидании седоков молодая гнедая кобыла.
        Одна из девушек, Марина, рассказала, что с того памятного дня Кощей практически не ест и впал в полную апатию. Сердце Сашки ухнуло в темный колодец.
        - А можно с ним как-то увидеться? - спросила она.
        - Ну, вообще-то чужаков у нас на конюшне не жалуют, - начала было одна из девушек, но, увидев умоляющий взгляд Сашки, сдалась. - Ладно, приходи завтра, я предупрежу Серегу, чтоб он тебя впустил.
        На следующий день Сашка с трудом досидела до конца уроков и сразу сорвалась с места. Отыскать конюшню на окраине города, среди старых покосившихся деревянных домов, оказалось не так-то просто. По всему периметру она была обнесена забором из профнастила высотой с человеческий рост. По обрывкам разговоров питерских конников Сашка знала, что за нарядной и праздничной вывеской веселых «покатушек» скрывается жесткий и весьма прибыльный бизнес. В старом бараке содержалось более десятка лошадей - и работяг для «покатушек», и породистых.
        Вдохнув знакомый теплый запах конюшни, Сашка даже закрыла глаза - она вновь почувствовала себя дома, словно и не было этих безрадостных осенних месяцев. Она замерла в дверном проеме и отыскала глазами Серого - его денник был последним в длинном ряду. Сердце ее болезненно сжалось - конь стоял, понурившись, и медленно раскачивался, словно маятник.
        - Забавно он танцует, да? - дружески толкнув ее в бок, спросил коренастый паренек и протянул руку. - Серега.
        Но конь «танцевал» вовсе не от радости. «Медвежья качка» - вот как это называется, вспомнила Сашка слова старого Айрата. Она поражает лошадей, которые мучаются от скуки или одиночества. Беспрерывная однообразная качка изнуряет лошадь, лишает ее сил и радости жизни, впустую изнашивает ноги.
        Вдруг Серый словно бы очнулся от сна, раздул ноздри, резко вскинул голову и приветственно заржал. Сашка подбежала и обняла его за шею, а он, дружески ткнувшись мордой в плечо, захрустел морковкой, которую она достала из школьного рюкзака.
        - Можно я его вычищу и прогуляю? - спросила она Серегу.
        - А ты умеешь? - засомневался он.
        - Конечно, я в конюшне три года, - с жаром заверила Сашка. Она зашла в стойло и умело взялась за дело.
        Серый стоял смирно - чувствовалось, что массаж жесткой щеткой доставляет ему огромное удовольствие. Закончив, Сашка вывела коня во двор. И вновь ее поразило, как удивительно он преображался в рыси - куда только исчезала старческая сутулость и понурый вид! Резвый, сильный и при этом послушный не только легкому натяжению корды, но и, казалось, способный предугадывать ее мысли.
        На следующий день Сашка после уроков вновь пришла на конюшню - и Серый уже ждал ее, нетерпеливо переминаясь. Серега хмыкнул и молча протянул ей ведро и скребок. Между ними закрепился негласный уговор: за право навещать Серого Сашка выполняла грязную работу и разные мелкие поручения, стараясь не особо мозолить глаза и не лезть с лишними расспросами.
        Хозяина этой богадельни, как вскоре выяснилось, звали Дмитрий Сергеевич. Лощеный и самоуверенный, он приезжал раз в неделю на белом «Мерсе», чтобы забрать выручку и окинуть все приметливым хозяйским взглядом. Работники конюшни хозяина недолюбливали - в денежных делах был он прижимист и нечист на руку - и поговаривали, что он из цыганского племени, и Дмитрий Сергеевич - не настоящее имя, а потому между собой звали его Бароном.
        Сашка стала бывать на конюшне ежедневно. Подходя как-то раз, она увидела, что во дворе припаркован забрызганный грязью фургон для транспортировки лошадей. Все местные обитатели собрались вокруг и тихо переговаривались. Из фургона донеслось громкое ржание.
        Гордость Андалузии - именно так звали вороного красавца чистых кровей - отличался благородной статью и бешеным нравом. Первый хозяин, сын высокопоставленного чиновника из Казахстана, за немыслимые деньги купил породного жеребца на одном из европейских аукционов, но в седло конь так и не встал - ежедневно, точно развлекаясь, он изобретал все новые трюки, выматывая опытных берейторов. То понесет, закусив удила, то шваркнет со всей мочи о бортик, а то вскинется свечкой на ровном месте. Помаявшись с год, красавца сбыли с рук, и с тех пор он, как переходящий вымпел, кочевал по городам и весям - простаки, которые не знали его биографии, с первого взгляда влюблялись в гордый изгиб шеи, а через полгода на форумах конезаводчиков вновь появлялось объявление: «Продам чистокровного жеребца. Торг уместен».
        Ребята с конюшни, судя по всему, уже были наслышаны о буйном нраве вороного, а потому открывать двери фургона никто не спешил.
        - Ну что, так и будете стоять тут до вечера? - спросил Барон, взбешенный возникшей заминкой. - Ты давай иди! - И он ткнул пальцем, похожим на свиную сардельку, в коренастого Серегу.
        Тот втянул голову в плечи, но спорить не стал. На ватных ногах он побрел к фургону и осторожно повернул ручку. Жеребец встретил поток дневного света и свежего воздуха молодецким всхрапом, который не сулил Сереге ничего хорошего. Он опасливо протянул руку и взял жеребца под уздцы. Гордость Андалузии, видимо, пребывал в игривом настроении, и сейчас, после долгого и тряского перегона, решил явить себя миру во всей красе. Вороной грациозно прошагал по трапу, прекрасно осознавая, какое впечатление производит его шальной вид, а едва ступив на твердую землю, тут же взвился свечкой, уронив Серегу на землю, и пустился по двору, дико взбрыкивая сильными задними ногами.
        - Во бешеный! - прошептал побелевшими губами Серега, поднимаясь из осенней жижи. Задрав хвост, жеребец навернул пару кругов лихим галопом, а затем остановился в дальнем углу двора. По лицам конюшенных ясно читалось, что ни угрозами, ни денежными посулами их не заставить подойти хотя бы на пять шагов к бешеной твари.
        Барон, уже закипавший от ярости и мысленно проклинавший себя за то, что ввязался в эту авантюру с проклятым жеребцом, вдруг заметил, что из-за спин собравшихся вышла незнакомая девочка-подросток и медленно, словно завороженная, пошла к коню.
        - Стой, Сашка, куда?! - заорал один из конюшенных, но Барон крепко схватил его за плечо, и тот замолчал. Жеребец нервно прядал ушами, но не двигался с места. Все застыли в напряженном ожидании, в воздухе повисла звенящая тишина.
        Сашка не сводила глаз с вороного, как если бы между ними был натянут стальной трос, и пока ее губы бормотали какую-то несусветную ласковую чушь, она привычно отмечала все движения взвинченного коня, мысленно посылая ему призыв: «Я твой друг. Я не причиню тебе зла. Спокойно». И когда их разделяла всего пара шагов, жеребец миролюбиво всхрапнул и потянулся мордой к ее протянутой ладони, на которой лежал кусочек сахара. Погладив коня по сильной лоснящейся шее, Сашка ухватилась за недоуздок и повела его к конюшне.
        И сразу, словно по команде «отомри», все вышли из странного транса и вновь обрели способность двигаться и разговаривать. Каждый норовил похлопать Сашку по плечу, приобнять, потормошить, точно они только сейчас разглядели ее по-настоящему.
        Дмитрий Сергеевич выждал, пока первые восторги улягутся, а потом гаркнул, что всем пора заняться своими делами, и взглядом пригласил Сашку в свой автомобиль.
        - Ну, выкладывай, откуда ты взялась на моей конюшне? - без лишних предисловий спросил Барон.
        Сашка поерзала в кожаном кресле цвета топленого молока и затараторила заранее придуманную легенду: отец запивается, мать - медсестра, сутками на дежурстве, они с братьями рады любому заработку, она за всякой животиной ходить умеет - хоть лошадь, хоть корова… По прищуренному взгляду Барона читалось, что он не верит ей ни на грош, но по одному ему ведомой причине продолжает молча выслушивать ахинею, которую самозабвенно несла Сашка.
        - Так, с этим все понятно, - оборвал он ее на полуслове. - Коня как уняла?
        - Так это, у меня бабка - она колдунья была. Она и меня разным заговорам и приворотам научила, - не моргнув глазом, соврала Сашка.
        Как ни странно, это нелепое объяснение убедило Барона. Во всяком случае, дальнейший разговор напоминал уже не допрос, а деловые переговоры.
        - Жеребец тебя принял. Через три месяца большой аукцион, поможешь парням его подготовить к смотринам?
        - Чего бы и не помочь, если деньги хорошие платят, - от волнения у Сашки перехватило горло.
        - Хорошие - это сколько? - усмехнулся барон.
        - А сколько сама заработаю - разрешите мне, как старшим девчонкам, малышню в парке катать. Я согласна хоть вон Кощея взять.
        - От этой старой клячи никакого проку нет уже. Избавляться буду, - отрезал Барон.
        - А давайте я его тогда выкуплю. Отработаю сколько потребуется - и выкуплю, - выпалила Сашка.
        - Идет, - процедил цыган, поразмыслив. - Полгода за него отработаешь. Что скажут, то и делай, но первая забота - о вороном, ясно?
        Сашка кивнула и протянула худенькую ладонь для рукопожатия, чтобы скрепить уговор. И хотя весь разговор не занял и пяти минут, вся спина у нее была мокрая от волнения, а ноги - точно ватные. В конюшне она, словно не замечая вопросительных взглядов, прошла к Серому и порывисто обняла его за шею, горячо зашептав в самое ухо: «Я тебя выкуплю! Он согласился. Полгода всего - и ты будешь свободен!» Серый фыркнул, как от щекотки, и положил голову ей на плечо.
        - Нет, ты просто с ума с-сошла! - заявил Дамир, когда Сашка рассказала ему о том, что произошло на конюшне. - Что значит вы договорились?! Конь - это ведь не к-котенок, его не спрячешь под кроватью. Где ты будешь его держать, чем к-кормить?! Бабушкиными п-пряниками? И к-когда ты вообще собралась вкалывать на конюшне - к-как ты объяснишь прогулы в школе?
        - Ну, с этим-то как раз все просто. Я после уроков буду все успевать. А с домашним заданием ты же меня выручишь? И с Серым что-нибудь придумаем, пристроим в хорошие руки. Главное - забрать его с этой адской живодерни.
        И Сашка, напевая, закружилась по комнате, давая понять, что продолжать спор просто бессмысленно.
        На следующий день Сашка заходила в конюшню на подгибающихся от волнения ногах: конечно, вчера ей благодаря чертовскому везению удалось присмирить строптивого коня, но в каком-то настроении он пребывает сегодня? Как даст породистым копытом под дых - все звезды на небе пересчитаешь. Беспечно насвистывая для виду, она подошла к деннику, где стоял Гордость Андалузии, окликнула его и, как ни в чем не бывало, сказала «Прими!». Конь, с интересом наблюдавший за ней, поразмыслив пару секунд, посторонился, давая ей возможность пройти в денник. Войдя, Сашка похлопала его по шее, ласково называя по имени, и угостила морковкой. И, продолжая оглаживать крутую шею, зашептала: «Ты - самый красивый конь в этой конюшне. Да что там - в этом захолустном городишке. Тебе здесь не место. Ты достоин гораздо большего, ты рожден вызывать восхищение и восторг, гарцевать под аплодисменты и вспышки камер. Скоро аукцион, и ты должен показать себя с лучшей стороны. Доверься мне, я твой друг». Конь, казалось, внимательно слушал ее, а затем добродушно всхрапнул.
        Теперь оставалось самое сложное - накинуть недоуздок. Сашка старалась провернуть это так, словно это было самым обыденным делом - без резких движений, легко и уверенно, не давая коню возможности проявить характер и вырвать голову. Привязав жеребца к кольцу над воротцами денника, она приступила к чистке: сначала осторожно прошлась щеткой ото лба к носу, а затем жесткой скребницей вычистила шею, плечи, круп и - особенно осторожно - ноги. Челку, гриву и хвост она сначала терпеливо разобрала пальцами, а затем расчесала гребнем с редкими зубцами. Напоследок протерла жеребца влажной суконкой, отошла на шаг - и сама залюбовалась: шерсть благородно залоснилась, выгодно подчеркивая сильные мускулы.
        На конюшне Сашка молча бралась за любую работу. И день за днем терпеливо стремилась завоевать доверие норовистого жеребца, исподволь подбирая ключик к его сердцу.
        «Запомни, дочка, лошадь - умное и гордое создание, никогда не унижай его и не пытайся силой добиться выполнения приказов - конь этого не прощает и обязательно при первом удобном случае припомнит, - наставлял ее в свое время старый Айрат. - Терпение и настойчивость. Но при этом не забывай - лошадь должна видеть в тебе вожака, лидера. Она должна осознавать, что именно ты, а не она, выбираешь путь и задаешь темп. Лишь в этом случае она будет счастлива служить тебе - не по принуждению, а из уважения».
        И первым шагом на этом долгом пути было приучить Гордость Андалузии, которому, похоже, крепко досталось от прошлых хозяев, взбешенных его неукротимым нравом, доверять человеку и не ждать подвоха. От резкого звука конь мог запросто взвиться на дыбы.
        В первые дни на новом месте вороной лишь Сашке позволял приближаться к деннику. Старательно расчищая жеребца, она мягко и осторожно оглаживала его сильную шею, бока, постепенно приучая его спокойно относиться к прикосновениям. Затем, когда касания уже не вызывали непроизвольного подрагивания кожи, она, стремясь закрепить успех, стала то нарочно громко шуршать пакетом, прибираясь в деннике, то напевать или хлопать в ладоши, приучая его не бояться новых звуков. Когда установился прочный контакт, Сашка решилась вывести его на воздух: и тут ни в коем случае нельзя было воздействовать тычком - только мягким движением повода, и лишь до того момента, пока жеребец не поймет, что от него требуется, и не уступит хотя бы на йоту. И даже самая маленькая победа заставляла сердце Сашки ликовать от восторга, она улыбалась и оглаживала умного красавца. Постепенно он привык к прогулкам на корде и послушно отправлялся в аллюр от легкого взмаха ее руки. Садиться в седло после той скачки на Сером Сашка уже не решалась - и дело даже не в запрете врача. Кости на сломанной руке срослись, а травма спины никак себя не
выдавала. Но она обещала маме. Хотя ее так и подмывало вскочить в седло и шенкелем отправить коня в бешеный галоп. Она завистливым взглядом провожала Серегу или его напарника, которые по очереди выезжали вороного. Им доставался восторг быстрой скачки, ей - метла и щетки.
        День за днем по шажочку завоевывая доверие вороного, Сашка ни на минуту не забывала о Сером, у которого и грива теперь была волосок к волоску, и копыта вычищены, и глаз озорно сверкал. Облезлый доходяга, каким его все привыкли видеть, словно разом молодел, когда приходила Сашка, и безумно ревновал ее к красавцу-вороному. Задерживаясь на конюшне допоздна, Сашка вела с Серым долгие задушевные беседы. Рассказывала о Питере, маме, Анне Петровне, конной школе и заветной мечте - наступит лето, и она наконец улетит к маме за океан. На этом месте Сашка спотыкалась и прикусывала язык, потому что в глазах Серого явственно читался вопрос: «А как же я? Ты меня бросишь?» И Сашка поспешно начинала рассказывать о том, что было сегодня в школе и какой же все-таки придурок этот несносный Хусаинов.
        «Не загадывай наперед, жизнь сама все расставит по местам», - часто приговаривала Анна Петровна, когда Сашка делилась своими переживаниями и страхами. И в сотый раз оказывалась права.
        Как-то раз, в начале февраля, прибираясь в деннике Серого, Сашка случайно услышала разговор:
        - Седьмой и пятый денник скоро освободятся. Вчера закупщик с Нагайбака приезжал, Кощея и Изабеллу сторговал, - сплюнув, сказал Серега.
        - Так вроде Кощея же Барон Сашке обещал. Девка из сил выбивается… - возразил ему другой конюх.
        - Ты как будто не знаешь - ему никто не указ. Вороной уже присмирел, так что ему соблюдать договор выгоды нет - погонит Сашку с конюшни и еще пинка на добрую память отвесит, - сказал Сергей.
        Сашка стиснула зубы, но из глаз все равно брызнули жгучие злые слезы. Она бросила лопату и быстро проскочила мимо примолкших конюхов.
        Сашка ворвалась к Дамиру как океанский ураган.
        - Мразь, он все-таки продал Серого на мясо! - она в бешенстве металась по комнате, не находя себе места. Дамир все понял без лишних слов.
        - В полицию идти бесполезно. Для них лошадь - не живая душа, а имущество: как хочешь, так и распоряжайся, хоть «покатушки» устраивай, хоть на колбасу, - продолжала буйствовать Сашка.
        Она бросилась на старенький диван, который лишь затравленно скрипнул. Дамир молчал, напряженно обдумывая что-то, и кусал губы.
        - Ну хорошо, давай просто уведем и спрячем его, раз не осталось иного варианта, - наконец произнес он.
        От неожиданности - услышать такое от тихони-отличника! - Сашка резко села и пристально вгляделась в его лицо, пытаясь понять - не шутит ли? Уже через пару мгновений они горячо обсуждали детали ночной операции.
        - Мама послезавтра дежурит в ночь, отец на вахте, так что я смогу тихонько улизнуть на пару часов, когда малышня угомонится, - сказал Дамир. - Я стукну, ты тихо в окно вылезешь - главное, не проспи!
        Какой уж тут сон! Сашке казалось, что в эти два дня время ползло медленно, как мохнатая гусеница по листу лопуха. Она позвонила на конюшню и хриплым голосом сообщила, что простудилась и лежит с высоченной температурой, так что в ближайшую неделю работник из нее никакой.
        В среду после наспех проглоченного ужина Сашка ушла в свою комнату, битый час просидела над учебником по физике, раз за разом пробегая невидящим взглядом главу о силе сопротивления. А потом махнула рукой и завалилась на диван с книжкой. Она то и дело поднимала глаза на часы, но стрелка словно прилипла к циферблату.
        Наконец Вера Георгиевна тяжело прошаркала по коридору, и все стихло. Сашка погасила свет, оставив только настольную лампу, и по углам комнаты залегли глубокие тени.
        Когда в окно мелко поскреблись, ее сердце бешено заколотилось. Стараясь не шуметь, она растворила старую двойную раму, и в комнату ворвался студеный воздух.
        - Давай скорее! - сдавленно прошипел Дамир.
        Сашка достала из-под дивана спрятанные с вечера пуховик и сапоги, быстро оделась и спрыгнула в мягкий сугроб.
        Лицо Дамира до самых глаз было замотано шарфом.
        - Ты что, в ниндзя решил поиграть? - не удержалась от улыбки Сашка.
        Но Дамиру, похоже, было не до шуток.
        - Не хочешь щеки и нос отморозить - тоже п-прячь: на велике придется г-гнать, - деловито произнес он.
        К счастью, заснеженные улицы были пусты, и вскоре вконец окоченевшая Сашка и взмокший от быстрой гонки Дамир затормозили в переулке у конюшни.
        Сегодня в ночную смену был Серега - обычно он, выпроводив всех и заперев двери, уходил в подсобку и смотрел боевики на полную громкость, так что попасть на глаза сторожу Сашка не особенно опасалась. Заслышав осторожные шаги, из-под железных ворот вылез Дунай - мохнатый увалень-алабай, которого на ночь спускали с привязи. Он узнал Сашку, которая еще с ужина припасла для него ароматную котлету, и приветливо лизнул в лицо, помахивая куцым обрубком хвоста. Сашка по-пластунски пролезла под воротами и тихо отомкнула засов железных ворот, но распахивать их не стала, чтобы не привлечь внимания случайных ночных прохожих.
        Дамир остался на улице, готовый в случае опасности пронзительно засвистеть. План был прост: тихо пробраться в конюшню, увести Серого, не наделав шума, и укрыться в надежном месте. Осенью, гуляя в городском парке, Сашка случайно набрела на заброшенную сторожку - на первое время спрятать коня можно там.
        Едва Сашка приотворила дверь конюшни и пробралась в теплый, пахнущий сеном и навозом сумрак, как услышала приветственное ржание. Вороной, почуяв знакомый запах, всхрапнул и со всей силы ударил копытом в деревянную перегородку. На шум из подсобки выглянул заспанный Серега - Сашка едва успела укрыться за ларем с отрубями.
        Сергей обвел денники хмурым взглядом, зло сплюнул и снова убрался. Сашка гусиным шагом просеменила к деннику Серого и тихо приподняла щеколду. Сняла с гвоздика упряжь.
        - Обойдемся сегодня без седла, Серый, некогда тут рассупониваться.
        Руки ее сноровисто надевали упряжь, а в голове уже прокручивался план побега.
        Она потянула Серого к двери, но тут вороной, оскорбленный столь явным пренебрежением к его высокородной особе, громко заржал и со злости так лягнул перегородку, что едва не разнес ее в щепы. Сашка, поняв, что через секунду сторож будет здесь и прятаться уже бесполезно, птицей взлетела на Серого и пустила его в галоп. Времени, чтобы спешиться и распахнуть во дворе тяжелые железные ворота, уже не оставалось. Она лихорадочно искала спасительную лазейку: двор окружал забор едва ли не в два метра высотой - Дмитрий Сергеевич не жаловал любопытных взглядов соседей, - но в дальнем углу, за сараем, как помнила Сашка, была куча слежавшегося щебня.
        Времени на раздумья уже не было, она дернула левый повод и завела коня на круг. «Давай, милый, выручай, это наш последний шанс», - шепнула она в ухо Серому, склонившись до самой гривы. Конь, словно разгадав ее сумасшедший замысел, оттолкнулся от щебня, взметнулся ввысь - и завис в воздухе, перелетая забор. Ошеломленная Сашка, упершись коленями и вся подавшись вперед, к вытянутой в струнку сильной шее, почувствовала, как он мягко приземлился и поскакал, не снижая темпа, по темной улице. Сашка упивалась безумием скачки - погони уже можно было не опасаться.
        Кружными путями они добрались к окраине старого парка и с трудом разыскали сторожку, почти до окон занесенную снегом. Хлипкая хибара, собранная из битого кирпича и завалявшихся досок, скорее, напоминала деревенский туалет. Сашка разгребла, поминутно дуя на коченеющие пальцы, снег, заваливший дверь, и завела Серого.
        - Это ничего, что холодно, сейчас надышим, - успокаивала она то ли его, то ли себя.
        Заметив, что коня трясет крупной дрожью, она мысленно чертыхнулась, стянула с шеи длинный вязаный шарф и стала быстро обтирать им разгоряченные от быстрого бега бока. Холодина в сторожке была несусветная, но, по крайней мере, не задувал ветер и была крыша над головой. На улице повалил снег - вот и хорошо, следы заметет, промелькнуло в голове Сашки.
        Вернувшись домой, Сашка тихонько прокралась на кухню и вскипятила чайник. Она обхватила дымящуюся чашку озябшими ладонями и блаженно зажмурилась, почувствовав, как разливается по телу благодатное тепло. Ее переполняла неуемная радость - невероятно, но ей все же это удалось! Операция по спасению прошла небезупречно, и был момент, когда ей казалось, что все безнадежно пропало - но сейчас все страхи и опасения казались надуманными. Серый спасен, свободен! Нужно только передать его в добрые и заботливые руки. Оставить его хотя бы еще на пару дней в хлипкой сторожке в парке было бы просто бесчеловечно, поэтому, как бы ни хотелось Саше видеться с ним каждый день, все же придется расстаться. Как быть, она уже придумала: в Челябинске есть ветеринар, известный зоозащитник - пару лет назад он спас искалеченного тигренка из передвижного цирка. В зубах тигренка застрял острый обломок кости, десна кровоточила и воспалилась, несчастный страдалец отощал до крайней степени. Ветеринар не только провел сложнейшую операцию, но и долгие месяцы терпеливо выхаживал тигренка, который бегал за ним как ручной. А сегодня
возмужавший Жорик живет в одном из заповедников где-то на Дальнем Востоке. Конечно, обыкновенный конь - амурскому тигру не чета, но Сашка не сомневалась: ей удастся убедить ветеринара, что Серый - совершенно особенный. Но это все потом, потом, сил уже не осталось.
        Сашка повалилась на расправленный диван и блаженно потерлась щекой о прохладную подушку. И вдруг она резко села, пораженная внезапной мыслью: Дамир, наверное, не видел, как она перемахнула забор на противоположной стороне двора и скрылась в темном проулке. Он так и остался ждать ее у ворот. Она несколько раз набрала его номер, но бездушный металлический голос сообщил: «Аппарат абонента выключен».
        «Да нет, не может же он просидеть в сугробе всю ночь! Конечно, он догадался, что план… пришлось чуть-чуть изменить, - попыталась успокоить себя Сашка. - Но сама-то хороша! Забыть про единственного друга, который ради меня не побоялся пойти на риск!»
        Сашка в отчаянии бухнулась на диван, пружины истерично взвизгнули в ночной тишине, и за стеной раздался глухой кашель Веры Георгиевны. Сашка поспешно натянула одеяло до самых глаз. Дверь тихо приотворилась, и в ее комнату бесшумно вошла Вера Георгиевна.
        Сашка, старательно изображавшая глубокий сон, затаила дыхание. После нескольких томительных минут полной тишины она почувствовала, как Вера Георгиевна присела на край дивана.
        - Бедная девка, умаялась за день, - тихо проговорила Вера Георгиевна. - Носится как угорелая, а спросишь - отмалчивается. Вся в мать…
        Сашка заворочалась, надеясь, что это заставит Веру Георгиевну прекратить нежданные излияния. Но та, видимо, настроилась выговорить все, что скопилось на сердце за прошедшие месяцы, когда в ее размеренную жизнь, как камень в заросший ряской пруд, свалилась эта чужая непонятная девочка.
        - Ворочается - неужто кошмары снятся? Разве расскажет? И мудрено ли - отца не знала, мать на целый год за океан упорхнула, только хвостом махнула на прощанье, птица перелетная… Прости Господи грешную, сто раз твердила себе - ни в чем ребенок не виноват, а как взглянет на меня глазами своими кошачьими, ведьминскими - аж сердце захолонет: та же кровь в ней, бродяжья… Не встретилась бы она на его пути, все иначе бы сложилось, жив был бы мой Сашенька.
        Вера Георгиевна сдавленно всхлипнула. Ни разу до этого она не упоминала о Сашкином отце, а старые альбомы с его детскими, еще черно-белыми фотографиями, на которые Сашка случайно наткнулась в пропахшем лавандовым мылом шкафу, тут же забрала и, не проронив ни слова, унесла в свою комнату. Сашка затаила дыхание.
        - Единственный сын. Поздний, долгожданный. Умный, талантливый - все схватывал на лету, все ему давалось играючи. Мы с отцом мечтали: закончит школу, поступит в институт, в люди выбьется. А эта детдомовская девочка… Как репей. И пропал парень. Как заговорила она его, заворожила зелеными своими глазищами. А ведь и смотреть-то не на что - худая, нескладная…
        Сашка засопела - что-что, а она не позволит так говорить о матери.
        - И ведь сколько я упрашивала - одумайся, на что жизнь размениваешь? Ушел из дома, забросил учебу, устроился на завод. Мне люди говорили - ютятся в общежитии, как голь перекатная, из мебели - только гвоздь в стене. А потом… их бригада грузила трубы. Один из тросов не выдержал, и вся пирамида раскатилась, подмяв под себя тех, кто не успел отскочить в сторону… И ведь она даже не пришла на похороны, не проводила его в последний путь по-людски. Просто исчезла, как и не было ее. Ни единого письма, ни звонка за одиннадцать лет. Ни слова о том, что кровиночка моя растет.
        Сашка почувствовала, как на лоб опустилась сухая теплая ладонь, заботливо убирая непослушную прядь волос.
        - Спи, милая, не держи зла на старуху. Совсем из ума выжила от горя.
        Вера Георгиевна со вздохом поднялась, и последнее, что Сашка услышала перед тем, как провалиться в тревожный сон, был ее сухой кашель за стеной.
        Будильник звонил уже в третий раз. «Еще чуть-чуть, обойдусь без завтрака и долгих сборов», - малодушно тянула время Сашка. Ей казалось, что она закрыла глаза лишь на пару секунд, а когда открыла, на часах было уже без пятнадцати восемь. Проклиная все на свете, она откинула одеяло и стала натягивать джинсы, но запуталась в штанине и с размаху грохнулась на пол. Вскочив как ошпаренная, она схватила портфель и пулей вылетела из подъезда, на ходу пытаясь попасть в рукава пуховика. Хорошо, что школа была совсем рядом, минут десять прогулочным шагом, а в экстренных случаях и за две можно добежать.
        В кабинет биологии она влетела со звонком, встрепанная со сна, как мартовский воробей, и не сразу заметила царившее в классе странное оживление. Учительница задерживалась, и по кабинету летали записочки; девчонки перешептывались и глупо хихикали. А вечный двоечник Хусаинов малевал на доске огромное сердце, навылет проколотое стрелой, как насекомые в наглядных пособиях на стенах. «Сегодня же День Святого Валентина!» - вспомнила Сашка.
        Отойдя на шаг и с видом признанного гения полюбовавшись на свое творение, Хусаинов начал крупно выводить: «Иноземцева…». Весь класс с интересом ждал продолжения, некоторые поглядывали на Дамира, который медленно покрывался красными пятнами. Но вместо нехитрого арифметического действия с именами влюбленных Хусаинов закончил дежурным «дура!». Дамир с побелевшими от злости губами подскочил и саданул ему практически наугад, по чистой случайности угодив прямо в переносицу. Хлынула кровь. Хусаинов, который был практически на голову выше, оттер ее ладонью.
        - Ну все, хана тебе, паскуда! - тихо, но внятно процедил он.
        Девчонки с упоением завизжали, а мальчики тут же образовали плотное кольцо вокруг вцепившихся друг в друга одноклассников.
        - Что тут происходит? - фактически в ультразвуковых волнах заверещала биологичка, влетевшая в кабинет с видом фурии. - Хусаинов, Нигматуллин, дневники на стол - и оба к директору, живо!
        Оба драчуна понурившись вышли из класса, и порядок был восстановлен. Когда прозвенел звонок с урока, Сашка собрала учебники Дамира, которые так и остались на парте, и вышла в коридор, провожаемая насмешливыми взглядами и шепотками.
        Дамира она разыскала в дальнем крыле, у кабинета химии. Он сидел на подоконнике и насупившись смотрел в окно. Сашка протянула ему забытые учебники и молча села рядом.
        - Зря ты вмешался. Хусаинов - дебил, это все знают. Ну, поржали бы и через минуту уже забыли. А сейчас на неделю разговоров хватит. И ты - как с таким синяком дома покажешься?
        Правый глаз у Дамира практически заплыл. Но он молчал, безотрывно глядя в окно, словно превратившись в каменное изваяние.
        - Да брось, стоит ли из-за такой ерунды расстраиваться! - Сашка шутливо толкнула друга в плечо.
        - Из-за ерунды?! - Дамир взвился как ужаленный. - Действительно, п-полная ерунда! Было б о чем разговаривать! Я, как последний д-дурак, битый час в сугробе просидел, шевельнуться боялся. А потом начался цирк: сначала прикатил п-пузатый цыган на «Мерсе», орал, что сейчас порешит тут всех.
        - Это Дмитрий Сергеевич, - вздохнула Сашка.
        - Да нет, говорю же тебе, настоящий цыганский б-барон, я по телику таких видел, по НТВ.
        - Да неважно! - Сашка устало махнула рукой. - Давай, рассказывай толком.
        - А потом вообще менты п-приехали. С собакой! Та давай все закоулки обнюхивать. Ну, я не стал дожидаться, пока меня из с-сугроба откопают и в отделении чаем с малиновым вареньем отогреют, вскочил на велик - и деру. Пока гнал - думал: где ты? Засекли все-таки, или случилось что? Заглянул в окно - а ты дома давно, чаи распиваешь.
        - Дамир, ну прости! Я правда очень виновата. Там лошади такой шум подняли - пришлось через забор сматываться, некогда было с воротами возиться. И представляешь: там высота - почти два метра, а Серый ее на раз перемахнул!
        - Да ну тебя, Иноземцева, тебе же лошади дороже людей! Я тебе говорю, что нас уже по всему городу с собаками разыскивают, а ты мне опять про коня своего…
        - Да потому что лошади поумнее некоторых людей будут! - взвилась Сашка.
        Дамир схватил портфель и быстро ушел.
        Сашка тут же пожалела о сказанном, но решила, что сейчас пытаться что-то объяснить бесполезно. «Завтра я подойду и извинюсь, и все будет по-прежнему», - с надеждой подумала она.
        Кое-как высидев оставшиеся три урока, она помчалась в парк - навестить Серого. Конь встретил ее приветственным ржанием и благодарно захрустел сахаром. Сашка высыпала в старое ведро, которое нашла в углу, пять упаковок зерновой смеси для кроликов - все, что удалось найти в зоомагазине, - и накрыла коня теплым одеялом.
        - Потерпи еще денек - завтра пятница, а в выходные мы что-нибудь обязательно придумаем. У тебя будет новый дом, просторный и теплый. И овса всегда вдоволь.
        Серый всхрапнул, и Сашка любовно похлопала его по изогнутой шее.
        - Ну, все, не до нежностей, я уже с ног валюсь… До завтра!
        Едва оказавшись в своей комнате, она с облегчением рухнула на диван, не в силах даже стянуть джинсы.
        А на следующее утро, зайдя в класс, она сразу же отыскала взглядом Дамира, но тот сидел, демонстративно отвернувшись к окну. «Ну и ладно. На надутых воду возят», - нахмурилась Сашка.
        Закончился первый урок, и в коридоре, запруженной галдящей на перемене мелюзгой, Сашка догнала друга и поймала его руку. Но он смерил ее таким холодным и насмешливым взглядом, что она осеклась и не нашлась что сказать. Дамир выдернул ладонь из ее руки и ушел, так и не сказав ни слова. Словно оплеванная, она поплелась в класс.
        Математика уже подходила к концу, когда в кабинет вошли двое незнакомых мужчин. Если минуту назад Сашке казалось, что хуже быть уже не может, то сейчас стало очевидно, как сильно она заблуждалась.
        - Добрый день, кто здесь Александра Иноземцева? - вежливо поинтересовался молодой лейтенант.
        Услышав свое имя, Сашка стала медленно сползать под парту.
        - А в чем, собственно, дело? На каком основании вы прерываете урок? - изогнула бровь математичка.
        - Районный отдел управления внутренних дел. Лейтенант Петренко. Вчера из частной конюшни был похищен племенной жеребец. Пострадавший в заявлении указал на Александру Иноземцеву как на возможного ценного свидетеля. Так что нам хотелось бы задать ей пару вопросов.
        Неожиданно из папки, которую держал лейтенант под мышкой, рассыпались документы, и Сашка увидела пакетик с лоскутком красной материи. Он смутно напомнил ей что-то очень знакомое…
        Спиной чувствуя буравящие взгляды одноклассников, Сашка медленно встала. Сердце ее металось, как жук в ладони, а язык присох к небу. «Все, прискакали», - обреченно подумала она, на негнущихся коленях подходя к двери.
        И вдруг свет лампы стал ярким, просто нестерпимо ярким, до рези в глазах. «Ну, не хватало еще в обморок грохнуться при всех!», - промелькнуло в мыслях у Сашки. В классе поднялась невообразимая суматоха. Все бросились к окнам - в это невозможно было поверить, но в небе летел огненный шар, оставляя за собой широкий двойной след из белого дыма. Когда болид, летевший в сторону Челябинска, скрылся с небосклона, все, словно не в силах осознать, что действительно видели это своими глазами, разом загалдели:
        - Самолет упал!
        - А может, это метеорит?!
        - Или корабль пришельцев?
        - Нет, это ракета, война началась!
        - Дурак!
        - Сам дурак!
        И вдруг раздалась оглушительная канонада, словно неподалеку взорвался склад с боеприпасами. Стекла в огромных окнах прыснули мелкими осколками, и все как по команде упали на пол, прикрывая голову. На улице истошно завыли автомобильные сигналки.
        Среди всеобщей сумятицы и криков поднялась незыблемая, как айсберг, математичка и перекрыла гвалт громовым: «Встали в пары! Организованно! Идем! К выходу!». В коридоре, запруженном школьниками, сновали взволнованные учителя, напоминая жалкие островки в бурлящем потоке.
        В раздевалке Сашка схватила с вешалки пуховик - и вдруг увидела разорванный рукав. Так вот почему лоскут ткани показался ей таким знакомым! «Видимо, зацепилась за гвоздь в конюшне той ночью», - холодея, догадалась Сашка. Вывернув куртку наизнанку, она вышла на улицу и со всех ног припустила домой. Пуховик был приметный - ярко-красный, канадский - только пару недель назад посылка от мамы пришла. Обычно после школы она заскакивала домой, чтобы перекусить и переодеться в старую куртку. А в ту злополучную ночь, как назло, она была в нем - да уж, просто мастер конспирации. «Вспоминай, вспоминай, была ли ты хоть раз в нем днем на конюшне», - твердила себе Сашка. Ясно, что Дамир не выдаст, как бы на нее ни злился. А остальные? Словом, пуховик, который превратился в важнейшую улику, необходимо было спрятать, и немедленно.
        Заскочив домой - к счастью, Веры Георгиевны не было - она быстро переоделась, сунула пуховик в черный пакет и выбросила в мусорный бак в соседнем дворе, а потом со всех ног помчалась в парк.
        «Серый, наверное, перепугался до смерти… А вдруг его тоже… выследили?!» - сердце Сашки сжимала тревога.
        Но когда она вышла по тропинке к заветной прогалине, колени ее подкосились: на месте сторожки была лишь бесформенная груда обломков. То ли от ударной волны, то ли просто под грузом выпавшего за ночь снега старый тополь рухнул на ветхое строение, и оно сложилось как карточный домик.
        - Серый, Серенький, - слабым голосом позвала Сашка, все еще надеясь услышать хоть какой-то отклик. Но в ответ - тишина. Звенящая в ушах тишина.
        Сашка бросилась к завалу и, обдирая пальцы в кровь, попыталась приподнять ствол, называя Серого тысячей ласковых имен. Она выбилась из сил, но так и не смогла сдвинуть тяжелые обломки. Поднялась, пошатываясь, и побрела по колено в снегу, не разбирая дороги. Глаза застилала пелена слез.
        - Прости меня. Прости! Я лишь хотела спасти тебя… Как же так, Серый?
        До сумерек она бродила по безлюдным аллеям парка, насквозь продуваемого сырым февральским ветром, а затем поплелась домой. «Я должна все рассказать маме. Только она сумеет все расставить по местам», - обреченно подумала Сашка.
        Во дворе слонялся Дамир. Заметив Сашку, он бросился к ней.
        - Ты где опять пропадала? Твоя бабка вся на нервах, валокордина три пачки уже умяла, даже к моей матери с расспросами приходила, - тараторил он. - А та - вообще в шоке. Представляешь, она все это время думала, что Сашка - это мой новый приятель со двора! Умереть не встать! Постой… - Дамир только сейчас заметил ее опухшие от слез глаза. - Что случилось?
        - Данька… Серый погиб, - прошептала Сашка, и слезы снова хлынули из глаз. - Это я во всем виновата, я одна…
        Дамир подавленно молчал.
        - Выходит, все было напрасно? - вздохнул он. - Судьба, значит, у него такая, Саша…
        Сашка покачала головой.
        - Это я одна во всем виновата. Мне и отвечать.
        - Так, давай только без глупого геройства и жертв! Кончай тут театр разыгрывать. Иди домой и выспись хорошенько. И бабку успокой - она, поди, места себе не находит!
        Сашка бесшумно повернула ключ в дверном замке и вошла. Вера Георгиевна сидела за кухонным столом, запустив пальцы во взлохмаченную царственную прическу и глядя перед собой остановившимся взглядом.
        - Я… Я вернулась, Вера Георгиевна. Все в порядке, - охрипшим от слез голосом произнесла Сашка.
        Вера Георгиевна вздрогнула, словно в шаге от нее разорвалась петарда.
        - Хорошо. Иди к себе. Все разговоры отложим на завтра, - глухо произнесла она.
        Сашка, облегченно выдохнув, проскользнула в комнату и включила ноутбук. Открыла окошко «Скайпа», но мамы в сети не было. «В Монреале же сейчас четыре часа утра, она спит, конечно», - догадалась Сашка.
        Спать не хотелось, и, чтобы хоть как-то отвлечься, она зашла в соцсеть. В ленте все события прошедшего дня затмил собой метеорит. Все одноклассники и ребята со двора спешили поделиться, где и как их настиг этот эпохальный момент, выкладывали и делали перепост фоток и видео с камер мобильных телефонов и авторегистраторов, а также бравурных виршей - «Ничего так не бодрит, как с утра метеорит» - и шуточек вроде «Ну, и кто вчера обещал подарить любимой звезду?!»
        «Мама, наверное, дико переживает - ведь в новостях, как обычно, раздули из мухи слона, что тут город чуть ли не в руинах лежит», - подумала Сашка и снова с тревогой посмотрела на значок «Скайпа». Словно услышав ее горячий призыв, он зазвонил, и открылось окно видеосвязи. Но вместо родного маминого лица она увидела Николь - встревоженную, осунувшуюся. Сердце Сашки сжалось от дурных предчувствий.
        - Что случилось, Ники? - невольно вскрикнула она. - Где мама?
        - Мама… Понимаешь, Саша… Жизнь иногда несп-гаведлива, так неспгаведлива…
        И Николь зарыдала, спрятав лицо в ладонях.
        - Боже, Николь, да что случилось?!
        - Она согвалась… Обычная газминка перед вечегним выступлением. Она же всегда выкладывалась на полную катушку, не жалела себя. Лонжа обогвалась. Несчастный случай. Кто бы мог знать… Я звонила, звонила тебе - и вчега, и сегодня, но никак не могла пго-биться…
        Николь все продолжала что-то говорить, говорить, перескакивая в волнении с ломаного русского, который никак ей не давался, то на французский, то на английский. Но Сашка ее уже не слышала. Оказывается, пока она тут играла в Зорро, ее мама…
        - Она… умерла? - тихо спросила Сашка.
        - Нет, нет! - почти закричала Николь. - Она сейчас в больнице Сан-Мигеле. Вгач говорит, что надежда есть. Слышишь, Саша, надежда есть. Она всегда должна быть, пока бьется сегце. И мы с тобой должны надеяться и вегить!
        - Да, конечно… Спасибо, Николь, спасибо за все. Я должна поговорить с Верой Георгиевной. До связи.
        Она закрыла ноутбук и спрятала лицо в ладонях. «Мама, мама, где ты, слышишь ли ты меня?!»
        Вера Георгиевна так и сидела за кухонным столом, обхватив голову руками.
        - Вы все знали, не так ли? - сухо спросила Сашк. - Знали - и не сказали мне ни слова!
        - Я… не могла.
        - Я должна быть там, с ней. Я знаю, что нужна ей.
        - Она не приходит в сознание. Перелет очень дорогой. У нас нет лишних денег.
        - И как только я могла предположить!.. В вас же не осталось ничего живого, человеческого! У вас часы с кукушкой вместо сердца!
        Не в силах больше сдерживать слезы, Сашка бросилась в свою комнату, рухнула на диван и зарыдала, яростно колотя кулаками подушку: «Старая, мерзкая, злая ведьма!»
        Девочка сотрясалась от рыданий - ей казалось, что сердце сейчас вот-вот разорвется пополам, и не было сил даже сделать полный вдох. Но затем она впала в странное отупение и незаметно провалилась в беспросветное забытье…
        Дождавшись, пока в соседней комнате все стихнет, Вера Георгиевна тяжело поднялась и взяла телефонную трубку.
        - Антон Борисович, доброй ночи. Бога ради, простите за поздний звонок. Я по поводу той иконы, которая вас так интересовала, помните?.. Ваше предложение еще в силе? Да, можно прямо завтра. И, голубчик, не могли бы вы рекомендовать мне толкового риелтора? Одной из моих давних подруг нужно срочно продать квартиру. Да, минутку, записываю…
        Попрощавшись, она прислушалась к тишине, а затем осторожно приотворила дверь, вошла и села на край дивана. Провела рукой по спутанным волосам Сашки, убрала с лица мокрую от слез прядку.
        - Девочка моя, как же многого ты еще не понимаешь… Ей нужны лекарства, уход. Каждый день в клинике стоит уйму денег, а перелета через океан она не выдержит… Я последнюю рубашку сниму и продам, чтобы она жила… Чтобы ты не стала сиротой…
        Проснувшись среди ночи, Сашка долго лежала, вглядываясь в темноту. Вот было бы счастье, если бы оказалось, что все это сон, лишь страшный сон - и гибель Серого, и травма мамы.
        «Который час? По ощущениям - давно за полночь…». Она на ощупь нашла под подушкой мобильник и нажала кнопку. Даже слабый голубоватый свет экрана заставил ее зажмуриться от рези в опухших от слез глазах. Голова раскалывалась, сухие губы растрескались. Забыть бы весь этот ужас хоть на мгновение, не чувствовать зияющей раны в груди.
        Вдруг Сашка заметила, как на оконной занавеске в лунном луче мелькнула большая смутная тень. Ее сердце ухнуло вниз. Переборов страх, она на цыпочках подкралась к окну и отогнула край шторы. Ей пришлось зажать рот ладонями, чтобы сдержать вскрик: там, по колено в сугробе, стоял Серый. Не веря своим глазам, Сашка всмотрелась, силясь понять, что же так сильно изменилось в его облике. В лунном свете конь казался серебристым, почти белым, и искрился, словно весь был соткан из лунного сияния.
        «Призрак!» - ужаснулась Сашка. Но Серый, словно заметив ее, притаившуюся за шторой, нетерпеливо всхрапнул. Сашка распахнула окно и сиганула в сугроб. Она порывисто обняла коня за шею и уткнулась лицом в пахнущую морозом гриву.
        - Что ты, что случилось? - раздался приятный, с хрипотцой баритон. Сашка отшатнулась. - Не пугайся! Это я. Да ты же босая!
        Сашка машинально опустила взгляд - а ведь и правда, как была в постели, так и выскочила…
        - Давай, забирайся! - сказал Серый.
        Сашка легко вскочила на него, и конь подвез ее к распахнутому окну. Натянув колючие шерстяные носки, она уселась на подоконник, обхватив руками острые коленки.
        - Как тебе удалось спастись?
        - Я ждал знака, и когда небо озарилось, понял: пора! Ну, и вдарил по двери копытами со всей дури. А потом еще разок, на прощанье. Ну, сторожка и развалилась…
        - При чем тут метеорит? - непонимающе переспросила Сашка.
        - Ну… это долгая история. Главное, что я отбыл наказание и могу вернуться.
        - Куда?
        - Домой. В Гриндольф.
        - Это… где-то в Англии? - наугад спросила Сашка.
        - Нет. Это… чуть дальше. Но метеорит - это верный знак, что я заслужил прощение и сегодня ночью мне откроется лунная дорога. Так что я пришел проститься… Знаешь, - после долгого молчания тихо проговорил лунный конь. - Я без сожаления покидаю ваш безумный мир, в котором прожил больше ста лет. И единственное, что я уношу в своем сердце, - это ты, Воробушек.
        Сашка вздрогнула - так в детстве называла ее мама, ероша дочкины непослушные волосы.
        - Откуда ты знаешь? - выдохнула она.
        - Люди даже не догадываются, насколько лошади чутки к волнениям их души. Стоит лишь настроиться на нужную волну - и можно читать мысли, как открытую книгу.
        - Кто ты, Серый? На самом деле?
        - Человек. Надеюсь, что все еще человек… Хотя сейчас в это трудно поверить. Впрочем, за время своей жизни тут, на Земле, я сотни раз сомневался в том, что существа, которые выглядят как люди, имеют право ими называться.
        - Так что, ты заколдованный? Еще скажи, что тебя просто поцеловать нужно, как лягушку-царевну, чтобы спали колдовские чары, - Сашка невесело усмехнулась и осеклась, вспомнив, что не раз чмокала коня на прощанье.
        - Нет, - сказал конь, словно уловив ее мысли. - Все, к сожалению, не так просто. Я лишился человеческого облика и был изгнан из родных мест в наказание за один поступок, при воспоминании о котором на меня накатывает стыд. Но мое изгнание подошло к концу.
        - Ну что ж… Я… так рада за тебя, Серый. Правда. Расставаться всегда тяжело, но если вспомнить, что еще час назад я была уверена в твоей гибели… Лучше уж так. Прощай!
        Конь медлил, переминаясь с ноги на ногу.
        - Я не могу оставить тебя одну сейчас, когда тебе так плохо.
        - Понимаешь, Серый… Мама… Она там, может быть, умирает. А я - здесь… И ничем не могу ей помочь! Знаешь, может, это и глупо, но мне кажется, если бы я сейчас была с ней, если бы могла просто взять за руку, рассказать, как сильно я люблю ее, как она нужна мне, она обязательно нашла бы в себе силы и открыла глаза.
        Конь слушал, понурив голову.
        - Она там совсем одна; провода, трубки, приборы - и врачи кругом! Она ни разу в жизни не ходила к врачам, даже простудой никогда не болела…
        Серый на мгновение устало прикрыл веки и замер, словно прислушиваясь к едва слышному шороху.
        - Она спит. Ей было больно. Очень. Сейчас боль ушла. Но она измотана, устала бороться. Мечтает стать свободной, крылатой.
        - Нет, нет, нет, нет! - потрясенно зашептала Сашка. - Я должна ее спасти, вернуть! Что же делать?! Что же делать, Серый?!
        - Ее так сильно манит свет дальних звезд… Ее уже не удержать, Саша…
        - Нет, нет, - твердила она. - Должен быть какой-то выход! Обязательно должен быть! Она же сама учила меня: не сдавайся, никогда не сдавайся!
        Серый помолчал, словно терзаемый сомнениями.
        - Если кто и может помочь, то он один. Он все может, - тихо сказал он.
        - Кто? Да говори же, не молчи!
        - Искобальд. Он живет в моем мире - по крайней мере, там я его встретил, на свою беду, сто лет назад. Но не волнуйся - по моим сведениям, ему на тот момент уже стукнуло лет семьсот, так что шанс застать его в добром здравии еще есть.
        - Он врач?
        - Маг.
        - Маг? В смысле - волшебник?
        - Ну да.
        - Ты проводишь меня к нему?
        - Да. Только… А впрочем, будь что будет, терять мне уже нечего!
        Огромная луна выглянула из-за тучи и залила все призрачным серебристым сиянием.
        - Надо спешить! - взволнованно сказал конь.
        - Дай мне минуту!
        Сашка одним махом вытряхнула все из школьного рюкзака, затолкала шерстяные носки, свитер, карманный фонарик, спички. После секундного колебания она взяла клочок бумаги и черкнула пару торопливых строк - оставить Веру Георгиевну в полном неведении было бы бесчеловечно. «Я скоро вернусь. Не волнуйтесь, все будет хорошо».
        Поставив уверенную точку, она еще раз пробежала глазами записку, накинула куртку и пулей вылетела в окно.
        Глава III
        ДОРОГА ЧЕРЕЗ ЛЕС
        Закрыли путь через лес
        Семьдесят лет назад.
        Он дождем был размыт и бурей разбит,
        И ничей не заметит взгляд,
        Что дорога шла через лес
        Там, где нынче шумит листва,
        А приземный слой - лишь вереск сухой
        Да пятнышки анемон.
        Лишь сторож помнит едва -
        Где барсук проскакал да исчез,
        Где горлица яйца снесла,
        Когда-то был путь через лес.
        Но если ты входишь в лес
        Летним вечером, в час,
        Когда холод идет от стоячих вод
        И выдры, не чуя нас,
        Пересвистываются через лес,
        В подступающей полутьме
        Вдруг зазвучит перезвон копыт,
        И шелест юбок, и смех,
        Будто кто-то спешит
        Мимо пустынных мест,
        Твердо держа в уме
        Забытый путь через лес.
        Но нет пути через лес.

    Редьярд КИПЛИНГ[2 - Перевод В. Шубинского.]
        Сашка мерно покачивалась в такт медленной поступи коня. Позади была бешеная скачка, когда они, наконец, вырвались из спящего города в степной простор, где лунный свет заливал бескрайнее снежное полотно. Словно заметив тайный знак, конь вдруг резко остановился и встряхнул гривой.
        - Здесь, - сказал он. - Сейчас закрой глаза, ни о чем не думай и ничего не бойся.
        Сашка зажмурилась и покрепче ухватилась за его шею. Когда спустя какое-то время она потихоньку приоткрыла сначала один глаз, а потом и другой, то у нее перехватило дыхание от страха и восторга - они брели по небу. Призрачный свет луны, в котором ноги коня увязали почти до колен, напоминал тихую речную заводь. Она судорожно вцепилась в гриву.
        - Не сомневайся. Будешь бояться - сорвемся, - тихо проговорил конь.
        - Расскажи мне о Гриндольфе, - попросила Сашка, чтобы не думать о пустоте под ногами.
        - О, это чудесная страна. Мир, где царит справедливость и закон. По крайней мере, так было сто лет назад, когда там правил старый добрый Оберон.
        - А как ты попал в наш мир?
        Серый молчал так долго, что Сашке начало казаться, что он просто не расслышал ее вопроса, но задать его еще раз она так и не решилась. Тем неожиданнее было услышать ответ.
        - Прошло уже столько лет, что сейчас мне кажется: все это произошло не со мной, а с кем-то другим - самовлюбленным, избалованным мальчишкой. Я - единственный, к тому же поздний сын в боковой ветви древнего рода. Моя бедная мать умерла от лихорадки, когда мне было три года. Отец, который ее боготворил, после ее смерти впал в глубокую печаль. Целыми днями он бродил по поросшим вереском пустошам, окружавшим наш замок, продолжая вести бесконечные разговоры со своей ушедшей любовью. А в один из дней его сердце не выдержало горя, и он рухнул замертво… Меня передали на воспитание тетке, сестре отца, взбалмошной старой деве. В первое время внезапные перепады ее настроения обескураживали, но вскоре я научился подстраиваться. Достаточно было в удачный момент почтительно поцеловать ее высохшую морщинистую руку. Или с видом живой заинтересованности выслушать великосветскую сплетню, которую она подцепила во время утренних визитов. Или же заботливо осведомиться, почему она так бледна сегодня за завтраком, намазывая паштетом из гусиной печенки сухарик для ее шелудивой болонки. В остальное же время я был
предоставлен сам себе, и если до ушей тетки изредка и долетали досужие пересуды о моих проказах, то она лишь отмахивалась, считая, что это свойственно всем юношам моего круга.
        Я был записан в геральдической книге седьмым по счету претендентом на королевский трон, а значит, был избавлен от тягостных дворцовых обязанностей и при этом обладал кучей привилегий и полной свободой. Перед моим именем распахивались любые двери. Я мог тратить деньги без счета, исполняя любой свой каприз, и, поверь, чувствовал себя гораздо богаче самого короля, которому то и дело приходилось вести разорительные войны, защищая границы своих владений и завоевывая новые земли.
        Словом, я прожигал юность в дружеских пирушках и кутежах, но самой сильной страстью была, конечно, охота. Ты и представить себе не можешь, какой меня охватывал азарт, когда я преследовал раненого зверя! Я готов был в одиночку вступить в единоборство с диким вепрем! И вот в один из злополучных дней, когда я преследовал лесного оленя с дивными ветвистыми рогами, я оторвался от своих друзей в горячке погони. Я нещадно хлестал и хлестал своего коня, заставляя его пробираться все дальше в чащу леса, перемахивать через глубокие рвы и овраги. И вот на пути оказалось огромное поваленное дерево. Ствол его уже порос мхом и лишайником. Я подхлестнул коня, и, совершив головокружительный прыжок, он поскользнулся и завалился набок, придавив мне ногу. Разрезав стремена, я кое-как встал на ноги и тут же принялся исступленно понукать его - меня душила злобная ярость, было ясно: оленя уже не догнать, он скрылся в лесных зарослях с моей стрелой в предплечье. Конь беспомощно бил ногами, пытаясь встать, и выкатывал глаза от боли и напряжения. Далеко не сразу я, ослепленный гневом, понял, что он сломал ногу. Но вместо
того чтобы пожалеть несчастного коня, который служил мне верой и правдой, и причиной гибели которого я стал из-за своей неуемной страсти, я лишь озлился и продолжал в каком-то диком ослеплении хлестать и пинать его.
        И вдруг я почувствовал, как руку с хлыстом, занесенную для удара, кто-то перехватил: это был дряхлый седой старик в холщовом рубище. Я хотел отшвырнуть его в сторону, но у старикана оказалась железная хватка.
        - Ты кто такой и как смеешь ты прикасаться ко мне, червь? - вне себя от бешенства заорал я.
        Не говоря ни слова, старик убрал свою руку и опустился на колени перед конем - он провел ладонью по его морде, словно стер следы боли и страдания. Скакун прикрыл глаза и мирно испустил дух.
        - Ты… ты убил моего коня! Покусился на жизнь и достоинство благородного господина! - неистовствовал я. - За это ты ответишь по закону! Тебя вздернут на первом же дереве!
        Он пронзил меня ледяным взглядом. Стоял жаркий полдень, но меня охватила дрожь - словно дохнуло могильным холодом. Я почувствовал, что теряю землю под ногами, но не мог с уверенностью сказать, падаю в пропасть или же взмываю вверх. Все завертелось перед глазами, слившись в пеструю круговерть, а сердце как будто ухнуло в бездонный колодец.
        Когда я очнулся, колени дрожали и подгибались, и я не мог осознать границ собственного тела, словно они стали зыбкими - ни ногой пошевелить, ни рукой. Даже язык - и тот словно присох во рту. И сейчас, когда я вспоминаю это, меня пронзает ужас: я вдруг увидел самого себя - мертвого, распластанного на земле в нелепой позе. На том месте, где раньше лежал мой конь.
        - Слушай внимательно, - произнес старик, сверля меня взглядом. - Я, Искобальд, за дикую злобу и гордыню приговариваю тебя к заточению. Ты проведешь три лошадиных века в шкуре погубленного тобой бессловесного животного, испытывая все его каждодневные тяготы и лишения. И отбывать свой срок ты будешь вдали от родных мест, где ничто не напомнит тебе о том, что было дорого и памятно твоему сердцу. И ты будешь обречен сгинуть бесславно, если не пожалеет тебя хоть одна невинная душа. Настолько, что готова будет рискнуть своей жизнью и свободой.
        Я хотел что-то возразить, но вместо разумных слов раздалось лишь жалобное ржание. Я стал конем! Старый колдун заключил меня в тело моего Серого. И не успел я еще толком осознать весь ужас произошедшего, как, повинуясь легкому взмаху его руки, взмыл в небо.
        Очнулся я в диком лесу, недалеко от речки - она еще так забавно называлась, Подкаменная Тунгуска. Вокруг лежали поваленные искореженные деревья, тлели обугленные стволы. Я побрел, еле переставляя ноги. Скитался по тайге, не в силах избавиться от одолевавшего день и ночь гнуса и комарья. Я слабо помню те дни - все было как в тумане. Потом вышел к богом забытой деревеньке. Сердобольный старик, который нашел меня, отощавшего, изнуренного, поутру у своего амбара, отпоил меня какими-то снадобьями. Я уж думал, что суждено мне долгие годы тянуть лямку крестьянского коня-трудяги, пахать и боронить, но через пару лет нежданно заявился непутевый сын старика. Гуляка и картежник, он опять промотался в пух и прах и приехал к отцу, чтобы на время схорониться от дружков, которым он задолжал. Когда он увидел меня в покосившемся амбаре, глаза его загорелись недобрым светом. И как-то безлунной ночью, когда все в доме крепко спали, он пробрался в амбар, накинул мне на голову мешок и увел. На ближайшей ярмарке он продал меня зажиточному купцу. Спустя какое-то время в деревне вспыхнул бунт, в купеческий двор ворвалась
толпа мужиков с вилами и топорами. Ну а потом… где я только не был…
        За сто лет в Гриндольфе, возможно, тоже все изменилось, - добавил Серый и вновь погрузился в молчание.
        А Сашка давно уже дремала, убаюканная его голосом и мерным покачиванием, вконец измотанная тревогами последних дней. И где-то на стыке яви и сна возникло странное видение: она стояла у разверзнувшегося зева огромной темной пещеры, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Наконец, достав из рюкзака фонарик, она шагнула в непроглядный мрак. Приземлившись на что-то мягкое, поводила лучом света по склизким сводам. Воздух в пещере был спертый, отдающий прелой листвой. Откуда-то сверху послышался взмах крыльев. Сашка взметнула фонариком и похолодела: на уступах гнездились тысячи летучих мышей. Они разлетелись от луча света, словно боялись, что он прожжет их насквозь.
        - С-с-покойно, спокойно, - тихо сказала Сашка самой себе. Она направила луч фонарика себе под ноги, чтобы не споткнуться, и сделала пару неверных шагов. Пещера наполнилась тихим шуршанием, словно она шла по осеннему лесу. Скользнув лучом чуть выше, Сашка остолбенела от ужаса - всюду, буквально всюду извивались черные змеи, устилая пол, как живой ковер. Они пока не решались вползти в круг света, но кольцо вокруг Сашки сжималось с каждым мгновением, их хищные раздвоенные язычки уже жадно ощупывали пространство, улавливая вибрации застоявшегося воздуха. Сашка закричала от ужаса и омерзения и побежала, не разбирая дороги. Стая летучих мышей, сорвавшихся со свода пещеры от ее крика, захлопала мерзкими кожистыми крыльями. Сашка закрыла лицо ладонями, оступилась, фонарик выпал из рук и, упав на камни, разлетелся вдребезги. Навались кромешная тьма, наполненная тихим шуршанием змеиных тел…
        Сашка пробудилась ото сна, судорожно втянув студеный воздух, словно всплыла из глубины. Почувствовав, как ее лица коснулось что-то колючее, она едва не закричала. Оказалось, это еловая ветка. Они осторожно пробирались по лесу, и Серый то и дело спотыкался о поросший серым мхом валежник.
        - Серый, где мы? - спросила Сашка.
        - Точно сказать не берусь, но похоже на Заповедный лес. И если это так, то это не самое приятное место для ночных прогулок, - тихо пробормотал Серый.
        В это мгновение, словно подтверждая его слова, неподалеку раздался леденящий душу волчий вой, тут же подхваченный хриплой разноголосицей. Серый резко вскинул голову и помчался во весь опор. Сашка побелевшими пальцами вцепилась в лошадиную гриву и быстро оглянулась назад - среди деревьев мелькали огромные серые тени. В темноте можно было различить только горевшие хищным огнем глаза. Обмирая от страха, Сашка зажмурилась и припала к шее Серого.
        Конь скакал во весь опор, но чувствовалось, что силы его уже на исходе. Серый метался между деревьями, уворачиваясь от огромных волков, чьи грозные челюсти плотоядно клацали уже совсем близко. «Они словно загоняют нас в ловушку», - промелькнуло в голове у Сашки.
        Кольцо волков все сжималось, отрезая пути отхода. И вот из густых лесных зарослей конь вылетел на залитую лунным светом прогалину. Серый развернулся, чтобы встретить опасность лицом к лицу. Из зарослей раздалось глухое утробное рычание.
        «Что ж, игра окончена, - обреченно подумала Сашка. - Не суждено мне увидеть Гриндольф при свете дня».
        Она почувствовала, как Серого бьет крупная дрожь, и машинально погладила его по окаменевшей шее.
        - Приготовься спрыгнуть и бежать, - чуть слышно выдохнул он. - Так быстро, как только сможешь. Там, за кустами терновника, можно укрыться. Я уведу волков за собой.
        - Нет, я не брошу тебя!
        - Тогда погибнем оба, не дури! - И, резко взвившись свечкой, Серый стряхнул Сашку на траву, словно надоевшую поклажу, а потом, заржав, бросился прямо навстречу стае. Волки, явно не ожидавшие такого поворота, на мгновение замерли, и этого мига оказалось достаточно, чтобы конь, перемахнув через поваленное дерево, скрылся в лесных зарослях. Издав душераздирающий вой, вожак бросился вслед за ускользающей добычей, уводя за собой стаю.
        Сашка, которая так и лежала не шелохнувшись, забыв даже дышать от страха, выждала еще пару мгновений, а затем опрометью бросилась в противоположную сторону, опасаясь, что хищная стая вернется за менее прыткой добычей. Она бежала не разбирая тропы, продираясь сквозь сплетение ветвей, поскальзываясь на мокрых камнях и запинаясь о торчащие извилистые корни вековых исполинов. Сердце вот-вот готово было выскочить из груди. Наконец она выбилась из сил и повалилась на мягкий мох. «Надо… переждать… до рассвета», - пульсировало в ее голове. Оглядевшись, увидела раскидистый вековой дуб. Недолго думая, подбежала и прикинула на глаз расстояние до нижней ветки - всего метра три-четыре. Цепляясь за мельчайшие выступы коры, ломая ногти, то и дело теряя опору и сползая вниз, она все же вскарабкалась. До земли было не слишком далеко, но волков уже можно было не опасаться. Чувствуя, что вот-вот отключится из-за дикой усталости, Сашка привалилась спиной к могучему стволу великана, стянула с шеи вязаный шарф и привязала себя к ветке, чтобы не свалиться во сне.
        Неприметная птаха, усевшись на ветку, самозабвенно заливалась, приветствуя восходящее солнце. Сашка чуть пошевелила затекшей ногой, в которую тут же словно вонзились сотни иголок, заставив ее болезненно поморщиться. Птица вспорхнула и скрылась в рассветной дымке. После вчерашней бешеной скачки по лесным буеракам поясница болела, словно в позвоночник забили стальной штырь.
        «Так, я цела, и одно это уже можно считать чудом, - подумала Сашка. - Нужно разыскать Серого».
        Заметив под деревом довольно большую кучу палой листвы, Сашка повисла на ветке и спрыгнула. И тут же завизжала, почувствовав, как ее щиколотку схватили чьи-то прохладные пальцы.
        - Тихо, тихо, деточка, ишь какая голосистая, - забормотал надтреснутый старческий голос. - Не приведи Господь, лихие люди услышат.
        - К-кто вы? - прошептала онемевшими губами Сашка.
        - Верно говорят: у страха глаза велики, а не видят ничего. Не бойся, я не причиню тебе зла.
        Из кучи опавших листьев, покряхтывая и потирая ушибленный бок, вылез старик, одетый в лохмотья. Его борода напоминала старую мочалку, а лицо избороздили глубокие морщины. Пока Сашка настороженно вглядывалась в незнакомца, его лицо медленно расплывалось в изумленной улыбке.
        - Ну и дела! - воскликнул он. - Каким ветром занесло тебя в наши края, деточка?
        - Я… головой ударилась, когда с дерева упала, все путается, - пробормотала Сашка.
        - Ну что я, старый дурень, с расспросами пристал, - лукаво улыбнулся старичок, отчего от глаз, как лучи, разбежались морщины. - Давай завтракать, день занимается, скоро уж в путь собираться.
        Старик развязал котомку и достал краюху ржаного каравая и кусок козьего сыра, разломил напополам и протянул Сашке. Только тут она вспомнила, что последний раз ела вчера утром - казалось, с той поры прошла уже целая вечность. Она так быстро проглотила хлеб, что старик, усмехнувшись, протянул ей и свою долю.
        - Нет, что вы! - попыталась отказаться Сашка.
        - Бери-бери, голод - не тетка, пирожка не поднесет, - ласково ответил странник.
        И пока Сашка отламывала от краюхи хлеба по маленькому кусочку и долго жевала, чтобы растянуть удовольствие, он искоса поглядывал на нее, пряча улыбку в бороде.
        - Ну а теперь рассказывай, куда путь держишь, - сказал он, когда девочка стряхнула с коленей последние крошки.
        - Да я и сама не знаю, - искренне развела руками Сашка. - Я шла с… другом, он из этих мест. Мы искали… одного его давнего знакомого. А потом на нас напала стая волков, и мы потеряли друг друга.
        - Да, волки в этих краях свирепые… - промолвил старик. - Только я бы на твоем месте куда сильнее тех волков боялся, которые на двух ногах бегают. - И, заметив испуганный взгляд Сашки, пояснил: - Одежда на тебе уж больно приметная. Чужаков в этих краях не любят. А попадешь в цепкие лапы гвардейцев… Лучше тебе и не знать.
        - Что же делать? - растерянно спросила Сашка.
        - Смотри, вон там, - старик махнул рукой в сторону пологих холмов, - есть деревенька. Там можно найти приют и расспросить про твоего приятеля.
        - Вы покажете дорогу?
        - Нам по пути. Только одежду тебе сменить надо, - сказал старик и, порывшись в своей котомке, достал залатанный балахон. - Вот, примерь-ка это. Ну, совсем другой разговор! А коли спросит кто - ты внучка моя, странствуем и живем подаянием. А поклажу свою и обувь лучше спрячь от дурных глаз. Вон, видишь на дереве дупло есть? Давай я тебя подсажу.
        И точно, при дневном свете Сашка увидела на дубе большое дупло и, снова вскарабкавшись на ветку, где провела ночь, оставила в нем рюкзак, куртку, джинсы и зимние ботинки. Рюкзак было не особенно жалко - там и было-то что теплый свитер и карманный фонарик, а вот как она пойдет босиком? Но, едва ощутив босой ступней мягкость лесной травы, девочка зажмурилась от удовольствия.
        - Вот так-то, - довольно улыбнулся старик, который тоже был босой. - Чем ближе к земле, тем оно лучше.
        Сашка нагнулась сорвать цветок, и в глазах снова потемнело от боли, которая пронзила поясницу.
        - Что, спина? - участливо спросил странник.
        Сашка лишь кивнула в ответ. Старик отыскал в лесном разнотравье растение с мелкими желтыми соцветиями, сорвал лист и растер его меж пальцев, а затем прикоснулся к Сашкиной спине, безошибочно отыскав точку, откуда боль волнами окатывала все тело. Девочка инстинктивно дернулась, и вдруг почувствовала, как по телу разливается живительное тепло, и боль отступает.
        - Да вы просто… волшебник!
        - В наших краях это звучит как тяжкое обвинение. Да и не волшебник я, просто давно странствую по свету. Это костеломка. Не бойся, боль уже не вернется, хоть на голове стой, хоть верхом скачи.
        Они тронулись в путь. И совсем скоро Сашка убедилась, что старик только на первый взгляд казался ветхой древностью - шел он ходко и размеренно, и казалось, мог прошагать без устали хоть целый день.
        - Внешность-то обманчива бывает, - словно угадав ее мысли, усмехнулся старик. - Сила человека - не в мясе и костях. Кто духом слаб, тому пути не одолеть. А еще мечта должна быть. Вот у тебя есть мечта?
        Сашка сдавленно сглотнула и кивнула.
        - Вот и славно, борись за нее и не сдавайся, даже если будет казаться, что весь мир ополчился против тебя. Только будь осторожна, загадывая желания. Знал я одного паренька - он, насмотревшись на богатое убранство господского дома и беспечную жизнь молодого баронета, его ровесника, пожелал, чтобы его окружали россыпи драгоценных камней. И уже через полгода горбатился в Самоцветных горах, - старик печально усмехнулся.
        - А вам доводилось слышать что-нибудь о Искобальде? - отважилась спросить Сашка.
        Услышав имя мага, старик отшатнулся и бросил на нее изумленный взгляд.
        - Что ты, что ты, деточка! - быстро зашептал он. - В уме ли ты? Это имя вслух… Не смотри, что мы по лесной тропе бредем, неизвестно, что за звери тут обитают… Упаси тебя бог расспрашивать о нем у первого встречного! Сгинешь как в тумане - только поминай как звали. Обожди, найдем спокойный привал, расскажу что знаю.
        Когда солнце стояло в зените, они остановились на опушке леса. В тени развесистых деревьев весело журчал ручеек, петляя между огромных, поросших мхом валунов. А на полянке, где пригревало полуденное солнце, стрекотали кузнечики и щебетали пичужки. Сашка в изнеможении растянулась на лужайке и с удовольствием вздохнула душистые запахи разнотравья, от которых слегка кружилась голова. Она заметила, что под листочками прячутся ягоды лесной земляники - ароматные, с тонкой кислинкой, - и быстро набрала полные ладони. Меж тем Римдал (так назвался старик) достал из котомки остатки каравая и разделил хлеб на равные половинки.
        - К закату выйдем к деревеньке, авось приютят странников, - сказал он.
        - А далеко до твоего дома, Римдал? - спросила Сашка.
        - Да как поглядеть. Дорога домой всегда полна неожиданностей, тут и загадывать не должно. Иногда мне кажется, что моим уделом будут лишь скитания по свету, - с грустью ответил старик.
        Сашка заметила на тыльной стороне ладони Римдала маленький знак - круг, в который был вписан высокий треугольник без основания.
        - Что это значит? - заинтересовалась она.
        - Ишь, глазастая какая, - улыбнулся старик. - Это знак моего клана. Только никого уж в этом мире не осталось, я один.
        Когда с нехитрым обедом было покончено, он привалился спиной к огромному валуну, прогретому солнцем, и, сплетая коробок из ивовой коры, начал рассказ:
        - То имя, которое ты, деточка, произнесла, - под запретом. Когда-то очень давно, в прежние времена, люди жили в мире и друг с другом, и с существами из сопредельных миров. Забравшись глубоко в лес, можно было случайно встретить речную нимфу, цветочных фей, проказников пикси - это такие чудные создания, похожие на пятилапых кроликов. Лесные или озерные феи могли подшутить над человеком, заморочить ему голову, заманить в непроходимое болото или заставить до одури гоняться за ускользающим кладом. Но обитатели разных миров не враждовали.
        Маг, имя которого ты произнесла, был самым могущественным из всех, кто странствовал в подлунном мире. Для него не существовало преград, он мог принимать любой облик, какой вздумается. Он жил так долго, что никто уже не мог сказать наверняка, сколько ему лет - сто, триста или все семьсот. Мне однажды довелось услышать песнь странствующего барда, где рассказывалось, что он родился в королевстве лесных нимф. Его мать имела неосторожность полюбить простого смертного, а он разбил ей сердце. Королева нимф сурово покарала ее за запретную любовь, превратив заплаканную деву в водопад. Сказывают, если искупаться в его водах, можно излечиться от неразделенной любви. Но при виде осиротевшего орущего крепыша сердце королевы дрогнуло, и она позволила лесным нимфам воспитать младенца и обучить его всем премудростям.
        - А почему его имя оказалось под запретом?
        - Все изменилось, когда старый Оберон отправился к праотцам. За полвека, которые он провел на троне (и надо признать, он был не самым плохим правителем за историю Гриндольфа), все настолько свыклись с заведенным порядком вещей, что он считался извечным, незыблемым. Королевские причуды и внезапные перемены настроения казались сродни капризам погоды, на которые грех сетовать и обижаться - нужно просто принять как данность. И так как Оберон всегда отличался любвеобильностью, среди многочисленных наследников тут же началась грызня за трон. Эта междоусобица длилась несколько десятилетий и обескровила страну. Все прямые потомки великого короля и его ближайшая родня были вырезаны как стадо баранов.
        - А давно он умер? - спросила Сашка.
        - Да, почитай, уж больше ста лет назад, - задумался Римдал. - Так вот, в конце концов после череды коронаций наиболее пробивных прямых и кривых потомков на троне оказался малолетний Пафнукай - хилый, скрученный тысячей недугов и целыми неделями не вылезающий из пуховой постели. И пока его оберегают от малейшего сквозняка и волнения с десяток нянюшек и толпа разномастных целителей, которые своими снадобьями уморили бы и пышущего здоровьем бугая, страну держит в железном кулаке лорд-канцлер Кронк. Фелфиола, мать наследника, всецело доверяет ему, и он умело пользуется ее расположением. Никто и никогда не слышал смеха Кронка, не видел искренней доброжелательной улыбки на его губах. Он - словно восковая фигура, бездушная, чуждая человеческих радостей и печалей. Поговаривают, он сам присутствует на пытках, и ни один мускул не дрогнет на его лице, сколько бы ни кричал и ни корчился от боли несчастный.
        Сашка невольно поежилась, словно от порыва холодного ветра.
        - Ох, язык мой - враг мой, прежде ума рыщет, беды ищет, - пробормотал Римдал. - Вишь, разлился соловьем на рассвете.
        - Нет, продолжай! - воскликнула Сашка.
        - Так вот, сказывают, что Кронку в детстве вещунья предсказала мучительную смерть от девушки-чужестранки. И он с тех пор на дух не выносит чужаков, да и на девицу никогда милостиво не взглянет, как бы миловидна та ни была. Но пуще всего пострадали предсказатели, волхвы, странствующие сказители да целители-травники. Никто не уцелел: заморили в застенках, замучили в пытках. Сказывают, - тут старец понизил голос до едва слышного шепота, - что чем безраздельнее становится власть Кронка, тем более одолевает его страх за собственную жизнь. Вот он и пытается выведать у тех, кто знал непознанное, нет ли верного средства, чтобы изменить предначертанную судьбу. Сотни бесславно сгинули в этих гонениях. Пропал и Искобальд. Люди разное сказывают: кто-то утверждает, что соглядатаям Кронка удалось-таки выследить и волшебника. Я бы многое дал, чтобы взглянуть на это! - И старик заливисто, от души, расхохотался. - Вот потеха! С копьями и пищалями - против магии Искобальда!
        Отсмеявшись вволю и вытерев глаза тыльной стороной ладони, Римдал серьезно посмотрел на Сашу.
        - Я думаю, ушел он потому, что тошно ему стало смотреть на мракобесие, что вокруг творится, - задумчиво добавил старик. - Но он вернется. Люди ждут и втайне надеются. Не может он обмануть, растоптать огонек их веры.
        Сашка вздохнула. Ну вот, час от часу не легче - оказывается, Искобальд словно сквозь землю провалился. Она, конечно, не рассчитывала увидеть дорогу, вымощенную желтым кирпичом, которая приведет к мудрецу-чародею, но теперь и слабая надежда растаяла - ищи ветра в поле. «Нужно Серого разыскать и рассказать, как все тут переменилось за время его жизни на земле», - устало подумала Сашка.
        Солнце уже не припекало в самую маковку. Римдал поднялся, чтобы продолжить путь, и Саше ничего не оставалось, как плестись за ним следом в надежде, что в деревне удастся разузнать хоть что-то про отважного коня.
        Деревеньку Блюмсдейрибрю можно было окинуть взглядом быстрее, чем произнести ее название. Полтора десятка домиков, крытых соломой, теснились у излучины быстрой реки. Стоя на вершине холма, Сашка невольно залюбовалась красотой заката - и река, и лес, и окрестные луга заливало мягкое золотое сияние. Таким покоем и безмятежностью дышало все вокруг, что тиски тревоги, сжимавшие сердце Саши, ослабили хватку.
        - Пойдем, стоит поторопиться, после наступления сумерек дверь ни одного дома в деревне уже не откроют, - предупредил Римдал.
        Сашка сбежала с холма, раскинув руки, стремясь ощутить ладонями ласковые прикосновения высоких луговых трав.
        - Помни, ты - моя внучка. В разговоры не мешайся и держи ушки на макушке, - дал последнее наставление Римдал, прежде чем постучать в окошко крайнего дома.
        На стук из-за двери выглянула дородная женщина. Рукава ее простого платья были закатаны до локтя, открывая запачканные мукой большие руки, а за подол крепко уцепились трое чумазых ребятишек. Она окинула путников хмурым взглядом.
        - Чего?
        - Мы бедные странники, пусти переночевать, хозяюшка, - примирительно сказал Римдал.
        - И самим тесно, семья большая, - отрезала селянка.
        - Мы с внучкой в уголке притулимся, никого не стесним. Кстати, Тобиас шлет вам сердечный привет.
        Женщина изменилась в лице, быстрым взглядом окинула окрестные холмы и посторонилась, впуская их в дом. Муж и старшие сыновья селянки уже вернулись с поля, и Римдала пригласили за стол. Сашку дети затащили в свой закуток, чтобы похвастаться сокровищами: перламутровыми двустворчатыми раковинами, найденными на речном мелководье, разноцветными камушками и старой жестянкой, в которой хранилась почти истлевшая страница книги с изящной рукописной вязью и миниатюрой. На ней была изображена прекрасная дева, которая расчесывала гребнем золотые волосы, сидя над обрывом у реки.
        - Что здесь написано? Ты умеешь читать? - спросила она у старшей девочки.
        Та испуганно посмотрела на нее и быстро оглянулась на мать.
        - Нет, никто из моих детей, слава премудрой заботе Верховного Правителя, грамоте не обучен, - поспешно отрезала та.
        Сашка заметила, как Римдал грустно покачал головой.
        Возясь с малышней, девочка чутко прислушивалась к разговору за столом. Только ничего разобрать было невозможно: взрослые словно дурачились, выдавая одну заковыристую загадку за другой. Головы их сдвинулись над столом, а беседа велась едва слышным шепотком.
        - Сокол гнездо свил да птенцов выводит. Но лето уж на убыль пошло, каждый день на счету, успеет ли поднять их на крыло? - спрашивал хозяин.
        - Зерно уродится - и птицы высоко летать станут, - отвечал старик.
        - Урожай-то хорош, только повадились вороны его клевать, - вставил хозяин.
        - Сыновья у тебя крепкие, неужто оборониться не в силах?
        - Да боюсь, как бы им вороны глаза не выклевали, - ответил хозяин.
        Закончив трапезу, глава семьи набил трубку, расположившись у тлеющего очага, а хозяйка принесла детям ржаной хлеб и теплое молоко. Быстро умяв нехитрый ужин, они тесным кружком расселись на полу у ног Римдала, задумчиво смотревшего в догорающие угли.
        - Что, детки, рассказать вам предание про стародавние времена? - спросил старик.
        - Да! Да! - наперебой закричали дети, словно только и ждали этого вопроса.
        И странник начал повествование:
        - Давным-давно, в те далекие времена, когда народы еще не вели летописей, а передавали сказания из уст в уста, в одном селении, стоящем на обочине большой торговой дороги, в семье настолько бедной, что хлеб пекли только по праздникам, появился на свет мальчик. Повитуха, взглянув на хилого сморщенного младенца, лишь горестно покачала головой и плюнула в угол, чтобы отогнать злых духов. Впрочем, против ее ожиданий, заморыш цепко ухватился за жизнь и к семи годам вырос в неказистого, но смышленого и шустрого мальчугана. Правда, был он нелюдимым и со сверстниками дружбы не водил. Деревенские мальчишки высмеивали и шпыняли его почем зря. Милее всего его сердцу было убежать из бедной лачуги, забраться на край высокого обрыва над рекой и грезить о великих подвигах и несметном богатстве.
        Однажды с ветки дикой яблони, в тени которой он прилег в знойный полдень, упало и подкатилось прямо к его ногам спелое яблоко. И было оно столь соблазнительно на вид - золотистое, с румяным бочком и душистым ароматом, что мальчик тут же схватил его и жадно поднес к губам. Но когда зубы вонзились в сочную мякоть, он ощутил во рту лишь горечь и затхлость: яблоко оказалось изъедено червоточиной. Со злостью он отшвырнул его в сторону и вдруг заметил, как в надкушенном плоде извивается червячок. Преодолев брезгливость, он с любопытством склонился над яблоком и стал его разглядывать. И вдруг червячок вытянулся, как стрелка часов, и начал медленно раскачиваться из стороны в сторону.
        - Ты призван править миром, - произнес странный голос, глухой и тихий, словно он доносился из-под земли. Мальчик в изумлении оглянулся по сторонам, пытаясь понять, кто разыграл с ним злую шутку, но вокруг не было ни одной живой души.
        - Это я, да приглядись же повнимательнее, я прямо перед тобой, - требовательно взывал голос.
        Все еще не веря своим глазам, мальчик медленно протянул руку, поднял яблоко и поднес его к глазам. Червяк все так же продолжал раскачиваться, немыслимым образом удерживая равновесие на самом кончике хвоста.
        - Повторяю: ты рожден править миром, одерживать победы в кровопролитных битвах и порабощать целые народы. Ты будешь жить в поразительной красоты дворце, окруженный роскошью и угодливыми слугами, готовыми явиться по легкому щелчку пальцев и исполнить любой каприз. Самые прекрасные девы будут добиваться твоего расположения, ловить каждый твой взгляд, внимать каждому слову. У тебя будет слава, богатство и абсолютная власть. Нужен лишь грамотный и мудрый советник, который будет тебя направлять…
        Завороженный обольстительными речами червя, которые трогали самые потаенные струны его души, превосходя по размаху даже самые честолюбивые помыслы, мальчик как завороженный склонился к яблоку, боясь пропустить хоть слово. Воспользовавшись моментом, червь тихо скользнул в его ухо. Мальчик вздрогнул, вскочил и запрыгал на одной ноге, пытаясь вытряхнуть незваного гостя. Его переполняло противное, гадливое ощущение, словно он нечаянно прикоснулся к чему-то нечистому, зловонному. Мальчика вырвало от отвращения и страха. Но через некоторое время тревога улеглась, и на смену ей пришла неведомая ранее уверенность в собственных силах, в своем праве на превосходство.
        Парень вернулся домой и ни единым словом не обмолвился об этом удивительном происшествии.
        Однако с того памятного дня его жизнь потекла по совершенно иному руслу. Он обрел невиданную власть над сверстниками, которые еще вчера потешались над ним. Его речи завораживали и зажигали, он быстро научился управлять деревенскими детьми, точно послушными марионетками, играя на их страхах и слабостях. Разумеется, мальчик приписывал все свои успехи лишь собственным талантам, которые наконец-то раскрылись в полной мере, а тихий присвистывающий шепот, который время от времени звучал в его голове, считал голосом здравого смысла. Он и сам не замечал, что с каждым днем этот шепот становится все более властным, настойчивым, требовательным, подавляя его желания и порывы, и вскоре уже не мог разделить, где его собственные мысли, а где - чужие, нашептанные червем. Червь проник в его мозг и с каждым днем рос, выгрызая все новое пространство.
        Прошли годы. Мальчик вырос, возмужал - он не остался в родном городке, а подался в столицу и вскоре достиг высокого положения при дворе правителя. Год за годом юноша укреплял свои позиции, вербовал сторонников, просчитывал ситуацию, словно шахматную партию, и наконец свергнул благодетеля и сам стал верховным правителем той страны. Он правил жесткой рукой, люди трепетали при одном его упоминании. Но ни один приближенный не смел называть своего правителя по имени, прикасаться к нему, прямо смотреть в глаза. Вокруг него была пустота, мертвая зона - так под тенью кроны большого дерева не растет трава. И хотя его окружало множество людей - придворная знать, министры, законописцы, дворцовая гвардия и целая тьма слуг, - он был одинок, как солнце на небосводе. Сосредоточив в своих руках неограниченную власть и богатство, он лишился живых чувств, его сердце словно покрылось ледяной коркой. Змей день за днем выгрызал из его памяти светлые воспоминания о прекрасных, трогательных моментах.
        С годами люди стали замечать, что их повелитель совершенно не старится: лицо превратилось в неподвижную холодную маску, а вынужденная улыбка напоминала механический оскал. Он отгородился от мира за стенами замка и жил там, словно узник. Бесконечные захватнические войны истощили его страну: хотя очертания империи на карте уже напоминали огромную жирную жабу, он гнал войска все дальше.
        И вот однажды он ужинал в одиночестве, в дурном расположении духа, отослав слуг. И вдруг ему в горло впилась острая рыбья кость. Он закашлялся, лицо налилось кровью и побагровело, глаза вылезли из орбит, он открывал рот, как выброшенная на берег рыба, но не в силах был крикнуть или позвонить в колокольчик, чтобы позвать на помощь. Когда спустя пару часов встревоженные слуги все же решились приоткрыть двери, они увидели распростертое на полу бездыханное тело. Но самое страшное и загадочное заключалось в том, что после смерти он почернел и ссохся, как изюм, и хоронить его пришлось в спешке и великой тайне.
        Старик усмехнулся, обводя взглядом потрясенные лица детей.
        - Ну все, пора по лавкам - чуть свет вставать! - устало проговорила хозяйка, глубоко вздохнув и заправив выбившиеся седеющие пряди под чепчик.
        Ребятня, как стайка воробьев, прыснула из дома - в летнюю пору дети спали в ветхом амбаре, примыкавшем к срубу. По хлипкой приставной лестнице Сашка забралась на сеновал, напоенный сладковато-терпким запахом лежалого сена, от которого защипало в носу. Дети орущей гурьбой повалились в сухую траву. Вскоре все смолкли, лишь изредка доносился шепоток. Через щели в старой деревянной крыше просвечивало ночное небо. Мириады звезд источали мягкий свет и заговорщически перемигивались. «Где же Серый?» - с грустью думала Сашка. За весь вечер ей так и не представилось удобного случая расспросить деревенских ребят, не видел ли кто серого в яблоках коня, забредшего из леса.
        Едва забрезжил рассвет, хозяйка подняла детей, чтобы отправить в поле - в разгаре был сенокос, и любые руки были не лишними. А Сашку у порога уже дожидался Римдал.
        - Хуже нет замешкавшихся постояльцев, - пояснил он. - Все чужаки в этих местах сразу на виду, но про твоего приятеля никто не слышал. Видно, рано нам еще прощаться. - И старик лукаво улыбнулся.
        Ноги у Сашки гудели после вчерашней прогулки, но настроение было приподнятым - она предвкушала, какие красоты откроет перед ними раннее утро на просторе лугов Гриндольфа. В придорожных зарослях прятались безвестные пичужки, приветствуя разгорающийся день веселыми трелями. Сашка шла задумавшись и пожевывая сладкую травинку. На пути то и дело попадались земляничные полянки, и она отставала, чтобы набрать в лист лопуха ароматные ягоды.
        Бросив случайный взгляд на дорогу, девочка увидела облако пыли, которое быстро росло. Вскоре уже можно было различить одетых в черное всадников на вороных конях. Сашка хотела крикнуть, предупредить Римдала, силуэт которого виднелся вдалеке, но он сам, почувствовав опасность, резко обернулся. Старик махнул рукой, и Сашка, повинуясь его знаку, ухнула в густую траву у обочины. Вскоре она различила громкие всхрапывания разгоряченных коней, гортанные крики всадников и свист хлыста, рассекающего воздух.
        Когда звуки стихли, она чуть приподняла голову и увидела, как всадники удаляются прочь, волоча старика на веревке, притороченной к седлу. Сашка всхлипнула и зажала рот ладонью, провожая взглядом быстро удаляющиеся фигуры.
        Что это за страна, где ни в чем не повинных людей хватают и, как диких животных, тащат на удавке? Как быть ей, куда идти дальше? Вопросы роились в голове, и по давней привычке Сашка мысленно попросила совета у Анны Петровны. Как бы она поступила в такой ситуации? «Когда речь идет о жизни и смерти, раскисать не пристало», - сказала бы она. Надо вернуться в деревню и осторожно расспросить про всадников, узнать, куда они уволокли Римдала, - решила Сашка.
        Девочка вытерла слезы и вышла к дороге. Еще пару часов назад она шла, восторженно вдыхая свежие запахи утра, полная радужных надежд, а сейчас ей приходилось осторожно пробираться по обочине, то и дело вглядываясь в даль.
        Через несколько часов Сашка вышла к деревне. Но такой мирный еще вчера пейзаж переменился до неузнаваемости. В деревне царила мертвая тишина, даже собаки не лаяли, а ставни домов были плотно закрыты. На месте дома, так гостеприимно приютившего усталых путников накануне, дымился обугленный остов. Во дворе валялись разорванный тюфяк, набитый старой соломой, глиняные черепки, сломанный табурет. Подойдя к остывающему пожарищу, Сашка случайно заметила в золе облупившуюся жестяную коробочку, в которой хранился обрывок рукописи. Убедившись, что ее никто не видит, она быстро подняла ее и со всех ног бросилась бежать в сторону леса.
        Сашка продиралась сквозь колючие заросли кустарника, забираясь все глубже в чащу. Ей хотелось быть подальше от людей и хорошенько обдумать все, что приключилось в последние дни. Но усталость брала свое. Она остановилась у быстрого ручья, который перекатывался меж огромных, поросших мхом валунов. Вошла в воду - в ледяных струях ступни тут же сковало судорогой. Немного освежившись, расстелила одежду на нагревшихся за день валунах и прилегла на мягкий мох. Живот сводило от голода - сумка с припасами осталась у Римдала. Журчание ручья убаюкивало, и глаза слипались сами собой.
        Вдруг сквозь дремоту Сашка явственно различила незнакомые голоса. Один - девичий, смешливый, а другой - мальчишеский, ломкий, то и дело съезжающий со взрослой хрипотцы на предательский звонкий дискант.
        Подскочив как ужаленная, Сашка бросилась за ближайший валун и притаилась. По едва заметной тропке к ручью вышла красивая высокая девушка с копной медно-рыжих волос. По ее лицу рассыпались веснушки, а глаза лучились задором. Следом за ней показался нескладный подросток лет тринадцати. Он настороженно всматривался в прибрежные кусты. Сашка заметила, что у пояса висят тушки двух зайцев и длинный нож в кожаных ножнах. Впрочем, судя по тому, что за спиной у девушки был лук и колчан, полный стрел, в опеке она вовсе не нуждалась и при случае могла сама за себя постоять.
        Спустившись к ручью, девушка умылась и набрала свежей воды в кожаный мешочек. В лучах заходящего солнца ее волосы были похожи на золотое облако, и Сашка невольно залюбовалась.
        - …А конь взвился на дыбы и в два счета сбросил его на землю, - со смехом рассказывала она.
        Слегка запнувшись на полуслове, она взглядом указала на что-то лежавшее на земле и продолжила беспечно щебетать. Сашка тихонько ахнула - это была облупившаяся жестянка, найденная на пепелище дома, - видимо, задремав, она случайно выронила ее из рук. Паренек осторожно подобрал коробочку, раскрыл и замер в изумлении. Он жестом предложил спутнице проверить заросли и быстро вынул нож. Поняв, что ее все равно обнаружат в два счета, Сашка выглянула из-за валуна, пытаясь изобразить самую дружескую улыбку.
        - Ты кто такая? - воинственно спросил парень.
        - М-м-можно м-мне одеться? - спросила Сашка. То ли от холода, то ли от волнения у нее зуб на зуб не попадал.
        - Ну конечно! - девушка выступила вперед, оттеснив насупившегося паренька. - Тобиас, успокойся, ты же видишь - она еще совсем ребенок. Я - Эвейн, - представилась охотница.
        - Откуда у тебя эта коробка? - вновь подступился с расспросами Тобиас, когда Сашка, кое-как натянув волглое рубище, вышла к ним.
        Сашка рассказала о том, как вчера они с Римдалом попросились на ночлег в деревне, а вернувшись туда сегодня, она застала лишь пепелище. Слушая этот рассказ, Тобиас не мог усидеть на месте, его лицо потемнело, а на скулах проступили окаменевшие желваки.
        - Скоты! - закричал он. - Ты видела, что с ними стало, они живы?
        - Я… не знаю, - пробормотала Сашка.
        - Конечно, откуда тебе знать! Ты с луны упала? - крикнул он, запустив пальцы в давно не чесаную шевелюру. - Это я, я один во всем виноват!
        - Тобиас, - мягко произнесла Эвейн, легко коснувшись его плеча.
        - Да! Потому что я был далеко и не услышал их криков о помощи!
        И тут Сашка вспомнила, как изменилось лицо хозяйки дома, стоило Римдалу произнести «Тобиас». Это имя было словно пароль, условный сигнал.
        - Значит, ты и есть Тобиас? Римдал упоминал о тебе, - обрадованно сказала Сашка.
        - Римдал? И кто такой этот твой Римдал? Первый раз о нем слышу, - дернул плечом парнишка.
        - Нужно Ильстрему рассказать, - решительно сказала Эвейн. - Ты пойдешь с нами, - бросила она Сашке через плечо.
        Выбора не оставалось, и Сашка поплелась следом за Эвейн и Тобиасом, который на ходу звонко рассекал клинком воздух, срубая верхушки высокой травы.
        Путь оказался неблизкий. Сашка молча поражалась, как Эвейн находила дорогу по одной ей видным приметам. Было заметно, что лес давно стал ей родным домом. Она ловко перескакивала поваленные грозой деревья, старалась отвлечь Тобиаса от мрачных мыслей, между делом замечая звериный след или мелькнувшую в кроне дерева белку, и мастерски свистела на разные птичьи голоса. «Есть люди, рядом с которыми тепло и радостно, как будто на весенней проталинке», - однажды сказала Анна Петровна про Ольгу. Эвейн была из того же теста, и Сашка то и дело засматривалась на нее, стараясь не пересекаться взглядом с Тобиасом, который был мрачнее тучи.
        Солнце уже клонилось к закату, когда они наконец вышли к стоянке. На прогалине стояло около двух десятков больших шатров из плотной коричневой ткани. Всюду горели костры, люди готовили ужин, проверяли оружие. Еще на подступах к лагерю Эвейн несколько раз подавала условный свист, и с кроны деревьев доносился ответный. Разглядеть дозорных в густой листве было невозможно. Сашка подумала, что без помощи Эвейн ей никогда не отыскать обратной дороги к речке, и удивилась, что это ее совершенно не тревожит. Интересно, кто они такие, эти таинственные лесные воины?
        Эвейн оставила их с Тобиасом у одного из больших костров.
        - Приглядывай за нашей добычей! - многозначительно бросила она ему на прощанье.
        Сашка хмыкнула и уселась у огня, а Тобиас, изредка бросая на нее недружелюбные взгляды, стал разделывать кролика. Когда похлебка с крольчатиной и какими-то лесными кореньями и травами уже стала закипать, к костру вместе с Эвейн подошел высокий бородач. Густые каштановые волосы были собраны в низкий хвост, а пронзительно голубые глаза смотрели на маленькую незнакомку строго и испытующе.
        - Как попала в наш лес? - спросил Ильстрем.
        - Я не знала, что это ваш лес, я просто шла-шла и заблудилась, - пробормотала Сашка.
        - Весь Гриндольф знает, что в Заповедный лес лучше не соваться, не то попадешь в лапы лесных братьев. Никому и в голову не придет, что это подходящее место для приятной прогулки.
        - Я… не из этих мест. И ничего не слышала ни о Заповедном лесе, ни о лесных братьях. Мы с моим дедушкой переночевали в деревне, а наутро его схватили какие-то люди в черном, на вороных конях. Я спряталась, а когда вернулась в деревню, то увидела, что дом, где мы останавливались на ночлег, спалили дотла.
        - Это был мой дом, - мрачно вставил Тобиас, глядя в пламя костра.
        - Дом, который ты покинул,
        Пепелищем ныне стал.
        Мать, отца своих отринул
        И в лесу приют искал.
        Только сердцу не прикажешь
        Позабыть сыновний долг,
        Вся родня твоя под стражей,
        Не спасти их из оков.
        Из вечерней мглы выступила сгорбленная старуха в лохмотьях, страшная, как чумная смерть. Невольно отшатнувшись, Сашка даже не сразу заметила поразительное уродство старухи: ее пятки были вывернуты вперед, а колени - назад, словно она, как тряпичная кукла, была скручена невиданной силой ровно посередине. При первых звуках ее замогильного голоса все, кто стоял у костра, почтительно расступились.
        - Старая Леборхам, - зачарованно выдохнула Эвейн.
        - Кто она? - тихо спросила Сашка, тронув охотницу за край рукава.
        - Великая провидица, - шепнула в ответ девушка. - Она всюду бывает, все знает, и никто не силах причинить ей вреда, ей ни в чем нельзя отказывать и перечить.
        - Почему? - недоуменно спросила Сашка.
        - Если она споет хулительную песнь, на голову несчастного обрушатся все мыслимые горести, сама смерть поманит его костистой рукой, и умрет он в чудовищных муках, не снискав ни славы, ни почета, ни богатства, - пояснила Эвейн, в глазах которой читался неподдельный ужас.
        Сашка заметила, что ни один из лесных братьев не рискует встретиться взглядом со старой Леборхам - стоило ее мутным водянистым глазам остановиться на ком-либо из присутствующих, как он тотчас опускал взгляд, а многие завели правую руку за спину и скрестили указательный и средний пальцы. Старая прорицательница наслаждалась растерянностью и замешательством, в которые всех повергла ее заунывная песнь, и, мрачно обводя собравшихся недобрым взглядом, остановилась на Сашке.
        - О, как тут становится интересно, - пробормотала она. - Опасно и интересно. Ну что ж, кости брошены, игра началась. Поглядим, так ли силен Змей… Подойди ближе, милая, - поманила она Сашку костлявым пальцем с грязным обломанным ногтем.
        Сашка, едва сдерживая отвращение, шагнула к ней, оказавшись в ярком отсвете костра. Старуха вперилась в нее, и, видимо, осталась чрезвычайно довольна: она хрипло рассмеялась, запрокинув голову, как облезлая птица.
        - Сбрось личину, старый Змей, молодость стучится в дверь, - приговаривала она, кружа вокруг огня и хлопая в ладоши.
        - Что это с ней? - недоуменно спросила Сашка.
        - Это священное пророческое озарение, - пояснила Эвейн. - Не все слова Леборхам легки для понимания - иногда осознание приходит лишь спустя долгое время.
        Между тем старуха огляделась вокруг, словно с трудом припоминая, как она среди ночи очутилась в Заповедном лесу. Кто-то из лесных братьев подставил ей сиденье, вырезанное из старой колоды, другой почтительно поднес дымящуюся похлебку в глиняной миске.
        - Дух огня негоже вниманием обделять - он обид не прощает, - Леборхам выплеснула варево в костер, и языки пламени взвились, бросая зловещие красные отсветы на ее изборожденное глубокими морщинами лицо. - А бедной страннице достаточно и сухой корочки хлеба.
        И старуха, порывшись в складках своей рваной хламиды, извлекла плесневелую горбушку и стала с наслаждением ее обсасывать, пришамкивая беззубыми деснами. Затем, без всякого вступления, она затянула новую песнь. И хотя взгляд безумной неотрывно смотрел на пляшущие языки пламени, Сашка догадывалась, что эта песнь обращена именно к ней.
        - Давным-давно, в те времена,
        Когда чудес была земля полна,
        Когда под сенью ясеневых кущ
        Журчал ручей и тихо вился плющ,
        И альвы светлые бродили по холмам,
        В сиянии луны стоял охоты гам
        И лай стогласой своры гончих псов,
        В лесной глуши родился среди мхов,
        Где гладь озерная дробится в тишине,
        Престранный зверь - последний на земле.
        Оленя поступь гордая и кроткий нрав.
        Быстрее ветра он летел стремглав,
        Заслышав ветки хруст под пяткой лесника.
        Но если враг силен, опасность уж близка,
        Он смело в бой бросался в тот же миг.
        И рог во лбу - златой, витой - горит!
        Людские мысли ведая, он золотой свой рог
        За сердце черное вонзить в грудь мог,
        Но девы чистой, непорочной голос нежный
        Заслышав, засыпал он безмятежно,
        Главу склонив ей на колени без опаски.
        Король, от хвори мучаясь злосчастной,
        В лесу оставил дочь, чтоб зверя изловить
        И рог заполучить, который исцелить
        Способен был любой недуг и обратить яд в воду.
        Да только дева юная взмолилась: «На свободу
        Ты отпусти его! Или меня клинком пронзи скорее!»
        Но грубо оттолкнул ее отец. И в зверя
        Вонзил копье. И, выхватив кинжал, отсек витой он рог.
        И по приказу лекарь рог тот истолок.
        И хворь прошла. Но через год в тоске зачахла дочь,
        И в сердце короля навеки опустилась ночь.
        С тех пор единорог в легендах лишь живет,
        Но те, в ком сердце песню мужества поет,
        Кто верит в друга и идет к своей мечте,
        Тот в бой бросается с единорогом на щите.
        Когда голос Леборхам смолк, воцарилась пронзительная тишина.
        - Прольется кровь последнего единорога - быть великой распре, - проскрипел замогильный голос Леборхам. - Брат пойдет на брата, и реки станут алыми от крови. Даже солнце отворотит свой лик. Хватит ли духу сунуться в змеиное логово?
        Собравшиеся у костра остолбенели, не в силах сбросить с себя колдовские чары. На миг Сашке показалось даже, что кто-то словно остановил время, а потом снова запустил его, потому что слова Леборхам предназначались только ей, ей одной.
        Ильстрем смерил Сашку долгим взглядом.
        - До поры до времени останешься в лагере, - сказал он. И, обращаясь к Тобиасу, добавил: - Присматривай за нашей гостьей. Связывать нужды нет: отойдет далеко от лагеря - попадет в лапы к диким зверям или в болотные топи, все одно сгинет.
        Булькающая в котелке похлебка источала такой густой аромат, что у Сашки сводило живот. Но она с гордым видом наследной герцогини сидела на поваленном бревне и смотрела на яркое пламя костра. «Ни за что, ни за что на свете ничего не буду просить у этого… дикобраза! Уж лучше умереть с голоду. Тем более что мучиться осталось не так уж долго…» - с тоской думала она.
        Осторожно сняв котелок с огня, Тобиас выловил куски мяса и разложил их на большом листе лопуха, а похлебку налил в глиняную плошку и протянул ей.
        - Ешь скорее. Это моя миска.
        Сашка благодарно улыбнулась.
        - Думаешь, мне по нраву роль надзирателя? - спросил Тобиас, когда она принялась за еду. - Просто ты и вправду такая… странная. Как будто с неба свалилась.
        Сашка с трудом выдержала испытующий взгляд Тобиаса.
        - Твоя семья… Такие славные, душевные люди. Я так и не могу понять, в чем была их вина, за что их заковали в кандалы, а дом спалили.
        - За то, что пускают на постой разных… проходимцев. И ведут разные разговоры. А может, за то, что их сынок в бега подался. Или за то, что старшая дочь…
        Тобиас резко замолчал, отвернулся от огня и долго всматривался в незаметно подступившую ночную мглу. Когда костер догорел, он все так же молча проводил Сашку до палатки Эвейн.
        Чуть кашлянув, Сашка отодвинула полог и вошла. Она озиралась, не веря своим глазам. Это был шатер из сказок «Тысячи и одной ночи». Пол устилал чудесный ковер искусной работы, пляшущие огоньки свечей отражались в большом зеркале с тяжелой золоченой рамой, а у дальней стены стояли окованные бронзовыми заклепками сундуки.
        В шатре было еще три девушки. Они с нескрываемым интересом уставились на Сашку и засыпали ее вопросами.
        - Ну, что налетели, сороки? - шутливо прикрикнула Эвейн. - Посланница судьбы.
        Посланница судьбы не может выглядеть как мальчишка-оборванец, - сказала она, откидывая тяжелую крышку одного из сундуков.
        Под восторженные вздохи подружек Эвейн принялась доставать роскошные наряды из бархата и парчи, расшитые золотыми и серебряными нитями и жемчугом.
        - Приданое, - грустно усмехнулась Эвейн, заметив недоумение Сашки. - Вот только невеста сбежала из-под венца.
        Сашка бережно расправила белоснежную фату из тончайшего кружева. Эвейн протянула гостье легкую тунику из зеленой материи, кожаные лосины и мягкие сапожки.
        - Вот, бери, - просто сказала она. - В этом тебе будет гораздо удобнее, чем в твоих лохмотьях.
        Сашка с радостью переоделась и уселась у ног Эвейн, которая стала ласково разбирать гребнем ее спутанные кудри.
        - Мой отец - из старого славного рода, наши предки упоминаются в Изначальных летописях. Но в смутные времена мой прадед сделал ставку не на того наследника, - Эвейн горько усмехнулась. - Он стремился прорваться на вершину власти, плел хитрые интриги, а пропал ни за грош - его обезглавили на Верхогласной площади. К счастью, королевская опала не распространилась на малолетних отпрысков и вдову изменника - их просто прогнали с глаз долой, отобрав земли и фамильные замки. Мы жили в маленьком поместье, на обломках былого величия, но и его грозили отобрать за долги, которые из-за братца - картежника и гуляки - росли как снежный ком. И вот в наших краях появился новый наместник. Похожий на бурдюк с прокисшим вином, он был занят лишь заботами о том, как набить свое брюхо и мошну. Отец полагал, что наш брак выправит пошатнувшееся положение семьи. В честь нового наместника устроили лисью травлю. Только баронет не в силах был взгромоздиться на лошадь и благосклонно наблюдал за охотничьими забавами из беседки на вершине холма. Меня преподнесли в качестве десерта. Стоит вспомнить, как загорелись его
осоловевшие от хмельного вина глазки, меня дрожь пронимает! Я на коленях заклинала отца не губить мою жизнь, но он был непреклонен. Когда вместе с камеристками я уселась в карету, груженную коврами, сундуками с роскошными нарядами и фамильным серебром, меня охватило отчаяние. Глядя, как небо застилают свинцовые тучи, я молилась, чтобы в карету ударила молния. В Заповедном лесу на кортеж напали лесные братья. Отцу я отправила весточку, что жива, но искать не стоит. И я рада вольной жизни и уж точно не променяла бы ее на заточение в золотой клетке с грубым и неотесанным мужланом, которого я презираю всей душой.
        - Не держи зла на Тобиаса, - шепнула Эвейн, когда все наконец улеглись. - Он добрый малый. Верное сердце и твердая рука. Досталось парнишке, вот и обозлился на весь свет. Надеюсь, тебе еще выпадет возможность оценить его с лучшей стороны. Ну, все, спокойной ночи.
        - Спокойной ночи, - шепнула в ответ Сашка.
        Однако стоило ей закрыть глаза, как из темноты выступала сгорбленная уродливая старуха, в азарте потирающая костлявые ладони. «Единорога изловить, рог заполучить и исцелить любой недуг», - посмеивалась она, кружась в своем странном танце.
        - Тьфу, чтоб ты провалилась, ведьма! - зло пробормотала Сашка.
        Промаявшись битый час, она наконец заснула.
        Сашка ощупью пробиралась по темной пещере, освещая себе дорогу жалким лучом карманного фонарика. Свод был таким низким, что ей то и дело приходилось нагибаться, чтобы не раскроить лоб об острые выступы, а ноги оскальзывались на влажных камнях. В конце концов она оказалась в просторной пещере, наполненной призрачным белесым светом. Сашка огляделась по сторонам: свет шел не сверху, а из дальнего угла. Приблизившись, она сообразила, что удивительное свечение шло от стреноженной лошади. Сделав еще пару осторожных шагов, Сашка увидела: это был вовсе не конь. Копытца были раздвоенными, как у оленя, а хвост - с кисточкой, как у ослика. Но самое поразительное - во лбу торчал длинный витой рог - темный у основания, он светлел к кончику.
        Единорог смотрел на нее с молчаливой мольбой о спасении. Сначала Сашке показалось, что у его ног валяется брошенный кем-то моток каната.
        Но стоило ей сделать еще шаг, как веревка зашевелилась - и в воздухе перед ней уже покачивалась черная кобра, развернув капюшон.
        - Ну, здравс-с-ствуй, - прошипела она, ощупывая воздух длинным раздвоенным язычком.
        Сашку охватил страх. Змея гипнотизировала ее взглядом: ноги стали ватными, а сердце чуть не выпрыгнуло из груди.
        Обвившись в два кольца вокруг Сашкиных ног, змея вложила ей в руку нож.
        - Ну, иди ж-ж-же, иди! - прошелестела она.
        Сашка, словно послушная марионетка, склонилась над единорогом, чтобы перерезать путы, стягивающие его тонкие ноги. Она увидела свое перевернутое отражение в мудрых и бесконечно печальных глазах. И вдруг зверь вздрогнул и забился в судороге, издавая предсмертные хрипы. Обливаясь липким потом, Сашка поднялась и с ужасом заметила, что вся перепачкана горячей кровью. Клинок, который она держала в руке, был вонзен в самое сердце единорога, а по земле растекалась темная лужа.
        Змей закатился дробным смехом, и эхо тысячекратно повторило его раскатами под высокими сводами пещеры. Закричав от ужаса и горя, Сашка проснулась.
        Какое-то время она лежала, не в силах пошевелиться, все еще находясь под властью сна.
        - Приснится же! Старая ведьма, - пробурчала она, стараясь поскорее избавиться от наваждения.
        В палатке уже никого не было. Сашка наскоро умылась в тазике с прохладной водой и выглянула из шатра. В лагере все занимались повседневными делами: варили на кострах похлебку, осматривали и чистили оружие. Весть о предсказании Леборхам уже разнеслась по лагерю, и гостью провожали любопытными взглядами. Тобиаса нигде не было видно. Послонявшись без дела, Сашка спросила о нем у паренька, который нес полный котелок воды.
        - Он, как обычно, на охоте - еще до рассвета ушел, - ответил тот. «Вот уж исполнительный надсмотрщик», - весело подумала Сашка.
        Вдруг откуда-то справа раздалось ржание. Оглянувшись, девочка увидела на выгоне с десяток лошадей и не поверила своим глазам - среди них был ее Серый! Она со всех ног бросилась к загону и налетела на что-то огромное, упругое и разноцветное, как надувной мяч.
        - Ох, разрази меня гром, что за пикси здесь резвится?! - пророкотал густой бас над ее ухом. Сашка подняла глаза и увидела настоящего великана. Белесые патлы торчали во все стороны, как солома из огородного пугала. Бледно-голубые глаза озорно блеснули.
        - Ты кто такая? - грозно прогремел он.
        - Я так просто, - растерянно пробормотала Сашка.
        - А я - Гарпункль. Что, Так-Просто, лошадки мои понравились?
        - Да, очень, - сказала Сашка. - Особенно вон тот, серый в яблоках.
        - А-а-а, этот, - протянул Гарпункль. - Да, он хорош. Только нрава буйного. Ильстрем его для себя приберег.
        - Что, осваиваешься? - Ильстрем подошел неслышно и услышал обрывок их разговора.
        - Да, - потупившись, сказала Сашка.
        - Ну, Гарпункль, давай еще раз попробуем объездить этого жеребца. Снова сбросит - ну и пес с ним, сбагрим на воскресной ярмарке.
        Гарпункль с некоторой опаской приблизился к Серому и, взяв его под уздцы, подвел к Ильстрему. Увидев Сашку, конь бешено заржал, взвился на дыбы, и толстяк с проклятиями повалился на землю, как огромный неповоротливый ванька-встанька.
        - Берегись, затопчет! - громко крикнул он. Но конь присмирел, положил голову Сашке на плечо и тихонько всхрапнул. Непрошеные слезы брызнули у нее из глаз.
        - Ну и дела, - только и смог произнести обескураженный Гарпункль, отряхивая панталоны. А Ильстрем раскатисто рассмеялся и сказал:
        - Верно говорят: не хозяин коня выбирает, а наоборот. Ну, раз так, тебе им и владеть. Только в лесной братии никто зря хлеб не ест. За лошадьми присматривать обучена?
        Сашка потрясенно кивнула.
        - Я так и думал. Значит, будешь помогать Гарпунклю - на первых порах что скажет, то и делай. А там видно будет, как тебя лучше приспособить.
        Несмотря на устрашающий вид, Гарпункль оказался весельчаком и балагуром, который к месту и не к месту сыпал бесконечными прибаутками и неизменно громче всех смеялся над ними. К Сашке он сразу же проникся симпатией.
        - Ты не гляди, что стрекоза тонконогая - она в седле лучше заправского наездника сидит, без этих вот дамских штучек-дрючек! - с восхищением рассказывал он очередному зеваке, который подходил к выпасу.
        После полудня, когда Гарпункль обильно «промочил горлышко» и увалился вздремнуть в стог сена, Сашка наконец-то решилась заговорить с Серым.
        - Я так боялась, что уже не найду тебя! - сказала она, обняв коня за шею.
        - Да, только я насилу оторвался от волчьей стаи, как выскочил прямо на дозорный отряд лесных братьев. Сил, чтобы отбиться, уже не осталось - меня загнали и стреножили. Лучше расскажи, что с тобой произошло за это время!
        И Сашка шепотом вкратце поведала события последних дней - до того, как она встретила у речного ручья Тобиаса и Эвейн. Стоило Сашке произнести ее имя, как конь встрепенулся.
        - Она красивая, правда?
        - Кто, Эвейн? - недоуменно переспросила девочка, удивленная таким неожиданным поворотом разговора. - Ну да, конечно. И добрая. Знаешь, это удивительно - она совсем не похожа на маму, но когда она говорит, стоит мне закрыть глаза, я вижу маму. Как такое может быть?
        Конь промолчал, а затем нервно всхрапнул:
        - Нужно как можно скорее вернуть мне человеческий облик. Давай придумаем, как незаметно улизнуть из лагеря.
        Оказывается, Серый уже успел детально продумать план побега. Время от времени лошадей водили на купание к реке, и удачнее момента не сыскать: переплыл стремнину - и поминай как звали.
        - Ты что, в партизаны решила податься? - не выдержал Серый, видя, что Сашка в задумчивости ковыряет землю носком сапожка, подаренного ей Эвейн. - Или ты забыла, зачем пришла в мой мир?
        - Не забыла, Серый, только… надо Римдала выручать, - сказала Сашка. - Его гвардейцы схватили. И семью Тобиаса тоже.
        - Ну вот что с тобой прикажешь делать? Ты в одиночку против всей королевской гвардии собралась? - воскликнул Серый.
        Сашка молчала, размышляя. Серый тихо заржал и весь напружинился. Проследив за его взглядом, Сашка увидела, как к ним приближается Эвейн. Конь нетерпеливо переступал с ноги на ногу, фыркал и прядал ушами, следя за каждым ее шагом. Сашка только рот от удивления раскрыла: ни дать ни взять влюбленный романтик, только букета цветов не хватает!
        Подойдя, Эвейн ласково похлопала коня по шее и протянула горбушку ржаного хлеба, присыпанного крупной солью. Серый зажмурил глаза от удовольствия и начал перекатывать во рту хлебный мякиш.
        - Я вижу, ты совсем освоилась. Вот и хорошо, - улыбнулась красавица. - А мы сегодня славно поохотились. Только Тобиас все грустит о семье.
        - Эвейн, - нерешительно начала Сашка, - возможно, это глупо… А что если попытаться отбить Римдала и родных Тобиаса у конвоя? У лесных братьев есть оружие, лошади, да и смелости им не занимать…
        - Я понимаю ваше горе, Сашка, - твое и Тобиаса. Но Ильстрем никогда не отправит людей на верную смерть. Тут и разговаривать не о чем.
        - А вот и есть о чем, - хмуро заявил невесть откуда взявшийся Тобиас. - Я весь день думал. Скорее всего, их конвоируют в Хильстгрот, а единственная проезжая дорога пролегает через западную окраину Заповедного леса. Конечно, это опасно, но можно устроить засаду и отбить пленников.
        Эвейн задумалась, взвешивая шансы на успех, и тут Серый нежно потерся мордой о ее плечо, напрашиваясь на ласку.
        - Ладно, шалопаи, была не была! Я переговорю с Ильстремом после ужина. Но только сразу предупреждаю, - поспешно добавила она, заметив восторженный взгляд Сашки, - я ни за что не ручаюсь.
        Ильстрем выслушал Эвейн с молчаливым вниманием. На самом деле он давно уже размышлял об этой вылазке: дозорным удалось разведать, что в ближайшие дни в Хильстгрот прибудет не только колонна арестованных, но и обоз с оружием и припасами, собранными с окрестных сел. Риск велик, но игра стоила свеч - с каждым днем к лагерю стекались все новые изгои, которые стремились укрыться в буреломе Заповедного леса от гонений. Ильстрем кивком отпустил Эвейн, так и не произнеся ни слова, но слабый огонек свечи, который можно было различить из-под полога его шатра, так и не погас до самого рассвета.
        Наутро замысел созрел, и именно Эвейн отводилась ключевая роль в сценарии дерзкого нападения.
        Через пару дней дозорные сообщили, что после полудня обоз с узниками, оружием и припасами приблизится к окраине Заповедного леса. В лагере началась подготовка к вылазке: все сосредоточенно проверяли оружие и снаряжение, зная, что в битве любая оплошность может стоить жизни.
        Из сундуков Эвейн на солнечный свет были извлечены самые роскошные наряды, расшитые жемчугом и сияющими самоцветами. Камеристки выбили из них пыль и с восторженными вздохами расправили все складочки. Эвейн распустила огненно-рыжие волосы, которые обычно заплетала в простую косу, и девушки соорудили сложную высокую прическу по придворной моде, украсив ее ниткой жемчуга. Эвейн с грустью сменила мягкие сапоги из лосиной кожи на расшитые жемчугом туфельки из атласной матери, и Сашка только ахнула: Эвейн выглядела как благородная дама из книги про средневековых рыцарей. Шнуровка тугого корсета не давала вздохнуть полной грудью, длинный подол платья с множеством нижних юбок сковывал движения, а тяжелая прическа заставляла все время держать ровную осанку.
        - Я чувствую себя разряженной куклой, - беспомощно развела руками Эвейн.
        - Это ничего, в этой схватке лук и стрелы тебе не понадобятся, - успокоил Ильстрем. - Ты сразишь их наповал своей красотой.
        Эвейн зарделась и опустила взгляд.
        Сашка яростно воспротивилась предложению остаться в лагере, но и рисковать ее жизнью Ильстрем не хотел. Был найден компромисс: ее обрядили в смешные панталоны и камзол пажа, а на голову водрузили берет с огромным страусиным пером. Ее появление в этом нелепом наряде было встречено дружным взрывом хохота, но Сашка была готова вырядиться хоть плешивым ослом, только бы не остаться в стороне.
        Замысел был таков: Эвейн выдаст себя за благородную даму, на кортеж которой напали лесные братья. Ей предстояло убедить главу конвоя послать часть стражников в погоню за разбойниками. Это позволит лесным братьям хотя бы на короткое время получить численное преимущество и напасть на конвой, не рискуя быть перебитыми в первые же минуты схватки.
        Сашке была отведена более чем скромная роль: ни на шаг не отходить от Эвейн и старательно изображать страх и отчаяние.
        - Ну, мой бесстрашный паж, нам стоит хорошенько войти в роль, - Эвейн набрала полную пригоршню дорожной пыли и измазала Сашке лицо и панталоны, а потом разорвала рукав своего платья, как бы невзначай обнажив плечо. - Ну вот, теперь мы больше похожи на жертв разбойного нападения, - довольно хмыкнула она.
        Тобиас верхом на Сером был в отряде под командованием Агрулы - верного соратника Ильстрема. По задумке, как только часть стражников отправится вслед за лесными братьями, отряд выйдет из засады и задержит их, не давая прийти на подмогу оставшимся охранять обоз.
        - Возможно, нам улыбнется удача, и вам даже не придется обнажать мечи, - сказал Ильстрем, перед тем как два маленьких отряда разъехались в разные стороны.
        - Я бы на это не рассчитывал, брат, - ответил Агрула и повел своих людей в лесные заросли.
        Выйдя к широкой дороге, которая пролегала у самой окраины Заповедного леса, Сашка осмотрелась. За дорогой простирались широкие поля и луга.
        - Смотри! - сказала Эвейн, показывая в даль.
        Приглядевшись, Сашка заметила, что почти у горизонта, над дорогой, висит большое облако рыжей пыли, в котором виднелись едва различимые черные фигуры.
        - Страшно? - спросила охотница.
        - Ни капельки, - соврала Сашка, у которой тряслись все поджилки.
        - А у меня уже душа в пятки ушла, - улыбнувшись, призналась Эвейн.
        Обоз медленно приближался, все отчетливее выступая из облака пыли. Вскоре Сашка уже могла различить и одетых в черное всадников, чьи лица были скрыты под забралом, и несчастных узников, закованных в кандалы, и тяжеловозов, тянувших груженые повозки.
        - О горе!
        Услышав за спиной истошный крик и громкий плач, Сашка вздрогнула и обернулась: Эвейн стенала и заламывала руки так правдоподобно, что даже камень смягчился бы при виде такого безутешного отчаяния. Трое всадников, которые скакали впереди обоза, заметив на обочине заплаканную благородную даму, остановились и с интересом воззрились на нее.
        - О, благородные стражи! - увещевала Эвейн. - Вас послало само провидение, откликнувшись на мои молитвы. Проклятые разбойники напали на мой кортеж, разграбили мои сокровища и бросили меня на дороге. О, если бы ваш командир соизволил отдать такой приказ, вы легко догнали бы и покарали бы их, а в награду за вашу отвагу я отдала бы вам все золото в моем сундуке.
        Сашка заметила, что при упоминании о золоте глаза стражников алчно блеснули. Знаком приказав не двигаться с места, один из них развернулся и поскакал в сторону обоза, а два других остались караулить даму и ее маленького пажа. От волнения сердце Сашки забилось как выброшенная на берег рыба, а ладони вмиг стали влажными. Эвейн, приняв высокомерно-отстраненный вид, приличествующий даме благородного происхождения, пусть и оказавшейся волею судьбы в столь странном положении, молчала, лишь изредка горестно вздыхая.
        Вскоре к ним приблизились пять всадников во главе с капитаном, на рукаве у которого была красная нашивка с хищной птицей, широко раскинувшей крылья.
        - О, высокородный дон! - обратилась к нему Эвейн. - Заклинаю вас, покарайте дерзких разбойников, которые вероломно напали на мой кортеж.
        - Кто вы, сударыня? - спросил он, опершись на луку седла.
        - Я - Карольгарда дель Испинуаза фрей Люксинур, герцогиня Дельсигрей, придворная фрейлина ее королевского величества, - горделиво ответила Эвейн.
        Но громкие титулы не произвели на предводителя стражников ожидаемого впечатления.
        - Неужели? А помнится, в былые времена я знавал вас под другим именем, - насмешливо произнес он и сплюнул. - До того, как ты стала якшаться с проклятыми лесными братьями. В кандалы обоих!
        Эвейн побелела и внимательно вгляделась в его лицо.
        - Идрис? Идрис вай Клоуфок? - пораженно прошептала она, узнав в напыщенном вояке своего друга по детским играм.
        У Сашки от страха подкосились колени. Их замысел провалился. Из кустов с дикими боевыми криками вылетел малочисленный отряд Агрулы. Ильстрем атаковал стражников, оставшихся при обозе. Завязалась жаркая схватка. Ржание лошадей, вопли раненых, звон мечей - все смешалось в один гул.
        Тобиасу удалось подобраться совсем близко. Охваченный азартом схватки, он скрестил свой короткий меч с одним из стражников, но силы были неравны: ему удалось отбить несколько ударов, но уже в следующий миг стражник с размаху рассек ему бок. Сашка увидела, как разом побледнело лицо Тобиаса, он откинулся в седле и лишь чудом не упал на землю.
        - Не-е-ет! - что есть силы крикнула она.
        И вдруг время словно остановилось - замерли лошади, закусив вспененные удила, застыли и занесшие руку для решающего удара противники. Остолбенели все, кроме них троих, оказавшихся в странном круге зеленоватого света. Сашка подскочила к Серому, которого била крупная дрожь, и помогла Эвейн спустить на землю Тобиаса. Юноша тяжело и прерывисто дышал, и при каждом вдохе раздавались булькающие звуки, от которых стыла кровь. Быстро оторвав лоскут от подола платья, Эвейн склонилась над несчастным и постаралась заткнуть рану. Слезы застилали ей глаза. На земле под Тобиасом быстро расплывалось пятно темной крови. Меж тем Сашка заметила, как зеленоватое свечение становится все более ярким, а фигуры конвоиров и лесных братьев, наоборот, тускнеют, словно в пелене тумана. А затем - ослепительная вспышка, заставившая ее зажмуриться.
        Глава IV
        КЛАД
        Из блеска первой луны, из юного солнца лучей
        Боги создали клад песней волшебной своей,
        И серебро засверкало в травах просторов степных,
        И золото полнило волны бурных потоков седых.
        Прежде, чем гном проснулся, дракон расправил крыло,
        Или земля обнажила огненное нутро,
        Прежде, чем вырыли ямы, в глубоких долинах лесных
        Жили древние эльфы, хранители чар колдовских,
        И дивные вещи творили, и нет их в мире ценней,
        И пели, когда создавали короны своих королей.
        Давно те песни замолкли, свершился суровый рок,
        Цепи их заглушили, пресек их стальной клинок.
        Алчности в темных чертогах чужды песни и смех,
        Трясется она над богатством, что копит втайне от всех,
        Валит изделия в груды из золота и серебра;
        Тем временем эльфов обитель стала пуста и темна.
        …Сидел на высоком троне старый-престарый король,
        Грел бородою колени, слушал суставов боль.
        Ни песни, ни вина, ни яства его развлечь не могли:
        К тайному подземелью мысли его текли,
        Где в сундуке огромном под низким сводом лежат
        Золото и алмазы, с боем добытый клад.
        Дверь того подземелья засов железный держал,
        Проход к той двери тяжелой один лишь владыка знал.
        Слава его угасла, и суд неправеден был,
        Мечи его приближенных долгий покой затупил.
        Замок пустеет, ветшает, запущен дворцовый сад,
        Зато под рукой королевской хранится эльфийский клад.
        Не слышал рогов он раскаты на перевале в горах,
        Не чуял запаха крови на смятой траве в степях…
        Замок его полыхает, рыцари все полегли,
        В холодной глубокой яме свои он окончил дни.
        Лежит в глухом подземелье древний-предревний клад,
        За всеми забытой дверью ничей не смущает он взгляд,
        К этим угрюмым воротам смертных следы не ведут,
        На старых могильных курганах травы забвенья растут.
        Мертвых сон не тревожат трели птиц в вышине,
        Дует соленый ветер в чистой небес синеве,
        Дует над темной горою, где Ночь хранит древний клад,
        Пока круг времен завершится и эльфы вернутся назад.

    Джон Р. Р. ТОЛКИН
        Вокруг стояла звенящая тишина. Но вот легкий ветерок прошелестел в листве; где-то в ветвях робко затренькала пичужка; пролетел, басовито гудя, огромный шмель.
        - Где мы? Голову даю на отсечение, это не Заповедный лес, - обескураженно озиралась Эвейн.
        Сашка огляделась. Нарядную поляну заливало яркое полуденное солнце, а в тени огромных елей и вязов таился прохладный мягкий полумрак. Из чащи леса вылетела радужная птаха. Приглядевшись, Сашка с удивлением поняла, что это вовсе не птица с райским оперением, а по-стрекозиному хрупкая девушка. Заметив незнакомцев, она подлетела, опустилась на цветок и присела в изящном реверансе. Ее лазоревое платье с длинным шлейфом мерцало в лучах солнца, а прозрачные крылья слегка подрагивали, переливаясь всеми цветами радуги.
        - Позволь приветствовать тебя, владеющая тайной кольца Ладмира, я - Айвори из народа цветочных фей, - прощебетала она, явно волнуясь.
        - Здравствуй, Айвори, - торопливо проговорила Сашка.
        - Ты что, понимаешь ее щебет? - поразилась Эвейн. Сашка в ответ лишь нетерпеливо махнула рукой.
        - Мой друг истекает кровью, - затараторила она, обращаясь к маленькой фее. - Необходимо срочно перевязать рану. Как нам найти врача?
        - Ах, простите, я просто была настолько взволнована встречей, что совершенно потеряла голову, - пристыженно проговорила фея. - Прошу вас, идите за мной. Это совсем близко!
        Сашка помогла Эвейн кое-как усадить Тобиаса на коня. Охотница тоже села верхом, чтобы поддерживать раненого, а Сашка повела Серого за поводья. Жизнь Тобиаса неумолимо утекала с каждой минутой - скулы на мертвенно-бледном лице юноши заострились, а под глазами залегли свинцовые тени. Эвейн отвязала от пояса фляжку, намочила тряпицу и положила ему на лоб. «Потерпи», - беззвучно прошептала она, сдерживая слезы.
        Крошечная Айвори стремительно порхала, указывая дорогу в чащу леса, но ей то и дело приходилось возвращаться: Серый стремился ступать как можно осторожнее, чтобы не причинять раненому лишних страданий. Тобиас, потерявший много крови, то и дело терял сознание и в бреду звал отца и мать.
        Вскоре они вышли на поляну, на которой рос раскидистый ясень. Ветви замшелого исполина были усыпаны душистыми белыми гроздьями, а вершиной он, казалось, касался легких перистых облаков. Сашка запрокинула голову и обомлела - в ветвях деловито сновали крошечные феи, и от шума их крылышек на поляне стоял мелодичный хрустальный перезвон.
        Стоило путникам приблизиться, как из высокой травы поднялись, сердито рыча, два волка. Шесть на их загривках встала дыбом, а в оскаленных пастях виднелись грозные клыки. Волки были неправдоподобно огромны - почти вровень с конем, и Серый, фыркнув, невольно попятился. Но Айвори устремилась прямо к свирепым хищникам и просвистела какой-то сложный мотив на тонкой свирели. Волки тотчас смиренно улеглись, хотя настороженный огонек в их желтых глазах так и не погас. Айвори подлетела к дереву и замерла в воздухе.
        С высоты к ним спускались все новые и новые крошечные феи в платьицах и накидках самых небывалых расцветок. Они с интересом рассматривали девушек, легко касаясь волос и одежды.
        Вдруг плотное кольцо, окружившее их, расступилось, и Сашка увидела фею в длинном белоснежном одеянии. Все остальные разом склонились в почтительном реверансе.
        Повелительница фей величественно спустилась на землю.
        - О, Королева Мэб! Древнее пророчество сбылось! Пришел великий воин-примиритель, владеющий тайной кольца Ладмира, - звенящим голосом проговорила Айвори.
        Королева приветствовала их легким наклоном головы. Эвейн спешилась и бережно уложила Тобиаса на траву.
        - Путники, преклоните колени пред великим Ясенем - Древом Жизни, Осью Мира и Средоточием Благ, - голос королевы обрел силу и торжественность.
        Сашка опустилась на правое колено, и Эвейн последовала ее примеру. Краем глаза девочка заметила, что и Серый низко склонил шею. Она почувствовала, как под испытующим взглядом повелительницы фей ее лицо заливается краской. Вдруг Сашка ощутила легкую вибрацию в груди, и мамино кольцо, которое она всегда носила на кожаном шнурке на шее, выскользнуло из-за ворота камзола, словно притянутое магнитом. Сашка заметила легкое зеленоватое свечение и, поймав амулет в ладонь, словно пузатого майского жука, ахнула - мягкий свет излучал камень, который она всегда считала обычным бутылочным стеклом.
        - Как с тобой в Запредельный мир прошли эта смелая девушка, юноша, обращенный конем, и мальчик, истекающий кровью?
        - Я и сама не знаю, - честно ответила Сашка, проигнорировав изумленный взгляд Эвейн.
        - Ну что ж, еще будет время разгадать эту загадку, а пока что… - королева Мэб сорвала лист дерева и, резко взмахнув им, завертелась в воздухе, как ловко запущенный волчок. Через пару мгновений она уже стояла на земле - на полголовы выше Эвейн, но столь же величественно-прекрасная и хрупкая, как и прежде. Она склонилась над Тобиасом, приложила сорванный лист к ране и горячей скороговоркой зашептала заговор.
        Сашка заметила, как юноша судорожно вздохнул, и его лицо исказила гримаса боли - впрочем, уже через миг он погрузился в глубокий спокойный сон.
        - Его пока нельзя трогать. Молодость и жажда жизни довершат исцеление, а мои подданные позаботятся о том, чтобы его сон никто не потревожил, - произнесла королева. - Рыцарь в конской шкуре пусть останется при нем, не в моих правилах разрушать чары, которые не я наложила, - с улыбкой сказала она. - А вас я приглашаю в гости.
        Сашка бросила быстрый взгляд на Эвейн.
        - Ты иди, - ответила та. - А я лучше останусь присмотреть за Тобиасом. Все равно я не понимаю их птичьего языка.
        - Я не задержу тебя надолго, - успокоила Мэб и взмахнула левой рукой.
        Все вокруг завертелось на бешеной скорости. Сашка оказалась на огромном резном листе дерева, который взмыл, подхваченный порывом ветра. От высоты у нее перехватило дыхание. Наконец лист опустился на одну из веток. Королева уже дожидалась ее у темного дупла. «Повелительница фей, а живет как белка», - подумала Сашка и тут же осеклась под властным взглядом Мэб.
        Девочка пролезла в довольно узкий лаз и ахнула от восхищения: она очутилась в огромной зале, освещаемой тысячей свечей. Высоченный потолок тонул в полумраке, и только по гулкому эху шагов можно было догадаться о ее истинных размерах. «Как это возможно?» - мысленно поразилась Сашка.
        - О, это лишь пустячное баловство для тех, кто умеет раздвигать и сжимать пространство и время, - словно прочитав ее мысли, улыбнулась королева Мэб.
        Сашка потрясенно молчала. Тем временем королева хлопнула в ладоши, и из смежных покоев влетели феечки с серебряными блюдами, полными всякой снеди: сочных плодов, душистого хлеба и сыров. Но внимание Сашки сразу же привлек поднос со сладостями: засахаренные орешки, сочащиеся медом соты, затейливые пирожные и конфеты.
        - А мои друзья? - обеспокоенно спросила девочка.
        - Не волнуйся, их окружат заботой, - ответила повелительница фей.
        Когда гостья утолила голод, хозяйка вновь хлопнула в ладоши, и маленькие феи так же расторопно убрали все со столов.
        - Ну а теперь займемся делами, - сказала Мэб. - Расскажи мне, как ты нашла дорогу в наш мир.
        Пока Сашка сбивчиво повествовала о событиях, которые приключились с ней за последние дни, Мэб слушала внимательно, не сводя глаз с девочки и не перебивая.
        - Но как же тебе удалось открыть сквозной путь между мирами? На моей памяти - а я живу по земному исчислению более семисот лет - это не удавалось ни одному из смертных.
        - Я не знаю, честно, - ответила Сашка. Она нахмурилась, стараясь в точности припомнить, как же это произошло. - Я помню только, что увидела, как один из стражников наотмашь рубанул Тобиаса, и он сразу дернулся и осел в седле, и я почувствовала, как пульсирует боль в его боку, как льется кровь, - и словно протянула ему руку. И вокруг возникло такое красивое зеленоватое сияние…
        - Вот как сейчас? - тихо проговорила королева фей.
        Сашка удивленно посмотрела вокруг. И точно, зал словно превратился в малахитовую шкатулку: на стенах проступали причудливые узоры, вместившие все существующие оттенки зеленого: от пронзительно-яркой майской зелени до приглушенного оттенка болотных трав. В лучах, исходивших от кольца, на стенах залы стали проступать и неясные тени. Непроизвольно Сашка сжала кольцо в ладони, и все тотчас исчезло.
        - Да… - после некоторого молчания произнесла королева Мэб. - Теперь я вижу: ты и в самом деле та избранная, которую мы так долго ждали. Прости, что устроила эту проверку, но у нас не было права на ошибку, слишком дорого она могла обойтись. Мы ждали твоего прихода восемьсот лет - и каждый час. Правда, в древнем пророчестве сказано, что придет великий воин, а не девочка в нелепом костюме придворного пажа. Но глуп тот, кто смотрит на мир только глазами.
        - Послушайте, видимо, произошла какая-то ошибка. Я впервые слышу про Ладмира, не знаю секретов его кольца, и мне дела нет, о чем говорится в пророчестве. Я только хочу вылечить мою маму.
        - Кольцо невозможно обмануть, как нельзя и заставить его явить свою силу никакими заклинаниями или колдовскими чарами, - покачала головой королева. - Если ты не слишком устала (Сашка энергично замотала головой), я расскажу тебе его историю.
        Давно, так давно, что уже не осталось свидетелей тех времен, лишь легенды, которые записаны в летописях Запредельного мира, люди совсем иначе относились к миру, в котором живут. Не стремились покорить природу, подчинить ее своей воле, загнать в железную клетку, а старались жить с ней в гармонии, прислушиваясь к ритмам мироздания. И дикий зверь в лесу был не враг, и каждая травинка, куст и дерево имели равное право на солнечный свет и дождь - независимо от того, приносят ли они сочные плоды. Люди смотрели на все радостно, удивленно, как дети, их чувства были свежи, а глаза умели видеть красоту и хрупкость планеты. Мы жили в мире: люди почитали духов природы, не теснили обитателей лесов, лугов и рек, и всем хватало места.
        Но человеку стало мало того, что дарит ему природа: он холодным железом распахивал все новые земли, вырубал леса, осушал болота, перекрывал русла рек. Вспыхивали войны, в которых бессмысленно и страшно гибли сотни тысяч.
        И, предвидя грядущие беды и тяготы, старец Лад-мир пришел к кузне грозного Виланда и принес опаленный осколок небесного металла. Виланд три дня бил молотом, но рукоять его орудия при ударе крошилась в щепы, а черный металл был все так же тверд. И тут к кузнецу пришла лесная нимфа, Гексула. Люди выжгли ее рощу, выкорчевали пни, распахали и засеяли рожью. В огне погибли птицы, белки, ежи - они превратились в обугленные тушки, и сердце ее переполнила жажда мести - она пришла просить Виланда выковать молнию, которая сожжет все посевы. Слеза ее упала на небесный металл и разъела, точно ржавчина, черную оплавленную корку. И Виланд выковал ей молнию. Видя, как беснующееся пламя пожирает дома, слыша крики и плач детей, нимфа ослепла от горя и бросилась в огонь. Именем Гексулы сегодня скрепляются нерушимые клятвы в нашем мире.
        Виланд выковал из освобожденного металла кольцо, а русалки достали со дня океана камень дивной красоты. Призвав мощь солнца, ветра и текучих вод, Ладмир наделил кольцо великой магической силой и создал нерушимую пирамиду времени. Обжитой мир стал ее подножием, а каждая новая ступень - его более ранним слепком. Так, шаг за шагом, столетие за столетием, пирамида поднималась все выше. Вершиной же стал новый мир - свободная земля без людей, без войн, бедствий и катастроф. Ладмир на один только час открыл сквозной путь, и те, кто не желал более выносить соседство с людским племенем и терпеть притеснения, ушли, чтобы никогда уже не возвращаться. Были и те, кто решил остаться, но об их судьбе мне ничего не известно…
        Долгие годы Ладмир жил отшельником на берегу тихой речной заводи, но однажды во сне ему было явлено страшное видение. И с того дня он не находил себе места, перечитывал древние манускрипты, пока не стало очевидно: чтобы подтвердить опасения или отбросить их навсегда, придется вновь вернуться в мир людей. Он решил идти один, хотя среди альвинов и дварфов вызвалось немало смельчаков, готовых разделить тяготы и опасности путешествия. Видя, сколько споров и разговоров разгорелось вокруг его замысла, он ушел тайком, глубокой ночью. А поутру в его доме нашли свиток, который он поручил вскрыть через две тысячи лет. Срок минул, но о волшебнике по-прежнему не было никаких вестей. А когда свиток достали из тайника и прочли, стало понятно, что так сильно его встревожило: в видении Ладмир увидел, что алчность, жестокость и себялюбие привели человеческую расу к полному вымиранию. Та изначальная, истинная цивилизация уже погибла, нижнюю ступень нерушимой пирамиды времени поглотил океан, остались лишь ее более ранние слепки. И Ладмиру открылась страшная истина: новые цивилизации пройдут этот путь снова и снова,
только каждый раз катастрофа будет приближаться со все большей скоростью, потому что знания - как и тревоги, страхи, страдания - накапливаются в водах вселенского океана, словно запахи в воздухе.
        Устоит ли наш маленький мир? Ладмир опасался, что даже Мировой Ясень, который скрепляет пирамиду, как ось, потеряв опору в нижних мирах, зачахнет и утратит былую силу. Вот он и отправился в нижние миры, чтобы жить среди людей и пытаться открыть им глаза. Он сказал, что однажды вернется или же пошлет своего ученика, чистого сердцем и помыслами, великого воина-примирителя. Кольцо укажет ему дорогу, откроет сквозной путь и станет его опознавательным знаком…
        - Это… удивительная история. Но это точно не про меня. Это кольцо мама совершенно случайно нашла в какой-то антикварной лавке в Стамбуле, - сказала Сашка.
        Она вдруг ясно вспомнила, как они - Сашке было тогда около четырех лет - зашли в магазин без вывески на одной из бесчисленных узких безымянных улочек старого города - маме приглянулась цветастая шаль. Пока продавец - высохший, словно чернослив, араб - заворачивал покупку, они с азартом рылись в корзинке с разным мелким хламом, который годами скапливается в ящиках старых шкафов - пуговицы от давно истлевших вещей, разрозненные сережки, брошки с пустыми гнездами от выпавших самоцветов… И одновременно приметили тускло блеснувший камень, похожий на воду старого пруда. Казалось, он излучал теплый, мягкий свет. Мама примерила кольцо: на ее по-птичьи хрупкой кисти оно смотрелось избыточно массивным, но от него веяло такой сочной экзотикой, что она все же решила его купить. Впрочем, старьевщик даже не взял денег за эту безделицу.
        - Это кольцо могло путешествовать по мирам много-много лет, но лишь избранному было под силу раскрыть его тайну и отворить сквозной путь, - заключила королева Мэб. - Оно само находит достойного владеть им. И никогда не дастся в руки проходимцу с черным сердцем. Да, тебе еще многому предстоит научиться. Но об этом мы поговорим после. А сейчас все, что тебе необходимо, - это сон.
        - Но я совсем не устала, - возразила Сашка, пытаясь подавить зевок.
        Но королева уже хлопнула в ладоши, и из потайной дверцы показались феечки со светильниками в руках.
        Спустившись на залитую лунным светом поляну, Сашка увидела силуэт Серого, который чутко прядал ушами и всхрапывал, прислушиваясь к звукам ночи. Неподалеку от него сидела Эвейн. На ее коленях лежала голова Тобиаса, и девушка ласково гладила его по волосам. Сашке стало стыдно, что она оставила друзей и распивала чай в гостях у повелительницы фей.
        - Как он? - спросила она у Эвейн.
        - Все хорошо. Он спит. Рана уже не кровоточит, - подняла глаза охотница.
        Сашка легла в траву. В черном небе мигали миллиарды ярких звезд. Она слышала стрекот цикад, тихое журчание ручья и спокойное дыхание Тобиаса. Через мгновение ее глаза стали неудержимо слипаться.
        - Что рассказала королева фей? - после долгого молчания спросила Эвейн.
        - Это мамино кольцо занесло нас в этот мир. Надо понять, как это работает, чтобы вернуть нас домой. Искобальд должен знать, - пробормотала Сашка сквозь сон.
        Проснувшись поутру, девочка вновь поразилась первозданной красоте мира. Кромка неба окрасилась багрянцем и золотом, по росистой траве стелился легкий туман, и в предрассветных молочных сумерках медленно проступали очертания леса и холмов. Сашка умылась в ручье, плеснув в лицо студеной воды. Несмотря на ранний час, она чувствовала себя бодрой, полной сил и зверски голодной. Так что угощение, которое она приберегла со вчерашнего пиршества у королевы фей, пришлось им с Эвейн весьма кстати.
        Тобиас тоже пришел в себя. На месте раны остался тонкий розоватый шрам, и, хотя парень был еще слаб, самолюбие не позволило ему принимать заботливую опеку девушек. Но когда Сашка, вне себя от радости, стиснула его в объятьях, он закряхтел и невольно сморщился от боли в боку.
        - Ох, прости, Тобиас, я не нарочно, - осеклась Сашка. - Как ты?
        - В порядке. И буду чувствовать себя еще лучше, если мы поскорее уберемся от этих назойливых щебечущих стрекоз, - кивнул он в сторону фей. Те в ответ возмущенно загудели. Надо сказать, что мальчишек (как, впрочем, и всех представителей мужского пола - от горластых младенцев до седовласых старцев) феи считают весьма неудачной, «бракованной» разновидностью людского племени.
        В это мгновение заросли раздвинулись, словно кулисы в любительском театре, и перед компанией предстал маленький смуглый человечек с заостренными ушами, вздернутым носом, косящими голубыми глазами и ухмылкой, от уха до уха расплывавшейся по лукавой веснушчатой физиономии. Он приосанился и важно надул щеки, пытаясь произвести впечатление, но уже через мгновение прыснул со смеху.
        - Глазам своим не верю… Это же… Пак! Мне бабушка про него сказки рассказывала… - прошептала Эвейн.
        - Совершенно точно, он самый, - с достоинством ответил человечек, ростом едва доходивший Тобиасу до плеч. Весь его вид - от темно-синей шапочки на макушке, похожей на цветок полевого колокольчика, до мохнатых босых ног - невольно вызывал улыбку. - Сегодня именно мне выпала честь проводить вас до лесного озера, на берегу которого стоит дом Искобальда.
        При этих словах Серый и Сашка обменялись взглядами. Не мешкая, компания двинулась в путь.
        - Пак, а расскажи о существах, которые населяют этот мир, - попросила Сашка, изнывая от любопытства.
        - Ну, цветочных фей, обитающих в Мировом Ясене, вы уже видели. В речных заводях обитают мермейды, на забытых тропках можно встретить гордых альвинов, в горах на востоке живут дварфы, на северной пустоши - великаны, в болотных топях - гоблины, а в скалах у моря - мрачные тролли. Да мало ли кто еще!
        - А ты кто?
        - Я - просто Пак, и этим все сказано, - с нескрываемой гордостью заявил он. - Я такой один, сам по себе.
        - Наверное, это ужасно грустно, - пробормотала Сашка, но Пак, беспечно насвистывая веселый мотив, уже забежал вперед, уводя их все дальше в лес.
        Они пробирались лесными тропами, и Сашка не уставала прислушиваться - ее не покидало странное чувство, что весь лес наполнен шепотками и разговорами. Вдруг прямо перед ней на куст жимолости опустилась красногрудая птица. Распушив перышки и опробовав горлышко переливчатой трелью, она прикрыла глаза и проникновенно вступила:
        - Солнце пресветлое лучами согреет
        каждую малую птаху и каждый цветок
        светом своим благодатным, который
        к жизни пробудит спящий до срока росток…
        - Какая красивая песня! - восхищенно произнесла Сашка.
        - Обычный пересвист, - пожал плечами Тобиас.
        - Как? Ты что, не слышал? Он приветствовал солнце! - возразила Сашка.
        Тобиас уставился на нее во все глаза.
        - Ты что, сбрендила? Или скажешь, что птичий язык уже понимаешь?!
        Сашка смерила его недоуменным взглядом - неужели притворяется? Но и Эвейн улыбалась той ласковой и чуть снисходительной улыбкой, с какой взрослые и серьезные люди привыкли слушать детский лепет.
        - Но мне же… не показалось, - пробормотала Сашка, уже сомневаясь в своей правоте.
        - Разумеется, нет! - вмешался в разговор выскочивший из кустов Пак.
        - Но как? Почему я понимаю, о чем поет птица или говорят цветочные феи, а Тобиас и Эвейн - нет?
        - Все просто - на тебе же кольцо Ладмира. Оно открывает множество чудесных вещей, и одна из них - умение не только слышать, но и понимать язык зверей, птиц, деревьев и цветов.
        - С ума сойти… А что, травинки тоже разговаривают? - прошептала Сашка.
        - Конечно! Ужасные сплетники! От их болтовни быстро устаешь, - хитро улыбнулся Пак.
        - Получается, и Серого я понимала потому, что у меня было кольцо? - осенило Сашку.
        - Да. Но помимо кольца должна быть и очень сильная восприимчивость. Его сила особенно проявляется здесь, в Запредельном мире. А чем отдаленнее мир, тем свойства артефакта слабее. Твой мир находится сейчас почти в самом основании пирамиды, так что то, что ты расслышала мысли Серого, - это настоящее чудо, иначе и не скажешь, - Пак задумчиво поскреб лохматый затылок и вновь увлек их за собой в чащу леса.
        Наконец они вышли к тихой речной заводи. Под раскидистой плакучей ивой, ветви которой склонялись до самой воды, стоял небольшой дом из светлого ракушечника. Перламутровые осколки раковин в камнях поблескивали на ярком солнце.
        - Тс-с-с, - Пак приложил палец к губам, расплывшись в озорной улыбке. Он осторожно, бесшумно переступая, пробрался к задремавшему за удочкой старцу и вдруг заверещал ему в самое ухо: - Клюет же! Весь улов проспишь!
        Рыбак вскочил, опрокинув ведерко; вода расплескалась, и пескарики, извиваясь, упрыгали обратно в воду.
        - Ну Пак, ну проказник! - захохотал старик, утирая глаза рукавом.
        Тут он заметил всю честную компанию и насупил брови, хотя в глазах по-прежнему сверкали лукавые искорки.
        - А-а-а, вижу, молодой баронет пожаловал в гости, - насмешливо протянул он.
        И конь сделал самый элегантный поклон на запястье, который Сашке доводилось видеть в своей жизни: согнув левую переднюю ногу в колене, он вытянул правую вперед и, по-лебединому изогнув шею, низко склонил к ней голову, коснувшись гривой земли.
        - Ну, по крайней мере, твои манеры стали заметно лучше с нашей прошлой встречи, - проговорил Искобальд. - Сколько лет уж минуло с тех пор, не припомню?
        Серый заливисто заржал.
        - Сто четыре года, восемь месяцев и десять часов - три лошадиных века по земному календарю, магистр, - расслышала Сашка.
        - Что ж, срок немалый. А это, я вижу, та юная душа, которая привязалась к тебе всем сердцем и не побоялась рискнуть своей жизнью ради твоей свободы?
        - Да, магистр, это Александра, - Серый мягко подтолкнул Сашку в спину, и она, выступив вперед и совершенно не представляя, как положено вести себя при знакомстве с могущественными магами, также склонилась в поклоне, чувствуя себя медведицей на роликовых коньках.
        - Ну-ну, что за церемонии, - улыбнулся Искобальд, обнял ее за плечи и заглянул в глаза. - Так интересно сплетаются нити судеб… Что ж, прошу в гости!
        Серый тихонько всхрапнул.
        - Да, разумеется, - усмехнулся Искобальд. - Я вижу, что урок усвоен.
        Он хлопнул в ладоши и деловито потер руки, словно ему предстояло веселое и приятное дело. Затем он прикрыл глаза и едва слышно зашептал длинное заклинание. Яркий солнечный свет померк, небо заволокло тяжелыми тучами, а река вздыбилась от резких порывов ветра. Сашка словно приросла к месту, не в силах пошевелить пальцем или моргнуть. Искобальд и Серый оказались в воронке смерча - ветер ломал тонкие ветки деревьев, взметал речной песок и палую листву, но на самом маге ни один волосок не шелохнулся.
        Вдруг небо пронзила огромная молния. Ветер тут же стих, тучи рассеялись, и вновь приветливо засияло солнце. Протерев глаза, Сашка увидела, что Искобальд укрывает своим плащом рослого широкоплечего юношу с копной вьющихся каштановых волос.
        - Серый? - не веря своим глазам, прошептала Сашка.
        Юноша смущенно улыбнулся и сделал неуверенный шаг ей навстречу. Густые соболиные брови, карие глаза с медовым отсветом и обаятельная открытая улыбка. «Так вот ты на самом деле какой», - изумленно подумала Сашка и услышала, как у нее за спиной тихо ахнула Эвейн.
        - Серый… - Сашка осеклась. - Как тебя теперь звать-то?
        Он задумался на мгновение.
        - Прошлое имя не стоит и вспоминать - я стал другим человеком. Смешно, но я как-то даже привык к этой конской кличке. Серый… Пусть уж тогда будет Грэй.
        Они прошли в дом. Искобальд заварил и разлил по чашкам душистый чай, достал соты с медом и варенье из лесных ягод. Грэй сидел как на иголках - было заметно, что он еще не привык к новому облику и чувствовал себя крайне неловко. Передавая Эвейн блюдце с вареньем, он залился краской, случайно коснувшись ее руки. Быстро отхлебнул горячего чая, поперхнулся и до самого конца чаепития так и просидел неподвижно, словно каменное изваяние.
        Не в своей тарелке оказался и Тобиас. Покашливая, он глазами указывал Сашке на Искобальда, призывая расспросить волшебника о тайне кольца, которое перенесло их в Запредельный мир. Но Сашка хотела обсудить это наедине, а потому делала вид, что не понимает его многозначительных взглядов.
        - Это все, конечно, мило, и спасибо вам за гостеприимство, - наконец не выдержал Тобиас. - Но у нас там… как бы это помягче сказать… важные дела. Вчера был жаркий бой. И многие наши друзья погибли или тяжело ранены. Неизвестно, удалось ли отбить пленных у конвоя. А мы тут чаи распиваем, ведем светские разговоры. Смылись в самый разгар битвы! Лишь бы свою шкуру спасти - так выходит?
        - Не стоит так горячиться, юноша, - сказал Искобальд. - Я в любой момент могу вернуть вас обратно, в тот самый день и час, когда вы исчезли.
        - Так чего же мы ждем? - вскочил Тобиас.
        - Солнце уже клонится к закату. Задержитесь в нашем мире еще хотя бы на одну ночь. Мне нужно о многом переговорить с Александрой, да и твоя рана должна хорошо затянуться.
        Понимая, что спорить глупо, Тобиас сел, всем своим видом показывая, что по своей воле не остался бы здесь ни на минуту.
        Ночью Сашка, взбудораженная событиями дня, все никак не могла уснуть и лежала, вглядываясь в темноту. В ее голове толпилась тысяча мыслей, и главная - удастся ли убедить Искобальда спасти маму, вернуть ее к жизни.
        - Ты спишь? - послышался шепот Эвейн.
        - Нет, - ответила Сашка.
        - А ты… ты знала, что Се… Грэй - ну, такой?
        - Нет, - улыбнулась в темноте Сашка. - Я думала, ему сто лет в обед.
        Эвейн хмыкнула.
        - Ладно, давай спать!
        Проснувшись, Сашка увидела, что спальня уже полна солнечного света. Рядом спала разрумянившаяся во сне Эвейн, и ее длинные огненно-рыжие волосы разметались по подушке. Сашка поняла, что странные звуки, которые ее разбудили, доносятся с улицы. Спрыгнув с кровати, она прошлепала босиком к окну. Обнаженный по пояс Грэй боролся с Тобиасом. Это было похоже на то, как молодой пес бросается на матерого медведя, который мог бы переломить ему хребет одним ударом мощной лапы. Наконец Тобиас сделал умелую подсечку, и они кубарем повалились в траву, устроив шуточную потасовку. Сашка не сдержала улыбки.
        - За-а-а-автра-а-ак! - завопил с крыльца Пак.
        Грэй и Тобиас, разгоряченные возней, наперегонки бросились к речке.
        После сытного завтрака Тобиас отправился с Паком проверить силки на кроликов, а остальные пошли прогуляться вдоль берега. Чуть отстав от Серого и Эвейн, увлеченных разговором, Искобальд остановился.
        - Я знаю, о чем ты хочешь спросить. Я не в силах помочь. Вмешиваться в судьбы людей - не в моих правилах. Но даже если бы я решил в этот раз отступить от предписанных правил - я не сумею исцелить ее. Нет раны или перелома, который угрожал бы ее жизни. Просто… ее душа слишком далеко залетела в неизведанное, сбросила груз земных забот, ощутила радость полета - и связь с телом, со всей прошлой жизнью, ослабла. Это… как запускать воздушного змея - чем ближе к облакам, тем страшнее, что леска оборвется.
        - Значит, все было напрасно? - прошептала Сашка, изо всех сил сдерживая слезы. Она хваталась за встречу с магом, как за последнюю надежду на спасение, и теперь чувствовала, что теряет опору под ногами.
        - Пойми, каждый из людей - творец собственной судьбы, каждый день он оказывается перед важнейшим выбором. И твоя мама сделала свой выбор.
        - Но иногда должна быть возможность еще раз все обдумать. Должен быть шанс начать все заново.
        - Да, но это все равно должен быть лишь ее выбор, - сказал Искобальд.
        - Постойте-постойте, то есть возможность вернуть ее все же есть? - боясь спугнуть удачу, прошептала Сашка.
        - Да, но настолько иллюзорная, что я жалею, что сказал тебе об этом, - задумчиво произнес маг, но, видя умоляющий, полный слез взгляд Сашки, продолжил: - Мировой Ясень опирается корнями на Лабиринт. Это место с такой сильной энергетикой, что камни плавятся и стекают между пальцев, вода рассыпается в пыль, а живые существа лишаются разума. Это запретное место, гиблое. Никто доподлинно не знает, что можно встретить там. Но в одном из древних свитков, который я нашел в хижине Ладмира после его исчезновения, говорилось, что тот, кто пройдет до третьего круга, сможет заглянуть в Зеркало судеб. В этом зеркале отражается все, что ты особенно сильно жаждешь. Но в нем обитает древний хранитель, который взамен заберет у тебя что-то ценное. А вдруг ты окажешься не готова заплатить эту цену за то, чтобы увидеть маму и поговорить с ее душой?
        - Как это - с душой?
        - Я и сам не знаю, Александра, - вздохнул Искобальд. - Прежде мне не доводилось встречать человеческие души и уж тем более вести с ними доверительных бесед. Видишь ли, у нас, обитателей Запредельного мира, нет души - если мы умираем, мы просто растворяемся в этом воздухе, свете, воде… Души есть только у людей. В одном из свитков я прочел, что души могут принимать совершенно разный облик - яркой бабочки или жука-древоточца, быстрокрылой ласточки или черной змеи… Или просто легкого бесплотного облачка. Никогда не угадаешь наверняка. Только вот…
        - Что?
        - Ты должна быть готова к тому, что она не узнает тебя.
        - То есть как не узнает? - ошарашенно переспросила Сашка.
        - Души - бессмертны. И, покинув тело, они тут же забывают о привязанностях, которыми дорожили, и страданиях, которые выпали на их долю. И это великий подарок Творца.
        - Все равно. Я должна попробовать, - сморгнула слезы Сашка. - Как найти дорогу к Лабиринту?
        Искобальд глубоко вздохнул.
        - Возможно, я пожалею о том, что рассказал тебе об этом. Но каждый человек сам делает выбор - день за днем. Каждый день.
        Сашка кивнула.
        Ярко сияло солнце, по речной глади бежали веселые волны, со всех сторон неслись птичьи трели, приветливо шумел лес. Эвейн в задумчивости сидела на огромном, прогретом солнцем валуне, а Грэй, как мальчишка, запускал «блинчики» по воде. Пак и Тобиас вернулись с добычей - у каждого на поясе висело по два кролика. С тяжелым сердцем Сашка подошла к друзьям, чтобы объявить о своем решении.
        - Нам придется расстаться. Искобальд вернет вас в Гриндольф. А мне нужно найти Лабиринт. Это единственный шанс спасти маму, - сказала она.
        - Даже не думай. Мы идем с тобой. Искобальд сказал, что мы можем вернуться в любой момент. А одну тебя я не отпущу, - категорично заявила Эвейн.
        Грэй молчал, но по его мрачному лицу было понятно, что он пойдет за Сашкой хоть к черту на рога. Молчал и Тобиас, испытующе обводя взглядом друзей.
        - Спасибо… - только и смогла вымолвить Сашка.
        Пак достал огромный носовой платок и шумно высморкался.
        Когда после обеда все разошлись, чтобы собраться в дорогу, Искобальд пригласил Сашку в библиотеку. Они вошли в огромный светлый зал, заставленный стеллажами с ветхими пергаментными свитками и увесистыми фолиантами в кожаных переплетах.
        - Я рассчитывал, что ты погостишь подольше, и я смогу рассказать тебе много увлекательного о твоем и моем мирах. Но время не ждет. Рядом со свитком, который оставил Ладмир, я нашел еще кое-что. Лад-мир завещал передать это только избранному, - с этими словами Искобальд открыл один из бесчисленных ящичков старинного бюро, нажал что-то, и из боковой панели выдвинулся еще один ящик, в котором хранилась продолговатая шкатулка, обитая зеленым бархатом. - В нем заключена большая сила, которая может служить как добру, так и злу. Смотри не ошибись, - сказал Искобальд и отцепил от огромной связки ключей на поясе неприметный ключик.
        Он повернул его в крошечной замочной скважине, откинул крышку и достал кинжал в простых кожаных ножнах. Сашка протянула руку и тут же отдернула ее, словно обожглась. Она узнала: это был тот самый кинжал из сна, который протягивала ей огромная черная змея, убеждая убить единорога.
        - Нет, нет, - пробормотала Сашка, инстинктивно пряча руку за спину. - Я не могу его взять. Я и обращаться-то с ним не умею.
        Но Искобальд мягко взял ее за руку и вложил в ладонь тяжелый кинжал.
        - Он твой, - сказал маг. - Давай проверим, не затупился ли клинок за прошедшие годы.
        Сашка, дрожа как лист, чуть сдвинула ножны и взглянула на лезвие. Сталь холодно поблескивала в свете свечей, и при наклоне можно было рассмотреть разрозненные древние руны.
        - Что здесь написано? - спросила Сашка, подняв глаза на Искобальда.
        - Я не знаю, - развел руками маг. - Я бился над этой загадкой множество дней, но так и не смог расшифровать. Это древний язык, которым владели первые альвы. Но надпись словно зашифрована: важнейшие фрагменты скрыты, мне удалось прочесть лишь отдельные слова: «дева», «битва», «предначертанный». Возможно, остальные проявятся позже, когда придет время, - Искобальд в задумчивости снял очки и устало потер переносицу.
        Сашка вынула клинок из ножен, поднесла сверкающее лезвие к огню свечи и залюбовалась отсветами. Искобальд не сводил с нее настороженного взгляда ревнивца, точно жалея, что передал столь ценную вещь в руки девчонки, пришелицы из чужого, враждебного мира, которая не в состоянии даже представить истинной силы кинжала.
        - Погоди-ка! - вдруг воскликнул он в страшном волнении и, выхватив клинок, бросился к дальнему стеллажу со свитками. Выудив из груды три свитка, он метнулся к огромному столу, одним размашистым движением смел на пол все, что на нем лежало. Близоруко щурясь, он вглядывался в руны на кинжале, сличая их с рисунками в свитках.
        - Так и есть, - пробормотал он спустя пару минут. - Невероятно, просто невероятно! На клинке появилась еще одна руна - очень отчетливая!
        И он ткнул суховатым пальцем в одну из лаконичных насечек.
        - И что это значит? - спросила Сашка, вглядываясь в символ, который смутно напоминал ей что-то. Круг, который росчерками пересекают две сходящиеся линии. Где она раньше могла это видеть?
        - О, это крайне интересно, - ответил Искобальд, уткнувшись носом в один из свитков. - Это значит «единорог». Или «смерть, тяжелая утрата». В зависимости от обстоятельств.
        - От каких обстоятельств? - пробормотала Сашка побелевшими губами.
        - Ну, в зависимости от того, какие слова стоят рядом. Но здесь пока ничего нет, видишь? - Искобальд в ученом азарте не замечал волнения Сашки, внимательно вглядываясь в руны на клинке. - Он протянул ей оружие.
        Сашка молча продела ножны в пояс и покрепче завязала его.
        - А что, в вашем мире есть единороги? - спросила она деланно-равнодушным тоном.
        - Нет… Во всяком случае, я на своем веку не видел ни одного. Говорят, их встречали еще до Великого Ухода. Даже сложено множество легенд и песен. Где-то у меня было описание… - Искобальд огляделся и достал со стеллажа один из разрозненных пергаментных листов. - Вот, послушай. «ЕДИНОРОГ - это удивительное божье создание, с телом, головой и гривой лошади, козлиной бородкой, раздвоенными копытами оленя и единственным длинным спиралевидным рогом на лбу. Единорог обычно белого цвета с золотым рогом, копытами, гривой и кисточкой хвоста. Единороги - редкая и желанная добыча из-за необыкновенных свойств их рога, который славится своей способностью выявлять яды. Рог единорога (иногда называемый аликорн) также очищает воду; если погрузить рог в грязный пруд или лужу, вода станет совершенно чистой и пригодной для питья. Считается, что целительная сила рога настолько велика, что вода, в которую он был опущен, способна излечить любой недуг. Так как рога единорогов стоят крайне дорого, в продаже стали часто появляться подделки - наросты морского нарвала. Вот один из способов отличить настоящий рог от
фальшивки: необходимо начертить на земле вокруг рога круг и поместить в центр скорпиона, паука или ящерицу. Если рог единорога настоящий, то его сила не позволит им убежать…». Ну и так далее. Это из сочинения какого-то ученого монаха. Что тут правда, что вымысел - уже невозможно сказать. Думаю, изрядная доля и того и другого, - усмехнулся Искобальд. - Возможно, тебе стоит расспросить об этом альвов?
        - Львов? - изумилась Сашка.
        - Альвов. Иногда люди еще называют их эльфами, - пояснил маг.
        - А где их разыскать?
        - Думаю, по дороге к Лабиринту вам при всем желании не миновать Шепчущей рощи. А это их владения. Только ни в коем случае не рубите деревьев и не жгите костров! - напутствовал Искобальд на прощание.
        Искобальд посоветовал им держаться русла реки - тогда к полудню следующего дня они должны выйти к Туманному броду - он коварен, но это единственная переправа на левый берег, а там уже и до Шепчущей рощи рукой подать.
        - Альвы расскажут, как найти перевал через Грозовые горы, - сообщил он.
        Они стоял и под огромным дубом, густая крона которого надежно укрывала дом Искобальда от любой непогоды.
        - Тебя не затруднит залезть на дерево и заглянуть вон в то дупло? - обратился Искобальд к Сашке, улыбнувшись. - Белки стрекотали, что пришло послание.
        Недоумевая, Сашка скинула обувь и быстро взобралась на дерево. Заглянув в дупло, она издала громкий возглас. Там лежал рюкзак - ее рюкзак, который она, по совету Римдала, спрятала в таком же дупле старого дуба в Заповедном лесу Гриндольфа.
        - Но как это возможно? - обескураженно спросила она у Искобальда.
        - Золотое правило Запредельного мира - все, что ты хотел бы иметь под рукой, но подальше от любопытных глаз, следует держать в дупле дуба, - лукаво улыбнулся Искобальд. - Удивительно только, как ты об этом догадалась.
        - Простое везение, - отшутилась Сашка, чтобы не вдаваться в долгие объяснения.
        Путники двинулись вдоль извилистого русла реки Быстринки. Речка была хоть и неширокая, но норовистая, с причудами - с тайными водоворотами и омутами, шумными перекатами и стремнинами. Серебряной змейкой она вилась через лес, стекая с мрачных скалистых склонов Грозовых гор. Когда солнце стало нещадно припекать, усталые путешественники остановились для краткого отдыха. Пока Грэй и Тобиас осматривались, а Эвейн собирала пахучую землянику, Сашка соорудила из щепочки и листа осоки кораблик. «Если поплывет, все получится», - с тайным страхом загадала она и, по колено войдя в студеную реку, осторожно опустила его на воду. Кораблик зачерпнул носом воды, но тут же бодро вынырнул, как резиновый утенок, и быстро побежал, подпрыгивая на мелких волнах.
        - Эй! Ты что в ледяную воду забралась! - закричала с берега Эвейн.
        Бросив прощальный взгляд на кораблик, Сашка с сожалением вышла на берег, и только тогда почувствовала, что ноги до колена словно скованы льдом.
        Вскоре они снова двинулись в путь - до заката оставалось не так много времени, а они так и не переправились на противоположный берег. Наконец, после череды бесконечных спусков и подъемов на каменистые уступы, перед ними раскинулась небольшая живописная долина. Река распадалась на множество протоков, образуя многочисленные, заросшие камышом и тростником плесы и островки, перекаты и крошечные, затянутые кувшинками озерца. Река здесь словно обретала тысячу голосов, искрилась в лучах закатного солнца. Ноги Сашки гудели от усталости, и она с наслаждением сбросила обувь и зашла в ледяные струи. Девочка в изнеможении опустилась на огромный теплый валун и повернула лицо к заходящему солнцу. Сашка зажмурилась от удовольствия, чувствуя, как босые стопы касаются обкатанной быстрым течением донной гальки. Когда она лениво приоткрыла один глаз, чтобы посмотреть, чем заняты остальные, ей показалось, что в волнах у ее ног бросилась врассыпную стая мелких рыбешек. Девочка прикрыла глаза, наблюдая за рекой сквозь полуопущенные ресницы. Спустя пару минут в воде вновь появились быстрые неясные проблески.
Приглядевшись, Сашка поняла, что это вовсе не мальки, а маленькие - размером с мизинец - существа, похожие на морских коньков. Сашка потихоньку, стараясь не дышать, достала из бокового кармана рюкзака скомканный целлофановый пакетик. Плавно, боясь спугнуть подводных обитателей, она опустила руку в воду, придерживая пакетик за край - течение расправило его, сделав совершенно невидимым. Выжидать пришлось недолго: быстрым движением Сашка выхватила свою импровизированную ловушку, зачерпнув вместе с водой и смельчака, который так и сновал вокруг ее ног. Его приятели тут же прыснули в стороны. Сашка поднесла пакет к глазам. Бедный пленник метался, натыкаясь на невидимую преграду. У Сашки, которая собиралась похвастаться удивительной находкой перед друзьями, сжалось сердце, когда она увидела перекошенное от ужаса лицо малыша.
        - Ты что перепугался-то так? Думаешь, зажарю тебя и съем? Нужен ты больно, плыви себе, - пробормотала она, напустив на себя сердитый вид, и бережно отпустила малька обратно в реку.
        «Наверное, в его глазах я была огромной ужасной великаншей с громовым голосом», - мысленно улыбнулась она, глядя на искрящуюся в лучах заходящего солнца воду. Она неторопливо побрела к берегу, где Тобиас и Грэй уже развели веселый костер, и вдруг заметила, как из-за огромного серого валуна выглядывает изящная девушка с огромными голубыми глазами. Ее тело было покрыто радужной чешуей, а длинные русые волосы с вплетенными белоснежными кувшинками мягко струились в воде, слегка покачиваясь в такт легким волнам. Увидев, что Сашка заметила ее, девушка приветливо улыбнулась и поманила девочку пальцем, опасливо поглядывая на берег. «Ну какая от нее может исходить угроза? Ростом она едва ли достанет мне до колена», - подумалось Сашке. Убедившись, что девочка откликнулась на ее молчаливый зов, русалка скользнула в воду и уже через мгновение вынырнула у другого переката. Сашка, чуть поколебавшись, последовала за ней. Девушка скользнула к заросшему камышами плесу и, видимо, только здесь почувствовав себя в относительной безопасности, обратилась к Сашке:
        - Я благодарю тебя, человеческое дитя. Ты же человек, я не ошиблась? Ты не похожа на альвинку, а твои спутники на альвинов - еще меньше, - сбивчиво произнесла она.
        - Да, мы люди, - ответила Сашка, находясь под властью обволакивающего, чарующего голоса.
        - Люди? Не думала, что мне когда-нибудь доведется повстречать человека в Запредельном мире. А мы мермейды.
        - Мы? - удивленно переспросила Сашка.
        Быстро оглядевшись, мермейда сложила правую ладонь лодочкой и трижды легко хлопнула по поверхности воды. И тотчас над волнами, как поплавки, показались головы речных жителей. Сашка видела в их огромных глазах, цветом словно отразивших разные оттенки воды - от светло-голубого до изумрудного, - любопытство и настороженность. Вокруг взрослых, как мальки на мелководье, быстро сновали малыши, поблескивая серебряными хвостиками. Один из них подплыл к мермейде, которая заговорила с девочкой. Сашка узнала своего недавнего пленника - правда, сейчас у него был нарочито бравый и задиристый вид.
        - Я королева речного народа, Ольмена, - представилась мермейда. - А это мой сын - Борокль. Он мечтает стать таким же отважным первопроходцем, как его отец. Он никогда прежде не видел человека, прости его любопытство и назойливость.
        - Ну что вы! Я тоже никогда раньше не видела… мермейд, - призналась Сашка. - А почему у малышей есть хвостик, как у рыб, а у вас - обычные ноги? - спросила она, тут же спохватившись, что могла ненароком обидеть речной народ.
        Но Ольмена улыбнулась в ответ.
        - Наши дети появляются с хвостиком, как… головастики, а когда взрослеют, он пропадает. Мы можем дышать воздухом, греться на прибрежных камнях и даже ненадолго выходить на землю, а для них один-единственный глоток воздуха может оказаться смертельным.
        - А что вы ищете в наших краях? - спросила одна из осмелевших мермейд, подплывая ближе.
        - Мы идем к Лабиринту, - сказала Сашка, и ее новые друзья издали тихий удивленный вздох.
        - Но… это же очень опасно, - с недоумением произнесла Ольмена.
        - Выбора нет, - твердо сказала Сашка. - Искобальд сказал, что Туманный брод - единственное место для переправы на тот берег.
        - Так и есть. Вон там, видишь, чуть правее, виднеется большой серый валун, похожий на голову медведя? Пусть он будет вам ориентиром. Держитесь его, и вы не попадете в стремнины и водовороты. Не смотрите под ноги, не оглядывайтесь по сторонам - просто идите к нему.
        - Спасибо, милая Ольмена, - горячо поблагодарила Сашка.
        - А ты не раскроешь нам секрета невидимой подводной ловушки? - чуть смущенно сказала Ольмена. - Это какое-то магическое заклинание?
        - Вовсе нет, это просто пакет, - рассмеялась Сашка, достала из бокового кармана рюкзака смятый мокрый пакетик, расправила его и зачерпнула воды. - Хотите я вам подарю?
        - О, спасибо за столь ценный дар, - потупила взор королева речного народа. - Тогда позволь также преподнести тебе на память одну милую вещицу.
        Она хлопнула в ладоши, и тотчас две мермейды нырнули и принесли изящную перламутровую раковину размером с Сашкину ладонь. Она поблагодарила и осторожно раскрыла створки: внутри было прекрасное зеркало, в котором она с огорчением разглядела свое чумазое лицо.
        - Это зеркало отражает не только внешний облик, - сказала Ольмена. - Если направить его под определенным углом - вот так - можно увидеть, что на душе у человека, - Ольмена чуть наклонила зеркало и девочка не поверила своим глазам: в отражении была она, Сашка, но старше, с серьезным и решительным взглядом, в сияющей броне и шлеме, а за ее плечом развевался алый стяг.
        Ольмена пытливо заглянула ей в глаза, а потом продолжила:
        - А если поднести зеркальце к спящему человеку, в нем отразятся его сны и потаенные страхи.
        - Спасибо, - поблагодарила Сашка, убирая раковину в рюкзак.
        С берега донесся отдаленный оклик.
        - Простите, мне пора идти, - шепнула она на прощанье.
        Когда девочка, промокшая до нитки и дрожащая, наконец подошла к костру, на огне уже булькал котелок с ухой. Солнце закатилось, и над рекой клубился туман.
        - Переночуем, а завтра при свете придется искать удобное место для переправы, - сказал Грэй.
        - Что искать-то? Я уже все разведала - нужно держаться вон того огромного валуна, - гордо сказала Сашка.
        - Это кто тебе рассказал? Рыбы в реке? - усмехнулся Грэй.
        Сашка насупилась и не стала рассказывать о встрече с речным народом.
        Наутро, наскоро позавтракав, Грэй отправился на поиски удобного брода. Поднимаясь все выше по течению, пытался перейти на другой берег - раз за разом он оскальзывался на камнях, сбитый быстрым течением, и выныривал, фыркая и отплевываясь. Через пару часов, окончательно выбившись из сил, злой и промокший до нитки, он выбрался на берег и подошел к костру.
        - Нет здесь брода, нужно идти дальше, - устало сказал он, глядя в огонь.
        - Почему ты не можешь просто довериться мне? - спросила Сашка.
        - Не глупи. Говорю же, течение слишком быстрое. Может, река разлилась от дождей или мы неверно поняли указания Искобальда, но здесь переправы нет.
        - А я говорю есть! - разозлилась Сашка. - Ты просто плохо искал.
        - Так, сейчас кто-то отправится спать без ужина, - усмехнулся Грэй.
        Слезы обиды закипели у нее в глазах.
        - Тебя не конем надо было обратить, а ослом! - сжав кулаки, крикнула она и убежала к реке.
        Сашка сумрачно смотрела на катящиеся волны. «Ну и пусть, пойду одна», - зло думала она, пиная гальку. Потом молча взяла свой рюкзак и пошла к реке.
        - Ты куда? - окликнула ее Эвейн, но Сашка лишь ускорила шаг.
        Даже не разуваясь, она спустилась в воду и побрела, не отрывая взгляда от валуна, похожего на голову огромного медведя. Сильное течение и вправду сбивало с ног. Вода почти дошла до груди, Сашка боялась оступиться и потерять зыбкую опору под ногами. И вдруг произошло что-то странное - реку окутал густой белый туман. Доносившиеся с берега ей вслед голоса Эвейн и Серого стали чуть различимы, словно они были уже недостижимо далеко. От страха Сашку окатило холодом - она не представляла, как выбраться из пелены тумана, очертания берега совершенно размылись. Вдруг она увидела два тускло мерцающих зеленых огонька. Приглядевшись, Сашка вздрогнула: прямо на нее смотрел исполинский медведь. «Да нет, это же тот самый валун», - осенило ее. И Сашка медленно, боясь оступиться и выверяя каждый шаг, пошла к нему. «Не смотри ни под ноги, ни по сторонам, только на валун», - твердила она себе. По мере ее приближения огоньки постепенно затухали, и вот ее ладони коснулись шершавого теплого камня. И туман сразу рассеялся - снова ярко светило солнце, пели птицы и весело струилась река.
        «Как же так?» - пораженно подумала Сашка. Она оглянулась на тот берег, чтобы окликнуть друзей, но он был совершенно пуст: ни людей, ни даже дымка от костра. Запаниковав, Сашка громко крикнула:
        - Э-эй! Где вы?!
        Но в ответ над водной гладью разнеслось только раскатистое эхо.
        - Нет, так дело не пойдет, - пробормотала Сашка, достала из рюкзака фонарик и, включив его, вновь вошла в реку. Луч фонарика пробивал пелену тумана всего на три шага, но она тут же услышала сбивчивые, растерянные голоса друзей.
        - Идите к голове медведя, на зеленые огоньки! - набрав полные легкие воздуха, крикнула она.
        Сашка стояла в шаге от валуна и для верности махала над головой фонариком. Через несколько томительных минут из небытия показались две фигуры - плечистый, рослый Грэй и долговязый Тобиас. Приглядевшись, Сашка поняла, что Грэй несет Эвейн, крепко прижимая ее к себе.
        - Нужно коснуться валуна. На счет три. Раз, два, три, - скомандовала Сашка, и они очутились на берегу. Грэй опустился на колени и бережно уложил Эвейн на прибрежный песок.
        - Провалилась в омут, нахлебалась воды, - хмуро пояснил Грэй. - Прости, что не поверил тебе.
        Сашка нетерпеливо махнула на него рукой, не сводя взгляда с абсолютно белого лица охотницы.
        - Если бы не шел от нее в двух шагах, не успел бы спасти, - пробормотал Грэй.
        - Если бы я шел рядом с ней, она бы не свалилась в омут, - огрызнулся Тобиас.
        - Если бы, да кабы… Прекратите немедленно! - прикрикнула Сашка. Прошло еще какое-то время, но им так и не удалось привести Эвейн в чувство. Она впала в тяжелое забытье, пульс еле прощупывался, веки изредка подрагивали, но пробудить ее от навалившегося сна было не под силу.
        - Нужно искать помощь, - решительно сказала Сашка. - Нет смысла торчать на берегу.
        Грэй легко, точно ребенка, подхватил обмякшее тело Эвейн, и они двинулись в путь. Невдалеке виднелся лес, и Сашка предположила, что это и есть та самая Шепчущая роща, о которой рассказывал Искобальд. «Остается только догадываться, о чем он умолчал на сей раз», - невесело подумала Сашка, вспомнив переправу через Туманный брод.
        Несколько часов кряду они шагали в абсолютном молчании по холмам, заросшим высокими душистыми травами и неброскими полевыми цветами. Шепчущая роща, которая с берега реки казалась совсем близкой, просто рукой подать, то возникала, то вновь скрывалась за очередным холмом, словно мираж. Вконец измученные, они вступили под прохладную сень раскидистых деревьев. Их кряжистые стволы причудливо изгибались, словно в резко замершем танце, а густые кроны переплетались, почти не пропуская солнечных лучей.
        - А, чтоб тебя! - выругался Тобиас, запнувшись о выползший из земли корень. От досады он пнул ствол, дерево жалобно скрипнуло, легко закружилась листва.
        - Зачем ты так? - не удержалась Сашка.
        - Может, мне еще извиниться перед этой сухой корягой?! - взвился он.
        - Осторожнее, юноша, - добродушно осадил его Грэй. - Я был знаком с одним молодым баронетом, который слишком дорого заплатил за урок вежливости.
        Тобиас лишь хмыкнул в ответ, а Сашка украдкой погладила извилистый ствол, мысленно попросив прощения за своего друга.
        Солнце уже клонилось к закату, а здесь, под сенью леса, и вовсе царил сумрак.
        - Думаю, стоит найти место для ночлега, - сказал Грэй.
        - Я за хворостом, - хмуро бросил Тобиас.
        - Но Искобальд предупредил, что в Шепчущей Роще нельзя разводить огонь! - воскликнула Сашка.
        - Из-за твоего Искобальда, который отправил нас к Туманному броду, и этого вот недотепы Эвейн чуть не погибла. И если для того, чтобы ее отогреть, мне придется спалить хоть весь лес, я сделаю это, - тихо, но твердо сказал Тобиас.
        Грэй бережно опустил девушку на сухую листву и молча пошел следом за ним. Сашка взяла Эвейн за руку - она была ледяной. Пульс стал еще более слабым, едва уловимым, а под глазами залегли глубокие тени.
        - Эвейн, прости, что я тебя втянула в эту историю, - грустно прошептала Сашка.
        В сгущающихся сумерках лес наполнился шорохами, шепотками и вздохами, хотя Сашка не чувствовала даже легкого дуновения ветерка. Ей стало не по себе.
        Кусты зашевелились, и ее рука невольно потянулась к кинжалу на поясе. Но вот показалась широкоплечая фигура Серого. Девочка с облегчением вздохнула и улыбнулась.
        Грэй тянул за ствол сухую ветлу.
        - Просто удача - нашли дерево, поваленное молнией. Иначе стучать бы нам зубами от холода всю ночь - впервые встречаю такую твердую древесину, топор и следа на стволе не оставил, - сказал он.
        Бросив быстрый озабоченный взгляд на бледное лицо Эвейн, он наломал сухих веточек для розжига и развел огонь прямо в стволе дерева. Пламя расходилось с трудом, словно и ему твердая, как камень, древесина была не по зубам. Огонек дрожал, мигал, грозя вот-вот затухнуть совсем, но потом вновь набирался сил и разгорался. Шум в ветвях все усиливался.
        - Видно, ветер разгулялся не на шутку - хорошо, что мы укрылись в лесу, - сказал Грэй, прислушиваясь к скрипу кряжистых стволов и шелесту листвы. - Только бы не было дождя.
        В сердце Сашки росла смутная тревога. Ей казалось, что деревья взирают на них с осуждением и открытой неприязнью и вот-вот достанут из земли свои длинные корни и засекут их до смерти.
        Вдруг в отдалении послышался звонкий лай своры охотничьих собак. Грэй и Тобиас вскочили, выхватив оружие, готовые встретить опасность. Из сумрака леса вылетела стая гончих псов. Каждый из них был размером с теленка. Белая шелковистая шерсть отливала в лунном свете серебром, а глаза горели так, что гончих можно было бы принять за призраков, если бы не горячее дыхание и высунутые из разгоряченных пастей языки. Обнаружив незнакомцев, они окружили их плотным кольцом и время от времени протяжно взлаивали. Грэй и Тобиас зорко всматривались в темноту, ожидая появления полуночных охотников. Через пару минут раздался конский всхрап, и на поляну вломились всадники. Первым делом, даже не взглянув на пришельцев, они затоптали тлеющие угли.
        - Кто вы? И по какому праву вторглись в наши охотничьи владения, да еще жжете костры, тревожа духов леса? - обратился один из охотников к Грэю.
        - Мы вынуждены принести извинения, мы путники, которые сбились с пути. К тому же при переправе через реку девушка нахлебалась воды и с тех пор не приходила в сознание. Мы промерзли и лишь хотели обогреться у костра, - примирительным тоном сказал Грэй.
        Предводитель охотников спешился и склонился над Эвейн, вглядываясь в ее мертвенно-бледное лицо. Он был очень высоким - Сашка заметила, что даже рослый и плечистый Грэй на его фоне несколько стушевался.
        - Сколько времени прошло? - отрывисто спросил незнакомец.
        - Около пяти часов, - ответил Грэй.
        - Дело плохо. Возможно, ее уже не спасти, - с этими словами охотник бережно приподнял Эвейн и дал коню знак опуститься на колени. Он сел в седло, осторожно придерживая девушку за талию. - Я поскачу вперед, каждая минута на счету. Араун, - он кивнул в сторону одного из охотников, - проводит вас в селение альвов.
        Он умчался быстрее ветра, и Грэй проводил его мрачным взглядом.
        Араун, видимо, не испытывал особой приязни к незнакомцам, но, выполняя поручение, знаком призвал их следовать за ним. Перед тем как тронуться в путь, он еще раз убедился, что все дымящиеся головешки затушены. Они побрели через лес, и Сашке казалось, что деревья провожают их неприветливым перешептыванием. После того как охотник умчал Эвейн, Грэй посмурнел и шагал, погруженный в свои мысли.
        Наконец, когда Сашке уже стало казаться, что она вот-вот рухнет от усталости, они вышли на опушку леса, где стояло несколько шатров.
        - Можете расположиться на ночлег здесь, - буркнул Араун. - Завтра утром, если Свандолин того пожелает, вас пригласят.
        - А где Эвейн, та девушка, что была с нами? - словно очнувшись, спросил Грэй, но альвин уже растворился в темноте ночи.
        Сашка зашла в шатер и, не раздеваясь, бухнулась на подушки.
        Когда поутру она кое-как приоткрыла глаза, Грэй уже расхаживал по шатру, сердито бормоча что-то себе под нос.
        - А, ты уже проснулась? Или это я разбудил? Прости. Об Эвейн пока никаких новостей. Тобиас пошел к ручью умыться, - проговорил он.
        - Так, тут, похоже, все жаворонки, кроме меня, - простонала Сашка, заставляя себя высунуть босые ноги из-под теплого одеяла.
        Кое-как натянув сапожки, она вышла из шатра. Солнце только-только встало, и на траве еще поблескивали капельки росы. Тобиас, вопиюще бодрый и жизнерадостный для столь раннего часа, махнул рукой с берега ручья, и Сашка обреченно поплелась ополоснуть лицо. Но свежесть ясного, напоенного солнцем утра взбодрила ее. Лес был наполнен шорохами и гомоном птиц. Когда Сашка, окончательно проснувшаяся и зверски голодная, вернулась к шатру, Грэй уже разговаривал с Арауном.
        - Саша, - повернулся он к ней, не скрывая переполняющей его радости, - Араун сказал, что Эвейн пришла в себя. Она еще очень слаба и вряд ли сможет идти с нами дальше, но она будет жить, это главное.
        От восторга Сашка подпрыгнула и с разбега обняла их обоих, чем привела нелюдимого альвина в легкое замешательство.
        - Мне поручено проводить вас к Свандолину, - сказал он.
        - Отлично, а на завтрак там можно рассчитывать? - широко улыбнулась Сашка.
        - Разумеется, - приподнял бровь альвин.
        Пока Тобиас и Грэй собирались в путь, Сашка присмотрелась к шатру. Он был сплетен из тонких веток. Девочка осторожно отогнула один из прутиков, и он хрустнул. Она ойкнула, опасливо оглянулась по сторонам и быстро сунула отросток в карман.
        - Это гринворин, он удивителен тем, что растет прямо на глазах, - сказал невесть откуда взявшийся Араун, положив руку ей на плечо. - Мы не строим, а выращиваем дома, лишь придавая нужную форму. Ты можешь взять этот отросток себе. Стоит воткнуть его в землю, как он тут же вырастет в длинную и гибкую лозу.
        Сашка смутилась, но в голубых глазах Арауна плясали веселые искорки, и она успокоилась. Оказалось, что их шатер стоял на окраине разбросанного по лесу селения альвов. Сашка с интересом разглядывала шатры всевозможных форм и размеров, встречающиеся по пути.
        - При необходимости можно легко нарастить еще одну комнату в доме или даже целый этаж, - сказал Араун, заметив ее интерес.
        - Скажи, - осмелела она, видя его расположение, - а почему вы вчера затушили костер?
        - Шепчущая роща священна для альвов. Мы приходим в рощу, чтобы попросить совета у духов природы, - сказал Араун.
        - Прости, мы не знали, - пробормотала Сашка, бросив выразительный взгляд на Тобиаса.
        Сашка отметила, что и Араун, и другие альвины, которые встречались им в селении и разглядывали их с нескрываемым интересом, при всем внешнем сходстве с людьми выглядели все же существами иной расы. И дело даже не в росте - хотя даже девушки были на полголовы выше Серого, - а в удивительной, просветленной красоте их лиц. Альвы были столь прекрасны, что само понятие о красоте в их окружении как-то обесценивалось. Они казались античными статуями богов, выточенными из белоснежного мрамора: совершенными, безупречными, холодными. «Похоже на слет Барби, ударившихся в йогу», - отметила про себя Сашка, недовольно замечая, как Тобиас провожает взглядом очередную красотку. А еще ей бросилось в глаза, что в селении нет ни стариков, ни детей.
        - А где все дети? В школе? - спросила она у Арауна, но он буркнул что-то невразумительное и отвел глаза.
        Вскоре они подошли к шатру, который выглядел чуть просторнее прочих. Вместо дверей висел разноцветный плетеный полог. Услышав голоса, навстречу гостям вышел Свандолин. Пытаясь представить предводителя племени альвов, Сашка рисовала в воображении согбенного старца с длинной седой бородой, а он оказался статным и моложавым, хотя на висках серебрилась седина, а высокий лоб пересекали тонкие морщины. Но даже не это свидетельствовало о его возрасте, а скорее неуловимый отпечаток груза прожитых лет, бесчисленных - и радостных, и горестных - событий.
        - Прошу, завтрак уже на столе, - пригласил он, встречая их радушной улыбкой.
        Путники вошли в просторную комнату. Яркие лучи, пробиваясь в просветы переплетений лозы, оставляли на полу солнечных зайчиков, при этом в доме царила приятная прохлада, как в густой чаще леса.
        - Это живой дом, - пояснил Свандолин. - Когда идет дождь, лозы смыкаются плотнее, и внутрь не просачивается ни капли. Несмотря на кажущуюся легкость, он устоит под любым порывом ветра.
        - Просто удивительно! - искренне восхитилась Сашка. - Это так здорово, что для строительства нужно не рубить, а, наоборот, выращивать деревья!
        - Да, - улыбнулся Свандолин, погладив лозу, которая потянулась за лаской, как балованная кошка. - Мне уже рассказали про твою любовь ко всему живому, к деревьям.
        Тобиас тихо хмыкнул, отхлебывая чай.
        - Придет время, когда люди изобретут хитроумное устройство, которое позволит им настроиться на волну деревьев и прочесть их мысли. И поверьте, будут просто поражены тем, что им доведется услышать, - улыбнулся Свандолин. - А еще больше удивились бы, если б знали, что в древности люди разговаривали с деревьями без всяких приборов, просто настроив свое сердце. Скажи мне, - обратился он к Сашке, - люди в твоем мире уже научились расщеплять атом, высвобождая его энергию?
        - Да, - ответила Сашка, пораженная таким резким и неожиданным поворотом разговора.
        - Летали на другие планеты?
        - Да, космонавты уже высаживались на Луне, сейчас ученые пытаются найти следы жизни на Марсе, - ответила Сашка, краем глаза замечая, как вытягиваются от удивления лица ее друзей.
        - А невидимая сеть, которая связала всех жителей планеты? - спросил Свандолин.
        - А, интернет? Да, конечно, - ответила Сашка.
        - Ну-ну, - усмехнулся Свандолин. - А искусственно создавать жизнь научились?
        - Да. Только опыты по клонированию запрещены, насколько мне известно, - ответила Сашка. - А откуда вы столько знаете о моем мире и разных изобретениях?
        - Я просто очень давно живу на свете. Возможно, даже слишком давно… Я был свидетелем Великого Ухода, я - один из тех, кто был рядом с Ладмиром, когда он закручивал временные петли. В то время это казалось великолепной идеей - уйти в свой мир, предоставив неразумных и жадных людей их судьбе. Но всякую ночь я размышляю - а не было ли это ужасной ошибкой? Возможно, был и иной путь?.. - проговорил Свандолин, погружаясь в долгое молчание.
        - Но, мне кажется, ваш народ счастлив, разве нет? - спросила Сашка, легко тронув его за рукав.
        - Мой народ? - Свандолин горько усмехнулся. - Вернее сказать - то, что осталось… Альвы кажутся людям бессмертными и вечно юными. Это не совсем так. Да, по людским меркам нам отпущена долгая жизнь. И прежде мы проживали ее до самой последней минуты, со светлой грустью покидая мир. Среди альвинов тоже были старики и дети. Но сейчас, как ты уже успела заметить, нет ни тех ни других. Мы с Ладмиром замыслили новый мир как землю обетованную, а живем… в резервации. Здесь не чувствуется дыхания времени - оно навеки остановилось. Нет волнений, тревог, даже пустячных происшествий, о которых можно было бы упомянуть в дружеской беседе. Мы медленно вымираем. Как оказалось, для жизни альвам нужны вольные ветра и треволнения нижних миров. Спустя некоторое время после переселения перестали рождаться дети. А взрослые перестали стариться - и сначала нас это мало тревожило. Но время шло, душа уставала от бездействия, а тело выглядело столь же юным и прекрасным. Остановилось колесо жизни. Мы застыли, как мухи в янтаре.
        - А другие переселенцы? - спросила Сашка.
        - Дварфы живут припеваючи в своем подземном городе. Им нет дела до того, солнце какого мира освещает их горы - лишь бы люди не вторгались в их золоторудные шахты да козы приносили хороший приплод.
        - Но почему новый мир получился совсем не таким, каким вы его задумали?
        - Я и сам долгие годы размышлял над этим. Представь, что перед тобой книга в роскошном переплете. Ты прочел ее почти до конца, развязка уже ясна, но у тебя нет сил перевернуть последнюю страницу - так трагичен финал. И тогда, отрицая неизбежное, ты решаешь вырвать последние страницы. Потом перечитываешь книгу и осознаешь, что завязка трагического сюжета кроется еще раньше, и, заранее зная, как сложатся судьбы полюбившихся героев, начинаешь во всем видеть темные знаки и грозные предзнаменования. И так книга теряет все новые страницы, тает на глазах. Так произошло и с миром. Изначальный мир был огромен, безграничен. Отматывая время назад и закручивая его в петли, Ладмир невольно сжимал и пространство - виток за витком.
        - Получается, Запредельный мир совсем невелик… А далеко до Грозовых гор? - спросила Сашка.
        - Дня два пути, - поразмыслив, ответил Свандолин. - Только я бы не советовал туда идти. Странное, гиблое место.
        Друзья молча переглянулись.
        - Именно туда мы и направляемся, - призналась Сашка.
        - Это безумие, но я не вправе вас удерживать, - покачал головой Свандолин. - А за девушку не беспокойтесь, она под надежным присмотром и поправится через некоторое время. Если вы хотите навестить ее, Араун проводит вас.
        Грэй благодарно улыбнулся и в два глотка допил остывший чай.
        - Скажите, а вам доводилось встречать единорога? - словно невзначай спросила напоследок Сашка, когда все уже поднялись, чтобы распрощаться.
        - Единорога? - Свандолин смерил ее долгим изучающим взглядом, обдумывая ответ. - Нет, их уже давно не видно в наших краях. Я слышал, дварфы, - тут на лицо Свандолина набежала легкая тень, - хвастали, что несколько зим назад видели раненого единорога в горах - но правда это или нет, судить не берусь.
        - Спасибо, - вздохнула Сашка.
        Вновь оказавшись на ярком солнце, она зажмурилась. День обещал быть жарким. Сашка заметила, что поблизости от шатра Свандолина собралось около полусотни альвов, среди которых явно преобладали девушки. Они старательно делали вид, что заняты привычными повседневными делами и оказались здесь случайно, но сами то и дело украдкой разглядывали Сашку и перешептывались.
        - А где Эвейн? - спросил Арауна Грэй, с трудом скрывая волнение.
        Альвин молча пригласил их следовать за собой и привел к вместительному шатру, из которого вышла одетая в белоснежные одежды светловолосая альвинка.
        - Не утомляйте ее разговорами, она еще очень слаба, - сказала она, бросив быстрый взгляд на незнакомцев, и посторонилась, пропуская их внутрь шатра.
        Эвейн лежала на высоком ложе, укрытая легчайшим покрывалом из белоснежного пуха. Она по-прежнему была бледна, но при виде друзей на ее бескровных губах мелькнула слабая улыбка. Грэй осторожно взял восковую руку. От волнения он не мог подобрать слова - просто безотрывно смотрел ей в глаза.
        - Слушай, давай на воздух выйдем, - сказала Сашка, толкнув Тобиаса в бок.
        - Зачем это? - хмуро буркнул он, не сводя глаз с Эвейн.
        - Ну так, обсудить надо кое-что.
        Видя, что приятель не двигается с места, Сашка потянула его за рукав.
        На выходе из шатра они столкнулись с тем охотником, который вчера умчал Эвейн на своем коне. Заметив их, он удивленно вскинул брови и чуть склонил голову в знак приветствия.
        - А этот-то что тут забыл? - недоуменно спросил Тобиас. - Ну, что ты хотела сказать?
        - Что иногда стоит оставить людей наедине, - улыбнулась Сашка.
        - Ты это о чем? - По мере того как до Тобиаса доходил смысл сказанного, лицо его все более мрачнело. - Забиваешь себе голову разной ерундой, - бросил он.
        Сашка со скучающим видом уселась в траву и стала рассматривать божью коровку, которая с деловитым видом ползла по стеблю ромашки. Краем глаза она заметила, что одна из альвинок, явно робея, направилась к ней.
        - Как твое имя?
        - Александра.
        - А я - Эсмерильд, - сказала альвинка. - А сколько тебе лет?
        - Двенадцать, - ответила Сашка.
        - Двенадцать? Всего только двенадцать лет? - восхищенно произнесла Эсмерильд. - Позволь мне?.. - она потянулась к непослушным кудрям Сашки и пропустила прядку между пальцев. - Подумать только: двенадцать лет, а ты уже сама ходишь и так разумно говоришь.
        Сашка готова была взорваться от возмущения: она не позволяла так сюсюкать с ней, даже когда была в пятилетнем возрасте! Но, заметив неизбывную грусть в огромных серых глазах Эсмерильд, прикусила язык.
        - Приляг, я спою тебе одну красивую песню, - ласково пригласила ее Эсмерильд.
        Не в силах противиться умоляющему взгляду, Сашка легла, положив голову ей на колени. Альвинка стала тихо напевать, и песнь ее была полна нежности и светлой грусти. Сашка прикрыла глаза и вспомнила, как в детстве, когда у нее поднималась температура, мама присаживалась на край кровати, подтыкала одеяло, опускала ей на пылающий лоб прохладную ладонь и что-то тихо напевала.
        Песня стихла, и, открыв глаза, Сашка увидела, что альвинка пытливо вглядывается в ее лицо.
        - Оставайся с нами, - вдруг попросила она. - Зачем тебе пускаться в долгий и опасный путь? Здесь ты можешь обрести и дом, и друзей, и семью - любая из нас с радостью удочерит тебя, окружит материнской заботой и лаской. Мы расскажем тебе обо всех тайнах земли, воздуха и воды, ты научишься подчинять себе дождь и ветер, слышать дивные песни деревьев и трав.
        - Эсмерильд, - тихо проговорила Сашка. - Я знаю о вашем горе. Но я… не могу остаться. Моя мать больна, она умирает. И только я могу спасти ее.
        Альвинка ласково провела ладонью по ее лицу, смахивая непрошеную слезинку, и улыбнулась.
        Из шатра вышли Грэй и охотник и, не глядя друг на друга, разошлись в разные стороны. Грэй, мрачный, словно туча, с плотно сжатыми губами, приветственно кивнул Арауну.
        - А как найти дварфов? - спросила Сашка у аль-вина.
        - Зачем тебе понадобились эти подземные карлики? - изумился Араун, невольно скорчив брезгливую гримасу.
        - Свандолин сказал, что они - последние, кто видел живого единорога. Я хотела бы расспросить их, - пояснила Сашка.
        - Дварфы - великие мастера приврать с три горы, особенно если в кружке плещется хмельная брага, - хмыкнул Араун. - Отсюда примерно три дня пути - все время на север. Вы выйдете к подножию Грозовых гор и войдете в ущелье Молчания - тучи там ходят так низко, что от малейшего звука может пролиться дождь. Пройдя ущелье, следует подняться на перевал Пяти Старейшин - а там уже вы легко отыщете лачуги дварфов. По омерзительному запаху.
        Эсмерильд, которая стояла неподалеку и слышала их разговор, подала Сашке знак подойти.
        - Я хочу сделать тебе подарок, - ее торопливый шепот обжег Сашке ухо. - Только не подавай виду и не разжимай ладонь, пока вы не скроетесь из поля зрения. Это большая ценность, сестры меня осудят. Это волос из гривы единорога. Проси у дварфов злато-рыск - он укажет тебе дорогу.
        И она протянула Сашке на прощание прохладную ладонь. Сашка почувствовала, как в ее руку опустилась шелковистая пушинка, и плотно сжала кулак.
        Араун проводил их до конца селения и показал неприметную тропинку, которая должна вывести из леса.
        Глава V
        «…Я проследил за его взглядом и замер на месте. Не шевелясь, мы разглядывали видение. Мягкая сияющая белизна окутывала его, словно вместо шерсти и гривы Единорог был покрыт пухом. Крошечные раздвоенные копыта и тонкий витой рог на узкой голове отливали золотом. Он стоял на скале, пощипывая лишайник, которым она поросла. Единорог поднял голову и посмотрел на нас. Его глаза были ярко-изумрудно-зелеными. Потом он сделал быстрое, нервное движение передними ногами, словно захватывая воздух, трижды ударил копытам по камню и, затуманившись, бесшумно, точно снежинка, исчез. Может быть, ушел в лес, растущий справа от нас».
    Роджер ЖЕЛЯЗНЫ
        К концу второго дня пути местность стала заметно меняться: вместо лугов и пологих холмов, покрытых изумрудной травой, и веселых перелесков, где так приятно укрыться от полуденного зноя, повсюду расстилалась рыжая выжженная степь. Высокие травы, не боящиеся ни палящего солнца, ни иссушающего ветра, колыхались волнами. В блеклом, точно вылинявшем небе парили орланы, зорко выглядывая добычу. Раскаленный сухой воздух обжигал легкие, а на зубах скрипел песок. И вот на горизонте возникли ослепительные снежные пики гор. Измученным спутникам они казались миражом, манящим и недостижимым, но с каждым часом серые скалы все приближались, пока не заслонили собой весь мир.
        - Ну, и как же мы отыщем дорогу в горах? - удрученно спросил Тобиас, сделав пару глотков из фляжки.
        - Смотрите! - сказал Грэй, указывая куда-то вдаль. Вглядевшись, они различили на одной из скал едва заметный обрывок красной материи, повязанный за искривленный ствол чахлого деревца, которое росло среди камней.
        - Точно! А вон там еще один! - обрадованно закричала Сашка.
        - Ну, раз уж других предложений нет, попробуем держаться этих знаков, - сказал Грэй.
        Они пробирались все дальше и дальше по узкому извилистому ущелью. Порой казалось, что скалы вот-вот сомкнутся над головами. И если еще пару часов назад путники просто изнывали от жары в раскаленной докрасна степи, то сейчас Сашке казалось, что они очутились на дне колодца. Лучи солнца лишь изредка проникали в ущелье, древние скалы поросли мхом и лишайником. Незаметный уклон тропы вел их все выше и выше. Наконец они оказались в небольшой живописной долине. Тихо журчал ручей, шелестела листва деревьев.
        - Давайте отдохнем! - взмолилась Сашка.
        Грэй приложил палец к губам и быстро вскинул лук: у ивовых зарослей, чутко прядая ушами, пил воду горный козлик. Грэй выпустил стрелу, она воткнулась в землю совсем рядом с животным, которое шарахнулось в сторону и тут же скрылось в зарослях. Тобиас насмешливо хохотнул. Грэй, у которого уже в животе урчало от голода, бросил на него хмурый взгляд.
        - Пойду гляну, может, в кустах водятся кролики, а ты пока разведи костер - ночью в горах холодает, - сказал он.
        Тобиас хмыкнул, и они вместе с Сашкой отправились собирать сухие сучья. Минут через пятнадцать из зарослей показался Грэй. Весело посвистывая, он тащил на веревке сердитого карлика.
        - Вот, пришлось связать, а то бы мигом дал стрекача, - посмеиваясь, сказал Грэй. - Представляешь, болтается на дереве вниз головой, видно, угодил ногой в ловушку, и ни гу-гу. Ну, я снял его, думал, спасибо человек скажет, а он - в драку, еле отбился.
        Сашка взглянула на сумрачного пленника: он был невысок, с нее ростом, седая борода всклокочена, маленькие глазки злобно сверкали из-под кустистых бровей. На поясе у него болталась пара кроличьих тушек.
        - Дедушка, - сказала она, - вы, наверное, хорошо знаете эти места? Мы с друзьями ищем селение дварфов. Но, похоже, сбились с пути… Я вижу, - она легко коснулась его руки, - что веревка врезалась вам в запястье. Давайте я разрежу ее?
        И, пока Грэй не успел ничего возразить, она достала кинжал и осторожно перерезала путы.
        Едва освободившись, пленник мгновенным движением перехватил ее руку.
        - Откуда у тебя этот клинок? - хрипло спросил он.
        - Мне его дал Искобальд, - ответила Сашка.
        - Его выковали дварфы. Много лет назад. Мы думали, Ладмир забрал его с собой. Кто вы такие? - старик обвел их настороженным взглядом.
        - Меня зовут Саша, а моих друзей - Грэй и Тобиас. Возможно, вы могли бы указать нам дорогу к селению дварфов? - настойчиво повторила Сашка.
        Поразмыслив, старик хмуро кивнул.
        - А как вас зовут? - спросила Сашка.
        - Брокк, - буркнул он.
        Когда костер уже догорал, до слуха странников долетел протяжный вой, от которого стыла кровь.
        - Кто это? Волки? - спросила Сашка.
        - Если бы, - мрачно усмехнулся Брокк. - Это Гармр.
        - Кто? - переспросила Сашка.
        - Гармр. Лунный пес. Он охраняет проход в подземный лабиринт, - неохотно пояснил Брокк.
        - Лунный пес? Как красиво, - сказала Сашка.
        Дварф только хмыкнул.
        - Твое мнение изменится, как только ты увидишь его, бороду даю на отсечение, - заверил он.
        - А как пройти в лабиринт, если его охраняет пес? - спросила Сашка.
        - Тут я не советчик. Моя б воля, я бы в жизни носа не сунул в Сумеречное ущелье. И любой, в ком есть хоть крупица разума, будет обходить его стороной, - покачал головой Брокк. И, понизив голос до шепота, прибавил: - Были смельчаки, которые пытались пробраться в подземные пещеры, да только никто их опосля не видал.
        Сашка невольно поежилась под насмешливым взглядом его колючих глаз.
        - Может, его отвлечь лакомством? - с надеждой спросила она.
        - Это вряд ли. Разве что ты предложишь ему поглодать собственную руку, пока твои приятели спускаются в подземелье.
        - Мы прошли такой путь не для того, чтобы повернуть обратно, услышав россказни ворчливого дварфа, - смеясь, вступился Тобиас.
        Брокк насупился и запыхтел трубкой, выпуская клубы сизого дыма и поглаживая окладистую бороду.
        Заночевав в долине, поутру все вновь отправились в путь. Брокк, будто потешаясь над попутчиками, с удивительной легкостью взбирался на отвесные скалы. Они миновали ущелье Молчания, угодив в нем в пелену такого плотного тумана, что пришлось идти держась за веревку, чтобы не потерять друг друга. Наконец измученные путники вышли к долине, со всех сторон окруженной неприступными скалами. Брокк усмехнулся и вдруг издал пронзительный свист, от которого у Сашки заложило уши. И тут же словно из земли выросли такие же низкорослые бородатые крепыши. Они окружили незнакомцев, сжимая в руках боевые топорики и короткие кинжалы.
        - Они напали на меня в горах и пленили, заставив показать дорогу к селению, - сказал Брокк. - А вот она, - он ткнул коротким узловатым пальцем в Сашку, - каким-то образом завладела Хвитингом.
        Услышав это, дварфы онемели от изумления и разглядывали Сашку точно диковинное существо. Предводитель стражи знаком призвал их следовать за ними. Они подошли к неприметному камню. Капитан отряда легким пинком сместил его вправо, огромный пласт дерна сдвинулся, словно двери лифта, и перед Сашкой и ее друзьями открылась каменная лестница со стертыми ступенями.
        - Нас что, заключат в подземелье? - спросил Грэй, вглядываясь в темноту.
        - С чего ты взял? - изумился командир отряда. - У нас и тюрьмы-то отродясь не было.
        Сашка следом за Серым шагнула на лестницу. Когда глаза немного привыкли к полумраку, она увидела, что все стены подземного перехода украшает искусная резьба. Дварфы, облаченные в воинские доспехи и шлемы, с клинками и боевыми топориками в руках, сражались с невиданными чудовищами. Сашка осторожно провела рукой по выпуклым фигуркам и поразилась: до чего же тонкая работа.
        - Это… просто невероятно, - искренне восхитилась она.
        - Да, наш народ издревле славен мастерами горного, кузнечного, ювелирного и оружейного дела. Нет нам равных, что бы там ни мнили о себе долговязые выскочки! - гордо выпятил грудь предводитель отряда.
        - Кто? - не поняла Сашка.
        - Да альвы, кто ж еще!
        Они шли сквозь обширные пещеры, соединяющиеся запутанным лабиринтом тоннелей, лестниц и мостов - настоящий город, вырытый глубоко в недрах земли. И всюду, как в муравейнике, бурлила жизнь. Ослики, весело цокая копытцами, везли тележки с поклажей; деловито сновали жители. Торговцы выглядывали из лавок, полных искусно украшенного оружия, самоцветов, золотых и серебряных украшений, а также всевозможного снаряжения и инструментов для горной разведки. Сашка и Тобиас только и успевали крутить головой по сторонам.
        Дозорный отряд привел их в освещенную сотней факелов пещеру, высокие арочные своды которой терялись во тьме. На каменном троне восседал суровый дварф с седой бородой, а чуть поодаль стояли старейшины.
        - Альфриг, мудрый правитель дварфов, мы привели чужестранцев. Они обманом пленили в горах Брокка и со зловредными намерениями завладели Хвитингом, - доложил предводитель отряда.
        Сашка только ахнула - с каждым новым пересказом их история выглядела все неприглядней.
        - Спасибо за службу, Грер, - кивнул Альфриг, отпуская стражу. - Кто вы и зачем пришли в Грозовые горы?
        - Мы шли к Лабиринту, но, встретив по дороге почтенного Брокка, убедили его проводить нас в ваш подземный город, чтобы приобрести оружие. Потому что слава о дивных мечах, выкованных дварфами, идет по всей земле, - проявив чудеса дипломатии, ответил Грэй.
        По лицу Альфрига расплылась довольная улыбка.
        - Подойди ближе, - подозвал он Сашку, - и покажи свой клинок.
        Она приблизилась, достала из ножен клинок и протянула его Альфригу.
        - Нет-нет, - торопливо сказал он, - любое оружие должно знать только своего хозяина. Впрочем, даже за двадцать шагов я узнал бы его. Это Хвитинг. Как он попал к тебе?
        - Мне дал его Искобальд. Он считает, что раз я владею кольцом Ладмира, значит, и клинок предназначался мне, - пояснила Сашка.
        - Кольцом Ладмира?! - громовым голосом вскричал Альфриг.
        - Да, только все это, как мне кажется, одна большая ошибка, - Сашка вытянула из-за ворота кожаный шнурок, на котором висело мамино кольцо.
        Не в силах усидеть на троне, Альфриг подскочил к Сашке, чтобы внимательнее рассмотреть кольцо. На его глаза навернулись слезы.
        - Я столько слышал о нем, но не мог и предположить, что мне когда-нибудь выпадет удача увидеть его собственными глазами! - воскликнул он. - Ведь это кольцо - знаешь ли ты об этом? - выковал из небесного металла сам Виланд. Отцы, - обратился он к старейшинам, - сегодня у нас большой праздник, устроим подобающий прием новой хозяйке кольца Ладмира и ее друзьям!
        У Брокка, который в уголке наблюдал за всей этой сценой, чуть глаза на лоб не полезли от удивления, и, воспользовавшись шумихой вокруг Сашки и ее друзей, он тихо улизнул.
        По распоряжению Альфрига, Сашку и ее спутников проводили в просторную пещеру, где они могли передохнуть с дороги, а вечером в их честь был устроен шумный праздник.
        - Тут, я вижу, умеют принимать гостей! - потер руки Тобиас, увидев длинные столы, ломящиеся от всяческой снеди. Чувствовалось, что дварфы уважают простые и сытные кушанья: тут были и запеченные поросята в медовой корочке, и связки сочных колбас, и рагу из горных козликов, и солоноватая брынза, и квашеные овощи. Все это выглядело так аппетитно и пахло так умопомрачительно, что у Сашки заурчало в животе. Обильное угощение вовсе не помешало дварфам веселиться от души и лихо отплясывать до глубокой ночи.
        На следующий день Альфриг проводил их в мастерскую Двалина. «Лучшего оружейных дел мастера и не сыскать, бороду ставлю на спор», - горячо заверил он. Огромная пещера с закопченными стенами напоминала картинку ада из старой книжки, на которую Сашка как-то раз случайно наткнулась в шкафу у Анны Петровны. То тут, то там вспыхивало яркое пламя, летели огненные брызги раскаленного металла, вырывались клубы пара. Уши закладывало от грохота десятков молотов и молоточков, грозных окриков мастеров, налево и направо раздающих тычки подмастерьям, которые сновали посреди этого хаоса, шума и копоти, как чумазые бесенята.
        Окинув взглядом мастерскую, Альфриг довольно хмыкнул и направился к древнему старцу, который скромно примостился в уголке и пускал из трубки колечки сизого дыма.
        - Двалин, друг мой! - сердечно поприветствовал его Альфриг и пробасил что-то неразборчивое прямо в его ухо.
        - Это и есть хваленый кузнец?! - разочарованно протянул Тобиас. - Да он даже молота не поднимет!
        Двалин, по-старчески заложив руку за поясницу, поднялся, не спеша повязал кожаный фартук и вдруг подкинул в воздух тяжеленный молот, который стоял, прислоненный к стене - с такой легкостью, словно это была детская игрушка. Он подошел и отвесил почтительный поклон, но предназначался он вовсе не ей, как отчего-то сразу догадалась Сашка, а кинжалу, который, как вчера неожиданно открылось, носил странное имя Хвитинг.
        - Мои ребята выкуют мечи для парня и мальчишки, а я прослежу, чтобы все шло ладом, - с расстановкой сказал он. - Через месяц будет готово.
        - Через месяц? - поразился Тобиас.
        - Быстро только борода у мальчишек растет, - усмехнулся Двалин.
        Краем глаза Сашка заметила, что Тобиас машинально провел рукой по редким рыжеватым волоскам, которые пробивались над верхней губой, и тихо прыснула.
        - В таком случае нам, вероятно, придется зайти за оружием на обратном пути, - заключил Грэй.
        - Идти в Лабиринт и так… кх-мммм… не самая умная мысль, а уж отправиться в это гиблое место безоружным - это и вовсе граничит с безумием, - сказал Двалин.
        Он махнул рукой, приглашая следовать за ним, и привел их в небольшую комнату, заставленную мечами, боевыми топориками, копьями и доспехами. У Тобиаса загорелись глаза, словно у сладкоежки, который оказался в кондитерской лавке. После долгих колебаний и сомнений он взял небольшой топорик, рукоять которого надежно легла в его ладони. А Грэй выбрал себе короткий меч с широким лезвием. Пока они осматривали сокровища оружейного хранилища, Двалин, хитро улыбнувшись, спросил у Сашки, знает ли она тайну клинка, которым владеет.
        - Расскажите! - умоляюще выдохнула Сашка.
        - Разящий врага Хвитинг оставляет в воздухе радужный след и бьет без промаха, сам находит самое слабое место в броне противника. А если приложить его к ране плашмя, она быстро и без следа затянется, - сказал он.
        - А руны? - спросила Сашка. - Вам известно, что значит эта надпись?
        - Нет, это не язык дварфов. Это древние письмена альвов. Наверняка какая-то… кхххмм… поэзия, - пробурчал старый кузнец.
        Поднявшись на следующее утро из подземного города и вновь увидев солнечный свет, Сашка набрала полную грудь студеного воздуха. Перед ними возвышались отвесные скалы, занесенные снегом. Накануне Альфриг неопределенно махнул рукой в сторону заходящего солнца, показывая, где следует искать путь к подземному Лабиринту, но дать проводника отказался наотрез.
        - Это запретные земли. Предки рассердятся и нашлют беды на мой народ, если мы переступим невидимый рубеж, - покачал он головой.
        Так что когда на рассвете они выступили в поход, снаряженные веревками и крючьями, лишь несколько любопытствующих дварфов проводили их неодобрительными взглядами из-под насупленных бровей.
        Путники прошагали уже больше часа, как Сашке стало казаться, что их кто-то выслеживает. То легкий хруст переломленной ветки, то шорох осыпающихся под ногой камешков, то быстро мелькнувшая над уступом тень… Она шепнула Серому о своих подозрениях, и он кивнул, соглашаясь. Улучив удобный момент, он выхватил меч и бросился за поросший лишайником валун, откуда тотчас, вытаращив глаза, выскочил дварф.
        - Брокк?! - изумилась Сашка.
        Старый дварф явно был крайне сконфужен столь внезапным разоблачением.
        - Погодка отличная, вот я и решил прогуляться, чтобы не лишать себя удовольствия собственными глазами увидеть, как засверкают ваши пятки, стоит вам только увидеть Лунного пса, - ворчливо сказал он.
        Сашка порывисто сжала его в объятьях.
        - Ну-ну, вот еще глупости, - закашлялся дварф, отбиваясь от нее.
        Уже спустя полчаса Сашка поняла, что без такого опытного проводника, как Брокк, они бы неминуемо сбились с пути или сорвались в пропасть. Ему были досконально знакомы все тропинки и уступы Грозовых гор. Первым взбираясь на отвесные кручи и бросая им страховочную веревку, он прокладывал путь к Сумеречному ущелью. Тех дварфов, кто осмеливался нарушить запрет и отправиться по этому пути, ждало вечное изгнание. Так откуда же ему были так хорошо знакомы эти неприступные скалы? Сашке не давал покоя этот вопрос.
        Вечером они разожгли костер - в трещинах гор уже виднелся снег, и пальцы сводило от холода.
        - Брокк, - осмелилась спросить Сашка, когда он после ужина задумчиво смотрел в пламя костра. - Откуда ты так хорошо знаешь эти места?
        Дварф бросил на нее быстрый взгляд.
        - От тебя, как я погляжу, ничего не укроется, - пробормотал он.
        - На протяжении многих лет я, как только выдавалось свободное время, приходил в эти горы искать сына, - ответил он после долгого молчания.
        - Сына? У тебя есть сын? - удивленно спросила Сашка.
        - Был, - мрачно сказал Брокк. - Пятнадцать лет назад он на спор отправился в Сумеречное ущелье, чтобы добыть цветок алобрига, который растет только у входа в подземный Лабиринт. Одна надменная девица, которая мнила себя раскрасавицей, согласилась стать его женой, если он, проявив храбрость и острый ум, добудет этот чертов цветок и преподнесет ей в дар.
        Ей, видите ли, хотелось украсить им свадебную прическу. И до того заморочила парню голову, что он забыл про запреты и отправился на поиски алобрига. И не вернулся. Мать каждый вечер до заката солнца всматривалась в далекие горы, пока не ослепла от горя и слез. Семь лет назад она умерла, а я прекратил всякие поиски…
        Дварф закашлялся и вытер рукавом слезящиеся глаза.
        - Дым все глаза выел. Ложись-ка спать, завтра весь день по кручам скакать, - сказал он Сашке, помешивая угли в костре.
        На следующий день ярко светило солнце, и на вершинах гор ослепительно сиял снег. Глядя лишь под ноги и боясь оступиться, они поднимались все выше. Порывы ледяного ветра пробирали до костей. К счастью, Сашка вспомнила, что в рюкзаке лежат зимняя куртка, свитер, джинсы и кроссовки, в которых она убежала из дома. Тобиас только присвистнул, увидев ее в диковинной одежде.
        Наконец они поднялись на Крайний перевал, и взору путников предстала удивительная картина. За их спиной до самого горизонта возвышались мрачные скалы, местами занесенные снегом, а впереди в обрамлении горного кряжа расстилалась прекрасная зеленая долина.
        - Это и есть то самое Сумеречное ущелье? - изумленно спросила Сашка.
        - Удивительно, да? Среди снега и скал… Я и сам дар речи потерял, когда набрел на эту долину впервые. Поначалу думал: померещилось от голода и усталости, - усмехнулся Брокк.
        На спуск ушло еще полдня, и, когда Сашка наконец ступила на изумрудную траву, вдохнула чудесный аромат цветов и увидела порхающую лазоревую бабочку, она засмеялась от счастья. Солнце уже золотило верхушки гор, и знакомство с Лунным псом решено было отложить до утра. Ночью пару раз Сашка просыпалась, услышав в отдалении его леденящий кровь вой, но тут же засыпала вновь: Брокк сидел у костра, мрачно попыхивая трубкой, и караулил их сон.
        Наутро они двинулись в путь. После изнурительного восхождения девочке казалось, что она попала в рай: повсюду заливались трелями птицы, а над лужайками величаво парили радужные бабочки размером с блюдце. В воздухе был разлит дивный аромат, сотканный из запахов сотен прекрасных цветов. Но в нем была незнакомая, тягучая, дразнящая нотка, которая тревожила сердце, словно накануне судьбоносной встречи.
        Наконец они подошли к зарослям жимолости. Брокк знаком призвал соблюдать полную тишину. Сашка осторожно раздвинула ветви и увидела огромного пса дымчатого волчьего окраса. Одна его голова мирно дремала на земле между передних лап, а другая зорко осматривала окрестности, ее чуткие ноздри хищно раздувались.
        Видимо, почувствовав запах пришельцев, бодрствующая голова издала утробный рык, и та, что дремала, вскинулась и стала всматриваться в кусты жимолости. Брокк рывком вытащил Сашку из кустов.
        - Ну, что? Прогулялись - пора и честь знать. Возвращаемся? - сиплым шепотом спросил он.
        Сашка бросила умоляющий взгляд на друзей.
        - Если бы как-то отвлечь его хотя бы на пару минут, мы могли бы проскользнуть вон в тот лаз, - сказала она.
        Те лишь мрачно переглянулись. Сашка быстро скинула с плеча рюкзак и достала из кармашка отросток лозы.
        - Ты что, стащила у альвов гринворин? - вытаращил глаза Тобиас.
        - Он сам отломился. К тому же Араун разрешил мне взять его, - сказала Сашка в качестве оправдания. - Нужна вода!
        Брокк стянул шапку и сбегал к ручью за водой. Сашка воткнула росток в землю, примяла ладошками, сбрызнула водой и, склонившись над ним, тихо что-то зашептала. И тотчас, словно повинуясь ее словам, он зеленой змейкой заструился по земле, выпуская клейкие листочки и завитые спиралью цепкие усики. Лоза бесшумно подползла к задней лапе пса и крепко обвила ее.
        - А теперь - бежим! - крикнула Сашка и опрометью бросилась к лазу, увлекая за собой друзей. Тобиас прыгнул в узкий, как кроличья нора, проход первым и загрохотал, проваливаясь в подземелье. Гармр медленно поднялся и глухо зарычал.
        - Тихо, тихо… - увещевала Сашка. Но зверь был разъярен не на шутку. Он лишь выбирал, кому первому из наглых пришельцев стоит переломить хребет. И остановил свой выбор на Грэе. Пес прыгнул, но резкий рывок отбросил его назад - лоза захрустела, но удержала его на привязи.
        - Вниз, живо! - скомандовал Грэй, оттесняя ее к лазу.
        - А ты? А Брокк? - растерянно пролепетала Сашка.
        - Нам все равно не пролезть - слишком узко. Мы отвлечем зверя и будем ждать вас на перевале, - сказал Грэй и силой запихнул ее в отверстие.
        Сашка покатилась по влажной глине, подскакивая на рытвинах и проваливаясь в ямы, обдирая локти и колени. Наконец, когда она уже перестала понимать, где верх, а где низ, девочка благополучно свалилась в кучу прелой листвы.
        - Темно, хоть глаз выколи, - проворчал где-то рядом Тобиас.
        В тишине раздался противный тонкий писк - как будто скребли камнем по стеклу.
        - Здесь что, летучие мыши?! - Сашку передернуло от омерзения. Она на ощупь достала из рюкзака фонарик и зажгла.
        - Ого! - изумился Тобиас. - Что это?
        - Да обычный фонарик, - пожала плечами Сашка. - Жаль, батарейки старые, на пару часов только хватит.
        Она направила лучик света на своды пещеры. С потолка, как огромные щупальца, свешивались корни деревьев, пробившиеся через толщу земли. И гроздьями, как виноград, висели сотни летучих мышей. Чтобы не потревожить их, Сашка быстро опустила луч света.
        - Как будто мы оказались с изнанки мира, да? - зачарованно спросила она.
        - Так и есть, - буркнул Тобиас. - Ну, что время терять, пошли.
        Из огромной пещеры, в которой они очутились, вело с десяток различных ходов.
        - Да тут настоящий лабиринт, - присвистнул Тобиас. - Можно сто лет плутать и так и не найти верной дороги.
        - Мне Альфриг дал на время златорыск - это прибор такой: закладываешь внутрь минерал, драгоценный камень или слиток, который собираешься добыть в горах, и он показывает, где стоит искать месторождение.
        - Полезная вещь, - весомо сказал Тобиас.
        - Просто бесценная. С ней нужно крайне бережно обращаться, - Сашка достала из бокового кармана рюкзака аккуратно сложенную тряпицу, развернула и вынула оттуда длинный светлый волос.
        - Что это? - спросил Тобиас.
        - Это волос из гривы единорога, - пояснила Сашка. - Не уверена, что сработает, но попытаться стоит.
        Прибор отрывисто пикнул, и на экранчике появилась зеленая стрелка.
        - Когда мы будем близко, она станет красной, - сказала Сашка. - Ну, знаешь, как в детской игре «горячо-холодно».
        Тобиас нахмурился, осторожно взял прибор и покрутил его в разные стороны, но стрелка, как на компасе, все время указывала в одну и ту же сторону.
        - Ну, хорошо, - буркнул он, возвращая Сашке златорыск.
        Сашка отдала Тобиасу фонарик и шла следом за ним, сверяясь с горным компасом. В подземном лабиринте то и дело возникали разветвления, тупики, закольцованные переходы, а сам тоннель то сужался, так что они касались головами его свода, то вновь раздавался в стороны. Они продвигались, полагаясь только на златорыск, пока, выбившись из сил, не вышли к подземной реке.
        - Все, давай отдохнем, - умоляющим голосом сказала Сашка, скидывая обувь и опуская ноги в ледяные струи воды.
        - Да, скорее всего, там, на земле, уже ночь, - ответил Тобиас. - Жаль, что костер нельзя развести.
        Сашка достала из рюкзака хлеб, сыр и теплый плед, который ей дали альвы. Наскоро перекусив, она завернулась в него с головой, словно в кокон, и сразу провалилась в сон.
        Проснувшись, привычно подумала: «Темно - значит, еще ночь, можно спать до утра», но вспомнила, что они под землей, и включила фонарик. Тобиас спал, примостившись на голых камнях, и чуть не стучал зубами от холода в промозглом подземелье. Сашка, устыдившись, укрыла его пледом и села рядом.
        Тобиас спал беспокойно, ворочался и бормотал во сне что-то неразборчивое. Сашка осторожно достала из рюкзака зеркальце, которое ей подарили мермейды, и чуть дыша поднесла его к лицу Тобиаса. Сначала в нем отразился только он, но стоило ей чуть изменить угол наклона, как стекло помутнело, и Сашка увидела высокую темноволосую девушку с тонкими чертами лица, неуловимо похожую на Тобиаса. Затравленно озираясь, незнакомка стояла в окружении черных стражников с длинными пиками. Солдафоны дико гоготали, наслаждаясь растерянностью жертвы.
        - Что, ведьма, угодила в ловушку? - глумливо спросил один из них, приподняв пикой край ее платья. Девушка оттолкнула пику с содроганием, словно та была ядовитой змеей, чем вызвала новый приступ хохота мучителей. И вдруг в круг ворвался мальчишка - худой как жердь, с горящими от бешенства глазами. Он встал, заслонив старшую сестру, хотя едва доставал ей до плеча.
        - Уйди с дороги, щенок. Я второй раз повторять не буду, - процедил предводитель стражи.
        - Иди, иди домой, - мягко подтолкнула его в спину сестра. - Все будет хорошо.
        Она протянула руки вперед, и один из стражников туго скрутил ей запястья веревкой, закрепив ее конец у своего седла. Мальчик с побелевшим лицом, сжав кулаки, переводил взгляд то на мать, то на отца, которые молча стояли, понурив голову.
        Сашка увидела, как из глаза спящего Тобиаса скатилась к виску одинокая слеза, и поспешно спрятала зеркальце в карман. Она уже жалела, что тайком заглянула в самые сокровенные его воспоминания, увидев то, что он больше всего на свете желал и в то же время боялся забыть.
        Издав судорожный вздох, ее спутник проснулся.
        - Ты чего здесь сидишь? - подозрительно спросил он.
        - Да так… Ты так громко клацал зубами от холода, что я проснулась, - улыбнулась Сашка.
        - Вот еще, - фыркнул Тобиас, скидывая плед. - Поднимайся, надо идти дальше.
        И вновь они побрели по темным запутанным катакомбам, следуя указаниям стрелки на златорыске. В какой-то момент Сашка ясно осознала: им не выбраться обратно. Прибор был настроен на поиск единорога, но как заставить его показать обратный путь? Что положить внутрь? Глоток свежего воздуха? Солнечный зайчик? Шелест листвы? От сознания, что она обрекла друга на верную смерть, у нее запершило в горле, но она так и не решилась поделиться с ним своей догадкой. А сами они вряд ли смогут вернуться даже к месту последней стоянки… Кстати, когда она была? Час назад, а то и все полтора. Хорошо, что в фонарике пока хватало заряда батарей.
        Вдруг Тобиас остановился. Путь им преграждала груда камней - видимо, осыпались во время оползня. Тобиас осветил завал фонариком: сверху виднелся небольшой просвет.
        - Придется лезть, - сказал он, окинув Сашку скептическим взглядом.
        Она хмыкнула и стала ловко взбираться по валунам. Камни были замшелые и удивительно теплые, словно нагретые солнцем. Добравшись до вершины, она издала победный клич, повторенный многоголосым эхом, и помахала Тобиасу рукой. Вдруг камни под ее ногами стали раскачиваться и грохотать. Чтобы не слететь кубарем вниз, Сашка плашмя упала на валун и облепила его руками и ногами, как морская звезда. Камни шевелились, вращались и вдруг сложились в огромного великана. Сашка, мечтая стать невидимой, яркой заплаткой висела на его бедре.
        - Кто это тут расшумелся? - пророкотал громоподобный бас. Великан отодрал Сашку и, осторожно придерживая за шкирку двумя пальцами, как шкодливого котенка, поднес к глазам. Крохотные буравящие взглядом глазки скрывались в бугристых изломах каменного лица.
        Снизу раздались отчаянные боевые вопли и скрежет металла - это Тобиас пытался напасть на каменного тролльда, рискуя сломать чудесный меч, выкованный дварфами.
        - О, да ты не одна! - довольно прогремел великан, подхватывая и его. Весело напевая и находясь в прекрасном расположении духа, тролльд направился вглубь катакомб, сжимая их с Тобиасом в каменном кулачище. Златорыск тревожно пиликнул, предупреждая о том, что они сбились с курса, и Сашка затолкала его поглубже в карман, чтобы не привлекать внимание великана.
        Он приволок их в огромную пещеру, ярко освещенную пламенем большого костра. В углу пещеры стояло несколько коров и баранов, которые, завидев тролль-да, испуганно сбились в кучу, жалобно заблеяли и замычали. Великан довольно хмыкнул и опустил Сашку и Тобиаса в сплетенную из медных прутьев клетку, подвешенную у очага. Затем он подкинул в костер несколько сухих стволов и помешал варево, булькавшее в закопченном котле. Поужинав, с хрустом потянулся и увалился рядом с медленно тлеющими поленьями, вновь превратившись в бесформенную груду камней.
        - Ну, и что теперь делать?! - прошипел Тобиас. - Сидим тут, как два певчих щегла…
        - Да уж, точно, - невесело усмехнулась Сашка. - Ой, смотри, вон там, в углу, куча старых шкур навалена. Одиссей, оказавшись в пещере великана-циклопа, выколол ему единственный глаз, накинул овечью шкуру и проскочил у него между ног, когда он утром выпускал стадо на пастбище.
        - Твой приятель, конечно, молодец и смельчак, да только прежде чем выколоть глаз тролльду, нужно придумать, как выбраться из клетки, - буркнул Тобиас.
        Прошло еще несколько томительных часов. Наконец великан заворочался и с глухим ворчанием проснулся.
        - Послушайте, уважаемый тролльд! Я, к сожалению, не знаю вашего имени, - бодро затараторила Сашка.
        - Громопёрд, - обескураженный ее напором, пророкотал великан.
        - Так вот, глубоко уважаемый Громопёрд, - обратилась Сашка, стараясь не думать о том, за что ему дали столь странное прозвище, и сохранять серьезный вид. - Я приношу самые искренние извинения, что своим громким криком нарушила ваш сон и вызвала совершенно справедливый гнев. Простите нас и отпустите, мы идем по крайне важному и неотложному делу.
        Великан раскатисто расхохотался, придерживая себя за бока.
        - Ах, муха, ну и насмешила же ты меня! А ты умеешь петь?
        - Не так уж чтобы очень, - сказала Сашка.
        - А танцевать? - с надеждой спросил тролльд.
        - Нет. Ну то есть совсем нет.
        - А твой приятель?
        Сашка бросила быстрый взгляд на Тобиаса, который сидел в углу, мрачно нахохлившись, как сова.
        - Да он вообще нелюдим, - язвительно ответила она.
        - Ну что ж, тогда я вас просто сварю и съем, - скучающе зевнув, ответил великан.
        - Да какой с нас навар, сами поглядите - кожа да кости, - стараясь унять дрожь в голосе, попыталась переубедить его Сашка.
        - Да я не гурман, - махнул рукой тролльд и повернулся было на другой бок, чтобы вновь захрапеть, как вдруг вспомнил что-то и оживился. - Если отгадаешь загадку, так и быть, отпущу обоих, - пообещал он.
        Решив, что все равно ничем не рискует, Сашка согласно кивнула. Загадки она любила и, когда была совсем маленькой, часто упрашивала Анну Петровну придумать загадку посложнее. И вот что заметила: надо как бы отвлечься, не ломать голову - тогда ответ придет сам собой.
        «Стоит дуб,
        На дубу двенадцать гнезд,
        В каждом гнезде
        По четыре синицы,
        У каждой синицы
        По четырнадцать яиц:
        Семь беленьких
        Да семь черненьких.
        Что это?»
        Сашка задумалась. «Двенадцать гнезд, четыре синицы в каждом, семь белых яиц и семь черных…» - мысленно прокручивала она загадку.
        - Да, непростая задача, только кажется мне, что дуб - это год, гнезда - месяцы, синицы - недели, а их яички - ночи и дни, - сказала она.
        Тролльд удивленно крякнул - он явно не ожидал правильного ответа, да еще так быстро.
        - Ну что ж, тогда вот еще одна загадка. «Родился слепым, как подрос - прозрел. В ночь уходит на четырех лапах, а возвращается с восемью». Кто таков?
        Сашка зажмурилась, сосредоточенно повторяя загадку и пытаясь найти хоть какую-то зацепку. Тролльд, расплывшись в довольной улыбке, наблюдал за ней, а потом хлопнул в ладоши.
        - Даю тебе времени два часа. Не придумаешь отгадки - первой в супе сварю!
        И великан, с трудом переставляя огромные ноги, вышел из пещеры.
        - Ну, какие есть предложения? - усмехнулся Тобиас.
        - Я хотя бы что-то пытаюсь предпринять, - огрызнулась Сашка. - А ты вечно всем вокруг недоволен. Сидишь и бурчишь тут, как старый филин.
        - Я, между прочим, пока ты тут ему зубы заговаривала, прут пытался подпилить, - сказал Тобиас, отодвигаясь. И действительно, Сашка заметила, что один из нижних прутьев наполовину подпилен.
        - Нас сварят в супе раньше, чем тебе удастся выпилить отверстие, через которое можно ускользнуть, - грустно ответила она.
        - Ты думай, думай, а я пока пилить буду, - сказал он.
        Сашка отвернулась и стала смотреть на коров и овец, которые деловито тянули из кормушки сено. «Интересно, откуда он сено берет в этом подземелье? - рассеянно подумала Сашка. - Да какая разница! Не о том думать надо! Слепой родился - прозрел, то четыре лапы, то восемь…»
        При попытке представить существо с восемью лапами в воображении тут же возник огромный паук, покрытый черными жесткими волосками, плотоядно шевелящий сочащимися ядом клычками-хелицерами. Сашка содрогнулась от омерзения. Больше, чем пауков, она не выносила, пожалуй, только змей, при виде которых просто впадала в столбняк от ужаса. Однажды мальчишки во дворе бросили ей под ноги дохлого ужа. От неожиданности она громко заверещала, из кустов у тротуара раздалось довольное ржание. Она бросилась к подъезду, а вдогонку, по-ковбойски размахивая дохлой змеей над головой и издевательски улюлюкая, неслась ватага мальчишек. Сашка одним махом взвилась на третий этаж и чуть не сломала звонок, вдавливая кнопку побелевшими пальцами, пока перепуганная Анна Петровна не отворила двери.
        Милая Анна Петровна, как же не хватало ее мудрости и спокойствия… Сашка, закрыв глаза, мысленно перенеслась в ее комнату: кружевные салфетки, шкаф с книгами, круглый столик, кровать с круглыми набалдашниками. И запах - такой домашний, уютный. И тихо бубнящее радио, и постукивание вязальных спиц, и сытое мурлыканье кота. Кто бы мог подумать, что этот раскормленный, лоснящийся ленивец был найден слепым заморышем в пакете у помойки! А ведь однажды он, гурман и привереда, приволок откуда-то придушенную мышку и гордо выложил добычу прямо на середину комнаты… Стоп! Сашка резко распахнула глаза.
        - Кошка! - завопила она. - Это кошка!
        Тобиас смотрел на нее непонимающим взглядом.
        - Ну как же! - волновалась Сашка. - Это же просто, котята слепыми рождаются, а когда с ночной охоты возвращаются, то несут мышь в зубах - вот и восемь лап!
        Теперь загадка казалась ей до обидного простой, очевидной.
        Когда тролльд вернулся, Сашка со скучающим видом заявила:
        - Я отгадала твою загадку. Это кошка! Отпусти нас.
        - Хм-м-м, а ты и вправду мастерица отгадывать загадки. Тогда вот следующая… - словно не слыша ее последней фразы, сказал великан.
        - Мы так не договаривались, - завопила Сашка. - Теперь моя очередь загадывать! Не отгадаешь - точно нас отпустишь, без обмана!
        - Хорошо, - нехотя согласился тролльд.
        Сашка задумалась. В голове вертелись только детские «Два конца, два кольца…» и «Висит груша, нельзя скушать». «Думай, думай!», - приказала она себе.
        - «Идёт по снегу - не хрусти. Идёт по воде - не тонет. Идёт по огню - не горит», - сказала она.
        Тролльд уселся перед костром и глубоко задумался. Затем вскочил и стал метаться по пещере, завывая и круша все на своем пути. Сашка испуганно вжалась в угол клетки.
        - Какая отгадка? - проревел тролльд.
        - Выпусти нас, как обещал, тогда скажу, - пролепетала Сашка.
        - Ах ты, маленькая ведьма! Одурачить меня решила?! - тролльд распахнул клетку и сгреб их обоих в кулак. - Говори сейчас же, иначе прихлопну как мух!
        - Раздавишь - никогда не узнаешь отгадки, так и будешь всю жизнь мучиться, - прохрипела Сашка.
        - А-а-а-а! - страшно заревел тролльд, швырнул их на кучу старых шкур и бессильно опустился на пол.
        Тобиас и Сашка быстро вскочили и бросились вон из пещеры. Когда они уже отбежали на достаточно большое расстояние, Сашка остановилась на минуту, обернулась назад и, сложив ладошки рупором, крикнула: «Это те-е-е-ень!» В ответ раздался лишь разъяренный звериный рык, и они припустили во всю прыть.
        - Ну и рожа была у этого тролльда, когда ты сказала: «Это кошка!», - Тобиас взглянул на нее и расхохотался. И так это вышло заразительно, что Сашка, сама не зная почему, тоже стала улыбаться, а потом рассмеялась. Неудержимый гомерический хохот буквально согнул их пополам. Не в силах больше смеяться, они повалились на землю и стали кататься как безумные.
        - О-о-ох, - простонал Тобиас, держась за живот. - А ты башковитая, тебе палец в рот не клади.
        - Да уж, после истории с Серым, который оказался человеком, я вообще вряд ли смогу есть мясо, - ответила Сашка, и они вновь закатились хохотом, похрюкивая и утирая слезы.
        Отсмеявшись, искатели перекусили остатками хлеба и сыра и пошли дальше, прокладывая дорогу по златорыску.
        - Заночуем здесь, - сказал Тобиас, оглядывая большую пещеру.
        Вдруг Сашка заметила, что ее кольцо излучает едва заметное изумрудное сияние, которое становится ярче по мере того, как в ее груди растет смутная тревога. В дальнем углу раздалось утробное рычание и зажглись два желтых огонька. Медленно, по-кошачьи мягко ступая, из тьмы выступило чудовище: огромная косматая голова с оскаленной пастью чем-то напоминала человечью, мощное львиное тело, сморщенные крылья летучей мыши и загнутый, как у скорпиона, хвост.
        - Это мантикора, - чуть слышно прошептал Тобиас. - Она парализует жертву взглядом, отравляет ядом из шипа на конце хвоста и разрывает на части. На счет «три» я отвлеку ее, а ты бежишь отсюда со всех ног. Раз, два… три!
        Тобиас шагнул вперед, выхватил из-за пояса походный топорик, который ему дал Двалин, и метнул в мантикору. Топор с глухим стуком отлетел в сторону, словно ударившись о каменную стену.
        Тобиас вынул из ножен меч. Он готовился дорого продать свою жизнь, но сначала кинул быстрый взгляд, чтобы убедиться, что Сашка в безопасности.
        - Ты почему до сих пор здесь? - заорал он, видя, что она так и стоит столбом, словно завороженная. И дело было не в глупом безрассудстве. Она в самом деле не в силах была пошевелиться. Желтые кошачьи глаза мантикоры будто парализовали ее, подчинили, лишили воли. Не сводя немигающего светящегося взгляда с кольца на шее у девочки, мантикора крадучись приближалась, словно вовсе не замечая Тобиаса. Каким-то шестым чувством Сашка поняла, что этот хитрый и жестокий зверь ни разу в жизни не упускал добычи и не встречал соперника, равного ему в силе и изворотливости. Посланник смерти, яростный и безжалостный, способный лишь ломать кости, рвать плоть, пожирать. Сашка чувствовала, как с каждой секундой слабеет, обмякает. Их разделяло всего несколько метров, и девочка уже слышала клокочущее дыхание зверя, в азарте хлеставшего себя по бокам жестким хвостом, заученным движением неизменно разворачивая боковыми гранями жало, напоминающее хорошо заточенное копье. Не в силах больше выносить этот убийственный взгляд, Сашка неимоверным усилием воли сомкнула веки. Мантикора, готовясь к смертоносному прыжку, припала
на передние лапы и раскрыла пасть, издав победный громоподобный рык.
        В эти секунды Тобиас, воспользовавшись тем, что внимание мантикоры всецело приковано к Сашке, зашел слева и бросился, пытаясь пронзить ее клинком. Уловив его выпад боковым зрением, чудовище успело в последнюю секунду отпрянуть в сторону, и клинок оставил лишь легкую царапину на непробиваемой шкуре. Зашипев, словно разъяренная кошка, мантикора приподняла уродливые кожистые крылья и, обнажив в оскале три ряда острых зубов, развернулась к мальчишке, которого она до этого не принимала за добычу, достойную внимания. Взмах длинного хвоста смел его с ног, а следующий удар жала со страшным ядом стал бы последним, если бы Тобиас не откатился в сторону.
        Он вскочил на ноги. Противники медленно двигались, стараясь угадать следующий шаг, опередить врага хотя бы на мгновение. Тобиас сделал резкий выпад вперед, надеясь, что это заставит чудовище подняться на задние лапы, и тогда он, поднырнув, сможет вонзить клинок ему прямо в сердце. Глухим рычанием и резкими всплесками крыльев мантикора пыталась отвлечь противника от смертоносного оружия - черного ядовитого жала на конце хвоста. И когда Тобиас бросился в атаку, жало просвистело прямо у него за плечом, обдав холодным ветерком лицо. Лишь чудом мальчишке удалось увернуться. Он быстро кувыркнулся, а едва вскочив на ноги, молниеносно метнулся в сторону, чтобы избежать следующего удара. Убедившись, что противник вовсе не так беспомощен и жалок, как ей показалось на первый взгляд, мантикора издала утробный рык. Ее атаки были быстры и продуманы, и с каждым новым прыжком она подбиралась все ближе.
        Тобиас, чувствуя, что держать оборону и уворачиваться от выверенных ударов мощных лап становится все сложнее, решился на отчаянный шаг: бросившись к стене, он оттолкнулся от нее и, перелетев мантикору в безумном сальто, снес ей клинком почти все левое крыло. Зверь оглушительно заверещал от боли, бешено вращая выпученными от ярости глазами. Мгновенно развернувшись, мантикора ударила Тобиаса лапой, и он отлетел на несколько метров, ударившись о камни. Сашка видела, как из раны зверя сочилась густая темно-зеленая кровь. Она не верила глазам - на месте отрубленного крыла быстро росло новое. Так вот в чем был секрет непоколебимого хладнокровия мантикоры - полученные в бою раны тут же зарубцовывались, а кости срастались.
        - Тобиас, берегись! - закричала Сашка.
        Тобиас поднялся, цепляясь за груду камней. Сашка видела, что его лицо посерело от боли. Из правого бока сочилась кровь, а левая рука повисла, как пришитая. Он поднял клинок, который отчего-то показался гораздо тяжелее, чем прежде, и приготовился принять последний бой.
        Мантикора утробно урчала, радуясь близкой победе. Она распрямила свой чудовищный хвост, чтобы одним метким ударом покончить с жалким недоноском, который и так слишком долго держался.
        С ужасом наблюдая за отчаянной обороной Тобиаса, Сашка заметила, как мантикора избегает касаться собственного жала. Значит ли это, что ее яд опасен для нее самой? Была лишь одна возможность проверить это. И счет шел уже на секунды. Сашка с разбега запрыгнула на холку чудовища, крепко сжав ее шею коленями. Она чувствовала, как за ее спиной бешено хлопают крылья обезумевшего от ярости зверя. Побелевшими пальцами Сашка вцепилась в косматую гриву мантикоры, которая металась, пытаясь сбросить наездницу с плеч. Девочка выхватила кинжал и что есть силы вонзила его за правое ухо зверя. Мантикора взвыла и резко прянула в сторону.
        И вот, когда колени от напряжения едва не свело судорогой, Сашка краем глаза заметила, как зазмеился, закручиваясь и поднимаясь над землей, хвост со смертоносным жалом. Воздух засвистел, и Сашка крутанулась на шее мантикоры, повиснув, словно мартышка, у нее на груди. Этому нехитрому приему цирковой джигитовки научил ее в незапамятные времена Ахмет, потомок славной цирковой династии. И именно после того как мама, выйдя к арене, увидела зубодробительные трюки, которые без малейшего страха выполняет ее семилетняя дочь на мчащемся коне под восторженные «Вах! Джигит!», она строго-настрого запретила Сашке околачиваться в цирке во время репетиций. Но, видя, как притихла и завяла дочь, отлученная от обожаемых «лошадок», привела ее в школу верховой езды.
        Жало вонзилось в шею мантикоры - в то место, где еще секунду назад сидела Сашка. Зверь взревел от боли и ярости. Настал момент истины. Девочка висела на гриве, так близко от острых длинных клыков, что клочья пены из разинутой пасти чудовища падали ей на волосы. Мантикора задеревенела и стала задыхаться. Через секунду она рухнула как подкошенная, смяв ее под собой.
        - Тобиас! - закричала Сашка что было сил и почувствовала, как выскальзывает из страшных объятий зверя, катавшегося по земле в конвульсиях, беспорядочно рассекающего воздух яростными взмахами страшных лап и наносящего себе все новые и новые удары смертоносным жалом. Наконец мантикора дернулась и затихла, а ее желтые кошачьи глаза закатились.
        - Пойдем, все кончено, - сказал Тобиас и, взяв Сашку за руку, вывел из пещеры.
        Сашка заметила, что он сильно прихрамывает и держится за правый бок - между пальцев у него струилась кровь. Они остановились на берегу подземной реки, и девочка попыталась осторожно промыть и перевязать раны.
        После краткого отдыха они вновь двинулись в путь. Стрелка златорыска мигала все чаще и настойчивее, словно поторапливая их: соберитесь с силами, уже близко. Но силы были на исходе. Сашка то и дело бросала озабоченные взгляды на Тобиаса - мертвенно-бледный, он слабел с каждым часом. И вот за очередным поворотом в темных катакомбах показалось легкое ровное сияние. Сашка, мертвой хваткой вцепившись в руку Тобиаса, прокралась в пещеру, стараясь ступать бесшумно, так как любой звук, даже едва слышный шорох, превращался под высокими сводами в гремящий камнепад. Подземелье было освещено неярким голубоватым светом. Сашка осмотрелась и замерла от восхищения - мягкое свечение струилось из дальнего закутка, где в грубо сколоченной клетке стоял, осторожно перебирая копытцами, единорог. Белоснежная шелковая грива почти касалась земли, а посреди лба красовался длинный витой рог. Сашка поразилась: ей казалось, что единорог должен напоминать лошадь, но он был скорее похож на олененка - стремительный, тонконогий, с огромными доверчивыми глазами.
        Сашка непроизвольно подалась к нему, но Тобиас торопливо схватил ее ладонь и приложил палец к губам. Сашка проследила за его взглядом и замерла от ужаса: то, что поначалу показалось ей небрежно брошенным мотком толстого каната, на самом деле было огромной змеей. Хотя нет, не огромной - просто гигантской. Поражающей воображение своими размерами. Сашка невольно отступила, и камешек, сдвинутый ее ногой, покатился по уступам, громыхая, как лавина в горах. Она втянула голову в плечи и бросила виноватый взгляд на Тобиаса. Но все его внимание было приковано к живому клубку, поблескивающему иссиня-черной чешуей.
        Вдруг за их спинами раздалось тихое зловещее шипение. Тобиас быстро обернулся, а Сашка зажмурилась от леденящего ужаса. У нее не было сил открыть глаза и заглянуть в немигающие глаза чудовищной змеи. Она проклинала себя за трусость и вдруг осознала: в пещере царит абсолютная тишина, словно в могильном склепе.
        - Ну же, открой глаза, посмотри, что стало с твоим приятелем, он просто о-ка-ме-нел от страха, - раздался ехидный свистящий шепот.
        - Нет, ни за что не открывай глаза, - раздался мелодичный перезвон.
        - Ах ты, паршивая кляча! - разъяренно зашипел первый голос, и Сашка услышала мерзкий скрежет, словно по камням заскребли стальные пластины.
        - Это василиск, его взгляд навеки обращает в камень, берегись! - торопливо звенел серебряный колокольчик.
        - Замолчи, замолчи сейчас же, иначе… - звуки ожесточенной борьбы и пронзительное жалобное ржание, последовавшие за этой угрозой, были страшнее любых слов.
        Дрожа всем телом, Сашка на мгновение приоткрыла глаза - рядом стоял Тобиас, вернее, неподвижная статуя, запечатлевшая его в тот миг, когда он поднял клинок, готовясь до последней капли крови защищать ее, Сашку. Она закричала от ужаса.
        - Что, убедилас-с-с-сь? - раздалось зловещее шипение рядом с ее левым ухом. Сашка лишь молча глотала слезы, которые неудержимо текли из глаз. Тобиас погиб. Превратился в камень. И это она затащила его в Лабиринт на верную смерть.
        Василиск явно наслаждался жалкой беспомощностью жертвы.
        - Ну что ж-ж-ж-ж, я мог бы раздавить тебя, как жалкую букаш-ш-ш-шку. Но в этой пещ-щ-щере бывает так скуш-ш-ш-ш-шно. Пожалуй, я сохраню тебе ж-ж-жизнь. Пока. Я хочу, чтобы ты взглянула в глаза своей с-с-с-смерти.
        Сашка почувствовала, как по ее голени скользнуло что-то холодное, шершавое, и содрогнулась от отвращения. Не открывая глаз, она опустилась на землю и легла, подтянув колени и обняв их обеими руками. В пещере не было слышно ни единого звука, кроме гулких капель воды, которые словно отсчитывали последние часы и минуты ее жизни. Сашка провалилась в спасительное забытье.
        - Проснись! Скорее! - прозвенел серебряный колокольчик. - Он ушел, но скоро вернется! Ну же, беги!
        Сашка открыла глаза. Пещера была пуста. Если не считать серой, как бетон, статуи Тобиаса с занесенной для удара рукой. Сашка поспешно отвела взгляд - видеть это было невыносимо. Единорог метался по клетке, выбивая копытцами легкую дробь.
        - Скорей же, скорей! С минуты на минуту он будет здесь! - звучал перезвон в Сашкиной голове.
        - Я тебя тут не брошу, - пробормотала она и бросилась к клетке, на ходу вынимая из ножен клинок. Но перерубить толстые прутья или взломать замок ей оказалось не по силам.
        - Это бесполезно. Разрушить замок может только яд василиска. Ему даже нет нужды охранять меня. Ему просто нравится издеваться надо мной и теми несчастными, которые придут сюда с пустыми надеждами, - прозвенел серебряный голос.
        - Значит, надо добыть яд, - сказала Сашка. Она услышала мерзкое шуршание и быстро вернулась на прежнее место.
        - Эй, где ты, старая гадюка? Я готова взглянуть тебе в глаза, - дерзко прокричала она.
        - А-а-а, ты наконец очнулась, глупая девчонка? - раздалось где-то совсем близко.
        - Твой взгляд убивает мгновенно?
        - О да… К сожалению. Иногда так хочется продлить удовольствие…
        - А что, зубов у тебя уже не осталось?
        - Ш-ш-ш-што?!! - взвился василиск. - Да как ты смееш-ш-ш-шь?!
        - Ну, живешь в сыром подземелье, нехватка витаминов и солнечного света кого угодно подкосят, - со знанием дела произнесла Сашка, пытаясь сдержать дрожащий голос.
        - Что ж-ж-ж-ж, я намеревался даровать тебе легкую и быструю смерть. Но за твой длинный язык ты поплатиш-ш-ш-шься!
        - Берегись! - что есть мочи крикнул серебряный голос.
        Сашка почувствовала, как ее голень пронзила острая боль, словно в нее вонзились раскаленные ножи. От невыносимой боли ногу свело судорогой. Сашка понимала, что счет идет на секунды, так что действовать надо решительно.
        - А-а-а-а! - истошно заверещала она. - Как больно! Нет, это невыносимо!
        - Что, букаш-ш-шка, теперь ты убедилась, что у меня есть зубы и они смертельно остры?
        - Да, да! Умоляю, сжалься, у меня нет сил терпеть эту боль! Лучше превратиться в камень и ничего не чувствовать! Дай мне взглянуть в твои глаза!
        По едва уловимому движению воздуха Сашка почувствовала, что василиск приблизился к ней.
        - Твое последнее с-с-с-слово? - просвистел он у самого ее лица.
        Сашка молниеносно выставила перед лицом, как щит, руку с волшебным зеркалом, которое подарили ей мермейды. За пару мгновений до этого, корчась от боли (и актерской игры в этом было не так уж много), она незаметно сунула руку в карман и расстегнула защелку, скреплявшую створки раковины.
        - Вот мое последнее слово, - сказала Сашка. Ответом ей была мертвая тишина. Все еще не веря до конца в успех, она осторожно приоткрыла правый глаз, а затем широко распахнула оба: прямо перед ее носом застыла голова ощерившего острые клыки василиска с выпученными жабьими глазами и хищно поднятым гребнем. Сашка думала, что в пещере обитала огромная змея, но ее противник оказался не так уж велик - всего метров пять от носа до кончика хвоста - и напоминал скорее дракона, которых в Китае всей толпой носят на праздниках. У него были мощные передние перепончатые лапы, сильные крылья и длинный змеиный хвост. А тот огромный моток, который они успели увидеть с Тобиасом, был просто-напросто скрученными старыми шкурами, слезшими во время прошлых линек - сам зверь в тот момент незаметно подкрадывался к ним сзади.
        Сашка чувствовала, что ее нога превращается в неподвижную колоду. Подволакивая ее, словно бесчувственный протез, она доползла до клетки с единорогом и села, прислонившись к прутьям, чтобы немного перевести дух. От боли в глазах прыгали черные и красные пятна, со лба градом катился пот, а мысли путались. Понимая, что может лишиться сознания в любой момент, Сашка быстро оторвала лоскут туники и наложила жгут выше колена. Видимо, василиск действительно желал Сашке долгой и мучительной смерти. Дрожащей рукой достав из ножен клинок, она собралась с духом и сделала глубокий надрез крест-накрест в месте, где на чудовищно распухшей ноге виднелись два крошечных прокола. Заструилась темная кровь, и Сашка припала к ране губами. Она высасывала кровь и сплевывала ее на замок. От солоноватого вкуса крови ее замутило, но она продолжала высасывать ее из раны, надеясь, что там еще остались хоть крупицы яда. А потом она провалилась в кромешную темноту.
        Сашка очнулась в пещере с высокими сводами, которая слабо освещалась призрачным серебристым светом. Все тело ныло и ломало, словно ее разорвали на мелкие кусочки и заново сшили наживую. Сашка попробовала приподняться и застонала от боли.
        - Не торопись, яд еще гуляет по крови, ты и так на пределе сил, - послышался знакомый серебристый голос где-то совсем рядом. Сашка увидела, что над ней склонился единорог.
        - Как я здесь очутилась? - прошептала она.
        - Тебе все-таки удалось отворить клетку, - ответил единорог. На самом деле он не произносил ни звука - то, что он говорил, сразу проникало в ее сознание. - Я ждал тебя. Ты же пришла убить меня?
        - Убить? Нет, нет!
        - Все люди охотятся за кровью и рогом единорога. Разве не для этого ты взяла кинжал?
        - Нет! Моя мама больна. Но я не готова такой ценой… Убить, чтобы исцелить. Это неправильно. Есть и другой путь. Помоги мне отыскать Зеркало Судеб, - проговорила Сашка.
        - Ты уже нашла его, - сказал единорог. - Это озеро и есть Зеркало. Но ты знаешь, что хранителю придется отдать самое ценное?
        - Да.
        Охнув от пронзительной боли между ребер, Сашка приподнялась, опираясь на руку. Действительно, совсем рядом, в двух шагах, было озеро с молочно-белой водой. Ни единой морщинки ряби не было видно на его матовой глади.
        - Но оно же ничего не отражает? - недоуменно спросила она.
        - Ничего, что было бы реальным, - ответил единорог. - Но, заглянув в Зеркало, ты уже не будешь прежней. Оно заберет все твои жизненные силы, иссушит тебя, превратит в старуху, в бесплотный дух - и стоит тебе хоть на миг закрыть глаза, оно поглотит тебя безвозвратно.
        - Мне уже нечего терять, - сказала Сашка, поднимаясь. Каждый шаг давался ей с невероятным трудом и напряжением сил. Помедлив секунду, она вступила в воду, которая оказалась густой и вязкой, как сгущенное молоко. Топь жадно причавкнула, сомкнувшись вокруг ее щиколоток. Сашка зашла чуть глубже и остановилась. От ее движений по озеру пошли круги, и вода вокруг стала прозрачной, как в горном ручье. Сашка смотрелась в нее, сжав кулаки. Ей вспомнилось, как несколько месяцев назад - а кажется, в прошлой жизни! - она вот так же увидела свое отражение в стальных волнах Невы, когда стояла, облокотившись о чугунную ограду Тучкова моста.
        И вдруг ее отражение в воде стало стремительно меняться - кожа пожелтела и сморщилась, как засохшее яблоко, лицо избороздили глубокие морщины, а вместо задорных кудряшек торчали спутанные седые космы. «Это неправда. Озеро не отражает реальности. Оно проверяет меня», - проносилось в ее голове. Старуха мерзко усмехнулась ей, обнажив полусгнившие пеньки зубов. Она все менялась: на Сашку пустыми глазницами смотрел полуистлевший скелет, обтянутый сухой кожей, похожей на старый пергамент. И вдруг мумия высунула из воды костлявую длань и потянулась к ее шее. Сашка застыла, обмирая от страха. Торопливые пальцы нашарили кольцо и схватили его, порвав кожаный шнурок. В ту же секунду истлевший скелет закатился в диком хохоте, клацая зубами, вцепился в нее мертвой хваткой и резко рванул, утаскивая Сашку под воду. Девочка крепко зажмурилась и задержала дыхание, но так и не почувствовала погружения.
        Когда же она решилась приоткрыть глаза, вокруг уже была белая больничная палата.
        Она увидела маму, бледную, исхудавшую. Ее руки безжизненно лежали поверх одеяла, а на мониторе аппарата отражалось медленное и слабое биение сердца.
        - Мама, мамочка! - тихо позвала она.
        - Она не слышит, - произнес за ее спиной чей-то капризный голос. Сашка резко обернулась. На стуле в углу, весело болтая ногами в воздухе, сидела пухлая розовощекая девчонка, облизывая рожок с клубничным мороженым.
        - Ты кто? - обескураженно спросила Сашка.
        - Сама-то ты кто? Заявилась тут, с вопросами пристает, - надула губы противная девчонка. «Где же, ну где же я могла ее видеть?» - напряженно вспоминала Сашка, вглядываясь в кукольное личико. Ясные голубые глаза, вздернутый носик, капризно поджатые губки и золотые кудряшки - ни дать ни взять пупс. «Точно! Она же как две капли воды похожа на старую мамину куклу. Только у той волосы уже свалялись и краска на лице облупилась…» - внезапно осенило ее.
        - А как тебя зовут? - спросила она.
        - Ляля, - ответил розовощекий пупс.
        Вдруг с кровати мягко спрыгнула пушистая дымчатая кошка, которую Сашка тоже как-то сразу и не заметила. Она грациозно подошла, держа хвост вопросительным знаком, и ласково потерлась о ноги. Сашка наклонилась и машинально погладила ее. Она была такой мягкой, невесомой, как старая вязаная шаль Анны Петровны.
        - У, шелудивая! Уйди прочь, воровка! - ворчливо прикрикнула на нее Ляля. - Украла ключ и не дает мне выйти из палаты. Смотри, как поцарапала, - и девчонка показала длинный алый след на запястье.
        - А ты хотела бы уйти? - спросила Сашка, пытаясь разобраться в странных отношениях девочки и кошки.
        - Ну конечно! Тут же скука смертная! Сиди весь день и смотри на нее вон, - она пренебрежительно мотнула головой в сторону неподвижной мамы. - Да тут любой с тоски на третий день завоет и на стены начнет бросаться! Я давно бы сбежала, да она, Нюрка эта треклятая, ключ утащила. Схитрила, ласковой прикинулась, а когда я нагнулась, чтобы ее погладить, - цоп! - схватила ключ и шмыгнула под кровать. Уж я ее выманивала, уговаривала - ни в какую! А потом еще и поцарапала!
        - Может, она нарочно тебя не пускает? - предположила Сашка.
        - Конечно, нарочно! Из вредности! Подлюга, - пожаловалась Ляля. - А меня там уже заждались. Все время зовут, зовут, а я тут заперта из-за этой вот… Там музыка, смех - все веселятся, только я одна тут торчу.
        - Кто зовет? - спросила Сашка, холодея.
        - Ну, голоса. Вот и сейчас. Слышишь? - простодушно спросила Ляля.
        Сашка прислушалась к звенящей тишине, которую нарушало только тихое попискивание медицинских приборов.
        - А вдруг там, за дверью, тебя подстерегает опасность? Может, кошка тебя просто оберегает? - предположила Сашка.
        - Ну вот еще, - фыркнула девчонка. - Да что может плохого случиться? Я ж волшебница, - заговорщицки улыбнулась она.
        - Да ну? - притворно поразилась Сашка.
        - Да, не веришь? Ты какое эскимо любишь - с орехами или с джемом?
        И в воздухе повисло эскимо, щедро облитое шоколадом. Сашка покачала головой, и девочка, удивленно пожав плечами, взяла мороженое, откусила кусочек и зажмурилась от удовольствия.
        - Зря ты отказываешься. А я такая сластена!
        - А если ты… волшебница, ты могла бы сделать маленькое чудо и вылечить мою маму? - спросила Сашка.
        Девчонка уставилась на нее во все глаза. В палате повисла напряженная тишина.
        - Ты что, это запрещено, - прошептала она.
        - Почему запрещено? - спросила Сашка.
        - Ни почему. Запрещено, и все тут! Вы, люди, сами тут со своими проблемами разбирайтесь. - И она отвернулась, надув губки.
        Вдруг дверь палаты распахнулась - зашла темнокожая дородная медсестра. Сашка обомлела, судорожно соображая, как объяснит свое внезапное появление. Но медсестра не обратила на нее никакого внимания, точно та была пустым местом.
        - Уф-ф-ф! - выдохнула Сашка, все еще не веря в удачу.
        - Вот дурочка! Она же не видит нас! - хихикнула девчонка.
        Медсестра машинально поправила подушку и бегло проверила показания приборов, на ходу делая пометки в обходном листе. Краем глаза Сашка заметила, с каким напряжением девочка следит за приоткрывшейся дверью в коридор. Но стоило ей чуть сдвинуться на сиденье стула, как кошка молнией метнулась и загородила проход, вздыбив шерсть и воинственно колотя себя хвостом по бокам. В ее янтарных глазах плясали злые искорки.
        - Вот видишь, опять! - капризно протянула девочка, ерзая на стуле. Она взяла из воздуха большую шоколадку, развернула, бросив обертку на пол, и положила в рот большой кусок.
        Завершив осмотр, медсестра поспешно вышла в коридор, плотно притворив за собой дверь. Кошка сразу присмирела. Она ластилась к Сашке, крутилась вокруг ее ног, словно упрашивая идти следом, а затем легко вспрыгнула на кровать и улеглась, свернувшись калачиком.
        Сашка медленно подошла и взяла мамину руку - прохладную, вялую, неживую.
        - Мама… - снова тихо позвала она. - Мама! Я знаю, ты слышишь меня. Я так долго шла к тебе…
        Сашка опустилась на пол у кровати, не выпуская маминой ладони, и, упершись в нее горячим лбом, стала говорить:
        - Я недавно узнала об одной маленькой девочке. Она была совсем одна. Ни мамы, ни папы, никого на всем свете. И казалось, что нет в жизни ни радости, ни счастья, ни надежды. Только непроглядная темень за окном, слипшаяся комками серая манная каша, железная кровать с продавленными скрипучими пружинами и сердитые окрики воспитателя. Но однажды ей открылось окошко в другой мир, полный красок, смеха и музыки. Там все дети улыбались и ели огромную, похожую на облако, сладкую вату. И все крепко держали за руку родителей. А когда погас свет, началось волшебство. Суровые львы стали совсем смирными и по взмаху дрессировщика прыгали на тумбы и через обруч. Неуклюжий медведь плясал с бубном. Мартышки в ярких платьях катались на велосипеде. И клоуны все время выкидывали какие-то штуки и потешались над серьезными пузатыми дядьками из зала. Но больше всего ее поразила маленькая гимнастка. Она вся переливалась серебряными блестками, как рыбка, и блуждающий луч прожектора едва успевал выхватывать ее, легко перелетающую с трапеции на перекладину. Она ныряла в темноту, как в океан, и казалось, волны подхватывали и
качали ее. И весь зал затаил дыхание, словно неосторожный возглас или скрип кресла могли разрушить колдовство, и эта маленькая хрупкая девочка сорвалась и разбилась бы, как фарфоровая статуэтка. И тогда та, одинокая девочка из приюта, поклялась, что ее не сломят никакие невзгоды. Она вырастет сильной и смелой и станет знаменитой воздушной гимнасткой. И будет выполнять самые страшные и опасные трюки. И зал будет так же замирать от ужаса и восхищения и взрываться аплодисментами.
        Сашка все говорила и говорила, сбиваясь, закрыв глаза и чувствуя лишь прохладу маминой ладони. Вдруг она ощутила, как ей на плечо легко опустилась чья-то рука. Обернувшись, она увидела, что это Ляля. Только сейчас в ее глазах не было капризного самодовольства избалованного ребенка - в них дрожали слезы.
        - Я… тебя вспомнила, - прошептала она. И вдруг стала таять в воздухе, расплываясь, как легкий туман. Сашка охнула и сползла на пол.
        Глава VI
        …Датчанин гневным взглядом окинул чужака.
        Коням всадили шпоры наездники в бока.
        Во вражий щит нацелясь, склонились копья их,
        И Людегаст встревожился, хоть был могуч и лих.
        С разбега сшиблись кони и на дыбы взвились,
        Потом друг мимо друга как ветер понеслись.
        Бойцы их повернули и съехались опять,
        Чтоб счастья в схватке яростной мечами попытать.
        Врага ударил Зигфрид, и дрогнула земля.
        Столбом взметнулись искры над шлемом короля,
        Как будто кто-то рядом большой костер зажег,
        Бойцы друг друга стоили: взять верх никто не мог…

    «Песнь о Нибелунгах»
        Тягучие воды Зеркала Судеб окружали Сашку со всех сторон. Она не могла разлепить глаза, вдохнуть, нащупать опору под ногами, и вязла, как муха в сгущенном молоке. От нехватки воздуха легкие невыносимо жгло, а голову словно стянуло стальным обручем.
        - Плыви все время вверх, не сдавайся! - послышался знакомый серебристый перезвон.
        Превозмогая боль, Сашка напружинилась, наугад устремляясь вперед, и вынырнула на поверхность. Она жадно глотала воздух, бешено колотя руками по мертвой глади озера и не веря в свое спасение.
        - Дыши, дыши, - звенел серебром голос. - А теперь соберись с силами и плыви к берегу.
        Легко сказать «плыви». Вода в озере напоминала кисель - обволакивала, затягивала, сковывала движения. Отчаянно трепыхаясь, Сашка выбилась из сил, но так и не приблизилась к берегу. Ее охватили усталость и отчаянье.
        - Не сдавайся, - настойчиво звенел голос у самого уха. - Не смей сдаваться!
        Из последних сил она перевернулась на спину и легла, широко разметав руки и ноги, как морская звезда. Вода держала ее, словно перина.
        Осьминог
        был одинок,
        без друзей был
        как без ног.
        Обрывок детского стишка всплыл в памяти и застрял, бесконечно прокручиваясь. Шевеля руками и ногами, как осьминог - щупальцами, Сашка медленно стала продвигаться к берегу. Она видела лишь высокий каменный свод, по которому, как северное сияние, блуждали искрящиеся отсветы водной глади. Серебряный голос умолк, и единственные звуки, которые слышала Сашка - свое хриплое дыхание и тихие всплески смыкающихся вод озера.
        - Осьминог был одинок, - монотонно твердила Сашка, делая очередной взмах. - Одинок был осьминог.
        Наконец ее ноги коснулись дна, и она, словно ящерица, выползла на берег. У нее не осталось сил, чтобы радоваться спасению. Она - выбралась. А Тобиас - нет. Как она скажет об этом его родным, Грэю, Эвейн?
        Сашка почувствовала теплое дыхание у своей щеки. Приоткрыв глаза, она увидела, что над ней склонился единорог.
        - Надо встать. И идти.
        - Не могу, - простонала Сашка.
        - Надо, - настойчиво повторил голос. - Испарения озера не менее опасны, чем его глубины. Они стирают память.
        - А я и хотела бы - все забыть, - прошептала Сашка.
        - Вставай же, идем! Там, наверху, восходит солнце!
        - Я должна проститься с Тобиасом, - сказала Сашка, поднимаясь. Тело ломило от усталости, но решимость придала ей сил.
        Они вернулись в пещеру, которую охраняло изваяние василиска, в дикой злобе оскалившего острые клыки. Спотыкаясь, Сашка бросилась к Тобиасу. Слезы застилали ей глаза. Она гладила холодный камень, всматривалась в такое знакомое лицо, стараясь навеки впечатать его в память. Он встретил смертельную опасность лицом к лицу. Ярость, жгучая ненависть к василиску зрели в ее груди.
        - Ах ты мерзкая, поганая, подлая тварь! - крикнула она и, выхватив клинок, кинулась к окаменевшему чудовищу. Ее накрыла удушающая волна гнева, она изо всех сил колотила, крушила изваяние, и от каждого удара Хвитинга от каменного истукана отлетали острые осколки. Сталь звенела и вибрировала в ее руках, и эта дрожь отдавалась во всем ее теле. Раздался ужасный грохот: окаменевший василиск раскололся надвое, а затем рассыпался грудой обломков. И сразу стало словно легче дышать. Сашка распрямилась и утерла пот со лба. Тобиас был отомщен. Ничто не напомнит теперь о его подлом убийце.
        Сашка бросила прощальный взгляд на парнишку и вздрогнула, заметив, что статуя покрылась сеткой мелких трещинок, как дореволюционная чайная пара в серванте Анны Петровны. Кое-где серый камень отслоился и осыпался, как старая штукатурка, и под ним проглядывала кожа.
        - Смотри, смотри же! Там, под этой каменной коркой, - Тобиас! - воскликнула она.
        Единорог положил голову Сашке на плечо и глубоко вздохнул.
        - Может, это осколки пробили каменную броню? - растерянно предположила Сашка.
        - Василиск повержен, и его чары ослабли, - печально прозвенел серебристый голос.
        Сашка осторожно попробовала отколупать каменную чешуйку ногтем, но безуспешно - скорлупа намертво приросла к коже.
        - Оставь все как есть. Ничего уже не исправить, - единорог мягко потянул ее за рукав.
        - Как освободить его из этого ужасного… саркофага? - подняла глаза Сашка.
        Единорог, еще раз тяжело вздохнув, коснулся губами ее правой руки, все еще судорожно сжимавшей Хвитинг.
        - Его нужно омыть теплой живой кровью.
        Сашка не раздумывая полоснула клинком по левой ладони. Заструилась кровь. Сашка провела ладонью по щеке Тобиаса, закричала от дикой боли и отдернула руку: та покрылась язвами и волдырями, словно на нее брызнули кислотой. Камень, на котором остались кровавые отпечатки ее ладони, шипел и пузырился, как сода в уксусе. Серая маска слезала, открывая настоящее лицо Тобиаса. Его выражение было таким умиротворенным, а на щеках еще играл румянец - казалось, он просто крепко уснул.
        Закусив губы от боли, Сашка снова и снова прижимала ладонь к статуе. Каменный панцирь шипел и таял от ее прикосновений. Руку невыносимо жгло, из язв сочились гной и сукровица. «Медленно, слишком медленно!» - злясь на саму себя за слабость, шептала Сашка и, вынув Хвитинг, еще раз крест-накрест полоснула по уродливо распухшей ладони. Кровь хлынула сильнее. Через несколько минут она обагрила все - от носков сапог до непослушных вихров на макушке Тобиаса.
        На подламывающихся ногах Сашка спустилась к ручью, который тихо журчал между камней, и опустила пылающую руку в ледяные струи. Боль немного утихла. Она достала из рюкзака майку и разорвала ее надвое. Одним куском материи она коряво замотала искалеченную ладонь, а другую тряпицу смочила в воде, чтобы смыть кровь с лица Тобиаса.
        - Он… совсем как живой, - прошептала она, пристально вглядываясь в его черты, словно надеясь увидеть хоть малейший признак жизни. Но парнишка был неподвижен.
        - Твое горе разрывает мне сердце. Его можно оживить, - помолчав, сказал единорог. - Но знай: яд василиска превращает в камень не только тело, но и душу. Это уже не тот Тобиас, которого ты знала. Так или иначе, тебе придется смириться с тем, что ты потеряла друга.
        - Мне плевать! Он будет жить, это главное! - воскликнула Сашка.
        - Хорошо бы ты не раскаялась в своих словах, - ответил единорог.
        Он медленно приблизился к неподвижному телу, склонился над ним и с силой выдохнул в лицо юноши, сдув прядки волос со лба. Прошла пара тягостных мгновений, и веки Тобиаса слабо дрогнули, а затем распахнулись. Сашка бросилась к нему и тут же застыла на месте, наткнувшись на холодный отчужденный взгляд.
        - Тобиас, это же я, - тихо сказала она. - Ты что, не узнаешь меня?
        - Разумеется, я тебя узнал. Это из-за твоей глупости и самонадеянности я оказался в этом чертовом подземном лабиринте, где каждую минуту мне грозит смертельная опасность, - зло бросил Тобиас, разминая затекшие ноги.
        - Да, это все по моей вине, - пробормотала Сашка и закусила губу. Вдруг лицо Тобиаса неожиданно смягчилось.
        - Подойди, помоги мне подняться, - попросил он.
        Сашка подбежала и склонилась над ним. Тобиас резко повалил ее на землю, прижал коленом и грубо обшарил.
        - Где оно?! - взревел он.
        - Что?! О чем ты говоришь?
        - Кольцо?! Где кольцо?
        - Я потеряла его. Когда мы убегали от тролльда. Ремешок порвался, и оно соскользнуло, - пролепетала Сашка.
        Лицо Тобиаса исказилось от бешеной ярости. Он замахнулся, и Сашка инстинктивно зажмурилась, ожидая удара. Раздалось громкое ржание. Распахнув глаза, девочка увидела, что единорог взвился на дыбы. Его ноздри грозно раздувались, а рог излучал серебристое сияние.
        Лицо Тобиаса исказила гримаса боли. Он схватился за голову и застонал.
        - Тобиас, что с тобой? - прошептала Сашка.
        - Я… не знаю. Я словно стал бревном. Нет, куклой, марионеткой. Голос в моей голове диктовал мне, что делать.
        - Голос? В твоей голове?
        - Да. Звучит глупо. Голова просто раскалывается. Я сделал тебе больно? - он подал ей руку и помог подняться.
        - Нет, все в порядке.
        - О том, что произошло здесь, никому ни слова, хорошо? - попросил он. - В этих чертовых катакомбах недолго умом тронуться и начать слышать разные голоса. Я не хочу, чтобы меня считали сумасшедшим. Давай выбираться.
        Время, как и все остальное, утратило привычное значение. Сашка, то и дело спотыкаясь и оскальзываясь на мокрых камнях, брела вдоль подземного ручья. Не осталось ни мыслей, ни желаний, кроме одного - не потерять из вида коричневые сапоги Тобиаса, испачканные ее кровью, которые шагали где-то впереди. Не осталось иных чувств, кроме пульсирующей боли в левой руке. И она была благодарна ей, потому что это доказывало - она еще жива.
        Единорог велел ей держаться русла ручья, сказав, что это самый верный путь наверх. Сам он изредка показывался в отдалении и вновь скрывался в бесчисленных разветвлениях подземного лабиринта. Они все шли и шли, пока Сашка окончательно не выбилась из сил.
        - Тобиас, - тихо позвала она. - Давай передохнем?
        - Хорошо, - вздохнул он, хотя готов был продолжить путь. Он опустился на землю, привалившись спиной к огромному валуну, и с наслаждением стянул сапоги.
        Сашка села чуть поодаль. Из темноты вышел единорог.
        - Ты так устала, - прозвенел чистый голос. - Спи, я покараулю твой сон.
        И Сашку тотчас, словно ватным одеялом, накрыло тяжелым забытьем. Во сне она блуждала по бесконечным коридорам с тысячей закрытых дверей, стучалась, кричала - и все напрасно. Проснувшись, она с облегчением увидела, что единорог все еще здесь, и обняла его за шею, прошептав:
        - Спасибо.
        Тобиас крепко спал, привалившись к валуну. «Интересно, что ему снится?» - подумала Сашка. Она тихо скользнула рукой в рюкзак и достала зеркальце мермейд, которое спасло ей жизнь, обратив в камень василиска. Она бесшумно подкралась к спящему и поймала его отражение в зеркале. Из тумана возникла четкая картинка. В огромном зале, где стены были богато задрапированы багряным бархатом и украшены старинными полотнами, горели факелы. В их неверном свете Сашка увидела, что на огромном золотом троне в середине зала восседает закованный в латы рыцарь. Его лицо было укрыто забралом, а на гербе изображен хищный орел. Над головой рыцаря раскрыла капюшон исполинская змея. «Помни, кто твой настоящий враг», - прозвенел серебряный голос.
        Сашка резко отпрянула. Тобиас застонал во сне.
        - Кто это был? - спросила Сашка единорога.
        - Это Змей. Кажется, ты уже слышала о нем?
        - Да, Римдал рассказывал эту сказку.
        - Сказку - или забытое предание? Римдал - или Ладмир? - прозвенел голос.
        - Так это был… - Сашка задохнулась. Так вот где она видела этот знак - круг, перечеркнутый двумя сходящимися линиями! Руна, которая проступила на Хвитинге в тот момент, когда Сашка взяла его в руки, в точности повторяла рисунок, который она видела на руке Римдала. Или, как стоит уже привыкнуть его называть, Ладмира.
        Но почему великий маг предстал перед ней в образе нищего странника, почему позволил гвардейцам заковать себя в цепи, спалить дом родных Тобиаса? Вопросы теснились в ее голове и требовали немедленного ответа.
        Словно прочитав ее мысли, единорог тряхнул гривой.
        - Планы Ладмира известны лишь ему одному.
        - А как ты вообще оказался в заточении в Лабиринте? - спросила Сашка.
        - Это Змей. Василиск служил ему, как верный пес. По древнему пророчеству, Змея победит армия под знаменем Единорога. И он один за другим истребил всех. Я - последний. Чтобы сполна насладиться ощущением своей безграничной власти, он решил сохранить мне жизнь, но держал под надежной охраной. Он свободно перемещается между мирами, но не в силах проникнуть в Запредельный мир. Впрочем, как оказалось, здесь есть те, кто слышит его приказы и рад услужить своему господину.
        - А почему я слышу тебя, ведь кольца уже нет? - пришло вдруг в голову Сашке.
        - Мы, единороги, со стародавних времен прекрасно ладили с людьми и без всякого кольца, - тихо фыркнул он в ответ.
        Когда Тобиас проснулся, они продолжили путь и через какое-то время вышли в огромную пещеру, населенную сотнями летучих мышей. В ее своде виднелось узкое, как слуховое окно, отверстие, через которое пробивался солнечный свет.
        «Падать было легко, а как же взобраться наверх?» - озадаченно подумала Сашка. Она незаметно бросила взгляд на Тобиаса. Это был он - и одновременно нет. Он словно стал старше на десяток лет. Плотно сжатые губы, складка между сдвинутых бровей - его новое лицо, незнакомое, чужое. Сашка отвернулась, закусив губы. Главное - выбраться.
        Тобиас попробовал вскарабкаться, цепляясь за камни и торчащие корни деревьев, но земля осыпалась под его ногами. Разозлившись, он пинками расшвырял кучу прелых листьев, с тоской глядя в лоскут солнечного света.
        Что-то легко коснулось Сашкиной руки. Обернувшись, она увидела единорога.
        - Садись и держись крепче, - прозвенел голос.
        Сашка мигом уселась верхом и обняла его за шею. Единорог взмыл вверх, как птица, без видимых усилий, легко и свободно. И первое, что увидела Сашка, когда открыла слезящиеся от яркого света глаза, - морда Гармра. Гигантский пес взирал на них с нескрываемым любопытством, но, кажется, настроен был вполне миролюбиво. «Может, он охраняет только вход в лабиринт, и ему совсем безразлично, что кому-то удалось разыскать выход?» - подумала Сашка. Она увидела разметанные по земле стебли гринворина - увядшие, но пока еще крепкие. Для верности она оплела одну из лоз другой и, крепко обвязав себя за пояс, сбросила конец в пещеру. Тобиасу, хоть и не с первой попытки, удалось вскарабкаться на достаточную высоту, чтобы ухватиться за стебель. Худощавый на вид, он оказался неожиданно тяжелым. Сашка почувствовала, как ее тащит к краю ямы - еще секунда, и она загремела бы вниз, но единорог ухватил ее за ворот. Сообща им удалось вытянуть Тобиаса.
        Но стоило ему встать на твердую землю, как Гармр, благодушно задремавший на ярком полуденном солнце, поднялся, вздыбив шерсть на загривке. Он не мигая уставился на Тобиаса и оскалил клыкастую пасть.
        Единорог метнулся и встал на пути грозного зверя. Он готов был ценой собственной жизни защищать того, кто без сожалений расправился бы с ним в пещере. И хотя противник заведомо проигрывал ему, Гармр присмирел и прижал уши.
        - Теперь вы в безопасности, но не искушайте Хранителя Лабиринта и не задерживайтесь в долине, - прозвенел голос.
        - Друзья ждут нас на перевале. Надеюсь, что еще ждут, - сказала Сашка, впервые задумавшись о том, сколько времени прошло с того дня, как они расстались. Там, под землей, в царстве вечной тьмы, чувство времени совершенно терялось. На прощанье Сашка обняла единорога за шею.
        - Не грусти, у меня предчувствие, что нам суждено еще встретиться, - прозвенел серебряный голос. И он умчался быстрее ветра.
        Через пару часов друзья пересекли долину и поднялись к перевалу. И почти сразу же заметили тонкую струйку дыма от догорающего костра. Рядом в задумчивости сидел хмурый дварф, покуривая вечную трубку.
        - Брокк! - горячая волна радости захлестнула Сашку. При их появлении лицо старика, изборожденное глубокими морщинами, расплылось в счастливой улыбке, но он быстро взял себя в руки и сурово сдвинул брови.
        - Ну и где вас носило? Пять дней тут кукуем на семи ветрах, все кости ломит!
        Сашка обняла старого дварфа, окончательно его растрогав.
        - Брокк, а где Грэй? - спросила она, втайне боясь услышать что-то страшное.
        - Да на охоту ушел, - успокоил ее тот, пристально вглядываясь в Тобиаса. - А с парнем что? Замороженный он словно. Рассказывайте, что было-то в Лабиринте? Добрались до Зеркала Судеб? С рукой что приключилось?
        - Ерунда, оступилась на камнях и ободрала, - отмахнулась Сашка. - Ты лучше расскажи, как вы от Гармра отбились!
        Дварф важно погладил окладистую бороду, выбил из трубки старый табак и, достав узорчато расшитый кисет, стал забивать новую порцию, готовясь к долгому и обстоятельному повествованию.
        - Вот вы думаете, почему дварфы лошадей не держат? - улыбаясь, подошел к костру Грэй. - Потому что из-за коротких ног до стремян не достают? Нет! Дело в том, что даже в самом старом дварфе прыти больше, чем в арабском скакуне! Еле-еле нагнал его на перевале…
        - Уймись ты уже, зубоскал окаянный! - ворчливо буркнул Брокк. Друзья обнялись.
        - А ты повзрослел, возмужал, - сказал, пристально вглядываясь в лицо Тобиаса, Грэй.
        Когда после долгого и трудного спуска показалась долина, где обитали дварфы, Брокк посмурнел. На последнем привале он, не поднимая глаз от пламени костра, сказал:
        - Мне пути назад нет. Я нарушил закон праотцов и ступил на запретные земли. Меня ждет вечное изгнание. Впрочем, я ни о чем не жалею. С тех пор как ушел сын и умерла жена, никто и не ждал меня у теплого очага. Я пойду с вами.
        - Я не знаю, согласится ли Искобальд переправить тебя в Гриндольф, - растерянно сказала Сашка.
        - Думаю, я сумею найти веские аргументы, - усмехнулся Брокк.
        Их путь вновь пролегал через подземный город: перед долгим переходом через выжженную степь необходимо было пополнить запасы еды и воды. Брокк предпочел не показываться на глаза соплеменникам, и они условились встретиться в лощине неподалеку от Ущелья Молчания.
        У ворот города дварфов им повстречался все тот же дозорный отряд. Путников, осмелившихся ступить на запретные земли, встретили настороженно, но Грэй парой удачных шуток разрядил обстановку.
        - Альфриг приказал незамедлительно доложить о вашем возвращении, - сказал их старый знакомый Грер.
        - Не в моих правилах откладывать встречу с добрым другом! - сказал Грэй.
        Грер проводил их в тронный зал, где предводитель дварфов устраивал советы со старейшинами.
        - Вы живы! Вы вернулись! - Альфриг встретил усталых путников с распростертыми объятьями. - Вам удалось отыскать Лабиринт?
        - Да. Это гиблое и страшное место. Ваши предки проявили мудрость, наложив нерушимый запрет, - сказала Сашка.
        - Я говорил, говорил: кольцо, выкованное славным Виландом, не могло попасть в случайные руки, - Альфриг окинул старейшин горделивым взглядом. - Я прошу тебя о великой милости: позволь мне еще раз взглянуть на него. В прошлый раз слезы счастья застилали мои глаза, а я хотел бы накрепко запечатлеть в памяти наследие праотцов, которым гордится мой народ.
        Сашка стояла, опустив глаза в пол, и чувствовала, как под выжидательными, недоумевающими взглядами собравшихся ее уши становятся пунцовыми.
        - Что значит твое молчание? Ты отказываешь мне? - тихо спросил Альфриг.
        - Я никогда бы не отказала. Но кольца нет.
        - Нет? Кольца нет?! - переспросил он, не веря своим ушам.
        - Я оказалась никудышным хранителем, - Сашка решительно посмотрела в глаза предводителю дварфов. - Я потеряла его в Лабиринте.
        Альфриг смотрел на нее во все глаза, словно у нее вдруг выросли хобот и огромные уши. Краем глаза Сашка заметила, что Тобиас криво усмехнулся. Грэй выступил вперед, чуть отодвинув Сашку.
        - Мудрый Альфриг, чудо, что дети вернулись живыми и невредимыми, - твердо сказал он. - Думаю, мало кто отважился бы пройти этот путь.
        - Да, - предводитель дварфов по-прежнему не отрываясь смотрел на Сашку. - Это главное.
        Сашка опустила руку в карман и вынула злато-рыск.
        - Спасибо, без златорыска мы просто сгинули бы в подземелье.
        Повинуясь безмолвному приказу правителя, к ней подошел один из старейшин и осторожно взял хрупкий прибор.
        Альфриг дважды хлопнул в ладоши, и в зал вошел Грер.
        - Проводи наших гостей в мастерскую Двалина, - приказал Альфриг.
        Как этот чопорный тон отличался от радушного приема, который был оказан им в прошлый раз!
        - Спасибо, Альфриг, пусть народ твой процветает в мире и благоденствии! - Грэй приложил руку к сердцу.
        Предводитель дварфов холодным кивком дал понять, что они свободны.
        - Да, вот еще, - окликнул он их напоследок. - Вы не встречали в горах Брокка? Он пропал в тот день, когда вы ушли.
        - Он сам говорил нам, что это запретный путь для каждого дварфа, - вывернулась Сашка. - Да он ведь настоящий нелюдим, может, просто бродит где-то в горах.
        - Что ж, это все, - кивнул Альфриг.
        В кузнице, где все так же стоял чад и жар от огромных печей, летели искры и стучали огромные молоты, друзья увидели Двалина. Он, как и в прошлую встречу, попыхивал трубкой, щурясь от едкого дыма, приглядывая за работниками из-под косматых насупленных бровей. Заметив нежданных гостей, он не стал скрывать радостного удивления:
        - Да вы просто везунчики, каких свет не видывал! Это ж надо: спуститься в Лабиринт и выйти живыми-невредимыми! - пророкотал он, крепко пожимая руки Грэю и Тобиасу. - Ну, а оружие ваше готово раньше срока, дожидалось вашего возвращения.
        И старый кузнец повел друзей в дальнюю комнату. Факел в его руке немилосердно чадил, и в его скудном свете по стенам заметались огромные уродливые тени. Двалин подошел к сундуку с металлическими заклепками и, откинув тяжелую крышку, достал длинный обоюдоострый меч.
        - Будь прям и тверд, как этот меч, и рази врагов без пощады, - сказал он, передавая клинок Грэю.
        - Благодарю тебя, Двалин, - ответил Грэй. - Это бесценный дар.
        Простая рукоять легла в ладонь как влитая. Грэй покрутил кистью, невольно заслушавшись, как сияющее лезвие звонко разрезает воздух.
        Двалин удовлетворенно хмыкнул и вновь склонился над сундуком. Тобиас затаил дыхание, но когда он увидел в руках старого кузнеца засаленную тряпицу, его рот скривился от разочарования. Двалин бережно развернул ветошь и достал стилет. Его рукоять была богато украшена резьбой, а узкий трехгранный клинок заточен для колющих ударов.
        - Этот кинжал называют клинком милосердия. Вонзая острое лезвие прямо в сердце раненого врага, его избавляли от мучений, - проговорил Двалин, глядя на Тобиаса из-под косматых бровей.
        - Спасибо, я запомню, - ответил тот.
        Сердечно простившись со старым кузнецом, они выбрались из подземного города. Полдень уже миновал, и им нужно было торопиться, чтобы добраться к стоянке Брокка до темноты. Сашка плелась следом за Грэем и Тобиасом, словно покачиваясь в жарком мареве. Ладонь, рассеченная кинжалом и обожженная камнем, распухла, и ноющая, отупляющая боль не отпускала ее ни на минуту. Сашка так и не решилась показать рану никому из друзей, чтобы не пришлось рассказывать о произошедшем в пещере. На коротких остановках она промывала тряпицу, которой была обмотана рука, в ручье и, с наслаждением опустив ладонь в прохладные струи, давала воде вымыть весь гной из язв. Она держала руку в воде, пока от холода не начинали ныть зубы - это давало хотя бы краткую передышку, а затем боль терзала рану с новой силой.
        Когда они оказались в бескрайней выжженной степи на подступах к Грозовым горам, Сашка, обессилев, рухнула на землю. Она почувствовала, как ее подхватили и приподняли над землей, но сил открыть глаза и сказать что-то у нее уже не осталось. Голоса друзей доносились приглушенно, едва различимо, словно кто-то в ее голове крутил колесико настройки громкости.
        …Сашка пришла в себя в комнате, наполненной мягким зеленоватым светом. Стены были покатые, без углов, и так же плавно переходили в потолок, словно в огромном коконе. Девочка прислушалась, но снаружи не долетало ни единого звука. Она заерзала и только тут поняла, что боли больше нет. Левая рука была забинтована по локоть так плотно, что она не могла даже пошевелить пальцами. Сашка даже не была уверена, остались ли у нее пальцы.
        Откинув легкий полог, в комнату вошла Эвейн.
        - Ты проснулась! - воскликнула она. - Милая, мы так испугались за тебя!
        Сашка обняла ее и разрыдалась. Словно огромный груз упал с ее плеч. Только Эвейн она могла рассказать о том, что на самом деле произошло в пещере.
        - Твоя рука выглядела просто ужасно, как же ты терпела эту боль? И даже альвины не могли понять, как излечить тебя, пока Тобиас не сказал, что в рану, возможно, мог попасть яд василиска. А от него есть одно противоядие - кровь единорога. Я плакала, умоляла, но альвины заверяли, что они бессильны помочь: если яд попал в кровь, он медленно убьет тебя. Грэй и Брокк взяли коней и отправились к Искобальду, надеясь, что его магия сможет исцелить тебя. Но случилось настоящее чудо: из леса вышел единорог. Я думала, они - сказка, вымысел. Альвины не решались даже прикоснуться к нему - по их поверьям, это святотатство, страшный грех. Тогда Тобиас вскрыл ему вену и смазал кровью язвы на твоей руке. Он такой смелый, я бы ни за что не решилась! А единорог - он словно знал тебя - и его тоже, и так доверчиво подставил шею под нож!
        - Тобиас пролил кровь единорога?! Кровь единорога пролилась из-за меня… Понимаешь ли ты, что это значит?! Сбылось пророчество этой мерзкой старухи! Он погиб?!
        - Нет-нет, что ты! Потребовалось всего несколько капель крови. Он снова скрылся в лесу, - Эвейн ласково положила ладонь на пылающий лоб Сашки, пытаясь успокоить ее. - Слова Леборхам были полны тумана, и истинный смысл их совершенно неясен. Не стоит беспокоиться об этом - по крайней мере, сейчас.
        За окном раздался топот конских копыт, и в комнату быстро вошли Грэй, Искобальд и старый дварф, а следом за ними - Тобиас. При виде Сашки усталое запыленное лицо Грэя озарилось лучезарной улыбкой.
        - Ну, как видно, тут прекрасно справились и без нас, - сказал Искобальд, пряча лукавую улыбку в седой бороде.
        Эвейн рассказала друзьям о чудесном исцелении Сашки, и во время ее рассказа лицо волшебника все больше и больше мрачнело. Сашка не сводила с него встревоженного взгляда.
        - Думаю, вам с лихвой хватило приключений, - наконец сказал великий маг. - Меня терзает чувство, что чем дольше Сашка задерживается в Запредельном мире, тем слабее ее шансы дожить до совершеннолетия. А потому, если нет возражений, позвольте-ка отправить вас обратно в Гриндольф, а Сашу - в ее мир. Возможно, стоит избежать кровопролитной битвы и выбрать другой день и час?
        - Нет! Это подлость и трусость - бросить товарищей в беде, - воскликнул Тобиас.
        - Хорошо, будь по-вашему, - сказал Искобальд.
        Сашка встретилась взглядом с Искобальдом: ей так о многом нужно было рассказать великому магу. Очертания предметов стали расплывчатыми, а из углов комнаты поползли клубы белесого тумана. Сашка огляделась: Эвейн, Тобиас и Грэй застыли словно восковые фигуры. Искобальд шагнул к ней навстречу и обнял.
        - Что случилось, детка? - спросил он.
        - Все просто ужасно! Я потеряла кольцо. Вернее, мне пришлось отдать его Хранительнице Зеркала Судеб. И Тобиас окаменел от взгляда василиска. А когда мне удалось снять с него эту каменную скорлупу, он стал… другим. С ним творится что-то странное, Искобальд. Он просил никому не рассказывать о том, что произошло в Лабиринте, но я так тревожусь за него.
        - Час от часу не легче, - маг устало потер переносицу.
        - Я же говорила: я не избранница, кольцо попало ко мне совершенно случайно. И я даже не смогла его сохранить… Я хочу вернуть Хвитинг - не мне им владеть.
        - Нет, оставь, он и так слишком долго пролежал в ларце без дела. Думаю, то, что ты оказалась здесь, не случайно. А по поводу кольца не волнуйся - оно всегда отыщет своего истинного владельца.
        - Прошу тебя, Искобальд: я должна задержаться в Гриндольфе еще хотя бы на один день! Я должна знать, спаслись ли Римдал и родные Тобиаса.
        - Да, хорошо, если ты пока будешь рядом с ним - возможно, это убережет его от необдуманного шага.
        - Может, ты пойдешь с нами? Знаешь, в Гриндольфе тебя помнят. И ждут.
        - Похоже, мне действительно придется наведаться в тот мир. Я приду, как только узнаю, что происходит с Тобиасом. Возможно, в старых свитках есть ответ.
        Он вложил в ладонь Сашке кожаный мешочек на длинном ремешке.
        - Я надеюсь застать тебя в Гриндольфе. Но если вдруг случится так, что тебе будет угрожать смертельная опасность, просто брось его через правое плечо и представь место, где хочешь оказаться.
        Искобальд хлопнул в ладоши, и все снова задвигалось, наполнилось звуками.
        Они вышли на поляну за домом. Эвейн крепко сжала Сашкину руку. Искобальд взмахнул руками, и поднялся настоящий ураган. Вмиг налетевшие лиловые тучи закрыли солнце, холодный порывистый ветер сдирал одежду. Их закружило в безумном смерче, а через мгновение они уже оказались в грохоте ожесточенной схватки. Вокруг звенели мечи, лилась кровь, доносились хриплые выкрики и стоны. Лесные братья отступали, теснимые хорошо вооруженными и закованными в броню королевскими стражниками. Сашка увидела, как к ним с Эвейн с мечом, занесенным для удара, мчится всадник: его лицо было перекошено от ярости, он пришпоривал коня, который скакал прямо по телам убитых и раненых. Сашка инстинктивно зажмурилась и вдруг услышала скрежет - подлетевший на чужом коне Грэй выбил его из седла и рубанул сплеча, забрызгав все кровью. Он схватил повод коня поверженного врага и скомандовал: «Эвейн, скорей!»
        А затем рывком подхватил Сашку и, усадив позади себя, пришпорил коня, направив его к лесу. Впереди скакала Эвейн, и ее длинные золотистые волосы развевались по ветру, словно пламя.
        Когда отзвуки битвы стали почти неразличимы, охотница резко осадила коня.
        - Грэй, там Тобиас.
        - Я вернусь за ним, а ты возьми Сашку. Ждите нас в лагере, - ответил тот и скрылся в лесных зарослях.
        Сашка и Эвейн медленно потрусили по лесной тропе. В лагере было пусто и тихо. Девушки, которые выбежали из шатра, услышав стук копыт и ржание, опустили глаза: забрызганное грязью и кровью роскошное платье Эвейн без лишних слов рассказало о том, что произошло на дороге.
        - Нужно умыться. Приготовить обед. Вскипятить большой чан воды и приготовить ветошь, чтобы промыть и перевязать раны. Они скоро вернутся. А мы должны ждать. И верить, - сказала Эвейн, и девушки, вытерев слезы, разожгли костры, чтобы сварить похлебку и нагреть воды.
        Через несколько часов в лагерь потянулись уцелевшие в битве повстанцы. Кто-то шел сам, кого-то вынес с поля боя верный конь, кого-то - преданные товарищи. Бросив быстрый взгляд на страшные кровоточащие раны одного из лесных братьев, Сашка еле сдержала приступ дурноты: в глазах потемнело, к горлу подкатил ком, а все тело покрылось липкой испариной. Но раненый страдал, а рук не хватало, и Сашка, преодолев оцепенение, пошла за горячей водой. До глубокой ночи они с Эвейн и другими девушками оттирали запекшуюся кровь и грязь, перевязывали раны, успокаивали, поили похлебкой и вели счет погибшим. Более сотни лесных братьев отправились утром на окраинную дорогу. Вернулись только сорок семь. Многие были тяжело ранены, искалечены. Сашка и Эвейн то и дело обменивались тревожными взглядами: ни Грэя, ни Тобиаса нигде не было. Наконец на поляну пошатываясь вышел Грэй. Его правый бок был залит кровью.
        - Ты ранен? - бросилась к нему Эвейн.
        - Это не моя кровь, - он бережно уложил на траву Ильстрема - тот был без сознания.
        - А Тобиас? Что с ним? - спросила Эвейн, опускаясь на колени, чтобы осмотреть и перевязать раны предводителя лесных братьев.
        - Я искал его и среди живых, и среди мертвых. Его нигде нет. Возможно, королевские стражники схватили.
        Прошла неделя. О Тобиасе по-прежнему не было никаких вестей, как и о судьбе тех несчастных, которых конвой вел в Хильстгрот. Лесные братья залечивали раны. Потери были слишком велики, и о новой вылазке не могло быть и речи.
        Сашку, которая днем выбивалась из сил, помогая Эвейн выхаживать раненых, по ночам мучили кошмары. Стоило ей закрыть глаза, как из темноты выступал Тобиас - закованный в цепи, истекающий кровью. В сырых подземельях замка Кронка его ждут безжалостные палачи, которые изощренными пытками у любого могут вырвать признание в самых страшных преступлениях.
        Однажды ночью, спасаясь от тяжелых видений, она выскользнула из шатра, чтобы подышать ночной прохладой. Полная луна заливала все холодным призрачным светом. От реки веяло свежестью. Звонко стрекотали сверчки. Раскинув руки, Сашка упала в густую траву. Над ней в бескрайнем черном небе сияли мириады далеких звезд.
        Вдруг она услышала приглушенные голоса. Тихо переговариваясь, к шатру приближались Эвейн и Иль-стрем. Сашке было неловко выдать себя, и она затаила дыхание и прислушалась к разговору.
        - …ни одной живой душе, крепко-накрепко запечатав боль в своем сердце. Я родом из маленького горного селения. В тех краях жили наши предки - пасли скот, возделывали скудную землю, строили дома - неказистые, но крепкие. У меня была семья. Жена и трое детей. Однажды, в сильный снегопад, в наш дом постучалась девушка. Ее одежда превратилась в грязные лохмотья, она не держалась на ногах от голода. Моя Фру была сердобольной женщиной и приютила незнакомку. А когда буря улеглась, в деревню нагрянули королевские стражи, которые давно разыскивали беглянку. Они не стали проводить дознания. Просто загнали всех жителей деревни в амбар и подожгли его. Дети, старики, женщины, мужчины - все погибли, задохнулись в дыму. Я в тот день был на охоте. Почувствовав запах гари, поспешил к дому. Но опоздал. Я нашел лишь пепел. Все, что я любил, чем дорожил, превратилось в тот день в прах и золу. Моя душа была выжжена дотла, мое сердце окаменело. Только огромная, всепоглощающая, неутолимая жажда мести держала меня на плаву. Каждую ночь я представлял, как мой кинжал вонзится прямо в черное сердце Кронка. Я продолжал жить
только ради этого мига. А потом в лагере появилась ты. Светлая, как майское утро…
        - Ильстрем, - мягко остановила его Эвейн.
        - Позволь мне договорить. Я и так слишком долго молчал. Иногда, когда я видел твои сияющие глаза, слышал твой нежный голос, в моей душе зарождалась надежда, что в один благословенный день сквозь камни и пепел пробьется робкий росток. Что ж, этим глупым мечтам не суждено сбыться. Появился этот чужак - без роду, без племени, даже без имени. Я вижу, как он смотрит на тебя. И как ты смотришь на него. И я знаю, что он, а не такая истрепанная всеми ветрами старая коряга, как я, сделает тебя счастливой. А ты рождена для счастья, любви, радости. Это твоя стихия. Мне же предстоит завершить дело всей жизни. Отомстить за невинных, которых настигла мучительная смерть.
        - Ты нужен людям, они верят тебе, они готовы идти за тобой в огонь и в воду, - сказала Эвейн.
        - Мы сражаемся уже не один год. Невозможно остановить беззаконие, пытки, казни, пока жив тот, кто породил этот ужас. Я убью Кронка.
        - Что ты такое говоришь? Это безумие! Его замок - неприступная крепость, его охраняют сотни вооруженных до зубов гвардейцев. Ты погибнешь, причем совершенно напрасно! - воскликнула Эвейн.
        - Прорвемся как-нибудь, - хмыкнул Ильстрем и, помолчав, сказал: - Спокойной ночи, голубка.
        Сашка услышала звук быстро удаляющихся шагов.
        Промаявшись без сна до самого рассвета, она побежала к реке. В розовом сиянии нового дня речная гладь была ровной, как зеркало. В камышах грузно плескалась рыба, в ивах у воды щебетали птицы. Сашка с разбега бросилась в освежающую прохладу и окунулась с головой. Когда она, дрожа от холода, обсыхала на берегу, к реке подошел Ильстрем. Минувшая ночь наложила на него свой отпечаток, он выглядел хмурым и измотанным. Ильстрем явно не ожидал встретить на реке кого-то в столь ранний час. Не слишком приветливо кивнув Сашке, он скинул рубаху и вошел в воду. Девочка заметила, что все его тело покрыто страшными шрамами. Он плескался и отфыркивался, как огромный медведь.
        - Я слышала ваш разговор с Эвейн, - без обиняков сказала Сашка, когда он сел рядом.
        - Вот как, - нахмурился Ильстрем. - Ну, я уверен, что ты не станешь болтать о том, что услышала, на каждом шагу.
        - Разумеется! - воскликнула Сашка. - Да я и не к тому сказала. Я знаю, как можно добраться до Кронка.
        - А я, дурачина, который день голову ломаю - так ничего и не придумал. Надо было сразу к тебе за советом идти, - улыбнулся Ильстрем.
        - Зря вы так, - насупилась Сашка. - Я ведь правда хороший план придумала. Только у меня одно условие.
        - А, еще и условия есть? - Ильстрем, глядя на ее серьезный вид, еле сдерживал улыбку.
        - Всего одно: я иду с вами.
        - Исключено, - его взгляд сразу стал стальным и беспощадным. - Без разговоров.
        - Да вы только послушайте! - Сашка вцепилась в его руку и затараторила: - Гарпункль вчера рассказывал, что в Хильстгроте скоро будет большой рыцарский турнир. И Кронк вручит победителю драгоценный перстень со своей руки.
        - Действительно! Дело за малым: найти полное обмундирование, состряпать приличную родословную с парой-тройкой лендлордов, за пару дней освоить все приемы рыцарских поединков - и завоевать лавры победителя!
        - Ну, это все равно правдоподобней ваших планов в одиночку проникнуть в неприступный замок, охраняемый сотнями гвардейцев, - огрызнулась Сашка.
        - А ведь ты права, стрекоза, - поразмыслив, сказал Ильстрем.
        - Когда выдвигаемся? - подскочила Сашка.
        - И не мечтай! - отрезал он.
        Весельчак Гарпункль, который, казалось, знал все обо всех в лагере, привел к Ильстрему паренька. До того, как стать одним из лесных братьев, он несколько лет был в услужении рыцаря, известного подвигами не столько на королевских турнирах, сколько в придорожных трактирах. Устав выносить жестокие побои пропойцы, оруженосец пустился в бега.
        Во времена правления старого Оберона турниры прославляли доблесть и отвагу и проводились в четком соответствии со старинным кодексом чести. Рыцари совершали подвиги во имя любви к прекрасной даме, а в перерывах между схватками успевали слагать баллады в ее честь. Оберон настрого запретил применять в турнирах боевое оружие, и рыцари бились затупленными мечами. А если кто-то по неосторожности и получал ранение, его выносили с поля и поручали заботам лекарей и сердобольных придворных дам.
        При Кронке турниры утратили пышность и торжественность театрального действа, превратившись в кровавое зрелище. Кронк искусно стравливал высокородных баронов, провозглашая, что турнир - самое достойное место для того, чтобы уладить разногласия. Уклониться от брошенного вызова значило покрыть свой род позором до третьего колена, лишиться дворянского звания и родового имения. Уцелевшему в смертельной схватке доставались кровавая слава и денежный откуп от семьи побежденного. Сыновья старейших и знатных семейств бесславно гибли под улюлюканья беснующейся толпы, и, если не оставалось прямых наследников по мужской линии, земли и замки их предков отходили королевской казне. Победившие в схватке со своим противником могли отправиться восвояси, а могли рискнуть и продолжить серию схваток за звание абсолютного победителя турнира, которого Кронк награждал драгоценным перстнем, именным кубком и щедро одаривал деньгами из королевской казны. Для молодых баронетов это был практически единственный способ попасть на глаза всесильного канцлера и завоевать место при дворе - ни фамильное богатство, ни родовые связи он
и в грош не ставил.
        Ильстрем был силен в бое на мечах и в рукопашной схватке, и Грэй вызвался помочь ему освоить приемы конных поединков. Противники скакали навстречу друг другу, стремясь пронзить неприятеля длинным копьем или хотя бы выбить из седла. Оказавшись на земле, рыцарь становился беззащитным: от сильного удара в голове все звенело, а самостоятельно подняться в тяжелых стальных доспехах было практически невозможно. Так что усидевший в седле неприятель мог пригвоздить его копьем, как жука, или затоптать боевым конем.
        После пары часов тренировки Ильстрем, вооружившись длинной жердью, научился на полном скаку сбивать мишень с набитого соломой мешка.
        До турнира оставалось всего три дня. По просьбе Эвейн одна из ее горничных в простом крестьянском платье с корзинкой яиц потолкалась на городском рынке и разузнала имена рыцарей, которым предстояло сразиться на турнире. Среди них был и сэр Друмри Траблдот. Неунывающий острослов и шутник, каким его помнила Эвейн, он часто навещал их с отцом в компании своих семи дочерей. Его надеждам произвести на свет наследника так и не суждено было сбыться. В последние годы он сильно сдал, а суставы скрутила подагра, так что исход его поединка даже с неопытным противником был предрешен.
        Эвейн и Ильстрем отправились в поместье Олдтраблдот-холл. Очевидно, дела старинного знатного рода давно пришли в упадок: старый дом обветшал, крыша кое-где прохудилась, а лужайка заросла сорной травой.
        К нежданным посетителям вышла жена хозяина поместья с растрепанными седыми волосами, в аккуратно заштопанном старом платье.
        - Леди Эвейн? - поразилась она. - Вот уж приятная неожиданность. Столько лет не виделись. Как сэр Друмри занемог, мы перестали выезжать, ты же знаешь. Девочки так обрадуются тебе, они совсем затосковали тут в глуши. Как батюшка, здоров?
        - Да, все благополучно, - ответила Эвейн. - Позвольте представить вам моего доброго друга, сэра Ферши Ильстрема.
        - Очень, очень польщена, дорогой сэр. И до нашего захолустья долетали новости о твоей блестящей помолвке, дорогая.
        - Нет, - залилась краской Эвейн. - А впрочем, да, именно в связи с этим я приехала просить вас об огромном одолжении.
        - Ах, милая, я бы и рада, но ты же видишь, какое жалкое существование мы влачим. А скоро и вовсе окажемся на улице, без денег и крыши над головой, - леди Траблдот разрыдалась в платок.
        - Сэр Друмри должен принять участие в турнире.
        - Да, его убьют в первом же поединке, а нам с девочками придется ходить с протянутой рукой, - еще громче запричитала леди Траблдот.
        - Дело в том, что мой жених вбил себе в голову, что должен преподнести мне лавры победителя турнира в качестве свадебного подарка. Откладывать свадьбу еще на год в надежде, что его назовут в числе избранных, было бы крайне печально. Возможно, сэр Друмри, согласно установленному обычаю, уступит право ответить на вызов моему нареченному?
        Леди Траблдот уставилась на Эвейн во все глаза. Действительно, по заведенному порядку принять вызов, брошенный отцу, от его имени мог сын - и некоторые из семейств пользовались этим правом, выставляя на бой внезапно обретенного «приемного сына» - наемника, мастерски владеющего всеми видами оружия. Но у семьи Траблдот не было денег, чтобы заплатить солдату удачи. К тому же «приемные сынки» зачастую становились настоящим бедствием: пользуясь тем, что никто не осмеливается урезонить их, они оставались до тех пор, пока по двору еще бегает последняя курица, а в погребе осталась хоть одна бутылка вина.
        - Друмми, дорогой, у нас гости! - истошно завопила хозяйка, вцепившись в руку Эвейн, как будто боялась, что та передумает и сбежит. - Такой радостный день!
        Рыцарские доспехи сэра Друмри Траблдота прохудились и заржавели, к тому же Ильстрем был на целую голову выше его и шире в плечах. Рыцарское снаряжение стоило дорого. Эвейн вынесла из шатра шкатулку с семейными драгоценностями, которые должны были стать ее приданым на свадьбу, и протянула Ильстрему.
        - Но здесь же… целое состояние! Я не могу это принять! - возразил он.
        - Возьми. Все равно на королевский бал я пока не приглашена, - улыбнулась Эвейн.
        Денег, вырученных от продажи жемчужного ожерелья и серег Эвейн, с лихвой хватило на рыцарские доспехи, копье и щит, а попону, знамя и вымпел с вышитым фамильным гербом Ильстрему дрожащей рукой передала леди Траблдот.
        - Вы - наша последняя надежда на спокойную старость! - прошептала она. - Спасите нашу семью от позора и наших дочерей от тягот нищенской жизни, и я с радостью назову вас своим сыном!
        Отныне Ильстрем звался не иначе как досточтимый сэр Ферши Траблдот. По легенде, он был внезапно обретенным внебрачным сыном старого сэра Друмри. Церемониал требовал, чтобы на турнире присутствовали все представители знати, исключая разве что младенцев и дряхлых стариков. Для гордых баронов устраиваемый раз в год турнир стал поводом покичиться богатством и фамильными гербами, а для дам, редко покидающих стены родовых замков, - возможностью узнать о новых веяниях моды и посудачить о придворных событиях. На турнирах хлопотали о продвижении по службе, устраивали смотр невест и заключали пари, покупали породистых скакунов и проигрывали в карты целые состояния.
        Ильстрема представили семи дочерям сэра Друмри Траблдота, которым предстояло правдоподобно сыграть роль его сводных сестер. При виде рослого мужественного красавца они залились краской от смущения.
        - Ах, сэр, вы просто наш спаситель, - протянула ему руку старшая, Эсма. Ильстрем, казалось, был смущен ничуть не меньше.
        Эвейн нельзя было показываться на турнире - история ее бегства из-под венца осталась неизвестна разве что семейству Траблдот, так что при первом же появлении на публике ее ожидало заключение и позорная казнь за пособничество смутьянам и бунтарям. А вот Сашка, заручившись ее поддержкой, все-таки убедила Ильстрема выдать ее за пажа сестер: отказать Эвейн он был не в силах. К тому же Сашка клятвенно обещала рта не раскрывать, с расспросами не приставать, одной никуда не ходить и вообще быть тише воды ниже травы. Грэй тоже был в свите - в качестве оруженосца сэра Ферши Траблдота.
        За день до начала турнира они прибыли в Хильстгрот. Из окон всех домов свешивались полотнища знамен, украшенных гербами с оскалившимися леопардами, львами, раскинувшими крылья грифонами на полосатом и клетчатом фоне. Все постоялые дворы оказались забиты, невозможно было найти даже крохотную комнатушку. На узких улицах толпились музыканты, циркачи, торговцы, разносчики, зазывалы и разряженная в пух и прах праздная публика. На поле за городом уже были раскинуты богатые шатры. Там разместились и сэр Ферши Траблдот с сестрами и прочей свитой.
        В день открытия турнира погода выдалась прекрасной. Солнце сияло. Волнительно хлопали на ветру полотнища флагов. Рыцари, блистая начищенными доспехами, поглядывали на сколоченные из досок трибуны, где рассаживалась благородная публика. За ограждением с самого утра теснился простой люд, подбадривая любимцев громкими выкриками. Слева у седла Ильстрема, крепко удерживая за повод коня, стоял Грэй в одежде оруженосца. Он присматривался к пятнадцати рыцарям, вышедшим на ристалище. Лица их закрывали забрала, но Грэй еще вчера в кабаке постарался разузнать хоть что-то про каждого из них. Мысленно он разложил противников, как колоду карт. Трех юнцов, у которых только-только пробились усы, и пару седовласых старцев можно было сразу сбросить со счетов: скорее всего, они погибнут или будут искалечены в первом же поединке на копьях. Оставшаяся десятка - это покрытые шрамами наемники, которые, возможно, уже сговорились об исходе своих поединков и ударах, которые они друг другу нанесут, дабы избежать серьезных травм. Были и известные при дворе бретеры, которые по знаку короля на ровном месте затевали ссору и
бросали вызов проштрафившемуся вельможе, чтобы прикончить его в поединке чести. Но тузом в этой колоде был, пожалуй, Круйон Лаграст - огромный, похожий на косматого медведя, изображенного на его гербе.
        Сашка, которая уже изнывала от скуки, принося по просьбе сестер то забытый в шатре веер, то шаль, то бегая за стаканом воды, внезапно ощутила, что воздух сгустился, как перед грозой. По трибунам прошелестел благоговейный шепот. Вытянув шею, она увидела в королевской ложе на обитых бархатом креслах величественную даму и болезненного юношу. Его лицо было словно вылеплено из воска - бледное, мучнистое, лишенное всяческих эмоций. Он вяло махнул рукой, и звонкие трубы возвестили о начале турнира.
        - А где же Кронк? - шепотом спросила Сашка у одной из сестер.
        - Ты что! Вон же, справа от короля Пафнукая, - быстро ответила та.
        Сашка всмотрелась и действительно разглядела в глубине ложи смутную тень. Главный советник юного короля и доверенный друг королевы видел все, но оставался в тени.
        Грянули трубы, и герольды прокричали имена, титулы и прозвища всех участников турнира. В первый день Ильстрему предстояло биться в копейном поединке с известным при дворе бретером Альтагом Гринвуазьеном, который и бросил вызов старому сэру Друмри Траблдоту. Он знал, что у семейства Траблот нет денег даже на кухарку и горничных, не говоря уже о наемных рыцарях. А потому, увидев на ристалище сэра Ферши, Гринвуазьен, рассчитывавший на легкую победу, изменился в лице. Ильстрем, который проникся искренней симпатией к сестрам, добросердечной леди Траблдот и остряку сэру Друмри, был рад возможности отплатить обидчику, намеревавшемуся поживиться за их счет.
        Одним верным ударом он на полном скаку пробил копьем доспехи Гринвуазьена, нанеся ему смертельную рану. Но и сам при этом вылетел из седла, чудом не переломав кости.
        Сашка втайне радовалась, что обедневшему семейству Траблдот достались едва ли не самые плохие места на трибунах - серо-зеленая от дурноты, она отводила взгляд от ристалища, где ломались в щепы копья, лязгали мечи, лилась кровь.
        После окончания турнира Эсма в сопровождении Сашки направилась в шатер Ильстрема, чтобы поздравить его с победой в первом поединке.
        - Да пойми же ты, на кону уже не только твоя жизнь, - услышали они сердитый голос Грэя. - Своей жизнью ты можешь распоряжаться, как тебе заблагорассудится, и я гроша ломаного не дам за нее с тех пор, как ты решил биться на турнире. Но не смей впутывать в эти игры Сашку!
        - В какие еще игры? - спросила Сашка, входя в шатер.
        - Со смертью, - зло бросил Грэй, не сводя пристального взгляда с Ильстрема.
        - Что случилось? - обеспокоенно спросила Эсма.
        - Вот, - Ильстрем мрачно протянул ей пергамент с витиеватой вязью. - Кронк изволит пригласить нас с тобой, дорогая сестра, на ужин в своем шатре.
        - Что это значит? - ошарашенно спросила Эсма.
        - А то, что сегодня Ильстрем одним ударом укокошил одного из его лучших наемных убийц, - сказал Грэй. - Так что вас там или прирежут, или отравят.
        - Ну, не каркай, - буркнул Ильстрем. - А что мне оставалось - самому подставить грудь под удар, чтобы не вызвать гнев Кронка?
        - Ты мог бы выбить Гринвуазьена из седла, легко ранить. Никто не просил тебя в первом же бою раскрывать карты и бить в полную силу, - огрызнулся Грэй.
        - Ну извини, - зло усмехнулся Ильстрем. - Куда нам с крестьянским умишком до вашей дипломатии.
        - Прекратите! - воскликнула Сашка. - Что делать-то будем?
        - Да что тут думать? Это просто удача. Я уже не молод, и не исключено, что в следующем поединке я встречу сильного противника, который на раз-два уложит меня на лопатки. Я приехал на турнир только затем, чтобы встретиться с Кронком, и мне выпал счастливый случай.
        - Но Сашка и Эсма! Подумай, какому риску ты их подвергаешь! - воскликнул Грэй.
        - Ты будешь ждать неподалеку от шатра с оседланными лошадьми. Если что-то вдруг пойдет не так, я подам условный сигнал и задержу стражу, а ты увезешь их в Заповедный лес.
        Эсма молча переводила взгляд с одного на другого.
        - Вы что задумали? - шепотом спросила она.
        - Убить Кронка, - без обиняков ответил Иль-стрем.
        - Господь милосердный! - только и успела прошептать она побелевшими губами, прежде чем грохнуться в обморок.
        Сестры, узнав о том, что Эсма приглашена отужинать в шатер Кронка, пришли в неописуемый восторг, беспрестанно щебетали, смеялись и хлопали в ладоши.
        - Эсма, миленькая, а вдруг он присмотрел выгодную партию для тебя? - затаив дыхание, предположила одна из сестер. - Ведь тогда и у нас появится шанс выйти замуж!
        Эсма, которую сестры причесывали и наряжали перед судьбоносной встречей, лишь слега улыбнулась бескровными губами.
        На пути к шатру Кронка Ильстрему приходилось крепко поддерживать Эсму под локоть - от страха у нее подкашивались ноги. Сашка шла рядом, мило щебеча какую-то чепуху, чтобы их троица не привлекала внимания зевак. У шатра Ильстрем отдал свой меч и кинжал стражнику с каменным лицом, который прохлопал его по бокам, чтобы убедиться, что он безоружен. Следом за ним спутники вошли в шатер. Глаза Сашки не сразу привыкли к царившей там полутьме.
        - Входите же! Я не люблю яркий свет, - раздался вкрадчивый голос. Перед ними сидел невзрачный человек невысокого роста. Блеклые, будто вылинявшие глаза, унылый нос, сжатые в тонкую линию губы. Сашка, которая ожидала увидеть инфернального злодея, была обескуражена: вот этот плюгавый лысеющий завхоз и есть всесильный Кронк, который держит в железном кулаке весь Гриндольф?! Словно угадав ее мысли, лорд-канцлер криво усмехнулся:
        - Кажется, леди Эсме нехорошо? Эй, выведи даму на свежий воздух! - приказал он стражнику, который провел их в шатер. Сашка дернулась было следом за ними, но Кронк будто пригвоздил ее взглядом. - Останься. Я наслышан о тебе, маленький паж, и давно ждал случая познакомиться, - его голос словно обволакивал, лишая воли.
        - Откуда вы знаете обо мне? - пролепетала Сашка.
        - Представляешь, какая вышла оказия… - Кронк подошел к столику, не спеша налил в золотой кубок вина, сделал глоток. - Мои гвардейцы схватили на дороге безумного старика, который шлялся без дела по деревням и смущал народ глупыми россказнями. Но ни стальные прутья, ни каленое железо, ни прочие хитрости моих заплечных дел мастеров не развязали ему язык. А уж кто-кто, они свое дело знают, поверь мне на слово… Так вот, смутьян этот заявил, что разговаривать будет только со мной. А когда я спустился в подземелье, он сказал мне лишь одно: «Под знаменем Единорога уже собирается армия». Ты не знаешь, что бы это могло значить?!
        - Нет, - прошептала Сашка.
        - В сердцах я приказал разорвать безумца на части, а голову повесить на частоколе в крепостной стене. Да только вот в чем загвоздка: когда стражники пришли за ним, каземат был пуст! Старик словно в воздухе растворился. Из моей тюрьмы невозможно убежать, невозможно! - его лицо перекосила ярость и ненависть. - Стражу, конечно, пытали и казнили - только никто в побеге не замешан, я уверен. Не стоит игра свеч: кто бы стал рисковать своей головой ради никчемной жизни безумного бродяги? Может, ты поможешь мне разрешить эту загадку?
        - Но при чем тут я?
        Внезапно землистое лицо Кронка пошло красными пятнами.
        - Старуха Леборхам назвала мне твое имя! - заорал он, хлопнув ладонью по столу.
        - Беги! - крикнул Ильстрем и бросился на Кронка. Он подмял его, как огромный медведь. Сашка услышала, как захрустели кости. И вдруг из дальнего угла выскользнула легкая тень. Глаза Сашки расширились от ужаса, а крик застрял в горле. Это был Тобиас. Его лицо было чужим и холодным, как восковая маска. Быстро выхватив длинный стилет, он вонзил его под ребро Ильстрема. Охнув, тот замертво повалился на пол.
        - Что ты мешкал, дубина? - прохрипел Кронк, с трудом переводя дух.
        - Простите, господин, - опустился на колени Тобиас.
        - Прочь! - презрительно бросил Кронк, и предатель снова растворился в полутьме.
        Сашка хватала воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, не в силах оправиться от потрясения. Тобиас вовсе не мучается в застенках. Он стал безжалостным убийцей, марионеткой в руках Кронка.
        - Что ты так побледнела?! Ах да, увидела старого знакомого, - злорадствовал Кронк. - Ты убила моего василиска, а я забрал мальчишку - так что мы в расчете, разве нет? К тому же я не держу его: он сам явился в мой замок и умолял принять его на службу. Он догадался, что вы с дружками попытаетесь организовать покушение, и сразу же распознал главаря лесной братии под рыцарскими доспехами. По щелчку моих пальцев он мог бы убить тебя прямо сейчас. Но это было бы непростительной ошибкой. Сначала ты расскажешь мне, куда ты спрятала кольцо Лад-мира…
        Сашка отвела взгляд, стараясь унять бешено колотящееся сердце. Под безжизненно обмякшим телом Ильстрема растекалось багровое пятно. Он поставил на кон свою жизнь - и проиграл. Задыхаясь, Сашка рванула ворот камзола и бросила мешочек с щепкой Мирового Ясеня через правое плечо.
        - Домой, - прошептала она, закрыв глаза. - Прощай, Грэй.
        Бешеный вихрь подхватил и понес ее. Вслед ей раздался лишь злобный, переходящий в дикий визг хохот старухи Леборхам.

* * *
        - …Кажется, она приходит в себя, - долетело до ее сознания откуда-то издалека.
        Сашка с трудом приоткрыла глаза и вновь зажмурилась на мгновение - в окно бил яркий солнечный свет. Постепенно проступили силуэты окружавших ее людей - медсестры в белом халате, хмурого врача и Веры Георгиевны.
        - Слава богу, - выдохнула она, взяв Сашку за руку.
        - Где я? - спросила Сашка, окинув взглядом стены, на две третьих окрашенные в тоскливый сине-зеленый цвет.
        - Ты в больнице. Тебя нашли на окраине города, без сознания. Чудо, что ты не получила обморожений - неизвестно, сколько на снегу пролежала, пока не рассвело и на тебя не наткнулись прохожие. Я чуть с ума не сошла, когда обнаружила утром, что ты пропала. Весь город тебя искал, и ребята из класса. Бога ради, что произошло? - спрашивала Вера Георгиевна, с тревогой вглядываясь в Сашкино лицо. Девочка заметила, как бабушка резко осунулась и постарела за те считанные часы, которые прошли в этом мире, пока она странствовала по Гриндольфу и Запредельному миру.
        - Понимаешь, Серого украли из конюшни. Я проснулась среди ночи, выглянула - а он под окном гуляет. Ну, я и решила отвести его в конюшню, зима же, замерзнет, простынет. Думала, быстро вернусь, и не стала тебя будить. Решила срезать путь и заблудилась, а потом упала и, кажется, ударилась головой, - виновато улыбнувшись, сказала Сашка.
        Она накрыла ладонью сухую руку Веры Георгиевны, и лицо бабушки просветлело, словно озаренное изнутри.
        - Прости меня… бабушка, - сказала Сашка, осторожно пробуя новое слово на языке. - Это был просто идиотский поступок. Мне так жаль, что я заставила тебя волноваться.
        Вера Георгиевна судорожно обняла ее, так крепко прижав к себе, что на минуту Сашка почувствовала, как скачет и спотыкается сердце в груди бабушки.
        Врачебный осмотр выявил только легкие ушибы и синяки, а еще заживающие порезы на левой руке, так что после слезных уговоров Сашку выписали домой - разумеется, взяв с Веры Георгиевны обязательство обеспечить девочке полный покой еще на пару-тройку дней.
        В тот же вечер под ее окном собрался весь класс - ребята принесли торт и апельсины и галдели, как воробьиная стая, пока Вера Георгиевна не прикрикнула на них с притворной суровостью. Дамир заскочил «на пять минут, только домашку передать» и засиделся до самой ночи: рассказывал, как весь класс с утра ушел с уроков и устроил поисково-спасательную операцию.
        - В полицию идти было б-бесполезно, они только через т-три дня человека искать начинают, поэтому мы с ребятами и решили п-прочесать все улицы поблизости от к-конюшни - как знали, куда ты отправишься. В каждый дом с-стучали. И бабулька одна с-сказала, что пошла с утра соседку больную п-проведать и видит - ты лежишь посреди дороги. Ну и к-кипиш ты устроила! Кстати, цыгана твоего вчера в новостях п-показывали - его задержали за сбыт наркотиков. Так что у п-полиции сейчас есть дела поважнее, чем заниматься п-пропажей Серого, - Дамир лукаво улыбнулся.
        Когда он уже собрался уходить, подгоняемый молчаливыми укоряющими взглядами Веры Георгиевны, тихонько запиликал «Скайп». Сашка поспешно щелкнула по окошку, устанавливая связь. На нее смотрела растерянная Николь.
        - Aujourd’hui… Hopital… a l’improviste… Je ne peux pas croire[3 - «Сегодня… Больница… Неожиданно… Я не могу поверить». (фр.)], - лепетала она, кажется, напрочь забыв от волнения, что Сашка ни слова не понимает по-французски.
        - Ники, что с мамой? - не выдержала Сашка.
        - Я пгишла сегодня после гепетиции, а вгач - такой шагмант с кагими глазами - говогит: «Случилось чудо». Сашка, она очнулась! Это невегоятно, пгосто невегоятно!! Еще вчега он сам утешал меня: надежды нет. И вот! Ce est un miracle![4 - «Это чудо!» (фр.)] - Николь вытирала слезы, бежавшие по лицу, и лучезарно улыбалась.
        Спустя несколько дней Николь втихаря от строгой медсестры устроила короткий сеанс связи. Мама выглядела бледной, почти прозрачной, но врачи уверяли, что она уверенно идет на поправку. Благодаря стараниям Николь о беде узнало все цирковое братство, и со всех концов света на открытый от имени Ольги счет потекли деньги - маленькими ручейками: среди бродячего народа нет богачей - но за неделю набралась сумма, необходимая для оплаты лечения.
        - Шуня, дочурка моя, - слабо улыбнувшись, прошептала мама.
        - Мам, я кольцо твое потеряла, - всхлипнула Сашка.
        - Ты - мой главный амулет на удачу. Сплошные несчастья происходят, когда мы расстаемся. Я и это кольцо купила только по одной причине - оно того же цвета, что и твои глаза. Тяжелое, неудобное - то зацепится, то вот-вот слетит с пальца, к нему нельзя привыкнуть - это было вечное напоминание самой себе: будь осторожна, выверяй каждое движение, дома тебя ждет дочь. Знаешь, у циркачей всегда силен соблазн превзойти самого себя. Так вот от лихости и носила кольцо… Вот только встану на ноги, вернусь в Питер - и все будет по-старому. Забудешь как страшный сон и городишко этот, и старую каргу, которая, наверное, столько крови тебе выпила…
        - Нет, мама, ты не знаешь ее, - тихо, но твердо сказала Сашка. - Она все эти годы знаешь как тебя искала? И молилась за тебя. Она совсем одна тут. Мама, я совсем недавно нашла бабушку и не хочу снова ее потерять. Так что давай сразу договоримся: по крайней мере один месяц в году я буду проводить в Копейске.
        notes
        Примечания
        1
        В конных соревнованиях: заезд на короткую дистанцию.
        2
        Перевод В. Шубинского.
        3
        «Сегодня… Больница… Неожиданно… Я не могу поверить». (фр.)
        4
        «Это чудо!» (фр.)

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к