Библиотека / Детская Литература / Беленкова Ксения / Только Для Девчонок : " Эффект Лучшего Друга " - читать онлайн

Сохранить .

        Эффект лучшего друга Ксения Беленкова
        Только для девчонок
        С Женькой случилась первая любовь, но как же не вовремя она пришла к парню! Быть актером его настоящее призвание, а ему пришлось покинуть театральный кружок, и вовсе не по собственной воле. Да к тому же впереди выпускные экзамены и времени ни на что нет. Но благодаря бойкому характеру Женька не сдался, а мастерски решил все свои проблемы самым оригинальным способом, который только можно придумать…
        Ксения Беленкова
        Эффект лучшего друга
                
        Глава первая,
        в которой многое заканчивается, так и не начавшись
        Физкультурный зал школы номер сто шестьдесят один по улице Новикова сиял окнами в вечернюю темноту осенней Москвы. В полусонном здании расположился театральный кружок «Маска»: объятые кисло-лимонным светом юные дарования приступили к работе над новым школьным спектаклем. По широкому залу хозяйским размашистым шагом прохаживался учитель физкультуры, он же руководитель трудолюбивого кружка, Боровиков Михаил Юрьевич, а для большинства учеников - просто Боров. Впечатывая мускулистые ноги в скрипучий, сияющий лаком пол, Михаил Юрьевич обводил тяжелым и беспощадным взором лица своих подопечных, выстроенных в ровную шеренгу. Он кривил пухлые губы, явно недовольный качеством «поголовья».
        - Северным оленем у нас будет, - тянул слова, выискивая подходящую фактуру, - оленем будет…
        Ребята смущенно отворачивались, будто чувствуя себя недостойными предлагаемой роли. Они чуть сгибали колени и втягивали щеки, стараясь казаться как можно более немощными и субтильными. Положа руку на сердце, никто из них не жаждал примерить оленьи рога и копыта даже ради искусства.
        Женька Рудык единственный легко и уверенно смотрел в глаза Борову. Вжимать голову в плечи и отваливать нижнюю челюсть, изображая пожизненное недомогание, у Женьки просто не было нужды. Вот уже неделю он потихоньку разучивал роль Кая, которая досталась ему, что называется, по заслугам. Рудык был, кажется, единственным, кто посещал «Маску» по зову сердца, а не ради банальной оценки. По большому счету ребята приходили в кружок лишь затем, чтобы разжалобить Борова на пятерку по физкультуре. Требовательный и суровый на своих уроках, Михаил Юрьевич размягчался, точно пластилин в пламенных руках, когда в силу вступало театральное искусство. Он вдохновенно творил свои маленькие покорные миры. И готов был пустить слезу, когда актеры с точностью мячей, попадающих к корзину, отыгрывали свои роли. В журнал ложились пузатые пятерки, даже если какой-нибудь талантливый Северный олень недостаточно быстро пробегал стометровку или попросту не мог на уроке оседлать козла. Потому дорога в «Маску» не зарастала, кружок жил вопреки беспощадным нормам ГТО.
        Женьку мало интересовали отметки, он был томим той же страстью, что и физрук - театр манил его, даруя возможность создать для себя новую интересную реальность. Не виртуальную, ограниченную слепым экраном любого гаджета, а совершенно реальную - дышащую и ощутимую. Женька мечтал о главных ролях и готов был разучивать десятки страниц текста, что порою отвращало от кружка иных охотников за пятерками. Кто-то предпочитал активнее взяться за свое тело, оставляя духу возможность лениво почивать среди способных к долгим отжиманиям мышц. Но Женька отчаянно, с неизбывным азартом нырял в глубокие, многословные роли. Память никогда не изменяла ему на школьной сцене, и даже природная скромность испарялась куда-то, лишь только Женька входил в роль. Отличающийся быстрой реакцией, Боров довольно скоро оценил способности Рудыка, и вместо безмолвных рогов ему стали доставаться большие роли. «Тебе бы еще фактуру подкачать! - кривил Боров скуластую мину, ощупывая куриные Женькины ручки. - Колориту нарастить!» К прискорбию физрука, его самый ответственный и работоспособный артист был ростом ниже среднего и носил
неприметную, костлявую худобу. Так что однажды, заменяя освобожденного от физкультуры Крота, оказался чуть ли не вдвое меньше Дюймовочки. Превратив трогательную сказку в сущую буффонаду.
        - Титяков! Шаг вперед из строя! - пробасил Боров, заставляя всю шеренгу разом вздрогнуть.
        Из шеренги выдвинулся длинный, сутулый парень, остриженный игольчатым бобриком.
        - Будешь Северным оленем. - Боров измерил вогнутую фигуру Титякова профессиональным взором и что-то удовлетворенно отметил в своем блокноте.
        - Но… я… - неуверенно промямлил Титяков, прищурившись, точно обиженный на весь белый свет.
        - Отставить разговоры! - резюмировал Боров и тут же продолжил, сверившись со списком действующих лиц. - Маленькой разбойницей будет…
        Пол снова заскрипел под широкими подошвами белых кроссовок: физрук дробил зал шагами. Титяков послушно вернулся в шеренгу, будто бы даже слегка успокоенный тем, что роль разбойницы его теперь точно минует. Женька невольно переминался с ноги на ногу, он даже стал немного нервничать, не в силах дождаться завершения этого скучного, почти формального процесса раздачи второстепенных персонажей. Ему не терпелось погрузиться в свою большую роль, войти в образ мальчишки с остывшим сердцем. Он уже представлял себя зимней рекой, спящей под костяным льдом, так что и не видать ее живого течения. Женька был практически уверен, что на этот раз переиграет саму Снежную королеву. Да и чего можно ожидать от пустоголовой прогульщицы, которую на роль выбрали, судя по всему, лишь из-за вечно отмороженного вида. А бесстрашная, хрупкая Герда должна была предстать в обличии перекормленной толстухи, с телом мучнистым, белым и рассыпчатым. В этот раз ему не было равных! Женька уже не видел вокруг себя физкультурного зала, поселившись в ином, сказочном измерении, он повторял про себя слова заветной роли: «Розы цветут…
Красота, красота! Скоро узрим мы…»
        - Можно войти? - Дверь в зал распахнулась, впуская к свету чью-то любопытную льняную голову.
        Шеренга волной развернулась к опоздавшему, который вовсе не выглядел смущенным.
        - Здесь прогулы по физре отрабатывают? - бодренько и звучно спросила голова у шеренги, являя следом шею и широкие плечи.
        - Ошибаетесь, юноша! - Вперед вышел могучий Боров. - Теперь это не физкультурный зал, а храм искусства!
        Он окатил льняную голову свирепым взором.
        - Ага, ясненько. Пусть храм. - В зал смело шагнул рослый юноша с лицом настолько правильным и лишенным изъянов, что оно казалось неживым. - Я бы хотел к вам, в артисты. Или только монахов берут?
        Шеренга приглушенно захрюкала, ожидая, что сейчас Боров одним резким словом сорвет всю браваду с этого самоуверенного парня.
        - Ищенко? Из одиннадцатого «В»? - Боров приближался к выскочке, внимательно разглядывая новоприбывшего. - Пять посещений за всю первую четверть?
        Новенький гордо кивнул, явно воспринимая сказанное за комплимент. Женя, которого так неуместно вырвал из грез этот странный визит, невольно зажмурился, ожидая гневную, раскатистую речь, которой Боров приветствовал каждого новобранца, чтобы потом пристроить на скамейку запасных, с требованием разучить все роли подряд. Но по залу неожиданно расползлась тишина, даже шаги Борова приобрели какую-то хищную пружинистость и осторожность. Физрук все ближе и ближе подходил к жертве, изучая Ищенко так тщательно, что казалось, тот должен распасться на молекулы. Шеренга прекратила хрюкать и затаилась. Все сейчас смотрели на Ищенко, даже Женька глянул на него, но почти без интереса, скорее от скуки. Парень был так хорош, что, казалось, отливал глянцем и слепил глаза. Женька сморщился, опуская голову, чтобы длинная челка подарила необходимую тень.
        - Память хорошая? - тихо и вкрадчиво спросил Боров у рисованного красавца.
        - Не жалуюсь, - плакатно улыбнулся Ищенко, и ровные зубы, сияя, выскочили из-под губ.
        - Боязнь сцены? - докапывался Боров.
        - А похоже? - нагловато переспросил Ищенко.
        Боров обошел новенького, тот не повернул головы. Высокий, статный, застывший, точно музейный Аполлон.
        - Каем будешь? - то ли спросил, то ли сразу утвердил на роль Боров.
        - Хоть кием, - ровно ответил Ищенко. - Если физру зачтете.
        Боров усмехнулся и тут же утробно прогремел:
        - Заметано. Будешь Каем, слова сегодня же возьмешь у Рудыка. - Он махнул на Женьку рукой. - В строй!
        Женька не поверил этим словам, он даже чуть подвигал челюстью, думая, что у него просто-напросто заложило уши. Рот неожиданно пересох, в нем разверзлась горячая пустыня, в горле что-то заскрежетало, заскребло. Он закашлялся и прохрипел:
        - Как это Каем? Михал Юрич, а как же я?
        Женьке показалось, будто Ищенко улыбается, с холодным превосходством глядя в его сторону.
        - А ты, Рудык, не кашляй! - не растерялся Боров. - Выздоравливай. И главное, не волнуйся, твоя роль в крепких, надежных руках.
        Ищенко показательно, будто даже издеваясь, начал закатывать рукава, демонстрируя всем безупречные мраморные запястья.
        - Но я здоров! - сипел Женька, до сих пор не в силах осознать происходящее. - Я же надеялся, я так ждал… я учил, в конце концов!
        Он перешел на фальцет и раскраснелся, точно гриппозный.
        Покровительственно обняв Ищенко за плечи и провожая его к шеренге, Боров, будто нехотя, отвечал Женьке.
        - Ну, хорошо, - бархатно, чуть устало сказал он. - Раз ты чувствуешь себя здоровым, несмотря на этот страшный приступ кашля, который того гляди сведет тебя на больничную койку. - Он посмотрел на Рудыка с напускным, театральным сочувствием, - раз ты настолько уверен в своих силах… - продолжил настойчивее, ожидая лишь отказа.
        - Я уверен! - взвился Женька.
        - Тогда ладно, - смилостивился Боров. - Оставайся в спектакле…
        Женька выдохнул, по телу струилось что-то похожее на счастье или же это был пот. Физрук что-то отметил в своем блокноте и одобрительно закивал сам себе.
        - Будешь Маленькой разбойницей! - гаркнул он и захлопнул блокнот.
        Женькино счастье тут же стало каким-то мокрым и холодным, голос окончательно пропал.
        - Даже над образом работать не надо, - беспощадно добивал его физрук. - Патлы длинные, вечно растрепанные, фигурка тщедушная, как у девчонки.
        Шеренга расслабилась и снова начала похрюкивать, даже Боров издал какое-то самодовольное, подобное смеху урчание. Лишь Ищенко хранил на лице безразличное ко всему, устремленное внутрь упоение.
        - И-и-и, - пищал Женька, - Издеваетесь? Если так, тогда я… я ухожу из «Маски»!
        Боров вскинул к потолку равнодушный взгляд, говорящий лишь о том, что зарвавшийся артист скоро перебесится и вернется в строй, став снова гладким, обтекаемым и податливым, как ручной мяч. Женька затравленно озирался, все еще надеясь, что произошедшее - какая-то глупая шутка. Потом неуверенно вышел из строя и направился к двери, в любой момент готовый услышать, что все это лишь розыгрыш, и вернуться в плотную, дружескую шеренгу. Он делал один шаг за другим, но никто его не удерживал, не умолял остаться, зато дверь неминуемо приближалась, росла и ширилась.
        - Да ладно тебе, оставайся, - шепнул в ухо Титяков, стоящий последним в шеренге. - Вот я олень и не парюсь…
        Перед глазами у Женьки все плыло, ему вдруг показалось, будто у Титякова над головой растут и ветвятся рога, извиваясь, точно щупальца осьминога.
        - Ты не олень, ты лось, Титяков! - выкрикнул Женька ему в высокий кадык.
        И рванул прочь из зала. Титяков еще пару секунд обиженно щурился ему в спину, но вскоре совершенно забыл о замене Кая. Утомленные ожиданием артисты начали первую репетицию нового спектакля.
        Хорошенько хлопнув за спиной безответной дверью, Женька побежал мрачными пустыми коридорами, выскочил на холодную улицу и припустил наискосок через школьный двор в направлении дома. А осень тихо заметала его след медной листвой…
        Глава вторая,
        трагикомическая
        - Как же я рада, что ты покончил наконец с лицедейством! - сказала мама Женьке, рисуя себе выходное лицо. - Столько свободного времени потрачено впустую…
        Она смочила кончик карандаша языком и пустила стрелы от уголков глаз. Затем тщательно припудрила веки и начала примерять, в каком месте нарисовать легкие крылья бровей. Свои собственные светлые и широкие брови она считала невыразительными и тщательно выщипывала их нежную поросль каждую неделю. Ресницы тяжелые, одетые в мохнатую шубу объемной туши, прикрыли серые глаза, мама румянила скулы. Она смотрела на Женьку через зеркало, отражение чуть кривилось под маслянистыми пятнами от пальцев.
        - Ма, в том же была вся моя жизнь! - Женька ушел из зеркала, не желая больше пялиться на мамин начесанный затылок. - Как ты не понимаешь?
        - Я понимаю, что в конце года тебе сдавать ЕГЭ. - Мама промокнула блестящие губы салфеткой, и на ней остался густой томатный отпечаток. - Взялся бы лучше за голову, как твоя Энциклопедия.
        - Она не моя! - окрысился Женька, распахнул дверь на кухню и с налету опрокинул в себя полграфина кипяченой воды, стараясь как-то разбавить чувство досады и горечи.
        С Элей они дружили с первого класса. Многие даже считали их парочкой, но это была чистейшая ложь. Женька всегда легко сходился с девчонками, намного проще, чем с ребятами. Его не привлекали брутальные развлечения типа дворового футбола, а кулачные бои казались неандертальским зверством. Потому мальчишеские компании он обходил стороной, и лишь порою из их недр до Женьки долетали меткие насмешки. Девочки же легко принимали его в свой кружевной розовый мир и никогда не видели в Женьке чужака. Не стеснялись и не краснели в его присутствии, а вели себя естественно, точно рыбы в воде, которые ни капли не боятся попасть на крючок. Женька не вызывал у девочек тех эмоций, что теснят юную душу, заставляя чуть неметь дрожащие конечности. Он всегда был для них лишь хорошим товарищем, а для Эли - лучшим другом. Что-то необъяснимое, невидимое с первого взгляда, привлекло Элю в тщедушном и восторженном пареньке. Вполне вероятно, случилось единство противоположностей или же ребят породнило местоположение. Еще в первом классе Женьку с Элей по воле случая посадили за одну парту. Эля сразу взяла безмолвное шефство
над крошечным мальчиком, позволяя ему беспрепятственно списывать трудные задания и по возможности подсказывала на контрольных. Она будто была одержима желанием заботиться о ком-то, и Женька благодарно окунался в эту сокрушительную стихию. Со временем благодарность переросла в привычку и даже привязанность. Одну парту они делили и по сей день - в итоговом одиннадцатом классе. Дотошная отличница, по прозвищу Энциклопедия, которое получила за неиссякаемые знания и тяжеловесную форму, а рядом странноватый мальчишка, восторженный фанат школьной самодеятельности.
        - Жека, да не обижайся ты! - донесся одновременно извиняющийся и требовательный голос матери. - Лучше помоги мне выбрать платье.
        В комнате клацали вешалки, наряды летели из шкафа на кровать, разноцветные и легкие, точно осенние листья. Женька уже видел, как мама, с капризным лицом, глядит в голый шкаф и говорит, чуть выпячивая нижнюю пухлую губу: «Мне совершенно нечего надеть!» После чего, забыв обо всех сыновних бедах и горестях, с ледяным сердцем и горячим желанием опустошить кошелек, она ринется в торговый центр. Чтобы к вечеру принести хрустящие пакеты с обновками, которые упрямо не захотят помещаться на полках.
        - Как ты можешь думать о платьях, если у твоего сына, можно сказать, рушится судьба? - Женька сунул недовольную рожицу в мамину комнату и, тут же получив шпилькой в живот, исступленно взвыл: - Ты меня убиваешь!
        - Не глупи! - шутливо отмахнулась кремовой лодочкой мама. - Твой драмкружок - это же сборище бездарей, неуспевающих даже по физкультуре.
        Женька смотрел, как мама завивает вокруг шеи воздушный травяной шарф и ползущее от окна осеннее солнце щекочет его, струится ниже - по тыквенному платью, озаряя всю хрупкую фигурку и делая ее почти невесомой, летящей. Это была не женщина, а богиня. Женьке на миг захотелось стать этим полиэстеровым шарфиком, чтобы стиснуть свое объятие на маминой шее.
        - И не вздумай расстраиваться! - Не испугавшись оскала, мама подлетела к Женьке и причесала его макушку граблями отточенного маникюра. - Давай лучше отпразднуем это знаменательное событие! Купим тебе что-нибудь, а потом закажем пиццу и глянем киношку?
        Она явно хотела направить Женькин аппетит в мирное, продовольственное русло.
        - Мне тошно это слышать! - театрально произнес Женька, привыкший изъясняться в основном на сцене.
        Безучастная к желудочным проблемам сына, мама суетилась, шуровала по комнате, где все напоминало кукольный дом или декорацию какого-то дешевого шоу для домохозяек. Все предметы были непереносимо яркие и совершенно ненужные. Женька понятия не имел, как называются и, главное, на что годны прозрачные колбочки, в чьих горлышках застревал даже стебель цветка. Висячая мишура, похожая на клейкие ленты для ловли насекомых. Пара напольных пуфов-мешков, в которых позвоночник изгибался луком, пуская к потолку стрелы коленей. Встать из этого положения без посторонней помощи могли лишь тягучие гимнасты и танцоры, которым ничего не стоило дать гопака. На открытых для пыли стеллажах, как матрешки, выстроились глянцевые картонные короба всевозможных размеров. Что удивительно, все они были пусты. Маме лень было распахивать каждую из коробок в поисках нужной вещицы, потому вязаные бусы, деревянные браслеты, шейные платки и выщипанные из хвоста павлина пернатые серьги лежали в беспорядке повсюду. И сейчас хозяйка металась в поисках необходимой побрякушки, успокоившись лишь насадив на грудь широколистную маковую
брошь.
        - Ну вот, теперь образ собрался, - удовлетворенно мяукнула она, вдыхая аромат ситцевого мака, и уверенно направилась в коридор, где по обычаю покоились еще полчаса времени, убитого на примерку обуви.
        С некоторой грустью осознавая, что злость его куда-то испаряется, Женька потащился за мамой, подвывая уныло, нараспев:
        - Я потерял жизни суть, а тебе все цветочки…
        Злиться на маму Женька совершенно не умел, порой казалось, будто в их семье ребенок именно она. В доме царил бесконечный день непослушания. Никакого режима, правильной пищи и отутюженных рубашек. Такому мог бы позавидовать любой подросток, до отрыжки закормленный домашними котлетами. Наверное, из чувства юношеского, бунтующего противоречия Женька порой мечтал о заведенном точном будильнике и глазастой яичнице вместо чипсов по утрам. А еще, чтобы у лифта его поймали и по-хозяйски нахлобучили на макушку тугую вязаную шапочку.
        - Может, все-таки пойдешь со мной? - Мама впервые уставила на Женьку свои свеженарисованные глазки. - Купим тебе новые джинсы, эти уже коротковаты, носки торчат.
        Женька попятился, гордо сверкая носками.
        - Скажи, пожалуйста, а куда ты собираешься деть все это? - Он выразительно махнул костлявым запястьем в сторону кукольной комнаты, где на кровати лежал целый шкаф устаревшего на сегодняшний день шмотья.
        - Отдам. Я похудела, мне это велико. - Мама втянула щеки, распахнула рот и провела пальцем по уголкам рыбьих губ, убирая излишки блеска. - Хотя бы твоей Эле подарю.
        - Издеваешься? - Женька вспомнил дородную, пышущую здоровьем фигуру Эли.
        - Ну хорошо, прошу прощения, не твоей, - послушно согласилась мама, надевая, а потом снова снимая с макушки мохнатый берет, магнетически действующий на тут же вздыбившиеся волосы. - Она еще похудеет, говорю тебе. Просто сейчас у нее пубертатный возраст, гормональная перестройка, в это время девочки часто раздаются. Признаюсь, я тоже была пухленькой в десятом…
        Женька с недоверием взглянул на полупрозрачную мамину конструкцию. А потом представил Элю в одном из маминых облегающих платьев, поясок которого перетягивает ее талию, точно веревка жирную ветчину, во рту стало солено. Его жизнь развалилась на части, как пирамидка, из которой выдернули остов, а мать только и могла позвать с собою в магазин за обновками, да накормить резиновой пиццей. Он чувствовал себя потерянным и беспомощным. На миг ему даже захотелось простить немыслимую подлость Борова и вернуться в кружок, чтобы жизнь вновь стала привычной и понятной. Но роль Маленькой разбойницы была непосильной, такого Женька перенести просто не мог.
        - Да, и еще! - Мама попробовала сделать строгое лицо, но стремящиеся к ушам крылья бровей никак не желали сходиться на переносице. - Когда будешь отдавать Энциклопедии платья, обязательно попроси ее о занятиях. - Мама перешла к последнему этапу сборов и теперь упорно пропихивала широкий кошелек в узкий клатч. - Уверена, она не откажет.
        - Ма-а, ну зачем мне это? - протяжно и вяло протестовал Женька.
        - А как ты думаешь сдавать ЕГЭ? Поступать в вуз, в конце концов? - Мама никак не могла справиться с кошельком, который упрямо выкидывал пухлый угол наружу. - Или в армию захотел?
        Откровенно говоря, сдавать ЕГЭ Женька и не думал. Поступление в вуз просто не брал в голову. И разве Кай во дворце Снежной королевы станет размышлять о какой-то там армии?
        - А тебе какая разница? Сдам я ЕГЭ или нет? Поступлю в вуз или пойду в армию? - огрызнулся Женька на маму, которую всегда мало интересовали его перспективы. - Сама рассказывала, сколько экзаменов завалила. И живешь себе прекрасно без высшего образования с парикмахерскими и маникюрными курсами. Тебе же за одну процедуру «шеллак» клиентки платят больше, чем какому-нибудь профессору-африканисту в месяц.
        Мама с возмущением давила на защелку клатча, что никак не желала смыкаться. Пальцы ее побелели от напряжения, лоб сморщился. Она кинула на Женьку исстрадавшийся взгляд, полный муки и отчаяния.
        - А может, я не хочу, чтобы ты превратился в меня! - выдохнула наконец она.
        Клатч звонко и победоносно защелкнулся. Следом хлопнула дверь. В коридоре от мамы остался лишь тугой аромат бюджетных духов. Женька вдыхал его, и глаза слезились от густоты паров дешевого парфюма, он впервые подумал: а что, если мама не слишком счастлива от такой жизни?..
        Глава третья,
        в которой герой ступает на путь хорошей успеваемости
        Женька лениво, с нарочитой медлительностью брел карамельными дворами, пока дождь игриво щекотал лужи, не ведая ничего о беспощадных экзаменах. А совсем рядом, утопая в вечернем влажном тумане, суетились счастливые горожане. Собачники караулили своих питомцев у мокрых кустов. Молодые упорные матери толкали перед собой коляски, застегнутые в водоотталкивающий полиэтилен, а дети бездумно глядели из-под него, словно только что купленные и еще не распакованные куклы. Старухи с длинными желтыми руками кормили голубей черствым хлебом. Где-то сигналили автомобили, запертые в вечерних пробках. Москва жила своей обыкновенной праздной жизнью, и лишь Женька был угнетен зависшим где-то вдали, за зимою, неминуемым ЕГЭ.
        Еще совсем недавно Женькино существование было таким же беспечным и непосредственным, как жизнь лихого жеребца, который отгорожен от требовательной повседневности шорами и видит лишь то, что желает, к чему стремится. Женька никогда всерьез не задумывался о выпускных экзаменах и поступлении в университет. В его голове нескончаемой круговертью звучали лишь слова будущих, настоящих или прошлых ролей. Одним разом в Женьке могли сосуществовать по нескольку сказочных персонажей, только сам он все чаще терялся, оставаясь за театральной кулисой, как ненужный, сношенный костюм. И вот сейчас, когда шоры оказались вдруг сдернуты, являя мир со всеми его требованиями и запросами, Женька стоял пред ним, точно обнаженный, переполненный стеснением и страхом.
        - Парень, ты что ослеп? - отшатнулся черный зонт в стеганой болотной куртке.
        Не извиняясь, Женька придвинул к себе ботинок, носом которого только что хотел подцепить кленовый лист, качающийся в луже, и тем самым чуть не выкинул подножку спешащему наперерез мужчине. Что-то прошипев через плечо, зонт поскакал дальше, прямо вброд, через глубокую лужу, полную мутной грязи. Мимо, точно палачи, проходили люди в глубоких капюшонах, что скрывали лица в непроглядной черноте. Женька застыл посреди дороги, сбивая прохожих с общего ритма движения. Некоторые особенно расторопные горожане даже облаяли его вместо своих продрогших собак. А Женьке и правда вдруг показалось, будто он ослеп или же вокруг неожиданно выключили весь белый свет. Куда двигаться дальше - совершенно непонятно. Он даже инстинктивно выпятил руки, желая передвигаться на ощупь, чем еще больше разозлил палачей-прохожих.
        - Куда ты прешь? - пробасила тощая девчонка в резиновых сапогах с каблуками.
        И Женька наконец вспомнил, что идет он к Энциклопедии, набираться уму-разуму. Хотя это было наименьшим из того, о чем он когда-либо смел мечтать. Правую руку его оттягивал увесистый пакет, в который мама сгрузила все свои ненужные платья - это была подачка Эле, призванная задобрить подружку. Женька втихаря собирался просто-напросто оставить пакет у какой-нибудь помойки, но до сих пор по пути ему встречались лишь урны, узкие горлышки которых поперхнулись бы этим несметным богатством. Домой к подруге он шел впервые, пожалуй, любопытство явилось сейчас единственным стимулом, заставившим ноги вновь ожить, продолжая путь вперед.
        Женька уже представлял себе жилище, пропитанное пылью старых книг, чуть унылое, но вместе с тем таинственное и манящее. Старомодную мебель и обязательно - на стенах ковры с искусным, поеденным молью узором. Эля всегда отмахивалась, когда речь заходила об ее доме и родителях, мол, в том нет ничего интересного. Зато она часто и с удовольствием проводила время у Женьки, и даже игрушечная комната его матери вызывала у Эли что-то близкое к восторгу. Точно у ребенка, попавшего в цирк. Она не спешила уходить из Женькиного глянцевого мирка вечного непослушания, обмолвившись однажды, что дома у нее все слишком скучно и правильно. А суровый и строгий отец походит скорее на цербера, чем на любящего и заботливого родителя. Он наотрез запрещал дочери близко сходиться с мальчишками, долго и назидательно говорил что-то про идейную, моральную и физическую незрелость. Женька и представить себе не мог, что у незрелости может быть столько граней. Энциклопедия ни разу не звала его к себе домой, дабы не вызвать праведный гнев свирепого родителя.
        - Но как же тогда отец отпускает тебя ко мне? - искренне удивлялся Женька. - Не думаю, что ты успеваешь дозреть морально и как там еще?.. по дороге в гости.
        - Он просто не знает, что я хожу домой к парню, - отвечала Эля, невинно задирая бровки.
        - Так ты обманываешь его? - Женька заглядывал в честные, выпученные из-под бровей, глаза подруги. - Поверить не могу! Ты умеешь врать?
        Эля скептически усмехалась, трясла головой в редких кудряшках:
        - Вовсе я не обманываю, просто не говорю всей правды.
        - Как это?
        - Он знает, что я дружу с Женькой…
        - И?
        - Отец уверен, что ты девочка. - Эля крыла изумленного Женьку ровным и спокойным взглядом. - Он даже представить себе не может иного. Я и мальчишка…
        - Да-а… Странные у тебя отношения с папой.
        - Ты ничего не понимаешь. - Во взгляде Эли мелькало что-то твердое и острое, он одновременно резал и колол. - Отец - это же просто ужас!
        После таких слов Женька окончательно терялся. Он действительно ничего не смыслил в этом деле. Отца у него не было, и, похоже, Эля была единственной, кто думал, будто ему повезло. После таких ответов Женька перестал задавать подруге вопросы о доме и родителях. На самом деле, они и болтали-то не так уж много. Эля всегда была тихой и молчаливой, свои желания она любила выражать сразу действием, без лишних слов. Просто шла за Женькой после школы, молча и уверенно провожая до дома. А Женька фонтанировал, радуясь случайному слушателю, без передышки молол что-то о новых спектаклях, репетировал роли. Он видел перед собой лишь сцену, но слышал рядом твердую, тяжелую и отчего-то умиротворяющую поступь Энциклопедии. Ощущал ее грудное, теплое дыхание возле макушки. «Зайдешь? - спрашивал скорее для приличия, незаметно оказавшись возле собственного подъезда. - Дома никого». Эля кивала в ответ, и лифт, шумно перекатывая кабину от этажа к этажу, вез их в маленькую, глянцевую квартирку. Где Женька продолжал разучивать страницы текста, а Эля, по-прежнему молча, кормила его рюкзак нужными учебниками и тетрадями с
выполненной домашней работой.
        Но именно этой осенью, когда ее помощь стала воистину необходима, Эля вдруг отказалась делить с Женькой их привычный и уютный мирок единства противоположностей. А случилось все по воле ее отца, суровость которого стала просто невыносимой. В одиннадцатом, решающем классе он вовсе запретил дочери гулять после уроков. Теперь Эля должна была все свободное время проводить под неустанным родительским контролем. Видимо, отец опасался, что годы отличной учебы могут отправиться в тартарары, если повзрослевшая дочь вдруг вырвется из-под гнета и пустится познавать бесцельную и пустую жизнь счастливых лоботрясов. Допустить такое на подступах к золотой медали и поступлению в лучший институт города, отец просто не мог. Потому контроль стал тотальным вопреки всем слезам и мольбам дочери. Так Эля лишилась единственной отдушины, сладкого глотка свободы в кукольном мире своего непутевого, слегка блаженного друга. И Женька, казалось, был недалек от фатального провала: ему пора было задуматься о бритье патлатой головы в преддверии армейских будней. Нагнать школьную программу самостоятельно стало бы непосильной,
титанической задачей. Оставалось лишь одно - готовиться к худшему. Женьку ждала верная погибель в борьбе с домашними заданиями или того хуже: он мог запросто испустить дух на занятиях с каким-нибудь дотошным занудой репетитором.
        И вот, когда собственная жизнь уже казалась Женьке ошибкой, коверкающей исконное Слово бытия, неожиданно позвонила Эля. С несвойственным ей в обычные дни восторгом, она пролепетала что-то о появлении неожиданной лазейки - паре часов несколько раз в неделю, когда ее мама станет ходить в спортзал, покидая место бессменного заточения домохозяйки. Тем временем можно будет беспрепятственно заниматься у Эли в комнате. И она клянется здоровьем Женьки, что к весне натаскает дружка так, что ЕГЭ покажется ему пакетиком жареных семечек - только щелкай задания! Стоит признать, в тот момент Женьку несказанно вдохновила эта перспектива…
        Но сейчас, когда каждый шаг приближал его к нудным занятиям, на душе становилось все более тоскливо, Женька искал любого повода, чтобы если не отменить полностью, то хотя бы несколько отсрочить встречу со знаниями. Он оглядывался по сторонам, будто искал спасения, но стена дождя становилась все непрогляднее. И вдруг навстречу Женьке из ливня выскочил Северный олень. Взметнув кривые рога, он проскакал мимо, кажется, вовсе не заметив бывшего коллегу. Титяков мерил лужи метровыми ботинками, и руки его кружили возле тощего тела, точно лопасти кривой мельницы, на одной из которых немыслимым образом повисли рога. Женька снова остановился, ему хотелось бежать вслед за Титяковым, также спешить на репетицию, чтобы вскоре оказаться в светлом и просторном физкультурном зале, отдаться во власть неутомимого Борова. Сейчас Женьку не пугали даже оленьи рога из гнутых веток какого-то несчастного дерева. Кажется, он с радостью нахлобучил бы их себе на голову. Его охватило чувство неожиданной свободы - вот сейчас он вышвырнет ненужные пакеты с платьями, забудет вновь обо всех экзаменах и окунется в родной и близкий
мир перевоплощений.
        - Эй, Титяков! - крикнул он в рогатую спину и запел чуть пискляво, пытаясь поймать верхние ноты: - «Осенью в дождливый серый день, проскакал по городу олень!..»
        Но Титяков не услышал его, не обернулся и не застыл, виновато щурясь. Он не помахал свободной рукой-лопастью, приглашая бежать дальше вдвоем. Лишь продолжал сеять по сторонам тяжелые брызги, все больше и больше отдаляясь, он уходил в туман. Обида вновь сковала горло, Женька понимал, что «Маска» живет по-прежнему. Также идут вечерние репетиции, все роли давно розданы. Механизм работает отлаженно и четко. Без него. И Маленькой разбойницей скорее всего уже назначили какую-нибудь оторву и прогульщицу. А Женьке остается лишь строить заново свою дырявую, насквозь промокшую жизнь. Он развернулся и, что есть мочи, припустил к дому Эли, а в ушах звучала старая детская песенка, такая высокая, что ее звуки взлетали вверх, ударяясь в каменные облака, чтобы там расколоться и просыпаться прохожим на головы: «Он бежал, и сильные рога задевали тучи, облака…»
        Глава четвертая,
        в которой, по существу, и начинается история
        Женька впечатал в стену кнопку звонка. Теперь отступать было поздно. Он уже видел, как дверь распахивается, и его тотчас принимают в свои тиски железные клешни просвещения. Где-то за толстой стеной охрипшей птицей заливался звонок, но дверь оставалась недвижима. Женька придвинул лицо ближе, поднялся на носки и зачем-то заглянул в глазок. За ним лежала темень. Тогда Женька приложил к глазку ухо - опять ничего. Он еще раз надавил на кнопку звонка, и птица снова запищала, точно ее резали заживо. За дверью вроде бы произошло какое-то движение, неясный треск или хруст. Женька подумал было в третий раз послушать песню безголосого павлина, но вместо этого малодушно сделал шаг назад. Он хотел уже рвануть обратно, обрадованный тем, что сегодня занятия не состоятся, в чем нет его вины. Отступил, развернулся, но тут соседняя дверь бесшумно распахнулась, и кто-то крепко схватил его за плечо.
        - Эй, ты куда собрался? - Эля притянула Женю к себе, и ему даже пришлось попятиться, чтобы ноги поспевали за спиной.
        - Я думал, тебя нет дома, - оправдывался он, против воли вваливаясь в теплую квартиру. - Наверное, просто перепутал звонок.
        - Что? Ты позвонил в соседнюю квартиру? - голос Эли неожиданно стал сиплым, она зачем-то шептала, кивая на дверь с павлиньим звонком.
        - Ну да, - без стеснения сознался Женька, наконец обретая самостоятельное равновесие. - А что в этом страшного? Там все равно никого нет.
        - Там всегда кто-то есть! - Лицо Эли выражало несвойственную ему тревогу, если не испуг.
        - Но почему же тогда мне не открыли?
        Эля еще раз как-то затравленно выглянула в коридор и, обнаружив его пустым и холодным, тут же захлопнула дверь в свою квартиру, снова почувствовав себя в безопасности.
        - Это долгая история, - ответила будто нехотя, с напускной скукой. - А нам надо заниматься.
        Женька послушно скинул хлюпающие ботинки и остался в мокрых носках посреди широкого коридора, выстеленного шершавой плиткой. Квартира Эли выглядела светлой и просторной - никакого запаха пыли, что щекочет нос. Не оказалось здесь и рядов стеллажей, ломящихся от книг, нигде не стояло старой деревянной мебели. Дом ее скорее напоминал номер в хорошей гостинице. Только что отремонтированный, чистый и какой-то безликий. Здесь не было ни одного потаенного, скрытого от глаз уголка, где могла бы спрятаться загадка. Женька даже почувствовал себя обманутым, как в ту памятную ночь, когда нечаянно узнал, что Зубная фея, оставляющая под подушкой деньги взамен выпавших молочных зубов, - это всего лишь его мама. Вроде и деньги были те же, и щедрость не изменилась, но радости от обретения даров уже не было никакой.
        - А это еще что такое? - Эля дернула Женьку за руку, указывая на пакеты. - Не похоже на учебники.
        Только тут Женька вспомнил, что так и не выкинул мамино отказное тряпье.
        - Да, понимаешь, мама тебе одежду передала…
        Женька виновато опустил голову и уставился на свои мокрые, неприятно холодящие ноги носки. Но слов оправдания не понадобилось, Эля охотно вцепилась в пакет и уже пыталась окунуть в его глубины свой широкий, чуть вздернутый нос.
        - Какой аромат! - Она жадно тянула в себя пропитанный мамиными бюджетными духами воздух из тугого пакета, а потом чихнула с выражением полной благодати на румяном лице.
        - Носи на здоровье, - зачем-то ляпнул Женька, вспоминая, как однажды ему удалось запихнуть пухлую квадратную подушку в узкую европейскую наволочку.
        Эля уже волокла свое богатство в дальнюю комнату, она махнула рукой, приглашая Женьку за собой. И он поспешил следом, оставляя на кафеле мокрую дорожку следов.
        Комната Эли в отличие от коридора неожиданно оказалась больше похожа на обиталище человека, чем туриста на отдыхе. Те обычно имеют лишь одну цель: спокойно переночевать в тихом и чистом месте, чтобы поутру сгинуть безвозвратно, прихватив с собой одноразовые тапочки и банное полотенце. Увидев вокруг себя небольшой творческий беспорядок, Женька потихоньку начал осваиваться. Учебники здесь без стыда валились со стола прямо на пол, а корзина для мусора была плотно утрамбована наспех вырванными листами из тетрадей, где кишели нерешенные уравнения и задачи по алгебре или геометрии. Женька не отличил бы одно от другого и в расправленном виде. Ветер рвался в комнату сквозь щель между тяжеловатыми для девичьей комнаты песочными занавесками и катал по столу изгрызенную шариковую ручку. Но не успел Женька настроиться на серьезный лад, как по его бокам захлопали увесистые ладони подруги.
        - Раздевайся, - скомандовала она и без лишних слов стала расстегивать его штаны.
        Женька инстинктивно схватился за брюки, такого поворота событий он никак не ожидал. Попытка сближения выглядела слишком прямолинейной и какой-то грубой, но, главное, Женька не находил в себе взаимности. Он попросту смутился до приставучей икоты.
        - Ы-ы… Ы-ы… Ты-ы чего?
        - Прекрати сопротивляться! - Эля без стыда и промедления взялась за пуговицы на рубашке.
        - Не прекратю! - Женька все еще отчаянно держался за штаны, не давая им пасть к ногам подруги. - Я, пр-ик-знаться, не готов к серьезным отношениям!
        Теперь Эля старательно разжимала Женькины пальцы, в попытках отвоевать брюки. Она склонила голову и чуть присела, точно борец сумо. Взгляд ее был упертый, прямой и спокойный. Зато Женька все сильнее краснел, в смущении отводя глаза. И тут подбородок Эли вдруг запрыгал, щеки затряслись - она рассмеялась, неожиданно звонко, совсем как ребенок.
        - Ты что, подумал, я к тебе пристаю? - заливалась она, и ее губы плясали вокруг зубов. - Вот глупый!
        От неожиданности Женька отпустил брюки, и те тотчас безвольно сползли на пол. Продолжая хихикать, Эля буквально выдрала их из-под ног, подхватила рубаху и отправила одежду под качающуюся занавеску.
        - Твоя одежда насквозь мокрая. Ее надо срочно высушить! - Она расправляла брюки на пышущей жаром батарее. - Носки сам снимешь или тоже помощь нужна?
        Женька выпрыгнул из носков, как кузнечик. Ему сразу стало легко и свободно, мокрая одежда не сковывала, к тому же он только что счастливо избежал участи быть зацелованным прямо на письменном столе. Эля притащила из коридора промокшие ботинки и, начинив их смятыми листами из ведра, точно рождественских уток капустой, отправила «тушиться» под батарею.
        - Ну что, начнем занятия? - Женька обернулся в протянутый шерстяной плед, чье колючее тепло показалось нежной лаской.
        Никогда еще он с такой радостью не брался за учебники. Ему, как новичку, даже повезло с построением фигур, они вышли похожими на геометрические. Эля взялась за роль наставника с тем же рвением, с каким только что пыталась содрать с друга брюки. Она предложила Женьке штудировать параграфы, изображая учителей предметников. Вот тут пошла работа! Читая учебник по биологии, Женька чесал затылок карандашом через невидимый пучок седоватых волос и поминутно вываливал язык, обдавая влагой оттопыренную, нижнюю губу. Эля гоготала, точно гусыня. Затем Женька вилял бедрами, раскачиваясь, как поплавок, изображая молодящуюся физичку. А потом, раздувая щеки и оглаживая воображаемую бородку, Женька постукивал босой пяткой по полу и размахивал учебником истории, как флагом. В тот момент, когда Женька дошел до последнего из заданных уроков и покусился на самого Менделеева, в прихожей неожиданно хлопнула дверь.
        - Кто это? - прошептал Женька, весь вдруг скукожившись под пледом.
        - Наверное, мама раньше времени вернулась. - Эля испуганно рванула к батарее. - Я ее отвлеку, а ты быстренько смывайся. Голый парень в моей комнате сведет ее к психологу.
        Но не успела Эля отдернуть занавеску, как из коридора послышался тягучий басок:
        - Я дома! Почему никто не встречает отца семейства? - И тут же к комнате стали приближаться звонкие шаги, видимо, переобуваться отец не стал. - Элина! Ты здесь?
        Эля заметалась возле окна, будто желала вылететь через несоразмерно узкую форточку, а потом рванула на голос, выскочила в коридор и надежно приперла дверь в комнату широкой спиной. Женька стремительно натягивал брюки, но от спешки влажные штанины сплетались одна с другой, ноги предательски буксовали.
        - Пап, привет! - раздался за дверью делано-непринужденный голос Эли. - Почему ты так рано?
        - У нас сегодня будут гости. А где мама?
        - В спортзале…
        - Где? - возмутился басок. - Что она там делает?
        - Приводит себя в форму, - оправдывалась Эля. - Ты же сам велел…
        - Ну да, ну да, - скоро соглашался бас. - Сейчас позвоню ей, а ты пока скоренько накрывай стол в гостиной.
        - Но почему ты не предупредил, что позовешь гостей? - Голос Эли зазвучал увереннее. - Мы с мамой успели бы подготовиться.
        - Я же говорил, моя семья должна быть в перманентной боеготовности! - Басок явно разозлился.
        - Так это будет ужин или бой?
        - Хватит болтать! И надень что-нибудь поприличнее.
        - Вся эта показуха для твоего нового партнера, да?
        Дверь снова хлопнула, рассерженная Эля вернулась в комнату, вид у нее был весьма боевитый. Будто она действительно готовилась к сражению. Но, узрев полуголого дружка, о существовании которого она попросту забыла в пылу спора, Эля уронила лоб в ладони и тихонько запищала.
        - Поторапливайся там! - донесся командный голос цербера.
        Женька понял, что мимо него просто так проскочить не выйдет. И приготовился к безвременной и мучительной смерти. Он уже видел, как басовитый громила разделывает его, точно окунька.
        - Может, я отсижусь здесь до утра? - спросил тихонько, кивая на внушительный шкаф. - Места в нем, кажется, больше, чем в моей комнате.
        - Не может быть и речи! - Эля кусала губы и заламывала пальцы. - Но в таком виде появляться перед моим отцом тебе никак нельзя. Мы же совсем недавно заточили ножи…
        Женька подумал, что этот грозный тип возьмет его и голыми руками.
        - Но у меня нет другого вида, - вздохнул он обреченно.
        И тут лицо Эли приняло опасное выражение беспричинного ликования, уголки губ утонули в щеках, глаза сощурились. Она распахнула свой бездонный шкаф и швырнула на диван пакет с платьями Женькиной мамы.
        - Переодевайся! Живее! - Она одновременно приказывала и молила: - Мои платья будут тебе велики, да и папа их узнает. А эти должны отлично подойти…
        - Что ты хочешь со мной сделать? - вяло сопротивлялся Женька.
        - Единственное, что поможет тебе сегодня выжить.
        Эля быстро разбирала наряды, прикладывая одно платье за другим прямо к Женькиному горлу. Но в первом было слишком глубокое декольте, а во втором отсутствие рукавов открывало неподобающие для старшеклассницы подмышки.
        - Что ты там копаешься? - зловеще донеслось из коридора.
        В тот же миг Эля одобрительно кивнула на закрытое платье макси, скрывшее даже голые Женькины ступни. Обновка мигом перелетела через голову, руки сами собой утонули в рукавах, Эля захрустела тугой молнией во всю Женькину спину. Поясок уверенно лег на талию, грудь слегка парусила, как это бывает у поздно формирующихся, астеничных девочек.
        - Зачетно! - удовлетворенно кряхтела Эля, прицепляя Женьке над ухом какого-то блестящего краба, съевшего порядочный клок волос.
        Тут же дверь бесшумно распахнулась, и в комнату прошмыгнул небольшой, щуплый человечек с подвижным лицом. Он выкатил на Женьку прозрачные глазки и пробасил:
        - Это еще что такое?
        Женька пощупал большим пальцем левой ноги шершавую правую пятку и постарался выпятить грудь. Человечек продолжал пучить водянистые глаза, казалось, что они пузырятся на его бледно-бумажном лице.
        - А мы тут уроки делали, - бесстрашно выступила вперед Эля. - Пап, я давно хотела познакомить тебя с Женей. - Она обняла Женьку за плечо, одновременно поддерживая, чтобы тот не распластался без чувств по паркету. - Это моя лучшая подруга!
        Глава пятая
        о первой любви
        Женька прекрасно знал, что такое немая сцена и насколько важно для артиста уметь держать паузу. В своих мечтах он часто представлял, как завладевает целым залом, заставляя его трепетать в восторженном предвкушении следующей реплики. И тогда будет слышно, как тикают часы на запястьях, как вырывается дыхание из открытых ртов и в нетерпении ломятся наружу сердца. Но никогда он не думал, что побьет все рекорды по длительности молчаливого созерцания, стоя посреди Элиной комнаты, босой, в мамином платье и с хвостиком над левым ухом. Когда сквозняк от окна щекочет пятки, а потом несется к двери и гулко похлопывает ею о косяк. Под эту тяжелую ленивую дробь Женька панически ждал разоблачения и постыдного изгнания. Успокаивало лишь одно: отец Эли оказался вовсе не похож на мускулистого титана, он был всего лишь тщедушным коротышкой с приплюснутым носом уточкой. Но силы воли у него, судя по всему, было не занимать. Он долго крепился, с трудом пряча глаза под редкими, невыразительными бровями, а потом выдал, с хрипотцой, в которой потонул недавний уверенный басок:
        - Да-а, признаться, не такой я представлял твою подругу…
        Он ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу на мастерски отутюженной рубашке. Потер ладонью шею за ушами, нервно передернул узкими плечами.
        - Папа! - осадила Эля, будто обидевшись за Женьку.
        - Ну, знаете, мне тоже казалось, что вы несколько крупнее! - сипло и тонко выдал Женька, понимая, что его еще не успели раскусить и есть шанс продлить свое сносное существование.
        Он распахнул руки, как заправский рыбак, похваляясь удачным уловом.
        - Женя! - осадила его Эля.
        Неизвестно, чем бы закончился этот странный разговор, но тут клацнула входная дверь, из коридора донесся запыхавшийся женский голос, а потом в комнату влетела раскрасневшаяся толстушка в старомодном спортивном костюме.
        - Что, гости уже пришли? - Она улыбалась Жене, как родному. - Ну ничего, мы сейчас же сообразим что-нибудь вкусненькое…
        - Люба, выйдем! - раздраженно перебил ее коротышка.
        Он цепко подхватил растерявшуюся жену снизу за пухлый локоток и поволок из комнаты. Дамочка продолжала лучезарно улыбаться, но все менее уверенно, она неуклюже пятилась, охаживая стены пышными бедрами. Взгляд ее, растерянный и чуть наивный, с любопытством гулял по Женькиному лицу, по его странному наряду, будто желая ухватить суть. А потом она пропала за дверью, оказавшись полностью во власти маленького, но упорного мужчины. Женя уже представлял, как сейчас специально для него будет изобретена какая-нибудь новая, изощренная кончина. Эля молча сопела рядом, она придвинула плечо и зачем-то взяла Женьку за руку. Ее ладонь оказалась холодной и чуть влажной, как лягушачья лапка. Наверное, проклятущий сквозняк вконец доконал и подругу. Из-за прикрытой, все также размеренно похлопывающей двери доносились обрывки спешащих высказаться голосов.
        - Любаша, ты ее видела?!
        - Успокойся, Витенька…
        - Это же чудовище!
        - Просто у девочки еще не сформировался вкус, умение себя подавать…
        - А тебе не показалось, что подруга нашей дочери похожа на Коленьку?.. Ну, твоего двоюродного племянника из Астрахани…
        - Что ты такое говоришь?! Он же недоразвитый, инвалид детства.
        - Неужели? Теперь понятно, почему он меня так невзлюбил…
        - Радовался бы, что у Эли вообще есть подруга! Ты же извел дочь своими требованиями…
        - Думаешь, она выбрала это недоразумение для контраста? Чтобы самой лучше выглядеть на ее фоне?..
        Голоса перешли на неразборчивое змеиное шипение. Вероятно, родители заподозрили, что в комнате их могут услышать. Эля и Женька так и стояли, тесно прижавшись друг к другу, отчаянно тренируя слух. На последних словах они переглянулись, пристально разглядывая друг друга. Эля вспоминала слабоумного брата Коленьку. Женька раздумывал, на каком же фоне подруга может удачно выделиться.
        - Что, все так плохо? - спросил он, поправляя крабик, который уверенно полз к уху, неприятно оттягивая прядь волос.
        - Да нет же, все хорошо! - Рука Эли заметно потеплела и теперь она уверенно сжимала пальцами Женькину узкую ладонь. - Они поверили, что ты девочка! Но тебе нужно срочно убираться, пока родители не передумали.
        Женька шагнул было к двери, но тут сообразил, что далеко уйти босиком он не сможет. Схватил ботинки из-под батареи, впопыхах втиснул ноги и вышел в коридор вслед за Элей. Родители чуть отшатнулись, еще не привыкшие к его обличию.
        - Женя уже уходит! - Эля расчищала другу путь к двери.
        На вытянутой физиономии ее отца впервые проскочило что-то похожее на удовлетворение, он немедленно щелкнул замком. Зато мама, будто наперекор семейному благополучию, услужливо высунулась вперед:
        - Может, останешься на ужин?
        - Нет-нет-нет! - сдавленно пропищал Женька, упражняя голосовые связки. - Простите, я на диете.
        Услышав эти, вскользь брошенные слова, за которыми Женька хотел всего лишь спрятать свое немедленное исчезновение, мама вдруг распалилась:
        - Ну надо же, до чего доводят себя современные девушки в погоне за навязанными стандартами! - Она приложила ладони к груди, которая бесстыдно растягивала ткань тугого спортивного костюма. - Кожа да кости, а все лишь для того, чтобы понравиться какому-нибудь мальчику! Я же права?
        Женька затравленно кивнул, натягивая куртку, за разговором он потихоньку пятился к спасительному выходу. Мать приняла это вынужденное согласие за жест глубокого, искреннего доверия. Теперь ее заботу было не остановить, глаза налились слезами, ноздри чуть вздрагивали.
        - Вот и наша Эля, как влюбится, так сразу побежит со мной в спортзал и от ужинов начнет отказываться! - Эти слова полетели в сторону отца. - Доведет себя до такого же состояния. - Мать безжалостно кивнула на Женьку.
        Отец нервно развел руками, демонстрируя, что сейчас не время для перспективных планов на будущее. Он явно не чаял, когда бесполое существо в женском платье и мужских ботинках покинет дом, оттого над впалыми щеками у него буйствовали желваки.
        - Ну ладно, я пойду. - Женька уже протиснулся спиной в дверь.
        За ним распласталась привольная лестничная клетка, ее пронизывающий холод манил, Женьке не терпелось тотчас смыться из этого сумасшедшего дома.
        - Только обещай, что придешь к нам снова! - Мама тянула к нему толстые, розовые руки.
        Женька послушно кивал.
        - И обещай, что станешь ужинать! Никаких диет! Ты же на человека не похожа…
        Он снова тряс головой, теряя заколку вместе с пучком выдранных волос. Но главное, Женька уже был спиной на свободе! И мечтал теперь лишь о том, как припустит под дождичком до родного дома, где его ждали маленькие игрушечные комнаты, вечный бардак и колючие канапе вместо наваристого супа. Но тут сзади, откуда Женька совершенно не ожидал нападения, ударил тяжелый голос.
        - Здравствуйте! - У порога стоял мужчина, высокий и плечистый, точно из его плаща забыли вытащить вешалку. - Виктор Викторович!
        Громила протянул над Женькиной головой руку для приветствия. Отец Эли, кажется, встал на цыпочки, чтобы пожать протянутую ладонь.
        - Любовь Николаевна! - Незнакомец потянулся губами к руке хозяйки. - А это ваша дочь Элина?
        Длинный тип улыбался Женьке так безразлично и лучезарно, как светят вечерами городские фонари.
        - Приятно, приятно! - вежливо отрапортовал он. - А вот моя красавица Николь…
        Тут громила отступил в сторону, и на первый план вышла стройная девушка, по виду Женькина ровесница. Она вежливо склонила голову, и россыпь дождевых капель засверкала на ее тугих чернильных волосах. Она глянула на Женьку, обдавая его лазурным светом светящихся глаз. Она чуть задрала тонкую запятую брови, от чего на лбу появилась маленькая обаятельная морщинка. И в тот же миг Женька пропал насовсем. Захлебнулся ставшим вдруг невыносимо жидким воздухом. Все вокруг поплыло: качались разбегающиеся вверх и вниз ступени, плясали шершавые стены, дрожал под ногами пол. Женька был размыт, размазан и выкинут задыхающимся на берег безудержной стихией первой любви. Все это произошло мгновенно, незаметно для окружающих, как обычно и происходят самые важные и сокровенные события. Красавица стояла на расстоянии вдоха, заслоняя собою весь мир.
        - Можно просто, Ника, - сказала она, и голос нездешним сладким эхом пронесся по этажам. - Папа говорит, мы должны дружить. - Небесный взгляд ее скатился по юбке к тупоносым ботинкам. - А ты умеешь одеваться. Я тоже люблю смешивать милитари с романтическим стилем.
        - Стойте! Погодите! - откуда-то снизу, с бренной земли, прогремел возмущенный бас. - Это совершенно не моя дочь! Как вы могли подумать? Вот же наша Элина…
        Отец пропихнул вперед широкое бедро дочери, остальное просто не пролезало в дверь, где вышел небольшой затор. Эля сконфуженно поглядела на гостей, прозрачные кудряшки на ее голове чуть подпрыгивали.
        - А эта девочка уже уходит…
        Женька и сообразить не успел, как почувствовал внушительный толчок в спину, пробкой выскакивая из проема, и тотчас остался за дверью, среди совершенного одиночества. В то время как гости, наверное, уже осваивались в просторном холле образцовой квартиры. И подумайте, случилось то, к чему так стремилось все его существо последние полчаса - он оказался счастливо отпущен восвояси, избежал разоблачения и даже получил от Элиной мамы безлимитный пропуск к знаниям. Теперь он сможет хоть каждый день, напялив мамино платье на тощий стан, околачиваться у подруги, вызубрив школьную программу на отлично. Но все эти примитивные желания, все прежние цели, и даже страсть к театру, оказались теперь где-то вдали - неясные и туманные. Перед внутренним взором, перекрывая иные перспективы, выросла черноволосая красавица, один лишь взгляд которой перевернул всю Женькину суть…
        Не помня себя от чувств, он кое-как выбрался на улицу, где освежающий ливень щедро колотил по макушке.
        - Эй, малышка! - чуть нахально окрикнул кто-то. - Собралась утопиться?
        Из стены дождя вышел вездесущий Титяков - уже безрогий, зато с зонтом. Видимо, репетиция «Маски» благополучно закончилась, и рога были возложены на алтарь искусства. По обыкновению Титяков чуть щурил глаза, издали, через дождь, разглядывая ряженого Женьку.
        - Хочешь зонт? - Он накинул на голову капюшон дутой куртки и замахнулся на Женьку шатром своего зонта. - Проводить?
        Только тут Женька сообразил, что до сих пор выглядит, как расфуфыренная девчонка, попавшая под брандспойт. Он грубо чертыхнулся и рванул куда подальше от Титякова, который помехой вылез из прошлой жизни, пустой и ненужной, как ржавое ведро.
        Женька бежал, и ступни его зверски ныли, зажатые в тиски мокрых ботинок. С каждым шагом он все больше мучился от боли и стыда, окончательно понимая, каким же жалким и несуразным узнала его Николь…
        Домой Женька добрался совершенно мокрый, по узкому коридору растеклась серая лужа. Мамы еще не было, видимо, этим вечером она принимала чьи-то ухаживания. Женька уронил себя в рыжий пластиковый стул и скинул ботинки. Жить сразу стало легче, по полу рассыпались комья влажной бумаги. Оказывается, весь его долгий путь домой был устелен острыми геометрическими углами…
        Глава шестая,
        в которой герою грозит разоблачение
        Женька уже лег спать, окунув в подушку свои первые нескромные мечты, когда его выдернул из сладкой дремы пронзительный, неожиданно громкий вибротреск мобильника.
        - Женька, спишь? - гаркнул бодрый голос Эли.
        - Сплю.
        - Слушай, ну ты сегодня был просто красавчик! - Она игнорировала однозначный ответ друга. - А у меня для тебя есть две новости…
        - Начинай с хорошей, - предупредил следующий банальный вопрос Женька.
        - Ты понравился моей маме! - хихикала Эля. - Так что с занятиями проблем не будет. Только рядись девчонкой, и я из тебя к лету Тину Канделаки сделаю, станешь «Самым умным»…
        - И это хорошая новость? - ужаснулся Женька. - А какая тогда плохая?
        - Мне повесили на хвост эту воображалу Николь, - упавшим голосом продолжила Эля. - Я ляпнула при гостях, что подтягиваю тебя по школьной программе, так папин новый партнер, перед которым мы все должны стелиться и краснеть, как ковровые дорожки, попросил меня помочь его ненаглядной дочери с занятиями… Вот ведь скряга, мог бы и репетитора нанять! Нет, без моей помощи у папы нет шансов получить финансирование для расширения фирмы…
        - Я не заметил, чтобы Ника воображала, - перебил Женька, усаживаясь на кровати и подкладывая для удобства под спину подушку, разговор грозил стать долгим.
        - Ну да, для тебя она просто Ника, как же я забыла, - пропела Эля. - И уверена, ты не заметил ничего, кроме выреза на ее блузке.
        В этот миг Женька очень пожалел, что как-то опрометчиво любовался лишь глазами, не в силах опустить взгляд.
        - А что, разве Ника плохо учится? - Он хотел как можно больше узнать об этой девушке. - Она не слишком-то похожа на отстающую…
        - Ну конечно, как Николь может быть отстающей? - ядовито тянула Эля. - Она же впереди планеты всей!..
        Разумеется, Ника просто не могла быть банальной двоечницей - Женька с первого взгляда знал, что это необыкновенное, возвышенное существо. И не ошибся. Помощь в обучении была нужна лишь потому, что Николь совсем недавно вернулась в Россию из Канады, где провела около десяти лет. Теперь Женька понял, откуда у него возникло ощущение нереальной сказочности при звуках ее голоса: все дело в том, как Ника произносила слова. Это был легкий, очаровательный акцент.
        - А теперь ее отца перевели из филиала фирмы в Торонто к нам, в Москву, - продолжала жаловаться Эля. - И я, как проклятая, должна помогать этой иммигрантке освоиться в русской школе.
        - Так это же круто, твоя тема! Дерзай, Макаренко! - поддержал подругу Женька и тут же спохватился: - Постой, это что же, мы втроем можем заниматься?
        У него даже дух перехватило - на голову вот так запросто обрушился громадный бонус - возможность новых встреч с Николь.
        - А ты и рад, да? - В голосе Эли железа было, как в яблоке. - Но помни, для этого ты должен будешь каждый раз напяливать платье!
        Никакие уговоры не помогали, Эля будто бы взяла сторону своих зверски строгих родителей в этом щепетильном деле. Она наотрез отказывалась признавать в Женьке мужское начало, убеждала, что родители запретят им встречаться, как только раскроется истина. И спектакль требуется продолжать, особенно теперь, когда у Жени-девушки появилась покровительница в лице Элиной мамы.
        - Ну хорошо. - К полуночи Женьке пришлось сдаться, он уже сполз в кровать и откровенно засыпал. - Я готов играть эту роль до окончания школы. Но Нике мы обязательно скажем правду!
        - Обязательно скажем! - подтвердила Эля. - Как только поймем, что ей можно доверять…
        Эля сбросила вызов раньше, чем Женька сумел прикинуть, сколько времени займет это понимание.
        Москву давно съела ночь, темнота дремала в пыльных углах Женькиной маленькой комнатушки. За дверью тихо шумела вода, из коридора полз приторный аромат ванили - это мама принимала перед сном расслабляющую ароматическую ванну. Все вокруг было, как и прежде: перемены часто подкрадываются так незаметно, что, глядя на них прямо в упор, ничего толком и не увидеть…
        Пронесся месяц с тех пор, как Женька принял для себя важнейшее, если не сказать больше, - судьбоносное решение, изменившее впоследствии всю его жизнь. Но тогда он еще не знал этого. И потому совершенно спокойно, с расчетливой уверенностью и актерской сноровкой, несколько раз в неделю облачался в один из маминых бесчисленных нарядов, чтобы явиться в гости к Эле для регулярных занятий. Любопытным соседским старушкам, украшающим дворовые лавочки, он назвался Жениной кузиной, приехавшей поступать в столичный институт из Астрахани, чем вызвал сочувствие к этому очевидно небогатому на красивых невест городу. Родители Эли привыкли к несуразному виду отстающей подруги и перестали подозрительно таращиться, вспоминая слабоумного Коленьку. В школе Женька начал успевать, как никогда раньше, рискуя к лету превратиться в натурального ботана. Направленная исключительно на зубрежку уроков память работала с полной отдачей. Но все это мало волновало Женьку, его обучение двигалось как-то по инерции, являясь лишь поводом для вожделенного общения с Николь. Он работал, как мотор, несущий состав в заданном направлении
и нацеленный лишь на сближение с нужным объектом. Стоит отметить, подружка из Женьки вышла отменная: привыкший к женскому обществу, он легко нашел общий язык с канадской красавицей. Тем более, Эля по большей части молчала, а ее серые цепкие глазки частенько заползали глубоко под брови, поглядывая оттуда как-то настороженно, если не враждебно. Ника тоже не блистала красноречием, что Женька относил к природной благочестивой скромности, зато веселилась после каждой его шутки, наполняя широкую комнату колокольным смехом. От этой звенящей, чуть повизгивающей радости порой даже закладывало уши. Но Женька в каждом Никином жесте, в каждом звуке ее голоса находил лишь обворожительную прелесть. Сокрушительный тайфун хохота пронесся над комнатой, когда Ника узнала о прозвище «Энциклопедия», которое так шло увесистой всезнайке, что самоотверженно взялась за домашнее обучение. И пока Эля демонстративно закладывала уши ладонями и чуть морщила без того вздернутый нос, Женька с упоением внимал безудержному, погрохатывающему веселью.
        В одном таилась загвоздка: до сих пор Ника видела в нем лишь забавную девчонку, с которой так легко и весело учить уроки. У Женьки язык не поднимался сказать правду и, быть может, разрушить то доверие, что успело возникнуть между ними. Эля утверждала, будто Ника тут же заложит их, вынесет эту безобидную ложь на семейное порицание, тогда совместные занятия придется прекратить. Но это пугало Женьку куда меньше, чем вероятность быть отвергнутым любимой лишь за малую шалость - учить уроки в тягучих колготках и дамском платье. Дни спешили за днями, Ника хвалила Женьку за оптимизм, смекалку и находчивость. Ей даже нравились его естественно-широкие брови, низкий бархатистый голос, порой вылезающий из-под деланого фальцета и длинные ступни. Будто бы теперь это ценилось в модельном бизнесе. И все шло довольно сносно, пока мироздание не осмелилось столкнуть Женьку с прошлым, причем - в самый неподходящий момент.
        Это случилось в тот ясный осенний день, когда на пороге зимы вдруг просыпаются мухи, выхваченные из дремы нежданным теплом. Когда на улице волосы липнут к голове под шапками, время которых давно настало, вот только природа будто забыла об этом, расстилая по городу парной, чуть дрожащий воздух.
        Притомившись, слегка разомлев от занятий, девчонки вылезли на балкон. Сейчас между ними не было напряжения, Женька и сам забыл, что он парень. Они подставляли лица теплому ветру, ловили лбами солнечные лучи. Смеялись, свешивая плечи и руки к полысевшим деревьям с редкими рыжеватыми листьями. Эля как раз пыталась ухватить короткими пальцами кленовый вертолетик, что кружил в воздухе, когда кто-то окликнул ее с верхнего балкона:
        - Энциклопедия, ты там никак гербарий для биологии собираешь?
        Женька тоже устремился было сцапать шустрый вертолетик, но тут чуть не выпал с балкона, как птенец из гнезда. Он распахнул рот и задрал голову, будто ему в рот вот-вот должны сунуть червяка. Сверху на него пялился сам Титяков! Теперь стало понятно, отчего тот частенько ошивался здесь: просто квартира его была этажом выше.
        - Титяков, отвали, - испуганно прошипела Эля. - Не смешно…
        - А ты с подружками? - Титяков перегнулся через борт и буквально повис вниз головой, пытаясь разглядеть всю веселую компанию. - Я тебя где-то видел! - Он уткнул в Женьку тощий палец.
        И Женька понял, час его пробил: сейчас Ника узнает всю правду о нем от какого-то тупоголового оленя.
        - Скройся с глаз, Титяков! - Эля воздела к небу внушительный кулак, одновременно отжимая Женьку от края балкона, скрывая в тени своей широкой спины.
        Женька зачем-то зажмурился, отвернул окривевшую мордочку в сторону, желая одного, остаться неузнанным. Он не увидел, как Титяков, ничего толком не разобрав, испуганно смылся с балкона, будто кулак Эли мог каким-то образом взлететь и огреть его по лбу. И все могло счастливо закончиться в тот же миг, без великих последствий. Ребята разошлись бы по квартирам, и жизнь закрутилась-завертелась, перемалывая ложь и правду каждого момента в единую истину бытия. Но случиться этому было не суждено, так как с верхнего балкона уже опрокинулась вниз вторая физиономия. И следом раздались обличительные слова:
        - Какие люди! Женя Рудык! Никак, ты в образе?
        Холодный голос Кая резанул, точно сталь острого ножа. От неожиданности Женька распахнул глаза и поднял лицо, уставившись прямо в высокомерную физиономию Стаса Ищенко. Кулак Эли как-то обмяк, рука безвольно поползла вниз, точно повинуясь покровительственному взору Ищенко. Ника с интересом разглядывала свалившегося с неба мальчишку инородного, ангельского облика. И ветер играл ее волосами, точно струнами волшебной арфы, казалось, вот-вот зазвучит мелодия, но вместо этого раздались грубые, насмешливые слова.
        - Что это еще за чудовищный наряд! - без удивления на каменном лице кинул вниз Стас. - Рудык, тебе совершенно башню снесло? До сих пор так переживаешь по поводу потерянной роли?
        - Закрой рот, кишки продует! - неожиданно и дерзко выкрикнула Ника, улыбаясь Стасу в лицо. - Что ты пристал к ней?
        - К ней? - эхом повторил Ищенко.
        Кажется, впервые по лицу Стаса проползло что-то напоминающее легкое смятение, он вдумчиво оценивал ситуацию. За его спиной робкой тенью снова возник Титяков, он что-то спрашивал, боязливо высовывал физиономию и косился на Элин опущенный кулак. Женьку распирало от чувств, и ветер разносил пар, что, казалось, шел у него из ушей, так как внутри все кипело и бурлило. Ника заступилась за него!.. Или за нее? И как теперь выпутываться из этой глупейшей ситуации, в которой оппозиция держала очевидный верх.
        - Женька, не обращай на него внимания! - Ника покровительственно уложила ладонь на костлявом Женькином плечике и демонстративно громко произнесла: - Парни всегда прикалываются над девчонками, которые им нравятся…
        - Девчонками? - все еще калькулировал мозгами Стас.
        - Инфантил! - уже не поднимая головы, крикнула в ответ Ника и тут же снова обратилась к Женьке: - Так твоя фамилия Рудык? Красивая! А про какую роль говорил этот хам? Ты где-то играешь? Так интересно!..
        - Это долгая история. - Женька потянул Нику за собой обратно в комнату. - Я недавно ушла из искусства. Мне предложили роль Маленькой разбойницы, понимаешь?
        - Понимаю! - Ника все еще сжимала Женькино плечо, точно хотела выдавить из него зубную пасту. - Это так пошло!
        Женька подозрительно покосился на подругу. Но она уже не видела ничего вокруг себя, взгляд ее упал в какие-то неведомые душевные глубины, теперь она была погружена в себя без остатка. И только дыхание вырывалось чаще обычного, да разрумянились щеки, хотя, вероятно, они просто слегка обветрились за время, проведенное на балконе. И Женька опять забыл обо всем, утонув в ее красоте. Опасность разоблачения осталась где-то на берегу, но теперь зачем-то взывала оттуда назойливо и упорно: Женя!.. Женя!..
        - Женя, да очнись ты! - Эля схватила Женьку за вторую руку: девушки буквально рвали его на части. - Ты ловко смоталась с балкона, но Ищенко просил передать, что ваш разговор еще не окончен…
        Меньше всего Женьке хотелось сейчас слушать угрозы. Его не разоблачили и отлично! А если бы и так - пусть спектакль оборвется! К черту узкие платья и колготки, в которых толком не гнутся ноги! К черту сдавленный фальцет и девичьи обручи, от которых за ушами образуются синяки. Пусть маска будет сброшена, пусть…
        - И что, ты думаешь, он может мне сделать? - нетерпеливо отмахнулся Женька.
        - Этот отморозок Кай? - Эля все же оттянула друга в сторону и жарко шипела в ухо. - Да что угодно…
        Но тогда Женька и представить себе не мог, что ждет его впереди.
        Глава седьмая,
        в которой герой без разбора покоряет сердца
        Тем же вечером Женька и Ника вышли из подъезда вместе, держась за руки. Улица утопала в свете фонарей, горели окна невысоких кирпичных домов, а на асфальте плавились вчерашние лужи. Женька собирался прошмыгнуть тихим сквером, а затем маленькими двориками к своему дому, чтобы никто ненароком не пристал к одинокой хрупкой девушке. А Нику давно и послушно ожидал шоколадный «Фольксваген» со спящим водителем, что тяжело навалился локтями на руль. Ребята стояли в темноте осеннего вечера, залитые неоновым светом, как две нежные подружки. И Женька томился от чувств, впервые ему казалось маленьким мамино платье, что сжимало ребра, не давая как следует продохнуть. Ника была прекрасна: ей шел этот старый кирпичный дом за спиной, ей шли буреющие газоны, даже жестяной, чуть провисший от времени козырек подъезда удачно оттенял лицо, делая его немного загадочным. И рука так доверчиво покоилась на Женькиной ладони, что ему хотелось сейчас же стать лучше, добрее, смелее…
        - Слушай, Женька, как же здорово, что мы подружились! - Ника по-приятельски облокотилась на Женькино плечо и потерлась лбом о его висок. - У меня никогда раньше не было такой… Cооl… как это у вас говорят?.. Отвесной подруги!
        - Какой-какой? - не разобрал Женька. - Отвесной? Ты хотела сказать «крутой»? - Он смеялся, забывая переходить на фальцет. - Или отвязной?
        - Да, точно, крутой! Мне папа рассказывал, это русский жаргон или сленг. - Она забавно растягивала гласные. - А что такое отвязная?
        - Слушай, ну, не все же сразу. - Женька почти позабыл, что он сейчас девчонка. - Поговорим об этом завтра…
        - Хорошо! - Ника легко прикоснулась губами к Женькиной щеке, а потом восторженно заглянула в лицо. - Знаешь, с тобой всегда так легко и весело, а главное, не надо притворяться умной и целеустремленной, вести себя правильно, оправдывать чьи-то ожидания. Ты умеешь быть собой, никому не подражаешь, не ждешь одобрения - и это здорово! - Она задрала вверх большой палец с ярким красным ноготком. - Тогда, до завтра?..
        - До завтра! - шепнул Женька, так как голос отказал ему.
        Щека его горела, как обожженная пламенем. Он смотрел в спину убегающей Нике и хотел тотчас выпрыгнуть из платья. Казалось, притворяться дальше нет больше сил. Точно волшебница, сказочная фея, Николь подлетела к машине и лишь коснулась рукой ее дверцы, как «фольксваген» ожил, водитель проснулся, вытаращив припухшие глазенки, двигатель тут же затарахтел, зажегся ближний свет фар. Автомобиль пыхтел, грея асфальт, но вот тронулся с места и медленно прокатил мимо Женьки. Ника кивнула из-за стекла, чтобы через миг исчезнуть, раствориться в вечернем шуршании машин. А Женька все глядел в пустой двор, и в нем распухала уверенность, что с этим балаганом пора завязывать. И как только он подумал об этом, словно по волшебству, в спину ударился знакомый костяной голос:
        - Женя, ну ты красава! Отменный спектакль!
        А затем послышались редкие, громкие хлопки, звук которых отлетал от стен, эхом проносясь по двору.
        - Что тебе надо, Ищенко? - Женька устало повернул к нему украшенную обручем голову. - Как ты вообще здесь оказался? Тебе что, приплачивают, чтобы портил мне жизнь?
        Ищенко не засмеялся, он сделал шаг к Женьке, бесстрастно глядя в его раскрасневшуюся физиономию.
        - Не обольщайся так по своему скромному поводу, мы здесь с Титяковым четвертную по физре отрабатываем. Реквизит для спектакля готовим… А эта девочка ничего так. - Он кивнул головой в сторону укатившего «фольксвагена». - Не знаю, что у вас за дела. И знать не захочу, если устроишь мне знакомство с этой брюнеточкой. А то у нас как-то не заладилось… там, на балконе…
        - Отвянь, Ищенко!
        Женька уже отвернулся и направил было стопы в сторону дома, как ему на плечо легла тяжелая рука.
        - Погодь, куколка! - прозвучало с натянутой нежностью. - Не спеши… Или хочешь, чтобы твой маскарад раскрылся? Уж я найду нужные слова для нашей брюнеточки. Не хочешь по-хорошему, так будет по-плохому.
        Женька только попытался осмыслить сказанное, но времени не хватило даже на это, его караулило новое испытание: из подъезда с мешком мусора выскочил Титяков. И, увидев ребят, тут же пристыл к месту. Одетый явно наспех, в домашних клетчатых тапочках и тонкой олимпийке вместо куртки, несмотря на холод, он очень долго и внимательно смотрел на Женьку.
        - Стасик, а вы что, с ней знакомы? - Он сконфуженно улыбался, обходя кругом тепло обнявшуюся парочку.
        Ищенко и Рудык переглянулись. Стас поспешно убрал руку.
        - А он неплохо вошел в роль оленя, - тихо шепнул Женька. - Туговато соображает…
        - Я вспомнил, - выкрикнул Титяков чуть хрипловато и почесал граблей руки короткий ежик на голове, - где я тебя видел!..
        Женька даже прикрыл глаза от скуки, второй сеанс разоблачения за день - это начинало входить в привычку.
        - Я встретил тебя на этом же месте с месяц назад. Ты тогда совсем промокла и была такая маленькая, хрупкая, беззащитная - никак образ из головы не шел! Я тогда еще предложил тебе зонт… Помнишь? - Титяков сиял на Женьку зубами, точно хотел понравиться. - Ну, вспомни…
        Такого поворота Женька никак не ожидал. Судя по всему, Титяков умудрился не узнать его. И теперь его чуть согнутая к низу фигура являла собой смесь смущения и надежды.
        - А вы что, встречаетесь? - Он ждал от Стаса и Женьки ответа.
        Но те совершенно потеряли дар речи. Мальчишки смотрели на Титякова, будто ряженым здесь был он, а не Женька. Первым нашелся Стас и сказал все тем же, ровным, железным голосом:
        - Я просил у Жени протекции. Мне понравилась та горячая черноволосая Джульетта с балкона…
        Титяков будто оттаял, даже перестал дружелюбно дрожать, как уличный пес, липнущий к ногам человека.
        - Значит, тебя Женя зовут? - Он преданно пожирал Женьку голодным взором. - А я Митя. Дашь телефончик?
        - Это фатально, - протянул Стас, скривив ехидную мину и явно не желая теперь же разоблачить Женьку.
        Наверное, он уже придумывал, каким образом использовать свое знание для личной выгоды, но пока не мог сообразить, в чем соль положения. Женьку второй раз спасал тот факт, что Ищенко, а тем более Титяков, не отличались скоростью мысли. Потому он успел выкрикнуть:
        - Да пошли вы все!
        И молниеносно дал стрекача. Так что даже растерявшийся лишь на миг Стас не успел схватить его за поясок кашемирового пальто. Женька улепетывал, что есть мочи, и дворы кружили в прелой шелухе листьев. Кажется, поднимался ветер. Вслед за Женькой в город спешила непогода…
        - Куда так летишь? - окликнула старушка у родного подъезда. - Успеется…
        - В Астрахань! - огрызнулся Женька, на ходу распоясывая пальто. - Не поминайте лихом.
        Оказавшись дома, он мечтал лишь об одном: запереться в своей комнате, скинуть проклятый наряд и хорошенько все обдумать. Но и тут его ожидало новое испытание. В дверях стояла мама. Ее угораздило именно в этот день освободиться пораньше и самоотверженно заступить на вахту родителя и воспитателя. Видимо, с личной жизнью у нее сейчас тоже что-то не ладилось, потому душевных сил было не занимать. Увидев сына в своем старом платье и относительно новом пальто, судьба которого недавно вызвала ее опасения, мама даже задохнулась от гнева. Потом приложила руку к горлу, потирая шею и будто ослабляя чью-то невидимую хватку. И когда воздух, наконец, начал снова поступать в легкие, воскликнула:
        - Ты вернулся в «Маску»? Я так и знала!
        - Нет, мам, теперь я так живу, - тихо, почти неслышно, ответил Женька.
        Он скинул пальто на спинку кислотного стула, ссориться сейчас не было сил.
        - Как же я тебя распустила! - Мама без удовольствия изучала Женькин облик. - Ты же на человека не похож…
        - Ну да, я похож на женщину, - обреченно изрек Женька.
        Он смотрел на маму, которая сегодня даже повязала фартук и кипятила на кухне что-то зловонное. Он разглядывал мамино чистое лицо, чуть припухшее и покрасневшее от тщательной уборки макияжа. Мама выглядела совсем юной, растерянной и раздосадованной. Женька смотрел на нее и понимал: волею лукавой судьбы - это самый близкий его человек. И если не с ней советоваться, делясь сокровенным, тогда с кем?
        - Мам, я конкретно влип! - сказал он, расстегивая тугой ворот узкого платья. - Не знаю, как дальше быть…
        Мама с минуту в замешательстве смотрела на него, в ней явно родитель боролся с воспитателем, победило кровное родство.
        - Ах, ты бедный мой ребенок! - Она склонилась над Женькой и обняла, вжимая его лицо в крутые и плотные чашечки бюстгальтера. - Ну, ничего, сейчас ты мне все расскажешь, и мы что-нибудь придумаем…
        Внезапно оказавшись у материнской груди под конец этого событийного дня, Женька совсем раскис. Ему всерьез захотелось всплакнуть, и слова хлынули из него градом. Наконец он излил свою душу…
        Уже к ночи, голодные после маминого бездарного ужина и вконец опустошенные долгим откровенным разговором, Женька с мамой расползлись по кроватям. Решение было принято - Ника должна как можно скорее узнать правду! И пусть истина опередит недоброжелателей. В остальном же мама довольно сносно отнеслась к вынужденному балагану. Хотя Женька подозревал, что она просто обрадовалась возвращению старых шмоток, втайне пожалев о необдуманном транжирстве. Так что они даже успели обменяться парой нарядов, и Женька заполучил шерстяное теплое платье из новых маминых приобретений. Также подсластили пилюлю школьные успехи сына - плод регулярных спектаклей.
        За окном бушевал ветер, он бился в стекла, будто хотел перевернуть все вверх дном в Женькиной комнате. И рамы тихо ныли под его натиском. Осень носилась по городу, впопыхах срывая последние листья с деревьев, она спешила покинуть свои владения. Улицы вымораживались от поступи новой хозяйки - к Москве приближалась зима. И Женька еще не знал, что готовит ему эта Снежная королева, каким испытаниям его подвергнет. А если бы и знал, то предпочел бы до весны не вылезать из своей теплой кровати. Забраться под легкое, пуховое одеяло, залечь в спячку, как медведь. И пусть бы невзгоды обошли стороной, притворившись иллюзией снов. Женька спал, и вокруг него бродили смутные образы, карауля новый день. Которому, возможно, суждено будет стать поворотным в этой странной истории…
        Глава восьмая,
        в которой спектакль продолжается…
        - Евгений, не будь ослом! - Эля была в ударе и выбрасывала слова изо рта, точно ядра из пушки.
        Женька никогда не видел ее такой. Волосы вились над головой, как змеи, глаза метали молнии, она была по-настоящему разгневана.
        - Но мы же сразу договорились, что обо всем расскажем Нике, - неуверенно вставлял он. - Да что с тобой такое?
        Эля летала из угла в угол, точно тугой мяч - стремительно и бесцельно.
        - Я рискую доверием родителей! Я все свободное время трачу на то, чтобы натаскать тебя к сдаче экзаменов! - разбрасывала по сторонам. - К тому же эта противная Николь постоянно мозолит глаза… а как она мерзко хохочет! Я все жду, когда же у нее закончится воздух, и она закатится от смеха, а потом шлепнется замертво прямо посреди этой комнаты…
        Эля покровительственно ткнула пальцем в пол, будто смерть Ники была предрешена и более не вызывала сомнений. На лице ее даже отразилось некое животное удовлетворение, Эля продолжила еще более воодушевленно:
        - И вот, когда я добилась таких успехов! Когда ты наконец стал пристойно учиться и у тебя появились шансы на достойное будущее. Именно теперь ты решил все испортить?
        - Ну что ты, я этого и в мыслях не имел! - оправдывался Женька, на всякий случай обходя стороной то место, где покоилась воображаемая Николь. - Я хочу лишь быть собой…
        Эля остановилась, вперив в Женьку колючий, как репей, взор. И как Женька ни вертелся, пытаясь сбросить с себя эту обузу, взгляд залип крепко, не отпуская и на миг.
        - Вот и будь собой. Только в женском платье. - Окончательно пригвоздила Эля. - Как только ты снова почувствуешь себя в брюках - нашему делу настанет конец. Я знаю.
        - Да, с чего ты это взяла? - Женька впервые повысил голос.
        Ему уже порядком надоело чувствовать себя виноватым без всякого повода. Эля даже не дрогнула, продолжая буравить Женьку своими железными глазками.
        - Между вами начнутся все эти противные шуры-муры, - кисло сказала она, - ты и думать забудешь об уроках…
        - Считаешь, между нами может что-то начаться? - невольно размечтался Женька, лицо его поплыло, щеки бесстыдно ползли к ушам.
        И это было огромной ошибкой. Узрев счастливую гримасу, Эля совершенно осатанела:
        - Ты даже сейчас смотришь на меня в упор, а видишь свою Нику!
        - Да что ты, - спохватился Женька, однако с оттенком недовольства. - Я весь внимание.
        - Что ты врешь? Ты же никогда! Никогда не видишь меня! - Лицо Эли как-то скуксилось, она еще больше подурнела. - Раньше я не задумывалась об этом. Ты всегда витал где-то в иных мирах, казалось, ничего не замечаешь вокруг. Но теперь я вижу, все иначе… Ты все делаешь ради нее… А я, я… Я что неинтересный для тебя человек, да?
        Женька был совершенно раздосадован, более всего его злило то, что он не желал сейчас сочувствовать Эле, входить в ее положение, да и вообще - говорить о ней. Впервые дружба готова была дать серьезную трещину, Эля перетягивала внимание на себя, когда Женька оказался в таком неприятном, даже ущемленном положении. Когда ему нужны были поддержка и понимание. И вместо этого его встретили упреки. Ему зачем-то захотелось съязвить.
        - Ты очень интересный человек! - сказал он. - Так же как энциклопедия - интересная книга. Но ты видела, чтобы хоть кто-нибудь читал ее ночами взахлеб, с фонариком под одеялом?
        Где-то хлопнула дверь, но ребята не услышали ее в пылу спора.
        - Ах так! - сказала Эля. - Раз так! - еще громче повторила она…
        И тут в комнату вплыла, легко покачивая плетеным пояском, сама Николь.
        - У вас здесь отброски? - спросила она, и бровки ее удивленно заплясали над глазами.
        - Разборки, - машинально поправил Женька, залюбовавшись Никой, как и в первый день.
        - Женька говорит, что я скучная и толстая! - выкрикнула Эля, будто в поисках защиты.
        - Я такого не говорил…
        - Он без шуток назвал меня Энциклопедией!
        Женька смотрел на Элю и не узнавал ее. Вроде все было тем же: широкое лицо, такой же широкий, даже приплюснутый утиный нос. Его она взяла от отца, теперь Женька знал это. Зато пух волнистых волос она унаследовала от мамы, как и тяжелую, немного раздающуюся книзу фигуру. Но Женька видел теперь все это будто бы в ином свете - что-то загорелось у Эли внутри, меняя прежние очертания, перемалывая их во что-то новое, пока непонятное. Женька даже зажмурился, как щурятся люди, выходя из темноты к яркому свету. Ника же стояла спокойно, широко распахнув небесный взор, ничто не мешало ей как следует разглядывать Элю.
        - Значит, так, сегодня никакой теории! - Она вывалила из сумки учебники прямо на пол, и они стыдливо уткнули обложки в пол. - Объявляю практические занятия!
        И не успела Эля опомниться, как Ника схватила ее за руку и крутанула, как неповоротливую юлу.
        - Не обижайся, но Женя права, ты скучно выглядишь, - беспощадно сказала она. - Тебе нужно срочно поменять style! Подправим имидж, ты сама себя не узнаешь…
        - Не хотелось бы так радикально, - совершенно стушевалась Эля.
        Не слушая отговорок, Ника уже тянула ее в коридор. Женька еле поспевал за девочками. Он и соображать не успевал, как быстро менялись декорации. Вот только что была ключевая, можно сказать кульминационная сцена, а теперь героев неожиданно выбросило в морозный подъезд, и они направились неизвестно куда, неизвестно зачем. Но противиться Нике почему-то никто не мог. Она была до остатка охвачена идеей помочь Эле, и та вдруг стала мягче горячего воска - вся прямо расплавилась после недавней вспышки. Женька отчего-то вспомнил, с каким вожделением Эля засовывала нос в пакет с отказными нарядами его матери. Неужели магазины ей были интереснее учебников? Кто бы мог подумать! Лифт приехал раньше, чем кто-нибудь успел его вызвать, навстречу ребятам вывалился пожилой мужчина, навьюченный фирменными пакетами.
        - Вы заказывали продукты из «Утконоса»? - спросил он сквозь зубы, выволакивая тяжесть из кабины.
        - Это туда, - Эля указала на соседнюю квартиру. - А вы что, новенький?
        Мужчина на всякий случай кивнул, хотя, судя по виду, чувствовал себя порядком поизносившимся. Кое-как он приковылял к указанной двери и втиснул звонок в стену. Заорала знакомая Женьке птица.
        - Ну все, пошли. - Эля заскочила в лифт. - Ему не откроют, пока на лестнице кто-то есть.
        Лифт слопал ребят и поволок через этажи все ниже и ниже.
        - А кто там живет? - спросила Ника, махнув головой вверх.
        - Этого никто толком не знает, - отчего-то шепотом сказала Эля. - С тех пор как мы сюда переехали, ни разу соседа не видели. Папа говорит, там какого-то преступника охраняют по программе свидетелей. И курьер из «Утконоса» на самом деле - полицейский. Но он просто любит детективы. А мама думает, что там живет больной, которому совершенно нельзя появляться на свету. Ну, вроде Брэда Питта из «Темной стороны солнца». Просто, от скуки она пересмотрела слишком много мелодрам…
        Ребята вышли из дома, холодный ветер пахнул им в лицо, неся с собою что-то мокрое и колючее, оседающее на одежде прозрачной капелью.
        - А что думаешь ты сама? - спросила Ника, по всему было видно, что ее так и распирает от любопытства.
        Эля сделала несколько шагов от подъезда, на всякий случай уйдя из-под окон, и сказала уже громче, не замедляя шага:
        - Я как-то заговорила с прежним курьером. Он был совсем молодой и дико веселый, все шутил со мной, если встречались в подъезде. Ну, я и решилась спросить про загадочного соседа. Так он сказал, будто там живет непомерный толстяк, который не в силах даже вставать с кровати…
        - Ха! - хохотнула Ника. - Забавно, а почему же ты шептала там, в доме?
        Эля покосилась на нее, как на ущербную.
        - Но что, если прав мой папа? Тогда курьер просто обманул меня, отшутившись. Он увидел, что я проявляю ненужный интерес, и немедленно доложил об этом своим, - Эля подняла указательный палец к низким облакам, будто указывая на саму небесную канцелярию. - Вдруг я уже на учете у спецслужб? И сейчас за нами следят! А курьера быстренько убрали, раз мы вступили с ним в неформальные отношения… Раньше сюда только тот, веселый и молоденький, ходил, а теперь этот - немощный, угрюмый…
        Женьке неожиданно стало зябко в мамином пальтишке, конечно, он не верил, что Эля оказалась замешана в какой-то шпионской истории. Скорее виновата в этом была промозглая погода, но все же ему захотелось поскорее убраться из этого двора.
        - Эй, девушки! - В спины неожиданно ударил настойчивый окрик.
        Вся троица мигом замерла, представляя, что уже на прицеле у агента спецслужбы.
        - Титяков! - выдохнула Эля, которая первая не побоялась обернуться. - Это опять ты!
        Слегка смущенный своим бесстрашием, Титяков вытащил тощую фигуру из темного угла, что образовывал подъезд и стена дома. Он будто специально караулил там, выжидая удобный момент, чтобы заговорить с девушками.
        - А вы куда-то спешите? - Титяков уже пристроился поближе к Женьке и точно ненароком нежно таранил его плечом. - Жень, а Ищенко просил тебе привет передать.
        - Передал? Теперь отвянь, - процедил Женька, уволакивая плечо подальше.
        - Она всегда такая кусачая? - простодушно, но настойчиво спросил Титяков.
        Ника захихикала. Эля же никак не могла сообразить, разыгрывает ли ее Титяков или же это истинная святая наивность.
        - Ищенко, это тот… мраморный истукан с балкона? - спросила Ника, с безразличием разглядывая свои перчатки.
        И Женьке показалось, что за иронией скрывался какой-то глубинный интерес, она кинула эту фразу как бы невзначай, но теперь явно ждала рассказа о Стасе.
        - А знаешь, ты тоже ему понравилась, - отшутился Титяков.
        Кажется, Ника чуть зарделась, но Женька списал легкий румянец на обветренность щек в этот морозный день.
        - Титяков, исчезни наконец! - крикнула Эля, доставая из кармана безотказный кулак.
        Этими словами и жестом она выразила то, о чем Женька мечтал сейчас больше всего, впервые за день он был по-настоящему благодарен подруге. Титяков снова смутился, бросил на Женьку какой-то затравленный, просительный взор, но неожиданно за него вступилась Ника:
        - Нет, пусть он идет с нами! Нам же нужен мужской взгляд на вещи. - Она вглядывалась в Митю, тщательно отыскивая мужество и, кажется, осталась удовлетворена. - Ты поможешь нам подобрать Элине новый стиль?
        Титяков с сомнением глянул на Элю, будто она и стиль были несовместимы, потом посмотрел на Женю и вдохновенно выпалил:
        - К Юдашкину не ходи! Насоветую в лучшем виде, по-мужски!
        При этом Титяков уверенно положил руку Женьке на талию, обвитую широким поясом, и чуть тряхнул, придвигая к себе. Ника осталась довольна таким рвением, а Эля, заметив неожиданно смелое объятие, захохотала так восторженно и ликующе, будто сбылась мечта всей ее жизни - оценкой нового стиля займется не кто иной, как Митя Титяков. Она смотрела, как отчаянно Женька вырывается из Митиных лап, и выглядела совершенно счастливой, будто мстила за утренний разговор…
        Такой теплой и шумной компанией ребята завалились в ближайший торговый центр, где несколько часов безуспешно пытались подобрать для Эли подходящий наряд. Со всех сторон им обманчиво подмигивали скидки, а наряды на манекенах смотрелись так, что хотелось немедленно стать пластмассовой куклой. Но как только в комплект втискивалась Эля, вещи теряли товарный вид. Энциклопедия превращалась то в журнал «Ералаш», а то и вовсе в «Похороните меня за плинтусом». Титяков скромно отмалчивался и вечно морщил свой и без того бугристый нос, он прищуривал взор, точно Эля была крошечной блохой, которую ему требовалось немедленно подковать. Ника выворачивала модные магазины наизнанку в поисках нужной, на ее взгляд, вещи. Женька же был, как во сне. Он беспорядочно кивал, не слыша вопросов и мечтая лишь об одном. Как под шумок запахнет штору в примерочной кабинке, скинет платье и почувствует радость - оказаться в мужской одежде. Раньше он и подумать не мог, сколько счастья приносит застежка на правую сторону. Сердце его бешено скакало в груди, он все повторял про себя: «Сейчас! Сейчас! Сейчас я во всем признаюсь!»
        - А расскажи мне про этого Ищенко, - вдруг приникла к нему Ника, ожидая нового выхода Эли из примерочной. - У вас с ним что-то есть?
        Женьку пробрал мороз: Стас и теперь незримо умудрился ворваться в его жизнь на самом пороге ожидаемых перемен к лучшему. И все нещадно испортил!
        - Ничего хорошего у меня с ним нет, - огрызнулся Женька.
        Ника будто обрадовалась такому ответу, придвинула лицо к Женькиному уху и шепнула в него, обдавая теплом:
        - Титяков сказал, я ему понравилась. Как думаешь, выдумывает или нет?
        И тут, к своему ужасу, Женька сообразил, что Стас всерьез интересует Нику. А тот дерзкий выпад на балконе, в котором Женька услышал сердечную заботу о себе, был лишь поводом привлечь внимание красавца Ищенко. Из примерочной уже вышла Эля в очередном устрашающем образе, и Женьку пронзила злая боль. Он понял: надень сейчас брюки - в тот же миг получит непобедимого соперника в лице Стаса Ищенко, отмороженного Снежной королевой Кая. Что уж тут говорить, даже Боров не сомневался долго, выбрав статного красавца вместо тщедушного Женьки. И если Ника сейчас же узнает правду, шанса завоевать ее сердце не будет никакого!
        В этот тягостный момент, не размышляя больше о саморазоблачении, Женька принял отчаянное решение - выжидать. Ему просто необходимо было хоть немного понаблюдать за ситуацией, оставаясь в женском обличье. А затем, пользуясь полнейшим доверием и симпатией Ники, расстроить ее грядущие отношения с Ищенко. Женька подумал, что сейчас, когда для него открыт механизм души Николь, есть маленький шанс заставить его работать по собственной схеме. И вот тогда-то Ищенко попляшет!
        Женька пережевывал свое горе молча, стараясь не изменять дурашливой улыбке, и лишь зубы чуть поскрипывали от напряжения. Он слегка отстранился и внимательнее обычного глядел на Нику. Отвлеченная от разговора новым выходом Эли, она растерянно уставилась на громоздкую фигуру в очередном мини с рюшками. Митя Титяков исступленно гримасничал, но в то же время с опаской поглядывал на Элины кулаки, что та сжимала под воланами полупрозрачных длинных рукавов. Он старался держаться поближе к Женьке, тянул к нему свои длинные, загребущие клешни, даже не подозревая, какие злодейские планы тот вынашивал под маской внешнего благодушия.
        А в это время за стенами многоликого торгового комплекса на продрогшие столичные улицы сыпал первый снег…
        Глава девятая,
        где правит ревность
        Зима распласталась по городу - пухлая, белая, дородная. Она была молода и свежа, как невеста. И все ждала чего-то, дрожа от нетерпения. Часто сыпал снег, и среди непроглядной пурги Женька порой переставал соображать, кто он есть на самом деле.
        В тот день он стоял в мамином шерстяном платье на стуле и помогал Эле прикрутить к люстре хвост пушистой мишуры. Занятия были отменены - гостиную украшали к встрече Нового года. Стул под Женькой жалобно поскрипывал, платье впивалось в бока.
        - Слезаю, пока на мне одежда не лопнула. - Женька спрыгнул на пол. - Это стало бы малоприятным предновогодним сюрпризом для твоих родителей.
        Будто услышав эти, брошенные вскользь слова, в комнату заглянула Любовь Николаевна, с шеи ее свисало несколько разноцветных гирлянд. С момента первой встречи она сильно похудела, и Женьке казалось, что первым делом из нее ушла радость, которая раньше так и распирала ее, изливаясь на окружающих.
        - А я смотрю, ты перестала сидеть на диете. - Любовь Николаевна с завистью смотрела на Женькину раздавшуюся фигуру. - Тебе так намного лучше!
        Женька, и правда, в этот год стал неожиданно набирать массу, постепенно исчезала былая прозрачность, пропала талия, плечи разошлись в стороны. Теперь даже монументальная Эля не казалась ему такой громоздкой, как раньше. Он почти перерос ее и сейчас уже не смотрел на подругу снизу вверх. Быть может, потому Женьке все время казалось, будто Эля стала другой. Пусть ей не удалось подобрать удачных обновок, и она продолжала носить свои старые вещи. Но вот странное дело - смотрелись они теперь как-то иначе. Раньше Эля одевалась кое-как, скорее для порядка, чем ради удовольствия. Часто выглядела неряшливо и старомодно. Теперь же одежду она подбирала тщательно, с очевидной любовью. Кто бы мог подумать, что творит широкий пояс с обычной прямой рубахой. А если еще расстегнуть сверху на одну пуговицу больше обычного… Быть может, Эля не стала модницей, похожей на манекен из торгового центра, но яркие бусы или браслеты вдруг преобразили спокойные наряды, делая их игривыми, даже романтичными. Она вовсе не стала другой, скорее - нашла себя. Вот только отношения у них с Женькой напряглись, как мускулы спортсмена,
отжимающего штангу. Элю не радовали школьные успехи друга, она стала холодна и не отвечала смехом на его вечные шуточки. Будто они вдруг перестали быть забавными, хотя Женька обезьянничал на зависть любой мартышке. Меньше хохотала теперь и Ника, она стала какой-то сонной, но, быть может, эта вечная дрема скрывала глубокие раздумья. Во всяком случае, Женька рассчитывал на потайную глубину этого бессмысленного взора. Личико Ники оживало лишь к позднему вечеру, когда они уже расходились по домам. Теперь у подъезда ее ожидал не только спящий водитель, но и до крайности бдительный Стас Ищенко. И каждый раз он не упускал случая, чтобы злорадно отвесить Женьке какой-нибудь вызывающий комплимент. «Женя, эта помада выгодно подчеркивает цвет твоих глаз! - Стас без зазрения совести хватал Женьку за руку, чуть переворачивал ее и впечатывал губы в собственный кулак. - Мое восхищение!» Женька разбухал от ярости, покусывая чистые губы. А Ника уже о чем-то весело щебетала с невозмутимым обидчиком. Либо протягивала свои тонкие наманикюренные пальчики, и тут уже Стас не мазал. Они много говорили о театре,
оказывается, Николь всерьез мечтала стать актрисой. И Стас рассказывал ей о том, как идут репетиции «Маски» и какие сложности возникают у него с вживанием в роль. Хотя Женька прекрасно знал, что единственная проблема Ищенко - мозг величиною с перепелиное яйцо. И роль, содержащая больше трех слов, просто не укладывалась в его крохотные извилины. Женька мерз в маминой одежонке и ловил на себе сочувствующие и в то же время немного раздраженные взгляды Ники. Теперь он всегда был третьим лишним. Но позволить этой парочке болтаться наедине под покровом черных вечеров никак не желал…
        Сегодня же Стас обнаглел до того, что перехватил Нику еще до начала занятий и утащил на генеральную репетицию «Снежной королевы». И Николь галопом поспешила за прекрасной скульптурой Ищенко, даже не дожидаясь, пока заснет водитель «Фольксвагена». Так продолжаться дальше не могло! Ника в упор не видела насквозь прогнившей сущности этого шантажиста. И все отточенные остроты, которые Женька пытался вонзить в светлый образ Стаса, отскакивали от него, как от стальной ледышки. Единственное преимущество юбки, которую Женька проклял уже тысячу раз, было в том, что Ника по-прежнему доверяла ему, и они могли видеться хоть каждый день. А эти встречи были для него сейчас самым важным составляющим бытия - скелетом этого бездарного существования, позволяющим хоть как-то передвигать ноги. И сейчас Женька чувствовал себя отчаянно одиноким, находясь здесь без Николь. Когда в комнате ворочались лишь тяжелые фигуры Эли с матерью, отчего-то на ум приходила скороговорка о лавирующих кораблях.
        - Элька, и где только носит твоего отца! - Любовь Николаевна вперила укоризненный взор в стенные часы. - Девочки, а давайте поужинаем вместе?
        Она сказала это будто между делом, непринужденно, но заинтересованный человек тотчас уловил бы в голосе нотки великой просьбы и потайное отчаяние. Но в гостиной, по всей видимости, не оказалось заинтересованных людей. Потому Эля грубо ответила:
        - Я не хочу ужинать.
        Если бы в тот же миг она оторвала взор от аляповатого венка из еловых веток, который крепила к двери, то увидела бы, что подобная голодовка довела мать до тонких, почти прозрачных слез. И вся ее фигура чуть вздрогнула, будто от удара. Но Эля на мать совсем не глядела.
        - Женя! Она перестала ужинать! И это уже не в первый раз! - Любовь Николаевна распростерла свои белые руки, будто ждала от Женьки какого-то щедрого дара. - Ну, скажи ей, пожалуйста…
        И если бы Женька посмотрел в ту же секунду на Элю, то увидел бы, как она ждет этого и мечтает, чтобы ее уговорили слопать хоть что-нибудь вкусненькое этим холодным вечером. Чтобы они поужинали втроем за теплой беседой, которых так давно не случалось в этом доме. Но Женька, абсолютно занятый своими мыслями, так и не глянул в сторону подруги.
        - Вроде все украсили, я тогда побегу, ладно?..
        И он с облегчением выскочил из квартиры, убранной, точно дворец, где по углам просторного зала, спиной друг к другу, безмолвно глотали слезы Эля и ее мама. А Женька уже бежал по скользким улицам, думая лишь об одном - что станут делать Ника и Стас после репетиции, если рядом не будет его.
        Когда Женька примчался к школе, окна физкультурного зала уже погасли, на секунду он подумал, что уже опоздал, разминулся с артистами и Ника со Стасом уже мирно отчалили, счастливые своим уединением. Но тут дверь хлопнула, и на лестницу из темного здания посыпали ребята. Женька спрятался за угол, не желая попадаться им на глаза. Вот уверенно прошел мимо Боров, за ним шлейфом вилось несколько двоечниц с бездумными розовыми лицами, видимо, это были Герда, Маленькая разбойница и Снежная королева. Пронесся заснеженной тропою через дырку в школьном заборе сам Северный олень. И вот во двор, специально держась стороною от других, выползла медлительная парочка. Стас и Ника взялись за руки. Женька нагнулся, хватанул рукою снег, оставляя в невысоком сугробе порядочную вмятину, и размазал обжигающе-холодную массу по лицу. А затем кинулся из своего укрытия наперерез тихой парочке.
        - Здрасте! Я ваша тетя! - шутливо выкрикнул он.
        От испуга Ника и Стас расцепили руки и отшатнулись в стороны.
        - Как прошла репетиция? - Женька внедрился между ребятами. - Куда теперь идем?
        - Тебя здесь только не хватало, - процедил Стас.
        Ника положила руку в теплой варежке на локоть Ищенко, чуть погладила, призывая успокоиться. Она поглядела на Женьку, и тот не смог разобрать, была ли в том досада или жалость.
        - Поговорим? - сказала Ника тихо, отводя Женьку от Стаса.
        Ищенко сделал было шаг следом, но Ника кивнула ему, сказав глазами что-то сокровенное, непонятное для стороннего человека, каким вдруг стал для нее Женька, и Стас послушно застыл на месте, будто примерз к дороге.
        - А давай сбежим от него! - Не теряя времени Женька схватил Нику за руку и потянул за собой. - Я тебе такое «отвесное» место покажу, закачаешься!
        - Погоди, так нельзя. - Ника остановила его, положила ладони на плечи, от чего Женька вдруг стал как-то ниже, колени у него подгибались. - Я же понимаю, что ты ревнуешь…
        Женька поперхнулся словами: неужели Ника вот так запросто смогла прочитать его душу, заглянуть в самые потаенные ее глубины.
        - И давно ты знаешь? - глухо спросил он.
        - Почти с самого начала! Это же очевидно, что между вами что-то было. - Ника ласково поливала Женьку лазурью своих ясных глаз. - Но пойми, я не виновата, что Стас выбрал меня…
        - Стас? - эхом отозвался Женька.
        Только теперь он стал понимать, о чем говорила Ника. Рот ее продолжал открываться, слова летели из него вместе с прозрачным паром, такие же воздушные, исчезающие раньше, чем до Женьки долетал их смысл. Кажется, она извинялась, несла какие-то глупости о дружбе, которой дорожит. Женька хотел силой заткнуть ей рот, тотчас признаться во всем, но лишь рука поползла вверх, как на ней повис могучий Ищенко.
        - Давай без рукоприкладства, - железно сказал он.
        Ника тут же смутилась, глазки ее забегали, она зачем-то спряталась где-то под мышкой у Стаса, будто Женька мог действительно ей навредить.
        - Женя, зачем же ты так? - пропищала с напускной слезливостью в голосе. - Я же хотела по-хорошему… Мы же еще подруги?
        - Нет, мы не подруги! - выкрикнул вдруг Женька.
        Он хотел сейчас же все рассказать, и пусть над ним тотчас разверзнутся небеса. Но вместо небес на плечи откуда-то сверху упали две тяжелые ладони Стаса. Он попросту схватил Женьку за шкирку и поволок со двора.
        - Рудык, не будь истеричкой! - цедил он чуть слышно сквозь зубы. - Давай не станем портить этот славный зимний вечер срыванием платья на людях? - Стас свернул за угол школы и со всего маху окунул Женьку головой в сугроб, продолжая плоско иронизировать: - Остынь, горячая штучка!..
        Все звуки и краски померкли в снежной черноте. Где-то Стаса окликала Ника, но голоса будто бы отдалялись, звенели в воздухе тонкими колокольчиками. Или это трещало у Женьки в ушах. Он вылез из сугроба, очистил лицо от снега и огляделся - школьный двор был пуст. Лишь вдали ему померещилась парочка, фигуры сплелись тугой косой и чуть покачивались в тусклом свете фонарей, а потом растворились вовсе.
        Никогда еще Женька не чувствовал себя таким одиноким. Раньше ему и в голову не приходило, что так тоскливо может стать человеку просто от того, что он стоит один как перст посреди пустого школьного двора. А рядом нет даже Эли, которая бы тихо и преданно дышала в затылок. Что-то неумолимо менялось в Женьке под этим внешним маскарадом. Вероятно, это «что-то» и распирало мамины платья, а теперь билось в узкие ребра, раздвигая пространство для чего-то большого и пока не познанного. Женька поплелся домой в надежде наколоть себя на какое-нибудь резное мамино канапе - пусть хоть дома все будет по-прежнему!..
        - А ты разве не в Астрахани? - наивно спросила старушка у подъезда.
        - А разве не видно? - Женьке хотелось провалиться сквозь землю. - Намного дальше!
        Дом встретил его тихим, протяжным воем. Дверь в мамину комнату была плотно закрыта, хотя всхлипывания, невзирая на препятствие, легко проходили и через нее. Вся квартира лежала во мраке: ни один язык света не облизывал пол. Женька скинул ботинки, покрытое снежной крошкой пальто и на ощупь пошел через коридор. Он спотыкался о мамины сапоги, запутался в шарфе и, кажется, прошелся по воротнику искусственной шубки. После чего буквально ввалился в мамину комнату.
        - Ма! Что с тобой? - только и успел сказать он, падая на ковер.
        Мама подняла с постели заплаканное, красное лицо. Она не ответила, лишь махнула рукой, приказывая Женьке тотчас убираться вон. И Женька послушно выполз обратно в коридор. Он осмотрелся, глаза привыкали к темноте, по полу была разбросана мамина одежда, видимо, она скидывала ее на ходу. Женька уже видел, как она вбегает в квартиру, приложив к лицу старый матерчатый, расшитый в уголке ромашками платок. Она плачет и спешит к себе, чтобы упасть на кровать и забыть об окружающем мире. Женька сидел на полу, рядом с разбросанными вещами и чувствовал себя таким же ненужным. Но тут внутри у него точно распрямилась пружина, что давила в ребра все последние дни, он буквально подскочил на месте. Нет, больше никто не заставит его отсиживаться в сторонке! Он уверенно налетел на дверь, и она послушно отворилась, мама недовольно отодрала голову от подушки.
        - Кышшш! - прошипела она.
        - И не подумаю! - по-мужски ответил Женька и, расправив подол платья, сел на край кровати. - Я намерен принести тебе пользу.
        - Это угроза? - Взгляд мамы стал удивленным и оттого более осмысленным, но в тот же миг осознание случившегося вновь заволокло его пеленой отчаяния. - Мне никто не сможет помочь! - взвыла она.
        Ей просто необходимо было выговориться, она глядела на сына, постепенно узнавая в нем единственного родного и самого близкого человека. Как еще недавно случилось с самим Женькой, и теперь мама решила открыться ему.
        - Представляешь, он оставил меня! - уже тихо, но со злостью сказала мама. - И ради кого? Ты думаешь, ради жены? Нет! Он променял меня на какую-то малолетку, которая в жизни не видела телевизоров без пультов и телефонов на проводе. Разве с ней есть о чем поговорить?..
        Женька ничего толком не понял, а мама уже снова ревела белугой. Он не мог припомнить, чтобы прежние расставания с возлюбленными причиняли ей столько страданий, чаще мама сама уходила из отношений, как только те рисковали стать серьезными. Женька был уверен, что и с женатым мужчиной она сошлась лишь потому, что это не могло перерасти во что-то большее, чем тайные свидания, проникнутые романтическим духом опасности, отравленные трагедией несбыточного счастья.
        - Он не достоин тебя, мам. - Женька погладил мать по голове, и она прильнула к его плечу. - Сказать честно, ты же совершенно не умеешь выбирать мужчин. Следующего обязательно покажешь мне. И никаких новых отношений, пока я не одобрю! Ты должна понимать, что в нашей семье уже есть мужчина, который может за тебя постоять.
        От гордости за обновленного себя Женька даже топнул ногой. Натянутые до прозрачности колготки тут же треснули, выдавая целый струнный ряд дыр от пятки до колена.
        - Ой, я порвал твои колготки…
        Мама смотрела на взрослеющего сына, и против воли ее начал разбирать смех.
        - Хорош мужик, ничего не скажешь. - Она стянула с головы сына тугой обруч, и длинная челка упала на глаза. - Нам бы еще с тобой разобраться.
        Она провела ладонью по Женькиной щеке, прижалась к ней губами.
        - А этой девочке пора начинать бриться, - шепнула мама на ухо.
        Женька хмыкнул, кашлянул, а потом совершенно не к месту всхлипнул. Раз, другой… Весь уходящий вечер стоял перед глазами. И колокольчиком звенел в ушах смех уходящей в обнимку со Стасом Ники. Слезы сами собой потекли по щекам, а мама вытирала их мокрыми пальцами и отчего-то улыбалась Женьке в лицо. Сын и мать сидели рядышком, прижавшись друг к другу: молодящаяся женщина и ряженый парень, как две юные подружки. Не осознавая до конца, как эти слезы вымывают слабость из их сердец, закаляя их, делая крепче, сильнее, готовят к тому, что ждет впереди…
        Глава десятая
        про обманчивость слепой любви
        Зима стелила сугроб за сугробом, город мерз, становясь все более неприветливым и молчаливым. Он все торопился, спешил куда-то, быть может, навстречу новой весне. Женька перестал ходить в гости к Эле, совместные занятия оборвались как-то сами собой. И даже в школе ребята не перебросились и парой слов. Заглядывать в тетрадь подруги или списывать домашки у Женьки теперь просто не было надобности, да и разговаривать совсем не хотелось. Эля тоже была нема, впрочем, как и раньше. Через их парту, что стояла в крайнем ряду у окна, шел порядочный сквозняк, или же это атмосфера между ребятами стала такой холодной, что стыли даже пальцы ног.
        Женька не видел Нику с той сумбурной вечерней встречи в школьном дворе. Он все ждал какого-то знамения, пинка от природы, который придал бы ему направленное ускорение, чтобы разрешить, наконец, эту застарелую ситуацию. Женька стремительно рос и не мог больше втискиваться в мамины крохотные наряды. Но и в брюках еще не чувствовал себя настолько уверенно, чтобы начать с Никой важный разговор. И потому все тянул время, которое и так еле двигалось, сонное от бесконечных зимних сумерек.
        Неизвестно, сколько могла бы продолжаться эта душевная дрема и как долго ползли полные бездействия дни, если бы однажды, в морозный выходной, на экране Женькиного айфона не высветился прекрасный лик Николь. Телефон прыгал в руке, а сердце так колотилось между ребрами, что даже пупок ходил ходуном, ладони мигом вспотели, и Ника чуть не выскользнула из пальцев. Женька ухватил ее за ухо и ответил на вызов.
        - Привет, Жень! - раздалось непринужденно. - Слушай, мне не нравится, как мы с тобою расстались. Может, поговорим? Я скучаю…
        Повисла пауза, за которую Женька стремительно соображал, что же ему делать? Соглашаться на встречу? И в каком виде на нее являться? Или сказать все сразу по телефону? Но тогда он может больше никогда не увидеть Николь.
        - Я тоже, - только и ответил он.
        - Тогда выходи, встретимся в сквере через полчаса, хорошо?
        И не успел Женька скрепить этот разговор согласием, как Ника сбросила вызов. Но телефон был еще теплым и влажным от рук и горячего уха. «Идти или не идти? - думал Женька. - Вот в чем вопрос!» Он зашел в комнату матери, распахнул шкаф, провел рукой по вешалкам, перебирая туго напиханные наряды. Скривил лицо и захлопнул дверцу. Он прошелся по квартире, из спальни через узкую шею коридора в кухню, выхлебал с пол-литра воды и направился обратно. Решения не было. Женька не мог себе и представить, как дальше продолжать комедию, но правда крепко засела внутри, никак не желая выскакивать наружу. Она делала Женькины ноги чугунными, застилала страхом глаза и скребла когтями по голосу, так что тот вырывался изо рта весь сдавленный, скрипучий.
        - Я пойду туда! - хрипло скомандовал сам себе Женька.
        Остановился посреди коридора, влез в мамино пальто, затем напялил женскую шапку, расшитую сияющими пайетками и, поблагодарив джинсы за их существование, решительно отправился на улицу. Он хотел по пути к скверу все еще раз хорошенько обдумать на свежем воздухе, но лишь только вышел из дома, как последние мысли сразу выдуло пронизывающим ветром, нос склеился, и Женька был вынужден по-рыбьи открывать рот, чтобы хоть как-то насыщать мозг мерзлым кислородом. Даже старушек холод выгнал с привычного поста, двор пустовал, не являя и единого препятствия, не давая отсрочки, а лишь понукая шаг.
        Вот уже показался за поворотом узкий язык молодого сквера с робкой порослью коротких деревьев, где боками жались друг к другу деревянные лавки с гнутыми спинками. А мысли так и витали где-то в воздухе. Гуляющих в сквере было немного: выморозило даже самых ответственных матерей с кудрявошубыми детьми. Женька искал глазами Нику, и вот она подскочила с одной из дальних лавочек, побежала ему навстречу. В отороченной мехом дубленочке и дутых сапогах, которые, казалось, пружинят, вознося хозяйку в небо при каждом шаге. Женька кинулся ей навстречу, дрожащий от счастья и нетерпения, хотя еще не совсем понимал, какие слова найдет для признания, но теперь ему стоило лишь расстегнуть пальто и снять шапку, чтобы открыть в себе мужественность.
        - Женя, как здорово, что ты пришла! - Ника приникла к нему тонкой фигуркой, щекоча Женькины щеки пушистым воротником. - Я так соскучилась!
        - Я тоже…
        - А ты неважно выглядишь. - Ника с подозрением вглядывалась в Женькину взрослеющую физиономию.
        И он подумал, что вот сейчас, наверное, и есть тот самый миг, которого он ждал все эти месяцы. Миг, когда надо сорвать маску, излить душу, представляя ее обнаженной на суд возлюбленной.
        - Все еще сохнешь по Стасу, да? - удрученно спросила проницательная Ника, вновь вешая гири на Женькины воздушные мечты.
        Лицо ее теперь было спокойно и безмятежно, она нашла свое объяснение необычной угловатости вдруг подурневшей подруги.
        - Нет! - отшатнулся Женька. - Как ты могла подумать?
        - Подумайте только! - прогремело вдруг за спиной. - Кто к нам пришел! Какой подарок!
        Женьке не нужно было ничего видеть, он затылком узнал Стаса Ищенко. Так значит, эта встреча снова обман? Снова спектакль?
        - Какой еще я тебе подарок? - Женька круто развернулся, готовый в тот же миг броситься на Стаса, вымещая все свои прежние обиды.
        Но вместо наглой физиономии Ищенко на него смущенно взирал румяный Титяков, которого Стас ловко выпихнул вперед себя. Получилось, что Женька буквально угодил в расставленные для приветственного объятия лапы робкого Мити и, пытаясь как-то выкрутиться, сел в сугроб.
        - Это подарок не мне, - елейно продолжал Стас из-за тощей спины Титякова. - Все для Мити. У него сегодня день рождения!
        Женька неловко выбрался из сугроба, поправил на голове сияющую шапочку и осмотрелся. Его кругом обступили ребята: горделиво высился Стас, сконфуженно кривил спину Титяков и радостно потирала ручки в теплых варежках Николь.
        - Мальчишки попросили позвать тебя, - сказала она, невинно вперив глазки Женьке прямо в переносицу. - Митя хотел провести этот день рядом с тобой…
        - Так это все ради Титякова? - прохрипел Женька. - Ты позвала меня ради этого?
        Он ткнул пальцем в скрюченную тощую фигуру.
        - Ну, не только ради него, - мямлила растерявшаяся Ника. - Мне бы так хотелось, чтобы мы дружили все вчетвером. Было бы весело. А Митька хороший парень. Вы друг другу очень подходите.
        - Не подходи ко мне! - крикнул Женька на Титякова, который снова потянул к нему руки, всем видом подтверждая слова Ники.
        Но после окрика он еще больше сгорбился, спрятал взгляд, попятился.
        - Ну, я же говорил!.. - многозначительно прошипел он, глядя на Стаса с Никой.
        А потом будто махнул на всех рукой, развернулся и пошел вниз по узкому скверу. Он отчаянно сбивал с кустов снежные шубы, и те тряслись, как заячьи хвосты.
        - Ну вот, обидели хорошего человека! - недовольно протянул Стас. - Да еще в какой день! В день его рождения!
        - Митя так ждал этой встречи, - всхлипнула Ника. - Я прямо чувствую себя виноватой…
        При этом Ника почему-то с нескрываемым укором посмотрела именно на Женьку, точно он был причиной всех бед, что постигли Титякова за семнадцать лет жизни. Стас тоже противно цокал языком и качал головой, точно болванчик, выражая явное недовольство Женькиным поведением.
        - Ищенко, ну ты и гнус! Зачем все это устроил? - ругался Женька, топая ногами и сжимая кулаки, как девчонка. - Доконать решил?
        Стас делал вид, что не понимает, о чем идет речь. Ника же явно трактовала эти слова по-своему.
        - Стас хотел сделать приятное другу, а я немного ему помогла. - Во взгляде Ники не было прежнего тепла, теперь все оно доставалось лишь Ищенко. - Ты же думаешь только о себе! Разве так можно? Между прочим, Стас сказал, между вами никогда ничего не было и быть не могло…
        Женька вдруг почувствовал стену, что выстроилась между ними. Эта стена была прозрачна, как стекло, кажется, сделай шаг - будешь рядом с возлюбленной. Но легко было расшибить себе лоб, уткнувшись в эту невидимую, но непроходимую преграду. Женька уже встречался с такой стеной, когда пробовал расспросить мать об отце, и шишек набил немало. Сейчас он понял сразу, по одному лишь выехавшему вперед Никиному подбородку и запавшим под брови глазам - лучше держаться подальше. И он сделал шаг назад.
        - Эй, Титяков, погоди! - крикнул в спину Северному оленю и бросился бегом мимо дрожащих кустиков прочь от застенной парочки.
        Митя не оборачивался, его кривая фигурка, похожая на вопросительный знак, подпрыгивала над скользкой дорогой и становилась все меньше и меньше, постепенно превращаясь в неприметную запятую. Женька припустил быстрее, он чувствовал, что ему просто необходимо догнать обиженного Титякова, хотя еще с трудом понимал - зачем.
        - Митька, стоять! - гаркнул он, что есть мочи.
        И это неожиданно подействовало. Давно привыкший к командам Борова, Титяков реагировал на подобную тональность почти инстинктивно. Он застыл, но все еще не хотел оборачиваться. Женька не сбавлял темпа, и вскоре запятая снова стала вопросительным знаком, а после доросла до целого Титякова. Вид у него был насупленный, Женька даже подумал, будто тот пустил слезу, уж как-то слишком ярко светились его глаза.
        - Зачем ты остановила меня? - спросил он грубовато. - Мне не надо жалости. Не нравлюсь, так и скажи.
        Женька все разглядывал Митю и неожиданно для самого себя пропитывался какой-то искренней, чистой симпатией к этому угловатому, но, вероятно, доброму парню. Он почему-то вспомнил, что именно Титяков пытался остановить его в памятный день ухода из «Маски».
        - А знаешь, Титяков, ты мне нравишься! - откровенно признался Женька.
        И тут же испугался этих слов, так как Митя уставился на него с великой преданностью.
        - Но послушай, друг, неужели ты меня не узнаешь? - выпалил Женька и, набравшись храбрости, приблизил к Титякову свое обветренное лицо.
        - Ты о чем, Жень? - опешил Митя, щурясь ему в лоб.
        Было ясно, что дольше обманывать этого наивного парня никак нельзя, и Женька, содрав с головы сияющую мамину шапочку, спросил, выдыхая слова прямо в растерянное лицо Титякова:
        - Помнишь Женю Рудыка из «Маски»?
        Митя удивленно задрал брови, вопрос явно оказался неожиданным.
        - Ну… эээ… да, - медленно, будто осмысливая каждое междометие, проговорил он. - Только причем здесь этот чудик?
        - Чудик? - взвился Женька. - Почему же он чудик?
        - Ну… не знаю, - снова прогудел растерянный Титяков. - Странный он какой-то, незапоминающийся. То есть в ролях-то я его, конечно, помню, а так… человеком… не особо. Этот Рудык будто и не существовал на самом деле, а как с роли сняли - совсем испарился.
        - Никуда он не испарился! - захлебывался Женька, пытаясь отстоять себя в Митиных глазах. - Ты хочешь сказать, что не видишь: я и этот «чудик» - одно лицо!
        Титяков так сощурил глаза, что они совсем пропали между веками, он вытянул шею, опустил голову, всматриваясь в Женькину раздосадованную физиономию.
        - Да ты что, слепой? - не выдержал натиска Женька.
        - Минус семь, - откровенно выдохнул Титяков. - И у меня еще это… плохая память на лица, - бормотал он, покрываясь потом, несмотря на холод. - Хочешь сказать, ты и есть тот безликий Рудык? Нет. Я не понял. Что за развод? Ты что же - парень?
        - Доказать? - Женька в отчаянии даже схватился за джинсы, грозясь отправить их вслед за шапочкой.
        Титяков в испуге замотал головой, а потом взялся за нее руками, зажал между ладонями и стал оседать. Он сел на корточки и чуть покачивался, точно на молитве. Женька тоже стоял ошарашенный - правда вывалилась наружу, и пусть он выдал ее лишь Митьке, но почувствовал себя значительно свободнее, и вместе с тем пришло неясное смятение. Он уже не был ряженой девчонкой, но кем же стал теперь, скинув очередную маску? Тем безликим Рудыком, которого в упор не разглядеть? Да нет же… От того остались только роли. Тогда кто он есть сейчас? Существует ли он после окончания очередного спектакля или растает миражом, лишь протяни руку…
        - Но зачем, зачем ты делал все это? - прохрипел снизу Митя.
        Вспомнив о нем, Женька присел рядом, дружески похлопал по плечу и порадовался, что может что-то сделать сам, искренне, без лицедейства.
        - Это долгая история, брат. Ну давай, поднимайся уже. - Он потянул Титякова вверх, и тот неуверенно поднялся, все еще удивленно щурясь на Женьку. - Слушай, Мить, а почему ты не носишь очки или линзы?
        - От линз глаза слезятся, - Титяков шмыгнул носом, - а в очках я выгляжу, как полный придурок!
        - Да нет, тут дело не в очках, - отмахнулся Женька.
        От таких слов Митя совсем раскис, и Женька тут же попытался исправиться, но выходило только хуже:
        - Я в том смысле, что очки никого не сделают придурком, ну и наоборот…
        Митя еще больше кривил лицо, оно стало каким-то ошалело-плаксивым. Женька окончательно запутался:
        - В общем, я думаю, ты зачетный пацан! Если бы еще видел хорошо, цены бы тебе не было. Могли бы стать друзьями, а?
        - Спасибо, но что-то я пока не готов, - промямлил Титяков заплетающимся языком. - Я, пожалуй, пойду, а то дома торт стынет, - добавил он, отстраняясь и зачем-то пощупав Женькин нос. - Ну ни фига себе день рожденьице…
        А затем развернулся и уверенно пошел прочь. Женька пару раз окрикнул его, но теперь Митя не останавливался. Было ощущение, что до торта он доберется целым и невредимым. Женька, напялив на отмороженную голову злосчастную мамину шапку, тоже двинул из сквера. Он шел, не разбирая пути, в ушах застряли слова Мити о том Рудыке, которым он был совсем недавно. Это был взгляд со стороны, взгляд полуслепого человека. Но каким же зорким он оказался! И, быть может, слеп был сам Женька, не в силах разобрать, кто он есть на самом деле? Теперь даже в штанах он не станет прежним. Москву посыпал крупный ледяной снег, мешающий глядеть под ноги, Женьке приходилось упираться лбом во встречный ветер, чтобы хоть как-то продвигаться вперед. Хлопья садились на ресницы, залепляли нос, но Женька ступал все дальше и дальше - неведомо куда, лишь бы просто продолжать движение. Метель выбрасывала перед ним все новые и новые дворы, переулки, перекрестки, через белую пелену моргали огни светофоров и шипящих машин. И вдруг из этого непроглядного месива выступил знакомый двор, а следом приблизился дом: кажется, именно тот дом,
который был сейчас нужнее всех остальных…
        Глава одиннадцатая,
        в которой героя ждет неожиданное знакомство
        Женька ступил в подъезд, и на него тут же пахнуло теплотой и безветрием. Где-то высоко, над головой, мирно урчал лифт. И снег сразу скукожился, потек, теряя свою боевитую ершистость. Наконец Женька смог нормально вдохнуть, нос потихоньку отмораживался, с ресниц пала белая шуба. Уверенно постучав ногами, оставляя за собой мокрый ватный след, Женька пошагал вверх. Мимо лифта, чтобы, отбив каждую ступень, подготовить себя к новому разговору. И вот он уже стоял перед дверью. Ему открыли раньше, чем дыхание вошло в норму: перед Женькой стояла удивленная Эля.
        - Ты что здесь делаешь? - Она выкатила на него полные какого-то радостного негодования глаза. - Да еще в штанах!
        - Мне вот тут уже этот маскарад! - Женька саданул по шее ребром ладони. - Я войду, а?
        - Не может быть и речи! - Эля сама выскочила на лестницу, прикрывая за собой дверь. - Папа дома!
        И тут же в подтверждение этих слов из квартиры послышался приглушенный басок:
        - Элина, кто там?
        - Это картошка… в смысле реклама… этого, как его… слова Божьего, - сбивчиво крикнула Эля в щель и выдохнула Женьке в лицо сдавленным шепотом: - Убирайся немедленно!
        - Но я хотел! - Женька тянул к подруге ладони, будто просил милостыню. - Мне так надо…
        - Я! Мне! - злобно передразнила Эля. - Пусть тебе Николь помогает!
        И Эля безжалостно хлопнула дверью. Женька совершенно растерялся, он почему-то забыл, что сегодня выходной. Что нормальные родители сидят себе дома и не мечтают о встрече с ним. Он зачем-то приблизил лицо к глазку и тихо сказал в закрытую дверь:
        - Но ты у меня одна…
        С той стороны что-то жалобно проскрипело, а затем непримиримо щелкнул замок. Женька снова остался один, с каждым днем это тяготило его все больше и больше. И, вероятнее всего, от того, что он совершенно не понимал, с кем наедине находится. Он ошалело блуждал взором по голой лестнице, воздух из теплого стал казаться удушающим, горло сжимало что-то цепкое, крепкое. Лишь необъяснимое ощущение, что за ним до сих пор приглядывает дверной глазок, останавливало его от ругательств или того хуже - слез. И вдруг, заставляя Женьку подпрыгнуть на месте от неожиданности, щелкнула и мгновенно распахнулась соседская загадочная дверь. Не смог Женька опомниться или что-то разглядеть, как из нее вылезли две длинные руки, ухватили его за плечи и поволокли внутрь. Не успев и пикнуть, Женька оказался в чужой таинственной квартире. Он инстинктивно зажмурился, перед внутренним взором стоял ожиревший свидетель под защитой государства, страдающий неизлечимой болезнью непереносимости света. Но что ему нужно было от постороннего человека? Женька взят в заложники? Или от него хотят получить какую-то важную информацию? А быть
может, завербуют в тайные агенты…
        - Чаю хочешь? - спросил нежный, певучий женский голос.
        Женька открыл глаза. Перед ним стояла невысокая женщина в японском домашнем халате, что был расшит райскими птицами. Седеющие волосы рассыпались по плечам. Черты лица ее были тонкие и красивые, напоминающие старинный портрет, который разъели мелкие трещинки, и он помутнел от времени. В женщине не было и капли лишнего веса, а квартиру заливал ровный мягкий свет из смотрящих в зиму белых окон.
        - Кто вы? - Женька налег спиной на дверь, будто искал у нее защиты.
        Женщина усмехнулась, но в ее васильковых, казалось бы, лукавых глазах затаилась грусть.
        - Теперь это не имеет значения, - только и сказала она. - Лучше раздевайся, проходи и расскажи мне свою историю. Я так давно ни с кем не говорила по душам…
        «Ей нужна моя душа, - истерически подумал Женька. - Ах вот куда метит эта простоволосая ведьма с прекрасными глазами!»
        - Отпустите меня, пожалуйста! - постыдно взмолился он.
        - Не думала, что ты такой трус. - Ведьма буравила его пронзительным взглядом.
        Женьке показалось, будто в этих словах есть что-то странное, но он никак не мог понять, что же именно. Фраза все крутилась в голове, и тут он сообразил:
        - Откуда вы знаете, что я парень? - Он поежился в мамином пальто.
        Женщина тихо засмеялась, а потом приблизила к Женьке свое тонкое, суховатое, совершенно бледное лицо.
        - Я подсматривала за тобой! - шепнула она ему на ухо.
        И расхохоталась уже громко, без стеснения, то ли над собой, то ли над Женькой.
        - Однажды ты ошибся звонком и долго трезвонил в мою квартиру, - продолжила она, отсмеявшись. - Я хорошенько рассмотрела тебя в тот день. - Женщина ткнула узловатым пальцем в дверной глазок. - Ты зашел к соседской девочке и тем же вечером ушел от нее в женском наряде, вот потеха!..
        - Вы следили за мной в глазок?
        - А еще в окно. - Дама кивнула на белесый двор за стеклом. - Все это так интересно! Я придумала кучу версий, для чего тебе все это нужно. И ты не уйдешь отсюда, пока все мне не расскажешь! Порадуй старуху. Тебе все равно не мешает выпить горячего чая, совсем же замерз, бедолага…
        Признаться, Женька уже не видел в этой маленькой женщине существенной угрозы, скорее ее саму хотелось защитить, спасти от какой-то невидимой напасти. Он увереннее осмотрелся вокруг. Квартира, в которую он угодил, выглядела необычно. С одной стороны, все здесь было в движении: со спинки кресла, что выставило из-за двери свои мясистые бока, сползала к полу неловко накинутая шаль. На торшере чуть покачивалась от легкого сквозняка густая бахрома. Также постукивали друг о друга длинные деревянные плети, ограждающие вход в кухню. Но в то же время жилище выглядело замершим. Женька никак не мог понять, откуда взялось это чувство: словно он оказался в вакууме. Будто разом угодил в прошлое - застывшее время. На тумбе, под зеркалом в резном окладе, стоял дисковый телефон, крученый провод от которого тянулся к квадратной розетке. Женька и забыл, что на свете существовали такие допотопные аппараты. А телевизор выпячивал пузатый экран из коричневой стенки от пола до потолка. За стеклом - хрусталь, на круглом столе - скатерть с кистями. А занавески на окне в гостиной походили скорее на театральный занавес. На
выцветших обоях висели какие-то портреты, а еще, кажется, старые афиши.
        - Да кто же вы такая? - снова спросил Женька, возвращая внимание к хозяйке антикварной квартиры. - Я знаю, вы живете, как затворница, но почему?
        - Какая разница? Я просто соседка, - отмахнулась дама. - Зови меня Анастасия. - Она оглянулась на зеркало, как-то смущенно оправила ворот халата, провела сухой ручкой по седым волосам, убирая пряди от лица за плечи, и добавила: - Анастасия Александровна.
        Из кухни вкусно потягивало каким-то травяным чаем и еще чем-то сладким. На краю кухонного стола примостился простенький ноутбук, который мигом вернул Женьку в настоящее. Он подумал: а здорово было бы хлебнуть сейчас чего-нибудь горяченького! Хозяйка квартиры не выглядела тяжело больной, да и вербовать в секретные службы его, кажется, никто не собирался. И Женьке вдруг захотелось рассказать этой пожилой даме обо всех своих проблемах и горестях. Что-то теплое и притягательное исходило от Анастасии Александровны. С ней так и тянуло быть откровенным, выговориться, как это бывает со случайным попутчиком в поезде дальнего следования. Чтобы тот увез все напасти с собой, забрал в неведомые края. И никогда, никогда они не вернулись бы вновь…
        Анастасия Александровна уже прошла на кухню, убрала со стола ноутбук и теперь наполняла чашки пахучим напитком, от которого поднимался тугой пар. Женька скинул женскую одежду на стул в коридоре и прошел в дом. Он послушно сел за стол, отхлебнул чая, и тот пролетел вниз, отмораживая язык, горло, оседая теплом где-то внутри. Точно зелье, он заставил выскакивать признание за признанием. Женька все говорил и говорил обо всем, что случилось с ним, начиная с ушедшей осени. Анастасия Александровна слушала его молча, не перебивая, лишь внимательно блестели ее лукавые глаза и порой от любопытства чуть раздувались и вздрагивали ноздри. Иногда она не могла сдержать улыбку и тихо хихикала, так что ее тоненькие плечи прыгали под тканью халата. Но вскоре нос ее краснел, и она украдкой промокала глаза платочком. С каждым словом Женьке становилось все легче, будто разговор с Митей - был вышибленной из шампанского пробкой, после чего пена так и била фонтаном. И вот постепенно сосуд пустел, Женька совершенно выдохся и, обессиленный, неприлично распластал локти по столу.
        - Как же тебе повезло! - сказала Анастасия Александровна, будто очнувшись от морока.
        - Это в чем же? - искренне не понял ее восторга Женька.
        - Не каждый похвастается такими необыкновенными воспоминаниями. - Она словно говорила теперь не только о Женьке, а о чем-то необъяснимо значимом и волнующем.
        Лицо ее сейчас казалось еще белее, оно будто светилось изнутри.
        - Я только теперь понял, каким ничтожеством был, - признался Женька, невольно залюбовавшись своей собеседницей. - И это паршиво…
        - Да, порой узнать, кто ты, можно, лишь притворившись другим. - Лицо Анастасии Александровны казалось сейчас почти прозрачным, будто через него глядело само прошлое. - Но ты так молод, в твоей власти все изменить. Главное, нужно понять, чего тебе действительно хочется…
        Она вдруг поднялась и начала поспешно убирать со стола посуду, руки ее дрожали, от чего чашки касались друг друга боками, слегка позвякивая высоким чистым керамическим звоном.
        - Ну все, теперь иди, - кинула Анастасия Александровна через спину, - признаться, я очень утомилась, так давно ни с кем не говорила…
        - А чего хотите вы, запирая себя в этих стенах? - Женька пытался поймать ускользающий взгляд этой странной женщины.
        - Теперь только покоя.
        Она устало указала на дверь, и Женька даже сообразить не успел, как снова оказался на лестнице. Ему показалось, что никогда еще он не был так далек от понимания, что с ним происходит. Он был растерян, изумлен и чувствовал себя окончательно запутавшимся. Не знал он еще и того, что именно с этого момента клубок покатится, постепенно раскручивая нить. Точно ее хвост застрял сейчас под дверью загадочной квартиры, где в безвременье и одиночестве жила старая дама, впустившая в свой мир нового человека впервые за долгие годы…
        Глава двенадцатая,
        где рассказывается, из чего растут зубы ненависти
        Зима свернулась клубочком, съежилась и почти что исчезла в лучах наступающей весны. Женька тоже барахтался в этих лучах, сплавляясь до школы и обратно по глубоким лужам рябых московских дорог. Он еще толком не разобрался в себе, продолжая хорошо учиться, но как-то по инерции. Без труда, но и без излишней инициативы. Самые большие трудности вызывала коварная физкультура, тренировать ум выходило куда эффективнее, чем мышцы. Теперь Женька сидел один за партой возле окна, которую круглый год продували ветра. Эля совсем отдалилась, она пересела к узколобой двоечнице, которую изо всех сил тянула к лучшей успеваемости. А та вяло упиралась, отказываясь даже переписать домашнюю работу, и тогда Эля, меняя почерк, выводила кривые каракули в чужой тетради. Иногда Женька замечал на себе ее странный, задумчивый взгляд, но лишь только это случалось, Эля сразу непринужденно отворачивалась и больше не проявляла и грамма внимания.
        Николь же казалась теперь лишь прекрасным миражом, Женька давным-давно не виделся с ней. Он знал, что Ника несколько раз приходила в школу на спектакли «Маски», но сам не казал туда и носа. Ему отвратительно было даже представить, как Ника восторженно аплодирует Каю в лице гнусного Стаса Ищенко. И вроде, по слухам, играл он плохо, забывая текст и путая слова. Но все равно Женька чувствовал бы себя побежденным, находясь в зале, когда враг топчет ногами заветную сцену. А что сказать Нике и как достойно объяснить свою выходку с переодеванием - он до сих пор не знал. Несколько раз в столовой и на переменах Женька встречал Митю Титякова, но тот сторонился его. Сразу отворачивался или делал вид, будто спешит куда-то. Теперь Митя носил очки, потому о приближении Женьки узнавал заранее, лишь только тот показывался на горизонте. Но все это еще можно было как-то терпеть и жизнь казалась вполне сносной, если бы не постоянные стычки со Стасом. По совершенно непонятным причинам Ищенко никак не хотел оставить Женьку в покое. Вечно поддевал обидными шуточками, а порой старался напакостить исподтишка. И когда
Женька не мог отыскать в раздевалке своего мешка со сменной обувью или же его школьный рюкзак вдруг начинал летать по коридору, от ноги к ноге, - рядом всегда оказывалась ухмыляющаяся физиономия Ищенко. Он мог выглядывать из-за вешалок или что-то шептать на ухо футболистам, пинающим рюкзак. Но как только Женька решался нагнать обидчика, Стас тут же растворялся в кишащих учениками школьных коридорах, ловко сливаясь с толпой.
        И вот, когда Женька уже решил оставить в покое тайну этих беспричинных стычек, причислив ее к вечным загадкам природы, произошел случай, который пролил свет на эту темную историю. А вышло вот что.
        В тот день Ищенко совершенно осатанел. Столкнувшись с Женькой в коридоре, он громко и самодовольно выкрикнул:
        - А наш немощный Жендос завалил весенний кросс!
        Со всех сторон полился смех, а Стас тут же пропал из вида. Вокруг, точно вода, стекались друг к другу ученики, множество лиц, и все не те.
        - Урод! - в исступлении проорал Женька. - Имей смелость показать свою рожу!
        - Ах, урод? - Ищенко вдруг застыл на месте, толпа будто выплюнула его и расступилась. - Зато ты загляденье, просто Нюша какая-то!
        Они стояли, точно два ковбоя из старого вестерна, друг напротив друга, испепеляя соперника смертоносным взглядом. Вот-вот должны были прогреметь выстрелы, и только жди - кто кого.
        - Чего тебе от меня еще надо? - грохнул Женька. - Вроде получил уже все, что хотел.
        - Ты мне за урода ответишь! - пошел на него Стас с холодной, непробиваемой физиономией.
        - Да, ты моральный урод! - не отступал Женька. - И это уродство пострашнее внешнего - его не сразу заметишь.
        Стас даже подскочил от ярости, затем весь как-то выгнулся и буквально прыгнул на Женьку.
        - А ты, как погляжу, хорош со всех сторон! - шипел он, стараясь повалить Женьку на пол, и ему это вскоре удалось. - Чист и непорочен, как твоя прекрасная мамочка!
        Ищенко взирал сверху, лицо его разъела ненависть, но в то же время впервые оно казалось Женьке по-настоящему живым. Это были истинные чувства, которые, точно весенняя вода, проломили ледяной панцирь.
        - Причем здесь моя мать? - От удивления Женька затих, почти не сопротивляясь, и безвольно распластался по полу.
        Стас дышал ему прямо в лицо, раскрасневшийся, потный, жаркий.
        - А ты не знаешь? - едко спрашивал он, и лицо его, на удивление, становилось еще красивей. - Твоя бесстыдная мать крутила роман с моим отцом! Из-за нее он чуть не ушел из семьи…
        Только теперь Женька начал понимать, что же двигало Стасом все это время, откуда выросла эта тупая ненависть. Все молниеносно становилось на свои места. Мысли сменяли друг друга, как кинокадры, и вот уже сложилось целое кино. Женька понял - это не комедия, даже не боевик, а банальная мелодрама… Неужели мамин бывший женатый поклонник - это и есть отец Ищенко?
        - Пусть моя мать не святая, но и твой отец тоже хорош! - Женька уверенно приподнялся на локтях, отодвигая Ищенко, который, изрыгнув последние слова, будто ослабел. - Он обидел твою мать, потом - мою, а сейчас, наверное, расправляется с очередной несчастной женщиной! - не чувствуя былого сопротивления, Женька умудрился сесть. - Можешь вымещать злость на мне, можешь винить во всем мою мать. На ее место уже пришла другая, отец у тебя не промах. Научись уже признавать людей такими, какие они есть, а не такими, какими тебе их хочется видеть!..
        Стас ошарашенно смотрел на Женьку, все еще сжимая в кулаках его рубаху. А по коридору уже разносились быстрые шаги - о потасовке узнала администрация. И вот сильные руки Борова подхватили растерянных, запыхавшихся мальчишек, как новорожденных котят, и поволокли в учительскую. Со всех сторон на них пялились ротозеи, но драчунов теперь не интересовала школьная жизнь - внутри созревало глубокое понимание своей собственной истории. Запершись в учительской, завуч проводила с ними длинную серьезную беседу, а ребята лишь растерянно кивали головами. Они не смотрели друг на друга, будто расцепившись, оказались в разных мирах - каждый думал о своем. Они просидели в учительской до конца перемены, потом - до конца урока, а потом - следующего. В полном молчании. Пока дверь не распахнулась, являя статного, подтянутого красавца средних лет.
        - Стас, что случилось? - Он шагнул к Ищенко, который даже не повернул головы. - Мне позвонили и сказали, что ты был избит. Это так?
        Мужчина воинствующе оглядел полупустую учительскую.
        - Ты шутишь? - без улыбки ответил наконец Ищенко, кивнув на Женьку, вид у которого был порядком потрепанный.
        Из-за стола уже поднялась завуч, она протянула руку и шагнула вперед.
        - Я не позволю обижать моего сына! - неприветливо, даже грозно зыркнул на нее мужчина. - Я буду жаловаться!
        - Пап! - встал Стас, будто осаждая родителя, и зашипел сквозь зубы: - Ты всерьез думаешь, что меня здесь кто-то может обидеть? И ты не позволишь это делать другим? А себе? Почему ты позволяешь себе обижать меня?
        От неожиданности завуч замерла на месте, а Женька впервые глянул на Стаса. Лицо Ищенко опять стало ледяным, как прежде. Он взял себя в руки, и слова эти были брошены не в пылу, а обдуманны и взвешенны. Завуч как-то замешкалась, рука ее безвольно повисла, а потом и вовсе спряталась за спиной. Женьке казалось, будто воздух вокруг наэлектризовался так, что волосы готовы стать дыбом, но только он еще не знал, что уже через секунду обстановка накалится до предела. В дверь осторожно постучали, и следом она распахнулась.
        - Здравствуйте, я мама Жени Рудыка. Вызывали?
        В комнатку заглянуло смазливое, встревоженное личико Женькиной мамы. Она смущенно кивнула завучу, потом нахмурилась, глядя на Женьку, скользнула взглядом по Стасу и тут уперлась в его отца. Старший Ищенко стоял сбоку, за открытой на него дверью и теперь тоже без удовольствия покривился.
        - Ты? - прогудел он, растерянно оглядываясь. - Так это все из-за нас? Черт возьми, что за институт нравов! - Он снова собрался и перешел в нападение, наступая на совершенно опешившую завуча. - Вам что, заниматься больше нечем? Не знаю, что этой женщине от меня надо…
        - Мне?.. Надо? - захлебнулась мама.
        Кулаки ее сжались, скулы побелели, она вся чуть наклонилась вперед, как Пизанская башня, и Женьке пришлось тут же обнять ее за плечи, разворачивая из кабинета.
        - Пошли отсюда, - только и сказал он, уводя мать в коридор.
        Завуч окончательно онемела от такого поворота событий, а отец Стаса уже атаковал ее какими-то невнятными объяснениями. Он резко, будто от судороги, крутанул головой в сторону уходящей пары. Но Женька не смог прочитать эмоций по этому каменному лицу: лишь губы его чуть кривились, то ли от боли, то ли от пренебрежения. И мама, взглянув в эту маску, оступилась, нога криво подвернулась, фигурка еще сильнее накренилась, съежилась. Так что Женьке пришлось пару шагов практически волочить мать на себе, подхватив под локти. Но потом она вдруг остановилась, глубоко вдохнула, распрямляясь и разводя плечи в стороны. Она повела локтями, освобождаясь от помощи, и шагнула дальше увереннее, легче.
        - Ма, с тобой все в порядке? - спросил Женька.
        - Да, сынок, теперь все будет в порядке, - твердо ответила мама. - И как я только могла не замечать этого раньше? Он же страшный человек!..
        Дома никто не возвращался к разговору о происшествии в школе. Не было речи и о драке, ни слова о встрече с отцом Стаса. Казалось, в этой истории поставлена точка. И, как ни странно, из Женьки ушла вся злость на Ищенко. А про его папашу и думать не хотелось: наверное, лучше не иметь никакого отца, чем состоять в родстве с подобным типом. Стас еще герой, что при всем этом не потерял чувства юмора.
        - Посмотрим что-нибудь? - осторожно предложила мама.
        Она уже привыкла, что Женька вечерами запирается в своей комнате, делает уроки, читает, живет какой-то своей, скрытой жизнью. Теперь, когда у нее освободились вечера для уборки и домашних котлет, Женька будто охладел к здоровой пище и телевизору. Хоть не радуйся, что к выпускному сын выбился в отличники!
        - А пиццу закажем? - неожиданно поддержал Женька.
        И мама от радости заказала его любимую, без всяких ананасов и морепродуктов. А Женька согласился смотреть какой-то старинный фильм о фантастической, несбыточной любви. Этот вечер стал будто бы пришедшим из детства, когда ложиться спать поздно было счастьем, пицца - праздником, а мамины объятья спасали от всех бед. Дома стоял теплый, душистый полумрак, а на экране качалось бесконечное, глубокое море и городок Баку накидывал на себя маску портового Буэнос-Айреса.
        - А знаешь, в этом же районе Баку снимали стамбульские сцены «Бриллиантовой руки», - рассказывала мама, которая знала эти картины наизусть.
        Женька слушал маму вполуха, с самого начала фильма он мучился от какого-то неясного чувства узнавания. И дело было даже не в том, что кино это он уже видел, на этот раз в нем был скрыт какой-то совершенно свежий, только народившийся секрет. Иногда ответ на эту загадку казался совсем близким, очевидным, но лишь только Женька пытался ухватить его, как тут же пелена снова сгущалась и внутри повисала пустота. И вдруг, когда Женька уже отчаялся расколоть тайну, она открылась ему сама. С экрана улыбалась героиня, ее лукавые васильковые глаза и стали ответом.
        - Мам, кто это? - так и подпрыгнул Женька.
        - Где? - испугалась мама, чуть не подавившись куском пиццы.
        - Что это за актриса? - Женька уткнул палец в экран прямо промеж лукавых глаз.
        - Это же Крутинская, ты что, не знал?
        - Неа. - Женька вглядывался в это знакомое лицо, последние сомнения уходили прочь. - А что с ней сейчас? Она жива? Как думаешь, сколько ей лет?
        Мама задумалась, будто жонглируя в голове чужими годами, в попытках не растерять, поймать каждый, как великую драгоценность.
        - Думаю, ей сейчас около семидесяти. Она жива, только очень давно не снимается.
        - Почему? А где она живет? - сыпал вопросами Женька, его теперь совсем не волновал фильм.
        - Даже не знаю, - опешила от такого любопытства мама. - Наверное, где-то в Москве. Раньше она в «Современнике» и во МХАТе играла. Потом была какая-то темная история, много слухов об ее уходе. Кажется, ее роль дали более молодой актрисе. Или же она захотела уйти со сцены до того, как постареет, чтобы зритель запомнил ее свежей и красивой. Несколько лет назад писали, будто она стала затворницей и никого к себе не подпускает…
        Мама все говорила и говорила, так живо и воодушевленно, радуясь, что нашелся общий с сыном интерес. Она даже забыла про пиццу, что скромно стыла на огромном квадрате толстого картона. Но Женька снова ничего не слышал, в его ушах колотилось сердце: он знаком с известной актрисой! Он пил чай с самой Крутинской! И главное, наконец-то понял, что держало эту женщину в стенах прошлого. И как круто порой может изменить реальную жизнь всего лишь одна несыгранная роль…
        Глава тринадцатая,
        в которой наконец будут сорваны все маски
        Впервые в жизни Женька видел такую короткую весну. Кажется, вот только что она растекалась талыми сугробами, а листья никак не хотели вылезать из крутых коконов-почек. Но вот уже солнце пекло так, что в городских квартирах заурчали и потекли кондиционеры. Асфальт пылал, Москву накрыло душное марево. Именно в такое время выпускникам столичных школ нужно было сдавать ЕГЭ. Застегивать белые рубашки, которые тут же липли к спине от пота, втискивать ноги в тугие кожаные ботинки, когда хотелось лишь тонких хлопковых кед. В школе все ходили нервные. Девочки истерически худели или же, наоборот, заедали стресс, грозясь не вместиться в купленное заранее выпускное платье. Учителя тоже кружили от класса к классу, как птицы спешат к гнездам с новорожденными птенцами, стараясь каждому сунуть в рот питательного червяка. Все вокруг гудело и вертелось, и порой Женьке казалось, будто он единственный статичный предмет в окружающих обстоятельствах, потому может наблюдать за происходящим как бы со стороны. И даже когда он пришел на свой первый выпускной экзамен, то чувствовал, словно все это творится вовсе не с ним, а
лишь какая-то сторонняя, ненужная суета. Не было страха, волнения или хотя бы азарта. Тест показался до скуки легким, вызвав даже разочарование: неужели именно к этому он готовился весь год? Рядился девчонкой, а потом умудрился потерять и первую любовь, и единственную подругу? Да каждый из дней этого сумасшедшего года был в тысячу раз сложнее, чем примитивный бумажный сборник вопросов по школьной программе! Кажется, Женька вышел из школы первым, так и не поняв, что отлично справился с труднейшими заданиями.
        - Женя, а где твоя приезжая кузина? - спросила у подъезда дотошная старушка. - Давно ее не видно, тяжело ей приходилось, бедняжке, все время какая-то нервная ходила, раздумала поступать? Вернулась в Астрахань?
        - Да что вы, какая Астрахань? Она же в прошлом месяце улетела по приглашению в Австрию! - брякнул Женька. - Теперь работает фотомоделью, у нее же все данные - рост, вес и все такое… Снимается в местной рекламе, что ей наша Москва - другие горизонты открылись, покоряет вершины заснеженных Альп.
        Так, мимоходом, он отправил свою великую роль на заслуженный отдых, почти не сожалея об этом. А старушка еще долго вздыхала о переменчивости моды и неизведанной силе красоты…
        Непредвиденная ситуация, вернувшая Женьку к жизни, вновь заставляя чувствовать собственное дыхание и стук сердца, произошла на последнем выпускном экзамене. Это событие будто бы сорвало его с места, заставляя пуститься во всеобщую круговерть. А виной тому снова стал Стас Ищенко.
        В тот раз Женька с привычным безразличием оставил экзаменационные листы и вышел из класса одним из первых. Он плыл по душному коридору, мечтая лишь об одном - поскорее выпрыгнуть из узких, жарких ботинок, и тут за спиною вдруг громко хлопнула дверь, и его окликнули по имени.
        - Жень, подожди!
        Женьке впервые за долгое время захотелось подпрыгнуть на месте для ускорения и бежать без оглядки, но с непривычки он лишь немного усилил шаг.
        - Да постой же! - раздалось снова. И стал настигать приближающийся топот. Женька не останавливался, пока ему на плечи не легли ладони. И тут же перед ним возник незабвенный лик Стаса. После долгой разлуки Ищенко показался Женьке ниже ростом, и вроде бы у него поубавилось мощи. Женька еще не сжился с тем, как сильно вымахал за год, и от того щуплого паренька, каким он был еще осенью, не осталось и следа. Теперь он прямо смотрел в глаза Стасу, не надо было задирать голову или, того хуже, вставать на мыски, точно артисту балета, чтобы сравняться с ним ростом. Женька молчал, и Стас тоже притих. Ему нужно было отдышаться после погони. Он даже отступил на шаг, между мальчишками выросло небольшое расстояние. И тут Стас вдруг поднял руку, он протянул перед собой ладонь, заполняя пространство между животами, без слов, просто показывая, что хотел бы стать Женьке другом. И Женька уставился на эту руку, не в силах прикоснуться к ней. Он зачем-то вспомнил, как за эту же ладонь держалась Ника и, словно прочитав его мысли, Стас заговорил о ней.
        - У Ники скоро прослушивание в Щукинском театральном училище. Я хотел попросить тебя прийти, поддержать ее, а то она очень волнуется. - Стас говорил ровно, внешне не теряя спокойствия, но Женьке будто бы слышалось второе дно в звуках его голоса: там был трепет. - Нике тебя очень не хватает. Если честно, у меня уже уши завяли слушать о тебе…
        Стас усмехнулся, но без тени превосходства, скорее с грустной иронией.
        - Ты сказал ей, что я парень? - спросил Женька.
        Стас покачал головой.
        - Думаю, это только ваше дело, - сказал он. - К тому же я не ревную, когда она вспоминает твои «отвесные» наряды…
        Теперь запрыгали Женькины губы, он не мог сдержать смех, который стал выпрыгивать из него короткими выдохами через нос. Того гляди он расхохотался бы, потому поспешил вперед, подальше от этого разговора. Женька пока не находил в себе сил признать Ищенко другом, а беседа грозила перерасти в приятельскую.
        - Так ты придешь в Щуку? - пронеслось по коридору. - В следующий вторник, к девяти на Николопесковский…
        - Постараюсь! - обернулся лишь на миг Женька и поскакал вниз по ступеням.
        Московское лето приняло его в свою парную баню, небо висело низкое, серое, грозя дождем. И Женька несся узкой тропинкой прямо сквозь дворовые кусты, а ветви хлестали его листвой, как трудолюбивые банщики. Это был последний школьный экзамен, и Женька еще не знал, что успешно сдал его. Не знал он и о тех экзаменах, которые готовит ему подступающий июль…
        - Ма, а Щука - это хорошо? - спросил Женька в понедельник вечером.
        - Да что хорошего? Костлявая, с душком тины! - Мама скривила щучью мордочку, выставляя вперед нижнюю челюсть и свирепо клацая зубами.
        - Не, я про театральное училище, - рассмеялся Женька.
        Зато мама в тот же миг стала серьезной, брови поползли к переносице.
        - А зачем тебе? Я думала, ты давно образумился!
        - Да это не мне! Так, знакомая поступает… Вот, интересуюсь. - Женька почувствовал, как щеки заливает краска. - А ты расслабься, я же сдал все экзамены, Вассерману, поди, и не снился мой успех!
        Мама удовлетворенно закивала, с теми результатами, которые показал Женька, ему были открыты двери многих достойных университетов. Осталось только выбрать, куда подавать документы. Начинался июль, время определиться еще было…
        - Кстати, Щуку закончила Крутинская, ты недавно о ней расспрашивал.
        И почему-то после этой сказанной по случаю, вроде бы вскользь фразы к Женьке пришла уверенность - ему нужно быть завтра в Николопесковском переулке.
        Утром вторника Женька шел по просыпающемуся, свежему Арбату, камень под ногами еще не успел накалиться на беспощадном солнце. Сейчас здесь гуляла прохлада, и широкая длинная хлопковая юбка чуть парусила от ветра. Мамины блузки теперь не лезли на расширившиеся плечи, потому Женьке пришлось надеть свою собственную летнюю рубашку, завязав нижние углы на животе смешным узлом. Зато с этой рубахой вполне сносно смотрелись спортивные кеды. Женька повязал бандану и нацепил какие-то крупные бусы, что были похожи на сушеные сладости - курагу или финики. Он снова нарядился барышней, бросая вызов то ли себе, то ли Нике, то ли всему белому свету. Женька смутно ощущал, что путь перевоплощений пройден еще не до конца, точно не сделан последний - самый важный - шаг. Шаг в новую жизнь. Где он, в конце концов, поймет, кто есть на самом деле. Что для него лицедейство - развлечение или страсть, без которой жизнь постыла и безвкусна? Есть ли у него способности, чтобы когда-нибудь сыграть, как Дастин Хоффман, Робин Уильямс, Александр Калягин или Олег Табаков, которые бесподобно могли перевоплощаться в незабываемые
женские образы. Или же удел Жени Рудыка - школьный драмкружок? Он вспоминал фильмы, которые любила его мама: «Тутси», «Миссис Даутфайр», «Здравствуйте, я ваша тетя», «Мери Поппинс, до свидания!» И кадры картин плыли, точно диафильмы по стенам домов, смешивая жизнь с искусством. Женька вдыхал эти образы, ощущая себя прямо здесь и сейчас, просто шагая по Москве, героем прекрасного, неповторимого кино…
        Свернув в Николопесковский, Женька уже издали заметил группы поступающих: где-то шли жаркие, не по утру, разговоры. Кто-то поспешно зубрил басни, закрыв глаза, заложив уши ладонями и монотонно раскачивая туловище. Один парень, без стеснения, разучивал какой-то сложный танцевальный шаг, прыгая с тротуара на дорогу и обратно. И чем ближе Женька подходил к заветным дверям Щукинского училища, тем явственнее ощущался запах чужих страхов и чаяний. «Это моя последняя надежда - иначе домой в Северодвинск! Я вчера в Щепке прослушивание завалил, а неделю назад во ВГИКе», - жаловался чей-то низкий голос, и ему тут же вторил тоненький фальцет: - «А мне завтра в ГИТИС на второй тур, и в то же время прослушивание во МХАТе, прямо не знаю, что и делать!» Женька сам отчего-то разволновался, будто это он собрался поступать в театральное и теперь не успевает на нужное прослушивание. Или, быть может, его страшила встреча с Николь. Он же так давно ее не видел…
        Женька вошел в здание и теперь оглядывался по сторонам, выискивая среди множества охваченных нервным азартом физиономий красивое личико Ники, но первым ему на глаза попался именно Стас. И уже потом, за его широкими плечами мелькнула тонкая фигурка Николь. Кажется, она чему-то сопротивлялась или о чем-то молила. Женька ускорил шаг, пробираясь через волнующиеся кучки поступающих. Со всех сторон на него летели обрывки стихов, какой-то унылой прозы, даже песен, но потом он разобрал знакомый голосок:
        - Стас! Ну пусти же! Я хочу домой. Я не пойду на это дурацкое прослушивание!
        Ей отвечал упрямый спокойный голос:
        - Перестань дергаться, ты лучшая! Ты обязательно пройдешь на следующий тур! - И тут Стас выхватил из общей массы Женькино лицо, с удивлением окинул всю неестественно женственную фигуру. - Ника, смотри, кто идет!
        Ника нервно обернулась и, увидев Женьку, на миг застыла, прекратив сопротивление. Она явно старалась взять себя в руки, собраться, чтобы не выказать бывшей подруге страха и смятения. Но уже через несколько секунд губы ее задрожали, глаза сузились, на ресницах повисли слезы, а потом раздался тонкий писк, с которым она понеслась на Женьку. Повисла на его широких плечах, вонзила нос в шею и затряслась в рыданиях.
        - Женечка, мне так страшно! - всхлипывала она. - Я туда ни за что не пойду! - Она указала на какую-то обшарпанную дверь, возле которой стояла мертвая пустота. - У меня ноги отнимаются и язык…
        - Сделай же что-нибудь! - Рядом стоял Стас, вид у него был на удивление взволнованный. - Успокой ее, у меня никак не выходит.
        Женька совершенно растерялся, он слушал, как Ника ноет ему в шею о том, что рада его видеть. И Стас, этот самоуверенный громила, взирает на него, точно ребенок, не умеющий сам справиться с делом. А Женька не находил слов, все его чувства и переживания так обострились, накалились внутри, что ему казалось - он сейчас же взорвется, разметав по коридору обрывки маминой широкой юбки. И тут заветная дверь распахнулась, не видно было, кто находится за ней, лишь какой-то неземной, бестелесный голос сказал в коридор тихо и отчетливо, распространяя вокруг тишину:
        - Кузявкина!
        Никто не сделал и шагу к двери.
        - Кузявкина! - повторил голос еще тише и окончательно смолк.
        Коридор в смятении крутил головами, все пытались понять, чья же теперь очередь на прослушивание. Кузявкиной нигде не было. И вдруг Женька почувствовал, как Ника отдаляется, кто-то тянул ее от него, стараясь оторвать, как прилипшую жвачку.
        - Ника, ну иди же! Тебя вызвали!
        Женька не верил ушам своим, неужели возвышенная Николь носила такую неблагозвучную фамилию? Он никак не мог соединить в одно ее образ и это несуразное слово. Тем временем сама Ника истерически пучила глазки, царапала Женьку за плечи, а потом вдруг выкрикнула:
        - Вот же она! Кузявкина! - Она оторвала одну руку от Женькиного плеча и тыкала в него острым пальчиком. - Струсила - упирается!
        И не успел Женька ничего толком сообразить, как Ника уже сама толкала его к приоткрытой двери в конце коридора. Но самое неприятное, Стас воспринял эту шутку с не меньшим энтузиазмом. Видимо, сообразив, что от Ники сегодня все равно пользы не будет, а так хотя бы появлялся повод развеселиться. Вдвоем, под одобрительный гул поступающих (глядя на упирающуюся громилу в юбке, все они изживали свои внутренние страхи) Женьку все же впихнули в жуткую комнату, где проходило прослушивание. Он влетел туда на всех парах, с трудом умудрившись затормозить до того, как разнес в щепки ряд невысоких столов, за которыми восседала комиссия.
        - Что же вы так долго? Слушаем вас, Кузявкина! Начинайте! - прозвучало, как приговор.
        Тут можно было сразу развернуться и уйти, по возможности не теряя достоинства. Больше никто не удерживал Женьку, и жизнь его могла войти в нормальное русло, вскоре все забыли бы про этот странный инцидент. Но в Женьке всколыхнулось что-то глубинное, позабытое в суете дней. И язык сам собой, без малейшего контроля, пошел сипло выдавать отрывок из роли Кая, так и не сыгранной в «Маске». Женька не видел перед собой ничего, изумленная комиссия оставалась сидеть в настоящем времени, тогда как Женька полностью погрузился в прошлое. На глаза невольно наворачивались слезы радости, в горле застрял комок, он снова чувствовал себя на месте, там, где должен был быть всегда! Но почему-то в его прекрасное прошлое все настойчивее врывались какие-то грубые слова, даже окрики. Женька очнулся. Несколько пар глаз - ироничные, удивленные, возмущенные - взирали на него. Кажется, его просили остановиться.
        - Я понимаю, вы разволновались! - Наконец Женька смог разобрать слова, летящие из крупного рта худощавой женщины с соболезнующими глазами. - Но то, что вы читаете, не заявлено в программе для прослушивания…
        - Можете просто прочитать стихотворение? - вздыхал грузный мужчина, отирая лысину платком. - Или отрывок из басни?
        Женька затравленно озирался, зачем-то теребя подол юбки.
        - Но я не помню отрывков, - пискнул скорбно, - мы басни в школьном кружке не ставили, никто зверей играть не хотел.
        - Танцуешь? - устало спросила юная девушка, кажется, немногим старше Женьки.
        - Вы приглашаете? - ответил невпопад.
        За окном пылало лето, оно лезло духотой в распахнутые окна, и Женьке стало нехорошо, комната поплыла перед глазами. Столы раскачивались, точно лодки, а шариковые ручки вдруг распухли, показавшись настоящими веслами. Его повело мимо столов в темпе медленного вальса, ноги заплетались.
        - Послушай, девочка, - взмахнула веслом большеротая. - Приходи через годик, повзрослеешь, укрепишь нервы. Армия тебе все равно не грозит…
        И тут все остановилось, замерло, не было больше качки, лодок и весел. Женька вернулся в настоящее.
        - Да никакая я вам не девочка! - ухнул неокрепшим тенором. - Надоел этот спектакль, честное слово!
        Затем сорвал с головы бандану, швырнул на стол сушеные бусы и взялся за узел на рубашке. Комиссия замерла. Лысый приложил платок к глазам, большеротая прикусила губу, а молоденькая даже взвизгнула, когда Женька уверенно и дерзко стащил с себя юбку. Под ней были летние шорты.
        - Мальчишка! - оторвал платок от глаз здоровяк. - Вот те на! Не разглядел!
        А Женька уже развернулся к двери, оставив мамину юбку скромно лежать в углу комнаты.
        - Эй, погоди, ты куда собрался? - окликнула большеротая.
        - В армию! - Женька хлопнул дверью.
        И тут же оказался в коридоре, где на него выпучились Стас и Ника. Повисла пауза, Женька держал ее с привычной сноровкой. Лицо Ники сначала размякло, точно не могло найти нужное выражение, потом напряглось, губы вытянулись и стали совсем узкими, ноздри раздавались, глаза бродили по Женькиной возмужавшей фигуре. Руки распахнулись и стали взлетать, точно крылья испуганной наседки. Ника на миг оторвала взгляд от Женьки и метнула в сторону Стаса, тот будто сконфузился, извинительно пожал плечами - мол, все знал, прости! Ника махнула крылом и на него. Затем рот ее распахнулся, она искала подходящие слова, изучая Женьку с каким-то диковатым, свирепым восторгом. И тут дверь снова распахнулась, чуть ударяя Женьку в спину.
        - Эй, парень! - В коридор выглянула голова молоденькой девушки. - Ты же никакая не Кузявкина?
        - Нет!
        - А как твоя фамилия?
        - Рудык. Евгений.
        Она что-то чирикнула в тетрадочке.
        - Приходи обязательно на второй тур, Женя! - и, улыбнувшись, добавила: - Можно сразу в штанах. - Потом глянула в глубину коридора, где по стенам в трепете расползались поступающие. - Следующий! - крикнула громко, на груди ее вздрогнули Женькины бусы. - Курочкин!
        Мимо Женьки к двери просеменил нахохлившийся мальчишка с нервным лицом.
        - Я в шоке! - выдохнула наконец Ника, все еще с упоением рассматривая Женьку.
        И Женька, как Станиславский, готов был ей ответить: «Верю!»
        Глава четырнадцатая
        о том, как хорошо быть собой
        Наконец свершилось то, чего Женька ждал и боялся, о чем мечтал, но в то же время сам внутренне противился завершению этого маскарада. Ника приняла его мужское обличье лучше, чем можно было ожидать. Что уж тут говорить, сидела бы она в комиссии, взяла бы Женьку на курс сразу - без дальнейших экзаменов. Никогда еще она не смотрела на него с таким ликующим возмущением, никогда в ее глазах не было столько чувств! Но Женька почему-то смутно ощущал, что должен сейчас быть совсем в другом месте. Не все еще завершено, не все точки расставлены в этой истории длиною в учебный год.
        Не дожидаясь, когда Ника окончательно придет в себя, он кивнул Стасу, чтобы тот придержал подругу, и выскочил вон из тощего коридора, пронизанного трепетом и страхом. Ника что-то выкрикнула ему вслед, теперь она хотела держать Женьку при себе, разглядывать, изучать, точно новую игрушку. Но его уже не было рядом: Женька спешил по Новопесковскому до Старого Арбата, а оттуда под землю, в метро, чтобы вынырнуть к солнечному свету уже в родном тихом районе на северо-западе Москвы. Длинная юбка больше не стесняла шага, и Женька даже чуть подпрыгивал от распирающей легкости. Он пронесся мимо своего дома, туда он вернется позже, а сейчас ему не терпелось поговорить с Элькой, он только сейчас понял, как сильно соскучился по своей старинной подруге. А все остальное еще успеется, где-то там, во взрослой жизни, куда он уже ступил одной ногой. Главное - не оставить незаконченных дел в прошлом, иначе они так и станут тянуть назад, тормозить, заставляя постоянно оглядываться.
        Женька заскочил в прохладный каменный подъезд: когда-то давным-давно, еще прошлой осенью, он зашел сюда в брюках, а вышел в платье. Теперь Женька знал, что уйдет отсюда, как и явился - самим собой. И никак иначе.
        Эля оказалась дома, по-другому и быть не могло: когда делаешь что-то вовремя, все нужное оказывается на своих местах. Вот только глаза у подруги были красные, а курносый нос так распух, что немного напоминал пятачок.
        - Чем обязана? - сухо, чуть капризно спросила она.
        - Привет! Ты что, экзамены завалила? - Кажется впервые, стоя рядом, Женька смотрел на подругу чуть свысока.
        - Ш-ш-што?! - зашипела Эля, и глаза ее вмиг просохли от такой неслыханной наглости, она не желала выходить из квартиры и упрямо протискивала себя в дверную щель. - Просто я дико устала. Мама с отцом ссорятся, никак не могут решить, в какой вуз мне идти.
        - А сама куда хочешь? - Женька разглядывал подругу, будто видел впервые.
        Она неожиданно замолчала, будто вопрос поставил ее в тупик, как-то смутилась и пожала плечами.
        - А чего тогда ревешь, раз тебе все равно?
        - Так у них же до развода! - откровенно сказала Эля, желание поделиться сокровенным пересилило былые размолвки. - Маму прямо не узнать! Зря папа ее в тренажерный зал отправил, теперь с ней не справиться…
        - А мы все же попробуем! - сказал Женька, неожиданно протолкнул Элю в коридор и поволок за собой в глубь квартиры.
        - Ты что? Ты куда? - шептала она, упираясь. - Они же тебя увидят!
        - Вот и хорошо, давно пора! - сказал Женька и явился на глаза родителей.
        Они исступленно ругались. Элин отец был бледен и, кажется, даже испуган, мама, наоборот, раскраснелась, она источала уверенную ярость.
        - Виктор Викторович! Любовь Николаевна! - громко гаркнул Женька, тут же привлекая к себе внимание. - Не помешаю?
        - Иди отсюда, мальчик! - не разобравшись сразу, в чем дело, отмахнулась мама.
        - Это еще кто такой? Из какой организации? Мы ничего подписывать или покупать не станем! - сильнее прежнего задергался папа.
        - Постой-постой! Мне твое лицо знакомо! - Любовь Николаевна забыла о споре с мужем и начала приближаться к Женьке, будто тот был неуловимой бабочкой на цветке.
        И вот, когда она оказалась уже совсем рядом, вместо того чтобы схватить его в охапку, зачем-то уцепилась пальцами за собственный рот. Случайно зажав руками и нос, она что-то гнусавила в ладони. И лишь торчащие сверху глаза понимающе выпучивались на Женьку.
        - Наверное, нам надо заново познакомиться, я Женя Рудык, - спокойно сказал он, - Элин друг!
        Мама запищала и попятилась.
        - С каких это пор? - Виктор Викторович хватил кулаком по столу.
        - Да, собственно, с первого класса…
        - Это что же выходит… ты всегда была мальчиком? - простонала Любовь Николаевна.
        - Не была, - покачал головой Женька. - Был. И вам надо с этим как-то смириться. - Женька глянул на отца, который продолжал упираться кулаком в стол, видимо, для поддержания равновесия. - А сейчас, когда все наконец счастливо открылось, я хотел бы позвать Элю прогуляться. - Он глянул на безмолвно замершую в уголке подругу. - Ты сама-то, как? Хочешь?
        Эля бездумно взирала на происходящее, явно совершенно сбитая с толку, и Женька отчего-то вспомнил о Коленьке, что приходился ей бесспорным родственником.
        - Никуда она с тобой не пойдет, паяц несчастный! - буквально прохрипел Виктор Викторович. - Элина, тебе надо готовиться к вступительным экзаменам!
        - Но куда? - будто просыпаясь от долгого сна, тихо спросила Эля, тем самым вернув родителей к их позабытому спору. - В какой институт, скажите, пожалуйста?
        - Это мы сейчас решим…
        - Ну уж нет, это я сама решу! - уже громче, так что отец от неожиданности вздрогнул, ответила Эля. - Но потом. Погулять что-то захотелось. - Эля состроила невинную физиономию и пропела: - «Смейся, паяц, над разбитой любовью…»
        Мама шумно вздохнула, так что по комнате даже пролетел сквознячок, и большие побелевшие уши отца чуть колыхнулись. Тихо стало и свежо. Эля победоносно кивнула в подтверждение своим словам, а затем схватила Женьку за руку и поволокла к двери.
        - Сила! - одобрительно крикнул Женька родителям подруги, послушно выезжая за нею на лестницу, дверь хлопнула, чуть не прищемив запоздавшую пятку.
        Родители так и не двинулись с места, лишь переглядывались как-то удивленно и растерянно, соображая потихоньку, что они произвели на свет настоящего человека, со своими желаниями и решениями, а не только послушную дочь.
        - А поехали в зоопарк! - Энтузиазма Эле сейчас было не занимать, можно сказать, она начинала жить. - Или нет, в парк культуры! Я туда с детства хочу!
        И Женька понял, что уже у подъезда Эля захочет в цирк, а потом, чего доброго, припустит на детскую площадку, чтобы до поздней ночи качаться на качелях, взлетая макушкой к низким ветвям. Он вдруг застыл на месте, прилип подошвами к полу, чтобы подруга не утащила его вниз силком. На миг подъезд замер в тишине. И тут Женька услышал смутный скрежет за соседней дверью. Будто бы за ними наблюдали в крошечный глазок, припав всем телом к двери.
        - Погоди! - Женька развернулся и впечатал в стену кнопку птичьего звонка. - Ты должна кое с кем познакомиться.
        - Ст-ой-ой! - заикнулась Эля, даже присев от неожиданности и страха.
        Дверь не шелохнулась, все за ней стихло, будто лишь послышалось Женьке.
        - Нет, побежали отсюда скорее! - Эля спряталась сзади, кажется, она готова была кометой нестись вниз по лестнице. - Все равно не откроет же.
        - Откройте! - Женька уверенно постучал в дверь кулаком и приблизил лицо к глазку. - Анастасия Александровна, пожалуйста…
        Он последний раз опустил руку на дверь, почти отчаявшись снова попасть в заветную квартиру, но тут замок хрустнул, и щелочка света вылезла к его ступням.
        - Ладно, заходите! - Из щели выскочила тонкая рука Крутинской и чуть приобняла Женьку, увлекая к себе. - Только быстро.
        Женька схватил совершенно опешившую Элю за руку и протащил в старинный коридор. Дверь закрылась, отрезая их от мира. Эля разглядывала хозяйку квартиры сначала с испугом и недоверием, но потом, будто все больше убеждаясь в чем-то, восторженно выдохнула:
        - Это же сама Крутинская! - Забыв приличия, она тыкала в актрису толстым пальчиком. - Я вас узнала!
        Женька смотрел на Элю, и ему казалось, будто на подругу сошло какое-то небывалое озарение. Лицо ее буквально просветлело, а взгляд был наивный, счастливый и открытый миру, как у ребенка при виде матери. В этот миг Эля постигла тайну, которая давно висела над соседской квартирой. Правда открылась, оказавшись еще более необыкновенной, чем всяческие догадки. И в ту же секунду Женька наконец понял, какова же должна быть его истинная роль в этой истории. Ему просто необходимо было вытащить Крутинскую на улицу, прочь из стен, в которых она заперла себя на долгие годы, отворачиваясь от всего, что предлагала ей жизнь. Актриса предпочитала жить старыми ролями, когда вокруг, на расстоянии крошечного дверного глазка, творилось что-то настоящее, невообразимое и прекрасное. Пролетающее так быстро, что только успевай ухватить за хвост и промчаться, вдыхая полной грудью, так что все внутри распирает от желания жить. То, от чего сам Женька готов был отказаться еще год назад, предпочитая реальности картонный мир «Маски» и грозное покровительство Борова. Окончательно расхрабрившись после всего произошедшего с ним
сегодня, Женька обнял Анастасию Александровну за плечи, а потом, совершенно неожиданно, подтолкнул к двери и буквально выставил из собственной квартиры.
        - Что это такое? - Крутинская разгневалась, сразу став еще прекраснее и будто даже моложе. - Да как ты смеешь?
        Она даже подпрыгивала, словно каменный пол подъезда был выстелен раскаленными углями. Но Женька уверенно перекрыл собою путь к отступлению.
        - Вы думаете, что отняли себя у мира, а на самом деле забрали весь мир у себя! - театрально выдал он и сам изумился такой тираде, добавив обыденным тоном, будто смешавшись: - Вам же давно пора проветриться, а сейчас прекрасная погода. Да и компания подходящая. Правда, Эля?
        Он глянул на подругу в ожидании поддержки. А Элина в ужасе уставилась на разгневанную актрису, вынужденную скакать по подъезду, как выпавший из гнезда птенец. И Женька подумал, что сейчас Эля отодвинет его в сторону, позволяя Крутинской вернуться в свою клетку. Тогда он выкатил глаза в безмолвной мольбе встать на его сторону.
        - А правда, погуляйте с нами! - сказала наконец Эля, очень искренне, с надеждой и даже протянула к актрисе распахнутые руки. - Ну пожалуйста! Я была бы так счастлива пройтись рядом с вами, вот так запросто, по-соседски…
        Крутинская растерянно озиралась, не в силах больше сердиться на ребят. Они были так восторженно наивны и очевидно желали ей только добра.
        - Страшно, - сказала она чуть слышно и провела ладонью по лицу, будто желая разгладить морщины. - Я же теперь совсем другая, а там - все так же, как и всегда…
        - Ну что вы, там все совершенно по-новому - это же не кино! - пылко вступилась Эля за вечно возвращающееся лето.
        И актриса закивала, будто решив для себя что-то важное. Она промолчала, но стало ясно - страх и былые обиды уступили место заразительному юношескому пылу, который так и шпарил из глаз Женьки и Эли. Ей снова захотелось чувствовать себя живой, спорить со временем или же, наоборот, покориться ему, окунаясь в сегодняшний день и позволяя себе быть совершенно разной - обидчивой и всепрощающей, разгневанной и трепетной, нелюдимой или общительной, молодой или же старой…
        Город ложился под ноги, будто только и ждал эту легкую, веселую троицу, что выкатилась из старого кирпичного дома, стоящего спиной к Москве-реке. В воздухе висел тополиный пух, и все вокруг казалось таким же светлым и парящим. Солнце нанизывало на лучи белые хлопья, точно скидывая на красавицу Москву пушистые бусы.
        - Между нами, девочками, - сказал Женька, восторженно глазея по сторонам, - ни в одном спектакле я не видел таких мастерских декораций!
        - Как же ты прав, мой мальчик! - отвечала Крутинская, ловя ладонью мохнатые бусины.
        Они шли, подминая под себя белые воздушные улицы. И Женька еще не знал, что этим летом он пройдет все прослушивания в Щуке, а потом перед ним раскроют двери сразу несколько университетов. Пока он и подумать не мог, какой же выбор сделает к осени. Не подозревал и о том, что вскоре Ника начнет атаковать его звонками, мечтая проводить вместе как можно больше времени. И порой ему придется сбрасывать ее номер, чтобы весело, почти по-детски, бежать вместе с Элей на берег Москвы-реки и лениво греть там животы, подкладывая под затылок учебники для вступительных экзаменов. Попросту - витая в облаках. Сейчас, держа в одной руке пухлую ладошку Эли, а в другой зажимая тонкие суховатые пальцы Крутинской, Женька знал лишь одно - он есть! Он существует! Он живет каждой частичкой своего взрослеющего тела - и это по-настоящему здорово…

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к