На дальних подступах страны (Негерой-2. Воспоминания о неслучившемся) Владимир Иванович Щедрин
        Новая книга является продолжением повествования «Негерой», вышедшего в свет в 2020 году. В ней рассказывается о дальнейшей судьбе советского разведчика Сергея Русанова.
        Юный лейтенант возмужал, многого добился в карьере и службе, отмечен боевыми наградами. Ему доверяют руководители СВР, коллеги завидуют его опыту. Впрочем, Сергею пока рано думать о пенсии и отдыхе. Новые приключения, новые задания, новые друзья, радости и разочарования ждут его.
        Владимир Щедрин
        На дальних подступах страны
        (Негерой-2. Воспоминания о неслучившемся)
        100-летней годовщине создания
        Службы внешней разведки (СВР)
        Российской Федерации
        посвящается
        1
        На языке некоторых историков спецслужб и виртуозов по части добывания информации из интернета, что часто, увы, одно и то же, «крот» - это всего-навсего агент, глубоко или неглубоко инкорпорированный в какую-нибудь нужную, но труднодоступную структуру противника. Лучше, конечно, правительство, спецслужбы, администрация высших чиновников, МИД и т. п. Но даже оттуда он может поставлять важную, секретную информацию, а может просто гнать туфту и требовать за это денег, почестей и наград. Потому что слаб человек и с этим трудно что-либо поделать.
        «Крот», если повезет, может быть завербован еще до того, как получит доступ к закрытым сведениям, иногда даже до начала работы в той сфере, которая интересует вербующую сторону. Часто «крота» вербуют «на вырост», в надежде, что рано или поздно он все же достигнет высокой должности в какой-либо организации или учреждении враждебной стороны, представляющих интерес для вербовщика, и станет источником полезной информации.
        Считается, что термин «крот» в широкий оборот ввел и популяризовал писатель Джон Ле Карре. Однако, он точно не являлся автором самого этого определения. Задолго до него термин уже имел хождение в среде сотрудников спецслужб. То ли для того, чтобы сделать комплимент советским чекистам, то ли по каким-либо другим причинам Ле Карре говорил, что называть агентов глубокого внедрения «кротами» первыми начали в КГБ. В западных спецслужбах подобным людям давали якобы более размытое определение - «спящий агент».
        Часто пишут, что одними из самых знаменитых представителей «кротового семейства» в истории разведок являлись члены так называемой «Кембриджской пятерки». Все они были, как говорится, не от сохи, а представителями аристократических кругов британского общества и завербовали их ещё во время учёбы в Кембриджском университете. Круче Кембриджа в университетском смысле и сегодня трудно себе что-нибудь представить: из этого заведения вышло около сотни только Нобелевских лауреатов.
        Члены «пятерки» по мере своего карьерного роста занимали все более высокие посты в английской разведке MИ-6, дипломатических и других важных правительственных структурах и многие годы снабжали Советский Союз в высшей степени полезной разведывательной информацией. Не будем спорить о важности и значимости этой самой «пятерки» для одной стороны и величины ущерба, нанесенного ею другой. Но, возможно, о самых известных в мире «кротах» мир узнает еще не скоро или вообще не узнает…
        Как раз за «кротом», как мне казалось, я и поехал в Валь д?Изер. Там проблем не было. Солнце, воздух, снег слепящий и белоснежный - извините за тавтологию. От машины я пока еще не уставал, поэтому 700 км от Парижа до места назначения мы «пролетели» быстро и интересно. Но значительнее медленнее, чем если бы ехали вдвоем. А вот зачем мы туда поперлись, тем более с ребенком, толком я так и не понял. До сих пор.
        Заместитель Палыча еще до Гармиша не совсем внятно (это сразу насторожило) предупредил, что, возможно, от меня потребуется прикрытие какой-то операции, о которой мне лучше не знать. Прикрытие и обеспечение оперативной деятельности своих товарищей - дело святое, ну, или почти святое. Это не обсуждается. Но на том скромном и одновременно шикарном, если сравнивать с советским Терсколом или Домбаем, европейском курорте была просто толпа «грачат». А этим парням, как известно, палец в рот не клади: в деле обеспечения фору дадут любому. Может, правда, мне так показалось… В общем, никого я в тот раз не прикрывал своей богатырской грудью от пуль вражеских, не отвлекал свирепую зарубежную «наружку», как смелый испанский тореадор, вытанцовывающий перед грозным быком с красным плащом в руках. И даже не жертвовал животом своим во имя и во слав у… Мог я, конечно, и не заметить чего-то интересного - с грачевских ребят станется.
        Был еще один пункт. Вообще, что касается моего затянувшегося пребывания на горнолыжных европейских курортах, то не надо думать, что ПГУ просто из гуманизма направило меня отдохнуть в Альпы. Ага, ща-ас, держи карман шире! В Валь д’Изере я должен был дождаться весточки от американца по поводу «крота». Ждал, честно говоря, с опаской. На его бы месте (упаси меня, Господи, от мыслей таких непотребных!) я бы похохмил чуть-чуть и написал бы в своей «закладной» записке, что «крот», это, мол, тот самый еврей-француз, что занимался моей вербовкой в Гармише. А в свободное время - он еще, подонок, подрабатывает дипломатом-шпионом в русском посольстве в Кабралии, околачивая там своим мощным коммунистическим (как бы сказать политературнее) колотом не кедры сибирские, а кокосовые пальмы. Иди потом доказывай, что ты - не верблюд.
        У американца, видимо, не было времени или возможности меня «пробить» по полной. От «Гектора», судя по всему, они получили мало информации о нас с Пашкой, потому что мой сменщик по-прежнему спокойненько сидел в Лоренсии и никакого пристального внимания к своей скромной персоне со стороны парней из Лэнгли не наблюдал. Да и мое персональное обеспечение на курорте особой тревоги не выказывало.
        С другой стороны, проявлять повышенную активность в отношении нас «америкосу» было бы себе дороже. Умные люди из его разведокружения могли бы догадаться, что здесь что-то нечисто. Мол, его или вербанули или пытались вербануть. Вот он и мстит. Так что «Лыжнику», если он не законченный идиот, лучше всего было бы затаиться.
        То есть, в Лесу очень рассчитывали, или как минимум надеялись, что после моих геройских подвигов в Гармише я должен был или, точнее, мог получить информацию о «кроте» от своего американского клиента. И эту информацию я действительно от него получил. Но какую! Она оказалась, мягко говоря, прикольной и повергла в некоторое недоумение меня и даже моих начальников.
        Дело в том, что еще до моего отъезда в Валь д’Изер коллеги в Центре, которые свой хлеб зря не ели, очень плотно взялись за вычисление «крота» именно в Кабралии. Причем, когда мы с женой вернулись на побережье самого красивого в мире Тихого океана, там о «кроте», естественно, никто и слухом не слыхивал. А все в итоге было обставлено как банальная аморалка.
        Когда я впервые услышал «намек» от Грачева о предательстве, понял, что дело - серьезное. Генерал не стал бы делиться пустяковыми слухами. Интуитивно почувствовал, что «прокладка лопнула» скорее всего у нас в Кабралии. А если или, не дай Бог, в самой Конторе, то так или иначе в привязке к Кабралии. Это означало, что на уши поставят всех, и на ковре с самым длинным командирским ворсом прольется море крови.
        Когда мы с Марусей отъехали на Тихий океан - я дела сдавать, она вещи паковать, местный резидент - мой шеф непосредственный - как раз находился в Первопрестольной и безропотно переносил все тяготы и лишения в соответствии с текущим моментом.
        Конечно, искать «крота», рассуждал я, будут специально обученные ребята из управления внешней контрразведки. Как всегда, времени для этого им отводился самый минимум, а работы было - выше крыши. Нужно было проверить посольство, торгпредство, аппарат экономсоветника и еще кучу мелких организаций в Кабралии. А там беззаветно трудились за скромные зарплаты в чеках Внешпосылторга и прочих валютных разновидностях простые и почти бескорыстные советские граждане. И проверить их было трудно, очень трудно и, главное, времени на это ушло бы уйма. Конечно, это если не загонять подозреваемым иголки под ногти, не подвешивать их на дыбе, а соблюдать такт, социалистическую законность и прочую слюнявую либерально-демократическую хренотень. А все потому, что граждан этих советских было без малого человек 200.
        «Крот» (будь он трижды неладен!) наверняка притворялся активным и достойным членом КПСС, регулярно выступал на собраниях, в меру травил антисоветские анекдоты, открыто не фарцевал водкой и икрой, с соседями не скандалил, к чужим женам с недвусмысленными предложениями не лез или лез, но редко, а работу свою выполнял образцово.
        Тем не менее, весточка по «кроту» все-таки пришла через несколько дней. Американец, как и договаривались, оставил записку в гостинице. В ней он довольно пространно поведал, что искать надо в референтуре экономсоветника в Кабралии. Заведующий референтурой в аппарате экономсоветника - не иголка, человек солидный и уважаемый. Я его лично знал, хотя и шапочно - мы семьями не дружили. Но проверка показала, что он чист, как стеклышко.
        А вот одна из секретарш, начитавшаяся про Мату Хари, вызывала сильные подозрения. Молодая, незамужняя, отличный работник, она успевала не только выполнять свои обязанности, но и продуктивно «помогать» экономсоветнику, как выяснилось, сносить сексуальную неустроенность заграничной жизни. Особенно когда у того жена уезжала в Союз. В последнее время «экономическая жена» по семейным обстоятельствам делала это слишком часто. И, как оказалось, советник совсем не страдал в интимном плане, решив для себя, что главное дело - молодое тело.
        Доступ к секретам у барышни, был абсолютный. Информацию она сливала «втемную», не интересуясь содержанием, а банально вставляя в машинку еще один листок копирки. Надо сказать, что немалую часть работы аппарата экономсоветника в то время составляли поставки вооружения, военной техники, а также запчастей и комплектующих к ним в дружественные страны Латинской Америки. Наша Кабралия играла роль главного перевалочного пункта в этих поставках, соответственно утечка секретных данных по такой деликатной проблематике была для Союза очень чувствительной.
        Материальное положение секретарши улучшалось не по дням, а по часам. Морально-нравственная сторона всего этого девушку мало интересовала, хотя папа ее - фронтовик - в министерстве внешней торговли занимал приличный пост. Просто, как говорят у нас в народе, «жадность фраера сгубила». Такое в жизни случается иногда…
        Ее чуть-чуть «поводили» по городу и выяснили несколько интересных фактов. Во-первых, девушка с красивым и редким именем Зарина четко соблюдала внутриведомственные инструкции, и одна никогда никуда не ходила. Только с сопровождающими - подругами, соседками или достойными мужчинами. Оказалось также, что во время прогулок по магазинам или культурным мероприятиям она никогда не забывала посетить городской туалет. Причем, не какой-то один, а в разных торговых центрах или кафе. Посещение длилось обычно минуты, подружки вежливо ждали поблизости, а то и с ней заходили в женскую комнату. Так что подкопаться было трудно, но можно.
        «Закладку» девушка совершала в туалетные урны для использованных салфеток. Совершенно «случайно» в течение короткого времени в той же женской комнате оказывались небрезгливые девушки из американского посольства, либо из смежных с ЦРУ организаций, тоже любительницы шопинга. Иностранные курьеры работали, увы, спустя рукава, потому что не ожидали, что комитетские контрразведчики не погнушаются полезть в женский туалет. Конечно, никто порядка в сортирах не нарушал, но есть много способов, брат Горацио, проверить женскую уборную на предмет тайниковых закладок.
        Четыре последних раза Зарине просто обломали кайф со всей присущей комитетским ребятам выдумкой. Первый раз за пару минут до входа в шикарный супермаркет с чистым и удобным «местом общего пользования» вдруг стало «плохо» ее спутнице - жене помощника военного атташе. Плохо по женским делам, из-за которых нужно было срочно вернуться в посольство. Зарина не смогла отказать подруге в помощи и «закладку» не сделала. И гонорар из корзинки с использованной туалетной бумагой не забрала. Уточнить, кто принес конверт с дензнаками не составило большого труда. Письмоносцем оказалась симпатичная дама - супруга третьего секретаря посольства США, который в первой половине рабочего дня «мирно и плодотворно» укреплял культурные связи с народом Кабралии, а вот во второй…
        Следующий раз Зарину тормознули при выходе из ГКЭС, так как ее шеф «вдруг» получил срочное - срочнее не бывает - задание от посла. А куда нынче начальник без секретарши? Послу экономсоветник отказать, конечно, не мог и заставил девушку сначала печатать какие-то бумаги (Москва напрочь отказалась отдыхать в пятницу вечером и «бомбила» Кабралию телеграммами), а потом, видимо, взыграло советническое либидо и стало не до шопинга.
        В третий раз все вроде получилось гладко. Зарина несла свою «беду» в чистенький клозет уверенно и спокойно. Никого не тошнило, никто не просил о сеансе скоротечной любви и перепечатке миллиона страниц ненужного отчета. Однако в кафе перед входом в женскую комнату, которая находится обычно рядом с мужской, трое разбитных мачо устроили не очень кровавую, но шумную драку. В результате потасовки пьяные кабальерос сломали дверь в женский туалет. Вызванная полиция забрала дебоширов, а бригада ремонтников «удобства» на этом этаже просто закрыла. На ремонт, естественно. Ну, правда! А как без двери в дамскую комнату губки красить?
        Зато в четвертый раз все прошло по плану, правда, комитетскому, в котором советская контрразведка просто превзошла себя. Зарина принесла в туалет крупного столичного торгового центра листки с подробностями проектов экономического сотрудничества и некоторой другой информацией, которую она услышала в постели за последние дни от своего словоохотливого и похотливого бой-френда. В туалете никого не было. Запершись во второй кабинке, горе-шпионка удачно сунула бумаги в корзинку для использованных салфеток, забрала оттуда пакет с гонораром и после традиционного омовения рук скромно и радостно (пакет с гонораром казался тяжелее, чем обычно) покинула заведение.
        Буквально через пять секунд после освобождения кабинки № 2 какой-то «чудик» с надписью на форменной куртке «персонал» молнией метнулся в женский туалет, мигом пересыпал содержимое нужной корзинки для бумаг в свой черный непроницаемый, как все тайны КГБ, большой мешок для мусора, и был таков. Перед выходом из кабинки он виртуозно насыпал в освободившуюся корзинку порцию использованных салфеток из другого туалета. Весь процесс, включая освобождение Зариной мочевого пузыря, а также корзинки - для отчета - был тщательно снят на пленку с идеальной озвучкой.
        Камеру не отключали еще примерно полчаса. Поэтому следующая серия шпионского сериала получилось очень даже занимательной и с элементами эротики. Была заснята в подробностях та самая супруга третьего секретаря посольства США Рейчел Рос. Она долго стелила на стульчак специальные прокладки, повозилась с тесноватыми джинсиками (потолстела чуток на привольной кабральской жизни!) и трусами, а когда уселась справить естественную нужду, вдруг занедоумевала. Отдельного конверта в корзинке не оказалось и пришлось перерыть чистыми американскими ручками весь туалетный хлам, который заботливо ссыпал туда наш педантичный контрразведчик.
        Без выдумки поматерясь на своем тарабарском языке - только «shit» да «fack», - американка нервно высыпала содержимое корзинки на не идеально чистый пол в своей кабинке. Еще раз проверив руками каждый клочок бумаги, дипломатическая жена привела свой туалет в относительный порядок, отмыла как могла натруженный ручки с мылом и горячей водой и отбыла домой.
        А в это время… А в это время две подруги Зарины, одна из которых - уже известная жена помощника военного атташе, смиренно ожидали спутницу на улице. Оценив ее прекрасное приподнятое настроение, дамы по обоюдному согласию направились в ближайший бар выпить по глоточку мартини и чашечке кофе в честь приближающегося отъезда Зарины в отпуск. Посидели, посмеялись, перемыли косточки своим подругам и решили, что пора по домам.
        Все бы ничего, но буквально на выходе из бара парочка недоумков-подростков, проезжавших мимо на скутере, лихо вырвала из рук Зарины пластиковый пакет. В нем был конверт с гонораром и какие-то мелкие незначительные покупки. Сумочку с кошельком и документами Зарина по совету милейшего офицера безопасности посольства обычно носила через плечо ближе к животу и добраться до нее мелким уличным грабителям было трудно. Туда, в эту сумочку, она всегда клала конверт с дензнаками от добрых хозяев. Просто в этот раз конверт был толще обычного и в изящный дамский клатч не поместился. Воришки чаще всего охотятся за дамскими сумками, а здесь, будто кто-то нарочно подсказал, где что лежит.
        Подруги и особенно Зарина сильно расстроились, пожаловались, насколько позволяли знания местного наречия, оказавшемуся поблизости полицейскому. Тот, поняв, что сумка с кошельком и документами цела, успокоил девушек, пообещав, разумеется поймать и наказать воришек. Отойдя от взволнованных русских «гусынь» метра на три, доблестный кабральский полицейский и думать о них забыл. А «воришки» через квартал передали пакет добрым дядям, бегло, хотя и с каким-то непонятным акцентом говорившим на испанском, получили причитающееся им очень достойное вознаграждение и исчезли до лучших времен.
        До отъезда Зарины в Союз оставалось ровно два дня. В итоге в Кабралии все обошлось без засад, рукопашных и заламываний рук. И советник, и его сексуальная секретарша чинно сели в самолет с полными баулами колониальной конфекции и под негласным присмотром отправились в Первопрестольную. Девушку взяли в Шереметьеве, подключив ребят из таможни. А советнику позже порекомендовали и работу покинуть хлебную, и партбилет заодно со служебным паспортом сдать в связи с аморальным поведением. Жена советника под шумок тоже свалила от мужа, тем более, было к кому. Так распалась еще одна с виду крепкая и обеспеченная советская семья, не выдержавшая испытания заграницей.
        Информация «Лыжника», конечно, помогла с кабральским «кротом», на которого вышли бы и так, без американской помощи. Но вот казус! В своем послании, состоящем по большому счету в основном из намеков и предположений, господин цэрэушник то ли в виде бонуса, то ли от страха за свою гнусную греховную жизнь уверенно поведал также, что в Кабралии сидит не «крот», а так - «кротенок». А настоящее слепое и глупое животное роет свои ходы на Старой площади и готовится из скромных референтов стать слушателем Дипакадемии МИД СССР. В Лэнгли дипломатических «кротиных» амбиций якобы не приветствуют, но помешать не могут.
        Просчитали этого джентльмена или нет, я так и не узнал. Как только информация оказалась в Лесу, для меня тема из секретных превратилась в абсолютно закрытую под грифом «не вашего и не нашего ума дело». То, что наложен такой изысканный, я бы сказал, не часто употребляемый гриф, сообщил мне лично Георгий Павлович и продублировал его зам - Слава. Оба боялись, наверное, что я пойду трепать по всей Конторе, что мол, родной ЦК КПСС сливает Штатам «архиважную» информацию за американские тугрики, жвачку и кроссовки. Я заверил, что не пойду. Потому что, во-первых, мне не нужны лишние приключения - у меня их и так выше крыши. Во-вторых, про Старую площадь и так все знают давно и наверняка. В-третьих, у меня была куча своих дел, включая завершение кабральской эпопеи и подготовку к ближневосточной.
        2
        Очень хорошо помню, как первый раз побывал в арабской стране. Не важно, в какой. Важно, что на Востоке, про который великий Киплинг, лично мною сильно уважаемый и почти любимый поэт, оригинально и свежо высказался, мол, «Восток есть Восток». Очень умная мысль. Ее смело можно тиражировать на все существительные могучего русского языка, что, собственно, повсеместно делается. Но почему-то Киплинга помнят, а остальных - не очень приветствуют. Кругом завистники!
        В арабских странах всегда, что характерно, либо готовится, либо идет, либо только что завершилась война. Это делает ближневосточный регион совершенно неповторимым, притягательным и значительным для всех - политиков, разведчиков, экономистов, арабистов, бандитов, торговцев, шарлатанов, журналистов, писателей и представителей других профессий, в том числе древнейших.
        Война на Ближнем Востоке бывает разная - большая и маленькая, интенсивная и вялотекущая, с жертвами и без (в арабском варианте желательно без). Все это, как правило, при братской помощи собирательного образа СССР, с одной стороны, и примерно такого же образа США - с другой.
        Мне, наверное, нет смысла философствовать на данную тему, ведь я уже не безусый юноша, а настоящий полковник. Моя специальность, точнее, профессия - разведка. Но тогда в первый приезд на Ближний Восток я о разведке не думал. Нет, думал, конечно, как все мальчишки, когда смотрел фильм «Ошибка резидента» с бесподобным Жженовым в главной роли. Запомнилось, как он в модном заграничном прикиде где-то во Франции или Германии за бокалом дорогой выпивки устало роняет в разговоре с папой-графом: «Я - разведчик, отец. Каждый зарабатывает, как может…» Красиво!
        В разведку я не рвался. Языки мне нравились - это было. И давались они легко по сравнению с большинством сверстников. Поэтому в престижнейший московский иняз им. М. Тореза я поступил без особого напряга и, что совершенно невероятно, без всякого блата. Повезло. Но именно из-за того, что без блата, попал я в экспериментальную группу, которая одной из первых начала учить не свойственный ранее нашему ВУЗу арабский язык. Второй мне дали испанский. Английский, португальский и французский я изучал факультативно, благо, возможности были.
        На последних курсах была практика в «одной арабской стране». Уже тогда ко мне начал «присматриваться» КГБ, который напустил как всегда туману и секретности. Так что посылали нас «за бугор» чуть ли не тайно. Работать пришлось с теми же «сапогами». Только не из ГРУ, а простыми военными советниками и специалистами (хабирами, как мы их величали на арабский манер), которых направило в командировку наше министерство обороны и, конечно же, коллегами-переводягами. Они по большей части были из московского ВИИЯ, но попадались и хлопцы из ИСАА, ЛГУ, Баку и Ташкента. Хорошее было время, чуть-чуть стремное, но в целом позитивное.
        Во время командировки я «спортивный режим» откровенно и демонстративно старался не нарушать, то есть выпивал много и часто, но аккуратно. С работой справлялся, начальству дерзил в меру. А оно было очень и очень своеобразным. Часть наших старших товарищей, в основном советников, прошли Великую Отечественную. Но, увы, не все из них стали генералами и героями-орденоносцами, заняли «теплые» места в армейских и окружных штабах. Поэтому любили иногда по-отечески «потрепать» молодежь, поучить уму-разуму, дать пинка или просто поорать.
        Контингент хабиров помоложе страдал, скорее всего от того, что не застал «суровых военных времен», не завоевал пока своего «места под солнцем» и тоже отыгрывался, как в армии заведено, на молодых. А к этой категории относились, естественно, мы - переводчики. Нам доставалось ото всех. Поэтому и любви особой между спецами и переводческим корпусом не было. Так уж повелось. Бывали, правда, и положительные исключения. Мужики-то они все в основном, положа руку на сердце, были нормальные, только житухой непростой в Союзе придавленные и затюканные…
        Теперь-то я думаю, что сложности во взаимоотношениях между разными поколениями сводились к банальной, но вечной проблеме - «отцы - дети». Конечно, между нами была «дистанция огромного размера». Культура, образование, воспитание - все было другим. Ну, представьте себе, с одной стороны, скажем, безусого мальчонку-виияковца, или мгимошника, потомственного москвича с Арбата начала 70-х, у которого с рождения все было «в шоколаде»: папа-полковник Генштаба или ответственный работник ЦК. Добавьте к этому еще отсутствие жизненного опыта, прущие из всех щелей гонор и юношеский максимализм, неумение понять и, если надо, простить другого человека, не такого, как ты. А с другой - умудренного опытом седовласого подполковника лет сорока с хвостиком, детдомовца, выходца из рязанской глубинки, прошедшего фронт. После войны заброшенного злой судьбинушкой в Забайкальский или Среднеазиатский военный округ, дети которого и метро-то первый раз увидели лет в 18.
        Попав в заграничную командировку, многие и специалисты, и советники получили уникальный шанс, может быть, единственный в жизни - поправить материальное положение, осуществить свое самое заветное желание. Хрустальной мечтой любого хабира тогда была автомашина «Волга»! А если останется немного деньжат от покупки «ласточки», можно было чуть-чуть «прибарохлиться», приобрести в «Березке» какие-нибудь престижные шмотки, например, дубленку, пыжиковую шапку или заморскую бытовую технику.
        А наш неразумный брат-переводчик, получив первую зарплату, бросался во все тяжкие: вначале походы по запретным ночным клубам и кабакам. Потом покупались японские часы «Сейко» или «Ориент», самый моднючий прикид в местных дорогих лавках и, обязательно, магнитофон «Акай» последней модели или навороченный проигрыватель с кучей дорогущих «пластов» групп типа «Пинк Флойд», «Роллинг стоунз», «Лэд Зеппелин» ну и т. п. Бедные хабиры слов даже таких не слышали, а завидев у переводчика новые ботинки на платформе, сшитый у портного костюм из английской шерсти или пластинки смотрели на него как на прокаженного и молча крутили пальцем у виска.
        Что же - приоритеты у всех были разные, да это в общем-то и нормально, но это стало понятным по прошествии времени. А тогда… Тогда мы, переводяги смотрели на хабиров свысока, считали их жмотами, недалекими людьми и в свой узкий круг «переводческой элиты» особо не допускали. Травили про них анекдоты, смешные байки, подтрунивали над ними по поводу и без. Иногда, кстати, небезосновательно. Истории случались, бывало, просто дикие. Кто-то в неуемном порыве любой ценой поскорее «закрыть» желанную «Волгу», экономил на всем, складывая сертификатик к сертификатику. Порой переходили все разумные пределы: скудно питались, не покупали детям фрукты, отказывали своим чадам в мороженом. Помнится, отдельные выдающиеся «экономисты» доводили себя до цинги и дистрофии. Случалось даже, о Боже! замахивались на самое святое - бросали курить и завязывали с выпивкой за свой счет, переходя исключительно на «халявную».
        Кто-то из наших ребят даже тетрадку специальную завел, куда время от времени записывал хабирские «перлы». Вот некоторые из них.
        - Замаскировать так, чтобы ни одна собака не нашла. Даже я!
        Или: «Что, машина не заводится? Ладно, поехали, потом заведешь».
        А как вам такой шедевр из диалога хабира и переводяги:
        - Слышь, Васятка, а в арабском языке есть «мягкий знак»?
        - Никак нет, товарищ генерал.
        - А как же ты тогда слово «конь» на арабский переводишь?
        Я сам, как-то будучи на дежурстве в офисе Главного военного советника, был свидетелем такого эпизода.
        По лестнице деловито спускается полковник Павел Алексеевич, начальник оперативного отдела. Проходя мимо дежурного говорит:
        - Если Главный будет меня спрашивать, я уехал в «Красный дом» (общага переводчиков в столице страны - ред.).
        Стоящая рядом с дежурным женщина, работающая здесь же, в канцелярии:
        - Павел Алексеевич, а вы меня с собой не прихватите?
        Тот угрюмо:
        - Нет, я другой дорогой…
        Как бы то ни было, но работать в непростых условиях Ближнего Востока нужно было всем вместе. Мы и работали. И, вроде, даже неплохо!
        Наверное, там, «на дальних подступах страны», и присмотрелись ко мне окончательно «ловцы душ» из Конторы, о чем я совершено не жалел тогда. Сейчас тоже не жалею. Правда, уже с оговоркой. Небольшой, навеянной опытом…
        «На дальних подступах страны…» - это строка из песни, которую сочинили, если верить переводческим легендам, в Египте примерно в конце 60-х годов. Первая и пока единственная известная официальная публикация текста песни появилась в книге одного из авторитетнейших ученых-арабистов нашей страны, доктора наук, профессора Анатолия Захаровича Егорина, долгие годы проработавшего на Ближнем Востоке и, разумеется, в Египте. В его редакции текст выглядел так:
        Среди развалин и пожаров,
        Где каждый дом смердит огнем,
        По узким улочкам Кантары
        Идет пехотный батальон.
        Хрустит стекло под сапогами,
        Стучат подковы-каблуки,
        А за плечами, за плечами
        Бренчат примкнутые штыки.
        Стреляют здесь не для острастки -
        Гремит военная гроза,
        Из-под арабской желтой каски
        Синеют русские глаза.
        В походы вместе с батальоном
        Эксперты русские идут,
        Их опаленных, запыленных,
        Как избавителей здесь ждут.
        Мы как в Испании когда-то,
        Мы здесь нужны, мы здесь важны.
        Мы неизвестные солдаты
        На дальних подступах страны.
        Вы нас представьте на минуту
        Идущих под стальным дождем,
        Как за египетские фунты
        Мы буйны головы кладем…
        Вернусь домой, возьму гитару
        И под негромкий перезвон
        Я вспомню улочки Кантары
        И свой пехотный батальон.
        Слова и музыку, как написал Анатолий Егорин в своей книге, посвященной Египту, сочинил переводчик Евгений Грачев, выпускник факультета журналистики МГУ. Многие однако утверждали, что песня стала результатом коллективных усилий. Правды так и не узнали. Текст переписывали на бумагу, на кассеты, исполняли песню, но имя и фамилию настоящего барда тщательно скрывали. «Естественно, - писал Егорин, - среди некоторых наших высокопоставленных военных, отвечавших в Египте за морально-политическое состояние личного состава, вначале поднялся невообразимый ажиотаж: «Найти паскудника!», «Выслать!», «Судить мерзавца!» - только так реагировала эта категория «интернационалистов» на песню.
        В конце концов, ЧП стало предметом обсуждения на парткоме посольства. Песню в магнитофонной записи прослушали в присутствии целого актива советской колонии. После первого прослушивания все молчали, поглядывали на секретаря. Тот, выдержав паузу, сказал:
        - Давайте-ка еще раз прокрутим. - Прокрутили.
        - А что, - открыл дебаты советник посольства Владислав Борисович Ясенев. - Песня как песня. Выстраданная и реальная. Нам надо больше поощрять тех, кто находится на передовой и по существу жертвует своей жизнью, а мы…
        - Так это же антисоветчина! - Прервал Ясенева какой-то генерал, запомнившейся по необычному для других красно-синему оттенку лица. - Что значит: «Как за египетские фунты мы наши головы кладем?»
        - А то и значит, - отпарировал Ясенев, - что, действительно, кладем здесь за Египет свои головы. Это факт, который со временем всплывет. Может, еще и памятник воздвигнут нашим гражданам, павшим в борьбе за свободу Египта…»
        Песня до сих пор, как ни странно, не забыта. Она стала своего рода гимном военных переводчиков-арабистов. Позднее в ней появились «вариации на тему», новые строки, она адаптировалась в разных вариантах к Сирии, Анголе, Мозамбику, Эфиопии и другим «горячим точкам», где топтали землю советские военные переводчики и, бывало, кровь свою проливали. Можно предположить, что в нынешней редакции в посольстве СССР в Египте конца 60-х годов ее бы тоже не приняли. Впрочем, дело прошлое…
        Работать в разведке в те времена было не просто престижно. Ты как бы переходил на другой уровень политической и общественной жизни, становился немного ближе к такой крутой номенклатуре, с которой мог сравниться только ЦК и Совмин. Ну, а выше, как говорится, только боги. Но главное - все было окружено романтическим ореолом - ты делаешь настоящую мужскую работу, служишь Родине вдали от нее, порой с риском для жизни. И это не пустые слова…
        Потом в моей жизни были всякие курсы, бурсы, школы, академии - со счета собьешься. Я учился с желанием, постигал интересные неведомые мне доселе дисциплины. Изучал кучу языков, причем, учил их глубоко и педантично, по-взрослому. Учеба была не в тягость. Мозг человеческий располагает беспредельным лимитом памяти. Кроме того, иностранные языки имеют такую особенность: чем больше их учишь, тем легче и быстрее они запоминаются. Над математической задачей можешь просидеть год и не сдвинуться с места. А если год каждый день по часу или, не дай Бог, по два будешь учить иностранный язык, то продвинешься фантастически.
        Так что я не удивился (внутренне, во всяком случае) приказу начальства «подтянуть» свой успешно забытый арабский. «Подтягивал» я его в нашем санатории на берегу Черного моря в полу-люксе с женой и девчонками - руководство пошло на встречу в кои-то веки.
        Перед отпуском мы с супругой честно «убирали за собой грязную посуду» в Кабралии. Почти три месяца. Убрали чисто, без каких-либо претензий. Во всяком случае визу в ближневосточную страну, куда я отправлялся в командировку под прикрытием советника (да, брат, растем!) российского посольства я получил без проволочек с первого захода.
        3
        А до этого… До этого, то есть, до «арабской желтой каски», до отпуска, одного, кстати, из самых приятных за последние годы, и даже до последней коротенькой поездки в Кабралию, было еще одно важное дело. Мне довелось поучаствовать в разработке операции по возвращению «Гектора». Парадокс, но в самой операции мое участие не предусматривалось и даже запрещалось, как было сказано, чтобы «не светиться попусту».
        Местом ее проведения был выбран прекрасный и многострадальный остров Кипр. Выбран по разным причинам, прежде всего потому, что «Гектор» уже находился там в американских застенках и перевозить его в другое место никто, похоже, не собирался.
        Кипр - страна красивая, необычная, интересная. Я посещал этот райский уголок дважды, оба раза пролетом из Лоренсии с небольшой остановкой там ровно на неделю. Не то, чтобы я пренебрегал прямым рейсом, отнюдь. Просто каждый раз возникало какое-то маленькое дельце, как любит говорить господин-товарищ Грачев. Контора просила меня в виде краткой шифртелеграммы-приказа помочь в решении одной небольшой проблемы и даже намекала - уже позже, непосредственно там, на острове Афродиты, что это как бы поощрение, то есть солнце, пляж и прочие радости.
        Оба раза это случалось летом, в августе, когда любителей ультрафиолета, желающих поваляться на кипрском побережье в сорокапятиградусную жару было немного. Если учесть, что повышенной солнечной радиации в Лоренсии, да и тамошних роскошных пляжей мне хватало под завязку, отдых у ласкового моря меня не особо-то и радовал. Ну, а дело, оно и есть дело. Как любил многозначительно говорить бессмертный Саныч, «дело делать надо».
        Не хотелось бы, чтобы у читателя сложилось превратное впечатление, что добрющая Контора только и думает, куда бы послать на отдых своих скромных, незаметных парней - в Париж или на Кипр? А то ведь они, бедные, поди, притомились сидеть по посольствам разным, как писал один самодеятельный поэт, «…и льдом в бокале с виски золотистым»! Может, кто-то, кое-где и действительно зачах от бесконечных дипломатических раутов. Есть такие, сам видел, но я в их число не входил.
        На Кипр, увы, нашего брата-шпиона приглашают не часто. По иронии судьбы лично мне больше приходилось бывать в более экзотических местах, похожих, скорее, на ад или полную, пардон, жопу. Они и сейчас иногда напоминают о себе в тяжелых снах. Просыпаешься в холодном поту и долго трясешь башкой, чтобы отогнать тягостные воспоминания. А потом под укоризненными и одновременно сочувствующими взгляды Маруси несешься рысью к бару, наливаешь себе рюмку. И только тогда немного отпускает. Это не алкоголизм, конечно. Но похоже. Впрочем, я не врач.
        4
        Хорошо помню, как при помощи коллег уносил однажды ноги из одной экзотической страны. Тоже отправился на пару дней, чисто по делу. Эвакуировали меня не с набережной Круазет в бархатный сезон, где я прогуливался в белом костюме, соломенном канотье и с дорогой тросточкой в руках. Тогда я «рвал когти», вернее, меня под покровом ночи срочно вывозили из Афгана. Правда, перед этим я немного «наследил» по соседству, в Пакистане. Пришлось чуть-чуть побегать на длинные дистанции от американцев и их друзей - злобных моджахедов, где-то в пуштунских владениях.
        Случилось это, дай Бог памяти, ровно через неделю после слегка затянувшихся торжественных проводов в очередную ДЗК Вована, слегка «покоцанного» в результате неожиданного рандеву с французскими спецназовцами в Панджшере. Моего героического друга наградили тогда орденом. Не за мордобой с французами, конечно, а за другие «достижения», о которых знало очень ограниченное число людей. Кроме того, видимо, в качестве компенсации за понесенный «материальный и моральный ущерб», а также своего рода поощрения, руководство на этот раз направляло Владимира Максимовича Игнатова не в край северного сияния, а вполне приличную европейскую страну.
        Ура! Долгожданное чудо свершилось. Пришел и на Вовкину улицу праздник. Весь отдел радовался за него. Суровый Палыч еще на проводах в ресторане «Арагви» чуть слезу пустил и тост сказал душещипательный. Мол, пусть наш герой не по африканским да афганским пампасам бегает, а хоть раз в жизни попробует настоящего карпа по-венски и штруделей заморских. Да и ногу свою раненую поразрабатывает на шикарных курортах с дивной минеральной водой (колено у Вовки действительно очень болело).
        Все присутствующие, помню, от такой чуткости руководства растрогались. Загалдели наперебой, перебивая друг друга что, мол и я, батюшка царь, хочу в парижы да женевы вместо мавританий, нигерий и что еще там у нас? Но прагматичный генерал опасные проявления этой только нарождающейся тогда в Союзе «демшизы» решительно прервал, вернув всех на землю грешную, к нашим уставам, «тяготам и лишениям». Ну, и далее по тексту…
        Все разом замолчали и замерли. Чтобы немного смягчить ситуацию, Георгий Павлович философски изрек:
        - Мечты о справедливости, конечно, дело хорошее. Либерте там всякие, игуалите и, - обращаясь к своему любимчику Кольке, - что там у нас еще, сынок?».
        - «Фратерните», товарищ генерал, - бодро отрапортовал засиявший от начальственного внимания коллега.
        - Вот, вот и я говорю, это самое - «фратерните». Прости, Господи, язык сломаешь… Но реальная жизнь, парни, вносит свои коррективы. И вообще, как говорит мой трехлетний внук при дележе конфет со своей 10-летней сестрой: делим все по справедливости - одному - по полтора, а другому - пополу (имея в виду, конечно, «пополам»). Так что, господа-офицеры, губешки не раскатывайте. Из личного опыта знаю, что европ на всех не хватит, надо же кому-нибудь в азиатских да африканских валютных траншеях Родину защищать!
        Сидевший рядом со мной Петька, которого посылали ну, уж совсем в экзотическую по тем временам «Гавнею-Босую», (как ласково окрестили доморощенные петросяны эту гордую африканскую страну), злобно прошипел: «Да, все правильно. У нас ведь, русских, как бывает? Когда надо говно месить, так рабочий класс. А как пирог есть - отойдите, сударь, от вас попахивает нестерпимо!». Но его гениальная сентенция в духе труда «Наставления оратору» великого Марка Фабия Квинтилиана, задевшая меня за живое, потонула в гуле нетрезвых голосов и звоне бокалов. А жаль! Я часто ее вспоминаю с глубокой тоской. Ведь, правда, не в бровь, а в глаз!
        Так вот, про пакистаны с афганами. В тот раз отправляли меня коллеги из Кабула каким-то «левым» спецбортом, в спешке и без лишней огласки. Атмосфера на аэродроме была траурная: я сопровождал гроб с телом нашего товарища. К тому времени пугаться по пустякам я уже перестал, но, извините за моветон, очко у меня мелко подрагивало. Особенно, когда экипаж транспортного Ил-76 обильно разбрасывал, как во время салюта на Ленинских горах, тепловые ловушки против душманских «стингеров». Я такой обильный фейерверк наблюдал впервые и поделился впечатлениями с соседом по скамье (мы летели в десантном отсеке, мало напоминающем салон VIP - класса для дипломатических персон). Кивнул на иллюминатор:
        - Красиво, черт побери!
        Офицер лет 25 - 30, в камуфляже без знаков различия со специфическим цветом кожи или профессиональным загаром мрачно на меня посмотрел и отвернулся. Потом, наверное, подумал, что так невежливо себя вести. Посмотрел опять, но снова без улыбки. Видимо, улыбаться в Афгане хлопец совсем разучился, - подумал я с жалостью.
        - Да, - сказал он прокуренным голосом. - Пронесло бы только.
        Из Кабула до Душанбе лету чуть больше часа. Мы с офицером больше не разговаривали. Приложившись к подаренной Софи фляжке, наполненной коллегами в этот раз дешевым виски, я молча протянул ее попутчику. Он, не произнеся ни слова, взял фляжку, сделал скромный глоток - не морщась и не меняясь в лице, будто это был остывший чай, кивнул в знак благодарности и снова потерял ко мне интерес. Служивый сопровождал два «цинка» с 200-ми. Пахло от него по-мужски - потом и водкой. Было утро понедельника и начиналось оно неважно.
        Мне вспомнился рассказ одного хабира - летчика, с которым жизнь меня свела в первой арабской командировке. - Раннее утро понедельника, лифт в здании штабе ВВС в Мухосранском военном округе. В нем с хмурыми мордами поднимаются человека четыре. Все мрачные, головы раскалывается, во рту - будто кошки нассали, словом, жизнь не мила.
        Среди них один бодрячок - вреднющий замполит, на всякий случай, генерал-майор, прозванный доморощенными остряками ШГ («Штампованная голова»). Там же находится и всеобщий любимец - прапорщик Семеныч, служащий по части снабжения. Прапор - милейший человек, душка, всегда готовый помочь ближнему, правда, не бескорыстно. За бутылку беленькой он готов расстараться и достать тебе, что угодно - от новенького летного шлемофона до ящика тушенки. Семеныч стоит рядом с замполитом, но старается изо всех сил не дышать на него. Вдруг замполит говорит, подозрительно сверля бедолагу взглядом, не обещающим ничего хорошего:
        - Семеныч, а по-моему от тебя водочкой попахивает? - Семеныч изумленно - возмущенным тоном:
        - А чем же от меня еще должно пахнуть в понедельник утром?
        Все стоящие в лифте так и прыснули, с трудом сдерживая смех, а вот генерал юмора не оценил…
        Конечно, я был для своего попутчика просто случайным пассажиром, гражданским шпаком, то есть, никчемным человеком, не заслуживающим даже лишних слов. Но я не обиделся. Печальная миссия офицера мне была понятна.
        Я тоже вез в Москву не парчу на продажу, а сопровождал тело трагически погибшего в Пакистане нашего «дипломата». Перед рейсом пришлось пройти такие круги ада с местными властями, заплатить «неподкупным» чиновникам такие деньги, вернее, не деньги, деньжищи, что я стал по-настоящему опасаться мелких неожиданных «миссий». Неважно - в Рио или в Карачи.
        5
        А начиналось все вроде безоблачно еще в Первопрестольной. В поле зрения парней из резидентуры КГБ в Исламабаде попал некто Джон Маккинли, второй секретарь посольства США. Он привлек наше внимание своей просто-таки бешеной активностью в работе по советской линии. Особенно его интересовали наши военнослужащие, попавшие в душманский плен и перемещенные впоследствии в лагеря афганских беженцев (читай, «духов») на территории Пакистана.
        Маккинли быстренько пробили по нашим учетам и выяснилось, что это «мой» Джон, с которым я когда-то возился в Лоренсии. В то время я уже находился в Центре и вел между командировками спокойную размеренную жизнь добропорядочного отца семейства. Не жизнь, а малина. Утром на работе обязательная чашечка кофе, заваренная молодыми, да под империалистическую сигаретку (заграница не забывала). Перед обедом дозволялся вкусный аперитив, опять же «подарок друзей из Африки», и не ради пьянства окаянного, а токмо здоровья для. Именно так, кажется, учил великий Абу Али Хусейн ибн Абдалла ибн Сина, также известный в европейских кругах как Авиценна.
        После «заводского гудка». Если, конечно не давил неожиданный форс-мажор, ровно в 18.00 «снимал нарукавники» и пулей мчался домой, в полученную от Службы уютную квартирку в Бутово. Жизнь тогда била ключом: то мы с визитом, то сами в гости. Мы с Марусей читали запоем, постоянно мотались по разным театрам, выставкам, вернисажам, наверстывая упущенное за столько лет пребывания на чужбине.
        А тут возник этот чертов Джон, ни дна ему, ни покрышки! Гаденыш заматерел, стал заместителем резидента, и совсем обнаглел. Словом, надо было как-то и кому-то привести его в чувство. Выбор руководства, как понимаете, пал на меня, и я был быстренько снаряжен в короткую командировку в Пакистан. Мне предстояло на месте присмотреться к «америкосу», желательно, вступить с ним в контакт и совместно с резидентурскими разработать план каких-нибудь ответных действий, позволяющих хоть немного урезонить зарвавшегося «супершпиона».
        Итак в Пакистан - «Землю чистых» - в переводе с урду - я прибыл отнюдь не с чистыми намерениями. (Ха-ха, каламбурщик Саныч наверняка был бы мной доволен!) По легенде я должен был готовить визит в страну советской партийно-правительственной делегации высокого уровня. В аэропорту меня встречали знакомые ребята из соседнего отдела, отвезли в гостиницу, разместили. После обязательного ритуала - раздачи хлопцам черного хлеба, селедки и сала, привезенных из Москвы, приступили к дружескому обеду, плавно перешедшему в ужин. Потом меня «покатали» по вечернему городу, показали кое-какие интересные в оперативном плане места. Короче, спал я в ту ночь без задних ног.
        Утром с резидентом и его замом обсудили «дела наши скорбные», связанные с Маккинли и кое-что наметили… Завтра посольство Индонезии устраивало прием по случаю Дня независимости, на котором американец, по прикидкам шефа, обязательно будет присутствовать. Вот там-то я и установлю, вернее, восстановлю контакт с суперактивным Джоном. Посмотрим на его удивленное рыло при встрече!
        Вечером следующего дня вначале все пошло, как по маслу. Народу на приеме было много. Протолкавшись не без труда к стойке бара, я взял себе по африканской привычке «мазут» (виски со льдом и кокой). Потом начал баражировать по залу, высматривая своего «дружка». По ходу познакомился и обменялся визитками с английским советником-посланником, вторым секретарем посольства Турции и, надо же, главой дипмиссии Бразилии.
        В башке мелькнуло, - опять эта несчастная Бразилия! Вот только к добру это или нет, я пока не решил. С каждым из дипломатов я мило пощебетал накоротке. Поклявшись в вечной дружбе и наговорив всем кучу комплиментов, продолжил зорко выслеживать своего американского петуха, словно коршун ранним июльским утром в подмосковном голубом небе.
        А его, противного, все не было и не было… Заглянул в соседний зал, где находился уютный зимний сад. Там народу было значительно меньше. И первое, что бросилось в глаза - два каких-то азиата, комфортно разместившиеся на мягком диванчике. Они громко беседовали и с аппетитом поглощали блюда национальной индонезийской кухни. Говорили они по-китайски. Я аж вздрогнул, китайцы! Опять совпадение? Наваждение какое-то, прямо как когда-то в Лоренсии на приеме у французов, где Джон затоптал бедного китайского советника в дорогущем галстуке от Карло Висконти. Чисто машинально я посмотрел на прикид хлопцев из Поднебесной. Слава Богу, Карло Висконти здесь и не пахло! Да, мельчает дипломатический народец…
        Мне вдруг в деталях вспомнилась первая командировка в жаркий Лузанвиль. Хиленький в плане выпивки и закуски приемчик у скупердяев - лягушатников, будто они каждый день свою вонючую Бастилию брали. Могли бы уж по такому случаю и расстараться немного, накрыть приличную «поляну»! Ну, да Бог им судья! Перед глазами, как в немом кино, промелькнул образ милого маленького китайского дипломата в Лоренсии, знавшего толк в дорогих итальянских аксессуарах и незаслуженно получившего увесистую оплеуху по худенькой жопе от восходящей звезды Лэнгли - Джона. Стало немного грустно. Да, годы бегут, а мы все стареем… Сколько еще годов кукушкой отпущено каждому из нас? Нет, не отвечает глупая птица, сколько ее не спрашивай…
        Значит баражирую я по зимнему саду, весь погруженный в свои ностальгические воспоминания, как вдруг, ба! Вот вам Джон, собственной персоной и где же он был? Гаденыш, как всегда, «горел» на шпионской работе, забился в самый глухой уголок сада под пальму. Затащил туда в темноту, как голодный волк в дремучий лес дрожащего от страха ягненка, какого-то усатого балбеса в военной форме, с кучей орденов и в офигительной чалме с перьями. Теребил его, болезного, за золоченую пуговицу мундира, а как же без этого, Джон есть Джон! Любовно нашептывал в заросшее мелкими волосками ухо клиента какие-то гадости, и при этом что-то настойчиво засовывал ему потной ладошкой в карман. Куда ж без подарков? Конечно…
        «Вот везуха-то, - думаю, - сама поперла в руки! Никак «мой милый друг» встречу здесь проводит, охмуряет бедного индуса. Как же быстро ты, сука цэрэушная, переключился с советской линии на работу по азиатам? Впрочем, азиаты, наверное, тоже дело непыльное и прибыльное. Ну, ничего, любезнейший, потерпи немного. Сейчас мы твой кайф обломаем, покуражимся, даст Бог.
        Для профессионала-разведчика доставляет большое удовольствие случайно застукать где-нибудь, например, в темном уютном ресторанчике на городских задворках своего «коллегу-шпиона», конспиративно встречающегося со связью. Не поведя и бровью, с задумчиво-усталым видом пройти мимо столика, за которым они воркуют, аки влюбленные голубки. Естественно, не поворачивая головы в их сторону, и, упаси Боже, поздороваться. При этом, боковым зрением фиксируя каждую деталь внешности попавшего в паучьи сети змея-искусителя бедолаги. Конечно же, упиваясь сконфуженно-растерянным и одновременно глуповатым видом своего поверженного в прах соперника.
        Испытываешь ощущение, прости, Господи, мою душу грешную, близкое к оргазму! Но вот когда сам попадаешь в подобную ситуацию, чего уж там, и такое случалось, чувствуешь себя полным идиотом. Как первоклашка, напустивший нечаянно в штаны на уроке родной речи. Или как голый любовник, которого находит в шкафу в спальне пассии ее внезапно возвратившийся с работы муж. Да, издержки нелегкого шпионского ремесла…
        Не подозревающий близкой беды Джон стоял ко мне спиной в зарослях буйной зелени, и меня не видел. Наподобие незабвенного Гойко Митича, я по-кошачьи неслышно подкрался к своей жертве и с криком «Банзай!», но, естественно, не раскрывая рта, и не выхватывая из ножен самурайскую шашку, бросился на Джона сзади. Мне удалось хорошенько дать ему по заднице, аж рука заныла, и рявкнуть: «Хай! Ду ю ремемба ми, дарлинг?» Тот, резко обернувшись, увидел меня, впал в полный ступор, и тихо пролепетал: «Ес, шуа» и, кажется «поплыл».
        Решительно пойдя на абордаж, я стал сжимать его в своих объятиях, сильно похлопывая по спине. Все это происходило на глазах у изумленного индуса, который просто дар речи потерял, и благоразумно отошел в сторону. Американец побледнел, начал медленно приседать и посмотрел на меня робким беззащитным и одновременно ненавидящим взглядом двоечника, в сотый раз сдающего ненавистному профессору безнадежный зачет.
        Немного придя в себя, Джон просипел, с большим трудом приклеивая на себя вымученную улыбку:
        - Хау а ю, сэр?
        Я деловито, голосом солидного босса небрежно процедил: «Файн» и перешел на португальский язык.
        - У ке э ке эшта фазенду аки, меу кару Джон? Кому эшта а туа линда эшпоза Луиза и аж криансаш? («Что поделываешь, Джон? Как дети и твоя красавица жена Луиза?» - порт.)
        Мы много обнимались с Джоном в тот вечер, пили виски за вечную дружбу между СССР и США, братались, вспоминали со слезами на глазах встречу наших дедов и отцов на Эльбе весной 1945. Договорились завтра обязательно продолжить. И это мероприятие действительно состоялось, но каким-то оно оказалось не очень теплым, особенно финал.
        6
        Вечером следующего дня ровно в 18.00 я подъехал на резидентурской машине к обусловленному месту, по-моему, где-то в центре города, рядом со знаменитой мечетью Фейсала. Наши за мной, естественно, «присматривали», но без фанатизма, на двух автомобилях. Навыки левостороннего движения вспомнились быстро. А к броуновскому движению на дорогах, на первый взгляд бестолковой суете и толчее на перекрестках и сумасшедшим безбашенным водителям мне не привыкать. Заносило меня - случайно, разумеется, и ненадолго в Австралию, Сингапур, на Кипр. Был даже африканский опыт: в свое время в ЮАР порулить удалось чуть-чуть.
        Гаденыш уже ждал меня, значит прибыл на место встречи заранее. Зачем? Что, изучал обстановку? Или замыслил нехорошее, вурдалак? Джон, ссылаясь на мое незнание города, дважды(!) предложил пересесть в его машину. Тут вовремя проснулся внутренний голос, который хрипловато, видимо, тоже вчера «нарушал режим» со своими пакистанскими дружбанами произнес:
        - Старичок, держи ушки на макушке. Кажется, начинается.
        Я в меру ласково ответил:
        - За предупреждение спасибо, конечно, но ты, паразит, не расслабляйся, бдительности не теряй. Перегаром от тебя разит, как от ломового извозчика. Подожди еще у меня, ужо приедем в Москву, объявлю сухой закон. Чай при исполнении находишься! Стыдись!
        В ответ он громко икнул, щелкнул каблуками и сказал:
        - Яволь, мин херц, - хотя немецкий вроде бы недолюбливал. Потом добавил жалобно:
        - Брат, а может презентуешь баночку холодненького пивка, а то башка просто раскалывается. Я отбатрачу, ты ведь меня знаешь.
        - Перебьешься, пей вон лучше «перье», ребята резидентурские вчера целую упаковку в наш номер притащили. Врачи говорят, для здоровья полезнее…
        - Ага, чья бы корова мычала. Ты на себя-то сегодня в зеркало смотрел? - Мой ангел-хранитель продолжал хамить.
        Я сдержался. По правде говоря, он был прав и жить сегодня с утра мне не очень хотелось, во всяком случае, до контрастного душа, кофе и прочих реанимационных процедур.
        Диалог с внутренним голосом много времени не занял, и Джон ничего не заметил. На предложение пересесть в его машину я вежливо отказался, заявив, что в Москве очень соскучился по правому рулю. После недолгого петляния по исламабадским улочкам, он впереди, я - сзади, приехали к какому-то невзрачному на вид невысокому зданию. На первом этаже располагался маленький дуккян. По дороге я обнаружил за собой «наружку» - три машины. Я не удивился. Слежка велась аккуратно, грамотно. На рожон «топтуны» не лезли, вели себя в рамках приличия.
        - Ну, вот докатились, - злобно сказал внутренний голос, который тоже заметил «хвост», даром что с «бодуна», и грязно выругался почему-то по-арабски. - Наружка», кажись, не местная, американская. Но ты поосторожней там в лавке или куда вы еще пойдете с этим американским придурком. Не геройствуй, а то я тебя знаю!
        - Слово офицера! - Серьезно ответил я.
        Джон жестом предложил войти. Я удивленно поднял брови. Заметив это, американец ехидно сказал:
        - Сегодня здесь спецобслуживание для очень дорогих гостей, как в ваших московских кабаках.
        - Когда ж ты, змей звездно-полосатый, успел в Союзе побывать? Или я в Лесу досье на тебя плохо просмотрел? - Снова вклинился мой помощник.
        Меня это начинало раздражать. Я злобно цыкнул на него, и он на короткое время заткнулся.
        Вошли в лавку. Покупателей не было. За прилавком одиноко стоял пожилой бородатый пуштун с янтарными четками в руках. Он радостно поприветствовал нас на урду, и предложил проследовать за прилавок. Джон даже не ответил, а я, кивнув хозяину в знак приветствия головой, молча наблюдал за ними. Видать, просто для приличия, соблюдая местные традиции, «америкос» потрогал здоровенную штуку английской шерсти, лежащую тут же в углу. С видом знатока помял в руках материю и приценился. Старик назвал цену. Джон в ответ пощелкал языком, мол, дороговато…
        «Передо мной комедию ломает», - беззлобно решил я.
        Опять влез внутренний голос и подобострастно, явно желая мне угодить, подтвердил мой вывод.
        «Точно, к бабке не ходи! Хочет, паразит, похвастаться, показать Вашему благородию, что, мол, изучил Восток, как свои пять пальцев и чувствует себя здесь словно рыба в воде. Но я лично, Сереж, поставил бы ему троечку за поведение и знание местных обычаев: а спрашивать хозяина про здоровье, семью, как идет бизнес, кто будет? Александр Сергеевич, что ли? Так великий русский поэт вообще был невыездным, дальше Эрзерума не бывал, урду так и не осилил».
        Прошли за прилавок. Там, за плотной ковровой занавеской оказался неприметный вход в небольшую светелку с двумя пластиковыми столами и стульями. Сели за столик. Будто из-под земли появилась бутылка виски, на удивление чистые стаканы, содовая и полное ведерко со льдом, даже со щипцами. А еще вазочка с иранскими, кстати, самыми вкусными в мире фисташками, кэшью, очищенными грецкими орехами и молодым миндалем. Через пару секунд худенький мальчик принес фрукты и восточные сладости, дополнив натюрморт.
        «Сервис тоже так себе, на четверочку с минусом, - оценил я. А где скатерть и салфетки, хотя бы бумажные? Где адалиски по углам? Кальяны душистые? Экономишь на представительских расходах, Джон? Стыдись!»
        Быстро, практически не разговаривая, выпили по первой, потом по второй. Пили молча, без тостов, изучающе разглядывая друг друга словно через винтовочный прицел. Опять нагло встрял внутренний голос.
        - Слушай, пока вы тут не захмелели оба, ты б у этого полиглота сраного выяснил, где он ухитрился урду нахвататься. Здесь или в американской «Вышке»? И кто у него преподавателем был? Интересно ведь. Да и на учеты конторские их поставить бы надо. Ты, что все инструкции позабывал? Помнишь тогда в Лоренсии, - хихикнул мой немного навязчивый помощник, - этот урод и через год пары слов на местном наречии сказать не мог. Да и урду-то его, честно говоря, хреновенький. Просто перед тобой выпендривается… Все, все замолкаю, - примирительно произнес болтливый стервец, - почувствовав, что я сжал кулаки и вот-вот взорвусь.
        Мы выпили еще, и языки немного развязались. Желая пополнить досье на «пиндоса», я завел разговор на тему, как ему жилось после Лоренсии, и каким ветром занесло на мусульманский Восток. Периодически вплетал в канву «дружеской» беседы короткие реплики о себе, в рамках легенды, конечно. К моему удивлению клиент стал рассказывать достаточно занятные вещи автобиографического характера, иногда переходил на политику, что мне тоже было крайне интересно. Худо-бедно минут через сорок у меня в башке уже созрели, по меньшей мере, три проекта шифр-телеграмм в Центр. Сам же я за это время «слил» Джону минимум интересовавшей его информации. Это-то и настораживало, но каких-либо внятных объяснений «откровенности» американца я пока не находил.
        - А ты что думаешь, друг ситный? - Спросил я свой внутренний голос.
        - Кое-какие мыслишки на этот счет есть, но окончательный диагноз делать пока рано.
        - Смотри, Склифосовский, чтобы потом поздно не было… Ну, все, больше мне не мешай.
        Заливаясь соловьем, я вдохновенно рассказывал Джону что-то по поводу пребывания наших войск в Афгане, отношений Кремля с Саддамом Хусейном, другими арабскими лидерами. Потягивая виски, слишком щедро разбавленное, на мой взгляд, льдом, мой визави рассеянно слушал, лишь изредка задавая уточняющие вопросы. Улучив момент, я перевел разговор на семейно-бытовые темы. Пытаясь вызвать Джона на еще большую ответную взаимность, я стал рассказывать о Марусе и своих девчонках (он знал только супругу и старшенькую). Показал ему фотографию, где жена с детьми садились в мой «жигуленок», припаркованный на стоянке МИДа.
        - Это на твоей работе? - спросил Джон расслабленно без особого интереса в голосе. Но вдруг собрался, сжался, как пружинка, и нанес укол.
        - Серхио, а что-то я не разглядел на фото памятник Дзержинскому. Где он тут?
        - А его можно разглядеть только в ясную погоду, Джон. Ну как твой любимый Госдеп с крылечка вашей штаб-квартиры в Лэнгли, что в штате Вирджиния, - парировал я с улыбкой.
        «Молодец, Серега, хоть инициатива была у него, рахунок зустрічі 1:1, - прорезался внутренний голос. - Но мне такой поворот все равно не нравится. Раньше вы по-джентельменски обходили острые углы в дипломатическом менуэте. И хотя знали «ху из ху», вот так открыто об этом не говорили. А тут, на тебе…»
        «Ты чего это на мове залопотал? - Гневно начал я. - Где-то уже «укусить» успел, пока я тут работал в поте лица?»
        «Ага, работал он, - дерзко ответил голос. - Смотри вон - дед с четками уже вторую бутылку открыл. А ему, видите ли, украинский мой не понравился…
        Давай-ка лучше вместе подумаем, как будем ноги отсюда уносить. Ох, не нравится мне все это, Серега, ох не нравится!»
        По сути, голос был прав на все 100 процентов, поэтому я орать на него больше не стал, а погрузился в неприятные размышления.
        Джон, видимо, почувствовал какие-то изменения в моем настроении решил пойти с козырей:
        - Слушай, русский шпион! (что-то новенькое), ты ведь сюда приехал вынюхивать информацию о ваших «шурави», находящихся в плену у русских? Если так, то ты, Серхио, попал в точку. Моя тема. Так, тебе интересно?
        Я молча кивнул, глядя в его налившиеся кровью и плохо скрываемой ненавистью холодные бесцветные глаза. В полной тишине чокнулись, выпили, закурили. Вообще-то курили мы одну за одной. В коморке топор вешать можно было. Зрачки у Джона расширились (Опа! Уж не наркотиками ли мы балуемся, интересно, какими?), крылья его орлиного носа нервно завибрировали, лицо покраснело.
        Тут моего «Остапа» понесло. Он начал выкладывать такие сведения про американо-афганско-пакистанские дела, конечно, при главной роли СССР, но и своей лично, что у меня челюсть отвисла. По спине побежала холодная струйка пота, алкоголь начал испаряться и оставил в покое мой мозг. Мне даже не требовалось больше раззадоривать своего собутыльника. Американец, очевидно терявший контроль над собой, раскрывал все новые и новые детали работы своей резидентуры в Исламабаде.
        В голову пришла совсем уж нелепая (а почему, собственно, нелепая?) мысль, что отпускать меня живым после такой откровенной «пресс-конференции» Джону не с руки. Значит, опять санкционированный Лэнгли «съем» или какая-то собственная безумная импровизация «обдолбанного» американского ковбоя? Сначала был «Гектор», а теперь пришла моя очередь, да? Право, не оригинально!
        Да, идет «холодная война», мы ежедневно сталкиваемся со штатниками корпусами по всему земному шару так, что аж заклепки вылетают. Но есть же неписанный кодекс чести! Или вы уже его «похерили», господа?
        Мельком взглянув на часы (было далеко за полночь), я начал потихоньку собираться, мол, а не надоели ли мы гостеприимным хозяевам? Джон на урду что-то коротко бросил мужику с четками - я не понял - и хлопнул в ладоши. Тут же за моей спиной выросли два свирепых с виду нукера. Руки они демонстративно держали на рукоятях кинжалов, прямо как личная охрана какого-нибудь султана.
        «Ба, да это точь в точь сценарий из «Тысячи и одной ночи». Неужели эти недоросли из Лэнгли во время учебы восточные сказочки почитывали, не верю! - Пискнул внутренний голос. - Ну, ты давай тут, Серега, держись, а я, пожалуй, пойду. Не буду вам мешать, - деловито засуетился мой трусливый помощник. - Но знай, сейчас таких люлей огребешь, мало не покажется. И не говори, пожалуйста, что я тебя не предупреждал». - С этими словами он затих.
        Вняв предупреждению друга, я резко вскочил с места, одновременно сделав два богоугодных дела. Во-первых, плеснул остатки горячего кофе в харю бородачу с четками. Ему это явно не понравилось: он схватился обеими руками за фейс, изрыгнул, наверное, самые страшные ругательства на своем басурманском и на некоторое время выбыл из игры. Одного из нукеров Джона, стоявших у меня за спиной, мне тоже удалось ненадолго вывести из строя. Вернее не мне, а креслу, которое при падении удачно въехало спинкой ему в пах. Он схватился за промежность, согнулся пополам и по-щенячьи жалобно заскулил.
        Джон, пребывая в легкой прострации, нам особо не мешал, держал в руке свой бокал с виски и завороженно наблюдал за развернувшейся импровизированной потасовкой из первых рядов партера.
        Второй нукер, чтобы не терять времени, тупо долбанул меня сзади по голове то ли какой-то железякой, то ли своей ручищей, тяжелой и твердой, как кузнечная штамповка. Мне показалось, что это был тот самый кинжал в ножнах. Удар пришелся по касательной, но кожу на затылке он мне рассек. Не сильно, но чувствительно. На этом садист не остановился и посчитал, что мне надо добавить еще, так сказать, для ума.
        К этому моменту я уже повернулся к обидчику лицом. Он был выше меня ростом, тяжелее на полтора пуда, как минимум, и собирался атаковать, мстя, наверное, за двух своих поверженных коллег. Один из них сгребал остатки кофейной гущи с заросшего бородой лица, а второй все еще хватался за порушенную промежность. Оба пока были вне игры. Мой же обидчик тем временем призывно развел руки, но не для объятий, а преследуя низкую цель хлопнуть меня по ушам. В руках ничего не было. Значит бил он меня сзади не кинжалом в ножнах, а ручищей своей дурной и кожу содрал здоровенным перстнем с черным камнем, подумал я, одновременно похвалив себя за наблюдательность.
        Успел я вспомнить в этот момент одного своего наставника - редкого знатока старинного русского рукопашного боя. Если противник хочет ударить тебя или захватить двумя руками спереди, учил Мастер, не хватай его за руки, не блокируй удар, а попробуй сам контратаковать. Лучший вариант - толкнуть неприятеля в грудь двумя руками, энергично и максимально сильно. Такой толчок - всегда неожиданный и обязательно выведет из равновесия и более сильного, и боле тяжелого соперника.
        Спасибо, наставник, подумал я и мощно, насколько позволял отягощенный виски организм, пнул двумя руками своего соперника чуть выше солнечного сплетения. Такой прыти он точно не ожидал, отступил на пару шагов и наткнулся на второй стол в нашем ресторане, ставшем более похожим на боксерский ринг. Встречи своей задницы со столом нукер тоже не предполагал, оперся на него, но ножки подогнулись - сначала у стола, потом у нукера, и оба благополучно завалились на пол. Это был мой последний, да, собственно, единственный шанс ретироваться.
        Путь к входной двери на секунду освободился, и я метнулся на улицу. И только врожденная невообразимая щедрость заставила меня потратить еще пару драгоценных секунд, а может, всего одну. Так сказать, вишенка на торте. Джон сидел спиной к стенке все с тем же бокалом виски, полным столом мелких тарелочек с восточным угощением и свежим кофе. Хорошая позиция, если ты собрался только наблюдать за спектаклем. Но она лишала моего американского коллегу маневра. Я повернулся к Джону и с размаху врезал ногой по краю пластмассового предмета мебели. Обут я был в модные о ту пору красивые кожаные «казаки» с окованным - самую малость - мыском и подковкой на каблуке. За ногу я не боялся, поэтому лупанул по столу от души. Недопитый виски и кофе, а также всю остальную «беду» в виде восточных сладостей, остатков фруктов и орешков Джон принял своим геройским фасадом. В дополнение к нашему общему меню, он получил еще и краем перевернувшегося столика где-то между глазом и ртом.
        Последнее, что я разглядел, покидая негостеприимный дуккян (никогда не буду здесь больше ужинать!) и держась за ссадину на голове, были сползший по стене мистер Джон Маккинли, все еще скулящий по поводу своего ушибленного креслом мужского достоинства первый нукер и шевелящийся в обломках стола второй мой обидчик.
        Дверь автомашины я предусмотрительно на ключ не закрывал, поэтому стартанул от ненавистного дома без проволочек. Дальше было не очень интересно. Банальные гонки по ночному незнакомому для меня городу. Поколесил я тогда по столице изрядно. Резидентурские хлопцы, низкий им поклон, здорово мне помогли. Если бы не они, меня пару раз могли запросто зажать в клещи, но на этот раз обошлось, слава Богу. Обошлось-то, конечно, обошлось, но слишком дорого! Мы потеряли оперативного водителя Мишу Антонова, который, отсекая от меня «наружку», выскочил из узкого переулка на своей «тойоте» наперерез тяжелому джипу. Мощный удар пришелся прямо в водительскую дверь. Миша погиб.
        Несколько раз по участникам «ралли» шмальнули из своих «пукалок» отважные местные полицейские, пристроившиеся в хвост нашей колонны. Они попытались было сперва остановить и наказать сумасшедших гонщиков, но быстро сообразили, что это непростой стрит-рейсинг. И сочли за благо ретироваться. Правильно, ребята!
        В посольстве я оказался часам к четырем утра, вымотанным до предела, но живым и без особого ущерба! Отправили шифртелеграмму в Центр и на удивление оперативно получили инструкции. Чтобы не создавать дополнительных проблем с американцами и местными властями гроб с телом Антонова решено было переправить в Союз через Афган. Мне было предписано сопровождать покойного и как можно быстрее исчезнуть из страны, с глаз долой. Кто бы спорил? Видал я ваш Пакистан…
        В колонии «прошел» слух, что Мишу по указанию МИДа срочно перевели в посольство в Кабуле с повышением, на должность заведующего гаражом. Кто-то из техсостава, говорил, мол, парню не повезло, там ведь война идет. Другие, более предприимчивые товарищи считали, что в «мутной воде», да на такой должности с умом можно хорошенько «развернуться» и подзаработать. Так, через несколько дней я оказался в самолете, летевшем в Душанбе со своим скорбным 200-м, а молоденький молчаливый офицер - со своими.
        Дня через три после моей спешной ретирады из Исламабада Джона срочно отозвали в Штаты. Как мне рассказал потом по секрету за кружечкой пивка в санатории в Трускавце один мой хороший приятель из американского отдела, Джон Маккинли больше в списках сотрудников ЦРУ не значится. Поделом придурку! Но чисто по-человечески его, вражину, даже немного жаль, ведь потенциал-то у него был неплохой. Его бы подучить немного в нашей Бурсе, был бы толк.
        7
        К освобождению «Гектора» Контора подошла очень ответственно. Главный импульс был получен со Старой площади! Там внезапное отсутствие информации с Юга африканского континента заметили, стали возмущаться. Была дана команда подключить к решению этой непростой задачи, естественно, с соблюдением строжайших мер конспирации МИД и Минобороны. Как апофеоз, Старая Площадь санкционировала в случае необходимости использование любых других возможностей. Отцы-командиры Конторы от такого внимания сильно возбудились, покумекали-покумекали и родили гениальный план. Оставалось довести его до исполнителей и… за работу, товарищи!
        В минимально короткий период в Лесу создали координационный штаб, а в некоторых отделах появились засекреченные небольшие группки из «особо посвященных». Проклиная национально-освободительную борьбу народов Африки, пролетарский интернационализм, а заодно и меня с моим чернокожим другом, они перешли на казарменное положение.
        Работа по всему миру закипела. Для начала дали щедрую «утечку» в прессу, грамотно организовав пропагандистскую кампанию в СССР и соцстранах. Подключили западные газеты и журналы, радио, TV, к которым смогла дотянуться рука зловещего КГБ. Потом проснулись СМИ в Африке, Азии и Латинской Америке. Задействовали трибуну ООН, Движение неприсоединения, Лигу арабских государств.
        Лейтмотивом многих публикаций и пламенных выступлений ораторов было обвинение США и его кровавого монстра ЦРУ во вмешательстве в дела других государств. Им припомнили все грехи XX века, большие и малые, начиная с высадки американских войск в Гондурасе у городка Пуэрто-Кортес в 1903 году, кончая недавней агрессией против маленькой Гренады.
        Шум был поднят неимоверный. Много материалов, «естественно», посвящалось исчезновению «Гектора». Одна из влиятельных итальянских газет (не уверен, конечно, но, думаю, не без нашего участия), проведя «независимое» журналистское расследование, вышла с сенсационным заголовком: «По данным надежных источников из руководящих разведывательных кругов НАТО, за похищением высокопоставленного лоренсийского дипломата в Израиле стоит ЦРУ, использовавшее международную алмазную мафию!».
        Скандал разгорелся грандиозный. Дошло даже до того, что прошли слушания в Конгрессе, где со взрослого мальчика Уильяма Джозефа Кейси сняли короткие штанишки, и прилюдно отхлестали. И как после такого не верить в плохие приметы: ведь он был 13-м по счету Директором ЦРУ!
        Тема связи американской разведки с главарями мафии, использование ее «отморозков» для ликвидации неугодных политических деятелей и свержения прогрессивных режимов по всему миру не сходили со страниц самых авторитетных изданий в Союзе, соцстранах и на Западе. Не отставала и пресса «третьего мира». Кстати, мой парижский коллега Николай, попытался «втемную» использовать «Японку», имевшую связи не только среди французских, но алжирских и тунисских журналистов. С ней, увы, «втемную» не вышло - умная была девочка. Выслушав пространные туманные речи Николая на заданную тему, она спросила в лоб:
        - Объясни нормально, Николя, что вам надо? Какого результата вы хотите добиться? Если это в моих силах, я помогу.
        Николай смутился, но решил не играть с прозорливой агентессой в кошки-мышки. Он объяснил ситуацию, как есть, в рамках дозволенного, естественно. Софи выслушала как всегда внимательно и серьезно, не перебивая.
        - Знаю, как помочь, - сказала она. - Но если вы хотите хорошего результата, то я должна съездить в Тунис. Через неделю получите настоящую информационную «бомбу». Договаривайся со своей Конторой, Николя! Только не тяни. Здесь, в Париже на подготовку мне нужны сутки.
        Николай в определенном смысле рисковал. Одно дело платить Софии Рени, французской гражданке за информацию, которая по большому счету не наносит ущерба ее стране. Даже если местные узнают о словоохотливости Софии в области изучения космоса, грандиозных разборок, скорее всего, не будет. Ну, покричат немного, уволят с работы… Может, кстати, и шума большого поднимать не будут, учитывая активное развитие советско-французской космической программы сотрудничества.
        Совсем другой вариант - подключить завербованного иностранного агента к секретной операции против другой державы, открыть ему (в данном случае ей) ряд деталей и целей этой операции. В случае срыва или каких-то форс-мажорных непредвиденных обстоятельств ущерб вербовщиков, то есть, тех, кто привлек агента, будет очень ощутимым. Тоже, конечно, не фатальным, но крайне неприятным и болезненным.
        Все это Николай понимал, попросил у Софи отсрочку для принятия решения и резво ринулся в посольство. Изложив максимально сжато и одновременно толково все обстоятельства в шифртелеграмме, он сел ждать ответа. Ждал недолго. Ответ состоял из мощного пистона за риск и необдуманную инициативу. Во втором абзаце срочного послания начальство пистон смягчило и мудро согласилось «использовать «Японку» в Тунисе». Делать это Николай должен был с максимальной осторожностью, тщательностью, продуманностью, оговорками, оглядками и т. п… Как? Должен сам решить, чай, не мальчик! Если проколется - понесет всю ответственность. Если не проколется и спасет цивилизованный мир, так это - твоя работа, сынок! Впрочем, пряников и прочих сладостей дадим, говорилось в послании Конторы.
        Николай пожалел, что ввязался в эту авантюру. Но у нас на Руси испокон веку инициатива наказуема. Отступать было поздно. В итоге он в течение одной ночи и одного дня согласовал с Центром поездку Софи в Тунис и получил карт-бланш на непредвиденные расходы. Через день рано утром ближайшим рейсом отправил девушку на Северо-африканское побережье в эконом-классе - Контора хоть здесь немного сэкономила. Браво! Хорошо, что воспитанная Софи не роптала.
        - Ты не волнуйся зря, Николя, - сказала девушка, когда тот провожал «Японку» в аэропорту Шарля де Голля. - Я все сделаю, как надо. Стыдиться не будешь. Привезу тебе настоящих тунисских фиников. Они очень вкусные.
        Николай имел основания волноваться. Во-первых, он не мог детально и конкретно поставить Софи задачу. Прежде всего потому, что не было времени на глубокое изучение ее возможностей и связей в Тунисе. Во-вторых, он не сообщил смелой барышне, что в тунисской столице за ней будут ненавязчиво присматривать наши резидентурские ребята, хотя дал ей секретный телефончик - на всякий пожарный случай. В-третьих, Контора, как всегда, требовала молниеносного результата и прессовала Николая. А он давить на Софию не мог, потому что уже достаточно изучил ее и не хотел ненужных конфликтов, ломки характеров и проявлений прочих тонкостей взаимоотношений агента и куратора.
        «Японка», тем не менее, села в самолет и улетела в жаркий солнечный Тунис. Не только улетела, но за максимально короткий срок доказала, что Контора платит ей не зря. Через своих друзей-журналистов она вышла на прогрессивно мыслящих местных хлопцев, к тому же совсем не жалующих Штаты и все американское. В результате, спустя всего трое суток, через Agence Tunis Afriquе Presse удалось опубликовать просто убойный материал-расследование о пропаже «Гектора». Он начинался словами: «Как любил повторять шпион № 1 в США, великий и ужасный У. Кейси, «задействуй негодяев, если хочешь быстро выполнить работу…» Бомба взорвалась!
        Госдеп вынужден был выступить с официальным опровержением и осудил «варварский акт в отношении дружественной (с каких пор?) Соединенным Штатам Лоренсии. В Белом доме под давлением общественного мнения, а может, с перепугу приняли решение сократить объемы крупномасштабной военной помощи внутренней оппозиции в Лузанвиле. Узнав об этом, Палыч с удовлетворением потер руки и изрек:
        - «Максимку» болезного, еще не освободили, а польза от нашей возни уже есть. Сверлите дырки в кителях, парни!
        Больше он ничего не стал объяснять и засобирался на доклад к руководству.
        8
        Через неделю Николай встретил Софи в том же аэропорту с букетом красных роз. Девушка, как рассказывал потом Николай, приняла букет с благодарностью, но не преминула на всякий случай «пнуть» своего работодателя.
        - У нас не дарят такие роскошные букеты в аэропорту, Николя! На нас смотрят, как на любовников. Тебе это надо?
        - Пусть смотрят. Я, вернее, мы тебе очень благодарны.
        - Благодарны и все? - Софи еще шире открыла свои и так громадные глаза. - А где медаль?
        Не ожидавший такого поворота, Николай на секунду опешил.
        - Шучу! - Примирительно сказала девушка. - Надеюсь, ты не на посольской машине?
        - Нет, что ты! Возьмем такси.
        - Слава Богу! А то я боялась, что за нами поедут прямо из аэропорта, как за мной в Тунисе…
        - За тобой был хвост?
        - А ты, можно подумать, не знал! Ваших ребят там видно за версту: все какие-то одинаковые, в черных очках. Я теперь русских, как у вас дома говорят, «за версту чую». Ты уж, будь добр, укажи в своем отчете или что там у вас - в рапорте, что мол, аккуратнее надо работать…
        Николай, открыв рот от изумления, благоразумно промолчал, сделав обиженный вид. Но коробку тунисских фиников на веточках забрал с восторгом. Кстати, не в первый раз «Японка» подкалывала своего собеседника, могла даже немного в резковатой манере одернуть. Бедный Мыкола ее даже чуть-чуть побаивался. Как-то в безобидном разговоре на нейтральные темы она вдруг обнаружила, что ее куратор не помнит знаменитую сцену прощания князя Андрея с дубом… Из «Войны и мира». Ну не помнит, и не помнит. Батальные сцены помнил, а хренотень всякую лирическую забыл. Эка невидаль! По нынешним временам многие и про самого графа-то мало что знают. Софи тогда устроила ему настоящую взбучку. Ого-го! Топнула своей красивой ножкой, наморщила лобик и со сталью в голосе изрекла.
        - Да вы что, там в своей Конторе совсем обалдели? Одни боевики со шпионскими страстями да порнуха на уме? Надо хотя бы изредка свою классику перечитывать, «мой ситный друг».
        Последние слова «Японка» произнесла по-русски почти без акцента. Уже год она посещала курсы русского языка при Сорбонне, хотя куратор ее отговаривал. Произнеся фразу на языке Толстого, Софи просто добила бедного Николая. Тяжело засопев, он нервно закурил и страшно захотел в клозет. Такое в шпионском ремесле случается: не только ты воспитываешь агента, но и он тебя. Улица с двусторонним движением…
        Подводя промежуточные итоги начатой Службой пропагандистской работы, генерал выделил два момента: мощнейшие удары под дых и Госдепу, и ЦРУ. При этом особо отметил успешные действия нашей «надежной агентуры» в Северной Африке. Предложил подумать над поощрением отличившихся. (Видели бы вы своими глазами, тащ генерал, эту хрупкую симпатичную «надежную агентуру», сильно удивились бы!). А говоря про сверление дырок остальным операми как в воду глядел. Чутье у старика волчье.
        И, действительно, на следующий день Георгия Павловича вызвали на Лубянку. Дело в том, что Председатель, который держал на личном контроле все наши телодвижения вокруг «Гектора», позвонил в Лес узнать последние новости. Ввиду отсутствия начальника ПГУ (срочно выехал в Афган), разговаривал с ним первый зам. Тот, видимо, не совсем внятно отрапортовал, и босс затребовал к себе на ковер Палыча, возглавлявшего координационный штаб. Беседовали они часа два с половиной, своего рода рекорд. Сначала Председатель поблагодарил руководство ПГУ за умелые действия против главного противника, коим тогда были США, в результате чего снизилось давление на Лоренсию. При этом, естественно, просил не «почивать на лаврах», а форсировать решение главной задачи - «освобождение из половецкого полона нашего чернокожего князя Игоря».
        - Чё, прям так и сказал: «чернокожего князя Игоря»? - Удивленно спрашивали мы у генерала на срочном совещании, собранном в тот же день, вернее, ночь.
        - Повторяю для людей особо не покалеченных интеллектом, - процедил сквозь зубы отец родной. - Так и сказал. Еще просил вас поощрить, если заслужили. Но это все потом. Сейчас главное ковать железо, дальше вы сами знаете, все ведь у нас тут ученые, - проворчал генерал.
        - Тащ генерал, а почему про поощрения потом, а не сейчас, ведь «старший приказал», - с интонациями Евгения Евстигнеева из легендарного киношедевра «Место встречи…» заныл и заканючил нестройный хор голосов присутствующих.
        - Все свободны, идите себе с Богом, пока я с вас последние звезды не поснимал - насупился генерал, решительно пресекая назревающую фронду. - А ты, Сергей Иванович, задержись на минутку.
        - Не в службу, а в дружбу, завари-ка чайку покрепче, если не затруднит, и прихвати бутылочку, там справа, на верхней полке, - совсем по-домашнему попросил Палыч, когда все вышли из кабинета.
        За чаепитием он доверительно поведал мне, о чем еще рассказал Сам. А узнал я много интересного. Оказывается, вчера на заседании Политбюро приняли решение предложить американцам в качестве наживки для обмена нашего соотечественника капитана первого ранга Маркелова, «отдыхающего» в Лефортово. Я о предателе ничего не знал, но перебивать шефа не стал: надо - сам расскажет.
        «Пиндосы», - продолжил генерал, - должны обязательно клюнуть на него. Минобороны получило сверху команду выделить нам в помощь орлов из морского спецназа Краснознаменного Черноморского флота. Все полегче будет, они же профи высочайшего класса, в своем деле не одну собаку съели. И последнее. Обмен утвердили на Кипре…
        В завершение Палыч протянул мне увесистую папку со словами: «Там все нужные тебя материалы, включая подборку на Маркелова. Почитаешь на досуге».
        - А где он, досуг-то? Я уже забыл, как моя Маруся с девочками выглядят, - хотелось дерзко возразить деду. Но взглянул на его усталый вид и хамить расхотелось. Мы молча пожали друг другу руки и я вышел, тихонечко закрыв за собой дверь.
        9
        Маркелов Иван Иванович, 1922 года рождения. Уроженец села Урочище, Знаменского района, Тамбовской области, русский, гражданин СССР. Образование высшее военное. В 1950 году с отличием окончил в Ленинграде Высшее военно-морское училище им. М. В. Фрунзе, а в 1965 году - Военную академию Генерального штаба Вооруженных Сил СССР. Военную службу проходил на Балтийском и Северном флотах.
        Воинское звание - капитан первого ранга, место службы - Главный штаб ВМФ СССР, начальник отдела. Владеет немецким языком. Женат, имеет двоих сыновей 1952 и 1954 года рождения. Старший - окончил МГУ имени М. В. Ломоносова, по студенческому обмену направлен в Сорбонну (Франция). Младший - ученик выпускного класса Средней школы № 32, Киевского района, города Москвы.
        Маркелов О. И. (он же Белоусов) прописан в городе Москве, проживал по адресу: город Москва, улица Еремеева, дом № 14/22, квартира № 57. Женат. Жена - Маркелова (девичья фамилия Сергеева), 1928 года рождения, уроженка Мурманска, русская, гражданка СССР. Образование высшее, в 1950 году окончила с отличием Заочный институт советской торговли в Москве. Владеет английским языком. Работает старшим товароведом в ГУМе. Прописана и проживает по адресу: Москва, улица Еремеева, дом14/22, квартира. По месту работы и жительства характеризуется положительно. Характеристики прилагаются.
        10
        Мой хороший знакомый еще по Лоренсии из Третьего главного управления Комитета, который вел это дело и с которым мне пришлось тесно общаться, рассказал много интересного. И вынес я из этого рассказа следующее. Маркелов - выходец из крестьянской семьи. В ходе «раскулачивания» в 1928 году его родители были сосланы в Сибирь и умерли от тифа при транспортировке. Шестилетнего пацана воспитывал чудом уцелевший родной дед, которого не тронули, видимо, из-за старости. Родительскую избу конфисковали, и два Ивана - старый да малый (внука назвали в честь деда) мыкались по чужим углам, перебиваясь с хлеба на воду.
        Несмотря на вопиющую бедность, Ванька рос смышленым и крепким. В школе учился на отлично, но дружбы ни с кем не заводил. Да и сторонились его одноклассники - сын кулаков. В Комсомол его не приняли. Иван опечалился, но обиду терпел. Вскоре грянул 41-ый год и Ваньку вместе с односельчанами призвали в армию. Про его кулацкое прошлое в трудную годину не вспомнили, и из всех ребят он один попал на Балтийский флот.
        Храбро бил фашистов. Был дважды ранен, награжден боевыми орденами и медалями. После войны с отличием окончил в Питере училище. Служил на Балтике, на Северном флоте, потом поступил и с блеском отучился в престижнейшей Академии Генштаба в Москве, но адмиралом так и не стал.
        В 1971 году, задействовав свои связи в «десятке» (не исключено, что через взятку направленцу, начато расследование), пробил себе загранкомандировку военным советником в Египет. Служил на базе ВМФ АРЕ в городе Александрии. К dolce vita на новом месте наш моряк привык мгновенно: отличный средиземноморский климат, дешевые овощи и фрукты - круглогодично. Хорошие жилищные условия, автомобиль с личным водителем, персональный «толмач» прикреплен. Со всех сторон почет и «уважуха»! Щадящий режим работы, сама служба - не бей лежачего. Да еще жену пристроил на работу, сертификаты так и «капают», так и «капают». «Волгу» удалось «закрыть» за год с небольшим. Рекорд! Прямо ударник коммунистического труда, передовик производства! Словом, страна могла гордиться своим героем.
        Правда «стукачки» в росколонии по секрету нашептали особисту, что морячок не брезгует приторговывать среди местных ходовым ширпотребом, регулярно привозимым ему на наших пароходах из Союза. Ну, там электробытовыми приборами, фотоаппаратами. Особенно в ходу были изделия из янтаря, которые богатенькие египтяне очень жаловали и цену за них всегда давали неплохую. Большим спросом пользовались также сигары кубинские, ром и наша водочка.
        Еще особист узнал через добрых людей, что «отважный капитан» стал частенько на дно бутылки заглядывать, на молодых девок посматривать, и появляться в разных злачных местах. Об этом дяденьки в темных пиджаках со Старой площади перед командировкой строго - на строго предупреждали. А уж таких злачных мест в Александрии пруд пруди. Как никак, портовый город.
        Меня по делам трижды туда заносило. Шастать по кабакам и борделям туземным у меня времени не было (клянусь Аллахом!), но ребята резидентурские в таких красках все описывали, аж завидки брали…
        В общем, стучали-стучали на нашего Маркелова бдительные соотечественники, но, как бы сказал Саныч, не достучались. Тамошний особист «сигналы» от доброжелателей принимал, аккуратно в свою заветную тетрадочку их записывал, однако ходу не давал и «телег» на моряка в Москву не отправлял.
        Почему так получилось, ребята из военной контрразведки тщательно разобрались. Ну, очень тщательно, даже некоторые папахи полетели вмести с владельцами. Причем одни - наслаждаться на свежем воздухе пенсионной рыбалкой, охотой и сбором грибов. Другие - по не самым комфортным для жизни удаленным уголкам нашей необъятной страны дослуживать, но уже «пятнадцатилетними капитанами». Это не по Жюлю Верну, а по частушке моего друга Вована: «Там, где Китай граничит с Казахстаном пятнадцать лет служил он капитаном…».
        Провинившийся особист, стоя в позе скорбящего рака в кабинете Лубянки, объяснил случившееся достаточно просто и незатейливо. Потупив взгляд, честно заявил, что, мол, виноват, бес попутал! Уж очень у героя-фронтовика Маркелова авторитет был непререкаемый в росколонии. «Трогать» его было жалко, да и, положа руку на сердце, немного боязно.
        К чести особиста, он не бездействовал. Но делал свое дело излишне мягко, как показали дальнейшие события. Несколько раз пытался аккуратно провести с хапугой душещипательные беседы, тактично промыть ему мозги. Призывал его, как молодой падре в католической церкви прожженого грешника, исповедаться, облегчить душу и стать на путь исправления. Тот отверг все предложения о спасении своей заблудшей души, и по-хамски намекнул комитетскому майору, что влиятельных связей хабира в министерстве обороны хватит для перевода бедняги служить туда, куда Макар телят не гонял. Угроза, между прочим, серьезная.
        А потом моряк совсем с цепи сорвался и всякий страх потерял: в отпуске купил старшему сыну кооперативную квартиру, дачу в Подмосковье и выплатил всю сумму сразу в чеках «Внешпосылторга» за строительство гаража. Но на это только сейчас следаки внимание обратили. А тогда - купил себе человек какую-нибудь хренотень - ну и молодца! Будем молча завидовать, кто белой завистью, а кто - то, может, и черной. Это кому как воспитание позволяет.
        11
        В итоге «подошли» к нему железные парни из Разведывательного управления министерства обороны (РУМО) США во время короткого пребывания в Каире. Морячок здорово накушался в тот раз в дорогом кабаке, его развезло и непреодолимо повлекло к местным жрицам любви. Фунты в кармане капраза на такое богоугодное дело имелись, но жаба душила, поэтому бордель он выбрал подешевле. Туда же под утро «случайно» заглянул местный «мухабарат» («спецслужба»). Вежливые и воспитанные хлопцы «косили» под полицию нравов АРЕ, как им приказали американские друзья. О внеплановом ночном рейде по бардакам и вообще злачным местам потомков фараонов настоятельно «попросили» сам посол США в Каире и главный военный советник Пентагона при местном минобороны.
        Местные прониклись просьбой «сверху» и отлично выполнили указания Старшего брата. Полиция нравов с криками «Банзай», но только на арабском, смело ворвалась в номер, где творилось ужасное прелюбодеяние. В неформальных отношениях между капитаном первого ранга и юной суданской красоткой близился «кумулятивный момент», как говаривал к всеобщему восторгу молодых недорослей один седой полковник с нашей институтской военной кафедры. Он имел в виду мудреное заморское слово «кульминационный». Но, как мы шутили, путался в показаниях.
        В итоге развязка наступила, но совсем не по сценарию египетских Ромео и Джульетты. Толпа усатых варваров вела себя грубо. Они угрожающе размахивали пистолетами, выкрикивая противными гортанными голосами на своем басурманском языке явную нецензурщину.
        - Разве ж так можно, ребята. Бескультурье какое-то, мракобесие и каменный век, - успел с возмущением подумать слегка протрезвевший капраз. Он явно осуждал негуманное поведение местных опричников и решил их наказать за несостоявшийся «кумулятивный момент».
        Офицер резко развернулся в строну незваных гостей и, не стесняясь своей военно-морской наготы, могучими дланями сгреб за шкирки двоих стоящих к нему ближе супостатов. Со словами «врагу не сдается наш грозный «Варяг!», он с силой столкнул их лбами. От богатырского удара тати молча рухнули наземь. Третий нехристь в красивой форменной фуражке, сменивший двух своих поверженных товарищей в атаке на капраза, вместе с новым постом получил мощный короткий удар, как мы тогда говорили, прямо в «бубен», то есть в центр лица. Удар оказался совершенно неожиданным для блюстителя нравственности, также как и потеря им двух передних зубов вместе с сознанием. Египтянин с легким тоном расположился у ног борца с бескультурьем и мракобесием. Со стороны даже вполне могло показаться, что смуглый хлопец приготовился к коллективному фото.
        Двое его товарищей, тем временем (молодость, что тут скажешь!) очухались, и смертельный бой хабира-Львиное сердце с превосходящими силами противника продолжился. Ударами по корпусу и голове морского полковника сбили на пол, навалились и надели «браслеты». Затем, видимо, по старой доброй египетской традиции или просто из мести негостеприимные египтяне принялись яростно избивать хабира ногами и резиновыми дубинками. Били грамотно: по ребрам и почкам, чтобы не оставлять особых следов и не дай бог, попортить лицо. Именно на этом настаивали американцы.
        Далее нашего соотечественника полуживого и по-прежнему лишенного штанов протащили по длиннющему коридору, выволокли на оживленную улицу и под радостный одобрительный гогот собравшейся толпы забросили в кузов полицейского пикапа. Потом его еще долго допрашивали в участке, без консула и переводчика, конечно. Снова били ниже пояса и по почкам, не давали пить. Заставляли подписать какие - то бумаги.
        Через небольшой промежуток времени точно по сценарию, разработанному в недрах РУМО США, появился какой-то «пузырь», изображавший из себя большого босса. Стал орать на всех, брызгать слюной, строить присутствующих архаровцев и показывать им стеком на дверь. Вытянувшись по швам, бандерлоги поволокли хабира во внутренний дворик, где неуклюже имитировали его расстрел. Бедняге надели на голову мешок, прислонили к бетонной стене. Раздалась команда «цельсь», полицаи взяли «калаши» на изготовку. К их глубокому разочарованию команды «пли» «каирский пленник» не услышал: потерял сознание и медленно сполз спиной по шершавой стене.
        Когда хабир очнулся, его уже третий раз обливали холодной водой (где только взяли!). Неожиданно из-под земли возник высокий худой европеец в свежей белой сорочке, красном галстуке-бабочке и с навороченной видео-аппаратурой на плече. Он сделал озабоченное лицо, показывая на хабира, и что-то громко залопотал на смеси английского и арабского, оживленно жестикулируя.
        Словно по мановению волшебной палочки, капраз оказался в помещении с хорошо работающим кондиционером. Ему вежливо предложили умыться, дали чистое махровое полотенце, усадили за стол, угостили чашечкой кофе со стаканом холодной воды и сигаретой. Помимо длинного фотографа, в кабинет вошел еще один плотный импортный дядечка, на вид лет 50, в мятом светлом костюме из дорогущего льна и при галстуке. Арабов и близко не было. На столе перед хозяевами лежали чистые листы белой бумаги, ручки и гора каких - то красочных буклетов с ооновской символикой. У хабира засосало под ложечкой…
        На хорошем русском дяденьки представились: длинный назвался журналистом, работающим на «Нью - Йорк таймс», мол пишет на юридические темы. Коренастый назвал себя первым секретарем политической секции посольства США в Каире. Объяснили, что по программе ООН, связанной с соблюдением базовых прав человека в Африке, и с согласия местных властей они инспектируют состояние учреждений пенитенциарной системы в Египте, фиксируют нарушения условий содержания заключенных в тюрьмах.
        Вежливо, особо не настаивая на ответе, поинтересовались причинами задержания и национальностью хабира. Тот пробурчал что-то нечленораздельное. А далее взяли быка за рога. Уже жестко заявили, что знают, кто перед ними, почему находится здесь. Продемонстрировали снимки отличного качества, сделанные в комнате проститутки и в полицейском околотке.
        С видимым участием сообщили обалдевшему капразу, что искренно сопереживают. Понимают, что ему грозит в случае информирования советской стороны о досадном недоразумении, и начали загибать пальцы. Пальцев у них обоих на руках явно не хватало… Последнее, что хабир услышал, погружаясь в состояние прострации, было: «…а вашего младшенького выгонят из Комсомола, из школы и навсегда закроют для него все пути к высшему образованию…». Капразу снова стало худо.
        Очнувшись от укола, сделанного врачом-призраком, явно не арабом, моментально покинувшим «пыточную», морячок безвольно выслушал предложение помочь ему взамен на сущую безделицу - передачу американским друзьям закрытой информации.
        - Какого рода?
        - Неважно, обсудим потом.
        Сдувшийся секс-символ безропотно согласился, подписал какую-то бумагу. Словно путник, бредущий наугад в густом тумане, выбрал себе оперативный псевдоним - «Бригантина». И получил первый аванс за еще не проделанную подрывную работу против своей, увы, теперь уже бывшей Родины - аж целых сто пятьдесят долларов. После еще одного укола хабиру помогли окончательно привести себя в порядок, дали новые белье, рубашку и брюки (советского производства). Несколько раз повторили с ним условия связи на Александрию, а потом на такси (с водителем - американским морпехом, небрежно загримированным под араба) доставили к зданию советской военной миссии в Каире. Перед посадкой в автомашину без малейшей надежды на успех морячок спросил новых хозяев:
        - Можно, я заберу свои фото на память?
        - Конечно, - убедительно и искренне ответил дипломат, - но только после передачи нам сведений на первой встрече в Александрии. Кстати, если вас не затруднит, подготовьте к ней список ваших коллег, работающих в АРЕ, и раздобудьте справочник внутренних телефонов аппарата вашего ГВС. Хорошо? - Открыто и по-доброму завершил свою просьбу дьявол-искуситель.
        Так, по известной многим спецслужбам мира достаточно примитивной схеме началось стремительное падение Маркелова с сияющих вершин военно-морской элиты в бездонную пропасть предательства.
        Высылка наших советников из Египта в 1972 году, под которую попал и капраз, его не особо напугала. Новые хозяева хорошо подготовили бывшего хабира: дали необходимые рекомендации, финансовые средства, вывели на нужные связи в Союзе. Действуя по полученной инструкции, «Бригантина» по возвращении в Москву установил контакт с начальником средней руки - полковником Черновым из Главного управления кадров министерства обороны Советской Армии. Стратегических вопросов тот не решал, но немного «порадеть родному человечку» в плане назначения его на должность на «хлебное» место в пределах МКАД мог.
        Новоиспеченный шпион хорошенько угостил столичного вояку в отдельном кабинете ресторана «Узбекистан» и застенчиво вручил конверт с «бесполосыми» сертификатами, которые особо ценились у знатоков шопинга в магазине «Березка». Объяснил полковнику свое «бедственное» положение офицера после досрочного возвращения из загранкомандировки, пребывающего в тревожном ожидании нового назначения. «Бригантина» намекнул, что очень устал от трудов тяжких в Египте, в условиях жаркого и влажного климата. Попросил войти в положение и поспособствовать трудоустройству в Главный штаб ВМФ, а не куда-нибудь к черту на кулички. Тем более ведь характеристики он привез из загранкомандировки отличные, Академия Генштаба за плечами, да и возраст…
        Полковник Чернов, конечно же, не был агентом американских спецслужб. Упаси Господи! Просто он оказался, по Ильфу и Петрову, «застенчивым ворюгой». Очень-очень любил бумажки с гордым профилем вождя мирового пролетариата. Ну, а чеки «Внешпосылторга» - это хрустальная мечта Чернова и его милейшей жены Людмилы Петровны. А тут сразу солидная сумма! Одним глазком он все-таки успел заглянуть в заветный конверт, сразу же проникся к просителю необъяснимой симпатией и вошел в его положение. Тем более, что тот ясно дал понять - это всего лишь аванс.
        Так вот, о Чернове. Он просто был рядовым звеном (при этом не самым главным) в цепочке «нужных» людей, вовлеченных «втемную» в грязные шпионские делишки опытными операми из резидентур ЦРУ и РУМО в Москве. Характерно, что с каждым в отдельности из этих персонажей американцы напрямую не общались. Зачем? Они просто держали в своих руках главное звено цепочки - неприметного старичка-пенсионера, очень опытного агента. Все вопросы решались через него с соблюдением повышенных мер предосторожности. А старичок в свою очередь по цепочке аккуратно руководил остальными бедолагами, давно попавшими в вязкую паутину американских спецслужб, даже не подозревая об этом.
        Сами-то эти обычные советские граждане, на первый взгляд, ничего противозаконного не делали. И уж тем более понятия не имели, кому оказывают помощь, пусть косвенно. Просто они жили по принципу: «Ты мне - я тебе». Такую «безобидную» цепь трудно выявить и разрушить. Чего греха таить, многие из нас так тогда жили… А американские «товарищи» хорошо изучили наш образ жизни, знали все его сильные и слабые стороны, и активно использовали в своих интересах. Очень грамотно использовали.
        Именно на такое «звено» в лице полковника Чернова агент-старичок по команде своих боссов из РУМО искусно вывел «Бригантину». Сребреники «америкосов» на подрыв нашей военно-морской мощи взяточник заглотил с превеликим удовольствием. Сказал, что обязательно поможет, но нужно годик перекантоваться где-нибудь, поскольку нужное место пока занято. Так «Бригантина» на целый год загремел в уже знакомый ему солнечный Североморск. Доступ к интересующей разведку США информации агент на базе ВМФ, конечно, имел. Работодатели были им довольны. Однако своего перевода в Москву он ожидал, как манны небесной. Дождался.
        Попав в Белокаменную, Маркелов развернулся на полную катушку - секретные документы ВМФ - вот они рядом. Румошники лет десять успешно проработали с ним исключительно через тайники. Однако мудрая русская пословица гласит: «Сколько веревочке не виться…» В конце концов капраза «слил» наш «крот» из окружения начальника штаба военно-морских сил США. Он сообщил, где примерно у нас «протекает», а дальше было дело техники. Ребята из Второго главка Комитета с полгода за «Бригантиной» понаблюдали, выявили все его связи, а потом элегантно прихватили с поличным на встрече со своим куратором из резидентуры РУМО в Москве.
        Тогда еще произошел один эпизод, чуть было не закончившийся, по крайней мере для нескольких дядек с генеральскими лампасами - и комитетских, и флотских - большими неприятностями. Американский шпион «отдыхал» себе спокойненько в Лефортово. Вел себя тихо, на условия содержания под стражей не жаловался. Дело его не было закрыто, и суд только еще предстоял. Но случился конфуз. На одном из следственных экспериментов в здании Главного штаба ВМФ в Козловском переулке был задержан один моряк-правдоискатель знакомый с нашим египетским путешественником. Знакомый не шапочно. Как оказалось, он был лучшим другом шпиона еще с молодых лет. Вместе прошли Великую Отечественную на Балтике, служили на севере, учились в Академии. Вот он и захотел передать лепшему корешу свой наградной пистолет с одним патроном, чтобы тот кровью смыл позор с честного имени офицера ВМФ.
        Дерзкая попытка безрассудного смельчака сорвалась, собственно, как и попытка честного ухода из жизни нечестного офицера. Контроль спецслужб во время следственного эксперимента был на уровне. В итоге нашего морячка на самолете родной военно-транспортной авиации доставили на гостеприимные берега Северного Ледовитого океана к моржам и белым медведям, в компании которых он благополучно прослужил остаток лет до выхода в отставку. Проблем с харчами ссыльный вроде бы не испытывал. Особых изысков, правда, на его скромном столе не было, но сало, тушенка и спирт не переводились. Ну, и на том спасибо! Могло быть и хуже.
        12
        Мне в мельчайших деталях врезалась в память первая в жизни удачная бизнес-сделка. Мне было лет пять-шесть. Тайком от матушки я выгодно обменял у старьевщиков, пришедших к нашему дому, ворох старой одежды на блестящий, набитый бумагой маленький мячик на длинной тонкой резинке и глиняную свистульку. Моему восторгу не было предела. Я гордился собой, правда, задница потом долго болела: на мою беду в обменном фонде оказались рубашки и брюки отца, которые он носил. А купить тогда что-то новенькое из шмоток было непросто в те времена, да и накладно.
        Первоначальный стратегический замысел кремлевских аксакалов по поводу обмена шпионами был очень многообещающим. Когда американцам ужасно осточертела эта свистопляска со СМИ, ООН и Конгрессом, в дело вступил наш МИД. Начались такие интенсивные переговоры с Госдепом, что отец челночной дипломатии Генри Киссинджер отдыхает. Пару раз даже подключался лично стареющий, но все еще мощный «Мистер ноу».
        Параллельно проходили контакты на высшем уровне между КГБ и ЦРУ. «Америкосам» дали понять, что мы знаем точно, кто умыкнул «Гектора» и где он сейчас находится. Понимаем, в каком непростом положении штатники оказались из-за бурной реакции мировой общественности на загадочное исчезновение лоренсийского дипломата в Иерусалиме. Причем страдают ведь не только США, но и их младший брат Израиль, на территории которого произошел «съем».
        В этой связи мы и предлагаем Вашингтону сделку, которая позволит ему «сохранить лицо» - секретный обмен «Гектора» на американского шпиона Маркелова. Последний был взят при передаче секретной информации военного характера помощнику военно-морского атташе США в Москве. Помощника атташе выслали, как и положено. А шпион дожидался приговора. В соответствии со статьей 64 УК СССР ждала его в худшем случае высшая мера - расстрел. Принимая во внимание исключительно долгий период «сотрудничества» с американцами, рассчитывать на «скромный» 25-летний срок тюремного заключения Маркелову не приходилось. А учитывая, что тюрьма - не курорт, выйти на свободу бывший капраз уже не смог бы.
        Развивая идею обмена, советское руководство от щедрот своих и, руководствуясь гуманитарными соображениями, высказало готовность передать глубокоуважаемым американским партнерам ну совсем «случайно» оказавшихся в наших руках двух агентов-арабов, завербованных «Моссад».
        Эти хлопцы когда-то здорово «насолили» Ираку и Сирии, за что и были лишены пока лишь свободы и комфортной жизни. Однако секира палача над их глупыми головами занесена, и счет идет если не на часы, то на дни. Руководители Ирака и Сирии с большим нетерпением ожидают, когда их аккуратные улыбчивые усатые парни из контрразведки в длинных кожаных фартуках (чтобы не забрызгаться кровью) в подземном калабуше начнут резать двоих бедных арабов на ленточки для бескозырок. А мастера «заплечных дел» в Дамаске и Багдаде попадались отменные. Не дай Бог встретиться, как говорится!
        Арабы в свое время были завербованы умельцами из израильского «Аман», раскрыты, и попали в «расстрельные списки». Но приговор в действие пока не привели. Их условные дела тянулись еще со времен знаменитой операции «Пенициллин-Бриллиант», удачно - для израильтян - закончившейся угоном уже не нового, но тогда еще мало известного среди наших натовских «товарищей по оружию» «МиГ-21».
        В Израиловку этот самолет перегнал из Ирака какой-то местный недоумок. Беззлобно так, спокойно, но только с виду. Газеты писали, что операция готовилась тщательно, долго и старательно и не только в Ираке, но еще в Сирии и Египте. Получилось в Ираке. Доблестные и гордые иракцы проморгали израильского агента-летчика. Всех виновных командиров угонщика, как заведено, расстреляли - для острастки. У Саддама всегда было с этим строго.
        Нашим военным контрразведчикам и хабирам тоже тогда досталось «на орехи». Но они вышли из ситуации, как говорится, малой кровью. Потом взялись помогать местным спецслужбам, как только могли. В итоге лет так через несколько «моссадовские» агентурные сети в Сирии и Ираке удалось немного порастрясти и проредить. С местными же договорились, что наиболее ценных выявленных агентов сразу казнить страшной смертью не стоит. Помучить можно, конечно, если душа просит, но убивать живых людей не гуманно. Лучше было бы создать из арестованных и признавшихся своего рода фонд обмена. Мало ли, вдруг пригодится! И ведь пригодилось!
        Фонд получился значительным на удивление, так как у арабов все иностранные агенты через пару-тройку дней после ареста почему-то сразу начинали петь соловьями и охотно шли на сотрудничество. Если, конечно, им удавалось прожить эти два-три дня.
        Информация об агентах «Моссада» не без помощи наших помощников в Англии и Австрии чудесным образом «утекла» по назначению. Тель-Авив начал немедленно поддавливать на Вашингтон, агитируя его за обмен. Аргументировали евреи свою позицию тем, что это будет хотя бы слабенькая компенсация за репутационный ущерб, понесенный бедным Израилем вследствие «половецких плясок» ЦРУ с «Гектором» на его территории без ведома хозяев. А поддавливать израильтяне всегда умели!
        Параллельно с этим, ну прямо как в том старом анекдоте про то, как хочет Рокфеллер выдать замуж свою дочь за сибирского лесоруба, наши резидентуры на Ближнем Востоке и в Швейцарии вели секретные переговоры с людьми из «Организации освобождения Палестины» (ООП). По замыслу Конторы, кристально чистый в подобного рода торговых делах палестинский лидер должен был стать посредником в нашей сделке. Ему предлагалось вызволить иракского араба - агента Израиля - еще находившегося в надежных руках Саддама и передать нам.
        Взамен палестинские боевики обещали взорвать хоть самого дьявола, неугодного Багдаду, например, неосмотрительно воспользовавшегося услугами одной из надежнейших западноевропейских авиакомпаний. Правда, хитрый лис пустыни Абу Оммар, он же Мух?ммад Абд ар-Рахм?н Абд ар-Ра?ф аль-К?два альХусейн?, как обычно, своего обещания не выполнил. Но к этому все уже давно привыкли.
        Большой палестинский «друг» СССР тоже получает большой навар. Потому что Москва вполне может пообещать за посреднические услуги и передачу нам арестованного в Багдаде агента «Моссад» подбросить нуждающимся боевикам некоторое количество, как будут позже писать журналисты и эксперты, летального вооружения из необъятных закромов Министерства обороны. А «калаши», гранатометы и другие «игрушки» просто позарез были нужны палестинским братьям.
        В 1970 году после событий «Черного сентября» разгневанный иорданский монах «каленой метлой» (как писал вождь пролетариата по поводу победы на Колчаком) вымел всех, или почти всех палестинцев из своего королевства к чертовой матери. На свою беду их приютили сердобольные ливанцы. Быстренько шустрые орлы Абу Омара создают в Южном Ливане «ФАТХ-лэнд» - государство в государстве и успевают за короткий срок «достать» всех - проживающих там арабов-христиан, мусульман-шиитов и соседей-израильтян.
        При их активном участии 13 апреля (опять цифра 13, мать ее!) 1975 года с инцидента, названного ушлыми журналюгами «Автобусная резня» - стычки в Бейруте палестинских боевиков с фалангистами из ливанской партии христиан-маронитов «Катаиб» - в стране разгорелась кровопролитная гражданская война. Длилась она, то затухая, то вновь вспыхивая, аж целых 15 лет. Народу по меркам маленькой, но сказочно красивой страны положили изрядно.
        В бывшей «Швейцарии Ближнего Востока» арабские братья - милицейские формирования правохристианских партий местных христиан-маронитов, начали от души молотить таких же арабских братьев - палестинцев из ООП и отряды их союзников. Они состояли из бойцов различных мусульманских и левацких партий и группировок Ливана под руководством лидера общины друзов, между прочим, лауреата Международной Ленинской премии «За укрепления мира между народами» (1972 года) Камаля Джумблата. Словом, началось всеобщее «мочилово». В него вмешались Сирия, которая в начале поддержала ООП, и Израиль, лупивший боевиков Арафата изо всех сил. Периодически в этом ливанском кровавом месиве сталкивались лбами и Тель-Авив с Дамаском.
        Постепенно основные силы ООП, лишившиеся сирийской поддержки, сосредоточились в Западном Бейруте. К лету 1982 года их положение стало критическим и наши ближневосточные резидентуры регулярно об этом докладывала. В Лесу правильно рассчитали, что в подобных условиях палестинцы будут просить у нас не только оружие, но и всесторонней помощи, в том числе оказания давления на сирийское руководство, «предавшее палестинцев в их справедливой борьбе в самый тяжелый момент». Следовательно, Абу Омар пойдет на наше предложение сыграть роль посредника в сделке с Саддамом Хусейном и добудет нам хоть из-под земли израильского агента-иракца. Что уж там наши конкретно пообещали, а что реально дали своим партнерам по сделке, я не знаю, не моего ума дело. Знаю только, что к нужному сроку иракец, завербованный «Моссад», уже находился в Лефортово.
        На весь мир прозвучало тогда пафосное заявление, что, мол, столица Ливана «станет вторым Сталинградом» и ее будут защищать до последнего палестинского боевика. Однако в августе того же года под контролем прибывших международных миротворческих сил ООН боевые подразделения ООП покинули Бейрут. Произошло это в ходе второго вторжения израильской армии в Ливан. Вот такая сложная арифметика с алгеброй получилась.
        В итоге мы уговорили палестинских друзей, те - иракцев. С сирийцами без особых проблем договорились сами, пообещав за ранее арестованного в Дамаске сирийца - агента «Моссад» продолжить переговоры по поставкам новейших самолетов и средств ПВО.
        Потом и цэрэушники согласились на кипрский обмен. В ответ на деликатное предложение КГБ они особо не упрямились, хотя в начале казалось, что запросят больше. Видимо, под напором своих еврейских коллег (как никак, а «Гектора» умыкнули на их территории) американцы вынуждены были пойти навстречу. Демонстративно неохотно, но пошли.
        Покладистость америкосов предполагала две версии. Первая - они раскололи «Гектора» и не видели смысла возиться с ним дальше: отработанный материал. Вторая - узнали они мало, а значит надо было продолжать ломать беднягу об колено, в том числе психотропными коктейлями. Дело это хлопотное, можно ведь ненароком переборщить с дозировкой. В таком случае он уже ни для чего не будет нужен, причем, никому.
        Оставалось попытаться выгодно его «продать», в нашем случае обменять. Штаты это устраивало и в пропагандистском плане - поддержать миф о том, что они «своих» (шпиона Маркелова) в беде не бросают, готовы бороться за них до конца. Да, готовы, если, конечно, от этого будет хоть какой-то профит, желательно, понаваристей.
        Торгуясь с американцами, мы сделали еще один грамотный «ход конем». Деликатненько довели до них мысль о том, что КГБ проявит благородство и будет нем, как рыба. О произошедшем обмене шпионами - ни гу-гу! Более того, после освобождения «Гектора» американской стороне через подконтрольные авторитетные СМИ (а мы заодно посмотрим, кто у них «из рук ест») будет дозволено сообщить всему миру благую весть. Мол, в вызволении африканца из рук кровожадной мафии, которое произошло где-то на выжженной солнцем земле Сицилии, главную роль сыграли ЦРУ и РУМО.
        Борясь за восстановление попранных норм международного права и идеалы демократии, доблестные американские Бонды, рискуя жизнью, с боем отбили у бандитов лоренсийского дипломата. При этом положили свои бритые головы несметное количество спецагентов и морпехов. Сложнейшая операция безупречно проведена американскими спецслужбами в кратчайшие сроки при поддержке Шестого флота ВМС США. Пентагону это тоже понравится, - заключили аналитики ПГУ. Были задействованы атомный авианосец, два ракетных крейсера и универсальных десантных корабля, а также другие суда мобильного тылового обеспечения. Ну, где-то так… И янки клюнули.
        Пока я обдумывал детали кипрского обмена, чертил в своем секретном кондуите фломастерами все эти сложные схемы и загибал пальцы, считая вслух, кого на кого меняем, даже похудел. Со счетом у меня всегда проблемы были…
        13
        Теперь вернемся на Кипр. Местных ребят к операции по обмену решено было привлекать по минимуму. Опять же, чтобы не «светиться». Хотя, это вряд ли поможет: страна маленькая, все друг друга знают, на приемах разведчики раскланиваются. Так что, «свети не свети - все на свету». Это я стал так подражать Сан Санычу в его тавтологическом усердии.
        Две группы наших коллег, по рекомендации медиков прибывшие на Кипр заранее принимать солнечные процедуры, добирались в Никосию автономно друг от друга. Одна из Москвы, другая - из Европы. Все - не новички. В том числе и в делах обменных. Руководитель одной из этих групп непосредственно вступил в контакт с представителями спецслужб США в Никосии.
        С американской стороны на месте переговоры вел матерый шпионище Патрик Робинсон. Этот тип нам был хорошо известен. На Кипр он специально прилетел из Каира, где года два до этого успешно руководил резидентурой ЦРУ. Надо признаться, этот «юноша» солидного возраста доставил нам много неприятностей на земле пирамид. Он неплохо знал русский, до этого был в долгосрочных командировках в Москве, Софии и Вене. Его узкой специализацией являлась работа по советской линии. По некоторым данным, привлек к сотрудничеству нескольких ценных агентов. Награжден Крестом «За выдающиеся заслуги в разведке», а также другими ведомственными наградами. Словом, противник достойный и очень опасный. Еще из Штатов прилетел заместитель начальника русского отдела в Лэнгли, который осуществлял общее руководство операцией, заодно дегустируя дорогие сорта местных вин в своей резидентуре в Никосии.
        Принципиальная договоренность с господами из ЦРУ была подтверждена. Оставалось приступить к ее реализации и выбрать конкретный «глиникский мост», как в 1961-ом в Западном Берлине, когда меняли Рудольфа Абеля-Фишера на американского летчика Фрэнсиса Гэри Пауэрса со сбитого нашими ракетчиками шпионского самолета U-2.
        Мы предполагали, что «Гектора» держат на кипрской военной базе Акротири. База серьезная, мощнее, чем вторая - Декелия, через которую даже обычное шоссе проходит в сторону миленькой туристической деревеньки Айянапа. От Ларнаки, где находится аэропорт, морской порт и много чего другого, всего километров 15, от силы.
        Проводить обмен в городе, решили мы, себе дороже: толпы праздно шатающегося туристического народа повсюду, в любое время суток. Для организации грамотного обеспечения операции требуется немереное количество сил и средств. Кругом опасность, недоверие, обман и предательство. Но это в худшем случае. В лучшем - опять те же хлопоты, бестолковая возня, суета и, скорее всего, неизбежный в подобных обстоятельствах форс-мажор. Словом, радости мало, одна головная боль.
        С базой проще. Во-первых, до нее надо ехать практически по пустынному шоссе и можно издалека посмотреть, кто едет, кого везут, сколько народу. Побережье базы открыто, спрятаться негде и притвориться прибоем или мелкими рыбешками на мелководье ни у кого не получится. Там есть всего один небольшой полудикий пирс-причал. Место пустынное, не то что в столице. Посторонних глаз даже в лунную ночь не сыщешь. На причале может неожиданно оказаться влюбленная парочка, одна, максимум две рыбацких лодчонки. Все эти «неожиданности» легко убираются от греха подальше малыми силами. К пирсу есть доступ и с моря, и с пляжа. Если подгребет маленькое рыбацкое суденышко, капитан которого заранее «договорился» с неподкупными кипрскими погранцами, то никто ничего не заметит.
        Почетную роль «шпионовоза» может вполне исполнить какая-нибудь скромненькая маленькая посудина, например, траулер, которому сделали небольшой «up-grade». Помнится, такую работу первыми начали осуществлять горячие финские парни. Они покупали за бесценок где-нибудь в Питере небольшое рыболовецкое судно с еще не убитым движком, дизелем, разумеется, лошадей на 200 - 300, а то и меньше. Этот рыбацкий кошмар финны научились без спешки переделывать во вполне комфортабельный пароходик. Такой, где можно и поспать с комфортом, и с удочкой подурачиться, и идти по морю спокойно. Без ненужных эксцессов, без противной бортовой качки, чтобы, как говорится, не расплескать «джин-тоник», налитый щедрой рукой стюарда в недорогие бокалы.
        Бензиновая яхта обанкротит любого, в том числе и богатенького Буратино, потому что будет носиться по океану, как бешеная и жрать своими «фордовскими» движками вкусную дорогую горючку тоннами. За ней хоть танкер цепляй - не спасет. А тихий надежный дизелек с минимальным, если даже не ничтожным расходом топлива на милю, заводящийся без особых проблем от кривой железной ручки, не только выручит, но и вообще никогда не подведет. Главное - не жалеть для него самого дешевого масла.
        Кроме финнов такой же «евроремонт» старых почти списанных с рыбацкой службы корабликов научились делать умельцы по всему миру. Поэтому наши специально обученные люди быстро договорились в ливанской Сайде, не особо торгуясь, об аренде двух таких корабликов-шхун (один для страховки). От Ливана до Кипра миль 150 по прямой - пустяк. На каждой шхуне был капитан плюс моторист. Он же матрос, он же рулевой, он же на все руки мастер, умеющий, как и капитан, стрелять по-македонски, варить кашу, и свободно говорить на паре-тройке нужных языков. А еще на каждом пароходике присутствовала небольшая группка плечистых улыбчивых, но неразговорчивых и на вид очень решительных морских волков.
        Среди них особо выделялся мой старый знакомый еще с амазонских времен. Он все время ходил по палубе в рубашке с длинным рукавом и черной кожаной перчатке, скрывающей протез на искалеченной правой руке. Да, это был мой дорогой кровный брат Жора. Скрепя сердце, Грачев санкционировал его командировку на Кипр. Вспомнив первую армейскую профессию Жоры, ему доверили командовать боевыми пловцами «Вымпела» в составе пяти человек.
        - Мало ли, пригодится, чай не по Яузе-реке ходить там будете, - сказал суровый генерал, лично инструктируя ребят перед командировкой. - А ты, подполковник, - грозно обращаясь персонально к Жорик у, - смотри у меня, Ихтиандр хренов! Хлопцами своим можешь руководить сколько угодно. Но чтоб сам в воду ни одной ластой! Понял?
        - Понял! Так точно! Никогда, тащ генерал-майор! - Рявкнул Жора, выгнув колесом грудь. При этом держал пальцы крестом, думая, - да фиг тебе, чтобы я и ножки в Средиземном море не помочил. Примерно то же самое думал, наверное, и генерал.
        Задача главного судна состояла в том, чтобы в назначенный час - лучше вечером - выйти из ливанского порта Триполи, пройти полпути до Кипра и «неожиданно» встретиться в заданном квадрате с плавсредством 5-й Средиземноморской эскадры. Неважно, с каким, главное - надежным. Бравый адмирал-командующий боевым оперативным соединением, наверняка, найдет среди своих 70 - 80 вымпелов, выражаясь морским языком, свободный от боевой подготовки кораблик. Его командир доставит на борт указанной ему бригантины троих не совсем обычных иностранных туристов, в наручниках и с завязанными глазами, или просто спящих без задних ног после маленького укольчика. По-тихому пересадит их ночью на комфортабельный траулер и останется в дрейфе в той же точке на пару суток или меньше.
        Обе рыбацкие лодки на приличном расстоянии друг от друга двинут к Ларнаке. Одна зайдет в кипрские территориальные воды. Другая без нужды не будет дразнить гусей. Та, которая зайдет, дорулит до пирса в Декелии, высадит бесценный «обменный фонд», заберет «Гектора» и уйдет в густой туман за темный и неуютный ночной горизонт. Через некоторое время после обмена она опять встретится с тем же судном 5-й эскадры, передаст несчастного сидельца «Гектора» в надежные руки, и под присмотром второй шхуны двинет обратно в Ливан. Дело будет уже ближе к утру, а днем суденышки вернутся «в базу», и их команды отправятся «по домам», куда глаза глядят.
        Таков был план. Он жестко регламентировал число участников, время и место операции, которые, как известно, «изменить нельзя». Суперсекретный документ утвердило высокое начальство, заранее пригрозившее всем участникам лютой расправой за срыв или за некачественное выполнение. Боссы пониже рангом грозили еще свирепее и живописали в красках, как высокое начальство будет срывать с проштрафившихся эполеты, отбирать партбилеты, бить морды, лишать пенсий и талонов на доппитание. Было смешно и одновременно немножечко страшно.
        Начальство, стоявшее обеими ногами на грешной земле, то есть оперативное, никому не угрожало, а сидело и думало вместе с исполнителями, как действовать при возникновении форс-мажора и других чрезвычайных ситуаций, не предусмотренных планом. Как при анализе сложной шахматной партии, снова и снова обсуждали все возможные ходы, типа, если он так, то мы так. А они так? Тогда мы - так. Просчитали все по минутам, по действиям и даже по количеству рома, шнапса и водки, приготовленных на обратную дорогу.
        Георгий Павлович в узком кругу посвященных сообщил предварительное кодовое название операции.
        - Есть мнение в дальнейшем именовать операцию «Белый медведь».
        Название вызвало гомерический хохот.
        - Что не так? Что я сказал смешного? - Возмутился генерал.
        - Тащ генерал! Это начальство так «Гектора» решило величать теперь? Наверное, из-за роста его богатырского и свирепых охотничьих повадок? - Высказал догадку дерзкий и неуемный Слава. - А как же «князь Игорь», «Максимка»? Назвали б на худой конец «Гризли» - по колористике больше подходит.
        - «По колористике»… - генерал передразнил Славу. - Ишь ты! Просто палец в рот не клади! Тебе, я вижу, не нравится? - Палыч не любил, когда обсуждалось мнение вышестоящего руководства и начал раздражаться. - Другие предложения имеются?
        - Конечно! Я бы предложил «Снежок» или «Черный тюльпан», например. Можно «Белое безмолвие». «Гектор» ведь молчит у америкосов, как рыба об лед. А еще лучше - «Айсберг». Коротко и ясно. Песня такая есть у Пугачевой. С другой стороны, айсберг трудно расколоть. Вот и америкосы «Гектора» вдруг не раскололи пока?
        - Давайте назовем лучше «Белая обезьяна», то есть, как они нас у себя в Лоренсии меж собой кличут, - встрял еще один из оперов.
        - Вы тут все, я погляжу, очень остроумные, - свел свои брови к переносице генерал. - Один я вашего юмора не понимаю. Расизмом отдают ваши предложения.
        - А «Белый медведь» - это по-вашему не расизм, а интернационализм?
        Итог спора подвел зам Палыча.
        - Думаю, что название должно быть кратким и мало понятным для большинства, тем более, извините, Георгий Палыч, для высшего руководства. Предлагаю дать операции название «Скиллис».
        - Что это значит? - Генерал наморщил лоб.
        - Скиллис - производное от имени Скилий. Во времена войн персидского царя Ксеркса…
        - А чего ты не со времен Вселенского Потопа начинаешь, Славик? У нас времени навалом! - Попытался съязвить генерал. Не обращая внимания на генеральское замечание, зам продолжал.
        - Так вот, Ксеркс во время войны с греками переманил на свою сторону лучших греческих пловцов и ныряльщиков, проживавших в Халкидиках. Говорят, равных им не было в мире.
        - Что? Лучше наших? - Генерал начал проявлять реальный интерес к рассказу Славы.
        - Лучше наших - нет на свете, знают взрослые и дети, - продекламировал Слава. - Те греческие ребята ныряли только с одним ножом - якоря резали ну, или тех, кто попадется на подводных морских просторах. А наши вооружены до зубов, скоро на танках прямо будут погружаться. Кто ж против наших устоит! Так вот, «Скиллис» звучит кратко и непонятно, но смысловую нагрузку несет. Если кто-то услышит, замучается лазать по словарям в поисках аналогий. Запомнить не трудно.
        - Допустим. А как я объясню там? - Генерал поднял глаза вверх, будто все руководство Конторы с интересом разглядывало хохочущую не ко времени группу оперов во главе с генералом непосредственно с потолка его кабинета.
        - А там не надо ничего объяснять, - дерзнул Слава. - Скажите, что в интересах конспирации взяли за основу подводно-диверсионный термин из античной истории.
        На том и порешили. В общем все должно было, как говорят болгары, пройти «гладко, как по воде». Так оно и вышло. Почти.
        Из отчета начальника спецгруппы ПГУ о результатах проведения операции «Скиллис»
        «… Предполагалось, что две группы на судах «Щамс» (основное судно) и «Товиль» (страховка) выходят из ливанского порта Триполи в 19.00. Через три часа, согласно первоначальному плану, они должны были прибыть в точку рандеву с эсминцем «Бравый» из состав 5-й Средиземноморской эскадры. Командир эсминца - капитан 2 ранга Норкин. Выдержать график не удалось. Первая задержка случилась в порту, когда по вине хозяина судна на борт не было доставлено необходимое количество горючего. Ожидание затянулось более чем на 2 часа. Фактический выход судов состоялся в 21.15.
        Попытки выиграть время не дали результата. Встречный ветер и сильная волна - до 3 баллов - не позволили идти даже с увеличенной скоростью, что вынудило нас просить по рации об изменении времени прибытия в заданный квадрат. Добро было получено.
        При встрече с эсминцем «Бравый», которая состоялась в 02.30 по местному времени, волнение моря усилилось. Это затруднило швартовку к борту эсминца и передачу «обменного фонда» на борт судна «Щамс». Некоторые сотрудники из личного состава группы на борту высказывали жалобы по поводу резкого ухудшения самочувствия в результате постоянно усиливающейся качки.
        При передаче «туристов» на борт судна «Щамс» один из них, повредил правую руку, получил несколько ссадин в лицевой части головы и на непродолжительное время потерял сознание. Ему была оказана медицинская помощь: наложена тугая повязка, раны обработаны и сделан обезболивающий укол. Пострадавшего перенесли в отдельную каюту. Двое других «туристов» доставлены на борт без происшествий и без повреждений. Все трое, однако, также высказывали жалобы на морскую болезнь.
        Покинув место встречи с эсминцем, оба судна легли в дрейф в ожидании намеченного времени прихода к пирсу базы Декелия на побережье Кипра…».
        По воспоминаниям моих коллег, которые потом, когда все улеглось и в прямом и в переносном смысле, успели переговорить за рюмкой чая с некоторыми участникам операции, ситуация, конечно, сложилась аховая. Качка на море - дело обычное и даже привычное, но только для боевых пловцов из группы «Вымпел». А для других ребят из ПГУ, находившихся на борту - терпимое, скажем, в течение небольшого отрезка времени. Никто из них не мог похвастаться опытом длительной «болтанки», поэтому через 5 часов хода и после перегрузки «живого товара», силы их оставили. Палуба, жилые помещения и места общего пользования были, грубо говоря, заблеваны до невозможности.
        Члены «фонда обмена» после перегрузки мгновенно усилили рвотный потенциал на борту судна. Вопервых, потому что и так не были самыми здоровыми людьми после разных там приключений «в тюрьмах да ссылках». Во-вторых, они тоже успели уже поболтаться на эсминце по ласковым трехбальным средиземноморским волнам несколько часов. А до того им никто вестибулярные аппараты, как космонавтам, не тренировал. Попав же на «Щамс», в атмосферу «блевонтина», бывшие агенты Моссад и ЦРУ, вдохнув совсем не морского амбре с палубы и в своих специально отведенных «для отдыха» местах, только тихо подвывали и дополняли общую картину такого несчастливого морского круиза. Бедные ребята-морячки из «Вымпела», привычные к «морской болезни», с ног сбились, пытаясь облегчить страдания страждущих, но все тщетно.
        Из отчета начальника (продолжение):
        «… К пирсу в районе базы Декелия мы подошли в соответствии с графиком движения. Однако из-за сильного волнения пришвартоваться сразу не удалось. Около 4 часов утра волнение стихло, судно было пришвартовано. Сойти на пирс удалось только мне, как командиру группы, и боевым пловцам. Полковник Сидоренков, который должен был вести переговоры непосредственно перед обменом, физически не смог покинуть корабль и остался в каюте.
        После кратких переговоров, которые пришлось проводить лично мне, противная сторона объявила о готовности начать обмен. Первым я вывел на пирс «туриста» с забинтованной рукой и со следами царапин и ссадин на лице. Американцы потребовала разъяснений, которые я отказался давать, так это не было предусмотрено инструкцией. Следом за ним с судна вывели двоих других «туристов», упомянутых в обменных документах.
        С корабля нашу группу страховали капитан судна - майор Каратов и матрос - старший лейтенант Иван Пряников. Остальные члены группы, за исключением сотрудников спецподразделения «Вымпел», временно утратили работоспособность. С берега с нами держала связь группа обеспечения во главе с полковником Чановым.
        После того, как трое доставленных нами лиц были высажены на пирс, появился наш объект, ожидавший в машине американской стороны. Он передвигался самостоятельно, без посторонней помощи, медленно, но в определенной степени уверенно. Наручники были сняты с него после высадки из машины. Идентификацию объекта я не проводил, так это должен был сделать командир группы обеспечения на берегу. После принятия объекта на борт по рации была получена команда от полковника Чанова покинуть акваторию базы и выйти в море в соответствии с планом операции.
        Через полтора часа мы покинули кипрские территориальные воды, встретились с судном страховки «Товиль» и направились в квадрат встречи с эсминцем «Бравый». Передача объекта на борт эсминца прошла без происшествий. В соответствии с планом на борт эсминца перешли полковник Сидоренков, восстановивший работоспособность и капитан Панченко. Еще через четыре часа оба судна пришвартовались в порту Триполи, где и произошла сдача арендованных судов их владельцам. Претензий в наш адрес высказано не было. Возвращение группы в Москву прошло раздельно, в штатном режиме по согласованным маршрутам.
        Начальник спецгруппы ПГУ, полковник Иванов И. И.»
        14
        Отчет полковника Иванова мне довелось почитать гораздо позднее, чем все это произошло. Но был тогда один очень серьезный инцидент, по указанию руководства ПГУ не положенный на бумагу по соображениям безопасности. О нем начальник спецгруппы, участвовавшей в операции по обмену, лично докладывал Председателю…
        Я узнал о происшествии спустя пару лет, принимая у себя дома Жору, который за круиз к берегам Кипра получил очередной боевой орден. Меня, как всегда, мучало любопытство. Рискуя нашей дружбой, я все-таки уболтал дорогого гостя (есть еще порох в пороховницах!). Мой кровный брат, стойкий боец, как вы помните, расслабился и потерял бдительность. Но, даже прилично приняв на грудь, он потребовал от меня дать страшную клятву (хорошо хоть не расписку о сотрудничестве). Если, мол, ты, брат, хоть кому-нибудь, когда-нибудь, хоть полслова, я тебя… даже из-под земли достану и… Дальше можно было не продолжать. Мне все стало понятно. Я живо представил, что может сделать атлетически сложенный Жорик с подающим большие надежды, но постепенно теряющим спортивную форму направленцем, тет-а-тет да еще и под землей. Мне реально стало страшно, я даже икнул два раза, но клятву дал…
        А случилось вот что. Пока на берегу шли торги, «Щамс» стоял на приколе, а «Товиль» нарезала круги где-то поблизости, боевые пловцы из мини-команды Жоры с удовольствием выполняли его приказ. Они, веселясь как дети малые, скрытно бросали за борт специальные гранаты. Этого добра у них было богато: у каждого борта стояло по ящику и расписываться в их получении не требовалось. За несколько секунд граната успевала погрузиться достаточно глубоко и на поверхности шума практически не было слышно. Всплывало немножко рыбешек, но это, как говорится, издержки.
        - А зачем такие опасные игрища? - посмотрев на Жорика мутным взглядом и, икнув третий раз, поинтересовался я.
        - Ты че, прикидываешься? - строго спросил мой кровный брат и продолжил. - У тебя уши не болят? Ни левое, ни правое? А попробуй-ка в воду влезть, да я гранату брошу. Знаешь, что с твоими сраными ухами будет? Ни один ухогорлонос не поможет, всплывешь, как дохлый карась, брюхом кверху с кровавой юшкой из носа. В воде ударная волна хорошо распространяется…
        - Но это же зверство, - робко попробовал возразить я.
        Жора помедлил, задумчиво наполнил рюмки, мы чокнулись. (Он виртуозно все делал левой рукой, хотя левшой не был).
        - Может, и зверство, - сказал он, и вроде легкая насмешка промелькнула во взгляде. - Зато, знаешь, исключительно эффективно действует. И учит особо настырных ныряльщиков не приближаться к чужим малознакомым лодкам.
        Еще гость сообщил, что когда наши суденышки начали отходить от пирса базы Декелия в открытое море, нашлась работенка и его хлопцам, и морскому спецназу Черноморского флота, и его подплавсоставу.
        Задача по скрытному проникновению в акваторию английской военной базы для нашей дизель-электрической подводной лодки проекта 641Б оказалась несложной. Они свою акваторию и не держат на замке - нет необходимости. Да и средств у Ее Величества лишних откуда взять? Только в этот раз субмарина чужая откуда-то вынырнула. Шла она в кипрские воды чудным маршрутом, но ее проследили, прослушали и направили в район свою лодку для равновесия. Она прибыла к берегам Кипра из состава той же 5-ой Средиземноморской эскадры, во-первых, для страховки нашей операции, во-вторых, потренироваться. В-третьих, так, на всякий случай, который не заставил себя ждать.
        Америкосы уж очень не хотели отпускать с миром шхуны «Щамс» и «Товиль». Их идея была примерно такая. У побережья Кипра в это время года штормы (моряки сказали бы «штормА») бывают чувствительные. А скалы и рифы встречаются, пусть не на каждом шагу, но кто будет проверять? Вот, по задумке штатников, бедолаги - рыбаки заморские, вероятно, и могли попасть в какую-нибудь «замазку». В какую именно? Да кто ж знает? Нас там «не стояло». Сгинули в морской пучине и дело с концом. Сигнала SOS подать не успели? Бывает. В море всякое случается. Глубины тут серьезные. Лезть искать? Да мы-то тут причем? Соболезнуем! Такое горе, ну такое горе! Просто слов нет…
        Чтобы подобные ангельские планы супостатов не реализовались, наши подводники затеяли на глубине веселый хоровод с иностранной субмариной, которую классифицировали как британскую из состава ВМС НАТО. Субмарины угрожающе сблизились, попугали друг друга вешним видом и потенциальной решительностью. Но обошлось без торпедных атак, отважных всплытий под перископ и прочих подводных наворотов. Спаси и сохрани! Короче, потолкались они, потолкались, померялись морскими «компетенциями», да и разошлись себе с миром.
        Боевым пловцам повезло меньше. У них началась борьба за выход в финал, к счастью малой кровью. За СССР играла сборная команда из Жориных «грачат» и спецназа Черноморского флота. За другую сторону - чьи-то отморозки, но ребята солидные, подготовленные и злые.
        Встретились честно, трое на трое под днищем «Щамса». И закипела средиземноморская водичка, забулькала, даже в алый цвет слегка окрасилась. Жора усидеть на палубе, конечно, не смог, пустился старый дуралей со своей культей во все тяжкие. Перед рассвирепевшим Грачевым потом оправдывался, что, так точно, виноват. Но и вы войдите в мое положение, отец родной! Нырять в мыслях не было! Шторм страшный! Вот волной сильной за борт смыло. А уж ласты и акваланг какой-то басурманин - любитель ночного купания - сам отдал. Грачев посмотрел своими лукавыми серными глазами со смешинкой на подчиненного, промолчал и отвернулся. А вдруг поверил честному Жорику?
        Подводная схватка была короткой, но свирепой. Однорукий Жора засадил своему противнику 10-сантиметровую иголку в бедро из 5,66-мм автомата АПС метров с семи. Тому стало больно, и он сильно осерчал на моего друга. Ножом нанес ему ответный удар по касательной в правую руку. Нож скользнул по протезу и задел Жору чуть выше локтя. (Господи! Опять по правой… За что?). Рана оказалась пустяковой (по мнению Жоры), но сам оппонент с иголкой в ноге из схватки выбыл и поплыл вверх доставать железку.
        Второй «граченок» тоже не подвел: не мудрствуя лукаво, перерезал шланг супостата. Схватившись за шею, и неприветливо покачивая ластами, «спарринг-партнер» заторопился наверх, на мгновенье показав спину. Наш пацан даже ножом его не ударил, мол, летите голуби, летите. У русских лежачего не бьют, а по-хорошему, наверное, надо было бы дать разок, для ума.
        Третьему парню, самому молодому, повезло меньше. Стрелял из 4,5-мм четырехствольного пистолета СПП-1 тоже иглами. Промахнулся. Не рассчитал дистанцию. Потом сблизились, достали ножи. Удача улыбнулась врагу: наш пропустил удар в грудь. Не сильный, но чувствительный, до крови. Нож скользнул по ребрам, порвал костюм. Когда «победитель» увидел быстро приближающегося Жору в компании второго «граченка», пардон, обосрался и пулей ретировался. Догонять тоже не стали.
        Ребята из морского спецназа Черноморского флота защищали судно «Товиль», подошедшее к самому краешку нейтральной зоны. Сколько будет супостатов, никто из черноморцев не знал, поэтому в воду попрыгали все, кроме тех, кто страховал на палубе. Все - это шестеро молодых головорезов, голодных до подвигов и чужой крови. Но крови, к счастью, почти не вылилось. Противников оказалось на два «штыка» меньше, о чем они сразу сделали для себя выводы и в героев решили не играть - сдались. Провокаций тоже не было, как и никакой поддержки с их лодки, болтавшейся где-то поблизости.
        По неписанным морским подводным законам проигравшая сторона обязана была разоружиться. В итоге черноморцы получили ножи, гарпуны и в качестве особого трофея два английских акваланга. Все не забрали, пожалели. Как шутил потом командир нашей группы, «даже бить не пришлось».
        В итоге, что командование отметило как важный и перспективный результат, жертв нет ни с той, ни с другой стороны не было. Победила заклятая дружба. Временно.
        15
        «Гектора» своего я так больше и не увидел. Ну, а что, действительно? Дружить семьями? Заботиться о нем беспрестанно? Я уехал, как говорится, с концами «к северным оленям», а он в свою Африку. Правда руководство меня клятвенно заверило, что вначале агента подлечат в хорошем санатории на южном берегу Крыма или в Сочи. Потом за ним будут присматривать в Лоренсии, да и материально помогут. Ну, хоть так, слава Богу! При всем уважении, мне уже было не до него. У меня «скрипел песок под сапогами», как пели ребята в Египте…
        Меня частично оправдывает, что я внес пусть малюсенький вклад в вызволение «Гектора» из полона. Справедливости ради, я с самого начала рвался на «восточный фронт» - просился пойти вынимать агента с «кичи». Меня охолонули, приказали под ногами не путаться, а лучше помочь дельными советами. От меня, как от «консультанта» требовался подробный рассказ о психологических особенностях моего «Гектора» и оперативной обстановке в Ларнаке. Оба раза на остров я летел через Ларнаку, жил там, бродил по пляжам. Мелкие просьбы Конторы мне довелось выполнять в других неприметных уголках кипрской земли, к которым нынешний обмен не имел никакого отношения.
        Беседа моя со спецами в Центре получилась насыщенной, но, увы, ответить на все их вопросы я не мог. А на те, что отвечал, к сожалению, иногда вынужденно использовал так нелюбимые в нашей профессиональной среде обороты, как «скорее всего», «возможно», «мне кажется» и т. п.
        На самодеятельном «брифинге» с коллегами, я чувствовал по глазам своих «интервьюеров», что отношение ко мне изменилось. То есть, уважительнее стал народ смотреть. Во-первых, многие были наслышаны про мои «подвиги» в амазонской сельве, про ранение и награду. Знали, что я - один из самых молодых полковников в ПГУ, к тому же недавно назначен на весьма высокую должность «начальника направления». С точки зрения великого и могучего русского языка звучит, может, неблагозвучно и странновато. Ну, разве можно быть «начальником северо-запада»? Но в Конторе важнее целесообразность и конкретика. А с филологами мы договоримся как-нибудь…
        - А как нам заранее «установить» нужных американцев, - начал беседу один из молоденьких «грачат», внимательно изучая фотки возможных участников операции со стороны противника. - Например, я со штатниками никогда не работал, хотя их лица кажутся знакомыми. Но я их точно прежде не видел!
        - Их там в спецслужбах своих так и подбирают, чтоб все казались на одно лицо. С непривычки не отличишь, а для дела очень удобно. Я, например, когда первый раз в Лузанвиль приехал, тоже месяца три негров не различал, как и они нас зачастую, кстати. Потом ничего, обжился, перестал здороваться по три раза на день с одними и теми же. А что касается супостатов, то думаю искать вам надо будет в городе. Если их разместят на базе, нас туда просто не пустят. Акротири - серьезное место.
        - В городе - толпа народу! - Загалдели остальные мои собеседники. - Где искать? У нас силы ограничены.
        - Американцы особо скрываться не должны. Кого им на Кипре опасаться-то? Нетрезвых русалок что ли? Так что заселятся они, видимо, в «Акрополис» - одну из лучших гостиниц. Я в ней останавливался.
        Она, хоть и не дешевая, но ее все любят. Свадьбы там часто устраивают, молодожены снимают дорогие номера на первую брачную ночь, если, конечно деньжата в кармане водятся. У отеля минимум два достоинства: ресторан большой и приличный плюс бассейн во дворе, как бы отгороженный от улицы. Потом, не забывайте про выгодное расположение: отель в самом центре. По соседству много кафе, местных ресторанчиков, - продолжил я комментировать кадры оперативной съемки.
        - Америкосы свою еду любят - пиццу да хот-доги…
        - Не скажите! Это молодежь дурная будет попкорном обжираться, да наливаться пепси. А для участия в операции по обмену приедут «тертые калачи» с опытом, знающие толк в хорошей еде и напитках. Недалеко от «Акрополиса», например, есть старый семейный ресторанчик Милитзис, кажется, - фамилия греческая. Около него вроде как мельница полубутафорская возвышается. В нем готовят шикарную баранину - подтверждаю. Можно будет супостатов там пошукать.
        Этот бараний изыск называется «клефтико», вроде «украденное мясо». Язык проглотишь, как говорил Аркадий Райкин. Блюдо известно лет сто, со времен турецкого ига. Говорят, что крестьяне местные украли из турецкой отары овцу или барана - история не сохранила половую принадлежность животного - и бросились в бега. Нашли подходящее для привала место, вырыли яму, положили туда овцу прямо в шкуре, забросали землей и разожгли поверх своей добычи хороший костер. Когда злобные турки их догнали, они чинно сидели у костра и пили дешевое кислое вино.
        - Вы, засранцы, овцу украли у турецкого султана? - Спрашивают башибузуки.
        - Нет, - парируют гордые и смелые киприоты. - Сроду не воровали. Напраслину возводите, ваше турецкое высокопревосходительство, обижаете. Сидим, вот, табак курим, винцом балуемся. Не побрезгуете ли с нами оскоромится, гражданин-товарищ-барин?
        - Не положено! - Злобно буркнул старший наряда, однако, покидая расположение, успел таки, шельма, махнуть стаканчик.
        Турки покрутились еще часок около «неблагонадежных» и разбежались по казармам. А за это время мясо, прогретое сверху мощным жаром костра, превратилось в божественное кушанье…
        Так что сначала они пойдут к этой «мельнице», мяса нормального поесть. А если хватит командировочных, то перейдут в соседнее маленько кафе, где дают десерты, каких нигде не попробуешь. Вот и ищите их по «злачным» местам. Сами экзотику продегустируете. А там есть, что поесть (привет Саныч, родной!). Во-первых, буреки. Это такая выпечка с начинкой из сладкого творога, сверху сахарная пудра. Под чашечку местного кофе - «скетос», что значит без сахара, или «метриос» - одна ложка сахара - проходит божественно, как с родственниками повидался.
        Еще они делают маленькие пирожки - «купес». Тесто из молотой пшеницы. Пирожки с колбасками тоже миниатюрными или даже с грибам. Откусишь кусочек, выдавишь в пирожок чуть-чуть лимончика - и блаженствуй. Ну, и как апофеоз для диабетиков - «лук-мадес». Крошечные пончики жарят в масле и подают с медовым сиропом. Жуть! В смысле, блеск! Мужики, обедать нам не пора ли?
        В общем, весь мой вклад в операцию так и остался кулинарно-страноведческим. Как говорится, чем богаты. Виза у меня была готова, вещички собраны. Оставалось сесть в самолет и прибыть к новому месту службы. А о старых местах лучше забыть, ну, или не вспоминать без нужды. Тогда я не задумывался о далеких перспективах, но чутье вместе с моим нахальным внутренним голосом ненавязчиво подсказывали мне, что новая командировка может затянуться на неопределенное время. Так оно и вышло.
        16
        Но меня это не тяготило. Причем, совершенно. Так что роптать по этому поводу я не собирался. У нас это вообще не принято. Нет, можно ругаться, конечно, но про себя. Так полезней для здоровья и пенсии. Хотя, забегая вперед, скажу, что видел я однажды попытку «бунта на корабле» одного своего коллеги, так сказать, прилюдное возмущение. Нет, конечно, все было в рамках приличия. Да и по-другому просто не могло быть, потому что мой коллега, во-первых, был офицером, давшим присягу служить царю и Отечеству. Во-вторых, резидент действительно «пересидел» все мыслимые и немыслимые сроки в своей гордой азиатской стране, где говорят с помощью одних только иероглифов. Иногда, правда добавляют - для остроты ощущений - немного английского и французского языков.
        В-третьих, он уже давно пребывал в своей командировке без жены. Дома их дочь, оставшаяся без родительского присмотра, стала «дурить»: связалась с какой-то богемной, как сейчас говорит молодежь, тусовкой, вроде, даже приобщилась к наркоте. Жена, естественно, сломя голову, бросилась в Москву спасать дочь и резидент остался один. Непростая ситуация. На первый взгляд - житейская, но, ох, какая непростая, если кому-то приходилось в ней бывать.
        По идее коллегу давно отозвали бы, но работал он виртуозно. И был, как говорится, на своем месте. Это - как минимум четвертый важный пункт. Конечно, усталость наблюдается даже у металлов, а не только в полковничьих телах и умах, тем более попавших в тяжелые жизненные обстоятельства.
        Вот и он на одном очень закрытом совещании дал волю эмоциям и высказался вслух. Позволил себе, наболело! В том смысле, что хватит, навоевались, что пора домой, в столицу. Прямо по Чехову: «В Москву, в Москву…»
        К его мнению руководство в Лесу прислушивалось, между прочим. А что? Личность незаурядная. Полковник, резидент, опыт - дай Бог каждому, ордена и благодарности от МИДа и Конторы в изобилии.
        Так вот, когда произнес он свои «смелые слова», зал, по-моему, чуть-чуть напрягся. Но в ответ критики не послышалось. Лично я даже удивился. Подумал, грешным делом, что поняли мужика, и крик его душевный начальство услышало. Неужели прокатит? При полном молчании сидевших в зале Николай (знаком с ним я был давно, и мы в определенном смысле даже приятельствовали, хотя виделись редко, только в отпусках) покинул трибуну и, опустив плечи, прошагал на место. Сидел он на соседнем со мной ряду, как и я с краешку. После Николая, чей спич никто не прокомментировал, выступили еще два «бойца невидимого фронта», и совещание закрыли.
        Когда все дружно потянулись по рабочим местам - в «забой», почетное право первому покинуть ристалище доверили Директору. Все уже встали и готовы были ломануться на выход за его широкой спиной. Я тоже мостился в низком старте, чтобы успеть незаметно шмыгнуть в свой угол. Проходя мимо обладателей однотонных темных костюмов и белых сорочек с дорогими галстуками, Директор Службы безошибочно выделил Николая из безликой и одновременно такой яркой (каждый - индивидуальность) толпы, взял под локоток и с обаятельной улыбкой молвил:
        - Не уделите мне пару минут, Николай Васильевич?
        - Конечно, - ответил тот.
        - Давайте у меня поговорим, - предложил Директор и, не дожидаясь ответа и не отпуская локоть полковника, повел его в свой кабинет под понимающие взгляды присутствующих.
        Я тоже смотрел вслед «сладкой парочке» и вдруг представил себе такую картинку. Николай не резко, но энергично высвобождает свой локоть из мягкой руки начальника, останавливается и без улыбки произносит вместо своего «конечно» примерно такой монолог:
        - Какие пару минут, Иван Иванович? Вы о чем? У меня жена каждый день в слезах, от того что дочка вот-вот на игле окажется, и теща лежит парализованная уже два года. Каждый свой отпуск я провожу под своей говенной «восьмеркой» - то глушак клею, то коммутатор меняю, то пороги варю - гнилая она, как душа предателя. О новой я не мечтаю и про зимнюю резину не говорю - слава Богу в отпуск езжу летом. А я - полковник: четыре боевых ордена, два ранения, шесть раз болел малярией. И лысина у меня не как у вас в 50 появилась, а в 35. А вы мне будете сейчас про международную напряженность рассказывать? О любви к Отчизне? Про чувство долга? Да оно меня не покидает с той самой минуты, когда я начал платить за кооператив трехкомнатный в Раменках. Вон - возьмите лейтенанта сопливого и учите каштаны из огня вам таскать. А заодно расскажите, как Родину надо любить!
        Говорить Николай будет негромко, но размеренно и отчетливо, чтобы все услышали. Причем, наша кодла будто случайно замешкается и прекратит галдеж, чтобы послушать такое редкое сольное, как сказали бы клоуны, «антре». На фразе про лысины Коля достанет чуть смятую пачку «Лаки страйк» без фильтра, Директору не предложит, щелкнет серебряным «Ронсоном», закурит, выпустит струйку вонючего дымка в потолок (хорошо, что не в лицо шефу) и уныло двинется по коридору, успев на прощание устало бросить: «Все! Ку-ку, Гриня!».
        Совсем не волевая челюсть Директора, отвисшая до галстука на первой фразе Николая, медленно вернется на место. К этому моменту к нему опасливо приблизятся помощники-референты, делающие вид, что ничего не слышали.
        - В шашки его! - Коротко бросит начальник, кивнув в сторону удаляющейся спины Николая, опустит голову и тяжело вздохнет, чуть шмыгнув носом…
        Удивительная картинка пропала из моего воспаленного мозга, в какой раз уже оставив без ответа вопрос: отчего я не снимаю кино про шпионов?
        Пробыл Николай в пенатах главного босса минут сорок. О содержании беседы я узнал одним из первых, если даже не самым первым исключительно благодаря нашим давним добрым отношениям. Возвращаясь от Директора, он заглянул в мой кабинет.
        - Нихао! - Пытался пошутить я на знакомом для моего гостя наречии.
        - Иди ты, знаешь куда? - Вежливо парировала Коля.
        - Уже в пути, - покладисто согласился я. - Жив? Кофе будешь?
        - Если растворимый, то благодарю покорно, уже пил.
        - Обижаешь! У меня «арабика», прямо оттуда, с горной эфиопской плантации.
        - А, ну, да! Еще бы у тебя не было настоящего кофе! - Намекнул Николай на мою тоже, между прочим, затянувшуюся командировку. Через несколько минут - мы не успели еще выкурить по сигарете, - я поставил перед коллегой красивую металлическую чашечку с ароматным напитком.
        - Да, хорошо живется на Ближнем Востоке, зажиточно, - подколол гость.
        - Плеснуть коньячку?
        - Извини, Сереж! А виски нет?
        - Обижаешь! Для вас, «желтолицых», любой каприз мгновенно, - сказал я с интонациями богатого барина и достал из дальнего уголка сейфа чуть початую (ну, от силы на треть) литровую бутылку 15-летнего «Гленлевита». Время близилось к обеду, и алкоголиками мы никак не выглядели. Попробовали кофе.
        - Божественный напиток, - констатировал коллега.
        Я поклонился. Продегустировали вискарь. Николай довольно хмыкнул, хотя на взгляд чуть пригубил. Я промолчал.
        - Таким вискарем только щедрые «арабы» могут угощать, - улыбнулся он.
        - Нет, еще добрые евреи. Но реже, - поддержал я его насмешливый тон. Официальная часть закончилась.
        - Ну, колись! Не томи, - перешел я к деловой части.
        - А считай, что ничего не было.
        - Давай, поподробней с этого места.
        - Ну, правда! Завел. Усадил, как приличного человека. Секретарша мигом исполнила чай для шефа и кофе для меня. Приятно, когда твои хотя бы вкусовые пристрастия помнят и не игнорируют. Кофе, правда, был растворимый. Ненавижу! А потом, Сережа, добрейший босс меня «перевербовал», как Мюллер Штирлица, минут за десять. Я даже слова не успел вставить. Хотя и не кивал, как послушная … марионетка.
        Слово «марионетка» Николай сказал с паузой, будто хотел произнести другое короткое на букву «б», примерно знаю, какое.
        - И чё он тебе говорил?
        - Ну, чё? Начал с того, что какой я, блин, нужный и важный человек для Службы. Вообще для Конторы, и именно в настоящее время и именно в этом сраном крысином углу. Знаешь, сколько лет я уже там сижу? Больше, чем Илья Муромец на своей печке!
        - Преувеличиваешь! Ты ведь не один такой.
        - Поверишь, Серега, сука, наболело! Сказал, что я просто «блестяще и образцово, делаю свое дело». Причем, вся Контора и он лично понимают, как тяжело мне и непросто. Но все равно опытнее меня, сказал Шеф, сейчас нет никого, то есть, по сравнению со мной, таким героическим и успешным просто рядом никто не стоял. Вот вы сами, говорит, Николай Васильевич, могли бы кого-нибудь предложить на свое место? Я только подумал раскрыть рот, чтобы предложить человек десять и рубануть, мол, «есть такая партия», а он уже ответил: «Такого человека нет».
        - Коль, ну правда, - хотелось тоже вставить слово, - я с Директором согласен.
        - И ты, Брут? - Он укоризненно посмотрел на меня. - Один мой любимый бард сочинил несколько строк по случаю. Хорошо, что не по моему. Если их перефразировать немного, то получится примерно так:
        «Вообще, замена резидента
        Не создает в Конторе брешь.
        Нет смысла даже ждать момента:
        Таких, как я, хоть жопой ешь!»
        - Браво, браво, браво, бравО! - Процитировал я песенку Пугачевой.
        - Вот именно. «бравО», - отозвался Николай. - Ну, а дальше, чтобы я совсем не офигел от комплиментов, и у меня не наступило «головокружение от успехов», Директор, видимо, для кайфа мазнул дегтем весь предназначенный мне такой аппетитный медовый пряник. «Конечно, - говорит, - вы не хуже меня понимаете, что незаменимых людей не бывает».
        Я кивнул. А что, спорить? Какой смысл? Помнишь, как в том анекдоте: «Доктор, я буду жить?». «А смысл?»
        - спрашивает доктор. Он же ведь с подачи своих советников и замов уже наверняка все решил. Так что, настоящая беседа, как я понял своим убогим умишком, - просто дань уважения мне, как профессионалу (спасибо!), воспитательный шаг без приказов и даже мягких угроз (еще раз, спасибо!). Ну, и потом доброе слово и кошке приятно, а уж резиденту, оттрубившему «тридцать лет и три года» вдали от Родины (хотя и с дип-паспортом) тем более. Снова гран мерси! Ты знаешь, я даже подумал, не многовато ли слов благодарности мысленно посылаю я сегодня любимому начальству? Но думал максимально осторожно.
        Я налил Николаю и себе еще кофе, достал «Юбилейное» печенье и шоколадку «Аленка», плеснул «Гленлевита». Гость пригубил и задумчиво произнес:
        - Короче, попал я под обаяние начальника, сломался… Напоследок сказал: «Спасибо за высокую оценку моего скромного труда. Конечно, буду работать пока не подберете замену, - хорошо хоть каблуками не щелкнул!
        Вышел я, Серега, из кабинета и подумал, что и в этот раз получилось прямо по Николаю Островскому: «Смены не будет, но городу нужны дрова…». А годков-то мне сколько? Комсомольская юность, чай, давно пролетела, уж до пенсии осталось всего ничего. А то, что Ленка моя (его дочь я знал с малолетства) росла без материнского и отцовского присмотра последнее время? Ведь она как школу за бугром закончила вернулась в Москву и после поступления в институт жила с 70-летней больной бабкой. Какой уж тут присмотр! Пока жив буду не прощу себе, что так с ней случилось! Ведь дочку мы с женой потеряли, если только чуда не случится. Глаза у Николая повлажнели и чтобы как-то отвлечь его от грустных мыслей я налил еще по чуть-чуть.
        - Знаешь, Коль, я тебя прекрасно понимаю, у самого две девки почти на выданье. Но ты себя за Таньку не кори, твоей вины тут особой нет. Мы с Марусей знаем, как вы ее воспитывали, сколько труда в нее вложили… Беда-то вся в том, что когда дети остаются без нашего глаза причем в самый критический момент, а у нас как всегда - долг перед кем-то, тут все и начинается. Упакованы наши дети нормально, учатся в престижных вузах. Но возраст-то у них переходный, отрываются от родительского крыла и вылетают во взрослую жизнь. А именно в этот момент им, как никогда ежедневно нужен материнский и отцовский совет, а родители далеко. Долг этот гребаный выполняют, гори он ясным пламенем.
        - Согласись, Коль, ведь наши девки за рубежом росли в нормальной обстановке, можно сказать, в тепличных условиях. Много хорошего мы им сами давали, преподаватели были опытные. В посольской школе в классах по семь человек бывало. Со всех сторон они слышали только «спасибо» да «пожалуйста», ни одного бранного слова. Так в коллективе принято было. Но вот эта-то атмосфера домашняя, излишняя интеллигентность вокруг них и сыграли с нашими детьми злую шутку. На жизнь они привыкли смотреть через «розовые очки», от своего окружения заграницей видели только добро и думали, что весь мир такой белый и пушистый. А здесь, дома, в Союзе оказывается, иногда надо и зубы показывать, работать локтями, а то ведь могут и затоптать. Все это они поймут, но попозже. Что твоя Ленка, что мои девахи - люди далеко не глупые. Но вот пока не привыкли они к новой жизни могут и дров наломать…
        В отпуске мы как-то ехали с дочкой в метро. Оба стояли. В вагон зашла здоровенная бабища с большими сумками. Вагон тряхнуло и она со всей дури двинула дочери в спину локтем. Моя повернулась и тихо сказала: «Ой, извините, пожалуйста». В ответ полилась базарная брань, даже я такого не слышал. Помню, какими непонимающими глазами посмотрела на меня моя старшая.
        После нашего возвращения в Москву из Кабралии у моих дочерей тоже были небольшие проблемы в плане адаптации к новым условиям. Но тогда мы были рядом, могли все объяснить и помочь. Помню, прихожу как-то с работы, а Маруся моя хохочет. Спрашиваю, что случилось, а жена говорит, что ее вызывала классная руководительница. Немного смущаясь, молоденькая учительница заявила: «Знаете, ваша дочь какая-то необычная». И пояснила, - понимаете, после окончания уроков все несутся сломя голову вон из класса, сбивая меня с ног, а ваша Наташа их пропускает, подходит ко мне и говорит: «Мария Ивановна, спасибо за урок. До свидания». Необычно как-то…
        Жене тогда стоило немалого труда объяснить даме от педагогики, которая, кстати, как в кинофильме «Доживем до понедельника» сама говорила «… не ложьте книги в парту», что это-то как раз в порядке вещей. Так делали дети в школе при посольстве, где раньше училась наша дочь. И вообще должны делать все обычные хорошо воспитанные люди. А вот поведение других ребят, которые, покидая класс, могут затоптать бедную Марию Ивановну, видимо, надо как-то подкорректировать. И таких историй потом было миллион.
        Николай немного отошел, мой пламенный монолог не прерывал, лишь изредка прикладываясь к стакану.
        - То, что случилось с твоей Леной, ну, там наркота всякая, как арабы говорят, «мактуб» - судьба, - продолжал я. - Если хочешь, могу дать телефон моего хорошего друга. Он нарколог и, вроде, по отзывам других, от Бога.
        - Спасибо, брат, - ответил Николай. Я договорился с руководством и мне разрешили взять Ленку с собой. Как - никак восточная медицина, иголки разные и другая ерунда. Хорошо бы помогло, правда, я в это не особо верю. Миф все это - всесилие восточной медицины. На собственном примере убедился. Но ребята где-то в горах нашли какого-то буддийского монаха-отшельника. Будем пробовать, надежда умирает последней…
        - Ты, Сереж, не считай меня полным дураком, - задумчиво продолжил Коля, видимо, все еще прокручивая в голове состоявшуюся беседу, - но когда я с Директором разговариваю, то нет-нет, да и придет мыслишка: а вдруг он телепатией владеет? Вдруг их там на курсах директоров СВР, если, конечно, есть такие, учат мысли чужие читать или еще каким разведпремудростям?
        После этих слов я сразу вспомнил «Японку» и ее милых тетушек, которые во время моего первого свидания с сыном в Париже все про Бразилию каркали. При этом пара злобных и здоровенных мурашек ломанулись по моей прямой, как у настоящего аристократа (папа с мамой - работяги) спине. Я тоже подумал про мифические курсы для больших начальников и вспомнил рассказ одного моего старого знакомого военного переводчика-арабиста. Он упоминал хитрые «курсы для послов» в своем повествовании абсолютно на мирную, лишенную всяких разведсмыслов тему.
        «Жарко было в Адене, до слез, как говорится. Однако адаптация и молодые наши организмы позволяли более или менее переносить жару. Мне даже казалось, что силой воли или умопомрачительной привычкой к Ближнему Востоку можно было заставить пот не литься в три ручья. Нелепость. Но примеры были. Один как минимум такой образец я получил однажды в нашем посольстве непосредственно от его хозяина - Чрезвычайного и Полномочного посла Полякова Владимира Порфирьевича.
        Принимали в пионеры очередную группу наших школьников. Даже вдали от Родины праздник должен был быть праздником со всеми вытекающими деталями - флагом, горном, барабаном с барабанщиком, красными галстуками и прочей пионерской атрибутикой. Я был в рубашке - красивой, но не самой правильной - в разноцветную полосочку и светлых кремовых брючках. А вот товарищ (хотелось написать «господин») посол прибыл на торжественную линейку при полном параде: в форменном двубортном шерстяном черном пиджаке с позолоченным шитьем на воротнике и обшлагах, черных шерстяных брюках, орденами и медалями поверх ослепительно белой сорочки с серым шелковым галстуком и в черной фуражке с лаковым козырьком, с эмблемой на околыше, плетеным шнуром золотистого цвета и зеленым кантом на тулье. Но, по-моему, без белых перчаток.
        На мне спереди висел, правда, аккордеон, и рубашка под ним промокла стремительно и полностью, то есть, до пояса. Сзади она, впрочем, тоже промокла быстро и без аккордеона, хотя праздник шел по ускоренной программе: построение под марш, подъем флага под гимн, короткая речь посла, завязывание галстуков, пионерская клятва, пара песен и - по домам. Всего делов-то - на полчаса.
        Время пошло. Примерно минут через 10 пару пионеров вывели аккуратненько из строя и усадили в помещение под кондиционер в холодок - пятидесятиградусный Аден собирал свои жертвы. Посол сказал четкое приветственное слово и начал вместе с помощниками завязывать алые треугольники на тонких пионерских шеях. Завязали, дали клятву. Клятва звучала шикарно, как всегда. Не все знали, правда, что она менялась ежегодно, начиная с 1922 года. Да и организация название носила сперва не ленинское, а спартаковское. Но это уже детали, не относящиеся к теме.
        Перешли к пионерским песням. Впрочем, песенная программа включала только «Взвейтесь кострами…» Спели ее юные пионеры просто прекрасно и могли бы еще, например, про юного барабанщика, того самого, «сраженного вражеской пулей». С «Барабанщиком» мы однажды уже выступали в посольстве и успех имели чудовищный.
        Дело было так. Под несгибаемый «Выходной» марш» Дунаевского-старшего, который я исполнял из засады позади зрительских рядов, ребятишки высыпали двумя колоннами на сцену и мгновенно построились (большинство детей - из семей военнослужащих - ничего удивительного) в две шеренги. Пока я догонял их с 15-ти килограммовым «Вальтмейстером» вместо красного галстука на груди, успел заметить, что у половины зала - глаза на мокром месте. Действительно, выход получился очень волнительным. А потом школьники запели про гибель юного барабанщика, и слезы начали душить тех, кого не додушили во время выхода. Таких аплодисментов, которые мы получили в финале, я не слышал никогда.
        А песня весьма и весьма любопытная, между прочим. Сложил ее Михаил Аркадьевич Светлов (в миру - Михаил Аронович Шейнкман). Под литературным псевдонимом «Светлов» было написано много блестящих стихотворений. Чего стоит только одна «Гренада»! Светлов прошел военным корреспондентом всю войну, получил два ордена и расписался на поверженном Рейхстаге. Плодотворно работал и после Великой Отечественной, за что и получил Ленинскую премию и премию Ленинского комсомола, правда, обе - посмертно.
        Говорят, что не всем нравились его колкие эпиграммы. Но, во-первых, всем не угодишь, а во-вторых, поэты - люди сложные и эмоциональные. Так вот, «Барабанщик» появился еще в 1930-м, как ремейк немецкой песенки 1928 года. Ее авторство мутное, так что нет смысла копать. У немцев в оригинале, кстати, был не барабанщик, а трубач, причем, не юный, а просто маленького роста. Но Светлов трубу отнял, поменяв ее на барабан, и омолодил героя до юношеского возраста. (Немецкий трубач погиб в 1928 году в возрасте 28 лет в одной из демонстраций сторонников Эрнста Тельмана). Дальше герой-барабанщик легко перенесся в гражданскую войну. Наш Александр Давыденко аранжировал песню и превратилась она из немецкого марша тех времен в советский непотопляемый пионерский шлягер. Я тоже яростно пел ее в школьные годы. По мановению дирижерской руки учительницы пения Аллы Денисовны, мы выводили своими юными голосами тихо, но четко:
        Однажды ночью на привале
        Он песню веселую пел,
        Но пулей вражеской сраженный
        Допеть до конца не успел…
        И мне в десятилетнем возрасте было безумно, до слез жалко этого парнишку, ввязавшегося в недетские игры «белых и красных». И если бы мне тогда, сразу после утренника дали барабан и - в бой, я бы - уж будьте спокойны! - не струсил и посчитал бы за счастье «с улыбкой на землю сырую упасть».
        Повзрослев и получив военное образование, я вдруг стал задавать себе вопрос: зачем «ночью на привале» барабанщик решил покорить своим вокалом измученных после боя бойцов, приткнувшихся в окопах подремать, только-только перевязавших раны и пожевавших сухого хлеба с водой? Я рисовал себе картину, где ротный вместе с политкомиссаром, подсчитав потери, сидят при свечке и гадают над помятой картой как ударить половчее по «белякам», окопавшимся где-то там, впереди, - в лоб или все же попытаться обойти по распадку из-за рощицы? Ночь на дворе безлунная, спать три часа осталось и тут - на тебе: песня веселая и задорная. Громко, даже визгливо как-то.
        - Это кто? - Грозно косит глазом командир из-под плотной кровавой повязки на голове.
        - Барабанщик из второго взвода, - вполголоса отвечает комиссар.
        - Пьяный что ли?
        - Да как пьяный! Малец он еще - годов 15 не больше… Пристал к нам в прошлом месяце под Старой Збруевкой, голодный совсем, грязный… Наши накормили его, да барабан отдали тот, что в штабе у беляков нашли. А он ловкий такой, сразу схватил…
        - Хватит, - поморщился командир. - Песню прекратить немедленно, - взвизгнул шепотом. - На той стороне слышно… Из бомбомета шарахнут, мать вашу так! Людей побьют ни за что!
        - Есть! - Срывается в темноту комиссар, но добежать не успевает: действительно, прозвучал ружейный разнобой и… смолкла песня.
        А минутами раньше на той, другой стороне состоялся, возможно, такой разговор. Заросший трехдневной щетиной, усталый, как собака и не спавший толком уже несколько суток штабс-капитан, только что отправивший в свой тыл раненых и прикорнувший хоть на ненадолго в наскоро вырытом окопчике, вдруг вскинулся от непонятных звуков, доносившихся от «красных»: то ли песня, то ли девка какая блажит? Встал недовольный, кутаясь в потертую шинель, покрутил затекшей шеей, закурил душистую папироску.
        - Ковальчук! - Крикнул вестового.
        - Тут я, господин штабс-капитан, - хрипло откликнулся боец через паузу - тоже только-только задремал, а тут вызывают…
        - Что за шум у «товарищей»? Кто кричит?
        - Иде, вашбродь? Не чую, - громко со сна отрапортовал Ковальчук.
        - Помолчи, дубина? Слышишь голос?
        - Дык и правда… Может, поет кто аль плачет?
        - Ну-ка, метнись по окопу, узнай!
        - Слушаюсь! - Рявкнул солдатик и смачно загрохотал сапогами в сторону 3-го взвода.
        - Да тихо ты, дурень: спят люди! - Бросил ему вслед капитан и безнадежно махнул рукой. Через пяток минут Ковальчук образовался из темноты перед капитаном. Тот успел глотнуть чуток самогонки из подаренной металлической фляжки и закуривал новую папиросу, чтобы хоть чуть-чуть отбить жуткий сивушный запах.
        - Правда, вашбродь! С той стороны голос.
        - Я и сам слышу, что с той стороны, олух ты царя небесного! Что еще узнал?
        - В третьем взводе говорят, что уж какую ночь подряд там они песни распевают - то ли с радости то ли просто так. Никто понять не может. Спать не дают. Спрашивают: может, лупануть из бомбомета?
        - Отставить «из бомбомета»! Мины беречь надо. Пусть постреляют для острастки и хватит…
        Постреляли… До утра красноармейцы не спали, жалели барабанщика. И сердца их наполнялись праведным гневом… Атака наутро получилась яростная и стремительная. Беляки, будто чувствовали свою вину, бежали, бросая пушки и бомбометы, лошадей и повозки, оставляя убитых…
        Пионерская линейка в присутствии Чрезвычайного и Полномочного Посла СССР тем временем продолжалась. Когда отсалютовали раз по пять «будь готов» - «всегда готов», я стал с интересом приглядываться к послу: когда ж из под его фуражки хлынет цунами пота и зальет китель, ордена и медали, а также брюки и шикарные до умопомрачительного блеска начищенные ботинки? Однако Владимир Порфирьевич не потел! Даже тонкие предательские струйки не текли по щекам. Будто бы стоял он не на полуденной аденской жаре под сенью хилой посольской растительности, а у нас в средней полосе великой России, где в конце апреля в рубашках-то ходить еще очень даже стрёмно.
        Посол, он и есть посол, подумал я. Может, их учат не потеть на специальных посольских курсах, может, пива мало пьет, а, может, это я просто такой потливый и неопрятный. С этой мыслью я и пошел сушиться в кабинет директрисы школы, где кондиционер имелся, равно как и водичка холодненькая».
        Вот так завершилась беседа моего коллеги с Директором Службы внешней разведки. В целом хорошая была беседа и даже перспективная. Более того, многие мечтали бы вот так посидеть с Самим под чаек и поговорить по душам. Ну, пусть не диалог состоялся, а монолог. Они же общались без свидетелей. (Технические средства контроля - не в счет). Пусть потом расскажет ребятам, что спорил с начальником до хрипоты, оба бросали об стол дешевые шариковые ручки, что он не соглашался до последнего, но потом все-таки уступил. И не из страха, что попрут на пенсию, а просто осознав, что кто, если не он? И Директор долго тряс ему руку, пока он не вырвал и не сказал: «Отпусти, нах… больно!». А тот, глядя со слезой в его печальные и умные глаза: «Я в вас, Николай Васильевич, всегда верил и нисколько не сомневался в вашей высокой порядочности и профессионализме». (Это уже для мемуаров и ряда близких, чрезмерно любопытных, вроде меня, товарищей). В итоге вышел Коля из кабинета Директора без потерь: в том ж звании и в той же должности, слава Богу! И опять уехал к своим иероглифам, в тот же город и в ту же скромную
резидентскую квартиру.
        А я уехал «к себе». То есть, на Восток, только не Дальний, а как любят писать на Западе, Средний, по-нашему - Ближний. Не запутаться бы! Про эти места бедолаги военные переводчики давно уже сочинили и бесстрашно распевали новый шлягер с арабо-еврейским колоритом и черноватым юмором.
        В памяти почему-то осталось до сих пор лишь несколько строк:
        Там, где солнце, где пустыня,
        Как стиральная доска,
        Край рассвета ярко-синий
        И еврейские войска,
        Где Тель-Фарос одинокий,
        Где имеется гора,
        Городок стоит убогий
        Под названием Дер`а.
        Там летают самолеты
        С шестипалою звездой,
        Там стреляют и не смотрят,
        То ли свой, то ли чужой,
        Там шакалы громко воют
        На еврейской стороне,
        А по радио глаголют
        О начавшейся войне.
        И пока политиканы
        Делят данные края,
        Пропадают мальчуганы
        Из московского ВИИЯ,
        Но мы верим: час настанет -
        Зазвонят колокола,
        И сойдутся дружно чаши
        У семейного стола.
        А пока мы пропадаем
        В этой маленькой стране,
        Переводим, выпиваем,
        Улыбаемся заре,
        И не дрогнут автоматы
        В окровавленных руках,
        Мы еще, старик попляшем
        На московских бардаках…
        Не могу вспомнить, да, честно, уже не у кого и спросить, в каком году родилась эта песенка. Где-то в 70-х, наверное. Кто автор текста - неизвестно, кто написал музыку - тем более. Но она живет! Собственно, потому и живет, что все по делу было сказано и неплохо получилось. Она даже как-то перекликается с той, которую приводит в своей книге профессор Егорин. По-моему, так и должно быть: одна страна, одни люди, одна тема…
        17
        Въездные визы у нас с Марусей получены, вещички собраны. Девчонки оставлены под присмотр бабушки и дедушки, дай Бог им здоровья! Оставалось устроить скромную «отходную» для близких друзей, через жуткие пробки добраться до Шереметьево, и отправиться к новому месту службы самолетом «Аэрофлота» - самой лучшей и надежной авиакомпании в мире, как утверждала с придыханием газета «Правда».
        С ней, с компанией «Аэрофлот», кстати, у меня связано два ярких воспоминания. Первое - из далекого детства. Когда-то из окон нашей квартиры в арбатском переулке была видна глухая стена соседнего дома, на котором висел огромный рекламный щит с призывной надписью: «Летайте на курорты Крыма самолетами Аэрофлота!». Меня эта незамысловатая надпись сбивала с толку и мучила нещадно. Ход моих детских мыслей был предельно прост: раз нам так настойчиво предлагают летать в Крым именно «Аэрофлотом», значит, туда можно добраться и другим путем, еще какой-то или какими-то иными компаниями. Какими? С этим незатейливым, но очень важным для меня вопросом я приставал к родителям, старшему брату и соседям по коммунальной квартире, но все от меня отмахивались, как от назойливой августовской мухи.
        Второе любопытное воспоминание об Аэрофлоте связано уже с командировкой в Лоренсию. Там я «подружился» с одним пареньком, третьим секретарем из британского посольства. Он был интересен мне, с профессиональной точки зрения и я, наверное, ему тоже. Дружбы «взасос» у нас не было, просто периодически мы встречались - на пляже, в кабаках и других местах. Разговоры разные разговаривали… Язык у него был острый.
        Союз и советских он недолюбливал, хотя тщательно это скрывал. При каждом удобном случае, когда заходила речь о каких-то неурядицах или бытовых проблемах в СССР, парень просто расцветал ядовитым цветом, старался уколоть меня побольнее. Иногда это получалось. Мог задать, например, «гениальный» вопрос, почему у нас в Союзе не продают джинсы или перебои с туалетной бумагой? Однако в целом меня как оппонента он уважал и даже немного побаивался.
        Помнится, заговорили мы с ним как-то об английской и русской литературе, (как ни странно, но такие разговоры случались)_ культурной жизни в Москве и Лондоне. Друг мой английский с дипломом Кембриджа слегка попритих. Всплыли смешные вещи. Участвовавшая в беседе Маруся что-то про Диккенса загнула, так сын туманного Альбиона захлопал на нее своими зелеными глазами с рыжими ресницами: выяснилось, что он имел очень смутное впечатление о своих классиках! Правда, когда поднапрягся немного, вспомнил Голсуорси, но знания его были, увы, поверхностными! А у нас о ту пору только самая ленивая домохозяйка не зачитала до дыр «Сагу о Форсайтах».
        Разговор плавненько перешел на быт и прочие мелочи жизни в разных странах. Вспомнили дочь киевского князя Ярослава Мудрого и ее первые впечатления от средневекового Парижа. Как известно, ее выдали замуж за французского короля Генриха I. Будущая правительница Франции поначалу была шокирована парижским бытом, особенно когда убедилась, что горожане практически не мылись и нечистоты выбрасывали прямо из окон домов на головы несчастных прохожих.
        И духи-то знаменитые французские появились лишь потому, что надо было хоть как-то забивать запахи немытой человеческой плоти. Говорят, что оттуда, кстати, и пошла мода на шляпы с длинными полями: берегли свои головы французы. Мой английский друг об этих исторических казусах ничего не слышал. Удивлялся и, кажется, не хотел верить. Но мы шли дальше в наших бытовых разборках.
        - А как вы, просвещенные британцы, руки моете, - голосом, не предвещающим ничего хорошего, вопросил я?
        - Как-как, как обычно, в раковине, - робко ответствовал мой визави, ожидавший от меня подвоха.
        - Правильно, в раковине. Только у вас, таких чистюль, наверное, не знают, что в XX веке даже в африканской Лоренсии люди пользуются смесителями. А вы в Лондоне сначала затыкаете пробкой раковину, потом открываете кран с горячей водой, добавляете холодной и полощитесь в этой с позволения сказать субстанции. Не гигиенично как-то!
        Не каждый англичанин, видимо, задумывается об этих простеньких вещах. По реакции моего «друга» было видно, что стрела попала в цель. Во всяком случае до конца беседы он больше не дерзил и посматривал на нас с Марусей с опаской и нескрываемым уважением.
        Впрочем его черед отомстить мне, причем с изящной английской утонченностью, пришел, когда он делился впечатлениями о своем перелете из Москвы в Лузанвиль. В то время капиталистические аэропланы революционную Лоренсию не очень-то жаловали и редко залетали в столицу. Регулярно совершал рейсы только наш трудяга и спаситель Аэрофлот. Многие западноевропейцы тогда вынуждены были летать в Лоренсию транзитом через Москву. Так вот, сидели мы мирно в какой-то приличной забегаловке под пиво и кока-колу - я и еще тройка западников (из них, кстати, два шпиона, как положено). Лениво рассуждали о политике, агрессии соседних стран против моей любимой Лоренсии и прочей дипломатической ерунде. Вдруг дверь ресторана открывается и гордо входит мой английский друг, недавно вернувшийся из очередного отпуска. Все внимание сразу на вошедшего. Хлопцы-дипломаты начали его оживленно расспрашивать, как отдохнул, где провел вакации и как там вообще поживает туманный Королевство?
        Я тоже присоединился к этому дружному хору, задав банальный вопрос: «Как долетел, старина?». Не уверен, был ли его ответ искрометным экспромтом или хорошо продуманной домашней заготовкой, но прозвучал он, как короткий выстрел прямо мне в лоб. «Знаешь, Сергей, впечатления незабываемые… С чем сравнить этот перелет из Москвы до Лузанвиля я, откровенно говоря, даже не знаю. Все было просто восхитительно. Ваш самолет - это летающий Гулаг!».
        Все зааплодировали, зашумели, видимо, по достоинству оценив остроту нашего английского друга. Слово это зловещее многие слышали, да мало, кто мог правильно расшифровать. Но это уже тонкости соц-действительности. Я же, откровенно говоря, немного «скис», почти также как и мой «друг», проявивший незнание собственной классической литературы. Я, конечно, участвовал в общей беседе, что-то говорил, кому-то отвечал. Но мысли крутились вокруг этой фразы британца, пытавшегося обидеть мой «Аэрофлот», чьими самолетами мне предлагалось еще в детстве летать на курорты Крыма. Мне к тому времени было с чем сравнивать, например с лайнерами Эйр-Франс, KLM, эмиратских авиалиний с приличной едой и сервисом на борту, милыми и улыбчивыми стюардессами, готовыми по первому зову выполнить даже иногда дерзкое пожелание клиента.
        «Аэрофлот» отставал. Сильно. К сожалению, англичанин не лукавил, в чем-то оказался прав. Но зло я на него все равно затаил… А нечего всяким супостатам в дела наши домашние лезть! Сами разберемся, без подданных Ее Величества!
        Мы летели с Марусей к новому месту назначения. Естественно «Аэрофлотом» с его неубойным запахом на борту, прохладной курицей с рисом, «бочковым» кофе и «взлетными» леденцами. Тогда я не задумывался о далеких перспективах, но чутье вместе с моим нахальным внутренним голосом ненавязчиво подсказывали мне, что новая командировка может затянуться на неопределенное время.
        Голос последнее время совсем от рук отбился. Взял за правило постоянно портить мне настроение, причем делал это с каким-то демонстративным наслаждением. Возвращаюсь я домой после того памятного разговора с моим азиатским коллегой, удостоившимся неожиданной аудиенции у Директора, в самом мрачном настроении. Прокручиваю в голове взад и вперед детали состоявшейся между ними беседы, что-то на себя примеряю, рассуждаю, что мой друг правильно сказал начальнику, а что нет. Сижу в квартире один - Маруся с девчонками уехала к родителям. Курю, пью чай краснодарский и даже сил нет сварить себе кофе. Час прошел, другой. Даже свет в комнате не включаю.
        Как всегда неожиданно возник Голос. Ну, видно же, что пьяный - алкотестер не нужен. С чего? Я ведь трезв и прозрачен, а мое второе «я» лыка не вяжет. Или претворяется?
        Очень интеллигентно предлагаю:
        - Объяснитесь, сударь!
        Что тут началось! Крик, визг, истерика, сопли. Жду, пока остынет. Первый порыв «справедливого» гнева иссяк. Голос взял себя в руки и вполне трезвым голосом доложил:
        - Вообще-то, сугубо для вашего сведения, должен сообщить: мы культурно отдыхали с коллегой из 39-ой квартиры…
        Знакомая квартира. Там действительно жил мой сослуживец, резидент в Риме.
        - Да, мы дегустировали благородную итальянскую граппу в приличной компании. Возможно, позволили себе лишнего. Тем не менее, стыдно вам должно быть, сударь, делать мне замечания. Что, сами без греха? Помните, как тогда в Сан-Луисе… Правильно вас Маруся называет…
        - Ну ладно, ладно, - примирительно поморщился я. - Просто хотелось бы знать, когда ты за ум возьмешься? Может быть, займешься чем-нибудь общественно полезным? У нас ведь с тобой командировка на Ближний Восток не за горами. Слабо ну, там арабский вспомнить или иврит подтянуть? - Попытался я вежливо наставить его на путь истинный.
        - Может, лучше по глотку? Сидишь тут в потемках, ностальгируешь, скучаешь. - Голос говорил абсолютно трезвым голосом, но я не поддавался.
        - Оставить «по глотку»!
        - Почему же сразу «отставить», тащ полковник? Сегодня разве день постный? - Не сдавался мой вечный оппонент.
        - День сегодня скоромный, но пить не будем.
        - Жаль, - сказал Голос, грустно посмотрев на мой пустой стакан. Истинно жаль, - повторил он и вдруг начал нараспев читать молитву на сирийском диалекте арамейского языка, которую когда-то давным-давно мы с ним слышали в монастыре в Маалюле под Дамаском.
        Я замер, зачарованно слушая его, и помимо своего желания плеснул паскуднику полстакана «Балантайнза». Заодно себе, вернее, себе, а заодно - ему.
        - А знаешь, что мне рассказал дружбан из 39-ой?
        - Что же?
        - Говорит, что мы с тобой опять в какую-то тьмутаракань ближневосточную собираемся, а он с хозяином в третий раз в благословенную Италию отправляется. С сожалением таким сказал: «А у нас скоро третья ходка в эту гребаную Италию. Совсем «затрахались».
        Ты представляешь, как народ зажрался! Про Италию - «гребаная»! Да и лексика какая-то приблатненная - «ходки», «затрахались». Тьфу, прости Господи! Нахлещутся с утра разных там киянти с лимончеллами и давай хаять такую великолепную страну. Вот бы нас туда, - да, хозяин? - Голос не позволял слова вставить. - Но ты ведь сам виноват: не отбрыкался от арабов. Ладно у тебя шкура, как у гиппопотама, тебе все один, извините, хрен - что Париж, что Бужумбура. А обо мне ты подумал? Да и перед Марусей-то как неудобно.
        - Что ты имеешь в виду? - Спросил я, снова разливая (пропал вечер!) по стаканам золотистый напиток.
        - Как что? Вот ты мог, например, пойти к Директору, трахнуть там кулаком по столу и прямо сказать: «Вашбродь! Навоевались во всяких там Африках да Азиях. Нам бы теперь хоть одним глазком на Европу взглянуть. Хоть самую захудалую, хоть Хорватию там или Словению. Можно, конечно, и в Австрию или Швейцарию». Ты же знаешь, Сергей Иванович, что руководство тебя ценит, давеча еще один орденок на грудь повесили. А ты, горе луковое в скромнягу играешь? Если так, то поедем теперь по пустыне бегать и верблюдам хвосты крутить. Хоть бы Эмираты попросился, на худой конец, или Доху. Там шопинг неплохой, Марусю бы порадовал…
        - Меркантильность, друг мой, тебя не украшает, - парировал я. - Думаешь, все так просто, взял и попросился?
        - Нет, не думаю. И про меркантильность не думаю. Поэтому вынужден торчать вместе с тобой вечно в африканской заднице.
        - А тебя никто не держит! - Существенная порция алкоголя сделала меня чуть более агрессивным, чем надо. - Мне нужен помощник, советчик…
        - А я, по-твоему, антисовектчик?
        - Нет! Но ты переходишь границы приличия…
        - С кем поведешься…
        - Не надо грязи!
        - Я и так, как раб у тебя…
        - Скажи еще: «на галерах».
        - И скажу! Не надо меня запугивать. - Наш диалог набирал негативные нотки, но тон моего оппонента становился печальнее.
        - По большому счету мы с тобой одно целое. Ты мой рок, - грустно сказал Голос. - Я не волен тебя покинуть.
        - Это ты - мой рок, вернее, мое второе «я». И я в тебе начинаю разочаровываться: нагл стал, хамоват, грубишь… Одним словом, неадекватен.
        Голос замолчал. Видимо, задело. Потянулся к бутылке, но увидев мой брезгливый взгляд, отдернул руку. Снова заговорил трезво и логично.
        - С такой характеристикой, сударь, меня за границу не выпустят. Не говорю уж про Европу, но даже с Ближним Востоком могут трудности возникнуть.
        - Трудности преодолеем. Веди себя только достойно.
        - Конечно, хозяин, не сомневайся. Но я ведь не о себе. Марусю жалко. Ей-то каково? При твоих заслугах не мог нам с тобой выхлопотать если уж не командировку приличную, то хотя бы генеральский патент? Всему тебя учить надобно. Можно ведь как? Заходишь в кабинет, и с порога сразу - бух в ножки. Ручку целуешь, так, мол, и так, Батюшка Царь, служил Отечеству верой и правдой с младых ногтей. А что выслужил? Мне бы генерала, пусть даже от инфантерии… Глядишь, и обломилось бы. На крайний случай похлопотал бы, как другие делают, чтоб жилищные условия улучшили, квартирку новую дали где-нибудь на Ленинском проспекте. А то, что мы с тобой девкам нашим в наследство оставим? Простатит с подагрой, пробитую стрелой печенега старую кольчугу и циррозную печень?
        На этом месте мерзавец прервал монолог, вздохнул как ребенок, прерывисто, все-таки плеснул по-взрослому порцию виски причем только в свой стакан и запел на ливанском диалекте голосом звезды эстрады Файруз известную на всем Ближнем Востоке песню:
        Я ситти, я хатьяра.
        Я зейнат куллиль хара.
        Хабиби элли бхиббу,
        Надырни биссаяра…
        Мы мысленно обнялись и заплакали… Между всхлипами он успел рассказать анекдот. Встречаются две акулы. Одна спрашивает: «Ты где, голубушка, этим летом кормилась?»
        - В Аденском заливе. Там публика попадалась смугловатая, худая, жилистая, но с завидной регулярностью. А ты где?
        - Я столовалась на Черном море в Сочи, у санатория имени Дзержинского. С провиантом там, правда, напряженно. Сама знаешь - одни чекисты: гвозди бы делать из этих людей, но вот печень у них отменная…
        Да, печень надо беречь, подумал я и под укоризненный взором Голоса плотно закрутил на бутылке колпачок.
        18
        В аэропорт мы прилетели точно по расписанию, под утро. Ужасный перелет. И кофе, и обслуживание - хуже некуда. Как там у Жванецкого: вышла расстроенная стюардесса, заметила пассажиров… Ладно, забыли.
        Коллеги встретили, отвезли в небольшую, но уютную и неплохо обставленную квартиру. Мы даже не распаковали багаж, а Маруся привычно принялась наводить уют в нашем новом гнездышке, стирая невидимую моему глазу пыль с мебели.
        Утром следующего дня за мной заехал резидент и самолично привез в посольство. Посидели пока в его, а скоро уж и моем кабинете, попили отличного кофейку, погутарили о «делах наших скорбных». Я познакомился с ребятами, и отъезжающий шеф, который был страстным собачником, вдобавок с превосходным чувством юмора, предложил: «Ну, что, старичок? Пойдем, обнюхаешься с гаденышем». В переводе на русский это означало: «Пойдем, я представлю тебя послу».
        Тот оказался на поверку милейшим человеком лет 60, кадровым дипломатом-арабистом с экспертным знанием ближневосточной проблематики. Встретил радушно, с улыбкой.
        - А где напитки? - Спросил Голос.
        - Цыц! - Приказал я. Голос обиженно замолчал. Разговорились и сразу же нашли общих знакомых в МИДе и Конторе. Как ни странно, пришли к пониманию, что надо дальше плыть в одной лодке по бурным волнам арабских морей и страстей и стараться не делать друг другу мелких гадостей, которые только осложняют жизнь и мешают плодотворной работе. Делить-то по большому счету нам было нечего. Это понимал я, да и посол, вроде бы, придерживался (вначале хотя бы на словах) той же точки зрения.
        - Вот и славненько, - подумал я.
        - Подожди радоваться, хозяин, - вмешалось мое втрое «я». - Не будет мелких гадостей - жди крупных.
        Время покажет! - выдал он в мой личный эфир название передачи, которая станет супермодной на 1-ом канале Российского ТВ лет через двадцать.
        За сим аудиенция была закончена. Я откланялся и ретировался. Выйдя из кабинета экселянса, снова поднялся к бывшему резиденту, который все дела мне уже передал. Слово «бывший» не должно резать слух. Увы, все рано или поздно кончается. И хорошее, и плохое…
        Под «добрый кофе» (так здесь резидентурские ребята называли напиток с добавлением нескольких капель французского коньяка) и традиционный «Честерфилд» начали опять судачить о после, обсуждать, как прошел визит вежливости. Я больше молчал и слушал. А моего визави «прорвало», видимо, наболело. Он откровенно признался, что отношения с главой дипмиссии у него не сложились.
        - Запомни, человек он очень непростой, себе на уме, - сказал бывший.
        - Кто простой? Ты?
        - Речь не про меня. Этот мягко стелет, да жестко спать. При необходимости для достижения своей цели, как говорится, за ценой не постоит, зароет и даже не поморщиться.
        - Наш человек! - Снова встрял Голос. - Вы на себя в зеркало посмотрите, знатоки человеческих душ!
        - Властный, очень капризный, - продолжал мой коллега. - Любит лесть, даже в самой грубой неприкрытой форме. Но это еще полбеды. Главное, что у него все вопросы, связанные как с работой, так и жизнью коллектива, решает его дражайшая Людмила Петровна. Конь с яйцами! Внешне хрупкая, маленького росточка, а так его прихватила, что слова без ее одобрения сказать не может. Правда, папа у нашей Людочки был большой «шишкой» в международном отделе ЦК. Говорят, воевал вместе с Ильичем. Короче, боюсь накаркать, но тебе, Серега, будет с ним непросто, - завершил монолог мой предшественник.
        - Разберемся по ходу - прочитал мою мысль Голос. Я показал ему кулак и он, приложив указательный палец к губам, замолк. Но через минутку опять ожил: «Спроси: обедать мы сегодня собираемся или будем держать голодовку?
        Бывший предложил прокатиться по уже немного знакомому мне городу (раза три я бывал здесь непродолжительное время по конторским делам). Показал, где живет агентура, которая передается мне на связь. Основные объекты оперативного интереса и тройку любопытных отрезков проверочных маршрутов, на которых гарантированно можно уйти от «наружки».
        Обедали в семейном формате в чудесном ресторанчике за городом, в горах, с красивым видом на сосновую рощу и глубокое ущелье. Обычный обед - местные блюда, скромные напитки, простые разговоры, байки, анекдоты, о работе - намеками, о делах иносказательно, как учили, ничего особенного…
        После отъезда моего коллеги в Москву я с головой окунулся в привычную жизнь. В моем хозяйстве все шло по накатанной: утром бегаем, высунув язык, собираем информацию, с какой ноги сегодня встал египетский фараон Мубарак, в обед - о чем думает железный Асад. А вечером - в каком направлении сегодня задует пустынный ветер из Саудийи, Эмиратов и Катара. Не забывали и наших беспокойных соседей из Тель-Авива, которые в одночасье могли подкинуть какую-нибудь «подлянку», совершенно непредсказуемо перемешать фигуры на шахматной доске ближневосточного урегулирования, создав для всех головную боль. Я уже не говорю об их союзничках: всяких там америках, англиях, франциях и прочих благодетелях.
        Мы, конечно, хотели сохранить и упрочить свои позиции и влияние в этом жизненно важном регионе мира. Основываясь, в том числе и на разведданых нашей «гвардейской» резидентуры - как ее называли сами ребята, Москва принимала соответствующие мудрые решения, совершала различные телодвижения. Иногда они, на мой непросвещенный взгляд, были правильными и своевременными. Но хватало и, да простит мою гордыню почивший в бозе ЦК КПСС, бестолковых и даже контрпродуктивных шагов.
        Вспомнился Египет… Как мы дружили когда-то с Героем Советского Союза Насером! Вскоре после его смерти всех наших военных выперли из Египта и почти все вооружение советское поменяли на американское. Мне как-то в довелось в бытность военным переводчиком лететь одним хитрым спецбортом в конголезский Пуэнт-Нуар. Сопровождал важный груз, хотя в Конторе еще не служил. Летели мы долго. Через воздушное пространство Египта, Судана, Центральной Африканской Империи. В последней, к слову, в то время у власти был кровавый диктатор маршал Бокасса, замеченный в каннибализме.
        По предварительной договоренности с местными властями (низкий поклон за хлопоты «ближним соседям» - так мы на своем профессиональном сленге называем мидовцев), полет проходил без всяких таможенных досмотров и прочих формальностей. Этимология термина «ближние соседи» сегодня мало кому понятна. Все просто на самом деле. До переезда в сталинскую высотку на Смоленской площади НКИД или Народный комиссариат иностранных дел СССР находился по адресу: улица Кузнецкий Мост, дом 21/5. А по соседству, на Лубянской площади обитали чекисты. Вот они и придумали - «ближние соседи»!
        Летели без забот. При дозаправке нашего ковра-самолета на военных аэродромах Каира, Хартума и Банги свой борт не покидаем, охраняем небольшой, но очень ценный груз. В Каире, пока подъезжала автоцистерна с керосином, кстати, сделанная на базе нашего родного ЗИЛ-а, вокруг аэроплана выставили охрану. Смотрю с любопытством в иллюминатор, все бойцы с советскими «калашами» в руках. Приятно.
        Возвращался я из Пуэнт-Нуара тем же бортом где-то месяца через три. Сели на знакомом египетском аэродроме. Смотрю в иллюминатор и глазам не верю: все те же солдатики, но стоят с американскими винтарями, если я правильно разглядел, М16. Египет сумел в одночасье ловко «переобуться» во всех военных делах, да и не только военных. Стал ориентироваться на США. Все забыли - Асуан, Хелуан, войну и дружбу. Так было не раз и будет, наверное.
        Мне как резиденту, к которому сливались ручейки закрытой информации о политике моей благословленной арабской страны, иногда было просто больно видеть неверные, с моей точки зрения, ходы моей Родины на Ближнем Востоке. Пытался ли я что-нибудь изменить, боролся ли за истину? Конечно, пытался! Но все мои потуги напоминали поединок с ветряными мельницами Дон Кихота Ламанчского.
        19
        Ну, хватит о грустном. В нашей резидентурской жизни иногда случались и бодрящие события. Однажды звонит экономсоветник, неплохой мужик. Попросил о срочной встрече. Рассказывает, а губы у самого трясутся, что пропал их сотрудник. На работу не прибыл, в квартире нет никого, только беспорядок жуткий оставлен.
        Выясняется, что пропавший - рядовой клерк в аппарате ГКЭС. Часто привлекался в качестве переводчика. Допуска к особо важным бумагам не имел, но кое-какие секреты, естественно, по роду службы знал. В стране находился уже два года. Женат, детей не имеет. Супруга его уехала в Москву в преддверии очередного отпуска. Ничем особым в коллективе не выделялся, держался в тени. С «зеленым змием» шибко не дружил, не курил, тщательно следил за своим здоровьем. В коллективе ни с кем плотно не общался, в гости не ходил и к себе никого не звал.
        Выпускник экономического факультета МГИМО. Родился в Москве, имеет там двухкомнатную кооперативную квартиру. Отец - сотрудник средней руки в министерстве внешней торговли СССР, мать - домохозяйка. Оба находятся в загранкомандировке по линии МВТ в Стокгольме. По анкетным данным чувствуется, что у хлопца имеются еврейские корни, хотя фамилия самая что ни на есть обычная, даже, вроде, хохлятская - Мерецко.
        Был еще один любопытный момент: некоторое время назад его против собственной воли выбрали в комитет физкультурной (читай комсомольской) организации совколонии заведовать культурно-массовой работой. На этом посту он не «сгорел», однако знал, кто из молодых где трудится. Особенно его интересовали военные переводчики: в какой бригаде, на каком аэродроме.
        - По бабам, вроде, не шастал, - задумчиво произнес экономсоветник, начавший немного «отходить» после предложенного ему коньяка, - хотя, вы знаете, в тихом омуте…
        Я, как мог, попытался успокоить бедолагу, снять стресс. Матерые цэрэушники, попадавшиеся на моем жизненном пути, мудро говорили, что для этого есть только три способа: секс, спорт и алкоголь. Секс и спорт мы не рассматривали.
        Подливаю мужику коньячку и говорю ему: «Да не дергайся ты, возьми себя в руки. Беды особой не случилось, главное - не умер никто и на том спасибо! Конечно, получишь по жопе, готовься к встрече комиссий бесконечных из Москвы, толпы разных бестолковых проверяющих из своего Главка. Но, поверь моей интуиции, никто тебя должности не лишит, из командировки не отзовет. В отпуске выступишь на партсобрании с покаянной бестолковой, но патриотической речью. Скажешь, мол, осознал, исправлюсь, простите, Христа ради, засранца! Потом рванешь рубашенку на груди…
        - Пусть не забудет похуже какую-нибудь надеть, костюмчик тоже старый поношенный, галстук не обязательно. - Это уже вмешался мой друг - Голос.
        - Значит так, рубашенку рванешь и заверещишь дурным голосом: «Все осознал, принял к исполнению. Да я, да мы, да наш коллектив… Да мы их всех, маоистов к такой матери, а проклятых империалистов-поджигателей, которые видят свой конец и пытаются его оттянуть… Когда скажешь про “оттягивают конец”, в зале, возможно, раздадутся смешки несознательных товарищей, которые внезапно проснулись. Не тушуйся, гни свою рабоче-крестьянскую линию до победного конца. Так надо, проверено на практике. Если сможешь, пусти скупую мужскую слезу.
        Экономсоветник уважительно посмотрел на меня, в его взгляде появилась какая-то осмысленность и надежда. Снова разлили, чокнулись, выпили. Опять влез внутренний голос:
        - Ты ему скажи, что в речь надо бы побольше умных мыслей. Например, нет человека, нет проблемы».
        - Ну что ты советуешь? Это же генералиссимус! - возмутился я.
        - Хорошо, хорошо, - замахал на меня руками Голос. - Тогда эту: «Нравится вам это или нет, история на нашей стороне».
        - Господи! Где ж ты только нахватался такого! Это же Никита Сергеевич собственной персоной, - попытался я вразумить глупца. Но. Кажется, безуспешно. Он только распалялся.
        - На вас вааще не угодишь! Сами ищите свои цитаты.
        Экономсоветник нашу перебранку не слышал. И хорошо!. Выпив еще рюмочку коньяка и закусив кусочком лимона, он совсем загрустил. Похоже было, что даже задремал - стресс отпускал.
        Своего коллегу из ГКЭС я немного успокоил, а лично мне и резидентуре в целом с бегуном на длинные дистанциии Центр нервишки помотал изрядно. После нашего доклада о ЧП мгновенно прилетела куча разных запросов: что, где, когда, да почему? И пустых рекомендаций типа: примите экстренные меры, усильте, углубьте возьмите под свой личный контроль. Мы, разумеется, козырнули и в тот же час приняли, усилили, углубили и взяли… Впрочем, занялись конкретным делом.
        Перво-наперво по классическим канонам контрразведки мы внимательно осмотрели квартиру и служебный кабинет пропавшего. Перешерстили все документы, к которым он имел доступ на работе. Уже это дало много пищи для размышлений. Например, осмотр квартиры показал, что все наиболее ценные вещи исчезли. Сложилось впечатление, что хозяева не планировали больше сюда возвращаться. Мой глазастый зам разглядел одну любопытную вещь - фотографию хозяина с какой-то девахой (не из наших, как выяснилось) и худеньким пареньком в очках, как у Джона Леннона (тоже не наш! В смысле того, что оба не наши - и паренек, и Леннон). Фотография, видимо, случайно завалилась за стенку выдвижного ящика видавшего виды письменного стола, и в спешке не была увидена хозяином квартиры.
        Я вспомнил, что по приезде в страну, кажется, мельком видел этого парня, по внешнему виду - типичного «ботаника» - в Клубе молодых дипломатов, но лично с ним не познакомился. Тогда, только приступая к изучению местных объектов, в которых нам еще предстояло создавать агентурные позиции, я обратил внимание на это заведение. В один из вечеров посетил его в сопровождении кого-то из «чистых» дипломатов.
        Клуб - это такая общественная самодеятельная организация, создаваемая в дипкорпусе инициативной группой дипломатов для более тесного общения дипработников в неформальной обстановке. Клуб может иметь какое-то постоянное помещение, а может и не иметь: тогда встречи проводятся поочередно в различных посольствах или ресторанах. Иногда организуются культурные мероприятия, коллективные выезды за город на пикники, встречи с интересными людьми, например, известными местными политиками, деятелями науки и искусства.
        Часто его посещают сотрудники местных МИДа и контрразведки, под прикрытием, разумеется, других министерств и ведомств. В этой богадельне зачастую «пасутся» все, кому не лень. Естественно, он кишит не только молодыми дипломатами, но и молодыми шпионами. Здесь они тусуются, заводят полезные связи, устанавливают перспективные контакты. Помнится, когда я пришел туда первый раз, то поймал на себе удивленный взгляд какого-то итальянца, по - моему, атташе посольства. Этот взгляд красноречиво вопрошал: «Чего, мол, ты сюда приперся, старче? Тут ведь тусуется только молодняк». Я спокойно, ни на кого не обращая внимания, по-хозяйски осмотрелся вокруг. Закурил сигарету, отхлебнул вискаря. Потом неторопливой походкой подошел к итальянцу, положил ему руку на плечо, внимательно посмотрел в глаза и изрек с видом Аристотеля, разъясняющего основы философии Александру Македонскому: «Запомните, мой милый друг, юный дипломат - это не тот, кто юн годами. А тот, кто молод душой и успел приобрести мудрость и благочестие». Отчеканил и даже самому понравилось! Под одобрительный гул присутствующих я откланялся и гордо
удалился, заметив напоследок: «Извините, господа, я тотчас должен идти, ждут неотложные государственные дела…» Даже внутренний голос похмыкал одобрительно.
        Признаться, фотография нашего Мерецко в компании с английским «ботаном» меня сразу насторожила. Я из личного опыта уже знал, что там, где гордо реет «Union Jack», жди подвоха, а то и большой беды… Так оно и вышло. Все резидентурские хлопцы по моей просьбе забегали, засуетились. Кто-то отправился проверять аэропорты и морские порты, другие - пограничные переходы с сопредельными странами. Третьи - собирать досье на очкарика. Уже дня через три у меня на столе в рабочем кабинете лежала тоненькая папочка - подборка материалов на англичанина с минимумом необходимых данных. Тут еще Москва с Лондоном нам подсобили немного и Лусака, где парень слегка «наследил», находясь в своей первой командировке.
        С неплохим «уловом» вернулись и опера с израильской границы. Две литровые бутылки «Джина» немного развязали язык неподкупного стража рубежей, который, посмотрев нашу фотографию, уверенно заявил, что интересующий нас господин в прошлую пятницу проследовал через вверенный ему погранпереход в сторону Израиля за рулем «Мерседеса» голубого цвета, № такой-то. Еще 50 баксов, перекочевавшие в глубокий карман мздоимца, освежили его память настолько, что он признал барышню с фотографии. Погранец, в частности, сказал, что она сидела в машине рядом с водителем. Внешне вела себя как жена или любовница, то есть по-свойски. Между собой парочка общалась по-английски. Все документы, включая британские паспорта, у них были в полном порядке, с въездными израильскими визами. Все, «ку-ку, Гриня», приплыли.
        Много любопытного мы почерпнули из собранного досье на англичанина. Оказалось, он не какой ни «ботаник», а молодой волчонок, уже попробовавший русской и китайской крови. В который раз убеждаюсь, что внешность обманчива! Звали его Томас Эванс, 1960 года рождения, уроженец Бирмингема. Происходил из семьи потомственных дипломатов. Батюшка его до недавнего времени был послом Великобритании в Бангладеш, ранее работал в СССР, Китае и Чехословакии. Сейчас на пенсии.
        Эванс закончил Оксфорд. Проходил шестимесячную стажировку в Шанхае. По конкурсу был принят в Секретную разведывательную службу МИД Великобритании. Владеет русским, китайским, французским и испанским языками. Обладатель черного пояса по карате (А с виду - худышка!) Холост. Постоянно проживает в Лондоне, где имеет собственный особняк на Belgravia Square.
        Паренек уже успел побывать в загранкомандировке в Замбии в качестве опера под прикрытием третьего секретаря политической секции посольства Великобритании. По данным нашей резидентуры в Лусаке, активно работал по китайской и советской линиям. При этом проявлял творческий подход, изобретательность и агрессивность. По сведениям, нуждающимся в дополнительной проверке, привлек к конфиденциальному сотрудничеству с МИ-6 служащего торгпредства КНР в Замбии. Совершил зондирующий вербовочный подход к первому секретарю посольства СССР в Лусаке Корниченко И. П., после чего был экстренно отозван на родину. В настоящее время находится в долгосрочной командировке в качестве заместителя резидента СИС под прикрытием должности второго секретаря посольства.
        В Центре завели дело на Мерецко, которого по нашей инициативе назвали «Спринтер». Проанализировав всю полученную информацию, мы решили действовать сразу по двум направлениям. Я занялся резидентом СИС, с которым до этого только был шапочно знаком, а ребята мои обложили со всех сторон, как спящего в берлоге медведя, нашего каратиста, получившего оперативный псевдоним «Леннон».
        Мне пришлось принять меры по развитию контакта с англичанином, которого звали Самуэль Адамсон. Та еще штучка, надо сказать. Конторе был известен по Пакистану и Афгану, где был большим мастером по вербовке наших бедных солдатиков, попавших в душманский плен. Делал он это виртуозно, с дьявольским садистским наслаждением, получив от нас в награду оперативную кликуху «Иезуит».
        Как докладывала наша агентура из его окружения, вначале он приказывал «духам» метелить наших ребят так, что только кости трещали, пить не давали, лишали сна и снова тупо били, без всяких допросов и бесед по душам. Бывало, что на глазах узников пытали и даже убивали их товарищей. Не всякий выдержит! Я иногда задумывался, как бы повел себя в подобной ситуации сам. Положа руку на сердце, ответа не находил, но кровь в жилах леденела. А парни наши через это чистилище проходили…
        Через какое-то время внезапно появлялся «Иезуит» в образе эдакого добренького дяденьки - иностранного журналиста. Обличье у него было соответствующее: сухой поджарый, редкая седая бороденка пострижена аккуратным клинышком. На носу с горбинкой очки в солидной дорогой оправе, на безымянном пальце правой руки массивный золотой перстень - печатка с персидской вязью. Угощал ребят чаем с ароматными свежеиспеченными лепешками. Вежливо интересовался у полуживых людей условиями их содержания в местном зиндане: как их кормят, выводят ли на прогулки на свежем воздухе, предоставляют ли книги из тюремной библиотеки. Книги… Лихо, да?
        Потом заводил с каждым индивидуально душещипательные беседы, например, как там живет где-нибудь в рязанской глубинке, старуха-мать, которая воспитывает без кормильца еще трех дочерей - мал-мала, меньше. Хватает ли им скромной крестьянской пенсии? Какие виды в этом году на урожай, есть ли корова и корма, чтобы прокормить животинушку нынешней зимой?
        На сломленных морально и физически парней это, как правило, производило сильное впечатление. Некоторые раскрывались, втягивались в разговор. Дальше - дело техники. «Иезуит», конечно же, получивший полную (по мере возможностей, МИ-6 ведь тоже не всесильна) информацию о сослуживцах бедолаги, сгинувших на афганской войне, ненароком мог показать фотку кого-нибудь из них, например, бывшего бравого сержанта ВДВ, воевавшего в соседнем взводе и пропавшем в кровавой бойне под Кандгаром. Этот сержант (погибший!) стоял где-то под пальмами в обнимку с красоткой в приличной одежде, сытый, чистый и довольный. Далее, думаю, все понятно…
        20
        Где-то недельки через три после начала активной работы по «Спринтеру», меня дернули в очередной раз в Первопрестольную, отчитываться о работе вверенного мне хозяйства. Маруся осталась, а я полетел один. Странно даже, первый раз лечу налегке с кейсом в руках. Мы в лоренсиях да кабралиях привыкли летать с тюками и узлами, как беженцы в гражданскую. Везли с собой ложки, поварешки и прочую белиберду.
        Помню, как-то раз в Лузанвиле, будучи дежурным дипломатом, доставляю к трапу нашего красавца «Ила» вализу с диппочтой. Самолет еще не приземлился, жду. Аэроплан сел, подали трап. Вниз спускается поток соотечественников, измотанных длительным перелетом и ненавязчивым аэрофлотовским сервисом. В толпе встречающих выделяется один военный спец. В местной форме, небритый, с приличным «выхлопом», но без положенного букетика цветов. Ожидает прибытия жены с детьми, нервно курит.
        На трапе появляется его благоверная: в теплом плюшевом салопчике, такие еще наши бабушки носили, в пуховом платке, завязанном крест-накрест (на улице - чуть за 30 тепла). В руках - два громадных узла. За ней, держась за широкую длинную юбку, семенят гуськом трое карапузов. Увидев встречающего мужа, женщина приостанавливается, радостно улыбается и машет рукой, мол, привет, родной, мы здесь. Мужик с каменной мордой смотрит на них и, перекрывая шум толпы, орет: «Галя, электролампочки привезла?». У бедной женщины сразу делается растерянно-испуганное лицо: «Ой, Вась, кажется, забыла…». Мужик со злобным выражением негромко матерится, сплевывает сквозь зубы и раздосадовано затаптывает окурок. Суровая проза лоренсийской жизни, где обычные лампочки были на вес золота…
        Опять эти отчеты! О чем отчитываться, ворчал я, летя в самолете. Работаем, не хуже и не лучше, чем другие.
        В Москве я остановился у старшей дочери, которая вышла замуж и жила отдельно. Домой не заходил, а чего там делать одному-то? Кореш Вован - за бугром, поди, пивко голландское попивает и селедочкой атлантической закусывает. А у меня тоска зеленая!
        Утром приезжаю в Контору, злой, как собака. Начальники, приняв скромные дары данайцев, напоили кофе, правда, не «добрым», и потащили меня на Голгофу. Минут десять рассказывал ареопагу про жизнь нашу никудышную, отвечал на многочисленные вопросы. Вроде, все прошло гладко. Во всяком случае Директору, похоже, понравилось, судя по его довольному выражению лица. Хотя, нельзя исключать, что у него просто пищеварение наладилось или, например, невестка старшего сына чем-то порадовала. Слава Богу, про «Спринтера» никто особо не расспрашивал, видимо, в стране и в разведке других проблем хватало и без нашего бегуна.
        После заслушивания шеф пригласил к себе. Внутренний голос заорал что есть мочи: «Вот оно, свершилось!».
        - Не говори «гоп», пока не переехал Чоп, - одернул его я.
        Вошли в кабинет, сели. «Чай, кофе, потанцуем?» Беседа длилась долго, почти час. Говорили по делу, естественно, большую часть времени Директор. Он четко обрисовал круг первоочередных задач, которые предстоит решать моей резидентуре. Дал свое видение расстановки сил в мире и, в частности, на Ближнем Востоке. Очень профессионально говорил, по делу. Мысленно я ему аплодировал, написал однажды по такому же поводу Богомолов. В ответ на мою просьбу пообещал подбросить кое-какие интересующие меня сведения, помочь наладить более тесное взаимодействие с соседними резидентурами по региону. Поблагодарил за работу, отметив, что у Центра в целом претензий к нам нет. («И на том спасибо», - вмешался Голос). Пообещал взять под свой личный контроль вопрос о награждении двух моих отличившихся бойцов правительственными наградами и выделении жилья одному парню, ставшему в одночасье многодетным папашей.
        О моей замене не говорил, отметив лишь, что с надежными опытными кадрами сейчас тяжеловато. Я тоже по собственной инициативе эту проблему решил не затрагивать («Ну и мудак!», - встрял голос.
        В заключение Директор все же вскользь поинтересовался, как идет работа по делу «Спринтер», но глубоко не «копал», без пафоса, как говорится. Прощаясь, выполняя домашнюю заготовку, я вручил ему небольшой сувенир - искусно выкованный местными умельцами из дамасской стали миниатюрный ледоруб (спасибо резидентурским хлопцам, нашли отличных мастеров) с надписью по-арабски: «Пусть Аллах покарает всех ваших врагов!». Заметил в шутку, что готов с этим инструментом в любой момент самолично отправиться в Лондон, где, по нашим данным, обосновался «Спринтер», и наказать мерзавца (Ну, слава Богу, хоть Лондон на халяву посмотрим, мы ведь там еще не были. Значит так. Проси на поездку недели две-три, иначе в Сохо не успеем сходить и все пабы обежать. Перелет бизнес-классом в оба конца, отель пять звезд и командировочные…) Я оборвал нахала.
        Директор шутку, вроде, оценил. Улыбнулся и, протягивая руку для прощания, сказал: «Благодарю за службу, Сергей Иванович, и за готовность к самопожертвованию! В случае чего, вы у меня кандидат № 1 в долгосрочную командировку в Англию», - и сделал какую-то пометку в лежащем на столе блокноте». Тут вмешался, видимо, внутренний голос самого Директора - громкий и властный:
        - Пацаны, идите-ка отсюда подобру-поздорову, мой вам совет. Пристаете к занятому человеку со всякой фигней (и у этого тоже «фигня»!), а видите, сколько у него работы - весь стол срочными шифртелеграммами завален. Ну, давайте, давайте скоренько на выход. Я провожу. А то, не дай Бог, осерчает начальник, и поедете вы у меня, болезные, вместо Ближнего Востока и Англии на солнечный Шпицберген белых медведей дрессировать.
        Я схватил своего дурачка в охапку, который уже открыл рот, чтобы попрепираться со старшим по должности и званию, и покинул высокий кабинет. Мой внутренний оппонент сник и стыдливо молчал.
        21
        В Москве в тот раз я пробыл всего два дня. На Средиземноморском побережье меня дожидался «Иезуит». К моему возвращению дисциплинированные подчиненные подсобрали информацию, что этот любознательный гад посещает курсы сирийского диалекта арабского языка, открывшиеся в Культурном центре при посольстве Франции. Пришлось и мне на старости лет неожиданно воспылать любовью к непростой мове, на которой когда-то разговаривал пророк Мухаммад. Хорошо хоть из рабоче-крестьянских карбованцев (резидентурской сметы) не взял ни гроша - курсы были халявные.
        Пройдя собеседование, «случайно» оказался в одной языковой группе с англичанином: любезно помогла длинноногая барышня-секретарша из местных, которая очень любила швейцарский шоколад «tobleron», молочный, с медово-миндальной нугой, а зарплату в посольстве у прижимистых лягушатников получала мизерную. Кстати, девушка эта потом оказалась совсем не бесполезной нам и нашим друзьям. Дай ей Бог здоровья и долгих лет безмятежной жизни.
        Зубрим мы с супостатом диалект, зубрим, а после занятий бедные студенты что обычно делают? Правило, идут «по пиву», ну или в кабачок выпить чая с молоком. А там за столиком у двух резидентов, правда, с разных сторон баррикад, да еще и старших дипломатов (он - первый секретарь, я - советник) всегда найдутся общие темы для бесед. Друг другу нервы особо не портили, перевербовать один другого тоже не пытались. Хотя «фигу» в кармане, разумеется, держали, причем он - английскую, а я нашу, сермяжную.
        Мы стали чаще общаться, постепенно начали «дружить домами». Нас еще сближала любовь к собакам, а эта страсть порой скрепляет человеческие отношения сильнее, чем супернавороченный клей. «Иезуит» держал дома двух псов: трехлетнего красавца добермана и симпатичную вислоухую «девочку» - дворнягу.
        Доберман был «голубых кровей». Родился в городе Апольда, что в Тюрингии, где собственно и вывели эту шикарную породу. Имел самую что ни на есть аристократическую родословную: с миллионом старинных немецких имен, из которых я, к стыду своему, запомнил только последнее - фон Кляйн. В миру был сама скромность и охотно откликался на кличку «Джек». В Лондоне с отличием закончил школу для полицейских собак, становился призером нескольких мировых чемпионатов, награжден медалями (конечно же, золотыми!). Окрас имел черный, рост - 72 сантиметра, вес - сорок килограммов. Глазки светились умом. Мускулистый, мышцы так и играли, шерсть лоснилась. Весь, как сжатая пружина - все время в движении. Одним словом, не пес, а загляденье.
        Дворняжку звали «Жужу». Симпатичная молодая сука. Лохматая, рыжего цвета, с белыми «носочками» и «кисточками» на ушах. Очень ласковая и игривая. «Иезуит» и его жена Алисон когда-то отбили «Жужу» на улице у мелких сопливых арабчат, которые изначально хотели забросать бедолагу камнями. Что делать, собак на Востоке никогда не жаловали… В результате длительных и вязких переговоров местные юннаты согласились пойти на компромисс с парой чудаковатых европейцев, и уступили им барбоса по сходной цене - за три рожка итальянского мороженого и билеты в кино.
        У нас с Марусей дома жила симпатичная гладкошерстная таксочка по кличке «Сарделька», которую мы привезли из Москвы. Честно говоря, нраву она была скверного, капризуля, но с «Джеком» и «Жужу» сошлась сразу. А нам того и надо. Частенько по выходным наша дружная компания: «Джек», «Жужу», «Сарделька», Алисон, Маруся, «Иезуит» и ваш покорный слуга отправлялись в горы на пикники и славно проводили там время.
        Псы, почуяв простор (в городе они этого были лишены), носились, задрав хвосты, как чумовые среди густой травы и высоких сосен. Оглушительно лаяли вволю, играли в какие-то свои собачьи игры и, судя по довольному выражению их морды лица, были на верху блаженства. Мы с «Иезуитом» жарили шашлыки или коптили рыбу. Женщины шептались о чем-то своем, девичьем. Все с удовольствием выпивали и вели задушевные разговоры. Мы с Марусей обучили неразумных детей туманного Альбиона собирать маслята в сосновой роще, мариновать их. Короче, все были довольны. Полнейшая идиллия, блин!
        Постепенно перешли к новому важному (по крайней мере для меня) этапу - стали иногда бывать друг у друга в гостях. Все - в рамках строжайшего протокола: визит в обмен на визит, сегодня вы у нас дома, а завтра мы у вас. Вот это-то мне и нужно было. Я давно уже согласовал с Центром вопрос о внедрении «жучков» на виллу «Иезуита» и получил санкцию. Параллельно с моими походами на пикники в резидентуре вовсю закипела рутинная оперативная работа.
        Ребята забегали, засуетились, поскребли по сусекам. Дело - то непростое, не каждый день такими вещами занимаемся. Но коллектив проникся, как говорится, трудился на славу. Наши переговорили со знающими людьми, подыскали стоящих помощников из местных, которые, скажем так, не шибко любили Великобританию и ее обитателей. А таковых было пруд пруди.
        Например, напротив моего дома была маленькая бакалейная лавочка. Ее содержал палестинец Али, симпатичный, улыбчивый и услужливый парень. Я иногда по утрам заскакивал к нему на минутку, кофе выпить, поболтать, новости узнать. Лучше него никто не знал обстановку в родном районе: кто кого сегодня ночью лупил - друзы христиан, шииты суннитов или все вместе бедных палестинцев из ООП Ясира Арафата.
        Али точно знал, когда начнется война с Израилем, когда Москва наконец поставит его стране давно обещанные Миг-23 Ему было доподлинно известно, когда русские замирятся с американцами и совместно сбросят одну маленькую нейтронную бомбочку на Ближний Восток, чтобы разом избавиться от арабов и израильтян с их неразрешимыми проблемами и спокойно качать себе нефть. Это Али так мрачновато шутил, а вообще он был кладезь ценной информации, которую ни в одной арабской (и не только арабской) газете не прочтешь. Да что там газеты! Аналитики ВВС отдыхали, когда простой палестинский лавочник рассуждал на тему, сколько голосов на очередных парламентских выборах получат «братья-мусульмане». Не поверите, после таких бесед я мог строчить депеши в Центр, ибо Али редко ошибался в своих прогнозах. Почему? Природный ум и многочисленные контакты в различных кругах общества - от уборщика до министра, которые забегали в его лавчонку, удачно расположенную в центре столицы на перекрестке основных магистралей, попить холодненькой «Колы» или прикупить контрабандных сигарет.
        Так вот Али рассказал мне историю своей многострадальной семьи. Он очень нуждался в деньгах (содержал кучу родственников) и патологически на генном уровне ненавидел англичан! Откуда произрастала эта ненависть, в принципе было понятно. После Первой мировой войны с 1922 по 1948 годы территория исторической Палестины находилась под управлением Великобритании в рамках мандата Лиги Наций. Где-то году в 1929 в Хевроне арабы устроили крупный погром, порядка ста евреев убили, остальные были изгнаны или бежали из города. Так вот, дед нашего Али погиб от рук британской полиции в ходе подавления арабских выступлений. Потом пришли сионисты из организации еврейской самообороны Хагана. При полном попустительстве колониальных британских властей сожгли родовой дом деда и две его лавки, убили бабку и других родственников. С тех пор большая семья Али скитается по миру…
        Помощников мы нашли и они стали регулярно сообщать об образе жизни «Иезуита» и его второй половины, их распорядке дня, привычках и увлечениях. Наши друзья помогли составить полный список связей англичанина. Мы знали, примерно, кто к нему приходит в гости и когда. А среди них были его подчиненные - хлопчики из резидентуры МИ-6, высокопоставленные чиновники ключевых местных министерств и ведомств, представители армейских кругов и спецслужб, арабские и иностранные журналисты. Фактически наш коллектив проделал в сжатые сроки колоссальную по объему работу и все с одной целью - определить, имеет ли смысл внедрение «жучков» на вилле резидента СИС. Иными словами, убедиться, стоит ли игра свеч?
        Я выполнял свою скромную часть работы. Мне предстояло еще попытаться определить, в какие помещения виллы будем устанавливать «жучки», где и как их прятать. Та еще работенка, нудная и кропотливая. Но от нее во многом зависел успех всей запланированной нами операции.
        Для исполнения задуманного, напрашиваюсь как-то в гости к «Иезуиту», знаю, что Алисон дома нет, то есть беседа будет тет-на-тет. Захожу на виллу, здороваюсь. Мне предлагают сесть в большом холле на двухместный кожаный диван. Передо мной журнальный столик и на другой его стороне любимое кресло хозяина. Пять минут - полет нормальный. Все идет, как я рассчитал. Сейчас «Иезуит» меня спросит: «Серж, что будешь пить?». Если отвечу: «виски», он поднимется, подойдет к высокому бару, стоящему рядом с его креслом, достанет бутылку и плеснет мне в стакан пальца на полтора, не больше. При разливе еще и на колени опустится, чтобы уровень наливаемой «огненной воды» лучше контролировать и, упаси, Господи, ни капли лишней не перелить. Британская прижимистость или скаредность, если хотите! А может и бережливость, это как посмотреть… Но меня подобные телодвижения англичанина всегда дико смешили.
        Значит, надо просить пиво. За ним хозяин должен отправиться на кухню, подойти к холодильнику, открыть его, взять бутылку и принести ее мне. Всего на круг выходит секунд двадцать - двадцать пять чистого времени, когда я остаюсь без контроля и могу ручонками своим шаловливыми ощупать диван, на котором сижу. Это на предмет возможной установки «жучков», туды их в качель.
        - Пиво, пожалуйста, - говорю я и размышляю, - так, хорошо, камеры наблюдения в холле, вроде бы, нет. «Эх, - подумалось, - дал бы мне Сан Саныч и другие наставники сейчас по заднице за это «вроде бы»… А как безумно хочется вернуться в молодость, и даже от любимого генерала пистон получить не страшно…»
        В это время в холл без приглашения, по-наглому вваливается, виляя хвостами, «сладкая парочка» - «Джек» и его подруга «Жужу». Подходят ко мне с двух сторон, ласково трутся о мои новые брюки боками (Маруся точно не одобрит!), оставляя на них клочья шерсти (у «Жужу» линька). Потом садятся на задницы на расстоянии сантиметров тридцать от моих ног и умильно глядят мне в глаза.
        Опускаю ручонки вниз, чтобы ощупать конструкцию дивана. «Джек» продолжает преданно смотреть в мои ясные очи, а эта сука ощетинилась и утробно зарычала, не по-доброму. Вот вам - хваленая школа полицейских собак, а вот - дворовое воспитание. И что лучше, по вашему мнению? Продолжаю исследовать диван, «Жужу» начинает рычать на более высокой ноте и еще более угрожающе. В это время с кухни раздается голос «Иезуита»: «Жужу», девочка моя, тебя что-то беспокоит?». У меня по спине потекла струйка холодного пота и лоб вспотел.
        Подумалось: ах, ты, дрянная псина! Забыла, как я башку твою кудрявую и уши щеткой-фурминатором расчесывал? Между прочим, специально для тебя прикупил, когда через Брюссель летел! А сколько раз тайком под столом «вкусняшками» угощал, вопреки строжайшим запретам хозяев, сажавших тебя на жесткую диету. Что же ты тогда на меня не рычала, не сдавала? Вот она - черная неблагодарность! Прочитав мои мысли, «Жужу» преданно завиляла хвостиком, словно бы хотела сказать: «Извини, старина, я добро помню. Но, сам понимаешь, служба есть служба, к тому же она ведь у меня еще и собачья». И песик зарычал на меня с удвоенной энергией, подавая «Иезуиту» четкие сигналы тревоги!
        «Хорошо хоть этот супербдительный и до противности преданный долгу четвероногий друг по-английски пока не разговаривает, - подумал я с раздражением. - И писать на языке Шекспира тоже не научился. Правда, наше «Сарделька» меня после посиделок с друзьями каким-то образом всегда Марусе закладывает: кто сколько пил, курил, не приходили ли к нам молоденькие девицы. Я даже, каюсь, начал потихоньку присматриваться к привратнику нашего дома Басилю, не переименовать ли мне его в Герасима, тем более, что озеро, в котором он на маленькой лодчонке удит рыбу, рядом. А свободных камней и веревок на ближайшей помойке всегда навалом».
        Поднимаю руки, «Жужу» перестает рычать, опускаю - снова начинает. Ну что ты будешь делать!? Тут еще внутренний голос встрял:
        - Давно тебе, глупому, говорил, давай угостим как-нибудь всех трех прелестных собачек стрихнином, опыт такой научный поставим. - А ты - нет, не гуманно. Они «рокфор», видите ли, любят, Тимирязев наш, хренов. А знаешь, почем нынче рокфор в местном дипмагазине? То-то. Ихбродь ведь по магазинам собственной персоной не ходят, все больше по дипломатическим раутам. Да ты со своей работой сроду таких деньжищ не заработаешь! Хоть бы уж послушал Марусю, колбасный сыр своим любимицам давал, который пацаны иногда из отпусков привозят. Правда, сейчас в Москве и такого днем с огнем не сыщешь. Кризис, ети его мать, реформы! Ох, вы дореформируетесь, возьмется святая Русь за топоры да вилы! Помяни мое слово!
        Я свою тяжелую работу сработал справно, низ дивана все-таки прощупал. Руки убрал, милая «Жужу» перестала рычать. Хозяин тоже успокоился. Наконец принес бутылку ледяного пива, при мне открыл его и налил пенящийся напиток в бокал. Тайком смахнув со лба пот, новенький кондиционер фирмы «Toshiba» (мне бы такой!) в холле работал, как зверь, я приструнил Голос.
        - Пошел вон! - Приказал. К вящему удивлению, на этот раз Голос беспрекословно взял под козырек. Вытянулся, как струнка, рявкнул по - арабски:
        - «Тикрам, я, сиди» (слушаюсь, мой господин) - и, четко повернувшись через левое плечо, чеканя шаг, пошел на выход.
        Работая по резиденту СИС, я часто вспоминал незабвенного друга Вована и его бессмертные вирши. Вот одна из них:
        Кобыла, мучаясь, дрожала
        Волной ходил ее живот
        Вдруг чтой-то, гдей-то
        Задрожало, и на стерню
        Стремглав, упало…
        Как оказалось, ейный плод!
        Примерно так случилось и у нас. После долгих мытарств и тяжелой борьбы с «Жужу», уточнения всех деталей операции по установке спецтехники (это тоже требовало больших усилий) мы вышли на конкретный результат. В конце концов «жучки» на виллу «Иезуита» внедрили.
        Пробный сеанс снятия информации показал, что слышимость была хорошая. Немного мешали посторонние шумы с улицы: то мотоциклист проедет на «железном коне» без глушителя, то соседские женщины соберутся большим хуралом и давай обсуждать свои бабские дела. Но это издержки производства. Чай не на студии звукозаписи родной фирмы «Мелодия» находимся, а трудимся в боевых условиях!
        Расшифровка первой же записи, произведенной на вилле супостата (кстати, тоже требует навыков, терпения и времени), показала, что мы напали на «золотую жилу». Тут тоже возникли маленькие трудности: кому слушать, кому переводить. Труд-то каторжный, а хлопцы мои и так выше крыши загружены. Трудности преодолели. Как всегда.
        22
        Жизнь в нашем посольстве тоже текла своим чередом: от диппочты до диппочты. Были, конечно, и срочные телеграммы, запросы, ночные телефонные звонки. Много сил уходило на организацию и проведение визитов нашего министра иностранных дел, который частенько наведывался к нам в гости с учетом международного авторитета страны, ее роли и значения в ближневосточном урегулировании. А последнее, несмотря на титанические усилия России, арабского мира и Евросоюза, пробуксовывало, топталось на месте.
        В начале августа (знаменательный у нас месяц-август) прошел слушок о скорой замене посла. Коллектив загудел, как растревоженный медведем улей. Наше дипломатическое бытие приобрело новый смысл и заиграло яркими гранями. Все гадали, когда уедет старый «хозяин», кто его заменит и в какие сроки приступит к исполнению своих обязанностей. Многих интересовали сугубо практические вопросы: что принципиально нового привнесет прибывающий посол в общем-то слаженную и хорошо организованную работу дипсостава, кто станет новым фаворитом, кто сдаст свои позиции и отойдет на второй план.
        Меня это тоже интересовало, но в меньшой степени. Конечно, «притирка» к новому представителю президента России потребует определенных усилий и времени. Но это было некритично. Профессия научила меня, что можно «сработаться» с любым человеком. Если посол не помогал мне в работе (а я встречал на своем пути и таких), но и не мешал, это был хороший посол. Хотя некоторые коллеги-резиденты иногда рассказывали мне о совсем уж ископаемых и экзотических экземплярах, не только совместная работа с которыми, но даже проживание на одной территории становились сущим адом.
        Причины-то подобного поведения были самые банальные: кого-то когда-то в далеком детстве якобы «обидел» всесильный КГБ. Кто-то думал, что резидентурские - бездельники и только зря едят свой хлеб, получая две (!) зарплаты - одну в посольстве, а вторую - у себя в резидентуре. А кто-то откровенно подворовывал у государства, опасаясь что Лубянка может этому помешать. Злоупотреблял алкоголем до такой степени, что это мешало исполнению прямых функциональных обязанностей, причиняло ущерб интересам страны и ее международному престижу. Или создавал сам (порой это делала волевая супруга) невыносимые условия работы и жизни в коллективе. Но это были печальные исключения из правил. Мне везло в целом. Руководители дипмиссий, с которыми меня сводила судьба, были нормальными русскими мужиками, умело отстаивающими интересы нашей Родины за ее рубежами.
        «Чистые» дипломаты собирали информацию о новом после через свои возможности, я - по своим каналам, все-таки интересно, с кем дальше работать. Приезжаю как-то по делам в Тель-Авив дня на три. Беседую с тамошним послом и резидентом. А они уже все знают: кто назначен послом, где раньше работал, когда получил агреман, что за человек. Чудеса, да и только! Спрашиваю, мужики, откуда такая информация? А они смеются, только руками разводят, мол, источник самый надежный, местный МИД. Хотя, чему тут удивляться, ведь в Израиле, как пел Высоцкий, «на четверть бывший наш народ». Еще, по-моему, очень к месту мне тогда вспомнились такие его шутливые слова:
        «Больно бьют по нашим душам
        «Голоса» за тыщи миль.
        Мы зря Америку не глушим,
        Ой, зря не давим Израиль»
        И что вы думаете? Через неделю меня опять срочно вызвали в Москву. Прилетаю, звоню своему приятелю со Смоленки из управления кадров. Встречаемся в кабачке, спрашиваю у него про посла. Информация израильского МИДа подтверждается на сто процентов! Говорю мидовскому дружбану (он раньше с моим новым послом в Мадриде работал): «Коль, а что он за мужик-то, расскажи?». Коля подумал немного, закусил белым маринованным грибочком, рассмеялся и отвечает: «Сереж, в принципе тебе повезло. Владимир Федорович - парень простецкий, из нашенских, но он всех в посольстве вашем стоя срать научит…». Я крякнул, тоже поймал на вилку грибочек и заржал: «Ладно, Коль, где наша не пропадала!».
        Потом прихожу в Лес и первым, кого встречаю еще на стоянке, паркуя машину, Валька Петров - мы с ним в Бурсе учились в соседних группах. Обнялись, расцеловались. Не виделись лет пять. Пока шли ко входу разговорились, выяснили, что Валентин давно «резидентит» в Мадриде и моего Владимира Федоровича знает, как облупленного.
        - Ну, и что за фрукт? - спрашиваю я.
        - Старик, мужик он нормальный, ты с ним сработаешься. Он профи высшей марки, в МГИМО попал после армии. Жизнь знает не понаслышке. Баба у него, Наташка, спокойная, юморная такая, в его дела не лезет. Главное, Володе, как и нам с тобой «за державу обидно», и он никогда не путает «свою личную шерсть с государственной».
        - Ну и «ладушки», - подвел итог я.
        Через неделю возвращаюсь. Не успел Марусю толком обнять, несут «срочняк». Надо завтра встречаться с ценным агентом на предмет получения информации о возможном начале боевых действий между Израилем и нашими арабскими друзьями. Галопом понесся готовить встречу с моим помощником - высокопоставленным военным. Он готов встретиться с мной, но только в 9.00, позднее выезжает со своим министром обороны и офицерами генштаба в приграничную полосу к месту дислокации передовых частей. Я явственно чувствую, как в воздухе запахло порохом.
        Проблема заключается в том, что завтра в 7.30 к нам из Москвы транзитом через Вену наконец прибывает новый посол, и советник-посланник попросил меня подъехать в аэропорт для торжественной встречи экселянса. Прикидываю, что по времени успеваю и посла встретить (дело святое!) и встречу с агентом провести (тоже, святое!), но только «в ритме вальса». На всякий случай инструктирую своего «шифрика», чтобы в случае чего, если завтра вдруг «застряну» у вновь прибывшего в кабинете, он зашел туда (имеет такое право) не позднее 8.30 и вызволил меня якобы для ответа на срочный запрос Москвы.
        Самолет из Вены, слава Аллаху (мы же с вами все-таки на арабской земле!) прилетел вовремя. Встретили посла с супругой честь по чести, зашли в VIP-зал. Советник-посланник представил им наше местечковое начальство: старших дипломатов из числа сотрудников дипмиссии, военных из атташата, торгпредских, главного военного советника. Вроде, никого не забыл перечислить. От местных, помимо шефа протокола, был заместитель министра иностранных дел. Круто!
        Владимир Федорович сразу произвел на меня хорошее впечатление. Лет шестидесяти, высокий, спортивного телосложения с едва наметившимся «пивным» животиком. Лицо волевое, лоб высокий с большими залысинами, глаза маленькие, но умные и живые, с лукавой «смешинкой».
        Вспомнился дружок Вован, который философствовал как-то за рюмкой чая у меня дома, прибыв в отпуск из своей первой загранкомандировки. Для меня, еще только готовившегося к броску за рубеж юнца, он казался настоящим Гуру, хотя разница в возрасте между нами - всего два года. Каждое слово «героя» я ловил налету, оно было на вес золота. Кстати, и вернулся-то он тогда не из «гладко выбритого и благоухающего дорогим парфюмом» Парижа, а из экзотической Индии! Страны моего любимого Киплинга, «апологета колонизаторской политики Великобритании», - как «мудро» назвал его в своем эссе какой-то литературный критик-пигмей. Удивительно, но Киплинга я помню по сей день, а вот как звали «писаку» - запамятовал.
        Наливая привезенный мне же в подарок настоящий Гордон-джин с да еще с тоником (по тем-то временам!), закуривая империалистический «Кент», он с видом мудреца изрек:
        - Запомни, старик, в резидентуре для нас, оперов, главный враг не германец с американцем, а старший линии внешней контрразведки.
        - Ну а в посольстве кого надо опасаться больше всех? - Спросил я с глупым видом, приоткрыв рот.
        - Естественно, посла. И вообще заруби себе на носу, мой юный друг, не нюхавший пороха: хороший контрразведчик - это мертвый контрразведчик, а хороший посол - это мертвый посол! При этом Вован, видимо, очень довольный собой и «изобретенным» им гениальным афоризмом громко заржал, как половозрелый жеребец при виде молоденькой кобылы, и пренебрежительно взглянул на меня. Я не преминул возможностью немного «уесть» возомнившего себя звездой разведки желторотого чекиста, вылив на него ушат холодной воды: «Вов, так это же нам с тобой Иван Иваныч рассказывал о встрече Никиты-кукурузника в Штатах, по-моему, аж в 1959 году!». Вован сделал вид, что поперхнулся, он закашлялся и резко поменял тему разговора.
        Вновь прибывший посол сразу «взял быка за рога» и предложил, не откладывая, прямо сейчас, по приезде в миссию, провести совещание у него в кабинете. У меня в голове еще мелькнула нехорошая мыслишка: «А ведь так хорошо началось знакомство с новым боссом, но продолжения, похоже, не будет. Жаль…».
        Посол объяснил эту срочность очень толково и еще больше вырос в моих глазах. Он заявил, что может, конечно, ошибаться, однако при заходе его самолета на посадку в столичном аэропорту обратил внимание на «лихорадочную» суету на военной части аэродрома. В армии экселянс, по его словам, служил в войсках противовоздушной обороны Северного флота, и с тех пор кое в чем разбирается. Далее задал прямой сложный вопрос нашему военному атташе генералу Пименову и мне: «Будет ли война с Израилем и, если «да», то когда?».
        Первым долго и путанно, постоянно потея, прерывистым голосом отвечал мой военный коллега. Из его хитросплетений его речи (ожидал вторую звезду на погоны и дул даже на воду) вообще ничего нельзя было понять - то ли будет война, то ли нет. А если и будет, то когда и кого с кем, неясно.
        Пришел мой черед отвечать. Я встал, сделал маленькую паузу, но открыть рта не успел. В кабинет ворвался шифровальщик резидентуры с горящим взором, держа под мышкой красивую красную папку с гербом, и громогласно возопил: «Прошу прощения! Сергея Ивановича срочно вызывает Москва!». Вставать мне было уже не надо, поэтому я по-военному четко попрощался с присутствующими резким кивком головы и задом попятился к выходу под изумленные взгляды посла и восхищенные - генерала и сотрудников атташата. Все остальные к моим чудачествам были привыкшие.
        На запланированную встречу с агентом я успел впритык. Потом мой зам рассказал, что произошло после моего ухода. Посол взял долгую паузу, которую никто не осмелился нарушить, задумчиво, но с явным раздражением по поводу сорванного совещания посмотрел в окно, затем на портрет президента России, висевший на стене. Ни к кому конкретно не обращаясь, произнес: «Москва, как много в этом звуке…». Закрыл совещание и распустил личный состав.
        Мрачноватый юмор Владимира Федоровича я ценил, а он это чувствовал. Зажили мы с ним, несмотря на 10-летнюю разницу в возрасте и, по большому счету, в положении душа в душу. Я с искренним уважением относился к его нелегкой работе, чем мог, помогал. А возможности помочь у меня были неплохие. Посол в свою очередь признавал нужность и важность того, что делал я и мои хлопцы. Это дорогого стоит. Федорович не только не вставлял палки в колеса нашей резидентурской колесницы, но старался сделать все от него зависящее, чтобы сделать ее ход более плавным.
        Мы стали периодически общаться семьями, бывали друг у друга в гостях, вместе выезжали на природу. Его жена Наташа стала мудрой старшей подругой моей Маруси, многому ее научила, да, к слову сказать, и меня тоже. При прочих положительных качествах, первая леди российской дипмиссии была волевой умной женщиной с потрясающим чувством юмора, что нас с Марусей тоже привлекало к этой паре более опытных и повидавших мир людей.
        Наташа рассказывала, что в юности Федорович жил в Марьиной роще, в бараке и был лидером местной шпаны. После армии по разнарядке поступил в МГИМО. Учились они в одной группе. Сама Наташа была из семьи высокопоставленных работников министерства внешней торговли, которые увлечение своей дочери бравым морячком приняли в штыки. К тому же у Володи поначалу не пошел испанский язык, и даже ставился вопрос об его отчислении из института.
        Однако смелая девчонка, искренне полюбившая симпатичного широкоплечего парня, никого не слушала и взяла над ним шефство. К концу второго курса ее Вова стал уже круглым отличником и был избран секретарем парткома. Они поженились, а тут вдруг появилась новая напасть: молодой супруг под влиянием богатеньких однокурсников из числа «золотой молодежи» потянулся к бутылке. Наташа снова засучила рукава и через полгода Володя окончательно распрощался с «зеленым змием». По правде говоря, его и в зрелые годы иногда тянуло «к рюмочке», но супруга решительно и одновременно деликатно (большая редкость, кстати!) купировала эту пагубную страсть, за что Федорович был ей в глубине души благодарен.
        Контроль за супругом со стороны Наташи был строгим, но не навязчивым. Во всяком случае в нашей компании не возникало неловких ситуаций, когда жена рявкает на своего благоверного, запрещая ему во всеуслышание поднять очередную рюмку. При этом сам Федорович не чувствовал себя «белой вороной» в коллективе, употребляющем спиртное, оставался трезвым, но наслаждался всеми прелестями жизни наряду с другими.
        Наташа как-то сказала Марусе наедине в шутку, что ей в знак солидарности с мужем, когда у него были наибольшие проблемы с алкоголем, пришлось даже «зашиться» вместе с ним. Думается, она действительно шутила, так как многострадальных «зашитых» я на своем веку повидал много. У меня сложилось впечатление, что, как правило, это мрачные озлобленные на весь мир люди, не переносящие, когда другие выпивают в их присутствии. А Наташа, наоборот, выпивала охотно, но всегда в меру. Уделяла много внимания своей внешности. Была симпатичной стройной дамой, следящей за весом, веселой и общительной в любой компании. Вот только курила много, в отличие от мужа, который «завязал» с курением сразу после армии.
        Так, вот у костра в горах под красное винишко Наташа повела неторопливый рассказ об их студенческих годах. Раз пошли они с Володей после сдачи очередной сессии всей группой в поход на Истру. Романтика! Ночевка в палатке в спальных мешках, песни под гитару под звездным небом до утра. Вкуснейшая пшенная каша с тушенкой, сваренная собственными руками в котелке, ароматный чай с дымком. Конечно, немного выпили, ведь в походе без этого нельзя было в наши любимые 70-е!
        Утром, говорит Наталья, я проснулась, вышла из палатки. Зевнула, потянулась. Красота-то какая вокруг! Солнце медленно встает из-за высоких вековых елей, слегка позолотив их верхушки. Трава нетоптаная в хрустальной росе, птицы заливаются. На реке мелкая рябь. Все ребята и девчонки еще спят. Вдруг из палатки мальчиков, разбитой напротив, появляется капризный и избалованный до крайности Петька - сын нашего посла в Аргентине. Тоже сладко зевает, с хрустом в костях потягивается. Потом достает “мерзавчик”, отработанным движением пальцев срывает с бутылки “бескозырку” и, морщась, делает большой глоток. Я в полном ужасе кричу ему:
        - Петя, что ты делаешь? Как ты можешь пить водку, ведь еще только половина шестого утра!
        Тот, не обращая на меня никакого внимания, делает еще один большой глоток, и с явным раздражением отвечает: «А что, Наташ, лучше курить натощак, что-ли?»
        Посол в молодости профессионально играл в волейбол за «Динамо». Через три месяца все посольские детишки приобщились к этому виду спорта и стали его фанатами. Владимир Федорович сам начал их тренировать. Детская и взрослая волейбольные команды посольства взяли все мыслимые и немыслимые призы на турнирах по волейболу в дипкорпусе. Мы обыграли даже команду американского посольства, которая раньше была чемпионом, и, как я позднее выяснил агентурным путем, к встрече с нами втихаря специально выписала из США двух сильных профессиональных игроков…
        Владимир Федорович здорово нам помог с гэкээсовским беглецом. Узнав, что глава дипмиссии Великобритании отбыл в Лондон, а поверенным в делах остался «Иезуит», я попросил посла встретиться с ним и поговорить на нейтральные темы. Ценно было то, он не стал досаждать мне всякими глупыми вопросами типа: почему, зачем и т. д., правдиво ответить на которые я не мог. А врать хорошему человеку не хотелось. Федорович молча взял подготовленные мной тезисы, сказал «сделаю» и задал только один вопрос - а когда нужно? Я ответил грустно: «Еще вчера», - и посол проникся…
        Беседа с супостатом состоялась, длилась часа полтора. Посол почерпнул из нее кое-что полезное и для себя, даже шифровку в Москву по итогам написал. Но, главное, по моему сценарию умело ввернул в канву разговора с англичанином фразу о том, что, мол, совсем распоясались местные террористы: у нас недавно сотрудник один пропал. Не исключено, что их рук дело. Принимающая сторона на этот пассаж внешне особого внимания не обратила. «Иезуит» для приличия выразил соболезнования, поохал, поахал да и все.
        Но цель была достигнута. В тот же вечер англичанин встретился у себя на вилле с резидентом ЦРУ. Рассказал ему о беседе, состоявшейся с российским дипломатом. Потом долго под виски и солененькие орешки в красках распинался об успешно проведенной им «сложнейшей и опаснейшей» (слова «Иезуита») операции по выводу в Англию завербованного им «ценного» русского агента. Честно говоря, мой расчет и строился на том, что под впечатлением встречи с нашим послом резидент МИ-6 обязательно захочет поделиться впечатлениями с кем-нибудь из своего ближайшего окружения. Так оно и вышло.
        Мы узнали, что подозрения руководителя аппарата ГКЭС относительно еврейских корней Мерецко подтвердились: в Израиле проживала его тетка, а в Лондоне - двоюродный брат, с которыми он тайком поддерживал тесные отношения. Один раз даже встречался с ними на конспиративной квартире резидентуры МИ-6 в Питере во время их «турпоездки» по Союзу. Мадам, которую подложили под предателя, оказалась кадровой сотрудницей английской разведки в Тель-Авиве и хорошая знакомая его тетки.
        Обратили внимание на Мерецко, когда он начал приторговывать в местном дипкорпусе импортным спиртным, получаемым аппаратом ГКЭС по дипвыписке. Его как раз назначили ответственным за выписку, поскольку другим его коллегам не хотелось заниматься нудной бюрократической волокитой, сопряженной с получением спиртного в морском порту. Возни с ней действительно было много: оформление множества никому не нужных бумаг в МИДе, МВТ и таможне, беготня по кабинетам ленивых и коррумпированных чиновников. А беглец с радостью согласился. Но никому даже в голову не пришел простенький вопрос: «Почему?». Прямо собственными руками пустили козла в огород!
        В итоге, особого вреда обороноспособности нашей страны он не нанес, правда, сообщил англичанам детали секретного соглашения о поставках большой партии боевых машин пехоты и зенитно-ракетных комплексов для местной ПВО. Других секретов он, слава Богу, не знал. Ну, еще передал полный список военных переводчиков с указанием фамилии, имени и отчества, года рождения, домашних адресов на Родине и, разумеется, места работы т. е. с перечислением боевых частей с привязкой к точным местам их дислокации. Не ахти какие тайны, но все равно неприятно. А данные для этого списка Мерецко скрупулезно собирал, работая в «физкультурной организации»!
        Отвечая на вопрос своего «любознательного» американского коллеги о цели вербовки, на первый взгляд, не шибко осведомленного русско-еврейского шпиона, «Иезуит» дал понять, что это был специальный «заказ» Лондона. Его, мол, хотят использовать в очередной пропагандистской компании против России, обвинив ее руководство в медленном продвижении реформ, отсутствии подлинной демократии, нарушении базовых прав и свобод личности. Ну и, конечно же, в нерешенности еврейского вопроса и агрессивной внешней политике - поддержка Палестины в ближневосточном урегулировании и поставки вооружений арабам. Словом, обычный набор тезисов западных последователей Йозефа Геббельса, до сих пор использующих в работе его наказ: «Мы добиваемся не правды, а эффекта пропаганды!». Удивительно, но ведь до сих пор действует…
        23
        Прослушка очередной фонограммы (беседа «Иезуита» со своим заместителем «Ленноном») тоже дала много пищи для размышления. Я даже в шутку подумал, что на очередной день рождения британской королевы надо будет подарить «Иезуиту» плакат советской эпохи: «Враг подслушивает!» или «Болтун - находка для шпиона!». Кстати, очень толковые плакаты и графика хорошая. Может, во исполнение служебных инструкций болтать меньше будет у себя на вилле, хотя это и не отвечает нашим интересам.
        «Леннон» - не зря я опасался этого волчонка - предложил своему шефу приступить к оперативному изучению двух наших военных переводчиков из переданного Мерецко списка. Один - Юрий Стальнов, переводчик аппарата главного военного советника (ГВС) генерал-лейтенанта Макарецкого, а другой - референт аппарата ГВС.
        Два разведывательных зубра из СИС Великобритании долго и во всех подробностях обсуждали, кому из резидентуры МИ-6 следует поручить эту работу, как ее организовать, какие задействовать силы и средства. Слушая запись, я был на верху блаженства, и только загибал пальцев, сколько «срочняков» отправлю сегодня в Центр. Тут тихонечко, чтобы не мешать мне, прорезался Голос.
        - Да, старина, сколько раз я тебе говорил, что «Иезуитом» надо заняться всерьез? А ты все, нет… Он же резидент! Не ты ли говорил, что работа по нему лишена всяких перспектив?
        - В принципе в самом начале так оно и было, - спокойно сказал я.
        - «Бороться и искать, найти и не сдаваться!» - вот наш с тобой девиз, - произнес голос.
        - Не надо пафоса! Мы с тобой не каверинские «Два капитана». А кто предлагал собачек отравить?
        - А кто хотел любимицу нашу «Сардельку» утопить за доносительство?
        Препирательство не входило в мои планы. Да и Голос не был настроен на бессмысленную пикировку.
        - Ну ладно… - Голос демонстративно «уступил». - Кто старое помянет… А сейчас, Серега, точно тебе говорю, надо нам с тобой дырки сверлить на пиджаках. Награда найдет своих героев, - скромно завершил он свою тираду на примиряющей ноте.
        Вечером я строчил шифртелеграммы в Центр. Первой «улетела» бумага о составе резидентуры МИ-6 в арабской столице. Плюс к этому два разговорчивых английских козлика назвали наконец имя и фамилию кадровой сотрудницы своей резидентуры в Тель-Авиве, которую подложили под Мерецко, и еще двух недавно приехавших в Израиль молоденьких оперков, помогавших коварной искусительнице. Итого: полный список сотрудников СИС и три оперативника из соседнего Израиля. Неплохо, да?
        Потом написал о двух наших военных переводчиках, на которых «положили глаз» британцы, и их грандиозных планах в отношении бедных парней. Предложил ряд контрмер с нашей стороны, которые, по моему мнению, в случае одобрения Центром и успешной реализации позволили бы отбить желание у англичан приближаться к нашим соотечественникам на расстояние, меньше ста метров. И на срок, не менее ста лет…
        Но не всегда прослушка словоохотливого «Иезуита» приносила мне радость. Как-то из его болтовни с «Ленноном» проскользнуло, что эта сволочь, Мерецко, перед своим скоропалительным бегством в Израиль передал англичанам список сотрудников совзагранучреждений, которые, по его мнению, были кадровыми сотрудниками российских спецслужб. В него попали два моих хлопца - Сережа Блинов (успешно завершал свою командировку и готовился к отъезду в Москву) и «лапочка» - офицер безопасности Амир Хаттыбов (только ленивый или глупый не знал, из какой конторы этот дяденька). Кроме того, гаденыш назвал двух грушников из хозяйства военного атташе, которые прилюдно ходили в погонах, а резидентом КГБ указал Вадима Демарского, советника-посланника нашего посольства, с которым мы дружили семьями. Умнейший, порядочный и симпатичный во всех отношениях человек. Жена Катя ему под стать. Но Вадик сам был виноват - имел слишком серьезный вид, хотя парень обладал недюжинным чувством юмора, любил шутить сам и ценил шутки других. Короче, дошутился.
        Еще я услышал лишь обрывок фразы «Иезуита». Проходившая мимо виллы англичанина траурная процессия шиитов двигалась громко, со слезами, стенаниями и криками, отмечая памятную дату ашуру - годовщину гибели Хусейна - сына четвертого праведного халифа Али, зятя пророка Мухаммада. Мало того, что они производили чудовищный шум на улице, шествие продолжалось очень долго, и я не смог разобрать значимый фрагмент фонограммы. Во-первых, мой английский оставлял желать лучшего. Я работал с ним мало, только по необходимости и до глубоких филологических изысков не поднялся. Во-вторых, было много посторонних шумов. В-третьих, говорили мои подслушанные друзья на своем полуслэнге-полуразговорном языке, да еще вполголоса, время от времени с кухни, да под звон бокалов… Враги, одним словом! А я давно заметил, что когда сам общаешься с иностранцем, понимаешь его гораздо лучше, чем когда он общается со своими земляками.
        В том обрывке фразы, судя по всему, речь могла идти обо мне. «Иезуит» сказал «Леннону»: «…по просьбе американцев (дальше неразборчиво) …фотографию (неразборчиво)… знаменитой бойни в Сан-Луисе (неразборчиво)… Гордиевскому…». Дальше опять неразборчиво.
        Честно говоря, я струхнул. Немного, самую малость, ровно на столько, на сколько обычно становится страшно перед грядущими провалом. Даже если у тебя в кармане настоящий дипломатический паспорт.
        Не надо было обладать аналитическим складом ума, чтобы попытаться связать воедино обрывки фраз и восстановить весь фрагмент фонограммы.
        Еще на пленке было: «…а также сказал (неразборчиво)… американский друг (неразборчиво)… фотографию французика (неразборчиво)…Калугин (неразборчиво)… не опознал (неразборчиво)…». Теперь пазл у меня в голове сложился окончательно. И картинка получилась безрадостная, я вам скажу. Рассуждал я примерно так. Скорее всего, «Иезуит» говорит «Леннону»: «Наш американский друг (скорее всего - резидент ЦРУ) также сказал, что они показали фотографию французика (моего родного Леона да Силвы) Олегу Калугину и тот его не опознал».
        Речь шла идет о бывшем генерал-майоре ПГУ, руководившим внешней контрразведкой, иуде, «сделавшим себе имя» в начале 90-х на разоблачении советских спецслужб. В «смутное время» даже избирался народным депутатом СССР, и в конце концов «свинтил» в США.
        Ребята из американского отдела говорили мне в Лесу, что Калугин начал работать на американцев, скорее всего, еще в конце 50-х, когда учился по обмену в Колумбийском университете. Сколько он продал нашей агентуры и какой вообще ущерб нанес КГБ известно только руководству.
        Далее «Иезуит» говорит «Леннону»: «…по просьбе американцев надо показать фото француза из Сан-Луиса, Гордиевскому…».
        Олег Гордиевский - еще одно черное пятно на репутации ПГУ. Бывший полковник внешней разведки, работал в Дании, был резидентом в Лондоне. У нас заочно приговорен к расстрелу за государственную измену. А это заслужить надо! У «них» - борец за демократию, отважный герой, бесстрашно вступивший в борьбу с кровавым монстром КГБ.
        В 1985 году, когда «запахло жареным» махнул через финскую границу (в комфортабельном багажнике машины с дипломатическими номерами), потом - в Англию. Теперь сидит на полном пансионе правительства Ее Величества, продолжает гадить своей стране и в ус не дует.
        Я, кстати, еще когда с «Грачатами» улепетывал из Сан-Луиса в «додже», подумал, как супостаты будут нас вычислять, почему-то вспомнил Гордиевского. И объясню, почему. В начале 80-х я из Лоренсии в отпуск приехал, а мы там как раз накануне моего отъезда интересного английского мальчонку «зацепили» из «продажных борзописцев буржуазной британской прессы», как писала вся улица Правды. Но очень уж для нас интересного, информированного и близкого к парламентским кругам одной из старейших демократий мира.
        Приехал я в Лес, Санычу доложил все подробно, честь по чести про наш богатый «улов». Тот обрадовался, похвалил. Потом снимает трубку, кому-то звонит по секретному телефончику и говорит:
        - Олег, привет. Это Саныч из «африканского» беспокоит. Я слышал ты на туманный Альбион собрался? Бог тебе в помощь, скоро «хозяином» там будешь, помяни мое слово! Парень ты смышленый и шустрый, только умоляю, зонтик не забудь.
        - Откуда совершенно секретная кадровая информация? Да сорока на хвосте принесла! Чай не в Потребсоюзе работаем.
        Потом участники разговора поржали. Неторопливо поговорили на актуальные «служебные» темы: о детях, сопливом внуке Саныча, видах на урожай сахарной свеклы и температуре воды на курортах Черноморского побережья. Я сидел и ожидал. В конце беседы Саныч говорит незнакомцу, который имеет все шансы стать резидентом КГБ в Лондоне, следующее: «Олег, сейчас к тебе мой орел заглянет на минуточку. Не возражаешь? Ну и ладушки. Он тебе все сам расскажет.» И мне, коротко: «Знаешь, где англичане наши сидят? Вперед!».
        Так Саныч собственными руками направил меня, начинающего оперка, практически девственника, (это я в том смысле, что спецслужбам противника пока не был известен), на поклон к Гордиевскому. Я познакомился с обходительнейшим и приятнейшим, на тот момент, во всех отношениях Олегом Антоновичем, чтоб ему его английский хлеб иуды поперек горла встал.
        Тогда Гордиевский вовсю уже батрачил на своих новых хозяев из СИС Великобритании. Естественно, он принял молодого сотрудника ПГУ, изучавшего подданного Ее Величества, имеющего прямой доступ к островным секретам, с распростертыми объятиями. Мы с ним обсудили наши планы в отношении английского журналюги. Предатель грамотно посоветовал, на чем его надо брать с учетом психологии британцев, какие можно давать поручения после вербовки. И еще дал кучу, как мне казалось, полезных советов.
        К чести моих учителей в разведывательной Бурсе и аксакалов в родном отделе, их уроки не пропали даром. Поэтому старался вести разговор с Олегом Антоновичем в общем плане, не касаясь деталей. Но молод был, каюсь. Гордиевский играючи выпытал у меня чуть ли не всю нужную ему информацию в отношении англичанина. Поэтому вернувшись в Лоренсию, я еще долгое время продолжал работать вхолостую с бедным журналистом, находившимся под жестким контролем самого резидента МИ-6 в Лузанвиле. Он защищался качественно и профессионально. Значительно позже я понял, с чьей подачи он это делал.
        Через некоторое время я еще раз пересекся с Олегом Антоновичем. Он приехал в свой первый отпуск из Англии, а я вернулся на побывку из Кабралии. Сидели рядом на совещании у руководства ПГУ, где речь шла о повышении эффективности работы на английском (!) направлении. Гордиевский выступил с пламенной речью, которая очень понравилась президиуму, да и зал хлопал искусному оратору. Говорил ни о чем. Главным тезисом была констатация того, что, мол, не понастроили еще британские буржуины таких «тауэров», которые не могли бы взять большевики. Очень убедительно говорил в том смысле, что благодаря титаническим усилиям их резидентуры в Лондоне, кэгэбэшные кони скоро напьются воды из Темзы и пощиплют свежей травки на хваленых английских газонах в королевском Гайд-парке. В этом месте, помнится, речь была прервана аплодисментами. Ваш покорный слуга тоже в едином порыве громко хлопал в ладоши. После совещания мы с Гордиевским вместе обедали, потом пили кофе и долго болтали. Кто же знал… Вот такие коврижки получились.
        Конечно, он меня мог запомнить, хотя… Во-первых, прошло уже немало лет, и я изменился внешне. Там, в Сан-Луисе, во время «боевого столкновения» камер на улице не было. Кроме того, грачевские ребята были все в камуфляже, да и был с соответствующей французской стрижкой, усиками, а-ля Патрик Девер, ну, и прикид имел соответствующий - очень французский, смелый и раскованный. Если меня и снимали, то только в гостинице. От усов же я давно избавился и в Конторе в таком фривольном виде тоже не светился. Но чем черт не шутит!
        Таков был ход моих невеселых мыслей, когда я засиделся в тот день в резидентуре над фонограммой допоздна. Сиди не сиди, ничего не высидишь, а делать что-то надо. Уже под утро написал в Центр шифртелеграмму со своим анализом злополучного фрагмента записи, выводами и предложениями. Сам носитель информации отправил диппочтой тем же утром. Через день пришел ответ: «С вашими выводами и предложениями согласны. Намеченный план контрмер одобряем». В переводе на русский - флаг вам в руки, вперед и с песней, марш! За все придется отвечать лично!
        Для полноты картины Москва прислала мне и полный текст расшифровки записи разговора двух моих милейших «крестников». При технических и филологических возможностях Конторы он сделали расшифровку, как говорится, «на раз». Убрали посторонние шумы, усилили, где надо, посадили слушать настоящих спецов по Оксфорду и прочая, и прочая. Перевод получился качественным.
        «Иезуит»: По просьбе американцев мы послали им почти все фотографии, которые были у нас по Бразилии. В частности той самой знаменитой бойни в Сан-Луисе… Жуткая вещь… До этого их показывали Гордиевскому. Но по-моему безрезультатно. Я вообще не уверен, что там наследили московские ребята. Слушай, чего эти арабы на улице так орут? Может, закрыть окно?
        «Леннон»: Оставь! И так духота.
        «Иезуит»: Давай окно закроем и кондиционер включим.
        «Леннон»: Не надо, пожалуйста. Я и так простужен.
        «Иезуит»: Как скажешь. Так вот, русские, конечно, интересуются бразильскими наворотами в этой амазонской дыре, но чтоб посылать своих боевиков, это, по-моему, слишком. У них с Афганистаном проблем выше крыши. Так что гонять своих на другой конец планеты… Не знаю. Не вижу смысла.
        «Леннон»: А в чем тогда смысл заставлять смотреть какие-то фотки того же Гордиевского и - как его - Калугина?
        «Иезуит»: Вообще-то, смысла большого нет. Просто существует протокол, в соответствии с которым имеющиеся фотоматериалы по различным специфическим ситуациям должны просматриваться определенными людьми и проходить программы идентификации.
        «Леннон»: Эти программы, насколько мне известно, очень примитивные…
        «Иезуит»: Ну, знаешь… Какие есть. Других пока не придумали.
        «Леннон»: По-моему, это пустая трата времени. Смотри! Допустим, ваш Гордиевский…
        «Иезуит»: Наш Гордиевский!
        «Леннон»: Окей! Наш Гордиевский опознает в какой-нибудь девке сотрудницу КГБ, которую видел когда-то в буфете на Лубянке, где она ела пудинг и запивала его спиртом.
        «Иезуит»: У них в буфете пудингов нет.
        «Леннон»: А спирт? Ты что, завтракал там? Там только салаты «Оливье» и томатный сок?
        «Иезуит»: Не знаю.
        «Леннон»: Ладно! Вы проверите всех русских женщин за границей и выясните, что атташе по культуре в посольстве России где-нибудь на Кабо Верде и есть та самая барышня, которую опознал Гордиевский. Ура! Победа нашей Службы. И что? Застрелите ее? Перевербуете? Пустите за ней всю наружку островов Зеленого Мыса и сведете продуктивность ее работы на нет?
        «Иезуит»: Хотя бы так!
        «Леннон»: Идиотизм! Что она там наработает! Узнает, сколько наемников летает из Африки в Европу и Америку через Праю? Так среди них четверть, если не больше, русских и украинцев! Передаст в свой Центр имена командиров рот и взводов местной армии и флота? У них там два катера на ходу и один неполный батальон мулатов с «калашниковыми». Это важно, конечно, для военно-политического баланса в Западном полушарии. Очень важно…
        Потом при помощи местных вы ее захотите взять на закладке тайника в ракушку «наутилос», а она, эта девка, «наваляет» им по загорелым рожам, чтоб не лезли, да? Если не сама, то ей еще и посольский садовник поможет. А он, небось, полковник и мастер спорта по боксу. (Оба смеются). Их посол протест заявит, скандал устроит… Девку вывезут, конечно. От греха. Но зато потом они кого-нибудь из наших накроют, тоже где-нибудь в цивилизованной Африке…
        Впрочем, может, ты и прав. Бразильский инцидент уже в пошлом. Дело, как говорится, давнее. Сейчас у них другое время - трудное, я бы сказал. Как они из него вывернутся, я, честно говоря, не представляю. Хотя, с другой стороны, с ними стало проще работать, во всяком случае дешевле. Но их разведка не будет расслабляться, попомни мои слова. Ельцин уйдет рано или поздно. Некоторое время назад какой-то известный режиссер в России - не помню его фамилии - снял фильм «Так жить нельзя». Так вот про Ельцина можно сказать - так пить нельзя. (Смеются). Придет другой, кстати, не исключено, что из разведки. Сначала думать будет - их там учат думать, потом делать будет и лет так через 10 покажет нам - как их генсек говорил - «Кузькину мать». (Оба смеются).
        «Иезуит»: С них станется! Но ты тоже не идеализируй врага! Я с ними много работал в Афгане - обычные ребята.
        «Леннон»: Ты работал с солдатами - низший уровень, примитивное образование, минимальная подготовка, плен, пытки, страх… В таких условиях сломать человека не трудно.
        «Иезуит»: Почему только с солдатами? Были и офицеры.
        «Леннон»: А настоящие спецов видел?
        «Иезуит»: Нет. Слыхал, что пару раз в руки местных попадались раненые спецназовцы. Но их сразу американцы забирали.
        «Леннон»: Слушай! По поводу спецназа. Я тут читал разные байки про русских во время Второй мировой войны. Очень любопытно! Оказывается всю войну русские засылали в немецкий тыл - ближний и дальний - своих разведчиков. Засылали ротами и батальонами, малыми группами и поштучно. Готовили неважно - времени не хватало. То же самое и немцы делали и почти с таким же качеством. Их гестапо ловило русских смельчаков, а НКВД стреляло без жалости немецких фрицев и гансов.
        Так вот, в гестапо быстро пришли к выводу: с русскими работать хлопотно и непродуктивно. Славяне молчат под пытками, хоть режь на части, норовят в лицо плюнуть палачам и к жизни в виде перевербованных агентов показывают полное равнодушие. Одним словом - фанатики. Но не все. Чаще такой «фанатизм» наблюдался у командиров групп. Однако доведенные мучениями чуть ли не до полного идиотизма, брошенные в лагеря, они быстро преображались и, случалось, проявляли дьявольскую изобретательность при побегах, нечеловеческую выносливость и небывалую целеустремленность. Рядовые разведчики, даже самые болтливые ничего о спецподготовке своих шефов сообщить не могли, а командиры, тоже, кстати, далеко не каждый, лишь нервировали дотошных следователей.
        «Иезуит»: Неожиданно! А где ты читал?
        «Леннон»: Да я уже не помню. Это обзоры их прессы. Там много чего интересного. Потом были публикации, где говорилось, но более профессионально о психотропном оружии. Увы, опять не специалисты выступали, а журналисты. Но, как говорится, чем богаты…
        «Иезуит»: Я слышал кое-что…
        «Леннон»: Этот вид оружия иногда называют «приборами нелетального действия». О нем мечтают генералы, называя его вполне гуманным, в том смысле, что никаких взрывов, разрушений и заражений местности после его применения не происходит. Просто противник отступает в панике и страхе, у него - рвота, головокружение, понос и аритмия. Но он жив, через определенный период (если воздействие прекращено) почти здоров и больше не хочет воевать. То есть полный пацифист.
        «Иезуит»: Здорово!
        «Леннон»: Конечно! Но это так к слову. Слушай! А своему другу - генералу КГБ американцы показывали фотографии? Как его? Кажется, Калугин?
        «Иезуит»: Да, показывали, но он тоже никого не опознал. Я же говорю, мне вообще эта русская версия не кажется продуктивной. Могли ведь и узкоглазые поработать, почему нет?
        «Леннон»: Что? Замечали их активность?
        «Иезуит»: Активности вроде не было, но ведь можно было работать и через местных, через ту же полицию или нанять каких-нибудь отморозков за хорошие деньги. Мешок долларов не мог с неба свалиться. Значит, кто-то работал.
        «Леннон»: Купюры проверяли?
        «Иезуит»: Конечно. Но без толку. Настораживает другое. Оказывается у того погибшего бразильского летчика еврейские корни.
        «Леннон»: Да ты что? Я не знал. Значит - Израиль, к доктору не ходи! Их, правда, не столько космос, сколько бомба интересует.
        «Иезуит»: Цэрэушники говорят, что нет.
        «Леннон»: Что «нет»? Не бомба, а космос?
        «Иезуит»: Сказали, что нет, не Израиль.
        «Леннон»: А ты ждал, что они скажут «да»?
        «Иезуит»: Мы же союзники!
        «Леннон»: Любые наши союзники, как ты говоришь, обманут нас быстрее русских. Тем более, еврейские союзники.
        «Иезуит»: Ты рассуждаешь, как антисемит.
        «Леннон»: Я сторонник здравого смысла и фактов, а не антисемит!
        «Иезуит»: Нет смысла спорить. Но русскую версию я бы все равно не отметал. Там ведь бой бы реальный, кровищи натекло - море. За что-то ведь они воевали. Одних гражданских положили - немеряно. Да плюс полицейские ребята, да еще мафиозники.
        «Леннон»: Тогда сделайте вместе с переписью населения России анализ ДНК всем ее жителям. Пообещайте гуманитарную помощь Ельцину и кредит на 200 лет. Он сразу согласится. (Оба смеются). У тебя попить что-нибудь есть?
        «Иезуит»: Пиво? Виски?
        «Леннон»: Пиво, если можно.
        «Иезуит»: Мой друг из русского посольства тоже предпочитает пиво.
        «Леннон»: Ну, правильно! Ты же пиво у него на глазах открываешь. А в початую бутылку виски, может, уже сыпанул какой-нибудь гадости. Вот он и страхуется.
        «Иезуит»: Так, может, виски? (Оба смеются).
        Я попросил Марусю на всякий случай собрать наши нехитрые пожитки. Она спрашивать ничего не стала. Да мы уж и привыкли с ней давно дома ничего не обсуждать. Говорили исключительно, как мы шутили, «эжоповским языком». Ну, например, если Маруся хотела знать, будет ли у нас сегодня вечером в гостях «Иезуит» с Алисон и на сколько человек накрывать стол, она спрашивала: «Сережа, «иноходец» сегодня один или с «кобылкой»?» С остальными клиентами примерно в том же ключе и с большой долей осторожного недоверия. А то ведь хотя я в подмандатной Палестине никого не успел обидеть - просто угораздило родиться после отмены британского мандата - люди всякие бывают. Глядь, а «жучок» махонький такой, но зловонный в твою скромную хижину каким-то волшебным образом заполз. Еще мой незабвенный Иван Иваныч учил, что «береженого Бог бережет».
        Собственно ни я, ни умный Центр не придумали ничего нового. Мне было предложено не суетиться, не «гнать волну» - а вдруг мои предположения относительного того, что Гордиевский меня обязательно опознает на фотографии не подтвердятся. Следовательно, я должен продолжать свою работу в полном объеме. Никто срочно отзывать меня в Москву не собирался, что прежде всего было бы выгодно нашим противникам - «обезглавить» резидентуру КГБ хотя бы на непродолжительное время для них тоже неплохо.
        Но, если честно, быть отозванным я бы не возражал. Хотелось какого-то нового поворота в судьбе, да и Восток изрядно поднадоел, требовались свежие впечатления. Как говорят снайперы или киллеры, кому как больше нравится - глаз «замылился».
        Однако это все лирика, к делу никакого отношения не имеющая. Помечтать - тоже можно было, например, о смене страны, континента - это не возбраняется. Как говаривала моя покойная бабушка: «Дурень думкой богатеет!». А мне надо было тянуть свою лямку, обращая особое внимание на обстановку вокруг себя. Нет ли там чего-нибудь подозрительного или настораживающего, не появились ли в моем окружении какие-нибудь подозрительные люди. Смотреть, ходит ли за тобой «наружка». Утром на работу в посольство едешь одним маршрутом, на обед и вечером - изобретаешь что-то новенькое. А если город не шибко большой?
        Встречи с агентурой - их никто не отменял - особая статья в плане обеспечения безопасности. Я не имел права привести на встречу «хвост» и поставить под угрозу жизнь любого нашего помощника. Это была бы большая беда для него и профессиональная смерть для меня. Но, как написал один мощный болгарский писатель, «умирать - в крайнем случае». Значит, надо было стать дьявольски изобретательным, отказаться от банальных и шаблонных подходов в работе, постоянно искать… Чуть не сказал, «найти и не сдаваться…» Тянет на штампы. Возраст…
        24
        Работа терзала и сжирала все время. Спал я мало, курил много, с алкоголем не усердствовал, чем очень радовал жену и заставлял нервничать коллег и подчиненных, спортом не занимался. Каюсь.
        Стал я потихоньку забывать о «Японке». Вернее, не столько забывать, сколько старался не вспоминать. Однажды в разговоре со знакомым психологом, я услышал такую умную мысль, мол, если хочешь, чтобы какие-то воспоминания не мучили тебя, не мешали в делах и вообще в жизни - неважно, хорошие или плохие - старайся пореже думать о них. Психологи называют это защитной реакцией. Мысль не новая, но продуктивная.
        Вот я и не «парился», как говорится. Не то, чтобы совсем очерствел и потерял остатки совести, забыв про сына, который уже давно пошел в школу. Наверное, не просто пошел, а уже в свои 14 лет курил со сверстниками в школьном сортире какой-нибудь «Житан» или «Галуаз». Нет! Работы было столько, что ни на личную жизнь, ни на воспоминания времени не оставалось. Как писал Бабель, даже некогда было подумать «об выпить хорошую стопку водки». Дни с понедельника до пятницы и дальше до понедельника катились, как болиды «Формкулы-1». Я регулярно ездил в отпуска, не замечая их. Приезжал в командировки в Москву и другие «мировые столицы» и не радовался возможности «развеяться». Рутина, мать ее!
        Высоколобые конторские начальники, однако, умудрились и ее порушить. Да как! В один из приездов в Белокаменную (как всегда срочно, немедленно, загонишь коня - простим, но из зарплаты вычтем!), я снова оказался в кабинете Славы. Замечу, кабинет был другим, более просторным, все в тон, как и галстук к дорогому пиджаку, под которым совершенно незаметно поблескивал новый «беспросветный» генеральский погон. Я поздравил начальника с должностью, званием, кабинетом и перспективами одним тостом под мною же подаренный коньяк - португальский «Vital» и Славин настоящий «Мокко» из медной кованой турки.
        - Если опять в Гармиш, то готов, тащ генерал! - отрапортовал я радостно после второй затяжки все еще любимого «Честерфилда».
        - Ты кататься-то часом не разучился там, среди «развалин и пожаров»?
        - Мастерство, Слава, не пропьешь! Плюс я еще время от времени бываю на склонах вместе с «коллегами-дипломатами». Искрящийся снег, понимаешь, свежий воздух, горы, яркое солнце… Глядишь, нужный человек подвернется.
        - А ты его компроматом в лоб: извольте подписать документик о сотрудничестве. Ваш псевдоним - «Фиалка». Пароль для связи: «У вас продается славянский шкаф?» Отзыв: «Шкаф продан!». «Я не буду сотрудничать с вами», - кричит твой будущий агент. А ты ему:
        «Нет, вы пойдете со мной, генерал!» Помнишь «Подвиг разведчика»?
        - Очень смешно! Партер тонет в аплодисментах.
        - А балкон?
        - Балкон сует в рот грязные пальцы, чтобы начать свистеть. Наплел с три короба. Стыдно, Слава, и пошло!
        - Ладно. Нельзя уж пошутить. Нет, я помню, конечно, что когда шутишь с полковником, то сначала надо сказать «Шучу!», а потом уже шутить. В общем, все стали обидчивыми и потеряли толерантность вместе с подобострастием по отношению к высокому начальству. Ужо найду на вас управу! Короче! Ехать, мой друг, в этот раз никуда не надо. Жди гостей сам, там.
        - Там или сам?
        - И то и другое. Ты «Японку» случайно не забыл?
        - Обижаешь, начальник! Я ж не какой-нибудь… - Походящее сравнение не находилось, потому что под ложечкой не кофейной, а непосредственно на моем красивом полковничьем торсе сильно засосало. Как говорил один мой знакомый, лампочка зажглась. Тот, правда, все время связывал этот импульс с выпивкой.
        - Знаю, знаю, - успокоил Слава. - Ты у нас герой.
        - Я не герой!
        - Хорошо, не герой. Так вот, предстоит тебе, негерой, в скором времени встреча с пиковой дамой непосредственно на твоей территории.
        Не вздрогнул я после Славиных слов, но за кофе потянулся. В чашке, впрочем, напитка не осталось, как и коньяка в рюмке. Слава усмехнулся и наполнил емкости. Контора не перестает удивлять, подумал я. По своей дурацкой привычке я не спешил задавать вопросы. Слава же мои привычки все еще помнил, поэтому взял слово.
        - Некоторое время назад, - рассказал он, - «Японка» поведала о том, что вдруг возник повышенный интерес к ее скромной особе со стороны непосредственного начальства.
        - Наши накосячили?
        - Нет, нет! Там все чисто. С ней уже давно не проводятся личные встречи, полнейшая конспирация. Бережем ценную агентессу! Лишь по линии французско-российского космического сотрудничества эпизодические контакты поддерживаются, но только в официальных рамках. Интерес к ней появился в том смысле, что боссы ее хвалить стали чаще и даже искренне восхищаться результатами работы на фирме. Дифирамбы поют, мол, какой она хороший психолог, как профессионально и грамотно работает при подборе кандидатур на службу в Агентстве. Восхищаются, как четко и скрупулезно все у нее налажено, нет нареканий ни от коллег, ни от руководства. В общем, хоть орден ей вешай на пышную грудь.
        - Слава! Я бы попросил… У самого вся башка седая стала, а все туда же!
        - Ага! Значит помнят рученьки шаловливые?
        - Прекратите ваши пошлости, товарищ генерал-майор!
        - Ладно, шучу! Ишь, разволновался! Короче орден не дали, но оклад барышне повысили.
        - Мы?
        - Угу, щаааз! Ты посмотри, что в стране-то делается! Откуда у нас лишние деньги? Я только - что от Директора. Там еще главный финансист присутствовал. Веришь, два часа с ним «бодался». Знаешь, что, змей подколодный, удумал? Клятвенно заверял босса, что в ваших резидентурах на Ближнем Востоке всех надо давным-давно на «Жигули» пересадить. Говорит, Отечество, понимаешь, в финансовой опасности, валюты катастрофически не хватает на самое необходимое, а опера раскатывают на «тойотах» и «маздах». Мол, морда у них не треснет?
        - Так и сказал? - Спросил я.
        - Так и сказал…
        - А что Директор?
        - Что-что… Сидит себе, хитро улыбается, ждет, кто кого зарежет. Правда, потом тихо так молвил, обращаясь к этому придурку: «Иван Иванович, а вы сами-то никогда не пробовали на наших самых лучших в мире «Жигулях» уходить от «наружки»? А те сплошь на иномарках еще и с форсированными движками рассекают, да еще где-нибудь на горном перевале, в Сирии или Бейруте, например? Да еще, как вояки говорят, под огневым воздействием. Не пробовали, нет? Ну, так надо попробовать! У вас в сентябре, вроде, особо важных финансовых дел нет, вот вы и слетайте в те края в комадировочку, посмотрите, так сказать, в боевых условиях, на чем нашим парням лучше ездить. Хорошо?»
        - А что финансист? - спросил я.
        - Да ничего. Очки, свои дорогущие и неожиданно запотевшие, снял и резко осипшим голосом сказал: «Слушаюсь».
        - Слав, а «от страха под лисой не сделалась лужа», не заметил? Ты его, штабную крысу, ко мне пришли, я ему устрою ознакомительные «американские горки». Забудет, как мать с отцом когда-то нарекли. Я там одно дивное местечко знаю. Представляешь, на козлиной тропке, в горах, в густой туман, на обледеневшей дорожке, на скорости проходим с ним закрытый поворот… Только предупреди его, чтобы памперсы с собой взял. Уверен, после такой автомобильной прогулки он мне денег не то, чтобы на «Жигули», на «феррари» выделит.
        - Нет, мой друг, - прервал мой страстный монолог Слава. - «Японке», конечно, платим мы и, как ты понимаешь, сдельно. Ее же боссы зарплату девушке увеличили, причем, значительно. А совсем недавно поинтересовались, не согласилась бы она съездить в командировку - не самую короткую - в твои, так сказать, края. Не конкретно в какую-то страну, а с замахом на весь регион, включая наших земляков на Земле обетованной. Там еще вместе с ее непосредственным руководством, связанным с космосом, на беседе сидели и люди из французской спецслужбы.
        - Предлагали что-то конкретное?
        - Скажем так: спросили, мол, не желает ли она поучаствовать в работе антитеррористического центра или фонда - как угодно - на Ближнем Востоке, имея в виду, ее способности, связи и возможности. Разумеется, за приличное дополнительное вознаграждение.
        - Бабу, к арабам, без арабского языка? Как дальновидно! Они что, с ума все посходили в своей Франции, чи шо? Девушка же там будет, как чукча в Китае. Ну, лягушатники дают…
        - Ну, не совсем так. Весь Магриб общается на французском. Другим арабским странам, например, Сирии, Ливану этот язык тоже не чужд. Потом она свободно говорит по-английски, а это Иордания, Египет плюс все ваши султанаты, эмираты и т. п. Еще она учит русский и, насколько мне известно, арабский. У нее подготовка филологическая не хуже твоей.
        - Так она что, согласилась? Не послала их всех вместе с вами? Девушка-то с норовом.
        - С норовом - это точно. Но и авантюрная жилка у нее, дай Бог каждому!
        - Слава, но это же прямой вербовочный зондаж со стороны французских спецслужб. Они хотят ее привлечь к конфиденциальному сотрудничеству с пока неясными целями. Вы хоть это-то понимаете? Или совсем нюх потеряли в своих генеральских кабинетах. Ее же немедленно надо выводить из-под удара! Дай мне дней десять, я слетаю туда и все улажу. Хочешь, сам с Директором переговорю?
        - Остынь! Мы об этих подходцах к ней знали давно, из других источников. Работаем. Между прочим, на износ! И давно отправили «Японке» инструкции. Очень тактичные. Во-первых, ей было предложено поступить так, как она сама сочтет необходимым. Мы готовы принять любое ее решение. Во-вторых строках письма наше руководство просто процитировало Юлиана Семенова. Помнишь, как в «Семнадцати мгновениях», в самом конце? То есть, Центр не может настаивать на поездке «Японки» на Ближний Восток, понимая, как это сложно в создавшейся ситуации и чем это может грозить. Однако, если «Японка» чувствует в себе силы, то Центр был бы заинтересован в ее миссии, хотя, конечно, оставляет окончательное решение вопроса на ее личное усмотрение.
        - Дааааа… Прямо «Алекс-Юстасу». На вас семья Семенова, случайно, в суд не подаст за плагиат?
        - Подаст, если узнает. Так вот, соглашаться сразу ей было не рекомендовано.
        - Узнаю Контору: надо обязательно поломаться, иначе никто не поверит.
        - Ну, в какой-то мере. Она должна была просто отказаться по нашему сценарию, мотивировав все ребенком. Но потом, когда надавят, подумать и согласиться, если будут предоставлены достойные условия - прежде всего возможности часто летать в Париж, видеться с сыном, ну, и вообще, больше заниматься семьей. Их «контора» ей не отказала.
        - И «шо» теперь? Как вы себе эту схему представляете? Где «Японка» вообще находиться будет? Антитеррористическим центром на Ближнем Востоке командовать или сына воспитывать?
        - «Шо»? Проходит курс спецподготовки…
        - Отрыв от слежки на ракете, да? Тайнопись на берестяных свитках, стрельба из-за угла из клееного татарского лука и вербовка домашних животных, да?
        - Сереж, как ты понимаешь, я не интересовался всякой, как там твои друзья грачевские говорили, «фигней». Не царское это дело. Захочет - сама расскажет. Мы ей потом, если надо будет, свой курс предложим, не хуже. Главное, догадайся с трех попыток, кто будет ее куратором там, за морем?
        - С нашей стороны или французской? - Специально задал двусмысленный вопрос, чтобы позлить Славу.
        - Не тупи, а то могу и обидеться. Как-никак перед тобой не ровня, а человек с лампасами. Сам президент погоны в Кремле вручал!
        - Ну вы, блин, даете, ребята! - задумчиво протянул я, будто бы не обращая внимания на последнюю реплику начальника, которая, честно говоря, слегка резанула слух. - Мало мне ближневосточного урегулирования, проблем с Арафатом, «Спринтера» и «Иезуита», теперь еще и «это» на мою бедную головушку! За что? Чем я перед мудрейшим руководством, да ниспошлет Аллах всем достойным людям в клоунских лампасах здоровье и богатство, провинился?
        Я попытался изобразить из себя очень занятого человека, у которого за кордоном своих государственных дел, не терпящих отлагательства, вагон и маленькая тележка. С архиважным видом картинно отставил мизинчик, ставя правой рукой на столик рюмку с коньяком. В другой держал чашку с кофе, параллельно пытаясь достать из пачки новую сигарету и прикурить.
        - Ах, какой артист в тебе умирает, - не выдержал Слава моих обезьяньих ужимок и прыснул. Призрак возникшей было в воздухе напряженности рассеялся. Мои легкие шалости, приколы и капризы забылись и вновь потекла доброжелательная дружеская беседа, не лишенная конструктивного начала.
        - Нет, Сереж, если ты чувствуешь, что не потянешь такую нагрузку, так откажись от «этого». Мы будем думать. Страна твоя - не Бангладеш, кого-нибудь тебе подберем в помощники, постараемся… Сам знаешь, незаменимых у нас…
        Я вдруг представил себе, как какой-нибудь 22-й секретарь посольства будет ездить на встречи с Софи вместо меня, да еще, каждый раз, сука, консультироваться со мной, что мол, это надо, вроде, так, а это - не знаю как. Подскажите, Сергей Иванович, пожалуйста… И мне стало кисло.
        - Справлюсь, Слава, не сомневайся! И там, - я почтительно закатил глаза к потолку, - скажи, чтоб не ерзали и не выдумывали херню всякую. Руководство беречь надо. Куды ж мы, дети малые, неразумные, без него, - голосом отъявленного подхалима проблеял я, преданно глядя начальнику в его смеющиеся глаза и наполняя его пустой кубок.
        Сам тоже выпил еще рюмку коньяку. Причем вопреки этикету, то есть, как гусары пьют водку: залпом, не морщась, и медля с закуской. Коньяк, вернее португальское бренди «Vital» обычно идет в литровых емкостях, и мы уверенно приблизились к середине красивой бутылки. «Торопимся», - подумал я. «Так, жизнь такая!» - Встрял невесть откуда мой внутренний собеседник. И сразу затих, видимо, поняв, что беседа у нас с генералом серьезная, нужная и очень перспективная. «Очень перспективная, - прочитав мою мысль, сказал Голос. - Особенно, в плане секса и некоторых эротических излишеств». «Молчать!» - Осадил я его. Он опять затаился.
        - Вот таким ты мне больше нравишься, полковник, сказал Слава, закусив конфеткой. - Я в тебе, честно говоря, и не сомневался ни минуты. А дискуссия наша, это так, для подержания разговора. Материалов по данному вопросу пока у нас маловато. - И протянул мне две небольшие папочки. - Почитай на досуге и верни.
        - Рады стараться, Ваше Высокоблагородие, - я принял глупый вид, но сразу сменил его на умный, открыв первую папку. - А что здесь, собственно?
        - Да ничего особенного. Кое-какие старые наработки. Связь на месте продумаешь. На закладки сам не ходи: у тебя там помощников из молодых пруд пруди. Познакомишься с гражданкой Рени официально, будешь на приемах свой французский шлифовать. Ты когда назад?
        - Через три дня.
        - Ну, не спеши тогда. - Слава потянулся к бутылке, чтобы налить еще по глотку.
        - Больше не буду, - мотнул я головой.
        - Круто, - констатировал генерал. - Договорился с печенью?
        - Когда-то надо начинать, - ответил я и, уже прощаясь, еще раз подколол начальника. Поднимая с пола упавший с его стола карандаш, тоненьким голосочком придворного шута пропищал: «Ой, товарищ начальник, у вас карандашик упали!».
        - Изыди, чудовище, ради Бога, с глаз моих, - замахал руками Слава и заржал, уже не сдерживаясь, во весь голос. Даже привыкшая ко всему новая симпатичная секретарша в генеральском «предбаннике» вздрогнула и вопросительно взглянула на меня. Пробегая мимо, я показал ей большой палец. Панибратски подмигнул, сказав: «Прорвемся, моя красавица. Начальник никого не принимает!», - и вышел вон.
        Через обещанных три дня я прилетел в ставший почти родным арабский город. Прилетел с подарками, сувенирами и весь в тяжелых раздумьях, плохо скрытых за внешне хорошим настроением. Маруся сразу заметила мое состояние и заподозрила что-то нехорошее. Я успокоил ее. Так, как смог, то есть, как мужчина может успокоить женщину. Вернее, жену, еще вернее, мать своих детей, боевую подругу и верного товарища.
        25
        А перед отлетом, пока мы со Славой в его кабинете ежедневно кофе дегустировали и коньяк - мой подарок - допивали, успели в деталях обсудить досье, собранное моими коллегами и нашей резидентурой, в том числе. И вообще генерал много чего интересного рассказал.
        - Центр этот или фонд - как хочешь, - поведал Слава, - структура совершенно секретная. Действует на конспиративной основе уже много лет в той или иной форме, постоянно мимикрируя в соответствии с окружающей средой, и гениально приспосабливаясь к вновь возникающим обстоятельствам. Трубить о нем во всеуслышание на каждом углу, естественно, никто не собирается. Главным информационным спонсором здесь выступает Израиль. Практически все мало-мальски интересные и острые акции планировали наши американские партнеры, как теперь Ельцин говорит, ни дна им, ни покрышки!
        - Борису Николаевичу тоже? - Ласково спросил я, но с легкой издевкой и театральной угрозой в голосе.
        - Не дерзи и не замахивайся на святое, полковник! Хотя, Сереж, если «по-чеснаку»… Будь моя воля… Ладно, давай не будем о грустном.
        - Что же за страна у нас такая, изумительная, Слава? А изумительная потому, что каждый день не перестаю изумляться (viva, дорогой Саныч!) Все всё знают, обо всем шепчутся по углам и молчат. А потом, что? Лет эдак через десять-пятнадцать опять будем голову пеплом посыпать и оправдываться, что, мол, не хватило политической мудрости и смелости? Не знаю, что тут у вас продажное TV показывало, но ведь весь мир видел, как он тогда в Шанноне…
        Генерал на глазах уменьшился в размерах, весь сжался, выразительно посмотрел по сторонам и тихо произнес:
        - Старик, прошу тебя, давай не будем.
        - Ну хорошо-хорошо, - согласился я. - Давай не будем. Только за державу обидно. А она ведь у нас одна… Ладно! Кастинг исполнителей акций по замыслу Фонда уже был?
        - Был, скорее всего. Но грачевских ребят на пробы, к сожалению, никто не приглашал - у евреев, французов и америкосов своих чистильщиков достаточно. Но, чем черт не шутит, возможно, со временем они и к нам могут за консультацией обратиться. Вот в этой связи, Сережа, родилась задумка среди наших седых светлых голов…
        - Боюсь я, Слава, исходящих оттуда задумок, как огня.
        - И правильно делаешь! Так вот, задумка состоит в том, чтобы создать для будущих, подчеркиваю, будущих контактов с этим центром некую рабочую группу.
        Пока неофициальную. В нее войдешь ты, Ковалев из внешней контрразведки - ты его по Пакистану знаешь, и Сироткин из аналитического управления.
        - Если я в нее войду официально, то все поймут, Слава, откуда ветер дует. Ну, какой я тогда дипломат? Дипломаты вопросами терроризма под таким специфическим углом не занимаются. Это ребенку известно.
        - А ты думаешь, аналитики во вражеских разведках сидят и гадают, когда же наконец, нашему заслуженному Сергею Ивановичу присвоят «Чрезвычайного и Полномочного»? Не засиделся ли он в советниках? Может, его Козырев не жалует? Не обольщайся, мой друг! Все, кому надо, про тебя все знают, кто ты, где ты. И про твои «подвиги» героические наслышаны. Может, без подробностей, но наслышаны.
        - Есть такая старая циничная поговорка: «Не пойман, не вор».
        - Есть. Но ты не пойман не потому, что не вор. Ты успешно работаешь, труса не празднуешь, не авантюрист. Я тебе говорю это не как твой друг, а как начальник. Цени!
        - Ценю.
        - И, конечно, родился ты в рубашке. Везет тебе. Пока. Многие завидуют. А везенье в нашем ремесле значит много.
        - Это ты вспоминаешь Канаду свою, когда тебя бандеровские хлопцы прихватили за одно место интимное?
        - Дело прошлое. Но в том числе тогда именно повезло. «Треба знати рідну мову, а як же?».
        Слава даже не улыбнулся, когда я вспомнил Канаду. Попал он там в неприятную ситуацию, если не сказать хуже, и не по своей вине. А вот выходить из нее, вернее, выбираться из «гостеприимной» провинции Онтарио тогда еще молодому майору пришлось самому и практически в одиночку.
        Его очень не хотели «отпускать», устроили настоящую охоту. Поняв, что разведчик все равно уходит и не с пустыми руками, поступила команда его не «брать», а убрать, на что бросили достаточно, как казалось противнику, сил. Уходил Слава в итоге трудно и жестко, особенно на последнем этапе, когда вмешались американцы. Вмешались поздно, потому что посчитали по своей наивности, что это идут банальные разборки бывших бандеровцев, активистов ОУН-УПА и других отморозков, в изобилии нашедших убежище в Канаде.
        Слава один не выжил бы, и ему помогли, конечно, «добрые люди», но если бы не везение, как позже рассказывал он сам, неизвестно, как бы сложилась его судьба. Во всяком случае вместо обычного двенадцатичасового перелета Слава добирался домой почти два с половиной месяца - через Штаты, Мексику и еще кучу маленьких жарких стран Южной Америки.
        Короче, съездил Слава на Олимпиаду в Монреаль и с той поры как-то разлюбил олимпийские виды спорта - предпочитал шахматы и бег трусцой. А в Монреале, кстати, сами канадцы не завоевали ни одной золотой медали. Бывает. Это спорт. Тренироваться надо, а не бандеровцев привечать.
        - Так вот, - продолжил генерал, - почему решили тебя…
        - Что, уже решили?
        - Не цепляйся к словам. Можно было обойтись одним Сироткиным. Но ты ведь читал его монографию по терроризму, авторство которой на 50 процентов принадлежит тебе?
        - Я не жадный.
        - Знаю. Просто то, что писал ты, не выглядит, как научный труд: слишком публицистично. Так не пишут диссертации и даже монографии. А у него все по науке.
        - Так я - журналист, тащ генерал, а не ученый червь. Я когда в Челябинске «работал», успел даже в Союз журналистов вступить.
        - Зачем тебе это?
        - Как зачем? Профессиональная гордость, так сказать. Знаешь, сколько у меня было публикаций? А потом «ксива» Союза журналистов очень красивая и дает право посещать Домжур на Суворовском.
        - А по своей «ксиве» тебя туда охрана не пустит?
        - Чего светиться лишний раз. А там уютно, кофе в баре очень хороший: его бармен делал в песочной ванночке в маленьких турках. Пальчики оближешь.
        - И все журналисты сплошь пьют кофе… Идиллия!
        - Не, они больше водку. Вернее, в основном водку. Но и другие изыски там встречаются. Ты когда-нибудь ел «поджарку по-суворовски»? Рекомендую. Люди просаживали там бааальшие гонорары.
        - Я твои публикации читал. Грамотно, интересно.
        - Мерси!
        - Немає за що! А вот в отчетах твоих официальных - одни глаголы. Как писал твой любимый Семенов: «он встретился», «она сказала», «он передал»… Скукота, да и только.
        - Отчет он и есть отчет. Что растекаться «мыслью по древу»
        - «Ученый червь» - это ты про Сироткина?
        - В хорошем смысле. Знаешь анекдот? «Сара, вы слышали, что Михаил Моисеевич - гей?» «Как же так? Не может быть?» «Да нет, в хорошем смысле».
        - Смешно. Ну, ладно. Вот тебе еще, как говорится, «к размышлению». Сбор информации о террористических организациях и вообще о вольных хлопцах с Ближнего Востока, начался, как ты понимаешь не сегодня, а лет сорок тому назад. Все собирали - и Израиль, и Штаты, и арабские страны, и мы, естественно.
        Сбор шел очень активно, но систематизировать данные для общих нужд никто не хотел - от жадности, прежде всего, ну, и по другим причинам. А сейчас такая необходимость назрела. Катализатором, как ты понимаешь, стала Ливия.
        - Из-за дела Локерби?
        - Ну, да! Ты же в Ливии не был ни разу, насколько я знаю?
        - «Где я только не был, чего я не отведал», - вспомнил я песенку Бумбараша из старого одноименного фильма, гениально спетую Золотухиным. - Нет. В Ливии не был, хотя один раз летел через Бенгази. Дальше транзитного зала не продвинулся. Да и там - полный отстой: сухой закон. Но Ливия, Слава, и это так называемое «дело Локерби» - не моя тема.
        - Еще не вечер, как говорится. Так вот, есть у меня интересная статейка, в твоем любимом публицистическом ключе написанная. Даже не статейка, а наброски для некоего опуса литературного. Один газетчик, занимавшийся некоторое время назад таким модным жанром, как журналистское расследование, обратился к нам.
        - С письменной просьбой от редакции дать интервью об успехах СВР в борьбе с ЦРУ?
        - Нет, представь себе. Позвонил, сукин сын, по «вертушке» из своей газеты прямо Директору и попросил очень вежливо и тактично чуть-чуть помочь в информационном плане. Директор спустил все своим подчиненным, ну и мне, в том числе.
        - Правильно! Что ж он, сам будет журналюгам инфу «сливать»? Откуда у него время? Может, он завтракал с пивом или покурить собирался выйти в сортир?
        - Не ерничай! Он не курит и пиво твое любимое не пьет. Кстати, бери пример с флагманов нашего нелегкого шпионского производства, Сережа!
        - А я что? Я молчу.
        - Вот и я говорю. Информацию журналист просил так себе, не особо секретную по нашим партнерам заокеанским, так или иначе связанным с Локерби. Но мы, как ты понимаешь, помочь «не смогли».
        - Понимаю! Отчего же не понять? Мы ж как глухонемые ученые: все знаем, но сказать ничего не можем.
        - Не в этом дело. Существует этика, неписанные правила и много, чего еще. Я с ним сам разговаривал. Посетовал, что не могу, мол, к величайшему сожалению, выполнить просьбу Директора исключительно по техническим причинам.
        - Что? Сказал, что подмосковная воровская босота разгромила Ясеневский архив? И журналист выразил тебе соболезнования? - продолжал я зубоскалить.
        - Он адекватный мужик, на мой взгляд. Понял, что я действительно не могу помочь.
        - «Не могу» или «не хочу»? Впрочем, это одно и то же в данном случае. Ну, и?
        - Заодно я «покачал» его на предмет творческих планов. Он и рассказал мне про свои «задумки». Назвал он свой будущий опус «Ливийские хроники». Я ничего не терял, поэтому прямо в лоб попросил: дай почитать, вдруг чего подскажем или найдется, чем поделиться. На сторону от нас ничего не уйдет, мол, не бойся. Он парень умный оказался и не жадный. Могу тебе дать небольшой отрывочек почитать. Так сказать, для общего развития.
        26
        Весной 1986 года Михаил Сергеевич Горбачев отметил - скромно - свое 55-летие и первые 365 дней у кормила власти. Отметить было чем. Генсек, заслуживший за сравнительно короткий срок массу шутливых и не очень прозвищ (от ироничного «минеральный секретарь» - за традиционную для советских лидеров борьбу с «зеленым змием» и американо-веселенького «Горби», до простодушно-грубоватого «меченый» и «горбатый»), успел покорить сердца западных политиков невероятной коммуникабельностью, новомодным словом «перестройка» и прилично одетой говорящей женой. Успел вместе с другом Шеварднадзе уничтожить лучшую ракету современности - «Оку», сильно облегчив американцам и «прочим разным шведам» жизнь при имевшей планетарный масштаб холодной войне. Заодно успел также «опустить» ровно на 6 миллиардов рублей начинавший трещать по швам советский бюджет.
        Зловеще маячил на горизонте Чернобыль, о котором «Горби» мучительно хотел промолчать, стоя на Мавзолее во время первомайской демонстрации. Промолчать не удалось. Получилось лишь сделать идиотский вид, что ничего серьезного не произошло. Потому и бояться нечего. Вон, мол, спортсмены не боятся и спокойно катят свою очередную «Велогонку мира» прямо по улицам Киева! Велосипедисты действительно прокатились по Крещатику, когда радиоактивный ураган буквально бушевал над Чернобыльской АЭС. Глупость, полная глупость! Но разве была она единственной?
        Главные должности и свершения, однако, еще только ждали Горбачева - первый президент СССР, разваливший этот самый СССР вместе с его монолитной КПСС, лауреат Нобелевской премии мира и «лучший немец (!) года». Это звание Михаил Сергеевич получит за разрушение берлинской стены. Весной 1986-го она все еще казалась несокрушимой и непреодолимой. Не для всех, конечно. Смельчаки штурмовали ее под землей и по воздуху, лезли через нее, как русские солдаты на Измаил, гибли под прицельным огнем своих же земляков-пограничников. Счастливчики, презрев опасность, преодолевали опостылевшую постройку, чтобы оказаться в настоящем капиталистическом раю, сытом и веселом, денежном и развратном, без Социалистической единой партии, зато с шикарными ресторанами, шумными пивными, беспутными дискотеками.
        Кстати, о дискотеках. В одном из самых крутых танцевальных залов Западного Берлина, где верховодил, но уже начинал сдавать позиции бессмертный, как поначалу казалось, стиль «диско», где молчаливо гуляли легкие и не самые легкие наркотики и взахлеб пилось старое и доброе баварское пиво с прицепом в виде крохотных шкаликов шнапса, вдруг рванула бомба. Дурная сила слепо покалечила и убила людей, обозлила законопослушную немецкую общественность, ощетинила всю берлинскую полицию и сыск. Среди жертв оказался один (!) американский солдат. Запомним эту незамысловатую цифру.
        Мюнхенская трагедия, когда придурки-террористы расстреляли израильских спортсменов во время Олимпиады, к тому времени уже стала историей - прошло 14 лет. Израильтяне, впрочем, продолжали мстить палестинцам, методично гоняясь по всему миру за истинными и виртуальными виновниками олимпийской бойни, исходя из принципа: хороший араб - мертвый араб. Но воинственный пыл утихал. Поэтому вину за дискотеку решено было свалить тоже на арабов, только на живых и имеющих вполне конкретный географический адрес - Ливийская Джамахирия.
        4 апреля дискотеку взорвали, и через 10 дней последовало возмездие - 33 американских самолета отбомбились по ливийским городам Триполи и Бенгази. Пресса высказалась однозначно: взрыв в дискотеке - повод для авиационного налета на Ливию. То есть, не будь этого повода - и не было бы никакого налета. Не будем спешить с выводами. Вернемся в начало 1986 года.
        Американцы Ливию никогда не любили, за нефть неисчерпаемую, за гордость древнюю со времен Карфагена, за авторитет непоколебимый в арабском мире, за «третий путь», за дружбу с Россией и много еще за что. Чувство, надо сказать, было взаимным.
        Видя, что СССР слабеет год от года, а его правители проводят в реанимации больше времени, чем на заседаниях Политбюро, Штаты стали чаще грозить своим оппонентам расправой. Только с 1981 по 1986 годы 13 раз провели военно-морские учения у берегов Ливии. Каддафи терпел. СССР фактически молчал, невнятно критикуя на страницах собственной партийной прессы «провокационные действия американской военщины у ливийских берегов».
        1986 год начался небывалой активностью США в Средиземноморье. Первые маневры близ ливийского побережья 6-й флот осилил с 24 по 31 января.
        4 февраля истребители Израиля перехватили в воздухе ливийский пассажирский самолет. Данными для проведения этой операции израильскую авиацию снабжали опять же корабли 6-го флота.
        12-15 февраля - очередная, вторая с начала года американская военно-морская демонстрация силы у берегов Ливийской Джамахирии.
        14-16 марта - третьи учения ВМС США в этом районе; еще через три дня - четвертые. Еще через двое суток - пятые учения, причем с боевой стрельбой по ливийскому прибрежному городку Сирт. Дело было не в городке, разумеется. Просто там, близ местечка Сирт, находился пункт ПВО ливийской армии. Конечно, он «мешал» американцам и его разбомбили. Ливия снова промолчала.
        Можно предположить, что если бы Триполи сделал хоть малейшую попытку ответить на наглые провокационные действия американского флота, мощный удар последовал бы незамедлительно. Ливийцы проявили выдержку, что заставило американцев с еще большим усердием искать повод для атаки, предрешенной и спланированной, остановить которую было уже нельзя.
        Ее ждали всерьез и ливийские политики, и военные, и дипломаты, работающие в Ливийской Джамахирии, одним словом все. США искали только подходящего повода.
        В этот же период из Парижа и Бонна высылаются четверо ливийских дипломатов. Одновременно секретная американская миссия отправляется в Каир. Цель - прощупать обстановку и по возможности подтолкнуть Египет к участию в акции против Ливии. Эта акция, как позже то ли от глупости, то ли от гордости напишет газета «Вашингтон пост», «планировалась на протяжении многих месяцев». Подготовка заканчивалась.
        4 апреля громыхнула дискотека. До налета оставалось 10 дней. США успели за это время объявить миру, что располагают «конкретными доказательствами» причастности Ливии к террористической акции в Западном Берлине. Журналистам была рассказана детективная история о перехваченных радиограммах, якобы содержавших «ливийский след».
        Странно, но немецкие партнеры США по НАТО версию «старшего брата» не поддержали. Напротив. Один из авторитетных экспертов федеральной разведывательной службы ФРГ заявил, что «тексты радиограмм не дают никаких свидетельств связи Ливии со взрывом бомбы в Западном Берлине». В руководстве ведомства по обеспечению безопасности страны эта мысль была еще более развита в том смысле, что криминалисты ведут расследование по всем возможным направлениям. А мотивы для этой шокирующей акции могли бы иметь, например, группы торговцев наркотиками или даже владельцы конкурирующих дискотек. Ливию немецкие эксперты не упоминали.
        До налета оставались считанные дни, когда Штаты попытались «подставить» еще и СССР, обвинив его спецслужбы в нежелании сотрудничать в поиске виновных во взрыве в Западном Берлине. Неожиданно всплыла одна деталь: выходило, что спецслужбы США, работавшие в Западном Берлине как у себя дома, имели информацию о готовящемся теракте в одной из дискотек города. Информацию имели, но мер не предприняли, промолчали. А зря. Деталь неприятная со всех точек зрения, поэтому о ней постарались мгновенно забыть. Забыли. Наступило 15 апреля…
        27
        Спустя годы, следы бомбардировки Триполи можно увидеть только в одном месте - бывшей резиденции ливийского лидера Муаммара Каддафи. Ракета вломилась точно в дом, пробила его с крыши до пола, разметав мебель и домашнюю утварь, покалечила домочадцев. Погибла совсем еще маленькая приемная дочь Каддафи Ханна, ранения получили его сыновья Хамис и Сейфуль-Араб.
        Резиденцию специально не приводили в порядок после налета. Лишь во дворе появился символический памятник - рука, сжавшая потерявший форму американский самолет. Вокруг дома полно апельсиновых деревьев и, конечно, охраны: дом остался президентским объектом, хотя и превращен в музей.
        Налет на столицу Ливии начался в 2 часа ночи. Первая волна самолетов отбомбилась за 10 минут, через час-полтора вернулась, и снова посыпались бомбы. Одновременно бомбили Бенгази - второй по величине город страны. Число жертв - несколько сотен человек. Масса разрушений, включая жилые кварталы. Американские летчики не ожидали, видимо, активной работы средств ПВО ливийской армии и кое-где вынуждены были сбрасывать бомбы весьма беспорядочно. Но в целом бомбили достаточно точно - разведка не подкачала. Частично было разрушено французское посольство - метили по одному из объектов системы госбезопасности страны. В Бенгази ракеты попали в роддом. Из советских дипломатов и специалистов не пострадал никто, хотя наших граждан было в то время в стране много, очень много.
        Американцы в основном «работали» бомбами в 225 и 800 кг лазерного наведения. Применялись также ракеты «Харм» (в переводе с английского - зло, вред) и «Шрайк» (в переводе с английского - птичка сорокопут, маленькая такая птаха из семейства воробьиных). Всего за время налетов было сбито 4 американских самолета. Пентагон эти цифры не подтвердил, а в целом назвал американские потери незначительными.
        Вот и вся статистика. Что испытывали люди, выскакивающие в чем мать родила глубокой ночью из домов под вой истребителей-бомбардировщиков, описать труднее. Очевидцы говорят: адская ночь. Более сдержанный человек, дипломат, Посол Ливийской Джамахирии в Российской Федерации господин Салех Абделла Салех описывал налет так:
        - Я был в Триполи в ту ночь и видел весь налет от начала до конца. Жестокая акция! Она лишний раз показывает истинное лицо американцев, которые, обвиняя другие страны, в том числе Ливию, в терроризме и не приводя никаких доказательств, сами пользуются террористическими методами в политике… Мы не летали в Америку бомбить ее города, - они прилетели к нам. Мы не угрожали ее кораблям, курсирующим вдоль побережья нашей страны. Мы хотим жить в мире с другими народами, к чему призывает нас, мусульман, наша религия…
        Президент Рейган назвал налет на Ливию «акцией самообороны». Начиналась она из Англии. 18 самолетов F-111 взлетели вечером 14 апреля с одной из американских баз на территории Соединенного Королевства и взяли курс на Ливию. От старой и доброй Англии до Триполи по прямой набирается не больше 2,5 тысяч километров. Но самолеты, как известно по прямой не летают. Добавим тысячу-полторы, получится 4 да плюс путь назад, Итого: 8 тысяч километров. При максимальной дальности полета в 5 тысяч километров F-111 не могли рассчитывать на спокойное возвращение после выполнения задания без дозаправки. На обратном пути их встретили самолеты-заправщики КС-10.
        Буквально на следующий день, 16 апреля, один из членов экипажа самолета-заправщика КС-10, переполненный сознанием собственной значимости, нарушив все предписания командования, дал интервью корреспонденту английского информационного агентства Пресс Ассошиэйшн. По его словам, за два дня до «операции» его с коллегами перебросили на базу в Милденхолле и до последнего момента не сообщали о предстоящих действиях. Задание получили только накануне вылета. Его самолет 6 раз дозаправлял в воздухе F-111. «Я разговаривал с пилотами бомбардировщиков, - сказал английскому журналисту герой-заправщик, - и те не скрывали, что успешно справились с заданием. Это было самое потрясающее событие в моей жизни. Именно для таких дел мы и обучены… Единственное, чем наши парни разочарованы, это то, что Каддафи остался жив. Первый вопрос, который я задал пилотам по возвращении самолетов был: «Удалось ли вам разделаться с ним?»
        Значительно позже, чем F-111, с палубы авианосцев «Америка» и «Корал Си» взлетели 15 палубных штурмовиков А-6 «Интрудер». Их подлетное время до целей составляло несколько десятков минут - дозаправка в воздухе не требовалась. С ними проблем было мало, если не считать два сбитых стервятника. Трудности, причем дипломатического характера, появились с самолетами F-111.
        От Англии до Ливии дорога длинная. Чтобы срезать путь, ну хоть чуть-чуть, а заодно сэкономить тонну-другую чистейшего авиационного керосина американские летчики решили пролететь над Францией и Испанией. Правда, ни та, ни другая страна такого разрешения не давала, но их и не спросили. Дело было ночью, и опытные и не очень американские пилоты решили не беспокоить ни французов, ни испанцев и рванули без спросу прямо через юг Франции и Пиренейский полуостров. На всякий случай спустились пониже, как можно ниже, чтобы не шокировать радары своих союзников по НАТО.
        Французы, как выяснилось, спали не все в ту памятную ночь и засекли пролет американцев, доложили, как положено, по команде и, возможно, готовы были забыть пикантный с точки зрения военного и международного этикета инцидент. Но некстати встряла французская пресса. Сатирический еженедельник «Канар аншене» написал: «Американцы жестоко посмеялись над французским и испанским правительствами. Таково мнение многих французских офицеров, заявляющих о своей прекрасной осведомленности о том, что бомбардировщики ВВС США не обогнули Пиренейский полуостров, а срезали путь и пересекли Пиренеи с запада на восток. Таким образом, эти самолеты пролетели над французской и испанской территорией, не имея на то разрешения ни от Парижа, ни от Мадрида. Полет проходил ночью на минимальной высоте. Используя рельеф местности и совершенное оборудование, самолеты не попали в зону действия французских и испанских радиолокационных систем».
        Вообще-то, этот факт дает хороший повод поговорить, во-первых, о том, чего стоит система ПВО Испании и Франции - выходит, что ничего. Во-вторых, доходчиво и наглядно объясняет, кто в натовском союзе равных партнеров равный, а кто - главный. Но дело прошлое, Бог с ними!
        И еще одно наблюдение, смешное и немного печальное. Вернемся в последние мирные перед налетом сутки. Обстановка накалена, все возбуждены, высшие штабные чины без остановки тянут слабенький кофе, в помещениях разрешено курить и кондиционеры еле-еле справляются с клубами душистого американского дыма. Бомбардировщики ее величества дежурят под парами на своих базах. Палубные штурмовики 6-го американского флота проходят последние предварительные проверки и просто рвутся в слишком безмятежное голубое небо близ ливийских берегов. Сила!
        Но была эта сила не единственная, как оказалось, которая рвалась в бой. Кипрская газета «Харавги» сообщила вдруг о том, что на английских военных базах на Кипре - их немного, всего две: Декелия и Акротири - введена повышенная боевая готовность. Ничего особенного, скажет искушенный читатель: Англия - союзник США по НАТО и должна была подстраховать «рейгановских соколов» из любого положения, ежели что не так. Через Кипр, в том числе. Все правильно!
        Но газета не унималась. На базу Акротири, писал до безумия смелый киприот-журналист, прибыло большое число транспортных самолетов, которые доставили военнослужащих и боевую технику. И это правильно! А как же поддерживать товарища по оружию без этого самого оружия и солдат? Но вот беда. Газетчики не только определили, что самолеты были американского производства, но и выяснили, что на них свежей красочкой с помощью совсем не идеальных трафаретов были нанесены знаки ВВС Ее Величества Королевы Соединенного Королевства и прочая… А под свежей краской слишком заметно просвечивали буквы «US Air Force», что даже в самом вольном переводе означает «ВВС США». Газетчикам удалось к тому же раскопать, что прибыли самолеты с баз США в Турции, той самой, которую, мягко говоря, не очень любят на Кипре.
        Факт любопытный с многих точек зрения, в частности, при ответе на вопрос, пусть даже риторический: какую роль отводит Англия Кипру в случае возникновения «нештатной» ситуации в регионе? Кто в мире узнал об этом факте? Да никто! Потому что при всем уважении к теплому и гостеприимному острову в Средиземном море, никосийскую газету с романтическим названием «Харавги» (в переводе на русский - «рассвет»), выходящую на не самом распространенном в мире греческом языке, иностранцы читают мало. Прямо скажем - совсем не читают, за исключением сотрудников резидентур иностранных разведок, мающихся в кипрской столице в ожидании уик-энда, когда можно будет поехать к морю.
        Эта информация попала… в «Правду» - нонпарелью на подверстку. Успел, видать, наш прилежный референт обработать любопытную заметку, за что ему спасибо.
        Такой вот пример, как неправомерно (или очень даже правомерно) Кипром попользовались. Интересно было бы получить в этой связи ответы на некоторые вопросы. Например. Какого уровня секретности должна быть договоренность между союзниками - США и Великобританией, если они вот так, походя, смогли провернуть не самую простую военную комбинацию? Ставилось или нет в известность правительство Кипра о переброске на остров военных «английских» самолетов? Если да, то знало ли цель переброски? Если знало, то понимало ли, что Кипру отводилась роль далеко не самая благовидная в операции возмездия, которую проводили США против суверенного государства? А как быть с Турцией, откуда самолеты прилетели? Что делать с краской на крыльях, то есть с истинной принадлежностью военно-транспортной армады? Масса вопросов, но дело прошлое, как говорится. О нем мало, кто знал тогда, а сегодня почти никто не помнит. А кто помнит, молчит - от стыда (Кипру должно быть совестно, вообще-то), от наглости (Штаты и Турция демонстративно никого не боялись уже тогда), от позора (флаг английских ВВС стал вдруг не гордостью, а ширмой - не
солидно).
        Вот и все о налете. В СССР и целом ряде будущих «бывших братских стран» Соединенные Штаты Америки и лично президента Рейгана заклеймили позором, что почему-то совсем не повлияло на будущие многочисленные советско-американские «саммиты».
        Отметим все же, что официальное Заявление Советского правительства, опубликованное в прессе 16 апреля, было достаточно жестким по форме и безупречным с точки зрения царствовавшей коммунистической идеологии. «Преступное злодеяние», «варварский налет», «пренебрежение к интересам», «агрессивный подход», «вопиющее надругательство», а также «воинствующий шовинизм» и «политика шантажа и угроз» - все присутствовало. Был и «оргвывод». «Советское руководство, - говорилось в документе, - предупреждало, что такого рода действия не могут не затронуть отношения между СССР и США. К сожалению, к этому предостережению, как о том свидетельствует агрессивная акция против Ливии, в Вашингтоне не прислушались. По существу сама администрация сделал невозможной на данном этапе намечавшуюся встречу на уровне министров иностранных дел наших двух стран…» Был также сделан туманный намек, что если, мол, Ливию Штаты не перестанут бомбить, то «в Советском Союзе вынуждены будут сделать более далеко идущие выводы».
        Что означала мысль о «далеко идущих выводах», можно было только догадываться. Простора для фантазий хватало: то ли мы ракетами долбанем по супостату в защиту любимой Ливии, то ли посла отзовем - господина Добрынина, прочно и непоколебимо сидевшего в Вашингтоне аж с 1961 года и не видевшего причин сдавать должность, то ли новое заявление выпустим с еще большим количеством пропагандистских штампов. Ясности не было. Но заявление наше ливийцам понравилось.
        Ну а пока его срочно переводили на польский, чешский, румынский, немецкий и другие дружественные языки Варшавского Договора, Триполи и Бенгази зализывали раны, нанесенные американскими самолетами. Страны «Общего рынка» начали постепенно сокращать персонал ливийских представительств в своих столицах. Пример подала ФРГ, глубоко, аж до самых гланд «лизнув» своего союзника в компенсацию за несогласованность действий и мнений по поводу берлинской дискотеки, за что и заслужила похвалу Белого дома. Жизнь продолжалась.
        Я прервал чтение, закурил и потребовал еще кофе.
        - Сам вари, - огрызнулся генерал, погруженный в чтение своих, генеральских документов. Я сварил, вернее в этот раз сварила кофе-машина. Порошка засыпал от души, поэтому когда Слава опробовал напиток в моем исполнении, глаза сделал удивленные, но хмыкнул довольно и благодарно, как мне показалось.
        - Здесь информации маловато будет, - кивнул я на отложенные прочитанные странички. В основном, ты прав, - публицистический опус. Я бы даже сказал «стёб».
        - Что за словечко?
        - Ну, это вроде как ерничество, полузлобная насмешка на молодежном сленге. В Питере очень в ходу это слово. Тех, кто любят стебаться, называют «стебок». Даже есть такое жаргонное выражение: «Что, стебок, заводки ищешь?». В смысле, чего нарываешься?
        - Как ты глубоко продвинулся в современном новоязе. Просто кладезь! Ну, читай дальше. Там будет информация интересная. Потом не забывай, что это - книга пока не написанная, а не досье подшитое.
        Я снова закурил.
        - Слава! Ты прав, наверное. Но это стопроцентная книга. Чего он не печатает? Здесь нет секретов: все, по-моему, из открытых источников, в крайнем случае - зарубежных. Если у него был компьютер, нет проблем собрать море такой информации. Другое дело - быть в теме, проанализировать все это, выстроить свое видение проблемы или даже нескольких проблем, изложить грамотно и интересно для читателя, ну, или хотя бы для редактора.
        - Согласен.
        - Так в чем дело?
        - Он не закончил. Там много работы еще. Потом, книга - долгое дело и не принесет материальной выгоды. А раздели написанное на отдельные главки и опубликуй - вот тебе живые деньги и сразу.
        - Ты прям всех журналистов считаешь меркантильными.
        - Нет, что ты! Я всех журналистов считаю бессребрениками, которые работают только за идею.
        - Ну, прав, прав. Что цепляешься? Я бы тоже написал какой-нибудь детектив типа твоего любимого «Подвига разведчика».
        - Так напишешь еще - на пенсии. Если доживешь, конечно, до этого радостного момента.
        - Вот умеешь ты, Слав, поднять настроение… Пенсия - вещь очень интимная, здесь нужен такт, подход и вообще - настроение. Ты слышал, как тонко один генерал своих подчиненных на пенсию отправлял из одной, скажем так, Академии?
        - Расскажи!
        - Генерал очень известный, уважаемый и любимый всеми как-то вызвал к себе седого полковника и говорит:
        - Ну, Иван Семенович, пришло и тебе время погоны снимать и на рыбалку ездить…
        - Как? - Закатил глаза Семеныч. - Да я, да мы…
        - Пора, - рапортует генерал. - Отслужил.
        Семеныч хвать за сердце и в обморок. Скорая, госпиталь, инфаркт, летальный исход. Расстроился генерал. Сам-то он был крепок еще, хотя постарше многих, и не генерал на самом деле, а целый генерал-полковник, дважды Герой, орденов и медалей - до паха. Через неделю вызвал очередного кандидата на заслуженный отдых - та же история: инсульт, госпиталь, похороны.
        - Нет, - сказал генерал-полковник, - я так всех своих подчиненных потеряю. Давайте-как ребята, - инструктирует он своих помощников, - распустите слух про Петра Петровича, что его отправляют на пенсию. Сколько ему еще служить?
        - Полгода, - докладывают помощники.
        - Нормально. Распускайте слух!
        Пошел слушок. Через два дня седой полковник ветеран войны ломится в кабинет начальника:
        - За что, тащ генерал-полковник? Мне еще служить и служить.
        - А сколько тебе еще по календарю?
        - Полгода.
        - Служи, Петр Петрович, - жмет ему руку генерал. - Слухам не верь, а если кто, то я лично тому… сам понимаешь.
        Ушел полковник из генеральского кабинета довольный и счастливый. А через полгода уволился мирно, без медицинских эксцессов. После этого локального успеха велел генерал своим ребятам соответствующие списки подготовить и вести предварительную работу. И прекратились казусы от неожиданностей служебных, и люди сохранены были. А генерала только пуще любить стали.
        - Хорошая байка, - констатировал Слава. - И генерал умный. Это не тот, что скончался пару лет назад?
        - Тот.
        - Царствие ему небесное и покой вечный. На войне героем был и в жизни умница. Ну, ладно. Ты до санкций дочитал?
        - Да, как раз.
        - Почитай дальше. Там суховато написано, но в общем концентрированно. - Слава налил еще кофе, а я закурил и продолжил свой ликбез по Ливии.
        - А что? Добротный материал, - сказал я, закончив чтение. - Кто ему помешает опубликовать все это в виде книги или отдельных кусков?
        - Да никто! Лень, наверное. Просто он не хочет, не может или банально ленится дописывать…
        - Дело хозяйское. Я принял к сведению.
        - А ты понял, почему ввели санкции против Ливии?
        - Формально из-за Локерби.
        - А не формально?
        - Не формально - страна богатая, наверное, самая богатая в Африке благодаря своей нефти, сильная армия, с нами дружит, со всеми арабами солидарна. Так что Локерби - повод, который искали. Да найти не могли.
        - Могли в 1975-ом, когда один из самых крутых на сегодня международных бандюков - Карлос Ильич Рамирес Санчес попытался поиграть с Каддафи.
        - Он, насколько мне известно, пару лет назад загремел на нары в ту самую «Санте», где Иваныч отдыхал, если помнишь. Вообще, я не очень следил за этой историей. Во-первых, опять не моя тематика. Во-вторых, не мой регион. Есть и в-третьих, и в-четвертых…
        - Я тебе сейчас, Сережа, дам еще один коротенький кусочек почитать. Автор, между прочим, тот же журналист. Он не только про Ливию и Локерби собирал материалы, но, по-моему, хотел набросать - как там у настоящих художников - «эпическое полотно» о терроризме, где отдельным фрагментом вставил Санчеса. Но главное, там можно понять, почему Штаты сегодня плотно привлекли французов к работе этого антитеррористического центра. Ты ж понимаешь, что там из «романской» группы не только мадам Рени будет трудиться. Крутых парней с накаченными мышцами и красивым грассированием будет достаточно.
        - Из тех, наверное, что Вована хотели «небольно зарезать» в Афгане?
        - Думаю, что в Центр помоложе набирают. А те, кто на Вована твоего кидался с ножиками, уже на «преподавательской работе».
        - Передают опыт молодым «лягушатникам».
        - Да ладно тебе. Сам-то ел лягушек, небось под «Бургундское»?
        - Ел, конечно, но только в целях конспирации. Кстати, если под «Бургундское», то исключительно белое сухое.
        - С тобой поговоришь - слюной захлебнешься. Давай о Санчесе. Детали про него можешь у наших аналитиков попросить, но там - тягомотина - родился, женился, убил, зарезал, застрелил, убежал, прибежал… Ну, и финал такой же, как говорил «горбатый» Джигарханян: кабаки да бабы довели до цугундера. Ну, а у этого фартового журналиста - сплошной, как ты говоришь, стёб. На, читай! Слава протянул мне еще несколько листочков.
        «Среди удачливых угонщиков самолетов 70-х годов, а эта группа, заметим, очень малочисленна, так как большинство бандитов, посягающих на безопасность авиапассажиров, все же попадает в руки закона, числится известный миру и окрестностям Карлос Ильич Рамирес Санчес. Вообще-то он не специалист по угонам лайнеров. Но уж если талант, даже криминальный за что-то берется, то получается это у него добротно, с размахом и квалифицированно.
        Ильич для начала захватил не самолет, а зал заседаний в Вене во время конференции представителей стран производителей нефти - ОПЕК. Одиннадцать арабских министров и целая толпа клерков (около 70 человек) сидели под дулами пистолетов подельников господина Санчеса и не пикали. Были жертвы. Ильич убил двоих австрийских охранников, особо прытких и смелых. Один из его людей получил ранение. В серьезность намерений гангстера поверили, когда полилась кровь, поэтому через сутки ему дали самолет, как просил. Было это в конце декабря 1975 года.
        История развивалась дальше в русле лучших детективных фильмов. Ильич летит в Алжир, выпускает на поле алжирскую делегацию и спокойно выходит сам. Ничего не боится, бестия! С ним ведет переговоры министр иностранных дел страны, причем, небезуспешно. Часть делегаций, захваченных в Вене, покидают самолет, но не все. Один из террористов, раненый, отправлен в алжирский госпиталь. Не в тюремный, а в обычный.
        Сам супербандит носит темные очки и беретик в стиле бессмертного Че Гевары. Он молод - 26 лет, его еще никто не знает, переговорного опыта мало, зато решимости навалом. Не договорившись с алжирцами, террористы летят в Ливию - рядом. Но и там осечка: полковник Каддафи не желает иметь дела с угонщиками, но и не трогает их. А они, как бы в виде благодарности выпускают на волю нефтяного ливийского министра. Потом спокойно возвращаются в Алжир.
        Экипаж измотан, Санчес сотоварищи валятся с ног от бессонницы, заложники уже двое суток живут в стрессовой ситуации - ни пожрать, ни поспать спокойно. И тут, как писала советская пресса со ссылкой на иностранную, бандиты решили сдаться властям. Сдаться они, может быть, и сдались, только в алжирской тюрьме следы команды Ильича обнаружены не были. И в австрийской тюрьме он срок не мотал, потому что исчез, потому что талантлив был негодяй, потому что знал, с кем дружить.
        Однако не сложилось у Ильича сотрудничество ни с Кубой, ни Ираком, ни Ливией. Биографы «гражданина мира» отмечают две причины. Во-первых, Ильич стал к закату своего террористического пути слишком самостоятелен и почти не терпел над собой начальников. Во-вторых, он превратился в настоящего антигероя даже в глазах многих, ранее относившихся с симпатией к рыцарям мировой революции, и любой жест доброй воли в отношении него воспринимался в мире негативно. Тучи сгущались.
        Арестовать убийцу посчастливилось французам, больше всех обиженным на космополита Ильича за гибель своих граждан. Это произошло в столице Судана Хартуме 14 августа 1994 года после длительной, тщательно спланированной и проведенной операции.
        В Судан самый разыскиваемый в мире террорист приехал осенью 1993 года из Аммана. Власти Иордании фактически выставили Ильича из страны. Накануне мирных переговоров с Израилем такой жест позволял королю Хусейну хорошо выглядеть в глазах своих партнеров, компенсировав, хотя бы частично, неприязнь, высказываемую Западом и Соединенными Штатами Америки в отношении Иордании за ее поддержку Ирака во время первой войны в Заливе. Однако, имея на счетах несколько миллионов долларов, а в кармане дипломатический ливанский паспорт, любезно предоставленный сирийскими коллегами по профессии, Ильич чувствовал себя вполне спокойно, хотя, возможно, и понимал, что его потихоньку загоняют в угол.
        Сгорел же Карлос, как и положено в авантюрных романах, на барышне Зеине из богатой палестинской семьи, мечтавшей о карьере врача-дантиста. На нее французские спецслужбы навели сирийцы, желавшие реабилитироваться перед французами за свою слишком откровенную дружбу с Ильичом. По их информации, невеста Ильича регулярно наезжала в Бейрут и Амман для завершения учебы на медицинском поприще. Проследить юную красавицу до Хартума, а там и до виллы в престижном дипломатическом районе, в котором обитал «доктор Абделла Баракат», было делом техники. Помогли и суданские власти, проверившие паспорт «ливанца», говорившего с ужасным, отнюдь не ливанским акцентом на арабском языке. Их заключение: паспорт фальшивый.
        С апреля по июль осуществились все необходимые формальности для ареста международного террориста. Было получено добровольное согласие властей Хартума на выдачу Карлоса, выписан - по все правилам - ордер на международный арест и соответствующее требование. В самом начале лета в столицу Судана прибыла бригада агентов из Франции.
        Сам арест прошел в лучших традициях детективного жанра. Помог, правда, случай, но и выдающаяся изобретательность французов. 10 августа Ильич ложится в городскую больницу «Ибн Халдун» близ своего дома для обследования по поводу банальной грыжи. Обследование продолжалось несколько часов. Диагноз подтвердился: больной нуждается в операции в самое ближайшее время. Ильич возвращается домой и на другой день, в четверг 11 августа, приглашает своих друзей на ужин в армянский клуб. Ужин проходит, как всегда, весело и раскованно. Странно, но интуиция, так часто выручавшая Санчеса, молчит. Гости пьют и гуляют, Хозяин радушен и ласков.
        Пятницу 12 августа (почти во всем арабском мире пятница - выходной день) Ильич проводит, не выходя из дома. Агенты, наблюдавшие за его виллой, предполагают, что террорист попросту сидит на диете, что естественно перед операцией, или выполняет другие предписания врачей.
        В ночь с субботы на воскресенье - неожиданное обострение болезни. К дому Ильича подкатывает карета «скорой помощи». Соседи видели, как из дома на носилках санитары выносят человека. Его сопровождает молодая белокурая женщина. Грыжа болит, Ильичу делают обезболивающий укол, и он теряет сознание. Скорая помощь едет по странному маршруту, конечным пунктом которого стала не больница, что буквально в двух шагах, а конспиративная квартира французских спецслужб. Через сутки в Хартуме приземляется спецсамолет с командой сопровождения на борту и еще через некоторое время Ильич снова в Париже, в котором давно не был, тем более в наручниках. Далее - тюрьма «Санте», одиночка площадью 4 квадратных метра и арестантский номер - 258187Р. Ожидаемый приговор, в котором мало, кто сомневается - пожизненное заключение.
        Оптимист Ильич попытался узнать через адвокатов, скостят ли ему срок и на сколько, если станет он самым примерным арестантом и душой тюремного общества? Нет, ответила французская Фемида. Ильич из тюрьмы не выйдет. Никогда».
        - Симпатичный рассказик.
        - Ну, да! Вот тебе и французский след.
        - Хорошо французы сработали. Не хуже, чем американцы с «Гектором». Тем боле, что Карлос - не «Гектор», мог и отоварить из гранатомета для острастки. Забурел, наверно, расслабился от семейной жизни сытой да ласковой. Вот тебе и пожалуйста - в Париж на нары. Но французы - молодцы. Я даже не ожидал.
        - С ними и поработаешь дальше, если, конечно, они сочтут возможным поставить нас в известность, пригласить, поделиться и т. п. Но вообще, они люди не щедрые.
        - Мягко сказано. Они жадные и злые, как собаки татарские, торговать станут своей информацией…
        - Нам тоже есть, что предложить. Перейдем к взаимовыгодному сотрудничеству.
        - Ты так говоришь, будто это сотрудничество вот-вот должно начаться. Да они офигеют только от того, что нам известно про их Центр.
        - Пусть учатся держать язык за зубами. Распустили мы их, понимаешь!
        28
        Вернувшись после московской командировки (как мне завидовала жена!), я получил в течение одного дня две взаимоисключающие телеграммы. По первой мне предлагалось через два дня уехать в Тель-Авив на машине - исключительно по делам. Обычно такая командировка занимала неделю, а сами «дела», как правило длились часы, в худшем случае день-два. «Жизнь такая!» - Сказал бы мой внутренний голос.
        Но я не поехал. Вечером пришла новая шифртелеграмма, в которой мне сообщалось, что на связь с нашим американским «кротом» в этот раз пойдут ребята из местной резидентуры.
        Кстати, работали они виртуозно. У нас почти никогда раньше не было такой классной команды. Чувствовали они себя, как рыба в воде. Прежде всего потому, что все были немножко евреи. В МИДе об этом своевременно позаботились. Кроме того, как пел Высоцкий, там «на четверть бывший наш народ», поэтому солидная часть нашей резидентуры были фактически нелегалы. Не четверть, конечно, меньше. Но все равно, что может быть легче, чем выполнять шпионские задания в своей родной стране?
        Документы от «Лыжника» мы получили. Получили и слегка занедоумевали. Нет, все было в тему, как говорится. Только стали наши аналитики замечать одну особенность в информации от нашего «добровольного» помощника. Он не врал, информацию присылал в целом нужную. Только шла она как бы с опозданием. Буквально чуть-чуть, самую малость. Как осетринка второй свежести. Так и в этом «засыле» наш крот сообщал о создании антитеррористического фонда под эгидой НАТО, при полном и подавляющем участии американцев и частично французских и израильских «товарищей». Никаких имен и подробностей.
        Конечно, ценная информация. Но мы об этом уже знали давно из других источников. И было бы странно думать, что америкос не догадывался о нашей осведомленности или о неспособности других резидентур доставать аналогичную информацию. С одной стороны, Бог с ним, бывает! То есть агент отдал сведения, о ценности или «свежести» которых не имел полного представления. Настораживало, однако, что данный случай не был первым и даже вторым. Вывод напрашивался сам собой: либо он намеренно «гнал порожняк», то есть не то, чтобы заведомую «дезу», а просто пытался «втюхать» нам залежавшийся на шпионском складе ЦРУ товар. Значит, скорее всего, «скурвился» наш соколик, как говорят в уголовном мире, или стал работать под контролем. И затеял с нами, дурашка, увлекательную, но смертельную игру с подачи своих хитрожопых начальников.
        Либо, возможно, расхандрился, раскапризничался наш «крот» и не хочет или не может работать в полную силу. Что-то или кто-то его явно беспокоит, не устраивает в нашем «плодотворном» до сего момента тайном сотрудничестве. Рассуждать он мог, примерно, так. СССР исчез с карты мира навсегда. Сейчас Россия рушится, кровавый монстр КГБ - в сырой могиле. Президент Ельцин Б. Н. со своей наглой вороватой ватагой отъявленных мерзавцев месяцами пьет горькую, целуется с Бушем в розовые десны и поет Америке дифирамбы. Чего стоит только концовка речи ебэна в Конгрессе США, где-то году в 92-ом: «Господи, благослови Америку!». Сильно сказано. Значит, может подумать наш «кротеныш», после таких пафосных слов первого лица в государстве, что больше не стоит нас бояться?
        ЦРУ никогда не имело такой вольницы на советской территории, такой силы и влияния на элиту нации Российской Федерации, как сейчас. Так чего ради он, смелый и умный американский парень должен «упираться рогом», когда перспектив у России нет никаких? Следовательно, пока можно гнать туфту, вместо добротной информации, а там видно будет, разберемся.
        Ленился или нет «Лыжник» при добывании информации, мы, конечно, скоро узнаем, и гораздо быстрее, чем он думает. Но складывалось впечатление, что ребята из Лэнгли вообще стали работать, спустя рукава. Умные наши головы даже просчитали некий алгоритм их работы в 90-х годах в России. Например, приезжает в Первопрестольную американский спонсор-купец-аналитик-журналист-разведчик и говорит:
        - Хочу в вашу «глубинку» поехать, гранты раздать и книжку про вас написать. В Свердловск, в Пензу или Воронеж…
        - Да, пожалуйста, - отвечают наши. - Хоть в Крым!
        - Крым не ваш, украинский.
        - Пока.
        Не спорит улыбчивый американец, а приезжает в город, где население тысяч 300 - 400 или больше, заводы военные, штаб округа, аэродром стратегической авиации и много еще интересных вещей. Встречается с мэром и его свитой.
        - Что? - Спрашивает, - хреново живется на такой богатой земле?
        - Хреново, барин! - Плачут холопы. - Денег нет! Выручи!
        - Не деньги вам нужны, а знания, - начинает свои камлания заморский гость. - Отвезу вас в Америку, научу бизнес-планы составлять. Узнаете, наконец, что такое менеджмент и постигните азы бенчмаркинга.
        Воют от восторга смерды, руки барину целуют, плачут от счастья. Грезятся им баксы, падающие прямо в руки со звездно-полосатого стяга.
        - Всех в один раз не возьму, - сурово сдвигает брови америкос. - Со мной поедут: главный по финансам, по науке, по медицине, по строительству дорог и жилья, по промышленности и экономике, по образованию, милиционер и начальник ЖКХ.
        Все трижды кричат «Ура!», раскатисто и громко. Только мэр недоволен: хотел с секретаршей в Лас-Вегас, а ему облом.
        - Тебе нельзя ехать, - говорит американец, оставшись с мэром наедине в его кабинете. - Вот тебе баксы. Купи всем билеты, одежку какую-никакую, командировочные раздай. Сколько? Сам решай. Лишние остались? Это тебе на следующую группу. Два, нет, три раза в год будете теперь ездить в Америку учиться.
        Обрадовался мэр до слез. Нехер мне в вашей Америке делать!
        Прилетели в Чикаго. Да, блин… Живут же люди! Первый день отсыпались и отпивались пепси-колой, забивая жуткую заморскую отрыжку после кукурузного виски. На второй день в 7. 00 уже все в классе: перед каждым стопка бумаги и две самые лучшие в мире американские шариковые ручки. Уже потерял? Вот тебе еще две. Американский учитель суров. Русский знает хорошо, но акцент, как в кино.
        - Учимся создавать бизнес-план. Кто знает, что такое «бизнес-план»? - Молчат студенты немолодые. Один руку поднял.
        - Я знаю!
        - Молодец, - хвалит смельчака американец. - Назначаю тебя старостой группы со стипендией 20 долларов в день.
        Счастлив староста, но все завидуют. Как-бы не случилось чего после отбоя? Но не выйдет ничего противозаконного, потому что новый староста - начальник УВД города, и кулак у него больше, чем у финансиста городского череп.
        - Каждый из вас, - продолжает лектор, - должен подробно описать, чем он занимался последние несколько лет на своей должности. Без этого вместо плана будет у вас, как это по-русски, «фигня».
        Первые три буквы в слове «фигня» американец с улыбкой легко меняет на другие, более понятные простым людям. Все в голос хохочут: «Ай, да америкос, ай, да сукин сын! Как копает глубоко!» А тот дальше с интонацией следователя:
        - Как можно больше деталей: имена и фамилии заместителей и подчиненных, их оклады, должностные обязанности, основные проекты, вложенные инвестиции, контакты с вышестоящим начальством, кому давали взятки…
        - Никому не давали! - Кричат. - Никогда!
        - Хорошо! - Хвалит американец. - Выдумывать не надо. Но если слышали, что кто-то, кое-где у вас порой, не вы, конечно, соприкасался с коррупцией, то напишите без стыда и боязни. Сколько денег дают вам на командировки по области, куда ездите, где отдыхаете, сколько денег надо за должность хлебную заплатить, сколько, чтобы ребенка в детсадик пристроить, сколько стоит от тюрьмы отмазать и от армии… В общем - все, все, все. Кто больше напишет, тому бонус. Кто подробнее, еще бонус. Кто выскажет предложения, опять благодарность. Срок - 2 дня.
        Через два дня сдали ребята свои «сочинения». Еще день писали про то, что забыли. На пятый день всех повезли в казино, чтоб деньги свои командировочные просрали в рулетку по-быстрому. Потом дали стриптиз посмотреть - настоящий, американский с худосочными попками и силиконовыми титьками. Не понравился стриптиз. А в казино хорошо сходили. Двое выиграли баксов по триста. На шестой день всех завезли в дешевый супермаркет потратить оставшиеся купюры. На седьмой - самолет и домой: гостинцы, впечатления, рассказы. Занавес.
        Итог: на круг потрачено на самые дешевые билеты, гостиницу и питание всухомятку около 10 тысяч долларов, может, чуть больше. Еще пять штук мэру. За 15, ну, пусть 30 тысяч долларов собрано 4 тысячи страниц рукописного текста от первоисточника по одной отдельно взятой области или району.
        За эти деньги до «катастрофы» американский разведчик из посольства мог узнать в лучшем случае расписание 1-го семестра лекций в каком-нибудь мотально-катушечном вузе или спереть в районной библиотеке монографию «Суффиксы древлян в прибаутках калужан». Успешный счастливчик умудрялся еще дважды проехать в переполненном трамвае в сторону Бауманского института. На третий раз у него обязательно воровали кошелек вместе с диппаспортом или били морду в Лефортовском парке под пиво и соленые сушки.
        И ведь никто не скажет, чьих это рук дело: то ли «наружка» сегодня гуляет от души, справляя тризну по безвременно почившему в бозе КГБ, то ли хулиганы голову подняли, совсем, блин, распоясались при царе Бориске. Хрен их поймет, этих русских!
        Однако «халявы» такой никогда не было. Сегодня, как в какой-нибудь сказочной Папуа-Новой Гвинее можно совершенно безбоязненно в короткие сроки «окучить» любое количество регионов бескрайней страны, собрать тонны бесценной информации и получить «пурпурное сердце» на полинявшую цэрэушную гимнастерку и личную денежную благодарность Сороса. С грантами - это Сорос придумал. Гений!
        После бесед по душам с генералом Славой, я стал обращать внимание, что наши отношения с внутренним голосом, особенно в последнее время, начали постепенно налаживаться. У нас давно уже не было, как раньше, жарких баталий, кляузных перебранок и даже мелких пикировок. Вообще снизились их острота и прежний накал, даже тональность диалогов и используемая в них лексика другие стали. В наших контактах, которые теперь случались все реже, прибавилось глубины и душевности, существенно изменилось практически все!
        А помнится, когда - то в Лоренсии мы оба из штанов выпрыгивали из-за сущего пустяка, бурно споря, и, пытаясь доказать друг другу, как надо правильнее подбирать ключи к посольству США в Лузанвиле. Чуть-чуть до нарушения субординации дело не доходило! Препираясь с Голосом, я совсем вывалился из общей беседы. И это на глазах у изумленных Маруси и моих милых малышек.
        Однажды мы с местным консулом из «чистых» и его женой Наташей долго ресторан выбирали для посиделок, а остановились на «Le Mandarine» с неплохой ливанской и французской кухней. Пока нам приборы приносили, напитки, то да се, мы и сцепились с внутренним голосом. Я настаивал, что надо закреплять психологический контакт с Джоном, не к ночи будь помянут, и постепенно переходить к его плотной разработке.
        Джон - это тот самый пацан, с которым мы потом во время афганских событий в Исламабаде пересекались… А голос орал, что танцевать надо от печки, все начинать с культурного центра при американском посольстве. Мол, для начала следует в библиотеку их записаться, книжечки и газетки на-английском с умным видом полистать. Кстати, заодно и инглиш наш подтянем! Походить туда, к людям присмотреться. Глядишь, какой-нибудь жирный американский карась сам и клюнет.
        Первым начал «перестройку» Голос. Он бросил курить, не только мой «Честерфилд», но вообще бросил. Резко «завязал» с выпивкой. Может позволить себе изредка по великим праздникам бокал легкого игристого португальского вина «матеуш розэ» - лузанвильские привычки. Других напитков не приемлет, даже от «вдовы Клико» на прошлый Новый год отказался. Господи, в каких святцах пометить?.
        Признаться, я вначале даже испугался слегка за его здоровье. Потом успокоился и перестал удивляться. Все меняется. Один восточный правитель высказался как-то в том смысле, что все проходит. Мудрейшая мысль и гениальная в своей простоте. А Голос он же не просто теперь внутренний советчик, а полковничье резидентское второе «я», интуиция, помноженная на опыт, практику и обширные знания. Ну, ладно, опыт, обширные знания и прочее - это я перебрал немного. Гордыня - грех. Но ведь он мне помогает. Может, меньше чем хотелось бы, но иногда очень качественно, вовремя и к месту. Так чего жаловаться! Будем и дальше служить и трудиться. Мы друг от друга по-прежнему зависим или наоборот не зависим. В общем, как говорил незабвенный комэск Титоренко, «Будем жить!»
        29
        В резидентуре все было как всегда - штатно, то есть неспокойно, суетливо, одновременно размеренно и четко. Как поставишь дело, так оно и пойдет. Мне казалось, что дело поставлено нормально. Во всяком случае, не хуже, чем у некоторых моих коллег в других регионах и странах. До их высот я, конечно, подняться мог не всегда. Именно им некоторое время назад задолго до моего отъезда на Ближний Восток удалось провернуть в одной стране операцию по освобождению наших дипломатов из рук обезумевших отморозков какой-то мутной боевой группы. По нашим меркам такой с позволения сказать «проект» был высшим пилотажем. Пусть не самого высокого уровня, но серьезным и получившим, как говорят хорошую прессу и на западе, и у нас в СССР.
        «Обезумевшие отморозки» - это я перебрал, конечно, Обыкновенные придурки - таких толпы, не желающие работать, мечтающие о перманентном джихаде и в грош никого не ставившие, кроме пары своих непосредственных начальников-командиров. Кстати, таких же отморозков.
        Операция прошла достойно, хотя и не без потерь - погиб один наш сотрудник. На каком-то этапе, поняв, что убеждение на супостатов не действует и даже некоторые встречные шаги по удовлетворению их требований не продуктивны, пришлось прибегнуть к жесткому варианту. Сначала наши друзья-товарищи из местных провели акцию устрашения, которая, видимо, произвела впечатление на похитителей. Собственно, они не придумали ничего нового, а просто действовали так, как привычно было самим террористам, то есть очень жестоко и показательно. Именно такой язык оказался более всего понятен беспризорным детям джихада.
        После этого на высоком «разведдипломатическом» уровне местному вождю пригрозили, впрочем, весьма корректно. Приватно сообщили, что терпенью СССР может наступить предел и тогда последствия станут необратимыми, причем не на общественном или личном, а на государственном уровне. То есть в джунглях может наступить голод и настоящая разруха.
        Вождь достойно и без эмоций, как и положено персоне такого ранга, выслушал заявления русских переговорщиков, не сказал ни «да», ни «нет», но заложников очень быстро освободили. Свидетели той беседы отметили, что в таком тоне с вождем никто раньше не разговаривал. Глава советской «делегации» отреагировал в том смысле, что «когда-то надо начинать менять тональность в подобного рода переговорах».
        Итак, вождь, как отмечали заинтересованные лица, не подал виду, что испугался пусть и завуалированных, но все же угроз в самом широком масштабе. Но когда ко всем этим событиям добавилось еще и покушение на его жизнь в том же году, он предпочел отойти от дел. Зачем дразнить гусей?
        Два неприятных момента этой истории попали в газеты, в чем, собственно, ничего удивительного не было - гласность рука об руку с перестройкой уже начинали широко шагать по пока еще 1/6 части планеты. Первый момент, касавшийся роли одного «верного друга» СССР, был озвучен, но никакой оценки не получил. Имелось в виду, что «друг» был прекрасно, чуть ли не в деталях осведомлен о ситуации. Однако находясь ко времени происшедших событий вдали от своей исторической родины, хоть и пообещал принять меры, но повлиять на развитие событий почему-то не смог или не захотел.
        От людей информированных в СМИ просочилась и небольшая история о том, что он якобы чуть ли не ночью несколько раз сам звонил руководителю советских переговорщиков и живо интересовался: «Как там ситуация?». Обращался как к брату и буквально клялся, что советских товарищей в беде не бросит. А вскоре в резидентуру «случайно» попал перехват его телефонного разговора с начальником лагеря, где мучились наши. Тот спрашивал: как поступать с русскими дальше - освобождать или не освобождать? И получил указание: никого не освобождать до получения моих гарантий.
        Интересный момент связан с одним из освобожденных заложников. Вернувшись в Союз, он работал некоторое время в штаб-квартире Конторы, причем, немалое - почти пять лет. Затем был направлен в командировку, откуда совершенно неожиданно успешно сбежал на Запад вместе с семьей. Был ли он завербован, когда это случилось - деталей никто не сообщал журналистам. Мне не довелось встречаться с ним. Но меня, как и других его коллег, факт предательства удивил сильно. Вообще всей этой истории я не застал, работал на другом континенте и не имел к ней отношения, как говорится, никаким боком. И отморозками из той боевой группы и им подобными тогда интересовался мало - своих хватало. Вспомнил я о ней только потому, что нельзя всего предусмотреть, будь ты хоть семи, хоть даже восьми с половиной пядей во лбу. Его Величество случай очень любит вмешаться в нашу жизнь и бороться с ним приходится только, как говорится, по мере поступления. Хотя, конечно, интуицию, предвидение, опыт, знания, информированность и прочая, и прочая никто не отменял.
        У меня же хватало пока других дел, в том числе и семейных в русле бытовавшей тогда поговорки что, мол, «у полковника разведки иногда родятся детки». Моя старшая девочка, например, не только успела родиться, но уже покинула семейные чертоги, выйдя за муж. Слава Богу, не за представителя моей профессии. Наша с женой материальная помощь молодой семье была, естественно, всегда кстати, но дочка с мужем вели себя скромно, что мне льстило.
        А вот младшая успешно заканчивала выпускной класс и ее судьба меня сильно напрягала. Отнюдь не в плане учебы. Здесь все было на идеальном уровне, почти медальном. Французский она знала лучше всех в своем классе и, скорее всего, лучше, чем ее учительница. В свое время я сам занимался с Татьяной в редкие свободные часы и минуты и достиг результатов удивительных, даже на мой критический взгляд. Если добавить к этому ее знания португальского - лоренсийская школа и испанского - результат кабральской командировки, которые она особо не афишировала, то полиглот из моей дочки вырос к 16 годам очень крутой. Не по годам, как говорится.
        Дети вообще воспринимают иностранные языки несколько по-другому, чем взрослые. Вот она и восприняла. Я практически не помогал, ну, может, чуть-чуть, подсовывая ей то Амаду, то Маркеса в оригинале. В заграничных школах график занятий не очень напряженный, поэтому времени было у моих девочек выше крыши, и читали они охотно. Я тихо гордился, но виду старался не подавать - демонстрировал суровость воспитания.
        Языки - дело хорошее. Но Татьяна была еще и отличной спортсменкой. В теннисе, например, она за два сета в свои 13 - 14 лет выбивала с корта любого взрослого; с ними же на равных играла в волейбол, а плавала просто как акула тигровая. Стоит добавить, что очень прилично играла на аккордеоне и гитаре и даже пыталась писать стихи, что меня восхищало до умиления. В школе в Москве она была разумеется лидером, победителем всевозможных олимпиад и конкурсов, радуя родителей, бабушек и даже самых вредных учителей.
        Поэтому я очень даже удивился, когда в один из кратких визитов в Первопрестольную знакомый кадровик, проникновенно глядя мне в глаза, поведал, что моей Татьяной Контора интересуется давно и совсем не праздно. Хочет предложить «интересную и увлекательную работу на благо Родины». Сначала, разумеется, учебу, а потом и саму работу.
        Учитывая, что девочка моя любимая имела правильные черты лица, была очень симпатичной, но не яркой и броской красавицей, то я легко предположил, что ей будут интересоваться не аналитики, не контрразведчики, а именно СВР в ее элитном варианте - нелегальном. Так оно и вышло. Но одно дело рискнуть собой, другое - знать, что твоя «кровинушка» оказалась в этом, как говорил мой любимый Саныч, «вертепе» под названием нелегальная разведка. К такому повороту событий я не был готов. Без кокетства. Просто в разведке всегда воюют почти без перемирий и уж точно без подписаний договоров о ненападении. Так при чем тут дети? Я-то уже по-другому не могу и не буду, а она, извините, ребенок.
        Все эти мысли я и высказал разоткровенничавшемуся кадровику. Поддержки в его глазах я не увидел, зато поимел еще один разговор с начальством на эту же тему. Кадровые супостаты знали, кому поручить нравоучительную беседу, и я снова оказался в кабинете у новоиспеченного генерала. Пришел я к нему абсолютно, как мне казалось, спокойным и рассчитывал победить в диалоге.
        - Возмущаешься? - Начал без обиняков Слава.
        - А ты бы терпел?
        - Сереж! Ты же не еврей, хотя и паспорт у тебя соответствующий был, а отвечаешь вопросом на вопрос. Это невежливо, во-первых, и недостойно даже подчиненного полковника в разговоре с начальствующим генералом. Не так?
        - Так. Но ты ж не пожизненный генерал-начальник! Вдруг я твое место займу? Тебе лет больше, заслуг у меня не меньше… Я не седой и не лысый.
        - Ты еще скажи, что ты - скромный и порядочный.
        - Да, скромный и порядочный.
        - Нахал.
        - Да, то есть, нет. Я обычный образец.
        - Сережа! Я по-товарищески тебя очень люблю, но речь не о тебе, а о твоей дочери. Знаешь, что говорят кадровики? Что за последние годы они просто не встречали человека с такими данными.
        - Она ребенок, Слава!
        - Мы все немного дети, - флегматично парировал генерал. - Но твой ребенок на тестах дает фору любому взрослому кандидату в Контору. Не чуть-чуть, а превосходит в разы. Честно говоря, неловко смотреть на результаты.
        Я с ужасом уставился в генеральскую переносицу. Обычно тесты для поступающих к нам на службу проводят после ряда собеседований. Значит дело зашло далеко, и я узнал о нем совсем не на начальном этапе. Узнал от своих коллег, а не от дочки. Чего ж теперь делать, подумал я?
        - Ничего не надо делать, - спокойно ответил на мой немой вопрос Слава, будто читать чужие мысли было для него в порядке вещей. - Отнесись к этому философски. Я же не бился в истерике, когда моего сына приглашали к нам. И ты спокойно на это смотрел.
        - Он же не прошел по здоровью: поджелудочная… Ты же сам говорил.
        Слава чуток изменился в лице, посмотрел на меня как-то странно, не по-доброму. Совсем не по графику выудил из пачки сигарету. Мне даже показалось, что у него чуть тряслись руки, когда прикуривал. Затянулся, выпустил мощную струю дыма, поднял на меня глаза и ляпнул. Именно ляпнул, не сказал, не проговорил, а ляпнул:
        - Это он для всех «не прошел». А я его уже шесть лет не видел.
        Наступила пауза, в которой не по графику пришлось закуривать мне. Видя мой шок, Слава быстро вернулся к прежнему выражению лица и уже спокойно предложил:
        - Хочешь, пойдем с тобой набьем морду Директору?
        - Пойдем! Только давай сначала махнем по рюмке для куражу, а то мне как-то не по себе?
        - Не возражаю. - Слава достал «Ахтамар», свои фирменные бокалы и вазочку с «Мишкой на севере». Выпили, опять закурили, налили еще и опять выпили. Ритуал - великая вещь. Я молчал, подавленный Славиным откровением по поводу сына. Он тоже не рвался выговориться. Стало понятно, почему генерал всегда так виртуозно уходил от разговоров на семейную тему. Но сдаваться без боя я не намеревался.
        - Твой Витька - мужик. Тебе легче, - сказал я, чтобы хоть как-то продолжить разговор.
        - Конечно! Мне все время легко и радостно от этого, прямо тянет ликовать и пить шампанское вместо коньяка. А уж как жене моей весело, трудно, сука, представить. Мы, Сережа, - не поверишь - к психологу стали ходить парой, как молодожены, стремящиеся брак сохранить при постоянных обоюдных изменах.
        - Извини, Слава, я ведь не знал. Из тебя же как из пьяного партизана слова не вытянешь про семью.
        - Считай, что не вытянул и сейчас. У Витьки очень сложное задание.
        - Как будто у нас легкие дают генеральским сынкам!
        - Вот не надо только вашего солдатского юмора, полковник!
        - Да ладно… Это я так, постебаться по старой памяти.
        Нужно было срочно менять тему. Видимо, про Славиного сына знали только считанные единицы. Теперь вот я к ним в список попал. А не надо бы, подумал и вспомнил Библию: кто умножает познания, умножает скорбь. То есть, меньше знаешь - крепче спишь. Истина!
        - Извини, Слав, еще раз.
        Слава кивнул, не поднимая головы.
        - Но что касается Татьяны, - я должен был как-то выходить из разговора о дочери, - так по-моему, зря затеяли: ничего у Конторы не выйдет.
        - Почему ж не выйдет? Контора, друг мой, бывает изобретательна как Никола Тесла, а то и круче. В своем, разумеется, формате.
        - Родители против. Это что? Не довод?
        - Ты не спеши со своей категоричностью. Пока дойдет до реальной работы может все измениться с точностью до наоборот и еще раз наоборот.
        - Значит, ни на какие курсы при факультете международных отношений МГИМО она не ходит, как думает мать, а исправно после школы посещает ваши…
        - Наши!
        - Наши собеседования, тестирования и прочую туфту?
        - Почему сразу туфту? Сам-то забыл молодые годы? Ты ж не все время полковничьи погоны носишь? Татьяна считает, что интересные занятия, ей нравится… Впрочем, я не очень в курсе деталей. Тебе бы лучше обратиться к Грачеву за разъяснениями. Он ведь к тебе благоволит.
        - К Грачеву обратишься и сразу, будьте любезны, в Амазонию какую-нибудь: маленькое дельце, Сергей Иванович, буквально пара-тройка месяцев с мордобоем и поножовщиной. Не извольте отказаться, а то расстреляем насмерть! Или прямо тут в предбаннике удавим секретности ради и порядка для… Мне твоих уговоров достаточно - еще его слушать!
        - Правильно мыслишь! Только как твой непосредственный начальник, передаю тебе «боевой приказ»: сегодня в 19 - постарайся без опозданий - заскочи на пару минут к Грачеву в кабинет. Он, по-моему, очень соскучился, просил зайти.
        - Кто? Грачев просил?
        - Ну, да. Так и сказал: попроси его зайти если сможет.
        У меня опять неприятно засосало под ложечкой, будто мне напомнили о «Японке» и французском наследнике.
        - Будет еще звонить, скажи занят я… Короче, на хер!
        Слава поперхнулся, чуть не расплескал кофе и заржал. Представил, наверное, лицо Грачева, когда тот услышал бы про «на хер». Я тоже засмеялся.
        - Ладно. До встречи у тебя есть 20 минут. Разрешаю оправиться и покурить.
        - Обложили, гады! - Злобно фыркнул я.
        - Кто гад? Я гад? - Удивился Слава.
        - Что вы, тащ генерал? Вы настоящий друг и наставник, можно сказать эталон порядочности. Это они, редиски нехорошие. - Я допил кофе одним глотком, закурил свой «Честерфильд» и принял обиженный вид. Слава меня не торопил - время было.
        Войдя в приемную Грачева, машинально отметил, что его помощник сменился. Естественно, подумалось, столько лет прошло. Не дай Бог, зацепило где-нибудь в Афро-Америке из «Катюши» - теперь на почетной пенсии ловит карасей в Конаково. («Почему в Конаково, - сонно спросил вынырнувший как из небытия Голос? - Поближе нет что ли прудов?» «Не до тебя! Помолчи пока!» - злобно цыкнул я на свое эго).
        В кресле сидел однако точно такой же хлопец - неприметный, славянского типа, худой и жилистый. Глаза его были не усталые и добрые, как у наших «особняков» за границей, а серьезные внимательные и очень спокойные. А чего ему волноваться, подумал я. Небось, в стол вмонтированы два пулемета с нескончаемым боекомплектом, а в ящиках конторки вместо скрепок и другой канцелярской мелочевки - компактные гранатометы для особо настойчивых гостей. Часы на стенке показывали 19.00 без минуты. Хлопец серьезно глянул на меня и молвил:
        - Вас ждут, Сергей Иванович!
        Мы ни разу не встречались, а он - «Сергей Иванович». Школа, однако, подумал мимоходом через маленький предбанник. Аккуратно закрыл одну дверь, открыл другую и оказался пред светлы очи Грачева. Тот стоял около громадной в полстены карты и что-то подслеповато рассматривал на ней. Ему больше подошло бы стоять у глобуса, подумал я. Вслух сказал:
        - Здравия желаю, товарищ генерал!
        - Ассаляму алейкум уа рахматулла уа мубаракят, - выдал без акцента Грачев одно из самых крутых арабских приветствий. Я восхищенно качнул головой.
        - Вот так, Сережа! Думал, ты один у нас полиглот?
        - Нет, Николай Иванович. О ваших способностях к языкам все знают.
        - Значит ты подумал, что хорошо бы мне в кабинете стоять не у карты, а у глобуса?
        Я банально испугался. Учат что ли генералов мысли чужие читать?
        - Шучу, Сережа, - заулыбался Грачев, пожимая мне руку. (Рука сухая, жесткая, сильная, как и раньше. Это я отметил для будущих мемуаров). - Как там жизнь на Востоке?
        - Терпимо, Николай Иванович. Все так же всходит Солнце.
        - Ну, любуйся восходом и терпи, солдат, раз терпимо!
        - Последнее время только и приходится терпеть.
        - Ну да. У нас ведь не все гладко бывает. Я это еще на фронте понял. Так что зря ты так сурово на меня смотришь. Что? Ругаться пришел из-за дочки?
        Я не успел ответить. Генерал продолжил свой спич.
        - Я попросил тебя зайти - заметь: не вызвал, а попросил зайти - совсем по другому вопросу. С дочкой ты разберешься и без советчиков - не маленький. Хотелось бы, чтобы ты помог не своей дочке, а Славиному сыну… Да, да, сыну генерала Гуляева, твоего друга и начальника.
        Я молчал и не знал, что ответить Николаю Ивановичу. Меня поймали на мизере, как неопытного преферансиста. Обложили, как волчонка-одногодку. («Обложили меня, обложили, - с подвывом начал декламировать бессмертного Высоцкого внутренний Голос. Очень талантливо декламировал, гаденыш, с хрипотцой. - Гонят весело на номера!» «Хоть ты помолчи! - Огрызнулся я. - И так тошно»).
        Все сразу стало понятно. Слава, конечно, мой друг, но про сына он сказал с подачи Грачева. Они уже все решили, моего согласия никто не спрашивает. Впрочем, чего спрашивать, если я его дал четверть века назад? И традиции не меняются: зашел в грачевский кабинет - оформляй командировку с огнестрелом. Сейчас мне предложат сообщить в резидентуру о необходимости срочно вылечить печень, легкие и селезенку (где у нас селезенка: справа или слева?), то есть «задержаться» на пару месяцев в Белокаменной, оставить за себя зама и ломануться куда-нибудь на Южный полюс. А кому я откажу? Славе? Грачеву? Может, правда, пойти дать разок Директору в репу? Один раз, от души и все - конец мытарствам, заодно карьере, грачевским командировкам с артподготовкой на побережьях мирового океана и многими другими дурацкими заморочками. И ждет меня комфортабельная психушка… В лучшем случае - буду ловить карасей в Конаково. («В Конаково не поеду, - лениво вякнул Голос. «Пошел ты на …», - грубо ответил я).
        Мое молчание затягивалось, и генерал снова взял нить разговора в свои руки.
        - Поможешь?
        - Хотите сказать, что я могу подумать и отказаться?
        - Конечно. Думай сколько хочешь, но сам знаешь: ответ надо дать немедленно, - улыбнулся Грачев.
        - Ничего не меняется в вашем департаменте, товарищ генерал.
        - Я долго работал с китайцами, ты же знаешь. А они не любят перемен. Но дело не в них, Сережа. Нам нужен «француз» и именно с «еврейскими корнями» хотя бы по паспорту, очень надежный, опытный, смелый, с хорошей подготовкой, в приличной физической форме. Не юноша.
        - Вот пусть он и едет!
        А чего мне не дерзнуть, может, в последний раз, подумал я. Генерал, как мне показалось, мою шутку оценил.
        - Это все про тебя, Сереж, не прибедняйся. Я ведь комплименты зря говорить не буду.
        Я сдался.
        - Спасибо, Николай Иванович. Вы же помните, я вам никогда не отказывал.
        Грачев улыбнулся в этот раз чуть заметно, скорее усмехнулся.
        - Помню, Сергей Иванович. Мне вообще редко последние годы отказывают.
        Я тоже не сдержал улыбки.
        - Чего смеешься? Думаешь прям боятся меня? Зазнался генерал?
        - Можно вопрос, Николай Иванович?
        - Ну?
        - Где вы научились мысли чужие отгадывать? Брови генерала поползли вверх. Лицо сделалось строгим и серьезным.
        - Как где? На спецкурсах. Ты не знал о таких?
        - Нет. - Я не мог понять шутит он или придуривается, как и я. - А можно пройти этот курс?
        - Тебе нельзя пока. - Грачев выглядел абсолютно серьезным. Курсы только для генеральского состава. Вот станешь генералом - пожалуйста. Я тебе давно говорил: переходи в мое управление. Был бы уже моим замом и носил бы генеральские лампасы.
        Сохранять строгую мину было, наверное, трудно. У Грачева сначала задергалось горло, потом он рассмеялся раскатисто и громко.
        - Это ты про глобус?
        Я кивнул и тоже улыбнулся. Генерал отсмеялся и опять посерьезнел.
        - Однажды зашел Директор и увидел меня около карты. Говорит, тебе бы глобус. Я с той поры думаю, что если Директору пришла такая мысль, почему она не может прийти в головы его подчиненных? Вот и пугаю всех телепатией. Ты, вот, попался. Извини, генералам тоже пошутить хочется. Иногда. Но давай к делу. Если не можешь не курить, кури!
        - Воздержусь.
        - Спасибо. Итак, я тебе обрисую политическую часть, а оперативную ты узнаешь у моего зама. В операцию посвящено очень малое количество людей - по пальцам пересчитать. Деталей - всех - даже я не знаю. Но среди посвященных - наш посол в Тель-Авиве. Ты должен его знать…
        Я кивнул.
        - Мы встречаемся время от времени.
        - Ты нужен в обеспечении одной операции, главными, так сказать, бенефициарами которой являемся, как ни странно, не мы, а наши израильские партнеры. Мы восстановили отношения с Израилем несколько лет назад. Развиваются они успешно, и мы надеемся на еще больший прогресс.
        Так вот операция не их, конечно, а наша. Просто мы вышли на некоторых людей среди бывших бандеровцев и власовцев в том числе тех, которых разыскивает Израиль за военные преступления в отношении евреев в годы Второй мировой войны. У них нет срока давности для палачей. Кое-кого они намерены вывезти из страны для суда. Так вот среди бандеровцев, а особенно среди их советников, консультантов, помощников много крутится разных людей разного уровня. Есть там и наш интерес.
        - Тоже по военным преступникам?
        - Это важно, но попутно. У нас появилось достаточно информации по «исполнителям». Немолодые уже хлопцы - под 80 и даже за. Осталось только проверить кое-что и, как говорится, сообщить, куда надо.
        Ну, и помочь по возможности с транспортировкой. Израильтяне очень просили. Мы решили не отказывать, а заодно к ним обратились с некоторыми вопросами уже по твоему региону. И они готовы посодействовать. Причем, получается, что интерес обоюдный и у них, и у нас и там, и там. Редкое совпадение.
        Но нас больше интересует политическая составляющая. И перспектива. Националисты на Украине уже сейчас имеют силу. Не просто поднимают голову, а пытаются держать ее высоко и со всем своим, как говорится, самостийным достоинством. Что будет через несколько лет, мы обязаны просчитать с большой долей вероятности. Весь этот постаревший бандеровский сброд сам бороться не будет, но влияние его будет громадным. Особенно на украинскую молодежь. Причем, я имею в виду не тех, кому сегодня двадцать-тридцать лет. Эти еще помнят ВЛКСМ, пионерию, Артек, слыхали про Щорса и Котовского. А вот те, кто родился вчера, будут славить Бандеру и Шухевича и проклинать русских. Ты знаешь, сколько украинцев из лагерей для перемещенных лиц уехали в Америку и Канаду?
        - Я этой темой никогда не занимался. Читал, конечно, но на дилетантском уровне.
        - Цифры впечатляющие. В основном это те, кто сотрудничал с фашистами на оккупированных территориях. Хотя есть и просто случайные люди. Тем, кто воевал, уже лет немало, я говорил. И в принципе они не так уж активны и опасны. А вот их дети и внуки воспитаны «как надо». Они пойдут на все. Просто время еще не пришло. Поэтому они работают на Украине пока тайно, крадучись.
        Ну, а ты поедешь в Монреаль через Новую Зеландию. В Канаде у тебя дальние родственники, которых ты никогда не видел и которые о тебе никогда ничего не слышали. У тебя небольшой ювелирный бизнес в Веллингтоне, которым ты сам не занимаешься и вообще предпочитаешь жить то в Париже то в Лиссабоне. Это я тебе в общих чертах все рисую. Детали - у моего зама. Есть одна шикарная идея: попытаться привлечь к делу твою «Японку»
        - Почему «мою»?
        - Ну, не мою же! Есть, к сожалению, несколько «если»: если она согласится, если успеют подработать для нее легенду… По ближневосточному Фонду она ведь не начала еще работать?
        - Насколько я знаю, нет.
        - Согласится? Как думаешь?
        - Думаю, да.
        - Уверен в своих силах?
        Я пожал плечами. Разговор с генералом о деталях, в которых ему хотелось, конечно, покопаться по старой памяти, да и как начальнику, терял смысл. Нужно было общаться с разработчиками операции, а не с начальником.
        - Ну, ты прав, наверное. Подробности обсудишь со спецами, - легко согласился на мой мысленный посыл Грачев. Может, он не врал про курсы телепатии, подумал я? Вот бы поучиться на таких! («Будешь себя вести нормально, я сам тебя научу мысли читать. Я ведь твои читаю и ничего. Скукота, правда, у тебя в башке полная.». «Балабол, - резюмировал я - Читай, что есть, если своих не имеешь!»). - В общем, успеха тебе, Сергей Иванович. - Генерал вышел из-за стола, пожал мне руку. - Да, у себя там в резидентуре скажись больным что ли. Для МИДа чего-нибудь придумай. В общем ты знаешь, что делать. На все про все тебе два, максимум три месяца. Ни пуха!
        - К черту, - ответил я не по уставу и уехал в трехмесячную командировку, из которой вернулся через два года.
        КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ