Негерой (воспоминания о неслучившемся) Владимир Иванович Щедрин
        «То, что вы сейчас читаете, дорогой коллега, друг, единомышленник, товарищ и брат (просьба ненужное зачеркнуть) - не повесть, не детектив, не роман. Это ничто или нечто, чего никогда не было и не могло быть. То есть, другая, то ли параллельная, то ли перпендикулярная реальность по отношению к нашей, где мы крутимся, суетимся, грешим и каемся…»
        Владимир Щедрин
        Негерой
        100-летней годовщине создания Службы внешней разведки (СВР) Российской Федерации посвящается
        То, что вы сейчас читаете, дорогой коллега, друг, единомышленник, товарищ и брат (просьба ненужное зачеркнуть) - не повесть, не детектив, не роман. Это ничто или нечто, чего никогда не было и не могло быть. То есть, другая, то ли параллельная, то ли перпендикулярная реальность по отношению к нашей, где мы крутимся, суетимся, грешим и каемся.
        Все это как-то спонтанно, перетекло на бумагу из того самого высшего информационного потока. В нем, как считают люди осведомленные, все давно написано, отредактировано и даже соблюдены синтаксис и орфография. Просто он, этот поток, открывается не всем и не всегда. А если и открывается, то, как правило, очень скупо, медленно и натужно. Спасибо, хоть так.
        Агент не вышел на связь…
        Ах, какая невидаль для спецслужбы! Просто событие вселенского масштаба! Свистать всех наверх и объявлять мобилизацию! Коммунисты, вперед!
        Если без шуток, то невыход агента на связь - обыкновенная рабочая ситуация. И даже если не состоялась запасная встреча, то тоже не надо пускать слюни, грозить резидентуре расстрелом у развернутого знамени посольства и рвать бланк срочной шифровки дареным к юбилею «Монбланом» с золотым пером.
        В разведках мира такое время от времени случается и трагедии из этого никто не делает. Так что паниковать по этому поводу глупо. Пустяки, «дело житейское», как говаривал Карлсон, любимый персонаж моей маленькой дочурки. Просто надо продолжать работать. Москва, однако, задергалась, напряглась…
        Произошло это событие как раз накануне ноябрьских праздников. Не кстати, ох, не кстати! Наш любимый Сан Саныч, боевой генерал - вся грудь в орденах, тело - в шрамах от шпионских пуль, лет десять бессменно и весьма эффективно руководивший своим доблестным отделом, даже с лица спал. Бедного старика затаскали по кабинетам больших еще более пожилых начальников. Вызывали даже на Лубянку, держать ответ перед Самим.
        Генерал терпел трепку на высшем уровне, как безусый старлей нагоняй от комбата за пьянку, и по уставу отвечал на каверзные вопросы. От него добивались всего лишь банального признания, что это лично он не доглядел, вверенный ему отдел «накосячил» по-взрослому и, скорее всего, заглотнул большую подставу. Попутно его обвиняли в том, что он поторопился раздать «пряники» своим операм за успешную вербовку.
        В былые-то времена, при Лаврентии Павловиче, не к ночи буде помянут, всем давно уже надавали бы по башке или другим чувствительным местам. И самому Санычу тоже, несмотря на былые заслуги и седину. Да, прокололся, старикашка, видать, нюх совсем потерял, - злословили коллеги у него за спиной. Может, пора ему освободить свое генеральское кресло для молодых? А таких «молодых» и не очень, мечтавших о лампасах, было вокруг пруд пруди, только свистни… Но времена наступили другие, слава Богу.
        Итак, агент «Гектор» не вышел на связь… Да мало ли почему твой любимый помощник не пришел в кафе «Элефант» или к трем березкам в африканской саванне? Может, живот прихватило, в аварию попал? Или с женой поругался и нечаянно задушил ее, а заодно и любовницу в порыве страсти? А вдруг бандиты зарезали за то, что не дал закурить в темном переулке? Страшнее, если местные или заезжие рыцари плаща и кинжала застрелили в порыве пролетарской ненависти.
        Последнее, наверное, отпадает. Убийство агента в наше время - форс-мажор. В любой разведке любой страны. Трупы валятся десятками на асфальт только в кино про Джеймса Бонда и его однофамильцев. Чтобы убрать чужого агента, нужны уж очень веские причины. Например, месть или предупреждение тем, на кого работал агент: не суйтесь, мол, на чужую территорию. В любом случае - это объявление необъявленной войны. И кому оно надо?
        Скорее всего, это банальный «съем», думал я. А «съем», как объясняют отечественные знатоки истории спецслужб, на языке контрразведки есть «негласное задержание объекта, когда тот в силу разных причин должен неожиданно исчезнуть для своих близких, друзей и коллег по работе. Если же «снимаемый» подозревается в связях с иностранной разведкой, его пропажа должна остаться в тайне от его хозяев. Хотя бы на первое время».
        В моей голове рождались жуткие картины, причем одна страшней другой. Например, ЦРУ захватывает нашего помощника в Иерусалиме. В том, что именно американцы стоят за исчезновением «Гектора» я не сомневался ни минуты. На территории дружественного США Израиля организовать «съем» агента - пара пустяков. Потом его вывозят куда-нибудь, скажем, на базу в Гуантанамо. Обрабатывают по полной программе - наркота, психотропка и прочие медицинские «вкусняшки». И наш герой «поплыл», запел как соловей и сдал всех с потрохами. Расскажет как миленький даже о том, чего не знает! Осуждать его за это, видимо, не следует. Он ведь не Жанна д’Арк, чтобы стоически выносить все моральные и физические издевательства иерархов католической церкви Франции, безуспешно пытавшихся доказать связь бедной девушки с Дьяволом, а не с Богом.
        Далее дело техники. «Гектора» привозят в Нью-Йорк и на полях очередной сессии Генеральной Ассамблеи ООН он «по собственной инициативе» дает интервью международным СМИ. Растирая слезы, текущие по впалым щекам, жалостливо рассказывает, как его - пламенного борца за свободу и независимость Лоренсии (это в далекой Африке) монстры из КГБ взяли жилистой рукой за кадык и силой вынудили работать на них. И вот теперь, осознав, что подлинную демократию его многострадальному народу несут не кубинские и советские штыки, а добрый Запад во главе с дядей Сэмом, он решил остаться где-нибудь в Мадриде или Лиссабоне. Оттуда продолжит бескомпромиссную борьбу против Советов и их сателлитов из Варшавского договора, беспардонно грабящих африканский континент.
        Прочувственная речь «Гектора», конечно же, будет неоднократно прерываться аплодисментами, сопровождаться демонстрацией многочисленных фальсифицированных фотографий встреч «коварных русских шпионов с наивным африканцем». Настоящих фоток у америкосов нет точно. Мы с моим коллегой Пашей проколов в работе с агентом не допускали, действовали четко. Да и Центр нас жестко контролировал.
        Фокусниками из ЦРУ на суд публики обязательно будут представлены и топорно изготовленные расшифровки записей бесед «кровожадных агентов КГБ с «Гектором», где бедняге, конечно же, ставится задание «замочить» президента Лоренсии «секретным» ледорубом. Или отравить политбюро правящей партии в полном составе, а заодно все колодцы в Лузанвиле (это столица Лоренсии) и его окрестностях.
        Фотки и пленки цэрэушники подберут, конечно, самые говенные, где ничего не разберешь. Подлинных ведь нет! Мы с Павликом, вроде бы, строго следили за тем, чтобы не «засветить» ценный источник, пылинки с него сдували. Но, «при современном развитии печатного дела на Западе», как говаривал незабвенный Остап Бендер, «сляпать» такие фальшивки профессионалам из Лэнгли проще пареной репы.
        Страшное орудие убийства - миниатюрный ледоруб, которым якобы снабдили «Гектора» чекисты-людоеды, обязательно издалека предъявят похолодевшей от ужаса публике. Громогласно объявят, что это самая последняя секретная разработка, произведенная в недрах тайных лабораторий КГБ. Ледоруб складной, легко помещается в сигаретной пачке! Изготовлен руками советских политических заключенных на «подземном военном заводе в Златоусте-16». Зал взорвется от возмущения и гнева. Никто из присутствующих даже и не разглядит, что на обратной стороне ручки орудия преступления аршинными буквами будет выбито: «made in…». Да и кого это волнует…
        Все мои мысли были только о «Гекторе». Конечно, я рассуждал со своей маленькой - впрочем, как посмотреть - колоколенки заместителя резидента КГБ в Кабралии. Это была моя вторая длительная загранкомандировка, в которой работать довелось уже в Южной Америке под прикрытием первого секретаря советского посольства.
        Не переставая, я задавал себе один и тот же мучавший меня вопрос: зачем уничтожать чужого агента? Если слегка перефразировать великого китайского Сунь Дзы, то разведка - это искусство обмана. Так чего убивать? Следите за ним, переиграйте. напугайте, купить попробуйте, наконец! Но что ж вы, говнюки, в живых людей стреляете?
        Итак, наш агент «Гектор» не вышел на явку в Иерусалиме.
        Ну, не вышел и не вышел. При других обстоятельствах плюнули бы и растерли. Но у нас-то все случилось иначе. Во-первых, «Гектор» был не просто агентом, а ценным агентом, и поэтому стоял на контроле… у самого Юрия Владимировича. А если такого уровня источник «потерялся», то жди десятибального урагана в Ясеневе, раздачи «слонов» всем бойцам «невидимого фронта», имеющим хоть какое-то отношение к этому, и обязательного поиска «стрелочника».
        Во-вторых, для встречи с «Гектором» был задействован наш нелегал, специально отряженный на мероприятие из Европы. Но, как говорится, пришла беда - открывай ворота: уже в зале прилета аэропорта Бен-Гурион он четко срисовал невесть откуда взявшуюся «наружку». Почему появились «топтуны» из знаменитой Шин-Бет? Неужели, где-то «прокололся» сам или кто-то «сдал» из своих? Еврейцы-красноармейцы, «севшие на хвост» нашему орлу, вели себя предельно корректно и ненавязчиво. Он подумал даже, а, может быть, это рутинная дежурная проверка местной контрразведки? Но в голову все равно полезли разные тревожные и нехорошие мысли. От них обычно только, пардон, холод в промежности и бессонница.
        Постепенно наш человек успокоился: его вела всего одна бригада наружного наблюдения на автомашине - четыре мужика и вертлявая бабенка. Доехав до гостиницы, нелегал оставил вещи в номере. Тут же вышел в город, «любезно» дав коллегам с другой стороны баррикад, которых он обнаружил еще и в лобби отеля, спокойно покопаться в своих вещах. Что делать - у каждого своя работа!
        Потом он зашел в многолюдное кафе и, не дергаясь, неторопливо пропустил пару кружечек пива. Да и «топтунам» местным нелегал хотел дать передохнуть и утолить жажду. Уж очень жарко было на улице! А хлеб свой насущный они, бедные, добывают каторжным трудом. Сбивают себе ноги в кровь в любую погоду. Молодец, нелегал! Настоящий гуманист. Просто гордость за таких берет!
        Действительно, «наружка» вскоре ввалилась в кафе всем кагалом, расположившись в дальнем углу, и стала жадно лакать «Коку». Видимо, получив сигнал по радио от своих коллег, шмонавших в гостинице чемоданы приезжего и не нашедших ничего любопытного, бригада походила за ним еще минут двадцать, для очистки совести, и бросила.
        Дивертисмент с «наружкой», о котором нелегал в тот же день сообщил своим кураторам из Управления «С», только подлил масла в огонь, разгоравшийся в Лесу. Ситуация в целом здорово осложнилась и запуталась. Теперь по тревоге «в ружье» была поднята еще и нелегальная разведка, а это - грозная сила…
        Хотя я был тогда в Кабралии, на другом континенте, но о беде с «Гектором» узнал практически сразу - через сутки. В воскресенье ночью в резидентуру пришел «срочняк» из Центра, а уже к вечеру понедельника нам дополнительно сообщили кое-какие подробности о происшествии - правда, незначительные. Молодцы, конечно, коллеги, оперативно и профессионально сработали, собрав со всего мира по крохам нужную информацию. А меня «дернули» в самом срочном порядке, как на пожар, в Москву. Конечно, куда ж там без меня в Белокаменной! Просто не с кем поговорить!
        Почему вызвали меня и Контора не пожалела денег на внеплановый билет через полмира, я не удивился. Агента «сделал» именно я в своей первой командировке в Лоренсии. «Гектор» был моим выстраданным детищем, моей гордостью, моей, до сегодняшнего дня, лучшей вербовкой. Но сколько здоровья он мне стоил, сколько, змей ползучий, попил моей оперской кровушки, прежде чем согласился нам помогать! Это - отдельный рассказ.
        Агент честно сотрудничал с нами несколько лет. Сначала со мной - без сучка и задоринки, просто идеально. Потом с моим сменщиком Пашкой и тоже образцово-показательно. За это время он успел рассказать нам много интересного и поучительного о власть предержащих в своей красивой (хотя, может, и не очень - кому как) стране, недавно освободившейся от колониального ига. Регулярно информировал о кознях империалистов в Африке. О планах Запада помешать моей Родине, несшей, как пафосно писала газета «Правда», «освобождение и свет коммунизма угнетенным народам Черного континента». Другими словами, «Гектор» был очень востребован, поскольку от него бесперебойно поступали актуальные и закрытые разведданные. В Центре им были очень довольны.
        Агент не успел проработать и полгода, как им заинтересовались в ЦК нашей родной Коммунистической партии. Внимание ребят со Старой площади привлекало то, что мой красавчик «Гектор» мог своевременно добыть даже самую «суперсекретную» и «архиважную» информацию. А с ней, как тогда казалось некоторым умным головам с очень гибким позвоночником из окружения Генсека, можно было смело предстать пред его светлы очи. Например, о реакции бушменов, вышедших в ночь поохотиться на буйвола (очень уж, бедолагам, кушать хотелось) на исторический доклад Леонида Ильича Брежнева очередному съезду КПСС.
        Такие телеграммы от моего агента всегда шли на ура, с грифом «срочно», за что я получал благодарности от шефа и едкие комментарии от коллег. Подписывая депешу в Москву, резидент обычно радостно потирал руки, приговаривая: «Молодец, Серега, знай наших! Вашингтон молчит, Париж молчит, а мы из своего медвежьего угла «ласточку»! Пусть Ильич в Кремле порадуется. Да, и в родном Лесу, может быть, нас ласковым словом помянут».
        Ах, как любили на Старой площади такие «ласточки»! Получив их, бежали наперегонки по длинным коридорам, устланным строгими ковровыми дорожками. Толкались локтями, чтобы первым доложить вождю, что, мол, идеи коммунизма озарили своим сиянием далекий «Берег скелетов» в одном из последних оплотов колониализма в Африке.
        «Парни» лет под пятьдесят в строгих пиджаках, идеально накрахмаленных белых рубашках и скромных галстуках темных оттенков наперебой спешили сообщить наверх (Самому!), что босоногие борцы за независимость Нузанги оценили брежневский доклад по достоинству. Лунной ночью, сидя у костра за вкусной буйволятинкой, вырывали «нетленку» друг у друга из рук. Зачитали важнейший документ эпохи до дыр. Потом детально его обсудили и на собрании своей племенной партячейки единогласно одобрили.
        Был, говорят, один гад, воздержавшийся. Но он не в счет. Что возьмешь с несознательного и политически неграмотного служителя культа - местного шамана! Аксакал был к тому же туговат на ухо, а годков ему перевалило глубоко за сотню. Любил, мерзавец, импортную «огненную воду», а также пощеголять, особенно перед молоденькими соплеменницами, в набедренной повязке и военном френче с золотыми пуговицами, подаренном ему лично Вильгельмом Вторым. А, как известно, побывал Кайзер в этих местах еще в начале прошлого столетия.
        По сообщению КГБ, бушмены в Нузанге полностью законспектировали все мудрые мысли из доклада Брежнева. Ловя недоуменный взгляд Ильича (а кто это, где это?), терпеливо разъясняли любопытному кремлевскому старцу, ну, это там, где очень жарко и дикие папуасы живут на пальмах. Но в тех краях урана прямо под ногами валяется немерено, да и камушки-самоцветы диковинные в изобилии имеются.
        Надо бы их атаману нузангскому для борьбы с тамошними расистами оружия подбросить, да и дензнаки с портретами мертвых американских президентов ему не помешали бы в обмен на камушки. При упоминании об алмазах дремлющий Генеральный оживлялся, помнил, что дочурка их шибко жалует.
        А какой у бушменов бешеный интерес проявился к «Малой земле» и «Целине»! Даже письмо на шкуре убитого льва накатали в Стокгольм (откуда только адрес взяли!), чтобы гениальному автору немедленно Нобелевскую премию по литературе дали. Правда, причитающееся денежное вознаграждение или его эквивалент в «огненной воде» туземцы попросили перевести на счет их вождя в швейцарском банке. Да, любят и ценят Генерального в знойной Африке (пустячок, а Деду приятно), пели сладкоголосые Сирены со Старой площади.
        Одним словом, когда от «Гектора» приходила депеша, повод порадовать кремлевского долгожителя радостной новостью, да и лишний раз напомнить о себе у них был железный. Как известно, гонцов, приносящих благие вести государю, на Руси всегда жаловали.
        Примерно так рассуждал референт международного отдела ЦК Шумский, докладывая информацию от «Гектора» лично Ильичу. Может, правда, шуба какая-нибудь соболья с царского плеча перепадет (ха-ха!). Ну, не шуба, конечно, а долгожданное повышение по службе или на худой конец новая квартирка в строящемся в Кунцеве цэковском домишке. А то ведь как они втроем намаялись, сердешные, жить в тесноте-то. С женой, дочерью и котом в маленькой 5-комнатной светелке в Сивцевом Вражке уж который год друг о дружку терлись…
        Супруга Клавка всю плешь Шумскому проела: попроси у Генерального новый терем, да попроси… В старом, де, нам уж совсем невмоготу стало. А тут еще любимая дочурка Катька зятька какого-то безродного домой с улицы притащила. Голосит, что, мол, любовь у них с первого взгляда и до гроба… Ну, по правде говоря, привела не с улицы, а из МГИМО, где учится с ним на факультете международных экономических отношений. Но все равно безродного! Отец у него, так себе - торгпредишко какой-то, то ли в Италии, то ли в Испании. А мать - простая медичка, заведующая отделением кардиологии в «Кремлевке». Разве о такой партии они с Клавой мечтали для своей кровинушки? Хоть и дура она у них полная, да и рожей не вышла. Видать, вся в мать! Слава Богу, что хоть через полгода молодые разбежались…
        Но, что было особенно ценно, «Гектор» регулярно получал весомую информацию о ситуации в странах Юга Африки. Добывал он ее виртуозно, через дружбанов из руководства национально-освободительных движений Черного континента, героически боровшихся с оружием в руках за свою независимость. Вместе с ними наш агент когда-то «учился военному делу настоящим образом» в лагерях на территории только что получившего независимость Алжира. Ведь совместное ползание на брюхе по горячим сахарским пескам, а в редкое свободное время ухлестывание за не менее горячими бедуинками, сближает, да еще как!
        Правда, иногда благоухали юные девы (и не очень юные) в зависимости от количества динаров в кошельке курсанта, отнюдь не розами или «Шанелью № 5», как любил «Гектор». И с праздничными туалетами у них было не комильфо - на большого любителя. Да простит меня всемогущий Аллах за столь дерзкое высказывание в адрес гордых дочерей Сахары!
        С берберами, туарегами и арабами в Алжире мой чернокожий друг общался на изысканном французском, потому что в юности успел худо-бедно закончить Сорбонну. На всю оставшуюся жизнь он сохранил особый парижский лоск и любовь ко всему французскому, но, увы, не к самим французам. Про них «Гектор» говорил, что ребята они в принципе неплохие. Только, вот, жмоты редкостные, каких еще поискать. «Совершенно точное определение», сказал бы по этому поводу один крупный российский политик сталинской школы.
        Такая дружба «не ржавеет» никогда, решили мы, и никаких секретов между боевыми товарищами быть не может, что собственно блестяще доказал на практике мой лоренсийский помощник. Информация, передаваемая «Гектору» его африканскими соратниками-революционерами во время их регулярных визитов в Лузанвиль, ставший оплотом национально-освободительной борьбы, потекла в Москву полноводной рекой. Поэтому в Ясеневе, в узких кругах посвященных, о моем суперагенте легенды ходили.
        Югом Африки тогда интересовались все разведки мира - как - никак последний оплот проклятого апартеида и расизма на планете. Однако эти самые диковинные на слух русского человека словечки - апартеид и расизм - были такими сладкими и одурманивающе приятными, когда сам с ними столкнешься, да еще и на вкус их попробуешь…
        А чего ж в них такого плохого? Просыпаешься ты, например, в собственной двухэтажной вилле в престижном районе Претории. Вокруг благодать божья, птички райские поют в кронах деревьев, повсюду свисают гроздья сиреневых цветов жакаранды. Личный повар-африканец, который с шести утра колдует на кухне, подает в постель свежевыжатый сок из тропических фруктов, яичницу с беконом, жареные тосты с твоим любимым апельсиновым джемом и, конечно же, чашечку ароматного кофе «Арабика»…
        Покончив с завтраком, ты, сладко позевывая, выходишь босиком в сад на идеально подстриженную лужайку с изумрудной травкой и дивными цветами (обихоженную садовником-африканцем, между прочим, на ногах с четырех утра). Вразвалочку приближаешься к бассейну и, лениво потянувшись, плюхаешься в воду. Она кристально чистая - это старательный служка-африканец, еще рано утром, выловил сачком на длинной ручке все листики и травинки, нападавшие в бассейн за ночь. Потом горничная - африканка в кокетливой белой наколке (хлопочет по дому с пяти утра) подает тебе отутюженный костюм и ты садишься в отполированный до зеркального блеска автомобиль (тоже дело рук чернокожей прислуги), чтобы ехать в офис. Ну, что? Кайф? Нравится такая житуха? И почему, объясните мне, этот апартеид не защищать от посягательств местных туземцев, начитавшихся Маркса, Энгельса и Ленина…
        Упрямые буры, оставшись в международной изоляции, сдаваться не собирались. Оберегали как зеницу ока действительно построенный у себя дома, главным образом руками чернокожих, земной рай, но, увы, «only for whites». Наверное, каждому свое. Как говаривал наш пламенный трибун революции В. В. Маяковский: «Белый ест ананас спелый, черный - гнилью моченый». Может, он был и прав. Что делать, на всех желающих на нашей маленькой голубой планете Эдемов не напасешься…
        Справедливости ради, надо признать, что и сами буры были ребята не промах, по-своему любили свою новую африканскую родину. Кстати, не такую уж и новую. Ведь первые голландские переселенцы ступили на эту благословленную землю, омываемую двумя океанами, еще в середине XVII века.
        Буры в массе своей парни активные, смелые, работящие. Как они на заре ХХ века лихо «накидали» гордым сынам туманного Альбиона в ходе англо-бурской войны! Попадали бедным солдатикам королевы Виктории прямо в глаз с первого выстрела из своих допотопных кремневых ружей. Кстати, и в регби хваленых англосаксов часто драли! А какое у них вино дивное! Правда, пожрать буры любят и выпить не дураки. Совсем как мы. Но чревоугодие и пьянство хоть и грех, однако не самый страшный и легко прощаемый Богом.
        В общем белое население ЮАР готовилось отстоять свои блага и привилегии любой ценой. Поговаривали даже, что безбашенные юаровские вояки подсуетились и, вроде, в кооперации с израильтянами сварганили собственную атомную бомбу. А это уже не игрушечки!
        В Тель-Авив моего любимого «Гектора» занесло во главе небольшой делегации недавно освободившейся от колониального ига Лоренсии, с очень сложной и сугубо конфиденциальной миссией. Надо было срочно решать, с кем дружить. С добрыми сынами Авраама, предлагавшими даже безвозмездную военную помощь в виде поставок вооружения в обмен на сущую безделицу - поддержку африканцами Израиля в ООН - или с Палестиной и другими «прогрессивными арабскими странами, избравшими социалистический путь развития». Примерно так писала газета «Известия» в те времена. При этом провожавший «Гектора» в загранпоездку советский посол в Лузанвиле Авилкин настойчиво рекомендовал выбрать второй вариант.
        Польза от дружбы с израильтянами, вроде бы была очевидна. Халявные (не путать с халяльными!) танки, пушки и прочее железо, конечно же, позарез были нужны молодой республике для защиты от алчных и беспокойных соседей, рассуждал «Гектор». Однако он отдавал себе отчет в том, что евреи наверняка пришлют бэушное, устаревшее оружие. Именно так делает их старший заокеанский брат, пафосно впаривая под гордо реющим звездно-полосатым флагом всякий ненужный хлам своим «горячо любимым» партнерам из разной там Африки, Азии и прочей Латинской Америки.
        С другой стороны, думал «Гектор», дареному коню в зубы не смотрят. Какой же идиот подарит коня с хорошими зубами! А вот, что касается арабов, тут все посложнее. Конечно, солидарность прогрессивных сил в борьбе с мировым империализмом и нехорошим (но таким далеким и не совсем понятным сионизмом), как призывали палестинские братья на недавних переговорах в Лузанвиле, вещь, видимо, важная и благородная. Однако из нее кафтан не сошьешь и не накормишь ею голодных лоренсийцев. Но и наказ могущественного советского посла Авилкина (член ЦК КПСС, не хухры-мухры!), мол, дружить только с арабами, забывать не стоит. А то ведь Кремль может обидеться и краник помощи из СССР перекрыть. Короче, со всех сторон сплошной геморрой, вздыхал «Гектор».
        Перед отлетом агента мой коллега в Лузанвиле Павел тщательно проинструктировал его, на что надо обратить особое внимание при сборе нужной нам информации в Тель-Авиве. Рассказал в очередной раз, как желательно себя вести в ходе поездки, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания окружающих, каких сюрпризов можно ожидать от тамошних спецслужб и вообще много всякого интересного и полезного.
        Естественно, особое внимание было уделено инструктажу по поводу условий явки. «Гектор» парень был ушлый, схватывал все налету, да и боевое прошлое, когда гонял колонизаторов по джунглям во время борьбы за независимость (чаще, правда, по его рассказам, бывало наоборот) пригодилось.
        Как мы потом установили, в соответствии с Пашиными инструкциями в день встречи с нелегалом агент позавтракал в Тель-Авиве в отеле «Хилтон» вместе с остальными членами делегации. Затем, заявил коллегам, что до начала переговоров в Кнессете хотел бы пройтись по святым местам, где ступала нога Иисуса. Все знали, что «Гектор» человек набожный, ревностный католик. Революционные власти этого вроде бы не одобряли, но никто из членов делегации своему патрону возражать не стал.
        После полуторачасовой проверки на пешем маршруте (молодец, в точности как учил Паша!) наш агент взял такси и поехал в Иерусалим к месту предстоящей явки. «Хвоста» за собой не обнаружил, хотя, как мы потом выяснили, он был, да еще какой «пушистый». А дальше… Дальше бедный «Гектор» как в воду канул! На явку с нелегалом в обусловленное время не вышел, не вернулся он и в «Хилтон». Просто взял и под землю провалился!
        Вместе с агентом исчезло и исполненное им тайнописью секретное сообщение с ценной информацией, которое загадочно пропавший помощник планировал передать на явке. Оно, конечно, по Пашиным советам была защищено «Гектором» особым способом в процессе подготовки от излишне любопытных глаз, и непосвященный не смог бы прочитать его текст. Но если бы документ попал в руки профессионалов из спецслужб противника, то, скорее всего, случилась бы беда…
        О факте исчезновения официального лица, главы делегации Лоренсии было тотчас заявлено в местный МИД. Подняли по тревоге все еврейские спецслужбы. На следующее утро после происшествия израильскому премьер-министру позвонил президент Лоренсии с просьбой ускорить розыск. Несмотря на отсутствие дипотношений между Москвой и Тель-Авивом, был также и секретный звонок из Кремля от Брежнева…
        Весь Израиль встал на дыбы в поисках «Гектора», но все безрезультативно. О ЧП пошла утечка, в том числе в «желтую» прессу. Появились разные «следы», что это, мол, дело рук «кровожадных палестинцев». Они, де, не простили Лоренсии заигрывание с Израилем. Ведь несмотря на предупреждения мудрых людей, жадные лоренсийцы безрассудно прибыли с визитом на Землю обетованную. «Наплевали в душу, как Иуда продали за 30 сребреников все самое святое - солидарность угнетенных народов, вековые мечты о справедливости и победе социализма на всей планете, - писали левые бульварные газетенки. - Нет для них ничего святого».
        Бедовые журналюги, как обычно, подбрасывали дровишек в костер, смачно обсасывали самые невероятные версии, только мешая работе спецслужб: ограбление, убийство на почве ревности, гомосексуализма, разборки международной алмазной мафии. Этого добра действительно в Лоренсии было как грязи. За бесценные камешки велась ежедневная жестокая борьба, в которой были море крови, выколотые глаза, отрезанные уши, головы, и все прочие веселенькие штучки из арсенала бессмертной «Коза Ностра».
        Итак, «Гектор» пропал. Теперь все затаились, ожидают реакции, которая, конечно, последует рано или поздно. Вот ее и ждут. Чтобы точно определить, на какую разведку работал агент, надо посмотреть, кто первым среагирует на его «съем». Логика тут железная…
        А мне почему-то вспомнилась моя первая длительная загранкомандировка в Лоренсию. Экзотика круглые сутки напролет! Жара дикая, влажность, сломанные кондиционеры дома и на работе. А кое-где и вовсе без них приходилось обходиться. Малярия, брюшной тиф и даже загадочная проказа сотнями косят людей. Кругом голодный, оборванный народ, но веселый и жизнерадостный. Знай, все поет себе и танцует.
        В Лузанвиле в госучреждениях - жадные продажные чиновники, в магазинах - дефицит элементарных товаров ширпортеба и продуктов. Гостя, принесшего в дом свеклу или луковицу, сразу с почетом сажали в красный угол избы, под образа. В столице постоянные перебои со светом, водой, газом, но это уже мелочи…
        На собраниях нашей «профсоюзной» организации в посольстве (так шутники из административного отдела ЦК КПСС в целях конспирации окрестили партячейки во всех диппредставительствах за рубежом, чтоб враг не догадался, что мы почти все здесь коммунисты) посол Авилкин пламенно призывает «стойко переносить все трудности и т. д и т. п.» Мы ведь «советские и, мол, вообще скоро с братской помощью СССР Лоренсия внутренних и внешних врагов разобьет и все будет хорошо».
        А, собственно, у кого хорошо? - иногда приходил в голову каверзный вопрос. У экселянса и сейчас все вроде неплохо… Живет со своей послицей как столбовой дворянин, в ус не дует. Рядом с посольством, на работу можно приходить в халате и домашних тапочках. Палаты - просторные, трехэтажные, мечта любого колонизатора в Африке! Раньше в них размещалась гостевая резиденция какого-то крутого западного банка. Челяди домашней - целый двор - так и снуют, туда, сюда, аж в глазах рябит.
        К столу барскому ежедневно в изобилии личный повар подает свежие овощи и фрукты, мяско парное. Это наши военные советники спецбортами из провинций доставили. На обычной машине простой смертный дипломат туда не доберется, Лузанвиль пока еще в блокаде. Услужливый представитель Минрыбхоза не забывал, что послу фосфор требуется, подбрасывал seafoods и прочую океанскую живность.
        Когда в городе случались перебои с водой, фокусник-завхоз Иван Сергеевич (мастер на все руки, в свое время трудился до седьмого пота, как шахтер в воркутинском забое, в Москве в Управлении по обслуживанию дипломатического корпуса МИД) по щучьему велению неизвестно где живительную влагу добывал и во вместительной цистерне в огромадных количествах привозил в резиденцию посла. Воды хватало на все, даже для бассейна и поливки прелестного садика с зеленой травкой и аккуратно подстриженными кустами восхитительных роз. Словом, рай земной, деревенская пастораль. Вот еще бы прислугу переодеть в костюмы пастушков и пастушек, да шустрых посольских детишек куда-нибудь подальше определить, с глаз долой… А то бегали, чертенята, шумели, идиллию нарушали. Да еще через забор тайком подглядывали, когда барин со своей мадам после трудов праведных в бассейне плескались, водные процедуры принимали.
        С другой стороны, спору нет, никто и не говорит, что посол великой супердержавы должен жить в хижине, ходить в рубище, ездить на осле и истязать свою плоть голодом. Да, по сути, Авилкин и сам мужик неплохой. Отличный профессионал, в мудреной проблематике Лоренсии и всего африканского региона разбирался классно.
        Судьба у него непростая. В войну партизанил на Украине, был неоднократно ранен. Награжден боевыми орденами. Потом - партработа на Урале, учеба в дипакадемии и успешная карьера в МИДе. Его Елена Ивановна - ему под стать. Тоже фронтовичка, «Беломорины» изо рта не выпускает. Закончила ВУЗ, работала инженером, после войны восстанавливала народное хозяйство…
        В Лоренсии мы хронически недосыпали: было много всяких важных, как тогда казалось, дел и делишек, жизнь била ключом. Поначалу часто ловил на себе недоуменный взгляд Маруси - обещал ведь, дорогой, показать «жемчужину» Африки, а где мы с тобой оказались? Потом привыкли. Все быстро «слюбилось-стерпелось». Многое компенсировал ласковый океан, полный рыбы, кровожадных атлантических акул, мурен и прочей морской нечисти. Роскошные безлюдные песчаные пляжи, высоченные дюны, каких больше нигде не увидишь, багровые закаты. А, главное, что помогало выжить - «как молоды мы были, как искренне любили…»
        Тогда каждый прожитый день казался значительным, важным, полезным. Иногда приходила в голову шальная мысль, что надо бы как-нибудь сесть перед чистым листом бумаги и написать для еще не родившихся внуков своим стареньким “Паркером”, купленным на стажировке в уютном европейском городишке, самый интересный в мире рассказ о героях и негероях невидимого простому обывателю фронта. Но, каюсь, не сел. Чернила кончились, да и после ежедневных приключений сил хватало только доползти до постели.
        А, видимо, зря не сел. Кто еще напишет об исчезнувшем или убитом агенте, помянет его тихим добрым словом? В общем, как там у Габриеля Гарсии Маркеса: «El coronel no tiene quien le escriba».
        Нет, страна-то была замечательная и по-своему уникальная. Наверное, ее можно было даже полюбить. Я посещал Лоренсию до начала революционной катастрофы дважды. Накоротке, в составе советских делегаций, в скромной должности помощника шефа протокола и переводчика. В то время африканская колония, пять веков прожившая в тисках рабства, потихоньку поднималась с колен и закипала. Мы присматривались больше не к тем, кто имел вес и был тогда у власти, а к тем, кто хотел эту власть взять у колонизаторов. С нашей помощью, конечно. Без нас - никуда. И без кубинцев. Почему-то сейчас кажется, что лучше бы без. Присмотрелись мы в итоге очень пристально, но к тем ли? Время покажет…
        Знакомый журналист из весьма солидного военного издания рассказал как-то смешную историю о том, как получил выволочку от одного главпуровского генерала за статью о Лоренсии, которая тогда была у всех на слуху. Генерал человек неглупый и уважаемый (дослужиться до генерала в Главном политуправлении Советской Армии и Военно-морского флота - непросто было) топал ногами и чуть-ли не кричал, что мол, соображать надо, что пишите, товарищ журналист! Тем более про народ братской Лоренсии, который героически борется под знаменем марксизма-ленинизма, как заявил на съезде Леонид Ильич Брежнев. Понимать надо! Чувствовать конъюнктуру и политический момент! Как же вы работаете вообще у себя там!? Да за такие вещи!.. Да я! Да мы! Да вы!..
        В общем, сидел бедолага-журналист, посланный своим начальством всего-навсего забрать у генерала статьи, отрецензированные командирской мыслью и китайской ручкой с золотым пером, как в окопе при бомбежке. Сидел и думал: вызывать обладателю штанов с красным лампасом скорую или просить секретаршу накапать дяде валерьянки грамм двести? А, может, валить по-тихому из кабинета, пока дядя с «беспросветным» погоном на красивом кителе не присвоил журналисту-майору скромный чин капитана.
        А всего делов-то было - обхохочешься! Все солидные издания того времени получали «красный» и «синий» ТАСС - распечатки переводов статей и заметок из основных газет и журналов мира. На них стоял «спокойный» гриф ДСП - для служебного пользования. То есть, не для всех. Читали этот ТАСС руководители - очень невнимательно - и некоторые приближенные. А всем и не нужно! Не стоит будить низменных страстей населения, персонала и личного состава.
        Для мастеров плагиата это была просто козырная синекура и халява: заимствуй сколько хочешь - никто не проверит. Ну, а если сделал ссылочку, типа «как пишет зарубежная пресса», то к тебе вообще никто никогда не подкопается.
        Военный журналист вычитал то-ли в «красном» то-ли в «синем» кладезе информации интервью одного из лидеров оппозиции Лоренсии. Так себе интервью, проходное, как сказали бы люди опытные, ничего особенного, без видимого вранья, без обещаний и конкретики. Но журналист подумал и вместо дебильных вопросов высокооплачиваемого западного писаки вставил собственные, с подковыркой. Интервью приобрело совсем другой тон и окрас. В новом формате оппозиционер (кстати, выпивоха, наркоман и бабник - хороший мужик, одним словом) стал выглядеть не белым и пушистым, а садистом и, мягко говоря, человеком недальновидным и глуповатым.
        Вот эта статья из разряда «фэнтези» и попала в руки к главпуровскому генералу - члену редколлегии военного издания. Генерал вскипел, как тульское чайное чудо - мгновенно, мощно и продолжительно. Оказывается, внушал генерал то бледнеющему, то краснеющему майору, мы, (то есть, СССР и КПСС в частности, с опаской рефлексировал майор), может такое статься, и ошиблись, ставя все на нашего друга-поэта-вождя-лидера-коммуниста. Поставили бы на другого вождя-лидера-империалиста, глядишь - не прогадали бы. Но партия сказала - на коммуниста, значит, так тому и быть!
        Майор был молод по сравнению с генералом и в тех ставках участия принимать не мог чисто физически. Зато он давно научился краснеть или бледнеть по заказу, в зависимости от ситуации, потому что часто имел дело с начальством не всегда адекватным, сильно выпивающим или даже придурковатым. Знал также журналист, что руководство - любое - редко может орать больше двух минут без остановки, тем более не по делу.
        В итоге через несколько минут, когда военный дядька в «клоунских» штанах выпустил свой главпуровский пар и немного утомился (не молод был уже), майор в паузе признал свою «такую непростительную ошибку». Пообещал «никогда впредь» и если вдруг что, то сразу и только здесь, никогда и всегда, спасибо, «разрешите идти», «тащ генерал».
        У себя на службе майор от журналистики особо распространяться о полученном «пистоне» не стал. Да никто и не задавал вопросов. На статье резолюция стояла не матерная, как любили во времена Сталина, а вполне печатная - «не пойдет» или что-то в этом роде. Кто ж будет спрашивать главпуровского генерала, почему он статью «забодал», то есть, искать приключений на свою жопу? Генерал, кстати, тоже майора не вспоминал, после того, как оторался в собственном кабинете и, кто знает, может даже испытал своего рода политоргазм от глумления над младшим по званию…
        В общем, присматривались мы, присматривались к разным борцам за независимость Лоренсии, «душили, душили», как говаривал милейший Шариков из «Собачьего сердца», да все, вероятно, напрасно. Лучше б страной любовались, честное слово. Ведь было, на что посмотреть! Как шикарно, например, выглядела столичная набережная Лузанвиля, наверное, лучшая и самая чистая транспортная артерия столицы! Я любил ездить по ней, даже без дела, просто так. Одному из вечно торчащих там полицейских я был обязан своего рода дружбой. Такой своеобразной, ты мне, я - тебе, но все же дружбой.
        Я тогда «положил глаз» на молодого американского «дипломата» из Лэнгли, недавно приехавшего в командировку в Лузанвиль. Мы познакомились шапочно на приеме по случаю очередного успешного взятия Бастилии, у наших милых друзей-лягушатников. Пылкий американский юноша сразу привлек мое внимание своей беспардонной напористостью и бестолковой прытью. Носился по залу как сумасшедший сперматозоид, суматошно и бессистемно приставая к присутствующим дипломатам и другим гостям. Пытался со всеми обменяться визитками, предлагал «дружить семьями» и вообще выглядел глуповато и смешно. Цэрэушное начальство, видимо, чуть-чуть переборщило с инструктажем молодого, но амбициозного шпиона перед отправкой в Лоренсию, внушив ему, что в Центре ждут от «защитника демократии быстрых и блестящих вербовок». Ополоумев то ли от жары, то ли от выпитого виски, он и бросился, как в омут, выполнять полученные ценные указания своих боссов.
        Ко мне янки подлетел с решительным видом, горящими глазами, едва не затоптав стоявшего рядом маленького худенького советника из посольства Китая. В укромном уголке бара мы с ним мирно обсуждали важный по нашему общему мнению политический вопрос: достоинства водки «Маотай» и ее влияние на развитие советско-китайских отношений.
        Даже не извинившись перед обомлевшим посланником Поднебесной, америкос хлопнул его со всей дури ладонью по спине, но в толчее получилось даже чуть ниже. Изобразив на своей роже, видимо, самую радушную улыбку, залопотал: «Hi! I’m Jone, from United States embassy».
        Мелкий китаец, наверное, даже не услышал задорного представителя американской дипломатии, потому что поперхнулся виски с колой. Бокал с коктейлем он держал в правой руке, и после наезда атлетически сложенного Джона, совершив полет шмеля, выплеснул часть содержимого на свой дорогой галстук (на вид - от Карло Висконти). Дальше советник перешел на родной ему язык великого Конфуция, видимо, изрыгая самые страшные проклятия в адрес Госдепа США и всех его секретарей, включая самого первого - Дж. Джея. В итоге китаец надолго выбыл из беседы, оставив меня наедине с разгоряченным Джоном.
        Еле сдерживая приступ смеха, я обменялся с америкосом визитками и быстренько вернул его на грешную лоренсийскую землю, совершенно серьезно заявив, что безмерно рад встрече с представителем США. Однако, продолжил я с ноткой печали в голосе, дружбы у нас не получится, так как я предельно занят в своем посольстве, а в свободное время не играю ни в теннис, ни в сквош и ни во что другое, что обычно предлагают мои американские коллеги-дипломаты. Мой визави как-то сразу сник и растерялся. А я, воспользовавшись паузой, отошел к китайцу и помог ему зализать раны, нанесенные бесцеремонным янки.
        С момента того знакомства я стал потихоньку приглядывать за Джоном, периодически «водил» его по еще малознакомому ему городу. По возможности ненавязчиво пытался засечь, где он бывает, с кем встречается, как проводит уик-энды.
        В тот день я выехал из посольства с большим запасом - провериться спокойно, выпить чашечку кофе и успеть «сесть на хвост» Джону при выходе из небольшого рыбного ресторана, где подающий большие надежды юный американский шпион любил «ланчевать» по будням.
        Все было так безмятежно, спокойно… Океан, хоть и Атлантический, вел себя не шумно, словно мой любимый Тихий. Еду наслаждаюсь. Красиво, аж слезы душат.
        Справа по курсу приближалось главное украшение набережной - бывшая резиденция генерал-губернатора. Четырехэтажный особняк XVIII века, сооруженный в колониальном стиле, с портиками, колоннами. Гениальное творение пока неизвестного мне, к великому сожалению, но - видно же - искусного архитектора располагалось между двумя, построенными уже в наше время, небоскребами-уродцами из стекла и бетона.
        Солнце слегка золотит верхушки пальм, потерявших свой былой лоск и пышность. Какие-то они стали неухоженные, нестриженные, немытые… А что вы хотите? Зачем стричь деревья, мыть улицы с шампунем, как при проклятых колонизаторах? Революция в Лоренсии уже несколько лет пожинает плоды своей победы. Значит, можно превратить роскошный вход в небоскребы, отделанный каррарским мрамором, привезенным из-за трех морей, в общественный сортир. Наказывать не будут - некому. Бывшие хозяева разъехались и сидят в своих Мадридах, Лиссабонах и Парижах - долой их всех! Как сказал местный партийный лидер-вождь-бог, «борьба продолжается, победа будет за нами!». Это, конечно, здорово. Вот только бы знать, над кем победа и когда? Над пальмами, что ли? Они, похоже, уже сдались…
        Еду не быстро, плавно, никого не трогаю. И вдруг как черт во сне вырастает, как бы сейчас сказали «афро-африканец», такой весь ладный, сытый, то есть нормальный негр и делает мне недвусмысленный знак остановиться…
        Сержант Жозе Вентура де Ларго из отдела дорожного движения теперь уже Народной полиции заступил на дежурство пару часов назад и уже истомился от жары и безделья. Он любил не эту набережную, а ту, прежнюю. Такую шикарную, вымытую, словом, колониальную, какой когда-то была и вся его страна.
        Раньше здесь всю ночь напролет, вплоть до раннего утра сновали туда-сюда дорогие машины, развозя из расположенных поблизости баров и ресторанов разного рода деловых да гуляк. Толпами, как стадо слонов, убегающее от пожара в буше, возвращались домой подвыпившие на приемах дипломаты - ну просто золотое дно для дорожной полиции! И семейный бюджет пополняется и отчетность в участке образцовая. Сейчас набережная пуста, как и бумажник Жозе. Даже дворники не выходят трудиться - а зачем? Вива ля Революсьон! Делать здесь «честному» полицейскому абсолютно нечего.
        Жозе лениво покопался в кармане брюк в поисках курева. Вытащил пачку дешевых кубинских сигарет без фильтра «Populares» - хоть какая-то польза от присутствия посланцев с Острова Свободы. Правда, острые на язык лоренсийцы уже успели их прозвать за ядреный сигарный табак, продиравший аж до анального отверстия, «Nucleares». Обнаружив, что пачка пуста, раздраженно скомкал ее и швырнул под ноги (урны уже давно были украдены). Сигареты, ставшие почему-то неподъемно дорогими при родной народной власти, закончились. Бутерброды с самым дешевым сыром (при буржуях на такой даже уличные коты не смотрели) давно съедены. Кстати, теперь Жозе уже не ругался, когда жена любовно укладывала скромный завтрак в пустую кобуру от его кольта. А зачем брать пистолет на дежурство, если Дядюшка Сэм не поставляет больше боеприпасов в страну победившего социализма? Одним словом, кругом беда, грустно думал Жозе. А сколько было надежд на светлое будущее без колонизаторов…
        Прислонясь в давно облюбованном теневом закутке к стене резиденции генерал-губернатора, он начал потихонечку клевать носом, но задремать так и не смог. Грустные мысли лезли в голову, тесня и толкая друг друга. И это в такой погожий денек!
        Недавно стукнуло 49 годков. А чему собственно радоваться? Чего достиг? Начинал-то при колониальных властях хорошо, когда по протекции родного дяди, служившего поваром у итальянского посла, поступил в школу полиции. Отучился ни шатко, ни валко. Получил сержантские лычки и женился. Красавица Луиза родила ему пятерых очаровательных дочек, которых сегодня никто не хочет брать замуж, нет приданого. Зарплаты считай нет, навара нет, даже патронов нет!
        Завидев мчавшуюся легковушку, номера которой казались издалека черными, Жозе немного оживился. Остановлю, подумал, поговорю с человеком, а, может, и срублю немного деньжат, если повезет.
        Нет, у меня не «ёкнуло сердце» как у хулигана из стихотворения бессмертного Сергея Михалкова. Мне стало даже интересно, почему меня - «дипломата» останавливают. За мной - никого. Значит - не «ведут». Скорости не превышаю, ну, может, чуть-чуть, километров на тридцать не больше. Что ж мне по обочине тащиться? Так радаров-то нет пока в народном африканском хозяйстве - не завезли. Короче, ехал я уверенно и безопасно, как учили инструкторы в моей лесной Бурсе - дай им Бог здоровья!
        Только наши московские менты вылезали обычно в такую рань на дорогу, чтобы добыть малость бабла своим детишкам на молочишко. Может и этот - загорелый эмигрант из Солнцева, усмехнулся я, аккуратно притормаживая. Остановился так, чтобы оказаться не вровень с гаишником, а чуть не доезжая: пусть оценит мои красные посольские номера.
        Он, видимо, оценил, потому что слегка «подобрался», пока двигался к водительской дверце. Заходил он со стороны солнца, словно коварный «мессер» на наши бомбардировщики, чтобы я пощурился немножко. Я пощурился и тоже попытался оценить его. Новенькая светло-зеленого цвета форма, оставшаяся еще от колонизаторов. А вот ботинки уже от новой власти - слегка поношенные, но блестят ослепительно. Брюки и рубашка отглажены - женат, наверное, не сам же гладил. Кокарда на фуражке сияет просто неприлично. Форма сидит почти идеально, ну, может, чуть-чуть «в облипон». Но эти ребята такой фасон любят, или просто парень не отказывает себе покушать, раз финансы позволяют. Больше всего меня порадовало, что в кобуре не было ствола. Пустячок, а приятно!
        Приоткрыв окно, я строго уставился на «гаишника» - не всем нравится, когда на тебя смотрят в упор из машины с дипномерами. - Извините, сеньор! - Мент сразу все понял и про мою машину и, наверное, про меня. Он побледнел. Кто жил в Африке, тот знает, какое это удивительное зрелище - «побледневший негр», но быстро взял себя в руки. Вытянулся как струна, с трудом втягивая «пивной животик», и лихо отдал честь.
        Подумалось, молодцы все-таки колонизаторы, что привили аборигенам уважение к «белым обезьянам», как они ласково называли европейцев за глаза. До конца открыв окно и выставив по-армянски локоть наружу, я решил взять инициативу на себя и прервать его не начавшиеся объяснения.
        - Офицер! - Начал я сурово. Передо мной был не офицер, конечно, а обыкновенный сержант, немолодой, причем, слегка (прости меня любимая гордая африканская страна!) придурковатый или слишком наглый, раз остановил посольскую машину без видимой причины.
        - Я что, нарушил правила? У меня важная встреча в президентском дворце, - вдохновенно врал я - и если опоздаю по вашей милости хоть на минуту, гарантирую вам большие неприятности!
        Пару раз судорожно открыв и закрыв рот, словно жирный тунец, вытащенный на берег, сержант задышал чаще, напрягся и выпалил:
        - Нет, сеньор. Как можно! Просто я подумал: сегодня такой яркий солнечный день, а вы едете без солнцезащитных очков. Это же опасно!
        Я офигел, если не сказать хуже. Не страна, а сказка не к ночи будь помянутых братьев Гримм. Сейчас он спросит, как я спал? Был ли стул сегодня? Не мучает ли отрыжка после ланча? Ты кто, дядя, хотелось спросить? Врач-психолог или гаишник? Ну, хорошо. Если у вас тут такие приколы в ходу, ладно, потерпим, жаль что раньше не пришлось столкнуться. Но, может, это такой вот экзотический способ «нагнуть» иностранца? Ну, что ж? Конечно, почему бы и нет?
        Про себя решил - настучу в местный МИД обязательно. Узнаешь у меня, как трезвого русского капитана КГБ, сука, останавливать!. Я не мог сходу разгадать эту загадку. Мне становилось все интереснее, захотелось немного повыступать.
        - Сержант! (Хватит поощрять бесстыжего копа перспективой офицерского погона). Вообще-то солнце мне никогда не мешает. Ни днем, ни ночью. Я - слепой!
        Тут уж негр совсем обомлел, даже как-то изменился в лице и стал меньше ростом.
        Не знаю, понял ли мой прикол гаишник или нет. Он нервно моргнул, слегка поклонился и совершенно серьезно произнес:
        - Тогда счастливого пути, сеньор! Прошу вас, будьте предельно внимательны!
        Я кивнул. Ну, а что? Не обниматься же с ним? На часах не было еще 9 утра. Словно сдавая экзамен на права, я посмотрел в зеркало заднего вида, включил левый поворотник, затем первую и не быстро, но и не медленно выехал в крайний ряд. Машин не было.
        Перед тем, как тронуться, я вытянул левую руку и почти коснулся ладони полицейского. У меня в кулаке была зажата купюра небольшого достоинства, что очевидно заметил сержант. Я чуть разжал пальцы и купюра, как живая, перекочевала в кулачок (не кулачок, конечно, а прям-таки, кулачище) моего, как я надеялся, нового друга. Ну, чистый фокусник, а не полисмен!
        В зеркало было видно, что «гаишник» даже не смотрит в мою сторону. Наверное, ошалел от радости или ищет новую жертву, чтобы остановить за слишком тугой узел галстука.
        Даааааа… Высокие отношения тут между участниками дорожного трафика, думал я. Нет, «спасибо» за купюру я от сержанта не ждал, а вот на благодарность какую-нибудь мелкую в будущем рассчитывал. Не раз позже, проезжая мимо его поста, «хлебного», как оказывается, при любой власти, я подружился с сержантом Жозе Вентурой. Угощал его сигаретами. Дядя любил «Кент» в мягкой пачке, наверное, контраст нравился - пачка белого цвета. Бывало баловал русским шоколадом - 5 девок - пять плиток плюс коробочку конфет супруге Луизе. Иногда ссужал немножко денег.
        - О, сеньор! Как я вам благодарен! У нас опять задерживают зарплату, но я все долги обязательно вам верну! Обязательно! Верьте мне! - Лопотал обычно растроганный Жозе.
        Понятно, что он мало, чем мог мне помочь в шпионских делах, в отличие от своего шефа - начальника районной полиции, с которым познакомил меня позднее. Для этого пришлось неожиданно «потерять» местные права, а душка-шеф, которому меня представил Жозе, за скромную по нашим меркам мзду через два дня сварганил мне новую «ксиву». Все оставались довольны друг другом еще очень долгое время…
        Мне было велено явиться домой из Кабралии с соблюдением строжайших мер предосторожности. Козе было понятно, что ЧП с «Гектором» - дело рук вражеских спецслужб. В этом с самого начала ни у кого из посвященных не было ни капли сомнения. Вот только каких - американских, английских, французских? И они, садюги, ждут сейчас нашей ответной реакции. Может, и не нашей, а чьей-то другой. Ведь факт сотрудничества «Гектора» с нами противником, скорее всего, не установлен. Ни я, ни Пашка, вроде бы, не «прокалывались», да и сам агент вел себя очень осмотрительно.
        «Грубое» обращение со своими помощниками, если это даже примитивное похищение (а вдруг, убийство!) в любой разведке мира обычно не прощают. В ПГУ, например, действуют железные законы: «Сам умри, а агента сохрани» и «Око за око, зуб за зуб». Иначе нельзя, раздавят!
        Значит, реакция на варварский поступок рано или поздно последует. Как правило, очень жесткая и ее обязательно ждут. Чтобы понять, «чьих» был агент, противник внимательно следит, кто первым «задергается».
        Готовя по указанию Центра экстренный вылет из Кабрали, где я к тому времени отработал уже почти три года в качестве заместителя резидента, пришлось в посольстве и дипкорпусе напустить туману. Об истинных целях моего вызова в Москву знали, кроме меня, двое - шеф и шифровальщик. Я взял грех на душу, «разболтав» по секрету всем знакомым, что нам надо срочно быть дома в Союзе у постели умирающего деда жены, очень богатенького Буратино. А как же иначе, вдруг сказочное наследство уплывет в руки более шустрых наследников! Наскоро состряпанная легенда подействовала и многие стали смотреть на меня и Машу, кто с плохо скрываемой завистью, а кто и с уважением.
        Кстати, дед, горячо любивший свою единственную внучку, действительно помер, но где-то лет через десять после описываемых событий. Царство ему Небесное! Заслужил, ведь судьба у него была нелегкая: пережил гражданскую, раскулачивание казаков на Дону и Кубани, страшный голод 30-х. Геройски воевал в Отечественную, получив тяжелое ранение под Прагой. А сыновей каких воспитал! Один - летчик-испытатель, герой Советского Союза. Младшенький - доктор наук, профессор.
        После смерти дед оставил внучке Маше целое состояние: маленькую хатку в кубанской станице, старенький мотоцикл «Урал», на котором гарцевал до 85 лет, и видавшее виды двуствольное ружье Тульского завода. Из него старичок устраивал салюты по случаю рождения внуков и правнуков, пугая местного милиционера. Да еще перепало 500 целковых «гробовых» и штук 15 кур, которых старик очень любил, холил и лелеял до самой смерти.
        К Машиному мужу (ко мне, то есть) дед во время наших нечастых визитов относился с пиететом. Как же, единственный дипломат в семье (про мое шпионское ремесло дед не знал). Жаль только не чистокровный казак! Мать-то нашенская, из станицы Крыловской, а отец чуток подкачал - москаль. Не смертельно, лишь бы жил с внучкой, как они с покойной Дарьей, душа в душу, да казачат нарожали побольше.
        Любил старина со мной, ученым человеком, разговоры всякие разговаривать, но исключительно про международное положение. Обращался ко мне всегда с подчеркнутым уважением. Мол, а скажите мне дорогой, Сергей Иванович, правду ли наши казаки гутарят, что скоро война будет с Америкой или германцем. Деликатно так, стесняясь, спрашивал, правильно ли понимает диковинное на Кубани слово «альтернатива», услышанное по телевизору в программе «Время». Мне, безусловно, льстило такое внимание к собственной персоне. Но и усмешку вызывало. Как же, нашел дед великого дипломата, без совета которого Андрей Андреевич Громыко и шагу ступить не может. Мое первое посещение кубанского деда состоялось в первом отпуске. А в посольстве в Лоренсии-то я тогда занимал скромную должность атташе. Но для деда она звучала гордо, примерно как есаул….
        Ну, в общем, легенда с наследством сработала на все сто процентов. Но, на всякий случай, полетели мы с Марусей домой по сложному маршруту через Мехико, Франкфурт-на-Майне, Варшаву. Береженого Бог бережет, сказал резидент, приобняв нас на прощание. Примерно таким же запутанным маршрутом, петляя как заяц по первой пороше, прибыл в Белокаменную из Лоренсии напуганный Пашка.
        В Москву мы с Марией прилетели рано утром. В Шереметьеве нас встречал мой близкий друг и коллега Вовка на своем потрепанном «Москвичонке». С порога обрушил на нас шквал вопросов: чего, мол, прикатили в отпуск в этакую рань, по нашей зиме, что ли, соскучились, придурки (за окном уже лежал первый снег). Вежливо так осведомился о нашем здоровье, самочувствии наших детей и близких.
        Соблюдая протокол, дурашливо спросил, какие погоды нынче стоят там, за океаном, о видах на урожай в Кабралии сахарного тростника. Продолжая дурачиться, поинтересовался, почем на тамошнем рынке колониальные товары. Я мгновенно, как мы с Вовкой любили, парировал суровым голосом: «Если ты, убогий, хочешь узнать, что тебе, козлиной голове, привезли в подарок, то какие ж с фронта гостинцы!» Фраза, конечно, не моя, Михаила Александровича Шолохова из «Тихого Дона», но Вована она впечатлила и не надолго заставила замолчать.
        Пустая квартира негостеприимно встретила нас застоявшимся затхлым воздухом и толстым слоем пыли на всем. Неудивительно, даже родителям велено было не сообщать о нашем внезапном приезде. Привыкшая и не к такому бывалая Маруся, пошатываясь от усталости после тяжеленного перелета, незаметно для окружающих, чуть ли не вставляя спички в глаза (почти двое суток в воздухе), мгновенно стала наводить в квартире марафет.
        Пока я доставал из багажа привезенные Вовке и ребятам из отдела небольшие презенты (известно какие - вискарь, заморские сигареты и знаменитый кофе), жена быстренько протерла стол и, как заправский Кио, расстелила волшебную скатерть-самобранку. Откуда все взялось! Выпили по-быстрому - коллеге надо было возвращаться на службу.
        Каюсь, но этого времени мне с женой с лихвой хватило, чтобы сплоченным дуэтом навешать Вовке лапши на уши по поводу свалившегося на нас наследства. Для подтверждения легенды Маруся даже стала заказывать по телефону билеты на ближайший рейс до Краснодара.
        Удовлетворивший свое естественное любопытство коллега, довольный привезенными дарами, попрощался и выскочил из дома, заедая на ходу благородный двенадцатилетний «Чиваз» извлеченным мудрой Марусей из неведомых закромов мускатным орехом.
        Мера предосторожности простенькая, но в наших условиях нелишняя. Хоть и холодно сейчас за окном, но мужественные и неподкупные гаишники иногда вылезают из берлог, оберегая покой советских граждан на дорогах. Конечно же, в случае чего Вовка мог отбиться от алчных стражей порядка. В его нагрудном кармане, согревая душу, лежала красная книжица - волшебная комитетская «ксива». Иногда она выручала лихача, любившего, как и все русские, быструю езду да еще и подшофе. Но это, если у мздоимца с полосатым жезлом хорошее настроение и нет в роду родственников, репрессированных в 37-ом году кровавой ЧК, хихикнул острый на язык Вован.
        Проводив друга, мы рухнули в кровать, которую хлопотунья Маруся непонятно когда к моему удивлению ухитрилась застелить свежим бельем. И забылись богатырским сном до следующего утра.
        В МИД, слегка проверившись по пути от греха, я прибыл на следующий день аккурат к 9.00, прихватив сувениры для своих немногочисленных старых знакомых и приятелей со Смоленки. Встретили меня радушно, с объятиями, дружескими похлопываниями по плечу и благодарностью за привезенный колониальный товар. Потом - те же вопросы: почто внезапно приехал? Те же ответы - сказочное наследство.
        Далее обязательный заход в кабинет к моему «любимому» тамошнему начальству. С вручением стандартных гостинцев, дежурными, но теплыми улыбками и пустыми вопросами. Имена и отчества друг друга вспоминали с трудом. Жаль, такие милые люди, а видимся редко.
        Потом я по-тихому слинял из МИДа. Прошелся пешочком по любимому до комка в горле Арбату (мои детство и юность, как-никак) и к обеду образовался в Конторе, как и было приказано. Меня ждали, конечно, но встретили не особо торжественно, без пафоса.
        Что нового мог я рассказать о своем агенте? За последние три года я встречался с ним всего несколько раз - в Аддис-Абебе, Дакаре и дважды в Португалии. «Гектор» приезжал туда по делам своего ведомства, тоже, между прочим, иностранных дел, где он служил в ранге одного из заместителей министра. Я - по делам своего, в составе каких-нибудь делегаций на переговорах по важнейшим международным проблемам. Ну, например, «выращивания бананов на Гавайских островах».
        Встречи с ним проводились накоротке. «Случайно» сталкивались где-нибудь в пустынных коридорах отеля на встречных курсах. Место и время, естественно, согласовывалось заранее. Быстренько заходили за угол: он мне желанную папочку со свеженькими документами, а ему в ответку такую же с иностранными дензнаками. И все, разбежались. Времени сесть, по душам поговорить, как когда-то в Лоренсии, не было - кругом местная и иностранная контрразведки всех цветов и оттенков кожи. Дай Бог ноги унести.
        Кстати, прибывшего в Москву из Лузанвиля инкогнито Пашу мы, посовещавшись с Марусей, решили на период «смутного времени» и поиска в Центре «крайнего» разместить у себя. Тем более, что все его домашние остались в Лоренсии. Так спокойнее! У нас мальчонка будет «одет, обут и накормлен», под присмотром всегда, на коротком поводке. А то мало ли какие фантазии могут прийти в его кудрявую головушку. Парень он из себя видный, упакован по последней моде, да вдобавок все карманы забиты чеками «Внешпосылторга».
        Каждый божий день после возвращения из Леса и плотного ужина говорили мы с Павлом только о нашем «Гекторе». Других тем, как вы понимаете, у нас просто не находилось. Жена тихонько беззлобно ворчала: «Накурили-то, хоть топор вешай». Однако опустевшие бутылки меняла на полные безропотно. Понимала, умница, что у нас в душе творится!
        Когда в 70-х, отучившись на одном из факультетов нашей разведбурсы, я пришел в Ясенево, меня определили в направление Куркова. Старшие товарищи сказали, что мне повезло. Мол, мужик он толковый, опытный, а главное всегда стоит горой за своих ребят. Направленец долгих разговоров со мной не разговаривал, не до меня было. Молча привел в соседний кабинет, открыл дверь без стука и, немного оробевшего, подтолкнул внутрь.
        - Иваныч, нашего полку прибыло. Принимай молодое пополнение. Прошу любить и жаловать. - В кабинете сидели за рабочими столами и лихо строчили на пишущих машинках два мужика. Один - помоложе, с виду всего лишь лет на пять старше меня.
        - Слава, - представился он, слегка привстав, и, дружелюбно улыбнувшись, протянул широкую ладонь. Тому, кто оказался Иванычем, было лет 40 - 45. Он бросил на меня короткий изучающий взгляд. Скупо процедил: «Привет, как сам?». Пожал руку и, не дожидаясь моего дежурного ответа на свой дежурный вопрос, вновь уткнулся в машинку. Слава с хитрющими глазами и широченной доброй улыбкой на лице вышел из-за стола, обнял меня за плечи и пафосно сказал: «Старичок, если бы ты знал, как мы тебя ждали…». Направленец и Иваныч безмолствовали!
        Я тогда еще абсолютно здоровой печенкой, не отравленной вредным импортным алкоголем, тоскливо почувствовал неумолимое приближение беды. И она не заставила себя долго ждать. Не разжимая цепких объятий, Славка подвел меня, вернее сказать, подтащил мое безжизненное тело к большому металлическому сейфу, угрюмо стоящему в углу кабинета. Поколдовав немного над ключом, жестом фокусника, достающего из цилиндра кролика, приоткрыл одну створку. Оттуда на меня, как Ниагарский водопад, полились потоки каких-то документов, подшивки иностранных газет, папки-скоросшиватели, материалы ТАСС и всякая фигня.
        Спиной уловив на себе негодующий взгляд направленца (что же у тебя, раздолбая, за бардак в сейфе!), Слава поспешил его успокоить, мол, это все несекретные… Удивительно, но не одна бумага не упала на пол, так ловко Славик плечом перекрыл льющийся из сейфа могучий поток, к счастью, действительно несекретной документации. Иваныч, комментируя ситуацию, мрачно изрек:
        - Ну, Слав, везет тебе. При старом-то режиме тебя за такое «образцовое» ведение делопроизводства знаешь куда отправили бы? Не за бугор круасаны заморские жрать, а поближе. Туда, куда Макар телят не гонял! Это еще при самом удачном раскладе…
        Но Славика в этой компании, как я понял, почему-то любили и даже позволяли милые шалости и даже дерзости. Но все в меру. Улыбнувшись какой-то удивительно обезоруживающей лучезарной улыбкой, от которой в кабинете стало светлее, он игриво произнес:
        - Дяденьки-командиры, простите засранца, Христа ради! Не сердитесь, война все спишет!
        Я восхитился мерзавцем, во дает прикурить! В присутствии таких особ за словом в карман не лезет. Вот бы мне так!
        В ответ на дерзкую реплику Курков загасил сигарету, виртуозно выматерился в адрес Славы, в то же время как бы намекая пострелу, что его юмор понравился и вышел. Мы остались втроем. Театр одного актера - Славика - продолжал моноспектакль для одного благодарного зрителя - Иваныча. Слава правой рукой вновь открыл сейф. Удивительно, но бумаги больше не вываливались. За ними я даже разглядел стройные ряды картонных коробок (мне со страху показалось штук сто!) с делами на агентуру. Левой рукой юный юморист сунул мне под нос какой-то документ (позднее я узнал, что он закреплял передачу мне совершенно секретных дел, ранее числившихся за разгильдяем Славой) и ручку. Далее произнес ласково, но с такими металлическими нотками в голосе, что у меня закололо в правом боку. «Мамма Мia! Аппендицит мне же вырезали в 9 лет», - похолодел я от ужаса!
        - Подпиши вот здесь.
        Я рассчитывал, что этот процесс должен был занять у нас недельки полторы, не меньше. Хотел было прямо сказать об этом шустрому Славику, но в горле пересохло и из него вылетели какие-то нечленораздельные звуки.
        - Да-да, - сказал изверг нетерпеливо, - правильно, подписывай тут. И указал царственным перстом! Пребывая в состоянии грогги, под холодным гипнотизирующим взглядом кобры, то бишь моего нового коллеги, я против своей воли несмело взял ручку. И… поставил роковую закорючку на своем, как тогда мне казалось, смертном приговоре.
        Но это, по варварскому сценарию посвящения меня в рыцари, еще не было концом мучительной пытки. Молниеносно выхватив подписанный акт, Слава, явно любуясь документом, поцеловал его и аккуратно положил в красивую сафьяновую папку для бумаг. И только после этого из его уст торжественно прозвучала финальная фраза. Настал кульминационный момент!
        Произнесена она была мастерски, голосом незабвенного Гамлета из монолога: «Быть или не быть…». Всякие там ричарды бербеджи, лоуренсы оливье, василии качаловы, иннокентии смоктуновские и прочие корифеи сцены отдыхают! Мало того, Слава, по системе Константина Сергеевича Станиславского сопроводил ее картинным жестом, указав на сейф. Придя на секунду в сознание, я подумал: «На этот раз могут отдыхать Кузьма Минич Минин и князь Дмитрий Михайлович Пожарский с известного памятника на Красной площади». А изрек Слава торжественно поистине гениальные слова:
        - Серж, дорогой, теперь это все твое…
        Вновь впадая в полуобморочное состояние, я услышал за спиной хриплый смешок Иваныча. Теряя последние силы, как подкошенный сноп рухнул на стул. За все оставшееся до конца рабочего дня время я не проронил ни слова, впав в полный ступор. Рассуждал о своей горькой судьбинушке, тупо уставившись в газету «Юманите».
        Привиделся начальник отдела генерал Саныч, который срывает с меня эполеты перед строем коллег. Голосом Левитана он зачитывает приговор: «За утрату совершенно секретного документа…» Перед глазами мелькнули лесоповал, где я стою с топором в руках. Очаровательные пейзажи ласковой заснеженной Колымы, ставшей мне на долгие 25 лет родным домом. Еще подумалось с облегчением: «Хорошо хоть не расстрел. Слава Богу, в 70-е живем…».
        Тупо уставившись в одну точку, я не замечал происходившей вокруг меня суеты. Сновавшего как шатл между нашим кабинетом и кабинетом Саныча направленца, приносящего и уносящего все новые шифртелеграммы из и в Туранию. Строчащего без перерыва «срочняки» с рекомендациями тамошнему резиденту Иваныча, который засыпал пеплом свой шикарный голландский пиджак из «Березки», прикуривая одну сигарету от другой. Он выпивал чашку за чашкой крепко заваренный услужливым Славой йеменский кофе.
        Мне было невдомек, что весь отдел стоит на ушах - на севере Африки в Турании происходит попытка захвата нашего посольства толпой разъяренных туземцев. Они, понимаешь, протестуют против ввода наших войск в Афган!
        Было ясно, что по мановению волшебной палочки мгновенно политизировавшиеся «борцы за демократию», еще недавно бегавшие по Сахаре за отбившимися от стада верблюдами, вряд ли представляют себе, где находится Москва, а где Кабул. Да это и неважно: их щедро финансировала и грамотно направляла праведный гнев умелая рука из Вашингтона, а может Парижа или Лондона. Скоро мы об этом узнаем точно, а пока главное - выстоять.
        На следующий день моя обида на Куркова, Иваныча и Славу сама собой прошла. Направление по-прежнему напоминало дурдом, в котором отключили свет и канализацию. Кризис в Турании не миновал, но тамошняя резидентура держалась геройски. Все носились как угорелые с какими-то бумагами в кабинет Саныча и обратно. Сновали по разным этажам. Беспрерывно звонил телефон и шли переговоры с коллегами из других подразделений. В кабинете накурено было так, что глаза лезли из орбит. Рекой лился кофе, уже не йеменский - ангольский, но тоже чертовски вкусный. В этом броуновском движении, если присмотреться, присутствовала своя внутренняя логика. Была четкая система разделения труда. Каждый знал, чем ему заниматься в данный момент.
        Скоро и для меня нашлась ответственная работа. Сначала я сбегал в буфет за бутербродами. Судя по зверскому аппетиту, было понятно, что хлопцы по домам не расходились. Работали всю ночь. Я даже почувствовал какую-то вину за то, что сам мирно продрых в своей теплой постельке. Поэтому следующее поручение - отнести шифртелеграмму на визу начальнику соседнего отдела - выполнил быстро и качественно. Только-только начиная въезжать в ситуацию, я ухитрился даже самостоятельно толково ответить на пару каверзных вопросов, возникших у генерала. Иваныч, увидев визу на телеграмме, и спросив меня, какие вопросы он задавал, скупо процедил: «Молодец. Может, и будет из тебя толк …».
        Через недельку-другую я уже чувствовал себя в ставшем родным кабинете как рыба в воде. Славка готовился к выезду в длительную командировку в красивую самобытную страну и был уже, как у нас говорят, «на выданье». Поэтому торопился с передачей мне всех дел по этой самой стране, которую я и начал курировать. Фразу «теперь это все твое» Славке простил. Сам потом не раз ее говорил с важным видом желторотым цыплятам, только закончившим Бурсу, которым передавал дела. Слава толково натаскивал меня на кураторство, терпеливо объясняя круг моих обязанностей. Но времени на меня, да, честно говоря, и опыта у него было маловато.
        Основная нагрузка по моему перевоспитанию (старшее поколение помнит Аркадия Райкина и его знаменитое: «А теперь забудьте все, чему вас учили в институте») легла на Иваныча. Постепенно он стал мне старшим братом, другом, наставником и отцом родным. Учил меня буквально всему: как говорить по телефону закрытой связи (это тоже искусство!), как готовить документы, грамотно вести порученные мне дела на агентуру, как находить подход к злым начальникам.
        Как-то раз Иваныч произнес умную фразу, запавшую в мою молодую, жаждущий приключений и подвигов голову. Впрочем, он всегда говорил почти афоризмами. «Источников, - сказал дядька-наставник, задумчиво глядя в окно, будто пробегая мысленно свою абсолютно успешную и героическую работу в поле, - никогда не бывает много». Не поспоришь. Тем более, с таким мудрым аксакалом, за которым в Конторе тянулся шлейф легенд, отчего становилось не по себе. Разговоры с ним - язык не поворачивается назвать наши встречи лекциями - как правило, проходили один на один. В разных местах и в различных ситуациях…
        Как бы сказали сегодняшние барды, Иваныч ни чем не выделялся в толпе. Собственно, это и было его главным отличием - средний рост, средний вес, средний возраст. Ни родинок, ни тем более родимых пятен, ни лысины. Довелось однажды прочитать инструкцию по приему на службы в органы НКВД, датированную аж 1938 годом. На удивление умная инструкция, особенно в части требований к внешнему виду. Так вот, к дядьке моему не было бы ни одной претензии, хотя когда «железные люди ЧК» писали эту бумагу, он только-только в школу пошел, причем, в начальную, а не в разведывательную.
        Ну, это - к слову. Так вот, некоторое время назад мой наставник обмолвился о проблеме поиска источников информации. Говорил о том, как важно, если посчастливилось приобрести агента, не потерять его. Научиться по-настоящему беречь, холить и лелеять сей божий дар. И даже любить! Конечно же, любить! Без любви ничего не выйдет. Но вот только любовь эта должна быть не слепая, материнская, а рациональная.
        - Если, конечно, слова «любовь» и «рациональная» хоть как-то сочетаются, - задумчиво произнес Иван Иваныч.
        - Надо не только доказывать, сжав кулачонки, что твой - самый-самый, лучше всех на свете, - продолжил наставник, - но и зорко подмечать за ним все, даже на первый взгляд небольшие недостатки и грешки. Особенно чувствовать малейшие нюансы, изменения в его поведении. Для чего это нужно, думаю, объяснять не стоит, - еле слышно проборматал Иваныч.
        - Ведь твой источник, твое выстраданное дитя в любой момент может попасть в поле зрения контрразведки. А уж как он там себя поведет, в «гестаповских» застенках… Одному Богу известно. Даже самый надежный, преданный и искренний наш друг и помощник, каким бы он не был стойким, скорее всего, может сломаться как ивовый прутик. Конечно, всегда были, есть и будут ребята мощные и несгибаемые. Но это, скорее, не правило, а исключение. И что мы с тобой, брат Серега, в результате получим и куда попадем?
        Я, моргая ресницами (длинными и красивыми, как мне сказала одна прелестница), не поспевая за ходом мыслей философа от разведки, тупо молчал.
        - Правильно, Серж. Да ты просто умница у меня. Далеко пойдешь, - ехидно подковырнул наставник. - Все ясно без слов. Получим мы агента-двойника или шикарную подставу. Выбирай, что тебе больше нравится. И куда мы с тобой попадем, тоже понятно. А попадем мы с тобой, мон шер ами, если будем слепо и безоглядно любить своего источника, в самую большую черную африканскую жопу в мире. Я таких после Франции в Африке вдоволь насмотрелся. Надеюсь, что скоро и тебе представится возможность их лицезреть, ну, скажем, где-нибудь в распрекрасной Лоренсии.
        Я вздрогнул, представив себя в вышеупомянутой стране почему-то в белом фраке, с томиком Владимира Ильича Ленина в руках и в окружении свирепых папуасов в набедренных повязках, грозно потрясающих копьями.
        - Что, боишься? - Продолжал добивать меня наставник, а у самого глаза светятся теплотой!
        - Нет, не пойми меня превратно, - поспешил успокоить Иваныч. - Я, старый пень, не желаю тебе серьезных проблем и громких провалов. Как в нашей песне поется: «Если смерти, то мгновенной, если раны - небольшой». Просто я хочу, сынок, чтобы ты поскорее поехал в ДЗК (долгосрочная зарубежная командировка - ред.), вышел в «поле», и попробовал свежей человеческой кровушки. Знаешь, как дивно она пахнет? А на вкус какая! Потом за уши не оторвешь. Это тебе не портвейн копеечный в темном подъезде распивать и девок из общаги ликеро-водочного завода за титьки тискать.
        Сказано все было мудро. Но я немного обиделся на старика, даже губешки надул и начал дерзить.
        - Во-первых, Иван Иваныч, с того момента как я стал получать зарплату в Лесу, я не только дешевенький портвешок могу себе позволить. В состоянии замахнуться и на бутылочку португальского «Порту», в наших обычных магазинах, кстати, недавно появился. Да вы, поди, в них никогда и не заглядываете! Все больше в валютных «Березках» отовариваетесь. А к простому оперативному народу надо быть ближе, как говорил великий Ленин.
        Иван Иванович изумленно слушал мой пламенный монолог и ухмылялся в седые усы. Беззлобно подзадоривал, - давай, мол, Серега, наяривай, руби всю правду-матку.
        - Во-вторых, что касается девок, - продолжал я менторским тоном, - то могу их и в кафе «Хрустальное» пригласить, не каждый день, правда. Насчет тискаться в подъезде, то тут вы, дяденька, правы, но не совсем. Ребята говорят, что перед ДЗК должны от Конторы угол свой, какой-никакой обязательно дать. А то ЦК выезд за рубеж «бесквартирным» не разрешит. Враг ведь не дурак, сами учили. Прознает, что я без жилья, а значит ущербный, да и предложит мне уютную виллочку на Лазурном берегу, - решил я продемонстрировать наставнику свою оперативную осведомленность. Теперь про «общагу ликеро-водочного».
        - Поет, как известно, написал: «Мамы всякие нужны. Мамы всякие важны!». Но на нас, симпатичных офицериков, даже самые лучшие девки в Москве и области вешаются, когда узнают, что мы - «дипломаты». Только свистни, толпой прибегут - из МГИМО, Тореза, УДН, педагогических и прочих медицинских ВУЗов. Выбирай - не хочу. Хотя, по нынешним-то голодным временам лучше, наверное, чтобы баба твоя в мясном или рыбном отделе Сорокового гастронома трудилась или официанткой в валютном баре гостиницы «Москва».
        - Ну, а как же любовь? - робко встрял Иваныч.
        - Кака така любовь?
        Еще не остыв, с обидой подумал про него: «Да, тебе-то, старый хрен, хорошо. Ты ведь, как в отделе поговаривают, свою квартиру от Службы получил после первой командировки. Да еще в каком районе? Не в Орехово-Кокосово или Северном Измайлово, у черта на куличках, где моему дружбану Вовану недавно дали. А на Смоленской набережной, рядом с гостиницей «Украина»!
        Я, правда, дуралей молодой, тогда еще не знал, что мой скромный наставник, сидевший под журналисткой «корягой» то ли от журнала «Мурзилка», то ли от «Веселых картинок» (ха-ха!), во время своей первой командировки во Францию успел годочек провести в местной тюряге, куда его любезно определила Сюртэ Женераль. К его огорчению, не в президентском номере VIP-блока. А угодил он туда, казалось бы, за детские шалости и невинные проказы. Правда, потом про эти былинные подвиги подробно прописали в первой же нашумевшей книге про КГБ, изданной на Западе. И штатники, и руководство НАТО еще долго его недобрым словом вспоминали и кулаком грозили. Хорошо хоть Иваныч при этом не икал…
        Сидение в тюрьме «Санте», как можно догадаться, здоровья моему Иван Иванычу не прибавило. Но юмор он французский оценил: надо же, какие они все парижане веселые ребята, каламбурщики. Ведь «санте» в переводе на язык А.С. Пушкина - «здоровье». Еще мой наставник проникся глубоким уважением к творцу этого нетленного архитектурного шедевра, так украсившего Париж - Эмилю Водлемеру. По прибытии в Москву все книги про него в нашей библиотеке в Лесу перелопатил, даже в «Ленинку» по такому случаю записался!
        К сожалению, на кэгэбэшном вертолете с ракетами воздух-земля за бедным Ваней из Белокаменной никто не прилетел. Хотя в Лесу тогда добровольцы на руке очередь записывали, на западный фронт просились, отомстить за коллегу и вызволить его, горемыку, из полона! Однако нашего узника свои в беде не бросили. Вернули его домой без «психических атак» в стиле генерала Владимира Оскаровича Каппеля. Это тот, который принял поистине геройскую смерть в 36-летнем возрасте у разъезда Утай, близ Нижнеудинска, спасая гибнущую армию Восточного фронта ценой собственной жизни. Пресса Белого движения еще написала про него: «геройски погиб, преградив путь красной заразе…»
        Обошлось и без ночных массированных ракетно-бомбовых ударов по Парижу. Просто по-тихому, но не без сложностей обменяли нашего героя на какого-то «французика из Бордо», второго секретаря посольства Пятой республики в Берлине. По просьбе председателя КГБ исполнительные подчиненные большого друга СССР Маркуса Вольфа виртуозно прихватили милейшего французского «дипломата» за розовые ягодицы, даже не порвав колготок. Все-таки в дефиците тогда были! А взяли его за то, что он, ух, противный, нагло приставал к нашему дяденьке-полковнику из штаба Группы советских войск в Германии. Шалунишка предлагал вояке «пакетик леденцов и прокатиться на шарабане». А еще товару там всякого диковинного, колониального. Или пиастров заморских, на выбор.
        В общем вертолет с красными звездами на борту за Ванюшей так и не прилетел. Зато после возвращения на Родину ему в Кремле вручили боевой орден, а вскорости и ордер на квартирку в престижном районе обломился. Вот так-вот!
        - Вот вы, патрон, говорите, что источника надо любить, - примирительным тоном сменил я тему. - А если это - дама? - попытался сострить.
        - Гендерные признаки здесь абсолютно ни при чем, - отвечал он вполне серьезно (пришлось потом в словарь лезть, значение слова мудреного узнавать). - Все равно беречь надо, холить и любить. Тем более, если это баба.
        - А вдруг она страшнее атомной войны, - начал я провоцировать наставника.
        - Ты что, милый друг? Помнишь третий закон Ома: «Некрасивых женщин не бывает…» Вот и следуй ему свято.
        - А вдруг дело дойдет до «постели», а я женат? Что начальству тогда докладывать? Врать, что мы обсуждали последние аудиозаписи лютневой музыки XVII века и пили чай грузинский с сушками? - Не умничай, Серж, - спокойно ответил наставник. - Поверь, тебе это не идет. - Помни, что в разведке все или почти все уже было задолго до тебя. В разных вариантах, но было. И с постелями случилось столько увлекательных историй, что даже маститые романисты выстроились бы в очередь, чтобы послушать про разведадюльтеры на самых разных уровнях.
        Тему любовных контактов в рамках «работы» наставник, к моему глубокому сожалению, закрыл, но успел поведать, как один наш товарищ «случайно» вербанул достаточно высокопоставленную секретаршу то ли из МИДа, то ли из минобороны в одном живописном афроевроазиатском уголке планеты. Девушка оказалась не только жадной до любви, но и умненькой. Она быстро поняла, что русскому «дипломату» нужны не только плотские утехи, но еще и разные документы о жизни ее маленькой, но гордой страны.
        Молодой человек поил даму не самым дорогим шампанским, привозил шоколад и, как говорится, помогал материально, чем существенно, но разумно увеличивал ее ежемесячные доходы. Девушка, к слову, была очень симпатичной, ненавязчивой, но требовательной и темпераментной в сексуальном быту. Учитывая, что у «дипломата» была еще и законная супруга, причем, тоже приятной внешности, то парню приходилось проявлять волю, мужество и, конечно, недюжинную выносливость. Чтобы «соответствовать», он изменил свое питание в лучшую сторону, чем слегка озадачил супругу. Начал регулярно ходить в бассейн, перестал чураться утренних пробежек и пару раз в неделю играл в теннис с коллегами, так сказать, для поддержания формы.
        Спорт и протеины помогли. Дело наладилось, информация с высоким грифом секретности потекла бодрым ручейком в Москву. Закончить в тот раз свой увлекательный рассказ про секс-героя разведки Иваныч не сумел, пришлось отвечать на очередной «срочняк». Но никто себе представить не мог даже в самом страшном сне, что эта история вскорости повторится. И с кем? С нашим любимцем Славой в его прекрасной стране, куратором которой был я.
        Начало истории вы уже знаете, повторяться не буду. Как всегда вмешался глупый случай. То ли Славик сам сболтнул спьяну кому-то, то ли прознал кто из ближайшего окружения и из зависти стуканул. Так или иначе, но информация о геройских подвигах Славы в постели просочилась в Центр.
        Наш Саныч с целым букетом болячек: диабет, ишемия, начальная стадия простатита и грыжа в позвоночнике, приобретенных на фронтах холодной войны, очень запереживал. Похудел, даже в свой любимый теннис играть перестал, бедолага, когда узнал, каким удивительным и до неприличия простым способом его подчиненный - наш Слава - добывает информацию. Да, ценную, да, важную и нужную, именно по этой теме. Но он же - коммунист, офицер, у него семья и ребенок, возмущался Саныч!
        - Выделить дополнительные средства этой… - брезгливо, - девке и прекратить вертеп! - приказал генерал нашему направленцу, посчитав вопрос закрытым.
        - Вертеп - это кукольный театр, товарищ генерал, - смело, даже чересчур парировал Курков. - А у них там все, похоже, серьезно…
        - Вот именно - театр, умник! Прекратить эти представления на сексуальной почве! Пусть денег даст своей… - Обычно деликатный Саныч закрутил головой, будто пытаясь найти на просторах своего девственно чистого стола подходящее определение для иностранной любовницы бедного опера.
        - Может, не стоит ломать отработанную схему? - Попытался аккуратно возразить полковник.
        - Какая еще схема! - Начал багроветь генерал. - Твой протеже там, понимаешь, секретарш … (смачно, даже с каким-то кайфом употребил непечатное слово), а мы тут терпеть должны такое безобразие? Да они там всей резидентурой теперь по чужим постелям полезут к молодым … (Саныч на этот раз нецензурно отозвался о женщинах легкого поведения)! Куда там смотрит отдельская парторганизация? А если меня на Старой площади спросят, что я им скажу?
        Генерал распалялся все больше и больше. Завидует, старый хрыч, подумал его заместитель. И боится за свои погоны - возраст, да и пенсия не за горами… Действительно, что сказать на Старой площади? Если, конечно, спросят. Если эта тема у них актуальна. Сам-то уже забыл поди, каким был «соколом» лет тридцать назад.
        Седоватый направленец, на которого собственно и был в основном направлен начальственный гнев, за свои неполные пятьдесят пять лет и не такого насмотрелся. Успел, пострел, побывать, причем, не по своей воле практически во всех «горячих точках». И не в увеселительных турпоездках на борту комфортабельного круизного лайнера! Сначала позагорал на берегу Суэцкого канала в 1956, заглянул на Остров Свободы в 1962. Потом искупался в Тонкинском заливе в 1964. Навестил с дружеским визитом красавицу злату Прагу в 1968. Совершил увлекательное сафари в Мозамбик, Анголу и Гвинею-Бисау в 1975. А закончил все в Афгане в 1979, восхитительным восхождением на Гиндукуш в составе опытных альпинистов международного уровня из Сороковой армии Бориса Громова.
        Так вот, Курков молча слушал начальника. Сам-то, вся грудь в Георгиях, но, в отличие от Саныча багажа подковерных интриг не накопил. И часто резал правду-матку, невзирая на чины и звания. Потому, видимо, и оставался пока полковником. Однако на этот раз он решил не засовывать свою бедную головушку в пасть рычащему льву и дальше не спорить. Кстати, горемыка-направленец обожал песни Владимира Семеновича, особенно эту: «Жираф большой, ему видней». Он спокойно себе стоял, незаметно засунув правую руку в карман брюк.
        Как потом он рассказал по секрету нам молодым в рамках чекистской учебы на тему: «Поведение оперработника в стрессовых ситуациях», там у него лежал ордер «Внешпосылторга», дающий право на приобретение долгожданной белоснежной «Волжанки» Газ-24. На наш немой вопрос: «А зачем?», он ласково так, поигрывая желваками, с уродливым шрамом на виске совсем по-отечески добавил: «Повторяю для особо тупорылых. Добрющий генерал меня «петрушит» так, что только перья летят. А я стою себе спокойненько, глажу рукой заветную бумажонку, и про себя приговариваю: «Пой, ласточка, пой. А ордерочек - вот он в кармане, фиг отнимешь». Ну, что тут скажешь? Просто гениальный вариант выхода из стресса без захода в него.
        Когда генеральский гнев слегка поутих, Курков, как показалось, смиренно, потупив карие очи до пола (во дает, просто мастер-класс какой-то!) вдруг изрек тихим скорбным голосом, будто бы ни к кому не обращаясь.
        - А чего орать-то, Сан Саныч, клетки нервные попусту тратить! Нам уже о вечном подумать пора. Все равно ведь все передохнем…
        Эта поистине аристотелевская фраза о бренности всего живого на земле произвела эффект разорвавшейся тясячекилограммовой фугасной авиабомбы. Мы все просто остолбенели и с ужасом уставились на генерала, ожидая новых раскатов грома и молнии. Немножко зная босса, мы предполагали услышать оглушительный львиный рык: «Эй, стража, ко мне. Взять его, паскудника. Заковать в железо и в одиночную камеру в Лефортово, на хлеб и воду, пока не подохнет!».
        При этом стоящий рядом с шефом один из замов - ни рыба, ни мясо, вообще не имеющий своего собственного мнения ни по какому, даже самому пустяшному вопросу, весь подберется. Сделает шаг в направлении Куркова, сорвет с него эполеты. По-молодецки выхватит из богато инкрустированных драгоценными камнями ножен кривой турецкий ятаган, и услужливо обратится к генералу: «Раджа, позволь я отрублю ему голову?» Увидев легкое покачивание ладони босса с зажатым в ней белым платком, означающее «нет», подхалим вложит клинок в ножны, опустит голову, и трусливо спрячется за спины присутствующих. Возможен, конечно, и такой вариант. Генерал орет:
        - Кадровика ко мне, живо! - Говорит ему, так ласково: «А оформи-ка мне этого красавца, быстренько, вечным резидентом в красивый город с таким романтическим названием Камень-на-Оби. Пусть он там свой героизм покажет, да навербует нам бурых медведей побольше!».
        Но произошло все с точностью до наоборот. Саныч смирил свой гнев, сдулся как старый футбольный мяч и тихо опустился в кресло. Мы не дышали. Босс, чему-то одному ему известному, мягко улыбнулся и тихонечко стал напевать: «Красотки, красотки, красотки кабаре, вы созданы лишь для развлечений…», забыв о нашем присутствии.
        Первым очнулся Иваныч, который, поддерживая Куркова, и решив вызвать огонь на себя, начал демонстрировать фигуры высшего пилотажа и глубочайшие познания в области психологии генералов. Вытянувшись во фрунт, он рявкнул так, что на нас с потолка штукатурка посыпалась:
        - Сан Саныч, я вот интересуюсь: - С финансистами вы сами договоритесь насчет денег?
        Хорошо бы тут еще добавить, «Ваш бродь» и ручку облобызать, встав на колено, - подумал я вяло, боясь от страха даже пошевелить затекшими во время разноса членами. Все, теперь пи …ц и моему Иванычу. Ты бы его еще ботинки себе почистить попросил, безрассудный, ты наш! Или водки стакан налить (Саныч беленькую совсем не принимал. Пил только красное чилийское вино, на худой конец южноафриканское или дорогущий вискарь «Чиваз Ригал Роял Салют» в замшевом мешочке).
        К моему огромному удивлению генерал опять поступил непредсказуемо! Ровным спокойным голосом произнес:
        - Не-а, Ванюш. Сам будешь с ними разговоры разговаривать. Ты ведь умеешь… Составь, голубчик, умненькую бумагу, а я ее подмахну. Только не надо деньгами разбрасываться - скромнее пусть ведут себя… Все. Все свободны. Идите работайте!
        Напоследок добил нас окончательно, заговорщицки подмигнув:
        - А, может, хлопцы, по пять капель с устатку? - И игриво помахал перед нашими ошалевшими рожами вытащенной из шкафа бутылкой дорогущего чилийского вина. Не дожидаясь от нас ответа, примирительным тоном произнес: «Ну, не хотите, как хотите. В следующий раз значит».
        Мы вывались из кабинета, кстати, совсем не роскошного, а обычного, только побольше наших, в полном изумлении.
        «Кто должен вести себя скромнее, насколько скромнее», - шептал себе под нос направленец. И пока ответа не находил.
        «Погубим такой классный источник из-за какой-то дури», - подумал в свою очередь Иваныч и пошел составлять бумагу для финансового отдела.
        Перед эти мы все трое заглянули к заму. Обычно прижимистый, он неожиданно расщедрился, широким жестом достал бутылку скотча («рэд лейбл», конечно) и пакетик орехов кэшью. Разлил по стаканам, молча выпили. В процессе короткой беседы Иваныч хранил гордое молчание и терпенье, как декабрист «во глубине сибирских руд». Лишь однажды, усмехнувшись, наставник изрек:
        - Это мы с Курковым на шефе сегодня домашнюю заготовку испытывали, так сказать «секретное оружие третьего рейха». - И, обращаясь персонально к заму: - А вообще-то мы Саныча все любим. Так ему и доложи. А Славка наш - все равно орел. Весь в меня пошел. Его бы не розгами на конюшне драть за прелюбодеяние, а к ордену представить, хотя бы «Сутулого»!.
        Обычно скупые финансисты средства на этот раз выделили без единого слова. Вместе с деньгами в резидентуру пришло «разъяснение», что, мол, источнику надо теперь больше платить. А спать с ним впредь не стоит, так как это несовместимо с коммунистической моралью, честью офицера и семейными ценностями. Инструкцию довели до сведения Славика.
        Опер - человек подневольный - на следующее свидание прибыл опять с шампанским и с конфетами. Советское «полусладское» и продукцию фабрики «Красный октябрь», выделяемые для представительских подарков, «дипломат» предусмотрительно на всякий случай оставлял дома на радость жене и ребенку. «Маленькой рыбке», как он ласково величал своего источника, покупались французские напитки и бельгийские сладости. Встретили его как всегда радушно и дали возможность скопировать нужные бумажки (минутное дело!). Однако романтическую часть вечеринки Славик демонстративно запорол, сославшись на срочное совещание у посла. Конечно, 23.00! Самое время для заседаний!
        Оставив в прихожей пузатый конвертик с дензнаками, дипломат быстро слинял к неудовольствию, видимо, обеих сторон. Резиденту документы как всегда понравились.
        - Вот видишь, брат, - сказал он глубоким душевными голосом своему удачливому оперу. - Может, там, - шеф многозначительно поднял вверх свои поредевшие в схватках с супостатами бровушки, - и правы были: кто-то любит арбуз, а кто-то свиной хрящик… Но все обожают дензнаки в большом количестве. «Твоя», как видишь, не против повышения «оклада».
        - Поживем - увидим, - с ноткой злорадства заметил Слава, ровно за день до контакта предупреждавший резидента, также как и направленец - Саныча, что схему не стоит ломать, ну, или по крайней мере еще рано. К тому же Славик сросся с ролью героя-любовника и, откровенно говоря, она ему нравилась.
        - Приказ Конторы, он и в Африке - приказ, - строго сказал шеф.
        - Мы не в Африке, - огрызнулся уже заматеревший Славка и поехал на встречу, рассчитывая по дороге купить шампанского и конфет.
        Через пару недель он опять «отмазался» от секса под другим «убедительным» предлогом - у жены зуб болит, нужно к врачу, машины нет, везти некому… Полная чушь… Однако!
        К удивлению аналитиков Центра среди документов в этот раз не оказалось ни одной сколь-нибудь значимой бумажки по сравнению с предыдущими засылами. Так повторилось еще несколько раз, и Москва выразила недоумение вместе с неудовольствием. Резидент долго, на самом деле всего-то час - время поджимало - «чесал репу». Он покряхтел, глотнул вискаря для храбрости, а затем, насколько позволяла бумага, гневно, не сильно выбирая выражений, объяснил придуркам в Центре, что за деньги источник шлет, как видите, только документы ДСП. За секретные странички требует любви (в первую очередь), а также уважения в виде хорошего французского шампанского и приятной беседы до и после. Против повышения гонорара не возражает.
        Ответ пришел через день. Очень краткий. Саныч, видимо, консультировался на Старой площади. Контора предложила вернуться к старой схеме получения информации от источника, гонорар не уменьшать, соблюдать еще большую конспирацию и присвоить Славе внеочередное воинское звание.
        Я срочно настрочил представление. И уже дня через три-четыре босс стал за глаза называть его, между прочим, с плохо скрываемым уважением, товарищ «секс-майор». А уж коллектив резидентуры-то как ликовал (за исключением его женской половины), радовался за товарища, отстоявшего свое законное право на свободную любовь. Вечно недовольные дамы, правда, единодушно назвали это по-другому - «чистым бл…вом!». Гуляло и все наше направление и довольно долго - Славик в знак благодарности прислал с оказией ящик импортного алкоголя!
        Фронтовики говорят, «бомба в одну и ту же воронку дважды не попадает». Никто не предполагал тогда, что нечто подобное может приключиться и со мной. Ан, нет! Случилось и буквально в первой же моей короткой загранкомандировке. Прямо заколдовал что ли колдун какой наше гвардейское направление. Сначала Слава попал, а вскорости я наступил на те же грабли…
        Прошло не так много времени, и лапочка Саныч предоставил мне уникальный шанс мир посмотреть, да и язык французский подшлифовать. Командировка (если хотите стажировка) во Францию обломилась неожиданно, на короткий срок, под конкретное мероприятие и «косить» я должен был под журналиста. Увидев нескрываемый ужас в моих глазах (где Михаил Кольцов, а где я?), Иван Иваныч ободряюще хлопнул меня по плечу: не ссы, Серега, прорвемся! В Шереметьево меня провожали верный друг Вован и будущая жена Маруся!
        В минкультуры Франции, куда я приехал за аккредитацией на международный кинофестиваль как журналист отнюдь не московского издания, не оказалось моей фотографии. Письмо от газеты было, а фотка потерялась. Вообще-то, ее и не должно было быть, потому что мы фотографию не посылали - так, на всякий случай, мол, сфотографируют если надо на месте.
        - Сыграй простачка, включи дурочку - напутствовали меня Курков с Ивынычем, - тем более, что это у тебя гениально получается каждый день. Мы даже уставать слегка от этого начали (хрен вам, а не сувениры из Парижа за вашу доброту!). Поплачься в жилетку лягушатникам, руки позаламывай, в истерике бейся, мол, у нас на Урале без моих корреспонденций о фестивале никак нельзя. Тиражи упадут, надои снизятся и народ в Челябинске глухо тосковать начнет, а может даже роптать станет без отчетов о новинках европейского кинематографа… Включай обаяние, грози в ресторан пригласить какой подешевле, ты ведь голытьба! Но обещай ужин со свежей клубникой…
        - Какая клубника! Сейчас март.
        - Есть у них у буржуев клубника, - разулыбался Иваныч. - Помнишь анекдот? Француз спрашивает русского: «У вас когда первую клубнику в магазины привозят?» «Ну, - отвечает наш, - где - то в конце июня. А у вас?» «У нас к 6.00 утра».
        - А деньги? - Спросил я робко, уже смело рисуя в своем разгулявшемся воображении официантов в напудренных париках и белоснежных ливреях, свечи в серебряных подсвечниках на столах и сказочный ужин с мартовской клубникой со сливками на десерт.
        К слову, клубнику со сливками в Москве мне доводилось пробовать только летом и только в банкетном зале Дворца съездов в антракте балета или концерта. В металлическую креманку попадало 4 - 5 ягодок, не щедро политых сливками. Стоило удовольствие около двух рублей, что было круто по тем временам, и не все тянулись к клубничке, предпочитая пиво и бутерброды с колбасой и сыром.
        - А какие деньги у журналиста? - Легко парировал наставник.
        - У тебя только командировочные в разумных пределах. Ну, будет немного «подкожных», но тоже не для того, чтобы шиковать. Достань через знакомого продавца (а где ж его взять, любезного?) в Сороковом гастрономе коньячку, икорки, колбаски сырокопченой - сам перекусишь, если что, или гостей в номере угостишь… Если ты, неразумный, такими полезными связями до сих пор не обзавелся, так и быть, дам тебе один телефончик. Да! И не кури там свою «Яву» вонючую! Купи нормальных американских или английских сигарет, чтоб из-за запаха табака от тебя сразу не шарахались.
        - Вообще-то я «БТ» курю, - захотелось немного подерзить.
        - Кури хоть «Казбек», но туда приедешь - купи американских, не жмотничай… Помнишь, как там у Высоцкого: «Ты смотри, не выкинь фортель - с сухомятки не помри», - засмеялся направленец. - Не помру как-нибудь, постараюсь. Но я хотел спросить, что если вдруг дело далеко зайдет, тогда как?
        - А ты не знаешь? Ну, тогда мне звони, и докладывай, что мол, у меня уже одна рука под юбкой, товарищ полковник, так разрешите мне в трусы лезть или можно ограничиться предварительными ласками? Мы тут посоветуемся и выдадим тебе рекомендацию. - Оба полковника смачно заржали, представив, видимо, как я судорожно набираю телефон Конторы по межгороду и докладываю о своих эротических достижениях. Мне стало неловко и неприятно.
        - Я серьезно… Ну, правда…
        - Что «ну, правда»? Решай на месте, разведчик! Сам. Это работа твоя, хотя звучит несколько цинично, согласен. Единственное, что могу тебе посоветовать, предохраняйся, если сможешь. А то «залетишь», как курсант на генеральской дочке. Вдруг они нам ноту протеста или того хуже - письмо благодарственное… - Мои собеседники снова засмеялись, но уже не так весело.
        С какими черствыми и бездушными людьми я вынужден работать, обиженно думал я, летя во французскую столицу. Прибыв в оргкомитет фестиваля, я включил обаяние, простодушие и отчаяние одновременно. Где же моя аккредитация, закатывал я глаза, вот же письмо, вот написано, что фотографии прилагаются. Куда одни делись, мы же их посылали, как же быть? Фестиваль открывается послезавтра, а я никуда не успеваю… Я только что не плакал перед кучей скромных, в целом симпатичных, но строгих девушек, представлявших пресс-службу и службу аккредитации фестиваля.
        - Месье, - сжалилась одна худенькая брюнетка, - я сейчас вызову начальника службы аккредитации.
        На вид брюнетке было чуть больше 20 лет. Рост - 160 на каблуках. Веса - никакого, темные круги под глазами. Неважно питается, решил я. Гибнет нация, гибнет…
        - Подождите пять минут в баре - выпейте пока кофе, - щебетала девочка.
        Лучше бы не начальника, а начальницу вызвала, думал я, заказывая кофе и громоздясь на высокую круглую жесткую табуретку. Там, на самом верху, мою скромную просьбу, кажется, услышали. Через несколько минут ко мне приблизилась миловидная (хотелось сказать очень миловидная) с тонкой талией и достойным бюстом девушка с соответствующим «бейджиком» на ладном платьице и с моим аккредитационным письмом в руке. Из надписи на «бейджике» следовало, что именно она и есть на сегодняшний день главная по «тарелочкам», то есть по аккредитации.
        - Вы искали меня, месье?
        - Да, мадам! Я позволил себе… - Я сполз с неудобного стула и даже не успел поставить чашку с кофе на стойку бара.
        - Мадемуазель, - поправила девушка. Я сделал вид, что внимательно смотрю на «бейджик», хотя смотрел на грудь его хозяйки, пытаясь понять, носит она лифчик, или нет.
        - О, конечно, мадемуазель… Рени. Я правильно назвал вашу фамилию?
        - Правильно. Можно просто Софи. Здесь, - она помахала перед моим носом письмом, - написано, что вы, Сергей, представляете газету и еще два ежемесячных издания?
        - Да, все правильно. Видите ли, дороговато посылать сюда из-за Урала от каждого издания по корреспонденту, хотя, конечно, событие, я имею в виду фестиваль, стоит того. Могу я угостить вас кофе?
        - Не разорю вашу газету? Здесь кофе недешев. Видите, как мало народу в баре! Ваш брат журналист предпочитает бесплатный напиток там, в кулуарах.
        - Ну, что вы, Софи! - Наставления Иваныча тут же вылетели из башки. - Я так вам благодарен за помощь…
        - Я пока ничего не сделала. Выпьем кофе чуть позже, после того, как получите аккредитацию.
        Софи поискала глазами кого-то в толпе, увидела и подняла руку с моим письмом. «Без лифчика, - определил я. - Между вторым и третьим размером, ближе к третьему».
        - Гийом! - Позвала она высокого парня с неопрятными волосами, весь в джинсе и в умопомрачительных по нашим меркам кроссовках. Он подошел.
        - Проводи месье в студию к нашим. Пусть сделают фото на аккредитацию. Только быстро, прошу тебя.
        Гийом махнул мне рукой и двинулся сквозь набиравшую плотность толпу. Софи повернулась ко мне:
        - Идите за Гийомом, он все сделает. Да, и отдайте ему письмо. Как вернетесь, выпьем вашего кофе.
        - Давайте лучше пойдем на улицу, тепло ведь, весна. Не то, что у нас…
        - Там кофе еще дороже, - понизив голос и прищурив свои темные глазки, игриво произнесла моя спутница.
        - Перестаньте меня унижать, Софи…
        - Ладно, ладно. Я шучу. До встречи!
        Она легко растворилась в толкучке, а я побежал догонять долговязого Гийома. Через 15 минут я повесил на шею сине-бело-красную ленточку в цвет французского флага с пластиковой картой, на которой значилась моя фамилия и название моей газеты.
        Выйдя из здания, я расположился за столиком соседнего кафе на веранде. Хотел сесть, как учил наставник, так чтобы по возможности видеть всех, а самому светиться по минимуму. Но сразу же раскритиковал эту идею: я же журналист с Урала, простой парень… Нужно сесть так, чтобы на солнышке погреться, чтоб на людей посмотреть, но и, конечно, «поляну» обозревать.
        Сел, закурил «Честерфилд» (к хорошему привыкаешь быстро), оглянулся в поисках официанта. Тот вырос из-за плеча и поинтересовался, не желаю ли я чего-нибудь. То есть, как не желаю! Желаю! Да еще как! Мы договорились о чашке эспрессо и о том, что гарсон опять вырастет, как лист перед травой, когда подойдет моя дама. Идиому «лист перед травой» пришлось разъяснить дополнительно и, кажется, безуспешно. Но мой кофе парень принес быстро.
        Вторую сигарету я закурил как раз перед приходом Софи. На ней был еще и легкий светлый плащик с небрежно поднятым воротником и большие солнечные очки, завершавшие и так высокохудожественный ансамбль.
        Как настоящий джентльмен, я встал, помог даме расположиться напротив меня. К моменту завершения этой церемонной процедуры к нам подгреб официант.
        - Что будете пить? - Поинтересовался я у дамы.
        - У меня 20 минут. Черный кофе без сахара, пожалуйста.
        - А как же цвет лица?
        - К цвету есть претензии?
        - Ну что вы меня все время подкалываете, Софи?
        - Я? Никогда! Где вы учили французский, Серж? Очень бегло говорите, произношение - вполне. У вас в Челябинске все так говорят?
        - Через одного, - я улыбнулся. - Но спасибо за комплимент, тем не менее. Я вообще должен вам тысячу раз сказать спасибо за помощь. Чашкой кофе здесь просто не обойтись.
        - Вы намекаете еще и на круасан? - Моя спутница рассмеялась каким-то очень приятным серебряным смешком, нежным, я бы сказал. Когда мы беседовали около бара, на разрезе ее платья были застегнуты две пуговички из трех. Сейчас на страже осталась всего одна. По-моему, она заметила, что я это заметил.
        - Никаких намеков, Софи. Я первый раз в вашем замечательном городе и был бы очень рад пригласить вас в какой-нибудь уютный ресторанчик, где есть и кофе, и круасаны, и еще что-нибудь более существенное, например, шампанское с клубникой. Примите мое приглашение?
        - Ну, а почему нет? Встретимся в восемь часов. Давайте, я заеду за вами. Вы в какой гостинице? Ах, да, я помню - читала вашу аккредитацию. Все, спасибо за кофе. Побежала. Я же на работе.
        Софи сорвалась с места и скоренько зацокала каблучками к зданию оргкомитета фестиваля. Какая красивая попка, черт возьми, успел я подумать, прежде чем окончательно устыдился своих фривольных мыслей.
        Софи подрулила к гостинице без опоздания на своем двухдверном кирпичного цвета «Ситроене» - не самом дешевом авто для того времени.
        - В марте у нас всегда дарят девушкам мимозу, - сказал я, загружаясь на переднее сиденье - место смертника и вручая девушке компактный букетик.
        - Что за традиция?
        - Ну, как? 8 марта - это же Международный женский день…
        - Сегодня 29-е.
        - Лучше поздно, чем никогда.
        - Да, поговорками своими вы славитесь! Но за букет - спасибо. Уже не помню, когда мне дарили цветы. Женский день… Надо же! А мужской у вас есть?
        - Конечно! 23 февраля.
        - Уже прошел, я опоздала с подарком, извините.
        Чтобы прервать нашу неожиданную пикировку, я решил перейти к комплиментам.
        - Вы сейчас выглядите просто потрясающе…
        - А утром как я выглядела?
        - Тоже потрясающе, - не нашелся я.
        - Так что? Никакой разницы?
        - Ну что вы… Утром было потрясающе, а сейчас, скорее умопомрачительно.
        - Это меняет дело. А то я уж испугалась, что у вас маленький лексический запас.
        - Давно не было практики. Но от вас правда глаз не оторвать.
        - Молодец, - рассмеялась Софи. - Все мужчины уверены, что мы падки на комплименты…
        Вообще-то я не лукавил. На моей спутнице были очень обтягивающие джинсики, яркий, почти под цвет машины батник, кожаная коротенькая куртка и настоящая французская косынка или платочек, за который наши московские (тем более челябинские) модницы отдали бы все, ну или почти все.
        Такой с позволения сказать «прикид» лично меня волновал сильно. Кроме того, я, очевидно, выглядел похуже, хоть и не челябинским лохом. По поводу моего гардероба на стажировку я даже специально консультировался с отставным нелегалом, который провел во Франции лет 20. Поработал со мной он достойно - но шейный платок с парижским шиком я так и не научился завязывать. Что не дано, то не дано. Аристократом надо родиться!
        В ресторане клубнику мы не заказывали. Ели сыры, какие-то мудреные паштеты (я во всем положился на свою спутницу) и пили не шампанское, а легкое белое вино, типа «Шабли». Под этот совершенно нескромный по советским меркам натюрморт я случайно узнал, что Софи, хотя и журналист по образованию, но работает не в прессе, а в службе персонала (по нашему - отдел кадров) одной инженерной компании. Фирма не из крупных, но и не маленькая, имеет непосредственное отношение к аэрокосмической промышленности. Мадмуазель Рени часто приглашали на мероприятия вроде кинофестивалей, салонов, выставок как специалиста, имеющего успешный опыт PR-деятельности. Ее это устраивало, тем более всегда появлялся шанс хорошего приработка. По мнению Софи, сотрудничать с кинематографистами и журналистами приятнее и комфортнее, потому что ее коллеги с основного места работы говорят только об ужасно скучных вещах - ракетах, запусках и космодроме Куру…
        - Знаете, где находится Куру?
        Рискуя показаться полным идиотом, я простодушно предположил:
        - Кажется, где-то в Африке.
        Софи засмеялась.
        - Да вы что? У вас в Челябинске газет не читают? Это Французская Гвиана, Южная Америка. Я даже летала туда один раз. Только там скука голимая, и делать точно нечего.
        Мне - тем более, мысленно соврал я. Честно говоря, когда я услышал о ракетах, полигоне Куру и Французской Гвиане, то мне сразу стало плохо. Подумал - ну, все, приехали! Это же чистейшей воды подстава, как в нашем учебнике разведки для первоклассников прописано.
        Сейчас придут крепкие французские парни «с усталыми, но добрыми глазами», дадут под дых пару раз - для ума, наденут наручники и отвезут в свой парижский «обезьянник». Там посадят за грязный пластмассовый стол на привинченную к полу табуреточку. Их старший возьмет меня своей пропахшей табаком пятерней за волосы, максимально приблизит свое небритое лицо к моему бритому и тихо скажет: «Все! Ку-ку, Гриня!»
        Следующей предательской мыслью было - надо валить и немедленно из ресторана, а лучше из города и из страны. Но сначала добежать до советского посольства и, уворачиваясь от пуль местных жандармов, перелезть через забор и ползти по газону. Теряя остатки сил и хлещущую фонтаном из раненой ноги кровь, ползти к бегущим навстречу дипломатам, ползти и шептать со слезой: врешь, не возьмешь!
        Нет, конечно, я не упал в обморок, услышав такие сладкие для слуха любого разведчика словосочетания, как «аэрокосмическая отрасль», «запуски ракет», «космодром Куру» и прочая, и прочая. Наоборот, я заинтересовался и начал аккуратненько под кофе и дижестив (какое великолепное слово!) вдохновенно врать непорочной Софи, что, увы, пишу в основном о культуре и искусстве, театре и балете. Я не боялся проверки, так как статей за моей подписью в газете и журналах на эту тематику было достаточно. Но что балет! Вот если бы появилась возможность, то я бы уж расписал в красках своему читателю такую экзотику, как Французская Гвиана, Куру и т. д. - Вот ты смеешься, Софи, - к концу ужина мы перешли на «ты», - но чем дальше за Урал, тем меньше французских газет продается в киосках. Буквально не купишь.
        - А как же ты французский учил? Читал Саган в подлиннике? Или у вас на журфаке преподаватели были из старых дворянских семей?
        - Нет. Как писал русский поэт «Иных уж нет, а те далече…». Жалкие остатки этой публики исправно платят членские взносы, активно выступают на партсобраниях, напрочь забыв язык Виктора Гюго, от греха подальше. И французский я учил не на журфаке, а в Пятигорском инязе.
        - Там у вас обычно учат несколько языков?
        - Ну да. У меня были французский и португальский. Французский - первый. С португальским у меня плоховато.
        - Пятигорск - это где? Не обижайся, Серж! Пятигорск - не Ленинград и не Владивосток.
        - Это на юге. Я туда переехал с родителями, еще в юности. Отец - военный. Родился-то я в Москве…
        - А чего ж в Челябинск?
        - Преподавать язык в пятигорской школе казалось не очень перспективным. Да и от родителей хотел сбежать. Я еще в институте начал писать в газеты разные, рассылал свои рассказики, заметки. Даже стихи писал.
        - О любви?
        - Да, но к Родине, - схохмил я. - Вот, в Челябинске заметили «молодого автора», пригласили. Я не отказался.
        - В Москву хочешь переехать?
        - Не зовут пока.
        - Так пиши больше про фестиваль, про жизнь парижскую, про бомонд. Светскую хронику везде любят. Заметят в Москве - пригласят на работу.
        - Тут у вас наших собкоров столичных - плюнуть некуда.
        - Вообще-то, да. Я кое-кого знаю. Правда, я бы не сказала, что они говорят по-французски лучше тебя, хотя и живут здесь годами. - Я способный.
        - Вижу. И даже побаиваюсь. Вот и подкупи себе еще книжонок на французском, так сказать для более углубленного изучения языковых тонкостей. Могу помочь с выбором, если надумаешь. Знаю недорогие букинистические лавки, где за гроши можно прелестную вещицу приобрести.
        - Куплю, конечно. Вот ты говоришь Саган. Вашу Саган или Труайя…
        - Труайя ваш, а не наш. Он же русский эмигрант.
        - Для вас, если из России - значит русский. В нем русской крови столько же, сколько в тебе.
        - Но, но, месье, - демонстративно запротестовала Софи. - Я парижанка в четвертом поколении!
        Как про чистоту крови заходит разговор, так все сразу парижане или на худой конец - арийцы, подумал я. Только мы - из орды, бляха-муха! Надо будет обязательно у Софи спросить, как это будет по-французски. Ведь того и другого у них навалом…
        - В Труайя есть кровь турецкая, черкесская, немецкая… Русской не наблюдалось, извини. Но ты права. Он русский эмигрант. Живет во Франции уже лет пятьдесят, наверное. Так вот его книги можно купить только в Москве в «Доме книги» на Калининском проспекте. Его любят, читают. А что касается, вашего Куру, так у нас никто никогда не слышал о такой экзотике, ну, кроме специалистов, конечно.
        - Господи! Какая проблема! Пока ты здесь, ты можешь собрать отличное досье на эту тему, - начала убеждать меня моя спутница.
        Ну, к бабке не ходи, подстава, резануло меня. Смотри, как лихо, умничка, задание своих кураторов отрабатывает. Грамотно пытается заинтересовать своими бумажками, но, по-моему, немного переигрывает. Знать бы, голубка моя сизокрылая, откуда твои кураторы: из DGSE, DPSD, DCRI или как там у вас еще? Черт ногу сломит в ваших спецслужбах. На 100 % прав был мой кореш Вован, когда, начав изучать французский в Дипакадемии, жалобно скулил и грязно матерился, мол, точно, это варварский язык.
        - У вас что, каждый день пишут про космодром Куру? - защищаясь, выпалил я.
        - Да нет, пишут как раз очень мало, но у меня столько материалов, что тебе хватит на десяток статей или обзоров.
        - Так надо смотреть, читать, переводить…
        - Поехали ко мне! Что мы торчим здесь битый час! У меня дома хватит кофе, и даже есть круасаны, не очень свежие, правда, но сойдет…
        А вот и момент истины! Ну, опять как в нашем занудном учебнике разведки - классическая «медовая ловушка!» Думай, Серега, думай, как теперь из этого дерьма выбираться будем… Хоть бы внутренний голос (лично у меня он очень активный) что-нибудь путное подсказал! И он таки подсказал, горячо нашептывая мне в ухо: «Ты что, дурак? Я тебя совсем не узнаю! Какая там на хрен подстава?
        Эти твои старые маразматики, учителя в Бурсе со своими страшилками про всякие там гребаные ловушки совсем из ума выжили. Наденут на себя поеденные молью академические тоги, поправят истертые зубные протезы и давай околесицу нести: «Мол, опасность, Сергей Иванович! Бегите, любезный, сломя голову отсюда!» А как сами молодыми были и по бабам строем ходили, забыли, милые?
        Ты посмотри, урод, какая дивная фемина сама к нам в руки плывет. К тому же на халяву, еще командировочные с тобой сэкономим. Ты уж потом того, меня не забудь отблагодарить за ценный совет. Вкусы мои и запросы скромные знаешь. Ну презентуешь там ящичек конька. Какого дагестанского, ты что, совсем стыд потерял или жаба замучила? Французского, конечно, обязательно ХО. Ах, какая девушка! Мне бы годков 100 скинуть (я давно подозревал, что внутренний голос мне от деда достался, уж очень мудрый. А дед мой, как бабуля рассказывала, тот еще ходок был, царство ему небесное!). Про попочку, Серж, я даже не говорю, продолжал искуситель. Ну, чего тут думать? Едем немедленно!».
        Так я, против своей воли и моих высоких нравственных принципов оказался в гостях у французской гражданки Софии Рени. И потом ни капельки не пожалел. Признаюсь, что в тот вечер творчески (хотя что считать творчеством?) нам поработать не удалось. Софи дала мне некоторое время немного освоиться в ее квартире, угостила каким-то диковинным коньяком, но пыл нашей дискуссии о Куру, мировом кинематографе, французских шансонье и прочих светских темах стал понемногу угасать.
        Очередной пассаж хозяйки квартиры, что, мол, вот на этой полке (она стояла лицом к стеллажу) собраны материалы по переходу чуть ли не всей инфраструктуры Куру под эгиду Европейского космического агентства, я прервал, нежно обняв девушку сзади и склонившись к ее точеной шее. Боже мой, как она благоухала! Не только шея, а вся Софи. Я не имею в виду парфюм. Конечно, это был не продукт фабрики «Дзинтарс», а какой-то изысканный сорт - я плохо в них разбираюсь. Но он шел всего лишь каким-то фоном, очень ненавязчиво, скорее даже незаметно. А вот аромат тела Софи я просто не смогу описать - я не Мопассан.
        Она медленно повернулась, не вырываясь, закрыла глаза и потянулась ко мне губами. Кнопочки батника расстегнулись от легкого натяжения, и я почувствовал, какая нежная и трепетная кожа на талии моей спутницы. И запах, запах который не просто кружил голову, а срывал мне крышу…
        - Ты меня обнюхиваешь каждый раз, когда обнимаешь, - заметила она однажды. - Мне сменить духи?
        - Дело не в духах, - сказал я. - К ним вопросов нет. Но ты сама пахнешь лучше, чем вся ваша империя «Коко». Схожу с ума от твоего запаха.
        - Продолжай, сходи! Мне нравится.
        Утром пришлось добираться на такси: ей - в офис оргкомитета, мне - в гостиницу. Жила она хоть и не в родовом замке на берегу Луары, но зато практически в центре - в 1-ом округе недалеко от Лувра. Квартирка с громадной по советским меркам кухней - метров 15 и примерно такой же спальней досталась ей от отца - бывшего чиновника минфина. А мать свою, бросившую бедную девочку в младенческом возрасте, совсем не помнила. Надо бы потом разузнать, кем была эта кукушка, вдруг разведшколу абвера закончила, на автопилоте отметил я.
        Кухня служила одновременно и столовой, и кабинетом, и гостиной, благо там стоял вполне приличных размеров диванчик. Гости к Софи время от времени приходили, пили кофе, вино - очень умеренно. Зато курили как ненормальные. Сначала выкуривали дружно мой «Честерфилд», потом все курили французскую «цыганку» - «Житан» во всех видах. Ко мне относились уважительно (прежде всего, как к другу хозяйки), но с большим любопытством. Про Челябинск, естественно, никто не слышал. А мои рассказы о театральной жизни города вообще воспринимались как бешеная экзотика, типа африканской. Между прочим, у нас (у «коренных» челябинцев) были хорошие театры - и драматический, и оперный, и даже кукольный, не считая массы других поменьше рангом, что вполне нормально для города-миллионника. Но когда я говорил, что у нас ставили Чехова, Островского, Гоголя, мои собеседники вежливо кивали, не больше.
        Вообще, я пришел к странному выводу о французской полубогеме. Они, конечно, слышали фамилии Достоевского и Толстого, но на слуху был больше Солженицын, которого, впрочем, тоже не читали. Знали имена Павловой, Улановой, Плисецкой, Васильева, Лиепы, Григоровича, но больше склонны были говорить о сбежавшем во время гастролей из Большого Нуриеве или Барышникове. Причем, казалось, что им интереснее не анализировать творчество танцоров, а послушать, что я скажу по поводу их бегства. А что я мог сказать? Отвечал в том смысле, что Большой он и есть Большой. А где сегодня танцуют Нуриев и команда, честно говоря, не знаю. Во всяком случае не в вашей «Гранд Опера». Ребята кивали с видом умников и закуривали свой «Житан» под стаканчик «Бордо».
        Подготовкой моих будущих «обзоров» и «аналитических материалов» о развитии французской аэрокосмической отрасли мы занимались несколько вечеров. Досье у Софи было мощное, и публикации были подобраны тщательно и продуманно. Я опять подумал: подстава, но отступать не хотелось. У Софи имелся и маленький портативный ксерокс, медленный как черепаха, но рабочий. Она быстро научила меня им пользоваться и предоставила карт-бланш в отношении своего архива. Оказалось, что у нее имелись и другие материалы - тоже разобранные, отсортированные, причем, гораздо более интересные, чем вырезки из газет. Везде - папочки, скрепочки, заголовки подчеркнуты маркерами… Она вообще была сторонницей порядка.
        Иногда я оставался в ее квартирке, а Софи убегала в офис до обеда, чтобы вернуться с мелкими покупками, святящейся улыбкой и прочими прелестями. Кроме обычного фотоаппарата я был «снабжен» еще одним - миниатюрным. Мой коллега Николай из посольства не пожадничал.
        - Зачем мне шпионские радости?
        - Мало ли, пригодится!
        - Сфоткать Алена Делона из-за портьеры во время фуршета?
        - Бери, пока дают, - покровительственно заметил коллега.
        - Спасибо.
        «Зенитом» я снимал городские достопримечательности, звезд и звездочек кинематографа или просил зевак-туристов щелкнуть нас с Софи вместе. А «Миноксом» за первое же утро отсутствия хозяйки я успел отснять практически всю документацию, которую Софи беспечно держала дома и о которой почти забыла. Как говорится, чтобы не возвращаться к этому вопросу второй раз. В тот же день я направил всю информацию о Софи, и о «космосе» в Лес шифртелеграммой и стал ждать результатов проверки и инструкций. Через сутки пришел лаконичный до неприличия ответ: «Ваши действия по установлению контакта с…… и выбранную линию поведения в отношении иностранки одобряем. О результате ее проверки через другие источники сообщим дополнительно. Предлагаем найти способ закрепить контакт». Всего три скупых предложения. Все три - мои. Последнее я по неопытности воспринял как приказ провести вербовку. Признаться честно, я ожидал другого.
        В глубине души я, правда, робко надеялся, что такого ответа-приказа не будет. Например, при проверке наши убедятся, что она, Софи, тонкая подстава, или может быть подставой, или была «замазана» когда-то контактами со своими секретными службами. Может, я лез не в свою сферу, где уже работали другие «спецы», а я, только мог помешать им. Или этот Куру, мать его, нам не нужен, не был нужен и не будет нужен. Но нет! Как там у Высоцкого: «Воюй! - сказал комбат». То есть, вербуй, сказал комбат.
        Честно говоря, я просто не знал, что делать и мысленно вел нескончаемый диалог со своими шефами. Братцы! Взывал я к ним. Ну, «товарищи мазурики»! Ни рекомендаций каких-нибудь волшебных от вас, а у меня - ни подходов железобетонных к барышне, окромя амуров, ни времени! Что, самому вербовать прямо в лоб? Или кто другой подъедет, поопытней? «Не желаешь ли, моя любовь, послужить делу победы коммунизма во всем мире за скромную зарплату агента КГБ в соврублях? Если не желаешь, сегодня, то мы все равно достанем тебя завтра. Ты же нам уже «слила» про Куру все ваши буржуинские секреты? Ну, а заложишь наших скромных вербовщиков, мы тебя расстреляем насмерть у портрета вашего славного борца с нацизмом Де Голля. Или «бритвой по горлу и в колодец» - где тут у вас в первом округе ближайший? А твоим героическим родственникам-маки, увы, давно покинувшим этот бренный мир, стыдно было бы за твой отказ, девочка!».
        Про родственников Софи я узнал, когда пришло еще несколько «срочняков» из Центра. Во-первых, резидентура получила команду меня обеспечить. То есть дать денег, подстраховать. Хер они кого подстрахуют! Зажрались в своих Парижах. Ведь каждый день на обед лопают нежнейшую ногу ягненка, запеченную в вине с ароматными травами из Прованса до золотистой корочки - жиго. А на ужин, если что останется, доедают мягчайшую ягнятинку в холодном виде с дижонской горчицей. Трескают, гады, и хорошим красным вином запивают - точно не разбавленным «Мукузани», которое в Москве продается. Вон они какие в посольстве, все гладенькие да румяные. Просто загляденье! Выглядят, как довольные жизнью сытые трудящиеся Страны Советов из книги Анастаса Ивановича Микояна «О вкусной и здоровой пище». Того самого, что «от Ильича до Ильича, без инфаркта и паралича», как в народе говорили. А в некоторых странах, Лоренсии, например, по рассказам ребят, приезжавших в отпуска, одну мороженную буйволятину жрут. И то, если пароходом с Канарских островов вовремя завезут. Не дай Бог туда в командировку загреметь!
        И этих заплывших жиром кабанчиков Центр просит помочь мне, ну, если что. А что, если что? Отобьют меня у местных контрразведчиков, не щадя живота своего ради спасения товарища? Не пожалеют последней оставшейся в резидентуре шапки-невидимки и сапог-скороходов? Поднимут в воздух стратегическую авиацию и пригрозят разбомбить парижский блошиный рынок?
        Хорошо хоть, что для меня Центр прислал полное, на какое были способны наши высокие аналитические лбы, досье на гражданку Франции Софию Рене. И она, и ее отец, и дед и еще куча родственников всегда проживали в Париже, рождались там и умирали. Дед Софи и ее отец были настоящими «маки», фашистов искренне ненавидели. Дед даже немного пострадал за свое непримиримое отношение к коллаборационистам после войны.
        Братья деда Софи, а их было как минимум двое, тоже вели подпольную работу. Оба принимали активное участие в знаменитой операции французского Сопротивления против чуть ли не двух десятков тысяч немцев. Одного из братьев, Пьера, по данным, требующим дополнительной проверки, как было указано в шифртелеграмме, даже тяжело ранили. Из управления внешней контрразведки ПГУ тоже успокоили: никто из ближайших родственников Софи, слава Аллаху, судимостей не имеет, к уголовной ответственности не привлекался. Под судом и следствием некоторые, правда, побывать успели - в гестаповских застенках. На временно оккупированной территории - ну, сами понимаете… Хорошо, хоть никто из близких моей красавицы в связях с контрразведкой Врангеля не замечен. И бабушка Софи с командующим Добровольческой армией в годы Гражданской войны Антоном Ивановичем Деникиным на новогоднем балу где-нибудь в только что отбитом у красных Екатеринодаре не вальсировала, - ехидно прокомментировал я, еще раз перечитывая текст депеши.
        В послании было также справедливо отмечено, что среди участников французского Движения сопротивления было немало русских - выходцев из России, бывших белых офицеров, простых эмигрантов, даже красноармейцев, бежавших из немецкого плена. Родственники Софи, по некоторым данным, не только дружили с ними во время войны, но и продолжали относиться с большой симпатией к своим боевым товарищам в послевоенные годы. Софи знала об этом.
        Ну, вот, прав был внутренний голос, с гордостью подытожил я. А то завели все хором, «медовая ловушка», да «медовая ловушка», козлы! Чиста моя красавица перед законом аки ангел. «Может нам жениться на ней? - это опять внутренний голос заговорил - А что? Деваха - хоть куда. Ночью ведь сами с тобой проверили, скажи, Сереж? Да и квартирка-то у нашей девочки в центре Парижа, хоть и маленькая, но ежели с умом распорядиться на приличную сумму потянет. А если франки еще на «черном рынке» в Москве барыгам впарим, барыш будет приличным» - продолжал обнаглевший внутренний голос самым беспардонным образом вмешиваться в мою личную жизнь.
        Вот это знание Софи истории своей семьи, сам факт, если так можно сказать, «боевого содружества», а также личные симпатии и были положены мной в основу вербовочного подхода. Однако время поджимало, опыта у меня было с гулькин нос, командировка стремительно заканчивалась, и я не знал, как осуществить этот самый вербовочный подход. Наставник мне как-то говорил: «Не знаешь, что делать - ничего не делай: хуже не будет». С этим тезисом в душе я стал ждать удобного момента. Во всяком случае сбор развединформации о космосе, как мне казалось, был закончен. На свежие сведения я не рассчитывал.
        Как выяснилось, зря. В одном из отчетов про Куру - не газетном, разумеется, а так, вроде случайно оказавшемся в отдельной папочке, наткнулся на любопытные данные по другому «смешному» объекту - космодрому Сан Марко в Индийском океане, неподалеку от берегов Кении. Американцы сложили его из двух нефтяных платформ, как говорилось в отчете, и уже в 70-е годы успешно «стартанули» с него около полутора десятков раз. Была там и любопытная информация о ребятах из Амазонии, в частности про их космодром или как они сами писали «площадку для запусков «Баррейра-ду-Инферну», уже готовую. Еще там говорилось о ходе подготовки к строительству другого космодрома - «Алькантара». Предполагалось, что он расположится даже ближе к экватору, чем Куру. А это на самом деле очень выгодно.
        Я «втемную», как учили на занятиях в Бурсе попытался расспросить Софи.
        - Никогда ничего не слышал об успехах бразильцев… Они, конечно, молодцы. Только в газетах об этом не особо пишут. В секреты играют, господа?
        - Не больше, чем вы. Можно подумать, что про ваш Байконур строчат на каждом углу, - парировала Софи.
        - После программы «Союз-Аполлон» все знают про Байконур.
        - Ну, да, наверное… У нас эту программу называют «Аполлон-Союз».
        - Хозяин - барин! Но от перемены мест слагаемых…
        - Я знаю, - прервала меня Софи, - «сумма не изменяется», но это в арифметике, а в политике все по-другому.
        - Это точно. Я бы сменил свою светскую хронику на политику, даже скорее на международные отношения. Но на эту тему я писал мало. У нас в газете международный отдел состоит из одного человека. Да и тот алкаш-профессионал и мучается то от похмелья, то от безделья.
        - Просись в Москву!
        - С чем? С фестивальными отчетами?
        - Вот ты неуемный какой! - Беззлобно заметила Софи. - Я столько своих материалов отдала про Куру, что у тебя будет лучшее досье среди журналистов в мире!
        - Это да! Только я не уверен, что все охотно бросятся печатать мои статейки и обзоры на эту тему. Тема-то щекотливая! Во-вторых, про Куру в принципе знают много. А вот про Бразилию, про Кению известно только избранным…
        - Так тебе нужна эта информация? - Софи посмотрела на меня как-то снисходительно-облегченно. Я замялся.
        - Да или нет?
        - Конечно, да, - твердо сказал я.
        - Ну, так я достану.
        - Спасибо, только я эти материалы тоже не смогу предложить в газету. Испугаются печатать.
        - Тогда отдай тем, кто не испугается…
        - Печатать?
        - Нет. Просто тем, кому они нужнее, чем журналистам. Тебе же потом спасибо скажут и в Москву помогут переехать и устроиться на работу в международный отдел вашей какой-нибудь «Комсомольской правды». Будешь чаще приезжать ко мне в Париж. С твоим французским у тебя конкурентов не будет.
        - А ты будешь так же щедро делиться со мной своим досье?
        - Тебя мама как ласково называет?
        - Сереженька.
        - Сереженька! - Софи произнесла мое имя, нарочно сильно грассируя. - Ты что, меня вербуешь?
        - А это реально?
        - А ты хотел бы?
        В нашем разговоре пропала ироничная интонация, которая, по-моему, устраивала нас обоих. Нужна была какая-то разрядка. Однако бросать тему на полпути не хотелось.
        - Ты права, Соня! - Некоторое время назад я стал называть Софи на русский лад, объяснив попутно, что «соня» - это человек, который очень любит поспать. - С таким твоим, - я сделал ударение на слове «твоим», - досье я мог бы заработать хорошую репутацию, в том числе и в Москве.
        - Так зарабатывай! Привезешь мне в подарок самый лучший русский парфюм.
        - Боюсь твоих повышенных требований к косметике. Я привезу что-нибудь получше.
        - У журналиста хватит денег на «получше»?
        - Буду откладывать.
        - Куда? - Удивилась Софи.
        - В смысле копить. Экономя на обедах.
        - Ну, это другое дело. Диета никогда не мешает. Так что все у тебя будет. Порадуй своих политиков.
        - Ты мой политик… - Мы стояли так близко друг к другу, что сократить расстояние до нуля мне ничего не стоило.
        Я не был еще женат на тот момент, и принципиальных моральных обязательств ни перед кем не имел. И перед самим собой оправдываться не планировал, тем более, что считал свою первую зарубежную миссию не бесполезной тратой государственных средств. Хотя и полноценной вербовкой карусель вокруг Сони пока назвать не мог.
        Когда до закрытия кинофорума осталось два дня, я с любопытством констатировал, что мы так и не начинали разговора на тему расставания. Софи читала мое аккредитационное письмо и знала дату отъезда, хотя и молчала, ожидая, видимо, что начну я. Зная ее острый язык, я предпочитал дождаться упреков - все равно их не избежать. Упреки - ладно. Я ожидал в принципе скандала, учитывая, как далеко зашли наши отношения.
        Но скандала не случилось. Оказалось, я не просчитал Софи, и она резко взяла инициативу в свои руки. Подойдя ко мне в холле оргкомитета, по-деловому осведомилась:
        - Летишь послезавтра утром? Формальности перед отъездом все уладил?
        - Какие формальности! Командировку отмечу у консула, вещи - считай сложены.
        - Хочешь, поставлю тебе штамп фестиваля?
        - В паспорт? Чтоб мне наши пограничники по башке дали и больше не пускали «за бугор»?
        - Строго у вас с этим делом… Осталось купить сувениры?
        - Нет. Осталось пригласить тебя на прощальный ужин. Принимаешь приглашение?
        - У вас это, кажется, называется «поминки»?
        - Не шути так. Придешь в тот же ресторан?
        - Приду. При двух условиях.
        - Я боюсь тебя.
        - Первое, плачу я. Второе, поедем после ужина ко мне, - отчеканила Софи.
        - С первым не могу согласиться, извини. У нас не принято, чтобы женщина платила за мужчину, я ведь говорил об этом тысячу раз. За второй пункт буду тебе только благодарен.
        - Ладно. Договоримся.
        Я приехал в ресторан первым, на такси. Специально просил Софи не заезжать в гостиницу. Вошел в зал ресторана с громадным букетом роз самого яркого красного цвета. Официанты напряглись в ожидании, кому я приготовил букет. Но я направился к тому же столику, за которым мы сидели в первый день знакомства, расположился с хозяйским видом и потребовал у официанта вазу. - Месье ожидает гостей на ужин? - Поинтересовался гарсон, причем, тот же самый, который кормил нас с Софи недели две назад.
        - Не гостей, а гостью.
        - Я помню вашу очаровательную спутницу, - сказал он, размещая вазу с цветами на специальном маленьком столике.
        - Отлично. Принесите мне виски, только не Бурбон, а шотландский.
        - Да, месье.
        Я размышлял, стоит ли закуривать третью сигарету, когда появилась Софи почти в том же наряде, что и на нашем первом совместном ужине. Батник был другой - темно-синий с белым воротничком, тоже на кнопочках. Он очень гармонировал с джинсами. Я встал. По-моему, это чуть-чуть польстило Софи; помог ей усесться напротив и вернулся на свое место. Она увидела розы:
        - Что это, Серж? Это мне? Сегодня опять 8 марта?
        - Да, это тебе, дорогая. Спасибо, что не отказалась со мной поужинать.
        - Серж! У нас не принято дарить такие шикарные цветы малознакомым девушкам. Они стоят уйму денег… Почему их 15?
        - Мы с тобой знакомы 15 дней. Это немало. Так что ты - многознакомая девушка. К тому же самая красивая, самая нежная, самая притягательная, а также потрясающая и умопомрачительная. Разве это не повод подарить тебе розы?
        - Даааа, - протянула она с улыбкой. - В лексике ты хорошо продвинулся за эти дни. Даже парижский говорок стал проскакивать чаще.
        «Мне будет очень не хватать тебя, Софи, твоего юмора, твоего французского… Главное, твоего запаха, без которого я пока не очень представляю себе, как там будет дальше». Эти слова я говорил уже не в ресторане, а у Софи дома, в постели.
        - Мы увидимся? - Спросила Софи, когда я допивал обязательный утренний кофе - «без молока, сахара и покрепче».
        - А ты хотела бы?
        - Очень. Да, чуть не забыла. На, это тебе, - сказала девушка и протянула мне буклет о закрытии фестиваля.
        - У меня есть такой - в пресс-службе всем давали.
        - Я знаю. Там внутри несколько страничек о тех космодромах в Кении и Бразилии, которыми ты интересовался.
        Я не стал делать удивленный вид. Но опять немного задергался. Очень уж все гладко получается. С ужасом на минутку представил, как я потащу такой компромат. Внимательно и очень серьезно посмотрел ей в глаза. Она будто бы прочитала мои мысли и глаз не отвела. Словно бы хотела меня успокоить, - не дергайся, малыш, все будет ОК!
        - Там только текст. Никаких ссылок.
        - Спасибо. Обязательно пришлю газету со статьей.
        - Не надо. У вас и так много всяких сложностей.
        Я достал из кармана маленький сафьяновый мешочек. В нем была миниатюрная иконка на золотой изысканной цепочке.
        - Это Владимирская Богоматерь. Называется «Умиление». Тебе. На память.
        Софи зажала в руке иконку. Прижалась ко мне и заплакала. Мои глаза тоже оказались почти на мокром месте. Не произнося ни слова, девушка сунула мне в руки красивую серебряную фляжку для спиртного.
        - А это тебе, мой дорогой.
        В итоге наше прощание затянулось еще на час с лишним вместе с кофе и курением почти в полном молчании. Я встал из-за стола. Чуть приобнял Софи. Она шевельнула своими сладкими губками. Показалось, что хочет еще что-то сказать.
        - «Не надо слов!», как говорил комэск Титоренко, - сказал я.
        - Кто это - Титоренко?
        - Я привезу тебе фильм на кассете. Посмотришь.
        - Бог с ним, с фильмом. Себя привези, родной! Приезжай скорее! И главное помни, Сереженька, - она четко совсем по-русски произнесла мое имя, - тебе здесь всегда рады.
        «Рады, рады, рады. Все буржуи - гады», - бубнил я про себя, спускаясь без лифта с четвертого этажа. Неожиданно родился план. Если в подъезде ждут плечистые умелые ребята, лениво, но напряженно покуривая свой «Житан», то на уровне третьего пролета нужно мгновенно выбросить буклетик с машинописными страничками в шахту лифта, а самому сигануть в окно второго этажа - здесь невысоко. Потом быстро оказаться во внутреннем дворе, и ломануться иноходью в посольство.
        Под окном, конечно, тоже могут ждать. И когда я залезу на высокий подоконник и открою окно, усталый комиссар, косящий под Бельмондо, скажет снизу, грассируя как Софи: «О, ля-ля, месье Сереженька! Поберегите ноги! У нас на задних дворах в центре Парижа - асфальт. Не то, что у вас, в Челябинске! Спускайтесь нормально, на лифте как все. И буклетик захватите!» Он сделает паузу и мрачно закончит: «А надумаете бежать до посольства, отстрелю яйца!»
        Сука гестаповская, подумал я. Мало вам наваляли под Малоярославцем в 1812-ом!
        На уровне второго этажа успел мельком глянуть в окно: во внутреннем дворе никого не было, а асфальт действительно был. И в подъезде не подпирала стены группа захвата…
        Белокрылый Ил-62 ревел по-звериному, что, впрочем, было компенсировано парижским обедом - спаржа, белое вино, какой-то невесомый салатик, кексы, кофе. Кофе, правда, был обычный, как мы тогда говорили, «бочковой». В Шереметьеве меня никто встречал - легенда соблюдалась. Я взял такси, с трудом сторговавшись с местными крохоборами, и прибыл в гостиницу «Юность», где из Челябинска мне был забронирован номер. Утром приехал на Аэровокзал и - повезло - взял билет до Челябинска на 13.40 из Внукова. Если за мной «смотрели» французы, то было не подкопаться: по межгороду из гостиницы я говорил только с редакцией, ни с кем не встречался, никому больше не звонил. Из Челябинска следующим же рейсом вернулся в столицу. Правила конспирации полностью соблюдались!
        За стажировку в Париже я получил твердую «четверку». Ну, и обязательный разнос - за ненужный риск, неосмотрительность и еще много, за что. От высокого начальства - благодарность в приказе за информацию по неожиданной теме, которую от меня никто и не ждал.
        Кстати, мои многочисленные и, как было сказано, «глубокие» отчеты с фестиваля получили очень высокую оценку. Летом по легенде меня «перевели» из челябинского «Зауралья» в ТАСС, уже переехавший в новое здание на углу улицы Герцена и Тверского бульвара в громадный европейский отдел.
        Пробыл я там недолго и, увы, не очень прижился. Меня считали выскочкой, блатным и даже агентом КГБ, потому что тем же летом я улетел на авиасалон в Ле Бурже. Должен был ехать один мой коллега, но его «забодали» на какой-то комиссии и поехал я, как бы случайно. Во Франции от делегации меня «отмазали» через посольскую резидентуру, дескать, в посольстве очень не хватало квалифицированных переводчиков, поэтому посол попросил лично и прочая, и прочая.
        Так я снова получил недельный доступ в уютную квартирку Софи. О моем приезде на салон она знала от моего товарища из посольства Николая - тоже «выпускника Пятигорского иняза». Тот пару раз передавал для Софи от меня сувениры уже не из Челябинска, а из Москвы.
        Я ехал в Париж в этот раз не на стажировку, а с вполне конкретным заданием от Конторы: по максимуму разжиться материалами об амазонской космической программе, а заодно и об «успехах» Куру, закрепить вербовку и передать агента на связь Николаю.
        Мне не нравилась моя миссия своей щекотливостью. При всем своем обаянии и отношении лично ко мне, Софи, конечно, была прежде всего женщиной. То есть, семейный инстинкт у нее должен был стоять на первом месте. Нет, исключения бывают, их сколько хочешь. Но Софи не была дурой, грубо говоря. А раз так, то попробуй объясни ей (равно как и любой другой девушке - господи, вот я попал!), что жениться на ней я не собираюсь. А вот информации из ее замечательной инженерной компании буду очень рад. Свою неудержимую радость буду проявлять в денежном, человеческом и сексуальном форматах. В последних двух - редко, потому что в Париж не наездиться - у руководства Конторы на меня другие планы…
        Когда я готовился к командировке, мне никто подробно не разъяснял морально-этическую сторону моей будущей беседы или бесед с Софией и вообще особо не инструктировал. А зачем? Приказ я получил. Как человек военный, обязан его выполнить. Не провалить, а именно выполнить, вернуться и доложить.
        Почему-то отцы-командиры считали мою вторую парижскую командировку своего рода поощрением и легкой прогулкой. Мол, Париж, устрицы, каштаны, шансон… Да плюс баба-агент красоты неземной, влюбленная, как кошка, только и мечтающая как за скромные франки слить все, что известно в Европейском космическом агентстве про Куру и Амазонию. Да, чего там трудного? Приехал, бах-бах и в дамках. Надо денег - дадим. Да, люблю, но жениться не могу, во всяком случае сегодня: поздно уже, мэрия закрыта. Пока меня не будет (не сомневайся, я приеду скоро или не очень, но обязательно), пообщайся с моим другом Коляном - он же Коля, он же Николя, он же шер ами, он же второй секретарь посольства ответственный за культурные связи и по совместительству немного за шпионские. Николя все передаст, все спросит, все ответит и поможет. Главное расскажет, как мне чудовищно тоскливо живется без тебя в Белокаменной. Я поехал. Пока!
        Очень хотелось задать своему начальнику вопрос: а если меня пошлют на …? Мне тогда агента зарезать и съесть? Или не есть, а по частям носить расчлененку и бросать в Сену? Но я знал, что спрашивать так нельзя, потому что обвинят в нерешительности, может быть, даже в трусости, неподготовленности и нелюбви к Родине и партии. Чего ж спрашивать, если знаешь, что ответом будет расстрел в 10 утра прямо на Лубянской площади!
        Впрочем, у начальства я все же немного попил крови. Во-первых, предположил, что меня Софи будет встречать в аэропорту Шарля де Голя. Светиться перед всей делегацией глупо, поэтому пришлось «потерять» при оформлении мою аккредитацию, найти ее уже после отлета делегации и отправить меня следующим рейсом.
        Во-вторых, я объяснял, что Софи - девушка самостоятельная и достаточно обеспеченная. Поэтому оренбургскими платками и палехскими шкатулками не обойтись. Нужны серьезные деньги (я вспомнил байку наставника про завербованную даму), и тогда будут серьезные материалы.
        - А гарантии? - Спросил шеф.
        - Мы же не в швейцарском банке! Может, попросить еще в ведомости расписаться? Например, кровью?
        - Ты тут не остри, остряк! - Насупился шеф. - Деньги - народные. Поэтому плати, сколько скажет, но в разумных пределах.
        - В каких разумных? Мне их определять или она пусть даст волю фантазии?
        - Пусть в другом смысле фантазирует. А ты определишь пределы в пределах выданных валютных средств, - отрезал начальник. - Чистая тавтология. - буркнул я негромко.
        - Отставить разговоры! Ишь, развелось филологов! - завершил генерал нашу беседу…
        Софи действительно встретила меня в аэропорту. В самолете я ни с кем не общался, вышел один и после получения багажа изобразил бешеную радость вместе с удивлением, увидев Софи. Изобразить было не трудно, потому что я сразу забыл свои моральные терзания, перенеся их на некоторое время вперед. Да еще внутренний голос прошептал: «Забей. Ты, что не мужик? Немедленно в койку! Даже ботинки не снимай!»
        - Я ждала тебя, - выпалила Софи, еще не освободившись от моих объятий. Я держал ее за плечи и вдыхал тот же самый запах. - Привет! Спасибо, что ждала. Но не знаю, рад я, - я сделал долгую чувственную театральную паузу, во время которой у Софи глаза полезли на лоб - или счастлив?
        - Ну, что за глупые шутки, Серж! С ума сошел? Мы не виделись почти пять месяцев! Это же вечность!
        - Вечность - это пять с половиной, - философски заметил я.
        - Все. Пойдем. Возьмем такси.
        - А где наш «ситроен»? Угнали или разбила?
        - Ни то, ни другое. Машина в ремонте. Поедем ко мне!
        - Нет. Сперва в гостиницу. - Внутренний голос утробно заворчал, протестуя, но рта открыть не осмелился.
        - Ох, эти ваши русские штучки - гостиница, потом посольство, потом брифинг у посла, потом еще чего-нибудь… партсобрание? Да? Ты коммунист?
        - Да, я член КПСС.
        - Очень пафосно звучит.
        - А у вас разве нет компартии? Жорж Марше случайно не твой знакомый?
        - Ну, хватит политики на сегодня. Не поедешь ко мне?
        - Софи, душа моя! Давай вечером встретимся в том же ресторане. Я подарю тебе все красные розы, которые найду в Париже… - Нет. Никаких роз, никаких подарков. Сегодня - ты мой гость. Я тебя кормлю и пою.
        - Как? Только ужин и больше ничего?
        - Нахал, - фыркнула девушка, но, по-моему, ей было приятно… А, может, я просто обольщался. Все-таки столько воды в Сене утекло.
        - Что с твоей машиной? - Спросил я Софи за утренним кофе.
        - Ничего особенного. Ей лет чуть меньше, чем мне. Пора думать о новой.
        - Чего ты ждешь? Пока «ситроен» устроит распродажу? Или надо стоять в очереди?
        - Знаешь, это у вас в России у всех есть деньги, но трудно купить машину. А у нас наоборот: машин - сколько хочешь, а вот с деньгами случаются затруднения.
        - Пустяки! Я помогу тебе.
        - О, ля-ля! Что я слышу от скромного русского журналиста: он даст мне денег на новую машину! Ты что, Сережа, получил наследство? Выиграл в лотерею? Может - боюсь спросить - ограбил миллионера?
        - Соня, мне уже надо бежать. Но обещаю: вечером, если ты свободна, конечно, поговорим о машине подробно. Я и так уже опаздываю, плюс не ночевал в гостинице и еще куча дел. До вечера!
        - Салют! - ответила София и как-то задумчиво посмотрела на меня.
        Этот взгляд я впервые увидел у нее за пару дней до отъезда с фестиваля. Мы тогда увлеченно обсуждали мои будущие публикации про Куру, кенийские и амазонские пусковые ракетные площадки. Говорили о том, как трудно будет пристроить эти материалы в какое-нибудь издание в Челябинске. В Москве - другое дело.
        Теперь я в Москве, сотрудник европейского отдела ТАСС, имею связи со многими крупными СМИ, которые, правда, не очень рвутся печатать мои материалы про космос. Но есть несколько очень специфических «закрытых» изданий с очень маленькими тиражами, которые готовы платить за такие материалы очень хорошие деньги. Во всяком случае то, что я случайно собрал в прошлую поездку во Францию, ушло на «ура». А гонорар был вполне сравним с вашими европейскими.
        Примерно такой текст я должен был без запинки выдать Софии и договориться о продолжении нашего обоюдовыгодного делового сотрудничества (на дополнительные регулярные материалы) по этой щекотливой теме. Кстати, не такой уж и щекотливой, если учесть, что французы собираются слетать с нашими космонавтами в неопределенно-ближайшее время и уже проходят подготовку в Звездном городке.
        Софи прослушала мой текст как всегда супервнимательно. Особенно про французских космонавтов. Показалось, что она ожидала услышать от меня, а где же место любви в наших отношениях? Не дождавшись, мужественно сдержалась. Лишь незаметно сглотнула комок, застрявший в горле. Она вообще умела гениально слушать - не отрывала глаз от собеседника, кивала, если надо, удивлялась, изображала кучу эмоций. Особенно, если рассказ и рассказчик того стоили. Правда, могла с виноватой улыбкой сказать в конце монолога: «Я вообще-то все это уже слышала». Этой фразы я и удостоился. На тебе, хук слева. Сам заслужил!
        - Будешь издеваться, я когда-нибудь убью тебя и сам застрелюсь с горя.
        - С горя, что убил или что так долго терпел?
        - Смешно.
        - Извини, Сереженька. Конечно, мы давно знаем про наших астронавтов, которые тренируются у вас. Это секрет Полишинеля, - с виновато-лукавым видом сообщила Софи. - Пусть летают, Бог в помощь! Но меня больше интересуют земные радости. Что будем делать с машиной?
        Раз меня берут в советники по автоделу, то не все потеряно, подумал я и смело продолжил.
        - Я дам тебе денег на машину.
        Софи опять очень внимательно и серьезно посмотрела мне прямо в глаза.
        - Это что, моя часть гонорара за досье по Куру?
        - А еще материалы есть? - Ответить ей утвердительно про гонорар - значит отдать инициативу в разговоре, подумал я. Лучше самому задавать вопросы. Пусть она думает, как отвечать, меньше будет времени на дурацкие вопросы.
        - Конечно, есть, - совершенно естественно и легко ответила девушка. - Я ждала тебя, думала, что в новой, так сказать, ипостаси тебе кое-что новое может понадобиться. Все приготовила давно, ксерокопировала…
        - Давай!
        Софи протянула несколько пластиковых папочек. Как всегда все было разложено по порядку. Почти идеально, залюбуешься. Я сложил все в кейс.
        - Спасибо. Слушай! А когда будем покупать авто? Надо ж выбрать модель, цвет, обивку… У нас - это событие. Поедем вместе? - Я не против. Только у меня пока нет денег.
        - Как нет? - Я попытался все-таки перевести наш разговор в некоторое шутливое русло. - А это что?
        Из незакрытого кейса я достал увесистый пакет с франками, положил на стол.
        - Это тебе. Деньги у нас из рук в руки не передают - примета.
        - Что-то я сомневаюсь, что в ваших специальных изданиях готовы платить такие королевские гонорары.
        - Но ты же видишь - платят.
        - Все-таки ты меня вербуешь, - сказала Софи без улыбки.
        - Знаешь Соня, есть и другие глаголы. Я, например, тебя обожаю, все время мечтаю о тебе, хочу быть с тобой…
        Я не смог закончить фразу чисто физически - нежные губы Софии оказались максимально близко от моего лица.
        - Поехали покупать машину!
        Машину мы купили быстро и недорого…
        - Старую я продам. - сказала Софи за скромным завтраком накануне отъезда. - Расплачусь с налогами и даже останется, чтобы к тебе в Москву слетать.
        - Ну, или я к тебе.
        - Когда?
        - Мало что от меня зависит. Но я тебе пришлю весточку через Николая. Будет, что интересное для меня - тоже передай через него.
        Для меня это была ключевая фраза. Нужна была ее реакция - положительная или отрицательная. А Софи молчала, будто не слышала. Ни да, ни нет. А что мне говорить шефу? Что я испугался надавить? Испугался, что меня пошлют подальше? Но машину-то мы купили, оправдывался я. Деньги она взяла, значит, все понимает. Кому нужно это унизительное аутодафе, мол, не сомневайтесь, ребята, все для вас сделаю… за скромное вознаграждение? Никому! Никому, кроме моего начальства.
        - Не бросай меня, - тихо, как-то жалобно сказала Софи, прижавшись к моей груди. - Только ничего не отвечай. - Я молчал. - Да, я понимаю: у тебя карьера, работа… Мы вряд ли когда-нибудь будем вместе…
        Мне стало не по себе. Обычно за такими словами следуют другие, очень важные, не всегда приятные для одной из сторон. Я напрягся и ждал нехорошего финала.
        - Приезжай, Сереженька! - Она опять абсолютно чисто по-русски произнесла мое имя.
        - Приеду.
        Этот наш утренний разговор (самолет улетал в 3 часа пополудни) я все время прокручивал в голове, пока лайнер уверенно двигался по небесным просторам в сторону Москвы. Мысленно я составлял отчет, в который будут вчитываться мои начальники и упражняться в остроумии.
        Шеф жестом предложил мне присесть рядом с его генеральским столом, на котором лежали странички моего отчета, аккуратно подколотые скрепкой. Я сел. Без желания. По виду начальника можно было решить, что он не просто недоволен, а переполнен лютостью и если не застрелит немедленно, то точно покалечит.
        - Ну, что, Сережа? - Рявкнул шеф. - Подстава?
        - Я же привез материалы. На мой взгляд, очень интересно, много нового. В общем даже все новое.
        - Подстава! Подстава и деза!
        - Но надо же проверить, - я пытался ввернуть свои пять копеек.
        - А если поздно проверять? Сам спалился и Николая спалил!
        - Сан Саныч!
        - Что «Сан Саныч»? Мы проверяем. Надеюсь, нет сомнений, что не ты один работаешь по этой тематике?
        - Нет. Но какие конкретные претензии к «Японке»? - (Некоторое время назад «мудрые» начальники придумали оперативный псевдоним для Софи, как говорится, что б непонятно было и никаких ассоциаций, кроме нелепых. В итоге остановились на «Японке»). - К ней пока никаких. Но ведь ты мог и не уехать. А мы думали бы, как тебя выковырять из парижской Бутырки?
        - Я первый раз мог не уехать, когда не было ни прикрытия, ни страховки. - В свой тонкий по сравнению с генеральским капитанский голос я попытался добавить немножко металла. - Значит, не подстава.
        - А если они хитрее? - Шеф перешел на нормальный тембр и в его глазах снова появилась мысль, а не беспросветный генеральский погон. - Не взяли там за одно место - возьмут тебя тут. - За что, Сан Саныч?
        - За яйца, Сереженька! - (Господи! Опять Сереженька, подумал я, никакой выдумки). - Пришлют тебе прямо в Ясенево конверт с фотками, где ты в постели кувыркаешься с «Японкой», клубнику с ней в ресторанах кушаешь под Бургундское…
        - Я клубнику ни разу там не ел.
        - Врешь!
        - Не вру. И квартиру я проверял тысячу раз - ни камер, ни аппаратуры прослушки, вроде, нет. И в подъезде нет, и в машине не было точно.
        - Тоже мне «шпион, вернувшийся с холода»! «Вроде»! Точно нет? Увереннее надо отвечать, тем более, если врешь любимому начальнику!
        - Честное пионерское не вру!
        - А в новой «ласточке» смотрел?
        - Смотрел. Чисто.
        - Кстати, а почему спортивный «ситроен»? Не жирно?
        - Виноват, тащ генерал! Хотел сначала ей «жигули» посоветовать - «копейку». Чтобы она с зажиганием потрахалась бы… Николай отговорил.
        - Ну, допустим. А если она откажется с ним работать?
        - Не откажется. Пусть он только границы не переходит?
        - В том смысле, чтоб он в постель к ней не лазил? Так надел бы на нее пояс верности. А ключик - с собой, в сейф свой рабочий. - Ну, зачем вы так, Сан Саныч? Она же ждет нормального хорошего отношения.
        - Так я тоже жду, только не могу от вас его дождаться. Ждет она, - задумчиво проговорил шеф. - Тебя, Сережа, тоже кое-что ждет. Чтобы тут в столице не отсвечивать попусту, собирайся-ка ты в Лоренсию. Как раз там в посольстве должность освободилась… И от Парижа подальше.
        Я молчал, разыгрывая полу-ступор, полу-удивление, полу-ужас и все остальное. Все было на полутонах, потому что ребята из отдела мне слили еще до Парижа информацию, что ищут старшего опера в Лоренсию. А с моим португальским моя кандидатура была самая подходящая.
        - Ты не пугайся, - успокоил меня шеф. - Вернее, не делай вид, что потрясен. Я же знаю, что добрые люди уже настучали, что лучше тебя, якобы, никого нет, значит, тебе и ехать.
        Я молчал. И шеф молчал, наслаждаясь произведенным эффектом. Гордыня - грех, подумал я. Впрочем, шеф был отменным психологом, настоящим отцом-командиром, да и генерала получил не зря, а за дело, то есть, не за умение составлять отчеты, а за способность добывать информацию для отчетов. Что мне спорить с таким!
        - На этот раз поедешь за бугор в Африку, годика на три. Только перед этим тебе отношения с твоей девушкой, как ее, Маша? - надо официально оформить. Вы заявление в ЗАГС еще не подавали? Ну-ну, время еще есть, но ты особо не затягивай. Да, чуть не забыл - в Лоренсию едешь не каким-то вшивым щелкопером-журналюгой, а атташе посольства - звучит гордо - будешь там прессой командовать. Иди - готовься, благодарить не надо.
        А за что? За то, что в полную жопу отправляете, чуть не вырвалось у меня?
        - Приедешь - обживайся, месяц-два, не больше. Потом можем тебя из Лузанвиля в Москву вызвать, но не в отпуск. Губешки-то свои наглые не раскатывай. К этому времени мы проверим, что ты нам из Парижа привез, и то, что Николай перешлет. Если все в норме будет, сгоняешь еще раз не надолго на Елисейские поля. Закрепишь контакт с девицей этой, короче, пообщаешься и назад, к жене под бочок.
        Да, первая командировка в Лоренсию… Как давно это было, порой кажется, что с той поры прошла целая вечность. Мы с Марусей пробыли в Лузанвиле чуть ли не три года. Хлебнули всего, видели и плохое и хорошее. Прежде всего, мне, конечно, вспоминается удачная вербовка «Гектора»… Этот как у нас в Конторе сухо сказали «вербовочный результат» дался нелегко, сам с пальмы к ногам не свалился. Маруся мне тогда здорово помогла, низкий ей поклон…
        Потом были повышение в должности и звании, что, согласитесь, для мужика, стремящегося чего-то в жизни самостоятельно добиться, стать настоящим профи, много значит.
        Случались и тяжелые болезни, а что вы хотите? - жаркий и влажный климат. Но по молодости все казалось несущественным, пустяковым и заживало как на собаке. А вот сейчас на склоне лет чувствуешь, что бесследно для здоровья, к сожалению, ничто не прошло. Правы были бывалые люди, шутливо говорившие, что Африка - могила белого человека. Кто-то возразит, скажет, что Африка Африке рознь. И все равно мой и Корнея Чуковского вам совет: «Не ходите, дети, в Африку гулять», во всяком случае надолго и без особой нужды. Поверьте, русскому сердцу милее наша средняя полоса, ну, или на худой конец, что-нибудь европейское…
        Видели мы с Марусей в прекрасной Лоренсии и смерти (все-таки в стране шла кровавая гражданская война!), приходилось терять своих друзей. Все было… Но ведь первая командировка, как первая любовь! Плохое со временем отходит на задний план, постепенно тускнеет и забывается. Память сохраняет в основном хорошее, светлые страницы из книги твоей судьбы и их не вырвешь…
        На ту сторону глобуса в Кабралию я возвращался вскорости после окончания в Центре разбора полетов в отношении «Гектора», который особых результатов тогда не дал. Для порядка походил еще несколько деньков в МИД. В финале забил свой дипломатический чемодан абсолютно ненужными - по списку жены - вещами, добавив несколько важных и необходимых в моей работе позиций, как-то: черный хлеб, селедку и «Столичную» с винтом. Прилетели с Марусей в Кабралию с утомительными пересадками, в до боли знакомый аэропорт.
        Без малого три года назад, прибыв в эту страну уже в качестве заместителя резидента, после приема дел у своего коллеги я отказался провожать Васю в аэропорт. Конспирация… Да и какой смысл лишний раз «светиться» вместе? Лишний раз показать местной контрразведке, что менять «Вову» приехал из Союза «Петя», который будет заниматься такими же непотребными делами, что и «Вова»? Пройтись гоголем перед «разведдипкорпусом», мол, смотрите, вот я какой красивый, с усами и бородой, на новенькой «пежухе», в прикиде из московской «Березки»?
        Фотографируйте своими суперсовременными миникамерами мое пока еще молодое симпатичное лицо и отсылайте в свои анналы. Я потерплю. Тем более, что ваши карточки в фас и профиль, а также другие, более интимного свойства, мой коллега Василий уже давно вклеил в свой совершенно секретный «дембельский альбом», который хранится в сейфе в Ясеневе за семью печатями.
        Кстати, моя «пежуха» - действительно новенькая, с иголочки и хоть под капотом лошадок маловато, пока меня радует. Но Васиной заслуги в этом нет нисколько, скорее наоборот…
        В общем, в аэропорт тогда провожать Васю я не поехал. Кстати, и он меня не встречал по прибытии в Кабралию, что было абсолютно правильно. Что касается встреч и проводов, то я смолоду еще усвоил один урок. Ну, не урок, а так - запомнил один разговор на тему сменщика. Очень поучительный разговор, хотя и слегка циничный. Но что поделаешь - какая компания, такой и разговор. Повод был, правда, печальный.
        26 апреля 1976 года скончался министр обороны СССР Маршал Гречко. Туча его живых коллег со всего мира слетелась в Первопрестольную на похороны. Тут некстати случились семейные проблемы у переводчика одной из делегаций, и я (тогда еще студент 4 курса иняза) был вызван на замену. Тот, кто работал в таких, скажем, проектах, знает, что редко приходится трудиться от зари до зари. Свободное времечко всегда найдется. Я прибыл в главную гостиницу МО СССР на улице Мосфильмовской и, как говорится, приступил.
        Сама печальная церемония уже завершилась, поэтому моя задача сводилась к сопровождению главы иностранной делегации в течение нескольких дней и его проводам в аэропорт. Эту задачу в «штабном» номере военного отеля мне лаконично поставил полковник из Генштаба, налил рюмку (полковники могли себе позволить) и посчитал инструктаж завершенным.
        Старшие офицеры тем временем продолжали обсуждение интереснейшей темы: кто займет пост маршала? Кандидатур - хоть отбавляй. Офицеры спорили незлобиво, доказывая преимущества то одного, то другого кандидата, ссылаясь каждый на свою исключительную осведомленность и допуск к секретной информации. Мнения были разные. Полную «несуразицу» высказал один направленец, утверждая, что министром станет гражданский, то есть товарищ Устинов. Ему не поверили. Но полковник ссылался не на свою осведомленность и близость к запретному информационному плоду, а к мудрому наблюдению. «Надо смотреть, - говорил он, - кто ставит урну с прахом в стену. Кто ставит, тот и займет место усопшего». Как он был прав!
        Итак, я сам сказал коллеге, что не поеду его провожать.
        - Ну и правильно, - впадая в легкую «обиженку», прокомментировал Вася. И дал очередной совет:
        - Лучше ты покатайся где-нибудь. Знаешь, выбери несколько маршрутов и раз в два-три дня проезжай по ним без спешки, спокойно так, без всяких выкрутасов. Местные привыкнут к твоим «прогулкам» и меньше потом станут цепляться. Заодно город быстрей постигнешь.
        - Учи ученого, - огрызнулся я. И вместо поездки с чемоданами в аэропорт, раненько утром выехал на чистенькую широкую набережную. «Без спешки», как учил Вася, я покатил в сторону того скромного ресторанчика, где мы дней 10 назад дегустировали местное пиво. Дегустировал собственно я, под отеческим инструктажем Васи. А до дегустации стал свидетелем смешной такой сценки, почти театральной, над которой я потом долго раздумывал.
        Как только мы припарковали мою будущую машину и вылезли, лениво и со смаком разминая затекшие чресла, (Вася возил меня без остановок почти два часа по городу, издалека показывая то, что должен показывать заместитель резидента своему сменщику), моего коллегу кто-то окликнул. Но не по имени, а как-то особо, с местным шиком: «Hola, chico, que tal?» (Как дела, парень? - исп). Василий обернулся в сторону окликнувшего, расплылся в широченной улыбке. Раскинул свои длиннющие ручищи, словно пытался охватить ими весь цивилизованный мир, и засеменил в сторону местного идальго. Засеменил какой-то дурацкой латиносской походочкой, виляя бедрами и подергивая плечами на цыганский манер. Его визави сделал тоже самое и через несколько секунд счастливая «сладкая парочка» уже хлопала друг дружку по спине и лопотала что-то про жаркий день, дела и прочую чушь. «Не хватало еще поцелуев в десны «а ля Леонид Ильич», - злобно подумал я, не вмешиваясь в этот интим на жаре и надеясь, что меня не будут представлять. Поцелуев однако не случилось. Через минуту-другую мой товарищ вернулся к машине, успев, правда еще раз обняться
(ну, «прям така любовь!») со своим местным амиго.
        Мы сели за столик, получили по моментально запотевшему бокалу холодного напитка и синхронно сделали по большому глотку. - Кто это был? - Не удержался я, видя, что коллега все еще держит мхатовскую паузу.
        - Не поверишь, старик! Я сам его не помню! Имени даже не знаю. Может, виделись в какой-то компании, кто-то нас познакомил… Встречаю иногда в городе, здороваемся, обнимаемся. Дружим, короче, такой вот особой дружбой.
        - Смотри, додружишься до «аморалки»! Опозоришь службу. Или, не дай Бог, вербанет он тебя.
        - Тьфу на тебя! Кстати, если ты его встретишь где-нибудь, не отворачивайся. Поздоровайся, спроси, как дела? Люди любят внимание. Может, пригодится.
        Мы допили пиво и тронулись дальше. Прошло без малого десять дней - декада. Я ехал и просто ловил кайф. Набережная шустро бежала под колесами, а слева совершенно бесшумно и уютно располагался настоящий Тихий океан, моя мечта и любовь.
        Такое нежное и полное романтики слово «pacific» переводится с английского как тихий, спокойный или мирный. Наверное, есть и другие значения. С точки зрения семантики английский - не самый хилый среди европейских коммуникативных инструментов. Но я - не любитель этого прекрасного языка. Да, на нем говорили и писали Шекспир, Бернс и Черчилль, Байрон, Маккартни и масса других замечательных, а иногда не вполне адекватных людей. Но мне-то какое дело? Мне довелось учить разные языки в моей не самой короткой жизни, и люблю я их больше, чем английский. Да и те уже надоели, если честно.
        В общем, все мои предпочтения молодости достались испанскому, который изучался мною долго и страстно - в институте, лесной Бурсе, потом в Конторе на разных курсах и по разным программам. Иногда вперемешку с другими языками. Но язык Сервантеса считал своим главным иностранным достижением.
        Не буду лукавить, португальский мне тоже очень нравился и однажды в Бразилии… Впрочем, это иная история и другой океан. Так что, все потом.
        Потихоньку подгребая к тому самому ресторанчику, я подумал, что неплохо было бы встретить сейчас - до кучи - того чудака на букву «м», с которым недавно братался взасос мой коллега.
        На стоянке, впрочем, никого не было. Одиноко грелся на солнцепеке раздолбанный «форд» хозяина заведения. Он же, похоже, собственной персоной скучал около распахнутой двери кафе. Я вылез из машины и неспешно (Вася меня похвалил бы) направился к столику.
        - Доброе утро, сеньор! Кофе? Покрепче? - Похоже, что хозяин запомнил мою скромную персону с той первой встречи.
        Я кивнул.
        - И стакан холодной воды!
        - Конечно, сеньор, обязательно!
        Ах, сколько добрых приятных слов! Просто удивительно, подумал я. А всего-то - восьмой час утра.
        Через пару минут хозяин образовался около моего столика. С подносом, на котором стояла чашка ароматного кофе (на вкус напиток оказался очень даже очень), стакан воды со льдом и пепельница. Аккуратно все расставив на столе, он не спешил отходить. «Скучно парню, хочет поболтать», - подумал я, закуривая.
        - А ваш друг не приедет? - Начал хозяин.
        - Какой друг? У меня их много. - Я решил поддержать беседу, но пока не светить отъезд Васи - мало ли, пригодится!
        - Судя по загару, сеньор совсем недавно у нас в Кабралии и, наверное, еще не обзавелся большим количеством друзей. Я не прав? - Вы наблюдательны, как опытный разведчик.
        - Что вы сеньор, я не служу в разведке. Я служу своим добрым клиентам, особенно старым - не по возрасту, разумеется. Тем, кто любит выпить утром чашечку горячего, как любовный жар и сладкого, как поцелуй любимой девушки кофе. Знаете, здесь недалеко от набережной всегда много людей, много знакомств, много историй… Ваш друг любил посидеть здесь, поболтать со мной.
        - Так присаживайтесь, - я изобразил на лице искреннее радушие. - Расскажите мне что-нибудь интересное о кофе и о любви. Я люблю попрактиковаться в языке. Вы говорите очень, как бы это сказать, литературно, красиво, просто заслушаешься. Поэзию любите, а может сами пишите?
        - Нет, сеньор, увы! Моя стихия - очаг, кофейные зерна, ледяная вода в жару… А что касается вашей практики в испанском, то она вам совсем не требуется. У вас есть, совсем чуть-чуть, правда, какие-то странные не местные нотки - то-ли уругвайские, толи аргентинские, не могу понять. Вы, как дипломат, наверное, работали в этих странах?
        Вот так и горят на ровном месте совсем не геройские, но честные и мужественные парни из Конторы, подумал я. Если эта цэрэушная сука скажет, что у меня «проглядывают» португальские интонации, то можно, как говорится, сушить весла - приплыли. Нужно было брать тайм-аут.
        - Сделайте еще кофе, пожалуйста, - перебил я «филолога».
        - С молоком?
        - На ваше усмотрение.
        - Хотите, я сделаю настоящий «Лос Хумерос»?
        - Это которым можно мосты взрывать?
        - Ну, что вы! Я сделаю для сеньора самый щадящий вариант. Вам понравится.
        - Если это - щадящий, то какой же обыкновенный? - Спросил я с притворным ужасом, быстро допивая стакан воды после первого глотка хозяйского напитка и как бы поспешно хватаясь за пачку сигарет.
        Хозяин развлекался, разумеется. Он сделал мне кофе с перцем без всякой пощады. Так, говорят, шутили американцы над индейцами, смакуя горчицу. А у тех лезли глаза на лоб, но виду показать было нельзя. Я, продолжая спектакль, картинно прикрыл ладонью рот, чтобы позабавить хозяина, хотя пил такой кофе десятки раз не в этой, правда, стране. Я мог бы выпить еще более крепкий и не запивать водой. Но хозяину было приятно.
        - А вы были в Аргентине или Уругвае?
        - Да, сеньор. В Аргентине я провел детство, а учился в Монтевидео. По специальности я учитель математики. Когда здесь все наладилось, родной брат попросил меня приехать и помочь с бизнесом. Сейчас у него два ресторана в городе и вот - кафе. Всегда к вашим услугам!
        - Как идет дело?
        - Вроде неплохо.
        - Ну, что ж, желаю удачи! Спасибо за кофе. Ваш «Хумерос» - действительно сказочный.
        Я одним глотком допил термоядерный напиток, положил на стол банкноту, сдача с которой щедро превосходила положенные чаевые, улыбнулся хозяину.
        - До скорого!
        - Благодарю вас, сеньор. Приятно было познакомиться.
        - Но мы так и не познакомились.
        - О! Меня зовут Антонио Родригес. - Хозяин церемонно поклонился.
        - Меня - Сергей.
        - Серхио?
        - Ну, или так. Я работаю…
        - В русском посольстве. Это я понял, когда увидел вас с вашим другом.
        - Очень приятно. Обязательно приеду выпить вашего кофе вместе с супругой, когда она прилетит из Москвы. Только она не пьет «щадящий»: следит за цветом лица.
        Я подмигнул Антонио, а тот в ответ рассмеялся очень искренне и открыто. Понял, что я все понял. Может, ты и не цэрэушник, подумал я. Тогда, как говорил комэск Титоренко, «споемся».
        Прошло без малого три года.
        В общем, потерянного агента было жалко. И обидно было. За державу. Честно. Без высоких слов. Я всегда сторонился исторических и тем более философских обобщений. Но, придя на службу в Контору, миллион раз убеждался, что наши заклятые друзья и товарищи с каким-то сладостным и слегка низменным чувством не отказывают себе в удовольствии «кинуть» нашу страну и по мелочи, и по-крупному, сделать небольшую гадость и сладострастно наблюдать за реакцией. Да, так поступают только с сильным оппонентом, и мы не должны, наверное, огрызаться каждый раз. Но не надо переходить границы.
        И еще один странный вывод, может быть, не очень оригинальный я сделал. Если мы отвечаем адекватно или даже больнее, то нас не перестают уважать, а наоборот, наш условный рейтинг только растет. Правда, попытки укусить нас не уменьшаются.
        Отвлекусь, но меня сильно удивил один факт, о котором пресса, мягко говоря, мало писала в свое время. Оказывается, при подготовке к Олимпиаде-80 в Москве, мы предложили Японии изготовить разработанные в СССР факелы для олимпийского огня. Нужно было смастерить более 6000 изделий. Много! Но стране Восходящего солнца было абсолютно по силам освоить такое производство, да и любое другое. Все это выглядело не совсем патриотично, конечно. Но нужно было учесть, что не все советские заводы были ориентированы на изготовление таких специфических изделий, и для того, чтобы поставить их «на поток», потребовалось бы много времени и денег.
        Производство должно было стартовать весной 1979 года. Год для страны был непростой - СССР ввел войска в Афганистан, за что сразу же целый ряд стран решил бойкотировать московскую Олимпиаду. Среди них была и Япония, которая еще и отказалась от своих обязательств по производству факелов, даже несмотря на то, что ей пришлось выплатить крупную неустойку советской стороне. Некрасиво, честное слово! Факелы мы сделали в итоге сами, включая все остальные символы Олимпиады. А про японский демарш сегодня как-то никто не вспоминает - все забыто. Вот бы напоминать им почаще!
        Так что, обидно было. И не только нам с Пашей. Но в этот раз там, почти на самом верху, было принято решение - обидчиков наказать. Я не знал, какие слова звучали в высоких кабинетах по этому поводу. Возможно, Сам, прослушав финальный доклад, снял свои тяжелые очки и ровным спокойным голосом сказал: «Ну, вы там посмотрите… Надо как-то ответить достойно». А, может, швырнул ручку об стол и рявкнул: «Ну, что? Доигрались в разрядку? Они ж, суки, только силу понимают, как в 56-ом? Обнаглели, как коты мартовские! Наказать надо! И быстро!»
        Лично мне больше по душе был второй вариант. Но, как говорится, на вкус и цвет - товарищей нет. Тем более, что прежде, чем наказывать, нужно было придумать, как наказывать, и кого. Желательно не ошибиться, кого!
        А вот чтобы решить, как, нужно иметь план, которого лично у меня не было, как не было его ни в Лоренсии, ни в Израиловке, ни у наших ливанских, сирийских, иракских, иорданских коллег, ну, и кто там поблизости. Мы без плана не можем, потому что у нас - плановая экономика. Над нами можно посмеяться, но у них, в капиталистической внешней разведке, тоже без плана за стол никто не садится.
        Прежде, чем ответить на вопрос: кто убрал нашего агента (мы не говорили «убил», потому что просто не располагали информацией, вот и выражались обтекаемо), нужно было сформулировать для себя еще один: кому это выгодно? То есть как в древнеримском праве: - cui prodest? Найдем, кому выгодно - узнаем, кто?
        Ни на евреев, ни на палестинцев грешить не хотелось. К первым «Гектор» приехал в гости. А гостей, как известно, трогать всегда себе дороже. Вторые не осмелились бы на такой шаг в Иерусалиме по целой куче причин. Главная из них состояла в том, что для операции такого уровня нужно просто офигительное обеспечение. Лучше всего - комплект шапок-невидимок, мобильная система телепортации и кое-что взятое напрокат из последних голливудских фантастических блок-бастеров. Без шапок и телепортации в древнем Иерусалиме на глазах у изумленных паломников такую операцию могли провести только америкосы.
        Конечно, у них тоже должен был быть план, например, такой. В день «Х» вести агента аккуратненько несколькими группами из Тель-Авива до Святого города. Перед входом у каких-нибудь ворот изобразить разношерстную группу туристов, галдеть, жрать чего-нибудь, пить, смеяться, двигаться неряшливой толпой. Это надо уметь. Спецы знают в таких делах толк.
        Инфантильный мальчик и веснушчатая девочка подойдут к «объекту», несмело попросят сделать фотографию. Расслабленный «Гектор» возьмет в руки чужой фотоаппарат, лучше навороченный, со здоровенным объективом, чтоб держать было страшно. Получит от симпатичной худышки разъяснения, как нажимать на пимпочку. «Ой, как вы хорошо по-английски говорите… Откуда вы? Смотрите, вот сюда надо нажать, только чтобы мы вместе попали в кадр», - будет щебетать она, чуть-чуть прижимаясь к нашему негру. Важно, чтобы он нюхнул запах ее свеженького крепкого тела и дорогущих духов. В духах «Гектор» раньше разбирался. Он тогда поплывет, кайфанет от близости худенького белобрысого создания, такого чистенького, пригожего, почти доступного (а почему нет?) и волнующего.
        Когда он нюхнет девичьего аромата и совсем расслабится, она с той же милой улыбкой своим жестким тренированным кулачком двинет ему по печени - коротко, без замаха, очень точно - как учил инструктор в «высшей школе ЦРУ». Сразу слегка приобнимет «Гектора», чтоб руками не начал случайно махать. Остальные ребята профессионально прикроют черно-белую «влюбленную» парочку от посторонних глаз.
        От шока у агента полезут глаза на лоб. В это мгновение добрые и сильные «дружеские» руки подхватят его ослабевшее тело, чтоб не рухнул на горячий асфальт и не набил лишних шишек. И уже подкатит машинка, может быть, даже «амбуланса», куда еще не пришедший в себя «Гектор» отправится в горячих и крепких объятьях «случайных» туристов. А там получит маленький быстрый укольчик в плечо через потную рубашку (хрен с ней, с гигиеной!), чтобы уже точно не трепыхался всю оставшуюся дорогу.
        Операция не должна занимать больше одной минуты, за минуту до которой и в течение минуты после которой какой-нибудь «добрый волшебник» вырубит видеонаблюдение или сотрет с камер ненужное. Конечно, камер вокруг Старого города - море, но всегда же можно договориться по-хорошему - за деньги, помощь, бартер, услуги. Если нельзя по-хорошему, можно и по-плохому: трудно что ли «убить» несколько камер или закрыть их по-умному?
        Дальше «амбуланса» спокойно едет пару-тройку кварталов без сирены до заранее облюбованного переулка. Там главный клиент не без помощи новых друзей, самозабвенно жующих мятную жвачку, перебирается в посольский черный джип. Для страховки джипов может оказаться два или даже три. Но, может, и один - чтоб не привлекать внимания и не будить, как говорится, низменных страстей. На джипе (джип бронированный и в нем оружия и боеприпасов на хороший получасовой бой) группа ловцов человеческих тел и душ через короткое время попадает на забытый (но не всеми!) маленький аэродромчик или площадку с парой вертолетов - заправленных и тоже немного вооруженных - до зубов.
        Вертолеты по заранее согласованному с израильтянами и иорданцами «графику планового ремонта авиатехники» перебираются в Иорданию, например, на базу королевских ВВС «Муваффак Салти» - километров 100 - 150 лету по прямой. Там есть вся инфраструктура, включая, наверное, удобные одиночные камеры, комнаты для допросов, прочую шпионскую «периферию».
        Из Иордании для отвода глаз можно махнуть на Кипр. Там две английские базы Декелия и Акротири всегда охотно принимали и принимают американских союзников. Расстояние - четыре сотни километров, всего-то час лету. Прилетели, отоспались, «раскумарили» нашего «Гектора» и давай работать. Придут два следователя - добрый и злой, и начнется карусель. Или напичкают химией - даже спрашивать не надо, все и так расскажет клиент. В общем, как работают американцы, мы примерно знаем. Детали - не в счет, но результат они дадут или сделают вид, что дадут.
        На все-про-все для «съема» агента нужно примерно девять групп: «наружка», «туристы», «транспортники», борцы с иерусалимскими видеокамерами, вертолетчики, кипрская «команда», следователи, наблюдатели, общее руководство. Примерная численность - от 50 человек в поле, плюс «обеспечение» - визы, билеты, бронь отелей и машин, ввод и вывод оперативников из страны, решение форс-мажорных проблем, страховка, замена… Много, конечно, народу, трудно координировать, но никто легкой жизни в ЦРУ не обещает, да и операция того стоит.
        Если предположить, что все было так или примерно так, то судьбе нашего агента завидовать не приходилось. Расколют или нет - вопрос времени, при всем уважении к волевым качествам нашего «Гектора». Кого он сдаст - понятно: нас! Правда, я всегда работал с ним в гриме, чего требовал и от Павлика. Не в женском парике, конечно, но очки, усы, бородка в разных комбинациях всегда присутствовали. Не ради понтов, а исключительно на всякий случай, который, как оказалось, взял и наступил. Предъявят «Гектору» мои фотки, а заодно и Пашины? Должны, наверное…
        Платили нашему помощнику всегда доллары. Лишь однажды в Португалии он получил местные эшкудо, что объяснимо. Я не знаток немецкого, отнюдь, но «любил» нечаянно вставить в нашу беседу с «Гектором» какое-нибудь коротенькое крепкое ругательство на языке Гете. Дать чуть-чуть немецкого акцента - тоже не большая премудрость. Все это не было моей личной инициативой, а лишь скрупулезным исполнением плана вербовки. Вид у меня был абсолютно «блондинистый», может, не арийский, конечно, но от русских привычек я избавился давно. Не от всех, разумеется. Ну, во всяком случае курил сигареты или американские или немецкие, угощал «Гектора», как правило, виски, одежду носил европейскую, и свою посольскую машину ему никогда не показывал.
        Паша со своими чернявыми усами спокойно «косил» под кубинца. Любил говорить так же быстро, как дети Острова Свободы, щелкал пальцами от досады, как умеют только кубаши, много жестикулировал. Главное, что с «Гектором» Паша старался работать исключительно через тайники.
        Все это - наша страховка. У агента страховки не было, вернее, уже не было. Так что, если его не убьют за несговорчивость, то отправят на отсидку куда-нибудь в Гуантанамо. Или в секретную тюрьму в Германии, или в Турции, в Катаре, или на Бахрейне. Да мало ли у штатников схронов чудных и секретных по всему миру! Но, скорее всего, «Гектор» - уже не жилец. Наш дипломат не так давно погиб в Швейцарии - самой спокойной, размеренно живущей, безопасной стране мира. После СССР, конечно. Но концов в Цюрихе не нашли. Так что говорить о Ближнем Востоке?
        Мы понимали, что искать нашего «Гектора» уже через полчаса после захвата было бессмысленно. Охотиться за исполнителями - тоже контрпродуктивно: они в тот же день разлетелись по разным странам, поменяли имена, внешность, легенды и т. д. А кто-то, может, и остался в святых местах - понюхать, посмотреть, походить, поснимать.
        Мстить и вообще карать исполнителей никто специально не будет, если только кто случайно попадется - под горячую руку. Они не виноваты. Нет, виноваты, конечно, и еще как! Но это - солдаты. Отвечать должен заказчик, разработчик плана и его дружная команда.
        Примерно эту идею и такой сценарий мы с Павликом изложили своему начальству в Москве.
        - Хорошее у тебя воображение, - сказал шеф. - Зачитаешься! Агата Кристи - сто пудов! А ты сам там случайно не стоял «с бочку» с мороженным? Если стоял, то что ж не сфоткал супостатов? А то и отбил бы своего «Гектора»!
        - Не стоял, Сан Саныч, не стоял. Но если б мы там с Пашей вдвоем оказались, то, может, и вмешались бы…
        - Конеееечно, - протянул шеф. - Вы бы им там надрали задницы. Или вам… Если б вы еще и с портативной гаубицей к святым местам приехали, тогда - да! Я в вас, парни, верю…
        В итоге пошутили-пошутили начальники, но приняли все сказанное нами, как версию. Нам же было предложено поучаствовать самым активным образом в разработке плана - пусть очень примерного пока, но стремящегося к конкретизации. Эта конкретизация будет происходить по мере того, как специально подготовленные наши коллеги будут считать, думать и выяснять, кто конкретно нам напакостил, как его фамилия, где он живет, по какому адресу, куда ходит пить пиво или играть в сквош и какая у него машина?
        Наметки появились очень скоро. Никто не сидел, сложа руки, пока мы с Павлом добирались окольными путями в Первопрестольную. Выяснилось, что обидчиков-задумщиков было как минимум двое. Один «косил» под какого-то секретаря посольства скромной европейской страны в Лоренсии. То есть, не американского, в чем, конечно, был особый шарм. Звучит, на первый взгляд, фантастически, но натовские ребята всегда между собой договорятся. Что, трудно посадить в чужое, пардон, «братское» посольство своего человечка «по линии координации сотрудничества с Северо-атлантическим альянсом?». Да как два пальца! Этот мальчик, впрочем, не мальчик, а настоящий муж спокойно вкалывал на европейский МИД и на ЦРУ одновременно и получал, видимо, два оклада. Оно и стоило того. Как аналитик, работал он, судя по всему, виртуозно, оперативной работой, очевидно, не занимался и слыл в дипкорпусе Лоренсии «чистым» дипломатом.
        Второй гад, я совсем не удивился, работал в Израиловке и тоже, как говорится, «в порочащих связях замечен не был». Представлял какую-то не самую крутую экспортно-импортную американскую фирму и даже не имел диппаспорта. А зачем «купцу» диппаспорт? Американская «ксива» в Израиле, да и во всем мире тоже кое-чего значит.
        Из своего офиса он почти не выходил, сидел с документами. Телосложения был совсем не выдающегося, носил очки, возможно, без диоптрий - такой, понимаешь, с виду ботаник или мастер айкидо или у-шу - там бицепсы не нужны. Алкоголь в магазине не покупал, на машине передвигался много - бизнес. Но все по делу. Шумных заведений не посещал, по святым местам ездил умеренно. Жил в Тель-Авиве, но в Иерусалим заворачивал часто, равно как и в соседнюю Иорданию. За месяц примерно до исчезновения «Гектора» летал на Кипр - по делам фирмы, разумеется.
        Что делал «ботаник» на Кипре и в Иордании, проверить пока не удалось. Цели его поездок по подлунному миру только еще «крутили» наши аналитики и одну из них - очень важную - раскрутили таки. Оказывается, фирма его, хотя и действительно некрупная, имела филиалы и филиальчики во многих странах, в том числе - я даже опешил - на моем любимом тихоокеанском побережье в Кабралии. Бывал он в этом филиальчике и не раз, и не два. То есть, наведывался туда регулярно по своим шпионским или, не дай Бог, коммерческим делам.
        Засветился он не бизнесом - мало ли «купцов» в Латинской Америке, а неуемной тягой к водным видам спорта - виндсерфингу и гонкам на яхтах. По мнению наших специалистов, успевших к нему приглядеться, делал он все на воде качественно, хотя и не вполне профессионально. Все-таки был не спортсменом, а гнусным цэрэушником, посягнувшим на чужого агента.
        Основные его дела - это он так думал, что «основные» - сводились… к торговле продуктами питания. Не технологиями высокими, не промышленными секретами, не космосом и не авиацией с ракетами, а банальной едой. Насколько это умно и выгодно, специалисты понимают. Потому что торговать технологиями, конечно, престижно. Они нужны, хоть и всем, но платить за них могут и будут немногие - дорого, очень дорого. А еда нужно людям три раза в день, как минимум, если не считать полдников с кексами и кефиром. Стоит она дешевле, чем технологии, но без нее не прожить в среднем боле 21 дня. Без технологий - другое дело. Поэтому те, кто занимаются продуктами, не только уважаемы и богаты, но и время у них свободное всегда найдется, чтобы отдаться целиком и полностью любимой работе, например, разведке.
        И израильский «ботаник», и лоренсийский «дипломат», пахавший на две конторы, были, судя по всему, классными, во всяком случае выше среднего уровня аналитиками. Именно они придумали и разработали очень рискованную операцию, обеспечили ее безукоризненное проведение. Теперь почивали на лаврах: кололи в своих цэрэушных кителях дырки под ордена, бронировали апартаменты в Майями или Гонолулу, чтобы отдохнуть с семьями и стариками-родителями от тягот тайной шпионской жизни, а заодно подлечить изнуренную шампанским и виски печень.
        Хорошо бы было обломать им этот внеплановый отдых и кайф, чтобы не лезли к нам, думал я, попивая кофе со своим дружбаном Антонио и поглядывая на легкие волны почти не слышного прибоя. За три года много воды утекло вдоль моей любимой набережной. По стране я поездил вволю и даже за ее пределами побывал.
        Обзавелся друзьями и, возможно, недругами или завистниками. Ничего особенного, как говорится. Все в пределах нормы. Антонио меня любил, был за меня горой и не раз даже предлагал помощь. Ну, мало ли какие проблемы! Чего достать, может быть, дефицитного, защитить от особо рьяных местных «авторитетов»: им ведь все равно дипломат ты или коммерсант. В своем наброске плана я как раз и хотел воспользоваться связями Антонио, только не в этой стране, а там, где он учился, родился, женился и так далее.
        Главная идея моего плана сводилась к тому, чтобы «ботаник» исчез. Не важно где - на рыбалке, на прогулке, на пикнике, в ресторане или кафе. Исчез так, чтобы не нашелся. Без допросов и утомительных аутодафе, без признаний и клятв, без следов. И чтобы его не искали. Искать, конечно, будут, но чтобы не нашли.
        Официальная причина исчезновения - коммерческие разборки. Его фирма должна будет продать бойцам-борцам с режимом в какой-нибудь соседней стране приличную партию продуктов для партизан. Сначала пробную, потом еще. Очередная поставка пропадет, хотя деньги за нее заплатят. Не найдут однако ни еды, ни денег, ни партизан, и тогда пропадет «ботаник». Покупателей продуктов станут искать, но они окажутся ниоткуда и звать их никак.
        Партизан о ту пору в Южной Америке было пруд пруди и найти виновника не так уж и просто. Однако, учитывая, что американцы контролируют большинство всяких «контрас», «фарковцев» и прочих революционеров, (особенно тех, кого не контролируем мы), они, конечно, могут выяснить, откуда ноги растут. Скрыть источник «роста» было важной задачей, но не самой главной. Выяснить - это одно, а доказать - совсем другое.
        План был громоздкий, сложный и дорогой. Контролировать его исполнение должен был я, но не с берегов Тихого океана, а с Атлантического. И не с моим любимым испанским языком, а с португальским, который я, кажется, стал подзабывать.
        На всякий случай я придумал и план «Б», значительно более простой и менее затратный. Он строился прежде всего, точнее говоря, исключительно на любви израильского «ботаника» к морю и яхтам. В соответствии с планом «Б» мне, точнее не мне, а специально обученным «заказчикам» нужно было «подогнать» и желательно через Атлантику группу яхтсменов и стрелков с «небезупречным» прошлым.
        По команде «заказчика» они должны были приплыть в Кабралию, дождаться, пока «ботаник» приедет туда же на отдых или на работу, вписаться в его режим дня и, выбрав удобный случай, «нейтрализовать» обидчика «Гектора». Осуществлять эту самую «нейтрализацию» (Господи, слово-то какое замечательное, еще бы знать, что оно означает!) надо было не из пушки, а, например, из снайперской винтовки L96, которую совсем недавно смастерили англичане. Хорошо смастерили, на совесть. Достать такую винтовку проблем не было - были бы деньги. Стреляла она уверенно и практически гарантировала 1000 - 1500 метров.
        Стрелок, он же пловец должен был попасть на «чужую» яхту, «случайно» дрейфовавшую неподалеку от «ботаника», самостоятельно, с берега. «Неожиданно» наткнуться на неосторожно «забытую» кем-то винтовочку и после выполнения своей чудовищной миссии точно также на берег и отбыть. Благо береговая линия позволяла, а местные погранцы должны были ослабить свое внимание к парусникам, например, в связи с какой-нибудь мелкой регатой в акватории.
        Второй план тоже был не безупречный и опирался пока на мифических яхтсменов и мифических киллеров, которые тоже, между прочим, обожали зеленые дензнаки соседней североамериканской страны. Не все сводилось к маниловским идеям, естественно. Наметки, всякие там имена и пароли у меня, конечно, кое-какие были. Не здесь, правда, не в Кабралии, а, например, на противоположном берегу в некоторых приятных странах - поблизости или чуть дальше.
        Зная критичный подход своего начальства к творчеству молодых, (меня, подполковника, оно тоже считало молодым - спасибо, конечно, за комплимент), я подготовил и третий вариант плана. Вспомнил времена генерала Судоплатова. Нет, я не предлагал послать в гости к «ботанику» современного Рамона Меркадера с ледорубом. Все можно было сделать, как говорится, не выезжая на природу, то есть, на улице, в толпе, незаметно и тихо для окружающих. Да, туристу стало плохо - кофе слишком крепкий, жарко на улице, помогите и т. д.
        Даже на этот вариант с уколом и шприцем можно было найти или прислать человека. И нелегал мог отработать по этому варианту, причем, не обязательно наш, а, например, из братской соцстраны. Пусть помогут нам, мы поможем им. И Антонио мой вполне мог бы пошевелить свои связи. Нет, не для меня лично, но мало ли кто попросит!
        Я не считал, что занимаюсь не богоугодным делом. Разведки всегда воюют. Мы мстили главному противнику за уничтожение нашего агента, платя им той же монетой. Если промолчать, то с тобой никто не будет считаться.
        Все три плана я общих чертах расписал за два дня и отправил в Белокаменную. На крики «браво» и «бис» и даже на сдержанное одобрение из Леса я, честно говоря, не рассчитывал. Но и не думал, что вся моя писанина пойдет в корзинку для секретного мусора. В итоге получил ответ, что все принято к сведению. И то - хлеб.
        К сведению был, наверное, принят и план или планы Павлика. Один из них мы обговорили еще в столице у меня дома под борщ и умеренную, я даже сказал бы «символическую» выпивку. Дело в том, что еще в мою бытность в Лоренсии, мне удалось, вернее, пришлось познакомиться с местными ребятами, вполне себе освоившимися в лоренсийских лесах и рощах и не особо стремящихся к личной урбанизации. Были они отчаянны и смелы (ну, разумеется, пока дело не доходило до серьезных разборок с армией), могли за небольшой по местным меркам гонорар выполнить любое щекотливое задание и тихо раствориться в буше.
        Вместе с бушем они контролировали и дороги, и бескрайние неземной красоты пляжи, на которые охотно, хотя и с опаской тянуло в выходные и прочие дни отдыха весь лоренсийский дипкорпус. Американский дипломат-аналитик, трусливо прятавшийся под крышей европейского посольства, тоже был не чужд отдыха на природе, хотя, конечно, он в одиночку «за буйки не заплывал».
        Идея сводилась к тому, чтобы задействовать «антигуш комбатентеш» - так называли ветеранов лоренсийских событий 70-х годов. На каком-нибудь блок-посту близ моря на обратной дороге после пикника (все подвыпили, раскрепостились, девушки требуют продолжения банкета и т. д.) они устроили проверку документов-засаду, спеленали парня, а лучше двух - до кучи и увезли. Куда? А никто не знает. Зачем? Никто не понял. Кто? Никто.
        Парня или обоих сразу довезут до берега, посадят в лодку и отплывут в океан - недалеко. Там может оказаться пиратская шхуна, которая отплывет подальше и, встретит траулер с какими-то рыбаками - белыми, разумеется. Они неохотно, но все же поменяют лоренсийских пленников на ящик гранатометов и десяток «калашей». Какой же траулер выходит нынче в море без этого добра!
        Траулер рискнет уйти еще мористее, как говорят яхтсмены, и «вдруг» встретит сухогруз или, свят-свят, подлодку. Чтобы не брать грех на душу, пленников или пленника передадут плавсоставу. А сам траулер пойдет дальше по своим делам ловить атлантическую креветку - очень вкусную, полезную и питательную.
        Такой примерно план только уже с деталями и подробностями Паша должен был представить начальству на суд. И тоже, наверное, очень быстро. Возможно, с вариантами. Так что сел я ждать ответа. И потихоньку готовил свою поездку в Бразилию. Не помню, какую по счету. Одну я запомнил на всю жизнь.
        Больше всего на свете бравый подполковник бразильских ВВС Леви Фонсека, без пяти минут отставник любил свою маму Рахиль (девичья фамилия Блюм). А еще - красивых баб и хорошую выпивку. Да, кроме того, они с мамой обожали собак. В их стареньком доме в Рио-де-Жанейро было целых три барбоса: старая овчарка Лиза, французский бульдог Жиль и любимая мамина болонка Бетти. По правде говоря, редкостное дерьмо, украдкой норовившая все время тяпнуть Леви за пятку, хотя именно он привез это маленькое злобное чудовище маме в подарок из Штатов, где когда-то проходил шестимесячную стажировку.
        Леви Фонсека родился в Рио в 1950 году в добропорядочной еврейской семье. Его мама Рахиль 1927 года рождения была родом из местечка Рион-ле-Цион. Это в центральной части Израиля, на берегу Средиземного моря, всего в 12 километрах от Тель-Авива. Мать с гордостью рассказывала юному Леви, что его прадедушка Шмуэль - простой лавочник из Орши в конце прошлого века входил в сионистское движение «Ховевей Цион». Он был в составе небольшой группы еврейских переселенцев из России, которые в июле далекого 1882 года основали одно из первых сионистских поселений в тогдашней Палестине, задуманное как сельскохозяйственное. Оно получило звучное название Ришон-ле-Цион.
        Несмотря на адскую жару, нехватку воды и враждебное окружение из числа местных арабов, еврейские колонисты зацепились за этот клочок бесплодной земли, со временем создав из него своим трудом, потом и кровью (да, да было и такое!) цветущий оазис. Получив городской статус в 1950 году, спустя всего лишь два года после провозглашения независимости, Ришон-ле-Цион из заурядного «спального» местечка рядом с Тель-Авивом постепенно начал превращаться в приличный, по меркам Израиля, город.
        Рахиль, которая не очень прижилась в Бразилии, несмотря на то, что здесь родился ее единственный сын, ее сокровище, ее надежда, как она его называла, мечтала о том дне, когда Леви наконец выйдет в отставку. Как мудрая еврейская мама, Рахиль уже все решила и распланировала их дальнейшую жизнь по шагам. После выхода сына в отставку - продажа дома в постылом Рио и переезд на ПМЖ на историческую родину в Ришон-ле-Цион. Там для ее обожаемого Леви подберут здоровую работящую жену, которая нарожает пухлых симпатичных внучат, мальчика и девочку. Имена для них уже придуманы, это даже не обсуждается: девочку назовут Фрума, а мальчика - Лейба. В честь родителей Рахиль.
        Несмотря на робкие возражения Леви, что ему, мол, больше нравится город Хайфа, его мать слушать ничего не хотела. Только в Ришон-ле-Цион и никуда больше! Там могилы предков, там у Рахили живут младший брат и две сестры с мужьями и многочисленным потомством.
        Отец Леви - Эхуд Фонсека 1921 года рождения вел свой род от первых еврейских поселенцев в Бразилии - марранов, прибывших в страну в начале XVI века на каравеллах Алвареша Кабрала. Родители Эхуда занимались сельским хозяйством и владели крупной фазендой на северо-востоке Бразилии, а сам он служил по дипломатической части в финансовом департаменте местного МИДа.
        Бразилия признала Израиль в 1949 году, а свое посольство в Тель-Авиве открыла только в 1952 году. Вот туда-то в короткую командировку и был направлен известный ловелас Эхуд Фонсека. В его обязанности входило решение финансовых и административных вопросов, связанных с функционированием бразильского диппредставительства на Земле обетованной. С Рахиль Блюм он познакомился случайно, в мясной лавке, где молодая еврейская красавица помогла ему объясниться с бестолковым хозяином заведения, плохо понимавшим по-английски.
        Фонсека, высокий статный брюнет, смуглолицый, с седеющей шевелюрой и неизменной кубинской сигарой во рту, всегда одетый с иголочки, у себя в МИДе слыл бабником. Увидев Рахиль, он просто потерял дар речи. Чем-то девушка напомнила ему Элизабет Тейлор: с густыми черными как смоль длинными волосами, огромными зелеными глазищами, пышными бедрами и впечатляющим бюстом, просто рвущимся на свободу из-под скромного серенького платьица.
        Эхуд увидел Рахиль и пропал. Это была девушка его мечты! Конфетно-букетный период их знакомства, слава Богу, длился недолго. Проведенное потом МИД Бразилии служебное расследование показало, что ради возлюбленной Фонсека залез даже в кассу своего посольства, но дело, к счастью, замяли. Потерявший от неземной любви голову дипломат буквально засыпал Рахиль изысканными восточными сладостями, дорогими букетами и французским парфюмом. Добил он ее, приобретя в Тель-Авиве в ювелирном магазине фирмы «Rotem jewelry» дорогущие кулон в белом золоте и ожерелье с крупными изумрудами, которые феерически гармонировали с глазами девушки.
        Дней через пять Эхуд был представлен семье Рахиль и попросил ее руки. Семейный совет, обсуждавший кандидатуру жениха, прошел быстротечно. Добро на брак, хоть и с иностранцем, но все же своим, евреем было получено. Ложку дегтя все-таки внесла лишь 95-летняя тетя Сара, которая, комментируя род деятельности Эхуда, пожевав беззубым ртом, глубокомысленно изрекла: «У нас на госслужбу идут только самые ленивые или самые глупые. Остальные делают свой гешефт!» Но ее голос потонул в гуле одобрения, особенно после того, как Рахиль сказала, что ее суженый - наследник крупной фазенды в Бразилии.
        Ударили по рукам, сыграли скромную свадьбу и молодые отправились проводить медовый месяц в Акапулько. Вскоре пара вернулась в свой большой дом в Рио-де-Жанейро, где Рахили сразу же не понравились его шумные жители и вся эта карнавальная суета.
        После рождения сына Рахиль здорово располнела и резко растеряла всю свою былую женскую привлекательность. Груди обвисли, как у старухи Изергиль, а некогда фантастичсекой красоты попка приобрела необъятные размеры, утратив упругость и форму. Видимо, правы были древние мудрецы, которые говорили: «Юные девы Востока рано расцветают, как розы, но также быстро увядают».
        Короче говоря, Эхуд очень скоро потерял к Рахиль всяческий интерес. Несмотря на рождение сына и все ее титанические старания сохранить семью, он словно с цепи сорвался и пошел (нет, просто побежал) по бабам, не пропуская ни одной юбки. Стал часто заглядывать в бутылку, пристрастился к картам. Иногда на виду у жены и сына приводил в дом каких-то шлюх, объясняя с усмешкой, что это, мол, коллеги по работе, с которыми к утру он должен подготовить срочные документы для министра…
        Леви воспитывала одна мать, которую он боготворил и беспрекословно слушался. Отца парень просто возненавидел. Старался не выходить из своей комнаты, заслышав его нетвердые шаги. Сжимал в бессильной ярости детские кулачки, мечтая о мести за все унижения матери. Длилось это недолго… Где-то месяцев через пять-шесть Эхуд заболел, слег в постель. А еще через два месяца сгорел, как свеча от скоротечной формы рака горла. Семье он оставил одни долги: полученную от своих родителей в наследство фазенду, как с ужасом узнала мать, просадил в покер. Тогда же юный Леви дал себе страшную клятву никогда в жизни не играть в азартные игры, не пить, и не гоняться за девками. Клятву он, впрочем, как мы скоро узнаем, нарушил…
        Рахиль тянула сына одна, напрягаясь из последних сил. Продала их большой дом и переехала с сыном в скромную трехкомнатную квартиру. Устроилась на работу в адвокатскую контору на небольшую зарплату, но Леви отдала в престижную школу. Он рос нелюдимым замкнутым мальчиком, много читал и практически не имел друзей. Лет в 14 увлекся точными науками, до дыр зачитывал все попадавшиеся под руку книги и журналы о ракетостроении и освоении космоса. Решил стать военным летчиком, а потом первым бразильским астронавтом, чтобы фамилия Фонсека прогремела на всю страну, а, может, и весь мир.
        Особенно внимательно он отслеживал развитие ракетных программ в горячо любимом его матерью, а под ее влиянием и им самим Израиле. Правда, материалов об этом в открытой печати было маловато. Кое-что Леви прочитал о подписанном в 1963 году контракте на сумму 100 миллионов долларов между министерством обороны Израиля и фирмой «Дассо», основной французской корпорацией в области ракетостроения. Его внимание привлек тот факт, что именно владелец и главный конструктор этой компании Марсель Дассо, тоже еврей по национальности и участник французского Сопротивления, способствовал проведению израильтянами уже в 1965 году испытания оперативно-тактической ракеты «Иерихон-1». После этих испытаний, как раз накануне Шестидневной войны 1967 года с ненавистными арабами, о которых его мать рассказывала столько ужасных историй из своего детства в Ришон-ле-Цион, Израиль получил на вооружение 25 таких ракет.
        Как точно подметил любознательный юноша, начало космической гонки двух супердержав - США и СССР придало импульс и развитию бразильской космической программы. В местечке Рота ду Сул, что в 12 километрах от Натала, столицы штата Рио-Гранде-ду-Норте выбирается площадка для первого в Бразилии пускового центра, получившего романтическое название Баррейра-ду-Инферну (в переводе с португальского - преддверие или граница ада).
        Это название, по всей вероятности, дали местные рыбаки. Так они окрестили расположенные поблизости могучие утесы, которые в ранние утренние часы на восходе солнца мгновенно окрашиваются в насыщенный кроваво-красный цвет. Зрелище действительно завораживающее! Отсюда в 1965 году стартовала первая, запущенная с территории Бразилии, метеорологическая ракета «Nike Apache» производства США.
        Рахиль, естественно, заметила интерес сына к проблемам освоения космоса, и хотя в душе его не одобряла (хотела, чтобы Леви стал известным адвокатом), тем не менее выбор карьеры военного вынуждена была принять.
        Военным летчиком, а тем более космонавтом Леви Фонсека, конечно, не стал, в том числе по состоянию здоровья. Но он закончил академию ВВС в городе Пирасунунга в штате Сан-Паулу, послужил техником в военно-транспортной авиации, и даже стажировался в конце 70-х годов в учебном центре в США. Затем проходил службу в департаменте аэрокосмической науки и исследований ВВС Бразилии.
        В начале 80-х годов появились планы создания нового космодрома в штате Мараньян, на севере атлантического побережья страны. Леви прикомандировывают к Космическому агентству Бразилии и переводят в местечко Алькантару, где развернулась грандиозная стройка.
        Этот пусковой комплекс по сути уникален. На сегодня он является наиболее близко расположенным к экватору космодромом. Даже ближе, чем космодром Куру во Французской Гвиане (ах, Софи…). На выбранной территории в Алькантаре могли разместиться аж целых девять стартовых площадок! Выгодное географическое положение, близость к экватору позволяли не только существенно экономить топливо, но и давали возможность осуществлять пуски ракет на все типы орбит, от экваториальных до полярных. Кроме того, по расчетам экспертов Космического агентства Бразилии, с космодрома Алькантара, расположенного всего лишь в 140 милях от экватора, можно было выводить в космос полезные нагрузки с использованием уже существующих ракет-носителей.
        Мудрые головы-технари из Конторы, узнав об Алькантаре, сразу же сделали стойку, как опытный английский сеттер на утиной охоте. Они почувствовали, что гипотетически дело пахнет большими деньгами. В те далекие 80-е годы предсказали, что Родине со временем понадобится выход на огромный и перспективный мировой рынок коммерческих пусков и продвижения наших ракетно-космических технологий. Подготовили соответствующую служебную записку наверх. Кремль отреагировал на удивление быстро и маховик закрутился. Ведомство Громыко получило указание искать точки соприкосновения с Бразилией по своей линии, всячески развивать наши двусторонние отношения с этой страной во всех сферах.
        Конторе поручили активизировать разведывательную работу по всей Амазонии и сопредельным странам. Последовал приказ срочно приобрести источников разведывательной информации о строящемся в штате Мараньян космодроме и планах местного руководства по развитию ракетных технологий.
        Аналогичные задания получили и наши коллеги по нелегкому шпионскому бизнесу - «сапоги». Так неизвестный острослов то ли из КГБ, то ли из ЦК или МИДа, совсем по-дурацки, (сейчас бы сказали неполиткорректно) окрестил когда-то военных разведчиков ГРУ. Но я с молодости запомнил одну звучную строку из Киплинга: «…И тех, кто в сапогах, не след держать за сапогов!» Точно сказал англичанин устами Маршака аж целых 100 лет назад. Достойно.
        К слову сказать, между КГБ и военной разведкой отношения исторически сложились непростые, мягко говоря, деликатные. Естественно, в них всегда присутствовали элементы конкуренции: кто первый завербует и доложит, тот и победитель. Но иногда казалось, что опасались немного вояки комитетчиков, (как-никак 37-ой год из песни не выкинешь!). Некоторые даже думали, что их, бедолаг, чекисты по-прежнему шпыняют, во всю используют в своих интересах.
        Да, какие-то недомолвки, недосказанности иногда присутствовали. Но чего не отнять - между спецами из ГРУ И КГБ всегда было взаимное уважение и понимание. Правда, иногда кое-кто из конторских говорил, что военные товарищи по оружию в шпионских делах, мол, действуют как-то порезче, погрубее, что ли. Но кто знает, может так и нужно? Важен ведь результат…
        Лично меня всегда коробило, когда из уст своих коллег слышал, слава Богу, всегда беззлобное - «сапоги». Как-никак, было время в молодости, когда сам в этой удобной модельной «обуви» похаживал. Да и дружбанами верными из числа грушников я обзавелся на всю жизнь, которые за меня хоть в огонь, хоть в воду. Но изменить ничего не мог, в России-матушке так уж повелось. Традиции есть традиции, прилепили ярлык - это навсегда.
        Как скоро выяснилось, в стране, «где много диких обезьян», мы оказались не одни. Сразу же пришлось жестко толкаться локтями с нашими иностранными «партнерами». Интересно, какой идиот их так назвал? Не лучше ли именовать их всех, как в старину, татями или супостатами? Стало ясно, что интерес к использованию амазонского космодрома проявляют также тяжеловесы-американцы, французы, чуть позднее Израиль и Китай.
        После развала Союза полезли даже братья-славяне, хохлы со своими начинающими ржаветь «Циклонами». Сегодня, правда, из Киева слышим, что, мол, не братья они нам, и вовсе не славяне, а гордые укры - потомки фараонов. Хотел бы я хоть одним глазком посмотреть на какого-нибудь Тутанхамона с куском смачного сала и рюмкой горилки, Кстати, и то, и другое лично мне нравится.
        В тихий провинциальный штат Мараньян с его ставшей позже милой моему израненному на ниве плаща и кинжала сердцу столицей Сан-Луис, иностранные шпионы со всего мира скоро стали слетаться, как мухи на дерьмо. Не щелкали клювом и мои коллеги - опера из местной резидентуры. Быстренько просеяли всех возможных кандидатов на вербовку в местном министерстве обороны, генштабе и ВВС.
        Вышли на Леви Фонсеку. Не вступая пока с ним в контакт, обложили его, беднягу, со всех сторон красными флажками, ну прямо как матерого волка на охоте! Подвели к нему толковую агентуру и работа закипел, в которой и для меня нашлось скромное местечко.
        Я с Марусей и девочками (в Кабралии у нас родилась вторая дочь) считал деньки, ожидая заслуженного отпуска, как солдат последнего года службы своего дембеля. Работал из последних сил, сжав зубы. Из рук все валилось, ничто не радовало. Хотелось домой, в Союз, к родным, близким и друзьям. Все уже было распланировано заранее: сначала покупаем в «Березке» «Жигуль». Столько-то дней в Москве, а потом транзитом через любимого Марусиного кубанского деда (надо навестить старика!) прямиком в Джубгу, на Черное море, «дикарями»!
        В Москву прилетели поздно ночью. В Шереметьеве, как всегда, встречал верный друг Вован. Он быстро домчал нас до дома, но на рюмку чая не зашел, проявляя деликатность - все до предела были измотаны долгим перелетом. Прощаясь, сказал, что завтра после обеда меня ждут в Конторе. На мое брюзжание, что, мол, подождут, в Ясенево прибуду послезавтра, шепнул на ухо: «Не советую, тебя очень ждут! Деталей, старик, не знаю, но повода для волнения, вроде, нет. Просто, ты действительно зачем-то срочно понадобился руководству».
        Короче говоря, уснул я с тяжелым сердцем. Всю ночь ворочался, стонал даже, мучали кошмары: будто за мной фашисты гонятся с собаками, а я от них по болоту убегаю. Но, как говаривал в таких случаях мой друг, может, ты просто на ночь переел?
        В Контору я прибыл к 14.00, злой, как черт и не выспавшийся. Полчаса мне дали пообщаться с моими прежними коллегами (перед командировкой в Кабралию меня перевели в другой отдел). Вручил им гостинцы, успели даже выпить по чашке кофе. Ребята рассказали, что нашего милейшего Сан Саныча все-таки «схарчили», не простили ему историю с «Гектором», из-чего и я почувствовал себя виноватым. Все-таки мой человечек. Я полностью ему доверял и в предательство своего помощника по-прежнему не верил. Не такой «Гектор» был мужик, хоть и черный.
        Через какое-то время меня вызвали к начальнику. В кабинете шефа сидел гость и они о чем-то оживленно разговаривали. При моем появлении оба замолчали. Видимо, говорили ну, если не обо мне (да, вот такая у меня высокая самооценка), то о деле серьезном, подробности которого мне пока знать было не обязательно. Гостя я сразу узнал - легенда ПГУ, руководитель нелегальной разведки Николай Иванович Грачев. Лично я знаком с ним не был, но иногда видел мельком в длинных коридорах в Лесу, не более. А кого только там порой не увидишь, прости Господи!
        Интуиция подсказывала мне, что встреча с генералом Грачевым сулит либо разнос (а, собственно за что?), либо какую-нибудь просьбу, от которой нельзя будет отказаться. И то и другое - не самое лучшее начало дня!
        На всякий случай я «сделал» максимально умное лицо (вспомнилось высказывание одного начальника на военных сборах: «Что вы делаете умное лицо? Вы же офицер или где!») и доложил по уставу о прибытии.
        Взглянув на мой слегка помятый вид, шеф деликатно извинился, что не дал отдохнуть после тяжелой дороги. Я уже знал примету: если он извиняется, жди неприятностей. А уж если хвалить начнет, не приведи Господи, то потом три шкуры спустит. Это у него такие подходцы были нестандартные. После извинений босс действительно задал несколько дежурных вопросов, мол, как дела, как резидент, ребята в резидентуре и скупо похвалил за результаты работы в Кабралии.
        - Не ошиблись мы, Сергей Иванович, что взяли вас в отдел и направили в эту страну заместителем резидента.
        Было, конечно, приятно, но я понимал, что это всего лишь прелюдия и по-прежнему ожидал подвоха. Это он, хитрован, не мне говорит, а Грачеву, подумал я. А сейчас наступит кирдык - или предложит занять свой генеральский кабинет (вот Маруся обрадовалась бы, да и тесть тоже!) или посадит на кол за ужасную ошибку, о которой я пока не догадываюсь. Но шеф голоса не повысил, кителя своего генеральского не вручил, а мягко поинтересовался:
        - В отпуск с семьей поедете куда-нибудь?
        - Пока не планировали, - бодро соврал я. Эх, Джубга, Джубга!. Мой маленький внутренний компьютер мгновенно просчитал все варианты - отпуска в них уже не было. Первая потеря, жаль, конечно. Стал судорожно соображать, что же я скажу дома Марусе и девчонкам, которые мечтали о поездке к деду на новой машине. - Ты присаживайся, Сереж, - ласково предложил шеф.
        Раз перешли на ты и за стол с собой сажают, кол на сегодня, видимо, отменяется. Хотя с них станется! Куда бы сесть? Поближе к двери, чтобы «ноги сделать», если что, или по-нахалке рядом с Грачевым - хоть посидеть около легенды. Внукам потом рассказывать буду на пенсии, если, конечно, доживу. Сел все-таки со стороны шефа - я же его подчиненный. Да и свалить вряд ли удастся: у секретарши Наташки «черный пояс» по карате - завалит прямо в предбаннике, охнуть не успеешь…
        - Сережа! - Продолжил шеф мягко. - Тут у нас с Николаем Ивановичем проблемка небольшая возникла. Нужна твоя помощь. Так что ты с отпуском повремени, пожалуйста.
        Господи! У нас не бывает «небольшой проблемки». Оставьте вы эти словечки себе, товарищи генералы! У нас чуть что - Отечество в опасности и спасать его на этот раз, кажется, предложат мне. Шеф заметил, как я изменился в лице. Собственно, для меня отпуск еще и не начался, а его уже отобрали. Вообще-то это наш стиль. Сейчас начальник будет проникновенно говорить, что отпуск - полная херня и жалеть о нем - последнее дело. Тем более, что все равно потом дадут тебе отгулять столько, сколько захочешь и еще немножко. Слова этой сладкой песни я выучил давно, когда меня лишили отпуска в первый раз (еще в Лоренсии) «во имя высших интересов, намеченных партией целей, разрядки международной напряженности, дружбы со всем миром и т. д». Типа, коммунизм хотели построить, но не хватило малости - моего отпуска.
        - Да и не жалей ты о нем, - подслушав мои мысли, сказал шеф. - Отгуляешь попозже. - (С вами отгуляешь, со злостью думал я!) - Ты, вот что… Там, в Кабралии, португальский язык случаем не забыл?
        - Восстановим, если надо, - бодро доложил я. А как еще прикажете отвечать? Мямлить? В туалет проситься? Хорошо хоть Грачев пока молчит.
        Тихо вошла Наташа, молча поставила перед нами поднос. На нем строго стояли три чашки кофе, три бокала - не полных - с водой и тарелочка с сушками. Также безмолвно «каратистка» исчезла. Генералы красиво церемонно взяли каждый свой кофе (блюдечко левой рукой, чашечку правой - воспитание!). Отхлебнули по глоточку. Я присоединился к компании.
        - Ты куришь? - Все также по-доброму поинтересовался шеф.
        - Курю.
        - Ну, ладно, потом покуришь.
        Дурацкие у вас шутки, гражданин начальник, подумал я. Захотел сказать вслух, что не люблю ваш растворимый напиток, предпочитаю «мокко», сваренный в турке, но опять почему-то промолчал, поставил свой кофе на поднос. В три глотка допил воду - легкий «сушняк», плюс недосып, плюс волнение и стресс. И тут ударила артиллерия - вступил Грачев. Стало точно не до курева.
        У генерала хорошие были глаза, не злые, спокойные. Только мурашки от его взгляда так резво ломанулись по моей влажной спине (рубашка под пиджаком давно подмокла), что могли и выскочить где-нибудь в интимном месте.
        - Мы тут с Георгием Павловичем, пока вас не было, просмотрели ваше личное дело. Пришли к выводу, что с учетом ваших геройских подвигов в Лузанвиле и Кабралии, - лукаво ухмыльнулся гуру нелегальной разведки, - вам будет по плечу одно небольшое дельце…
        Опять «небольшое»! Ну, сколько раз вам мысленно объяснять: выкиньте из своего генеральского лексикона словечко «небольшое»! - Слушаю вас, Николай Иванович.
        - Прокатитесь в Бразилию с паспортом гражданина Пятой республики, в качестве специалиста в области ракетной техники. Кстати, наполовину еврея.
        После каждой фразы мои глаза раскрывались все шире и шире, что, наверное, было заметно. Грачев, тихо наслаждаясь произведенным эффектом, продолжил:
        - И там, где-нибудь под шелест пальм, шум прибоя, на белоснежном песочке, - в глазах Николая Ивановича блеснули бесовские искорки, - сделаете одному местному, тоже вашему соплеменнику-еврею, непристойное предложение. Попросите его продать кой-какую документацию за заморские пиастры, или что там у них в ходу, Георгий Павлович? - Грачев хотел подключить к беседе неожиданно «выпавшего из игры» моего шефа.
        - Крузейро, - выручил я генерала.
        - Вот именно, крузейро. Соответствующие документы для вас мои хлопцы справят, да и легенду железную помогут отработать. В общем, не волнуйтесь! - завершил свою речь Грачев. Выдержал небольшую паузу.
        - Сергей Иванович! Ну как, согласны? Вопрос непростой, поэтому, конечно, вам нужно подумать.
        - Сколько думать?
        Грачев смотрел совершенно серьезно, но где-то в глубине его почти бесцветных глаз проглядывала та же самая легкая бесовщинка.
        - Ну, вот, кофе допейте и отвечайте! - Сказал «щедрый» Грачев. Пауза длилась, наверное, пару секунд. А потом оба генерала, не сговариваясь, заржали очень искренне, открыто. Даже я улыбнулся. (Как дети малые, честное слово!). Надо было отвечать, тем не менее.
        - Я попробую, - с легкой хрипотцой сказал я. Откашлялся. - Вернее, я согласен, тащ генерал!
        - Вот и отлично, - подытожил Грачев. Начальник всех нелегалов Советского Союза, видимо, почувствовал, что творится у меня в душе. Чтобы немного разрядить обстановку, хитро улыбнулся.
        - Последний анекдот! Вчера ребята из Пятой управы рассказали. У нас в Союзе теперь для поступления на госслужбу надо расширенную анкету заполнять. В ней появились новые пункты. Первый: «Были ли вы раньше евреем?» Второй: «Есть ли у вас родственники в Большом театре?» Третий: «Были ли вы за границей? Если да, то почему вернулись?».
        Мы вежливо посмеялись. Анекдот я этот уже слышал от посольских еще в Кабралии. Сообщать об этом Грачеву не собирался: зачем портить кайф генералу? Тот встал, попрощался со всеми за руку и вышел. Моему Георгию Павловичу кто-то позвонил из комитетского начальства. Я беззвучно спросил: «Разрешите идти?» Он кивнул и, зажав трубку рукой, сказал: «Зайди к заму!» и еще раз кивнул, прощаясь.
        К заму я пришел злой и мокрый. Тот все понял и сразу начал с бонуса:
        - Кури, если хочешь, Сереж. Я в курсе твоих… - он слегка замялся, подыскивая фразу, чтобы помягче высказаться о моей ситуации, - будущих приключений.
        - Из меня что, на старости лет хотят слепить нелегала?
        - Но ты ж не послал Грачева и Палыча?
        - Послал! Еще как послал! Прямо так им и сказал: «Идите-ка вы оба на …!» Только рот забыл раскрыть - инстинкт самосохранения сработал, сука, не вовремя.
        - Тогда давай, поехали.
        - Это ты сказал «поехали»?
        - Нет, это «он сказал «поехали!» и махнул рукой».
        - Хорошо, Слава, - я тоже махнул рукой. - Что там у тебя?
        Перешли к обсуждению деталей. Стало ясно, что мне предстоит в сжатые сроки пройти стажировку у коллег-технарей по далекой от меня гуманитария тематике - космос, ракетные технологии и прочая дребедень.
        - Что значит в «сжатые сроки»? До обеда?
        - Нет, Сережа, не ерничай. Там объем документов очень приличный. На все про все - неделя. Два дня читаешь бумаги, трое суток будешь общаться со спецами. Мы их уже подобрали для тебя, классные специалисты…
        - Когда это вы подобрали? Я же только вчера прилетел! А если б я отказался?
        - Но ты же не отказался. Шеф так и сказал: Серега не откажется.
        - Ну, что вы за люди… Я этого отпуска ждал как гимназистка первого поцелуя, а вы взяли и нагадили в мою светлую, непорочную душу.
        - Это все - лирика, - констатировал зам. - После спецов опять сядешь за книжки. Половина материалов на французском, так что заодно и язык подтянешь. Потом отдадим тебя в европейский отдел. Освежишь свои скудные познания о Париже, чтобы мог хотя бы отдаленно напоминать коренного парижанина. А то ты выглядишь как-то уже сильно по-русски или по-кабральски, - съязвил зам.
        - Слав! Я ж ночь почти не спал, летел сюда 20 часов… А меня на ковер и за жабры! Вернее, за жабры и на ковер. Хотя - один хрен… Так я что, должен светиться от радости за оказанное доверие и благоухать «Шипром»? Ликовать, что все руководство героической Конторы смотрит на меня с надеждой? Думать, что Сам каждые полчаса спрашивает: как там наш Серега? Еще не послал нас к Ядреной Фене?
        - Ну, не кипятись, старик! Хочешь выпить?
        - А есть?
        - Обижаешь!
        Зам достал из нижнего ящика стола коньяк «Ахтамар». Хороший коньяк, успел я подумать, пока напиток разливался щедрой рукой во вместительные пузатые рюмки - этикет понимает полковник. В качестве изящного дополнения на столе появилась небольшая вазочка с «Мишкой косолапым». Чокнулись, отпили по хорошему глотку, зам развернул конфетку, я закурил свой «Честерфилд».
        - Знаешь, - спросил я, - как у хохлов называется наш «Мишка косолапый»?
        - Нет. Как?
        - «Ведмедик клишоногий»!
        - Ну ты - полиглот, Серега!
        - Да уж…
        Я совершенно некстати вдруг вспомнил свою поездку во Францию и парижские приключения с Софией. На душе как-то резко потеплело.
        Ты совершенно спокоен, сказал я себе про себя. У тебя растут две девчонки-красотки. Ты думаешь только о них и о Марусе. Вслух спросил:
        - А что там мадемуазель София Рени? Ее планируют подключать к операции?
        - Видишь ли, Серега… Помнишь, как там в «Адъютанте…»: «Видишь ли, Юра…» Так вот, видишь ли, Серега, она теперь, наверное, не мадмуазель, а мадам.
        Опять что-то екнуло примерно в том районе, куда обычно бьют под дых. Все-таки мы, мужики, скоты, признался я себе. А чего не признаться? Никто не слышит. Я женился, родил двух девок - и все нормально, так и надо. А Софи стала «мадам» - сразу, сука, ревность взыграла…
        - И она могла даже стать Софией Пхонг. Чуть не вышла замуж за корейца…
        - Северного?
        - Да, щас! Нормального, южного и весьма не бедного, по нашей информации. Прожила с ним, ну, или общалась, правда, совсем немного - буквально несколько месяцев. Потом родила чудного мальчугана, после чего предположительный папа мальчика, то есть, мистер Пхонг пропал. Вернее, он пропал задолго до родов, так и не увидев своего первенца. Там вообще какая-то мутная история вышла.
        - Корейца наши грохнули?
        - Дурак ты! Тебе бы только грохнуть кого-нибудь! Не было нам забот корейцев «зачищать». Просто сбежал, скорее всего. У нее ведь язык острый, нрав резкий, характер - сам знаешь какой. И главное, башка варит. Я думаю, кореец с ней просто не ужился и свалил по-тихому. Она ж морковку корейскую перченую не будет жрать. А он от кофе, наверное, охерел. Вот и слинял на бытовой почве. Но мы проверяли. Дел у него больших не было в Парижике. Так, мутил что-то по торговой части… Мало ли где он сейчас. Так что твоя София, наверное, не Пхонг, а продолжает носить свою партизанскую фамилию Рени.
        - Так она за него вышла замуж?
        - Да нет, это я так, к слову. О Софи мы поговорим позже особо. После европейского отдела твоя тема - Израиль.
        - Без обрезания - никак? - Я уже чуть-чуть «отошел» и попытался пошутить. Зря пытался. Зам без улыбки посмотрел мне в глаза. - Никак, - сказал оно назидательно. - Ты что хочешь погореть на мелочи?
        - Какой мелочи?! - Я внезапно испугался взгляда зама. А вдруг у них уже все решено за моей спиной? - Это для вас мелочь, а я не иудей, а православный человек. И расставаться со своей крайней плотью совсем не горю желанием!
        - Да ладно, шучу, - улыбнулся зам. - Не беспокойся о своем…
        - Только без натурализма, Слава! У меня и так голова кругом идет.
        В итоге мне предстояло проштудировать также массу материалов по Израилю, особенно касающихся базы ВВС в местечке Пальмахим, что в пустыне Негев. Затем по ракетной программе этой страны. Ну, и отдельно пройти в сжатом виде курс повседневной жизни на Земле обетованной - тора, талмуд, шабат, йомкиппур и т. п.
        Я начинал тихо обалдевать. Конечно, можно было повернуть все, как говорится, взад. Вскочить, смахнуть все лежащие на начальственном столе секретные документы на пол (коньяк бы только не разлить), потоптать их ногами и дурным голосом заблажить: «Вы что, там с ума все съехали, вашу мать?» Или тихо спросить, как Штирлиц: «Вы меня кем там считаете?»
        Был еще и третий вариант. Я его и выбрал. Вспомнились грубоватые, но мудрые слова моего соседа по нашей коммуналке на Арбате, старого балтийского морячка, прошедшего всю войну на маленьком торпедном катере. Как-то, на кухне я, 10-летний пацан из интеллигентной семьи, наблюдал, как сосед, не поморщась, спокойно принял на грудь «мерзавчик» прямо из горла, чем безмерно поразил меня. Согнул «беломорину», сделал глубокую затяжку, и задумчиво произнес, видимо, вспоминая что-то свое, пережитое: «Как ты думаешь, Серега, можно ли ссать на начальство?» И, не дожидаясь моего ответа, мрачно изрек с видом Сократа: «Запомни, сынок, можно! Но только не расстегивая ширинки».
        Хрипло рассмеялся, в три затяжки прикончил папироску. Потом зубами лихо сорвал пробку с язычком из тонкого алюминия (в простонародье - «бескозырку») с новой бутылки водки, на этот раз уже пол-литра. И, напевая вполголоса слова военной песни: «А сыну отдай бескозырку…», сунул мне пробку в ладошку и вразвалочку удалился в свою комнату.
        - Закончишь с Израилем, - продолжал тем временем зам, - пройдешь курс ускоренной подготовки по Франции. Поживешь на нашей конспиративной квартире, на Малой Бронной. Примерно две-три недели, может, больше.
        - Что? И домой нельзя? Я ж не лейтенант сопливый, а подполковник!
        - Ограничений таких не будет, наверное. Но ты сам решай, по обстоятельствам. Я бы на твоем месте не ездил - время терять на дорогу, близких нервировать, на дурацкие вопросы отвечать… Кстати, там и решите насчет «Японки». Если подключать ее, то надо ответить, как, зачем, когда, кто и еще на 100 вопросов… Ну, вот, - зам развел руками. - У меня пока все.
        Я закурил последнюю сигарету из пачки, а пустую коробочку аккуратно бросил в мусорную корзинку у письменного стола зама. Попал!
        - Тогда я пошел?
        - Давай. Материалы тебя по первой части ждут. Можешь начинать хоть сегодня.
        - Спасибо за заботу, тащ полковник. Я лучше завтра, чтоб сегодня умом не двинуться.
        Странно, но когда я вышел из кабинета зама, как-то все успокоилось. Нервы, давление и потоотделение пришли в норму. Сорочка под пиджаком высохла. Надо же! Теперь я буду не только французским евреем, но и вербовать придется тоже еврея. Только бы не впасть в обоюдный антисемитизм. Господи! Вспомнился анекдот Грачева: «Были ли вы раньше евреем?».
        Вернувшись в свой отдел я попросил у ребят чего-нибудь выпить. Я отсутствовал более 5 часов, и всем было понятно: разговоры со мной были серьезные и наверняка с последствиями. Ребята тут же откупорили привезенную мною же им в подарок бутылку вискаря. Залпом хлопнул полстакана, сказал, что у меня, мол, все в порядке, а все вопросы после… «Стрельнул» закурить. После «Честерфилда» родная «Ява» пошла с большим скрипом. Позвонил в свой старый отдел и попросил друга Вована отвезти меня домой.
        Дверь открыл своим ключом. Когда увидел на пороге Марусю, нестерпимо захотел сказать ей «Шалом!», но промолчал и опустил глаза. Взглянув на меня, она даже ругаться не стала за то, что я уже где-то на стороне «укусил», как говорили между собой жены наших оперов в Кабралии. Молча помогла раздеться и, ставя передо мной тарелку с любимым супом, лишь тихонько спросила:
        - К деду не едем?
        - Едете, но без меня, - хрипло выдавил я, виновато посмотрев на жену. Маруся, угадав мое желание, налила мне из запотевшего графинчика полную рюмку водки. Кофе, коньяк, виски, водка - хороший коктейль, мужской! Сразу вспомнилась фраза, беззлобно сказанная как-то раз во время посиделок с Вованом: «Тебе, Серега, дураку, один раз в жизни сильно повезло, когда ты на Марусе женился». Как в воду смотрел. Главное, что продолжает везти.
        В Москве я пробыл вместо положенного месяца (несостоявшийся отпуск) гораздо больше. Опять в целях конспирации в МИДе и в Лесу пришлось врать: приболел, мол, немножко. Каждый день с 9.00 до 18.00 проводил на неприметной «кукушке» в центре, где вместе со специально выделенными для меня из других подразделений ПГУ экспертами готовился к нелегкой миссии в Амазонии.
        Иногда ближе к ночи, возвращаясь домой в пустую квартиру, подолгу разглядывал себя в зеркале. Думал с тоской: «Ну какой из меня еврей, тем более французский?» Тут же старался сам себя успокоить, рассуждая примерно так. Не Боги же горшки обжигают! Да, не еврей, хотя, если внимательно присмотреться… Волосы густые, с рыжим отливом. Лоб высокий, прям таки ленинский, с едва наметившимися залысинами. А, правда, ведь есть что-то неуловимое… Не зря ведь у нас в народе говорят: «Если хорошенько поскрести каждого русского, проявится татарин». Может, и с евреями то же самое, ведь сколько живем бок о бок!
        В голову лезли всякие дурацкие мысли. Еще Вован, собака, подливал масла в огонь. Каюсь, я не удержался, рассказал ему в общих чертах про свое необычное задание. Ведь надо же было с кем - то поделиться, кому-то поплакаться в жилетку. А Вован - друг, мы столько с ним соли съели, да и водки выпили! Я даже намедни, расчувствовавшись, жалея до слез самого себя, взял с кореша страшную клятву, что, если, не дай Бог, со мной что-нибудь случится, он присмотрит за Марусей и девочками.
        Этот гад заскакивал изредка ко мне домой вечерком поддержать дорогого кореша морально, а заодно и пропустить на халяву стаканчик-другой старого доброго скотча. Привезенный из Кабралии вискарь резко подходил к концу. У меня дома была разлюли-малина, мои-то все уехали на море. А у Вовки не забалуешь, очень уж у его Раечки рука тяжелая была. Маленьких мужских слабостей мужу совсем не прощала. Чуть что, сразу в тыкву! Одним словом, настоящая капитанская дочка (ее папа был капитаном дальнего плаванья).
        Приходит как-то Вовчик ко мне в очередной раз и прямо с порога вместо обычных там, «здравствуй» или, на худой конец «выпить есть?» орет на всю квартиру дурным голосом: «Азохен вей и танки наши быстры! Не желаете ли, месье, лет сорок по парижской пустыне побродить?» При этом ржет как жеребец над собственной шуткой, честно говоря, не самой удачной.
        Готовясь к поездке на Атлантический океан, помимо отработки легенды и прочих премудростей шпионского ремесла я перечитал всего Шолома-Алейхема, «Одесские рассказы» Исаака Бабеля, изучил гору анекдотов про евреев. Особенно запомнился почему-то один. Старый еврей умирает у себя дома. Все домочадцы стараются не шуметь, лица у всех скорбные. Вдруг еврей уловил какой-то восхитительный запах с кухни. Говорит внуку: «Шлема, быстренько сходи на кухню, узнай, что там бабушка готовит». Шлема уходит, через минуту возвращается и сообщает: «Дедушка, бабушка готовит твою любимую Гефилте фиш. Дед, возмущенно: «Так пойди, дуралей, принеси дедушке кусочек». Внук снова послушно уходит на кухню, быстро возвращается и объявляет: «Дед! Бабушка сказала это на потом…»
        Наконец подготовка к командировке завершилась. Я простился с родными, коллегами по работе и «чистыми» со Смоленки. Получил последние наставления от руководства в Лесу и вечерней лошадью отбыл в стольный град Рио. Только не напрямую, а через Париж. На Париж полагалась неделя. Мне было приказано снова войти в контакт с «Японкой», постараться узнать что-нибудь «свеженькое» полезное про интересующие нас объекты, пообщаться с Николаем и тихо улететь на атлантическое побережье.
        Во Францию я летел по «зеленому» паспорту, официально выданному мне МИД. Николай меня встретил в аэропорту и отвез в гостиницу, им же забронированную. На следующий день рано утром я приехал в посольство: к гостиницам у меня давно не было доверия, ехать на природу - тоже неудобно. А в посольстве всегда можно найти местечко, скрытое от чужих и своих глаз и ушей. Сели перед кофейником и чистой пепельницей. И тут Николай поведал мне много интересного.
        Последний раз в Париж я прилетал уже с другого континента, как и накаркал шеф. Правда через три месяца не получилось - слишком серьезная обстановка сложилась тогда в Лоренсии. Но ровно через год все немного «устаканилось» и меня «отпустили» во Францию на международную конференцию, даже без заезда в Москву. Такой вот важный дипломатический вояж - в Париж по делу. Конференция - 4 дня, день прилета, день отлета, мелкие дела и все такое. Пробыл я во Франции в тот раз дней 10. Незабываемо!
        - Ты помнишь последнюю командировку сюда? - Вежливо поинтересовался Николай.
        - Ну, а как же! Деменцией пока не страдаю.
        - Как настроение было у Софи?
        - Как? Да, нормально, 5 баллов. Никаких претензий, отличные материалы… По финансам - тоже не было вопросов, даже щекотливых. Ты к чему клонишь, Коля? - Я начал чувствовать какую-то недоговоренность. - Не крути, рассказывай! - Потребовал я.
        - Да нечего рассказывать, Серега. У меня нет никаких новых фактов. Про корейца ты знаешь, про ребенка тоже.
        - Я знаю только в общих чертах, без подробностей.
        - Ну, а какие подробности? Кореец появился неожиданно почти сразу после твоего отъезда. Так же неожиданно исчез, когда Софи еще была беременна. Я с ней встретился месяца через три-четыре после твоего отъезда. Она сама попросила о встрече и принесла офигительную порцию материалов. Дал ей денег. Вроде все было нормально… Но, знаешь, я почувствовал, что с ней что-то происходит, как-то она погрустнела, лоск пропал, юмор… В общем энергетика стала другая…
        - Коля! Но она ж беременная была! Вот ты забеременеешь, я посмотрю, какая у тебя энергетика будет!
        - Нет, Сереж, не в этом дело. Вот она закрутила с корейцем, как у нас говорят. Зачем? Не пойму. Замуж вроде не собиралась… Последний раз с ней виделись, сказала, что по тебе скучает, спрашивала как ты, где ты, появишься когда… У меня какое-то странное чувство…
        - Слушай, Николай! Я чувствую, ты чувствуешь… Мы как две девки на посиделках. Знаешь, стишок такой был:
        «Он оставил меня брюхатою.А ведь как целовал за хатою!Говорил, что женится,Когда власть переменится».
        - Циничный стишок, между прочим. Под стать моменту.
        - Может быть. Но ты мне факты давай? Разбираться надо!
        - Вот ты и разбирайся. Сколько пробудешь в этот раз?
        - Сказали не засиживаться.
        - Потом туда? - Николай кивнул головой примерно в западном направлении.
        - Туда, потом оттуда, какая разница! Короче, я к ней поеду сегодня. Малец ее с ней?
        - Нет. В Рамбуйе, с тетками. Место хорошее.
        - Я думаю. Что? Прямо в замке?
        - Ну, конечно! Там только для королей. Он в городке рядом. Но это очень престижное место. Она же не из простой семьи, ты знаешь.
        - Знаю. Я зато из простой. Мелкому сколько сейчас? Года три?
        - Примерно.
        - А она там?
        - Здесь, в Париже.
        - Слушай! Достань мне какой-нибудь русский сувенир для ее пацана, можешь?
        - Попробую. А для нее везешь чего-нибудь?
        - Везу. Не на тебя ж надеяться!
        Николай вечером вручил мне (добрый волшебник - не иначе, отобрал у кого-то заранее приготовленный подарок) пластиковый экскаватор умопомрачительного цвета - желто-красно-синий на гусеницах, с поднимающимся ковшом. Мне б такой в детстве, вообще, может, жизнь сложилась бы по-другому, думал я, любуясь игрушкой. Наши прибалты научились делать такие чудеса. И на том спасибо.
        Софии из Москвы я тоже вез подарок. По особому заказу (Контора попросила - кто откажет?) для меня сделали «сет» из бирюзы в серебре - серьги, громадный кулон на цепочке, перстень тоже с большущим куском бирюзы и браслет очень тонкой работы. Стоило такое украшение солидных денег, о чем шеф мне не преминул намекнуть. Я фыркнул в ответ.
        - А ты, друг мой, не фыркай, - начальственно-назидательно сказал он. - Денежки-то государственные. Нечего разбрасываться кулонами…
        - Она ж за это такую информацию гонит!
        - За информацию ей Николай конверты регулярно вручает с франками и долларами. А сережки от Сережки, - шеф любил покаламбурить, - это уже как бы премия…
        Я промолчал и расписался в ведомости в графе «представительские подарки».
        Из гостиницы смог дозвониться до Софи только через час. Она заверещала в трубку.
        - Ты где? В аэропорту? Сейчас приеду! Нет? Где? В гостинице? - не давала она вставить слово. - В какой?
        - В той же самой, где останавливался в последний раз. - С трудом удалось вклиниться в ее монолог, составленный из одних вопросов. Возьму такси и буду у тебя через полчаса.
        - Нет, нет, нет, нет! - Зашумела девушка. - Жди 15 минут и выходи на улицу. Я уже еду! Уже в машине!
        К поездке меня готовили тщательно и не только информационно и психологически. Ни одной русской ниточки на Леоне да Силва (так меня будут величать по легенде) не было. Стригли меня тоже не «под бокс», а по последней парижской моде. Усы я отпустил задолго до отъезда, чем несказанно удивил своих женщин. Ну, девчонки-то просто посмеялись, а слишком догадливая Маруся очень грустно вздохнула. Темные дорогие очки и шарфик в тон поверх пиджака дополняли мой иностранный прикид.
        Спортивного «ситроена» не было. Подъехала бирюзовая (к чему бы такое совпадение?) «рено», остановилась метрах в десяти от входа. Из машины никто не выходил. Я отвернулся и сделал несколько шагов по тротуару.
        - Месье! - Раздался женский голосок. - Не желаете прокатиться на новой машине?
        Я повернулся, медленно вошел в ступор и уронил дар речи прямо на асфальт. Около водительской двери стояла Софи в каком-то сногсшибательном наряде, вся воздушная, легкая, изящная, такая хорошенькая, ну, как сладкий сон, например. Я не находил слов, да, собственно, и не пытался их выговорить, а просто молчал, как дурак и тихо боролся с жаром в районе солнечного сплетения. «Вот так, наверное, калечит людей инфаркт, - подумал я. - Рановато. Тебе ведь, Сережа, еще служить и служить».
        - Ну, что, месье? Поедем? А то меня оштрафуют за неправильную парковку.
        Я подошел, поставил сумку на капот машины и молча обнял Софи. Меня накрыла волна того же самого дивного запаха, который за столько лет, оказывается, не забылся. Я хотел сказать хотя бы «привет», но Софи не дала мне этого сделать, закрыв своей мягкой душистой ладошкой мои губы. Наконец мы расселись и тронулись. - Это сон? - Первое, что я выдавил из себя.
        - Хочешь проснуться? Я сейчас ущипну тебя - синяк будет за то, что ты столько лет не появлялся.
        - Но я же появился!
        - Благодарю тебя, пресвятая дева Мария! Он появился! Надолго ли в этот раз?
        - Я безумно рад тебя видеть.
        - Хороший ответ. Главное, исчерпывающий. Ты вообще мастер вести диалоги. Где тебя этому научили? В твоем Пятигорске? - Там тоже.
        - А ты изменился… Загар у тебя какой-то нездешний. Зато вид - вполне парижский.
        - А вот ты не меняешься. И твой аромат, извини, теряю голову от него, поэтому и отвечаю невпопад. Пройдет.
        - Аромат пройдет?
        - Не дай Бог! Я столько времени мечтал опять его ощутить.
        - Все ты врешь!
        - Нет, правда.
        - Правда у вас - только газета. Да ладно, я шучу. Вылезай! Мы стоим у подъезда уже десять минут. Сумку не забудь. Надеюсь, взял с собой зубную щетку и бритву?
        Мы вошли в квартиру, в которой мало что изменилось. Я чуть замешкался возле входной двери, но натолкнувшись на строгий взгляд Софи, понял, что снимать обувь не стоит.
        - Я привез тебе тут кое-что… Если понравится, надень, когда пойдем ужинать, - сказал я и протянул Софи темно-синюю коробку, в которой умельцы расположили всю бирюзу, предназначенную в подарок.
        - Оооо! - Софи изобразила массу чувств, главным из которых было, кажется, удивление. - Пытаешься загладить вину перед женщиной, от которой сбежал? Что это?
        - Этим вину не загладить. Просто знак внимания.
        Девушка открыла коробку и ахнула. Готов спорить, что искренне. Конечно, с моей стороны это был чистый снобизм, но мне очень хотелось, чтобы Софи понравился подарок. Она сразу взяла в руки браслет - самую красивую вещь. Долго рассматривала. Протянула мне руку.
        - Помоги застегнуть. - Я скрепил тонкую застежку.
        - С такой роскошью не ходят в джинсах. Мне придется надеть платье.
        - Поддерживаю.
        - Серж! Это очень дорогой подарок. Просто волшебный. То ты мне машину даришь, то вот бирюзу красоты неземной… Как Санта Клаус достаешь из мешка подарки. Что там у тебя еще есть?
        - Извини. Не для тебя, а для твоего сына. Вот! - Я достал из сумки экскаватор. - Как зовут младшего Рени?
        - Андрей.
        - Прямо Андрей? Не Андре?
        - Съездим к нему? Он с тетками в Рамбуйе.
        - Конечно. Когда?
        - Завтра утром. Мы же не можем приехать на полчаса.
        - Хорошо. У тебя есть его фотографии? Давай посмотрим?
        - Завтра увидишь живьем моего Андрея. Едем ужинать!
        Ресторан, в котором мы с Софи ужинали в мой первый приезд в Париж, сильно обновился за несколько лет. Другая мебель, интерьер, сменился весь персонал. Все стало богаче, изысканнее, одновременно чопорнее, пропал домашний уют. Совершенно другое меню, в котором, впрочем, была клубника. Шампанское только оттеняло ее свежий, абсолютно летний вкус. Ну, или наоборот. Эту фразу я где-то то ли вычитал, то ли услышал. Хотя мне было, честно говоря, по фигу. Когда я ввернул ее в разговор, то испугался получить в ответ от девушки: «Я это уже где-то слышала». Она ничего не сказала, но в глазах промелькнуло что-то ироничное.
        О чем мы говорили? Да ни о чем! Я старался побольше молчать и просто любовался Софи. Выглядела она в тот вечер круто. Я не говорю о наряде и украшениях. Мне, конечно, льстило, что подарил их я (ну, да, с подачи Конторы, и чё?), но не это было главное. Она не смотрела на меня, как победитель, не собиралась выглядеть обольстительницей, кокеткой, нет. Она давила на меня своей красотой и естественностью. Этого нельзя сыграть, отрепетировать и показать в нужный момент. Это должно в тебе быть. В Софи все это было, и я тешил себя мыслью, что показывали это лично мне и больше никому.
        На языке у меня вертелось много вопросов, но я честно глотал их и запивал белым вином, вместо того, чтобы задать, поэтому нашу беседу трудно было назвать содержательной. Я рассказывал о Москве, врал про свою работу, про журналистику, про планы на будущее. Софи слушала как обычно, внимательно и серьезно, но вяловато, как казалось мне. Зато сразу оживлялась, когда речь заходила о сыне, его повадках, очаровательных детских шалостях, болезнях, зубах и прочая, и прочая. Чего-то она ждала от меня, но вечером я надежд на оправдал. Пришлось оправдывать с утра.
        - Ты вчера весь вечер хотел у меня что-то спросить, - констатировала Софи. - В ресторане было неудобно, я понимаю. Спрашивай сейчас.
        - Кто? Я?
        - Да, ты. Про Пхонга тебе, конечно, рассказали?
        Закуривая, чтобы не отвечать на дурацкий вопрос, я понимал, что не имею права ни упрекать, ни ревновать девушку, ни даже поднимать эту тему.
        - Что молчишь? Ты исчез и все. Ни звонков, ни писем… Как там у вас говорят: ни ответа, ни привета. Со мной общался твой друг из посольства. На вопросы о тебе очень тактично фантазировал. Ты вообще не имеешь права ни упрекать, ни ревновать меня, ни даже поднимать эту тему!
        - Соня! Не поверишь, но я только что подумал то же самое, буквально слово в слово. И я ни в чем тебя не упрекаю.
        - У меня ничего не было с этим корейцем. И не могло быть по одной простой причине: когда я познакомилась с ним, то была беременна. - Возникла пауза. Софи молчала, смотрела на меня в упор и явно хотела что-то добавить. Было, что добавить. Я на всякий случай опять закурил. Подумал, что сигарета, конечно, зло, но часто выручает.
        Тут Софи и добавила:
        - Это твой сын, Сережа, - и тоже потянулась за сигаретой. Закурила, сделала глубокую, просто мужскую затяжку (мы так затягивались после второй кружки пива в «Жигулях» на Калининском проспекте), встала и, подойдя к одному из стеллажей с папками и бумагами, достала из междукнижья небольшой портрет в тонкой рамочке, видимо, спрятанный там накануне.
        - Ты просил вчера показать фотографию Андрея…
        На меня смотрел симпатичный мальчик лет двух или двух с половиной, голубоглазый с темно-русыми волосами и немного резковатым серьезным взглядом Софии. А в остальном - почти моя точная копия в том же возрасте. Разве что в моем детстве цветных фото еще не делали.
        Софи ждала реакции. А какой? Мне никто не задавал вопросов, но отвечать я должен был четко и без запинки. Во-первых, жене. Во-вторых, Софи, в третьих, начальству. Ну, это, как минимум, причем, последовательность - произвольная. Я решил начать с Софи, разглядывал фото сына и мечтал спрятаться от ее сверлящего взгляда. Хотел сделать очень серьезный вид, но получилась только улыбка от уха до уха. Искренняя, как мне казалось.
        - Соня, дорогая моя! Я рад. Очень рад, что у меня есть сын… Что у нас есть сын, - поправился я, - которого…
        - Которого ты видишь раз в два года!
        - Русские своих не бросают.
        - Это точно. Только ты опять исчезнешь на неизвестно сколько времени, а Николя будет мне рассказывать сказки, как ты в очередной раз спасаешь мир в какой-нибудь Африке… Или действительно спасаешь?
        - Какой еще Африке!
        - Ну, не знаю… Где еще говорят на португальском? В Бразилии? Я чуть не вздрогнул. Давно я как-то рассказывал Санычу, что Софи читает чужие мысли.
        - Чушь, - прокомментировал генерал. - Полная чушь.
        - Не полная, - попытался я объяснить. - Она читает их как бы по слогам, как крестьянин, окончивший церковно-приходскую школу. Медленно. Но все время в правильном направлении.
        - Так прячь их подальше, когда с ней общаешься, - не очень остроумно посоветовал шеф.
        - Куда, тащ генерал?
        - Туда! А то она через тебя начнет и мои мысли читать. Хотя мои не прочитает: у меня голова крепче; в нее даже стреляли и то не пробили, говнюки!
        «Гвозди бы делать из этих людей!» вспомнились опять бессмертные строки Маяковского…
        Я снисходительно посмотрел на Софи и чуть закатил глаза, изображая безразличие пополам со снисхождением.
        - А Бразилия-то здесь при чем?
        - Так, к слову. Кстати, этот кореец тоже интересовался Бразилией. Про бразильскую космическую программу впрямую не говорил, но на языке у него что-то вертелось. Я однажды как бы случайно упомянула Алькантару, так он весь сначала напрягся, аж вспотел, потом целый вечер про корейское кино мне вещал. Маскировал интерес, похоже.
        - Ты Николаю рассказывала про эту беседу?
        - Нет. Больше ни одного слова про Бразилию не было. А потом он быстренько испарился.
        - Ну и правильно. У нас говорят: не буди лиха, пока оно тихо.
        - А у нас - не буди спящую кошку.
        Софи говорила все тише и тише, потому что я давно держал ее в объятиях, прижимал к своей груди и пытался нежно гладить по волосам и не мог надышаться ее ароматом.
        - Все время забываю тебя спросить: что это за парфюм?
        - Это не парфюм, Сереженька, - она опять четко без малейшего акцента произнесла мое имя. - Это моя любовь к тебе так пахнет. Неужели ты так и не понял!?
        В Рамбуйе мы приехали еще до полудня. Шикарная поездка, красота, замок, увитый диким виноградом, чистота кругом… Ни одного «бычка» на асфальте… Я как-то не удосужился раньше посетить такое пафосное место.
        Маленький Андрюшка, конечно, все звали его на французский манер - Андре, уже сносно лопотал на языке Рабле и Бальзака. Он сразу принял меня как своего, особенно после вручения экскаватора. Родственницам Софи меня представили, как ее дальнего знакомого, ну, просто совершенно случайно оказавшегося проездом в Париже из Бразилии. (Я начинал тихо ненавидеть эту страну). Тетки радушно кивали своими ухоженными головками с седыми, слегка отдающими в синеву волосами, наперебой заявляли, как они рады меня видеть и вообще вели себя идеально. Смотрели только соответствующе. То есть, оценивающе, так, как смотрят на потенциального жениха или будущего мужа их любимой племянницы.
        - Ну, как тебе сын? - Спросила Софи, когда мы ехали обратно в Париж.
        - Замечательно.
        - Ты полюбишь его.
        - Я уже его люблю.
        - А тетушки?
        - Ну, раз ты им доверяешь… Только, Соня! Ну, что тебе далась эта Бразилия? «Проездом из Бразилии»… Бред какой-то.
        - Лучше бы звучало «проездом в Бразилию»? - Я опять напрягся: читает мысли, гадом буду! - Не обращай внимания. Ты же туда не собираешься? Хотя мог бы уже и купить тур.
        - У нас тур в Бразилию очень трудно купить.
        - При твоих-то возможностях?
        - Ты меня переоцениваешь.
        - Не сердись. Но вас ведь интересует еще их ракетная программа?
        Нужно было прекращать разговор в этом русле. Напрасно Саныч мне не верил.
        - Слушай, - начал я. - Тебе не кажется, что мы говорим не о том? У меня столько впечатлений от встречи с Андреем. Я должен как-то все обдумать, мы должны все обговорить еще раз.
        - Что обговаривать? Ты разве не хочешь усыновить Андрея, жениться на мне и увезти в Россию?
        Вот оно! - подумал я. Пора! Общаемся почти сутки! Заговорил инстинкт продолжения рода, женский вариант. Такой же, как и русский бунт - бессмысленный и беспощадный. В сухом остатке я - сука, мизерабль и подонок. Как следствие - конец любви, конец информации, конец карьере, конец заданию и крест на работе громадного количества людей. И мне конец. Поздравляю, товарищ подполковник! Это - худший вариант.
        В лучшем я - надежда и опора (без работы), примерный отец (без гражданства), вечная любовь, как поет Азнавур, а также невозвращенец. Для Конторы я - сука, мизерабль (снова это звучное слово!), подонок и предатель. Плюс конец карьере, конец заданию и крест на работе громадного количества людей. Однообразно несколько, но это - жизнь.
        Для Маруси все примерно то же самое. Добавит, пожалуй, что я - кобель, как и все мужики, скотина, ну, и несколько специфических чисто русских диалектальных определений или целых фраз, типа «мудаком был, мудаком и остался». Куда не кинь, везде в самом конце - кирдык, невесело размышлял я. Хорошо, что пока теоретически. Мы, конечно, еще поборемся, так что сука я или орленок Ильича - еще не ясно. И вообще это, как говаривал шеф, категория оценочная, а не фактическая. Что только мне отвечать Софи?
        - Так что ты мне скажешь? - Спросила она. Готов был поклясться, что в ее вопросе звучала ирония, поэтому с ответом решил потянуть.
        - Видишь ли Соня, - начал я…
        - Подожди. Я отвечу за тебя. Во-первых, не подумай, что это я тебе сделала такое предложение, от которого вы все мужчины падаете в обморок и мечтаете провалиться сквозь землю.
        - Почему же прямо все?
        - Не перебивай! Во-вторых, я ничего не хочу менять на самом деле. Но я же имею право на собственную несбыточную женскую мечту? - Я кивнул.
        - Ты ведь максимум через неделю уедешь? Да?
        - Да.
        - Судя по твоему настроению, внешнему виду и некоторым другим признакам - я в Сорбонне изучала физиогномику, так что не пугайся - тебе предстоит непростая «журналистская» командировка. Жаль, что ты не совсем со мной откровенен. На это есть, наверное, свои причины. Если я могу помочь в твоем деле - скажи. Если будешь возвращаться назад через Париж, не забудь позвонить. Я умею ждать. Надеюсь, за оставшиеся до твоего отъезда дни лишний раз это подтвердить.
        В шахматах такая ситуация называется «цугцванг», то есть когда любой ход только ухудшает положение. В данном случае - любая фраза. Но была маленькая зацепка, маленькое слабо звено, на которое я и решил надавить.
        - В Рамбуйе еще раз съездим? - Спросил я после паузы в виде спасительной сигареты. Я увидел, как в уголке глаза Софи стала набухать слеза.
        - Спасибо, - еле выдавила она. - Ты видел, как Андрей обрадовался тебе… Где ты достал такой шикарный экскаватор? У нас таких не делают.
        - Это из Союза.
        - Ты знал про Андрея?
        - Не все. Теперь знаю все и…
        - И не можешь сам понять рад ты или счастлив? - Софи прильнула ко мне, как маленькая девочка, а меня опять придавил ее аромат.
        Подробности нашего разговора я рассказал на другой день Николаю и отправил в Москву скромный отчет. Ответ пришел мгновенно и еще скромнее: «Продолжайте плановую работу». С этим я и отправился в Рио.
        В нашем консульстве я не появился. Остановился в забронированной для меня резидентурскими ребятами маленькой уютной квартирке, расположенной в знаменитом районе Копакабана, не очень далеко от пляжа и исторического центра. Во всяком случае шум океанского прибоя в комнате, где я расположился на ночлег после изнурительного перелета, слышался всю ночь.
        На знакомство с городом отводилось дней пять (по легенде, ранее мне доводилось здесь бывать). Собственно, город-то я знал уже неплохо по фотографиям и специальным фильмам. Нужно было увидеть все своими глазами.
        Рио меня с первого взгляда сразил наповал и ошеломил. Бывшая столица Бразилии поначалу даже немного вскружила голову, опьянила, оглушила и обескуражила своими красками, запахами, шумом и многоголосьем. А чего, собственно, ждать от бедного провинциала, попавшего в огромный мегаполис из кабральского захолустья и патриархальщины? Было жарковато, хотя на дворе стоял еще только октябрь, весна по-нашему.
        Рио или как его справедливо называют “город-мечта” очень живописен и просто утопает в буйной тропической зелени. С одной стороны он окружен коричневатыми скалами и холмами с пышной растительностью дождевого леса, а с другой - насколько глаз хватает - бесконечная синева южной Атлантики. И как же гениально, с какой любовью город вписан в местный рельеф, слившись в полнейшей гармонии с окружающей природой!
        Правда, некоторые эстетствующие умники из моих коллег в Лесу, бывавшие в Рио, с кислым видом говорили менторским тоном, что, мол, особых архитектурных изысков там нет, это не Рим и не Париж. Не знаю, кому как. Но то же самое ведь можно сказать и про Москву, проезжая где-нибудь в районе Варшавского или Каширского шоссе. Наверное, в каждом городе мира найдутся уголки, которые навсегда захватывают твое сердце и постоянно нашептывают, особенно в минуты грусти и печали: «Вернись, мой друг, я тебя жду…».
        Конечно, в Рио полным-полно безликих коробок из стекла и бетона, уродливых небоскребов. А куда без них? Но ведь есть и такие жемчужины, как дивный старинный райончик Санта-Тереза или просто Санта, как его ласково называют сами кариоки. С его тишиной, зеленью, узкими кривыми улочками, привлекательными особняками в изысканном стиле бразильского барокко.
        Санта считается богемным районом. Здесь полно маленьких уютных художественных мастерских, где я приобрел несколько симпатичных недорогих сувениров. К слову сказать, получил большое удовольствие, неторопливо добравшись туда через гору Санта-Тереза и знаменитый акведук Кариока на желтом, как цыпленок трамвайчике в стиле ретро - «Bondinho».
        Удалось заглянуть в открытый относительно недавно, в 1979 году, в центре Рио главный католический храм - Кафедральный собор Святого Себастьяна, названный в честь покровителя города. Настоящий бразильский модерн. Полюбовался изысканным фасадом Муниципального театра на площади Марешаля Флориано, белоснежной городской Мэрией. Конечно же, не мог пройти мимо роскошной Португальской королевской библиотеки, о которой я так много слышал еще в Лоренсии.
        Посетил уникальный Национальный музей Рио, осмотрел монастырь Святого Бенедикта. Он возведен, правда, не «еще рабами Рима», как сказал великий поэт, но тоже в далеком XVI веке. Поразил строгий даже аскетичный фасад этого здания. Он резко контрастирует с бросающейся в глаза, но такой органичной просто королевской роскошью декора его внутренних интерьеров, богато украшенных искусной резьбой и обильной позолотой.
        Я, признаться, не ханжа, но и не особый любитель ночных развлечений. Однако, знакомясь с жизнью Рио во всех ее проявлениях, в клубе «Платаформа» посмотрел не без удовольствия зажигательное шоу с обворожительными полуобнаженными бразильскими девчонками. Еще в богемном районе Лапа послушал классическую бразильскую самбу в самом известном ночном заведении «Рио Сенариум» с огромным танцполом. Продегустировал тоже местную классику - напиток «Габриэла» (кашаса с корицей).
        Повсюду царила атмосфера счастья и какого-то безудержного сумасшедшего веселья. Нигде я не видел грустных или озабоченных лиц. Повсюду - буйство красок, оглушительные латиноамериканские ритмы, зажигательный смех и беззаботное веселье. Ну-ну!
        В один из дней, находясь на севере Рио, заглянул на знаменитый стадион короля футбола Пеле - «Маракану». Издалека поглазел на знаменитые фавелы или, как называют их кариоки, «коммунидаджи». Хватило ума не тащиться в эти трущобы. Наверное, именно потому, что таксист подозрительно настойчиво уговаривал «глупого гринго», правда лопочущего по-португальски, туда отправиться, обещая увлекательную и безопасную поездку. Ага, держи карман шире, «мы ведь сами не из Кривого Рога», - как говаривал наш мудрейший не по годам оперативный водитель в Кабралии, когда кто-то пытался его нагло надуть.
        Последний день перед отлетом в Сан-Луис был распланирован по минутам. Подъем в 6.00. Скромный завтрак с чашечкой бразильского кофе, настоящего, без дураков, в маленьком баре цокольного этажа моего дома. Да, кофе непременно с восхитительными пау-ди-кейжу - свежевыпеченными сырными булочками. Затем с раннего утра - поездка на гору Корковаду через дивный национальный парк Тижука (прямо-таки не парк, а настоящий тропический лес!) к подножию монумента Христа-Искупителя. Кстати, для особо любознательных, выполненного во Франции в стиле ar-deco.
        До обеда успеть также заскочить на смотровую площадку на вершине «Сахарной головы». Это два сакральных обязательных для посещения места в Рио, национальные символы страны. Отсюда открываются фантастические по красоте виды на лежащий внизу город и залив Гуанабара. Не побывать здесь - значит не побывать в Бразилии! Описывать их своим корявым пером я даже не буду пытаться, так как до меня это сделали многие по-настоящему талантливые авторы.
        В «Bar de Cachaca» на авениде Мем ди Са, где большой выбор зелья, купить три бутылки кашасы в подарок друзьям. Успеть попробовать настоящую ягоду асаи в «Casa do Acai» на улице Си-кейра Кампус, попрощаться с запавшей в душу «королевой Рио» - Санта-Терезой. А еще отобедать в полюбившейся шурраскарии «Карретао», в которой большой выбор мяса на гриле и неплохие вина.
        Напоследок полюбоваться закатом на пляже Ипанема, сидя в шезлонге со стаканом пока не надоевшей экзотической кайпириньи из маракуйи и доброй гаванской сигарой. Интересно, но когда я, скрупулезно выполняя данный пункт плана, ступил на нагретый за день ласковый песок, из распахнутого окна ближайшего маленького бара полились чарующие звуки модной в далеких 60-годах песни «Девушка из Ипанемы» в исполнении Фрэнка Синатры. Это была любимая мелодия нашей преподавательницы английского языка в разведывательной Бурсе, которая время от времени проигрывала ее нам - недорослям на магнитофоне в ходе занятий. Хорошее предзнаменование, - почему-то подумалось мне. На душе стало теплее, я слегка расслабился.
        Вечером на конспиративной квартире была запланирована встреча с резидентом и обсуждение последних новостей по нашему делу, поступивших из Центра. Местный босс представил мне своего сотрудника Бориса - спеца по космосу. Договорились, что он автономно вылетит в Сан-Луис, штат Мараньян и поселится рядом с моим отелем. Обговорили с Борисом условия связи, а также другие детали предстоящей операции.
        Ему предстояло выполнять непростую роль связника между мной и резидентом, консультировать меня по техническим вопросам (строительство стартовых площадок, ракетные технологии), быть моим финансистом (с собой имел приличную сумму в гринах - «на подкуп президента»). Кроме того, он будет подстраховывать меня на случай возникновения форс-мажорной ситуации.
        Меня почему-то особенно обрадовало, что помимо своих явных достоинств (с красным дипломом окончил МВТУ им. Баумана, работал на Байконуре) Боб был мастером спорта по самбо и интересовался восточными единоборствами. Кулак у него, как две моих головы! Хорош дипломат, нечего сказать. Ему бы, любезному, подковы в кузнице гнуть или уран на тележке возить. Я-то сам ничего тяжелее теннисной ракетки в руках не держал. Да, когда-то в молодости в институте неплохо бегал на стайерские дистанции. Ну, еще из моих спортивных увлечений можно упомянуть преферанс и покер. Вот только помогут ли они в вербовке ставшего мне уже почти родным доблестного покорителя космоса Леви Фонсеки? Большой вопрос!
        На финальной стадии операции «Бриз» (так ее окрестили в Лесу) в Сан-Луис должны были подтянуться еще четыре конторских хлопца из «Вымпела». Все с железными бицепсами и мгновенной реакцией. У всех за плечами был дворец Амина в Кабуле, занятные приключения со стрельбой в Анголе, Мозамбике, Эфиопии и непростая прогулка по Мальте. Мне в Москве показали только их фотографии, заверив, что они сами меня найдут, если что… Ребятки - надежные, проверенные и смышленые. К тому же все неплохо гутарят на языке великого Камоенса.
        Напоследок, практически уже прощаясь, местный шеф, выполняя поручение Центра, дословно передал содержание поступившей сегодня утром к ним в резидентуру загадочной срочной депеши, предназначенной только для моего сведения: «Ваши помощники благополучно прибыли на место и приступили к выполнению задания». Для посвященных это означало, что пара нелегалов из одной братской соцстраны (мужчина и женщина), которые по плану операции «Бриз» должны были помогать мне и создать необходимые условия для вербовочного подхода к Леви Фонсеке, уже в Сан-Луисе.
        В рамках отработанной легенды они успешно установили с ним контакт и развивают знакомство. А обольстительная дива (мне показали ее фотографию в бикини - хороша, мерзавка!) продолжает усиленно охмурять нашего бедного еврейско-бразильского летуна, пытаясь развести прижимистого сынка старой еврейской мамочки на большие деньги. Ох, трудная задача!
        - Ты там пока в своей Бразилии местными красотками будешь любоваться и кашасой лакомиться, «клювом не щелкай», не забывай поглядывать по сторонам, - напутствовал шеф. - «Мышки-наружки», они незаметные спервоначала, а потом раз - и ты уже в яме какой-нибудь…
        Один раз на Копакабане мое внимание привлекла пара подростков, лет 18 - 19. Но, как потом выяснилось, их интересовала совсем не моя скромная персона, а содержимое моего бумажника, который я неосторожно «засветил», расплачиваясь за мороженое… Видно, правду говорили мои инструкторы в Москве. Не до того сейчас местной контрразведке, гоняет по джунглям бедолаг коммунистов и леваков разных… Агентура ЦРУ тоже не досаждала, никаких козней не строила.
        Закончив все свои дела в Рио, утром следующего дня я отбывал в город-герой Сан-Луис, столицу штата Мараньян, расположенный на северо-востоке Бразилии. Это была конечная цель моей поездки. Вылетал я прямым рейсом местной авиакомпании Varig из аэропорта «Сантос-Дюмон».
        Регистрировался, естественно, уже на свои новые имя и фамилию - Леон да Силва. По французскому паспорту, классно сработанному умельцами из хозяйства генерала Грачева. Легкий мандраж у стойки регистрации у меня, конечно, все же присутствовал. А вдруг что-нибудь не так? А если наш «Левша» в Лесу, работавший в антисанитарных условиях, да еще без буржуйского «мелкоскопа», буковки там какие-нибудь импортные попутал. Или печать сапожную не на то место пришпандорил. И загремлю я со своим французским аусвайсом «под панфары»…
        Однако все формальности прошел на удивление быстро. Никакого дурацкого досмотра вообще не было. Вези с собой хоть атомную бомбу! Заспанным сотрудникам аэропорта все было по фигу! Им скорее хотелось отмахнуться от назойливого иностранца, вернуться к своей еще не успевшей остыть чашечке ароматного кофе и сигарете.
        Коротая время в ожидании своего рейса в баре за бутылкой мерзкого тепловатого пива (у них, видите-ли, холодильник сломался, ответил на мой немой вопрос неряшливо одетый гарсон), в окно разглядел аэроплан, на котором придется лететь. Его внешний вид тоже не очень обрадовал, обшарпанный какой-то. В принципе не такой уж и старый - американский турбовинтовой «Локхид Л-188 Электра». Джеймс Бонд на таком тоже летал в своем время.
        Итак, регистрируясь на рейс Рио-де-Жанейро - Сан-Луис, обычный советский гражданин Сергей Иванович волшебным образом превратился во француза Леона да Силву. В самолете мне сразу же захотелось вздремнуть. Очень уж день накануне какой-то выдался тяжелый, да и проснулся сегодня ни свет - ни заря. Закемарил. И спал-то не очень глубоко, а пригрезилась всякая хрень и дурь полная!
        Будто Саныч, мой бывший начальник, прощаясь со мной в Москве, говорит:
        - Помни, родной! Из Сан-Луиса ты должен вернуться только победителем, «со щитом»! - Значит, подумал я, в этот раз надо прибыть в Лес не с подарками (вискарь, сигареты - как обычно), а с отрезанной окровавленной головой Леви Фонсека в мешке, небрежно притороченном к седлу белого коня!
        - Только аккуратней режь, прошу тебя! Поменьше крови - продолжал напутствовать Саныч.
        Так я и сделал. Гордо прогарцевал под изумленные взгляды прапорщиков на проходной. Даже пропуск ни у коня, ни у отрезанной головы не спросили! (Надо будет потом настучать на них куда следует за потерю бдительности!). Принял с благосклонностью, как должное, восторженные приветственные крики коллег, выстроенных для встречи героя в две шеренги, и невозмутимо проследовал прямо на шестой этаж к Сан Санычу.
        Как мы с конем в лифте поместились совсем не помню. Память отшибло напрочь!
        У дверей кабинета меня встречал лично старик-генерал, одетый по такому случаю в парадный мундир со всеми своими орденами, медалями и почему-то со шпагой. Перекинув ногу через седло, я лихо, по-гусарски, спрыгнул с коня, вызвав стон изумления у наших ангелов-хранителей, отдельских секретарш. Вразвалочку приблизился к генералу, небрежным жестом раскрыл мешок, достал за спутавшиеся волосы окровавленную голову и швырнул ее к ногам нашего вождя.
        - Я ж просил: без крови, - поморщился Саныч.
        - Не получилось, - оправдывался я вполголоса. - Шашка затупилась супостатов рубать, их же там как грязи…
        - Эх ты, поскребыш! Учишь вас учишь, - ворчал генерал, но уже совсем беззлобно, по-отечески. Он присел на корточки и с любопытством фамильярно похлопал голову по щекам, словно Фонсека был в обмороке. Один ус у Леви слегка дернулся и очи убиенного открылись. С отвращением взглянув на генерала, Фонсека вначале подмигнул, но потом устало отвернулся и медленно закрыл глаза, совсем, видимо, не желая общаться.
        - Смотри-ка, обижается, басурманин, - констатировал генерал.
        У растроганного Саныча катится по щеке крупная как у ребенка слеза. Украдкой смахнув ее, генерал встал и поднес мне серебряный поднос с хлебом-солью и чаркой водки. Обнаглев, я подумал, что хорошо бы еще поросеночка молодого с румяной корочкой и хренком, как у моряков, а то в нашем аэрофлотовском Ил-62 как-то плоховато кормили в полете.
        Водку я жадно выпил одним глотком, с плохо скрываемым удовольствием. Занюхал хлебушком (ни огурчика, ни селедочки - позорники!). Швырнул рюмку через плечо, как невеста букет, куда-то в восторженную толпу коллег, которые, повизгивая, затеяли легкую свару за право обладания такой дорогой реликвией. Прямо как дети малые, умилился я. Потом рывком притянул к себе Саныча за уши и смачно в засос поцеловал его в лысый умный череп.
        В кабинете внезапно зазвонила «кремлевка». Саныч почтительно снял трубку. Вытянулся во фрунт, как лихой гвардеец Семеновского полка у входа в спальню императрицы Екатерины Великой, и сдавленным голосом отрапортовал: «Есть, будет исполнено, товарищ Генеральный секретарь!» Потом нежно положил трубку, вытер градом текущий пот со лба своим знаменитым дорогущим итальянским галстуком, и сказал с придыханием:
        - Глубокоуважаемый Сергей Иванович, Вас тотчас ждут в Кремле. Леонид Ильич хочет лично вручить Вам Звезду Героя всего Советского Союза! Лошади, тьфу-ты, черт, машина и эскорт мотоциклистов уже ожидают у подъезда….»
        - Мне бы в уборную, тащ генерал, руки помыть с дороги - Ляпнул я по-простецки.
        - Какие, б…ть, руки! - Заорал Саныч. - В Кремль, пулей! Времени нет.
        Я вскинулся в кресле, совсем одурев от приснившейся ахинеи, обвел невидящим взором салон самолета и опять провалился в лубянский кошмар. Снова оказался в кабинете добрющего Саныча на почетном «гостевом» месте, под образами Генсека - за столом в виде буквы «Т» по правую руку от генерала.
        - Операцией «Бриз», Сережа, конечно же, предусмотрен и второй вариант. Тебе он специально не оглашался заранее. Сам понимаешь, чтобы не травмировать твою ангельскую невинную душу. Вариант Б - это возвращение «на щите!». Но задание надо выполнить все равно. Приказ есть приказ. А то - сам знаешь, - генерал решительно поправил висящий у него на боку маузер.
        Кабинет шефа расплылся, и я оказался на широкой полной карнавального люда бразильской улице. Шумно, весело, ароматы теплого южного города кружат голову. Откуда-то из толкучки выныривает шоколадная красотка в минимальном карнавальном облачении, не столько скрывающем, сколько объясняющем недотепам, вроде меня, какие у нее ладные и упругие волнующие бедра, бархатные ручки, ножки и убойная попка. Она упирается пальчиком мне в грудь и нежным голоском лопочет… по-русски:
        - Офицер! Угостите даму папироской!
        Я не удивляюсь - это же сон! Достаю из нагрудного кармашка рубахи пачку «Примы», галантно открываю и протягиваю даме.
        - Ой, - говорит красотка кокетливо (а носик, сука, брезгливо морщит). - Я такие не курю. Они, наверное, очень дорогие, мне не по карману.
        Она теряет ко мне интерес, но прежде чем уйти, шипит по-змеиному кому-то за моей спиной уже на португальском:
        - Пакуйте его, ребята!
        Не успеваю даже повернуться, как оказываюсь в жестких мужских объятьях. Бразильская контрразведка тоже, оказывается, потеет на такой жаре и воняет прилично. Ну, и я, наверное, от страха тоже.
        - Не рыпайся, порвешь связки, - говорит кто-то за моей спиной.
        Дальше - грубое выкручивание рук, «браслеты» и одиночная камера 3 на 3 метра в миленькой бразильской тюрьме.
        - Кондиционер включите, суки! - Кричу я. А они ржут.
        - Может, тебе «Житан» принести покурить, как тогда в Париже?
        - Откуда они знают про Париж, с ужасом думаю я во сне? Неужели у нас в Конторе «крот»? Кто знал про мое задание? Саныч, - раз, Георгий Павлович - два, Грачев - три, Вован - четыре, Маруся - пять (А что Маруся? Да ничего!), секретарши, шифровальщики, эксперты… Плюс я. Но я не «крот», гадом буду. Еще Софи о чем-то догадывалась, да Николай посольский, да бразильская резидентура. Человек, наверное, сто, может, даже меньше. Откуда ж «кроту» взяться при такой конспирации!
        Сонный бред не отпускал. Черный, постоянно потеющий охранник, от которого все время разило резким похожим на «Тройной» одеколоном (наверное, пил его, скотина обдолбанная), лупит дубинкой по решетке моей камеры.
        - Эй ты, гринго рязанский, - кричит, - вставай! К тебе пришли! Свидание - двадцать баксов!
        - Нету мелочи, хапуга! Потом отдам, - злобно огрызаюсь я.
        - Ладно. Запишу за тобой, - соглашается он добродушно. - Жди посетителя.
        Я вижу, как по длинному коридору идет… Саныч, которому уж тысячу лет никаких въездных виз супостаты не дают, так насолил он им когда-то в Риме. Когда уезжал и уже поднимался по трапу аэрофлотовского «Ту», притворившийся стюардом местный контрразведчик тихонько шепнул ему на ушко: «Вы, сеньор, пожалуйста, к нам больше не приезжайте. Никогда!».
        Вот он, скорее всего, и есть «крот», думаю я, но эту предательскую мысль гоню подальше от себя. Саныч - как в первой части сна - в генеральском мундире и как говорится «при всех орденах и выпимши». Правда, без шпаги: продал, сука, за баксы на местном рынке. Он подходит к камере, разводит руками и тихо произносит, почему-то на испанском, которого сроду не знал:
        - Все, что могу, сынок, все, что могу… - И через прутья решетки непослушными пальцами цепляет мне на грудь медаль.
        - Служу Со….
        - Тсссс! - Саныч прикладывает палец к губам. - Молодец! Ты давай, держись тут!
        - Как там семья? Как… - Комок в горле не дает мне договорить.
        - О Марусе и девочках не беспокойся, мы позаботимся. - Потом добавляет деловито:
        - А «жигуленка» твоего я лично отгоню на зиму в гараж и колеса сниму, чтоб рессоры не просели. Позже продадим. Он тебе тут без надобности? Подпиши-ка вот доверенность на меня…
        Прощаясь, к изумлению стоящих рядом тюремщиков генерал бесстрашно (ничего не боится старая гвардия!) гордо вскинет согнутую в локте руку со сжатым кулаком, «Но пасаран!». Уже на выходе разрыдается в голос, рассовывая по карманам совсем обалдевших местных опричников смятые рубли и трешки. Деловито заберет обратно переданный было гориллам по ошибке один доллар, пробормотав под нос извиняющимся тоном: «Это на обратную дорогу. Да и старуха моя просила из-за бугра кило маракуйи привезти. Уж больно она хорошую наливочку из этого фрукта делает. А у нас под Москвой она, сами знаете, плохо вызревает».
        Тюремщики сочувственно закивают головами, загалдят на чистом русском, мол, понимаем, батюшка, чай не басурмане какие, хоть и из Амазонии. А матушку надо уважить. Вот прихвати ей в подарок от нас бутылочку кашасы, да еще связку бананов. От себя отрываем последнее… Давеча заморозки весь урожай побили. Саныч подарки, конечно, с радостью сгребет. Растрогается, старый черт, до слез, облобызает каждого в грязное небритое мурло. Напоследок, правда, гневно погрозит им перстом и скажет, на этот раз почему-то на французском: «Вы уж тут его, соколики, не того, а то я вас…»
        Под мои истошные вопли - «Мон женераль! Отец родной! А как же я? Забери меня отсюда, Христа ради!», - молча, не оборачиваясь, махнет рукой. Зачем-то поднимет ее с выставленным вверх средним пальцем, громко хлопнет дверью и выйдет.
        Потом будут ослепительно яркий свет настольной лампы прямо в глаза, грубые крики толстого, потного, в мятой форме следователя, выпускающего дым дешевой вонючей сигары прямо мне в лицо. «Кто с тобой работает? Кто с тобой работает?» - визжит он и сует зажигалку («ронсон» серебряный - неплохой поджиг, между прочим) мне под подбородок. Ежедневные зверские побои, пытки (ничего нового, кстати) с обязательными иголками под ногти, электродами к фаллосу, конспектированием капиталистических первоисточников, просмотром порнофильмов, прерывающихся на самом интересном месте и прочими садистскими штучками.
        И, наконец, героический финал - расстрел на городском пляже под барабанный бой у полуразрушенной кирпичной стены. Куча зрителей, детишки едят мороженое, пьют сок. По бирюзовой глади океана снуют красивые яхты. Одна даже с алыми парусами. Фоном, негромко совсем, звучит бессмертная ария Каварадосси из «Тоски». Поет Паваротти или Марио Ланца - не могу разобрать. Барабанные перепонки лопнули от побоев, из ушей стекает струйка крови.
        - Сделайте погромче, скоты! - Кричу своим охранникам, но они меня не слышат.
        На стене кто-то из предыдущих жертв написал кровью «Patria o muerte! Venceremos, суки!» Я в окровавленной батистовой белой рубахе с разорванным воротом, новых джинсах «Lee» и кроссовках «Адидас». Пошатываясь, поддерживаю левой рукой перебитую бразильскими садистами в 9 местах правую. Каварадосси уже расстреляли. Теперь моя очередь.
        - Цельсь! - Командует офицер!
        - Evviva il comunismo! - Хрипло кричу почему-то по-итальянски, поднимая над головой крепко сжатый кулак.
        - E la liberta! - Подхватывает расстрельная команда и затягивает первый куплет знаменитой песни итальянских коммунистов про красное знамя.
        Avanti popolo, alla riscossaBandiera rossa, bandiera rossaAvanti popolo, alla riscossaBandiera rossa trionfera!
        Я подпеваю вполголоса, мне больно, и я устал от пыток, голода и полного отсутствия толерантности в бразильских застенках.
        - Прекратить нарушать безобразия! - Кричит офицер, но не может удержаться и тоже подпевает и даже приплясывает вместе с солдатами, завершающими первый куплет. Чтобы не начали второй, орет тонким противным голосом:
        - Огонь! - Солдаты дружно вскидывают свои «калаши». У одного - новенький ППШ. Где, интересно, достал, гад?
        - Дайте же закурить, дебилы, бл..! - Почти шепчу я и после недружного залпа падаю, как подкошенный, к ногам своих палачей. - Вставай, Серхио! - Говорит через минуту один из них на чистом русском. - Хорош дурковать! Обедать пора. Только, извини, твое любимое «Шабли» закончилось…
        Надо же, какая чушь в башку может прийти после теплого пива, подумал я, просыпаясь. Мурашки по коже все же пробежали, пришлось даже курточку набросить. В салоне самолета сильно сквозило и было прохладно. Я тряхнул башкой, отгоняя дурные мысли, устроился в кресле поудобнее. Затем достал подаренную Соней в Париже фляжку. Тайком, чтобы никто не увидел поцеловал ее и нежно погладил ладонью сделанную девушкой гравировку «От друзей». Да, дружба она и есть дружба.
        Под явно осуждающие взгляды сидящей через проход от меня чопорной пары пожилых туристов из Великобритании сделал приличный глоток. Конечно же, в моей фляжке был налит старый добрый «Мартель», а не какое-нибудь шотландское пойло. Конспирация есть конспирация! Надо же мне было вживаться в роль французика, да и нервы успокаивает.
        Прикрыл глаза. Мысленно перенесся в Париж. Ах, моя милая Соня, Сонечка, Софи! Как ты там поживаешь без меня? Не обижает ли тебя мой коллега Николай, с которым я тебя на свое несчастье сам же и познакомил? Не залез ли он, мон амур, грубо и вероломно своей грязной пятерней тебе в трусы, жестко требуя новой порции секретных документов про космические программы?
        Я собрался и сказал сам себе: «Ну, все, хватит! Куда тебя понесло? И почему, собственно, «грязной пятерней?» Николай, вроде, мужик нормальный чистоплотный. Прощаясь, клятвенно меня заверял, что, мол, я могу на него полностью положиться, что он никогда не обидит мою французскую прелестницу. А Софи часто ко мне последнее время приходила. Конечно же, во снах. И в основном, эротических… Но и там наши отношения оставались кристально чистыми и романтичными. О, Софи, Софи…
        Я еще глотнул коньячку, внимательно присматриваюсь к своим английским недоброжелателям. Так, на всякий случай. Они мне сразу не понравились! А сам улыбаюсь им широкой голливудской улыбочкой, аж рот заболел…
        Самолет тряхнуло на воздушной яме. На табло загорелась надпись: «Застегните привязные ремни». Пассажиры разом загалдели, заволновались. Я же боролся со стрессом привычным русским способом: сделал еще один большой глоток из фляжки. Боковым зрением уловил на этот раз просто-таки испепеляющий взгляд туристов с туманного Альбиона. «Дырку, наверное, хотите просверлить у меня в боку? Вот я вас!» - угрожаю я мысленно, продолжая во весь рот улыбаться гадской парочке англичан.
        Уже на подлете к Сан-Луису я вновь погрузился в легкую дрему, минут на десять. Пригрезился старый родительский дом, в одном из узких арбатских переулков. Наш маленький двор. Мне лет пять-шесть, не больше. Играю в песочнице. Рядом на скамейке стайка пацанов-старшеклассников распивает из горла дешевый портвейн, курит. Мы, мелюзга, даже подходить к ним близко боимся, но с интересом разглядываем издалека.
        Вдруг кто-то из парней берет старенькую расстроенную гитару и, наигрывая три аккорда, затягивает дурным козлиным голосом диковинную песню: «Ах, Сан-Луис, город стильных дам. А сколько не проси, я все равно не дам…» Меня просто заворожила песня, красивые незнакомые слова - «Сан-Луис», «стильных дам»… Не понял только, а чего ему не дадут-то и почему? Но спросить старших не решился.
        Проснувшись окончательно, подумал с легкой грустью: «Да, Сан-Луис, как-то ты встретишь своего Леона да Силву? Что дашь ему, если вообще дашь? Хорошо, если не по морде…» Под эти мои философские раздумья самолет выпустил шасси и мягко коснулся нагретой за день взлетно-посадочной полосы.
        Леон да Силва… «Он же Гога, он же Гоша, он же Юрий, он же Гора, он же Жора», а еще - Сергей Иванович. По легенде, Леон да Силва - француз, гражданин Франции, парижанин. Около 35 лет, образование высшее. В 1970 году окончил факультет физики в Высшей нормальной школе в Париже (Ecole normale superiere, Paris). Холост. Владеет французским, английским, португальским, испанским и ивритом.
        Предки Леона по линии отца примерно с XII века проживали в Португалии, из португальских марранов. Отец - Артур Карлуш да Силва родился в городе Порту (Португалия) в 1925 году. Там же окончил университет. После Второй мировой войны в поисках лучшей доли и работы перебрался во Францию. Женат на Ализе да Силва. Постоянно проживает в 12 округе Парижа, в собственной квартире, в многоэтажном доме, на бульваре Дидро. Работает инженером-электриком на Лионском вокзале.
        Родичи Леона по материнской линии - из испанских марранов. При короле Мануэле Счастливом в конце XV века перебрались из Испании сначала в Португалию, где поселились в городе Порту. Затем после еврейских погромов в начале XVI века бежали во Францию, там осели и практически полностью ассимилировались.
        Мать Леона - Ализа да Силва (девичья фамилия Лопес) происходит из семьи представителей среднего класса. Ее отец был неплохим дантистом, матушка занималась домашними делами. Ализа уроженка Парижа, 1928 года рождения. Замужем. Постоянно проживает в 12 округе столицы, на бульваре Дидро. Работает экономистом в ресторане «Синий экспресс» на Лионском вокзале.
        Сам Леон, получив высшее образование в элитарном французском ВУЗе, по совету друзей отправился «за длинным рублем» (или долларом?) в США. Какое-то время поработал в штаб-квартире компании «Боинг» в Сиэтле, затем на заводе «Рокуэлл» в Калифорнии. Помыкавшись на чужбине и приобретя ценный опыт, вернулся на родину. Сразу же был принят на работу в основную французскую корпорацию в области ракетостроения «Дассо». А у этой фирмы и министерства обороны Израиля, как известно, исторически сложились тесные отношения в сфере военно-технического сотрудничества. Можно сказать даже, что первая израильская ракетная техника имела французские корни.
        Вообще, где-то до 1967 года, т. е. до Шестидневной войны Франция была главным поставщиком вооружения в Израиль. Именно арабо-израильский конфликт стал главным поводом для ухудшения отношений между двумя странами. После него Париж стал занимать все более проарабскую позицию в международных делах.
        Дерзкий рейд израильского спецназа в бейрутском аэропорту в декабре 1968 года только усугубил ситуацию. Тогда израильтяне в ответ на захват палестинскими боевиками радикальной группировки «Народный фронт освобождения Палестины» самолета авиакомпании «Эль-Аль», летевшего из Рима в Тель-Авив, и обстрел другого самолета в аэропорту Афин, уничтожили на земле более половины гражданского воздушного флота Ливана.
        Как водится, Совет Безопасности ООН осудил действия Израиля, и ряд стран, включая Францию, ввели санкции в отношении еврейского государства. Париж накладывает эмбарго на поставку израильским ВВС 50 истребителей «Мираж-5». Агенты разведки Израиля в отместку похищают в Швейцарии секретную техническую документацию на производство этого самолета.
        Потом происходит еще один болезненный инцидент в двусторонних связях по военной линии между Парижем и Тель-Авивом. В самый канун Рождества 1969 года Моссад осуществляет операцию «Ноев ковчег» и угоняет ракетные катера из Шербура. Однако к моменту моего (читай Леона да Силвы) возвращения из США и устройства на фирму «Дассо» темные страницы во французско-израильских отношениях были к обоюдному удовольствию перевернуты и военно-техническое сотрудничество продолжилось.
        Концерн израильского военно-промышленного комплекса «Israel Aerospace Indastries» выиграл тогда тендер на разработку спутника видовой разведки «Офек» и ракеты-носителя «Шавит». И меня, как высококлассного специалиста, имеющего к тому же еврейские корни, по секретному соглашению между фирмой «Дассо» и Израильским космическим агентством направили в командировку в эту страну. В соответствии с контрактом после полугодового периода работы на базе ВВС Израиля Пальмахим, с которой предполагалось осуществлять запуски, мне предоставили месячный отпуск. Его я решил частично провести в Бразилии.
        Вот эту легенду по плану операции «Бриз» я и должен аккуратно и ненавязчиво довести до Леви Фонсеки. Кроме того, я собирался сообщить ему невзначай, что работой в Израиле доволен. Получаю очень неплохую зарплату, обзавелся кучей полезных связей в руководстве министерства обороны и на самом космодроме на базе ВВС Пальмахим. Подумываю даже, а не получить ли израильское гражданство и не переехать ли туда на ПМЖ. А такие предложения со стороны моих новых друзей уже поступали. Израилю нужны хорошие специалисты в области ракетостроения и космических программ. И в этой стране умеют по достоинству их оценить.
        Так зачем я летел в этот Сан-Луис - Богом забытый медвежий угол на краю света? «Элементарно, Ватсон!». Именно там, по данным нашей агентуры, временно поселился Леви Фонсека, занимавшийся строительством нового космодрома в Алькантаре. Жить на базе ВВС в офицерской общаге не захотел. Снимал одноместный номер в скромной мини-гостинице «Поузада Колониал», что на улице Афонсу Пена, № 1 12. Практически, в исторической части города. Каждое утро его забирал военный вертолет, курсировавший три раза в день по маршруту Сан-Луис - Алькантара. Лету-то до космодрома было всего-ничего, расстояние между ними не больше 20 километров.
        В этой же гостинице предстоит «случайно» поселиться и мне, всего на несколько дней. Там же уже неделю назад остановилась и милая пара нелегалов из братской соцстраны. По легенде - они брат и сестра, богатые туристы из Испании, с еврейскими корнями. Прибыли специально полюбоваться здешней всемирно известной достопримечательностью - Национальным парком «Ленсойс Мараньенсес». Пара материально «упакована» очень хорошо, но ведет скромный образ жизни. Любит покой и тишину, поэтому их выбор пал именно на эту миленькую уединенную гостиницу.
        Условия экстренной встречи в Сан-Луисе с Хуаном и Мерседес, так по легенде величали моих братьев по соцлагерю, пароль и отзыв, согласованные на самом разведывательном верху нашим руководством, я помнил как «Отче наш». К тому же мы были знакомы друг с другом. Правда, заочно и по фотографиям.
        Самолет приземлился в маленьком аэропорту с громким названием «Марешал Кунья Мачаду». Сойдя с трапа, я как будто в парилку попал. Температура воздуха - явно за 30 градусов, плюс высочайшая влажность. Дышать совершенно нечем, просто кромешный ад! А чего же было ожидать? Экватор-то рукой подать. К жаре я адаптировался относительно быстро, хотя и потек весь. Футболку - хоть выжимай. Но все-таки сказалось пребывание в Лоренсии. Да и в Кабралии бывало не слаще.
        До города добирался в такси вместе с английскими дедами, которые чуть жизни не лишились от тропического климата. Мне их даже жалко стало. Ехали недолго, минут 20, не больше. Хорошо еще в машине кондиционер работал нормально, а то бы британцам хана! Сначала завез их, а уж потом поехал в свою гостиницу. Насколько я понял, правда, немного сомлевший от перелета и коньяка, Сан-Луис расположен на полуострове, отделенном от большой земли узким проливом. Соединяется с материковой частью мостом.
        Выйдя на улице Афонсу Пена, я понял, что попал в музей под открытым небом. Сразу оценил все прелести моей гостинички. Она находилась в старинном здании в колониальном стиле, в историческом центре города. Да и до пляжа Praia do Calhau два шага. Внутри все скромненько, без излишеств. Я бы даже сказал высшая степень аскетизма! Но все необходимое есть. Номер простенький. Небольшой и чистый. Сортир и маленький душик имеются, даже кондей работает. Утром накрывали вполне сносный завтрак, да и кофе варили хороший.
        В Москве перед поездкой в Бразилию литературы про штат Мараньян и его столицу я нашел не так уж и много. Читал, что Сан-Луис называют Островом любви, бразильской Ямайкой и даже Столицей регги. Наверное, это не Кингстон начала 70-х, но голос Боба Марли и зажигательные ямайские ритмы действительно звучали из многих окон в округе. Еще какой-то бармен на пляже Ипанема в Рио рассказал мне, что Сан-Луис одна из самых бедных столиц федерации. Утверждение, конечно, спорное. А что собственно считать бедностью? Хотя бедных кварталов там хватает, не без того. Но мне показалось, что они бедные, но не нищие. Как, например, в Кабралии, где если попал по ошибке в квартал бедноты, то, как говорится, «сливай воду и туши свет»!
        Еще я прочитал, что открыли эту землю не португальцы, а французы, когда их экспедиция во главе с капитаном Даниэлем де ла Туш отправилась из города Канкаль, в Бретани в Южную Америку. Они основали новое поселение в сентябре 1612 года, начав со строительства форта. Назвали колонию в честь короля Людовика XIII Справедливого из династии Бурбонов, сына Генриха IV и Марии Медичи. Это при котором фактическим правителем Франции был кардинал Ришелье, если верить «Трем мушкетерам» Александра Дюма.
        Французы ухитрились заключить союз с местными индейскими племенами и при их поддержке поселение продержалось до 1616 года, когда его захватили португальцы. Меня как гражданина Пятой республики Леона да Силву даже гордость обуяла за свою страну! Как никак, Сан-Луис стал единственной столицей бразильского штата, которую основали французы, а не пронырливые португальцы. А чего это я вдруг на смелых португальских мореплавателей-первопроходцев баллоны покатил? Батя-то у меня из Порту, вроде, по легенде. Тогда кто же я, если мама - французская еврейка? Космополитизм какой-то! Куда смотрит идеологический отдел со Старой площади? Вот задачка-то!
        К черту такие шальные мысли! Все-таки с коньяком в самолете перебор вышел. Вспомнился анекдот, который дружок мой Вован перед отлетом рассказал: «Сидит мужик с большого бодуна перед зеркалом. Смотрит на свое отражение с отвращением. Раскачивается со стоном, от головной боли, двумя руками за башку держится. Рассуждает: вчера была суббота, завтра - воскресенье. Ну, а сегодня-то что?»
        Нет, пускай этот сложный ребус разгадывает управление «С» ПГУ вместе с бразильской контрразведкой. Хотя, если честно, то лучше, чтобы местные опричники про меня ничего не прознали. Так всем спокойней будет, особенно Леви Фонсеке, с которым скорее хочется познакомиться. Ведь объекту разработки перед вербовкой волноваться вредно, как беременной женщине перед родами.
        Эко тебя, брат Леон, развезло, подумал я. Вот уже нас и на философию потянуло. Да, действительно, надо отдохнуть хорошенько. Скорее под душ и в койку, шагом марш!
        На следующее утро выспавшийся и веселый я чувствовал себя бодрячком. За завтраком «случайно» познакомился с сидевшими за соседним столиком Леви и Мерседес. Жгучая брюнетка «забыла» зажигалку и попросила у меня прикурить. Как же я, джентльмен, мог ей отказать? Ура! Есть контакт. Представился. Кратко сообщил о цели визита в эту «дыру», как выразился Леви.
        Пожимая мне руку, Фонсека назвал свое имя и фамилию, обронив лишь, что он пилот. Про космос, Алькантару - ни слова. Да, трудновато будет с ним, решил я. Но тут же, несмотря на торжественность момента, вспомнил старый одесский анекдот:
        - Тетя Соня, а кем ваш Беня работает? Я видела у него летную фуражку.
        Тетя Соня с гордостью:
        - Да, наш Беня - ледчик!
        - Он у вас, наверное, на истребителе летает?
        - Нет, он на Привозе лед на тачке развозит.
        Разговорились. Спросил Фонсеку, есть ли здесь где-нибудь поблизости приличное местечко для отдыха в вечернее время. Леви пообещал как-нибудь показать бар с хорошей выпивкой, «только для своих», куда иностранные туристы практически не заглядывают. Предупредил, что к компании наверняка захочет присоединиться и брат Мерседес - Хуан, который не вышел к завтраку. Очевидно, проспал.
        Отметил про себя, как Фонсека смотрит на Мерседес - просто пожирает ее влюбленными глазами. Вот молодец баба, как мужика охмурить успела за короткий срок. Сегодня у Леви был выходной. Поэтому после завтрака он предложил заглянуть на пляж. Искупались нормально. Я даже ухитрился, оставшись с Мерседес в океане на короткое время наедине, обсудить кое-какие детали. Начали разговор, естественно, с пароля и отзыва. Знакомство по фотографиям оно, конечно, дело хорошее. Но классика разведки - конспирация - надежнее.
        Она подтвердила, что пока все идет по плану. Объект влюбился в нее как мартовский кот и, похоже, совсем потерял голову. Начинает сорить деньгами, сегодня обещал свозить в Рио, показать город, с ночевкой.
        - Постараюсь «раскрутить его на бабки». Сам потом пожалеет…
        Слово «с ночевкой» Мерседес произнесла как-то особенно протяжно тягуче и нараспев. При этом долгим испытующим взглядом посмотрела на меня, кокетливо взмахнув длиннющими ресницами.
        Хороша бестия, подумал я, нечего сказать. Фигура, волосы, глаза! Да и бюст умопомрачительный. Даже мороз пробежал по коже. И это на тридцатиградусной жаре! Захотелось превратиться на сегодняшнюю ночь из француза Леона да Силвы в бразильца Леви Фонсеку. Но моя легенда, к сожалению, этого не предусматривала. Да и подошедший Леви прервал мои бесплодные эротические фантазии. Попрощавшись со своими новыми приятелями, чтобы не показаться навязчивым, я отправился знакомиться с городом. А паре «влюбленных голубков» надо было ехать в аэропорт и лететь в Рио, прожигать жизнь и предаваться плотским утехам.
        Ну что вам сказать про Сан-Луис? По правде говоря, времени на ознакомление со всеми местными достопримечательностями у меня было маловато. Да и голова была занята другим. Естественно, мыслями о Леви Фонсеке. Прокручивал различные варианты развития знакомства, вербовочного подхода, если таковой вообще можно будет осуществить. Прикидывал, какую еще помощь может оказать мне милая пара нелегалов.
        К тому же, выходя из своей гостиницы, на фасаде соседнего здания увидел нанесенный мелом крестик: Борис вызывал на встречу. Она проходила в лобби приближающегося к европейскому классу отеля. Там было многолюдно: приехали какие-то ооновские чиновники из ЮНЕСКО и большая группа старичков-пенсионеров из Италии и Западной Германии. Так что мы с Бобом легко затерялись в этой шумной галдящей толпе.
        Борис сообщил, что группа поддержки уже на месте. «Волкодавы» ожидают только команду «фас», хотя лучше бы ее не было. Далее ознакомил с последними сообщениями агента, внедренного в окружение Леви (молодцы ребята из резидентуры!). Нашим помощником, как я узнал много лет спустя, был простой бармен из офицерского кафе в Алькантаре. С ним Фонсека достаточно близко сошелся и доверял ему свои маленькие секреты, особенно после двух-трех порций виски. Агент сообщал следующее.
        Леви до недавнего времени вел достаточно скромный образ жизни. На строительстве стартовой площадки в Алькантаре близкими друзьями не обзавелся. Явных врагов также не имел. Старался поддерживать со всеми сослуживцами по работе ровные деловые отношения. Прижимист, каждую копеечку считал. Одевался аккуратно, но неброско. С алкоголем «дружил», но головы при этом не терял.
        В общении с нашим агентом часто затрагивал тему финансов, дороговизны жизни в Израиле и высоких цен на недвижимость в этой стране. Как-то, находясь подшофе доверительно сообщил, что мать мечтает после его дембеля перебраться на свою историческую родину, вместе с сыном, разумеется. Она уже присмотрела небольшую уютную виллочку с садиком и бассейном недалеко от Тель-Авива тысяч за девятьсот баксов. Конечно, рассуждал Леви, какие-то накопления у них есть. Виллу они осилят. Но ведь надо будет еще обустраивать быт, создавать семью и жить на что-то. Хорошо бы какую-никакую работенку найти по специальности на новой родине. Но вот израильские родственники помочь тут ничем, к сожалению, не смогут.
        Как заметил агент, где-то с полгода назад в Алькантару приезжала израильская делегация из трех человек. Судя по выправке, военные. Так вот, наш Леви все время крутился вокруг них, оказывал знаки внимания, старался подружиться. Но они на контакт не пошли.
        Упреждая мой вопрос, Борис сказал: «Выяснить имена израильтян агент не смог. Срочный запрос в резидентуру в Тель-Авиве уже направили. Коллеги работают, со дня на день ожидаем ответ». - Еще наш помощник, - продолжил Боб, - подметил, что недели полторы назад Леви точно подменили. Светится весь изнутри. О проблемах и финансах больше не говорит. Как-то подтянулся, помолодел. Несколько раз отпрашивался с работы. Вчера взял недельный отгул. Однако в причинах изменения поведения объекта агент пока не разобрался.
        - Работаем, сказал Боб. О результатах сообщу, если успеем выяснить до твоего отъезда.
        - Все понятно, Мерседес прилетела в Сан-Луис и познакомилась с Леви, - чуть было не выпалил я. Но рта, слава Богу, не раскрыл. Борису о таких деталях операции знать не полагалось.
        Закурили. Поздравили друг друга с наступающим праздником - через день дома отмечали 7 ноября. Молча чокнулись.
        Боря рассказал мне очередной (какой уж по счету?) анекдот про евреев.
        - Один еврей, давным-давно выехавший из Союза, в начале 80-х вдруг впал в крутую ностальгию. А дело к перестройке, будь она неладна. Повеяло ветром гласности и безудержной свободы. Ну вот, приходит он в советское посольство в Тель-Авиве и спрашивает: «Могу я посетить Москву?» Сотрудник консульства: «Да ради Бога! Покупайте билет и летите». Прилетает еврей в столицу и спрашивает: «А можно пройтись по улице Горького?» Ему: «Нет проблем». Еврей: «Разрешите зайти в Елисеевский гастроном?» «Пожалуйста».
        Заходит он в магазин, идет вдоль полупустых прилавков и тихонечко бормочет: «Вот здесь, помню, раньше семужка всегда лежала, тут - икорка паюсная, а здесь - крабики. И кому это все мешало?»
        Поржали, выпили еще по одной. Я проинформировал Бориса об установлении контакта с Леви, предстоящем походе с ним в местный бар. Изложил примерный сценарий своей беседы с Фонсекой, который обдумывал во время сегодняшней прогулки по Сан-Луису. Попросил отправить его в Центр на согласование.
        Прощаясь, попросил коллегу незамедлительно проинформировать меня в случае получения ответа из ближневосточной резидентуры относительно троих израильских военных, посетивших Алькантару. Кое-какая задумка на этот счет у меня появилась, и их имена мне бы очень пригодились. Борис отправился по своим делам, а я стал с нетерпением ожидать возвращения влюбленной парочки из Рио.
        Еще часа два побродил по городу. Зашел в книжную лавку. Потом перекусил в невзрачной забегаловке на рыночной площади, где подали вкуснейшую фейжоаду. Уже в сумерках, пешком возвращаясь домой, прошел мимо отеля Бориса. Окна его номера на третьем этаже выходили на улицу и хорошо просматривались снизу. Портьеры были раздвинуты и на подоконнике стояла зажженная настольная лампа. Коллега вызывал на экстренную встречу, как договаривались. Подумалось, не многовато ли для одного дня приключений? Да нет, сам ведь просил.
        Чертыхаясь, поймал такси - какой-то раздолбанный «Фольксваген» к тому же с неработающим кондиционером и счетчиком. Минут сорок проверялся на машине, переехав по мосту на материковую часть. Ехали молча. Ушлый таксист, почуяв сказочную наживу, заломил такую цену, что пришлось напрячься и вспомнить самые страшные ругательства на португальском. Подействовало. От удивления, что «белая обезьяна» так виртуозно матерится, у него отвисла челюсть, и пепел от сигареты упал на шорты. Безропотно взяв протянутую мной маленькую денежку (как выяснилось впоследствии, заплатил я раза в полтора меньше, чем следовало бы), бросил на меня восхищенный взгляд и медленно уехал, оглядываясь.
        Я похвалил себя за блестящее знание португальского (моя преподавательница в инязе Лидия Федоровна наверняка была бы мной довольна) и вспомнил старый переводческий анекдот. Идет голодная лиса по лесу. Вдруг слышит из кустов: «Ку-ка-ре-ку» и, не раздумывая, стремглав бросается туда. Слышится какая-то возня, сопение и кряхтение. Через пять минут из кустов молодцевато выходит волк. Отряхиваясь, радостно гогочет и говорит: «Как хорошо знать хотя бы один иностранный язык!»
        Вторую половину проверочного маршрута я проделал пешком. Хорошо, хоть жара немного спала. Но влажность… И здесь не обошлось без приключений. Проходя мимо какой-то темной подворотни, встретил двух симпатичных мулатистых жриц любви. За умеренную плату (правда, завышенную раза в три) они настойчиво предлагали глупому гринго райские наслаждения в его гостинице, на пляже или у них в хижине.
        Тьфу-ты черт, что же за день-то такой сегодня. Хорошо хоть наружки нет. Видно, все бригады на карнавале под регги оттягиваются. Ну и дай Бог им всем здоровья, пива холодного побольше на халяву и повышения по службе! Как-никак коллеги. Одну тяжелую работу работаем, разведку разведываем…
        С Бобом мы пересеклись у касс местного кинотеатра, где в толчее он незаметно сунул мне в руки спичечный коробок. В записке говорилось, что, по данным бармена, перед самым уходом в отгул Леви просадил на базе в Алькантаре в карты несколько тысяч баксов какому-то заезжему летчику из Сан-Паулу и очень убивался из-за этого.
        Кроме того, меня информировали о трех израильтянах, посетивших с визитом Алькантару шесть месяцев назад. Сообщались их фамилии, имена, возраст, занимаемые должности и адреса местожительства. Один был полковником военной разведки под прикрытием инженера Израильского космического агентства, а двое других - офицеры ВВС, работавшие на базе Пальмахим. Узнать о точной цели их визита в Бразилию мои товарищи не смогли, но и так сделали очень много. Низкий им поклон! Мысль о том, как использовать эти сведения в операции «Бриз» родилась у меня мгновенно, однако требовалось ее немного отшлифовать. Время есть, вся ночь впереди.
        Половину следующего дня я провел на пляже, но при этом сначала еще раз побродил по центру города. Сан-Луис нравился мне все больше и больше. От его домишек, узких улочек веяло теплом, домашним уютом, беззаботностью, какой-то патриархальностью, если хотите.
        Мерседес и Леви вернулись в гостиницу уже под вечер. Его подруга хохотала во весь голос, была беззаботна и весела. Проходя мимо меня и Хуана, сидевших в холле за чашечкой кофе, хохотунья незаметно сложила пальцы в виде буквы «О», мол, все в порядке, ОК.
        На ее кавалера было просто страшно смотреть. Он был мрачнее фиолетово-черной тучи, которая как раз в это время неожиданно нависла над Сан-Луисом. От него сильно попахивало спиртным, так, что даже перебивало неплохой французский парфюм, которым, кстати, он начал пользоваться только с появлением в его жизни чаровницы. С большим трудом сквозь плотно сжатые зубы он выдавил из себя некое подобие приветствия, рухнул в кресло и нервно закурил.
        Где-то через минуту Фонсека встал и, не произнося ни слова, отправился в туалет. Мерседес, воспользовавшись моментом, наклонилась и быстро прошептала мне на ухо, приятно пощекотав его своим локоном: «Балбес купил мне дорогие побрякушки, метал деньги налево и направо. Потом просадил в карты просто уйму денег. Думаю, тебе надо попытаться его дожать именно сегодня!» Я успел ответить: «Окей, попробую. Надо вытащить его в город, в кабак. Подыграй!»
        Едва я закончил, открылась дверь сортира и оттуда вывалился угрюмый Леви. Мерседес, не давая ему сесть, игриво прижалась своей милой мордашкой к его груди. Ласково потерлась об нее и нежно промурлыкала: «Дарлинг, ты не очень устал от перелета? Ты ведь у меня смелый летчик, герой! Твоя птичка хотела бы промочить горлышко и пропустить бокальчик «Мартини» где-нибудь в городе. Ты не против?»
        Хуан с энтузиазмом поддержал «сестру». Дружески похлопав Фонсеку по плечу он произнес: «Давай, старина, поехали. У нас в Испании слово дамы сердца - закон! К тому же ты давно обещал показать злачные места этой дыры нашему французскому другу. А заодно развеем твою хандру».
        Через двадцать минут мы уже сидели за столиком в каком-то подобии ночного клуба, с маленьким танцполом, где-то на окраине Сан-Луиса. В зале царил уютный полумрак. Народу в заведении на удивление было мало, и даже музыка не била по ушам, звучала ненавязчиво. Кстати, пел мой любимый (опять же еврей!) Джо Дассен «Et si tu n’existais pas…» Хороший признак, решил я.
        Официант мгновенно принес орешки и выпивку. Мужчины пили «Чиваз», Мерседес - «Мартини». Заказали на горячее морскую рыбу, но Леви к ней почти не притронулся. Тамадой был Хуан. Он без устали довольно удачно острил, сыпал милыми шутками и анекдотами. Мерседес поддерживала «брата» нежным девичьим щебетанием. Через некоторое время, как я и рассчитывал, алкоголь лег на «старые дрожжи» и наш доблестный пилот слегка «поплыл». Мне тоже пришлось нанести смертельный удар по своей печени, чтобы хотя бы удаленно приблизиться к состоянию Леви, а заодно к циррозу печени.
        Хосе продолжал мастерски мне подыгрывать. Время близилось к полуночи. Виски лилось рекой. Леви немного отошел, расслабился, спиртное развязало ему язык. Он стал нести всякую чепуху. Сначала беззлобно ругал своего президента и правительство. Постепенно перешел на начальство в Алькантаре. Я решил, что пора действовать. Подмигнул Хосе и он, умница, понял меня и потащил Мерседес танцевать, оставив меня с Фонсекой наедине.
        Пока пилот был еще в состоянии что-либо соображать, я рассказал ему о себе в рамках разработанной в Центре легенды. Сообщил, что занимаюсь ракетными программами в Израиле и даже подумываю о переезде в эту страну. Для подтверждения легенды по «большому секрету» довел до начинающего резко трезветь по ходу моего рассказа Леви важную информацию. Мол, недавно мой хороший друг, - приложил палец к губам и оглянулся с заговорщицким видом по сторонам, - из военной разведки Израиля, - полковник - назвал имя и фамилию израильтянина - в рамках обмена опытом побывал в Алькантаре. И остался недоволен оказанным делегации приемом.
        Затем стал пространно рассуждать, какой мой приятель влиятельный человек в Израиле. У него, дескать, связи не только в руководстве ВВС, на базе в Пальмахиме, но и в министерстве обороны и Кнессете. Услышав от меня фамилию еврейского полковника, Леви мгновенно протрезвел. Весь подобрался и стал внимательно слушать мои разглагольствования, изредка задавая наводящие вопросы. Мерседес с «братом» продолжали лихо отплясывать на танцполе зажигательную румбу и нам не мешали.
        Изображая прилично датого человека, я «доверительно» делился с Фонсекой «сокровенным». Что мой друг-полковник может практически все в Израиле. Он предлагал мне «забить» на Францию и переехать к ним. Обещал в два счета сделать мне израильское гражданство, помочь с обустройством на новом месте и подписанием выгодного контракта с их космическим агентством. Теперь виски подливал мне уже Леви, практически не прикладываясь к своему стакану.
        Я «распалялся» все больше, прямо как Хлестаков в гоголевском «Ревизоре». Бурно жестикулировал, «цитировал» полковника, который якобы говорил мне: «Старик, израильская военная разведка на классных специалистов-ракетчиков денег не жалеет, и на дружбу тоже!»
        Леви начал, как ему показалось, очень умело пытаться выведать у меня причины недовольства «друга-полковника» приемом, оказанным израильской делегации в Алькантаре. И снова подливал мне. Я коротенько удовлетворил его любопытство, объяснив, что израильтяне рассчитывали получить ответы на интересующие их вопросы о проблемах строительства космодрома, кое-каких технологических штучках и т. п.
        - Вообще-то, - продолжал я, - полковник говорил, что местный проект очень заинтересовал израильскую военную разведку, и она готова заплатить очень большие деньги тому, кто согласился бы на профессиональном уровне дать кое-какие консультации.
        По внешнему виду Леви чувствовалось, что он «заглотил наживку» и последние слова о возможности подзаработать произвели нужный эффект. Фонсека окончательно протрезвел. Взгляд его серых глаз стал совсем осмысленным. Он весь напрягся, словно готовился к прыжку в воду с десятиметровой вышки. На лбу выступили капельки пота, хотя в клубе отлично работали кондиционеры и было даже прохладно. Однако никаких вопросов мне больше не задавал, переваривал информацию молча.
        Стоп, хватит с него. Требуется немного поменять обстановку. Тут очень кстати с танцпола вернулись разгоряченная танцами пара и веселье продолжилось. Дальше речь пошла о развлечениях и тряпках. Дирижировала Мерседес, которая сходу своей женской интуицией ощутила, что требуется психологическая разрядка. Я, отвечая на вопрос Хуана, стал заливаться соловьем, вещая о преимуществах жизни в Израиле. Лишь периодически на ухо нашептал Леви о том, что вездесущий полковник может помочь ему с переездом и обустройством в Израиле. И даже с приобретением комфортабельного жилья по разумным ценам, хотя это отнюдь непросто. Информация, как мне показалось, тоже попала в цель. Фонсека еще больше оживился, начал задавать дополнительные вопросы.
        Чтобы не перегружать беседу, я рассказал пикантный анекдот и перевел ее в русло обсуждения приятных тем. Естественно, говорили только о женщинах, лишь изредка вскользь касаясь футбола. Леви им, как я заметил, интересовался. И чуть-чуть политики. А куда же без нее, проклятой?
        Наблюдая за Фонсекой, я пришел к выводу, что все мои домашние заготовки, скорее всего, сработали. В его башке, видимо, уже началась лихорадочная работа мысли. А обдумать в принципе надо было простую вещь: продавать или нет секреты бразильской космической программы Израилю. Вроде все элементарно, но я и врагу не пожелал бы оказаться сейчас на его месте. Кусая губы и ломая ногти, лихорадочно искать оправдания своим действиям (если продавать), или подсчитывать упущенную выгоду (если не продавать). Ведь решать приходилось воистину гамлетовский вопрос…
        У меня еще оставалась робкая надежда, что в ответ на мою «доверительность» Леви как-то отреагирует, проявит себя пусть едва заметными косвенными признаками, которые можно будет (нужна еще одна с!!!)считать. Ну, например, чуть-чуть откроется и хотя бы намекнет об их с мамой планах переезда в Израиль и покупки там виллы с бассейном. Но нет, Леви был кремень. К тому же он, как я убедился, интроверт: пламя пылало у него внутри, но не выбрасывало даже маленького дымка. И все мыслительные процессы, тягостные раздумья были надежно скрыты от окружающих где-то в глубинах его сознания.
        Ладно, вздохнул я, и за это спасибо. Хорошо хоть в драку не полез, когда понял мои грязные туманные намеки, что можно выгодно продать свою бразильскую родину за израильские шекели. Значит, подождем еще немного. Пусть, болезный, все переварит, хорошенько обмозгует. А мы будем действовать сообразно складывающейся ситуации.
        В отель мы вернулись под утро, усталые, но довольные друг другом. Леви, конечно же сразу потащил Мерседес в свой номер. - Вот свинья! - Внутри у меня закипал праведный гнев, - Не только без пяти минут предатель, так еще и аморальный, в конец разложившийся тип. Ты сначала женись, гад, а потом…. Стоп. О чем это я? Все, пора баиньки.
        Два следующих дня Фонсека «дозревал». Я старался пока особо не попадаться ему на глаза и занимался своими делами. Встретился с Борисом. От него узнал последние рекомендации из Москвы по нашему делу. Надиктовал ему текст шифртелеграммы в Центр о проведенной беседе с Фонсекой и своих предложениях относительно наших дальнейших шагов.
        Высказал предположение, что развязка должна наступить к концу недели. Больше тянуть кота за хвост не имеет смысла. У клиента и так было достаточно времени для обдумывания и принятия решения. Промедление чревато для нас нехорошими последствиями: Леви будет больше размышлять, и какая ерунда может прийти в его башку мы не знаем.
        Срок недельного отгула, взятого Фонсекой на службе, заканчивается. Да и по легенде нелегалам и мне пора бы уже возвращаться восвояси. Все эти два дня, которые были отведены Фонсеке на раздумья, Мерседес не отходила от него ни на шаг. Она окружила его такой заботой и неземной лаской, что он, наверное, находился на верху блаженства. Кровать в их номере скрипела так, что слышно было даже в холле первого этажа. Становилось даже завидно: хоть бы одним глазком взглянуть, что там вытворяет знойная Мата Хари с клиентом. И, по правде говоря, очень хотелось побывать на его месте.
        Пока Мерседес кувыркалась в постели с будущим изменником родины, как я надеялся, мы с Хуаном дважды встречались накоротке. Он рассказал в деталях о поездке «влюбленной» парочки в Рио. Там было все - роскошные кабаки, шампанское «Вдова Клико» - рекой, ну и, конечно же, дорогие подарки. По очень приблизительным подсчетам Мерседес, вместе с крупной суммой, проигранной в карты в каком-то притоне он спустил несколько десятков тысяч долларов.
        Еще одна интересная «информация к размышлению». В Рио у нашего Ромео от любви совсем крышу сорвало. Он потащил свою Джульетту на смотрины к матушке. Длилось мероприятие недолго. Сложнейшее испытание умница Мерседес выдержала с блеском, понравилась старушке на все 100 %. Ей даже вручили маленький подарок - семейную реликвию. Фактически молодые получили благословление старушки на брак! Вот вам и любовь-морковь. Правда, мать Леви поставила Мерседес одно условие - молодые должны переехать в Израиль.
        Правы оказались наши эксперты в Лесу, которые, изучив имеющиеся на Фонсеку данные, сделали вывод, что если к нему подвести женщину, хотя бы внешне напоминающую его мать, он может повторить судьбу своего отца. Красота Мерседес была не вульгарной, выстреливающей в глаза, а целомудренной застенчивой и деликатной. Прибавьте к этому острый ум, практичность и умение «подсыпать перцу», когда в этом была необходимость. И вот вам желаемый результат.
        С Борисом мы тоже встречались пару раз. Он передал, что Центр согласен с моим мнением не затягивать операцию и додавливать Фонсеку в самое ближайшее время. Тянуть дальше не имело никакого смысла. Коллега дополнительно проинструктировал меня по поводу вопросов о космодроме Алькантара, которые я должен буду довести до Леви в случае его согласия «продать душу дьяволу».
        С последним было значительно сложнее. Смысл вопросов, их техническая сторона, так сказать, по-русски мне были понятны. Старания Боба разложить все по полочкам в моей башке гуманитария после долгих мытарств увенчались успехом. Но вот с переводом всех этих технических прибамбасов на португальский было непросто.
        Мы с Бобом помучились, помучились, но все вопросы по космодрому, включая самые сложные, часа через полтора перевели. Еще Боря сказал, чтобы я не дергался относительно денежного вознаграждения для Леви, если оно потребуется. «Деньги всегда при мне». Он выразительно показал на небольшой, но прочный металлический кейс с шифрозамком, с которым ходил даже в сортир. Пояснил, что сейфу в гостинице доверять нельзя. Обсудили также в деталях порядок действий группы прикрытия, и сигналы, которые я буду использовать, если что…
        Рано утром следующего дня я вышел на пляж и застал отмокающего от вчерашнего в ласковых океанских волнах Фонсеку. Рядом с нами никого не было, народ только просыпался. Еще немного поплескавшись, мы сели рядом на шезлонги, в полном молчании закурили. Вдруг, резко повернувшись и сверля меня своими серыми глазами, Леви хрипло спросил:
        - Леон, ты можешь свести меня с тем полковником, который был у нас на космодроме?
        Хороший признак, машинально отметил я. Он впервые признался, что служит в Алькантаре.
        - А зачем тебе?», - включил я «дурочку». Надо добивать до конца, мелькнуло в голове.
        Он глубоко затянулся, немного помедлил и процедил еле слышно:
        - Мне нужны деньги и вообще…
        Я выдержал длительную паузу, почти по Станиславскому. Внимательно посмотрел на Леви:
        - Я же, по-моему, тебе вчера говорил, что мой знакомый из военной разведки Израиля. Ты понимаешь, что это для тебя означает? Эти ребята серьезные цепкие, просто так от тебя не отстанут. Если уж дружить с ними, то до конца…
        Потом, будто что-то глубоко выстраданное, пережитое выдавил:
        - Во всяком случае именно так случилось со мной. Но лично я об этом ни на секунду не пожалел. Да гори она ясным огнем эта Франция, зато я обрел новую старую родину. Ты понимаешь, что я имею в виду?
        Я импровизировал на ходу. Идея «признаться» Леви, что я тоже работаю на израильскую разведку, завербован ею, как мне казалось, была интригующей и перспективной. Саныч остался бы мной доволен!
        Именно так и произошло: умирать вдвоем всегда комфортнее. Леви явно полегчало от мысли, что он не один такой христопродавец. У него даже морщинки на лбу немного разгладились. Он сглотнул слюну, долгим изучающим взглядом посмотрел на меня и спросил:
        - А с переездом в Израиль и устройством на работу в Пальмахиме они действительно могут помочь?
        - Да, - кратко ответил я. - Но это еще надо заслужить… Кстати, если ты действительно готов помочь Израилю как настоящий еврей и патриот, я могу тебе сказать, что их разведку интересует в Алькантаре. Я имею соответствующие полномочия…
        В ответ Леви только кивнул головой, после чего я довел до него примерно половину вопросов из согласованного с Борисом списка. Он молча, не перебивая, выслушал и сказал, что кое-что из перечисленного мною сможет привезти уже сегодня, так как его срочно вызвали на базу. Улетает он в Алькантару на вертолете примерно через час и к вечеру надеется вернуться с документами. Обговорили место передачи бумаг в городе, время - 19.00 и на этом расстались. Леви отправился к вертолетной площадке, а я вызвал Бориса на экстренную встречу. Я ликовал. Вот она - победа!
        Часа через полтора мы уже общались с Борисом. Я, раздуваясь от гордости, рассказал о своей утренней беседе с клиентом на пляже. После короткого обсуждения решили, что если Фонсека действительно передаст какую-нибудь документацию, мне следует заявить, что якобы должен показать ее «специалистам из посольства Израиля». Я их, мол, специально для такого случая экстренно вызвал в Сан-Луис. После этого мы проведем предварительную оценку бумаг, перефотографируем их. Далее я смогу примерно через час вернуть документы «продавцу», заплатить ему аванс и договориться о передаче новой партии документации, чтобы закрепить Леви в его желании сотрудничать с нами. Куй железо…
        Вскоре Борис убежал по своим делам, ему нужно было еще согласовать все детали предстоящей операции с парнями из группы прикрытия (кстати, за глаза, про себя мы их ласково величали «Грачата»). А я, как лев в клетке, метался, обивая углы, по гостиничному номеру. До семи вечера было еще ой как далеко!
        Потом я бесцельно бродил по городу с фотоаппаратом, болтался по пляжу, не находя себе места. Пофлиртовал немного с симпатичными мулаточками, поиграл с ними в волейбол. К сожалению, знакомство развития не получило. Они были слишком молоды, да и торопились в колледж на последнюю пару. Разные мысли лезли в голову и хорошие, и плохие. Но я старался отогнать их, взять себя в руки и думать только о предстоящем мероприятии. Скажу честно, удавалось это с трудом.
        Ровно в 18.55, считав сигнал «грачат», что на месте мероприятия все спокойно, я начал движение на встречу Фонсеке. Тот появился без опоздания, в руках держал небольшой портфель. Внешне выглядел спокойным, но левый глаз у него немного, почти незаметно, подергивался. Летун честно предупредил, что смог достать лишь часть бумаг. Остальное потом. Кроме того, заявил, что документы желательно вернуть ему сегодня же. Переговорив с Леви в течение двух-трех минут, я выдал ему согласованный с Борисом утром сценарий, забрал портфель и мгновенно растворился в темноте. Сердце у меня колотилось словно хвост собаки, радостно встречающей любимого хозяина.
        Пока мы с Бобом лихорадочно работали с документами, переснимали их, за Фонсекой приглядывали хлопцы из группы прикрытия. По наблюдениям «грачат» никакого хвоста за ним не было. Однако Леви заметно нервничал, курил одну сигарету за другой. Прошел метров пятьсот пешком вдоль по улице, потом нырнул в бар. В контакт ни с кем не вступал, за столиком сидел в гордом одиночестве. Стоящим у бармена на стойке телефоном не пользовался, пил кашасу.
        Возвращал портфель я уже на пляже, в кромешной тьме. Даже луна стыдливо спряталась в облаках, видимо, не желая наблюдать за нашими шпионскими игрищами. Сказал бразильскому Иуде (а кто же он еще после случившегося?), что, по предварительной оценке прибывших в Сан-Луис израильтян, документы в целом неплохие. И они хотели бы в самое ближайшее время получить оставшуюся часть. В портфеле - 50 тысяч долларов, это всего лишь аванс.
        Леви слушал меня, затаив дыхание. Сказал отрывисто, со свистом (как мне показалось, с некоторым удовлетворением), что его все устраивает. Завтра вечером он постарается привезти недостающие бумаги. Обговорили как, когда и где произойдет их передача, и, довольные друг другом, расстались.
        Меня, конечно же, распирала радость от успешной вербовки Фонсеки, добычи нужных моей стране сведений о космодроме Алькантара. Но к этому букету чувств примешивалось еще одно, какое-то необычное незнакомое. Прислушавшись к себе, я понял, что это, наверное, чувство брезгливости… Захотелось немедленно принять душ или хотя бы помыть руки.
        Почему именно чувство брезгливости? А, может, угрызения совести, если хоть капелька ее еще у меня осталась? Вообще-то это ведь понятно: не каждый день на твоих глазах и при твоем непосредственном участии происходит грехопадение. Вроде нормальный с виду человек вдруг ломается как щепка, душу дьяволу продает. Зрелище, я вам скажу, не из приятных, на любителя.
        Подумалось даже, а правильно ли я выбрал профессию? Может, наплевать на все, бросить свое нынешнее не самое чистое ремесло? Вспомнить, чему меня учили добрые преподаватели когда-то в старой московской музыкальной школе в Останкино, и уйти лабать в маленький заплеванный кабак, где-нибудь на окраине столицы. А что? Ежедневно и сыт, и пьян, и нос в табаке. И заработок, какой-никакой, но стабильный. Да и работа не пыльная.
        Так я продолжал рефлексировать, пока не добрался до своей гостиницы, и не простоял минут пятнадцать под ледяным душем. Оттаял окончательно, только когда, спустившись в бар, увидел там Мерседес в коротенькой облегающей маечке с глубочайшим вырезом на пышной груди. Естественно, без абсолютно неуместного в этой ситуации бюстгальтера.
        На нимфе была надета рекордно короткой длины мини-юбка, почти прозрачная, которая то ли слегка прикрывала, то ли, наоборот, гениально подчеркивала все ее девичьи прелести. И, конечно, эти умопомрачительные ноги, которые, наверняка, уже успели пленить не одного благородного идальго из империалистических разведок всего мира.
        Мерседес была в компании «брата» и Леви. Но разговор за столом на этот раз как-то не клеился. Быстро выпив порцию джина с тоником я любезно расшаркался с присутствующими и отправился спать. Показалось, что Леви тоже был не в своей тарелке. Совесть, наверное, мучала. Подумалось, только-ко бы не повесился в сортире, как курсант «Фаза» из любимого фильма про войну. Поднявшись к себе в номер, рухнул в постель без задних ног и забылся тяжелым сном.
        Проснулся в холодном поту. Часы показывали два ночи. На удивление в гостинице царила мертвая тишина. Из номера Фонсеки не доносился ставший уже привычными всем постояльцам скрип его кровати, а также страстные стоны и всхлипывания возлюбленных.
        Вот и славненько, подумал я. Пусть Мерседес, бедненькая, хоть немного передохнет, а то ведь так сгореть можно на работе. Только большим усилием воли заставил себя заснуть. Утром проснулся не выспавшимся и разбитым. Но все же успел проконтролировать психологическое состояние своего подопечного Леви за завтраком перед его отъездом на космодром. По-моему, он тоже был не в своей тарелке, хотя виду старался не подавать. Я же по-прежнему мучительно стал дожидаться вечера и очередной встречи с еврейским летчиком. Как-то она пройдет на этот раз? Господи, пошли удачу, она так мне сегодня нужна!
        Как ни странно, но этот чертов вечер наступил на удивление быстро. Тогда я еще не знал, почему он чертов… Как только огромный солнечный диск с шипением утонул в ласковом океане, на Сан-Луис опустились вязкие иссиня-черные сумерки. Весь город вдруг притих затаился, словно предчувствуя приближение какой-то неведомой доселе большой беды. Затих голос Боба Марли, ранее доносившийся из всех окон Сан-Луиса, не стало слышно детского смеха, лая собак. Все вокруг замерло в напряженном ожидании катастрофы, и природа, и люди.
        В преддверии встречи с Леви, я опять не находил себе места. Чтобы убить время, искупался. Пять раз пил кофе. Для успокоения вконец расшалившихся нервишек заскочил в бар и опрокинул чарочку. Не помогло. Все равно стрелки на часах для меня передвигались как в замедленной съемке. У сопливого мальчишки-разносчика на улице купил газетенку.
        Поболтал с ним немного о футболе. Обсудили игру Фламенго, проблемы клуба с линией защиты в этом сезоне. Постепенно перешли к углубленному анализу основных событий международной жизни: объявление Р. Рейганом СССР «Империей зла» и программу «Звездных войн», взрыв казармы миротворцев в Бейруте, Фольклендскую войну.
        Когда к нашей беседе без приглашения присоединились еще двое грязных и оборванных пацанов - друзья продавца прессы, мы уже заканчивали обсуждение вопроса о подготовке к подписанию монреальского протокола о защите озонового слоя и перешли к сфере культуры. Наиболее жаркие дебаты в нашем экспертном сообществе развернулись по поводу огромного влияния TV на общество и окончание эпохи Нового Голливуда в кинематографе.
        Так и не придя к консенсусу, по моему предложению вся компания дружно отправилась в ближайшую харчевню. Там, под неодобрительный ропот моих глубокоуважаемых оппонентов я заставил их вымыть с мылом руки, после чего от пуза накормил кошиньей с курицей. На десерт бразильским Гаврошам подали «Кока-колу» и мороженое, мне - чашечку кофе и рюмку коньяка. Не акцентируя внимания, мягко, но решительно пресек попытку одного из хлопцев вытащить из моего заднего кармана джинсов бумажник. В заключение, провел краткую воспитательную беседу о вреде воровства и к неописуемому восторгу ребят выдал им деньги на билеты в кино. Прощание было очень теплым.
        Я с тоской посмотрел на часы. Прошло всего лишь полтора часа. Наконец, открыл купленную ранее газету. В ней, в частности, сообщалось, что на сегодня в столице штата Мараньян запланировано праздничное шествие местных жителей, отмечающих день какого-то своего афро-бразильского Святого. Машинально отметил, что по времени оно совпадает с моим рандеву с Леви.
        Опять, вроде, совсем беспричинно, на душе заскребли кошки. Но нет, братцы, без причин ничего не бывает. Интуиция, тем более у людей моей одной из самых древнейших профессий, обострена до предела. Но вот прислушиваются к ней, к сожалению, далеко не всегда.
        Примерно такими словами бравый капитан Васконселус, возглавляющий в местном управлении полиции отдел по борьбе с распространением наркотиков, заканчивал инструктаж своих подчиненных по поводу предстоящей операции. А дело было не совсем простое. Из Рио пришла информация, что Сан-Луис избрали местом своего «пионерского слета» крупнейшие бразильские наркобароны. Мало того, они пригласили дорогих гостей из Колумбии, Венесуэлы, Штатов и Европы. Всего ожидалось человек восемь-десять, это не считая многочисленной охраны каждого босса. Вот мудрое руководство МВД, мать его, и дало команду захватить их всех разом, не мелочась.
        Оно, конечно, дело благородное, обезглавить верхушку наркомафии одним ударом, раздраженно думал Васконселус. Но для этого собственных силенок может и не хватить. Хорошо им там, большим эмвэдэшным начальникам в Рио, планы разные дерзкие разрабатывать. Да синие и красные стрелы на карте рисовать. А грудь под пули мафиозников подставлять придется кому? Ему самому и его парням!
        Конечно, капитан был уверен в каждом из них, прошедших огонь, воду, и медные трубы. Но одно дело мелких гопников гонять по живописным окрестностям Сан-Луиса, а другое - противостоять верхушке мафиозного интернационала, рассуждал он с грустью. Да, им для проведения операции придают спецназ, но, все равно, хватит ли силенок?
        Под ложечкой у Васконселуса засосало, во рту стало сухо… А это плохая примета. Внезапно у него появились нехорошие предчувствия. Как бы при захвате мафиозников не возникло кровавой «мясорубки»? И дров при этом не наломать, местных горожан-зевак не положить. Ведь им же, дуралеям, не объяснишь, что, мол, граждане хорошие, расходитесь подобру-поздорову. «Кина - не будет». А начнется здесь самое настоящее «мочилово».
        Васконселус пояснил своим хлопцам, что передовая группа, которая будет находиться в засаде, выдвигается на позиции (показал указкой точку на карте города) в 18.45. Штурм кабака, где собираются отцы мафии, начинается в 19.30. «С Богом, орлы!», - напутствовал капитан свою гвардию. Но расходились подчиненные после пафосной речи своего начальника молча, в каком-то подавленном настроении. Может, его тревожные мысли им передались? Или тоже интуиция сработала, чтоб ее…
        Глядя вслед своим подчиненным, бравый полицейский незаметно перекрестил их и тихо прошептал: «Пресвятая Дева Мария, не оставь своих детей. Ведь у них самих семеро по лавкам сидят. А каково сирот-то бабам поднимать без кормильцев…»
        Где-то около семи часов вечера Сергей Иванович, он же Леон да Силва, шел по тихой мощенной камнем улочке. Мурлыкал себе под нос привязавшиеся еще с утра слова восхитительной песенки на стихи Новеллы Матвеевой.
        «С песней, шагом, шагом,Под британским флагом.Навстречу пальма пыльная плыла издалека.Между листьев кровь заката,Словно к ране там прижатаС растопыренными пальцами рука».
        Видимо, накаркал себе, да и ребятам на голову! Грех-то какой…
        Сергей успешно завершал прохождение проверочного маршрута. Настроение - отличное. Наружку за собой не видел. («Что значит «не видел», - рявкнул бы Саныч? - Она была, а ты не видел? Ты куда смотрел? Очнись парень!») Местные «топтуны», собственно, за ним и не выставлялись. А зачем? Вроде, нигде не «засветился» пока. Тьфу-тьфу-тьфу! Все было просто до противности тихо - спокойно. Где-то за спиной незримо ощущалось присутствие «подтанцовки» - грачевских ребят в количестве всего четырех «штыков», но каких! Это укрепляло бодрость духа советского разведчика и вселяло в него так необходимую в подобной ситуации уверенность в успехе всей операции.
        Балашихинские ребята из «Вымпела», ну, те, кого, как в известной песне, «их в округе местные мальчишки называют дяденька-шпион», были все как на подбор. Двое - здоровяки, еще двое - среднего роста. У всех «клеточки» на животе, глаза смышленые, с божьей искоркой. Все схватывали с полуслова, действовали четко, спокойно, умело. В общем работать с ними было одно удовольствие.
        Разведчик бодро приближался к району встречи с Леви Фонсекой. Последний тоже, но походкой зомби из американского ужастика, едва заметно раскачиваясь из стороны в сторону, подходил к указанному ему Сергеем Ивановичем месту передачи документов. В потной руке он сжимал тяжеленный кожаный портфель.
        В это же время героические казачки капитана Васконселуса скрытно разместились, как и было приказано, в засаде, в густых кустах, неподалеку от ресторанчика, где проводилась сходка боссов наркомафии. «Засадный полк» и спецназ, отдыхавший неподалеку в трех стареньких автобусах с зашторенными окнами, замерли в ожидании команды «Фас!»
        Видно, Господу было угодно сегодня вечером попроказничать немного, может, посмеяться, наказав неразумных людишек за их гордыню. Не зря ведь говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Это к тому, что время и место проведения операции КГБ, полиции Сан-Луиса, а также бандитской встречи наркобаронов волшебным образом практически полностью совпали!
        В ожидании своего клиента я присел на лавочку, стоящую под густой и раскидистой кроной громадного дерева, обвитого цветущими лианами, названия которого, хоть убейте, не помню. Виноват, с ботаникой не дружу еще со школы. Стоявший неподалеку фонарный столб света не давал, был разбит плафон.
        Вот молодцы, «грачата», с благодарностью подумал я, свое дело знают туго. Кожаный портфель, такой же как у Леви, разместил справа от себя. Вскорости подошел Летчик, тяжело плюхнулся на скамейку по соседству, как столетний старик. Поставил портфель с документами рядом с моим. Дышал он очень неровно и прерывисто, словно загнанная в конец неумелым наездником лошадь. Со лба градом катился пот. Рубашка на груди и спине тоже были мокрая, хоть выжимай. Словом, видок еще тот.
        Леви нервно закурил. Руки заметно дрожали. Не поворачивая головы в его сторону, я ободряюще шепнул: «Калму, амиго, пасиенсиа» (спокойно, друг - порт.) и слегка подтолкнул свой портфель в его сторону. Сделав две глубоких затяжки, Леви нервным щелчком пальцев, что ему плохо удалось, бросил непогашенную сигарету в сторону урны, но не попал, чуть не угодив в меня. Схватил мой (слава Аллаху, не перепутал!) портфель, резко вскочил и стал быстро удаляться.
        Через пару минут, доев совсем растаявшее мороженое, которое, будь оно неладно, закапало мои любимые джинсы «Lee» (тоже подарок Софи), я взял портфель Фонсеки. Лениво встал и вразвалочку, не торопясь, пошел в противоположном направлении. В сторону клиента, естественно, не смотрел, но в какое-то мгновение не выдержал. Остановился. Поднимая «случайно» выпавший из рук портфель, немного развернулся и исподлобья бросил короткий прощальный взгляд на ставшего мне почти родным Леви.
        Этот взгляд действительно был прощальным. Через несколько мгновений завербованного мной с таким трудом еврейско-бразильского летуна не стало. Аминь! Вечная ему память! А случилось все так банально…
        Отойдя от скамейки метров на пятьдесят-восемьдесят, он вошел в зону ответственности сидящих в засаде полицейских, контролировавших все подходы к кабаку мафиозников. Леви был остановлен передовым дозором гренадеров Васконселуса, роль которого классно исполняла парочка «молодоженов» с детской коляской, вышедших «прогулять свое чадо» на сон грядущий. Они окликнули Фонсеку, вежливо попросили предъявить документы. Шмонать с пристрастием портфель, чего, вероятно, мог смертельно испугаться летчик, полицейские не собирались. Санкции у них такой не было!
        Бедолага вместо того, чтобы спокойно выполнить команду и показать свою родную вэвээсовскую ксиву, заистерил. Сильно толкнув в грудь стоящую к нему ближе полицейскую барышню, развернулся на 180 градусов и стремглав бросился наутек. Несся он зигзагообразно, крупными прыжками, словно гепард, гонящийся по саванне за отставшей от стада зеброй. По иронии судьбы я и Леви в тот момент оказались на одной линии огня.
        Опешившая было от неджентльменского обращения Леви молодая мамочка, быстро пришла в себя. Она молнией метнулась к коляске с «младенцем», опустив в нее руки. И, не вынимая их оттуда, а заодно и «случайно» оказавшегося там оружия, от души дала длинную автоматную очередь в нашу сторону. Бедняга Леви упал сразу, как подкошенный - пуля милой барышни снесла ему пол черепа. Что-то свинцовое нехорошее полетело и в мою сторону. Находясь в шоковом состоянии, я инстинктивно пригнулся и крепче прижал портфель с желанными документами к груди.
        Сквозь грохот выстрелов четко расслышал за спиной громкий шепоток одного из «Грачат». Мгновенно оценив ситуацию на поле боя, и приблизившись к охраняемому объекту (это, естественно, опять я) на максимально близкую дистанцию, они по-прежнему пока не высовывались из-за густых кустов. Почему?!
        Лишь один из моих доблестных защитников доброжелательно осведомился, по-прежнему не высовывая оттуда своего носа. «Ты в порядке?». Я слегка обалдел от такой наглости. «Ни хера себе, в порядке, а еще группа прикрытия называется, - хотел заорать я. - А ничего, что пульки вражеские прилетают ко мне, это как? А вы клювом тут щелкаете и командировочные в валюте лопатой гребете?» Но язык прилип к гортани. Мой коллега «грач», смело прячущийся в кустах, вместо того, чтобы своей грудью прикрыть меня от разбушевавшейся «мамочки» и ее автомата, сказал буквально следующее: «К бабке не ходи, работает «Uzi». Вещь, в принципе, в хозяйстве неплохая, но на любителя. Прицельная дальность - двести-двести пятьдесят метров, скорострельность - шестьсот выстрелов в минуту, емкость магазина - тридцать два патрона. Производства не израильского, а бельгийского. «Зроблено» оружейным концерном Fabrique Nationale d’Armes de Guerre». Последние четыре слова он произнес с легким грассированием, по-французски, на шикарном марсельском диалекте. И далее, с нескрываемым восторгом, тоже на языке Виктора Гюго - «Во, сучка сраная!
Классно шмаляет!».
        Я на него в тот момент шибко осерчал. Можно сказать даже, совсем озверел. Ах, ты, полиглот недорезанный, с рязанской рожей (если честно, лица его я тогда еще не видел), фигов эксперт по вооружению, бушевал я внутренне! Тебя сюда за тысячу верст зачем прислали? В филологии упражняться, знанием южно-французских диалектов блистать, мать твою за ногу. Или конкретных пацанов спасать?
        А спасать было кого и от чего. Меня, например, любимого… У вас же в «Вымпеле» на шевроне что написано? «Спасать и защищать». Это что, пустые слова, для красоты? Ну, так давайте спасайте и защищайте, родные вы мои!
        И тут пуля-дура из очередной очереди, пущенной рукой бдительной «мамочки», вместе с крошками цемента или асбеста по глазам (рядом находился неработающий фонтанчик) рикошетом прилетела ко мне. Хоть и на излете она однако успела пробить рубаху, и даже войти в нежную, так горячо любимую мною самим плоть… Я вскрикнул и схватился за левое плечо. Под ладонью сразу стало мокро и неуютно. Вспомнился «товарищ Сухов» - его ведь тоже в левое плечо зацепили бородатые гады-басмачи.
        Я молча сполз спиной по стволу дерева, у которого стоял, такой веселый и здоровый буквально минуту назад. Все поплыло перед глазами, руки и ноги стали ватными. Приготовился принять лютую смерть от врагов моей Родины. Кстати, Бразилия ну никак не входила в их число!. Жаль, что гранат противотанковых у меня не было под рукой, а то я б устроил им второй Кандагар…
        Надо сказать, что при первых же звуках выстрелов «мамочки» из дверей кабака выскочили вооруженные до зубов охранники боссов наркомафии. Рассредоточившись, заняли круговую оборону по всем канонам военного искусства и открыли ураганный огонь по полицейским, обеспечивая эвакуацию своих хозяев из ресторана. Одновременно на арене, как в том мультфильме, возникли «трое из ларца, одинаковы с лица».
        Это мои ангелы-хранители «грачата», синхронно перемахнув через почти двухметровую живую изгородь из зеленых кустов, наконец-то то разом появились рядом со мной. И, надо сказать, очень кстати, потому что у нас тут начался сперва настоящий цирк, быстро превратившийся в кромешный ад.
        Мафиозники стреляли главным образом по «засадному полку» и поддержавшему его спецназу, но отдельные трассы летели и в нашу сторону. Полицейские, в свою очередь, отвечали им шквальным огнем. «Заботливые родители» с коляской и примкнувшие к ним коллеги в основном лупили со всей дури по мне, и трио «грачат», но периодически стреляли и по ресторану. Командир группы прикрытия и его коллега по прозвищу «Док» сходу заняли оборону на флангах. Третий боец, его звали Жора (потом мы с ним крепко подружились) занялся моим спасением, не забывая о сохранности портфеля с секретными бумагами невинно убиенного Фонсеки, царство ему небесное!
        Четвертый «грач» не обделался и не бежал позорно, бросив своих товарищей в беде. Как в лихом голливудском кино, успев завалить по пути троих особо назойливых полицейских, пытавшихся незаметно приблизиться к нам, он по приказу старшего понесся галопом к обусловленному месту в городе. Там нас дожидался привязанный к коновязи верный «Сивка-бурка» - видавший виды старенький, чтобы не привлекать лишнего внимания, но очень резвый «Додж». Конечно же, с форсированным движком и небольшим закрытым брезентом кузовом. По плану в обязанности бегуна входило все подготовить к нашему отходу по-английски.
        К тому моменту, когда ко мне через кусты перелетели «грачата», ситуация «под Ватерлоо» обострилась и запуталась до предела. Стало даже казаться, что все стреляют по всем… В дело пошли ручные гранаты, крупнокалиберные пулеметы и даже гранатометы. Это, видимо, предусмотрительные мафиозники распаковали свой багаж. (Хорошо бы поделились опытом, как доставили «игрушки» через сто границ!).
        Итак, «грачи» прилетели ко мне одновременно, но каждый по своей неповторимой траектории. Больше всего запомнился полет Жоры. Когда меня задело в плечо, он как раз заканчивал свое немыслимое сальто, еще в полете успев два раза выстрелить в мою обидчицу - мамочку с коляской. Барышне очень сильно не повезло: пуля попала ей прямо между глаз, она даже не хрюкнула… Но ее напарник, сука, «молодожен» гребаный, успел короткой очередью перебить кисть руки, в которой Жора держал свою «Беретту».
        Несмотря на это он приземлился, как когда-то наши космонавты, «в заданном районе». Проще говоря, сверху упал на меня, закрыв своим тренированным телом (между прочим, аж целых девяносто пять килограммов чистого веса!). При этом решил триединую задачу - защитил от пуль совсем озверевших «молодоженов»-полицейских сотрудника ПГУ, левой рукой перехватил портфель с документами, на всякий случай крепче придавив его коленом к земле, и, наконец, нанес невосполнимый урон супостату. Как говорят в спецназе: «Минус один или одна, кому как больше нравится». А если быть точнее, «минус четыре» - это с учетом тех трех, которых мимоходом выбил из игры убежавший к машине «Грач».
        Спасибо Жоре, конечно, огромное. Жизнь мне спас. Лежать под ним было безопасно, но, честно говоря, не совсем приятно и комфортно. Дышать было тяжело, ныло плечо, на лицо лилась кровь из его раненой руки. Каким-то чудом мне удалось нащупать на земле под Жорой его упавшую «Беретту», слегка приподняться, и выстрелить в уже безвременно овдовевшего «молодожена».
        Пока я обучался в одном «диверситете» КГБ, меня научили довольно сносно стрелять из пистолета, но то были в основном «ТТ» или «Макаров». «Кольт», «Беретта», «Вальтер» и другие импортные образцы - только ознакомительно. Да и стреляли мы, как правило, в тепличных условиях, в тире. А тут пришлось работать в такой передряге из необычного положения (тяжеленный Жора сверху), толком не прицелившись, да и с залитыми его кровью глазами. Из-под своего спасителя - консультироваться с ним не было времени - я и открыл огонь.
        Первые две «маслины» получил, как я и хотел, чертов «вдовец-молодожен». Получил бы еще, да не успел. Он как-то даже немного картинно вскинул руки вверх, дернулся назад, и рухнул с разбитой башкой на асфальт (как же больно должно быть - спиной о твердое!), чуть не сбив с ног подбежавшего напарника. Тот, весь забрызганный кровью и мозгами товарища, оправился от шока на удивление быстро, угрожающе направив в нашу сторону свою «трехлинейку». А, вот пострелять, болезный, не успел, потому что к нему прилетели еще четыре моих пульки.
        - Минус шесть, - со щенячьим восторгом хихикнул я, но скоро сбился со счета. Это Жора, мягко отобрав у меня пистолет, теряя сознание, левой (!) рукой всадил оставшуюся часть обоймы в двоих подошедших к нам до неприличия близко «крадущихся драконов». Скорострельность у «Беретты» бешеная, так что на все про все ушло меньше минуты. При этом командир «грачей» с «Доком» героически отражали натиск на флангах превосходящих сил противника, нагло пытавшихся взять нас в клещи. Мне показалось даже, что где-то в кустах дело дошло до рукопашной.
        Наконец, в наших разборках с местными образовался маленький антракт, и очень кстати. Все силы полиции Сан-Луиса в этот момент были переориентированы на гладиаторов «Коза Ностры», которые пошли на решительный прорыв, желая вывести своих боссов из-под огня и отходить с ними к океану. Жора к этому времени, слава Богу, перевернулся на спину и отполз от меня на шаг. Хрипло бросил: «Ты живой?», - и тут же отрубился. Но портфель из левой реки не выпустил, держал его крепко, хрен отнимешь!
        Через секунду ко мне подскочил «Док», на ходу перезаряжая отобранный у супостатов «Узи» и доставая бинты. Подсел рядом. Нежно отвел раненую руку в сторону и одним рывком ловко лишил меня рукава рубашки. Тоже, между прочим, любимой - Маруся на день рождения подарила. Что я ей теперь скажу? Да и Сонькин подарок - джинсы был не в лучшем виде, все в земле и крови. Над Жорой склонился и начал колдовать сам Командир.
        Мельком глянув на мою рану, «Док» всадил в плечо какой-то укол и ободряюще рявкнул прямо в ухо - «фигня!». Первые три буквы в слове были вообще-то другими, но кардинально смысла не меняли. «Говорили же тебе: «Без крайней нужды не высовывайся, - назидательно произнес он. - А ты что? Сейчас перевяжу».
        К нам подошел Командир. Он сразу оценил, что случилось (школа!), оглядевшись всего на миг. Понял, что нас могли, мягко говоря, убить и мы с Жорой спасли друг другу жизнь. Задумчиво пробормотал: «Да, бляха-муха, дела…». Вместо «спасибо» он благодарно моргнул мне сразу двумя глазами и широко ухмыльнулся. Его ухмылку я понял так: «Ну, ты дал, брат. Не ожидал от тебя…». Чтобы не менять форму общения, я тоже выдавил вымученную полуулыбку, вложив в нее мысленно фразу: «Да, че там… Пустяки, если надо, я и не то…», но во время остановился.
        Очнулся Жора и старший, видимо, проверяя себя, спросил его, указав на результат нашей скоротечной дуэли: «Никак, это ты их всех?».
        - Да ты что, командир? Чтоб я в живых людей палил? Неее-а… Это вон - «ворошиловский стрелок» наш. А, я так, чуть-чуть. - И, укоризненно обращаясь ко мне, - Я ведь говорил, что пистолет детям - не игрушка. Но вишь, не верят, сорванцы. Так и палят, так и палят… - Потом, виновато опустил голову.
        - А меня, вот, командир, рука не вовремя подвела…
        Тот молча ласково похлопал Жору огромной лапищей по плечу, мол, не бери в голову, старина, ты свою работу сработал на славу. Все будет тип-топ.
        - А его кто? - поинтересовался Командир.
        - Походу, они, а именно - «мамочка» с коляской и ейный хахаль.
        - Значит, в расчете?
        - Ну, да. Вроде так.
        Я молчал, слушая юродивый треп товарищей по оружию в свой адрес. Собственно, меня никто ни о чем больше и не спрашивал.
        Обо мне - раненом в тяжком бою (!), истекающем, можно сказать, кровью (!), спасшем жизнь товарищу (!), скромном и простом советском дипломате-разведчике-герое говорили в третьем лице.
        Антракт, к сожалению быстро закончился, и над нашими буйными головушками с новой силой противно защелкали пули. Правда, на этот раз стрельба была не такая дружная - тупые и отважные полицейские, наверное, разобрались, кто их главный враг и основные силы бросили на поимку мафиозных татей.
        Командир дал команду отходить. В это время навстречу нам из соседнего переулка стала выплывать шумная и многоголосая голова колонны демонстрантов, праздновавших день своего Святого.
        - Есть Бог на свете, - всхлипнул я. - Жив буду, обязательно узнаю, что за Святой такой и свечку ему в храме поставлю. Нет, целых три!
        Празднично одетые люди с хоругвями и флагами, что-то поющие и пританцовывающие, обтекали нас со всех сторон, затрудняя отход, но и мешая нашим немногочисленным преследователям.
        Командир приказал построиться тевтонской «свиньей»: впереди мы с ним мощным «журавлиным» клином рассекали толпу, двигаясь к спасительной автомашине. Под нашим прикрытием «Док» тащил Жору, периодически терявшего сознание. Сзади нас безо всякого энтузиазма, вяло плелась поредевшая группка преследователей из хозяйства капитана Васконселуса, изредка открывая по нам огонь. От них досталось только демонстрантам. Но зато и численность полицейских к нашему восторгу неуклонно уменьшалась. Это гуманист «Док», не забывая про свои главные обязанности Гиппократа, и надежно опекая раненого товарища, ухитрялся выбивать из нестройных рядов противных амазонских городовых то одного, то другого. Лично я насчитал четверых. Даже жалко стало. С другой стороны, мы тоже, вроде, не самые плохие ребята, так чего ж нас кошмарить?
        Заждавшийся и изволновавшийся вконец водила помог нам быстро загрузиться в сразу ставший родным «Додж» и, как мне показалось, сразу со второй скорости рванул вперед. Мы мчались вдоль берега океана по пустынному в этот поздний час шоссе. За нами в погоню, противно завывая, отправилась лишь одна полицейская машина с «мигалкой». Других придурков среди гвардейцев Васконселуса не нашлось.
        Примерно минут через двадцать они приблизились к нам на критическое расстояние, и открыли пальбу. Пули зашлепали по кузову «Доджа», высекая искры. В ответ он лишь жалобно зазвенел. Две залетели в кузов, попортив брезент но, к радости, никого не задели, только разбили наручные часы командира. Мне стало как-то неуютно, заныло плечо. Все напряженно замолчали.
        У понесшего материальный ущерб на лице не дрогнул ни один мускул, только побагровел глубокий шрам на левой щеке, полученный когда-то давно во время «экскурсии» по Мальте. Еле слышно он прошептал: «Видит Бог, я терпел», - и передернул затвор трофейного автомата. По колесам машины преследователей хлестнула короткая очередь. Полицейский «Форд» со страшным визгом тормозов потерял управление, вылетел в кювет и, перевернувшись на крышу, боком влетел в мачту ЛЭП. Через пару секунд в кузове нашего «Доджа» стало светло, «хоч голки збирай». Это рванул фордовский бензобак. Взметнулся столб оранжево-черного дыма, в воздух полетели разные автомобильные железяки и наступила тишина…
        Алчущих попить свежей кровушки советских разведчиков, у которых, как известно, собственная гордость, больше не находилось, и мы спокойно (если сто км в час это спокойно!) продолжали свой путь. Плечо стало болеть еще сильнее. Командир уловил мой еле слышный зубовной скрежет, сам наклонился к ране и изрек ставшее уже традиционным - «фигня». Ну, точь - в точь как недавно его коллега «Док», используя другие буквы в начале слова. Крутые парни, что тут скажешь!
        - Вон пуля торчит, - объявил Командир. - Вытащи и залей чем-нибудь ранку.
        Какую, сука, ранку, зарычал я мысленно на этих солдафонов. У вас все какое-то несущественное, незначительное, фигня, понимаешь, или как там вы говорите… И у Грачева вашего любимого - «маленькое задание, маленькая командировочка…» Я здесь кровью истекаю (ее, кстати почему-то почти не было), уже не чувствую тела своего молодого и красивого. А он, б…ть, ранку!
        Пока я жалел себя и переживал, что не участвую в консилиуме этих двух коновалов-айболитов, «Док» большим и указательным пальцами (сильные они у него как у массажистки-филиппинки, только толще и здоровее) сжал по краям мою рану. Из нее сначала булькнула добрая порция крови. Была она с черным оттенком, а совсем не голубая, как я надеялся в глубине души. Даже не в цвет «красного знамени» героического командира полка из революционной песни, шагавшего с обвязанной головой.
        Вслед за моей драгоценной кровью медленно и уверенно, расплющенной жопой назад поползла бандитская пуля. Осторожно, это ж не чирей вам какой-нибудь, костоправы хреновы, хотел я крикнуть на ухо мучителю. Но не успел. Наш «Додж», немного сбавивший по случаю хирургической операции скорость (спидометр показывал уже меньше 100 км в час) так подбросило на колдобине, что пациент и врач чуть не вылетели наружу. Командир удержал нас за задницы могучей дланью.
        Мне вдруг стало так больно, что дальше терпеть издевательство над своей молодой плотью решительно расхотелось. Заору - весь город и даже пьяных полицейских, уже отошедших ко сну, разбужу, решил я. Но понял, что левая рука «Дока» давно и надежно закрывает мне рот. А глаза у него такие понимающие, прям как у Ленина, беседующего с беспризорниками в Сокольниках. Подумалось с теплотой значит, змей, все-таки уважает нашего брата-дипломата. Другой бы на его месте не рассусоливал, всяких там иммунитетов мудреных не соблюдал. А просто дал бы в репу своим кулачищем так, чтобы искры из глаз. И… здравствуй, бесплатный (как вся наша советская медицина) суточный наркоз!
        Пуля вышла вместе с какими-то мелкими нитками, видимо, попавшими внутрь вместе с тканью рубашки. Еще присутствовал едва заметный глазу каменный или бетонный песочек - это привет от фонтана!
        Рану бы почистить и продезинфицировать полагается, хотелось было мне блеснуть своей эрудицией. Но чтобы не злить милейшего анестезиолога, который жутко устал и хотел курить, я благоразумно промолчал. «Док» однако меня понял без слов. Широким жестом Акопяна извлек из одного из многочисленных карманов своей щеголеватой «разгрузки» непочатую пластиковую фляжку нагревшегося за день джина. Виртуозно двумя пальцами крутанул колпачок, взболтнул и сделал большой глоток.
        Публика в кузове замерла, почуяв знакомый многим с детства запах алкоголя, потом встрепенулась, как гусарский эскадрон, услышавший призывный глас полковой трубы. Разом повела носами, судорожно сглотнула, но продолжала деликатно соблюдать тишину. Лишь жадными взглядами следила за всеми движениями руки «Дока» с фляжкой и гипнотизирующе смотрела на старшего. Но долгожданной команды: «Ребятушки, даю три дня на разграбление города! Вперед, на винные склады!», не последовало. Выдержка! Где в мире вы еще найдете подобных бойцов?
        «Док», немного пополоскав свой рот, задумчиво направил тонкую струйку живительной влаги прямо на открытую рану. Я дернулся, но орать не стал - себе дороже. Только крепче стиснул зубы. Лекарь повторил процедуру. Было уже не так больно.
        - Дай мне-то глотнуть, садист, - хрипло процедил я.
        - Глотни - великодушно протянул фляжку мой спаситель. Я сделал два глотка божественного нектара, но вкуса напитка не почувствовал.
        - Кровь почти не идет, - продолжил «Док», так что шить не будем. Капну тебе чуток клеем нашим и финита ля комедиа.
        - Спецназ-клей секретный, что ли? - Попытался сострить я.
        - Да, нет. Обыкновенный советский «БФ» - такой дома в каждом хозмаге продается. Это старый фельдшер в моей родной вологодской деревушке присоветовал. Потом мы с ребятами на своей шкуре его испытали, по-моему, в Анголе, где-то под Лубанго. Жарковато там было… А клей волшебный, во влажном климате хорошо спасает от царапин: быстро сохнет и рана под ним не мокнет. По - хорошему, этому доморощенному Парацельсу надо было Нобелевскую премию в области медицины давать, ну, а я обошелся бутылкой самогонки. Теща моя ее классно гонит, на травах настаивает. От виски хрен отличишь. Значится сейчас наложим тебе пластырь, перевяжем и гуляй, Вася, как у нас в деревне говорят. А вернешься в Москву тебя зашьют и все, что надо сделают уже на месте. Следи только, чтобы кровь снова не пошла.
        - Дай еще хлебнуть, - убаюканный рассказом «Дока» обнаглел я.
        - Хорош! Развезет с непривычки, - отрезал несгибаемый солдат и стал медленно завинчивать фляжку.
        - Да дай ты ему еще немножко, - раздался зычный голос Командира. - Он у нас сегодня именинник.
        - Ну, какой там именинник, - скромно потупив очи, отозвался я. И как положено больному медленно, покряхтывая, с трудом приподнялся. С видимым усилием пошевелил раненой рукой и сжал пальцы. Слава Богу, все функционировало нормально.
        - Как какой? - Командир широко улыбнулся и начал загибать пальцы - Сам себя от басурман защитил, двоих из них даже завалил, пулю поймал и парню моему жизнь спас. А он, между прочим, мой кум… Да и документы секретные, вроде, в сохранности, уберег от супостатов. Кто ж ты после этого есть? Именинник, как есть именинник!
        - Да чё там… - Я не знал, как вести себя правильно с «грачевскими» головорезами и от этого испытывал некоторую неловкость. - Да ни чё! - Отрезал командир. - Мы тебя теперь по гроб жизни поить должны, а не жалеть глоток джина!
        Фляжку мы допили в три глотка. Машина свернула с шоссе на грунтовку и двигалась по кромке прибоя.
        - Все, уходим! - Сказал Командир. - Вон и плавсредство уже пришло. - Значит так, кивнул в мою сторону. - Ты забираешь Жору и по своему плану: домой. Мы - по своему: все быстренько зачистим здесь и за вами. Ни пуха! Всем «муйту обригаду», то есть - молодцы!
        - Спасибо, парни, - промямлил я. Адреналин кончился, наступала дурацкая расслабуха. К горлу подкатил ком.
        - Тебе спасибо, Серега! - Старший впервые назвал меня по имени. - Хорошо стрелял!
        Как и некоторое время назад он моргнул благодарно глазами, шепнул: «Жору мне сбереги, прошу!» - И начал осторожно, чтобы не задеть раненую руку, как ребенка (95 кг!), перегружать его в подошедшую лодку. За штурвалом стоял Борис. Он взял эту 17-футовую посудину с японским движком «Ямаха» в 140 лошадок в аренду в местном яхт-клубе для «ночной рыбалки». Жору поместили в тесноватом спальнике, там же под лавкой стояло ведерко с рыбой - добыча, с которой Боб вернется в Сан-Луис.
        Когда мы только начали отходить, к «грачатам» прибыли нежданные гости - полицейские Васконселуса, слегка запоздавшие к нашей трогательной церемонии прощания. Они прикатили на трех убитых мотоциклах «Harley-Davidson WL». На свою беду в грубой форме потребовали от наших сатисфакции и получили ее по полной программе. Хамства балашихинские не терпят, воспитание не позволяет… Как потом рассказывал «Док», зарезали их небольно, по-тихому ножами, которые обычно используют американские морпехи. Командир дал приказ работать «без шума, без пыли», не привлекать ненужного внимания и не использовать огнестрельное оружие. Его приказ, как всегда, был безукоризненно исполнен.
        Боб к морской прогулке, надо сказать, подготовился отлично: припас четыре бутылки «Столичной» с винтом (где только раздобыл в этой амазонской глуши?), какие-то сэндвичи, аптечку, а главное - три английских пистолета-пулемета Sterling L2A1 в приличном состоянии и цинк патронов к ним. Показывая на оружие, мой товарищ с гордостью произнес: «Ну, это так, на всякий случай, если в океане кто-то из хулиганов вдруг надумает приставать к уставшим джентльменам».
        Водку я сразу же взял под свой неослабный контроль: выпил залпом полбутылки один, не отрываясь. Боре было нельзя, он за рулем. Жора пришел в себя ненадолго, и я налил ему стакан. Он выпил свою порцию молча, не морщась, словно воду - сказывался шок.
        Когда мы были на траверзе Сан-Луиса, но уже достаточно далеко от берега, увидели мерцающие огоньки: это доблестная береговая охрана на своих видавших виды катерах заканчивала арьергардные бои с мафиозниками, прорвавшимися-таки в открытый океан. Но нам это все было по фигу. Как теперь поет молодежь - «нас не догонишь…»
        Скорость у нашей лодочки была приличная. Океан казался абсолютно спокойным, как поверхность пруда где-нибудь в районе подмосковного села Мамонтовка, что по Ярославской железной дороге. Назойливых, словно пираньи, аспидов капитана Васконселуса по близости не наблюдалось. Оружие, слава Богу, не понадобилось. Часа через два, два с половиной мы вышли в заданный квадрат. Сквозь предутреннюю туманную дымку впереди показался серый силуэт большого парохода. Это был советский сухогруз «Вера Сергеева».
        Нам помогли подняться на борт (главным образом Жоре). Я взгромоздился сам. Встретили нас конспиративно, как и было положено по радиограмме Москвы. С верхней палубы выгнали всех моряков, пока нас тащили на борт. Разместили в каюте, по-моему, старшего штурмана. И тут началось…
        Капитан со старшим помощником и стареньким боцманом, куда ж без него (на пароходе он был дуайеном, пользовавшимся непререкаемым авторитетом), как библейские волхвы с дарами, пришли на поклонение, чтобы выразить свое восхищение по поводу нашего волшебного появления в их хозяйстве. Мгновенно накрыли стол, ломившийся от родных давно забытых деликатесов: черный хлеб, балык, печень трески, сало и т. д. Бедного Жору сразу забрал к себе судовой врач.
        Хотя он тоже принял на грудь, но операцию провел безукоризненно, хоть и не самую сложную. У Жоры начиналось банальное заражение крови. Мой друг был в бреду, в бессознательном состоянии. Ему пришлось удалить кисть перебитой бразильской пулей руки, которая, собственно, и так висела на каких-то жалких лохмотьях кожи и сухожилий.
        Со мной морской эскулап возился мало - очевидно, рана действительно оказалась несложной. Я внутренне весь сжался, ожидая услышать из его уст уже знакомый вердикт - «фигня!». Однако кудесник от медицины был само благородство и сдержанность, не то, что некоторые, не будем показывать пальцем.
        Когда судовой врач вышел из операционной, и, вытирая пот со лба, потянулся за вторым вполне заслуженным стаканом, я попросил у него разрешения навестить своего прооперированного друга. Жора, видно, отходил от наркоза. Он лежал бледный (потерял много крови), безучастно откинувшись на кушетку. Ампутированная кисть (правая, боевая!) вместе с горой окровавленных бинтов сиротливо отдыхала в металлическом лотке, или как там у них, у хирургов? Я ее взял, медленно рассмотрел, снял с безымянного пальца тонкое обручальное кольцо. Подошел доктор. Я спросил:
        - Можно мне это взять?
        - А зачем тебе? - Удивился хирург.
        - Надо! - Ответил я.
        - Да ради Бога! Бери, если надо, а все-таки, зачем?
        Я молча взял кисть. Выскочил из операционной, прижимая ее к груди как младенца. Поднялся на верхнюю палубу и подошел к борту. Вокруг - ни души, только светила тусклая луна, да справа по борту нас сопровождала стайка дружелюбных дельфинов. Я перекрестил кисть, прошептал «Господи, помилуй!» (других молитв я тогда не знал) и опустил ее в океан со словами: «Извини, Жора, спасибо тебе за все. Кольцо отдам, когда поправишься». Признаюсь, чуть не всплакнул. Подумалось о балашихинских хлопцах, оставшихся на берегу.
        Парни в это время заканчивали свои нелегкие ратные труды. Зачистка по плану операции «Бриз» практически завершилась. Правда, «грачата», выходя на «прощальный поклон перед первым рядом партера», не отказали себе в маленькой шалости. Рванули-таки один совсем крохотный (ну, это кому как!) мосточек в портовой зоне Сан-Луиса. Движение там было парализовано всего лишь месяца на три-четыре. Делов-то…
        И, конечно же, объект оказался внеплановый. Но победителей ведь во всем мире не судят! Как потом сухо по большому секрету прокомментировал взрыв, сидя у меня дома за рюмкой краснодарского чая немногословный Командир, отводя лукавые глаза в сторону: «Чего пристал как банный лист, это в связи с оперативной необходимостью… Сам понимать должен».
        К чести Командира, в Союз его группа вернулась в полном составе, без потерь, только еще и «Дока» слегка задело… А вот какими потаенными окольными тропками мои «грачи» добирались на Родину, так и осталось большой загадкой. Сколько раз я потом проставлялся по-взрослому, пытаясь выведать у балашихинских Мальчишей-Кибальчишей их страшную «военную тайну» (мне, как профи, интересно ведь!), все напрасно. Не раскололась братва! А «Док» деликатненько так намекнул, показав мне тайком из-под накрытого стола свой огромный кулачище. Я мгновенно перевел с португальского: «мол, будешь надоедать, получишь по своей умненькой тыковке». И свои бесплодные попытки навсегда оставил - ну его к лешему, себе дороже!
        На сухогрузе я блаженствовал недолго. Суток через трое прибежал кэп с секретной депешей. В ней эзоповским языком ему приказывали часть груза (хорошо хоть не «200»), принятого на борт ночью в океане, доставить в целости и сохранности в порт приписки Одессу - это про Жору. А меня было велено скрытно высадить в Венесуэле. Для этого пришлось малость отклониться от маршрута и сделать крюк, но приказ есть приказ.
        Я впал в легкую депрессуху. Подумалось, что опять неуемные отцы-командиры в своих высоких кабинетах в Лесу для меня очередную хрень придумали. Мысленно вступил в жесткую полемику с Сан Санычем.
        - Что ж ты, канцелярская твоя душа (у шефа между прочим был полный иконостас, включая две Красных Звезды), себе позволяешь? В очередной раз, Ваше благородие, меня подставить хочешь? И не стыдно тебе, пожилому человеку? Я теперь, наверное, самый главный герой в ПГУ! Тебе бы беречь меня, пылинки сдувать. Мне бы по-хорошему теперь только в торжественных президиумах восседать, надувая щеки, а не по вашим экзотическим джунглям да всяким там сраным Парижам мотаться. Пионерам галстуки повязывать на Красной площади под бой барабанов, на многомиллионных митингах по случаю Первомая выступать.
        Я распалялся все больше и больше. До боли в груди стало жалко своей загубленной Санычем со товарищи молодости. Кроме того, вы мне еще вчера (!) орден должны были дать, внеочередное повышение в должности и звании. И четыре путевки без очереди - мне, Марусе и девочкам в санаторий в Сочи (детей тогда во взрослые оздоровительные заведения вместе с родителями не пускали). Обязательно в разгар летнего сезона, а не зимой! С размещением в генеральском люксе! Вот так-то…
        Быстро идущий на поправку Жора поддерживал меня как мог. Балагурил без умолку дни напролет, рассказывал смешные истории из далекого детства. Жалел, что не сможет своей едва затянувшейся культей (!), к неописуемому ужасу судового врача, наигрывать на гитаре простые, но такие пронзительные афганские песни.
        Как-то под вечер мы поймали по радио Сан-Луис. Передавали что-то типа «В мире криминалитета». Из передачи узнали, что «…героические силы правопорядка страны нанесли смертельный удар международной мафии. Основная баталия проходила в столице штата Мараньян. В перестрелке было нейтрализовано около десятка мафиозников, одного босса наркокартеля даже удалось взять в плен. К сожалению, имеются потери и с бразильской стороны - трое полицейских убиты, еще два бойца легко ранены. Есть также немногочисленные жертвы среди мирного населения…» Дальше пошла полная чушь, типа, «под руководством нашего мудрого президента страны скоро оргпреступность в стране будет окончательно уничтожена». И еще какой-то пафосный журналистский бред.
        Только в Кабралии от своего амиго Антонио, владельца кабачка, поддерживающего «дружеские связи» с разными криминальными авторитетами, я «втемную» получил достоверную информацию о бойне в Сан-Луисе. Полиция и спецназ потеряли убитыми шестнадцать человек, ранено еще около двадцати бойцов. Несколько человек из числа городских зевак тоже случайно отправили к праотцам. Потери мафии - пять убитых (охранники) и один босс. Раненых они увезли с собой. Да, еще по ошибке «замочили» какого-то важного пилота ВВС с базы Алькантара.
        По тем же данным, в ту ночь за городом полицейский автомобиль попал в ДТП и еще троих полицейских нашли на пляже с ножевыми ранениями. По-видимому, стражи порядка нажрались «до синих крокодилов» и перерезали друг друга. Или бабу не поделили (на месте дуэли нашли женские трусы, бюстгальтеры и прочую хренотень).
        Но самые загадочные события развернулись в порту. Там неизвестные мост рванули, сгорели складские помещения и емкости с нефтью. Местная контрразведка подозревает, что это дело рук «коммуняк» и «леваков», которые вылезли из подполья и за «светлое будущее» борются.
        Дружбаны моего Антонио сообщили также о судьбе Васконселуса. Бравый капитан не перенес бездарных действий своего руководства, бессмысленной гибели коллег. На следующий день послал всех, подал рапорт и ушел в отставку. Запил «горькую», потерял семью, дом. Уехал из Сан-Луиса и бомжует где-то в Рио. Да, искренне жаль капитана и всех погибших. Вечная им память!
        Еще через четверо суток под прикрытием толпы наших моряков я благополучно сошел на берег в порту Каракаса. Прощание с Жорой было по-солдатски скупым. Мы обнялись, похлопали друг друга по спине и пообещали друг другу обязательно встретиться в Москве.
        «Сан Саныч! Дорогой! Забери меня на хрен отсюда побыстрей!» - думал я, с тоской поглядывая в иллюминатор на знакомые очертания шумной латиноамериканской столицы. Давненько я здесь не был… Раньше, бывало, я иногда прилетал в этот город, как правило, первым классом с мидовской «ксивой». Почему, собственно, ксивой? С зеленым дипломатическим советским паспортом, конечно! Опрятно одетый, выбритый, надушенный и причесанный. С доброжелательно-задумчивым выражением ответственного загранработника на в меру загорелом лице. Как говорят в народе: приходи, кума, любоваться.
        Сегодня я выглядел хуже. Нет, костюм, вроде, был нормальный Сойдя на берег, первым делом заскочил в знакомый бутичок мужской одежды. Галстук (и это без участия Маши или Софи) подобран в тон. Неразношенные ботинки немножко жали, но можно было потерпеть - и так все покупалось в дикой спешке, на ходу и почти без примерок. В Союз мне было велено прибыть «вечерней лошадью», экстренно, в темпе вальса и, как говорится, без изысков и приключений.
        В местном аэропорту я оказался где-то через неделю после нашей «маевки» с «грачатами», романтической ночной прогулки с Бобом и восхитительного морского круиза на сухогрузе… Еще через несколько часов уже скромно сидел у окошка в не самом быстром лайнере и, наконец, мог почувствовать себя спокойно. Вернее, спокойнее. Мой французский паспорт и в этот раз оказался надежным и вполне качественным. Билет был, что меня сильно порадовало, первого класса, к счастью, не на «Эр Франс», чтобы общительные «соотечественники» не донимали разговорами и впечатлениями.
        В «duty free» я купил фигурку индейца с игрушечным томагавком и красивое, на мой непросвещенный взгляд, серебряное украшение. Без подарков в гости - как-то не очень. А посетить Софи по первоначальному плану Центра на обратной дороге я должен был обязательно. Причем не просто посетить, а прозондировать почву на предмет совместной поездки с девушкой куда-нибудь на отдых на море или в горы гостеприимной Европы. Об этом мне поведал зам еще в Москве. Мои требования по поводу деталей пресёк строго и однозначно: надо будет - узнаешь, а не надо, так лучше будешь спать. Может, он и прав.
        Значит, лечу я себе в аэроплане и балдею. Вроде, все идет штатно, ничто не предвещает беды. А она пришла, малюсенькая такая, но противная, и откуда не ждали. Перевязка и обработка раны судовым врачом дали сбой. Но виноват в этом, скорее всего, был не лапочка док, а я сам. В каком-то аэропортовском переходе, оступился, подвернул ногу и так долбанулся больным плечом о металлический поручень, что искры полетели из глаз. Пламя из них, конечно, не возгорелось, а вот серьезная проблемка снова появилась. Вторично отдаваться в надежные руки врача уже не было ни времени, ни особого желания. Подумал - мелочь, само заживет. Принял таблетку сильнодействующего обезболивающего и был таков…
        Рана опять заболела внезапно - кончилось действие лекарства - и начала слегла кровить. Я увидел розовенький след на рубашке - бинт не держал - под пиджаком, когда посетил тесный туалет своего самолетика. Без удовольствия констатировал: не было у бабы хлопот, купила баба порося.
        Запасная рубашка у меня имелась, успел купить в Каракасе. В собранной наспех сумке кроме дурацких и ненужных сувениров (что, мол, взять с француза отмороженного!) лежало несколько очень практичных вещей, включая мужскую косметичку с зубной щеткой, бритву и какой-то местный очень жесткий парфюм. Несколько пар трусов и носков (миль пардон за интимные подробности, но из песни слова не выкинешь). А еще галстуки - моя слабость (действительно, не ходить же утром и вечером в одном и том же!) и даже солнечные очки.
        Надевать их я пока не собирался - и так рожа приметная. А вот если на погранконтроле по прилете в Париж заметят кровавое пятно на пиджаке, то хлопот не оберешься. Поэтому на бинт я положил кусок целлофана. На него аккуратно приляпал два носовых платка, завязал, как мог. Соорудить такую гениальную конструкцию одной рукой было трудновато, но не просить же стюардессу зайти ко мне в кабинку на минутку помочь, хотя она миленькая.
        Потом молниеносно скребанул себя по усталому, но высоко интеллектуальному лицу «Жилетом». Полил одеколончик (мощный у него «дух» - надо бы название запомнить) на руки и щеки и вышел в салон уже совсем другим человеком. Настоящим французом! С еврейскими, прости меня, Господи, корнями и качественно повязанным шикарным итальянским галстуком. Что, непатриотично и неконспиративно? Или в «моей родной» Франции свои тряпки перевелись? (это я о галстуке). Возможно, непатриотично, возможно, неконспиративно. Зато красота-то какая!
        В сортире я все манипуляции проделал максимально быстро, как мне казалось. Вернулся на свое место, сел. Успел незаметно от окружающих сожрать еще одну волшебную пилюлю - плечо болело сильней и сильней. «Не усердствуй с таблетками, - вспомнился врач с сухогруза. - А то вообще про сон забудешь!». В общем, я собой даже чуть-чуть гордился. Спать действительно не хотелось. Вспомнились последние часы, проведенные на гостеприимной земле великих Амаду и Коэльо…
        Летел я под гул турбин через океан, дремал, потягивал - в меру - чилийское «тинто», курил свой «Честерфилд», прокручивая в голове будущий отчет и стояние на «ковре из желтых листьев» (приятную песню написал Розенбаум) в кабинете генерала. Особых грехов за собой я не чувствовал. Да, могло все пройти и мягче, и без крови, и продуктивнее. Но форс-мажор в план не запишешь, потому-то мудрый Грачев и пригнал свою команду - очень к месту и спасибо ему и им. Как говорится, «муйту обригаду»! Интересно, парни уже в Первопрестольной или прохлаждаются где-нибудь на Варадеро, отмывая нагар с указательных пальцев после стрельбы?
        С этой завистливой мыслью я подошел в окошку погранконтроля в аэропорту Шарля де Голя. Мгновенно получил печатный шлепок в свой малопоношенный французский паспорт и вышел на свежий воздух. С видом богатого бездельника по-домашнему плюхнулся на заднее сиденье желтого ситроена и назвал улицу, где был расположен памятный нам с Софи ресторан. Доллары, предусмотрительно выданные мне Бобом в Сан-Луисе, я успел поменять на франки еще в здании аэропорта, на выходе из таможни. Столичные «пробки» немного затянули мою поездку, но часам к 8 вечера я все-таки вылез из чрева чуда французского автопрома. Расплатился с таксистом, оставив скромные чаевые (я вам не чистый француз, а, извиняюсь, немного еврей), и зашагал пешком вдоль по Рю Бланш или Диманш - какая разница!
        Через пару минут неторопливой ходьбы я затерялся в шумной толпе пестрых парижан и как раз подгреб к дверям ресторана. Аншлага в зале не было, но и свободных столиков оставалось не так уж много: парижская публика спешила убить чудный вечер.
        - Месье будет ужинать? - Приятной внешности гарсон встретил меня у входа в зал. - Прекрасный столик около окна или вот там, в глубине…
        Не надо мне к окну. Чего зря светиться? Я кивнул официанту и направился в центр зала. Выбрал место ближе к барной стойке. Спиной к посетителям там уже расположился мой друг Коля-Николай.
        - Плащ и сумку месье я могу отнести в гардероб. - Официант явно хотел мне услужить.
        - Да, сделайте одолжение.
        Через минуту он снова «нарисовался» перед моим столиком.
        - Что будете пить?
        - Виски, пожалуйста. Скотч. Двойную порцию, - попросил я.
        - Конечно. Вам принести сюда или выпьете за стойкой?
        - Сюда не надо. В баре. Заказ я сделаю позже.
        - Да, месье. К вашим услугам. - Официант ушел в сторону бара, а за ним двинулся и я. Взгромоздился на высокий стул в полуметре от Николая. Как культурный человек, кивком головы поприветствовал соседа (вроде, мы с ним совсем незнакомы), получил от бармена стакан с шотландским зельем и, как научил меня один из «Грачат», благодарно моргнул ему обоими глазами.
        - Можно от вас позвонить? - Вежливо поинтересовался я.
        - Да, конечно. Кабинка там, справа, не доходя туалета, - начал объяснять бармен.
        - Да, да, я помню, - рассеянно сказал я. - Сделайте мне, пожалуйста, кофе, пока я буду звонить.
        Николай к концу нашего диалога уже расплатился за свои напитки и тоже двинулся в сторону туалета. Когда я подходил к телефону, он, видимо, уже закончив омовение рук, быстро обменялся со мной конвертами. В моем лежал французский паспорт на имя Леона да Силвы (спасибо тебе за все, старина!). А в его - мой, такой родной советский, на имя Сергея Ивановича. На неопределенное, судя по всему, время я переставал быть поданным 5-й республики с еврейскими корнями и снова становился успешным советским дипломатом.
        Набрал номер Софи. К телефону никто не подходил. В отличие от Николая, Софи не знала о моем приезде и могла свободно где-нибудь коротать вечерок в кругу друзей и знакомых. Я набрал номер еще раз. Трубку теперь сняли еще до того, как пропикал второй двойной гудок.
        - Это я, - сказал я вместо приветствия.
        - Извини, не успела добежать. Ты где? В Париже? Надолго? Приедешь ко мне? Что ты молчишь? Откуда ты звонишь? У тебя все в порядке?
        Нужно было как-то прервать это нескончаемое интервью.
        - Жду тебя в нашем ресторане. Что тебе заказать?
        - Ничего! - Закричала Софи. - Я разъелась, как корова, так что сижу на диете. Через пять минут прилечу к тебе, дорогой!
        - На чем? На ракете?
        - Нет! Прилечу, как ваша лесная баба - в ступе! На метле!
        - Так в ступе или на метле?
        - Не придирайся. Уже лечу.
        - Жду тебя, любовь моя!
        Я повесил трубку. Стресс не ушел, а продолжал давить. Совсем не кстати подумал о том, что и как я буду говорить Марусе в Москве в аналогичной ситуации. Начал как идиот успокаивать себя, мол, она должна понять, что я - офицер КГБ. Задание есть задание, всякое может случиться, Родина приказала - я выполнил. Словом, полная чушь.
        В Париже я пробыл неделю. Рана моя героическая почти затянулась. Впрочем, как посмотреть. Оглядев мою потрепанную усталую, но с легким загаром физиономию еще в ресторане, Софи сначала шутила. Но когда увидела черные точки от швов на плече, то замолчала, посерьёзнела и чуть, как мне показалось, не заплакала. Потом очень трогательно и нежно поцеловала прямо в то место, откуда «Док» совсем недавно выдавил пулю. Было немного щекотно и одновременно чертовски приятно. Этот поцелуй как-то незаметно перерос в лихорадочные ласки, ну, и вообще… Всю неделю это было как бы нашим тайным ритуалом: сначала поцелуй раненого плеча, типа, прелюдия, потом - бурный завершающий шестнадцатый акт марлезонского балета…
        Цинично? Еще как! Не по-христиански? Да! Ни стыда, ни совести? Согласен. Ни того, ни другого. Можно ли все прекратить? Да, легко! Одним словом. Только в этом случае в одном варианте я опять - мизерабль, предатель, невозвращенец. В другом - козел, кобель и скотина. А в целом - полный мудак. И как отсюда выгребать «бедному гусару?».
        В теории спать с агентом, даже если он (она) тебе очень нравится, это непрофессионализм. И лишать центр информации - тоже непрофессионализм. И делать вид, что ребенок, как две капли воды похожий на тебя, не твой - еще один непрофессионализм, вернее, скотство.
        Ах, да, скотство уже было.
        А вот валить из «Беретты» на горячий асфальт бедных мачо из амазонской полиции - это нормально. Конечно! Они ж в тебя стреляли, могли сорвать операцию. Можно и без пальбы, а по-тихому, как мой новый друг «Док». Когда он меня в кустах у фонтана перевязывал и укольчик делал, я видел, что его нож, хоть в ножнах и на поясе, но весь в какой-то тягучей красной жидкости. Уж не клубнику ли он здесь шинковал закаленным лезвием? Сколько тогда орлов капитана Васконселуса слетелось без приглашения на встречу с нами? Точно не скажу. Но никто из них домой в тот памятный вечер не вернулся. Цинично? Наверное… Но не более, чем оставлять без отца моих двух девчонок в Москве и Андрюшку неполных трех лет в Париже..
        Ох, не нравился мне этот постоянный спор почти по Достоевскому с самим собой! И я его прекратил волевым решением. Причем, признаюсь, воля моя была сильно подавлена бешеным ароматом Софи. Она, по-моему, уже научилась это чувствовать и вероломно пользовалась, когда считала нужным.
        Вообще, я стал как-то привыкать к Софи с бытовой, так сказать, точки зрения. Когда жил у нее больше нескольких дней подряд, она спокойно сгребала в стирку мои рубашки, бельишко, носки вместе со своими трусами и лифчиками. Убегая раньше меня на службу, успевала скорчить миленькую гримасу в сторону невымытой посуды в мойке. Это я обычно воспринимал как руководство к действию и к приходу Сони показывал, какой хирургической чистоты может добиться на маленькой парижской кухоньке трезвый русский офицер. Она всегда лишь благодарно хмыкала по этому поводу, не больше. По ее мнению, медаль за это не полагалась. Да я и не ждал, честно говоря, считая, что женщина может высказать благодарность мужчине только одним способом. Когда она это делала без спешки и творчески, то удивляла сильно и каждый раз, отчего мне приходилось долго приходить в себя…
        За день до отъезда я поинтересовался, бывает ли у Софи отпуск и как она его проводит? В том смысле, что не согласится ли мадам («Я пока не замужем», - гордо парировала Софи, намекая, что «мадемуазель» ей подходит лучше) как-нибудь, когда-нибудь съездить со мной на море или в горы?
        - Андрея возьмем с собой? - Практично поинтересовалась она.
        Инструкций у меня не было вообще никаких ни по поводу Андрея, ни по части конкретного моря или гор, так что я согласился и подтвердил семейную поездку в неопределенный период и на неопределенное время. С тем и отбыл в Москву, в целом довольный собой.
        В Белокаменную я прилетел поздно вечером, но все равно удивился, что меня не потянули за уши на ковер на ночь глядя. Удивление быстро снял встретивший меня Вован, сообщив, что завтра в 8.00 (не спится, сука, нашим генералам, чуть не подумал я злобно) уже должен предстать в Лесу пред светлы очи Георгия Павловича или, не дай Бог, самого Грачева.
        По дороге из Шереметьева еще в машине Вован сразу начал «колоть» меня, мол, как прошло, да чего было и чего не было?
        - Да все нормально было, Вова? Что ты докопался? Как наши космонавты говорят: «все штатно».
        - По твоей роже хитрой видно, что штатно, - пробуя настоящий «мартель» и закуривая халявный «Честерфилд» согласился он.
        Мои дамы еще гостили у деда. О моем прибытии им никто не сообщал, поэтому на слегка пыльной кухне мы могли посидеть по-мужски. Видя, что от меня ничего не добиться без пыток, Вован сам вывалил, что знал.
        - Короче, когда вернулись «грачевские туристы», пошли разные страшные слухи. Ты же знаешь, у нас все сразу легендами обрастает. Гутарили даже, что они устроили там «бой в Крыму - все в дыму». Завалили, мол, полконтрразведки местной. Что тебя чуть не грохнули нехристи, пока ты на танке геройствовал, как на Курской дуге. Говорили, что, мол, все побережье еще несколько дней стояло на ушах - искали вас и ваши красивые трупы. Но опять никого не нашли.
        - Не надо, Володя, верить всякой фигне, - сказал я, вспомнив, что в данном слове первые три буквы смело меняются на три другие, отчего экспрессия этого военно-спортивного термина только повышается.
        - А чего вид такой уставший? - Не унимался дотошный Вован.
        - Читал много, конспекты разные писал по ночам - Уже злобно огрызнулся я.
        - Вместе со смазливой амазонкой? Ты, значит, лапал ее за тугую попку левой рукой, и она теперь у тебя чуть-чуть побаливает от перенапряжения сексуального? Поэтому все стараешься делать правой? Да?
        - Ну, Вова!
        - Что, «ну, Вова»? Колись, сука! Передавай опыт необстрелянному поколению! - Грозно зашипел он.
        Пришлось показать Вовану свое «изуродованное» на фронтах тайной войны тело, то есть, ранку, от которой остался лишь крохотный розовый шрам. Как ни странно, мой друг отнесся к демонстрации очень серьезно. Проникся.
        - А если б в глаз? - Спросил без улыбки.
        - Пошел ты на … - Вежливо ответил я.
        - Уже в пути, - парировал Володя. Потом налил, сказал: «Давай за тебя!» Выпили под кофе. Помолчали. Закурили. Кроме куска «трофейного» французского сыра и какого-то сухого печенья, еды в доме не было.
        - Что, прямо без наркоза вытащил? - Спросил Вован, когда я рассказал про «операцию».
        - Без. А также без бахил и перчаток. Джина дал хлебнуть и залил клеем «БэФ».
        - Бэфом? - Хохотнул Вован. - А чего не канцелярским? Кончился, наверное. «Грачи» разве с собой не возят всякие канцтовары для своих походных офисов?
        Мой друг закурил и как-то опять посерьезнел. Что-то его тронуло или вспомнилось.
        - Знаешь, - сказал, - вообще-то ты - герой. Тебе об этом никто еще не говорил?
        - Да какой я герой, Вова? Окстись! Чай не от древнегреческого бога меня мама родила, а от папы любимого, простого инженера из НИИ. С поганой ордой и супостатами разными на Куликовском поле я не рубился. Жизнь свою за Святую Русь не положил, да и кровушки богатырской пролил не ведро, а так с полстаканчика. Вот то были герои, а я, так, погулять вышел. Точно не герой. Помнишь, Саныч все повторять любил, что, мол, разведка - это наша работа и что делать ее надо так, «чтобы не было мучительно больно». И никакого пафоса. Кто что выбирал. От каждого, как говорится, по способностям. Кто-то в трещину лезет товарища-альпиниста доставать, кто-то в подлодке тонет…
        - То - война…
        - В разведке всегда война. Ты не хуже меня это знаешь. Когда вы в Панджшере на французский спецназ напоролись, никто ж не думал: герои вы или так - прохожие? Навешали им люлей молча… - Ну, они тоже, сука, не кричали «Мир, дружба, жвачка». Своих раненых они разбирали потом молча. Злобно так молчали, недобитки миттерановские…
        - Ну, вот видишь… и тут геройства нет особого. Когда тебе дядя Юра орден вручал, он ведь не сказал «Спасибо за подвиг»? Ты ж сам рассказывал, что он просто тихонько шепнул «Хорошая работа, сынок» и был прав.
        - Начальник всегда прав, - подытожил Вован. - Потому что думает долго и решает мудро. Ну, ладно! Негерой так негерой, хотя, конечно, как посмотреть… Вообще-то было бы здорово, если бы когда-нибудь необходимость в героях совсем исчезла! Никто бы не тонул, не горел, не воевал в афганах, анголах и мозамбиках. Не нужно было бы подвигов совершать…
        - Харэ свистеть! Если б все так было, как ты поешь, мы б с тобой, друг сердечный, завтра без работы остались. Мне это не подходит, извини. Я лично окромя шпионского другим ремеслом не владею. Если только с кистенем в Измайловский парк? Но знаешь, вот незадача - крови боюсь.
        - Даааа… Еще как знаю. Все направление знает. Так что давай за негероев!
        Мы снова чокнулись, выпили, закурили. «Сидим без выдумки, - подумал я. - Однообразно. Как там у Александра Сергеича: Не спиться б, няня!»
        Коньяк мы допили быстро. Вован остался ночевать, чтобы с утреца по холодку доехать со мной до Леса. В приемную генерала я входил в итоге не в 8.00 как приказывали, а на полчаса раньше: он мне спать не давал (как там пел Высоцкий?), а я ему испорчу утренний кофе, мстительно думал я.
        - Ой, Сережа. Здравствуйте! С возвращением! Рада вас видеть. Георгий Палыча только еще нет, - щебетала секретарша без остановки. - Хотите, я вам сейчас такой чай заварю - пальчики оближите. Я же знаю, вы кофе растворимый не любите… Присаживайтесь вот к столику…
        Пока она возилась с чаем, я успел поставить на ее стол скромненький флакон «Нины Ричи».
        - Ой, какая прелесть, - запричитала Наталья. - Это мне? Спасибо, Сережа! Где ж вы раздобыли такую красоту?
        - Пока шел, в киоске газетном зацепил, - пошутил я.
        - Ну, да, я поняла. У нас в газетные киоски все время то «Нину Ричи» завезут, то «Клима». Не все замечают, правда, не очень-то и берут…
        - Просто спросом не пользуются.
        Секретарша поставила на журнальный столик чашку зеленого чая и блюдечко с овсяным печеньем.
        - Что, Палыч с сушек на овсянку перешел? - Спросил я.
        - Да нет. Он сушки любит. Просто я печенье в киоске вашем любимом увидела, вот и «зацепила» по случаю…
        Мы посмеялись. Я только пригубил чай, как открылась дверь приемной, и во всей красе своего финского костюма перед нами предстал начальник. Я поднялся с кресла.
        - Здравствуй, Сережа! Не ожидал, что ты так рано. - Генерал не давал мне возможности отрапортовать, как положено. - Давай, бери свой чай и заходи. Мне кофейку, если можно, - сказал он, обращаясь к секретарше.
        Пока рассаживались, Наталья принесла генеральский кофе и блюдце с сушками. Тихонько вышла.
        - Видишь, мне только сушки. Вот накоплю ей на французский парфюм, она меня до овсяного печенья подтянет, - каламбурил начальник.
        Наблюдательный однако наш Георгий Павлович, очередной раз констатировал я. Продегустировали каждый свой напиток.
        - Устал, - по-отечески поинтересовался генерал?
        - Да не особо. Я ж последнюю неделю не активничал. Закреплял, так сказать, контакт.
        - Удалось? Дров не наломал? - Съехидничал начальник.
        - Все нормально с контактом, - сделал я обиженный вид. Моей обиды генерал заметить не пожелал.
        - Рука болит?
        - Нет.
        - Но все равно покажись нашему врачу.
        - Покажусь. Завтра.
        - Лучше сегодня. Прямо сейчас. А потом иди в отдел и пиши, брат, от души.
        - Я же через Николая уже присылал отчет.
        - Там все в общих чертах, все грамотно, хорошо и правильно. А мне нужны подробности. Особенно расскажи про вербовку Леви и уход ваш громкий… Как принимали, как вели себя местные резидентурские, помогали? Слишком много там людей в итоге завязано… Может утечка ненужная пойти, понимаешь о чем я? Мы тебя, конечно, со своей стороны страховать старались, как могли…
        Интересно, а где эта «ваша сторона» была, когда у фонтана «мочилово» началось, ехидно подумал я. Вместо этого с теплотой и благодарностью в голосе:
        - Спасибо, я чувствовал.
        - Правда? Заметно было?
        - Да-а. В основном - на маршрутах. Но некоторые вещи, по-моему, можно было делать и проще, и надежнее одновременно.
        - Вот-вот, я именно про это. Мне нужна не столько критика твоя, сколько конструктив. Сколько тебе времени нужно?
        - Пару дней.
        - Всего-то? А за неделю справишься? - Генерал откровенно издевался, как будто я не герой, а так, прохожий с улицы. Прочитав мои мрачные мысли, он сказал:
        - Нет, Сережа, ты герой, и никто этого не оспаривает и, кстати, скоро твой героизм оценят достойно. Просто время поджимает. Закончишь до обеда? В 14.00 отчет мне на стол. Ну, ладно, в 15.00. После этого у тебя аудиенция у Грачева.
        - С ним как встретишься, так сразу иди билет заказывай.
        - А что тебя не устраивает? Гуляй, пока молодой.
        В приемной главного нелегала СССР сидела не секретарша, а складный мужик лет тридцати - светловолосый, сероглазый, среднего роста. Такого встретишь второй раз и не вспомнишь, где виделись. Внешность совсем не выдающаяся. С этой внешностью он перережет полвзвода, пока очухается вторая половина, подумал я. - Вас ждут, - сказал помощник, когда я прикрыл за собой дверь приемной.
        Шеф сидел не один, а в компании моих старых знакомых - Командира и «Дока». Вышел из-за стола, очень по-деловому, но одновременно тепло пожал мне руку.
        - Спасибо, Сергей. Мы не ошиблись в вас. Прекрасная работа. От ребят моих вам особая благодарность. Ну, вы понимаете, за что.
        «Док» конспиративно показал мне поднятый большой палец. Хорошо, что не средний. Я кивнул ребятам. Они закивали в ответ.
        - Ну, и как итог, - продолжил живая легенда, - операция завершена. Успешно. Благодарю всех. Пряники будут позже.
        Генерал очередной раз, видимо, пожал руки хлопцам. Мне тоже перепало, и я попятился к двери.
        - А вас, Сережа, - Грачев усмехнулся, - я попрошу остаться.
        - Все заулыбались такой «свежей» генеральской шутке. «Сладкая парочка» тем временем исчезла в дверях. Совсем на выходе «Док» успел по-дружески пнуть меня в бок и очередной раз благодарно моргнуть обоими глазами.
        - Проходи, Сергей, присаживайся. Есть одно небольшое дело, которое требует завершения.
        Опять за старое, тихо затосковал я. Конечно, небольшое. Всего лишь с артподготовкой, авианалетами и вводом в бой дивизии внутренних войск одного братского государства.
        - В Кабралию я пока не еду? - продолжил я теперь уже вслух свою убогую мыслишку.
        - С Кабралией надо повременить. Пока. Слетаешь еще раз в Европу по своему счастливому паспорту. Видишь, ли… Не хочу тебя огорчать или пугать, но, судя по некоторым признакам, где-то у нас «подтекает»…
        - Есть факты? «Крот»?
        - Мало фактов. Пока больше чувств. Они в нашем деле не советчики, но и отмахиваться не имеем права. Ну, а конкретно, пока мы будем заниматься возможной, я подчеркиваю, возможной утечкой, ты поработаешь по нашему старому «другу» американскому аналитику из Израиля в Германии. На лыжах катаешься?
        - В разумных пределах.
        - А больше не надо.
        - Я один еду?
        - Ну, да! Как говорится, один и без охраны. Что? Не справишься? Ребята мои тобой остались довольны.
        - Скоро вы меня вообще к себе заберете?
        - А пойдешь? - Грачев очень внимательно посмотрел мне в переносицу. Я замешкался с ответом.
        - Ладно, шучу, - продолжил генерал. - Что касается деталей, то о нашем, так скажем, проекте пока знает очень малое количество людей. Твоим куратором будет зам Георгия Павловича. Он - единственный, кто более или менее в курсе всех дел. Времени на подготовку, как всегда, очень мало. Практически нет. Извини! Но очень на тебя надеюсь.
        Генерал встал из-за стола, намекая, что говорить нам больше не о чем. Подошел ко мне. Я уже стоял, как и положено, по стойке «смирно», успев даже задвинуть свой стул на место. Грачев протянул руку (жесткая ладошка у генерала), пожал мою.
        - Успеха тебе, Сережа! Ну, и ни пуха! - Я молчал.
        - Чего молчишь?
        - К черту, товарищ генерал!
        Слава, зам Палыча, встретил меня по-деловому:
        - Ты чего там за спиной прячешь? Уж не коньяк ли французский?
        - Ваша проницательность, месье, граничит с суперинформированностью. Да, коньяк. Да «Мартель», который, думаю, не хуже твоего «Ахтамара».
        - Ну, давай по глоточку и сядем работать. Я для тебя тут чтения приготовил целый воз. Но, как говорится, «из части не выносить». Будешь сидеть, читать и задавать вопросы. А я попробую отвечать, хотя не уверен… Кстати, ты был в Гармише?
        - В каком? - Нечаянно дурканул я.
        - Серега, твою мать! Не за Уралом же! В Гармиш-Партенкирхене! 70 км от Мюнхена.
        - Извини, Слав, не сразу врубился. На меня за последние два дня столько сыпется, что я могу Гармиш легко спутать со Стерлитамаком.
        - А Стерлитамак, это где?
        - Начинается! Надо, тащ полковник, изучать карту Родины. Это - Советская Башкирия. Стыдно мне за вас!
        - Ну ладно, в расчете. Короче, был?
        - Был. Но жил я не в самом Гармише, а в Грайнау, то ли в верхнем, то ли нижнем, не помню. Это еще с десяток километров от самого Гармиша. Оттуда до ледника ближе, а на леднике всегда снег есть, то есть каталка хорошая.
        - Но сейчас-то там снег есть?
        - Снега - навалом, зато - толпа народу, хорошую гостиницу не снимешь…
        - Снять гостиницу - не проблема. Тем более, что наш израильский друг жить будет, скорее всего, не в гостинице, а в их натовском центре, то есть разведшколе в Гармише.
        - Он что, звонил тебе? Приценивался?
        - Нет, пока не звонил. Наверное, номер забыл… Но в школе по нашим данным он бывал неоднократно. Так что койку получит с завтраком и лыжи ему дадут пару раз прокатиться. Может, на леднике, может, в твоем Грайнау.
        - В Грайнау не катаются: едут как раз или на ледник или в Крёйциг - пару остановок в сторону Гармиша в вагончиках типа наземного метро.
        - Грачевские ребята посмотрят за ним и тебе подскажут, где он тусуется.
        - Много там будет «грачат»?
        - Обеспечение - это их проблема. А тебя что-то не устраивает?
        - Отнюдь! Ну, может, они немного резковатые на мой непросвещенный взгляд. А так - вопросов нет.
        - В каком смысле резковатые?
        - В смысле девиз у них рабочий очень простой и доходчивый: «уходя, гасите всех».
        - А что? Хороший девиз. Внушает. Но ты имей в виду, что все они за Речкой побывали по несколько раз. А там сам знаешь - жестко.
        - Да нет! Я только «за». Главное - чтобы не устроили на склоне «мочилова» вроде амазонского, если что-то вдруг не так пойдет.
        - Можно подумать, ты в Амазонии только пиво с кашасой хлебал…
        - Я? А что я? Я ничего… Звезды сошлись.
        - Ну, конечно, сошлись. Все, как ты говоришь «грачата» были просто в изумлении. Ладно, вернемся к нашему янки. Он кататься будет мало - просто нет времени: у него дела в разведшколе. Но твоя задача от этого не меняется.
        - Значит, туда я должен ехать с «Японкой» и с пацаном?
        - Обросли семьями, понимаешь… На самом деле - нет. Она не должна быть в курсе этой операции. Во-первых, ее не надо светить перед америкосом, хотя, конечно, было бы хорошее прикрытие - французская семья, отдых в горах…
        - Она ведь спросит: зачем ехать кататься на лыжах из Франции в Германию? В лес дрова везти? Французы к немцам сам знаешь, как относятся.
        - Как?
        - Откровенно. Почти как арабы к евреям. То есть, любят, не переставая, только виду не подают.
        - Вот ты ей и объясни доходчиво, что вы обязательно поедете покататься куда-нибудь в Шамони или попроще что-нибудь. Что, мол, хватит бумажки про всякие там Куру воровать. Пора и отдохнуть достойно. Короче, вы - обычная добропорядочная французская семья на отдыхе. Но до того, ты должен обязательно «сгонять» в одно местечко на пару-тройку дней, максимум - неделю на ее машине желательно.
        - Ее не светить, а машину светить?
        - Если ты поедешь на посольской или на арендованной, то внимания к тебе будет больше. У «Японки» ведь номера парижские? Да? Ну, вот… В Париж ты прилетаешь по своему диппаспорту, «арендуешь» у барышни машину и по французскому документу перемещаешься в Гармиш. Катаешься, ждешь команды от «грачат» и тоже присматривай за знакомыми лицами на склоне, особенно за нашим америкосом. Остановится он где-нибудь глинтвейна выпить с устатку, ты тут как тут.
        - Можно ли к вам за столик? Какой великолепный глинтвейн! Начнешь по-французски, потом перейдешь на испанский - он с ним дружит. Скажешь, что первый раз в Гармише. А так все время во Франции катаешься. О, месье, не вас ли я видел в прошлом году в Валь д`Изере?
        - Нет, конечно, - скажет он. - Я даже по-французски не говорю.
        - Да нет, это точно были вы!
        - Нет, не я, - будет он настаивать. А ты ему: Хенде хох! И глинтвейн еще не остывший в рожу.
        - А он мне лыжей по репе?
        - Так ты держи удар, не сдавайся! - Засмеялся Слава.
        - Что я ему предъявлю?
        - Вопрос правильный. Есть, что предъявить. Тут нам очень помогли наши коллеги с Юга. Оказывается, наш американский друг отдыхает на яхтах не только в Кабралии, но и на Карибских островах. Оттуда и информация. Это он в Израиловке сидит тише воды и в шабат телевизор не включает. А на отдыхе от трудов не совсем праведных эта тварь, оказывается, очень тянется к детям. И по поводу его педофильских наклонностей есть информация вполне реальная - несколько эпизодов. Покажешь ему один документик, прямо там, на горе. Пару страничек - не больше. Чтоб быстро прочитал, ну, и чтоб было, чем жопу подтереть, если сразу обосрется от страха. Скажешь, что таких бумаг у тебя, два портфеля - одна, сука, страшней другой. Мол, сам читать боюсь - не сплю потом ночами.
        И вот тебе выбор, мил человек: часть мы публикуем в либеральной европейской прессе, ну, и в коммунистической и желтой - до кучи. Часть - копии - отсылаем в ваш гребаный Лэнгли. По нашему разумению тогда - конец карьере твоей и твоих дружков, тебе тюрьма. Как минимум.
        Второй вариант - мы молчим, как рыба об лед, а ты будешь помогать нам строить коммунизм. Выйдешь на пенсию - катайся на лыжах в своем Гармише. Но для установления доверия поспособствуй сначала возвращению «Гектора».
        - Допустим, он испугался до икоты и согласится. Допустим, даже «Гектора» нашего покалеченного вернем… Но он же может потом соскочить из своей Израиловки. У него связей больше, чем у директора Елисеевского гастронома.
        - Меньше! Но все равно ты его попроси, чтобы не соскакивал ни до, ни после. Потому что мы сразу в Лэнгли стукнем, что он, во-первых, наш агент, во-вторых, педофил, гомик, налоги со взяток не платит и «бычки» бросает мимо урны.
        - А если он гордый? Возьмет и застрелится?
        - Собаке собачья смерть. Только пусть стреляется подальше от тебя, чтобы маску твою горнолыжную мозгами не забрызгать.
        - Натурализм - это, Слава, твой конек… Слушай, а почему нельзя все сделать в Кабралии? Я столько бумаги исписал! Он же туда ездит регулярно - яхты, подводная охота, рыбалка, бабы, «пино коладо», джин-тоник… И, кстати, почему ты решил, что он обязательно поедет в Гармиш?
        - Наши аналитики выяснили, что в Гармише он бывает в среднем пару раз в год. Ездит, как говорится, по делу - на недельку. Он давно там не был и по нашим прикидкам пора ему посетить разведцентр. Вопрос, возможно, дней, в лучшем случае пары недель. Как любой американский гражданин он имеет право на отдых, хотя и небольшой.
        - А я?
        - Ты тоже имеешь.
        - Я не про отдых. Мои действия?
        - А ты пока сиди в низком старте с тревожным чемоданчиком под жопой. Как только он билет в Мюнхен закажет - ты мухой в Париж. Все детали - связь, ну, и так далее - здесь.
        Слава выложил на стол из сейфа четыре увесистые папки.
        - Наслаждайся!
        - Спасибо! С семьей я когда увижусь?
        - А смысл?
        - Слав, я знаю, ты - садист по жизни. Но есть же границы!
        - Вся операция должная занять две-три недели, максимум месяц. Есть резон гнать твоих в столицу, чтобы ты два дня побыл с женой и детьми - нет, это важно, я понимаю - и свалил неожиданно? А вдруг тебя там опять супостаты прижмут и из пушки - в больное плечо? Приедешь раненый, дети плачут, жена картошку-пюре в больницу носит в приемные часы, товарищи тайком выпивкой снабжают, медсестры бегают без лифчиков под халатами… Тебе это надо?
        - Знаешь, Слав, несколько лет назад умер один мужик в Америке. Хичкок его девичья фамилия. Голливудский крендель очень талантливый. Ты с ним не работал по сценариям в молодости?
        - Ладно, не обижайся. Мы тобой гордимся, и Грачев очень хорошо отзывался. Честно.
        Я заварил большую чашку кофе с позволения хозяина кабинета и сел читать бумаги. Ночевать остался в Конторе - чего туда-сюда ездить?
        Я не собирался в Гармиш специально. В Союзе в студенческие годы я ездил кататься на Карпаты в Ясиня и даже один раз был на Эльбрусе. Вполне нормальное катание. Меня, как и тысячи моих соотечественников устраивало. Но в тот год мы с женой летели через Мюнхен - не было других билетов. Вот мое начальство и пошло навстречу, заодно придумав небольшое дельце по пути, которое я легко и быстро выполнил и получил в награду (правда, в счет отпуска - Контора своего не упустит!) неделю в Гармише.
        Люди добрые посоветовали мне снять номер не в какой-нибудь гостинице пафосной столицы Олимпийских игр 1936 года, а в маленькой деревеньке Грайнау - километров 5-10 вверх к знаменитому леднику Цугшпиц. Очень даже неплохая гостиничка оказалась со старенькой хозяйкой фрау Целлер и ее не менее стареньким мужем - типичным немцем, высоким, худым, с цепким взглядом, большими руками… По возрасту он, возможно, и не успел послужить в СС, но в Гитлерюгенде поактивничал, наверняка.
        Впрочем, меня это не касалось. Приветливые немцы. Фрау сносно объяснялась на английском. Скромный, но вкусный полноценный завтрак: колбаска совсем тоненькая на просвет, ветчинка еще тоньше, джем, мед, теплые булки с маслицем. Через день - одно яйцо всмятку - а что обжираться-то? Ну, и чай-кофе, конечно. Так что, у нас претензий не было.
        Грайнау и сам Гармиш мы исходили вдоль и поперек, всласть попили местного баварского, отведали их великолепного яблочного штруделя. Этот пирог делают и из других фруктов, из ягод и даже из картошки и из мяса. Но это как борщ с рыбой, то есть, на любителя. В общем, понравилось.
        Кататься мы ездили и на ледник (45 минут вверх до высоты 2500 над уровнем моря) или вниз в Крёйциг - две остановки на маленькой электричке-метро, которая ходила раз в полчаса.
        В Крёйцеге длина трассы от станции до верха (или наоборот) - четыре с половиной км. Есть разные спуски - синие, красные и черный с добрым названием Кандагар. Я - не профи и лет мне уже давно не двадцать. Поэтому по черным трассам давно не катаюсь. Но на Кандагар все-таки один раз заехал - случайно и то на самую нижнюю часть. Просто заблудился, потому что спускался первый раз. Все хотел покороче - ноги болели с непривычки жутко. Вот и попал. Еще удивился: чего там люди стоят и не едут вниз - вон он финиш, метров 200. Когда подъехал, понял, что все эти люди - такие же как и я чудаки заблудившиеся. Подъехали к последнему спуску и остановились на кромке, потому что он вертикально идет вниз и объехать его никак нельзя.
        Я тоже постоял немного, но ногам лучше не становилось, и я поехал самым широким зигзагом. Адреналин зашкаливал, но съехал и подрулил как раз к небольшой кафешке с аналогичным названием «Бар Кандагар». Лыжи я снял, выпил шнапса с пивом за победу над Кандагаром и даже жене не стал рассказывать - она где-то каталась на маленькой горке.
        В этом кафе с америкосом общаться нельзя было. Нужно ловить наверху. Там два места - маленькая харчевня - чай-кофе-пиво-шнапс. Есть и побольше через склон напротив, где можно поесть и попить по-серьезному. Вот про них я и думал, когда летел в Париж рейсом аэрофлота с молоткастым и серпастым зеленым паспортом в кармане. Мой французский благополучно хранил Николай в посольском сейфе.
        Кто-то из наставников в свое время пытался внушить мне и моим молодым коллегам, что нет ничего полезней, чем попытаться просчитать все возможные варианты будущих действий. Их, конечно, может оказаться слишком много, но если ты не торопишься выскочить из Бурсы и метнуться на такси на Калпроспект попить пива в «Жигулях» или в «Сайгоне» близ Киевского вокзала, то сиди и считай. И неожиданности можно просчитать и даже самые неожиданные из этих неожиданностей можно попытаться предвидеть.
        Ошибки? Могут случаться. Кто от них застрахован? Но если ты их считал вместо пива (или вместе с пивом), то легче тебе будет сто крат. Обидно, конечно, когда сбываются просчитанные тобой «нехорошие» варианты. Но ведь легкой жизни никто не обещал, так что сиди и считай, считай, считай…
        И я сидел, считал варианты и ждал, пока «случайно» удалось выяснить, на какое число заказал авиабилет в Мюнхен наш американский «друг». Будто бы понимая трудности советской разведки, он сделал это с большим запасом по времени. А мне, соответственно, был «дан приказ - на Запад». Спешки не было. Высокое начальство поддержало идею добираться до Гармиша из Парижа на машине агента, носящего псевдоним «Японка», правда, без самого агента и его ребенка. Тем не менее, это, якобы, должно было носить маскирующий характер операции под названием «Ледник». Мы люди подневольные. Приказано отобрать машину у девушки - отберем, будьте спокойны. Если что, то грачевские ребята помогут.
        В парижском аэропорту меня встретил Колян, ввел в курс дела и отвез в посольство. Там я получил полный комплект экипировки (все местное, естественно), кроме лыж и ботинок, и вечерком позвонил Софи.
        - Ты уже прилетел? - Деловито поинтересовалась она.
        - Да. Сейчас приеду к тебе. Мой друг отвезет меня.
        - Он останется ужинать?
        - Нет, - отрезал я. - Нам нужно многое обсудить.
        - Через сколько тебя ждать? Я успею сбегать купить чего-нибудь? А то у меня в холодильнике, мягко говоря, пустовато.
        - Через час! Успеешь. - Завершил я наш первый диалог.
        При всем при том, что мое предложение поехать кататься на лыжах на неопределенный срок в неопределенное время и место было несколько неожиданным, по расчетам (расчеты надо делать всегда!) Софи должна была его принять. И она приняла мой план. Хотя и удивилась по поводу аренды ее авто, правда всего лишь на секунду. Я всегда говорил, что она склонна читать чужие мысли.
        - Дело есть дело, - резюмировала она.
        - Соня, ты меня всегда поражала своим умением читать даже не между строк, а между мыслей, - начал я с комплимента. - Да, кое с кем надо встретиться и по возможности поговорить. Ничего особенного, хотя это важно. Как освобожусь, сразу к вам. Поедем куда-нибудь покатаемся на лыжах.
        - Мне теперь больше доверяют, раз мы вместе едем?
        - Разве ты можешь кого-то упрекнуть в недоверии к тебе?
        - Скажи, а встреча опасная? Тебе помощь понадобится?
        - Нет. Какая помощь! Приехал, поговорили. Разбежались.
        Еще в Москве, планируя этот разговор, я рассчитывал, что Софи не полезет в детали. Так оно и оказалось. Ужин с клубникой («Откуда такая роскошь, Софи? Тебе повысили жалование в конторе? - Это Николя повысил, - легко огрызнулась девушка»), легким белым вином, нежным гусиным паштетом, настоящим хрустящим французским багетом свел деловую часть нашего разговора на нет.
        Через день рано утром я выехал в Гармиш.
        - Почему надо выезжать в 5 утра? - Ворчала сонная Софи, возясь с кофе-машиной. - Почему не в три ночи?
        - Раньше сядешь, раньше выйдешь, - парировал я.
        - Я не понимаю половины твоих поговорок. Это цитата из кино или пословица?
        - Это жаргон заключенных. Чем раньше сядешь в тюрьму, тем раньше выйдешь из нее.
        - Пресвятая Дева Мария! Там что, очень опасно? Я же спрашивала тебя. Ты сказал - нет, не опасно.
        - Повторяю: нет, не опасно. Шутки у нас такие.
        Кофе я выпил почти залпом. Перед выходом успел обнять сонную девушку за умопомрачительную талию, поцеловать где-то пониже уха и констатировать, что даже после сна запах Софи может если не убить, то серьезно покалечить. Пришла даже непристойная мысль отложить на некоторое время отъезд, но я ее отогнал. По-моему, Софи это поняла и чуть-чуть, ну, буквально самую малость усмехнулась.
        Я вышел на улицу, погрел немного хозяйский «ситроен» и двинул в сторону Реймса. Я не гнал, но и не рассматривал европейские достопримечательности. Один раз остановился на заправке попить кофе и съесть омлет. Заодно заправил полбака относительно дешевым немецким бензином. Ближе к Мюнхену залил полный бак и доехал до Гармиша.
        Гостиницу мне заказали в самом городе - скромную, без изысков и без французов - на кой мне лишние контакты? Перед сном вышел прогуляться - размять затекшие чресла и встретиться с «грачатами». Попили пива, тихонько поболтали. Мне вручили «уоки-токи» для экстренной связи, и я пошел отсыпаться и готовиться к завтрашнему катанию. Вечернее пиво повторилось еще три раза. Я уже накатался и напарился в сауне. Ноги почти перестали болеть. А наш подопечный все не желал принять порцию горного загара.
        Рано утром не четвертый день - я еще был в номере - рация пискнула и предложила мне приехать на вокзал и посидеть в привокзальном кафе до новых указаний. Минут за 10 до отхода первого поезда наземного метро рация снова ожила. Я увидел своего будущего «собеседника» с лыжами уже в ботинках, как и положено, небрежно расстегнутых, ковыляющего к перрону. По договоренности я не должен был садиться с ним в один поезд, а ждать следующего. Так что у меня было в запасе около 40 минут. Америкоса аккуратно «вели» несколько человек.
        Я допил свой кофе, посетил на всякий случай мужскую комнату и с запасом прибыл на платформу, где «случайный» пассажир шепнул мне: «амер» поехал на ледник. Грех и мне было не поехать! По прогнозу там стояла прекрасная погода - солнце во все небо, небольшой морозец и почти полное отсутствие - что вообще-то редкость - ветра. Я сел в первый вагон подошедшего поезда - так ближе к выходу на ледник - вставил лыжи в наружное крепление, устроился лицом в гору и приготовился подремать еще минут 40 - 45.
        Когда я вышел уже полностью экипированный и застегнутый на склон, легкий ветерок все-таки дул. Но это не смущало. Ко мне подъехал лыжник в маске и сообщил, что америкос спустился в подвал станции привести в порядок лыжи. Там, внизу, была небольшая мастерская и прокатный пункт. Хваткие немецкие ребята могли минут за 15 - 20 подточить канты на лыжах, подкрутить или хотя бы проверить крепления, обработать скользящую поверхность на станке и смазать хорошим парафином. Стоило это небольших денег и те, кто понимал толк в катании, пользовались шансом. Я кивнул и поехал не спеша вниз - время было.
        Для разговоров по рации у нас был специальный очень простой и надежный код. Например, короткая фраза «Ты внизу?» означала, что мой подопечный внизу. «Ты наверху?» соответственно, что он доехал на подъемнике наверх. «Пойдем поедим!» значило, что он идет в сторону кафе. Отвечать было не обязательно: я должен был действовать по своему усмотрению. Даже если кто-то попадал на нашу волну, он вряд ли смог бы понять истинный смысл радиообмена.
        Ровно в полдень я поднимался после очередного спуска, когда услышал заветное: «Пойдем поедим!» Коротко ответил: «Еду!»
        Лыжи я оставил снаружи и поднялся в столовую-кафе. Американец стоял в очереди в кассу, но я сразу понял, что разговора не получится. Все столики были заняты в основном немцами. Для них обед - святое и начинался он ровно в 12.00. Совать в толпе листки с компроматом заклятому другу, толковать на зарубежном языке про ЦРУ, Лэнгли, педофилию и т. п. было нелепо и неумно. Единственное, что я мог сделать полезного в эту встречу, это попасться ему на глаза.
        Вместе со своим супом, сосисками и бокалом пива я устроился за столиком чуть поодаль от янки, лицом к нему. Пусть смотрит. Лично я свои изучение неприятеля уже закончил. Подзагорел он хорошо. Видно, много гулял во дворике разведшколы. Экипирован был тоже на 5 баллов - не пожалели его боссы марок или долларов на амуницию. Взгляд уверенный, чуть отрешенный. Именно с таким выражением лица и едят знаменитый немецкий гороховый суп Erbsensuppe mit Wurst, если верить меню.
        В его сторону я не смотрел, глазами не встречался. Пообщался на ломаном немецком со своими соседями по столику, доел пайку, запил пивом, пожелал всем хорошего дня и двинул к выходу - покурить на свежем горном воздухе. Покурил, щелкнул почти новенькими «саломонами» и покатился вниз. На подъемнике услышал в рации фразу: «Скоро домой поедешь?», что означало: наш герой ждет поезд вниз. Я успел спуститься еще два раза - по-быстрому, и тоже направился на перрон. Прибыл поезд - мой. Я сел опять лицом в гору и по-настоящему задремал.
        На автостоянке около гостиницы ко мне подошел мой связной и сообщил, что американец уже дома, то есть в своей разведшколе, и что если выйдет прогуляться вечерком и поесть штруделя, то мне сообщат. Но он не вышел лакомиться немецкими пирогами - тяжело далось первое катание, судя по всему.
        На другой день ситуация повторилась. Мой подопечный катался в этот раз не на леднике, а в Крёйциге, куда поехал и я с небольшим «опозданием». Шел пятый день, результата не было, и время поджимало.
        На шестой день - в Библии это, кстати, один из важнейших дней: создание человека - американец опять поехал в Крёйциг. Я тоже. Спустился один раз до самого конца и сел внизу с чашечкой местного какао-шоколада ждать информации. Американец катался наверху - оттачивал малую христианию или еще какой элемент.
        Около 13.00 я получил по рации условную фразу: «Будешь обедать?» Означала она, что мой-наш друг поехал в сторону кафе с явным намерением подкрепить истощенные силы, например, сытным мясным супом и парой сосисок с нежной - не чета нашей - горчицей. Через пару минут я уже устраивался в гондоле подъемника, а еще через 8 первым вышел из «стеклянного яйца», прицепил на ноги свои «россиньолы» и покатился в сторону того же кафе.
        Ажиотаж с обедом практически спал, но небольшая очередь около стойки бара все-таки имелась, что было мне на руку. Я пристроил лыжи прямо на снег и доковылял до бара. Перед американцем было два человека, и он уже был занят изучением нехитрого меню, написанного мелом на доске. От меня его отделяли еще три катальщика. За одним из крайних столиков потягивали пиво пара «Грачат» - мое ближнее обеспечение. Столик был очень удобно расположен, и когда америкос со своим супом двинется в поисках «обеденного аэродрома», один из моих ребят должен будет как бы невзначай освободить место. А когда я с сосисками и пивом отойду от стойки бара, то уйдет второй, а я присяду за практически свободный столик.
        Таков был наш изначальный план. Как ни странно, все пошло именно по этому пути, если не считать, что я чуть не навернулся со своими сосисками и пивом, когда двигался к столику американца. Навернуться, впрочем, я собирался тоже по плану. Цель - обратить на себя внимание будущего собеседника, чтобы он, гад, меня узнал и, по возможности, хотя бы улыбнулся, как полагается вежливому и воспитанному человеку. Как апофеоз, приветливо махнул бы рукой неуклюжему французу. Убогих всегда жалеют.
        Я не упал мордой в снег, пива не расплескал и две худые, но длинные сосиски не съехали с моей картонной тарелки под чужой столик. За свой экилибр я получил легкий вздох одобрения от жующих фанатов горнолыжного катания. От американца - широкую белозубую улыбку. Я «посчитал» это достаточным, чтобы плюхнуться к нему за столик со словами: «Какой же я неловкий! Извините, месье! Приятного аппетита!»
        - Я не говорю по-французски, - ответил по-французски мой визави, неторопливо доедая суп и смачно хрумкая свежей булкой. - Испанский? - Предложил я.
        - С удовольствием, - ответил американец, перейдя на язык Сервантеса. Он отодвинул пустую тарелку и энергично взялся за сосиску. - Я вас видел недавно… На леднике. Как катание?
        - Нормально! Но там для меня высоковато без привычки. Здесь больше нравится.
        - Мне тоже, - сказал американец берясь за вторую сосиску, не забывая запивать кушанье пивом. «Пусть пожрет как следует перед стрессом, - злорадно подумал я. - А то вдруг аппетит пропадет?» - У вас какой-то акцент… Не пойму…
        - Я американец, - разъяснил американец. - Поэтому и акцент.
        - В такую даль ехали? У вас ведь в Аспене отличные горки, да и в Аргентину можно съездить.
        - Конечно. Но я здесь больше по делу, так сказать совмещаю полезное с приятным.
        Со своими сосисками я уже покончил, оставил себе полбокала пива под «покурить» и вместе с пачкой «Житан» достал из кармана два небольших листочка, сложенных вдвое.
        - У меня, месье, есть тут для вас небольшое, но любопытное чтиво на английском - тоже полезное для деловых людей.
        Настоящий профи, америкос по-моему все сразу понял, но не прыгнул с замысловатым кульбитом к своим лыжам, не заорал про полицию, про честь, свободу и демократию. Слегка усмехнулся, но в целом остался невозмутимым.
        - Вы тут тоже по делу, судя по всему?
        - Друзья попросили оказать маленькую услугу.
        Я положил листки перед его бокалом. Чуть придавил маской, чтоб случайный порыв ветра не сдул. Он не торопился их брать. «Правильно. Не спеши, дружище, - поощрил я его мысленно. - Тебя снимают и на видео и на фото. Такое кино будет - закачаешься! Потянет на ваш сраный «Оскар».
        Пока он читал странички, слегка потертые в кармане моей куртки за несколько дней, я докурил и ужасно, до дрожи захотел взять новую сигарету. Адреналин просто душил. С сигаретой, однако, я решил повременить и сделал большой глоток янтарного напитка. Америкос дочитал «детектив», свернул листки и положил их теперь уже перед моим бокалом.
        - Фальшивка чистой воды!
        - У моих друзей есть занимательные фотки в дополнение к тексту.
        - Фотомонтаж.
        - Отрицать все - удобная позиция.
        - Чего вы в принципе хотите?
        - Лично я - ничего.
        - А ваши друзья?
        - И они - ничего особенного. Меня просили передать следующее…
        Я воспроизвел американцу близко к тексту то, что говорил мне Слава на инструктаже.
        - Если я откажусь?
        - Обещают в этом случае дать ход всей информации, которую вы называете фальшивкой и монтажом.
        - Если соглашусь? Где гарантии, что вы не пустите в ход информацию в удобном для вас случае?
        - Так вы не предоставляйте такого случая. Это и есть гарантия. Если вы согласны на, так сказать, щадящий вариант, обговорим условия, связь и будем работать.
        - Будут еще и условия?
        - Конечно. В качестве жеста доброй воли мои друзья, как я уже говорил, просят поспособствовать в возвращении им одного африканца, к исчезновению которого вы имели прямое отношение. Типа, вернуть долг.
        - Как вернуть? Он не книжка из библиотеки. Да и я не руководитель Службы.
        - Процедуру запустят в обход вас. Где этот несчастный?
        - Могу предположить, что на Кипре. Но точно не уверен.
        - Мои друзья захотят, возможно, его обменять. У них есть, что вам предложить.
        - Но вы должны знать, что такие вопросы не моего уровня. Прерогатива обмена агентов принадлежит очень высокопоставленным людям. Я в это число на входил и не вхожу.
        - Вся процедура, как я сказал, пойдет в обход вас. Если, конечно, ваши бонзы цэрэушные сами не захотят вас подключить к делу. - А если я банально уйду туда? - Американец многозначительно закатил глаза к ярко-синему баварскому небу. Пока он возвращал взгляд к столу и к моему полупустому бокалу, я закурил новую сигарету.
        - Видите ли, месье… Лично я не испытываю к вам симпатии и если и буду жалеть о вашем поступке, то только с профессиональной точки зрения. Однако я уполномочен передать вам, что ваши родные, близкие, а также «товарищи по оружию» из Лэнгли в случае вашего отказа получат полный комплект документов, рассказывающих о ваших сексуальных похождениях…
        - Послушайте, я возьму еще пива? - С легкой, как мне показалось, грустинкой спросил янки.
        В баре народу не было. Я высоко поднял руку со своим пустым бокалом и сделал недвусмысленный жест. Бармен поймал мой взгляд, понимающе кивнул и через минуту напиток оказался у нас на столе.
        - Это и есть условие?
        - Я сказал «условия». Нужно еще имя «крота» у русских, ну, или должность.
        - Аппетит у вас отменный. Как после дня хорошей «каталки» на леднике.
        - Не жалуюсь.
        - Но вы должны знать, что агенты такого уровня известны очень ограниченному числу людей. Туда я тоже не вхож.
        - Возможно. Но от вас ведь просят не анкету «крота», а намек, подсказку: где он может быть и кем?
        - Если я вам буду сливать информацию такого уровня, меня очень быстро вычислят теперь уже как вашего «крота».
        - Быстро, но не сразу. Успеете подготовить себе «запасной аэродром». Но это не все, - продолжил я, когда мы почти синхронно сделали по хорошему глотку. - Пресса - и коммунистическая, и капиталистическая в Латинской Америке и в Западной Европе в случае вашего какого-нибудь необдуманного поступка, например, как вы говорите, «ухода», получит возможность в красках расписать ваши похождения. Надеюсь, конечно, что до этого не дойдет.
        Возникла пауза. Какая-то неловкая, на первый взгляд. Все, ну, или почти все было сказано. Нужно было не затягивать расставание. Страстных поцелуев не предвиделось.
        - Вы - русский? - Спросил вдруг мой собеседник.
        - Я еврей, хотя последнее время - весьма значительное - живу во Франции, - ответил я на очень беглом иврите, на котором говорят настоящие тель-авивцы, без сленговых словечек «северян-фоним» и т. п. Не знаю, понял ли все сказанное американец, но по виду чуть-чуть смутился.
        - Не могу обещать «крота», - сказал американец.
        - Обещать не надо. Сделайте. Только не тяните. Вы же понимаете, что в этом направлении уже работает много людей. Результат - вопрос дней, максимум недель. А ваша помощь и процесс ускорила бы, и доверие к вам может сильно возрасти.
        Я допил пиво. Закурил еще одну сигаретку.
        - Будете кататься?
        - Нет, - ответил американец. - Поеду отдыхать. Вы где остановились?
        Я назвал гостиницу.
        - Захотите что-нибудь передать - оставьте письмо на ресепшн. Я заберу позже. Так что, приятного вам отдыха! А я хочу еще пару раз съехать вниз. Да, и последнее, месье. Не стоит вам суетиться напоследок в отношении меня - искать, проверять, смотреть камеры, номера машин, - ну, вы знаете, что я имею в виду. Возможности такие в вашей школе есть, но не нужно ими пользоваться. При всем уважении, мои друзья заметят вашу активность и, боюсь, они могут неправильно это истолковать или, не дай Бог, расценить как отказ от сотрудничества. А мы ведь договорились, не так ли?
        Американец встал и молча направился к бару.
        - За пиво уже заплатили, - остановил я его. - Я угощаю. Не беспокойтесь!
        Он как-то сник сразу очень заметно. А кто говорил, что хлеб предателя сладок? Видимо, понял, что наша встреча проходила со страховкой, под контролем и, разумеется, с фиксацией на разных носителях. Он кряхтя (зашел бы в туалет, чего стесняться, - подумал я) пристегнул лыжи и покатил вниз. Перед ним метрах в 20 неторопливо уверенной змейкой скользил один из «грачат».
        Я вниз не поехал. Прокатился несколько раз на маленькой горке с кресельным подъемником на двоих, потом снял лыжи, тщательно почистил их от снега и сел в гондолу на спуск. Ехал один. Рация спросила по-французски: «Ты домой собираешься?» На нашем языке это означало, что мой американский собеседник двигается в сторону разведшколы.
        Выйдя из гондолы и просочившись через турникет, я направился на стоянку к машине. Переоделся. Ботинки вместе с палками и лыжами сдал в пункт проката - благо рядом, двадцать метров. Чемодан мой был еще с утра погружен в багажник. В гостинице у меня дел не было. Как говорится, нечего дразнить гусей. Номер был оплачен на сутки вперед еще вчера вечером. А юная белобрысая немка с приятным лошадиным лицом была предупреждена, что, мол, если кто передаст в ближайшие пару-тройку дней весточку, то мой друг, который приехал «к вам с женой и детьми покататься на самых лучших в Европе» горных склонах, заберет письмишко. Данке шён!
        На ближайшей от Гармиша заправке я остановился выпить кофе, залить полный бак прекрасного немецкого бензина и заодно поболтать с товарищем, «случайно» оказавшимся в этом месте. Мы продуктивно поговорили минут 20. Через 7 часов (у немцев все-таки дороги лучше!) и три чашки двойного эспрессо я позвонил в дверь Софи. На часах было 5.50.
        - Это ты? - Задала она не самый умный вопрос.
        - Да, это я, - в тон девушки ответил я.
        Сонная и неприветливая она ушла в спальню. Вернулась через несколько минут, уже причесанная, в мягком кокетливом шелковом халатике с пояском на талии. Я расставил на столе сувениры - две небольшие банки настоящих баварских сосисок и здоровенный кусок штруделя, тщательно упакованный заботливыми немецкими руками в прозрачную пластиковую коробку. Пирог, конечно, слегка подсох за время в дороге.
        - Что это? - С легкой брезгливой гримасой спросила хозяйка.
        - Как что!? Это же знаменитые баварские сосиски!
        - Я не буду есть эту швабскую гадость! - Фыркнула Соня.
        Утро, кажется, не задалось, подумал я. Ранние подъемы без предупреждения не идут девушкам на пользу.
        - Я съем!
        - И тебе не советую. Я выброшу все это.
        - Подожди, звезда моя. Не надо уничтожать продукты. Мы, например, еще коммунизм не построили и баварскими сосисками в Челябинске не бросаемся.
        - Сварить кофе? - Вместо ответа спросила Софи.
        - Конечно, - согласился я. При таком, да, собственно, при любом женском настроении всегда лучше согласиться, чем спорить по пустякам. - Предупреждаю, что это будет уже десятая чашка за последние сутки.
        - Тогда я варю только себе, - резюмировала Софи. - Я поеду на работу. А ты ложись спасть. Ты спал этой ночью?
        - Не успел. Но мне надо встретиться с Николя. Там и посплю. А вечером пойдем в наш ресторан. Но не на долго. Завтра рано утром…
        - Боже! Ну зачем опять рано утром?
        - Дел много, моя любовь. Все надо успеть. Так что, рано утром едем в Рамбуйе, а после завтра вместе с Андреем в Валь д’Изер. Согласна!
        Лицо Софи моментально просветлело. Если бы в этот момент я предложил бы ей баварскую сосиску, то она наверняка согласилась бы.
        Когда я вернулся в Москву, то в первый же день на службе услышал о себе много хорошего.
        За амазонскую «маевку» с мордобоем, погонями и не самыми приятными приключениями я получил боевой орден. Это была не первая моя награда, но на тот момент самая высокая и солидная. Все «грачата» тоже, как говорится, не остались без медалей.
        За успешную вербовку мне было присвоено очередное звание - полковник. По неписанным офицерским правилам на обмывку очередного, тем более досрочного звания положено потратить сумму денег, равную ежемесячной надбавке за это звание, умноженной на 12. То есть, на год. Так что деньги на мероприятие ушли очень даже заметные. Семейный бюджет не лопнул, но напрягся сильно. Сначала отметили в отделе, потом в ресторане, потом отдельно с грачевскими ребятами. Отмечали бы еще, но генерал запретил. «Хорош водку пьянствовать! - Сказал. - Дел много».
        - Каких-таких дел? - Сделал я удивленные глаза.
        - Езжай, мил друг, в свою Кабралию вместе с женой. Сдавай эти самые дела. Собирай пожитки, покупай сувениры. На все про все - месяц. Максимум - два.
        - Мне ж до конца командировки еще топтать и топтать кабральскую землю, - снова удивился я.
        - Максимум - два! - Строго резюмировал Георгий Палыч.
        - А отпуск мой? - Как орденоносец и свежеиспеченный полковник я захотел покачать права.
        - Отпуск будет, - покладисто сказал генерал. Почему-то я сразу почувствовал подвох в его тоне. - Имеешь право, как один из самых молодых полковников в отделе. Тебе уже 35 есть?
        - Приближаюсь.
        - Завидую! Как приедешь - сразу в санаторий. Подлечись маленько. И пока будешь нарзан прихлебывать, кушать витамины и орденами с новыми погонами девок смущать, подтяни, прошу тебя, Сережа, арабский язык - очень пригодится. Все детали - к моему заму. Ты же ему коньяк привез?
        Все знает Палыч. Откуда? Кругом «кроты», думал я. Нельзя по-тихому выпить русскому полковнику.
        - Привез, - сказал я вслух. - Только его уже давно выпили. Но я решу проблему.
        - Давай. решай. Еще раз поздравляю тебя. Ты - молодец. Извини, мне к начальству.
        Я пошел в Славин кабинет через свое рабочее место. В сейфе у меня оставалась самая последняя - резерв ставки - бутылка «Мартеля».
        - Что за дела, тащ полковник? Какой на хрен арабский? - Заблажил я с порога.
        - Какой? Обыкновенный, из семитской группы, если я не ошибаюсь. Туда еще один твой любимый входит - иврит.
        - Иврит - без надобности: у нас с Израилем нет дипотношений.
        - Ничто не вечно под Луной, - философски заметил Слава. - Активность очень высокая у нашего МИДа в этом направлении. Так что пора и там создавать подразделение под красивым и суровым названием «резидентура». Но мы будем это делать в соседней стране - пока. Вот туда, в это прекрасное место ты и направишься после того, как догуляешь свой недогулянный отпуск. Если, конечно, получится, - хохотнул Слава.
        - Надеюсь с семьей?
        - Конечно! А ты хотел с «Японкой»?
        - Вот только не надо грязи, тащ полковник! А то я вам не налью настоящего французского пойла, - сказал я обиженно, ставя на стол красивую бутылку. Слава достал свои пузатые на удивление чистые рюмки. Заварили кофе, выпили по глотку.
        - В общем, - продолжил зам, - по-хорошему тебя надо ставить резидентом. Собственно, резидентура там вполне продуктивно работает и так. Но, во-первых, пора менять. Во-вторых, ты должен будешь работать с прицелом на Израиловку.
        - Какие сроки?
        - Сроки неизвестны. МИД ведь молчит, как в рот воды набрал - у них там свои резоны. Ну, а нам чего высовываться? Мы люди военные. Скажут: «Огонь!» - мы стрельнем. Да, вот еще! Ты по возможности оттуда, из соседней страны, должен будешь курировать своего американца-педофила… Только не морщись, не надо. По нашим данным он вернулся в Тель-Авив и продолжает верно служить своей империалистической отчизне. Вся операция, там, связь, контакты, задания, поездки, а также «явки и пароли» и прочая - все пока в разработке. В итоге или ты сам будешь с ним кувыркаться или возглавишь все это дело… Но это все после отпуска. Нужно очень тщательно подготовиться. Так что раньше лета ты не уедешь. - А что с Кипром?
        - Работа идет, контора пишет. Но ты там не должен участвовать. Ни ты, ни Павел. Ну, и янки твоему тоже не стоит светиться.
        - Придумай, Слава, ему какую-нибудь кликуху. А то все американец, америкос… Давай назовем его «Лыжник»? Он, кстати, очень неплохо катается. Теперь, правда, забздит ездить в Гармиш. Будут ему мерещиться на горе французские евреи…
        - А ты что, напугал его сильно антисемитизмом?
        - Нет. В разумных пределах. Я ведь человек в целом добрый и покладистый.
        - Это я знаю. После приключений на Амазонке про тебя молва идет, мол, «покладет» любого. Как ты там говорил? «Уходя, гасите всех»?
        - Это не я так говорил.
        - Все равно смешно. Ну вот, пока все! - Подвел итог Слава.
        - Спасибо за коньяк. Отдыхай, дружище. - Он пожал мне руку и тоже моргнул двумя глазами, как бы в знак благодарности.
        У грачевских ребят научился, подумал я.
        Конец первой части