Девочка по имени Солнце Ксения Беленкова
        Только для девчонок #
        Соня Солнцева - просто молодец! Помирилась с подругой, после ссоры родителей вернула домой папу. Вот только в личной жизни у девушки большие проблемы. Соня влюбилась в парня лучшей подруги. И как такое могло произойти? Солнцева решает выкинуть красавца из головы, но, кажется, он сам не против их общения…
        Ксения Беленкова
        Девочка по имени Солнце
        Ничего старого нет под солнцем - все происходит впервые и навсегда
        Хорхе Луис Борхес
        Весна
        Все началось с картины Боттичелли «Весна». Да, именно в тот момент, когда я впервые увидела ее. Богиня любви Венера была печальна. И чем дольше я смотрела на снимок, тем сильнее мне хотелось разобраться: отчего богиня выглядит такой одинокой? Рядом с ней, в апельсиновом саду, все были заняты лишь собою: Западный ветер любил Нимфу, которая тут же превращалась во Флору. Три грации танцевали, не замечая ничего вокруг, даже красавец Меркурий развернулся к Венере спиной. Любовь стояла позади всех, она протягивала изогнутую тонкую руку, но никто не видел ее. Никто. Я захлопнула художественный альбом, пусть Венера теперь упирается ладонью в страницу напротив, где про ее величие написано тесно, мелким шрифтом. Я ничего не хотела читать, мне вдруг стало нестерпимо жаль себя, совершенно одинокую в круговерти жизни. Бывает, оказавшись в незнакомом месте, ты замираешь посреди улицы, с завистью провожая взглядом тех, кто входит в свои подъезды или выходит из них. Все эти люди кажутся хозяевами жизни: они с деловым видом спешат куда-то или же, наоборот, мирно прогуливаются по знакомым дорожкам, порой кивают,
улыбаясь друг другу, машут ладонями. Лишь ты чувствуешь себя чужой, будто случайно забралась в соседский сад и никак не можешь вылезти обратно. Но если вспомнить - всего лишь пару лет назад, во времена беспечного детства, мир вокруг казался манящим и теплым, как свежая булка. Дружелюбное было время, щедрая пора незаслуженного счастья, которое давалось просто так - лишь за то, что ты есть на этом свете. А мальчишки - от них замирало сердце! Я влюблялась как сумасшедшая и, признаться, не без взаимности. Куда ушло все это, где заблудилось-потерялось? Зачем настало одиночество, кто звал его на смену беспечной радости? Будто исчерпался положенный лимит дармовщины - теперь за счастье, дружбу и любовь следовало платить горестями и ссорами. Однажды папа шутя или всерьез (по нему не всегда понятно) сказал: «Когда все дается легко, душевная мышца атрофируется». Страшно представить себе такую немощь, но сейчас у меня это явственно получилось. Быть может, жизнь решила потренировать во мне ту самую мышцу? До сих пор не уверена, что анатомия предусматривает ее наличие в организме. Казалось бы, если долго находишься
одна, есть время узнать себя хорошенько, я же знала о своей душе и ее мышцах не больше, чем о загадочной Венере, которая грустила в апельсиновом саду. Но Соню Солнцеву не захлопнешь, как художественный альбом, не отложишь на дальнюю полку. Приходится любоваться своей бледной физиономией каждый день: по утрам и вечерам, начищая зубы перед зеркалом, а еще днем, глядясь в круглое заляпанное окошечко пудреницы и стирая отпечатки туши, что размазывается каждый раз, стоит лишь погоде прикоснуться к глазам. Тот, кто придумал водостойкую тушь, кажется, ни разу не блуждал московскими дворами в январскую метель и не убегал от июльского ливня. В наших погодных условиях красят лицо лишь очень смелые женщины: как ни странно, ими всегда оказываются пенсионерки или школьницы. Сейчас я находилась дома, погода стояла ясная: под потолком ярко светил икеевский абажур. Но тушь все текла и текла по моим щекам, и я размазывала ее пальцами, черную, мокрую. Внутри бушевала буря - вот что значит сила искусства! Именно в тот миг я решила во что бы то ни стало положить конец всему этому. Конечно, не себе, а одиночеству. Надо
было все хорошенько обдумать, а еще лучше - записать: что же случилось со мной и как быть дальше? Тогда-то я и достала свой старый и добрый дневник…
        Дневник
        Тетрадь такая древняя, что выглядела допотопной. Можно было подумать, мой дневник вел какой-нибудь прогрессивный неандерталец. Во всяком случае, когда я читала эти записи, портрет автора восставал перед глазами, и, говоря откровенно, это было леденящее кровь зрелище. Сумасбродная, ветреная, самовлюбленная - но как же я завидовала сейчас себе той - четырнадцатилетней! Предметы вокруг тускнели, за окном дремал вечер, но меня уже не было в Москве, с первых строк я перенеслась на дачу, в необыкновенное лето два года назад. Как оно уместилось на этих страницах - это же просто чудо! Но вот, совсем незаметно пролетела последняя строка моей истории, каникулы закончились, три точки - и все. Я переворачивала чистые листы один за другим, словно пыталась отыскать там себя, но тетрадь молчала. Я знала, кем была тогда, в четырнадцать, но совершенно не могла понять: кем же стала теперь. Детская комната, где можно было ходить с закрытыми глазами - каждый предмет на своем месте долгие годы, - все здесь оставалось неизменным. Почему же сейчас я чувствовала себя воровкой, укравшей чужую тетрадь? Будто забралась в
посторонний стол, переворошила забытые книги и блокноты, раскидала по полу исписанные ручки, а потом уселась прямо на месте преступления, чтобы читать, читать, читать… Я вернулась из прежней жизни, но не смогла найти настоящую, точно потерялась где-то в пути. Спросили бы меня: кто сидит посреди Сониной комнаты, разворошив ее прошлое? Нет ответа…
        Где-то в другой реальности, а точнее в коридоре, надрывался звонок, потом он смолк и тут же раздался вновь - такой же нетерпеливый и протяжный, а потом в третий раз - усталый, короткий. Затем донесся лязг ключа в замке (он плохо поддавался в последнее время, дверь надо было чинить, но все не доходили руки), минуту-другую вершилась борьба человека с техническим прогрессом. В результате замок нехотя поддался, дверь распахнулась.
        - Соня, ты дома? - крикнула мама.
        Я молчала. Не подумайте, что скрывалась или поленилась выйти ей навстречу. Просто перестала понимать: дома я или нет, а если и дома - то кто такая? В коридоре хрустели пакеты, потом упали на пол сапоги. Мама умела стоя, упираясь носком одной ступни в пятку другой, вытолкнуть обувь с ног, а потом стряхнуть сапоги куда подальше. Я же, как ни корячилась, без помощи рук в этом процессе обойтись не могла. Видимо, подводил вестибулярный аппарат: странно осознавать, что какой-то внутренний орган порой руководит нами, а вовсе не наоборот. Что стоит человек с его разумом, силой воли, способностью свободно выбирать, а желудок диктует ему, где необходимо находиться в данную минуту, и с ним не поспоришь. Не переубедишь: мол, погоди, сейчас не время, я еще не готова освободиться от бремени, надо все хорошенько обдумать. Желудку не прикажешь подождать: я соберусь с мыслями и перезвоню, тогда решим наши проблемы. С ним нужно быть предельно послушной: самый своевольный и дерзкий человек на свете зависит от своего желудка, как малый ребенок - от груди матери, и с этим ничего не поделаешь.
        - Ага, ты здесь! - босоногая мама уже стояла в дверях моей комнаты. - Я всегда подозревала, что у тебя нет слуха, только не думала, что наш звонок настолько музыкален. Неужели ты не слышала, как я трезвонила в квартиру?
        - Привет, ма, - сказала я, радуясь хотя бы тому, что меня признали за свою в этом доме.
        Выходит, снаружи я оставалась Соней Солнцевой, а это уже немало. Вспомнить хотя бы Игорька Иванова: с тех пор как этот обалдуй надел очки, всем кажется, будто он изрядно поумнел. Нельзя списывать со счетов видимость, когда общаешься с людьми. Некоторым она успешно заменяет все остальное.
        - На улице я встретила Женю, - как ни в чем не бывало рассказывала мама. - Она помогла мне сумки до дома донести. Какая отзывчивая у тебя подруга!
        Мне сейчас полагалось устыдиться: родная дочь не в состоянии попу от пола оторвать и открыть дверь, в то время как чужая девочка надрывается с пакетами. Я виновато потащила один из них на кухню: кажется, маме выдали всю зарплату йогуртами - ноша была тяжеленная. Вот вам еще одна ситуация, когда человек пытается обмануть свой организм, подкармливая его молочной продукцией с маркировкой «0 % жирности». Мама купила тонну этих йогуртов, мечтая, что количество перерастет в качество. Насколько проще было бы слопать кусок жареного мяса и жить спокойно, чем вливать в себя эту безвкусную жижу с утра до вечера! Но спорить с мамой бесполезно, особенно когда она не права.
        - Я предложила Жене зайти, только она почему-то не захотела. - Мама запихивала йогурты и творожки в холодильник.
        Тот наотрез отказывался сходиться, точно старое платье на потолстевшей фигуре, холодильник буквально не налезал на все эти сцепленные, как щиты обороняющейся дружины, упаковки. А я думала о Женьке.
        - Что-то давно не видела ее у нас, - продолжала мама, поборов холодильник, как и входную дверь, силой интеллекта, не иначе. - Отчего Женя к тебе теперь не заходит?..
        Женька
        Мы поссорились. Все вышло как-то нелепо. Если честно, я даже не могу точно вспомнить, что именно случилось. Медленно-медленно, как высыхает белье во влажный день, дружба потихоньку испарялась из нас. И не разобрать - вроде только что мы были насквозь подругами, а потом глядишь - сухое приветствие, колючий взгляд… Я тогда почти не думала о Женьке, слишком много всего творилось в жизни, только успевай дышать. Сначала я пыталась таскать подругу с собой на свидания, но кому понравится всегда быть третьей? А с мальчишками у нее ничего путного не складывалось, она многого от них хотела. Один глуп, второй груб, третий скуп…
        - Так одна и просидишь до института, - говорила я Женьке. - Довыбираешься!
        Университеты в то время казались мне такими же далекими, как старость.
        - Зато ты, Сонька, без разбору хватаешь, - отшучивалась Женя.
        Быть может, мне вздумалось обидеться на такое замечание или же я сама ляпнула что-то, не подумав. Разговоры у нас выходили какие-то странные: просто лиса и журавль друг у друга в гостях. Женька, кажется, начала считать меня поверхностной, ее «клюв» долбил в мое плоское блюдце; я же, сколько ни совала нос в бездонный кувшин Женькиной души, видела там лишь темноту и пустоту. Вероятно, лучшее подруга хранила на самом дне, но мне туда было не добраться. Куда уж!
        Помню, в детстве мы с Женькой часто ссорились. И разногласия наши были огромны, незабываемы: у кого кукла красивее? Пойти играть на качели или на карусели? Одну косу лучше носить или две? И после таких крепких споров и злейших обид мы как-то изыскивали в себе силы для прощения. Проходили минуты, часы, в редких случаях мог пролететь целый день, когда мы хранили злость друг на друга. Но в любом случае перемирие было неизбежно. У нас с Женькой организовался целый ритуал. Мы выбрали для всех мировых место нашего знакомства. Надо было, как в первый раз, выйти во двор и занять стартовые позиции возле песочницы, тогда Женька делала шаг мне навстречу и спрашивала:
        - Девочка, как тебя зовут?
        Я должна была называть свое имя басом, именно таким запомнила Женька мое первое слово. Дальше она бесстрашно предлагала:
        - Давай дружить?
        - Давай, - басила я.
        После этого любой конфликт считался исчерпанным, обида забывалась, и мы тут же, взявшись за руки, двигались в лапы нашей крепкой дружбе.
        И вот сейчас, когда ссора была столь пустяковой, что забылась до перемирия, я понимала: как раньше уже не будет. Женька не шагнет навстречу, не предложит дружбу, как делала это много-много раз, и мне не придется снова и снова изображать Шаляпина. Это выходило очень забавно, просто невероятно, когда мы притворялись детьми и знакомились заново. А уж смех потом стоял - даже животы ныли и сводило челюсти.
        Я впервые за долгое время почувствовала, как мне не хватает Женьки. Надо было, наверное, нырять поглубже в ее «кувшин», все равно не утонула бы. А я, наоборот, нос воротила, считая, что подруга слишком много умничает и задается.
        - Соня, ужинать! - Мама открыла банку консервированных ананасов.
        Она всерьез считала, что от ананасов можно похудеть, якобы они сжигают жиры. Тоже мне - пожароопасные фрукты!
        - Я не голодна, - соврала я.
        Закрыла дверь в свою комнату и всерьез решила продолжить писать свой старый дневник. Необходимо было разобраться, что же произошло со мной за последние годы. Может, права была Женька, я растратила себя на всякие глупости, как незаметно уходит мелочь из кошелька: кажется, только что звенела и оттягивала карман, но вдруг полезешь за нужной монетой - и пустота. Подруги нет рядом, да и от мамы тоже скоро ничего не останется - сгорит на ананасах… А во всем будет виновата тетя Надя, я так считаю. Это она сказанула маме о полноте: нет никакой дальновидности у тети Нади, несмотря на очки с толстыми стеклами. Ляпнуть такое, да еще в самый неподходящий момент! В любое другое время мама и внимания не обратила бы на подобное замечание, но тут ей словно разум отшибло - взяла и села на диету. Будто не было других свободных мест, где можно с удобством расположиться. Эта ситуация еще раз напомнила мне, как много людей вокруг сидят не на своем месте, вовсе не подозревая об этом. Но я стараюсь с мамой не спорить, это и раньше было бесполезно, а сейчас категорически противопоказано. Такое ощущение, что она постоянно
спорит сама с собой где-то внутри, снаружи поглядишь - все в порядке: ходит и улыбается, радуется чему-то. Но я-то знаю, радоваться ей нечему, и если мама не ругает меня больше суток - значит, с ней не все в порядке. Даже сейчас не прикрикнула на дочь, когда я расселась в комнате и не вышла ее встречать, - у мамы были серьезные проблемы, только она отказывалась это признавать. И все из-за папы…
        Родители
        Вот уже пару месяцев мои родители не живут вместе. И подумать не могла, что когда-то скажу такое. Да я и сейчас не говорю, помалкиваю, вот только написать решилась. Папа с мамой всегда были в моем представлении единым существом - эдаким двухголовым драконом. И пускай головы порой ругались вдрызг, но куда им деться друг от друга? И вдруг, представьте себе, ни с того ни с сего одна голова берет и уходит жить к своей маме. А вторая еще и хлопает дверью ей в затылок так, что уши закладывает. И тут же в доме появляется новая - в очках и старомодном берете из ангорской шерсти. Это оказалась голова тети Нади, маминой школьной подруги, которая всегда недолюбливала папу за то, что он не слишком жаловал ее саму. Любить тетю Надю было сложно: она всегда строго щурилась, будто очки не подходили ей по диоптриям, отчего между бровей раньше времени залегли глубокие морщинки. Мама говорила, что на самом деле тетя Надя очень добрая и ранимая, а внешний вид - это броня. Но как же можно любить женщину, если она в броне? Я понимала страх папы перед такой амуницией.
        Тетя Надя мигом оценила ситуацию и тут же освоилась у нас в квартире, как у cебя дома: запросто прошла на кухню и начала готовить ужин, находя все необходимое буквально вслепую, так как запотевшие с улицы очки сняла еще при входе.
        Я притаилась в коридоре за вешалкой и, забыв о приличиях, подслушивала их разговор.
        - Рассказывай, что у вас случилось? - спрашивала между делом тетя Надя.
        - Он всегда любил «Битлз» больше, чем «Роллинг стоунз»! - невпопад отвечала мама, прикладываясь к рюмке, куда подруга накапала валерьянки. - Я с самого начала должна была понять, что этот человек мне не пара…
        - Может, он упрекнул тебя по поводу веса? - также невпопад спросила тетя Надя. - Они вечно недовольны нашим весом!
        Под местоимением «они» тетя Надя понимала всех встречных мужчин, а под словом «нашим» - свой личный вес.
        - А что у меня c весом? - вспыхнула мама, которая была в два раза тоньше тети Нади.
        - Мне кажется, ты поправилась за этот год. - Добрая подруга вновь водрузила на нос очки, разглядывая маму. - Я-то считаю, что ты только похорошела! Но этим мужикам не угодишь…
        Тогда мама прищурилась, будто у нее тоже было плохое зрение, но промолчала. А тетя Надя уже продолжала, увлеченно, с пониманием, дела старой девы, ни разу не побывавшей замужем, но знающей мужчин как облупленных.
        - Ничего, перебесится, и жди обратно! Прибежит как миленький…
        Мама будто бы начала вяло спорить, дальше подслушивать стало совсем неприлично. Мне показалось, ничего серьезного не произошло, папа в самом деле «перебесится» и вернется домой к завтраку. На завтрак у нас в то время подавали яичницу с беконом или пышный ароматный омлет, а еще толстые бутерброды с колбасой, папа это дело очень любил - ни одного завтрака не пропускал, сколько себя помню. Я тихонько вернулась к себе в комнату, легла в кровать и заснула мирным сном, уверенная, что папа нарисуется к утру, как раз чтобы погулять с Собакиным. Но проходили дни, а папа так и не возвращался. Он звонил мне каждый вечер и уклончиво сообщал, что еще задержится у Розочки - мол, ему от матери на работу ближе добираться, да и помочь ей по хозяйству не помешало бы. Но это был чистейший обман: Розочка не вела хозяйство - бабушка жила красивой и яркой жизнью цветка, вокруг которого пчелами роились садовники, мечтающие возделывать ее сад. Поэтому вопросы текущих кранов и пыльных ковров решались моментально усилиями верных бабушкиных поклонников.
        Тем временем мама вдруг взяла и села на диету, такого я от нее не ожидала и очень насторожилась. В холодильнике место колбасы и бекона заняли обезжиренные йогурты, завтраки стали пресными, после них сразу хотелось есть. Прошла неделя моего вынужденного поста - и вдруг вернулся папа! Но лишь для того, чтобы забрать с собой Собакина, которого я забывала лишний раз выгулять… А для отца это стало настоящим ритуалом - Собакин был без ума от радости, облизывая хозяина с головы до ног, вот уж кто по-настоящему соскучился. Видимо, из-за этого папа не заметил, как похудела мама. Он ушел к Розочке, даже не взглянув толком в сторону отощавшей жены, и тихонько, уже стоя на лестничной клетке, позвал меня в гости. Собакин семенил за папой с воодушевлением, помахивая мне на прощание хвостом.
        На следующий же день мама купила себе дорогой фотоаппарат и сказала:
        - Хватит! Всю жизнь я пахала на вас с отцом, пора подумать о себе. Теперь у меня наконец появилось время для хобби.
        Мама записалась на курсы фотографии и еще в какое-то странное место - то ли тренинг личностного роста, то ли семинар по психологии, - в доме появились книги с пугающими названиями. Например, «Открытие новых возможностей» - мне и старых хватало, с ними бы разобраться, зачем захламлять себя новыми? А еще книга «Обретение гармонии, или Как победить одиночество» - вот честно, лучше бы мама от одиночества спасалась общением хотя бы со мной, чем в компании с книгой, обложка которой казалась залитой томатным соком! И наконец, самая ужасная книга Константина Котикова - «Как влюбить в себя любого (любую)». Не понимаю, зачем влюблять в себя любых, когда есть папа? Это Котиков завернул!
        Тогда я наконец сообразила, что все очень серьезно. Мама стала не похожа сама на себя, папу я не видела целыми неделями. Вместо Собакина в доме поселился фотоаппарат. Вот так у меня под носом распалась собственная семья. Как же я могла раньше ничего не замечать? Мне не было никакого дела до родителей, нечего удивляться, что они совершенно отбились от рук. Голова моя в то время была забита мальчишками, точно тугая подушка - ватой…
        Мальчишки
        Не удивлюсь, если стану старой девой и начну искренне радоваться за подруг, если от них мужья сделают ноги. Уже больше месяца я ни с кем не встречаюсь - кажется, рассталась с Витькой как раз перед тем, как от нас ушел папа, или сразу после, но это уже неважно. Быть может, уход отца зародил во мне недоверие к мужчинам, я начала замечать, что иногда говорю как тетя Надя, которая стала частым гостем в нашем доме. Она и приносила маме все эти ужасные книги в мягких глянцевых обложках. Так вот, у меня возникло ощущение, будто малюсенькая тетя Надя поселилась где-то в районе левого виска, и каждый раз, когда я видела перед собой парня, она стучала острым молоточком, приговаривая: «Все они обманщики, все они трусы!» Я изо всех сил терла висок, только вот настырной тете Наде это было нипочем, она чувствовала себя в моей голове, как и на нашей кухне, совершенной хозяйкой положения. «Вспомни, - твердила она, - чем закончились твои отношения с Пашкой Поляковым? А с Кириллом было лучше? И со всеми остальными тоже не все ладно!» И я тут же припоминала весь свой бесславный «послужной список» (так любил
выражаться папа). Наверное, он тоже сидел где-то в моей голове, но сейчас был полностью подавлен авторитетом очкастой женщины в броне…
        С Пашкой все закончилось само собой - стоило нам покинуть дачу, как исчезла магия: не стало общих секретов, развалился еловый шалаш. Забылось лето, старый дневник упал на дно ящика, чтобы сверху на него легли учебники, тетради - все то, что необходимо иметь под рукой осенью. Я не слишком утруждала себя занятиями, мама говорила, если бы не лень, я смогла бы многого добиться. Да, бороться за успеваемость я была не готова: зачем составлять конкуренцию тем, для кого важны пятерки в журнале? Оценки меня совсем не волновали. Если у самого Менделеева была тройка по химии, то зачем же мне прыгать выше его великой головы, которой приснилась целая таблица химических элементов? Ученый явно не пренебрегал сном. А взять Ньютона - тот вовсе был последним учеником, пока его хорошенько не вздул один дружок, тогда Исаак вознамерился побороть приятеля в знаниях и вскоре стал лучшим в классе. Видимо, с той поры удары стали хорошей мотивацией к его умственной деятельности, так что в зрелом возрасте, получив яблоком по темечку, Ньютон тут же вывел закон всемирного тяготения. Чехов тоже был хорош, но в своем роде: два
раза оставался в гимназии на второй год - его высот неуспеваемости мне не достичь, это я поняла сразу.
        Хотя папа всегда насмехался надо мной, он говорил: «Отставание в школе - это единственное, что роднит тебя с великими умами!» Так или иначе, свой интеллект я не слишком изводила нагрузками, зато сердце работало с полной отдачей. Сплошная любовь на уме. После Пашки Полякова я встречалась с Кириллом - это был сумасшедший роман, кажется, самый длинный в моей еще короткой жизни: мы встречались несколько месяцев, если не полгода. Ходили по улицам, сплетя мизинцы, распугивали голубей громким хохотом, а зорких старушек - долгими поцелуями. Где-то неделю мне казалось, что так будет всегда. Но с каждым новым днем «всегда» съеживалось, а через пару месяцев стало совсем крошечным. Однажды я шла по улице, мизинец мой был свободен, светило солнце, ветер скользил между пальцами, и мне это нравилось. Тогда я поняла, что могу жить счастливо без Кирилла. И почти сразу же влюбилась в другого мальчишку, вот только не помню, как его звали. Фамилия у него точно была Петров… или Петров появился уже после этого, безымянного, героя? Хоть заставьте меня носить туфли на размер меньше - не вспомню. Могу лишь твердо сказать,
что перед Витькой я встречалась с Денисом Бубенцовым, он снова атаковал меня все лето, как и в четырнадцать, а осенью, в отличие от Полякова, начал заявляться ко мне в гости с регулярностью будильника, который всегда звонит раньше, чем ты надеешься. Так вышло, что, нарисовавшись, по привычке, раньше времени, Денис застукал меня идущей из школы вместе с Витькой. Мы попытались спрятаться в кустах, но это было слишком даже для меня: ползать по задворкам с одним парнем, когда другой выискивает нас с зоркостью орла, каждый миг готового атаковать добычу. Пришлось вылезать из кустов самой, потом доставать из них Витьку, пытаясь представить нашу прогулку невинной, как стихи Барто. Но Денис ничего не хотел слушать, он ушел: неугомонный будильник сломался - звонков от него больше не было. А я уже вовсю крутила с Витькой, нам было весело вдвоем, хотя он оказался порядком трусоват, что доконало меня уже через несколько недель. Витьку я бросила в кустах (как раз по соседству с теми, в которых нашла), он прятал там наши отношения от матери. А я не зайчик, чтобы сидеть под кустиком каждый раз, когда во двор пожалуют
его родственники.
        Так потихоньку распались все мои отношения. До сих пор я общаюсь лишь с Ромкой, а все потому, что он живет очень далеко, в Новосибирске, с ним не так-то просто поссориться. И даже если я не вспоминаю о нем по несколько месяцев, стоит выйти в Интернет, как он сразу оказывается рядом. Я поняла, кто мне нужен сейчас! Как же я забыла о своем старинном друге? Кто бы мог предположить, что несколько дней в Турции да детское касание губ на прощание сохранят связь между нами более крепкую и долгую, чем все мои влюбленности?..
        Тем вечером Ромка был в Сети, как и каждый раз, когда я расставалась с кем-то, ссорилась с родителями или просто хотела поболтать. Очевидно, он сталкивался в жизни с бедами посерьезнее Сони Солнцевой - Ромке все было нипочем. Он продолжал шутить как заведенный, даже если я выливала на него бочку своих переживаний - тот еще гусь.
        Я осталась совсем одна, - написала Ромке. - Перестала понимать, кто я. Раньше была чьей-то подругой, девушкой, дочерью, наконец. А теперь не могу понять, что от меня осталось? Родители разошлись, с подругой поссорилась, даже с парнями перестала встречаться!
        Ромка ответил не сразу, я даже испугалась, что именно сейчас он окажется занят - потеряется последняя ниточка, связывающая меня с прошлым, с собой.
        Уже поздно, ты, наверное, устала , - наконец написал он. - Шла бы лучше спать. Уверен, утром найдешь всю себя на постели. И дочь, и подругу, и девушку. Разошли их всех по делам, а та, что останется, сможет хорошенько выспаться. Везет, что тебя так много, я у себя один».
        Ромка опять шутил, он не понял, насколько все серьезно. Тогда я стала писать ему про то, о чем молчал дневник вот уже два года - что стало с мамой после ухода отца, про Женьку, которую не смею теперь называть подругой, про то, что ребята больше не обрывают мой телефон…
        Как же мне быть? - спрашивала у друга. - У меня никого не осталось!
        Ромка опять молчал, заснул, наверное, моя история вышла слишком затянутой. И вот, когда я уже собралась захлопнуть крышку ноутбука, отчаявшись получить ответ, пришло сообщение:
        Не вижу проблемы. Если ты знаешь, кто тебе дорог, верни их.
        Вот так просто. Возьми и верни, будто это не живые люди, а безропотные бумеранги, всегда возвращающиеся к тому, кто их бросает!
        А я и не говорил, что это просто , - настаивал Ромка. - Но у тебя получится, уверен .
        Оказывается, это очень важно, когда кто-то в тебе уверен. Становится стыдно его подводить, начинаешь думать: а вдруг тебе это в самом деле по силам?
        Считаешь, это возможно - вернуть близких?
        Факт! Если они живы-здоровы.
        Тогда я решила начать с Женьки: надеюсь, она в полном здравии. Завтра же попробую вернуть ее. Пусть в этот раз она не сделает первого шага, теперь дело за мной. Пообещав себе, что с самого утра стану тренировать встречные шаги, я залезла в кровать, прижала к себе старого любимого медведя и не успела подумать, что от нервного напряжения не сомкну глаз, как тут же провалилась в темноту. Ночь вокруг была густая, как черничный кисель, в такую тьму сны снятся сладкие, вязкие…
        Возвращение
        Если бы вы знали, как это здорово - помириться со старой подругой! Казалось бы, все потеряно безвозвратно, но случается, что за секунду жизнь твоя меняется - только успевай меняться вслед за ней.
        Я стояла напротив Женькиного дома, ждала и собиралась с духом: хоть бы ее мама прошла, груженная тяжелыми сумками, тогда у меня появился бы предлог проводить ее до квартиры. Но двор был пуст: как назло, ни одной мамы. Темные окна остекленело уставились на меня, им неведомы страдания юной души. Наконец я смогла зайти в подъезд: дверь установили новую, с кодовым замком, но кто-то выходил на улицу - мне повезло прошмыгнуть внутрь. Помню, раньше стены здесь были зеленые, такого неприятного, пронзительного цвета, что перебивал аппетит, - теперь они мягко желтели, точно залитые топленым молоком. Мне даже захотелось есть, что немудрено после тушеных овощей, которыми потчевала мама. Я стояла посреди чужого подъезда, прокравшись в него, как воровка, и горло перехватывало от волнения - невозможно было в это поверить, но я словно возвращалась домой! Будто здесь, в этих старых стенах под свежей краской, застрял кусочек меня самой, который теперь нашелся. Что-то неуловимое щекотало нос, подступало слезами к глазам: быть может, виноват дух этого дома или каменный пол, неповторимый узор которого мы с Женькой
часто рассматривали в детстве, придумывая какие-то глупые истории, будто это и не пол вовсе, а каменистый остров? Сколько я не была здесь - полгода? Или уже год? Ноги почему-то стали такими тяжелыми, что и шагу не ступить. Я прислонилась плечом к стене, а потом согнулась, будто неведомая сила давила на меня или это был страх, что, если Женька прогонит меня, быть может, я не нужна ей больше? Перед глазами стоял каменный пол, такой близкий, как в детстве. Можно было сейчас же повернуть назад, оставив прошлое под новым кодовым замком, выбежать туда, где ветер наполняет легкие, где высокое небо и вокруг только настоящее и будущее. Я выпрямилась (ноги снова слушались) и повернула назад, готовая убраться восвояси, но тут будто кто-то невидимый и могучий дернул за шарнир - дверь открылась сама. В подъезд вошла Женькина бабушка.
        - Соня, ну надо же! - Она была удивлена. - Ты откуда здесь? Давненько тебя не видела…
        Я стала искать предлог, хотела объяснить, что забыла в этом подъезде. И тут же вспомнила: на этаж выше Женьки живет Игорь Иванов, я запросто могла сказать, что ходила к нему в гости, а теперь очень спешу домой. Я вздохнула поглубже и твердо ответила:
        - Пришла к Жене.
        Хватит вранья - я забыла здесь себя, возможно, свою лучшую сторону. Отступить сейчас - значит, вернуться в чужую жизнь, пусть она и выглядит точно своя собственная.
        - Пойдем, пойдем! - Женькина бабушка приобняла меня за спину и подтолкнула к лифту.
        Она больше ничего не спрашивала, а смотрела так, словно видит не меня, а старое кино, где ей знаком каждый кадр - все, что было, и все, что будет. Я опять почувствовала себя маленькой девочкой, но никак не могла понять, чего мне больше хочется - плакать или смеяться. А еще почему-то в голову лезли глупые мысли: как Женька открывает дверь и, увидев подругу, выглядывающую из-за плеча ее старой бабушки, тут же спускает меня с лестницы. Прямо хватает за шкирку и для ускорения отвешивает порядочного пинка. «Катись колбаской!» - кричит мне вслед. А я прощально помахиваю пяткой. Чего только не привидится человеку, пока он поднимается в лифте на шестой этаж, где его ожидает судьбоносная встреча! Не так-то просто посмотреть в глаза подруге, с которой не разговаривала несколько месяцев. Нужно быть готовой ко всему. Кажется, я меньше волновалась на итоговом тесте по географии, хотя со страху не отличала Северный полюс от Южного. Когда Женькина бабушка позвонила в квартиру, я даже зажмурилась. Какое-то время стояла тишина, потом замки затрещали-заскрипели, дверь распахнулась, но вокруг было темно - я не
открывала глаза.
        - Вот так люди! Соня! - раздался бас Женькиного отца.
        - Здрасьте… - Я часто заморгала, будто меня не к месту хватил тик.
        - А Жени нет дома. - Только тут я заметила молоток в его руке.
        - Тогда я попозже зайду, - попятилась, отступая к лифту.
        - А ну-ка, проходи! - Бабушка буквально силком протолкнула меня в коридор. - Подождешь Женю у нас. Надеюсь, у тебя есть время?
        Я кивнула, спорить с Жениной бабушкой было опаснее, чем с моей мамой. Обиженная мама грозилась расправой, а бабушка тотчас собиралась умереть, не сходя с этого места. Стоило нам с Женькой провиниться, как ее бабушка трагически изрекала: «Вы меня в могилу сведете!» Это действовало безотказно, брать грех на душу в столь юном возрасте нам совершенно не улыбалось.
        - Мне как раз нужна помощница! - Женькин папа боевито размахивал молотком. - Нам тут комод из «Икеи» доставили, вспоминаю детство, играю в конструктор.
        - Так-так-так, - поцокала языком бабушка. - Значит, на сборке сэкономил?
        - Все будет в лучшем виде! - хорохорился папа. - Сейчас Соня мне поможет, все пазы сойдутся - и приходите принимать работу.
        - Приготовлю-ка я пока ужин, - вздохнула бабушка, по ее виду было похоже, что у нее есть время разделать мамонта.
        И тут я снова чуть не расплакалась, вспомнив ароматы, что постоянно витали в Женькином доме, пирожки ее строгой бабушки; а за пирожками в памяти пролетели наши секреты, игры, шалости… Сколько всего произошло со мной в этой квартире, здесь до сих пор жили тайны, о которых я позабыла.
        - Соня, подержи ящик!
        Женькин папа пыхтел над комодом, точно скульптор над своим лучшим изваянием, он принюхивался к дереву, отслеживал пальцами его уникальный рисунок. Могу поклясться, он мог бы стать отменным лесником, с такой-то любовью к деревяшкам. Я скорее мешалась под ногами, чем помогала, но настал и мой час. Нужно было крепко держать угол верхней столешницы, пытаясь совместить маленькие дырочки с деревянными штырьками, которые Женькин папа любовно повколачивал в основу. Я старалась изо всех сил, но дырки упорно ползли вниз, а штырьки, как ни стремились войти в пазы, вечно пружинили вверх. От натуги я высовывала язык и выпучивала глаза, руки и ноги уже тряслись из-за длительного напряжения, и тут домой вернулась Женька. Она застала меня в обличье бешеной собаки: кажется, с языка у меня сочилась слюна.
        - Ты? - Женька была ошарашена.
        А я не могла понять, к кому она обращается, к бешеной собаке или ко мне.
        - Соня? - Женька тронула меня за плечо. - С тобой все в порядке?
        Сглотнув слюну, я начала кивать головой, как болванчик, отчего стала выглядеть еще глупее, но Женька почему-то и не думала смеяться. Я не знала, что сказать подруге, но, когда уже собралась промолвить самое главное: «Привет!» - меня вдруг накрыло подлой столешницей. Она будто нарочно выжидала миг, чтобы обрушиться на меня: в лоб влетели деревянные штырьки, в ушах раздался какой-то глуховатый свист. Вокруг началась суета, меня о чем-то спрашивали, но свист мешал разобрать слова. Я твердила одно:
        - Все хорошо, мне не больно. Все хорошо, все хорошо…
        - Только не вздумай терять сознание, - Женька убирала волосы с моего лба, чтобы оценить ущерб, нанесенный столешницей, - я так по тебе соскучилась!
        Она был совсем рядом - какая-то другая, повзрослевшая, что ли, но все же моя родная Женька, я вцепилась в нее, прижала изо всех сил и расплакалась, вовсе не от боли. Просто была очень рада сидеть здесь - на полу, в Женькином коридоре, с синяками от штырьков на лбу - и вот так запросто обнимать подругу.
        - Ты на меня не сердишься? - шептала куда-то Женьке в подмышку.
        - За что? Я думала, это ты на меня сердишься. Правда, уже забыла причину…
        У нас появился надежный шанс узнать истину - кто же кого обидел? Но тут неугомонная столешница накрыла Женькиного папу. И вместо того, чтобы копаться в прошлом, нам тут же пришлось извлекать отца семейства из-под деревянной крышки. А потом мы дружно водружали столешницу на ее законное место, за работой все плохое отступало, выжималось из наших тел вместе с потом, а на смену приходила приятная усталость. Особенно здорово было смотреть, как новенький, только что сложенный комод украшает коридор. Он распростерся под зеркалом, выставив свои углы в четыре стороны, так самоуверенно, будто находился здесь всегда. Мы стояли вокруг довольные, я потирала лоб, Женькин папа - затылок.
        - Принимайте работу! - крикнул он.
        Из кухни неспешно выплыла бабушка. Поправив очки на носу, она уставилась на комод, погладила его бока, пристально осмотрела пол вокруг, будто выискивая царапины.
        - А где же лишние детали? - спросила наконец.
        - Что? - не понял папа. - Какие лишние детали? Все укомплектовано верно.
        - При сборке мебели всегда должно оставаться несколько лишних деталей, - настаивала бабушка. - Иначе получается совершенное строение, а такие вещи нежизнеспособны в нашем мире.
        Мы переглянулись, Женька улыбалась, папа смущенно развел руками. Как раз в этот момент произошло явление настоящего «ревизора»: домой вернулась Женькина мама.
        - Что это? - спросил она, указывая на комод.
        - Подарок тебе! - гордо сообщил папа.
        - Он же весь коридор перегородил!
        - А куда прикажешь твои вещи складывать, которые по квартире раскиданы? Все заполонили!
        В доме назревал конфликт, Женька потащила меня в cвою комнату, но из-за двери еще долго слышалась ругань.
        - С ними рехнешься! - Женька включила музыку, и родителей стал перекрикивать Джастин Бибер. - Извини. Сейчас покричат, выпустят пар и будут сюсюкать за ужином как ни в чем не бывало.
        - Тебе повезло… - Я не шутила.
        Но Женька подумала, будто я издеваюсь.
        - Это тебе повезло, - сказала она. - Твои-то никогда не ругаются.
        - Ага, не ругаются, - согласилась я. - Они теперь и не живут вместе.
        Кажется, я впервые произнесла это вслух. И Женька стояла рядом, ошарашенная, не зная, что мне ответить. Теперь-то она видела, что я не шучу, все серьезнее некуда.
        - Девочки, идите ужинать! - позвала бабушка, спасая Женьку от печальных раздумий.
        И мы пошли за стол. Женькины родители и правда нежничали друг с другом, точно слепые котята - терлись носами, никого не стесняясь. Комод переехал в угол коридора, на нем уже стояла высокая ваза. За столом все шутили, даже строгая бабушка улыбалась, глядя, как мы с Женькой уминаем домашние пельмени, переглядываемся, строим друг другу глупые рожицы, а потом в шутку толкаемся локтями. Все вернулось: наша дружба нашлась, она была как новенькая, даже лучше! И вдруг я вспомнила о маме - как она там одна, среди йогуртов?
        - Ой, мне же домой пора! - Я отправила языком пару пельменей за щеки, а затем выскочила в коридор и пробормотала: - Очень поздно, а у меня мама дома одна.
        Женька вцепилась мне в руку, будто боясь отпускать - вдруг я не вернусь снова.
        - Обещай, что все мне расскажешь. Про родителей. И вообще. Все-все-все!
        - Угу, - клялась я, опасаясь выронить изо рта пельмени.
        - И я тебе тоже такое расскажу! - Женька просто лопалась от нетерпения, она выскочила за мной на лестницу и шепнула: - Я кое с кем встречаюсь…
        - Чего? - Я чуть не слетела кувырком по ступеням: моя Женька закрутила роман!
        - Только тсс! - Подруга прижала указательный палец к губам и свистела на него. - Все потом. Катись колбаской…
        Я засмеялась - так и знала, что этим закончится!
        Звуки из пустой квартиры
        Я спешила домой, неслась сквозь город к родному дому, и мне казалось, что улицы поют, дороги танцуют, а деревья пляшут. Давно на моей душе не было так светло, как этим поздним сумрачным московским вечером. Мне хотелось ворваться в квартиру, обнять маму, сделав ее хоть немного счастливее, рассказать о том, что помирилась с Женькой. И чтобы потом мы сидели рядом на диване, по телевизору шел какой-нибудь фильм, а мы бы устроили свой театр, изображая актеров. Так давно у нас дома не случалось веселых вечеров! Я вбежала в подъезд, вызвала лифт, но он полз как улитка: еле-еле волочил свой панцирь от этажа к этажу. Ждать не было сил, я рванула вверх, застучала каблуками по ступеням, обгоняя квартиры. Вот и наша дверь выросла над очередным пролетом.
        Скорее всего, мама давно сидела на стуле в коридоре и подскочила, лишь только я позвонила.
        - Где ты была? - спросила сурово. - Ты знаешь, сколько времени?
        - Мамочка, я была у Жени! - Я хотела броситься ей на шею и рассказать о своей радости.
        - Не ври мне. - Мама отступила, лицо у нее было точно каменное, бледное, и взгляд совершенно холодный. - Вчера я встретила ее маму, и она рассказала мне, что вы с Женей давно в ссоре.
        - Я была у Жени, мы помирились… - Никакой радости в голосе уже не осталось.
        - Опять с каким-то мальчишкой до поздней ночи шаталась! - Мама была очень рассержена и ничего не хотела знать. - Хоть бы к телефону подошла, бессовестная!
        - Я не слышала телефон. - Вечно запихну его в карман куртки и забуду, а у Женьки было совсем не до мобильника. - И я сейчас ни с кем не встречаюсь…
        - Как же я устала от твоего вранья! - Мама потерла виски, будто у нее в голове тоже сидела вездесущая тетя Надя и стучала своим маленьким молоточком. - Повезло Жениной маме. Наверное, бог совесть на вас двоих выдавал, а все одной Жене досталось. Учится хорошо, с мальчишками не гуляет, маме не лжет.
        Тут я чуть не вспыхнула, будто стала спичкой, а мама взяла и провела моей головой по терке на боковой стороне коробка. Я чуть не выдала Женьку в пылу обиды, еле сдержалась и лишь пробурчала:
        - Если родитель думает, что дети всегда говорят ему правду, значит, он предпочитает обманывать себя сам! - Вроде про Женьку ни слова. - Но я сейчас не вру! Не вру! Не вру! Мне было так хорошо, я хотела сказать, как тебя люблю, а ты все испортила!
        Я убежала к себе в комнату и захлопнула дверь. В коридоре было тихо, видимо, мама переваривала сказанное мной (все равно больше переваривать ей было нечего, хоть я накормила впечатлениями). Не раздеваясь, я забралась под одеяло, уткнула мокрый нос в медведя и расплакалась. Только что я была такой счастливой, почему мама не смогла этого понять? Почему мы не сидим сейчас на диване и не смеемся, изображая героев романтического кино? Все пошло насмарку - я шмыгала носом, а потом затихла, не в силах пошевелиться, голова была тяжеленная: видимо, дала о себе знать затрещина, которую мне отвесила столешница. И вдруг я услышала это !..
        Звукопроницаемость в нашем доме отменная. В моей спальне стена и вовсе картонная - так говорил папа, когда я пыталась сделать его свидетелем соседских скандалов. Семья, живущая в квартире за стеной, ссорилась весьма односложно. Видимо, они не были гуманитариями, лексикон соседей состоял буквально из пары фраз. «Не ори!» - вопил один голос. «Это ты не ори!» - вторил другой. И так могло продолжаться хоть час, пока спорящие окончательно не срывали себе глотки. Но вот уже больше недели за стеной было тихо, как в колодце, соседи уехали налаживать натуральное хозяйство в загородном доме. На всякий случай они оставили нам ключ от своей квартиры: вдруг какая-нибудь протечка труб или другие коммунальные сложности просочатся. С тех пор я делала уроки и засыпала в полной тишине. К хорошему быстро привыкаешь, так что сейчас, когда за стеной раздались эти звуки, от удивления я чуть не откусила ухо своему плюшевому медведю. Глухое постукивание сменялось ударами посильнее, будто кто-то колотился в мою стену, спутав ее с дверью, и ожидал, что ему вот-вот откроют. Я сразу вспомнила рассказ Конан Дойля «Пестрая
лента». По счастью, в стене не было вентиляционного отверстия, а значит, мне не стоило бояться нападения змей. Но кто же стучал и колотил там, у соседей, которых не было дома? Неужели к ним забрался вор? Я хотела уже бежать к маме, чтобы та вызывала полицию или открывала дверь соседской квартиры. Но тут стук перешел куда-то выше, под потолок, будто вор полз вверх по стене. Постукивания теперь сопровождались жуткими завываниями, точно ветер застрял в трубе. Меня накрыла какая-то неземная жуть, я забралась с головой под одеяло и прислушивалась к загробному вою, не в силах пошевелиться. Неужели в квартире соседей шалило привидение? Уж больно потусторонними казались эти звуки. И вдруг все стихло, точно и не начиналось вовсе: ни стука, ни воя. Я высунула голову из-под одеяла. Из ванной донесся шум воды - мама пошла в душ, вытаскивать ее оттуда рассказами о призраках, да еще после недавней ссоры, совсем не хотелось. Я еще немного полежала, приставив ухо к стене, - ни звука. Тогда я вспомнила о Женьке: а все же интересно, что у нее за парень? Начала перебирать в уме всех возможных претендентов и тут же
забыла о странных постукиваниях и загробном завывании. Хватит жить в иллюзорном, придуманном мире, где в дачных канавах копошатся маньяки, а за стенами скребутся привидения. Это все фантазии, выдумки, а мне пора было взглянуть правде в глаза.
        Парень моей подруги
        После того как мы помирились с Женькой, мне постоянно приходилось узнавать ее заново. Она стала иначе одеваться, даже манера говорить переменилась. Есть актрисы, которые называются «травести»: до глубокой старости они выходят на сцену в коротких штанишках или сарафанчиках - играют мальчишек или девчонок, из зрительного зала не видно иссохшей, недетской кожи, не разглядеть и усталого выражения глаз. Так вот, с Женькой все произошло наоборот, издалека ее вполне можно было принять за взрослую женщину. Теперь она носила дамские сапоги, длинные перчатки, которые заканчивались у локтя, и плиссированные юбки, прикрывающие колени. Пусть ее взгляду не хватало твердости, во всем остальном Женька умело притворялась зрелой женщиной. Вместо уроков ее теперь интересовали культурные события, даже политика. Она могла вдруг начать рассуждать о законе против курения, хотя ни разу не держала в руках сигарету. Или переживала о судьбах детдомовских детей: оказывается, их запретили усыновлять американским гражданам. Я и не знала. Женька теперь совсем не смотрела телевизор, даже любимых «Знатоков» позабыла-позабросила.
Откуда она брала всю эту информацию - ума не приложу. По дороге в школу Женька даже заикнулась, что была на митинге, но о подробностях рассказать отказалась - якобы это могло запятнать мою свежевыстиранную репутацию. Женька словно присматривалась ко мне, выясняя, может ли открыться, как прежде.
        Тем вечером мы сидели на скрипучих качелях, отталкивались ногами от земли, чуть приподнимаясь верх, а потом снова опускаясь вниз. Колени наши сгибались и чуть ли не били по зубам. Разговор между нами шел серьезный, возвышенный. Я рассказывала о воющем призраке за стеной.
        - Сонька, как я тебе завидую, ты сущий ребенок! - Женька многозначительно вздохнула. - Вот бы и я могла, как ты, ни о чем таком не думать…
        - Да о чем таком ты думаешь? - Я еле сдержалась, чтобы снова не разругаться с ней вдрызг, но любопытство победило гордыню.
        - Сонь, у меня есть один секрет, - призналась Женька. - Я могу доверять тебе, как раньше?
        - О чем речь? - Мне стало еще обиднее из-за ее недоверия, колени стремились к зубам.
        - Никому не расскажешь? - переспросила Женька.
        Я с такой силой замотала головой, что в ушах засвистело. И тогда Женька, перешептывая свист, открыла мне свою тайну: она встречалась не с обычным старшеклассником из нашей школы и не с мальчишкой из соседнего двора, ее парень - студент! Теперь понятно, почему она скрывала его ото всех и откуда взялось это стремление выглядеть старше собственной бабушки. Подруга старалась во всем соответствовать своему ухажеру. Он знать не знал, что гуляет со школьницей, Женька наврала ему о своем возрасте, прибавив пару лет. Послушать Женьку - выходило, что у этого юноши за спиной должны были расти крылья, по метру каждое. Душа его чиста, как фильтрованная вода, а ум светел, точно икеевский абажур. Женька верила, что ее студент обязательно возглавит движение в защиту прав молодежи, а может, детей или стариков либо инвалидов. Как только выберет, чьи интересы готов отстаивать, так сразу и возглавит. Он играет на гитаре и поет голосом Джона Бон Джови или Трофима, Женька еще толком не определилась.
        - Это замечательный человек! - говорила она. - Если родители узнают, что я с ним встречаюсь, - убьют.
        - Кого?
        - Обоих, - не раздумывала Женька.
        Зная Женькиных родителей, я могла в это поверить. Папа дружен с молотком, а мама - та могла любого взять голыми руками. Бабушка, конечно, грозила бы могилой. И все они думали бы об одном - всем же ясно, чего студенты хотят от своих подруг!
        - А у вас уже было… это? - промямлила я, сглатывая слюну.
        - Дура! - не сдержалась Женька. - Я же говорю, он необыкновенный…
        - Что, прям настолько?
        - Дура! - заладила Женька; странно, что у столь образованной особы не нашлось других слов. - Он нормальный. Просто его интересует во мне душа, а не тело.
        - Ясно, это дьявол… - заключила я.
        Тут Женька, сообразив, что ее словарный запас вконец иссяк, просто взяла и толкнула меня в плечо. Я прикинулась дурой - что с меня возьмешь? - и приставила указательные пальцы по обе стороны лба, изображая черта, который охотится за Женькиной душой.
        - Девочка, будешь со мной дружить? - басила голосом Шаляпина.
        Женька не выдержала и рассмеялась, я тоже - мы начали бодаться, как дети, а души наши распахнулись навстречу друг другу.
        - Скажи хоть, как его зовут? - спросила я, когда смех отступил.
        - Люк.
        - Как? - я даже опешила. - Он что, ко всему прочему - иностранец?
        - Да нет, понимаешь, на самом деле его зовут Лука, но все называют его Люком.
        - А у него родители с фантазией! Или они просто любят Бессона? - спросила я.
        - Папа у него музыкант, он любит Кустурицу. А мама психотерапевт, она с ума сходит от Альмадовара, - сказала Женя и смущенно добавила: - Но это все мне Люк рассказал, я с ними еще незнакома.
        - А меня познакомишь со своим суперменом?
        Женька закатила глаза, будто задумалась так глубоко, что полностью ушла мыслями в небытие. К счастью, там ей дали добро на наше знакомство с Люком.
        - Хорошо, - сказала она. - Только обещай, что не влюбишься в него, а то знаю я тебя…
        - Обещаю! Это все в прошлом. У меня сейчас есть дела поважнее своей любви.
        - Это что же? - не поверила Женька.
        Тут я опять вспомнила, что мы будто бы знакомимся заново, только уже не в шутку, а всерьез. И я рассказала подруге про своих родителей все, что сама знала и понимала. Сильнее всего меня сейчас беспокоила мама. Ничего плохого не было, когда тетя Надя приходила к нам домой, словно пассажир на корабль, но теперь она вдруг сделалась капитаном. Такое судно рисковало заплыть черт знает куда, а мама, точно безропотный матрос, лишь натягивала паруса, повинуясь свободному ветру и бессмысленной жажде деятельности, которая всегда обуревала тетей Надей.
        - Не знаю, что делать! Если бы только можно было как-то помирить маму с папой… А то я долго на йогуртах и ананасах не протяну.
        - Думаю, Люк сможет тебе помочь, - уверенно сказала Женька. - Он такой решительный, а идей у него в голове - как гороха в банке!
        И я тут же выслушала еще один монолог, прославляющий неотразимого мистера Люка. Только бы он оказался хоть на одну горошину так хорош, как о нем рассказывала Женька, только бы ему удалось мне помочь…
        Мамочки мои!
        Мама убегала на работу еще до рассвета. Она никак не могла дождаться первых солнечных лучей и шепотом ругала Медведева, думая, что я ничего не слышу. А я даже радовалась, что не нужно переводить часы, - вечная путаница с ними.
        - Соня, ты встала? - крикнула мама из коридора.
        - Угу, - пробасила из-под одеяла.
        - Не забудь позавтракать! Тебе в школу через полчаса!
        Входная дверь хлопнула, я осталась одна. Можно было спокойно валяться еще минут пятнадцать, я перевернулась на другой бок и засопела. Конечно, мама скоро позвонит на мобильник: как только она подходит к метро, так сразу набирает мой номер. Мама спросит: «Ты съела творог?» Я отвечу: «А то!» И тут же начну вставать. А пока можно еще сон досмотреть. В кровати было так хорошо, что хотелось прямо в ней пойти в школу и сладко проспать еще несколько скучных уроков. Глаза слипались, я не чувствовала ни рук, ни ног, будто они парили где-то в другом, сонном измерении. И вдруг стена постучалась мне в затылок! Сон слетел, как не бывало. Стук продолжился: тихий, монотонный, в стену кто-то скребся с другой стороны. И снова тихий вой: «У-уйу-у». Призрак все не унимался. На меня нахлынула дикая жуть. Я вскочила с кровати и оделась так быстро, что к моменту маминого звонка уже выбегала из квартиры, и все время мне казалось: вот-вот что-то потянет меня обратно, обовьет невидимыми путами, задушит или просочится внутрь, овладевая остатками разума. Соседская дверь была заперта, но мне почудилось, будто из-под нее
исходит какой-то странный запах - травяной, кисло-сладкий. Неведомой силой меня буквально оттолкнуло подальше от этой устрашающей двери. Никогда еще я с такой скоростью не спешила в школу. Хотелось увидеть все эти будничные лица, окунуться в простую скуку бесконечных уроков. И пусть стрелки исправных часов стоят на месте, споря с законами физики, учить которые так лень, что хоть в окошко сигай из кабинета. Пусть висит на переменах гул, от которого закладывает уши, пусть на уроках визгливо скребет по доске мел. Только бы не слышать этого загробного воя, и чтобы никто не царапал домашнюю стену, не стучал в нее так упрямо и настойчиво. Женьку я старалась избегать - только высмеет, если сунусь к ней снова с этими сказочками. Подругу сейчас волновал вопрос отмены в стране платного донорства крови. Она серьезно переживала за судьбы людей, которые теперь могли запросто остаться без необходимого лечения. Я и сама понимала, что такие вещи куда важнее всех моих страхов и фантазий, но поделать с собой ничего не могла - все мысли были лишь о том, как мне возвращаться домой в когтистые лапы застенного призрака.
Как ложиться спать в свою постель, если каждую секунду мне в затылок может постучаться потусторонний дух? Я твердо решила обо всем рассказать маме, она всегда была находчивой, что-нибудь да сообразит. И уж точно не испугается этих звуков. Мама говорила: «С тех пор, как я позволила железке, которая даже не машет крыльями, поднять себя выше облаков, все остальное кажется пустяками». А после ухода папы ей сам черт стал не страшен.
        Весь день я болталась по городу. Разглядывала стены домов, будто эти бетонные или кирпичные собратья могли спасти меня от картонной стены, которая отделяла мою кровать от зловещего призрака. Я заглядывала в окна: к сумеркам они вспыхивали одно за другим, в квартирах суетились люди. Маленькие, точно игрушечные, а я шла где-то внизу, большая и настоящая. Улицы разбегались из-под ног, я потеряла им счет, только бы не привели меня к дому, где я ни за что не хотела снова оказаться одна.
        Уже поздним вечером я встретила маму возле метро. Она очень удивилась, что я торчу на улице со школьной сумкой. Вместе мы пошли домой, и я расспрашивала маму о работе, а еще о всякой чепухе типа здоровья и настроения.
        - Хватит мне зубы заговаривать! - не выдержала она. - Говори, что случилось!
        Маму было не провести. И я рассказала ей о застенном привидении: про стук, поскребывания и замогильный вой. Но после этих устрашающих слов мама вошла в наш подъезд, будто весь день только об этом и мечтала. У соседской двери я предложила ей принюхаться как следует, но мама и носом не повела.
        - Ты это серьезно? - спросила она, зайдя домой, и тут же привычным движением сбросила сапоги. - Или дурака валяешь? Ах, ты не съела утренний творог!
        В этом вся мама - какой-то обыкновенный, даже нежирный, творог ей интереснее, чем необъяснимая мистика. Отправь ее ночью на кладбище, маму будет волновать лишь то, как цвет ее платья гармонирует с надгробьями.
        - Пошли, я докажу тебе! - потащила маму в спальню. - Сейчас ты сама услышишь!
        Мы сели на кровать, от страха я держала маму за руку, как маленькая. Было тихо. Я слышала, как тикают часики «Свотч» на моем запястье. Мне пришлось собраться с духом и приложить ухо к стене, но ничего не изменилось. Призрак угомонился, быть может, испугался мамы - она загонит в гроб любого покойничка, который надумает подышать свежим воздухом. В стену никто не стучал, не скреб когтями и даже не пытался хоть тихонечко повыть.
        - Ну хватит, Соня. - Мама до сих пор не могла понять, к чему я устроила это представление. - Пойдем ужинать.
        - Нет! - Я не могла оставить это дело вот так, без ответа. - Пожалуйста, давай вызовем полицию. Может, это не призрак, а вор! - Такое на маму должно было подействовать. - От воровской жизни любой взвоет.
        - Так, хорошо, уговорила, - согласилась мама, но пошла почему-то не к телефону, а к секретеру. - Давай зайдем туда, и ты сама увидишь, что у соседей никого нет!
        - Стой! - Я снова вцепилась маме в руку. - Не ходи! Ты что, не знаешь, как это бывает в фильмах ужасов? Герои, как бестолковые щенки, вечно суют свой нос куда не надо. Шляются ночами по пустым домам в заброшенных провинциях, их прямо несет в замшелые подвалы…
        - Я не собираюсь лезть в провинциальный замшелый подвал, я хочу всего лишь заглянуть в соседскую квартиру! - Мама вырвала руку и вышла за дверь. - Тем более мне доверили приглядывать за этим домом. Вдруг там трубу прорвало, вот она и воет!
        Мне ничего не оставалось, как тащиться за мамой. Если она сейчас и рисковала, то лишь по моей вине, стоило это признать. Мама на всякий случай нажала соседский звонок, он затрещал где-то за дверью. Ответа не последовало. Мама повторила попытку - и опять тишина. Тогда она вставила ключ в замок, тот послушно щелкнул - никакого скрипа или нытья, как вечно творилось с нашей дверью. Время летело так быстро, что не успевало даже свистеть, по мне толпами носились мурашки.
        - Хозяева! - крикнула мама в темноту. - Есть тут кто?
        Призрак не захотел встретить нас у двери. Мама легко зажгла свет в коридоре и прошла по нему уверенно, свободно.
        - Видишь, тут никого нет. Полный порядок. Кажется, все на своих местах, - рапортовала она, заглядывая в комнаты.
        А я так и мялась на пороге, и в носу застрял тот самый травяной запах.
        - Ма, ты чувствуешь: чем это здесь воняет?
        - Трубы тоже в порядке! - крикнула мама из туалета.
        - А в комнате? Что в дальней комнате? - Я посылала маму на верную гибель.
        Мама рванула туда с отчаянным оптимизмом, зашла за дверь и тут же пропала, исчезла с глаз.
        - Ма! - крикнула я.
        Ответа не было.
        - Мама! - завопила громче.
        Тишина.
        - Мама! Мамочка! - Я, кажется, сорвала голос и теперь шептала, осторожно пробираясь по коридору в глубь страшной квартиры. - Мамочки мои!..
        Шла, еле ступая и прислушиваясь: из комнаты, где исчезла мама, не доносилось и звука. Неужели призрак проглотил ее? Уволок в свою гудящую реальность? Волосы зашевелились у меня в хвосте, он буквально встал дыбом. И тут, как это бывает в ужастиках, за моей спиной отчетливо скрипнула дверца шкафа. Словно кто-то сидел в нем и наблюдал за мной через крошечную щель. Я кожей почувствовала этот колючий взгляд. Завизжала и ворвалась в комнату, чуть не сбив маму с ног.
        - Ты что кричишь? - Мама была жива и здорова, только побледнела от испуга или недоедания. - Хочешь меня в могилу свести?
        - Я видела… там… в шкафу… кто-то смотрел на меня…
        - Шуба соседская на тебя смотрела, - отмахнулась мама. - Или у курток выросли глаза на рукавах?
        Я глядела на нехорошую комнату: все здесь было обычно, никаких духов, скребущихся в стены. Небольшой беспорядок, но ничего особенного, быть может, хозяева не утруждали себя уборкой перед отъездом. На столе разложены книги, одну из них мама и взялась изучать так не вовремя.
        - Смотри-ка, не ожидала, что наши громкие соседи зачитываются книгами Котикова! - Она разглядывала блестящую ядовито-лимонную обложку. - Думаю, не будет ничего плохого, если я возьму ее почитать.
        Как она могла сейчас думать о литературе, ума не приложу. Я рассматривала стену и наконец заметила то, что искала! Цвет обоев как раз в том месте, где к стене с другой стороны примыкала моя кровать, был сочный и яркий, тогда как по углам и под потолком рисунок поблек.
        - Мам, смотри! Здесь обои как новенькие!
        - Ну да, - согласилась мама. - Здесь висел ковер. Видишь, даже гвоздики остались. Наверное, соседи сняли ковер и увезли в свой загородный дом.
        Все у нее так просто получалось, но я нутром чуяла: здесь дело нечисто. И до сих пор спина чесалась от этого колючего взгляда из шкафа.
        - Пошли домой. - Мама повернула к выходу.
        Я поспешила за ней, боясь даже взглянуть на шкаф, и вдруг за моей спиной тягуче скрипнула дверь туалета. Тот, кто прятался в шкафу, пока мы были в комнате, переметнулся в туалет, не иначе.
        - Мама, ты слышала? - зашипела я. - Там! В туалете!
        - Угу, унитазный монстр! - Мама вышла за дверь. - Бессмертный Мойдодыр. Хватит, Соня! Это скрипит старый рассохшийся ламинат под ногами. Говорила я им брать паркетную доску…
        Я выскочила из квартиры как ледяной водой облитая - меня трясло, вся спина была мокрая от холодного пота. Даже вернувшись домой, я никак не могла успокоиться: мы оказались так близки от этой чертовой сущности! Теперь я была уверена: квартира по соседству не пустовала…
        - Ну что, теперь ты успокоилась? - спросила мама.
        - А можно я с тобой сегодня посплю? - прижалась я к ней, надеясь найти защиту.
        Мама покачала головой, задумалась о чем-то. А потом вдруг улыбнулась, погладила меня по голове.
        - Я все понимаю, - сказала она. - Тебе тяжело из-за нашего разрыва с папой, ты переживаешь, но не показываешь вида. Тебе нужно внимание, вот откуда ложь и все эти выдумки. Прости, я думала только о себе. Конечно, давай сегодня поспим вместе! А хочешь, устроим пижамную вечеринку?
        - Не надо вечеринок, - промямлила непослушным языком, - я очень устала.
        Пусть мама думает что хочет, главное - этой ночью я не буду одна.
        Я уже засыпала, заняв папино место под двухметровым одеялом, пригревшись, как кенгуренок в материнской сумке, когда мама вдруг сказала в полудреме:
        - Думаю, тебе надо походить к моему психологу. Завтра же запишу тебя…
        Еще минута - и мама мирно засопела, а я опять валялась без сна: психолог - это же монстр пострашнее моего застенного друга! Спасите меня!..
        Неподражаемый мистер Люк
        Я решила пока не рассказывать Женьке больше ничего о призраке. У подруги слишком истончилась душевная организация, точно шелковая нить, она пролезает в ушко любой самой острой проблемы. Женька изводит себя из-за нехватки донорской крови, она зеленеет каждый раз, вспоминая о загрязненности столичного воздуха. Когда в Петербурге вовсю принимают законы о «топоте котов», запрещающие четвероногим нарушать ночной покой совестливых граждан, Москва даже не чешется и шумные призраки плодятся как моль! Потусторонний дух, запросто скребущий стены столичных квартир, Женьку вконец доконает. Такой участи подруге я не желала. Но ничего плохого не будет, если посоветоваться с ней по поводу психолога: для меня он пострашнее мятежного духа, но Женьке, как и моей маме, все эти мозгоправные штуки кажутся нормальными и простыми, как болотные головастики. Меня же от них оторопь берет. Почему-то большинство психологов считает, что, покопавшись в детских травмах, они найдут корни всех проблем. «Ага! Вас часто ставили в угол? - внедряются в суть, как нож в теплое масло. - Не удивляйтесь, что теперь по жизни преследуют
тупики - это ваше привычное местоположение». И вот человек начинает кропотливо вытаскивать себя из угла, тут же загоняя в кресло перед психологом, который становится его новым «строгим папой». «Выходи из угла! - грозит он. - Не то плохо будет!» Разве такое куда-то годится? И не дай бог этот тип выползет из своего угла - тогда бед не оберешься! Ему, быть может, в тупике самое место. Люди думают: вот походят они к психологу, все свои детские травмы проработают, родителей обвинят в личных бедах, потом простят, выдирая обиды с мясом, и все - станут новыми людьми: добрыми, умными, веселыми… Ага, ну конечно! Если ты злой глупец и зануда, тебя только могила исправит. Или не исправит? Я вспомнила своего неугомонного призрака. Наверное, самый правильный ужастик - это «Звонок». Сколько люди ни копались в прошлом злого потустороннего создания, сколько ни распутывали клубок детских обид и лишений, а все одно - если есть в существе желание портить жизнь себе и окружающим, от этого никуда не деться.
        Но Женьке я всего этого рассказывать не стала, а лишь попросила:
        - Спасай, мама меня к мозгоправу хочет отправить! Думает, у меня травма из-за их разрыва с папой. Что делать?
        - А у тебя точно нет травмы? - Женька пристально посмотрела на меня, так что я почувствовала себя иголкой, в ушко которой она хочет проникнуть.
        - Да нет у меня никакой травмы! - сказала я. - Вот проблема есть.
        Лицо Женьки стало еще серьезнее, она обошла меня кругом, будто выискивая червоточину, а потом сообщила:
        - Ладно, пора тебя знакомить с Люком. Он проблемы щелкает, как фундук.
        - Супер! Давно пора! - обрадовалась я.
        - Только тебе придется переодеться. - Женька с укором взирала на мои узкие джинсы. - Может, у мамы что-то возьмешь?
        - Это еще зачем?
        - Ты что, забыла! - Женька даже рассердилась от моей наивности. - Мы же станем изображать студенток. Надо одеться посолиднее, что ли.
        - Ну, не знаю. Мне кажется, ты немного перебарщиваешь. Студентки не такие уж и древние…
        Губы Женьки вытянулись, стали совсем тонкими и бледными, зато глаза горели. Кажется, я что-то не то ляпнула. Сейчас, на пороге знакомства с Люком, нужно было обуздать свою категоричность и чувство юмора. Пусть Женьке хочется одеваться как престарелой библиотекарше, которая собралась в театр и напялила все лучшее, что нашла в шкафу. Ничего не случится, если и я разок прикинусь ветошью.
        - И еще, Сонь, - добавила Женька, - ты перед встречей почитай какую-нибудь газету, ладно?
        - Какую еще газету?
        - Да любую! Чтобы у тебя взгляд стал посерьезнее, что ли… Вот ты какую последнюю книгу прочла?
        - «Джейн Эйр», - призналась я.
        - Не говори об этом Люку! - предупредила Женька. - Он не признает сентиментальных романов.
        - Ну, а что ты читаешь? - уныло спросила я.
        - «Повелитель мух», «Колыбель для кошки», - перечисляла Женька. - Но об этом я тебя и не прошу.
        Я не знала, радоваться мне, благодарить подругу за такое снисхождение или задуматься об узости своих познаний - таких книг я не читала. Мухи, кошки - неужели все это так серьезно? Женька произнесла названия чуть ли не с придыханием, будто боялась языком ненарочно слизать буквы. Я решила, что обязательно потом найду и прочту эти истории, только Женьке пока ничего не стала говорить…
        Мама хранила дома газеты лишь для того, чтобы протирать насухо стекла и зеркала после мытья. Она никогда не покупала этих газет, а брала бесплатно на стендах, что выставляют возле японских ресторанов «Якитория». Знали бы мастера печатного слова, для каких нужд пользуют их продукцию! Да, мама находчивая, тут уж ничего не попишешь. Я разорила стопку газет на кухне, в шкафчике возле мусорного ведра, там как раз нашлась совсем свежая «Вечерняя Москва» - видимо, мама недавно была в «Якитории». Я села на табурет рядом с ведром и зачиталась скандальной статьей про липовых докторов наук. Оказывается, кандидаты и доктора наук списывают свои диссертации, как нерадивые школьники - контрольные! Ничего нет нового во взрослой жизни, куда меня силком тащила Женька. Я решила, что достаточно поумнела, отправила газету в стопку для протирки зеркал и полезла в мамин шкаф. Нужно было подобрать подходящий наряд для встречи с Женькиным студентом. В свою комнату я не заглядывала второй день, прикрыла дверь поплотнее - дома воцарилась святая тишина. Я копошилась на маминых полках: в последний раз мне доводилось примерять
ее наряды лет в семь, тогда одежда была нещадно велика, сейчас же я пыталась найти хоть одну вещицу своей тощей матери, которая налезла бы на мою взрослеющую и набирающую соки натуру. В конце концов мои труды по натягиванию маминых старых юбок увенчались успехом…
        Через час мы с Женькой стояли напротив дома Люка. Из асфальта росли наши высокие каблуки, а длинные юбки и блузы с вялыми бантами у шеи оказались так похожи, будто мы были сестрами, родители которых не блистали воображением, одевая дочерей.
        - Надеюсь, ты ему не понравишься, - пошутила Женька, стирая большим пальцем блеск с моих губ. - И сделай хвост, пожалуйста. Твои распущенные патлы неуместны.
        Дух раболепия во мне, признаться, очень слаб, но я изыскала его робкое дыхание и сковала волосы в тугую косичку.
        - Так хорошо?
        Женька кивнула, отчего пучок на ее затылке дернулся, показывая мне упругую дулю. Мы ринулись в бой.
        Я представляла себе Люка каким угодно: тощим очкариком, у которого щиколотки болтаются в ботинках, как туго их ни зашнуровывай, или крупным спортсменом, уважающим учение древних греков: «В здоровом теле - здоровый дух». Иногда я думала, что Люк - книжный червь, смотрящий на действительность чуть снисходительно, будто она уступает по качеству его любимым романам. Он носит бледное шерстяное пальто, никогда не застегивая его, и клетчатый шарф, а длинные волосы вечно спутаны, так как черви не надевают шапок даже снежной зимой. Юноша, который открыл нам дверь, не был похож на ботаника, спортсмена и даже червя. Первое, что бросалось в глаза, - как же он обыкновенен! Я не могла понять: чем же Люк умудрился очаровать Женьку? Перед нами стоял коренастый молодой человек, лицо его было довольно широкое, нос с горбинкой, светлые рыбьи глаза, тонкие губы и взъерошенные волосы какого-то тусклого цвета. Люк был не то светлый шатен, не то темно-русый.
        - Проходите скорей! - махнул рукой, указывая направление по широкому и светлому коридору.
        Никаких поцелуев, вежливых улыбок, расшаркиваний. Мы послушно посеменили вперед. Комната Люка оказалась такой же обыкновенной, как и ее хозяин: тут не было гипсовых черепов, колб с пахучими жидкостями, стопок книг до потолка или, на худой конец, какой-нибудь раритетной коллекции в шкафу за пыльным стеклом. Зато на кресле перед компьютером сидела какая-то молодая дама. Одета она была как девчонка: белая майка с Микки-Маусом, раскинувшим уши от подмышки до подмышки, обтягивающие джинсы, продранные на коленях. Короткая стрижка, специально взъерошенная с помощью мусса. Только лицо - совсем не детское, ей было под тридцать, не меньше!
        - Здравствуйте, девочки. - Голос у стриженой оказался сипловатый, будто она много курила.
        Женьке явно не понравилось такое обращение, она лишь кивнула и нервно поправила гороховый бант на груди.
        - Знакомьтесь, это Ирина! - представил свою гостью Люк. - Мы записывали вместе сегодняшний подкаст. Ирина - активист молодежного движения «Свободный выбор».
        Женька молча продолжала недовольно мучить свой бант, будто ее не волновало молодежное движение, и тем более - его активисты.
        - Ну ладно, я пошла. - Стриженая легко подскочила и направилась к двери. - Люк, проводи меня.
        Люк кивнул нам, предлагая немного подождать, и вышел из комнаты вслед за Ириной.
        - А что такое «подкаст»? - спросила я тихонько, когда мы с Женькой остались одни.
        - Люк каждый день записывает голосовые обращения - это вроде прямой интернет-радиопередачи, которую можно слушать в Сети. Он говорит о проблемах, волнующих общественность. Знаешь, народ интересуется! Иногда Люк даже принимает звонки или, как сейчас, приглашает разных гостей в свои эфиры… - Тут Женька перестала объяснять и невпопад спросила: - Как думаешь, она симпатичная?
        - Кто?
        - Ну эта, ощипанная Ирина.
        - Она же старуха! - отмахнулась я. - И так глупо косит под малолетку…
        Мы переглянулись - банты душили, длинные юбки липли к колготкам.
        Вернулся Люк, выключил компьютер и посмотрел на нас, будто увидел впервые.
        - Думаю, у сегодняшнего подкаста будет широкий резонанс, - сказал он. - Куда катится этот мир? Депутаты воруют диссертации…
        - Да, я читала об этом, - выпрыгнуло из меня.
        И Женька выпучила глаза, а Люк посмотрел внимательнее.
        - Так ты и есть Соня? - спросил и потянул ладонь, будто мы были на официальном приеме. - Рад знакомству.
        На удивление, рукопожатие вышло не сухим, а каким-то душевным, теплым. Люк смотрел прямо, глаза его теперь совсем не походили не рыбьи, они были прозрачно-серыми, как весеннее небо за дымкой облаков. Я отдернула руку, будто по телу прошел разряд тока. Видимо, виновата синтетическая юбка. От стыда за свой внешний вид мне хотелось стащить ее с себя прямо на этом месте. Женька просекла ситуацию и тут же начала рассказывать обо всех моих бедах, из которых последней могло оказаться принародное срывание с себя юбки. Я продолжала послушно краснеть и лишь кивала, подтверждая слова подруги. Внимательно выслушав Женьку, Люк вздохнул.
        - Да, институт брака в наше время порядком расшатался, - сказал он. - Мне повезло, что мама психотерапевт, - в ее руках семья как в смирительной рубашке.
        Я не поняла, шутит он или говорит всерьез.
        - Тебя еще с новым папой не знакомили? - добил Люк.
        Я замотала головой с такой силой, что, кажется, уши парусили за щеками.
        - Тогда все не так уж плохо, - успокоил Люк. - Есть шанс наладить их отношения.
        И он тут же, без промедления, точно заранее готовился к этому разговору, выложил свой план. Надо признать, план был неплох: устроить родителям первое свидание. Вроде того, как мы с Женькой знакомились заново на месте первой встречи, - что же я сама раньше не догадалась? Оставалось лишь разведать у родителей, каким образом они узнали друг друга. Я воспрянула духом. Такую штуку провернуть мне под силу. Теперь даже бант не давил шею, я восторженно слушала Люка, уже представляя, как окуну драгоценных мамашу и папашу с головой в их зарождающееся чувство, обновлю эмоции и не позволю родителям вынырнуть до того момента, как они хорошенько вспомнят, что любят друг друга. Я начинала чувствовать себя почти счастливой и улыбалась своим мыслям, забыв о туго заплетенной косе, из-за которой уголки губ так и ползли к ушам. Зато Женька выглядела обеспокоенной, она вдруг полезла куда-то за диван, над подлокотником демонстративно просвистела крученая дуля ее пучка. Женька разогнулась, в руках она держала гитару.
        - Спой мне, пожалуйста, - протянула инструмент Люку и улыбнулась, обнажая зубы, как пациент на приеме у стоматолога.
        И я впервые почувствовала себя третьей лишней. Да, туго раньше было Женьке со мной - теперь я сама залезла в ее шкуру.
        - Ну, думаю, вы и без меня неплохо споетесь, - подмигнула подруге. - Пожалуй, мне пора.
        - Боишься, что я так плохо пою? - засмеялся Люк. - Не хочешь послушать?
        - Да нет, хочу. - Я виновато уставилась на Женьку. - Просто мне домой пора, на завтра много уроков…
        - Уроков? - удивился Люк.
        - Соня хотела сказать, что завтра у нее сложный зачет, ей надо хорошо к нему подготовиться, - пришла на выручку Женька, буквально испепеляя меня взглядом, у меня чуть пар из ушей не пошел.
        - Пять минут погоды не сделают. - Люк взял гитару. - Вы не против, если я спою «Старательский вальсок» Галича? Такие песни нельзя забывать!
        Мы с Женькой переглянулись, потом закивали - нам хоть Галича, хоть Налича. А Люк уже пощипывал струны, гитара запела, а следом и он сам:
        Мы давно называемся взрослыми
        И не платим мальчишеству дань,
        И за кладом на сказочном острове
        Не стремимся мы в дальнюю даль…
        Наверное, я не слишком хорошо понимала то, о чем пел Люк, но для него это было важно, и одно мне стало ясно тогда: нет человека прекраснее, чем тот, который влюблен в свое дело и творит его искренне, от души. А еще я почему-то вспомнила Меркурия с картины Боттичелли «Весна». На картинах даже обычные лица выглядят одухотворенными, слегка неземными. Мне грезилось, будто я выпадаю из реальности, и в то же время никогда не чувствовала себя более живой… Прозвучали последние слова песни:
        Вот так просто попасть в палачи:
        Промолчи, промолчи, промолчи!..
        Я постепенно возвращалась в настоящее, понимая, что мне необходимо молчать о том, что почувствовала сейчас, а еще лучше - забыть раз и навсегда. И для верности - никогда больше не встречаться с Люком. Я была готова стать палачом, лишь бы это чувство к парню моей лучшей подруги не возникло вновь!..
        Узнавая себя
        Я вернулась домой. Все ходила по квартире, проводя ладонью по мебели, включала и выключала телевизор, открывала холодильник, пересчитывая йогурты, - я хотела пощупать свою прежнюю жизнь. Но все вокруг стало иным: везде мерещилось лицо Люка, его широкие скулы и нос с горбинкой, заоблачные глаза. Я не удивилась бы, если, открыв морозилку, обнаружила там голову Люка, и покрытые инеем губы шептали бы: «Промолчи, промолчи, промолчи!» Изо всех сил я старалась приглушить зарождающееся чувство, не помня себя от нахлынувших эмоций, зашла в комнату, села на кровать и обхватила голову руками - что называется, хотела взять себя в руки. Повезло же так вляпаться! Женька точно в воду глядела - предупреждала меня: не влюбляйся! Ей надо деньги зарабатывать гаданием, с такой-то интуицией. Не знаю, сколько времени я занималась бы самоедством, как вдруг за стеной, о существовании которой я совершенно позабыла, раздался протяжный визгливый звук. Я отняла руки от головы, на миг воцарилась тишина, но потом снова за стеной заскрипело, поползло что-то тяжелое, неподъемное. Не иначе как дух принялся двигать мебель! Однако
силен оказался, зараза! Да еще с жаждой перемен, если затеял перестановку. Скрежет упирающейся мебели был пронзителен и настолько очевиден, что его нельзя было списать на гудение старых труб или усадку стен. Меня вынесло из комнаты, точно порыв ветра ударил в спину. Я захлопнула дверь, налегла на нее, стараясь удержать необъяснимую стихию. Достала мобильник и закричала в него: «Мама! Дух разбушевался!»
        Мама выслушала мои стенания предельно спокойно и наотрез отказалась раньше времени покидать работу.
        - Соня, не дури! - сказала она.
        И я почувствовала, как сильно маму раздражают мои «выходки». Стало до слез обидно - хоть беги обратно, в лапы застенного монстра, пусть со скрипом задвинет меня куда подальше, если даже родная мать не верит мне! Я отключила телефон. Страх неожиданно отступил, на его место пришло отчаяние. Очень не хотелось оставаться сейчас одной, но идти было некуда. На город ползла вечерняя тьма, она прятала под своим покровом влюбленные парочки вроде Люка и Женьки - наверное, им сейчас хорошо… Я достала ноутбук, вышла в Интернет - Ромка, старый добрый Ромка, был тут как тут! Конечно, он не мог спасти меня от призрака, неуместной любви и материнского недоверия. Но с ним всегда оставалась та частица меня, которая была готова радоваться жизни, беззаботно смеяться и шутить, несмотря на все невзгоды.
        Ром, как ты относишься к покойникам, которые скребутся в стены? - спросила я.
        Отрицательно. Я их боюсь , - ответил через секунду.
        Я усмехнулась. Ромка никогда не задавал лишних вопросов, оттого мне все хотелось ему рассказывать. Конечно, о призраке я больше не упоминала, писала лишь о том, что мама отказывается воспринимать меня всерьез. А еще про угрозу загреметь на кресло к психологу. Ромка, как всегда, был невозмутим. Он говорил, что все это пустяки.
        Наверное, у тебя никогда не было проблем с матерью , - писала я. - Раз все так легко воспринимаешь .
        Ты права , - ответил Ромка. - Никогда не было .
        Довольная своей проницательностью, я отправила ему веселящийся смайл и все ждала, какой будет следующая шутка. Но вместо шутки в окошке высветились слова:
        У меня нет мамы .
        Я перечитывала эту короткую фразу несколько раз, пытаясь обнаружить какой-то другой смысл, не тот, что резал так больно. Но никакого другого смысла здесь не было, кроме того, что я черствая эгоистка: несколько лет выливала на Ромку все свои пустяшные беды и знать не знала ничего о нем самом!
        Прости, я не знала…
        Ромка молчал. А я кляла себя последними словами. Вот так, считаешь кого-то своим другом, но не даешь себе труда узнать его поближе, используешь как губку, готовую впитать все твои слезы. Стоило мне быть повнимательнее, я давно заметила бы, что Ромка ни разу и словом не обмолвился о матери. Когда мы познакомились, он отдыхал в Турции с отцом: кому придет в голову на отдыхе расспрашивать человека о семье? Но насколько проще было бы сделать это сразу, чем теперь, когда между нами была долгая дружба и мой короткий ум. Теперь все вопросы застряли комом в горле, мне было стыдно, так стыдно! И Ромка все молчал…
        Расскажи, как это случилось, - наконец написала я.
        И опять пустой экран, в котором я видела лишь свою гордыню. А затем выскочила сухая фраза, будто ее писал не мой веселый друг, а кто-то совсем другой, незнакомый:
        Не будем сейчас об этом. Я спешу.
        Ромка вышел из Сети. А я так и сидела, уставившись в монитор. Где-то в коридоре разрывался звонок, но я не могла шелохнуться. Кажется, потихоньку узнавая других, я начинала узнавать саму себя. Порой это бывает больно.
        - Соня! Ты где? - В коридоре стояла мама. - Неужели монстр слопал?
        Услышав мамин голос, такой близкий и громкий, пробирающий до кишков, я наконец очнулась. Выбежала ей навстречу и, не давая сбросить сапоги, обняла изо всех сил.
        - Что тут у тебя случилось? - Мама даже растерялась от такого приема.
        - Забудь, это все такие пустяки! - разглядывала я мамино усталое лицо. - Мам, я так тебя люблю…
        - Я тоже тебя люблю… - Мама никак не могла прийти в себя. - Признайся, ты что-то натворила?
        - Я сегодня носила твою одежду, - созналась откровенно.
        - Прямо как маленькая! - улыбнулась мама, проводя ладонью по моей щеке. - Ты хочешь вернуться в детство, где, по-твоему, было лучше, чем сейчас…
        Мне совсем не хотелось с ней спорить, я взяла у мамы пакет с йогуртами, понесла на кухню и по дороге спросила:
        - А давай сегодня какой-нибудь фильмец вместе посмотрим?
        - Хорошо! - крикнула мама из ванной. - Выбери диск.
        Я начала перебирать в памяти свои любимые фильмы - музыкальные с Заком Эфроном или забавные комедии с неподражаемой Амандой Байнс. Но потом сообразила: все не то. Опять я думала лишь о себе.
        - Мам, давай на твой вкус, - я выкладывала покупки на стол. - Что хочешь посмотреть ты?
        Мама вошла в кухню, задумалась, открывая жидкий йогурт.
        - Джона Хьюза! Любой! - выпила залпом и взялась за следующий.
        У мамы была целая коллекция дисков Джона Хьюза. Она любила пересматривать его фильмы, когда накатывало плохое настроение, но и в радостные дни тоже. «Милашка в розовом», «16 свечей», «Скажи что-нибудь» - эти романтические истории мама часто включала «фоном», когда убирала квартиру или готовила. Но в самых любимых фильмах она не пропускала ни минуты, хоть картины были засмотрены до плеши в каждом кадре. «Феррис Бьюлер берет выходной», где Метью Бродерик был так молод и хорош собой, что в нем с трудом угадывался тот коренастый мужчина с грустным взглядом, в котором узнала его я. Мама хихикала как девочка каждый раз, когда непутевый директор школы вступал в схватку с уличным псом. И культовый фильм восьмидесятых «Клуб «Завтрак», под который мы с мамой могли танцевать, встав рядом и смешно передвигая ступни: носки врозь, носки внутрь. А для танцевальных шагов на полусогнутых ногах, когда мы дышали друг другу в затылок и синхронно размахивали локтями, будто командные пловцы, мы звали папу. Тогда получалось, что мы копируем героев фильма. Этот фильм я и выбрала сейчас. Пусть мы не станцуем наше коронное
трио, но хоть за парное безумие - пятка-носок - я могла ручаться. Это был первый семейный вечер с тех пор, как ушел папа. И пусть нам было немного грустно, но и радостно от того, что продолжаем традицию, не забыли наши вечерние просмотры любимых фильмов. А если не забыли мы, то, может быть, не забыл и папа…
        Фильдеперсовая дочь
        В детстве я очень редко бывала шелковой, как говорят родители о послушных детях. А порой наставали такие времена, когда в меня словно бес вселялся. Хотелось спорить, капризничать, упираться, иногда даже кого-нибудь покусать. В эти дни папа называл меня «фильдеперсовая дочь». С одной стороны, фильдеперс - это шелковая нить, а с другой - что-то с вывертом.
        Почему-то сейчас очень хотелось вспоминать детство, может, права была мама: меня тянуло в пору семейного счастья, точно ночь неминуемо стремится к рассвету.
        Я спешила к Розочке, к бабушке, чья душа молодела с каждым днем. Сейчас, когда папа жил у нее, Розочка увлеклась рисованием. Дом стал походить на канцелярскую лавку: бумага, карандаши, акварель, пастель… Выставку работ бабушка любила устраивать на высоком холодильнике. Там, на магнитах, держалось все современное искусство - творение рук нашей талантливой Розочки!
        Сегодня экспозиция пополнилась несколькими свежими работами. Маковый луг, такой сочный и выпуклый, будто выложенный из засахаренных цветочных лепестков. А еще нежный рисунок скованного морозом стекла. На третьем - кошка, лежащая на дощатой скамье. Кошка была такая пушистая, что мне показалось, будто Розочке помогал папа. Он один в нашей семье умел так прорисовать шерсть, что она буквально росла из бумаги. На кухонном столе вместо чашек и тарелок были разложены карандаши, отчего казалось, будто столешница покрыта пестрой скатертью.
        - Помоги мне убрать рабочее место, - попросила Розочка. - Тогда попьем с тобой чаю, поболтаем по душам…
        Я начала сгребать карандаши в кучу, но Розочка тут же остановила меня.
        - Погоди, какая ты скорая! - Она достала множество коробочек. - Сюда складывай акварельные карандаши, а сюда - пастельные. Здесь - обычные цветные, а тут - графитовые…
        - И как ты в них разбираешься? - удивлялась я.
        - С карандашами все как раз очень просто…
        Мне показалось, что бабушка хотела продолжить фразу, но потом передумала.
        - Тебе тоже трудно из-за мамы с папой? - спросила я.
        Розочка увлеченно раскладывала карандаши по коробкам, она опустила глаза, было непонятно, о чем она думает сейчас. Но когда бабушка посмотрела на меня, лицо ее оказалось безмятежным, как море в штиль.
        - Да, это очень трудно! - Розочка улыбалась. - Теперь твой отец целыми днями мельтешит перед глазами, напоминает мне о возрасте. Это очень непочтительно с его стороны!
        Она шутила, улыбалась. А я все пыталась вспомнить, что мне напоминает эта радость? И поняла: так же улыбалась мама с тех пор, как стала читать книги по психологии в ярких обложках. Было что-то загадочное в этих улыбках, они предназначались не всем и каждому, как сияет солнце в ясный день, эти улыбки «надевались» только для меня, оттого выглядели ущербными - будто одинокий мигающий фонарь на пустой темной улице. Я не стала рассказывать об этом Розочке, тогда получилось бы, что я раскрыла ее маленький секрет. Сама, без подсказки, впервые в жизни. А мне сейчас меньше всего хотелось взрослеть.
        Мы накрыли стол для чаепития, сели друг против друга, но разговор почему-то не получался. Мы грызли крекеры, отхлебывали из старинных чашек бабушкин фирменный ягодный чай, но во рту было кисло. Врачи говорят, в голове все связано между собой: уши, горло, нос. Видимо, сейчас мои горькие мысли портили вкус ароматного чая, не давали насладиться им.
        - В кого ты сейчас влюблена? - спросила Розочка, расценивая мою кислую мину как результат любовных страданий.
        - Ни в кого, - твердо ответила я и даже расстроилась, потому что тотчас вспомнила Люка.
        - Так-так, я вижу, на этот раз все серьезно, - хитро подмигнула Розочка. - Ну хорошо, признаешься, когда будешь готова…
        Я сделала вид, что не обратила внимания на эту фразу с многозначительным подмигиванием, и спросила о том, что мне было важнее всего сейчас:
        - Поможешь мне помирить папу с мамой? Я больше так не могу…
        Розочка отставила хрупкую чашку и покачала головой.
        - Боюсь, тут я тебе не помощник, - сказала она. - Они давно не дети, должны во всем сами разобраться.
        - Ты же видишь, что они сами не могут! - вспылила я, выпуская пар, а потом тихо, еле слышно спросила: - Как думаешь, они еще любят друг друга?
        - Я думаю, пришло время это узнать, - ответила бабушка и как ни в чем не бывало снова взялась за свою чашку.
        И тут вернулись папа с Собакиным. Я кинулась к ним, начала тискать немытого с прогулки пса.
        - Ты бы позвонила, предупредила, что придешь, - как всегда, недовольно бубнил папа. - Вместе погуляли бы.
        - Имей в виду, что это не только твоя дочь, но и моя внучка! - с напускной строгостью сказала Розочка. - Раньше она приходила лишь ко мне, а теперь нам приходится делить ее, как апельсин на дольки: мне, тебе, Собакину…
        Папа мыл Собакину лапы, а тот извивался, тявкал, тянул ко мне свою длинную мохнатую мордочку. И я целовала его в нос - мокрый, холодный. Розочка ушла к себе в комнату, она сказала, что ей хочется отдохнуть, но я знала: так она дает возможность нам с папой побыть наедине.
        - Как там мама? - тихо, чтобы Собакин не подслушивал, спросил папа и кашлянул, хотя был совершенно здоров.
        - Приходи, сам узнаешь, - тявкнула я вместо Собакина.
        Папа еще раз кашлянул, из чего я поняла: возвращаться он по-прежнему не собирается.
        - Пап, а расскажи, как вы познакомились? - Я пошла в атаку, пока решимость не покинула меня. - Ты помнишь ваше первое свидание?
        - С кем?
        - С Верой Брежневой! - Я была возмущена. - С мамой, конечно. С кем же еще?
        И тут я впервые подумала: а что, если у папы появилась какая-то чужая, незнакомая женщина? Вовсе не мама. В горле запершило, хотелось кашлять, хотя я была так же здорова, как и мой отец.
        - Пап, у тебя кто-то есть? Ну, в смысле, женщина? - Голос мой сипел от волнения.
        - Глупости! - отмахнулся папа и запоздало ответил на мой первый вопрос. - А первое свидание с мамой у нас было в «Макдоналдсе».
        - Ты пригласил ее в «Макдак»? - прыснула я, немного успокоившись. - Очень романтично!
        Папа поглядел снисходительно, будто на беспозвоночного моллюска.
        - Много ты понимаешь, - сказал он. - В то время «Макдоналдс» был покруче иного ресторана. Очередюга в первые дни после открытия стояла до самого Пушкина!
        - Уходила хвостом в девятнадцатый век? - спросила я.
        - Не в век, а в памятник, что на Пушкинской площади. Мы с мамой мерзли на улице больше часа. Нос у нее покраснел, а пальцы посинели, я грел их между ладонями, но это не помогало, так как мои руки тоже были ледяные…
        - Представляю, как мама сердилась, из-за того что ей приходится так долго торчать в очереди, - перебила я.
        Папа смотрел мимо меня и ничего не отвечал. Он гладил Собакина и думал о чем-то своем. Было сложно понять, приятны ему эти воспоминания или же навевают тоску и скуку.
        - Она держала в руках «Биг-Мак» и вдруг заплакала… - Папа будто выхватил из памяти картинку и сейчас пытался описать ее словами, выходило неловко, карандашом он работал куда изящнее. - Я спросил: «Что случилось?» Думал, неужели так жалко выгляжу? А мама ответила: «Не могу откусить кусок от этого чертова «Биг-Мака»! Рот не открывается так широко!» Ты представляешь, она плакала из-за «Биг-Мака», наша мама не могла справиться с каким-то бутербродом! Вот какая она была тогда…
        - Беззащитная? - спросила я. - Ты такой полюбил ее?
        - Теперь она совсем другая. - Папа отвечал скорее себе, чем мне. - Сейчас от нее самой приходится защищаться…
        - Пап, а что у вас произошло? Из-за чего ты ушел?
        Но он снова не ответил, лишь продолжал что-то бубнить себе под нос, точно занудный старикашка. Я не настаивала, есть такая правда, которая должна оставаться между двумя людьми. Иначе она потеряет цену, мигом превратится в сплетню. Зато тайная правда с хорошей выдержкой становится мифом. И я мечтала, чтобы расставание родителей превратилось в мифическое - в ту правду, которая кажется сказкой, когда взглянешь на нее, оглянувшись…
        Так мы и сидели: папа - с мыслями о прошлом, я - о будущем, и лишь Собакин жил настоящим, кажется, он хотел есть.
        - Пап, сходишь со мной в «Макдоналдс»? - попросила я.
        Папа встрепенулся, сейчас он был похож на птенца, выпавшего из гнезда, - какой-то потерянный вид. Но очень быстро на лицо вернулось обычное выражение легкой скуки и глубокой подозрительности.
        - Ты этого хочешь? - Он был слегка удивлен. - Ну хорошо… Только думается мне, ты что-то задумала, моя фильдеперсовая дочь…
        Встреча с призраком
        Я вернулась домой полная решимости уговорить маму сходить со мной в «Макдоналдс». Но все мои планы нарушило необычайное происшествие! А вышло вот что…
        Мама была дома. Каждый раз, когда я возвращалась от папы, она делала безразличный вид. Но крутилась возле меня безотвязно, спрашивала про Розочку или о том, как чувствует себя Собакин. О папе ни слова, хотя, я уверена, любопытство так и распирало ее.
        - Наверное, Собакин сильно оброс. - Мама поправила покрывало и тут же смяла его, по-хозяйски усаживаясь на мою кровать. - Пора отвести его к парикмахеру.
        - Зато Собакину тепло, - вяло спорила я, размышляя, как уломать маму на поход в «Макдак».
        И вдруг за стеной раздался тот самый стук, о существовании которого я совсем позабыла.
        - Что это? - Мама вскочила с кровати, прислушалась. - Соня, ты это слышишь?
        - Давно слышу…
        Стук усилился - призрак совсем ошалел, теперь он не боялся даже мою мать. Колотил так, будто это был вопрос жизни и смерти. Хотя куда торопиться, если в распоряжении вечность?
        - Неужели соседи вернулись? - Мама была в растерянности.
        - Ага, вернулись. Еще несколько дней назад, когда я рассказала тебе про этот стук! - Я была даже рада, что дух расшалился именно сейчас. - Такие невидимые соседи-стукачи.
        - Шутишь? - отмахнулась мама. - Не знаю, что ты слышала тогда, но сейчас за стеной определенно кто-то есть. Надо зайти и проверить.
        И стоило маме сказать это, как из-за стены послышался вой. Протяжный, громкий и невыносимо страдальческий. Призрак явно претерпевал серьезные душевные муки, казалось, все его существо раздирает боль от осознания своих прегрешений.
        - Не нравится мне это, - заметила мама.
        - Может, не стоит ему мешать? - шепнула я.
        В стену снова что-то глухо ударилось, а потом взвыло.
        - По-и-те! - Дух заговорил! - Со-си-те!
        Мы с мамой переглянулись.
        - Что это он бормочет? Пить просит? - я пыталась разобрать невнятные слоги.
        - Кажется, там кто-то взывает о помощи, - сообразила мама.
        Она ринулась к секретеру, где хранила ключ от соседской квартиры.
        - Мама, стой! - Я тщетно старалась помешать ей. - Вызови полицию!
        Схватив из секретера помимо ключа газовый баллончик, мама пробурчала:
        - Пока они до нас доберутся, может стать поздно…
        Мама уже трезвонила соседям, дверь не открывали. Зато стоны и вой, кажется, усилились, теперь их было слышно даже в нашем маленьком общественном коридорчике на две квартиры. Никогда в жизни мне не было так страшно, все предыдущие приключения показались сущими пустяками. И дачный поселковый маньяк двухгодичной давности восставал в памяти сопливым ребенком по сравнению с той жутью, которая ждала маму за соседской дверью.
        - Мамочка, не ходи туда! - выла я.
        - Сосите! Поите! - выл призрак.
        Мама без лишних размышлений предпочла взывания какого-то незнакомого, совершено потустороннего духа зову родной дочери - зову крови. Решительно вонзив ключ в замочную скважину, мама провернула его пару раз. Легко, точно по скользкому льду, дверь выкатилась нам навстречу, распахнулась, впуская в соседскую квартиру. У порога мама на секунду застыла.
        - Ууууу, - гудел призрак в дальней комнате. - Иииии…
        Вперед по мрачному коридору, даже не зажигая свет, мама рванула на верную погибель. Ведомая самой судьбой и чувством долга, я кралась за ней, тем более оставаться сейчас одной было еще страшнее. Мы подошли к дальней комнате, дверь была приоткрыта.
        - Кто здесь? - гаркнула мама.
        Я даже подпрыгнула от страха - скорее меня прикончит родная мать, чем нечистая сила!
        - Погите! - взвыло существо из-за двери нечеловеческим голосом.
        - Кажется, оно говорит «бегите»! - Я потащила маму обратно.
        - Да нет же. Это было «помогите», - утверждала мама. - Теперь я точно разобрала!
        И она распахнула дверь в комнату. Картина нам открылась необычайная. От удивления мы обе так и обомлели… Мебель теперь стояла совсем иначе, она была отодвинута от стен и сгрудилась в центре каким-то страшным деревянным замком. Кровать, а на ней, вздымая ножки к потолку, громоздилось кресло. Теперь я была уверена лишь в одном: все невозможные скрипучие звуки не послышались мне, мама видела все это так же отчетливо, как и я. Она стояла, озираясь по сторонам, каждый миг ожидая, что разбушевавшийся полтергейст запустит в нас стулом или торшером, который привалился к шкафу и давал то самое тусклое свечение. И тут из дальнего угла, скрытого от наших глаз построением из кровати и кресла, донесся тот самый жуткий вой. Никто не швырял в нас мебель, не приподнимал за волосы и не возил по стенам, как хлебным мякишем по жирной тарелке. Лишь стонал, и надо признать, довольно жалостливо.
        - Все хорошо, - успокаивала призрака или себя мама. - Мы подходим. Никаких резких движений.
        Мама стала обходить кровать, я за ней. Мы тянули шеи вперед, стараясь заглянуть в угол раньше, чем окажемся там сами. Как две жирафы на нетвердых ногах, шаг за шагом, мы приближались к тому, кто вот уже почти неделю бушевал в этой комнате. И вот мамина шея завернула за угол.
        - Господи! Боже мой! - выкрикнула мама и отшатнулась.
        Она первая увидела монстра и пришла в ужас. Я же не могла и слова вымолвить - так и застыла, точно замороженная. В углу из сумрака проступала жуткая фигура. Я не могла понять, зверь это или человек: все тело его было изломано. Ноги неестественно вывернуты, так что ступни торчали из-за ушей, руки же были где-то внизу, существо опиралось на ладони, чуть покачиваясь. А сколько невыносимой печали и муки в глазах!..
        - Помогите! - на этот раз довольно членораздельно прошептало существо.
        Мама молчала, зажав рот ладонью, тогда я поняла: настал мой час - и спросила:
        - Чем мы можем помочь? - Голос мой почти не дрожал. - У вас остались незавершенные дела на этом свете?
        - Свет! - вторило существо.
        - Желает уйти в свет, - шепнула я маме. - Наверное, в таком виде туда не принимают…
        Мама вдруг очнулась.
        - Где выключатель? - деловито спросила она.
        - Чего?
        - Свет надо включить!
        Мама стала шарить рукой по стене, продвигаясь все дальше, и вдруг комната озарилась. Электрический свет залил помещение с мощью волны, смывающей все на своем пути. Тьма растаяла. Но изломанный монстр оставался на своем месте. Теперь стало совершенно очевидно, что это человек, а не зверь. Мужчина, поза которого была невероятна и даже немыслима.
        - Вы живы? - поинтересовалась мама, снова приближаясь к раскоряченной фигуре.
        - Пока да, - простонал монстр. - Помогите! У меня ноги застряли…
        Мама осторожно подошла к созданию, признающему себя живым. Она присела перед ним на корточки, оценила ситуацию, покачала головой. А потом схватилась за пятку загадочного субъекта, потянула и осторожно вынула из-за уха. Создание кряхтело, поднывало, но полностью покорилось маме. Тем временем ту же операцию мама проделала и со второй пяткой, после чего поднялась и посмотрела на плод своих трудов. Перед нами на полу сидел тощий и бледный мужчина, он растирал затекшие конечности, которые находились теперь на подобающих местах - ноги и руки росли откуда требуется.
        - Спасибо! Вы спасли меня! - Мужчина попытался улыбнуться. - Какое счастье, что здесь такие тонкие стены!
        - Кто вы и что здесь произошло? - строго спросила мама, понимая, что у пленника этой комнаты теперь в буквальном смысле развязаны руки и ноги. - Я вызываю полицию.
        - Постойте! Не надо! - взмолился мужчина, пытаясь встать. - Я родственник. Брат хозяйки квартиры. Меня зовут Константин Котиков. Позвоните лучше ей, если не верите. Но сначала выслушайте и тогда решите, что со мной делать…
        Это имя показалось мне знакомым. Мама тоже насторожилась. Мужчина выглядел таким измученным, а конституция его была настолько субтильной, что мы с мамой легко справились бы с ним, прояви незнакомец сопротивление.
        - Хорошо, рассказывайте! - согласилась мама.
        Я тоже сгорала от любопытства, до сих пор не до конца осознавая, что перед нами живой человек из костей и мяса.
        - Как я уже сказал, меня зовут Константин. Я занимаюсь восточными практиками, в частности - йогой. Сегодня мне не удалось рассчитать свои возможности, я принял сложную позу, выбраться из которой не смог. Если бы не ваша соседская проницательность, я бы, наверное, мумифицировался в углу этой злосчастной комнаты!
        - Погодите, вы занимались йогой в квартире сестры? - Меня начал разбирать смех. - И у вас ноги за ушами застряли?
        - Юная дама, это не смешно. - Константин только сейчас начал приходить в себя и смог подняться на ноги. - Я пренебрег осторожностью, гордыня влекла к новым свершениям, кара настигла мою самонадеянную плоть…
        - Как, вы сказали, ваша фамилия? - переспросила мама. - Что-то мне знаком этот высокопарный стиль…
        - Котиков. - Мужчина поклонился. - На днях, когда я был вынужден прятаться в шкафу, вы позаимствовали из этой комнаты книгу моего сочинения…
        - Так вот кто смотрел на меня из шкафа! - Я пихнула маму в бок. - А ты говорила - «глаза на рукавах»!
        Мама все еще была в замешательстве, последние месяцы порядком подорвали ее стрессоустойчивость.
        - Неужели вы действительно Котиков? А ведь и правда, теперь я узнаю вас по фотографии. Моя близкая подруга в восторге от ваших книг! - неожиданно затараторила она. - Взахлеб зачитывается! Надя будет счастлива с вами познакомиться. Я сейчас же ей позвоню. Только никуда не уходите. - И тут голова мамы встал на место. - Постойте! Что вы здесь делаете?
        - Верно! Что? - поддакнула я. - Это вы стучали мне в стену, а еще мебель передвинули? И выли, точно сломанная батарея?
        Котиков прискорбно опустил голову:
        - Я. Все я. Каюсь.
        - Думаю, мне все же придется позвонить вашей сестре. - Мама достала из кармана мобильник.
        - Еще минуту вашего времени, не больше! - Котиков сложил ладони в молитвенном жесте. - И я подарю вам свои книги с автографами!
        - Валяйте, - опять сдалась мама. - Я вспомнила: соседка в девичестве действительно носила фамилию Котикова.
        И Котиков рассказал нам свою историю, я даже заслушалась - просто сказка «Тысяча и одна ночь»! Оказывается, мать Котикова призналась ему перед кончиной, что спрятала в стене этой комнаты, под обоями, какой-то клад. Котиков не захотел рассказывать об этом сестре, якобы на то была воля усопшей матери - оставить свое сокровище лишь верному сыну, иначе клад прикарманит ненавистный зятек. Настало долгое время ожидания. И вот час Котикова настал: сестра с мужем перебрались в загородный дом, теперь квартира была свободна и доступна для коварных посягательств законного наследника! Котиков воспользовался дубликатом ключа, который всегда хранился у него, и проник в квартиру. Он хотел исследовать заветную стену, оставаясь по возможности незамеченным. Раздобыть сокровище и убраться восвояси, как и не бывало его здесь. Но мой чуткий слух уловил стук - это Котиков кропотливо, но безрезультатно изучал территорию, а потом ему пришлось даже отодвинуть мебель, так как клад найти все не удавалось.
        - Но что это был за вой? - спросила я. - Кто так жутко выл?
        - Это не вой, юная дама, это мантры, - поправил меня Котиков. - Для усмирения духа я прибегал к чтению мантр.
        Наш с мамой прошлый визит порядком испугал Котикова, он совсем не хотел раскрывать своего присутствия и, как полагается приличному йогу, сложил себя на полочке в шкафу. Откуда и подглядывал за нашим путешествием по квартире.
        - Ваше первое появление чуть не нарушило все мои планы! - признался Котиков. - Но лишь сейчас я понял, что все это во благо - высшие силы сжалились надо мной, послав вас второй раз.
        Да уж, наше второе пришествие оказалось настоящим чудом для этого горе-йога, книги которого производили на тетю Надю неизгладимое впечатление.
        - Теперь можете сдать меня сестре, - завершил свою речь Котиков. - Но вы сами свидетели, я уже достаточно наказан за свою жадность…
        - Так что с кладом? - спросила мама. - Вы нашли его?
        - Нашел, - тяжко вздохнул Котиков.
        - И где же он? - наступала мама.
        - Вот. - Котиков указал на кровать, где из-под кресла выглядывали какие-то смятые листовки. - Это акции «МММ». Они были заклеены под обои в углу. На них я потратил столько лет ожидания, годы мечтаний о богатом будущем и дни кропотливых поисков в квартире, куда проник, по сути, нелегально. Кара настигла меня! Поняв, что все мои чаяния были пустыми, я занялся йогой, чтобы как-то привести нервы в порядок. Что из этого вышло, вы уже видели…
        Плечи мамы подпрыгивали, я отвлеклась от Котикова и взглянула ей в лицо. Мама с трудом сдерживала смех.
        - Все это ради акций «МММ»? Никчемной устаревшей макулатуры?
        Мама уже смеялась в голос. Меня тоже начинало потряхивать, видимо, спадало напряжение. Вся эта ситуация была сущим анекдотом - я вспоминала свои страхи, придуманного монстра, а видела перед собой несчастного йога, нерадивого психолога, обманутого кладоискателя, мечту разборчивой тети Нади во плоти… Я захохотала. Пришлось согнуться и упереться ладонями в колени. Мама держалась за бок и тоже сгибалась от смеха. Лишь Котиков смотрел на нас настороженно, пытаясь понять - сдадут ли его сегодня в полицию или, что не легче, в руки пылкой сестре и ее горячему муженьку? А вдруг расплата минует? Он переводил взгляд с мамы на меня: уверена, возьмись у Котикова силы - он тут же рванул бы куда подальше, только пятки засверкали, с таким трудом добытые из-за ушей…
        Томаты и поклонники
        Женька позвонила в тот момент, когда я начала думать, что все потихоньку налаживается.
        - Сонька, привет! Мы с Люком идем сегодня на одну интересную тусовку. Собираются ребята из «Свободного выбора», пошли с нами!
        - Прости, Жень, я не могу, - завязав волю в узелок, отказалась я.
        - Да брось! - настаивала Женька. - Ты не будешь лишней. Там же куча народа! Это сам Люк предложил тебя позвать.
        - Люк хотел, чтобы я пошла? - Внутри стало тепло, как в печи. - Нет. Я никак не могу.
        - Сонька, не выпендривайся! - Женька не унималась. - Там будет эта ощипанная Ирина. Мне нужна твоя поддержка.
        Я думала лишь о том, кто бы удержал меня, заставил не вспоминать о Люке, не краснеть и не выпрыгивать из юбки каждый раз, когда он стоит рядом и так спокойно, уверенно смотрит в глаза…
        - Женя, я никак не могу, почему ты не слышишь! - приходилось быть категоричной, чуть ли не грубить. - Ирина тебе не соперница. Прекращай глупить! А у меня, понимаешь, родители еще бесхозные сидят по разным квартирам. Не время развлекаться.
        Кажется, Женька чуть-чуть обиделась, но иногда приходится жертвовать малым, чтобы сберечь большее. Если гангрена поражает палец, его приходится отсекать, чтобы болезнь не распространилась дальше. Так я чувствовала себя сейчас, отказавшись от встречи с друзьями, - будто сама отсекла себе палец. Но тогда я и подумать не могла, какие разочарования ждут впереди…
        Для начала я встретила Игорька Иванова. Страшно вспомнить: когда-то я была в него влюблена! Зато потом он сам около года бегал за мной, точно опаздывающий пассажир за уходящей электричкой. Заприметив Иванова, я всегда старалась поскорее скрыться из виду, чтобы не вляпаться в какую-нибудь скучную беседу. Но в этот раз оплошала, потеряла бдительность. Мы столкнулись во дворе буквально нос к носу, надо было прикинуться слепой на оба глаза, чтобы не заметить его.
        - Сонь, привет, разговор есть! - Игорек не медлил.
        - Ну?
        - Я про Женьку…
        - Чего с ней не так? - насторожилась я.
        - Все так. Даже очень. - Игорек смущенно улыбался. - Не знаешь, почему она так изменилась?
        - Знаю, но тебе не скажу.
        - Слушай, она с кем-то встречается? - наседал Игорек.
        - Да какое тебе дело? - насторожилась я. - Что пристал?
        Игорек ничуть не смутился. Он потер переносицу, видимо, она чесалась из-за очков, которые ему теперь приходилось носить, и спросил:
        - Как думаешь, у меня с ней есть шанс?
        - С Женькой? - Я не верила своим ушам. - Хочешь сказать, что запал на нее?
        - Есть такое дело, - признался Иванов. - Женька сейчас стала совсем другая. Одевается стильно. Классно выглядит!
        - Ты считаешь? - Мне все казалось, Иванов шутит, разводит меня, просто желая зацепиться языками.
        - А ты думаешь, одна такая крутая? - Игорь ухмыльнулся. - Все только за тобой бегать должны?
        - Ничего подобного я не думаю. - Почему-то стало стыдно, будто Игорек прав, упрекая меня.
        - Твое время прошло, Солнцева! - Игорек облизал губы, видимо, нервничал, хоть и притворялся надменным. - Идеалы меняются. Кажется, с возрастом у меня появился вкус.
        Пользуясь случаем, Иванов хотел кольнуть меня побольнее за то, что два года назад я предпочла ему Кирилла. Не то что мне было обидно, но приятного в этом, как ни крути, маловато. Я хотела уже ответить Игорьку какой-нибудь не менее колкой остротой, но стоило мне открыть рот, как все слова тут же высыпались из него. Я так и застыла с распахнутой варежкой: по двору вышагивала мама, да не одна, а с каким-то лощеным типом! Носы его ботинок были такие острые, что ими можно было резать свежий хлеб, они даже сияли как лезвия. Так же сияла и макушка этого хлыща - она была лысой, как ладонь. Зато лоб прикрывала челка, окаймляющая безволосую поляну, точно редкие кусты. Сияющий тип улыбался, он скалил зубы и, очевидно, был крайне доволен жизнью. Больше всего меня раздражало то, что идущая рядом мама громко хихикала и тоже светила зубами. Мне стало совершенно начхать на Иванова, я бросилась наперерез веселящейся парочке.
        - Ой, Соня, это ты? - удивилась мама, будто встретила возле дома не собственную дочь, а папу римского, который покинул свой пост как раз для того, чтобы прогуляться по московским дворикам.
        Хлыщ остановился, перехватил какой-то увесистый пакет из одной руки в другую и сделал вид, что счастлив моему появлению.
        - Что это ты светишься ярче, чем метеорит над Челябинском? - едко спросила я маму.
        Она не растерялась, мама явно приходила в норму.
        - Это Соня, моя дочь, - представила меня хлыщу. - Как видишь, у нее своеобразное чувство юмора.
        - Вадим! - Лысый протянул мне свободную руку, его губы разъехались к ушам, как у профессионального клоуна.
        - А отчество? Как я погляжу, вы уже не мальчик…
        - Соня! - цыкнула мама.
        - Да все нормально, - продолжал счастливо улыбаться лысый. - Кто скажет, что я девочка, пусть первый бросит в меня камень!
        Мама опять залилась визгливым смехом, она всегда любила момент в книге «Двенадцать стульев», когда Остап Бендер пытался провести престарелого Кису на корабль под видом мальчика. Вадим продолжал блистать - теперь открылись его литературные познания.
        - А я вам помидорчики несу. - Лысый приподнял пакет из супермаркета. - Приглашен, так сказать, на ужин!
        - Это правда? - спросила я маму.
        - Ты представляешь, какое совпадение: встретила в магазине коллегу! - придумывала на ходу мама, кивая в сторону хлыща. - И Вадим был так вежлив, предложил донести сумки. Я позвала его к нам на ужин.
        - Совпадение - это когда у тебя на правой ноге такой же сапог, что и на левой, - сказала я. - А это не совпадение, это злой рок.
        Вадим захохотал. Мама потрясла перед моим носом указательным пальцем. Мы пошли домой. Признаюсь, мне хотелось слинять от этой веселой парочки, но оставить маму наедине с лысым хлыщом и помидорами я не могла. За ними нужен был глаз да глаз!..
        У нас дома на кухне Вадим чуть не уселся на папин стул, я вовремя выдрала его буквально из-под надвигающихся ягодиц. Хлыщ не удержал равновесия и загремел на пол. Даже в этом положении он умудрился оскалиться из-под стола. Мама прогнала меня в мою комнату. Я рвала и метала, впору было садиться в углу, запихивать пятки за уши и читать мантры. Но что-то подсказывало: мама не в том настроении, чтобы спасать меня из затруднительного положения. Оставит погибать в углу, лишь бы не мешала ей любезничать с лысым хлыщом. Как же не вовремя он появился! Мамино воссоединение с папой оказалось под серьезной угрозой, а я была вынуждена отсиживаться в своей комнате. Мне хотелось поговорить с кем-то, хоть немного выпустить пар, но про Женьку с Люком я и подумать боялась. Лишь один человек мог облегчить мои страдания. Я открыла ноутбук и написала Ромке:
        Привет, у меня такое творится, ты не поверишь!
        Я хотела уже отправить сообщение, занесла палец над длинной клавишей, но вовремя отдернула руку. А затем, подумав, стерла все, что написала, и набрала новое сообщение. Лишь эти слова позволяли мне считать себя человеком.
        Привет, как ты? Если не спешишь, расскажи о своей маме.
        На этот раз Ромка не стал отмалчиваться, будто все это время только и ждал моего вопроса, накапливая силы для ответа. Мне стоило всего лишь дать почувствовать - это не вежливое любопытство, он интересует меня по-настоящему. И Ромка стал рассказывать. Он все писал и писал, открывая мне правду, которая так долго оставалась в тени. Жизнь его прыгала строчками перед глазами, спешила куда-то, я же старалась уловить каждый миг. Ромку вырастили бабушка и отец, матери он не помнил вовсе.
        Я видел ее только на фотографиях. Папа говорит, она там очень счастливая из-за того, что ждет меня.
        Я окунулась не в свою, а в чужую жизнь, но почему-то становилось легче. Что-то менялось внутри - было больно, но я чувствовала, как это правильно. Быть может, сам того не зная, Ромка лечил не только себя, но и меня - оперировал сердце, заставляя работать не только для себя, но и для других. А потом Ромка написал:
        Зато у меня самая красивая и молодая мама. И так будет всегда.
        И я почувствовала, что глаза совсем промокли. Наверное, это выходил пар…
        Вечером, когда Вадим успешно отужинал на папином стуле и покинул наш дом, я наконец выбралась из комнаты. Мама убиралась на кухне.
        - Извини, что так вышло со стулом, - сказала осторожно. - Давай помогу с посудой.
        - Ну ты сегодня и выдала! - У мамы было хорошее настроение, она все еще улыбалась. - Повезло, что Вадим легкий человек, не обидчивый.
        - У тебя морщинка, - заметила я, легко проводя пальцем лучик от маминого глаза.
        - Старею, - вздохнула мама. - Думаешь, я уже не такая красивая, как раньше?
        - Думаю, ты еще недостаточно прекрасна, но у тебя есть время это исправить.
        - Все шутишь! - снова улыбнулась мама.
        Но я не шутила.
        Агент СС
        В Женьку вселился сам черт! Наверное, вылез из меня и тотчас подыскал себе новое пристанище - такие кадры подолгу не бродяжничают. Или она с цепи сорвалась, тут уж как посмотреть. Чужие проблемы, которые я раньше и в голову не брала, теперь стучали по темечку, точно град.
        - Соня! Сделай это для меня! - молила Женька. - Я должна знать правду!
        Подруга вбила себе в голову, что Люк втайне от нее ухаживает за Ириной. Переубедить Женьку казалось невозможным, тем более, стоит признаться, уверенности в своей правоте у меня не было. Ирине необычайным образом удавалось выглядеть одновременно умной и легкомысленной, что нравится парням. В то же время мы с Женькой, наоборот, пытались прикрыть свою несознательность напускной строгостью. У любого нормального парня при виде нас должны были тут же засверкать пятки.
        - Солнцева, выручай! - наседала Женька. - Люк сегодня опять встречается с Ириной якобы по делу. Проследи за ними! Я не смогу, а у тебя богатое прошлое!
        Она явно намекала на мои летние приключения с Поляковым, о которых я ей целый год рассказывала, когда нам хотелось посмеяться.
        - Я не стану следить за Люком, - отбивалась я, как могла. - Это некрасиво, даже глупо, в конце концов.
        - Как я посмотрю, ты очень умная стала… - На этот раз Женька обиделась не на шутку.
        Вот так, пожертвуешь дружбе палец, она сразу стремится руку оттяпать. Я поняла: если сейчас откажу Женьке, наше перемирие забудется в момент. Но рассказать подруге о чувствах, которые вызвал во мне Люк, было равносильно тому, чтобы полить голову бензином и щелкнуть зажигалкой. Делать нечего, кроме как соглашаться на новую встречу с Люком! А во всем виноват Ромка, это он заставил мое сердце не только кровь по венам гонять, но и за других болеть…
        - Уломала, - сказала я. - Рассказывай, где они встречаются. Прослежу, чтобы все было чинно-благородно, как говорит моя мама.
        Женька, точно ребенок, захлопала в ладоши, даром что юбку в пол напялила.
        Уже через пару часов я была экипирована как заправский шпион - агент Соня Солнцева. Мне хотелось слиться с безликой массой. Для этого в наше время приходится постараться, уж как только ни выпендривается народ, желая привнести в свой облик индивидуальности, да погуще. Женька даже предложила перекрасить мне волосы, но тут я отстояла свой исконный цвет. Кажется, я напялила на себя половину шкафа: нынче в моде многослойность, когда из-под юбки торчат портки, а майка напялена поверх рубахи. И конечно, нельзя пренебрегать огромными темными очками, отчего я стала похожа на черепаху из старого детского мультика про Львенка. Теперь я по праву грелась на солнышке, ожидая появления Люка.
        Он вышел из дома вовремя, как и обещала Женька. Из моего укрытия, за углом подъезда, я могла разглядеть лишь его спину, которая уменьшалась с каждым шагом. Того гляди, упущу из виду. Я вышла на дорогу и как ни в чем не бывало потопала за объектом. Признаюсь, пока все складывалось неплохо. Спина у Люка была совсем обычная, она почти не вызывала у меня дрожи. И главное, я знала, даже если мне захочется выпрыгнуть из юбки - останусь в джинсах. Как я и предполагала, никто не оглядывался на меня - в наше время по улицам можно ходить в трусах поверх колготок, шубе без рукавов и резиновых сапогах со шнурками, не опасаясь каждую минуту загреметь в клинику для душевнобольных.
        Люк выглядел подозрительно нормальным в городе, где мужчины заплетают косы, а женщины стригут затылки. В тот момент, как я подумала об этом, в конце улицы возникла хрупкая фигура Ирины. На этот раз она была в оливковом платье, распахнутый плащ цвета топленого молока развевался за спиной, точно крылья, на шее алел какой-то вкусно-ягодный шарф. Она была бесподобна! Никаких Микки-Маусов и драных штанов. Эта женщина шла на свидание, не иначе. Я невольно залюбовалась ею, и тут же что-то заскребло внутри: наверное, Люк сейчас тоже в восторге. Во рту стало кисло, будто на язык попал ягодный шарф Ирины. Я сглатывала слюну, а парочка, тепло поздоровавшись, направилась в сторону «Якитории». Видимо, Ирина, как и моя мама, была неравнодушна к японской кухне. А я с собой и денег-то не взяла, но пришлось семенить вслед, прячась за редкие торговые павильоны. Вежливо придерживая дверь, Люк пропустил свою даму в кафе, они скрылись с глаз. Теперь я припустила что есть мочи и ворвалась в зал «Якитории», отыскивая своих подопечных. Они выбрали столик за небольшим аквариумом. Я уселась с другой стороны, между нами
теперь плавали безразличные ко всему рыбы. В один миг мне показалось, будто Люк заметил меня, но, даже если и так, он вряд ли признал Женькину подругу в расфуфыренной очкастой особе, которой я умело прикинулась. Официантка вручила мне меню, я тут же распахнула его и спрятала голову, периодически стреляя глазом в милую парочку. Кажется, Женька была права! Во всяком случае, никакие рыбы не могли скрыть того, что Ирина вовсю кокетничает с Люком. Она постоянно тянула к нему руки, стряхивала невидимые крошки или, что выглядело совсем распущенно, вдруг запускала пятерню в его волосы, будто рассчитывала выдрать клок себе на память. Судя по всему, Люк тоже не был в восторге от этих шутливых ласк. Пару раз он успел увернуться от когтистой лапы. Но Ирина тотчас схватила Люка за руку, будто хотела всего лишь научить держать палочки. Я все еще надеялась, что это невинные шалости: Ирина играет со своим юным другом, кокетничает, забавляется. Все ее действия были вполне невинны. Но вдруг я прямо оторопела, Ирина приложила свой тонкий палец к губам Люка и стала гладить - это несомненно был нежный жест. И тут Люк сам
перехватил ее руку, отодвинул в сторону. А затем стал что-то говорить, медленно, серьезно. Я так и навострила уши - неужели перед моими глазами разворачивалось объяснение в любви? Люк обманывал Женьку! У меня даже слезы подступили к глазам, так противно стало смотреть. Люк все держал руку Ирины в своей, все говорил и говорил… А я уже совсем не думала о Женьке, хотелось лишь убежать поскорее, чтобы не увидеть вдруг, как Люк целует свою возлюбленную… Признаюсь, я жутко ревновала!
        И вдруг Ирина подскочила - кажется, они еще не успели сделать заказ, а она уже спешила к двери. Вид у нее был такой, что, возвышайся над нами не потолок, а высокое небо, - грозы не миновать. Ирина метала молнии из глаз: интересно, что такого сказал ей Люк? Скорее всего, это не было признание в любви. Теперь Ирина уже не тянула к другу руки, лишь отмахивалась. А Люк следовал за ней, вид у него был немного виноватый, но вместе с тем уверенный. Наверное, у меня был такой же вид, когда мама выпроваживала меня в мою комнату после выдергивания стула из-под Вадима. Я знала, что виновата. И в то же время понимала, что иначе поступить не могла. Повторись эта ситуация еще раз, я бы вновь и вновь тягала стул, заставляя хлыща валиться на пол.
        - Не хочу тебя видеть! - громко прошипела Ирина у выхода, так что даже я смогла разобрать слова. - Сделай милость, оставь меня!
        Она выскочила за дверь. Не удивлюсь, что после грозы случился ливень - кажется, Ирина собралась плакать. Люк вышел за ней, я выждала пару секунд и отправилась следом. Во всяком случае, было здорово, что мне не пришлось объясняться с официанткой по поводу заказа, делать который мне было просто не на что. На улице я увидела лишь удаляющуюся фигуру Ирины, она летела над тротуаром, быстрая, стремительная. Но Люка не было рядом. Наверное, ссора оказалась крепкой. Я остановилась в замешательстве: что же теперь рассказать Женьке? Но не успела толком это обдумать, как кто-то схватил меня со спины за плечи.
        - Ага! Попалась! - ударил в ухо знакомый голос. - Ну, здравствуйте, агент Соня Солнцева.
        За моей спиной стоял Люк. И как он догадался, что я сама в шутку нарекла себя точно так же?
        - Смешной прикид! Ты меня удивила, - продолжал прикалываться Люк. - Ну, рассказывай, подруга, как дошла до жизни такой…
        - Да я тут… случайно… мимо… проходила…
        Люк посмотрел на меня как на ребенка, который по уши перепачкался в варенье, но отрицает, что опустошил банку.
        - Я давно тебя заметил, было очень интересно наблюдать за твоими конспиративными штучками. - Он буквально пригвоздил меня. - Пошли отсюда, и ты мне все расскажешь.
        Как послушный зомби, я безропотно потопала за ним. Главное, было не выдать Женьку, не подставить подругу. Люк будто прочитал мои мысли.
        - Давай ты будешь молчать, а я сам расскажу, как было дело?
        Я пожала плечами.
        - Тебя Женя попросила проследить за мной? Она подумала, что мне нравится Ирина?
        Я снова пожала плечами, изображая лупоглазую сову, то и дело втягивающую голову.
        - Я не скажу Жене, что рассекретил твою миссию, - сказал Люк. - Только выполни мою просьбу.
        - Какую? - испуганно подала голос я.
        - Сними очки! Пожалуйста… а то я не могу смотреть на тебя серьезно.
        Я тут же стащила с носа очки, стыдно стало - хоть беги без оглядки. Но Люк взял меня за руку, заглянул в глаза.
        - Так намного лучше, - сказал он и улыбнулся. - А ты хорошая подруга, раз решилась на все это ради Жени. Ей повезло…
        И я почему-то почувствовала, что нахожусь дома, а не посреди улицы, где того гляди с ног собьют суетливые прохожие. Где дует ветер и, вполне вероятно, ливанет дождь.
        - А что у тебя с Ириной на самом деле? - спросила, страшась услышать ответ.
        - Ничего, - просто ответил Люк. - Теперь ничего.
        - Правда? - выдохнула я. - В смысле… это хорошо. С Женей нельзя так поступать…
        Люк нахмурился, я чем-то расстроила его.
        - Знаешь, насчет Жени… - сказал он. - Мне кажется, она неправильно понимает наши отношения.
        - Что значит «неправильно»? - удивилась я.
        - По-моему, она считает, что мы встречаемся.
        - А это не так? - Все становилось совсем интересно.
        - Я хорошо отношусь к Жене. Но лишь как к подруге. - Люк задумался. - Если все зашло так далеко, что она послала тебя следить за мной, думаю, нам с ней пора объясниться. Я все не решался, не знал, как сделать это потактичнее. Но уверяю, никаких поводов я не давал. Она проявляла интерес к тому, чем я занимаюсь, а мне всегда приятно, если людей интересует мир, в котором они живут, а не только личные проблемы.
        Какие уж тут поводы! Такому как Люк и поводов давать не надо, когда есть такие глаза… такой голос… Я задумалась о мире - интересует ли он меня достаточно, чтобы Люк это одобрил? А потом до меня наконец дошло: Люк не встречается с Женей! И с Ириной тоже. Вероятно, он свободен. Сначала стало очень легко - того гряди взлечу в небо и пойду пинать облака носками сапог. Но потом неутомимое сердце напомнило мне про чувства Женьки. Каково ей будет узнать, что Люк относится к ней лишь как к подруге? Тогда на моих ногах повисли гири и я тут же приземлилась. Мы все шли и шли вперед. Люк почему-то не отпускал мою руку, и я чувствовала себя как Собакин на поводке. И убежать в кусты хочется, и от родного хозяина - ни ногой!..
        Папа, мама и Рональд Макдональд
        Я сказала Женьке лишь о том, что у Люка с Ириной ничего нет. По сути, это было полуправдой. Но я чувствовала себя при этом как последняя врушка. Мне вспомнилась песня, которую пел Люк: «Если хочешь попасть в палачи - промолчи, промолчи, промолчи». Как будто сейчас на гильотину была возложена Женькина голова, а я, закрывая чернотой фигуры солнце, готовилась запустить смертоносный механизм. Подруга в смятении смотрела на меня, кажется, догадываясь, что я не выкладываю всей истины.
        - Сонь, надо поговорить начистоту, - сказала она дрожащим голосом.
        И я уже готова была скинуть свой плащ палача, выдать Женьке всю правду про свои чувства к Люку, покаяться, освободиться. Признать ее правоту - вечно я влюбляюсь без разбора! Но Женька продолжила еще до того, как мой отяжелевший язык смог пошевелиться.
        - Я тут встретила Иванова, - произнесла она так, будто встреча с Игорьком была каким-то откровением. - Он вроде как клеился ко мне…
        - Ты об этом хотела поговорить? - В легкие снова стал поступать воздух. - Про Иванова?
        - Ну да… - Женька была чем-то смущена. - Как думаешь, он ко мне стал приставать, чтобы к тебе ближе быть?
        Я даже растерялась: как можно было говорить сейчас про какого-то Иванова? Да черт с ним, с этим Ивановым! Какого лешего он влез к нам на эшафот, где и без него тесно?
        - Не, я ему теперь не нравлюсь, - отмахнулась, чтобы побыстрее закончить этот разговор. - У него вроде как вкус появился. Ты, кстати, это заметила?
        - Что я должна была заметить? Я сейчас с Люком, к другим ребятам не присматриваюсь, - будто бы оправдывалась Женька. - Неужели Игорь больше не сохнет по тебе?
        - Говорю же, все в прошлом. Почему тебе это так важно?
        - Я не рассказывала, он раньше мне нравился. Очень. - Женька продолжала удивлять, она раскраснелась, наверное оттого, что, дергая свой бессменный бант, слишком туго затянула его на шее. - Игорь все время за тобой хвостом носился, меня и не замечал. А сейчас, когда у меня появился Люк, он тоже вроде как… ну…
        - …втюрился! - закончила я за Женьку. - Почему ты ничего мне не говорила про чувства к Иванову? Как могла скрывать?
        - Боялась, ты решишь, что я предательница. Отбиваю у тебя кавалера, - призналась Женька, рывком развязывая бант и белея. - Ты же сама сохла по нему в тринадцать.
        Женька копалась в моем прошлом, как в забытом сундуке, вытаскивая на свет такое старое тряпье, что его и бедным отдать стыдно. Невероятно, как сейчас все перевернулось - теперь я вынуждена молчать о чувствах к парню, которого любит подруга.
        - Ты простишь меня? - спросила Женька. - Я ругала тебя за неразборчивость, хотя неразборчивой была сама. Вот и злилась на себя, что не могу ни с кем встречаться из-за проклятой любви к Иванову. Злилась на тебя, не понимая, как ты можешь отшивать Игоря. Как позволяешь ему унижаться, бегать за тобой…
        Женька стояла передо мной растерянная, уязвимая. Она вовсе не была строгой святошей, которая искала свой идеал. Просто ее сердце было занято. А я была слепой, раз не замечала этого! Мне стало стыдно, очень стыдно… Кем я была? Кем стала? Что творю?
        - Женька, прости меня, - просипела я, так как горло сильно сдавило.
        - Ты не виновата. Я только теперь это поняла, когда оказалась на твоем месте. - Женька шмыгала носом. - Как только отшила Иванова, так сразу и поняла…
        Я вытирала ей слезы, проводя пальцами по щекам. Я видела, как Женька становится свободной. Меня же накрывала невыносимая тяжесть. И слезы никак не текли, лишь все сильнее и сильнее давило в груди…
        Мысли о родителях позволяли мне хоть как-то волочить ноги. Тем же вечером я сидела в компании двух «Биг-Маков» и ждала папу с мамой. Конечно, они не подозревали о моем плане воссоединения семьи, но каждый чувствовал порядочную вину перед дочерью, что не позволяло отказать в такой детской прихоти, как совместный поход в «Макдак». Даже мама, которая в последнее время питалась как котенок, обещала выпить со мной молочного коктейля. Она и пришла первая, хотя никогда раньше пунктуальность не была ее сильной стороной. Мама выглядела отменно, помолодевшей и легкой. Теперь она часто одевалась в светлое, и порой казалось, вот-вот ее унесет ветер: мама полетит вверх, к зеленеющей листве, к небу, что заблудилось в ветках, как тополиный пух - воздушный, невесомый.
        - Привет, малышка! - Мама поцеловала меня в лоб и провалилась в стул напротив. - Зачем ты взяла мне этот небоскреб?
        - Папа рассказывал, что ты заказала себе «Биг-Мак» на первом свидании. Помнишь?
        Мама посмотрела на меня внимательно.
        - Так-так-так, - сказала она. - Чую, дело нечисто…
        Но не успела мама как следует принюхаться, как возле нашего стола вырос сам папа.
        - Соня, что происходит? - спросил он, даже не поздоровавшись. - Почему ты не сказала, что будет мама?
        Я поняла, что надо идти в наступление, иначе проиграю.
        - Вы все время молчите, ничего мне не рассказываете! - взорвалась я. - Вот и я не стала болтать лишнего. У вас научилась!
        - Тише!
        - Спокуха! - зацыкали на меня мама с папой. Так как на наш столик уже стали оглядываться люди.
        - Не хотите говорить со мной. Ладно, переживу, - сказала уже тише, но все так же напористо, чтобы родители не вздумали расслабляться. - Но, будьте добреньки, поговорите друг с другом! А то как дети малые, честное слово!
        Я схватила папу за рукав и буквально силой завалила на стул рядом с мамой.
        - Ты посмотри на нее! - жалобно взвыл папа. - Кидается родным отцом!
        Мама усмехнулась:
        - Эмансипация, акселерация…
        Кажется, мама с папой вновь находили общий язык. Все это было очень похоже на наши обычные семейные кухонные разговоры.
        - Пап, а ты помнишь, как мама была одета на первом свидании в «Макдаке»? - Я старалась задеть сокровенные струны, окунуть родителей в воспоминания раньше, чем они соберутся с мыслями. - Мам, а ты помнишь, что было тогда на папе?
        - У меня с памятью все в порядке. Он был в вареных джинсах, - припомнила мама, испепеляя отца огненным взором, под которым он должен был немедленно покраснеть и свариться, точно рак. - А еще он ходил в китайском пуховике и шелковой рубашке, похожей на наматрасник.
        - Я тоже на память не жалуюсь: ты носила салатовые лосины, которые дрались током! - не остался в долгу папа. - И ангорскую кофту, из которой нещадно лезла шерсть. Кажется, твоя подруга Надя настругала себе из этой кофты беретов и носит до сих пор!
        Мама вспыхнула, она подбирала слова, чтобы продолжить пикировку. Папа уставился на нее, выкатив глаза, и вдруг сказал:
        - Прошло около двадцати лет, - он разглядывал маму, которую уже несколько месяцев не видел вот так близко, - теперь ты еще красивее, чем тогда…
        И мама проглотила язык - такого она не ожидала. Тогда я потихоньку вышла из-за стола, мне хотелось оставить родителей наедине, как тогда, на первом свидании.
        - Сейчас вернусь! Всем оставаться на своих местах!
        Я поднесла указательный и средний пальцы к глазам, а потом развернула их козой к родителям: пусть знают, что я наблюдаю за ними. И потопала заказать себе пирожок с вишней.
        Если бы я знала, что случится дальше, то ни за что не откусила бы от этого пирожка. Я пристроилась у стойки в уголке рядом со входом и наблюдала за тем, как родители разговаривают, не делая попыток побега. Кажется, все шло неплохо. И тут кусок чуть не застрял у меня в горле, сзади кто-то окрикнул:
        - Соня, здравствуй! - Рядом сиял белозубой улыбкой Вадим. - А где же мама?
        - Что вы здесь делаете? - спросила я и закашлялась.
        Вадим любезно лупанул меня по спине.
        - Твоя мама сказала, что сегодня вечером ужинает здесь с тобой. Я взял на себя смелость присоединиться.
        - Лучше бы вы оказались трусом!
        Вадим захихикал.
        - Мама еще не подошла?
        - Мама? А… Это… Она не придет. Передумала. Плохо себя почувствовала!
        Я покосилась на родительский стол, где папа как раз сидел перед смеющейся мамой с высунутым языком - скорее всего, он изображал последние выходки Собакина.
        - Кажется, с самочувствием у твоей мамы все в порядке! - Вадим явно проследил за моим взглядом.
        - Я не хотела вас расстраивать, - широко улыбнулась я, изображая участие. - Я передам маме, что вы брали на себя смелость…
        - Спасибо за заботу, - оскалился Вадим. - Я сам в состоянии передать все, что считаю нужным.
        И перед моим носом просвистел веник из ядовито-лимонных ромашек. Не успела я сообразить, что происходит, как Вадим уже размахивал своим безвкусным букетом над столиком родителей. Мама поднялась и пыталась что-то объяснить. Она смотрела то на отца, то на лысого хлыща, отмахиваясь от букета. Слов я разобрать не могла, а подойти боялась. И вдруг прогремел папин отяжелевший басок:
        - Не надо из меня Рональда Макдональда делать, - сказал он резко.
        Встал и вышел вон.
        Другая
        Когда мне позвонила Женька, я была уже дома: сидела на кровати в обнимку со старым добрым медведем. Мама закрылась у себя, ее сейчас лучше не трогать. Свидание с грохотом провалилось! А я не знала: мучается она из-за папы или переживает, что Вадим застукал ее с родным мужем? Черный вечер лежал над Москвой, выл за окном порывистый ветер, выли сирены дворовых машин.
        - Солнцева, у меня беда! - выла в трубке Женька.
        - Уууу, - завыла я, пытаясь через тюль разглядеть на небе луну.
        Верно говорят, беда не приходит одна, она приводит с собой подругу.
        - Что случилось? - спросила я. - А ну бери себя в руки и выкладывай.
        - Люк любит другу-ую…
        Я не верила своим ушам. Неужели Люк объяснился с Женькой? Но откуда взялась эта паршивая «другая»? Вот еще новости!
        - Объясни толком! Какая другая? Ирина?
        Женька продолжала хлюпать и ныть. Я, как могла, успокаивала ее, хотя самой хотелось лезть на стену, точно кладоискателю Котикову. Люк признался, что к Женьке «испытывает лишь дружескую симпатию и никогда не романтизировал эти отношения». И кто научил его изъясняться так напыщенно? Еще недавно его сердце было свободно, но теперь все изменилось, оттягивать разговор с Женей он больше не мог.
        - Он говорил со мной как с маленькой! «Я польщен. Твое чувство прекрасно…» Бла-бла-бла… Солнцева, ты представляешь, он польщен. Какая мерзость!
        - Значит, у него есть другая? - спросила я.
        - Наверное, какая-то старуха, у которой вместо сердца пламенный мотор, а вместо мозгов двухпалатный парламент!
        Женька перестала плакать и начала злиться, это был хороший знак - она переживет эту ночь и сон ее будет крепким, как и ругательства, которые сыпались теперь из моего мобильника. Хорошо, что я не призналась подруге в своих чувствах к Люку. Теперь, когда появилась таинственная «другая» с парламентом вместо двуполушарного мозга, мой телячий восторг можно было отправлять корове под хвост. А то, кажется, как и Женька, я нафантазировала себе что-то небывалое… забылась…
        После разговора с подругой я вышла в коридор. Приложила ухо к двери в мамину комнату - тихо. Я осторожно нажала на ручку, просунула в щель голову. Мама лежала на кровати в обнимку с подушкой. Глаза у нее были красные.
        - Ма, хочешь чего-нибудь? - спросила я.
        - Иди сюда…
        Я залезла к ней под руку, прижалась щекой к плечу.
        - Ты из-за папы переживаешь или из-за Вадима?
        - Не нужен мне никакой Вадим. - Мама уткнулась носом мне в макушку.
        - У тебя сейчас жжет внутри, как будто репей застрял и мешает дышать? - спросила я.
        - Угу, - мама кивнула, клюнув меня носом. - А я ведь так и знала, что ты тоже влюблена!
        Она перевернула меня на спину и стала щекотать, я в ответ запустила пальцы ей под мышки. Мы катались по кровати и хихикали: боль испугалась щекотки и на время спряталась, затаилась где-то в глубине…
        Котиков пробивает броню
        Котиков появился у нас дома как старинный друг семьи. Мы с мамой только успели вылезти из кровати, где заснули обнявшись, обессиленные настолько, что никакое горе нас уже не пробирало. А Котиков уже трезвонил в дверь с настойчивостью торговца картошкой или носителя благой вести.
        - Дамы! Спасительницы! - Котиков простодушно лез целоваться. - Вы станете первыми читательницами моей новой книги! Только что из печати, буквально тепленькая!
        Он размахивал какими-то арбузными брошюрами, а мы с мамой краснели щеками и прикрывали смятые пижамы.
        - Знайте, Константин Котиков помнит добро. - Он пригрозил пальцем кому-то над дверным косяком. - Я подписал эти экземпляры для вас! А еще приглашаю совершенно бесплатно на мой новый тренинг «Как найти выход из любого положения».
        Я не выдержала и захихикала. Зато мама вдруг на полном серьезе схватила собравшегося было уходить Котикова за грудки и втянула в квартиру.
        - Вы позволите? - Она захлопнула дверь за спиной мессии. - У вас есть свободное время?
        Котиков растерялся, он смотрел на дверь, как на кладезь упущенных возможностей.
        - Надеюсь, речь не идет о годах? - робко спросил он.
        Мама уже держала в руках телефон. Котиков побелел и, кажется, готов был пойти клеткой, как его рубаха.
        - Полиция! - сказала мама в трубку.
        И Котиков привалился к стене, ноги его подкосились.
        - Простите, - захохотала мама. - Не удержалась.
        После этого она набрала номер и стала звонить по-настоящему.
        - Надя! - сказала она. - Мне очень плохо!
        - Держись, буду через пять минут, - раздался сонный голос тети Нади.
        Котиков ничего не мог понять и все еще держался за нашу стену. Зато мне все стало ясно. Не было силы, манящей тетю Надю отчаяннее, чем чужая боль, - она прилетит к нам очень скоро. Начни сейчас мама рассказывать про Котикова, вопросы посыпались бы, как листья в октябре: что надеть? что сказать? а удобно ли? И в конце концов тетя Надя, конечно, струсила бы и осталась дома, латать свою броню. Хотя было очевидно - они с Котиковым просто созданы друг для друга. Тетя Надя станет доставать ноги у него из-за ушей, слушая истории о том, как Котиков умеет находить выход из любого положения.
        - Сейчас придет моя подруга, - предупредила мама Котикова. - Она читала все ваши книги, много практиковала. Думаю, вам будет о чем поговорить. А пока, может, чайку?
        - А вам на миг удалось ввести меня в заблуждение. - Котиков потихоньку приходил в себя. - Другой на моем месте мог бы всерьез испугаться. Но меня коснулось лишь легкое замешательство. Вот что значат годы тренировок!
        - Вы проявили редкое самообладание, - согласилась мама. - Сохранять вертикальное положение в присутствии моего чувства юмора доступно немногим.
        Котиков кивал, кажется, совершенно не соображая, что мама продолжает шутить. Я пошла заварить ему крепкого чаю: стоило как-то подготовить нашего йога ко встрече со своей судьбой.
        Судьба не заставила себя долго ждать, она примчалась - решительная и дерзкая, вся в голубом. Тетя Надя была гонима мыслями о мамином несчастье, что надували паруса попутным ветром.
        - Таня, что случилось? - Она мыла с улицы руки с тщательностью хирурга, который готовился приступить к тяжелой операции. - Опять мужики?
        - Угадала! - соглашалась мама. - Гляди. Один на кухне сидит.
        Вытерев руки и закатав рукава, тетя Надя прошествовала на кухню. Не знаю, кого она там ожидала обнаружить - привязанного к стулу папу или Вадима, улыбающегося, точно живая реклама зубной пасты. Во всяком случае, увидев хлебающего чай из блюдца Котикова, тетя Надя не поверила своим глазам. Она сняла очки, но Котиков не исчез, а лишь поплыл и слегка размазался по стулу.
        - К-кто это? - спросила тетя Надя, вновь украшая нос очками.
        - Константин Котиков, - писатель взвился над стулом, пламенный, как огонь, - к вашим услугам!
        Он стремительно перехватил неловко зависшую в воздухе руку тети Нади, в которой только что были очки. Котиков впечатал в нее свои губы, чудом минуя круглый циферблат старомодных часов. Тетя Надя собралась с мыслями и выдала:
        - Кхы-гы, - низким грудным голосом, с придыханием.
        Котиков счел это восклицание исчерпывающим и предложил даме стул.
        - Это же он! - Тетя Надя искала поддержки у меня или мамы. - Девочки, это мой Котиков!
        - Совершенно верно, - маме сейчас позавидовала бы любая опытная сваха, - недавно нас свел один мистический случай. - Уши тети Нади так и зашевелились от этих слов. - Когда Константин узнал, что я знакома с его преданной почитательницей, он попросил о немедленном знакомстве. Признаюсь, я не сразу согласилась, но Константин был так настойчив… Верно?
        Мама незаметно пнула его ногой под столом. Котиков подпрыгнул.
        - Я сражен! - выпалил он. - Вижу, вы носите магнитный браслет, свойствам которого я посвятил целую главу «Чары Клеопатры» из книги…
        - «Как влюбить в себя любого», - подсказала тетя Надя.
        - Или любую, - вновь схватился за ее руку Котиков.
        Видимо, магнитный браслет действовал на него безотказно. Мама потихоньку шепнула мне:
        - Пошли отсюда. - И, кинув строгий взгляд на парочку, предупредила: - А вас, Котиков, я попрошу остаться!
        Мы вышли из кухни, на всякий случай поплотнее прикрыв дверь. Примагниченным пришло самое время побыть наедине.
        - Кажется, у них закрутилось, - сказала я.
        - Уж я прослежу, чтобы Котиков на этот раз не выкрутился, - ответила мама. - А ты сходи навести Розочку и передай от меня привет Собакину.
        Мама сунула мне в руки заранее подготовленный пакет с лакомствами для Собакина. За дверью на кухне о чем-то живо беседовали Котиков с тетей Надей, оставалось надеяться, что по возвращении я не обнаружу их со ступнями за затылком. Судя по всему, мама верной дорогой шла к благоразумию, она снова становилась собой.
        Я вышла из подъезда. В тени крупного старого каштана, который собирался пустить в небо стрелы цветов, пряталась смутная фигура. Кто-то ждал меня, укрытый лиственным шатром. Лишь только я оказалась во дворе, он сделал шаг, выходя из мрака.
        - Солнцева, погоди! - окрикнул меня Иванов.
        Он потрусил от каштана, а мне хотелось рвануть прочь, на миг я представила, что там, под розовеющими стрелами, дожидается Люк. Какая же я была дура!
        - Что надо? - шла своей дорогой. - Я спешу.
        - Я провожу, ладно? - Игорек выхватил пакет для Собакина из моих рук. - Помогу сумочку донести.
        - Да что ты привязался? - прошипела я. - У тебя же вроде как появился вкус…
        - Женька отшила меня, - не обращал внимания на мои слова Иванов. - Говорит, у нее сейчас серьезные отношения, чтобы я не лез со своими глупостями. А это не глупости! Слышишь, Солнцева. Она меня крепко зацепила! Знаешь, так непривычно, у меня внутри… жжет…
        - Тоже репей, да? - спросила я.
        - А ты откуда знаешь?
        Я вздохнула, пытаясь воздухом протолкнуть репей, но он упирался, впиваясь шипами и принося новую боль.
        - Слушай, Игорек, если ты не шутишь…
        Иванов сделал хулиганский жест ногтем большого пальца по передним зубам, показывая, насколько серьезен. А потом снял очки и потер переносицу.
        - Тогда секи внимательно… - Я решила помочь Игорьку. - Не сдавайся, наступай! Сейчас Женьке нужно твое внимание. Позови ее в Парк культуры, в цирк, в Уголок Дурова, наконец. Только запомни, никаких гитар и политики! Покупай ей сахарную вату и леденцы на палочке, обходи японские рестораны. Напористость, дерзость, стихия - вот что ей сейчас нужно. И очки… знаешь, не снимай их. Когда глупости делают в очках, все думают, будто это милое дурачество. Снимешь очки - прослывешь дураком.
        Иванов захихикал и надел очки, его смех сразу приобрел какой-то благородный блеск.
        - Тогда я пошел? - Игорек вручил мне сумку. - Ну, в наступление?
        - Дерзай! - благословила его я.
        Девушка из Ипанемы
        Говорят, огонь новой любви проще всего разжечь на углях старого. Если Иванов постарается, то Женька снова воспылает страстью, пока еще не остыло чувство к Люку. Наверное, на это же рассчитывал Вадим, которого никак нельзя назвать простачком, хоть он и улыбается как полоумный. Хлыщ явно хотел воспользоваться маминой беззащитностью и уязвимостью после ухода папы. Было очевидно, что мама еще не погасла, а сгорает день ото дня. Для такой женщины достаточно капли горючей жидкости - принеси ей помидоры из магазина - и ты уже друг семьи. Стоит папе пропасть с глаз, как Вадим уже посиживает на его стуле у нас в кухне. Жаль, что отец не советовался со мной, как Иванов. После истории в «Макдоналдсе» папу я встречала всегда хмурым, в мрачном расположении духа. Бабушка запретила мне лезть к нему с расспросами, но один раз я все же вякнула.
        - Маме этот лысый Вадим совсем не нужен! - доверительно сообщила я, когда мы вместе выгуливали Собакина. - Она мне сама сказала! Пап, возвращайся, а?
        - Возвращаться сейчас? Ха! - Папу обуял сарказм. - Когда этот хрыч уже неприкрыто стал цветочки подносить? А я давно знал, что там не все чисто, но твоя мать упрямо спорила: - «У нас с Вадимом ничего нет!» Правильно я ушел тогда!..
        - Так ты из-за Вадима ушел?
        Папа промолчал.
        - И ты сдашься теперь? Позволишь Вадиму из-за твоей никчемной ревности заполучить нашу маму?
        - Знаешь что, иди-ка ты… Много понимаешь! - Папа дернул поводок так, что Собакин даже тявкнул от неожиданности.
        А я развернулась и пошла прочь.
        - Соня! - окрикнул папа.
        Но я не оборачивалась, Собакин лаял, рвался за мной. Я шла по скверу все дальше и дальше, чтобы позади остались грубость, непонимание, обманутые надежды…
        Возле дома под каштаном опять притулилась тень.
        - Иванов, не сейчас! - осадила я выходящую на свет фигуру.
        - Ты меня с кем-то путаешь. - Передо мной стоял Люк. - Наверное, с одним из твоих воздыхателей?
        Свет лежал на макушке Люка, струился вниз, одевая его в золото. От этого великолепия слепило глаза. Дыхание перехватило, репей во мне подпрыгнул, я даже поперхнулась.
        - У меня нет никаких воздыхателей, - честно призналась я. - Зачем ты пришел?
        - Хотел повидаться. - Дымчатые глаза Люка смотрели прямо и открыто. - Ты не против? Я уже объяснился с Женей…
        - Знаю. Она сказала, у тебя есть другая. - Сердце замерло. - Кто она?
        - Ты…
        Было непонятно, утверждает Люк или спрашивает, согласна ли я на это. А из меня будто разом выкачали все слова, ни одной буквы во рту не осталось. Я даже надеяться боялась, что понравилась Люку.
        - Прогуляемся? И по ходу во всем разберемся, - предложил тогда он. - Хочу тебе кое-что показать.
        - Погоди. Мне надо признаться. - Я хотела быть искренней с самого начала, не молчать. - Знаешь, я ведь не студентка, а еще школьница…
        - Конечно знаю! - засмеялся Люк. - Женя хотела казаться взрослее, а мне было неловко раскрывать ее обман. Я рад, что теперь не должен притворяться.
        Он обнял меня за плечо и тепло потряс, так был доволен моей искренностью. А из меня вдруг выскочил репей, и теперь внутри все звенело, будто там бежал холодный ручеек.
        Мы шли куда-то, я ни о чем не спрашивала, доверилась Люку, точно слепец поводырю. И вдруг споткнулась, чуть не угодив в порядочную яму. Люк в последний момент подхватил меня, удержал от падения и сказал так серьезно, будто учитель в школе:
        - Ты не смотрела перед собой. Никогда больше не делай так. Каждый должен видеть, куда идет. Ты мне доверяешь, ведь так?
        Я закивала.
        - Тогда пообещай, что никогда не станешь следовать за кем-то безоглядно. Я хочу, чтобы ты это хорошо понимала. Ведущего может что-то ослепить, тогда лишь ведомый спасет его от падения. Вот ты спасешь меня, одернешь, если увидишь впереди пропасть?
        - Спасу! - Я почувствовала прилив отваги. - Только пока не очень хорошо поняла, о какой пропасти речь…
        - Я тебе потом обязательно покажу картину Брейгеля «Притча о слепых», так будет нагляднее. - Люк даже разрумянился, он говорил пылко, не хватало лишь трибуны. - А сейчас мы уже пришли. Смотри!
        Я оглядела дворик, в котором мы незаметно оказались. Он был похож на остальные в этом районе, как брат близнец. Низкие зеленые заборчики, газоны, подступающие к стенам светлого кирпича. Окна, подъезды, припаркованные как ни попадя машины.
        - Куда смотреть? - Я крутила головой.
        Горка. Детские качели, мусорные баки за ограждением, деревья, кустарники…
        - Сейчас, уже скоро! - Люк выставил вперед указательный палец. - Тот подъезд.
        И точно, дверь подъезда вскоре распахнулась. Из него вышла женщина, немногим моложе моей мамы. Она щурилась, улыбаясь солнечному дню, и вдруг со всех сторон к ней кинулись дворовые звери. Кошки, мяукая, вылезали из подвалов, псы неслись из своих потаенных убежищ. Женщине оставалось лишь запеть, как Белоснежке, и я точно поверила бы в сказку.
        - Пошли. - Люк направился в самую гущу бездомных зверей и махнул женщине. - Здравствуйте! Мы за новой моделью.
        - Лучик, добрый день! - возрадовалась еще больше женщина. - Знаешь, а Ричи вчера забрали! За кем ты сегодня?
        - Ну, Сонь, кто, по-твоему, тут самый страшный?
        Я боязливо следовала за Люком, но сейчас очень внимательно смотрела под ноги, чтобы случайно не отдавить какой-нибудь животине хвост или лапу. Некоторые зверюги были вполне симпатичными - пятнистые кошки, псины на коротких ногах с кольцами хвостов, видимо, целое родственное семейство. Но один пес был по-настоящему ужасен: нескладный, черный, на длинных лапах, с торчащими кривыми белыми усиками, да еще и цвет шерсти вокруг одного глаза был светлым, отчего этот глаз выглядел больше другого. Казалось, будто пес, прищурившись, взирает на тебя.
        - Этот очень страшный! - указала я на пса, еще не зная, какой приговор ему подписываю.
        - Выбор сделан! - Люк присел перед псом и наставил на него свой телефон, включая камеру. - Улыбочку!
        Люк щелкал снимки один за другим, а пес будто приосанился, завилял хвостом.
        - Пират очень добрый! - Женщина погладила его. - Не смотрите на вид, сердце у него золотое.
        Пират доверчиво лизнул ей руку, а женщина уже раздавала своим питомцам еду. Теперь пес не казался мне таким уж страшным, и прищур его выглядел вполне добродушным.
        - А зачем ты его фотографируешь? - спросила Люка.
        - Сейчас все расскажу! Хочешь посмотреть, как я подкаст записываю?
        - Спрашиваешь? Конечно, хочу!
        - До свидания, мы пошли! - Люк махнул женщине, но она, кажется, уже ничего не замечала, полностью увлеченная кормлением своих подопечных.
        По дороге Люк рассказал мне, что уже давно и успешно пристраивает бездомных животных в хорошие руки. Его сетевые подкасты пользуются успехом, многие читают блог, где Люк вывешивает снимки кошек и собак. Он рассказывает о них смешные или грустные истории, заставляя людей познакомиться с живностью поближе, иногда даже полюбить этих зверей. Сами того не зная, бездомные коты становятся популярными блогерами, членами не одной, а многих семей, в которых следят за их судьбою. Приютив такую знаменитость, свежеиспеченный хозяин тут же вступает в клуб и продолжает рассказывать о жизни своего питомца. Люк говорил, рубрика «Хочу домой» очень успешна. Зверюг расхватывают, как новые модели телефонов.
        - Уверен, Пират и неделю не проведет в моем блоге! - За разговором мы оказались возле дома Люка. - Родители сейчас дома, ничего? Они у меня странные, но мировые.
        - Идем! - сказала я и шагнула в подъезд.
        Лишь только Люк открыл дверь квартиры, как нам навстречу полилась какая-то тихая мелодия. Она будто ступала откуда-то из прошлого, осторожно, крадучись.
        - Кажется, папа затеял уборку, - предупредил Люк. - Ничего не пугайся. Он у меня любит разворотить квартиру, а потом под эту песню раскладывать все по местам.
        Я заглянула в коридор, по нему были разбросаны какие-то журналы, книги, нотные тетради.
        - Милая песенка, - сказала я, переступая через вязанку старых томиков.
        - Девушка из Ипанемы! - Передо мной вырос крупный мужчина с тонким лицом и протянул руку.
        - Я просто Соня, - немного растерявшись, протянула руку в ответ.
        Мужчина хохотнул.
        - Эта милая песенка называется «Девушка из Ипанемы», - объяснил он. - Очень приятно, Лев Яковлевич!
        Он легонько сжал и отпустил мою руку. Мужчина был совсем другой, не похожий на Люка. Высокий, черноволосый, с крючковатым носом, лишь глаза такие же дымчатые, пронизывающие насквозь.
        - Лучок, что же ты не предупредил, что приведешь гостью? - Папа глянул на сына с шутливым укором. - Я тут такой кавардак устроил!
        - Ничего страшного, - пробормотала я.
        И тут дальняя дверь хлопнула, в коридор вышла невысокая полноватая женщина, лицо ее казалось мягким, легкие светлые кудри пронизывал свет лампы. Она была похожа на пирожное и, кажется, даже аромат от нее исходил какой-то кондитерский.
        - У нас гостья? - Мама Люка взбила безе на голове. - Лева, ну что же ты так пораскидался…
        - Соня не из пугливых! - Лев Яковлевич подмигнул мне. - Истину говорю?
        Я кивнула. Люк собрался было оттащить меня в свою комнату, но отец перекрыл проход, выбросив вперед ногу, как поэт-декламатор.
        - Симметрию любят те, кто желает остановить время, заставляя его замирать, покорившись человеку! - сообщил он нам или абажуру, я точно не поняла. - У тех, кто готов принимать быстротечность и стихию, чаще обнаруживается склонность к беспорядку. Это я сам придумал. Вот ты что предпочитаешь?
        Теперь он смотрел своими дымчатыми глазами прямо мне в душу, абажур Льва Яковлевича больше не интересовал.
        - Симметрию, - поразмыслив, призналась я. - Это плохо?
        - Вовсе нет, - улыбнулся он. - Но я искренне желаю тебе познать красоту ошибки…
        - Отстань от девочки! - подключилась к разговору мама. - И так всех невест сына пораспугал.
        - Да ладно, я привыкла, - сказала я. - Вы бы подружились с моим папой. Когда мы общаемся, я тоже часто думаю: с кем это он разговаривает?
        Все рассмеялись, а я так и не поняла, чем же развеселила, но у самой на лице появилась глупая улыбочка. И где-то рядом, по захламленному коридору, гуляла «Девушка из Ипанемы», она пела так тихо, будто боялась помешать нашей беседе. Играл саксофон, и все казалось чуть-чуть нереальным, но очень настоящим. И вдруг из кабинета мамы Люка, как из собственной комнаты, свободно и уверенно вышел не кто иной, как Константин Котиков. Ну точно призрак и есть - материализация духов! Я готова была не поверить собственным глазам, того гляди любой слепец сможет стать моим поводырем.
        - Кто это? - указала я на знакомую субтильную фигуру. - Вы его видите?
        - Конечно видим! - рассмеялся Лев Яковлевич. - Хотя я и рад был бы с ним не встречаться…
        - Как грубо… - Мама с укором посмотрела на мужа. - Это мой клиент. Он как раз уходит.
        Тут я вспомнила: Женька же рассказывала, что папа Люка музыкант, а мама - психотерапевт. Так вот кого посещают йоги в свободное от практики время!
        - Спасительница! - с благоговением уставился на меня Котиков, проходя мимо. - И ты здесь! Это святой дом!
        - Не обращай внимания, - шепнула мне мама Люка. - У него бывает.
        - Я знаю, - сказала я и по привычке поднесла указательный и средний палец к глазам, а потом наставила на Котикова «козу», показывая, что наблюдаю за ним.
        Константин кивнул мне, как партнер партнеру, с пониманием дела. Снял с вешалки несуразную шляпу и попрыгал через журналы и вязанки книг к двери. Он вышел. Но через секунду дверь снова распахнулась, в коридор просунулась голова Котикова.
        - А мы с Надеждой подали заявление в ЗАГС! - крикнул Котиков и зачем-то радостно показал мне язык, а затем приподнял шляпу над головой и снова пропал.
        Дверь тут же захлопнулась.
        - Что это было? - спросил Люк.
        - Я тебе потом расскажу. У нас с Котиковым есть свои секреты.
        Родители Люка непонимающе переглянулись, воспользовавшись их замешательством, Люк затащил меня в свою комнату и плотно закрыл дверь.
        - Устраивайся, как тебе удобно. - Люк указал на диван. - Вот, кстати, полистай альбом Брейгеля, там есть картина, о которой я тебе сегодня говорил. А мне пора начинать записывать подкаст, чуть не опоздал с этими родичами!
        Я села на диван, раскрыла альбом, под пальцами замелькали картины - фигурки будто двигались, танцевали, прыгая со страницы на страницу. Люк включил компьютер, надел наушники, я смотрела на его широкую спину, на то, как он крутится в кресле, настраивая все необходимое для своей передачи, и чувствовала себя причастной к чему-то большому. Будто меня пришивали к бытию и я становилась частью огромного механизма, начинала работать вместе с ним, а не валялась забытой ненужной деталью. Хотя, по мнению Женькиной бабушки, без таких деталей в жизни не обойтись…
        - Друзья, доброго дня! - заговорил Люк своим обволакивающим голосом. - Тема нашего сегодняшнего подкаста - «Будьте внимательны!». Я, как всегда, рад звонкам: звоните и рассказывайте о том, что интересного вы увидели сегодня. Заглядывайте в мой блог, там сегодняшняя тема сопровождена картиной Брейгеля «Притча о слепых». Пишите, комментируйте. Также в блоге вы сможете увидеть нашего нового друга - это дворовый пес Пират, который ищет хозяина…
        Люк рассказывал о картине, он говорил о слепой людской массе, которой очень просто управлять. Я мало что понимала, лишь разглядывала репродукцию, необъяснимо притягательную и страшную: вереница уродливых слепцов, что плелись друг за другом, и каждый доверчиво держал руку на плече того, кто шел впереди, уставив пустые глазницы в темноту. Все они были слепы, даже поводырь - тот давно лежал в овраге, а на него уже падал следующий слепец… Такая участь постигнет их всех. А мир вокруг будет тих и прекрасен. Люку стали поступать первые звонки, кто-то задавал вопросы, кто-то рассказывал свои истории, чужие жизни вплетались в мою одна за другой. Вот очередной звонивший поинтересовался Пиратом - это я выбрала его из всех! Я повлияла на судьбу Пирата. Как же мало я сделала, как много делал Люк - каждый день…
        Подкаст был записан, прямой эфир подошел к концу. Люк сидел уставший и в то же время наполненный до краев.
        - Я хочу быть твоей «другой», - сказала тихо, отвечая скорее себе, чем ему.
        - Что? - Люк не сразу понял, о чем я.
        А потом подошел, сел рядом на диван, убрал волосы с моей щеки за ухо. И поцеловал. Ручеек, что звенел внутри, превратился в реку, чувства захлестнули меня…
        Драка
        Я и представить себе не могла, что когда-то увижу такое! Наверное, я моргнула в тот момент, когда мир перевернулся. Теперь под ногами было небо, во всяком случае, мне казалось, что мои ступни касаются облаков, когда я шла домой. Зато сверху что-то давило - я думала о Женьке: какие слова найти для разговора с ней? Как объяснить, что произошло со мной? Заходя в родной двор, я как раз выбирала между «прости» и «пойми», но тут увидела невероятное. Мой папа колотил Вадима! Он изо всех сил махал кулаками, опуская их куда-то в надутый живот лысого хлыща. Тот отбивался своими остроносыми ботинками, пытаясь нанизать на них папины ноги. На удивление, Вадим продолжал улыбаться, или это был напряженный оскал, во всяком случае, я могла пересчитать его зубы из другого конца двора. Вокруг дерущихся начали собираться старухи. Они охали, хватаясь кто за рот, кто за уши. Или же поспешно решали, за кого им болеть.
        - Полиция! - кричал лысый. - Бандитское нападение на порядочного человека!
        - Это ты порядочный? - кричал папа, пытаясь ухватить хлыща за нос. - Волочиться за чужой женой нынче порядочно?
        Бабки загудели, их симпатии скакали от одного дерущегося к другому, как блохи.
        - Ты ее бросил! - шипел Вадим, его нос был зажат между папиными пальцами. - А я подобрал.
        - Я никого не бросал! - подпрыгивал папа, спасая ноги от ударов противника. - У нас возникли временные трудности.
        - Какие еще трудности? - Лысый, к своему счастью, высвободил нос, теперь порабощено было его левое ухо.
        - А вот такие, нахальные и лысые, в идиотских ботинках! - Папа получил порядочный пинок.
        - Папа! - выкрикнула я так громко, что даже галдящие старухи притихли.
        - Ну что, будешь драться при собственной дочери? - Лысый еще раз саданул растерявшегося папу ботинком, но тут же был схвачен за ногу.
        Не удержавшись, Вадим обрушился на землю.
        - Чтобы ноги твоей рядом с моей женой больше не было! - сказал сверху папа.
        Отряхнулся и отошел в сторону.
        - Соня, ты видела, что творит твой отец? - Лысый стоял на четвереньках посреди сырой дороги. - Это хулиганство!
        Я не удержалась и, проходя мимо, топнула по луже, брызги окатили хлыща, подмочили блестящую лысину.
        - Сумасшедшее семейство! - плевался мне вслед Вадим.
        Наконец его улыбку смыло с лица. Я подошла к папе, под глазом у него синел порядочный фингал, а одна штанина была продрана на коленке.
        - Пошли домой, - сказала я.
        И папа обнял меня, послушно направляясь к нашему подъезду. Он никак не комментировал произошедшее, предоставив трибуну старухам, которые вовсю галдели за нашими спинами. А по двору гулял ветер, разносил разговоры о нашем семействе, пока мы не прищемили ему язык входной дверью.
        Вечер с Боттичелли
        Ну вот мой дневник и подошел к концу, приходится писать на обложке. Я хотела лишь сказать про тетю Надю. Теперь она носит фамилию Котикова и больше не говорит «все мужчины одинаковые». Она помогает мужу в написании новых книг и тоже занялась йогой. Только ноги за уши они засовывают по очереди, перспектива умереть и мумифицироваться в один день их не вдохновляет. Зато мама выкинула все книги по психологии, даже те, что были подписаны Котиковым лично. В пылу она хотела выкинуть и фотоаппарат, но папа удержал ее от этого щедрого жеста. Да, теперь папа снова живет с нами! Когда я привела его домой с фингалом под глазом и рассказом о том, как Вадим, ползая по мокрому асфальту, называл наше семейство сумасшедшим, мама так долго смеялась, что на глазах у нее выступили слезы. И она заплакала, а папа обнял ее и увел в спальню. Там они говорили очень долго, а когда вышли, то мне показалось, будто у папы тоже покраснели глаза, особенно тот, что был подбит Вадимом.
        - Сонь, ты не сходишь за Собакиным? - попросил он. - Заодно прогуляешься.
        Я, как всегда, показала родителям «козу» и ускакала к Розочке. Вечер стоял тихий и теплый, я бежала неслышно по московским улочкам, как юная «Девушка из Ипанемы» по пляжу в Рио-де-Жанейро. И почему-то на глазах тоже выступили слезы: я думала о Люке, о лете, о любви…
        - Вот видишь, все и прояснилось, - сказала Розочка, когда я выложила ей про маму с папой. - Разлука пошла им на пользу, разобрались как следует в своих чувствах, поняли, что на самом деле дорого и важно. А ты оставайся-ка сегодня у меня. Дай родителям побыть наедине.
        До позднего вечера мы с Розочкой пили чай, рисовали карандашами цветочные луга, и, кажется, я рассказала ей о Люке, но это было уже в полусне.
        Собакина я привела домой уже утром, скорее всего, папа с мамой и не заметили, что их дочь неизвестно где ошивалась всю ночь. Они радостно уплетали яичницу с колбасой и помидорами, возя двумя вилками по одной сковороде. Все возвращалось на круги своя. Хотя, кажется, это был уже совершенно новый виток спирали…
        Женька теперь встречается с Ивановым! Он из кожи вон вылез, чтобы завоевать ее снова. Как я и предлагала, Игорек водил Женю в цирк, театр и Уголок Дурова. Но решающим моментом оказалось совсем другое. Я думала, после всего произошедшего, меня уже ничто не способно удивить по-настоящему, но когда увидела Игорька, выгуливающего на поводке белоусого Пирата, мои глаза, подпирая брови, буквально вылезли на лоб. Оказывается, Иванов давно слушал подкасты Люка и был завсегдатаем его блога. Чтобы покорить Женьку широтой души, Игорек взял себе бездомного пса. И был вознагражден - Женя оценила этот поступок, она прониклась нежностью к трогательному и очень ласковому Пирату, а затем и к его хозяину. Теперь мы часто гуляем вместе. Я с Собакиным, а Женька и Игорь гордо выводят Пирата. Он всегда смотрит на нас, добродушно прищурившись, будто понимает об этой жизни куда больше, чем мы - люди. Кто знает, может, так оно и есть, во всяком случае, найдя дом и любящего хозяина, этот пес знал цену своей удачи. И когда Пират с искренней преданностью терся о ноги Игорька, когда доверчиво утыкал нос в протянутые ладони, я
хотела думать, что чуть-чуть причастна к его собачьей радости…
        Мой Ромка тоже влюбился! Теперь он часто пишет мне, советуясь, как вести себя со своей избранницей. Тогда я закатываю воображаемые рукава и строчу ему все, что знаю о женщинах. Не думаю, что девушки в Новосибирске сильно отличаются от московских. Им так же хочется верности, заботы, смелых подвигов, веселых шуток и конечно же - любви! А у Ромки ее скопилось о-го-го сколько, в этом я не сомневаюсь. И даже чуть-чуть завидую той девчонке, в которую он влюблен. Ей повезло не меньше, чем мне.
        Люк продолжает тренировать мою «душевную мышцу», я, кажется, начинаю чувствовать, что это такое. Впервые понимаю папины слова. Пусть от этих упражнений не появляются кубики на животе и руки не становятся сильными, а мышцы рельефными, зато где-то внутри все начинает работать как надо, без сбоев и болезней. Будто раньше во мне трясся бесформенный кисель, а теперь я стала натянутой струной - тронь меня, и зазвучу чисто, как хорошо настроенный инструмент. Такой и должна быть Соня Солнцева, если не станет лениться, не закиснет в глупых переживаниях, будет видеть, куда идет, и говорить то, что думает. Все это помогло мне объясниться с Женькой - она мировой человечище, простила меня, даже не попытавшись укокошить на месте. Неделю со мной в молчанку играла, но я не отступала, каждый день ошивалась возле ее подъезда по утрам и после школы, я преграждала подруге путь и басила: «Девочка, давай дружить!» Первые дни Женька держалась, отпихивала меня в сторону с суровым видом, но после посещения цирка или Уголка Дурова смягчилась. И однажды расхохоталась мне в лицо.
        - Солнцева, ну ты и упрямая! - сказала она. - И покойника заставишь протянуть не ноги, а руку!
        - Это я умею, - согласилась я и снова забасила: - Ну что, давай дружить?
        И Женька сдалась, махнула на меня рукой, тогда мы пошли в школу рядом, как раньше. Правда, в середине пути я не выдержала и полезла обниматься, повисла у нее на шее, счастливая до чертиков. А Женька, которая еще не разучилась быть взрослой, вяло отбиваясь, смущалась и краснела…
        Еще я хотела написать про Люка, но место в дневнике совсем закончилось. Тогда пусть все это остается только между нами. В нашем публичном мире, где каждый блогер доступен миру, как ипотека для молодой семьи, нужно уметь сохранить что-то лишь для себя. Наверное, должна быть у любви кожа, которая скрывает биение двух сердец от чужого дыхания…
        Я закрыла исписанный от корки до корки дневник, убрала в ящик и достала альбом Боттичелли, мне хотелось заново взглянуть на богиню любви - как она там, все еще печальна? Венера толкнула ладонью страницу, что скрывала ее красоту, и открылась передо мной все та же и совсем другая. Я взяла карандаши и стала кропотливо перерисовывать все, что видела в апельсиновом саду. Я хотела поймать этот миг, сохранить картину такой, как видела ее сейчас. Это уже не повторится. Сколько ни открывай альбом, каждый раз я буду видеть новую Венеру… Она не изменится, но поменяюсь я, а вместе со мной и все то, что вижу вокруг.
        Картинка получалась неловкой, какое уж сравнение с великим гением? Но каждая ошибка была дорога - это мои ошибки, те, что составляют суть Сони Солнцевой. Сегодня. Сейчас.
        - Дочка, иди сюда! - послышался мамин голос. - Ты нам нужна для семейного трио.
        Я отложила рисунок и заглянула в родительскую комнату, телевизор был включен, мама снова смотрела «Клуб «Завтрак». Они с папой уже прилипли друг к другу и ждали момента, когда подоспею я.
        - Врубаю! - Папа снял кино с паузы.
        Заиграла знакомая музыка. Я приклеилась третьей, и мы пошли друг за другом, смешно выкидывая полусогнутые колени и размахивая руками в такт. И никто не видел, как мы дурачимся, вышагивая по жизни, хохоча, - это была наша маленькая тайна. Секрет, который делал нашу семью такой, какая она есть…