Медвежья пасть. Адвокатские истории Алексей Львович Ходорковский
        Как поведет себя человек в нестандартной ситуации? Простой вопрос, но ответа на него нет. Мысли и действия людей непредсказуемы, просчитать их до совершения преступления невозможно.
        Если не получается предотвратить, то необходимо вникнуть в уже совершенное преступление и по возможности помочь человеку в экстремальной ситуации.
        За сорок пять лет юридической практики у автора в памяти накопилось много историй, которыми он решил поделиться.
        Для широкого круга читателей.
        Алексей Ходорковский
        Медвежья пасть. Адвокатские истории
        Выяснить правду - лишь полдела, главное, как ей потом распорядиться.
        Предисловие
        Люди, которых я встречал,  - разные. Судьбы и жизненные ситуации, в которых они оказывались,  - разные. Правда, основа основ,  - и та не всегда одна. Как поведет себя человек в нестандартной ситуации? Простой вопрос, но ответа на него нет. Многие психологи и криминалисты бьются над ним, выстраивают теории, пишут статьи и книги, снимают фильмы.
        Как прожить жизнь, не нарушая правил общежития? Как остановить человека у черты? Гениальный Зигмунд Фрейд уверен, что в основе любого шага лежит сексуальное влечение или воздержание от него. Великий судебный психиатр и криминолог Чезаре Ломброзо считает, что все заложено в человеке от рождения. Антропометрические данные человека ведут его к добру или злу. Психиатр с мировым именем Владимир Бехтерев доказывает, что всем руководит страх - самое сильное чувство,  - которое может координировать поведение человека.
        Все правы по-своему. Но преступления совершаются, конфликтов становится больше и больше. Ни одна из теорий не дает ответа на искомый вопрос. Человек живет своей жизнью и совершает те поступки, которые диктует ему ситуация. Мысли и действия людей непредсказуемы, просчитать их до совершения преступления невозможно.
        Если не получается предотвратить, то необходимо вникнуть в уже совершенное преступление и по возможности помочь человеку в экстремальной ситуации. Это и есть моя работа. За годы юридической практики в памяти накопилось много историй, которые я решил рассказать читателям.
        Все персонажи и события вымышлены. Любые совпадения случайны.
        Повести
        Медвежья пасть
        Хмурое осеннее утро. Холодный пронизывающий ветер, моросящий дождик и унылые лица спешащих на работу прохожих не способствуют позитивному взгляду на жизнь. И, как назло, в соседней комнате разрывается телефон.
        - Четвертый звонок, пятый, шестой…  - считал я про себя, допивая остывший кофе.  - В офисе столько народу, а трубку взять некому. Куда помощники подевались?
        Поворчав, я резко встал со стула и через пару секунд оказался в другой комнате. Телефон продолжал трезвонить.
        - Алексей, привет! Ты не мог бы принять одну даму? Она что-то хочет от меня, но я никак не пойму, что именно. Криминальные дела. Я цивилист[1 - Специалист по гражданскому праву.], ты же знаешь. Третий час сидит, вынесла весь мозг.
        - Здравствуй, Виктор Иванович, дорогой! Ты как-то без вступления. Хоть бы спросил, как жизнь? Для приличия. Дело-то хозяйственное?
        - Да нет, убийство. Мужика серьезного убили из академических кругов. А толком я ничего не понял. Она плачет, несет всякую околесицу. Разговорить ее не удалось.
        - А что она хочет? Я ведь не опер и не следователь, да и ты вроде тоже.
        - Алексей Львович, я не знаю, что она хочет. Давай я ее пришлю к тебе на разовую консультацию. Нет - вешаю трубку. Она за стенкой сидит, я на улицу позвонить вышел.
        - Хорошо, жду ее завтра к девяти утра.
        - Нет, она просит принять ее немедленно.
        - Пусть подъезжает, я в офисе. Как ее зовут?
        - Изотова Валерия Владиславовна. Спасибо, друг, а то я не знаю, куда от нее бежать. Да, имей в виду, она - банкирша или что-то в этом роде. С меня коньяк, выручил. Даю твой телефон и адрес.
        Дама приехала быстро. Мы с помощником не успели допить чай с чабрецом, как охрана сообщила о посетителе.
        В кабинет вошла - нет, не так - ворвалась дама, породистая и надменная. Итальянский криминолог и психолог Чезаре Ломброзо смог бы очень многое рассказать о ней. Натуру человека, возраст, задатки он определял сходу, в том числе и криминальные. Ломброзо - гений. Я же сразу споткнулся на возрасте. Возраст клиента необходимо знать перед беседой. Да и вообще адвокату на первой встрече лучше знать о клиенте побольше. Я постарался быстренько вспомнить курс словесного портрета в криминалистике. Сколько же ей лет?
        Морщинки лобные и височные в наличии, носогубные, межбровные и в углах рта тоже есть. Но все сглажено, словно шлифовали. Глаза немного раскосые: видимо, подтяжка, а то и две. Волосы без седины, но крашенные, светлые, информации не дают. Походка и осанка спортивные - возможна коррекция фитнесом. Зубы неровные, похоже, свои. Но врачи научились так старить коронки, что ничего не поймешь, в них даже пломбы вставляют. Глаза очень внимательные. Видно, что от них не ускользнет ни одна деталь. Глаза - это плохо корректируемый признак прожитых лет. В возрасте взгляд несет отпечаток особой мудрости, не свойственной молодым. Да, по глазам - лет шестьдесят. Так, руки и шея, брови, губы. Точно, именно на этом Ломброзо фокусировал внимание. Кожа шеи дрябловата, горизонтальные морщины. Руки: кожа утонченная, выступают вены. На коже лица пигментные пятна отсутствуют, второго подбородка нет, но тут могли поработать косметологи. Итак, возраст - пятьдесят пять - шестьдесят лет. Лицо решительное, выражает крайнюю сосредоточенность. Брови домиком, внешние края лезут на макушку - привыкла властвовать, никого не будет
слушать, уважает только силу. Губы тонкие, сжаты - жесткая, мстительная, напористая, сильная духом дама.
        - Присаживайтесь, Валерия Владиславовна. Чай, кофе?
        Ну, Ходорковский, держись. Если Чезаре не ошибся, тебе сегодня хана. Слушай и помалкивай, пока она не выговорится. Это, по ее напору, часа на два. Я налил две большие чашки кофе и настроился слушать. Но наши с Ломброзо прогнозы не оправдались. Со своей интуицией как со способом что-то предвидеть я расстался давно. Враки это все - ничего предвидеть нельзя. Но великий Чезаре! Тюремный психолог, светило!
        Моя будущая клиентка, не успев присесть, положила голову на руки и разрыдалась. Она плакала, а мы с помощником бегали вокруг нее с водой да валерьянкой. Успокоившись, посетительница молча посмотрела в окно.
        - Горе у нас, господин адвокат. Врата моего убили. Ни за что ни про что. Взяли и убили.
        Она открыла сумочку, достала оттуда листок бумаги и, прочитав, видимо, мое имя, спросила:
        - Вы Алексей Львович?
        Я кивнул.
        - Я никому не верю, мне нужен человек, который будет смотреть за работой милиции: что они делают, как ищут убийц. Да и вообще ищут ли. Разбираться с прокуратурой. Врат большим человеком был. Вы представителем нашей семьи будете, мы же теперь потерпевшие. Имеем мы право адвоката нанять?
        - Конечно, Валерия Владиславовна, вы имеете право на адвоката.
        Изотова приподняла брови. Взгляд стал колючим. Я следил за меняющейся мимикой.
        - Сколько вам лет, Алексей Львович?
        - Сорок.
        - Хороший возраст для адвоката. В тридцать есть прыжок, но еще нет опыта. В шестьдесят есть опыт, но уже нет прыжка. В вашем возрасте еще есть прыжок и уже есть опыт.
        - Да, я слышал это высказывание о балетных, но с ним можно поспорить. Пианист Ван Клайберн покорил весь мир в восемнадцать, а в пятьдесят вышел в тираж. Вот вам и опыт, и прыжок.
        - Да, исключения бывают. Ну, так вы согласны быть поверенным нашей семьи? Поможете нам? О гонораре не беспокойтесь, я - человек обеспеченный, торговаться не буду. Все текущие расходы в разумных пределах также будут вам возмещены. Врат был единственным самым близким мне человеком на этом свете. Никого не осталось…
        - Валерия Владиславовна, помочь вам сейчас не сможет никто, брата не вернуть. Вы должны четко понимать, что адвокаты преступлений не раскрывают - это только в книгах и кино. У нас нет ни оперативных возможностей уголовного розыска, ни прав следователя. Если вы твердо решили нанять меня в качестве адвоката, то я со своей стороны гарантирую защиту ваших интересов. Постоянный контакт с оперативниками уголовного розыска и экспертами. Жужжать над ухом следственной бригады и не давать им расслабляться мы с помощником сможем! А теперь расскажите, пожалуйста, от кого вы узнали об убийстве, подробно о брате, его работе, семье. Я включу диктофон, если вы не возражаете.
        - Не возражаю. Надеюсь, у вас есть запасные батарейки?! Думаю, рассказ будет долгим. Даже не знаю с чего начать…
        Два часа, три чашки черного кофе и история жизни известного всей Москве ученого, выдающегося конструктора, лауреата всевозможных премий, любимца женщин предстала перед моими глазами.

* * *
        Штаб опергруппы находился в помещении Ленинградского УВД Москвы. Большая неуютная комната, заставленная разноцветными железными ящиками, из которых торчали толстые связки ключей с рельефными металлическими бородами. Ящики именовались сейфами и служили хранилищем секретов Московского уголовного розыска. Кроме сейфов в комнате стояли шесть черных столов и десяток стульев. Стены были увешаны фотографиями с места происшествия.
        Вот и вся обстановка. В комнате находилось человек десять - двенадцать. Группу возглавлял начальник убойного отдела с Петровки полковник Серегин. Все собравшиеся, кроме одного человека, были мне не знакомы. Я хорошо знал майора милиции Константина Артемьева, начальника уголовного розыска Ленинградского УВД Москвы. Мы пересекались по одному уголовному делу и сдружились. Костя был толковый парень с хорошим академическим образованием, любил бокс и женщин. Любовь к боксу, видимо, и сблизила нас. Мы были почти одногодки, оба бывшие боксеры и большие почитатели этого великого искусства боя. Косте - высокому, упитанному блондину с большими карими глазами - было 38 лет. Всегда модно и со вкусом одетый, он был больше похож на импозантного театрального администратора, вальяжно вылезающего из личной, по тем временам престижной семерки «жигулей», чем на одного из лучших в Москве оперативников уголовного розыска. К нему-то я и подсел на уже начавшемся оперативном совещании.
        Говорил Серегин. В лицо он меня знал, поэтому внимания моей опоздавшей персоне уделять не стал и продолжал озвучивать первичные версии совершенного преступления. Я ощутил нервозность окружающих. По репликам можно было определить состав команды. Костяк - сотрудники уголовного розыска. У окошка сидел и помалкивал следователь прокуратуры, усталый и не выспавшийся, видимо, отработавший сутки на осмотре места происшествия. За соседним столом перебирал фотографии эксперт-криминалист. О чем-то вполголоса спорили генерал из транспортной милиции и представитель оперативной службы. У входной двери стоял полковник из промышленной милиции и что-то писал в блокноте.
        - Какие мысли, коллеги? Прошу версии, версии. Самые абсурдные и нереальные. Сейчас валите все. Потом отфильтруем и отработаем. Сейчас - любые соображения. У кого что есть? Какие мысли, вопросы, предположения? Кто не был на месте происшествия - ознакомьтесь с фотографиями. Подробности у Артемьева, он там сутки отработал. Позже он доложит по результатам первичных оперативных мероприятий, в том числе и на месте происшествия. А пока версии, нужен мотив. Вы профессионалы, я хочу вас услышать. Почему такие скучные и кислые? Почему молчите? Стандартные версии у нас есть. Направление верное. Но этого мало. Мотив не ясен. Двойное убийство. Я весь внимание. Артемьеву завтра к вечеру завершить план оперативно-розыскных мероприятий. Министру докладывать будем, а у нас ничего.
        Серегин говорил негромко. Между фразами он делал длинные паузы. Слова были доходчивы и в общей тишине комнаты звучали четко и ясно.
        Народ молчал; видимо, на этом этапе сказать было нечего, все ждали сообщения Константина.
        Артемьев встал из-за стола и, прихватив с собой пачку фотографий, подошел к видеопроектору. Выключили свет.
        Из доклада моего товарища я понял, что два дня назад в элитном доме на Ленинградском шоссе в своей трехкомнатной квартире примерно в 10 часов вечера был убит сорокадвухлетний генеральный конструктор НПО «Теплофизика», член корреспондент Академии наук Игорь Николаевич Изотов и его гостья, тридцатилетняя Валентина Тамм. Изотову было нанесено шесть ножевых ранений, Валентине - два.
        Предположительно, первым расправились с мужчиной, бедная девушка была обнаружена злодеем в кухне позже и как свидетель уничтожена. Ранения Изотову были нанесены в обоюдной драке длинным, острым предметом. По предварительным исследованиям медиков, изучающих пораженные органы, тесак был не менее 20 сантиметров. Большая гостиная, где происходила схватка, была превращена в кровавую бойню. Стены, двойные стеклянные двери, хрустальная люстра, пол, стекла книжного шкафа были забрызганы кровью. Все демонстрируемые фотографии пестрили красным цветом, а темнота кабинета только усиливала эффект. Кровь принадлежала убитому. Выло высказано предположение, что потерпевший знал убийцу. По предварительному заключению криминалистов замок входной двери открывался только родными ключами. Взлома двери и окон не было.
        Жена убитого Инга, вызванная вчера из Шауляя, где отдыхала с дочкой, заявила, что с рабочего стола мужа пропал золотой самородок, все остальные ценности и деньги на месте. Оперативный опрос жителей дома, обитателей двора и автостоянки на этот час результатов не дал. Работа по дому и окрестностям в настоящее время продолжается. Соседи снизу около десяти вечера слышали шум в квартире сверху, но значения этому не придали. Кричали мужчины, но кому принадлежали голоса, они не знают. Константин сообщил, что сегодня завел розыскное дело по факту убийства, так как преступление совершено на территории их района, и попросил всех членов группы любые интересные сведения и копии документов сдавать ему.
        Серегин предложил подготовить план по работе на завтрашних похоронах Изотова и Тамм. Напомнил про видеосъемку на обоих кладбищах и в залах прощания. Все действия просил согласовать с оперативниками ГБ. На церемониях прощания, при транспортировке и на кладбищах будут работать несколько бригад Госбезопасности. После чего руководитель объявил перерыв. На продолжение совещания пригласили только оперативников. Следователи, криминалисты и я нарочито медленным шагом поплелись к выходу. В коридоре нас встретили безликие фотороботы уголовников, без всякого уважения пришпиленные к грязной серой стене. Закрытая часть совещания, посвященная оперативной работе, продолжалась без нас.

* * *
        На встречу в киноцентр на Красной Пресне я пришел вторым. Для меня это редкость. До назначенного времени оставалось минут двадцать. На беседы лучше приходить первым, подготовиться к разговору, заказать кофе, воду. Инга Донатовна, жена Игоря Изотова, меня опередила. Я представился. На столике уже стояли две чашечки кофе.
        - Инга Донатовна, здравствуйте. Меня наняла Валерия Владиславовна для зашиты интересов вашей семьи и…
        Договорить мне не дали.
        - Алексей Львович, мне звонила вчера Валера и все рассказала. По-моему, адвокат нам совершенно не нужен, но если она хочет… Вы меня пригласили в это странное место, видимо, что-то важное сказать. Слушаю вас внимательно.
        - Уважаемая Инга Донатовна, мне не хотелось встречаться с вами в офисе или приезжать к вам домой. Здесь уютно, хороший кофе и, главное, нет музыки, которая мешает при деловом общении. Я начал работать по делу. Мне нужна информация о вашем муже. Меня интересует все, что вы сочтете нужным мне рассказать. Хотелось бы узнать о круге его знакомых, их телефонах, всех событиях в вашей семье в последнее время. Выли ли угрозы с чьей-либо стороны? Мне интересна ваша версия преступления.
        - Пусть вас не удивляет мое спокойное поведение. Ведь муж убит, отец моей дочери. Все это ужасно. Не удивляйтесь. В последние годы мы с Игорем стали далеки друг от друга, хоть и жили вместе. Чужими стали. В Литву мы с дочкой ездили квартиру присмотреть. Муж мне деньги выделил на покупку жилья. Я родом из Прибалтики, из Шауляя. Хотела вернуться в родные места. Теперь куда я поеду? Здесь квартира, дом. Хотя все это неважно. Такой кошмар! Все за гранью понимания. Убить двух людей. Зверство какое-то…
        Знакомых у мужа можно насчитать пару сотен человек, если не больше. Пол-института, я уж не говорю про Академию наук и полигон. Игорь был добрым, безотказным человеком. Ни с кем никогда не ссорился, не плел интриги, старался помогать кому только можно. Помню, приходил домой и начинал названивать: кого-то устраивал на работу, кому-то с получением квартиры помогал, кого-то записывал на прием к модному профессору, кому-то помогал со статьей, кому-то доставал позарез нужное тому новое оборудование в лабораторию.
        Он не делил просьбы на важные и неважные. Если к нему обращался человек, значит больше помочь никто не смог. Если у него что-то не получалось, а это случалось крайне редко, он страшно переживал, мучился, звонил, звонил, требовал и в итоге добивался всего, чего хотел. Все, кому он помогал, всячески благодарили и стояли за него горой. А многие ненавидели. Может, потому что в чем-то нуждались, а за помощью обратиться гордость не позволяла, может, банально завидовали. У него всегда все получалось, не шутка ли - в 34 года возглавить объединение! Наверняка были и другие претенденты на такое теплое местечко, и вряд ли они спокойно проглотили, что какой-то «мальчишка» их обскакал. Да и потом, все свои задумки он доводил до конца: захотел новый корпус построить - пожалуйста, нужно новое оборудование для лаборатории - получите и распишитесь. Дополнительные расходы на испытания - он только подумал об этом, а из министерства уже письмо присылают: «Ваша просьба рассмотрена и удовлетворена». Так что, думаю, зуб на Игоря имели многие руководители его ранга. Какие против него интриги плелись в министерстве, какие
доносы писались! Паскуале отдыхает! Он кое-что рассказывал - так мне дурно делалось. А ему хоть бы что - смеется и меня успокаивает.
        Это что касается работы. Выла еще и личная жизнь. Казанове он не уступал, к сожалению. Не раз я находила в почтовом ящике анонимные письма, рассказывающие о его любовных похождениях. Причем некоторые повествовали с такими подробностями - любовные романы, да и только. Я подозреваю, что их собственноручно писали бывшие возлюбленные. А пару раз ко мне незнакомые люди на улице подходили и начинали всякие гадости про мужа говорить: то с секретаршей спит, то с бухгалтершей по ресторанам ходит. Всякое плели - вспоминать противно. Наивные люди, они думали, я ничего не знала про его любвеобильность…
        Не понимаю, что такое в нем было, но на него девицы так и вешались, ему для этого даже делать ничего не надо было. Сколько раз мы в клубе сидели, он только встанет, а к нему уже полк красавиц с соседних столиков бежит, чтобы пригласить на танец. А он и отказать-то не мог. Как они к нему прижимались, как жеманничали! И их совершенно не смущало, что он пришел с женой. Так что я не удивлюсь, если он весьма активно крутил романы с сотрудницами. Кому из мужей или женихов это может понравиться?
        - Инга Донатовна, скажите, а какие-то конфликты у Игоря Николаевича со знакомыми были?
        - Примерно пять лет назад у нас в доме появился Юнисов Руслан Сергеевич, генерал гражданской авиации, в то время он был командиром объединенного авиаотряда в Иркутске. Обаятельный, компанейский мужик в синей авиационной форме, высокий, широкоплечий - глаз не оторвешь. Игорь познакомился с ним где-то на полигонах во время испытаний. Руслан мечтал стать кандидатом наук и обратился за помощью к мужу. Игорь все быстро организовал: и научные статьи, и саму работу. Через полгода успешно прошла защита. Как они рассчитывались между собой, я не знаю, но муж остался доволен… Все трения между ними начались позже. Руслан заказал докторскую диссертацию и подарил Игорю золотой самородок, похожий на голову медведя с открытой пастью. Огромный, размером, наверное, с заварочный чайник. Муж говорил, что это большая ценность и что у этого подарка есть своя история. Именно в этот момент я почувствовала опасность, испугалась: боюсь золота, особенно старого. С драгоценностями карма, судьба переходит. Я рассказала Игорю о своих страхах, но он улыбнулся и говорить на эту тему не стал. С этим слитком он возился, как
ребенок с любимой игрушкой: везде возил с собой, хвастался перед друзьями и сослуживцами, рассказывал историю старого русского купеческого рода чаеторговцев, которые раньше владели этой реликвией.
        - Что-то страшное?
        - Нет, нет, Алексей Львович, ничего пугающего в этой истории нет. Это рассказ об очень интересной русской семье. Основатель, крупный чаеторговец - не очень грамотный, но очень дальновидный,  - вложил свои миллионы в образование детей, коих у него было много. Мудрое распоряжение капиталами дало свои плоды: дети и внуки богатого купца стали известными врачами, дипломатами, собирателями картин.
        - А что вышло с зашитой докторской у Юнисова?
        - С докторской диссертацией у Юнисова дело не пошло. Муж хотел ее засекретить, а соискатель допуска к секретам не имел. С открытой тематикой ничего не получалось. Статей у Руслана было мало, в науке его никто не знал. Диссертация сыпалась. Я просила! Нет, я умоляла мужа вернуть самородок, но он только посмеивался надо мной. Где-то полгода назад, зимой, Руслан Сергеевич стал регулярно звонить нам из Иркутска и Омска. Требовал конкретных сроков защиты докторской, просил вернуть золото. Все обаяние, учтивость, интеллигентная речь куда-то исчезли. Сплошной мат-перемат и угрозы. Два раза приезжал к нам домой раздраженный и опять - угрозы, угрозы. Но Игорь совершенно не реагировал на эти выпады. Мол, выпил лишнего, вот и бузит. Однако Руслан Сергеевич приезжал к нам совершенно трезвый. Я стала бояться его.
        - Скажите, а когда последний раз Юнисов был у вас дома?
        - Примерно месяц назад, числа я не помню.
        - Как вы считаете, он мог совершить убийство?
        - Не знаю. Я думала об этом. Образованный, интеллигентный человек, высший комсостав гражданской авиации. Он должен был понимать, что попадет под подозрение первым. Не знаю. Но угрожать угрожал, то ли в запале, то ли от обиды, скандалы были.
        - Инга Донатовна, у вас есть еще какие-то предположения? Кто мог совершить убийство? Извините меня за бестактный вопрос, но теперь не до нюансов. Муж Вали, Валерий Тамм, способен на злодейство? Вы его знаете?
        - Валера любил Валюшу до безумия, и давно уже никакой ревности не было. Валя была референтом Игоря, они проводили много времени вместе, и про их роман давно все знали. И я знала, и Валера знал. Вот так случилось. Мы с дочкой и хотели уехать… А муж у Вали хороший, добрый парень. Дочку ему одному поднимать… Мы на поминках с ним говорили, он плакал. Если убить Игоря с большой натяжкой он еще смог-бы, то Валю - исключено. И давайте с этой темой закончим, если вы не против. У меня к вам просьба, Алексей Львович. Вы, видимо, имеете право присутствовать на осмотрах или обысках? Так вот, если найдете этот злополучный самородок, отдайте его, пожалуйста, в музей или хранилище. Куда положено в таких случаях. Мне он не нужен. Избавляться от него надо.
        - Да, да я уже выписал адвокатский ордер на участие в обысках. Сегодня же созвонюсь со следователем. Результаты незамедлительно сообщу. У меня к вам просьба - всю сегодняшнюю информацию повторить на допросе в прокуратуре. Это важно.

* * *
        Все началось в далеком 1860 году, когда купец первой гильдии Конон Боткин снарядил и возглавил экспедицию для спасения золотоискателей в Бодайбо. Приехали они как раз вовремя: людей в забое спасли, за что благодарные старатели преподнесли Боткину золотой самородок - огромный, килограмма на два, кусок благородного металла, внешне походивший на морду медведя с открытой пастью. Слиток, бережно завернутый в грязную тряпку, преподнес суровый мужик в медвежьем тулупе. На секунду замешкался и, опустив глаза, невнятно пробурчал:
        - Наши бабы говорят, что золото - металл ценный, но уж больно коварный. К новому владельцу переходят все беды прежних хозяев, зло переходит. Мы в это не верим, да и вы в голову особо не берите. Ну а этот самородок чистый, из земли он. Митяй - вы его последнего из забоя вытащили, еле живого - он золото и нашел. После этого сразу к тебе, хозяин. Так что ежели не боишься, мил человек, бери, сам понимаешь, больше нам отблагодарить тебя нечем.
        Конон усмехнулся в усы и с поклоном взял подарок, положил за пазуху и уехал.
        На слова мужика он не обратил никакого внимания. В Сибири и без суеверий приключаются всякие странности да неприятности: то сани перевернутся, то волки вокруг лагеря встанут и всю ночь в спину дышат. Кучера хворь непонятная скосила - всю ночь мучился, а под утро пятнами покрылся и умер; склад загорелся, и за полчаса весь товар сгорел. Напасти все время преследовали купца и его дело, но с дареным золотом он их не связывал. Жизнь длинная штука - всякое случается. После пожара торговля пошла на спад. Конон собрал всю семью - жену и двух сыновей, Дмитрия и Павла,  - и поехал из Омска в новую жизнь, в Москву.
        По правде говоря, переезд он планировал давно: хотел развернуться, начать серьезное дело, тесно ему стало в небольшом сибирском городке.
        Белокаменная в ту пору увлекалась чаем. В каждом зажиточном доме стоял кипящий пузатый самовар, а вокруг него собирались домочадцы. Но цены на чай кусались, в Москве он стоил раз в десять дороже, чем в Европе, да и вкус его оставлял желать лучшего. Конон основал в Москве фирму оптовой чайной торговли «Товарищество чайной торговли Конон Боткин и сыновья». Старший сын Павел показал себя купцом толковым и хватким, придумал, как уменьшить налогообложение. Пришлось ему не раз и не два посетить Китай, эту диковинную страну, договориться в Поднебесной об обмене чая на русский текстиль и драгоценные металлы. И цели своей он добился. Через год дорога чайным караванам была проложена, цены пошли вниз. Чай хлынул в Россию. С этого момента не было у купцов Боткиных конкурентов ни в Москве, ни в Санкт-Петербурге.
        Еще через год Боткины стали уважаемой и богатейшей купеческой семьей в Москве. Отстроили шикарный особняк на Земляном Валу, стали устраивать званые воскресные обеды. Не проходило и недели, чтобы к молодым наследникам миллионного купеческого состояния не приходили сватать лучших московских невест.
        Чем больше богатела семья Боткиных, тем мрачнее становился Конон, к тому времени уже седовласый старец. Улыбку на лице вызывал лишь золотой самородок, разбрасывающий яркие блики по потолку и стенам, который в доме прижился. На все уговоры знакомых купцов продать «медвежью пасть» старик, не задумываясь, отвечал отказом. Как продать? Подарок ведь и подарок от всей души. Хотя червячок сомнения его грыз: деньги то немалые - такой каменище, наверняка, целое состояние стоит. Но продавать не спешил. А когда младший, Дмитрий, сообщил о предстоящей свадьбе, отец решил подарить ему самородок.
        «Дима, младшенький, парень толковый и образованный, но торговлей не интересуется, знай себе картины собирает. Иногда так разохотится о живописи рассуждать - ни слова не поймешь. И главное, везде, где только можно, понавывешивал свои картины - нигде от них спасения нет. О своей галерее мечтает, работы иностранцев москвичам показывать хочет. Вот пусть и мою «медвежью пасть» там выставит»,  - рассуждал Конон.
        Отец очень недоволен был собирательством сына, не приносящим в дом ни копейки денег; наоборот, то и дело приходилось изымать из оборота существенные суммы на непонятную мазню - так называл он про себя полотна импрессионистов. Живопись купец не понимал и друзей сына недолюбливал.
        «Богатые бездельники. Только и знают, что толкуют об искусстве, а сами встают не раньше полудня и весь день по дому в шелковых халатах разгуливают. Не по-людски все это»,  - ворчал себе под нос глава семейства.
        Но сыну своих претензий не высказывал: твердо верил, что каждому на роду своя судьба написана, и может, действительно вся эта непонятная ему живопись будет оценена потомками.
        «Вот откроют музей в Москве и на доске у входа напишут большими буквами его фамилию: основатель музея Дмитрий Кононович Боткин. Значит, не зря все это»,  - мечтал Конон.
        Старшего же сына, Павла, считал надеждой и опорой семьи. Дела хорошо ведет, в Китай за товаром ездит, в складском амбаре навел чистоту и порядок.
        Любил он сыновей своих до беспамятства и никогда не забывал: все, что он делает - только ради них. Все это богатство: склады, забитые китайским чаем, шикарный трехэтажный дом с персидскими коврами и хрустальными люстрами, конюшня с породистыми жеребцами - все для них, для мальчишек. И не только это. Образование - вот, что считалось самым главным в семействе Боткиных. Сам Конон никогда в школе не учился, о чем всегда жалел. Читать научил его приходской священник по слогам еле-еле, счет освоил он сам, работая приказчиком в лавке отца, а вот дальше дело не пошло. И всякий раз, проходя мимо книжной лавки, сердце его завистливо сжималось. Ведь кому-то доступна вся эта многовековая мудрость, но не ему. Поэтому, как только бизнес стал приносить доход, Конон первым делом нанял своим сыновьям репетиторов для подготовки к поступлению в Московский университет.
        Павел учился неохотно, торговые дела волновали его больше, чем хроники давно минувших лет. Отец не настаивал, понимая, что талант купца - это особый дар, чему в университетах не научат. Дмитрий же, наоборот, оказался очень восприимчив к наукам. Быстро освоил латынь, влюбился в историю, археологию, литературу, ну а искусствоведение стало его страстью. Он часами мог разглядывать старинные гравюры, живопись голландских мастеров, православные иконы. Его критические статьи публиковались в самых уважаемых журналах, а к мнению относительно подлинности картин прислушивались все столичные антиквары.
        Поговаривали, что у Дмитрия есть большая коллекция картин, но ее мало кто видел - картины висели в доме отца хаотично, там, где появлялось свободное место, и показывать их в таком виде было неловко. Мысли о музее, еще робкие и неоформленные, уже витали в голове молодого ценителя искусства. Близкий друг Дмитрия, Илья Михайлович Третьяков, был к тому времени уже известным собирателем, от него Дмитрий и заразился любовью к живописи, увлекся западноевропейским искусством. Россия о нем знала мало, и Боткин ощущал себя первооткрывателем.
        Коллекционирование его захватило. Пока это были единичные, разрозненные картины, о коллекции говорить было рано. Но картин становилось все больше и больше, и места в отцовском доме уже не хватало. Так что, когда Дмитрию тактично намекнули о возможном браке с внучкой московского градоначальника, он был совсем не против. Невеста оказалась премиленькой, умненькой девчушкой и Дмитрий решил: «Женюсь!» Конон подарил молодым усадьбу рядом с Покровским монастырем.
        После свадьбы Дмитрий с женой переехали в свой дом на Покровке, д. 27[2 - Особняк Дмитрия Кононовича жив и поныне. В нем располагается культурно-просветительский центр, который с любовью провел реставрацию здания. Там проходят концерты, продаются книги, работает чайный клуб. Сохранилась парадная белая мраморная лестница. Дубовые резные двери и разноцветные мраморные камины бесследно исчезли в 1990-х годах.]. Весь второй этаж этого большого и уютного особняка был отдан под галерею. Впервые в Москве демонстрировались полотна Добиньи, Коро, Курбе, Руссо, Милле… Кто бы мог предположить, что из этого выйдет!
        В конце XIX века усадьба стала московской достопримечательностью. Была собрана уже большая, полноценная галерея западной и американской живописи. В средствах Дмитрий Кононович стеснен не был и покупал в Европе лучшее. Кроме картин в залах усадьбы на разноцветных мраморных каминах Боткины выставляли бронзу и фарфор. Посуда русской фабрики Гарднера была жемчужиной фарфоровой экспозиции. Центральный выставочный зал с мозаичным цветным паркетом из разных пород дерева и огромными резными дубовыми дверьми впечатлял своим великолепием. На белоснежном, необыкновенной красоты мраморном камине, увитом белыми мраморными розами, красовался золотой самородок.
        Спокойно и тихо в окружении любящих сыновей отошел в мир иной 86-летний Конон Боткин. Никого это не удивило - старик в последнее время не вставал с постели. А жизнь потекла дальше размеренно и неторопливо. Лишь одно происшествие перед самой смертью отца озадачило сыновей. Вспомнил он про самородок, приподнялся на постели к самому уху Дмитрия и прошептал, с усилием двигая языком:
        - Ты, Дима, камешек береги, сила в нем есть, будь осторожен…
        Вечером того же дня он умер.

* * *
        Дворец спорта «Крылья советов» на Ленинградском проспекте - известное место среди боксеров. Все московские бойцы либо тренировались здесь, либо участвовали в турнирах. Борис Лагутин, лучший из лучших, начинал там юношей у дяди Миши[3 - Михаил Иткин, заслуженный тренер СССР, тренер Б. Лагутина и многих других чемпионов. Работал во Дворце спорта «Крылья советов».] и туда же дважды возвращался олимпийским чемпионом. Красивый звездный купол, удобный зал, совершенно домашняя обстановка влюбляют в себя раз и навсегда. Именно в Крылышки я пригласил Константина Артемьева на бокс. Решил бои посмотреть и дело обсудить. С момента совершения двойного убийства прошло три месяца. По поведению следователя я понял, что дело зависает. Напрямую никто ничего не говорил, но задержаний подозреваемых не было, настроение у всех в бригаде было кислое, молчали, глаза отводили. Основные версии следствие отработало. Новой информации нет. Боевой запал у оперов поостыл, работа шла уже по инерции. Назрел разговор с Костей.
        Прошли первые разминочные бои. На ринге работали «мухачи». У легких боксеров самый качественный бокс. Давно замечено, чем меньше рост и вес, тем лучше координация движений. Коренастый, резкий парень из красного угла лихо бьет боковые удары слева. Подскок и быстрый свинг. Красиво и технично. Прямые удары не доходят, руки коротковаты. Это компенсируется отличной работой ног. Он прыжком молниеносно рвет дистанцию, клинчует, входит в ближний бой и пробивает оборону противника. Худощавый боксер из синего угла выше ростом, длинные руки и «легкие» ноги дают преимущество в бою. Хорошо кружит по рингу и хлестко бьет с дистанции. Проходят в основном прямые «двоечки», но жесткого удара, похоже, нет. На ринге у боксеров восьмиунцовые перчатки, эластичные бинты. У каждого в паху бандаж, а во рту капа. Все поровну, все честно.
        После жесткого хука «красного» я на несколько секунд закрываю глаза. В воображении предстала неравная схватка безоружного Изотова с вооруженным злодеем. Замах, удар. Игорь, защищаясь, выставляет руку, сеченая рана, первая кровь.
        «Синий» проводит свинг левой через руку соперника, нырок под встречный боковой, и, наконец, сайд-степ и правый прямой. Крепыш встает на колено. Нокдаун. Судья открывает счет.
        На цифре три закрываю глаза. Снова представил мысленно: Изотов на полу, враг наносит ему, лежачему, последний удар. Огромный нож зажат в руке убийцы. Удар сверху вниз, в грудь. Кровь, хрипы, защитных действий нет, жертва недвижима. Нападающий ничего не видит, сознание помутилось, на лице звериный оскал, злоба, страх.
        На ринге судья отсчитал до восьми. Пружинистый «красный» легко встал и рванулся вперед. Поединок продолжился. «Синий» после нокдауна пытается форсировать события и закончить бой досрочно. «Красный» виснет на канатах, делает пару защитных нырков, проводит резкий апперкот снизу по печени и быстро уходит приставными шагами в центр ринга. «Синий» хватается за правый бок и с искаженным от боли лицом падает на настил. Нокаут. Все, бой закончен[4 - Нырок - защита с уходом вниз и в сторону; клинч - блокировка действий противника; сайд-степ - уход ногами с линии атаки, обычно проводится со встречным ударом; свинг - боковой удар левой рукой; хук - боковой удар правой рукой, считается сильнейшим в боксе; апперкот - удар снизу вверх согнутой рукой; прямые «двоечки» - два прямых удара подряд левой и правой руками; капа - защита губ и зубов; нокдаун - потеря ориентации до 9 секунд; нокаут - потеря ориентации на 10 секунд и более.].
        Напряжение спало. Снова прикрываю глаза: Изотов на полу, лицом вниз. В комнате больше никого.
        Игорь не шевелится. Все, конец. Вой окончен. Вой неравный, подлый. Вой преступника с жертвой.
        Перед выходом чемпионских пар мы с Артемьевым сели перекусить в кафешке под трибунами. Обстановка была торжественная. Вокруг сновали боксеры и тренеры. Болельщики были улыбчивы и доброжелательны. Примятые носы и пружинистая походка выдавали принадлежность публики к боксу.
        - Костя, что-то тишина на фронтах. Так активно начинали, вся Петровка на ушах стояла, а сейчас следователь от меня нос воротит. Похоже, у него слова кончились… Неужели висяк?
        - Леш, даже не знаю, что тебе сказать. Клиенты теребят?
        - И клиенты теребят, и «за державу обидно». Рабочие же версии были. Есть что-нибудь новенькое?
        - Новостей много. Свидетеля нашли. Житель соседнего дома из театра возвращался в день убийства. Проходил по детской площадке напротив дома Изотовых. Выяснили все в театре, провели эксперимент. Установили время прохода театрала: 23 часа плюс-минус 5 -7 минут. Он видел выходящего из подъезда мужика, немного сбоку. Достаточно внятно описал приметы: выше среднего роста, широкие плечи, сутулится. Возраст - за 50. Походка тяжелая, шел медленно, смотрел вниз, под ноги. Цвет волос неясен, была кепка либо шляпа. Увидев нашего свидетеля, развернулся и ускорил шаг. Одет был в коричневый длинный плащ, темные брюки. Обувь в поле зрения не попала.
        Мы, Леш, отработали весь подъезд. Опросили всех, даже командировочных и отдыхающих вне города жильцов. Такой мужик в подъезде не живет. Возможно, это и есть наш искомый злодей. Но лица свидетель не видел. Опознание провести сложно, сам понимаешь, если только одежду найдем. Провели обыски у Юнисова в Иркутске и Омске, там его первая жена живет. Похожего плаща и самородка не нашли. Зацепиться не за что. У Тамма обыск тоже ничего не дал. Юнисов ведет себя совершенно спокойно, выдал нам четкое алиби. В день убийства был в Омске у бывшей жены. Общался с сыном и внуками. Проверили, все подтвердилось. Даже детей допросили с педагогом. Руслан - довольно частый гость в Омске, так что алиби железное.
        Два месяца бригада угрозыска транспортной милиции проверяет все железнодорожные и авиабилеты в Москву и близлежащие города на имя Юнисова. Результат отрицательный. Проверяли все служебные билеты для летчиков - ничего. Никакой зацепки. Даже в Москву его вызвать не можем, допрашиваем в Иркутске. По Валере Тамму работают две бригады из убойного отдела МУРа. Алиби. Он в интересующий нас вечер был с дочкой у матери в Шатуре. Играли в лото с соседями до часу ночи. Там же и заночевал. Десяток свидетелей. Из квартиры не выходил ни разу. По оперативным каналам отработали все «залетные» воровские бригады, работавшие в эти дни в Москве. Результат нулевой. Да и не похоже на воров. Взлома нет, подбора ключей тоже нет. Изотов дверь сам открыл. В доме было полно украшений, денег, валюты, дорогой техники - ничего не взяли.
        - Костя, а что с золотым самородком? Ведь Инга дома его не нашла.
        - Самородок исчез. Возможно, он украден из квартиры убийцей. Перед отъездом Инги в Прибалтику самородок стоял на своем обычном месте в квартире - на рабочем столе Игоря Николаевича. Мы провели обыски у Изотова во всех адресах проживания и работы - самородка нет.
        - А что говорит Юнисов про это золото?
        - Заявил, что самородок не видел с тех пор, как подарил его Изотовым.
        - А про диссертацию спрашивали?
        - Да, я сам его допрашивал трижды. Полностью подтверждает слова Инги Изотовой.
        - Убийство, конечно, отрицает?
        - Леш, ну об этом ты мог бы и не спрашивать. Говорит, что он старый, опытный летчик, ордена имеет. Всегда защищал и оберегал чужие жизни и руку поднять на человека не может. Обещал жаловаться на нас: преследуем, мол. Отрабатывали и другие второстепенные версии, не хочу тебя перегружать - пусто.
        - Костя, какие планы?
        - Продолжаем изучать видеозаписи с похорон и поминок, устанавливаем личности присутствующих. Проверяем каждого, алиби изучаем. Пока ничего интересного. Зацепиться не за что. Хотим с бригадой в Светлов на полигон съездить, где бывал Игорь Николаевич, с людьми поговорить, может, кто чего интересного расскажет. Там ведь и Юнисов появлялся. Хочешь с нами махнуть? Говорят, грибов море, никто не собирает, территория закрытая.
        - А пустят меня? Допуск же нужен.
        - Пустят, пустят, я узнавал. Мы же не в промзону едем, а в жилой поселок. Там никаких секретов нет. Игоря наверняка все знали. Генеральный все же. Вот мы у костра под уху и поболтаем. Глядишь, и зацепимся за что-нибудь.
        Кофе допили. Из зала стали слышны удары боксерских перчаток и звуки гонга. Перебрались на трибуны. На ринге работали тяжи. Нас увлекла интрига боя. О деле больше не говорили.

* * *
        Начало XX века «Товарищество чайной торговли Конон Боткин и сыновья» встретило на подъеме. Мануфактура и драгоценные металлы по-прежнему обменивались у китайцев на чай. В поселке Кяхта, недалеко от Угры, Боткины открыли торгово-обменный пункт. Место было облюбовано удобное, на самой границе России и Китая. Район состоятельных людей. Контора Боткиных возвышалась над домами и была видна издали. Вечерами огни светили празднично и ярко. Все как будто замирало в царстве холода и ветров. Братьев здесь почитали за честность и богатство. Чай перевозили в центр России на лошадях, в больших коробах из толстой кожи, китайцы их «цыбиками» называли.
        Солнце изредка разбрасывало разноцветные лучи над разбитой тропой. Чаще снег, дождь и ветер мешали лошадям и возницам. Но бесчисленные чайные караваны шли и шли через Сибирь. Крепло и развивалось дело Боткиных.
        Дмитрий Кононович пошел на компромисс, стал помогать брату и прекрасно совмещал работу в торговом амбаре со своим главным и нелегким делом толкового и любящего собирателя. Его неудержимо влекло к живописи. Каждую картину он изучал, облюбовывал и не покупал зря. К 1915 году картинные комнаты Дмитрия Боткина были известны всей Москве. Вечера у Боткиных на Покровке были очень уютными и модными среди почитателей живописи.
        7 ноября (25 октября) 1917 года произошла Октябрьская революция. Сыновья Дмитрия Кононовича разделили пополам художественное наследие отца, не дожившего до этих смутных дней.
        После этого было многое: Сергей Дмитриевич, профессиональный дипломат, вывозит свою часть картин через Константинополь и Берлин во Францию. Теперь можно и вздохнуть спокойно. Не торопясь, с чувством и расстановкой продает он картины местным музеям, а на вырученные деньги в достатке проживает в Париже до середины XX века. Умирает Сергей Дмитриевич в преклонном возрасте, пережив на несколько лет свою любимую жену.
        У Петра Дмитриевича - другая судьба… Он остается в России и, прекрасно понимая революционный запал новой власти, незамедлительно передает все ценности в Московский музей изящных искусств. Все, кроме самородка.
        «Почему не уехал вместе с братом?» - этот вопрос не раз задавал себе Петр Дмитриевич. Возможность такая была, но он ей не воспользовался. Любил Россию?! Боялся менять устоявшийся уклад жизни? Не верил в серьезность грядущих перемен? В итоге изменилось все, чего он менять не хотел, да еще и брата потерял, не получив от него ни единой весточки из-за границы.
        Это чувство вины, ощущение судьбоносной ошибки, стоившей благополучия его семье, лежало тяжелым камнем на его душе.
        А может, дело в золотом самородке? Как могла сложиться жизнь его семьи, если бы самородок перешел к брату?! Ответа не было, и вопрос висел в воздухе немым укором.
        Революция есть революция - нравы суровые. В родовом особняке на Покровке домком выделяет Петру с семьей маленькую комнатушку с окном в коридор. В коридоре и на кухне воды нет, лампочка не загорается, толчея возле уборной. За стеклом мелькают перекошенные физиономии каких-то людей, которые таинственно улыбаются. Слышны похмельные речи. На улице то вспыхивают, то гаснут фонари. Петру все было отвратительно и чуждо. Его постигло сильное разочарование. Но выводы надо было делать вовремя. Теперь поздно!
        Все закрутилось, как в калейдоскопе. Картинные залы перегораживают, завозят двухъярусные стальные койки и заселяют учащихся Наркомпроса[5 - Народный комиссариат просвещения.]. Продуктовых карточек семье Петра не выдают. Нищета. Голод.
        Курсанты-просветители оказались народом не злым, а очень даже отзывчивым на чужое горе. По ночам, в отсутствие коменданта они подкармливали Боткиных. Вот так Петр Дмитриевич в собственном доме был спасен веселыми, революционно настроенными, но совсем не жестокими ребятами с красными бантами на груди. По ночам боевые песни стихали, красного на одежде становилось меньше, и молодежь, в основном девчушки, слушали рассказы о Париже и французах, о Лувре, барбизонцах и импрессионистах, о картинах и скульптурах.
        Курсантам было ясно, что Боткин - социально чуждый элемент. Но как же потрясающе он рассказывал! Дух захватывало от другой, неведомой им сказочной жизни…
        Летом 1918 года Петра с женой и дочкой вовсе выдворяют из Москвы: мол, не время сейчас в Москве безработным жить, опасно и не положено. Дали направление на работу в Иркутск в местный музей. Все добро уложилось в одном чемодане. Золотой самородок лежал на дне, аккуратно завернутый в полотенце. Французский чемодан и самородок «Медвежья пасть» - это все, что осталось у Петра Дмитриевича от прошлой жизни. Боткины шагнули в темноту…
        В Иркутске семья музейного служащего получает комнату и продовольственные карточки. Московские страхи стали забываться. Власти Петра Дмитриевича не трогают. Через два года родилась вторая дочка, Верочка. Жили бедно, но в семье были счастливы. Петр, прогуливаясь с женой, частенько читал народные нелепицы, которые долгие годы записывал. Обветренное лицо оживало. Он просыпался, как сонный голубь в солнечный день, и начинал шпарить:
        Шла японка с длинным носом,
        Подошла ко мне с вопросом:
        Что мне делать, как мне быть?
        Как мне нос укоротить?
        Вы купите купоросу,
        Приложите его к носу.
        А потом, потом, потом
        Отрубите долотом.
        Жена заливалась смехом, а ее серые глаза смотрели на него с любовью и какой-то особой нежностью.
        О судьбе семейной коллекции Петр ничего не знал. Это беспокоило, томило. Спросить было не у кого, а начать поиски он побаивался. Врат не писал. Адреса Сергея не было. А если бы и нашелся адрес, никто бы письма не доставил. Времена были сложные, предвоенные. Хороший анекдот гулял в то время: «Жили все, как в трамвае: одни сидели, а другие тряслись…» Так что старые воспоминания лучше было не ворошить.

* * *
        Елена Богданова давно работала научным секретарем аспирантуры НПО «Теплофизика». Я хотел с ней встретиться в Москве, но она с мужем уже месяц жила на полигоне в поселке «Светлов-5» под Иркутском. Лена последние годы была правой рукой Изотова, и никакие решения, связанные с диссертациями, без нее не принимались.
        Костя оказался прав. Грибов и ягод в Светлове было много. А когда много, то и интерес сразу пропадает. Азарта нет.
        Нагулявшись по лесу и наевшись ухи у костра, я напросился в гости к Богдановым.
        Лена встретила меня приветливо, даже пыталась шутить. Мужа она сразу отправила в другую комнату, сославшись на конфиденциальный разговор. Нам никто не мешал.
        - Алексей, мы можем без отчеств? То, что я вам скажу, наверно, не положено говорить про ушедших. Но я надеюсь, что наша беседа хоть как-то приблизит вас к раскрытию этого… случая.
        - Лена, спасибо за доверие. Но адвокаты, к сожалению, преступников не ищут.
        - Не знаю, кого ищут адвокаты, но в объединении все говорят, что вы на стороне Изотовых. Пытаетесь разобраться в этой ужасной истории.
        - Да, это верно. Чем могу, помогаю операм угрозыска в проверке версий. Защищаю интересы потерпевших. Все запутано, двойное убийство, кража золотого самородка, а подозреваемого нет.
        - Муж нас не слышит, ну а вы потерпите меня минут десять. Не удивляйтесь моим словам. Убийство совершено из-за женщины. Я в этом уверена. Нет ни одной бабы на нашем предприятии, которая бы не была увлечена Изотовым. Обаятельный мужик. Красив, богат, кабинет из шести комнат, машина шикарная, дом в Тарасовке. Я сама была влюблена по уши, что было, то было. Встречались. Потом работа общая, и как-то все рассосалось. Любил он женщин и не обижал их. Всем подарки делал, духи лучшие, украшения. Я как-то в сейф к нему заглянула, так там побрякушками две полки были забиты. С путевками на отдых девчонкам помогал, детей в пионерлагерь устраивал. Даже после расставания никто на Игоря Николаевича зла не держал, во всяком случае внешне. А вот с их мужьями и женихами все по-другому было. Драки, ссоры, и били Игоря не раз. Он всегда отшучивался. Наши дамы эти истории живо обсуждали. Как-то с утра заходит в свою приемную с фонарем под глазом, улыбается во весь рот и бросает нам через плечо: «Науке сегодня подсвечиваю…»
        Уверена, что разбираться вам надо с его бывшими любовницами и с их мужчинами. Оттуда дует ветер. Больше он никому не мешал. Деньги здесь ни при чем. Игорь Николаевич всем взаймы давал. Записывал, а потом терял эти бумажки. Многие этим пользовались. И крупные суммы были. Не ругался никогда и ни с кем. Как там французы говорят? Правильно говорят - ищите бабу! А Валюша Тамм любила его, думаю, что взаимно. Вот за любовь и попала. С кем Игорь встречался, рассказывать не буду, сами узнаете, вам наболтают. А мужей своих любовниц он, так или иначе, знал, вот и открыл дверь ревнивцу. Алексей, это правда, что он сам дверь убийце открыл?
        - Да. Видимо так и было. Версия у вас очень интересная. Я ее сообщу на первом же оперативном совещании у следователя. Письменные показания дадите?
        - Нет, конечно. Мне ведь дальше работать. Да и мужу моему ни-ни. Разговор только между нами.
        - Хорошо. Все понял. Спасибо за чай и изумительное варенье. Из чего оно?
        - Японская айва, но для всех это секрет, а то хвалить перестанут.
        - Уделите мне еще десять минут?
        - Да сколько хотите, чайку подолью и продолжим нашу беседу.
        - Вы Руслана Юнисова знаете? Он защищался у вас в аспирантуре года три назад.
        - Конечно, знаю. За него Игорь Николаевич просил. Имиджная защита. Ни наука ему, ни он науке, конечно, не нужны. Статус, то-сё.
        - А работу кто за него писал?
        - Зачем вам? Защитился и баста. Друзья они были с Изотовым. Сейчас уже все неважно.
        - А с докторской что вышло?
        - А вот с докторской ничегошеньки и не вышло. Не хочу старое ворошить. Вас этот летчик интересует. Неужели подозреваете?
        - Что скажете о Руслане?
        - Да ничего не скажу. Видела раз пять у проходной. На территорию его не пускали, вот мы у турникета и встречались. Бумажки приносил, журналы со статьями…
        - Говорят, и на полигон к Изотову приезжал?
        - Видела и здесь. Я блатных соискателей не люблю. Посему разговоры с ним не разговаривала, и в дом мы с мужем его не звали. Они с Игорем у начальника полигона гостили.
        - Лена, подскажите, с кем еще можно поговорить об Изотове? Мне нужно узнать о нем побольше.
        - Да, да, все поняла. С генералом можно, начальником полигона. Он у нас талантище. Басни Крылова читает. У него завтра концерт на открытой сцене напротив дома офицеров. Приходите. Весь городок будет. Там и поговорите. В Москве можно встретиться с Илюшей Фукс-Рабиновичем. Он толковый дядька, доктор наук, профессор. Они с Игорем вместе начинали. Изотов вырвался вперед и ушел в отрыв. Илюшу карьера волновала мало - он из вундеркиндов. Но потом жена, дети. Игорь его к себе взял, дал должность хорошую. Так они вместе и работали. Поговорите с ним. Он мужик заумный, говорить с ним сложно, но Игоря знает как облупленного. Если он что-то скажет, то это будет толково. У него каждое слово много извилин проходит прежде чем выскочить.

* * *
        В шестидесятые годы XX века Петра Боткина скручивает инсульт. Рука повисла, слова плохо давались. В больницу не пошел, девочки родные выхаживали. Кормили из ложечки и в скверике под ручку выгуливали. Через год Петр Дмитриевич встал на ноги, но на работу в музей не вернулся. Речь стала не та, хромота появилась. Да и годы, куда от них уйдешь. Времени свободного стало много, и решил новоиспеченный пенсионер с внучкой в Москву съездить. Картины фамильные посмотреть, дома навестить, если не снесли.
        Москву Боткин не узнал. Сорок лет прошло. Другое все. Метро, дома высотные, фонтаны кругом. Красиво, но не тот город, в котором он жил. Названия улиц поменялись, внучка смеется: «Ты, дедуля, все названия перепутал - таких нет».
        От Большого театра пошли на Покровку к семейному гнезду. Долго шли, тяжело. Родные названия все же встречались: Кузнецкий мост, Рождественский бульвар, Трубная площадь, Сретенка, Неглинная, Чистые пруды, кинотеатр «Колизей». Улиц с названиями Покровка и Маросейка не оказалось. Но дома сохранились. И путешественники легко нашли дом 27 по улице Чернышевского. Зашли в арку. Парадный вход в дом был открыт. Мраморная лестница, изуродованная гадкими надписями и сомнительными рисунками, вела, как и прежде, на второй этаж. Четырехметровые резные дубовые двери сохранились. Сверху донизу они были утыканы кнопками звонков и надписями с фамилиями жильцов. Боткин постучал. Нажимать на кнопку звонка он не решился. Дверь заскрипела и на пороге появилась худенькая, очень опрятная старушка. Петр Дмитриевич объяснил, что когда-то жил здесь и хочет показать квартиру внучке. Старушка недоверчиво осмотрела гостей снизу доверху, но в квартиру пустила.
        - Зачем ходите? Вот с прошлого ремонта две картины с потолка стащили. Ходите, ходите….
        Потолочных полотен с библейскими сюжетами действительно не хватало. Все картинные залы были перегорожены и разделены на комнаты. Боткин растерялся. Но камины! Камины блистали в первозданном виде. По расположению каминов и дымоходов Боткин легко сориентировался и уверенно повел внучку по широкому коридору к зимнему саду. Центральный картинный зал, из которого был выход в сад, был переоборудован в коммунальную кухню: девять кухонных столов, огромная чугунная раковина с пятью кранами, две газовые плиты. Дверь в зимний сад открылась с трудом. Боткины оказались на черной лестнице, без освещения и с характерными запахами выставленных баков с отходами. Следов зимнего сада не было и в помине.
        Дом Конона стоял на своем месте на Земляном Валу, рядом с Курским вокзалом. Петр Дмитриевич с гордостью сообщил внучке, что этот необыкновенной красоты особняк принадлежал ее прапрадеду. Семейная коллекция картин начала собираться именно здесь.
        В Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина Боткины поехали на такси.

* * *
        Открытая сцена в виде ракушки стояла между памятником вождю пролетариата и домом офицеров с белыми колоннами, с яркими афишами кинофильмов. Многочисленные скамейки перед сценой заполнялись людьми. Радист считал до пяти и для верности стучал в микрофон пальцем. Все пребывали в предвкушении концерта.
        Я обогнул ракушку и стал высматривать генерала. Но никакого генерала в пределах видимости не было. Полноватый мужик лет пятидесяти, высокий, красивый, с зачесанными назад русыми волосами копался в потертом коричневом портфеле. Одет он был в бежевый вельветовый сюртук, льняные штаны и модные замшевые ботинки. Мне он чем-то напомнил лектора из общества «Знание».
        - Товарищ вы ко мне?  - «лектор» смотрел на меня.
        - Извините, я, наверное, вам помешал. Я ищу генерала Сбруйкина, начальника полигона.
        - Вы не ошиблись. Это я. Будем знакомы, Иван Иванович. Генерал приветливо улыбнулся и протянул мне руку.
        - Алексей Львович, адвокат. Работаю по делу… Изотова.
        - Алексей Львович, голубчик. О вас теперь только и говорят. Вы у нас местная знаменитость. Скучно, а тут адвокат из Москвы. Повод, конечно, препоганый… Я весь внимание.
        - Иван Иванович, вы на генерала-то совсем не похожи. На артиста больше из «народных».
        - Я сегодня и есть артист. Перед публикой выступаю. И вас приглашаю на басни. Это мое любимое дело. Хобби так сказать.
        - Мне бы поговорить с вами, если можно.
        - Сейчас и пообщаемся. До начала еще минут сорок. Присаживайтесь вот на эту артистическую лавочку.
        - Мне рассказывали, что Изотов и Юнисов иногда останавливались у вас. Какие у них отношения были? Что за человек Юнисов?
        - Об Изотове ничего говорить не буду. Он большой начальник. Все было под ним. И наука, и полигон. Руководство, хоть и бывшее, обсуждать не хочу. А вот Руслан Сергеевич - парень с хитрецой. Не люблю я его. Ему всегда что-то от кого-то надо. Все время крутит, вертит… Уж вроде сам генерал летный, солидный мужик, а везде какую-то выгоду ищет. Тяжелые отношения у них с Игорем Николаевичем были. По-трезвому вроде ничего, друзья. А как выпьют, то все - туши свет. Шум, гам, разборки. Руслан требовал что-то от Изотова. Толком не знаю. С научными званиями связано. Руслан мечтал профессором в Академии гражданской авиации стать. Не получалось, видимо.
        - А угроз никаких не было с обеих сторон?
        - Да нет. Побузят по пьяному делу, утром все - друзья.
        - Один вопрос, совсем не адвокатский. Как вы считаете, Руслан мог убить Изотова?
        - Запросто. Злой он мужик и хитрый. Только так: и вопрос, и ответ пусть останутся между нами?
        Сбруйкин ласково потрепал меня по плечу, поднялся по лесенке и вошел в кулису.
        Я - любитель московских театров. С женой мы частенько ходим на любимых актеров. Московского зрителя удивить сложно. То, что я увидел на сцене гарнизонной ракушки, меня нокаутировало. Это было потрясающе! Классный театр одного актера. Каждому персонажу басни подбирались яркие и объемные краски. Мимика и жесты со вкусом вписывались в гениальный текст Крылова. Оторваться от этого действа было невозможно. Исполнитель был принят на ура!

* * *
        Через год после путешествия Боткиных в Москву заболела внучка. Болезнь всегда некстати, а на выпускные экзамены в школе тем более. Экзамены пропустили. А девочка на медаль шла. Бронхит перешел в двухстороннюю пневмонию. Дежурили Боткины в больнице по очереди. Состояние не улучшалось. Заведующий отделением остановил деда в коридоре и громко произнес:
        - У нас в отделении все есть. Больные медикаментами обеспечены полностью. Девочка молодая, сильная, поправится…
        А сам Петру Дмитриевичу бумажку сунул с названием импортного антибиотика. И улыбнулся, виновато как-то улыбнулся. Мол, чем могу…
        Лекарства в городских аптеках не было. Обегали весь город. Единственной надеждой был директор областного музея, с которым Боткин проработал долгие годы.
        - Петр Дмитриевич, есть у меня соображение, но это сугубо между нами. Вот тебе телефон, телефон домашний. Летчика одного, Русланом зовут. Молодой парень, услужливый. Не за красивые глаза, конечно… Сочтетесь. Помогал он моей близкой знакомой. Я к нему в аэропорт ездил за лекарствами… За границу он летает. В Китай, вроде. Да это и не важно, в авиаотряде многие на внешних рейсах работают и помогают друг другу. На меня сошлись. Поможет он.
        Через три дня Боткин получил заветные ампулы у высокого красавца в летной форме. Петр Дмитриевич подготовил для Руслана дар - золотой самородок, семейную реликвию. Так в старой тряпице и протянул его летчику.
        - Дед, не торопись, пусть девочка поправится, тогда и сочтемся. А сейчас в больницу едем, я тебя подвезу. Дело сделаем. Что в тряпке то прячешь?
        Через месяц внучка Петра Дмитриевича поправилась, а Руслан Юнисов любовался золотым сокровищем семьи Боткиных. Самородок обрел нового хозяина.

* * *
        - Илья Борисович, здравствуйте. Я адвокат…
        - Да, да, все знаю. И вас видел, слышал, отзывы нормальные. Говорят, стараетесь, но Игорька все равно не вернуть. Посему пустое все это и болтовня наша в том числе. Что говорить, нет человека. Звезда был. Все я знаю, и кто убил знаю, никого это не волнует…
        Беседа началась в переходе на «Пушкинской». От более уютных мест мой собеседник категорически отказался. Мы быстрым шагом направились в «Макдональдс». Место совершенно не подходящее для служебных разговоров: музыка, много народу, шумно. Но выбора не было, лучше так, чем никак. Фукс беседу вел очень необычно. Фразы были отрывистые, резкие, похоже, задуманные слова и предложения опережали речь. Он захлебывался в своем изложении, а собеседника просто не слышал.
        - Профессор, пожалуйста, расскажите мне о вашей дружбе с Изотовым, о его карьере, общих знакомых.
        - Да, да, проходите, присаживайтесь вот здесь, у окошка, я сейчас поесть принесу. Кофе будете? Да это и неважно, посмотрите в окошко, красиво. Я подойду…
        Илья вернулся за столик и стал уплетать огромный бутерброд, наверное Виг-Мак. Через минут десять безмолвного поедания пищи он аккуратно вытер салфеткой рот и обратился ко мне:
        - Господин адвокат, а зачем вам все это надо? Деньги, ну да деньги, конечно. Семья, дети, кормить надо, все понятно. Горе, горе у нас… Звезда упала. Завидовали ему все… Все, кроме меня. Любил я его, хотя Игорь не подарок был. Не видел никого. Вперед шел, не оглядываясь, да и по сторонам не смотрел. На трон сел, а кто отстал, тот его не волновал, по дороге переступил через многих. А начальники в министерстве и в академии его любили, умел он контакт находить. Да и талантище, не отнять. Выло, было… Он еще в институте диссертацию написал, да так написал, что материала и на кандидатскую, и на докторскую хватило. В двадцать шесть лет доктором стал. Я же к сорока защитился, а другие и вовсе с дистанции сошли. Зависть, зависть - вот причина… Я уверен, завистник убил. И Валю из зависти. Любили его женщины, причем не за мозги и деньги, красивый Игорек был. Вот и выследили их вдвоем и убили. Зависть все, зависть…
        - Профессор, какие версии…
        - Какие версии, я вам что, Жорж Сименон? Все вторично. Ищите и арестуйте завистника. Хотя адвокаты никого не арестовывают. Вы-то что думаете? Или у адвокатов тоже есть тайны?
        - Нет, Илья Борисович, никаких тайн. Основные версии: сведение счетов из-за невыполненных обязательств. Ревность. Банальный грабеж. Служебная деятельность. Но пока все трещит по швам. Свидетелей нет. Подозреваемого тоже нет.
        - У вас ничего нет, так я и думал. Не хотел идти с вами на встречу, и не надо было. Чем я могу помочь сыщикам, я физик… Может деньги надо собрать, так сказать, для ускорения процесса… Нет, это глупости, деньгами здесь не поможешь. Эх, Игорек, Игорек, слишком ярко светил… это и погубило. Завистники, завистники…
        С этими словами Фукс-Рабинович встал и, не попрощавшись, быстрыми шагами пошел к выходу.

* * *
        Петра Дмитриевича вызвали в Инюрколлегию[6 - Юридическая контора, работавшая по зарубежным делам.]. Повестка пришла. Идти надо в другой конец города. Одному не дойти. С дочерью пошел. А вернее, на такси поехали. Какой-то подвох дед чувствовал. Не к добру все это. Внимание уделило государство. Не к добру. Думал, что от брата новости. Какие еще дела за границей? Только о брате и думал. Шестидесятые прошли, брат ведь старше был. Состарился Сережа. Но плохие мысли отгонял.
        Сели на лавке в коридоре с коричневыми стенами и протертым полом. Скучная контора. Из кабинета напротив вышел подтянутый, крепкий мужик. Пригласил зайти. Карие глаза юриста оценивающе смотрели на старика с дочкой.
        - Вы, москвичи, странный народ,  - изрек кареглазый,  - все акаете, да акаете, а всех, кто корова через о говорит, провинциалами считаете.
        Петр Дмитриевич ощутил себя в чем-то виноватым и сжался на узкой, жесткой лавке.
        - Я в Иркутске прожил пятьдесят девять лет… Потом пожалел, что стал оправдываться. Но поезд уже ушел. Юрист, взглянув на какую-то бумажку, без всяких эмоций произнес:
        - Я должен сообщить вам, Петр Дмитриевич, что за рубежом, во Франции открылось наследство. Единственным наследником являетесь вы. Дед, сидевший как на горячих углях, встал, выпрямил спину и несвойственным ему громким голосом прокричал:
        - Что с братом?
        - Ваш брат, Сергей Дмитриевич, скончался в Париже 2 июня 1969 года.
        Дочка взяла отца под руку и помогла присесть.
        - Скажите, любезный, а жена, жена Сережи, Галя? Почему единственный, разве ее нет?
        - Галина Ивановна умерла 2 года назад. Вы - единственный наследник. Вам завещана крупная сумма в валюте и бесценные картины. Их, правда, немного, но их значимость от этого не уменьшается. Вы, Петр Дмитриевич, как сознательный гражданин нашей Родины, нашей общей Родины - Советского Союза - должны принять правильное, единственно правильное решение по распоряжению наследством.
        Дед посмотрел на дочь, пожал плечами и очень тихо обратился к хозяину кабинета.
        - Если надо что-то подписать, я готов. Только вот к брату… Разрешите мне к брату и Гале на могилу съездить. Кто же похоронил Сережу? Где он похоронен? Я все отдам, это уже все в прошлом. Только разрешите проститься с братом, с могилой Сережи.
        - Я всего лишь юрист и заграничных паспортов не выдаю. Но я могу ходатайствовать об этом, если мы полюбовно решим все формальности.
        - Да, да, помогите нам! Я согласен подписать необходимые бумаги, но что от меня нужно, я не очень понимаю. Объясните, пожалуйста.
        - Если вы, товарищ Боткин Петр Дмитриевич, согласны добровольно передать нашему государству все полученное от брата наследство, в том числе раритетные картины и вклады в валюте, я уполномочен заявить, что вашей семье будут предоставлены две двухкомнатные квартиры в Москве с пропиской для всех членов семьи. Ваша пенсия будет пересмотрена в большую сторону с учетом вашего ценного вклада в казну.
        - Я на все согласен, даже и говорить нечего,  - еле проговорил ошалевший дед.  - У меня только одна, одна просьба. Разрешите мне с внучкой навестить могилу Сережи. Все остальное пусть будет, как вы сказали, я согласен.
        Боткину хотелось поскорей уйти.
        - Хорошо, Петр Дмитриевич. Оформление необходимых бумаг займет месяц, два. Когда все будет готово, я свяжусь с вами.
        Юрист встал, прекращая разговор.
        Квартиру деду выделили отменную, на троих, с дочерью и внучкой. Он был доволен. Один жить не хотел, да уже и не мог. Большой Кисельный переулок, самый центр. Кисельные переулки - название родное. Как специально подобрали в тех местах, которые он отлично знал, где прошли детство и юность. Рождественский монастырь рядом с домом, до Сретенки и Покровки рукой подать. Трамвай ходит до Чистых Прудов - «Аннушка», с огромной буквой А на крыше.
        Дед каждый день прогуливался по монастырским дорожкам. Каждая тропинка и постройка навевали воспоминания. Дома обветшали, но, как ни странно, все находились на своих местах. В храме, расположенном в самом центре двора, поселилась мастерская графики архитектурного института. Студенты, колоритные личности, с явным удовольствием приходили в бывший храм и творили на холсте и бумаге. Они не выгоняли любопытного дедушку.
        - Что за церемонии, проходите, пожалуйста, дедуля, присаживайтесь.
        С улыбкой приветствовали они Петра Дмитриевича. Поили чаем, показывали свои работы, сплошные импровизации, и хвастались, хвастались… А потом в полной тишине, обняв мольберты и подрамники, внимательно слушали мудрого и благодарного «критика». Особенно ребятам нравились рассказы о поездке в Париж на могилу брата и о музеях, приютивших семейную коллекцию картин.
        В доме, где раньше располагались монашеские кельи, ютились обычные москвичи, в каждой комнате жила семья. Большая коммуналка с общей кухней на четыре плиты и туалетом на шесть кабинок.
        На центральной аллее рядом с надвратной церковью расположилась средняя школа, поэтому детские крики и смех всегда сопровождали дедушку в неспешных прогулках по монастырю.
        Умер Петр Дмитриевич тихо, во сне, не дожив месяц до своего восьмидесятипятилетия.

* * *
        Валерий Тамм из Москвы съехал. Жил на даче в Красной Пахре, что по Калужскому шоссе. Я несколько раз связывался со сторожкой садового товарищества. За Таммом ходили, звали к телефону, но он так и не подошел. Охранник после каждого разговора со мной непонятно почему извинялся. Пришлось ехать в Красную Пахру без приглашения. Дачу Таммов нашел легко. Все соседи уже знали об убийстве Валюши. И пока я с ними дошел до искомой калитки, был уже переполнен всевозможной информацией о милейшем семействе Таммов. Старый желтый дом скрывался за деревянным забором. Двор зарос травой. Валерий похоже пил и пил много.
        - Адвокат, здравствуйте. Я вас видел… Не знаю, как тебе лучше это сказать…
        Валерий обратился ко мне, не вставая со старого-престарого дивана с двумя огромными валиками по бокам и протертой обивкой.
        - За мной приехали? Я готов. Думаю, мне пора. Давно я хотел убить Игоря, считайте, что убил. Мне так легче. Я и должен был убить. Отнял у меня он все, обокрал… Забирайте меня. Но Валюшу не я… Нет мне без нее жизни… Валюшу не я… Игорь ее убил, точно он… Надоела, вот и убил…
        Валерий Тамм повернулся на другой бок. Аудиенция была закончена. Соседи толпились у калитки, понимающе кивали, но к нам не подходили и вели себя сверхделикатно.

* * *
        Звонок в б утра всегда не к добру. Константин Артемьев был лаконичен.
        - Леш, ты приехать в контору можешь?
        - Костя, привет. Ты рано встал или с ночи задержался?
        - Приезжай, все расскажу на месте. У нас тут «дурдом».
        Я быстро собрался, завел машину и выехал в Ленинградское УВД.
        Не успел я зайти в знакомый кабинет уголовного розыска, как Константин вручил мне несколько бумажных листов.
        - Почитай, Алексей Львович, полюбопытствуй. Это интересно. Потом все объясню.
        Отпечатанный на машинке текст пестрил грозными глаголами: наказать, объявить неполное служебное соответствие, уволить из органов внутренних дел, понизить в звании…
        Вчитавшись внимательнее, я понял, что опергруппа, работающая по раскрытию двойного убийства, допустила серьезный ляп. Вот и посыпались звезды с погон. Артемьев, наблюдая за моим раскрытым от удивления ртом, принялся пояснять:
        - Подвели опера из транспортной милиции, они в нашу группу входили. Их задача была перевернуть все железнодорожные и авиакассы, архивы Аэрофлота и железной дороги. Проверить все билеты, в том числе служебные в Москву и близлежащие города в нужный период. Ты это слышал на первых совещаниях. Ну, в общем, ребята облажались. Юнисов был в Москве в вечер и ночь убийства. Оперативники не проверили бортовые журналы служебных рейсов, осуществлявших техническую посадку в Москве для дозаправки. Рейс, который сейчас обнаружили муровцы, был служебный из Хабаровска в Калининград с посадками в Иркутске и Москве. Руслан Сергеевич подсел в кабину экипажа в Иркутске. Через четыре часа вышел в Москве. Второй пилот сделал запись в бортовом журнале, больше ничего, никаких следов. Ни билетов, ни распоряжений, ни заявок, ни записей в аэропортах, авиаотряде. Ни-че-го. Летчик летчика всегда выручит. Вот и подсадили Юнисова в кабину. Свой, летный, да и высший комсостав к тому же. Он в Москву в семь вечера прилетел, а улетел в Иркутск этим же бортом в девять утра следующего дня. Это уже из допросов экипажа выяснили. Второй
записи в бортовом журнале нет.
        - А что это за рейс, какой-то левый?
        - Нет, обычный служебный рейс. Хабаровск и Калининград - города побратимы, вот делегации обкомов партии и горисполкомов друг к другу в гости и летают. Хлеб-соль кушают, водку пьют и новостями обмениваются. Города-то в разных концах страны находятся, даже на карте смотришь, и то далеко.
        - И что теперь?
        - А теперь, Леш, полный разгром. Серегина от руководства отстранили, из Главка выгнали, в Обнинск направили начальником отделения. Он пока в отпуске. Не дело это, он самый опытный в МУРе был. Меня в звании понизили за плохо поставленные оперативные задачи. Я теперь капитан. Вот так. Из угрозыска транспортной милиции трех оперов уволили. Ребята, кстати, отличные были. Кучу выговоров дали, звезды у многих полетели с погон, как у меня. Я, честно говоря, и сам бы калининградский рейс не поймал. Что еще? Меня руководителем объединенной группы назначили. Теперь капитан полковниками и майорами командовать будет. Смех, да и только. Новых оперативников добавили с Петровки. Генеральная прокуратура подключилась. Все зашевелились.
        - А с Юнисовым что сейчас?
        - Задержали его вчера вечером в Иркутске. Сейчас этапируют в Москву. Самолетом. Самым обычным рейсом. Представляешь, какая реакция у экипажа - летный генерал в наручниках в кресле самолета сидит.
        - Как он на задержание отреагировал? Что говорит?
        - Молчит. Ему еще карты не раскрыли. А члены экипажа калининградского рейса тоже сказать Юнисову ничего не могли, они на допросах в Иркутском УВД находятся.
        - Костя, вы теперь, наверное, на обыски полетите в Иркутск и Омск? Возьмите меня с собой. Мешать не буду.
        - К сожалению, не могу. Сейчас серьезно все стало. Обострено. Адвоката к делу не допустят. Ты и так в курсе. Сообщи пока общие сведения потерпевшим. Слово даю, всю информацию через две недели будешь иметь. Без обид. За мной билеты на командную встречу по боксу с кубинцами. В Лужниках.
        - При чем здесь бокс? Раны зализываешь? А что с вешдоками? Плащ, нож, золотой самородок. Что-нибудь нашли?
        - Пока нет. За этим и полетим в Сибирь. Самородок Руслан не выбросит, реликвия. Плащ и тесак он в обратный путь не брал. Надо в Москве искать. Где «Медвежья пасть», мы можем только догадываться.
        - Плащ и нож? Это иголка в стоге сена.
        - В Москве да. Но прилетел он из Сибири, скорей всего, с холодным оружием. По описаниям экспертов, нож нестандартный, возможно, изготовлен по заказу. В Сибири местные розыскники опрашивают всех кузнецов в городах и сельской местности. Работа только началась. Месяца на два, не меньше. Омскую и Новосибирскую школы милиции обещали подключить.
        - А в Москве что планируете?
        - В Москве и Подмосковье прочесываем все свалки. Ищем коричневые плащи и крупные ножи для опознания и экспертизы. Два курса Московской школы милиции работают с операми. Помоечную братию трясут. Работа на месяц-полтора. Времени много прошло. Шансов мало. Будем искать.
        - Костя, откуда начнете?
        - С адресов в Омске и Иркутске. Одновременно. Квартир, домов, гаражей много. Две семьи: бывшая и настоящая. Вывал и там, и там. Мне областные УВД выделили четыре опергруппы с автотранспортом и вертолетом. Связь ВЧ. Самородок будем искать и свидетелей по одежде. Может, кто-то и видел Юнисова в коричневом плаще.
        - Константин Викторович, ты скоро не то что майора вернешь, а генерала получишь.
        - Ты ошибаешься. В министерстве сказали, не раскроем - уволят в народное хозяйство. Пойду к тебе в помощники.

* * *
        - Алексей Львович, это Валерия Владиславовна. Почему не звоните? Совсем пропали. У нас с вами договор. Я со своей стороны все условия соблюдаю. Что случилось? Мы с Ингой слышали, что убийцу поймали. А наш адвокат не в курсе.
        - Здравствуйте, Валерия Владиславовна. Рад вас слышать. Не волнуйтесь, я в курсе хода расследования. Информации много, но она разношерстная. Обсуждать с вашей семьей ход следствия в настоящее время категорически нельзя. Все очень зыбко. Доказательств мало. Подозреваемый действительно появился. Но это только подозреваемый, обвинение не предъявлено. По поиску доказательств работает много людей. Профессионалы. Поверьте, работают нормально. Вы и Инга Донатовна постоянно общаетесь с корреспондентами, бывшими знакомыми и сослуживцами брата. Сейчас ни в коем случае не должно быть утечки информации. Потерпите немного, будут промежуточные результаты в расследовании, и я встречусь с вами, все доложу. Сейчас рано. До свидания.  - Я положил трубку на рычаг телефона.

* * *
        - Здравствуйте, мне нужен Алексей Львович.
        - Слушаю вас.
        - Беспокоит заместитель генерального директора Научно-производственного объединения «Теплофизика» Шелихов. Сегодня в пятнадцать часов на ВЧ предприятия был звонок из Омского областного комитета партии. Звонил руководитель оперативной группы милиции Артемьев. Ему необходимо связаться с вами по телефону ВЧ[7 - Высокочастотная правительственная связь.]. Вам предварительно назначено время разговора завтра в 10 утра. Вас устраивает время?
        - Спасибо за информацию. Я утром буду у вас.
        - Хорошо. Я могу вас встретить на проходной в 9:30 и провести в комнату спецсвязи.
        - Отлично, еще раз большое спасибо.
        - Я даю подтверждение в Омск на завтрашний разговор в 10:00. Ждем вас.
        В девять утра я уже маячил в огромной проходной предприятия. Ровно в 9:30 ко мне подошел моложавый мужчина лет пятидесяти с военной выправкой, высоко поднятым подбородком и заговорческим выражением лица. Он осмотрелся по сторонам и тихо произнес:
        - Здравствуйте. Я - Шелихов. У вас паспорт с собой? Можете передать его мне. Я выпишу пропуск.
        Я ощутил себя засекреченным агентом на ответственной встрече с могущественным резидентом. Кино, да и только.
        Сопровождающий быстро провел меня на второй этаж здания и засунул в малюсенький кабинет. На единственном в комнате столе находился большой черный телефон с массивной трубкой и блестящим гербом СССР в середине.
        - Леха, привет! Если стоишь, то сядь. Не мог удержаться. Хотелось сообщить тебе. Не телефонный разговор, поэтому по ВЧ. Короче, нашли золотой самородок, который похож на медвежью пасть. У сына Руслана Сергеевича на даче под Омском, в Павловском районе. На обыске стажер следователя настольную лампу с абажуром крутил, крутил… Тяжелая она ему показалась. А основание лампы из золотого слитка было сделано и краской покрыто. Краску ковырнули, а там… Вот такие дела. Опознавать везем в Москву. Дня через три, четыре буду.
        Я положил трубку. Повернулся к окну, задумался. Представил себе этого летного генерала - серьезного мужика, привыкшего командовать людьми и принимать жесткие решения. Представил, как он сидит в следственном изоляторе «Матросская тишина», что в Сокольниках, и размышляет:
        «Закрыли! Неожиданный поворот. Что у них есть? Собраться надо. Предъявили бортовой журнал, экипаж допросили. Сам виноват, не проследил. Муд… к этот мальчишка, второй пилот, запись в бортовой влепил. Зачем, кто его просил? Все… что есть, то есть. С кем бы посоветоваться? Совет нужен. Эти четверо в камере - не то, уж больно в друзья лезут. Что еще менты нароют? Ничего не нароют… Тесака нет, самородок найдут…вряд ли. Может, найдут… теперь. Гэбэ подключилось, теперь глубоко рыть будут. Все отрицаю, все. Нет, лучше молчу. Гниду убил. По-мужицки он, сученок, неправ. Докторскую обещал? Обещал. Обманул? Обманул! Золото взял? Взял. Зашакалил? Зашакалил! Я просил вернуть - не вернул. Мог отдать, и делу конец. Нет, уперся. Слово не сдержал. Вор и мразь, жалеть не о чем, свое и получил. Все за дело. Ничего не докажут. С адвокатом бы поговорить. Тоже, небось, куплен. Молчать, только молчать. Ну, найдут слиток и что? Рядом все, не в глаз… Валю жалко - сука я, зачем бабу? Дочурка у нее. А как? Под расстрел идти с живым свидетелем? Так доказывать замучаются. Черт ее принес туда. Перед ней виноват! Кто знал, что
она там будет? К следаку вроде вызывают, опять давить будут, мурыжить… Все, молчу, пусть наскребают, одно нытье да угрозы. Терять мне нечего. Рот открывать нельзя - проколюсь. Молчу. Будут бить - не, не будут, бесполезно. Менты - тоже люди. Все понимают. Вить не будут. Все. Улыбка. Спина прямая. Руки назад. Держусь».
        «Да… нарыли!.. Кто со следаком был? Наверное, опер из ГВ. Этого кузнеца деревенского нашли. Да, это конец. Самородок у сына, суки, нашли. Это мое, законное, а теперь все. Я его за дело получил. Золото это нах… р никому не нужно. Инга его в руки не возьмет. Значит, куда-нибудь в алмазный фонд сдадут. Там и сопрут. Название бы не меняли, «Медвежья пасть» хорошо звучит, да ладно, теперь это все фигня. Пустое. В сознанку не пойду. Суд-пересуд, адвокатишка грамотный, потянет время. Пару лет проживу, а там, глядишь, «вышку» отменят. Европа давно стонет. У нас теперь перестройка, точно отменят. А там будем живы - не помрем. Сейчас, главное, собраться. Колотит что-то. В камере двое новых. Нельзя. Ни слова. По фене болтают, а у самих рожи девять на двенадцать. В тюрьме такую ряху не наешь. И в зубах ковыряется один, что здесь ковырять? Свеклу? Все ясно, совет уже не нужен. Молчу и прошу встречи с адвокатом. Куда он пропал? Может его тоже менты прессуют? Свет вырубили. Все. Отбой. Утро вечера мудренее. Завтра с утра прошу адвоката…»
        «Адвокатишка что-то носом водит. Ваза, говорит, у ментов сильная, доказательств много. Насрать мне на эту базу. Что ж мне теперь под вышак идти? Ваза… у него. Нечего было дорогого брать. Сильный адвокат, сильный адвокат… Ну и где его сила? Тактику, говорит, менять надо, со следствием общаться, резину тянуть. Ху…ня все это, все равно шлепнут. Хоть дружи со следаком, хоть нет. Конец один. Попа бы позвать или другого священника. Да, верить не научился, что сказать? В чем каяться? Правильно я шакала запорол, не жалею… Не веровал никогда, теперь уже поздно. Да и кровей во мне намешано. Не разберешь, в какой храм бежать. Может видеооператора со следаком вызвать? Покаяться перед Валиным мужем, родителями. Это дело. А то со следствием дружи! Чужие люди, на зарплате сидят, пофигу им все. Точно, видеокамеру, и все под запись скажу. Грех сниму, может полегчает. Священника вызывать не буду… Не поймет. А прощения попрошу. Валерке Тамму покажут, может мне на небесах легче будет. Кто чего знает. Есть там что? Никто не возвращался… Решено. Адвоката побоку, заявление на камеру делаю, а там будь что будет…»

* * *
        Доверительницы пришли ко мне в офис вместе. И Валерия, и Инга сверкали крупными бриллиантами и были одеты с продуманной роскошью. В моем скромном кабинете они смотрелись, как английская королева в городском такси.
        - Мы пришли выразить вам признательность за помощь нашей семье в трудные дни.  - Валерия Владиславовна привстала и раскраснелась.
        - Я рад вас обеих видеть. Чем мог, помог. А благодарить надо оперативников и следователей - они провернули огромную работу. Обвинение на сегодняшний день предъявлено Юнисову Руслану Сергеевичу. Но это еще не конец, виновным человека признает только суд.
        - Мы это понимаем.
        - Вот и хорошо. Уважаемые дамы, мои услуги, я думаю, вам более не нужны. Вы со мной полностью рассчитались, и условия нашего договора предлагаю считать выполненными.

* * *
        В Москву приехала команда боксеров США. На днях должна была состояться матчевая встреча с нашими в «Крылышках». Билетов нигде не было ни за деньги, ни по знакомым. Хоть тресни. Попасть на матч хотелось. Директор Дворца спорта когда-то звонил мне с пустяковой консультацией. Человек оказался благодарный и вручил мне пропуск в служебные ряды у ринга. Я был счастлив.
        Вся боксерская Москва в этот вечер собралась под куполом дома бокса. Лагутин, Агеев, Позняк, Рескиев, Степашкин, Киселев, Лемешев, Степанов, Высоцкий… Я стоял в фойе и, не моргая, любовался «великими». В этот исторический момент чья-то рука легла мне на плече.
        - Костя! Костя Артемьев. Вот так встреча. Подполковник. Поздравляю. Сколько мы не виделись?
        - Три года всего. Видишь, как на бокс полезно ходить, друзей старых встречаешь. Ты где билеты достал? Аншлаг.
        - Нет у меня билета, пропуск выклянчил во дворце. Я же здешний, из «Крылышек».
        - Да, да помню, ты рассказывал. А я с ребятами из местного отделения договорился. Обещали провести в зал, но только в форме. Пришлось одеть.
        - Ты отлично смотришься. Из капитанов в подполковники за три года. Молодец. В розыске звезды тяжело даются. Ты там же?
        - Я теперь на Петровке отделом по борьбе с угонами автотранспорта командую. Интересный отдел, каждый день «кулибины» новые отмычки придумывают. Электроника, автоматика. Не заскучаешь. Ты-то как?
        - Нормально. Чем-то убойное дело закончилось? Приговор какой?
        - Леш, все знаю. Все расскажу, ничего не утаю. Только в перерыве. Идет? Хочу построение команд посмотреть, гимны послушать. Красиво. Я американцев на ринге никогда не видел.
        Бои были уникальные. В легких весах наши проигрывали, но дрались «насмерть». Шли на звезднополосатых как в последний бой. Мы с Артемьевым в запале так орали, что оба охрипли и в перерыве общались шепотом.
        - Алексей Львович, докладываю о всех фигурантах того дела по порядку: начальник полигона Сбруйкин уволился в запас и работает там же - директором дома офицеров. На его басни народ съезжается аж из соседних областей. Инга Изотова уехала с дочерью в Прибалтику. У нее там мать и отец живут. На работу устроилась. Квартиру в Москве продала. От злополучного золотого самородка отказалась категорически. Просила передать его в Гохран. Лена Богданова большой начальницей стала: заместителем генерального по науке. Докторскую пишет. Илья Фукс-Рабинович - профессор в Тель-Авивском университете, преподает. Валерия Изотова живет в Москве. Брату памятник на Ваганьковском кладбище установила, за могилой ухаживает. В отношении первой жены и сына Юнисова в Омске возбуждали уголовное дело по факту дачи заведомо ложных показаний. Помнишь, наверно, они ему ложное алиби состряпали. Так вот, промурыжили их даже два месяца в следственном изоляторе подержали, а потом твои коллеги дело и развалили. Сам знаешь, нерабочая статья. Валерий Тамм постоянно на даче. Один. Не работает. Говорят, камины научился класть, тем и живет.
Дочку их с Валюшей бабушка воспитывает.
        Орудия убийства мы не нашли, зато в Омской области, в совхозе «Победа» курсанты кузнеца разыскали. Опознал он Юнисова как покупателя ножа. А вообще кузнец эти «тесаки» для свинофермы делал.
        - Ну а с Юнисовым-то как? Что тянешь резину? Суд был?
        - Да не было никакого суда. Предъявили ему обвинение. Это ты знаешь. После этого он год отсидел. Со следствием не общался. Молчал. С материалами ознакомился - молчит. Дело в Генеральную прокуратуру передали. К суду уже все готовились. Тут Руслан Сергеевич потребовал срочную встречу со следователем. Передал заявление через контролеров. Это сродни грому было. Молчал больше года. Попросил видеокамеру включить и монолог минут на сорок выдал. Я запись смотрел, впечатляет. Если в двух словах, то на Изотова ушат грязи вылил. Сказал, что такие, как Игорь Изотов, жить не должны. И что суд он свершил праведный. В конце видеозаписи, когда о Вале Тамм говорил, скис и заплакал! Перед семьей ее повинился. Невинную душу, говорит, погубил, за это и отвечу. На следующее утро он повесился в камере.
        Боксерские поединки закончились. Наши победили со счетом 7:5. Матч спасли средние и тяжелые веса. Мы вышли на Ленинградский проспект. Из динамиков доносилась бодрая музыка, а в воздухе витал запах ванили от кондитерской фабрики «Большевик».
        Домашняя симфония
        Глава 1. Слава
        Всю неделю лил дождь, а сегодня вдруг выглянуло долгожданное солнце и наступило бабье лето. Еще по-летнему тепло, лишь прохладный ветерок напоминает о приближении осени. Через две недели произойдет событие, сыгравшее трагическую роль в жизни Славы и его семьи. А пока он в прекрасном расположении духа гуляет по Тверскому бульвару. Только что он узнал, что наконец-то утвердили список тех, кто в феврале едет на конкурс в Японию, и среди прочих была и его фамилия. Почти 20 лет он работает скрипачом в Государственном симфоническом оркестре, и гастроли для него уже давно стали привычным делом. Примерно раз в два месяца он вместе с оркестром выезжал за границу: в Польшу, Чехословакию, Германию, Америку. Уникальность этой поездки заключается в том, что Слава впервые едет на гастроли в роли концертмейстера. Он так долго к этому шел, что сейчас испытывал невероятное облегчение и гордость за себя.
        Ему вообще всю жизнь сопутствовала удача. Будто за неведомые заслуги с самого рождения ему помогали не один, а сразу два ангела-хранителя, оберегая от малейших неприятностей. Вероятно, благодаря их хлопотам судьба наделила его еще и неиссякаемым оптимизмом, бешеным обаянием и прямо-таки маниакальной потребностью находиться в центре внимания.
        Когда Слава родился, он долго не плакал. Дергался, краснел, морщился, но молчал. И только когда вокруг него собралась целая толпа - медсестры, санитарка, фельдшер, врач, ассистенты,  - он закричал пронзительно и громко. С самого рождения он нуждался в зрителях, которые бы смотрели на него с восторгом и обожанием. Так было в яслях, где он быстрей всех выпивал яблочный компот, и в детском саду, где только он, не выходя из-за стола, мог попасть манной кашей в нос плюшевому бегемоту. Этого было достаточно, чтобы заслужить любовь девочек и молчаливое уважение всех мальчиков группы.
        В школе Слава продолжал пользоваться любовью не только своих одноклассников, но и учителей. Он мог слово в слово повторить историю Ледового побоища, рассказанную историчкой на прошлом уроке, или воспроизвести решение задачи, которую (это физик сам видел) он не записывал в тетрадь.
        Учеба давалась ему легко и просто, и он с радостью делился своими знаниями: решал за один урок три варианта контрольной, писал диктанты под копирку и читал стихи с таким выражением, что Маргарита Семеновна (подслеповатая учительница литературы) забывала опрашивать остальных. А взамен одноклассники дарили ему свою любовь и уважение - и это именно то, чего Слава всегда так страстно добивался. Окончив школу с золотой медалью, он без проблем поступил в консерваторию.
        Родители, рано заметив, сколь щедро наделен их сын способностями, в том числе музыкальными, купили скрипку и наняли десятилетнему сыну учителя музыки. Слава был поражен красотой и элегантностью старинного инструмента. Ее изгибы, напоминающие очертания женского тела, тепло дерева, излучающего магическую энергию, струны, издающие неповторимые, каждый раз новые звуки,  - все это будоражило фантазию мальчика. Он увидел и влюбился в нее навсегда.
        Как-то перед Новым Годом, через полтора года после начала занятий, его учитель пришел к Славиным родителям и траурным голосом сказал, что вынужден прекратить занятия музыкой.
        - Что случилось, Яков Михайлович, Слава вас чем-то обидел?
        - Нет, ну что вы, он очень воспитанный мальчик.
        - Может, мы мало платим за уроки?
        - Нет, плата вполне достойная.
        - Почему же вы отказываетесь от занятий?
        - Увы, мне больше нечему его учить. Мальчику нужен более опытный преподаватель.
        Родители так и сделали. Папа устроился на вторую работу, а мама пошла в консерваторию искать нового учителя для сына. Им оказался Василий Петрович, уважаемый профессор, известный скрипач. Седовласый старик в толстых очках и с тощей бородкой, выслушав маму, пригласил Славу к себе домой и попросил его сыграть несколько этюдов. А потом долго ходил из угла в угол.
        - Способности, конечно, присутствуют, но много манерности и позерства,  - сказал профессор. Потом еще немного подумал и добавил:
        - Хорошо, я буду с ним заниматься. Но учтите, молодой человек, вам придется нелегко. Вы готовы к серьезной работе?
        - Готов,  - весело ответил Слава, слабо представляя, что это такое.
        Профессор не столько учил его музыке, сколько старался сделать из него серьезного музыканта, тонко чувствующего музыку. Мальчик усердно занимался, почтительно слушал профессора, но убрать индивидуальность, прослеживающую во всем, и инстинктивное желание нравиться было невозможно. Василий Петрович вскоре понял, что второго Паганини из него не получится. Он сможет стать хорошим музыкантом, сильным, умелым, но не гениальным.
        Понял, но продолжал заниматься. Ему нравился пытливый ум подростка, умеющего не только шутить и балагурить, но и проникать в суть музыки и задавать глубокие вопросы. К тому же он полюбил этого жизнерадостного паренька с задатками ловеласа, да и все домашние к нему привыкли. Жена пекла ему пирожки с капустой, хотя раньше к духовке вообще никогда не прикасалась, ну а дочка - застенчивая и нескладная Мариночка - вообще была от Славы без ума и придумывала любой предлог, чтобы посидеть на их уроках. Слава, с детства привыкший к всеобщей любви, долго не замечал ее чувств. Потом они вместе поступили в консерваторию, и Слава так привык к ее постоянному присутствию, что (как-то само собой получилось) на 4-м курсе они поженились. Причем Славе казалось, что это не он сделал предложение девушке, а она ему. Впрочем, на такие мелочи Слава никогда не обращал внимания. Главной заботой юного скрипача всегда было создание вокруг себя искрометной атмосферы непрекращающегося веселья.
        Прирожденный массовик-затейник, он мог из банального Дня колхозника сотворить двухдневное гуляние с шарадами, пантомимой и музыкальным капустником. Временами Слава на полном серьезе размышлял, правильно ли он выбрал музыкальный инструмент. Ему больше подошел бы аккордеон или балалайка. Особых иллюзий по поводу своего музыкального дарования он никогда не имел и не считал себя особо талантливым музыкантом. Способным, но не более.
        На зависть однокурсникам после окончания консерватории Слава устроился в симфонический оркестр, не приложив к этому никаких усилий, не имея ни блата, ни связей, ничего, кроме своего обаяния и амулета на шее в виде морского конька, когда-то подаренного бабушкой. И работа стала его самой большой любовью в жизни. Он просыпался по утрам и бежал на работу, как влюбленный на первое свидание, репетировал, репетировал, репетировал, забывая обо всем, а вечером стоял на сцене вместе с остальными музыкантами и завидовал самому себе.
        Коллеги быстро полюбили молодого скрипача, одним своим присутствием поднимавшего всем настроение. Высокое начальство ценило его способность улаживать любые конфликты в коллективе и умение красиво преподнести неприятное нововведение, не вызвав негативной ответной реакции. Его охотно отправляли в заграничные турне, давали путевки в лучшие санатории и хоть медленно, но верно продвигали по служебной лестнице. Так что, став концертмейстером, Слава воспринял это как долгожданное признание своих заслуг.
        Хорошая работа, любящая жена, двое детей, машина, двухкомнатная квартира в хорошем районе - с какой стороны ни посмотри, он должен был провозглашать во всеуслышание: «Я - счастливый человек!». А он был несчастлив.
        В последнее время Слава начал ощущать, что ему отчаянно не хватает любви и ласки. Жена Марина - прекрасный, добрый человек, но они женаты почти двадцать лет, и она давно перестала быть для него соблазнительной и желанной женщиной. Он и в молодости не испытывал к ней сильных чувств. Ему скорее нравилось ее любование им, готовность исполнить любое его желание, ничего не требуя взамен. Он хотел в кого-нибудь влюбиться. Хотел, но не мог.
        «Да и есть ли вообще на свете настоящая любовь? Или это все выдумки эксцентричных поэтов?  - думал Слава, мучаясь по ночам от бессонницы и смутного беспокойства.  - А, может, я старею, и впереди меня ждет только ревматизм, одышка и геморрой»?
        И с каждым днем впадал во все большие уныние и печаль.
        Как человек проницательный Слава замечал, что отношение жены к нему с годами тоже изменилось и, увы, не в лучшую сторону. Марина давно перестала смотреть на него влюбленными глазами, как раньше. Она, конечно, его любила, но как-то буднично, по привычке. На концерты давно уже не ходила, вполуха слушала его рассказы о заграничных выступлениях. Все так же гладила его рубашки и носила в химчистку костюмы, помогала завязывать галстук, но уже без прежнего энтузиазма. Она будто отнимала у него ощущение праздника, подрезала крылья, приковывая к земле железными кандалами. И вот чуть меньше года назад в жизни Славы появилась Она - женщина, подарившая ему вторую молодость.
        Однажды в парке он увидел маленького лохматого шпица чуть больше игрушечного плюшевого медвежонка. Собачка весело семенила по дорожке, спотыкаясь об осенние листья и задорно гавкая на прохожих. А вот на него почему-то не залаяла. Просто подошла, понюхала его брюки и тут же написала на ботинок.
        - Вот засранка!  - услышал Слава за спиной сердитый женский голосок и обернулся.  - Извините, пожалуйста. Фрося никогда раньше себе такого не позволяла!
        - Видимо, я ей очень понравился и она не смогла сдержать своих эмоций.
        Перед ним стояла очаровательная брюнетка в клетчатом пальто и серой шляпке. Когда она улыбалась, на щеке появлялась еле заметная ямочка, придававшая лицу невинно-детское выражение.
        - Ну что, давайте знакомиться? Меня зовут Рита!
        - А я Слава. Прогуляемся вместе?
        И они пошли по аллее.
        - Чем вы занимаетесь?
        - Я - скрипач.
        Девушка открыла рот от удивления, покраснела и немного отпрянула в сторону.
        - И вы играете в настоящем оркестре?
        - В самом что ни на есть настоящем симфоническом оркестре,  - снисходительно улыбнулся Слава.  - Хотите, я приглашу вас на концерт?
        - Да, хочу, очень!  - еле сдерживая восторг, проговорила девушка.
        Слава сразу вырос в своих глазах, почувствовал собственную значимость и важность. Душа его оттаяла и расцвела. Он начал рассказывать о музыке, о Моцарте, о вдохновении и таланте. И, конечно же, о себе. А Рита слушала и удивлялась, как такой интересный человек может гулять в одиночестве. Постепенно в ее глазах появлялось то выражение восхищения и обожания, которое Слава уже давно не видел. Вот то, чего ему так не хватало в последнее время! И неожиданно для себя он почувствовал благодарность к этой скромной, милой девушке. Оказалось, что они еще и соседи по лестничной площадке.
        Сначала они просто гуляли по выходным в парке, держась за руки, пили кофе в пластиковых стаканчиках и смеялись без всякого повода. Потом Слава стал приглашать ее на концерты и скоро уже не мог представить себе вечера без Риты. Ради ее восхищенных глаз он готов был носить ее на руках. Слава покупал ей красивые платья, дарил украшения, косметику. Ему это было совсем несложно, так как он несколько раз в год со своим оркестром ездил за границу. К тому же у Риты была фигура такая же, как и у его жены, и он, не мудрствуя лукаво, покупал им одинаковые юбки, блузки и пальто. Единственное, что он не покупал жене - это украшения, к ним она была абсолютно равнодушна, а вот Рита радовалась, как ребенок.
        А как она отдавалась ему в постели!!! Он только дотрагивался языком до ее шеи, а она уже пылала от возбуждения. В ее глазах загорался манящий огонек, и Слава терял над собой контроль…
        Ее скромная однокомнатная квартира стала для них своеобразной историей любви и страсти. Где они только не занимались сексом: в прихожей, на кухне, в ванной, на стиральной машине, на кровати, на ковре возле кровати, на кресле и даже в шкафу. Как-то вечером Рита примеряла новую норковую шубку, только что привезенную Славой из Греции. Кроме шубы на ней были черные лаковые туфли на шпильке, черные ажурные чулки и ярко-красная шелковая комбинация. Как же она была сексуальна! И, закружившись в вихре желания, они не заметили, что дверца шкафа была открыта, и со смехом упали в шкаф, где среди подушек и одеял Слава целовал Риту так, что она теряла сознание от удовольствия.
        Но чем бы они ни занимались, Славу всегда ждал роскошный ужин. Рита умудрялась из скудных продуктов создавать удивительные кулинарные шедевры. Слава всегда был большим любителем поесть. Как заядлый алкоголик ищет повод выпить, так и он искал повод вкусно покушать. К его большому сожалению, Марина не умела и не любила готовить. Даже когда она проводила полвечера у плиты с поваренной книгой в руках, пытаясь порадовать мужа чем-то экзотическим, у нее получалась безвкусная серая масса. Рита готовила легко, весело, непринужденно и каждый раз удачно. Так что Слава у любовницы ел за троих, что, впрочем, никак не отражалось на его фигуре.
        А потом поздно вечером, после сытного ужина, изысканного массажа и бурных любовных утех, Слава потихоньку выходил из Ритиной квартиры, ключом открывал соседнюю дверь и будто бы попадал в другой мир, где в коридоре валялись мокрые ботинки, а из кухни пахло пригорелыми котлетами. Марина не только не умела готовить, но и образцовой хозяйкой не была. Она никогда не могла уследить, когда в холодильнике заканчивались продукты, а в гардеробе чистое белье. Пыль давно получила в их квартире постоянную прописку, а Слава каждую неделю выбрасывал с подоконника очередной засохший цветок. Он не понимал, зачем вообще держать в доме цветы, если их никто не поливает. Общение супругов в последнее время вообще свелось к минимуму, и надо быть глупцом, чтобы не понимать, что его постоянное отсутствие дома ухудшало и без того хрупкие отношения с женой, не говоря уже о детях, которых он практически не видел. Он понимал, но ничего не мог с собой поделать. Ему не хотелось идти домой. Причем не хотелось уже давно, просто раньше он задерживался на репетициях или дружеских вечеринках. Сейчас же его отчаянно тянуло в соседнюю
квартиру, где его ждала Рита с тарелкой ароматного супа и в идеально отглаженной блузке.
        У Риты было уютно, красиво, а главное - чисто. Именно об этом он всегда и мечтал. Чтобы начищенная обувь в прихожей стояла, как на параде, раковина сверкала, а пол на кухне можно было протирать белоснежным платком, не запачкав его. И присутствовал этот запах - сладковатый аромат сирени с привкусом корицы и миндаля,  - исходивший, казалось, отовсюду - от пушистых махровых полотенец, накрахмаленных наволочек и освежителя в туалете.
        Чувствуя свои вину, Слава изредка заставлял себя проводить вечер-другой в кругу семьи. Он старался быть веселым, разговорчивым, непринужденным, но, не чувствуя поддержки домочадцев, быстро сдувался. Он не мог быть душой компании, которая его не замечала.
        - Как дела в школе?  - спрашивал Слава у дочери, всякий раз надеясь услышать пространный рассказ об учителях и одноклассниках, который заполнит неловкую тишину за столом.
        - Да все нормально, пап. Двоек нет, троек вроде тоже.
        - На прошлой неделе было родительское собрание, ее там очень хвалили. Ты в это время был на гастролях.
        - Как у тебя дела на работе, Марина?
        - Все в порядке, сегодня закончили озвучку фильма. По-моему, получилось неплохо. Помнишь, я тебе рассказывала, что у нас никак не получался эпизод в самом конце, хотя, мне кажется, все это тебя давно не интересует. Передай соль, пожалуйста.
        Она была абсолютно права, ему все это было не интересно. Слава, конечно, знал, что вот уже 15 лет его жена работает в оркестре Госкино. Когда они только поженились, Слава и все их соседи по коммунальной квартире ходили на закрытые просмотры, с интересом смотрели заграничные фильмы, озвученные Марининым оркестром. Потом поздравляли, дарили цветы, наперебой расхваливали ее игру, хотя сами даже не понимали, что именно она исполняла. С годами соседи разъехались, пыль маленьких зальчиков начала вызывать приступы аллергического насморка, да и притворяться надоело.
        Разговор за столом быстро умолкал. Дети убегали в свою комнату, а Слава оставшуюся часть вечера сидел, уткнувшись в газету. Весельчак, любимец публики, душа любой компании, он не знал, о чем говорить с собственной женой.
        «Как же это могло случиться?» - задавал Слава себе вопрос и не находил ответа. Мучался, искал и ненавидел. Себя, жену, свою жизнь, эту квартиру.
        С каждым днем становилось все труднее вести такую жизнь. Слава понимал, что его связь с соседкой рано или поздно раскроется, ведь он никогда не был рациональным человеком и не умел просчитывать свои поступки на несколько шагов вперед. Так что объяснение было неизбежным.
        По опыту Слава знал, что ничего хорошего от подобных разговоров не получается. Но ведь он просто хотел быть счастливым. Разве это не естественное желание любого нормального человека - любить и быть любимым?! Нельзя усилием воли заставить снова возжелать женщину. Он ведь в конце концов не робот.
        Но и бросать жену ему не хотелось, по-своему он ее любил, они прожили вместе почти 20 лет. А с другой стороны, лучше они расстанутся сейчас, когда ей только сорок, а не через 10 -15 лет, когда ей будет за пятьдесят. Она еще сможет устроить свою личную жизнь, выйти замуж. Может быть, она не сможет еще родить, но это не самое важное в жизни; главное, что она еще сможет быть счастливой.
        «Какой молодец,  - вел Слава безмолвный разговор сам с собой,  - оставить женщину с двумя детьми и при этом надеяться, что она найдет себе другого мужчину. И это притом, что выглядит Марина не очень: давно перестала за собой следить, одевается в какие-то непонятные балахоны отвратительного болотного цвета, и ее возраст хорошо читается на лице. Еще немного, и ей начнут набрасывать лишние два-три годочка.
        А ведь сколько раз он ей намекал, что неплохо бы заняться физкультурой; сколько омолаживающих кремов он привозил ей из Франции, но все бесполезно. Кремы она, не распаковывая, передаривала подругам, а аэробика так до сих пор остается для нее непонятным иностранным словом.
        Этот бесконечный мысленный спор сводил Славу с ума.
        В какой-то книжке он прочитал: «Когда не знаешь, что делать - не делай ничего». Это выражение ему так понравилось, что он решил оставить все как есть. Оставил, но ненадолго. В какой-то момент его ангелы-хранители отвлеклись, и Слава совершил единственное неверное действие, роковым образом изменившее его жизнь и причинившее горе многим людям.
        Глава 2. Марина
        Марина всегда считала себя нормальной женщиной. Конечно, у нее были недостатки. Ну не умела она варить плов и жарить курицу, постоянно опаздывала на работу и забывала вовремя оплатить телефонные счета. Однако паранойи у нее никогда не было. Во всяком случае, раньше, а сейчас, по-видимому, появилась. Ей стало казаться, что ее соседка по лестничной площадке Ритка ей подражает. Первый раз она это почувствовала, когда встретила соседку в магазине в точно такой же серой юбке, какую ее муж Слава пару дней назад привез из Англии. Он тогда с торжественным видом достал из чемодана фиолетовый пакет, медленно раскрыл его - он вообще умел придавать обыденным действиям торжественный вид - и сказал:
        - Вот, Мариночка, за границей это - последний писк сезона, твид. В нем сейчас весь Лондон ходит. Твидовые костюмы одевают преуспевающие коммерсанты на важные переговоры, а дамы носят юбки из твида чуть ниже колен. Вот я увидел и купил тебе!
        А на следующий день Марина увидела точно такой же «писк» на соседке. Правда Ритина юбка была гораздо выше колен и на ее длинные ноги пялились все мужики. А еще через неделю она столкнулась с Ритой у мусоропровода и обратила внимание на ее тапочки, точь-в-точь как у нее самой - синие, с веселым меховым помпончиком. Их муж подарил на 8 марта. Тапочки замечательные - мягкие, пушистые, теплые. Еще она хорошо помнит, что они имели очень неприятный нафталиновый запах, от которого вся семья неделю чихала.
        Откуда все это у Риты? И главное, как давно? Марина познакомилась с соседкой, как только они въехали в эту квартиру. Рита тогда пришла к ним в гости, принесла яблочный пирог и любезно предложила свою помощь. На ней был мешковатый байковый халат, старые тапки со стоптанными задниками, небрежно зачесанные назад волосы и, главное, что отметила про себя Марина,  - обкусанные ногти. Когда-то она сама постоянно грызла ногти, пока муж не привез из Польши специальный лак, который нанесешь на ногти и забудешь.
        Но есть маленький секрет: он нереально горький. Начнешь по привычке грызть ногти и будешь чувствовать во рту этот противный вкус дня два. Очень эффективное средство!
        «Одинокая, несчастная девочка»,  - подумала тогда Марина и пожалела ее. А когда она узнала, что соседка живет одна и работает медсестрой в районной поликлинике, то сразу захотела сделать для нее что-нибудь хорошее. Но новая квартира поглощала все свободное время, и благородный порыв забылся.
        А сейчас? Девочка прямо-таки расцвела: похудела, перекрасилась в блондинку, приоделась. Всегда накрашена, безупречно причесана, никаких заусенцев и обгрызенных ногтей. И главное, что бросалось в глаза,  - ее горделивая походка и уверенность, чего раньше совсем не было. У нее явно кто-то появился, но вот кто - этого Марина не знала и спросить не могла. Они были соседками, но не подружками.
        Так Марина потеряла сон, покой и аппетит. Всякий раз, когда она встречала соседку в лифте, ей казалось, что у той такие же сережки, а белье, сохнущее на балконе, пахнет таким же ополаскивателем. Выходя из квартиры, она подозрительно всматривалась в соседскую дверь, прислушивалась к каждому шороху за стеной.
        «Уж не мой ли муж все это привозит?» - Марине пришла эта мысль посреди ночи. Ей приснился сон, будто Слава подошел к квартире, потянулся к звонку, но потом вдруг передумал, достал ключ и открыл им соседскую дверь. «А может, это был не сон?!» - больше в ту ночь Марина так и не уснула.
        Никогда раньше она не думала, что муж может ей изменить. Да, у них временами случались ссоры. А у кого их нет?! Марина никогда не относилась серьезно к обыденной жизни. Стирка, готовка казались ей скучным и неприятным занятием. Она старалась как можно быстрее от этого отделаться и вернуться к музыке - единственному занятию, приносившему ей удовлетворение и радость. Если она не прорепетировала хотя бы полчаса в день, то чувствовала себя разбитой и несчастной. Слава чувствовал себя несчастным, когда видел в раковине хотя бы одну грязную тарелку. Чистота - это его пунктик и, возможно, единственный серьезный предмет, по которому супруги не могли найти взаимопонимания.
        «Но разве это повод для измены?  - недоумевала Марина, лежа в постели.  - Разве может Слава ее бросить?»
        Прожив бок с мужем о бок почти 20 лет, она уже давно воспринимала его как неотъемлемую часть своего бытия.
        «Мы ведь так хорошо понимаем друг друга! Когда я играю Гайдна или Вивальди, Слава безошибочно понимает мое настроение, а когда он слушает 1-й концерт Чайковского, я четко знаю, чего ему хочется в этот момент. А может, мне это только кажется?!» Теперь Марина постоянно анализировала их совместную жизнь. А любил ли ее муж вообще когда-нибудь или воспринимал как приложение к своей персоне, необходимое для обеспечения комфортной жизнедеятельности?
        Разве он когда-нибудь признавался ей в любви? Ухаживал? Писал любовные письма? Вопросов было много, а ответ один, да и тот отрицательный.
        Он не раз дарил ей цветы, в основном на праздники или когда приходил на ее выступления, но это совсем другое дело. Он дарил их не жене, а музыканту как признание ее таланта или просто потому, что так принято.
        Но надо отдать ему должное: каждый раз, приезжая из командировки, Слава привозил подарки, однако не столько ей, сколько для себя. Для удовлетворения своей потребности в красоте во всех ее проявлениях. Он хотел, чтобы его повсюду окружали красивые люди, красивые вещи. Если он видел человека в грязном поношенном костюме, ему становилось физически плохо, он заболевал и потом долго не мог прийти в себя.
        С этим также были связаны их постоянные размолвки. Он ненавидел женские халаты и бигуди. Первое время Марина старалась соответствовать его требованиям: всегда была накрашена, причесана, красиво одета. Но когда родились близнецы - Ирочка и Боря,  - для этого не стало ни времени, ни сил.
        Отцовские чувства у Славы так и не проснулись. Возможно потому, что он вечно отсутствовал: был то на репетициях, то в командировках, а может, и наоборот. Его постоянно не было дома, потому что он не испытывал к детям никаких чувств.
        Марина много раз хотела поговорить об этом с мужем, но всякий раз откладывала разговор. А что, если он действительно не любит ни жену, ни детей и живет с ними только из чувства долга или, что того хуже, по привычке.
        Однако выяснить правду - полдела, главное - как ей потом распорядиться. А вот этого как раз Марина и не знала. Мужа она любила по-настоящему, всем сердцем, может не так, как раньше, а спокойней, рассудительней.
        Раньше он казался ей каким-то божеством, человеком, сделанным из иной субстанции, нежели обычные люди, Звездой, озаряющей своим присутствием ее скромную жизнь. Но невозможно сохранять подобное отношение к человеку, с которым живешь в одной квартире, каждый вечер подбирая грязные носки и отстирывая жирные пятна с лацканов пиджака. Это чувство возвращалось, когда муж брал в руки скрипку и начинал играть филигранно отрепетированное произведение не в концертном зале, а дома, по зову сердца, музыкой передавая свое настроение. Марина слушала, и слезы текли по щекам. Как она любила его в такие моменты!
        С годами она перестала так тонко чувствовать мужа. Просто слушала музыку и отмечала, грустная она или веселая. И все, никакой ответной реакции в душе. Что-то разладилось внутри, порвалась связующая нить двух любящих сердец.
        «Это временно, пройдет время и все наладится»,  - думала Марина и гнала печальные мысли прочь. Вздыхала и уходила в спальню, брала в руки книгу и уносилась в загадочный мир фэнтези. Как-то на даче от нечего делать она взяла у сына «Властелина колец» Толкиена и так увлеклась, что теперь не признавала никакой иной литературы.
        К своему большому огорчению Марина стала замечать, что с каждым днем она меняется и, увы, не в лучшую сторону. Милая, добрая, немного медлительная и до смешного доверчивая, она постепенно превращалась в злобную и подозрительную неврастеничку. С самого утра начинала следить за каждым движением мужа, расспрашивала, как он провел день, где был, с кем встречался. И постоянно искала в его словах несовпадения и неточности. Слава ощущал себя как подозреваемый на допросе, злился и замыкался в себе, а Марина бесилась от сводивших с ума подозрений и собственной глупости. Когда Слава уходил на работу, Марина шарила по карманам концертного фрака, принюхивалась к рубашкам, копалась в бумагах. Она ненавидела себя, но ничего не могла с собой поделать.
        На днях она вышла на балкон, чтобы снять сухое белье и часа два простояла на балконе, прислушиваясь к тому, что происходит в Ритиной квартире. Очнулась, когда совсем окоченела. После этого случая как она не страшилась правды, решила, что откровенный разговор лучше бесконечной пытки неизвестностью, и теперь только ждала подходящего момента.
        Глава 3. Рита
        С самого утра Рита не могла найти себе места от волнения. Сегодня, в субботу, у них со Славой годовщина знакомства, и Рита решила в очередной раз удивить возлюбленного своими кулинарными способностями. Она приготовила баранину в кисло-сладком соусе с цветной капустой, обжаренной в кляре, и шоколадное печенье. Рита любила готовить, а Слава любил покушать. Поэтому она не жалела на это ни сил, ни времени.
        Еще Рита знала, что Слава любит, чтобы все вокруг было красиво. Поэтому она расставила бокалы по всем правилам этикета, начистила до блеска серебряные приборы и полтора часа промучилась с накрахмаленными салфетками, стараясь сделать из них лебедей, но получались в основном какие-то пингвины с растопыренными крыльями. Наконец квартира была готова к приходу дорого гостя.
        Оставалось еще минут сорок, и Рита решила заняться своим макияжем. Слава не любил, когда она сильно красилась, утверждая, что косметика ее портит. Рите нравилось, как выглядят ее глаза, подведенные черным карандашом. От этого они становились больше и выразительнее. Но желание Славы для нее закон, и она нанесла лишь немного голубых теней пудры, капельку блеска на губы. И конечно, сережки: она решила, что к черному длинному платью лучше всего подойдут небольшие сережки в форме листика с пятью маленькими бриллиантиками, которые ей Слава недавно привез из Испании. Вот и все. Она выглядит безупречно, в квартире идеальная чистота, настроение - лучше не бывает.
        «Какая же я все-таки счастливая»,  - подумала Рита и улыбнулась своему отражению в зеркале.
        Она была благодарна судьбе за то, что ей посчастливилось встретить такого удивительного человека. В ее серой, безрадостной жизни до сих пор не происходило ничего интересного, поэтому роман со Славой - самое замечательное событие. Она очень гордилась собой. Будто не он, а она сама была скрипачкой, играла в известном во всем мире оркестре, и ее концерты собирали полные залы.
        Рита никогда не была амбициозной. Мама всегда учила, что в постели все зависит от женщины, а в жизни - от мужчины.
        - Мужчина всегда впереди,  - залпом выпивая рюмку водки, рассуждала умудренная жизнью Елена Викторовна - специалист высшей категории по мужеведению. Она была замужем шестой раз и каждый раз удачно.
        - Они - хозяева в этом мире, а мы всего лишь вторая линия. Но только настоящая женщина знает, что вторая линия - самая важная. Без женщин, без их заботы и поддержки мужчины - всего лишь беспозвоночные простейшие.
        - А женщина тогда кто?
        - Женщина - это хребет, на который мужчины нанизывают свои победы. Все делают ради женщин и для женщин. А женщины должны быть красивыми и всячески это демонстрировать, умными и интеллигентными, но хорошо это скрывать, и тогда все будут жить долго и счастливо. Запомни это!
        И послушная дочка раз и навсегда запомнила мамины слова. После школы Рита поступила в медицинское училище, закончила его с отличием и устроилась в обычную районную поликлинику. Спокойная работа в теплом кабинете. Ее не раз уговаривали поступить в мединститут, но она в ответ скромно улыбалась, сетуя на свои посредственные умственные способности. Завела собачку и тихо жила в ожидании своего принца.
        Время от времени она встречалась с кем-нибудь, но как только убеждалась, что ее кавалер не представляет собой ничего выдающегося, быстренько расставалась с ним. Таких молодых людей было довольно много, и Рита научилась корректно завершать отношения, не ущемив мужского самолюбия. Когда она познакомилась со Славой в парке, то сразу поняла, что это и есть тот принц, которого она так долго ждала,  - умный, красивый, галантный и, главное, величественный. Он вел себя как король, при этом был необычайно обаятелен и галантен. И Рита стала всячески поддерживать этот образ. Когда Слава приходил к ней, его в любое время ждал царский ужин, шелковый халат и свежий выпуск любимой газеты «Книжное обозрение».
        Специально для него Рита освоила самые изысканные рецепты французской кухни. Позаимствовав книжку у подруги-стюардессы, целую неделю она по ночам переписывала рецепты в толстую тетрадку.
        Для него она похудела на 10 кг, перекрасилась в блондинку и начала носить туфли на высоких каблуках. И ничего, что у нее по вечерам отекали лодыжки и ныла спина, это было неважно. Раз этого хотел Слава, она была готова терпеть любые муки.
        Прошло три месяца после их знакомства, и Рита стала для него всем: поклонницей, массажисткой, поварихой, личным секретарем, музой. Она поняла: угождать мужчине - вот ее истинное призвание.
        С самого начала Рита знала, что у Славы есть жена, и чувствовала, что он ее любит, хоть и не признается в этом. Жена - как ножка у стула: живешь и не обращаешь на нее внимания; но если с ней что-то случается, стул теряет устойчивость. В конечном итоге он ломается, и его выбрасывают на помойку как бесполезный хлам. Поэтому Рита не строила иллюзий насчет того, что Слава когда-нибудь разведется с Мариной и женится на ней. Зачем, если им хорошо сейчас?! А о том, что будет дальше, Рита не хотела думать.
        Мама всегда учила не строить планы, которые все равно никогда не сбываются так, как мы этого хотим. Надо довериться своей удаче, жить и радоваться сегодняшнему дню. Ее мама жила именно так и никогда ни о чем не жалела.
        Рита сидела в прекрасном настроении, в красивом платье и ждала своего Героя. Она почти не сомневалась, что Слава подарит ей букет белых роз. Она обожала белый цвет и уже приготовила для них свою любимую голубую вазу.
        Конечно, он подарит ей именно белые розы, но после этого вечера белый цвет перестанет ей нравиться.
        Глава 4. Слова
        Почему-то именно сегодня Марина решила поговорить с мужем. Проснулась утром и ощутила в себе непонятно откуда взявшуюся решимость. Перемыла всю посуду, убралась в квартире, погладила накопившееся за неделю белье и еле живая легла на диван. Читать не хотелось. Телевизор раздражал. Мыслей не было, только решимость и пустота. Даже дети, будто почувствовав серьезность момента, с самого утра разбежались из дома: Ирочка пошла на день рождения к однокласснице, Боря уехал на рыбалку с друзьями.
        Как будет происходить разговор и чем он закончится, Марина не знала. Она не любила устраивать скандалы, была беспечной и несобранной, но когда наступал важный момент в жизни, умела сконцентрироваться, отбросить волнение и сосредоточиться на главном. Вот и сейчас. Собрав все силы, она вдруг почувствовала, что пора. Встала, застегнула халат, поправила волосы и вышла на лестничную площадку. По субботам Слава репетировал с самого утра и домой приходил не раньше восьми вечера, выжатый как лимон.
        «Может, это вовсе не от репетиций»,  - промелькнула в голове предательская мыслишка, но, не найдя ответной реакции, растворилась. Сейчас было только пять часов, но Марина точно знала, что именно сейчас ее муж заходит в подъезд дома.
        Внизу скрипнула дверь, и шахта лифта ожила и загудела. Лифт поднимался вверх, на несколько секунд замер, и дверцы со скрипом раскрылись. Из лифта показались нога в черном начищенном до блеска ботинке, пакет, из которого торчал роскошный букет белых роз, и только потом показался Слава. Его глаза блестели лихорадочным блеском, казалось, что в лифте он готовил торжественную речь, и слова уже были готовы сорваться с губ. Увидев жену, он чуть не подавился, глаза расширились, как у человека, который наелся дрожжей и сел на батарею.
        - Марина? А что ты здесь делаешь?
        - Жду тебя.
        - Меня??? Зачем?
        - Хочу поговорить. Зайдем в квартиру?
        - А, да, конечно.
        Слава вошел в квартиру, закрыл дверь, небрежно бросил пакет на пол и стал суетливо раздеваться. Руки дрожали, и он никак не мог расстегнуть верхнюю пуговицу пальто.
        Тогда он начал расстегивать нижнюю, нервно улыбаясь. Сняв пальто, попытался повесить его, не глядя, на вешалку, но промахнулся, и пальто медленно сползло на пол. Слава стал поднимать его, и тут же ударился головой об угол шкафа. Он нервничал, краснел и суетился.
        Марина молча стояла и смотрела. Чем больше волновался муж, тем спокойнее и решительней становилась она.
        Когда изрядно испачкавшееся пальто повисло на вешалке, Слава начал противоборство с ботинками, упорно не желавшими сниматься. И тут Марина заговорила:
        - Слава, скажи мне, пожалуйста, ты ведь сейчас шел не домой?
        - То есть?
        - То и есть, ты не собирался сейчас идти домой, и эти цветы предназначались не мне. Так?
        - Что это на тебя нашло? Может, ты устала? Кстати, а где дети - наши цветы жизни?  - Слава пытался шутить, но это у него плохо получалось.
        Больше всего ему хотелось закрыться в комнате и побыть одному. Но жена китайской стеной стояла у него на пути.
        - Слава, давай поговорим начистоту. Я знаю, что ты встречаешься с другой женщиной. Это продолжается уже давно, и она живет в соседней квартире. Это правда?
        Марина ничего не знала наверняка. Это были лишь предположения. Весьма очевидные, но все-же ничем не подтвержденные, и она очень хотела, чтобы они не оправдались. Хотела, чтобы Слава рассмеялся своим заливистым смехом, положил руку ей на плечо и убедил, что все это она напридумывала, что никого у него нет, а в пакете книжки, купленные в его любимом «Букинисте». А цветы ему подарили поклонницы, коих у него всегда было в избытке.
        И она бы поверила. Она так хотела верить своему мужу. Хотела, чтобы все превратилось в забавное недоразумение, о котором потом можно будет рассказать друзьям. Но Слава не доставил ей такого удовольствия. Он немного помолчал, потер глаза руками, почесал затылок и посмотрел ей в глаза.
        - Да, ты права. У меня действительно роман с Ритой, нашей соседкой. Я ее люблю, мне с ней очень хорошо. Мы встречаемся уже год и… ну ты все уже поняла…  - отвел он взгляд и медленно побрел на кухню, по-старчески переставляя ноги, словно в один момент постарел лет на двадцать.
        Голова его свесилась на грудь, спина сгорбилась, будто на нее давил груз признаний. Он не понимал, зачем шел на кухню, не знал, что скажет Марине, когда повернется к ней лицом, не понимал, что ему теперь делать.
        Он уже давно жил с чувством вины перед женой. Не за физическую измену - это еще полдела,  - а за измену душевную. Слава действительно полюбил Риту, такую нежную, скромную, застенчивую девушку. Полюбил так, как никогда не любил свою жену.
        На самом деле он уже давно мечтал во всем признаться, искренне надеясь, что как только это произойдет, все встанет на свои места. Чувство вины, получив законное жертвоприношение, утихнет, и ему больше не придется украдкой бегать от любовницы к жене и обратно.
        Конечно, он предполагал, что возникнут трудности другого характера: разговор с детьми, объяснение с родственниками. И еще непонятно, с кем ему будет труднее разговаривать - с родителями жены или со своими собственными. Они так любят Марину, что наверняка замучают его упреками и нравоучениями. Но все это будет не напрасно. Рано или поздно тучи рассеются, и жизнь станет ясной и понятной.
        Но ничего подобного не произошло. Чувство вины увеличивалось с каждой минутой. Ему было безумно жалко незаслуженно обиженного родного человека. Ведь Марина не сделала ему ничего плохого. Сколько сил она потратила на то, чтобы уговорить его сдать экзамены на должность концертмейстера? Он очень хотел, но боялся и робел, а она не сомневалась в нем ни на минуту. А что она сама? Как играла в оркестре «Госкино», так и играет там по сей день. Все свои силы и амбиции она вложила в мужа, потому что ему хотелось славы. Как смешно: Слава жаждет славы.
        Мог бы он всего это достичь сам, без помощи своей благоверной. Конечно, ему хочется думать, что «да», но, увы, факты говорили об обратном. Лучше всего Слава умел хотеть. Лежать на диване и строить воздушные замки, в то время как жена вырабатывала план действий, продумывала запасные варианты и обходные маневры. И с ее помощью Слава получал все, что хотел.
        «Ну все, хватит, так можно сойти с ума»,  - подумал Слава и посмотрел на жену.
        - Марина, так что мне теперь делать?
        - Уходи!
        - Куда?
        - Не знаю, но здесь ты оставаться не можешь. Бери, что тебе сейчас нужно, а за остальными вещами заедешь, когда меня не будет дома. Ире и Воре я скажу, что ты уехал в командировку. Ты так редко их видишь, что вряд ли они сильно расстроятся. А потом, если захочешь, придумай для них какое-то объяснение. Мне все равно.
        - А может, не будем так резко все обрывать. Ведь можно все как-то уладить?
        - Как?
        - Ну, не знаю, надо подумать.
        - Не о чем тут думать. Вся ясно и понятно. Уходи!
        И Марина вышла из кухни. Поправила тапочки в коридоре, поплотней закрыла дверцу шкафа и ушла в детскую. Зажгла свет, потом, передумав, выключила, села в кресло и стала ждать, когда Слава уйдет. Через минуту дверь заскрипела, открылась и закрылась, но Марина не шелохнулась. Она чувствовала, что это еще не конец. Наверняка Слава пошел к Рите сообщить радостную весть.
        «Как тяжело осознавать себя обузой для мужчины, с которым прожила столько лет»,  - думала Марина, и слезы текли по щекам.
        А вокруг всегда было столько красивых мужчин! Они караулили ее на проходной, дарили цветы, писали стихи. Ей нравилось мужское внимание, но у нее даже мысли не было, чтобы закрутить роман на стороне. У нее ведь есть муж - самый красивый, умный и талантливый, разве может с ним кто-нибудь сравниться?!
        Конечно, с годами муж перестал казаться таким безукоризненно идеальным. Но чтобы изменить - никогда!
        Что с ней будет теперь? Как ей жить дальше и, главное, зачем? Для кого?
        Дверь снова скрипнула, и раздались крадущиеся шаги. Это Слава вернулся и начал осторожно собирать вещи. Марина не видела, но по еле слышным колебаниям воздуха безошибочно угадывала каждое движение мужа. Вот он достал из стенного шкафа свой гастрольный чемодан, привычным жестом уложил туда черный фрак, темно-синий костюм, галстуки, рубашки, носки. Затем достал из книжного шкафа ноты, несколько книг, семейную фотографию в рамке, закрыл чемодан, надел пальто и замер в нерешительности. Потом открыл дверь в детскую и шепотом проговорил:
        - Ну все, я, наверное, пойду. Ты в порядке? Может, тебе принести что-нибудь, например успокоительного?
        - Нет, я в порядке. Прощай.
        - Нет, не так, до свидания?!
        - Хорошо, до свидания,  - даже не взглянув на него, ответила Марина.
        Входная дверь захлопнулась. Теперь уже окончательно и бесповоротно. Что было потом, она помнила очень смутно. Помнила, что легла в постель. Потом пришел Боря, пропахший рыбой, озябший, но довольный. Чуть позже в спальню влетела Ирка и о чем-то долго щебетала.
        Марина лежала в постели весь следующей день и еще целую неделю. Дети попеременно пытались ее накормить, но есть она не могла и только пила, пила и пила. Потом приходил врач, измерял давление, задавал вопросы, смысл которых от Марины ускользал. Помнила, что ей делала уколы хмурая медсестра в смешном белом чепчике. Она приходила несколько раз в день, и после уколов Марина погружалась в приятные воспоминания детства. Ей снились лошади, бегающие по полю, божественно пахнущая сирень, созвездие Большой Медведицы и лягушачья какофония в болоте у дороги. Эти воспоминания давали отдых ее измученной душе и силы свыкнуться с мыслью о расставании. Через неделю она встала с постели и начала понемногу есть, еще через пару дней начала выходить в магазин и на рынок, а через месяц вышла на работу. Марина сильно похудела, осунулась, взгляд потух, все эмоции умерли. Она жила как во сне, все действия выполняла автоматически, по памяти, спать ложилась, будто умирала, а утром возрождалась вновь.

* * *
        Через три месяца Слава позвонил домой:
        - Привет. Это я. Как ты поживаешь?
        - Хорошо, спасибо. Я в порядке. Как ты?
        - Тоже ничего. Живу у Коли.
        - А почему не у…
        - Что ты говоришь? Я не расслышал?
        - Нет, ничего.
        - Ну ладно, до свиданья.
        - Пока.
        И Слава услышал в трубке короткие гудки. Разговор продолжался секунд 15, не более. Дурацкий, в сущности, разговор получился. Столько раз Слава представлял себе этот диалог. И так нелепо все получилось. По правде говоря, он сам не знал, зачем позвонил. Казалось, что ему ампутировали половину тела и оставили дома, а его самого выгнали на улицу. Вроде как живой - ходит, дышит, все понимает,  - но как-то холодно и неуютно. А позвонил, и на душе стало легче: со второй половинкой все в порядке, а значит и с ним все будет хорошо.
        Ему было плохо, он мечтал, чтобы все поскорее успокоилось и вернулось к привычному жизненному распорядку: репетиции, фрак, концерт, ужин, душ, пижама, теплая кровать, потом завтра чистая рубашка, репетиции, гастроли и так из года в год. А пока он мыкался по друзьям и вспоминал все детали того субботнего вечера.
        После того как Марина ушла в детскую, он совсем растерялся. Взял пакет с подарком, цветы и пошел к Рите. Когда Рита открыла дверь, вся такая нарядная, в черном бархатном платье, Слава понял, что не сможет войти.
        - Рита, это тебе, поздравляю.
        - Спасибо, дорогой, бесподобные цветы. Заходи.
        - Я не могу.
        - Почему?
        - Ты извини, тут такое дело…
        - Что случилось? Ты заболел?
        - Я рассказал Марине про нас, и теперь она просит меня собрать вещи и уйти. Так что думаю, у нас сегодня ничего не получится.
        - Куда ты пойдешь?
        - Не знаю, к приятелю, он тут неподалеку живет. Я тебе позвоню. Ты не обижайся, ладно?
        - Да, конечно, я все понимаю. Я буду ждать.
        Слава пришел к Рите только через неделю. Он выглядел так, будто всю неделю спал под забором: волосы взъерошенные, в грязных ботинках, в водолазке. Она была растянута и на локтях отвисала пузырями размером с теннисный мяч. Ни слова не говоря, прошел в комнату, сел на диван и закрыл глаза. Он не слышал, о чем спрашивала Рита, не чувствовал вкуса еды, ни аромата цветов, которые он ей подарил в тот злополучный день. Понимал, что надо что-то говорить, но не находил в себе сил.
        «Вот она - долгожданная свобода,  - думал Слава.  - Не надо прятаться, обманывать, озираться по сторонам. Живи и радуйся жизни. Ты получил именно то, о чем так долго мечтал. Но оказалось, что тебе этого не нужно. Точнее нужно, но не такой ценой. И теперь некого винить, кроме себя. Если бы любовница пришла к жене и все рассказала, можно было наорать на нее, устроить скандал, хлопнуть дверью, пару дней пожить в гостинице, а потом вернуться и продолжать жить в свое удовольствие».
        Вдруг из глаз потекли слезы. Слава сидел и плакал. Что он наделал? Разрушил все, сделал несчастной свою жену и делает несчастной свою любовницу. Потому что он не мог находиться рядом с ней. Все, что раньше так радовало его, теперь раздражало, казалось мещанским и безвкусным. Эти занавесочки с вульгарными пионами, хрустальные вазы, румынская стенка с чайными сервизами за стеклом. И эта стерильная чистота, как в больнице, будто здесь не люди живут, а бестелесные создания.
        «Да и сама Рита? Что я в ней нашел?» - терзался Слава.  - И роста маленького, и волосы жесткие, и глаза какие-то странные - не то серые, не то желтые. И главное - дура. Только и знает, что охать и ахать».
        Так, посидев минут сорок, молча встал и пошел к двери. Рита дернулась. Хотела остановить, но передумала и осталась сидеть на стуле. Она еще никогда не оказывалась в подобной ситуации. Ее прежние молодые люди не обладали столь тонкой душевной организацией и не страдали от расставания с подругами.
        «Нет, так нет»,  - пожимали плечами и уходили. А потом, через пару недель, встречаясь на улице, здоровались и как ни в чем не бывало рассказывали о своих новых пассиях.
        Со Славой все намного сложнее. Она понимала, что он мучается и страдает, но не знала, как ему помочь. Если мужчина был голоден, женщина готовила ему ужин, если уставал - наливала ванну и делала массаж, если хотел секса - она ложилась с ним в постель. А сейчас Рита понимала, что ни один из известных ей рецептов не подходит. Поэтому, не зная, что делать, Рита решила подождать, когда Слава сам разберется со своими проблемами.
        «Он ведь мужчина,  - рассуждала Рита.  - А решать сложные проблемы - удел настоящих мужчин! Вот именно - настоящих, а причем здесь Слава?» Так она подумала, а потом сама испугалась своих мыслей.
        Она влюбилась в этого обаятельного человека, потому что он казался ей настоящим мужчиной, но сейчас впервые усомнилась в этом. Разве мужчина может так вести себя? Плакать на глазах у женщины, показывать свою слабость. В первый раз Рита засомневалась в своем Герое. Такой ли он на самом деле, каким она его себе представляла?
        Длительная мыслительная деятельность утомляла Риту, и она решила не забивать столь печальными рассуждениями свою очаровательную головку. Вряд ли Слава объявится в ближайшем будущем, так что времени подумать у нее будет достаточно.

* * *
        15-секундный разговор с мужем оказался для Марины роковым. Только положила трубку, как вдруг заболел живот, да так сильно, что потемнело в глазах. Она согнулась, обхватив живот руками, медленно сползла на пол и потеряла сознание. Очнулась уже в постели. Рядом стояла Ира и гладила мать по лбу, а Боря разговаривал о чем-то с женщиной в белом халате.
        - Мамочка, ты меня слышишь?  - спросила Ира, когда Марина открыла глаза.  - Как ты себя чувствуешь?
        - Ничего, только голова болит и спать очень хочется.
        - Это потому что тебе только что сделали укол обезболивающего. Врач говорит, что тебе надо ехать в больницу. Я соберу вещи. Не волнуйся, все будет хорошо.
        В больнице Марину целыми днями возили по разным кабинетам: осматривали, ощупывали, исследовали, делали рентген, гастроскопию, компьютерную томографию, брали всевозможные анализы и снова ощупывали. Потом лечащий врач вызвал Славу и детей в свой кабинет и сказал каким-то будничным, лишенным всяких эмоций голосом:
        - Меня зовут Александр Петрович Семенюк, я - лечащий врач Марины Васильевны. У вашей мамы рак желудка.
        - Как же так, мама никогда не ж-ж-жаловалась?  - От неожиданности Ира начала заикаться.  - Иногда у нее болела голова или покалывало в груди, но про желудок она никогда ничего не говорила.
        - Может, это ошибка?  - с надеждой в голосе спросил Боря.
        - Нет, ошибки быть не может.
        - И что теперь делать?
        - Положение серьезное, область поражения очень велика. Честно говоря, я и сам несколько удивлен. На такой стадии болезни боли должны быть очень сильными. А ваша мама говорит, что желудок ее никогда не беспокоил. Я предполагаю, что не так давно произошло событие, вызвавшее сильнейший стресс, который, в свою очередь, спровоцировал быстрое развитие болезни. Выло что-то подобное?
        - Да, было,  - Боря на секунду замолчал, посмотрел на отца и, поджав губы, процедил,  - отец ушел от нас к другой женщине.
        - Понятно,  - проговорил доктор, с интересом поглядывая на Славу.
        - И что теперь делать?  - Ира еле сдерживала слезы.
        - На сегодняшний день единственно эффективный способ излечения рака желудка - это хирургическое вмешательство. Будем готовить ее к операции. Если состояние не ухудшится, операция состоится в следующую пятницу. Боюсь, что придется удалить больше половины желудка, а может быть, и весь. Сейчас точно сказать не могу.
        - А как долго она проживет после операции?  - с надеждой в голосе вдруг спросил Слава.
        - Трудно сказать. Но на этот счет обольщаться не следует. Мы всего лишь врачи,  - и доктор встал, давая понять, что разговор закончен.
        Ира села в коридоре на кушетку и разрыдалась. Ей всего семнадцать, и она не готова жить без мамы. Она так нуждалась в ее советах, пусть не всегда уместных, но ведь это мама, она просто должна быть. Боря старался сохранять самообладание, гладил сестру по волосам. Слов не было. Так, просидев минут двадцать, они все вместе пошли в палату. Было решено ничего не говорить маме про рак, а рассказать только про операцию. Но Марина не проявляла никакого интереса к происходящему вокруг нее. Ей было все равно. Она ничего не чувствовала.
        Слава все время находился в больнице. Целыми днями сидел на стуле рядом с кроватью и ждал, когда жена что-нибудь скажет или попросит. Но она все время молчала. Это непроницаемое, ни о чем не спрашивающее молчание, эта упрямо замкнувшаяся в себе боль без криков и слез внушали страх и отгораживали Марину от остального мира.
        Только однажды она заговорила с мужем.
        - Слава,  - произнесла бесцветным голосом,  - зачем ты так со мной?
        - Что ты имеешь в виду, милая?
        - Я умираю из-за тебя. Разве ты этого не понимаешь? А ведь мне только 42. Я еще могла бы жить и жить!
        - Прости меня, Мариночка, я так виноват перед тобой!  - и Слава расплакался навзрыд, как ребенок.
        - Ты мог купить ей квартиру на другом конце Москвы и встречаться с ней там. Врать, что едешь в командировку, да что угодно, только не говорить правду. А ты покупал нам одинаковую одежду, все, все одинаковое и даже не понимал, как это ужасно. Глупый, глупый Слава,  - сказала она почти ласково и замолчала.
        Слава сидел и плакал, уткнувшись локтями в коленки, а Марина лежала и думала о прожитой жизни. Она чувствовала, что умирает, и смирилась с этим. Ей только хотелось на прощанье разобраться во всем и найти объяснения поступкам мужа, чтобы простить его. Она хотела умереть с чистой душой.
        Верила ли она в загробную жизнь? Может быть. Раньше она никогда не думала об этом. А сейчас уже поздно. У нее не было альтернативы, поэтому на всякий случай - вдруг загробная жизнь все-таки существует - Марина хотела освободиться от всего земного. И как не было ей тяжело и горько, но она простила мужа. Она знала, что Слава на самом деле добрый и мягкий человек. Может даже чересчур мягкий. И уж точно добрый. Он не умел врать, лукавить, интриговать. Просто он привык, что все в жизни происходит само собой, поэтому, не задумываясь ни о чем, жил легко, как бы играючи. И искренне думал, что остальные живут точно также. И естественно, что он даже не догадывался, сколько усилий прикладывала Марина для того, чтобы ему жилось легко. Может быть, не стоило так оберегать его от реальной жизни. Ведь теперь он останется один, и жизнь вряд ли будет с ним церемониться. Но думать об этом слишком поздно.
        - Марина, Мариночка,  - услышала она как будто издалека голос мужа,  - как же я буду жить без тебя?
        Она бы и рада сказать пару утешительных слов, но не могла. Силы покидали ее с каждой минутой, а боль возвращалась и с каждым днем становилась все сильнее. Мысль о смерти ее уже не пугала. Только жалко детей. Им кажется, что семнадцать лет - это много. На самом деле они еще дети. Неопытные, глупые, испуганные дети. Смотрят на нее и будто просят прощение за то, что были недостаточно внимательны и заботливы, не уделяли ей времени и никогда не говорили, как сильно ее любят.
        Больше Марина ни с кем не разговаривала и целыми днями лежала с закрытыми глазами. От еды отказывалась, на посторонние звуки не реагировала.
        Слава не отходил от жены ни на минуту, ночевал в палате, на кушетке. Кушетка была узкой и жесткой, он не высыпался, у него постоянно болела голова и спина. Но он не уходил. Он хотел быть рядом с ней каждую минуту, ловить каждый вздох, будто его присутствие может уменьшить ее непрекращающиеся боли. А еще он боялся, что Марина умрет в одиночестве. Слава не очень-то верил в операцию, но все-таки надеялся на чудо, каждый день ходил к лечащему врачу и спрашивал, нельзя ли перенести операцию на более ранний срок.
        - Нельзя. Ждите. В пятницу, в десять часов утра.  - Каждый раз слышал он в ответ и возвращался в палату.
        Марина умерла в пятницу, рано утром, не дожив трех часов до операции. В 7:30 пришла медсестра ставить градусник, а Марина была уже мертва. Пришли врачи, разбудили Славу. Он долго не мог сообразить, что происходит, зачем в палате столько людей в белых халатах и почему его не пускают к жене. А потом понял, у него началась истерика, и врачи испугались, что с горя он лишится рассудка.
        Приехали Ира и Боря.
        Все остальное Слава помнил очень смутно. Какие-то люди вокруг, везли его куда-то, просили расписаться, опять везли, говорили, обнимали, хлопали по плечу. В голове то и дело вспыхивали разрозненные воспоминания: Марина в свадебном платье, раскрасневшаяся, счастливая. А вот она не справилась с тяжелой коляской на повороте, и малыши чуть не вывалились на дорогу. Слава пытался удержать коляску, а Марина смеялась и плакала одновременно. Еще он помнит, как дети первый раз пошли в школу, Боря подложил сестре в ранец трех жирных мух. Они жужжали всю дорогу, и никто не мог понять, откуда раздается этот звук. А потом еще и еще воспоминания, каждый раз разные. Но в конце неизменно всплывала их последняя ссора, когда Слава стоял посреди коридора и обо всем рассказывал Марине. И ее последние слова перед смертью: «Я УМИРАЮ ИЗ-ЗА ТЕБЯ».
        Как же он был одинок! Между ним и окружающим миром выросла прозрачная, звуконепроницаемая стена. Тишина полностью завладела им и душила его в своих объятьях. Он ел, спал, курил, ходил на работу, но ничего не слышал и не чувствовал.
        Отношения с Ритой долгое время тлели, не затухая, но и не разгораясь. И дело было не в том, что он разлюбил ее, просто он забыл, каково это - быть счастливым. Забыл окончательно и навсегда. А если не чувствуешь себя счастливым рядом с любимым человеком, тогда зачем все это нужно? Довольно странное состояние. Вроде бы знаешь, что когда-то любил эту женщину, и не помнишь, как это - любить.
        Когда была жива Марина, существовала определенная система координат. Ты что-то делаешь и знаешь, хорошо это или плохо, знаешь, насколько хорошо. А сейчас он будто потерялся. Из него будто вынули стержень, он обмяк, потерял былую жизнерадостность, забросил музыку, перестал ездить на гастроли, подружился с водкой. По мнению Риты, он стал обыкновенным, ничем не примечательным интеллигентом, махнувшим рукой на свою жизнь. А такой человек ее уже не интересовал.
        Первое время Рита его жалела, постепенно теряя к нему интерес, а потом окончательно охладела к нему и возненавидела. Палитра ее чувств была не слишком разнообразной. В ней присутствовали основные цвета, но практически не было оттенков, постепенных переходов от одного цвета к другому. Она могла или восхищаться и боготворить мужчину, быть ему всем, или ненавидеть, если он вдруг оказывался недостаточно мужественным и гениальным.
        Через полтора года после смерти Марины отношения Риты и Славы окончательно сошли на нет. Иногда они встречались на лестничной площадке, здоровались и, опустив глаза, быстро разбегались по своим делам.
        Боря уехал служить по контракту на Дальний Восток, Ира нечаянно забеременела от одноклассника, вышла за него замуж и переехала к мужу. Родился мальчик, и она настолько погрузилась в воспитательный процесс, что частенько забывала поздравить отца с днем рождения.
        Даже друзья о нем почти не вспоминали. Оказалось, что все его друзья - это друзья жены или ее родственников. Умерла Марина, и друзья исчезли. Никто не говорил этого Славе в лицо, но все считали именно его виновником Марининой смерти. Он тоже так думал, и не было дня, когда он не корил себя за это, страшно страдая от невозможности что-либо изменить.
        Когда-то Слава считал себя хорошим человеком, настоящим мужчиной, баловнем судьбы, но оказалось, что он был таковым только благодаря жене. Слава был сильным, только когда Марина стояла у него за спиной. А без нее он никто, пустое место. И своим признанием он собственноручно подписал смертный приговор. При этом наивно полагал, что поступает правильно. Он всегда считал себя честным и правдивым и только сейчас осознал, как заблуждался. Правда оказалась отнюдь не так хороша, мало того, выяснилось, что правда иногда убивает. К сожалению, понял это он слишком поздно.
        С женщинами он больше не встречался. Иногда он думал: «Может, я давно уже импотент?» Хотел проверить это на практике, но как только позволял себе даже подумать о другой женщине, в памяти возникали одни и те же слова: «Я умираю из-за тебя!»
        Смутное время
        (историческая повесть)
        Прекрасным солнечным январским утром 1914 года высокий, статный, мануфактур-советник Алексей Викулович Морозов, выглядевший словно персонаж с обложки модного французского журнала, подъехал в изысканной английской карете к детской городской больнице на Мытной. Волосы его были нафабрены, усы искусно закручены, руки ухожены, а на брюках не было ни единой морщинки.
        Прекрасная соболиная шуба подчеркивала высокий статус прибывшего. У ворот его встречал главный врач и друг Тимофей Петрович Краснобаев в длинном белоснежном халате и пальто с горностаем, небрежно наброшенном на плечи. Товарищи обнялись. Дружба их зародилась десять лет назад, когда хозяин Орехово-Зуевской мануфактуры подыскивал опытного врача для организации детской больницы. Тимофей Петрович, прекрасный детский хирург, показался промышленнику человеком смышленым и расторопным. Краснобаев воспринял идею бесплатной детской больницы на ура и сразу включился в дело. Врачебных нюансов и медицинских потребностей строящейся больницы Морозов не знал, поэтому главным советником архитекторов и строителей с первого дня стал Тимофей Петрович. Деньги - огромную сумму в 400 000 рублей на строительство клиники - завещал Алексею отец, Викула Саввович. Еще в 1904 году Алексей Викулович обратился к московскому городскому голове с просьбой о строительстве бесплатной больницы: «Имею честь просить Ваше Сиятельство довести до сведения городской думы, что из сумм, завещанных родителем моим, мануфактур-советником Викулой
Саввовичем Морозовым на благотворительные дела, я имею пожертвовать капитал в размере 400 000 рублей серебром на устройство в г. Москве новой детской больницы на следующих главнейших основаниях: больница должна носить имя моего покойного родителя, половина жертвуемого капитала в 200 000 рублей предназначается для возведения зданий и оборудования больницы, другая половина капитала должна идти на содержание коек. Вольница должна служить удовлетворению нужд бедных жителей города Москвы, и потому лечение в ней должно быть бесплатным. На должность главного врача детской больницы назначается старший врач больницы св. Владимира - Тимофей Петрович Краснобаев».
        Поскольку начинание было хорошее, городская дума среагировала скоро, и пожертвование было принято. Архитектором назначили известного зодчего, Иллариона Шица, а Тимофея Петровича отправили в Европу изучать оснащение детских клиник. Посетил Краснобаев итальянских, швейцарских и немецких детских врачей, изучил их опыт. С самого начала строительных работ Краснобаев и Морозов много дней проводили на стройке и сдружились. В Москве лютовали корь, коклюш и дифтерит. Детская смертность от инфекций была огромная. Рабочие трудились в три смены, и в 1908 году были открыты первые инфекционные корпуса. Вольных деток прямо от ворот дежурный фельдшер разводил по разным корпусам и изолировал в боксах. В 1910 году Алексей Викулович с помощью брата Сергея, который выделил десять карет с лошадьми, создал отделение детской неотложной помощи. Первую бесплатную скорую помощь в России. Их сестра Наденька организовала службу сестер милосердия, которые бесплатно дежурили по ночам с тяжело больными детьми.

* * *
        Основатель династии Морозовых, крепостной крестьянин помещика Рюмина Савва Васильевич Морозов, накопив необходимую сумму, выкупил себя в начале XIX века. Став свободным человеком, дед Алексея Викуловича взял в аренду у своего бывшего помещика часть земли на правом берегу Клязьмы в местечке Никольское, где впоследствии обосновал знаменитую мануфактуру. Савва Васильевич задался целью освободить страну от господства иностранцев в производстве хлопчатобумажных тканей.
        Англичане и немцы работали на своих ткацких машинах и из американского хлопка делали текстиль, завладев всем рынком России. Савва Васильевич решил освободиться в первую очередь от монополии на сырье. Будучи мудрым и расторопным купцом, он посетил Хиву и Бухару. Теплый климат этих мест вполне подходил для разведения хлопка. Морозов раздобыл семена и уже вторично прибыл к ханам на поклон. Заранее выкупив весь урожай, Савва уговорил их сеять хлопок. Первые кипы с хлопком сырцом и коконами Савва Васильевич с сыновьями на собственных плечах таскали до караванных троп. Далее сопровождали арбы с лошадьми и верблюжьи караваны до железной дороги в Саратове или до порта Астрахани. Морозовы начали переработку хлопка на своей первой ручной ткацкой фабрике. Все договоры с англичанами и немцами были расторгнуты. Дело пошло.

* * *
        Морозным октябрем 1917 года к ювелирному салону на Беднарской улице в центре Варшавы подъехал двухместный экипаж. Из экипажа вышел элегантный мужчина в черном, с объемным свертком в руках. Вслед за ним появилась изящная пани с черной вуалью на лице. Пара быстро поднялась по ступенькам и скрылась за дверьми ювелирного салона. Вечерними посетителями ювелирного салона были Лукаш Потоцкий с женой Ядвигой, прекрасной блондинкой лет тридцати, с задумчивыми голубыми глазами. Небольшой прямой носик украшал улыбающееся милое лицо, которое источало только положительные эмоции. Черная бархатная приталенная шубка на кроличьем меху с песцовой накидкой подчеркивала стройную фигуру. Неповторимая женщина. Лукаш был сер и невзрачен, на его застывшем лице, имевшем плутоватое выражение, беспрестанно бегали живые маленькие глазки, а поднятые к вискам короткие брови словно предупреждали о властолюбии их владельца.
        Потоцкий подошел к прилавку и, не спуская взгляд с Марка, ювелира, развернул свою поклажу. Под многочисленными веревками и лоскутами синего бархата оказались изящные каминные часы «Луи Бреге» из серого мрамора с голубыми прожилками. На вынесенном на циферблат анкере находились два каратных рубина. Переднюю стенку часов под циферблатом украшал четырехкаратный темно-вишневый рубин в золотой оправе. Лукаш приступил к длительному и нудному рассказу о судьбе старых часов и об уникальных рубинах из далекой Бирмы. Марк остановил красноречивого посетителя и предложил испить китайский чай со всевозможными заморскими сладостями. Пока помощники ювелира колдовали с заваркой чая, Ядвига повернулась лицом к старинному, много видевшему на своем веку трельяжу, достала из сумочки пудреницу и занялась своим макияжем.
        Ювелир словно прилип к часам. Похоже, на все разговоры визитеров он не обращал никакого внимания, вооружившись толстой лупой и неотрывно изучая рубины.
        - Часы придется оставить на два дня,  - безапелляционно произнес Марк и продолжил,  - вещь дорогая, требует экспертной оценки. Без заключения часовщиков и геммолога я не смогу продать ваши часики с уникальным камнем.
        Потоцкий театрально изобразил на лице гримасу неудовольствия. Он молча достал из переднего кармана сюртука свою личную карточку и заводной ключ от часов и передал их ювелиру. После чего супруги раскланялись и вышли из магазина. Лукаш пришел в себя только на улице, он был утомлен и зол. Беспокойство его росло. Неудавшийся коробейник нервно зевнул, размял запястья рук и быстро пошел вперед, убедившись, что экипаж ожидает на том же месте.
        - Милая, мы рискуем, нам лучше уехать и уехать сейчас же. Есть ночные поезда в Брест-Литовск и Москву. Мне этот Марк совсем не понравился…
        - Лукашенька, нам надо подумать о сне, а не о бегстве. Ты мнителен, родной. Все нормально. В Бресте и уж тем более в Москве без денег делать нечего. Поедем домой, любимый. Тебя мучают угрызения совести еще до получения денег. Ты так удручен, будто ты не часы с камнем привез ювелиру, а пару изуродованных трупов. Успокойся, если эксперты и пронюхают истину, то нам вернут часы с извинениями. Вот и все.
        Экипаж растворился в темноте варшавских улиц.
        На другой день в семь часов утра сон супругов прервали агрессивные удары в дверь. Потоцкий проснулся и, не надевая халата, медленно в полной прострации поплелся ко входу. Ядвига обогнала мужа, добежала до двери и, не произнеся ни слова, открыла ее.
        В квартиру медленно, словно нехотя, вошли тучный полицмейстер, участковый пристав и два унтер офицера корпуса жандармов. Начался обыск. Лицо Ядвиги Владиславовны стало бледное как мел, она судорожно передвигалась из комнаты в комнату, помогая жандармам укладывать коробки с изъятыми вещами. В конце следственного действия Потоцких усадили в кресла с рекомендацией с них не вставать без острой необходимости.
        Далее последовали малоприятные допросы в участке и очная ставка с ювелиром. Супругов обвиняли в умышленном мошенничестве с драгоценными камнями. В частности, за попытку выдать поделочный камень шпинель за драгоценные и дорогостоящие рубины из Бирмы.
        Лукаш и Ядвига приготовились к аресту. Но супругам повезло. Участковому приставу, проводящему дознание, совершенно не хотелось связываться в это революционное время с арестантами. Кормить их было нечем, а платить из своего кармана он не собирался. Да и не до мошенников было в октябре 1917 года. С Потоцких получили отпечатки пальцев, избрали им меру пресечения - подписку о невыезде из Варшавы - и отпустили на все четыре стороны.
        Обезумевшие от неожиданной удачи, супруги рванули на вокзал и в этот же день уехали в Москву. В Москве Лукаш без особого труда устроился на работу в подотдел грузовых перевозок Московской железной дороги. Супругам выделили комнату в семейном общежитии недалеко от Белорусского вокзала. Потоцкая с подачи мужа скупала у проводников западных направлений польскую помаду и пудру. Ядвига оказалась шустрой торгашкой. Женский туалет на углу Кузнецкого моста и Неглинной превратился в бойкую торговую точку.

* * *
        После февральской революции Москва бурлила. Война с ее заботами неумолимо захватывала город, а многочисленные немецкие и еврейские погромы спокойствия жителям не добавляли. Даже внешний вид москвичей к октябрю 1917 года резко изменился. У мужчин появился неотъемлемый френч «а-ля Керенский», бриджи «а-ля Фош» и фуражки с гербами. Дамы расхаживали в модных черных платьях сестер милосердия с фантастически богатыми аксессуарами и украшениями. Пальцы «сестер» сверкали многочисленными кольцами с бриллиантами, а запястья - золотыми браслетами с разноцветными камнями. На груди красовались рубиновые кресты на платиновых цепочках. Среди публики, бездельно фланирующей по Кузнецком мосту и Петровке, встречались нищие студенты и гимназисты старших классов.
        Время было тревожное. Ни одна подвода с продовольствием не могла безопасно проехать по Москве, грабежи и разбои стали обычным делом. Огромные очереди у магазинов шумели, а успокаивать их было некому. На заводах и фабриках бузили рабочие, требующие свободу, зарплату и пропитание. Забастовки с революционными манифестами добивали и без того худое московское хозяйство. Бесперебойно работали только театры: Художественный, Большой, Незлобенский (Центральный детский), Частная опера Мамонтова, которые ежедневно давали спектакли с аншлагами. В Театре Зимина (Театре оперетты) как ни в чем не бывало выступал кумир москвичей - Федор Иванович Шаляпин, а в Благородном собрании (Доме Союзов) шли турниры по французской борьбе.
        С продовольствием в революционной Москве становилось все хуже и хуже. Гарантированная норма хлеба по рабочим карточкам составляла 150 граммов в день на человека, служащим полагалось 100 граммов. По сахарным талонам получали повидло и карамель, да и то крайне редко. Вместо мяса выдавали солонину, ту самую, из-за которой матросы на броненосце «Потемкин» начали заваруху. Хозяйки мечтали о подсолнечном масле. Наступили страшные, голодные годы.

* * *
        Мир Алексея Викуловича был пестр и многогранен. Светские развлечения он предпочитал шумному кутежу. Заядлый балетоман, поклонник театра и живописи, меценат. Ну а страсть, которой была подчинена вся его жизнь,  - это коллекционирование фарфора и икон. К началу двадцатого века сорокалетний Морозов охладел к семейному бизнесу и после долгих раздумий и терзаний решил отойти от текстильных мануфактур. Имея в распоряжении огромное наследство, он с энергией и свойственным ему упорством начал заниматься собирательством. Любимая сестра Надежда так описывала брата: «…Это человек культурный, тонкого ума, острослов, любивший женское общество, хотя сам неженатый. Алексей очень любил исследовательскую работу, больше чем занятия коммерцией…»
        Родовой дом Морозова во Введенском переулке с любовью и талантом создал Франц-Альберт Шехтель. Главным украшением дома стали атланты, поддерживающие балкон второго этажа и вензель с витиеватой буквой «М» под сводами крыши. Морозов долго подыскивал архитектора. Авангардный Шехтель пугал заказчика. Алексей Викулович предложил маэстро выполнить заказ в классическом стиле, но Франц настаивал на английской неоготике. Сразу договориться не удалось. Через пару недель все успокоились, страсти улеглись и мужчины поладили.
        Ни одному зодчему не удавалось создать столько домов в белокаменной. Удивительный немец построил свою «маленькую» Москву. Усадьбы Рябушинского, Кузнецова, Ярославский вокзал, МХАТ - это лишь несколько ярких творений архитектора.
        Дождливым июньским днем карета Михаила Врубеля подъехала к воротам усадьбы. Морозов давно дружил с легендарным «творцом русского модерна». Раньше, во время совместного посещения оперы, он попросил Михаила провести внутреннюю отделку особняка во Введенском переулке.
        - Мишель, я так рад, так рад, давно жду… Самовар уже два раза грели. Как самочувствие?
        - Спасибо, Алеша. Выли осложнения, но сейчас все нормально. Я справился. Теперь работать приехал, тебя навестить.
        - Ты сразу к делу, узнаю хватку Врубеля. Давай чайку сначала изопьем. Проходи в столовую, дорогой гость. Все давно накрыто.
        - Спасибо, дружище, работу предложил. Что затеял? Зачем позвал? Не чай же с пампушками пить?
        - Михаил Александрович, хочу все переделать во внутреннем убранстве дома. Не по мне все. Коллекция фарфора разрослась, выставлять ее негде, да и глазу скучно. Гостиные, столовые и коридоры радовать должны.
        - Как тебя развеселить, Алеша? Ты только намекни, все для тебя сделаю.
        - Я знаю, Мишель, что тебя всегда интересовала тема Фауста, ты мне много раз рассказывал о Гете. Панно, нет… создашь два больших панно на эту тему и расположишь их в интерьере первого этажа.
        - Алеша, это интересно. Коридоры, гостиную и прихожую предлагаю погрузить в тайну и старину. Все исполню в дереве. Резную лестницу сделаем из мореного дуба, а фигуры демонов из красного дерева разбросаем по всему дому. Рядом с лестницей - камин с изразцами. Изразцы вылеплю сам, рисунок - что-то с райскими птицами, цвет - кобальт. Синий с белым на печах хорошо играет. Интерьеры коридоров будем делать в загадочном египетском стиле. Все эскизы пришлю через две недели, а потом начну работать. Не обижайся, если не угожу, я свои работы не переделываю - ты знаешь.
        - Мишель, ты такую красоту в Абрамцеве сотворил, что меня все устаивает заранее. Ты талант, ну а кто же с гениями спорит? Нам надо подумать о коллекции фарфора. Ты же знаешь, я собиратель. Фарфор притягивает меня с молодости. Теперь у меня тысячи предметов.
        - Я слышал, Алеша, что у твоей сестры Наденьки муж тоже фарфором занимается? Это что у вас, семейное увлечение?
        - Да, мой зять Матвей Кузнецов - фарфоровый король. Но он не коллекционер, он промышленник. Уже давно владеет Дулевским фарфоровым заводом. Недавно расширился и выкупил фабрику Гарднера у последней владелицы вместе с фабричными моделями, формами и образцами рисунков. Я ему очень обязан, Матвей - мой первый помощник в приобретении русского фарфора.
        На втором этаже, Мишель, я хочу выстроить большие витрины красного дерева и в них разместить собрание. На отдельных стеллажах поставлю русский фарфор со времен Елизаветы Петровны и до сегодняшнего, Императорского.
        Нужно что-то решать со светом. Внутренняя поверхность сервизов и ваз Императорского завода покрыта сусальным золотом, это выглядит празднично, если правильно осветить. Луч можно направить сверху. Боковая подсветка важна для сюжетной росписи посуды фабрики Гарднера.
        Подносы, чаши и вазы Попова изобилуют талантливыми портретами царских особ - здесь нужен яркий, фронтальный свет. Это всего лишь мои мечты, Михаил Александрович, а их воплощение - в твоих талантливых руках.
        - Да, Алеша, я все понял и записал. Проекты витрин я за неделю, другую набросаю, а в работу отдам Павлу Шмидту - он лучший краснодеревщик в Москве, поставляет мебель двору его Императорского Величества.
        - Свои пожелания, Мишель, я высказал, больше добавлять ничего не буду.
        - Завтра же начинаю искать помощников, Алеша, и со следующей недели - к работе.
        - Мишель, хочу с тобой поделиться своим секретом. Мечтаю создать музей фарфора. Посему в этом доме все будет подчинено интересам коллекции, ее пополнению и лучшему размещению. Я перееду на первый этаж, в квартиру Егорова, все равно там столуюсь. Да, чуть не забыл, у меня есть интересные иконы, от отца и деда достались. Размести их, пожалуйста, в моих комнатах - мне с ними уютно и тепло.
        Алексей Морозов стал известен в России прежде всего своим уникальным собранием русского фарфора и икон. Каждый предмет этой коллекции приобретался осмысленно и хранился с любовью.

* * *
        Усадьба Абрамцево, принадлежащая покровителю искусств Савве Ивановичу Мамонтову, встречала гостей разлапистыми ивами и прудом, заросшим камышом. Многочисленные постройки, разбросанные по всей территории, проектировались постояльцами Абрамцево: мастером русского пейзажа Василием Поленовым и признанным былинным живописцем Виктором Васнецовым. Скромные гостиные усадебных домов украшали жанровые фигуры известного еврейского скульптора Марка Антокольского. На всех стенах особняка были вывешены картины друзей хозяина усадьбы - прославленного русского портретиста Валентина Серова и знаменитого реалиста Ильи Репина.
        Лето входило в свои права, светило солнце, едва пробившаяся трава уже создала изумрудный газон. Мамонтов, владелец Частной русской оперы, давал у себя в усадьбе предпремьерный показ балета «Сольвейг». Зрителей собралось много. Публика прогуливалась по парку в ожидании постановщика, модного балетмейстера Павла Петрова. На изящной лавочке из фигурного чугуна и ореха беседовали Михаил Врубель, художник представления, и Алексей Морозов. Они прибыли вместе. Предметом их бурного общения были чудесные декорации к спектаклю, выставленные здесь же в парке на импровизированной сцене. Высокий, стройный, с орлиным профилем Врубель выглядел усталым. Его эмоциональное напряжение напоминало о недавно пережитой душевной болезни.
        Стемнело. К сцене потянулись музыканты и дирижер. Зажгли светильники, началось действо. Алексей Викулович наслаждался пластичными движениями танцовщиц. Его взгляд то и дело соскальзывал на изящную, улыбчивую балерину в голубом парике. Девушка танцевала в образе принцессы. Казалось, одно легкое движение руки - и она вспорхнет над сценой. Воздушное, облегающее платье добавляло ярких красок ее обворожительному телу. Морозов не мог оторвать глаз от танцовщицы. После спектакля немного сконфуженный Алексей Викулович попросил хозяина усадьбы представить его блистательной солистке. Обычно спокойные, потухшие глаза Морозова сверкали. Алексей Викулович влюбился.

* * *
        Танцовщица Ирочка Аркадьева уже час находилась в гостях в московском особняке Алексея Морозова. Девушка сидела притихшая и немного обескураженная. Картины Врубеля в огромных дубовых рамах давили на нее. Хозяин кружил вокруг своей гостьи и все рассказывал, рассказывал…
        В конце концов Морозов успокоился и пригласил девушку к столу. Алексей Викулович никак не мог налюбоваться на юную танцовщицу. Как ухаживать за дамами, он основательно подзабыл. Высокий, красивый и очень тактичный Морозов не мог не понравиться Ирочке. Она протянула ему руку. Алексей подошел к ней и с несвойственной ему пылкостью поцеловал возлюбленную.
        Чувство оказалось взаимным. Теперь они всегда были вместе. Спектакли с ее участием Морозов от начала до конца выстаивал в кулисе и любовался своей «принцессой». Ирочка переехала в дом во Введенском переулке.
        В свободные от репетиций и представлений дни Морозов и его спутница направлялись в Абрамцево. Их вдохновляли эти места. По дороге заехали в Хотьково. Хотьковский женский монастырь расположился на высоком холме и издали выделялся кобальтовыми куполами. Глубокие зеленые глаза неожиданно молодой матушки настоятельницы глядели живо и приветливо. Надвратная церковь с золотой луковкой и мозаичной иконой над входом была бесподобна. Белокаменная кирпичная кладка сводов трапезной освещалась узкими арочными окнами с изумительными витражными узорами. Ледяной шестиметровый подклет под трапезной обдавал прихожан холодом и мраком.
        Начитанный Алексей Викулович за обедом рассказывал об истории края. Ирочка смотрела на него с восхищением. В стенах монастыря ощущались умиротворение и радость бытия.
        Следующая остановка - подземный Гефсиманский-Черниговский скит, расположенный в пяти верстах от Хотькова. Сначала появился хор. Затем гостей окружили монахи и проводили в подземные молельные залы. Дрожащий свет лампад, падающий на древние иконы, потеки на стенах, старые захоронения навевали тоску и уныние. Морозова здесь привечали. Он пару раз заезжал в это загадочное место, делал пожертвования монахам на строительство купели и оборудование святого источника. Жители окрестных сел круглый год набирали воду из местного родника и верили в его чудотворную силу.
        Купив в монастырской лавке медовуху и квас, влюбленные сели в английскую карету с Морозовским вензелем и направились в Абрамцево.
        При въезде в усадьбу на скамейке из разноцветных изразцов собственного производства восседал Михаил Врубель.
        - Обживаешь свое творение, Мишель?
        - Алеша, рад вас видеть. Надеюсь, вы остановитесь в моем доме. Без гостей дни текут удивительно однообразно. Савва Иванович не дождался вас и уехал в управление железной дороги. Все обитатели нашей «берлоги» завтра дают в вашу честь костюмированный бал с танцами и шампанским. Надеюсь, твоя спутница поразит всех своей грацией.
        - Спасибо, наше дорогое талантище, ты даже из лавки умудрился сотворить произведение искусства.
        - Алеша, приглашаю вас утром в гончарную мастерскую. Леплю изразцы для камина… все покажу, ничего не утаю.
        Вечер был необыкновенный. Листья могучих каштанов и вязов застыли в воздухе. В безоблачном небе звезды горели алмазами. Через коротко подстриженные кусты боярышника был виден белый настил сцены, на котором расположились музыканты. Раздались первые звуки оркестра.
        Вал удался на славу. Все было устроено на лужайке перед дачей Поленовых. Лица гостей скрывали незамысловатые маски зверей и птиц. Ирочка Аркадьева оказалась в центре внимания. Всех очаровала пластика балерины. Движение руки начиналось с мягкой волны в плече, которая через локоть плавно скользила к запястью и с необыкновенным изяществом проходила через каждую фалангу пальцев. После каждого танца общество устраивало ей овации. Морозов был горд за возлюбленную и, скрываясь за маской тигра, млел от удовольствия.
        Судьба впервые вмешалась в его сердечные дела. Алексей Викулович любил Ирочку, но с предложением медлил. Он боялся… боялся всех и всего. Что он мог предложить женщине в это смутное, нестабильное время? Морозов отчетливо понимал, что в любой момент может оказаться на улице без средств к существованию. И это в лучшем случае. Иметь на руках семью он позволить себе не мог. Ответственность за будущее давила на него.
        Ирочка, не дождавшись предложения, в скором времени вышла замуж за известного антрепренера, а Морозов загрустил и засел за каталоги.

* * *
        Во дворе усадьбы в Введенском переулке стоял одноэтажный дом брата Алексея Морозова - Сергея Викуловича Морозова - с пристроенной старообрядческой молельней. От семейного дела он был далек, а в обществе скучал. Сергей Викулович увлекался лошадьми, охотой и рыбалкой в своем подмосковном имении Желябино. Беззаботную жизнь Сергея обеспечивали проценты с отцовского наследства. Так и жили два брата холостяка в соседних домах богатой городской усадьбы.
        Свахи уже давно проложили тропку к домам братьев. Алексея сводницы растормошить не смогли - слишком тот был увлечен своей коллекцией. А вот Сергей Викулович клюнул и согласился на знакомство с юной 17-летней девицей Зинаидой Григорьевной Зиминой, дочерью богородского купца второй гильдии, старообрядца. Морозовы тоже блюли устои старой веры: носили большие бороды, ели только своими ложками и никогда не курили. Сергею понравилась скромная девушка-ребенок.
        Зина была небольшого роста, ее обольстительная фигура с тонкой талией и не по годам округлыми бедрами завораживала мужчин. Девушка в черном кружевном платье с белой лентой на поясе выглядела празднично. Приятное, загорелое лицо с приподнятыми бровями и чуть вздернутым носиком выражало удивление. Кроткий взгляд огромных серых глаз говорил о скромности и послушании. Коса, туго сплетенная из шелковистых коричневых волос, смотрелась нарядно. Радостная улыбка то и дело появлялась на ее пухлых, влажных губах.
        Семья Морозовых не одобряла всей этой любовной сумятицы. Приняли Зину плохо, считали ее «безродной разводкой», что впоследствии сыграло свою печальную роль в супружестве. Зина невзлюбила Сергея, который не вступился за нее, и уже через год ушла из дома. Да не просто ушла, а вышла замуж за дядьку Сергея Викуловича - Савву Тимофеевича Морозова.
        Савва еще год назад на венчании племянника приметил чудесную девочку. Одновременно со своими коммерческими победами он одержал скандальную победу и на любовном фронте. В те времена развод в России православием не одобрялся, а для старообрядцев это была и вовсе беда. Однако Савва пошел на скандал и громкий судебный процесс. Не испугался семейного позора и материнского проклятья. Свадьба состоялась. Молодая жена перессорила всех Морозовых. В семье старообрядцев такие события не приветствовались. Москва начала двадцатого века долго судачила по этому поводу. Оскорбленный Сергей Викулович уехал на всю зиму в свое подмосковное имение.
        Сразу после второго замужества Зинаида резко переменилась. Из тихой девчушки она превратилась во властную, надменную, честолюбивую хозяйку дома Саввы Тимофеевича. Умная, но до крайности амбиционная женщина, она баловала свое тщеславие старым известным купеческим способом - обожала и приобретала предметы роскоши. Хваткая, с надменным взглядом, комплексующая из-за своего низкого происхождения, вся увешанная золотом и жемчугами, Зинаида Григорьевна блистала в обществе. Хозяйка дома из кожи вон лезла, пытаясь превратить свой особняк в модный московский салон. Один за другим она затевала вечера, балы и званные обеды. Морозов потворствовал всем ее прихотям. Повышенное внимание на приемах хозяйка уделяла молодому красавцу, офицеру генштаба Александру Рейнботу, за которого после смерти мужа вышла замуж в третий раз.

* * *
        На момент Октябрьской революции шестидесятилетний холостяк Алексей Викулович Морозов проживал в особняке, заполненном фарфором и иконами. Сергей и Алексей продолжали заниматься своими делами и столоваться у любезнейшего управляющего Василия Егорова.
        Отец Василия, Филипп Сергеевич Егоров, был купцом средней руки и прибыл в Москву с женой и сыном на заработки в середине XIX века. Егоровы имели суконную лавку на Хитровом рынке. Проживали рядом - на Яузских воротах, в доходном доме Валуевой.
        Филипп Сергеевич, человек дальновидный, принял твердое решение дать сыну приличное образование. Мальчика отдали в четвертую мужскую гимназию на Покровке. Парень учился слабо, но учение закончил с аттестатом и похвальным листом. В старших классах Василий увлекся театром и не пропускал ни одной премьеры. Ночами приходилось дежурить в очередях за билетами на стоячие места в «райке». Актерских талантов у юноши не было, зато руки были золотые. Отцовская лавка держалась на нем. Все мастерил и ремонтировал качественно и скоро, а театр так и оставался пределом его мечтаний.
        Как-то в городской газете, вывешенной в кинотеатре «Колизей», он увидел большое объявление. Искали рабочего сцены в Благородное собрание, расположенное недалеко от Кремля. Именно в этом зале и произошел казус, изменивший его дальнейшую жизнь.
        После выступления известного итальянского тенора во время антракта в фойе затеяли фортепьянный дуэт на двух роялях. Концертмейстеры были готовы, а вот рояли стояли невпопад. Разноцветных красавцев стали сдвигать. У одного из инструментов сломалась задняя ножка, и он с грохотом рухнул на паркет. Это «громкое» происшествие вызвало живой интерес у чинно прогуливающейся, нарядной публики. Срочно вызвали рабочего театра, который не только проворно устранил все проблемы, но и мимоходом настроил рояль, подкрутив колки специальными щипцами. Невольным свидетелем театрального происшествия оказался Алексей Викулович, не пропускавший концертов заезжих знаменитостей. Расторопность и умение рабочего поразили его. Парень Морозову приглянулся. Через неделю Василий Егоров получил предложение и вышел на службу бригадиром-распорядителем усадьбы Морозовых во Введенском переулке.

* * *
        Новым революционным властям было не до Морозовых. Видимо одолевали более важные проблемы. На особняк во Введенском никто не нападал и не грабил. Но в снабжении домочадцев продуктами и дровами произошли большие перемены. Продовольственные карточки Морозовым не выдали. Основным добытчиком в доме стал управляющий Егоров. Он вышел на работу в Московское топливное объединение и получил продовольственную карточку служащего с талонами на сахар.
        Сослуживцем в МТО у Василия Егорова был молоденький студент Высшего технического училища Саша Вольфсон. Саша собирался жениться и вместо учебы зарабатывал на свадьбу и пропитание. Он прожужжал все уши коллеге про свою невесту:
        - Василий Филиппович, вы не представляете, какая у меня красивая невеста! Она очень веселая, умная и скромная. Советуется во всем.
        - А где вы с ней познакомились, Александр?
        - Ее семья живет с нами в одном доме на Покровке. Мы три года знакомы. Теперь решили пожениться. Женькин отец настаивает на свадьбе с раввином.
        - Еврейская свадьба, говорят, красивая.
        - Да, это все здорово, но совсем нет денег. На кольца копим. Раввин тоже денег попросит. Нам кроме талонов и карточек больше ничего не дают. Где деньги заработать - не знаю.
        - Может, талонами на мясо и сахар рассчитаться?
        - Да, я думал об этом. Жить все равно негде. Мы хотим с первого дня отдельно, хоть в общежитии, только не с родителями. Женька говорит, что с родителями жить нельзя, на кухне должна быть одна хозяйка. А с раввином надо поговорить, вы правы, Василий Филиппович.
        - Невеста ваша работает? Может, ей на работе чем помогут?
        - Нет, она учится на третьем курсе консерватории. На фортепиано играет. У них в помещении холодно, света и воды нет, а они занимаются… Так что рассчитываю только на себя.
        - А зачем консерватория в такое время работает? Не до музыки сейчас.
        - У них директором назначили мичмана-краснофлотца. Они его сначала в штыки приняли, малограмотный. Потом, ничего, привыкли. Музыку он, конечно, не понимает, но многих ребят от голода спас. Этой зимой мороз лютовал, так директор приказ вывесил, чтобы топить буржуйки реквизированными в Москве инструментами. Варварство, конечно, роялями топить, но Женька рассказывала, что он много отмороженных рук обогрел. После зимы этого моряка все уважать стали: и студенты, и профессора.
        - А кто же преподает в консерватории? Как можно учиться в таких условиях?
        - Женька посещала класс Александра Гедике. После его смерти перешла к профессору Киппу Карлу Августовичу. Стойкий мужик, голодный и больной ходит, немецкий погром в 1916 году пережил. Говорят, что он - знаменитый во всем мире музыкант, студенты его «чародеем» зовут.
        - Все образуется Александр, вы молоды, значит все у вас с Евгенией впереди.
        - Василий Филиппович, впереди-то впереди, а кольца где купить обручальные? Мы ходили с Женькой на Кузнецкий мост, в ювелирный. Керенки не берут, новые деньги тоже не берут. Просят золотые червонцы или серебром… Ну вот скажите, где нам брать червонцы, если их нет? Не знаю я. Родительские кольца мы брать не хотим, да и деньги тоже. Сами как-нибудь.
        Во время очередного чаепития с карамельками Егоров предложил студенту комнату в своей квартире на первом этаже особняка Алексея Морозова. Он спланировал все верно. Уплотнения было не избежать. Комендант районной управы наведывался уже дважды, а комиссия «по разгрузке Москвы» настойчиво вызывала к себе Алексея Викуловича. Егоров решил самоуплотниться и пустить в дом молодую семью, дабы избежать более жесткого развития событий.

* * *
        Во дворе усадьбы Морозова находились многочисленные конюшни с лошадьми. Располагались они за садами и выходили к Садовому кольцу в районе Курского вокзала. Лошадей разводил Сергей Викулович. Его скакуны принимали участие в бегах и радовали хозяина призами московского ипподрома. Лошадей новая власть реквизировала и передала в транспортный отдел Центрального района Москвы. Когда работникам транспорта становилось совсем невмоготу от голода, они списывали одну-две лошадки. Транспортникам шел дополнительный паек, а бывшим владельцам конюшен перепадали жалкие, но жизненно необходимые остатки. Кониной Морозовы были обеспечены, это их и спасло.
        В марте 1918 года спокойствие закончилось. Особняк захватили вооруженные латышские анархисты «Лесна». Самостийные экспроприаторы нанесли много вреда коллекции: разбили много фарфора, погубили миниатюры и часть икон, уничтожили личный архив Морозова. Алексей Викулович остался жив чудом. Он прошел через многочисленные допросы «с пристрастием», которые заканчивались инсценировками расстрела. Но удача повернулась лицом к великому собирателю. Его зять, Матвей Кузнецов, когда-то учился в гимназии с революционером Мураловым. Иван Муралов, по просьбе Матвея и спас Алексея Викуловича, прислав три грузовика с вооруженными чекистами. Оперативники разоружили анархистов, арестовали главарей и освободили Морозова. Остальных обитателей усадьбы бандиты не трогали.
        После погрома в декабре 1918 года дом во Введенском реквизировали, а поредевшую коллекцию национализировали. В Морозовском особняке открыли музей фарфора и древнерусской живописи. Вывшему хозяину Наркомат просвещения оставил две комнаты на первом этаже. В июле 1919 года хранителем музея новые власти назначили скульптора Сергея Мограчева, а помощником - Алексея Викуловича. Отношения у красного скульптора и бывшего дворянина не сложились, но Морозов получил долгожданные продовольственные карточки, что было жизненно важно.

* * *
        В 1919 году в особняке появились новые жильцы. Коллегия райсовета и комиссия «по разгрузке Москвы» приняли решение о принудительном уплотнении комнат первого этажа. В кабинет управляющего заселили семью железнодорожного служащего Лукаша Потоцкого. Лукаш со своей прелестной женой Ядвигой, как и все жильцы особняка, были приглашены Егоровым столоваться в складчину.
        В начале двадцатых годов за этим скромным столом собирались домочадцы реквизированного особняка Морозовых. Хозяйкой стола была Серафима Петровна Егорова, супруга бывшего управляющего имением; помимо нее, за столом присутствовали: Василий Егоров, безмерно преданный семье Морозовых человек, кормилец семьи, получатель продовольственных карточек с января 1918 года; Алексей Викулович Морозов, помощник смотрителя собственного музея; Сергей Викулович Морозов; молодая супружеская пара студентов - Женечка и Александр Вольфсоны - и поляки Ядвига и Лукаш Потоцкие.
        Это были далеко не прежние шикарные застолья с осетрами и черной икрой. Однако общение таких разных людей в шикарном, голодном и холодном особняке скрашивало всем нищету и уныние революционных лет. Двадцатилетняя Женечка то и дело садилась к белому роялю и играла веселые мазурки и польки. По субботам Женя и Ядвига играли в четыре руки. На ура шли ноктюрны и вальсы Фредерика Шопена, особенно «собачий вальс». Участники вечеринки превращались в лицедеев. Все включались в шуточную театральную импровизацию, копировали звуки различных животных и в такт музыке весело лаяли.
        Сергей Викулович, обычно пребывавший в сумрачном настроении, оживал. Во время ужинов и субботних вечеров он не отводил влюбленный взор от Ядвиги Потоцкой. Сергей был в ударе. Он, в меру привирая, рассказывал о своих «триумфальных» победах на охоте и рыбалке. Находясь в лирическом настроении, братья подпевали музицировавшим дамам прекрасными баритонами. Василий Егоров представлял комические сценки из жизни театра, где он трудился в молодости:
        - Однажды маститый режиссер спросил у старой уборщицы театра, какие постановки она больше любит, балетные либо оперные?
        - Балетные,  - твердо ответила женщина.
        - Почему?  - поинтересовался режиссер.
        - На операх мужчины пьют больше коньяка в буфете, а потом гадят в туалетах. Убирать-то мне приходится,  - не задумываясь, ответила уборщица.
        Во время рассказа Егоров изображал обоих персонажей, меняя при этом позы, голос и мимику лица.
        Расходились гости по своим комнатам ночью с улыбками и в приподнятом настроении.

* * *
        Сергей Викулович Морозов влюбился без ума в Ядвигу Потоцкую. После недолгих ухаживаний сделал ей предложение. Они стали жить вместе в одной из комнат одноэтажного дома Сергея Викуловича. Остальные помещения реквизировала комиссия «по разгрузке Москвы» и отдала детскому приюту имени Луначарского. Лукаш остался жить в особняке, в квартире Егорова.
        Ядвига быстро сориентировалась и, будучи дамой с жестким хватом, прибрала к рукам все остатки некогда бесценного имущества Сергея Викуловича. Ограбив его дочиста, она бросила Морозова и вернулась к Лукашу. Гражданские браки в то время были популярны, поэтому никаких проблем с законом у супругов не возникло. Лукаш, провернувший очередную аферу, потирал руки от удовольствия.
        Сергей Викулович не смог пережить второго предательства любимых женщин. Осенью 1921 года он бросился с крыши особняка на булыжную мостовую.

* * *
        Прошел НЭП со своими яркими прилавками и шумными ресторанами. Восстановились лучшие магазины. Засверкал позолотой Елисеевский на Тверской. Его оборудовали американскими подъемниками и блестящими кассовыми аппаратами, хрустальные люстры и нежные китайские вазы создавали домашнюю атмосферу. Восстановленные подвалы в несколько этажей были забиты фруктами, сырами и мясом. Продукты появились во всех магазинах Москвы. Заработали бесплатные детские и взрослые столовые. Засверкали огнями рестораны «Метрополь», «Эрмитаж» и «Рига». Перестали умирать от истощения пациенты больниц и приютов. На московских окраинах торговцы выстроили огромные склады для товаров и провизии. На улицах появились лоточные рынки, всюду сновали коробейники.
        Наступило время нехватки особняков для заселения огромного советского хозяйства. Все министерства и ведомства переехали в белокаменную, а размещать их было негде. Особняк с музеем фарфора оказался лакомым кусочком и предназначался под курсы марксизма-ленинизма Российской коммунистической партии. Алексею Викуловичу стало ясно, что музею и частным жильцам там не быть. Особняк Морозова был предназначен к выселению. Произошло это событие летом 1929 года. Комиссия «по разгрузке» Москвы выделила уже старому, одинокому Алексею Викуловичу десятиметровую пустующую комнату с окнами в коридор в коммунальной квартире на Покровке в доме 27. Морозова уволили с должности помощника смотрителя музея, и в 73 года он опять остался без средств к существованию.
        Коллекцию Алексея Викуловича уполномоченные московских властей погрузили на три грузовика и отвезли в заброшенную церковь усадьбы Кусково. Охрану власти не выставили, а ключи от бывшего храма выдали Морозову. Несмотря на преклонный возраст, Морозов ежедневно посещал и охранял свое собрание. Кропотливо и настойчиво он пытался восстановить утраченные каталоги.
        В квартире на Покровке жильцы приняли старика с любовью. Из вещей Морозов перевез лишь старый французский чемодан из прошлой жизни. Обустройством жилища Алексея Викуловича занялись соседи. Столовая посуда, кухонные принадлежности, примус, фитильная машина «Греу», шведская мясорубка, постельное белье с новыми полотенцами, занавески, люстра на пять рожков, ковер, кровать с тумбой, стол и старинный шкаф преобразили комнату. Жилище стало теплым и уютным. Общими усилиями была водружена буржуйка и выведена на улицу труба. По поводу заселения нового жильца в огромном коридоре коммуналки накрыли праздничный стол. Алексей Викулович расплакался и поблагодарил соседей за спасение.
        Оставшийся без пропитания, загнанный в угол Морозов обратился к Луначарскому о назначении пенсии. Совершенно неожиданно почтальон принес положительный ответ: Алексею Викуловичу выделили минимальную пенсию советского служащего в 25 рублей. В знак уважения к великому собирателю ему торжественно вручили постоянный пропуск в Дом ученых, где бесплатно подавали чай. Этим знаком внимания Морозов очень гордился.
        После многочисленных обращений Морозова в Кремль в американской оранжерее усадьбы Кусково в 1932 году, наконец-то открыли Государственный музей фарфора. Все экспозиции из временного хранилища в храме перенесли в оранжерею. Алексей Викулович вместе с сотрудниками музея с увлечением занялся изготовлением витрин и размещением фарфора. Собранию каждого завода-изготовителя отвели отдельный зал.
        6 декабря 1934 года Москва провожала в последний путь урну с прахом Сергея Мироновича Кирова. Транспорт не работал. 77-летний Алексей Викулович, так и не дождавшись трамвая, пошел пешком из усадьбы Кусково на Покровку. Путь был долгий, и он простудился, тяжело заболел и тихо скончался на руках своих соседей. «Моя судьба неразрывно связана с моими собраниями, я ими жил, в них был смысл моего существования…»,  - написал Алексей Викулович Морозов в своем дневнике.

* * *
        Послесловие.
        - Морозовская детская клиническая больница работает по сей день и продолжает лечить детей.
        - Дом № 21 Алексея Морозова по Подсосенскому переулку жив и поныне, реставрирован и находится в отличном состоянии. Балкон второго этажа поддерживают статуи атлантов. Под сводом крыши виден герб Морозовых. Потрясает своей изысканностью внутреннее убранство, созданное Михаилом Врубелем.
        - Во дворе сохранился одноэтажный дом Сергея Морозова. Он бездарно надстроен тремя этажами и находится в упадке. В трех комнатах первого этажа работает детская художественная студия. Старообрядческая молельня, пристроенная к дому слева, заброшена. Огромный сад, конюшни и другие постройки усадьбы не сохранились. В январе 1922 года Введенский переулок, названный в честь действующего храма Введения в Барантах, переименован в Подсосенский.
        - Коллекция фарфора Алексея Викуловича Морозова, одна из лучших в мире, экспонируется в Государственном музее фарфора в Кусково. Каталоги Морозова изданы советскими издательствами и доступны читателю.
        - Собрание икон хранится в Оружейной палате Кремля.
        - Полотна Врубеля, украшавшие особняк Морозова, выставлены в Третьяковской галерее.
        - Квартира № 28 по улице Покровке, д. 27 (дом Дмитрия Боткина), где провел последние годы жизни Морозов, добротно отреставрирована в 1990-х годах. Сохранилась парадная лестница из белого мрамора. В квартире расположен Культурный центр с камерным залом, книжным магазином и китайской чайной.
        P.S. Большое спасибо авторам дневников и научных статей о семье Морозовых, которыми я постоянно пользовался во время написания повести.
        Отдельная благодарность сотрудникам:
        - Фонда ветеранов армии и флота (особняк Алексея Викуловича Морозова в Подсосенском переулке, д. 21);
        - музея фарфора в Кусково.
        - Культурного центра на Покровке, д. 27;
        - музея Абрамцево;
        - детской художественной студии (особняк Сергея Викуловича Морозова в Подсосенском переулке, д. 21).
        Рассказы
        Веники
        Сколько волка ни корми, он все равно в лес смотрит.
    Русская пословица
        Марк вылез из жгучей сауны, прыгнул в прохладную воду и замахнулся на сто метров брассом. Плавать Марк не умел. Он купался. Но, как и все плохие пловцы, признаваться себе в этом не желал и считал свой стиль идеальным. Водные процедуры прервала дежурная по бассейну, вызвав адвоката к телефону. Марк пробурчал что-то невнятное и стал карабкаться по скользкой, неудобной лестнице.
        - Марк Аркадьевич, добрый вечер. Это Матвеев, помните такого?
        Звонок был некстати. Стоять в шлепанцах у стойки администратора было холодно и мокро, а с носа предательски капало в трубку телефонного аппарата.
        - Да, да, слушаю вас, что-то срочное?
        Марк вспомнил министерского мужика в серьезных чинах, которому помогал в свое время. Нюансы забылись, но Матвеев остался на свободе и при должности. Это в памяти осталось.
        - Марк, у меня всегда все срочное и очень важное. Я часто не беспокою. Как у вас дела?
        - У меня с носа капает, Валерий Сергеевич, прямо в трубку.
        - Имя отчество помните, чертовски приятно. Насморк? Будем лечить. Вы нам нужны здоровенький.
        - Я не шучу, вы меня из воды вытащили.
        - Не из сауны, это уже хорошо.
        - Нет, из бассейна, но если телефон заглохнет, знайте, это по вашей вине.
        - Марк, я вам гарантирую полную компенсацию и за испорченный телефон, и за потерянное время… У моего товарища проходит обыск. Без вас он не отобьется, сломается. Жена его звонила, кричала, что муж на грани, может сорваться. Надо его успокоить и помочь чем сможете.
        - Натворил-то что ваш товарищ?
        - Это боевой товарищ… Вы понимаете меня?
        - Да, это уже теплее. Так что же натворил ваш боевой?
        - Веники, Марк Аркадьевич, веники!
        - Валерий Сергеевич, я вас уважаю, но вениками не занимаюсь, уже давно перешел на пылесос,  - пытался отшутиться адвокат.
        - Веники, товарищ адвокат, посерьезнее будут, чем любые штучки-дрючки, но разговор не о том. Гонорар ваш я помню и его удваиваю. Адрес будете записывать?
        - Диктуйте, Валерий Сергеевич.

* * *
        Обыск был в самом разгаре. Поговорить с подозреваемым и прояснить ситуацию не удавалось. Не зная фабулы, войти в дело невозможно. Улучив момент, когда следователя на кухне не было, Марк подошел к хозяину квартиры:
        - Я адвокат, Марк Сорин. Меня просил подъехать Матвеев.
        - Да, да, я все уже понял, спасибо, а то мне, знаете ли, совсем неуютно одному. Зовут меня Семен, Семен Борисович Липко, хотя знакомиться предпочел бы в другом месте.
        - Коротко, фабулу, что вам инкриминируют? Что от вас хотят услышать? Выл ли допрос? Что вы успели сказать? Что ищут, и чем нам грозит находка?
        - С утра приехали на завод, я там начальником АХО[8 - Административно-хозяйственный отдел.] работаю, вскрыли холодные амбары на территории и стали пересчитывать веники…
        - Я думал, Матвеев шутит…
        - Не шутит ваш Матвеев, потом объясню, если дадут. Короче, вениками началось, похоже, ими и закончится. Нам надо поговорить, товарищ адвокат, иначе вы не сможете оценить ситуацию.
        - Хорошо, вас понял… вызываем скорую. Минут через 15 у вас начинается приступ. Немного прижало…
        - Товарищ следователь, прошу принять срочные меры, моему клиенту плохо!  - Марк повысил голос.
        Бригада скорой прибыла минут через сорок. Появилась возможность поговорить обстоятельно.
        - Марк, трагизм в том, что я жулик и к великому сожалению крупный. Но я ни секунды не собираюсь сидеть, вы это должны усечь с первого дня нашего знакомства…
        - Семен Борисович, пользуясь вашей терминологией, я усек. Но бросаться на амбразуру не всегда хорошо, успокойтесь, иногда надо поискать выход и ключ. Давайте к делу. Из-за чего сыр бор?
        - Года три назад к нам на завод «Маяк» загнали по разнарядке из министерства штук пятьсот веников. Пять вязанок по сто штук. Их сгрузили в ангар, и уборщицы цехов и отделов стали их разбирать. Веники я сразу списал, чего на них любоваться, веники и веники. Где-то через недельку, поздравляя главбуха с днем рождения и визируя документы, я обнаружил, что веников по накладным было не пятьсот, а пятнадцать тысяч! Бухгалтерия даже не икнула и все проплатила. Для них это не сумма. Расходный материал прибыл и был списан, что шум поднимать? Веник он и в Африке веник! Меня никто бы и не понял. Ну, видел какие-то бумажки! Как видел, так и забыл…
        - В какую цену веники тогда были?
        - Как и сейчас, два рубля с копейками за штуку. После очередного совещания в министерстве Матвеев попросил меня задержаться. Сказал пару дежурных фраз и всучил толстый конверт. Мол, премия тебе, Семен, за ратный труд. Премия, так премия, взял с превеликим удовольствием. Вот и все. Простая схема, товарищ адвокат.
        - Больше конвертов не было?
        - Как не было? Дальше - больше. Это со схемой все, а злоключения продолжались. Шло по нарастающей. Каждый квартал поступало ко мне от пятнадцати до двадцати пяти тысяч веников, которые я и в глаза не видел.
        - Их совсем не привозили?
        - Привозили вязанок по пять, семь в год, но кто их считал? Кому охота веники перебирать, да к тому же списанные с бухучета?
        - Вы один получали премиальные?
        - Нет, конечно, Матвеев договорился со многими хозяйственниками на предприятиях, всех я не знаю, но человек пятнадцать в моей записной книжке есть. Мы на переподготовке в подмосковном доме отдыха перезнакомились, там и Матвеев был, речь толкал… Что-то про победу социалистической собственности над капиталом.
        Марк судорожно начал складывать и умножать. Цифры прыгали в голове, наскакивая одна на другую. Даже прикидочные результаты настораживали, сумма хищения вырисовывалась в полтора миллиона рублей в год. А за три года и считать не хотелось[9 - Новый автомобиль «Жигули» (ВАЗ 21011) в годы развитого социализма стоил 5300 рублей, а проезд в трамвае - три копейки.].
        От «высшей» математики у дотошного адвоката свело правое плечо и шею. Цифры зашкаливали[10 - Хищение на сумму свыше 10 000 рублей считалось в те годы особо крупным.].
        - Марк, что с вами?  - Семен поднял брови.
        - Занимался криминальной арифметикой.
        - И как результаты?
        - Да… сбился со счета,  - ушел от ответа адвокат.
        Ложь во спасение была необходима: Липко должен быть вменяем и по возможности уравновешен.
        - Семен Борисович, где ваша записная книжка? Ее нашли, изъяли?
        - Книжка в кармане. Меня не обыскивали.
        - Вырвите странички с телефонами коллег из дома отдыха… Все до одной. Что вы успели сказать следователям?
        - Нес всякую чушь, может, что и сболтнул лишнего. Но допроса не было, так что отказаться не сложно.
        Разговор адвоката и клиента проходил полушепотом в присутствии бригады скорой. Доктора, разинув рты, слушали двух странных мужиков и пытались хоть как-то обследовать больного. В эту секунду на кухне появилась жена Липко. Улучшив момент, она неспешно, с достоинством подошла к столу и положила увесистый конверт в черный чехол врачебного тонометра. Медики как по команде отвернулись и стали собираться.
        - А укольчик?  - пошутил Семен.
        Врачи остроты не поняли и потянулись к сумке с красным крестом.
        - Семен Борисович, поговорить нам в ближайшее время будет сложно, посему вырабатываем тактику зашиты. Когда и сколько привозили веников на предприятие, вы точно не помните. Ни с кем о поставках не договаривались. Расходный инвентарь присылали по разнарядке. Веников для работы хватало, претензий к поставщикам не было. На заводе у вас много других вопросов, и вениками вы занимались постольку-поскольку. Если очная ставка с Матвеевым, то никаких личных договоренностей с ним не было. Точка. Денег ни у кого никогда не брали, да никто и не предлагал. Точка. Это инструктаж на день, два, потом я подтянусь. Сегодня, завтра могут не пустить к вам под разными предлогами. Давление будет жестким - держитесь!
        Семена увезли к следователю. Марк поехал следом, но на допрос его не пустили.

* * *
        - Валерий Сергеевич, почему встреча с адвокатом в министерстве? Огласки не боитесь?
        - Уважаемый Марк Аркадьевич, мне прятаться не от кого. Весь на виду, открыт для людей. Мы патриоты, причем честные и неподкупные. Ведь так?
        - Ну… в целом, так.
        - Именно так! На том и стоим, а вы… огласка! Какая огласка? Мне нечего скрывать от народа и партии!
        - Валерий Сергеевич, давайте закончим официальную часть и покурим где-нибудь в коридоре.
        Они вышли из кабинета и спустились в столовую на первом этаже. Матвеев перешел на громкий шепот:
        - Хрен им, мой дорогой адвокат, хрен и все!  - он задрал манжет и показал увесистый кукиш.
        - Вы о ком?
        - Сами знаете о ком. Пусть сами живут на эту зарплату, а мы не будем…
        - К чему эти выпады, Валерий Сергеевич?
        - К тому что у них ни-че-го на нас нет! Веники - пустое место, нелепица, вздор! Никто ничего ни у кого не крал. Стерлись венички и все… Ис-тре-па-лись!
        - Валерий Сергеевич, тактику защиты я понял, согласен с ней полностью. Но ее надо довести до логического конца. Много свидетелей, много предприятий, и на каждом, как я понял, есть ваш «боевой» товарищ. Всех нужно услышать. Слова нужные сказать. Поддержат ли они ваш оптимизм? Задержать кого-то могут, а в изоляции думается по-другому. Не переведут ли стрелки на вас?
        - Марк, вы же серьезный человек. С друзьями, как понимаете, я встречаться сейчас не могу, вся надежда на вас!
        Закончив фразу на подъеме, Матвеев пододвинул к краю стола красную папку с толстым конвертом внутри. После чего в один присест выпил стакан компота из сухофруктов, в котором сиротливо плавала сушеная груша.
        - Валерий Сергеевич, сейчас обговорим тактику вашего поведения на допросе, затем я начну беседовать с каждым из ваших «боевых» друзей. Мне нужны их телефоны и машина с водителем. Это сегодня. Завтра - хороший товаровед по хозяйственным расходным материалам. Через три дня - толковый бухгалтер и небольшая съемная квартира в центре, лучше на 1-м этаже.
        Матвеев внимательно выслушал и, как послушный школьник, все скрупулезно записал. Встал, пожал Сорину руку и вышел. Адвокат остался изучать пустой граненый стакан, на дне которого лежала скрюченная никому не нужная груша.

* * *
        На черной блестящей волге Марк Аркадьевич Сорин подъезжал к драному бетонному забору на юге Москвы. Одна из многочисленных дыр в заборе оказалась проходной фабрики «Вымпел». Директор с журналом «Огонек» в руке стоял у входа по стойке смирно. При появлении адвоката он согнулся и пошел винтом, то обгоняя, то пропуская его вперед, всем своим видом выказывая учтивость и почтение гостю. Движение закончилось у длинного производственного корпуса, из разбитых окон которого валил дым. Покружив по узким и грязным коридорам, они, наконец, добрались до шикарной резной двери из мореного дуба. Директор пригласил Марка в кабинет.
        Стол прогибался от яств и ярких бутылок. Готовился пир.
        - Я вас вынужден разочаровать, Бернард Сильвестрович, вы не угадали. Ни пить, ни есть мы не будем. За стол спасибо. Через час я должен уехать. И беседовать мы будем не здесь. Я видел уличную курилку для рабочих. Мы можем там поговорить часок? Без посторонних… Возьмите с собой карандаш и блокнот.
        Радушный хозяин выпрямился, нежно погладил запотевшую бутылку «посольской» водки и пулей выскочил на улицу.
        - Бернард, вы уже в курсе событий?  - Сорин боялся вторично не выговорить отчества клиента.
        Директор сглотнул слюну и кивнул.
        - Вас могут вызвать на допрос, возможны очные ставки. Мы должны определиться с вашим поведением на следствии.
        Бернард мотнул головой и резко вскочил.
        - Присаживайтесь, так удобнее,  - предложил Марк.
        Клиент присел, взял шариковую ручку, занес ее как дамоклов меч над полем битвы и приготовился писать.
        - Адвоката на допрос свидетеля не пустят. Отбиваться будете один. Лучше меньше говорить и больше слушать. На вопросы постарайтесь отвечать уклончиво, мол, не помню. Расходные материалы не отслеживаю, на то они и расходные. Веники никогда не считал, много их очень. Как приходили на склад, так и уходили на производство. Скажете считать, буду считать, мы люди маленькие. И ошибиться можем. А если какие инструкции нарушил, извините, не по злому умыслу. Жестко отвечать только в двух случаях: никогда ни с Матвеевым, ни с кем другим о поставках веников не договаривался и денег ни у кого никогда не брал!  - Марк сделал акцент на последней фразе.  - Вы получаете зарплату в кассе фабрики два раза в месяц. Аванс и расчет. Все! Вы поняли меня?
        Бернард, не проронив ни слова, поднялся со стула и вытер грубой, шершавой ладонью пот со лба.
        - На вас могут давить, пугать… держитесь! Никто вам ничего плохого не сделает. Попугают и отпустят. Вы - свидетель.
        Молчаливый директор впервые улыбнулся и недвусмысленно потянулся к бумажнику.
        - Нет, нет, спасибо, все накладные расходы оплачены. Все нормально. Но реакция у вас, Бернард, правильная. После допроса позвоните мне, пожалуйста.

* * *
        Завод «Знамя» жил своей размеренной производственной жизнью. Работа кипела в цехах и отделах. Рабочие и служащие с авоськами и пакетами тянулись в столовую за продовольственными наборами. На лавочках около гаража работал заводской «вещевой рынок». Возбужденные женщины в синих и белых рабочих халатах занимались обменом товаров, купленных по профкомовским талонам. При этом они, раскрасневшись, громко кричали и никакого внимания на прошедшего мимо главного инженера не обращали. Талоны на покупку вещей во времена дефицита были делом серьезным. Брали все подряд и без разбора. После чего, срывая голос, две-три недели обменивались друг с другом, доводя себя и товарок до полуобморочного состояния.
        В своем кабинете главный инженер познакомил Марка с начальником АХО. Распорядился подать две чашки чая и демонстративно вышел. Хозяйственник, здоровенный мужик под два метра, поставил стул напротив Марка и уселся, расставив широко ноги.
        - Говорят, вы вениками интересуетесь, господин хороший? Несолидно как-то. Может че надо? Так мы мигом…
        - Вы, верно, не поняли, я не следователь. Я адвокат. Помочь приехал, допросы…
        - Мы мужики простые, нам че следователь, че не следователь - все одно. Помощи не надо, сами с усами. А венички, че венички… вон берите, сколько хотите. У нас и березовые есть… для баньки. Или вас только для мусора интересуют, пол мести… Нас не трожь, зачем людёв пугать, пуганые мы.
        Клиент прервал разговор на полуслове и, громко топая, вышел в коридор.

* * *
        К комбинату «Звезда» на Мстиславке Сорин подъехал после обеда. Солнце жарило нещадно. Толстые зеленые мухи облюбовали скульптурную группу из чугуна, выставленную у проходной. На мощной бетонной основе два парня с распростертыми объятьями встречали девушку в воздушном платье. Она с лучезарной улыбкой неслась им навстречу, держа в вытянутой руке крупную птицу. Какое отношение эта чугунная тройка имела к комбинату сухих смесей можно было только гадать.
        На проходной Марка никто не встречал, но пропуск был заказан. Адвокат позвонил пару раз по внутреннему телефону, висящему на исписанной стене, и вышел на свежий воздух. Путь лежал мимо двух производственных корпусов, котельной и стенда передовиков соцсоревнования.
        - Я ничего не знаю, я и вас не знаю и никого не знаю… я контуженный!
        - Вы Сергей Петрович?  - Успел вставить Сорин.
        - Сергей - я, но больше ничего не помню, контузия… контузия, поэтому уходите, вы наверно ошиблись дверью… справка есть из диспансера!
        - Сергей Петрович, нет проблем, я ухожу, ухожу. Но прежде чем я закрою дверь, должен сообщить, что у вас отличный способ защиты. Тактика верная, вот так, точно так себя и ведите на допросе. До свидания!
        - Что ж мы тут совсем лохи? Не переживайте, так и будет. Матвееву привет… А справка? Справка есть, настоящая, вы не сомневайтесь.

* * *
        НПО «Факел» встретило нас колонной автобусов, выстроившихся вдоль забора. Детишек увозили в пионерлагерь. Пересменок.
        - Здорово,  - подумал Марк, разглядывая озабоченные лица молодых, красивых мамочек,  - мне бы своего двоечника засунуть в такой лагерь на пару смен. Надо Матвеева попросить.
        Рядом с плакатом первого пионерского отряда стоял холеный мужик лет пятидесяти в красном пионерском галстуке.
        - Ребяток провожаю на вторую смену. Вы Сорин? Марк Аркадьевич? По номерам узнал, «Волга» из нашего гаража. Рад, очень рад.
        Директор пригласил Марка в микроавтобус и устроил занятную экскурсию по огромной территории предприятия. Минут через 20 автобус притормозил у крохотного деревянного строения.
        - Для народа, исключительно для трудового народа выстроили. Как там у Высоцкого: «Сажу, копоть смыл под душем, съел холодного язя…» Вот такая у нас банька. Я слышал, вы Высоцким увлекаетесь, так у нас и песенки его есть, включим, обязательно включим, и массажик…
        - Борис Александрович, может, спутали меня с кем, я не ревизор, я адвокат по щекотливым вопросам…
        - Да ничего мы не спутали, Марк Аркадьевич, друзья Матвеева - наши друзья. Да и дело хорошее делаете, нужное и ах какое полезное! Так что без вас никуда. Проходите, гостем будете.
        После прекрасной парной и качественного массажа в четыре женских руки в предбанник привели субтильного мужчину, завернутого в белую простыню.
        - Это наш начальник АХО, Колосник Илья Сергеевич. Прошу любить и жаловать. Мы вас оставим, вы уж беседуйте, беседуйте на здоровье.
        Неказистый Илья Сергеевич налил себе кружку кваса и обратился к адвокату неожиданно громким и низким голосом:
        - Может мне на пару недель слинять куда, Марк Аркадьевич? Рассосется все, притихнет, я и вернусь?
        - Илья Сергеевич, вы свидетель. Надо собраться и сходить на допрос. Бегать можно, но смысла в этом нет. Такие дела тянутся долго. Да и куда убежишь? Я бы не прятался. А вот ваши ответы на допросе нужно скорректировать.
        Коррекция заняла часа два, за которые были выпиты два бочонка с квасом, бутылка водки и съедена бадейка салата.

* * *
        НПО «Комета» располагалось в зеленой зоне Подмосковья. Обошлось без пропускной волокиты. Перед Марком распахнулись транспортные ворота, и машина плавно подъехала к главному конструкторскому корпусу. Встречала его делегация из плотных, основательно помятых жизнью мужиков, на пиджаках которых сверкали государственные знаки отличия. Все разошлись по уютным и бесшумным лифтам и поднялись на 22-й административный этаж. Кабинет утопал в ковровых дорожках и плюшевых креслах. По центру стоял овальный стол красного дерева размером с небольшое островное государство. Дополняли антураж бутылки с «Пепси», хрустальные бокалы и телефон спецсвязи с золотым гербом СССР. Бархатное знамя в углу завершало демонстрацию мощи и величия хозяина кабинета.
        Слово взял маленький, полный человек с красным лицом и орденом на груди:
        - Товарищ адвокат! Мы рады вас приветствовать в нашем большом и дружном коллективе. Могу с полной ответственностью заявить, что наш начальник АХО не может сегодня присутствовать в этом кабинете. Его нет, а на нет и суда нет! Мы его заслали… извините, послали отдыхать. В ближайшее время он будет находиться в городе Анапа в нашем заводском санатории. Потом круиз по Черному морю, скорей всего, с заходом в Болгарию. Так что ни для вас, ни для нас он будет, строго говоря, недоступен. Надеемся на понимание. Сотрудники должны отдыхать, а хорошие сотрудники должны отдыхать хорошо…
        Марк уже понял, что речь держит генеральный директор, и с третьей попытки вставил слово:
        - Товарищи, вашего хорошего сотрудника могут вызвать на допрос, что делать-то будем?
        - Марк Аркадьевич, а вот решение этого вопроса и будет вашей наисложнейшей и почетной задачей. Мы вас ценим и будем всячески поддерживать. Нам бы очень не хотелось, чтобы наш начальник подразделения попал в криминальные разборки. Краснознаменный коллектив… ни к чему нам это! Мы не будем мешкать и готовы оказать любую моральную… и не только моральную помощь. Но объединение пачкать не дадим!
        - Отпуск - слабый аргумент, товарищи. Может, он немного болен?
        - Видите, вы уже работаете и работаете продуктивно. Конечно, конечно, начальник АХО болен и болен серьезно. Все необходимые справки и выписки из больницы Анапы будут предоставлены вам, Марк Аркадьевич, в ближайшие три дня. А вы, Виктор Иванович,  - генеральный переключился на одного из своих заместителей,  - срочно вызовите ко мне главных врачей шестой и тридцать второй медсанчастей.
        Виктор Иванович, седовласый старец, привстал из-за стола и активно замотал головой в знак согласия с оратором.
        - И еще один, последний вопрос, товарищи, я не буду навязчивым. Наверняка будут запросы следствия на ваше предприятие. Я как адвокат могу рассчитывать на разумный письменный ответ?
        - Все ответы с вами будут согласованы, Марк Аркадьевич. Виктор Иванович с этой минуты будет крайне внимателен к вашим просьбам и рекомендациям.
        На этом высокая аудиенция была закончена.

* * *
        «Сколько веревочке не виться, а конец будет». Эту народную мудрость Марк знал. И один конец завязал, чтоб не лохматился. Но их было два, и об этом пословица умалчивала… Выл поставщик, и от его позиции многое зависело.
        В узкую арку на Маросейке автомобиль проехал с трудом. Трест «Союз Артель» размещался в старинном особняке с белыми колоннами и потертыми мраморными ступенями. Директор конторы стоял между колоннами с распростертыми объятьями.
        «Бывалый таежник или старатель, этакий мужик у костра, приодетый в цивильную форму»,  - гадал Сорин.
        - Марк Аркадьевич, с добром к нашему шалашу или с плохой вестью? Вы уж нас, сиволапых, не стращайте, а то в лес убежим,  - пробасил радушный хозяин. Лицо его озарила обаятельная улыбка, которая так редко наблюдалась у клиентов Марка.
        - С добром, Иван Степанович, с добром.
        - Тогда проходите, гостем будете,  - Иван машинально нажал фиксатор ножного протеза и расселся в потрепанном кресле.  - Скромно живем, как видите, не шикуем…
        - Иван Степанович, сразу к теме, если вы не против. Работаю в настоящее время по хозяйственному делу, возбужденному по хищению веников. Дело необычное и на наше счастье сложное. Товар копеечный, разобраться в хитросплетениях поставок и списаний сложно. Но суммы в итоге получаются крупные. Поэтому наняли адвоката. Закупка и поставка ваша…
        - Марк Аркадьевич, мне уже все рассказали и попугали, и постращали… Только не пойму никак, мы ведь и золотишко моем, понятно, интересуются. Заготовки пушнины ведем, тоже понятно, но… веники! Уж извините меня темного, отсюда я удара не ждал, никак не ждал…
        - Все не так страшно, Иван Степанович. При правильной тактике зашиты дело может развалиться. Уж больно все запутанно.
        - Марк, я так понимаю, нету никаких веников! Выли и нет. Истрепались, отработали свое, так сказать, и исчезли. Поставки шли по накладным как положено, так и было, а потом… Что потом? Суп с котом. Веник, он и есть веник, на помойке его место. Послужил трудовому народу - и на заслуженный отдых.
        - Позиция хорошая, Иван Степанович. Вы не юридический ли заканчивали? А что, заготовители, водители и экспедиторы придерживаются вашей позиции?
        - Инструктаж проведен, Марк Аркадьевич, кто ж себе враг? Все как под копирку скажут.
        - Иван Степанович, нескромный вопрос. Вы не из таежников? Много в вас свободы и свежего воздуха… москвичи другие…
        - Из старателей я. Потом немного подучился, немного женился, вот и назначили в трест. Дело хлопотное, Союз целый,  - Иван Степанович встал, защелкнул протез и принялся расхваливать старинный русский особняк XIX века.

* * *
        Семена Борисовича подержали два месяца в следственном изоляторе и выпустили на волю в объятия адвоката. Он на радостях три дня пил и названивал Марку каждый вечер.
        Расследование тянулось долго и нудно. Исписали гору бумаги, катались по всему Союзу. Таких прекрасных экскурсий у следователей и адвоката никогда не было: Поволжье, Сибирь - красота… Ревизоры и эксперты повесили носы и окончательно запутались в поставках и списаниях расходных материалов. Недостач на предприятиях не было, заявок о кражах и недопоставках не поступало. Мудрая фраза Ивана Степановича оказалась пророческой: «Выли веники и нету… исчезли».
        Все фигуранты, в том числе и Матвеев, с позиции защиты вели себя идеально, много не трепались и ничего конкретного не говорили. Следственной бригаде это долгоиграющее дело тоже порядком надоело. Веники всех запутали. Дело прекратили. Матвеев на радостях устроил прием в гостинице «Берлин», и Марк был удостоен чести танцевать с его женой.

* * *
        Уже много лет спустя, на юбилее, в уютном ресторане Марк совершенно случайно встретил Семена Липко. Он раздобрел, но глаз горел по-прежнему.
        - Марк Аркадьевич, так рад…
        - Взаимно.
        - Марк, хочу вам поведать свою маленькую тайну, так сказать, этюд несостоявшегося криминалиста,  - начал подвыпивший Семен.  - Денег и безделушек у меня тогда не нашли, вы это знаете. А где все было, не догадываетесь?
        - Зарыли на даче, например. Или в стену замуровали.
        - Ну что вы, все зарытое и спрятанное находят очень быстро. Помните мою кухню? Куда бригаду скорой вызывали? Карниз над окошком? Подзабыли, конечно, давно это было. Докладываю: палка из латуни была, а вот кольца болтались из чистого золота. Никто даже и не глянул в их сторону. Вот так.
        Бежевый «плимут»
        Возможно, вы считаете себя законопослушным гражданином так как платите налоги, регулярно вносите квартплату, переходите улицу только на зеленый свет и паркуете машину только в специально отведенных местах?! Возможно, и Татьяна так думала, пока не получила повестку к следователю.

* * *
        Однажды утром к адвокатской конторе Алексея Ходорковского подъехал шестисотый мерседес. Из него вышел молодой человек лет 30 престранного вида: в черной мятой футболке, рваных на коленках джинсах и в кожаных шлепках без задника. Красные глаза, взъерошенные волосы и нетвердая походка дополняли образ не вполне вменяемого человека, поэтому охранник несколько секунд стоял в нерешительности, когда это странный тип подошел к дверям офиса и сказал, что ему нужна консультация адвоката. Его провели в кабинет Алексея Ходорковского.
        - Доброе утро, меня зовут Александр Иванович. Я - банкир.
        - Что вы имеете в виду под словом «банкир»?
        - Я один из трех учредителей одного довольно известного в Москве банка.
        - Откуда вы узнали обо мне?
        Алексей всегда задавал этот вопрос своим новым клиентам. Прежде чем взяться за новое дело, он тщательно его обдумывал, поэтому ему было важно, кем были его новые клиенты.
        - Мне вас порекомендовал мой заместитель. Вы консультировали его однажды по вопросам обеспечения безопасности нашего банка.
        - Хорошо. Я вас внимательно слушаю.
        Пока банкир рассказывал о своем деле, Алексей внимательно его рассматривал. Несмотря на нелепый наряд, речь его была правильная и юридически грамотная. Он производил впечатление интеллигентного человека: высокий лоб, умные глаза, цепкий взгляд, выступающие скулы и красиво очерченный рот. Чувствовалось, что он разгневан и возбужден, хотя всячески пытался это скрыть.
        - Я женат, у нас трое маленьких детей, и в данный момент жена находится в глубокой депрессии.
        - Простите, но чем я могу помочь?! Я адвокат, а не психиатр.
        - Дело в том, что ее обвинили в преступлении, которое она не совершала, и я хочу, чтобы именно вы разобрались в этом деле.
        Он назвал сумму гонорара - довольно внушительную,  - обещал оплатить все возможные представительские расходы и немного взволнованно, но без агрессии продолжил свой рассказ.
        - Примерно неделю назад мою супругу Татьяну вызвали к следователю, где предъявили протокол о дорожно-транспортном происшествии, которое она совершила. Ей сказали, что имеются свидетельские показания, видеозапись момента совершения происшествия. Дело якобы было передано в суд, где вынесено решение о лишении ее водительских прав и присуждена к выплате сумма в возмещение ущерба в 10 тысяч долларов.
        - Что конкретно ей инкриминируется?
        - Якобы она совершила наезд на автомобиль «Плимут» во дворе дома и скрылась с места преступления.
        - И что, вы не согласны с суммой?
        - Нет, вы не поняли, моя жена не совершала этого преступления.
        - Интересная ситуация. А может, ваша жена говорит неправду? «Плимут» - это очень дорогая машина, и вдруг она на самом деле врезалась в нее, испугалась, а теперь отнекивается.
        - Вы знаете, у меня была такая мысль, но я все обдумал и сомневаюсь, что Татьяна меня обманывает. Как вы, наверное, понимаете, мы - обеспеченная семья и вполне можем выплатить эту сумму. И жена хорошо знает об этом. К тому же она серьезно больна, а эта ситуация привела к тому, что у нее депрессивное состояние, постоянные истерики, слезы, и все это отражается на детях. Обстановка в доме становится невыносимой. Я хочу докопаться до истины.
        После этих слов Алексей решил взяться за это дело. Если бы банкир начал бить себя в грудь, кричать, что «моя жена всегда говорит правду», он, скорее всего, отказался бы. Истеричная жена, озлобленный сумасбродный муж - таких историй он знал тысячи, и это было ему не интересно.
        - Хорошо, я займусь этим делом.
        После этого они еще полчаса поговорили, банкир рассказал все, что знал и начал собираться.
        - Только мне нужно увидеться с вашей женой. Хотите, приезжайте вместе или пусть она одна подъедет. Это займет не более 10 минут.
        - Хорошо. Жена завтра к вам заедет.
        На следующее утро в кабинет Алексея вошла высокая миловидная блондинка с пышным бюстом и грустными глазами. Одета она было довольно просто - в светлый льняной костюм и босоножки на платформе. Никаких бриллиантов и дорогих украшений. Она была красива, но некоторая нервозность читалась на ее лице. Видимо, она действительно была больна, и эта странная история не способствовала улучшению самочувствия. Алексей попытался успокоить посетительницу, но, видя всю безуспешность своих попыток, решил побыстрее закончить встречу.
        - Татьяна, у меня к вам единственный вопрос. Только у меня одно условие: никаких клятв. Я в них давно не верю. Мне нужен честный ответ, потому что от этого зависит весь ход дела. Я на вашей стороне и помогу вам в любом случае, только от вашего ответа зависит, каким способом я буду это делать. Итак, только один вопрос: было или не было ДТП с вашим участием? Она посмотрела мне в глаза, на минуту задумалась и ответила:
        - Не было.
        - Вы уверены?
        - Да.
        - Тогда это все, что я хотел узнать.
        - Все?  - немного разочарованно спросила блондинка.
        - Да. До свидания. Мы будем на связи.
        Она ушла, а Алексей стал собирать факты в единую картину. Есть заявление потерпевшей о том, что джип жены банкира совершил наезд на «плимут» бежевого цвета во дворе дома, где проживает потерпевшая. В том же доме находится частная детская поликлиника, куда Татьяна каждую неделю возит своих детей. Есть свидетельские показания охранника этой поликлиники, который видел момент наезда и как джип скрылся с места преступления. Есть пленка с записью аварии и показания экспертизы, по результатам которой сумма ущерба определена в 10 тысяч долларов. И есть царапины на джипе неизвестного происхождения.
        Выло ясно, что кто-то лжет. Надо только разобраться, кто именно. Во всем этом деле есть малюсенькая неувязочка: виновница преступления в глаза не видела никакого «плимута» и не присутствовала при проведении экспертизы.
        - Вот за это мы и зацепимся,  - адвокат сразу почувствовал, откуда дует ветер, взял своего помощника и поехал к следователю.
        В ГИБДД этим делом занимался майор Прокопенко. Он сидел за столом в своем кабинете, спиной к двери. Из-под его серой милицейской рубашки вылезала толстая-толстая шея, на которой как-то нелепо смотрелась маленькая лысая голова. Когда адвокат вошел, представился и сказал, по какому делу он решил побеспокоить майора, шея неожиданно стала увеличиваться в размерах, краснеть, и когда она стала кроваво-красного цвета, майор повернулся. Кровь постепенно приливала к лицу, заплывшие жиром глаза так и норовили выскочить из орбит. Капитан, сидевший за соседним столом, услышав фамилию потерпевшей, побледнел и пулей вылетел из кабинета, чтобы только не присутствовать при разговоре.
        - Не понимаю, зачем вы пришли,  - сказал майор, пытаясь изобразить равнодушие в голосе. По этому делу все ясно и понятно. Суд вынес решение, дело прекращено.
        - Так-то оно так, но у меня как у адвоката есть одна просьба: я хочу увидеть машину, пострадавшую в аварии. Попросите пострадавшую приехать на вашу автостоянку, и мы посмотрим.
        - Машину? Ах, вам нужна машина????
        Адвокату, почти каждую неделю присутствующему на допросах в Бутырке, давно уже не приходилось слышать такой отборной брани.
        Через 5 минут шея начала постепенно розоветь, из чего Алексей сделал вывод, что майор выдохся, и продолжил вкрадчивым голосом:
        - Я пришел не выяснять отношения. Я знаю, что ни той ни другой машине еще не разрешен ремонт, а значит, на машинах есть вмятины, которые я хочу посмотреть.
        - Зачем? Выла проведена экспертиза, есть заключение. К тому же есть и запись преступления.
        - Вы напрашиваетесь на вторую просьбу. Покажите мне, пожалуйста, эту запись. И на этом я буду настаивать вплоть до прокурора. Согласитесь, человек, выплачивающий 10 тысяч долларов и лишенный прав на несколько лет, имеет право посмотреть, за что он платит?!
        Повеяло легким матерком. Алексей встал и ушел. Он и не рассчитывал добиться своего сразу, но уже продумал план своих действий и не сомневался в благополучном исходе дела.
        Раз в два дня настойчивый адвокат приезжал к майору и, хоть около кабинета всегда стояла толпа народу, его всегда пропускали без очереди.
        «Адвокат идет»,  - эти слова эхом перекатывались с этажа на этаж, пока Алексей Ходорковский шел по коридорам, опережали его на поворотах и замирали по стойке смирно у самого кабинета. С каким уважением и завистью смотрели на него мужики, ожидавших своей очереди к красношеему вершителю судеб.
        Каждый раз майор под разными предлогами увиливал от вызова потерпевшей дамы с «плимутом»: то она не смогла доехать, то не завелась машина, то она уехала из страны. В четвертый раз, когда адвокат уже начал чувствовать себя в его кабинете как дома, майор упавшим голосом проговорил:
        - Она приедет сегодня, к двум часам. Ждите,  - и всем своим видом показал, что аудиенция закончена.
        К двум часам на площадке перед отделением ГИБДД стояли банкир с женой и тремя детьми и владелица бежевого «плимута», действительно изрядно покореженного.
        - Алексей Львович,  - как нашкодивший подросток переминался с ноги на ногу банкир,  - я вам еще не все рассказал. Я встречался с этой дамочкой, в смысле с потерпевшей. И встречу вряд ли можно назвать приятной.
        Оказывается, после первого посещения женой ГИБДД банкир в тот же день договорился о встрече с потерпевшей, чтобы самолично все выяснить.
        Они встретились в маленьком ресторанчике на Краснопресненской набережной. Галина выглядела очень внушительно: солидная дама, возраст - слегка за сорок, с копной черных волос, в шикарном брючном костюме, увешанная бриллиантами и с пафосным телефоном Vertue в руках. Она была так убедительна и невозмутима, что банкир засомневался в правдивости своей жены. Поначалу он был абсолютно уверен, что авария была сплошным надувательством. Жена очень аккуратно водит машину. Но в последнее время она стала очень раздражительна, и, черт возьми, может, авария все-таки была.
        - Вы не волнуйтесь,  - вкрадчивым голосом убаюкивала его Галя,  - такое бывает, засмотрелась по сторонам и не успела вовремя среагировать.
        - Что значит засмотрелась? У нее в машине трое маленьких детей. Куда надо смотреть, как не на дорогу!
        Банкир сжимал и разжимал кулаки от злости. Попытался взять себя в руки и успокоиться. В своем банке он, не дрогнув, подписывал миллионные контракты; от росчерка его пера зависела судьба десятков его служащих, а тут не мог разобраться с двумя глупыми бабами.
        «Что со мной такое происходит, я становлюсь размазней?!» - подумал Александр и в ту же секунду понял, что эта расфуфыренная дамочка его просто разводит. Ну и дал себе волю - объяснил ей свою позицию в таких эпитетах, которые в телепередачах заменяют выразительными: пи-пи-пи… Потом убежал из ресторана и в качестве мести блокировал на стоянке ее автомобиль - это был не «плимут», а роскошный «мерседес»,  - и ушел. Галина сочла это хулиганством и, не растерявшись, пошла в ГУВД на Петровку, где подала на него официальное заявление, в котором указала, что он из хулиганских побуждений обругал ее матом и нарушил свободу передвижения, и попросила привлечь его к уголовной ответственности за хулиганство. Банкира стали таскать на Петровку, угрожали арестом, делая из него злодея-рецидивиста. Вопрос о возбуждении уголовного дела еще не решился, материалы находились в производстве.
        - Надеюсь, больше сюрпризов не будет?  - Ходорковский был сильно недоволен тем, что его красиво выстроенный план мирового соглашения сторон рассыпается как карточный домик.
        Надо срочно менять сценарий. Именно это и нравилось Алексею в его работе: нужно все время быть начеку, всегда в боевой стойке, просчитывать движения соперника на два шага вперед. Что касается нынешнего своего соперника, то чутье ему подсказывало, что развязка уже близка.
        Итак, у входа на площадку стоял майор Прокопенко и с интересом разглядывал присутствующих. Банкир и его семья расположились в одном углу площадки, Галина - в другом, а между ними параллельно друг другу стояли две машины: хорошо побитый «плимут» и слегка поцарапанный джип. Между машинами туда-сюда ходил помощник адвоката и следил за тем, чтобы ни одна из сторон не вступала в дискуссию, которая неминуемо переросла бы в скандал. Все было тихо и спокойно.
        Банкир в черном костюме обсуждал со своей женой дачные дела, пострадавшая вертела в руках телефон, лениво поглядывая на часы, майор молча ухмылялся.
        Но все изменилось, как только адвокат достал из портфеля рулетку, блокнот, фотоаппарат и подошел к «плимуту». Он собирался измерить, на какой высоте находятся вмятины на пострадавшем автомобиле, и сравнить с повреждениями на джипе. Но не успел Алексей приблизиться к машине, как подбежала потерпевшая, уперлась кулаками и локтями в плечо и начала поливать слезами его белоснежную рубашку: «Я вас умоляю, не надо сажать меня в тюрьму».
        Как только майор увидел слезы, ему все стало ясно. Шея его стала цвета спелого граната, он повернулся и медленно поплелся в кабинет. Если женщина заплакала, значит, дело проиграно: она сейчас во всем признается и делу конец. Да и понимать тут было нечего: разница между высотой бампера джипа и высотой вмятин на «плимуте» составляла 15 см. Тут не надо быть сильно одаренным, чтобы понять, что это - развод чистой воды.
        Намочив рубашку, Галина рассказала, как попала в аварию, но, увидев на стоянке возле дома слегка поцарапанный джип, решила разыграть спектакль. Надо отдать должное ее актерскому дару, у нее это получилось, и, скорее всего, она бы получила свои деньги, если бы банкир не нанял адвоката. Но ей не повезло.
        Тут же все было переиграно. Жене банкира вернули права, решение отменили, дело прекратили. Счастливая Татьяна обнимала своего мужа, тот жал руку Алексею и пел дифирамбы его уму и сообразительности. Оно оставалось еще одно дельце.
        - Я готов не ходатайствовать о привлечении вас к уголовной ответственности за мошенничество,  - обратился Алексей к хозяйке «плимута»,  - и вообще никаких разборок не устраивать, но у меня к вам одна просьба.
        - Какая?  - спросила Галина, вытирая слезки.
        - Заберите свое заявление с Петровки о хулиганстве, которое вы написали на моего клиента.
        - Но он же хам и негодяй!
        - По-моему, сейчас не те время и место бросаться подобными обвинениями.
        - Я хочу спросить у вас как у адвоката: что будет, если я этого не сделаю?
        - Дело, конечно, ваше. Мошенничество - от двух до пяти,  - ответил Алексей и отвернулся.
        - Хорошо, хорошо, я заберу,  - крикнула вдогонку Галина и пошла к своей машине.
        Заявление, кстати, она забрала в тот же день. Алексей решил напоследок зайти к майору. Теперь майор Прокопенко встречал его как родного, называл по имени-отчеству и лез целоваться.
        - Знаете, у меня к вам один вопрос и надеюсь последний.
        - Ну конечно, Алексей Львович, для вас - все что угодно,  - со всем радушием отвечал майор, и в подтверждение его слов шея побледнела и немного сдулась.
        - Можно мне все-таки посмотреть кассету. Теперь уже просто из любопытства.
        - Ой, ну вы же все понимаете, у нас столько дел, столько народу!  - и в качестве подтверждения махнул в сторону, где действительно и днем, и ночью сидела очередь просителей.
        - Зачем вам кассета? Все ведь и так ясно. Вы же сами понимаете, всякое бывает у нас, у юристов.
        - Да, вы правы,  - усмехнулся Алексей Ходорковский.
        Надеяться увидеть свидетельские показания охранника было так же бесполезно, как просить любовницу раскрыть свой истинный возраст.
        Дело было прекращено, гонорар получен, и сегодня уже никуда не надо было спешить. Алексей зашел в ближайший ресторан и заказал себе бутылочку любимого «Шардоне» 1968 года. За пятнадцать лет работы адвокатом дела он проигрывал крайне редко. Мало того, практически все они прекращались на этапе расследования.
        - Как же все-таки приятно чувствовать себя профессионалом,  - думал Алексей, медленно потягивая терпкое вино.
        Деревенская история
        Ох, у соседей быстро пьют!
        А что не пить, когда дают?
        А что не петь, когда уют
        И не накладно?
        А тут, вон, баба на сносях,
        Гусей некормленых косяк…
        Но дело даже не в гусях, -
        А все неладно.

    Владимир Семенович Высоцкий
    «СМОТРИНЫ», 1973 Г.
        Ирку изнасиловали на школьном выпускном.
        Вечер начался, как и заведено, с выпивки и танцев. Шампанское, «Солнцедар», потом портвейн. Ире Даниловой исполнилось семнадцать. Василию было двадцать. Рыжий черт. Высокий, фигура статная - все как надо. За ним девки табунами ходили. Пригласил Данилову на танец. Ближе к ночи предложил развести девчонок по домам. Васек шофером на «козле» работал, председателя возил. После армии люди ценились в колхозе, и ему сразу новую «красавицу» с брезентовым верхом дали. Девочки набились в машину. Развезли подружек. Вдруг он с дороги сворачивает, как-бы в объезд поехал. А попутчиц рядом уже нет, вдвоем остались. Тормознул Васька на опушке леса.
        Иркин дом уже недалеко был. Красота здесь днем необыкновенная. Пруд, поле, лес. Места она знала вдоль и поперек. Каждый кустик примечала, помнила, где что растет. За грибами ходила и всегда с полной корзиной возвращалась. В этом лесу все и случилось.
        Ночь, тучи луну затянули. Васька приставать стал. Да так активно, по-хозяйски. Ира аккуратненько тихонечко ему шепнула:
        - Погоди, Вась, в туалет мне надо. Дай-ка я выйду…
        И бегом в лес. Возле леса кусты высоченные, а между ними тропиночки животные проложили. Ирка по этим тропкам, через овраг вприпрыжку - и в сторону дома. Темнота, хоть глаз выколи. Только дыхание тяжелое сзади услышала. Не успела добежать, завалил ее рыжий, к земле прижал. Ирка его вес на себе ощутила. Поцелуи никому не нужные, объятья. Деваться было некуда, да и выпила лишку. Склон оврага, острое Васькино колено да трава грязная, после дождя, вот и все, что в памяти осталось. Да, еще платье белое из дорогущей парчи, весь семейный бюджет на него ушел. Наверное, кричать надо было, звать на помощь, но страх и обида вели ее пьяные мысли совсем в другом направлении. Платье, платье… стучало в висках. Мысли о загубленном наряде отгоняли все остальные ощущения. Что сказать матери? Она два месяца ночами шила.
        Утром нежное, совсем еще неяркое солнце заглянуло в избу и разбудило Ирочку. Подробности прошедшей ночи она помнила плохо, но сломанный каблук, сбитые в кровь коленки и рваное платье напоминали о ночном кошмаре. На следующий день она назло всем пошла в клуб на танцы.
        Василий пытался подойти к Ирке, но она отвернулась, сжала кулаки и отошла в сторону. Обида душила, но виду девчушка не подала и больше никогда с ним не разговаривала.
        «Что за человек? Ну какие это отношения? На первом свидании он уже что-то серьезное затеял. Что ему нужно? Это уж только он знает, что ему нужно. Да? Любви надо было, ну и получил, что хотел. А мне не надо было, рано еще. Я-то думала, поухаживает, как все люди. А он ухаживать не стал. Нафига ему ухаживать. Хотел какой-то новинки, ну и получил»,  - бубнила про себя Ирка.
        После выпускного Данилова решила из деревни валить, причем чем раньше, тем лучше и только в Москву. В селе она оставаться уже не могла, да и не хотела. Болтовни много, да и учиться негде. Проблемка была лишь в аттестате. Их в колхозе на руки не выдавали, молодежь берегли, чтоб по городам не разбежалась. В поле нужны были крепкие руки. Аттестат нужно было получить любыми путями. Но Ирка верила в успех. Председатель колхоза раньше за ее мамкой бегал. Частенько наведывался к ней на дальние выкосы. И нет, чтоб пехом приходил, так он на служебном «козле» на свидания ездил, да еще и с водителем. Ирке об этом еще в девятом классе закадычная подруга по секрету сказала. Вся надежда на этот секрет и была. Не откажет ей председатель, выпустит на свободу.
        Мамочка и отец против Москвы ничего не имели. Москва так Москва. Она могла и в Тамбов уехать, но в Москве общежитие сразу давали и стипендия выше. Ну и Москва есть Москва, что говорить - мечта.
        Мамка проводила, дала карманных денег и уехала. Экзаменов никаких не было. Ирка подала заявление в строительное училище и получила койку в трехкомнатной квартире на девятом этаже общежития. Соседкой по комнате оказалась премилая бурятка Фая, которая вместе с Ирочкой пыталась освоить не самую романтичную профессию, но уж точно с самым длинным названием: маляр-штукатур, плиточник-облицовщик.
        К девчонкам в квартиру ходил гость, сосед по общаге Юра. Он всегда появлялся без стука. Когда Данилова его увидела в первый раз - глаза на лоб полезли. Девчонки полуголые ходят перед ним. Одежду мерят, одеваются, раздеваются, красятся и с Юркой общаются. Никакой реакции на мужской пол. Разговаривал визитер как-то странно, слова произносил протяжно и улыбался заискивающе. Ира девчонок спросила:
        - Вы чего, подруги? Перед парнем-то раздеваетесь?
        Подружки разъяснили, что этот парень и не парень вовсе, а подружка их - Юрка. Оказалось, что он давно с девчонками дружит. В рестораны и на танцы с ними ходит, а там новых друзей себе ищет, из «тех, кто не против». Бывало и в глаз получал. Всякое бывало. От военной формы Юра просто млел. Так любил военных! Только про них и говорил. Иногда он уходил из ресторана очень довольный с новым другом под ручку. Уж как он их выискивал - никто не знал. Частенько после рюмки жаловался девчонкам, что пару найти очень трудно и жизнь у него тяжелая. Он был всегда в мужской одежде, коротко стрижен, гладко выбрит, опрятен и улыбчив. Юра был женат, но брак был оформлен ради московской прописки. Как только он получил комнату от завода, тут же развелся. После переезда на другой конец Москвы Юра забегал в общежитие все реже и реже. Они были рады ему, поили «подружку» чаем и слушали такие интересные и странные рассказы про неведомую им запретную «голубую» жизнь. Про мужчин в основном:
        - Девочки, вот что я вам скажу! Мужики такие наглые пошли. Еду как-то в автобусе, один ко мне прижимается, прижимается… Красавец мужик, все при нем, но наглец!
        Ирка как-то перед 8 марта решила пошутить над ним. Купила красивую открытку, стишок ему написала, вроде «жду ответа, как соловей лета», а в конце приписала: «С любовью и уважением, Володя» и адрес обратный: «N-ская воинская часть». Имя Владимир она не выдумала, слышала в Юриных бесконечных рассказах. Этот Володя провожал как-то Юру и розы дарил.
        И вот через недельку Юра пришел на завод, принес открытку и всем рассказывал, что его поздравили, что его любят и помнят. Люди хихикали, но не хамили и парня не обижали. Он такой счастливый был в эти минуты, глаза горели! Данилова решила Юрку не расстраивать и правду не раскрывать - пусть человек немного порадуется.
        Жизнь в общежитии Ирку особо не донимала. В квартире было девять человек. В комнате жили вдвоем. Мешали очереди на кухню и в уборную. Но это только утром и вечером. В целом - терпимо. Чужаков в общежитие в профилактических целях не пускали. «Береженого бог бережет»,  - мудро замечала вахтерша.
        Но гости тянулись и тянулись к своим подругам, и остановить этот поток было невозможно. Парни лезли через крышу на девятый этаж общежития, потом рассыпались по комнатам. Иногда срывались, калечились, в милицию попадали, но количество страждущих не уменьшалось. С природой никто совладать не мог.
        На проходной все было строго: выпускали с семи, пускали до одиннадцати. Ночью - дверь на засов. Стучи не стучи, хоть на улице ночуй - табу!
        В выходные Ирке в общаге было муторно, поэтому по субботам она ездила к двоюродной сестре Маше с ночевкой. Та обитала в таком же общежитии, но на другом конце Москвы. Маша была старожил, в Москве жила уже два года и имела собственную комнату. В субботу сестра уходила гулять с парнем. Звали его Сергей, он был бандитом. Серега водил Машку по ресторанам и кино, а Ирка валялась на диване и наслаждалась бездельем, тишиной и халявной едой в холодильнике. Появлялась сестра только в воскресенье вечером. Маша частенько рассказывала о своем избраннике, всегда с юморком и любовью.
        Серега окончил поварское училище с отличием. И не то, чтобы хорошо учился, просто парней на курсе было всего двое и они были на вес золота. В спортивном зале этого же училища он по вечерам занимался каратэ у настоящего мастера-корейца. Сенсей русского языка не знал, поэтому единственным способом общения с учениками была толстая бамбуковая палка. Серега этот язык понял, признал его сразу и, стиснув зубы, старался освоить путь самурая. Бойцовая техника шла гладко, растяжку и эластичные мышцы дала природа. С огромными, вечно разбитыми кулаками он стал похож на главного героя китайских боевиков, модных в то время.
        Как-то на ринге спарринг-партнер предложил «халтуру» - охранять коммерсанта во время торговой сделки. Деньги были хорошие, и Серега с удовольствием согласился. Работа оказалась плевая - покрутился у дверей полчаса, положил конверт в задний карман брюк и ушел. Клиент был доволен и смотрел на Серегу с опаской и уважением. За такие деньги в заводской столовке повару надо было два месяца корячиться.
        После этой «халтуры» все и началось. Посыпались заказы на охрану. Потом предложили работать на рынке, собирать арендную плату с лавочников. Работа ему нравилась - особо не напрягала, и на свежем воздухе. Успевал еще и каратэ заниматься. Стоило Сереге пройти по торговому ряду и потереть запястье рук, как продавцы тут же лезли в карман за деньгами. Иногда он выезжал с хозяином рынка к крупным должникам, но и там его присутствие было гарантией успеха - деньги отдавали сразу, и без лишних разговоров.
        Именно в этот процветающий период своей жизни Серега познакомился с деревенской девочкой Машей. Каждый выходной он подъезжал за ней на своем не очень новом, но очень крутом «мерседесе», и они ехали в ресторан.
        Ирка даже кричала от счастья, когда за Машей и Серегой закрывалась дверь:
        - Ушли! Комната моя!
        Практика у Даниловой была на Бескудниковском комбинате железобетонных конструкций. Производили на комбинате панели для жилых домов. Дома строились, панели делались, конвейер работал. Стали Ирку к труду приучать. Не бабье это, конечно, дело, но работали с цементом одни женщины. Мужиков в «тяжелые» цеха не брали - не выдерживали. Ирочка маялась на откосах. Панели домов огромные, но хрупкие - сколов много, вот девичьи руки их и выравнивали, заглаживали.
        Для начала Ирка решила запастись раствором. Налила полное ведро, дернула, а оно от земли не отрывается. Как стояло, так и осталось стоять. Пришлось по половинке наливать, бегать больше, зато поднять могла. А дальше по накатанной: ведро с водой в левую руку, с раствором и мастерком в правую и - вперед с песней! Руки мокрые, пальцы саднит, кисти уже к обеду не слушаются, спина не гнется. Панели двигались по конвейеру с упорством рычащего бульдозера. Зазеваешься, и мастер тебя живьем съест.
        Так начинались Иркины заводские мытарства. Она плакала и жаловалась, жаловалась и плакала. Но выхода не было, надо было терпеть - лимитчица. Все свои беды выговаривала по ночам в подушку: про холод и тяжелое ведро, про сложные откосы и мокрые руки, про цементные корки на ногтях. На ладонях у Ирки появились глубокие серые борозды, как в полях после ливня. Компрессы и глицерин не помогали. На все свои стоны она слышала одно и то же:
        - Привыкнешь, не ты первая…
        Данилова валилась с ног. После смены - сразу спать. А смены три. В цеху всегда свет горел, поэтому время суток не определялось, а рабочий день был бесконечен.
        С Пашей Ирка познакомилась на автобусной остановке. Натянув вязаную шапочку на глаза от пронизывающего холода и постукивая ножками, она вдруг заметила два карих глаза, устремленных на нее. Их взгляды встретились. Мужчина улыбался.
        - Подойдет - не подойдет?  - гадала Ирка.
        Ему было около сорока. Красный, прихваченный морозцем нос и большие карие глаза - больше ничего видно не было. В автобус сели вместе. Он подошел, снял шапку, спросил что-то. Ирка не запомнила вопроса. Все ее внимание было направлено на выступающую лысину кавалера. Он заговорил с Иркой, она ответила невпопад, конечно, ляпнула какую-то глупость, но это было уже не важно. Они друг другу понравились. Ирка была готова к знакомству. Манеры у мужчины были хорошие, речь правильная, московская, не приезжий. Для Ирки это было важно. Да и имя у него было какое-то легкое на выдохе - Пашка. Это не какой-нибудь Васька или Виктор, которых в деревне было как «собак нерезаных». Ему было тридцать восемь, ровнехонько на двадцать лет старше, в комплекте к нему прилагались жена и двое ребятишек. Пашка этого факта и не думал скрывать, он гордился наличием семьи и всегда говорил, что жену любит. Это его проблемы, решила Ирка. Она совершенно свободна, как ветер, и совесть у нее была абсолютно чиста, ну ни одного облачка.
        Паша оказался уютный, чистоплотный и образованный мужик. Работал он преподавателем в военной академии, подполковник. Как там у Грибоедова? «Полковник - метит в генералы». Вот и Павел метил в полковники, причем в ближайшее время.
        Ирка решила не тянуть резину и на втором свидании со счастливой улыбкой и сверкающими глазами отдалась ему. Пашка был в восторге от молодой любовницы, снял «однушку» в Медведково и перевез девушку туда. Сразу поменял грязный унитаз и засаленную плиту. Купил новый телевизор и широкую, как аэродром, тахту. Это была первая ее победа в Москве, и жизненные тяготы немного отступили. Любовник не пил, не курил и не бил. Ласковый был и заботливый. Театры и рестораны Пашка не посещал. Он любил бега. Жена с ним на бега не ходила. В дни заездов Ирка приводила себя в порядок, торжественно брала Пашку под руку, и они шли на ипподром. Ирка раньше на бегах не была. Опыт общения с лошадьми ограничивался отцовским любимцем Малышом. Конь был рыжий, с серыми пятнами, умный, хитрый и ленивый. Его стихией был отдых. Когда просил кушать, то стучал зубами. Потом долго и с явным удовольствием жевал овес. Мужиков Малыш терпеть не мог, от них несло самогоном и табаком. Женщин подпускал к себе и слушался. Отец запрягал коня по два часа, никак не мог хомут с гужами надеть. Жену звал:
        - Нинка, иди сюда, с Малышом справиться не могу!
        Отец брал коня за поводья и шел с ним за сеном или дровами. Перед подъемом в горку Малыш начинал пятиться назад и садился задком на телегу, норов показывал, оглобли ломал. Отец, зная характер коня, всегда с собой запасные оглобли брал. А если не в духе Малыш был, то и отца возить отказывался, ждал, пока тот с телеги слезет. Так и шли они рядом: конь и отец.
        На ипподроме было прекрасно. Красивые, ухоженные лошадки, яркие наездники, тележки разноцветные. Музыка играет. Люди солидные, Ирке улыбаются, ставки делают, за своих лошадок болеют. В буфетах шампанское подают и конфеты вкусные с ромом. Над витриной большой плакат висит: «От конфет с ромом - до рома без конфет!!!» Заезды и тотализатор ее увлекли. Ирка с удовольствием ставила свой рублик на приглянувшуюся лошадку. Деньги для ставок выдавал Пашка, при этом не скупился и всегда был в прекрасном настроении. На финишных рывках Ирка, как и все вокруг, кричала неистово и громко - болела за свою избранницу. Вот уж где она находила выход своим зажатым эмоциям, так это на ипподроме. Стесняться здесь было некого, и вся ее напряженность и неуверенность куда-то растворялись.
        Пашка оказался отличным любовником. Ирка приоделась, приобулась и к девчонкам в общежитие уже ходила этакой «московской павой». Квартира была хоть и съемная, но теплая и тихая. У Ирки это было первое в жизни свое жилище, и она всячески пыталась создать в нем уют. Обои отодрала в первый же день. Стены покрасила в теплые тона. Везде поставила вазочки на деревенский манер и горшки с цветами. Пашка ее хвалил. В доме была стерильная чистота и порядок. Им было хорошо вместе.
        Ирка закончила учебу в училище с отличием и распределилась на завод железобетонных конструкций в Бескудниково. Приближались каникулы. Она собралась на побывку в родную деревню. Пашка предлагал отвезти ее на своей машине, но Ирка решила ехать поездом.
        За билетами в очереди три часа стояла на Павелецком вокзале. Еле выстояла, а кассир глянула на нее, словно из суфлерской будки, и громким сорванным голосом заявила:
        - Мест нет. Легче в Африку на лыжах уйти, чем к вам в Тамбов уехать.
        Ирка эти слова на всю жизнь запомнила. С билетами помог Пашка, хотел купе взять, но Ирка заартачилась и попросила плацкарту. Так ей привычнее было.
        Отпускница расположилась на нижней полке боковой плацкарты и решила почитать. Вдруг в тамбуре раздался шум. В вагоне появилась громкая компания каких-то ободранных подозрительных парней. Они поравнялись с Иркой, стали с ней заигрывать и звать в другой вагон. Данилова испугалась. Но мальчишки и не думали уходить, подсели рядом и завели разговор о житье-бытье. Ира решила, что они беглые зеки, и сидела на своей полке с выпученными от страха глазами и лицом бледной спирохеты. Выручила соседка, толстая тетка с добрыми, пухлыми ручками и наливными щечками.
        - Милая, ты не бойся, они в армию служить едут. Призывники. Давай чайку попьем, присаживайся к нам. Успокойся, кто ж зекам даст по вагонам ходить.
        Спасительница подвинулась на полке и освободила узкую полоску для Ирки.
        Когда разобрались, кто есть кто, Данилова, сидя под зашитой тетки, осмелела и заговорила с ребятами. Оказались хорошие московские парни, а драную одежду нацепили, чтоб не жалко было выбросить в воинской части. Мальчишки «разошлись», раскраснелись, стали адрес и телефон спрашивать, в гости звать. Тут Иркина защитница не выдержала, вступилась и прогнала их в другой вагон. О чем говорили парни, Ирка давно забыла, но такое повышенное внимание к своей персоне вспоминать было приятно.
        Отец встречал Ирку на тракторе. Он работал трактористом, и железный конь, всегда готовый к поездке, стоял у дома. Поезд был проходной и на станции Чакино стоял всего минуту. Пришлось поторапливаться. Ира увидела отца издали, прыгнула в тележку и долго тряслась на свежей благоухающей соломе.
        Село Лукино спряталось в самой глуши Ржакского района среди полей и лесов. В Лукино давным-давно была церковь, поэтому оно гордо величалось селом. Церковь в революцию снесли, и на этом месте образовалась огромная яма. В память о храме поставили крест. Люди приходят, поклоны бьют, цветов много. А в праздники в лес идут, к Святому колодцу. В колодце вода серебряная, даже песочек блестит. Веруют люди в ее силу.
        Батюшка приезжает издалека, привозит большую икону Божьей Матери и Крест Святой. Приглашают его на большие праздники. Народ на Троицу собирается со всего села. Молятся. Кустики ломают и водичкой брызгают друг друга, освящают. Потом веточки домой приносят, на пол стелют.
        Колодец расположился в низинке, место очень красивое. Дубы с рябинами в обнимку, а вокруг ивы серебристые. Вода из-под земли идет и никогда не портится. Сельчане ее впрок набирают и домой несут. Потом вода в пруд стекает, что рядом с Иркиным домом. Из пруда через две трубы - в ручей, затем в речку.
        За лесом футбольное поле было. Как только снег сходил и появлялась первая травка, все село собиралось на поле в лапту играть. В воскресенье играли с утра и до позднего вечера. Любили сельчане лапту. Все просто: мячик да палка. Захватывает быстро, не оторвешься. Все бегают, смеются, ловят друг друга. После игры приходили домой усталые, ноги «отваливались».
        За фермой поле показалось бабушкино…
        До Лукино фронт не дошел. Бабушка Степанида рассказывала, что на этом поле на границе с Золотовкой ложбинка есть. Банда там в войну размещалась. Деревенские мужики все воевали, не до бандитов было. В своре бывшие зеки были, дезертиры, местные, все - тамбовские. Днем они в шатрах жили, отсыпались, а ночью грабили, убивали, насиловали. Ватага была большая. Семеновскими их звали, по имени главаря Семена.
        Милиция тамбовская к концу войны собралась с силами и весь этот сброд отловила. На этом поле их прилюдно и расстреляли. Приказ объявили в сельсовете: трупы не трогать, в устрашение пусть лежат, чтоб и другим неповадно было. Ночью поле никто не сторожил. Пришли жены и дети расстрелянных, тела разобрали и неподалеку закопали. Утром, когда солдаты появились, на поле уже никого не было. Степанида говорила Ирке, что бандитов кто-то из своих сдал.
        Поля, поля…
        Дорога была разбита всегда. В этой разбитой дороге деревенские видели главную причину своих бед. Телегу с Иркой таскало из стороны в сторону, но на соломе было чисто и мягко. Ничего не видела она краше полей сеяных: рожь, пшеница, овес, ячмень, гречиха. Поля с кориандром, как небо бело-голубое, глаз не оторвешь. Гречиху ни с чем не сравнишь и не спутаешь, стебельки бордовые, листики серые, а цветы голубые - красота неземная.
        Эти поля - Иркино родное было, естественное. Раньше она их не замечала. Выли и были. А сейчас впервые любовалась ими, соскучилась.
        Показалось Лукино, проехали сельмаг и больницу. Дальше за оврагом - огород, кормивший Даниловых картошкой и свеклой. За углом появилась парикмахерская и швейная мастерская. Мастерской старуха заведовала, Жерчихой ее звали, мужа у нее никогда не было, одиноко жила. Руки золотые имела, за это народ уважал ее. Окликнула она Ирку:
        - Милая, ты чья будешь-то?
        - Ирка я, дочь Женьки, Василия Григорича.
        Жерчиха головой кивнула, признала значит. Утром Ирку разбудили удары топора, мама колола дрова, отец что-то мастерил в дровнике. Подружки прибежали, все новости выложили, о Москве расспрашивали. Доложили, кто с кем ругается в селе, а кто и помирился давно. Мама накрыла стол к завтраку. Покушала Ирка вкусно и сытно, платок подвязала и на работу с мамой собралась. Решила помочь. В деревне работа всегда есть. У Даниловых гектар свекловицы был. Зимой женщины не работали, а с апреля по ноябрь - свекловичный сезон. Мамка свекловичницей была, пахала с утра до ночи. Посеять, прополоть три раза, затем окучить да убрать вовремя. Вроде и вся премудрость.
        Вышли за ограду, залезли в кузов грузовика, который баб по полям развозил. И вперед, к своему участку, по огромному свекловичному полю. И в выходные отдохнуть не получалось, дома кутерьмы много: две коровы, два телка, три поросенка, свинки да овечки. Мама в полпятого вставала, выводила скотину к пастухам. Пастухов каждый двор по очереди выделял. От Даниловых отец ходил в свою смену.
        В обед на поле бабы стряпню раскладывали, байки травили, хохотали и во все горло частушки орали:
        Полюбила генерала,
        А потом политрука,
        А потом все выше, выше
        И дошла до пастуха.
        Где-то подхватывали:
        Насмотрелся дед порнухи,
        Начал дед дурачиться,
        Деревенские бабульки
        По чуланам прячутся.
        Обед только час. Покушать, попеть и спать - все успеть надо. Радовались дождю, счастье великое - в дождик не работали. Назад по домам развозили. Ирка молила, чтоб дождик пошел!
        Грязнуха, улица длинная, зигзагом через все село идет. Дорога разбитая, фонарей нет. Темень вечером, хоть глаз выколи. В третьем доме от колодца жила пара - Ванька с Манькой. Ванька алкаш был. Все что можно, он уже пропил, на магазин денег не было, и он каждое утро запрягал лошадку и шел гулять до обеда. Собачка его всегда рядом была. Шавка маленькая, неприглядная. Лаяла вечно и прыгала на него. Обратно он уже на телеге ехал «хорошенький», лошадь везла его домой, а собачка сзади бежала.
        Однажды доехал пьяный Ванька до пруда, колесо в ложбинку угодило, и телега на бок завалилась. Вывалился Ванька на зеленую травку. Лошадка головой покрутила и домой пошла. Иван прямо у воды спать улегся и начал в ил сползать. Умная собачка сразу почуяла беду - хозяин утонуть может. Схватила его за ворот рубахи и тащить стала от воды подальше. Сил не хватало. Лаять и визжать начала, на помощь звать. Ирка услышала собачий лай, маму позвала, и они Ивана из воды вытащили. Потом его Манька забрала. С тех пор Манька с Ванькой с Даниловыми дружили и кланялись издали.
        Выли выходные. Все вместе пропололи огород, и каждый своими делами занялся. Отец решил порыбачить. С утра начал. Накопал червячков и пошел к пруду. Вода в нем проточная, чистая, камни разноцветные, красота, одним словом. В пруду караси водились. Приходит отец минут через пятнадцать и стал опять червяков копать. Карась, видать, плохо брал. Накопает и опять сидит на скользких мостках. Удочку двумя руками держит. А как червяков накопает, почему-то закусывает. Жует все время. Или яблочко съест, или в курятник пойдет, яичко выпьет. К вечеру он совсем пьяный был. Мама решила проследить за отцом незаметно. Никак понять не могла, что происходит. Затаилась за сараем. А отец вместо червяков достал из навозной кучи банку трехлитровую, хлебнул самогона, закусил яблоком и опять закопал ее. Вот и вся премудрость. Утром Нина перепрятала банку с остатками первача в дальний сарай с пшеницей.
        Конец этой истории мамочка уже по телефону рассказывала. Где-то через год она попросила отца покормить кур. В кормушках зерно кончилось, и он в дальний сарай пошел. Когда насыпал зерно, что-то звякнуло, полез рукой, а там банка. Он про кур сразу забыл, хряпнул первача вволю. Мамка его и застукала. На этом рыбалка закончилась. Ирка долго смеялась над этой историей.
        У Ирки дядька был, младший брат отца, Викотором кликали. С ними в одной деревне жил. Высокий, стройный, с выправкой военной. В армии он на границе служил, чем очень гордился, всегда вспоминал эти годы. В доме все сам делал, хозяйственный мужик, рукастый. Две беды у него было: женщин боялся и водку любил. Почему он от женщин шарахался, понять никто не мог. Когда трезвый был, он дам стеснялся, ни с кем не заговаривал и ни за кем не ухаживал. На работе и с друзьями у него все было хорошо, а жениться не получалось. Может, и пил с этого.
        Ходил Викотор к одной старушке-подружке, умом недалекой. Одна она жила. За старушкой ее родственники присматривали из соседней деревни. Он к ней только пьяный ходил. Старушка к Иркиной бабушке потом приходила с гостинцами и сваталась за дядьку. Бабушка ее прогнала, лет на тридцать та старше была. Викотору 35 стукнуло, а ей за 60 перевалило. А когда выпьет дядька, буйный становился. Мог кинуться на кого угодно и драку начать. За столом сидит, отдыхает. Рюмочку выпьет - молчит, вторую - улыбается, а после третьей рюмочки хватает свою жертву за грудки и орет:
        - Ты меня уважаешь?
        И не важно, кого прижал, мужика или бабу, все одно. Кричали ему люди, пытались приструнить:
        - Викотор, уймись!
        Руки вязали, да куда там. Крепкий медведь. Что потом будет, его не волновало. Если жертвы отвечали, что уважают дядьку, то он отходил в сторонку. Если молчали или ерепенились - сразу бил в глаз. Начиналась драка. Он всегда первый драки начинал. Ну кто такое терпеть будет? И Викотору доставалось, мужики его часто лупили. А на утро он ничего не помнил. Приходил к брату похмеляться. И говорит тихонечко:
        - Ну, где у вас тут чайничек? Чайничек-то где?
        Это означало, что он первачок ищет. Самогонку, когда гостей было много, в трехлитровый чайник наливали и пускали по столу. Удобно было: каждый сам себе наливает и самогон долго не кончается.
        Викотор пил часто и без «шнапса» не работал, а работал он хорошо. В Иркиной семье все работяги были, но принять было обязательно. Для верности. А уж после работы не выпить - это вообще «грех». Вечером все трактористы сдавали технику, и их на грузовиках развозили по домам. Викотора привозили только лежа, иногда связанного, чтоб не бузил. Его грузили в самосвал и подвозили к порогу дома. Кузов поднимался, и дядька летел в траву. В полете Викотор матерился и орал, а потом лежал ничком в траве. Позже бабушка Степанида его в дом перетаскивала, мыла, накормить пыталась, спать укладывала. Памятник Степаниде Ивановне поставить надо было при жизни, натерпелась она от сыновей.
        С Викотором постоянно случались какие-то истории. Весной в конце рабочего дня ехал Викотор на тракторе технику под навес ставить. И завернул не в ту сторону. Как потом шутили - «не в ту степь». Переехал через речку, поднялся на бугор, который над глубоким оврагом возвышался, и… заснул. Упал на рычаг, и трактор стал в одну сторону круги наматывать. Места холмистые, опасные. До оврага оставалось метра два, не больше. Сельчане его увидели, побежали к брату, отцу Иркиному. Женя влез на бугор, запрыгнул в кабину, дернул рычаг и остановил трактор. Еще пара минут, и Викотор улетел бы с высоты и погиб. Пьяный был! Трезвым, скромным, рассудительным, умным его родные видели редко. А дерябнет - дурак-дураком, два разных человека.
        Викотор так и не женился. Бабушка пыталась его познакомить с женщинами, даже в дом их приводила. Дамы ухаживали за ним, кокетничали, а он все больше и больше закрывался, боялся их. Общаться он мог только навеселе, а хмельной к своей старушке-подружке шел, любил наверно. Ирка маленькая ходила с подругами к дому старушки. Подглядывали. На окно стукалочки ставили. Из кустов веревочку дернут, постучат, постучат и бегом. Старушка выбегала - ругалась. Бабушка Степанида умерла, а старушку-подружку родственники в дом престарелых отдали. Остался Викотор без пригляда и умер в запое. Напился с приятелями и захлебнулся. Нашли его только через неделю. Случайно нашли.
        У матери особый дар был. Она узнавала по звуку трактора, в каком состоянии муж едет - пьяный или трезвый. Или могла запросто угадать, кто едет на тракторе - Викотор, или дядя Ваня, или механик Солнышкин. Как ей это удавалось, никто не знал и повторить не мог. Когда отец домой ехал, мамка за километр звук трактора слышала и сразу кричала:
        - Ирка, напился Женька, пьяный едет!
        Отец после получки всегда с дружками выпивал. Потом пьяные они по домам разъезжались. Любил Женя газануть. Поднимал передние, маленькие колеса трактора и, как заправский байкер, на одних задних гонял по деревне. «Беларусь» его, как конь, на дыбы становился. Трезвый он так сделать не мог, духу, наверно, не хватало. А поддатый вытворял на тракторе чудеса. И нигде ни разу не споткнулся, не перевернулся и в воду не попал. Ни одного происшествия. А когда трезвый был, разное случалось: в овраг падал, и в воде плавал, и колеса пробивал.
        Выло в селе у Ирки две подружки - Октябрина и Галя. Галя с ней в одном классе училась. За одной партой сидели. Семья у нее была бедная, а сама Галька - скромная и хорошая. За младшей сестрой ухаживала, за хозяйством присматривала. Мать с отцом дома почти не бывали - много работали. Мама - дояркой, а отец - пастухом на ферме. Ладная семья, дружная.
        В старом здании медпункта жили две сестры. У одной были сын и дочка Октябринка, у другой - два сына.
        Сами сестры с головой не дружили. Их дети были неухоженные, брошенные, сами по себе росли. Октябринка из них выделялась - толковая девочка, опрятная, училась хорошо. Мальчишки воровали. Когда еще маленькие были, на это деревенские глаза закрывали, а когда уже подросли, то стали милицию звать. Старший по кличке Шпион сел первым, пару банок варенья и курицу стащил, срок дали небольшой. Вышел, месяца два погулял и опять сел. Так и жил в тюрьме, редко его в селе видели. Шпион весь разрисован был под «хохлому», на теле живого места не осталось. А после десяти лет колоний он уже на веках написал «не буди», чтоб спать не мешали. Между сроками Шпион учил младших уму-разуму. Выборау них не было. Воровали все подряд.
        Сестры пытались как-то накормить детей, обуть, одеть. Сложно им было. Относились в колхозе к ним плохо, считали ненормальными и работу давали невыгодную. И к мальчишкам также относились.
        Шпион умер в тюрьме. Младший брат подрос и решил жениться. Мать счастлива была. Надежда появилась. Невеста хорошая девочка была, но с брачком. Ее в четырнадцать лет изнасиловали. Вся деревня судачила. Трудно ей было замуж выйти. А младший взял ее, хоть и знал все. Как замуж вышла девочка, сразу родила. Младший тоже пару раз сидел, но после рождения второй дочки воровать перестал, одумался.
        Среднего брата Гусем величали за походку вразвалочку. После первой отсидки вышел и стал гулять с милой девчушкой из Морозовки. Она особенная была - забитая какая-то, глаз не поднимет, слова не скажет. Забеременела от него. Сестры узнали, наложили ведро яблок (хоть у всех их завались было) и пошли в Морозовку к этой девочке свататься. Мать ее отказала. А девчонка влюбилась по уши и ничего слушать не хотела. Уперлась и вышла замуж за Гуся. Не послушала родителей. В колхозе дали им хорошую квартиру сразу после свадьбы. Он в скотники пошел, она дояркой трудилась. Работали, квартиру обставили. Хорошо жили. Ребеночек родился. Вольной. Мать заставляла ее аборт делать по-черному у деревенских повитух, кустарным способом. Выкидыш не получился, а что-то нарушилось - ребеночек родился с большой головой. Они любили этого ребенка и не бросали. Ухаживала за ним вся деревня, помогали кто-чем мог. По очереди дежурили, когда он болел, лечили всеобщего любимца. Ребенок все равно умер. До десяти лет дожил. Лет через пять она опять родила хорошую здоровую девочку. Гусь крепко на ноги встал и воровать бросил.
        В селе по выходным кино крутили, потом были танцы. Танцы - это целое событие в деревне. Компании приезжали из соседних деревень. Чужаки заезжие, никак не могли с Лукинскими девчонок поделить. Драки начинались. Колхоз на колхоз, деревня на деревню. Иногда драчуны из района приезжали удаль молодецкую показать. Прибыла как-то компания с Золотовки. Нашу девочку танцевать пригласили. Ну потанцевал бы, да и ладно, а тут еще и провожать пошел. Катастрофа. На следующий вечер собралась целая ватага, человек пятьдесят. Пришли на танцы в Золотовку, нашли этого ухажера и задираться начали. В Золотовке уже свои бойцы ждали. Началось «Куликово поле». Дрались молодцы с «доблестью и рвением». Мелькали кулаки и палки, но и до ножей доходило. Даже девочки в командах были, они, как медсестры, раны зализывали, да битых оттаскивали. Проходила неделя. Золотовские дружину собирали и мчались в Лукино мстить. Иногда месяцами дрались, а с чего началось, уже никто и не помнил. Как-то осенью после уборочной потасовка была, война настоящая. Весь район на поле выходил. Одни этой деревне помогали, другие - той. Милиция войска
из области вызывала. Следствие долго шло. Все молитвами сельчан живы остались, но раны были серьезные.
        Ирка уже в Москву собиралась, а отец позвал в поле за сеном съездить. На зиму заготовки делать. Выехали за село, до стогов добрались. Ирка предложила отцу крепче сено лепить, чтоб больше в тележку вошло и лишний раз не кататься. Складывать сено - целое искусство. Отец подавал, а Ирка сверху по кругу лепила. Набрали полную телегу, стог высоченный получился. К коровнику поехали. Ирка высоко сидела. Болтало ее телегу, болтало и уболтало. Заснула она, как принцесса на горошине. Проснулась от холода. Глаза открыла - сено колет. Разгребла стог - глина вокруг и лужи ледяные. Вылезла Ирка из стога вся грязная и мокрая, зуб на зуб не попадает. Темнеть стало. Ничего понять не может. Домой пошла, маме все рассказала. Они давай вместе отца искать. А он спит давно, похрапывает. Наутро все выяснилось. Выкинул отец Ирку вместе с сеном у коровника, да и дальше поехал. Хорошо вилами не ткнул, а то бы дырки остались.
        Быстро промчалось деревенское лето.
        На станцию отец отвез Ирку на той же телеге, только подстилка была другая, осенняя. Сено пахло терпкой, пожухлой травой, а свежая солома с запахом хлеба то и дело колола ей ноги.
        Ирка залезла на верхнюю полку боковой плацкарты и тут же заснула. Ее ждала Москва: жесткий разрыв с любовником, сватовство, замужество, рождение дочери, развод, появление долгожданной внучки, поздняя любовь…
        Но это уже совсем другая история.
        Володька Егоров
        Утро. Зеркало в ванной. Холодный душ. Алексей боялся посмотреть на свое отражение в зеркале. Когда тебе 20, лицо после бессонной ночи кажется слегка помятым, в 50 это поистине жалкое зрелище: красные глаза, мешки под глазами, обвисшие щеки и складки, складки, складки, как проселочные дороги после дождя.
        Четвертый год подряд выпускники Омской Академии милиции снимают подмосковный пансионат «Березки» и устраивают там вечер воспоминаний, выливающийся в двухдневную пьянку с цыганами, шумными драками и последующим братанием. Первое время после окончания учебы они долго не встречались, но потом вдруг все неожиданно воспылали жаждой общения. И уже не представляли себе жизнь без этих «Березок».
        Инициатором этой затеи был Петька, вечный выдумщик и балагур. Он как-то заявился к Алексею среди ночи. Из вещей у него были две канистры из-под керосина.
        - Я - Петя Петухов.
        Алексей не сразу узнал его. Шутка ли - двадцать лет прошло с момента последней встречи, и за все это время от него не было ни слуху, ни духу. Пока он раздевался, гостеприимный хозяин быстренько сбегал в комнату, достал запылившийся фотоальбом и, перелистывая слипшиеся страницы, нашел фотографию выпускного вечера. Ну, точно, во втором ряду с краю стоял Петька. Волос на голове стало поменьше, но те же задиристые глаза и вечно ухмыляющаяся улыбка.
        - А что у тебя в канистрах?  - спросил Алексей, на всякий случай отгоняя своего любопытного шпица.
        - Это гостинец тебе - коньячный спирт. Я работаю юристом на винно-водочном заводе в Житомире, а там, сам понимаешь, кроме спирта взять нечего. Ты не думай, это не самогон какой-нибудь, продукция - высший сорт. Будешь разбавлять 1 к 5. Зная, сколько ты пьешь, хватит тебе его лет на 15. Бери, не пожалеешь!
        Всю ночь просидели они на кухне, вспоминая развеселое житье в Омске и своих однокашников. Куда только жизнь их не поразбросала: Андрюха неожиданно для всех стал генералом. Илюха долгое время был Полпредом по Дальневосточному округу, а потом неожиданно умер от сердечного приступа в своем кабинете. Ходили слухи, что это не просто инфаркт, а политическая месть, но слухи остались слухами.
        Иван Петров, не спившийся за годы учебы «нацкадр», стал начальником Чукотки и от дома до работы добирается на личном вертолете. И лишь Володька Егоров, самый идейный наш однокурсник, самый правильный и честный, оказался не у дел. Безработный, лишенный всех званий и привилегий, он, по слухам, постепенно спивался. Практически каждый из многочисленных друзей Володьки хоть раз предлагал ему работу. Иногда он соглашался, но, проработав два-три месяца, со скандалом уходил. У него была патологическая неспособность подчиняться.
        Один его вид вселял окружающим уважение и страх. Высокий, мускулистый, с военной выправкой, громким грудным голосом, который был настолько мощным, что он только набирал воздух в легкие, а все уже вставали по стойке смирно. Говорил он быстро, четко и коротко. Командный голос у него сохранился, даже когда от прежней выправки не осталось и следа. Пару лет назад он позвонил Алексею и, не дав ему вставить и слова, произнес:
        - Леха, привет. Это Владимир, бери ручку и записывай!
        - Может, я сначала послушаю, что ты мне скажешь, а потом запишу?!
        - Нет, я буду говорить, а ты пиши. Я уже все продумал. Отличная идея! Слушай меня!
        И понес немыслимую ахинею, а Алексей слушал и думал, что этого человека можно согнуть, но изменить - никогда.
        Начиная со школьной скамьи, Володька безумно нравился женщинам. Причем всем без исключения и это неудивительно: черные волосы, зачесанные назад, такие же черные густые брови, длиннющие ресницы, пронзительный, прямо-таки испепеляющий взгляд карих глаз и полные, как будто накаченные, вечно обветренные губы.
        Ко всем прочим достоинствам прибавлялась потрясающая наблюдательность и сверхъестественная память, что позволяло ему выдумывать сложнейшие многоходовые комбинации и блестяще реализовывать свои проекты. Правда, за это он потом и поплатился.
        В жизни у Володьки все было с размахом. Если победы - то с фанфарами, если падения - то оглушительные. Хотя падений все-таки было больше.
        Он единственный с нашего курса пошел работать в милицию не за квартиру и не за зарплату, которая по тем временам позволяла наслаждаться всеми радостями жизни, доступными советскому гражданину, а по идейным соображениям. Володька хотел воевать с преступностью, причем воевать серьезно, без дураков, дабы раз и навсегда очистить столицу от бандитов и воров. Поэтому работать пошел в самый сложный отдел: отдел квартирных краж МУРа. Работы там всегда было много, а процент раскрываемости невысокий.
        И надо сказать, весьма преуспел на этом поприще. Уже через два года его считали лучшим в отделе, частенько приглашали на осмотры в качестве эксперта, и не было случая, чтобы он не обнаруживал какой-нибудь зацепки. Еще через пару лет известность его вышла за пределы отдела, и когда набирали группу для выполнения задания государственной важности, он был в списке одним из первых. Это было в 1987 году, когда террористы ворвались в офис финской авиакомпании в самом центре Москвы, захватили генерального директора, сели с ним в самолет и потребовали вылета в Турцию. Отпускать их никто не собирался, готовились штурмовать самолет через секретные люки, о существовании которых не знали даже стюардессы. Все прошло слаженно, оперативно и весьма удачно: террористы обезврежены, заложник не пострадал. Руководитель операции получил Звезду Героя, а нашему Володьке вручили медаль «За отвагу». По этому поводу тогда гуляло пол-Москвы.
        Все пророчили Володьке успешную карьеру в милиции, особенно после того, как кривая раскрываемости неожиданно поползла вверх, и начальник отдела квартирных краж, полковник Якименко сиял от удовольствия, возвращаясь после очередного доклада министру.
        Володька ненавидел воров так же, как иные женщины ненавидят крыс и тараканов, и для искоренения преступности разработал гениальный план. Он снимал служебную квартиру в центре Москвы, обставлял ее как следует и сообщал координаты квартиры своему человеку в банде. Тот начинал капать на мозги своим корешам, подбивая их на кражу, и когда хозяева якобы отбывали на юг, группа воров шла на дело. И их тепленькими в квартире накрывали сотрудники МУРа. Через пару месяцев Володька вновь запускал слушок, и новая банда добровольно шла в мышеловку. Потом снималась другая квартира, по шкафам разбрасывались поддельные украшения, хрусталь, серебро, и снова в ежемесячном рапорте фигурировал отчет о поимке «крупной группы квартирных воров». Так продолжалось примерно полгода, пока наш бравый герой не умудрился поссориться с прокурором.
        За этим стояла какая-то романтическая любовная история, но как ни пытались коллеги выяснить хоть какие-то подробности произошедшего, так ничего и не узнали. Результат был плачевным: при задержании очередной банды агент был допрошен с пристрастием и признался, каким образом он получал наводку на квартиру. Разразился жуткий скандал. Володьку лишили всех званий и наград, посадили в КПЗ, обвинив в подстрекательстве и злоупотреблении служебным положением. Осудили на 5 лет. После пересмотра дела срок уменьшили до трех лет, но все прекрасно понимали, что дорога в милицию ему теперь заказана.
        На десять лет однокашники потеряли Володьку из поля зрения. Однажды встретил его Алексей, причем там, где совсем не ожидал увидеть - на Коптевском рынке. Выглядит этот рынок сейчас довольно скромно, но лет 20 назад он считался одним из лучших в Москве. С семи утра у ворот выстраивалась очередь за деревенскими молоком, творогом и сметаной. Торговля была столь стремительной, что все распродавалось прямо у ворот. Через 45 минут она заканчивалась, и довольные крестьяне, пряча кровно заработанные рубли за пазуху, медленно направлялись к пивному ларьку обмывать удачно начавшийся день.
        Алексей обычно ходил на рынок за картошкой и мясом, из которого жена по выходным готовила знатный борщ. И в этот раз он шел по рядам в поисках синеглазки, попутно здороваясь со знакомыми продавцами:
        - Эй, Алэксей! Как твоя дочка, когда свадьба?
        - Молчит пока! Ох уж эта молодежь…
        - И я никак свою не выдам, уж больно строптивая. Вся в тешу!
        И тут Алексей увидел Володьку. Он стоял около огромной двери, обитой коричневым дерматином с надписью «Администрация», и что-то громко говорил седовласому армянину. И хотя он был в штатском, не узнать его было невозможно: военная выправка, надменно приподнятый подбородок, широкая спина. Подошел, разговорились.
        После тюрьмы ни в какую милицию его, конечно же, не взяли, даже в постовые, и он долго мыкался по разным сомнительным конторам, пока не устроился замом на Коптевский рынок. И как всегда у него в голове созрел очередной наполеоновский план: «Прочь всех кавказцев! Рынки - для колхозников!» Он по-прежнему говорил, что думал, а точнее, сначала говорил, а потом думал.
        Взгляды на жизнь этого несгибаемого человека нисколько не изменились - этакий Робин Гуд, борец за справедливость. Даже странно, как это его взяли на рынок, где днем с огнем не сыщешь ни одного славянского лица. Самое интересное, что он был замом при отсутствии директора. Ходили слухи, что того или посадили, или пристрелили, так что Володька был более чем уверен, что через пару месяцев станет директором рынка и уж тогда наведет здесь порядок.
        Так все и произошло. Превратившись из Володьки во Владимира Николаевича, он важно расхаживал по рынку в кожаных, натертых до блеска сапогах и раздавал указания. За время его царствования наконец-то отремонтировали павильоны, где торговали свежим мясом. Хотя слово «павильоны» меньше всего подходило для одноэтажных, накренившихся с самой их постройки сараюшек, где, несмотря на постоянно открытые окна, стоял затхлый запах и стаями летали жирные зеленые мухи. Прежний, полуразвалившийся забор заменили новым, железным, и через пару недель на рынке действительно не осталось ни одного лица кавказской национальности. В Министерстве торговли сначала весьма скептически относились к этой идее, но когда увидели, что за прилавками теперь стоят розовощекие русские красавицы и бравые рязанские парни, активно хвалили его на каждом собрании и даже обещали медаль. Володя был настроен решительно и уже начал с серьезным видом рассуждать, что пора бы и другие рынки очистить от засилья инородцев. Но, как это уже не раз бывало в его жизни, судьба сыграла с ним злую шутку. Торговля шла, но план отчаянно не выполнялся.
        В министерстве начинали нервничать.
        А дело было в том, что колхозники поначалу с воодушевлением откликнулись на зов директора Коптевского рынка, с радостью жали ему руку, заискивающе заглядывали в глаза, торговали день два, а потом исчезали и больше никогда не возвращались. Или еще хуже: начинали торговать в понедельник, в среду вечером напивались тут же, на грузовиках, и два дня их не было видно. В субботу, опохмелившись, снова начинали торговать полусгнившими овощами, отпугивая покупателей перегаром. В итоге покупатели уходили разочарованные, колхозники сидели полупьяные без копейки денег, боясь возвращаться к женам в деревню, а выручка рынка падала с катастрофической скоростью.
        Радовались только крысы: на гнилых овощах они отъелись и теперь жирные, лоснящиеся, как породистые хряки, не пролезали в свои норы и спали у всех на виду рядом с прилавками.
        Директор снизил арендную плату и прикрыл пивной ларек рядом с рынком, но колхозники все равно приезжали нерегулярно, торговали плохо и ежемесячно срывали план. Так, промучившись полгода, под угрозой увольнения пошел Володька возвращать кавказцев. Это было не так-то просто. Они давно уже пристроились на других рынках, коих в Москве немало, и надменно усмехались:
        - А мы же тэбя предупреждали, начальник, нэльзя так с людьми обращаться,  - и воротили от него свои горбатые носы.
        Пришлось идти на поклон к старейшинам и просить о помощи. Пожурили его по-отечески, покивали головами и обещали помощь. Через два дня на рынке возобновилась бойкая торговля, прилавки ломились от овощей и фруктов, покупатели оживились, кривая показателей доходности поползла вверх. Больше Володька никого не трогал, следил только, чтобы не обвешивали покупателей. И завел большого полосатого кота.
        Когда Володька выпивал лишнего, он по-прежнему орал свои националистические лозунги, но делал это так нелепо, что никто не воспринимал их всерьез.
        А потом от него ушла жена. За один день собрала вещи, чиркнула пару слов на случайно попавшейся под руку газете и ушла, оставив ключи на кухонном столе. И Володька тогда запил по-черному: беспробудно, неделями не выходя из квартиры, матерясь на весь дом и заливая соседей. Милиция несколько раз забирала его в вытрезвитель, но после возвращения все начиналось сначала. Через месяц он постарел лет на десять и смотрел на всех с такой ненавистью и болью, что старушки, с утра до вечера сидящие около подъезда, вмиг разбегались, как только видели его.
        Такая реакция на уход жены сильно удивила соседей и коллег. Все знали, что у него есть жена, но никто не подозревал, что он ее так любил. А Лидка была красавицей, прямо-таки неприлично красивой для такого прямолинейного, горластого мужика, который вечно нарывался на неприятности.
        И здесь тоже не обошлось без романтической истории. Первый раз Володька увидел свою будущую жену в поезде Тверь - Москва, лет 8 назад. Лида работала проводницей в плацкартном вагоне, а он ехал в деревню к матери. В то время Володя только освободился из тюрьмы, ходил в телогрейке, тяжелых ботинках и смотрел на мир затравленным взглядом. Но эта почти девочка с огромными карими с фиолетовым отливом глазами запала ему в душу.
        Володька стал ездить в деревню каждую неделю, чем поначалу сильно напугал непривыкшую к такому вниманию мать. Он перекопал ей весь огород, починил крышу, достроил баню и постоянно выискивал новые объекты приложения своей неисчерпаемой энергии.
        Через пару недель Володька знал наизусть расписание Лидиных смен и первым приходил к поезду с неизменным букетом полевых цветов. Сначала девушка его побаивалась, как боятся бездомного большого пса, но скоро привыкла к его молчаливому любованию. Ночью они стояли в тамбуре и подолгу курили. Лида рассказывала ему о своем неудачном замужестве, о полуторагодовалом сыне, так редко видящем маму, что скоро перестанет ее узнавать, о хозяйстве, разваливающемся из-за вечного пьянства ее мужа, о свекрови, обвиняющей ее во всех смертных грехах.
        «Жених», как его называли Лидины товарки, дарил ей конфеты, милые безделушки и даже читал стихи - в дни ученичества он увлекался Евтушенко, Бродским, Пастернаком, но потом было не до поэзии…
        Лида так привыкла к своему кавалеру, что, когда он однажды не пришел, сильно расстроилась. И в ту же секунду поняла, что влюбилась. Полночи она проплакала в своем купе, а наутро ходила хмурая, с красными от слез глазами. Пассажиры не решались подходить к ней, и в итоге весь вагон остался без чая.
        Через неделю Володя появился как ни в чем не бывало и подарил ей жемчужное ожерелье. Ничего подобного Лида еще никогда не видела и очень боялась вынимать этакую красотищу из синей бархатной коробочки. Ей казалось, что это всего лишь льдинки, которые от тепла ее рук растают на солнце и утекут между пальцами на полинялый ковер. Но этого не произошло. Дрожащими пальцами она застегнула колье, с трудом справившись с застежкой - попросить о помощи она стеснялась,  - расстегнула вторую пуговичку на форменной рубашке и убрала волосы в пучок. Взглянув в зеркало, она не сразу узнала себя: такая она была в этот момент красивая и счастливая, как Любовь Орлова - ее любимая актриса, чья фотография висела возле ее кровати. Володя смотрел на нее, разинув рот, и не мог налюбоваться на ее нежно-розовую кожу, белокурые волосы и вздернутый носик, напоминавший, что она еще совсем девчонка, истосковавшаяся по мужскому вниманию и красивым вещам.
        В этот раз Лида впервые позволила Володе проводить ее до дому. Они молча шли от станции между деревянными давно некрашеными домами. Лида боялась посмотреть на него, а Володя с трудом сдерживал себя, чтобы не обнять ее прямо здесь, на улице. Обнять и больше не отпускать. При этом Володя прекрасно понимал, что она замужем, а у него нет ни нормальной работы, ни постоянного заработка. Понимал, но в первый раз чувствовал, что ради этой женщины готов на все, готов работать, где угодно, работать изо всех сил, чтобы его любимая женщина ни в чем не нуждалась, а ее сын все время был рядом с ней. Через пятнадцать минут они уже были на месте. Володя остался стоять у калитки, а она шла к дому по вымощенной плиткой дорожке и еле сдерживала слезы.
        Именно это прогулка решила их дальнейшую судьбу. И не потому, что Володя решил жениться на провинциальной девушке, и не потому, что она решила развестись с мужем и попытать счастья с другим. Нет. Все решилось помимо их воли. Просто ее сварливая свекровь увидела в окно, как сноху провожал какой-то мужик, и рассказала об этом сыну. А тот как раз был злой с похмелья и избил Лидку до полусмерти. Мать, не на шутку испугавшись, попыталась утихомирить сына, но, получив удар в живот, быстренько ретировалась на чердак. Лида, еле вырвавшись, убежала к подружке на соседнюю улицу, где просидела два дня, а потом с синяками и кровоподтеками на руках и ногах пришла на работу. Володя неизменно ждал ее, как обычно, с цветами у вокзала, где ей надо было отметиться и взять путевой листок.
        Как только увидел Лиду, сразу понял - что-то случилось. Она пыталась отнекиваться, но потом, расплакавшись, все рассказала. Володя рассвирепел и, подхватив Лиду, побежал к ее дому, разыскал мужа и так тряханул его пару раз, что тот чуть не отдал богу душу. Володька хоть и разозлился не на шутку, но все-таки понимал, что не стоит, недавно освободившись, лезть в драку. Поэтому, рявкнув мужу «сидеть», отправил Лиду в комнату собирать вещи. Через полчаса, держа на руках испуганного сына, они втроем сели в поезд и уехали в Москву.
        Кроме железной кровати, заправленной давно не стиранным бельем, трехногого шкафа и круглого стола в холостяцкой однокомнатной квартире больше ничего не было, но Лида находилась в шоковом состоянии и ничего не понимала. Володька раздобыл у соседей раскладушку, уложил полусонного мальчонку спать и налил будущей жене стакан красного вина. Приятное тепло разлилось по всему телу, сознание постепенно возвращалось к ней, и внутри у несчастной женщины рождалось ощущение того, что все плохое в ее жизни наконец-то закончилось, и теперь рядом с этим смелым, сильным человеком начнется у них новая счастливая жизнь. А Володя говорил и говорил о том, что завтра он попросит у прораба Сан Саныча аванс и они купят детскую кровать, посуду, постельное белье и заживут по-семейному.
        - А давай купим магнитофон?  - робко попросила Лида и тут же покраснела.
        - Хорошо, обязательно купим, ласточка моя,  - сказал и смутился еще больше. Он еще ни разу в жизни не говорил женщинам таких нежностей.
        Лида быстро освоилась на новом месте, отмыла квартиру, на окна повесила занавески, на стол постелила скатерть, на табуретки - вышитые подушечки. Кухню она драила два дня, и Володя очень удивился, когда увидел, что раковина может быть такой белой, а кафель над раковиной, оказывается, голубой с мелкими зелеными цветочками.
        Через месяц они поженились. Свадьбу решили не устраивать, просто сходили в ЗАГС и расписались: Володя не любил шумных застолий с льстивыми поздравлениями и фальшивыми улыбками, а у Лиды все это однажды было и ни к чему хорошему не привело. Поэтому они сели вечером на кухне, выпили бутылку шампанского и стали жить дальше. Лида занималась хозяйством. Сына Мишку устроили в детский сад, Володя работал на стройке, вел себя тихо и спокойно и через 3 месяца его назначили прорабом.
        По вечерам он ходил на свою голубятню и общался с голубями. Эти вечно воркующие создания были его главный увлечением с самого детства. Еще с отцом он залезал на крышу и наблюдал, как они кружат над головой; ему хотелось самому улететь прочь от ненавистной школы, от вечно уставшей матери. Перед смертью отец умолял не бросать голубей, а мальчик уже не представлял себе жизни без общения с этими птицами. Теперь Володя приходил сюда с Мишкой, и гордость переполняла его, когда они шли, держась за руки, и рассуждали, когда же наконец-то вылупятся птенчики у хохлатой Маруськи.
        Вскоре Лида окончательно освоилась в Москве, устроилась закройщицей в ателье и очень скоро стала незаменимым работником. В самом ближайшем будущем ей прочили место заведующей. И это несказанно льстило самолюбию забитой провинциальной девушки, которая потихоньку начала вживаться в новую роль. Даже начала покрикивать на мужа, после того как он все воскресенье проводил со своими голубями.
        Через полтора года совместной жизни Лида стала заводить разговоры насчет второго ребенка. И Володя засомневался. Не то, чтобы он не хотел ребенка от любимой женщины, просто он начинал осознавать, что не создан для семейной жизни. Ему нужны были простор, свобода, размах. А дома ему становилось душно.
        Растерянный и несчастный, он все больше времени проводил на голубятне. Только там Володька был по-настоящему счастлив. А поздно вечером возвращался домой и будто погружался в болото. Лида видела, что с мужем что-то происходит, но не знала, что нужно делать в таких случаях.
        В деревне, где жила вся ее родня, таких проблем не возникало. Девушки выходили замуж, рожали детей, вместе занимались хозяйством. Как положено, по праздникам и выходным мужики выпивали, а жены перемывали им косточки, но делали это беззлобно, как бы по привычке. Своими мужьями деревенские женщины были вполне довольны, но поругаться на них - это обязательный ритуал, которому никто не придавал большого значения.
        Иногда спьяну кто-нибудь побьет жену, потом приголубит, нальет портвейна, и жизнь снова пойдет своим чередом. Любит ли муж жену? А жена мужа? Такими вопросами никто не задавался.
        - О чем ты говоришь, не пойму,  - вздыхала мама всякий раз, когда Лида заводила разговоры о семейной жизни.  - Поженились и живите. Все у вас в городе не как у людей!
        Но Лида чувствовала, что у них с мужем что-то не так, и, не зная, как ему помочь, мучалась и страдала. Муж уже не казался ей тем смелым и решительным человеком, в которого когда-то влюбилась наивная подмосковная девушка. И главное, красота - ее главное достояние - стала меркнуть. Иногда по утрам, глядя в зеркало, Лида смотрела и не узнавала себя. Где те карие глаза, где нежно розовое лицо, где веселые ямочки на щеках? Она видела лишь измученное, помятое, заплаканное лицо женщины, которая увядает без любви и ласки. Как случилось, что их брак стал похож на застиранное постельное белье? Спрашивала она себя и не находила ответа.
        И в один прекрасный день Лида собрала вещи, взяла Мишку и уехала к маме. Ей хотелось простой и понятной жизни, такой, как у всех ее подруг, без мучительных раздумий и сомнений.
        Больше они не встречались. А Володька завел дружбу с зеленым змием.

* * *
        Алексей все еще стоял в ванной. Голова кружилась, двигаться не хотелось. Он стоял и вспоминал своих однокашников, а точнее, Володьку, которого не видел многого лет. Загорелый, в кожаном пиджаке, изрядно потертом, со следами голубиного помета. Видно было, что он пытался их смыть, а потом махнул рукой и оставил все как есть. Его брюки даже не подозревали о существовании утюга, а ботинки давно нуждались в услугах обувщика. Только белая рубашка и зачесанные назад черные волосы напоминали бравого опера 15-го отдела УТРО ГУВД. Говорил он мало, от вопросов уклонялся и оживлялся только, когда вспоминали о былых расследованиях. Чтобы чувствовать себя живым, Володе требовались опасность и риск. Алексей этого никогда не понимал. Сам он никогда не бросался на амбразуру, вел дела расчетливо и планомерно, играл по предлагаемым правилам.
        Володька был счастлив. Алексей почувствовал это, наблюдая за ним в «Березках», и окончательно убедился в этом спустя несколько месяцев, когда однажды, возвращаясь с переговоров, увидел Володьку на автобусной остановке. Тот держал в руках бутылку пива, курил, наблюдая за голубями, кружащими в небе. Их было штук 30. Шумные, большие, они то садились на крышу, о чем-то переговариваясь, то взмывали ввысь и кружились, будто приглашая присоединиться к ним. А Володька смотрел на них и блаженно улыбался.
        Алексей тогда позавидовал безмятежному виду человека, избавившегося наконец-то от всех земных забот. Теперь его не волновали ни работа, ни жена, ни мнение окружающих.
        Он был свободен, а если удавалось раздобыть еды, сигарет и выпивки, то и счастлив. Может так и нужно относиться к жизни? Или это удел лишь избранных?
        Дубленки у «Метрополя»
        Что можно сделать за 41 минуту? Можно, к примеру, выпить три бутылки пива, заняться любовью со случайной знакомой, провести переговоры, в конце концов можно доехать на метро от Алтуфьева до Бульвара Дмитрия Донского. А кое-кому за это время удалось совершить самое громкое преступление десятилетия.

* * *
        На дворе стояло знойное, пыльное лето 1982 года. В десять утра температура поднялась до 25 °C, с амбициозными планами достигнуть к полудню 32 °C. К гостинице «Метрополь» подъехал грузовик с логотипом ГУМа в сопровождении двух милицейских машин. Из него вышли грузчики в спецовках с логотипом универмага, установили прилавок, стол, кассовый аппарат. На выдвижной витрине развесили несколько фасонов женских и мужских дубленок разного цвета.
        Не прошло и пяти минут, как у прилавка выстроилась внушительная очередь. Даже странно, откуда в будний день в центре Москвы столько народу. Все проходило очень организованно: молоденькие продавщицы примеряли дубленки на потные плечи обалдевших от счастья покупателей, всякий раз уговаривая взять еще одну для мужа, выписывали квитанции, принимали деньги, пробивали чеки. Кассовый аппарат не замолкал ни на секунду.
        Время от времени покупатели, в основном это были женщины, интересовались:
        - А много ли еще осталось?
        - Не волнуйтесь, всем хватит!  - кричала румяная кассирша, вытирая пот со лба.
        Цена была вполне приемлемая - восемьсот рублей,  - хотя никто точно не мог сказать, много это было или мало, ведь во времена развитого социализма в обычных магазинах дубленки не продавались. Если они и появлялись, то исключительно по предприятиям и строго по записи, а здесь, средь бела дня, рядом с Большим театром, да еще безо всяких «по одной в руки». Бери, сколько хочешь. Ну, просто островок капитализма в стране вечного дефицита.
        После оплаты счастливым обладателям оплаченных квитанций предлагалось пройти на второй этаж ГУМа, в секцию № 208 и получить дубленки. Настороженные милиционеры поначалу ходили кругами вокруг очереди, приглядываясь к коллегам, сопровождающих грузовик. И даже узнали своих. «Тот, с оттопыренными ушами, вроде Андрюха из люберецкого отделения, а этот вроде Серега, мы с ним на Дне милиции вместе квасили»,  - переговаривались между собой постовые.
        - Друг, может подсобишь? Таких денег с собой нет, надо сбегать в отделение, попридержи одну дубленку для жены.
        - Да не вопрос!
        Минут через сорок дубленки закончились, прилавок и кассы были убраны в грузовик. Вежливо попрощавшись с местными стражами порядка, продавцы уехали.
        А вот после этого началось самое интересное, потому что никаких дубленок в ГУМе не было. В 208-й секции продавались хлопчатобумажные женские трусы размером с небольшое развивающееся государство. Каково же было удивление продавщиц, когда к ним выстроилась очередь покупателей с квитанциями в руках. Точно такие же квитанции сами продавцы выписывали каждый день. Выписывали, да только не на дубленки.
        Вызвали администратора, маленького юркого человека с усиками и реденькими сальными волосенками. У него, естественно, была и дубленка, и кашемировое пальто, но купленные из-под полы, у перекупщиков, а не в родном магазине. Он громко верещал, нервно дергал усы и вращал глазами в разные стороны.
        Потом пришла директриса - Матрена Степановна,  - женщина весомых достоинств, такую криком и руганью не проймешь. Но даже она оказалась в замешательстве и поначалу подумала, что администратор малость перебрал вчера на крестинах племянницы. Однако постепенно до нее стало доходить, что это - грандиозная афера, и теперь над ней будет потешаться все Министерство торговли.
        Наиболее сообразительные покупатели побежали вниз к фургону с дубленками, но к своему удивлению обнаружили лишь пару целлофановых пакетов да кем-то оброненную квитанцию. Ни машины, ни дубленок.
        Началась паника. Какая-то старушка упала в обморок, женщина с ребенком голосила на весь магазин, обвиняя во всем директрису и ее банду. Приехала милиция, начала собирать показания потерпевших, искать улики, допрашивать постовых. Но все тщетно.
        Преступников искали два месяца. Ни единой зацепки обнаружить не удалось. Операция была продумана до мелочей и рассчитана по минутам.
        Во-первых, грузовик. Номера, конечно, никто не запомнил, зато все заметили, что на нем был нарисован логотип ГУМа. Как потом показало следствие, все грузовики, принадлежащие магазину, в это день стояли в гараже, никуда не выезжали, и ни один из них не числился в угоне.
        Во-вторых, квитанции - точь-в-точь как в магазине, не отличишь. Значит, работала банда, и у них был свой печатный станок, потому как ни одна государственная типография не взялась бы за такой заказ. То же и с чеками, которые пробивались на кассовом аппарате. Точно такие же аппараты стояли в ГУМе. Ответить на вопрос, откуда взялся этот кассовый аппарат, так и не удалось. Если бы его украли в магазине, об этом сразу же сообщили в милицию, но никаких краж не было - администратор хорошо знал свое дело.
        В-третьих, сопровождение. Грузовик с дубленками охраняли две милицейские машины. Все были в форме, при оружии. И ни малейшего подозрения, несмотря на то, что действие разворачивалось рядом с Большим театром, гостиницей «Националы и в двух шагах от Лубянки.
        На допросах постовые признались, что все выглядело так убедительно и правдоподобно, что мысли проверить удостоверения у лжемилиционеров ни у кого даже не возникло. Понятное дело, что никакой Серега не работал в люберецком отделении милиции.
        Алексей работал по этому делу, не раз общался с экспертами-психологами, задействованными в расследовании. Как выяснилось в ходе следственного эксперимента, вся операция заняла ровно 41 минуту. За это время мошенники сумели собрать 80 тысяч рублей и скрыться раньше, чем первые одураченные покупатели что-то заподозрили.
        - Андрей Вениаминович, скажите, что это - совпадение, интуиция, мистика?  - интересовался Алексей у эксперта-психолога.
        - Нет-нет, молодой человек,  - ответил психолог, протирая свои огромные очки,  - никакой мистики здесь нет. Психология - наука еще молодая и ответов на многие вопросы пока нет, но здесь мы столкнулись с очень умными людьми. Это четкий расчет, базирующийся на тонком понимании человеческой психики и поведения человека. Дело в том, что когда человек оказывается в толпе, у него отключается критическое восприятие действительности, и он безоговорочно подчиняется стадному чувству. И в этот момент им очень легко управлять. Все стоят в очереди, и он стоит, все пошли - и он за ними. Началась паника, все заражаются этим чувством и начинают совершать бессмысленные, алогичные поступки. И время, необходимое для того, чтобы человек смог абстрагироваться от общего настроения и сориентироваться, вполне можно рассчитать. Да, да, вы, я вижу, поняли, к чему я веду. Сорок минут. Плюс минус две минуты. Подобные эксперименты не раз проводились американскими коллегами. Они вообще проводят очень много интересных экспериментов, но, к сожалению, подобная информация не печатается на русском языке. Значит, ваши мошенники
имели доступ к зарубежным изданиям. Так что вы столкнулись с профессионалами, и когда вы их арестуете, а я очень на это надеюсь, позвольте мне с ними пообщаться.
        - Безусловно.
        Но, к сожалению, надежды профессора не оправдались. Мошенников так и не нашли, и дело № 1145/5 было приостановлено. А в милицейских кругах «Дело о дубленках» прозвали самым громким делом десятилетия.
        «Ивановец»
        Больше ста лет психологи тщетно стараются объяснить, что срабатывает в сознании человека, когда вполне законопослушный гражданин решается на преступление. Может, в нашей голове есть маленький рычажок, который в один прекрасный момент срабатывает и «Опа!» - человек перестает различать такие категории, как «честно» и «нечестно», и без зазрения совести идет на мошенничество. И что характерно, ни один преступник никогда не скажет: «Да, люди добрые, я вор, мошенник и форменный негодяй! Судите меня по всей строгости закона». Ничего подобного! Все как один утверждают, что ни в чем не виноваты, и придумывают сотни аргументов в свое оправдание. И частенько возразить им нечего.
        Алексея всегда занимали вопросы: «Почему человек идет на преступление? Что с ним происходит после того, как карающий меч правосудия обрушивается на его голову? Спивается, или муки совести не дают ему спокойно спать? А может, живет припеваючи на проценты с украденных миллионов?!»
        Развязка же предлагаемой читателю истории неожиданна и, наверное, поучительна.

* * *
        - Ну почему стоит мне только подумать о поездке на дачу, обязательно что-нибудь случается,  - обреченно подумал Алексей, разворачивая машину через две сплошные на Дмитровском шоссе.
        Только что позвонил знакомый банкир и попросил поприсутствовать при обыске в каком-то магазине на окраине Москвы и по возможности помочь директору. Это был малюсенький овощной магазинчик в советском стиле: плохо пахнущая картошка, мятые апельсины и давно немытый пол. Обыскивали кабинеты главного бухгалтера и директора.
        Бухгалтер, Татьяна Ивановна, полная дама лет 45 с красными щеками, дрожащими руками и шмыгающим носом, была похожа на воробья: взъерошенные волосы, испуганный взгляд. Она вертела головой в разные стороны, размахивала руками, садилась, вставала и всем телом, от кончиков волос и до пяток, демонстрировала волнение. Стоявший в самом дальнем углу угрюмый, худосочный мужик с лицом умеренно выпивающего прапорщика оказался директором магазина. Его потухший взгляд и какая-то обреченность во всем теле, казалось, молили: «Оставьте меня в покое»!
        - Добрый день! Я - Алексей Ходорковский. Ваши друзья попросили меня помочь вам во время обыска. Если я не ошибаюсь, вы - директор магазина.
        - Да, Виктор Сергеевич Торбанов. Хотя в данный момент я предпочел бы стать невидимкой,  - сказал он и съежился, будто и вправду хотел стать невидимым.
        - Не расстраивайтесь, лучше расскажите, что здесь происходит.
        Виктор Сергеевич безучастным голосом рассказал, что УБЭПовцы неожиданно нагрянули с обыском и теперь изымают отчетность магазина. Их интересует чековая книжка, по которой снимались наличные деньги.
        - Честно говоря, я в бухгалтерии ничего не понимаю. Я занимаюсь только магазином и к банковским счетам никакого отношения не имею.
        Чековая книжка долго не находилась, и когда кабинет стал похож на поле боя после нашествия римских легионеров, бухгалтерша достала из недр своего бесформенного пиджака искомую чековую книжку, изрядно потрепанную, с многочисленными закладками и пометками, и отдала следователю. Мельком заглянув в нее, адвокат понял, что через магазин проходили значительные суммы денег.
        - Зачем со счета снимались такие суммы с учетом того, что в магазине всегда имеются наличные деньги?  - спросил шепотом адвокат, отводя в сторону взволнованную Татьяну Ивановну.
        Женщина покраснела до цвета перезрелой вишни и сказала, что она лишь выполняла распоряжения руководства.
        - Директора Виктора Сергеевича?
        - Нет, Михаила Борисовича.
        Так Алексей Ходорковский впервые услышал о Михаиле Якиманском. Получив искомое, опергруппа быстро закончила обыск. В магазине она изъяла все, что только возможно - бухгалтерские документы, банковские платежные поручения, накладные, счета-фактуры, кассовые книги, зарплатные ведомости - и уехала. Адвокат же вместе с директором магазина поехали на допрос. По дороге Алексей разговорил директора и узнал, что Якиманский - негласный хозяин магазина. В магазине он появлялся крайне редко и занимался лишь безналичными проводками и снятием наличных в банке по чековой книжке. Остальные лишь выполняли его указания. Виктор Сергеевич был невероятно бледен и всю дорогу без остановки повторял:
        - Я сидеть за других не собираюсь!
        - Вряд ли до этого дойдет,  - успокаивал его адвокат.
        Виктор Сергеевич на первом же допросе рассказал все, что знал про деятельность овощного магазина и его хозяина. Имя Михаила не фигурировало в документах, поэтому обрадованный следователь быстро допросил директора и отпустил. А организатор обналички денег уже был задержан в Новосибирске и готовился к этапированию в Москву.
        Теперь все внимание адвоката переключилось на главного и единственного подозреваемого.
        Михаил Борисович Якиманский был из тех людей, кого везде принимают с распростертыми объятьями. С самого детства он не переносил одиночества и прекрасно это осознавал. Ему нужно было постоянное соприкосновение с людьми, чтобы могли развернуться все его таланты - ум, красноречие, манеры, темперамент. В одиночестве он был холоден и безлик, как спичка в коробке.
        К тому же он был невероятно красив и в любой ситуации держался с достоинством. Его фигура еще не была тронута полнотой, что не так часто встречается у мужчин 38 лет. Легкая походка, приятные развороты тела во время движения, вовремя вставленная улыбка, прямой, четкий, небегающий взгляд, крепкое уверенное рукопожатие, грамотная, правильная речь. Одевался он как франт: неброские костюмы солидных европейских марок, хорошие рубашки, дорогие итальянские ботинки, швейцарские часы. Даже в тюрьме он имел вид преуспевающего менеджера среднего звена, который зашел сюда по делам и по недоразумению задержался.
        При первом знакомстве с адвокатом он рассказал свою историю - интересную и одновременно очень простую. После окончания института он устроился маркетологом в крупную фармацевтическую фирму. Жена сидела дома с ребенком. Жили они с родителями в трехкомнатной квартире в районе Измайловского парка безмятежно и счастливо, пока отцу не понадобилась серьезная операция, которую в то время делали только в Америке. На зарплату в полторы тысячи долларов они могли безбедно жить в Москве, но не могли позволить себе дорогостоящую операцию. На семейном совете было решено продать квартиру в Москве и потихонечку перебираться на запад. Для начала отец, жена и маленький сын уехали в Израиль, где через 8 месяцев получили американскую визу и переехали в Чикаго.
        - А почему именно в Чикаго?  - удивился Алексей.
        - Даже не знаю. Однажды прочитал где-то выражение: «Чикаго - город ветров», мне это показалось очень романтичным. А может, в детстве насмотрелся фильмов про гангстеров.
        Оставшись один в Москве, Михаил стал продумывать планы быстрого зарабатывания средств на операцию отцу. Снял однокомнатную квартиру в Марьине и создал фирму «Потребфинанс». Главный вопрос, занимавший новоявленного бизнесмена,  - как снимать наличность со счета фирмы? Ни одна фирма не могла просто так снять наличные средства со своего счета. Для этого нужен был убедительный повод. И повод нашелся: закупка сельхозпродукции. Для этого Михаил взял в аренду маленький овощной магазинчик и теперь мог спокойно снимать деньги со счета в любых количествах якобы для закупки овощей и их дальнейшей реализации в магазине.
        Далее Михаил стал искать офис в центре Москвы. С этим он изрядно намучился. Необходимо, чтобы офис находился обязательно в центре, в красивом, желательно старинном здании, и обязательно с городским телефоном. Нашел, снял, посадил туда секретаршу модельного вида, а сам начал путешествовать по нашей бескрайней родине, выясняя потребность предприятий в строительной технике.
        Оказалось, что самый дефицитный товар в Сибири и на Урале - это краны «Ивановец». Краны так краны. Его доброжелательное лицо, обходительные манеры и внушительный пакет документов располагали к нему директоров любого уровня. Ну и, конечно, щедрые комиссионные, это модное слово «откаты». Уже через месяц на руках у Михаила Якиманского было с десяток договоров, а на счету в банке предоплата за товар.
        Еще через месяц первые краны начали свое долгое путешествие по железной дороге. Директорам высылались факсы, заверяющие, что краны уже в пути, на электронную почту приходили сопроводительные документы, а они, в свою очередь, вносили оставшуюся сумму на счет фирмы «Потребфинанс». Подобные путешествия длится не меньше 3 месяцев - это знали все и никто не переживал.
        Тем временем по Сибири распространился слух, что есть такой бизнесмен - Якиманский,  - который по нормальным ценам с мизерной наценкой предлагает строительные краны. И теперь уже не нужны были никакие откаты. Снабженцы звонили ему напрямую и предлагали заключать договоры. Михаил с удовольствием подписывал контракты, делал скидки, предоставлял любые документы, расхваливал свои краны направо и налево.
        По просшествии четырех месяцев первые восемь кранов прибыли к своим законным владельцам к обоюдному удовольствию обеих сторон. Судя по документам, в пути находились еще не меньше сотни кранов. Прошло еще 4 месяца, а вторая партия кранов все еще была в пути. Время от времени какой-нибудь нетерпеливый директор небольшого строительного управления, затерянного в сибирских лесах, начинал беспокоиться, звонить коллеге, рекомендовавшему ему Михаила. Тот, посмеиваясь над его нетерпеливостью, успокаивал:
        - Да ладно, вон мои краны-то уже работают. Не волнуйся, и твои придут.
        - И правда, о чем переживать?  - думал директор и отдавал бухгалтеру указание оплатить оставшуюся сумму за краны. После чего с чистой совестью шел париться в баньку.
        И только Михаил Борисович знал, что никаких кранов на самом деле нет, и не предвидится. В первоначальный план вообще не входила поставка, это уж он потом решил для пущей убедительности продать несколько кранов. Его план был таков: он ездит по Сибири, заключает договоры на несуществующие краны, получает предоплату, обналичивает деньги и переводит их за границу, пока не поднимется шум, потом быстренько уезжает в Штаты. Для этого и был снят презентабельный офис в центре Москвы, где радушный хозяин встречал гостей, показывал фотографии кранов, при них звонил в Управление РЖД и выяснял, где в данную минуту находятся вагоны с грузом, а вечером угощал сибирских строителей в дорогих ресторанах.
        И ни у кого и мысли не возникало, что бизнесмен Михаил Якиманский, милый обаятельный человек, который ни от кого не скрывался, приезжал по первому звонку, на самом деле мошенник и плут, а факсы, приходящие из Москвы,  - обыкновенная липа.
        Михаил тем временем без устали «стриг купоны». Вот уже сделана операция отцу, куплен домик в Чикаго и отложены первые деньги на учебу подрастающего сынишки. Еще немного и можно будет паковать чемоданы. Но, как говорят в спорте, главное - вовремя уйти, пока ты еще победитель. А вот этого чутья у Михаила не было. Экономический бизнесрасчет был правильный, а профессиональной мошеннической жилки не хватало. Он каждый день собирался остановиться и всякий раз откладывал. Да и как тут остановишься, когда удача сама идет в руки, и люди сами несут тебе деньги и смотрят умоляющими глазами.
        И вот однажды он вошел не в ту дверь. В Новосибирске Михаил, сам того не подозревая, попал в ту же контору, с которой сотрудничал в Омске.
        Это был один из филиалов военного строительного треста, имевший головной офис в Москве. Каждый филиал работал самостоятельно, но бухгалтерия была общая. Все счета отсылались в Москву, где и оплачивались. После того, как Москва оплатила омские договоры на поставку кранов, новосибирские счета вызвали большое подозрение. В Омске кранов до сих пор не дождались. Это в Сибири правду днем с огнем не сыщешь, в Москве же все было близко: и прокуратура, и милиция. Обратились в прокуратуру. Материалы передали в УБЭП, и началась проверка. Стали ездить по следам фирмы «Потребфинанс», поднимать транспортные документы, звонить на железную дорогу, где понятия не имели ни о каких кранах. Возбудили уголовное дело и по следам платежек приехали в овощной магазин, где и нашли документы, показывающие движение денег.
        После изъятия чековой книжки стало ясно, что все деньги практически сразу снимались со счета и уплывали в неизвестном направлении. А в налоговую инспекцию представлялись липовые отчеты о закупках морковки, картошки и импортных помидоров. Помидоры в магазине не появлялись, как ни появлялись там и огромные фуры с консервами из Болгарии. В итоге составлялись акты о том, что все помидоры сгнили, картошку съели тараканы, а консервы испортились.
        После проведения первичных следственных действий Великий Махинатор был задержан. Как только весть о разоблачении и аресте дошла до Сибири и Урала, в Москву потянулись потерпевшие. Они привезли с собой тонны документации, для хранения которой в следственном отделе выделили целую комнату. В итоге оказалось, что за 9 месяцев деятельности фирмы «Потребфинанс» было фиктивно заключено порядка 80 контрактов на поставку более 500 кранов. И только 8 из них существовали в действительности, остальные - только на бумаге.
        - Когда вы собирались свернуть свою деятельность?  - поинтересовался Алексей на очередной встрече с Михаилом, когда они продумывали тактику защиты.
        - Первоначально я планировал обернуться за б месяцев. Но потом как игрок вошел в азарт и уже не мог остановиться. Поэтому когда ко мне нагрянула милиция, я почувствовал, что будто гора свалилась с плеч,  - невинно улыбаясь, рассказывал Михаил.  - Так что, Алексей Львович, давайте не будем выдумывать хитроумные тактики, а изберем пассивную защиту.
        - Что вы имеете в виду?
        - Это значит, что я ничего не знаю и ничего не помню.
        - Вы будете стоять на том, что не знаете секретаря, бухгалтера и директора? Это может настроить суд против вас.
        - А вот здесь, я думаю, потребуется ваша помощь. Вам надо собрать на меня хорошие характеристики с предыдущих мест работы. А на суде вы обрисуете ситуацию с отцом, сделав акцент на том, что я не мошенник и не агрессивный член общества, а обычный человек, попавший в сложную ситуацию. А раз я не профессиональный мошенник, то и нюансов могу не помнить.
        - Говоря спортивным языком, вы решили занять глухую защиту: ничего не отрицаю, но ничего и не помню. Что ж, дело ваше.
        Адвокат считал, что это не совсем правильная тактика, и сказал об этом Михаилу. Но спорить с клиентом не стал. Сейчас обвиняемому нужна была больше моральная поддержка, чем пустые споры.
        Михаил держался достойно, на тюремные порядки не жаловался, с благодарностью принимал продукты и шоколад, даже иногда шутил. И спокойно ждал, чем все закончится. Главное, что отец здоров, семья в безопасности.
        В итоге сценарий защиты, предложенный Михаилом, был благосклонно принят судом, и срок оказался небольшим: 4 года в колонии общего режима. Обжаловать приговор он не захотел и, отсидев 2 года, вышел на свободу.
        Директор и бухгалтер к уголовной ответственности привлечены не были. А овощной магазинчик так и стоит на прежнем месте и торгует полусгнившими апельсинами и перезрелыми бананами.

* * *
        Больше со своим клиентом Алексей Ходорковский не общался. Но присущее человеку любопытство напомнило ему об цэтой истории в 2009 году. Он встретился в казенных коридорах со следователем, который вел дело Якиманского. Спросил о судьбе Михаила после освобождения. Подполковник рассказал, что Михаил Борисович звонил примерно год назад и поведал про свое житье-бытье: проживает он вместе с женой, отцом и сыном в небольшом домике на окраине Чикаго. Папа получает неплохую пенсию, сын ходит в школу и стал настоящим американцем: по-русски почти не говорит, книжек не читает и целыми днями как приклеенный сидит за компьютером.
        - А сам Миша-то как?
        - Я понял, что не очень,  - продолжал офицер.  - Сказал, что поседел, потолстел, совсем расслабился. С работой у него не клеится. Вот его жена адаптировалась быстро, устроилась чертежницей в строительную фирму, с удовольствием работает и получает вполне приличные деньги. А бизнесменов в Америке и своих хватает. Сначала Миша работал таксистом, а теперь трудится в фирме по продаже автомобилей. Как мальчик стоит целый день в торговом зале и расхваливает поддержанные машины. Поведал мне, что если не сопьется, то так и проработает там до пенсии.
        - А как же деньги, которые он заработал на кранах?
        - Я его спросил об этом. С его слов, он их вложил в акции, а потом начался кризис, и денег не стало. После этого он даже хотел вернуться в Россию. У него появилась идея торговать японскими холодильными установками, да жена не пустила. Такой скандал ему устроила, соседи даже полицию вызывали.
        Следователь пригласил адвоката в кабинет на чай, но Алексей поблагодарил и раскланялся.
        Всю дорогу до офиса думал о том, как неожиданны подчас повороты судьбы: умный, предприимчивый, красноречивый молодой человек с задатками олигарха из-за совершенного преступления вынужден теперь прозябать в Америке на мизерную зарплату без всякой надежды на будущее.
        И стоила ли игра свеч?
        Из истории денег
        Александр Васильевич Малышкин сидел напротив меня и тупо смотрел на серую, выцветшую стену камеры. Мне никак не удавалось завязать разговор с клиентом - он был в своих думах.
        Ситуация понятная и стандартная. Молодой человек с открытым лицом и совершенно не уголовной внешностью оказался в камере следственного изолятора № 2, в просторечье - «Бутырки». Появился он здесь, конечно, по ошибке. Во всяком случае, он так считал. Его уверенность ко мне пока не перешла, и посему я собирался разобраться в тех путях и тропинках, которые привели этого тридцативосьмилетнего веснушчатого блондина в такое грустное место.
        Мне много лет приходится наведываться в эти стены и проходить в камеры для допросов, дабы встретиться с клиентами. Разные ситуации приводили сюда моих доверителей, но вход для всех был нежелателен, а выход - сложен.
        Граница - эта высокая и тяжелая решетка, которая как гильотина поднимается передо мной и опускается за моей спиной. Проход под ней всегда бьет подлым холодком страха по всему телу. Внушай не внушай себе, что ты здесь временно, что поговоришь с клиентом и уйдешь - ничего не помогает: это чувство перехода из свободы в несвободу каждый раз пугает меня.
        Но эти походы - часть моей работы, и Бутырку, где много горя и несправедливости, приходится посещать.
        Обстановка в видавшей виды следственной комнате была неуютная. Ну, а какая же должна быть обстановка в тюрьме? Наверное, такая и должна быть. Стол да два стула, лампа на столе и пепельница алюминиевая, битая-перебитая, как будто участвовала в боях. Все прикручено, приверчено, стул пытаешься подвинуть - не получается, лампу переставить - не выходит, и к этому трудно привыкнуть. Пока я изучал самую консервативную из всех существующих обстановку, привели Александра Васильевича.
        Раньше мы не встречались. Нужно было познакомиться, попытаться понять друг друга, разговор завести. Но не тут-то было: клиент так на меня зыркнул, что одна рука потянулась к портфелю, а другая - к кнопке вызова охраны. Мол, чего пришел мужик, тебя никто не звал. Мои доводы насчет юридической помощи, справедливости, совместных усилий на него не действовали. Взгляд отражал все переживания обвиняемого: ни в чем не виноват, валите вы все…
        Я решил «задружиться» с клиентом и, достав из своего бездонного коричневого портфеля две плитки шоколада, предложил их сидельцу.
        Александр Васильевич, или Санек, как его звали родственники, нанявшие меня, с явным удовольствием прошуршал упаковкой и слопал обе плитки.
        - Александр, обычно в работе с клиентами говорю я, но сегодня будет не мой день. Я хочу послушать вас, услышать вашу историю.
        - Как вас зовут? Кто вам оплатил работу со мной?
        - Зовут меня Алексей, отчество - Львович, наняли меня ваши родственники.
        - Ясно. Мне что-то писать надо?
        - Нет, вам ничего писать не надо. Я никуда не тороплюсь и послушаю ваш рассказ, вашу правду. Правду следствия я уже знаю. Но правды всегда две. Злодей-шпион - он же всегда герой-разведчик. С какой стороны посмотреть. Это старая формула. Чтобы вытащить вас отсюда, для начала нужен честный рассказ без лукавства и придумок.
        - Чего рассказывать, я не знаю.
        - Давайте от «печки», сначала.
        Малышкин оживился. Перебирая матерком и спотыкаясь о жесткие словечки из двух-трех букв, он начал свою историю:
        После девятого класса Санек пошел в профессиональное училище. Оно находилось в том же районе, в котором он родился, жил и в школу ходил - на Соколе. Мать решила, что лучше быть хорошим в ПТУ, чем балбесом и двоечником в школе. И она не ошиблась. Саньку нравилась учеба - училище было поварское, готовило «сладкие» кадры. Кондитеры-мальчики на девчачьем курсе были на вес золота. В училище всегда было весело, сытно и за курево никто не гонял. Учителя смотрели на этот пустяк без истерик и директору не жаловались.
        Но самым интересным в учебе была производственная практика в московских ресторанах и кафе. Девочки и мальчики готовили салаты, сладкие блюда, драили пол, рабочие столы и печи. В утренние часы практикантов кормили в парадных залах, где работали шикарные бармены, шли репетиции музыкантов и в кассе проверяли остаток денег перед рабочим днем.
        К вечеру наличности становилось больше, кассиры и бармен ее пересчитывали, перехватывали разноцветными резинками и готовили к инкассации. Санек с любопытством смотрел на пачки денег. Он никогда не видел денежных знаков в таком количестве. Манипуляции с купюрами вводили его в ступор.
        У каждого учащегося в ресторане было свое любимое занятие. Девчонки украдкой из приоткрытых дверей кухни поглядывали на знаменитых гостей в зале и громко со смешинкой обсуждали свои впечатления с шеф-поваром.
        Мальчишки очень серьезно относились к ежедневному сбору «продпайка» для дома, наверное, ощущали себя добытчиками и снабженцами своих семей. Оставшиеся от клиентов продукты и напитки складывались в холодильнике.
        В конце дня шеф все это добро раздавал ребятам. Сашу все это не трогало. Его интерес был в другом. Он с волнением наблюдал за купюрами в руках кассира: как их сортировали, подклеивали, пересчитывали и собирали в пачки.
        Этим действом мог любоваться часами.
        Время шло. Санек обзавелся семьей. Милая, понимающая жена и очаровательная дочка в веснушках. В отца. Как-то в холодный, ветряный март решили втроем поехать на теплое Красное море. Четыре часа - и яркое солнце, теплое море и никаких забот. Шарм-эль-Шейх им понравился. Всего три улицы, блестящие и уютные. Санек покурил кальян, дочку на верблюде покатал, жене серебряных безделиц накупил.
        На каждой улице этого малюсенького городка находилось по пять, шесть банкоматов. Выли они черного цвета, непривычно большие и очень шумные в работе, напоминали широкие, двухметровые холодильники со встроенным маленьким телевизором в середине.
        Банкоматы стояли на земле, без всякой охраны, и выполняли известные всем функции - выдавали деньги издержавшимся туристам.
        Санек каждый вечер после вкусного ужина отпрашивался у жены и бежал к этим черным ящикам. Он становился сбоку от металлического чуда и слушал, слушал мелодию гудящих, шуршащих и бурлящих купюр, доносящуюся из чрева банкомата. Эти звуки и мелькающие деньги завораживали его. Он ловил кайф от этого зрелища.
        У Санька не было ни зависти к владельцам кредиток, ни желания завладеть этими деньгами - его манила не страсть обладания. Он жил в мире фантазий. Представления о всесилии этих разноцветных бумажек, о власти над всеми и всем, о мировом господстве денег над людьми будоражили его разум. Он представлял себе морские лайнеры, межпланетные корабли, норковые шубы и россыпи бриллиантов.
        В его воображении расцветали пустыни, улыбались сытые и довольные дети Африки и, конечно, золотой памятник на золотом постаменте создателю вакцины от рака.
        Ипподром на Скаковой аллее Санек посещал по средам. В выходной жена ворчит, да и с дочкой повозиться хочется. А среда - в самый раз. Вроде на работе застрял. Ходят же люди в театр, на рыбалку или в баню например. Он ходил на бега. К лошадям и азарту относился без фанатизма. Его интересовало действо не на беговых дорожках, а под трибунами - в кассах.

* * *
        Отношение к деньгам у каждого свое. Для одних деньги - это счастье и наслаждение. Они приятны сами по себе. Новые ощущения, новые покоренные вершины. И не важно, сулят ли они тебе выгоду в дальнейшем или нет. Для других - это средство. Сильное, мощное, этакий проездной билет во власть, к всемогуществу и подчинению других своей воле. Для третьих - путь к свободе, свободе творчества. Полная палитра действий и чувств. Независимость от дураков и умников. Человек сам по себе, без унижений и лизоблюдства. У четвертых деньги - инструмент. Это созидатели, у которых деньги делают добро, создают, обеспечивают, меценатствуют. Или злодеи - убивают, отнимают, воюют. «Деньги не пахнут» - это их лозунг.
        Пятые делают деньги ради денег. Формула «товар - деньги - товар» им не подходит, а вот «деньги - деньги» - это заветная мечта. Долларовые пачки на столе, как кирпичики для строительного конструктора,  - их радостный миг.
        Санек ни в одну из перечисленных категорий не входил. Он жил в своих долларовых и рублевых фантазиях и ничего от денег не ждал, находился с ними на дальней дистанции. Сближаться не желал, а уж подчинять их себе - и подавно.

* * *
        На бегах редко, но бывали крупные выигрыши. У маленького, зарешеченного окна кассы в предвкушении сладострастного момента стояли счастливцы и ждали выдачи денег. Рядом с кассой пристраивался и Санек. Он любовался работой кассира, которая, получив обработанные ведомости после забегов, пересчитывала и сортировала деньги. Денег было много - это возбуждало и ожидающих игроков, и Санька. Все обиды и ссоры в эти моменты общения с деньгами забывались.
        - Ты больной! Сколько можно на чужие таращиться? Пора уже свои иметь! Ты хоть бы раз о нас подумал! Мужики в дом несут, а ты все чужим деньгам завидуешь!  - упрекала его жена.
        Сашка никому не завидовал, жена была не права. Он, как настоящий коллекционер, наслаждался коллекцией. Не своей коллекцией - чужой, но от этого факта она не становилась менее прекрасной.

* * *
        Купюра номиналом в тысячу рублей (в просторечье «штука») родилась в типографии и едко попахивала всеми элементами таблицы Менделеева. Упаковали ее с подобающими почестями в пачку, на финансовом сленге - «ребро».
        Прогулявшись в мешке инкассации, она попала в хранилище банка и затаилась в предвкушении путешествий.
        - Мне, пожалуйста, помельче.
        Побывав в руках своего первого хозяина буквально мгновение, она вернулась в сейф. Пенсионер решил разменять одну из полученных купюр. Сейф операционный кассы - не хранилище. Подружки были уже не те: все потертые и помятые, и уж совсем не хрустящие. Жизнь купюры коротка - год, редко более. Стареют бумажные деньги быстро и заканчивают путь в одном и том же месте - цехе переработки Госбанка.
        Второй хозяин сложил тыщенку пополам, сунул в карман брюк и сел в подвальчике наслаждаться пивом и креветками. Руки он, естественно, не мыл, поэтому запах выпитого и съеденного надолго застрял в купюре.
        Московский колхозный рынок, конечно, не место для крупных денег, а «штука» считала себя купюрой крупной и важной. Но пришлось недельку побродить по прилавкам с квашеной капустой, фруктами и дорогущими шампиньонами. После короткой передышки в кассе рыночной гостиницы, ее с подружками передали в качестве взятки контролеру санэпидемстанции. И то ли туши были не те, то ли клеймо стояло не там, но купюра перешла в «нужные» руки.
        Санитарные врачи имели абсолютно чистые помыслы. Никакой корысти в их действиях и близко не было. Приближались праздники, и хочешь не хочешь, а надо было собирать деньги на презенты. «Штука» стала кочевать по кабинетам. Причем ею никто толком и не пользовался, она переходила как вымпел из одного кабинета в другой. Менялись портмоне, но света белого она не видела. Где-то после праздников ее обменяли на фунты, и она возвратилась в знакомую, можно сказать родную, банковскую среду.
        Банкомат для купюры - испытание. Ее засунули в железный ящик, где под гнетом каких-то металлических зажимов она ждала своего нового хозяина. Разбор был хороший, деньги, как всегда, были нужны. Купюра быстро вырвалась на свободу с владельцем шикарного «мерседеса» и тут же загремела на бензозаправку. Не успев принюхаться к местным запахам в дамской сумочке, она перекочевала в торговый центр и оказалась в кассе кинотеатра. От одного названия фильмов «штуку» коробило, а это плохо сказывается на внешнем виде бумажных денег. Со сдачей, не выходя на улицу, она перекочевала в меховой салон.
        - Пока покупает - бери, не ломайся. И бери вон ту норку подороже.
        Этот полушепот долетел из примерочной, где бывалая продавщица давала советы юной особе. Владелец бумажника, он же спутник девушки, то же что-то слышал, но виду не подал.
        «Штука» оценила его широкий жест. В кассе мехового салона она застряла надолго, инкассация не ехала, продажа шла плохо.
        Весь следующий месяц «тыщенка» бездарно провела в сейфе, заваленном кожей и мехами.

* * *
        Санек работал шеф-поваром в заводской столовой. Завод был большой и находился на юге Москвы. Санек любил свою работу: вкусно и сытно, вокруг люди улыбаются, слюнки глотают. Опять же дома всегда мясо свежее, винцо и ликеры на тортиках сэкономленные, масло, сметанка. Александр Васильевич и других не обижал, и сам в накладе не был.
        Как-то в июне подошел к нему предпрофкома завода и попросил организовать буфету арендаторов в шестом цехе. Вроде как Центробанк арендует под свои нужды: то ли ремонтируют что, то ли станки какие налаживают. Про арендаторов знали все, охрана у них усиленная, да и забор свой отдельный. Санек считал, что шестой цех к нему в столовую ходит. Оказалось, что им еду готовую привозят, а холодильников нет, вот летом все и портится. Деньги пообещали хорошие, буфетчицу дали. Caнек взялся за дело. Для прохода в цех выделили три пропуска, и один из них ему.
        Работали в цехе одни женщины, мужики встречались, но они важничали и к Саньку знакомиться не подходили. Санек старался изо всех сил: он не только девчонок кормил, но и наборы продуктовые для дома готовил, да так, чтобы недорого и вкусно было.
        Месяца через три девчонки предложили ему экскурсию в цех, сказали, что ему интересно будет, что никогда он столько денег не видел. У Санька загорелись глаза. Решено было вести его в режимную зону во вторую смену, когда начальства нет в корпусе. Санек представлял себе деньги в помещении Центробанка или какое-то оборудование для нужд финансистов. Но то, что он увидел, привело его в состояние грогги - легкой потери ориентации.
        Мостовой кран с захватом типа «краб» цеплял из огромной кучи на полу ворох купюр и тащил их под потолком через весь зал к дробилке. Эти купюры, которые здесь валялись как обычные потертые бумажки, проходили свой последний путь и превращались в маленькие цилиндры величиной с граненый стакан. Куда только эти отходы не пытались пристроить: закатывать в цементные блоки, перерабатывать в картон, сжигать вместо угля. Но не тут-то было - деньги и здесь показали свою силу: все счетчики экологов зашкаливали, били тревогу. Посему стали зарывать цилиндры далеко и глубоко. Санек много раз подходил к бумажной куче, брал в руки ветхие банкноты, подравнивал их, сортировал по номиналу и бросал обратно. Такого количества денег в одном месте он раньше не видел. Особый интерес вызывали у Санька поддельные банкноты, которые привозили для уничтожения сюда же.
        Выла мечта собрать коллекцию поддельных купюр, а потом, может быть, и узнать их историю. Кто эти злодеи, фальшивомонетчики?
        Ему они были интересны. И Санек, ежедневно посещавший цех, стал припрятывать подделки и тащить их домой. Охранники были строгие, но свои в доску. Праздничные наборы и сытные обеды сыграли свою службу. Кто же будет обыскивать обаятельного кормильца?
        Санек купил альбом для почтовых марок и хранил там свою коллекцию. Подделки были разложены по годам и хитроумным способам изготовления. Вот здесь клише на металле делали. А эту тысячу на множительном аппарате изготовили. Тут ручная работа: рисовали грубо и бумага мягкая. У каждой поддельной купюры были свои признаки отличия от подлинной. Это и волновало Сашку.
        Книги он читал редко, как-то не было потребности, в основном рецептурные кулинарные справочники. А тут зачастил в книжный, в библиотеке билет завел. Читал полиграфическую литературу, учебники по криминалистике, справочники для судебных экспертов. Из книжек Санек узнал, что один высококлассный фальшивомонетчик достиг такого совершенства в изготовлении денег, что на зону к нему приезжали сотрудники типографии Госбанка. О чем говорили профессионалы - осталось тайной.
        Малышкин вычитал, что самой большой проблемой у поддельщиков являются красители. Мельчайший помол краски - именно эта заковырка не давала злодеям исполнять еле заметные элементы зашиты банкнот. Будучи отличными полиграфистами, художниками, граверами, они никак не могли осилить мелкий помол красителя. Самые искусные преступники тратили на мельницы для помола много электроэнергии. На фоне других бытовых пользователей цифры зашкаливали. Их вычисляли и задерживали с поличным. Фальшивомонетчиков помельче брали по цепочке: сначала - сбытчика на рынке или ярмарке, потом - оптовика и изготовителя.
        Через полгода изучения фальшивок и специальной литературы Малышкин уже вполне мог работать помощником эксперта научно-технического отдела Минюста. Большое количество подделок, особенно с цветных копиров, он определял на ощупь, даже не присматриваясь к ним. Потом он брал увеличительное стекло и в сравнительном анализе выявлял до десятка отличий в «очень хороших» фальшивках. Если бы не талант повара, из Санька мог получиться выдающийся эксперт или фальшивомонетчик.

* * *
        Тыщенка состарилась. Выла подклеена в двух местах, стала мятая, растрепанная. Но все еще работала на Центробанк. Из кассы хоккейного стадиона она перешла к молодому защитнику клуба. Перед очередной игрой при выезде за рубеж он поменял ее на валюту в отделении банка аэропорта.
        К купюре присмотрелись и сдали ее в мешок инкассации - в утилизацию. Тыщенка попала в цех утилизации денег на юге Москвы.
        Санек, конечно, не видел тыщенку. Она лежала в общей куче, да и поддельной не была, посему внимания к себе не привлекала. Но встретились они именно здесь - Санек и тыщенка. У каждого был свой путь. Тыщенке предстояло попасть в дробилку и на спецмашине уехать на захоронение. Санек же переживет обыск у себя дома, где найдут его коллекцию, потом ему предъявят обвинение и закроют в тюрьме.

* * *
        Санька из «Бутырки» нужно было вытаскивать, я это понимал. Да и вины в его действиях особой не было. Деньги-то он не воровал, а подделки банкнотами не являются. Нужна была экспертиза, пару ходатайств и объяснение со следователем. Кому в милиции охота дело прекращать? Я приступил к активным действиям.
        Экспертиза подтвердила признаки подделки во всех купюрах, проходящих по делу. Посему умысла на кражу денег в действиях Санька не оказалось, а кража - деяние умышленное, да и объект преступления был под большим вопросом. Обвиняемого отдали мне под подписку о невыезде. Или, что правильнее, изменили меру пресечения. Арестант попал домой. Ожил. Мы победили. Дело прекратили. Санек вернулся в свою столовую. Цех Центробанка он больше не посещал. Буфет прикрыли, а его старые знакомые работницы ходили к нему на обед в общую столовую.
        Ну, а как сложилась дальнейшая судьба нашего героя? Александр Васильевич изменился.
        Любоваться деньгами перестал, стал их зарабатывать. Сначала открыл свой частный буфет при Доме книги, потом один за другим буфеты в двух министерствах, трех модных театрах, а дальше - пошло-поехало. Малышкин со своими талантами и любовью кормить людей был востребован. Ему обрывали телефон. Дешево и вкусно. Где такое найдешь? Санек научился считать маржу, узнал, где продаются шубы и украшения, начал строить загородный дом. Он стал как все: включился в общую гонку за деньгами.
        Я потерял его из виду и дальнейшей его судьбой больше не интересовался.
        На этом рассказ я закончил и возвращаться к нему не собирался. Текст передал по электронной почте в издательство. Но в жизни всего не просчитаешь. Одна неожиданная встреча заставила меня вернуться к повествованию.
        Как-то темным зимним утром 2012 года зазвонил мой мобильный телефон, и звонкий девичий голос сообщил, что меня просят прибыть на награждение почетным знаком. Какой знак хотят вручить и куда зовут, я толком не понял, но голос заверил, что прибудет курьер с приглашением, в котором все написано. Через недельку молодой человек с вполне интеллигентными манерами и правильными ударениями в словах вручил мне конверт с ярким двуглавым орлом. Меня просили явиться в зал торжеств на Старую площадь. Внизу была приписка про смокинг и бабочку.
        Зал торжеств оказался бывшей столовой ЦК КПСС. Лет двадцать пять назад знакомый приглашал меня сюда пообедать. О кулинарных изысках воспоминаний не осталось, но в буфете я купил тогда палку финской салями, и это было целое событие. Колбасой мы с женой и дочкой наслаждались неделю, поэтому и запомнилось. На месте буфета расположился бар. За столиками сидели пары и выпивали.
        Я поднялся на второй этаж, где, собственно, и должно было состояться торжество. В большом зале без сцены под огромной хрустальной люстрой были расставлены складные стулья. У окна три скрипачки с тонкими талиями в длинных тяжелых бархатных платьях прекрасно играли что-то очень знакомое. Музыка смолкла. На середину вышел холеный мужик в дорогом костюме из тонкой шерсти. Депутатский значок и галстук цветами российского флага подчеркивали его величие. К нему потянулся ручеек из награждаемых. Мне тоже вручили коробочку с Гербом России, удостоверение и три гвоздички. «Холеный» долго жал мне руку, на прощанье даже по-братски обнял за плечи. Ручеек продолжал плавно течь и внимание мужика от власти, естественно, тут же переключилось. Я гордо направился к своему стулу, и в этот момент кровь ударила мне в лицо. Как после бокала хорошего коньяка. Я узнал его профиль: это был Санек. Я кого угодно готов был увидеть в депутатском обличии, но только не Санька.
        На фуршете Санек подошел ко мне уже с другой, натуральной улыбкой, сказал, что, увидев мою фамилию в списке гостей, был несказанно рад предстоящей встрече. Пригласил в свой дом на Рублевском шоссе, рядом с Москвой.
        Дал визитку, на ней нарисовал проезд. Малышкин с супругой радушно встречали меня на дороге у ворот участка. Сели у камина, в доме было все сделано со вкусом. Дорого, но не вычурно - это радовало. Я не люблю показуху, особенно в тех домах, где и так ясно, что пара рублей в семье есть. Милейшая жена Александра Васильевича сыграла и спела нам старинный русский романс. Я от души похвалил ее вокал и уютную обстановку в доме.
        Уже под вечер Санек пригласил меня на второй этаж в бильярдную комнату. Мы немного и совсем неумело поиграли, после чего он предложил полюбоваться его коллекцией. Это были альбомы с поддельными бумажными деньгами. Видать страсть молодых лет не прошла. Альбомы были разбиты по годам и валютам. Каждая подделка имела аннотацию с подробным описанием отличительных признаков этой банкноты, иногда с фамилией и историей фальшивомонетчика. Такой профессиональной коллекцией мог бы гордиться любой музей криминалистики. Мое внимание привлекла одна из стодолларовых купюр. Крутил ее и так и сяк, но признаков подделки не находил. Пришлось обратиться за помощью к Саньку. Глаза его горели.
        - Да, господин адвокат. Это одна из жемчужин моей коллекции. Если не ставить сложное оборудование, можно обнаружить всего один признак подделки. Хорошая работа. Вы как профессионал должны его найти.
        С этими словами хозяин дома вручил мне увеличительное стекло и включил дополнительный свет. Изучал купюру минут двадцать.
        На радость моего собеседника подделку в банкноте я так и не обнаружил. Малышкин с видом победителя выставил подлинную купюру против света и показал мне через лупу тонкую сетку на водяном знаке с изображением Франклина. На подделке сетки на лице президента не было. Санек сиял.
        - Где берете экспонаты для коллекции, господин депутат? Надеюсь, не в Центробанке?
        Мы оба рассмеялись.
        - Алексей Львович, я уже взрослый мальчик, в опасные игры давно не играю. Подделки я покупаю у коллекционеров. Кстати, они хоть и фальшивые, а стоят в три-четыре раза дороже номинала. Это мое хобби, моя отдушина. Я давно хотел встретиться с вами и поблагодарить за помощь. О том, что мог запросто загреметь лет на пять, я понял много позже, но ваших координат уже не было. И поблагодарить вас не удалось. Мы с женой очень рады вам, наш дом всегда открыт для вас.
        Вот теперь я могу закончить свое повествование.
        Моя любимая бабушка
        Слабый - мстит, сильный - борется, а мудрый идет дальше.
        Евгения Моисеевна Вольфсон поступила в Московскую консерваторию в 1915 году и успела поиграть господам, а потом всю жизнь играла товарищам и учила их детей. Моя любимая бабушка, которая говорила: «Если очень хорошо, Лешенька, это уже плохо». Когда моя любимая бабушка общалась с дедом на скользкие темы, то переходила на идиш и разговаривала на этом языке плавно, нежно и красиво. Мамочка идиш уже не учила, и язык в семье был утерян.
        Моя любимая бабушка, дожившая до 89 лет, пережила две революции, две кровавые войны и сталинские чистки. Мужья ее трех сестер были репрессированы и расстреляны при Сталине, сестры сосланы в колонии-поселения, а многочисленные племянники, осиротевшие в одночасье, жили у бабушки. Выросли, выучились и всю жизнь считали ее мамой. Бабушка всегда работала на двух работах, но отдельного жилья так и не дождалась. До конца дней они с дедом жили в коммуналке с пятнадцатью соседями.
        - Бабушка, у тебя столько соседей! Как же ты ни с кем никогда не ругаешься?
        - Лешенька, я никогда ни с кем из соседей не дружила, поэтому и не ругалась…
        Моя любимая бабушка всю жизнь преподавала фортепьяно ученикам. Я наблюдал эти сцены, когда молодые красивые женщины музицировали на пианино «Беккер». После уроков по два, три часа бабушка сидела с ними за обеденным столом и разбиралась в проблемах их личной жизни, давала мудрые советы. Люди приходили к ней с цветами и плакали, благодарили за сохраненную семейную жизнь. Кого-то она соединила с мужем, кого-то мирила с детьми. Ученики-мужчины ловили каждое ее слово, чтобы как-то выкрутиться из запутанных ситуаций с любимыми женщинами. Сейчас бабушку назвали бы семейным психологом.
        Бабушка частенько спрашивала деда:
        - Скажи, милый Сашенька, который сейчас час?
        - Женюрка, в маленькой комнате часы показывают два.
        - Сашенька, а сколько на каминных часах?
        - А каминные часы, Женюрка, показывают два десять.
        - Сашенька, солнышко, голубчик, не поленись, выгляни в окошко, посмотри, пожалуйста, часы на Покровке.
        Так всегда в три попытки выяснялось время в доме бабушки.
        Дом у бабушки был непростой (дом № 27 на Покровке - так называлась улица до революции и называется в наше время, в советские годы это была улица Чернышевского). Его до революции 1917 года занимал Дмитрий Петрович Боткин - крупный собиратель западноевропейской живописи и фарфора, из знаменитой семьи чаеторговцев, дипломатов и врачей Боткиных.
        - Лешенька, когда нас с дедушкой после свадьбы заселили в эту коммунальную квартиру в 1920 году, здесь еще жил Дмитрий Петрович. Обидела его власть - комнату в его же доме не выделила. Жил он с супругой под лестницей без окон и дверей. Голодал очень. Карточек им продовольственных не выдали и обрекли на голодную смерть. Несправедливо это было - он все свои картины пожертвовал в Музей изящных искусств в 1918 году (сейчас Государственный музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина).
        Мы с соседями подкармливали Боткиных тайком, по ночам, хотя управдом запрещал, запугивал нас. В 1922 году собирался Дмитрий Петрович во Францию уехать к брату Петру, но остался в Москве. По какой причине - я не знаю. В 1925 году в Париже умер Петр Боткин и оставил брату бесценные картины французских художников. Дмитрия Петровича пригласили в высокие инстанции и предложили передать картины в дар государству. Взамен дали квартиру в Кисельном переулке и работу в музее. Он к нам часто в гости приходил, прекрасный человек. Настоящий русский интеллигент.
        - Бабуленька, почему ты такая худенькая?
        - Лешечка, до кухни и до туалета мне идти 35 шагов, возвратиться в комнату еще 35. Представляешь, сколько раз в день я хожу туда-сюда? Поэтому я в хорошей форме.
        - Бабуленька, а почему ты опекаешь соседку - бабу Глашу? Она тебе очень нравится?
        - Мне безумно жалко ее, Лешенька. Она - очень старый и одинокий человек. В 1919 году ее мужа, молодого парня - машиниста паровоза - белые заживо сожгли в топке. С тех пор она совершенно одна.
        - Бабуль, а он что, был за красных?
        - Да, он был за красных, но это же не повод живьем человека сжигать.
        - Вабуленька, кто лучший пианист в мире? Ты ведь еще при царе консерваторию закончила по классу фортепиано и про всех пианистов все знаешь.
        - Лешенька, не заканчивала, а поступала при царе в 1915 году, в 17 лет, после гимназии. Заканчивала при Советской власти. Ректором московской консерватории был назначен краснофлотец в звании мичмана. Очень хороший человек был, добрый. Музыку он не понимал, но о нас заботился, как о своих детях. Холод был зимой 1919 года, жуть, играть не могли. Он дал команду топить реквизированными в Москве инструментами. Роялями топили, пианино. Варварство, конечно, но многие жизни он спас, а уж сколько рук отмороженных отогрел - не счесть. А среди педагогов героем был профессор-органист Александр Федорович Гедике. Несмотря на невыносимые условия, он ни на день не прекращал занятия в классах. Голод и холод не сломили его.
        А лучший пианист - Ван Клайберн из Америки. Он первый конкурс Чайковского выиграл в Москве. Я была на его концерте тогда - фантастика.
        Он первый концерт Чайковского играл, а за пультом Кирилл Кондрашин стоял. Зрители совершенно с ума сходили от восторга. «Ванечку» обожали, боготворили. Он несколько слов по-русски выучил, так все плакали, когда он говорил при награждении Гран-при: «Я вас лублу!» Вся дорога от консерватории до гостиницы «Метрополь» была в цветах. У него интересная история была в Америке. Он был бедный и никому неизвестный ресторанный пианист. И от него ушла любимая девушка. Перенести предательство восемнадцатилетний Клайберн не мог и дал обет безбрачия. После конкурса «Ванечку» встречала вся Америка, он стал знаменит и богат. Несостоявшаяся невеста с досады руки на себя наложить пыталась.
        - Бабуль, а были еврейские погромы в Москве до революции?
        - Да, Лешенька, к сожалению, были, власти их провоцировали и евреев не защищали. Вешали бедных евреев на фонарях, вспарывали животы и пухом набивали. Пух долго по Москве летал. Самые страшные погромы после революции 1905 года начались. Досталось нам, Лешенька: две революции и две войны пережили.
        - А что богатые евреи?
        - Богатые евреи имели охрану серьезную и этим спасались.
        - А как народ до революции жил? Все говорят, что хорошо жили.
        - Не знаю, плохо жили люди. Малограмотные были в большинстве, много безработных было, детей бездомных, не все досыта ели. Плохо жили в общей массе, пили много, хотя, конечно, исключения были…
        - Бабуль, а в комнатах над аркой живут Дубовские. Кто они такие? На табличке звонка написано - профессор.
        - Да, это необычная семья. Дедушка - профессор-филолог Московского университета. Его жена Луиза Семеновна - полиглот. Она знает четырнадцать языков, практически диалекты всего мира. Луиза Семеновна мне как-то рассказывала, что необходимо знать девять наречий, чтобы ориентироваться в языках всех народов.
        - А что за мужики к ним часто приходят в серых плащах и черных шляпах?
        - Понимаешь, Лешенька, когда человек может переводить с любого языка на русский, он очень востребован. К ней часто обращаются за помощью разные государственные организации, думаю, что и военные тоже. Человек она уникальный, потому люди и идут к ней за помощью.
        - А почему же она нигде не работает?
        - Луиза Семеновна работать не хочет, а от помощи на дому не отказывается. Я думаю, что у нее и дома работы очень много.
        - Она что, шпион?
        - Нет, конечно, она гений, добрый гений. А гении нужны всем. И людям в погонах тоже.
        - Бабуль, а что за резная дверь в кухне рядом с раковиной? Она всегда закрыта. Что за ней?
        - За этой дверью находится черная лестница, которая ведет на большой застекленный балкон. Сейчас на нем ничего нет, кроме грязи и разбитых стекол. Но у этого балкона есть история. В начале XX века молодой Дмитрий Боткин женился на красавице Софье, внучке московского генерал-губернатора. После свадьбы молодые переехали в этот прекрасный дом, который подарил им Петр Кононович Боткин, отец Дмитрия. Дмитрий в скором времени переоборудовал огромные комнаты в выставочные залы и стал экспонировать картины. Молодая жена заскучала, к живописи она была равнодушна. Тогда Дмитрий в подарок на день рождения подарил любимой зимний сад, который соорудил на втором этаже с внутренней стороны дома. Галерея, ее остекление и убранство были выполнены лучшими мастерами того времени. Зеркальные стекла завезены из Парижа, арматура и крепежи - из Англии, а внутреннее убранство и горшки с цветами - из Голландии. Софья была в восторге и целые дни проводила в зимнем саду.
        - Вы бы с соседями разгребли мусор, цветочки развели.
        - Не нужно это никому, Лешенька. Да и восстанавливать такую красоту очень накладно. Кто этим заниматься будет? А вот черную лестницу, когда-то ведущую к галерее, я тебе покажу. Она построена из серого с голубыми прожилками, необыкновенной красоты мрамора.
        - Бабушка, а что за дом голубой напротив наших окон стоит? Красивый очень, как царский дворец.
        - Это очень известный дом князей Трубецких, Лешенька. Необычайной красоты дом построили в XVIII веке в стиле барокко. В Москве домов в этом стиле единицы, ведь барокко - питерский стиль. Жил в этом доме богатый московский барин Иван Дмитриевич Трубецкой с многочисленным семейством. Дом внешне напоминает чем-то гостиный комод. Москва всегда славилась умением давать прозвища и клички, да какие остроумные. Среди московских кличек прозвище Трубецких «комод» было одним из самых известных. В этом доме в XIX веке произошла грустная история, гулявшая по московским салонам тех лет. Событие стало известно благодаря дневникам Александры Трубецкой и Михаила Погодина, которые я читала в переводе с французского.
        Учителем русского языка у детей Трубецких был Михаил Петрович Погодин. Он, будучи студентом Московского университета, обучал детей Трубецких, Николая и Александру. Его знакомство и тесная связь с Трубецкими длились более десяти лет. В доме на Покровке ему довелось испытать самые светлые переживания, там же случались и печальные минуты расставания.
        Судьба Михаила складывалась нелегко. Он родился в Москве в 1800 году в семье крепостного, принадлежавшего графу И. П. Салтыкову. За верную службу его отец был отпущен на волю, когда Михаилу исполнилось шесть лет. Юноша успешно окончил гимназию и поступил в университет. Он испытал на себе не только бедность, но и все тяготы, связанные с низким происхождением. У Трубецких, как ему казалось, все было иначе. Здесь радушно приняли студента, и его социальное происхождение никак не подчеркивалось.
        Вез Михаила Петровича не обходилось ни одно событие в семье Трубецких. Он пировал на свадьбах старших детей Трубецких, провожал в последний путь сначала князя Ивана Дмитриевича, а затем его супругу Екатерину Александровну. Он был непременным участником всех вечеров и театральных представлений в княжеском доме. И Трубецкие всегда принимали живейшее участие в делах друга.
        Погодин блестяще окончил Московский университет и получил степень магистра русской истории - оба события, значительные для Михаила Петровича, отмечались на Покровке.
        Увлечение к Погодину пришло совершенно неожиданно. Как-то на домашнем спектакле у Трубецких Михаил Петрович вдруг увидел, что княжна Александра Ивановна стала совсем взрослой, и невольно залюбовался своей ученицей - актрисой домашнего театра. С тех пор голова Погодина была занята диссертацией, а сердце - Сашенькой. «Я люблю ее»,  - записал он в своем дневнике.
        Михаил Петрович понимал, какая стена стоит между ними: княжна - и сын крепостного, хотя бы и с университетским образованием. Погодин думал о свадьбе, мечтал, что рядом с ним будет жена, очаровательная Александра Ивановна. Они возвращаются из путешествия по чужим странам. Они счастливы, живут уединенно и понимают друг друга с полуслова. Мечты, мечты…
        Княжна Александра за годы общения привыкла смотреть на Михаила Петровича как на учителя, прислушиваться к нему, читать его повести и совершенно не заметила, как теплое чувство к педагогу переросло в любовь. Она восторгалась им и желала его.
        Этой юной и прелестной княжне, возможно, и в голову не приходило, что ее чувства взаимны, что был человек, полностью поглощенный ею,  - ее учитель Михаил Петрович.
        Погодин с успехом защитил диссертацию, стал профессором Московского университета и готовился сделать предложение Александре Ивановне. Теперь его знают в обществе, издатели печатают его повести, студенты обожают молодого профессора. Казалось бы, теперь ничто не должно помешать его счастью. Но после смерти матери дядя увозит Сашеньку в Петербург как оставшуюся без попечения. Привязанность к княжне терзала душу Михаила Петровича, но на поездку в Петербург к любимой он так и не решился.
        Мучительная сердечная история ложилась строками дневника Сашеньки. Александра Ивановна ждала и надеялась на объяснение. Ее приезд в Петербург был омрачен одиночеством…
        Лютой зимой 1832 года Михаил Петрович, проходя мимо заветного, опустевшего дома-комода на Покровке, смотрел в окна и вспоминал. Но время лечит. Через пять лет он утешился и женился на девушке без княжеских титулов, Елизавете Васильевне Вагнер. А Сашенька десять долгих лет ждала весточки от своего профессора, не выходила замуж и только в 1842 году стала княгиней Мещерской.
        Проходя по Покровке в суете XXI века, понимаешь, что только стены этих старинных, но прекрасных домов помнят лица и голоса наших предков.
        Находка
        С самого утра на улице шел дождь. Он продолжался уже целую неделю, и бесконечная сырость сводила людей с ума. Осень подходила к концу, и все с нетерпением ждали первого снега. Работать не хотелось, настроение было ни к черту, и Алексей решил заняться своей электронной почтой. Клиент прислал ему новый вариант договора, и это письмо затерялось в тонне всякого спама. Решил удалить все лишнее и сразу же наткнулся на ее письмо: «Надежда, 25 мая 2005 года».
        «Как давно это было»,  - подумал Алексей и, пробежав глазами первые строчки, погрузился в воспоминания. В душе проснулось давно забытое чувство тоски, а в голове появилась предательская мысль: все могло сложилось иначе - они продолжали бы встречаться, пить вино, заниматься любовью, смотреть на звезды и наслаждались жизнью. И были бы просто счастливы. Если бы…

* * *
        Их встречу и знакомством-то не назовешь в традиционном смысле этого слова. Как-то Алексей шел по Тверскому бульвару и нашел темно-коричневую дамскую сумочку. В ней лежали паспорт, пропуск в издательство, косметичка и талон к стоматологу. Сначала он хотел вручить находку милиционеру в метро, но потом почему-то решил отдать ее лично в руки: судя по фотографии на пропуске, хозяйка сумочки Надежда Ладушкина - довольно эффектная барышня.
        Найти человека в Москве, имея на руках его паспорт, для адвоката - пара пустяков, и в тот же день Алексей ей позвонил. Девушка завизжала от восторга и предложила встретиться.
        - Вам удобно будет на Пушкинской?
        - Да, вполне.
        - А может, вы зайдете ко мне домой? Я живу почти на Тверской,  - и, не дав ему времени на раздумье, продолжала,  - записывайте, Малый Палашевский переулок, дом 3, квартира 7. Жду вас завтра в любое время.
        Алексей согласился и в обеденный перерыв отправился по указанному адресу. Действительно, Надя жила совсем близко от метро, в симпатичном, слегка облупившемся 4-этажном доме с изящными колоннами и резными наличниками. Все было необычно и немного таинственно: тяжелая железная входная дверь, высокие потолки, гулкое эхо. Надя встретила гостя в дверях. Предположения подтвердились, девушка и вправду была хороша: молодая, высокая, стройная. Озорное лицо, огромные серые глаза, красивый изгиб бровей, густые каштановые волосы. Полупрозрачный голубой халатик едва прикрывал ее голое тело.
        На столе в гостиной Алексея ждала бутылка белого сухого вина, затейливо порезанный сыр и виноград. Надя протянула бокал своему новому знакомому, халатик «случайно» распахнулся и через 5 минут они уже лежали в постели. Ни ужимок, ни наигранного кокетства, ни манерничанья - просто секс, спонтанный и всепоглощающий. Довольно искушенная в любовных утехах, Надя никогда раньше не испытывала столько оргазмов подряд, да и Алексей был в полном восторге.
        Потом они пили вино, разговаривали, целовались и снова пили вино.
        Когда большие настенные часы пробили шесть раз, Алексей встал и начал медленно одеваться. Он не знал, встретятся ли они снова. Надя тоже не говорила на эту тему, только смотрела на него большими серыми глазами и куталась в халат.
        На следующий день Алексея разрывали на тысячу маленьких хомячков, и он ни разу не вспомнил о вчерашнем пикантном приключении. Но чем дальше, тем чаще он думал о томной красавице в старинном доме и на четвертый день решил к ней зайти. Он рассудил так: если девушка будет дома, возможно, у них что-то и получится, если не застанет Надю, забудет о ней навсегда.
        Увидев Алексея на пороге своей квартиры, девушка нисколько не удивилась. Жестом пригласила войти, и когда он оказался посреди комнаты, распахнула халат, теперь уже розовый, и увлекла ошарашенного Алексея на кровать.
        Так они стали встречаться. Не часто, раз-два в неделю. Никуда не ходили, только занимались сексом - страстно, дико, неутомимо. А потом лежали на шелковых простынях, приятно ласкающих тело, и разговаривали. Надя обожала рассказывать о своих бывших мужьях и любовниках. Все они были какими-то странными, и на их фоне Алексей выглядел адекватным и нормальным.
        Никогда раньше он не думал, что слово «нормальный» может звучать как комплимент.
        - Первый раз я вышла замуж в 18 лет, больше по глупости, чем по любви. Хотелось свадебного платья, Мендельсона и белого лимузина. Все это было, а счастливой семейной жизни - нет. Мой муж был таким злобным, что если его укусит змея, то сразу же умрет.
        - Сколько вы прожили?
        - Года два, если не меньше.
        - Второй муж наверняка был добрее матери Терезы?
        - Да уж. Добрым, даже слишком. Моя мама называла его увальнем, и он действительно был какой-то нескладный: очень упитанный, в огромных очках и с большим самомнением. Он считал себя гением и старался во всем переплюнуть своего отца, тоже считавшим себя сильно талантливым. Вот они и соревновались целыми днями. А вот сексом заниматься он совершенно не умел. Совсем не знал, как доставить удовольствие девушке. Точка «G» - это для него просто седьмая буква английского алфавита, не более. Зато он обожал целовать меня в ухо и при этом умудрялся так его обслюнявить, что на следующий день там булькало и клокотало.
        - А сколько у тебя их вообще было?
        - Мужчин - достаточно, а мужей всего четыре. Мой третий муж был еще тот кадр. Моя толерантная подруга называла его «прижимистым». А вот я считаю, что это не совсем то слово, которым можно описать его скупость. Он был чудовищным скупердяем, способный стянуть последний рубль из шляпы слепого нищего.
        - А с ним ты долго жила?
        - Полтора года.
        - Соответственно, четвертый муж - «мистер щедрость»?
        - Мой четвертый был сногсшибательно ревнив. Отелло ему и в подметки не годится. Он ревновал меня даже к бомжам, распивающим самогон на площадке для выгула собак. А если я уходила в магазин за хлебом и задерживалась минут на пять, мой благоверный устраивал такой визг - у тараканов во всем доме лопались барабанные перепонки.
        - Надолго тебя хватило?
        - На полгода. Однажды он пошел выпить с друзьями пива и не вернулся. Я сходила с ума, каждый день обзванивала морги и больницы. Мой голос уже все знали и, не дожидаясь вопроса, отвечали: «Нет, Наденька, ваш муж к нам сегодня не поступал!» А через неделю он звонит из Сочи и просит послать ему пятьсот рублей. Я тогда все ему высказала, поменяла замки в квартире, а все вещи раздала бомжам. Теперь такие модные ходят, куда деваться!
        Так постепенно, день за днем, она рассказывала подробности своей жизни, забавные и грустные одновременно. Ее буйный темперамент, острый язык и противоречивая натура не могли уживаться в узких рамках семейного очага, и она постоянно нуждалась в острых ощущениях. Может быть, причина была в том, что большую часть времени Надя проводила дома за письменным столом.
        Она закончила лингвистический институт и теперь занималась тем, что переводила любовные романы с английского на русский. В издательстве ее считали лучшей переводчицей, хорошо платили, и она даже самой себе никогда бы не призналась, что целыми днями описывать чужие любовные истории ей до смерти надоело. Поэтому как только отношения с мужчинами превращались в рутину, а секс становился обыкновенным и регулярным, она находила у очередного мужа какие-нибудь недостатки, раздувала их до размеров вселенской трагедии и расставалась с ним навсегда. Поплакав для порядка недели две, она надевала вызывающие наряды, наводила на лицо боевой раскрас и отправлялась на поиски нового поклонника.
        - Ты хоть кого-нибудь любила по-настоящему?  - однажды спросил Алексей.
        - Мне нравится это «кого-нибудь»!  - тут же вспыхнула Надя.  - Я любила каждого, с кем ложилась в постель. И каждого по-настоящему. Однажды мама сказала, что я всю жизнь так и буду страдать от неразделенной любви: «Уж такая ты уродилась, доченька, с сердцем наружу!» Наверное, так оно и есть.
        В середине мая Алексею предстояла командировка на две недели в Швейцарию. По такому случаю Надя приготовила сюрприз: организовала прощальный ужин на крыше своего дома. Разложила на полу елочные фонарики, накрыла стол, включила магнитофон, и они всю ночь танцевали под лирические напевы Милен Фармер. Как она была красива в тот вечер: серое длинное бархатное платье с открытой спиной, бриллиантовые серьги - подарок Алексея на день рождение, затейливо уложенные волосы и тонкий аромат сладковатых духов, так гармонировавших со вкусом розового полусладкого вина.
        Командировка получилась трудная, изматывающая и, главное, бесполезная. Свободного времени у Алексея практически не было, и их общение с Надей ограничивалось двухминутным разговором рано утром или поздно вечером. Через два дня телефон у него выключился и, закрутившись, он этого даже не заметил.
        Как только Алексей вернулся в Москву, он сразу залез в свою почту: должно было прийти очень важное письмо от своего швейцарского коллеги, и первое, на что он наткнулся, было Надино письмо. Алексей не ожидал ничего подобного. Он вообще не понимал, зачем тратить время на переписку, когда все можно сказать по телефону. А тут такие признания, да еще так откровенно.
        Прочитал и растерялся. Ему ли оно адресовано? Как? Почему? Никто никогда не то чтобы не писал, не говорил ему ничего подобного.
        И Алексей испугался. Первый раз в жизни по-настоящему испугался. Он никогда ничего не боялся. Ни когда стоял на ринге весь в крови с разбитым носом, ни когда на него напали семеро хулиганов средь белого дня. Даже когда лежал в реанимации, страха не было. Воль - да, но не страх. А тут испугался. Ее страсти, ее чувств, ее любви. Он не был к этому готов и, признаться честно, не испытывал к Наде подобных чувств. Она ему нравилась. У них был самый лучший секс в его жизни, но не более. Это всего лишь увлечение, интрижка, которую можно прекратить в любую минуту.
        Похоже, для нее все было гораздо серьезней. Алексей испугался, что тоже может привязаться к ней так же сильно, как и она к нему, и тогда - а это он знал наверняка - за раем привязанности неминуемо последует ад разочарования. Потому что понимал, что ничего серьезного у них не получится. У него есть семья, дети - и это самое важное, то, от чего он не откажется никогда. А значит, будут слезы, обвинения, обиды….
        Алексей долго сидел перед компьютером, не в силах оторваться от письма. Сидел и вспоминал ее нежную кожу, ее запах, улыбку, маленькую ямочку на левой щеке, и комок подступал к горлу. Он так ничего не ответил. Даже ни разу не позвонил после возвращения. И трубку не брал. Не мог. А Надя звонила ему еще целую неделю, каждый день, каждые пять минут с упорством рейсового автобуса, пробирающегося в час пик сквозь пробку на Дмитровском шоссе. А потом успокоилась.
        Больше они никогда не встречались. Осталось лишь письмо, заставляющее сердце учащенно биться:
        «25 мая 2005 года.
        Мой милый, дорогой, любимый!
        Сегодня я проснулась на рассвете и явственно почувствовала запах твоего тела, еле уловимый и безумно приятный. Я поняла, как мне тебя не хватает, как безумно я тоскую. Хочу набрать твой номер и закричать о том, что я есть и испытываю такую тоску, о существовании которой никогда раньше не подозревала. Когда же закончатся эти бесконечные две недели твоего отсутствия?
        Вечером я написала тебе сообщение. Это был зов о помощи. Но сообщение не отправлялось. Я повторяла попытку вновь и вновь, но все напрасно. Твой телефон не принимал его. Слишком отчаянный крик для твоего безмятежного, размеренного времяпровождения на берегу Женевского озера…
        А ночью ты написал, что твой телефон сломан и молчание продлится два дня, до твоего возвращения в Москву. Два дня. Для кого-то это 48 часов, для меня же это целая вечность. Твоя Надежда».
        Рабочий день давно закончился. Алексей вышел на улицу. Все вокруг было белым от неожиданно выпавшего снега. Терялось ощущение земли и неба. Они легко менялись местами и переходили друг в друга. От этого кружилась голова.
        А может все дело в воспоминаниях об утраченной любви?
        Красные трусики
        Что остается в памяти от мимолетной встречи, когда забываются обстоятельства встречи, имена и фамилии. Иногда это аромат духов, запах перегара или одна лишь фраза? Мне, как это ни странно, запомнилась малозначительная деталь женского гардероба, однажды промелькнувшая перед глазами…

* * *
        Однажды утром в офисе раздался телефонный звонок.
        - Это адвокат?
        - Да, я вас слушаю.
        - Я от Сергея Анд… нет… Ивановича, мне нужна помощь!
        Женский голос. Немного взволнованный, но довольно милый.
        - Как фамилия Сергея Ивановича? По какому делу он проходил? Кто он?
        - Ой, ну какая разница?!  - женщина не могла признаться, что не помнит фамилию своего тестя. Она помнила главное: Алексей Ходорковский - один из лучших адвокатов в Москве.
        - Хорошо, я вас слушаю!
        - Меня зовут Ира, у меня несчастье.
        - Что случилось?
        - Я попала.
        - Что значит «попала»?
        - Меня хотят обобрать. У меня есть машина…
        - Вы попали в аварию?
        - Нет.
        - Вы кого-то сбили?
        - Нет.
        - У вас украли машину?
        - Нет, проблема у меня лично, но связана с машиной. Очень сложная ситуация, мне нужно с вами встретиться.
        - Хорошо, приезжайте завтра утром.
        На следующий день ровно в девять в офис вошла молодая женщина. Симпатичная, полноватая блондинка, ярко накрашенная и наигранно раскованная. На ней была светло-коричневая замшевая юбка, короткая маечка из тех, что скорее подчеркивают женские прелести, нежели их скрывают и босоножки на высоченных каблуках. Этакая хитрая лисичка.
        Не дожидаясь приглашения, она села на кресло и перебросила ногу на ногу. Из-под короткой юбки мелькнули красные трусики. Начала разговор она довольно необычным образом:
        - Сколько вам лет?
        - ????? Кофе будете?
        - Да, с удовольствием. И все-таки мне интересно, сколько вам лет?
        - 48. А при чем тут мой возраст?
        - 18 лет - не такая большая разница.
        С помощью несложных математических вычислений Алексей подсчитал, что ей тридцать лет.
        - А причем здесь мой возраст?
        - Ну, просто мне было интересно, сколько вам лет.
        - Перейдем к делу?
        - Да, пожалуй. Вы знаете, это такая странная история, и мне помочь можете только вы. Вы или никто,  - и как это водится у женщин, пустила слезу.
        После пяти минут всхлипываний она рассказала, как три месяца назад купила с рук «фольксваген гольф» чуть дешевле, чем он стоил бы в автосалоне.
        - И что же, машина оказалась ворованной?
        - Нет.
        - Она числилась в угоне?
        - Нет, здесь все чисто.
        - Тогда, может быть, она была битой?
        - Нет и тут все в порядке.
        - Тогда что?  - адвокат уже начал терять терпение.
        Девушка в очередной раз перекинула ногу на ногу и продолжила:
        - Дело в том, что пару дней назад мне пришло устрашающее письмо из налоговой инспекции с требованием заплатить налог шесть с половиной тысяч долларов.
        Оказалось, что бывший владелец машины выиграл ее в какой-то телевикторине, а потом быстренько продал Ирине.
        - А вы знали, что она была выиграна перед тем, как ее купили?
        - Нет. Хотя припоминаю, что при заключении сделки что-то такое проскользнуло, но я не придала этому значения. Мне так понравилась эта машина. Вы только представьте себе: новенький «фольксваген» цвета мокрого асфальта, с кожаным салоном, все такое блестящее. Мечта, а не машина. Да и продавец Андрей, такой симпатичный мужчина. Пригласил меня в ресторан, заказал там седло барашка, говорил об инвестициях и дивидендах. Показал свои часы и бриллиантовые запонки. А какие у него бицепсы - это что-то! Ну, разве я могла предположить, что он окажется таким негодяем,  - Ира заморгала глазками и стала похожа на синичку.
        - Да уж, у женщин просто удивительное чутье. Они замечают все, кроме самого очевидного.
        Алексею в общих чертах стало понятно, в чем тут дело. Он в своей многолетней адвокатской практике не сталкивался с подобными делами, но знал, что любые выигрыши облагаются 35 %-ным налогом. Поэтому ничего удивительного, что после оформления сделки Ирине, как законному владельцу новенького авто, пришло уведомление об уплате налога.
        - Вы ведь понимаете, что для меня это совершенно неподъемная сумма. Это просто катастрофа. Он наглый обманщик и врун,  - она была полна праведного гнева, раскраснелась, то и дело перебрасывала ногу на ногу, и красные трусики из-под короткой юбочки мелькали все чаще и чаще. Она выглядела очень соблазнительно, и Алексей никак не мог сосредоточиться.
        Первым его порывом было отказаться от этого дела. Он был специалистом по уголовным делам, в основном хозяйственным, а тут дело гражданского толка. К тому же у него были большие сомнения: обмана здесь не было; можно, конечно, притянуть сюда факт мошенничества, но с очень большой натяжкой.
        Ира, почувствовав сомнение в глазах адвоката, снова начала плакать, упрашивать и умолять. Короткая замшевая юбка упорно ползла вверх.
        - Вы моя единственная надежда. Я уже обращалась с этим вопросом в милицию, но мне отказали в возбуждении уголовного дела. Не увидели здесь состава преступления. Они были так грубы, даже чаю не предложили, а у вас кофе такой хороший.
        Разговор закончился на том, что адвокат взял тайм-аут, обещал подумать и перезвонить через пару дней.
        Все следующее утро он размышлял. Дело и правда необычное, и он пока совершенно не знал, как выйти из этой ситуации. Продать машину сейчас было невозможно, поскольку в этом случае Ирина автоматически становилась правонарушителем, налог заплатить она не может, назад продавец машину, естественно, не возьмет.
        Вопрос очень скользкий, но, поговорив со знакомым следователем, он, кажется, кое-что придумал. И, не откладывая дело в долгий ящик, договорился о встрече со своей клиенткой в маленьком ресторанчике на Чистых прудах. Ира снова пришла в обтягивающей мини-юбке и на 9-сантиметровых каблуках.
        - И все-таки женские каблуки - это не обувь, а средство самозащиты,  - подумал Алексей, разглядывая пышногрудую блондинку.
        Хоть ее наряд и казался немного вызывающим, все это ей очень шло. И по самодовольной девичьей улыбке было понятно, что Ира об этом знала. Она, не перебивая, слушала адвоката и со всем соглашалась:
        - Ах, вы такой умный и так все хорошо придумали, а я в этом ничего не понимаю. Вы только скажите, что мне надо сделать,  - весело прощебетала блондинка и привычным жестом перебросила ногу на ногу. Из-за скатерти нижнего белья видно не было, но мужская фантазия помогала додумывать ускользающие от взгляда детали.
        - Значит так, я напишу письмо, которое вы отнесете домой продавцу машины и отдадите ему лично в руки. Не нужно ничего комментировать и вступать разговоры. Просто отдаете письмо и уходите.
        Ира была очарована Алексеем и готова была отдаться ему прямо здесь, на круглом столе, среди серебряных ложек и хрустальных бокалов. Но он был неприступен как Великая Китайская стена и не реагировал на ее заигрывания. И даже прогуливаясь от ресторана до метро, когда она якобы случайно дотронулась до его бедра, Алексей сделал вид, что ничего не заметил. Лишь поцеловал ей на прощание ручку и уехал.
        Ира не понимала, почему Алексей не проявлял к ней ни малейшего интереса. Представительный мужчина, выглядевший моложе своих лет, дородный, но не толстый, с умными глазами, широким лбом и чувственным подбородком. Он носил красивые, дорогие костюмы, галстуки, идеально подходившие к его рубашкам, и очень дорогие итальянские ботинки. Он наверняка женат, но когда мужчин это останавливало?!
        Мысль о том, что она не понравилась ему как женщина, Ире даже не приходило в ее очаровательную головку. Мужчинам она нравилась. Всем и всегда. Ее годами отработанные приемчики всегда действовали безотказно. К тому же невозможно было не заметить, как адвокат смотрел на ее ножки, на торчащие соски и обнаженные плечи. Определенно, она ему нравилось.
        - А, ерунда, просто он хочет поиграть со мной как кошка с мышкой. Хорошо. Уж в следующий раз он не устоит.
        Алексея же позабавило, что ни в первый, ни во второй раз Ира не заводила разговор о гонораре. Вероятно, это сексапильная блондинка решила, что комплимента о небольшой разнице в 18 лет достаточно.
        - Что ж, пусть так. Дело было нестандартное, интересное и совсем не обременительное, так что с меня не убудет. А помочь красивой женщине всегда приятно,  - подумал Алексей, вспоминая ее красивые ножки. Письмо, которое Ира отнесла в тот же вечер, выглядело довольно внушительно. На бланке адвокатской конторы с указанием всех данных продавца было написано:
        «Уважаемый Андрей Николаевич!
        Адвокатское бюро «Ходорковский и партнеры» считает своим долгом уведомить Вас о том, что 07.11.2006 г. Вами был продан автомобиль «Фольксваген Гольф» Смирновой Ирине Викторовне. При продаже автомобиля Вы умышленно или неумышленно не сообщили покупательнице об источнике приобретения автомобиля.
        Данный автомобиль Вы выиграли в телевизионном шоу на канале 3/3, который, как любой выигрыш, является предметом 35 %-ного налогообложения. В ваших действиях усматривается обман покупательницы и злоупотребление доверием с ее стороны, что может квалифицироваться в соответствии со ст. 165 УК РФ ч. 2 как мошенничество или причинение ущерба, что наказывается лишением свободы на срок до 3 лет.
        Наша клиентка и Мы предлагаем Вам приобрести указанную машину в собственность по той же цене и решать вопросы с налоговыми органами самостоятельно.
        С уважением, адвокат Ходорковский А. Л. по поручению Смирновой И. В.».
        Само письмо выглядело вполне безобидно, если бы не приписка в самом конце, которая особенно понравилась Ирине:
        «В противном случае мы будем вынуждены обратиться в следственные органы с заявлением о возбуждении уголовного дела в отношении Вас».
        Алексей делал ставку именно на эту приписку. Он понимал, что по большому счету письмо рассчитано на дилетанта. Любой мало-мальски подкованный в юридических вопросах человек поймет, что это блеф, что доказать факт мошенничества практически невозможно. Но только в том случае, если выигрыш случаен. Если же у продавца действительно есть знакомства на телевидении, как предполагал адвокат, то это уже совсем другое дело и можно вести речь о преступном сговоре. Так что это была своеобразная игра двух акробатов на тонкой леске под куполом цирка. Игра на нервах, ставка на выдержку - именно такие моменты особенно нравились Алексею Ходорковскому в адвокатской работе. И адвокат Ходорковский, не проигравший в своей жизни ни одного дела, рассчитывал на победу. Дня через два, максимум через неделю. Однако он немного ошибся, но только по срокам.
        На следующее утро, в половине девятого раздался телефонный звонок. Звонила Ира.
        - Доброе утро!
        - Что-то вы рановато сегодня.
        - Все так интересно, так интересно. Я вчера отнесла письмо, как вы сказали. Его взяла какая-то женщина, возможно, жена. А утром он позвонил мне в 7 часов и сказал, что стоит у моего подъезда и просит принять в срочном порядке. Представляете, так и говорит,  - захихикала она в трубку.  - Когда я открыла дверь, на пороге стоял перепуганный до полусмерти Андрей и дрожащей рукой протягивал мне конверт с письмом. Сказал, что согласен взять машину назад, что это даже не обсуждается, что готов вернуть деньги, причем в тех же купюрах. Пообещал сегодня же самостоятельно снять машину с учета, оформить сделку обратной покупки и забрать машину.
        - Ну и оперативность у вашего злодея. Я рад, что все так быстро разрешилось. Хотя признаться, я не думал, что он отреагирует так оперативно. Что ж, я вас поздравляю!
        - Он выглядел таким несчастным, в тренировочных штанах, в мятой рубашке. И куда делись его лоск и светские манеры, которые меня так прельстили. Алексей, вы - гений. Предлагаю отпраздновать победу. Приглашаю вас к себе в гости.
        - С удовольствием.
        Алексей ухмыльнулся. За 15 лет работы адвокатом он еще ни разу не получал от клиенток подобных приглашений.
        Завершение любого дела, а уж тем более большого процесса отмечалось в ресторане при большом скоплении народа. Традиционно поднимались тосты за здоровье адвоката и его семьи, рекой лились льстивые комплименты, в искренность которых он не особо не верил, но тем не менее было приятно. Но чтобы приглашать к себе домой - это было впервые.
        Все оказалось очень мило: тихая музыка, приглушенный свет, красное вино в хрустальных бокалах и тонко нарезанные деликатесы на фарфоровых тарелках. Хозяйка была очаровательна в обтягивающем длинном платье до самого пола. Длина поначалу разочаровала Алексея, но разрез на спине был глубоким, а белый шелк платья изящно подчеркивал все изгибы тела. Оказывается, что это возбуждает даже больше, чем самое откровенное мини.
        Первый бокал они выпили за успешное завершение дела. Несостоявшийся продавец и правда оказался необычайно проворен. Непонятно как, но он умудрился переоформить машину в ГАИ за один день. Деньги уже лежали у Иры в кармане, а машина вернулась в гараж любителя телевизионных шоу.
        Бутылка вина, пара медленных танцев, платье, нечаянно соскользнувшее с плеч, и… Алексей ушел далеко за полночь, немного уставший, но вполне довольный проведенным вечером.
        Намного позже, уже из других источников Алексей узнал, что его версия была верна на все 100 %. Сестра продавца машины действительно работала завхозом на телевидении. И это была не первая машина, которую они на пару выигрывали и продавали. Чаще женщинам. И всегда удачно, кроме одного раза, когда им на пути попался сообразительный адвокат. Андрей решил не рисковать второй раз и больше никому не пытался продать этот «фольксваген», ездил на нем сам.
        Ирина решила не наступать на грабли второй раз и купила себе новую машину, поскромней, зато для надежности в самом известном автосалоне. А у Алексея осталось приятные воспоминания об очаровательной молодой женщине, для которой он провел единственное в своей жизни внематериальное адвокатское расследование.
        Хотя, по правде сказать, ему запомнились лишь ее красные ажурные трусики и забавная фраза: «18 лет - не такая большая разница».
        Спринт
        Везет лучшему. Но об этом не все знают.
        По субботам мы играли в волейбол в спортивном зале старого московского ПТУ. Народу собиралось много. После игры там же пили чай и расходились по домам. Так начинались выходные. В этот день было все как всегда, без изменений. Побили по мячу, побегали, попрыгали, попарились в сауне и веселой командой двинулись к метро. Легкой походкой прошли мимо домиков «Поселка художников», перешли несколько улиц и попали в уютный парк на Песчаной. Любуясь яркими разноцветными клумбами, вышли на площадь у метро «Сокол». На площади бурлила жизнь. В многочисленных киосках, разбросанных по всему тротуару, народ закупал съестные мелочи и рассаживался по троллейбусам. Самым маленьким и неприметным был киоск «Спортлото». В 1980-х годах в этих павильонах продавались билеты лотереи «Спринт». Вы моментально проверяли свою удачу, вскрыв бумажный прямоугольник размером со спичечный коробок.
        Саня, главный застрельщик волейбольной команды, работал замдиректора крупного оптического завода. Балагур и весельчак, он всем всегда помогал и смеялся по любому возможному поводу. В команде он был разыгрывающим из-за небольшого роста. «Работу бровями и голосом» он оставлял на службе.
        Майка и Димка - шустрые студенты, доигрались до того, что собрались играть свадьбу и ходили, взявшись за ручки, довольные своим решением.
        Серега Луканкин - лучший атакующий нашего клуба. Колоритный мужичище, высоченный и плечистый, с огромными ладонями со столовую тарелку. Он работал водителем рейсового автобуса. Работой своей гордился, всегда улыбался и прибывал в хорошем расположении духа. У Луканкина была жена и любимая дочка Ася. По выходным удалой водитель становился главной опорой нашего физкультурного движения.
        Огранщик алмазов Колька трудился на ювелирном заводе. Выл парнем серьезным и рассудительным. Привыкший к порядку в работе с драгоценными камнями, он и в клубе дотошно выполнял свои поручения. Отвечал Колька за готовность мячей и сетки.
        Игорь, «сладкий» повар из хорошего и вкусного ресторана, страдал лишним весом и очень переживал по этому поводу. Он всерьез считал наличие мягких складок на теле производственной травмой. Жирок мешал в прыжках над сеткой. При каждой неудаче на милом и приветливом лице Игорька появлялось выражение досады и обиды за сорванную атаку. Но какие тортики он приносил на традиционный физкультурный чай! В момент поедания сладостей Игорь становился героем дня.
        Серега шел впереди нашего коллектива и насвистывал что-то веселое. Вдруг по невыясненной и по сей день причине он резко остановился, залез в карман спортивных штанов, вытащил рубль и отдал его продавцу лотерейного киоска. Дед, вручивший Луканкину билет «Спринт», был еле виден в крошечном окошке. Компания окружила «атакующего», все были в предвкушении развязки. Серега, как заправский фокусник, зажал билет между ладонями и с громким вдохом вскрыл его. Пробежал глазами несколько раз содержимое и, не проронив ни слова, вытянул вверх свою длинную руку, где между указательным и средним пальцами был зажат заветный прямоугольник. На наши настойчивые просьбы сообщить результат он не реагировал и только медленно поворачивал голову влево и вправо. Мы сразу почувствовали неладное. Застывший Серега побледнел и молчал. Майка, не выдержав ожидания, стала прыгать за билетом. Но выше локтя дотянуться не смогла и повисла на Серегиной руке. Девушка продолжала усердствовать, вошла в раж и начала колотить маленькими ручками по могучей груди Луканкина. Стоящий сзади жених Димка не выдержал, схватил невесту за талию и
оттащил в сторону. Майка опустила голову и заплакала от обиды и несправедливости.
        - Май, ты белены объелась? Пойдем в метро.  - Димкины слова прозвучали неожиданно громко, но Майка не дрогнула.
        - Мне интересно, может, он миллион выиграл.
        - Миллионы не разыгрываются,  - Димка был лаконичен и суров.
        Наши стали теребить Серегу. Но баловень судьбы затаил дыхание и продолжал стоять с высоко поднятой рукой. Люди, спешащие к метро, притормаживали и разворачивались в сторону лотерейного киоска.
        Серегу оглушило внезапно свалившееся на него счастье. Все речевые центры, которые должны были трубить об удаче, предательски молчали.
        Саня схватил Луканкина за лацкан куртки и шепнул что-то на ухо. Серега темнил. Левый глаз его заметно дергался.
        Саша повторил попытку расшевелить «атакующего».
        - Заклинило, руку заклинило… Не опускается,  - наконец выдавил Серега.
        Майка, вырвавшись из рук жениха, подскочила к застывшему Луканкину и в акробатическом прыжке выхватила лотерейный билет.
        Серега улыбнулся, обнажив полный ряд белоснежных, крупных зубов и поцеловал Майку в макушку. Димку поведение невесты раздражало, и он стоял с кислой миной, но молчал.
        В этот момент внимание публики переключилось на будку «Спортлото», где из маленького зарешеченного окошечка появился нос киоскера. За носом на свет показались два глаза, которые пристально наблюдали за происходящим. Взгляд никак не мог дотянуться до верхней точки - лотерейного билета. Нос продавца поднимался все выше и выше и в конце концов уперся в холодную арматуру.
        Серега продолжал стоять с поднятой, уже онемевшей рукой и, блаженно улыбаясь, внимательно наблюдал за любопытным киоскером.
        Из оцепенения всех вывел Димка. Он с разбега налетел на Серегу и завопил:
        - Ты че… Мы уходим… Завязывай бузу со своими билетами!
        Димка схватил свою невесту за руку и стал тащить, как козу на веревке, в сторону метро. Майка уперлась каблуками в асфальт. Стоп-кран сработал надежно. Для укрепления своих позиций она машинально схватилась за рукав Луканкина, соорудив двойную защиту от назойливого жениха. Майка, как и положено козе, не давалась. Проигравший Димка плюнул и ушел. Над будущим семейным счастьем нависли тучи.
        - Серега, оглашай приговор! Чего выиграл?  - прокричал из толпы кто-то из наших.
        Саня, самый уважаемый член волейбольной дружины, нацепил очки в позолоченной оправе, нагнал серьез на лицо и моментально преобразился в заштатного ревизора. После чего расторопно пробрался к Майке и занялся изучением заветного клочка бумаги.
        - «Жигули», шестерка!!! ВАЗ 2106 написано!!!  - звонко, с пионерским задором прокричала Майка на всю площадь.
        - Шикули, какие там шикули, напутали чаво! Шо брешете? Дайте мне глянуть,  - прошепелявил киоскер. Из окошка нелепо торчала голова продавца с оттопыренными ушами и выпученными круглыми глазами.
        Ему никто не ответил. Пытливый дед инстинктивно дернулся вперед в сторону лотерейного билета и намертво застрял между железными прутьями решетки.
        - Чепуха все это!  - прокричал из толпы молчавший до сих пор Игорек.  - Не бывает такого, все выигрыши там среди своих тасуют!
        Но всеобщий авторитет Санька основательно кивнул головой и развел в недоумении руки - мол, и такое бывает.
        Игорек примолк, подавленный престижем разыгрывающего, но вдогонку залепил:
        - Может, там не ВАЗ, а Вас написано…
        - Точно, точно Вас… так и написано… посылают всех вас… в задницу!  - прокричала Майка, заливаясь звонким смехом.
        Толпа быстро увеличивалась и перегородила разворотный круг. Троллейбусы выстроились в длинную усатую шеренгу и нервно подавали затяжные гудки. Площадь встала.
        - Эй, дядя, выходи,  - горланил конопатый юнец с левого края,  - а то решетку снесешь!
        Окрик подействовал на продавца отрезвляюще, и он предпринял очередную попытку вытащить голову из западни. Но тщетно, уши жестко уперлись в арматуру и блокировали любые движения назад.
        - Закрывай дед свою контору, выходи. Ты что-то не то парню продал,  - не унимался крикун.
        Дотошный Колька, имея большой опыт работы с алмазами, неспешно инструктировал Майку:
        - Никому билет в руки не давай, смотри, никому. Сопрут! Моргнуть не успеешь!
        - Сереженька, у тебя все нормально?  - спросила Майка, обращаясь к главному герою, по-прежнему стоящему в позе статуи Свободы.
        Серега шмыгнул носом и продолжал молчать.
        Движения головы киоскера становились хаотичными, лицо раздулось, нос посинел, уши приобрели цвет спелого граната. Рот и щеки постоянно подергивала судорога. Дед с мольбой смотрел в толпу и, похоже, осознал безысходность своего положения.
        Саня, имея большой руководящий опыт, решил взять ситуацию под контроль:
        - Граждане! Есть медработники?! Надо помочь человеку.
        Дед мотал головой в такт Санькиной речи, выказывая полное одобрение сказанному.
        - Дед, ты ваще…там-сям…не балуй!  - просвистела фраза из толпы.
        Интерес к выигрышу продавец потерял окончательно и был занят мучительным освобождением своей головы.
        Серега метнул взгляд в сторону огранщика Кольки и жалобно произнес:
        - Шабаш, не могу больше, опусти мне руку… больно очень…
        Колька повис на вытянутой руке и рывком опустил ее вниз.
        Серега ожил.
        Все зеваки как по команде повернулись в сторону киоска и его пленника. Из толпы продолжали сыпаться мудрые советы:
        - Мылом, мылом деда мажьте! Мылом кольца с пальца снимают, точно поможет!  - прокричал милый женский голос.
        - У кого есть мыло? Намажьте деда мылом!  - поддержала бойкая старушка.
        - Попусту орешь! Где ж тут мыло? Вани нету, а в дороге кто мылится?
        Такие или примерно такие окрики раздавались в толпе.
        Майка присела на корточки и оказалась лицом к лицу с потухшим киоскером.
        - Дедуль, чем помочь? Зачем вылезли?
        Измученный дед поднял глаза на Майку и попытался что-то сказать, но все услышали только выдох кипящего самовара.
        - Ножовка нужна,  - мудро заметил Саня.  - Мылом здесь не обойтись.
        С галерки народного образования раздался похмельный бас:
        - Голова прошла! Значит и ж. па пройдет! Тащи его вперед, братки! Выскочит как миленький,  - проревел мужик и заржал.
        Майка встала с колена, обернулась к «похмельному» и в запале послала оратора… куда подальше.
        - Валидол нужен, валидол под язык, есть у кого?  - прокричала толстая тетка из средних рядов.
        Сочувствующие дамы стали передавать таблетки и тыкать их в рот поникшему деду. Киоскер усердно отплевывался. Все это стало напоминать цирковой аттракцион Игоря Кио с говорящей головой.
        - Солидолом, солидолом надо. Вон троллейбусы стоят, у них солидол есть, вмиг проскочит!  - предложил бывалый автолюбитель.
        - Да, это идея,  - поддержала тетка,  - надо гонца к водителю послать.
        - Я с этого троллейбуса,  - отозвался пожилой водитель,  - проехать из-за вас не могу, график срываю. Какой еще солидол? Солидолом людей не мажут!
        - Мажут, мажут, еще как мажут! Коровам вымя мажут и ничего, не дохнут. Молочко пьем,  - поддержало тетку несколько голосов.  - Тащи солидол! Пойдет как по маслу.
        - Совсем бабы сдурели, сами и тащите,  - огрызнулся водитель троллейбуса.  - Тара есть? Наскребайте, сколько хотите.
        - Я медработник!  - прозвучал молодой женский голос.  - Нельзя солидолом мазать, задохнуться может.
        - Как скажете,  - пошел на мировую водитель троллейбуса,  - сами решайте, я принесу.
        - Ну, солидолом - это зверство!  - вступила в дискуссию толстая деревенская тетка с поклажей в обеих руках.  - У меня, милки, маслице есть подсолнечное, вы уж смажьте бедолагу. Не жалко!
        Бутылка с маслом пошла по рукам над головами галдящей публики.
        Майка налила на ладонь масла и растерла голову и шею киоскера. То ли от неожиданности, то ли от боли дед закричал:
        - Лебятки… не надо!
        - Автогенчиком, автогенчиком,  - прокричал очередной шутник, предлагая распилить решетку с помощью сварочного аппарата.
        - Да, что-то надо думать,  - проскрипел Санька и почесал легкую седину над ухом.
        Но думалось плохо. После словесных препирательств народное собрание решило послать гонца за ножовкой в ближайшее отделение милиции. Дед безучастно и отрешенно ждал своего вызволения. Голова повисла и больше движениям хозяина не подчинялась.
        Герой дня Серега был удивлен полным отсутствием внимания к своей персоне. Он подозвал Майку, забрал у нее заветный билет, положил его в бумажник и плотно засунул во внутренний карман ветровки.
        Саня, наблюдая за его движениями, неодобрительно пробурчал:
        - Будешь пробираться сквозь толпу, билет у тебя сопрут, лучше бы у Майки оставил.
        Но Серега положил ладонь на грудь и, ощущая содержимое своего кармана, лишь блаженно улыбался.
        Неизвестно откуда появился обмылок. Две пожилые дамы вполне интеллигентного вида стали натирать масляную голову и уши еле живого деда хозяйственным мылом. Дед морщился, но смолчал.
        Напутствия продолжали сыпаться:
        - Дверь надо ломать. Сзади его тащить надо, сзади! За ноги хватать и тащить. Пройдет!
        - Уши оборвешь, дурак!  - заметил оппонент.  - Че орешь? Тебя самого надо за ноги тащить!
        - Как дверь ломать? Ломать нельзя, там же деньги. Загребут сразу!  - прокричали с галерки.
        - Тогда ментов звать надо.
        - Чем менты помогут? Ножовка нужна, пилить будем.
        Вдалеке появились два милиционера: лейтенант и сержант.
        Они с трудом пробрались к центру событий.
        - Да-а-а,  - глубокомысленно произнес офицер и поправил козырек фуражки.
        Сержант уставился на торчащую голову и нервно хихикал в кулак.
        - Вы его вдвоем, на раз-два!  - завизжал юный шпаненок.
        - Ты, умник, молчи!  - офицер состроил грозную мину и вальяжным движением правой руки включил рацию.
        Прибор начал жить своей трудной милицейской жизнью. Он улюлюкал, свистел, трещал, шипел, но членораздельных звуков так и не выдал.
        Офицер отключил рацию и, недолго думая, послал сержанта в жилищную контору за слесарем. Довольный своим мудрым решением, он улыбнулся и закурил.
        - Кого пилить-то будешь?  - продолжил диспут мужик в спецовке,  - деда что ли? Арматуру не возьмешь, железка толстая!
        Офицер гордо безмолвствовал и ждал подкрепления.
        На площади завизжала сирена, и сквозь притертые тела граждан стали пробираться два медбрата с носилками. Целители прибыли в синих куртках и белых шапочках с красным крестом. Оценив ситуацию, они завели тихую и непринужденную беседу с офицером.
        В этот момент Серега, словно элитный бойцовый пес, сорвавшийся с цепи, прыгнул в сторону киоска. Издав глухой рык, он схватил своими мощными ладонями болтающуюся голову деда и, невзирая на истошные крики, протолкнул ее внутрь киоска. Действо было закончено. Но благодарные зрители дальних рядов, пропустившие финал, продолжали сыпать едкими советами:
        - Уши, уши надо отрезать, легче пойдет…
        - Дай ему в тыкву, сразу вылетит… и порядок…
        Острословов уже никто не слушал. Обессилевший Серега сел на асфальт, прислонившись спиной к павильону. Майка хлопотала возле киоскера, которого уложили на носилки и потащили к машине. Дед постоянно вскакивал. Кричал что-то про материальные ценности и доверие государства, тем самым создавая неудобства себе и медицинскому персоналу.

* * *
        Автомобиль, по тем временам престижный и для многих недоступный, Серега получил через пару месяцев после экспертизы лотерейного билета. Каждую субботу он раньше всех приезжал к метро «Сокол», рассаживал нас, «безлошадных», в своей блестящей машине и, безумно гордый, довозил до спортивного зала.
        Простая история
        Навсегда дом заколочен,
        Все ушли давным-давно.
        Только сторож, хмурый очень,
        Смотрит в темное окно.
        …И в капризном ноябре
        Поздравляю я родную.
        Всю, всю, всю ее целую
        И по-прежнему люблю.
        Алексей Ходорковский частенько захаживал в ресторан «Адвокат», что на Курской. От неспешных бесед с коллегами под армянский «Ахтамар» он получал истинное удовольствие. Этот коньяк - воспоминание о прекрасной поездке в Армению на озеро Севан. Там старинный друг Норик рассказал романтическую легенду о царице Тамаре и ее возлюбленном.
        В этот ноябрьский вечер 2010 года Алексей уютно расположился в белом кресле в углу зала. На крошечной сцене ресторана играли джаз. Из коридора послышался бас - голос московского адвоката Бориса Нуделя.
        - Боря, я здесь, здесь,  - крикнул Алексей и замахал руками над головой.
        - Сто лет, сто зим. Ты как? Как семья? Я так рад тебя видеть. Как внучек?  - приветствовал товарища Алексей, усаживая за свой столик.  - Что-то ты, Боренька, кислый? С холода еще не отошел? Давай «Ахтамарчику» для сугреву.
        - Ты в коньяке, Леш, постоянен. Да и не только в коньяке. На просьбу товарища откликнулся, приехал.
        - Борь, ты что-то темнишь. Разговоры о постоянстве ведешь, грусть вселенская в глазах. На тебя это все не похоже. Что случилось?
        - Нет, нет, все нормально. Давай выпьем за одну девушку. Ей сегодня тридцать пять.
        - Знакомая?
        - Нет, не знакомая. Любимая. Но дело прошлое.
        - Борь, я ее знаю?
        - Да нет, конечно, нет. Откуда. Ты же вхож в мою семью, тебе тайны не положены. Но сегодня уже можно. Много времени прошло. Да и поделиться мне больше не с кем. История старая. И началась она осенью 2000 года…

* * *
        Офис моего клиента находился в Брюсовом переулке. Люблю работать в центре Москвы. После бурных общений можно прогуляться по старинным улочкам, переулкам и бульварам. Просто так, без цели, медленно и со вкусом. Я прошел мимо дома Мейерхольда, взглянул сотый раз на гранитную доску со знакомым профилем. Вид этой серой доски на бесцветном доме каждый раз приводит меня в уныние - тяжело смотреть на следы чужого горя. Талантливый и безумно несчастный режиссер был арестован здесь, а потом уничтожен. Квартиру постигла та же участь. Ее разделили на две и заселили в них любовницу и водителя Л. Берии.
        Клиент был сложный. Английская фирма, которая боролась с «левыми» звуковыми дисками, стояла на страже авторских прав. Им на островах, конечно, было виднее, но в Москве начала XXI века это было пустым занятием. Однако они были готовы судиться-рядиться со всем миром. Мои доводы насчет борьбы с «ветряными мельницами» никто не слышал. С пеной у рта, через кучу переводчиков они настраивали меня на «боевые» действия.
        Путь лежал в сторону Белорусского вокзала. Я свернул в проходной двор и мимо Центрального телеграфа вышел на Тверскую.
        Улица сверкала рекламными щитами и витринами. Площадь Маяковского была, как всегда, прекрасна и полна народа. Изучив афиши зала Чайковского, я перешел дорогу и оказался за спиной памятника великому трибуну. Люди, в основном молодежь, ожидали своих спутников. Мое внимание привлекла девушка. Чем она заинтересовала меня - не понятно. Потом, спустя годы, я много раз спрашивал себя, какого рожна мне надо было, зачем подошел? Но ответа не было.
        Ей было лет двадцать пять, милая и очень худая. Одета она была странно - ни куртки, ни пальто не было. Черные брюки, мешковатая голубая кофта явно не соответствовали холодному октябрю. Лицо ее ничего не выражало, какое-то безучастное, отрешенное. Глаза - очень красивые, с поволокой - слезились. И еще паника, да-да, в ее глазах была паника, отчаяние. Это и привлекло мое внимание, заставило еще раз посмотреть на нее. Непонятно, что она здесь делала без верхней одежды? Кого можно ждать с таким выражением лица?
        В моей голове стали выстраиваться какие-то предположения. Прошел еще раз мимо, потом подошел к ней и обратился с глупым вопросом, что-то о грусти в глазах. Попытка завести разговор была серая и неоригинальная. Она молчала, я не уходил. В этот момент мне вспомнилась начальная сцена из «Пигмалиона» В. Шоу, все было похоже, только без цветочков на продажу. Я засмеялся, она посмотрела на меня и улыбнулась. Выло холодно, погода подталкивала к движению, но она стояла на месте и, похоже, никуда идти не собиралась. Завел разговор, она молчала. На стандартную просьбу о номере телефона был ответ, что телефона нет. Я быстро записал свой номер. Вез всяких эмоций взглянула на клочок бумаги.
        - Я не позвоню,  - сказала она.
        Девушка меня заинтересовала. В итоге я выяснил, что она ждала кого-то по торговым делам, должна была передать деньги. Я слушал вполуха и любовался ею.
        - Прошу тебя, пообщайся со своим коробейником и никуда не уходи, сейчас вернусь.
        С этими словами я вприпрыжку добежал до гостиницы «Пекин», в холле купил мобильный телефон и, широко улыбаясь, вернулся к памятнику. Девушка стояла на том-же месте. Вручил ей телефон и сообщил, что обязательно позвоню на этот номер. Она молча положила телефон в сумку и, не сказав ни слова, пошла к метро.
        Утром следующего дня я уже звонил незнакомке. Ответил унылый, бесцветный голос. Я назначил свидание на вечер, на той же площади. Она мгновенно согласилась, поблагодарила за телефон. Голос стал бодрее, звонче.
        На встречу она пришла явно раньше. Когда я появился на Маяковке, девушка уже стояла основательно подмерзшая. Схватил ее в охапку и потащил в ресторан. Кулинарные изыски и богатый итальянский антураж сковал ее. Представилась:
        - Лена, Лена Данилова.
        Ей было 24 года, родом из маленького, далекого подмосковного городка. Проживала она рядом с Москвой, в частном доме профессорши медицинского института.
        Слово за слово, расспросил о девичьей жизни, намекнул на одежду не по сезону. Лена молчала. В ресторанах девушка явно не бывала. Как общаться с этим вышколенным официантом, что делать с тяжелым меню, о чем говорить со мной она не знала и чувствовала себя неуютно. Я попросил рассказать что-нибудь о себе.
        В начале этого года она закончила второй мед, и из общежития ее тут же вытурили. Она поселилась в качестве компаньонки в доме профессорши и имела комнату на втором этаже. С дальнейшей учебой не вышло, нужно было на что-то жить.
        Зазвучала итальянская мелодия, я пригласил ее на танец. Танцевать Лена не умела. Меня это забавляло: все умеют, а моя партнерша - нет. Я промолчал. Развеселить Несмеяну не получалось, улыбки на лице так и не появилось. Она была зажата, как пружина. Помимо всего прочего, ее, наверное, сковывала и одежда, явно не подходящая к ресторану на Тверской. Ужин был закончен. Вышли на ветреную, шумную улицу. Она взяла меня под руку. Это было приятно.
        - Что будем делать, Леночка?
        - Поехали к тебе, если есть куда,  - сказала она тихо, уткнув глаза в асфальт.
        Я настроился на ухаживание. Деньков на пять-шесть меня бы хватило. Ведь мне - сорок восемь, а девочке - в два раза меньше. Но предложение поступило, дома - семья, нужно было что-то думать. Повел ее в гостиницу, все в тот же «Пекин». Вечер был прекрасный. Фантастика… Я буквально растворился в ней. Новые ощущения. Эта хрупкая, молчаливая девчушка перевернула в моей голове все представления о женщине. Она любила меня так неистово, так дико и отрешенно, что я не успевал ловить ее ласки. Нежные врачебные руки, упругая грудь, худое, завораживающее тело добили меня окончательно. Я потерял ориентацию. Выло хорошо, нет, не то слово - божественно.
        И так было всегда. Все восемь лет, которые мы были вместе. Каждая наша близость была ее подарком мне. Я мыл ей ноги перед сном, целовал выступающие венки на икрах и каждый раз рассказывал историю о древних евреях, ласкавших своих возлюбленных. «Ты не древний еврей, ты еврей-любитель. Можешь не мыть». Она всегда звонко смеялась во время диалогов в ванной.
        Наше второе свидание я назначил на самое утро. Ее нужно было срочно одеть, даже смотреть на летний плащик было холодно. Встретились у метро «Динамо». Продавцы на тряпичном рынке ЦСКА только просыпались, волокли свои бездонные короба и развешивали разноцветные тряпки на голых, безруких манекенах.
        Я брал очередную шмотку, направлял Лену в примерочную и с явным удовольствием наблюдал за ней, любовался. Она не возражала. Мне нравилось побыть таким «рубахой» парнем с открытым кошельком.
        - Не надо, Боренька, это лишнее, хватит тратиться. Я и так согласна быть с тобой,  - несколько раз она останавливала меня.
        Казалось, что это говорится от души. Я получал удовольствие от действия, вошел в раж. Все обвешенные пакетами, мы зашли в какую-то кафешку, плюхнулись на стулья без сил, но довольные.
        Профессорша, у которой жила Леночка, требует отдельных строк. Девочка была нелюбимой падчерицей из сказки. Уборка дома, работа в саду, выгуливание двух огромных ротвейлеров. Частенько приходилось бегать на станцию за водочкой, которую светило науки употребляло в немереном количестве. Ну а купить продукты, приготовить и накормить благодетельницу - это само собой.
        Дом находился в зеленой зоне под Москвой. Туда уже пробрались «зубастые» виллы коммерсантов, и жилище «злой мачехи» представляло собой довольно убогое зрелище. Двухэтажный барак с залатанной крышей, не видевший ремонта лет сорок. Но худо-бедно были газ, теплая вода, большой участок. С моим появлением в жизни Лены тут же начались проблемы. Пьющая хозяйка почувствовала, что власть пошатнулась, и стала есть девочку поедом. Появился мужик, защита. Это уже ни в какие ворота не лезло. Возвращаясь от меня, она каждый раз «целовала» замок калитки и карабкалась через двухметровый забор. Жизнь в доме стала невыносима.
        Я видел ее синяки на ногах и слушал очередную историю о житейских невзгодах. Последней каплей было нападение одной из собак. Она как могла отбивалась. На руке от клыка остался глубокий след. Я должен был как-то реагировать. Предложил возлюбленной уходить из этого дома и срочно стал искать съемную квартиру. Пока возились с риэлторами, три ночи пришлось перебиться в гостинице.
        Валентина Ивановна доставляла девушке не только физические страдания, но и давила морально. Леночка была врач. Диплом Московского меда с отличием. Салтычиха, будучи теткой практичной, с жесткой хваткой, прекрасно понимала, что девочка с врачебной деятельности большого дохода в дом не принесет. Она заставила ее заниматься продажей «Гербалайфа». Врачебная работа и ординатура были под запретом. Ленка стала коробейником.
        - Леша, я битый, перебитый адвокат. Удивить меня довольно сложно. Но даже я офигел от такого персонажа, как «профессорша». Я и не предполагал, что такие типажи встречаются в наше время. Но что было, то было. Молодой доктор с большой тягой к врачеванию ходила по городам и весям, продавая пищевые добавки. Ну а деньги? Естественно, вся в долгах. Закупала на заемные. Ну а выручка куда шла? Ты, наверно, догадался. Салтычихе, конечно.
        Первый ее опыт в бизнесе был неудачным. Продать она толком ничего не успела, а долг в тысячу долларов заработала. Ее долг я сразу отдал.
        Решение о переезде приняли сразу. Сели в машину и поехали за вещами. Поднялись на второй этаж в Ленкину комнату. Собрали чемодан и уехали. Через четыре дня я перевез ее из гостиницы в однокомнатную квартиру на Павелецкой. Вот с этого момента и началась наша совместная жизнь. Коммерцией заниматься я ей запретил, твердо решив: быть ей хорошим доктором в хорошей клинике и обязательно кандидатом медицинских наук. Но сначала - ординатура.
        С большим энтузиазмом занялся ее проблемами, делал это с радостью и напором. Через четыре месяца Леночка уже училась в ординатуре.
        В это время я стал называть ее «ЗАЯ». Назвал, прижилось, ей понравилось. Она напоминала испуганного зайца из уголка Дурова. Это поздняя версия. А с чего началось, когда слово прилипло,  - забылось.
        Ленка в своем ординаторстве была счастлива. Я возился с ней, как с любимой куклой: рядил ее, холил и лелеял. Прокормить и приодеть одного любимого ординатора я мог. Учеба проходила в роддоме Первой Градской больницы. Первый год - гинекология, второй - акушерство. Специальность она обожала, поэтому учеба была ей в охотку. Чудное настроение, прелестная улыбка всегда были с ней. Смотреть на нее было приятно, а быть рядом - тепло.
        Этот двухлетний период учебы и практики прошли на ура. В больнице ее хвалили, предлагали остаться работать, но Леночка собиралась работать только в «детстве». Детский гинеколог - была ее заветная мечта. Она была прекрасный врач - ординатор. Не выдрючивалась, как многие москвички. Отлично понимала, что для нее ординатура - великий подарок судьбы. Поэтому Лена готова была пахать в больнице и за себя, и за медсестру, и за санитарку. Для нее не составляло труда вымыть пол в хирургии, подготовить пробирки или сбегать в лабораторию за результатами анализов. Врач, делающий на работе все от души и с улыбкой, вызывает взаимные симпатии у коллег. Сестры же с удивлением смотрели, как доктор перестилает кровать больному или выносит утку. Зая зарекомендовала себя блестяще и закончила учебу с отличием. Распределили ее в московскую детскую клиническую больницу на должность врача - гинеколога. Мы оба были на «седьмом небе».
        В первый рабочий день в клинику мы пошли вместе. Я нес огромный букет сиреневых хризантем для ее кабинета, а она вцепилась мне в руку, стала вся белая. Кабинет нас потряс: он состоял из двух огромных, светлых, чистых и очень красивых смежных комнат. Одна - для приема, другая - для хирургических манипуляций. Такой красоты мы не ожидали. Доктор надела заранее купленный белоснежный халат, который ей шел и подчеркивал ее изящную фигурку. Она поставила в ведро цветы и выпроводила меня из кабинета. В коридоре со своими мамочками сидели ее первые пациентки. Я сиял, уходить не хотелось.
        Леночкина мама по-прежнему жила далеко под Москвой. Ездить Зае туда на электричках приходилось часто. Путь от станции до дома был долгий, поэтому я решил купить ей машину. Доктор опять отправилась учиться - теперь уже на курсы водителей. Способная девочка - она и здесь преуспела: все экзамены, включая вождение, сдала с первого раза. Машину выбрали на площадке быстро, трехлетний белый автомобиль «Пежо» понравился нам обоим. Зая стала водить машину. Мне это очень нравилось. Молодая, эффектная девушка ездит со мной всюду, да еще за рулем. Несмотря на полученные права, она стукала своего «пыжика» обо все возможные углы. На работу в больницу Лена ездила исключительно на машине. Охранники ее торжественно пропускали на территорию, поднимая красный шлагбаум.
        Молодой врач начала привыкать к работе в клинике. Пациентки ее любили, очереди на прием были длинные. Однако при двух больших кабинетах и длиннющих очередях ей не дали ни одного помощника: ни медсестры, ни санитарки. Манипуляции, в том числе хирургические, необходимо было делать довольно часто. Нужны были еще две, а то и четыре руки на подхвате. Но людей никто не давал. На конфликт идти не хотелось, она ничего не просила. Повторялась рабочая ситуация ординатуры, приходилось выкручиваться самой.
        Нагрузка была большая. Кроме стационара было поликлиническое отделение. Приходилось мыть полы, несколько раз за прием бегать за стерильными инструментами, бинтами, результатами анализов. Все это делала Ленка, хотя в штате кабинета было четыре человека. Я старался успокоить, приласкать ее, гладил по головке, говорил какие-то хорошие слова, просил потерпеть. Мне хорошо было известно, чем заканчиваются финансовые скандалы в больницах. Думаю, что она была единственный врач в Москве, которая все это терпит и помалкивает. И здесь ее терпение дало плоды. Доктор плавно, без каких-либо замечаний, разборок и скандалов закрепилась в клинике, наладила хорошие отношения с коллегами. Это было важно, и мы оба ходили очень гордые.
        Работа в больнице занимала три дня в неделю. Леночка хотела работать полную неделю. Все верно, когда же работать, как ни в двадцать семь лет. Мы стали искать подработку по специальности. Предложения посылали через интернет. Через пару недель ее пригласили на собеседование в Центральную детскую поликлинику Минобороны. Ей предложили место. Зая не могла не понравиться: красива, молода, умна и с блестящими рекомендациями. Она загрузила себя любимым делом на всю неделю и была счастлива.
        Новое жилище нужно было приводить в порядок. Начали вить гнездо. Пусть и с любовницей, все равно гнездо. Ведь гнезда в ЗАГСах не регистрируются. Перво-наперво решили купить софу.
        - Устойчивая,  - заявила Зая при покупке.
        Эту «устойчивую» мы и взяли. Все бы хорошо, но наша покупка не влезала в проем двери. Мы пробовали и так и сяк, но «сокровище» в дверь не лезло. Выкрутили шурупы, сняли дверь. Леночку эта картинка развеселила. Она хохотала до слез. Мы с грузчиками тоже заразились смехом, бросили софу и дружно заливались, подпирая стены коридора. В итоге софу установили, дверь повесили на место и выпили с грузчиками бутылку коньяка.
        Подшофе мы стали кругами ходить вокруг приобретения. Это была наша первая совместная собственность. Леночка легла и закрыла глаза. Я стоял на коленях у ее ног и любовался «моим доктором». Зая затаилась и лежала, не шелохнувшись. Потом пошла в ванну, включила душ. Я намылил ее ноги и стал их массировать. Красивые икры, колени и очаровательные бедра. Лена стояла с закрытыми глазами, молчала и млела. Я долго вытирал ее мягким махровым полотенцем, взял на руки и понес в комнату. Она вырвалась, подбежала к шкафу, достала и постелила новое постельное белье, положила меня на спину и пальчиком приказала молчать.
        Затмение. Я не понимал, что происходит. Куда-то провалился. Не ощущал ни ее, ни себя.
        - Боренька, ты сок будешь?  - на этой фразе я очнулся.
        Квартира стала жилой, теплой и уютной. Мы стали обустраивать свое жилище, обставили комнату, кухню. Гуляли по мебельным и хозяйственным магазинам. Новоиспеченная хозяйка с большим удовольствием покупала всякую домашнюю ерунду.
        - Это теперь наши модные бутики,  - улыбалась она, заруливая в какой-нибудь отдел посуды.
        Для приличия иногда советовалась со мной, но я отшучивался и разрешал ей все. Мне нравился сам процесс превращения девочки из общежития в хозяйку дома. У Леночки появились какие-то свои деньги, и она сделала мне первый подарок - свитер «Кашарель». Я отнекивался, но мне было очень приятно. Она была в восторге. Я радовался, что моя любимая женщина, недавно униженная нищетой, выпрямила спинку.
        Леночка обжилась в новой квартире. Оказалась, что она отменно готовит. Новая газовая плита, красивая посуда и восхваления ее талантов явно подталкивали к кулинарным изыскам. Для меня это было неожиданно и приятно. Женщина именно для тебя очень старается, причем после трудного дня на приеме больных в поликлинике и стационаре. Я всячески подогревал в ней чувство хозяйки дома.
        Ей этого не хватало «в прошлой жизни». Старался создать тепло, уют. Оставлял за ней последнее слово. Ее решения по дому не обсуждались и быстро выполнялись.
        Началась совместная жизнь под общей крышей. Оставаться на ночь я не мог, но как только выдавалась свободная минута, летел к ней.
        Я часто приходил домой раньше, раскладывал купленные продукты, смотрел телевизор и ждал ее. Каждый раз, открыв дверь, она в шутку искала меня. Хватал ее за талию, укладывал рядом. Так начинался наш обычный вечер. Если собирались идти в кино или театр, то встречаться нужно было на улице. Даже при наличии хороших билетов вылезти из своего гнезда мы не могли. Славно было. А жажда развлечений куда-то улетучивалась. Вечером она шла меня провожать. Взяла за правило довозить меня до дома. Лена говорила, что ей доставляет удовольствие прокатиться лишний раз на машине и услужить мне. Казалось, что так она благодарит за купленную машину.
        «Пыжика» через три года продали и купили новенького красавца «опеля». Зая была в восторге от новой игрушки и каталась на ней везде и всюду. Теперь куда бы мы ни ездили и где бы ни были, она всегда была за рулем. Я слабо возражал, но мой «автомобилист» ничего слушать не хотела. Машина крепко вошла в ее жизнь: далекие поездки к маме, на работу, со мной по Москве и за город сделали из нее заядлого автолюбителя. Мы часто останавливали машину и целовались. Леночка любила целоваться в машине и каждый раз приговаривала:
        - Когда же ты научишься целоваться? Поцелуй еще раз, я буду тебя учить.
        Определенные меры предосторожности, как и все любовники, мы соблюдали. Она старалась не пользоваться духами, помадой, не оставлять следов на моих лице и теле. Вывали казусы, но все обходилось.
        - Леш, понимаешь какая штука, несмотря на мой загул и счастливые дни с Леной, я любил жену, был с ней близок и не хотел причинить ей боль.
        - Боренька, я отлично понимаю тебя. Кто сказал, что мужчина может любить только одну женщину? Это придумали женщины, защищая свой статус. В жизни бывает по-разному. Мой друг, казах, имеет официально двух жен и счастлив с ними, кстати, это не помешало ему в Алма-Ате генерала милиции получить.
        - Да, ты прав. Но жене и детям я не могу рассказать про твоего генерала. А если судьба уж так повернулась, то я должен был избавить от стрессов семью. Наверное, я был наивен, но я не мог оставить ни ту ни другую.
        Наша с Леночкой совместная жизнь шла тихо и спокойно. Она продолжала работать в больнице и поликлинике. Кабинет ее процветал. Я часто наведывался к ней с букетом сиреневых хризантем и мягкими игрушками для ее пациенток. Мне было приятно сидеть в очереди, у ее кабинета среди мамочек и папочек с дочками и слушать разговоры о «молодом докторе». Потом я пересказывал Зае хорошие отзывы о ней, немного приукрашивал. Как только очередь заканчивалась, я заходил к ней и запирал дверь изнутри. Начинал хозяйничать в кабинете. Ставил цветы в вазу, выкладывал из пакетов мягкие игрушки и расставлял их в шкафах. Лена ворчала, но не мешала. Мне очень хотелось сделать что-то приятное доктору и полезное для кабинета: приносил бумажные полотенца, салфетки, посуду, бахилы, да и многие другие мелочи. После вручения подарков в вазу ставились сиреневые цветы, и мы пили кофе. Моя любимая сияла.
        Меня постоянно грыз червь сомнения. Я совершенно никого не знал из ее окружения - ни сослуживцев, ни начальства. Молодая, красивая женщина не была защищена на работе. Как создать броню от снующих слева и справа молодых мужчин - врачей. Как защитить от возможных приставаний на постоянных симпозиумах, конференциях, фуршетах и дежурствах? Особо ничего придумывать не пришлось. Вольнице понадобилось дорогое диагностическое оборудование, и я привел одного из своих клиентов - банкира. Для банка это была не сумма, а пиар мы с главврачом обеспечили. Сделали полезное дело, я же, в свою очередь, перезнакомился со всеми врачами, окружавшими Леночку. Все узнали - доктор Данилова не одна.
        Настроение было классное от общения с ней. Мы всегда были вместе: на медицинских тусовках, где врачи одолевали меня юридическими вопросами, в подмосковных домах отдыха, куда вырывались довольно часто, на концертах и в театрах. Родилась идея купить абонемент в бассейн, и мы плескались вместе. Потом я становился у бортика и любовался ею. Как она плыла! Я понятия не имел, что она классная пловчиха. В воде Зая была быстра, изящна и неотразима. Купальщики, вроде меня, останавливались и любовались ее стилем.
        Первые совместные годы мне пришлось заняться ее речью. Делал я это максимально деликатно, но она все равно дулась. Речь хромала, ударения гуляли в словах и частенько не там, где нужно. Ухо резало.
        - Заинька, ты московский врач, любимый и самый, самый лучший. Работаешь в лучшей детской клинике, среди интеллигенции. С такой речью тебя отвергнут, и ты никогда не станешь им равной.
        Она хмурилась, даже всплакнула пару раз, но подчинилась и зубрила орфоэпический словарь. В конце каждого занятия все переводили в шутку. Через пару лет победа чистого русского свершилась. Мы оба были горды собой.
        Меня беспокоила ее врачебная карьера в огромной больнице. Выло ясно: чтобы удержаться в клинике, нужно было защитить диссертацию, иначе выгонят. Я стал давить на нее, Лена была в ужасе - о диссертации она не думала. Сдавать минимумы категорически отказалась. Английский и философия вызывали у нее дрожь. Она всячески сопротивлялась любому движению к диссертации. Зая к этому времени немножко изучила меня и, повесив нос, написала заявление в заочную аспирантуру. Мы мирились, ругались и опять мирились.
        Доцент кафедры философии, плотный мужик около пятидесяти, с совершенно нефилософским хватом и внешностью рассудил четко:
        - Нахрена врачихе философствовать, пусть лечит!
        Он больше напоминал спортивного тренера перед пенсией с «большим» ненормативным словарем.
        - Кем тебе эта докторша приходится?  - и глянул на меня исподлобья хитрым лисом.
        Я что-то промямлил невнятное.
        - Ну и где она, твое сокровище?
        «Сокровище» стояло в дальнем углу коридора и наотрез отказалось идти в кабинет к «тренеру». Философ надул желваки и был непреклонен. Подать к столу соискателя и точка. Все мои увещевания и умасливания не работали. Пришлось ее тащить, как козу на веревке, и вталкивать в кабинет коленом. Далее все пошло нормально. Это была наша первая стометровка в марафоне. Английский прошел в похожем режиме, а со специальностью Леночка справилась сама на отлично, презрев всяческую мою помощь. Я был счастлив и горд - путь к защите кандидатской был открыт.
        Совместная жизнь продолжалась. Своя арендованная квартира, поездки на отдых, походы в кино и театр, вкусный кофе в клинике, поездки на автомобиле. Деньги тратили умеренно, она никогда ничего не просила и ни на что не претендовала.
        В начале знакомства я объяснил, что работаю адвокатом, что не беден, но и в категорию богатых не попадаю.
        - Леночка, если мы останемся вместе, давай не будем выходить из разумного бюджета.
        Она выслушала мое сообщение молча. Больше о деньгах разговора никогда не было. Инициатива покупок всегда исходила от меня. Покупки делали вдвоем. Нравилось заглядывать в примерочные и любоваться ею. Это был наш своеобразный ритуал. Она мерила массу вещей, я уносил их из кабинки и приносил новые. Мы при этом всегда смеялись и прибывали в чудном настроении. Я не жадничал и старался сделать приятное своей женщине. Мне казалось, что жизнь со мной ее устраивала, верил, что она меня любит.
        Походы в театр и дальние поездки мешали моей семье, поэтому они были редки. Как себя развлекать? Мы придумали для себя походы в кино. Садились на дальние ряды, и я, как школьник, обнимал и целовал, целовал любимую. На экран внимания обращалось мало. Леночке эти походы нравились, хотя каждый раз при выходе из зала она шутливо упрекала:
        - Боренька, ты так и не научился целоваться.
        Как-то мы поехали на выходные за город. Дом отдыха «Глебово» встретил нас лошадками на центральной аллее. Сразу закралась мысль покататься. На лошадях мы никогда не сидели и решили попробовать. В первый же день пошли на конюшню и договорились с тренером. Нам были рады. Тренер - молоденькая девушка - обещала интересную прогулку. Все ожидания оправдались. Было страшновато, но здорово.
        Жилые корпуса находились в прекрасном месте между сосновым лесом и озером. После завтрака пошли осматривать окрестности. Озеро было большим и круглым. На пляже загорали две пары на ярких полотенцах. Леночка решила искупаться. Принесли купальники, зашли в воду. Она поплыла очень быстро и сказочно красиво. Я гордо пыхтел сзади, отстав на пол озера.
        Вечером следующего дня мы пошли в кафешку на берегу озера. На открытой террасе играла музыка. Принесли шашлык и вино. Я подошел к ней сзади, поцеловал волосы и пригласил танцевать. Звучала красивая итальянская мелодия. Она была в легком, облегающем платье, от волос пахло чистотой и свежестью. Обнял и прижал к себе - мне не хватало ее тела. Мы медленно двигались в танце.
        - Понимаешь, Леш, я пятидесятилетний мужик, не склонный к сентиментальности, вдруг ощутил нереальный кайф, миг прострации. Что-то сильнее оргазма. Такое было впервые в моей жизни.
        После танца мы вернулись за столик, и я рассказал Леночке о пережитых секундах. Она смолчала, думаю, не поверила.
        Как-то за ужином в нашем съемном гнезде, поедая очень вкусный десерт, приготовленный волшебными врачебными ручками, я спросил ее:
        - Не тяготит ли тебя, Зая, наша жизнь вне брака? Ведь из семьи я не уйду - ты это знаешь с первых дней нашего знакомства.
        Она ответила для меня неожиданно.
        - Я благодарна тебе только за то, что ты даешь мне возможность греться рядом с тобой.
        Я долго обдумывал ее слова. Не сразу понял, что это была ложь. Она, как и все женщины, хотела замуж. Лена выставила ультиматум:
        - Хочешь, чтобы мы дальше были вместе? Женись!
        Но это будет намного позже, перед разрывом. До этого жесткого разговора будет еще Париж, защита диссертации…
        Наше четырехлетие мы отмечали дома с красивой скатертью, абхазским вином и подругой Светой. После третьего бокала Леночка отозвала меня в коридор, прижалась ко мне и заявила, что хочет ребенка. Ничего неожиданного и оригинального в этом не было. Двадцать семь лет, молодая красивая девушка хочет родить от близкого человека. Однако я был в ужасе, перепугался до полусмерти.
        Через годы сам не понимал, почему так струсил. Не я первый, не я последний имел бы внебрачного ребенка, да и прокормить их была возможность. Ребенка бы любил. Но понял я это все позже, когда поезд ушел. Тогда я был рад победе - никаких детей. Но победа потом вылезла депрессией и давящим чувством вины. Зимним вечером, где-то лет через пять, я направил ей сообщение, где назвал себя м…даком, извинился. К этому времени отношения наши были закончены, и она была беременна от другого. Зая ушла от меня. Вместе с ней ушли любовь и счастье.
        Жизнь продолжалась. Пока мы еще были вместе. Происходили новые события, которые, как новые страницы книги, залистывали старые. Я всячески старался загладить удар, подлизывался как мог. Стал более внимательным, дарил подарки. Но что-то надломилось. Лена стала грустнее, реже смеялась. В один из выходных под Москвой мы встретили прелестного малыша лет двух, трех. Зая грустно так сказала: «Такого хочу». И тихо добавила: «От тебя».
        Через год после конфликта отношения выровнялись, во всяком случае внешне.
        Мужики часто жалеют о своих поступках. Не признаются, но жалеют. Это был именно тот случай. Встреча малыша и ее слова крепко засели в моей голове.
        Совместных поездок в выходные стало больше, куда-то ездили и ездили. В памяти все слилось в одну большую поездку. Названия отелей и домов отдыха стерлись. Нам было все равно где, главное - вместе просыпаться утром, для нас это и было счастье. В будни мы были лишены этого.
        Потом был Париж. Мы праздновали свое семилетие. Леночка уже почувствовала вкус к хорошим вещам, блистала своей красотой и нарядами. Наверное, год после поездки была законодателем мод в своей больнице. Она умела носить вещи и подавать их. Всегда все было отглажено, украшено каким-то пустячком, шлейф тонких духов тянулся за ней следом. Даже белый врачебный халат, сшитый нами на заказ, жестко накрахмаленный, с именным вензелем на груди смотрелся как произведение искусства. Она носила красивые и дорогие вещи без лишней помпезности и выпендрежа, поэтому тряпки на ней смотрелись естественно и просто.
        В аэропорту Шарль-де-Голь Зая пришла в восторг от яркости и необычности архитектуры стекла и бетона. Она принимала все, как ребенок, смеялась. Я был рад ее реакции, мне было уютно рядом с ней, хотел ей угодить. Ей нравилось то, что обычно вызывает у нас раздражение: очереди на таможню, ожидания паспортного контроля и багажа. С Леночкой эти процедуры проходили легко и незаметно. Она была счастлива.
        С удовольствием опиралась на мою руку и хвалилась духами «Люблю Париж», которые мы купили тут же, в аэропорту. Она крутила флакончиком перед моим носом и целовала меня в щеку. Брызгаться я ей не давал, но она каким-то образом ухитрилась сделать это и была довольна собой. Взяли такси и поехали в отель. Отель был забронирован в самом центре, я когда-то в нем бывал. Подъехали к парадному подъезду, Зая вышла из машины и увидела Лувр. У нее, по-моему, дыхание перехватило. Она обняла меня и сказала:
        - Спасибо тебе, мой родной. Я всегда мечтала увидеть Лувр.
        Первое ее искреннее, не сыгранное впечатление. У каждого есть свои любимые места в Париже. Ленку уложили на обе лопатки старинные стены Лувра. Она просто обалдела, и к этим воспоминаниям мы много раз возвращалась.
        Мы заселились. Отель был старым, с маленькими лифтами и уютными каминами. Обычная комната с окнами на цветочную клумбу во дворе. В номере мы практически не бывали. Все время гуляли по улицам. Париж был перед нами, у нас было семь дней.
        В первый вечер мы пошли в варьете «Крейзи хорс». Обнаженных танцовщиц «одевали» яркими лучами света. Необычно и красиво.
        Прогулки по Парижу. Смех, улыбки, рука в руке. Вернувшись в отель, падали в койку еле живые от усталости и лежали без движения.
        Все дни гуляли по городу пешком, экскурсий не брали, наслаждались Парижем и друг другом.
        Как потом выяснилось, эта поездка стала этапом в нашей жизни. Через пару месяцев Лена осторожно сообщила мне, что беременна. Удивления не было, так как мы перестали предохраняться. Выло ясно, что без ребенка она не останется со мной. Я решил - будь что будет. Молча поцеловал любимую женщину. Она сияла. Я уже хотел, чтобы она родила. Материально мы к этому событию были готовы, да и морально я за семь лет созрел. Все было вовремя и здорово. Стал видеть в ней не только любовницу, но и маму своего ребенка. Беременность нас сблизила. Каждый вечер целовал ей животик и задавал старый риторический вопрос: «Кто там?» Она ждала ребенка. Ей был тридцать один год.
        Прошли счастливые три месяца. Наступил новый 2008 год. В январе мы поехали в подмосковный санаторий. Леночку мутило. Я носился с ней, как с писаной торбой. Она меня успокаивала, но была раздражительной. Я все понимал и относился к ней, как к больному ребенку, собственно, она и годилась мне в дочки.
        Все хорошо в жизни не бывает. В конце февраля, на четвертом месяце беременности слушаю истеричный голос в трубке, слезы. Лена сообщила, что было кровотечение, выкидыш, больница. Я в это время был в командировке. Прилетел через три дня. Она была уже дома. Замкнутая, эмоции блокированы, молчит. Стал ухаживать за ней, утешал. Возил в больницу на осмотры. Очень испугался за нее, о ребенке как-то не думал. Лишь бы родная была жива и здорова.
        Ее лицо ничего не выражало, белое лицо с красными глазами. Ходила она в одном старом халате и все время плакала. Мой помощник привозил нам фрукты, соки, еду - я не хотел оставлять ее. Леночка не ела. Я впервые понял, что она уйдет от меня.
        - Отец твоего ребенка должен быть моложе. Во всем виноватя.
        Зачем я сказал эти слова? Не знаю. С них все и началось. Уже в марте она предъявила мне ультиматум: «Женись или уходи»! Дались эти слова ей тяжело. Лена скорее их выдавила из себя. Но смысл от этого не менялся. Мы стали чужими. Нет, не так, я стал ей чужим.
        - Надо сейчас решать все наперед.
        Такую странную фразу она произнесла тихо и спокойно. Видимо, уже тогда, в марте, через месяц после выкидыша у нее появились мысли о смене партнера, о муже, об отце ее будущего ребенка, о том, что скоро тридцать два…
        В апреле появился Саша. Сначала было сказано очень осторожно:
        - У меня нет подружек. Ты - моя единственная подружка. Дай совет. Что делать? Мне предлагают серьезные отношения. Я боюсь. Его зовут Саша. Он инженер-строитель. Директор маленькой строительной фирмы. Хороший человек. Хочет детей. Ему тридцать девять.
        Разговоры о Саше звучали все чаще:
        - Он небольшого роста. Это плохо? Придется ходить без каблуков. Он не пьет и труженик.
        Я должен был что-то говорить, я поддакивал. Я был уже чужой. Саша так Саша, пусть решает сама.
        - Каблуки - это «муть голубая». Он люб тебе, Зая?
        Она молчала.
        В мае зашел днем в нашу квартиру, увидел около двери мужские коричневые ботинки. В комнате слышен мужской голос. Я не видел Сашу, но понял, что это он. Лена выскочила ко мне красная, побежала за мной по лестнице, успокаивала, извинялась. Я все понял и мешать им не стал.
        В начале августа Лена сообщила, что беременна. Они с Сашей хотели девочку. Я был рад, искренне рад за нее. Саша твердо занял мое место в ее жизни.
        Через месяц она позвонила и попросила купить ей платье. Свадебное платье. Я согласился. Сказал, что с радостью. Платье, туфли и фату выбирали долго. Объехали с десяток магазинов. Меня принимали за жениха, это было приятно и грустно. Леночка была в хорошем настроении. Это был мой последний подарок любимой.
        Платье было потрясающе красиво, со шнуровкой на спине, в расчете на растущий животик. Белый цвет ей шел.
        Наряды сложили в огромные пакеты и погрузили в ее машину. Я загрустил. Лена пыталась приободрить меня. Поцеловал ее и ушел. Она не пошла за мной.
        С июня они уже жили вместе на западе Москвы у Саши. Мы встречались несколько раз летом и осенью. Встречи давались с трудом. Ей было уже тяжело со мной.
        Свадьба была в ноябре. Она рассказала мне об этом по телефону. Извинилась, что не позвала на защиту диссертации. Я поздравил.
        - Не звони мне больше, Боренька,  - попросила она.  - Ты разведешь меня с мужем.
        - Ты любишь Сашу?
        - Да,  - сказала она,  - люблю.
        Я пытался много раз звонить ей, но телефон был отключен. Я ее потерял.
        Весной 2009 года она родила девочку. Узнал я это через справочные роддомов, которые усердно обзванивал в течение месяца.
        Я тут же прибежал под окна родильного дома в Тушино, махал руками, кричал. Лена с доченькой на руках подошла к окну. Улыбнулась. Потом получил записку с одним словом: «Уходи».
        Под окнами я встретил ее маму. Мы не были знакомы. Узнал по пальто, которое мы с Заей покупали «теще» на день рождения. Она рассказала, что девочку назвали Сонечкой. Что Саша любит жену и очень рад рождению дочери. Просила меня не беспокоить Лену и поберечь ее. Ей нельзя нервничать, может уйти молочко.
        - Пожалуйста, не мешай им. Лена любит тебя, не ломай им жизнь. Я молю тебя. Теперь они наравне будут жить…
        Она была права. Я ушел. Я им был не нужен.
        Кто в итоге проиграл, кто выиграл? Как нужно было поступить? Уйти из семьи? Я не знаю.
        Простая история, а ответа нет. Сонечке скоро три годика. Леночке сегодня тридцать пять. Ничего не знаю о них. Дай бог им счастья.

* * *
        Джаз уже не играл. Борис встал и пошел к выходу. Алексей не стал его окликать. Сочувствовать не хотелось, а говорить было не о чем.
        Ребро Марии
        Первый раз за последние 5 лет я решил поехать с семьей отдохнуть на море. Договорился с партнерами, купил путевки, собрал вещи и теперь сижу в аэропорту как неприкаянный. Наш вылет задерживается на 7 часов. За это время я уже выучил наизусть Правила прохождения таможенного контроля, прочитал книжку, которую планировал растянуть на две недели отпуска, а посадку так и не объявляли. Часов в 10 нас накормили завтраком, и теперь моя жена мучается желудком. Ну, хоть какое-то занятие!
        Те, кто успел занять сидячие места, дремлют в самых нелепых позах. Одуревшие от жары дети бегают по залу, остальные, как лунатики, ходят из стороны в сторону. Заприметив у стойки бара освободившееся место, я галопом поскакал к нему. Справа от меня сидел мужчина лет 60 в элегантном льняном костюме и потягивал белое вино. У него было задумчивое лицо и отсутствующий взгляд. Казалось, что ему невероятно скучно, будто он наперед знал, что произойдет дальше. Я решил подбодрить его и затеял обычный для такой ситуации разговор: про погоду, море, аэропортовские порядки. Он вставлял свои реплики всегда к месту, но разговор не отвлекал его от грустных мыслей.
        - Хотите фокус?!  - спросил я, увидев, как он достал из кармана пачку новеньких пятидесятирублевок, туго перевязанных красно-белой полоской бумаги, как это обычно делают в банке.
        - Вы артист?
        - Нет, но удивить могу. Хотите, я вытащу одну купюру, не нарушая упаковки вашей пачки?
        Он оживился, повертел деньги в руках, изучая упаковку, и отдал мне:
        - Валяйте!
        Я немного отвернулся, чтобы он не мог видеть мои манипуляции, и через 30 секунд протянул ему одну бумажку и целехонькую пачку.
        - Вы, наверное, карточный шулер?  - спросил мой собеседник, пытаясь самостоятельно вытащить банкноту из пачки.  - А еще одну можете?
        - Не вопрос,  - ответил я.
        На вытаскивание второй купюры ушло не больше 20 секунд.
        - Кстати, меня зовут Алексей.
        - А я Андрей. Ловко у вас получается. Научите?
        - Кстати, а вы знаете, что такое ребро?  - на всякий случай спросил я.
        - Нет.
        - Так на языке банковских служащих называется пачка денег, крест-накрест перевязанная банковской лентой.
        Через полчаса Андрей уже понял механизм вытаскивания купюры и еще минут сорок убил на то, чтобы достать первую бумажку из пачки.
        - Какое увлекательное занятие,  - улыбался он, явно довольный своими успехами.  - Будет теперь чем заняться.
        По радио как раз объявили, что наш рейс задерживается на 2 часа.
        - Вы банковский служащий?  - спросил Андрей.
        - Нет, адвокат. А научился я этому лет тридцать назад, когда был следователем ОВХСС. Хотите расскажу?
        - Конечно,  - ответил мой товарищ по несчастью и заказал еще бокал белого вина.
        Эта история произошла в середине 1980-х годов, когда каждый ребенок знал, что экономика должна быть экономной и что слова «МИР», «ТРУД», «МАЙ» - братья-близнецы. На юге Москвы находилось полусекретное предприятие «Бета-физика». Оно, вероятно, существует и по сей день. Огромные производственные площади, научные лаборатории, экспериментальные мастерские, тысячи сотрудников и два десятка корпусов. Территория настолько велика, что сотрудники перемещаются по ней на автобусе, целый день курсирующем от одного корпуса к другому.
        На предприятии все централизованно, в том числе получение и выдача зарплаты. Два раза в месяц уполномоченные цеховые кассиры приходят в кассу, которая находится на третьем этаже центрального административного здания, и в окошке получают деньги по ведомости. Пересчитывают пачки денег - ребра,  - расписываются за них и под охраной возвращаются в свои цеха и отделы. Там они распечатывают пачки и раздают заплату сотрудникам. Деньги переносят в «банковских» чемоданчиках - черных жестких чемоданчиках размером пятьдесят на тридцать сантиметров с одной ручкой посередине и двумя замками.
        Годами отлаженный механизм работал без сбоев, пока цеховые кассиры не начали жаловаться, что каждый раз при выдаче денег у них не хватает по две-три купюры достоинством двадцать пять или пятьдесят рублей. Учитывая, что заплата кассира составляла сто сорок рублей, их это сильно расстраивало. Первый раз кассир молча возмещал недостачу из собственного кармана, второй раз писал заявление в профком на предоставление ему материальной помощи. Причем в заявлении они не упоминали про недостачу, а писали, как водится,  - «по семейным обстоятельствам». А в третий раз заявление писалось в администрацию. И вот, когда в профкоме накопилось несколько десятков заявлений от кассиров, руководство задумалось.
        Стали изучать ситуацию, опрашивать кассиров, проводить проверки в центральной кассе. Проверка не выявила никаких проблем. Тогда цеховых кассиров заставили при получении денег в кассе снимать банковскую упаковку и пересчитывать количество купюр в каждом ребре. Кассиры возмущались, но считали. Оказалось, что в каждой десятой пачке не хватает по купюре, а то и по две. Это уже было похоже на систему, да и сумма по всем отделам набегала немаленькая. И тут уже в дело вмешались прокуратура и ОВХСС.
        - Тогда-то я и познакомился с главным кассиром «Бета-физики» Марией Пыжовой, или Мариванной, как называли ее коллеги, соединив в одно слово имя и отчество. Это была знойная женщина, мечта поэта, сорокалетняя дама, полноватая, с копной черных волос, неопрятно уложенных в некое подобие прически. Одевалась она под стать прическе - безвкусно и неопрятно. Одежда только увеличивала недостатки фигуры и лежала нелепыми складками в самых неожиданных местах.
        Но при всех своих недостатках эта женщина обладала безграничным обаянием. Ее любили все - от генерального директора до уборщицы. Она умела найти общий язык с любым: кого-то подбодрить, кого-то пожалеть, а с кем-то и пококетничать. Она была разговорчива и смешлива, сыпала шутками-прибаутками и могла работать по 12 часов в день, не проявляя и намека на усталость. Мужа у нее не было, жила она в глубоком Подмосковье с дочерью-первоклассницей. О своей личной жизни никому не рассказывала, и с учетом ее манеры одеваться все молоденькие подчиненные Мариванны на 100 % были уверены, что никакой личной жизни у нее нет.
        Мариванна работала на предприятии уже лет 10, никогда не опаздывала, больничных не брала, в отпуск ходить не любила, а если и брала, то после длительных уговоров, раз в год, не больше чем на неделю. Но больше всего ее ценило руководство за то, что проверки в центральной кассе проходили на «отлично». Документы всегда в порядке, сейф сходился копеечка в копеечку, и придраться было абсолютно не к чему.
        Царство Мариванны занимало весь третий этаж главного корпуса. Оно состояло из 4 комнат, в каждой из которых располагались по 6 -7 массивных железных сейфов 2 на 1,5 метра. Каждый сейф состоял из 7 полок, где в три ряда стояли аккуратно перевязанные пачки денег. В комнатах не было окон, выходивших на улицу, зато были бронированные двери и маленькие зарешеченные окошки, через которые выдавались деньги.
        Когда следователи ОВХСС пришли к Мариванне, она вела себя как радушная хозяйка с дорогими гостями. Ни нервозности, не излишней хлопотливости не было в ее движениях. Все изменилось в одну минуту, когда следователи изъявили желание пересчитать все имеющиеся в кассе деньги, причем не просто ребра, а все до последней бумажки. Вот тут Мариванна начала устраивать истерики - плакала, хватаясь то за сердце, то за голову, выдумывала самые нелепые поводы, чтобы затормозить работу проверяющих.
        Следователи заподозрили неладное, но ненадолго, потому что как только они осознали объем работ - ужаснулись не на шутку. Это ведь не зарплату в кошельке считать, это 20 -30 сейфов, доверху набитых новенькими ассигнациями.
        После первого дня работы кассовая комната была похожа на пещеру Али-Бабы: деньги кучками, горками и стопками были повсюду, а между ними сновали ревизоры. Безумие продолжалось пять дней. За это время вскрыли и пересчитали двести ребер, и в пяти ребрах по двадцать пять и пятьдесят рублей не хватало по одной купюре.
        На каждой пачке был указан номер сотрудника банка, который ее сформировал и запечатывал, поэтому вполне логично, что следователи отправились в банк. В то время формированием денежной массы и распределением ее по предприятиям занимался Московский Индустриальный банк. Начали вызывать кассиров, опрашивать (уголовное дело к тому моменту еще не возбудили) и выяснили, что в банке каждое ребро проходит тройной контроль. Поверить в нехватку хотя бы одной купюры в пачке также трудно, как выдать замуж сорокалетнюю девственницу. И действительно, многочисленные проверки ребер и контрольные закупки по другим предприятиям дали только положительный результат. Никаких недостач при проверке 3000 ребер не обнаружилось.
        Все внимание снова сосредоточилось на «Бетафизике» и ее главном кассире. Мариванну начали изучать под микроскопом. Выяснили, что она частенько приходит на работу с красными отечными глазами. Но от нее никогда не несло перегаром, поэтому на это никто не обращал внимания.
        Дальше - больше. Оказалось, что у нее имеется молодой любовник. Судя по фотографиям, это был статный, высокий красавец лет 25, с модной бородкой и взглядом капитана дальнего плавания. Они встречались чуть более года и любили проводить время с шиком. Именно поэтому Мариванна брала такие короткие отпуска - на большее не хватило бы никаких финансов,  - и они отправлялись на юга, где сорили деньгами направо и налево: плавали в бассейне с шампанским или арендовали пароход на весь день.
        Когда следователи читали показания служащих гостиницы, где отдыхала знойная женщина со своим мачо, у них слюнки текли от зависти. Умеют же люди развлекаться!!! Об их проделках ходили легенды. Однажды они устроили ужин на двоих у подножия горы Ай-Петри с официантами, оркестром и танцами при луне. В другой раз под их окнами музыканты местного оркестра всю ночь пели серенады.
        Решили провести контрольную закупку во время выдачи очередной зарплаты. Цеховой кассир получал в окошке заплату для всего отдела, пересчитывал ребра, не вскрывая упаковки, подписывал сопроводительные документы и выходил из центральной кассы. После чего его сажали в машину и везли в ОВХСС на Петровку, где чемоданчик вскрывался и пересчитывался. Оказалось, что в каждом втором чемоданчике недоставало одной или нескольких купюр. Стало ясно, что деньги из ребер пропадают в центральной кассе. На третий день проверки в кабинет следователя была доставлена Мария Пыжова. Раскрасневшаяся от возбуждения и, как оказалось, после очень большого подпития предыдущим вечером, она, недолго думая, выложила всю схему своих махинаций.
        Тщательно записав показания, следователь задал последний вопрос:
        - Как вы доставали купюру из бумажного плотно натянутого креста, который скреплял каждое ребро?
        Мариванна согласилась рассказать, а точнее, показать. В комнате для допроса собрался весь коллектив ОВХСС, включая уборщиц и практикантов. Подозреваемая взяла две большие иголки, тогда они назывались «иголки по копейке» (ими подшивались уголовные дела в милиции), засунула под бумажную обертку две иглы, причем одна игла шла между оберткой и верхней лежащей купюрой, а вторая заходила под верхнюю купюру, но только с нижней стороны. После того как купюра была с двух сторон зажата иглами, Мариванна большим и указательным пальцами правой руки начинала наматывать купюру на иголку, пока она не превращалась в рулончик. После чего тоненький рулончик совершенно спокойно доставался из-под ленты. У опытной кассирши операция занимала не более семи-восьми секунд.
        Все были в шоке.
        Ее попросили записать эту операцию на видеокамеру, на что она согласилась при условии, что ее не арестуют, а оставят дома под подпиской о невыезде. Мариванна клятвенно обещала вовремя являться на допросы. Да и куда ей бежать с маленькой дочкой на руках?! Под общий восторг оперов и следователей знойная женщина продемонстрировала на камеру свой утонченный способ хищения, вынимая из разных ребер одну-две купюры, не повреждая банковской упаковки.
        На следующее утро Мария Ивановна Пыжова пропала. Ее не было ни дома, ни на даче, ни в школе у дочери. То есть дочка в школе была, а мамы не было. За ребенком приехала бабушка и забрала ее к себе, а следователи, взявшись за голову, бегали по всей Москве. К вечеру того же дня объявили во всероссийский розыск.
        Нашли ее только через две недели в самом шикарном сочинском санатории, в номере категории «люкс» вместе с любовником. Когда оперативники ворвались в номер, Мариванна лежала в обнимку с бутылкой Абрау-Дюрсо, а ее любовник еле ворочал языком. По недоеденному ужину и обилию винных бутылок стало ясно, что кутили они на всю катушку. При обыске у них изъяли 300 рублей мелкими купюрами, но было понятно, что они успели потратить намного больше. Ее привезли в Москву. К удивлению следователей Мариванна не испытывала ни капли сожаления.
        - Эх, мальчики, жизнь, она ведь, как басня, ценится не за длину, а за содержание. Вы уж не держите на меня зла. Я знала, что меня посадят, вот и решила напоследок оторваться. И надо вам сказать, у меня это получилось,  - довольная улыбка появилась на лице сорокалетней женщины.

* * *
        Женский голос из динамика сообщил, что нас приглашают на посадку. Мы разбежались в разные стороны в поисках своих семей. Уже в самолете ко мне снова обратился мой новый знакомый Андрей:
        - А что стало с вашей Мариванной?
        - Вы правы, рассказ без развязки, что всадник без лошади,  - улыбнулся я в ответ.  - Вскоре состоялся суд. Ей дали четыре года и отправили в женскую колонию где-то под Псковом. Там она чудненько себя вела, покорила всех вокруг очарованием и добротой, абсолютно ничего не скрывала и с удовольствием делилась своим искусством. Кстати и там работала в торгово-денежной сфере, в буфете при колонии. Через два года ее условно-досрочно выпустили. Я встречался с Мариванной вскоре после освобождения, и, надо вам сказать, жизнь в неволе пошла ей на пользу. Она сильно похудела, помолодела лет на десять, посвежела. Сами посудите, два года спиртного в рот не брала. Так что стала она писаной красавицей.
        Список
        У меня есть счастливый костюм: темно-серый, в светлую полоску. В нем я выгляжу очень солидно и респектабельно, но при этом скромно и неприметно. Именно в этом костюме я выиграл свое самое первое дело в суде, а через несколько лет очень выгодно арендовал помещение для фирмы.
        Сегодня я иду на допрос со своим клиентом, Игорем Борисовичем Пановым, генеральным директором крупной сети медицинских центров. Допрос предстоит сложный и во многом решающий. После него станет ясно, останется мой клиент только свидетелем или станет обвиняемым, и здесь не стоит пренебрегать никакими приметами.
        Мы договорились встретиться в 10:30 около Центрального телеграфа, в двух шагах от Следственного управления. Игорь Борисович выглядел неважно: землистый цвет лица, уголки рта опущены, мешки под глазами.
        Вообще-то в свои пятьдесят лет он смотрелся довольно моложаво: высокий, худощавый, широкоплечий, темно-русые волосы и слегка завивающийся спереди хохолок. Его интеллигентное лицо казалось простоватым для столь видного поста в бизнесе. Но это только на первый взгляд. Достаточно посмотреть во второй раз, чтобы понять всю ошибочность первоначального впечатления. Обходительный и мягкий, он правил железной рукой. Это про таких, как он говорят: мягко стелет, да жестко спать. Но сейчас его темно-серые цепкие глаза выдавали некоторую усталость и побитость.
        Мы прошли вглубь Газетного переулка, разговаривая на отвлеченные темы. Сейчас нужно было отвлечь от мрачных мыслей человека, который явно не был готов к допросу. Во-первых, это был его первый серьезный допрос, а во-вторых, двух других руководителей этой фирмы, проходивших по тому же делу в качестве свидетелей, после допроса прямиком доставили в Следственный изолятор, где они и находились по сей день. И от сегодняшнего поведения во многом зависела судьба гендиректора.
        Перед самой дверью Игорь Борисович вдруг остановился, повернулся лицом к солнцу и, выдержав прямо-таки театральную паузу, сказал:
        - Могу ли я обратиться к вам с просьбой?
        - Откуда такой официоз? Просьба клиента - дело святое, как же мне ее не выполнить?! Небось, сложная просьба? А вдруг не потяну?
        - Потянете, она, скорее, личная.
        - Ну, личная, так личная.
        Он полез в наружный карман пиджака, вытащил кожаный футляр, открыл, вынул из него очки. Под очками лежал небольшой сложенный вчетверо листок в клеточку из простой школьной тетрадки. Он вытащил его и протянул мне.
        Я развернул листок. Это был список из четырех пунктов. Рядом с каждой цифрой стояли или имя, или фамилия, имя и отчество полностью, телефон:
        1. Ира.
        2. Иван Андреевич Дятлов.
        3. Татьяна Викторовна Панова.
        4. Антон.
        - Вся моя просьба в этой бумажке. Если что…  - он отвернулся.
        - Что вы имеете в виду?
        - Алексей Львович, вы понимаете, о чем я. Мы ведь идем не на прогулку в Парк культуры и отдыха. Если меня арестуют, я прошу вас позвонить по этим номерам и сообщить о случившемся,  - гендиректор почему-то сильно разволновался, на лбу выступила испарина.
        - Я выполню вашу просьбу, но я хотел бы узнать хотя бы вкратце, кто эти люди.
        - Первой я бы просил позвонить моей любимой женщине, Ире,  - его голос дрожал.
        - Любовнице?
        - Нууу да, любимой женщине, Ире.
        - А для чего нужны еще три номера?  - уточнил я.
        - Второй номер - это один из учредителей.
        - Понял. Третий?
        - Моя жена.
        - Вы с ней в браке? Вы живете вместе?
        - Да, в браке, и мы вместе более 30 лет.
        - А она в курсе ваших дел?
        - Да, конечно, у нас чудные отношения. И четвертый пункт,  - не дожидаясь вопроса, продолжил Игорь Борисович,  - мой сын. Он взрослый, серьезный человек, у него свой бизнес.
        - А могу я выбирать, кому звонить в первую очередь?
        - У меня просьба начать с Иры, я думаю, она все вопросы сможет решить.
        - Хорошо,  - сказал я и одобряюще улыбнувшись, открыл дверь в здание Следственного комитета.
        Охранник выписал пропуск, и теперь мы ждали, когда спустится провожатый. Через 5 минут вышла молоденькая девушка и уведомила нас, что следователь занят на следственных мероприятиях, а наш допрос переносится с одиннадцати на три часа дня.
        Нам ничего не оставалось, как развернуться и уйти. День выдался пасмурный. Дул холодный ветер, под ногами что-то хлюпало, и надо было срочно придумать, где скоротать 4 часа ожидания.
        - Алексей Львович, я знаю симпатичное кафе недалеко отсюда, пойдемте туда, я вас угощаю,  - предложил Игорь Борисович.
        - Вы знаете, обычно я не принимаю подобные приглашения от моих клиентов.
        - К чему эти предрассудки. Каждый месяц учредители выделяют мне довольно крупную сумму на представительские расходы, и я не уверен, что в ближайшее время смогу воспользоваться этим преимуществом. Пойдемте, пока мы окончательно не промокли.
        - Ну, хорошо, только уговор: сегодня угощаете вы, а в следующий раз я.
        - В следующий раз?  - переспросил он, заглядывая мне в глаза как-то снизу вверх, хотя явно был выше ростом.
        - Абсолютно в этом уверен,  - не моргнув глазом, соврал я.
        Конечно же, ни в чем нельзя был уверенным, но я хотел, чтобы мой подзащитный хоть немного успокоился.
        - Если вы окажетесь правы, я буду только рад. Мы быстрым шагом дошли до консерватории. Слева от входа в Малый зал располагалось очень милое театральное кафе. Его театральность в основном заключалась в том, что салфетки были сделаны в виде листов с нотами, на стенах висели портреты бородатых композиторов. Мы расположились за столиком в углу. Посетителей было мало, так что мы могли спокойно поговорить.
        Я адвокатствую уже не первый год и все равно волнуюсь перед каждым допросом, как новобрачная перед первой брачной ночью. Желудок в качестве солидарности перестает вырабатывать желудочный сок, аппетит пропадает. Мой клиент волновался во сто крат больше и ограничился чашкой кофе без сахара.
        Вид у гендиректора стал совсем подавленным. Тоска, громадная тоска заполняла его. Лопни сейчас его тело и вылейся из него тоска, она залила бы весь мир. Я это чувствовал и ничем не мог помочь. Все, что я мог сейчас сделать, так это рассказать пару адвокатских баек, дабы вывести его из оцепенения. Но как я не старался, никакой ответной реакции так и не получил. Тогда я решил спросить о том, что волновало меня всю дорогу от Газетного переулка до кафе - о странном списке.
        За годы работы адвокатом клиенты куда только не просили меня позвонить, но никто никогда не указывал в числе первых людей любовницу. Эту часть своей личной жизни они предпочитали хранить в секрете, а тут мало того, что мой подзащитный назвал имя, так еще и сам дал мне ее телефон, прекрасно понимая, что, если это станет известно жене и сыну, могут возникнуть ненужные осложнения.
        - Игорь Борисович, я согласился выполнить вашу просьбу?
        - Да.
        - У меня тоже к вам есть просьба.
        - Интересно какая?  - отозвался он.
        Мне требовалось время, чтобы покорректней сформулировать свою просьбу, и я начал перебирать зубочистки. Я прекрасно понимал, что клиенту деваться будет некуда и в качестве ответного жеста ему придется ответить на вопрос.
        - У нас с вами куча свободного времени. Вы не расскажете, по какому принципу формировали ваш список. Почему на первом месте стоит имя любовницы?
        - Я предпочел бы называть ее любимой женщиной.
        - Хорошо, любимой женщины.
        - Если это вам интересно, я расскажу. В создавшейся ситуации мне от вас скрывать уже нечего. Вы знаете про меня практически все и даже были у меня в гостях,  - с усмешкой произнес он.
        Он имел в виду ночной обыск, произошедший пару месяцев назад. Сначала в офисе, потом на складе и уже под утро перевернули вверх дном всю его квартиру. Естественно, на всех следственных мероприятиях присутствовал адвокат.
        - С Ирой мы познакомились примерно год назад при весьма печальных обстоятельствах. Она была клиенткой одного из наших медицинских центров, где работало много врачей-иностранцев. Ира обратилась к гинекологу-норвежке по поводу ведения своей беременности. Не могу сейчас точно вспомнить, почему - то ли вследствие языкового барьера, то ли из-за халатности врача - не были вовремя сделаны необходимые обследования, у нее произошел выкидыш. Она попала в обычную районную больницу, где и выявили факт врачебной ошибки. Сергей - гражданский муж Ирины, бандит средней руки,  - обратился к главврачу этого центра и, используя далеко не самые изысканные выражения, начал требовать возмещения морального ущерба, который он оценил в 10 000 долларов.
        Главврач занял совершенно неправильную позицию, скрыл эту историю от руководства, надеясь уладить все самостоятельно, не выплачивая никаких денег. Разгневанный супруг тоже решил не останавливаться. Стал наезжать на персонал клиники, появились угрозы в адрес лечащего врача, были совершены хулиганские действия в отношении главврача, в общем, обстановка в центре сложилась нерабочая. И вот однажды утром у меня в приемной появилась Ира. Милая скромная девушка лет двадцати семи, с длинными каштановыми волосами и печальным, заплаканным лицом.
        - Вы Игорь Борисович?
        - Да, я.
        - Мне надо с вами поговорить.
        - Проходите, садитесь.
        Ира села на краешек стула и рассказала свою историю. Три года она жила с Сергеем. Он богат, но при этом злобен, хамоват и любит выпить. Ира очень боится, что вся эта история повернется против нее. Она тонко намекнула, что муж поднимал на нее руку и раньше, а сейчас это делает значительно чаще, обвиняя ее во всем случившемся. Что это он из-за нее попал на 10 000 долларов - и ребенка не получил, и деньги потратил на ее лечение.
        Я слушал и любовался ее густыми каштановыми волосами, большими серыми ласковыми глазами. Она вызывала во мне жалость, какую испытываешь при виде побитой собаки. Давно я не испытывал подобного чувства к женщинам. Они всегда были для меня оппонентами или сотрудницами, и не было той, что вызывала жалость.
        Потом девушка резко начала собираться, и я предложил проводить ее до машины.
        - Нет, нет, спасибо, я не на машине. Я лучше прогуляюсь, извините.
        - А зачем вы приходили, чем я могу вам помочь?
        - Я даже и не знаю. Я много раз слышала о вас и от главврача, и от ваших сотрудниц и решила прийти посоветоваться. Совсем безвыходная ситуация.
        - Давайте я все-таки подвезу вас до дома.
        - Спасибо, но, честно говоря, мне не хочется ехать домой. До свидания,  - Ира еще раз оглядела кабинет и вышла за дверь.
        В кабинете вдруг стало пусто и одиноко. И впервые за долгие годы у меня в душе что-то проснулось и зашевелилось. Мне безумно захотелось помочь этой несчастной девушке. Я догнал ее на тротуаре, взял под руку, перехватил зонт и в ту же минуту понял, что не хочу ее никуда отпускать.
        - Кстати, я так и не представилась, меня зовут Ирина.
        - Я знаю. И вашу фамилию, и адрес, и контактный телефон, и вообще всю эту историю. Мы обсуждали ее неоднократно и, честно говоря, я и сам не знаю, что делать. Факт ошибки нашего врача есть, и компенсацию вы обязательно получите, просто ситуация немного вышла из-под контроля.
        - Я не это пришла выяснять,  - сказала Ира,  - просто я не знаю, что делать.
        - Вы сами москвичка?
        - Почти. Я из Подмосковья, из Шатуры. Я, наверное, поеду туда, к матери. Возвращаться к мужу я не хочу.
        - Как вы будете добираться?
        - На электричке.
        И неожиданно для самого себя я предложил снять ей квартиру рядом со своим офисом.
        - Зачем?
        - Вы там будете жить. И мне спокойней, если вы будете рядом.
        - Зачем вам это?  - спросила она, вопросительно глядя на меня из-под зонта.
        - Я еще не знаю зачем.
        - Вы очень хороший человек, добрый и чуткий. Это лишнее, но тем не менее большое спасибо,  - сказала она и исчезла за поворотом.
        Вот таким было наше знакомство. В итоге я снял квартиру и поселил там Иру. Ее бывший муж получил компенсацию - не 10 тысяч, а чуть меньше, но все равно довольно приличную сумму, в несколько раз превышавшую расходы на лечение. Отсутствие жены он заметил, видимо, только через месяц, потому что ни с того ни с сего стал ей звонить, просил вернуться. На ее отказ он отреагировал в свойственной ему манере, то есть начал угрожать. Вмешалась наша служба безопасности, и он отстал.
        Сошлись мы не сразу. Девушка долго присматривалась ко мне, изучала, а я приручал ее, как маленького дикого зверька. Вы не поверите, но впервые за 30 лет общения с противоположным полом я почувствовал, что могу быть объектом добрых, ласковых и нежных слов со стороны женщины. Никогда не говорили мне столько хороших слов, причем просто так, в обыденной жизни. И мне казалось, что все это шло от души.
        Мы вместе почти год. И самое интересное, что нам хорошо и с каждым днем становится все лучше. Она хочет ребенка. Я не уверен, что мне это нужно, но возражать не стану.
        Так и живу. Утром прихожу на работу, когда есть время, иду к Ирочке, и мы мило проводим время. А вечером возвращаюсь домой, к жене. Жена ни о чем не знает, и я не хочу ее расстраивать.
        - И Иру такое положение дел устраивает?
        - Да, вполне. Во всяком случае она так говорит, и у меня нет повода ей не верить. Так сложилось, что на сегодняшний день это - самый близкий мне человек. И именно потому, что я полностью доверяю Ире, ее телефон стоит в этом списке на первом месте… Как быстро летит время,  - с грустью посмотрел он на часы.
        - В последние дни я был очень занят, и мы даже не успели как следует попрощаться, если вдруг меня…
        - А ваш сын?  - продолжил я свои расспросы, дабы мой клиент не ушел в себя.  - Как я понял, он - успешный молодой бизнесмен, почему он стоит последним в вашем списке? Ведь действительно могут понадобиться деньги, участие.
        - Антон…  - Игорь Борисович запнулся.
        - Какие-то проблемки?
        - Нет, проблем нет. Но и радости от общения нет. Он сам по себе, сам для себя, все, что мог - получил и сейчас успешно применяет на практике.
        - Это ведь хорошо, что ваш сын стоит на ногах?!
        - Хорошо, когда стоящий на ногах вспоминает, кто его поставил на эти ноги,  - с горькой усмешкой проговорил Игорь Борисович.
        - Может, вы слишком многого от него хотите?
        - Возможно. Во всяком случае, я не хочу обращаться к нему с просьбой. Скорее, он обратится ко мне, если у него что-то случится, и мне кажется, что он совершенно не готов к моему обращению. Так что лучше ему не звонить. Практически все вопросы смогут решить учредители.
        - А жена?
        - А что жена? Это еще одна моя любимая женщина. Я вообще считаю, что тезис о том, что мужчина может любить только одну женщину, в корне неверен. Я очень люблю свою жену. Мы вырастили сына, теперь ждем внука. Каждый год вместе отдыхаем. У нас прекрасные взаимоотношения.
        - А как же Ира?
        - И Иру люблю.
        - Получается, что вы любите жену, с которой прожили всю жизнь, и тем не менее в вашем списке она стоит на третьем месте?
        - Это сложно объяснить. С одной стороны, жена досконально знает все мои привычки - какую минеральную воду я предпочитаю, из какой чашки люблю пить,  - но ей не откроешь душу, не расскажешь о самом сокровенном. А Ира каждый раз встречает так, будто ждала всю жизнь именно меня, а прощается так, словно провожает в дальнюю дорогу. Она отдает себя всю, без остатка, а это дорогого стоит! Так что я думаю, если понадобится, то на амбразуру бросится не моя жена, а Ира.
        - Ну, уж прямо так и на амбразуру?
        - Да.
        - А жена?
        - А жена будет спасать меня. Методично, рассудительно, с применением ваших знаний и необходимых финансовых средств.
        - И на амбразуру не пойдет?  - уточнил я.
        - Не пойдет.
        - А учредители, я могу обращаться к ним по техническим вопросам?
        - Я бы этого не хотел. Это мои руководители. По любым вопросам лучше обращайтесь ко мне, а уж если что случится, то пусть все остается в той последовательности, что я написал.
        - Хорошо.
        На часах уже было начало третьего. Мы расплатились и пошли на допрос туда, где три часа назад я впервые увидел странный список. Следователь уже ждал нас в своем кабинете. Выл тяжелейший шестичасовой допрос, который Игорь Борисович с честью выдержал. Пессимистический прогноз не сбылся, и гендиректора не арестовали.
        - Теперь моя очередь,  - улыбаясь, сказал я, когда мы вышли на улицу.
        - Какая очередь?
        - Угощать вас.
        И мы пошли в мексиканский ресторан рядом с театром Ермоловой и заказали бутылку текилы. А я сидел и весь вечер думал, что должно произойти в жизни, чтобы человек, которого знаешь без малого год, стал самым близким и родным?
        Кража
        В свой адвокатский кабинет я привык приезжать к девяти утра. Звонков в это время не бывает и приятно посидеть за рабочим столом с чашечкой кофе, перебрать рабочие бумаги, подготовить выступления.
        Но в это утро выпить кофе не удалось, так как ровно в девять раздался телефонный звонок. Звонил референт-переводчик владельца канадско-американского медицинского центра. В клинике произошло происшествие, и господин Майкл Ястреб, хозяин центра, просил срочно меня приехать. Я никогда о таком медицинском учреждении не слышал, хотя в девяностых годах в Москве появилось много иностранных госпиталей и центров. Записал адрес, связался со своим партнером Борисом. От заокеанского госпиталя на Неглинке простых задачек я не ждал. Подъехал к Кузнецкому мосту. Захотелось прогуляться…
        Остановил машину я неспроста. Это были для меня родные места, места моего детства. Кузнецкий мост, Рождественка, Неглинка, Рождественский бульвар - ностальгическая прогулка была прекрасна, сто лет здесь не был, шел и улыбался. Магазинчиков Кузнецкого моста шестидесятых годов почти не осталось. Старинный сороковой гастроном стал современным универсамом, зоомагазин, магазин «Авторучка», знаменитая мастерская старинных и диковинных часов пропали. На пересечении с Рождественкой красовался старинный банк, а чуть ниже - ателье мод, и это единственное, что я узнал. Да, как не странно, в самом низу Кузнецкого остался жить малюсенький магазин географических карт, такой же уютный, как и раньше. Мы с мальчишками всегда зимой в нем отогревались и смотрели на яркие огромные глобусы.
        Четырехэтажное, с душой отреставрированное здание медцентра находилось между прекрасным домом Центробанка и магазином «Ноты», который когда-то был единственным и знаменитым. Здание Центробанка нас, мальчишек шестидесятых, интриговало своей типографией, которая в те годы находилась в левом крыле огромного дома, как раз напротив входа в Сандуновские бани. В жаркую погоду работники типографии открывали окна первого этажа. Мы, встав на ящики, видели, как печатаются большие цветные листы, и искренне считали, что это деньги. Зрелище завораживало.
        Магазин «Ноты» на Неглинке был известен не содержимым своих прилавков. Дом, расположенный напротив гостиницы «Будапешт», который и дал приют магазину, является эдаким готическим красавцем с огромными ажурными литыми воротами.
        У дверей медицинского центра уже стоял и улыбался мой партнер, известный московский адвокат Борис Анисимов. Мы иногда вместе работали в сложных адвокатских расследованиях. Мне импонировали в нем аналитический склад ума и уверенность в успехе.
        На лифте поднялись на четвертый этаж и зашли в кабинет хозяина центра. Господин Ястреб пожал нам руки, познакомил с генеральным директором и переводчиком. И хозяин, и директор русского языка не знали. Генеральный предстал перед нами молодым голливудским красавцем лет тридцати, выше среднего роста, с открытой улыбкой и полным набором ярко-белых ровных зубов. Хозяину было около шестидесяти. Полный мужчина почему-то напомнил мне сразу персонажа детского стихотворения Маршака «мистера Твистера, бывшего министра, мистера Твистера, миллионера». Хороший парфюм, модная рубашка, красивые, широкие подтяжки на округлом пузике, дорогие часы и сигара во рту хорошо дополняли образ американского миллионера.
        Представляя генерального директора, Майкл назвал его сыном, обнимал отечески, давая нам понять, что в тандеме полное доверие. Хозяин сообщил, что он вынужден сейчас улететь в Канаду, а нам все расскажет директор Дэнис Макдауэлл. Нас просили расследовать кражу миллиона долларов из сейфа клиники, которую обнаружили сегодня рано утром. Хозяин был готов заплатить нам за работу ту сумму, которую мы назовем, но ни о какой милиции и слышать не хотел. Огласка могла повредить его клинике, которая имеет филиалы в разных странах мира. Сплетни обязательно попадут на страницы газет, и ущерб будет больше, чем от самой кражи. Майкл заявил, что он навел о нас справки, считает нас хорошей адвокатской командой, нам полностью доверяет и готов сейчас же заключить с нами договор. Результаты расследования должны быть переведены на английский язык и представлены ему через месяц, максимум два.
        - Алекс, я очень надеюсь, что вы найдете мерзавца.
        В довесок к сказанному он крепко врезал кулаком по рабочему столу.
        На этом первая встреча с хозяином клиники была закончена. Мы же с директором и начальником службы безопасности Игорем Зотиковым пошли осматривать место кражи. Злополучный сейф находился в помещении бухгалтерии на цокольном этаже. В соседних комнатах располагались офис директора, небольшая, но уютная столовая для медиков и электрощитовая. Охраны не было, хотя на остальных этажах центра охранники присутствовали. Нам показалось это странным. Мы вошли в один из двух кабинетов, занятых бухгалтерией. В комнате стояли несколько столов с компьютерами, пара шкафов для одежды, стеллажи для служебных бумаг; слева от двери находилась тумбочка с покоящимся на ней вскрытым сейфом.
        Предстояло тряхнуть стариной и заняться осмотром места преступления и совсем уж необычным адвокатским расследованием.
        Дактопленки, графитовые порошки и кисточки для снятия отпечатков пальчиков мы с собой прихватили и начали обрабатывать поверхности. Отпечатков было много, слишком много. Похоже, уже все за все схватились и не один раз. Все годные к идентификации отпечатки мы перевели на пленочки и бросили их в портфель. Далее пошли на улицу. Нужно было понять, как воры проникли в кабинет при закрытой и неповрежденной двери.
        Одно из двух окон злополучной комнаты было вскрыто, ригель замка отжат чем-то вроде «фомки» или стамески, рама повреждена. Стандартная картинка. Преступники явно залезли в окно. Весь двор был в снегу, и мы быстрехонько стали искать следы. Выло натоптано, но пару отпечатков обуви, пригодных для идентификации, мы нашли. Оба следа были женские: или туфли, или сапожки на каблуке. Сделали слепки, пощелкали фотоаппаратом и вернулись в помещение. Предстояло изучить сейф.
        Металлический ящик был средненький, размером где-то с прикроватную тумбочку, открыт и пуст. Свои защитные функции он явно не выполнил и стоял как-то сиротливо, ожидая своего часа. Под отверстием для ключа зияла сквозная, кем-то просверленная дыра толщиной с толстый карандаш. Налицо были взлом, вскрытие - все типично и стандартно.
        Техническая экспертиза замка и сейфа нужна была позарез и срочно, уж очень хотелось узнать, как туда залезли. Сейф мы погрузили на машину, договорились с экспертами о техническом исследовании и направили его в чужие, очень нужные нам руки. Сами же занялись обходом близлежащих зданий в поисках очевидцев. Может быть, кто-то что-то видел или слышал, нам бы это совсем не помешало. Как раз напротив вскрытого окошка находился офисный центр. Мы стали опрашивать ночных охранников и задержавшихся допоздна клерков. Результат оказался слабеньким. Только один из охранников какой-то нефтяной фирмы видел легковую машину с красными дипломатическими номерами недалеко от клиники часа в три ночи. Номера и марку машины он не помнил. Эта информация была интересна тем, что молодой и красивый директор центра пользовался автомобилем «Вольво» с красными номерами.
        Сели с Борисом за стол, налили себе водички, почесали за ухом и начали выстраивать рабочие версии по раскрытию кражи. Первая версия: злодеи со стороны, имея наводку о наличии денег и отсутствии охраны на этаже, взяли сейф. Вторая: кража совершена сотрудниками центра. Тихо, спокойно, со знанием обстановки и наличности сейфа.
        Ясно было одно: без сотрудника клиники дело не обошлось. Нужно было знать и о деньгах, и об отсутствии сигнализации.
        Второй рабочий день мы начали с бесед с сотрудниками медицинского центра. Половина персонала была англоязычная, потому разговоры были долгими, нудными и малоэффективными. Через переводчика разговорить человека проблематично. Врачи и медсестры были напуганы происшествием, все явно боялись не то ляпнуть и повредить своей карьере.
        Через пару, тройку дней я позвонил в экспертно-криминалистический отдел по поводу судьбы сейфа, и милый девичий голос сообщил, что меня ждут завтра утром.
        Общение с экспертами повергло меня в шок: криминалисты утверждали, что просверленная под замком сейфа дырка является всего лишь имитацией и никакого вскрытия с ее помощью не проводилось и не могло проводиться. Замок был открыт родным ключом, и кто-то хотел повести расследование в ложном направлении. Заключение меняло полностью всю ситуацию, так как ключ от сейфа был только у одного человека - генерального директора центра. Появился подозреваемый. Все версии мы моментально перестроили. Наши действия, в том числе и опрос медиков, стали проводить совершенно в другом ключе. Нужно было скрупулезнейшим образом выяснить все про Макдауэлла, его окружение, образ жизни, финансовый достаток.
        Я продолжал беседы с сотрудниками клиники. Настала очередь бухгалтерии. Молоденькая худенькая и немного вертлявая экономист Оленька сообщила нам, что у Дэниса и референта-переводчика, некой Ларисы, был годичный роман, который был в разгаре и затухать, похоже, не собирался.
        Информация требовала срочной проверки, и в последующих беседах она тут же подтвердилась. Об увлечении директора знали все, тайны из этого никто не делал. Молодой парой любовались, желали добра. История обросла большим количеством мифов и интригующих подробностей. Отбросив шелуху, мы выяснили, что уже год Макдауэлл снимает где-то в центре Москвы квартиру для возлюбленной, проводит там все свободное время, делает ей дорогие подарки.
        Со слов мужской части центра Лариса была молода и очень красива, свободный английский и хорошее образование давали ей возможность быть равной в паре с заокеанским парнем.
        Коль дело приняло такой оборот, нам необходимо было изучить эту пару подробнее. Обратились в детективное агентство Вадима Шелехова с просьбой недельку, другую посмотреть за Ларисой. Вадим - известный московский детектив, который неплохо работает. Он - бывший сотрудник уголовного розыска, имеет официальную лицензию, никогда не был связан с криминалом и ранее отдельные поручения выполнял четко и ясно. Врал дорого, но деньги на расследование у нас были. Хозяин центра выдал довольно крупный аванс, и мы могли себе позволить обратиться к хорошему детективу. Задача была простая, ничего особенного мы не просили.
        Необходимо было выяснить адреса проживания, частоту встреч влюбленных, где вместе бывают, каковы ориентировочные траты, есть ли посылы к совместным полетам в Америку и Канаду.
        С Дэнисом было все сложнее. Иностранец для нас был чистым листом. Женат - не женат, пьет - не пьет, кто родители, каков достаток в семье, как попал в Москву - возникало много вопросов, ответы на которые мы не знали, да и узнать, похоже, не могли.
        Мы пытались вызвать Майкла в Москву для разговора, но последовал категорический отказ. Пришлось нажимать вдвоем. Ястреб с большим скрипом согласился прилететь и встретиться в ВИП-зале прилета Шереметьево-2, предупредив, что улетит этим же рейсом.
        Для отработки дактилоскопических карт с места происшествия нужно было получить отпечатки пальцев всех сотрудников бухгалтерии для сравнения. Выли ли посторонние пальчики? Счетные работники большого желания пачкать руки типографской краской и оставлять оттиски на бумаге, естественно, не имели. Вместе с начальником безопасности Игорем Зотиковым кое-как их уговорили. Провели экспертизу - посторонних отпечатков не было, все принадлежали сотрудницам кабинета.
        Игорь Зотиков оказался прекрасным юристом и обаятельным человеком. Работая по этому делу, мы сдружились и перезванивались потом много лет. Но в те зимние дни 1994 года мне предстоял с ним откровенный и конфиденциальный разговор, и я побаивался его начинать, так как виделись мы всего 2 -3 раза и друг друга практически не знали. А ситуация была следующая. Те слепки обуви, которые мы сделали на улице под взломанным окном, были похожи на следы сапожек Ларисы. Но это - всего лишь наше предположение, наши догадки. Нужен был оттиск с подошвы подозреваемой. Лариса в этих самых искомых сапожках приходила на работу, переодевалась, и они весь день находились в ее рабочей комнате. Паста для оттисков у нас была. Необходимо было договориться с Зотиковым, чтобы открыть в обед кабинет, сделать слепки и, главное, не болтать об этом. Выбора не было, мы пооткровенничали с Игорем, и он нам помог. Все полученные материалы направили на экспертизу и с нетерпением ждали ответа.
        Работа продолжалась. Мы досконально изучали двух наших влюбленных фигурантов, все больше и больше убеждаясь в том, что они - милые, хорошие молодые люди. У них, похоже, все было серьезно и прекрасно. Но крупную кражу с имитацией взлома, да еще и на рабочем месте они, видимо, совершили. А вор, как известно, должен быть изобличен и наказан.
        Преступление и изобличение преступника - эта тема стара как мир. Что движет человеком, преступившим черту? Каковы мотивы и должны ли они смягчать его вину? Должны ли мы, кричащие «держи вора!», вдаваться в посылы, толкнувшие человека в криминал? Нужно ли выслушивать и принимать ту, вторую правду, которая есть у любого преступника,  - его правду, отвергнутую большинством общества? Эти вопросы терзают головы многих поколений. Но, увы, ответ не дал никто. Изучение преступления и его мотивов - этакий вечный ребус для юристов. Работа над этой загадкой всегда шла в ногу с изобличением и поимкой злодеев. Так и будут две правды идти вместе: одна, в которой разведчик - герой, другая, в которой этот же разведчик является негодяем и шпионом.
        В час ночи раздался звонок от Майкла Ястреба. Он звонил из Шереметьево-2 и ждал меня для переговоров. Через час я уже был в мягком кресле ВИП-зала прилета, напротив меня на маленьком кожаном диване с бокалом виски сидел хозяин канадско-американского центра.
        - Алекс, я чертовски рад тебя видеть.
        С этими словами Ястреб вскочил с дивана, схватил меня в охапку и стал тискать, как самого дорогого человека в своей жизни.
        - Привет, Майкл. Извини, что пришлось тебя вызвать в Москву. Расследование пошло явно не в ту сторону, куда ты рассчитывал. Выла проделана большая работа, есть промежуточные результаты. Кражу, видимо, совершил кто-то из твоих сотрудников, но выводы делать рано. Чтобы поставить все точки над «и», необходима твоя помощь. Ты готов?
        - Чем могу. Затем и прилетел. Ты, Алекс, должен уяснить, что у меня в бизнесе своих и чужих нет. Каждый, кто у меня ворует, мой враг, и я вывернусь наизнанку, чтобы поймать шакала. Важно, чтобы ты знал - бизнес полностью застрахован. Ваше грамотное расследование возместит мне все убытки. Что я должен делать?
        - Ничего особенного от тебя не требуется. Важно узнать, не подавала ли заявки на въезд в Америку и Канаду твоя сотрудница Лариса Моторина. Если заявления есть, то кто за нее ходатайствовал. Далее: Дэниса необходимо вызвать в Нью-Йорк по служебным делам, и продержать его там до окончания нашего расследования.
        - Алекс, ты не на том пути. Я доверяю Макдауэллу - он честный парень.
        - Возможно, ты прав, Майкл, но факты - штука упрямая, и я должен их проверить. И вот еще что. Мне интересно узнать все о Дэнисе. Пожалуйста, пришли мне информацию о его образе жизни в Америке, его семье, материальном положении, да и все остальные мелочи, которые удастся выяснить. Нам это важно.
        - До свидания, господин адвокат. Ответ будет через неделю.  - Ястреб скорчил мерзкую гримасу на лице и пошел к выходу.
        Мы с переводчиком проводили гостя в зал вылета.
        С нетерпением ждали положительного ответа экспертов по отпечаткам обуви и не ошиблись. Слепки с места происшествия и контрольные оттиски совпали. Лариса была в ночь кражи на месте преступления. В день обнаружения взлома ее на работе не было. Факты были против девушки.
        Я тут же позвонил начальнику службы безопасности и сообщил ему новости. Зотиков был в нокдауне - он никак не предполагал такого поворота событий.
        - Не ожидал,  - после долгого молчания только и услышал я в трубке.
        - Игорь, скажи пожалуйста, почему на цокольном этаже, где хранился сейф, отсутствует охрана? Это же нелогично, везде есть, а там нет.
        - Месяца три назад Дэнис, сославшись на материальные трудности, снял пост охраны у бухгалтерии. Это его решение, а спорить с генеральным я не привык.
        Теперь настало время удивляться мне. Вопрос с охраной был занозой с первого дня, и такого простого решения я не ожидал. Охранник явно мешал Макдауэллу, и тот его просто убрал.
        За время работы в центре мы познакомились с его обитателями. Весь персонал из-за кражи остался без зарплаты. Люди, привыкнув к нам, шли на контакт и всячески старались помочь в поимке вора. В процессе совместных чаепитий словоохотливые врачи и медсестры рассказывали о своих интереснейших приключениях, которые происходили с ними в разных концах света. Российский врач, седовласый мужчина с военной выправкой, отработал семь лет в Африке. Он пугал нас страшилками о похождениях медицинской миссии ЮНЕСКО в диких джунглях. Доктор гинеколог из Норвегии поведала свои истории из многих точек мира. Сложилось такое впечатление, что она работала везде и белых пятен на карте для нее нет. Самым интересным персонажем был канадский стоматолог. Он потрясающе рассказывал, как проигрался в пух и прах в Лас Вегасе. Да так крепко, что, приехав домой в Торонто, увидел свои чемоданы на улице. Жена выставила вещи и кричала вслед до тех пор, пока он не сел в автобус.
        - Вот я и добежал до России, пока она голосила на весь Торонто,  - заключил доктор.
        Деньги за лечение в клинике брали большие, где-то двести долларов за прием, но пациентов было много. Манящее название, иностранные врачи, дорогая мебель, редкий еще в то время евроремонт притягивали пациентов. Со слов медиков, обслуживание в клинике было хорошим, но московские специалисты были ничем не хуже. Иностранный центр - это было модно, а для иностранцев, живущих в Москве, еще и привычно. Клиника процветала. В первой половине девяностых наличные деньги кочевали по России в больших количествах из фирмы в фирму, из кармана в карман. Время было такое - все расчеты велись «налом». Поэтому крупная сумма долларов в сейфе госпиталя никакого удивления у нас не вызвала. Но нас волновало, где пропавшие деньги. Вопрос оставался открытым, и мы даже на шаг не приблизились к ответу.
        Пришлось повторно встречаться с детективом.
        - Вадим, где они могли спрятать деньги?
        - Леш, даже не представляю. Думаю, на счета они их класть не будут, испугаются засветки, для них это опасно. Скорее всего, где-то лежат наличными. За три недели нашей работы Лариса заходила дважды в банк на Маяковской. При входе в банк она предъявляла пропуск и сообщала охраннику, что идет в депозитарий. У нее есть ячейка. Все даты и время я распечатаю тебе сегодня же. Подходов к банку нет, это максимально возможная информация.
        - Вадим, спасибо, ты просто ас. Я попробую осторожненько использовать эту информацию в беседе с Ларисой Моториной.
        Майкл выполнил обещание: мне позвонил его переводчик и сообщил, что Дэнис вызван в Америку по служебным делам. Спросил, не возражаем ли мы? Возражений не было. Разговор был закончен.
        Расследование продолжалось более двух месяцев. Мы готовились к встрече с Ларисой. Но без информации от Ястреба и без подробного доклада детективов это было преждевременно. Наконец в один из мартовских дней пришел долгожданный факс от хозяина центра. Восемь страниц убористого текста были добросовестно переведены на русский язык. Майкл, как заправский сыщик, добыл и передал нам много полезной информации.
        До поездки в Россию Дэнис проживал с родителями в Нью-Джерси в небольшом быстросборном доме - сэндвиче. Отец и мать - пенсионеры, живут очень скромно на пенсию. Весь образ жизни семьи говорит о постоянных материальных трудностях. Видимо поэтому Макдауэлл младший так и не снял собственную квартиру и жил с родителями. Работал Дэнис в Нью-Йорском отделении центра старшим администратором, где ему и было предложено повышение в московском филиале.
        Ястреб также сообщил, что пять месяцев назад Лариса прилетала в Америку и гостила в доме возлюбленного десять дней. Приняли девушку как невесту сына. Старики всячески проявляли к ней свое доброе расположение. Дэнис неоднократно жаловался своим бывшим сослуживцам по Нью-Йорскому филиалу на финансовые проблемы, на отсутствие собственного жилья. Заявка на Ларису Моторину в связи с выездом на постоянное место жительства в американском посольстве действительно есть. Ходатаем является Макдауэлл. В конце письма Майкла была приписка, что, возможно, мы на верном пути, но верить в это не хочется.
        Что ж, у нас все сходилось. Ответ Шелехова только подтвердил подозрения.
        Вадим сообщил, что Лариса влюблена в американца и это взаимно. В самое ближайшее время они собираются оформить брак, так как заявка подана в ЗАГС на улице Литвинова уже больше месяца. Своим подругам Моторина сообщила, что с мужем они планируют переехать в Америку и там купить дом в окрестностях Нью-Йорка. Интересовалась московскими риэлторскими фирмами, занимающимися недвижимостью в США.
        Плод созрел. Мы решили действовать.
        План был следующий - через начальника безопасности центра назначить встречу Ларисе в нашем офисе и поговорить с ней. Звонок Игоря Зотикова был для нас неожиданным. Моторина согласилась на встречу только на нейтральной территории. Выл выбран скромный ресторан на бульварном кольце и назначена встреча. Заказали маленький зальчик, попросили накрыть стол на троих. Поговорить с девушкой мы решили жестко.
        Лариса пришла, когда мы уже сидели за столом. Совершенно очаровательная, милейшая девушка лет двадцати пяти. Среднего роста с обаятельной улыбкой и чудной фигурой, одета скромно, но со вкусом. Выло понятно, что американец не мог устоять при виде такой русской красавицы.
        - Лариса, здравствуйте, мы - адвокаты, работаем по договору с хозяином канадско-американского медицинского центра. Проводим расследование крупной кражи денег из сейфа бухгалтерии. Вы слышали что-либо об этом происшествии?
        У девушки в глазах стояли слезы:
        - Да, я слышала об этом и вас я видела несколько раз в клинике. Что вы хотите от меня?
        - Прежде чем я отвечу на ваш вопрос, хочу рассказать о наших намерениях и о задании Ястреба. Никаких милицейских и полицейских расследований ни в Москве, ни заграницей не планируется. Проводится адвокатская проверка, результаты которой будут переданы в страховую американскую компанию, где застрахован ваш Центр. Намерений кого-то привлечь к уголовной ответственности за кражу у нас нет. Но это возможно только в том случае, если вы с Дэнисом все подробно расскажете и дадите обязательства страховщикам о возмещении пропавшей суммы. Именно об этом мы и хотели с вами поговорить.
        - Я вас слушаю,  - слезы уже лились по ее щекам.
        - Лариса, вы хороший и, видимо, интеллигентный человек. Но совершена кража, и ваше участие в ней не вызывает никаких сомнений. Есть доказательства, их много, и они могут быть использованы следствием, если делу дать официальный ход. Но, повторюсь, таких задач перед нами не ставили. Если вы расскажете, как все было, материалы расследования будут переданы только страховщикам в Нью-Йорке. Вам же придется уволиться из центра и вместе с Макдауэллом решить вопрос о возмещении убытков страховой компании.
        Девушка молчала, взгляд ее был направлен куда-то в сторону, плечи вздрагивали.
        Я спокойным голосом продолжил:
        - Давайте поступим так. Я буду рассказывать о ваших с Дэнисом действиях в ту злополучную ночь, а вы, если я ошибусь, поправите.
        В знак согласия Лариса кивнула. Мы подробно рассказали о краже, об оставленных следах, о машине, на которой злоумышленники приезжали ночью, об имитации взлома сейфа, обо всех экспертных заключениях.
        - У нас к вам три вопроса,  - обратился я к девушке.  - Где деньги? Где дрель, которой вы сверлили ночью дверку сейфа? И готовы ли вы с Дэнисом возвращать деньги страховой компании?
        - Господа адвокаты, будете ли вы меня привлекать к ответу или нет, уже не важно. Больше в себе это носить я не могу. Мне кажется, что на меня все показывают пальцем. Я все расскажу, но мне нужны гарантии относительно Дэниса, его не должны посадить. Он делал все ради меня.
        Мы подтвердили, что дело сугубо гражданское и передавать материалы в органы не собираемся. И это было чистой правдой.
        - Ночью мы в кабинете бухгалтерии не были,  - начала свой рассказ девушка.
        - Дэнис открыл сейф своим ключом вечером, сразу после работы, а потом просверлил дырку в дверке. Тогда же взял и деньги. Мы надеялись, что следствие поверит в версию об уличных ворах, поэтому сверлили сейф, а ночью приехали к Центру и сломали окно со стороны двора. Дрель я купила накануне, она у нас дома, могу ее вам отдать. Мы виноваты. Но вы обещали, что уголовного следствия не будет. Если обманете, я от всего откажусь. Деньги, конечно, надо возвращать, это ясно. Основную сумму Дэнис увез к себе домой. Небольшая часть находится у меня в банковской ячейке. Я боюсь, что большая часть суммы уже внесена в Нью-Йорке за дом, который мы купили. Но это не важно, что есть - отдадим, чего не хватает, будем выплачивать частями, если такую возможность нам предоставят. Мне нужно созвониться со своим женихом, я должна все с ним согласовать.
        Беседа была закончена. Мне показалось, что Лариса как-то приободрилась, глаза высохли, взгляд стал прямым и спокойным.
        Все собранные материалы мы направили Майклу. Он быстро отозвался, благодарил, был очень любезен и мил, что явно не соответствовало его обычному поведению. Со страховщиками в Нью-Йорке он встретился, наши материалы приняли, но, к сожалению, точку поставить не удалось. Руководство страховой компании требовало объяснений Дэниса. Ястреб попытался переговорить со своим бывшим директором, но тот категорически отказался идти с кем-либо на контакт. Разговаривать он согласился только с Борисом и со мной. Хозяин центра звонил нам по нескольку раз в день и буквально умолял кого-нибудь из нашего тандема прилететь в Америку на несколько дней. Борис в Америке уже бывал, поэтому через океан полетел я. Майкл выделил мне машину с водителем и зарезервировал номер в отеле в центре города.
        Нью-Йорк встретил меня теплым апрелем. Ошеломляющий, красивый, необычный город. У боксеров есть такой термин - состояние грогги. Спортсмен еще стоит на ринге, но уже обалдевший и плохо соображающий.
        Примерно в такое шоковое состояние и привел меня Нью-Йорк. Прилетел я в пятницу, встречи были намечены на понедельник. Три дня мог любоваться городом и его окрестностями. Все прекрасные и высоченные дома Манхеттена казались мне изысками современной архитектуры, хотя построены они были в тридцатых - пятидесятых годах двадцатого века. Все улицы расположены в виде решетки и под номерами. Мне - туристу - это показалось очень удобным: нашел свою улицу и идешь уже до искомого дома, не заблудишься.
        В самом центре Манхеттена находится Бродвей - одна из красивейших авеню. Вечером много яркой, светящейся рекламы - все искрится и сверкает. В районе сорок пятой улицы Бродвей раздваивается. Именно на этой развилке расположена уникальная по красоте световая реклама ведущих мировых брендов. Рекламу иногда сопровождают необычные эффекты, звуки, запахи. Курящие ковбои, например, на щитах заманчиво пыхтят сигаретами «Мальборо», а в небо валит настоящий дымок. Бродвей круглосуточно многолюден и прекрасен. Все дома разные, двух одинаковых нет. Художественная подсветка этих пятидесяти-, стоэтажных гигантов придает им блеск и изящество. Парадные мраморные входы домов светятся всеми цветами радуги. Важные швейцары напоминают министров.
        Немного в стороне - афиши бродвейских театров. Вечером к их парадным подъездам съезжается публика на длинных и роскошных машинах. Как мне объяснил мой водитель, ньюйоркцы для поездки в театр частенько нанимают лимузины. Фасады бродвейских театров отличаются помпезностью и величием. В репертуаре чаще мюзиклы - это модно. На один из мюзиклов я сходил - яркое веселое шоу без премудростей. Публика одета в большинстве своем очень скромно, хотя на некоторых дамах были целые состояния.
        Отель мой находился на пересечении сорок пятой улицы и пятой авеню. Очень удобное место для прогулок, самый центр. Утром - пробежка по Центральному парку, днем и вечером, задрав голову, я мог наслаждаться величием нависающих небоскребов. Самый красивый дом в городе - Рокфеллер-центр, белый небоскреб с искусственным льдом и ресторанчиками у подножья. Этим чудом я любовался каждый вечер. Белая огромная стела на фоне темного неба - фантастика.
        Оказавшись на Манхеттене, я убедился, что нельзя начинать поездки за рубеж с Америки. Это был мой первый заграничный вояж, и должен был он начаться, например, с Болгарии, Турции, Египта, Европы, а Штаты - уже потом. Впервые за рубеж и сразу в Нью-Йорк - это нокаут.
        Сразу бросаются в глаза некоторые пустяки - чистота улиц например. Несмотря на апрель, ботинки чистить не приходилось, обувь не пачкается, и это удивляло.
        В воскресенье уехали в Атлантик Сити - город-казино под Нью-Йорком. Огромное количество игральных автоматов и столов, сотни игроков - такого я еще не видел. Все сверкало и искрилось. Играй и выигрывай. На улице, между зданиями казино шумел парк развлечений - гуляй и веселись. Машины в Америке - отдельная тема. Они большие, яркие и очень красивые. Американцы холят и лелеют свои авто, хвастаются и гордятся ими.
        В понедельник я встретился с Макдауэллом в здании крупной страховой компании, расположенной на сорок седьмой улице. Дэнис подбежал ко мне в коридоре первого этажа, около ресепшен и, схватив меня за руки, стал изображать то ли рукопожатие, то ли радушие - я не понял. Переводчик уже пришел и проводил нас в один из кабинетов тридцать шестого этажа. Комната для переговоров была огорожена со всех сторон стеклом, и я ощущал себя как в аквариуме. За столом, кроме нас, находились представители медицинского центра и страховой компании.
        Я взял слово:
        - Дэнис, я буду честен и постараюсь быть краток. Материалов и доказательств для передачи вас с Ларисой правосудию собрано достаточно. Преступление с любой мотивацией - все равно преступление. Как мужчина я вас понимаю - Лариса прекрасна, но это ни в коем случае не оправдывает совершенной кражи. Выход у вас один - по требованию Ястреба сейчас же написать объяснение в страховой компании и изложить в нем всю правду. Кроме этого, необходимо решить вопрос о возмещении ущерба. Вам предоставят рассрочку. После этих процедур - увольнение из медицинского центра, причем очень тихо, не поднимая шума в прессе. Общаться с бывшими сослуживцами вы не должны. Это жесткое требование. При выполнении всех наших условий материалы расследования передаваться в полицию не будут, я это подтверждаю.
        - Спасибо, Алекс,  - начал Дэнис,  - все, что я хотел услышать от вас - я услышал. Ваши гарантии - это главное. Я согласен с условиями Майкла, хотя он мерзавец и стяжатель, да ладно. Я виноват и буду отвечать за себя. Лариса ни в чем не виновата, все задумал и сделал я. Оставьте ее в покое, и я готов все изложить на бумаге.
        Макдауэлл в сопровождении сотрудников страховой компании вышел из кабинета, и они растворились в длинных стеклянных коридорах офиса.
        Вечером в моем гостиничном номере появился раскрасневшийся Ястреб. Он был в смокинге и бабочке. Лицо сияло. Я подумал: как немного нужно миллионеру для счастья - всего лишь сохранить один из своих многочисленных миллионов. Майкл вручил мне наш с Борисом гонорар и долго благодарил за работу.
        Улетел я в среду, пробыв в этом волшебном городе всего неделю.
        Эта история имела небольшое продолжение: года через три-четыре после полета в Америку мне позвонил Игорь Зотиков, который уже давно работал в службе безопасности крупного банка. Он проконсультировался по каким-то незначительным вопросам, на которые тут же получил ответ. Я поинтересовался, не знает ли он что-либо о судьбе фигурантов того старого адвокатского расследования в медицинском центре. Зотиков рассказал, что ему частенько позванивают старые сослуживцы. О Ларисе известно, что она уехала и живет в Штатах. С Дэнисом они сыграли свадьбу еще тогда, в девяносто четвертом. У них растет маленькая дочка. Деньги до сих пор отдают частями в страховую компанию. Живут они в небольшом съемном доме в Нью-Джерси, недалеко от родителей Макдауэлла, с которыми дружат.
        Заказ
        (сценки)
        Звонок в дверь. Очень короткий, робкий, неуверенный какой-то.
        - Здравствуйте, я - Симона.
        - Добрый вечер, снимайте плащ, он промок совсем, и шарфик. Сейчас все просушим. Сильный дождь?
        - Дождик как дождик, ничего особенного. Капает…
        - Сразу за стол, чай с чабрецом, шиповник.
        - Может быть, я сразу в душ?
        - …
        - У вас есть халат?
        - Халат, конечно, есть. Погодите с душем, попейте чай, обсохните немного. У вас вид промокшей курицы. Пусть перышки обсохнут.
        - Шампанское, шоколад. Вы готовились к приему?
        - В общем, да, я хотел встретить вас как дорогую гостью, помягче как-то…
        - У нас в эскорте принято при заказе рассчитываться.
        - Да-да, деньги на комоде, возьмите, пожалуйста.
        - Я думала - в душ и начнем, а вы чай затеяли…
        - Да, чай обязательно, шампанское. Надо снять напряжение. Вы вся дрожите.
        - Я не очень сильна в этом промысле. Непривычно как-то, стыдно. Скорей сделаем и уйду…
        - Успеете, не волнуйтесь, я вас не съем. Как вас зовут? Меня - Алексей. Вы назвались, конечно, выдуманным именем?
        - Да, Ульяна, или просто Уля. Зачем вам мое настоящее имя? Кличка легче, назвал раз и забыл, будто ничего и не было. Как руки помыл, и ушло все с мылом.
        - Успокойтесь, шампанское «Врют» расслабляет, немного поднимает настроение.
        - У меня с настроением все нормально. Я на работе.
        - Если вам так удобнее, оденьте халат, он в ванной, голубой в полоску.
        - Не оденьте, а наденьте.
        - Уленька, вы с русским в ладу. Какое же у вас образование?
        - Высшее, я врач.
        - Вот так прямо в поликлинике сидите и людей лечите?
        - Сидела год. Сейчас поступила в интернатуру на вирусологию. Не могу с больными работать, хочу от людей подальше, воротит меня от пациентов. На научную работу потянуло.
        - Не ожидал встретить в вашей «профессии» врача.
        - Чего только не бывает в жизни. Да, я врач, дипломированный, а степуха знаете какая в интернатуре? Нет? Так я вам скажу - пять тысяч рублей. А жить, а кушать на что? Это, похоже, никого не волнует. Вот и приходится выкручиваться, кто как может, и общаться с вами.
        - Ну зачем вы так зло, я по-хорошему спросил.
        - Давайте в душу не лезть, а шампанское и шоколад смягчат ситуацию.
        Уля уходит в ванную комнату. Слышен шум льющейся воды. Дверь остается открытой. Алексей поглядывает в сторону ванной, но не встает. Из шланга предательски сексуально льется вода. Любопытство берет верх. Алексей заходит в ванную комнату, отодвигает шторку. Помогает выйти девушке из ванны, руки дрожат. Точеная фигура, очаровательная грудь с «курносыми» сосками изумили…
        - С тебя, Улечка, можно картины писать, фигура - супер.
        - Ты что, большой знаток по женским фигурам?
        - Нет, нет, но ты изумила. Пошли шампанское пить.
        Алексей помог ей надеть халат и туго завязал длинный махровый пояс на изящной талии.
        Потом достал огромные тонкие бокалы из серого стекла, открыл бутылку, выстрелив пробкой, и наполнил их розовым, газированным напитком. Шампанское привычно зашипело, от дна отделилась тонкая струйка прозрачных пузырьков. Они доходили до края бокала и лопались, издавая приятный запах свежести и алкоголя. Бутылка запотела, образовалась струйка холода и неприступности.
        Шампанское подействовало сразу. На лице Ульяны появилась натуральная улыбка. Грудь под махрой халата ровно поднималась и опускалась в такт дыханию. Алексей себя сдерживал из последних сил. Все тело девушки до подбородка было плотно закрыто халатом.
        - Ты, наверное, возбуждала своих медицинских клиентов, Ульяна, как тебя по батюшке?
        - Евгеньевна.
        - Да, да, Ульяна Евгеньевна. У меня никогда не было врача в постели. Это меняет дело. Можно я поухаживаю за тобой?  - Алексей встал на одно колено и поцеловал чуть видневшуюся из-под халата руку.
        - Да брось ты, Леш, чего резину тянуть. Пойдем в спальню, да я поеду.
        - Ясно, ясно, время - деньги. Извини, я забылся на миг. Разреши оплатить всю ночь? И весь завтрашний день тоже.
        - Не торопись, я и так твоя. Зачем тебе еще день?
        - Ты мне понравилась. И дело вовсе не в сексе. Это не самое главное, хотя твое тело тянет как сильный магнит. Твои соски возбуждают даже через толстую махру. Я лучше стерплю, хочу остаться с тобой подольше. Не уходи. Я еще не встречал таких женщин.
        - Уль, давай выпьем еще шампанское, так голова приятно кружится! Ты что-нибудь почувствовала?
        - Приятно, в голову слегка ударило, как со стопки водки.
        - А я - обычный клерк, в офисе работаю, запчасти к вертолетам продаю в Индию. Вот скоро очередная командировка в Дели. Полетишь со мной на три дня? Вонь там, в Индии, но посмотреть есть на что, храмы красивые. Наши церкви изнутри расписаны, их же - и внутри, и снаружи. Одежда интересная у индийских женщин - сари,  - они, как початок кукурузы, завернуты в желтое. Музыка везде. Полетели, там виза не нужна. Только прививки надо сделать, но это не проблема.
        - Ты только увидел меня, а уже за границу зовешь. Шутишь, разыгрываешь? Хотя я пригляделась к тебе - ты милый. А если серьезно, полечу. Всегда мечтала в Индии побывать, насмотрелась индийских фильмов.
        - У меня к тебе предложение, Ульяна Евгеньевна: пойдем в парк погуляем, тут рядом, через пару домов. Там фонари горят, красота, а уж ночью особенная. Смотри, луна какая выглянула.
        - Я не против. Опять одеваться? Хотя если ночь твоя, то почему бы и нет. Я спать не хочу.
        Он дал ей свою сухую рубашку, свитер, она накинула еще мокрый плащ, и они вышли из яркого подъезда в промозглую черную ночь.
        Она взяла его под руку. Выло приятно. Они молча прошли мимо домов и очутились на окраине лесопарка. Над черными верхушками деревьев яркой каменной стеной нависал город. На аллеях уютно светили фонари. Желтая листва кружилась и, образуя многочисленные спирали, улетала прочь.
        Их взгляды встретились. Глаза Ульяны блестели и слезились от резкого ветра. Алексей поцеловал Улю. Это произошло как-то спонтанно, само собой. Ее губы ледяные, сухие. Появилось сильное желание согреть их. Отпускать смоченные лепестки не хотелось. Фонари сделали все лица желтыми, искусственными, неживыми.
        Он обнял девушку и, прижав к себе, быстро повел по хлюпающей дорожке. Она плотно прижалась к его плечу и закрыла глаза. Появился ведущий, мужчина. Ей впервые понравилось быть ведомой. Пусть на улице, пусть под дождем, но чья-то сильная рука держала ее крепко и вела четко вперед. Выло приятно отдаться чужой воле.
        Минут через десять появился водоем, стало светлее. В воде отражались и скользили белые лучи. Красиво, сказочно, непривычно для огромного ревущего города. Алексей еще раз прижался губами к Уле. Рядом на елке скользнула белка, бесцветная, пушистая. Губы девушки тянулись к нему, согрелись, стали влажные, терпкие. Возбуждение не покидало. Они ускорили шаг, обогнули пруд и пошли вдоль огромной коряги в сторону видневшейся вдали лавочки. Дождь прошел. По-прежнему ярко светила луна, стало теплее и уютнее.
        Вдруг Алексея посетила мысль, что утром он останется один на один со своей огромной дубовой с резной спинкой кроватью, в своей пустой квартире, и этих желанных губ рядом не будет. Мысль испугала его. Какая радость от этой большой, но совершенно холодной квартиры. Его давно мучило одиночество. Он всячески отгонял от себя эти вредные мысли, в том числе и о браке. Одному жить, казалось, легче, спокойнее. Приходящая старушка-домработница решала все проблемы. Но на этой лунной дорожке они вернулись к нему с новой силой и призывали не уходить, не бросать эти прелестные губы и открытые миру огромные карие глаза. Деньги, деньги - они есть, но радости, счастья ни разу, ни на секунду ему не принесли. Ну, может быть, в момент покупки машины или внесения аванса за квартиру.
        Надо брать этого милого доктора на руки и никуда не отпускать. Бежать, бежать с ней по этой желтой дорожке, прижавшись к ее теплой груди, запереть ее дома и никуда не отпускать. Она своя - милая, хорошая, настрадавшаяся, дошедшая до края. Но борется, борется с тяжелой, муторной жизнью, которая довела ее до панели. Она достойна большего. Он сделает ее лучшим врачом, ее статьи будут в элитных журналах, она станет кандидатом наук… Такие мысли преследовали почти бегущего в обнимку с девушкой офисного клерка Алексея.
        Нужно срочно разворачиваться к дому. Найти ночной магазин одежды, одеть ее в теплое, пушистое пальто и привести домой. Деньги есть, деньги, деньги, а вот счастья нет.
        Вот он мелькнул где-то рядом. Надо очень аккуратно, чтобы не обидеть девочку, предложить ей переодеться, пойти в магазин. Где же этот телефон, как хорошо, что сейчас все круглосуточно доступно. Он счастливо улыбнулся и сжал ее плечи еще сильнее.

* * *
        В Индии Улю поразили Храм Лотоса в Нью-Дели, резной Тадж-Махал и воздушные храмы в Гоа. Девушка впервые была за границей, посему сравнивать ей было не с чем, но необыкновенная, приглушенная цветовой гаммой красота индийских храмов «уложила ее на обе лопатки». Номера в гостиницах были с огромными вентиляторами под потолком, которые медленно вращались и по ночам пугали Ульяну. Ей все время казалось, что они вот-вот рухнут на нее. Прилет и отлет прошли гладко, не считая неожиданно резких, неприятных запахов в здании международного аэропорта Дели.
        Уля была на верху блаженства. Леша оказался хорошим, простым парнем, все время ухаживал за ней. Напокупал ей кучу мелких подарков и один шикарный золотой браслет, который светился всеми цветами радуги, благо Индия могла предложить девушке любые полудрагоценные камни самых экзотических тонов и расцветок.
        Им было хорошо вместе. О любви они не говорили, но постоянно сцепленные между собой руки, легкие объятия и нежные поцелуи не требовали любовных разъяснений. Им было хорошо, легко вместе, и это было видно.
        А впереди была Москва.
        Сразу из Шереметьево Леша привез ее к себе. По дороге они купили продукты, и Ульяна, только зайдя в квартиру, сразу побежала на кухню кормить милого. Как жить дальше, что делать с неожиданно возникшими чувствами, они не знали.
        Утром Уля уехала в интернатуру, Леша - к себе в офис. Жизнь закрутилась обычной московской каруселью. Они и не вспомнили друг о друге ни разу. Но день подходил к концу, и в головах стали возникать любимые образы и индийские воспоминания. Стоп! Стоп! Здорово ведь было. Да, как здорово!
        Они созвонились и решили пойти в любимый Лешин ресторан «Шенок».
        Уленька была приятно удивлена убранством ресторана, сделанном в форме белорусской избы-мазанки. Из окошечек, находившихся рядом со столиками, были видны коровы, которых доили девушки в белорусской национальной одежде. Во дворике стоял стог сена, лежала солома, кричали гордые петухи и кудахтали куры. Алексей заказал графин белорусского домашнего красного вина и мясо-гриль. Рядом приятно согревая, потрескивал шипящей смолой дровяной камин.
        - У меня к тебе, Уляш, два предложения.
        Девушка улыбнулась и тронула Лешу за рукав пиджака.
        - Другие девушки одно предложение ждут не дождутся всю жизнь, а ты сразу два делаешь.
        - Да, сразу два. Первое: ты переезжаешь ко мне, и мы пробуем жить вместе. Второе: ты непременно учишься в очной интернатуре и становишься классным вирусологом. Этот год ты нигде не работаешь. Я думаю, нам хватит моей зарплаты.
        Ульяна сияла. Она встала, подошла сзади к сидящему за столом Леше. Обняла его за шею и поцеловала в макушку.
        - Я полностью согласна с предыдущим оратором.
        Ночь была феноменальной. Таких ласк Леша не получал никогда. Он растворился в ее ласковых врачебных руках, упругой груди, божественных поцелуях…

* * *
        Прошел год. Уля получила диплом интерна-вирусолога, Леша несколько раз летал в Индию и заключил два очень выгодных контракта, которые обеспечили серьезный прорыв его фирме.
        С полученной премии они решили купить новую блестящую красную машину. Выбор пал на «Лексус», но это не было принципиальным. Главное - красную, Уляша так хотела. Девушка пошла на курсы водителей. Так что кататься предполагалось вместе. Сама перспектива сесть за руль вызывала у девушки бурный, ничем не прикрытый восторг. При виде машины в магазине она бросилась с разбегу Леше на шею и завизжала на весь магазин, вызывая у посетителей недоумение и испуг.
        Первая поездка была на бабушкину дачу, в Хотьково. Уля выложила свои новенькие права на торпеду машины, как бы показывая всем, что она не просто за рулем, что она - девушка с правами на вождение этого красного чуда. До дачи добрались спокойно, на минимальной скорости. Мокрые футболка, волосы и спинка сиденья говорили о неслыханном волнении «наездницы» этой необыкновенной машины. С заездом в ворота было уже немного труднее. Но пара тычков бампером об опорные столбы отличного настроения не испортили.

* * *
        Прошел год.
        - Лешенька, солнышко…
        - Уляш, ты явно ко мне подлизываешься. Одно из двух: или машину поцарапала, или еще какую-нибудь работу себе нашла…
        - Почти угадал. Лешенька, мне предложили в аспирантуру поступить. Уже тему дали. Совсем не трудная, я ее за годик расщелкаю. И будет у тебя девушка - кандидат наук.
        - Почему девушка. Кандидат наук - уже жена. Поступишь, свадьбу сыграем. Я тебя люблю,  - он аккуратно провел рукой по ее каштановым волосам и поцеловал сзади в шею.
        - Милый, это что-то новое в ваших речах. Я уж и надеяться перестала, а тут целое предложение. Теперь спать не буду. Да я ради свадьбы с тобой не то что в аспирантуру, я в Оксфорд поступлю, любимый…
        Через три месяца Уленька стала аспиранткой Института вирусологии, бегала по московским магазинам в поисках свадебного платья. Во время примерок уже был заметен небольшой животик. Леша с Улькой были счастливы появившимся перспективам.
        Девочка родилась слегка недоношенной, с пепельно-белыми волосиками и ярко-голубыми глазами. Назвали ее Сашенькой. Александра Алексеевна Вышинская.
        Вся квартира поступила в полное распоряжение Сашеньки. Сопельки ребенка вызывали бурное волнение, а уж температура - так и вовсе истерики и немедленный вызов врача. Матерью Уленька оказалась совершенно сумасшедшей. Все домашние дела, аспирантура, завтраки, обеды и ужины ушли на второй, а то и третий план. Во главе угла семейной жизни была Александра Алексеевна.

* * *
        Время шло. Нет, летело стрелой.
        Сашеньке три годика. Вся семья торжественно идет впервые в садик. Поступление в детский сад решили отметить в кафе «Вуратино». Пригласили гостей: соседей по квартире, подружек по песочнице с родителями. Наняли аниматора. Выло весело. Детский смех украшал праздник. Громче всех заливалась Сашенька. Взрослая девчушка… уже три годика.
        Защиту диссертации назначили на ноябрь. Уля сходила с ума от волнения. К такому серьезному этапу в жизни она готова не была. Больше плакала, чем повторяла материал. Научные руководители, коллеги как могли успокаивали кандидатку, но слезы так и капали с Улиных глаз, а одна только мысль о предстоящей защите бросала в дрожь.
        Выпускной бал одиннадцатиклассников. Сашеньке в числе других отличников вручают аттестат и серебряную медаль за блестящую учебу и примерное поведение…
        (ЯРКИЙ СВЕТ, ЗАНАВЕС)
        Бетонная леди
        Увы, но улучшить бюджет нельзя, не запачкав манжет.
    Игорь Губерман
        Сонечка играла «Турецкое рондо» Вольфганга Амадея Моцарта. Волшебные звуки пианино разлетались по ее огромной комнате, расположенной в старинной коммуналке на Маросейке. Кроме тридцатипятилетней Сонечки в квартире проживали две старенькие бабульки и пожилой профессор-гений, знавший, наверное, все языки мира, но никогда ни с кем не делившийся секретами их освоения. В маленькую комнату возле кухни недавно вселился молодой иногородний следователь с семьей. Половина жильцов давно съехала с этой неуютной коммуналки с длинными коридорами. На дверных косяках пустующих комнат развивались, словно праздничные знамена, разноцветные наклейки с печатями жилищной конторы. При входе в квартиру находилась общая ванная с газовой колонкой, а в конце коридора за кухней - общий туалет. Чтобы воспользоваться санузлом, жильцы спускались на девять ступенек вниз и нагибали голову, дабы не столкнуться с прикрученным под потолком чугунным бачком со штампом «Россантехпром 1921 год. Завод имени Войкова П. Л.».
        Все эти древности во времена интернета и мобильной связи веселили Сонечку и вызывали у нее приятное ретронастроение. На общей кухне, например, была длинная раковина, соратница революции, принимавшая воду с шести медных кранов с белыми фаянсовыми ручками фабрики Гарднера. Старушки утверждали, что в этой раковине полоскали домашнюю утварь слуги графов Разумовских, проживавшие в этой квартире до пролетарских уплотнений. Радовали глаз четыре разноцветных мраморных камина, расположенные вдоль стен общего коридора. Даже на белых керамических битых-перебитых ручках кухни красовалось клеймо фарфоровой фабрики Кузнецова с царским гербом. Но подлинную историю дома никто не знал. Все мраморные, чугунные, деревянные и керамические предметы в квартире были достойны антикварного салона.
        Потолки в Сонечкиной комнате, доставшейся ей от бабушки, были пятиметровые, а распашные высоченные дубовые двери украшены затейливой резьбой. Под стать старинной квартире было и пианино «Беккер» из красного дерева, которое еще при царе Горохе подарил бабушке богатый воздыхатель. Спереди его украшали два бронзовых подсвечника с хрустальными висюльками. Они сверкали в солнечный день, и блики, отражаясь на стенах и потолке, радовали одинокую, бедную и бездетную Сонечку.
        Девушка давным-давно закончила Гнесинку (Российскую академию музыки имени Гнесиных) по классу фортепиано и работала аккомпаниатором-концертмейстером, сопровождая выступления вокалистов и детских хоров. Работа ей нравилась. Педагоги по вокалу были душками, а вокалисты в обыденной жизни - компанейскими и добрыми ребятами. Сонечку никогда никто не обижал, ее «певчие» частенько привозили подарки из заграничных командировок. Она обожала подарки, и ее радовали миниатюрные фрагменты западной жизни. Однако за рубежом ей побывать не довелось.
        - Кто же там слушает моих безголосых солистов?  - размышляла она.
        Это была загадка, но Сонечка никогда не позволяла себе откровений в музыкальных кругах и слыла хорошей доброй бабой (или, как говорили музыканты, чувихой). Работа с детьми была наиболее приятной частью ее творчества. Она любила детские утренники. Родители талантливых отпрысков приносили много цветов. Сонечка обожала цветы и возвращалась домой с огромными букетами. Они были ее радостью и наслаждением. На вечерних концертах цветов ей не дарили.
        Сонечка мечтала о своем ребенке. Не обязательно от законного мужа, просто о маленьком обожаемом карапузе. Но жизнь складывалась так, что в ее окружении были только худенькие субтильные музыканты, в основном евреи, которые ей совсем не нравились. А русские богатыри или еврейские бизнесмены ей не попадались.
        Редкие любовники у нее, конечно, были, она не считала себя ханжой и не чуралась мужского пола. Но скоротечные связи к острым чувствам и рождению деток не приводили. А последующие разрывы оставляли в душе свежий рубец и щемящее чувство неполноценности.
        Певцы и музыканты были у нее частыми гостями и обожали сонечкины хоромы. Они восхищались старинной кухней, чудным унитазом и феноменальными резными дверьми. Приглашать же домой близких мужчин было сложно. Любовников надо было где-то мыть, однако мыть их в общей ванной комнате советского образца с огромной газовой колонкой было неудобно. Соседки были лаконичны:
        - Привела своего кота мыться. А ванну кто за ним мыть будет? Чай не графья!
        Девушка старалась чаще бывать в гостях у своих любимых, с удовольствием оставаясь у них на ночь.
        Жизнь у молодой и совсем недурной Сонечки протекала спокойно и монотонно. Вставала она поздно, торопиться ей было некуда. Вокалисты с педагогами приходили не раньше одиннадцати, а концерты начинались вечером.
        Сонечка была привлекательной, изящной и чуть склонной к полноте. Осиная талия при округлых бедрах, красивые прямые ноги с худыми коленками, узкие женственные плечи, открытое лицо, высокий лоб, изящная шея, застенчивая улыбка и слегка курносый носик подчеркивали ее девичьи прелести. Средний рост и легкий характер позволяли любому мужчине ощущать себя мачо на ее фоне. Девушка была натуральной блондинкой с огромными карими глазами. Эта помесь ей досталась по наследству от смешанного брака родителей. Отец, смуглый кареглазый еврей, был врачом. Мама - прелестная белокурая русачка, с легким характером и прекрасной фигурой.
        Ей скоро тридцать шесть. Сонечка, будучи умной девочкой, отчетливо понимала, что детородный возраст уходит и ни карьера, ни прекрасные родители, ни отзывчивые друзья здесь не помогут. Что-то надо было менять в своей налаженной жизни. Но что конкретно нужно делать, она не представляла.

* * *
        Как-то на очередном фуршете в зале Московской филармонии к Сонечке подошел хорошо знакомый кларнетист. Он был обласкан голубой богемой и никакого интереса для женщин не представлял.
        - Сонька, привет. Тебя надо спасать!!!  - Игорек дружески улыбнулся и взял девушку под руку.
        От кого и каким образом спасать, музыкант не пояснил, а всего лишь выпил бокал шампанского, поцеловал ей руку и ушел к своим нежным друзьям. Соню это заявление зацепило. Она долго думала, обижаться на кларнетиста или нет. Решила его найти и, прижав к стенке, все выяснить.
        Пришлось выкроить время и посетить музыканта «случайно» на концерте. В антракте она прошла за кулисы и нашла обидчика. Игорек и не думал сопротивляться и отнекиваться. Будучи парнем нестандартным, но умным, он поведал ей все ее перспективы:
        - Ты, Сонька, полная дура, и коль приперлась ко мне на концерт, то слушай. И без обид, чувиха. Ты скоро превратишься в старую дряхлую клячу, с которой будут в пояс здороваться мамочки твоих учеников. Наденешь длинное, тяжелое темно-синее бархатное платье с маминой брошкой, и публика даже приблизительно не сможет определить твой возраст. Музыкальная молодежь будет в замешательстве, гадая, чья же ты ровесница: то ли Рихтера, то ли Вана Клайберна. Ты станешь бабой без возраста, без семьи, без своей квартиры и без денег.
        Тебе срочно, поверь мне, срочно нужно все менять: найти деньги, купить нормальную квартиру. К квартире приложится бесквартирный мужик, может, и не герой-любовник, но нормальный хряк-производитель. Он сделает тебе ребенка. Ты заведешь семью и сменишь работу. Все это аккомпаниаторство - удел старух, давно вышедших в тираж. Ты молода, умна и красива. Вперед, у тебя все получится! Итак, подведем итог: деньги, смена работы, квартира и, как следствие, мужик и дети.
        Кларнетист почтительно кивнул и растворился в группе музыкантов, таких же как он черно-белых «пингвинов», упакованных в смокинги, белоснежные сорочки и разноцветные бабочки.
        Соня не спала всю ночь. На следующее утро она встала пораньше и направилась на площадь Маяковского. «Хозяин» площади стоял на своем месте и поворачиваться к девушке даже и не думал. Это хороший признак, решила девушка и вошла в здание Московской филармонии. Дверь отдела кадров была заперта, еще никто не работал. Она приуныла. Однако пока был кураж, нужно было срочно сделать все намеченные дела и не передумать.
        - Сделать и не передумать, сделать и не передумать…  - бубнила Соня. При этом она быстро шагала по узорному паркету второго этажа филармонии. Руки за спиной были крепко сцеплены в замок, кудрявая голова опущена вниз. Девушка напоминала узника, измеряющего шагами каземат.
        С работы Софья Китина уволилась в тот же день, и теперь, когда она шла по длиннющему коридору с подписанным заявлением, ей стало окончательно ясно, что другого выхода не было. Вечером она сообщила родителям об уходе из филармонии и желании купить однокомнатную квартиру.
        На семейном совете было решено комнату продать, всем поднатужиться и поддержать начинания дочери. Но денег на квартиру все равно не хватало. Помочь с новой работой обещал отец. Среди его многочисленных пациентов-астматиков был один очень интересный тип. То ли строитель, то ли посредник в среде строителей. Но с его слов он многих знал, имел влияние и связи в строительных и архитектурных кругах.
        Вот к этому посреднику и направилась Соня, надев самую красивую кофточку, французскую плиссированную юбку и высоченные каблуки. В музыку возврата не было. Пусть филармония жалеет о потере бойца.

* * *
        Даму встречал импозантный и вальяжный Ираклий Сергеевич Ткебучава, одетый в черный смокинг и белоснежную рубашку с красной бабочкой. Годами он был немного моложе ее покойной бабушки, но приталенный костюм, золотые швейцарские часы, кубинская сигара и золотая оправа дымчатых очков молодили его. Встреча была назначена в шикарном номере гостиницы «Метрополь». Сонечка в этом валютном отеле никогда не была. Огромные картины в позолоченных рамах, всеобщая темень и свисающие бархатные портьеры произвели на нее удручающее впечатление.
        - Ну, «Метрополь» так «Метрополь», какая разница,  - бубнила она себе под нос.
        Ткебучава все внимательно выслушал, вспомнил добрым словом врачебный талант ее отца и начал тронную речь.
        В молодости Ираклий Сергеевич, видимо, был связан со сценой. Говорил он громко и зажигательно, каждое его предложение было четко выстроено. Свою речь оратор произнес стоя, облокотившись на спинку стула и держа в свободной руке толстую сигару.
        Сам же текст повествования был до ужаса прост, банален и грубоват.
        Девушке предлагалось заняться строительным бизнесом и приобрести для начала огромную машину с крутящейся бочкой сверху. На ней предлагалось перевозить закупленный на заводе бетон, а затем продавать его на стройки Москвы (позже пианистка узнала, что эта страшная машина на профессиональном жаргоне называется «миксер»). Примерный бизнес-план Ираклий Сергеевич подготовил, суммы озвучил, список с телефонами потенциальных поставщиков и покупателей передал. При всех разговорах и переговорах разрешил ссылаться на него. На этом высочайшая аудиенция была завершена.
        Что делать дальше и куда бежать, Сонечка даже не представляла. Слова «бетон», «цемент», «стройка» вызывали у нее неприятие и дрожь.
        Она осталась без работы и без денег.

* * *
        Во дворе ее дома ежедневно собиралась компания пожилых доминошников. Они азартно кричали, ругались по-черному, но к обитателям дома относились вполне миролюбиво. Девушка знала одного из «забивал» доминошного стола. Дядя Вася вечно спасал ее, помогая решить сложные домашние заморочки. Подкрутить, привернуть и приклеить - вот неполный список просьб, с которыми пианистка была вынуждена обращаться к соседу. Простые, казалось бы, бытовые хлопоты приводили ее в ступор, поэтому дядя Вася был для нее ангелом-спасителем. Лет он был неопределенных, но вполне вписывался в категорию «еще ничего».
        Соня подсела к доминошным мужикам, скорчила плаксивую мордочку и умоляющим голосом попросила Василия Алексеевича уделить ей пару минут. Намечалась «рыба», и ушлым игрокам было явно не до барышни. Когда «рыба свершилась», Василий резко встал, взял девушку под руку и повел в сторону подъезда.
        Сонечка елейным голоском поведала историю своего бегства из филармонии и озвучила предложение Ткебучавы.
        - Дядя Вася, я вас умоляю. Давайте начнем вместе. Нам дали выход на бетонный завод, обещали познакомить с заказчиками. Начальные деньги дает отец. Вы говорили, что работали механиком на стройке. Я одна - ну никак. Совсем ничего не понимаю, не знаю строительства!!! Не умею продавать!!! Нужен мастер, опытный и мудрый, как вы. Зарплата будет отличная, ну, может, не сразу, но я вас не обижу, не сомневайтесь. Да и куда я без вас, пропаду!
        Вывший механик потребовал накрыть стол и обсудить идею с доминошной братвой. В магазин Соня бежала со всех ног. Тарелки, вилки и граненые стаканы захватила из дома. Мужикам повезло, пианистка закатила пир на весь мир.
        Мастер пришел утром, робко постучав в открытую дверь. Комната наполнилась ярким сивушным ароматом, Китина поперхнулась и закашлялась. Василий отечески похлопал ее по спине, сел на банкетку от пианино и протянул девушке руку:
        - Согласен я. Давно без работы, соскучился. Руки чешутся. В дело хочу…

* * *
        На бетонный завод они поехали вместе. Но дальше проходной их не пропустили, а когда они заявили, что идут к директору, высмеяли и прогнали. Видимо директор завода «сидел высоко, глядел далеко» и был явно недоступен.
        Китина набрала телефонный номер из изрядно помятой записки, полученной в «Метрополе». Через три минуты за ними на проходную спустилась томная девица с вихляющим задом и на высоких каблуках. Директор радушно встречал гостей у дверей приемной. Им предложили кофе с любимыми сонечкиными трюфелями. Все вопросы по поставкам бетона были решены моментально:
        - Вам будет отпущено любое количество бетона и в любое время.
        Сонечка и Василий вышли с завода победителями и блестели, как медный пятак в солнечный день.
        Соня позвонила всем остальным абонентам из списка Ткебучавы. Извиняясь, дрожащим голосом она начинала разговор с незнакомыми ей людьми. Ее учтиво слушали, не делая, впрочем, шагов навстречу, но как только она произносила фамилию «посредника», голоса на другом конце провода резко менялись. Ей моментально предлагали встречу, помощь и даже машину для проезда на переговоры.
        Все последующие поездки были либо на стройки, либо в строительные управления, разбросанные по всей Москве. Ездить на деловые встречи ей было совсем не в чем. Концертные платья, юбки и кофты были «из другой оперы», и девушка сменила туфли на кроссовки, а платья - на джинсы и толстовку. Стройки, грязь, цементная пыль, «строительная» каска на голове. Все это было неожиданно и чудно.
        В выходной Соню пригласили в ЦДРИ (Центральный дом работников искусств на Пушечной). Пригласил все тот же кларнетист - отличный музыкант, старый друг и мудрый советчик. Они встретились на Кузнецком мосту и пошли на концерт романса. Концерт не понравился, певец фальшивил, а ее коллега концертмейстер засыпал и ронял ноты. Извинившись, она вышла из зала. По дороге к выходу на улицу Сонечка увидела большую белую дверь с заманчивой бронзовой табличкой «Каминный зал». Она открыла дверь и вошла. Это была небольшая комната, заставленная грубыми деревянными лавками, на которых сидели люди и пели под гитару. В камине тлели угли. Выло тепло и уютно. Девушка тихонечко присела на край лавки и стала слушать. Пели замечательные песни Окуджавы и Визбора, которые призывали к знакомству, единению и сопереживанию. Люди по-доброму улыбались друг другу и подпевали молодому, красивому, русоволосому парню с гитарой. Соня притаилась, уходить не хотелось, да ее никто и не гнал. Следующую песню Визбора «Излишний вес» она уже пела со всеми. Убрав заколку из волос, Соня расслабилась, улыбнулась и ощутила кайф, впервые за
последние месяцы.
        Излишний вес, он словно бес,
        Он цепко держит наши органы в осаде.
        А также виден он и спереди, и сзади,
        Чтоб он исчез, излишний вес.
        Между лавками ходила молодая женщина и раздавала всем пластиковые стаканчики с чаем. Дымящийся чай обжигал пальцы и добавлял что-то романтичное в происходящее действо. Часов в одиннадцать вечера все стали собираться. Соня решила внести свою лепту в организацию вечера. Собрала использованные стаканчики из-под чая и мелкий мусор с пола. К ней подошел мужчина лет пятидесяти, помог надеть пальто и сказал что-то приятное. Они вынесли мусор во двор и простились. Около станции метро он нагнал девушку и предложил проводить до дома. Соня с удовольствием согласилась. День был ее, и внимание сразу двух мужчин это подтверждало. Маросейка была недалеко, но ехать домой на метро было долго и неудобно. Пошли пешком. И хорошо, что пошли - была возможность пообщаться с провожатым.
        Мужчину звали Борисом. Военный, полковник, пятьдесят один год, москвич. В первые минуты он показался угрюмым молчуном. Но через полчаса они уже улыбались друг другу.
        Шли по Рождественскому и Сретенскому бульварам, мимо восстановленного Рождественского монастыря, Успенской церкви, Сретенской духовной семинарии, здания Главпочтамта. Борис молчал.
        Девушка искренне интересовалась историей родного города, поэтому, развлекая провожатого, рассказывала все, что знала о площади Покровские ворота, старинном кинотеатре «Колизей» (ныне театр «Современник»); скульптурах трех советских драматургов - Александра Вампилова, Александра Володина и Виктора Розова,  - которые «разговаривают» о своем во дворике театра «Табакерка»; Московской хоральной синагоге, которую Гитлер обещал взорвать в Москве в первую очередь; белых лебедях на Чистых прудах, частенько гоняемых пьяной шпаной по ночам; трамвайном кольце исторической «Аннушки», которая превратилась в ретрокафе для влюбленных; нарядном доме-комоде князей Трубецких - достопримечательности Москвы XIX века; об усадьбе великого собирателя картин Дмитрия Боткина, особняке легендарного собирателя фарфора и икон Алексея Морозова; о снесенном недавно кинотеатре «Аврора», в котором бузили еще революционные солдаты и палили при этом из всех стволов в потолок; об открывшихся ресторане «Ностальжи» и Центре Ролана Быкова.
        О Чистопрудном бульваре, Покровке и Маросейке она могла говорить часами.
        Борис был молчуном. Всю дорогу он только слушал и до самого ее дома не проронил ни слова.
        Соня открыла дверь подъезда, повернулась лицом к провожатому и пригласила удивленного Бориса на чай. Он поднялся по белой мраморной лестнице в квартиру, зашел в комнату, молча взял Соню на руки и уложил на диван. Сонечка и не думала сопротивляться. Борис ей понравился, мужчин у нее не было лет сто, а скоротечность происходящего возбуждала.
        На следующий день утром Борис позвонил и пригласил Сонечку в ресторан. Видимо с фантазией у него было туговато, так как местом встречи был выбран ресторан все того же ЦДРИ. Столики были накрыты белыми скатертями в старом советском стиле, сервированы крупными мельхиоровыми приборами и хрустальными солонками. На краю стола, у окна стояла зеленая вазочка с одинокой герберой, грустно опустившей свою нарядную головку. Посреди небольшого зала под огромной хрустальной люстрой стоял рояль старых аристократических кровей с блестящими педалями и включенными лампочками в подсвечниках. За инструмент сел ангажированный музыкант и заиграл музыку Джорджа Гершвина.
        Разговор с Борисом не клеился. Сонечка испытывала какое-то смущение из-за быстрого развития событий прошлой ночью. Борис был любезен, гладил ее руку, подливал вино и… молчал. Пианист, закончив с рэгтаймом «Ночи Лаймхауса», обратился к публике и громко объявил, что в зале присутствует известный музыкант, концертмейстер Сонечка Китина. Девушке ничего не оставалось, как подойти к роялю. Она начала играть десятый вальс Шопена. Все притихли. Бокалы и вилки отодвинули в сторону. Гости наслаждались потрясающей музыкой. Прозвучали последние аккорды. Зал аплодировал стоя. Сонечка вернулась к столу. Борис был шокирован и польщен талантом своей спутницы.
        Они стали встречаться. Борис приходил в комнату девушки по понедельникам, в одно и то же время. Сначала это раздражало Сонечку - появление мужчины в дверях четко по расписанию было похоже на прибытие курьерского поезда. Она морщила носик, шутливо отдавала ему честь и заявляла:
        - Прибытие к любовнице прошло точно по расписанию.
        Со временем они привыкли друг к другу, притерлись. Сонечка уже ждала своего полковника и в условленное время с надеждой поглядывала на дверь.
        У Бориса детей не было, а в его отношения с женой Китина не лезла, ультиматумов не ставила и никогда о законной половине не спрашивала. Через восемь месяцев Сонечка забеременела, и счастливее ее не было человека на белом свете.
        На четвертом месяце она сообщила о радостной новости Борису. Тот никак не отреагировал. Совсем никак! Приласкал, попил, поел и ушел. Сонечка страдала. Но даже эти страдания оказались достаточно поверхностными, и она забыла о них очень быстро, поскольку все ее помыслы были связаны только с будущим малышом.
        Сонечка решила роман прекратить. Ей позарез, до боли в висках, до головокружения хотелось ребенка. Ребенка и все. О муже она не думала. Материально девушка стала жить вполне сносно. Выл куплен второй «миксер» и автобетононасос. Штат фирмы увеличился на двух человек - появились новый водитель и приходящий бухгалтер. Работать с Китиной было легко и приятно. Сонечка была удивительно трудоспособна, улыбчива и мобильна. Своими скромными манерами, исходящей от нее энергией и непринужденным разговором девушка производила на партнеров наилучшее впечатление. Ее появление предвосхищал аромат тонких французских духов, она была всегда в отличном настроении и трезва (в отличие от партнеров - мужчин). И самое главное - Соня неукоснительно выполняла все свои обязательства по поставкам бетона. Девушка с одержимым упорством и рвением осваивала логистику и премудрости бетонных смесей, как когда-то заставляла себя заучивала наизусть фортепьянные концерты и играть гаммы.
        Китина купила двушку на Ленинградском проспекте и маленький «опель» для поездок по городу.

* * *
        В начале февраля Сонечка родила девочку, Сашеньку.
        На работе ее стал замещать мастер, а родители временно перебрались к дочери и внучке. Борис пропал. Ни слуху ни духу о нем не было.
        В бизнесе начались проблемы - бандитские пугалки и страшилки. Избили дядю Васю. Соня примчалась в травмпункт. Мастер сидел с перевязанной, загипсованной рукой и заклеенной бровью. Она не плакала, но ее лицо покраснело и дрожало.
        В офис заезжала бригада каких-то отморозков.
        - На бетонном заводе ты с хозяйкой канитель развел. Наследил ты, дед! Чтобы больше твоих «миксеров» мы на заводе не видели!
        Звучали угрозы по телефону.
        Девушка, конечно, слышала про разборки среди конкурентов, но сейчас, когда она кормила грудью и не могла оторваться от ребенка, это было ужасно и некстати. Нужно было ехать к Ткебучаве и ехать срочно. Оставив Сашеньку на родителей, Сонечка помчалась на Ленинградский рынок. Набрала огромную корзину свежих фруктов, украсила ее лучшим армянским коньяком «Ахтамар» и поехала на такси в гостиницу «Метрополь».
        Кроме Ираклия Сергеевича в номере находились дама средних лет и две молодые скрипачки в черных бархатных платьях с тонкими нитками жемчуга. Девушки добросовестно настраивали инструменты, подкручивая колки и издавая резкие звуки.
        Сонечка подошла к наставнику, расцеловала его в обе щеки и вручила корзину фруктов. Ткебучава улыбнулся и поднес к губам длинные, тонкие пальцы пианистки. Поблагодарил за фрукты и проводил до двери. Уже на улице, по дороге к метро раздался звонок Ткебучавы. Он поинтересовался целью визита. Сонечка быстро все оттараторила и заревела. Ираклий Сергеевич отключил связь.
        На следующий день где-то после обеда Соне позвонил встревоженный мастер и сообщил, что только что у него на мойке побывали два здоровенных татуированных мужика. Они принесли пачку пятитысячных купюр в банковской упаковке, сверкнули кривыми зубами и золотыми цепями в палец:
        - Свояк предъяву прислал. Не гопники мы, дед. Мы - «шерстяные», нам западло косячить,  - и ушли.
        - А ведь как в сущности все хрупко и непредсказуемо в жизни…  - подумала Сонечка.
        Все закрутилось, завертелось, понеслось как раньше. К Василию вернулось хорошее настроение, и он опять стал трудягой и весельчаком.

* * *
        Сашеньке исполнилось четыре месяца. Вся жизнь Сонечки, ее родителей и незаменимой няньки была посвящена малышке. Все было построено вокруг нее, разговоры были только о ней. Если появлялись сопельки или раздражение на ладошках, Сонечка рыдала, вызывала неотложку и не спала по ночам.
        Как-то утром в субботу на пороге появился Борис. Он, опустив глаза, сообщил, что очень скучает по девочкам и жалеет о расставании.
        - Я уволился из армии, ушел в отставку. В тягость вам не буду. Мне предложили место заместителя директора по безопасности и кадрам на крупном заводе. Я теперь гражданский человек. Сейчас мы разводимся с женой. У меня одна дочь, и я хочу быть рядом с ней.
        Дальше Соня не слушала, хотя Борис продолжал что-то говорить. Молодая мамочка аж присела от услышанного монолога. Она ожидала чего угодно, но не того, чтобы Борис, больше похожий на молчаливого партизана на допросе, чем на оратора, закатил такую речь… Что ответить, девушка не знала. Сонечка взяла на руки ребенка и, чтобы заполнить создавшуюся паузу, начала ходить из угла в угол. Борис так и остался стоять у порога. С его коричневых ботинок и бесформенной шляпы предательски капала вода, образовав грязную лужу на паркете.
        Если бы их встреча состоялась год назад, Борис схватил бы девушку на руки и уложил на диван. Однако мечтам этим осуществиться нынешним утром было явно не суждено. На руках женщины мирно посапывала его дочь, и на такие кардинальные шаги он не решился. Стоял и ждал своего приговора. Соня молчала.
        Особой любви к Борису она не испытывала… Какие-то воспоминания о прекрасном сексе еще теплились в ее кудрявой головке. Ну был и был. Сделал свое дело и ушел. Ушел и ушел. Но пускать к себе в дом чужого мужика она боялась. Тем более что в деньгах она уже не нуждалась.
        После вмешательства Ткебучавы ее малый бизнес стал активно развиваться. Все рабочие вопросы решал ее золотой помощник - дядя Вася. Получая шикарную зарплату, он старался изо всех сил. Заказчики просили автобетононасосы для подачи бетона на высоту. Сонечка планировала покупку еще двух машин в самое ближайшее время.

* * *
        Борис приходил каждый день. Не добившись благосклонности Сонечки, он все вечера напролет проводил с дочерью. Ухаживать за ребенком отец, конечно, не умел, но играл с ней и восторгался ежедневными переменами в поведении девочки. Со временем он научился прикармливать ее из бутылочки, менять подгузник и с огромным удовольствием гулял с коляской.
        Соня не могла запретить ему общение с ребенком, и где-то в глубине души ее грело присутствие мужчины в доме. Через пару месяцев она сдалась и предложила Борису перебираться к ним с вещами.
        - Ну что ты мучаешься каждый вечер. Тебе ведь утром на работу. Перебирайся к нам - вместе будем.
        И добавила протяжно:
        - Попробуем…
        Спустя полчаса они уже сидели за столом и с аппетитом уплетали фирменное Сонино блюдо - яичницу с сосисками.
        Так они соединились. Впереди внезапно обнаружился какой-то просвет, и понемножку все вставало на свои места.
        Борис обожал своих девочек, а Соня была благодарна ему за дочь, статус замужней женщины и крепкие мужские руки, на которые всегда можно было опереться. Частенько вечерами бизнес-леди садилась за пианино и импровизировала с вальсами своего любимого Шопена. Борис, ничего не понимавший в музыке, стоял рядом с инструментом и с восторгом смотрел на жену. Он мечтал о ее возвращении на сцену.

* * *
        Письмо из Чикаго пришло в понедельник - самый подходящий день для нежданных сюрпризов. Любых новостей Сонечка боялась как черт ладана. Она была уверена, что новости бывают или плохие, или очень плохие. Других просто не может быть. А тут письмо, да еще из Америки. Она впервые в жизни получила письмо из-за рубежа и не из какой-нибудь Болгарии или Польши, а сразу из Америки. Английский у нее был средненький, поэтому срочно пришлось ехать к отцу.
        В конверте с картинкой высоченного небоскреба находилось приглашение в Нагасаки на ежегодный международный конкурс концертмейстеров. Все заботы о перелете, размещении и питании брала на себя американская сторона. Сонечка обалдела от счастья.
        Отец отреагировал на письмо довольно странно. Вместо того, чтобы заняться подробным переводом текста, он схватил письмо, поднял его над головой на вытянутой руке и принялся расхаживать по квартире, словно боец, рвущийся в атаку с боевым знаменем. Девушка присела на край дивана и молча наблюдала за отцом. Наконец молчание было нарушено:
        - Фамилия! Ты видела фамилию президента фонда? А имя, имя ты видела? Гроссерман, Натан Гроссерман, таких совпадений не бывает. Это он, точно он. Гроссерманы давно уехали, вот это да! Президент Всемирного музыкального фонда!
        - Папуль, я не очень понимаю, о чем ты? Ты перевел приглашение? Давай я запишу все подробненько…
        - Какое приглашение, девочка. Ты ничего не понимаешь… это мой сводный брат. Отец с новой семьей давно уехал… Мы давно не общались… Я и не знал о нем ничего… Натан… Натан…
        - Однофамильцев много, папуль, и имя не такое уж редкое… Да и какая разница, даже если и родственник. Он же за меня концерт Чайковского не сыграет.
        - Сонечка, да ты ничего не понимаешь. Президенты таких фондов - миллионеры. Конкурсы - это благотворительная деятельность. Эти люди могут все… Слышишь, все! Срочно посмотри в интернете. Набери - Натан Гроссерман, с двумя «с», найди фото. Такие люди должны быть в сети…
        Отец с дочерью перебрались к компьютеру и прилипли к монитору. Через пять минут обалдевшие Китины наблюдали на экране улыбающуюся физиономию Натана Гроссермана, его черный фрак, белоснежную сорочку и бриллиантовые запонки, невзначай выглянувшие из-под рукавов. Это был он. Конечно, состарившийся за сорок лет забвения, но с той же неповторимой юношеской улыбкой и внушительной черной родинкой над левой бровью. Отец был «накаутирован», он ожидал чего угодно от жизни, но чтобы его сводный брат оказался американским миллионером, воротилой этого прекрасного мира - этого он ожидать не мог.
        Соня не разделяла диких восторгов отца и не очень понимала, что вызвало такую реакцию.
        - Ну богатый, ну воротила… А мы-то тут при чем? У дочери кормление пропустила - вот это да!

* * *
        Звонок по скайпу раздался в два часа ночи. Проснулись все. Сашенька заплакала, Борис проворчал что-то невнятное, а Сонечка переползла через кровать и присела к монитору.
        Звонил дядя Натан. Он излучал жизнерадостность и внимание. Русский язык был не самым ярким его достоинством. Половину слов девушка не понимала. Но это было не главное. Сонечка уже проснулась, протерла глазки и пыталась сосредоточиться. Дядя улыбался, активно жестикулировал руками. Через слово извинялся, что и не знал о существовании такой очаровательной племянницы. Выл очень рад предстоящей встрече в Нагасаки.
        Но новость, пришедшая в понедельник, счастливой так и не оказалась. Мужа положили в больницу и сделали операцию по стентированию коронарных сердечных сосудов. Сломался первый «миксер» - труженик и кормилец. Выли необходимы серьезные вложения (которых не было) и три месяца ожидания запчастей. У Сашеньки появились зеленые сопли, то и дело поднималась температура. В общем и целом продолжалась обычная семейная жизнь, о которой Сонечка так долго мечтала. Каждое утро девушка подолгу музицировала, но конкурсу в далекой стране восходящего солнца в ее новой жизни места не было. Встреча с родственником откладывалась. Девушка погрустила пару часов, поцеловала обожаемую дочь и побежала в больницу навестить мужа.
        Через неделю после разговора с Америкой опять ночью раздался долгий нетерпеливый звонок в дверь. Соня открывать боялась, но звонок монотонно сотрясал ночь. Пришлось открыть. На пороге стояли отец, Натан и еще несколько человек, которых девушка не знала. Все без приглашения вошли в квартиру. Соня была поражена их появлением. Нежданные гости завалили всю кухню подарками и пакетами с провизией.
        Натан громко на ломанном русском сообщил, что Соне и Сашеньке надо собираться в дорогу. Самолет их ждет во Внуково, врача-педиатра он захватил с собой, так что долечивание ребенка будет в надежных руках.
        - Летим в Нагасаки и никаких возражений.
        Отец сидел на кухне и молчал.

* * *
        Самолет производил впечатление игрушечного. Сонечка и отец, провожавший до трапа дочь и внучку, никогда таких лайнеров не видели. Всего пять окошек-иллюминаторов и одна дверь. Подкатили трап, вся команда зашла на борт. Отец шепнул Соне:
        - Ты за Борю не волнуйся, мы с матерью его поддержим. Она сейчас у него в больнице. Выступай, ни о чем не думай. Успехов тебе, доченька.
        В самолете дядя Натан все предусмотрел. У Сашеньки была своя кроватка и детское кресло с маленьким столиком. Врач не отходил от выздоравливающего ребенка.
        Прилет, расселение в отеле, приезд в концертный зал на конкурс прошли в штатном режиме. У японцев было все четко, пунктуально, с поклоном и улыбкой.
        Дирижер оркестра, с которым репетировала Сонечка, был искренним, да к тому же любителем женского пола. Он оказывал ей повышенные знаки внимания. Росточка японец был небольшого, поэтому его карие раскосые глаза находились точно напротив глубокого декольте пианистки. Этот совершенно незначимый анатомический факт произвел возбуждающее действие на талантливого дирижера. Внутри этого безумно одаренного человека маленьким ожившим червячком зашевелилось какое-то паршивенькое, запретное чувство. И вместо того, чтобы смотреть в партитуру и руководить оркестром, он таращился на Сонину грудь и шарил глазами в поисках сосков молодой исполнительницы.
        Третья премия, лауреатство. Огромный диплом и скромный приз. Сонечка была наверху блаженства.
        - Нечего бетон месить! Занимайся музыкой. Ты, кстати, включена в состав жюри конкурса, а это - приличные деньги.
        Подбор конкурсантов, поездки по всему миру. В Москве тебе присмотрят помещение для музыкальной школы. Твоей школы. Будешь преподавать и музицировать. Ты - талантливая девочка, чудо и прелесть. В твоей школе будет и российское представительство конкурса.
        Монолог дяди сопровождался многочисленными запинками в речи.
        - А как же мой маленький любимый бизнес?
        - Бизнес оставь мне. Я куплю твою фирму за один доллар, присмотримся к производству сухих смесей. Все будет то же, что и при тебе, но производить и продавать будем сухие смеси. Под Москвой будет построен небольшой заводик. Цементные смеси сейчас востребованы. Будем играть в «песочек». Через месяц приедет мой человек, ты ему все передашь и поможешь. Он оценит ситуацию и начнет работать. Интерес вашей семьи будет учтен, не волнуйся. Твой мастер будет возглавлять наше новое производство, свои люди нужны. Водители будут развозить цементные смеси, а проверенный бухгалтер просто необходим. Никого не обидим.
        - Ну вот, все и решилось само собой,  - прошептала Сонечка.

* * *
        Прошло три года. Сашенька подросла и с мамой ежедневно ходила в музыкальную школу. Сонечка превратилась в Софью Евгеньевну и слыла лучшим педагогом и строгой директрисой. В ее частной школе было стерильно чисто и уютно. Борис продолжал работать в администрации завода. Дядя Натан успешно расширил свой бизнес, построил завод сухих смесей в Ступинском районе Московской области. Раз в год вся семья встречалась на очередном финале конкурса концертмейстеров, где Сонечка и дядя Натан были членами международного жюри.

* * *
        На этих строках я закончил рассказ и послал его в журнал. Но предсказать все хитросплетения событий в нашей жизни совершенно невозможно.
        Мне предложили юридическую работу в одном московском банке средней руки. Пригласили на собеседование, разговаривал я с председателем правления банка. Белоснежная рубашка, золотые часы «Омега», хороший парфюм и широкая улыбка. Красивый молодой компанейский мужик произвел на меня отличное впечатление. Беседа прошла легко и непринужденно, а озвученная зарплата превзошла все мои ожидания. Трудоустройство было желанным и выгодным, но все хорошо в жизни не бывает. Мне было поставлено одно небольшое условие: полугодовая учеба в Банковском институте Нью-Йорка. Жилье, учебу и переводчика оплачивал работодатель.
        Я всегда мечтал посмотреть Америку, курс банковской экономической безопасности был интересен и полезен. Жена напряглась, но против моей поездки возражать не стала. И я согласился. Америка - это было прекрасно и суперинтересно!
        Поселили нашу учебную группу в четырех звездах в самом центре Манхеттена. Мне достался очень уютный маленький одноместный номер на сорок втором этаже небоскреба. Каждое утро я бегал трусцой по щебенке Центрального парка Нью-Йорка. Вдоль дорожек виднелись заросли барбариса и нарядные кусты боярышника, красные гроздья ягод которого ярко горели на фоне нефритовой листвы. Мой физкультурный маршрут проходил мимо разноцветных цветочных клумб, тополей и великолепных дубов, стоящих на нарядных лужайках. То справа, то слева появлялись аллеи вязов, лип и кленов. В дальней части парка ощущалась прохлада от прудов, уже не было видно стриженых кустов, огромных секвой и могучих дубов. Местность более походила на запущенный лесной участок. В воде плавали дикие утки.
        Когда, выбегая из парка, я поднимал голову к раннему, еще в дымке, солнцу, то наблюдал необыкновенное зрелище: листва деревьев и газоны были обрамлены со всех сторон стеклянными небоскребами, солнечные блики от которых сыпались и переливались в зелени парка.
        Учеба проходила в Нью-Джерси (окрестности Нью-Йорка), в одноэтажном доме Банковского института, построенного в стиле прерий. Кормили нас в ресторанах, а на учебу и практику в «Банк оф Нью-Йорк» возили в шикарных машинах. Лекции читались с переводом. Я сидел, открыв рот. Бизнес-наработки Америки здорово отличались от наших реалий.

* * *
        Один из товарищей моей юности, Валерий Петраков, с которым я долгие годы перезванивался, как только узнал, что я в Америке, тут же стал собираться ко мне в гости. Валера давно жил в Канаде, в городе Торонто. Там он разбогател, стал уважаемым бизнесменом, входил в попечительский Совет Русского православного храма. Вырастил двух сыновей, перевез из Москвы старых родителей.
        Сначала я отнекивался, ссылаясь на ежедневную учебу. Но Валера ничего и слышать не хотел, заявив, что давненько меня не видел и соскучился. Через пару недель Петраков сообщил мне по электронной почте, что вылетает в Нью-Йорк, и чтобы я ни в коем случае его не встречал.
        Увиделись мы поздно вечером в холле моей гостиницы. Пили виски и болтали до глубокой ночи. Договорились в ближайшие выходные встретиться у моего отеля. Мне была предложена экскурсия в город развлечений - Атлантик-Сити, в частности - в казино Трамп Тадж-Махал.
        В субботу рано утром, в шесть часов Петраков прибыл за мной на шикарном «роллс-ройсе» (который взял напрокат). Валерка, наверное, решил уложить меня на обе лопатки, и ему это удалось (на таких шикарных машинах я еще не катался).
        Наша «красавица-аристократка» неслась по автостраде чинно и благородно. Нас обгоняло бесчисленное количество машин, водители которых смотрели на «роллс-ройс» с восторгом и нескрываемой завистью. Пару мужиков показали большой палец и улыбнулись. Валера, не переставая, рассказывал о своем житье-бытье, о жене, сыновьях, родителях, которые с трудом обживались в Торонто. Он, видимо, так соскучился по «русскому» общению, что никак не мог наговориться и все говорил, говорил…
        Я слушал его вполуха и разглядывал резко изменившийся пейзаж за окном машины. Нигде и никогда я не видел такого резкого контраста между городом и его окрестностями.
        Высоченные и изумительно красивые небоскребы Нью-Йорка сменились на маленькие двухэтажные домики с двумя гаражами и небольшими лужайками. Удивило отсутствие заборов между участками. Ни одного забора! Мне, подмосковному дачнику, это было в диковинку. Маленькие зеленые поселочки как под копирку имели двухэтажные коттеджи, ухоженные газоны, школы, пожарные станции и сетевые магазины. Кое-где встречались одноэтажные офисы банков. Все дорожки были идеально заасфальтированы и оборудованы яркими наземными переходами.
        Вдруг в монологе Валеры я услышал знакомое имя - Натан Гроссерман - и стал внимательно слушать.
        Валера мимоходом сообщил, что вчера он встречался со своим бизнес-партнером Натаном Гроссерманом, и они быстро решили пару важных вопросов; что Натан - отличный мужик и пьет исключительно русскую водку; что у него тоже русские корни и с ним легко работать.
        - Слушай, Леш, он мне рассказал одну интересную историю, связанную с Атлантик-Сити, с казино Трамп Тадж-Махал… У него там грустная история произошла где-то год назад, скандальная даже. Газетчики его неделю полоскали. Натан Гроссерман - известная личность в американских бизнес-кругах.
        У Натана в Москве лет пять назад неожиданно появилась симпатичная племянница, пианистка. Он ее пригрел своими миллионами: в каком-то музыкальном конкурсе работу дал и организовал ей педагогическую практику в Москве. Год назад Натан пригласил свою племянницу, никак не вспомню ее имя, в Атлантик-Сити. Покатал на каруселях, зашел с ней на фортепьянный концерт в фойе Трамп Тадж-Махала, а затем - в игорный зал. Позже он клял себя за это последними матерными, кстати, русскими словами. Но поезд уже ушел. Здесь, Лех, русского никто не знает, но ругаться обожают по-русски - вот загадка. Наверное, наш мат сочнее. Так вот, потащил он ее в казино, в игорный зал. Дурак: нет, чтобы ее на бокс или джаз сводить, там же постоянно играют музыкальные коллективы и идут боксерские бои. Кстати, там Пугачева пела. Извини, отвлекся. В игорном зале Соня (точно, Леш, вспомнил, ее Соней звали) полезла играть в рулетку и оказалась очень азартной бабой. Натан сказал, что она в казино совсем очумела: на ее лице выступила испарина, она покраснела, губы стали белого цвета. Девушка уже чувствовала, как дядя незаметно дергал ее за
рукав, но устремив глаза на рулетку, она вцепилась кончиками пальцев в игорный стол, и оторвать ее было невозможно.
        Соня проиграла все наличные, сняла деньги с банковских карт и промотала их также быстро. Натан пытался урезонить родственницу, крепко схватил ее под локоть и потянул к выходу. Ему вся эта ситуация активно не нравилась, но как выйти из создавшегося положения, он не знал. Натан попросил пит-босса не продавать ей больше жетонов. Назрел скандал, все разговаривали на повышенных тонах. Там, Леш, это не принято, везде тишина, даже фотографировать и снимать видео запрещено. Соня разошлась ни на шутку, у нее началась истерика. Племянница умоляла дядю дать деньги в долг крупные деньги. Натан, как мог, отбивался. Скандал набирал обороты. Соня схватила дядю за лацканы смокинга и со слезами и воплями просила, требовала деньги. В ее голове еще звучала великолепная фортепьянная музыка, сквозь которую пробивался ужасающий шепот дяди. Их окружила охрана казино. Натан был шокирован и пребывал в грогги. Наконец, Гроссерман сдался и, чтобы разрядить обстановку, выдал племяннице чек на крупную сумму, а потом резко вышел из зала. Часом позже Соня все проиграла…
        - Валер, мир тесен, ты рассказал историю моей давней клиентки, Сонечки Китиной. Я потерял ее из виду, когда она отошла от бизнеса и, соответственно, перестала у меня консультироваться. Я сто раз слушал историю о ее потрясающем дяде Натане. Но Сонечка никогда не говорила, что играет в рулетку и посещает казино. Как иногда все открывается самым неожиданным образом. Валерочка, а тебе Натан не рассказывал о дальнейшей судьбе своей азартной племянницы?
        - Нет, Лех, так, в двух словах. Знал бы, что она твоя знакомая, вообще бы не рассказывал. Как-то нехорошо вышло, бабу ославил. В России, небось, никто ничего и не знает. Короче, концовка истории короткая и грустная. Она вернулась в Москву после проигрыша. Натан с ней все контакты порвал, его адвокат предъявил Соне крупный счет к оплате долга, причем в жесткие сроки. Музыкальную школу он у племянницы отобрал, ну, не отобрал, конечно, а перестал платить за аренду здания. Из жюри конкурса она моментально вылетела. Долги ей отдавать было нечем. Соня продала квартиру, машину, чтобы отдать часть долга Натану.
        - Интересно, чем же она теперь занимается, Валер? Она - отличный пианист и шустрая бизнес-леди.
        - Не знаю, я Натана не спрашивал, мне это как-то не интересно было. Знаю только, что муж от нее ушел, она переехала с ребенком к родителям и перебивается случайными музыкальными заработками.

* * *
        Поездка в Атлантик-Сити была замечательная. Мы с Валерой поучаствовали в аттракционах, поиграли с «однорукими бандитами» в казино Трамп Тадж-Махал и посмотрели пару боксерских боев. Вечером завалились в ресторан и заказали русскую водку. Валера был в ударе и сыпал «гариками» от Игоря Губермана. Он, как и все русские эмигранты, обожал Губермана:
        Строки вяжутся в стишок,
        Море лижет сушу.
        Дети какают в горшок,
        А большие - в душу.
        Не стесняйся, пьяница
        Носа своего,
        Он ведь с нашим знаменем
        Цвета одного.
        Красоток я любил не очень,
        И не по скудости деньжат:
        Красоток даже среди ночи
        Волнует, как они лежат.
        Через несколько месяцев учеба закончилась, и я вернулся в Москву. Вышел на работу в банк, который, к моему сожалению, просуществовал недолго и лопнул через восемь месяцев. Я продолжил частную юридическую практику и больше о Сонечке Китиной никогда ничего не слышал.
        История без конца
        Девочка сидела на ступеньках гауптвахты Омской Высшей школы милиции. Внутрь ее не пустили, а ее любимый Юрочка уже три дня находился в этом маленьком домике с решетками на окнах. Думы были грустными, а слезы падали и падали с длинных очаровательных ресниц. Приехала она из райцентра Тара, что в трехстах километрах от Омска, где училась в медучилище. Ночевать ей в Омске было негде, идти некуда, свидания с Юрочкой Климовым не дали.
        С Юркой Люба познакомилась год назад, когда он приезжал в сентябре на картошку в деревню Ладушкино. Деревня спряталась среди болот, полей и лесов. Возникла она, наверное, когда-то случайно и строилась явно впопыхах: улочки ее шли вразброд, а дома стояли как попало: то вытянувшись вдоль берега речушки Выри, то, разбежавшись по оврагам и горкам, как грибы в лесу. Сразу за дворами и конюшней начинались огороды, загороженные от скотины плетнем. На горизонте небо подпирали вековые хвойные леса черного цвета с болотным отливом. Гордостью деревни была речка Выря с прозрачной водой, песчаным дном, жирными карасями и перламутровыми ракушками. За оврагами колосилась рожь, а васильки, припавшие к золотым колоскам, добавляли им небесный оттенок. По всей округе были разбросаны пестрые картофельные поля, не имевшие ни конца ни края. Гречиха росла за рекой. Ее ни с чем не спутаешь: красные стебли переплетались в причудливые узоры с голубыми цветками и серыми листьями - зрелище фантастическое! Такая красота необыкновенная, сибирская, немного скрашивала все деревенские неудобства и тяжкие хлопоты.
        Любка только поступила в училище и приехала на перекладных к родным похвастаться новеньким студенческим билетом. В первый же день она побежала вечером в клуб, на танцы. В деревне это - целое событие. Галоши Любка оставила на улице в лопухах и вошла в зал в ярко-красных босоножках, белом нарядном платье и в новых колготках. Встала у стены. В этот вечер в клуб ввалилась ватага парней, каких-то оборванцев, в старой военной форме без погон и с заплатами на коленях. На ногах у мальчишек были сапоги с обрезанными голенищами, из-под которых торчали неумело натянутые портянки. Но вели себя нежданные гости вполне прилично, были трезвыми как стекло и рукам волю не давали. Танцевать Любку пригласил один из оборванцев. Сначала она испугалась - чужой, не деревенский,  - а потом согласилась. Что выламываться, когда зовут, да еще и с улыбкой.
        Мальчик Любке понравился. Чудн?й немного. Пахло от него гуталином и сеном, причем оба запаха не смешивались и благоухали одновременно. Пригласил и молчит в тряпочку. Водкой и куревом от него не пахло. Любка успокоилась и заговорила первая, на правах хозяйки. Высокий, плотный и неуклюжий Климов ответил, но как-то странно. Налегал на букву «а», и речь его была жесткая, отрывистая. Неправильный говор, не местный, она такого и не слыхала. Ну, а когда он слово «корова» с буквой а произнес, девчушка совсем растерялась. О чем говорить, Любка не знала и завела разговор на единственно общую тему:
        - Картошку-то по сколько ведер в мешок кладешь? По три, небось?
        - По три.
        - Вот… а надо по шесть, у нас мужики по шесть ведер на мешок кладут.
        Любка разулыбалась и подняла свои огромные, серые глаза на кавалера. Юрка представился, рассказал, что он москвич и приехал учиться в Омск.
        Провожать себя Любка не разрешила. Чужой совсем, да и местные парни драку могли затеять, в морду дать, как это было принято с чужаками.
        - Сначала с ребятами с нашими подружись, а потом провожай, они на тебя и внимания не обратят.

* * *
        Юрке девчушка понравилась. Красивая, скромная и тихая, глаз поднять боится, застенчивая. В Москве он таких не встречал. Да и говор у нее был такой прелестный, мягкий, даже нежный какой-то. Так «окает» смешно: «поговорим», «хороший», «пойдем». Слова лились мягко, протяжно, словно ручеек. Сибирской речи Юрка никогда не слышал.
        Ночью, разместившись поудобнее на сене и накрывшись теплой шинелькой, он рассказывал однокурсникам о своем новом знакомстве. Так или примерно так они познакомились, а затем и подружились.
        - Как же вы без телевизора живете? Семидесятый год на дворе.
        Юрка изумился, когда узнал, что электричество, кроме сельсовета, только в клубе и фельдшерском пункте имеется.
        - В клуб ходим, кино по выходным смотрим, два фильма привозят!
        Любка через недельку уехала в Тару, а Юрка в начале октября получил новую форму, пришил, как смог, курсантские погоны и приступил к учебе.
        Виделись они редко, раз в неделю. В выходные Любаша приезжала в Омск к милому. Они ходили в кино, но в основном гуляли по прекрасному городу и любовались Иртышем.
        На третьем курсе Юрка по ночам стал подрабатывать в котельной кочегаром, а на полученные деньги они ходили в кино, цирк и в прекрасный Драматический театр, не отказывая себе в бутербродах и пирожных. Юрка стал дарить любимой подарки; не бриллианты, конечно, но Любка, неизбалованная достатком, была счастлива и рада тому, что есть.
        - Сокол ты мой ясный, не торопись, не траться, я и так с тобой…
        Любаша закончила медучилище и распределилась в фельдшерский пункт родного Ладушкино. Юрке оставалось учиться два года. Они продолжали встречаться в Омске. Юрка перешел из казармы в общежитие. Уходить на работу стало легче, и он устроился на мебельную фабрику. Трудился в третью смену в цеху прессовки шпона к древесным плитам, на большом прессе. Работа была вредная и вонючая, но платили хорошо и в срок. Молодые стали подумывать о съемной комнате в Омске. Юрка предложил, Любка мотнула головой. Мол, ты хозяин, ты и решай.

* * *
        В районе Нефтяники сняли комнатку в двухкомнатной квартире. Хозяйкой была древняя бабушка Аграфена. Чистая, опрятная, но ворчащая день и ночь по поводу житья без брака. Ребята ее успокоили и наврали, что у курсантов нет паспортов и регистрироваться им запрещено. Она и отстала.
        Любка привела комнату в образцовый порядок. Наклеила везде картинки на деревенский манер, цветочки в горшках расставила, журналы с актрисами на комоде разложила, а на самом видном месте повесила картину с оленями, крестиком вышитую.
        Юрку все это смешило, но обижать любимую он не стал. Она и так его побаивалась, стеснялась и любила одновременно. За что любила - не задумывалась. Любила и все. Юрка для нее был как марсианин с далекой планеты. Он рассказывал о Москве, в которой родился, с таким упоением и гордостью, что Любка сидела в эти моменты с открытым ртом, не шелохнувшись, и смотрела на своего суженого с обожанием и гордостью.
        Хотя происходили и казусные моменты. Как-то вечером во время Юркиного монолога о Москве она спросила:
        - Юрась, милый, а сколько колонн в Большом театре?
        Любка прочитала о Большом в справочнике. Юрка растерялся, разозлился, выпил рюмку водки и пошел спать. Больше девушка каверзных вопросов не задавала, а про себя ругалась:
        - Чего, дура, невпопад влезла?
        В августе они собирались поехать в Москву на Юркины каникулы.
        Весной Юра позвонил маме и с большой опаской сообщил, что приедет не один, а с невестой. Мама отреагировала очень неожиданно. Она была рада и счастлива их принять. Такой положительной реакции сын не ожидал.

* * *
        Юрка родился и жил с мамой в центре Москвы, на Кузнецком мосту, до пятнадцати лет. Он знал любимый город в пределах бульварного кольца так же хорошо, как и свой двор, свой подъезд, каждый закоулочек на Неглинке, каждый проходной двор на Тверской. Любимое место в городе - двор Рождественского монастыря. Монастырь, конечно, не работал, там располагались мастерские и склады Архитектурного института. Но все постройки уцелели, даже монашеские кельи находились в отличном состоянии. Снесли только надвратную церковь, Юрка ее на картинках видел.
        Климов хвастался Москвой словно боярин своей вотчиной. Он ощущал себя здесь хозяином и старожилом. А Любка просто обалдела от такого огромного и такого красивого города. Она ничего подобного не видела. Ее изумляло все: огромное количество людей, вкусное мороженое в ГУМЕ, красивое и необычное метро, Большой театр, Красная площадь, великие храмы и изящные бульвары. В душу ей запал громадный Елоховский собор, со старинными, намоленными иконамии золотым иконостасом.
        Юркина Москва покорила ее раз и навсегда.
        Мама встретила молодых замечательно, взяла отгулы и обхаживала ребят целый день. Подбросила Юрке немного денег, чтоб нагулялись всласть, а на ночь перебиралась к лучшей подруге на Речной вокзал, чтобы не мешать новой семье.
        О свадьбе никто не говорил, это подразумевалось как-то само собой, поэтому значения сему гражданскому акту никто не придавал. Семьи с обеих сторон бедные, дач, машин и денег никто не имел, молодых объединяла только любовь, и свадьба казалась чисто техническим вопросом.
        «Таганка» - самый модный театр Москвы тех лет. Любимовым и Высоцким в середине семидесятых бредили все. Юрке хотелось пригласить невесту на лучший спектакль. Но попытка пробиться на «Мастера и Маргариту» с Ниной Шацкой в главной роли провалилась. Билетов не было и в помине. Юрка пошел в местное Таганское отделение милиции, представился, разъяснил ситуацию старшим коллегам и ему помогли. Участковый прогулялся с молодыми к администратору, и Юрка получил заветные контрамарки на приставные места.
        Сказать, что спектакль понравился - это ничего не сказать. Действие Юрку ошеломило, повергло в шок и уложило на обе лопатки. Они молча вышли ночью на Таганскую площадь, молча доехали на метро до дома, молча легли спать.
        Только рано утром, проснувшись, Любка поцеловала любимого и сказала:
        - Спасибо тебе, родной, я о такой радости и таком счастье даже не думала никогда.
        Юрка решил пригласить куда-нибудь обеих своих женщин. Выбрали зал Чайковского и московскую изюминку - ансамбль Игоря Моисеева. Моисеев - гениальный человек и потрясающий организатор - сотворил то, что до него никто никогда не создавал. Он соединил балет с народным танцем, подняв тем самым танцы народов мира на высочайший балетный уровень. Весь мир стоя аплодировал балету Моисеева.
        Билеты оказалось достать уже полегче. Мамочка и Люба надели свои самые нарядные туалеты, и все трое направились на площадь Маяковского. Народный трибун, как всегда, стоял величественно и гордо на своем законном месте. Снующие, встречающиеся, ждущие и провожающие были всего лишь обрамлением, фоном хозяина площади.
        Всех покорил танец трех аргентинских пастухов. Мамочка и Любка, стоя, хлопали в ладоши, а гордый Юрка восседал в алом плюшевом кресле и любовался своими дамами.

* * *
        Выпускной год в Омске пролетел как один день. Юрка был закручен как «последний винт». Практика в угрозыске Омской области, скромная свадьба в деревне, работа на фабрике, подготовка диплома, госэкзамены и выпускной бал - свободного времени не было совершенно.
        Молодой, дипломированный лейтенант Климов с женой Любушкой в августе уехал отдыхать в частный сектор города Сочи. В Омск решили не возвращаться, а после купаний и загораний прямиком ехать в Москву.
        От бабушки осталась комната в коммуналке, в которую ребята и собирались вселиться. Валентина Петровна звала сына и невестку в свою квартиру, но молодые категорически отказались, решив начать новую жизнь отдельно от всех.
        - Две хозяйки на одной кухне находиться не должны,  - изрек мудрую истину совсем еще не мудрый двадцатитрехлетний Юрка.

* * *
        Что нужно сделать, чтобы милая, любимая, ласковая, нежная и скромная женщина стала сволочью и неисправимой стервой?
        Нужно ей изменить? Нет! Не давать денег? Не думаю. Обругать последними словами? Совсем не то. Избить, наконец? Да нет же. Может, уйти от нее? Опять не то. Надо дать ей власть и финансовую независимость!

* * *
        - Юрасик, солнышко мое, я хочу работать. Ну что я дома сижу, у телевизора тупею. Я медсестра, говорили, что хорошая. Можно, я работать пойду?

* * *
        Юрка Климов распределился в Москву, в отдел ВХСС (Отдел борьбы с хищениями социалистической собственности и спекуляцией) Центрального района. Многие коллеги годами ходили вокруг экономического отдела милиции, мечтая о переходе туда.
        Климов, не напрягаясь и никого не упрашивая, сразу распределился в отдел «белых воротничков». Служба в экономических подразделениях считалась престижной, а возможности оперов в условиях всеобщего дефицита были фантастическими.
        Юрка считал, что служебное положение для того и существует, что бы его использовать. Он попал в группу контроля над предприятиями общественного питания. А если проще, то все рестораны и кафешки Центрального района оказались под ним. Климов, как учили, перезнакомился со всеми директорами и шеф-поварами. Все ему заискивающе кланялись и подобострастно улыбались. Обедать и пить он ни с кем не стал, а начал регулярно, с упорством рейсового автобуса, пробивающегося сквозь пробки на Ленинском проспекте, проводить масштабные контрольные закупки. Результаты проверок, соответственно, нормальными быть просто не могли. Пересортица продуктов, недовес, недобив по кассе, продажа левого спиртного и сигарет через бар, просто открытое воровство и стяжательство были делом обыденным. Юрка это все знал и революцию в давно отлаженном механизме совершать не собирался. Но поставить себя на пьедестал он был должен, как же без этого.
        Без этого оказалось никак. Климова стали уважать, бояться и ненавидеть одновременно. Юрке это чувство власти, полной свободы и безнаказанности дурманило голову и очень нравилось.
        Он получил все, что хотел. Разъезжал на служебной «Волге», обедал в шашлычной «Казбек», ужинал в валютных ресторанах Центра международной торговли. Вещи и обувь ему привозили на просмотр из складов центрального универмага.
        Платил ли наш герой? Конечно, платил. И за обеды, и за костюм, и за юбочку Любке. А зачем платил? И так бы отдали, да за честь сочли.
        Нет, в тюрьму Юрка не хотел. А хорошее образование и природная смекалка подсказывали, что пользоваться служебным положение можно и даже нужно, а вот злоупотреблять ну никак нельзя - сядешь!
        Цены, по которым никто ничего купить не мог в те времена развитого социализма, оказывались мизерные, а вот достать нужную вещь было невозможно. У Климова такая проблема отсутствовала.
        Наладив жесткие подконтрольные отношения с курируемым общепитом, Юрка как-то решил собрать в зале управления милиции центрального района всех директоров столовых, кафе и ресторанов и поговорить с ними серьезно. Руководство управления, узнав про такие начинания, немного струхнуло и вызвало Юрку на ковер. Поорали немного, постращали, но отменять революционное мероприятие не стали. А в день собрания начальники прихватили с собой стулья и притулились у дверей плотно набитого людьми зала. Климов тщательно подготовился к мероприятию. Проштудировал все конспекты по хищениям в общепите, провел консультации с экспертами по бухучету, изучил рецептурные кулинарные справочники (рецепты блюд были четко прописаны в рецептурном справочнике и утверждались ГОСТОм. Справочник имел силу закона). В последние ночи перед собранием Юрке уже снились нормы выхода мяса в бефстроганове и плавающие сухофрукты в компоте.
        Собрание началось в одиннадцать утра. Этим событием так заинтересовались в московской милиции, что на мероприятие приехал даже генерал с Петровки (правда в штатском). Никто не знал, что делать с Климовым: то ли взашей гнать, то ли хвалить.
        Юрка раздобыл черный галстук, Любка нагладила ему штаны и белую рубашку. Климов блистал на сцене, как золотой червонец в солнечный день.
        Впервые в жизни, забравшись на трибуну и ощутив за своей спиной бодрящий взгляд мраморного Владимира Ильича, он постучал указательным пальчиком левой руки в микрофон.
        Зал замер в молчании и предвкушении чего-то особенного, непонятного и, скорее всего, плохого.
        Юрка представился присутствующим, извинившись перед теми приглашенными, с которыми он еще не успел познакомиться. И стал чихвостить районный общепит. Разгромил их в пух и в прах, а в поддержку своей пламенной комсомольской речи рассказал бывалым директорам о всех способах обмана покупателей, администраторов и тех же директоров сотрудниками общепитовских точек. Начав за упокой, он решил закончить за здравие, хотя перепуганные, красные как спелые помидоры лица директоров уже ничего не выражали.
        - …Работать, друзья, нам вместе. Мы ведь с вами где-то коллеги. Дело делаем общее, кормим людей и даем план государству. Просьбы две: план продаж должен расти ежемесячно! И второе: никакого обмана ни от ваших сотрудников, ни от вас мы терпеть не намерены. Будем работать!!!
        Доклад имел успех. Юрку вызвали в Главк и попросили выступить на годовом комсомольском собрании, а в отделе его поставили на очередь на «жигули» первой модели.

* * *
        Климов устроил жену на работу в ресторан «Советский» - самый шикарный и самый престижный в Москве. Огромные окна с толстыми серыми стеклами смотрели на Кремль.
        Директор, седовласый красавец Самвел, счел за честь присутствие Любки в его шикарном заведении. Жена опера была охранной грамотой для его ресторана.
        На следующий день после инструктажа и отмашки Юрки ровно в десять в ресторан вошла молодая женщина. Не дожидаясь приглашения, она вошла в кабинет директора и села в кожаное глубокое кресло, закинув нога на ногу. На столе гостью ждала бутылка кахетинского розового вина, пикантно нарезанный сыр и красный прозрачный виноград. Самвел Гургенович Казарян был сама любезность.
        Любовь Евгеньевна Климова приступила к выполнению своих обязанностей старшего администратора четко, жестко и без вступления.
        - Ну вот что, мои милые…  - начала свою тронную речь Любка.
        Утренний зал блестел чешскими люстрами, игравшими в первых лучах мелькнувшего солнца, тяжелыми плюшевыми гардинами вишневого цвета с золотой отделкой, расписными стенами, потолком в стиле советского классицизма и Василием-гардеробщиком, приводящим себя в порядок рассолом из трехлитровой банки с солеными томатами. Перевернутые стулья, рабочие, чистящие недалеко от эстрады фонтан с золотыми рыбками, снующие уборщицы и замотанные экспедиторы со свежими фруктами с Центрального рынка - все это представляло собой жужжащий улей.
        Официанты и два молодых бармена, выстроившись полукругом, стояли посредине зала и дружно в такт речи кивали головами.
        - …Так вот. С сегодняшнего дня, подчеркиваю, с сегодняшнего дня!!!  - Любка включила полную громкость. На эти две октавы среагировал только Василий-гардеробщик. Он подавился рассолом, резко оторвал банку от лица и громко закашлялся.
        Все остальные участники собрания, в том числе и Самвел, стоявший за Любкиной спиной, скромно опустили глаза в ожидании дальнейших указаний.
        - …Все чаевые, включая чаевые барменов, после смены сдаются мне в обязательном порядке! Кто не захочет прислушаться или решит обмануть - вперед, Москва большая, мест много. В конце недели все смены получают свои премиальные. Повторяю: крысятничать не дам!!!
        Красавец Самвел упорно рассматривал изящные ноги докладчицы и уже ощущал ее на древнем кожаном диване своего директорского кабинета. Но эти эротические мысли опытный ресторатор быстренько свернул, представив себе тот геморрой, который мог свалиться на его седую голову.
        Речь старшего администратора продолжалась, но слова более не имели значения. Каждый слушатель усиленно пытался просчитать материальные потери, постигшие его семью.

* * *
        Юрка за завтраком ежедневно интересовался рабочими успехами жены и настраивал ее на боевые действия. Результаты трудовой деятельности Любки превзошли все ожидания. В семье появились немалые деньги. У жены завелись нужные связи среди торгашей и артистов. Многие известные писатели, партийные и советские чины оказались приятно удивлены ее вниманием и услужливостью. Молодая красавица с безупречным макияжем и скромными украшениями, в темно-синем строгом костюме, белоснежной блузке и лакированных черных туфельках стала популярна в Москве. С ней искали знакомства и гордились ее неподдельным вниманием во время застолий. Все просьбы клиента выполнялись моментально и между прочим. В распоряжении администратора находился штат официантов, водителей и многочисленных помощников. Любка всегда и всем платила за услуги, поэтому ей никто никогда и ни в чем не отказывал. Ее клиенты обслуживались в первую очередь и по высшему разряду. О чем бы не шла речь и в каком бы состоянии не находился посетитель ресторана, Любовь Евгеньевна начинала и заканчивала разговор улыбкой, показывая при этом свои белоснежные
очаровательные зубки.
        А просьбы бывали разные…
        Дело пошло, она стала частью «блатной», элитной Москвы, где главное - связи и возможности.

* * *
        Понимать, что семья распадается, Юрка начал через пару лет после трудоустройства жены. Днем и вечером она появлялась редко, все общение с мужем ограничивала получасовым завтраком. Приезжала домой Люба ночью, всегда на такси и всегда в легком подпитии. Поначалу все списывалось на работу. Действительно, ресторан работал до ночи, действительно с гостями приходилось пригубить бокал шампанского, и действительно, поздней ночью можно добраться до дома только на такси. Юра все понимал, но жена (хозяйка) дома отсутствовала, и, похоже, жену он потерял. Квартиру убирала домработница, рубашки и белье стирала прачечная, а о ласках молодой и любимой жены он вообще забыл. Любка приезжала без сил и выглядела как выжатый лимон.
        Через год Любовь Евгеньевна купила новую, по тем временам крутую шестую модель «жигулей». С мужем этот вопрос даже не обсуждался.
        - Ну, сколько можно на такси разъезжать,  - заявила Люба, покручивая автомобильный брелок на мизинчике левой руки.
        Последней каплей, переполнившей чашу терпения, оказался разговор в Большом театре, куда Люба пригласила мужа в выходной. Это, скорее, уже был не разговор, а уведомление.
        - Милый, я купила кооперативную «двушку» на Ленинском, обставила немного, хочу туда перебраться…
        Юра аж подавился бутербродом с икрой. Какая «двушка», на какие деньги? Почему уезжает? Зачем? Одна?
        И тут до Климова дошло. Жена больше жить с ним не будет. Ее захватила, закружила столица, и ему в этом хороводе места не было. Он всего лишь жалкий опер, старлей, стоящий в райке огромного трехъярусного зала под названием Москва.

* * *
        Через год Любу задержали на первом этаже гостиницы «Россия» у дверей магазина «Березка». Она скупала чеки «Внешпосылторга». Привычка одеваться в валютной «Березке» - полное безумие. Валюты у нее, конечно, не было, а скупка чеков являлась валютной операцией и каралась по законам того времени очень сурово.
        Юра вмешался, пытался помочь, но задержание проводили оперативники Госбезопасности, а подходов к этой организации он не нашел.
        Любу осудили.
        Юрку стали мурыжить на работе, таскать в инспекцию по личному составу. Пугали, отстранили от дел. Развод оформлен не был, он находился в браке. Климов собрал всю волю в кулак и решил идти на Петровку искать правду.
        С ним любезно беседовали: сочувствовали, успокаивали. Подвели Юрку остаточные алкогольные явления. Амбре, к великому сожалению, «благоухало» во все стороны.
        Климова уволили из милиции с «волчьим билетом», устроиться куда-то юристом с такой характеристикой было невозможно.
        Юрка стал выпивать сначала в компании дворовых доминошников, а потом и один. Календарь кишел яркими поводами, а водка и деньги от прошлой жизни еще не кончились. Бывший гроза рестораторов, старший инспектор ОБХСС старший лейтенант Климов спивался.
        Раз в неделю к нему приезжала мамочка, забирала грязное белье, убирала комнату, кормила сына горячей, очень вкусной едой и готовила огромную кастрюлю супа на неделю.
        Утреннее кафе
        С самого утра на улице лил дождь. Москвичи поглядывали на небо в предвкушении долгожданного солнца. Сырость и ветер пробирали до костей. Точка общепита с яркой, но совсем не завлекающей вывеской «Кафе. Чебуречная» находилась на Ленинградском проспекте, на первом этаже старого, ничем не приметного жилого дома. Интерьер зала был выполнен в строгом безликом стиле советского периода. На стенах висели эстампы в металлических рамках с изображениями горных хребтов Кавказа. У стены между окнами стоял музыкальный автомат, уцелевший в двадцатом и каким-то чудом перебравшийся в двадцать первый век. Из его динамиков доносилась радиотрансляция. Тяжелые портьеры, голые столы, сервированные лишь одинокой и грустной солонкой, жесткие стулья красоты и уюта не создавали.
        За столиками приютились пять-шесть человек. Каждый из них был погружен в свои мысли и общаться с внешним миром не собирался. По залу сонно передвигалась молодая, изящная официантка с натянутой торговой улыбкой. Рядом с входной дверью сидел бомжеватого вида мужик с давно немытой шевелюрой, в очках и мятом пиджаке. Перед ним стояли чашка с дымящимся чаем и блюдце с тремя кусками хлеба.
        Его история началась давно, 20 лет назад, в девяносто третьем. Тогда взлетали и богатели очень быстро. Мстислав монотонно тянул опостылевшую инженерную лямку и мучился от мыслей об упущенной выгоде. Схема успеха была донельзя проста. Закупались 20 -30 компьютеров у оптовиков, арендовалось торговое место в каком-нибудь книжном магазине (ну, не в рыбном же), и товар улетал за три дня. В Союзе это называлось спекуляцией, теперь же, в девяностых, все разрешалось. Но денег на закупку компьютеров у Мстислава не было. Товаром попроще и подешевле оказались американские шоколадки «сникерс». Они в Москве только появились и шли на ура… Но, увы, денег не нашлось и на шоколадки. Выручила пресса. Газеты пестрили заголовками: «Деньги под залог квартиры», «Деньги в долг до трех месяцев под залог». Мстислав поехал по указанному адресу в район трех вокзалов. Все оказалось проще, чем он предполагал. Ссуду под залог его однокомнатной квартиры выдали без слов. Через два часа у нашего героя в кармане лежала тугая пачка долларов. Мстислав купил партию шоколада и привез его на фуре к станции метро Спортивная. Отпустив
водителя, он залез в крытый кузов. Щелчок, и читатель уже решил, что в кузове машины ничего не нашли. Или что еще проще - шоколад оказался просроченный. Нет, все было совсем не так. Товар был в наличии и отличного качества. Мстислав прямо с машины начал бойкую торговлю.
        Через четыре часа к машине подошли три спортивного вида парня в костюмах «Адидас». Один из них, даже не начав беседу, с размаху двинул Мстиславу в челюсть… В себя пришел наш коробейник лишь на лавке ближайшего отделения милиции. Его доставил патруль. Грязного, помятого, с растерзанной правой бровью.
        Дежурный любезно предложил вызвать скорую, но, получив отрицательный ответ, выгнал Мстислава на все четыре стороны. В результате коммерческой деятельности наш герой остался без денег и квартиры.

* * *
        За столиком у пустующего бара внимание посетителей привлекала премиленькая барышня лет двадцати. Она усердно общалась со смартфоном и изящно отправляла в рот очередную ложечку фисташкового мороженого. В дополнение к первым двум действиям она перманентно откидывала назад свои слегка вьющиеся, ярко зеленые волосы.
        Светлана Копылова три года назад поступила в институт с первой попытки. Место в общаге и стипендию 1500 рублей ей дали сразу. До первой сессии хватило заначки. В феврале деньги кончились. Есть было нечего и не на что. На работу студентов не брали, везде требовались постоянные кадры. Трудиться полный рабочий день, не бросая учебу, оказалось невозможно. Светка пробовала выйти официанткой в ночную смену. Но в первую же ночь ее дежурства она попала в эпицентр жуткой драки с мордобоем и полетами стульев. Ножка одного из них зацепила Светкину щеку. «Это не то!» - решила девушка и начала новые поиски работы.
        Как-то в трамвае Светка помогла сойти с высоких ступенек пожилому мужчине с тростью. Он оглядел Светку, взял ее под руку и молча повел к своему дому. У подъезда Копылова мило улыбнулась спутнику, выпрямила спинку и шагнула в сторону.
        - Я вас проводила. До свидания. Я пошла.
        Конечно же, она никуда не пошла, даже с места не сдвинулась. Теперь Светка уже сама взяла трамвайного попутчика под руку и вошла с ним в подъезд.
        Чай они не пили. Игорь, так назвался незнакомец, предложил девушке показать «легкий стриптиз».
        - Приставать и насиловать я не собираюсь. Соскучился по красивому женскому телу…
        На Светкину сумочку, лежавшую под зеркалом в прихожей, Игорь аккуратно положил 100 долларов.
        Закатывать истерик и скандалить Светка не стала. Она прекрасно понимала, что кроме красивой груди с упругими сосками и длинных ног с худыми коленками других востребованных активов у нее нет. А деньги были нужны, позарез нужны.
        Копылова прошла в ванную. Приняла теплый ласкающий душ, надела на голое тело мужской махровый халат и вошла в комнату…
        Первый опыт общения с мужчиной за деньги прошел восхитительно. Игорь оказался ласковым и совершенно не жадным мужиком. С однокурсниками Светке было совсем не интересно. Многим мальчишкам она нравилась. Но все ухажеры были без гроша в кармане и с морем амбиций. Помочь девушке в чужом городе они не могли.
        Светка начала вольную жизнь.
        С Шуриком, молоденьким юнцом лет восемнадцати, она познакомилась на улице. Он ухаживал за Светкой по-джентельменски и ни разу даже не пытался ее поцеловать, зато говорил кучу комплиментов и читал стихи. Копыловой уже начинали нравиться его большие серые глаза, приятная улыбка и длинные пальцы. Но, увы, нужно было на что-то жить. В один ничем не примечательный день она довольно жестко заявила ухажеру, что от него требуется выполнение лишь двух ее желаний - 500 долларов и место для встречи.
        Как ни странно, юношу это нескромное заявление совершенно не смутило. На свидание вечером того же дня он принес деньги и ключи от свободной квартиры. Теперь мужчины у Светки менялись часто, все закрутилось и завертелось. Но, как ни странно, распутный образ жизни никак не отражался на учебе в институте. Девушка была круглой отличницей и старостой группы.
        Прошло три года.
        Такого роскошного мужчину она встретила в первый раз в своей жизни. У Светки перехватило дыхание. Сергей был молод, необыкновенно красив и элегантен. Но вчерашний день перечеркнул все радужные мечты. Новый знакомый пригласил ее в бассейн. Все началось с шампанского «Врют», финской сауны и бассейна с изумрудной водой. Когда Светка вышла из душа, она увидела на шезлонгах трех незнакомых парней: загорелых, абсолютно трезвых, мило улыбающихся и совершенно голых.
        У нее сжалось сердце. Маячила жуткая ночь. Она подумала: «Пришла сама, жаловаться некому».
        - Свет, ты чего это?
        Светка испугалась. Ее никогда не обманывали. Раньше все проходило как-то по обоюдному согласию. Ночную «пытку» она не считала за услугу. Банальное изнасилование. Жесткое и циничное.
        - Не надо, Сергей. Мы на это не договаривались. Ты мне понравился… Зачем так?
        - Не разочаровывай меня, Светик. Ты благоразумная девочка и должна понимать, что штука баксов никогда не бывает лишней.
        Светка, услышав сумму, широко раскрыла глаза.
        - Бери, пока дают…
        Такие малоприятные воспоминания и несладкие думы о неудавшейся личной жизни лезли в Светкину голову все сегодняшнее утро.
        В институт она не пошла. Единственным утренним утешением девушки было вкусное мороженое, которое хоть как-то отвлекало ее от грустных мыслей.

* * *
        Официантка плавно пересекла зал и подала уже третью чашку черного кофе на столик у окна.
        Любителем утреннего ароматного кофе оказался импозантный мужчина лет шестидесяти. Ухоженная густая седина, темные брови, умные карие глаза, породистые, крупные черты лица говорили о благородных предках гостя. Опрятная, с претензией на стиль одежда, залихватский шарф вокруг шеи, модные часы и дымчатые очки с диоптриями придавали ему слегка загадочный, творческий вид. Рядом с недопитым и давно остывшим кофе на симпатичном блюдце со снегирями лежала соблазнительная ватрушка с творогом и изюмом, к которой он даже не притронулся. Мужчина то и дело беспокойно поглядывал в окно, всматриваясь в осеннюю морось. В его левой ладони был крепко зажат мобильный телефон. Все говорило о сильном волнении и тревожном ожидании нашего героя.
        На улице еще не рассвело. Наступало пасмурное, холодное октябрьское утро. Моросил мелкий дождь. Сквозь толстые, прозрачные стекла были видны высокие деревья. Они своими кронами загораживали свет уличного фонаря, а начавшийся ветер сбрасывал с веток огромные желтые листья. Трамвайные пути вдали переплетались между собой и превращались в одну длинную блестящую нить. По шоссе, виляя и мигая фарами, пронесся черный джип.
        Харлампий Васильевич Шейко нарушил свое святое железное правило. Нарушил и уже много раз пожалел об этом. На него что-то давило. При нормальном состоянии тела в душе он постоянно ощущал беспокойство и тревогу. Харлампий Васильевич дал деньги в долг на три месяца. Не постороннему человеку вручил, а другу, попавшему в сложную ситуацию. Отказать он не смог. Всю свою довольно долгую жизнь Шейко никогда, ни при каких обстоятельствах не давал денег взаймы. Он считал, что глупо брать на себя чужие проблемы и чужую боль.
        - Вы поймите меня правильно. Я вынужден отказать в вашей просьбе, дабы не портить наши приятельские отношения и не становиться врагами,  - говорил он обычно просителям.
        У друга Харлампия Васильевича стряслась беда. Во время экскурсии в подземную пещеру на далекой и прекрасной Майорке ему стало плохо. Скорая помощь, испанский госпиталь, малая операция на сердце. Срочно понадобились деньги. Госпиталь требовал расчета. Вот тут и родилась слезная просьба к старому другу Харлампию Васильевичу. Шейко перевел из Москвы необходимую сумму. Вопрос с оплатой медицинских услуг был решен. Страховая компания твердо обещала вернуть деньги по возвращению пациента в Россию. Но все хорошо не бывает. Страховщики начали тянуть время и кормили обещаниями.
        Прошел год. Страховая компания выплачивать деньги отказалась, так как сердечный приступ страховым случаем признан не был. Вопрос о возврате долга завис.
        Сегодня Харлампий Васильевич безуспешно ожидал должника с деньгами. Вывший друг в условленное время не появился и на звонки не отвечал.

* * *
        Игорь Разумовский считал минуты до открытия кафе. Он совсем окоченел, гуляя всю ночь в скверах и парках. Игорь был пианистом - профессиональным, концертирующим, востребованным. Ему рукоплескали залы, а цветы не умещались в сопровождавшую музыканта машину. Успех, почти триумф. Месяц назад он попал в клинику травматологии и ортопедии, в отделение кисти - переиграл руку. Видимо, Игорь переусердствовал на репетициях и концертах. Частый график выступлений, постоянные занятия с утра до вечера надорвали руку молодого виртуоза. Движение пальцев стало затрудненным и очень болезненным. Это - смерть для пианиста. Врачи колдовали над его рукой месяц.
        Вчера вечером в клинике состоялся консилиум врачей. Огласили жесткий вердикт: играть Игорь Разумовский больше не сможет. «Двигательные функции пальцев правой руки в полном объеме не могут быть восстановлены»,  - сказали они.
        Это хуже приговора - это конец.
        Разумовский домой не пошел. Отключил телефон и зашагал вдоль Ленинградского проспекта куда глаза глядят. Игорю хотелось уйти куда-нибудь подальше от людей. Он свернул в парк, присел на лавочку. Голова болела все сильнее и сильнее. Наплывал туман, глаза закрывались. Вокруг образовалась мертвая тишина. После слепящих фонарей лес и кусты исчезли в черной пропасти.
        Всю ночь он блуждал по московской слякоти с пьяными компаниями, влюбленными парами и гордыми бомжами. Едва дождался утра. Холод погнал его в тепло. Уставший и замерзший, он добрался до единственного работающего утром кафе. Блестящие концертные ботинки были заляпаны толстым слоем грязи. Его глаза не выражали ничего, кроме вселенской тоски.
        Игорь сходу плюхнулся на стул в углу зала, испытывая при этом головокружение и блаженство. Зал заведения качался и кружился вместе с ним. Кафе согрело несчастного пианиста. Он заказал чай с чабрецом, ликер и венский шницель.

* * *
        В кафе вбежал молодой человек с длинными ухоженными волосами, в строгом черном расстегнутом плаще, который он шустро стащил с себя, присаживаясь за ближайший столик. Оставшись в сером шерстяном костюме с красным модным галстуком, он подозвал официантку. Я понял, что наш герой торопится по делам, видимо, на работу.
        - Яичницу с беконом, пожалуйста. Умоляю, милая, быстрее. Я уже опаздываю на работу.
        - Послушайте, Александр. Каждое утро одно и то же. Такой представительный мужчина, и опять - яичница со свининой. Вас что, жена не кормит? Мне было бы приятно такого гостя и накормить, и напоить.
        При этом официантка мило улыбнулась и поджала ярко накрашенные губки.
        - Да, жена - это святое. Конечно, кормит. Брокколи на завтрак, брокколи на обед, салат с брокколи на ужин. Скоро от этой капусты у меня вырастут уши, как у зайца. Уже работать не могу. Только и думаю целый день, чтобы пожрать. Проглотил бы целую рульку.
        Официантка сунула руку в карман белоснежного фартука, достала бланк заказа и шустро записала свой номер телефона.
        - Вот что, милый Александр, я приглашаю вас к себе домой. Угодить такому человеку для меня радость. Мой телефон… Звоните, я буду ждать. Ну не ходить же вам по столовым…
        Она улыбнулась одними глазами и отошла в сторону, закрыв раскрасневшееся лицо руками.
        За окном бурлил Ленинградский проспект. Сквозь облака пробилось солнце. Потоки машин, разделенные белой двойной полосой, на бешеной скорости рвались навстречу друг другу. Трамваи устроили перезвон, словно радовались новому прекрасному дню.

* * *
        P.S. Мстислав переехал жить к себе на дачу в Конаково. Там он устроился на работу сторожем, познакомился, а потом и сошелся с прекрасной, милой и уютной дамой из местных.
        К двадцати пяти годам Светка обслужила такое количество мужчин, что вспомнить каждого уже не могла. Она превратилась в банальную потаскушку с высшим образованием и собственной квартирой. Ее физиономия уже мало кого привлекала. И если раньше она сама выбирала, с кем отправиться в «вояж», то теперь была рада любому предложению.
        Через два года Харлампию Васильевичу вернули, наконец, долгожданный долг. Отношения с заемщиком из дружеских плавно перешли во враждебные. Товарища Харлампий потерял безвозвратно.
        Игорь Разумовский взял себя в руки и уехал лечиться в Германию. Пережил три операции и тяжелый реабилитационный период. К сольной карьере он уже не вернулся, но после участия в сложном творческом конкурсе был зачислен в оркестр Академического музыкального театра пианистом-концертмейстером.
        Всегда голодный Александр с превеликим удовольствием принял предложение очаровательной подавальщицы. Прекрасные часы отдыха они проводили вместе и никак не могли насладиться друг другом. Любовное общение очень удачно совмещалось с приготовлением и поеданием фантастической пищи, чему Александр радовался как ребенок. И теперь его мучала лишь одна проблема: как поделить сутки между прекрасной любовницей и желанной женой, не причинив при этом никакой боли ни той, ни другой.
        Счастливый билет
        Посвящаю своему внуку.
        Днем и ночью шел снег. Он валил целую неделю, укутав белыми хлопьями все бульвары и скверы Москвы. Смурное небо висело над городом и проясняться не собиралось. Пронизывающий ветер выдувал из прохожих душу и воспоминания о домашнем тепле. Сотрудники агентства «Театрал» с трудом пробирались к своему уютному офису на Никитской, представляя дымящуюся чашечку черного кофе на рабочем столе.
        Деятельность этой культурной организации не отличалась чем-то оригинальным и необычным. Телефонные операторы, вооружившись звериным чутьем, внутренним обаянием и правильной речью, пытались впарить сырому клиенту билеты в театр. Или, как говорят многоопытные сотрудники, продать эмоции дорогим гостям.
        «Опа!» - и вдруг раздается телефонный звонок. Вас, млевшую, например, в собственной ванне, приглашают посетить театр. И не просто вкрадчиво советуют, а применяют к вам, открытой, доверчивой и совершенно неподготовленной к обороне, все болезненные и хитромудрые рычаги современного маркетинга. Незаметно обволакивают и завораживают, ломая хлипкое усилие вашей воли.

* * *
        В детском музыкальном театре праздник - балет для детишек детского дома. «Театрал» вывез на трех автобусах средние и старшие классы. Все сотрудники агентства стояли на ушах. Закупка шариков, конфет, подарков, договор с автобазой - дело хлопотное, но приятное, поэтому улыбки не сходили с их лиц. И главное - билеты, самые лучшие, в первые ряды партера. Игорь с Мариной рассаживали детишек по автобусам во дворе детского дома. Маша и Глеб, стоя на стремянках в фойе театра, развешивали сотни воздушных шаров. Михаил Семенович и Стас на своих машинах привезли подарочные наборы с компьютерными играми, трансформерами и куклами. Всем ребятам подготовили конверты с деньгами на буфет. Агентство как никогда работало слаженно и шустро. К концу вечера сотрудники валились с ног от усталости, но радостные взгляды детей придавали им дополнительные силы. Эти благотворительные походы в театр с воспитанниками детского дома стали доброй традицией.

* * *
        Словоохотливые сотрудники агентства, наслаждаясь свежайшим цейлонским чаем с терпким чабрецом, частенько рассказывали о своих приключениях до прихода в «Театрал».
        Игорь, бывший скрипач-виртуоз, переигравший руку и покинувший сцену, с восхищением расписывал свои гастроли в Европе. Роскошные залы Австрии, концерт в Венской опере. А сцена театра?! Это - целый город, в котором он как-то заблудился, и если бы не местный пожарный, так бы и бродил среди задников и подъемных механизмов.
        Маша родилась в общежитии завода железобетонных конструкций. Ее мама, приехавшая по лимиту в столицу, работала штукатуром на отделке домовых панелей. Общежитие находилось недалеко от нового цирка, и восьмилетняя Маша, гибкая от природы, пришла наниматься в артистки. Дети в гимнастических номерах были нужны, да и мама против ничего не имела. Машу пристроили во второй класс спортивного интерната и начали готовить к арене. Гуттаперчевая девочка быстро вошла в репертуар в группе гимнастов на шестах. Ее любили партнеры, ей аплодировала публика. Интересные гастроли, цветы, подарки… В двадцать Маша сорвалась с шеста и сломала ногу. Сложный перелом, отделение спортивной и балетной травмы, долгое и нудное лечение. Цирк пришлось оставить…
        Стас, актер из Омска, рассказывал про Сибирь! Постоянные гастроли в огромных городах и маленьких нефтяных поселках. С каким упоением он говорил о старинном великолепном здании Омского драматического театра, в котором служил!
        - Владислав Дворжецкий? Вы помните, как гениально он сыграл Хлудова в фильме «Бег»? Дворжецкий - наш, омский, хоть и в Москву перебрался. И мне пришлось в столице обосноваться: сначала маму на операцию привез, потом деньги понадобились на лечение… Вот и остался. А актеров здесь и без меня хватает.
        Самый молодой оператор агентства Глеб еще нигде не работал. После английской спецшколы и неудачного старта на первом курсе строительного университета он пошел в армию. Не симулировал, не отлынивал. Пережил жесткую муштру в учебке под Ковровым. А потом в качестве сержанта командовал расчетом «Тунгуски» в морской пехоте. В институт после дембеля не тянуло. Хотелось своего жилья и немного денег на жизнь. Глеб владел тремя языками и был незаменим в работе с иностранцами.
        Михаил Семенович тридцать лет служил завлитом в Московском драмтеатре «На бульваре». Его стараниями афиша театра всегда держалась на высоте. Актеры обожали душку завлита, вечного тамаду и прекрасного рассказчика анекдотов.
        На торжественное собрание труппы театра Михаил Семенович ехал на пятнадцатом троллейбусе и улыбался. Директор театра, обменявшись с юбиляром традиционными любезностями, зачитал Указ о присвоении ему звания заслуженного деятеля искусств. Актеры вручили ему огромный букет белых хризантем. И вдогонку, как бы невзначай, кадровик огласил приказ о выходе на заслуженный отдых.
        - В 60 лет - день в день - выгнали на пенсию. Жизнь кончилась, завтра идти некуда,  - стучало в висках у новоиспеченного пенсионера.
        Домой в этот вечер Михаил Семенович вернулся с головной болью. В квартире было холодно.

* * *
        Марина Суркова сразу после окончания школы встала за прилавок. Затем каталась проводником в поездах дальнего следования на Берлин, Варшаву. Когда ей опостылели стук колес и пьяные мужики в вагонах, устроилась секретарем к старому лысому начальнику средней руки.
        С четвертой попытки Суркова себя нашла. Она пришла на работу в агентство «Театрал» и блистала там всеми гранями своего редкого таланта. Внешне Марина была «страшна как черт». Так ласково и совершенно беззлобно окрестили ее сослуживцы - молодые мужчины. В свои тридцать с хвостиком она собрала в себе весь визуальный негатив, который только может проявиться в одном человеке.
        Девушка очень много ела, и это было ее интимное удовольствие, в котором она не хотела и не могла себе отказать. Прожевав очередной банан и почувствовав себя еще более голодной, Марина начинала кромсать огромные ломти колбасы, а затем с любовью втискивала их в надрезанные булки. Поедала она всевозможные копчености и варености с таким размахом, что они перли из нее во все стороны, вздымая складки нежных кофт и ярких платьев. Любовь к шоколадкам, круассанам и дурманящим взор пирожным также добавляла проблем.
        При балетной груди девушка имела классическую оперную попу, а со спины представляла собой устойчивый квадрат, в любом сегменте которого наблюдался катастрофический вес. Короткая неуклюжая стрижка, широченные «брежневские» брови, надутые щеки и нос в форме молодой, чуть созревшей картошки тоже ее не красили (и окончательно добивали робкие попытки мужчин найти что-то прекрасное в ее внешности). Ну, не красавица, и здесь уже ничего не поделаешь. Что есть, то есть.
        Работа у девушки являлась именно тем местом, где она, едва переступив порог офиса, лицедействовала. А все дело было в ее голосе, имевшем ангельский, томный, чуть грудной тембр! Всевышний наградил Марину тихим вкрадчивым дискантом с сиротливыми нотками. Он лился из телефонных динамиков млеющих абонентов и убаюкивал их. Гости, которым невидимая девушка втюхивала билеты, уже через минуту мечтали познакомиться с ней. Клиенты представляли ее сидящей в глухой тайге, замерзающей и голодной. У представителей сильной половины человечества появлялось устойчивое желание срочно приехать, накормить девушку, укрыть ее теплым пледом и взять под опеку.
        Она давно заметила, что при такой манере общения с мужчинами их легко расположить в свою пользу. То, что Марина, отключив микрофон, материлась с коллегами как ломовой извозчик, гости, конечно, не слышали. (Опыт черновой работы в поездах дальнего следования оставил свой неизгладимый отпечаток.) Но как только раздавался щелчок включенного микрофона, девушка продолжала всех обволакивать и завораживать.
        Марина была хайройллером - лидером в агентстве. Она зарабатывала в день недельную норму многих вполне расторопных операторов и делала это легко, без видимого напряжения. Менеджер фирмы млел от ее продаж и выделял ей лучших доставщиков. Девушка блистала и находилась на вершине материального благополучия.
        Суркова, конечно, имела свои маленькие секреты. Начав разговор во время «холодного» звонка, девушка знакомилась под благовидным предлогом с абонентом и просила разрешения перезвонить (или просила перезвонить ей). Обращаясь уже по имени, она осторожно начинала выяснять отношение гостя к театру. Плавно и незаметно втекала ему в душу. Если абонент театром не интересовался и идти туда не собирался, Марина моментально включала красочную картинку выхода в свет прекрасного столичного города. Оператор без обмана начинала описывать уютный вечер с очаровательной дамой в изумительной «старой» Москве. Трогательный рассказ о дороге к театральному подъезду по вечерним бульварам, мимо городских садов и любимых памятников постепенно менял настрой слушателя. В голосе гостя просыпался интерес.
        Нежным полушепотом она продолжала рассказ о переулках и улочках, по которым хаживали Чехов, Высоцкий и Гоголь и добавляла:
        - По этим же тротуарам пройдете и вы.
        Незаметно тема монолога смещалась в сторону предполагаемой спутницы, стильные наряды которой давно пылились в шкафу:
        - Да и одеть их, кроме как в театр, некуда.
        Если гости были приезжими, Марина предлагала проводить их от ближайшего метро до театра и заодно, совершенно бесплатно, провести интересную экскурсию.
        - И вот, ваш прелестный вечер, наконец, подошел к концу, вы возвращаетесь домой по ночной, безлюдной, засыпающей Москве.
        Театралов заинтересовать было легче. С ними разговор шел на «птичьем» языке подмостков. Обсуждались постановка, игра обалденных актеров, упоминались несравненный Беспалов и прекрасная Неронова. А зал? Ну, кто же лучше Сурковой расскажет про зрительный зал! Она так описывала московские театры, что слушателям хотелось переехать в них и жить там долго и счастливо. Кто, как ни она, мог описать эти напыщенные партеры и худющие райки. А амфитеатры и бельэтажи с их потрясающим обзором, попасть в которые мечтал каждый «настоящий ценитель сцены»! Заинтригованный гость и не замечал, как оператор плавно подводила его к главному разделу «продажи эмоций» - вилке цен.
        Добавив расслабляющие интонации, девушка радовала гостя сообщением о номинальных ценах и полном отсутствии комиссии:
        - Ее просто не существует!
        Далее откровенно, как бы мимоходом, информировала клиента о максимальной сногсшибательной цене в партере:
        - На эту постановку есть билеты по 10 000 рублей.
        И уже не торопясь, доброжелательно, полушепотом успокаивала гостя более скромным предложением:
        - Есть билеты «всего по четвёрику» (4000 руб.). Вы же понимаете, этот спектакль и эти артисты того стоят.
        Если абонент начинал икать от таких цифр, то на помощь приходили бельэтаж и ярусы. Девушка переключалась на дешевые билеты и щебетала:
        - Есть места для тех, кто любит сидеть повыше. Оттуда и видно лучше…
        Человеку всегда нужно, чтобы его желания и прихоти исполнялись немедленно - это оператор выучила хорошо. Когда гость созревал и проникался доверием к Марине, происходило заключение сделки. В этот кульминационный момент она создавала иллюзию дефицита и эксклюзивности:
        - Осталось только два билета, на них в настоящий момент поступило четыре заявки. Но вы - самый приятный собеседник.
        Затем включались радостные интонации:
        - Вы приняли лучшее решение, билеты по две тысячи - самые классные по выбору цена - качество. Но я бы посоветовала два билета по две пятьсот, которые появились в базе совершенно случайно - сняли депутатскую бронь. Они, конечно, дороже на 500 рублей, но зато вы будете сидеть как короли.
        Марина в разговорах с клиентами бойко кокетничала, что действовало безотказно. Исполненная почтительности к собеседнику, она метко и робко (еле слышно) информировала гостя о его бархатном и уникальном голосе, культурной речи или потрясающей осведомленности.
        - Такие мужчины, как вы, нравятся всем девушкам. У вас голос с трещинкой… как у Высоцкого (или с лирическими нотками, как у Табакова).
        Из-за своего профессионального кокетства девушка однажды попала в щекотливую ситуацию. В один совершенно ничем не примечательный будний день после сытного ланча Суркова масляными руками нацепила на голову наушники и включила микрофон.
        Клиент интересовался билетами на современный спектакль в хороший московский театр. Марина, как всегда, окружила гостя заботой и вниманием. Проговорив всю стандартную программу, она перешла к разделу «вилка цен». Предлагалась постановка Немалого театра «Ля-ля тополя». Спектакль, актеры и зал сомнений у оператора не вызывали, но цены на билеты зашкаливали и могли спугнуть гостя. Она плавно и нежно юлила вокруг ценообразования на билеты, но страшных цифр не называла. Девять из десяти бесед обрывалось именно при озвучивании заоблачных цен. Гость не выдержал долгой разминки и поинтересовался конкретной стоимостью билетов.
        - Билеты от двух тысяч,  - невзначай обронила девушка.
        Тут последовал иногда проскальзывающий у клиентов вопрос:
        - А вы сами-то были на этом спектакле?
        Девушка принялась отнекиваться и ссылаться на отсутствие свободного времени, а затем на автомате выдала совершенно необдуманную фразу:
        - Но если бы меня пригласил такой мужчина, как вы, то пошла бы с огромным удовольствием.
        Последствий этого заявления Суркова не просчитала. Гость моментально среагировал и поинтересовался лучшими билетами на спектакль. Обрадованная Марина, еще не ощущая подвоха, промурлыкала о лучших местах на эту постановку и сообщила, что они не в зале, а на сцене - на стульях за бутафорской барной стойкой.
        Клиент, не задумываясь, взял два лучших билета при условии, что они пойдут вместе. Разговор пошел явно не по сценарию. Оператор опешила и слегка растерялась. Но выручка! Выручка в шестнадцать тысяч рублей теребила ее сознание и щекотала профессиональную гордость.
        - До спектакля еще двадцать дней, что-нибудь придумаю.
        Она оформила заказ и передала менеджеру. Это был ее питч (суперсделка). Марина откровенно наслаждалась атмосферой сенсации и не скрывала этого. Она стала героем дня. Днем позже Суркова вспомнила про свои опрометчивые обещания. Что делать, девушка не знала. Оценив свои сто десять килограммов живого веса и осмотрев пару новых платьев, которые так и оставались в шкафу, она приняла единственное и мудрое решение - в театр с клиентом не ходить.
        Марина позвонила своей школьной подружке Наталке и прощебетала ей шикарную новость:
        - Наталочка, ты идешь в театр. Билет - подарок от нашей фирмы. Идешь не одна, с кавалером. Симпатяга и не женат. Немедленно говори мне спасибо, отказ не принимается.
        Наталочка и не думала сопротивляться, а когда узнала цены, то появилось и желание посмотреть спектакль.

* * *
        Поход подруги в театр прошел успешно. Да не то слово успешно, просто супер. Мужчина проводил ее после спектакля домой. Потом были ресторан, гостиница… В Новосибирск, родной город театрального спутника, они поехали уже вместе, а через полгода расписались и приехали в Москву в свадебное путешествие.
        Полная грустных мыслей, Суркова одновременно радовалась и переживала: как же так, она собственными руками отдала «своего» мужчину в чужие руки. Гостя, которого она охмурила и настроила на свидание. Как подруга вывернулась со своим именем при первой встрече - она понимала. Операторы часто пользовались на работе вымышленными именами. Но клиент, ее клиент стал Наталкиным мужем, и этот факт терзал Маринину душу.
        Суркова стала присматриваться к себе. Правды о внешности ей никто никогда не говорил - кому нужны недруги на работе. Ее называли обольстительной, нестандартной, очаровательной, но это в глаза. За спиной оценки были намного жестче. Чаще всего с ней общались люди, которые вообще никогда ее не видели, а только слышали. Подруги всегда говорили много приятного, но Марина понимала, что они лгут, однако глубоко задумываться над этим не желала. Девушка всегда считала, что если кто ее и полюбит, то полюбит такой, какая она есть.
        После истории с Наталкой Суркова стала сомневаться в своих аксиомах и решила начать новую жизнь. Ее охватил порыв, она отдалась ему, но в облаках не витала и все будущие трудности и неприятности представляла реально и четко. Через постоянных клиентов девушка узнала о волшебнике, потрясающем хирурге в Институте красоты на Ольховке. Седовласый врач - красавец и умница - долго и упорно доказывал возбужденной Марине, что ее премилый носик трогать не надо, а уж резать тем более. Она была непреклонна:
        - Нос-картошку убрать, ребро носу создать. Хочу греческий профиль.
        Встретив пронизывающий, острый взгляд пациентки, доктор понял, что все споры и уговоры бесполезны.
        Активные действия так же коснулись бровей и зубов. Девушка рвалась в бой. Глаза у нее горели, а деньги и страстное желание в наличии были.
        Операция прошла успешно. Реабилитационный период тоже. Наконец настал день, когда Марина смогла взглянуть на себя в зеркало. Увидев свое отражение, она заплакала. Точеный греческий нос, пухлые губки, выразительные глаза, надломленные, тонкие брови - все идеально! Первый шаг к новой жизни сделан.
        Еще не сняв с лица послеоперационную маску, она пошла в ближайший фитнес-клуб и записалась к лучшему инструктору по коррекции фигуры. Обвела глазами зал. Ей было интересно посмотреть на тех, кто нынче может себе позволить выложить ползарплаты за фитнес. Народу оказалось немного: четыре девушки, добивающие себя на беговых дорожках, и три парня, скрипящие зубами под страшными штангами. Полноватый дядька средних лет, опытный и мудрый тренер, оказался лаконичен и строг:
        - Вес, Марина, корректируется не в клубе, а вечером у холодильника! «Подсушить» я, конечно, вас могу, но как только стемнеет, вы наберете его с лихвой на своей кухне. Надо, девочка, меньше жрать сарделек и пирогов и больше пить воды.
        Вставить словечко Марине не дали:
        - Слушайте и записывайте: занятия у меня - три раза в неделю. Приходите в теплом костюме из хлопка. Утром до клуба пешком, ежедневно - проходка по лестницам. Пройдите до третьего этажа, потом до четвертого, пятого и шестого, когда адаптируетесь.
        В дни между клубными тренировками - пробежка по скверикам или паркам. Начнем с двух километров, далее - три, четыре, пять, когда привыкните. Ручки согнуты в локтях и - вперед с песней. Во время ходьбы или легкого бега носом - вдох, ртом - выдох, дышать ровно и правильно. После моих занятий - бассейн 30 -45 минут.
        Потом с еще большим пафосом добавил:
        - Это все нужно, но это не главное. Главное - еда. Убрать совсем: хлеб и все хлебобулочное, сахар, соль, сливочное масло, сосиски, колбасу и сыр. Можно рыбу с чем-то зеленым. Говядина отварная один раз в неделю без гарнира. Можно иногда с зеленью. Кушайте овсянку, гречку, рис - лучше в кашах. В день - не более двух зеленых яблок. Простоквашу, кефир - пожалуйста. После семи вечера не есть. И вот еще - пейте больше воды. За мышцы, пресс, талию, бедра, отложения жиров не переживайте, это - мои проблемки….
        После жесткого разговора с инструктором Марина пришла домой с глубокой душевной травмой. Но назад пути не было. Она твердо решила двигаться по тернистому пути к своему женскому счастью.
        Первый месяц невыносимо хотелось шоколада. Девушка вставала по ночам и исследовала кухонные шкафы. Но все сладкое она заранее предусмотрительно выбросила. Пару раз Суркова жалостливо спрашивала инструктора о шоколадных плитках, но он был неприступен, как китайская стена. Запрет на сахар и булочки негативно отразился на ее доходе. Она стала раздражительна, заводилась с пол-оборота, заискивать перед гостями даже и не думала. Кроме всего прочего, ей мешали торчащие во все стороны брекеты. Да какие там расшаркивания, она с удовольствием прибила бы с голодухи этих назойливых клиентов. Продажи упали, а менеджер смотрел в ее сторону с нескрываемым раздражением.
        Но вес, и это главное, вес стал действительно снижаться!
        Марина обнаружила на своем теле ранее невиданные в зеркале сегменты: мышцы, кубики пресса, стройную шею, талию. Прорезались коленки, уменьшилась, приподнялась и приобрела упругость грудь. Одежда пришла в негодность, поэтому гардероб пришлось менять. Все эти радостные события повлекли за собой большие траты, а денег уже не было - доходы скатились к нулю. Врачи, массажисты, косметологи, инструкторы быстренько добили все ее сбережения. Но ей повезло - среди ее клиентов были две замечательные портнихи, которые за смешные деньги перешили всю ее одежду.
        Жизнь девушки превратилась в кромешный ад и ежедневную борьбу с собой.
        Ранее забитый холодильник утомлял стерильной чистотой. Где-то в его глубинах, если присмотреться, виднелись два сиротливых яблока, миска с зеленым горошком и лимон. Все! Кушать уже не хотелось. Съеденный овощной суп или макароны из риса приносили Марине несказанную радость, а хлебцы-молодцы из гречки казались бисквитным тортом.
        Суркова медленно обретала изящные и привлекательные женские формы.
        Тренер демонстративно, по-хамски задирал на тренировке ее футболку в районе талии и предъявлял коллегам результат своих трудов.
        - …И самое интересное - полное отсутствие жира. Подсушил ее немного. А икры, смотрите, какие шикарные икры… А пресс…
        То, что у Сурковой болели руки и ноги, ломило спину, частенько сводило мышцы и жутко ныли плечи, никого не интересовало.
        - Привыкнешь, не ты первая. Результат есть!
        Девушка, несмотря на отсутствие денег и постоянные боли в теле, сияла! Беговая дорожка, штанга, гантели, бассейн, сложные тренажеры уже не вызывали у нее чувство животного страха. Через год с небольшим Марина преобразилась. Из 56-го размера она перебралась в 48-й, ее ровные зубки сверкали первозданной белизной, а талия, округлые бедра и худые коленки стали притягивать взгляды мужчин. Лицо изменилось до неузнаваемости: боксерский нос-картошка приобрел ребро и образовал милый профиль. Тонкие рисованные брови вносили что-то яркое и броское в новый образ. Девушка стала блондинкой с пикантным каре, а сережки с изумрудами добавляли ей загадочности.
        Преображение Бабы-яги в принцессу было завершено. Суркова ждала звонка от прекрасного мачо.

* * *
        Гость позвонил к концу рабочего дня. Ровный приглушенный голос звучал приятно, но Марине было явно не до него. Она собиралась домой и боролась с вредной молнией на сапоге. Клиента интересовали билеты в консерваторию. Рыться в репертуаре совсем не хотелось. Оператор предложила «дежурный» фортепьянный концерт, будучи в полной уверенности, что слабых выступлений в этом зале не бывает. Они познакомились и приступили к оформлению билетов. Георгий, так звали гостя, между прочим сообщил девушке, что идет один. Второй билет был предназначен для нее, для Марины.
        После концерта Георгий пригласил девушку к себе на чашку кофе. Она и не думала отказываться. Сегодня был ее день. Мужчина был нежен, ласков, романтичен и через слово восхищался красотой своей спутницы.
        В квартире оказалось скромно, чисто и уютно. Сели на кухне. Хозяин подал кофе, разлил коньяк. Выпили за любовь. Георгий поцеловал руку девушке и предложил включить танцевальную музыку. Кавалер вышел в большую комнату, зазвучал прекрасный Гершвин. Девушка отодвинула стул и вышла из кухни. То, что она увидела в комнате, повергло ее в шок. Суркова застыла в дверях, расставив широко ноги (видимо, чтобы не упасть), открыла рот и судорожно, хватая воздух, попыталась крикнуть. Но из ее гортани вылетело лишь шипение. Так она и простояла в полном ужасе минуту, ухватившись рукой за дверной косяк. Марина готова была увидеть что угодно, но… увиденное вызвало приступ тошноты и безумного страха. Она лицезрела Георгия, стоящего посреди комнаты, абсолютно голого, как говорится, в чем мать родила. А на его ногах были… ролики. Кавалер заискивающе улыбался и протягивал девушке руки.
        - Покатай меня, солнышко, по кругу, возьми его в ручки… и покатай. Не бойся. Покружи меня. Приятно будет. Я тоже сделаю для тебя что-то особенное… Подойди…
        С этими словами Георгий выставил вперед свои причиндалы. Марина, находясь в состоянии грогги, кое-как по стеночке добралась до входной двери, с трудом открыла многочисленные замки и цепочки и опрометью выскочила на лестницу.

* * *
        Гость по имени Владислав был настойчив до неприличия. После предложения Сурковой сопроводить его от метро до театрального подъезда он согласился на покупку любых билетов. Его устраивал любой театр и любая дата, но только в сопровождении оператора. Марина, похоже, его околдовала. Она отвернулась от монитора, вся напряглась и буквально вросла в стул. Воспоминания были еще свежими. На ее лице появились замешательство, потом страх. Ясное дело, она говорила первое, что приходило в голову, лишь бы не молчать. Волнение погубило все ее профессиональные наработки. Девушка слушала гостя, усмехаясь уголками рта и слегка покачивая головой.
        - Какой милый и темпераментный мужчина, не извращенец ли?
        Билеты Владислав выбирать не стал, положившись на вкус оператора. Его единственное условие было незамедлительно выполнено. Марина не без удовольствия согласилась на свидание, остановившись на своей любимой постановке с Беспаловым в главной роли. Разорять Владислава она не стала и взяла скромные места в первом ряду бельэтажа. Свидание состоялось. Владислав зашел за ней ровно в четыре. Он был элегантен: безупречно одет, причесан, выбрит, и от него приятно пахло. Суркова выбрала для вечера черное мини-платье, босоножки такого же цвета и скромное авторское серебро. Девушка была неотразима и произвела блестящее впечатление на кавалера, ее сердце сильно стучало. Владислав был нефтяником, жил в Ноябрьске и работал мастером на буровой установке. В Москве сибирский театрал ощущал себя неуютно - большие дома, роскошные рестораны и старинные театры сковывали его. Девушка, стараясь затушевать, сгладить московское превосходство, интересовалась добычей нефти, восхищалась работой людей в Сибири (хотя в этом была ни бум-бум).
        После театра она пригласила Владислава в гости, он ей понравился. Из метро они вышли вместе. Марина взяла его под руку и повела домой. Он остался у нее в этот вечер. Это был понедельник. И лишь в четверг они выползли на улицу, чтобы купить продукты. Чувства ее скорее напоминали смутное девичье волнение, нежели любовь. Но в квартире появился мужчина, и ей было хорошо. К великому сожалению, наслаждение было скоротечным - отпуск кавалера заканчивался.
        На новый год Владислав прилетел уже не просто в столицу, а именно к ней - к Марине. Она ждала своего театрала и подготовила обширную культурную программу, которой не суждено было сбыться. Им было уютно вместе. Все дни и ночи они проводили на огромной тахте у домашней елки. 31 декабря, незадолго до боя кремлевских курантов, Владислав встал по старинке на колено и преподнес девушке изящное кольцо.

* * *
        Ноябрьск встретил Марину с мужем отличной погодой. Девушка побаивалась Сибири, в которой никогда не была, и захватила с собой норковый полушубок. Но лето в Ямало-Ненецком округе выдалось теплое и солнечное. Они приехали в квартиру Владислава. Завертелась обычная суета. Утром Марина провожала мужа на работу, вечером, как тысячи жен встречала его улыбкой и вкусным ужином. Все бы хорошо, но Сурковой было скучно. Театров в городе не было, а о другой работе она и не помышляла. Новую жизнь в Сибири Марина решила начать в понедельник с похода к директору шикарного Дворца культуры «Нефтяник».
        - Если нет театра - значит надо привозить лучшие московские постановки с известными актерами,  - считала она.
        Директор Дворца культуры, улыбчивая дама средних лет, внимательно выслушала девушку, но, немного обалдев от ее напора, с ответом медлила.
        - Кто к нам поедет? Театры - репертуарные, все актеры заняты. Я в Москве никого не знаю.
        - В Москве проблем не будет. Я работала с администраторами и директорами театров и филармонии, отношения хорошие. Гастроли всем выгодны. В Москве все организую. Реализацию билетов беру на себя. Не волнуйтесь, завтра же начну оформление театрального агентства, что-то вроде индивидуального предпринимательства. А вот в Ноябрьске у меня сплошные сложности. Плаваю в вопросах приема и расселения актеров. Давайте вместе попробуем. И вам хорошо, и я при работе.
        Так или примерно так Марина Суркова нашла себе работу. Ноябрьские афиши засверкали театральными звездами. Нефтяники смотрели лучшее, что было в Москве, а Марина продолжала заниматься знакомым и любимым делом.
        notes
        Сноски
        1
        Специалист по гражданскому праву.
        2
        Особняк Дмитрия Кононовича жив и поныне. В нем располагается культурно-просветительский центр, который с любовью провел реставрацию здания. Там проходят концерты, продаются книги, работает чайный клуб. Сохранилась парадная белая мраморная лестница. Дубовые резные двери и разноцветные мраморные камины бесследно исчезли в 1990-х годах.
        3
        Михаил Иткин, заслуженный тренер СССР, тренер Б. Лагутина и многих других чемпионов. Работал во Дворце спорта «Крылья советов».
        4
        Нырок - защита с уходом вниз и в сторону; клинч - блокировка действий противника; сайд-степ - уход ногами с линии атаки, обычно проводится со встречным ударом; свинг - боковой удар левой рукой; хук - боковой удар правой рукой, считается сильнейшим в боксе; апперкот - удар снизу вверх согнутой рукой; прямые «двоечки» - два прямых удара подряд левой и правой руками; капа - защита губ и зубов; нокдаун - потеря ориентации до 9 секунд; нокаут - потеря ориентации на 10 секунд и более.
        5
        Народный комиссариат просвещения.
        6
        Юридическая контора, работавшая по зарубежным делам.
        7
        Высокочастотная правительственная связь.
        8
        Административно-хозяйственный отдел.
        9
        Новый автомобиль «Жигули» (ВАЗ 21011) в годы развитого социализма стоил 5300 рублей, а проезд в трамвае - три копейки.
        10
        Хищение на сумму свыше 10 000 рублей считалось в те годы особо крупным.