Бернс Т, Гнилое Яблочко- библиотека РусЛит

        Гнилое яблочко Т. Р. Бернс
        12-летний Симус Хинкль — примерный мальчик, послушный сын и школьный отличник. Единственная его слабость — хрустящие рыбные палочки. При виде них он решительно теряет волю.
        Однажды, когда злейший конкурент Бартоломью Джон лишает его любимого лакомства, Симус теряет терпение. Он хватает со стола яблоко и запускает им во врага. А попадает в учительницу математики мисс Парципанни.
        Неудачный бросок оказывается роковым. Симус отправляется в специальное заведение для трудных подростков — и неожиданно оказывается в школе, где готовят профессиональных хулиганов.
        Т. Р. Бернс
        Гнилое яблочко
        Посвящается Ребекке
        Глава 1
        Каждый вторник, в День рыбных палочек, ровно в 11:17, на уроке математики, я поднимаю руку и делаю очень важное объявление.
        - Симус Хинкль, — произносит мистер Макгилл, разглядывая меня поверх своих пыльных очков, — чем обязан?
        - Мне нужно в уборную, — говорю я.
        - А мне нужно навсегда уехать в отпуск на тропический остров. Такая возможность предусмотрена?
        Так мистер Макгилл представляет себе шутку. Не плохо для учителя математики, который забавы ради запомнил наизусть число «пи».
        - Урок почти окончен, — продолжает он. — Не трудитесь возвращаться.
        А так я представляю себе идеальный ответ. Макгилл, как и мои одноклассники, кажется, не вспоминает, что точно такой же диалог происходил между нами уже много раз. Иногда мне кажется, что было бы неплохо стать более запоминающейся личностью, но во вторник утром, если тебя никто не помнит, это только на руку.
        Все идет без сучка без задоринки неделю за неделей, пока мы не узнаем, что мистер Макгилл принимал ванну и уронил в воду свой калькулятор. Судя по электронному письму, которое приходит всем ученикам, калькулятор больше не умножает и Макгилл берет выходной, чтобы его починить.
        И к нам на замену приходит учительница.
        Ее зовут мисс Парципанни. У нее кудрявые светлые волосы, большие голубые глаза и тяжелый случай нервного перевозбуждения. К 10:45 она роняет и ломает восемь кусков мела. В 10:57 она хлопает одной тряпкой о другую, чтобы их почистить, и чуть не задыхается в густом белом облаке. В 11:09 она просит помочь ей настроить проектор и, когда не находится ни одного желающего, зажимает пальцами переносицу, чтобы не расплакаться.
        Мне жалко ее, но я не могу не попробовать извлечь выгоду из ее состояния. В День рыбных палочек каждая секунда на счету, так что в 11:15 — на две минуты раньше обычного — я поднимаю руку.
        - О. — При виде меня мисс Парципанни хватается за край доски, будто боится упасть. — У тебя есть вопрос?
        - Мне нужно в уборную, — говорю я.
        - Но до конца урока, — она перерывает стопку бумаг, большая часть из которых ускользает из ее пальцев и падает на пол, — всего семь минут.
        Я беру рюкзак и начинаю собираться.
        - Не беспокойтесь, я пойду на ланч прямо оттуда.
        - Нет, не пойдешь.
        Я замираю. Мисс Парципанни широко распахнула глаза и смотрит на меня, приоткрыв рот. Мне кажется, что ее сейчас стошнит в корзину для бумаг мистера Макгилла, но мисс Парципанни расслабляется и закрывает рот.
        - Ты не пойдешь, — повторяет она, на этот раз более твердо.
        - Но я всегда так делаю. Каждый вторник в это самое время.
        Она нахмуривается:
        - Тебе надо посещать уборную каждый вторник в одно и то же время?
        Я понимаю, что это звучит действительно странно, если задуматься.
        - И правда, — говорит тихий голос позади меня. — С чего бы это?
        - Он малыш, описается еще, — произносит другой голос, и класс наполняется шепотом и смешками.
        Я знаю эти голоса. Они принадлежат тем самым мальчишкам, которых я стараюсь опередить.
        - Пожалуйста, — я чувствую, как мое лицо краснеет, — мне действительно надо идти.
        - Ну прости. Если ты ждал так долго, можешь подождать еще несколько минут.
        Мне, как всегда, чертовски везет. Похоже, сказать «нет» — единственное, в чем мисс Парципанни ощущает себя компетентной.
        Я стою, не понимая, что делать. Часть меня хочет рвануть к двери, но другая часть, более сильная, приковывает меня к полу.
        Поэтому я сажусь обратно на стул. Смотрю, как секундная стрелка описывает круг на циферблате настенных часов. В 11 часов 19 минут 45 секунд я закидываю рюкзак на плечи и застываю в низком старте возле своей парты, выставив ногу в проход.
        Звенит звонок. Я срываюсь с места — и тут же застреваю в толпе девчонок. Я поворачиваю налево, но девчонка слева перекидывает волосы через плечо, и они хлещут меня по глазам. Я поворачиваю направо, но девчонка справа набирает эсэмэс и загораживает собой узкий проход возле стены. Я пытаюсь протиснуться по центру, но девчонки тесно сбились в кучку, как будто зацепились друг за друга своими сверкающими ремнями и серебристыми кольцами в ушах.
        Наконец девчачья стайка неспешно сворачивает во внутренний дворик, и я стремглав бросаюсь мимо. Я бегу так быстро, как только могу, но коридор переполнен. К тому времени, как в поле зрения показывается буфет, уже 11:25, и я на четыре минуты отклоняюсь от расписания.
        Я врываюсь в дверь и резко торможу. Все даже хуже, чем я боялся. В очереди стоит по меньшей мере тридцать ребят — тридцать человек, которых я должен был опередить. Вот почему я каждый вторник ухожу пораньше с математики — чтобы получить фору.
        И замыкает колонну мой злейший враг, мой непримиримый противник, мой самый страшный кошмар — по крайней мере, в ночь на вторник.
        Бартоломью Джон.
        Он сочетает в себе все, чего у меня нет. Высокий. Сильный. Способный при довольно скудном словарном запасе разрешить переговорами любой спор. В целом мире есть всего одна вещь, которая объединяет меня с Бартоломью Джоном.
        Рыбные палочки.
        И не просто какие-нибудь рыбные палочки. Те самые рыбные палочки, которые готовят леди Лоррэйн и работники столовой в средней школе Клаудвью, хрустящие снаружи, слоистые внутри и с послевкусием, которое длится несколько суток.
        - Хочешь подъемник? — спрашивает Алекс Ортис, дружок Бартоломью Джона, когда я встаю позади них. Он кладет одну руку на другую ладонями вверх и приседает.
        - Или ракетную установку? — не оборачиваясь, бросает Бартоломью Джон.
        Все это время я стоял на цыпочках, пытаясь разглядеть, что творится впереди, и теперь опускаюсь на пятки. Я не отвечаю им. Они от меня этого и не ждут. Все мы знаем, что суть не в этом.
        Путь до буфетной стойки занимает одиннадцать изнуряющих минут. Я стараюсь расслабиться, принюхиваясь к успокаивающим ароматам соленого и жирного, но это только напоминает мне о том, чего я, скорее всего, лишусь.
        - Сегодня день рыбных палочек? — громко спрашивает Бартоломью Джон, когда подходит его очередь. — Алекс, ты знал, что вторник — день рыбных палочек?
        - Не-а. Какой неожиданный сюрприз!
        Этот разговор затеян ради меня. Несколько недель назад, в начале года, случилось неприятное происшествие: Бартоломью Джон наполнял свою тарелку последними рыбными палочками, и я попытался стянуть несколько штук с его подноса. Тогда Бартоломью Джон поднял невероятную шумиху (что было очень в его духе): пожаловался леди Лоррэйн, дежурным по столовой и даже директору на то, что я появился откуда ни возьмись и отпихнул Бартоломью, чтобы стащить его еду. Для пущей жалости он добавил, что его семья не может позволить себе ходить в кафе и он специально откладывал свои скудные карманные деньги, чтобы угоститься ланчем из буфета.
        Ничего, что если бы я попытался отпихнуть его, то меня отбросило бы на пол с огромной силой? Ничего, что родители Бартоломью юристы? Из-за его вранья мне пришлось впервые в жизни остаться в школе после уроков. Единственная хорошая новость состояла в том, что Бартоломью Джон, похоже, забыл об этой истории. Так было до сегодняшнего дня.
        Черт бы побрал эту мисс Парципанни!
        - Эта порция — просто пальчики оближешь, — говорит леди Лоррэйн, вороша лопаткой палочки на подносе. — Отвлеклась на крысу размером со штат Техас и забыла, что они у меня на огне.
        - Просто фантастика! — Бартоломью Джон набрасывается на палочки, которые леди Лоррэйн сгребает ему на тарелку, и запихивает их в рот.
        У меня прямо сердце сжимается, когда она накладывает ему еще порцию, и еще, и еще. Бартоломью Джон опустошает тарелку с той же скоростью, с какой леди Лоррэйн ее наполняет. Мне удается сдерживать панику — до тех пор, пока не становится видно блестящее от жира дно подноса. Тогда меня бросает в жар — как будто меня самого засунули во фритюрницу леди Лоррэйн.
        - Там еще осталось, — замечает она, сгребая с подноса последнюю палочку.
        Я обмахиваюсь пачкой салфеток, как веером. Бартоломью Джон рыгает. Это не слишком-то вежливо, но внушает надежду: мой опыт говорит, что, какими бы восхитительными ни были рыбные палочки, человеческий желудок все равно может вместить какое-то конечное их количество.
        - В следующий раз будут только через неделю. — Леди Лоррейн ставит на стойку новый поднос.
        - Она толстая?
        Я отрываю взгляд от рыбных палочек и смотрю на Алекса, который показывает пальцем в угол кухни.
        - Волосатая? — продолжает он. — С хвостом, огромным, как лассо?
        - Именно так, — мрачно отвечает леди Лоррэйн. Она срывает с головы сеточку для волос, хватает лопатку и поворачивается.
        На секунду я и вправду верю, что Алекс увидел крысу. Я так поглощен зрелищем, как леди Лоррэйн подкрадывается к пустому углу, что едва не упускаю из вида выходку Бартоломью Джона.
        Он берет пакет молока. Открывает. И выливает содержимое на оставшиеся рыбные палочки.
        - Кальций. — Он сжимает пустой пакет в кулаке и швыряет мне на поднос. — Поможет тебе подрасти.
        Я молча смотрю на пакет из-под молока. Мне хочется запустить им в Бартоломью Джона, но я понимаю, что это ничем хорошим не кончится. Вместо этого я двигаю свой поднос дальше, мимо промокших рыбных палочек, и беру единственное, что мне остается: салат и яблоко.
        В буфете я сажусь за пустой столик в дальнем конце зала. Достаю из рюкзака блокнот и карандаш, отодвигаю в сторону поднос и принимаюсь за список.
        Как отомстить за рыбные палочки: 1) Написать список…
        Продвинуться дальше мне не удается: отвлекает шум на другом конце столовой. Бартоломью Джон и Алекс стоят в нескольких сантиметрах от трех парней из школьной футбольной команды. Все они кричат одновременно, так что я не могу разобрать, из-за чего весь сыр-бор, но вижу, как Бартоломью Джон толкает капитана команды и тот дает ему сдачи. Кулаки так и мелькают в воздухе, и со всей столовой на драку сбегаются ученики и учителя.
        Вот хулиганы, думаю я. Надеясь, что Бартоломью Джон получит по заслугам, я взбираюсь на стул, чтобы лучше видеть.
        И тут я замечаю ее. Мисс Парципанни. Она продирается сквозь толпу.
        Она собирается их остановить. Ей удалось сказать мне «нет», и теперь она думает, что сможет прекратить драку, в которую даже самые сильные учителя-мужчины не решаются вмешаться.
        Обычно я все как следует обдумываю, прежде чем действовать, но сейчас на это нет времени. Не сводя глаз с Бартоломью Джона, я хватаю с подноса яблоко, замахиваюсь и швыряю его что есть сил.
        Его полет длится всего секунду.
        И мисс Парципанни падает на пол.
        Глава 2
        Я убил ее.
        Некоторые говорят, что это была случайность. Они говорят, что я не хотел этого сделать, что я был напуган и просто пытался помочь. Возможно, это правда. Но правда также и в том, что мисс Парципанни, которая заменяла учителя математики в течение четырех часов тринадцати минут, была живой во время классного часа и умерла к ланчу.
        Из-за меня.
        Вот поэтому сейчас, не успело пройти и недели, мама, папа и я едем на север — далеко на север, практически в гости к Санта-Клаусу с его оленями, — в Академию Килтер для трудных подростков.
        - Как ты там на заднем сиденье, парень? — спрашивает папа. — Нужно что-нибудь?
        - Элиот, — отзывается мама, — пожалуйста, следи за дорогой.
        - Джуди, я слежу. Я просто хотел узнать, не нужно ли Симусу…
        - Симусу нужно вовремя приехать. А мне нужно, чтобы ты обращал внимание на дорожные знаки и мы не пропустили поворот.
        Папа откидывается на пассажирском сиденье. Я знаю, что он пытается поймать мой взгляд в зеркале заднего вида, но я смотрю в окно. Сочувствие — это последнее, что мне сейчас нужно.
        Лес вокруг становится все выше и гуще. Здания пропадают из виду. Ровная прямая дорога превращается в крутую и извилистую. У меня закладывает уши, и шуршание шин по асфальту становится приглушенным. Я зажимаю пальцами нос, готовясь высморкаться, но краем глаза замечаю, как мама недовольно поджимает губы, и передумываю.
        Чем выше мы поднимаемся, тем тяжелее. Кажется, что две огромные руки обхватили мою голову и словно обмотали ее мокрым полотенцем. Перед глазами мелькают пятна — сначала белые, потом красные.
        Наконец машина, дергаясь, притормаживает. В ушах раздается хлопок. Пятна исчезают.
        - Просыпайся, тихий час окончен.
        Я открываю глаза. Мама стоит возле дверцы. За ее спиной я вижу забор с колючей проволокой. За забором — серое кирпичное здание без окон.
        Мы приехали.
        Мама направляется к воротам, я натягиваю ботинки и собираю свои книжки.
        - Тут так тихо. — Я выбираюсь из машины.
        - Думаю, здесь неплохо. — Папа подходит ко мне и кладет руку мне на голову. — Мирно. Спокойно.
        Секунду мы стоим неподвижно, вслушиваясь. Школа окружена лесом, но он не издает ни единого звука. Листья не шелестят, птицы не поют, даже в воздухе нет никакого движения. Не видно ни одной машины, кроме нашей. Я уже собираюсь спросить, нет ли здесь какой-то ошибки — может быть, существует другая Академия Килтер для трудных подростков, поближе к торговым центрам, заправкам и прочим признакам цивилизации, — когда ворота со скрипом открываются.
        Папина рука, которая все еще лежит у меня на голове, дергается.
        - Все хорошо, — вру я. — Со мной все будет в порядке.
        Мама уже прошла полпути от машины к воротам, и я бегом нагоняю ее. По дороге я разглядываю желтую траву, лужи грязи и белесое небо. Растираю руки; интересно, эти мурашки — от холода или от волнения? Дома было плюс пятнадцать и солнечно, типичный осенний день. Здешняя погода больше напоминает раннюю весну: земля уже оттаяла, но все еще сжимается в ожидании вьюги. На улице так неуютно, что мне почти хочется зайти внутрь.
        Почти.
        - Запомни, — говорит мама, когда я ее догоняю, — это самое лучшее место. Ты будешь делать то, что тебе говорят. Все ясно?
        - Да, — отвечаю я. Мне приходится бежать трусцой, чтобы не отставать от нее. — Обещаю, что…
        - Обещаешь? — раздается громовой голос откуда-то сверху.
        Мама резко останавливается. Мне приходится вильнуть в сторону, чтобы избежать столкновения.
        - Тебе не кажется, что уже поздно для обещаний?
        Я смотрю на закрытые серые двери, потом гляжу через плечо. Кто бы с нами ни разговаривал, он где-то поблизости — голос звучит прямо в ушах… Но рядом никого нет.
        - В Академии Килтер для трудных подростков, — продолжает голос, — мы все видим и все слышим. Думаю, вам стоит иметь это в виду.
        - Скрытые камеры, — мама кивает в сторону маленькой черной коробочки над дверьми. — Ну конечно.
        Она машет рукой в камеру и взбегает по лестнице. Я следую за ней, но чувствую, что мои ноги вдруг потяжелели. Я успеваю одолеть только две ступеньки, когда открывается серая дверь и на пороге появляется женщина.
        По крайней мере, мне кажется, что это женщина. Если смотреть от шеи и ниже, она гораздо больше напоминает мужчину, чем все женщины — и большинство мужчин, — которых мне приходилось видеть. На ней темно-зеленые штаны, такого же цвета рубашка с длинными рукавами, застегнутая под самое горло, и черные кожаные ботинки, так туго зашнурованные, что у меня при взгляде на них начинает пульсировать в ногах. У нее-то с ногами, наверное, все в порядке — они большие и накачанные, как и ее бицепсы, плечи и даже запястья. Форма, судя по всему, сделана из спандекса — иначе мускулы разорвали бы ее на лоскуты при первом же движении. Не удивлюсь, если кожа у этой женщины тоже зеленая.
        - Если вы ждете письменного приглашения, вам придется прождать очень, очень долго. — Ее голос, который только что раздавался над нашим ухом, тоже звучит по-мужски.
        - Это мисс Килтер, — говорит мама, когда я наконец добираюсь до верхней ступеньки.
        - Очень приятно, — бормочу я. К нам подходит папа. Он идет медленно, волоча мою спортивную сумку. Когда добирается до верхней ступеньки, он вытирает пот со лба и глубоко вздыхает.
        - Как здорово у вас тут все устроено, — замечает он, словно серое здание — это особняк Викторианской эпохи, а планшет в руках у мисс Килтер — поднос с черничными кексами.
        От волнения я не могу двигаться, так что жду, пока папа подойдет поближе, и протягиваю руку, чтобы взять у него сумку.
        Мы гуськом проходим внутрь. Фойе похоже на приемную моего ортодонта — разве что здесь нет растений, журналов и аквариума с рыбками. Диванов и стульев тут тоже нет; из мебели только маленький деревянный стол посреди комнаты и пустая вешалка.
        В другом конце фойе я вижу закрытую дверь без таблички. Именно за такими дверями происходят ужасные вещи — установка брекетов, зондирование, все виды пыток.
        - Личное имущество, — рявкает мисс Килтер.
        Я опускаю глаза. Луч солнца, проникший сюда из входной двери, которая все еще открыта, освещает железный контейнер.
        - Твои вещи, — подсказывает мама. — Их надо просканировать.
        Просканировать. Поискать ножи, оружие, бомбы. Именно такие штуки носят с собой криминальные элементы вроде меня — так же, как обычные люди носят мобильники и жвачку с ментолом.
        Я кладу рюкзак и спортивную сумку в контейнер. Хочу спросить, получу ли я их обратно, но не спрашиваю.
        Мисс Килтер поднимает контейнер одной рукой и вскидывает себе на плечо, как будто он набит перьями. Она пересекает комнату, выдвигает из стены ящик и кидает туда контейнер. Через пару секунд раздается громкий металлический лязг.
        - Пойдет. — Движением ноги она задвигает ящик обратно. — Вам нужно рассказать, как выбраться обратно на шоссе?
        - Это все?
        Мисс Килтер оборачивается ко мне и приподнимает брови.
        - Простите, пожалуйста. — Я чувствую, как кровь отливает от лица. — Мы просто пробыли тут всего пять минут и…
        Что насчет обзорной экскурсии? Ланча? Возни с документами, наконец?
        - Это не летний лагерь, — напоминает мама. — Если хочешь, чтобы с тобой обращались как с хорошим ребенком, тебе стоило вести себя соответствующе.
        Она говорила так и раньше — например, когда мне запретили смотреть телевизор из-за того, что я три дня подряд не заправлял постель. Или когда она спрятала от меня компьютерные игры, в которые я играл целыми ночами и потом клевал носом за завтраком. Но сейчас это прозвучало по-другому. Это было словно удар кулаком в живот. Поэтому я опускаю глаза и сосредотачиваюсь на собственном дыхании.
        - Не беспокойтесь, миссис Хинкль. К тому времени, когда мы с ним закончим, ваш сын будет вести себя так хорошо, что вы усомнитесь, тот ли это мальчик, которого вы сюда привели.
        Словно в подтверждение своих слов, мисс
        Килтер хлопает себя по поясу, где с широкого кожаного ремня свешиваются наручники и кобура.
        - Я не беспокоюсь. — Мама выдавливает улыбку. — Теперь уже нет.
        Она поворачивается ко мне. Я стараюсь посмотреть ей в глаза, но не могу. Я гляжу на пол, вижу носки ее туфель возле моих кроссовок и чувствую облегчение. Она хочет обнять меня. Да, она сердита, и расстроена, и разочарована. Да, она хочет оставить меня здесь одного на три месяца. Но она все равно любит меня. Она не перестала в меня верить. Мы пройдем через это и снова будем семьей — может, даже более дружной, чем раньше.
        Мама наклоняется ко мне — так близко, что я чувствую запах кофе, который она выпила сегодня утром.
        - Сделай так, чтобы я гордилась тобой, Симус, — еле слышно шепчет она и долго, крепко меня обнимает.
        Я открываю рот, чтобы сказать, что обещаю постараться, но она исчезает за дверью раньше, чем мне удается подобрать слова.
        - Держись, парень. — Папа обхватывает меня руками и прижимает к себе. У него трясется живот, и я чувствую, что папа сдерживает слезы. — И помни, что я всегда говорю. Если кто-то плохо себя ведет…
        Он замолкает, и теперь я тоже борюсь со слезами. Потому что папа всегда говорит — точнее, всегда говорил — вот что: «Если кто-то плохо себя ведет, убей его не слишком жестоко». Но он больше не может так сказать.
        Мама зовет его снаружи. Он зарывается лицом мне в волосы, целует меня в макушку и отпускает.
        Я смотрю, как он уходит — пятно цвета хаки с вкраплениями желтой клетчатой ткани. Он закрывает за собой дверь, стараясь больше на меня не смотреть.
        Дверь защелкивается. Солнечный свет пропадает. Через минуту я слышу, как заводится машина.
        Это была случайность.
        Конечно, это была именно она. Я отлично представляю себе всю сцену — мелькают кулаки, скользят подносы, мисс Парципанни падает, обеими руками схватившись за голову. Это была ужасная, трагическая случайность, и все это поймут, если я объясню. Все простят меня, стоит только извиниться.
        - Простите, — шепчу я.
        Мои ноги сами собой начинают двигаться.
        - Простите! — говорю я уже громче.
        Мои ноги двигаются быстрее. Вскоре я уже бегу, мчусь со всех сил, распахиваю дверь.
        - Простите!
        Машина уже съехала с обочины. У меня перехватывает дыхание, когда задние фары мигают красным. Я выхожу за ворота — и меня тут же резко тянут назад.
        - На твоем месте я бы этого не делала, — тихо говорит мисс Килтер у меня над ухом.
        Хороший совет.
        Особенно с учетом того, что она приставила мне к затылку пистолет.
        Глава 3
        Штрафных очков: 110
        Золотых звездочек: 45
        - Пожалуйста, не стреляйте. Я сделаю все, что скажете, обещаю.
        - Опять это слово. — Она прижимает дуло пистолета к моей голове. — Помаши им.
        - Что?
        - Помаши своим родителям. Они не уедут, если не будут уверены, что все в порядке. Дай им эту уверенность.
        Не хочется врать, но у меня не то чтобы есть выбор. Стараясь, чтобы у меня не дрожал подбородок, я поднимаю руку. Пальцы даже не успевают распрямиться, а фары уже тускнеют, и машина устремляется вниз по подъездной дорожке.
        - Хорошо. — Мисс Килтер опускает пистолет и отпускает мою руку. — Пить хочешь?
        Теперь ее голос звучит иначе — не так грозно. Я медленно поворачиваюсь, опасаясь, что это ловушка, рассчитанная на то, чтобы усыпить мою бдительность. Мне становится еще страшнее, когда мисс Килтер улыбается — и направляет пистолет себе в рот.
        - Не надо!
        Я бросаюсь к пистолету, но она успевает спустить курок. Из ствола ей в горло ударяет струя воды.
        - В тебя стрельнуть? — спрашивает она.
        Я отступаю на несколько шагов и перевожу взгляд с пистолета на нее.
        - Нет, спасибо.
        Я едва слышу свой собственный голос — так сильно кровь стучит у меня в ушах.
        - Вежливый, — кивает она. — В точности как говорил твой папа.
        Мисс Килтер разворачивается и уходит, оставляя меня одного в дверях. Очевидно, я должен последовать за ней… но почему она перед этим не закрыла дверь на ключ? Она уже дошла до середины комнаты и ни разу не обернулась. Сбежать будет несложно.
        Но двор наверняка заминирован. Стоит ступить наружу, как мне оторвет ногу гранатой. И вокруг наверняка притаилась сотня охранников, готовых броситься на меня, как только я сделаю неверное движение. Неудивительно, что маме удалось спасти меня от колонии для несовершеннолетних преступников — она, видимо, пообещала, что отправит меня в еще менее приятное местечко.
        - Пошли?
        Я закрываю тяжелые двери и поворачиваюсь к ним спиной. Когда мои глаза привыкают к тусклому свету маленькой настольной лампы, я вижу возле двери в другом конце комнаты мисс Килтер — и мне нужно время, чтобы убедиться, что это точно она. Вместо почти что военной формы на ней теперь белые легинсы, а сверху — что-то длинное и серое, то ли платье, то ли рубашка. Вместо черных ботинок — блестящие серебристые балетки. Темные волосы, раньше стянутые в тугой пучок, теперь распущены по плечам.
        - Да, мисс Килтер, — осторожно говорю я, все еще не вполне уверенный.
        Она улыбается.
        - Звучит очень официально. Может, будешь звать меня по имени?
        Разве не всем взрослым нравится, когда их называют по фамилии с приставкой «мистер», «миссис» или «мисс»? Должно быть, это очередной трюк мисс Килтер, чтобы отвлечь мое внимание и заманить в ловушку.
        - Все хорошо, Симус. — Она выходит в центр комнаты и протягивает руку. — Меня зовут Анника. Приятно познакомиться.
        Я оглядываю комнату, не поворачивая головы, ожидая, что сейчас кто-то огромный, сильный и вооруженный кое-чем пострашнее водяного пистолета выпрыгнет из темного угла и закричит: «Попался!»
        Но никто не выпрыгивает. Поэтому я шаркающей походкой подхожу к Аннике и пожимаю ей руку. Рука теплая и мягкая.
        - Хочешь посмотреть свою комнату? — спрашивает Анника. Не дожидаясь ответа, она возвращается к дальней двери и встает рядом с ней.
        Я захожу в дверь и останавливаюсь как вкопанный.
        - Кажется, я попал куда-то не туда.
        - На самом деле ты попал именно туда, куда надо, — отзывается Анника.
        Она, наверное, с кем-то меня путает. Я должен был оказаться в месте вроде вестибюля Академии Килтер, только меньше, темнее, без мебели и без единого выхода. Но по другую сторону двери растет пышная зеленая трава. Там цветы. Фонтаны и статуи. Вымощенная камнем дорожка вьется к другому зданию, которое наполовину скрыто за цветущими лозами.
        - Это чтобы напомнить мне, чего я буду лишен в заключении? — спрашиваю я.
        - Твой папа говорил, что ты вежливый, но не говорил, что ты остряк, — улыбается она и ступает на каменную дорожку.
        Я спешу последовать за ней. Страх частично уступает место любопытству. Дорожка длинная, и здание, к которому она ведет, находится дальше, чем мне сперва показалось. Так что у меня хватает времени, чтобы заметить различия между этим местом и двором перед школой — например, воздух здесь теплее, а над головой щебечут птички. Интересно, мама пропустила это место в видеоролике об Академии Килтер? Наверняка, иначе она бы меня сюда не отправила.
        Мы срезаем путь через сад и входим в новое здание с окнами во всю стену. Анника ведет меня по коридору.
        - Это Адреналиновый павильон, — сообщает она.
        Я гляжу туда, куда она показывает, и вижу в окно бассейн, баскетбольную, волейбольную и бейсбольную площадки, беговую дорожку и огромные деревянные лестницы и перекладины. Все это пустует.
        - Это медиазал.
        Мы проходим через огромную комнату со стеклянными стенами, и я замедляю шаг. Внутри я вижу высокие шкафы, забитые дисками, огромный телевизор с плоским экраном… и моих собратьев-преступников, развалившихся на диванах и креслах. Они молча глядят в телевизор, завороженные видом того, как почти двухметровый Фродо куда-то бежит по экрану.
        - Ты со всеми познакомишься за ужином, — окликает меня Анника.
        У меня холодеет в животе. Приятно узнать, что я не один, но вряд ли я буду заводить здесь друзей. Кто знает, почему эти ребята сюда попали?
        - Кстати, об ужине, — говорит Анника, когда я ее нагоняю. — Как насчет рыбных палочек?
        - Простите, что?
        - Рыбные палочки. — Она останавливается перед светло-зеленой дверью. — Хрустящие снаружи, слоистые внутри. С послевкусием, которое длится несколько суток. Это же твои любимые, так?
        Мое сердце начинает бешено колотиться. Ну конечно. Теперь все ясно. Почему я избежал колонии. Почему мама с папой так быстро уехали. Почему здесь красивый сад, восхитительная спортплощадка, «Властелин колец» больше чем в натуральную величину. И рыбные палочки.
        Есть только одно условие, при котором в подобном месте убийце готовят его любимый ужин.
        Если это его последний ужин.
        - О, здорово, Лимон на месте, — жизнерадостно сообщает Анника.
        Она стучит в светло-зеленую дверь. Когда та открывается, я понимаю, что низкий пульсирующий звук, от которого под ногами дрожит пол, исходит вовсе не из моей груди, а из двух небольших круглых динамиков.
        - Добро пожаловать домой!
        По крайней мере, мне кажется, что она говорит именно это. Музыка — если так можно назвать грохот барабанов и визг синтезатора — настолько громкая, что мне приходится читать по губам.
        Она говорит что-то еще, но я перестаю смотреть на нее и оглядываюсь по сторонам. Эта комната в два раза больше, чем моя собственная, стены здесь такого же цвета, как и дверь, а на деревянном полу лежит кремовый коврик. Высокое окно выходит на поле. В комнате стоят кровати, шкафчики и столы — всего по два. За одним из столов спиной к нам сидит мальчик.
        - Лимон, — произносит Анника, показывая на него.
        Мальчик склонил голову, будто что-то сосредоточенно читает или пишет. Он не обращает на нас внимания. Возможно, он даже не заметил, что мы вошли, потому что динамики грохочут у него под самым локтем. Анника подходит к нему, заглядывает ему через плечо и одобрительно улыбается. Она показывает на меня и произносит мое имя. Его голова слегка приподнимается… и поворачивается обратно.
        Анника возвращается ко мне, не переставая улыбаться. Она приставляет ко рту воображаемую вилку и делает вид, будто ест, потом показывает мне шесть пальцев.
        Видимо, мой последний ужин состоится в шесть часов.
        Она уходит, и я не понимаю, что мне делать дальше. Мои сумка и рюкзак лежат на одной из кроватей, но что толку их разбирать? «Братство кольца» — мой любимый фильм, но зачем его смотреть? Единственное, чего бы мне хотелось, — поговорить с родителями и в последний раз попросить у них прощения, но, наверное, они не захотели бы меня слушать.
        Комнату как будто окутывает туман. Я думаю, что сейчас потеряю сознание от волнения, и опускаюсь на кровать… но тут я чувствую запах.
        Запах дыма.
        Дымится что-то на столе у Лимона. Дым поднимается к потолку белыми завитками и быстро становится серым, а потом черным.
        Лимон по-прежнему сидит со склоненной головой, но его плечи поднимаются и опускаются.
        Может быть, он заснул? Папа любит разгадывать кроссворды в воскресной газете при свечах — чтобы создать атмосферу. Возможно, Лимон писал при свече и случайно опрокинул ее, когда…
        - Что ты делаешь?! — вскрикиваю я.
        Теперь, когда я подошел поближе, я точно знаю, чего Лимон не делает: он не спит. Он раздувает маленький костер, который разгорается у него на столе.
        В углу стоит кулер с водой. Я бросаюсь к нему, наполняю два стаканчика и возвращаюсь к столу. В промежутках между ударами барабанов я слышу шипение гаснущего пламени.
        Лимон откидывается на стуле. Он смотрит на мокрую черную кучу у себя на столе, а затем медленно поднимает глаза.
        Он примерно моего возраста, с лохматыми каштановыми волосами и прыщами на кончике носа. Трудно сказать, рассердился ли он: кажется, уголки глаз и губ у него от природы опущены, так что в первую очередь он выглядит грустным.
        - Прости, — говорю я, сам не зная почему.
        Он не отвечает. Вместо этого он берет серебряную зажигалку из обувной коробки, где лежат разнообразные приспособления для разжигания костра — спичечные коробки, бутылки с горючим, хворост, — и щелкает. Появляется маленький язычок пламени, который Лимон подносит к нетронутому листку бумаги на столе. Через несколько мгновений бумага пузырится и с хлопком сгорает, рассыпая крошечные оранжевые искры.
        Я мчусь к двери. При обычных обстоятельствах я бы не побежал ябедничать — или побежал, не знаю. В любом случае, это не обычные обстоятельства. То, что я сегодня умру, не значит, что все остальные должны умереть вместе со мной.
        - Анника!
        Она стоит в коридоре и уже подняла руку, чтобы постучать в дверь. В другой руке она держит стеклянную пепельницу.
        - Ты не передашь это Лимону? — выкрикивает она с улыбкой.
        - Но…
        - Спасибо! — Она вручает мне пепельницу и быстро удаляется по коридору. — Встретимся за ужином!
        Ошеломленный, я стою и смотрю, как она уходит.
        Ученикам Академии Килтер сегодня вечером стоит рассчитывать на шашлык.
        Глава 4
        Без пятнадцати шесть я закрываю комикс, который уже три часа пытаюсь начать читать. Встаю с кровати и надеваю ботинки. Аккуратно зачесываю волосы набок — так, как нравится маме. Потом, не желая идти на ужин в одиночестве — как будто, если у меня будет компания, это что-то изменит, — я поворачиваюсь к Лимону.
        Пламя уже давно выдохлось, но он все еще сидит за столом. Его голова покоится на закрытой обувной коробке, а руки безжизненно болтаются вдоль туловища. Я беспокоился бы, что он наглотался дыма и задохнулся, если бы его спина слегка не приподнималась каждые несколько секунд.
        Стоит ли его будить? Может, он разозлится и начнет метать в меня огненные шары? Или подожжет мне волосы спичкой?
        На всякий случай я подхожу к кулеру и наполняю два стаканчика водой. Тут мой взгляд падает на маленький столик по соседству. На нем лежит черная телефонная трубка.
        Я облегченно вздыхаю. Ставлю на стол стаканчики, беру вместо них телефон, убедившись, что Лимон не видит, и бегу в кладовку. Втиснувшись между футболками и свитерами, от которых несет гарью и бензином, я закрываю дверцу. У этого телефона только одна большая кнопка, на которой написано «вызов», и я ее нажимаю.
        - Это был несчастный случай, — шепчу я. — Недоразумение. Я бы никогда…
        - Спасибо, что позвонили на горячую линию для горячих голов. Куда мне направить ваш вызов?
        Спустя секунду я понимаю, что со мной говорит незнакомый женский голос.
        - Простите, на какую горячую линию?
        - На горячую линию для горячих голов. Вы хотели бы сообщить о краже?
        - Нет.
        - О бомбе-вонючке?
        - Нет.
        - Об обмане?
        Я делаю паузу. То, что я убил мисс Парципанни, — это правда. То, что я хотел ее убить, — неправда. Она это имеет в виду? Прежде чем я успеваю спросить, снаружи раздается громкий стук. Половицы подо мной ходят ходуном.
        - Я перезвоню, — говорю я и отключаюсь.
        - Она сейчас взорвется!
        Я распахиваю дверцу. Лимон стоит посреди комнаты. Он тяжело дышит, глаза вытаращены, взгляд устремлен в пустоту. Стул, на котором он сидел, упал набок. Прежде чем я успеваю сообразить, что происходит, он кидается к кулеру и обхватывает его обеими руками.
        - Не подходите! — кричит он. — Оставайтесь на своих местах, и никто не пострадает!
        Кулер большой — и тяжелый. Лимон поднимает огромную прозрачную бутыль и, отрывая ее от пола, отклоняется назад под ее весом, чтобы вода не хлынула во все стороны. Пока он старается удержаться на ногах, я хватаю со стола один из полных стаканчиков и выплескиваю его содержимое Лимону в лицо.
        Он замирает. Моргает. Ставит бутыль на место.
        - Круто, — говорит он.
        - Прости. — Я смотрю на пустой стаканчик у себя в руках, как будто именно он, а вовсе не я, виноват в том, что у Лимона по подбородку стекает вода. — Мне показалось, что ты не в себе. Как будто тебе приснился кошмар.
        Некоторое время он молчит.
        - Я что-нибудь говорил?
        - Кажется, что-то насчет того, чтобы все оставались на своих местах.
        Его подбородок, с которого до сих пор капает вода, падает на грудь. Я морально готовлюсь услышать крики, но Лимон просто трясет головой и взъерошивает мокрые волосы. Он выпрямляется, засовывает ноги в поношенные замшевые мокасины и направляется к выходу.
        Я вижу, как за ним закрывается дверь. В следующую секунду она снова распахивается. Рука, которая ее поддерживает, вся в шрамах и волдырях.
        Я кладу телефон на место, еще раз гляжу на себя в зеркало и протискиваюсь в узкую щель между дверью и косяком. Я такого маленького роста, что могу пройти под рукой Лимона, даже не наклоняясь.
        - Меня, кстати, зовут Симус. — Я никогда раньше не протягивал руки, когда здоровался с кем-то своего возраста, но сейчас я делаю именно это. Похоже на то, что Лимон — последний человек, с кем мне доведется познакомиться. Это стоит рукопожатия.
        - Ничего так костюмчик, — отзывается он, не отвечая на мой жест.
        Я гляжу вниз и вспоминаю, что переоделся. Я подумал, что мама сочла бы темно-синие брюки и пиджак подходящими для такого события — наверное, не менее важного, чем вступление в Национальное Общество Чести [1 - Национальное Общество Чести (National Junior Honor Society, NJHS) — специальная организация, объединяющая лучших школьников младшего возраста, отличников и целеустремленных ребят.] (именно по такому случаю мне купили этот неудобный костюм), но теперь я чувствую себя по-дурацки. В коридоре около дюжины других детей, все идут на ужин, и все одеты в джинсы, футболки и свитера — как будто это самый обычный день.
        Я единственный нарядился как на похороны. Может, потому, что я единственный, кого будут хоронить.
        Лимон тащится по коридору, шаркая ногами; я иду позади, в нескольких шагах от него, теребя свои золотые запонки в виде роботов — подарок от папы. Я бы все отдал, чтобы увидеть его прямо сейчас.
        Мы выходим наружу, проходим сквозь сад и оказываемся в столовой — или Кафетерии, как ее здесь называют. В Академии Килтер ужинают в большом здании со сводчатыми потолками и окнами, сквозь которые видны волнующиеся поля и далекие горы со снежными вершинами.
        - Добро пожаловать! — доносится знакомый голос.
        За толпой ребят я вижу Аннику — она машет мне рукой. Она улыбается, но у меня все равно холодеет в животе. Когда толпа смещается вправо, к окошкам, где, судя по всему, выдают еду, я сворачиваю налево и подхожу к столу Анники. Он длиннее прочих и стоит в центре зала.
        - Привет, — говорю я, поравнявшись с ней.
        - Симус! — она широко улыбается. — Как ты? Тебе все нравится?
        - Все замечательно, — отвечаю я, думая, что это очень мило с ее стороны — все еще беспокоиться об этом. — Я просто…
        - Погоди-ка. — Парень, который сидит рядом с Анникой за столом, касается ее руки. — Это он?
        - Симус Хинкль? — спрашивает девушка по другую руку от него.
        - Тот самый Симус Хинкль? — повторяет парень, как будто я могу быть собственным клоном.
        Все взрослые за столом мигом прекращают есть и разговаривать. Они обмениваются понимающими взглядами. Кто-то улыбается. Остальные, кажется, изучают меня — может, пытаются отыскать в моей преступной натуре проблески человечности.
        Я опускаю глаза; мое лицо пышет жаром сильнее, чем духовка леди Лоррэйн. Они знают, что я сделал. Удивляться в принципе нечему, но я все равно надеялся, что эта темная история останется между мной и Анникой. По крайней мере, до тех пор, пока я не потеряю навсегда способность прислушиваться к сплетням.
        - Слушайте все, — объявляет Анника. — Я рада представить вам того самого Симуса Хинкля. Нашего нового студента, подающего очень большие надежды.
        Я резко вскидываю голову.
        - Симус, познакомься со своими учителями. Это Гарольд, Ферн, Уайетт, Самара, Дэвин, Лиззи и мистер Громер.
        Мистер Громер — единственный, кого она не назвала по имени. Он также единственный, кто заинтересован ужином больше, чем моей персоной. Он бегло смеривает меня взглядом и возвращается к своему чизбургеру.
        - Приятно познакомиться, — говорю я. Я не знаю, что происходит, но уверен, что мама хотела бы, чтобы я оставался вежливым до самого конца.
        - Нам тоже, — отвечает Уайетт. — Честное слово.
        - Не обращай внимания, они слегка взволнованы, — говорит Анника.
        - Слегка? — удивляется Ферн.
        - Это уникальный случай, — объясняет Анника. — Обычно мы перестаем принимать заявления за шесть месяцев до начала учебного года и выносим окончательное решение о зачислении через три месяца. Без исключений. Но сейчас прошел уже месяц с начала занятий… и тут мы решили принять тебя.
        - Хотя у нас и так полно учеников, — замечает Дэвин.
        - Яблоку негде упасть, — поддакивает Лиззи.
        Они ухмыляются. Я стискиваю кулаки, чтобы удержаться и не закрыть лицо руками. Откуда-то из глубины к горлу подкатывает одно-единственное слово. Когда оно добирается до моего рта, я крепко сжимаю губы — словно мой последний ужин перед настоящим последним ужином грозится вырваться наружу.
        Я смотрю Аннике в глаза. Они мерцают в свете свечей.
        - Почему? — выдавливаю я.
        - Потому что у нас наконец появилась веская причина сделать исключение. — Она склоняется ко мне и понижает голос, так что ее слышу только я: — Ты, Симус Хинкль… самый первый убийца в Академии Килтер.
        На секунду все вокруг застилает белая пелена. В зале воцаряется молчание. Я думаю, что уже умер — от какого-нибудь быстродействующего яда, который мне только что вколола Анника, или от такого сильного сердечного приступа, что он убил меня, прежде чем я успел это почувствовать, — но мир постепенно снова приобретает краски. Разговоры возобновляются.
        Это была просто реакция моего тела на то ужасное слово.
        - Завтрак? — шепчу я.
        Анника задирает голову. Приставляет ладонь к уху:
        - Прости, что?
        Я сглатываю. Делаю еще одну попытку:
        - Завтра будет завтрак? У меня?
        Анника смеется. Учителя смеются. Не смеюсь только я — и мистер Громер.
        - Конечно, будет, — говорит она. — Завтрак, обед, ужин. Десерт. И ночью будет что пожевать. Завтра у тебя будет все, что захочешь, и послезавтра, и в любой другой день.
        Я должен почувствовать облегчение. Судя по всему, в ближайшее время я не умру. Но меня все равно трясет — из-за жуткого слова на букву «у» и из-за того, что учителям, кажется, на него наплевать.
        Анника тянется ко мне и сжимает мою руку:
        - У тебя был трудный день. Поужинай и иди отдохни. Завтра ты во всем разберешься.
        - Хорошо, — говорю я, разворачиваясь. — Ладно.
        - О, и еще, Симус!
        Я поворачиваюсь обратно. Учителя переговариваются друг с другом, и Анника жестом приглашает меня подойти поближе. Она протягивает мне что-то, что напоминает увесистый мобильный телефон. На маленьком экране мелькают строчки. Она прокручивает их слишком быстро, и я не успеваю ничего прочесть, но вижу, что текста очень много.
        - Ты когда-нибудь вел дневник? — тихо спрашивает она.
        - Что? Нет.
        Все знают, что дневники — это для девчонок.
        - Это удобно. Если тебе вдруг станет грустно или тревожно и не с кем будет поговорить, он поможет тебе описать твои чувства и разобраться в них. Мне, по крайней мере, всегда помогает.
        Мне в голову сразу же приходят два вопроса. Первый: что может заставить Аннику, которая способна при желании перевоплотиться в бравого сержанта, грустить или тревожиться? И второй: зачем она мне обо всем этом говорит? Прежде чем я успеваю решить, стоит ли задать хоть один из этих вопросов, Анника берется за вилку.
        - Приятного аппетита! — улыбается она.
        Я все еще в недоумении, но разговор окончен. Поэтому я разворачиваюсь и начинаю пробираться сквозь битком набитый Кафетерий. Когда я дохожу до окошек с едой, голосов учителей уже не слышно.
        - Привет-привет, — говорит парень за стеклом, когда я подхожу к стойке. На нем ярко-красная футболка с надписью «Кафетерий Килтер» и бейсболка. На серебристой бирке большими буквами выгравировано имя — Хью. — Клевый прикид.
        - Спасибо, — благодарю я.
        - Имя у тебя есть?
        Я отвечаю не сразу.
        - Симус Хинкль.
        Если до Хью и долетали новости о новом перспективном студенте Академии Килтер, то он не подает вида. Все с тем же выражением лица он несколько раз нажимает на тонкий сенсорный экран.
        - Рыбные палочки. Хрустящие. С майонезом и медово-горчичным соусом. Так?
        Я открываю рот, чтобы согласиться, и вдруг стойка опрокидывается и исчезает. Передо мной появляется блестящий серебряный поднос. Его круглая крышка так сияет, что в отражении я могу увидеть капли пота на собственной шее.
        - Приятного аппетита, — бросает Хью.
        Я благодарю его, беру поднос и оглядываюсь в поисках свободного места. Замечаю Лимона: он, прихлебывая, ест хлопья и не отрывает взгляда от эпизода «Южного парка», который транслируется на плоском экранчике с обратной стороны подноса. Я бы подсел к нему, но все стулья рядом уже заняты. Вообще все стулья заняты — кроме тех, что стоят в дальнем правом углу зала. Что и неудивительно: вместо телевизоров их окружают книжные шкафы. Я решаю, что мне не помешало бы побыть наедине с собой и хорошенько все обдумать, и направляюсь туда.
        Усевшись, я ставлю поднос на колени и приподнимаю крышку.
        - Ух ты! — не удерживаюсь я. Рыбные палочки просто громадные — каждая из них стоит пяти палочек леди Лоррэйн. Они не оранжевые, а золотистые. И когда я нажимаю на них вилкой, корочка с хрустом лопается, но сами палочки не сразу распадаются пополам.
        Я впечатлен, но все еще настроен скептически: я никогда не пробовал ничего лучше палочек леди Лоррэйн. Я отламываю кусочек, макаю сначала в майонез, потом в медово-горчичный соус и отправляю в рот.
        - Ух ты! — снова восклицаю я, хотя с набитым ртом получается что-то вроде «ушты».
        Палочки так восхитительны, что заставляют меня забыть, почему я здесь оказался. Когда я все доедаю, мой взгляд падает на серебристую кнопку в нижнем правом углу подноса. Рядом с ней затейливым шрифтом вырезана надпись «Секунды».
        Я оглядываюсь, как будто за мной следят и ждут, что я сделаю неверный шаг, поддамся искушению и захочу получить больше, чем заслуживаю.
        И за мной действительно следят. Когда я сюда усаживался, рядом никого не было, но теперь через два стула от меня сидит девочка. У нее бледная кожа, розовый нос и темно-рыжие волосы, кое-как заплетенные в косу, которая свешивается ей на плечо. На девочке мешковатый зеленый свитер, кеды и те самые девчачьи трусы — слишком короткие, чтобы называться шортами, и слишком длинные, чтобы быть настоящими трусами. Она сидит одна, как и я.
        - Чего ты хотел? — спрашивает она.
        По крайней мере, мне кажется, что она говорит именно это. Меня слишком отвлекают ее глаза — красновато-коричневые, как потертые пенни.
        - Прости, что? — переспрашиваю я.
        - От Анники. Ты подошел к ней и хотел что-то спросить, верно? И она начала говорить, прежде чем ты успел открыть рот?
        Я пытаюсь что-то ответить, но слова не идут.
        - Я не слышала, что она сказала, если тебя это волнует.
        Именно это меня и волнует. С чего бы мне верить этой девчонке? Что, если она все слышала и теперь растрезвонит на всю школу? С другой стороны, если бы она действительно что-то слышала, разве она подсела бы ко мне? Разве ей не хотелось бы держаться от меня как можно дальше?
        Она все еще ждет ответа. Я опускаю глаза и провожу пальцем по надписи «Секунды», пытаясь собраться с мыслями.
        - Стирка, — наконец отвечаю я. — Я спрашивал, должны ли мы сами стирать или…
        Я поднимаю голову и замолкаю.
        Девчонка исчезла.
        Я весь вспыхиваю от смущения, тянусь к стакану с водой и бросаю взгляд на рукава пиджака.
        И вижу, что мои запонки в форме роботов тоже исчезли.
        Глава 5
        Мне больше не хочется отвечать на неудобные вопросы, поэтому весь остаток дня я читаю комиксы у себя в комнате. В какой-то момент я замечаю, что сквозь шторы пробивается солнечный свет. По подбородку у меня стекает слюна. Лимон стоит возле стола и держит сковородку над полыхающей мусорной корзиной.
        Я мгновенно пробуждаюсь и сажусь на кровати. Отодвигаюсь подальше. Таращусь на огонь.
        - Спокойно, — говорит Лимон. — Этот под контролем.
        Этот? В отличие от других, которые были не под контролем?
        - Урок начнется через десять минут, — добавляет он.
        - Какой урок? — выдавливаю я.
        - Расписание у тебя на Килтер-планшете. Он на твоем столе.
        Я еще секунду смотрю на огонь, потом скатываюсь с кровати и беру со стола предмет, похожий на огромный айфон. Он напоминает ту штуку, что была в руках у Анники вчера за ужином. Устройство сразу же включается, и на экране мерцают шесть слов, написанных синими буквами:
        «Синус Хинкль, первый год, первый семестр».
        - Он может распознать тебя по любой части тела, — замечает Лимон.
        - Что-то вроде считывания отпечатков пальцев? — спрашиваю я, глядя, как синие буквы гаснут.
        Лимон вытаскивает собственный Килтер-планшет из кармана джинсов. Показывает мне темный экран, потом кладет устройство на пол и нажимает на него пальцем ноги. На экране загораются шесть синих слов:
        «Лимон Оливер, первый год, первый семестр».
        - Тебя на самом деле зовут Лимон? — спрашиваю я.
        Лимон не отвечает. Он поднимает с пола планшет и возвращается к горящей мусорной корзине, которая теперь снова под контролем. На столе у него лежат пачка яиц и пакет с хлебом, оба открытые.
        Пока он готовит, я вожусь с мини-компьютером. Дотрагиваюсь до вращающегося конверта с подписью «K-mail», и на экране высвечивается около дюжины непрочитанных сообщений. Я открываю то, у которого в теме указано «Хинкль С., расписание».
        - Биология? — читаю я. — Математика? Изобразительное искусство?
        Эти предметы не сильно отличаются от тех, что я проходил в средней школе Клаудвью.
        Мое сердце падает — но через мгновение начинает радостно биться. Значит ли это, что я вернусь в Клаудвью? И все эти предметы помещены в расписание затем, чтобы я не сильно отстал?
        Эта мысль так приободряет меня, что я даже выуживаю из сумки чистую футболку и джинсы и переодеваюсь. Костюм я вешаю в шкаф, чтобы он не помялся еще сильнее, — на случай, если мне когда-нибудь снова придется его надеть.
        Я расправляю на вешалке белую рубашку и тут вспоминаю о запонках-роботах. Их до сих пор нет. Я спрашивал у работников Кафетерия, не попадались ли они им на глаза, но они не попадались. Ума не приложу, как я ухитрился их потерять, — я теребил их за несколько минут до их исчезновения и после этого даже не ерзал на стуле.
        Закончив с готовкой, Лимон несет мусорную корзину в ванную и включает воду. Я бросаюсь к телефону и нажимаю на «вызов».
        - Горячая линия для горячих голов, — говорит женский голос. Кажется, тот же самый, что и вчера.
        - Привет, я звоню, чтобы сообщить о… — я замолкаю. О чем я хочу сообщить? — Ну, у меня есть… то есть были… такие запонки. Мне их папа подарил на день рождения, и я вчера их надел на ужин, а потом они исчезли.
        - Исчезли.
        - Да.
        - Ты смотрел на них, а в следующую секунду они растворились в воздухе? Прямо у тебя на глазах?
        Я понимаю, что это прозвучит по-дурацки, но говорю:
        - Примерно так.
        - Значит, ты думаешь, что их кто-то украл?
        - Что? Нет, я…
        - Ты хочешь сообщить о краже?
        В ванной теперь тихо. Боясь, как бы Лимон не услышал, я прижимаю трубку ко рту, заслоняю ее рукой и понижаю голос.
        - Я не знаю, что именно случилось, я просто…
        - Симус Хинкль, — громко говорит женщина, как будто диктует мое имя кому-то, кто сидит с ней в одной комнате. — Стукачество первой степени!
        Слышится щелчок, и она отключается.
        Лимон возвращается в комнату с дымящейся мусоркой. Он кидает поверх черной мокрой кучи пустую одноразовую тарелку, берет со стула рюкзак и засовывает ноги в мокасины.
        - Увидимся.
        - Погоди! — Я кладу телефон на место и мечусь по комнате, хватая кроссовки, планшет, тетрадку и ручку. К тому времени, как я запираю за собой дверь, Лимон уже заворачивает за угол. — Я с тобой!
        Он не останавливается, но замедляет шаг. Я нагоняю его, и мы вместе выходим из корпуса во внутренний двор. Мы не разговариваем, и я этому только рад — я наслаждаюсь неожиданно выпавшей мне возможностью снова дышать свежим воздухом, слушать пение птиц и наслаждаться красками осени. Листья всегда такие красивые? Надо будет спросить у мамы.
        - Ты связывался с родителями с тех пор, как сюда попал? — спрашиваю я. Мы заходим в трехэтажное здание. Своими гладкими деревянными стенами оно напоминает мне домик для лыжников где-нибудь в горах.
        - Не-а, — отвечает Лимон.
        Это все, что он успевает сказать, прежде чем войти в класс. Я следую за ним. Лимон шаркающей походкой проходит мимо парт и устраивается на диване в глубине комнаты, а я выбираю себе место во втором ряду. Я бы сел на первый ряд, чтобы произвести на учителя хорошее впечатление, но там больше никто не сидит, и мне не хочется выделяться.
        В класс заходят другие ребята. Большинство из них — мои ровесники, есть несколько человек на пару лет помладше. Они занимают свои места и выкладывают на стол ручки и тетрадки. Мне интересно, что натворили все эти ребята, прежде чем сюда попасть.
        Согласно расписанию, урок должен начаться ровно в девять. Я наблюдаю за секундной стрелкой на часах, висящих над дверью. В восемь часов пятьдесят девять минут мой пульс убыстряется. В восемь часов пятьдесят девять минут тридцать секунд к лицу приливает кровь. В восемь часов пятьдесят девять минут пятьдесят пять секунд я вытираю рукавом пот со лба.
        Когда секундная стрелка приближается к двенадцати, я сжимаюсь в ожидании пронзительного звонка. Сейчас строгий учитель должен рывком распахнуть дверь и войти в класс. Так начинается день с мистером Карлтоном, нашим учителем в Клаудвью, — а он в ответе за самых обычных, довольно послушных детей. Как знать, насколько суровым окажется учитель в школе для трудных подростков? Может, он будет кричать на нас? Или задаст нам домашнее задание, над которым придется сидеть всю ночь? Или…
        Дверь открывается. Я задерживаю дыхание, но звонка нет. Нет и строгого сердитого учителя. Вместо него я вижу высокого парня, который выглядит так, будто только что проснулся.
        - Привет! — говорит он.
        Я думаю, что сейчас он сядет вместе с нами за парту, но он подходит к доске, плюхается в кресло и зевает. Я вспоминаю, что Анника вчера мне его представляла, — кажется, его зовут Гарольд. На нем линялые джинсы, оранжевая футболка с двумя скрещенными кулаками и летные очки. Светло-русые волосы достают до плеч; они все перепутались, словно он целую неделю их не расчесывал.
        Не снимая очков, он водружает на стол спортивную сумку и копается в ней. Когда он извлекает на свет плюшевого единорога, позади меня раздается стон.
        - Как вам это удалось? — спрашивает какая-то девочка. — Я же так хорошо его спрятала!
        - Видимо, недостаточно хорошо. — Гарольд замахивается и бросает единорога. Он приземляется перед девчонкой с короткими светлыми волосами. — Десять штрафных очков Гудини, Гэбстер — ноль.
        Следом он вытаскивает из сумки комикс.
        - «Бетти и Вероника», двойной выпуск? Даже не знаю, стоит ли это возвращать! — Легким движением руки он запускает журнал в воздух, и тот ложится на стол перед мальчиком с торчащими черными волосами, который хлопает себя журналом по лбу. — Еще десять очков мистеру волшебнику, Эйбу — ничего.
        Он достает из сумки айпод, связку ключей и свитер. Фрисби, игрушку-пружинку и скакалку. Продолговатая зажигалка в виде спички достается Лимону. Ребята улыбаются и хмурятся: они рады, что получили свои вещи обратно, но раздосадованы тем, что перед этим их лишились. Я пытаюсь понять, что происходит; тем временем Гарольд, который, судя по всему, любит, когда его называют Гудини, вытягивает из сумки зеленую ленту. Он зажимает пальцами один конец и поднимает ленту.
        - Элинор-Элинор. — Он качает головой. Я поворачиваюсь на стуле и вижу, как по проходу идет девочка с рыжими волосами и глазами медного цвета. — Совсем не так трудно, как я надеялся, — говорит ей Гудини.
        Она берет ленту и возвращается на место. Когда она проходит мимо меня, я пытаюсь ей улыбнуться, но она не замечает — она завязывает на голове аккуратный зеленый бант, глядя прямо перед собой.
        Гудини хлопает в ладоши. Я подпрыгиваю, оборачиваюсь и вижу, что он сдвинул очки на затылок… и смотрит прямо на меня.
        - Эгей, Хинкль. — Он ухмыляется.
        Я оглядываюсь — как будто за мной может сидеть мой клон.
        - Новенький растерялся. Кто-нибудь объяснит ему, что происходит?
        Все оборачиваются и смотрят на меня. Я сползаю на стуле.
        - Никому не нужна золотая звездочка, да? — хмыкает Гудини. — Что ж, логично. Я…
        - Гудини украл наши вещи.
        Я снова оборачиваюсь. На этот раз Элинор глядит на меня.
        - Так надо для занятий, — продолжает она. — Он каждую неделю старается незаметно стянуть что-нибудь из наших вещей. Когда ему это удается, он получается штрафные очки. Когда не удается — очки получаем мы.
        Новенький теперь растерялся еще сильнее.
        - Но я думал, это урок математики, — бормочу я.
        - Да, это он, — кивает Элинор. — В нашей Академии на уроках математики мы отнимаем и складываем чужие вещи.
        - Поберегись!
        Я успеваю увидеть, как Гудини бросает мне две маленькие блестящие штучки.
        - Первое правило Академии Килтер: не наряжайся, чтобы произвести впечатление, — говорит он. — Есть более важные вещи, чем то, подходят ли твои носки к ботинкам — или запонки к скучной рубашке, если уж на то пошло.
        С бешено бьющимся сердцем я хватаю запонки и засовываю в карманы джинсов.
        - Кто хочет рассказать о втором правиле? — спрашивает Гудини.
        Все молчат. Потом Элинор произносит:
        - Получай как можно больше штрафных очков и как можно меньше золотых звездочек. Это у нас вместо оценок. Штрафные очки — пятерки, звездочки — единицы.
        Интересно, а что насчет троек и четверок? Должно же быть что-то между штрафными очками и золотыми звездочками? Серые треугольники, к примеру…
        И что это за безумная система, при которой штрафные очки считаются чем-то хорошим?
        - Третье правило? — подсказывает Гудини.
        - Надо ходить на уроки, — продолжает Элинор. — У нас шесть уроков в день, с понедельника по пятницу. Три утром и три вечером. Время от времени нам читают лекции по истории — мы узнаем об этом по K-mail. Когда ты не на уроке, тебе надо выполнять задания, заниматься и развлекаться.
        - В твоем распоряжении масса разных вещей, и все бесплатно, — добавляет Гудини. — Телевизор, кино, компьютерные игры — все что угодно. Просто нажми на иконку с праздничным колпаком на своем планшете и выбирай из списка. И кстати, о развлечениях: как звучит четвертое правило?
        - Тебе надо подловить всех учителей, — говорит Элинор.
        - Подловить? — спрашиваю я, пораженный. — В каком смысле?
        - Преподаватели Академии Килтер, включая твоего покорного слугу, — объясняет Гудини, — научат тебя навыкам, которые пригодятся, чтобы пугать и удивлять взрослых и доставлять им другие неприятности. Чтобы перейти на следующий уровень обучения, ты должен к концу семестра использовать эти навыки и удивить и напугать своих учителей или доставить им другие неприятности. Ты можешь делать это в любом месте и в любое время. Единственное ограничение: ты должен подловить каждого преподавателя именно с помощью того навыка, которому он тебя обучил.
        - То есть чтобы подловить вас, — медленно говорю я, стараясь все это осмыслить, — мне надо будет что-нибудь у вас украсть?
        - Так, чтобы я не заметил, — ухмыляется Гудини. — Желаю удачи. Я почти такой же крепкий орешек, как мистер Громер.
        Мистер Громер. Самый старший учитель за вчерашним столом.
        - А что он ведет? — интересуюсь я.
        - Он историк. Почти не отходит от Анники, так что подловить его очень трудно. Фактически это единственный преподаватель, которого разрешается доставать любыми способами — и которого не обязательно подловить, чтобы перейти на следующий уровень.
        - Это не значит, что ты не можешь попробовать, — подает голос мальчишка с другого конца класса.
        - Но это значит, что у тебя вряд ли получится. Если по какой-то загадочной причине ты все-таки в этом преуспеешь, то получишь дополнительные кредиты — и огромное уважение со стороны всей Академии. — Гудини кивает Элинор. — Последнее правило?
        - Правил больше нет, — говорит она.
        - Есть вопросы?
        - Ага, — говорит парень с задней парты. — Мы все это уже знаем и сегодня должны были учиться тому, как стянуть конфеты с кассы в супермаркете. Зачем тратить столько времени на новенького?
        Гудини бросает на него взгляд.
        - Потому что…
        - У меня есть вопрос.
        Гудини забывает о мальчишке с задней парты и улыбается:
        - Прекрасно. Задавай, Хинкль.
        Мне просто хотелось остановить его, чтобы он не рассказывал всем то, что я услышал вчера ночью от Анники — что я первый убийца в Академии Килтер, — и теперь мне надо выбрать один из миллиона вопросов, которые вертятся у меня в голове.
        - Мы можем звонить родителям?
        Класс наполняется стонами и хихиканьем. Видимо, это был неудачный выбор.
        - Конечно, — говорит Гудини. — Но разве кому-нибудь хочется?
        Я поднимаю руку. Хихиканье становится еще громче, я оглядываюсь, вижу, что никто не последовал моему примеру, и опускаю ее.
        - Не волнуйся, Хинкль. Я все понимаю. Твои родители думают, что отдали тебя в суровое исправительное учреждение, и ты хочешь им сообщить, что они ошибаются. Но я гарантирую, что если ты пробудешь тут некоторое время, то предпочтешь не выдавать этот маленький секрет. И даже если ты когда-нибудь проболтаешься, не забывай, кто тебя сюда отправил. — Гудини откидывается в кресле и кладет ноги на стол. — Кому поверят твои родители? Взрослым, которым они отдали тебя на воспитание, чтобы из тебя сделали образцового гражданина? Или своему трудному ребенку, с которым они отчаялись справиться?
        Он делает паузу, чтобы я как следует все осмыслил. Я понимаю, что это займет больше времени, чем он ожидает, и быстро задаю следующий вопрос:
        - Но если это не исправительное учреждение… тогда что это?
        Гудини опускает ноги на пол, наклоняется вперед и глядит мне прямо в глаза:
        - Всемирно известный секретный учебный центр.
        Я стараюсь отвести взгляд, но не могу.
        - Академия Килтер для трудных подростков не принимает всех подряд, — продолжает он. — Каждый семестр в приемную комиссию приходят тысячи заявлений, и мы принимаем только тридцать. Отбор основан на ряде критериев, главный из которых — природная склонность ученика к плохому поведению.
        - Вроде того, за которое нас обычно наказывают?
        - Именно.
        - Но здесь нас не учат вести себя хорошо?
        - Ни в коем случае.
        Я пытаюсь сам разрешить эту загадку, но ничего не выходит.
        - Тогда чему же нас учат?
        Гудини ухмыляется до ушей и становится еще моложе на вид.
        - Вас учат, — отвечает он, — быть профессиональными хулиганами.
        Глава 6
        После урока Гудини спрашивает, есть ли желающие показать мне нечто под названием «Кладовая». Никто не спешит воспользоваться шансом, и я вызываюсь показать Кладовую самому себе. В конце концов, чем больше времени я провожу в одиночестве, тем меньше у меня возникает вопросов. Но Гудини запускает куском мела в Лимона, выдергивая того из полудремы, и говорит, что, как бы сильно Лимон ни хотел одиноко почить в безвестности, ему придется стать для меня лучшим соседом по комнате, какого только можно вообразить.
        Мне лично кажется, что идеальный сосед должен иногда поддерживать разговор, но у Лимона, похоже, другое мнение на сей счет. Мы идем молча, пока я наконец не решаюсь задать вопрос, который мучает меня с того самого момента, как Гудини рассказал, чему нас учат:
        - Что все-таки значит быть профессиональным хулиганом?
        Лимон и ухом не ведет.
        - В смысле, я знаю, кто такие обычные хулиганы, — поясняю я, представляя себе Бартоломью Джона. — Ну, или думаю, что знаю. Но чем он отличается от профессионального? Нам что, платить будут?
        - Какая разница? Хулиганить прикольно. Этого достаточно.
        Этого достаточно. Отлично. Никаких проблем.
        - Кстати, — добавляет Лимон, — ты уже тринадцатый.
        - Тринадцатый кто?
        - Сосед по комнате.
        - Круто, — киваю я и добавляю: — Но ты здесь всего месяц, разве нет?
        Молчание.
        - То есть ты меняешь по три соседа за неделю?
        - Двенадцать за одну неделю. Девять первокурсников, таких же, как мы, один второкурсник, один третьекурсник и один четверокурсник. Их всех смущало мое хобби, и больше не нашлось никого, кто хотел бы ко мне подселиться. До вчерашнего дня я двадцать один день жил без соседа.
        У меня падает сердце.
        - Сочувствую. Но наверное, это здорово — иметь собственную комнату.
        Он пожимает плечами:
        - Скоро я снова останусь в ней один. Если только они не были правы насчет тебя.
        - Это ты о чем? — Я изо всех сил стараюсь, чтобы мой голос звучал непринужденно.
        - Я не знаю, что там у тебя за история. — Он останавливается перед стеклянной дверью, поворачивается ко мне и приподнимает лохматую бровь. — Но я знаю, что если они тебя ко мне подселили, то считают, что огонь тебе нипочем.
        Он заходит внутрь. Мне приходится немного подождать, чтобы унять дрожь в ногах; потом я следую за ним.
        - Добро пожаловать в Кладовую! Пожалуйста, положите одну руку на панель.
        Прямо за дверью находится серебристый турникет. Рядом с ним стойка, на которой лежит тонкая прозрачная коробочка. Слева от стойки располагается длинный прилавок, из-за которого мне улыбается сотрудник Академии. Судя по бирке на красной рубашке, его зовут Мартин.
        - Руку на панель, — повторяет Мартин. — Иначе не получится зайти.
        Он кивает на прозрачную коробочку. У меня внутри все сжимается. Мне не хочется тянуть время и раздражать Лимона, но я боюсь, что нечаянно запущу сигнализацию, какую-нибудь сирену или — еще того хуже — сделаю так, что с потока посыплются конфетти, а рядом появится духовой оркестр и заиграет марш в мою честь. Учитывая, как высоко Анника ставит убийц, такой прием вполне возможен.
        - Что, потратить впустую целый час на уроке тебе кажется мало?
        Я оборачиваюсь. Позади меня стоит мальчик с торчащими черными волосами. За ним — девочка, у которой Гудини украл плюшевого единорога. А за ней — четверо хулиганов постарше. Все они выжидающе смотрят на меня.
        - Простите, — говорю я. — Я тут раньше никогда не был.
        - Мы в курсе. — Мальчик — кажется, Гудини называл его Эйбом — закатывает глаза. — Это не бином Ньютона. Положи руку на панель и жди, пока турникет запикает.
        Я бы лучше пропустил его вперед и попытался протиснуться через турникет вслед за ним, но Мартин смотрит на нас. Тем временем сзади подходят все новые хулиганы, и хвост очереди уже вылезает за дверь. Некогда думать о том, как еще потянуть время, и я поворачиваюсь обратно, закрываю глаза… и кладу правую руку на панель.
        Коробочка шевелится. Я распахиваю глаза, пытаюсь поднять руку, но пальцы приросли к панели, как магнитики к холодильнику. Коробочка — которая, как я теперь вижу, представляет собой экран компьютера, — наклоняется на сорок пять градусов, и прямо над моими пальцами появляется бегущая строка.
        «Добро пожаловать, Симус Хинкль! У вас… 20 кредитов!»
        Эйб фыркает. Девочка с единорогом хихикает. Мартин говорит:
        - Все с чего-нибудь начинают. Если слухи о тебе правдивы, то скоро ты сможешь купить самолет Килтер.
        Смешки затихают.
        - Это стоит пятьдесят тысяч кредитов, — замечает Эйб. — Самое дорогое, что есть в Кладовой.
        - Знаю, — кивает Мартин и подмигивает мне.
        Турникет пикает. Я вваливаюсь внутрь, чуть не сметая выставленные перед входом коктейльные трубочки и горку шариков из жеваной бумаги.
        Желая поскорее оторваться от одноклассников, я бросаюсь в первый же проход. Стены здесь увешаны всей амуницией, о которой только может мечтать хулиган. Пневматические винтовки и ружья для пейнтбола. Луки со стрелами. Водяные пистолеты и пистолеты, стреляющие ледышками. Воздушные шарики, которые выглядят как безобидные подарки на день рождения, однако их название — гидробомбы — заставляет подозревать, что их можно использовать не в таких невинных целях.
        Ничего похожего на мое оружие здесь нет, но все это все равно заставляет меня вспомнить о мисс Парципанни. Я убыстряю шаг и тороплюсь выбраться из этого коридора.
        Побродив по другим проходам, я наконец нахожу Лимона в дальнем конце магазина. Он стоит перед стеной, на которой написано «Худший кошмар пожарного». Я подхожу поближе и вижу, что для пожарного худший кошмар — это спички и зажигалки. Щепки и рваные газеты. Канистры с бензином. Огнеупорные маски и костюмы.
        И та штука, на которую Лимон уставился, словно на маятник часов: Килтерский детектор дыма с автоматической системой пожаротушения. Серебристый диск с дырочками в стеклянном ящике на верхней полке, под самым потолком.
        - Хочешь это купить? — спрашиваю я.
        - Он стоит две тысячи кредитов.
        - А у тебя сколько?
        Он поворачивается ко мне и прищуривается.
        - У меня минус двадцать, — с готовностью сообщаю я.
        Он не улыбается и лишь снова прикрывает сонные глаза.
        - Как мне получить больше? — спрашиваю я, чтобы Лимон не подумал, что я все время лезу в чужие дела, как назойливая муха.
        Он снова переводит взгляд наверх.
        - В неделю ты автоматически получаешь десять. Это вроде карманных денег от родителей, только постель убирать не обязательно. Все остальное ты зарабатываешь хулиганством — при выполнении заданий или по собственной воле — и получаешь благодаря штрафным очкам. Одно штрафное очко — один кредит.
        - А золотые звездочки что-нибудь дают?
        - Ага. У тебя забирают кредиты. — Он скашивает на меня глаза. — Ты, должно быть, успел совершить что-то чересчур правильное, раз наделал долгов сразу после приезда. Может, позвонил на горячую линию для горячих голов?
        У меня замирает сердце.
        - Это приносит золотые звездочки?..
        - И ставит на уши охрану. Поэтому ученики иногда на это идут. Если на кого-нибудь настучать, можешь помешать ходу соревнований, а это стоит того, чтобы лишиться пары кредитов.
        Я пытаюсь осмыслить услышанное; Лимон отводит глаза и продолжает:
        - На планшете есть штука под названием «Классный табель Килтер». Там каждый час обновляется информация о твоих штрафных очках и звездочках. Чтобы посмотреть, нажми на дисплей. Иконка с красным яблоком.
        Ну, само собой.
        - А очки сгорают, когда ты используешь кредиты? — спрашиваю я.
        - Нет. Анника не хочет, чтобы из-за своих покупок ты забывал, сколько всего уже успел натворить. Поэтому штрафных очков и звездочек становится только больше. А вот кредитов может стать и больше, и меньше. Чтобы посмотреть, сколько их у тебя, нажми на значок доллара на дисплее. — Он берет с полки коробок спичек. — Чтобы всех нагнать, тебе стоит заняться учителями прямо сейчас.
        Перед глазами у меня мелькает мисс Парципанни, летящая на пол. Я трясу головой, и образ исчезает.
        - Ты слышал, что сказал Гудини, — продолжает Лимон. — Когда-нибудь придется начать. За каждого учителя дают сто штрафных очков, так что, если хочешь наверстать упущенное, начать стоит как можно скорее.
        - А что, если у меня не получится их подловить? И я не получу очков?
        До несчастного случая с яблоком я никогда не хулиганил. И я не сомневаюсь, что провалю все здешние задания.
        - Тогда…
        - Эй, лимонад!
        Лимон отходит от стены, разворачивается и засовывает руки в карманы.
        - Абрахам.
        Мальчишка с черными торчащими волосами приближается к нам ленивой походкой. Под мышкой у него баллончик с краской, а во рту леденец.
        - Что хорошего? Или, точнее, что плохого?
        Лимон не отвечает. У меня такое чувство, будто я должен его от чего-то защитить, вот только непонятно, от чего.
        - Все мечтаешь о Килтерском детекторе дыма с автоматической системой пожаротушения? — Эйб перекатывает во рту леденец. — Штрафные очки просто так не достаются.
        - Тихо вы. — К нам подходит Габи, девочка с единорогом. — Здесь Ферн, и она засмотрелась на резиновые мячики.
        Мы поворачиваемся туда, куда кивнула Габи, и видим целую пирамиду резиновых мячей. Здесь есть мячи всех цветов радуги, и все они уложены по размеру. В самом низу — огромные, на которые можно усесться сверху и прыгать. На вершине — крохотные, вроде тех, что продаются в автомате за четверть доллара. Посередине лежат футбольные, баскетбольные и другие мячи; некоторые я вообще никогда в жизни не видел.
        Рядом с пирамидой стоит девушка с черными кудрявыми волосами, которые торчат во все стороны, как будто она засунула пальцы в розетку. На ней очки в белой оправе с острыми уголками. Я узнаю ее: Анника вчера ее представляла. Девушка берет сверху мячик, подносит к уху и трясет.
        Лимон подталкивает меня.
        - Давай, это твой шанс.
        - На что?
        - Избавиться от долгов. Рассмеши ее, напугай, заставь упасть в обморок — все что хочешь.
        - Как? — спрашиваю я.
        - Ферн — учитель физкультуры, — объясняет Габи. — Профессиональный игрок в «вышибалы». Значит…
        - …мне нужно запустить в нее мячом? — заканчиваю я.
        - Именно. — Габи улыбается, как будто эта мысль доставляет ей удовольствие.
        - Ни за что, — отрезаю я. — Никогда в жизни.
        - Восхитительно, — хмыкает Эйб и засовывает леденец за левую щеку. — Продолжай в том же духе. Далеко пойдешь.
        Лимон бросает на него быстрый взгляд и подходит ко мне.
        - Это проще простого. Она отвлеклась. Вокруг полным-полно детей. Она даже не узнает, кто это сделал.
        Она, может, и не узнает. Но я-то буду знать.
        - Если это так просто, почему бы вам, ребята, не попробовать самим? — предлагаю я. — Вы здесь дольше, чем я. Вы это заслужили.
        - Я подловила ее на прошлой неделе, — отвечает Габи.
        - Две недели назад, — говорит Лимон.
        - В первый же день, — бросает Эйб и с хрустом разгрызает леденец.
        Я пытаюсь придумать еще какую-нибудь отмазку, но не могу. Ферн, кажется, с головой погружена в созерцание пирамиды… но, может, она просто притворяется и ждет, пока какой-нибудь неосторожный хулиган вздумает к ней подобраться? И тогда она его поймает с поличным?
        - В чем дело? — интересуется Эйб. — Никогда не связывался ни с кем вдвое больше тебя ростом?
        Перед глазами мелькает кривая ухмылка Бартоломью Джона. Рыбные палочки, утонувшие в молоке. Яблоко, летящее по воздуху. Мисс Парципанни, оседающая на пол.
        Я смотрю на Эйба, потом киваю Лимону:
        - Я сейчас.
        Они стоят плечом к плечу, пока я приближаюсь к пирамиде. Ферн кладет мяч на место и обходит пирамиду, я прячусь за прилавком, где выставлены перья и смола, пригодная для разогревания в микроволновке. Девушка на секунду поднимает голову, и мне кажется, будто наши взгляды встречаются, — в этот момент сердце так бешено стучит у меня в ушах, что заглушает все другие звуки. Но она просто берет сверху бейсбольный мяч и сжимает в руках.
        Все еще с колотящимся сердцем, я оглядываюсь в поисках чего-нибудь, чем можно было бы кинуть. Смола и перья сразу отметаются. Карманные фонарики и очки ночного видения — тоже. На расстоянии вытянутой руки находятся только гидробомбы. Они сделаны из резины, и те из них, что наполнены водой, больше похожи на мячи, чем на воздушные шарики… но я все равно не уверен, что это считается. Я мог бы пройтись по магазину в поисках чего-нибудь более подходящего, но я знаю, что сбегу, поджав хвост, как только пирамида пропадет из виду. А если я попытаюсь взять мяч из этой самой кучи, Ферн может меня заметить.
        Стало быть, гидробомбы.
        В стеклянном шкафу лежат три штуки. Я беру самую маленькую — размером с теннисный мяч. Она кажется одновременно мягкой и твердой. Судя по картинке возле шкафа, даже самая маленькая гидробомба способна вдребезги разбить стекло с расстояния в шесть метров.
        Но я не собираюсь ничего разбивать. Не сегодня.
        Все еще укрываясь за столиком с перьями и смолой, я поворачиваю голову и наблюдаю за Ферн. Она, наверное, самый медлительный на свете покупатель. Она сжимает и трясет каждый мяч. Берет по одному в каждую руку, приподнимает и опускает. Стучит по мячам, протирает их краем одежды и смотрит, что получилось. Мама так же выбирает фрукты в магазине, но на это уходит в десять раз меньше времени.
        Это продолжается так долго, что я начинаю терять терпение. Ну и что с того, если я останусь в долгах? Что с того, если я не получу штрафных очков? Что важнее — произвести здесь на всех хорошее впечатление или сделать так, чтобы то, что произошло с мисс Парципанни, никогда не повторилось?
        Второе. Поэтому я поворачиваюсь. Тянусь к шкафчику, чтобы положить гидробомбу на место.
        - Трусишка, — усмехается Эйб. — По нему сразу видно.
        Кальций. Поможет тебе подрасти.
        Я поворачиваюсь обратно.
        Я промажу. Я брошу… и промажу. По крайней мере никто не скажет, что я не пытался.
        На стене позади Ферн висит плакат с улыбающимся мальчишкой, с головы до ног одетым в фирменном стиле Академии Килтер: на нем серая бейсболка, толстовка и спортивные штаны, все это — с серебряным логотипом «АК». Он белобрысый и круглолицый, и, если не присматриваться, он чем-то напоминает Бартоломью Джона. Его лицо отлично подходит в качестве мишени.
        Я задерживаю дыхание. Отвожу руку назад. Мысленно рисую дугу, по которой пролетит гидробомба — прямо над головой Ферн, но все же не заденет ее. Я замахиваюсь и разжимаю пальцы…
        …и в этот момент кто-то врезается в меня. Гидробомба вылетает из рук, и я падаю на пол.
        Но перед этим я успеваю увидеть, как наполненный водой шарик сшибает баскетбольный мяч посреди резиновой пирамиды. Пирамида взрывается. Дюжины мячей разлетаются во все стороны. Четыре из них задевают Ферн — они ударяют ей в плечо, грудь, живот, а один, когда Ферн поворачивается вокруг своей оси, словно солдатик в компьютерном шутере, врезается в нее сзади. Она падает на пол, и на лице у нее я замечаю выражение незамутненного удивления.
        - Чувак, прости!
        Я открываю глаза и вижу хулигана на несколько лет старше себя, склонившегося надо мной. Он зажимает под мышкой радиоуправляемую модель самолета и протягивает мне свободную руку.
        - Новая модель. Потерял управление. Ты в порядке?
        Я хватаюсь за его руку и сажусь. Сквозь ножки столика с перьями и смолой я вижу, как Ферн встает на колени, протирает глаза и шарит по полу среди прыгающих мячей в поисках своих очков. Пока я размышляю, стоит ли ей помочь, она нащупывает очки и надевает на нос.
        На этот раз наши взгляды действительно встречаются.
        - Симус! — сияет она и хлопает себя ладонями по бедрам. — Мне следовало этого ожидать!
        Это была случайность. Я открываю рот, чтобы все объяснить, но не успеваю я начать, как за спиной оживает и начинает вибрировать рюкзак. Я стаскиваю его, открываю и достаю планшет. Экран мигает красным, и я вижу новое сообщение.
        «Поздравляем, Симус Хинкль! После победы над Ферн Нуган вы на 100 штрафных очков ближе к тому, чтобы стать профессиональным хулиганом!»
        Глава 7
        Штрафных очков: 100
        Золотых звездочек: 20
        Всякий раз, когда папа чем-то смущен — например, когда мама подает на ужин тофу под видом курицы, или когда DVD-плеер выплевывает диск посреди фильма, или когда мы летом переводим часы, — он говорит: «Я не могу понять, где тут плюс, а где минус!» Другие люди в такой ситуации иногда говорят, что не могут разобрать, где север, а где юг, но папа бухгалтер, поэтому вместо компаса у него математика. Сложение, вычитание, деление и умножение — это его север, юг, запад и восток.
        Вечером, лежа в постели, я тоже не могу понять, где тут плюс, а где минус. С одной стороны, вдобавок к сотне штрафных очков я заслужил какое-никакое уважение у своих одноклассников. Когда я вернулся к ним, Лимон улыбнулся, Габи похлопала меня по спине, а Эйб не стал закатывать глаза. В моем незавидном положении мне только врагов не хватало, так что можно сказать, что я достиг прогресса.
        С другой стороны, я ударил учительницу. Сшиб ее на пол. Я понимаю, что здесь от учеников ожидают чего-то такого, но после случая с мисс Парципанни я не могу с этим смириться.
        И это заставляет меня задаваться очень важным вопросом:
        - Зачем?
        Лимон лежит в кровати ко мне спиной и показывает на стене фигурки из тени при свете зажигалки. В ответ на свой вопрос я слышу щелчок. Маленький огонек гаснет.
        - Что зачем?
        Я уже час смотрю на одну и ту же страницу комикса. Теперь я сажусь на кровати и швыряю журнал себе в ноги.
        - Зачем мы здесь?
        - Потому что дома мы плохо себя вели? И наши родители не знали, как с нами справиться?
        Это-то я понимаю.
        - Но зачем делать школу для хулиганов? Как мы будем использовать наши умения, когда ее закончим? Какой во всем этом смысл?
        Лимон не отвечает. Я начинаю беспокоиться, что задал слишком много вопросов, но он переворачивается на спину. Медленно-медленно. Сначала левая нога соскальзывает с правой и падает на матрас. Потом переворачивается тело, постепенно, сантиметр за сантиметром, пока гравитация не берет свое. Секунду он приходит в себя после этого нечеловеческого усилия, потом глубоко вздыхает и приподнимается на левом локте.
        - Гамлет, — говорит он.
        Мне не хочется лишний раз испытывать удачу, и я пытаюсь расшифровать эту загадку самостоятельно. Но у меня ничего не выходит.
        - Что, прости?
        - Пьеса. Про принца, который доставал своего дядю, потому что тот убил его отца. Написал тот знаменитый чел, который умер.
        - Шекспир. Да, я знаю, я читал. Я просто не понимаю, при чем тут это.
        - «Земля, не шли мне снеди, твердь — лучей, — говорит Лимон. — Оскорбленья, чинимые безропотной заслуге». [2 - Перевод М. Лозинского.]
        Я помню эти строки… но все равно не понимаю, при чем тут Шекспир.
        - Это написали давным-давно, — продолжает Лимон. — Так уже сотни лет никто не говорит. Но мы все равно должны это читать.
        - И что?
        - И что же нам делать со всеми этими устаревшими словами, когда мы закончим школу? — спрашивает Лимон. — Какой толк читать книжку, которая не имеет ничего общего с нашей жизнью?
        Я открываю было рот, чтобы объяснить, что, несмотря на архаичный язык, темы любви и мести, поднимаемые в пьесе, относятся к разряду вечных и не устаревают со временем (по крайней мере так в прошлом году говорил наш учитель), но тут же передумываю. Потому что, кажется, я понимаю.
        - В обычной школе нас учат всяким штукам, которые нам вряд ли пригодятся в настоящей жизни. Так? — спрашиваю я.
        - Так. Здесь мы хотя бы может делать что хотим и когда хотим. Не знаю, как ты, но я до того, как попасть сюда, постоянно находился под домашним арестом. Никаких друзей, никакого кино, никаких развлечений. Здесь я как на каникулах.
        Я задумываюсь. Единственный раз, когда мы с семьей выбирались куда-то на каникулы, — поездка на Ниагарский водопад. Тогда мама насквозь промокла, катаясь на лодке, и жутко простудилась, так что до конца недели мы сидели в маленьком номере мотеля и смотрели по телевизору старые выпуски игры «Колесо Фортуны». По сравнению с этим в Академии — где у меня сколько угодно рыбных палочек, 3D-кино и я могу ложиться спать когда хочу — действительно неплохо.
        Но мне-то должно быть плохо. Я это заслужил. После того, что я натворил, мне надо радоваться, что я остался в живых. Но я — больше того — веселюсь и развлекаюсь, и это совсем неправильно.
        Однако я не могу сказать это Лимону. По крайней мере напрямую.
        - А что насчет твоих родителей? — спрашиваю я. — Тебе не стыдно при мысли о том, что они думают, будто тебя здесь учат хорошо себя вести?
        Его грустные карие глаза встречаются с моими, а потом закрываются. Тело перекатывается к стене, снова поддаваясь силам гравитации, и Лимон ложится на спину и лежит неподвижно.
        Это точно был лишний вопрос.
        Возле подушки жужжит планшет. Я тянусь за ним и читаю новое сообщение по K-mail.

…
        КОМУ:[email protected]
        ОТ КОГО:[email protected]
        ТЕМА:Класс!
        Дорогой Симус!
        Пишу это небольшое письмо, чтобы поприветствовать тебя и поздравить с сегодняшним успехом в Кладовой. Я никогда не видела, чтобы Ферн так заставали врасплох. Твоей карьере в Академии положено блестящее начало. Не терпится увидеть, что будет дальше.
        Всего хорошего, Анника
        P. S. Если тебе что-нибудь нужно — все что угодно, — смело проси!
        Плюс или минус? Минус или плюс? Я снова запутался. Не знаю, что мне делать — радоваться тому, что Анника довольна, или переживать о том, чем именно она довольна.
        Я собираюсь перечитать письмо и найти в нем какие-нибудь скрытые смыслы, которые я пропустил, как вдруг планшет снова жужжит и приходит еще одно сообщение.

…
        КОМУ:[email protected]
        ОТ КОГО:[email protected]
        ТЕМА:Подловил учителя? Пора за покупками!
        Привет, Симус!
        Ты заработал 100 штрафных очков за то, что застал врасплох Ферн Нуган. Так держать! Вычитаем из этого 20 золотых звездочек за звонок на горячую линию для горячих голов и получаем… 80 кредитов! Хорошие новости: теперь ты можешь навести шороху в Кладовой! Плохие новости: тебе придется поторопиться — если ты хочешь заполучить самую горячую новинку. Суперкрутая Килтерогатка из ограниченной серии, которую журнал «Беспредел» назвал «без сомнений, лучшим тренировочным оружием в своем роде», не задержится на прилавке надолго!
        Внизу я вижу мигающий значок камеры. Я нажимаю на него, и появляется фотография мальчика с рогаткой. По крайней мере мне кажется, будто это рогатка. Она сделана в форме буквы К, а не буквы Y, и мальчик держит ее горизонтально, а не вертикально, но в остальном это такая же рогатка, как те, что я видел по телевизору.

…
        Эта Килтерогатка достанется тебе по льготной цене в 75 кредитов. Так что поторопись купить ее прямо сегодня!
        К твоим услугам, Команда Кладовой
        Я хочу удалить сообщение. Может, в Кладовой и найдется что-нибудь, что мне захочется купить, но оружие — настоящее оружие, а не такое, которое было у меня в буфете Клаудвью, — точно не из этих вещей. Я собираюсь было нажать на значок корзины — и тут мне в голову приходит идея. Наверное, самая удачная за все время, пока я здесь, — по крайней мере она способна поднять мне настроение. Она могла бы прийти мне в голову намного раньше — но я был слишком занят: сначала я не умер, потом ходил на занятия, а потом хулиганил.
        K-mail в Академии выглядит точно так же, как обычная электронная почта на моем домашнем компьютере. Тут есть папки с входящими письмами, с исходящими и со спамом. Когда набираешь новое сообщение, надо вставить в пустые строки имя получателя и тему. А снизу — большое квадратное поле для письма.
        Мама никогда не проверяет свой e-mail, но папа по работе постоянно его смотрит.
        Я начинаю набирать сообщение.

…
        КОМУ:[email protected]
        ОТ КОГО:[email protected]
        ТЕМА:ПРИВЕТ!!!!
        Дорогой папа!
        Привет! Как дела?? Как мама?? Как вы добрались? Что нового? Как там моя комната? Тут все супер! Кормят очень вкусно, одноклассники хорошие. У меня сегодня были первые занятия — в том числе и математика, и я вспомнил о тебе.
        Я останавливаюсь. Меня так и подмывает рассказать о том, как здешняя математика не похожа на обычную, но тут я вспоминаю, что нам говорил Гудини насчет разговора с родителями об Академии. Папа, может, мне и поверит, но, прежде чем писать ответ, он посоветуется с мамой. А раз уж это она придумала меня сюда отправить, я сомневаюсь, что она примет мои слова за правду. Если я постараюсь ее убедить, что Килтер — засекреченный тренировочный лагерь для подготовки хулиганов, она может решить, что я специально вру, чтобы ей досадить, заберет меня отсюда и увезет домой. И хотя убийство — это худшее, что может сделать ребенок, ложь, по мнению мамы, недалеко от него ушла.
        Нет, лучше ничего не усложнять. Хотя бы до поры до времени.
        Я продолжаю печатать.

…
        В общем, я пошел делать уроки, мне много задали. Но я просто хотел сказать вам «привет» и сообщить, что вы можете мне писать КОГДА УГОДНО. Тут у каждого ученика есть портативный компьютер, он жужжит, когда приходит новое сообщение. Поэтому я смогу ответить вам на письмо в ту же секунду! Круто, правда?
        Я снова останавливаюсь. Теперь мне хочется извиниться за то, что я сделал, — не хочу, чтобы родители думали, будто я об этом забыл. Но они и так знают, что мне очень жаль, разве нет? Может, если я напишу жизнерадостное письмо, они порадуются, что я хорошо здесь устроился — и значит, я исправился, со мной все в порядке и меня можно спокойно отсюда забрать, когда придет время?
        Да, наверное, они действительно так и решат. Поэтому я заканчиваю письмо в таком же приподнятом ключе.
        Скучаю по вам! Люблю! Маме привет! Симус
        Я проверяю письмо на опечатки и нажимаю «отправить». Мне сразу же становится лучше. В конце концов, по большому счету, не важно, где тут плюс, а где минус. Важно то, смогут ли мои родители простить меня и любить не менее сильно, чем до того, как я стал преступником. Если мы будем оставаться на связи, это пойдет ситуации только на пользу.
        Я смотрю на Лимона. Вряд ли он очень рассердился, когда я спросил его о родителях, — иначе он бы не заснул, пока я писал папе письмо. Лимон храпит. Я тянусь за журналом комиксов. Только я успеваю перевернуть обложку, как подо мной вибрирует матрас.
        Я бросаю журнал и хватаю планшет.
        Папа, наверное, засиделся за работой. Засиделся, до сих пор не вышел из почты и так был рад получить от меня весточку, что сразу же ответил.
        Электронные письма никогда еще не загружались так долго. Я смотрю на маленький экран и не могу сдержать улыбки.
        Пока на нем не появляются слова.

…
        ОШИБКА!
        Сообщение, которое вы только что отправили, тема — «ПРИВЕТ!!!!», получатель — [email protected], доставить невозможно. Адрес получателя недействителен. Пожалуйста, обратите внимание на то, что K-mail — сервис, предназначенный исключительно для внутреннего сообщения. На внешний почтовый адрес письмо отправить нельзя.
        Также, пожалуйста, имейте в виду, что это автоматический ответ. Не отправляйте сообщения на этот адрес, они останутся непрочитанными.
        Спасибо за использование K-mail!
        С уважением, IT-отдел Академии Килтер
        Я падаю обратно на кровать. Натягиваю на голову одеяло. Пытаюсь убедить себя в том, что если невозможность в течение нескольких недель связаться с родителями — самое страшное наказание за мое преступление, то я самый удачливый из всех разоблаченных убийц, каких только видел мир.
        Может, это и так. Но я все равно не могу сдержать слез.
        Пока я так лежу, Лимон успевает прохрапеть сто двадцать семь раз. Я прислушиваюсь к его храпу, надеясь, что тот станет потише или вообще прекратится. Нас с Лимоном никак не назовешь лучшими друзьями, но сейчас мне очень бы хотелось с кем-нибудь поговорить — о чем угодно. Однако храп становится только громче, и я ощущаю себя ужасно одиноким — наверное, более одиноким я себя не чувствовал с самого прибытия в Килтер.
        Потом я вспоминаю кое-что, о чем Анника говорила вчера за ужином. Я все еще считаю, что я не из тех, кто ведет дневники… но можно сделать вид, что ты пишешь письмо другу — которого у тебя нет. Решив, что хуже не будет, я высовываю руку из-под одеяла и шарю по матрасу в поисках планшета. Когда пальцы наконец натыкаются на прохладный пластик, я затаскиваю устройство под одеяло, включаю и начинаю набирать текст.

…
        КОМУ:[email protected]
        ОТ КОГО:[email protected]
        ТЕМА:Простите
        Дорогая мисс Парципанни!
        Сегодня я сделал кое-что, чего не хотел делать. Что-то, чего поклялся никогда не делать после того случая в буфете Клаудвью.
        Я ударил учителя. Не один раз, не два и даже не три. ЧЕТЫРЕ раза. Если быть точным, ее ударили четыре резиновых мяча — но все равно. Это я их столкнул с места, так что я с таким же успехом мог бы ударить ее собственными кулаками.
        После того, что с вами случилось, я больше никогда не хотел делать ничего плохого. Я обещал себе, что если я что-нибудь и натворю, то это ни в коем случае не будет связано с учителями. И даже если бы я все равно сделал что-то ужасное, связанное с учителями, то я уж точно не хотел делать этого так скоро после несчастного случая с яблоком. Это было не просто озорство — это было настоящее преступление.
        И что вы думаете? Я сделал кое-что ужасное. С учителем. Спустя две недели после яблочного инцидента. В исправительной школе, где из меня должны сделать хорошего мальчика.
        Я бы попросил прощения у учительницы, которую ударил, но что-то мне подсказывает, что она не захочет меня слушать. Я бы еще раз попросил прощения у родителей, но я не могу до них достучаться. Поэтому я прошу прощения у вас. В конце концов, вы этого заслуживаете больше, чем кто бы то ни было. Я догадываюсь, что уже поздно… но это лучше, чем ничего, правда?
        Так или иначе, простите меня, пожалуйста, мисс Парципанни. За все.
        Искренне ваш, Симус Хинкль
        Глава 8
        Штрафных очков: 100
        Золотых звездочек: 20
        Я долго не могу заснуть. В голове мелькает картинка за картинкой, словно в семь часов вечера на экране телевизора — когда мама смотрит свои мыльные оперы, постоянно отматывая запись на те моменты, где кто-то кричит, плачет или целуется. Только вместо актеров, которые кричат, плачут и целуются, я вижу, как зевает Гудини. Как летят мячи. Как улыбается Ферн. В какой-то момент перед глазами возникает Элинор, стоящая у окна в кабинете математики, и уже не исчезает.
        Это последнее, что я запоминаю перед тем, как проснуться от истошных криков.
        - Стой!
        Я подскакиваю на кровати.
        - Ложись!
        Протираю глаза.
        - Катайся по полу!
        Начинаю задыхаться.
        Я едва могу разглядеть Лимона сквозь густую дымовую завесу. Он стоит над открытым чемоданом, из которого вырывается пламя.
        - Стой! — снова вопит он.
        Я падаю на пол и качусь, не дожидаясь его указаний. С каждым поворотом открывается все более страшная картина: Лимон закрывает глаза, раскачивается взад-вперед, зажигает и роняет новую спичку. Огонь разрастается, отрезая мне путь к кулеру с водой. Дым обжигает нос и горло, но мне удается задержать дыхание и добраться до телефона.
        - Горячая линия для горячих голов, куда…
        - Огонь, — выдавливаю я. — Пожар. Сильный.
        Это все, что мне удается сказать, прежде чем в легкие проникает дым. Лимон совсем рядом, мне хочется схватить его, встряхнуть и привести в чувство, но я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Наверное, моя кожа расплавилась от жары и приварила меня к полу. Я осознаю, что все еще сжимаю в руке телефон, и подношу трубку к пересохшим губам.
        - Пожалуйста, — шепчу я, — скажите моим родителям, что я…
        Дверь распахивается. В комнату врываются три человека в штанах цвета хаки, клетчатых рубашках и с красными сумками на поясе. Они действуют слаженно, без спешки — судя по всему, им уже не в первый раз приходится такое делать. Первый мужчина снимает с пояса небольшой металлический баллон и наставляет на огонь — струя пены с шипением вырывается наружу, и пламя гаснет. Второй достает из сумки серебристую коробочку, поднимает, нажимает на кнопку, и коробочка всасывает дым. Третий открывает окно, хватает Лимона за ухо и выдергивает этого горе-пиротехника из полудремы.
        На секунду воцаряется тишина. Я не уверен, жив я или умер.
        - Вы еще на связи? — пролаивает оператор из трубки у меня на груди.
        - Кажется, да, — хрипло отвечаю я, не поднимая телефона.
        - Симус Хинкль, стукачество второй степени!
        По коротким гудкам я понимаю, что на том конце линии повесили трубку. Мужчины поворачиваются ко мне. Я пытаюсь дрожащими руками выключить телефон, но тут мне на лицо надевают маску.
        - Эй! Что…
        - Не разговаривай, — командует низкий голос. — Дыши ровно.
        Я не спорю: не могу. Губы зажаты маской, да к тому же один из спасителей прижал мне голову рукой, чтобы я не шевелился. Он неожиданно сильный для человека, который явно считает, что мокасины без носков делают его рисковым парнем.
        Я заставляю себя вдохнуть и выдохнуть. Лимон, полностью пробудившийся, тоже стоит в маске и глубоко дышит. Через несколько мгновений жжение в носу, в горле и в легких утихает, и мужчина отпускает мою голову и снимает с меня маску.
        - Кто-нибудь возьмет на себя труд рассказать, что здесь произошло? — спрашивает первый мужчина. Он достает из сумки планшет. С краю высвечивается бегущая строка — символы ДС-7.
        Я смотрю на Лимона. Тот все еще стоит над тлеющим чемоданом и неуверенно глядит на угольки, словно не знает, как они там очутились.
        - Мы спали, — объясняю я, думая про себя, что нам грозят большие неприятности. — Лимон… он полностью отключился. Он не знал, что творит.
        ДС-7 смотрит на меня, не моргая, и я добавляю:
        - Это была случайность.
        ДС-7 медлит с ответом, словно дает мне шанс взять свои слова обратно. Я оборачиваюсь на Лимона. Тот смотрит на меня, потом переводит взгляд на ДС-7.
        - Это была не случайность, — говорит он. — Я развожу огонь во сне. Пока еще только учусь.
        ДС-7 издает негромкий свист.
        - Впечатляет. Ты наверняка получишь за это несколько штрафных очков.
        - Но нам придется на пару дней отстранить тебя от хулиганства, — добавляет другой мужчина.
        - Что ж, это честно, — кивает Лимон.
        На этом мужчины удаляются. Лимон идет в ванную и закрывает за собой дверь. Спустя мгновение включает душ. В комнате светло, хотя огонь уже погас, и я понимаю, что на дворе утро. Судя по моему планшету, сейчас двадцать минут девятого — и через десять минут у нас особое собрание.
        В другом конце холла располагается общая уборная. Я иду туда, чтобы умыться и привести себя в порядок. Когда я возвращаюсь, Лимон уже вышел из ванной и сидит на кровати. У меня в голове крутится масса вопросов. Например, кто такие эти ДС? Чем еще они занимаются, помимо тушения пожаров? Почему Лимона на два дня отстранили от хулиганства?
        И самая большая загадка: почему Лимон сказал, что это была не случайность? Почему он соврал?
        Но мой сосед не настроен на разговор. Он сидит на кровати и глядит в одну точку. С мокрых волос капает вода и стекает по носу. Я предлагаю Лимону сухое полотенце, но он не реагирует.
        Он, должно быть, ужасно сердит на меня за то, что я запаниковал и позвонил по горячей линии. Я хочу извиниться, но прежде чем я успеваю что-то сказать, Лимон спрашивает:
        - Ты как?
        Я захлопываю рот. У меня уже давно не спрашивали ничего подобного — после несчастного случая с яблоком мое состояние мгновенно перестало кого-либо волновать. Это такой неожиданный вопрос, что я даже не знаю, что ответить.
        - Все в порядке? — Он все еще смотрит перед собой, но стискивает руками колени. — Огонь… Он тебя… Ты…
        Сообразив, к чему он клонит, я быстро успокаиваю его:
        - Все хорошо. В горле першит от дыма, но в остальном все в норме.
        Он роняет голову и расслабляет пальцы.
        - Пойдем посмотрим, что такого особенного в этом особом собрании? — предлагаю я.
        - Да. — Он глубоко вздыхает. — Пойдем.
        Мы не говорим ни слова до самого актового зала. Я не против тишины — она позволяет мне обдумать все произошедшее. Я так углубляюсь в размышления и поиски ответов, что не замечаю, где мы находимся, пока кто-то не сует мне в руки ведро попкорна.
        - С маслом? С солью? С карамелью?
        Хью, парень из Кафетерия, улыбается и приподнимает кувшин с дымящейся золотистой жидкостью. Рядом с ним на металлической тележке стоят миски с карамелью и сливочной помадкой и банки с солью, перцем и другими приправами. Сзади я вижу полутораметровый автомат для попкорна, в котором крутятся зернышки.
        - Нет, спасибо, — отвечаю я.
        - Давайте все, — говорит Лимон.
        Хью готовит Лимону попкорн, а я оглядываюсь. Мы стоим на серебристой ковровой дорожке, которая ведет к сверкающему стадиону из стекла и металла, увешанному серебристыми флагами Академии Килтер. Рядом с автоматом для попкорна располагаются холодильник с мороженым, палатка с хот-догами и прилавок с конфетами, на котором, помимо прочего, рассыпаны M&M’s всех цветов радуги — если бы радуга состояла не из семи, а из сотни полос и включала такие оттенки, которые и не снились производителям фломастеров. По обеим сторонам ковровой дорожки подвешены связки серебристых воздушных шариков. Между ними сверкают бенгальские огни, заставляя дорожку переливаться.
        Вокруг слоняются десятки детей, но я узнаю только нескольких, которых видел на уроках. Остальные старше меня и разговаривают и смеются так непринужденно, что сразу видно: они здесь уже не впервые. На них одинаковые серебристые куртки, которые различаются только нашивками Академии на рукаве. Эти нашивки самых разных расцветок и форм — например, в виде ручной гранаты, человеческого силуэта или веселых и грустных театральных масок.
        - Пожалуйста, займите свои места! — гремит мужской голос из репродукторов у нас над головой. — Мероприятие сейчас начнется!
        Ребята отрываются от палаток с едой и направляются к входу. Я жду, пока Лимон захватит салфетки и газировку, и мы присоединяемся к толпе.
        - Студентов старших курсов просим занять отведенные им места, — объявляет голос над головой. — Первогодники, проходите вперед!
        - Места в первом ряду, — замечает Лимон. — Неплохо.
        Мама помешана на культуре и постоянно таскала нас с папой на струнные концерты и танцевальные вечера в Доме культуры Клаудвью, так что я знаю, что для некоторых людей — особенно для тех, у кого седые волосы и проблемы со зрением и/или слухом, — первый ряд подходит как нельзя лучше. Но лично я не люблю там сидеть. В основном потому, что трудно отключиться, когда музыканты находятся в метре от тебя и видят, что у тебя закрыты глаза.
        Здесь меньше кресел, чем в Доме культуры, зато сцена огромная, освещенная прожекторами и сотрясается от звуков рока, так что шансы уснуть довольно малы. С другой стороны, первый ряд очень близко к сцене, и баннер «Приветствуем начинающих хулиганов», растянутый над креслами, заставляет предположить, что мы можем оказаться участниками представления. А это куда хуже.
        Лимону, кажется, не передается мое волнение. Он устремляется прямо к нашей секции, хрустя попкорном и причмокивая газировкой. Я оглядываю задний ряд в поисках свободных мест, и тут кто-то хлопает меня по плечу.
        Я поворачиваюсь. Позади меня стоит мистер Громер, тот самый молчаливый учитель из-за стола Анники. Он одет в черное шерстяное пальто, застегнутое под самый подбородок, и держит в руках два рожка с мороженым: в левой — клубничное, в правой — ванильное. Он что-то говорит, но музыка играет так громко, что я не могу расслышать его слова.
        - Что, простите? — кричу я.
        Он сжимает губы. Раздувает ноздри.
        - Вы наступили на жвачку?
        - Что?!
        - Подошвы ваших ботинок вступили в контакт с предварительно прожеванной искусственной липкой субстанцией, которая затем затвердела, навсегда зафиксировав ваши ноги в неподвижном состоянии?
        Я смотрю вниз. Приподнимаю сначала одну ногу, потом другую.
        - Все, забудьте. — Мистер Громер протискивается дальше сквозь толпу. — Тоже мне вундеркинд…
        Его разочарование почему-то меня приободряет. Я бегу к сцене и сажусь рядом с Лимоном в первом ряду. Эйб и Габи уже здесь. Элинор приходит через полминуты и занимает последнее свободное место, возле прохода. Она пришла одна и сейчас сидит молча, глядя в одну точку.
        Я наклоняюсь к Лимону и киваю в сторону Элинор:
        - Что с ней?
        Лимон качает головой:
        - Даже не думай.
        - О чем?
        - Ни о чем. Если не хочешь стать преданным слугой у снежной королевы Килтер.
        Снежная королева? Холодная и неприступная? Наш разговор с Элинор не назовешь обстоятельным, но она мне все равно такой не показалась.
        Прежде чем я успеваю расспросить Лимона, прожектора гаснут. Музыка прекращается. Зрители затихают. И затем сцена медленно наполняется светом — мерцающим синим светом, который напоминает мне о катке. Задняя часть сцены опускается и снова поднимается — уже с четырьмя хулиганами, которые играют на электрогитарах, барабанах и пианино. По сравнению с оглушительным роком, который сотрясал стены еще минуту назад, эта музыка очень тихая и серьезная. Размеренные удары, низкие ноты… Похоже на музыку из фильма, которая звучит в тот момент, когда злодей идет по пятам за героем, а герой об этом не догадывается. Ты знаешь, что сейчас случится что-то очень важное, но понятия не имеешь, что именно.
        Узкая и длинная полоска сцены опускается — и возвращается на место с десятью хулиганами. На них джинсы, серебристые кроссовки, блестящие серые толстовки и солнечные очки — хоть мы и в помещении. Они стоят, расставив ноги и заложив руки за спину, и смотрят прямо перед собой.
        Музыка, низкая и размеренная, продолжает играть, пока сцена поднимается, и замолкает, когда та становится на место. На несколько секунд в зале все замирают. Хулиганы стоят неподвижно, как статуи.
        А потом наступает хаос.
        Взрыв музыки. Пульсирующие прожекторы. Их лучи выхватывают хулиганов, которые рассыпаются по сцене. Один убегает в дальний конец, взбирается по шестиметровой лестнице и достает из-за спины сверкающий лук со стрелами. Второй хулиган вспрыгивает на крутящуюся платформу на другом конце сцены и поднимается все выше. Музыка становится громче и быстрее, и вращающийся вокруг своей оси хулиган поднимает над головой серебряный диск. На противоположном краю сцены первый хулиган в свете прожекторов поднимает лук и натягивает тетиву.
        - Ничего не выйдет! — Лимон перекрикивает визжащий бас и грохочущие барабаны.
        Лучник прицеливается в серебряный диск. Я согласен с Лимоном: это слишком смелая попытка.
        Лучник отклоняется назад и выпускает стрелу. Она скользит по воздуху в лучах прожекторов… и попадает точно в центр крутящегося диска.
        С куполообразного потолка опускается исполинский вертящийся шар. Сначала он кажется простым зеркальным шаром, как на дискотеке, но потом на нем появляются слова:

…
        В ЯБЛОЧКО!
        И толпа сходит с ума.
        За этим номером следует много других. Факир окутывает всю сцену пламенем. Акробат кувыркается среди балок, образующих что-то вроде каркаса дома. Художник наскоро рисует зрителей на бетонных стенах, которые поднимаются по краям сцены. Смысл некоторых номеров от меня ускользает — например, когда один хулиган рыгает в микрофон, пока превратившийся в часы шар у него над головой отсчитывает шестьдесят секунд, или когда хулиганка снимает солнечные очки и таращится в зал, не моргая.
        Все вместе это — что-то среднее между рок-концертом и цирковым представлением. Не могу сказать, что я все понимаю… но это не значит, что мне не нравится.
        Наконец музыка перестает быть оглушительной. Хулиганы возвращаются на места. Все прожектора гаснут, кроме одного.
        И на сцену выходит Анника. На ней темные джинсы, длинное, до пола, вязаное пальто из сверкающей серой шерсти и серебристые туфли на высоком каблуке. Она улыбается и машет рукой залу, из которого слышатся крики и аплодисменты.
        - Рада всех видеть! — объявляет она. — Вам нравится представление?
        Крики перерастают в пронзительные вопли. Я зажимаю уши.
        - Я хочу сказать, что, хотя ваши сверстники долго и упорно готовились к этому шоу, на самом деле они развлекаются так каждый день. — Все еще улыбаясь, Анника смотрит на наш ряд. — И скоро новые студенты Академии последуют их примеру!
        Зал снова разражается аплодисментами. Я убираю руки от ушей и кричу Лимону:
        - О чем она говорит?
        - Без понятия!
        - Так что без дальнейших проволочек, — продолжает Анника, — объявляю восемнадцатую ежегодную церемонию назначения кураторов открытой!
        Огни в зале тускнеют. Виден только крутящийся шар, подвешенный к потолку. Он опускается на пару метров и останавливается.
        - Сейчас вы присоединитесь к одному из шести прославленных факультетов Килтер. — Голос Анники прорезает темноту. — Это — в произвольном порядке — Драматурги… Биологи… Живописцы…
        На поверхности шара — который, судя по всему, представляет собой что-то вроде экрана — появляются светящиеся логотипы. Театральные маски. Очертания человеческой фигуры. Мольберт с холстом, на котором нарисован череп.
        - Поджигатели… Атлеты…
        Мерцающий огонек. Крылатый кроссовок.
        - …и, наконец, Снайперы!
        Ручная граната.
        - Вашими кураторами будут старшие хулиганы с вашего факультета. Они были выбраны для каждого из вас в соответствии с вашими талантами и помогут развить эти таланты во время индивидуальных занятий.
        Анника делает паузу и спрашивает:
        - Все готовы?
        Под общие аплодисменты сверху ударяет еще один луч прожектора и освещает выставленные в круг прямо под шаром прозрачные стулья с высокими спинками. На круглом экране одно за другим появляются знакомые лица.
        - Остин Бейкер! — объявляет Анника. — Карла Симмонс! Сэм Фитцджеральд! Присцилла Тодд! Лукас Хорн! Пожалуйста, пройдите к нам на сцену!
        Камеры выхватывают из толпы нескольких моих одноклассников. Весь зал видит на экране, как они, улыбаясь все шире, с радостным волнением выскакивают из кресел и торопятся на сцену. Они занимают прозрачные стулья, и камера делает круг, по очереди останавливаясь на каждом из лиц. Сверху, на шаре, мелькают их фотографии; рядом с каждой подписаны имя, возраст и родной город ученика.
        Хулиганы, которые участвовали в представлении, выстраиваются возле моих одноклассников. Остин, Карла, Сэм, Присцилла и Лукас, не сходя со стульев, начинают медленно вращаться по кругу. Актеры с непроницаемым выражением лиц смотрят прямо перед собой. Зрители затихают. Я не знаю этих ребят лично, но все равно волнуюсь за них и вытираю рукавом вспотевший лоб.
        Стул Остина останавливается перед тем парнем, который рыгал в микрофон. Камера фокусируется на спинке стула, где высвечивается мерцающий силуэт человека.
        - Специалист по газовой атаке! — восклицает Анника под свист и крики из зала. — Блестяще!
        Рыгающий хулиган усмехается. Хлопает Остина по спине. Ведет его к столу и вручает серебристую куртку. На рукаве у нее нашивка с логотипом Академии и тем самым человеческим силуэтом, который появлялся на экране.
        Каждому из оставшихся ребят Анника подбирает в пару своего куратора. У каждого из хулиганов-первогодников своя уникальная способность — такая же, как у его наставника. Все вместе они образуют Факультет биологов.
        Затем Анника называет пять новых имен. Одно из них я сразу же узнаю.
        - Абрахам Хансен!
        Эйб выпрыгивает из кресла и взбегает на сцену. Когда приходит его очередь, вращающийся прозрачный стул останавливается прямо перед хулиганом-художником. На экране высвечивается логотип с мольбертом и черепом.
        - Мастер баллончика! — выкрикивает Анника. — Добро пожаловать к Живописцам!
        Церемония продолжается. Габи останавливается напротив странной таращащейся девушки. Элинор — напротив парня, чье представление заставило нас предположить, будто он слепой телепат, пока мы не убедились, что он не слепой и не телепат. Наш класс делится примерно на равные части — к каждому факультету присоединяется около пяти ребят. Каждое воссоединение зрители встречают приветственными криками — особенно громкими в той части зала, где сидят члены только что объявленной фракции.
        Анника все довольно доходчиво объяснила, так что я примерно понял, что к чему. Но, судя по всему, свет, звук и прочая суета слишком вскружили мне голову, потому что я не осознаю, что сейчас произойдет, — до того самого момента, когда приходит очередь Лимона… и его стул останавливается напротив хулигана, который разжигал на сцене огонь.
        - Метатель пламени!
        Лимон присоединяется к поджигателю.
        И сейчас меня выставят напоказ перед всей школой.
        - Симус Хинкль! — кричит Анника.
        У меня внутри все холодеет. Взгляд упирается в экран, где вокруг покрасневшего лица бегут буквы:

…
        СИМУС ХИНКЛЬ
        12 ЛЕТ
        КЛАУДВЬЮ, НЬЮ-ЙОРК
        Я задерживаю дыхание и жду, пока назовут другие имена… но их не называют.
        - Упс! — восклицает Анника. — Кажется, кто-то здесь слишком стеснительный! Давайте окажем нашему новичку теплый Килтерский прием!
        Мне хочется убежать. Спрятаться. А лучше всего — умереть, что и должно было случиться в первый же вечер в Академии. Лучше я унесу свою тайну в могилу, чем выставлю напоказ ее перед сотнями ребят.
        Зрители хлопают в ладоши и выкрикивают мое имя. Ноги, игнорируя бурный протест со стороны мозга, выносят меня на сцену и усаживают на прозрачный стул с высокой спинкой. Остальные стулья остаются пустыми. Мне интересно, перед кем из хулиганов остановится стул: хотя прожектор погас и мы не видели всего, что происходит на сцене, вроде бы во время представления никто не погиб.
        Вращение замедляется. Я зажмуриваю глаза. Анника начинает произносить страшное, кошмарное слово, которое — хотя я до сих пор не могу в это поверить — описывает меня.
        - У-у-у-умелый стрелок!
        Мое сердце останавливается.
        Умелый стрелок.
        Не убийца.
        - Добро пожаловать в команду Снайперов! — добавляет Анника.
        Зал взрывается криком. Я распахиваю глаза. Лучник, который за сотню метров поразил в яблочко крутящуюся мишень, стоит прямо передо мной.
        - Синус Хинкль! — говорит он с усмешкой. — Думаю, вместе мы сотворим грандиозную пакость.
        Глава 9
        Штрафных очков: 100
        Золотых звездочек: 45
        Моего куратора зовут Айк, и он не хочет терять времени даром. Как только луч прожектора смещается на Аннику, он уводит меня со сцены, и мы спешим наружу.
        - Ты уверен, что церемония уже окончена? — Мне приходится бежать, чтоб не отставать от него. — Может, стоит остаться неподалеку, чтобы ничего не пропустить?
        - И пожертвовать стартовым преимуществом? Ну уж нет.
        Айк сворачивает налево, к небольшой стоянке, где припаркован гольфмобиль. Он запрыгивает внутрь и хлопает по сиденью, приглашая меня присоединиться. Я останавливаюсь в нескольких шагах от машины и оборачиваюсь. В серое утреннее небо над павильоном взмывают фейерверки.
        - Чего ты боишься? — спрашивает Айк.
        Того, что Анника назвала меня «умелым стрелком», а не «убийцей» только затем, чтобы не пугать зрителей. Того, что на Айке не серебристая куртка с эмблемой факультета, как на всех остальных кураторах, а черная с пустой нашивкой. Того, что он уже убивал людей из своего лука и готов сделать это снова. И того, что если я сейчас уеду с ним, то не будет свидетелей, который расскажут папе и маме, как все было на самом деле.
        - Когда-нибудь катался на гольфмобиле?
        Я поворачиваюсь обратно.
        - Один раз. С папой, в парке развлечений.
        - Вы разгонялись до шестидесяти километров в час за восемь и две десятых секунды?
        - Мы не разгонялись даже до шести километров в час за десять минут.
        Айк улыбается и кивает на свободное сиденье.
        Позади нас разрываются фейерверки. Я напоминаю себе, что в рюкзаке у меня лежит Килтер-планшет. Если что, я могу написать Лимону или Аннике короткое сообщение и рассказать, что происходит. И я забираюсь в машину.
        Скорость не единственное отличие этого гольфмобиля от того, на котором катались мы с папой. У этого изогнутая прозрачная крыша. Сиденья обиты мягкой белой кожей. Деревянная приборная панель такая гладкая, что я могу увидеть в ней, как у меня дрожат губы — точно так же, как всякий раз, когда я испуган, но пытаюсь это скрыть. Прозрачные ремни безопасности автоматически затягиваются вокруг пояса и груди. Теперь, когда я пристегнут, на приборной панели появляется 3D-карта. Я успеваю различить Кафетерий и учебный корпус. Потом Айк касается края карты. Появляется увеличенное изображение пустого поля, окаймленного деревьями. Айк дотрагивается до картинки, переворачивает ее и еще раз щелкает по экрану.
        - Готов? — спрашивает он.
        Я киваю.
        - Погнали!
        Я совершенно уверен, что шины оторвались от земли, хотя я слишком крепко держусь, чтобы наклониться и проверить. Гольфмобиль пулей вылетает со стоянки и лавирует между деревьями и зданиями. Я пытаюсь улыбнуться Айку, чтобы показать, как мне нравится сумасшедшая скорость, но меня с силой вдавливает в кожаное сиденье.
        Потом гольфмобиль резко останавливается. Мы на краю поля, которое только что видели на экране. Но вопреки карте поле не пустое. На нем выстроилось около двадцати фигур, одетых в юбки и блузки, свитера и военную форму. Сначала мне кажется, будто это настоящие люди, но когда мы выходим из гольфмобиля и приближаемся к ним, я понимаю, что это манекены. Только на месте пластиковых голов у них красные яблоки.
        Я останавливаюсь как вкопанный. Айк оборачивается ко мне.
        - Я думал, что стоит начать с более близкого расстояния. — Он пожимает плечами. — Но ты можешь стрелять и отсюда, если хочешь.
        Я качаю головой и делаю шаг назад:
        - Я не могу.
        - Воспринимай это как тренировку меткости и глазомера. В конце концов, стрельба из лука на девяносто девять процентов состоит из этого. — Как и я, он смотрит на манекены с яблоками вместо голов. — Я знаю, что ты привык использовать это как оружие, а не как мишень, но Анника сказала, что этот навык ты уже отточил и теперь готов к чему-то более серьезному. И более интересному, кстати говоря.
        Я смотрю на него:
        - Это Анника просила привести меня сюда?
        - Нет.
        Я вздыхаю с облегчением. Конечно, не она. Она слишком тактична, чтобы предложить что-нибудь в таком роде.
        - Она сказала мне дать тебе порезвиться в саду Академии. Но я решил, что лучше начать на открытом пространстве и снизить вероятность несчастных случаев.
        У меня обрывается сердце. Айк поворачивается на каблуках и идет дальше. Я оглядываюсь в поисках укрытия, но вокруг нас ничего нет. Даже если мне удастся сбежать, куда мне идти? Решив, что лучше не злить человека с оружием, я направляюсь вслед за Айком.
        - А что делает куратор в Академии для хулиганов? — спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал непринужденно. Айк распаковывает свой арсенал в полутора метрах от невинного манекена в длинном бордовом платье.
        - То же, что и везде. Помогает тебе чему-то научиться.
        - И ты поможешь мне научиться лучше стрелять из лука?
        - В том числе.
        - Но я никогда раньше не стрелял. Может быть, у меня сразу хорошо получится, как знать?
        Мне действительно интересно, зачем мне куратор в таком деле, за которое я никогда не брался, но Айк перестает полировать свой лук и смотрит на меня, как будто я строю из себя умника. А я не строю, честное слово.
        - Хороший вопрос, — говорит он. — Есть лишь один способ выяснить.
        Он наклоняется к спортивной сумке и достает оттуда красный пластиковый лук и стрелы с присосками на конце. С такими игрушками пятилетние дети изображают ковбоев и индейцев. Наверное, мне не удается скрыть удивления, потому что Айк объясняет:
        - Каждому надо с чего-то начинать. По мере твоих успехов будет меняться и твое оружие.
        Я не хочу делать успехи. Я не хочу даже приниматься за это. Но серебряные стрелы моего наставника все еще свешиваются у него с пояса, и вблизи они кажутся еще острее. Поэтому я беру тренировочное оружие и стараюсь сделать вид, будто мне это по душе.
        - Правый локоть назад, — командует Айк. — Выпрями левую руку. Сожми пальцы. Держи его крепко.
        Я делаю все, как он говорит. Крепко держать оказывается труднее всего, потому что я дрожу всем телом.
        - Просто целься в манекен, — говорит Айк. — Забудь о яблоках.
        Проще сказать, чем сделать. Но я зажмуриваюсь и выпускаю стрелу. Она ударяется во что-то с глухим стуком.
        - Неплохо, — замечает Айк.
        Я открываю глаза. Стрела попала в манекен — наконечник присосался к носку его черного начищенного ботинка.
        - Не то чтобы хорошо, правда… но мы над этим поработаем.
        Весь следующий час я следую инструкциям Айка и перемещаюсь от одного манекена к другому. Мне удается попасть в каждый, но все мои стрелы не стали бы для противников роковыми, будь на месте резиновых присосок острые наконечники: они вонзаются в пальцы рук и ног, в плечи и в голени. Если Айк и разочарован моим дилетантством, то не подает и виду. Он на удивление спокоен и постоянно меня приободряет. Если бы это были обычные уроки физкультуры в Клаудвью, я бы даже получил от наших занятий удовольствие.
        Во время перерыва Айк просит прощения и говорит, что ему нужно ответить на K-mail, а я усаживаюсь на валун в нескольких метрах от линии огня. Я достаю из рюкзака собственный планшет и загружаю сообщения. Только я собираюсь открыть письмо от Гудини насчет задания по математике на следующую неделю, как где-то рядом вдруг раздается хлопок — такой громкий, что птицы срываются с деревьев.
        Не задумываясь, я бросаю планшет и выхватываю из сумки за спиной лук со стрелами. Натягиваю тетиву, поворачиваюсь в сторону звука.
        И стреляю.
        - Шикарно! — восклицает Айк.
        Я опускаю лук и прищуриваюсь. Айк стоит возле гольфмобиля, нацепив на себя что-то вроде черного щита. Он поворачивается в профиль, и я вижу, что стрела присосалась ему к груди, строго по центру.
        - Только я успел запустить хлопушку, как ты мгновенно встал в стойку! Я знал, что это у тебя в крови!
        Айк пускается бежать; на груди у него до сих пор трепещет стрела. Он машет мне рукой, чтобы я следовал за ним, и я заставляю ноги оторваться от земли. Когда мы добираемся до манекенов, он открывает рот, чтобы еще что-то добавить, а я открываю рот, чтобы извиниться.
        Но нас обоих прерывает другой звук. Это тихий рокот, который очень быстро нарастает и становится оглушительным. Прежде чем я успеваю спросить, в чем дело, из леса выезжает двухместный мопед и резко тормозит рядом с гольфмобилем. Двое парней в штанах защитного цвета, рубашках в красную клетку и с красными сумками на поясе спрыгивают с мопеда и направляются к нам.
        Айк поворачивается к ним спиной. Он отцепляет с груди стрелу и вручает мне, потом застегивает куртку поверх пластикового щита.
        - Все круто, — шепчет он. — Попрактикуйся еще.
        Как и тот совет насчет яблок, это задачка не из легких. Но я изо всех сил стараюсь сосредоточиться на манекенах, пока Айк приветственно машет парням.
        - Доброе утро! — кричит он.
        - Утро и правда славное, — весело соглашается один из парней, наконец поравнявшись с нами.
        - Самое подходящее утро, чтобы похулиганить, — добавляет второй.
        - Да ладно? — удивляется Айк. — Я говорил всего-навсего о погоде. Хулиганством тут и не пахнет.
        - Неужели? — спрашивает первый парень.
        - Конечно, — кивает Айк. — У нас с Симусом просто первое занятие. — Он понижает голос и добавляет: — Между нами говоря, ему еще учиться и учиться.
        Уловив его интонацию, я прилаживаю стрелу и чуть наклоняю лук. Стрела с хлопком приземляется у меня под ногами.
        - Да, это точно, — кивает второй парень.
        - Крутая машинка, кстати, — замечает Айк. — Новая?
        Это мгновенно отвлекает парней от моей персоны, и они вместе с Айком отходят к мопеду. Я тем временем продолжаю стрелять, стараясь не задевать манекены. К возвращению Айка вся земля усыпана классными пластиковыми стрелами.
        - Как маленькие пастушьи собачки, — вздыхает он.
        Я гляжу через плечо. Парни уже уехали на своем мопеде.
        - Кто это такие?
        - Добрые Самаритяне. Здешняя охрана.
        - Чем они занимаются?
        - Пресекают хулиганство и сообщают куда надо о плохом поведении. — Айк наклоняется и собирает стрелы. — Если им удается на чем-то сосредоточиться, они отлично справляются с работой. Но, как и щенков-пастухов, их очень легко отвлечь.
        Я ничего не понимаю.
        - Но от нас же ждут хулиганства! Разве не за этим мы здесь?
        - Это чтобы мы не расслаблялись. — Айк распрямляется и протягивает мне пучок стрел. — Если уйдешь от Добрых Самаритян — сможешь уйти от родителей и других взрослых в настоящей жизни. Лишняя тренировка — и она дорогого стоит. Если тебя поймают, ты на определенный срок лишаешься права на хулиганство — и на то, чтобы получать штрафные очки и кредиты. Иным хулиганам уже не удается после этого оправиться.
        - Что им здесь понадобилось? — спрашиваю я. Мишени тут своеобразные, но я стреляю из игрушечного оружия — на серьезное хулиганство это не тянет.
        - Они приглядывают за тобой, — ухмыляется Айк. — Потому что вопреки тому, что я им сейчас сказал, надо признать: отличное начало, дружище.
        Он говорит это так, будто это что-то хорошее. Как будто мне надо этому радоваться и даже гордиться этим.
        Но когда я прилаживаю пластиковую стрелу, все, о чем я думаю, так это о том, что если бы наконечник у нее был из железа, а не из пластика, я бы сейчас во второй раз стал убийцей.
        Глава 10
        Штрафных очков: 110
        Золотых звездочек: 45
        Мы тренируемся до самого заката. Айк так рад моим успехам, что награждает меня десятью штрафными очками и говорит, чтобы я себя чем-нибудь побаловал в Кладовой. Вместо этого я балую себя несколькими минутами одиночества в собственной комнате. Лимон все еще занимается со своим куратором, и я использую это время, чтобы позвонить по телефону.
        - Горячая линия для горячих голов. Куда мне направить ваш вызов?
        - Я хочу связаться с главным оператором, — говорю я. — Пожалуйста.
        - Главный оператор на линии.
        - Нет, не с главным оператором горячей линии, а… — Дверь открывается, и я умолкаю. Лимон заходит, швыряет на пол рюкзак и падает на кровать лицом вниз. Я не уверен, что он меня заметил, но на всякий случай прикрываю трубку рукой и шепчу: — Я сейчас, только выйду из комнаты.
        - Какие-то проблемы, сынок?
        В коридоре несколько старших хулиганов шумно соревнуются в искусстве плеваться жеваной бумагой. Не желая быть услышанным — или оплеванным, — я быстро выхожу во внутренний дворик.
        - Я бы хотел позвонить родителям. Элиоту и Джуди Хинкль. — Я медленно диктую номер.
        - Хорошая мысль. Их бы это наверняка растрогало.
        Следует долгая пауза. Я жду сигнала и прокручиваю в уме то, что я скажу, когда папа или мама возьмут трубку.
        - Что-нибудь еще?
        - Мам?
        - Ты лысый трехногий чихуахуа по имени Родолфо?
        - Что? Нет.
        - Тогда я тебе не мама.
        Оператор. Она все еще на линии.
        - Простите, — говорю я. — Я не знал, что вы еще не соединили.
        - Все в порядке. А я и не соединю.
        - Но в нашей комнате всего один телефон.
        С одной кнопкой. Как же мне позвонить домой?
        - Никак.
        - Но Гудини сказал…
        - И ты ему поверил? — хмыкает она. — Ты увидишь своих стариков всего через несколько недель, на Родительском дне. А теперь, уж прости, коммутатор сверкает огнями, как воскресная ярмарка. Спасибо, что позвонили на горячую линию для горячих голов!
        Трубка замолкает.
        Я собираюсь было вернуться в корпус, но меня останавливает какой-то звук. Это протяжный стон — вроде того, что слышен, когда ветер шумит в ветвях… вот только ни один листик не шевелится. Стон перерастает в вой, а потом — в плач. Кажется, он доносится с другого конца дворика. Здравый смысл подсказывает мне, что это не мое дело, но ноги сами несут меня через двор. Звук становится громче, и я ускоряю шаг.
        Определить источник не составляет особого труда: это Картер Монтгомери. Он почти самый маленький в нашем классе — ниже только я. Картер сидит возле каменного фонтана в свете небольшого фонаря и плачет.
        Затаив дыхание, я наблюдаю за ним из-за соседнего дерева. Крови не видно. Агрессивно настроенных хулиганов вроде бы тоже рядом нет. Может быть, стоит спросить, что с ним такое? Предложить помощь? Позвонить на горячую линию для горячих голов и сообщить о расстроенном хулигане?
        Пока я колеблюсь, не зная, что предпринять, у Картера подгибаются колени. Он опускается на траву, склоняет голову и молотит землю кулаками. Плач сменяется икотой, плечи сотрясаются от рыданий.
        - Браво!
        Я подскакиваю. Картер выпрямляется. Из тени, хлопая в ладоши, выходит Анника. За ней по пятам следует мистер Громер, опустив голову и сгорбившись.
        - Очень впечатляюще, — говорит она.
        Картер встает и вытирает слезы.
        - Возможно, стоит чуть убавить звук и отложить кульминацию, но тем не менее очень убедительно. — Она поворачивается к наставнику Картера, который стоит неподалеку рядом с тремя другими Драматургами. — Хорошо сработано, Марк.
        Марк отвешивает ей легкий поклон. Картер улыбается до ушей. Во всей этой демонстрации есть что-то неизмеримо странное… и все-таки она заставляет меня жалеть, что Анника не видела, как я сегодня поражал мишени в поле.
        - Скучаешь по дому?
        Я оборачиваюсь на голос. Элинор, та самая рыжеволосая красотка, сидит позади меня на скамейке, скрестив ноги. В свете высокого фонаря я могу разглядеть книгу у нее на коленях.
        - Это нормально, — кивает она.
        Я бросаю взгляд на фонтан, возле которого хулиган готовится снова заплакать на глазах у Анники и всех остальных. Я спешу к Элинор, пока они не услышали ее — или не заметили меня.
        - Я не скучаю, — говорю я, подходя к ней. — С чего ты взяла?
        Она смотрит на мою руку. Я слежу за ее взглядом и с удивлением обнаруживаю, что все еще сжимаю телефонную трубку. В суматохе я совсем о ней забыл.
        Элинор закрывает книгу и встает.
        - Не хочешь прогуляться?
        Она направляется в глубь двора по тропинке. Я гляжу ей вслед. Она хочет, чтобы я пошел за ней? А я сам этого хочу?
        Двое старших хулиганов пуляют друг в друга из лазеров в траве за скамейкой. В перерывах между выстрелами они смеются.
        - Мамочка, я соскучился по тебе! — выкрикивает один.
        - Папочка, забери меня отсюда! — поддакивает второй. — Мне не хватает моего плюшевого мишки, и мне пора баиньки, и…
        Я бегом припускаюсь по тропинке. Голоса шутников, которые, видимо, слышали весь мой телефонный разговор, затихают.
        - Я — Элинор, — говорит она, когда я ее догоняю.
        - Я знаю, — киваю я. Мои щеки начинают гореть под ее удивленным взглядом, и я добавляю: — Слышал на церемонии назначения кураторов. И на уроке.
        - А. — Она отворачивается, заводит руку за спину и приглаживает зеленую атласную ленту на кончике косы.
        - Гудини украл у меня запонки в виде роботов, — говорю я сочувственно. — До сих пор не понимаю, как ему это удалось, они же были пристегнуты к рукавам. Как он только их отцепил и утащил, если пиджак все время был на мне?
        Она улыбается, и я не могу не улыбнуться в ответ.
        - Что в этом смешного? — спрашиваю я.
        - Ничего.
        - Ты выглядишь так, будто сейчас рассмеешься.
        Она останавливается и поворачивается ко мне:
        - Ты очень быстро говоришь.
        - И что?
        - Значит, ты нервничаешь. — Она делает паузу. — Так?
        Нервничаю? Я? Я поступил в секретный тренировочный лагерь для подготовки хулиганов. Я убил учительницу. Мой сосед по комнате — пироман. Я иду вслед за девочкой, которая сделала черт знает что черт знает с кем, о которой я ничего не знаю, и вокруг с каждой минутой становится все темнее. С чего бы мне нервничать?
        Элинор шагает дальше.
        - У тебя с ними близкие отношения?
        Я спешу за ней.
        - С кем?
        - С родителями.
        - О. Да. Очень.
        Потом я задумываюсь. Близкие ли? Они, конечно, все время рядом… но они же родители. Им положено. И хотя мы с папой любим вместе расслабиться за теликом или порассуждать о футболе, с мамой мы проводим мало времени. Если только не считать тех минут, когда она ворчит, что я не делаю домашнее задание и не помогаю ей по дому. Все наши с ней разговоры, как правило, односторонние: она засыпает меня вопросами о школе и дает примерно пару секунд на ответы. Но разве это не обычное дело? В конце концов, дети и родители не обязаны быть лучшими друзьями.
        - А у тебя? — спрашиваю я Элинор. — Как у тебя с родителями?
        Вместо ответа она хватает меня за руку и затаскивает под густой полог из свисающих ветвей.
        - Эй! — Я пытаюсь вырваться. — Что ты…
        Она зажимает мне рот. Я мог бы укусить ее за руку, чтобы она меня отпустила, но пальцы у Элинор пахнут малиной, и это неожиданно приводит меня в замешательство.
        - Не шевелись, — шепчет она.
        Элинор пристально смотрит мне в глаза. Потом, видимо решив, что я не собираюсь с криком выбегать из-под деревьев, она опускает руку и всматривается в узкую щель между ветвями. Я гляжу ей через плечо. Четыре Добрых Самаритянина стоят вокруг пруда. Двое, вместе со своими красными сумками и всем остальным, прыгают в воду, а остальные достают из-под куста цистерны и шланги.
        - Пошли, — говорит Элинор. — Пока они заняты.
        Она встает и обходит дерево. Я наблюдаю, как промокшие Самаритяне вытаскивают из пруда хулигана. На нем гидрокостюм и маска для подводного плавания. Вокруг тела у него обмотаны шланги, которые ведут к цистерне на берегу. Кажется, Добрые Самаритяне только что не дали ему осушить пруд.
        - Я думала, ты хочешь поговорить с родителями, — говорит Элинор. Она снова стоит рядом со мной.
        - Я хотел, — отвечаю я. — И хочу.
        - Тут есть секретный телефон. Настоящий, с двенадцатью кнопками. Я знаю, где его найти.
        Я подпрыгиваю на месте.
        - Откуда?
        Вместо ответа она улыбается и выныривает из-под лиственного полога.
        Я бегу за ней с бешено бьющимся сердцем. Я мчусь по траве и продираюсь сквозь ветки. Лавирую между деревьями и перепрыгиваю камни. Но Элинор бежит быстрее и в конце концов растворяется в сгущающейся темноте.
        Мне удается поравняться с ней только один раз — она стоит на берегу речки и не знает, как переправиться. Когда она оборачивается, приземляется на камушек не больше моей ладони. Элинор перескакивает с камня на камень так легко, как будто речка — это асфальт, на котором мелом начерчены классики. Она больше не оглядывается — и слава богу: после первого же прыжка я приземляюсь лицом в ил.
        - Ничего, я тут как-нибудь! — ору я, стирая грязь с лица.
        - Когда переберешься, сворачивай налево! — кричит Элинор. Каждое следующее слово звучит тише, чем предыдущее. — Когда доберешься до поля с подсолнухами, сверни направо и ищи бункер!
        Я успеваю еще восемь раз свалиться в речку, прежде чем наконец достигаю другого берега и могу последовать дальнейшим инструкциям.
        К несчастью, я не нахожу ни поля с подсолнухами, ни бункера, ни телефона.
        Что хуже всего — я не нахожу Элинор.
        Глава 11
        Штрафных очков: 130
        Золотых звездочек: 60
        - Стой!
        Я подскакиваю на кровати.
        - Ложись!
        Хватаю с тумбочки у изголовья огнетушитель.
        - Ката…
        И выпускаю струю пены.
        Лимон спотыкается. Часто моргает. Трясет мокрыми волосами.
        - Что, опять? — вздыхает он.
        - Опять. — Я встаю, чтобы получше прицелиться в горящую мусорку. Оставшиеся языки пламени шипят и исчезают под белой пеной. — Но смотри-ка, на этот раз наш урон — только нескольких старых салфеток и конфетных оберток. Не о чем говорить.
        Он плюхается на кровать. Опирается локтями на колени и прячет лицо в ладонях.
        - Чувак, я ведь тебя убью когда-нибудь.
        На секунду мне кажется, будто он взбесился из-за того, что я вмешался, но потом я понимаю, что он всерьез боится это сделать.
        - У карманного огнетушителя Килтер радиус действия — три метра, — говорю я. — Я могу выстрелить в любой угол, даже не вставая с постели. Пока ты не перестанешь будить меня своими криками, все будет в порядке.
        Он медленно поднимает голову. Вода стекает у него по лбу и капает с носа.
        - У карманного чего?..
        - Карманного огнетушителя Килтер. — Я протягиваю ему маленький серебристый баллончик. — На всякий пожарный случай.
        - Где ты это взял?
        - В Кладовой. Когда я заходил туда накануне вечером, у них как раз был завоз.
        - И ты купил это для меня?
        - Для нас, — говорю я. — Чтобы нам обоим чуть лучше спалось.
        Он переворачивает баллончик и поглаживает большим пальцем блестящую поверхность.
        - Тебе стоило бы откладывать кредиты на луки со стрелами.
        - Какой толк в луках со стрелами, если я умру и не смогу ими пользоваться?
        Я хотел пошутить. К счастью, Лимон, кажется, воспринял это именно как шутку. Он слегка улыбается, встает и протягивает мне огнетушитель.
        - Мне надо тебе чем-то отплатить.
        - Нет, вовсе нет.
        - Нет, надо. — Он вынимает из шкафчика пластиковый контейнер. — Я сделаю на завтрак мировой буррито, что скажешь?
        Я хочу сказать: «Нет, спасибо», но вовремя останавливаюсь. Я не уверен… но, кажется, мы с Лимоном начинаем привязываться друг к другу.
        - Здорово. Спасибо.
        Лимон разжигает огонь — на этот раз подконтрольный. Пока он готовит, я проверяю свой K-mail и вижу новое сообщение.

…
        КОМУ:[email protected]
        ОТ КОГО:[email protected]
        ТЕМА:Кредиты на растопку?
        Хе-хей, Симус!
        Спасибо, что заскочил в Кладовую и обзавелся карманным огнетушителем Килтер! Надеемся, что это поможет тебе не в одной шалости! А если тебе нужна помощь в разведении костров, чтобы было что тушить, настоятельно рекомендуем суперискромет Килтер! С ним ты сможешь задать жару всегда и везде!
        Я нажимаю на мигающий значок с камерой, и включается видео. Мальчик держит в руках что-то вроде крошечных жестяных чашек. Одну он кладет на кончик большого пальца, другую — на кончик среднего и щелкает. Из-под пальцев выскакивает серебряная искра. Интересно, знает ли о такой штуке Лимон? Я останавливаю видео и читаю дальше.

…
        Помимо еженедельных пособий и очков за выполнение домашних заданий, ты успел заработать еще несколько штрафных очков. Увы, ты также позвонил на горячую линию для горячих голов и получил несколько золотых звездочек. Но не волнуйся! Ты все еще в игре. Судя по нашим данным, сейчас у тебя 130 штрафных очков и 60 золотых звездочек, что в сумме дает 70 кредитов. 20 из них ты потратил на карманный огнетушитель Килтер, соответственно, осталось 50. Этого более чем достаточно, чтобы купить суперискромет Килтер по небывало низкой цене в 30 кредитов!
        Надеемся, до скорых встреч!
        К твоим услугам, Команда Кладовой
        Я закрываю письмо. Лимон все еще занят готовкой; я отмечаю про себя, что надо не забыть сказать ему про суперискромет, и иду умываться и одеваться. Когда я выхожу из ванной, солнце уже встало, а завтрак готов.
        И Лимон не шутил: буррито действительно мировой. Внутри у него яйца, сыр и три вида фасоли. Он так хорош, что, когда я опустошаю тарелку и Лимон предлагает мне еще один буррито, я соглашаюсь.
        - Ты дома много готовишь? — спрашиваю я, когда он разом разбивает два яйца.
        Он кивает.
        - У нас старая газовая плита. Чтобы ее разжечь, нужны спички. Готовка для меня — единственный способ играть дома с огнем и не бесить при этом родителей.
        Я вспоминаю о вчерашнем разговоре с Элинор.
        - А у вас хорошие отношения? — спрашиваю я. — У тебя с родителями?
        - Смотря что ты имеешь в виду под хорошими отношениями. — Он приподнимает сковородку и подкидывает яичницу.
        - После того как ты приготовил еду, вы садитесь ужинать вместе? И, ну, разговаривать?
        - Да. Постоянно. Когда мы заканчиваем с ужином, мы еще немного разговариваем. А потом еще немного. — Он вываливает в сковородку банку фасоли. — Мои родители помешаны на общении. Никогда не умолкают.
        Я думаю, не из-за этого ли Лимон здесь все время помалкивает. Может быть, ему нравится, когда его не принуждают постоянно к разговорам. На всякий случай я не задаю больше вопросов. Я молча смотрю, как он готовит, и благодарю его, когда он протягивает мне новый буррито.
        Я как раз заканчиваю вторую порцию, когда Лимон проверяет почту.
        - Оу, — говорит он. — Сегодня с утра в библиотеке урок биологии.
        - Что в этом плохого? — Я облизываю пальцы.
        - Библиотека в другом конце кампуса. И мы должны были там быть десять минут назад. — Он швыряет планшет на кровать. — Пора выходить.
        И мы выходим. Вернее, идет Лимон, а я, отягощенный двумя с половиной кило буррито у себя в желудке, еле-еле тащусь за ним, пыхтя и отдуваясь. Он уже успевает занять место в библиотеке, когда я добираюсь до входа.
        Я останавливаюсь перевести дыхание и заглядываю внутрь сквозь двойные стеклянные двери. Мои одноклассники рассыпались по просторной комнате: кто-то сидит за столом, кто-то устроился на диванах и стульях. Они склонили головы над книгами и тетрадками. Здесь же работают несколько старших студентов, но никто из них не тянет на учителя или библиотекаря. Мне кажется, будто все ведут себя слишком хорошо для озорников, оставленных без присмотра, но потом я вижу возле входа бегущую строку:

…
        ВЫ ВХОДИТЕ В ЕДИНСТВЕННУЮ
        ТИХУЮ ЗОНУ В АКАДЕМИИ КИЛТЕР.
        ПОЖАЛУЙСТА, УВАЖАЙТЕ СВОИХ СОБРАТЬЕВ-ХУЛИГАНОВ!
        Наконец я перевожу дух и вхожу. Лимон сгорбился в кресле на другом конце комнаты и закрыл глаза, так что я на цыпочках крадусь к ближайшему однокласснику — Абрахаму Хансену, Мастеру баллончика.
        Я хлопаю его по плечу:
        - Прости, ты не мог бы…
        - Тсс!
        Я поднимаю взгляд. Девочка за соседним столом смотрит на меня и качает головой.
        - Прости, — бормочу я.
        Она возвращается к своей книжке, а я — к Эйбу. Он показывает мне блокнот. Страница изрисована картинками в рамочках, будто в комиксе. На первой картинке трое человечков сидят за столом и читают. На второй в комнату входит еще один человечек пониже ростом. Вместо рта у него тонкая черта, приподнятая с одной стороны, будто он ухмыляется. На третьей картинке человечек, который теперь взгромоздился на стол, прижимает ручки-палочки к груди и задирает подбородок. Из его открытого рта выходит темное клубящееся облачко, вокруг которого змеится надпись: «Буэээээ!» На следующей картинке человечки, охваченные ужасом, убегают прочь.
        Эйб опускает блокнот, пишет над ядовитым облаком: «5 штрафных очков» — и снова поднимает.
        - Я не уловил, — признаюсь я. — Значит, нам нужно…
        - Тсс!
        Эйб переворачивает страницу, и я вижу еще одну серию рисунков. Она очень похожа на предыдущую — за тем исключением, что облачко вырывается у человечка не изо рта, а из того места, которое по идее представляет собой его зад. Рядом с эти облачком Эйб пишет: «10 штрафных очков».
        Затем, как будто вселенная почувствовала мое смущение, тишину в библиотеке разрывает шум — нет, рев. Я подпрыгиваю. Эйб закрывает уши. Девочка за соседним столом дергается, будто ее ударили в живот. Звук продолжается не дольше пяти секунд, но они кажутся днями.
        Когда он стихает, раздаются смешки. Шепот. Все, включая меня, оглядываются в поисках виновника.
        Все, кроме Самары, нашей учительницы биологии. Она стоит возле высокого книжного шкафа с ярлыком «Самые знаменитые смутьяны в истории человечества». Когда наши взгляды встречаются, она кивает на дверь позади себя, а потом исчезает за ней.
        Я не знаю, что ей нужно, но все равно следую за ней в кладовку. Все эти телесные звуки выбивают меня из колеи, и я согласен под любым предлогом убраться от них подальше.
        - Ты опоздал, — говорит она, когда я закрываю за собой дверь.
        - Я знаю. У моего соседа по комнате были кое-какие проблемы, а потом мы завтракали, и…
        - Хватит. — Она поднимает руку. — Обычно я не терплю опоздавших — неважно, кто они такие. Но раз уж Анника считает тебя чудо-ребенком, я окажу тебе огромную услугу и введу тебя в курс дела.
        - Спасибо, — говорю я, стараясь не зацикливаться на словах о чудо-ребенке.
        Она закатывает левую штанину. Чуть ниже колена к ноге примотан серебристый мешочек. Она поднимает правую ногу и ударяет по мешочку каблуком.
        По кладовке разносится урезанная и смягченная версия звука, который мы только что слышали в библиотеке.
        - Подушка-пердушка? — спрашиваю я. — Вот откуда взялся тот звук?
        Она заворачивает джинсы обратно, и мешочек исчезает из виду.
        - Неважно, сколько тебе лет. Телесные звуки, настоящие или фальшивые, действуют безотказно. Если их правильно использовать, они становятся одним из самых страшных оружий в борьбе со взрослыми, которые пытаются тебя контролировать. Один-единственный неожиданный звук лишит твоих родителей памяти и рассудка в десять раз эффективнее, чем любая истерика. — Она смотрит на меня. — На этом уроке тебе надо заработать двадцать штрафных очков. Рыгание дает пять очков, пер…
        - Все остальное дает десять, — быстро заканчиваю я. Это слово напрягает меня даже больше, чем само действие. — Я знаю. Но у меня нет подушки-пердушки.
        - Это Kилтер-пакет. И его больше ни у кого нет.
        Я широко распахиваю глаза:
        - Вы что, хотите сказать, что мы должны… что я должен… Перед всеми этими людьми я должен…
        - Тебе не обязательно это делать. Просто издавай звуки. Желательно — так, чтобы никто не знал, что это ты.
        Она обходит меня и открывает дверь. Я выхожу следом, еле волоча ноги. Когда дверь закрывается, я заставляю себя повернуться лицом к притихшей библиотеке.
        Об этом задании даже подумать стыдно, но мне все еще хочется произвести на Самару хорошее впечатление. В конце концов, она мой учитель, и надо же с чего-то начинать. Так что я нахожу в углу одинокий шезлонг, поворачиваю к стене и забираюсь в него.
        Следующие сорок пять минут я стараюсь. Я действительно пытаюсь что-то из себя выдавить. Я глубоко дышу. Высовываю язык. Думаю о газировке — о «Докторе Пеппере» или «Маунтин Дью», к примеру. Но всякий раз, когда я уже готов взорваться, кто-то другой опережает меня, нарушая тишину — и мою концентрацию. На каждую попытку собраться с силами у меня уходит несколько минут; прежде чем я успеваю чего-то добиться, урок уже окончен.
        Ощущая одновременно облегчение и разочарование, я вылезаю из шезлонга и прохожу через библиотеку к выходу. Впереди идет Лимон и о чем-то шепчется с Габи и Эйбом. Я прибавляю шаг, чтобы их догнать.
        И тут я останавливаюсь. В моем животе, все еще полном буррито, начинается шевеление. Я задерживаю дыхание и застываю на месте, но шевеление не утихает. Живот сводит спазмами. Он урчит. Покраснев, я обеими руками прикрываю источник звука. В отчаянии я оглядываю библиотеку в поисках туалета, но здесь есть только две двери: одна в кладовую и одна с табличкой «Архивы». Я помню, что на входе в здание была уборная, но это через три коридора отсюда. А времени у меня нет.
        В библиотеке остается дюжина старших студентов. Когда я прохожу мимо них, они не поднимают головы, но я все равно стараюсь улыбаться. Ворчание в животе нарастает, и если они слышат его, пусть думают, что все в порядке.
        Хотя все совсем не в порядке. Мой живот сейчас взорвется, и мне требуются все силы, чтобы добраться до комнаты с архивами шагом, а не бегом. Наконец я достигаю двери, распахиваю ее и вваливаюсь внутрь. Комната заставлена металлическими шкафами с книгами и папками. Отчаявшись уйти достаточно далеко от читального зала, я кидаюсь в первый попавшийся проход и забиваюсь в угол.
        Бобы, бобы, нет музыкальней еды!
        Чем больше сожрешь, тем звучней…
        Мой живот заканчивает куплет как раз вовремя. Звук получается громкий, а удар — мощный. Кажется, будто бетонная стена, к которой я прислонился, сотрясается, — хотя, может, это я сам трясусь от страха и напряжения.
        Но этому приходит конец. И я чувствую себя словно заново родившимся.
        Я пережидаю несколько секунд, чтобы убедиться, что за первой волной не последует вторая. Однако живот не подает признаков жизни, и я облегченно вздыхаю и шагаю к двери.
        Но выйти не могу. Потому что прямо передо мной стоит Самара. Она зажала руками нос и рот, широко расставила ноги и будто приросла к полу. По одну сторону от нее валяется раскрытая курьерская сумка, по другую — чашка, из которой пролился кофе. Самара вытаращила глаза и тяжело дышит.
        - Поздравляю, Симус Хинкль, — выдыхает она. — Возможно, Анника все-таки права насчет тебя.
        Глава 12
        Штрафных очков: 250
        Золотых звездочек: 60

…
        КОМУ:[email protected]
        ОТ КОГО:[email protected]
        ТЕМА:Еще один повержен в прах
        Дорогая мисс Парципанни!
        Я снова это сделал. Недавно после урока биологии я сделал кое-что очень плохое с другим учителем. Это было так ужасно, что она застыла на месте, покраснела и чуть не расплакалась. Я не могу сказать вам, что именно я сделал (поверьте, вы бы не хотели этого знать), но я могу сказать, что прошла уже неделя, а я до сих пор чувствую себя ужасно.
        Это была случайность — так же, как и тогда, когда я попал в вас яблоком или в Ферн мячом. Я старался загладить вину и быть прилежным учеником… но уроки здесь очень странные. И учат нас всяким странным вещам.
        Взять хотя бы музыку. В Клаудвью на этом уроке мы слушаем Бетховена, считаем такты и играем на пианино мистера О’Малли «Зеленые рукава». Здесь на музыке нас учат свистеть, не шевеля губами. Этим мы недавно занимались. Два часа подряд.
        Другие уроки такие же чудные. На физкультуре мы бегаем по кампусу, а старшие студенты притворяются взрослыми и догоняют нас. На развитии речи мы совершенствуемся в поросячьей латыни [3 - Поросячья латынь (или свинский латинский) — «тайный язык». Тот, кто говорит или пишет на нем, особым образом переставляет буквы в словах и добавляет новые буквы, тем самым шифруя свои послания. Накаприкимекер, экетака фраказака накипикисаканака нака кикирпикичноком яказыкыкеке.] и учим поросячий французский; это то же самое, что поросячья латынь, только в каждом слове ударение надо ставить на последний слог. На изобразительном искусстве мы рисуем страшные рисунки — в идеале при взгляде на них родителей должны целую неделю мучить кошмары.
        Я до сих пор не понимаю, как эти навыки пригодятся мне в реальной жизни, но я принял правила игры. Потому что это радует моих учителей. И потому что когда-нибудь семестр закончится. Я поеду домой. Родители будут думать, что я исправился, и я сделаю все, чтобы доказать им, что они не ошибаются. А Килтер останется просто странным местом вблизи Северного полюса, где я когда-то провел несколько недель.
        По крайней мере, я на это надеюсь.
        С уважением, Симус Хинкль
        - Любовное письмо?
        Я подпрыгиваю. Килтер-планшет выскальзывает у меня из рук и падает на пол. Айк быстро нагибается и успевает его подхватить.
        - Девчонки тащатся от романтичных парней. — Он ухмыляется и протягивает мне планшет. — Кто она?
        Я собираюсь было объяснить, но останавливаюсь. Я правда хочу рассказывать своему куратору по хулиганству, что пишу умершей учительнице письма, которые никогда не смогу отправить? Не напомнит ли это ему о том, что я убийца, — о той единственной вещи, которую всем лучше бы забыть?
        - Элинор, — говорю я. Это первое имя, которое приходит мне в голову.
        - Снежная королева? — спрашивает Айк, поежившись. — Укутайся получше.
        - Что это? — Я киваю на продолговатый серебристый футляр у него на поясе. Что бы это ни было, я лучше поговорю об этом, чем о чувствах, которые я испытываю — или не испытываю — к самой симпатичной однокласснице.
        Айк снимает футляр с пояса и протягивает мне:
        - Подарок.
        Я улыбаюсь:
        - За что?
        - За то, что ты — это ты.
        Это не кажется мне достойной причиной, но я не хочу показаться грубым. Так что я принимаю футляр и расстегиваю липучку посередине. Я вижу тонкий ствол, курок в форме запятой, свое отражение, белеющее в отполированной стали, — и мне приходится сжать подарок обеими руками, чтобы тут же не вернуть его Айку.
        - Ружье? — спрашиваю я.
        - Не совсем. Килтерская красящая винтовка — 1000. Лучшее тренировочное оружие для пейнтбола, какое только можно купить за кредиты.
        Ружье для пейнтбола. Я слегка ослабляю хватку.
        - А как же лук? И стрелы с присосками?
        - Они вернулись в ящик с игрушками. Ты их перерос.
        - Всего за одну тренировку?
        - Тебе этого хватило. К тому же арсенал любого великого стрелка состоит из разнообразного оружия. Если мы зациклимся на луках со стрелами, ты станешь лучником. А это, сам знаешь, не твое призвание.
        Айк выглядит таким же взволнованным, как папа в рождественское утро, когда он вручает мне единственный подарок, выбранный без маминой помощи. Папа — бухгалтер, так что обычно этот подарок оказывается какой-нибудь офисной принадлежностью. Не то чтобы мне были сильно нужны скрепки в экономичной упаковке или резиночки для денег, но он любит их дарить, поэтому я люблю их получать.
        Именно об этом я думаю, когда похлопываю по винтовке и говорю:
        - Здорово. Спасибо.
        - Пока не надо благодарить. Сначала посмотри, что она умеет.
        - Здесь? — Я снова сжимаю пальцы. — Прямо сейчас?
        - Разве можно найти место и время лучше?
        Да. Огромное поле с манекенами. Моя пустая спальня. Кафетерий — сейчас два часа дня, и там перерыв. Любое другое место в полночь, когда дети и сотрудники крепко спят и не могут попасть под удар.
        Только не здесь, в актовом зале. И не сейчас, когда мои одноклассники-хулиганы находятся на встрече со своими группами.
        - Не знаю… тут какая-то слишком серьезная обстановка.
        Мы в подсобке, где договорились встретиться с Айком. Он вытягивает шею и смотрит в окошко, которое выходит на сцену.
        - Они просто болтают, вот и все. Старшие хулиганы хвастаются перед младшими своими подвигами. — Он поворачивается обратно. — Это, увы, известный побочный эффект обучения в Килтер: все считают себя крутыми. Будь молодцом, следи за самооценкой.
        Это будет несложно.
        - Вот почему ты здесь, наверху, а не внизу вместе со всеми? — спрашиваю я. — Хочешь держаться от этого всего в стороне?
        Меня и раньше интересовало, почему Айк так отдален от прочих хулиганов. Он участвовал в церемонии назначения кураторов, но не тусовался с остальными после торжества. Он носит черную куртку вместо серебристой. На левом рукаве у нее нашивка, но она пустая — ни эмблемы, ни букв «АК». И хотя каждый мой одноклассник на церемонии получил куртку, мне ее не досталось. Я не жалуюсь — здесь со мной и так незаслуженно случилось много всего хорошего. Но мне интересно, почему так.
        - Я здесь, наверху, а не внизу, потому что я не такой, как они. — Он делает паузу и добавляет: — И ты тоже.
        Я широко распахиваю глаза. Значит, он… он тоже?..
        - Формально мы из команды Снайперов, — говорит он. — Из группы, члены которой хулиганят при помощи оружия. Каждый специализируется на каком-то одном виде оружия — кроме меня. Я умею стрелять из всего. Когда ты закончишь обучение, ты станешь таким же.
        Вот и ответ. Если только Айк не использовал свои навыки в каком-то деле, о котором Анника не слышала, я по-прежнему единственный убийца в Килтер.
        - Приступим? — спрашивает он.
        Не желая быть замеченным, я все двадцать минут с тех пор, как мы сюда пришли, сижу спиной к стене. Теперь я приподнимаюсь и смотрю вниз через стекло. Группы рассыпались по сцене; младшие хулиганы внимательно слушают рассказы старших. То и дело раздаются смех и аплодисменты.
        Айк подталкивает меня. Заставляет разжать пальцы и кладет мне на ладонь пять серебряных шариков.
        - Это не похоже на шарики для пейнтбола, — шепчу я. Они маленькие, тяжелые и напоминают пули.
        - Металлическая оболочка, — шепчет в ответ Айк. — Для скорости. Распадается сразу после выстрела. Сами шарики из пенопласта.
        Должно быть, у меня в глазах читается недоверие, потому что Айк садится на корточки, расстегивает куртку и ударяет себя в грудь.
        - Давай. Покажи мне, что ты умеешь.
        Я смотрю ему в глаза:
        - Что?
        - Ты не веришь, что шарики сделаны из пенопласта. Думаешь, что кого-нибудь поранишь. А я хочу доказать тебе, что ты не прав.
        - Но ты всего в полуметре!
        - Именно. Не поранишь меня — не поранишь никого.
        Это разумно, но мне все равно не нравится эта затея.
        - Я могу выстрелить тебе в ногу? Или, например, в…
        - Все или ничего, Симус. Остальное не имеет смысла.
        Его голос звучит так уверенно, что я достаю ружье из чехла и заправляю пять шариков в щель с надписью «патроны». Я поднимаю ружье, целюсь ему в грудь и закрываю глаза:
        - Не говори, что я не предлагал.
        Раздается глухой хлопок. Я открываю глаза — и чуть не падаю.
        Потому что Айк ошибся. Он поранился. Пуля поразила его в грудь, и теперь у него по футболке расплывается темно-красное пятно.
        - Это краска, — напоминает он, когда я пытаюсь к нему наклониться. Он кивает на пол, где валяются зазубренные серебристые осколки.
        Я останавливаюсь и хмурюсь:
        - Ты мог выбрать другой цвет?
        - Этот сразу бросается в глаза. И люди с ума сходят, прежде чем понимают, что перед ними не кровь. — Он снова садится возле меня на колени. — За каждую часть тела ты получаешь определенное количество очков. За руки и ноги — пять, за кисти и ступни — десять, за грудь и спину — пятнадцать. За голову — двадцать. Твоя цель — набрать сто очков. Понял?
        - Да. Но как же окно?
        Не представляю, как он мог об этом забыть, но это все равно внушает надежду. Не так-то просто попасть из ружья в цель, когда между тобой и целью — толстая стеклянная преграда.
        Однако надежда быстро рассеивается. Айк нажимает на кнопку в стене, и стекло отползает в сторону.
        - Что-нибудь еще? — спрашивает он.
        Ничего — по крайней мере, ничего такого, что помогло бы мне отмазаться.
        - Хорошо, — кивает Айк. — А теперь давай повеселимся.
        Я делаю глубокий вдох и поднимаю ружье. Зажмуриваю один глаз. Опускаю указательный палец на курок. И нажимаю.
        Пум.
        Шарик врезается в спину Крису Фишеру, первогоднику из группы Драматургов. Он вздрагивает и начинает вертеться, пытаясь разглядеть, где его задело. Но ему не удается увидеть красное пятно на спине. Шарик тихо подпрыгивает у него под стулом, не привлекая внимания. Через секунду Крис успокаивается, удивленный, но уж точно не раненый.
        Я улыбаюсь. Айк хлопает меня по плечу.
        - Пятнадцать очков, — говорит он. — Осталось еще восемьдесят пять.
        Я вскидываю ружье и выбираюсь другую цель. Девочки заставляют меня вспомнить о мисс Парципанни, так что они не в счет. Остаются мальчики, которые достаточно далеко, чтобы я мог вообразить их Бартоломью Джоном или Алексом Ортисом.
        Я беру на мушку одного из группы Биологов. Старшие студенты из этой группы, кажется, устроили состязание по рыганию и этим довели первокурсников до истерики. Я целюсь и стреляю в мальчишку в заднем ряду, надеясь, что он слишком увлечен и ничего не почувствует.
        Пум.
        Шарик слегка задевает его плечо. По одежде расползается красная клякса, но мальчик даже не моргает.
        - Класс, — шепчу я.
        - Двадцать, — шепчет Айк. — Еще восемьдесят.
        Я продолжаю стрелять. Сначала я беспокоюсь только о том, чтобы просто попасть в кого-нибудь, и не целюсь специально в конкретные части тела. Несколько раз я промазываю, но потом один точный выстрел следует за другим. Айк подкидывает мне патронов, и я перезаряжаю ружье. Приободрившись, я прицеливаюсь одной своей мишени в ногу, другой — в кисть руки. Я стараюсь не стрелять в одну и ту же группу два раза подряд, чтобы не привлекать внимания. Сосредотачиваюсь на младших хулиганах: решаю, что они вряд ли будут вскрикивать и перебивать старших, на которых хотят произвести впечатление.
        Незаметно для себя я успеваю израсходовать новую порцию патронов. Я улыбаюсь и протягиваю руку за новыми зарядами.
        - Кажется, более крутого подарка я никогда не получал, — говорю я.
        - Я знаю. — Айк улыбается в ответ и насыпает мне в раскрытую ладонь еще шариков.
        К сожалению, моя меткость — или удача — мне изменяет. Только я успеваю в седьмой раз нажать на курок, моя мишень чихает, наклоняет голову… и шарик ударяет лидера группы прямо в грудь.
        - Еще пятнадцать, — шипит Айк. — Хорошо сработано. А теперь бежим!
        Он вскакивает на ноги. Внизу старший хулиган смотрит на пятно краски у себя на груди. Его группа замирает при виде этой картины — но только на секунду. Следуя командам своего главаря, они вскакивают и начинают осматривать зал. Хулиганы из других групп обращают внимание на суматоху. Вскоре все мои предыдущие жертвы подают голос, и хулиганы рассеиваются по всему залу в поисках виновника.
        Я поворачиваюсь, чтобы спросить Айка, что нам теперь делать, но он уже убежал. Все еще сжимая ружье, я поднимаюсь на ноги и хватаю оставшиеся боеприпасы, сумку Айка и свой рюкзак. Это немаленький груз, к тому же ладони у меня скользкие от пота. Я пытаюсь перехватить все это поудобнее, когда спускаюсь по лестнице к выходу, но уже поздно. Ружье выскальзывает у меня из рук и стреляет. Шарики рикошетом отскакивают от лампы и исчезают где-то за стеной.
        Спустя мгновение раздается крик.
        Я застываю.
        - Этого я не ожидал! — говорит снизу знакомый голос.
        Я заставляю себя подойти к стене и выглядываю наружу. На сцене стоит один-единственный человек — Уайетт, наш учитель рисования. Он не участвовал во встрече учеников с кураторами; в руках у него мольберт и коробка с красками, как будто он просто пришел сюда поработать.
        На животе у него расползается пятно свекольного цвета. Уайетт показывает всем два больших пальца и продолжает собирать мольберт, как ни в чем не бывало.
        Я делаю шаг назад. Хорошо, что с ним все в порядке, но плохо, что я потратил драгоценное время. Хулиганы близко. Они будут здесь с минуты на минуту. Если я убегу сейчас, шансы не столкнуться с ними по пути невелики — а я слишком взволнован, чтобы врать. Можно остаться здесь и спрятаться под сиденьями… но что, если они меня найдут? Не лучше ли сразу во всем признаться?
        - ДС-4 на маршруте.
        Я замираю и прислушиваюсь к голосам, доносящимся из коридора. Когда Добрый Самаритянин включает свою рацию, слышится треск помех.
        - В первом бельэтаже. Никаких следов объекта — пока что.
        Голос становится громче. Он приближается.
        - Откройте!
        Резкие удары сотрясают стены. Я сжимаюсь в ожидании, что сейчас дверь откроется… но она не открывается. Добрый Самаритянин со стуком заходит в другую комнату ниже по коридору, и я снова слышу шум рации.
        Не думая, я хватаю с пола ружье. Направляю ствол на себя. И стреляю.
        Раз. Другой. Третий.
        Шарики ударяют меня в ступню. В голень. В бедро.
        - Неплохо.
        Я подскакиваю. Дверь распахнута настежь. И я уже не один.
        - Стреляешь в себя, чтобы казаться жертвой, а не преступником? Анника бы тобой гордилась.
        Я открываю было рот, чтобы объясниться, извиниться, сказать хоть что-нибудь, что исправило бы впечатление от этой сцены.
        Но прежде чем я успеваю подобрать слова, Элинор смотрит мне прямо в глаза.
        И уходит.
        Глава 13
        Штрафных очков: 750
        Золотых звездочек: 60
        - Горячая линия для горячих голов, куда мне направить ваш вызов?
        - Я бы хотел сообщить о краже.
        - Продолжайте.
        Я глубже забираюсь в кладовку и прячусь за курткой Лимона.
        - Аарон Поттс украл у Матильды Джексон мешок с кренделями. Сегодня, возле Кафетерия.
        Стук клавиш на том конце провода останавливается.
        - Мешок с кренделями?
        - Да.
        - И вы думаете, что об этом стоит сообщить, потому что…
        - Матильда Джексон любит кренделя, — говорю я. — Она только ими и питается.
        На самом деле я понятия не имею, как Матильда Джексон относится к кренделям, но после моих слов оператор снова начинает барабанить по клавиатуре.
        - Вы сами были свидетелем этой кражи?
        - Да.
        - Симус Хинкль, стукачество третьей степени!
        Линия замолкает. Я выжидаю минутку и звоню снова.
        - Горячая линия для горячих голов, куда мне направить ваш вызов?
        - Я хотел бы поговорить с родителями.
        - Простите, никаких звонков родным. Вы сможете рассказать им, как вам тут весело, на Родительском дне.
        - Хорошо, — говорю я. — Спасибо.
        - Симус Хинкль, попытка связаться с родителями!
        Щелк.
        Я выжидаю еще минуту. Звоню снова.
        - Горячая линия для горячих голов, куда… Подождите. Это Симус Хинкль?
        - Да.
        - Симус, ты же понимаешь, что всякий раз, когда звонишь, получаешь золотые звездочки?
        Понимаю. Именно этого я и добиваюсь. Но ей об этом знать необязательно.
        - Я в последний раз, — обещаю я. — Это я так просто оставить не могу. Можете считать меня старомодным.
        - Ладно, старомодный. В чем дело?
        - Брайан Бенсон настроил все телевизоры в комнате для первокурсников на «Рокки и Бульвинкля». Мы не можем переключить канал.
        Она прекращает печатать.
        - И что?
        Я делаю паузу.
        - Вы видели «Рокки и Бульвинкля»? Даже новости смотреть интереснее.
        Стук клавишей возобновляется.
        - Считается, что это классика. Но вообще эта просьба не по делу. Чем-нибудь еще я сегодня могу тебе помочь?
        - Не-а.
        - Точно? Ты не перезвонишь через пять секунд? Я могу прямо сейчас вбить в компьютер все твои сообщения. Избавь меня от необходимости отвечать на звонок — и бросать свой кроссворд на середине слова.
        - Точно-точно.
        - Оки-доки. Симус Хинкль, стукачество четвертого уровня!
        Щелк.
        Я кладу телефон на место и достаю планшет, на котором высвечивается новое сообщение.

…
        КОМУ:[email protected]
        ОТ КОГО:[email protected]
        ТЕМА:
        Не останавливайся на достигнутом!
        Поздравляем, Симус! Ты недавно заработал сотни штрафных очков — и кредитов — за то, что подловил парочку учителей, выпустил на волю разрушительную мощь Килтерской красящей винтовки — 1000 и выполнил свои задания. И ты знаешь, что это значит. Разгульный шопинг в Кладовой! Впрочем, если ты хочешь как следует себя побаловать, лучше отключи телефон. Еще две минуты назад у тебя было 750 штрафных очков, 60 золотых звезд и только одна покупка (карманный огнетушитель Килтер, цена — 20 кредитов). Это давало тебе 670 кредитов и возможность приобрести Килтерскую защитную маску из нержавеющей стали, о которой мечтает каждый уважающий себя Снайпер.
        Я нажимаю на значок с камерой. Появляется серебристая маска — такая, наверное, подошла бы вратарю хоккейной команды.

…
        Но после своих последних звонков ты можешь позволить себе только пластиковую Килтерскую защитную маску, которая подходит обычным хулиганам — но не выдающимся. Тебе нужна идеальная защита!
        Может, ты заснул, прижавшись носом к телефонной кнопке? Если так, то… ПОДЪЕМ! O
        К твоим услугам, Команда Кладовой
        Я закрываю письмо и загружаю Классный табель Килтер. Когда он обновляется, я вижу, что заработал всего 60 золотых звездочек. Это капля в море по сравнению с моими штрафными очками, но начало положено.
        Дело вот в чем. Анника и учителя не перестанут считать меня прирожденным хулиганом, потому что я ничего не могу поделать с тем фактом, что я убил мисс Парципанни. Значит, если я смогу получить достаточно золотых звездочек, чтобы компенсировать штрафные очки, может быть, они наконец решат, что я такой же, как все. Сейчас количество наших очков и звездочек не выставляется на всеобщее обозрение, но все может измениться. И, если уж на то пошло, это школа для профессиональных хулиганов. Если кто-то захочет узнать, как успехи у его одноклассника, он наверняка найдет способ. В конце концов, если я заявлюсь в Кладовую с миллионом кредитов, это вызовет подозрения.
        Я вполне доволен своими результатами, пока не дохожу до конца списка. Кровь отливает у меня от лица с той же скоростью, с какой пересыпается песок в часах на заставке маминого любимого мыльного сериала.
        Текущее место в классном рейтинге: 4 из 31.
        Четвертое. Я на целый месяц отстал от остальных… и я четвертый. Это значит, что я опередил три четверти одноклассников. Это также значит, что мне еще предстоит заработать целую тысячу золотых звездочек.
        Я думаю, не позвонить ли еще раз на горячую линию, чтобы предпринять вторую попытку связаться с родителями. Решиться я не успеваю — я слышу, как снаружи открывается и закрывается дверь, и в комнате раздаются чьи-то голоса.
        Лимону я сказал, что залез в кладовку, чтобы посмотреть на планшете кино в полной темноте. Так что я засовываю трубку в капюшон толстовки, куда я спрятал ее перед тем, как сообщить Лимону эту невинную ложь, и открываю дверцу.
        - Чувак, я серьезно. Это единственный способ…
        Эйб стоит ко мне спиной. Когда Лимон смотрит ему через плечо, он замолкает и оборачивается. Увидев меня, он хмурится.
        - Такой короткий фильм? — спрашивает Лимон.
        - Такой дрянной, — говорю я. Я провел в кладовке всего пятнадцать минут.
        - Вот блин.
        Я стою, не зная, что делать дальше. Эйб прислонился к моему стулу. Габи сидит на моей кровати. Я мог бы пойти в ванную, но я уже помылся, а просто так проводить там больше тридцати секунд мне не хочется — мало ли что они подумают. Насколько я знаю, о моем триумфальном выступлении в библиотеке никто не слышал, но на всякий случай лучше не подливать масла в огонь.
        - Эйб хочет заключить союз.
        - Чувак… — Эйб предостерегающе поднимает руки.
        Лимон не обращает на него внимания и хлопает по кровати.
        - Он считает, что это единственный способ подловить мистера Икста.
        - Мистера Икста?
        - Мистера Историка, — поясняет Габи. — Так же известного как мистер Громер.
        - Гудини вроде сказал, что мы не обязаны его подлавливать…
        - Обычные хулиганы не обязаны, — говорит Эйб. — А я обязан. Я хочу получить больше кредитов — любым путем.
        - Эйб только что пытался пойти на него в атаку с баллончиком наперевес, — добавляет Габи.
        - И потерпел поражение, даже капнуть краской на него не успел, — подхватывает Лимон.
        - Ты серьезно? — Эйб хлопает себя по бедрам. — Серьезно хочешь привлечь к этому новенького?
        - Успокойся, — отвечает Лимон. — Хинкль крутой.
        - Хинкль начал позже. К Хинклю особое отношение. Хинкля так любят Анника и учителя, что он уже почти что стал одним из них. — Эйб пристально смотрит на Лимона. — Откуда ты знаешь, что ему можно доверять?
        Лимон бросает на меня взгляд:
        - Знаю, и все.
        За этим следует долгая неловкая пауза.
        - Вот так, да? — спрашивает Эйб.
        - Вот так, да, — кивает Лимон.
        Эйб шумно вздыхает:
        - Ладно. Пускай. Но даже если ему можно доверять — в чем я сомневаюсь, — он все равно отстал от нас на месяц. Мы с тобой не то чтобы приятели, но я пришел к тебе, потому что знаю, что ты один из лучших учеников. Я на втором месте, а Габи на третьем, и, за исключением нас, ты единственный хулиган, кому удалось подловить всех остальных учителей.
        Лимон не меняет выражения лица.
        - Если мы объединимся, — говорит Эйб, — мы сможем победить мистера Икста. Может быть, нам это удастся быстрее и легче, чем кому бы то ни было до нас.
        - Разве ты не хочешь стать лучшим? — спрашивает Габи. — Смотри, сколько всего нам достается просто потому, что мы здесь учимся. Представь, что мы получим, если будем успешнее прочих!
        - Награды? — спрашивает Лимон. — Призы?
        - Как насчет Килтерского детектора дыма с автоматической системой пожаротушения? — предлагает Эйб.
        Лимон резко выпрямляется.
        - Три хулигана могут совершить втрое больше гадостей — и потратить на это втрое меньше времени. — Эйб поднимает голову к закопченному потолку. — Такая скорость будет кстати.
        Лимон еще сильнее хмурит брови. Он смотрит на мусорный бак посреди комнаты. Мы по очереди отскребали его после вчерашнего ночного пожара, но никакая сила не заставила бы почерневший металл снова заблестеть.
        - Хорошо, — наконец говорит Лимон, откидываясь назад.
        Эйб издает радостный возглас. Габи взвизгивает.
        - При одном условии, — добавляет Лимон.
        - При каком? — улыбается Эйб.
        - Хинкль тоже участвует.
        Улыбка сползает с лица Эйба.
        - Чего? Ни за что.
        - Все в порядке, — быстро говорю я. — Я хочу сказать, это очень мило с твоей стороны, Лимон, но я…
        - Хинкль участвует — или не участвую я, — твердо говорит Лимон. — И ты прав. Я лучший ученик. Уже несколько недель подряд, даже несмотря на то, что Добрые Самаритяне на четыре дня отстранили меня от хулиганства. Если вы действительно хотите победить мистера Икста, вы примете эти условия. Если не примете — я уверен, что и сам справлюсь.
        Эйб подходит к Лимону поближе и понижает голос, как будто я не стою в метре от него:
        - Он же отстал на целый месяц. Он будет лишним балластом.
        Балластом! Я готов рассмеяться.
        - Возможно, он до сих пор не подловил никого, кроме Ферн, — шепотом подхватывает Габи.
        - Хинкль, — спрашивает Лимон, — скольких учителей ты уже обвел вокруг пальца?
        Я сглатываю. Мне неловко в этом признаваться, хоть я и знаю, что это их впечатлит.
        - Пятерых.
        Эйб резко разворачивается вокруг своей оси. Габи ловит ртом воздух.
        - Пятерых? — переспрашивает она.
        - Кого именно? — недоверчиво спрашивает Эйб.
        - Ферн, Самару, Уайетта, Лиззи и Гудини.
        Каждого из них я подловил чисто случайно — включая Гудини, который просто не заметил, как на прошлой неделе после урока солнечные очки упали с его головы в мою сумку. И Лиззи, нашу учительницу по развитию речи: я застал ее врасплох во время обеда, попытался заговорить с ней, и она не поняла ни слова, потому что рот у меня был набит рыбными палочками. Но эти детали я опускаю.
        - Остается Дэвин…
        - И мистер Икст, — заканчивает за него Лимон.
        Эйб таращится на меня, потом качает головой и поворачивается к Лимону:
        - Все равно. Он пропустил целый месяц. Он не умеет всего, что умеем мы. Он никак не сможет нас нагнать.
        - Хинкль, — спрашивает Лимон, — сколько у тебя сейчас штрафных очков?
        - Семьсот пятьдесят.
        Минус шестьдесят золотых звездочек, которые у меня уже были, и шестьдесят, которые я только что заработал в кладовке, но это я тоже опускаю.
        Эйб широко открывает рот. Габи тоже. На мгновение я чувствую гордость.
        - А что насчет Анники? — Эйб делает еще одну попытку. Его голос дрожит. — И всех остальных сотрудников? По какой-то причине они все его любят — и поэтому будут обращать на него пристальное внимание. Если он будет в команде с нами, они будут обращать пристальное внимание и на нас. Будет трудно одолеть мистера Икста, когда за каждым твоим шагом следят.
        - Они и так следят за каждый нашим шагом. — Лимон снова выпрямляется на кровати и наклоняется к Эйбу. — А ты когда-нибудь задумывался, почему они его любят?
        Эйб хочет что-то сказать — и замолкает.
        - Они позволили ему начать позже срока. — Лимон говорит медленно, будто с пятилетним ребенком. — Он уже нас догнал. Это школа для хулиганов. — Он делает паузу. — Подумай об этом.
        Пока Эйб думает, мой пульс убыстряется, а дыхание учащается. Я прислоняюсь к комоду — чтобы в случае чего мои колени меня не выдали.
        - Как насчет компромисса? — спрашивает Габи через минуту.
        Лимон отклоняется в сторону, чтобы Эйб не заслонял ему Габи:
        - Какого именно?
        - Мы проверим Симуса. Если он пройдет испытание, он с нами. Если не пройдет, мы его не берем.
        - Это будет честно. — Эйб вздыхает с облегчением. Судя по всему, он уверен, что, каким бы ни было испытание, я его не пройду.
        Лимон медленно кивает, потом смотрит на меня:
        - Что скажешь?
        - Давайте, — говорю я.
        Они сбиваются в кучу. Я сажусь на кровать и жду, не менее уверенный в исходе, чем Эйб. Здорово, что Лимон встал на мою сторону, но я не хочу быть в команде. Мне не нужно подлавливать мистера Икста. Мне просто нужно дожить до конца семестра и вернуться домой. Эйб немного напоминает мне Бартоломью Джона, но спорить с ним я не вижу нужды — лучше я выскользну из его поля зрения.
        Через три минуты ребята расступаются.
        - Ладно, — говорит Габи, потирая ладони, — приготовься глядеть.
        - Что, прости?
        - Игра в гляделки, — объясняет Лимон. — Ты против Габи.
        - Чтобы все было максимально честно и прозрачно, тебе стоит учесть, что я хороший игрок. — Габи ставит передо мной стул и усаживается на него. — Очень хороший.
        Мне это не кажется трудной задачей, но Габи, судя ко всему, подходит к делу иначе. Она трет глаза. Открывает их. Закрывает. Сначала три раза медленно, потом пять раз быстро. Не двигая головой, она смотрит сначала направо, потом налево. Вверх, потом вниз. Касается большим пальцем нижнего века, а указательным — верхнего и растягивает кожу до такой степени, что кажется, будто ее голубые глаза сейчас вывалятся из орбит.
        Потом она хрустит костяшками пальцев.
        - Готов? — спрашивает она.
        - Конечно.
        - Пять секунд, — объявляет Эйб. — Четыре… три… две… одна… начали!
        Габи напряженно вглядывается мне в глаза. Мне кажется, будто она сейчас начнет пускать из зрачков лазерные лучи.
        Мне так неуютно под ее взглядом, что я уже через десять секунд подумываю сдаться.
        И я сдался бы… но Эйб чихает. Раз. Другой. Третий. Последний раз сопровождается глухим стуком — видимо, Лимон заехал Эйбу кулаком в плечо, потому что чихание прекращается.
        Я сразу же понимаю, что он хочет привести меня в замешательство. В точности как Бартоломью Джон в День рыбных палочек. Поэтому я шире раскрываю глаза. Представляю себе, будто глаза Габи я вижу на экране, а сам я играю в компьютерную игру и мне осталось пройти последний, самый трудный уровень.
        Через три минуты одиннадцать секунд Габи моргает.
        Я выиграл.
        И Эйб с неохотой вынужден принять меня в команду.
        - Впечатляюще, — говорит Лимон, когда за ними закрывается дверь, и протягивает мне влажную салфетку. — Ты обыграл чемпиона по гляделкам!
        Я благодарю его и прижимаю салфетку к закрытым сухим глазам. Когда я снова заговариваю, я рад, что не вижу его лица.
        - Кстати, когда ты говорил Эйбу подумать, за что меня любит Анника и все остальные… — Я делаю глубокий вдох и считаю удары пульса. — Ты сам-то знаешь?
        - Откуда бы? Ты же мне не рассказывал.
        - Я знаю. Но, может быть, ты слышал… может, кто-нибудь другой говорил…
        - Симус, — говорит Лимон, — что бы это ни было, не парься из-за этого. У нас у всех есть свои скелеты в шкафах. Поверь мне.
        Глава 14
        Штрафных очков: 750
        Золотых звездочек: 120
        Мы заключили союз как раз вовремя. На следующее утро каждого из нас будит сообщение на планшете, в котором нам предписывается взять пакеты с завтраком и в девять часов собраться у главных ворот. Мы с Лимоном идем вместе и по дороге встречаем Габи и Эйба. Гольфмобиль появляется возле ворот ровно в девять. Он похож на тот, на котором катались мы с Айком, только этот гольфмобиль длиной со школьный автобус, и в нем тридцать сидений вместо двух.
        А кто же за рулем? Сам мистер Икст. Рядом с ним сидит Анника, не поднимая головы от планшета.
        - Доброе утро! — здоровается Элисон Паркер, специалист по телефонному хулиганству, забираясь в машину.
        - Здравствуйте, Анника! — говорит Эрик Фишер, мастер по игре в прятки. — Здравствуйте, мистер Громер!
        - Йоу! — выкрикивает Эйб.
        Это приветствие заставляет меня сжаться, но оно получает такой же отклик, как и другие, более вежливые: Анника быстро улыбается, мистер Громер молчит. Наш учитель истории, одетый в длинное черное пальто и черные перчатки, и в черных очках, ничего не говорит. И ничего не делает. Пока мы набиваемся в машину, он просто сидит и смотрит перед собой.
        Как только мы усаживаемся, у нас с Лимоном жужжат планшеты.

…
        КОМУ:[email protected];
        [email protected];
        [email protected]
        ОТ КОГО:[email protected]
        ТЕМА:!!!
        Как мы вовремя подгадали! Надо придумать план, но вокруг слишком много ушей. Давайте устроим мозговой штурм по отдельности и обсудим все, когда приедем на место.
        Эйб
        Похоже, он всерьез боится лишних ушей: Эйб и Габи сидят прямо напротив нас.
        Мой планшет снова жужжит.

…
        КОМУ:[email protected];
        [email protected];
        [email protected]
        ОТ КОГО:[email protected]
        ТЕМА:Остыньте
        В самом письме ничего не написано.
        - Наверное, стоит отправить еще раз, — говорю я Лимону. — Тут нет сообщения.
        Он смотрит на открытое письмо у меня на экране.
        - Нет, есть.
        Хорошо. Лимон хочет, чтобы мы остыли. Я убираю планшет и откидываюсь на сиденье.
        - У тебя уже были занятия с мистером Громером? — шепчу я.
        - Однажды, — тихо отвечает Лимон. — Это была самая короткая лекция на моей памяти.
        Он рассказал нам, как Анника пришла сюда, когда ей было восемнадцать. Она была единственным учителем — а также шеф-поваром, уборщицей и всем остальным, — но она проделала огромную работу. Она наняла других учителей и расширила программу. Он еще сказал, что, по его мнению, в Килтер дела идут так хорошо, потому что у Анники очень строгие критерии отбора учителей.
        - Какие же?
        - Выдающиеся способности к хулиганству, конечно же. И надо быть в душе ребенком.
        - Как она определяет, кто в душе ребенок, а кто нет?
        - По возрасту. Судя по всему, если тебе за двадцать пять, ты годишься, чтобы готовить гамбургеры в столовой… но слишком стар, чтобы преподавать.
        - Но…
        Гольфмобиль рывком трогается с места, и я не успеваю заметить, что мистер Громер, чьи морщины и редкие седые волосы заставляют предположить, что ему давно уж исполнилось двадцать пять, не слишком-то подходит под эти стандарты.
        Мы сворачиваем в сторону от главного входа. Гольфмобиль мчится так быстро, что пейзаж расплывается синими, зелеными и коричневыми полосами и нет никакой возможности разглядеть, мимо чего мы проезжаем. По бокам машины вместо окон установлены прозрачные стеклянные панели, которые не пропускают звуки и запахи, способные выдать наше местонахождение. Только когда машина начинает подпрыгивать и трястись из стороны в сторону, появляется мысль, что мы едем по гористой местности.
        От быстрой езды меня укачивает, так что уже через десять минут я больше не могу смотреть на дорогу. Повернуть голову у меня не получается, потому что меня вдавило в сиденье, но мне удается скосить глаза и сосредоточиться на неподвижных людях и предметах внутри машины. Лимон, который сидит рядом со мной, закрыл глаза. Напротив Габи повернула голову направо и разговаривает с Эйбом — вернее, говорит что-то Эйбу, который обеими руками крепко сжимает журнал комиксов и не дает ему врезаться себе в лицо.
        Мы сворачиваем направо. Я хватаю свой пакет с завтраком, чтобы тот не упал у меня с коленей, и в нос мне ударяет запах яиц, сыра и рыбных палочек. От этого обычно приятного запаха в сочетании с тряской меня начинает мутить еще сильнее. Я с усилием поворачиваю голову налево и тянусь к стеклу. Мне хочется проверить, смогу ли я его выдавить в экстренной ситуации, если меня начнет рвать, и тут я замечаю рыжеватый блик.
        Элинор. Я не видел, как она заходила в машину, но она, должно быть, сидит где-то поблизости: когда гольфмобиль отклоняется влево, а солнце освещает его справа, я вижу в стекле отражение ее волос.
        Я гляжу на него, и вскоре мой желудок успокаивается. Когда через полчаса мы резко тормозим, я даже чувствую себя голодным настолько, чтобы откусить большой кусок сэндвича с яйцами и рыбой.
        - Возможно, вам стоит приберечь свои завтраки, — обращается к нам мистер Громер, когда боковые стекла опускаются. — До обеда еще долго.
        - Там, снаружи, ноль градусов. — Габи ежится.
        Она слегка преувеличивает, но здесь действительно холоднее, чем в Академии. На мне джинсы и флисовая кофта, и все же я вздрагиваю, когда выбираюсь наружу. Потирая руки, я разглядываю голые деревья, серое небо и землю, покрытую инеем. Мы на поляне посреди леса, где-то возле Полярного круга.
        - Для каждого из вас припасены шапки, перчатки и туристические ботинки, — говорит мистер Громер, когда мы все вылезаем из машины. Он наводит свой планшет на заднюю часть машины, и багажник открывается. Внутри он похож на комод и доверху забит одеждой.
        - Туристические ботинки? — удивляется Габи. — Я думала, у нас будет история, а не физкультура.
        - Вы будете заниматься историей. — Мистер Громер достает из кармана черную шерстяную шапку и натягивает на голову. Помпон колышется на пронизывающем ветру. — И если вы будете хорошими учениками, может быть, даже оставите в ней след.
        Если даже кому-то, кроме меня, интересно, о чем это он, здесь слишком холодно, чтобы всерьез об этом задумываться. Мы находим теплую одежду и спешно укутываемся.
        - Как я говорил на прошлом занятии, — продолжает мистер Громер, — в течение нескольких следующих недель я буду рассказывать вам о блистательном, но строго засекреченном прошлом Академии Килтер. Прежде чем мы начнем сегодняшний урок, вам стоит усвоить одну важную вещь. — Он постукивает пальцем по голове. — То, что находится здесь, ослабевает с возрастом и без практики. Именно поэтому родители иногда спрашивают вас, сделали ли вы домашнее задание, даже если уже задавали тот же вопрос за две минуты до этого.
        Он бросает настороженный взгляд на Аннику, которая стоит в стороне и внимательно слушает.
        - А почему они дают мне с собой на обед брокколи, хотя я тысячу раз им говорила, что ненавижу брокколи? — спрашивает высокая девочка по имени Джиллиан.
        Мистер Громер медленно опускает голову и смотрит на нее поверх черных очков, в которых вроде бы нет особой необходимости, поскольку солнце скрыто за плотными серыми тучами. Анника прокашливается, и он поднимает голову и снова обращается к нам:
        - Чем больше вы тренируете свой мозг, тем лучше вы запоминаете вещи, о которых взрослые часто забывают, хотя им не стоило бы этого делать. Внимание к деталям и хорошая память — два самых ценных качества для любого хулигана. Они послужат вам в любой ситуации — в том числе и в этой.
        - А в какой мы сейчас ситуации? — спрашивает Лимон.
        Мистер Громер хмурится:
        - Следуйте за мной, и вы узнаете.
        Он разворачивается и идет через поляну. Анника быстро шагает в нескольких метрах перед ним. Несколько ребят с тоской оглядываются на гольфмобиль. Я не могу их винить: хоть окна и опущены, внутри наверняка осталось немного тепла. К тому же если Академия Килтер находится на краю света, то место, где мы сейчас стоим, — это заброшенный необитаемый островок, которого нет ни на одной карте мира. Может, этот гольфмобиль и не слишком похож на настоящую машину, но он все равно может отвезти нас обратно к подобию цивилизации.
        - Хинкль!
        Я оборачиваюсь. Лимон шагает за мистером Громером, Габи бежит, чтобы поспеть за его размашистыми шагами, а Эйб машет мне рукой и припускается за ними.
        Я иду следом, и за мной идут все остальные. На полпути я оглядываюсь и вижу, что Элинор тащится в самом хвосте. Она плетется, опустив глаза, и то и дело приседает, чтобы рассмотреть что-то на земле. Думая, что с ней что-то не в порядке, я замедляю шаг, чтобы ее подождать, — но тут кто-то хватает меня за капюшон и дергает вперед.
        - Не отставай, Хинкль, — бросает Эйб.
        Я оглядываюсь еще раз, перед тем как прибавить шаг. С поляны ведет тропинка, сначала ровная, но с каждым шагом все более крутая. Она усыпана камнями и сухими ветками; в туристических ботинках с толстыми, рифлеными подошвами здесь явно удобнее идти, чем в моих кроссовках. Чем выше мы поднимаемся, тем холоднее становится вокруг; когда через двадцать минут мы выходим на вторую поляну, с неба падают хлопья снега.
        - Привал, — объявляет мистер Громер.
        Он прислоняется к одинокому высохшему дереву, вынимает из кармана пальто бутылку с водой и пьет. Для человека его возраста он в очень хорошей форме. Он часто дышит — но не так часто, как некоторые мои одноклассники.
        - Вы хотите сказать, что мы еще не пришли? — выдыхает Габи, плюхаясь на землю.
        Она делится этой плохой новостью с другими одноклассниками, которые выходят на поляну. Многие стонут и ноют, но в конце концов следуют указаниям мистера Громера и достают из пакетов бутылки с водой.
        Я пью и оглядываюсь по сторонам. Анника уже ступила на следующую тропинку. Элинор выходит на поляну последней, как раз когда мистер Громер снова трогается с места. Остальные члены команды следуют за ним, а я подхожу к Элинор.
        - Это был только привал, — объясняю я.
        Ее капюшон оторочен белым искусственным мехом. Когда она поднимает голову, она напоминает мне полярного зайца.
        - Ох, — произносит она.
        - Ага. Вот так вот. — Вопреки снегу и холоду, по мне вдруг разливается тепло. — Тебе, наверное, стоит попить воды.
        - Буду иметь в виду.
        Это не тот ответ, на который я рассчитывал. Я понятия не имею, как продолжить разговор.
        - Ты меня высматривал, — говорит она спустя секунду.
        Я мотаю головой. Щеки разгораются еще сильнее.
        - Я всех высматривал. Ну, знаешь, никого не оставляй позади и все такое.
        - А кто высматривает тебя, Симус? — спрашивает она. — Твои ребята ушли.
        Я оглядываюсь. Единственный, кто остался на поляне, — тихий щекастый хулиган по имени Маркус. Он сидит на камне и ест сэндвич.
        - Иди, — говорит Элинор. — С нами все будет в порядке.
        Я смотрю на нее, и наши глаза встречаются. У нее ясный и спокойный взгляд, и мне удается ей поверить.
        Довольно быстро я настигаю одноклассников. Я лавирую среди отставших и вскоре присоединяюсь к Лимону, Габи и Эйбу во главе колонны. Чем дальше мы продвигаемся, тем больше я радуюсь тому, что послушал Элинор: если бы я подождал еще пять минут, я бы никогда уже их не нашел. Здесь бесчисленное множество тропинок, и мы постоянно сворачиваем с одной на другую. Они извиваются и переплетаются, на пути попадаются сотни одинаковых поваленных деревьев, и я полностью теряю ориентацию в пространстве. Когда мы наконец добираемся до третьей поляны, я понятия не имею, сколько мы сюда шли.
        - Как в чертовом фильме ужасов, — говорит Эйб.
        Это очень точное описание. Потому что эта поляна, в отличие от двух предыдущих, не пустая. Здесь стоит карусель. Качели. Колесо обозрения. Маленькие американские горки. Между аттракционами рассыпаны палатки и киоски.
        Только никто не катается с визгом на американских горках. Никто не забрасывает мячики в кольцо, чтобы получить дешевую мягкую игрушку, и не ест сладкий хворост с сахарной пудрой. Судя по ржавым рельсам, облупившейся краске и ветхим стенкам палаток, здесь никто этим не занимался уже очень, очень давно.
        Мистер Громер разводит руки в стороны.
        - Добро пожаловать на «Пик Анники», — говорит он.
        Глава 15
        Штрафных очков: 750
        Золотых звездочек: 60
        - Может, он хотел сказать в «психушку Анники»? — шепотом спрашивает Эйб у Лимона.
        Лимон не отвечает. Он осматривает заброшенный парк развлечений, а затем переключает внимание на мистера Громера. Тот ждет, пока все — включая Элинор и Маркуса, которым пришлось сильно поторопиться, — выйдут на поляну и соберутся вокруг него, и только тогда продолжает:
        - Благодаря грамотным денежным вложениям отец Анники, Максимус Килтер, был очень состоятельным человеком. Анника выросла в большом поместье недалеко от территории, где сейчас находится Академия, и проводила каникулы в других поместьях — в Джорджии, Монтане и Калифорнии. У нее было все, что она хотела, в том числе щенки, пони и больше фарфоровых кукол, чем может вместить магазин игрушек.
        Мистер Громер подводит нас ко входу в парк — к кривой железной арке. На ее вершине красуется надпись «Пик Анники» — затейливые буквы с завитушками в окружении изящных железных цветочков. Сама Анника стоит в стороне и слушает, но не вмешивается. Ее лицо не выражает никаких эмоций.
        - Перед каждым днем рождения, — продолжает мистер Громер, — отец спрашивал у Анники, без чего она никак не могла бы прожить следующий год. На свой шестой день рождения Анника попросила «Конфетную страну».
        - Настольную игру? — спрашивает Эйб.
        - Да. Дочка ее няни как-то раз принесла с собой эту игру, и они просиживали над ней целыми часами. После этого Анника захотела собственную игру.
        - Очень скромная просьба, — замечает Лимон.
        - Очень, — соглашается мистер Громер. — Может быть, даже слишком скромная. Потому что утром того дня, когда Аннике исполнилось шесть лет, отец повез ее сюда и показал ей вот это — ее собственную настоящую Конфетную страну.
        Он наставляет планшет на полуразрушенный киоск. Появляется видеоизображение высокого мужчины и маленькой девочки в розовой пижаме. Они стоят спиной к камере. Мы видим, как Максимус берет дочку за руку и подводит к арке, стянутой белым бантом. Девочка развязывает бант и вместе с папой заходит в парк — яркий, шумный и полный детей. Небо голубое, а деревья густые и зеленые.
        Когда-то «Пик Анники» выглядел самым радостным местом в мире.
        - А что насчет настольной игры? — Маркус смотрит на Аннику. — Ее вам тоже подарили?
        Анника переводит взгляд на мистера Громера. Стена киоска меркнет.
        - Нет, — отвечает мистер Громер. — Аннике не подарили настольную игру.
        - Но ведь именно ее… именно ее она хотела на самом деле, — бормочет Джиллиан. — Ее папа ее не слушал…
        - Он слушал, — говорит мистер Громер почти грустным голосом. — Но не слышал.
        Мы проходим в арку следом за ним. Снегопад усиливается, и аттракционы покрываются тонким белым одеялом. Это было бы даже красиво, словно кадр из старого фильма, если бы не разбитые фонари и гвозди, торчащие из снега. Трудно поверить, что именно это место мы только что видели на записи. Я украдкой смотрю на Аннику, думая, что ей тяжело видеть, во что превратилась ее детская площадка… но она быстро уходит вперед и укрывается за палаткой, где раньше продавались яблоки в карамели.
        - Что же случилось? — спрашивает Лимон. — Аннике надоел парк? Поэтому он теперь так выглядит?
        Мистер Громер подходит к карусели и останавливается возле черной лошадки в облупленных красных цветочках.
        - Он не успел ей надоесть. На следующий день ее отец уехал по делам и несколько месяцев не возвращался. Он обещал снова привести ее сюда, когда вернется, но потом он был вечно занят — звонками, деловыми встречами и новыми поездками.
        - А как же мама? — спрашиваю я. — Она не могла отвести сюда Аннику?
        Мистер Громер смотрит себе под ноги, как будто решил внимательно изучить снег, потом снова поднимает взгляд.
        - С Луселией Килтер… было не все в порядке. Она была слишком слабой для того, что под силу другим матерям в ее возрасте, и ее состояние только ухудшилось после того, как у Анники родилась сестра.
        - У Анники есть сестра? — спрашивает Габи. — Она тоже работает в Академии?
        Мистер Громер молчит.
        - Подождите, — произносит Эйб. — Вы хотите сказать, что Анника была тут всего один раз? На свой шестой день рождения?
        - Увы, да, — кивает мистер Громер.
        Непросто жалеть Аннику, раз ее папа взял на себя труд построить для нее целый парк развлечений — пусть она и побывала там всего раз. Но мне все равно ее очень жалко.
        - Выше нос, хулиганы! — вдруг восклицает Анника, выезжая из-за палатки на серебристом сверкающем скутере. Она описывает пару восьмерок, поднимая фонтаны снега, и останавливается перед нами. — Кто из вас взял с собой в Академию велосипед?
        Никто не отвечает.
        - Кто бы хотел, чтобы у него был с собой велосипед?
        Поднимается несколько рук.
        - Кто бы хотел, чтобы вместо велосипеда у него был суперсовременный скутер из серии «Килтер 7000» с голосовым управлением, который доставлял бы его из спальни в столовую за десять секунд?
        Поднимается тридцать одна рука, в том числе и моя.
        - Так я и думала. — Анника спрыгивает со скутера. — Первый, кто выполнит задание мистера Громера на десять очков, умчится на этой крошке в закат — или на ужин, в зависимости от обстоятельств.
        - Какое задание? — спрашивает Эйб.
        - Задание, которое позволит мне проверить, насколько внимательны вы были сегодня утром, — отвечает наш учитель.
        Я пытаюсь вспомнить все, что услышал за сегодняшний день. Первое, что приходит в голову, — слова о том, что история помогает нам тренировать мозг. Думая, что сейчас начнется викторина, я судорожно перебираю в памяти все, что узнал об Аннике. Ее отца зовут Максимилиан, у нее было много кукол Барби, она хотела получить на пятый день рождения настольную игру «Горы и лестницы», но вместо этого…
        Мысли продолжают крутиться в голове, но я больше к ним не прислушиваюсь. Странный жужжащий звук, который могла бы издавать огромная газонокосилка, способная в один присест срезать всю траву в Нью-Йорке, становится все ближе.
        И над верхушками деревьев появляется серебристый вертолет.
        - Это наш транспорт! — кричит мистер Громер. — Если хотите получить свой, попробуйте спуститься с горы быстрее всех!
        - Вы уходите? — взвизгивает Габи.
        Вертолет устремляется к нам. Ветер, вырывающийся из-под крутящихся лопастей, отбрасывает нас назад и заставляет обхватить голову руками. Из открытой дверцы свешивается металлическая лестница. Анника с легкостью взбирается по ней, мистер Громер залезает следом.
        - Я буду наблюдать за вами сверху! — кричит он. — Если что-то пойдет не так, я увижу!
        Что может пойти не так в лесу? Можно заблудиться. Набрести на заботливую маму-медведицу и ее детишек. Проголодаться настолько, что придется есть красные ягоды — пусть они и ядовитые, но, может быть, на них удастся продержаться до ближайшей больницы.
        Но я почему-то уверен, что мистер Громер не это имеет в виду.
        Кто-то дергает меня за капюшон. Я оборачиваюсь и вижу Лимона. Понурив голову, он топает к арке. За ним идет Габи, а за ней — Эйб. Он машет мне рукой, предлагая следовать за ними.
        - Разве нам не лучше держаться вместе? — кричит Джиллиан. — В целях безопасности и все такое?
        - Разве ты не хочешь получить этот скутер? — орет в ответ Эрик.
        - Не больше, чем остаться в живых!
        В группе наступает замешательство, и я чувствую облегчение. Вместе действительно безопаснее. Если мы будем держаться друг друга и откажемся от соревнования, у Анники и мистера Громера не останется выбора — они будут вынуждены послать за нами вертолеты. Они не оставят нас здесь замерзать.
        Или оставят. Потому что их вертолет уже скрылся за верхушками деревьев.
        - Тут слишком тихо, — говорит Маркус, когда шум вертолета смолкает.
        - Жутковатое местечко, — добавляет Джиллиан.
        - Я пошел отсюда, — заявляет Эрик.
        После этого все бросаются бежать — и я тоже. Пока мы бежим по поляне, нам удается держаться вместе, но потом нас разделяют камни, сухие ветки и множество тропинок. Все они выглядят совершенно одинаково, и у каждого из нас свое мнение о том, по какой тропинке мы сюда пришли. Я пытаюсь разглядеть на снегу свежие следы, как вдруг что-то маленькое и твердое ударяет меня в макушку — и к ногам падает камушек. Я гляжу наверх и вижу Лимона, Габи и Эйба, которые уселись в ветвях высокого голого дерева.
        Ладно, уселись только Лимон и Эйб. Габи так крепко обхватила ствол руками и ногами, что я не удивлюсь, если он сейчас треснет пополам.
        Не то чтобы я был сильно предан нашему союзу, но все остальные рассыпались по лесу, и группа из четырех человек кажется самой крупной и безопасной. К тому же мастерство Лимона в обращении с огнем пригодится нам в этой ледяной тундре, когда сядет солнце. Судя по всему, члены команды не хотят выдавать свое местоположение, так что я жду, пока мимо пройдет кучка одноклассников, прежде чем вернуться к дереву. На нем множество углублений, за которые удобно цепляться, так что я легко взбираюсь наверх.
        - Долго же ты, — шипит Эйб.
        - Прости, — шепчу я.
        - Спокойно, — говорит Лимон. — Смотрите!
        Отсюда, с высоты, хорошо видна эта часть склона — в том числе и тропинки. Мы можем разглядеть, куда они ведут и по каким пошли наши одноклассники. Справа от нас Элинор и Маркус медленно спускаются по самой длинной, извилистой тропке. Через каждые несколько шагов Элинор протягивает руку и помогает своему спутнику преодолеть скользкие участки. Все остальные одноклассники разбрелись по тропинкам слева от нас.
        - Хадсон, Тэйлор и Браун. — Эйб кивает на троих хулиганов, которые продвинулись дальше всех. — Самые быстрые — и самые главные наши конкуренты.
        - Разве? — спрашивает Лимон.
        Эйб смотрит на него. Лимон смотрит наверх. Там, в вышине, кружит серебристый вертолет — так далеко, что его можно принять за птицу.
        - Конечно, не считая мистера Икста. — Щеки Эйба, и так порозовевшие от холода, становятся пунцовыми. — Само собой.
        - Он, на минуточку, в трех километрах над нами, — замечает Габи. — Если только кто-то из вас не скрывал все это время, что умеет летать, думаю, у нас нет шансов.
        Лимон поудобнее устраивается среди ветвей. Скрещивает руки на груди. Молчит.
        - Гольфмобиль, — говорю я.
        Эйб резко поворачивается ко мне:
        - А что с ним?
        - Он у подножия горы.
        - И?
        - И ему нужен водитель. — Я смотрю Лимону в глаза. — Ты думаешь, мы сможем подловить мистера Икста у подножия, когда он приземлится?
        Лимон приподнимает уголки губ в едва заметной улыбке:
        - Я думаю, мы можем попробовать.
        - Верно, — говорит Эйб с таким видом, будто он все это время размышлял именно об этом. — Конечно. Но нам нужно поторопиться, если мы хотим утереть всем нос.
        Он сползает с ветки. Габи переводит взгляд с Лимона на Эйба и обратно. Лимон не двигается с места, и я следую его примеру.
        - Эй! — говорит Эйб, достигнув ствола. — Чего вы ждете?
        - Пока ты поделишься с нами своим планом, — говорит Лимон. — Расскажешь, что нам делать, когда мы спустимся с горы. У тебя же есть план, правда?
        Щеки Эйба становятся багровыми.
        - Да, конечно. Я думаю, что мы… что нам… мы непременно подловим его, если… — Он умолкает и рассматривает землю в поисках подсказки.
        - Нам нужно их остановить, — говорю я, чувствуя, как ускоряется мое сердцебиение. — Других хулиганов. Если все мы спустимся в одно и то же время, мистер Икст станет ждать от кого-нибудь подвоха и будет начеку.
        - Да. — Лимон выпрямляется. — Как?
        Я не могу понять, почему он спрашивает — потому что не знает или потому что знает, но хочет, чтобы мы сами догадались. В конце концов, он лучший ученик. Может быть, он все это продумал еще до того, как мы полезли на гору.
        - Жалко, что у нас нет другого приза, — говорит Габи. — Побольше и получше, чем скутер. Тогда мы могли бы отвлечь их.
        - Да, жаль, — задумчиво говорит Лимон. — Но с другой стороны… они же не знают, что у нас его нет.
        Он достает из кармана куртки планшет и быстро набирает сообщение. Потом поворачивает к нам экран, и мы видим, что он написал.

…
        ВНИМАНИЕ, ХУЛИГАНЫ! Сегодняшнее соревнование состоит из двух частей. Первую вы знаете. Вот вторая.
        На карусели на «Пике Анники» спрятаны три золотых кольца. Первый студент, который вернется на вершину горы и найдет их, получит скутер из серии «Килтер 9000» с коляской, А ТАКЖЕ 500 штрафных очков. Это ваш шанс оставить след в славной истории Академии Килтер — и попутно получить изумительные призы!
        С уважением, мистер Громер
        - Что такого может уметь скутер из серии 9000, чего не умеет скутер из серии 7000? — интересуется Габи. — Превращаться в подводную лодку?
        - Если нам повезет, именно это они и захотят выяснить, — отвечает Лимон.
        - Ты собираешься всем это разослать? — спрашиваю я. — А если они вовремя не проверят свои планшеты?
        - Я не могу. Они заметят, что сообщения пришли с моего адреса, а не с адреса мистера Икста.
        - Как же они тогда их получат? — В голосе Эйба слышится удовлетворение, как будто он рад, что план Лимона не сработает. Может, мы и союзники, но он совершенно точно хочет быть лидером.
        - У вас у всех с собой планшеты? — спрашивает Лимон.
        Мы киваем.
        - Я думаю, вам нужно скопировать это письмо, чтобы оно было у каждого из вас. Потом мы разделимся, побежим по разным тропинкам и покажем его одноклассникам. Надо будет сделать вид, будто мы только что его получили и хотим убедиться, что оно пришло и всем остальным.
        - Ни за что не сработает, — заявляет Эйб.
        - Сработает, если ты изобразишь, как тебя взволновало это задание — и этот приз. Ты же справишься с этим, Хансен?
        Эйб хмурится. Он не хочет признавать правоту Лимона, но также не хочет сорвать план, который может сработать.
        - Я справлюсь, — говорит Габи.
        - Отлично. — Лимон смотрит на меня. — Симус?
        - Я в деле.
        Это ведь не то же самое, что сказать «я смогу».
        Лимон переводит взгляд на Эйба. Тот еще несколько секунд корчит недовольную гримасу, потом вздыхает и достает из кармана планшет.
        - Ладно, — говорит он. — Но если это не сработает…
        - Это будет не твоя вина, — заканчивает Лимон. — Значит, договорились.
        Мы с Габи вынимаем свои планшеты. Пока мы копируем сообщение, Лимон разъясняет нам остальные детали плана:
        - Когда все остальные устремятся обратно, мы продолжим спускаться. Если заблудитесь, просто ищите серебряные треугольники на ветках — они висят вдоль каждой тропы, по которой мы поднимались, по ним можно легко найти путь.
        Метки. Я определенно не заметил их по пути сюда. Судя по тому, что Эйб с Габи при этих словах поднимают голову, не я один. Видимо, об этом говорил мистер Громер, когда подчеркивал, как важно быть внимательным к деталям.
        - Анника и мистер Икст следят за нами сверху, — продолжает Лимон, — так что я найду способ их отвлечь, чтобы они не видели, кто куда направляется.
        - Какой же? — спрашивает Эйб. — Подожжешь что-нибудь?
        - В лесу? — добавляет Габи.
        - Не беспокойтесь. — Лимон отвечает им, но смотрит на меня. — Все будет под контролем.
        Они недоверчиво хмыкают, но продолжают печатать.
        - Это даст нам достаточно времени, чтобы достичь подножия и расположиться там. Эйб, ты сможешь сделать что-нибудь такое, что привлечет внимание мистера Икста сразу после посадки?
        - Например, нарисовать граффити на боку гольфмобиля?
        - Превосходно. Габи, не возражаешь против того, чтобы постоять на страже и играть в гляделки с каждым хулиганом, кто будет спускаться?
        - С удовольствием.
        - Здорово. Пока вы, ребята, будете этим заниматься, мы спрячемся в гольфмобиле.
        И все? Никакого специального задания для меня? Даже не верится, что мне так повезло.
        - Симус, — говорит Лимон, — когда мистер Икст отвлечется на Эйба, ты нанесешь финальный удар.
        Ох, не думаю.
        Впрочем, я не паникую. Пока не паникую. План, который придумал Лимон, очень впечатляющий… и сложный. Я не говорю этого вслух, но я сомневаюсь, что у нас все получится. Так сильно сомневаюсь, что играю свою роль на отлично. Я бегаю по тропинкам (убедившись перед этим, что не пересекусь с Элинор, — мне не хочется ей врать) и с такими горящими глазами рассказываю всем о фальшивом задании, что хулиганы срываются с места, даже не дослушав, и бегут к вершине. Я с легкостью нахожу серебряные треугольники и спускаюсь по ним к подножию. Когда в воздухе разливается запах дыма, я оглядываюсь, вижу в небе серые клубы и иду дальше. Добравшись до подножия, я забираюсь в гольфмобиль, над которым уже трудится Эйб, и жду.
        Лимон присоединяется ко мне. Сквозь окно я вижу Габи, которая спряталась за сосной возле входа на тропу. Лимон жестом велит мне пригнуться под сиденьем, что я и делаю.
        А вот потом я начинаю паниковать. Что мне кинуть? Как? Может, мне промазать — так же, как я пытался промазать в Кладовой? Но разве я могу специально сорвать план, когда все остальные союзники сделали все что могли? Они меня не возненавидят после этого? Разве я проживу до конца семестра, если у меня совсем не останется друзей и будет больше врагов, чем когда-либо?
        Несмотря на холод, мне вдруг становится жарко. Мне кажется, будто сейчас я упаду в обморок или, хуже того, свалюсь с сердечным приступом. Может, я умру прямо здесь и сейчас. Таким образом я оставлю свой след в славной истории Академии Килтер… и избавлюсь от необходимости делать то, чего от меня ждут.
        - Да он, верно, шутит.
        Я задерживаю дыхание. Это сказал Лимон. В полный голос.
        Я распрямляюсь и выглядываю из-за спинки кресла. Лимон сидит через несколько сидений от меня, смотрит вниз и качает головой. Я медленно, осторожно подбираюсь к нему, как будто гольфмобиль начинен взрывчаткой и может взорваться в любую секунду.
        - Он это сделал. Но как?
        - Кто? — спрашиваю я, подходя поближе. — Что?
        Лимон поднимает свой планшет, чтобы я мог разглядеть видео на экране. Мне не сразу удается понять, что я вижу, но потом я замечаю хулиганов. Карусель. Три золотых кольца.
        И сияющий серебряный скутер… с коляской.
        - Мистер Икст. Он нас подловил.
        Глава 16
        Штрафных очков: 1060
        Золотых звездочек: 180
        Очень жаль, что в Кладовой не продают системы слежения за преподавателями. Судя по последнему письму на мой планшет, за попытку подловить мистера Икста мне начислили триста штрафных очков. С вычетом всех золотых звездочек за звонки на горячую линию и моей единственной покупки у меня теперь восемьсот шестьдесят кредитов. И я бы потратил все до единого, если бы это помогло нам понять, что именно произошло тогда в горах.
        Мы до сих пор не можем взять в толк, как мистеру Громеру это удалось. Как он узнал, что написано у Лимона в поддельном письме — или что все хулиганы были на вершине, пока мы ждали у подножия? Еще непонятнее, откуда он взял скутер из серии «Килтер 9000» с коляской, который мы сами выдумали и который в итоге достался Джиллиан — длинные ноги помогли ей обогнать всех одноклассников, — и как он смог в считаные минуты доставить его на вершину. Может быть, у него есть целая секретная армия хулиганов, которая следовала за нами по пятам? Может, она есть у Анники? Но даже если так — как мы их не заметили? А если они спрятались, как их не выкурил дым от костров, разведенных Лимоном? Все эти вопросы позволили нам прийти к одному-единственному выводу: мистеру Иксту подходит его прозвище.
        Прошла неделя, а я все еще бьюсь над этими вопросами. Я как раз в процессе, когда Лимон распахивает дверь и вваливается в комнату.
        - С Днем благодарения!
        Я перестаю делать вид, что читаю комикс, и сажусь на кровати.
        - Сегодня День благодарения?
        - Ага. — Он подходит к кладовке.
        Я хватаю со стола планшет и открываю календарь. В суматохе я перестал следить за временем, но Лимон прав. Я очень люблю фарш, который мама делает только на День благодарения, так что я давно запомнил, что этот праздник выпадает на четвертый четверг ноября. А это как раз сегодня.
        - До обеда еще час, — говорит Лимон. — Времени не так уж много, но достаточно.
        Он протягивает мне флисовую кофту и ставит рядом с кроватью мои кроссовки.
        - Достаточно для чего? — спрашиваю я.
        Он расправляет плечи, кладет руки в карманы куртки… и улыбается. Не своей обычной улыбкой, которая заключается в том, что один угол рта становится чуть выше второго. Я впервые вижу, как оба уголка губ у Лимона приподнимаются. Я даже не думал, что он так умеет.
        Это так приятно видеть, что я надеваю кофту, кроссовки и следую за ним, даже не спрашивая, куда и зачем мы идем. Его улыбка становится все шире, и когда мы прячемся за кустом возле входа в учебный корпус, завидев двух Добрых Самаритян, я не придаю этому особого значения. Как и тому, что Лимон открывает дверь серебряной карточкой, которая есть только у учителей и персонала. И тому, что он ведет меня по темной узкой лестнице, по которой я ни разу не спускался, потом через светлый просторный туннель, который напоминает мне больничный коридор, и подводит к стальной двери без таблички.
        Только когда он глубоко вздыхает и говорит: «Надеюсь, это сработает», я чувствую, что рыбные палочки, которые я ел на завтрак, начинают шевелиться у меня в животе.
        - Лимон, — шепчу я, оглядывая коридор, — где мы? Что мы…
        Он поднимает руку. Кивает на светящуюся серебряную пластину справа от двери. Снимает рюкзак и осторожно извлекает оттуда маленький пластиковый пакет. В пакете лежит сверкающая серебристая перчатка.
        - Это Анники. — Я знаю это, поскольку Аннику в этих перчатках невозможно не заметить: солнечный свет отражается от блесток и ослепляет всех прохожих. — Где ты… Как ты…
        - Стащил с ее подноса сегодня за завтраком. Это было даже слишком просто. От директора школы для хулиганов ожидаешь большей осторожности.
        Он проводит рукой по пакету, и тот с щелчком открывается. Затем, стараясь не касаться материала, выворачивает наизнанку перчатку вместе с пакетом. Держит перчатку ладонью вверх — осторожно, как будто это тарелка спагетти, а он официант, — и другой рукой вставляет карточку в щель над светящейся панелью.
        «Здравствуйте, Анника Килтер».
        Передо мной загораются буквы.
        - Ты и ее карточку тоже взял? — спрашиваю я.
        - Это было посложнее. Пришлось спрятаться под преподавательский стол и порыться у нее в сумочке.
        Я одновременно восхищен и потрясен. Красть вещи у учителей — одно дело, это даже поощряется. Но у Анники? Не зашел ли Лимон слишком далеко?
        «Пожалуйста, ваши отпечатки пальцев для идентификации».
        Лимон изгибает руку, и перчатка становится почти стоймя. Он приближает ее к панели. Я, затаив дыхание, еще раз оглядываю коридор.
        - Готово, — говорит Лимон, когда раздается писк. — Мы внутри.
        Стальная дверь жужжит и отъезжает в сторону.
        - Внутри чего? — спрашиваю я.
        Эта комната похожа на аппаратную. Здесь стоят компьютеры и серверы. Радиоприемники. Еще какая-то электроника, которую я не опознаю. Когда мы заходим, я вижу, что три стены заняты экранами. Электронная карта Америки с подписью «Территория хулиганства», усыпанная серебряными и черными пометками, занимает четвертую стену. Посреди комнаты располагается длинный прозрачный стол, к нему придвинуты прозрачные стулья с высокими спинками. Перед каждым стулом стоит серебристый ноутбук, а в центре стола возвышается сверкающая скульптура — буквы «АК».
        - Я не знаю, — говорит Лимон. — Ну, точно не знаю.
        - Зачем тогда мы сюда пришли?
        Он делает шаг вперед и поворачивается ко мне лицом.
        - Когда я на днях был в Кладовой, — говорит он, — я подслушал разговор Уайетта и Самары. Уайетт сказал, что ему не терпится поговорить со своим братом и поздравить его с днем рождения. Самара была рада за него и сказала, что, хотя K-mail — отличная и очень эффективная штука, ничто не сравнится с настоящим живым общением.
        Он замолкает.
        - И? — спрашиваю я.
        - И… — Он отступает назад, и уголки его рта поднимаются еще выше. — Вуаля!
        Он отодвигает в сторону статуэтку с буквами «АК». За ней стоит еще один предмет.
        И он мне знаком.
        - Это… — Я делаю шаг, потом другой. — Это похоже на…
        - На телефон? На настоящий телефон с двенадцатью кнопками, по которому можно звонить на настоящие номера? — Лимон кивает. — Ага.
        Я смотрю на него.
        - Как ты все это нашел?
        - Я следил за Уайеттом. Все время. Сначала я думал, что учителям разрешается иметь собственные мобильники, и тогда я дождался бы, пока Уайетт позвонит брату, и стащил бы у него телефон. Но он не стал звонить по мобильному. Он пришел сюда — поздно вечером, когда вокруг больше никого не было. Я прокрался следом и следил за ним до самой этой комнаты. Дверь закрылась, прежде чем я успел проскользнуть внутрь, но я слышал, как он говорит и смеется. Это был не очень долгий разговор, но это определенно был разговор.
        Я перевожу взгляд с Лимона на телефон.
        - И ты привел меня сюда, потому что…
        - Потому что со мной отказались жить двенадцать хулиганов. — Он опускает глаза и снова поднимает. — А ты не отказался.
        Если бы мы не были мальчишками, я бы обнял его прямо сейчас. Но раз уж мы мальчишки, я ограничиваюсь тем, что улыбаюсь в ответ.
        - К тому же, — добавляет он, — наша кладовка — это все-таки не Форт-Нокс. [4 - Форт-Нокс — военная база в США. Там находится хранилище золотых запасов, которое считается одним из самых защищенных в мире.]
        - О чем это ты?
        - Если только ты не любишь разговаривать с воображаемыми людьми, тебе незачем забираться туда, чтобы смотреть дрянные фильмы.
        Я наливаюсь краской. Пытаюсь придумать другое объяснение, но ничего не выходит.
        - Это ерунда, — быстро говорит Лимон. — Но ты скучаешь по родителям, так? И названивал Марле, чтобы она сдалась и разрешила тебе им позвонить?
        - Возможно, — бормочу я.
        - Так вперед. — Он похлопывает по телефону. — Небольшой подарок от меня на День благодарения. Потому что я благодарен тебе за то, что ты мой сосед.
        Я не знаю, что сказать. Мне стыдно, что он знает про мои звонки на горячую линию для горячих голов — пусть и не догадывается об их причине, — но я очень растроган тем, что он во все это ввязался, просто чтобы сделать мне приятное. Так что, хотя часть меня хочет отказаться от подарка — и опровергнуть догадки Лимона, — другая часть по-прежнему хочет его обнять.
        Это же настоящий телефон. Стоит мне нажать одиннадцать кнопок, и я услышу голоса родителей впервые за шесть недель.
        Так что я говорю:
        - Спасибо.
        - Не за что.
        Он смотрит на часы. Хлопает в ладоши.
        - Пора бежать.
        - Что? Куда?
        - Анника, возможно, уже обнаружила пропажу. Она наверняка будет искать свои вещи, так что я ее отвлеку.
        - Как?
        Он останавливается возле двери, достает из кармана зажигалку и щелкает, освобождая язычок оранжевого пламени.
        - Как обычно. — Он тушит зажигалку. — Не волнуйся, я за тобой вернусь. Но если почуешь запах дыма — беги!
        Он уходит. Дверь за ним закрывается. Остаемся только я, мигающая и гудящая электроника… и мои родители.
        Меня пронзает осознание этого факта. Я бросаюсь к столу и резко выдвигаю стул. Плюхаюсь на сиденье и пододвигаю к себе телефон. Беру в руку трубку — это ощущение кажется одновременно знакомым и непривычным.
        А потом я думаю, что сейчас скажу.
        Привет, мам! Это Симус!
        Мама, это я! Твой сын!
        Ма! Сколько лет, сколько зим! Что там у тебя творится?
        Бонжур, маман! Как там твой фарш?
        Привет, мам. Как у тебя дела? С Днем благодарения!
        Да, вот так. Вежливо, но с теплотой. Я не задумываюсь о том, что говорить дальше, потому что мама наверняка тут же расплачется. Я надеюсь, что она по мне скучает, но даже если она до сих пор сердится на меня за то, что я сделал, она не может не скучать по прошлому Дню благодарения, когда все было в порядке. Когда она услышит мой голос, она вспомнит о том счастливом времени и начнет плакать в три ручья, и тогда у меня будет полно времени, чтобы обдумать, что сказать дальше.
        Я подношу трубку к уху. Делаю глубокий вдох. И набираю номер.
        Гудок. Один. Второй. Посреди третьего гудка кто-то берет трубку — и в уши мне на полной скорости врезается музыка. Мне приходится отодвинуть трубку от уха.
        - С Днем благодарения! — поет мама, когда я прижимаю трубку обратно.
        Я чувствую облегчение. Начинаю было говорить то же самое, но останавливаюсь. Музыка — рок, не иначе — кажется странной, но это не единственный звук, который меня напрягает.
        - Алло-о-о?
        На заднем плане слышны голоса. Я с трудом различаю папин — его заглушают другие голоса. Громкие, как музыка. Веселые.
        - Тут есть кто-нибудь?
        Я сильнее прижимаю трубку к уху. Внимательно вслушиваюсь. Кто-то смеется — хотя это скорее не смех, а стон вперемешку с фырканьем.
        Я знаю этот смех.
        - Ай, ладно — Мамин голос становится тише: она опускает трубку. — Наверное, не туда попали.
        Так смеется Бартоломью Джон.
        Глава 17
        Штрафных очков: 1260
        Золотых звездочек: 180
        Не знаю, сколько я уже просидел, прижимая к уху трубку. Через какое-то время длинные гудки сменяются короткими. Еще через какое-то время дверь со свистом открывается, и в комнату вбегает Лимон. Это вырывает меня из оцепенения, и я вешаю трубку.
        - Ну как все прошло? — спрашивает он, тяжело дыша.
        - Прекрасно. — Я выдавливаю улыбку. — Лучше и быть не могло.
        - Вот и отлично. — Он опирается о дверной косяк. — Готов прикинуться индейкой и взять ноги в руки?
        - А у индейки есть руки?
        Он поворачивается ко мне и хмурит лохматые брови.
        - Ладно, неважно. — Я встаю и задвигаю стул.
        Я выхожу из комнаты следом за ним. Мы идем новым путем, не тем, которым пришли сюда, и выбираемся через запасной выход с другой стороны здания. В холодном воздухе пахнет дымом.
        - Мусорный бак, — объясняет Лимон, видя, как я озираюсь. — Изолированный, но достаточно большой, чтобы привлечь внимание всех Добрых Самаритян на дежурстве.
        - Хорошо.
        Мы быстро уходим — но не слишком быстро. Не хочется, чтобы кто-то подумал, будто мы сбегаем с места преступления. Сперва я беспокоюсь, не начнет ли Лимон подробно расспрашивать меня о телефонном звонке, но он не задает никаких вопросов. Даже когда мы отходим от огня так далеко, что я больше не чувствую запах дыма, и Лимон расслабляет напряженные плечи.
        Так что у меня есть время, чтобы все обдумать. Или хотя бы попробовать. Если бы у меня были на раздумья недели, а не минуты, я бы все равно не понял, что случилось.
        Что это было? В нашей семье День благодарения всегда проходит тихо и спокойно. Папа убирается, мама готовит, а я накрываю на стол. Мы рассаживаемся, говорим о том, как мы благодарны за то, что у нас такое крепкое здоровье и такая крепкая семья, и едим. Иногда папа ставит одну из своих старых пластинок с расслабляющей хипповской музыкой, но обычно мы сидим в тишине; самый громкий звук — хлопок, с которым открывается бутылка сидра. И никогда, ни разу за всю мою двенадцатилетнюю жизнь мы не приглашали гостей.
        Неужели они настолько меня ненавидят, что пригласили моего заклятого врага на шумную вечеринку? Чтобы показать мне, если я вдруг позвоню им или зайду проведать, как они на меня сердятся? Показать, как сильно я их расстроил — настолько, что они предпочли забыть обо мне и жить дальше?
        А если дело в этом — как они могут так искренне радоваться?
        - Не парься, — говорит Лимон.
        Тут я понимаю, что у меня в глазах стоят слезы. Должно быть, Лимон это заметил и теперь думает, что после разговора с родителями я еще сильнее по ним заскучал. Не желая, чтобы он переживал из-за этого — или жалел, что сделал мне такой опрометчивый подарок, — я смаргиваю слезы. Когда выступают новые, я прижимаю к глазам рукав, чтобы флисовая ткань впитала влагу.
        Зрение проясняется, и я вижу, что, пока я переживал, мы успели дойти до самого Кафетерия. За время, прошедшее с ланча, обеденный зал изменился: теперь он украшен воздушными шариками, цветными лентами и живыми цветами. Лампы притушены, и на каждом столе стоят высокие зажженные свечи, наполняя зал теплым мерцанием. Возле каждого места лежат подарки, завернутые в серебристую бумагу.
        - Думаю, это за то, что я отличник. — Лимон встает напротив самой большой кучи с подарками на столе первокурсников. — Можешь выбирать все что угодно из невоспламеняющихся вещей.
        - Спасибо! — говорит Эйб, подходя. — Ловлю тебя на слове.
        - И я, — подхватывает Габи, появляясь следом за ним. Оба ухмыляются.
        - На самом деле никто не поймает Лимона на слове.
        К нам подходит Анника, и я выпрямляюсь — как и все члены команды.
        - Да пускай, — говорит Лимон. — Тут очень много подарков, я не против с кем-нибудь поделиться.
        Анника останавливается и улыбается. Должно быть, она сегодня по-особенному накрасилась, потому что при свечах ее лицо мерцает.
        - Это щедрое предложение… но твои подарки рядом. — Она кладет руку на стул слева от Лимона. Это тоже ничего себе кучка, но определенно на несколько сантиметров пониже, чем соседняя.
        - Но я проверял свой табель сегодня утром, — удивляется Лимон. — Я до сих пор лучший в классе!
        - Да, это так. И мы очень гордимся твоими достижениями. Но эти подарки, — Анника указывает рукой на стул, возле которого до сих пор стоит Лимон, — для Симуса.
        - Хинкля? — спрашивает Эйб.
        - Почему? — поражается Габи и добавляет: — Симус, без обид.
        - Все в порядке, — говорю я, чувствуя, как забилось сердце. — Наверное, дело в том, что я поздно начал. И Анника с учителями так добры, что готовы сделать все, чтобы я сегодня почувствовал себя как дома. Правда ведь?
        Я смотрю на Аннику. Ее ресницы так сверкают, что я почти не различаю их движения, когда она подмигивает.
        - Правда. И еще в том, что нам достались по бросовой цене просто потрясающие сувениры для киноманов, выпущенные ограниченным тиражом. — Она раскрывает объятия. — Сегодня, в День благодарения, мы хотим, чтобы каждый из вас знал, как мы признательны вам за то, что вы здесь учитесь. Эти подарки — всего лишь скромный символ того, как высоко мы ценим ваш упорный труд. Надеемся, они вам понравятся.
        А потом она нас обнимает, одного за другим. Меня она сжимает в объятиях на полсекунды дольше, чем остальных, но разница так мала, что ее вряд ли кто-то заметил. К тому же я не уверен, кто из нас продлил объятия: она или я. Дело в том, что когда я ее обнимаю, я вспоминаю, как мама каждый вечер обнимала меня перед сном. И мне не хочется отпускать Аннику.
        Но я отпускаю. И Анника проходит вдоль стола к другой компании хулиганов. Эйб обнаруживает возле стаканов маленькие серебряные карточки с именами, и они с Габи отправляются искать свои места. Мы с Лимоном садимся, и я быстро разделяю свою большую кучу на две маленькие.
        - Брр, — говорит Лимон. — Снежной королеве оказали холодный прием.
        Я наклоняюсь и смотрю в просвет между ним и его подарками. На самом краю стола сидит Элинор. Рядом с ней Маркус — он разговаривает с Анникой. Я вижу, что она одаривает его такими же объятиями и улыбкой, как и всех остальных, а потом проходит мимо Элинор, даже не удостоив ее взглядом.
        - Где же ее подарки? — спрашиваю я. На столе перед Элинор нет ничего, кроме тарелки и столовых приборов.
        - Кто знает! — отвечает Габи.
        - Разве не все равно? — замечает Эйб. Они обошли весь стол и наконец нашли свои места прямо справа от меня.
        Мне не все равно. Это День благодарения. Никто не должен чувствовать себя лишним — особенно здесь, так далеко от дома и родных.
        - Коллекционное издание «Вампира-чревовещателя»! — объявляет Эйб и поднимает стопку комиксов. — Отлично!
        Он уже копается в своих подарках, как и Габи. Лимон пока не рвет оберточную бумагу, но он взял одну коробку и трясет ею возле уха.
        Последнее, что мне сейчас хочется делать, — рассматривать подарки, будь там даже потрясающие сувениры для поклонников «Властелина колец», выпущенные ограниченным тиражом (что вполне вероятно, судя по кольцу, привязанному к ленте). Это все неправильно. Я их не заслужил. А главное — в Академии Килтер День благодарения празднуют так, как в других местах празднуют Рождество, и я вспоминаю тихое рождественское утро у себя дома. Что — или кого — я услышу на заднем плане, если снова позвоню домой 25 декабря? Самого Санта-Клауса? Я уже третий год сомневаюсь, что Санта действительно ходит по домам на Рождество, но тем не менее его визит к нам в гости всегда был в тысячу раз вероятнее, чем визит Бартоломью Джона.
        По крайней мере, до сегодняшнего дня.
        - Эй! — Эйб, нацепивший новую бейсболку с логотипом Академии, наклоняется ко мне и жестом призывает Лимона. — Оцените обстановку. Как думаете, сможем мы сегодня разделаться с большой шишкой? Может, незаметно подольем ему спирта в яблочный сидр и подловим его, когда у него притупятся чувства?
        Он кивает на мистера Громера. Тот в одиночестве сидит за преподавательским столом, пока все его коллеги болтают со старшекурсниками.
        - Нет, — говорит Лимон. — Сегодня праздник. Пусть у него будет выходной.
        Эйб надувается, но не протестует.
        - Может, мы тогда наконец придумаем себе название?
        - Название? — повторяет Лимон.
        Эйб оглядывается и придвигается так близко, что я чувствую запах шипучки у него изо рта.
        - Для нашего аль-сьяна, — шепчет он. — Сналь-яна. Для…
        - Альянса? — спрашивает Лимон.
        Габи протискивается между Эйбом и столом, как раз когда Эйб удивленно открывает рот.
        - Эгей! — Она вгрызается в шоколадную индейку размером со свою собственную голову. — Пусть я и девочка, но я такой же участник альянса, как…
        Эйб рукой зажимает ей рот. Габи вытаращивает глаза, потом сощуривается и пристально смотрит на Эйба. Не в силах тягаться с ее взглядом, тот убирает руку.
        - Прости, — говорит он. — Но не могли бы мы не так открыто об этом говорить? Хотелось бы воспользоваться преимуществом, пока оно у нас есть.
        - Значит, ты хочешь придумать название для нашей… салатной вилки? — спрашивает Лимон, поднимая вилку со стола.
        Эйб трясет головой. Лимон склоняет голову набок.
        - О!.. Да. — Эйб оглядывает стол и смотрит через плечо, стараясь выглядеть непринужденно. — Да, я бы очень хотел придумать название для нашей салатной вилки. Это ведь килтерская салатная вилка, и она очень, очень отличается от обычных салатных вилок.
        Габи откусывает у индейки голову.
        - Хитро придумано, Эй-мэн. [5 - Эй-мэн (англ. A-Man) — прозвище «Человека-животного» (англ. «Animal Man»), супергероя из американских комиксов, который обладал способностями разных животных. Габи так называет Эйба из-за первой буквы его имени (Abe).]
        - Ух! — Эйб оборачивается и понижает голос. — Как насчет Команды Эй? Или это слишком?
        Они начинают обсуждать разные варианты. Я постепенно отключаюсь — и тут что-то ударяет мне в затылок. Я смотрю вниз и вижу возле кроссовки резиновую фигурку пилигрима [6 - В Америке фигурками пилигримов украшают дома в День благодарения.]. Когда я ее поднимаю, пилигрим выпучивает глаза, будто в него попала вражеская стрела. Я переворачиваю фигурку и вижу, что к спине пилигрима привязана сложенная бумажка.

…
        Симус!
        Если ты не будешь осторожен, ты до смерти замерзнешь в Новом мире. Спасибо, с тобой легко работать. И забавно.
        Айк
        P. S. Хорошо, что британцы не отправились ради своей религии в Австралию. Иначе как знать, где бы мы сейчас были? [7 - В своей записке Айк упоминает исторические события, с которыми связан День благодарения. Первыми английскими поселенцами, прибывшими в Северную Америку, были пуритане, которые в Европе подвергались гонениям из-за своей религии. Когда англичане в 1620 году достигли берегов Нового Света, тот встретил их суровой зимой, которую удалось пережить только половине прибывших. У миллионов современных американцев есть предки из числа первых поселенцев — «отцов-пилигримов».]
        Я оборачиваюсь и окидываю взглядом толпу. Моего куратора нигде нет — что и неудивительно. Я перечитываю записку, а потом заглядываю под стол. Там ничего нет, кроме рваной оберточной бумаги и ленточек. Я проверяю, нет ли у меня чего-нибудь под стулом.
        И нахожу его. Увесистый коричневый пакет. На нем нет никаких блесток и украшений; когда я вытягиваю его из-под стула, на дне я замечаю жирные пятна, будто в этом пакете когда-то лежала жареная курица. А может, до сих пор лежит. Ее я, конечно, тоже не заслужил, но, судя по чужим подаркам, эта курица наверняка оказалась бы более уместной, чем все, что лежит в нераспакованных коробках у меня на столе.
        Но это не жареная курица. И не жареное что угодно. Это новая, с иголочки, отменная зимняя куртка.
        Черная. Прямо как у Айка.
        - Красивая.
        Я поднимаю глаза и вижу, что Лимон смотрит на меня. Он откинулся на стуле и, видимо, ждет, пока Эйб и Габи прекратят спорить о том, подходит ли нашей команде название «Армия Абрахама».
        - Странно, что не серебристая, — добавляет он, — но красивая.
        - Спасибо, — говорю я. — Пойду примерю.
        Он кивает. Я встаю. Габи плюхается на мой стул, не спрашивая, почему я ухожу.
        Я пытаюсь улыбаться, пока торопливо шагаю через обеденный зал. Я до сих пор не вижу Айка, но это не значит, что он не видит меня, и я хочу дать ему знать, что мне понравился его подарок. Я даже выхожу на улицу, будто действительно собираюсь сделать то, что сказал Лимону. Оказавшись за стеклянными дверьми, я встаю слева от входа и считаю до тридцати. На всякий случай я возвращаюсь в Кафетерий, пристроившись сзади к компании других хулиганов.
        А потом опрометью кидаюсь в ближайшую уборную.
        Я врываюсь в двери и вижу мальчика, который моет руки. Не желая возбуждать подозрения — или любопытства, — я машу ему рукой и проскальзываю в кабинку. Я жду, пока он закончит, и думаю, что скажу Айку на следующей тренировке, когда он спросит, почему я не надел его куртку. Я потерял ее? Кто-то ее украл? Лимон случайно ее поджег?
        Звук льющейся воды затихает. Дверь открывается и закрывается. Я открываю дверь, выхожу из кабинки — и немедленно захожу обратно, когда вижу Дэвина, моего учителя музыки и мою единственную оставшуюся мишень, помимо мистера Громера. Должно быть, он вошел, когда тот хулиган выходил.
        Я задерживаю дыхание и гляжу в узкую щель между дверью и стенкой кабинки. Дэвин должен пройти мимо меня к писсуарам… но не проходит. Он останавливает у раковин. Достает из кармана джинсов маленькую белую коробочку. И начинает чистить зубы зубной нитью.
        Мне кажется, что это не может долго продолжаться, но я ошибаюсь. Он тратит на один зуб столько времени, сколько у меня уходит на весь рот, — а мама помешана на гигиене полости рта, так что я не из торопливых. Я бы вышел и сделал то, зачем пришел, позже, но с тех пор, как Дэвин вошел, я не издал ни единого звука. Он не знает, что я здесь. Если я сейчас выйду, он может поинтересоваться, что я здесь делал и почему держался молчком. Наконец, мое внезапное появление наверняка его напугает. Настолько, что, возможно, я смогу вычеркнуть его из своего списка.
        Я думаю об этом. Хочу ли я вычеркивать его из списка? Всех остальных учителей я подловил нечаянно, а это будет намеренно. Если я сделаю это, я стану настоящим хулиганом — не просто мальчишкой, который попадает в переделки чаще, чем другие. Как я после этого поеду домой? Зная, что я сделал что-то, чего бы не одобрили мои родители, после всего того, что я уже успел натворить?
        Но потом я вспоминаю, какой радостный был голос у мамы по телефону. И каким счастливым выглядел Лимон, когда подарил мне этот звонок.
        И тогда я поджимаю губы и свищу.
        Свист получается короткий и пронзительный. Снаружи, в переполненном обеденном зале, этот звук бы затерялся, но здесь он даже усиливается, отражаясь от кафеля и фарфора. И производит нужный эффект.
        Дэвин роняет коробочку с зубной нитью. Хватается за сердце. Оборачивается:
        - Кто здесь?
        Я сдерживаю улыбку и снова свищу — на этот раз громче, чтобы он подумал, что я ближе, чем на самом деле.
        Он бросается к ближайшей кабинке и рывком распахивает дверцу. Когда он видит, что кабинка пуста, то переходит к следующей, потом к следующей. Я тоже перемещаюсь из кабинки в кабинку — подныриваю под перегородки, закутав ноги черной курткой. Каждые несколько секунд я свищу, и Дэвин останавливается и пытается вычислить, откуда раздается свист.
        Но ему это не удается. Наконец он опускает руки, поднимает с пола зубную нить и уходит.
        - Поздравляю, — бросает он через плечо перед тем, как за ним закрывается дверь.
        Я выжидаю несколько секунд и выхожу из кабинки. Подхожу к мусорному баку и комкаю в руках куртку. Как только я распаковал этот подарок, моим первым позывом было избавиться от него. Черная куртка Айка выделяется на фоне серебристых и постоянно напоминает о том, что он отличается от прочих хулиганов. С самого прибытия в Академию Килтер я упорно старался слиться с толпой и не отличаться от остальных еще сильнее, чем я уже отличался.
        Но сегодня что-то изменилось. Я изменился.
        Поэтому я не выбрасываю куртку. Я разворачиваю ее. Стряхиваю с нее пыль.
        И надеваю.
        Глава 18
        Штрафных очков: 1260
        Золотых звездочек: 180
        - Пластик или нержавеющая сталь?
        Айк держит в руках два диска. Один похож на обычную тарелку-фрисби; с помощью другого можно было бы спилить небольшое деревце.
        - Нержавеющая сталь, — говорю я.
        - Серьезно? — Улыбка сходит с его лица. — Я вообще-то пошутил. Мы всегда начинаем с тренировочных моделей.
        - Что я могу сказать? Я сегодня настроен рискнуть.
        - Ну хорошо. — Он было протягивает мне стальной диск, потом передумывает и отводит руку. — У тебя все в порядке? На личном фронте без перемен?
        - На личном?
        - Со снежной королевой Элинор.
        Самые близкие личные отношения между мной и Элинор завязались во время ночной пробежки по территории и закончились тем, что я упал носом в реку. Прежде чем я успеваю объяснить, что ни о каком фронте речи не идет, Айк продолжает:
        - Фримеранг, названный так потому, что это отчасти фрисби, а отчасти бумеранг, — очень мощное оружие. Если использовать его в пылу эмоций, это может привести к печальным последствиям.
        - Все в порядке, — заверяю я его. — Я просто хочу поразвлечься и заработать штрафных очков.
        Кажется, мой ответ его удовлетворил. Он кивает и протягивает мне серебристый диск. Я беру его и выглядываю из-под навеса. Метрах в пятнадцати от нас члены команды Снайперов метают дубинки в почтовые ящики — судя по всему, бронированные.
        - Мне целиться в ребят или в ящики? — спрашиваю я.
        - Ни туда, ни туда. Такая воздушная атака куда эффективнее без прямого касания. — Айк ловит мой взгляд и указывает на скамейку с другой стороны лужайки, вдалеке от хулиганов. — Позволь мне показать.
        Я бегу к скамейке. Вдруг возле моего уха что-то резко жужжит. Я рефлекторно хлопаю себя по щеке, думая, что комары приспособились к здешнему холодному воздуху… но потом снова слышу жужжание. Теперь возле левого уха. Хлопаю. Смотрю по сторонам, пытаюсь разглядеть в воздухе крылатых насекомых. Снова хлопаю и верчусь из стороны в сторону: в правом ухе жужжит так громко, что я опасаюсь, не залетел ли комар внутрь. Когда жужжание перемещается в левое ухо, я наклоняю голову и скачу на одной ноге, как будто источник шума вывалится из уха, как вытекает вода после ныряния.
        Я все еще прыгаю, когда Айк подходит и хлопает меня по плечу. Я останавливаюсь — и понимаю, что шум прекратился.
        - Что тут смешного? — спрашиваю я.
        Айк с трудом подавляет смех.
        - Муравьи залезли в штаны?
        - Я думаю, скорее в… — Тут я замечаю, как он похлопывает себя фримерангом по колену. — Ого. Как тебе это удалось?
        - Все дело в запястьях. Ну, в запястьях и вот в этом сенсоре. — Он поднимает маленькую черную коробочку с красной кнопкой. — Он прикреплен к диску. Отцепи его, прежде чем метнуть фримеранг, нажми в нужный момент, и диск вернется прямо тебе в руки. Никакого ущерба природе — и всех сбивает с толку.
        Я переворачиваю серебристый диск. Коробочка такая крошечная, что я бы не заметил ее, если бы не Айк.
        - Значит, цель в том, чтобы запутать свою мишень, а не поразить ее?
        - Именно так. Хотя, если ты попадешь, в этом тоже нет ничего ужасного. Если человек увидит, чем ты в него кидаешься, ты вряд ли сведешь его с ума — зато порядком ему досадишь. — Айк отбегает назад. — Стальной летает еще быстрее. Я тебе советую сначала пристреляться.
        Я пристреливаюсь. Первые попытки никуда не годятся. Иногда диск пролетает в нескольких метрах над головой Айка, иногда приземляется прямо ему под ноги. Заставить диск вернуться тоже не так просто, как казалось на первый взгляд. Надо точно рассчитать время, в идеале — нажать на кнопку, когда жертва в изумлении озирается, иначе она заметит диск, и план будет раскрыт.
        Но я сосредоточен. Как и всегда после Дня благодарения. И после дюжины попыток Айк решает, что я готов испробовать свое новое оружие на мучителях почтовых ящиков.
        - Десять штрафных очков за оборот, — шепчет он, когда мы снова выглядываем из-за навеса.
        Ближайший к нам хулиган — мальчишка по имени Грег Перлман. Он высокий, худой и неуклюжий в обращении с дубинкой. Может, потому, что она весит не меньше, чем он сам. Я дожидаюсь момента, когда он прицеливается в почтовый ящик, и запускаю фримеранг.
        Диск проносится над левым плечом Грега. Тот оборачивается. Сжимая коробочку в кулаке, я надавливаю на кнопку. Диск проносится обратно, чуть не задев Грега и заставляя его снова развернуться. Он спотыкается и оглядывается по сторонам. Я раскрываю руку, и прохладный край диска утыкается в мою ладонь.
        - Десять, — шепчет Айк.
        - Неплохо, — шепчет знакомый женский голос.
        Я оборачиваюсь. Анника высовывается из гольфмобиля и наклоняется ко мне.
        - Спасибо, — благодарю я.
        - Тебе спасибо. — Она подмигивает. Потом она двумя пальцами салютует Айку и продолжает путь. Около истязателей ящиков она снова останавливается, дает им пару советов и затем исчезает за холмиком.
        - Готов? — спрашивает Айк.
        Ободренный ее похвалой, я выискиваю среди хулиганов более достойную цель, которая не далась бы мне так легко, и наконец останавливаюсь на Элиасе Монтеро. Он такого же роста, как Грег, но пошире, более мускулистый. Может, потому, что, когда мы все валяемся в холле перед телевизором, он делает в углу отжимания и приседания. Он не похож на парня, которого можно свести с ума странными звуками.
        Но внешность бывает обманчивой. Десять секунд спустя, когда фримеранг описывает тройную петлю и возвращается ко мне в руки, Элиас все еще крутится.
        - Тридцать, — шепчет Айк и усмехается. — Представь, до чего ты доведешь родителей, когда запустишь это дома.
        Он говорит это как раз в тот момент, когда я запускаю фримеранг в третий раз. На долю секунды я теряю концентрацию — и серебряный диск пролетает над хулиганами и исчезает по ту сторону холма.
        - Все нормально, — шепчет Айк. — Верни его и попробуй снова.
        Я сжимаю руку. Гляжу на вершину холма. Когда диск не появляется, я давлю на кнопку сильнее и дольше. Это не помогает. Я перекладываю коробочку в другую руку и нажимаю на кнопку указательным пальцем.
        Ничего.
        - Может, сломалось? — спрашиваю я.
        Айк качает головой:
        - Не так быстро. Наверное, он во что-то врезался.
        У меня падает сердце. Айк доверил мне стальной фримеранг, а я его потерял. Может быть, даже испортил. Не желая больше разочаровывать наставника, я кладу сенсор в карман и бегом пускаюсь к холму.
        - Скоро вернусь! — кричу я через плечо.
        Я бегу через поле, уворачиваясь от хулиганов, которые размахивают руками и швыряют дубинки. На бегу я думаю, сколько фримеранг может стоить в Кладовой. За то, что я подловил Дэвина, я получил сто штрафных очков, за выполнение заданий — еще немного, так что сейчас мой общий счет составляет тысячу двести шестьдесят. И я перестал звонить на горячую линию, так что золотых звездочек у меня по-прежнему сто восемьдесят. Вычитаем единственные двадцать кредитов, которые я потратил на карманный огнетушитель, и получаем тысячу шестьдесят. Этого должно хватить хотя бы на один стальной фримеранг.
        На вершине я останавливаюсь и осматриваю сад по другую сторону холма. Только я собираюсь сбежать вниз и изучить его поближе, я слышу знакомый голос.
        - Да кем она себя возомнила? И где она, по ее мнению, находится? И когда это стало в порядке вещей — демонстрировать абсолютное неуважение к людям, которые стараются тебе помочь? К единственным, кто согласился тебя принять?
        Анника. Она пролаивает эти слова в рацию, слетая по ступенькам ближайшей беседки, потом садится в гольфмобиль, резко срывается с места и уезжает.
        Все это очень странно, но не имеет ко мне никакого отношения. Я начинаю спускаться с холма — но тут ветер доносит до меня звуки, и я останавливаюсь.
        В саду хрустят ветки. Вдалеке разговаривают и смеются ребята. Я решаю, что мне мерещится, и делаю шаг.
        Но вот снова — тихий, слабый звук, как будто кто-то поет. Только он постоянно прерывается хлюпанием и сопением.
        И кажется, он доносится оттуда, откуда только что уехала Анника.
        Я забываю о фримеранге, спускаюсь с холма, теперь уже медленнее, и направляюсь к беседке. Между деревянными перекладинами я замечаю длинную рыжую косу — и у меня внутри все сжимается. Это все равно не мое дело… но я ускоряю шаг. Прежде чем здравый смысл успевает убедить меня этого не делать, я взбегаю по ступенькам и вхожу.
        - Все хорошо?
        Элинор глотает ртом воздух. Поднимает голову. Торопливо начинает собирать фотографии, разбросанные вокруг. Тут их десятки — некоторые цветные, большинство черно-белые. Из ее глаз на фотографии капают слезы, не давая мне разглядеть, что там изображено. Элинор собирает фотографии в пригоршню и засовывает между страниц открытой книги. Потом закрывает книгу и обеими руками надавливает на обложку — как будто, если она нажмет посильнее, фотографии растворятся и ей никогда больше не придется их видеть.
        В конце концов она убирает руки. Обложка подскакивает. Элинор откидывается назад, снимает с косы зеленую атласную ленту и вытирает глаза. Сейчас она спросит, что я здесь делаю, и закричит, чтобы я уходил и оставил ее в покое. Я жду этого, но Элинор молчит.
        Честно говоря, лучше бы она не молчала. Тогда мне бы не пришлось неловко переминаться у входа, желая помочь, но не представляя, как именно.
        - Если ты ищешь мистера Громера, — наконец говорит она ровным голосом, — его здесь нет.
        - Мистера Громера? — не сразу отвечаю я.
        Она поднимает голову:
        - Разве не этим вы с друзьями занимались всю неделю? Ходили за ним по пятам и пытались улучить момент, чтобы его подловить.
        В голову приходят сразу три ответа. Первый: за исключением Лимона, члены команды — не мои друзья. Второй: если Элинор знает, что мы замышляем, значит, мы не такие хитрые, как сами считаем. Третий я произношу вслух.
        - Я искал не его, — говорю я, делая несколько шагов внутрь беседки. — Я искал тебя.
        Я понимаю, что такие слова мог бы сказать какой-нибудь слащавый парень в слащавой мелодраме. Но я также сознаю, что это правда… и что лицо Элинор слегка светлеет, когда она слышит эти слова.
        Боясь ее спугнуть, я не подхожу ближе и сажусь на пол. Мы молча сидим, и я оглядываюсь. Снаружи беседку окружают высокие деревья. Листва с них уже опала, но их достаточно, чтобы беседка казалась защищенной. Сквозь щели в крыше пробиваются белые лучи света, оставляя блики на серой пыли. Тут спокойно. Уютно. Слащавый парень не отказался бы остаться в таком месте вдвоем с симпатичной девушкой.
        - Она злится на меня, — говорит Элинор, напоминая мне, почему мы здесь.
        - Кто?
        - Анника. Она думает, что я недостаточно стараюсь. Что мне не хочется здесь находиться.
        - А тебе хочется?
        Она пожимает плечами:
        - Есть места и похуже.
        Мне любопытно узнать, что это за места, но я догадываюсь, что сейчас не время.
        - Она говорит, что мне нужно упорнее трудиться — или столкнуться с последствиями.
        - С какими последствиями? — спрашиваю я. — Тебя выгонят отсюда?
        Элинор кивает. Я вспоминаю некоторые наши предыдущие встречи. Как она сидела напротив меня во время моего первого ужина. Как смотрела в окно на уроке математики. Как стояла у входа в подсобку в актовом зале. Как плелась в хвосте при восхождении на гору. Как на День благодарения сидела в Кафетерии без подарков. Всегда молча. Почти всегда одна.
        - Ты хочешь домой? — спрашиваю я.
        Она прижимает книгу к груди и кладет на нее подбородок.
        - Я хочу, чтобы у меня был дом.
        По крайней мере, мне кажется, что она сказала именно это. Ее голос звучит очень тихо, и слова будто бы мгновенно относит ветром.
        - Может, мне поговорить с Анникой? — предлагаю я.
        Она смотрит на меня:
        - О чем?
        - Ну, не знаю… о твоей ситуации. Попрошу ее быть к тебе менее строгой, дать тебе поблажку.
        Ее медные глаза, только что такие теплые, остывают.
        - А почему ты думаешь, что ее волнует мнение студента-первокурсника о другом студенте-первокурснике?
        Потому что я первый убийца в Академии Килтер. Прирожденный хулиган. И теперь, когда я всерьез взялся за тренировки, я, наверное, оправдываю ожидания Анники.
        - Забудь. — Элинор вскакивает. Прижимая к себе книгу, быстро шагает к выходу. — Это неважно.
        - Погоди! — Я тоже вскакиваю. — Пожалуйста, не уходи. Прости меня. Я понимаю, это не мое дело. Я просто хотел помочь.
        Элинор останавливается в дверях. На мгновение мне кажется, что она сейчас обернется и поблагодарит меня за заботу. Но она не оборачивается. Она стоит ко мне спиной и говорит:
        - Он бегает.
        - Кто? — в замешательстве спрашиваю я.
        - Мистер Громер. В полночь, когда все спят. Он описывает круг в пять километров через сад, стартует у Кафетерия и возвращается туда же.
        - Откуда ты…
        Знаешь. Я спросил бы это у Элинор, если бы она не убежала прежде, чем услышать вопрос.
        И я остаюсь в беседке один.
        У меня есть соблазн пойти за ней, однако я понимаю, что ей это не понравится. Мне надо вернуться к Айку, которого, может быть, уже нет на месте, но я хочу дать ей уйти. Я сажусь и вынимаю планшет из рюкзака. Только я собираюсь проверить почту, как вдруг ветер раздвигает ветви, и в беседку врывается луч солнца. Свет выхватывает кусочек бумаги возле моих ног, который я раньше не замечал. Я наклоняюсь и поднимаю его.
        Это не просто кусочек бумаги — это фотография. На ней две девочки-подростка скачут по пляжу на лошадях. Одна из них, с длинными темными волосами, кажется мне знакомой; когда я прищуриваюсь и внимательнее изучаю фотографию, я понимаю, что это Анника. Другая девочка выглядит младше. У нее более темные волосы, и она тоже кажется мне знакомой, но я не могу ее опознать. Это кто-то из персонала? Какая-то учительница?
        Когда я наконец понимаю, почему она кажется мне знакомой, я рад, что могу опереться на стенку беседки.
        Дело в ее глазах. Они теплые. Ласковые. Красновато-коричневые.
        Как потертые пенни.
        Глава 19
        Штрафных очков: 1360
        Золотых звездочек: 180
        - Не уверен, что это хорошая мысль, — говорю я.
        - А я уверен, — заявляет Эйб.
        - Но это очень сложно. И даже опасно.
        - Только если что-то пойдет не так, — замечает Габи. — А оно не пойдет.
        - Ты точно знаешь? — спрашиваю я.
        - Конечно нет, — говорит Лимон, протягивая мне рацию. — Но мы подготовились как могли.
        Я сижу на кровати и смотрю, как они собираются. С моей встречи с Элинор прошло семь дней, и шесть из них мы потратили на то, чтобы спланировать атаку на мистера Громера. Я не делился с командой тем, что произошло в беседке, но упомянул в разговоре с Лимоном, будто я слышал, как один старший хулиган за завтраком рассказывал другому про нашего историка — дескать, он чемпион по ночным пробежкам. Спустя несколько часов Лимон это подтвердил: он прятался за камнями, кустами и мусорными баками, и ему удалось проследить за мистером Громером. Следующим утром было созвано экстренное совещание команды, и с тех пор мы работали над планом.
        Вернее, они работали над планом. А я слушал. И думал об Элинор. С которой мы не разговаривали с тех пор, как она убежала из беседки.
        - Может быть, нам стоит еще раз проговорить план атаки? — спрашивает Лимон.
        Может, и не стоит, но я все равно киваю. Возможно, если они еще раз его услышат, то поймут, что мы пытаемся прыгнуть выше головы.
        - Хорошо. Итак. — Лимон указывает антенной рации на карту кампуса, которая висит у нас на дверце кладовки. Маршрут мистера Громера прочерчен желтым маркером и в нескольких местах помечен серебристыми наклейками-звездочками. — Здесь пять километров, а нас четверо. Габи сидит возле первой отметки. Как только она завидит мистера Громера, она выпрыгнет и начнет гипнотизировать его своими безумными инопланетными глазами.
        Верхний свет гаснет. Появляется пара горящих зеленых глаз. Они поднимаются и опускаются, пока Габи ходит туда-сюда по комнате.
        - Жесть, — говорит Эйб. — Он точно перепугается.
        Свет снова включается. Габи подмигивает.
        - Светящиеся контактные линзы, — говорит она. — Спасибо Кладовой!
        - Мы надеемся, что он перепугается — хотя бы чуть-чуть. Чтобы он был взволнован, когда приблизится к следующей отметке. — Лимон указывает антенной на соседнюю звездочку.
        - Абрахендж, — с гордостью говорит Эйб. — Как Стоунхендж, только страшнее. Здесь мистер Икст затеряется в лабиринте глиняных и деревянных скульптур.
        - Если — или когда — он выберется, — продолжает Лимон, — но скорее «когда», это же мистер Икст, его будет поджидать Огненный бульвар — ошеломительное скопление пиротехники. Бульвар выведет его прямиком во двор Кафетерия, где мистера Икста встретит Симус и добьет его раз и навсегда.
        - Отлично! — говорит Эйб.
        - Прекрасно! — говорит Габи.
        - Добрые Самаритяне, — говорю я.
        Лимон поднимает брови:
        - А что с ними?
        - Что, если они нас поймают? У нас такое серьезное дело, что нас наверняка отстранят от хулиганства на целый месяц. — Я бросаю взгляд на Эйба. — У наших одноклассников будет полно времени, чтобы загнать нас в хвост рейтинга.
        Эйб хмурится, но Лимон говорит:
        - Это вечер пятницы. Те, кто не будет спать, соберутся петь песни на еженедельную караоке-вечеринку, куда мистер Икст никогда не ходит. Судя по словам моего куратора, Добрые Самаритяне любят отрываться, так что все будет путем.
        - С чего мы взяли, что он не изменит свой маршрут, когда что-то пойдет не так? Разве он не свернет сторону или не возвратится обратно?
        Лимон кладет рацию, берет маленькую пластиковую коробку и поворачивается к двери. Через двадцать секунд вдоль всего пути мистера Громера натыканы красные кнопки.
        - Я установил там маленькие, но эффективные подземные заряды. Они сработают под весом более семидесяти килограммов. По моим прикидкам, мистер Икст весит где-то семьдесят пять — восемьдесят. Как только он наступит на заряд, он получит вмятину в кроссовке — и толчок в нужном направлении. — Лимон снова поворачивается к нам. — Еще вопросы?
        - Ага. Может, уже запустим шарманку? — Эйб спрыгивает с моего стула и хлопает меня по плечу. — Расслабься, чувак. Мы же не собираемся его убивать.
        В зеркале над комодом я вижу, как застыло мое лицо.
        - И только представьте, сколько всяких клевых штук мы сможем купить на кредиты, которые заработаем! — Габи вприпрыжку направляется к выходу вслед за Эйбом.
        - Все в порядке? — спрашивает Лимон, когда за ними закрывается дверь.
        Я спрыгиваю с кровати и натягиваю кофту.
        - Угу.
        - Всю неделю казалось, что план тебе по душе. Что-то случилось?
        - Нет. — Я тщательно подбираю слова. — Просто это хулиганство. Серьезное хулиганство. Чтобы все это провернуть как следует, нужно быть какими-нибудь Людьми
        Икс.
        Лимон вытаращивает глаза. Я не хочу, чтобы он думал, будто я недоволен планом — в конце концов, он его главный вдохновитель, — и открываю рот, чтобы объясниться.
        - Идеально, — говорит он.
        Я захлопываю рот.
        Лимон берет со стола маркер и пишет большими черными буквами вверху карты: «ЛЮДИ ИКСТ». Секунду он изучает дело рук своих, потом поворачивается ко мне.
        - Что думаешь? — спрашивает он. — Подходит для названия команды?
        Я думаю, что название команды, которое мы так и не выбрали, хотя предложили десятки вариантов, сейчас волнует меня меньше всего. Но я также думаю, что он прав. Людей Икст будет трудно оспорить.
        - Хорошо, — говорю я. — И вправду хорошо.
        Он усмехается, и мы стукаемся кулаками.
        - Только помни, — он снова мрачнеет, — это очень серьезно. Мистер Икст — наше последнее препятствие. Когда мы его обойдем, все остальное покажется ерундой.
        Как ни удивительно, это меня ободряет. Лимон берет со стола коробку со своими пиротехническими штучками, а я подхватываю сумку, набитую боеприпасами, и мы выходим к Эйбу и Габи.
        Сейчас половина двенадцатого. Небо угольно-черное, в кампусе ни души. Лимон шепотом делится с другими нашим названием, те прикрывают рот, чтобы сдержать изумленный возглас, а потом мы в тишине идем к речке, переходим ее по мостику и останавливаемся на другой стороне. Там мы стоим плечом к плечу и вглядываемся в темнеющий сад. Я жду последних инструкций, каких-нибудь мудрых напутствий напоследок… но напрасно.
        - Увидимся на той стороне, — говорит Лимон.
        И мы разделяемся.
        Мой пункт назначения — плоская терраса на крыше Кафетерия. Пока я иду туда, я задумываюсь, почему Лимон так озабочен — и почему я вдруг заколебался. Возможно, я сам до последнего не верил, что мы зайдем так далеко, и не обдумывал все возможные последствия, — отчасти дело в этом. Но главная причина — Элинор. С самого звонка домой на День благодарения и до того момента, как я нашел в беседке плачущую Элинор, я учинял безобразия, не задумываясь о том, кого и как они затрагивают. Но когда я увидел ее, такую грустную и одинокую, я вспомнил о мисс Парципанни. Наверное, она так же чувствовала себя в тот день в буфете — она никого не знала, просто хотела хорошо сделать свою работу и из-за этого попала в беду. А вспомнив о мисс Парципанни, я вспоминаю и о мистере Громере. Пусть он и не новичок, но точно так же держится особняком. Мы собираемся основательно испортить ему жизнь — и ради чего? Ради нескольких дополнительных очков? Ради того, чтобы покутить в Кладовой?
        Расслабься, чувак. Мы же не собираемся его убивать.
        У меня в ушах звучит голос Эйба, и я мотаю головой. Я дохожу до Кафетерия и взбираюсь по внешней лестнице на крышу. В ночной тишине мои ботинки грохочут, как взрывы гранат; звук такой неожиданно громкий, что я останавливаюсь и озираюсь в полной уверенности, что перебудил всех своих одноклассников-хулиганов. Но на лужайку никто не выбегает, и я продолжаю путь — помедленнее, стараясь легче ступать. Добравшись до верхней ступеньки, я резко сворачиваю направо и, пригнувшись, бегу к дальнем каменному бордюру. Там я распаковываю свою спортивную сумку, аккуратно раскладывая по полу террасы лук, стрелы, гидробомбы и фримеранг (Айк нашел его и снял с дерева, пока я сидел с Элинор). Потом я вскидываю на плечо заряженную Килтерскую красящую винтовку — 1000 и сообщаю о своем местоположении.
        - Апельсин Людям Икст. Как слышно? Прием!
        - Я на связи, — говорю я.
        - Я тоже, — подтверждает Эйб.
        - Я здесь! — сообщает Габи.
        - Пока все чисто? Все системы работают?
        Когда мы подтверждаем, что все в порядке, Лимон говорит:
        - Отлично. Оставайтесь на связи.
        Проходит несколько минут. Ничего не происходит. Я, пригнувшись, сижу за бордюром и смотрю, что творится в дворике, то и дело дыша на руки, чтобы их согреть. Тренируюсь поднимать и опускать винтовку. Смотрю на часы — с каждой минутой сердце бьется все сильнее.
        И наконец, ровно в двенадцать, появляется наша мишень. На нем черный спортивный костюм, мерцающие серебристые кроссовки и наушники для защиты от холода.
        - Мистер Икст в поле зрения, — шепчу я в рацию.
        - Отлично, — шепчет в ответ Лимон.
        Мистер Громер потягивается. Выгибается из стороны в сторону. Поворачивается влево, потом вправо. Наклоняется назад, потом вперед. Он стоит спиной ко мне, судя по всему, не подозревая о том, что сейчас произойдет. Будь я другим хулиганом, я мог бы разделаться с ним прямо сейчас. Это был бы легкий выстрел — хватило бы одного шарика с краской. Но чтобы всем нам достались кредиты, каждый член команды должен внести свою лепту. К тому же я не хочу один отвечать за то, что сейчас развернется внизу. Так что я просто смотрю и жду.
        - Мистер Икст на маршруте, — шепчу я, когда он выбегает из дворика в сад.
        - Понял тебя, — шепчет Лимон. — Габи?
        - Готова. — Ее голос дрожит от волнения.
        Могу поспорить, что я задерживаю дыхание на целых восемь минут. Потом рация трещит — и мне кажется, что сейчас я выпрыгну из собственной кожи.
        - Цель приближается, — шепчет Габи. — Атака через пять секунд… четыре… три… две… одну!
        Обратный отсчет заканчивается — и ничего не происходит. По крайней мере, ничего такого, что мы могли бы услышать. Я поднимаю рацию и таращусь на нее, как будто сейчас включится видеотрансляция. Кажется, проходит целый час, прежде чем рация снова оживает.
        Она потрескивает. Замолкает и снова трещит.
        - Габи, — говорит Лимон. — Ты там?
        Тишина. Я подношу рацию к уху и встряхиваю.
        - Я…
        Сердце замирает. Это она.
        - Я не…
        Снова треск. Помехи.
        - Габи, — серьезно говорит Лимон. — Что происходит?
        Долгое, изматывающее молчание.
        - Я здесь. — Она всхлипывает и с трудом дышит. — Но что-то случилось.
        - Что? — спрашивает Лимон.
        Снова молчание. Тихий стон.
        - Я ничего не вижу!
        - Что ты имеешь в ви…
        Лимона перебивает Эйб:
        - Я вижу его! Он где-то в десяти метрах. Не беспокойтесь, мы рассекретим мистера Икста через пять… четыре… три…
        - Нет! — кричу я почти в полный голос, когда рация снова замолкает. Я так сильно сжимаю ее, что у меня белеют пальцы.
        К худу ли, к добру ли, но это молчание быстро заканчивается.
        - Я в порядке! — объявляет Эйб.
        Я наконец выдыхаю. Воздух с шипением устремляется наружу.
        - Но я застрял!
        Я снова перестаю дышать.
        - В каком смысле? — спрашивает Лимон. — Где?
        - Меня завалило ветками и камнями. Этот тип каким-то образом выследил меня и заманил в мой собственный лабиринт! Кажется, я ничего не сломал, но двигаться не могу.
        - Ладно, — голос Лимона слегка дрожит. — Без паники. Я следующий, и он ни за что не выйдет невредимым. Эйб, оставайся на месте, пока мы за тобой не придем. Может, ты поранился серьезнее, чем думаешь. Габи, ты можешь выбраться из сада?
        - Думаю, да. — Она шмыгает носом. — В глазах уже не так жжет.
        - Хорошо. Дождись нас у входа в сад. — Лимон делает паузу. — Симус?
        Я заставляю себя нажать на кнопку. С трудом сглатываю.
        - Я здесь.
        - Хорошо. — Он снова молчит. Потом добавляет еще серьезнее, чем раньше: — Просто будь готов. Возможно, все это закончится намного раньше, чем мы думали.
        Это не значит «мы все умрем», но звучит это именно так.
        С бешено бьющимся сердцем я кладу рацию на бордюр, на всякий случай запихиваю в карман две гидробомбы и поднимаю винтовку. Пристально разглядываю лужайку и сад, высматривая малейшее движение. Скоро ветер доносит до меня явственный запах дыма. Слышны короткие громкие хлопки — срабатывают подземные заряды.
        Я выше поднимаю винтовку. Гляжу вдоль ее длинного, гладкого ствола. Сильнее сжимаю, чтобы он не дрожал.
        - Все в порядке, — шепчу я. — Ты стрелок. Натренированный стрелок. У тебя получится.
        Запах дыма становится сильнее. Кажется, прошло уже слишком много времени, и я начинаю думать, будто Лимон до того запугал нашу жертву, что она осталась без движения… но тут из-за деревьев выбегает фигура, одетая в черное.
        Я зажмуриваю один глаз, чтобы лучше прицелиться, и кладу палец на курок.
        - Бинго!
        - СТОП!!!
        Я распахиваю глаза и перевожу взгляд на рацию, которая все еще лежит на бордюре.
        - Меня слышно? — кричит Лимон. — Остановить миссию!
        - Почему? — вопит Эйб. — Что происходит?
        - Мистер Икст поджег мой запас! Заряды сработали! Надо остановить огонь, пока он не распространился!
        Сзади меня что-то хлопает. Я подпрыгиваю — и роняю ружье. Оно отскакивает от бордюра и падает с шестиметровой высоты, ударяясь о холодные камни. Я оборачиваюсь, чтобы собрать остальное оружие… но оно пропало. Все оружие. Лук и стрелы. Фримеранг. Оставшиеся гидробомбы. Не осталось ничего — только пустая спортивная сумка.
        - Э… ребята? — говорит Габи по рации. — Не хочу никого пугать… но сегодня караоке-вечеринка, помните? Что, если Добрые Самаритяне не готовы прийти на помощь?
        Я хватаю рацию и срываюсь с места.
        - Я иду за вами. Буду так скоро, как только смогу.
        Я сбегаю по ступенькам и пересекаю двор. Собираюсь перебежать через лужайку, как вдруг краем глаза замечаю свет. Он неяркий, приглушенный… и исходит из столовой.
        Я не могу объяснить, что произошло потом. Только что я хотел бежать на помощь Людям Икст — и вот я уже стою в обеденном зале и гляжу на затылок мистера Громера.
        Он сидит за преподавательским столом, на месте Анники. Ноги он положил туда, куда обычно кладет тарелку. Он скрестил лодыжки, и серебристые кроссовки мерцают в свете очага. В одной руке мистер Громер держит прозрачный стеклянный бокал с водой, в которой плавает лед, другой сжимает сигару. Через каждые несколько секунд он затягивается и посмеивается.
        Не сводя глаз с его затылка, я медленно засовываю руки в карманы. Я так сосредоточен, что не сразу замечаю, какими мокрыми и холодными стали мои пальцы. Видимо, гидробомбы взорвались, пока я бежал.
        Мне никак не удастся достать другое оружие и остаться незамеченным. Мне не хочется тратить на это время, к тому же я рискую быть пойманным. Я стою возле урны, и у меня остается всего один вариант.
        Красное яблоко.
        Оно лежит на полу возле урны. Видимо, тот, кто его уронил, забыл о нем, как и уборщики. Оно наполовину съедено… но все еще годится для дела, если использовать его с умом.
        Я поднимаю его. Потом, думая только о Лимоне, Элинор, Эйбе, Габи и о себе — а не о маме, не о папе и даже не о мисс Парципанни, — я завожу назад правую руку, целюсь в серебряную букву «К» на куртке мистера Громера и делаю бросок.
        Яблоко попадает прямо в центр буквы «К». Мистер Громер резко вдыхает и подается вперед. Стеклянный бокал падает на пол и разбивается вдребезги. Сигара падает с другой стороны и гаснет в пролившейся воде.
        В яблочко.
        Сначала мистер Громер не шевелится. Не шевелюсь и я.
        Неужели я снова сделал это? Но на этот раз уже специально?
        Я делаю к нему шаг, и вдруг он приподнимается. Медленно, позвонок за позвонком, выпрямляет спину. Не оборачиваясь, делает глубокий вдох, выдыхает и произносит тихим, ровным голосом:
        - Мои поздравления, мистер Хинкль. Надеюсь, вы горды собой.
        И впервые за долгое время это действительно так.
        Глава 20
        Штрафных очков: 1910
        Золотых звездочек: 180
        Через несколько дней, перед обедом, когда мы с Лимоном трудимся над рисунками к изобразительному искусству, кто-то стучит в дверь. Я открываю — и чуть не захлопываю дверь обратно, когда вижу Доброго Самаритянина.
        - Мы просто делаем домашнее задание! — Я поднимаю перед собой рисунок. На нем изображена кошка с когтями-кинжалами и острыми, как ножи, зубами. Не самая любимая моя тема, но Уайетт попросил нарисовать что-нибудь такое, что до чертиков испугало бы наших родителей, если бы мы повесили это дома на дверцу холодильника.
        Добрый Самаритянин наклоняется, чтобы ее изучить:
        - Удачные линии. Тени хорошо положены.
        Я опускаю картинку. Он выпрямляется.
        - Пожалуйста, пройдемте со мной, — говорит он.
        - Что-то случилось? — говорит Лимон, вставая позади меня.
        - Пока нет, — говорит ДС. — Но на вашем месте я бы не заставлял Аннику ждать.
        Я смотрю на Лимона. Тот пожимает плечами. Мы надеваем ботинки, подхватываем куртки и идем вслед за ДС наружу, к гольфмобилю.
        - У вас есть догадки, к чему это все? — спрашивает Эйб. Он уже сидит в машине, как и Габи.
        - Не-а, — отвечает Лимон. — Но я подозреваю, что мы скоро узнаем.
        Мы забираемся внутрь. Некоторые сиденья остаются пустыми, и я думаю, что мы дожидаемся еще нескольких хулиганов, но гольфмобиль срывается с места. Он пролетает по двору, мимо Кафетерия и Кладовой, и ныряет под деревья. Через десять минут он останавливается возле здания, которого я никогда раньше не видел.
        - Это другая школа? — спрашивает Габи.
        Звучит правдоподобно. Перед нами трехэтажный дом из камня и бревен, окруженный высокими вечнозелеными деревьями. Парадный вход — широкие двери под аркой, словно в замке. Что бы ни находилось за этими дверьми, оно должно быть очень серьезным и важным.
        Прямо как Анника.
        - Привет, хулиганы! — пропевает она, когда дверь медленно открывается. — Добро пожаловать ко мне домой.
        В зеркале во всю стену, которое висит у нее за спиной, я вижу, как все Люди Икст одновременно раскрывают рты от изумления.
        - Вы тут живете? — спрашивает Габи.
        - Что, реально? — удивляется Эйб.
        - Живу. Реально. — Анника улыбается и делает шаг в сторону. — Проходите!
        Я не единственный, у кого ноги примерзли к земле. Никто не двигается с места, пока Добрый Самаритянин не подталкивает Лимона и тот не то падает, не то шагает вперед. Он обретает равновесие и направляется внутрь, и мы следуем за ним.
        - Хотите чего-нибудь выпить? — спрашивает Анника, закрывая за нами дверь. Через мгновение появляется человек в белом пиджаке и с серебристой бабочкой на шее. Он толкает перед собой стеклянную тележку, заставленную бутылками воды, пачками сока и банками газировки.
        Мы выбираем себе напитки и идем следом за Анникой по длинному коридору. Двери в некоторых комнатах открыты, и я заглядываю внутрь. Я вижу кабинет. Библиотеку. Что-то вроде конференц-зала. Все комнаты светлые и просторные — и это удивительно, потому что снаружи дом кажется столетним стариком. Наверное, Анника все тут обновила, прежде чем вселиться.
        Коридор выводит нас в большую столовую. Из окон открывается вид на просторную зеленую лужайку и бирюзовое озеро. За длинным стеклянным столом посреди комнаты могло бы рассесться тридцать человек, но он накрыт всего на пятерых. За каждым стулом стоит человек в белом пиджаке и серебристой бабочке. В углу сидит пожилая женщина и играет на белом пианино.
        - Куда их поставить?
        Я оборачиваюсь на незнакомый голос и вижу человека с фотоаппаратом на шее.
        - Можно к окну, — говорит Анника.
        Фотограф отводит нас в другой конец комнаты и делает серию снимков. Он щелкает нас всех вместе и по одному. Анника говорит, чтобы мы стояли прямо и улыбались, и мы так и поступаем.
        Съемка продолжается несколько минут. Потом фотограф уходит, и официанты в белых костюмах отодвигают стулья. Я усаживаюсь и украдкой смотрю на других Людей Икст. Как и я, они улыбаются. Как и я, улыбаются только краешками губ. Нам здесь нравится… но нам непонятно, зачем мы здесь.
        К счастью, Анника объясняет:
        - Обычно я не приглашаю первокурсников к себе домой. Эта привилегия припасена для студентов четвертого курса, которые отучились восемь семестров и готовы начать взрослую хулиганскую жизнь. — Она делает знак официанту, и тот вынимает бутылку из серебряного ведерка со льдом. — Я редко приглашаю в гости начинающих студентов — и никогда еще не приглашала тех, кто не успел закончить первый семестр. — Она делает паузу, пока официант откупоривает бутылку. — Знаете, почему я решила сделать исключение?
        - Потому что мы подловили мистера Громера? — спрашивает Эйб.
        - За то, что вы подловили мистера Громера, вам достались дополнительные очки. Но тепло.
        - Потому что мы подловили мистера Громера и при этом никто не пострадал? — предполагает Габи. Это правда: Лимон нашел Добрых Самаритян за считаные минуты, Эйб ничего себе не сломал под камнями, а глаза Габи быстро пришли в порядок после того, как выветрился слезоточивый газ.
        - Все еще тепло, — кивает Анника. — Но не горячо.
        Я пытаюсь придумать еще какую-нибудь причину, но мне не удается. Судя по тому, как замолчали члены команды, у них те же самые трудности.
        - Симус бросил яблоко, — наконец говорит Анника. При этих словах у меня так начинает гореть лицо, что я залпом выпиваю стакан с водой — и два следующих, которые приносит мне официант. — Формально именно его удар добил мистера Громера. Но вы все получили дополнительные кредиты, потому что общими усилиями сделали это возможным. Вы были командой.
        Командой. Не союзниками. Есть какая-то разница?
        - Как все вы знаете, — продолжает Анника, — Академия Килтер поощряет индивидуальные достижения. Благодаря этому создается здоровая конкуренция, которая подстегивает студентов и заставляет их упорнее трудиться. Только много позже, когда студенты вырастают над собой, мы начинаем подвигать их к совместному хулиганству. Некоторые так и не могут научиться работать вместе. Другие стараются, но все равно ставят свои интересы выше интересов команды.
        Ко мне подходит официант. Я поднимаю свой фужер, и в него льется игристый яблочный сидр.
        - Вы придумали сложный план. Рискованный. Он не должен был сработать — и почти не сработал. Каждый из вас мог отступить в любой момент — но не отступил. Вы продемонстрировали умения, которые кажутся просто удивительными при вашем возрасте и опыте. — Анника поднимает бокал. — Так что я хочу предложить тост.
        Мы с Лимоном обмениваемся восторженными улыбками и также поднимаем бокалы. Напротив нас Эйб и Габи делают то же самое.
        - За четырех лучших первокурсников, которых видела Академия Килтер. Желаю каждому из вас долгой и успешной карьеры!
        Стол очень широкий, и, чтобы сдвинуть бокалы, приходится совершить настоящие акробатические трюки, но нам все-таки удается чокнуться. Потом мы пьем сидр.
        - В честь праздника мой шеф-повар приготовил ваши любимые блюда, — говорит Анника. Входят официанты с серебряными подносами. — Ваши фотографии повесят в актовом зале, на доске почета. И, что самое важное, теперь у вас есть такая возможность, о которой первокурсники, а также второкурсники и третьекурсники, как правило, могут только мечтать.
        - Мы можем покутить в Кладовой за счет Академии? — спрашивает Эйб.
        Я вспоминаю о пяти сотнях штрафных очков, которые я получил за мистера Икста. Теперь у меня столько кредитов, что кутеж за счет Академии вряд ли принесет мне больше приобретений, чем кутеж за свой собственный счет.
        - Даже лучше. — Анника по очереди улыбается нам. — Каждый из вас может задать мне один вопрос.
        В наступившей тишине звуки пианино кажутся громче.
        - Какой вопрос? — спрашивает Лимон.
        Анника пожимает плечами:
        - Любой. Обо мне, об учителях, о других студентах, о хулиганстве в целом. Я оставляю за собой право не отвечать, но вопрос можно задать какой угодно.
        Габи поднимает руку.
        - Да? — говорит Анника.
        Габи роняет руку обратно на стол:
        - Кого-нибудь когда-нибудь убивали?
        Я только что допил сидр и теперь с трудом сглатываю, напиток обжигает мне горло. Чтобы не закашляться, я хватаю стакан с водой и опрокидываю в рот.
        - Ты имеешь в виду, не убивали ли студента? — спрашивает Анника. — На тренировке?
        Габи кивает.
        - Нет. Следующий вопрос.
        И это все? А не на тренировке? Я порываюсь было узнать, но не хочу зря тратить свой вопрос.
        - Я хочу спросить, — говорит Лимон. — Как вы считаете, какой самый главный талант для хулигана?
        Анника набирает полную ложку салата, задумчиво жует, проглатывает и наконец говорит:
        - Терпение.
        - Это не талант, — протестует Эйб.
        - Если бы ты им обладал, возможно, ты бы не стал так быстро возражать. — Анника оборачивается к Лимону. — Неважно, какие у тебя способности. Важно, как ты ими распоряжаешься. Чтобы делать это эффективно и с умом, надо знать о возможных рисках и последствиях. Чтобы знать об этом, нужно терпение.
        Мне стоит задуматься об этом сейчас, когда я одну за другой поглощаю рыбные палочки — еще сочнее и вкуснее, чем в Кафетерии. Прежде чем я успеваю набраться терпения, Эйб поднимает руку.
        - Слушаю тебя, — говорит Анника.
        - Вы говорили, мы можем спрашивать про других хулиганов, да?
        - Да.
        - Хорошо. Потому что есть один вопрос, который мучает меня уже много недель подряд.
        Он замолкает. Молчит так долго, что я поднимаю голову… и вижу, что Эйб глядит на меня и ухмыляется.
        - Если в Академии Килтер такой большой конкурс, — говорит он, все еще усмехаясь, — и вы каждый год принимаете только несколько учеников… почему вы взяли Хинкля через месяц после начала семестра?
        Я вскакиваю. Спинкой стула я ударяю официанта в грудь, и он делает шаг назад.
        - Простите, — говорю я. Потом спрашиваю: — Здесь есть туалет?
        - Следуйте за мной, — говорит официант.
        - Все хорошо. Я сам найду.
        Я огибаю стол и выбегаю из комнаты, прежде чем кто-то успевает сказать хоть слово. Вода и сидр — веские причины, чтобы посетить туалет, но главное — мне не хочется слышать, что Анника ответит Эйбу. Чтобы убежать от них как можно дальше — как будто это что-то изменит, — я сворачиваю в тот коридор, по которому мы не шли, поднимаюсь на второй этаж по широкой лестнице и бросаюсь в первую попавшуюся комнату.
        Там я закрываю глаза и прислоняюсь лбом к двери. Перевожу дыхание, оглядываюсь и понимаю, что я так и не нашел уборную. Я нашел спальню. Здесь белая мебель. Обои в цветочек. Розовое покрывало на кровати и фиолетовые подушки. Десятки плюшевых игрушек. Это была бы обычная девчоночья спальня, если бы не простыни на окнах, не пропускающие свет… и не толстый слой пыли на всем вокруг.
        Временно забыв, почему я здесь, я подхожу к туалетному столику. Он заставлен фарфоровыми фигурками и фотографиями в рамочках. Эти фотографии — единственные предметы во всей комнате, которые не покрыты пылью. На снимках молодая Анника скачет на лошади, улыбается друзьям и позирует вместе с семьей.
        По крайней мере, я предполагаю, что это ее семья. На фотографии запечатлены Анника, другая девушка, чье лицо наполовину спрятано под бейсболкой, красивая женщина… и мужчина без головы. Он обнимает девушек за плечи, но его лицо обрезано рамкой.
        Из-под угла рамки торчит газетная вырезка. Я наклоняюсь, чтобы прочитать, что там написано.

…
        После продолжительной болезни Луселия Килтер, 38 лет, скончалась в собственном доме в Маунт-Коллинз, Нью-Йорк. У нее остался муж Максимус и две дочери: Анника (12 лет) и Надя (10 лет).
        - Вы ошиблись дверью.
        Я оборачиваюсь. У входа в комнату стоит мой официант.
        - Уборная за соседней дверью.
        - А-а-а. Спасибо.
        Я торопливо выхожу в коридор, нахожу уборную и делаю свои дела. Пока я спускаюсь обратно вслед за официантом, в голове у меня крутятся две мысли.
        Первая: Анника была в моем возрасте, когда лишилась мамы.
        Вторая: надеюсь, что Люди Икст усвоили, какой талант важнее всего для хулигана. Им придется набраться терпения, если я начну объяснять свое видение той истории, которую Анника успела им рассказать, пока меня не было.
        Я возвращаюсь в столовую и сажусь на свое место, не поднимая головы.
        - Все в порядке? — тихо спрашивает Лимон.
        Я собираюсь было сказать «да» и вдруг понимаю, что он сейчас спросил. Если он хочет знать, все ли со мной в порядке… значит, ему не все равно? Даже после того, как он узнал обо мне правду?
        - Ты готов, Симус?
        Я перевожу взгляд на Аннику. Она улыбается.
        - Если тебе интересно, ты ничего не пропустил. Я решила не отвечать Эйбу. Так что теперь твоя очередь.
        Я украдкой смотрю через стол. Габи ест и слушает. Эйб ковыряется вилкой в картофельном пюре. Не похоже, будто они только что узнали, что сидят за одним столом с хладнокровным убийцей.
        - Симус, — тихо спрашивает Анника, — у тебя есть вопрос?
        Я снова поворачиваюсь к ней и слегка улыбаюсь. Потому что мне жаль ее, потому что я благодарен ей и потому что я и так узнал слишком много, не задав ни единого вопроса.
        - Да, — говорю я. — Есть еще рыбные палочки?
        Глава 21
        Штрафных очков: 1910
        Золотых звездочек: 180
        - Чувак, да ты модник, — замечает Лимон.
        Я стою перед зеркалом и завязываю галстук. Мое отражение посылает Лимону улыбку:
        - Ты тоже.
        Сегодня Родительский день. На мне тот самый темно-синий костюм. На Лимоне джинсы, заправленная и застегнутая на все пуговицы рубашка и зашнурованные ботинки. Для него это парадная одежда.
        - Волнуешься? — спрашивает он.
        - Немного. А ты?
        - Я боюсь. — Он берет со стола зажигалку, кладет обратно, снова берет. К счастью, в дверь стучат, и это его отвлекает.
        Я вижу, что пришли Габи и Эйб — значит, мы можем пойти вместе, — и иду в ванную, чтобы в третий раз почистить зубы. Только я собираюсь выплюнуть пасту, на пороге появляется Лимон. Он держит в руках два свертка: один — открытый, другой — нет.
        - Снова подарки, а до Рождества еще три недели. — Он поднимает открытый сверток. Внутри лежат серые фланелевые штаны и футболка такого же цвета, перевязанные сверкающей серебристой лентой. — Тут еще есть открытка. — Лимон раскрывает ее и читает: — «Дорогие хулиганы! Пожалуйста, достаньте из этого свертка форму, которую необходимо надеть на сегодняшнее мероприятие. Она не слишком нарядная, но очень удобная — и поможет вашим родителям убедиться, что вы здесь не напрасно. Заранее спасибо за сотрудничество! Целую, Анника».
        Я сплевываю и прополаскиваю рот.
        - Что думаешь? — спрашивает Лимон. — Забьем на пижаму и пойдем в уличной одежде? Может, заработаем несколько очков.
        - Кажется, это не самый удачный день для непослушания, — говорю я. — Мы же не хотим, чтобы наши родители подумали, что в Академии с нами не справляются, и забрали нас отсюда, так?
        - Верно подмечено. — Он оставляет мой сверток на полке и возвращается в комнату.
        Я переодеваюсь и думаю о том, что только что сказал. Очень долгое время я больше всего на свете хотел поговорить с родителями, услышать их голоса. Теперь я рад, что увижусь с ними… но и боюсь этого. Так много всего произошло с тех пор, как я звонил домой на День благодарения, и я тысячу раз прокрутил в голове тот односторонний диалог, но до сих пор слышу каждое слово и каждый звук так, будто это было вчера. Несмотря на все, чего я за это время достиг в хулиганстве, сегодня воспоминания с новой силой нахлынули на меня, как только прозвенел будильник.
        Что, если они все еще на меня сердиты? Настолько сердиты, что даже не приедут? Или еще хуже — приедут, но возьмут с собой Бартоломью Джона? Чтобы я почувствовал себя так же плохо, как они?
        Страшнее этого может быть только один сценарий: они не приедут, потому что забыли про своего сына-преступника и решили жить дальше. Это подтвердило бы мои догадки, которые возникли после того звонка.
        Стараясь не думать об этом, я собираюсь, и мы с Лимоном направляемся к Арене Килтер. Это красивое название носят тент, деревянный настил и скамейки, которые здешние техники установили вдалеке от основной территории специально по случаю. Я чувствую себя неплохо, но когда мы доходим до главных ворот, у меня вдруг отнимаются ноги. Я застываю перед выходом и не могу сдвинуться с места.
        - Симус? — Лимон останавливается рядом.
        - Все хорошо. Мне просто нужна минутка.
        Он дает мне минуту и еще несколько секунд. Потом говорит:
        - Ты хороший друг.
        Я смотрю на него:
        - Что?
        Лимон поднимает плечи:
        - Ты примирился с моей нездоровой тягой к огню. Ты беспокоишься обо мне, когда я хожу во сне. Остаешься спокойным, когда Габи и Эйб начинают психовать. Ты шикарно все провернул с мистером Икстом. — Он опускает плечи. — Ты хороший друг. Хочу, чтобы ты имел это в виду, когда мы туда придем.
        Дома у меня есть друзья. Не очень много и не из таких, у которых остаешься с ночевкой, — пара-тройка приятелей, с которыми можно сесть рядом в автобусе или поболтать на уроке физкультуры. Но мы с ними никогда не переживали того, через что мы прошли с Лимоном. В конце концов, не каждый день выпадает случай напасть на учителя, спастись от учителя, подвергнуть смертельной опасности своих одноклассников… и получить похвалу и награду за старания.
        В Академии Килтер именно на этом строится дружба.
        - Спасибо, — говорю я. — И ты тоже.
        Этот короткий разговор придает нам обоим сил, и мы выходим на Арену. Действо еще не началось, и ребята и взрослые рассыпались по скамейкам. Я замечаю Эйба: он без умолку болтает с мамой, а рядом с мамой сидит его отчим и смотрит на сцену. Двумя рядами выше между своими родителями устроилась Габи. Здесь за разговоры отвечает мама. Каждые несколько секунд она поправляет волосы или смотрится в зеркальце. Когда Габи пытается заговорить, мама похлопывает ее по коленке, а папа стискивает руку у нее на плече.
        - А вон Зигги и Бэбс. — Лимон кивает в сторону пары, которая сидит на траве возле скамеек. Отец Лимона — точная его копия, только с бородой и еще более сутулый. Мама примерно на полметра ниже, у нее длинные черные волосы и очень круглый живот.
        - У нее будет ребенок? — спрашиваю я.
        - С минуты на минуту. — Лимон слегка толкает меня кулаком в плечо. — Удачи. Я тебя потом найду.
        Он подбегает к родителям. Мама приподнимается на колени и крепко сжимает его в объятиях. Отец пожимает ему руку и гладит по голове. Они искренне рады видеть Лимона — и это вдохновляет меня на то, чтобы поискать собственных родителей.
        Я обхожу арену по кругу. Не замечаю их и делаю второй круг. Я уже собираюсь выйти на третий и начинаю волноваться, что они так и не приехали, как вдруг слышу знакомый голос.
        С бьющимся сердцем я иду на голос по широкому проходу между скамейками, ведущему к сцене. Делаю шаг и замираю.
        Я вижу ее. Мою маму. Но она не сидит на скамейке, как все другие родители. Она стоит на сцене, разговаривает с Анникой… и смеется.
        - Парень!
        Меня подхватывают две руки и сжимают так крепко, что мои ноги отрываются от земли.
        - Как я рад тебя видеть! Ты вырос? Ты вроде стал повыше!
        Я отвожу взгляд от сцены и глажу полные руки, обхватившие меня за плечи. Когда они меня отпускают, я поворачиваюсь и заключаю папу в объятия. Глаза наполняются слезами. Я жду, пока они высохнут, и только тогда разжимаю руки.
        - Привет, пап.
        - Привет, сынок. — Он взлохмачивает мне волосы, и я замечаю, что у него в глазах тоже стоят слезы. — Прекрасно выглядишь. У тебя все хорошо?
        - Я в порядке. — Теперь, когда я вижу, что он действительно рад встрече со мной, это и вправду так. — Как ты?
        - Отлично! — Он хлопает по животу. — И легче на три кило, спасибо маминой новой…
        - Привет, Симус.
        Я уверен, что мое сердце перестало биться, но все же нахожу в себе силы обернуться.
        - Мама. Привет.
        Она стоит в проходе. На ней красное пальто и туфли на высоких каблуках. Она подстригла и высветлила волосы. На губах у нее помада. Я замечаю это, потому что она никогда не красится — и потому что губы у нее сжаты в тонкую тугую полоску.
        Она зла. Расстроена. Взбешена. Может, она и смеялась с Анникой минуту назад, но она все равно рассержена тем, что ее собственный сын мог сделать такую ужасную вещь с мисс Парципанни.
        - Я скучала по тебе, — говорит она.
        Ее губы растягиваются в широкой улыбке, и мама крепко меня обнимает. Папа обхватывает руками нас обоих, и мы стоим словно один большой сэндвич, пока Анника не просит всех занять свои места.
        - Я слышала, что ты делаешь огромные успехи, — шепчет мама, когда мы усаживаемся. — Я очень рада за тебя.
        Она не сердита. Она не зла и не расстроена. Она рада! Я даже не помню, когда мне последний раз удавалось ее порадовать. Это так приятно слышать, что я решаю повременить с вопросом про Бартоломью
        Джона.
        Начинается презентация, тщательно продуманная с расчетом на родителей. Преподаватели и сотрудники Академии одеты в зеленую форму и обуты в высокие ботинки — точно так выглядела Анника при нашей первой встрече. Сейчас на ней такой же наряд. Все они сидят за кафедрой на складных металлических стульях. Старшеклассники рассказывают о всех плохих поступках, которые они совершали до Академии, и обо всех хороших поступках, которые они начали совершать, когда поступили сюда. Гудини, Ферн, Уайетт и другие учителя рассуждают о том, как важно соблюдать дисциплину и слушаться старших. Все они выглядят очень строгими и серьезными. Уверен, ни один родитель не догадывается, что у одного из учителей к ноге привязана высокотехнологичная подушка-пердушка.
        Я слушаю вполуха. Мое внимание обращено на маму, которая держит меня за руку и улыбается, будто на сцене выступают танцующие клоуны, а не сотрудники исправительной школы, и на папу, который снимает руку у меня с плеча только затем, чтобы погладить меня по голове, когда кто-то говорит о «вашем послушном ребенке». И я думаю: есть шанс, все-таки есть шанс, что все наладится. Я сделаю здесь то, что должен, с пользой проведу время вместе с моим хорошим другом Лимоном и улажу все с Элинор. А потом поеду домой, и мы с мамой и папой будем разговаривать чаще, чем раньше, и станем еще дружнее.
        И может быть, мы не будем вспоминать случай в буфете как ужасное, кошмарное происшествие, которое разрушило нашу жизнь. Мы будем вспоминать его как ужасное, кошмарное происшествие, которое изменило нашу жизнь — к лучшему.
        Я так обнадежен этими мыслями, что, когда мы отправляемся на экскурсию по территории, иду почти вприпрыжку. И это о многом говорит — потому что Анника ведет нас не мимо привычных садов и ухоженных сверкающих зданий. Вместо этого мы спускаемся по темному подземному тоннелю, который начинается на заросшей травой поляне возле арены и выводит нас на грязный голый клочок земли почти в километре оттуда. Мы выбираемся во двор перед старым домом, который я никогда раньше не видел. Он напоминает административное здание, где я оказался в первый день, только он больше и страшнее. Снаружи двор окружен колючей проволокой, словно рождественская елка гирляндой. На мутных окнах железные решетки. Из-за забора на нас рычат мускулистые собаки с острыми клыками.
        Мы заходим внутрь. Свет сюда не проникает. В общих холлах почти нет мебели, никаких телевизоров и тому подобных вещей. В классах стоят деревянные столы, стулья и висят доски, на которых мелом написаны фразы о дисциплине и послушании. В спальном крыле две большие комнаты с матрасами на полу: одна — для мальчиков, другая — для девочек. На матрасах лежат серые простыни и плоские подушки — чтобы создать видимость, будто здесь действительно спят.
        Большинство родителей при виде этих лжеусловий нервничают и покрепче прижимают к себе детей. Папа пытается сделать со мной то же самое, но я уверяю его, что все хорошо, и улыбаюсь, чтобы это доказать.
        Экскурсия завершается в большой комнате, где вокруг двух электрогрилей расставлены карточные столы и металлические складные стулья. Ведущая наружу дверь открыта, чтобы впустить воздух. Столы застелены красными скатертями в клеточку и украшены вазами, в которых стоит по одной-единственной ромашке. Дэвин и Гудини принимаются за готовку, а остальные учителя извиняются и выходят — видимо, хотят, чтобы семьи немного побыли одни.
        - Симус, сюда!
        Я вижу в другом конце комнаты Лимона с родителями. Он приставляет к карточному столу два других, чтобы сделать один длинный стол. Габи и Эйб тащат стулья.
        - Хотите познакомиться с моими друзьями? — спрашиваю я маму с папой.
        - Друзьями? — радостно улыбается мама. — Больше всего на свете!
        И вот опять. Она счастлива. Кто бы мог подумать, что в таком месте случится что-то подобное?
        После того, как все друг другу представлены, мы усаживаемся. Разговариваем о том о сем. Из радиоприемника, который Дэвин поставил на пол, льется ретромузыка. Скоро обед начинает казаться почти праздничным, и все расслабляются настолько, что принимаются шутить и смеяться.
        - Симус, — говорит мама через какое-то время, — можешь, пожалуйста, достать мне еще немного кетчупа?
        - Сию секунду. — Я вскакиваю. — Кому-нибудь нужно что-нибудь еще?
        Никому. Я быстро удаляюсь и слышу за спиной, как Бэбс, мама Лимона, говорит моим родителям, какой у них вежливый сын.
        Дэвин советует мне поискать кетчуп на лжекухне. Я спускаюсь по длинному темному коридору, пытаясь вспомнить, где она должна находиться — нам показывали ее на экскурсии. Дохожу до тупика, поворачиваю обратно — и чудом не врезаюсь в Элинор.
        - Привет, — говорю я.
        - Привет, — отзывается она.
        Я думаю, что сейчас она снова убежит, но она не убегает. Она поднимает книгу и слегка улыбается:
        - Просто искала место, где можно почитать в тишине.
        - А-а-а. Твоим родителям пришлось пораньше уехать? — спрашиваю я, вспоминая фотографию, которую Элинор оставила в беседке. С тех пор мы больше не разговаривали, так что у меня не было возможности спросить, что она хотела сделать с фотографией или кто эта женщина с медными глазами. Ее мама? А если так, как она связана с Анникой? Они были подругами детства? А сейчас они дружат? Поэтому Анника придирается к Элинор — она ждет от нее большего?
        - Да, — говорит Элинор, помолчав. — Папе надо работать.
        Мы так приятно провели время с родителями, что мне жаль ее еще сильнее, чем обычно. Я тут же забываю все свои вопросы.
        - Но я в порядке, — говорит она. — В полном. Больше времени осталось на чтение.
        - Хорошо. — Я сомневаюсь, стоит ли говорить то, что вертится у меня на языке, но решаю, что терять нечего. — Знаешь, я с тобой.
        Наши взгляды встречаются.
        - Я знаю. Я же тебя вижу.
        - Нет, я хочу сказать… что я с тобой. Как друг. Если как-нибудь захочешь прогуляться и поговорить или помолчать, что угодно… Можешь звать меня — сейчас, позже или никогда. Просто хочу, чтобы ты знала.
        Она разглядывает меня, как будто хочет убедиться, что я серьезно.
        - Хорошо, — говорит она наконец. — Спасибо.
        - Не за что. — Я улыбаюсь. Она отходит в сторону, чтобы я мог пройти. На полпути она окликает меня:
        - Они не приехали.
        Я останавливаюсь.
        - Мои родители, — говорит она громче и быстрее. — Они решили, что семичасовой перелет не стоит трехчасового визита. Поэтому они не приехали.
        Это самое личное, что она рассказала о себе с тех пор, как мы познакомились. Меня подмывает воспользоваться моментом и спросить о фотографии из беседки, но я решаю, что это слишком. Еще будет время.
        Я поворачиваюсь:
        - Хочешь пообедать вместе с нами?
        Она кивает, порозовев.
        Вместе мы находим кухню и кетчуп и возвращаемся в импровизированную столовую. Смех и голоса стали громче, здесь мои родители, рядом со мной Элинор, и я думаю, что лучше и быть не может.
        Пока не подхожу к нашему столу. И не слышу, о чем все говорят.
        - Яблоком? — спрашивает миссис Райан.
        - Яблоком, — отвечает мама.
        - С одного удара? — говорит мистер Хансен.
        - С одного удара, — кивает мама.
        - Джуди, — тихо говорит папа, — может быть, сейчас не время…
        - Сейчас самое время! Наш ребенок делает успехи. Все наши дети делают успехи. Зачем умалчивать об огромных преградах, которые им пришлось преодолеть?
        Я украдкой смотрю на Элинор. Она переводит взгляд с мамы на меня и обратно на маму.
        - Значит, как я уже говорила, учительница оказалась в гуще драки. Симус, одновременно растерянный, напуганный и сердитый, схватил единственное оружие, которое сумел найти, и запустил им через всю столовую. Яблоко попало ей в голову, и все. — Мама откусывает большой кусок гамбургера. — Она стала покойницей, а мой сын — преступником.
        Голоса за другими столами кажутся громче, когда за нашим наступает тишина.
        - Давайте еще раз, напрямую, — говорит Лимон спустя несколько секунд. — Симус бросил яблоко в свою учительницу, и она… умерла?
        Мама сглатывает:
        - Угу.
        - Значит, он ее убил?
        Она облизывает пальцы:
        - Именно так.
        - И поэтому он здесь?
        Она достает зубочистку и ковыряет в зубах:
        - По этой самой причине.
        Лимон смотрит на меня. Габи и Эйб смотрят на меня. Их родители стараются смотреть в другую сторону, но все равно смотрят на меня. Элинор смотрит на меня и уходит, точнее, убегает.
        Никто не говорит ни слова. Незачем.
        Я заставляю себя сделать шаг к столику. Осторожно ставлю кетчуп рядом с маминой тарелкой.
        - Простите, — говорю я.
        И ухожу.
        Глава 22
        Штрафных очков: 2201
        Золотых звездочек: 45

…
        КОМУ:[email protected]
        ОТ КОГО:[email protected]
        ТЕМА:
        Одиночество в переполненной столовой
        Дорогая мисс Парципанни!
        Я много думал о том, как вы, должно быть, чувствовали себя в тот день в буфете. Вы волновались. Нервничали. Вам было страшно. Но недавно я понял, что, возможно, вы чувствовали кое-что еще.
        Вам было одиноко.
        Когда вы вошли в комнату, где было две сотни людей и вы никого не знали, но всем хотели понравиться, вы, наверное, чувствовали себя очень одинокой. И когда началась драка, все стало только хуже. Потому что если бы дети и учителя увидели, что вы стоите там и не пытаетесь вмешаться, все бы посчитали вас малодушной училкой на замену, которой все равно. Если бы вы вмешались и у вас бы ничего не получилось, все бы посчитали вас чокнутой училкой на замену, которая возомнила себя сильной и благородной. Если бы вы вмешались и у вас получилось, вы бы стали первой крутой учительницей на замену во всей школе… но один Бартоломью Джон тяжелее вас на двадцать килограммов, так что разве на это были шансы? Тем не менее вас должны были судить люди, которые вас видели впервые, и это заставило вас чувствовать себя очень одинокой.
        Именно так я себя ощущал совсем недавно. На Родительском дне, после того как мама всем разболтала, что я сделал, меня исключили из команды. Никто мне об этом не сообщил, но я сам догадался, когда Лимон, Габи и Эйб перестали со мной разговаривать. С тех пор я ни разу не встречался с ними, а они меня не искали, так что я уверен, что я прав. Когда мы в одной комнате с Лимоном, он игнорирует меня, хуже того — он перестал играть там со спичками. Значит, он либо бросил эту привычку (маловероятно), либо больше мне не доверяет (скорее всего). Никогда не думал, что мне захочется проснуться из-за пожара в комнате, но знаете что? Теперь мне хочется.
        И еще Элинор. Она тоже со мной не разговаривает, хотя я заметил, что она то и дело на меня поглядывает. Могу только представить, о чем она думает, — но что бы это ни было, я ее не виню. Я ей соврал. Я не врал, когда сказал ей: «Я с тобой», но кто захочет дружить с хладнокровным убийцей?
        Учителя ведут себя так, словно ничего не случилось, — и по их меркам действительно ничего не случилось. Они и так знали всю правду. В отличие от моих одноклассников, которые быстро все проведали и стали держаться от меня в стороне, учителя считают, что это одно из моих лучших качеств.
        Теперь у меня всего один выход: залечь на дно, пока не придет пора уезжать отсюда. Я попробовал бы сделать так, чтобы меня выгнали из Академии, но я совершенно не тороплюсь домой. Вместо этого я делаю домашние задания, читаю и смотрю телевизор. Не слишком весело, но это все, что мне осталось.
        В общем, я просто хотел сказать, что понимаю вас. Понимаю ваше одиночество. И — еще раз — пожалуйста, простите меня. Где бы вы сейчас ни были, я надеюсь, что там вам лучше, чем тогда в столовой.
        Искренне ваш, Симус Хинкль.
        Потом я пишу еще одно письмо, не давая себе времени на раздумья.

…
        КОМУ:[email protected]
        ОТ КОГО:[email protected]
        ТЕМА:Ужин
        Привет, Лимон!
        Возможно, у тебя уже есть планы на вечер, но если нет — не хотел бы ты сегодня вечером поужинать вместе со мной? Было бы здорово поболтать. Может быть, объяснить кое-что. Дай мне знать.
        Сим
        Я не успеваю дописать свое имя. Стеклянная дверь, на которую я опираюсь, открывается. Я падаю назад и роняю планшет.
        - Ты, наверное, за червяком, — говорит Мартин, кассир из Кладовой.
        - Простите? — Я вскакиваю. Поднимаю планшет. Трясу его, потому что экран весь в помехах.
        - Еще нет девяти. Ты ранняя пташка. Должно быть, прилетел за червяком.
        Экран планшета мигает и включается, открываясь на главном меню вместо письма. Радуясь, что я ничего не сломал, я кладу компьютер в рюкзак и вслед за Мартином вхожу в Кладовую.
        - Да, — говорю я. — Подыскиваю себе червяка.
        Он идет по магазину, включает везде свет и открывает ключом витрины. Я кладу ладонь на панель и жду приветствия.
        «Добро пожаловать, Симус Хинкль! У вас… 2001 кредит!»
        Турникет пищит. Я прохожу внутрь.
        - Так что же ты купишь? — спрашивает Мартин. — Шарики для пейнтбола? Новый лук со стрелами? Титановый фримеранг?
        Титановый фримеранг? Не знал, что такие бывают. Меня подмывает взглянуть на него, но потом я напоминаю себе, зачем я здесь.
        - Килтерский детектор дыма с автоматической системой пожаротушения, — говорю я. — Пожалуйста.
        Мартин поправляет стопку камуфляжных футболок. Он замирает и поднимает глаза.
        - Это стоит две тысячи кредитов, — говорит он.
        - Я знаю.
        - А сколько у тебя есть?
        - Две тысячи один.
        - Как же ты будешь покупать новые боеприпасы?
        Я пожимаю плечами:
        - Видимо, никак.
        Он обдумывает это, потом снимает с пояса увесистую связку ключей и идет вглубь магазина.
        - Как скажешь, умник. Я просто продавец.
        Я жду у прилавка. Через минуту он возвращается с прозрачной пластиковой коробочкой. Внутри — тонкий диск, не больше серебряной монеты. Я рассчитываюсь и всего через несколько секунд выхожу из Кладовой. Засовываю коробочку в рюкзак для сохранности и направляюсь вниз по тротуару.
        - Доброе утро!
        Я останавливаюсь и смотрю налево — на гольфмобиль, в котором сидит Анника. На ней серебристая куртка, как и у других — у большинства — хулиганов, только у Анники она длиннее и оторочена белым мехом. На голове пушистая белая ушанка, глаза закрыты сверкающими солнечными очками в серебряной оправе.
        - Холодный денек. — В доказательство ее слов изо рта у нее вырывается белое облачко пара. — Не хочешь прокатиться?
        За этим вопросом следует непродолжительная внутренняя борьба. Если бы дело было перед Родительским днем, я бы залез в машину не раздумывая. Но теперь, когда я главный отщепенец во всей Академии… Стоит ли? Если директор подвезет меня на урок математики, это вряд ли пойдет на пользу моей репутации.
        - Давай-ка еще раз. Я хотела бы, чтобы ты со мной прокатился.
        Она все еще улыбается, но говорит серьезным голосом. Я догадываюсь, что она скорее требует, чем предлагает, обхожу гольфмобиль и сажусь внутрь.
        - Ну, как дела? — спрашивает она более веселым голосом, когда мы трогаемся с места. На этот раз мы движемся не со скоростью света, и разговаривать проще.
        - Хорошо, — говорю я. — Отлично. Лучше не бывает.
        Она смотрит на меня искоса.
        - Правда? Вот почему ты один сидишь за обедом? Проводишь свободное время за телевизором? Держишься подальше от хулиганства?
        Я не знаю, что сказать. И ничего не говорю.
        - Дело в родителях? Ты по ним скучаешь? До конца семестра осталось всего несколько дней. Потом ты на целых три недели поедешь домой.
        У меня замирает сердце.
        - На три недели?
        - Угу.
        - А что потом?
        - А потом ты вернешься на весенний семестр.
        Она говорит об этом весело, как о чем-то будничном. Как будто это уже свершившийся факт, какая-то радостная перспектива. Но я думаю только об одном: когда я вернусь домой — не важно, как там будут складываться дела, — я сделаю все, чтобы забыть о том, что я когда-то здесь учился.
        - Большая сила — большая ответственность, — говорит Анника. — Слышал это когда-нибудь?
        Я качаю головой.
        - Это одно из моих любимых выражений. Оно означает, что чем больше ты даешь людям, тем больше они от тебя ждут. Ты можешь радовать и огорчать людей так, как другим не под силу, так что тебе надо быть очень осмотрительным в своих действиях. К тому же тебе всегда надо помнить о высшем благе. Все это необычайно интересно, но очень трудно.
        Кажется, я понимаю, о чем она… но не могу сообразить, зачем она об этом заговорила.
        Гольфмобиль останавливается. Анника поворачивается ко мне.
        - Это также значит, что на вершине нет друзей. А ты, Симус, на вершине.
        Вообще-то мы сейчас возле учебного корпуса… но она имеет в виду не наше географическое положение. Если она говорит о табеле успеваемости — это моя следующая догадка, — то она все равно не права. В последнее время я его не проверял, но после Родительского дня я и вправду почти не хулиганил. Если кто и на вершине, то это Лимон, — и у него есть друзья. Теперь одним меньше, правда, но тем не менее.
        Прежде чем я успеваю сказать хоть что-то из этого вслух, Анника выходит из машины и кивает в сторону корпуса.
        - Пошли? Мне надо уладить кое-какие организационные вопросы.
        Я тащусь вслед за ней. В классе я сажусь на свое новое место — в первом ряду, который раньше оставался свободным, а Анника подходит к Гудини. Он спит, положив голову на стол и натянув на нос капюшон своей оранжевой толстовки. Анника одним пальцем поднимает капюшон. Оказавшись на свету, Гудини дергается, как будто ему направили лазерные лучи прямо в глаза.
        - Я вижу, вы добрались до той части урока, где учатся воровать драгоценное время, — говорит она.
        Гудини что-то ворчит в ответ, потом старается встряхнуться. Анника поворачивается к нам и улыбается.
        - Поздравляю вас, хулиганы. Вы упорно трудились целых одиннадцать недель и теперь приближаетесь к концу вашего первого семестра в Академии Килтер.
        Комната взрывается аплодисментами и радостными криками. Анника поднимает руку и дожидается тишины.
        - Вы уже на финишной прямой, но еще не пересекли черту. Перед этим вам надо выполнить ваше первое Итоговое хулиганское задание.
        - Я думал, мы уже закончили, — удивляется Эйб. — Раз мы подловили всех учителей.
        - Не совсем, — говорит Анника.
        - Всегда бывает итоговый экзамен, — зевая, добавляет Гудини.
        - И это будет самое трудное из всех ваших заданий, — продолжает Анника. — Каждый год только горстке хулиганов удается с ним справиться.
        - А что случается с остальными? — спрашивает Габи.
        - Их ждет месяц обязательных тренировок, по сравнению с которыми все, чем вы занимались до этого, покажется детскими игрушками. Если за этот месяц они накопят достаточно штрафных очков, то смогут присоединиться к своим одноклассникам в начале весеннего семестра. Если нет, их карьера в Академии Килтер раньше срока подойдет к концу.
        - То есть их выгонят? — спрашивает Эйб.
        - Абсолютно верно, — кивает Анника.
        - А хулиганы, которые справляются с заданием? — спрашивает Лимон. — Что происходит с ними?
        - Они считаются сдавшими экзамен и получают возможность выбрать преподавателя и отправиться вместе с ним на сверхсекретное боевое задание за пределами Академии. — Она переводит взгляд с одного студента на другого. — Если они справятся особенно хорошо, они могут выбрать даже меня.
        Комната наполняется взволнованным шепотом. Я украдкой смотрю через плечо на Элинор — и отворачиваюсь, когда встречаю ее взгляд.
        - Я должна вас предупредить, — говорит Анника, — что в этом году вам предстоит самое сложное задание за всю историю Итоговых хулиганских заданий для первого курса. Оно настолько трудное, что я не удивлюсь, если никто с ним не справится.
        Она направляет свой планшет на стену. Там появляется изображение Анники-подростка. Мы молча смотрим на юную Аннику, которая сидит на подоконнике, обложившись подушками, и наблюдает, как снаружи падает снег. На ней красное бархатное платье. Волосы завязаны во французскую косу с красной лентой на конце. Яркие огоньки рождественской елки — видимо, она стоит в другом конце комнаты — перемигиваются в оконном стекле.
        Примерно через минуту входит женщина в черном платье и белом переднике. Она предлагает Аннике чашку чая, но та отказывается. Через несколько минут женщина приносит одеяло, а потом тапочки. Анника оба раза мотает головой, не отворачиваясь от окна. Проходит еще несколько долгих минут — и женщина снова появляется в кадре. На этот раз она предлагает Аннике серебристую телефонную трубку. Анника смотрит на телефон, словно она не уверена, стоит ли его брать. Наконец она решается — и за следующие тридцать секунд произносит всего пять слов.
        - Да. Я поняла. Счастливого Рождества.
        Она отдает телефон женщине, и та уходит из кадра. Потом Анника встает и подходит к камере. Прежде чем изображение пропадает, мы успеваем заметить две вещи.
        Баннер «Добро пожаловать домой!», растянутый над дверью возле окна.
        И слезы на лице у Анники.
        Взрослая Анника прикрепляет планшет обратно на пояс и поворачивается к нам.
        - Когда снимали это видео, мне было пятнадцать. Теперь мне тридцать восемь. — Она замолкает. На ее лице нет никаких эмоций. — И я уже двадцать три года не плакала.
        - Это не…
        Анника в упор смотрит на Элинор. Та сейчас же замолкает. Возможно, под пронзительным, злобным взглядом Анники она теряет дар речи.
        Если бы она могла закончить свою фразу, я полагаю, Элинор сказала бы, что это неправда — Анника плакала с тех пор, как ей было пятнадцать. И я не могу отделаться от мысли, что надо быть в очень близких отношениях с нашим дружелюбным, но не слишком открытым директором, чтобы знать о нем такие вещи.
        - Если вы решитесь взяться за Итоговое хулиганское задание, — продолжает Анника, — вам надо будет это изменить. Заставить меня плакать, рыдать, всхлипывать — все что угодно. Ваша цель — сделать так, чтобы по этим щекам потекли настоящие слезы.
        Повисает тишина. Я пытаюсь понять, не шутит ли Анника. Судя по всему, остальные одноклассники задумались о том же.
        - Как? — наконец спрашивает Лимон.
        Анника смеется:
        - Если бы я знала как, это не было бы самое трудное задание за всю историю Академии, не правда ли?
        - Мы можем… сделать вам больно? — осторожно спрашивает Эйб, как будто одним этим вопросом уже можно поранить. — Физически, я имею в виду?
        - Я запрещаю использовать ножи и огнестрельное оружие, но наша охрана так хорошо работает, что я и так могла бы об этом не беспокоиться. Все остальное в ваших руках. — Она опирается на стол и наклоняется к нам. — Имейте в виду: я сильнее, чем кажусь.
        - Это правда, — подтверждает Гудини.
        - У вас пять дней, — говорит она уже на ходу, направляясь к двери. — Удачи!
        Лично я думаю, что это Идиотское хулиганское задание. Но одноклассники, похоже, так не считают. Они так взволнованны, что Гудини после нескольких неудачных попыток заставить нас сосредоточиться на воровстве решает махнуть рукой и разрешить нам обсудить план атаки. Он кладет голову обратно на стол, а я достаю планшет. Только я собираюсь начать новое письмо мисс Парципанни, как слышу два слова, на которые все остальные в суматохе не обращают внимания.
        - «Пик Анники».
        Я медленно поворачиваюсь на стуле, заранее страшась того, что увижу.
        Лимон, Эйб и Габи стоят в дальнем конце класса. Эйб складывает указательные пальцы буквой «Х», потом сдвигает один палец в сторону и соединяет кончики больших пальцев так, чтобы получился треугольник. Он подносит этот треугольник к пламени, которое вырывается из зажигалки Лимона.
        Пусть в последние дни меня и не было на их встречах, но я провел с Людьми Икст достаточно времени, чтобы сразу же понять, что это за знак.
        Детский парк развлечений, построенный для Анники.
        Они хотят его уничтожить.
        Глава 23
        Штрафных очков: 2201
        Золотых звездочек: 180
        Этим вечером я не могу успокоиться. Я пересаживаюсь с кровати на стул. Со стула на пол. С пола на подоконник. С подоконника снова на кровать. Все это время я перевожу взгляд с настенных часов на подушку Лимона, где покоится мой последний шанс с ним примириться. Когда дверь наконец открывается, от волнения я стремглав бросаюсь к ней.
        Лимон отступает обратно в коридор.
        - Прости, — говорю я и тоже делаю шаг назад. Я поднимаю обе руки, чтобы он видел, что они пустые. — Прости. Заходи, пожалуйста.
        Он заходит. Осторожно. Оглядывает комнату, прежде чем переступить порог, — как будто, пока его не было, я понаставил везде оружия, и оно готово сработать, — и направляется к кровати. Видит подушку и застывает как вкопанный.
        - Что это?
        Я с трудом заставляю себя удержаться на месте.
        - Подарок.
        Лимон стоит ко мне спиной. Я жду, что он поднимет сверток с подушки, но Лимон просто смотрит на него и не шевелится.
        - Ты не хочешь его открыть?
        Он еще несколько секунд стоит без движения. Я уже начинаю думать, что стоило сохранить чек, когда Лимон медленно наклоняется и берет подарок. Все еще стоя ко мне спиной, он развязывает серебристый шнурок, который я использовал вместо ленты, и раскрывает мусорный мешок, который послужил мне упаковкой.
        Затаив дыхание, я жду его реакции.
        - Чувак, — вздыхает он.
        - Это Килтерский детектор дыма с автоматической системой пожаротушения, — выпаливаю я.
        - Я знаю, что это. — Он оборачивается. — Я только не знаю, зачем ты это купил.
        - Потому что тебе хотелось его иметь.
        - Да, но…
        - И потому что я хочу попросить прощения. — Я делаю к нему шаг, чувствуя, как забилось сердце. — Лимон, прости меня за то, что я не сказал тебе правду. Я очень боялся того, что ты обо мне подумаешь, когда узнаешь, что я сделал, и поэтому я не мог сказать. Я даже себе в этом боялся признаться. Но ты мой сосед. Мой друг. Ты имел право это знать, и я должен был тебе рассказать.
        Лимон опускает глаза на подарок, а сам садится на край кровати.
        - Дело не только в этом. Я понимаю, почему ты не хотел рассказывать.
        - В чем же дело? — спрашиваю я, помолчав.
        Он хмурится:
        - Симус, то, что делаю я, что делают другие здешние хулиганы… это не то же самое, что делаешь ты.
        - Что я сделал. Однажды. Случайно.
        - Все равно. — Он смотрит мне в глаза. — Это уже вещи другого порядка.
        Я качаю головой и подхожу к нему еще на шаг.
        - Могу я хотя бы объяснить, что тогда случилось? Чтобы ты точно знал, почему я сделал то, что сделал. И что я никому не хотел причинить вред.
        - А конец у этой истории будет такой же?
        Я открываю рот. Закрываю.
        - Ну, да. Я же не могу изменить прошлое.
        - В таком случае, думаю, ты и будущее не можешь изменить.
        Он говорит это извиняющимся тоном, и я почти надеюсь, что сейчас он возьмет свои слова назад, улыбнется мне и позволит все объяснить… но он этого не делает. Он встает. Кладет подарок на кровать. Достает из комода несколько вещей и запихивает в рюкзак. И, шаркая ногами, направляется к двери.
        - Ты куда?
        Он останавливается, взявшись за дверную ручку:
        - Я сегодня ночую у Эйба. Нам надо кое-что обсудить, так что…
        - Можно мне с вами?
        Меня бы самого передернуло от отчаяния в моем голосе, если бы я не был на грани.
        - Я знаю, что вы хотите сделать с «Пиком Анники». Я могу помочь.
        Лимон молчит. Когда он снова заговаривает, в его голосе появляются язвительные нотки:
        - Если хочешь помочь, попробуй убедить Кладовщиков поступиться правилами и принять у тебя обратно детектор дыма. На эти кредиты мы могли бы купить боеприпасы.
        А вот теперь меня передергивает. Он отверг мой подарок, он не хочет со мной мириться, и это так больно, что его предыдущие слова уже не кажутся мне такими ужасными.
        - Что случилось с твоими кредитами? — Я не помню точных цифр, но после победы над мистером Громером у нас у всех был полный порядок с финансами.
        - Потратил. Мы решили, что после мистера Икста нам больше ничего не придется делать, и спустили их на скутеры. Теперь нам остается только выпрашивать, занимать или воровать боеприпасы для Итогового хулиганского задания.
        И с этими словами он открывает дверь и уходит.
        Я стою в комнате, оцепенев. Потом бегу за ним.
        - Лимон! Подожди!
        Слишком поздно. Он уже ушел. В коридоре оказываются только два Добрых Самаритянина; при виде меня они приподнимают воображаемые шляпы и направляются к выходу. У одного из Самаритян красная поясная сумка застревает в дверях. Он изворачивается, чтобы ее высвободить… и мне в голову приходит мысль.
        Добрые Самаритяне нужны, чтобы пресекать хулиганство — не важно, мелкое или крупное. Два месяца назад, когда они ворвались к нам в комнату, чтобы затушить огонь, они были вооружены огнетушителями, дымопоглотителями и прочим снаряжением. А если им понадобилась вся эта экипировка всего лишь для того, чтобы потушить небольшой пожар в спальне… что же они используют в более серьезных случаях?
        Согласно последнему письму из Кладовой, которое я получил на уроке математики, пока слушал об Итоговом хулиганском задании, у меня остался один кредит. Так что если мне понадобится оружие, мне надо будет доставать его другим путем.
        Я бросаюсь обратно в комнату, хватаю ботинки и куртку и натягиваю их уже на ходу, пока бегу по коридору.
        На вершине нет друзей.
        Ты не можешь изменить будущее.
        Я бегу быстрее, одержимый желанием доказать, что Анника и Лимон не правы. Вскоре я догоняю Добрых Самаритян и следую за ними на безопасном расстоянии.
        Целый час я перебегаю с места на место, прячусь за кустами и деревьями и выслушиваю очень скучные разговоры об уходе за лужайками и техобслуживании машин. В конце концов Самаритяне направляются в ту часть кампуса, где я раньше никогда не бывал. На стоянке они берут электрический велосипед с двумя сиденьями и уезжают в лес. Я иду за ними пешком. Ориентиром мне служат следы от шин, освещенные луной.
        Я прохожу примерно километр, и следы приводят меня к самому велосипеду. Он стоит на маленькой полянке. Вокруг нет никаких зданий. И никаких Добрых Самаритян. Уверенный, что это ловушка и сейчас вокруг моей лодыжки затянут лассо и подвесят меня вниз головой, я медленно отступаю назад.
        Я добираюсь до края поляны — и земля начинает дрожать. Высокие сосны раскачиваются. Красный велосипед подскакивает, будто спускается по крутой тропе.
        И из грязи поднимается высокий серебристый цилиндр.
        Я стремглав бросаюсь за кучу камней и падаю на колени. Затаив дыхание, я гляжу, как цилиндр вращается и останавливается. Открывается дверь, и из нее выходят трое Добрых Самаритян. Двое садятся на велосипед, а один становится на сегвей — он принес его оттуда, откуда они пришли. Самаритяне трогаются с места и уезжают, а дверь начинает задвигаться обратно.
        Я выскакиваю из-за укрытия и стремглав бегу к цилиндру, как будто за мной гонятся Добрые Самаритяне. Может, они и вправду за мной гонятся. Я не хочу тратить ни секунды на то, чтобы проверить.
        Я успеваю протиснуться в узкую щель. Дверь за мной захлопывается. Слышен громкий сигнал вроде того, который издает мусоровоз, когда дает задний ход, а потом стальной лифт начинает опускаться с мерным жужжанием.
        Я едва слышу эти звуки — так сильно стучит мое сердце.
        - Ты пошел гулять и заблудился, — шепчу я себе. — Ты пошел в лес следом за старшими хулиганами и наткнулся на это. Тебе пришла в голову отличная идея, как бороться с сорняками, и тут…
        - Горячая линия для горячих голов, куда мне направить ваш вызов?
        Стальная дверь отъезжает в сторону. Я вижу женщину средних лет с ярко-рыжими волосами и длинными накладными ногтями. На столе возле нее спит трехногий чихуахуа. Она разговаривает, печатает и не отрывает глаз от монитора, когда я выхожу из цилиндра и прячусь за углом.
        Если бы мы были на поверхности, я бы остановился и поприветствовал мисс Марлу. Но сейчас я не хочу испытывать удачу, которая — может быть, впервые в жизни — на моей стороне.
        Потому что сейчас семь часов. И в секретном бункере Добрых Самаритян настало время ужина.
        Они собрались в большой комнате вокруг стола, уставленного кастрюлями и формами для запекания. Я прохожу на цыпочках мимо открытой двери, хотя они так заняты своими тарелками, что не заметили бы, даже если бы я постучал. Бегу по длинному белому коридору и останавливаюсь перед дверью с табличкой «ДС раздевалка — 1». Я прислушиваюсь, но из-за двери не доносится ни звука. И тогда я вхожу.
        Эта комната во многом напоминает раздевалку для мальчиков в Клаудвью. Вдоль стен стоят обычные металлические шкафчики. Рядом с ними располагаются скамейки. Здесь есть фонтанчик с питьевой водой. Ванная комната с душевыми кабинками.
        Единственное, что отличает эту раздевалку от раздевалки в Клаудвью, — огромная кладовая, набитая штанами цвета хаки, клетчатыми рубашками, спортивными куртками и кожаными мокасинами.
        Я вбегаю туда, выбираю вещи самого маленького размера и запихиваю в рюкзак. Возвращаюсь в раздевалку, направляюсь к выходу — и замираю, взявшись за дверную ручку.
        Оказывается, эту раздевалку отличают от раздевалки в Клаудвью две вещи. Первая — это кладовая.
        А вторая — плакат с надписью «Разыскиваются».
        Он висит на стене возле двери, и на нем двенадцать цветных фотографий. На одиннадцати из них — ребята, которых я, кажется, ни разу не встречал в Академии; их разыскивают за шантаж и вооруженный грабеж.
        На двенадцатой фотографии запечатлена женщина. На вид ей лет тридцать с небольшим, у нее рыжеватые волосы и карие глаза. Она не улыбается, но все равно выглядит как повзрослевшая девочка с фотографии, которую Элинор обронила в беседке несколько недель назад.
        Если я хочу спасти нашу дружбу, мне, наверное, стоит вернуть то фото.
        Я подхожу ближе, чтобы прочитать имя под фотографией.
        Надя Килтер.
        Я делаю шаг назад. Женщина с медными глазами не просто подруга Анники — она ее сестра. И если я прав и эта женщина к тому же мама Элинор… получается, что Анника — тетя Элинор.
        Меня пронзает эта мысль, и я не сразу задумываюсь о том, что же натворила Надя, чтобы попасть на этот плакат.
        - Это были самые вкусные мясные шарики в моей жизни!
        - А что насчет цыпленка под пармезаном? Пальчики оближешь?
        Из коридора доносятся мужские голоса. Они становятся громче, а потом затихают. Я забываю про плакат и приоткрываю дверь, чтобы убедиться, что Добрые Самаритяне идут в сторону мисс Марлы, а потом выскальзываю наружу и бегу в противоположном направлении.
        Я уверен, что если буду испытывать удачу, то это не пойдет ей на пользу, поэтому я добегаю до конца коридора и ныряю в комнату без таблички, чтобы подождать, пока Самаритяне съедят десерт. После того как они наведались к нам в комнату, Лимон изучил их привычки и узнал, что Добрые Самаритяне работают в две смены: дневную и ночную. Когда начнется ночная смена и здание опустеет, я выберусь наружу.
        В комнате темно и холодно. С бьющимся сердцем я шарю по бетонной стене в поисках выключателя. Мне не удается его найти, и тогда я достаю из рюкзака планшет и включаю.
        От экрана исходит не очень яркий свет, но его хватает, чтобы я разглядел электрические велосипеды. Скутеры. Скейтборды. Защитные маски. Гидрокостюмы. Пятновыводители. Баллоны с кислородом. Садовые шланги. Катушки с проводами. Мотки бечевки. Изоленту. Фонарики. Баллоны с гелием. Сетки для бассейнов. Огнетушители. Дымопоглотители.
        И все остальные приспособления, о которых только может мечтать хулиган.
        - Бинго, — говорю я.
        - Так точно, — соглашается Добрый Самаритянин.
        Глава 24
        Штрафных очков: 3000
        Золотых звездочек: 820
        - Спасибо, что позвонили на горячую линию для горячих голов, куда мне…
        - Здрасте, мисс Марла.
        Пауза.
        - Здравствуй, Симус.
        - Вы его разгадали?
        Снова пауза.
        - Что?
        - Слово «мерзавец». В вашем любимом кроссворде. Вы очень старались его угадать во время нашего последнего разговора.
        - Пока нет. Но если ты будешь продолжать звонить, я разгадаю его не только в игре.
        Я пытаюсь рассмеяться. Мисс Марла меня не поддерживает.
        - Простите, — говорю я. — Тут просто не с кем поговорить. А Добрые Самаритяне уже три часа не приходят с обедом.
        - Ну, это неспроста называется одиночной камерой.
        Я оглядываю комнату, которая уже четвертый день служит мне домом:
        - Да, пожалуй.
        - Почему бы тебе не погонять мяч? Не поиграть в баскетбол? Не зарубить пару стражников?
        - Простите?
        - Компьютерные игры. Я как-то раз заглядывала в камеру. Я знаю, что у тебя там больше игрушек, чем в супермаркете.
        Она права. Здесь есть чем заняться. Например, поиграть в компьютерные игры. Почитать. Поплавать против течения в мини-бассейне с дорожками. Сделать себе мороженое с фруктами и сиропом — в холодильнике полно ингредиентов.
        Есть лишь одна проблема.
        Мне ничего этого не хочется.
        - Мне пора бежать, — говорит мисс Марла. — Личные разговоры не входят в мои должностные обязанности, если ты понимаешь, о чем я. Но выше нос. До конца семестра всего два дня. Потом ты отправишься домой.
        Я благодарю ее и вешаю трубку. Потом встаю и заправляю кровать, которая в два раза шире, чем у меня в спальне, и в десять раз удобнее. Валяюсь в мраморной ванне и пытаюсь смотреть мультик, который показывают на плоском экране, висящем на мраморной стене. Одеваюсь и причесываю волосы. Плюхаюсь на мягкий кожаный диван и думаю включить кино, но вместо этого гляжу в потолок.
        В последнее время я часто этим занимаюсь. Гляжу в потолок. Прокручиваю в памяти все, что случилось с тех пор, как меня накрыли на складе с боеприпасами.
        Было много неразберихи. Видимо, я стал первым хулиганом, который проник в штаб-квартиру Добрых Самаритян, и они не знали, что со мной делать. Они оставили меня с мисс Марлой, которая дала мне остатки ужина и сборник кроссвордов, а сами собрались в конференц-зале, чтобы все обсудить. В конце концов вернулись два угрюмых Самаритянина и сказали, что только что обсудили с Анникой мое наказание. Мое преступление было слишком серьезным, чтобы просто отстранить меня на несколько дней от хулиганства. Мне больше не доверяли: я мог в любой момент проигнорировать запрет. Нет, меня надо было лишить самой возможности что-то натворить.
        И поместили в одиночную камеру. Которая в Академии Килтер больше всего напоминает роскошный гостиничный номер — разве что ты не можешь оттуда выбраться.
        Мой планшет лежит на журнальном столике. Я удивлялся, что у меня его не конфисковали, — по крайней мере пока не увидел свою камеру. И я рад, что он у меня остался. Пусть лично мне никто и не пишет, но я получаю общую рассылку — о распродажах в Кладовой, об изменениях в меню и о технических моментах, связанных с концом семестра. Это помогает мне чувствовать связь с миром.
        Я проверял почту прямо перед тем, как позвонить мисс Марле, но сейчас проверяю ее снова. Пришло только одно новое сообщение.

…
        КОМУ:[email protected]
        ОТ КОГО:[email protected]
        ТЕМА:Золотая галактика
        Симус! Что происходит?
        Серьезно, ЧТО происходит? Всякий раз, когда мы проверяем наши данные, мы видим, что ты добавил на свое хулиганское небо очередное золотое созвездие. Говорят, ты сидишь взаперти… но также говорят, что у тебя тысяча и один способ занять себя и каждый из них в тысячу и один раз интереснее, чем звонки на горячую линию для горячих голов! Твою одиночную камеру ограбили? Поэтому ты не отводишь от уха телефон?
        Так или иначе, как тебе уже известно, ты получил 700 штрафных очков за то, что вломился в штаб-квартиру Добрых Самаритян, 10 в качестве еженедельного пособия и еще несколько за письменные домашние задания, так что сейчас у тебя на счету 3000 очков. Эта цифра впечатляет, но, увы, с учетом твоих последних звонков на горячую линию (и десятков звонков, сделанных раньше) у тебя уже 830 золотых звездочек. Вычти их из штрафных очков — и получишь 2170 кредитов. Эта цифра тоже впечатляет; правда, из нее надо вычесть сумму твоих предыдущих покупок (Килтерский карманный огнетушитель, 20 кредитов; Килтерский детектор дыма с автоматической системой пожаротушения, 2000 кредитов). Произведем несложные вычисления… и узнаем, что у тебя осталось 150 кредитов.
        Ты все еще можешь позволить себе кое-какие покупки в Кладовой — например, мини-гидробомбы или спиралевидные плевательные трубочки с липкими шариками, — но ты не можешь сделать заказ по Интернету, и мы не занимаемся доставкой. С учетом твоего пристрастия к телефонным звонкам у тебя может вообще не остаться кредитов к тому времени, когда ты сможешь заглянуть к нам лично, так что мы советуем тебе посмотреть пару фильмов, которые тебя отвлекут и заставят забыть про трубку.
        Если, конечно, ты не хочешь вместо хулигана стать астрономом. Тогда продолжай звонить и любуйся на то, как сияют твои звезды.
        К твоим услугам, Команда Кладовой
        Я закрываю сообщение, кладу планшет на грудь и продолжаю смотреть в потолок. Через несколько секунд я снова беру планшет и начинаю печатать.

…
        КОМУ:[email protected]
        ОТ КОГО:[email protected]
        ТЕМА:Извинения узника
        Дорогая Элинор!
        Знаешь, в фильмах часто показывают, как плохой парень попадает за решетку и у него появляется достаточно времени, чтобы подумать обо всех своих злодеяниях. И ему очень стыдно за всю ту боль, которую он причинил. И если бы у него был шанс, он бы все сделал иначе. Теперь я на личном опыте могу убедиться, что Голливуд не врет. Когда ты в заключении, все это происходит на самом деле.
        Конечно, я думал обо всем этом задолго до того, как меня поймали Добрые Самаритяне. Но в заключении я понял, что мне надо как-то с этим разобраться, пока не станет слишком поздно. Как в одной из маминых любимых пословиц: не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня. Мама обычно вспоминает эту пословицу, когда я вовремя не убираюсь в комнате или не выношу мусор, но она подходит и к более серьезным ситуациям.
        Например, если надо извиниться. Элинор, когда ты на Родительском дне услышала правду и убежала, мне надо было побежать за тобой. Надо было найти тебя и попросить прощения. Снова, и снова, и снова. Столько раз, сколько понадобилось бы, чтобы ты мне поверила.
        Прости меня, Элинор. Прости за то, что я не сказал тебе, кто я такой. Прости за то, что ты узнала об этом таким образом. Прости за то, что ты думала, будто можешь мне доверять. Прости за то, что я не попросил прощения, прежде чем меня заперли в одиночную камеру. Скоро конец семестра, и я, возможно, никогда больше тебя не увижу… и это грустно по многим причинам, в том числе и потому, что тогда я так и не смогу лично перед тобой извиниться. И сказать, как я рад, что мы встретились. И как сильно я бы хотел, чтобы мы были друзьями.
        Но в конце концов, у нас есть K-mail, верно? Это не идеальный вариант, но лучше, чем ничего.
        Счастливо тебе добраться до дома — где бы он находился.
        Искренне твой, Симус
        Я останавливаюсь. Я не хочу писать, что я не единственный, у кого есть секрет: тот факт, что Элинор — племянница Анники, не идет в сравнение с тем, что я убийца, к тому же я хочу сосредоточиться на извинениях. Однако есть еще кое-что, о чем бы я хотел сказать… хотя теперь, когда я знаю об их связи, я не уверен, что стоит. Но потом я вспоминаю, какой грустной была Элинор тогда в беседке, и продолжаю печатать.

…
        P. S. Небольшое попутное замечание. Сейчас, возможно, ты уже не стремишься порадовать Аннику, но если ты хочешь присоединиться к банде и доказать, что ты такая же хулиганка, как и все остальные, — можешь поговорить с Лимоном. Они с Эйбом и Габи ради Итогового хулиганского задания хотят разрушить «Пик Анники» — если еще не разрушили. Я слышал, что у них кончились боеприпасы (и кредиты) и они будут рады любой помощи, так что, возможно, тебя они встретят с распростертыми объятиями. Предлагаю тебе это на всякий случай.
        P. P. S. Это был очень длинный P. S. Прости, пожалуйста!
        Я перечитываю письмо, проверяя его на опечатки. Жду, что сейчас у меня возникнут сомнения, что я начну колебаться, отправлять письмо или нет, — но ничего не происходит. Мне нечего терять.
        И я посылаю его. Потом смотрю на список входящих. Проходит одна минута. Пять. Десять. Двадцать.
        Новых сообщений нет.
        Я опускаю планшет и закрываю глаза. Видимо, я отключился, потому что, когда я открываю глаза, я свешиваюсь с кровати, а в дверь барабанят Добрые Самаритяне. Я бегу к двери, попутно замечая в зеркале свои взлохмаченные волосы. Ничего страшного — Самаритяне наверняка видели и не такое.
        Я распахиваю дверь, улыбаюсь… и жалею, что не задержался перед зеркалом. Потому что в дверь стучали не Добрые Самаритяне.
        А Элинор.
        - Ого, — говорит она. — Ты, наверное, действительно очень жалеешь обо всем, что случилось.
        Я сглатываю и приглаживаю волосы.
        - Что ты здесь делаешь?
        - Следую совету твоей мамы. — Она смотрит на меня. Я ничего не отвечаю, и она добавляет: — Насчет того, чтобы не откладывать на завтра.
        - Как ты узнала, где я нахожусь?
        - Из твоего письма. — Она пожимает плечами. — И у меня есть свои источники.
        Свои источники? Секретные семейные связи, например?
        Не желая испытывать удачу — или заставлять Элинор признаваться в чем-то, что она предпочитает держать при себе, — я просто говорю:
        - Хорошо.
        Я киваю. Она кивает. Мы молча стоим напротив друг друга.
        - Ну что, пойдем? — спрашивает она наконец.
        - Куда?
        Она слегка улыбается:
        - На «Пик Анники».
        Несмотря на длинный постскриптум к письму, я сомневался, согласится ли Элинор принять участие в затее, которая должна всерьез огорчить ее тетю. Но видимо, она согласна.
        - Не знаю, — говорю я. — Мне вроде как нельзя отсюда уходить, и скоро придут Добрые Самаритяне, и… — Я заставляю себя замолчать.
        О чем я вообще? Самая симпатичная девчонка, которую я когда-либо встречал, может быть, простила меня и к тому же рисковала бог знает чем, чтобы вытащить меня из тюрьмы. Я уже делал то, на что не отваживался никто в Академии, и узнал, что здешние представления о строгом наказании совпадают с обычными представлениями об идеальных каникулах. Что страшного может со мной случиться?
        - Погоди, я только куртку возьму, — говорю я.
        Камера находится на верхнем этаже спального корпуса. Оказывается, что на пути к побегу нет более серьезной преграды, чем дверь. Она открывается с помощью карточек и паролей, и все это не составляет проблемы для Элинор. Когда я спрашиваю, откуда она все это узнала, она повторяет, что у нее есть свои источники. Я натягиваю на глаза капюшон; мы бежим по коридору (на удивление, здесь нет ни одного охранника-ДС), спускаемся на три этажа вниз и выбираемся на улицу. Позади здания стоит скутер из серии «Килтер 7000» с коляской.
        - Лук, стрелы и два фримеранга, — говорит Элинор, похлопывая по скутеру. — Все, что оставалось в Кладовой.
        Она имеет в виду оружие, разложенное в коляске. Там же находятся тюбики краски, зажигалки, спички, материал для растопки, защитные жилеты и прозрачные маски.
        - Не думаю, что я сюда влезу, — говорю я.
        Она залезает на скутер:
        - Конечно, влезешь.
        Я не сразу понимаю, что она предлагает мне сесть позади нее. На одно сиденье. Может, даже обхватить ее за талию.
        - Не хочешь сесть за руль?
        - Не-а. — Я запрыгиваю на сиденье и беру у нее шлем. Заглядываю ей через плечо — она возится с электронной картой. Я застегиваю шлем, и Элинор нажимает на точку, помеченную как «Пик Анники». Едва я успеваю ухватиться за ее куртку, как скутер срывается с места.
        Мимо пролетают зеленые, синие и бурые каракули — в точности как во время нашей поездки в горы. Холодный ветер бьет мне в глаза; я бы закрыл их, но боюсь пропустить что-нибудь важное — например, Людей Икст, возвращающихся обратно в кампус после успешной миссии. К тому же я еду на скутере с Элинор. Вполне возможно, со мной за всю жизнь не случится ничего лучше, и я хочу сохранить в памяти каждую секунду.
        Когда мы добираемся до горы и скутер начинает подниматься по заснеженной тропе, я понимаю: я до сих пор не сказал вслух то, что должен сказать.
        - Прости! — кричу я, пытаясь заглушить шум ветра. — И спасибо!
        - Все хорошо! — отзывается Элинор. — И меня можно не благодарить!
        - Ты что, шутишь? Ты так ко мне добра! А я такой неудачник! Ты вытащила меня из…
        - Я не так уж и добра!
        Я собираюсь возразить, но она снова кричит:
        - Телефона нет!
        Я склоняюсь к ней:
        - Что, прости?
        - Несколько недель назад я сказала, что знаю, где взять настоящий телефон, и ты побежал за мной в лес и через реку. — Она делает паузу, когда скутер перепрыгивает через упавшее дерево. — Телефона нет! Я соврала!
        - Есть! — кричу я в ответ. — Я звонил по нему!
        Скутер на секунду слегка замедляет ход.
        - Ну, даже если и есть, я о нем ничего не знала. Правда!
        Скутер снова набирает скорость.
        - Зачем ты тогда соврала?
        Она пожимает плечами, задевая мой подбородок.
        - Я всегда вру!
        Мы лавируем среди веток. Я крепче сжимаю ее за талию.
        - Я думал, ты сбежала! — кричу я. — Ты вечно исчезаешь!
        - Так и есть! Чем дольше я с кем-то разговариваю, тем лучше его узнаю. Чем лучше я знаю кого-то, тем труднее ему врать. Поэтому я убегаю, чтобы не говорить правду!
        Я вспоминаю церемонию в актовом зале. Куратора Элинор — парня, который притворялся слепым телепатом. Это какая-то дичь… но в этом есть смысл.
        - А что с фотографиями? — кричу я. — Что ты с ними делала тогда в беседке?
        - Дополнительное задание по истории!
        Прежде чем я успеваю еще что-то спросить, скутер резко подбрасывает. Мы, кажется, целую минуту летим по воздуху и наконец с тяжелым стуком приземляемся. Скутер останавливается, и Элинор спрыгивает на землю.
        Я оглядываюсь, не слезая с сиденья. Железная арка в трех метрах от нас. В холодном воздухе кружатся снежинки. У меня в памяти проносится картинка: Анника с отцом проходят под аркой… и я начинаю сомневаться в нашей затее.
        - Симус.
        Я смотрю вниз. Элинор касается меня рукой в варежке.
        - Анника сама об этом просила, — напоминает Элинор. — Если бы она не хотела, чтобы произошло что-нибудь в этом духе, она бы не просила нас заставить ее расплакаться.
        - Я знаю.
        Я не двигаюсь с места. Она слегка сжимает мою руку.
        - Симус?
        Я смотрю на нее. Ее теплые медные глаза глядят ободряюще.
        - Ты нужен друзьям.
        Некоторое время я проникаюсь этой мыслью. Потом киваю, слезаю со скутера и начинаю раскладывать оружие.
        - Я их не подведу. Не в этот раз.
        Глава 25
        Штрафных очков: 3750
        Золотых звездочек: 830
        Когда мы с Элинор заходим в парк, Люди Икст только-только берутся за дело. Ничего пока еще не сгорело и не покрылось граффити. Лимон сидит на коленях возле карусели и раздувает маленький костерок из прутиков и бумажек. Эйб стоит возле прогнившей палатки, где когда-то продавался сладкий хворост, и встряхивает баллончик с краской. Габи, видимо, что-то ищет среди аттракционов.
        Но когда мы подходим, я вижу, как Лимон хмурит брови — так сильно, что они почти касаются его щек. Как трясется рука у Эйба, будто он не знает, на что наставлять баллончик и как с ним обращаться. Как Габи, вытаращив глаза, мечется туда-сюда, словно боясь пропустить то, что она ищет.
        Это не та же самая команда, которая уверенно шагала в темноту, чтобы победить мистера Икста.
        - Отбой! — вдруг вопит Габи. — Отбой, отбой, отбой!
        - Что с тобой? — спрашивает Эйб. — Какой может быть отбой, когда мы…
        Он замирает. Мы с Элинор замираем. Лимон поднимает глаза от своего хилого костерка, смотрит, куда Габи указывает пальцем, и тоже замирает. Какое-то время все молчат. Потом я чувствую, как Элинор слегка толкает меня локтем, и подаю голос:
        - Мы хотим помочь.
        - Спасибо, — бросает в ответ Эйб, — но нам не нужна помощь.
        Я быстро смотрю на него, потом на Лимона.
        - У нас есть боеприпасы. Краски, зажигалки и все такое.
        - Ты, возможно, не расслышал, — говорит Эйб. — Нам не…
        Лимон поднимает руку. Встает. Подходит к нам. Мы с Элинор протягиваем ему сумки с оружием, чтобы он мог увидеть, что мы привезли.
        - Чувак, — шипит Эйб, как будто нас с Элинор здесь нет.
        Лимон не обращает на него внимания и заглядывает в сумки.
        - Зажигалки новые?
        - Да, — отвечает Элинор. — Только что из Кладовой.
        Он кивает и продолжает разглядывать содержимое.
        - Щитки для лица могут пригодиться. — Он поднимает на меня глаза. — Сейчас ветер и снег, пламя не хочет разгораться.
        Я чувствую, как у меня внутри теплеет, и тоже киваю.
        - Э, Лимон? — окликает его Эйб. — Ты не мог бы на секунду подойти? Надо поговорить.
        - Что бы ты ни хотел сказать, ты можешь сказать это здесь, — отзывается Лимон.
        Эйб сжимает кулаки и выпрямляется. Я думаю, что он откажется, но он делает глубокий вдох — такой глубокий, что его слышно за пять метров, — и бежит к нам. Габи следует за ним. Когда они подходят, Эйб одаривает нас с Элинор фальшивой улыбкой и поворачивается к Лимону.
        - Мне всем надо напомнить, что мы знаем о всеобщем любимчике? И о том, почему он стал всеобщим любимчиком? Я что, единственный тут понимаю, что это может быть ловушкой? На случай, если вы забыли: мы стоим на вершине горы где-то на краю света. И если — то есть когда — он испробует на нас свое оружие, вряд ли кто-то услышит наши крики и придет на помощь.
        Лимон смотрит на него.
        - Ты закончил?
        Эйб, не ожидавший такого ответа, не сразу кивает.
        - Тогда на случай, если ты забыл, напоминаю: Симус меня поддержал, когда больше никто — ни единый человек — не смог. Несколько раз я чуть не убил его, и что он сделал? Он остался. Он старался помочь. Если бы он хотел меня порешить, он бы с легкостью это сделал — и не без причины. Но он этого не сделал.
        - Но…
        Лимон, глядя мне в глаза, перебивает Эйба:
        - А потом я не отплатил ему добром за добро, я отказался от него и не дал ему ни единой попытки объясниться. Но он меня не оставил. Он все еще на моей стороне. — Лимон переводит взгляд на Эйба, потом на Габи. — На нашей стороне.
        Эйб надувает губы. Габи хмурится. Никто не возражает.
        - Люди ошибаются. Мы все ошибаемся. Но потом люди ведут себя по-разному — и это отличает их друг от друга. Симус снова и снова показывал себя с лучшей стороны. — Помолчав, Лимон добавляет: — К тому же я знаю, что ему жаль.
        - Очень жаль, — встреваю я. — Очень-очень.
        - Очень, — подтверждает Элинор. — У меня в доказательство есть K-mail.
        За этим следует долгое молчание. Я готовлюсь снова извиниться, но тут Эйб пожимает плечами.
        - Думаю, небольшая помощь нам не помешает, — говорит он.
        Когда Лимон вводит меня в курс дела, я понимаю, что это преуменьшение. Члены команды, не имея больше кредитов, положились на те боеприпасы, что у них остались. После насыщенного месяца, проведенного за хулиганством, их запасы сводятся к высохшим цветным линзам у Габи, единственному баллончику с краской у Эйба, коробку со спичками и материалу для растопки у Лимона, а также к канистре с бензином, который ребята перед выходом откачали у Анники из гольфмобиля.
        - Изначально мы хотели уничтожить весь парк, — говорит Лимон. — Но затем изменили план, когда поняли, как мало у нас ресурсов. Теперь наша цель — испортить несколько мелких объектов, в основном с помощью граффити, и спалить карусель.
        Я киваю. Карусель — самый ценный предмет во всем парке. Если утрата какого-то аттракциона и заставит Аннику плакать, то только этого.
        - В обычных условиях я бы развел вокруг карусели несколько маленьких костров, которые потом соединились бы и подожгли всю конструкцию, но погода не на нашей стороне. — Лимон кивает на маленький почерневший холмик возле входа на карусель. — Из-за снега я не могу разжечь костер, а когда мне это все-таки удается, ветер тут же его задувает.
        - Зажигалки и щитки для лица должны помочь? — спрашиваю я.
        Он протягивает руку:
        - Это наша единственная надежда.
        Мы принимаемся за работу. Габи продолжает выискивать маленькие камеры, чтобы сломать их, не дать Добрым Самаритянам нас выследить и выиграть команде побольше времени. Эйб начинает разрисовывать киоски. А мы с Элинор надеваем защитные маски и встаем живой стеной возле Лимона, заслоняя его от ветра, пока он возится с зажигалками и веточками.
        Но мать-природа сильна. И сегодня она в плохом настроении. Лимону удается разжечь несколько костров, но каждый раз, когда он принимается за новый, старый гаснет. Мы стараемся оградить костер и дать ему разгореться, но лишь до тех пор, пока огонь не начинает обжигать лица и руки. А за это время пламя не успевает окрепнуть. Погода гасит наши костры один за другим.
        Через двадцать минут Лимон садится на корточки. Кладет руки на колени. Качает головой.
        - Ничего не выйдет, — говорит он.
        Не желая так быстро сдаваться, я роюсь в оставшихся боеприпасах. Они хороши, но для наших целей бесполезны. Я начинаю раздумывать, как нам могли бы помочь степлер и изолента, когда подбегает Габи.
        - Никаких камер, — говорит она, тяжело дыша. — Только странная жужжащая коробка. Я думала, что это камера, но это всего лишь странная жужжащая коробка.
        - Хорошо, — говорит Лимон. — В любом случае, мы не делаем ничего такого, что стоило бы скрывать.
        Он встает. Окликает Эйба и машет ему, чтобы он подошел. Чувствуя, что сейчас мы поднимем белый флаг и сдадимся, я рассматриваю парк и напрягаю мозги, пытаясь придумать альтернативный план. Я скольжу взглядом по большому серому ящику, который прикреплен к высокому деревянному столбу. Потом я вспоминаю, что только что сказала Габи, и пристально смотрю на ящик.
        Как только к нам подходит Эйб, я срываюсь с места.
        - Симус, куда ты? — спрашивает Лимон.
        - Я знал! — восклицает Эйб. — Я знал, что с ним все пойдет не так. Я же вам говорил…
        Кто-то заставляет его замолчать, но я не оборачиваюсь, чтобы посмотреть, кто именно. Я подбегаю к столбу, потом останавливаюсь и прислушиваюсь.
        Габи права. Коробка жужжит. Как будто в ней тысяча сердитых шмелей.
        - Что такое? — Лимон подходит ко мне.
        Я киваю на ящик. Лимон поднимает голову и слушает.
        - Электричество, — говорим мы одновременно.
        Эйб, Габи и Элинор встают позади нас. Когда мы говорим им, что находится в коробке, у каждого возникают вопросы.
        - Вы уверены? — спрашивает Габи.
        - Разве последний раз тут катались не лет двадцать назад? — спрашивает Элинор.
        - Ну и что нам с того? — спрашивает Эйб.
        Лимон моментально отвечает на первые два вопроса:
        - Да, мы уверены. Посмотрите на провода, которые идут к другим столбам в парке. И да, последний раз тут катались очень давно… но, кажется, ток не выключили. Или просто забыли.
        - А нам с того, — продолжаю я, — то, что с помощью электричества мы сможем выполнить Итоговое хулиганское задание.
        Повисает молчание.
        - Как? — наконец спрашивает Элинор.
        Я быстро соображаю:
        - Ящик находится выше, чем крыша карусели. Если мы сможем переместить его туда и взорвать, из него посыплются искры, и это будет все равно что тысяча спичек, зажженных одновременно.
        - Хорошо, — говорит Эйб; в его голосе я слышу одновременно скепсис и удовольствие. — Во-первых, ящик висит на высоте семи метров. Как мы перетащим его оттуда на крышу карусели? Во-вторых, как мы его взорвем? В-третьих, на эту штуку что, не действуют снег и ветер? Потому что если действуют, то искры потухнут так же быстро, как спички.
        - Бензин, — говорит Лимон, кивая собственным мыслям. — Который мы откачали из гольфмобиля. Если мы обольем им крышу, искры разгорятся, прежде чем успеют потухнуть. В итоге пламя будет достаточно сильным, чтобы не угаснуть — и даже чтобы перекинуться на соседние аттракционы.
        - А о том, чтобы ящик попал на крышу, — говорю я, — я позабочусь.
        Лимон быстро раздает поручения всем остальным, и мы расходимся в стороны. Эйб, Габи и Элинор, опираясь на скамейки и деревянных лошадок, взбираются на крышу и начинают счищать с нее снег. Лимон собирает ветки и капает бензином на каждый пучок. Я беру сумку с оружием и ищу место, с которого будет удобно стрелять; наконец я решаю взобраться на горку. Она похожа на обычную горку с детской площадки, но выше. И конечно, более ржавая.
        Эйб, Габи и Элинор, расчистив крышу, слезают, и наверх карабкается Лимон с канистрой бензина. Он обливает крышу, потом спрыгивает на землю и показывает мне большой палец.
        Я поднимаю лук. Зажмуриваю один глаз. Прицеливаюсь в серый ящик в трех метрах от себя. Отвожу руку назад. Стреляю.
        И промазываю. Стрела пролетает мимо ящика и беззвучно приземляется в снег.
        Эйб стонет. Лимон толкает его локтем.
        «Все в порядке, — говорю я себе, прилаживая новую стрелу. — Ты давно не практиковался, но это как с ездой на велосипеде. Просто сохраняй спокойствие».
        Вторая стрела оставляет отметину в верхнем правом углу ящика. Третья задевает его с левой стороны. Четвертая ударяется спереди. Пятая попадает точно в центр и заставляет ящик издать резкий звук и затрястись.
        Идеально. Точнее, было бы идеально, если бы у меня еще оставались стрелы.
        Снизу Лимон не сводит с меня глаз. Эйб шагает туда-сюда. Габи и Элинор прижались друг к другу, чтобы согреться. Глядя на них, я мог бы разнервничаться, но вместо этого почему-то чувствую прилив сил.
        Я достаю из сумки с боеприпасами фримеранг и беру в руку сенсор. Прицеливаюсь, отвожу запястье и кидаю диск. Фримеранг задевает коробку в том же месте, где и последняя стрела. Он оставляет на ящике вмятину и заставляет его качнуться вперед.
        Я возвращаю серебряный диск обратно и делаю вторую попытку. Второе прямое попадание сильнее толкает ящик и посылает в воздух дюжину искр.
        Пока первый фримеранг возвращается ко мне, я достаю из сумки второй. Потом прикидываю дистанцию и высчитываю, с какой силой надо подтолкнуть ящик, чтобы тот перелетел на крышу карусели. Это рискованная затея. Я думал, все будет проще. Во-первых, я не знаю, сколько весит коробка. Может быть, она настолько тяжелая, что упадет на землю прямо возле столба. Во-вторых, я рассчитывал, что коробка столкнется с крышей и столкновение вызовет взрыв. Что, если этого не произойдет?
        У меня начинают потеть ладони под перчатками, и я бросаю еще один взгляд на команду. Все стоят неподвижно, кроме Эйба, который, очевидно, махнул на меня рукой и расписывает стену киоска. Я думаю, не стоит ли мне самому махнуть на себя рукой, как вдруг я замечаю серебристый отблеск баллончика.
        Вот оно.
        Я машу Лимону рукой и показываю на Эйба. Лимон сразу все понимает, подбегает к киоску и что-то говорит Эйбу. Через десять секунд он подходит к горке.
        - Удачи, — говорит он. И бросает мне баллончик с краской.
        Я действую быстро, автоматически. Отрываю кусок изоленты, приматываю баллончик к фримерангу, а сверху прикрепляю другой фримеранг. Все вместе похоже на огромное печенье с аэрозолем вместо начинки.
        Затаив дыхание, я прицеливаюсь. Собираюсь. Сгибаю запястье, завожу руку… и кидаю.
        Фримеранг врезается в коробку. Баллончик лопается. Ящик отрывается от столба и летит на крышу карусели, где он приземляется и взрывается, как бомба — настоящая бомба, а не та, которую продают в Кладовой для эффективного, но безопасного хулиганства.
        Земля сотрясается. Горка дрожит. Я стараюсь ухватиться за перила, но рука соскальзывает, и я с глухим стуком падаю вниз.
        Я уверен, что умер. Но потом мне удается приоткрыть один глаз.
        И я вижу, как по щеке Анники стекает слеза.
        - Поздравляю, Симус, — шепчет она. — Ты успешно выполнил Итоговое хулиганское задание.
        Глава 26
        Штрафных очков: 5000
        Золотых звездочек: 830
        Анника протягивает мне руку, и я хватаюсь за нее. Она помогает мне подняться, и теперь я могу рассмотреть весь парк. Пять Добрых Самаритян уже тушат дрожащее пламя, охватившее карусель. Члены команды радостно кричат. Айк, Гудини, Уайетт, Дэвин, Самара, Ферн, Лиззи и даже мистер Громер выстроились возле железной арки. Все, кроме мистера Икста, хлопают в ладоши.
        Анника подводит меня к карусели. На нашем директоре длинный снежно-голубой плащ с капюшоном, перчатки в тон, белые сапоги с мехом и пушистая белая шапка. Волосы мягкими волнами спускаются на плечи. Я никогда не видел ее такой красивой — но кое-что меня смущает.
        - Я плачу, — говорит она. — Ты заставил меня плакать.
        - Простите, — автоматически отвечаю я.
        - Не надо. — Она шмыгает носом и слегка касается уголков глаз. — Я так горда тобой.
        Я смотрю на нее, затем оборачиваюсь и гляжу на бедных игрушечных лошадок. У них сгорели носы, глаза, ноги и хвосты. Вокруг них потрескивает огонь и вьется дым.
        - Вы плачете, потому что гордитесь мной? — спрашиваю я. — Не потому, что вам грустно?
        - С чего бы мне грустить? Для меня этот парк не более чем плохое воспоминание. Теперь я буду думать о нем как о месте, которое помогло нескольким очень талантливым хулиганам продвинуться в карьере.
        Она машет рукой преподавателям. Те расступаются, и я вижу стол, заставленный серебряными блюдами, ведерками со льдом и фужерами для шампанского.
        - Что это? — спрашиваю я.
        - Рыбные палочки, игристый сидр и любимые закуски твоих союзников. — Она машет Лимону, Габи и Эйбу. — Не волнуйтесь! Пусть Симус и в ответе за окончательное уничтожение карусели, мы понимаем, что без вас он бы этого не добился.
        - Так мы выполнили задание? — спрашивает Эйб.
        - Конечно, — отвечает Анника. — Вы получили меньше штрафных очков, чем ваш предводитель, но все равно отлично справились.
        Эйб и Габи с радостным возгласом дают друг другу пять и направляются к столу с закусками. Лимон с улыбкой следует за ними. Я остаюсь рядом с Анникой, пытаясь осознать происходящее.
        - Как вы так быстро сюда добрались? — спрашиваю я. — Тут же нет камер слежения. И к тому же никто из нас всерьез не думал, что нам удастся все это провернуть, — по крайней мере до самого последнего момента.
        - Симус. — Анника улыбается и подмигивает. — У меня свои источники.
        Именно это сказала Элинор, когда помогала мне сбежать из одиночной камеры. И кстати… где же Элинор? Ее нет ни рядом с членами альянса, ни рядом с учителями. Рядом с Добрыми Самаритянами ее тоже не видно.
        - Похоже на стеклянный шарик.
        Анника направляется к столу, а я резко оборачиваюсь направо. Сквозь дым и снег едва виднеется фигура, которая лежит на земле у основания карусели.
        - Элинор! — Я бегу к ней. Падаю на колени. Чувствую, как кровь отливает от лица. — Нет, нет… что… как…
        Она касается моей руки ладонью, покрытой волдырями, и поднимает голову.
        - Разве нет? — тихо спрашивает она. — Как будто мы внутри стеклянного шарика со снегом…
        С неба густо сыплется снег, вокруг сверкают огни костров, кто-то возле стола включил музыку, и сейчас действительно кажется, будто «Пик Анники» накрыт стеклянным куполом. Но мне не до того. Я могу думать только о правой руке Элинор. Варежка и рукав сгорели, и открылась кожа, похожая на розовую пузырчатую пленку.
        - Помогите! — кричу я, хватаясь за рюкзак. — Она ранена!
        Я копаюсь в боеприпасах. Музыка тем временем становится громче. Не знаю, что я ищу. Изоленту? Огнетушитель?
        - Пожалуйста, помогите! — зову я. — Элинор обожглась! Ей нужна помощь!
        Я переворачиваю рюкзак вверх дном и вытряхиваю содержимое на снег. Пока я роюсь в своих пожитках, музыка становится еще громче. Я оглядываюсь и вижу, что все смеются, разговаривают и едят, как ни в чем не бывало.
        - Элинор. — Я склоняюсь к ней и осторожно убираю волосы у нее с лица. — Не двигайся, ладно? Я сейчас пойду за подмогой.
        Она пытается улыбнуться. Удостоверившись, что она достаточно далеко от медленно затухающего пламени, я мчусь к столу.
        - Нужна помощь, — выдыхаю я, сшибая со стола айпод. В парке наступает тишина. — Элинор ранена. Сильно.
        Вот чего я жду: сейчас Анника, учителя и Люди Икст побросают тарелки и со всех ног побегут к нашей раненой хулиганке. Добрые Самаритяне их опередят и немедленно начнут перевязывать ее ожоги. Анника вызовет вертолет, который за считаные секунды прилетит на пик и заберет Элинор в ближайшую больницу. Некоторые учителя, может, даже сама Анника, полетят с Элинор, чтобы она знала, что она не одна. Когда они отправятся в путь, оставшиеся потушат огонь и вернутся в кампус, где будут с нетерпением ждать вестей.
        Вот что происходит на самом деле: Лимон, Габи и Эйб бросают тарелки и со всех ног бегут к нашей раненой хулиганке. Учителя обмениваются взволнованными взглядами, но не двигаются с места. Анника, нахмурившись, смотрит куда-то мимо меня, потом достает из складок плаща планшет. Она быстро что-то печатает, кладет его на место и улыбается мне:
        - Спасибо, Симус. С Элинор все будет в порядке.
        Я оборачиваюсь. Один из Добрых Самаритян — даже не все пятеро — трусцой подбегает к Элинор, присаживается рядом с ней на корточки и достает из сумки пластыри.
        - И все? — спрашиваю я. — Она серьезно ранена. Здесь мороз. Ее надо унести с горы. Сейчас же.
        Анника все еще улыбается, но выражение ее лица меняется. Она плотно сжимает губы. Сужает глаза. Берет со стола высокий стакан, протягивает мне и говорит ровным голосом:
        - Все под контролем. Почему бы тебе не выпить сидра и не расслабиться?
        Я открываю рот от изумления. Такая реакция на любого раненого студента была бы не слишком достойной… но Элинор — племянница Анники. Та должна сейчас бегать и отдавать команды — и при этом так нервничать, что это будет даваться ей с трудом. Как она может быть такой равнодушной к собственной семье?
        Я качаю головой и отступаю назад. Сначала медленно, потом быстрее. Я даю Аннике возможность передумать и все исправить. Но вместо этого она поднимает с земли плеер и снова включает музыку.
        Так что я оборачиваюсь и бегу. Когда я подбегаю к Элинор, она уже сидит на земле. Ее рука заклеена пластырями. Люди Икст стоят на коленях в снегу рядом с Элинор. Лимон ждет, пока Самаритянин уйдет за повязками, потом наклоняется ко мне и шепчет:
        - Я с ожогами знаком не понаслышке. Эти жизни не угрожают, но нуждаются в немедленном лечении. Надо отвести ее к скутерам. Мы сможем усадить ее в коляску и спустить к подножию, а оттуда уже попросим помощи.
        Я сглатываю и киваю. Это все, что я могу сделать.
        Мы двигаемся быстро, но осторожно. Я не знаю, собираются ли взрослые вмешаться, но, к несчастью — а может, и к счастью, — все они слишком заняты своим маленьким праздником. Элинор шагает между Лимоном и Эйбом — каждый из них ее поддерживает. Они огибают киоски и палатки и торопливо минуют железные ворота.
        Я остаюсь на месте. Отчасти потому, что я до сих пор в шоке, но в основном — чтобы остановить взрослых, если они заметят, что дети ушли, и решат что-нибудь натворить.
        Мой планшет, который выпал из перевернутого рюкзака и все еще лежит в снегу, вдруг начинает жужжать. Не отрывая взгляда от празднующих, я поднимаю его. Нажимаю на экран и открываю новое сообщение.

…
        Дорогой Симус!
        Мне очень жаль, что я так долго тебе не отвечала. Я совсем недавно вернулась из долгого отпуска и только-только села проверить почту.
        В любом случае хочу тебя сказать, что меня очень порадовали твои сообщения и мне было очень приятно читать все, что в них написано. Быть учителем непросто, и я знаю, что учеником быть вдвойне сложнее.
        Надеюсь, ты знаешь, что я не сержусь на тебя и не расстроена тем, что произошло. С твоей стороны было очень смелым шагом попытаться мне помочь, и я тебе всегда буду за это благодарна.
        Если захочешь написать мне еще, я с радостью отвечу.
        - Эй, Симус! — кричит Айк из-за стола. — Кого ты хочешь выбрать?
        Я не чувствую лица, но каким-то образом поднимаю голову. Если взрослые и заметили, что я единственный оставшийся хулиган в парке, им все равно.
        - О чем ты?
        - Для твоего первого боевого задания за пределами Академии!
        Гудини, Уайетт, Дэвин и остальные преподаватели улыбаются и машут мне, и я смутно припоминаю слова Анники о том, что нам надо будет выбрать учителя и отправиться с ним на сверхсекретное задание.
        Я не отвечаю. Я опускаю голову, и мой взгляд замирает на пяти словах внизу экрана.

…
        С наилучшими пожеланиями,
        Мисс Парципанни

* * *
        Уже скучаешь по Симусу и Людям Икст? Отправь им e-mail…
        …и, возможно, они тебе ответят!

…
        КОМУ:[email protected];
        [email protected];
        [email protected]
        ОТ КОГО:[email protected]
        ТЕМА:Зимние каникулы
        Привет, ребята!
        Я уже скучаю по рыбным палочкам из Кафетерия. Дорога оказалась такой дли-и-инной! Хорошо, что при мне планшет и есть чем заняться. Мне ужасно жаль, что я в ближайшее время не увижу вас, но вы всегда можете кинуть мне e-mail! Буду ждать…
        Симус
          Благодарности
        Вы бы никогда не услышали эту историю, если бы не несколько отборных озорников, проказников и смутьянов всех мастей. Я должна поблагодарить Ребекку Шерман, Льесу Абрамс, Мару Анастас, Дженну Шоу и всех, кто работает в агентстве «Writers House» и в издательстве «Aladdin/Simon & Schuster», за то, что с их помощью по миру распространяются враки — хитро замаскированные под «истории». Своих брата и сестру, Шона и Кристин, я наконец-то от всей души благодарю за то, что они приучили меня к хулиганству с самых ранних лет. Не меньше я признательна и маме, которая — к добру ли, к худу ли — была лучшей Доброй Самаритянкой на страже общественного спокойствия, о которой только может мечтать ребенок. Также мне надо сказать спасибо шалопаю Майклу и всем остальным моим друзьям и родственникам, которые могли бы объединить свои недостатки и основать свою собственную секретную академию хулиганства. Если они так поступят, я обязательно вам расскажу.
        Или не расскажу?
        Возможно, вам достаточно будет напроказничать, чтобы узнать об этом.
        notes
        Примечания
        1
        Национальное Общество Чести (National Junior Honor Society, NJHS) — специальная организация, объединяющая лучших школьников младшего возраста, отличников и целеустремленных ребят.
        2
        Перевод М. Лозинского.
        3
        Поросячья латынь (или свинский латинский) — «тайный язык». Тот, кто говорит или пишет на нем, особым образом переставляет буквы в словах и добавляет новые буквы, тем самым шифруя свои послания. Накаприкимекер, экетака фраказака накипикисаканака нака кикирпикичноком яказыкыкеке.
        4
        Форт-Нокс — военная база в США. Там находится хранилище золотых запасов, которое считается одним из самых защищенных в мире.
        5
        Эй-мэн (англ. A-Man) — прозвище «Человека-животного» (англ. «Animal Man»), супергероя из американских комиксов, который обладал способностями разных животных. Габи так называет Эйба из-за первой буквы его имени (Abe).
        6
        В Америке фигурками пилигримов украшают дома в День благодарения.
        7
        В своей записке Айк упоминает исторические события, с которыми связан День благодарения. Первыми английскими поселенцами, прибывшими в Северную Америку, были пуритане, которые в Европе подвергались гонениям из-за своей религии. Когда англичане в 1620 году достигли берегов Нового Света, тот встретил их суровой зимой, которую удалось пережить только половине прибывших. У миллионов современных американцев есть предки из числа первых поселенцев — «отцов-пилигримов».