Не взывая к закону Леонид Ю. Шувалов
        Сибирский приключенческий роман
        Сибирь во все времена считалась богатейшим краем. Вот только климат здесь не слишком способствует произрастанию многих овощей-фруктов, поэтому и везли их из разных уголков необъятного Советского Союза. А там, где большие деньги, всегда найдутся желающие урвать кус себе. Длинным и сложным путем пришлось пройти оперуполномоченному ОБХСС майору Шелехову, чтобы разгадать все секреты, казалось бы, простого уголовного дела…
        Леонид Шувалов
        Не взывая к закону
        ГЛАВА 1
        Над раскаленной лентой асфальта дрожало марево. Но на склоне, в тени старых грушевых деревьев, воздух был прохладен, а дующий с гор легкий ветерок освежал поблескивающие от пота лица завсегдатаев чайханы. Прохлада исходила и от журчащих между дастарханами арыков. Сладко дымили мангалы. Ненавязчиво сновал тощий, пропахший пряностями, дымом и запахом зеленого чая смуглый чайханщик. Размеренно и негромко, как рокоток попавшей в долину горной речушки, текла мужская беседа.
        Махмуд Турсунов, услышав звук автомобильного двигателя, приподнялся на локте:
        - Стасик! Это не Рустам приехал?
        Выражение его полного, гладкого, как налитая черешня, лица не изменилось, хотя, ожидая младшего брата больше часа, он начал беспокоиться. Однако лицо Турсунова оставалось таким же безучастным и вялым. Впрочем, Махмуд-ака давно научился владеть своими чувствами. Даже в окружении тех немногих, кто был осведомлен о его двойной жизни, он всегда казался добрым, чуть ленивым дядюшкой, никогда не повышающим голоса и с чьим обликом совершенно не вяжутся резкие движения.
        Молодой человек, которому был адресован вопрос, сидя на корточках, помешивал уже покрывшиеся белым налетом угли, но, услышав голос Турсунова, поспешно встал, взглянул в сторону стоянки автомашин, куда только что приткнулась новенькая «восьмерка».
        - Его «жигуль», - доложил он и, сдвинув на затылок расшитую серебром дорогую тюбетейку, взъерошил белобрысые волосы. - Противоугонку врубает…
        Турсунов покачал головой, слабо улыбнулся.
        - Купил себе игрушку, забавляется. Кому нужен его «жигуленок»?.. Скажи хозяину, пусть еще чаю подаст.
        Отгоняя надоедливую муху, Стасик шевельнул перебитым носом, поддернул на джинсах «молнию», стал молча подниматься по пологому склону туда, где виднелась белая куртка чайханщика, пританцовывавшего возле огромного казана.
        Рустам Турсунов был моложе брата на пятнадцать лет, однако в свои сорок с небольшим выглядел почти его ровесником. Впечатление это усугублялось и поразительным сходством братьев: тугие щеки, крупные широкие носы, пухлые, чуть вывернутые губы. Но если в небольших глазах Махмуда пряталась хитринка, то Рустам смотрел на мир застенчиво и словно бы виновато.
        Когда Стасик вернулся с большим керамическим чайником на подносе, братья, лежа на дастархане, негромко разговаривали. Поставив перед ними наполненные пиалы, он споро раздул угли и стал пристраивать над разгоревшимся жаром шампуры с мясом, нанизанным вперемежку с помидорами, луком и курдючным салом.
        Не обращая внимания на суету Стасика, Махмуд отпил из пиалы, внимательно взглянул на брата:
        - Значит, все нормально?
        - Вагон уже ушел… Я дожидался, пока подцепят тепловоз, поэтому и припоздал.
        - Как себя ведет Сабитов?
        Рустам пожал плечами:
        - Как Равиль может себя вести?.. Сделал всё, как просили.
        - Ты за ним приглядывай, трусливый он, - едва заметно поморщился Махмуд. - А трусливый шакал иной раз опасней легавой.
        - Может, ставку ему увеличить?
        - Обойдется, - расслабленно протянул Турсунов-старший. - Жирная овца тихо бегает.
        Стасик подал братьям одуряюще пахнущие, сочащиеся жиром шашлыки, присел чуть в сторонке, тоже принялся сосредоточенно работать челюстями.
        - Пивка бы… - мечтательно закатил он глаза. - Или сушняка…
        Махмуд проговорил с легкой иронией:
        - Нельзя, Стасик. Ты же за рулем… После пивка на водку потянет, опять в какую-нибудь историю ввяжешься. На следующей неделе устроим тебе выходной. Отвезу в горы, там и пей.
        - Без бабы? - скривился Стасик, как от зубной боли.
        Махмуд вздохнул:
        - Вот кобель, одно на уме… Ладно, возьмешь свою кассиршу.
        - В Ленинабад бы смотаться, - закинул удочку Стасик.
        - Обойдешься, - проронил Махмуд.
        Сказано это было с добродушной отеческой улыбкой, но, зная Турсунова-старшего не первый день, Стасик понял: клянчить бесполезно. Он сдержал вздох, сорвал с шампура последний кусок мяса, меланхолически закинул в рот. Внезапно его меланхолия испарилась, и он настороженно прислушался.
        Мгновенно уловив эту реакцию на шум приближающейся машины, Турсунов-старший полюбопытствовал спокойным голосом:
        - Что там, Стасик?
        - Мент едет. Его уазик!
        - Бог с ним, - шевельнул кистью руки Махмуд. - Едет, да и едет…
        - Не люблю я их, Махмуд-ака… Как увижу, так и тянет в лоб дать, - осклабился Стасик, обнажая ровный ряд зубов, среди которых золотые преобладали.
        - Горячий ты, а в нашем климате это вредно, - наставительно произнес Махмуд и, увидев поднимающегося к чайхане капитана милиции, негромко добавил: - Прикуси язык.
        Оперуполномоченный Обиджонов снял фуражку, вытер взмокший лоб большим носовым платком. Посетители чайханы почтительно закивали ему. Он сдержанно отвечал на их приветствия.
        Турсунов-старший тоже привстал на дастархане:
        - Селям-алейкум, Абдухамид-ака!
        Обиджонову не было еще и тридцати пяти, но Махмуд умышленно прибавил к его имени уважительное «ака». Сухо ответив «алейкум-ас-салям», оперуполномоченный прошел мимо.
        - Абдухамид-ака, - окликнул его Махмуд, - может, к нам присядете?
        - Пожалуйста, - указывая на свободное место рядом с братом, попросил Рустам.
        Обиджонов обернулся, сказал с вежливой улыбкой:
        - Извините, тороплюсь.
        Он поднялся к чайханщику, выпил пиалу холодного кумыса, легкими шагами сбежал к шоссе. Провожая его взглядом, Махмуд проговорил:
        - Гордый… А ведь мы с его отцом в молодости друзьями были…
        - Ментяра, - зло бросил Стасик.
        Махмуд неодобрительно покачал головой, прицокнул языком.
        ГЛАВА 2
        Начальник отдела комплектации Землянский опустил на рычаг телефонную трубку, преувеличенно весело обратился к своим сотрудницам:
        - Ну что, девочки, кто сегодня на товарную?! Вагончик раскредитовать надо.
        Полная блондинка, словно не слыша столь бодрого обращения, склонилась над бумагами еще ниже, усиленно зашевелила серебристо-сиреневыми от помады губами.
        На мгновение Землянский уперся взглядом в глубокую ложбинку между ее грудей, которая обозначалась всякий раз, когда девушка принимала позу человека, донельзя углубленного в свое занятие. Потом отвел глаза, мягко укорил:
        - Тонечка… Не наблюдаю трудового энтузиазма.
        Блондинка вспыхнула, будто услышала что-то очень обидное, быстро выпрямила спину.
        - Вы же знаете, Борис Викторович, сколько у меня работы! - с искренним возмущением в голубых глазах воскликнула девушка. - И вообще, это не мой поставщик и не моя позиция! - И, как бы случайно, покосилась в сторону другой сотрудницы, которая после первых же слов Землянского принялась, не мигая, изучать его слегка размытый профиль.
        Борис Викторович посмотрел на нее:
        - Раечка…
        Насмешливый прищур ее глаз заставил его невольным движением поправить модный, туго повязанный, несмотря на жару, галстук. Стараясь не глядеть на высовывающиеся из-под стола загорелые ноги сотрудницы, Землянский повторил:
        - Раечка… На тебя вся надежда.
        Она взмахнула неподкрашенными, но и без того густыми ресницами.
        - Хотите сказать, что это мой поставщик и моя позиция?.. А мне помнится, в мои должностные обязанности не входит заниматься барабанами из-под кабеля… Или вы, Борис Игоревич, считаете, что кабеляж по моей части?
        Землянский истерично вскинул руки:
        - Понятно! Вас ничего не волнует! Ни то, что вагон стоит-простаивает, ни то, что нашему управлению придется платить штраф! На интересы производства вам наплевать! Нельзя же так, нельзя! Мы сейчас должны перестраиваться, работать по-иному, инициативно! И перестраиваться надо прежде всего самому!
        - Я и вижу, что перестроились, - со спокойным ехидством парировала Раечка. - Совсем себя освободили от дел… Удобно. Я, дескать, перестраиваюсь…
        Землянский на секунду задохнулся, но тут же продолжил:
        - Знаю, знаю! На начальника вам тоже наплевать! Авторитетов для вас нет! Можно подумать, я должен заниматься возвратной тарой из-под кабеля! Как будто трудно съездить на товарную…
        - Вот и съездите, - с холодной улыбкой сказала Раечка. - А не желаете сами, отдайте распоряжение подчиненным.
        - Каким подчиненным?! - в запальчивости не понял Землянский.
        - Нам с Антониной, - все с той же улыбкой на суховатом лице тридцатилетней женщины пояснила Раечка. - Вы же, Борис Игоревич, начальник…
        Землянский поступил в управление производственно-технической комплектации, когда Раечка работала там уже второй год. Он сразу проявил себя деловым человеком: доставал для кого-то импортный кафель, моющиеся и фотообои, сногсшибательные унитазы, помогал кому-то вывозить спальные гарнитуры, устраивал бочки для садовых участков, организовывал кубометры наидефицитнейшего бруса для строительства бань «а-ля рус». И стоило прежнему начальнику отдела уйти на пенсию, как освободившуюся вакансию предложили Землянскому, объяснив такое решение тем, что руководителем должен быть мужчина. Конечно, возглавлять отдел, в котором по штатному расписанию значатся всего лишь две единицы, - невелика честь, но Раечку это решение задело. И вовсе не потому, что обошли ее, дело в самом Землянском, чьи слова об интересах производства отнюдь не вязались с его действительными интересами. Доказывать, что выбор начальства пал не на ту фигуру, Раечка не стала, ей это казалось неудобным, хотя про себя считала, что справилась бы с делом лучше, во всяком случае, честнее. Она тихо мстила Землянскому, при каждом удобном случае
демонстративно выказывая ему свое пренебрежение.
        Причины этой неприязни Землянский понимал. Понимал, что Раечка знает его как облупленного, и уже успел тысячу раз пожалеть о былой откровенности. И, понимая, опасался, что эта гордячка, этот синий чулок со смазливой мордочкой со свойственной ей идиотской прямотой может навредить ему. Поэтому Землянский старался Раечку не задевать. Не хотелось терять пусть не очень престижное, но и не из самых худших место.
        Тонечка с испугом слушала перебранку и ничего не понимала. В отделе она работает всего два месяца, устроилась сюда после окончания экономического факультета речного техникума. Училась заочно и все эти семь лет служила в каком-то НИИ секретарем-машинисткой, отчего испытывала к начальству искреннее почтение.
        - Давайте я съезжу… - тихо предложила она.
        Но Землянский уже стремительно распахнул дверь. Повернувшись, со всем сарказмом, на какой только был способен в тот момент, произнес:
        - Благодарю покорно! Нынче модно всю работу навешивать на начальников! Пусть их…
        Когда за ним захлопнулась дверь, Тонечка посмотрела на Раечку:
        - Зачем вы его так?..
        Она до сих пор обращалась к коллеге на «вы», хотя та была моложе ее и давно перешла на «ты».
        - Ради хохмы! - ответила Раечка и добавила со смехом: - Ты, Антонина, завтра вообще без лифчика приди. Борьке это понравится. Он любитель…
        Антонина покрылась краской и, ничего не ответив, углубилась в бумаги.
        Тем временем Землянский, выйдя во двор, окрикнул дремавшего в кабине «ЗИЛа» водителя:
        - Подъем!
        Тот неторопливо сел, встряхнул головой, запустил двигатель:
        - Куда едем?
        - На Алтайку, - забираясь в кабину, скомандовал Землянский.
        Машина остановилась перед обшитой в «ёлочку» товарной конторой. Землянский спрыгнул на землю, сказал:
        - Жди здесь, я быстро.
        В дверях конторы он столкнулся с выходящим на крыльцо невысоким парнем. Тот приветливо разулыбался:
        - Игоревич! Здорово!
        - Серега! - протягивая руку, с наигранным дружелюбием воскликнул Землянский. - Что-то давненько тебя не видно. Чего не появляешься-то?
        - Я бы с удовольствием. Ты же путевки отмечаешь как надо, не жлобишься из-за тонно-километров. Но начальство все в другие места отправляет.
        Землянский пообещал:
        - Поговорю, чтобы тебя к нам занаряжали.
        - Поговори, Игоревич, - благодарно приложил руки к груди водитель. - Надоело-о, жуть… Как в песне: «По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там»!
        - Ладно, - хлопнул его по плечу Землянский, - побежал… А ты через пару деньков подскочи, потолкуем.
        Пустив в ход улыбки и простые, но каждому приятные шутки и комплименты, Землянский быстро решил все вопросы и уже направился было осматривать вагон, но обнаружил, что груз пришел в адрес другой организации, а не его родного УПТК:
        - Вот черт, кажется, не наш…
        - Что? - переспросила работница.
        - Сейчас посмотрю, - отозвался Землянский.
        Когда работница станции, толстая женщина в черном халате и домашних тапочках на босу ногу, не увидев его возле опломбированных дверей, окликнула: «Эй, получатель! Вы где?!» - Землянский немедленно появился из-за вагона.
        - Все нормально! - сообщил он. - Пломбочки я проверил.
        - Так будешь раскредитовывать?
        - Естественно, - подхватив женщину под руку, зачастил Землянский. - Накладную сверил, все сходится. Наш вагон, наш. Сейчас будем груз вывозить.
        - Тогда давай по-быстрому! - шумнула женщина. - И так тебя без очереди пропустила, народ разворчится…
        Как только женщина, покончив с формальностями, удалилась, Землянский вновь обежал вагон. Возле небольшого пролома в стене, где доска была выбита и сквозь дыру виднелись туго набитые, бугорчатые от содержимого мешки, он остановился, оглянулся и, как и в первый раз, втянул носом воздух.
        - Лук, - выдохнул Землянский.
        Он привстал на носки, просунул в щель руку, коснулся пальцами шершавой поверхности мешка:
        - Лук!.. Черт побери, лук!..
        Радость, звучащая в его голосе, была несколько наигранна, он пытался успокоить себя, что страшного ничего нет и не произойдет, что все останется незамеченным. Он понимал, что в вагоне с катушками из-под кабеля просто не должно, не может быть мешков с луком, и это успокаивало. Внутренняя дрожь, вызванная скорее даже не угрызениями совести, а ощущением легкой опасности, постепенно отпустила Землянского, и он стал прикидывать выгоды столь неожиданного открытия.
        ГЛАВА 3
        Лучи света, проникая сквозь застекленный купол рынка, серели, смазывались, и от этого даже цветы и фрукты на прилавках казались не такими яркими, какими должны были быть. Однако приглушенные тона плодов южных республик отпугивали покупателей в гораздо меньшей степени, чем цены. Но все же торговля шла бойко.
        Лишь возле мраморного прилавка «Бюро добрых услуг» никого не было. Покупатели отсутствовали, поскольку аккуратная табличка за стеклом оповещала, что в настоящий момент продавец занят приемкой товара.
        Продавец бюро Ситникова стояла в дверях складского помещения и с отрешенным видом наблюдала за тем, как два внешне неказистых аксакала в перепоясанных платками ватных халатах таскают увесистые ящики с виноградом. Лицо Елены, или, как ее называли постоянные обитатели рынка, - Элен, своей самоуглубленностью и обилием макияжа напоминало лица великих актрис за минуту до выхода на сцену. И так же обманчива была ее внешность. Ситниковой с равным успехом можно было дать и двадцать пять, и тридцать семь лет. На самом же деле ей недавно исполняюсь двадцать восемь. Критический возраст. Тем более для женщины, дважды побывавшей замужем. Елена Николаевна вынесла из брачной жизни твердое убеждение, что ревнивый муж причиняет много хлопот и сложностей. Нет, она не позволяла себе быть неразборчивой в связях, нет. Просто любила веселых и умеющих веселить мужчин. С ними она могла проводить время и не чувствовать угрызений совести, так как держала их на расстоянии и ловко уходила от навязчивых притязаний. Впрочем, бывали ситуации, когда уйти не удавалось. Бывали, когда и не хотелось. Поэтому в глубине души Елена
понимала, что ревность и первого, и второго мужей не была лишена оснований. К выбору нового спутника жизни она решила отнестись более серьезно. Однако задача оказалась не из простых. Любителей провести время в обществе красивой и, несмотря на высокий рост и крупные формы, не лишенной грациозности женщины находилось немало. А вот таких, кто повел бы в загс, пока не обнаруживалось. Ситникову это настораживало, но не настолько, чтобы впадать в отчаяние. Она верила в свою звезду.
        Думая о своем, Елена Николаевна не забывала отмечать в тетради вес и количество ящиков с виноградом. Почти все они уже выстроились в штабель.
        - А это тебе, девушка, - приторно улыбаясь, с акцентом проговорил аксакал, который казался постарше. - Подарок Узбекистана.
        Ситникова взглянула на весы, равнодушно повела плечами. Старик воспринял жест как согласие, снова разулыбался:
        - Когда деньги получать будем?
        Томный взгляд Елены уперся в пространство. Она тихо сказала:
        - Здесь два ящика. А речь шла о трех.
        - Э-э! Совсем грабишь! - возмутился старик. - Мы же виноград не в спортлото выигрываем! Ты так думаешь? Мы его растим, потом поливаем!
        - Можете забрать и не пользоваться услугами нашего бюро, - спокойно отозвалась Ситникова. - Желающих много, а склад у меня не резиновый.
        - Некогда нам, девушка, стоять за прилавком, - вмешался в беседу второй аксакал. - В колхоз возвращаться надо, председатель три дня дал…
        Елена словно и не слышала. Молча повернулась, пошла в подсобку. Аксакалы оторопело переглянулись. Старший укоризненно поцокал языком, потом махнул рукой:
        - Подожди! Куда пошла? Мы согласны.
        Ситникова небрежно бросила через плечо:
        - Подходи к окошку, квитанции выпишу.
        - Деньги когда получим?
        - Завтра в кассе…
        Повеселевшие аксакалы получили квитанции и заспешили к выходу. Когда их согбенные фигуры исчезли за стеклянными дверями, Елена вышла в зал, пошарила взглядом по торговым рядам и, увидев за одним из прилавков хмурого поджарого парня, направилась к нему. Проходя мимо, кинула:
        - Зайди.
        Тот перепоручил торговлю соседу и вскоре заглянул на склад.
        - Что-нибудь есть, да?
        - Виноград. Три ящика, - ответила Елена Николаевна.
        - Сколько хочешь, Элен? - осведомился парень.
        Ситникова ровным голосом назвала сумму. Парень поморщился:
        - Дорого…
        - Твое дело, - развела руками Елена.
        - Сбавь полсотни, да? - пристально взглянул он, не увидел в глазах Ситниковой ничего, кроме безразличия, и со вздохом полез в карман. - Только ради тебя, Элен…
        - Ради себя, Рафик, - усмехнулась она. - Ты не в прогаре…
        - Еще продать надо, - вручая тщательно отсчитанные купюры, проворчал парень.
        Он ушел, а Елена Николаевна, уединившись в подсобке, не пересчитывая, запихала деньги в чистую банку из-под кильки в томатном соусе и положила ее в ведро с мусором. После этого сменила табличку «Прием товара» на другую - «Санитарный час». Глянув на себя в зеркальце, она удовлетворенно усмехнулась и пальцем разгладила морщинку возле уголка рта.
        Возле желтого козырька телефона-автомата стояли несколько человек с такими озверевшими от жары и рыночной толчеи лицами, что Ситникова не решилась обратиться к ним с просьбой пропустить без очереди. Она отошла в сторонку, вынула из кармана халата пачку сигарет, вытянув одну - тонкую, длинную, с коричневым фильтром, щелкнула газовой зажигалкой «Мальборо».
        Очередь перед автоматом растворилась быстро. Набрав номер, Ситникова услышала знакомый голос:
        - Отдел снабжения!
        - Это я, - покосившись на прислушивающуюся к разговору старушку с зажатой в сухих пальцах двушкой, сказала Елена.
        - Здравствуйте, здравствуйте, Федор Петрович! - разлился радушием голос на другом конце провода. - Как ваши дела? Накладные все подписали?
        Когда собеседник назвал ее Федором Петровичем, на лице Ситниковой появилась ироническая гримаса. И хотя тот всегда в телефонных разговорах обращался подобным образом, лишь изредка варьируя имена и отчества, Елена не стала высказываться по поводу слегка раздражающей чрезмерной конспирации, коротко спросила:
        - Поступил?
        - На подходе, Федор Петрович, на подходе! - Собеседник кричал так громко, что Елена бросила еще один взгляд на старушку, плотнее прижала трубку. - Думаю, решим ваш вопрос! Поможем как-нибудь родственному тресту! Все мы люди, все человеки, должны помогать! - продолжал собеседник.
        - Когда? - перебила его Ситникова.
        - На подходе!
        - Как поступит - звоните, - сказала Ситникова и повесила трубку.
        Вернувшись в киоск, она сняла табличку, с вежливой улыбкой принялась обслуживать подоспевших к открытию покупателей. Людям было приятно видеть перед собой миловидную обходительную продавщицу, которая обслуживала быстро и к тому же сообщала вес покупки лишь после того, как стрелка весов прочно замирала на каком-нибудь делении. Елена Николаевна не имела мелочной привычки обвешивать.
        ГЛАВА 4
        Крупноносое, изрезанное причудливыми бороздами морщин лицо начальника отдела снабжения Ефимова осветилось самой благожелательной улыбкой. Он провел по голове двумя ладонями, словно легким массажем хотел придать голому черепу более правильные очертания, поднялся навстречу нерешительным гостям, замершим у порога его маленького кабинетика.
        - Проходите, любезные… Прошу! Прошу! - чуть растягивая слова, пригласил он хриплым баском. - Очень рад!
        Он и на самом деле обрадовался, увидев физиономии посланцев бригадира шабашников. Когда тот позвонил накануне и сказал, что ему вырезали аппендицит и он лежит в больнице, Ефимов заподозрил недоброе и долго не соглашался иметь дело с кем-нибудь другим. В звонке было что-то необычное, и Ефимов побоялся, не ведет ли бригадир двойную игру, не подцепил ли его ОБХСС и не сдал ли он Ефимова со всеми потрохами. Однако сейчас, глядя на простодушные лица вошедших, успокоился. Он любил вести дела с такими вот робкими дилетантами. Рассуждал примерно так: во-первых, это гарантировало, что они пришли не по заданию сотрудников ОБХСС, во-вторых, на них всегда проще оказать давление и получить за свою услугу наибольшую выгоду, так сказать, повысить КПД услуги.
        - Насколько я понимаю, фамилии ваши - Трошин и Дмитрук? - продолжая одаривать их улыбкой, спросил начальник отдела снабжения.
        - Моя - Трошин, его - Дмитрук, - скованно пояснил скуластый мужчина, кивнув на своего напарника.
        - Слушаю вас. - Ефимов изобразил напряженное внимание.
        - Мы по поводу уголка и труб… - сказал Трошин. - Вам звонили…
        Его напарник полез было в карман пиджака, но Трошин остановил его взглядом, выжидающе посмотрел на хозяина кабинета. Тот развел руками:
        - М-да… Сложно нынче с этими позициями… Сложно… Вам же ни много ни мало, а двадцать тонн подавай…
        Дмитрук подобострастно улыбнулся, отчего его маленькое загорелое лицо стало похожим на обезьянью мордочку:
        - У нас письмо есть от совхоза, агропром резолюцию наложил. - Он помялся и, тушуясь, добавил: - И прочее…
        - Понимаю, понимаю, - задумчиво произнес Ефимов, щелкнув клавишей вентилятора, и, сощурившись от приятно освежающего потока воздуха, негромко сказал: - Бригадир вам разъяснил условия?
        Догадавшись по тону вопроса, что имеется в виду, Трошин кивнул:
        - Тысяча.
        Ефимов выключил вентилятор, приложил к уху сложенную лодочкой ладонь:
        - Сколько?!
        - Тысяча рублей, - вместо Трошина пояснил Дмитрук тонким голосом.
        Ефимов откинулся на спинку кресла, долго и обиженно смотрел то на одного, то на другого. Потом с еще большей обидой сказал:
        - Милые вы мои, вы что?.. Насмехаетесь надо мной или бригадира решили вокруг пальца обвести?.. Разве это деловой разговор?
        Трошин и Дмитрук непонимающе переглянулись.
        - Чего нам насмехаться? - нехотя сказал Трошин.
        - Не насмехаетесь? - наигранно удивился Ефимов и, словно только сейчас осознав, что произошла какая-то нелепая ошибка, потряс в воздухе рукой: - Речь шла о двух тысячах! Вы перепутали, милые мои, перепутали.
        - Бригадир говорил - тысяча, - набычился Трошин.
        - Да, да, - подтвердил Дмитрук. - По полсотни за тонну…
        Ефимов устало вздохнул…
        - Как будто я для себя прошу… Резолюция главного чего-то стоит… Начальник тоже не бесплатно закроет глаза на отпуск дефицитного фондового металла… Крановщик, и тот за так грузить не станет… Жаль, что мы с вами не нашли общего языка, жаль… Извините, товарищи, мне работать нужно. Голова кругом идет. Лето! Одному трубы, другому уголок, третьему вентиля… Простите, ради бога…
        - Нам же объект сдавать надо, аккорд накрывается! - умоляюще сложил на груди руки Дмитрук.
        Ефимов сокрушенно и сочувственно закачал головой:
        - У всех объекты, у всех сроки… Не могу, ничем не могу…
        - Пошли! - сердито дернул приятеля Трошин.
        Тот улыбкой дал понять, что извиняется и за себя, и за друга, направился за ним следом к двери. Чтобы огладить возникшее напряжение, Ефимов привстал и доброжелательно проговорил:
        - Вы уж не обессудьте… Если надумаете, я еще час-другой на месте…
        Трошин обернулся:
        - Две - это окончательно, больше никаких расходов не предвидится? А то мне с книжки снимать…
        - Что вы?! - воскликнул Ефимов. - Мне лишнего не надо. Как договаривались с бригадиром… Значит, жду вас?
        - Через час придем, - сказал Трошин.
        Ефимову показалось, что он увидел недобрый огонек в его глазах, но отогнал эту глупую мысль и, когда дверь за шабашниками закрылась, принялся названивать по телефону.
        Трошин и Дмитрук шли молча. Только пройдя почти два квартала, Трошин со злостью резанул:
        - Вот змей лысый! Две штуки заломил!
        - Может, они с бугром так договорились? - примирительно сказал Дмитрук.
        - Я же не глухой! Тысячу от двух отличить могу… - возмущенно проговорил Трошин. - Надоело! Горбатимся, как проклятые, от зари до зари, семьи толком не видим, а потом этим козлам, что подписи ставят, почти треть башлей отваливаем!..
        - Да ладно тебе, - протянул Дмитрук. - Все одно хорошо заколачиваем, на заводе по штуке в месяц хрен получишь… Не обеднеем. Давать-то все равно придется, иначе аккорд лопнет…
        - Так этот змей знает, что нам некуда деваться, вот и дерет!
        - Пользуется своей властью, - поддакнул Дмитрук.
        Трошин остановился так внезапно, что его приятель даже растерянно взглянул, не наткнулся ли тот на какое-то препятствие.
        - Не на тех напал! - с прежней злостью проговорил Трошин. - Айда в милицию!
        - Ополоумел?! - испуганно отпрянул Дмитрук.
        - Да сколько с нас можно шкуру драть! Не своим, что ли, хребтом зарабатываем, чтобы всяким паскудам отдавать? Пошли!
        - Самих же и посадят!
        - Это за что? - хмыкнул Трошин.
        - Тысячу-то дать собирался, - язвительно напомнил Дмитрук.
        - А мы про то не скажем.
        Дмитрук посмотрел недоверчиво:
        - А как на бугра выйдут?
        - Он не дурак. И Ефимов этот язык будет за зубами держать.
        Дмитрук забежал вперед, попросил:
        - Слушай, ну ее к лешему, милицию! Пойдем, сунем эти две штуки и спокойно закончим работу, а?
        Трошин обошел его, зашагал широкими шагами. Приостановившись, бросил:
        - Один пойду!
        Дмитрук послушно поплелся следом.
        ГЛАВА 5
        Старший оперуполномоченный Шелехов зашел в дежурную часть. Вид у него был такой, словно он заглянул сюда мимоходом: поговорить о погоде, спросить у сидящего за пультом капитана о настроении, перекинуться новостями. Но небольшие, близко посаженные глаза Виктора Григорьевича хоть и вскользь, но цепко окинули переминающихся в нерешительности мужчин.
        Они стояли у окна и старались не смотреть друг на друга, как малознакомые люди, оказавшиеся один на один в узкой кабине лифта и не знающие, стоит ли здороваться или удобнее отделаться молчанием.
        Облокачиваясь на пульт, Шелехов поинтересовался:
        - Соскучились без меня?
        Дежурный, не отрываясь от журнала, куда вносил какую-то запись, ответил:
        - Безумно… Вот двое граждан пришли. Как раз по твоему ведомству заявление сделать желают. Ты, Виктор, поговори с ними…
        Только закончив фразу, он поднял голову и кивнул на мужчин. Те разом поглядели на оперуполномоченного, потом на дежурного. По их лицам было видно, что невысокая щуплая фигура Шелехова, который к тому же был не в форме, а в светлом костюме спортивного покроя, не вызвала в их душах особого доверия. Догадавшись о причинах заминки, дежурный строго сказал:
        - Ваше заявление я зарегистрировал. Все дальнейшие вопросы решайте с товарищем майором.
        Шелехов невольно улыбнулся, уж очень озадаченно уставились на него мужчины.
        - Не похож? - спросил он.
        Не дожидаясь ответа, взял у дежурного написанное старательным почерком заявление, пробежал глазами, глядя на мужчину, который смотрел смелее, предложил:
        - Не возражаете, если мы сначала с вами побеседуем, а потом с Дмитруком? Пройдемте в мой кабинет.
        Трошину стало не по себе от проницательности майора и его немигающего взгляда. Неприятным ему показался и жидкий кок черных волос Шелехова. Словно желая исправить впечатление, оперативник коротким движением пригладил волосы, улыбнулся мягче:
        - Пойдемте.
        В кабинете он усадил Трошина напротив своего стола, попросил рассказать, как все произошло. Тот с удивлением уловил в его голосе доброжелательные интонации, ответил с видным облегчением:
        - Дурацкая история… Стыдно даже идти было… Короче, мы в одном совхозе подрядились элеватор строить…
        - Подрядились? - негромко переспросил Шелехов.
        - Бригада у нас… строительная.
        - По договору работаете?
        - Ну да, - подтвердил Трошин и поморщился: - Если хотите, калымщики мы…
        - Пока у меня нет оснований вас осуждать, - спокойно отреагировал Шелехов.
        Трошин дернул плечом:
        - Да я так… Многим почему-то кажется, что мы только и думаем, как бы у государства урвать, как бы объегорить… Короче, со стройматериалами трудно…
        - У совхоза фондов нет, - подсказал Шелехов.
        - Ну да… - кивнул Трошин. - Вот наш бригадир и договорился в монтажно-наладочном управлении «Сибспецмонтаж» насчет уголка и труб… А сам, значит, в больницу попал с аппендицитом… Нам поручил съездить. Дозвонились мы до этого Ефимова, на сегодня встречу назначили… Пришли… А он, зараза, с нас две тысячи запросил… Вот мы и подались к вам… Чтобы, значит, пресечь подобное безобразие…
        - Две тысячи? За сколько же тонн?
        - За двадцать…
        - Дороговато, - покачал головой Шелехов. - А бригадир сколько сказал дать?
        Трошин на секунду замер, на его скулах заиграли желваки, но тут же ответил:
        - Нисколько… С чего вы взяли?!
        Взгляд Шелехова стал колючим. Но губы растянулись в добродушной усмешке:
        - Вы мне всю правду рассказываете?
        - Всю, - стараясь смотреть в пол, ответил Трошин.
        Поднявшись из-за стола, Шелехов резкими короткими шагами пересек кабинет, выглянул в коридор и пригласил Дмитрука зайти. Когда тот осторожно переступил порог, Шелехов неожиданно обернулся к Трошину. В этот момент Трошин, расширив глаза, пытался жестами что-то объяснить своему приятелю.
        - Вы скажите вслух, а то он не понимает, - укоризненно произнес Шелехов.
        Лицо Трошина покрылось пятнами, и он тихо проговорил:
        - Мне в коридоре побыть?
        Оказавшись с оперуполномоченным один на один, Дмитрук нервно провел по щеке ладонью, принялся теребить мочку обгоревшего на солнце уха.
        - Успокойтесь, пожалуйста, - сказал Шелехов. - Вы же сами пришли в милицию, и, насколько я понимаю, с самыми благими намерениями.
        Дмитрук поспешно кивнул, облизнул губы.
        - Итак, что вы должны были передать Ефимову от бригадира?
        - Передать? - быстро переспросил Дмитрук, косясь на дверь, за которой скрылся его напарник. - Что они вроде договаривались насчет уголка и труб…
        - Все? - сухо спросил Шелехов и жестче добавил: - Не стоит лукавить.
        - Я и не лукавлю!.. Насчет уголка и труб. А за помощь… тысячу… - начав фразу на искренних нотах, он закончил угасшим голосом: - Правда, только это и должны были передать…
        - Именно тысячу?
        - Ни копейки больше…
        - Не ошибаетесь?
        - Да что вы? Бригадир так и сказал: тысячу отдадите, как только Ефимов наряд на отпуск оформит.
        - Деньги бригадир вам дал?
        - Не-ет, - протянул Дмитрук. - Он же в больнице… Сказал, скиньтесь, потом зачтем… Мы поэтому и возмутились, когда Ефимов про две тысячи заговорил… Их же взять где-то надо!
        Шелехов задумчиво потер подбородок, испытующе глянул:
        - Что вы ответили Ефимову?
        - Сказали, что подумаем… Через час придем… А сами, значит, к вам, в милицию…
        - А если бы он удовлетворился тысячей? - оторвался от записи объяснений Дмитрука оперативный уполномоченный.
        Дмитрук потупился, ответил уклончиво:
        - Не знаю…
        - Значит, вы утверждаете, что должны были, согласно предварительной договоренности между бригадиром и Ефимовым, передать последнему взятку в сумме одной тысячи рублей?
        - Утверждаю, - почти шепотом подтвердил Дмитрук.
        Шелехов обескураженно прикоснулся указательным пальцем к кончику своего тонкого носа:
        - А вот Трошин утверждает, что не надо было передавать никаких денег, дескать, полюбовно договорились…
        Дмитрук бросил затравленный взгляд на дверь кабинета, будто хотел сквозь нее увидеть лицо своего приятеля, чуть слышно спросил:
        - Как?
        - Да, да, - кивнул Шелехов.
        - Должны были дать! - с отчаянной храбростью категорически заявил Дмитрук. - Должны.
        Шелехов пригласил в кабинет Трошина. Дал обоим мужчинам по чистому листу бумаги, немного помолчал.
        - Теперь каждый из вас очень подробно изложит содержание разговора с бригадиром, - глядя на них, веско сказал он. - После этого беседу с Ефимовым… И не забудьте упомянуть про тысячу рублей.
        Трошин недовольно покосился на Дмитрука, обреченно вздохнул:
        - Не забудем…
        - Ну и слава богу, - весело сказал Шелехов. - А я буду, как учитель в школе, следить, чтобы вы работали самостоятельно и не списывали друг у друга…
        ГЛАВА 6
        Землянский выбежал со двора товарной станции, зашарил глазами по рядам автомашин, а когда увидел, что «КамАЗ» с длинным кузовом все еще стоит на взгорке, чуть не подпрыгнул от радости.
        Увидев приближающегося стремительными шагами Землянского, водитель широко распахнул дверцу, свесился из кабины:
        - Случилось что-нибудь, Игоревич?
        - Серега, выручай! Груз вывезти надо! - вскакивая на подножку, проговорил Землянский.
        - Ты ж вроде на машине приехал? - недоуменно посмотрел на него Сергей и качнул головой в сторону стоящего метрах в тридцати «ЗИЛа».
        Землянский немного помедлил, потом доверительно подался к водителю:
        - Тут, Серега, такая история… Вагончик лука надо перевезти. Сам понимаешь, на той колымаге это долго будет, да и водила тот - лишние глаза и уши…
        Сергей задумчиво почесал в затылке, достал мятую пачку сигарет, закурил. Землянский понял его замешательство, тихо сказал:
        - Выручай, Серега… Не обижу…
        - Мне ящики надо на базу отвезти, - проговорил Сергей, указывая на кузов.
        На лице Землянского появилась досада. В сердцах он бросил:
        - Сказал же, не обижу!
        - Добро, - стукнув рукой по панели, согласился Сергей. - В темпе слетаю на базу, и все провернем в лучшем виде. Годится?
        Землянский приободрился:
        - Только побыстрее, а?
        - Говорю же, в темпе! - хохотнул Серега. - Жди, Игоревич!
        - Тогда я «зилок» отпускаю и иду грузчиков искать, - похлопал его по плечу довольный Землянский.
        - Все будет хоккей! Надейся и жди! - захлопывая дверцу, крикнул Сергей.
        «КамАЗ» сердито рыкнул и, обдав Землянского черными, вонючими клубами отработанного газа, решительно сорвался с места.
        Землянский направился к «ЗИЛу», объяснил водителю, что придется долго заниматься здесь переадресовкой вагона, и отпустил его. Теперь предстояло найти грузчиков…
        Землянский долго и безрезультатно метался между вагонами, пока наконец не наткнулся на живописную группку мужчин в видавшей виды одежде. Они с самыми скучающими физиономиями полулежали среди высокой травы, густо разросшейся в дальнем конце тупика, курили, подставляя солнцу бледные, не поддающиеся загару лица.
        Не успел Землянский остановиться, как один из них, почесав пятерней грудь, осведомился:
        - Куда разбежался, командир?
        Нимало не смутившись таким приемом, Землянский бодро воскликнул:
        - Мужики, кто заработать хочет?
        По лицам мужиков скользнула тень интереса. Они ненавязчиво оглядели облаченную в хорошо сидящий костюм щуплую фигуру Землянского, задержали взгляд на новеньких импортных туфлях.
        - Все хотят, - индифферентно ответил мужчина с затекшим сине-фиолетовым глазом. - Только деньги сейчас не в почете… Опохмелиться бы сначала…
        - Я ведь не напрашиваюсь, - довольно резко сказал Землянский и чуть мягче добавил: - Я заплачу, а что вы будете делать с деньгами - забота ваша…
        Тот, что чесал пятерней грудь, присел на корточки:
        - Ты не шуми… Чего грузить-то надо?
        - Лук… Только мне будет достаточно двух человек.
        Мужчина поднялся:
        - Пойдем побазарим…
        Они отошли в сторону, переговорили. Мужчина позвал другого, с заплывшим глазом:
        - Дохлый, пошли косточки разомнем.
        - Слышь, Авдей, может, подсобить? - подал голос молодой парень с рыхлым и пропитым безбровым лицом.
        Авдей беззлобно отшил его:
        - Перетопчешься… Башли лучше на двоих раскидывать…
        - Было бы предложено, - хмыкнул парень, опрокидываясь на спину и закидывая ногу на ногу.
        Землянский объяснил новоиспеченным грузчикам задачу, сказал, где они должны дожидаться, и отправился к стоянке автомашин.
        ГЛАВА 7
        - Где же это вы пропадаете?! - по-дружески пожурил появившихся в его кабинете Трошина и Дмитрука начальник отдела снабжения. - Я, можно сказать, все вопросы урегулировал, а их нет и нет…
        - Очередь в сберкассе, - буркнул Трошин.
        - Ну да ладно, ладно, - примирительно сказал Ефимов. - Вы с машиной или еще искать будете?
        Дмитрук бросил на напарника испуганный взгляд, но Ефимов не обратил на это внимания, так как принялся выписывать наряд на отпуск уголка и труб.
        Трошин снова пробурчал:
        - С машиной.
        Интонации его голоса придавали Ефимову хорошего настроения, поскольку он отнес их за счет вполне объяснимого и естественного нежелания расставаться с двумя тысячами рублей, половина из которых, по словам Трошина, до этого преспокойно лежала на сберкнижке и медленно, но верно распухала от ежегодных двух процентов. Ефимов поднял трубку внутреннего телефона, набрал номер склада!
        - Зиночка, ты на месте?.. Сейчас к тебе подойдут два представителя совхоза… Да… Надо им отпустить уголочек и трубы…
        Закончив разговор, он опустил трубку на рычаг, посмотрел на Дмитрука:
        - Можно грузиться… Крановщику передадите, что Аркадий Владимирович распорядился…
        Трошин поймал вопросительный взгляд своего приятеля, хмуро произнес:
        - Чего сидишь, иди… Остальное без тебя сделаем.
        Дмитрук послушно выскользнул за дверь.
        - Сейчас нарядик подпишем, и готово, - оживленно потирая руки, почти пропел Ефимов, поднялся из-за стола: - Вы здесь посидите, я сейчас…
        Оперуполномоченный Шелехов стоял возле кассы с двумя сварщиками, приглашенными в качестве понятых. Они присутствовали при том, как оперативник переписывал номера и серии купюр, которые вскоре были возвращены Трошину, но знали лишь то, что деньги будут переданы кому-то, а кому - им не сообщили. Поэтому они не обратили внимания на прошествовавшего мимо них по коридору начальника отдела снабжения, а Шелехов, заметив его, предусмотрительно отвернулся и сделал вид, что изучает расписание выдачи зарплаты.
        Ефимов тоже не обратил внимания на эту группу, так как зрелище ожидающих подле кассы было привычным и не настораживало. Он зашел в приемную, кивнул на дверь начальника управления, спросил у девушки-секретаря, поглощенной созерцанием свежего лака на собственных ногтях:
        - У себя?
        Девушка хищно пошевелила пальчиками:
        - Конечно…
        - А главный? - спросил Ефимов, указывая на другую дверь.
        - На месте.
        Ефимов на секунду задумался, напоминая в это мгновение печально известного Буриданова осла в довольно ответственный момент своей короткой и столь трагично окончившейся ослиной жизни. Но, в отличие от того, все-таки принял решение.
        Выражение лица, с которым начальник монтажно-наладочного управления изучал газету, сразу не понравилось Ефимову, и, когда тот поднял голову, Аркадий Владимирович удивленно перекосил брови:
        - Извините… Мне сказали, главный у вас…
        Вместо ответа начальник сердито бросил:
        - Вы что-нибудь думаете с электродами?! Меня Колыванский участок уже заколебал, им работать нечем.
        - Не только думаю, но и отправил сегодня утром, - заверил Ефимов. - Лично на электродный завод ездил, выбивал… Я вам больше не нужен?
        - Нет, - возвращаясь к газете, сказал начальник.
        Ефимов вышел, осторожно прикрыл за собой дверь. Пересек приемную и, войдя к главному инженеру, наигранно удивился:
        - Начальник не у вас?
        - Н-нет… - отозвался главный инженер, растерянно поправляя очки.
        Ефимов вздохнул:
        - Жаль… Вчера с ним разговаривали по поводу одного наряда на отпуск фондового металла… Люди приехали, ждут… Может, вы подпишете?
        Главный инженер взял документ, прочитал, завертел в руках:
        - Не многовато?.. Как бы нас народный контроль не прижучил…
        Ефимов пожал плечами:
        - Как хотите… Инициатива не моя, они с начальником решали. Кажется, обещали справки на сено дать… И вообще, мало ли… Может, когда за мясом в столовую обратимся… Все-таки совхоз.
        - Помочь-то надо, - все еще раздумывая, вздохнул главный инженер. - Но как бы чего не вышло…
        Ефимов сделал вид, что ему все равно - подпишет главный бумагу или не подпишет. Тот посмотрел на него снизу вверх, вдавил сползшие очки в переносицу и размашисто начертал резолюцию.
        Получив желаемое, Ефимов перевел дух. По коридору он шагал бодрыми, уверенными шагами, так как прекрасно знал, что из-за присущей главному инженеру робости перед начальством тот никогда не станет выяснять, была ли какая-нибудь договоренность с совхозом или нет. От ощущения, что дело решено, Ефимов пришел в приподнятое состояние. Даже его лысый череп победно поблескивал, словно испытывал гордость за свою ловкость.
        Не успел начальник отдела снабжения переступить порог своего кабинета, как Трошин полез в карман. Ефимов остановил его жестом, с добродушной миной предложил:
        - Не сменить ли нам воду в аквариуме?
        - Чего? - недоуменно выпучился Трошин.
        Ефимов усмехнулся, многозначительно пояснил, в душе забавляясь непонятливостью собеседника:
        - На первом этаже имеется заведение, обозначенное литерами «М» и «Ж»… Нам с вами, в силу природных особенностей, надо в «М»…
        - А-а-а… - сообразил Трошин.
        - Я вам наряд, вы мне… И все дела.
        ГЛАВА 8
        На душе у Землянского было тревожно. Сергей отсутствовал уже второй час. Несколько раз подходил Авдей, справлялся, долго ли им сидеть без дела. Землянский мерил шагами небольшой пятачок, на котором скопилось много машин. Ему начало казаться, что водители, дремлющие в кабинах, стали обращать на него внимание, и от этого он нервничал еще больше.
        Наконец знакомый «КамАЗ» вырулил на площадку.
        - Заждался, Игоревич? - виновато скривился Сергей. - Прости уж, кое-как выкрутился…
        Землянский сдержал готовые вырваться резкие слова, похлопал водителя по предплечью:
        - Время поджимает, Серега, время… Придется тебе помочь с погрузкой.
        - Какой разговор?! - протянул водитель, который тоже уже начал нервничать и, честно говоря, боялся, что Землянский не дождется его появления и верный приработок уйдет кому-то другому. - Сделаем!
        Подогнали машину к вагону прямо задним бортом. Подошли Авдей и Дохлый.
        - Ну что, мужики, с богом! - азартно проговорил Землянский, скидывая пиджак.
        Дохлый скептически ухмыльнулся:
        - Ты бы, того, покурил… Чего суетиться. Мы сами.
        Землянский снял галстук, закатал рукава рубашки:
        - Не боись! То, что вам положено, - получите!
        - Твое дело, - равнодушно отозвался Дохлый.
        - Ладно, поперли! - оборвал его Авдей и подошел к двери.
        Когда она с противным скрипом сдвинулась в сторону, Авдей озадаченно уставился внутрь вагона:
        - Катушки из-под кабеля?.. Что к чему?.. Сроду не видел, чтобы лук вместе с катушками перевозили…
        Среди плотно уложенных мешков с луком действительно виднелись два порожних барабана. Землянский на мгновение замер, что-то прикидывая, потом скомандовал:
        - Серега! Залазь в кузов, будешь укладывать. Вы, мужики, подносите, я подаю из вагона.
        Землянскому редко приходилось самому заниматься погрузкой, но он специально не стал нанимать никого, кроме этих двух мужиков, чтобы избежать лишних глаз. Посчитал, что ради такого случая не грех и погнуть спину. В том, что эти двое не будут зря болтать языком, Борис Игоревич был уверен. Убеждали написанные на их лицах и вытатуированные в виде перстней на пальцах сведения о прошлых судимостях.
        За работу Землянский взялся активно, прикрикивал, подбадривал грузчиков. Однако они не реагировали на его замечания и, как казалось Землянскому, передвигались, словно в полусне. Ни разу не прибавив шагу, не делая ни одного лишнего движения, они молча и угрюмо таскали мешки. Правда, вскоре Землянский почувствовал, как пересохло у него во рту, как противно подрагивала каждая мышца, когда он брался за очередной мешок, как начали слабеть пальцы, а Авдей и Дохлый продолжали передвигаться с той же методичностью, будто были не людьми, а заведенными механизмами. Подгоняемый их неумолимым появлением, Сергей скинул рубашку и чуть не бегом метался по кузову, едва успевая укладывать мешки.
        - Перекури, командир, - насмешливо бросил Авдей, принимая мешок из рук запарившегося Землянского.
        Сказано это было между делом, но тому показалось, что его уличили в чем-то постыдном. Закусив губу, он заработал еще быстрее, хотя ноги стали совсем чужими и даже уже не дрожали.
        - Шабаш! - крикнул Сергей. - Не войдет больше!
        Землянский обессиленно вытер лоб рукавом, спрыгнул на землю и, пошатываясь, направился к кабине. Грузчики спрятались в тень вагонов, закурили. Сергей достал голубую пятилитровую канистру, хлебнул, передал Землянскому:
        - Освежись, Игоревич, полегчает.
        Тот молча кивнул. Долго пил.
        - Куда повезем? - спросил Сергей.
        - Мой гараж знаешь? - возвращая канистру, вопросом ответил Борис Игоревич.
        - Блоки туда же с ЖБИ я возил.
        - Вот туда и повезем.
        Сергей мотнул головой в сторону кузова:
        - Мешки-то все войдут?
        - Три этажа, - коротко бросил Землянский.
        - Тогда должны… - раздумчиво согласился водитель и поинтересовался: - Мужиков брать будем?
        - Одного, - сказал Землянский, потом позвал: - Авдей!
        - Чего, командир? - вразвалку приблизился тот.
        - Поедешь с нами.
        - Как скажешь, командир, - ответил Авдей, забираясь в кузов.
        ГЛАВА 9
        Когда Ефимов скрылся в своем кабинете, оперуполномоченный Шелехов глухо проговорил:
        - Сейчас, товарищи понятые, должна состояться передачи взятки. Ваша задача - зафиксировать, что деньги, номера которых мы вписали, будут изъяты у вашего начальника отдела снабжения…
        - У кого? - возмущенно переспросил сварщик, который был почти на голову выше Шелехова.
        - Не кричите! - оборвал тот. - У Ефимова.
        - Вот скотина какая!.. Нас все время поддевает, что мы курим, а «восьмерки» идут… Сам-то!..
        - Успокойтесь, - еще строже сказал Шелехов и улыбнулся: - Служенье муз не терпит суеты…
        Появление в коридоре Ефимова и Трошина было для оперуполномоченного неожиданным. Он рассчитывал, что Трошин выйдет один. Шелехов насторожился, но больше всего обеспокоило его поведение понятых, которые прямо-таки поедали Ефимова свирепыми взглядами. Трошин тоже почувствовал возникшее напряжение, чуть приотстал и незаметно развел руками.
        Одними губами Шелехов осадил понятых:
        - Не дергаться!
        Ефимов и Трошин скрылись за поворотом. Шелехов выждал несколько секунд, устремился следом:
        - Теперь пошли.
        Громко топая тяжелыми ботинками, шурша брезентовыми робами, понятые поспешили за ним. Сбежав по лестнице, Шелехов успел увидеть спину Трошина, входящего в туалет.
        По губам оперативника скользнула улыбка, он подмигнул понятым:
        - Кажется, больше не придется бегать.
        Рослый сварщик процедил:
        - Место-то подходящее выбрал, самое дерьмовое…
        - Там сколько кабинок? - уточнил Шелехов.
        - Одна.
        - Это упрощает нашу задачу, - самому себе сообщил оперуполномоченный.
        Дверь туалета открылась довольно быстро. Трошин показал Шелехову и понятым подписанный наряд на отпуск уголка и труб, буркнул:
        - Взял.
        Шелехов потянул на себя ручку двери, но она не поддалась. Ефимов заперся изнутри. Рослый сварщик отодвинул оперативника, дернул так, что шурупы вылетели, а ручка оказалась в огромной ладони сварщика. Тогда он затарабанил кулаком по двери:
        - Эй, ты, пакостник, открывай!
        - Откройте, Ефимов! - подал голос Шелехов.
        Услышав эти голоса, Ефимов застыл, его лицо исказила гримаса отчаяния. Дверь продолжала сотрясаться, и он смотрел на нее, как на живое существо, которое вот-вот набросится и покусает. Он дернул в руках пухлый от денег конверт, словно можно было прикрыться им от того, что сейчас происходило. Ефимов пытался успокоить себя, мысленно уверяя, что эти голоса за дверью, эти удары - причудились ему, что ничего не произошло, он сейчас выйдет, поздоровается с шутниками и вернется в кабинет целым и невредимым.
        - Откройте, Ефимов! - проговорил Шелехов. - Вы задержаны с поличным!
        - С поличным? - прошептал Ефимов, натыкаясь взглядом на конверт. Произнесенная им же самим фраза разрушила всякую надежду на то, что это кошмарный сон, а не реальная действительность.
        - С поличным! - снова прошептал Ефимов, и его глаза заметались в поисках какой-нибудь щели.
        Но туалет был отремонтирован совсем недавно и издевательски блестел ослепительно-голубыми кафельными плитками. Ефимов сделал осторожный шаг. В этот момент погас свет. Стало так темно, что он не мог даже рассмотреть пакет с деньгами в собственной руке.
        Выключив свет, Шелехов вернулся к двери:
        - Ефимов, прекратите упорствовать! Вы начинаете напоминать небезызвестного героя Ильфа и Петрова!
        - Какого? - спросил Ефимов, чтобы выиграть время.
        - Корейко, - ответил оперуполномоченный и громко сказал: - Товарищи понятые, сейчас будем ломать дверь, за которой скрывается взяточник!
        Понимая, что это не простая угроза и дверь действительно вот-вот взломают, Ефимов нашел в себе силы издать возглас:
        - Сейчас!.. Брюки застегиваю…
        Он наугад швырнул конверт в сторону журчащего сливаемой водой унитаза, нащупал задвижку. Зажмурившись от хлынувшего дневного света, он стоял в дверном проеме и даже не дышал.
        Шелехов щелкнул выключателем, отстранил Ефимова. Сразу заметил сиротливо лежащий конверт с торчащими из него десятками, которые при падении рассыпались веером, но, тем не менее, проговорил, глядя, на начальника отдела снабжения:
        - Прошу выдать полученные вами от Трошина деньги.
        На лице Ефимова появилось полнейшее недоумение. Он снова принялся возиться с «молнией» на брюках!
        - Какие деньги?.. О чем вы, товарищ?
        - Старший оперуполномоченный ОБХСС, - представился Шелехов, предъявил удостоверение и повернулся к сварщикам: - А это понятые… Еще раз прошу выдать деньги.
        - Вы ставите меня в нелепое положение, - дрожащим голосом ответил Ефимов. - Право же…
        Рослый сварщик не выдержал, замахнулся:
        - У-у, шкура барабанная!
        От неожиданности Ефимов вздрогнул, втянул лысый череп в плечи, затравленно сверкнул глазами из-под вскинутой для защиты руки.
        - Прекратите! - поймал понятого за запястье Шелехов.
        Ефимов пришел в себя, взвизгнул:
        - Это произвол! Вы за это поплатитесь. Сейчас не тридцать седьмой, чтобы вот так хватать!
        Сварщик надвинулся на него.
        - Заткнись!
        - Вот видите! - почти радостно воскликнул Ефимов, поворачиваясь к Шелехову, но, встретившись с его давящим взглядом, стушевался, пробормотал: - Объясните, в конце концов, в чем дело?.. Все это так странно…
        - Если вы отказываетесь добровольно выдать полученные в качестве взятки две тысячи рублей, придется их изъять, - отчеканивая слова, сказал Шелехов.
        Брезгливо шевельнув ноздрями, он двумя пальцами поднял конверт, продемонстрировал понятым и обратился к Ефимову:
        - Проводите нас в свой кабинет.
        Опустив плечи и еле переставляя ставшие тяжелыми ноги, Аркадий Владимирович вышел из туалета, побрел к лестнице. Охватившее его опустошение было столь велико и звеняще, что он даже не посмотрел на Трошина, переминающегося в коридоре.
        ГЛАВА 10
        После нескольких рейсов, когда два подвальных этажа были забиты до отказа, а наверху гаража оставалось место лишь для того, чтобы втиснуть «Жигули», Землянский рассчитался с Авдеем, напомнил:
        - Значит, договорились! Вагон под метелочку. Барабаны оставьте на месте, дверь закроете… И мы друг друга не знаем, никогда не встречались… Мужикам скажешь, что надул снабженец, сорвалась работа…
        - Как скажешь, командир, - ухмыльнулся Авдей.
        - Дохлый не проболтается? - озабоченно взглянул Землянский.
        - Могила, - хмыкнул Авдей.
        Землянский открыл багажник белых «Жигулей», вынул бутылку водки, сунул Авдею:
        - Дохлому от меня, на опохмелку…
        - Годится, командир, - благодарно сказал тот, пряча бутылку под брючный ремень и прикрывая рубашкой. - Так я потелепал?
        Землянский молча кивнул.
        Потом они с Сергеем закрыли гараж, долго курили. Догадываясь, что водителя разбирает любопытство, Борис Игоревич негромко проговорил:
        - Дядя у меня в Узбекистане… Вот и прислал посылочку…
        Сергей понимающе хмыкнул.
        Произведя расчет и с ним, Землянский на своих «Жигулях» вернулся на станцию. Там он убедился, что Авдей слово сдержал - в вагоне не осталось никаких следов лука. Вздохнув, Землянский направился к товарной конторе, чтобы переадресовать возвратную тару кабельному заводу, как ошибочно поступившую не тому адресату. Он предвидел упреки в своей безалаберности со стороны и без того раздраженных работников станции, предвидел свои виноватые улыбки и признания в своей бестолковости, предвидел много суеты. Но вся эта суета сулила выгоду. Поэтому, когда Борис Игоревич открывал дверь товарной конторы, на его лице играла самая счастливая улыбка.
        ГЛАВА 11
        Юрисконсульт Облучков сидел за столом и читал свежий номер журнала «Бюллетень министерств и ведомств». На круглом лице блуждало полусонное выражение, тонкие, покрытые веснушками пальцы плавно переворачивали страницы, рот юрисконсульта походил на маленький, плотно закрытый кошелек.
        Порыв сквозняка приподнял густую прядь вьющихся русых волос, на мгновение обнажив солидную плешь, которая этой прядью маскировалась, но Облучков привычно прихлопнул волосы ладонью, дождался, когда ворвавшийся в кабинет Шелехов закроет дверь, и лишь после этого убрал руку со своей макушки.
        - Привет, Женька! - бросил оперуполномоченный, даже не удивившись встрече с однокурсником. - Позвонить надо срочно!..
        Не меняясь в лице, Облучков придвинул к нему телефонный аппарат. Лишь его глаза, казавшиеся за толстыми, плохо протертыми линзами очков совсем крошечными и мутноватыми, засветились любопытством.
        Шелехов зашуршал диском, бросил в трубку:
        - «Скорая»?! Сердечный приступ!.. Ефимов. Пятьдесят восемь…
        Назвав адрес монтажно-наладочного управления, по-дружески подмигнул Облучкову:
        - Как дела?..
        Тот пожал покатыми плечами, стряхнул соринку с лацкана старомодного пиджака.
        - Работаем… А ты чего это у нас бегаешь, «скорую» Ефимову вызываешь?
        - Плохо ему, - коротко пояснил Шелехов.
        - Это-то я понял… Довел старика? - укоризненно блеснул стеклами очков юрисконсульт.
        Шелехов рассмеялся:
        - По-моему, он просто хороший артист!.. А ты давно здесь? Если мне не изменяет память, ты на какой-то базе работал?..
        - Третий месяц здесь.
        - На что польстился?
        Облучков с деланным, возмущением втянул подбородок:
        - А чего это ты, Витька, меня допрашиваешь?! Ну-ка, слезь со стола, сядь на стул и объясни цель визита!
        Если до этого Шелехов лишь привалился к столу, то теперь расположился на нем основательно и даже ножки скрестил.
        - Взяточник ваш Ефимов, - сообщил он. - Вот и создал мне мороку.
        Облучков хитро прищурился:
        - Вот ты здесь развалился, болтаешь со мной, а я, может, его первейший соучастник и лучший друг? Заговорю тебе зубы, а Аркадий Владимирович тем временем ноги в руки и…
        - Не беспокойся, я не один… Мой напарник ни на секунду не отходит от больного, - ответил Шелехов и холодно посмотрел на Облучкова: - А ты не допускаешь мысли, что, зная о твоей причастности к преступлению, я просто-напросто играю с тобой в открытую, чтобы по старой дружбе толкнуть на явку с повинной?
        Облучков опешил, сердито столкнул оперативника со стола:
        - Ты такие шуточки брось!
        И оба они рассмеялись.
        Потом Шелехов рассказал старому приятелю, насколько это было позволительно, про заявление шабашников, про ситуацию в туалете. Облучков слушал внимательно, потом огорченно проговорил:
        - Вот дурак!.. Надо было в унитаз и за ручку дернуть!.. Тогда бы он тебе здорово насолил. Ведь нырять туда его не заставишь, пришлось бы самому унитаз снимать!
        - Да-а… С тобой опасно иметь дело, - отшутился Шелехов и поинтересовался: - Не женился еще?
        - Лень, - откровенно признался Облучков.
        - Ты, кажется, мой ровесник? - озадаченно взглянул на него Виктор Григорьевич. - Тоже с пятьдесят второго?
        - Память у тебя хорошая.
        - Чего ждешь? Моя дочь уже школу вот-вот заканчивает…
        - Хлопот много? - заботливо спросил Облучков.
        Шелехов махнул рукой.
        - Лучше не спрашивай! Какие-то долговязые с обесцвеченными чубами до подъезда провожают… Жена с ума сходит.
        - Мудрому никто, кроме его самого, не нужен, - наставительно произнес Облучков.
        - Сам придумал? - проявил интерес Шелехов.
        - Луций Анней Сенека!
        - М-да… Хорош твой Сенека, - скептически заметил Шелехов.
        Облучков покачал головой:
        - Вечно ты, Витька, спешишь с выводами… Далее сказано: но хоть с него и довольно самого себя, иметь и друга, и соседа, и товарища ему хочется… Приходи сегодня часиков в семь, я тебя в шахматы надеру, папа что-нибудь поучительное расскажет… Можешь и в девять заявиться, я поздно ложусь…
        - Постараюсь, - пообещал Шелехов и, глянув в окно, спохватился: - «Скорая»-то уже приехала! Пойду, а то, чего доброго, увезут без меня.
        У дверей кабинета начальника отдела снабжения с печальными лицами стояли Трошин и Дмитрук. Шелехов подошел к ним:
        - Врач появился?
        Мужчины кивнули. Оперуполномоченный взглянул на них, проговорил:
        - Спасибо, товарищи, вы свободны. Когда понадобитесь, следователь вас вызовет… Бригадиру о сегодняшнем дне рассказывать не обязательно, я сам с ним встречусь… Понятно?
        Трошин отозвался:
        - Понятно…
        - Чего уж непонятного? - поддакнул Дмитрук.
        - Тогда до свидания, - сказал Шелехов, входя в кабинет.
        Ефимов лежал на выстроенных в ряд стульях и стонал с самым скорбным выражением лица. В изголовье больного пристроился младший коллега Шелехова, рыжеусый лейтенант Груничев. Врач «скорой помощи» - высокий черноволосый парень с золотой печаткой на безымянном пальце - что-то строчил за столом.
        - Ну как? - склонившись к нему, поинтересовался Шелехов.
        - Все в порядке. Я сделал инъекцию, - ответил тот и со смешинкой в глазах добавил: - Больше для профилактики.
        - Допрашивать можно?
        Врач задумался, но тут же уверенно кивнул:
        - Конечно… Только, не очень пространно…
        - Что, если я попрошу вас поприсутствовать?.. Тоже больше для профилактики?
        Врач улыбнулся, посмотрел на часы:
        - Ну, если для профилактики… Десять минут могу побыть.
        Шелехов поблагодарил его, взял стул, и, уложив на колени папку с протоколом допроса, сказал, глядя на Ефимова:
        - Нами возбуждено уголовное дело по факту вымогательства вами, гражданин Ефимов, взятки…
        - Какая взятка?! - закатив глаза, простонал Ефимов. - Вы что?! Что вы такое говорите?!
        - Понятые при вас подтвердили, что во врученном вам конверте находятся помеченные нами купюры…
        - Бросьте вы… - умоляюще проговорил Ефимов. - Зачем делать из меня взяточника? Этак любое совпадение можно истолковать, как заблагорассудится… Я же зашел в туалет, чтобы справить нужду, - а там этот конверт… Разве я мог это предположить? Ну, сами подумайте!
        - А как объяснить отпуск на сторону уголка и труб? - спросил Шелехов. - Насколько мне известно, ваше управление не занимается поставкой металлоизделий в совхозы.
        - Неужели непонятно?! Это же элементарные вещи! - с печальным укором сказал Ефимов. - Я родился в деревне, там и вырос… У меня была бабушка, и вот она, когда я был еще совсем крохой, рассказывала мне сказки… В этих сказках говорилось о тяжелой доле русского крестьянства, о тяготах и лишениях, которые приходились на долю простого народа… Моя бабушка была для меня тем же, чем для Александра Сергеевича была Арина Родионовна…
        Рыжеусый оперативник уставился на начальника отдела снабжения с откровенным любопытством. Прислушивавшийся к разговору врач, чтобы не прыснуть смехом, прикрыл рот ладонью. Шелехов едва сдержал улыбку. Однако Ефимов, смежив веки, продолжал тем же жалобным голосом:
        - Она и привила мне любовь к крестьянству… Всегда я чувствовал свой неоплатный долг перед деревней. Это усугубилось еще и тем, что сам-то я не остался в деревне, уехал в город… И вот при любом удобном случае я оплачивал свой долг, помогал деревне, как только мог, насколько это было в моих слабых силах… Поэтому я пошел на отпуск металла этому совхозу… Слабость, как понимаете… Ностальгия…
        - Туалет рассчитан на одного человека, - негромко проговорив Шелехов, пробуя применить последнее средство убеждения.
        - Что? - довольно живо приподнявшись на локте, спросил Аркадий Владимирович.
        - Я говорю, какая была необходимость заходить в туалет вместе с Трошиным? Унитаз-то всего один!
        Лицо Ефимова осветилось лучиком слабой надежды и от этого приняло простодушное и глуповатое выражение.
        - А может, это он обронил деньги?
        - Он вам их передал, - жестко бросил Шелехов и обернулся к врачу: - Этот гражданин годен по состоянию здоровья для пребывания в следственном изоляторе?
        - Вполне, - без тени сомнения ответил врач.
        Шелехов снова посмотрел на псевдобольного:
        - С этой минуты вы можете считать себя задержанным по подозрению в совершении преступления… Пока вас отправят в изолятор временного содержания. Потом следователь, которому передадут ваше дело, изберет вам меру пресечения.
        - Позвонить позволите?
        - Вашим родственникам я позвоню сам.
        Ефимов положил руки на сердце, всем своим видом демонстрируя, как грустно и тяжело ему столкнуться с такой вопиющей несправедливостью.
        ГЛАВА 12
        Тусклый свет спрятанной в зарешеченном колпаке лампы и тупая тишина, какая бывает лишь в подвалах да на том свете, не мешали думать. Напротив, мысли текли, приобретали осязаемую округлость. Им не мешали ни звуки дождя, ни палящие лучи солнца, ни телефонные звонки, ни неожиданные визиты. Только вот спина стала такой же деревянной, как и крашенное густо-коричневой краской дощатое ложе, на котором предавался размышлениям Ефимов. Он сменил позу.
        Спрашивается, зачем всю жизнь суетился?.. Дачку отстроил - посмотреть любо-дорого. Для себя строил, чтобы на пенсии там жить, а не городским воздухом прокопченным дышать… А теперь? Конфискуют, поди, к чертовой матери… А на него наденут черную курточку, такие же брюки, сапоги кирзовые, на карманах куртки прямоугольничек из кожзаменителя нашьют: «Ефимов А. В. отряд №… бригада №…» Как-то приходилось ему по своим снабженческим делам в колонии побывать, видел тамошние порядки… Сколько же ему дадут?.. Пять?.. Десять?.. Могут и все двенадцать… Значит, когда он выйдет?.. Э-хе-хе… Лет в семьдесят… Вернется в дом без гарнитуров. Да и на кой черт они нужны - гарнитуры? Пыль с них стирать… Дачи жаль… Строил-то, чтобы старость провести. Клубничку бы выращивал, смородину всякую… Корень золотой еще можно было посадить. Полезно, говорят, настой пить… Хорошая дача, хорошая… Все предусмотрел. Стены из бруса «на двадцать» - зимой не замерзнешь. Да и печь кирпичная для тепла, а для души - камин… Столовая, две спальни, кабинет с этим самым камином. Зачем ему кабинет понадобился? Не собирался вроде мемуары писать. Да и
о чем писать-то? Как все нажил? Почитать такое охотники найдутся, но ведь печатать-то никто не будет. Да и не стал бы писать. Что он, следователь, что ли? Это их заботы - составлять жизнеописания таких, как он… А он как разведчик! Много чего знает, но никогда никому не расскажет, пусть хоть пытают… Вообще-то, если честно, боли он боится… Если бить будут, все признает… Говорят, только на Западе в полиции бьют, а у нас ни-ни… Хорошо бы, если так… Кто же его продал? Неужели эти два шабашника-дилетанта?.. Понятно, что Трошина подставили… Но вот когда? Что, если все заранее было подстроено? Подумать страшно… Может, бригадир?.. Сволочь-то еще та… Но, с другой стороны, сколько раз пользовался услугами… Почему сам-то не приехал? Заболел или только прикинулся хворым? А вдруг он звонил не из больницы, а из кабинета этого мента? Вдруг весь разговор на магнитофон записан… Дохлый номер! Не такой Ефимов дурковатый, чтобы в открытую по телефону лепить. Неискушенный ничего и не понял бы из их беседы. Равным счетом ничего… Нет, надо молчать, свое гнуть… Пусть они ему свои козыри выкладывают, а он подумает… Они
молодые, прыткие, их сроки расследования прижимают, на них начальство давит… А Ефимову что? А ничего - сиди да сиди… Он подождет, ему спешить некуда. Срок все равно идет, как утверждают опытные товарищи-граждане… Про вагон бы не пронюхали, вот ещё заботы-то… Нет… Тут дело чистое… Хреново, что груз должен вот-вот подойти, если уже не поступил… Откроет кто-нибудь вагон и… Пошла писать губерния… Как начнут раскручивать!.. А он-то при чем? Попробуй доберись до него! Шиш! Да и поставщики, надо полагать, не идиоты… Ну, выйдут на них, что, расколются, что ли?! Южные люди. Их труднее разговорить. Они свою выгоду знают… А вагон-то вот-вот придет… Что-то предпринимать надо… Вот черт! Что он может-то из этого… узилища! Ни шапки-невидимки, ни сапог-скороходов, ни этого… кресала?.. Нет, огнива, чтобы кобеля какого-нибудь послать с известием…
        Ефимов заерзал на досках, снова перевернулся на спину.
        - Остается одно - молчать и ждать… Ждать и молчать… Хоть сдохни… Про Арину Родионовну он здорово ввернул, к месту, главное… Ушастый лейтенантишка аж рот раззявил… С майором хуже. Тертый калач, зря большую звезду не дают, выслужился на таких, как он, Ефимов… Так своими глазенками-шилами в душу и залазит… И нос длинный, как у Буратино… Таким носом только и соваться куда надо и не надо! М-да… Странно все как-то устроено… странно… Вчера все было. Сегодня - ничего. Ремень из брюк и тот вытащили… Он его в Болгарии покупал, на Золотых песках… Хорошо там… «Плиска» дешевая, «Златый бряг»… Бабешки безмужние, тоскующие… Хорошо, хоть в этом изоляторе ходить-то особенно некуда… А то бы придерживал штаны локтями… Все удобства тут… Параша вот стоит… чистенькая, хлорной известью присыпанная… Черт ее знает, может, и не надо было… всего этого? Сидел бы на своих ста семидесяти плюс премия. Домик бы садовый из рухляди соорудил, как его сосед Иван Борисович… Этот ни дать ни взять кум Тыква… Вроде главным инженером проекта в каком-то институте… Башковитый мужик! Очки налепит, журнал в зубы и сидит перед своей халупкой…
Ничего его не волнует: ни сорняки, ни урожайность, ни чего соседи про его избенку скажут… И жена его, говорят, сама себе платья всякие шьет. И ничего, живут, не жалуются… Вагон придет, меня нет… Плохо… Чего-то там, на верхах, не продумали… Людей так воспитывать надо, чтоб малым довольствовались… Без излишеств… А то… Телевизоры цветные по семьсот-восемьсот рублей, радиоаппаратура по две-три тысячи, гарнитуры по восемь… А машины сколько стоят?! То-то! И все хочется, и всего хочется! А зарплата-то?! Вот оно - противоречие между трудом и капиталом… Воспитывать надо, воспитывать… Не сидел бы он тогда в этом подземелье на втором этаже… Честным был бы… А… Крутишь-выкручиваешь, потом - бац! хлоп!.. Закрыли чемодан, замочками щелкнули… Сиди теперь, Аркадий Владимирович! И на кой бес ему все это надо было?!
        От охватившей его тоски Ефимов невольно застонал.
        - Ты чё, папаша? - заворочался, проснулся сосед по камере.
        Сутки Ефимов в камере сидел один. То ли никого не задерживали, то ли опекавшие его милиционеры позаботились об его отдыхе. Парнишку этого - лет семнадцати, пухлогубого, с волнистым чубом - подселили вчера вечером. Он только пьяно плакал и не мог сказать ничего вразумительного. И сегодня все утро спал как убитый, даже не завтракал.
        От едкого перегара, пахнувшего на него, Ефимов поморщился, чуть отодвинулся.
        - Давай, папаша, знакомиться, - предложил сокамерник. - Меня Лешкой зовут. А тебя?
        - Аркадием Владимировичем.
        - Меня за драку забрали, а тебя? - сообщил парень, но ответа не стал ждать, продолжил: - Нажрались мы на дискотеке. Чья-то физиономия не понравилась… Пластаться стали. Чё по чем, я так и не понял… Кажись, из-за девчонок завязалось…
        - Кто же вам спиртное продал? - с ноткой возмущения спросил Ефимов. - Видно же, что нет двадцати одного! И дают вино!
        - С вина бы меня так не растащило, - с унылой рассудительностью отозвался парнишка. - Колян бражку поставил. Вмазали, сначала вроде и ничего, а потом крыша поехала… Ничё не помню… Вот ужрались!
        Ефимов посчитал необходимым одернуть парня:
        - Где ты только таких слов нахватался?!
        - А чё? - непонимающе посмотрел Лешка. - Нормально говорю, не матерюсь же…
        Ефимов вздохнул. Лешка немного подумал и обиделся:
        - А ты, папаша, чего мораль читаешь? Сам, поди, ни за что сюда попал?
        - В том-то и дело…
        - Как это? - удивился Лешка.
        - Понимаешь, Алексей, - усаживаясь на нарах, чтобы видеть собеседника, веско проговорил Ефимов, - во всякой работе бывают ошибки. И в работе правоохранительных органов тоже…
        - Это кто - правоохранительные? - переспросил парень.
        - Ну, в работе милиции… Они же тоже торопятся, план их поджимает…
        Парень взглянул недоверчиво:
        - Какой план?
        - По преступности, - не моргнув глазом, пояснил Ефимов. - Начали, к примеру, бороться с нетрудовыми доходами. Приходит им разнарядка - арестовать столько-то расхитителей, столько-то взяточников. Вот и арестовывают… Начальство давит: давай, давай! И спешат обэхээсники, спешат… Хватают всех подряд, ошибаются.
        Лешка выпятил губу:
        - А ты, папаша, кто - расхититель или взяточник?
        - Я по ошибке сюда попал! - с досадой повторил Ефимов. - Понимаешь?! По о-шиб-ке-е!
        - Да ты, папаша, не обижайся, - смутился Лешка. - Я спросить хотел, чего на тебя вешают. И все…
        - Обвиняют меня в том, что я якобы… Смех, да и только!.. Что якобы я вымогал взятку, - с горечью глядя в потолок, ответил Ефимов. - Какой-то идиот обронил в сортире деньги, я зашел туда, чтобы отлить, не успел ширинку расстегнуть, ломятся. Заходят, показывают на пол. Смотрю, конверт…
        - Может, подстроили? - быстро предполагает Лешка.
        Ефимов смотрит на него осуждающе:
        - Я верю в нашу милицию… Просто произошла роковая ошибка… Да. Роковая ошибка…
        Беседу прервал скрежет отодвигаемого засова. Распахнув дверь, сержант окликнул:
        - Манютин! Очухался?
        Лешка торопливо кивнул:
        - Ага!.. А чё?
        - К следователю! - сказал сержант.
        Лешка засуетился, сполз с нар, успел шепнуть Ефимову:
        - Чего говорить-то?
        - Правду, Алексей, только правду, - с пафосом напутствовал Ефимов.
        Всовывая ноги в лишенные шнурков кроссовки, Лешка огорчился:
        - Не помню же ничё… Хоть убей.
        - Так и объясни. Вину всегда признавать надо. Люди зря наговаривать не станут, - больше для сержанта, чем для сокамерника, сказал Ефимов и назидательно закончил: - Кайся, Алексей.
        - Ага, - кивнул тот.
        Когда минут через двадцать он вошел в камеру, лицо его было донельзя довольным. Дверь закрылась, и он сообщил:
        - Под подписку следователь отпускает! Прокурор санкцию на арест не дал, говорит, пусть лучше в армию осенью идет.
        - Вот видишь, - раздумывая над этой информацией, пробормотал Ефимов.
        - Ну… Я, оказывается, только и успел, что одному малолетке по сопатке съездить. И все! Сказал, мать должна за мной приехать. Как приедет, так выпустят…
        - Рад за тебя, Алексей! - улыбнулся Ефимов, потом притянул парня к себе: - Слушай, окажи маленькую услугу. Меня тоже скоро освободят, в долгу не останусь… Сбегай на рынок, там в «Бюро добрых услуг» племянница моя работает, Леной зовут. Передай, где меня видел, скажи, что я вот-вот должен был посылку с луком получить от родственников из Узбекистана, она знает… Пусть сходит на почту, уломает начальство, чтобы ей выдали. Как бы не протух лук, не испортился. Запомнил? Сделаешь?
        Слегка озадаченный подобной таинственностью, а главное, жаром, с каким звучала простенькая просьба, Лешка мотнул головой:
        - Не боись, папаша, схожу.
        ГЛАВА 13
        Землянский прохаживался по колхозному рынку. Весь вчерашний день он провел как на иголках, однако никаких проблем из-за вагона не последовало. Все было тихо и мирно. Поэтому он сегодня и явился на рынок. Заполненный мешками с луком гараж не давал покоя. Землянский прохаживался между прилавками, и его респектабельная внешность и неторопливая походка внушали уважение, наводили на мысль, что такой человек торговаться не будет и если положит на товар глаз, обязательно приобретет. Поэтому и слышались со всех сторон предложения. Похожий на абрека горбоносый парень ненавязчиво упомянул, что такого вкусного и сладостного винограда, как у него, на всем базаре не найти. Старик с глазами и бородой мудреца молча продемонстрировал самое сочное яблоко, предварительно придав ему особый блеск засаленной полой пиджака. Веселый, как сотня массовиков-затейников, торговец арбузами принялся убеждать в очевидной истине - самые сахарные арбузы - семипалатинские.
        Землянский не клюнул ни на семипалатинские арбузы, ни на сочные яблоки, ни на сладостный, как выразился горбоносый, виноград.
        Он пришел не покупать, а сбывать.
        И его интересовал лук. Горький и едучий лук.
        Наконец он обнаружил прилавок, на котором горами и горками, шелушась под легким ветерком, лежали крутобокие среднеазиатские луковицы. Внимательно приглядываясь к ценникам, начертанным не очень умелой, но зато не страдающей от недостатка уверенности рукой, Борис Игоревич прошелся вдоль рядов, и его глаза сытно и удовлетворенно заблестели.
        Он вторично двинулся вдоль прилавка. Теперь уже он изучал не цены, а лица продавцов. Зрелище это его откровенно разочаровало…
        - Колхозники, - досадливо процедил он, дойдя до конца прилавка.
        Однако, действуя по принципу «за спрос денег не берут», подошел к нескольким торговцам и с самой конфиденциальной физиономией полюбопытствовал, нет ли у них желания приобрести по сходной цене энное количество лука. Как Землянский и предполагал, такого стремления они не выказали. Торговцы лишь разводили руками, вздыхали и сетовали на то, что им давно пора возвращаться домой к родным и близким, а они все никак не могут распродать свой товар.
        - Стоять некогда, так в коопторг или в «Бюро добрых услуг» сдали бы? - уже раздражаясь, бросил Землянский круглолицему, с ленивым прищуром продавцу.
        Тот взглянул не очень дружелюбно, и хотя Борис Игоревич догадывался, что сдать товар в бюро не так-то просто, все же продолжил:
        - Быстро, выгодно, удобно!
        Прищур продавца стал еще более злым, он вырвал из рук Землянского буро-сиреневую луковицу и сердито воскликнул:
        - Что пристал?! Что нада?! Иди давай! Тебе нада, ты и сдавай! Что меня просишь?! Тебе нада…
        Понимая, что переборщил, Землянский миролюбиво улыбнулся:
        - Я побыстрее хотел, вот и обратился к вам…
        - Побыстрее… - успокаиваясь, проворчал круглолицей. - Мне тоже нада… Торчу здесь, торчу… Домой нада…
        - А в бюро пробовали?
        - Пробовали… Элен на тебя смотрит… смо-отрит… смотрит! И чего смотрит? Не нада лук, скажи: «Не нада». А она смо-о-трит…
        - Не принимает, значит, - с деланным сочувствием проговорил Землянский.
        Подозрительно прищурившись, продавец не заметил подвоха, с горечью сказал:
        - Не принимает. Посмотрит, посмотрит, потом повернется своей задницей… Не нада ей лук… Склад, говорит, не резиновый…
        - Может, ее заточить? - вопросительно пошуршал пальцами Землянский.
        - Если нада, скажи сколько… А она смо-отрит!.. Думает, из Средней Азии, так у нас рубли длиннее, чем у нее… Пробовал я предложить… Не нада, говорит, чего с бумажками лезешь… И так смотрит, будто сейчас бэхээс вызовет…
        - Честная, - язвительно скривился Землянский, надеясь, что разговорившийся собеседник обронит какие-нибудь отнюдь не бесполезные сведения о таинственной Элен.
        - Нашел честную! - буркнул тот и, всем своим видом давая понять, что продолжать разговор не намерен, стал перекладывать луковицы.
        Однако беседа с ним укрепила уверенность Землянского в правильности выбранного пути. Спустя несколько минут он входил под своды рыночного павильона.
        Очереди у прилавка «Бюро добрых услуг» не было. Легкой, радостной походкой Землянский приблизился к прилавку. Таким же радостным было и выражение его лица, а глаза смотрели на Ситникову так, словно он встретил давно и прочно забытую первую любовь и вот-вот бросится в ее объятия. Все это показалось Елене Николаевне настолько забавным, что она даже слегка опешила и, удивленно изогнув брови, следила за приближением незнакомца.
        - Добрый день! - элегантно изгибая спину, прокурлыкал Землянский, мысленно отмечая, что из-под белого халата Элен виднеется платье если и не от Диора, то, во всяком случае, от «Монтаны» и что внешность этой женщины располагает не только к деловому общению.
        Карие, с поволокой глаза Елены Николаевны не без интереса разглядывали Землянского, но она молчала, ждала объяснений столь дружеского тона. Землянский проникновенно сказал:
        - Элен, я хотел поговорить…
        Подобное обращение позволило Ситниковой сделать безоговорочный вывод о том, что перед ней человек, знающий ее через какие-то рыночные связи. В общении со своими знакомыми она никогда не разрешала называть себя этим, хотя и экстравагантным, но, как ей казалось, довольно «моветонистым» именем. Имя это рождало невольные ассоциации с Элен из незабвенного романа Л. Толстого «Война и мир». Ситникова не очень хорошо помнила его содержание, так как это объемистое произведение в первый и последний раз читала то ли в восьмом, то ли в девятом классе, но зато ясно представляла сцену из кинофильма, где эта гордячка Элен издевалась над престарелым Пьером Безуховым (в исполнении Бондарчука)… Пьера Елене Николаевне было всегда жалко - весь он какой-то затюканный, а в целом-то, вполне порядочный мужик. Попадись ей такой, она бы его на руках носила. Ему бы даже работать не надо было. Но в наше время таких мужиков днем с огнем не сыщешь. Что-что, а это Ситникова знала наверняка. Поэтому она и продолжала изучать улыбающегося Землянского, расценивая его как недурной экземпляр нынешней породы мужиков, от которых ждать
ничего особенного не приходится, но и бросаться которыми не самый лучший выход.
        - Элен… - уже тише и вкрадчивее повторял Борис Игоревич. - Такая история приключилась… На вас вся надежда.
        Ситникова молча ждала продолжения.
        - Товарищ у меня, вторым пилотом летает. Был в Средней Азии, хлопкоробам помогал за урожай бороться, какую-то гадость разбрызгивал… Заодно и прихватил несколько мешочков луку… Стесняется сам-то торговать… Решили вот к вам обратиться, чтобы растолковали, каким макаром лук этот на комиссию сдать в ваше бюро…
        Видя, что Ситникова продолжает молчать, Землянский покосился через плечо, многозначительно добавил:
        - По роду своей деятельности я, так сказать, снабженец… Кафель с цветочками, обои финские, эмаль всевозможная… Если интересуетесь, организуем…
        У Елены Николаевны все это было и без него, в том числе и возможность поиметь кое-что за услуги, связанные с реализацией лука, однако, верная своему принципу не проходить мимо валяющейся на полу копейки, она мягко спросила:
        - Сколько вы хотите сдать лука?
        Понимая, что в россказни о приятелях - вторых пилотах, женщина не поверила, Землянский не смутился, чтобы из ответа не было понятно, шутит он или говорит серьезно, сказал:
        - Вагон.
        Однако с предосторожностью он переиграл. Ситникову всегда раздражала излишняя скрытность в партнерах. Елена Николаевна устала от нее за время общения со старым конспиратором Ефимовым. Холодным тоном она произнесла:
        - Вагонами не принимаем.
        Сделав вид, будто не заметил этой холодности, Землянский задумчиво поглядел на высокую, чуть полноватую шею Ситниковой и проговорил лирическим баритоном:
        - У меня сегодня юбилей… Пять лет, как я холост. Согласитесь, это дата! - Он перевел взгляд на лицо Елены Николаевны и предложил простецки: - Что, если мы с вами по этому случаю посидим в ресторане? Может, чем вкусным накормят… А то я на холостяцкую яичницу смотреть не могу…
        - В следующий раз, - твердо, но не настолько, чтобы можно было воспринять отказ как окончательный на все последующие годы, ответила Ситникова.
        - Все! - рассмеялся Землянский. - Обиделся я!.. Если еще как-нибудь заскочу, не прогоните?
        Ситникова с удивлением отметила, что за время этого непродолжительного разговора успела даже как-то и привыкнуть к этому человеку. Не скрывая внезапно возникшей приязни, улыбнулась:
        - Не прогоню.
        ГЛАВА 14
        Лешка, когда его освободили из изолятора временного содержания, радовался самым обыкновенным вещам: горячему летнему воздуху, шуму автомашин, запаху разогретого асфальта, ворчанию матери… Он был настолько поглощен всеми этими ощущениями, что вспомнил о просьбе соседа по камере только на второй день к вечеру. Поводом к воспоминанию послужило то, что, направляясь к приятелю, Лешка вышел из автобуса как раз напротив колхозного рынка. Выругав себя за бесчувственность и эгоизм, он почти бегом кинулся в павильон.
        Ситникову он застал за подсчетом дневной выручки.
        Елена Николаевна, не поднимая головы, почувствовала чей-то взгляд и, продолжая шелестеть купюрами, попросила:
        - Подождите минуточку.
        Но ждать Лешке было некогда. Он деловито придвинулся к прилавку и пробасил по-юношески ломким голосом:
        - Я по поручению вашего дяди.
        Ситникова оторвалась от своего занятия, пристально взглянула на него:
        - Не понимаю… О каком дяде ты говоришь?
        - Вас Леной зовут? - смутился парень.
        - Да-а… - кивнула Ситникова.
        - Тогда, значит, мне вас и надо.
        - Я не поняла, - осторожно сказала Ситникова. - По чьему поручению ты пришел?
        - Вашего дяди, - небрежно проговорил Лешка. - Мы с ним в одной камере сидели… Вот он меня и попросил…
        - Кто попросил? - стараясь не выказать своей растерянности, негромко произнесла Елена Николаевна.
        Лешка принял ее колебания за тревогу:
        - Да вы не бойтесь! Аркадия Владимировича тоже скоро отпустят. Я вон по делу залетел, и то на свободе…
        Выбирая манеру поведения, Ситникова молчала. Лешка не обратил внимания на нюансы поведения, солидно кашлянул:
        - В общем, так… Дядя просил передать, чтобы вы сходили на почту, ему посылка с луком должна прийти, так вы упросите, чтобы вам отдали, а то протухнет… Ясно?
        Елена Николаевна слушала, опустив глаза, а когда парень закончил фразу, подняла недоумевающий взгляд. Скованно улыбнулась:
        - Извини… Но, наверное, ты ошибся. У меня нет никакого дяди… Тем более Аркадия Владимировича…
        - Как нет?! - опешил Лешка.
        - Очень просто… Не было никогда, и нет.
        - Так он же сказал?! - начал было Лешка.
        Но Ситникова прервала:
        - Не было!
        - Вы Лена? - озадаченно вытаращился парень.
        - Да, - сдерживая раздражение, ответила Елена Николаевна.
        - Может, с вами еще какая-нибудь Лена работает?
        Ситникова демонстративно скосила глаза на деньги, от пересчета которых ее оторвали, и тихо сказала:
        - Не морочь мне, пожалуйста, голову, мальчик! Иди, куда шел.
        От обиды Лешка задохнулся:
        - Ну ты!.. Тетенька!.. Сама иди!..
        Закрыв стеклянное окошко, Ситникова перестала обращать на парня внимание, и он, ругнувшись в душе, оскорбленно удалился.
        Елена Николаевна опустилась на стул. Стоять, а тем более считать деньги она была не в состоянии. Она просто тупо смотрела на затертые множеством рук засаленные купюры.
        Немного придя в себя, Ситникова запрезирала всех баб, и в том числе Елену Николаевну Ситникову. Надо же было так растеряться! Даже не догадалась спросить у мальчишки, за что арестовали Ефимова… Если за лук, то… Что же делать?! Что?! Сидеть и ждать, когда заявится ОБХСС?.. Нет… Нет, нет! Этого не должно случиться, не должно! Ефимов - старый хитрец, конспиратор…
        Но губам Ситниковой скользнула горькая усмешка, и вместе с ней пришло убеждение, что все-таки Ефимов не должен ее выдать. Не должен!.. Хотя бы потому, что ему не выгодно. Зачем он сообщил через мальчишку о посылке?.. Ясно, что это вагон… Ефимов просит его перехватить. Но каким образом она может это сделать, каким?.. Нет, в отчаяние впадать рано, да и нельзя. Надо взять себя в руки, сосредоточиться, подумать… Раз, два, три, четыре, пять… Если он просит «получить посылку», значит, сел не за это. Это уже хорошо. Видимо, боится, как бы вагон не попал в чужие руки, а из них - в ОБХСС… Надо что-то предпринимать… Вызволить вагон. Пролет вышел, ой, какой пролет!.. Как заполучить этот проклятый лук?.. Что она может?.. На данном этапе должна сделать одно - хотя бы узнать, поступил ли он. Но ведь ей неизвестен грузоотправитель. Ефимов, будучи верным своему принципу строжайшей конспирации, ни разу не проговорился, откуда к нему идет лук. Впрочем, она и не спрашивала. Она и так видела, что лук среднеазиатский, уж в чем в чем, а в сельхозпродукции она разбирается, хотя и закончила институт по промышленным
товарам… Положим, она выяснит, что вагон поступил. Дальше-то что? Кто ей его выдаст?.. Надо искать выходы на работников товарной конторы.
        От чувства бессилия и давящей безысходности на глаза Елены навернулись слезы… Что делать? Что делать?.. Всю жизнь она рассчитывала только на себя, а этот внезапный и страшный арест Ефимова заставил понять, что наступило время, когда она сама ничего сделать не может. Ничего… Елена Николаевна ощутила себя слабой, одинокой женщиной… Не обращаться же к бывшим мужьям. Плевать они на нее хотели… Ефимову хорошо! Сидит себе спокойненько в камере и в ус не дует! А ей теперь расхлебывать заваренную им кашу! Черт старый! Втянул, а сам в кусты! И без него неплохо жила, не на одну зарплату перебивалась. Имелся верный доходец… Так нет, нарисовался, насулил золотые горы. Дура набитая, а еще считала себя умной и ловкой деловой женщиной! Дура, дура, дура… Хотя, конечно, с лука доход приличный… Можно работу бросить и жить в свое удовольствие лет пять-восемь… Но ведь деньги такая вещь, что сколько ни есть, все мало, мало… Вот и ввязалась в ефимовский бизнес… Вагоны, вагоны… Нет, надо срочно искать человека… Такого, чтобы смог отыскать проклятый вагон. Чтобы смог его заполучить… А если?.. Так, так… Кажется, тепло…
Даже горячо…
        От пришедшей мысли лицо Елены Николаевны оживилось. Она поднялась, нервно шагнула к окошку, отдернула занавеску, словно надеясь, что у прилавка стоит тот самый улыбчивый снабженец, который все может, но пока не в силах избавиться от своего лука… Специалист по луку! Отлично, Елена, отлично!.. Господи! Но ведь она дала ему от ворот поворот!
        Елена Николаевна закусила губу, стиснула руки… Нет, нет… Он придет, он должен прийти. Он даже хотел заглянуть. Он определенно заглянет. Раз обратился с такой просьбой к ней, незнакомому человеку, значит, иных выходов для реализации товара не имеет… Придет. Обязательно придет.
        ГЛАВА 15
        Землянский пришел в понедельник. Три дня, разделяющие визит парня и это появление Землянского, прошли для Ситниковой в тягостном ожидании. Она стала раздражительной, резкой с покупателями. Когда кто-нибудь желал воспользоваться услугами бюро, она с холодной злостью отвечала, что у нее забит склад и принять хотя бы грамм винограда или арбузов просто не в ее силах. Раз пять подходил Рафик, надеясь подкормиться за счет бюро, и всякий раз, озадаченный ее свирепым видом, возвращался ни с чем. Пожимая плечами, с язвительным сочувствием говорил соседям по прилавку: «Совсем Элен с ума сходит. Злая, как свора сучек… Мужика ей двужильного надо, тогда отойдет».
        Ситникова уже начинала подумывать обратиться за помощью к Рафику, но, надеясь на появление улыбчивого снабженца, сдерживала себя. Все-таки Рафик был не той фигурой, кому можно поручить столь ответственное дело. Мелочен и недалек. Да и физиономия чересчур говорящая, доверия не вызывает. Достаточно мимолетного взгляда, чтобы заподозрить, что живет Рафик на нетрудовые доходы, а про трудовые и слыхом не слыхивал. Один перстень-печатка чего стоит! Разве здравомыслящий человек нацепит такую шайбу? С его наглой мордой только и всовывать с дешевыми комплиментами и прибаутками цветочки в руки обалдевшим студенткам, скинувшимся по полтиннику на букет для преподавательницы.
        Все эти дни взгляд Ситниковой то и дело обращался в сторону входа. И когда Землянский появился, она не смогла сдержать радостной улыбки. Однако тут же сделала вид, будто и не заметила его.
        Землянскому показалось, что продавец бюро посмотрела на него как-то по-особенному, однако этот взгляд был столь мимолетен, что он отнес его за счет хорошего настроения женщины. Не все же стоят за прилавком с кислыми физиономиями. Борис Игоревич давно уже сделал для себя вывод: дела гораздо легче решать, когда партнер в добром расположении духа. Поэтому его походка стала еще более легкой, и к окошечку «Бюро добрых услуг» он приблизился с самой располагающей улыбкой.
        - Добрый вечер, - склоняясь к окошечку, проворковал он, намеренно избегая обращения «Элен», которое, как он помнил, в прошлый раз несколько покоробило женщину.
        Елена Николаевна с деланным удивлением подняла голову, некоторое время смотрела на него, словно не узнавая и пытаясь припомнить, где видела.
        Землянский сокрушенно развел руками:
        - Вот вы и забыли меня! Хотя немудрено, мы же так и не познакомились! Меня зовут Борис Игоревич… Мимо пробегал, решил заглянуть.
        Ситникова улыбнулась:
        - Ну что ж, раз вы появились, давайте знакомиться… Елена Николаевна.
        Землянский огляделся по сторонам, заговорщическим шепотом, но с самой милой улыбкой поинтересовался:
        - Можно Леночкой?.. От отчества я так устаю на службе… И вы меня запросто Борисом зовите. Лады?
        Ситникова не была сторонницей столь быстрого сближения и в другой ситуации осадила бы его, однако сейчас она боялась одного - как бы улыбчивый снабженец не испарился.
        - Если вам так удобно… - негромко ответила она.
        Хотела спросить, не изменились ли планы насчет лука, но воздержалась и лишь мягкой улыбкой дала понять, что они уже почти друзья.
        Землянский чутко отреагировал на несколько неожиданное для него изменение в отношении к нему этой красивой женщины. От мысли, что он понравился ей, Борис Игоревич был далек, поэтому сразу стал искать другое, более приемлемое и прозаическое объяснение подобной метаморфозы. Понимая, что одного хорошего расположения духа для столь разительной перемены явно недостаточно, он здраво рассудил, что ее заинтересовало предложение насчет лука.
        - Леночка, я ведь так и не сходил поужинать, - проговорил Землянский. - Одному не с руки, грустно… Пошел домой и съел целую сковороду яичницы. С тех пор только ею и питаюсь… Может, все-таки составите компанию?
        Ситникова взглянула на часы:
        - Рабочий день еще не кончился…
        Это не было отказом. Землянский оживился:
        - Прекрасно! Я съезжу, договорюсь насчет столика, отгоню машину в гараж, и за вами… Идет?
        Не желая показаться навязчивой, Ситникова неопределенно приподняла плечо. Борис Игоревич торопливо проговорил:
        - Решено! Через час двадцать я подбегу.
        ГЛАВА 16
        Гремела музыка, дурашливо повизгивали девицы за соседним столиком, сновали официантки.
        Елена Николаевна почти не слушала того, о чем рассказывал Землянский. Он говорил много, смешно, и ей даже удавалось вовремя улыбнуться его очередной шутке. Но нечто подобное, хотя и из других уст, она слышала много-много раз… Чтобы искренне веселиться, ей не хватало беззаботности, без которой невозможно быть благодарной слушательницей таких вот никчемных и при этом совершенно необходимых бесед, когда уже выпито определенное количество коньяка и бутылка шампанского…
        Землянский видел грустные глаза женщины. Это немного озадачивало. Один раз у него даже мелькнула шальная мысль - не влюбилась ли Ситникова в него. Но он тут же отогнал эту мысль как вздорную и излишнюю, учитывая, что его жена весьма болезненно реагировала на любые задержки супруга после работы… И вообще, он давно взял себе за правило не вступать в близкие отношения с одинокими женщинами. С ними всегда сложнее. Только и жди, что начнутся намеки на какие-то мифические беременности, а то и того хуже - на создание совместного очага. С замужними проще. Как правило, они находятся под бдительным присмотром мужей, и если идут на связь с приглянувшимся мужчиной, то довольствуются малым: встречами в обеденный перерыв, на часок, но не больше, после работы… Им еще в магазин надо успеть! Но самое главное, что нравилось Землянскому в таких интрижках, это то, что замужние дамочки никогда не помышляли о коренных изменениях в своей судьбе. Семья есть семья. Ячейка общества… Тут никуда не денешься… Ситникова же, как Борис Игоревич понял, была как раз той женщиной, с которой всяческие интимные отношения могли
оказаться чреваты последствиями. Поэтому он вел разговор легкий, безо всякого нажима и намеков на что-то большее, нежели деловые дружеские связи.
        Ситникова никак не решалась перевести надоевшую беседу в нужное русло. Мешали гремящая музыка, продолжавшие повизгивать девицы, неутомимо курсирующие от кухни к столикам официантки.
        - Душно здесь, - сказала она, когда Землянский замолчал и стал разливать по рюмкам коньяк.
        - Есть немного, - согласился он. - Но эти старые рестораны я люблю. Дискотеки и новомодные бары - дрянь! Мне нравится, чтобы оркестр, чтобы помещение сумрачное, чтобы закуточки всякие за колоннами… Опять же балкон, куда выйти можно, воздуха глотнуть… Я уж не говорю, что все эти молодежные кафе-рестораны лишились главной достопримечательности - алкогольных напитков… Ей-богу, я не то что танцевать, я есть в ресторане на сухую не могу!
        Землянский задорно расхохотался. Елена Николаевна пригубила коньяк, подняла глаза:
        - Борис, вы, кажется, хотели помочь приятелю сдать лук?
        Он сделал виноватое лицо:
        - Мне неловко просить вас об этом… Решите еще, что пригласил сюда не из чувства симпатии, а из деловых и своекорыстных соображений…
        - Не берите в голову, - отмахнулась Ситникова. - Сколько у вас, извините, у вашего приятеля лука?
        - Толком и не скажу, - слукавил Землянский. - Знаю только, привез изрядное количество… Но сколько?
        - Приму… хоть завтра, - задумчиво сказала Елена Николаевна и внезапно посмотрела в глаза собеседнику: - Борис, трудно перехватить вагон?
        Землянский внутренне подобрался, насторожился. Теперь наконец до него дошло, что, помимо интересов, связанных с получением определенного процента за сданный лук, Ситникова, согласившись поужинать вместе, преследовала какие-то собственные цели. Ему до зуда в руках захотелось узнать, куда она клонит.
        - Вы, Леночка, никак хотите железнодорожным пиратством заняться? - игриво осведомился он.
        Решив поддержать его тон, Ситникова улыбнулась:
        - Разве я похожа на мадам Вонг?
        - Во всяком случае, одно несомненное сходство имеется - вы обе очень привлекательны.
        - Допустим, я железнодорожная пиратка, - продолжала улыбаться Ситникова. - Как я должна действовать, чтобы завладеть вагоном с персидскими коврами или японской радиоаппаратурой?
        - О!.. Очень просто, как и все в нашей жизни! Надо подобрать нескольких надежных, влюбленных в вас и желательно дюжих молодцов. На каком-нибудь перегоне накинуть на светофор черную тряпку и посадить на столб молодца с красным фонарем. Когда состав остановится, а одураченный машинист высунется из тепловоза с разинутым ртом, подгоняйте к вагону «КамАЗ», вытряхивайте товар и - ходу. Желательно сообщников убрать, чтобы не продали. С товаром прийти к знающему снабженцу, и он превратит их в чеки Внешпосылторга, на которые вы сможете в магазине «Березка» приобрести такие французские духи, что достаточно будет одинокому мужчине прикоснуться губами к вашей руке, как тут же он свалится замертво… И тогда весь мир у ваших ног!
        - Ужасную картину вы нарисовали! - кокетливо отозвалась Ситникова. - Мне совершенно не нужен весь мир, путающийся у меня под ногами… Я бы хотела захватить вагон без кровопролития…
        - Это проще, но не совсем романтично…
        - И все же?
        Землянский вздохнул, показывая всем своим видом, что раз ему приказывают, он подчиняется, потом сказал:
        - Нужно дождаться, когда вагон поступит на станцию. Запудрить мозги работникам этой станции. Вывезти вагон и, как ни в чем не бывало, перечислить за него деньги предприятию, в чей адрес он прибыл… Маленький нюанс! Частным лицам при любом запудривании вагоны не выдают… Кроме того, должно иметь место суперневероятное стечение различных обстоятельств… Поэтому вариант с нападением на перегоне предпочтительней.
        - Значит, никак? - не выказывая досады, уточнила Ситникова.
        - Видите ли, Леночка, если говорить серьезно, мне несколько раз приходилось поступать подобным образом. Именно подобным, потому что, если не произойдет какой-нибудь путаницы, никто вам чужой вагон не выдаст. Но иногда случается, что его засылают по ошибке. У нас слишком много организаций с похожими названиями. И когда такой случай подворачивается, главное - не зевать. Предположим, вашему предприятию нужна импортная эмаль. Где ее взять? Дефицит… Фонды нужны, разнарядки. И вдруг, на ваше счастье, к вам ошибочно засылают целый вагон… Надо его быстренько вывезти, оприходовать и по-джентльменски перечислить деньги на счет поставщика. Естественно, обманутый получатель поднимет шум, забросает вас письмами и претензиями, даже в арбитраж сунется… А толку? Пока то да се, краска ушла на производственные нужды. Оштрафуют предприятие, заплатим штраф, и вся недолга. Повздыхают все, да на том и успокоятся… Это я вам рассказываю, чтобы вы поняли: ваш вариант с перехватом вагона - вещь, конечно, абстрактно возможная, но очень трудная в исполнении. Даже для матерого снабженца, коим является ваш покорный слуга…
        - И даже за приличное вознаграждение? - прищурилась Ситникова.
        - И даже за приличное, - печально подтвердил Борис Игоревич. Потом, словно спохватившись, добавил: - Кругом танцуют, а мы сидим! Непорядок!
        - Не хочется, - покачала головой Ситникова. - Пойдемте ко мне. Я кофе сварю… Здесь хорошего не подадут…
        - А что?! Мысль! - воскликнул Землянский.
        Голос его прозвучал бодро, но в душе он испытывал двойственное чувство. С одной стороны, дело уже было сделано, и не хотелось лишний раз нарываться на семейный скандал. С другой - его приглашала очень недурная собой женщина, и он до сих пор не удовлетворил своего любопытства. Расспросы о перехвате вагона ничего не прояснили. Землянский понимал - Елена намерена о чем-то просить…
        Переступив порог однокомнатной квартиры, Землянский как бы невзначай коснулся руки женщины. Она словно и не заметила этого прикосновения; попросила его включить какую-нибудь запись и проскользнула на кухню.
        Внешне раскованно, однако с внутренней дрожью, вызванной сумраком мягкой и тихой августовской ночи, витающими в этой квартире легкими запахами хороших духов и женского одиночества, присутствием совсем рядом притягательной Елены Николаевны, Землянский плавными шагами прошел по мягкому, как приозерная трава, паласу, остановился перед блестящей квадратной колбасой «Шарпа», вежливо улыбнулся ему, как улыбаются людям, занимающим весьма солидный пост и держаться с которыми запанибрата не рекомендуется.
        Магнитофон отозвался бархатной вкрадчивой мелодией.
        Землянский присел на краешек широкой тахты, в задумчивости вынул пачку сигарет. Ситникова словно уловила его желание и крикнула с кухни, хотя и не могла видеть Землянского:
        - Курите, Борис, курите! Пепельница на журнальном столике. Там же сигареты!
        - Спасибо, Леночка! Я уже сориентировался, - щелкнув зажигалкой, отозвался Землянский, скосив глаз на циферблат наручных часов.
        Газовый язычок пламени плавно, будто бы в такт музыке, покачивался из стороны в сторону, освещая лицо Бориса Игоревича призрачным синеватым светом. Лицо от этого казалось еще более размытым, как на портретах импрессионистов. Закругленный нос, маленький подбородок, плохо очерченный рот, бесцветные брови. Даже глаза, обычно острые, перескакивающие с предмета на предмет, сейчас казались блеклыми и равнодушными.
        Елена Николаевна неторопливо поставила на журнальный столик фужеры, рюмки, вазу с янтарным виноградом и истомленными от обилия сока грушами, коробочку конфет и чашки для кофе. Землянский невольно следил за каждым ее движением, и лишь вновь оживший взгляд выдавал, как неспокойно и напряженно он себя чувствует. Он уже напрочь забыл о том, что привело его сюда любопытство чисто делового свойства, и видел стройные, чуть полноватые ноги Елены, ее просвечивающее сквозь легкую кофточку темное от загара тело. Ситникова ощутила этот взгляд, не оборачиваясь, тихо спросила:
        - Коньяк? Сухое?..
        - Давайте пить кофе! - энергичным тоном, отбрасывая все сомнения, провозгласил Землянский.
        Но вместо того, чтобы потянуться за чашкой, довольно властно обхватил женщину за талию, потянул к себе. Елена Николаевна послушно опустилась рядом с ним, прикрыла глаза. Руки Землянского стали ласкать ее более смело. Она и сама не смогла бы сейчас ответить, приятно ли ей это, нужно ли… Наплывала слабость, хотелось всплакнуть… Как ей перехватить этот проклятый вагон? Как?! Тут нужен мужик, мужик хваткий, который не побоится обвести вокруг пальца ОБХСС. А может, и нет тут особого риска? Может, Ефимова посадили совсем за другое?
        Не отталкивая подрагивающую руку Землянского, совсем уже завладевшую ее грудью, Елена приподняла веки:
        - Боря… На днях арестовали моего знакомого. Вы не могли бы выяснить, за что? Старый человек, жалко… Самой идти к нему на работу неудобно…
        Пальцы Землянского замерли на мгновение, но тут же он, придав голосу игривость, полюбопытствовал:
        - Поклонник?
        - Что вы? - улыбнулась Ситникова. - Просто хороший человек…
        Она чуть откинулась, приваливаясь горячим телом к плечу Землянского. Их лица сблизились, но Елена Николаевна не прикрывала глаза. Лукаво глядя на нее, Землянский добродушно проговорил:
        - Конечно, узнаю. Хорошим людям я всегда стараюсь помочь…
        - Он тоже снабженец… Работал в МНУ Сибспецмонтаж…
        Прошептав эти слова, Ситникова привлекла Землянского к себе, но он уже не ощущал пряного запаха помады, и если бы она в этот момент открыла глаза, то увидела бы на его лице не к месту сосредоточенное выражение. Мозг Землянского лучше всякой электронно-вычислительной машины просчитал огромное количество вариантов и выдал информацию, которая сделала его руку тяжелой и постыдно неподвижной… Выходит, судьба, созвучие наименований и невнимательность работников товарной станции вручили ему именно тот вагон, который так страстно жаждет перехватить Леночка! Но тогда… Тогда ему нечего опасаться! Вывод напрашивается сам собою: Леночка и тот старый мудрила Ефимов из одной, надо полагать, частной фирмы, или, как говорят юристы, из одного преступного сообщества!.. Раз так, совершенно ясно, что ни одна подобная группа никогда и ни за что не обратится за помощью в отыскания лука к компетентным государственным органам… Это просто отлично! Землянский и раньше чуял, что с луком в вагоне с кабельными барабанами не все чисто, а теперь окончательно в этом уверился. Убедился он и в том, что может спокойно спать, как
тот семикрылый херувим, если они, конечно, водятся… Здорово!
        Землянский был на седьмом небе. В голове, заглушая льющиеся из магнитофона мелодии, торжествующе звучало не очень складное, зато прекрасное двустишие: «УПТК Союзпроммонтаж - МНУ Сибспецмонтаж, и вагончик с луком наш!!!» Непременно надо узнать, за что сел Ефимов.
        Внезапное охлаждение партнера было не совсем понятно Елене Николаевне. Она даже решила, что Землянского оттолкнула ее необычная просьба, но тут же отбросила свои сомнения, так как пальцы Бориса Игоревича ожили. Елена ощутила, как они заскользили по спине… На душе стало не так тревожно. Если Борис и не в силах ей помочь, то, во всяком случае, попытается что-то сделать. К тому же он имеет и свой коммерческий интерес. А союз нежных чувств и расчета куда как надежней голой меркантильности или пусть даже и сильного, но ничем не подкрепленного чувства.
        ГЛАВА 17
        Главный инженер монтажно-наладочного управления, выслушав вопрос улыбающегося Землянского, помрачнел, стал протирать очки:
        - Посадили его.
        По лицу Бориса Игоревича заметались растерянность и испуг. Проглотив вставший в горле комок, он проговорил:
        - Не может быть… Такой порядочный человек, и вдруг… Я к нему обращался, он всегда помогал чем мог… И я не раз выручал ваше управление… И никаких… Все исключительно на доверии и доброжелательности… Ай - яй-яй…
        - Вот и я с ним на доверии, - криво усмехнулся главный инженер. - А он облапошил меня, как пацана… Теперь, поди, и мне халатность припишут.
        - Что же Ефимов натворил? - продолжал недоумевать Борис Игоревич.
        Видя участие на лице незнакомого ему снабженца, главный инженер посетовал:
        - Пришел, наплел мне, будто с начальником вопрос решен, подсунул бумаги… И я подписал наряд на отпуск фондовой продукции. А он, оказывается, за это с шабашников две тысячи взял!
        Это сообщение, свидетельствующее об отсутствии связи между арестом Ефимова и луковым вагоном, сняло с души Землянского последний камешек, но он продолжал корчить трагически-изумленную мину:
        - Ай-яй-яй… Как же так?.. Для опытного снабженца такое совершенно недопустимо. В нашем деле без доверия никак… Да-а…
        Еще немного повздыхав, Землянский с огорченным видом вышел из кабинета, послал нежную улыбку секретарю, которая осторожно, будто в ее руках была не кисточка с ядовито-красным лаком для ногтей, а хирургический инструмент, целилась на свой крошечный мизинец, и окрыленно заспешил к поджидавшему на улице «КамАЗу».
        Даже воспоминания о том, как в четвертом часу ночи его встретила жена, не в силах были омрачить радостное настроение Землянского. Жена… Некоторое чувство вины он, естественно, испытывал, однако когда она попробовала повысить голос, Борис Игоревич ожег ее гневным взглядом и с сухой обидой, которая всегда действовала на жену лучше всяких оправданий, заявил, что задержался на деловой встрече. Самое любопытное, в искренности своих слов он был глубоко убежден. Уже лежа в постели рядом с отвернувшейся к стене женой, с некоторой иронией задумался над тем, что сказал, и пришел к выводу что какой либо сверхъестественной лжи в этом не было, хотя… В общем, Землянский понял, что готов к встрече с Леночкой не только из деловых соображений. Даже вопреки и в нарушение своих принципов не идти на сближение с одинокими женщинами.
        К «КамАЗу» Землянский подошел с блуждающей улыбкой, однако, опускаясь на сиденье, не забыл поддернуть на коленях отутюженные женой брюки.
        - Куда рванем? - повернулся к нему водитель.
        - Что, Сережа?
        - Куда, говорю, едем?
        Борис Игоревич вышел из задумчивости:
        - Ко мне в гараж. Заберем несколько мешков лука, и на рынок.
        Вырулив на магистраль, водитель без просительных интонаций, словно все давно было обговорено, сказал:
        - Игоревич, мне горбыль свояку на дачу подбросить надо. Путевку сделай, не обидь.
        Подобное обращение немного покоробило Землянского. Только вот то, что водитель был осведомлен в луковых делах, не давало возможности встать в позу. Поэтому он утешился индифферентностью ответа:
        - В конце дня посмотрим. Напомни.
        Когда сияющий Землянский, лавируя между прилавками, приближался к окошечку «Бюро добрых услуг», то еще издали заметил волнение в глазах Ситниковой. Как ему ни хотелось, но отнести это волнение на счет собственной персоны Борис Игоревич не мог. Внутренне вздохнув, он безо всяких предисловий передал содержание разговора с главным инженером. Напряжение в глазах Елены исчезло, она улыбнулась искренне и благодарно. Она даже была готова расцеловать Землянского на глазах всего рынка.
        - Спасибо, Борис…
        - За спасибо сыт не будешь, - шутливо отозвался он, посерьезнел: - Леночка, я тут десять мешочков привез… Заносить?
        - Лучше с улицы. Дверь я сейчас открою.
        - Они уже там, - разулыбался Борис Игоревич. - Ждут свою повелительницу… Мне тоже с той стороны зайти или можно отсюда?
        Ситникова внимательно оглядела зал, негромко ответила:
        - Лучше с улицы.
        - Понял, - кивнул Землянский.
        Пока Борис Игоревич обегал знание рынка, она открыла дверь, вышла на крыльцо. И тут глаза Елены Николаевны расширились от недоумения, смешанного с почти мистическим страхом… Мешки, тесно прижавшиеся друг к другу крупно-пупырчатыми боками, были до боли знакомы! Точнее, не сами мешки, они ничем не отличались от своих собратьев, а толстая шелковая нить, которой они были зашиты поверху. Именно такой нитью прошиты мешки, поступающие от Ефимова. В голове мелькнула быстрая, злая мысль: неужели Борис успел перехватить вагон и теперь строит невинную физиономию?! Или просто по-дружески разыгрывает ее? Вот жлоб! Когда он успел?.. Нет, успеть он не мог… Разговор о луке он завел еще на прошлой неделе, а про вагон она сказала только вчера… Вдруг это мент?! Возьмет сейчас с поличным и начнет тепленькую допрашивать… Господи, страшно-то как!!! Нет, не может быть! Мент бы не полез к ней в постель!.. Еще душ принял, как путевый! Ах, какая скотина!.. О чем это она? Нормальный мужик, снабженец! Только…
        - Леночка, что с вами? - игриво окликнул Землянский.
        Ситникова отогнала от себя сплетенные в головоломку обрывки мыслей, шагнула в спасительный полумрак двойных дверей, коротко бросила:
        - Заноси!
        Землянский терпеливо дождался окончания всех формальностей, потом, опуская в карман квитанцию, как бы между прочим сказал:
        - Леночка, вас пять процентов устроят?
        От Ефимова Елена Николаевна получала десять процентов. Отметив про себя, что ее новый душевный друг не отличается щедростью, она отмахнулась:
        - Что вы, Борис…
        - Тогда с меня, причитается, - проворковал Землянский и ненавязчиво полюбопытствовал: - Какие планы на сегодняшний вечер?
        - Сидеть дома одной очень грустно… - опустила глаза Ситникова.
        Землянский расцвел:
        - Позвольте скрасить ваше, а главное, свое одиночество?
        Елена Николаевна рассмеялась. Настолько глупым и неуместным показалось ей подозрение, что этот очаровательный пройдоха может быть сотрудником ОБХСС. А с пройдохами она умела находить общий язык, могла поставить на место и добиваться своего.
        Свет уличных фонарей пробивался сквозь плотные гардины. Ситникова согнала с себя одурь, решительно высвободилась из объятий распалившегося Землянского, пересела в кресло и закурила. Не понимая, что происходит, он торопливо поправил воротник рубашки, виновато проговорил:
        - Леночка, я обидел вас?
        - Вы меня обманули.
        Как ни напрягал Землянский зрение, разглядеть выражение лица Ситниковой не мог. На фоне окна различал лишь силуэт и чувствовал от этого смешанную с досадой беспомощность. Он удивленно выдохнул:
        - Обманул?
        - Да, Борис, - твердо сказала Елена. - Каким образом к вам попал этот лук?
        Первым побуждением Землянского было повторить версию о приятеле-пилоте, но он понял, что разговор заведен не случайно, а значит, всякие россказни прозвучат по меньшей мере глупо, и отшутился:
        - Тайны коммерции!
        - Вам не кажется, что, когда речь идет о коммерции, связанной для меня с определенным риском, я могла бы рассчитывать не на пять процентов?
        От такого напора Землянский оторопел, воскликнул с искренним недоумением:
        - На сколько же?!
        - На половину.
        Землянский привстал, приложил к уху ладонь:
        - Что, что?!
        Ситникова промолчала. Тогда с самой чарующей улыбкой, на которую только способен, он приблизился к ней, присел на корточки, положил руки на ее колени, взглянул снизу вверх:
        - Леночка, ради вас я готов на все… Не надо смеяться надо мной, у меня сразу рождаются комплексы…
        - Почему вы считаете, что пятьдесят процентов много для меня, но мало для вас? - не обращая внимания на его руки, рассудительно произнесла Ситникова.
        Ее тон заставил Землянского говорить если не искренне, то, во всяком случае, с попыткой логически убедить в абсурдности предложения:
        - Лена… Вы умная женщина, в этом я не сомневался ни минуты. Поэтому должны понять и войти в мое положение. Представьте, сколько стоит переправить лук из Средней Азии… Надо, во-первых, приобрести его. Во-вторых, найти автотранспорт. Загрузить, разгрузить. И все это не бесплатно. В наше время бесплатно только в тюрьму сажают, да и то - применяют конфискацию имущества… Вы понимаете, что такое для меня пятьдесят процентов?! Это значит, что я не только ничего не получу, но и даже не покрою расходов…
        - У вас их не было, - многозначительно проговорила Елена Николаевна.
        И хотя полной уверенности не прозвучало в ее голосе, Землянскому показалось, что она пронюхала все и теперь начинает загонять его в угол. Ни на минуту он не забывал, что Ситникова работала с Ефимовым. Что-то такое она увидела, что навело ее на мысли о луке и пропавшем вагоне.
        - Учтите, Борис, найти еще одну такую добрую женщину, как я, вам не удастся. Придется вставать рядом с узбекскими колхозниками…
        - Проще вывезти весь лук на свалку! - вспылил Землянский. - Все одно никакой компенсации!
        Елена Николаевна с холодной улыбкой погладила его по голове, вернула взлетевшие в негодовании руки на свое колено, укорила:
        - Зачем врать, Борис?
        - Леночка, ну в самом деле, - обиженно проговорил он. - Нельзя же так…
        - Не знаю, каким образом, - решилась выдать свою догадку Ситникова, - но у вас оказался не принадлежащий вам товар. Нехорошо, присвоив чужое, быть таким… жадным.
        - Жадным, - хмыкнул Землянский. - С чего вы взяли, что это не мой товар?
        - Знаю наверняка, - твердо произнесла Ситникова.
        Борис Игоревич встал с корточек, прошелся по комнате, внезапно рассмеялся:
        - Жалуйтесь на меня в милицию!
        - Для чего? - дернула плечами Елена Николаевна. - Я надеюсь с вами договориться.
        - А если бы не надеялись? - язвительно осведомился Землянский.
        - Хотя вы, Боря, и опытный снабженец, мне кажется, у вас весьма слабые представления о законах рынка, не государственных, разумеется…
        - Это угроза? - удивился Землянский.
        - Нет… Просто вы не сможете реализовать товар. И потом… Если те, кто хотел снять с лука кое-что свое, выйдут на вас…
        Землянский осклабился:
        - Неужели в ваших силах гарантировать мою неприкосновенность?
        - Гарантировать не могу, - серьезно сказала Ситникова. - Зато от меня никто не узнает, в чьи руки попал вагон с луком.
        Елена Николаевна понятия не имела, откуда поступает лук, Ефимов никогда не говорил этого. Она была глубоко убеждена, что также он не сказал поставщикам, через кого сбывает его. Не тот он человек, чтобы выдавать свои связи и дать возможность отбросить себя, как ненужное связующее звено. Поэтому, ведя столь острый разговор с Землянским, Елена сама удивлялась, насколько ловко она это делает. Удивлялась и нравилась самой себе. Ее даже охватило какое-то восторженное состояние.
        На сближение она пошла первой. Встала, взяла Землянского за руки, почти неуловимым, много говорящим движением подалась к тахте…
        Когда Землянский оторвался от ее губ, она, нежно глядя ему прямо в глаза, шепнула с мягкой уверенностью:
        - Все равно будет по-моему…
        Борис Игоревич, не отдавая себе отчета, кивнул.
        Возвращаясь домой, он то улыбался, то сердито выговаривал себе за проявленную слабость. Сколько раз, сколько раз зарекался иметь дело с незамужними! Закружила! Совсем закружила!.. Попробуй теперь вырваться. Тут не только пятьдесят процентов отдашь, впору всего себя вместе с потрохами выкладывать… Ой, пропал, Боря… Ой, пропал…
        Ситникова, выпытав из Землянского все подробности похищения лукового вагона, ощутила спокойствие. Проводив сомлевшего и пошатывающегося Бориса Игоревича до порога, она зашла в ванную комнату, открыла кран и долго лежала без движения в горячей воде. Пыталась проанализировать, нравится ли ей Борис. Пожалуй, да. Однако не настолько, чтобы терять голову. Это и к лучшему. Если и дальше все пойдет так же удачно, можно будет подумать о том, чтобы соединить с ним судьбу. В конце концов, надо когда-нибудь обзавестись ребенком, нормальной семьей, а не решать постельные проблемы таким вот образом. Бориса она может держать в руках, он не из тех, кто устраивает концерты по поводу и без повода. Да и о материальном благополучии близких такие не забывают… Ишь, как проценты-то отстаивал…
        Слабая улыбка тронула губы Елены Николаевны.
        ГЛАВА 18
        Махмуд Турсунов неторопливо пережевывал кусок мяса. Его челюсти двигались ровно и бесстрастно, как хорошо отлаженный механизм. Рядом, развалившись на дастархане, с урчанием вгрызался в огромный полумесяц дынного ломтя разморенный жарой Стасик. Сладкий ручеек сбегал по его подбородку, по острому хрящеватому кадыку, по белой майке с адидасовским трилистником. Махмуд поморщился:
        - Глотаешь, будто перед смертью.
        Стасик мазнул по губам тыльной стороной ладони, хрипло хохотнул:
        - Кто его знает?! Может, и так! Сейчас поедем, тормоза откажут… В пропасть сыграем - и все, привет Васе!
        - Не каркай, - лениво оборвал Махмуд.
        Мысли Турсунова были далеки. Давно подошел срок, но звонка от Ефимова все не было. Это вносило в хорошо отлаженную жизнь непривычную нотку невольной напряженности, легкой тревоги. Махмуд сам заметил, что стал в последние дни хмур, резок на замечания. Его не очень беспокоило то, что он не получит с этого вагона обычного навара, в делах такого рода проколы просто неизбежны, и к ним надо относиться с присущей философам житейской мудростью. Тревожила неясность ситуации. Мало ли кто мог заглянуть в вагон. По документам не составит труда вычислить поставщика. Конечно, это не бог весть как страшно. Поди-ка докажи, что лук погрузил он! Кишка тонка… Однако все это может внести излишнюю нервозность, потребует времени и определенных усилий, чтобы приостановить, а потом вновь запустить машину. А этого не хотелось. Махмуд не любил попусту тратить энергию.
        Рустама он увидел издалека. По суетливой походке и вытаращенным глазам брата понял, что произошло что-то не то. Рустам присел на дастархан, совсем было открыл рот, чтобы сообщить ошеломляющую новость, но старший брат остановил его слабым движением руки:
        - Поешь вначале…
        Рустам скосился на Стасика: не его ли присутствие вынуждает Махмуда отложить разговор? Турсунов-старший понял его затруднения, растянул губы в иронической улыбке:
        - Покушай, успокойся… Стасику все равно не до нас. Ему бы только пожрать…
        Сказано это было безо всякого намерения оскорбить, с обычной добродушной улыбкой, однако Стасика такое отношение задело, правда, не настолько, чтобы конфликтовать со своим благодетелем, не раз выручавшим из всяких сомнительных историй и предоставившим кров и неплохие деньги за совсем незначительные услуги.
        Не переставая вгрызаться в дыню, он хмыкнул:
        - Ага… Меня ваши дела не колышут. Я в них ни бум-бум…
        - Правильно, - похвалил Махмуд.
        Хотя Рустаму было не до плова, он послушно съел пригоршни три, сжевал несколько кусков мяса и лишь после этого поднял на брата вопросительный взгляд.
        Махмуд кивнул:
        - Говори.
        - Ефимова посадили! - громким шепотом выпалил Рустам.
        Тень мелькнула по лицу Махмуда. Он всем корпусом повернулся, оглядел посетителей чайханы. Располагались они на достаточном удалении от братьев, да и были слишком увлечены своими беседами, чтобы слышать их разговор. Тем не менее Махмуд укоризненно покачал головой:
        - Шипишь, как гюрза! Рассказывай по порядку.
        - Ефимова посадили, - повторил Рустам.
        Махмуд свел брови:
        - Откуда знаешь?
        - Я позвонил в монтажно-наладочное управление, спросил, можно ли услышать Ефимова…
        - Надеюсь, представляться не стал? - с досадой бросил Махмуд.
        - Нет-нет!.. Просто спросил… Они сказали, что его посадили.
        - А вагон где? - вырвалось у Турсунова-старшего.
        Рустам боязливо взглянул на него, опустил голову:
        - Я спросил…
        - Ну?!
        - Вагон с возвратной тарой к ним не поступал, - выпалил Рустам. - Все пропало!
        - Не скули! - тихо, но так, что брат сразу съежился, проговорил Махмуд. - За что же посадили Ефимова?
        - За взятку, - почти прошептал Рустам, пряча лицо.
        Махмуд резко развернул его к себе, пристально глянул:
        - Откуда знаешь?!
        - Домой звонил, с женой разговаривал, - пролепетал младший Турсунов.
        Махмуд отпустил плечо брата, скривил лицо, словно ненароком хлебнул не глоток зеленого чая, а солидную порцию лимонной кислоты:
        - Домой не надо было звонить… Теперь обратно не сыграешь. Что она еще сказала?
        - Сказала? - переспросил Рустам. - Что он шабашникам какие-то трубы отпустил, деньги под это дело взял, а они в милицию…
        Взгляд Махмуда стал не таким острым. Он улегся поудобнее, со вздохом облегчения посетовал:
        - Ох, люди, люди… Ненасытное племя… Все им мало! Уж Ефимов-то, старый человек, жизнь, можно сказать, прожил, должен мудрым быть, ан нет!.. Откуда в людях такая жадность, такое корыстолюбие? Неужели ему мало было? Ведь не обижали его, имел свой твердый процент… Живи, радуйся солнышку, травке… Алчность обуяла, алчность…
        Стасик давно покончил с дыней и теперь озадаченно прислушивался к разговору. Когда Махмуд замолчал, он язвительно вставил:
        - Жадность фрайера сгубила.
        Махмуд взглянул на него. Стасик сразу осекся, опустил голову.
        - Куда же делся лук? - задумчиво проговорил Турсунов-старший.
        - Менты захапали! - снова не выдержал Стасик и уверенно добавил: - Их штучки! Сейчас сюда свои щупальца протянут.
        - Не каркай! - зло осадил Махмуд. - Иди принеси еще чаю!
        Стасик безразлично дернул плечами, направился вверх по тропинке.
        ГЛАВА 19
        Нельзя сказать, чтобы Елена Николаевна не доверяла Землянскому, однако, во избежание возможных недоразумений, она заблаговременно предупредила кассира, чтобы не выдавал без нее деньги этому улыбчивому человеку. Свою просьбу обосновала тем, что, принимая у него лук, якобы ошиблась при взвешивании и должна кое-что уточнить.
        Землянский был доволен. Лук благополучно перекочевал из гаража в склад «Бюро добрых услуг» рынка. Уложив последний мешок, Борис Игоревич торжествующе сообщил:
        - Все, Леночка! Поеду домой, переоденусь, и в кассу!.. Позаботься, чтобы без проволочек выдали. Гулять будем!
        Она вопросительно взглянула, и он обиделся:
        - Угощаю исключительно из своих пятидесяти процентов!
        Забравшись в кабину «КамАЗа», Землянский облегченно вздохнул:
        - Все, Серега! Отстрелялись!
        Водитель принял из его рук несколько купюр, внушающих почтение своим номиналом, смял в кулаке, более чем небрежно сунул в карман джинсов:
        - Управились? Куда едем?
        - Подбрось меня до дома и можешь быть свободен, как горный орел! - благодушно отозвался Землянский.
        Остановив машину возле панельной девятиэтажки, Сергей задорно подмигнул Землянскому:
        - Игоревич! Если дядя еще лук пришлет, меня не забудь!
        - Договорились! - рассмеялся Борис Игоревич, испытывая в душе легкую грусть, потому что знал: такой случай подворачивается раз в сто лет. Вот если выйти прямо на ефимовских поставщиков… Однако этот вариант чреват последствиями… С этого вагона он поимел пятьдесят процентов, а они, скорее всего, не из тех, кто дарит свое первому встречному-поперечному. Лучше уж урвать куш и под камень, на дно, как тот пескарь…
        На рынок он вернулся на «Жигулях» и в свежей рубашке, от которой пахло не луком, а тонким ароматом одеколона, произведенного совместными усилиями наших и французских парфюмеров.
        Елена Николаевна позаботилась, чтобы деньги Землянскому выдали без промедления. Получив их, он заглянул в окошечко бюро:
        - Леночка! Пока еще на моих совершенно бескорыстных чувствах к вам лежит некий налет. Дарю, на время, разумеется, ключи от «жигуленка», чтобы в его уютном салоне раз и навсегда покончить с деловыми отношениями, которые несколько сковывают нашу сексуальную взаиморасположенность.
        - Вы сегодня в ударе! - рассмеялась Ситникова. - Так кучеряво сказано, что сразу и не поймешь, о чем!
        Землянский польщенно улыбнулся.
        Перебрасываясь веселыми колкостями, они вышли на улицу и направились к стоянке автомашин. Даже незаинтересованному человеку было достаточно мимолетного взгляда, чтобы ощутить их близость, которой теперь не мешала хотя и слабая, но все же боязнь друг друга, неизбежная между людьми, совершающими нечто порицаемое законом. Ситникова беззаботно крутила на пальце брелок с ключами от «Жигулей» Землянского. Он бережно придерживал ее под локоток и, разговаривая, то и дело склонялся к ее смеющемуся лицу.
        Жена Землянского была человеком заинтересованным.
        Проходя мимо рынка, она увидела знакомые «Жигули». Полагая, что муж ненадолго заглянул в павильон, чтобы порадовать их с ребенком дыней или арбузом, решила дождаться его, так как хотелось заскочить в магазин, а это было удобнее сделать на машине.
        Время шло, мужа все не было, и она уже начала беспокоиться, поглядывала то на часики, то в сторону запруженных людьми торговых рядов… Первой она заметила Елену Николаевну. Рослая, пышная женщина привлекала внимание не только неординарной внешностью, но и красивой современной блузкой, модной юбкой и босоножками, которые жене Землянского очень нравились, но приобрести их никак не удавалось. Потом, секундой позже, глаза ее задержались на брелоке, показавшемся знакомым, и тут же она увидела воркующего мужа.
        Все тело женщины обмякло, слезы злости навернулись на глаза, к горлу подступило бешенство. Землянский не видел супругу, и это взбесило ее еще больше. Слабость исчезла, осталась непреклонная, звенящая решимость. Если бы сейчас между ними образовалась стена из пуленепробиваемого стекла, она бы не выдержала и разлетелась вдребезги от одного взгляда разъяренной и обиженной женщины.
        О муже Землянская забыла. Все внимание сосредоточилось на брелоке. Стерва! Мало ей мужика, так еще и ключи от машины заграбастала! Семью по миру пустить хочет! Не выйдет!
        За те несколько шагов, которые Землянский прошел, не видя грозящей опасности, его жена распалила себя до такой степени, что когда он случайно бросил взгляд в сторону «Жигулей», ему стало жутко. Лицо жены было белым, губы обесцветились, глаза пылали таким презрением, что Землянский замер, будто движение вперед было равносильно отчаянному прыжку в бушующую бездну охваченного пламенем нефтяного фонтана.
        Ситникова озадаченно повернулась к нему. Выражение лица Землянского заставило ее насторожиться, и она тут же встретилась взглядом с его женой. Это было так неожиданно, что Елена Николаевна не могла ничего понять.
        - Дай сюда ключи!!! - прошелестела Землянская одними губами.
        Ситникова завороженно протянула связку, но сразу отдернула руку. В подсознании мелькнула дикая мысль. Эти двое решили прогнать картину и оставить ее с носом!
        - Ключи! - яростно повторила Землянская.
        - А ты чего шипишь?! - в свою очередь окрысилась Елена Николаевна.
        С ужасом следил Землянский за разворачивающимися событиями. Это была катастрофа, катаклизм с непредсказуемыми последствиями! Нужно было вмешаться, но сил для этого не было. Не мог он найти и какой-нибудь непринужденный выход из создавшейся ситуации.
        Первой в себя пришла Ситникова. Не разумом, но бабским своим чутьем она поняла, что стоящая перед ней женщина не кто иной, как самая раззаконная жена «холостяка» Землянского, и что здесь, у машины, она оказалась совершенно случайно. Елена Николаевна не чувствовала никакой своей вины, и это придавало ей смелости и хладнокровия.
        - Пожалуйста, - подав ключи, улыбнулась она. - Борис Игоревич иногда у меня фрукты берет. Вот я и решила в качестве компенсации за отборный товар поэксплуатировать его. Мне в мебельный нужно, подруга египетский столовый гарнитур оставила…
        - Правда, Ниночка, - попытался робко подтвердить Землянский, но тут же осекся под взглядом супруги.
        В глубине души он понимал, что ведет себя непростительно глупо, что занятая оборонительная позиция только вредит, но поделать с собой что-либо не мог. Внезапное появление жены в тот самый момент, когда он оказался на седьмом небе, оглушило, сделало безвольным и готовым безропотно снести любой удар.
        И удар этот последовал. Ситникова, которой в общем-то было безразлично, женат ли Землянский или не женат, испытывала неподдельное негодование оттого, что своим двурушничеством он поставил ее в идиотское положение. Она решила отомстить. С самой милой улыбкой произнесла:
        - Борис Игоревич, наверное, мне придется ехать на такси. Мои деньги на гарнитур у вас, будьте добры, верните…
        Землянский затравленно взглянул на выжидающую жену, перевел умоляющий взгляд на Ситникову. Та напомнила:
        - Они у вас во внутреннем кармане.
        Все еще находясь под гипнотическим воздействием супруги, Землянский послушно сунул руку в карман, вытащил пачку купюр и, боясь, как бы они не выпали из подрагивающей руки, торопливо подал Ситниковой. Елена Николаевна с обворожительной улыбкой безмятежно опустила их в сумочку, повернулась к Землянской:
        - Извините, пожалуйста, Нина, что заставила вас понервничать… Не думайте, с вашим мужем у нас ничего не было… Просто знакомые…
        После этих слов Землянская, немного остывшая и расслабившаяся, почувствовала мучительный стыд за свои ничем не подкрепленные подозрения, виновато предложила:
        - Это вы меня простите… Садитесь, мы вас довезем до мебельного… Что же вы, с такими деньгами и в такси… Мало ли…
        Землянский слепо вел машину. Прислушиваясь к разговору сидящих на заднем сиденье его собственной жены и его собственной любовницы, он тихо удивлялся. Они болтали так, словно были знакомы целую вечность и питали друг к другу самые нежные чувства. Но то была не такая уж обычная беседа. Землянская всячески старалась выведать об истинных взаимоотношениях между мужем и Ситниковой, та в свою очередь делала все, чтобы ей этого сделать не удалось. Беседа напоминала занятия фехтовальщиков: удар - парирование, укол - уход от укола… Сигнальная лампочка поражения пока не вспыхивала.
        Вылезая у совершенно ненужного мебельного магазина, Елена Николаевна сказала совершенно притихшему Землянскому:
        - Завтра поступит хороший виноград, можете заглянуть…
        - Завтра я занят, - поддерживая игру, развел руками Борис Игоревич, усилием остатков воли отгоняя мысль о том, что деньги могут к нему вернуться.
        Потерянная физиономия Землянского была забавна, и Елена Николаевна сжалилась:
        - Виноград я вам оставлю, не расстраивайтесь, - успокоив Землянского, она повернулась к его жене: - Нина, еще раз простите, что все так получилось. Спасибо, что подбросили. Заходите, если окажетесь у рынка. А насчет босоножек договорились. Правда, подруга берет с наценкой, но все равно дешевле, чем на барахолке.
        - Спасибо, Лена! - отозвалась Землянская. - Обязательно загляну на днях.
        ГЛАВА 20
        Долго размышлял Махмуд Турсунов, прежде чем решился на этот шаг. Мысленно он перебрал не один десяток людей, проживающих в их небольшом городке, но никто из них не подходил для намеченной цели. Трудность в подборе кандидата заключалась в том, что, во-первых, он непременно должен быть русским, чтобы не бросаться в глаза в Сибири, во-вторых, не очень щепетильным в делах и без всяких там дурацких принципов, в-третьих, неглупым, грамотным. Конечно, можно послать Стасика, но тот только и способен, что держать язык за зубами, прислуживать да набить кому-нибудь физиономию, когда это потребуется Махмуд-аке.
        Дельное предложение подкинул Рустам. В разговоре он упомянул юрисконсульта завода, на котором работал в отделе сбыта. Махмуд быстро навел о Курашове справки. Оказалось, что Михаил Федорович поселился несколько лет назад в доме своего деда, перебравшегося в Таджикистан еще до войны. Курашов был когда-то женат, но жена вместе с детьми осталась в Сибири, и он платил алименты по исполнительному листу. Это случайное стечение обстоятельств окончательно склонило чашу весов в пользу юрисконсульта. Турсунову представлялось немаловажным то, что Курашов будет в том городе как рыба в воде, да к тому же при необходимости всегда сможет объяснить поездку желанием встретиться с детьми. Главное же, что привлекало в Курашове, - слухи о том, что с третьего курса юридического института он был отчислен за какие-то неблаговидные поступки. Какие именно - Турсунову узнать не удалось, однако дело каким-то образом было связано с милицией. Один недостаток обнаружился у Курашова - он не отличался равнодушием к спиртному… Однако это как взглянуть, рассудил Махмуд, может, это оборотная сторона достоинства. Во всяком случае,
такому человеку наверняка трудно живется на одну скромную зарплату юрисконсульта, если учесть, что третья часть уходит на алименты.
        Когда Махмуд велел Стасику съездить за Курашовым, договоренность о встрече с которым уже была достигнута через Рустама, Стасик брезгливо скривился:
        - На кой вам этот хмырь нечесаный? Нашли министра, машину за ним посылать. Сейчас звякну по телефону, сам притопает.
        Недовольство Стасика было вызвано тем, что уже несколько часов он хлопотал перед мангалом, резал овощи, мыл фрукты и был в полном неведении, для какого же важного гостя готовится пир. А с утра он ездил в Ленинабад за каким-то особенным коньяком и водкой «Золотое кольцо». Узнав, что гость всего-навсего местный юрисконсульт, которого он физически не выносил из-за одной только вытянутой физиономии с вислым, как поникший огурец, носом и вечно слезящимися, выцветшими от постоянного перепоя глазами, Стасик возмутился.
        Турсунов холодно улыбнулся:
        - Делай, что говорят…
        - Хорошо, Махмуд-ака, - буркнул Стасик.
        Через минуту внизу, на стоянке автомашин, сердито хлопнула дверца, и на шоссе вылетела белая «Волга». Турсунов-старший посмотрел на брата:
        - Может, Стасик прав? Может, этот юрист совсем не тот, кто нам нужен?
        Рустам робко пожал плечами:
        - Кого еще найдешь?
        Махмуд промолчал в задумчивости, бросил в рот поджаренный соленый миндаль.
        Черный и вязкий, как повидло, среднеазиатский вечер споро пробрался под корявые от старости груши, чайхана обезлюдела. Лишь над двумя-тремя дастарханами горели светильники, окруженные пляшущими насекомыми.
        Махмуд подозвал похожего в своем белом одеянии на призрак сутулого чайханщика:
        - Хозяин, мы задержимся, поговорить надо с человеком.
        - Не беспокойтесь, Махмуд-ака, я не тороплюсь. Пока есть гости, работать надо.
        Наконец на шоссе заметались кинжально-острые лучи фар. Рустам поцокал языком:
        - Как гонит, как гонит! Разобьет он тебе машину!
        - Для хорошего человека ничего не жалко, - самодовольно усмехнулся Махмуд.
        За те пять лет, что Стасик прожил в его доме, Махмуд незаметно привязался к недалекому, но верному парню, подобранному в Ленинабаде, где тот, закончив недолгую спортивную карьеру, подвизался в качестве швейцара в небольшом ресторане. Когда-то Стасик входил в состав юношеской сборной республики по боксу, но был изгнан за пьяные дебоши и применение своих быстрых кулаков отнюдь не на ринге. Если бы кто-нибудь вздумал спросить Махмуда, действительно ли Стасик является его троюродным племянником, а именно в таком качестве он поселился в доме Турсуновых, Махмуд, не задумываясь, подтвердил бы этот факт родственных отношений, так как давно уже считал парня за младшего непутевого родича. И, как часто бывает, относился к этому непутевому даже теплее, чем к нормальным и настоящим племянникам.
        Вскоре из темноты вынырнул Стасик. За ним, грузно ступая, появился Курашов. Юрисконсульту было около сорока лет, но неизменно присутствующее на лице брезгливое выражение старило его. Едва глаза Курашова адаптировались к свету, он изобразил доброжелательную мину:
        - Вечер добрый, Махмуд-ака…
        Турсунову-старшему понравилось, что юрисконсульт обратился именно к нему, словно и не заметив присутствия Рустама, понравился и уважительный тон, и то, что Курашов не счел зазорным переломить в легком поклоне свою длинную спину.
        - Селям-алейкум, Михаил Федорович, - отозвался Турсунов, спустился с дастархана, протянул мягкую, забывшую физический труд ладонь, похожую на ладонь женщины, всю жизнь проведшей в неге и холе.
        Курашов осторожно ответил на рукопожатие и лишь после этого повернулся к Рустаму. Он давно понял, что младший брат Махмуда-аки не больше чем слабовольная копия Турсунова-старшего, который с умением султана правит всем многочисленным семейством Турсуновых, только по традиции и для видимости почитая восьмидесятилетнего отца. Догадывался Курашов и о том, что живут все Турсуновы отнюдь не на заработную плату и доходы со своего сада. Откуда бы им иметь две «Волги»: одну - на которой его привез «племянничек» с разбойной мордой, другую - с кузовом «пикап». К тому же Рустам совсем недавно приобрел «ВАЗ-2108».
        Поэтому Курашов с большим любопытством воспринял приглашение посетить вечером чайхану. Конечно, он не ожидал, что на него тотчас посыплется красный шуршащий дождь червонцев, но и предполагал, что просто так этот визит не может окончиться. По крайней мере, накормят и напоят обильно и вкусно. Однако называть тот интерес, с которым Курашов ехал на встречу, корыстным было нельзя. Скорее это был интерес исследователя. Несмотря на любовь к горячительным напиткам, Курашов отличался природной любознательностью, делавшей его вкупе с умением вовремя смолчать и не совать нос куда не просят человеком удобным, хотя и не очень нужным на производстве.
        Все расселись, Стасик выскользнул из-за спины Махмуда с откупоренной бутылкой коньяка, наклонил ее, чтобы наполнить рюмку патрона, но тот плавным движением поймал бутылку за горлышко:
        - Стасик, вначале полагается гостю…
        Курашов торопливо прикрыл свою рюмку рукой. Махмуд непонимающе воззрился на него. С застенчивостью семиклассницы Курашов объяснил:
        - Рустам говорил, что вы, Махмуд-ака, проконсультироваться хотели… Лучше это делать на свежую голову… А то, не дай бог, насоветую чего-нибудь, потом не расхлебаете…
        Турсунов-старший подумал и согласился:
        - Пожалуй, вы правы…
        Стасик потускнел, повертел в руках бутылку, не зная, что с ней делать. Заметив это, Махмуд улыбнулся:
        - К тебе это не относится. Можешь приступать.
        Быстро наполнив рюмку, Стасик выпил и лишь после этого сделал вид, что спохватился!
        - Я же за рулем!
        Эта маленькая уловка пришлась Турсунову по душе. Он рассмеялся, кивнул в сторону брата:
        - Рустам развезет нас.
        После этого маслянистые глаза Махмуда остановились на Курашове:
        - Михаил Федорович, мне не столько требуется ваша консультация, сколько ваша помощь…
        - Весьма польщен, - вставил Курашов.
        - Дело такого рода, - поморщившись оттого, что его перебили, продолжил Махмуд, - что необходимо наше полное и взаимное доверие… Не подумайте ничего плохого, но хотелось бы знать, в связи с чем вас отчислили из института?
        Такой поворот разговора был неожиданным для Курашова. Он едва не ответил резкостью, однако, оценив ситуацию, понял, что не для того его пригласили, чтобы выяснять некоторые неблаговидные факты биографии и использовать против него. Тем более, он никогда не наступал Турсуновым на любимые мозоли и вообще не имел привычки уподобляться черной кошке, перебегающей дорогу хорошим и нехорошим людям. Очевидно, знание его прошлого Махмуд намеревается использовать как своего рода гарантию… Гарантию чего? Например, молчания. Или, прежде чем начать беседу, Махмуд желает проверить его искренность? Одно ясно, как божий день: вопрос задан далеко не случайно… Как же ответить? Это зависит от того, насколько Турсунов-старший осведомлен о его прошлой жизни…
        Все эти размышления придали морщинистому, как ладонь обезьянки, лицу Курашова выражение глубокой задумчивости, резче очертили носогубные складки. Махмуд рассматривал его, молча ждал ответа.
        Наконец Курашов решил сказать пусть неполную, но правду, так как не хотел своим ответом бросать тень на предстоящий разговор, это могло оттолкнуть Турсуновых, а его лишить возможности удовлетворения своего почти подвижнического любопытства. Курашов усмехнулся:
        - Дела молодости… Учился я на вечернем, днем работал контролером в трамвайно-троллейбусном управлении. Заподозрили они, что штрафы я беру, но не им, а в свой карман оформляю… Сущая ерунда, конечно, но слухи расползлись, до института дошло… Будущий юрист, блюститель законности и так далее и тому подобное… Мне бы плюнуть, ан нет… Как Райкин говорит, горбатый был, сразу заявление подал, уволился из трамвайной шарашки, институт оставил.
        Махмуд почувствовал, что Курашов искренен, уловил он и то, чего тот недоговаривает, и остался удовлетворенным.
        - М-да… Как писал великий Омар Хайям, злые языки страшнее пистолетов…
        Цитата из Хайяма, в которой присутствовал еще не изобретенный во времена великого поэта Востока пистолет, несколько смутила Курашова, он попытался вспомнить, когда и где слышал эту пословицу, но не смог, хотя память подсказывала, что было это давно, еще когда он был примерным мальчиком Мишей и ходил в школу.
        Курашов горько вздохнул:
        - Древние прошли через те же трудности.
        Рассказ Махмуда об исчезнувшем вагоне он встретил слегка настороженно, так как ему было ясно, что ради каких-то барабанов из-под кабеля Турсуновы не стали бы городить огород.
        - Кому могла понадобиться возвратная тара? - деланно удивился Михаил Федорович, когда Махмуд замолчал.
        Тот зорко глянул ему в глаза, медленно проговорил:
        - Там были еще и мешки с луком… Много мешков.
        Теперь Курашову стало ясно почти все. Любопытство его подстегивалось лишь одной мыслью - каким будет вознаграждение за труды. Одновременно огурцеподобный нос юрисконсульта учуял запах опасности.
        - Не пустит директор в командировку, - с сомнением проговорил он. - Скажет, что нам два барабана?
        Эта фраза лишний раз убедила Махмуда в сообразительности Курашова, ведь в своем рассказе он даже не заикнулся о необходимости выехать на розыски вагона.
        - У вас же там семья, - подсказал Махмуд.
        - Бывшая, - поморщился Курашов.
        - Неважно. Забота о детях - наша обязанность, - наставительно произнес Турсунов-старший и с улыбкой добавил: - Директор ваш человек душевный, к тому же сам разведен, трое детей в Чимкенте, двое здесь от новой жены. Любит детишек, поэтому и к вашим хлопотам с пониманием отнесется… Об этом, Михаил Федорович, не беспокойтесь, беру на себя… Зайдете завтра к секретарю, получите командировку…
        Курашов лопатками ощутил, как умело его берут в оборот, и даже слегка обиделся, сказал, хмурясь:
        - Не исключено, что этим вагоном уже заинтересовались компетентные органы… В каком тогда положении окажусь я?
        - В самом невинном… Так и признаетесь, что решили разыскать чертовы барабаны, а заодно и семью повидать. В ОБХСС тоже люди сидят, дети у них, так что поймут, не осудят сурово за столь невинную хитрость.
        Стасик, который уже успел ополовинить коньяк, хмыкнул:
        - Нашли людей, Махмуд-ака!.. Волки они все противные… Менты!
        Турсунов тихо, но очень сердито бросил:
        - Стасик, закусывай шашлыками-то… Народная мудрость гласит: когда рот забит, ненужное слово не вырвется…
        С видимым удовольствием Стасик взял приглянувшийся шампур, пальцами сорвал мясо и закинул в рот. Махмуд перевел взгляд на Курашова:
        - Вам только и надо выяснить, где вагон.
        - Положим, я узнаю…
        Словно не догадываясь, куда клонит юрисконсульт, Махмуд коротко развел руками:
        - И все! В этом моя просьба и состоит… Сообщите о месте нахождения вагона вашему начальнику отдела снабжения Рустаму Турсунову и вернетесь домой.
        - Что я буду за это иметь? - напрямик спросил Курашов.
        - Весьма приличную сумму командировочных…
        - Весьма - это как? Два шестьдесят? - скривился Курашов.
        Свой исследовательский интерес он уже утратил и начал поглядывать на покоящиеся в ледяном арычке бутылки. Тон юрисконсульта показался Турсунову резковатым, поэтому он ответил еще резче:
        - Сто рублей в день устроит?
        Курашов не ожидал подобной суммы, опешил на мгновение, потом, стараясь сохранить достоинство, кивнул:
        - Вполне.
        - Если результат будет лучше, чем я ожидаю, получите премиальные, - туманно добавил Махмуд.
        Кусок мяса застрял во рту Стасика. Не отдавая себе отчета, он воскликнул:
        - Махмуд-ака, меня пошлите! За такие башли из-под земли вагон достану!
        Турсунов-старший рассмеялся:
        - Ты, Стасик, такой человек, что ради сотни в день можешь остаться в Сибири на всю жизнь… А мне будет тебя очень недоставать… - Оборвав смех так же внезапно, как и разразился им, Махмуд скомандовал: - Хватит о делах! Стасик, ухаживай за гостем.
        Стасик потянулся к бутылке коньяка, но юрисконсульт конфузливо улыбнулся:
        - Махмуд-ака, мне бы водочки…
        ГЛАВА 21
        Евгений Облучков написал четыре претензии, отнес их секретарю, которая сразу же уселась за машинку и застучала по клавишам, облекая в удобоваримую форму неразборчивые каракули юрисконсульта. Пожав плечами, словно извинившись за столь мерзкий почерк, Облучков пригладил прядь, покрывавшую макушку, и направился к себе.
        Курашов застал его за столом, Облучков сидел с самым отсутствующий видом в облаке табачного дыма. Еще раз взглянув на табличку и убедившись, что попал именно в кабинет юрисконсульта монтажно-наладочного управления, улыбнулся Облучкову, которой глядел в сторону открывшейся двери так, словно никто в нее не вошел, а она приоткрылась от случайного сквозняка.
        - День добрый, - сказал Курашов.
        Облучков повернулся к окну, увидел высоко в небе легкие перистые облака, выбеленные полуденными лучами Солнца, рассудительно отозвался:
        - Да-а… Денек хороший… Но во второй половине будет жарковато… Здравствуйте.
        - Разве это жарковато? - снова улыбнулся Курашов, приближаясь к столу.
        От радушной мины пришедшего Облучкову стало не то чтобы не по себе, но как-то неуютно. Лицо неожиданного посетителя показалось похожим на иссеченную солеными ветрами физиономию пирата, не хватало лишь черной повязки на глазу и соответствующего обмундирования. Всю ночь Облучков просидел над жутким «самиздатовским» романом, в котором душераздирающие действия персонажей разворачивались среди атоллов и кокосовых пальм, и игра его воображения не могла утихнуть до сих пор. В частности, передавая черновик претензии секретарю, он вдруг обратил внимание, что она ужасно напоминает волоокую красавицу, сердечную подругу одного из самых бесстрашных флибустьеров, пресытившуюся любовью и теперь изнывающую от меланхолии за стойкой уютного портового кабачка. Грохот разгружаемого железа ассоциировался у Облучкова с пальбой пушек, а вспышки сварки - с пылающими постройками атакуемого пиратами поселка.
        Стряхивая с себя одурь бессонной ночи, Облучков отозвался:
        - Конечно, не экватор, но все-таки…
        - У нас в Таджикистане сейчас сорок три в тени, - сказал Курашов и представился: - Я ваш, так сказать, коллега, - юрисконсульт… Зовут Михаилом Федоровичем. В арбитраж приехал, заодно решил заглянуть к нашим контрагентам, то есть в ваше МНУ… Личное знакомство, оно всегда способствует…
        - Да-а… - неопределенно подтвердил Облучков, привстал на стуле, изобразил на одутловатом лице подобие гостеприимной улыбки, протянул узкую ладонь: - Евгений Юрьевич… Присаживайтесь, пожалуйста…
        После недолгой беседы о погоде, о видах на урожай хлопковых культур и пшеницы, о том, как недооценивает начальство роль юридической службы в народном хозяйстве, Курашов, рассудив, что перед ним человек не очень далекий или, во всяком случае, настолько безразличный ко всему, что его и не стоит брать во внимание, перешел к тому, ради чего и предпринял свой вояж.
        - Евгений Юрьевич, чуть не забыл… Наш отдел снабжения и сбыта просил выяснить судьбу одного вагона. Мы направили вам возвратную тару из-под кабеля…
        Облучков вяло приподнял бровь. Перехватив это движение, Курашов покаялся:
        - Глупость, конечно, спороли, надо было сразу на кабельный завод адресовать, но так уж получилось… Одним словом, они нас телеграммами засыпали, штрафом грозят, а это, сами понимаете, чревато лишением премии по итогам работы за квартал…
        - Я не в курсе…
        - Может, поможете?.. Вагон вроде у вас. Надо бы его переадресовать изготовителю.
        Облучков обхватил подбородок своими длинными незагорелыми пальцами:
        - Так это в снабжении узнавать надо…
        - Заглядывал к ним, - сокрушенно развел руками Курашов. - Нет никого, носятся где-то… А начальника, секретарь сказала, арестовали…
        Облучков слегка удивился. Секретарь, принимая от него рукописные странички претензий, проворчала, что ей надо идти на почту. Отпечатать претензии при ее скорости пара пустяков… Как она могла так быстро вернуться с почты? Для нее этот поход всегда был сопряжен с заходами в ближайшие магазины, киоски… Занимало это, как правило, часа два.
        - М-да-а, - причмокнул губами Облучков. - Арестовали.
        Забывшись, он качнул головой и тут же пришлепнул прядь волос, грозившую от столь резкого движения обнажить пространную лысину.
        - Проворовался?
        Вопрос Курашов сопроводил безразличным смешком, однако Облучков с недоумение уловил в его глазах затаенное желание услышать ответ. От усилившегося недоумения Облучков даже снял очки и долго протирал выпуклые стекла мятым носовым платком, беззащитно моргая короткими ресницами. Водрузив очки на место, он убедился, что ожидание во взгляде посетителя не исчезло.
        - Оказался взяточником.
        Полагая, что подобный ответ не удовлетворит любопытство таджикского гостя, Облучков ошибся. Тот успокоенно закинул ногу на ногу, неожиданно спросил:
        - Скажите, в вашем городе имеется хоть один алкогольный ресторан? А то при гостинице, где я остановился, не ресторан, а заведение для благородных девиц… Тоска зеленая.
        - Имеется, - разлепил тонкие губы Облучков.
        - Я совершенно не знаю ваш город, - посетовал Курашов. - Не откажите в любезности, составьте компанию.
        Облучков вспомнил про недочитанный, отложенный на самой завлекательной сцене роман, вздохнул:
        - Не знаю, удастся ли вырваться… Дела…
        - Евгений Юрьевич, - укоризненно протянул Курашов.
        - Ну, не знаю… Может, получится…
        Курашов решительно поднялся:
        - Жду вас сегодня в номере. Если не придете, так и знайте, я лег спать с пустым желудком.
        Он быстро вынул записную книжку, написал, где его искать, вырвал листок и всучил Облучкову. Потом, не прощаясь, покинул кабинет.
        На лице Облучкова поселилось озадаченное выражение.
        Минут за тридцать до окончания рабочего дня Облучков заглянул к секретарю. Та уже наводила последние штрихи в уголках глаз, предназначенные сделать ее взор еще более по-восточному сладострастным.
        - Не готовы еще претензии, - совсем прильнув к зеркальцу, из которого на нее смотрел собственный округленный от усердия глаз, предвосхитила она возможные наскоки юрисконсульта.
        Облучков смущенно погладил щеку:
        - Извините, Алла, к вам сегодня случаем не заходил загорелый такой мужчина с морщинистым лицом? Коллега мой из Таджикистана.
        - Ко мне?
        - Он еще искал начальника отдела снабжения, а вы ему сказали, что Ефимова посадили…
        - Я сказала?
        - Это перед обедом было, - подсказал Облучков.
        Одним глазом глядя на него, другим в зеркальце, Алла недовольно проговорила:
        - Никто ко мне не заходил… Я вам одну претензию отпечатала и на почту ушла. Там столько дел, столько дел. Только после трех вернулась.
        Облучков виновато пожал плечами и, опасаясь, как бы его немного поношенный, но вполне еще сносный костюм не воспламенился от вспыхнувшего раздражения красивого глаза Аллы, выскользнул в коридор. Глядя себе под ноги, он вернулся в кабинет, подошел к столу, на котором лежал листок из блокнота таджикского гостя, остановился. Уразуметь, для чего тому понадобилось сочинять маленькую небылицу о якобы имевшем место разговоре с секретарем, Облучков не мог.
        ГЛАВА 22
        Пока Курашов делал заказ могучей официантке, Облучков задумчиво возил вилкой по скатерти, собирая микроскопические крошки в кучку, которую можно было увидеть только с помощью линзы, не уступающей по толщине стеклам его очков. Однако, несмотря на отрешенный вид, он отчетливо, словно жужжание комара в ночной тишине, слышал названия блюд и напитков, невольно прикидывая, во что выльется его никчемная любознательность. По подсчетам, она выливалась в весьма неприятную своей солидностью сумму. Одновременно пришло понимание, что его зачем-то решили угостить и платить ему не придется. От этого соображения маленький рот Облучкова скривился, как от изжоги. Он знал, что изо всех сил будет предлагать разделить расходы, чувствовать при этом свою неуклюжесть, как бы со стороны видел свою совершенно не совместимую с паюсной икрой и осетровыми балыками физиономию. Видел и то, как великодушно будут отвергнуты пожухлые купюры из его тощего, как нищенка, кошелька, видел себя, ощущающего неловкость, словно нажрался на поминках какого-то очень плохого человека…
        Официантка поняла кислую гримасу посетителя по-своему. С достоинством незаслуженно оскорбленной девственницы она смахнула старательно сооруженную Облучковым кучку крошек прямо на пол и удалилась торжествующей походкой. Она понимала, что заказывает музыку не этот рыхлый субъект, а клиент с явно нездешним загаром лица.
        Облучков безропотно проглотил несколько рюмок жутко дорогой водки, сконфуженно закусывал, натянуто отвечал на реплики Курашова. Наконец он дождался момента, ради которого приходилось быть дармоедом.
        Твердым голосом человека, сознающего, что еще немного, и нить разговора истончится, Курашов произнес:
        - Не буду скрывать, Евгений Юрьевич, есть люди, весьма заинтересованные в отыскании вагона, о котором я упоминал…
        Курашов шел на риск, однако считал его минимальным, так как вовсе не собирался раскрывать Облучкову больше необходимого. Согласие местного юриста отужинать он воспринимал как одно из доказательств того, что если тот и не согласится, то по крайней мере будет помалкивать. Физиономия же коллеги убеждала Курашова в его низких запросах, а следовательно, можно было получить с Турсунова определенную сумму на оплату содействия этого тюфяка и оставить ее себе.
        - Зачем им нужен вагон? - мутно посмотрел Облучков.
        - Если бы я знал, - вздохнул Курашов. - Но, если вы поможете, считайте, что месячный оклад у вас в кармане.
        Облучков повесил на лицо лукаво-хмельную ухмылку:
        - А если нет?
        - На нет и суда нет, - приподнял плечи Курашов. - Но, с другой стороны, вам ведь ничего не стоит справиться о вагоне… Сошлетесь на нас, скажите, позвонили, попросили помочь…
        - А удостоверение у вас есть? Может, вы жулик какой-нибудь?
        Полупьяный юмор Облучкова рассердил Курашова, он рывком вытащил служебное, затем командировочное удостоверение, сунул под нос собеседнику. Тот, внимательно вчитываясь в текст, заводил головой из стороны в сторону, потом хмыкнул:
        - Точно, коллега… А я было решил, что аферист или… бэхээсник… А зачем вам вагон?
        Досадливо сунув документы в карман, Курашов отмолчался. Облучков кивнул, чуб упал ему на глаза, открывая вид на бледную макушку. Курашов перевел взгляд на спешащую с горячим блюдом официантку.
        - Не хотите говорить, и не надо… - пробормотал Облучков. - Тогда я все узнаю, а вам не скажу… вот!
        Покосившись на поникшего клиента, официантка установила бастурму, удалилась с прямой, излучающей ионы презрения спиной.
        - Евгений Юрьевич, - решив подыграть рано захмелевшему коллеге, сказал Курашов, - вы и не говорите, только разузнайте, и все…
        - Ага… А вы меня в Тайный приказ, и ку-ку! - хмыкнул Облучков и внезапно для себя согласился: - Ладно, договорились… Как получу вашу премию, приглашаю сюда… Мне здесь нравится!
        Он откинулся на стуле, и Курашов с ужасом понял, что коллега сейчас начнет петь, причем петь громко и с душой, петь на весь ресторан. До закрытия оставалось еще два часа, и Курашову не хотелось так рано покидать его, да еще и с помощью милиции. Он предупредил официантку, что сейчас вернется, подхватил Облучкова под руку, вывел на улицу и вручил таксисту вместе с двадцатипятирублевой купюрой:
        - Отвези, куда скажет!
        Удовлетворенно поглядев вслед отъехавшей машине, Курашов вернулся за столик. Глаза его сами собой зарыскали по столикам, плотно занятым одними женщинами.
        Такси проехало совсем немного, когда водитель услышал за спиной совершенно трезвый голос пассажира:
        - Остановите, пожалуйста.
        Обернувшись, водитель увидел, что ему протягивают металлический рубль. Так ничего и не поняв, но решив не портить репутацию, он затормозил напротив сквера и, как ни отнекивался Облучков, заставил взять обратно двадцать пять рублей.
        - Мне чужого не надо, своего хватает, - сердито бросил водитель перед тем, как Облучков успел захлопнуть дверцу машины.
        Евгений Юрьевич бродил по скверу, обдумывая свой поступок. Почему он согласился на предложение Курашова? Да, он не умел отказывать, когда о чем-нибудь просили, всегда ему казалось неудобным не исполнить просьбу и сказать «нет», это было гораздо труднее, чем сказать «да», потому что, говоря «нет», всегда испытывал патологическое, как он считал, смущение. Но не только это заставило пойти на уступку… Облучков усмехнулся. Надо же! Потянуло на раскрытие преступления века! Обрюзгший Пинкертон! Мегрэ сибирский! Аввакум Захов от юриспруденции!.. А что? Образования достаточно, проходил и уголовное право, и криминалистику. Дитя усредненного обучения и усредненных специалистов!.. Как бы там ни было, за приличные дела в ресторанах не потчуют, денег не предлагают… Стало быть… Стало быть, имеется криминал. Ему вдруг захотелось узнать, куда делся вагон, но еще больше, что в нем такого было. Из-за возвратной тары никто бы не стал затрачивать тех усилий, какие продемонстрировал морщинистый гость из Таджикистана… А сам-то он чего не ищет?.. Не желает «светиться» в МНУ, на товарной станции, в других организациях,
могущих прояснить обстоятельства, связанные с пропажей вагона… Действительно, куда мог исчезнуть целый вагон? Надо подумать, надо подумать…
        Облучков поправил сползшие на кончик носа очки и зашагал домой.
        ГЛАВА 23
        Во второй половине следующего дня в кабинете Облучкова раздался звонок.
        Звонил Курашов. Поинтересовавшись, выполнил ли Облучков его просьбу и услышав положительный ответ, назначил рандеву «у фонтана». Так мог сказать лишь коренной житель, помнящий то время, когда в центре города имелся лишь один фонтан, тот, с монументальными гранитными вазонами, сохранившийся и поныне, но редко радующий водяными струями. Раньше, назначая свидания, так и говорили: «У фонтана». У какого, было ясно каждому… А ведь накануне Курашов утверждал, будто совершенно не знает города. Ну-ну, то ли еще будет…
        К месту встречи Облучков приехал загодя. Однако, подобно девушке, которой, с одной стороны, до дрожи хочется поскорее встретиться со своим избранником, а с другой - не показать этого нетерпения, дабы не уронить своего достоинства, стал прохаживаться неподалеку, стараясь не выпускать из виду полукруглой площадки перед фонтаном, где уже вышагивал Курашов.
        Когда тот начал сверять свои часы с часами прохожих, Облучков усмехнулся, выждал еще немного и направился на рандеву.
        Он шел, шаря взглядом по гуляющей и спешащей публике, словно и не видел Курашова, который, заметив приближающегося коллегу, опустился на скамейку и принял беззаботную позу. Его волнение выдавал лишь острый, энергично покачивающийся носок туфли на высоком, не по возрасту, каблуке.
        Наконец он сделал вид, что отыскал Облучкова в монотонном, но быстром потоке служащих, выплеснувшихся из близлежащих учреждений. Облучков же продолжал близоруко щуриться и смотреть мимо.
        - Евгений Юрьевич!
        - Михаил Федорович!
        Оба восклицания были произнесены на одной восторженной ноте, словно встретились два старых, добрых, не видевшихся тысячу лет друга.
        Курашов не удержался, упрекнул:
        - На двадцать минут опоздали.
        - Я заранее извинялся, - приподнял плечи Облучков. - Час пик…
        - Я не в претензии, сам только объявился, тоже автобус прождал… Ну что, прогуляемся?
        - Можно, - согласился Облучков.
        Оказавшись в аллейке, скрытой от посторонних глаз густым кустарником, он суетливо сунул руку в нагрудный карман, извлек сложенную вчетверо двадцатипятирублевую купюру, великодушно возвращенную водителем такси, подал Курашову:
        - Возьмите, Михаил Федорович, таксист только трешку взял. Я же близко живу… Утром вспоминал, вспоминал, еле вспомнил, откуда у меня эти деньги…
        При этом лицо у Облучкова стало таким виноватым, что Курашов не удержался от смеха:
        - Бросьте вы, Евгений Юрьевич!
        - Нет… я так не могу… возьмите.
        - Считайте это задатком.
        - Нет… не могу… Ничего не сделал, а задаток. Вот когда помогу, тогда… Вы уж извините меня, но… не ставьте, пожалуйста, меня в неловкое положение, я теряюсь…
        Курашов посмотрел на него как на окончательно выжившего из ума вследствие похмельного синдрома, трубно вздохнул и забрал деньги. Такая, пусть и похмельная, щепетильность вызвала у него двоякие чувства. Конечно, хорошо, что этот рохля много не запросит, но ведь и дело-то с подобными придурками-меланхоликами опасно иметь. Лучше от них подальше держаться, а то совесть заест этакого, глядишь, и понесся в контору, рядом с которой стенд уставлен: «Их разыскивает милиция».
        - Вы, Евгений Юрьевич, хотели сообщить мне какие-то неутешительные сведения? - напомнил Курашов.
        Облучков потупился:
        - Как вы знаете, вагон к нам не поступал. Я на станции справился. Оказалось, его переадресовали.
        - Как переадресовали? - вырвалось у Курашова. - Куда?
        - На кабельный завод… Насколько я понимаю, возвратная тара им и предназначалась. Вот и отправили по назначению…
        - Точно? - нахмурился Курашов.
        - Абсолютно, - кивнул Облучков. - Сам на станцию ездил.
        - Кто переадресовал, узнали?
        - Говорят, вроде наше монтажно-наладочное управление.
        - Кто именно?
        - Сказали, как обычно…
        Уже начиная раздражаться недотепистостыо коллеги, Курашов довольно резко спросил:
        - А кто у вас обычно занимался этим?
        - Обычно? - захлопал глазами Евгений Юрьевич. - Обычно Ефимов.
        - Что же вы все как следует не узнали! - морщась, воскликнул Курашов.
        Облучков искренне удивился:
        - Да у них там черт ногу сломит и не заметит! Я туда приехал, такая круговерть! Водители, экспедиторы, приемо-сдатчики! Все с бумагами, все торопятся, всем быстрее надо, орут, галдят! Тетка и припомнить-то толком не могла, кто переадресовал. Хочешь, говорит, ищи документы. Глянул я… Это надо человек пять посадить за месяц, может, и перелопатят…
        Этого он мог бы и не рассказывать Курашову. Тот и сам знал, как нелегко при таком грузообороте и в таком количестве бумаг на грузы отыскать нужную.
        - Но то, что вагон переадресован, точно? - спросил Курашов.
        - Сто процентов. Под конец она вспомнила про какого-то мужика, который с утра собирался раскредитовать вагон, а вечером прибежал и стал умолять, чтобы переадресовали.
        - И на том спасибо, - хмуро проронил Курашов, с отчетливостью осознав, что этому рохле можно и не давать ничего, не облезет.
        Облучков словно прочитал его мысли!
        - Вот видите, толком я вам и не помог… Поэтому вы мне ничего и не должны… Спасибо за вчерашнее.
        - Ну что вы! - возмущенно проговорил Курашов, для вида доставая бумажник и роясь в нем.
        - Нет, нет! - удержал его руку Облучков. - Даже не думайте!
        Еще немного попрепиравшись, Курашов оставил деланные попытки рассчитаться за услугу и разочарованно улыбнулся:
        - Как хотите… Большое вам спасибо. Говорю это как коллега коллеге. Завтра домой отправлюсь. Если закинет судьба в наши края, с меня причитаются дары Таджикистана.
        Облучков, видя, что его сообщение не совсем удовлетворило Курашова, подумал, что никуда тот в ближайшие дни не уедет, а про дары Таджикистана и вовсе загнул. Вряд ли он захочет когда-нибудь с ним встречаться. Тем не менее разулыбался Облучков самым радушным образом:
        - Непременно воспользуюсь вашим приглашением…
        ГЛАВА 24
        Расставшись с Курашовым, Евгений Юрьевич отыскал телефонную будку, огляделся для верности, вошел.
        - Шелехов! - раздался в трубке сердитый голос.
        Облучкову сразу представилась серьезная физиономия институтского друга. Маленькие глазки юрисконсульта озорно блеснули, не здороваясь и не представляясь, он удивился в трубку:
        - А ты чего такой смурной?
        - Куда вы звоните?!
        - В шахматы давно не играл? - продолжал допытываться Облучков.
        - Ты, что ли, Женька?! - не меняя интонации, буркнул Шелехов.
        - Я-я-я… - довольно протянул Евгений Юрьевич. - Здорово!
        - Здорово… Давай говори быстро, чего хотел?
        - В шахматы тебя надрать хотел.
        - Ты? Меня?!
        - Сомневаешься?
        Шелехов хохотнул:
        - Когда-нибудь тебе это удавалось?!
        - Всегда, - гордо сказал Облучков. - Я жуть как сильно играю!
        - Не смеши… Мой аппарат стал красным от стыда за твое хвастовство! И вообще, не мешай работать, у меня человек сидит.
        - Скоро же восемь!
        - Все, - сухо сказал Шелехов, - до встречи.
        Сознавая, что старый друг вот-вот положит трубку, Облучков торопливо произнес:
        - Виктор, зайди ко мне сегодня. Обязательно зайди. Есть для тебя кое-что, кроме шахмат. Это кое-что связано с твоей профдеятельностью.
        Послышалось сосредоточенное сопение, потом Шелехов коротко бросил:
        - Буду в начале десятого. Все.
        Дома Облучков с порога сообщил:
        - Пап! Витька Шелехов зайдет!
        Отец, шаркая спадающими шлепанцами, вышел в прихожую, взглянул поверх очков:
        - Одноклассник твой? Ты с ним, кажется, на факультет журналистики поступал? Ты засыпался на сочинении, а он поступил?
        - Вечно ты всех путаешь. Я с Вовкой Степановым поступал, он сейчас в Минске, в БЕЛТА работает.
        - Разве? - удивился отец. - Ты ничего не путаешь?
        - С Витькой я в юридическом учился.
        Отец мгновение вспоминал, потом закивал головой:
        - А-а-а!.. Капитан милиции! Маленький такой, занозистый. Помню, помню… Он в шахматы проигрывать не любит.
        - Он вообще не любит проигрывать, - подтвердил Облучков и попросил: - Чайку бы поставить?
        - Давно уже скипятил, в термос залил.
        - Сам-то ужинал?
        - Тебя ждал. Одному скучно…
        - Потерпишь до Витькиного прихода?
        Отец постоял в задумчивости, словно прислушивался к происходящим в желудке процессам, и согласился терпеть не только до прихода Шелехова, но и до утра.
        Ждать утра не пришлось. Шелехов позвонил в дверь Облучковых еще до окончания программы «Время». Евгений, не отрываясь от экрана, на котором демонстрировался фрагмент футбольного матча между лидерами чемпионата, умоляюще взглянул на отца:
        - Открой, а?
        - Прогноз погоды из-за тебя пропущу, - проворчал отец, усмехнулся, взглянув на сына, вперившегося в телевизор, пошел открывать.
        Шелехова не пришлось уговаривать разделить трапезу. Весь день он провел в беготне и, едва Облучков-старший накрыл на стол, молча принялся расправляться с бутербродами. Лишь почувствовав первые признаки насыщения, он перешел к светской беседе, в ходе которой поинтересовался у старшего Облучкова здоровьем, делами на садовом участке, стал выяснять, почему тот с таким безразличием относится к судьбе до сих пор неженатого сына.
        - Куда ему жениться? - изумился отец. - Молодой еще. У нас порода такая, раньше сорока все думаем, а потом уж решаемся. Мой отец в сорок два женился, я - в сорок один… К тому же Женьке самому нянька требуется, а разве хоть одна современная женщина станет его ублажать, как я?
        - Избаловали вы его, - скрыв усмешку, посочувствовал Шелехов.
        Облучков, будто лишь сейчас расслышал, что разговор касается его персоны, возмутился:
        - Э-э! Что это вы за меня решаете?
        - Кушай, кушай, - поддел Шелехов, - а то с лица спадешь.
        Облучков скосился на свой живот:
        - Завтра же на диету сяду.
        - Как сядешь, так и сляжешь, - хмыкнул отец, строго произнес: - Наелись? Выматывайтесь из-за стола, идите переставляйте наши пешки-шашки… Мне посуду мыть надо.
        - Да мы сами все сделаем, - попробовал сопротивляться Шелехов.
        - Капитан, выполняйте, когда вам майор в отставке приказывает! - шутливо прикрикнул Облучков-старший.
        - Пап, не шуми, - вступился за друга Евгений Юрьевич.
        - Ладно, мойте, - со вздохом согласился отец. - Пойду кино смотреть. Самое дело стариковское…
        Ожидая, что Евгений сам начнет рассказывать о том, для чего звал, Шелехов не торопился с расспросами. Но Облучков словно и забыл об этом. Посуда была вымыта и составлена в навесной шкафчик, сыграно несколько блиц-партий с часами, выкурено почти полпачки сигарет, выпито неимоверное количество крепчайшего чая из китайского термоса с драконами, совсем стемнело за окном, а разговор по существу и не начинался.
        - М-да… Что-то я сегодня не в ударе, - проиграв очередную партию, сказал Шелехов и сгреб фигуры с доски.
        - Просто я очень сильно играю, - подначил его Облучков.
        - На зевках.
        - Комбинационная игра обычно заставляет противника ошибаться, - наставительно произнес Евгений.
        Шелехов посмотрел ему в глаза, сказал:
        - Ладно, великий комбинатор, выкладывай, чем ты меня по телефону интриговал?
        Облучков сосредоточился и очень обстоятельно изложил свои соображения относительно появления Курашова. Шелехов нахмурился:
        - Может, он действительно в арбитраж приехал?
        - Нет там никаких дел с участием его завода. Узнавал я.
        - Почему ты решил, что это как-то связано с Ефимовым?
        - Зачем бы ему им интересоваться? - парировал Облучков. - Зачем врать? Верняком знал, что тот сидит, а у меня уточнял.
        - Да, правда, - закусил губу Шелехов. - Что же это за вагон такой таинственный?
        - Похоже, в нем было что-то еще, кроме возвратной тары. А может, возвратная тара - выдумка Курашова.
        - Попробуй теперь найди вагон… - покачал головой Шелехов.
        - Свяжись с кабельным заводом, - подсказал Облучков.
        - Пожалуй… А ты, Женька, проверь у себя в управлении по документам, были ли раньше вагоны от этого поставщика из Таджикистана и кто их раскредитовывал.
        - Спрашивал уже. Заместительница Ефимова говорит, поступали вагоны, ездил на станцию всегда сам Ефимов.
        - Не поинтересовался, зачем было гнать возвратную тару к вам, а не прямо на завод?
        - Конечно, спросил… Плечами пожимает. Ссылается, что как-то говорила Ефимову, тот ничего вразумительного не ответил, но вроде обещал связаться с Таджикистаном, урегулировать. Кстати, она сказала, что Курашов и к ним заходил, про вагон справлялся.
        Внезапно взгляд Шелехова стал острым:
        - Когда, ты сказал, был переадресован вагон?!
        - Девятнадцатого…
        - Ефимов тут ни при чем! - саркастически усмехнулся Шелехов. - Он в тот день уже отдыхал на нарах в камере ИВС…
        На лице Облучкова появилось глуповатое выражение. Шелехов ободрил его:
        - Будем думать… Дай-ка мне номер телефона твоего соучастника…
        Телефон в номере Курашова был долго занят. Наконец Шелехов сунул трубку Облучкову, приложил палец к губам, вопросительно вскинул бровь. Евгений Юрьевич кивнул, опустив трубку, шепнул:
        - Он… Пока на месте.
        ГЛАВА 25
        Курашов мерил шагами свой одноместный номер. То, что он узнал от придурочного коллеги, не облегчало задачу. Напротив, переадресовка вагона на кабельный завод порождала недоумение, переходящее в бессильную злобу. Откупорив уже третью из десяти бутылок коньяка, которым его снабдил Турсунов, Курашов наполнил стакан, сел на кровать и, сделав приличный глоток, скривился. Махмуд советовал звонить ему в исключительном случае. Сейчас розыски зашли в тупик, и Курашов посчитал, что как раз тот случай и наступил.
        Пока его соединяли с Таджикистаном, в окнах соседних зданий зажегся свет. Курашов продолжал сидеть в полумраке, медленно, с отвращением на лице, потягивал коньяк.
        Наконец раздался длинный, как трезвон обезумевшего трамвая звонок.
        Голос Махмуда звучал глухо, будто говорил он не из теплого края, а из загробного мира.
        - Это я, - хрипло отозвался Курашов.
        - Говорите.
        - Вагон переадресован на кабельный завод. Сведения о вашем знакомом подтвердились. Именно там и именно за то…
        - Товар у кого?
        - Выяснить невозможно.
        Турсунов не отвечал так долго, что Курашов подумал, что прервалась связь, но в тот момент услышал сухой от неудовольствия голос:
        - Не мог он исчезнуть бесследно. Сходите на станцию, с шоферами, грузчиками побеседуйте. Если узнаете, что товар забрали плохие люди, понимаете, о ком я… Если так, сразу возвращайтесь. Если он исчез не без помощи нашего знакомого, ищите сбыт. Эта старая лиса могла покинуть нас вместе с товаром. Может, она и не у плохих людей, а в своей норе на мешках…
        - У плохих, у плохих, - вставил Курашов. - Точно!
        - Тогда возможны варианты с лисятами…
        Аллегорический язык Турсунова вызвал у Курашова изжогу. Однако, понимая опасность разговора по телефону, он продолжил беседу в том же духе:
        - Значит, если товар у старой лисы или у каких-нибудь лисят, нужно сделать, чтобы товар вернулся?
        - Желательно, - ответил Махмуд, подумав, что, хотя стоимость лука не столь уж и велика для него, дарить деньги какому-то дяде просто глупо. Если этот дядя, конечно, не сотрудник ОБХСС.
        Курашов предпочел бы ограничиться командировочными по сто рублей в день, чем совать голову в петлю. Он и так уже выставил свою физиономию напоказ в этом МНУ, без чего, к сожалению, нельзя было обойтись, но что, к еще большему сожалению, могло быть связано с осложнениями. Но возражать Махмуду он не стал, рассудив, что, коли назвался груздем, никуда не денешься, все равно придется лезть в кузов.
        - Да!.. Я тут одного товарища привлек, - многозначительно произнес Курашов.
        - Хоть десять, - сразу понял намек Махмуд. - Найдете товар, возмещу.
        - Ясно, - вздохнул Курашов.
        - Хоп.
        - Хоп.
        ГЛАВА 26
        Уже несколько дней Ефимов изнывал от тоски. Закончились допросы, очные ставки. Следователь - из молодых, шустрый - провел все следственные действия быстро и квалифицированно. Убеждать Ефимова в том, что признание смягчает вину, он сильно не старался, так как считал добытые доказательства достаточными для изобличения во взяточничестве. Именно так он и сказал Ефимову.
        И неожиданно для себя Аркадий Владимирович остался не у дел. Собеседников в камере было хоть отбавляй, но все разговоры уже переговорили. Из этих бесед удивленный Ефимов вынес одно - с ним сидят совершенно невиновные люди. Он не знал, что они говорили своим следователям, но здесь били себя в грудь и кричали, будто залетели ни за понюшку табака. Имелись в камере и простаки, сообщавшие каждому, как неправильно они поступили, и с нетерпением ожидавшие суда, чтобы поскорее попасть в колонию и начать нормально работать. Больше всего Ефимова поразили рожи невиновных. Ни с одним из них он не согласился бы встретиться в темном переулке и никому бы из ближних этого не пожелал. Аркадий Владимирович даже стал испытывать некоторую неловкость из-за того, что, отрицая вину, если и не становился на одну доску с сокамерниками, то, во всяком случае, был к ним близок.
        Ефимов понимал, что никакой суд не вынесет оправдательного приговора по его делу, и, конечно, мог все чистосердечно признать, но тогда бы пришлось выглядеть непоследовательным и трусливым лжецом. Этого ему не хотелось. Лучше уж убедить себя в собственной невиновности и тянуть эту песню до конца дней. Глядишь, кто-нибудь когда-нибудь и поверит. Не все же такие твердолобые, как оперативник и следователи…
        И вот, когда грусть и одиночество в до отказа забитой камере стали невыносимыми и Ефимову захотелось во весь голос запеть что-либо длинное и бесконечно унылое, его вызвали.
        С небывалой радостью он соскочил с нар. Сейчас он был готов встретиться хоть с самим чертом.
        Идти длинными многодверными коридорами, спускаться и подниматься по каким-то лестницам ему нравилось. Ефимов даже успел сказать несколько любезных слов пожилой, с сержантскими погонами женщине, которая довела его до камеры для допросов, и воспринял ответную ворчливую фразу, как пение сладкоголосой сирены.
        Переступив порог и увидев за столом остроносого опера, Ефимов опешил:
        - Виктор Григорьевич?! Какими судьбами?!
        - Здравствуйте, Аркадий Владимирович, - суховато улыбнулся Шелехов, не ожидавший подобной реакции.
        Идя сюда, он ожидал увидеть в глазах Ефимова настороженность, боязнь того, что могут вскрыться обстоятельства, доселе неизвестные следствию. Ничего этого не отмечалось. Лишь радость встречи.
        Шелехов предложил обвиняемому присесть, ждал перемены в его настроении.
        И от немигающего взгляда оперативника Ефимову сделалось не по себе. Он осознал, что не скоро сможет испытать такое простое счастье, как встречу с малознакомым человеком без опаски проговориться. О луковом бизнесе Аркадий Владимирович запретил себе думать с самого начала своего существования в качестве следственно-арестованного, и это ему почти удалось. Но Шелехов одним появлением заставил его мозг сжаться от напряжения. Неужели пронюхал что-то?! Сидит, сверлит глазами!.. Ну, Буратино, открой свой скрипучий рот, открой!
        Шелехов с удовлетворением уловил мелькнувшую во взгляде Ефимова неприязнь. Как раз то, что надо. Значит, есть такое, о чем бы не хотелось беседовать с опером, есть… Ну что же, побеседуем…
        - Как давно вы получаете лук из Таджикистана?
        Задав вопрос, Шелехов блефовал, и блефовал по крупной. Сведениями он располагал самыми минимальными. Теми, что сообщил Облучков, и теми, которые получил от оперативников того города, где располагался кабельный завод. По его просьбе они провернули гигантскую работу, опросив чуть ли не два десятка человек, тем или иным образом связанных со вскрытием и разгрузкой поступивших от МНУ вагонов с возвратной тарой. Однако установить удалось лишь то, что в последнем вагоне с двумя порожними барабанами была шелуха от лука, да с год назад один из грузчиков чуть ногу себе не сломал, наступив на закатившуюся в угол луковицу.
        Поступить по-другому Шелехов не мог. Ему нужно было узнать, как отреагирует Ефимов на прямой и не очень умный вопрос.
        Ефимов закатил глаза, приложил руки к сердцу и этим окончательно убедил оперуполномоченного в том, что он на верном пути. Шелехов сразу вспомнил, как вел себя Ефимов в момент задержания, и улыбнулся. Слишком небольшим оказался арсенал артистических приемов старого снабженца.
        - Виктор Григорьевич! - воскликнул Ефимов. - Как можно?! Ну бог с ней, с той пачкой денег, которую вы нашли возле унитаза! Зачем же еще что-то выдумывать?! Напраслину на человека возводить?! Неужели вам легче станет, если мне дадут лишних три года?!
        - Легче… Когда человек упорно не желает рассказывать правду, мне всегда приятно узнать, что суд по достоинству оценил его неуступчивость и упрямство.
        - Виктор Григорьевич! Это же форменный произвол!.. Я…
        - Еще скажите, что будете жаловаться прокурору, - хмуро усмехнулся Шелехов.
        Ефимов оторопел. Именно это не дал ему договорить оперативник. Он хватанул ртом воздух, но Шелехов погасил в нем желание возмущаться:
        - Если вам неприятна моя физиономия, я встану и уйду…
        - Сдалась мне ваша физиономия, - понуро пробурчал Ефимов и добавил безо всякого энтузиазма: - Зря вы со мной про какой-то лук разговор завели… Мне эта тема совсем не интересна…
        Шелехов нажал кнопку, укрепленную на ножке стола, вздохнул:
        - Я собираюсь в командировку в Таджикистан… Кому-нибудь передать привет?
        - Мне неудобно вас утруждать, - с кислой миной отшутился Ефимов, ощущая всем существом, насколько безвозвратно испорчен и без того серый день.
        Он шел по коридору и снова заставлял себя забыть о веренице луковых вагонов, не хотел думать и о том, что последний вагон, несмотря на все его старания, попал-таки в руки ОБХСС. В этом Аркадий Владимирович был убежден. Иначе зачем бы длинноносому идти в открытую?
        ГЛАВА 27
        Курашов, размышляя о том, каким образом выйти на сбыт, пришел к выводу, что Турсунов прав. Тыкаться в бесчисленные кооперативные магазины или искать человека, которому Ефимов поручил продажу лука на рынке, бесполезно. Оставался один выход - найти тех, кто разгружал последний вагон и вывозил мешки со станции. Но это тоже было не просто. Махмуду хорошо, безопасно командовать издалека. Крутиться-то приходится ему, Курашову… Конечно, перемудрил Махмуд, решив, что Ефимов не в тюрьме, а ушел под воду с заграбастанными мешками… Курашов вспомнил, как пришел к Ефимову на квартиру. У жены было такое лицо, а в квартире так тихо, что впору зеркала черным крепом завешивать.
        Третий день Курашов вставал ни свет ни заря и спешил на станцию, расспрашивал, выведывал, но ничего пока не попадалось.
        Вот и сегодня он появился возле ворот товарного двора еще до того, как стали собираться машины.
        - Слышь, хозяин, - окликнул его парень в грязной майке неопределенного цвета. - Погрузить, что ли, чего надо?
        Курашов с неприязнью оглядел его безбровую физиономию, буркнул:
        - Тебе какое дело?
        Парень обиженно выпятил нижнюю губу, которая, по странной игре природы, была значительно толще верхней:
        - Подсобить хотел… Чего лаяться-то сразу?
        И только тут до Курашова дошло, что не брезговать подобными типами надо, а молиться на них. Наверняка среди вот таких люмпенов находил добровольцев на разгрузку лука Ефимов. Курашов поспешил придать лицу приветливое выражение:
        - Ты уж сразу и в позу… Пошутил я, пошутил… Курить будешь?
        Парень потянулся толстыми, со сбитыми костяшками пальцами к услужливо протянутой пачке, неловко вытянул сигарету, нашарил в кармане засаленный коробок, закурил.
        - Тебя как зовут? - поинтересовался Курашов.
        - Родиком… Родионом, - щелчком зашвырнув горелую спичку через ограду, ответил парень. - А чё?
        - Часто здесь бываешь?
        - Да иногда бываю.
        Курашов дождался, когда мимо пробежит заполошный экспедитор, спросил:
        - Тебе в этом месяце не приходилось лук разгружать?
        - Лук? - задумался Родик. - Не-а… А чё?
        Курашов сдержал досаду, проговорил конфиденциальным тоном:
        - Нужен мне один человечишка. Он недавно лук вывозил отсюда… Не могу никак найти. Поспрошал бы ребят, может, кто его и знает… В долгу не останусь…
        Родик поскреб в затылке:
        - Попробую… Тебя где искать-то?
        - Здесь подожду.
        - Чё будешь торчать? Иди, хозяин, гуляй пока. Все равно мужиков не видать, рано… Через пару часиков приходи, авось чё и скажу.
        По тому, как парень отвел взгляд, Курашов понял, что ему известно кое-что, но по какой-то причине сразу выдавать сведения он не желает. Настаивать в подобной ситуации бесполезно, и Курашов хлопнул парня по плечу:
        - Хоп, Родик… Через два часа я здесь!
        Он поймал такси, вернулся в гостиницу, не снимая ботинок, завалился на кровать. Почти не меняя позы, лишь изредка дотягиваясь до тумбочки, где лежали сигареты и спички, провалялся полтора часа, потом встал, выпил в буфете кофе, снова поймал такси и доехал до Алтайки.
        Родик, как и обещал, дожидался у ворот. Не обратив внимания на двух субъектов весьма сомнительного вида, поглядывающих на него из тени раскидистого тополя, Курашов подошел к парню, нетерпеливо бросил:
        - Ну как?
        Тот потупился:
        - Тут, хозяин, такое дело… Есть мужики… Короче, они могут тебе подсобить. Я пробовал выпытать, они ни в какую. Тебе бы самому с ними потолковать…
        Курашов сунул ему заранее приготовленную десятку:
        - Зови мужиков.
        - Они не пойдут, надо во двор идти, искать их…
        - Тогда пошли, - решительно сказал Курашов.
        Родик покосился в сторону тополя, пожал плечами:
        - Айда.
        Едва они прошли ворота, один из субъектов плевком затушил окурок:
        - Мент… Линять надо.
        Другой насмешливо сощурился:
        - У тебя, Дохлый, совсем крыша поехала или ее и сроду не было… Опохмеляться надо. Буркалы-то расщеперь, где ты видел ментов, на такси разъезжающих? Да и по харе видно, что хмырь этот - бухарик еще тот… Стал бы мент Родику башлять?
        - Червонец зарядил, - подтвердил, но не согласился Дохлый. - Смотри, Авдей, спалимся…
        - Не боись, лягуха, все болото наше, - хмыкнул Авдей, направляясь к воротам.
        Дохлый не очень охотно поплелся за приятелем.
        Курашов вместе с Родиком блуждал между какими-то составами, обходил стоящие под загрузкой машины, нырял под вагоны.
        С трудом пробравшись под металлическими кишками рефрижератора, он недоуменно огляделся. Прямо перед ним краснела стена новенького вагона, а Родика нигде не было. Курашов нагнулся, посмотрел под вагон, чтобы выяснить, куда делся его провожатый, но того и след простыл. Не успев распрямить спину, Курашов боковым зрением увидел слева от себя ноги в стоптанных полуботинках и вытянутых на коленях спортивных брюках, справа приближались другие - в плетенках на босу ногу, с черными вросшими ногтями.
        Курашов быстро выпрямился.
        Мужчины подходили медленно, прогулочным шагом, но на лицах блуждали недобрые улыбки, а один, тот, что в плетенках, угрожающе держал руку в глубоком кармане серых, в затертую полосочку брюк.
        - Здорово, ментяра, - осклабился он и подмигнул дружку. - Ишь, Авдей, как ему заплохело…
        Страх, липкий и тоскливый страх сковал Курашова. Усилием воли он попытался нагнать на себя возмущение:
        - В чем дело?
        - Дохлый, это он у нас спрашивает? - удивился Авдей.
        Курашов резко повернулся к нему и тут же почувствовал, как что-то острое проткнуло ткань пиджака, уперлось сзади, чуть левее позвоночника. Он посерел:
        - М-мужики… В-вы что?
        - Чего ты тут ходишь? Чего вынюхиваешь? - нараспев проговорил Авдей.
        - Н-ничего не вынюхиваю…
        - Врешь…
        - Ей-богу! - едва не перекрестился Курашов.
        - Родика позвать? Или так ребра пошинковать? - с тихой угрозой полюбопытствовал Авдей. - Как думаешь, ментяра вонючий?
        - Чё смотреть-то на него? - разохотился Дохлый. - Сейчас чиркнем… и в холодильник… Пока хватятся, он уже где-нибудь во Владике будет.
        Курашов простонал осевшим голосом:
        - Не ментяра я, не ментяра…
        - Верю, - лениво проговорил Авдей. - Не врубаюсь только, какого хрена тебе тут надо? Чего нюхаешь-то?
        - Вагон с луком. Поручили мне. Из Таджикистана я. Вагон сюда прислали. Он частный, то есть лук, а кто-то захапал. Попросили меня съездить, узнать, - зачастил Курашов, плохо сознавая, что делает.
        Авдей махнул приятелю:
        - Пику убери.
        Тот состроил непонимающую гримасу, и Курашов с облегчением перевел дух, разом ощутив, насколько легче дышится, когда ничто не колет в боку.
        - Мужики! Я же не за так, мужики! Я же заплачу, мне бы только узнать, кто грузил, кто увез, - заискивающе проговорил Курашов. - Я же не за так, мужики…
        - Базаришь много! Хмыря, который вывозил, назвать можем. Плати, командир.
        Курашов поспешно вытащил бумажник, успев прикинуть, сколько дать, чтобы мало не показалось. Развернул бумажник, дрожащими пальцами выудил пятидесятирублевую купюру… Он скорее не почувствовал, а увидел, как бумажник плавно выскользнул из его рук, проделал в воздухе замысловатую петлю, какую изображают фокусники с присказкой «оп-ля!», и исчез в заднем кармане спортивных брюк Авдея.
        - В-вы чего, мужики? - уже понимая непоправимость происшедшего, просипел Курашов.
        - Шлепай отсюда! - негромко, но с холодной угрозой сказал Авдей.
        В качестве пояснений Дохлый снова приставил к спине Курашова что-то острое, заставляющее напрячься все мышцы и вызывающее недержание в мочевом пузыре.
        Курашов, все убыстряя и убыстряя шаг, поспешил из этого жуткого коридора на открытое пространство. У него появилось желание обернуться, но страх и боязнь снова увидеть беспощадные глаза своих собеседников подстегивали, заставляли бежать.
        Он бежал, бежал, спотыкался и снова бежал.
        Лишь когда впереди показалась фигура железнодорожника, он унял сбившееся дыхание, сделал усилие над собой, обернулся.
        Проход между составами был пуст.
        ГЛАВА 28
        Курашов смотрел сквозь прутья металлической изгороди. Во взгляде его было что-то печальное и жалкое, словно не первые сутки провел он у этой самой изгороди и отчаялся уже дождаться прибытия самолета.
        Из длинных, низко посаженных аэрофлотовских прицепов высыпали пассажиры, Курашов кидался к выходу с летного поля, спрашивал с надеждой услышать нужный ответ, откуда рейс.
        Отвечали. Рейсы были из Магадана, из Адлера, из Свердловска. И, как побитая хозяином собака, Курашов возвращался на место.
        Когда с замедленным шипением распахнулись широкие створки очередного прицепа и на землю одним из первых спрыгнул Стасик, Курашов обрадовался и взволновался так, словно увидел невесту, благополучно вернувшуюся из длительной командировки в районы Крайнего Севера.
        Стасик рыскнул взглядом, заметил в толпе встречающих расплывшуюся в улыбке физиономию Курашова, криво усмехнулся:
        - А цветы где? - ответив на рукопожатие, хмыкнул он.
        Курашов, показывая, что оценил шутку, еще шире растянул губы. Повертев по сторонам головой, Стасик поправил ремень спортивной сумки, перекинутой через плечо.
        - Вперед?
        - А багаж?
        - Все мое ношу с собой… Тачку взял?
        Курашов виновато и огорченно развел руками:
        - Какая здесь тачка? Кое-как двадцать четыре копейки на автобус наскреб!
        Стасик скривился:
        - Тоже мне… мафиози…
        Южный загар, «фирмовая» экипировка и требовательно-ленивый жест мгновенно привлекли внимание таксиста. Высунувшись из окна, он спросил, куда ехать. Не отвечая, Стасик плюхнулся на переднее сиденье, дождался, пока усядется Курашов, только после этого неопределенно сообщил:
        - Вперед!
        Слегка завалившись на повороте, машина вырулила с площади. Стасик обернулся к Курашову:
        - С местом в гостинице решил?
        - Вчера еще.
        - Тогда рванем на станцию.
        - А вещи?
        - В машине полежат, - ответил Стасик и поинтересовался у водителя: - Ты ведь, шеф, не торопишься, подождешь нас?
        - Смена через час кончается, - глядя перед собой, буркнул тот.
        - За сверхурочные плачу вдвое, - прозрачно намекнул Стасик.
        Водитель, выражая согласие работать на таких условиях, пожал плечами. Стасик взглянул на табличку «Не курить», вынул из защелкнутого на кнопку накладного кармана батника пачку сигарет, закурил. Заметив на себе косой взгляд таксиста, бросил лениво:
        - За вредность тоже.
        «Волга» остановилась возле ворот станции, рядом с грузовыми автомашинами. Стасик вместе с Курашовым выбрались из салона. Потянувшись, Стасик сказал:
        - Ну, пошли искать твоих жлобов.
        Курашов опасливо потер щеку ладонью:
        - Может, не торопиться?.. Они, по-моему, судимые… Я же говорил Махмуду, как меня зажали… С ножами ходят…
        Стасик глянул с нескрываемым презрением:
        - Тебя соваться никто не просит. Покажешь и топай. Там моя забота настанет.
        Долго бродили они по товарному двору, прежде чем наткнулись на заброшенный тупичок, где на солнышке грелись несколько мужчин с помятыми лицами. Курашов замер, побледнел. Это лучше всяких слов натолкнуло Стасика на мысль, что они у цели:
        - Которые?
        - Те двое… В плетенках… И другой, в спортивных штанах…
        - Всего пятеро, - прикидывая соотношение сил, негромко констатировал Стасик.
        - Может, не стоит? - хрипло шепнул Курашов.
        Дохлый тоже заметил их, узнал Курашова, а узнав, толкнул локтем Авдея. Стасик не оставил этот жест без внимания, не поворачиваясь, бросил Курашову:
        - Вали отсюда, не путайся под ногами!
        Курашова долго упрашивать не понадобилось. Сообразив, что если разговор окончится не в пользу Стасика, то сложится ситуация, в которой никто не сможет ему гарантировать сохранение здоровья, он поспешил ретироваться.
        Перебитый нос и крепкая поджарая фигура незнакомца не оставляли сомнений в цели его визита. Авдей и Дохлый медленно поднялись на ноги, хмуро ждали.
        Сидевший рядом Родик затравленно глянул по сторонам и тихо, чуть ли не на цыпочках, юркнул за тупичок. Двое других «бичей», не зная, в чем дело, но по воцарившемуся молчанию догадываясь, что присутствуют при начале нелицеприятного разговора, озадаченно переглянулись. Один из них на всякий случай нащупал на траве проржавленный костыль, с помощью которого крепят к рельсам шпалы.
        Стасик, глядя в глаза Авдею, замечал все. Заметил он и то, что Дохлый, приближавшийся сбоку, сунул руку в карман брюк.
        Стараясь продемонстрировать дружелюбие, он проговорил:
        - Слышь, мужики… Нехорошо так… К вам с деловым предложением, а вы с шилом… Может, разберемся?
        - Пацан еще! Разборки наводить пришел, - с улыбкой прошипел Авдей.
        В это мгновение Стасик прыжком оказался возле Дохлого и, не давая возможности выдернуть из кармана руку, опрокинул его на землю коротким ударом в челюсть. Отскочив в сторону, с холодной яростью процедил:
        - Нокаут.
        Авдей выхватил из-за спины кусок арматуры, кинулся на Стасика. Сорвались с места и двое других мужиков. На их лицах было злобное отупение и желание крови.
        Нырком Стасик ушел от просвистевшего в воздухе прута арматуры. В удар по корпусу нападавшего он вложил всю силу. Переломившись пополам, Авдей молча ткнулся головой в землю, а Стасик уже был на недосягаемом расстоянии.
        - Нокаут, - вновь констатировал он и двинулся на опешивших дружков Авдея: - Чего приуныли, ханурики?.. Ну?.. Куда же вы?!
        Мужики, пятясь, скрылись за ближайшим составом, Стасик пожал плечами, пружинисто подошел к Дохлому, который подавал легкие признаки жизни. Быстро обшарив его карманы, Стасик вынул оттуда курашовский бумажник и заточенную явно не для работы по электрической части отвертку. В то время простонал перевернутый на спину Авдей. Оставив Дохлого, Стасик подошел к его напарнику. Тот с трудом приподнял веки.
        - Деньги где? - поднеся острие отвертки к горлу и царапая в кровь, оскалился Стасик.
        Кадык Авдея дрогнул. Стараясь не делать лишнего движения, Авдей запустил ставшие вялыми пальцы в карман брюк, вытащил две замусоленные купюры по пятьдесят рублей.
        - Остальные пропили, - морщась, просипел он.
        - Сколько? - намеренно расцарапывая кожу под кадыком, спросил Стасик.
        - Триста…
        - Врешь, козел! - почти ласково проговорил Стасик. - Врешь!
        Услышав подобное оскорбление, Авдей покраснел, дернулся, но, ощутив непреклонность заточенного жала отвертки и теплую струйку крови, ползущую по ложбинке между ключицами, уронил голову на землю:
        - Взаправду триста…
        - Триста?! - с угрозой удивился Стасик, заметил, что Дохлый уже поднялся на ноги, предостерег: - Не рыпайся, придурок! Враз твоему корешу лишнее дыхало сделаю!
        Дохлый споткнулся на полушаге.
        - Так сколько было денег? - снова уставился на Авдея Стасик.
        - Да западло! - обиженно выкатил глаза Авдей. - Четыреста всего.
        Стасик с видимым сожалением убрал лезвие отвертки от его подрагивающей и пульсирующей шеи, распрямился, посмотрел на Дохлого, потом снова на Авдея:
        - Вот что, тубики… Триста, что вы уже просадили, прощаю… Учтите, что за те сведения, которые вы мне сообщите, я бы больше четвертного билета не отвалил. Ну да ладно…
        - Спасибо, благодетель, - юродствуя, притронулся к распухшей челюсти Дохлый.
        - Прикрой пасть, а то сделаю, что всю жизнь только кашку манную будешь цедить, - осадил Стасик, продолжил: - Короче, кому вы грузили лук?
        - Какой лук? - попробовал сделать недоуменное лицо Авдей.
        Стасик лениво поднял ногу, явно намереваясь пнуть ему под ребро:
        - Продолжить?
        - Не надо! - зло крикнул Авдей.
        А Дохлый, покосившись на поверженного приятеля, взмолился:
        - Кончай! Серега был, водила с «КамАЗа», и какой-то снабженец.
        - Какой? - с ухмылкой уточнил Стасик.
        - Не знаем, - поспешил заверить Дохлый. - Верткий такой, молодой относительно…
        - Здесь кто-нибудь из них бывает?
        - Серега чуть не каждый день, а фрайера того чего-то не видать, - приподнявшись на руках, проговорил Авдей, морщась от боли.
        Стасик на секунду задумался, сказал веско:
        - Завтра утром подойдет ваш знакомый, у которого вы лопатник дернули, покажете ему водилу… И не дай бог, еще раз обидите мужика… Под землей найду… Усекли?
        Авдей уже сидел на земле, качал гудевшей головой. Подняв глаза на приятеля, сказал:
        - Дохлый покажет…
        - Тогда привет семье! - бросил Стасик и направился в сторону выхода со станции.
        - Слышь, парень?! - окликнул Дохлый. - Зубы-то подлечить надо, занял бы…
        Стасик с трудом засунул руку в карман тесных джинсов, подал десятку:
        - Думаю, коньяк вы не любите?
        - Не уважаем, - заискивающе ухмыльнулся Дохлый. - От него, говорят, клопами воняет…
        Стасик насмешливо шевельнул разбитым носом:
        - В точности как от тебя… Ну, поправляйся, а завтра на работу… Гудок зовет!
        Курашов нервно дожидался на площадке перед воротами. Завидев целого и невредимого Стасика, кинулся навстречу:
        - Ну как?
        Тот подошел вплотную:
        - Значит, на последние двадцать четыре копейки в порт добрался?!
        Курашов отвел взгляд, промолчал. Стасик произвел в уме нехитрые вычисления и уведомил:
        - Приедем в гостиницу, половину отдашь мне… Четыреста рублей, как с куста, понял?
        - У них денег не осталось? - расстроенно спросил Курашов.
        - Сотня, - сказал Стасик и пояснил: - Махмуд дал тебе кусок. Делим пополам, выходит по пятьсот. Вот я и говорю, отдашь четыреста…
        - Я же на дорогу тратился, на гостиницу, две сотни юристу одному отдал…
        Стасик глянул насмешливо, но жестко:
        - Ох и жадный ты… Ладно, с тебя три сотни. Остальные - твои проблемы! Завтра найдешь этих жлобов, они покажут водилу, что лук вывозил. Побеседуешь с ним.
        Курашов испуганно отпрянул:
        - Да ты что?! Они же меня на нож посадят!
        Стасик немного подумал, успокоил:
        - Не должны.
        Хотя от такого предложения на душе у Курашова стало тоскливо и пусто, перечить он не решился, понимая, что с деньгами вышла промашка. Теперь этот бывший спортсмен непременно будет напоминать про обман, допущенный в отношении Махмуда, тыкать этим… Курашов подавил вздох, зашагал к машине.
        ГЛАВА 29
        Наутро Курашов ехал на товарную станцию не без внутренней дрожи. А ну как эти субчики надумают свести с ним счеты? Но сопровождать его Стасик отказался категорически, заявив, что после вчерашнего ужина и бессонной ночи, проведенной в компании с престарелой девицей, которую он подцепил в ресторане, торчать лучше в номере, чем на жаре. И вообще, сказал Стасик, он приехал сюда не бегать, высунув язык, а отдыхать, так как, трудясь на дядюшку Махмуда, притомился так, что впору санаторную путевку выхлопотать.
        Еще в такси Курашов с удовлетворением отметил, что возле ворот его дожидается один Дохлый. Подойдя к нему и увидев, как преобразилась физиономия его обидчика от набравшей силу и цвет опухоли, он едва сдержал злорадную улыбку. Нижняя часть лица Дохлого сильно смахивала на недозрелый баклажан.
        - Твой самбист, кажись, мне скулу сломал, - с кислой миной пожаловался Дохлый.
        Курашов дипломатично перевел разговор в другое русло:
        - Водитель не появлялся?
        - Вон «КамАЗ» стоит, - все так же грустно сообщил Дохлый. - Сорок восемь - пятнадцать…
        Курашов так устал от неудач, что едва не подпрыгнул от радости.
        - Спасибо, приятель, - бодро произнес он.
        - За спасибо здоровья не поправишь, - посетовал «приятель». - Подкинул бы на лекарство, мне ж бюллетень не платят…
        Курашов порылся в бумажнике, протянул пятерку. Дохлый с неподдельной обидой отказался:
        - Ты чё? Издеваешься, что ли?
        - Не четвертак же тебе давать! Червонцев нет.
        Дохлый был не против такой суммы, но по тону Курашова понял: на многое рассчитывать не приходится.
        - Хоть трешку подкинь… - жалобно проканючил он.
        Трехрублевые купюры у Курашова имелись. Он подал восемь рублей, повернулся, чтобы уйти, но Дохлый прервал свою задумчивость:
        - Дай еще трешку, будь человеком… А то никак на фуфырь не выходит…
        Чтобы отвязаться, Курашов с досадой сунул ему еще одну трешку, направился к «КамАЗу».
        В кабине никого не было. Обойдя машину кругом, Курашов потянул правую дверцу, она подалась. Глянув по сторонам, он решительно встал на приступок, нырнул в кабину.
        Вскоре пришел водитель. Распахнув дверцу, озадаченно уставился на неожиданного гостя:
        - Здорово были…
        - Здорово, - с многообещающей интонацией отозвался Курашов, который на этот раз решил не ударить в грязь лицом и действовать более напористо.
        - А ты кто такой? - продолжая недоумевать, спросил водитель.
        - Залазь в кабину, Серега, не робей! - ухмыльнулся Курашов с самой наглой миной.
        Столь нахальное заявление привело Сергея в восторг:
        - Ну ты даешь!
        Однако поведение незнакомца было интригующим, и он невольно последовал совету.
        - Давай прокатимся, - предложил Курашов. - Разговор есть.
        - У меня экспедитор в конторе.
        - Скоро подойти должен? - озаботился Курашов.
        - Минут через пятнадцать!
        - Уложимся, - заверил Курашов. - Поехали.
        - Раз так… - Сергей включил двигатель.
        Когда машина вывернула на шоссе, Курашов кивнул в сторону обочины:
        - Причаливай.
        В его тоне Сергею послышалась если не угроза, то, во всяком случае, нечто напоминавшее ее. Незаметным движением он проверил, на месте ли монтировка, удобно ли выхватывается. Остановив «КамАЗ», всем корпусом повернулся к пассажиру:
        - Ну, выкладывай свой разговор.
        - Куда ты возил частный лук и кто тебя нанимал? - прямо спросил Курашов.
        Мелькнула мысль, не из милиции ли этот тип, но Сергей нашелся:
        - Может, удостоверение покажете.
        Курашов не успел сообразить, что он имеет в виду, и нагнал на лицо суровости:
        - Запомни, дружок! Лук ты возил чужой, а за это, кстати, головы отрывают.
        Сергей вздохнул с облегчением. Он еще не до конца понимал суть происходящего, однако одно было ясно как божий день: перед ним не сотрудник милиции, далеко не сотрудник… На скулах водителя заиграли желваки:
        - Чего разорался?
        - С кем ты возил лук? - настырно повторил Курашов.
        - С твоей бабушкой! Уловил?
        - Что-о?
        Прыжком оказавшись на земле, Сергей обежал машину, распахнул дверцу.
        Курашов смотрел на него сверху вниз. В его мозг уже начали закрадываться сомнения в правильности выбранной линии поведения, но, продолжая претворять ее в жизнь, он просипел:
        - Пожалеешь!
        Сергей ухватил его за рукав пиджака, с силой, так, что послышался треск материи, рывком выдернул из кабины. Курашов не успел сгруппироваться и, нелепо размахивая руками и ногами, рухнул на землю, пролетев в воздухе метра три. К счастью для него, падение получилось удачным. Он лишь больно ударился коленкой и немного пробороздил щекой по крупнозернистому асфальту.
        Убедившись, что его собеседник жив, Сергей захлопнул дверцу, уселся за руль.
        Курашов глянул по сторонам, увидел несколько сочувствующих прохожих, улыбнулся им, показывая, что произошло всего-навсего маленькое недоразумение, торопливо отряхнулся, заковылял по тротуару.
        В гостиницу он вернулся в прескверном состоянии духа.
        Стасик оторвал от подушки заспанное лицо и рассмеялся. Сначала негромко, потом, видя, как багровеет от злости и обиды Курашов, во весь голос. А когда тот попытался одернуть его, и вовсе зашелся от хохота.
        - Ну, Михаил Федорович, с тобой не заскучаешь! - икнув от сдерживаемого хохота, наконец выдавил он. - Неужто опять те жлобы?
        - Водитель, - хмуро буркнул Курашов, чем вызвал новый взрыв самого жизнерадостного смеха.
        ГЛАВА 30
        Немного остынув после конфликта с незнакомцем, Сергей пожалел, что расстался с ним так быстро. Что же получается? Выходит, Землянский прибрал к рукам чужой груз?.. Надо было побольше выведать у этого сморщенного стручка! Интересно, каким образом он вышел на него? Явно не через Землянского, раз спрашивает, кто нанимал машину… Надо потолковать с Игоревичем. Он-то думал, лук его, а выходит…
        Мучимый этими сомнениями, Сергей упросил экспедитора отпустить его пораньше и поехал на работу к Землянскому.
        - Он у нас здоровьем слабенький, на больничном, - посетовала длинноногая брюнетка. - Передать что-нибудь?
        Сергей мрачно улыбнулся:
        - Что водитель с «КамАЗа» шибко хотел его видеть.
        Раечка взмахнула ресницами:
        - Это вы?
        - Нет, моя бабушка, - грубовато пошутил Сергей, уже выходя в коридор.
        В кабине он задумался. Выкурив подряд две сигареты, пришел к выводу, что медлить не стоит, и резко переключил скорость.
        Однако дома Землянского не оказалось. Жена, заметив удивленно вскинутые брови Сергея, пояснила:
        - Он на работе. Рабочий день до шести, пока доедет…
        - Извините, - буркнул Сергей.
        После недолгого размышления он поехал на рынок, рассудив, что Леночке, которой Землянский сбывал лук, вполне может быть известно его местонахождение. Из мимолетных разговоров с Землянским Сергей заподозрил, что эта самая Леночка отнюдь не только коммерческая партнерша Бориса Игоревича.
        С трудом отыскав место, где можно было приткнуть свой длиннющий «КамАЗ», Сергей направился к рыночному павильону.
        В окошечке «Бюро добрых услуг» горел свет.
        - Привет, Ленуля! - с топорной фамильярностью проговорил Сергей, просунув в окошко голову.
        Елена Николаевна узнала в нем доверенного шофера Землянского, поэтому не стала обращать внимания на тон, каким он обратился к ней, отозвалась:
        - Привет.
        - Как торговля? Процветает?
        - Хочешь в продавцы податься? Или в рубщики? - вопросом ответила Ситникова.
        Серега хохотнул:
        - Как же?! Кто-то меня примет! Окажи протекцию, пойду!
        Ситникова увела разговор в сторону:
        - Зачем приехал?
        - Да так. Игоревич где, не знаешь?
        Елена стрельнула глазами, сделала непонимающее лицо:
        - Почему ты об этом спрашиваешь меня?
        - Дома нет, на работе тоже… Вот и подумал…
        - Для чего он тебе?
        - Слушай, мы так не договаривались! - осклабился Сергей. - Я тебе вопрос, ты мне вопрос. Это же не разговор… Нужен мне Игоревич, вот и весь сказ.
        Сообщать, что Землянский находится у нее дома, Елена Николаевна посчитала излишним. Ничего не обещающим тоном произнесла:
        - Скажи, что передать, может, увижу не сегодня завтра…
        - Передай, завтра утром к нему на работу заскочу. Это с луком связано.
        Глаза Ситниковой потемнели:
        - Что-нибудь случилось?
        - Ленуля… - укоризненно протянул Сергей. - С Игоревичем разговор нужен…
        - Хорошо, передам, - поджала губы Елена Николаевна.
        Сергей понимающе хмыкнул, распрощался.
        Заслышав звук отпираемой двери, Землянский включил плиту на малый огонь, шлепая великоватыми тапочками, оставшимися Ситниковой как память о втором муже, променявшем ее на невзрачную воспитательницу детского сада, поспешил навстречу:
        - Леночка!
        Ситникова скинула босоножки, устало и грузно прошла в комнату. Опустившись в кресло, она закурила.
        - Что с тобой? - участливо спросил Землянский.
        - Водитель твой приезжал…
        - С работы? - насторожился Землянский.
        - Тот, что лук привозил.
        - Серега?.. Говорил что-нибудь?
        - Сказал, утром к тебе заскочит. С луком связано…
        - С луком?
        - Да… Мне ничего не сказал.
        Землянский досадливо закружил по комнате. Елена Николаевна остановила его:
        - Чего ты психуешь?
        - Ну, мало ли… Надо бы сегодня с ним поговорить…
        Ситникова медленно выпустила струю дыма:
        - По-моему, ты сюда еще не переехал, чтобы приглашать гостей…
        - Но, Леночка… - смущенно скривился Землянский. - Понимаешь же, что так просто он бы не искал меня. Наверняка и дома побывал, и на службе…
        Ужин он проглотил быстро. Отставив тарелку, виновато посмотрел на Ситникову:
        - Пожалуй, я побегу… Вдруг Сергей возле дома дожидается.
        Елена Николаевна, которую не покидало чувство неясной тревоги, ощутила, что ей жутко не хочется оставаться в квартире одной, но удерживать Землянского не стала, лишь язвительно бросила:
        - Жене передай, завтра получит свои босоножки!..
        Землянский нервно поправил галстук:
        - Зачем же так, Леночка?
        - Разве я что-то не так сказала? - с нескрываемой иронией удивилась она.
        Чем ближе она узнавала Землянского, тем скучнее ей становилось. Елена Николаевна ругала себя, убеждала, что, если они сойдутся окончательно, это будет далеко не самый худший вариант, но поделать с собой ничего не могла. Она часто вела себя с ним оскорбительно, и в такие моменты Землянский морщился, словно от боли… Но тоже ничего не мог с собой поделать. В его мозгу постоянно вертелась строчка, как ему помнилось, из Некрасова: «Люди холопского звания - сущие псы иногда: чем тяжелей наказания, тем им милей господа». Какая-то неведомая сила привязывала его к Ситниковой. С радостью разорвал бы он эти путы, стер в памяти даже воспоминание об этой женщине, но никак не мог ни хлопнуть дверью, ни топнуть ногой, ни даже крикнуть…
        - Прости, Леночка, - сказал он. - Я действительно побегу. Завтра заеду к тебе на рынок.
        Елена Николаевна пожалела его. Слишком растерянно и виновато он глядел. Она подошла, взъерошила негустые, слегка волнистые волосы, спросила:
        - Завтра останешься?
        Землянский скованно улыбнулся:
        - Конечно, Леночка, конечно.
        Оставшись наедине со своей уютной квартирой и неуютными мыслями, Ситникова долго сидела не двигаясь. Глаза были пусты, думать ни о чем не хотелось… Она понимала: приход Сергея сулит нечто неприятное, какое-то беспокойство… Помимо воли, сами собой в мозгу всплывали картины знакомства с Ефимовым… Вначале он упросил принять три мешка лука, потом тихо и ненавязчиво предложил участвовать в безобидном, но доходном дельце. Сулил, что нежелательных последствий не будет, тем более что на ее долю совсем не выпадало риска… Подсознательно она чувствовала: такие деньги задаром не достаются, что чем-то надо их отрабатывать, однако стремление всегда и во всем быть независимой тяжелой и мягкой подушкой придавило, заглушило сомнения… Страх разоблачения, страх наказания, вспыхнувший сразу после ареста Ефимова, теперь исчез. Она узнала, что лук не попал в руки ОБХСС, он попал к Землянскому… Место страха заняла обида. Почему весь барыш должен достаться Землянскому, почему? Елена Николаевна умело вырвала у него свою долю, прихватив и чужую… Что будет?! Что будет?! Нет, определенно над этим вагоном довлеет злой рок!
Незадолго до его поступления попадает в тюрьму Ефимов… Железнодорожники засылают его в руки Землянскому… Тот приходит с луком не куда-нибудь, а к ней… И сейчас, когда, казалось, все улеглось, утихло, подернулось ряской, снова натягивается струна неизвестности… Или роковое начало заложено не в этом конкретном вагоне, а во всем, что связано с доходным луком… Говорится же, пишется везде - сколько веревочке ни виться… Затянула ее торговля, размазала по жизни… Почему все так?.. Почему?.. Ответ она знала, так как мысли эти приходили не в первый раз… Потому, что всегда ей хотелось избавиться от серости! От серой одежды, от серой мебели, от серых, с мыслями о том, что еще надо дожить до зарплаты, семейных празднеств… Трудно было попасть в «Бюро добрых услуг», ох как трудно… Пришлось спать… Все свое обаяние приложила, все умение… Устроилась-таки… Правда, устройство это стоило первого мужа. Не хотел понять, что иногда бывают встречи, где ему совсем не обязательно присутствовать, где вообще нет ни мужей, ни жен, а лишь теплая компания «своих». И что происходит в этой компании среди своих же и остается, не
выносится на улицу… Мерещилось ему, что она изменяет. Вбил себе в голову, а потом и ей. Пришлось оправдывать его подозрения еще в большей мере, все равно ходила по уши измазанная красочными эпитетами… Исчезла серая мебель… Не стало серой одежды… Новые друзья выглядели веселыми и беззаботными… Но стоило сойтись с кем-нибудь поближе, становилось скучно. Все друзья и подруги скоро приелись, как торт «Прага», если есть его каждый день… Попался бы какой-нибудь стоящий мужик! Может, бросила бы она свои «добрые услуги»…
        Ситникова вдруг призналась себе, что соскучилась даже по обыкновенной ревности, по самой глупой, необоснованной ревности, когда тебя ждут и злятся на пятиминутное опоздание. Поймав себя на этой мысли, Елена горько усмехнулась.
        Резко поднявшись из кресла, включила магнитофон на полную мощность, так что басовые ноты отдавали в досках пола, отправилась на кухню. Она мыла посуду и говорила себе, что раскисать раньше времени не следует.
        ГЛАВА 31
        Ночь Землянский провел неспокойно. Снилась всякая гадость, какая, он не запомнил. На рабочем месте он появился внешне вполне жизнерадостный и энергичный, с поправками на человека, которому полагается сидеть дома с простудой.
        - Здравствуйте, Тонечка! Здравствуйте, Раечка! - бодро произнес он, переступая порог кабинета. - Как вы тут без меня?
        - Ох, Борис Игоревич! - разулыбалась Тонечка.
        - Ох, Борис Игоревич! - не без язвительности вторила Раечка. - Отлично без вас!
        Землянский сделал вид, что не заметил тона. Раечка помолчала, придирчиво оглядела начальника, добавила:
        - Вы очень плохо выглядите… Зачем в таком болезненном состоянии было приходить на работу?
        Землянский глянул в зеркало, покачал головой, слово сочувствуя сам себе:
        - М-да… Больничный кончается, а видок… Не могу пускать производственные дела на самотек, вот и заглянул… Дела-то как идут?
        Раечка успокоила:
        - Вы не волнуйтесь, все хорошо… Выздоравливайте, не торопитесь с выходом на работу, мы без вас управимся…
        - Нет, нет! - воскликнул Землянский. - Завтра иду закрывать больничный… Хватит прохлаждаться…
        - Вас вчера парень спрашивал, водитель «КамАЗа», - сообщила Тонечка.
        - «КамАЗа»?.. Кто бы это мог быть?
        Тонечка виновато пожала плечами. Землянский принялся изучать какие-то бумаги, лежащие на его столе. Он с нетерпением ждал Сергея и поэтому со стороны выглядел действительно сосредоточенным и занятым руководителем среднего звена.
        Среди городского шума Борис Игоревич чутко уловил звук подъехавшей автомашины с дизельным двигателем. Рассеянно встал:
        - Пойду-ка перекурю, а то после повышенной температуры голова плохо соображает.
        Раечка поддакнула:
        - Недавно в «Здоровье» читала, что при некоторых видах простудных заболеваний рекомендуется курить. Только вот не запомнила, то ли по три сигареты перед едой, то ли две после…
        Тонечка укорила ее взглядом, перевела большие, полные сочувствия глаза на Землянского. Тот ругнулся в душе и, решив поддержать шутку Раечки, улыбнулся вяло:
        - Перед приемом пищи и запивать теплым молоком.
        Сергея он встретил на лестнице. Торопливо ответил на рукопожатие, бросил нервно:
        - Что случилось?
        Сергей коротко передал содержание своего разговора с незнакомцем, которого так непочтительно выкинул из кабины. После этого насмешливо посмотрел в настороженные глаза Землянского:
        - Сознайся, Игоревич, умыкнул чей-то лук?
        Продолжая прокручивать услышанное в мозгу, Землянский не уловил вопроса:
        - Серега, а этот тип не из милиции?
        - А то б я не догадался! - хмыкнул Сергей. - Не похож.
        - Так, так, так… - задумчиво проговорил Борис Игоревич. - Молодец, что ничего не сказал ему.
        Сергей почесал затылок:
        - Само собой молодец… С тебя причитается, Игоревич. Так сказать, за двойной риск.
        - Чего причитается? - опешил Землянский.
        - Как чего?! - возмущенно удивился Сергей. - Мы ведь с тобой не договаривались, что меня всякие хмыри будут отлавливать да про тебя расспрашивать. Сам понимаешь, молчание - золото.
        Досадуя в душе, Землянский по-дружески улыбнулся, похлопал водителя по плечу:
        - Ладно, решим… Ты же меня знаешь.
        - Когда? - надавил Сергей.
        - Завтра. Сниму деньги с книжки я рассчитаюсь, - уже не скрывая недовольства, бросил Землянский и снова переменил интонацию: - Только ты, Серега, не трепись о нашем деле… По рукам?
        Сергей согласно кивнул:
        - Где тебя искать завтра?
        - Сюда подъедешь… часам к пяти, - сдержал вздох Борис Игоревич.
        Когда он вернулся в кабинет, Раечка пожалела, что иронизировала над болезнью начальника. Лицо Землянского было бледно, глаза запали.
        Просить прощения за допущенную нетактичность было не в характере Раечки, поэтому она неловко проговорила:
        - Борис Игоревич, вы, право, неважно выглядите…
        - Спасибо за участие! - зло буркнул Землянский.
        Раечка молча проглотила этот показавшийся ей заслуженным упрек.
        Для видимости побыв на рабочем месте еще полчаса, Землянский сослался на необходимость принимать процедуры, вышел на улицу и сел в свои «Жигули». Он не думал, зачем ему нужно увидеться с Ситниковой, не задумывался, что Елена Николаевна является для него отдушиной. Перед кем еще он может выговориться? Ведь неясные угрозы со стороны неизвестного касались не только и не столько Сергея… Направлены они прежде всего против него, Землянского!.. Кто знает, не найдут ли хозяева лука путь к нему?.. Успокаивало одно - методы этого субъекта и безнаказанность физического воздействия, примененного Сергеем, свидетельствовали, что субъект не из очень решительных и, главное, не из ОБХСС…
        Елена Николаевна, увидев, что Землянский идет по рынку чуть прыгающей походкой, поняла - он находится не в самом лучшем расположении духа.
        - Леночка, нам поговорить надо, - просунувшись в окошечко, сказал Землянский. - Не здесь, в машине… Пойдем.
        Ситникова не смогла сдержать вспышки раздражения:
        - Почему не здесь?! Заходи в подсобку.
        - Кто-нибудь непременно припрется, будет долбить в стекло, ты пойдешь отпускать какой-нибудь виноград. Не дадут спокойно потолковать.
        - Иди, я сейчас подойду, - кивнула Елена Николаевна.
        Словно сомнамбула, Землянский отошел от прилавка, но тотчас вернулся:
        - Машина не на стоянке, а возле трамвайной остановки…
        - Найду.
        Оказавшись в «Жигулях», Борис Игоревич закурил. Он пытался сосредоточиться, но безуспешно. Мысли расплывались, превращались во что-то рваное, без конца, без начала… Когда Ситникова постучала по стеклу, он вздрогнул, испуганно вскинулся.
        - Дай сигарету, - попросила Ситникова.
        Особого желания курить у нее не было, но Землянский молчал, и надо было прервать затянувшуюся паузу.
        - Леночка, ты совсем не знаешь тех, кто поставлял лук Ефимову? - пряча зажигалку, спросил Землянский.
        Ситникова отрицательно покачала головой.
        - А они тебя?
        - Нет.
        - Совершенно точно? - продолжал допытываться Землянский.
        - Откуда им знать?
        - Может, Ефимов им назвал тебя?
        - Исключено, - ответила Елена Николаевна и жестко поинтересовалась: - Ты зачем меня позвал?
        Землянский сбивчиво рассказал о том, что сам недавно узнал от водителя.
        - Думаешь, этот тип ищет лук? - выпустила дым Ситникова.
        - Скорее всего, это не его лук, но ищет он именно лук.
        - Боишься, до тебя дотянутся?
        Вопрос был задан почти без иронии, но Землянский взвился:
        - Что тут смешного?! Тут обдумать нужно, как поступить, что делать, а ты!..
        - Встретиться с тем типом и отдать их долю, - спокойно произнесла Ситникова.
        Лицо Землянского перекосилось:
        - Что?! Долю?! Мало того, что ты меня обчистила, так еще и им отдай!
        - Лук-то не наш… - усмехнулась Елена Николаевна. - Я ведь не говорю, чтобы только ты делился, я тоже войду в долю…
        - Шиш им с маслом! - воскликнул Землянский. - Я тут крутился, организовывал все, и вдруг отдавать! Да они до нас не доберутся! Слабо им! Сереге я сказал молчать. Он парень-кремень! Заряжу ему завтра пару сотен, и все дела… В милицию не побегут… До меня, если доберутся, что из того? А ничего! Адресом, дорогие товарищи, ошиблись! И ты молчи! У тебя деньги тоже не лишние!
        Ситникова немного подумала, взглянула в воодушевившееся лицо Землянского, грустно усмехнулась:
        - Есть и лишние… Только вот мужика нет, мужа…
        Впервые она была так откровенна. Впервые. Да и то потому, что окончательно разуверилась в Землянском. Однако он был настроен иначе, чем это казалось ей. Умом понимая, что, возможно, совершит несусветную глупость, Борис Игоревич еще прошлой ночью подумал, что придется все-таки расстаться с женой.
        Супруга Землянского до того привыкла к его шальным деньгам, что никогда не спрашивала, откуда они берутся. Не задумывалась и о том, как достаются. Она полагала, что так и должно быть. Это бесило Бориса Игоревича уже несколько лет. Ему хотелось крикнуть, рассказать, как буквально из ничего приходится выжимать свою копейку, но сделать этого не мог, не хотел, так как не был в ней уверен. При разводах женщины становятся опасны…
        Леночка совсем другой человек. Она сама каждый день на той же незримой линии огня, ей и объяснять ничего не приходится. И Леночка красива. Собственно, сама по себе ее красота не очень и нужна ему, однако приятно, когда рядом с тобой такая женщина. Сам-то Борис Игоревич от природы не был щедро одарен внешностью. В юности, когда человек обращает на себя пристальное внимание, он не раз убеждался, что переносица у него так гладко переходит в нос, нос - в губы, а те - в подбородок, что, собственно, нельзя и разобрать, где начинается одно, где кончается другое. Поэтому Землянский не любил смотреться в зеркало. Со временем с помощью одежды и манеры поведения он научился придавать себе довольно приличный облик. Но женщины ему всегда попадались какие-то невзрачные, которые лишь подчеркивали в нем то, что он не желал выставлять напоказ… В Ситниковой было какое-то неброское, независимое от красоты обаяние. Оно не давало Землянскому забыть о ней, сковывало по рукам и ногам.
        Забыв о луке, о деньгах, о возможной опасности, Землянский возразил с игривой обидой:
        - Как это нет мужика?! А я?
        Мгновенная перемена в его настроении доказала Елене, что Землянский по-прежнему к ней неравнодушен. Она слабо улыбнулась, проговорила:
        - Разве что… Ждать тебя вечером?
        - Если все будет спокойно, - ответил Землянский, как бы со стороны услышал свои слова, погрустнел? - Конечно, загляну…
        ГЛАВА 32
        Стасик выпрыгнул из автобуса, оглянулся на протискивающегося к выходу Курашова:
        - Шустрей, папаша! Двери закрываются, следующая остановка…
        Наконец Курашов выбрался. Неуклюжие шутки молодого компаньона давно начали раздражать, и он, пробурчав что-то нечленораздельное, поспешил за Стасиком, впрочем, без намерения идти рядом. Тот приостановился, взял Курашова под руку:
        - Ты меня правильно ведешь, Михаил Федорович?
        - Своими глазами видел на дверце номер автоколонны, - огрызнулся Курашов.
        - А колонна-то здесь?
        - Я что, города не знаю?
        - Жираф большой… - индифферентно отозвался Стасик. - Веди, Сусанин!
        Они подошли к высоким железным воротам. Курашов указал глазами на вывеску:
        - Убедился?
        - Пока да… Иди-ка ты вон туда, посиди в тенечке, а я зайду побазарю.
        Однако пройти на территорию автоколонны Стасику не удалось. Его остановил крикливый голос пожилого вахтера:
        - Куда?! Ну-ка, пропуск покажь!
        - Отец, мне тут приятеля повидать надо, - оскалился Стасик золотыми зубами.
        Вахтер придирчиво оглядел его, покачал головой:
        - Таких сынов у меня не наблюдалось. Кто тебе нужен?
        - Серега. Он на «КамАЗе» баранку крутит, сорок восемь - пятнадцать.
        - Не приезжал еще, - недовольно сказал вахтер, захлопывая перед носом Стасика дверь проходной.
        Беззаботно посвистывая, тот перешел улицу, подсел к Курашову, полез за сигаретой:
        - Ладно, друг Миша, иди гуляй… Кажется, по адресу привел.
        - Ментам не попадись.
        Стасик снисходительно хмыкнул:
        - Постараюсь. Ты к ужину что-нибудь прикупи. В кабак тащиться никакой охоты нет, отоспаться ходу.
        Курашов многозначительно взглянул на него, Стасик догадался, на что тот намекает, похлопал его по колену:
        - Я же, друг Михаил Федорович, к тебе в гости прилетел по твоей просьбе. Хочешь не хочешь, расходы тебе нести.
        Стасик ожидал появления «КамАЗа». В ворота автоколонны одна за другой возвращались усталые после трудового дня машины. Водители, требуя от пожилого вахтера большей разворотливости, отчаянно сигналили, кричали что-то, высунувшись из кабин. Ворота судорожно вздрагивали, нехотя уползали вбок, освобождая нетерпеливым доступ к просторному асфальтовому полю.
        Взгляд Стасика автоматически фиксировал пропыленные номера автомобилей, и если попадалось что-нибудь похожее на сорок восемь - пятнадцать, невольно застывал. В таких случаям Стасик подходил ближе, но, убедившись, что номер лишь отдаленно похож на искомый, снова принимался мерить тротуар ногами.
        Когда он заметил «КамАЗ», одаренный госавтоинспекцией тем самым номером, то оторопел, как человек, всю жизнь мечтавший об удаче и случайно встретившийся с ней в самое неподходящее время. «КамАЗ» круто вывернул к воротам и, увидев, что они заперты, рассерженно рыкнул.
        В несколько прыжков Стасик очутился перед кабиной, распахнул дверцу:
        - Слушай, парень, постой! Просьба есть!
        Сергей глянул сверху вниз, убрав руку с сигнала:
        - Чего хотел?
        Стасик состроил заискивающую мину, понял, что получилось не очень удачно, и довольно напористо произнес:
        - Нет желания подзаработать?
        - Не на голодном пайке, - уклончиво ответил Сергей. - Говори, чего надо?
        - Холодильник на даче испортился, привезти бы… Туда и обратно, вот и все дело…
        Сергей отрицательно качнул головой:
        - Это же за город выезжать… Сейчас с этим строго. У начальника разрешение, потом в трансагентстве… Себе дороже…
        - Слушай, друг. - Стасик снизил голос до громкого шепота. - Я про холодильник того… загнул… Мне железо вывезти надо, кровельное, твоя машина как раз подходит. За один рейс обернемся…
        Сергей посмотрел на посерьезневшую физиономию собеседника, бросил с нескрываемым недовольством:
        - Чего ты мне мозги компостируешь?! То одно, то другое…
        - Не сразу же скажешь, - едва сдерживая готовую вырваться резкость, отозвался Стасик, - приглядеться хотел…
        - Что я тебе - пингвин, что ли? - сказал Сергей и смягчился: - Залазь, потолкуем.
        Стасик быстро забрался в кабину, и автомашина, сдав назад, отъехала от ворот. Сергей пошарил по брючным карманам, словно забыл о сигаретах в болтающемся за спиной пиджаке:
        - Курить есть?
        Стасик протянул «Мальборо» и по взгляду понял, что это расположило водителя. Сделав несколько затяжек, тот с грубоватой дружеской интонацией поинтересовался:
        - Откуда железо повезем?
        Вспомнив наставления Курашова, Стасик назвал село, расположенное неподалеку от города, однако на довольно безлюдной трассе. Сергей хохотнул:
        - Чего надумал?! Люди из города везут, ты в город?!
        Стасик поддержал его тон:
        - Склад подшаманить договорились, а железо пришлось через директора совхоза выписывать.
        - Понятно… Сколько повезем?
        - Тонн десять.
        - Понятно… Полдня под загрузкой простоим.
        - Какие полдня?! Автокран будет, здесь тоже организуем.
        - Понятно, - в третий раз повторил Сергей, не решаясь перейти к существу дела, потом раздумчиво протянул: - Оформление беру на себя, у нас в колонне бухгалтерша - внештатный агент трансагентства, квитанцию выпишет, с начальником договорюсь…
        Стасик вытащил пятьдесят рублей, положил на сиденье между собой и водителем, пояснил:
        - Задаток… Как говорится, пятьдесят процентов будущего гонорара, хоп?
        Сергей кивнул, почти не глядя, взял деньги, опустил в карман пиджака:
        - Завтра к четырем подходи сюда. Буду ждать.
        Хотя время было безразлично Стасику, он для видимости озадаченно сказал:
        - Пораньше нельзя?
        Серега прикрыл глаза, прикидывая, сможет он завтра освободиться чуть раньше, посидел в таком состоянии с минуту, мотнул головой:
        - Не получится… Мне же всю работу надо сделать, иначе фиг машину дадут.
        - Тогда в четыре, - сказал Стасик, пожал руку водителю и веселой походкой зашагал к остановке общественного транспорта.
        ГЛАВА 33
        К автоколонне Сергей подъехал в самом радужном настроении. День выдался удачным. С утра заехал к Землянскому, получил двести рублей за молчание о луковом вагоне, потом поплакался перед начальником, чтобы дал машину отвезти железо для крыши одинокой старушке-тетке. Начальник разрешил. И теперь Сергей поджидал клиента.
        Стасик подошел минута в минуту.
        - Здорово! - забравшись в кабину, бросил он и, дабы избежать ошибки, полюбопытствовал: - Тебя зовут-то как? Вчера так и не познакомились.
        - Серегой зови.
        - Это хорошо, что Серегой, - улыбнулся Стасик. - Меня - Николаем.
        Сергей кивнул, похлопал по карманам. Стасик догадался, какая последует просьба, протянул пачку.
        - Опять «Мальборо»?! - деланно удивился Серега, потер руки: - Живем! Где это люди достают? Сколько езжу, никак не попадаются…
        Стасик приобрел сигареты на самой оживленной магистрали города, в магазине в доме с башенкой, на которой красовались часы, однако, решив подыграть, отмахнулся:
        - Подруга одна завмагом пашет.
        - Подари? - прищурился Серега.
        - Пачку?
        - Подругу! - захохотал водитель, срывая «КамАЗ» с места.
        Приближался час пик, и улицы постепенно наполнялись автотранспортом, как узкие горные речушки наполняются рыбой, готовой умереть на камнях, лишь бы пробиться к местам нереста.
        Сергей вел машину на предельно допустимой скорости. Неожиданно вспыхнувший светофор заставил его резко вдавить педаль тормоза. Покрышки с сухим резиновым визгом проехали по асфальту, оставив после себя черный, едко пахнущий след.
        - Понавешали на каждом шагу, - ругнулся Сергей. - Вчера не было, а сегодня висит!
        - От этих придурков только и жди пакости, - поддержал разговор Стасик.
        - И не говори… Дороги путевые сделать не могут, а эти фонари на каждом шагу!
        Стасик глянул на забитую транспортом встречную полосу движения:
        - Не пойму… Днем свободно, а к вечеру столько машин…
        - А-а! - небрежно отозвался Сергей. - С утра документы получаешь, потом грузишься, потом обед. То да се… Груз сдашь, опять с документами возня. Раньше четырех никак не освобождаешься. Вот и получается, что около пяти все домой прут.
        Вскоре на обеих сторонах дороги замелькали одноэтажные постройки, будто ближе к окраинам город оплывал, как забытый огарок свечи. Когда исчезли последние дома и вдоль шоссе потянулась изредка разрываемая проселочными дорогами густо-зеленая цепь лесопосадок, лицо Стасика утратило сонное выражение.
        Убедившись, что они отъехали достаточно далеко и ни впереди, ни сзади автомашины не просматриваются, он попросил:
        - Сверни-ка вон туда!
        Сергей озадаченно посмотрел:
        - Ты же говорил, в совхоз надо?
        - Кран здесь должен дожидаться. Я после обеда его сюда зарядил, чтобы в совхозе глаза не мозолил.
        Сергей пожал плечами и, сбросив скорость, свернул на мягкий от пыли проселок. Стасик оглянулся. Проселок вильнул в сторону, и теперь «КамАЗ» был скрыт от шоссе стеной лесопосадок.
        - Стоп, приехали, - сказал Стасик.
        В его голосе Сергею послышалось что-то непонятное, тревожное. Да и никакого автокрана не было видно. Однако он затормозил и лишь потом взглянул на попутчика.
        Холодная улыбка змеилась по губам Стасика, поблескивали золотые зубы, зрачки хищно сузились.
        - Ты чего? - испугался водитель и машинально притронулся ногой к монтировке.
        Стасик мгновенно оценил смысл движения водителя. Резко привстал, отработанным ударом опрокинул его на спинку сиденья. Голова Сергея безвольно упала на грудь, в лопнувшем уголке рта заалела кровь.
        - Нокаут, - констатировал Стасик, неторопливо выбрался из кабины, обошел ее, открыл дверцу со стороны водителя.
        Водитель выпал на седую придорожную траву мягко и грузно, словно утратил не только упругость мышц, но и жесткость многочисленных костей и косточек.
        Стасик достал сигареты, закурил. Лишь после этого нагнулся к лежащему, чтобы удостовериться, что тот жив и почти невредим.
        Веки Сергея медленно поползли вверх, открывая изумленно-испуганный взгляд. Сергей смотрел так, словно пострадал не от руки собрата по разуму, а от нелепого и беспощадного в своей избирательности удара стихии, словно минуту назад его не ударили рукой, а кабину пронзила молния, невесть откуда взявшаяся в совершенно безоблачном небе.
        - Ты что? - с трудом произнес он и медленно приподнялся.
        Следующий удар пришелся в солнечное сплетение. Сергей снова рухнул и снова поднялся. Пошатываясь, дико уставился на Стасика:
        - Ты что?
        Стасик нанес удар ногой в пах. Водитель вскрикнул, переломился пополам, с воем закатался по траве. Стасик докурил сигарету, пнул еще раз, теперь уже в крестец и под ребра.
        - Ты что?.. - едва мог выдохнуть позеленевший от боли Сергей. - Ты что?
        Нападение было таким неожиданным, а удары столь жестокими, что ему и в голову не пришло попытаться защитить себя. Самое ужасное было в том, что он не мог и предположить, за что его бьют.
        Стасик приблизился с кривой ухмылкой:
        - Зачем старикашку обижал?.. Он такой беспомощный, а ты прямо на виду у людей взял и выкинул из машины интеллигентного человека. Стыдно!
        На лице водителя мелькнуло облегчение. Наконец-то он понял, за что бьют. Понял не до конца, но все-таки понял. Вспомнилась неясная угроза морщинистого незнакомца.
        Стасику показалось, что Сергей усмехнулся. Он подошел вплотную, схватил за воротник рубашки, прошипел:
        - Весело тебе?
        Сергей рванулся, но занести руку для удара не успел. Коротким, резким движением Стасик подцепил его нос вверх. Жгучая боль омрачила сознание, заставила обмякнуть, заплакать.
        - Кто вывез вагон лука? - глядя на залитое кровью лицо водителя, спросил Стасик.
        - Не знаю, - простонал Сергей. - Не знаю я того мужика…
        Стасик словно клещами стиснул его плечо:
        - Еще скажи, не знаешь, куда вез!
        - На рынок! - в отчаяньи выдохнул Сергей.
        - Кому там сдали?
        Сергей затравленно забегал взглядом. Этого было достаточно, чтобы Стасику стало ясно - водитель раздумывает, говорить или молчать.
        - Придется продолжить, - вздохнул он, словно жалея распростертого на земле окровавленного человека. - Ради твоего здоровья…
        - В «Бюро добрых услуг» сдали…
        - Кому?
        Приложив грязную ладонь к разбитым губам, Сергей нехотя ответил:
        - Ленка там работает… ей.
        Стасик оттолкнул его, подошел к кабине, вынул монтировку. Глаза водителя расширились от смертельного ужаса, пот струями хлынул по лицу.
        - Не надо! - на надрывной ноте завопил он, отползая от Стасика.
        Тот усмехнулся:
        - Вставай, поехали… Никто тебя убивать не собирается. Меры предосторожности, как говорит один мой знакомый…
        Водитель боязливо посматривал, не торопился подниматься с земли. Стасик беззлобно рассмеялся:
        - Вставай! Лицо вытри и поехали. Времени нет.
        Сергей, прихрамывая, добрел до кабины, вытащил из-под сиденья большую фляжку, принялся неуклюже плескать воду на ладонь и размазывать по лицу кровь.
        - Давай полью, - предложил Стасик.
        - Обойдусь, - сплюнув, буркнул тот.
        - Твое дело, - согласился Стасик. Когда они уселись в кабину и Сергей окончательно пришел в себя, он протянул ему пачку «Мальборо»: - Кури.
        - Свои имеются! - огрызнулся водитель.
        - Обиделся, - утвердительно и даже с некоторым сочувствием произнес Стасик. - Ничего не поделаешь, такая уж наша жизнь рисковая. Не знаешь, откуда прилетит… Се ля ви…
        Руки Сергея подрагивали, в паху ныло, болела спина. Машину он сорвал с места так, словно был не водителем-профессионалом, а новичком-автолюбителем. Вырулив на шоссе, буркнул:
        - Зачем бить-то сразу?
        Стасик ненадолго задумался, проговорил рассудительно:
        - Как же мне было поступать? Спроси тебя по-хорошему, ничего бы не сказал, а монтировка у тебя под рукой…
        Некоторое время они ехали молча. Внезапно Стасик расхохотался от пришедшей в голову мысли:
        - Как говорится, с волками жить, по-волчьи выть!
        Сергей хмуро посмотрел на него, ничего не сказал.
        Появился указатель - «КПД». Сергей не отказал себе в удовольствии:
        - Сейчас остановлю рядом с гаишником и сдам тебя к чертовой матери.
        - Не сдашь, - лениво произнес Стасик. - У самого рыло в пуху. Такие, как ты, не сдают… Ты же ментов пуще меня боишься. Подумаешь, морду ему разбили… Заживет. А вот если они тебя законопатят, неизвестно, когда выкарабкаешься… Так что утрись, езжай спокойно.
        - Чего я такого сделал, чтобы меня законопачивать? - кисло хмыкнул Сергей.
        - Тебе лучше знать… Лук, поди, не задаром возил.
        - Можно подумать, он государственный…
        - А ты не думай, - ощерился Стасик. - Крути баранку и не думай. Понял?!
        Указатель требовал снизить скорость, что Сергей и сделал не без определенного злорадства. Мстя за свое унижение, он медленнее, чем принято, миновал стеклянную будку контрольно-диспетчерского пункта ГАИ. Его глаза все время зло косились на пассажира, но тот даже не изменил позы.
        Только когда пост остался позади, Стасик небрежно проговорил:
        - Зря старался. Нервишки у меня крепкие… Больше так не шути, а то прилетит откуда-нибудь из-за угла…
        Сергей отмолчался.
        Едва машина влилась в плотный поток городского транспорта, Стасик попросил:
        - Притормози. Скучный ты какой-то, надоело мне с тобой.
        Уже спрыгнув на землю, помедлил:
        - Задаток можешь себе оставить.
        - Спасибо, благодетель, - юродствуя, поклонился водитель.
        - Запомни, Серега, что, если ты меня вдруг забудешь, я не обижусь, - с ухмылкой намекнул Стасик.
        - Такие встречи не забываются, - язвительно отозвался Сергей.
        - Твои проблемы… Хоп, приятель!
        Стасик захлопнул дверцу, поймал подвернувшееся такси.
        Оставшись в кабине один, Сергей долго и вдохновенно ругался вслух. И это немного успокоило. Он подумал, что надо бы предупредить Землянского, но решил, что делать этого не обязан… Где-то в глубине души возникло смутное ощущение, что слово свое он сдержал не до конца, все-таки выдал, кому сбыли лук. Однако тут же пришла спасительная мысль: Землянского он не назвал, а насчет той красотки рынка никакого уговора не имелось…
        Прокрутив это соображение несколько раз, приплюсовав к нему полученную ни за что ни про что крепкую взбучку, Сергей пришел к выводу, что сполна рассчитался с Землянским.
        - Все… Даже думать забудь о луковых делах, - вслух наказал себе Сергей. - Слишком горькие они выходят…
        ГЛАВА 34
        Послушавшись совета довольного исходом дела Курашова, Стасик решил сначала навести справки об этой Ленке из «Бюро добрых услуг», а уж потом встретиться с ней самой.
        Среди продавцов фруктов он отыскал человека с внушающей доверие ему, но не остальным гражданам физиономией и заговорил с ним по-таджикски. Парень прервал его:
        - Слушай, дорогой, я из Азербайджана, по-вашему плохо понимаю. Давай по-русски.
        - Познакомиться хочу, - разулыбался Стасик. - Я из Ленинабада, Шухрадом зовут.
        - Рафик, - представился парень.
        Стасик оглянулся по сторонам, понизив голос:
        - Давно здесь обитаешь?
        - У тебя товар, что ли, есть? - предположил Рафик. - Не темни тогда, говори, сколько и почем?
        - Приглядываюсь пока, - уклонился от прямого ответа Стасик.
        - Приглядывайся. - Рафик поджал губы.
        Стасик не обратил на это внимания:
        - Ленку из бюро знаешь?
        - Элен?.. Конечно.
        - Хорошая женщина, - поцокал языком Стасик.
        Не желая говорить с новым знакомым о делах, Рафик с удовольствием подхватил:
        - Сладкая…
        - Пробовал? - усмехнулся Стасик.
        Сокрушенно покачав головой, Рафик ответил:
        - Не-ет… Она смуглых не любит.
        - И никакой надежды?
        - Какая надежда?! У нее и башка другим занята, - ответил Рафик, сообразил, что невольно перешел на то, о чем не стоило бы распространяться, и посетовал: - Замуж ей надо.
        - Одна живет? - удивился Стасик.
        - Муж был, ревновал страшно. Одна осталась.
        - С детьми?
        - Откуда дети?! Одна, - сказал Рафик и, заметив близоруко склонившуюся к прилавку старушку, громко зачастил: - Бери, мамаша, яблоки, не пожалеешь, сладкие, как мед, железа много, полезные!
        Старушка недоверчиво покрутила яблоко в сухих пальцах:
        - Почем?
        - Совсем даром отдаю. Пять рублей.
        - Совесть бы поимел, - укорила старушка. - Мне в больницу надо, внуку…
        - Яблоки на деревьях растут, а дерево поливать надо, вредителей уничтожать, - деланно обиделся Рафик, который ни разу за всю свою жизнь не ухаживал за садом, а яблоки скупил оптом у какого-то колхозника, перехватив того прямо на вокзале. - Никто дешевле не продаст.
        Продолжая крутить яблоко, старушка проговорила негромко:
        - Сам ты вредитель.
        Лицо Рафика вспыхнуло, он выхватил у старухи яблоко:
        - Не хочешь брать, топай дальше! Другие возьмут!
        - Чтоб они у тебя испортились все! - в сердцах бросила старушка. - Чтоб твоя мать тоже по пять рублей покупала!
        - Ты мою мать не задевай! - вскипел Рафик.
        Стасик с усмешкой поддержал его:
        - Иди, мамаша, иди… Вон там по шестьдесят копеек продают.
        - Где? - с надеждой завертела головой старуха, потом поняла, что над ней смеются, с неприязнью глянула на непрошеного советчика: - Тьфу!.. Золота-то во рту, чисто у цыгана!
        - А я и есть цыган! - хохотнул Стасик и состроил зловещую физиономию. - Враз без кошелька оставлю!
        Старушка снова рассерженно плюнула, засеменила к выходу. Стасик повернулся к новому приятелю:
        - Денег нет, а туда же… Ходит, принюхивается.
        - А! - не найдя слов, чтобы выразить свое негодование, вскинул руку Рафик.
        - Где живет Элен, знаешь? - быстро спросил Стасик.
        - Она в гости не приглашает, - хмыкнул Рафик. - Зачем она тебе? Может, я могу помочь?
        Стасик притворно внимательно оглядел его, похотливо улыбнулся:
        - Нет… Я предпочитаю девушек.
        Догадавшись, что он имеет в виду, Рафик рассерженно взмахнул руками:
        - А! Ты меня за язык не лови!
        - Пошутил я, - примирительно сказал Стасик, - пошутил.
        Расставшись с Рафиком, он немного побродил по рынку, раз за разом, словно случайно, проходя мимо окошечка «Бюро добрых услуг». Изучив внешность продавщицы и режим работы киоска, он с неясной ухмылкой вышел на улицу.
        ГЛАВА 35
        Ситникова медленно шла по тротуару, не замечая следующих за ней Стасика и Курашова. Торопиться ей было некуда. Землянский дал жене клятвенное обещание сразу после работы явиться домой и пойти с детьми в цирк, поэтому предстоял вечер в одиночестве с телевизором. Поймав себя на этой мысли, Елена Николаевна усмехнулась. Надо же, начала привыкать, что дома кто-то ждет… Может, возраст такой подошел, когда хочется, чтобы ждали? Или это свойство человеческой натуры: когда ждут - желания спешить нет, а если никому не нужна - хочется, чтобы ждали?
        Незаметно для себя она прошла мимо остановки, потом спохватилась, вернулась было назад, но передумала и пошла пешком.
        Стасик с Курашовым, видя ее метания, озадаченно переглянулись, а когда Ситникова вновь двинулась по улице, вышли из-за киоска «Союзпечати», за который шагнули, стоило ей приостановиться.
        Когда Ситникова вошла в подъезд, Стасик припустил бегом, чтобы не потерять ее из виду.
        - Дождитесь нас, пожалуйста! - крикнул он, услышав, что Ситникова вызвала лифт.
        Елена Николаевна мельком взглянула на попутчика, и его лицо показалось ей знакомым. Прикинув, где видела этот перебитый нос, она вспомнила, что парень вертелся возле прилавка, отнюдь не равнодушным взглядом посматривал на нее. Дождавшись запыхавшегося Курашова, она спросила:
        - Вам какой?
        Курашов пытался сообразить, как выйти из затруднительного положения. Стасик протянул руку к панели, галантно осведомился:
        - А вам?
        - Седьмой, - ответила Елена Николаевна.
        - Нам выше, - с улыбкой сказал Стасик, утапливая кнопку со стершейся от бесконечных прикосновений семеркой.
        Ситникова не переносила, когда ее разглядывали в упор, да еще с наглинкой в глазах. Поэтому она отвернулась.
        - До свидания, - пропел ей в спину Стасик, едва каблучки Елены Николаевны застучали по бетонному полу лестничной площадки.
        Отыскав в сумочке ключи, она приблизилась к двери своей квартиры и лишь после этого услышала, как лифт пошел вверх.
        - Сорок девятая, - сообщил Стасик.
        Они с Курашовым вышли на следующем этаже, дождались хлопка двери Ситниковой, стараясь не топать, спустились вниз. Стасик на цыпочках подкрался, прислушался к происходящему за дверью:
        - Похоже, одна… Навестим?
        Курашов ответил таким же шепотом:
        - Подождем часов до десяти, если никто не придет…
        - Здесь, что ли, торчать предлагаешь?
        - На скамейке у подъезда посидим.
        - Умный ты, друг Миша, - язвительно заметил Стасик. - Будешь каждого в лифте сопровождать, чтобы посмотреть - не к Ленке ли?
        Курашов обескураженно задумался. Стасик прервал его размышления:
        - Сейчас пойдем.
        - Может… ты один? - Курашов опустил глаза.
        Стасик схватил его за отвороты пиджака, с силой притянул к себе, прошелестел с неожиданной яростью:
        - Светиться, гад, не хочешь?! Умник вонючий! Я лезь во все дыры, а ты в сторонке?! Хрен!
        Курашов попытался оторвать его руки:
        - Иди ты!.. Я же советуюсь!
        Стасик разжал пальцы, толкнул Курашова к двери:
        - Звони!
        Тот разгладил лацканы, придирчиво осмотрел костюм и нажал на звонок. За дверью мелодично засвистала птаха.
        Ситникова не имела привычки интересоваться, кто пришел, и никогда не пользовалась глазком, доставшимся ей в качестве совместно нажитого имущества после расторжения брака со вторым мужем. Выйдя из ванной, она лишь плотнее запахнулась в халат, открыла дверь.
        Увидев попутчиков по лифту, почувствовала недоброе, нахмурила брови:
        - Вы ко мне?
        - Собственно… - замялся Курашов, заглядывая через ее плечо, нет ли кого в квартире.
        Стасик отстранил его, сверкая золотой улыбкой, шагнул через порог. Ситникова машинально отступила, и этого было достаточно, чтобы незваные гости проникли в коридор. Захлопнув за собой дверь, Курашов заметил в глазах хозяйки испуг, торопливо произнес:
        - Мы с вами поговорить хотели…
        Ситникова пришла в себя. Ощущая неприятную дрожь, словно на ее влажное после душа тело дохнуло холодным сквозняком, спросила с прорвавшейся неприязнью:
        - Интересно бы знать, о чем?
        Стасик осклабился еще шире:
        - Элен, я не люблю, когда меня принимают в коридоре.
        - Подождите здесь, я переоденусь, - не зная, как поступить, сухо произнесла Ситникова.
        Она прошла в комнату, хотела плотно прикрыть за собой дверь, но тут же увидела, что золотозубый пришелец, нимало не смущаясь, последовал за ней.
        - Переодевайтесь, я подожду, - ухмыльнулся он, усаживаясь в кресло, потом крикнул в коридор: - Федорович, поставь замок на предохранитель… Мало ли…
        Послышался щелчок предохранителя, в комнату бочком вошел Курашов.
        - Элен, у нас к вам весьма деликатное дельце… - вытирая о штанины вспотевшие руки, сказал он.
        Ситникова почувствовала слабость в коленях, безвольно опустилась на диван. Стасик загоревшимися глазами уставился на распахнувшиеся полы халата, под которым мелькнуло голое тело, и от этого дрожь, начавшая бить Елену Николаевну, еще более усилилась. Она улыбнулась из последних сил:
        - Коли так… давайте знакомиться… Меня зовут не Элен, а Елена Николаевна.
        - Очень приятно, - поспешил с ответом Курашов, чувствуя, что его попутчик готов ляпнуть очередную глупость: - Меня - Владимиром Петровичем…
        Имя и отчество он проговорил особенно отчетливо, бросив на Стасика многозначительный взгляд. Ни это, ни то, что между тем, как представился морщинистый незнакомец, и тем, как назвал его золотозубый, было несоответствие, не ускользнуло от настороженного внимания Ситниковой. Однако она постаралась не показать своей тревоги.
        - Меня можно просто Шуриком, - назвал имя своего давнишнего соперника по рингу Стасик, слышавший от кого-то, что тот совсем свихнулся - оставил спорт, окончил школу милиции и подался в участковые инспекторы.
        - Елена Николаевна… - с чувством произнес Курашов, - скажу откровенно, без обиняков… Мы ищем вагон с луком…
        Стасик закурил, хмыкнул:
        - Не прикидывайся, знаем, что к тебе привезли.
        Курашов осуждающе посмотрел на него, потом мягко обратился к Ситниковой:
        - Давайте будем взаимно правдивы… Наверняка вы получили свою долю… С кем вы ее поделили? У кого остальная сумма?
        - Не понимаю… О чем вы? - неуверенно прервала Ситникова.
        Курашов остановил ее жестом:
        - Подождите!.. У нас имеется и деловое предложение. Поскольку вы имеете возможность реализовать лук, мы могли бы установить с вами долгосрочные связи…
        Из сказанного им Елена сделала вывод, что посетители, которых она так боялась, не знают о ее связях с Ефимовым. Но от этого положение не становилось легче. Тем более что для себя она решила прекратить подобные махинации, чтобы больше никогда не испытывать того животного страха разоблачения, какой перенесла после ареста старого мошенника. Делиться выручкой от продажи последнего вагона она не хотела. Эти деньги были для нее неким страховым полисом, гарантирующим безбедное существование на довольно продолжительный промежуток времени, освобождающим от необходимости каждодневно рисковать по мелочам.
        Ситникова ушла в свои мысли и не сразу расслышала фразу Стасика. Он повторил тем же угрожающим тоном:
        - Она не понимает.
        Елена Николаевна умоляюще взглянула на Курашова:
        - Я действительно ничего не могу понять.
        - Бог с ним, с вагоном, - небрежно махнул рукой Курашов, который решил чуть-чуть повременить с вагоном и выполнить другое, не менее важное поручение Турсунова - найти вместо севшего Ефимова другой пункт сбыта. - Что вы ответите на наше предложение?
        - Какое? - широко раскрыла глаза Ситникова.
        - Вы будете получать лук и реализовывать через бюро, естественно, за обусловленное вознаграждение…
        - Я боюсь, - выдохнула Елена Николаевна. - Никогда не занималась этим… Боюсь…
        - Подумайте, ведь не мешок-другой предлагаем, а вагоны… И вознаграждение соответственное…
        Ощущая всем телом давящую ухмылку Стасика, Ситникова произнесла обесцвеченным голосом:
        - Нет… я не смогу…
        - Мы не торопим, - настойчиво проговорил Курашов.
        Стасик резко поднялся с кресла, шагнул к Ситниковой, поймал рукой тонкую золотую цепочку, которую Елена забыла снять, отправившись в ванную комнату, подкинул на ладони кулончик в виде знака Зодиака, слегка потянул на себя:
        - Мой друг шутит… Мы тебя очень торопим. Особенно с колобашками… Поняла?!
        Ощутив на шее мимолетное прикосновение его влажных пальцев, Ситникова отстранилась, гневно выкрикнула:
        - Не лапай!
        Стасик откровенно заглянул в вырез халата, уважительно присвистнул:
        - Ты молодец… Я тоже люблю современную моду… Когда у женщины такая грудь, лифчик ни к чему…
        Ситникова пошла красными пятнами, бросила быстрый взгляд на Курашова:
        - Владимир Петрович!..
        Тот приосанился:
        - Шурик, прекрати!
        - Иди-ка, друг Вова, в коридор, - презрительно переломил бровь Стасик. - Постой у дверей.
        Курашов уже с испугом попросил:
        - Не надо… пойдем…
        - Кому сказано?! - повысил голос Стасик.
        Курашов сник, послушно и суетливо скрылся в коридоре, прикрыл за собой дверь.
        Стасик присел рядом с закаменевшей Еленой Николаевной, по-хозяйски откинул полу халата, провел ладонью по обнаженному бедру, скользнул между сжатых ног.
        Ситникова не шелохнулась, только еще сильнее напрягла мышцы, с ледяным прищуром смотрела ему в глаза. Дыхание ее пресекалось, волна одуряющей беспомощности накатилась и сковывала движения.
        Но Стасик этого не понял. Он видел в ее глазах лишь отчаянную решимость.
        - Как знаешь… - тихо произнес он.
        Словно в дурном сне видела Елена, как он подошел к оставленному ею на подоконнике утюгу, воткнул вилку в розетку. Она понимала, что надо делать что-нибудь… Но что?!! Бежать бесполезно… Кричать? Звать на помощь? Кто придет? Все сидят перед телевизорами, да и вмешиваться не захотят… А если придут?.. С отчетливой ясностью она представила мучительный стыд, какой придется испытать, если она позовет соседей… Только не это! Нет, нет, нельзя… Молить о пощаде? Кого? Золотозубый оскал «Шурика» прямо-таки вопил о том, что умолять бесполезно… Его компаньон? Он боится «Шурика»… Почему они действуют так нагло? Почему?.. Она нашла ответ сразу… Они уверены, что в милицию она не заявит, не кинется туда за помощью. Значит…
        Ситникова отключилась от действительности, потеряла счет времени, не видела, чем занят Стасик. Потом, как бы сквозь ватную стену, услышала голос, но не разобрала слов. Расширившимися от ужаса глазами она смотрела на утюг, зажатый в его руке, на крысиный хвост шнура…
        - Ну?! - люто усмехнулся Стасик.
        Пускать раскаленный утюг в ход он не собирался, решив при необходимости просто-напросто связать женщину, заткнуть рот полотенцем. Однако побелевшее лицо Ситниковой, подрагивающие губы и следящие за его движениями глаза доставили ему изуверское наслаждение. Он даже испугался себя, поставил утюг на журнальный столик, повторил:
        - Ну?!
        Ситникова вздрогнула. На какую-то долю мгновения в ее мозгу мелькнуло сопоставление последствий. Но не это, а зловещая ухмылка Стасика заставила встать, слепым движением распахнуть халат.
        Халат скользнул по плечам, упал к ногам. Взгляд Стасика затуманился вожделением, он сглотнул комок, шагнул к Ситниковой, повалил…
        Елена откинула голову, отвернулась, чтобы не видеть искаженного лица, крепко закрыла глаза. Она закусила губу и чувствовала лишь солоноватый привкус крови во рту.
        Когда Стасик поднялся, она осталась лежать недвижно.
        Он бросил взгляд на закрытые, сухие глаза, на щеки, по которым сползали две слезинки, поморщился. Не то чтобы Стасик испытал раскаяние или угрызения совести, но ее безвольность опустошила его. Тут же, заглушая это ощущение, вспыхнула ярость.
        Он стремительно вышел в коридор, приблизился к шарахнувшемуся Курашову, с ненавистью глянул в бегающие глаза, дернул за лацкан так, что тот чуть не упал:
        - Иди! Твоя очередь!
        - Я… я не…
        Стасик замахнулся:
        - Ну!
        Курашов закрыл лицо руками, понял, что удара не последует, метнулся в комнату.
        Вид распластанного женского тела ошеломил его. Он смотрел на раздвинутые ноги Ситниковой, на мозоли на каких-то неживых, словно восковых пятках, пытался возбудиться. Но вместо желания почувствовал чуть ли не физическое отвращение, в том числе и к самому себе.
        - Ну! - прикрикнул Стасик.
        - Не могу я!.. - взмолился Курашов.
        Стасик подошел, бесцеремонно оглядел наполовину расстегнутые брюки, процедил, будто высморкался:
        - Что ты вообще можешь?.. Пошли.
        Курашов не мог сдвинуться с места. Ухмыльнувшись, Стасик, больше для Ситниковой, чем для своего напарника, произнес:
        - Не дрожи. Она не вякнет. Не из таких… Сама по уши в дерьме.
        Он уже вышел в коридор вслед за Курашовым, но вернулся, рванул с шеи Елены Николаевны цепочку:
        - На память о нашей встрече… Значит, так, Элен, завтра в пять я у тебя на рынке, приготовь бабки… Все до копейки! Если, конечно, у тебя есть желание еще потолкаться на этом свете… Если нет, сама понимаешь…
        Ситникова пришла в себя, когда за окном стало уже совсем темно. Ей стало нестерпимо холодно и страшно. Медленно, ощущая разбитость во всем теле, она поднялась с дивана, постояла, ожидая, когда отступит головокружение, пошатываясь, направилась в ванную комнату.
        ГЛАВА 36
        Шелехов один за другим просмотрел все ящики письменного стола. Переложил несколько бумаг в сейф, сжег в пепельнице обрывок тетрадного листка с записью какого-то телефона. Подобную операцию по наведению порядка он проделывал всякий раз перед тем, как отправиться в командировку.
        В кабинет осторожно постучали.
        - Не заперто, - отозвался Шелехов.
        Дверь приоткрылась, в образовавшуюся щель просунулась увенчанная матерчатой кепочкой голова Облучкова. Убедившись, что, кроме приятеля, никого нет, Евгений Юрьевич уже смелее шагнул через порог.
        - Чего крадешься? - рассмеялся Шелехов.
        Облучков, который никак не мог избавиться от легкой робости, посещавшей его всякий раз, когда он оказывался в каком-либо официальном учреждении, возмущенно ответил:
        - Я крадусь?! С чего ты взял?
        - Видок такой. Будто сейф решил похитить.
        Шелехов относил своего друга к категории людей, предпочитающих вести служебные разговоры по телефону. Тогда у них и голос жестче, и лицо суровее. Такие люди пишут очень обстоятельные и очень требовательные письма, но вот при виде самых маленьких начальников невольно тушуются. Однако Шелехов не собирался щадить самолюбия Облучкова. Они были давними друзьями, и Виктор Григорьевич считал, что вправе всеми возможными средствами бороться с природной стеснительностью Облучкова. Но за годы знакомства ни на шаг не продвинулся в своем стремлении. Единственное, чего удалось добиться, это то, что Евгений был абсолютно раскован в общении с ним, Шелеховым.
        Облучков уселся за свободный стол, стал молча перелистывать странички перекидного календаря.
        - Ничего интересного не найдешь, - усмехнулся Шелехов.
        Не обнаружив никаких записей, Евгений покачал головой:
        - Зачем только вам календари выдают?..
        - Положено, вот и выдают, - с улыбкой отозвался Шелехов. - Чтобы день недели знали.
        Облучков пригладил непокорную прядь, задумчиво сказал:
        - Витька, я все про тот вагон думаю… Что там могло быть?
        Шелехов взглянул с хитрецой:
        - Тебя это сильно беспокоит?
        - Да так, - уклончиво пожал плечами Облучков. - Кумекаю…
        - Ну, и что накумекал?
        - Следи за моими рассуждениями, - серьезно проговорил Евгений Юрьевич. - Вагон шел из Азии, в нем было нечто, представляющее определенную ценность, и при этом нечто такое, о чем не должно быть известно соответствующим органам… Золото не возят в товарных вагонах, бриллианты тоже. Левая продукция? Вполне возможно, но маловероятно. И тут мой внутренний взор обращается к рынку…
        Облучков бросил на приятеля испытующий взгляд, но лицо Шелехова оставалось непроницаемым, хотя он слушал с неподдельным интересом.
        - И что же предстает перед твоим внутренним взором? - прервал молчание Шелехов.
        - Прилавки, поражающие обилием земных плодов и их стоимостью… Яблоки, виноград, сухофрукты, грецкие орехи, в конце концов, помидоры и редис…
        - Стоимость упомянутых тобой плодов в Средней Азии чуть меньше, чем у нас. А помидоры - продукт скоропортящийся.
        Облучков назидательно поднял палец:
        - Но все-таки меньше!
        - А лук твой внутренний взор не видит?
        - Лук? - озадаченно переспросил Облучков.
        - Среднеазиатский лук всегда вне конкуренции. Сезон… Там он стоит копейки, здесь… - с деланным безразличием проговорил оперуполномоченный.
        - Это идея! - воскликнул Облучков и, поймав взгляд приятеля, укорил: - Тебе не совестно, Витька?! Все вызнал, а от меня скрываешь…
        - Если бы все… - вздохнул Шелехов. - Насчет лука - больше догадки… Коллеги отыскали на кабельном заводе тот самый вагой, в нем шелуха луковая. Но…
        - Значит, они могут установить, кто переадресовал вагон! По пломбам!
        - Есть и пломбы. Только оттиск неразборчив. Эксперты смогли прочитать только четыре буквы «УПТК»…
        - Надо найти это УПТК! Тогда ты выйдешь на получателя!
        - Последний вагон - частный случай, - не разделил воодушевления приятеля Шелехов, - он меня волнует постольку-поскольку…
        - Не понял?
        - Ясно, что предназначался он Ефимову, но попал к кому-то, кто и воспользовался ситуацией. Сейчас главное другое - пока у поставщиков идет переполох, а об этом говорит приезд твоего коллеги из Таджикистана…
        - Курашова?
        - Да… Сейчас главное выйти на них.
        - На поставщиков?
        - Иначе упустим момент. Они с перепугу могут прикрыть свою лавочку, потом ищи ветра в поле… Система их доведено отработанная, вот ее-то и необходимо вскрыть. И не по частям, а целиком, всю.
        - Собираешься в Таджикистан?
        Шелехов кивнул, продолжил мысль:
        - Понимаешь, Женька, лук из того вагона мы рано или поздно найдем. Не лук, так людей, присвоивших его и нажившихся на этом. Сейчас время вскрывать преступную систему, как консервную банку, и выбрасывать содержимое…
        - Понимаю, - кивнул Облучков. - С Ефимовым беседовал.
        - Без толку… Я не я и корова не моя…
        - И по взятке не признает?
        Оперуполномоченный отрицательно качнул головой:
        - Нет. Но это его личное дело. Бригадир шабашников подтвердил, что договоренность между ними была. Сам не пошел, не хотел своими руками давать. Послал рабочих, хотя вот-вот должен был выписаться из больницы… Ефимов и решил их надуть.
        - Обманывают друг друга, - брезгливо поморщился Облучков.
        - Надеются, что обманутый не побежит жаловаться в милицию.
        - М-да… Преступивший закон к закону не взывает, - изрек Евгений Юрьевич.
        - Опять Сенека? - усмехнулся Шелехов.
        - Сам придумал, - не без гордости отозвался Облучков, которому понравилась сказанная фраза, но тут же отшутился: - Я вообще-то с рождения умный.
        - Никогда бы не подумал, - поддел Шелехов.
        Облучков поспешил переменить тему разговора:
        - А с Курашовым что думаешь делать? Я ему позваниваю иногда, не представляясь, разумеется. Не уехал он, здесь. Сопит в трубку.
        - Трогать его нельзя, - категорично заявил Шелехов. - Если задержим, там, в Таджикистане, могут всполошиться.
        Облучков внезапно поднялся:
        - Ладно, пока… Пошел я, а то сегодня футбол по телевизору. Пока до дому доберусь, пока перекушу… Вернешься из жарких стран, забегай, пешки попереставляем. Не забудь в дорогу книжонку какую-нибудь по шахматам прихватить, дебюты подучи…
        Шелехов проглотил пилюлю, улыбнулся:
        - Будь здоров, Женечка. Родителю привет передавай.
        Придя домой, Облучков наскоро поужинал и уселся за изучение телефонного справочника учреждений, предприятий и организаций города.
        ГЛАВА 37
        После жестокого избиения Сергей решил больше никогда не встречаться с Землянским, но наутро не выдержал, поехал к нему на службу. Собственно, интересовало его одно - добрались ли те типы до дражайшего Бориса Игоревича. Хотя Сергей и не признался себе в этом, очень хотелось, чтобы добрались. Почему он один должен отдуваться? Его спица - самая последняя в этой чертовой колеснице.
        Относительно свежий вид Землянского разочаровал Сергея. Вызвав бывшего работодателя в коридор, он описал и без того мрачное происшествие на загородном шоссе в еще более траурных тонах.
        Землянский побледнел, прыгающими пальцами ослабил узел галстука:
        - Ты… ты что-нибудь сказал?
        Смакуя страх и растерянность собеседника, Сергей выдержал паузу, не без обиды произнес:
        - Мы же договаривались, Игоревич…
        - Это хорошо, - проговорил Землянский и механически повторил: - Это хорошо…
        - Я же понимаю, - протянул водитель.
        Взгляд Землянского перестал бегать, налился подозрительностью:
        - Ты ведь признался ему, что вывозил лук? Да?!
        - И без меня знали, - резковато ответил Сергей.
        - А как ты объяснил, куда возил лук? - продолжал допытываться Землянский.
        Этот вопрос Сергей предвидел, поэтому ответил без заминки:
        - Лапши на уши навешал… Будто вывез со станции, а за городом в другую машину перегрузил…
        - А он что?
        - Слушай, Игоревич, мое дело предупредить тебя, - рассердился Сергей. - А ты взялся меня колоть, как орех какой… Хватит, без тебя натерпелся!
        - Извини, извини, - проглатывая окончания слов, поспешил заверить Землянский. - Не подумай чего… Верю я, верю… Спасибо… Знаю, что ничего ты не сказал, знаю… Спасибо, Сергей…
        Вернувшись в кабинет, Землянский тупо уставился в пространство, но поскольку свободного места в кабинете было не так уж много, а напротив его стола стоял стол Тонечки, получилось так, будто Борис Игоревич в упор разглядывает свою подчиненную.
        Тонечка невольно покрылась краской и, придерживая рукой вырез кофточки, еще ниже склонилась над бумагами. Раечка же во все глаза смотрела на начальника отдела, ставшего в последнее время каким-то встревоженно-удрученным.
        Облучков, приняв за основу версию Шелехова о том, что вагон ошибочно поступил другому адресату, проштудировал телефонный справочник и обнаружил, что существуют две сходные по аббревиатурам организации - его родное МНУ Сибспецмонтаж и УПТК Союзпроммонтаж. Самое замечательное было, что буквы «УПТК» соответствовали оттиску на пломбе.
        Облучков уверил себя, что напал на верный след и именно в УПТК сидит человек, прибравший к рукам лук. Однако убежденность была не настолько тверда, чтобы идти в милицию и выкладывать свои доводы. Если бы на месте был Шелехов, тогда иное дело, а так… Выглядеть в глазах незнакомых людей наивным «частным детективом» ему совсем не хотелось. Зная свою нерешительность, Евгений Юрьевич долго прикидывал, удастся ли без посторонней помощи и так, чтобы не наломать дров, выяснить все необходимое. По всему выходило, что вряд ли, не тот у него характер. И тут пришла спасительная мысль. Он вспомнил, как наседал в беседах Курашов, который тоже был всего-навсего юрисконсультом, да и действовал по весьма сомнительному поручению.
        В душе посмеиваясь над собой, Облучков решил попробовать, насколько пойдет ему чужая и чуждая личина. Он представил себя человеком, крайне заинтересованным в отыскании вагона, человеком, действующим из корыстных побуждений. Что-то получалось…
        Отпросившись у начальника под благовидным предлогом посещения арбитража, он направился в УПТК.
        Не обнаружив на дверях таблички «Отдел снабжения», Облучков вошел в «Отдел комплектации», здраво рассудив, что различие в наименовании никогда еще не меняло сути вещей.
        - Здравствуйте, я из Таджикистана, - без лишних предисловий сказал он, задерживая взгляд на единственном в отделе мужчине, так как, по его разумению, женщина никак не могла прибрать вагон к рукам. - Мы отправили вагон с возвратной тарой из-под кабеля в адрес МНУ Сибспецмонтаж, а вагон ошибочно поступил к вам. Вот и приехал разбираться.
        Облучков слишком долго собирался с духом, чтобы произнести все это с надлежащей интонацией, внушительно и с долей угрозы. Поэтому выпалил свой монолог скороговоркой, даже с некоторым испугом. Он не любил, да и не умел врать, разве что ради невинного розыгрыша. Впрочем, как заранее размышлял Облучков, если снабженцы из УПТК не причастны к умыканию лука, для них его слова должны прозвучать как отъявленная нелепость. Ни обидеть, ни возмутить они просто не могут.
        Не зная, что еще добавить, Облучков замолчал и невольно потупился, затылком ощущая тягостность наступившей паузы.
        Удача часто сопутствует несмелым и дилетантам.
        Раечка, мгновенно вспомнив перепалку, вспыхнувшую из-за вагона с возвратной тарой, мило улыбнулась:
        - Этим вагоном занимался Борис Игоревич.
        Облучков опешил, вскинул на Землянского очумелый взгляд:
        - Вы?!
        Но Землянский не замечал ни его скованности, ни прямо-таки вопиющей робости в глазах за толстыми линзами очков. Едва Облучков сообщил, откуда он, в мозгу Бориса Игоревича закрутилась бешеная разноцветная карусель. Он еще не отошел после визита Сергея, еще не утихли подозрения в его правдивости, как появляется человек из Таджикистана и заявляет, что пришел разбираться. Эти события сплелись для Землянского в одну нить, и он с ужасом подумал, что водитель наврал ему с три короба, а сам взял и привел сюда одного из тех, кто разыскивает лук. Потрясение было слишком велико, чтобы Землянский отметил расхождение во внешности и отсутствие даже намеков на загар в лице Облучкова.
        Шок, испытанный Облучковым, был куда менее значителен, поэтому первым в себя пришел он.
        - Значит, это вы, - нагнав на себя суровость, констатировал Евгений Юрьевич.
        Впрочем, при виде жалких бегающих глазок, бесспорно, свидетельствующих о том, каков их хозяин, он и в самом деле пришел в негодование. Людей, которые совершают пакости и не умеют за них ответить, Облучков презирал всегда.
        - Я-я… - пролепетал Землянский.
        Видя, что какой-то приезжий вдруг расхорохорился и начал строжиться, Раечка воспылала обидой не столько за Землянского, сколько за родное предприятие:
        - Почему, собственно, вы позволяете себе такой тон?!
        Облучков смутился. Он не умел обращаться с женщинами, а тем более ругаться с ними. Тут же перед ним стояла весьма миловидная особа с длинными ногами и горящими от гнева глазами. Таких Евгений Юрьевич даже опасался. Полагая, что между ним и женщинами такого рода лежит огромная и непреодолимая пропасть, он прятался за щит иронии, целью которой было дать понять, что он совсем из другого мира и, в мыслях не имеет на что-то претендовать.
        - Вы знаете, вам очень к лицу, когда вы сердитесь, - сказал Облучков с мягкой улыбкой.
        - Вы не видели меня в хорошем настроении, - парировала Раечка.
        - Надеюсь, мне это еще предстоит…
        С деланной задумчивостью Раечка закусила губу:
        - А что?.. Не исключено… Только у нас, похоже, разные вкусы… Я люблю бывать на пляже, а вы из Средней Азии и такой… незагорелый.
        Облучков сообразил, что не учел именно этого обстоятельства, бросил быстрый взгляд на Землянского. Однако тот продолжал сидеть с пришибленным видом. Успокоившись, Евгений Юрьевич посмотрел Раечке в глаза:
        - Я готов вас сопровождать… У меня зонтик есть.
        - Мужчина с зонтиком? - поморщилась Раечка.
        - Вспомните кинофильм по Чехову…
        - Ну что ж… убедили, - согласилась Раечка. - Поклонников с зонтиками у меня еще не было… В этом что-то есть…
        Облучков изобразил улыбку, а когда Раечка вернулась за свой стол, посмотрел на Землянского:
        - Пойдемте покурим, Борис Игоревич…
        - Пойдемте, - вздохнул тот и покорно поднялся.
        В коридоре они закурили. Облучков обратил внимание, что пальцы Землянского ходят ходуном, и, скрывая за насмешкой нетерпение, спросил:
        - И что же, Борис Игоревич, вы обнаружили в вагоне?
        Землянский воспринял вопрос как издевку, зыркнул исподлобья:
        - Лук… Словно не знаете.
        - Реализовали уже?
        Землянский покаянно кивнул. Когда Облучков поинтересовался, на какую сумму, Борис Игоревич испытующе посмотрел на него, решил, что уж этого-то никто, кроме них с Еленой, знать не может, и немного занизил барыш.
        - Не кажется ли вам, что для вас это слишком много? - глуховато произнес Облучков.
        - Вы понимаете… Я все время ждал, когда появятся хозяева, чтобы рассчитаться… Сами понимаете… - заюлил Землянский.
        - Считайте, что дождались, - язвительно произнес Облучков, помолчал и спросил: - Через кого сбывали?
        Чувствуя, как тяжело дается каждое слово, Землянский все-таки ответил:
        - Подруга у меня есть… на рынке работает… в «Бюро добрых услуг»… через нее.
        - Имя, фамилия?
        - Я бы не хотел впутывать… - попытался возразить Землянский.
        Облучков многозначительно посмотрел на него, пригладил волосы:
        - Имя, фамилия?
        - С-ситникова… Елена… Николаевна, - сдался Землянский.
        - Молодец, - похвалил Евгений Юрьевич. - Рассчитываться думаете?
        - Конечно, конечно, - заторопился Землянский. - Мы же с вами честные люди…
        - Когда? - оборвал готовые излиться откровения Облучков.
        Нести все убытки один Землянский не собирался. Он решил вечером переговорить с Ситниковой. Поэтому предложил гостю из Таджикистана:
        - Давайте завтра, а?
        - Только не пытайтесь меня обмануть, - погрозил пальцем Облучков. - Не выйдет.
        - Что вы? - опустошенно отозвался Борис Игоревич. - Подъезжайте ко мне утром.
        - Постараюсь не забыть, - серьезно и, как ему казалось, весомо проговорил Облучков.
        В свой рабочий кабинет он вернулся донельзя довольный. Мурлыкая под нос незатейливый мотивчик «Саша, ты помнишь наши встречи…», Евгений Юрьевич с головой погрузился в текущие дела.
        ГЛАВА 38
        Землянский, едва переставляя ноги, подошел к столу, остановился, не в силах осмыслить происшедшее. Все оказалось как-то буднично, просто и обидно. Обидно расставаться с деньгами. Но деваться некуда, надо отдавать.
        - Что же вы такого приятного молодого человека отпустили? - окликнула начальника Раечка. - Сотрудница с ног сбилась, жениха ищет, а вы отпускаете людей с южной пропиской и фруктовым садом.
        Землянский не сразу понял, о чем это она говорит. Потом с усилием улыбнулся:
        - Он завтра придет… Мы не все вопросы утрясли…
        - Тогда я вас прощаю, - рассмеялась Раечка.
        Намереваясь ответить что-нибудь веселое и беззаботное, Борис Игоревич поднял глаза на сотрудницу и замер.
        В приоткрывшейся двери стояла Ситникова. Лицо ее было неподвижно. Таким же застывшим был и взгляд.
        Опасаясь, как бы Тонечка и Раечка не увидели Елену Николаевну, Землянский чуть не бегом рванулся к двери.
        Едва он скрылся, Тонечка с испугом посмотрела на Раечку:
        - Что это с ним?
        - Осложнение после болезни. Иногда голова страдает, - беззаботно хмыкнула та.
        - Зачем вы так? - покраснела Тонечка.
        - Мне его любить не за что. Удивляюсь, как с ним жена живет. Если он на работе ловчит, то ее-то точно вокруг пальца обводит.
        Тонечка смущенно опустила взор, ничего не возразила.
        Землянский шел позади Ситниковой, глядя на ее спину и раздражаясь все больше. Она двигалась медленно, словно желая показать всем, что знакома с ним, а у него было слишком много неприятностей, чтобы ставить под удар еще и пусть временное, но равновесие в семейных отношениях. Он чувствовал, что закипает, словно во всем происшедшем виновата Ситникова. Понимал, что это не так, но ничего поделать не мог.
        Собственные переживания настолько затмили все остальное, что Землянский даже не задумался, почему Ситникова пришла к нему на работу, как отыскала УПТК. Он видел ее потерянный вид, но не придал этому значения.
        К машине Землянский подошел резкими, истерическими шагами. Дернул дверцу, дождался, пока сядет Ситникова, сам плюхнулся на сиденье водителя.
        Двигатель взревел на пронзительной ноте, и «Жигули», вышвырнув из-под колес мелкие камешки, сорвались с места.
        Через несколько минут Землянский прервал молчание:
        - До нас добрались хозяева лука. Одна сволочь только что от меня ушла.
        - С перебитым носом? - машинально уточнила Ситникова.
        - При чем тут нос?! - взъелся Борис Игоревич. - Они деньги требуют!
        - И что ты решил?
        - Как что?! Отдавать надо. В таких делах шутить не рекомендуется. Голову оторвут, и не пикнешь, - припомнив рассказ Сергея, зло сказал Землянский.
        Елена повернулась к нему, тихо проговорила:
        - Ты же говорил… Не хотел деньги отдавать…
        - Мало ли что я говорил! Лучше без денег, но живым и здоровым!
        - Ты даже не спросил, почему я пришла, - с леденящей неприязнью сказала Елена Николаевна.
        - Ну и почему? - недовольно бросил Земляснский, которого бесил ровный, бесстрастный тон ее голоса.
        - Меня изнасиловали.
        Землянский круто прижал машину к обочине, с силой утопил педаль тормоза. Сжав рулевое колесо так, что костяшки пальцев стали молочно-белыми, мешковато развернулся к Ситниковой:
        - Они?
        Вопрос прозвучал вкрадчиво, будто Землянский боялся, что Елена вот-вот зайдется в истерике. Его поразило, как буднично сообщила она ошеломляющую новость, поразило спокойствие и стеклянное безразличие в глазах. Он почувствовал себя обманутым, ощутил жалость к себе, а не к ней. Ему показалось, что весь мир отвернулся от него, все смотрят с презрением и брезгливостью… Какой-то кошмар! Сначала приходят, требуют назад с таким трудом полученное, теперь это… Он чувствовал себя так, словно кто-то забрался в его дом и вынес все подчистую, а вдобавок и жена в этот день ушла к другому.
        - Они, да?! - тонко выкрикнул Землянский.
        - Не визжи! - осадила Ситникова.
        И если раньше она воспринимала сложившиеся между ними близкие отношения как нечто само собой разумеющееся, то сейчас подумала об этом с отвращением. В голове мелькнула зябкая мысль - скорее она еще раз даст себя изнасиловать, чем когда-нибудь ляжет в постель с Землянским.
        Но их связывала не только постель. Поэтому Ситникова не выскочила из машины, а сказала ровным голосом:
        - Он назвал себя Шуриком. Еще был Владимир Петрович… Только эти имена придуманы на ходу…
        До Землянского наконец дошло, что между избиением Сергея и тем, что произошло с Ситниковой, прослеживается прямая связь. С дрожью в голосе он спросил:
        - Что им было нужно от тебя?
        - Требовали деньги за лук.
        - А ты что?
        - Сказала, не знаю ничего, - почти не разжимая губ, ответила Елена Николаевна.
        - Ну и дура! - вырвалось у Землянского, но, столкнувшись с ней взглядом, он виновато зачастил: - Прости, прости, пожалуйста! Я не хотел, не хотел… Я хотел сказать… Ради бога, прости!..
        Ситникова подавила желание влепить пощечину, сказала:
        - Они потребовали, чтобы сегодня в пять вечера я выложила деньги.
        - Не связывайся, отдай… Я тоже договорился завтра вернуть.
        Ситникова промолчала. Покорность Землянского вызвала у нее тошноту. Внезапно появилась решимость не давать этим подлецам ни копейки. Уж лучше сжечь деньги, чем нести им. Сволочи! Подлецы! Гады вонючие!
        Землянский спохватился:
        - Значит, их было двое?
        - Да. Один постарше, морщинистый, будто из стиральной машины вынули. Другой… - Ситникова сдержала подкатившиеся к горлу рыдания, продолжила: - Другой - молодой, зубы золотые, нос перебит…
        - А у меня был третий, - закусил палец Землянский. - Круглолицый, этакий херувим очкастый… Отдавать надо деньги, отдавать…
        Предполагая, какой ответ получит, Ситникова все же спросила:
        - Может, мне в милицию заявить?
        - Леночка! Нас же посадят! - молитвенно стиснул руки Борис Игоревич. - Все равно твоему горю этим не поможешь… Не сомневайся, мое к тебе отношение не изменилось…
        - Ну спасибо, утешил! - сардонически хмыкнула Ситникова и взялась за ручку дверцы.
        Землянский притронулся к ее локтю:
        - Леночка!
        Отдернув руку таким жестом, словно задела за раскаленную плиту, Ситникова вышла из машины и, не оглядываясь, скрылась в толпе прохожих.
        Землянский включил радиоприемник. Из динамиков, устроившихся возле заднего стекла, раздалась музыка в стиле спагетти-поп. Борис Игоревич навалился грудью на руль и мелко закивал в такт мелодии, задумчиво отвесив нижнюю губу.
        ГЛАВА 39
        В салоне было душно, несмотря на работающие над каждым креслом вентиляторы. Почувствовав, как самолет пошел на снижение, Шелехов приободрился. Но едва дверь открылась, понял, сколь глубоко заблуждался, предвкушая свежий ветерок. Впечатление было такое, словно он приблизился к распахнутой топке.
        Спускаясь по трапу, он действительно ощутил на щеках дуновение ветра, но это был далеко не тот ветерок, о котором мечталось. Кожу обжигало горячей сухостью.
        Едва Шелехов вышел из пассажирского автоприцепа, к нему кинулся смуглолицый капитан милиции.
        - Виктор Григорьевич! - широко раскинув руки, кричал он.
        Шелехов не любил, когда его встречали. Не любил главным образом потому, что разъезжать приходилось по делам, отнюдь не нуждающимся в огласке. Одет он был, как раньше говаривали, «в цивильное платье», и единственное, что подтверждало его принадлежность к Министерству внутренних дел, так это глубоко запрятанное во внутренний карман легкого белого пиджака удостоверение личности. Но капитан бежал, и ничего тут не поделаешь… Шелехов сдержанно улыбнулся, однако это не спасло. Тут же он попал в крепкие объятия незнакомого капитана.
        - Вы мой гость, вместе служили в армии, теперь отдохнуть ко мне приехали, - перемежая деловитую скороговорку восторженными восклицаниями, говорил капитан с легким акцентом. - Меня Абдухамид зовут, Абдухамид Обиджонов.
        Чуть отстранившись, Шелехов подыграл:
        - Абдухамид! Да ты совсем не изменился, старый дружище!
        Пассажиры, проходя мимо, с теплыми улыбками наблюдали встречу друзей.
        Последнее, что доконало Шелехова, был темно-зеленый уазик с красноречивой надписью на синей полосе.
        «Милиция», - с грустной иронией прочитал он.
        Обиджонов понял причину его тоски, разулыбался:
        - Областное начальство передало вашу просьбу… Но ни вы, ни они не учитывали местных условий. Жить в нашем городке в гостинице и не привлечь чьего-либо внимания невозможно. У нас не курортная местность. Сразу пересуды начнутся: кто, зачем, откуда, чего хочет… Тем более нам рано или поздно пришлось бы встречаться… Лучше уж вам быть моим армейским товарищем и жить у меня. Дом у нас большой, места хватит…
        Разговаривая, он открыл перед Шелеховым дверцу, протер до идеальной прозрачности лобовое стекло, уселся за руль. Шелехов снял пиджак, положил на колени и прислонился потной спиной к колючему ковровому чехлу, накинутому на сиденье. Мысли словно расплавились и стали тягучими, как полежавшая на солнце ириска.
        - Наверное, вы правы, - после долгой паузы согласился Шелехов.
        Обиджонов посмотрел на него своими мягкими, чуть влажными глазами, снова улыбнулся:
        - Наверное…
        - Абдухамид, извините, не знаю вашего отчества…
        - У нас не принято.
        - Тогда и вы меня по имени зовите, - согласился Шелехов. - Как-никак в одной роте служили.
        - Хоп! - кивнул Обиджонов, выруливая к переезду, запруженному одуревшим от зноя автотранспортом.
        Они подъехали вовремя. Натужно заурчали перегревшиеся двигатели, и впереди взмыл в белесое небо шест шлагбаума, скрытого от них пофыркивающим автобусом. Кавалькада машин медленно заколыхалась, переливаясь через выложенный толстенным брусом взгорок переезда.
        - Повезло, - переключая скорость, сказал Обиджонов, - иной раз по полчаса здесь стоишь.
        - Удача хороша, когда приходит в нужный момент, - отозвался Шелехов, подумал, что изреченная премудрость не ахти какая мудрая, и, иронизируя над собой, добавил: - На то она и удача…
        Обиджонову было интересно узнать, зачем приехал коллега из далекой Сибири. Но он не спрашивал, понимая, что рано или поздно тот сам заговорит о цели командировки. А Шелехов не мог найти силы перейти к делу. Все ждал, не появится ли по дороге какой-нибудь тенистый утолок.
        Убедившись, что ничего подобного в обозримом будущем не предвидится, он со вздохом сказал:
        - Мы вышли на сбыт лука, которой отправляется вагонами с вашего завода…
        - На сбыт лука?! - с непонятной радостью воскликнул Абдухамид.
        - Да, - осторожно подтвердил Шелехов. - Еще не все связи выявлены, но кое-что есть.
        - Это же просто здорово! Я этим делом несколько месяцев занимаюсь, но пока ничего не трогал, хотел сбыт нащупать, а тогда уж накрыть всю контору разом.
        Шелехов от такого поворота событий слегка опешил:
        - Значит, нам везет не только со шлагбаумами!
        От общности целей оперуполномоченные почувствовали взаимное расположение, будто и на самом деле были дружны не один год. Заговорили раскованно, на ты, не стесняясь перебивать друг друга.
        До городка добрались, даже не заметив этого.
        Машина проскочила по усаженной абрикосовыми деревьями центральной улице, свернула в узкий проулок, больше похожий на хорошо выбеленный коридор коммунальной квартиры. Сплошные стены дувалов, калитки тут и там, бегающая взапуски разновозрастная ребятня.
        Едва машина остановилась перед низенькой, утопленной в дувал дверцей, ребятишки облепили ее, стали наперебой упрашивать Обиджонова, а один черноглазый мальчишка лет пяти деловито взобрался ему на колени и двумя руками стиснул рулевое колесо.
        Абдухамид погладил его по голове, повернул к коллеге довольное лицо:
        - Мой младший, Хакимджан…
        - Есть и старшие? - улыбнулся Шелехов, глядя на Хакимджана, увлеченно и правдоподобно изображавшего звук работающего мотора.
        - Еще четверо, - гордо ответил Обиджонов. - И все мальчики. Самый старший в этом году в техникум экзамены сдает.
        Голоса окружившей уазик малышни стали громче и требовательнее. Шелехов вопросительно взглянул на Абдухамида:
        - Чего они просят?
        - А-а! - с напускным раздражением отозвался тот. - Прокатиться хотят.
        Шелехов выбрался из кабины:
        - Раз народ просит, надо прислушаться… Я подожду.
        Абдухамид виновато глянул на него, потом сердито скомандовал ребятишкам:
        - Залазьте, только быстро!
        Нисколько не тушуясь от сурового окрика, в мгновение ока детвора оказалась в машине, оживленно защебетала.
        Уазик проехал до конца проулка, развернулся в маленьком тупичке и, к вящей радости пассажиров, мигая проблесковым маячком, помчался к центральной улице. Однако в нескольких шагах от Шелехова машина сбросила скорость, резко остановилась.
        - Все! - категорически заявил Абдухамид. - Ко мне друг приехал, выпуливайтесь!
        Повернув отполированное множеством рук тяжелое металлическое кольцо, Обиджонов пропустил Шелехова в калитку:
        - Вот мы и дома…
        Приезда гостя из Сибири ждали. Их вышло встречать все многочисленное семейство Обиджоновых.
        Сначала Шелехова познакомили с седобородым аксакалом в начищенных до блеска сапогах и темно-синем жилете поверх белой рубахи навыпуск. Это был дедушка Абдухамида. Потом познакомили с бабушкой. Затем он пожал руку не менее почтенному, но уже помоложе аксакалу - отцу Абдухамида. Тут же Абдухамид представил свою маму. Наконец наступил черед старших братьев оперуполномоченного. Их было трое. Соблюдая старшинство, Абдухамид называл имена братьев, не забывая упомянуть, где и кем они работают.
        Братья представляли Шелехову своих жен.
        От обилия непривычных имен в голове Шелехова все перемешалось. Но благодатная прохлада, царившая в глинобитных стенах, искреннее радушие хозяев действовали целительно. Ему даже не верилось, что за пределами этого двора, скрытого от палящих лучей потолком из виноградной лозы, может быть жарко.
        После знакомства был плов и много таких яств, после которых у Шелехова возникло лишь одно желание - прикорнуть на глиняном полу. Однако, переборов слабость, он уединился с Абдухамидом, и они заговорили о планах на вечер.
        ГЛАВА 40
        Если бы Ситникову спросили, где она находит силы стоять за прилавком, ответа бы не последовало. Она не знала. Просто автоматически двигалась, что-то говорила и ни о чем не думала. Иногда перед ее глазами мелькали ненавистные лица хозяев лука, всплывала перекошенная от страха физиономия Землянского, маячила хитроватая улыбка Ефимова.
        Лишь многолетняя привычка, отработанные до механической точности движения ее позволяли ей ошибиться при взвешивании фруктов и овощей, при отсчете сдачи.
        На то, что ее пристально рассматривают, Ситникова не сразу обратила внимание. А когда сфокусировала взгляд, увидела перед собой добродушную улыбку Облучкова.
        Облучков между тем заметил на шее Ситниковой узкую огненную полоску, будто кто-то с силой провел шелковой ниткой. Заметил и тут же опустил глаза, смутился.
        Елена Николаевна скользнула пальцами по блузке, застегивая ее наглухо, спросила недовольно:
        - Что вам?
        Что ему нужно и зачем он пришел сюда, Облучков не знал. Просто не смог сдержать любопытства и поехал на рынок, чтобы взглянуть на одну из участниц «лукового дела». Сначала он изучал ее издали, потом приблизился, но и вблизи не обнаружил во внешности Ситниковой чего-то этакого, криминального. Поэтому он и подошел вплотную к прилавку. Как ни пытался Облучков возбудить в себе неприязнь, ничего, кроме легкой симпатии к этой красивой, хотя и с явным отпечатком, какой неизменно присутствует на торговых работниках, женщине не испытывал.
        - Мне?.. - робко переспросил Облучков и разулыбался, найдя выход из положения: - Немного винограда… если можно.
        Ситникова вздохнула. Живут же такие и не скучают! Ни тебе волнений, ни тебе забот… Получает, поди, свои сто пятьдесят и доволен… Ей даже завидно стало. Зависть смешалась с жалостью к себе, на глаза навернулись слезы.
        - Я что-то не то сказал? - испугался Облучков.
        Ситникова приложила к глазам тыльную сторону ладони, слабо улыбнулась:
        - Кулек давайте.
        - А-а… у меня нет, - еще больше оробел Евгений Юрьевич. Он пытался, но никак не мог понять мгновенных перемен в настроении женщины.
        - У меня тоже…
        - Извините, - пролепетал Облучков и торопливо направился к выходу.
        Ситникова посмотрела на его полные покатые плечи, на мятый на спине пиджак, окликнула:
        - Постойте!
        Облучков обернулся, захлопал глазами. Елена Николаевна позвала с досадой:
        - Идите сюда, я отпущу виноград.
        Увидев, что она достает полиэтиленовый мешочек из своей сумочки, Евгений Юрьевич протестующе выставил перед собой ладони:
        - Зачем же?.. Мне неловко… Обойдусь…
        Ситникова профессионально выудила из ящика самую сочную кисть винограда, опустила в мешочек, быстро взвесила и назвала стоимость. Облучков осторожно отсчитал деньги, пробормотал:
        - Тут и за мешочек.
        - Я его вам дарю, - раздраженно сказала Ситникова и, всунув ему в руку сначала сдачу, потом виноград, захлопнула окошечко перед носом Облучкова.
        Он благодарно кивнул. Правда, кивок пришелся уже в спину, поскольку Ситникова отвернулась.
        Когда часы показали четыре, она вывесила табличку «Ушла сдавать деньги» и, оказавшись на остановке, села в автобус, идущий совсем в противоположную от ее дома сторону.
        ГЛАВА 41
        Курашов слепо глазел на табличку в окошечке «Бюро добрых услуг». Через некоторое время обернулся к Стасику:
        - Ушла…
        - Подождем, - сердито отозвался тот.
        С самого утра его так и подмывало набить Курашову морду. Когда они вчера вечером вернулись в гостиницу, Курашов только и делал, что стенал, опасаясь визита работников милиции. Успокоился, лишь основательно накачавшись коньяком. Мало того, и проснувшись, он тут же заныл все о том же. Стасик налил ему полстакана из недопитой бутылки, велел заткнуться. Курашов прикусил язык, зная нрав своего напарника, однако стоило кому-то протопать по коридору, как все его страхи появились вновь. Он дрожал, бросал на Стасика жалкие взгляды и в конце концов вынудил того пуститься в объяснения, почему именно не вякнет Элен и что, если и заявит, доказать их виновность почти невозможно. При этом Стасик многозначительно напомнил, что в интересах самого Курашова забыть обо всем и никогда не вспоминать.
        Они прождали до закрытия рынка. Когда стало ясно, что Ситникова не появится, Курашов уныло произнес:
        - Не придет…
        Стасик зло зыркнул на него:
        - Жди здесь, я сейчас!
        Быстрыми шагами он подошел к прилавку, за которым сворачивал торговлю смуглолицый Рафик. Стасик по-свойски взял самое румяное яблоко из тех, которые Рафик не успел продать и теперь бережно укладывал в объемистый фанерный чемодан, взгрызся в него так, что брызнул сок. Услышав над собой подозрительный звук, Рафик разогнулся, бросил недовольный взгляд на половину яблока, но от замечания воздержался.
        - Селям-алейкум, - нагловато улыбнулся Стасик.
        - Алейкум-ас-селям, - пробурчал Рафик.
        - Много намыл?
        - Сколько есть, все наши.
        - Правильно, - не желая конфликтовать, хмыкнул Стасик, полюбопытствовал: - Элен видел сегодня?
        - Была.
        - Весь день?
        - Пришла часов в одиннадцать… Часа в четыре опять ушла.
        Стасик хмуро заиграл желваками, постоял немного, попрощался:
        - Хоп.
        - Хоп, - пожал плечами Рафик.
        Выйдя на улицу, где поджидал прямо-таки трясущийся от тревоги и лезущих в голову мыслей Курашов, Стасик мотнул головой:
        - Все нормально… Потопали!
        Он специально не стал ничего говорить Курашову, так как больше всего опасался, как бы тот сам с перепугу не подался в милицию. Про себя Стасик проклинал Махмуда, который для выполнения столь непростого дела нашел этого трусливого придурка.
        Чуть забежав вперед, Курашов виновато улыбнулся:
        - Мне бы жену бывшую повидать, дочку…
        - Нужен ты им, - скривился Стасик. - Семьянин нашелся…
        - Алименты-то плачу, - обиделся Курашов.
        - Ты же Махмуду хотел звонить?
        - Вечером звякнем.
        - Ну, пошли к твоей бабе, - согласился Стасик.
        - Может… я один… А ты в гостиницу, - поспешил предложил Курашов. - Там и коньяк остался…
        Стасик понял его опасения, довольно хмыкнул:
        - Ладно, провожу тебя - и в гостиницу.
        - Да… я один дойду…
        - Слушай, козел ты старый! - остановившись, прошипел Стасик. - Сказано, провожу, значит, провожу. Не ровен час ты в ментовку завернешь!
        Курашов возмутился совершенно искренне:
        - Ты что?! Ты меня за идиота считаешь?! Мне же соучастие, как пить дать, вкатают!
        - Соображаешь, - удовлетворенно сказал Стасик. - Верняком пришьют… Ладно, друг Миша, скачи, куда скачется… В десять чтобы в номере был.
        - Как штык, - заискивающе отрапортовал тот. - И сразу Махмуду позвоним.
        Расставшись со Стасиком, Курашов вздохнул с облегчением. Рядом с этим садистом он чувствовал себя очень неуютно. Все время казалось, будто достаточно одного неверного и неосторожного слова, и можно на всю жизнь остаться инвалидом…
        По дороге к дому, в котором он провел несколько скандальных лет, вызванных тем, что бывшая жена задалась в свое время благой целью - сделать из Курашова человека по своему образу и подобию, то есть непьющего, некурящего, блюдущего супружескую верность и всякие там моральные принципы, вызывающие у него самую прозаическую изжогу, Курашов заскочил в детский магазин и приобрел растрепанную куклу местного производства. Это для дочери, которой, по его подсчету, должно было быть около десяти лет. Потом забежал в кулинарию, где потратил еще два рубля восемьдесят копеек на бледный тортик, изготовляя который, кондитеры недовложили не только частицу своей души, но и сахара.
        Все эти маленькие хлопоты если и не развеяли невеселые мысли, то, во всяком случае, заставили немного забыться. Поэтому в дверь своей бывшей квартиры Курашов позвонил с неким подобием улыбки на бледных губах.
        - Здравствуй, Люся! - торжественно произнес он, невольно заражаясь настроением этой невысокой худенькой женщины с задорными глазами.
        По ее лицу скользнула тень неприязни, глубже прорезалась складка меж бровей. Она нервно поправила выбившуюся из джинсов пеструю рубашку, чуть отступила:
        - Заходи, коли пришел.
        - В командировке тут, решил вот вас навестить, - все еще бодрясь, проговорил Курашов.
        Людмила шагнула в комнату:
        - Я по телефону разговариваю, подожди немного.
        Скинув туфли, он прошел следом, опустился на краешек стула, огляделся. Мебели и достатка после того, как он уехал в Такжикистан, не прибавилось, все то же старье. Удовлетворенно констатировав это, Курашов прислушался к разговору.
        - Перезвони мне через полчаса, - не смущаясь его присутствием, сказала в трубку бывшая жена. - Тут мой бывший благоверный объявился… Нет, Владик, не нужно… Кажется, трезвый… Не беспокойся… Пока, позвоню, как освобожусь…
        Нажав пальцем на рычаг и продолжая держать трубку в руке, она посмотрела на Курашова:
        - А ты зачем разулся? Раньше и в постель в грязной обуви ложился.
        - С хахалем беседовала? - язвительно осведомился Курашов, задетый за живое ее откровенной неприязнью.
        - С женихом. Собралась вот замуж… А у тебя как дела на амурном фронте?
        - Тебе верность храню.
        Людмила посочувствовала:
        - Понимаю… Алкоголь очень пагубно влияет на потенцию…
        - Я по-хорошему к тебе пришел, - с долей угрозы сказал Курашов.
        - И чего же ты ожидаешь?
        - Я отец нашего совместного ребенка. Кстати, где дочка?
        - Ах, отец! А мы и забыли… Инна у мамы в деревне.
        - Спровадила! - внезапно взвился Курашов. - А сама на мои алименты хахалей потчуешь?!
        - Если ты пришел орать, - сухо осадила Людмила, - то ищи другое место. Где порог находится, показывать не надо?
        Курашов швырнул на стол подарки, вскочил и захлебнулся словами:
        - Слушай, ты!..
        Людмила не пошевелилась, задержала взгляд на его взметнувшейся ладони:
        - Посажу! Попробуй только тронь. Раньше тебя, подлеца, жалела, теперь не стану.
        Курашов обмяк, вспомнил, как умолял, ползал перед ней на коленях, чтобы она забрала из суда заявление об избиении, как обещал уехать и больше никогда не появляться.
        - Иди, - тихо произнесла Людмила.
        Он сгорбился и, чуть не забыв про туфли, вышел из квартиры. Людмила не провожала его. Лишь спустившись на первый этаж, Курашов услышал, как щелкнул замок в двери.
        - Курашов! - раздалось над головой, когда он уже стоял на тротуаре.
        Он задрал голову.
        Людмила стояла на балконе и держала в руках торт и куклу.
        - Держи! - звонко крикнула она.
        Коробка с тортом, немного спланировав под неожиданным порывом теплого летнего ветра, звучно шлепнулась в нескольких шагах и, расплющившись об асфальт, показала Курашову бледно-зеленый кремовый язык. Неподалеку упала взлохмаченная кукла. Курашов смотрел в ее пустые голубые глаза, на бездумно гладкий розовый лоб и мрачнел все больше и больше. Потом тяжело зашагал по дорожке, над которой склонились разросшиеся за время его отсутствия клены.
        ГЛАВА 42
        Уазик с выключенными фарами неторопливо катился по призрачному от лунного света шоссе. Шелехов опасливо поглядывал на рваные изломы огромных камней, покрывавших крутой склон к бурлящей в темноте речушке. Обиджонов был спокоен.
        - Что представляет из себя этот Турсунов? - продолжил прерванный разговор Шелехов.
        - Махмуд?.. Работал в заготконторе, но после одной из ревизий был вынужден уволиться, обнаружились большие излишки. Правда, доказать какой-либо умысел с его стороны не удалось… После этого он воспользовался своей инвалидностью…
        - Инвалидностью?
        - В детстве какой-то перелом перенес, хромает, одна нога вроде короче другой…
        - Сильно заметно? - полюбопытствовал Шелехов.
        - Не сказал бы… Если не знаешь, не сразу и поймешь… Одним словом, после заготконторы никуда устраиваться Турсунов не стал, сидит дома или в чайхане время проводит… А брат его, Рустам, как раз на нашем заводе и работает, в отделе снабжения. Думаю, именно он организует вагоны для переправки лука к вам в Сибирь.
        - Ты говорил еще про какого-то Стасика, - напомнил Шелехов.
        - Мазинцев Станислав… Нет, он лишь числится в отделе снабжения инженером, я наводил справки. Появляется на работе два раза в месяц - за аванс расписаться и за получку.
        - И деньги получить, - добавил Виктор Григорьевич.
        - Нет. Не получает. Зарплата идет другому инженеру, который выполняет обязанности двух инженеров, да и за Рустама Турсунова… Стасику Махмуд платит гораздо больше.
        - С работающего инженера из снабжения объяснение взял? - спроси Шелехов.
        - Не стал. Рано было тревожить осиное гнездо. Но информация надежная.
        Шелехов усмехнулся пришедшей в голову мысли:
        - Получается, Мазинцев кругом только числится - и инженером, и племянником… Что о нем еще известно?
        - Занимался боксом, выгнали за нарушение режима, драки. Был судим за хулиганство, отбывал наказание на стройках народного хозяйства. После освобождения пристроился швейцарить по кафе и ресторанам. Была какая-то неприятная история. То ли кошелек у посетителя из плаща исчез, то ли плащ… Подозрения пали на Стасика. Однако возбудить дело не успели, потерпевший прибежал, извинился, что все, оказывается, нашлось, зря он переполох устроил.
        - Без Мазинцева не обошлось, - раздумчиво сказал Шелехов. - Народ у нас добрый, отзывчивый… Упросили.
        - Скорее всего припугнули… Только разве докажешь?.. Вскоре после этой истории он и появился у Турсунова.
        - Подобрал, значит, Махмуд-ага заблудшего юношу.
        - Сделал из него телохранителя, шофера и надсмотрщика, - кивнул Абдухамид. - Мазинцев и питание на плантации возил, и за работой приглядывал.
        - Куда он, кстати, исчез?
        - Трудно сказать, - недоуменно вздернул плечи Обиджонов. - Поехал вместе с Махмудом в сторону Ленинабада, а назад вернулся один Турсунов.
        - Может, отпуск ему Махмуд предоставил? - пошутил Шелехов.
        - Вполне. Он иногда отпускает его погулять.
        - А Курашов что за птица?
        - Перелетная, - усмехнулся Абдухамид. - Из ваших холодные краев… Участковый инспектор говорил, дед Курашова жаловался, сильно пьянствует внучек, покоя нет старику… Юрисконсультом работает на нашем заводе, больше ничего не известно.
        - Поэтому и предложили Турсуновы ему эту миссию. Ни в чем не замечен, серенький такой мужичок… Да и город знает… Умно…
        - Глупым Махмуда не назовешь, - согласился Обиджонов.
        - Дурак бы такой участок земли не смог заполучить, - проговорил Шелехов.
        Обиджонов нахмурился, ответил так, словно сам был виноват в происшедшем:
        - Без взятки не обошлось. Придется и за директора совхоза браться. Плохо все это, плохо… Как теперь люди посмотрят? Что говорить будут? Ведь руководитель такого хозяйства в районе величина заметная. Подобных ему надо сажать не за взяточничество, а за дискредитацию Советской власти!
        Шелехов примирительно произнес:
        - Ну, это ты уж лишку хватил…
        Абдухамид насупился, замолчал. Потом возразил неожиданно резко:
        - Совсем нет! С других директоров спрашивает за малейшую провинность, а сам что творит?!
        - Скоро доедем? - спросил Виктор Григорьевич.
        - Минут через десять, - вглядевшись в показавшиеся вдалеке отроги гор, ответил Обиджонов.
        Вскоре машина замедлила ход, осторожно свернула на наезженную дорогу, надвое разрубающую большое поле.
        - Вот и их участок пошел, - тихо, словно боясь, что голос прозвучит громче работающего двигателя, проговорил Абдухамид.
        - М-да… Действительно плантация… - в тон ему отозвался Шелехов.
        Уазик, крадучись, преодолел еще метров двести и попал в глухую, почти осязаемую тень.
        - Действуем, как договорились? - прильнув к лобовому стеклу, произнес Обиджонов.
        Шелехов кивнул.
        Слепяще вспыхнули яркие фары. Разметал по полю нервно-фиолетовые блики проблесковый маячок. Взревел двигатель.
        Машина тряско рванула вперед, замерла внезапно, словно уперлась в бетонный парапет. В фокусе света оказался вход в четырехместную палатку, затаившуюся возле каменной россыпи.
        Почти одновременно оперуполномоченные выпрыгнули из уазика. Металлически лязгнули, будто выстрелили, захлопнувшиеся дверцы. Снова стало тихо.
        Из палатки высунулась лохматая голова. В желтом свете была отчетливо видна помятая, в пегой щетине физиономия. Слепо хлопали ресницами очумелые глазенки. Человек прикрыл лицо рукой с набухшими, выпирающими из-под кожи венами, крикнул хрипло:
        - Слышь, Стасик! Кончай ваньку валять!
        Обиджонов шагнул вперед, властно приказал:
        - Выходить по одному и ни шагу в сторону!
        - Побыстрее! - жестким окликом подстегнул Шелехов.
        Голова мгновенно исчезла за пологом палатки, раздался громкий встревоженный шепот:
        - Мужики, подъем! Кажись, менты нагрянули!
        - Быстрее, было сказано! - напомнил Шелехов.
        - Мы чё? Мы ничё? Мы сейчас, - заискивающе произнес лохматый, на четвереньках выползая из палатки.
        Едва он вышел из конуса света, Шелехов поймал его за руку:
        - Вперед!
        - Чё хватаисся? - возмутился лохматый. - И так не сорвусь!
        Однако оперуполномоченный, не выпуская руки, препроводил его в двухместное отделение для задержанных, благополучно усадил, закрыл дверцу уазика и снова отошел от машины.
        - Следующий! - с веселыми интонациями крикнул Обиджонов.
        Следующим был неказистый мужичонка в повислой майке, над вырезом которой парил вытатуированный на впалой груди орел, больше всего похожий на неожиданно подброшенного вверх дряхлого петуха. Как бы ища поддержки, мужичонка слепо вытянул вперед руку, а когда натолкнулся на Шелехова, вздрогнул и покорно засеменил к уазику.
        За ним шел долговязый парень с длинной, как кабачок, головой и острыми залысинами. Потом, путаясь в сетчатом пологе и досадливо чертыхаясь, выкарабкался довольно опрятный, если не принимать во внимание неровно обстриженные усы, мужчина предпенсионного возраста. Последним появился субъект, напоминающий оскаленного кролика. Сходство с мирным животным из отряда грызунов придавали два больших торчащих зуба. Отличие заключалось в глазах - они смотрел зло и ненавистно.
        - Пошевеливайся! - прикрикнул Шелехов, уловив намерение субъекта нырнуть в темноту.
        - Пошел ты! - огрызнулся тот, но, почувствовав толчок в спину, которым Обиджонов дал понять, куда нужно идти, недовольно заковылял к машине, презрительно сплевывая через каждые два шага.
        Все задержанные довольно согласованно разместились в отделении, именуемом среди людей этого типа «собачником». Шелехов наблюдал подобные картины не раз и всегда удивлялся.
        - Еще трое войдут, - удивленно хмыкнул он и на этот раз, запер дверцу, сунул ручку в карман.
        Абдухамид на всякий случай заглянул в палатку, убедился, что его сведения о количестве работников на плантации Турсунова верны, и весело возвратился к машине:
        - Все в порядке!
        Шелехов задумчиво потер щеку:
        - Надо бы и другую бригаду сегодня взять.
        - Не успеем, - покачал головой Обиджонов. - Надо этих в райотдел доставить, и потом добираться часа два… Не успеем.
        - М-да… у мужиков еще и объяснения надо взять…
        Шелехов взял карманный фонарик, открыл дверцу, мазнул лучом по лицам притихших задержанных:
        - Тесновато тут у вас… Кто желает прокатиться с комфортом?
        - Иди ты! - загородившись ладонью, буркнул злобный кролик.
        Шелехов бегло, но внимательно изучил физиономии, посмотрел на лохматого:
        - Вылазь!
        - Куда это? За чё меня-то? - перепугался тот.
        - В кабине поедешь.
        Пропустив лохматого вперед, к левой, заблокированной дверце, Шелехов уселся рядом с ним, притронулся к плечу Обиджонова:
        - Выключи маячок. Раздражает.
        Когда машина, освещая путь фарами, выбиралась на шоссе, Шелехов повернулся к соседу:
        - Ну что ж, давай знакомиться.
        Он сообщил свою должность, имя и отчество, сказал, откуда прибыл. Лохматый помолчал, потом кашлянул:
        - Аж из Сибири прикатили… Меня Алексеем кличут, Каратаевым, сорок девятого года рождения.
        - Судим?
        - Двести девятая, - поморщился Каратаев. - Бродяжничество… Погашена судимость…
        - Где прописан?
        Каратаев замялся, ответил без охоты:
        - Пока нигде… Паспорт потерял, получить никак не могу…
        - Последнее место жительства? - продолжал спрашивать Шелехов. Вопросы он задавал таким тоном, словно сидел за собственным столом в своем кабинете, а перед ним лежал бланк протокола допроса.
        - Как у вас пишется, - вздохнул задержанный, - без определенного места жительства…
        - И занятий, - с усмешкой добавил Шелехов.
        - Точно, - кивнул Каратаев.
        - А все-таки?.. Ведь если судимость погашена, значит, времени прошло прилично… Жил же где-то после освобождения?
        - Жил, - отмахнулся Каратаев. - Сошелся с одной в Красноярске. Прописала меня в частный дом… Ушел от нее и, как назло, паспорт посеял.
        - Характерами не сошлись? - иронически полюбопытствовал оперуполномоченный.
        - Ага… Она сама, как дура, каждый день на работу бежала и меня будила ни свет ни заря, - ответил Каратаев, потом, сообразив, что разоткровенничался не к месту, поторопился исправить впечатление от своих слов: - Не это главное! Главное - покою от нее никакого не было. Все чё-то надо, все чё-то суетится. А ж перед глазами мельтешить начинало… Словом, взбалмошная баба попалась. Не нравятся мне такие.
        Однако, вопреки надеждам лохматого Каратаева, Шелехов вернулся к тому, от чего тот поспешил уйти:
        - Значит, на работу ходить не хотел?
        - Почему?.. Работать можно, не против. Мы же здесь пашем, а не бока пролеживаем! От зари до зари пашем, перекурить некогда…
        Шелехов кивнул:
        - Понятно… Значит, на преступников работать - пожалуйста, со всей душой… А вот к общественному производству эта самая душа не лежит?
        - Ишь, как повернули! - обиделся Каратаев.
        - Как есть, так и повернул. Ни за что не поверю, чтобы ты не понимал, что все это - огромная плантация, сбыт выращенного вами лука - все это незаконно, все зиждется на преступлении! Раньше таких, как твой любимый Махмуд, называли мироедами! Слыхал?
        Каратаев неопределенно дернул плечом.
        - Вот ты и горбатился, чтобы мироед посильнее набил свою мошну, - продолжил Шелехов. - Я, конечно, понимаю, что не задаром ты работал… Не обижал, поди, Махмуд-ака?
        - Не обижал… - набычился Каратаев. - Как бы не так… За жратву - вычет, день передыху - вычет, за курево - вычет… Потом подсчитаешь - прослезишься…
        - Пожаловались бы на него в облсовпроф, - поддел Шелехов.
        Каратаев вначале воспринял совет за чистую монету, потом смекнул, что над ним смеются, хмыкнул:
        - Скажете тоже - облсовпроф…
        - Не жаловались вы потому, что знали о незаконности того, в чем принимали участие. Вам платили не только за работу, но и за молчание… Рублей восемьсот в месяц выходило?
        - Какой восемьсот?! - возмутился лохматый. - Полкуска бы получить, и на том спасибо…
        - Все равно незаконные, - сказал Шелехов с неожиданным холодком и поинтересовался: - Как, где и когда тебя нанял Турсунов?
        - Обыкновенно… В прошлом году, по весне, занесло меня в Ленинабад. Переночевал на вокзале, утром подышать вышел… Он и подкатил на «Волге». Не на фургоне, на котором Стасик жратву возит, а на простой… Подозвал, поговорил… Согласился я, взял адрес… Потом приехал, тут уже бригада была…
        - Одна?
        - В том году одна…
        - А в этом?
        - В этом две.
        - Как нынче оказался здесь?
        Каратаев замялся. Шелехов заметил это и, дотянувшись до выключателя, зажег верхний свет. Хотя лампочка в потолке кабины была слабенькая, задержанный зажмурился, будто в лицо снова ударили лучи фар. Обиджонов покосился на него в зеркало заднего вида, но не желая мешать импровизированному допросу, промолчал.
        Дождавшись, пока Каратаев, откроет глаза, Шелехов посмотрел прямо, проговорил с отчетливой сухостью:
        - Кончай темнить, Алексей. До Турсунова мы добрались и без тебя. Так что нужен ты постольку-поскольку… Не желаешь, чтобы твой путь был отмечен чистосердечным признанием, не надо… Дело твое, личное…
        - А чё вы мне можете пришить? - надул губы Каратаев.
        - Пришивать тебе ничего не собираются. Как и полагается, отправим тебя в спецприемник для бродяг и попрошаек. Там получишь документы, направление на работу и место жительства… Живи, трудись… Однако для полноты картины хотелось бы услышать от тебя правду. Она как-то всегда приятнее лжи, - сказал Шелехов и выключил верхний свет.
        В наступившей тишине раздался протяжный вздох Каратаева:
        - Ну-у… поработал я у него тем летом. Сговорились, что снова приеду. Попросил Махмуд бригаду сколотить. Не сколотить, конечно, а потолковать с мужиками, может, желающие будут… Собрал бичей и сюда… А другую бригаду Леонтий привез, он тоже в прошлом году на Махмуда пахал…
        Шелехов мотнул головой в сторону отделения для задержанных:
        - Неужели все без определенного места жительства?
        - Почти… Усатый только, кажись, женатый… Я не понял, то ли жена его вытурила, то ли на заработки подался… Прописка у него томская, настоящая.
        - А ты удивлялся, что я из Сибири, - сказал Шелехов. - Ты не местный, другой тоже…
        - Жизнь у меня такая… Летом - в жару, зимой - в холод… - скучным голосом отозвался Каратаев.
        Уазик уже катился по центральной улице городка, и собаки, словно передавая его «из рук в руки», заливисто лаяли вслед, нарушая сонную тишину.
        ГЛАВА 43
        При появлении Облучкова в кабинете произошло некоторое оживление. Раечка незаметно для окружающих приоткрыла ящик стола, где лежало зеркальце, бросила мимолетный, но придирчивый взгляд на свое отражение, кончиком мизинца подправила выверенный штрих помады на губах.
        Землянский суетливо отложил бумаги, просматриваемые лишь для того, чтобы создать видимость занятости, приветственно привстал.
        - Здравствуйте…
        - Доброе утро, - сказал Облучков, остановившись посередине кабинета.
        Землянский скривился в неопределенной улыбке, досадуя на невинную физиономию Облучкова. Обдирает, как липку, а посмотришь на этого неуклюжего херувима и не подумаешь, что под кепочкой черные мысли бродят.
        Словно почувствовав, что размышления Землянского каким-то образом коснулись его головного убора, Евгений Юрьевич снял кепочку, прихлопнул ладонью густую прядь, скрывавшую от непосвященных его сократовскую лысину. Потом улыбнулся Раечке.
        Она сделала удивленное лицо:
        - Я думала, вы уже в Таджикистане…
        - Дела, дела… - развел руками Облучков и со всей многозначительностью, на какую был способен, посмотрел на Землянского.
        - Сейчас, - торопливо заверил тот. - Сейчас иду.
        - Куда это вы уводите нашего начальника? - с едва заметным кокетством спросила Раечка.
        - Покурить.
        - И опять исчезнете, как папиросный дым, даже не попрощавшись, - грустно опустила глаза Раечка.
        Поверить, что его скромной персоной заинтересовалась такая женщина, Облучков был не в силах. Он смущенно проговорил:
        - Извините.
        Раечка поняла, что, если она не проявит активности, этот приятный молодой человек, скрывающий за бойкими фразами необыкновенно робкий характер, может действительно навсегда исчезнуть, так и не сообразив, что прошел мимо своего счастья.
        - Простить вас могу, но с одним условием, - сказала она.
        Облучков недоуменно поправил очки:
        - С каким же?
        - Хотела сходить сегодня в кино, а попутчика нет, - пожаловалась Раечка. - Пригласила Бориса Игоревича, отказался, жена его, видите ли, ждет…
        Землянский, который от переживаний с трудом улавливал смысл разговора, непонимающе нахмурился, поскольку ни о каком походе в кино до появления херувима из Таджикистана речи не было. Тонечка, сразу сообразившая, куда клонит коллега, сидела с широко открытыми глазами и откровенно восхищалась решительностью Раечки. До Облучкова тоже наконец дошло, на что ему намекают, и он, испугавшись, что едва не обидел женщину своей непонятливостью, поспешил согласиться:
        - Конечно… у меня на вечер такие же планы… я тоже… Да, я тоже собирался в кино…
        Землянский раздраженно дернулся:
        - Я подожду в коридоре.
        Облучков растерянно кивнул, обговорив с Раечкой место и время встречи, и вышел следом за Землянским.
        - Еще и баб успеваете снимать! - с обидой проговорил тот.
        Облучков хотел осадить его, поскольку ему не понравились ни тон, ни существо высказывания, но вовремя спохватился. Ведь в данную минуту он не был самим собой. Чтобы не вызвать у собеседника даже малейшего подозрения, он грубовато отшутился:
        - Жисть такая, хватай, пока дают!
        «Жисть, жисть», - проворчал Землянский.
        Облучков прищурился:
        - Деньги готовы?
        - Готовы, - протяжно вздохнул Борис Игоревич.
        - Давайте.
        - Побоялся сюда нести. В гараже они.
        - Нашли где хранить, - качнул головой Облучков. - Жена за какими-нибудь огурцами пойдет, и пиши пропало…
        - Она туда не ходит.
        - Жулье может залезть, - продолжал строжиться Облучков, стараясь произвести впечатление серьезного и осторожного человека.
        Землянский отозвался не без гордости:
        - Японские замки стоят, особой секретности.
        - Так вы на машине на работу приехали? - догадался Облучков. - В таком случае не будем терять времени!
        Всем своим видом показывая, что не сомневается - Землянский беспрекословно последует за ним, Облучков быстро зашагал к выходу. На мгновение замешкавшись, Борис Игоревич действительно поплелся следом, напоминая смертельно усталую охотничью собаку, которой до чертиков надоело носиться по болоту и хочется скорее попасть в теплую городскую квартиру, но хозяин неутомим, и ничего иного ей не остается, как повиноваться его сумасбродству.
        Всю дорогу до гаража Облучков просидел с напыщенным видом. Оттого, что его присутствие полностью игнорируется, Землянского брала досада, но он ее не выказывал, сидел тихо.
        Сложенные из бетонных блоков стены гаража наполовину утопали в откосе железнодорожной насыпи, и от этого гараж походил на долговременную огневую точку.
        - Интересно, как это вам удалось получить разрешение? - покачал головой Облучков, убедившись, что других гаражей поблизости не просматривается.
        - Удалось, - мрачно уклонился от ответа Землянский.
        - Похвальная пробойность, - язвительно заметил Облучков. - Открывайте свои сверхсекректные…
        Землянский прогромыхал одним навесным замком, другим. По-прежнему не глядя на Облучкова, занялся японскими замками. С вкрадчивым металло-масляным звуком они втянули в свои импортные тела высокопрочные параллелепипеды ригелей и открыли доступ в гараж.
        - Калиточка не предусмотрена? - живо полюбопытствовал Облучков.
        - Всякие дверцы - лишний повод для попытки проникновения, - авторитетно заявил Землянский, включая свет.
        Облучков взглянул на лестницу, ведущую вниз:
        - Ого! И второй этаж имеется?!
        - Третий тоже, - буркнул Борис Игоревич и попросил: - Подождите здесь, я достану деньги.
        - Боитесь, тайник проведаю? - усмехнулся Облучков, следя за спускающимся Землянским.
        Тот не ответил. Вытянув шею, Облучков крикнул:
        - У вас здесь прямо бункер с картины Кукрыниксов! Не тем ли проектиком пользовались?
        - Сам проектировал! - огрызнулся снизу Землянский.
        - Наверное, несколько мешков лука оставили для хозяйства? - продолжал допытываться Облучков. Толстые линзы его очков озорно поблескивали в лучах мощной электрической лампочки.
        - Оставил.
        Голос Землянского звучал глухо и таинственно, потому что он уже спустился на самый нижний этаж. Облучков крикнул еще громче:
        - Должно быть, и другие запасы имеются?
        - Тушенки вам, что ли, надо?! - задрав голову, окрысился Землянский. - Сейчас ящик вынем, жрите!
        - Оставьте себе, пригодится, - отозвался Евгений Юрьевич и, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, на цыпочках устремился к воротам гаража.
        Оказавшись на улице, он всем телом навалился на массивную створку, захлопнул ее, трясущимися от волнения пальцами принялся закрывать замки.
        Землянский услышал над головой глухой хлопок, но не придавал этому значения до тех пор, пока наступившая тишина не стала тревожить. Особенно подозрительным было то, что его перестали донимать вопросами. Он прислушался и различил, как брякнул по металлу ворот навесной замок.
        - Эй! - робко позвал Землянский.
        Наверху не отвечали. Борис Игоревич взлетел по лестнице на второй этаж, увидел, что в помещение не проникает дневной свет, закричал:
        - Э-э-эй!!!
        Истошный вопль прорвался наружу, заставил Облучкова осмотреться по сторонам, поскольку ворота были такими бронированными, что трудно было определить, откуда исходит звук.
        Землянский забарабанил по неприступно-холодной стали. Облучков отозвался вежливым постукиванием ключа.
        - Вы что делаете? - донесся до него голос Землянского.
        Облучков задумчиво пожевал губу. Мысль поступить так, а не иначе, пришла внезапно, словно обожгла, и действовал он почти неосознанно. Вопрос из бункера вынудил проанализировать собственный поступок.
        - Ну что вы делаете?! - завыл от бессилия Землянский.
        Прикинув, что к чему, Облучков сориентировался и сообщил:
        - Задерживаю вас, как лицо, подозреваемое в совершении преступления. Продукты у вас есть, вентиляция хорошая… Не переживайте.
        - Вы что, из милиции? - в отчаянии прокричал Землянский.
        - Нет, - честно признался Облучков.
        Ответ привел Бориса Игоревича в окончательное смятение.
        - Тогда зачем вы это сделали?! Зачем?! - с почти суеверным ужасом возопил он и затарабанил еще сильнее. - Выпустите меня! Выпустите!
        Облучков пожал плечами, с меланхоличной улыбкой вынул ключ зажигания, закрыл дверцы «Жигулей» на замок, еще раз огляделся и, насвистывая «Лаванду», двинулся в сторону остановки общественного транспорта.
        ГЛАВА 44
        До полуденного зноя было еще далеко, однако ртутный столбик резво миновал отметку «тридцать» и продолжал ползти вверх так же упорно, как скалолаз на верхушку одного из самых неприступных из Красноярских столбов.
        Шелехов отогнал от себя видение холодной енисейской воды, вытер потное лицо, постоял секунду, потом медленно зашагал следом за Обиджоновым по ухоженной тропинке.
        - Сейчас чаю попьем, полегчает, - пообещал Абдухамид.
        Взгляд Шелехова был прикован к журчащим арычкам. Хотелось разуться, засучить брюки и опустить туда ноги… Он не сразу понял, что сказал коллега.
        - Чаю… а-а… хорошо…
        Но вот в тени грушевых деревьев показались дастарханы, пахнуло сладковатым дымком мангалов, и глаза Шелехова выжидающе сузились, хотя внешне он остался таким же вялым и разморенным.
        Со всех сторон слышались негромкие приветствия. Обиджонов, уважительно склоняя голову то налево, то направо, приветливо отзывался:
        - Алейкум-ас-салям.
        Шелехов радушно улыбался и тоже произносил:
        - Алейкум-ас-салям.
        Когда в ответе Абдухамида прозвучала едва заметная сухость, он внимательно посмотрел на мужчину, с которым поздоровался Обиджонов.
        Полное лицо Махмуда по обыкновению несло на себе отпечаток добродушной лени и беспечности, но глаза изучали приезжего, взвешивали, на что он способен.
        Турсунов знал, что в доме оперуполномоченного поселился гость, слышал и то, что гость - армейский друг Абдухамида. Во все это можно было поверить. Смущало другое - раньше друг не появлялся, а теперь вдруг раз! - и приехал. Узнать бы, откуда. Не спросишь же напрямую… А слухи, прошедшие по городку, об этом молчали.
        Подавив дурацкое желание подмигнуть Турсунову, Шелехов чинно произнес:
        - Алейкум-ас-салям.
        Турсунов благодушно кивнул, опустил глаза, чтобы скрыть интерес к персоне гостя, отхлебнул из пиалы.
        Обиджонов и Шелехов расположились подальше от дастархана, на котором восседал Махмуд, заказали чай. Не раз прежде доводилось Шелехову слышать, что в Средней Азии все пьют зеленый чай и тем спасаются от жары. Слышать-то слышал, да не очень верил. Но сейчас, когда чайханчик принес чайничек и пиалы, поспешил наполнить их и, протянув одну Абдухамиду, с жадностью сделал несколько терпких глотков. В целебных свойствах этого напитка ему представилась возможность убедиться еще в доме Обиджоновых.
        Абдухамид покосился в сторону Турсунова:
        - Брать надо, чего на него смотреть.
        - Доверяю твоим впечатлениям, - улыбнулся Виктор Григорьевич, - но не надо спешить. Доказательства нужны, чтобы выкрутиться не имел возможности… Мы до сих пор не знаем, кто у них на станции…
        - Думаю, Сабитов, но зацепиться не за что… Может, попробовать вывести его на откровенный разговор? Если он что-нибудь прояснит, цепочка почти замкнется.
        Шелехов пожал плечами:
        - Тебе виднее. Ты знаешь, что он из себя представляет, а я нет.
        - Слабый он, - подумав, ответил Абдухамид.
        Виктор Григорьевич бросил взгляд на Турсунова, помолчал, потом сказал:
        - Похоже, не обнаружили еще исчезновения бригады. Хватятся, зашевелятся. Надо смотреть за ними… Меня Мазинцев тревожит.
        - Как в воду канул, - кивнул Обиджонов. - Все эти бродяги-работяги говорят, что последние дни продукты Рустам привозил. Куда Стасик делся?
        - Вопрос… Но оснований для объявления в розыск нет.
        Увидев, что чай кончился, Обиджонов хотел подозвать чайханщика, но Шелехов остановил его:
        - Поехали за второй бригадой.
        - Хоп! Поехали, - согласился Абдухамид и поднялся.
        На тропинке Шелехов негромко усмехнулся:
        - На нас смотрит. Затылком чую ласковый взгляд.
        Обиджонов нахмурился. Он считал, что Махмуда нужно задерживать, но в доводах коллеги было рациональное зерно, а свои смутные ощущения Абдухамид объяснить не мог. Просто он всю жизнь провел в этом городке, еще в детстве слышал, что, несмотря на внешнее добродушие, Махмуд сурово обходится со своими домочадцами, знал, что двое сыновей Турсунова не смогли жить с отцом, навсегда уехали в Ленинабад. Все это вызывало беспокойство, но не являлось основанием для немедленного ареста.
        ГЛАВА 45
        Ситникова ехала на работу в подавленном настроении. Автобус уже полчаса кружил по городским улицам, а она не замечала ни времени, ни остановок, ни освобождающихся и вновь занимаемых сидений. Упершись взглядом в пропыленное стекло, она стояла в гуще по-утреннему суетливых людей и механически компостировала передаваемые абонементные талоны.
        Единственное, на чем было сосредоточено ее внимание, - это мысль о том, что она должна расквитаться с теми негодяями. Способ она избрала простой - не дать ни копейки. Для таких сволочей это будет самый жестокий удар.
        Сконцентрированность всех помыслов и желаний на одном как бы придавала Ситниковой дополнительные силы, сушила копившиеся слезы… Ночевала она у школьной подруги, адрес которой вряд ли кто мог узнать. Не виделись они лет десять и встретились случайно всего несколько дней назад. Подруга пришла на рынок за продуктами. У нее был муж, трое детей, и она прямо-таки воспылала желанием познакомить одноклассницу со своим семейством, показать только что полученную в новом, раскинувшемся на бывшем болоте микрорайоне четырехкомнатную квартиру. Записывая адрес, Елена Николаевна делала это из вежливости, отнюдь не собираясь тащиться через весь город, а потом еще и скитаться среди одинаковых девятиэтажек по горам строительного мусора.
        Вчера вечером подруга обрадовалась так искренне, что Ситниковой даже стало неудобно. Поэтому она на ходу придумала причину визита, сказала, что покрасила пол и в квартиру невозможно попасть. По случаю гостьи был организован праздничный ужин, которым особенно остались довольны ребятишки. Когда муж подруги, улыбчивый здоровяк, уложил детей в постели, а сам пристроился дремать перед телевизором, Елена, несмотря на протесты хозяйки, помогла вымыть посуду. Потом они долго говорили обо всем и ни о чем. В основном вспоминали школьных друзей: кто и где работает, кто женился, кто уже развелся, у кого сколько детей и какая квартира. Говорила больше подруга. Ситникова молчала, так как последние годы почти никого не видела, мало знала о забытых друзьях и подругах. Лишь изредка она улыбкой показывала, что разговор ей интересен, но улыбка выходила вымученной, и в конце концов хозяйка посмотрела прямо в глаза и на правах старой подруги безапелляционно потребовала рассказать, что произошло. Елена чуть было не разрыдалась и не поведала обо всем, настолько сильным было желание выговориться, снять с сердца давящую
тяжесть. Однако, подумав, что перекладывать свой крест на другого, спокойно и счастливо живущего человека, для которого все случившееся с ней выглядело бы так, словно прочитано в жутком детективе, Ситникова спрятала глаза и, сославшись на головную боль, пошла спать.
        Из отведенной ей комнаты она всю ночь слышала мирное посапывание ребятишек, а сама так и не смогла заснуть.
        «Следующая остановка - Центральный рынок!» - гнусаво объявил водитель.
        Ситникова вздрогнула и стала пробиваться к передней площадке.
        Стоя за прилавком, она то и дело поглядывала в сторону входа. Поэтому сразу увидела золотозубую физиономию Стасика. Он шел, широко улыбаясь, хотя чувствовалось, что он напряжен.
        Стасик действительно испытывал волнение. Мысль, что вчера Ситникова отсутствовала на работе несколько часов и могла сходить куда угодно, не оставляла его. Выждав, когда от прилавка отошли покупатели, он приблизился к окошечку, проговорил с язвительной ухмылкой:
        - Что же ты, красавица, раньше времени свинтила? Слово не держишь? Или тебе так понравилось, что еще захотела?
        - В милиции была, - внешне спокойно ответила Елена Николаевна. - Заявление отнесла… Не ожидал?
        - Свистишь… - протянул Стасик, едва сдерживаясь, чтобы не оглянуться.
        Пожав плечами, Елена хотела отойти в глубь киоска, но он поймал ее за запястье, сжал так, что ей показалось, будто вот-вот лопнет кожа.
        - Закричу? - проговорила она непослушными губами.
        Стасик нехотя разжал пальцы.
        - Когда будут деньги?
        - Никогда.
        - Себя не жалеешь, Элен…
        - Ты тоже… Придешь еще раз, точно сообщу в милицию.
        Почувствовав, как свалился с души камень, Стасик уже мягче сказал:
        - Мы же не требуем всех денег. Оставь себе немного.
        - Не понимаю, о чем мы говорим.
        В глазах Стасика вспыхнул злой огонек:
        - Слушай, ты, дура! Последний раз предупреждаю: сегодня в пять не будет денег, пеняй на свое упрямство! Кишки выпущу, ни одна милиция не размотает!
        Елена почувствовала, как тошнота сдавила грудь, как закружилась голова. Из последних сил она протянула руку, захлопнула окошко.
        Немного помявшись возле прилавка, Стасик, дабы нагнать на упрямую женщину побольше страха, подошел к Рафику и, кивая в сторону «Бюро добрых услуг», поговорил с ним о всякой всячине, не имеющей к делу никакого отношения. Убедившись, что их беседа не ускользнула от внимания Ситниковой, он удовлетворенно зашагал к выходу.
        Вернувшись в гостиницу, он с удивлением обнаружил на лице Курашова самодовольную улыбку.
        - Чего лыбишься? Эта дура уперлась, и ни в какую…
        - Помнишь, я тебе рассказывал про юрисконсульта? Толстый такой, в очках…
        - Ну? - продолжая недоумевать, сказал Стасик.
        - Не таким уж пентюхом оказался, - похвалил Курашов. - Нашел того снабженца, который лук перехватил!
        Стасик недоверчиво зыркнул:
        - Ты не мог, а он нашел?
        - Так уж получилось, - проговорил Курашов, понимая, что действительно выглядит не в самом лучшем свете. - Зато этого очкарика я отыскал!
        - Любишь ты чужими руками жар загребать, - неприязненно произнес Стасик. - Еще колобашки из того снабженца вытрясти надо…
        - Думаю, ты сумеешь, - польстил Курашов.
        Стасик самодовольно ухмыльнулся:
        - Смогем… Как ты этого юриста нашел?
        - Он сам позвонил, вот только…
        - Сам? - помрачнел Стасик.
        - У нас с ним был разговор, еще до того, как ты приехал, - запальчиво сказал Курашов.
        - Ох, не нравятся мне эти звонки… Он юрист?
        - Ну и что? - не понял Курашов.
        - А то! Не люблю я ваше жеребячье сословие! - резко произнес Стасик. - Может, он ментами купленный? А? Не подумал?
        Курашов обиженно насупился:
        - Ты бы посмотрел на него, не стал бы так говорить…
        - И посмотрю, - прищурился Стасик. - Прежде чем голову в петлю совать, обязательно посмотрю… Что он тебе предложил?
        - Долю требует, - с меньшим энтузиазмом сказал Курашов. - Я не говорил, что мы ищем… Он сам снабженца расколол на лук…
        - Долю? - усмехнулся Стасик и многозначительно добавил: - Получит он свое… Пусть только выведет нас на снабженца… А там и получит…
        - Ты что надумал? - испугался Курашов.
        - Не твое дело!
        Стасик вынул из кармана цепочку, сорванную с шеи Ситниковой, накрутил на палец:
        - Когда и где договорились встретиться?
        - В семь вечера, у фонтана.
        - Годится… Еще на рынок успею заскочить. Этот хмырь что, бабки на блюдечке обещал принести?
        - Сказал, не телефонный разговор, но вроде куда-то ехать надо, забрать…
        - Ладно, - решительно подытожил Стасик, - посмотрим, что он за соловей.
        ГЛАВА 46
        Подкрался вечер. Махмуду надоело играть в нарды, и он, снисходительно посмотрев на своего соперника, вспотевшего от напряжения грузного заведующего обувным магазином, проговорил:
        - Проиграл ты эту партию, Ибадулло, проиграл… Так и быть, оставляю мой выигрыш тебе… Кстати, у тебя есть что-нибудь на мою ногу? Поизносился…
        Турсунов покрутил носком новенькой остроносой туфли.
        - Махмуд-ака!.. Вы у нас первый клиент! Западная Германия есть, Югославия есть… - заулыбался Ибадулло, который постоянно проигрывал, зарекался больше никогда к нардам не прикасаться, но не выдерживал и снова расплачивался за свое слабоволие.
        - Зайду как-нибудь, - плавно кивнул Турсунов, и в его спокойных глазах появилось недовольство.
        Вверх по склону, отдуваясь и тяжело дыша, бежал Рустам. Волосы растрепаны, на лице - смесь испуга с надеждой. Взгляд брата как бы приостановил его. Он поправил пиджак, пригладил волосы, попытался идти степенно.
        Чтобы побыстрее увести его с глаз посетителей чайханы, Махмуд изменил своим принципам, кинулся навстречу.
        Рустам хотел заговорить, но наткнулся на колючие ледышки зрачков и только хватанул ртом воздух. Лишь когда они спустились к стоянке автомашин и сели в «Волгу», Махмуд недружелюбно бросил:
        - Несешься, как дурной баран! Так и в пропасть слететь недолго…
        Он замолчал. Рустам понял, что ему предоставляют возможность высказаться, истерическим шепотом выкрикнул:
        - Нас накрыли!
        На гладком лице Махмуда застыла неестественная улыбка. Неподвижно поблескивали тугие щеки, на них мерцали отблески зеленоватых ламп приборной панели.
        - Не вопи. Говори толком, - зло дрогнули его губы.
        - Приехал утром в бригаду, а там… никого, - чуть не плача, сказал Рустам. - Думал, что куда-нибудь смотались, вернулся… А полчаса назад пришел Сабитов, весь трясется. Его Обиджонов допрашивал, про лук спрашивал, про вагоны…
        - Он продался? - перебил Махмуд.
        - Нет… Но сказал, что, если еще вызовет, не выдержит. У меня, говорит, дети, как об отце думать будут. Да и совесть замучила…
        Махмуд побагровел:
        - Совесть! Шакал он трусливый!
        - Это еще не все. Пока Сабитов в коридоре сидел, мимо бичей провели…
        - Наших?
        - Со второй бригады, - кивнул Рустам. - Как Сабитов сказал про родимое пятно во всю щеку, так меня словно током ударило… Наши…
        - Значит, обе бригады загребли, - медленно проговаривая каждое слово, констатировал Махмуд.
        - Что же теперь делать? - жалобно посмотрел Рустам.
        Махмуд не ответил. Прошло несколько томительных минут. Наконец Турсунов-старший произнес ровным голосом:
        - Поедешь к Сабитову, прямо сейчас… Скажешь, чтобы в десять вечера был на дороге… Он знает…
        - На повороте? - уточнил Рустам.
        - Он знает, не первый раз там встречаемся… - сухо проронил Махмуд. - Буду ждать, объясню, что и как в милиции говорить…
        - Хорошо, - кивнул Рустам.
        - Ступай, а то он добраться не успеет.
        Рустам стал торопливо выбираться из салона, зацепился ногой за ремень безопасности и чуть не упал. Махмуд покривился, но ничего не произнес.
        Истошно взвизгнув при развороте, «восьмерка» Рустама рванулась в сторону города. Махмуд дождался, пока освещенный габаритными огнями обрубок автомашины скроется из вида, и плавно двинул вперед переключатель скоростей.
        Едва с улицы раздался короткий сигнал «Волги», веселый шум во дворе Турсуновых стих. Тут же бесшумно распахнулись ворота, машина вплыла под навес и замерла возле другой «Волги», с кузовом «пикап».
        Махмуд прошел по опустевшему двору, поднялся на веранду. Присев на бархатные подушки, протянул руку к телефону.
        Он заказал переговоры, прислонился к стене, посмотрел на часы. В приоткрывшуюся дверь вошла немолодая женщина. Молча, не глядя в лицо мужа, поставила перед ним поднос с пузатым фарфоровым чайником и тончайшей пиалой, молча удалилась.
        Наконец протяжно и требовательно зазвенел телефонный аппарат. Турсунов поднял трубку.
        На другом конце провода был слышен надтреснутый голос Курашова:
        - Алло! Алло!
        - Здравствуйте, - сказал Турсунов, паузой давая понять собеседнику, что употреблять в разговоре имена не стоит.
        Курашов догадался об этом:
        - Вас хорошо слышно… Здравствуйте!
        - Срочно возвращайтесь.
        - Но мы еще не закончили дела… А что такое?
        - Возвращайтесь, - повторил Махмуд.
        - Билеты здесь проблема достать… Что-нибудь случилось?
        - Билеты - ваша забота, - безапелляционным тоном заявил Махмуд и, вторично не отвечая на вопрос Курашова, добавил: - Возвращайтесь оба… Машина будет на стоянке у аэропорта.
        Он увидел вошедшего во двор брата, кивком головы велел ему подняться на веранду, продолжил разговор:
        - Ключи у нашего общего друга есть. Все ясно?
        По молчанию в трубке чувствовалось - Курашов в полном недоумении. Махмуд терпеливо ждал.
        - Понятно, - хрипловато протянул Курашов.
        Простившись с ним, Махмуд опустил трубку, взглянул на брата. Тот быстро проговорил:
        - Сабитов уже выехал.
        Махмуд непонимающе свел брови:
        - Выехал?
        - На ишаке, - пояснил Рустам.
        Некоторое время Махмуд в задумчивости прихлебывал чай, потом поднялся:
        - Будут спрашивать, скажешь - меня видел последний раз в чайхане. На «пикапе» несколько дней назад уехал Стасик.
        Рустам покосился на стоящий во дворе «пикап», перевел взгляд на старшего брата. Больше не говоря ни слова, Махмуд медленно спустился по ступеням. Когда он сел за руль «пикапа», снова неслышно появилась жена, распахнула дверь.
        «Волга» выползла на забетонированную площадку перед высоким дувалом, где, нарушая гармонию мягких очертаний старой таджикской удочки, сиротливо торчали новенькие угловатые «Жигули» Рустама. Махмуд зорко глянул по сторонам, неторопливо развернул машину и, миновав центр городка, устремился на шоссе.
        До поворота, на котором должен был дожидаться Сабитов, оставалось совсем немного, и лицо Турсунова приобретало все более напряженное и твердое выражение.
        Лучи фар беспощадно резали сгустившуюся вязкую темноту.
        Вот они выхватили вдалеке две крошечные фигурки; тонконогого ослика и его хозяина, маленького узкоплечего человечка в кургузом пиджаке. Но шоссе пошло под уклон, и фигурки пропали из поля зрения Махмуда.
        Вновь стали видны лишь в нескольких сотнях метров.
        Сабитов заметил машину и, еще не зная, едет ли это Турсунов или кто другой, прижался ближе к обочине, сразу за которой начинался обрыв к руслу селевого потока.
        Машина снизила скорость. Сабитов шагнул навстречу.
        Внезапно двигатель взревел, заставив испуганного ослика прижаться к хозяину.
        Турсунов увидел словно прижавшиеся к лобовому стеклу молящие глаза Сабитова, круто вывернул руль влево, услышал короткий и мягкий удар, еще резче бросил машину вправо.
        Немного проехав вперед, он остановил «Волгу», выскочил на шоссе, слегка прихрамывая, побежал к обрыву.
        Было по-ночному тихо.
        Внизу угрюмо ворчала вода. Глядя на пустую обочину, Турсунов даже засомневался - стояли тут маленький человечек и ослик или не стояли?.. Смотреть с обрыва он не стал. Что там разглядишь в темноте?
        ГЛАВА 47
        Облучкова не оставляло непривычное для него лихорадочное состояние. Что было тому причиной? На этот вопрос вразумительного ответа не находилось. То ему казалось, что виновата во всем Раечка, которую после кино он проводил домой и которой признался после короткого колебания, что место жительства его здесь, а Таджикистан просто-напросто шутка. После подобного признания он был ошарашен предложением провести вместе ближайшие выходные дни… Через минуту Облучков находил корни своего состояния в затеянной авантюре. Он все время порывался позвонить в милицию, но какой-то бес нашептывал, что пока можно и повременить. Евгения Юрьевича не очень угнетало то, что Землянский находится в заточении, но вот перед семьей его он заранее испытывал неловкость. Однако он понимал и то, что сообщить жене Землянского о местонахождений мужа было бы аналогично полному провалу операции. А Евгению Юрьевичу очень хотелось довести ее до конца.
        Поэтому, ожидая Курашова, он хотя и сидел на лавочке с ленивым видом, изредка поглядывая в «Вечерку», все-таки ощущал легкий озноб, будто на госэкзамене по «Теории государства и права» вытянул плохо знакомый билет.
        Стасик долго наблюдал за ним со стороны, потом бросил Курашову, чтобы он поймал такси, сам же прогулочным шагом приблизился к лавочке.
        Облучков, не глядя на него, подвинулся к краю.
        Боковым зрением изучив пухлую физиономию соседа, Стасик пришел к выводу, что ни на сотрудника милиции, ни на внештатного оперуполномоченного она не тянет, и облегченно закинул ногу на ногу:
        - Какую на завтра погодку обещают?
        Облучков не сразу смекнул, что обращаются к нему:
        - Извините, не расслышал…
        - Погода, говорю, какая завтра будет? - повторил Стасик, бесцеремонно забирая газету из рук Облучкова.
        Опешив от такого нахальства, Евгений Юрьевич, чуть заикаясь, возмутился:
        - Но… позвольте…
        - Погодка как погодка, - многозначительно констатировал Стасик.
        - Вы взяли мою газету, - смущаясь от собственного неумения дать отпор, проговорил Облучков. - Так нельзя…
        Стасик небрежно кинул «Вечерку» на скамейку:
        - Забери…
        Проведенный эксперимент окончательно убедил его в том, что с юристом можно иметь дело, и развеял мрачное настроение, оставшееся от посещения рынка.
        Рассерженным движением Облучков запихал газету во внутренний карман пиджака, воинственно поправил кепочку, отвернулся и принялся высматривать Курашова.
        - Кого ждешь? - с ухмылкой полюбопытствовал Стасик.
        Интонации его голоса заставили Облучкова внимательнее вглядеться в лицо непрошеного собеседника. Доверия это лицо не вызывало. Более того, Евгений Юрьевич догадался, что перед ним не просто наглец, а наглец, каким-то образом связанный с луковым вагоном. От такого умозаключения ему не стало спокойнее. Вызывающее поведение незнакомца свидетельствовало о том, что, надеясь исключительно на собственные силы, можно попасть впросак, после которого придется восстанавливать утраченное здоровье.
        Немного помявшись, Облучков пробормотал:
        - Приятеля… подойти должен, вот и жду…
        - А не подругу? - продолжал надоедать Стасик.
        Всем своим видом демонстрируя нежелание вести беседу, Облучков поднялся:
        - Может, и подругу.
        - Или коллегу?
        - Послушайте, почему вы пристаете ко мне? - решил возмутиться Евгений Юрьевич.
        Стасик окатил его взглядом, процедил:
        - Сядь!..
        Облучков испуганно и покорно опустился на скамью, посмотрел выжидающе. Стасик оглянулся, заметил призывно размахивающего рукой Курашова.
        - Ждешь ты мужика, с которым вы насчет лука договорились. Понял? - сказал Стасик.
        - Не-ет, - мотнул головой Облучков.
        - Хватит рожи корчить, - хмыкнул Стасик, показал пальцем в сторону Курашова: - Вон он подпрыгивает…
        - Это и есть мой приятель, - понуро сообщил Евгений Юрьевич.
        Поигрывая золотой цепочкой, Мазинцев встал:
        - Говорят, надо куда-то ехать?
        Не отрывая взгляда от цепочки в руках Стасика, Облучков медленно произнес:
        - Надо… Но не сейчас… Утром…
        Он смотрел пристально и поэтому заметил, что рядом с миниатюрным замочком плетение цепочки разорвано. В памяти всплыла красная полоска на шее Ситниковой. Облучков помимо воли поежился.
        - Почему не сейчас? - насторожился Стасик.
        - Так надо… Вам Михаил Федорович передал мои условия?
        - Долю от выручки?
        - Да, - твердо сказал Облучков. - Тридцать процентов.
        От своей наглости у него даже перехватило дыхание. Однако Стасика подобный процент не смутил:
        - Лучше иметь семьдесят, чем ничего… Годится! Когда встречаемся?
        - В шесть, - выпалил Облучков.
        - В такую рань?!
        - Так надо, - упорно повторил Евгений Юрьевич.
        Стасик бросил на него еще один испытующий взгляд, не увидел ничего подозрительного в поведении этого недотепистого субъекта, согласился:
        - Ладно… В шесть жди здесь. Мы на тачке подъедем…
        - Михаилу Федоровичу привет! - уже вдогонку крикнул Облучков.
        ГЛАВА 48
        Звонок Турсуновых взбудоражил «командированных». Стасик не подал вида, что встревожился. Курашов же паниковал откровенно. Он беспрестанно высказывал самые худшие предположения, и продолжалось это до тех пор, пока Мазинцев не пригрозил ему выбить передние зубы, чтобы все слова звучали у Михаила Федоровича более шепеляво и не так громко:
        - Заберем утром башли, - веско сказал Стасик, - и полетим.
        В пять тридцать он уже был готов. Сидя в кресле, курил и наблюдал, как одуревший от бессонной ночи Курашов старательно пытается попасть ногой в штанину.
        Облучков тоже не выспался. Понимая, что заведенный им механизм теперь довлеет над его же волей, он уныло прохаживался по орошенному поливальной машиной асфальту почти безлюдного сквера возле фонтана.
        Когда подъехало такси, Евгений даже обрадовался. Кончилось бездействие, началось время сбора плодов.
        - Евгений Юрьевич! - приветствовал его Курашов. - Присаживайтесь!
        - Спасибо, - неуклюже забрался на заднее сиденье Облучков, перехватил взгляд золотозубого парня, назвал адрес.
        Резко шурша шинами, такси помчалось по улице.
        Когда машина, нырнув под путепроводом, стала набирать скорость, чтобы преодолеть довольно крутой подъем, Облучков как бы спохватился:
        - Здесь остановите, пожалуйста!
        Курашов насторожился, поскольку до первоначально названного места было еще далеко. Однако, взглянув по сторонам, увидел пустырь, к которому лишь робко подступали заборы строящихся зданий.
        - Приехали? - обеспокоенно спросил Стасик.
        - Да… тут рядом, - отозвался Облучков, даже не помышляя рассчитываться за проезд. Он полагал, что кто заказывал, тот пусть и платит.
        Предчувствуя скорые деньги, Курашов щедро расплатился с таксистом, и все трое вышли на обочину.
        - На стройке, что ли, ждет? - спросил Стасик, когда такси исчезло под путепроводом.
        - Не совсем, - уклончиво ответил Облучков.
        - Говори ясней! - резко потребовал Стасик. - Хватит мозги компостировать!
        Облучков втянул голову в плечи:
        - Я, извиняюсь, допустил некоторое самоуправство… Чтоб он не сбежал с деньгами, запер его в гараже…
        - В каком гараже? - озадаченно переспросил Стасик.
        - В его собственном… хи-хи… У меня машины нет…
        До Мазинцева дошел смысл сказанного, он довольно расхохотался, хлопнул Облучкова по спине:
        - А ты еще тот хмырь!
        - Немного вдоль насыпи пройдем, и гараж, - подхихикнул Облучков.
        - Давно сидит? - поинтересовался Курашов, которому почудилось, что он снова в двух шагах от криминальной истории…
        - Со вчерашнего вечера, - охотно сообщил Облучков. - Я с вами встретился, потом с ним… Вот и подумал, вдруг надует… Подстраховался… Вон его жигуленок стоит.
        - Не угнали за ночь, - благодушно удивился Стасик. - И колеса не поснимали… Честный в Сибири народ…
        Облучков понизил голос:
        - Потихоньку войдем, а то мало ли… Злой, поди, как бы не кинулся…
        - Охладим, - пренебрежительно произнес Стасик, но к воротам гаража подошел на цыпочках.
        Облучков прислушался, тонко и нервно хихикнул:
        - Умаялся! Спит…
        Он уже жалел о брошенной Землянскому фразе насчет задержания. О том, что будет, если Землянский сейчас начнет шуметь и выдаст его, Облучков старался не думать.
        Замки он открывал со всевозможной предосторожностью, а когда створка подалась, зажмурился. Однако в гараже было тихо.
        Стасик глазами приказал Курашову войти первым. Он прикинул, что будет лучше, если проломят голову «другу Мише», а не ему или местному юристу, в некоторой степени даже очаровывающему своей тихой пройдошностью.
        Весь сжавшись, словно в холодную воду, вошел в гараж Курашов. Ничего не случилось. Стасик шагнул следом, прошел метра два, хотел обернуться и позвать Облучкова, но тут створка ворот закрылась, и стали слышны звуки судорожно запираемого замка.
        Стасик врезался в ворота с такой силой, что Облучкову показалось, створки вот-вот слетят с петель. Остальные замки он закрывал с еще большей поспешностью, подхлестываемый гневной и отборной бранью Стасика и тоскливыми подвываниями Курашова.
        Покончив с замками, Облучков опустился прямо на землю, устало вытянул ноги.
        Отдыхал он недолго. Вскочил и чуть не бегом ринулся прочь.
        Бряцанье навесного замка Землянский уловил сразу. Однако, продолжая лежать на допотопном диване, приткнувшемся на втором подвальном этаже, лишь апатично приоткрыл глаза. Все слезы уже были выплаканы, все крики выкричаны. Он был уверен, что рано или поздно за ним явится милиция, а потому не видел никакого резона спешить наверх с распростертыми объятиями. Переезд из собственного узилища в государственное не был пределом его мечтаний. Тут хоть с расспросами никто не пристает. Лишь поезда, появляясь на насыпи по известному только богу и железнодорожному начальству расписанию, изредка сотрясают бетонные плиты над головой.
        Но когда наверху раздались яростные нецензурные ругательства, глухие удары и чьи-то всхлипывания, Землянский заинтересованно поднялся. Смысл изрыгаемых угроз свидетельствовал - теперь он будет не одинок. Милиция такого говорить не могла.
        Внезапно все прекратилось, и Борис Игоревич испугался, что ему примерещилось, и он по-прежнему одинок в своем склепе.
        - Не надо, Стасик! Не надо! - тоскливо прокричали наверху.
        Раздался хлесткий звук. Ошибиться было невозможно. Били по лицу.
        - За что?!! - истерически выкрикнул тот же голос.
        В ответ зловеще прошелестели:
        - За все! По твоей милости взаперти оказались! Твой юрист КПЗ нам устроил, а не снабженца с деньгами! Нету тут никого, понял?
        Землянский догадался, кто достался ему в соседи, и сам удивился, что не испытал при этом никакого страха. Вероятно, страх непостижимым образом впитался в непробиваемые стены, растекся по сырому бетонному полу.
        - Есть снабженец. Тут я, - негромко крикнул он, медленно вставая с дивана.
        - Ну вот, ну вот, - почти радостно зачастил Курашов, отступая от Стасика…
        Тот, скользнув руками по металлическим перилам, спрыгнул вниз, замер перед Землянским. Первым побуждением было изувечить того, по чьей милости заварилась вся эта каша, расхлебывать которую придется не один год. Однако, столкнувшись глазами с анемичным взглядом Бориса Игоревича, посмотрев на жалкую помятую физиономию с колючками щетины, на изжульканный костюм, на съехавший набок галстук, даже Стасик почувствовал нечто похожее на жалость.
        - Робинзон Крузо!.. - криво усмехнулся он. - Похоже, ты здесь не первый день.
        - Не первый, - кашлянул Землянский, безучастно представился: - Борис Игоревич… А вы, наверное, хозяева злополучного лука?
        - Вроде того, - буркнул Стасик, устраиваясь на диване. - Чего жрешь-то тут?
        - Тушёнку, лук тот самый… В глотке уже стоит.
        - Чтоб ты вообще от него загнулся! - беззлобно пожелал Стасик, крикнул: - Друг Миша! Спускайся, все свои!
        Показался Курашов, смущенно прикрывая опухшую щеку, виновато улыбаясь:
        - Здрасьте…
        Землянский вяло кивнул, взглянул на обоих, констатировал:
        - Выходит, этот малый и вас заманил… Ловкий толстячок…
        - Мент он, что ли? - недоверчиво осведомился Стасик.
        - Не знаю… Сначала я думал, что он - один из вас… Потом он сказал, что не из милиции… Лучше мент, чем шизик какой-нибудь… Так и сгнием здесь…
        Стасик невесело усмехнулся:
        - Точно… На психа смахивает…
        Курашов обратился к Землянскому:
        - Вы не пробовали выбраться отсюда?
        - Бесполезно… Стены из блоков полуметровой толщины, сам доставал на ЖБИ… Перекрытия тоже будь здоров. С отбойным молотком, и то дня два долбиться надо…
        - А если вниз подкоп сделать? - озарилось лицо Курашова.
        - Граф Монте-Кристо! - саркастически хмыкнул Стасик.
        - Если копать в сторону ворот, а это самое короткое расстояние, получается метров шесть… Да вверх столько же… - рассудительно возразил Землянский. - Прикидывал я…
        - Надо попробовать! - воскликнул Курашов.
        - Дай ему лопату, пусть роется, - сказал Стасик. - У меня чего-то желания нет. Менты появятся, засмеют… Лучше уж так дожидаться. Попить есть чего-нибудь?
        - С этим хуже, - посетовал Землянский. - Канистра с водой в багажнике осталась. Компоты пью… Из «виктории» и из смородины, прошлогодние еще… Жена, идиотка, сахара столько набухала, от изжоги загибаюсь.
        - Концентрированные, должно быть? - предположил Курашов. - Их водой надо разбавлять.
        - Ох, друг Миша, с тобой не соскучишься… - вздохнул Стасик.
        - С тобой тоже! - неожиданно огрызнулся тот. - За лук много не прилепят, а вот за бабу!..
        - Заткни помойку! - взвился Стасик.
        Землянский понял, о чем речь, успокоительно взмахнул рукой:
        - Она говорила мне… Ничего страшного, заявить не должна… Половина-то выручки у нее осталась.
        Стасик заставил Курашова сжаться под тяжелым взглядом, повернулся к Землянскому:
        - А другая?
        - Здесь.
        - Где?! - почти в унисон воскликнули Курашов и Стасик.
        - А-а!.. Там, - безразличным движением Землянский указал на люк, ведущий на третий, самый нижний, этаж.
        - Надо куда-то спрятать, зарыть! - всполошился Курашов.
        - Ну и дебил ты, друг Миша! - с досадой бросил Стасик. - У ментов нюх, как у собак… Найдут… Лучше самим отдать, чтобы зачлось.
        В глазах Курашова мелькнуло ехидство, но от высказываний он благоразумно воздержался. Стасик глянул на Землянского:
        - Тащи, что ли, свой компот.
        В этот момент гараж начал вначале мелко, потом все сильнее вздрагивать. Курашов втянул голову, прижался к стене. Глаза Стасика расширились, он напрягся, словно готовясь к прыжку. Только Землянский остался спокойным, пояснил:
        - Товарняк… Уголек кузбасский везут…
        Грохот затопил все три этажа. Лица пленников потускнели, стали похожи на лица грешников, столкнувшихся с разбушевавшейся стихией и воспринимающих ее гнев как выражение божьего негодования неправедными их делами.
        ГЛАВА 49
        От начальника райотдела милиции Обиджонов вернулся в прескверном настроении. Шелехов понял это сразу.
        Пройдя к столу, Абдухамид в сердцах так отодвинул стул, что у того ножки визгливо проелозили по полу. Сделав вид, будто засмотрелся на готовящуюся к выезду оперативную группу, Шелехов не отошел от окна, ждал, что скажет коллега.
        - Сабитов погиб, - коротко и отрешенно произнес Обиджонов.
        - Ты же вчера с ним беседовал? - нахмурился Шелехов.
        - Труп заметил водитель рейсового автобуса. Нам повезло. - Абдухамид проговорил это слово и горько усмехнулся: - Да, повезло… Если бы труп Сабитова не зацепился за плиту бетонного берега, мы бы искали его не один день…
        - Не может это быть случайностью? - попытался успокоить и себя и Обиджонова Виктор Григорьевич.
        - Надо Турсуновых задерживать. Обоих, - энергично поднялся Абдухамид.
        - Есть уверенность, что кто-то из них причастен к этой смерти? - спросил Шелехов, хотя и сам чувствовал - смерть Сабитова далеко не случайна.
        - Есть, нет - потом разберемся. Пока опергруппа вытащит труп, пока появятся какие-либо выводы…
        Обиджонов проверил, закрыт ли сейф, прогремел зачем-то ящиками стола. Шелехов молча ждал его у двери.
        На этот раз Абдухамид вел машину, не обращая внимания на попадавшиеся на асфальте выбоины.
        Выпрыгнув из уазика, он без стука вошел во двор Турсуновых, насупленно бросил метнувшейся навстречу жене Махмуда:
        - Селям-алейкум. Где муж?
        - Не знаю, Абдухамид-ака, - боязливо глянув на Шелехова, тихо проговорила женщина, прикрывая лицо платком.
        - Давно дома нет?
        - Вчера утром был… потом ушел куда-то… Не знаю…
        - Рустам дома?
        - Нет, Абдухамид-ака… На работу ушел… Ночевал дома…
        - А Махмуд? - спросил Шелехов.
        Женщина робко посмотрела на Обиджонова, как бы спрашивая, отвечать ли незнакомцу. Обиджонов повторил вопрос:
        - Махмуд дома ночевал?
        - Не знаю, - пролепетала жена Турсунова-старшего. - Кажется, нет…
        Обиджонов оглядел двор, где стояла лишь одна машина, спросил:
        - Рустам на своих «Жигулях» уехал?
        - Да, Абдухамид-ака…
        - А муж?
        - Муж?.. Ни на какой. Это Стасик на другой «Волге» уехал.
        Обиджонов насторожился:
        - Когда?
        - Давно… Несколько дней назад…
        Услышав в торопливом ответе фальшь, Обиджонов сердито сказал:
        - Спасибо, Мавлюда-хон… Но помни, за дачу ложных показаний тебя можно привлечь к уголовной ответственности…
        Женщина опустила голову еще ниже. Понимая, что ничто на свете, кроме распоряжения мужа, не заставит ее быть искренней, оперативники оставили двор Турсуновых.
        На заводе им сказали, что Рустам сегодня не появлялся на работе.
        Не было его и в чайхане.
        Заметив оперуполномоченного и его гостя, чайханщик радушно закивал, но Обиджонов остановил его желание подать посетителям чай!
        - Когда у вас был Турсунов?
        - Старший или младший? - уточник чайханщик.
        - Махмуд.
        - Вчера был. С Ибдулло в нарды играли весь вечер… Просто так играли, не на деньги…
        О том, что в чайхане играют на деньги, Обиджонов знал. Как он ни боролся с этим, как ни штрафовал, пока не удавалось переломить застаревшие привычки. Однако сейчас оперуполномоченному было не до того. Поэтому, поморщившись, он спросил:
        - Когда ушел Махмуд?
        Обрадованный переменой темы, чайханщик поспешно сообщил:
        - Темно уже было. Рустам появился, даже чая не попил. Сразу и ушли.
        - На чем сюда приезжали?
        - Мне же отсюда не видно, - сутулясь, пожал плечами чайханщик.
        Еще на площадке перед райотделом они услышали назойливый телефонный трезвон. Абдухамид посмотрел на окно своего кабинета, расположенного на первом этаже, заспешил:
        - Кажется, меня добиваются…
        Шелехов зашел в помещение дежурной части, ознобливо повел плечами. Работающий кондиционер выстудил комнату, и после уличного пекла у оперуполномоченного появилось ощущение, что он спустился в глубокий и сырой подвал.
        Сидевший за пультом молодой лейтенант поднял голову. Шелехов отметил безукоризненность узкой полоски усов, словно приклеенных к губе, и позавидовал его упорству и верному глазу.
        - С трупа Сабитова приехали? - профессиональным сленгом осведомился он.
        Лейтенант покачал головой:
        - Пока нет… Вас известить, когда появятся?
        - Да… И еще… Сообщите постам ГАИ и другим службам, чтобы задержали Турсуновых, Махмуда и Рустама Турсуновых.
        Дежурный быстро встал, направился к рации, чтобы передать ориентировку, а Шелехов вышел в коридор.
        Когда он появился в кабинете Абдухамида, тот, начиная раздражаться, уже третий раз повторил в трубку:
        - Слушаю вас! Говорите!
        Шелехов тихо сел на стул. Обиджонов недоумевающе повел ладонью, плотнее прижал трубку и наконец услышал:
        - Салям-алейкум, Абдухамид…
        Голос старшего Турсунова оперуполномоченный узнал сразу. Он махнул коллеге, чуть отстранил трубку, чтобы и Шелехов мог слышать разговор. Виктор Григорьевич подался вперед и затаил дыхание.
        - Махмуд, ты делаешь большую ошибку, - негромко сказал Обиджонов.
        На другом конце провода хмыкнули:
        - Спасибо за предупреждение… Но сначала сходи домой, а я через полчаса перезвоню. Хоп!
        Мембрана отозвалась писклявыми гудками отбоя.
        Глубокая продольная складка прорезалась на лбу Обиджонова. Похолодевшей рукой он набрал номер, услышал голос жены:
        - Да…
        - Это я… - только и успел сказать Обиджонов.
        Жена расплакалась:
        - Хакимджан пропал. Ребятишек спрашивала, говорят, на машине кататься поехал. Какой-то мужчина увез…
        - Успокойся, пожалуйста, успокойся… Наверное, кто-то из наших райотделовских… Приедут…
        - Давно уже нет… Боюсь я чего-то… Боюсь, Абдухамид… Сделай что-нибудь!
        Обиджонов разговаривал с женой по-таджикски, но Шелехов сразу понял - произошло страшное. Лицо Абдухамида побледнело, на лбу выступили капельки пота. Он попытался улыбнуться в трубку:
        - Успокойся, скоро привезут Хакимджана… Когда, говоришь, они уехали кататься?
        - Только вы на работу ушли.
        - Кто приезжал, ребятишки не рассмотрели?
        - Нет… Хакимджан возле самой дороги бегал, а они играли у ворот Исамиддиновых, - всхлипнула жена.
        - Не надо плакать, - с огромным трудом сохраняя спокойный и ласковый тон, проговорил Абдухамид. - Какая была машина?
        - Дети говорят, «восьмерка»… Что это за «восьмерка»?
        - Ну ясно… - Обиджонов изобразил облегченный вздох. - Не переживай, это наш новый сотрудник. Все в порядке.
        Положив трубку, он слепо уставился мимо Шелехова:
        - Кто-то увез Хакимджана на «Жигулях» ВАЗ-2108…
        Шелехов ощутил в висках тупую боль, которая тут же исчезла, уступив место острым покалываниям. Казалось, кто-то методично втыкает раскаленную иглу… Это он медлил с арестом Турсуновых, это он хотел собрать побольше доказательств, это он…
        Резко сдернув с аппарата телефонную трубку, Шелехов четко произнес:
        - Сейчас по городскому будут звонить Обиджонову. Запишите разговор на магнитофон. Повторите ориентировку. Добавьте, что похищен сын Обиджонова Хакимджан. Скорее всего он у Турсунова.
        - Что?! - оторопело воскликнул дежурный.
        Шелехов, сдерживая себя, повторил сказанное слово в слово, добавил:
        - Ждем звонка от Турсунова. Запишите. Все.
        Он закончил разговор, взглянул на коллегу. Тот продолжал сидеть неподвижно. Лишь напрягшиеся, сжатые кулаки да взбухающие желваки выдавали его волнение.
        Молчание длилось до тех пор, пока не раздался звонок.
        - Абдухамид, я тебя прошу, соглашайся на все его условия. Потом разберемся с этой сволочью, - сказал Шелехов.
        - Хорошо, - кивнул Обиджонов, поднимая трубку: - Слушаю!
        - Опять я тебя беспокою…
        - Сына куда дел?! - с тихой яростью спросил Абдухамид.
        - Могу сказать одно - мальчик играет на краю глубокого ущелья. Достаточно неверного шага, и…
        К лицу Обиджонова прилила краска. Заметив это, Шелехов пальцами крепко сжал его плечо.
        - Прекрати говорить дурацкими загадками, - подавил гнев Абдухамид. - Чего ты хочешь?
        - Совсем немного… Чтобы ты забыл о моем существовании, а твой дружок убрался в свою Сибирь.
        - Ты же понимаешь, что это очень непросто сделать. Над нами есть начальники.
        - Начальники тоже люди… Они любят деньги так же, как и другие смертные… Ты получишь сына и пять штук. Поделишься.
        - Но…
        - Начальство - твоя забота… На мой непросвещенный взгляд, - в голосе Турсунова послышалась издевка, - этих денег должно хватить… Если нет, то добавишь…
        Шелехов отчаянно закивал головой, приказывая младшему по званию соглашаться. Он даже изобразил жестом, что на его погонах одна большая звезда, а у Абдухамида четыре маленькие.
        Сделав над собой усилие, тот произнес в трубку:
        - Хорошо… Как мы с тобой встретимся?
        - Молодец… Жду тебя в Чкаловске. В девять вечера у входа в Русский театр. Только не вздумай…
        - Можешь не предупреждать.
        - Я это к тому, что мальчик не со мной. Если я не вернусь в то место к полуночи, он может оступиться…
        Турсунов, как и в прошлый раз, внезапно закончил разговор.
        Растопырив скрюченные пальцы, Обиджонов долго разглядывал их, потом проронил со звенящим неистовством:
        - Задушу этого тарантула!
        ГЛАВА 50
        Одутловатый подполковник, начальник районного отдела милиции, угрюмо слушал Шелехова. Рядом сидел поникший Обиджонов. На боковых стульях расположились замначальника по оперативной работе и начальник уголовного розыска.
        Когда Шелехов замолчал, подполковник сердито щелкнул клавишей магнитофона, внимательно прослушав запись.
        - Что будем делать, товарищи? - обведя внимательным взглядом посуровевших подчиненных, спросил он.
        - Поеду и задушу его собственными руками, - проговорил Обиджонов.
        - Не говори ерунды! - прикрикнул подполковник.
        Зам по оперработе, сухой горбоносый мужчина с голубыми глазами, привстал:
        - Думаю, смерть Сабитова - дело рук кого-то из братьев Турсуновых. Целесообразно связаться с областным управлением…
        Очевидно, уже решив, как поступить, начальник властно произнес:
        - Пока все свободны. Оставаться на местах, ждать, когда вызову.
        Все заторопились к дверям, а он задержал Шелехова. Оставшись с ним наедине, попросил:
        - Я вижу, Виктор Григорьевич, вы с Абдухамидом подружились… Не отпускайте его от себя, хорошо?
        Шелехов кивнул.
        Через полчаса все снова собрались в кабинете. Подполковник коротко объяснил задачи каждого из подразделений райотдела. Потом, глядя только на Обиджонова, сказал:
        - Запомни, Абдухамид, надо держать себя в руках. Иди на все, что потребует Турсунов. Работники областного угрозыска будут следить за каждым его шагом, но не вмешаются до тех пор, пока твой сын не окажется в безопасности. Параллельно идут розыски мальчика. Можешь не беспокоиться, силы задействованы большие.
        - Но… - попытался вставить Обиджонов.
        - Не перебивай… Уйти Турсунову не удастся. Узбекские товарищи тоже ориентированы.
        Остановив уазик, Абдухамид положил подбородок на жесткую оплетку рулевого колеса, замер в неподвижности.
        Турсунова возле освещенного подъезда театра не было.
        Шелехов полулежал на заднем сиденье машины, осторожно разглядывал прохожих. Скосил глаза на часы:
        - Четверть десятого…
        Абдухамид улыбнулся:
        - Опаздывает.
        Уловив в голосе коллеги какую-то неясную угрозу, Шелехов протянул через сиденье руку:
        - Пистолет дай-ка… Тебе он ни к чему, а мне может пригодиться…
        Обиджонов безропотно вынул из кобуры табельное оружие, передал Шелехову:
        - Держи.
        - Рация включена? - спросил Шелехов.
        - Да.
        Словно почувствовав нарастающее напряжение, рация с хрипотцой сообщила:
        - Объект здесь.
        Шелехов торопливо опустил голову, чтобы его не было видно с улицы. Через некоторое время Обиджонов сказал:
        - Идет.
        Но Турсунов к машине не приблизился, остановился в полусотне метров.
        Когда Обиджонов хлопнул дверцей, Виктор Григорьевич осторожно приподнялся, выглянул в окно.
        Абдухамид медленно, словно не он, а кто-то другой двигал его телом, подошел к Турсунову. Тот по-дружески улыбнулся, о чем-то заговорил. Обиджонов стоял рядом, плечи его были опущены.
        Шелехов отвел глаза, а когда вновь посмотрел в ту сторону, то с ужасом увидел, как Абдухамид прыжком бросился на Махмуда, вцепился в горло.
        Не раздумывая, Шелехов выскочил из машины, расталкивая остолбеневших прохожих, подбежал к барахтающимся на земле противникам. Он яростным рывком сдернул с Махмуда Обиджонова, прошипел:
        - Иди в машину!
        Турсунов с расширившимися глазами пытался подняться, но, видно, с испуга не мог этого сделать.
        - Все нормально, товарищи! - успокоил Шелехов столпившихся прохожих. - Мы решили все вопросы, мы уже договорились!
        С этими словами он помог Турсунову подняться, отвел в сторону:
        - Прошу извинить горячность Абдухамида… Сами понимаете, нервы… Думаю, мы с вами обговорим все условия.
        Еще не веря в благополучный исход, Турсунов отряхнул брюки, посмотрел на Шелехова:
        - Попробуем…
        - Я из-за его горячности и увязался. Вроде же все обговорили, можно вести себя более спокойно, - сказал Шелехов. - Чего это он так взбеленился?
        - Расписку не захотел писать, - буркнул Турсунов. - Вы напишите.
        - Какую расписку?
        - Что деньги получили за прикрытое дело, - окончательно приходя в себя, объяснил Турсунов. - Это мне нужно, так сказать, для гарантии…
        Чтобы не выдать вскипевшую ненависть, Шелехов отвел взгляд.
        - Хорошо. Я подпишу и его заставлю…
        - Тогда отойдем подальше от этого ненормального, - кивнув в сторону сидящего в машине Обиджонова, с привычной для него ленивой интонацией уверенного в себе человека сказал Махмуд.
        Лишь когда они скрылись за углом театра, Турсунов вынул из кармана заранее заготовленный лист бумаги, подал Шелехову ручку:
        - Дату проставьте позавчерашнюю…
        Оперуполномоченный понял, что переполнило чашу терпения его коллеги. Простенькой уловкой Турсунов хотел при случае представить дело таким образом, будто взятка получена сотрудником милиции еще до исчезновения ребенка. Шелехову стало не по себе. Мозг обожгла мысль о том, в каком двойственном положении окажется, написав подобную расписку. Ведь речь идет о взятке, о преступлении, которое карается законом вплоть до смертной казни. Он больше всего в жизни боялся подозрений в нечистоплотности. Боялся и сейчас.
        Стиснув губы, Шелехов положил листок на услужливо протянутый блокнот, лихорадочно скакнувшими цифрами начертал дату.
        Диктовал Турсунов медленно, как диктует учитель, желающий, чтобы все ученики написали на «отлично». Резкие, угловатые буквы уверенно ложились на бумагу.
        - Теперь подпись и еще раз позавчерашняя дата, - почти ласково пропел Турсунов и опустил руки в карман пиджака, намереваясь достать сверток с деньгами.
        Обоих заставил вздрогнуть радостный вопль:
        - Нашелся! Нашелся Хакимджан!
        Шелехов почувствовал такую слабость, что ему немедленно захотелось сесть. Первым пришел в себя Турсунов. Он рванул расписку и, не обращая внимания, что достался ему лишь клочок с датой и половиной подписи, метнулся в сторону, побежал по газону. Шелехов было кинулся за ним, но, увидев, как путь Турсунову преградили три парня, в которых только абсолютно несведущий человек не мог распознать оперативников уголовного розыска, обессиленно прислонился к стене.
        ГЛАВА 51
        Облучков беспрестанно звонил Шелехову.
        Лишь к концу дня, когда диск телефона начал плавиться от постоянного кругового движения, а голос дежурного, отвечающего на расспросы, стал раздражительным, Евгений Юрьевич получил долгожданную информацию: Шелехов утром прилетит из Таджикистана и в девять ноль-ноль будет на своем рабочем месте.
        Поблагодарив дежурного, Облучков положил трубку на рычаг, пробормотал себе под нос:
        - Подождем до завтра… С голоду не умрут…
        Он прибрал на столе, прошел мимо секретарши и направился к остановке.
        Ситникова снова ночевала у подруги и снова приехала на рынок с тяжелым сердцем. Неизбежность посещения киоска золотозубым довлела над каждым ее движением, принуждала не спускать глаз с толпы покупателей, вливающейся в двери.
        Заметив Облучкова, она попыталась вспомнить, откуда ей знаком этот безоружный взгляд за толстыми линзами, но не смогла и вновь стала всматриваться в незнакомые лица.
        Облучков приближался медленно, словно преодолевал мощный поток встречного воздуха. Он не знал, с чего начать разговор, поэтому и медлил. Наконец он все-таки достиг прилавка, поздоровался.
        Елена Николаевна неуверенно ответила на приветствие.
        - Вы мне на днях виноград продали, - объяснил Облучков, - в своем кулечке…
        - А-а-а…
        - Мне очень нужно с вами поговорить.
        Ситникова в недоумении нахмурила брови, раздумывая, поправила волосы:
        - Пожалуйста…
        - Здесь… не очень удобно, - мягко, но настойчиво сказал Облучков.
        Елена Николаевна взглянула в его немигающие глаза и вдруг поняла - это не просто покупатель и даже не человек, ищущий знакомства.
        - Да… но… - неуверенно протянула она.
        - Это очень важно, - с убеждением произнес Облучков. - Пожалуйста, не отказывайтесь…
        Решив, что если поговорить с незнакомцем на улице, но не покидая территории рынка, ничего страшного не должно произойти, Ситникова пожала плечами:
        - Если вы просите… Я сейчас выйду со служебного входа.
        Подойдя к невысокому крыльцу служебного входа, Облучков посмотрел снизу вверх:
        - Меня зовут Евгений Юрьевич.
        Ситникова тоже представилась, спустилась по ступенькам:
        - Вы хотели мне что-то сказать?
        - Да… Некоторым образом мне стало известно о том, как был реализован вагон с луком, - по-прежнему тушуясь, сказал Облучков и торопливо добавил: - Не оправдывайтесь, пожалуйста, не надо… Я хочу помочь вам… Я не из тех… Вы понимаете, о ком я…
        Он сбился, опустил взгляд. Из головы вылетело все, что он собирался сказать. Ночью, в его мысленном диалоге, фразы ложились удачно и к месту, теперь они казались натужными, неуместными и пошлыми.
        Ситниковой передалось состояние Облучкова. И если первым побуждением было ответить резкостью, замкнуться, то, посмотрев на ссутулившегося, не знающего, куда девать руки Облучкова, она стиснула пальцы, тихо отозвалась:
        - Вряд ли мне можно помочь…
        - Что вы? Можно! Конечно, можно!.. Мне кажется, вас обидели… Это очень плохие люди… Но нельзя пасовать перед ними, нельзя замыкаться в себе… Простите, что я так говорю… Вам нехорошо, и я это вижу… Вы должны сказать всю правду, иначе трудно жить… Вы их не бойтесь, они уже никому не причинят зла…
        Вокруг сновали вечно спешащие люди, солнце упорно взбиралось на небосвод. Они стояли друг против друга, будто два человека, бесконечно виноватых один перед другим.
        Страх Елены Николаевны был так велик, а воспоминания о золотозубом и его компаньоне так свежи, что она спросила с надеждой услышать положительный ответ:
        - Они уехали?
        - Нет… но… Одним словом, они под надежными замками, - сказал Облучков, и в его взгляде мелькнула поразившая Ситникову твердость. Это не была твердость металла или камня. То была твердость человеческой убежденности.
        Ситникова прикрыла глаза. Ощущение было такое, будто разом лопнула невидимая проволока, безжалостно сковавшая ее тело и душу. Рыдания перехватили горло.
        - Не надо, - жалобно попросил Облучков.
        Елена Николаевна слабо указала рукой:
        - Там… во дворе есть скамейка…
        Они перешли улицу и оказались в глухой тени старых, почти упавших на землю кленов. Даже городской шум слышался отсюда похожим на гул далекого прибоя.
        - Сегодня ими займется милиция, - после тягостного молчания произнес Евгений Юрьевич. - Но то, что она может выявить, по-моему, лишь часть того, что они содеяли… Я вынужден говорить языком юристов… Существует латентная преступность, то есть та, которую не может выявить правосудие, но которая существует… Скрытая преступность будет существовать до тех пор, пока мы будем молчать… Пока будем молчать и терпеть… Я, вы, кто-то еще… Вы должны, вы обязаны помочь правосудию… Ведь они… ведь вы… Ну, тот, с перебитым носом… Я видел у него золотую цепочку. Она же ваша?..
        Ситникова перестала крепиться, и накопившиеся за последнее время переживания выплеснулись потоком слез. Всхлипывая и то и дело подавляя рыдания, она неожиданно для себя рассказала Облучкову все. И об Ефимове, и о Землянском, и о посещении ее квартиры «хозяевами» лука. Евгений Юрьевич слушал не перебивая, чертил пропыленным носком сандалии замысловатые фигуры на песчаной дорожке.
        - Сигарета у вас есть? - обессиленно спросила Ситникова.
        - Пожалуйста, пожалуйста, - спохватился Облучков, будто был уличен в скаредности.
        Когда он протягивал пачку, Елена настороженно перехватила его взгляд. Боялась увидеть неприязнь или брезгливость, но в глазах Облучкова было лишь искреннее сострадание.
        Он сидел и думал об одном. Вправе ли был выслушивать эту пропитанную невыдуманным горем откровенность? Лучше ли будет для этой потерявшей себя красивой женщины, если обо всем узнает милиция? Ведь начнутся допросы, очные ставки, потом обвинение, дело пойдет в суд… Ответа Облучков не находил. И поэтому чувствовал себя человеком, взвалившим непосильную ношу, но не имеющим возможности снять ее с плеч, устраниться.
        Угадав его мысли, Ситникова положила ладонь на руку Облучкова:
        - Спасибо… Сама бы я никогда не решилась идти в милицию… Теперь же… Устала я от всего… устала! Спасибо…
        Облучков, так ничего и не решив для себя, поднялся:
        - Простите… я пойду.
        Ситникова вдруг поняла, что ничего не знает о нем. Чувствуя нелепость своего вопроса, все же спросила:
        - Евгений Юрьевич… а вы кто? Внештатный сотрудник?
        Облучков задумался:
        - Я-то?.. Просто юрисконсульт… Гражданин как гражданин… Так уж получилось… извините…
        ГЛАВА 52
        Шелехов сам сел за руль и теперь гнал машину, изредка поглядывая на Абдухамида. Когда «УАЗ» остановился возле дома Обиджоновых, тот спохватился:
        - В райотдел же заскочить надо!
        - Без тебя обойдусь, - улыбнулся Шелехов.
        Жизнь в райотделе, похоже, еще только начинала замирать. Одно за другим гасли окна. Из подъезда появлялись усталые, но оживленные сотрудники.
        Дежурный встретил Шелехова довольной улыбкой:
        - Вот теперь все собрались. Абдухамид, наверное, уже дома?
        - Дома.
        - Чай будете?
        - Потом, - ответил Шелехов и, хотя кое-какие подробности появления Хакимджана были ему известны, спросил: - Он сам привел мальчика или на него уже вышли?
        - Сам, - с удовлетворением в голосе ответил лейтенант.
        - Он в ИВС?
        - Да.
        - Могу я с ним потолковать?
        - Вообще-то он за прокуратурой числится…
        Дежурный замялся.
        - Я ночью улетаю, - просительно сказал Шелехов.
        - Жалко, - огорчился лейтенант.
        - Коллеги из областного управления помогли с билетом, Я уже и домой позвонил, - проговорил Виктор Григорьевич. - Дела накопились… Так как?
        Дежурный оглянулся по сторонам, почему-то шепотом сказал:
        - Ладно… если вы не очень долго. Идите в кабинет Абдухамида, сейчас приведут задержанного.
        Рустам Турсунов вошел в кабинет боком, замер у порога. Шелехов отпустил выводного милиционера, указал на стул:
        - Присаживайтесь.
        Рустам сел робко, словно боялся, что стул под ним рухнет. Шелехов уперся взглядом в его редеющую макушку:
        - Как вам в голову такое пришло?
        Об этом и почти теми же словами Рустама спрашивали сначала дежурный, потом начальник Уголовного розыска, потом начальник райотдела, затем самолично прибывший для его допроса прокурор района и, наконец, следователь прокуратуры, который ушел минут двадцать назад. И всем он отвечал, не думая и не желая ничего утаивать, стараясь хотя бы словами облегчить душу:
        - Махмуд велел. Позвонил рано утром, сказал, чтобы я увез мальчика в горы.
        - С какой целью?
        - Чтобы Обиджонова прижать, чтобы прикрыл дело.
        - А если бы он отказался?
        - Махмуд велел ждать его до двенадцати, а потом…
        - Что? - круто спросил Шелехов.
        - Убить мальчика, - внутренне вздрагивая от того, что приходится произносить, сказал Рустам и вскинул на оперуполномоченного глаза, полные слез: - Заклинаю вас, не подумайте, что я смог бы это сделать! Он такой ласковый мальчик… У меня своих пятеро…
        - Махмуд бы не простил вам ослушания?
        - Да… Я хотел дождаться утра и ехать домой. В машине тепло, ребенок не простыл бы…
        - А если бы Махмуд приехал и велел убить? - неумолимо продолжил Шелехов, так как чувствовал, что просто обязан узнать, почему человек, пусть он трижды преступник, способен пойти на то, что и в голове-то нормальной не укладывалось.
        Рустам прижал руки к груди, проговорил с отчаянием:
        - Я не сделал бы этого! И ему бы не позволил… Пусть бы меня убил…
        - Сабитов погиб не без вашей помощи.
        - Я знаю… Потому и пришел… Понял, куда все зашло…
        Шелехов ждал встречи с Турсуновым-младшим, как ждут встречи с врагом. Теперь же слегка обмяк. Перед ним сидел человек, чудом избежавший собственной моральной смерти, сделавший шаг назад, к обществу. Что еще можно и нужно было спрашивать? Оперуполномоченный не знал, как закончить беседу. Молчал и Рустам.
        - Вы еще долго? - заглянул в кабинет дежурный.
        - Закончили, - облегченно вздохнул Шелехов.
        Турсунова увели, а дежурный многозначительно взглянул на оперуполномоченного:
        - Любопытная информация из Ленинабада…
        - Ну? - не очень вежливо поторопил Шелехов.
        - «Волга» Махмуда Турсунова обнаружена на автостоянке в аэропорту… Но самое интересное то, что на решетке радиатора имеются характерные повреждения…
        - Характерные для наезда?
        - Похоже, именно на этой «Волге» Махмуд сбил Сабитова, - подтвердил лейтенант. - И это еще не все…
        - Ну?
        - Осматривая машину, эксперты встали в тупик, удивляются, как Махмуд смог на ней добраться, да еще ночью…
        - Не понял? - озадачился Шелехов.
        - Заключение не готово, но считают, что система управления и тормоза не в порядке.
        - Слушай! - подскочил Шелехов. - Пойдем в ИВС, я задам Рустаму маленький-маленький вопросик!
        - Если только маленький-маленький, - обреченно произнес лейтенант.
        Рустам еще не успел расположиться на нарах, как дверь распахнулась. Вошел Шелехов, за ним дежурный.
        - Турсунов, - обратился оперативник, - кого ждал Махмуд?
        - Ждал? - переспросил Рустам.
        - Кто должен был прилететь?
        - А-а… Стасик и Курашов, - ничего не понимая, ответил Рустам. - Он звонил им, сказал, чтобы вылетали срочно…
        - Про машину на стоянке говорил?
        - Да-а, - боязливо протянул Турсунов-младший, - что-нибудь еще случилось?
        - К счастью, нет, - сказал Шелехов, подмигнул дежурному и вышел из камеры, в которой пахло хлоркой.
        ГЛАВА 53
        Облучков вошел в кабинет Шелехова без стука. Только-только по радио передали сигналы точного времени, только пропикало девять, а тот был уже на месте. Лицо оперуполномоченного, потемневшее под среднеазиатским солнцем, выглядело осунувшимся, но довольным.
        - Женька! - удивился Шелехов, вгляделся в хмурую физиономию старого приятеля, озадаченно спросил: - Что с тобой?
        Облучков со стуком выложил перед ним связку ключей от гаража, порылся в карманах и добавил к ним брелок с ключами от «Жигулей» Землянского. Потом, отвечая на немой вопрос, потребовал лист бумаги и молча изобразил схему, на которой без труда можно было узнать месторасположение гаража Землянского. Стрелочками Евгений Юрьевич пометил путь от ближайшей автобусной остановки.
        - Впрочем, ты, наверное, поедешь туда на дежурной машине, - вяло сказал он.
        Взгляд Шелехова стал серьезным, так как впервые он видел своего приятеля в столь удрученном состоянии. Ткнув ручкой в нарисованный Облучковым крестик, Виктор Григорьевич попробовал пошутить:
        - Клад?
        Облучков поморщился:
        - Гараж… Там Землянский сидит, снабженец, перехвативший вагон с луком… Еще там двое типов из Таджикистана… И деньги, половина… Другую, скорее всего, сегодня принесет одна женщина…
        - Так Курашов и Стасик здесь? - опешил Шелехов. - А мы с таджикскими товарищами голову ломали! Ну, Женька!.. Как это тебе удалось?!
        - Частный случай, - отмахнулся Облучков, понуро добавил: - Я напишу подробные показания…
        - Рассказывай, рассказывай! - потребовал Шелехов.
        - Прости, Витька, не могу… - упрямо покачал головой Облучков. - Потом… за шахматами.
        Видя, что приятель не в силах о чем-либо беседовать, Шелехов согласился:
        - Завтра забегу…
        - Вечером…
        - Так выходной же? - удивился Шелехов. - Какие у тебя такие дела днем?
        - Обещал женщину на теплоходе покатать, - помявшись, признался Евгений Юрьевич.
        - Ну, Женька! - рассмеялся Шелехов. - Коли так, вечером забегу…
        Облучков кивнул и вышел в коридор.
        ГЛАВА 54
        Следователь, которому поручили вести обещавшее стать многотомным «луковое дело», понимал, что более подходящего момента для откровенности со стороны освобожденных из гаража задержанных может не представиться. Поэтому допрашивал их чуть ли не до полуночи. Субботнее утро он тоже встретил в камере для допросов изолятора временного содержания. И на всех допросах неизменно присутствовал Шелехов.
        Он уже многое знал: и то, что достаточно правдиво рассказали Курашов, Стасик и Землянский; и содержание явки с повинной, написанной Еленой Николаевной Ситниковой; и объяснения водителя «КамАЗа»; и показания трех малопривлекательных субъектов, подрабатывающих на разгрузке вагонов, доставленных сотрудниками Уголовного розыска еще в пятницу; и многое другое.
        Шелехов знал многое, но не все. Поэтому, когда, вконец утомленный беспрерывной писаниной следователь оторвал от протокола осоловевшие глаза, велел увести допрашиваемого в третий раз Стасика и сообщил оперуполномоченному, что не в состоянии вывести больше ни одной буквы, иначе рука у него совсем отсохнет и отвалится, Шелехов поспешно распрощался с ним и, выпросив у дежурного машину на полчаса, поехал к Облучкову.
        Дверь открыл Облучков-старший:
        - Виктор?.. Привет. Проходи, скрась стариковское одиночество…
        - А Женька где? - недоуменно посмотрел на часы Шелехов. - Десять скоро…
        Старший Облучков лукаво усмехнулся:
        - Загулял твой приятель, загулял… Проходи, чайку попьем, в шахматишки сразимся…
        - Ладно… - согласился Шелехов. - Разрешите супруге звякнуть, предупредить, что живой и здоровый… А то с утра на службе…
        - Звони… Дежурил, что ли, сегодня?
        Шелехов прошел к журнальному столику, на котором стоял заслуженный телефонный аппарат из толстой, тяжелой пластмассы черного цвета, расположился в кресле и, набирая номер, отозвался:
        - Нет… надо было маленько поработать…
        - Выходные нужно дома проводить, в кругу семьи, - наставительно покачал головой Облучков-старший.
        - Майора присвоили, вот и лезу из кожи вон, чтобы доверие оправдать, - отшутился Шелехов.
        - Майора? - удивился Облучков. - И давно?
        Виктор Григорьевич задержал палец на последней цифре:
        - Месяцев восемь.
        - Скрытные вы… И сам не похвастал, и Женька хоть бы словом обмолвился, - с легкой обидой сказал старик, задетый не столько тем, что от него скрыли новое звание, сколько тем, что в Министерстве внутренних дел так несерьезно подходят к присвоению званий. По его мнению, приятель сына явно еще не дорос до майора.
        - Не скрытные, а скромные, - улыбнулся Шелехов.
        С женой он разговаривал негромко, чтобы Облучков-старший не слышал виноватых интонаций его голоса, однако, когда трубка легла на рычаг, старик удовлетворенно проговорил:
        - Всыпали?.. И поделом…
        - Кажется, пронесло! - нарочито громко вздохнул Шелехов. - Уф!..
        - Это только кажется, - поддел Облучков-старший. - Вот домой заявишься, посмотришь…
        - А что с Женькой происходит? - сменил тему Шелехов. - Про женщину какую-то говорил…
        - Жениться собрался, - как бы между прочим ответил Облучков-старший.
        Шелехов раскрыл рот:
        - Жениться?! Сказал вам об этом?
        - А то я не вижу, - усмехнулся старик и не без гордости объяснил: - Порода у нас, Облучковых, такая, решительная. Если надумаем, на лице написано. И промедления не любим. Отец мой на второй день знакомства с матерью моей расписался. И я тоже, только-только демобилизовался, приехал из Австрии, а тут мать Женькина. Тянуть не стал. Через неделю сошлись, в загсы тогда не шибко ходили… Вот так-то, Виктор… И сын в меня - решительный.
        - Да-а… - только и протянул Шелехов.
        Старик спохватился:
        - Баснями тебя кормлю, а ты, поди, голодный!
        - От пары бутербродов не откажусь…
        Звук отпираемой двери послышался, когда бутерброды уже были съедены, чай выпит, и Шелехов засобирался домой.
        - Витька, прости! - вбегая в комнату, воскликнул Евгений Юрьевич. - Совсем из головы вылетело!
        - Прощу, если на свадьбу пригласишь, - снисходительно отозвался Шелехов.
        - На какую свадьбу? - осторожно полюбопытствовал Облучков.
        При расставании с Раечкой ему действительно пришла в голову отчаянная мысль сделать ей предложение, но он поспешил отогнать ее, хотя уже успел представить собственную свадьбу. Теперь он смотрел на приятеля с подозрением, словно пытаясь угадать, не обладает ли тот способностью читать мысли на расстоянии.
        Отец подмигнул Шелехову:
        - Ладно, не смущай парня…
        - Вы что, сговорились?! - возмутился Евгений Юрьевич.
        Шелехов примирительно сказал:
        - Ты обещал написать…
        - Конечно, конечно, - радуясь перемене темы, шагнул к письменному столу Евгений Юрьевич, взял несколько исписанных мелким почерком листков, протянул другу: - Целое сочинение…
        Шелехов принялся читать. Читал быстро, перескакивая с одной строчки на другую, а отложив листы, удовлетворенно улыбнулся:
        - Ну, спасибо, Женька… Читается, как отчет… Все по полочкам разложено, все четко и ясно…
        - Зря учили, что ли? - с напыщенной физиономией проговорил Облучков, но долго не смог удержать на ней это не свойственное ему выражение: - И еще сказалась моя природная методичность…
        - Хвастун, - улыбнулся Шелехов, потом задумчиво произнес: - Ты, можно сказать, спас тем двум типам жизнь.
        - Кому, кому?
        - Курашову и Стасику… - пояснил Шелехов. - В аэропорту на стоянке их ждала машина с выведенными из строя тормозами и рулевой колонкой. Турсунов позаботился, рассчитывая, что они где-нибудь на повороте разобьются…
        Вместо того чтобы обрадоваться, Облучков проговорил унылым голосом:
        - Жаль…
        - Ох и кровожадный ты, Женька! В общем, все удачно получилось. Они как узнали, какую хохму для них приготовил Турсунов, заговорили наперебой… Психологический эффект…
        Евгений Юрьевич сосредоточенно нахмурился:
        - Турсунов - это та консервная банка, которую ты собирался вскрывать?
        - Она самая, - ответил Шелехов и, опуская подробности, рассказал другу о командировке.
        Выслушав, тот покачал головой:
        - Что за люди?.. Наказание за эти махинации с луком не ахти какое, а они… Пытались скрыть одно преступление, натворили кучу более тяжелых… Не укладывается это у меня в голове, Виктор, не укладывается…
        Облучков-старший, напряженно внимавший рассказу Шелехова, вспылил:
        - Расстреливать таких гадов надо, а вы с ними цацкаетесь! Допросы, следствия разные! Денег государственных сколько на это уходит!
        Шелехов задумчиво возразил:
        - Существует понятие соразмерности наказания…
        - Соразмерность, - скептически бросил Облучков-старший. - Он человека убил, ему десять лет дали и перевоспитывают…
        Сын укорил его:
        - Папа, как ты не понимаешь! Большинство из них уже сами пострадали от собственного преступления…
        Облучков-старший хотел что-то возразить, но лишь с досадой махнул рукой. Наступившее молчание прервал негодующий звонок телефона. Шелехов подскочил, прижал палец к губам:
        - Если жена, я уже ушел!
        Евгений Юрьевич поднял трубку. Звонила действительно жена оперуполномоченного. Поздоровавшись, Облучков хитро сверкнул стеклами очков:
        - Простите, это я его задержал… Да… Он?.. Передает, что уже ушел… Хорошо, постараюсь… Спокойной ночи…
        - Сильно ворчала? - осведомился Шелехов.
        Велела обыграть тебя в шахматы.
        - Серьезно?
        - В отместку за ее ожидание, - улыбнулся Евгений Юрьевич.
        Шелехов перевел дух:
        - Доставай доску! Посмотрим, на что ты способен в настоящем деле!
        Новосибирск, 1986 г.