Не все трупы неподвижны Борис Ушаков
        Серийный отдел. Детектив не для слабонервных
        Вадим, эмигрант из России, приезжает во французский Лорд и останавливается в небольшом отеле, чтобы здесь, в тиши, поправить здоровье после недавнего инсульта. Дочь хозяев Кассандра берется присмотреть за ним. Как-то, прогуливаясь в саду, Вадим набрел на заброшенный сарай. Он заглянул в мутное окошко и увидел внутри труп. Возможно, это были всего лишь галлюцинации не вполне оправившегося после болезни человека, так как, вернувшись к сараю уже вместе с Кассандрой, Вадим не обнаружил там мертвеца. Но отчего же Кассандра вела себя так странно, будто она была совсем не той, за кого себя выдавала? Вадиму удалось разговорить ее брата Анибаля, и тот признался, что до смерти боится сестру. Потому что она — мертвец…
        Борис Ушаков
        Не все трупы неподвижны
        «Воображение — это то, что стремится стать реальностью».
    Андре Бретон
        Глава 1
        Начало апреля.
        — Кстати о движении,  — говорит Марина.  — Я тут подумала, что тебя обязательно нужно свозить в Лурд. Попьёшь из святого источника исцеляющей водички, и, может быть, твои тараканы из головы пропадут. Слышишь меня, Вадим? Ну, о чём ты вечно думаешь?
        Не дожидаясь моего ответа, Марина уходит на кухню.
        Лурд? Я хмуро смотрю на учебник французского языка, праздно валяющийся на подоконнике. Это домашний врач фрау Половинкин как-то порекомендовала мне изучение иностранных языков для лучшего восстановления деятельности мозга и памяти. Марина притащила мне потрёпанный учебник французского. Мало ей таблеток, которые я ненавижу почти год. Теперь я ненавижу ещё и французский язык.
        Хотя, если честно, что-то делать с мозгом нужно. Около года назад у меня случился инсульт. Такая вот непруха. Однажды утром где-то внутри оторвался тромб и пополз, гад, к голове. Хорошо ещё, что Марина оказалась рядом. Она вызвала «Скорую помощь», и процесс пошёл: сложнейшая операция, два отверстия в черепе, закрытые пластиной, искусственная кома. Итог: трясущиеся руки, стойкое головокружение, испорченное настроение. Отныне и до конца жизни я обязан ежедневно принимать таблетки, регулярно сдавать кровь, следить за давлением и холестерином, избегать жары, горячей ванны, сауны. Ну и на кой чёрт Марине сдался теперь наш межнациональный брак?
        Кто не знает: Марина — это моя жена, казахстанская немка, благодаря которой я очутился в маленьком баварском городке на Песталоцциштрассе. Местные жители без особых заморочек называют его Наш Городок. Городок как городок. Путаница узких улочек в кольце невысоких холмов, поросших соснами и елями. С трёх сторон городок окружает густая чаща со сказочным названием Ведьмин лес, с четвёртой — река. На высоком берегу Майна высится большущий квадратный замок. Фасад из тёмного известняка, выступающие карнизы, каменный орнамент в стиле маньеризма. Память о далёком феодальном прошлом. Величавая глыба презрительно глядит сотней стрельчатых окон на нелепую суету жалких человечков у подножия своих стен. В самом-то деле! Кто она, а кто они? Она же ведь замок!
        Впрочем, я отвлёкся от своих болячек. Расскажу о них ещё немного. Похвастаюсь. Недавно мне выдали зелёную пластиковую карточку, на которой указано, что её обладатель — инвалид с пятидесятипроцентной трудоспособностью. Ну и ладно. Я не рвусь работать грузчиком или подсобником на складе. Вообще-то я писатель. Пока малоизвестный, но стремлюсь. Каждый день тружусь, как термит, над очередным шедевром. Сейчас жду отзыв издательства на мой последний роман. О чём романы? Да как у всех: секс, насилие, жестокость. Другое в наше время почти не читают.
        Компьютер докладывает, что получено электронное письмо. Открываю его. Это короткое сообщение из издательства. Наконец-то! С замиранием сердца читаю: мой роман понравился и будет издан в конце года. Ура! Я люблю тебя, издательство!
        — Лурд — это где?  — жизнерадостно спрашиваю Марину, неторопливо врываясь в кухню. Радиоприёмник над столом в тысячный раз за день выдаёт слоган нашей баварской радиостанции «Антенне Байерн»: «Мы любим Баварию! Мы любим хиты!» Жена со своим младшим сыном, десятилетним Лукасом, заканчивает лепить манты. Старший, Саша, недавно получил от города квартиру и теперь живёт отдельно от нас.
        — Во Франции. А ты не знаешь?
        — Не знаю, но смогу это пережить,  — бурчу я, водружая себя на стул поближе к мантам.
        Сообщаю Марине приятную новость из издательства.
        — Вот видишь, милая,  — хотел, как всегда, а вышло снова лучше.
        — Поздравляю,  — сдержанно говорит жена.  — Может, наконец, что-то заработаешь.
        Я обиженно гляжу на супругу. Намекает, что вышла замуж за финансовую пропасть? Ох уж эта женская практичность! Разве в творчестве главное деньги? Гораздо важнее память о тебе. Кто умер, но не забыт — тот бессмертен. Не помню, кто сказал.
        Я не успеваю ответить Марине, потому что за окнами раздаётся громкий перезвон колоколов. Теперь разговаривать невозможно. Даже радио не слышно. Прямо напротив нашего дома находится старинная церковь. Каждые пятнадцать минут её колокола отбивают время. Я уже знаю: один удар — первая четверть часа, два удара — полчаса, три удара — три четверти часа, четыре удара — ровно час и плюс дополнительные удары другого колокола тоном ниже. Сколько часов — столько ударов. Вроде бы всё просто, но мне понадобилось прожить на Песталоцциштрассе больше года, чтобы постичь эту систему.
        — Отвезу-ка я тебя в Лурд,  — продолжает тему Марина, когда перезвон стихает.  — Поживёшь там, сходишь в церковь. Попросишь себе здоровья. Наберёшь чудотворной воды в источнике, и будем тебя этой водой дома лечить.
        Я недовольно морщусь:
        — Ты же знаешь, Марина, что я не верю в такие штучки. Напьёшься такой водицы и козлёночком станешь. Или ещё хуже: будешь дристать дальше, чем видишь.
        Марина сердито заявляет, включая мантоварку:
        — А надо верить! Лиза говорит: «По вере тебе и воздастся!»
        Во Франции я уже был. После бракосочетания мы с супругой совершили короткое свадебное путешествие в Париж. Постояли под Эйфелевой башней (она была закрыта на реставрацию), погуляли по Елисейским Полям, посетили Нотр-Дам, прокатились на пароходике по Сене, осмотрели Лувр и Версаль. Париж мне понравился, но Лурд?
        — А что такое этот твой Лурд?  — задаю вопрос Марине, пока она накрывает на стол. Рядом со мной Лукас, высунув от старания язык, заполняет приглашения на свой день рождения. Здесь даже дети присылают друг другу открытки с указанием точного времени и места празднования. В этом году Марина решила снять для Лукаса и его друзей игровой зал в детском центре. Пусть побесятся без взрослых. Там их и покормят, и развлекут.
        — Лурд — это святое место!  — закатывает глаза Марина.  — Лиза и Себастьян ездили туда зимой. Лиза вернулась в совершенном восторге и при первой возможности поедет туда ещё раз.
        Лиза и Себастьян — это наши друзья. Пожилая чета бывших казахстанцев живёт на другом конце города за Майном, и мы иногда ездим к ним в гости. У Себастьяна для меня всегда припасена бутылочка хорошего коньяка, а у Лизы для Марины — баночка настоящего мёда.
        — Лурд расположен у подножия Пиренеев,  — продолжает рассказывать Марина, раскладывая сварившиеся манты по тарелкам.  — Это совсем маленький городок. Там в середине девятнадцатого века одной местной девочке по имени Бернадетта явилась Дева Мария. С тех пор туда не прекращается паломничество. Миллионы людей со всего света! Среди паломников особенно много больных и инвалидов.
        — Я не инвалид,  — мрачно вставляю я.  — Мне просто нужно немного времени, чтобы восстановиться.
        — Ну, конечно, дорогой,  — соглашается Марина.  — В Лурде зарегистрированы семь тысяч случаев чудесного исцеления. По-моему, тебе как раз туда.
        — Может, лучше в Египет? Тоже загадочное место,  — предлагаю я альтернативу, но Марина презрительно кривится.
        — Не выдумывай! В Египте лишь жара и пирамиды. К тому же все египтяне клянчат у туристов деньги. Все поголовно: от арабчат до верблюдов.
        — Ну, ладно, бог с ним, с Египтом,  — разочарованно вздыхаю я.  — А что конкретно тебе сказала Лиза?
        Марина восклицает:
        — О, она была так бегайстерн![1 - От begeistern — воодушевлять, вдохновлять, восхищать (нем.).]
        — Чем же она была так воодушевлена и почему они вообще туда попёрлись?  — кисло спрашиваю я, нанизывая на вилку первый, самый аппетитный мант. Пора кормить организм, хоть он того и не заслуживает. Сильно подвёл меня год назад.
        — Себастьян занемог. Что-то со спиной. Ни согнуться, ни разогнуться, ни повернуться. Врачи толком сделать ничего не могли, вот Лиза и повезла его в Лурд. Ей одна знакомая посоветовала. Да ты её тоже знаешь. Это Майя — подруга комиссара Уля.
        Киваю. Я помню Майю. Ещё бы! Чёрная, как автопокрышка, плоская, как школьная тетрадь, женщина. Жертва солярия.
        — Лиза долго не раздумывала. Просто посадила Себастьяна в свою «Мазду» и поехала. Когда они добрались до Лурда, то остановились в первом попавшемся отеле. Отелей там множество. На любой кошелёк.
        — И что?
        — Что-что! Они сходили в церковь, помолились за здоровье Себастьяна, поставили свечки, набрали воды из источника. Теперь Лиза эту воду по капле добавляет во всё, что готовит: в суп, чай, кофе. Жалеет, что мало взяли.
        — А Себастьян?
        — В том-то и штука — Себастьяну стало лучше! Теперь Лиза снова собирается в Лурд следующей зимой. Помолиться, свечи поставить, воды набрать. И мне говорит: «Свози своего туда тоже. Хуже точно не будет».
        Пожимаю плечами. Машинально барабаню кончиками пальцев по столу. На моём тайном языке это означает: «Ну что ж, Лурд так Лурд».
        После обеда едем с Мариной в АРГ. Вернее, я еду, а она меня везёт на нашем стареньком «Форде». У меня термин (ударение на последний слог). В детстве мама учила, что есть волшебное слово, которое открывает любые двери: «пожалуйста». В Германии я прибавил ещё слово «термин». Если у тебя есть термин, двери тоже открываются.
        Кто не знает: АРГ — это такое строгое учреждение, которое обеспечивает жителей Нашего Городка работой или платит пособие нетрудоспособным бедолагам вроде меня. Мой социальный работник фрау Адамс направила меня на медицинское обследование, чтобы точнее знать, где я могу пригодиться германской экономике. Для таких дел у АРГ есть свой врач — доктор с некрасивой фамилией Котц (блевотина). Вот к нему-то меня Марина и везёт.
        На душе тяжело. Куда меня загонит этот самый доктор Котц? Мыть туалеты на автобанах? Чтобы отвлечься от чёрных мыслей, смотрю в окошко, считаю прохожих. Я читал, что немцы стремительно стареют. Молодёжи всё меньше, пенсионеров всё больше. Действительно, на улице преобладают седоголовые. Они куда-то спешат по тротуарам, крутят педали велосипедов, сидят в блестящих автомобилях. Страна серебряных висков.
        — Халло!
        — Халло!
        Герр Блевотина оказывается человеком кинематографических размеров. Будто два мужика в одном костюме. Врач добродушно задает мне несколько вопросов, ответы на которые прилежно записывает медсестра в белом халатике и оранжевых колготках. Для осмотра моих боевых сил мне не нужно даже раздеваться. Последний вопрос доктора: «Вы не будете против того, чтобы просто ставить печати на бумагу?» Я неуверенно киваю. Вообще-то в жизни всегда есть место подвигу. Через десять минут обследования Котц выносит свой вердикт:
        — Лёгкий сидячий труд в бюро не более трёх-четырёх часов в день и чюсс!
        — Чюсс!
        Я облегчённо вздыхаю. Пусть теперь у фрау Адамс голова болит, где найти для меня такую халявную работу.
        Возвращаемся домой. На кухне орёт радио. Энджи Мэттсон, «Ураган». Лукас, лежа на полу перед телевизором с огромным пакетом чипсов, натужно кашляет. Наш малыш где-то простыл и второй день сидит дома.
        — Лукас! Немедленно встань с холодного пола!  — раздражается Марина, едва войдя в зал.  — И чипсы не рассыпь! Почему тебе нужно говорить об этом тысячу раз?
        — Потому что,  — загадочно отвечает ребёнок, не двигаясь.  — А где вы были?
        У Лукаса есть одна очень неприятная для любого взрослого черта. Он непременно хочет знать, куда ты ходил, с кем виделся, кто тебе звонил, что ты купил, сколько заплатил и так далее до бесконечности. Впрочем, я быстро научился преодолевать любопытство отрока. Надеюсь, с пользой для своих нервов. Ведь всё, что ты можешь преодолеть, делает тебя сильнее.
        — В Караганде,  — торжественно даю я исчерпывающий ответ. Лукас уже знает, что дальше задавать вопросы бессмысленно.
        — Ладно, мальчики, не ссорьтесь,  — говорит Марина, раскладывая гладильную доску.  — Занимайтесь своими делами, а я сейчас быстренько гладану бельё и буду готовить ужин.
        Вот и славно. Веду себя к компьютеру, однако истошный вой сирены за окнами отвлекает нас от домашних хлопот.
        — Что это?  — удивляется Марина.
        Лукас бросается к окну.
        — Пожарная машина, мама! У нас во дворе!
        — Мы горим?  — спокойно спрашивает Марина.
        Я нюхаю воздух. Дымом не пахнет.
        — Может, это учения?  — задаю вопрос.
        — Пожарники заходят в наш подъезд,  — информирует Лукас, прижав нос к стеклу.
        Значит, действительно что-то случилось. В Нашем Городке пожарные просто так не приезжают.
        Лукас выскакивает в подъезд. Я тащу себя следом за ним. Марина остаётся дома. Ей ещё нужно перегладить кучу белья.
        На лестничной клетке слышны тяжёлые шаги. Это пожарные поднимаются вверх. Мы с Лукасом ждём их возле своих дверей. Наша соседка — фрау Краус — на лестнице не показывается. Ей уже за девяносто, она плохо видит и слышит. А вот и двое серьёзных униформированных мужчин в сопровождении нашей старшей по дому фрау Томас. Когда они вступают на нашу площадку, до меня наконец-то доходит, что пожарные идут к соседке.
        — Халло!
        — Халло!
        — Что случилось, фрау Томас?
        — Фрау Краус уже два дня не забирает почту. Я позвонила ей в дверь. Она не открывает. Пришлось вызвать пожарных, «Скорую помощь» и полицию.
        Пока мы разговариваем, пожарники несколько раз подолгу нажимают на звонок. Никакой реакции. Потом они громко стучат. Никакой реакции. Тогда серьёзные мужчины достают инструменты, минуту возятся с замком и резким ударом распахивают дверь. Навстречу нам из квартиры фрау Краус вырывается волна смрада. Вопреки моим ожиданиям никто не бросается в открытую дверь. Один из пожарных зовёт соседку по имени. Ему вторит фрау Томас. В ответ раздаётся слабый голос. Слава богу, старушка жива.
        На площадке появляется озабоченный полицейский. За ним спешат работники «Скорой помощи». Они несут с собой всё необходимое для оживления бабушек. Первым в нехорошую квартиру входит представитель власти. Все нетерпеливо ждут результатов его разведки. Особенно Лукас. Пацан весь извёлся. Он нервно пританцовывает рядом со мной.
        — Стой спокойно, не дёргайся!  — делаю замечание мальчишке. Тот страдальчески морщится. Он бы уже, как Герасим Муму, утопил меня в море вопросов, но стесняется посторонних.
        Полицай высовывает голову из соседской двери и зовёт эскулапов. Они мгновенно исчезают внутри. Слышно, как медики разговаривают с фрау Краус. Тем временем пожарные собирают свои инструменты и прощаются с нами:
        — Чюсс!
        — Чюсс!
        Серьёзные мужчины спускаются вниз, а им навстречу, кряхтя, вздыхая и останавливаясь на каждой ступеньке, поднимается ещё одна бабулька. Крохотная, как мозг динозавра. Это фрау Хунгер — ровесница Октябрьской революции.
        — А что здесь случилось?  — подслеповато щурится на нас фрау Хунгер.
        Фрау Томас начинает непростой диалог с глухой старушкой, но я их не слушаю — увожу себя домой. Лукас, разумеется, остаётся в подъезде. Он не может пересилить свою тягу к контролю всего и вся.
        За ужином узнаём от Лукаса последние домовые новости. Оказывается, вчера вечером у фрау Краус случился сердечный приступ. Бедняжка упала на пол возле кровати и пролежала почти сутки. К счастью, фрау Томас вовремя забеспокоилась. Врач «Скорой помощи» сказал, что ещё немного и было бы поздно. Теперь, после лечения в клинике, нашу соседку заберут в дом для престарелых, в альтерсхайм, так как у неё не осталось никого из родных. Грустная история.
        Когда день уступает место ночи, Марина решительно садится за компьютер. В ответ на мой вопросительный взгляд она бормочет, не отрывая глаз от монитора:
        — Я же обещала свозить тебя в Лурд. И чем раньше, тем лучше. Нужно всё грамотно спланировать. Проложить маршрут, найти и заказать отель. Поищу дешёвый вариант. А ты не жди меня, ложись спать.
        Пожимаю плечами. Вот всегда она так. Командирка. Ну и ладно.
        Перед сном отправляю себя в ванную комнату. Такое правило. Включаю воду. Кран подсвечивает льющуюся струю разными цветами: синим, красным, зелёным. Сантехника становится изощрённее, а вода всё такая же — просто мокрая. Мой взгляд теряется в сияющей амальгаме зеркала, висящего над раковиной. На меня недоверчиво смотрит дряхлый остаток моего эго. Конечно, это не лик Страшного суда, но тоже не люто доброжелательный. Типичный одинокий гений. Суровый донельзя.
        На минутку отвожу глаза от зеркала, а когда снова поднимаю их, вижу чужое лицо. Удивительное лицо. Огромные глаза, вздёрнутый носик, острый подбородок, нимб золотых кудрявых волос. Девочка-эльф. Она с горькой гримаской разглядывает меня. Внезапно волшебное личико искажает мука. Я, наконец, вздрагиваю от неожиданности. Миг — и девочки-эльфа больше нет. В зеркале опять знакомый анфас малоизвестного писателя.
        Лёжа в постели, размышляю о случившемся в ванной. Мне не в первый раз являются необычные образы. Я раньше уже встречался с парой детских фигурок без лиц, жуткой старухой и скоропостижно умершим художником. Кто они? Или что они? Всего лишь моё воображение или бесплотные сущности, заблудившиеся между Явью и Навью? Я не знаю. По-моему, хороший писатель должен обладать высокой чувствительностью, впечатлительностью, богатой фантазией, способностью видеть и понимать то, что скрыто от других. Видимо, я наделён этими странными качествами, раз призрачные создания так ко мне и льнут. Чтобы лучше понимать живых, необходимо общаться с мёртвыми.
        Слышу, как по карнизу стучат тяжёлые капли, в желобах шумит вода. Это весенний дождь решил освежить Наш Городок, пока никто не болтается по улицам. Монотонная музыка капели располагает к меланхолии. Начинаю засыпать, но, шлёпнувшаяся возле меня, холодная, как ливень за окном, Марина прогоняет сон. Обычно жена спит в милой розовой девчачьей пижамке, но сейчас обнажена.
        — Побалуемся?
        Я так и знал! Марина соскучилась и требует от меня выполнения супружеского долга. Супружеское ложе — это место, где двое превращаются в одно целое. Начинаю начинать. А куда деваться? Надо так надо. Вскоре лёд трогается. Маринка на время забывает свои командирские манеры и полностью разделяет со мной мою твердую точку зрения. Ритмичные движения, стоны… Два любящих сердца бьются в унисон… В общем, сами знаете, как всё это работает. После апогея пламя во мне окончательно гаснет, и я теряюсь в пространстве. Последняя мысль, полная самодовольства: «Ну, что я за пэрчик!»
        Просыпаюсь. В спальне хоть глаз выколи — рольставни на окне опущены до самого низа. Светящийся циферблат будильника сообщает время: два часа ночи. Марина тихо дышит, положив голову на моё плечо. Осторожно глотаю. У меня болит горло. На улице пьяные русаки орут «Песню про зайцев»: «А нам всё равно! А нам всё равно!» Тоже грустная история.
        Глава 2
        Пятница. Раннее утро. Лежу один в постели, окуклившись в одеяле. Марина шуршит на кухне. Судя по запаху, варит какао. Лукас смотрит мультики. За рольставнями звенят детские голоса, грохочут ранцы, ветер гремит железом крыш. Апрель в этом году порывистый, как юноша. А ранцы грохочут, потому что на колёсиках. Недавно все германские младшие школьники обзавелись ранцами с длинной ручкой и на колёсиках. У Лукаса тоже есть такой. Выпросил у мамки.
        Колокола соседней церкви гулко советуют мне вставать. Ладно-ладно, не брякайте. Уже встаю. Пока я воюю с одеждой, вспоминается ночной сон. Снилась какая-то ерунда на эротическую тему. Надеюсь, что на эротическую. Из жуткой тьмы мне улыбалась девушка, одновременно похожая на сказочного эльфа и Марину. Голубые глаза, острый носик, копна кудрявых волос. Ну, сами, наверное, видели таких в сказках. В памяти застряло имя: Кассандра. Мне оно ни о чём не говорит.
        Умываюсь, разглядывая своё лицо в зеркале. Больше никаких девочек-эльфов не появляется. Зато нахожу, что моё лицо напоминает лицо Хемингуэя, только без бороды и глупее. А вот горло сильно болит. Похоже, что Лукас всё-таки «наградил» меня своей простудой.
        Захожу на кухню.
        — Ну, милая, что ты вчера надыбала о Лурде?
        Голос у меня такой гнусавый, словно заговорил слон.
        Марина радостно сообщает:
        — Я заказала для тебя комнату в «Галльском петухе». Оплатила две недели с полным пансионом.
        — Это что ещё за заведение?
        — Недорогой семейный мини-отель. И они говорят по-немецки. Отель находится не очень далеко от санктуария.
        — От санктуария?
        — Это святилище, возведённое методом народной стройки над тем местом, где Бернадетта встретила Деву Марию. Я вчера тебе рассказывала.
        — Ясно. И когда ехать?
        — Сегодня в ночь. Поедем на Сашином «Ауди». Я уже с сыном договорилась. Он тоже едет. Два водителя лучше, чем один.
        Я не спорю. Спорить с Мариной — всё равно что дёргать за хвост собаку, жизнь может не сложиться. Только недовольно спрашиваю:
        — И что я там буду делать целых две недели?
        — Будешь ходить в церковь, просить себе здоровья. Поставишь за всех нас свечки. Я тебе оставлю десяток канистр — наберёшь целебной воды из источника. Возле санктуария есть купальни для мужчин и женщин. Омоешься. Сделаешь фото на память. В общем, дело всегда найдётся. А я тебя через две недели заберу. Сама бы там пожила, но мне в понедельник на работу.
        Недавно АРГ нашло-таки Марине дело всей жизни — сортировать вешалки для одежды на одной маленькой фирме. В понедельник жена заступаёт на трудовую вахту. Платят там, конечно, копейки, но зато АРГ больше не будет доставать.
        Я люблю путешествовать, поэтому дальняя поездка во Францию меня нисколько не огорчает, но для порядка ворчу:
        — И почему всегда так — ты что-то придумываешь, а мне приходится расхлёбывать последствия твоих гениальных замутов?
        После завтрака звоню по скайпу в Россию своему брату Агафону. Нужно его предупредить, что меня не будет на связи две недели. Я всегда испытываю за брата ответственность. В конце концов, это ведь я выбрал ему это странное имя Агафон.
        Агафон дома и ещё не спит. Мой брат — преподаватель заштатного университета на Урале, поэтому дома выглядит совсем не как оксфордский профессор. На брате грязная майка, на щеках щетина, волосы стоят дыбом, очки криво висят на длинном, хрящеватом носу. И никакого сходства с Хемингуэем. Скорее с человеком, выросшим на свалке.
        — Привет, братан!
        Агафон широко улыбается, демонстрируя плохие зубы.
        — Привет! Я сам тебе звонил час назад, но ты не отозвался.
        — Наверно, я ещё спал. Только недавно встал и напился горячего какао. Это жизнь в золотом миллиарде, братан!
        Агафон гордо произносит:
        — Зато я ел рыбу рипус!
        Я пренебрежительно кривлюсь.
        — Это третий мир со всеми вытекающими.
        Агафон предупреждает:
        — Будь осторожен! С помощью синтетического какао капиталисты отравляют твоё сознание, а рипус — натурпродукт.
        — Просто ты мне завидуешь. Как паппа мио?
        Навечно холостой Агафон живет вместе с нашим стареньким папкой. Мама умерла и оставила нас одних.
        — Всё никак не может решиться купить ботинки.
        — Почему?
        — Это противоречит его принципам.
        — Не хочет вносить свой скромный вклад в экономику Родины?
        — Не знаю. Папа скрывает свои мысли. Вообще не желает об этом говорить. Чтобы не госпитализировали. Я считаю, что в нём дремлют огромные разрушительные силы.
        — Везувий?
        — Кракатау!
        Перевожу разговор на другое:
        — Я вчера послушал великих гитаристов Пако де Лусию и Дмитрия Мамонтова. А ведь когда-то и я… Помнишь мою гитару? Эх, молодость-молодость!
        — И что?
        — Предложил Марине: я буду играть на гитаре фламенко, а ты танцуй. Пока она думает.
        Агафон говорит с ехидцей:
        — Пусть подольше думает, и проблема отпадет сама собой.
        — Ты пессимист, братан. У тебя коньяк воняет клопами. А у меня клоп пахнет коньячком!
        Агафон смеётся. Сообщаю брату о намечающемся путешествии в Лурд, и мы прощаемся:
        — Пока!
        — Пока!
        Поздний вечер. Моросит дождь. Едем на юг по автобану номер пять. Франкфурт, Дармштадт, Карлсруэ уже остались за кормой. За штурвалом стремительного сизо-серого «Ауди» наш Саша. Я шмыгаю носом на пассажирском сиденье рядом с ним. У меня зверски болит горло. Марина дремлет сзади. Чтобы жизнь ей не казалась мёдом, сипло спрашиваю вялую супругу:
        — Сколько времени нам понадобится, чтобы доехать до Лурда?
        Марина открывает глаза и апатично смотрит на меня. Наконец до неё доходит смысл моего вопроса.
        — Шестнадцать часов. Если всё будет нормально, завтра к обеду будем на месте.
        — О’кей. Спи, родная.
        Но Марина всегда находит неприятную для меня тему разговора.
        — Ты взял с собой таблетки?
        — Зачем? Ты сказала, что в Лурде есть целебный источник.
        И куда девается Маринина сонная одурь? Жена даже подскакивает от возмущения.
        — Здрасьте, приехали! Какой же ты безответственный человек! Половинкина велела принимать эти таблетки ежедневно!
        Марина разволновалась не на шутку, поэтому я примирительно хриплю:
        — Ну, что ты ругаешься? Взял я таблетки. Вода водой…
        Чтобы отвлечь Марину от темы медикаментов, перевожу беседу на другое:
        — Ты знаешь, милая, что в Британии то место, на котором ты сейчас сидишь, называют «место королевы»?
        — Интересно, а как там называют то место, на котором сидишь ты?  — спрашивает Саша.
        — Задница!  — отвечает за меня всё ещё злая Марина.
        Молчу. Ну и ладно. Писателя обидеть может каждый.
        Время от времени автомобильные фары выхватывают из темноты придорожные щиты с назидательными надписями: «Один спешит, двое умирают», «Один отвлёкся, трое умерли» и другими на подобную же тематику.
        — Скоро французская граница. Не пора ли нам передохнуть?  — интересуется Саша, когда мы минуем россыпь огней Фрайбурга. С места королевы возражений не слышно. Я тоже не прочь размять ноги. Значит, делаем остановку. У первой же зоны отдыха Саша сворачивает с автобана. Наш «Ауди» доезжает до многоугольного одноэтажного здания, в котором находятся туалеты, и замирает. Темно. Идёт мелкий дождь. Сразу за кромкой дороги начинается мокрый дремучий лес. Наверное, этот лес здесь рос, когда женщины ещё были рёбрами. Кроме нас, на площадке больше никого нет.
        — Перекур — десять минут!  — объявляет Саша, доставая сигареты. В нашей семье курит только он. Может быть, поэтому Саша такой худой и длинноногий?
        Марина, зябко поёживаясь, отправляется в туалет. Саша достаёт из багажника сумку с едой и термос с кофе. Я, жуя на ходу бутерброд с колбасой, отправляюсь следом за супругой. Унитаз приветствует меня грохотом водопада, когда я закрываю дверь кабинки. В таких туалетах я уже бывал. В них у унитазов нет клавиши слива. Несамостоятельным горшком руководит входная дверь. Вошёл — пошла вода. Вышел — опять пошла. Чего только люди не придумают, чтобы ничего не делать. Лень даже смыть за собой. А ещё Европа!
        Возвращаюсь к «Ауди». Марина и Саша уже поели и пьют горячий кофе из пластиковых стаканчиков. Это моя хозяйственная жена запасла в дорогу целую коробку с одноразовой посудой: ложками, вилками, ножами, тарелками, стаканами.
        — Выпей таблетку,  — напоминает мне Марина.
        Пью. Заодно грею больное горло обжигающим кофе.
        — Скоро понадобится заправить машину,  — озабоченно говорит Саша.
        Я интересуюсь:
        — А до заправки-то дотянем?
        Саша смотрит на навигатор. Эта умная штуковина показывает не только маршрут, но и все заправочные станции, которые встретятся нам по пути.
        — Нави говорит, что первая будет через пятьдесят километров. Доедем. У меня дизеля ещё на сотню хватит.
        — Поели, мальчики?  — спрашивает Марина.
        Мы киваем.
        — Тогда поехали.
        Собираем недоеденные бутерброды обратно в сумку. Пока остальные занимают места в машине, я шагаю к большому чёрному контейнеру, чтобы выбросить мусор. Такое правило.
        Едем дальше. Теперь за рулём сидит Марина. Саша спит на заднем сиденье. Временами возится там и постанывает. Наверное, так он заряжается энергией, а может, ему снятся бесстыдные девушки. Парень-то молодой, нецелованный-небалованный.
        Вот и Франция. Границы больше нет. Только незаметный указатель на обочине. Да здравствует Евросоюз! Французский дождь ничем не отличается от немецкого. Такой же мелкий, нудный и холодный. А вот знаки дорожного движения отличаются. Здесь они раза в полтора больше, чем в Германии. Насколько я ориентируюсь, сейчас мы едем по Эльзасу, держим направление на Мюлуз. Начинаются горы. Трудолюбивые немцы построили путепроводы над пропастями, во многих местах разрезали горы пополам, пробили туннели. Ветреные французы не стали заморачиваться, поэтому теперь наш «Ауди» то поднимается на вершину высокой горы, то скатывается к ее подножию, чтобы тут же начать новый подъём.
        Время позднее. Я уже сильно хочу спать, но держусь. Не могу оставить Марину одну. Боюсь, как бы она тоже не уснула за рулём.
        — Сейчас будет большая автостоянка с мотелем, кафетерием и бензозаправочной станцией,  — негромко говорит Марина.  — Будем останавливаться?
        — Конечно, сворачивай, мама,  — подаёт голос проснувшийся Саша.
        Сворачиваем.
        Несмотря на позднее время, свободных бензоколонок нет. Возле каждой караулят два-три автомобиля с французскими, швейцарскими, немецкими номерами. Французских, конечно, больше всех. Марина пристраивает наш «Ауди» за обалденным британским «Рейнджровером». Водитель «Рейнджровера», высокий худой длинноносый джентльмен в сером элегантном полупальто с поднятым воротником, заправляет своего железного коня.
        — Перестраивайся вправо, мама,  — подсказывает Саша.  — Ну его, этого Чёртечтона. Терпеть не могу англичан. Они такие высокомерные! Вон соседняя колонка сейчас освободится.
        Марина собирается дать задний ход, чтобы занять очередь попроще, но джентльмен в сером полупальто делает нам знак пальцами: подождите, мол. Он закрывает топливный бак, садится в «Рейнджровер» и предупредительно отъезжает от колонки в сторону. Потом идёт платить за бензин. Мы провожаем джентльмена благодарными взглядами. «Thank you, sir»[2 - Спасибо, сэр (англ.).]. Мы любим британцев!
        Едем дальше. Бельфор, Безансон… Как опытного пассажира, меня радует качество французских автострад. Оно ничем не уступает германскому. Это ведь только в России дороги объезжают по полям. По-прежнему идёт дождик, и автомобильные щётки ритмично ёрзают по ветровому стеклу. Марина тихо ворчит. Я понимаю её недовольство. «Ауди» сам выбирает режим работы щёток. Когда дождь усиливается, машине требуется время, чтобы добавить им проворства. Пока «Ауди» думает, стекло покрывается струйками воды и водителю ничего не видно.
        Серым мокрым утром въезжаем в Лион — родину физика Ампера, лётчика-писателя Антуана де Сент-Экзюпери, композитора Жана-Мишеля Жарра. А родоначальники кинематографа братья Люмьер здесь похоронены. В Лионе меня внезапно охватывает топографический кретинизм.
        — Мы правильно едем?  — спрашивает Марина, когда навигатор показывает направление на Марсель.
        — Нави ошибается,  — уверенно хриплю я.  — Марсель находится к востоку отсюда, а нам нужно на юг. Ищи указатель на Валанс!
        Марина послушно делает поворот в противоположную от Марселя сторону. Мы начинаем кружить по фабричным пригородам огромного города. Мы кружим, а тем временем Лион просыпается. Автомобилей на дороге становится всё больше. Время идёт, топливо расходуется, но заветного указателя на Валанс нигде не видно.
        — Кажется, мы здесь уже проезжали,  — замечает Марина, когда наш «Ауди» в третий раз поднимается на высокий путепровод.
        — Ну, тогда и я не знаю,  — сдаюсь я.
        Положение спасает Саша. Он решительно произносит:
        — Мама, хватит кругаля давать! Пусти меня за руль. Я знаю, куда ехать.
        Уставшая Марина охотно уступает штурвал сыну. Дальше Саша поведёт наш сизо-серый корабль. Следя за навигатором, я вижу, что мы направляемся в неправильный Марсель, но молчу. Как сказал Сенека-старший: «Человеку свойственно ошибаться, но глупо упорствовать в своих ошибках»[3 - Errare humanum est, stultum est in errore perseverare (лат.).]. Навигатор был прав — из Лиона на юг есть только одна дорога — на Марсель. Поворот на Валанс находится дальше.
        Покрутившись ещё немного по эстакадам, мы, наконец, покидаем надоевший Лион. С обеих сторон шоссе тянутся скучные поля с редкими фермами. Над нами висят клочья дождевых туч. Позади осталось полдороги, впереди лежит полпути. Едем дальше.
        Кстати, о платных автострадах. В Германии их пока нет. По крайней мере, легковые автомобили бороздят германские просторы совершенно безвозмездно. Во Франции всё по-другому. Как говорят немцы: другие страны — другие нравы.
        Время от времени шоссе воронкообразно расширяется, и перед нашими глазами появляется длинный ряд платёжных терминалов с автоматическими шлагбаумами. Огромные стрелы сообщают путешественникам о том, какие терминалы предназначены для автобусов, какие — для грузовиков, какие для нас — легковушек. Подъезжаем, опускаем деньги в узкую щель терминала, получаем сдачу и талончик. Шлагбаум поднимается. Через несколько десятков километров достигаем выезда с платного участка. Вставляем талончик в автомат, шлагбаум поднимается. Едем до следующего платного участка. Во Франции дорожный разбой функционирует чётко.
        Мне адски хочется спать. Я не смыкал век уже сутки. Для меня это многовато. Даже по германскому счету. Да и горло болит по-прежнему. Хорошо Маринке! Она сладко спит под ровный гул мотора. Мужики обо всём позаботятся. Саша в наушниках слушает музыку. А вот и долгожданный знак со словом «Валанс». Я удовлетворённо закрываю глаза. Теперь можно расслабиться. Даю указание Саше:
        — Держи направление на Ним, а дальше на Монпелье. Я пока подремлю. Буди меня, если только обрушатся небеса.
        — Не беспокойся, Вадим. У меня есть нави,  — отвечает Саша.
        Но я его уже не слышу. Сплю.
        Пока моё сознание отсутствует в Яви, «Ауди» минует Валанс, белые высотки Нима, виднеющиеся в сетке дождя справа от дороги, и летит по автостраде, помпезно названной Виа Домициа.
        Когда я, наконец, с трудом разлепляю глаза, машину ведёт Марина. Сзади доносится Сашин храп.
        — Где это мы, золотко?  — задаю вопрос супруге, удивлённо глядя на кипарисы, пальмы-метёлки и россыпи домиков песочного цвета с розовыми черепичными крышами.  — Подъезжаем к Изумрудному городу?
        — Едем по Дороге двух морей. Правда, классное название? Скоро будет Каркассон.
        — А Монпелье?
        — Меньше спать надо, милый. Монпелье мы давно проехали. Ты всё проспал.
        — Что именно?
        — Прованс, Страну катаров, гору Алариха. Это сказочные места даже в дождь!
        — А не пора ли нам подкрепиться?  — предлагаю я без особой надежды.
        — Рано ещё! Обедать будем после Каркассона,  — отвечает Марина. Я вздыхаю. Современный мужчина ест не тогда, когда хочет, а когда женщины дадут. Неужели так было всегда? Даже во времена Алариха?
        Обиженно смотрю в окошко. Нудный дождик то прекращается, то снова начинает капать. Дорожный указатель информирует, что мы проезжаем по региону Лангедок-Руссильон. Больших городов не видно. Шоссе петляет по сельской местности. Там и сям виднеются одинокие фермы, со всех сторон обсаженные деревьями. Фермы окружены полями. Время от времени попадаются небольшие селения. Я уже почти умер от голода, когда справа на горизонте появляется силуэт огромной крепости.
        — А вот и Каркассон!  — показываю я Марине на крепость пальцем.  — Женщина, прошу вас пройти на кухню для приготовления пищи!
        Делаем краткий перерыв на обед. Опять кофе, бутерброды. Потом едем дальше. В Тулузе сворачиваем на Тарб. До святого места осталось всего несколько километров. Небо темнеет. Дождь усиливается и переходит в настоящий ливень. Далеко впереди в серой влажной дымке высятся величественные Пиренеи. Я не люблю горы. Жить в горах тяжело и опасно. Обвалы, сели, лавины, бездонные пропасти, дикие горцы. Единственное, что оправдывает существование гор,  — это их красота.
        Проезжаем мокрую надпись «Тарб». Вот и конец пути. Глядя в окно, я непроизвольно ёжусь. За окном хлещет холодный дождь. Пасмурно. И никто не стоит посреди дороги с ключами от города.
        Глава 3
        Отель «Галльский петух» построен на возвышенности у реки. Это мрачный узкий дом, вытянутый в глубину участка, заросшего густым колючим кустарником. Длинная четырёхскатная крыша делает строение похожим на гроб, зачем-то выставленный на вершину крутого холма. К «Галльскому петуху» ведёт узкая извилистая дорога, обсаженная высокими буками. Других зданий рядом с отелем нет. Первые городские постройки виднеются в паре сотен метров отсюда. Глухомань.
        Саша паркует «Ауди» возле крыльца, над которым под резкими порывами вечернего ветра дребезжит жестяной символ Франции. Хотя ещё не очень поздно, крыльцо и десяток метров перед ним уже освещены уличным фонарём.
        — Кажется, добрались,  — говорит Марина, открывая дверцу машины.  — Пойдём со мной, Вадим. Ты же у нас переводчик.
        Смелое заявление. Французский я учу всего ничего, но, как говорится, на безрыбье и рак рыба.
        Саша остаётся ждать в тёплом салоне «Ауди», а мы с Мариной под дождём поднимаемся на крыльцо. Над дверью написано: «Le Coq Gaulois»[4 - Галльский петух (фр.).]. Едва супруга успевает нажать на звонок, как дверь распахивается. На пороге стоит женщина лет пятидесяти. Она улыбается, показывая неожиданно большие зубы, и делает приглашающий жест рукой. Входим.
        Зубастая женщина провожает нас в комнату, служащую для хозяев гостиницы офисом. Там женщина включает компьютер и вопросительно смотрит на нас. Я называю наши имена. Женщина что-то делает в компьютере, кивает. Затем быстро говорит по-французски. Марина подталкивает меня вперёд — давай, мол, переводчик, покажи себя. Я набираю в грудь побольше воздуха. Сейчас блесну!
        — Je ne parle pas francais![5 - Я не говорю по-французски! (фр.)] — выдаю я свою коронную фразу — специально выучил её перед поездкой.
        — У вас кто-нибудь говорит по-немецки?  — спрашивает Марина. Женщина отрицательно мотает головой. Я насмешливо смотрю на жену. Не нужно верить рекламе. Женщина опять демонстрирует нам большие зубы и что-то стрекочет. Кажется, что её голос поднимается из туфлей. Я с трудом разбираю имя — Луиза. Луиза зовёт нас за собой. Делать нечего — идём.
        По тёмной, оглушительно скрипящей лестнице мы поднимаемся на второй этаж и оказываемся в узком коридоре. Здесь тоже темно, пахнет краской. В коридор выходит несколько дверей. Луиза открывает ключом одну из них. Мы оказываемся в просторной квадратной комнате. Загорается свет. Стол, стулья, шкаф, диван, двуспальная кровать, телевизор, круглые часы на стене. Единственное окно закрыто розовыми гардинами с кистями, на подоконнике горшки с пластмассовыми цветами делают жизнь прекраснее. Я подхожу к окну и отодвигаю гардину. Изнутри стёкла защищены розовыми жалюзи.
        — Ну, что? Тебе здесь нравится, родной?  — интересуется Марина.
        — Да как тебе сказать. Какие-то меблирашки для любителей пощекотать себе нервы. В общем, я далёк от оптимизма.
        Марина сердится:
        — Я, конечно, тоже не очарована, но ничего дороже мы себе позволить не можем.
        Напрягаюсь:
        — Я понимаю, что ты считаешь меня изнеженным и развращённым типом, но…
        — Но всё равно выбора у тебя нет,  — перебивает любимая супруга.  — Оставайся и лечись! Поправляй убитое здоровье. Чтобы через две недели был как огурчик с бабушкиной грядки!
        Зубастая Луиза молча ждёт у дверей нашего решения. Я киваю ей — мол, всё о’кей, остаёмся.
        Меня будит звук автомобильного мотора. Какой-то полуночник едет мимо «Галльского петуха». Открываю глаза. В комнате царствует ночной мрак и сонная одурь. По карнизу барабанит дождь. Рядом посапывает Марина, уткнувшись носом в моё плечо. На диване храпит Саша. Слышно, как машина останавливается, рокот двигателя стихает.
        Я хочу пить. Горло уже болит меньше и, видимо, нуждается в правильной смазке. Значит, надо вставать. Где-то в наших вещах затаился термос с кофе. Кофе — это правильная смазка. Осторожно, чтобы не разбудить Марину, встаю. Машинально смотрю на часы. Светящиеся цифры сообщают мне, что уже без пяти одиннадцать. На улице резко хлопает автомобильная дверь. Любопытно, кто это сюда припёрся на ночь глядя? Новый жилец?
        Стыдя себя за неуместное любопытство, подхожу к окну, отворачиваю розовую гардину, оттягиваю полоску жалюзи. Вглядываюсь в темноту. Так и есть. У крыльца в круге света стоит такси. Точно, ещё один жилец. Укрываясь от холодного дождя под большим пёстрым зонтом, ночной гость торопится к входу в отель. Теперь мне он больше не виден. Ну и ладно. Отворачиваюсь от окна. Пора искать термос.
        Подсвечивая себе мобильником, роюсь в сумках, как попало брошенных четыре часа назад в углу. Мои водители так умаялись за долгий путь, что отказались от ужина и сразу завалились спать. И то сказать: за восемнадцать часов мы проехали пол-Германии, пересекли с севера на юг всю Францию, да ещё триста пятьдесят километров вдоль Пиренеев от Нарбонна до Лурда.
        А вот и термос. Попался, поилец! Тихонько его взбалтываю. Ура! Кое-что в нём осталось. Собираюсь налить это кое-что в крышку термоса, но замираю на месте. К месту меня пригвоздил еле слышный скрип половиц в коридоре за дверью. Этот тихий скрип настораживает. На оглушительный я бы не обратил внимания. Ну, топает кто-то мимо комнаты и пусть себе топает. Делов-то. А вот кому это понадобилось ночью пройти по коридору почти бесшумно, мне хочется узнать. Отложив кофепитие на потом, я едва заметно приоткрываю дверь. Во мраке коридора ничего разглядеть нельзя, но расшатанная лестница выдаёт ночного бродягу с головой. Открываю дверь шире, высовываю голову наружу и напрягаю зрение. Успеваю заметить неясный силуэт, медленно спускающийся по скрипучим ступеням. Ну, вот и всё. Ясно, что ничего не ясно. Не бежать же за неизвестным в одних трусах. Так можно человека испугать до смерти. Или самому перепугаться. Закрываю дверь на ключ, возвращаю себя в угол к термосу, пью кофе. Машинально постукиваю кончиками пальцев по голому бедру. На моём тайном языке это означает: «Тебе пора спать, чудик».
        Восемь часов серого утра. На улице по-прежнему моросит дождь. Он ещё не собрался с силами, поэтому капает редко. Хорошо выспавшаяся Марина безжалостно будит меня и Сашу. Нежности в ней нет нисколько! Полупроснувшись, бредём с Сашей в ванную комнату. Все удобства расположены в конце коридора. Умываемся, чистим зубы, бреемся. Смотрю на себя в зеркало над раковиной. Вот теперь другое дело. Хемингуэй!
        Для того чтобы полакомиться настоящим французским завтраком, наша компания спускается на первый этаж. Стоимость трёхразового питания входит в цену номера. В столовой хлопочет Луиза. Других гостиничных постояльцев не видно.
        — Бонжур!
        — Бонжур!
        Луиза показывает, что её большие зубы за ночь меньше не стали и голосом из туфлей приглашает нас занять места за прямоугольным столом. Что мы и делаем. Пока Луиза подаёт длинные багеты, круассаны, сыр, масло, апельсиновое варенье, сливки, кофе, я оглядываю столовую. Мне ведь здесь питаться две недели.
        В столовой вполне уютно: два широких окна за весёленькими занавесками в разноцветный горошек, гастрономические натюрморты на стенах, новая мебель, телевизор на высокой тумбочке. Между окон висит изображение какой-то святой. Наверное, Бернадетты. За тонкой перегородкой находится кухня. Это оттуда Луиза таскает на стол еду.
        — Только французы и голодные акулы могут лопать эту гадость!  — замечает Саша, брезгливо разглядывая заросший зелёной плесенью сыр.  — Мама, ну как ты можешь такое есть?!
        Пробуя подозрительный сыр, Марина улыбается.
        — Пять лет жизни в студенческой общаге, сынок. Там мы и не такое кушали.
        Я в беседе не участвую. У меня болит горло и к тому же рот целиком занят куском багета, намазанного маслом.
        — Халло! Добро пожаловать в Лурд.
        Немецкая речь? Марина насмешливо смотрит на меня. Значит, реклама нас не обманула. Поворачиваем головы к двери. На пороге стоит невысокая тоненькая девчушка. Хрупкая, как крылышко мотылька. Огромные голубые глаза, вздернутый носик, острый подбородок, нимб золотых кудрявых волос. Девочка-эльф из моего сна.
        — Меня зовут Кассандра. Я знаю немецкий язык. Вы ведь из Германии?
        — Совершенно верно, мы из Баварии,  — радостно отвечает Саша. Ему надоело слушать непонятную французскую речь, и он рад возможности поболтать по-немецки, да ещё с хорошенькой барышней.
        Кассандра совершенно свободно говорит по-немецки. Без всякого акцента. Гораздо лучше, чем я и Марина. Мне откуда-то знакомо её имя, но не могу вспомнить, где я его слышал. Интересуюсь:
        — Вы здесь работаете?
        — Помогаю матери. «Галльский петух» принадлежит нашей семье. Вы к нам надолго?
        — После завтрака мы с сыном уезжаем,  — говорит Марина,  — а Вадим останется здесь на две недели.
        Кассандра улыбается мне. У неё лучезарная улыбка. Смертельная для юных и угасающих мужчин. А я угасающий?
        — Надеюсь, вам у нас понравится.
        Я молча киваю, давая понять, что разговор окончен. Однако Марина задаёт неожиданный вопрос:
        — Сколько вам лет, Кассандра?
        — Семнадцать, вернее, вот-вот исполнится восемнадцать. А что?
        — У меня к вам большая просьба, Кассандра.
        — Да?
        — Вадим восстанавливается после инсульта. Ему трудно ходить, у него нарушено равновесие. Да и французский язык он почти не знает. Не могли бы вы немного поухаживать за ним? Например, вовремя напомнить о приёме лекарств. Сопровождать на прогулках. Его нужно держать за руку, чтобы он не упал. Если можно, конечно. Я вам заплачу.
        Кассандра с сочувствием смотрит на меня. Глаза у неё действительно небесного цвета и очень красивые. Тем не менее я недовольно морщусь.
        — Зачем ты всё это говоришь?  — бурчу я супруге по-русски.  — Я не нуждаюсь в несовершеннолетних няньках. Как-нибудь сам справлюсь.
        К моей досаде, Кассандра охотно соглашается:
        — Хорошо, мадам. Я позабочусь о мсье Вадиме. В школе каникулы почти до конца апреля. Я весь день буду в отеле. Весной мало постояльцев, и я свободна.
        — Большое спасибо, Кассандра. Вы нас очень выручите,  — с чувством произносит Марина, свирепо показывая мне кулак под столом. Ну и ладно.
        — А где тот человек, что приехал вчера вечером?  — спрашиваю я, чтобы отвлечь женщин от моих болячек.
        — Какой человек?
        Кассандра удивлена.
        — Я видел из окна, как вчера около одиннадцати кто-то приехал в отель на такси.
        Кассандра поворачивается к матери и что-то щебечет ей. Луиза равнодушно пожимает плечами. Кассандра разводит руками.
        — Нет, мсье Вадим, вы ошибаетесь. Вчера вечером никого не было. Вы трое — единственные наши гости.
        Странно. Очень странно. Я внимательно смотрю в голубые очи Кассандры, в неподвижные морщины Луизы. Или эти дамочки великие обманщицы, или они действительно ничего не знают.
        — Но я же видел…
        — Не упрямься, дорогой,  — шепчет мне Марина.  — Может быть, тебе приснилось.
        — Я просыпался, чтобы попить, и видел!
        Марина теряет терпение:
        — Ну, хватит вредничать! Хозяевам лучше знать, кто к ним приезжает, а кто нет. И вообще, это неважно.
        Если бы она тогда знала, как это важно!
        Марина обращается к Кассандре:
        — Вы сможете сегодня показать Вадиму санктуарий?
        Девушка отрицательно мотает головой:
        — Нет-нет, мадам. Лучше сходить завтра. Сегодня весь день будет идти дождь.
        — О’кей, тогда завтра.  — Марина успокаивающе гладит меня по колену.  — Придётся тебе сегодня посидеть в отеле, родной.
        — В гостиной есть большой телевизор,  — вставляет Кассандра.  — много видеофильмов, книг, журналов.
        — Ладно, сам разберусь,  — бурчу я обиженно. Подумаешь, санктуарий! Я же видел Мону Лизу.
        — Ну, вот и хорошо,  — поднимается Марина с места.  — А нам пора. Саша, поехали!
        Прощаюсь со своими, стоя под редким дождиком возле «Ауди».
        — Вернусь домой — обязательно навещу в альтерсхайме фрау Краус,  — говорит Марина. Капли дождя на её лице дрожат словно слёзы.  — А ты, дорогой, не забудь набрать чудотворной воды. Канистры Саша сложил тебе под кровать.
        — О’кей, наберу.
        — И про таблетки не забывай. Кассандра будет тебя контролировать. Я с ней рассчитаюсь, когда приеду за тобой.
        Таблетки! Сакраментальный вопрос!
        — За две недели я тут со скуки помру,  — жалобно хриплю я, хотя и понимаю, что это бесполезно.
        — Не помрёшь. Зато отдохнёшь от своей писанины.
        — Ага, и тараканы из головы пропадут.
        Марина ласково проводит мокрой ладонью по моему лицу.
        — Надеюсь. Ладно, не скучай. Я обещаю часто звонить. Мы заберём тебя через две недели в субботу. И не балуйся тут! А мы с Сашей погнали.
        И они отбывают.
        Тащу себя обратно в «Галльский петух». Днём дверь не закрывают, поэтому я беспрепятственно вхожу в отель и, миновав столовую, оказываюсь в гостиной. Здесь я ещё не был. Гостиная представляет собой уютную комнату с круглым столом посередине. Над столом висит лампа в розовом абажуре. Вокруг стоят глубокие мягкие кресла. У стены огромный телевизор, под ним видеоплеер, ещё ниже полки с видеокассетами и дисками. Рядом тумбочка с телефонным аппаратом. У стены напротив — книжный шкаф. За стеклом — шеренги книг в разноцветных обложках. На низком журнальном столике в углу лежит кипа журналов.
        Внезапно один из предметов мебели в самом тёмном углу двигается и громко произносит:
        — Камбрэ!
        От неожиданности я вздрагиваю и проворно разворачиваю себя в сторону ожившей вещи. Слава тебе господи! Это не мебель заговорила со мной. Это мощный старик с такой длинной нечёсаной бородой, словно его родителями были синьор Карабас-Барабас и знаменитая бородатая женщина. Отвислые бакенбарды, свисающие со щёк, как две серые мочалки, длинное багровое лицо. На орлином носу надёжно сидят очки. Возможно, его далёким предком был д’Артаньян или конь д’Артаньяна. Заросший старикан возвышается в инвалидном кресле на колёсиках. В руках у него раскрытая Библия. На груди висит тяжёлое потемневшее распятие.
        — Меня зовут Франсуа Камбрэ,  — звучно повторяет старик,  — а как вас зовут, брат мой?
        Я называю своё имя и добавляю, что вчера приехал из Германии.
        — Из немецкого я знаю только еine Bier![6 - Одно пиво! (искаж. нем.).] — чеканно сообщает мне Франсуа Камбрэ. Я понимаю его речь вполне сносно. Голос старикана звучит размеренно и чётко, как кремлёвские куранты.
        Улыбаясь, я пячусь к выходу. Бородач говорит ещё что-то, но это я уже не понимаю. Покинув гостиную, задерживаюсь возле столовой. Слышно, как Луиза и Кассандра, гремя посудой, о чём-то переговариваются на кухне. Я решаю важный вопрос, чем мне сейчас заняться. Вскарабкаться по скрипучей лестнице в свой номер или подышать свежим воздухом, несмотря на дождь? Вспоминаю, что Марина говорила: я должен больше гулять. Это решает дело в пользу улицы.
        Вывожу себя на крыльцо. Дождь почти не идёт, только прикидывается, но всё равно я застёгиваю ветровку и поднимаю воротник. Сыро, прохладно, свежо, ветрено. С холма, на котором находится «Галльский петух», видно большое белое здание. Видимо, это и есть знаменитый санктуарий. Отель от него отделяет неширокая река с собачьим названием Гав-де-По. Если у вас хорошее зрение, то ещё дальше и немного в стороне можно разглядеть приземистые крепостные стены и башни. И «Галльский петух», и санктуарий, и крепость воздвигнуты на холмах. Пространство между ними по обоим берегам реки заполнено городскими улицами. На горизонте высятся величественные Пиренеи, за которыми надёжно спряталась Испания.
        Ничего не скажешь, живописно. Белый санктуарий, как ангел небесный, парит над Лурдом, зовя в горние выси. Тяжёлая крепость своим весом возвращает город на землю, к мирскому. Ну а «Галльский петух» хлопает куцыми крыльями в сторонке.
        Осторожно спускаю себя с крыльца и, завернув за угол, попадаю в разросшийся заброшенный сад. Буки, вечнозелёные заросли из розмарина, можжевельника, тимьяна, колючего дрока, мирта и остролистого дуба. Заметно, что кусты давно не подстригали. Садовник явно забыл сюда дорогу. Без мачете по саду передвигаться трудно.
        Слушая шелест буков и щебет птиц, медленно бреду по узкой каменной дорожке в глубь участка. Наверное, дорожка ведёт меня к реке под холмом. Думаю о загадочном ночном госте, которого, по словам хозяев отеля, не было. Прохожу несколько десятков метров среди мокрых кустов. Передо мной появляется покосившийся сарайчик. Из него доносится непонятный шум. Интересно, кто это там возится? Послушно шагаю на шум. И совершенно напрасно.
        Едва я приближаюсь к двери, как из сарайчика выскакивает какой-то тип. Тип вдвое моложе меня, на голову выше, худ и бледен, как всадник Апокалипсиса. Злобная гримаса на костлявом лице заменяет ему дружелюбную улыбку.
        — Бонжур! (Это я)
        — Какого чёрта вы тут вынюхиваете, мсье?! (Это сердитый тип. Перевод мой)
        Как могу, объясняю, что живу в «Галльском петухе», а здесь просто гуляю. Едва дослушав меня, тип нетерпеливо рявкает:
        — Гуляйте возле отеля. К этому домику даже близко не подходите! Это частное владение!
        Для вежливости места больше не остаётся. Тип выглядит более чем враждебно. Где же их хвалёная французская учтивость? Ну и ладно.
        — Сожалею,  — говорю я без сожаления. Разворачиваю себя в обратную сторону и с достоинством ухожу. Подумаешь, домик! Задрипанный сарай на задах задрипанной гостиницы. А я видел Мону Лизу!
        Моё твёрдое решение больше никогда в жизни не приближаться к сарайчику прожило короткую получасовую жизнь и скончалось в муках. Проведя до изумления бесполезные полчаса у себя в номере, я снова неуклюже крадусь по каменной дорожке. Так, вот я и прибыл. Кому тут в глаз дать? Но на этот раз всё тихо. Злющего типа нигде не видно, а на двери висит замок. На всякий случай дёргаю замок — закрыто. Тогда к услугам любопытных у сарайчика есть оконце без занавесок. Заглядываю внутрь. Разочарованно фыркаю. И ничего особенного там нет! Сети, удочки, сачки, всякий рыболовецкий инструментарий. Совершенно непонятно, почему моё здесь появление вызвало такое беспричинное неодобрение.
        Я уже отворачиваюсь от окна, когда какой-то диссонанс в рыбацких доспехах привлекает моё внимание. Поворачиваю себя обратно, вглядываюсь и замираю на месте. День сегодня прохладный, но меня бросает в жар. Горячий пот течет по спине и лицу. На грязном полу возле чего-то накрытого брезентом лежит знакомый зонт. Можно разглядеть пёстрый узор, который я видел ночью. У меня нет сомнения, что это зонт того самого человека, который не приезжал. Но не зонт заставляет меня истекать потом. Из-под брезента выглядывают бледные кончики чьих-то пальцев.
        Глава 4
        Медленно тороплюсь в отель. Поминутно оступаясь, хватаюсь для сохранения равновесия за мокрые колючие кусты. В моей дважды просверленной голове хаотически мечутся мысли. Неужели в сарайчике лежит труп ночного гостя? Что за дьявольщина! Труп не может здесь находиться, а я не могу на него смотреть. Это же противоестественно! Тем не менее это бесспорная реальность. Явь. И я в ней.
        Кто он такой, этот человек? Что с ним произошло ночью? Кто и зачем спрятал его в сарайчике? Злобный тип? Кто тогда этот тип? Просто работник или родственник хозяев «Галльского петуха»? И что мне теперь со всем этим делать? Звонить в полицию?
        Достигнув крыльца, приободряюсь. Значит, со мной всё в порядке. Незнакомец мне не приснился. Я действительно видел его ночью. Так как, по одной из версий, реальность — это иллюзия, возникающая из-за недостатка алкоголя в крови, принимаю решение срочно выпить водки. Может быть, тогда попаду в другую реальность? Без покойников под брезентом. Веду себя на кухню.
        В кухне златовласая Кассандра протирает посуду. Луиза отсутствует.
        — Халло, мсье Вадим! Вы что-то хотите?
        — Я хотел бы спиртного,  — говорю я сиплым от волнения и простуды голосом.  — У вас есть что-нибудь покрепче?
        — Из крепких напитков могу предложить кальвадос.
        — О’кей.
        Кассандра наливает мне стаканчик знаменитого яблочного бренди. Я залпом выпиваю храбрую воду. Пошла колом. Нет, русской водке кальвадос не соперник.
        — Ещё одну порцию, пожалуйста.
        Выпиваю второй стаканчик. Этот пошел соколом. Но Бог троицу любит.
        — Последний.
        Кассандра молча подаёт новый стаканчик.
        — За твоё здоровье!
        — Ещё?
        — Спасибо, Кассандра. На сегодня мне хватит.
        Три стаканчика в сумме — это много, но зато мне становится легче. На смену минутной растерянности приходит твёрдая уверенность в себе и просыпается интерес к женскому полу — безошибочные признаки алкогольного опьянения. Кальвадос превращает жалкого инвалида в решительного мачо. Я устраиваю себя на табурете возле окна. У меня есть много вопросов к Кассандре. Например, откуда она так здорово знает немецкий? Ведь ни Луиза, ни Франсуа не говорят на языке Гёте.
        — Ты великолепно говоришь по-немецки. Скажи, где ты научилась?
        Кассандра лучезарно улыбается.
        — Спасибо, но я и по-французски говорю не хуже.
        Не хочет отвечать? Но я настойчив.
        — Это не ответ на мой вопрос.
        Между прочим, Кассандра уже несколько минут трёт одну и ту же тарелку.
        — Я долго жила в Германии. Там и научилась. Как говорят французы: «Когда куёшь, становишься кузнецом».
        — «Галльский петух» открылся недавно?
        Кассандра удивлённо смотрит на меня своими поразительно голубыми глазами.
        — Как вы догадались?
        — Сам дом старый, а вся мебель новая, жестяной петух над крыльцом тоже ещё не облез от непогоды. К тому же в отеле недавно покрасили полы.
        Кассандра усмехается.
        — Супер! Вы очень наблюдательны, мсье Вадим. Вы правы — наша семья купила этот дом три месяца назад.
        Я замечаю в её голосе лёгкое беспокойство, но от этого факта меня отвлекает собачий лай. Какая-то пустолайка визгливо лает наверху.
        — В «Галльском петухе» есть собака?
        — Это Стичи. Она недавно ощенилась, поэтому ведёт себя беспокойно.
        — Кто такая Стичи?
        — Собака тётки Шарлотты.
        — А кто у нас тётка Шарлотта?
        — Старшая сестра матери. Тётка Шарлотта живёт со Стичи на третьем этаже. Она очень редко спускается вниз.
        — Почему?
        — Ей тяжело из-за веса. Тётка Шарлотта очень полная. Кроме того, она курит, а отец не выносит табачный дым. У него астма. И не любит собак.
        — Мсье Франсуа твой отец, Кассандра?
        — Да, а почему вы спрашиваете?
        — Ты совсем не похожа на родителей. Они брюнеты, а ты блондинка.
        Кассандра пожимает хрупкими плечами.
        — Так часто бывает. Значит, я похожа на бабушку. Мать отца была рыжей.
        — А кто ещё живёт в отеле?
        Это, конечно, немного бесцеремонный вопрос, но могу же и я быть бесцеремонным, как все нормальные люди.
        — Мои братья.
        — Вот как? И сколько же их у тебя?
        — Не пугайтесь, всего двое. Адольф и Анибаль.
        — В саду возле сарая я встретил какого-то недружелюбного типа. Лет двадцати пяти. Он велел мне убираться оттуда. Кто это мог быть?
        — Как он выглядел?
        — Как брат Дракулы.
        — Наверняка это Адольф. Анибаль очень милый.
        — А почему Адольф был со мной так груб? Этот сарай — место его дневного отдыха?
        — Он заядлый рыбак и хранит в бывшем гостевом домике свои рыболовные снасти. От домика к реке идёт тропинка. Там на берегу есть место, на котором Адольф постоянно ловит рыбу. Да и вообще, Адольф не самый приятный человек.
        — Почему же?
        Кассандра доверительно понижает голос:
        — Только это между нами, мсье Вадим. У Адольфа в юности были проблемы с наркотиками. Из-за этого начались неприятности с полицией. Его заставили лечиться. Здоровье у него подорвано, психика не в порядке. Сейчас Адольф постоянно принимает таблетки от агрессивности, но зато больше не ширяется. У него теперь рыбалка вместо наркотиков.
        — Рыбу-то хоть носит?
        Кассандра смеётся.
        — Рыба была вчера и завтра.
        Теперь мы смеёмся вместе. Оказывается, она очень обаятельная — эта золотоволосая девчонка. Или я немного пьян?
        — Вот и вся наша семья,  — подводит итог Кассандра.  — А вы откуда родом, мсье Вадим? Вы говорите по-немецки с английским акцентом.
        Вот тебе на! Однажды мне сказали, что в моей речи слышен польский акцент, а теперь английский.
        — Я из России.
        — Наверное, вы сначала учили английский язык?
        — Когда-то в школе.
        Кассандра улыбается своей лучезарной улыбкой.
        — Так вот откуда у вас английский выговор!
        Мы болтаем, а тем временем крепкое французское бренди продолжает свое коварное действие. Я уже замечаю, что мир становится гораздо привлекательнее, когда в нём Кассандра моет посуду, но тут в кухню входит запыхавшаяся Луиза. Она что-то сердито чирикает Кассандре. Девушка строптиво чирикает в ответ. Я больше догадываюсь, чем понимаю, что мать ругает дочь за болтовню с постояльцем. Луиза опять произносит несколько фраз и кивает в мою сторону. Кассандра переводит:
        — Через десять минут обед. Мать спрашивает, не согласитесь ли вы пообедать вместе с нами. Других жильцов в отеле пока нет, и мы могли бы питаться вместе.
        Кальвадос, улыбка Кассандры и труп в сарайчике сделали меня уступчивым, поэтому принимаю волевое решение:
        — О’кей. Я не против.
        Мой первый обед во Франции проходит в обстановке скрытой нервозности. В столовой кроме меня сидят пятеро: бородатый Франсуа, зубастая Луиза, исхудавший на нет Адольф, голубоглазая девочка-эльф Кассандра и милый Анибаль. В общем, все людские резервы «Галльского петуха» налицо. Отсутствует лишь тётка Шарлотта. Впрочем, у неё есть уважительная причина — лишний вес.
        На столе нет лягушачьих лапок в томатном соусе, шашлыков из ракушек или золотых рыбок с апельсинами. Обед банальный, но аппетитный. Мы едим самые обычные бараньи почки. Кассандра мне шепчет, что по-бургундски. К почкам прилагается чесночный соус айоли. Пробую. Вкусно. Никаких аперитивов и дижестивов не просматривается. В «Галльском петухе» свирепствует сухой закон. Вместо алкоголя — молитва мсье Франсуа.
        Злобным типом, прогнавшим меня от сарайчика, действительно оказался Адольф. При новой встрече он окидывает меня таким ледяным взглядом, что тут даже морж бы окоченел. Да и потом ведёт себя так, как будто его назначили главой министерства надутых щёк. Анибаль совсем не похож на старшего брата. Видя его карикатурно огромную голову, сразу становится ясно, что парень не реинкарнация Эйнштейна. Сверкая от радости, Анибаль уписывает еду за обе щёки. Добрая половина содержимого его тарелки уже впитывается в рубашку и брюки. Сидящая рядом с блаженным сыном Луиза время от времени заботливо вытирает ему лицо салфеткой. На лице матери застыло выражение безнадёжности. Манера еды Анибаля внушает мне лёгкое опасение, но, к счастью, он атакует свой обед далеко от меня.
        Телик на тумбочке развлекает нас мультфильмами на французском языке. Я ничего не понимаю. С тоской смотрю в окно. Погода совсем испортилась. Низкие набухшие тучи поливают крупным тяжёлым дождём окрестности отеля.
        После почек настоящее наедалово заканчивается, и Луиза с Кассандрой подают кофе. Кофе я люблю. Это одна из немногих радостей жизни, которая мне доступна. Кто не знает: существует такой закон природы: мне невозможно долго быть без кофе.
        — Кассандра, скажи Луизе, что я хотел бы иметь возможность пить кофе в своей комнате. Это можно как-то организовать?
        Кассандра переводит мои слова. Луиза бросает робкий взгляд на Франсуа, тот важно кивает и произносит своим звучным голосом длинную фразу. Я понимаю, что согласие главы заведения получено.
        — После обеда я принесу вам электрический чайник и посуду,  — говорит Кассандра.  — Кофе, чай, сливки, сахар вы можете купить у нас или завтра в магазине. В Лурде есть несколько супермаркетов — «Леклерк», «Карфур», например.
        — Замечательно,  — отвечаю я.  — Так и сделаю. Завтра зайду в супермаркет.
        — Я покажу вам наш «Карфур», мсье Вадим,  — обещает Кассандра.  — Он ближе. Это большой супермаркет. Там есть всё, что вам может понадобиться. А в Баварии «Карфуров» нет?
        — В нашем городке точно нет.
        — «Карфур»!  — громко каркает Анибаль и показывает мне язык. Похоже, этот убогий большой специалист по гримасам. Адольф противно ухмыляется.
        — Анибаль! Сейчас же перестань!  — командует Кассандра. Как ни странно, но дурачок послушно прекращает кривляться. Чтобы он не хныкал, Луиза суёт ему в рот печенье.
        — Не обращайте внимания, мсье Вадим,  — говорит Кассандра.  — Анибаль недоразвитый с рождения.
        — Мама’, я хочу спать,  — плаксиво заявляет недоразвитый с рождения. Обняв сына тонкими морщинистыми руками с набухшими голубыми венами, Луиза уводит его. Франсуа крестит спину Анибаля.
        — Адольф с Анибалем всю ночь ловили рыбу на реке,  — сообщает мне Кассандра.  — Анибаль устал и начал капризничать. А вообще-то он совершенно безобидный.
        — Вот как? Значит, их не было в отеле всю ночь?
        — Да. Как обычно, они ушли в десять вечера и вернулись в шесть утра. На берегу есть деревянный навес от дождя. Под навесом можно развести костёр. Адольф часто пропадает на реке, а Анибаль ему помогает.
        Услыхав своё имя, Адольф с подозрением смотрит на меня. Я мило ему улыбаюсь в соответствии с антизаповедью: возлюби ближнего своего, как чужую жену. А вы бы не улыбались типу, у которого в сарайчике спрятан труп?
        После обеда поднимаю себя по музыкальной лестнице в свою комнату. Рассохшиеся ступени недовольно скрипят под моими ногами. Впрочем, это ерунда. Недавно мне пришлось неделю гостить в старинном замке. Вот там была совсем беда: непрошибаемые каменные стены, крутые винтовые лестницы, вечная сырость. Да ещё легенды о жутких призраках в безлунные ночи. Проклятое Средневековье!
        Возвращаю себя в номер, закрываюсь на ключ. Просто на всякий случай. Вдруг у хозяев «Галльского петуха» появится желание заодно пристукнуть и меня. Наверняка в сарайчике найдётся ещё местечко под брезентом.
        Человек с пёстрым зонтом не даёт мне покоя, поэтому я не ложусь на диван для лёгкой послеобеденной дрёмы, а порхаю по комнате, как бегемот. Думаю. Итак, что мы имеем? Кого из обитателей отеля можно внести в чёрный список потенциальных убийц? Немощного Франсуа? Агрессивного рыболова Адольфа? Неприметную Луизу? (Бабушка, а почему у вас такие большие зубы? Чтобы котлеты застревали!) Анибаль? Интересно, может ли дурачок быть убийцей? А почему нет? Парню лет двадцать, вполне созрел для великих свершений. Вон у него какие ручищи. Впрочем, Кассандра сказала, что братьев не было всю ночь. Они удили рыбу на реке. А может быть, это Кассандра? Где она была прошлым вечером? Чушь! Вряд ли невесомая девчушка-эльф справилась бы с мужиком. Хотя я толком не разглядел ночного гостя, но почему-то уверен, что это был мужчина. Так, кто ещё? Остаётся только тётка Шарлотта и Стичи. Как раз сейчас кто-то из них опять гавкает наверху.
        Устав тяжело порхать, бросаю себя на диван. Уф! А вообще-то какое мне до всего этого дело? Я ведь приехал в Лурд не за острыми ощущениями. Разумеется, у каждой семьи есть свои секреты, но не у каждой в сарайчике за домом хранится покойник. Пока ясно одно: в «Галльском петухе» исчезают люди. Пусть лучше полиция разбирается, какие ещё страшные тайны скрывает это место. Проблема в том, что я почти не говорю по-французски, едва хожу и не знаю, где здесь полиция. Грустно оглядываю комнату. Машинально постукиваю пальцами по дивану. На моём тайном языке это означает: «Всё-таки плохо без кофе!»
        Тук-тук, в дверь стук. Это явилась Кассандра, нагруженная электрическим чайником и коробкой с чашками, блюдцами, молочником, сахарницей, чайными ложечками и тому подобными вещами. Впускаю девчушку в номер. Она кладёт посуду на стол, подключает чайник.
        — Скажи, Кассандра, а где вы жили раньше?  — спрашиваю я и замечаю, как моя гостья на секунду замирает. Интересно.
        — Кто «вы»?
        — Ну, вся ваша семья. Или раньше вы жили не вместе?
        — Семья Камбрэ приехала в Лурд из Сета. Это маленький портовый город на Средиземном море. Отец владел там таким же небольшим отелем. Тётка Шарлотта жила здесь неподалёку. Ей стало трудно жить одной, она уже немолода, за семьдесят, плохо видит и слышит, вот и предложила отцу вскладчину купить этот дом. Он как раз недорого продавался. Дом хороший, большой. На первом этаже комнаты хозяев, офис, столовая и гостиная. На втором — четыре номера. На третьем сейчас живёт тётка Шарлотта и я. Кстати, в подвале есть сауна. За отдельную плату — пожалуйста. Отец продал свой отель в Сете, а тётка Шарлотта — свою квартиру. Три месяца назад они приобрели этот дом, открыли здесь отель и назвали его «Галльский петух».
        — А когда ты жила в Германии?
        Я жду ответа, но Кассандра говорит, лучезарно улыбаясь:
        — Расскажите лучше о себе, мсье Вадим. Чем вы занимаетесь?
        Ну что же. Рассказываю о своём берёзовом фатерланде, браке с Мариной, литературе, даже об инсульте. Присев на стул, Кассандра внимательно слушает, сочувственно кивая, когда я описываю свою преждевременную смерть и воскрешение.
        — Как страшно,  — тихо произносит она, когда я заканчиваю описание больничных будней. В глазах Кассандры блестят слёзы. Вдруг она поднимает голову и смотрит мне прямо в лицо.
        — А хотите кофе, мсье Вадим? Я мигом приготовлю.
        — А что? Хорошая идея.
        Кассандра срывается со стула, хватает чайник и выбегает из номера. Пока она отсутствует, я обдумываю мысль о том, чтобы попросить Кассандру позвонить в полицию. Но можно ли ей доверять? Ведь кто-то же спускался вечером по лестнице и наверняка видел приезжего, однако молчит. Почему молчит? Значит, знает, что ночного гостя прикончили? Возможно, что этот человек и есть убийца или знает, кто убийца. Кто это? Луиза? Сама Кассандра?
        Через несколько минут Кассандра возвращается с полным чайником воды и несколькими упаковками кофе «три в одном». Пока она хлопочет у стола, я задаю вопрос:
        — Тебе здесь нравится?
        — Нравится. Здесь тихо.
        Кассандра наливает кипяток в чашки, сыпет кофе, размешивает. Одну чашку подаёт мне, вторую берёт себе. Мы уютно устраиваемся на диване. Не торопясь, пьём горячий ароматный напиток. Хорошо!
        — Скажи, а кто в отеле дежурит по вечерам? Ведь постояльцы могут приехать в любое время.
        — Отец. Всё равно он допоздна сидит в гостиной. Смотрит телевизор и осуждает современные нравы. В гостиной есть телефон, параллельный офисному. И входная дверь рядом.
        — А Луиза?
        — Мать ложится рано. Не позже девяти она принимает снотворное, поэтому ничего не слышит. Зато и встаёт ни свет ни заря.
        Это значит, что зубастая Луиза не могла спускаться по лестнице в одиннадцать. Ещё один момент прояснился. Я терзаюсь сомнениями. Сказать Кассандре о трупе в сарайчике или нет? Сказать или нет? Наконец, решаюсь довериться. Выбора ведь нет.
        — Послушай, Кассандра. Я должен сообщить тебе одну важную вещь.
        — Да, мсье Вадим?
        Сбивчиво рассказываю девчушке про ночного гостя, зонт с пёстрым узором, сарайчик, пальцы из-под брезента, реакцию Адольфа на моё появление у сарайчика. Мне не хватает немецких слов, поэтому замолкаю. Кассандра снисходительно смотрит на меня своими голубыми озёрами.
        — Ну что вы, мсье Вадим. Никто вечером в отель не приезжал. Вы сильно устали после долгой дороги, вот вам и приснился неприятный сон.
        — А труп в сарайчике?
        — Вы же не видели никакого трупа. Сами говорите, что заметили только кончики пальцев.
        — Именно видел! Так же ясно, как тебя сейчас.
        Кассандра улыбается. Кажется, я уже говорил, что у неё лучезарная улыбка?
        — Вам просто показалось, бедный мсье Вадим. Вы спутали какие-то рыбацкие штуки Адольфа с пальцами.
        Кассандра забирает у меня пустую чашку, встаёт с дивана. Сейчас она уйдёт, и я останусь один со своими страхами. Возможно, она видит мою ненормальность, но сам я этого не чувствую, поэтому делаю ещё одну попытку.
        — Постой, Кассандра! Можно легко узнать, кто из нас прав.
        Девчушка оборачивается, стоя на пороге.
        — Что вы имеете в виду?
        — Давай сейчас сходим туда, и ты сама посмотришь. Я очень прошу.
        Делаю умоляющее лицо. Это я хорошо умею. Натренировался с Мариной. К моему облегчению, Кассандра кивает.
        — Ну, хорошо. Мне уже самой любопытно, что же вы такое ужасное там увидели. Только возьму ключ от гостевого домика, и пойдём.
        В мрачной сосредоточенности пробираюсь по каменной дорожке между кустов. Слышу, как у меня за спиной Кассандра шмыгает носом. Моя маленькая соратница по приключениям в саду следует по пятам, низко натянув капюшон на копну золотых кудрей. С её вздёрнутого носика капают дождевые капли. Мне тоже приходится несладко. На голову льёт холодный душ, ноги разъезжаются на скользких плитках. И чего нам дома не сиделось? Вот и покосившийся сарайчик. Злобного Адольфа на этот раз нет. Кассандра отпирает замок, дверь скрежещет, словно ржавая калитка на кладбище в полночь, и мы входим внутрь. Не обращая внимания на рыбацкий инвентарь, я осторожно бросаюсь к чему-то накрытому брезентом. Крепко сжимаю край грубого материала и, чувствуя себя осквернителем могил, откидываю брезент в сторону. Упс! На грязном полу лежит куча угольных брикетов. Труп исчез.
        Глава 5
        Кассандра оказалась права. В понедельник дождя нет. Видимо, он весь вылился на нас за выходные. Сегодня светит яркое солнце. Безоблачное небо успешно спорит своей голубизной с глазами Кассандры. Виднеющиеся вдали Пиренеи подсказывают невежам, что Европа не заканчивается на берегу Гав-де-По.
        Я шагаю по центральной улице Лурда — проспекту маршала Фоша. В одной руке у меня канистра для живой воды, в другой — Кассандра. Растрёпанная головёнка девчушки едва достаёт мне до плеча. Солнцезащитные очки делают её гораздо старше семнадцати лет. Пардон, почти восемнадцати. А может, это виноват солнечный свет? Настроение у меня приподнятое, но не очень. Из-за вчерашних походов под дождём опять зверски разболелось горло. Безрадостный итог неумелой игры в детектива.
        Кассандра ведёт меня к санктуарию через центр городка, чтобы заодно показать местные удивительности. Как и в каждом приличном населённом пункте, в Лурде ходят автобусы, но лучше прогуляться пешком. Погода хорошая, а автобусы ходят редко и стоят недёшево. Зато на автобусных остановках есть удобные скамейки из широких досок. На них хорошо сидится не только потенциальным пассажирам, но и утомлённым пешеходам вроде нас.
        Пройдя бог знает сколько километров, я вспоминаю о своём здоровье и предлагаю передохнуть. Кассандра не возражает. Устраиваю себя на скамейке, ставлю канистру возле ног. Моя спутница садится рядом.
        — Далеко ещё до санктуария?
        — Не очень. Сейчас по проспекту Маршала Фоша мы доберёмся до улицы Грот, по ней до Старого моста, перейдём на ту сторону реки, а там уже рукой подать.
        Осматриваюсь. Несмотря на своё громкое название, центральный проспект Лурда — это просто узкая улица, застроенная двух-, трёх, четырёхэтажными зданиями. На первых этажах располагаются магазинчики, предприятия сферы обслуживания, забегаловки. Много гостиниц. Впрочем, другие улицы ещё у’же. Некоторые боковые улочки настолько узки, что напоминают общежитские коридоры с обшарпанными стенами.
        Сидим. Мимо нас проползают громадные двухэтажные автобусы, набитые паломниками со всего света. Между автобусами плетутся легковушки с немецкими, швейцарскими и испанскими номерами. Не вижу итальянских, но думаю, что итальянцев — этих ревностных католиков — в Лурде тоже полно. Редкие прохожие пересекают дорогу перед самым носом автомобилей, не глядя на сигналы светофора. Водители тоже не удостаивают наглых пешеходов чрезмерным вниманием. Едут себе и едут. Меня это удивляет. Оказывается, я уже отвык от такого дорожного нигилизма. Вздыхаю. Да, герр Росс, это вам не Германия.
        Почти напротив остановки на другой стороне проспекта я замечаю небольшой памятник. На мраморном постаменте установлен бюст какой-то французской знаменитости. Под бюстом видна крупная надпись. Напрягаю зрение, но нет. Отсюда прочитать не могу.
        — Кто это там у вас увековечен?  — спрашиваю Кассандру.  — Основатель Лурда?
        — Не знаю. Сейчас посмотрю.
        Оставив меня сидеть на скамейке, Кассандра перебегает дорогу перед чёрным «Мерседесом» с берлинским номером. «Мерседес» предупредительно останавливается и пропускает девчонку. Красный французский «Рено» позади «Мерседеса» недовольно сигналит вежливому немцу.
        — Это памятник генералу де Голлю,  — вернувшись, сообщает мне Кассандра. Она тяжело дышит. Запыхалась бедняжка.  — А за вашей спиной, мсье Вадим, памятник маршалу Фошу.
        Разворачиваю себя на сто восемьдесят градусов. А ведь действительно! Оказывается, на нашей стороне проспекта прямо напротив генерала де Голля стоит точно такой же мраморный постамент. То, что написано на нём, я могу прочитать и сам.
        Полюбовавшись великими деятелями далёкого прошлого, идём дальше.
        — Обратите внимание, мсье Вадим. Справа вы можете заметить церковь, в которую с детства ходила Бернадетта,  — тоном заправского гида сообщает мне Кассандра, показывая на старинное здание с башней. Оно виднеется в конце короткого переулка.
        — Угу,  — сдержанно отзываюсь я.
        Вокруг становится многолюднее. Всё чаще попадаются группы паломников. Ежегодно маленький Лурд посещает четыре миллиона человек! Население трёх Эстоний.
        По дороге я обдумываю своё вчерашнее фиаско в сарайчике. Очевидно, что пока я разговаривал с Кассандрой, кто-то унёс из сарайчика тело человека, который не приезжал. Вместе с зонтиком. Вдруг мне приходит в голову мысль о том, что, может быть, Кассандра специально задерживала меня в номере, чтобы я случайно не увидел то, что мне видеть не положено. Уж больно легко она согласилась посидеть со мной. И кофе выпить сама предложила. Кое-что меня в ней давно настораживает. Некие странности. Эта милая златовласка — девушка с секретом.
        К счастью, Кассандра не догадывается о моих подозрениях. Тротуар неширокий, поэтому теперь она идёт впереди, изредка оглядываясь на меня. Мол, ты там ещё не потерялся, добрый человек?
        — Я покажу вам санктуарий, вы наберёте воды, и к обеду мы вернёмся в «Галльский петух»,  — говорит Кассандра, пока мы стоим рядышком, пропуская очередную кучку паломников. Видимо, паломники уже посетили святое место и теперь направляются в свой отель.
        — О’кей,  — покорно бурчу я. Следуем дальше. Заметив, что я начинаю шататься больше обычного, Кассандра берёт меня за руку. Я молча принимаю её помощь. У этой девчушки маленькая, но крепкая ладошка. Мне действительно так идти легче.
        Проходим небольшую площадь с красивым фонтаном в центре. В окнах одного из зданий виднеются люди в белых поварских колпаках и фартуках. Броская вывеска говорит о том, что в здании расположен ресторан. Невольно вглядываюсь в фигуры. Такое впечатление, что весь персонал ресторанной кухни столпился у окон и пялится на прохожих. Удивлённо смотрю на свою спутницу. Кассандра смеётся над моим недоумением. Спустя мгновение до меня доходит, что люди совершенно неподвижны. Ах, ты ёксель-моксель! Это же манекены! Просто рекламная гримаса капитализма.
        На следующем перекрёстке поворачиваем налево. Указатель на углу гласит, что это улица Грот. Улица Грот гораздо миниатюрнее, чем проспект Маршала Фоша. На ней с трудом могут разъехаться два легковых автомобиля, тем не менее перед одним из кафе я вижу автобусную остановку. Новое потрясение: неужели в такой тесноте и автобусы ходят?!
        Двигаемся по улице Грот к заветной цели. Интересно, сколько тысяч людей ежедневно проходят по ней взад-вперёд? Наверное, не зря здесь в каждом доме находится какое-нибудь торговое заведение. Невольно жмурюсь. В глазах рябит от навязчивых реклам. Настоящий разгул мелкого предпринимательства. Выходим к невзрачному мосту с простецкими металлическими перилами. Никаких художественных излишеств на нём нет.
        — Это и есть Старый мост?
        — Да, мсье Вадим. Ещё десять минут ходьбы, и мы доберёмся до санктуария.
        Кассандра крепче сжимает мою руку и прижимает к своему боку. Шествуем по мосту в окружении многоязычной толпы. Экзотические наряды, экзотические лица. Много инвалидов-колясочников. Перед нами вышагивает высокий худой человек в огромном чёрном берете и чёрно-сером одеянии до пят. Такой гардероб вышел из моды лет триста назад. На меня человек в огромном берете производит тревожное впечатление. Его можно легко представить на фоне костров инквизиции.
        Молодая непривлекательная цыганка, сидя на замызганном коврике у перил, околдовывает жгучими чёрными очами прохожих. Человек в старомодном наряде низко наклоняется к нищенке и подаёт милостыню.
        — А разве в Лурде не запрещено побираться?
        На хорошеньком лице Кассандры появляется недовольная гримаска.
        — Запрещено, но попрошаек здесь великое множество. Сами видите.
        За мостом опять бесконечной чередой тянутся магазины сувениров, отели, кафе и рестораны. Тротуары и проезжая часть заполнены народом. Время от времени через эту массу людей, угрожающе рыча, протискиваются огромные автобусы.
        Вместе с целеустремлёнными, как муравьи, паломниками достигаем перекрёстка. В этом месте сходятся несколько улиц и находится вход на территорию санктуария. Ворота открыты настежь, и все страждущие неудержимо вливаются в них. Возле входа продаются пластиковые канистры, бутылки, банки и другие ёмкости для целебной воды. Нищий, похожий на дервиша: тощий, бородатый, в лохмотьях, стоит на коленях посреди перекрёстка.
        По широкой аллее выходим на просторную площадь. Впереди стремится ввысь величественное белое здание. За огромным куполом, увенчанным золотой короной с крестом, в голубое небо упираются остроконечные узкие башни. Санктуарий украшен многочисленными статуями. Наверное, это католические святые и римские папы. Справа и слева пологие подъёмы, похожие на древнеримские виадуки, позволяют паломникам в инвалидных креслах подняться на второй этаж без большого труда.
        На залитой солнцем площади многолюдно. Слышна разноязыкая речь. В европейской толпе попадается много африканцев, азиатов, даже представителей Ближнего Востока. Вероятно, это сирийские или ливанские христиане. Вряд ли мусульмане приезжают сюда, чтобы поклониться католической святой. Впрочем, я не знаю.
        — Сначала мы зайдём в нижнюю церковь, потом в верхнюю, затем посетим грот, в котором Бернадетте явилась Дева Мария, наберём воды и пойдём домой обедать,  — знакомит меня Кассандра с программой осмотра санктуария.
        — О’кей.
        Направляемся к святилищу. Я с удивлением замечаю, что чем ближе подхожу к санктуарию, тем меньше у меня болит горло. Чудесное исцеление налицо. Марина говорила, что в Лурде зарегистрировано семь тысяч случаев необъяснимого исцеления. Правда, церковью признаны лишь шестьдесят девять из них. Приободряюсь. По всему выходит, что я семидесятый? Батюшки, что же дальше-то будет?! Я ведь ещё чудотворной воды не пил!
        Кассандра за руку вводит меня в церковь и усаживает на длинную скамью. Гляжу. Церковь как церковь. Тишина, прохлада, полумрак, запах ладана. Людей внутри немало. Мужчины средних лет, пожилые женщины, молодые китаянки с разноцветными рюкзачками за спиной. Паломники молятся, сидя на скамьях, расхаживают по проходам, фотографируются. Я любуюсь красиво освещённым алтарём. Убранство храма почему-то напоминает мне православную церковь.
        — Это так называемая неовизантийская Базилика розария,  — шепчет Кассандра.  — Над нами находится ещё одна базилика — неоготическая Базилика Непорочного Зачатия. Сейчас вы немного отдохнёте, и мы туда поднимемся.
        — Не обращайся со мной как с калекой,  — недовольно бурчу я. В ответ на мою вредность Кассандра лучезарно улыбается. Видимо, она понимает, что на девушку с такой ослепительной улыбкой сердиться невозможно.
        Через несколько минут мы покидаем нижнюю базилику и выходим на улицу. Снаружи разливается белый день. После церковной тьмы щурюсь от солнечного света. Слева от входа какая-то старуха, стоя на коленях, кланяется перед статуей Богородицы. Старуха складывает ладони перед собой и непрерывно шевелит бескровными губами. Весь её вид говорит об отчаянной мольбе.
        Кассандра тянет меня к длинному подъёму, ведущему на второй этаж санктуария. Шагаем вверх. Навстречу нам спускается полная африканка, что-то тихо бормоча и утирая слёзы руками. Интересно, слышит ли Бог молитвы этих несчастных? А счастливые сюда, наверное, не приезжают.
        С помощью Кассандры я легко преодолеваю расстояние до входа в верхнюю базилику. Теперь мы стоим возле того самого огромного купола с золотой короной. Отсюда открывается великолепный вид на Лурд и его окрестности. Жалею, что я не взял с собой фотоаппарат — лень было тащить, а мобильник у меня без камеры. Справа высятся зелёные горы, покрытые лесом. Слева медленно течёт река, берега которой загромождены городскими постройками. Прямо перед нами на вершине высокого холма лежит старинная крепость. Над единственной башней важно реет стяг. Отсюда не видно, какой. Но уж точно не российский триколор. Впрочем, у французов тоже триколор, только положенный набок.
        Несколько женщин индийского вида в тонких шальварах и тёплых куртках толпятся у дверей церкви. Раздвинув их с помощью моей самой широкой улыбки, заходим внутрь. Тут тоже тихо, прохладно, сумрачно и пахнет ладаном. Опять присаживаемся на скамью. Верхняя базилика отличается от нижней. Здесь царствует строгость, сдержанность, аскетичность. А вы на что рассчитывали? Неоготика!
        Осмотрев верхнюю базилику, спускаемся вниз.
        — Теперь идём к гроту,  — командует Кассандра и тащит меня за угол санктуария. Именно там происходит раздача счастья. Под боковой стеной святилища в скале находится маленький неглубокий грот. Над гротом установлена статуя Девы Марии. Видимо, на том самом месте, где она являлась Бернадетте. Между гротом и Гав-де-По разбита площадь. Подходы к гроту огорожены. Вдоль реки расставлены скамейки. Сидя на них, удобно наблюдать за очередью паломников в грот. Очередь длинная, но в мире иллюзий места хватит всем. Возле ограды стоят дежурные с пластиковыми бейджиками на груди и следят за порядком. Инвалидов, стариков древнее хаоса и родителей с маленькими детьми дежурные пропускают к гроту без очереди. Другие дежурные ходят с плакатами по площади. На плакатах изображены предупреждения не нарушать тишину. Если кто-то из паломников забывается и начинает говорить громче, чем следует, дежурный подходит к нему и прикладывает к губам палец. Такое правило. И, наверное, это правильно. Иначе можно не услышать, что тебе скажет Богородица.
        Хотя горло у меня больше не болит, я, ведомый Кассандрой, послушно занимаю очередь за обросшим, как як, пожилым мужиком явно не из золотого миллиарда. Перед мужиком движется крупный негр с до блеска выбритой головой. Он прижимает обе руки к скале, отполированной миллионами паломников. Время от времени негр отрывает ладони от скалы и гладит ими свою голову, лицо, плечи. Глядя на него, другие начинают делать то же самое. Некоторые прикладывают к священному месту кошельки, ключи от автомобилей, кредитные карточки.
        — Зачем они это делают?  — оборачиваюсь я к Кассандре, которая идёт за мной. Вижу, что она тоже проводит рукой по холодному камню.
        — Чтобы получить исцеление от недугов и удачу в делах,  — тихонько отвечает мне девчушка.  — Вы тоже прикладывайте к этой скале всё, что у вас есть в карманах, мсье Вадим.
        О’кей. Достаю ключ от своего номера в «Галльском петухе» и бумажник. Даю себе наказ вечером пересчитать деньги в бумажнике. А вдруг их станет больше? Неторопливо, но безостановочно проходим вдоль скалы к гроту, входим внутрь, задерживаемся там на минуту. Люди стоят в торжественном молчании. Даже дети не резвятся, как обычно. Сверху из ниши на нас смотрит Дева Мария. Кое-кто прильнул к подножию статуи. Шутки шутками, но я действительно чувствую какое-то тепло, окутывающее это странное место. Возможно, что здесь концентрируется добрая энергетика собравшихся сюда со всех концов Земли людей. Санктуарий — вызов объективной реальности, которая дана нам в ощущениях.
        — А что там?  — спрашиваю я Кассандру, когда грот остаётся позади и мы опять оказываемся на площади.
        — Там есть место, где можно поставить горящую свечу. Пройдем?
        Проходим вдоль стены дальше. В конце её установлены чёрные от копоти металлические сооружения, похожие на грильницы или мангалы для шашлыков. С трёх сторон и сверху к ним приварены листы железа для защиты от ветра. В сооружениях горят сотни свечей — маленькие, большие, огромные, узкие, широкие. Разные. В ящике ждут паломников новые свечи. Рядом с ящиком стоит касса. Кидай в неё деньги и бери свечу. Я так и делаю. Зажигаю свою свечу об уже горящую, ставлю в строй. Мамочка, я тебя помню и люблю!
        — Ну что, мсье Вадим, теперь за водой?
        Смотрю на свою маленькую спутницу. В неправдоподобно голубых глазах Кассандры стоят слёзы. Личико нахмурилось, носик покраснел. Сопереживает, что ли?
        — Давай сначала посидим немного. Что-то я устал.
        Садимся рядышком на скамейку под весенним солнышком. Молчим. Зачем говорить? Нам и так хорошо. Возле меня старичок с тремя волосинками в шесть рядов читает французскую газету. Я обращаю внимание на название — «Ла Круа». По-нашему значит «Крест».
        Очередь к гроту не убывает. К ней постоянно подходят всё новые и новые желающие жить долго и безболезненно. Наверное, напрасно. Ведь жизнь — это обмен молодости и здоровья на мудрость. Не помню, кто сказал. Лениво размышляю: многим людям необходимо находиться в толпе, чтобы быть уверенными, что они ведут себя правильно. Каждый из них думает: ведь не могут же все эти миллионы верующих ошибаться? Значит, их вера истинная и с нею радостнее жить. Неужели они верят, что количество переходит в качество? Глубоко вдыхаю свежий ветерок. Возле грота не курят, автомобили здесь не ездят, рядом река, поэтому воздух чистый.
        Вообще-то, слава богу, я атеист, но когда мы были в верхней базилике, я, стоя перед распятием Христа, попросил у Всевышнего вдохновения. На всякий случай. Очень хочется написать много хороших книг, интересных читателям. Зачем я пишу? Люди умирают, книги остаются. Тоже не помню, кто сказал. Может быть, и я сам. Мы знаем границы своих физических возможностей, предел для своего тела. Никто не может поднимать над собой паровозы или бегать, как гепард. И только в творчестве всё иначе. Здесь нет границ. Ты не знаешь, на что окажешься способен, пока не попробуешь. И если не сегодня, то, возможно, завтра ты создашь шедевр, который переживёт тебя. Покроет немеркнущей славой. Впрочем, некоторые предпочитают нюхать столярный клей с бензином. Вот какие глубокие мысли шевелятся в голове будущего великого писателя. А может, как иронизирует Марина, это суетятся мои тараканы?
        Кассандра с беспокойством указывает пальчиком вверх. Поднимаю голову. В чистом небе собираются лохматые облака. Как бы опять не пошёл дождь. О’кей. Пора домой. Поднимаю себя с места.
        На обратном пути подходим к бювету с чудотворной водой. Бювет — это два десятка специальных кранов. К каждому крану тянется хвост паломников, в избытке оснащённых пустой тарой. Мы пристраиваемся за горбатым, как верблюд, дядей в полосатом халате и с чалмой на голове. У дяди в руке только скромная пластиковая бутылка. Этим-то он и привлекателен для нас.
        Воды много, льётся она хорошо, поэтому очередь двигается быстро. Я наполняю свою канистру, потом смачиваю руки, лицо холодной водой. Надеюсь, что накопившаяся усталость сейчас пропадёт. Глядя на меня, Кассандра снимает солнцезащитные очки и делает то же самое. Освежившись чудотворной водичкой, берёмся за руки, бодро шагаем к выходу с территории санктуария. Теперь у меня с одной стороны висит пять литров воды, с другой — Кассандра. Баланс не нарушен. Ведь для меня баланс — это главное. Стоит на секунду зазеваться, как тело тут же предаёт — я теряю равновесие, как будто шёл по канату над пропастью и оступился. Ужасное состояние, наступающее совершенно внезапно. Но сейчас, с полной канистрой воды и Кассандрой, я чувствую себя немного уверенней.
        — Ты вчера говорила про супермаркеты,  — напоминаю своей спутнице.  — Мне нужно кое-что купить.
        — «Карфур» будет нам как раз по дороге, мсье Вадим.
        Снова переходим Старый мост, но в «Галльский петух» возвращаемся другой дорогой, вдоль реки. Мы идём с Кассандрой по набережной Гав-де-По. Я рассматриваю полноводную реку, тёмную кайму гор вдалеке, улыбаюсь, а думаю совсем о другом. Сердце грызёт, как собака тапок, тревога. Мне не дают покоя вопросы. Например, кто такой человек, который не приезжал? Почему он умер? Если его убили, то кто и за что? Кто позапрошлой ночью спускался по лестнице? Фамильное привидение рода Камбрэ? Почему Адольф не пускал меня в сарайчик? Из простой зловредности или он знал, что там лежит труп? Да и моя милая маленькая голубоглазка становится всё загадочнее. Многое в ней мне непонятно. Эти её фразы: «семья Камбрэ…», «как говорят французы…» Так о своих не говорят. Я хоть и слабо владею французским, но заметил, что Кассандра никогда не называет родителей «мама’», «папа’». Только холодное «мать», «отец» или по именам. Она не знает, кому установлены памятники на центральной улице Лурда, рассказывает о санктуарии так, как будто прочитала путеводитель. За три месяца, что Камбрэ живут в Лурде, можно было досконально изучить
городок. Всё это очень странно. А может, Кассандра совсем не Камбрэ и вообще не француженка? Не знаю, как по-французски, но по-немецки она говорит, как настоящая немка. Так кто же она такая? Не обращая внимания на здравый смысл, настойчиво твердящий, что вся эта история совершенно меня не касается, решаю обязательно поговорить с Анибалем. Может быть, бесхитростный блаженный расскажет что-нибудь интересное о семействе Камбрэ?
        С набережной мы сворачиваем в лабиринт узких улочек. Лурд застроен очень плотно. Дома по обеим сторонам улиц образуют сплошные стены. Никаких просветов. Немного попетляв, выходим к большому безликому зданию, способному испортить любой пейзаж.
        — А вот и наш «Карфур»!  — радостно восклицает Кассандра. Она облегчённо переводит дух. Малышка устала. А я-то как рад! Готов рыдать от счастья. Входим.
        Ну, что сказать? «Карфур» как «Карфур». Снаружи полный отстой, внутри ничего особенного. Обычный европейский супермаркет со стандартным набором продуктов. Я покупаю всё нужное для кофепития: банку растворимого кофе, сливки, таблетки заменителя сахара, печенье. Кассандра прихватывает с полки винную бутылку. Рассчитываемся на кассе и двигаем в сторону отеля.
        Глава 6
        Обед не заслуживает особого упоминания. Спагетти болоньезе, сыр, салат, молитва мсье Франсуа, лучезарная улыбка Кассандры, слюни Анибаля, фирменный злобный взгляд Адольфа. Только как следует поев, я понимаю, что Кассандра умудрилась не умертвить меня. Я и здоровый-то столько не ходил, сколько сегодня прошёл больным. Впрочем, это понятно. Здоровому человеку не нужно прикладывать так много усилий, чтобы быть здоровым.
        После обеда с удовольствием вступаю в партию лежащих на диване. Подремать после еды — не роскошь, а необходимость. Это доказывает многолетняя практика великих мира сего. Например, один из таких практиков, британский премьер-министр Уинстон Черчилль, даже во время Второй мировой войны всегда находил часик для послеобеденной дрёмы. Да ещё ежедневно пил коньяк и курил сигары. Вот и прожил девяносто лет. Наш человек!
        Укладываю себя на диване, устраиваю поудобнее и закрываю глаза. Удивительно, но моё больное горло действительно прошло. Спасибо, святая Бернадетта!
        Слышно, как за окном опять начинается дождь. Оказывается, в предгорьях Пиренеев весна такая же сырая и прохладная, как в Баварии. Никакой скидки на южное местоположение.
        Внезапно меня озаряет: методом исключения можно вычислить того, кто ночью спускался на первый этаж! Машинально барабаню кончиками пальцев по дивану. На моём тайном языке это означает: «Думайте, мсье Вадим, думайте!» Итак, кто находился в «Галльском петухе» тем роковым вечером? Инвалид Франсуа, который не в состоянии передвигаться в инвалидном кресле по лестницам. Луиза, по словам Кассандры, на ночь принимающая снотворное. А Адольф с Анибалем были на рыбалке. Кроме того, все они живут внизу. Значит, Франсуа, Луиза и братья отпадают. Наверху живут только Кассандра и тётка Шарлотта. Тётка Шарлотта тоже не в счёт — она редко спускается. Таким образом, в сухом остатке остаётся одна моя таинственная Кассандра. Однако тот факт, что она была внизу, когда приехал человек, который не приезжал, ещё не делает её убийцей. Слишком уж эта девчушка маленькая и слабая для того, чтобы справиться с взрослым мужчиной. А вот помогать кому-то она вполне могла бы. Кому-то достаточно сильному, чтобы перетащить мёртвое тело в сарайчик за домом. Но вот кому? В общем-то, по причинам, изложенным выше, никто из обитателей
отеля не мог в ту ночь быть убийцей.
        Я уже совсем сплю, когда мой мобильник вдруг начинает судорожно вибрировать и гудеть. Неохотно протягиваю руку к паршивцу, смотрю одним глазом на номер. Это Марина. Выбора нет — любимой супруге надо ответить в любом случае. Отвечаю:
        — Халло!
        — Халло! Как ты там, дорогой? Что делаешь?
        — Не беспокойся, родная. У меня всё пучком. Пообедал и валяюсь на диване, как Черчилль.
        — При чём здесь Черчилль? Ты в санктуарий ходил?
        — Обижаешь!  — обижаюсь я.  — Конечно, ходил. Попросил у высших сил здоровья и набрал канистру волшебной воды. Буду теперь её регулярно употреблять. И горло у меня больше не болит. Можешь сообщить по своим каналам в Ватикан о новом чуде.
        — Ну вот, уже что-то. Молодец!  — радуется Марина.  — Как с погодой?
        — С утра светило солнце, а сейчас тучки набежали, дождик накрапывает. Лучше скажи, как вы до дома добрались?
        — Ох, даже не спрашивай! Приехали поздно ночью. Но всё равно обратная дорога показалась гораздо короче.
        — Потому, что уже знакомая.
        — Саша говорит, что так далеко на машине больше не поедет. Он же длинный, ноги некуда было девать. Измучился, бедняжка.
        Мне тоже становится жалко нашего двухметрового бедняжку. У меня есть свой такой же двухметровый. Роберт — моё кудрявое продолжение — живёт в России. Эх, дети-дети!
        — А как твоя новая работа?
        Супруга вздыхает:
        — Пока прохожу обучение. Ты не представляешь себе, сколько, оказывается, существует видов вешалок для одежды. Вот и запоминаю. Я же буду работать на сортировке.
        Марина замолкает на секунду, потом говорит:
        — Слушай, Вадим, я тут кое о чём подумала.
        — О чём?
        — Завтра обязательно возьми с собой в санктуарий какую-нибудь майку или футболку.
        — Это ещё зачем?
        — Намочишь её в чудотворной воде. Пусть майка высохнет. Как почувствуешь себя плохо, наденешь. Это мне Лиза подсказала. Она говорит, такая майка хорошо помогает при недомогании.
        — Ладно.
        — Только эту майку потом больше не стирай!
        — Ладно.
        — А таблетки пьёшь?
        Я морщусь. Ну, вот! Опять начинается.
        — Пью.
        — Опять врёшь?
        — Не вру.
        — А раньше врал.
        — Так то было раньше, а сегодня я умылся святой водой и больше врать не смею.
        Марина смеётся.
        — Хорошо, поверю пока. Но учти, когда приеду за тобой, всё равно узнаю у Кассандры. Как ты с ней? Нашёл общий язык?
        — Нормально. Она меня сводила в санктуарий, всё показала-рассказала. Приятная девочка.
        — Смотри, очень-то не увлекайся этими кассандрами! Они тебя до добра не доведут.
        — Не смешно. Она мне в дочери годится. Ребёнок.
        — Ох, дорогой, сам ты ребёнок. Я чувствую, что Кассандра — девочка с секретом.
        Пресловутая женская интуиция?
        — Ладно, договорились, не буду увлекаться.
        — А с другими жильцами отеля познакомился?
        — Да, почти со всеми.
        Рассказываю Марине про мсье Франсуа с длинной, как у пророка, бородой, братьев-рыболовов, а зубастую Луизу она сама знает. Удовлетворив своё любопытство, жена обещает мне позвонить завтра, и мы прощаемся:
        — Целую, чюсс!
        — Чюсс!
        Кладу мобильник в карман, снова закрываю глаза, размышляю. Как всё-таки странно устроена наша Вселенная. По количеству отелей малюсенький Лурд занимает во Франции второе место после Парижа, но Марина из всего множества пристанищ для приезжих выбрала именно «Галльский петух». Я уже понимаю, что это не то место, где можно, отрешившись от всего бренного, заниматься очищением своей бессмертной души от скверны. Мешает труп, исчезнувший из сарайчика.
        От странностей Вселенной меня отвлекает негромкое царапанье под дверью. Коря себя за напрасную трату энергии, поднимаю себя с дивана, подвожу к двери, открываю. На пороге сидит, высунув язык, чёрная французская бульдожка.
        — Привет!  — говорю я по-русски неожиданной гостье.  — Вы к кому, мамзель?
        В качестве ответного приветствия бульдожка, засопев, слегка тыкается носом мне в щиколотку.
        — Стичи!  — слышу я слабый старческий голос, звучащий сверху, с третьего этажа.  — Где ты, Стичи? Иди к мамочке.
        — Ваша Стичи здесь,  — перехожу я на французский. Похоже, это легендарная тётка Шарлотта потеряла свою собаку.
        — О, мсье, не будете ли вы столь любезны принести мне Стичи?
        — Ну конечно, мадам.
        Я прижимаю жалобно заскулившую бульдожку к груди и со скоростью черепахи поднимаюсь на олимп. На олимпе в дверях своей комнаты торчит толстенная седовласая старуха в очках и туго подпоясанном домашнем халате. Старуха похожа на огромный перевязанный свёрток. Её массы запросто хватило бы на трёх женщин приятной полноты и ещё осталось бы на крепенькую девочку. Увидев бульдожку у меня на руках, старуха очаровательно улыбается провалившимся беззубым ртом. Подхожу к ней, опускаю Стичи на пол и деликатно пихаю бульдожку в зад, загоняя её в комнату.
        — Вот ваша Стичи, мадам.
        — О, благодарю вас, мсье. Меня зовут Шарлотта. Шарлотта Дюпон. Я совладелица этого отеля.
        — Очень приятно, мадам. Меня зовут Вадим Росс. Я из России. Снял номер в «Галльском петухе» на две недели.
        — Я очень рада, что в моём отеле остановился такой любезный молодой человек.
        Я галантно улыбаюсь старухе, думая о том, что, между нами говоря, у тётки Шарлотты заметна склонность к преувеличениям. Обычно моя любезность заканчивается там же, где начинается, и к тому же я совсем не молод.
        — Может быть, зайдёте ко мне на минутку, мсье Росс?  — приглашает к себе в гости тётка Шарлотта.  — У меня ещё осталась бутылочка настоящего пастиса. Скоро ужин, сейчас как раз самое подходящее время для аперитива.
        Хотя из двери отчаянно разит тошнотворной смесью застарелого табачного дыма и псины, это приглашение имеет свои привлекательные стороны. Захожу внутрь. Меня встречает писк нескольких крошечных щенков и яростный лай Стичи. Дружески подмигиваю взволнованной бульдожке: «Да не гавкай ты так, мамзель. Не трону я твоих отпрысков».
        — Прекрати, Стичи,  — гневается тётка Шарлотта, побыстрее усаживаясь в глубокое кресло.  — Вот адская собака! Нужно быть вежливой девочкой. Сегодня у нас гости.
        Стичи успокаивается и сворачивается на коврике возле двери. Я занимаю кресло напротив старухи. Проваливаюсь, словно сел в ведро. Вцепившись в подлокотники, осматриваю территорию собачьей деспотии, стараясь пореже дышать. Атмосфера пропитана миазмами. Комната завалена множеством вещей. Примерно как подвальная кладовка Марины, но в кладовке свободного места больше. На полу валяются детские игрушки со следами зубов, косточки из ассортимента собачьего питания, клочья шерсти, мусор. Углы у мебели погрызены, обои внизу висят клочьями. Невольно передёргиваю плечами. Я не люблю, когда любовь к животным переходит границы безумного.
        — Вы курите, мсье Росс?  — спрашивает хозяйка, вертя в пухлых пальцах, унизанных серебряными перстнями, длинную сигарету.
        Отвечаю, тщательно подбирая слова:
        — Нет. Я так давно не курил, что уже не помню, как это делается.
        Усмехнувшись, тётка Шарлотта прикуривает от дешёвой газовой зажигалки.
        — А я закурю, с вашего позволения. У меня осталось не так уж много удовольствий. Только что покурить да повозиться со Стичи и её детками.
        Я учтиво киваю. Детки Стичи как раз сейчас облепили мои ступни. Обнюхивают и стараются прокусить ботинки.
        — А вы хорошо говорите по-французски,  — хвалит меня старуха.
        — Совсем нет,  — отклоняю я незаслуженный комплимент и, чтобы спасти свои ботинки от собачьих зубов, предлагаю: — Наверное, я пойду?
        — Я же обещала вам пастис!  — спохватывается тётка Шарлотта.  — Мне тяжело ходить, мсье Росс. Отекают ноги. Стараюсь использовать их пореже. А то ещё упаду и провалюсь в гостиную. Если вам не трудно, возьмите в шкафу бутылку перно. Бокалы тоже там. Лёд в холодильнике. Только не наступите на деток Стичи!
        Вытаскиваю себя из кресла. С осторожностью человека, крадущегося среди змей, достигаю шкафа, достаю бутылку и два хрустальных бокала. Потом в холодильнике нахожу пластиковый пакет с замороженной водой. Разливаю по бокалам аперитив, бросаю лёд, подаю один бокал тётке Шарлотте.
        — За ваше здоровье, мадам Дюпон!
        — Ещё мадемуазель!  — игриво шамкает старая дева.  — За ваше здоровье, мсье Росс!
        Пьём. Я не очень люблю пастис. Он делается из аниса и, на мой взгляд, отдаёт аптечной микстурой, но путь к сердцу любого человека лежит через совместную трапезу или выпивку.
        — Чем вы занимаетесь, мсье Росс?  — добродушно интересуется тётка Шарлотта.
        — Я писатель.
        — О, как интересно!
        Пожимаю плечами. Обычная реакция людей, никак не связанных с литературой. Они просто не знают, что в мире насчитывается двести миллионов писателей, а регулярно издают примерно двести имён. То есть одного из миллиона. К сожалению, моего имени среди этих двухсот счастливчиков пока нет.
        — Представляете, мсье Росс, ко мне сюда никто не ходит,  — жалуется тётка Шарлотта, между двумя глотками перно и двумя затяжками сигаретой.  — Я здесь отрезана от всего мира. Одна Кассандра забегает. Её комната рядом.
        Делаю удручённо-понимающее лицо. Хотя я бы и сам не стал рваться в эту собачью конуру.
        — Да и что с них взять-то, с этих Камбрэ,  — продолжает жаловаться тётка Шарлотта.  — Франсуа никогда не был приятным человеком, но когда у него отнялись ноги, то совершенно изменился. Бороду отрастил, повесил здоровенный крест на шею, с Библией не расстаётся.
        — А разве раньше было не так?
        — Какое там! Франсуа, наверное, после своего крещения порог церкви ни разу не переступил. Это был циничный и аморальный тип.
        — Что же с ним случилось?
        — Я не знаю. Франсуа ведь не местный. Он цвёл и зрел в Сете. Его родители там держали отель. Потом отель по наследству достался Франсуа, так как его старший брат Жискар родился с шумом прибоя в голове, стал моряком и не хотел привязываться к берегу. Да и вообще, Франсуа и Жискар давно не ладят.
        — У мсье Франсуа есть брат? Так это он увёз в Австралию их общую бритву?
        — Нет-нет. Жискар живёт не в Австралии, а в Сете. Недавно вышел на пенсию. Теперь катает по морю туристов на своём катамаране. Я всё это знаю от Луизы. Франсуа на ней женился, потому что ему понадобилась бесплатная прислуга в отеле. Я отговаривала Луизу от этого брака, но девочка уродилась не красавицей, решила не ждать принца на белом коне. Я увидела Франсуа в первый раз, когда Луиза выходила замуж, а во второй раз три месяца назад, когда они решили перебраться в Лурд. Четверть века только открытками обменивались и редкими письмами.
        Я не все понимаю из рассказа тётки Шарлотты, но общий смысл улавливаю.
        — А я слышал, что это вы, мадемуазель Дюпон, семью Камбрэ пригласили в Лурд.
        — Ну, пригласила. А что мне оставалось делать? Годы-то уже не те. Совсем мне стало тяжело ходить. Слышу теперь хуже. Приходится носить слуховой аппарат. Вижу еле-еле даже в очках. Как быть? А тут этот дом выставили на продажу. Вот я и написала Луизе, что хорошо бы купить его и жить всем вместе. Даже не ожидала, что Франсуа так легко согласится продать свой отель в Сете.
        — Значит, семью Камбрэ в Лурде никто не знает?
        — Откуда? Они всю жизнь на море в Сете прожили. Не считая Луизы, конечно.
        — А откуда Кассандра так хорошо знает немецкий язык?
        Тётка Шарлотта удивлённо смотрит на меня сквозь толстые стёкла очков.
        — А я и не знала, что Кассандра говорит по-немецки. Я немцев терпеть не могу!
        Глава 7
        Первое признание Кассандры
        По сравнению с нашим ужином в «Галльском петухе» даже поминки показались бы весёлой пирушкой. Еле дождавшись окончания застольной молитвы мсье Франсуа, я нехотя ем запеканку из мясного фарша и картофельного пюре. Остальные жильцы «Галльского петуха» тоже не светятся от счастья. Так, наверное, выглядели французские аристократы в очереди на гильотину. На улице темно, словно в ящике стола, с гневного неба хлещут холодные струи дождя, и волком воет ветер. Кассандра забыла, что умеет лучезарно улыбаться. Задумчивый Франсуа ковыряется в своей тарелке. Адольф с яростным лицом поглядывает на нас, словно выбирая, кто будет следующим человеком, который не приезжал. Хмурая Луиза, что-то сердито ворча, поминутно вытирает салфеткой мокрый рот Анибалю. Один Анибаль наслаждается полнотой своей жизни и мамкиной запеканкой. Ну, на то он и ошибка природы.
        Тётка Шарлотта рассказала мне немало интересного про Камбрэ, но ничего такого, что указывало бы на пропавшего гостя. Как я понял, эта старушка уединённо живёт со своей бульдожкой на последнем этаже отеля, всё ещё выглядывая с высоты своего олимпа женихов. Напрасно, конечно. Её женихи навсегда скрылись в дымке времени. Единственное, что мне удалось точно установить, выпив три бокала перно и надышавшись табачного дыма,  — тётку Шарлотту можно исключить из числа участников странных событий позавчерашней ночи. Ну и ладно.
        После ужина отправляю себя в гостиную в надежде встретить там Анибаля. Напрасно. В гостиной сидит один Франсуа и смотрит по телевизору какое-то крикливое шоу, честя всех подряд. Я плохо его понимаю, поэтому, улыбнувшись бородатому символу клерикализма, консерватизма, а также реакционных взглядов, поспешно веду себя к себе.
        В номере, не зажигая света, долго стою у окна. Гляжу бездумно во двор. С каждой минутой на улице становится темнее. Тихо. Слышен только ровный шорох дождя. Суматошный понедельник угасает, как жизнь старика. Я безумно устал, и мне одиноко. Наконец, решаю, что пора в кровать. Укладываю себя под толстое одеяло. Закрываю глаза. Обмякаю. Всё. Жить и бороться буду в следующий раз.
        Во вторник, позавтракав круассанами, апельсиновым вареньем и кофе, бодро шествуем с Кассандрой знакомой дорогой. На этот раз она, не мешкая, сразу берёт меня за руку. Кроме Кассандры я тащу с собой новую канистру из-под кровати и серую футболку с короткими рукавами. Утро туманное, утро седое… Вдали белая каменная симфония санктуария устремляется ввысь. Окрестные горы теряют свои очертания в мутном мареве. Уличный асфальт влажно блестит после ненастной ночи. Сыро, свежо, но дождя нет. Несмотря на отсутствие яркого солнца, Кассандра опять в тёмных очках. По-моему, она совершенно напрасно прячет свои голубые очи.
        Сделав всего одну передышку на скамейке, мы быстро добираемся до святилища. Кассандра оставляет меня в полумраке нижней церкви для духовного очищения, а сама с канистрой и футболкой бежит к бювету. Пока она бегает, я любуюсь убранством неовизантийской базилики. Потом прикрываю глаза. Замираю. Чувствую, как вокруг меня двигаются паломники. Тихо, как падающие снежинки, только ещё тише.
        Торжественная тишина этого места рождает во мне торжественные думы о смысле жизни. В ту минуту, когда человек рождается, он обретает целый мир. С годами его мир становится всё беднее и меньше: первыми уходят дедушки и бабушки, за ними родители и так далее. И, наконец, его мир умирает вместе с ним. Наверное, смысл жизни в продолжении рода. Всё остальное придумали попы и политики. Правда, глядя на Анибаля, засомневаешься в том, что смысл жизни в продолжении рода. Впрочем, у нас такие потомки, каких мы заслуживаем. Но это моё субъективное мнение.
        Вообще-то я не люблю паршивые истории. С удовольствием сидел бы сейчас и впитывал благодать, однако исчезнувший покойник не позволяет отвлечься. Так уж я по-дурацки устроен. По моему убеждению, преступники должны пылиться в тюрьме. Правда, пока я не уверен, что здесь имело место преступление. Но одно мне теперь ясно совершенно точно: «Галльский петух» — место недоброе. Полное тайн и загадок. А может, мне отсюда уехать? Просто удрать. Мало ли гостиниц вокруг? Но, поразмыслив, решаю остаться. Кто знает, дадут ли мне покинуть зловещий отель? Да и найти меня в маленьком городке проще простого. Достаточно покараулить возле «Карфура», например. Лучше делать вид, что я ничего не замечаю — целее буду. Если Кассандра не выдаст.
        А вот и Кассандра. Девчушка покраснела от натуги, очки сползли на кончик носика, но, скособочившись, она самоотверженно несёт тяжёлую канистру. Другой рукой Кассандра держит выжатую футболку. Эльфы и тяжёлый физический труд несовместимы. Я поднимаю себя с места, забираю у своей маленькой помощницы чудотворную воду. Мокрую футболку пусть таскает сама.
        — Спасибо. Куда сейчас?
        — Куда вы хотите, мсье Вадим.
        — Тогда давай сходим к свечкам.
        Идём к закопченным «грильницам». Здесь всё так же горит множество свечей. Каждая — память о каком-то человеке. На этот раз я заранее подготовил пожелания. Зажигаю высокую свечку: успехов брату. Рядом такую же: здоровья себе. И, наконец, самую большую и толстую: долгих лет жизни папе. Пусть чудит, мы потерпим. Он же терпел наши младенческие болезни, детские шалости и капризы, юношеский максимализм, разгильдяйство и эгоизм… Ну и так далее.
        После санктуария возвращаемся в «Галльский петух». В комнате я первым делом прячу полную канистру под кровать. Едва уселся на диван, чтобы перевести дух, как гудит мобильник. Это Марина.
        — Халло!
        — Халло, родной! Что делаешь?
        — Готовлю организм к обеду. А ты что делаешь?
        Супруга хихикает:
        — Читаю твою книгу. Потрясающе! Как будто с тобой разговариваю. Книга такая же вредная, как и ты.
        — Значит, соскучилась по мне?
        Марина фыркает:
        — Вот ещё!
        Я возмущён. Вот всегда она так! Никакой лирики.
        — Врёшь ведь?
        — Вру.
        Мне становится приятно, но Марина тут же меняет тему разговора:
        — Как ты себя чувствуешь?
        Началось…
        — Плюс-минус, а в среднем — сгодится. Баланс не нарушен.
        — Таблетки пьёшь?
        — Пью.
        — Теперь врёшь ты?
        — Честное благородное. Клянусь чудотворным источником!
        — Намочил футболку?
        Я машинально оглядываюсь на стул, на спинке которого сохнет влажная футболка.
        — Конечно. Теперь буду в ней спать.
        Марина радуется:
        — Видишь, как благотворно на тебя действует Лурд. Раньше ты по-другому говорил. Сопротивлялся.
        — Раньше я был идиотом.
        — Это ещё скромно сказано,  — замечает Марина.  — Ладно, мне пора, родной. Держись там.
        — Я держусь.
        — Тогда чюсс?
        — Чюсс!
        После разговора с женой включаю телевизор. На душе отчего-то тягостно. Пусть хотя бы телевизор попытается разрядить атмосферу. Укладываю себя на диван и разглядываю мельтешение рисованных существ на экране. Опять мультики на французском. Ну и ладно. До обеда ещё полчаса. Я закрываю глаза.
        Нужно заметить, что во Франции приёмы пищи не совпадают с немецкими или русскими. То, что я по привычке называю обедом, здесь называется завтраком (le dejeuner). А наш завтрак по французской терминологии — малый завтрак (le petit dejeuner). Таким образом, наш ужин превращается в обед (le diner), и после него никто ничего уже не ест. Зато этот вечерний ужин-обед самый плотный. Местный обеденный ужин состоит из закусок, салатов, горячих мясных или рыбных блюд, сыров, десертов. Оказывается, люди даже едят по-разному. Как же тут можно найти общий язык?
        Полчаса пролетает незаметно, и вот я уже опять на ногах. Перед тем как спуститься в столовую, отправляю себя для порядка в ванную. Щёлкаю выключателем. Лампочка под потолком тихо говорит мне «кря». Всё понятно — сгорела. Кое-как помыв в темноте руки (это жизнь в золотом миллиарде, братан!), наказываю себе сообщить об аварии хозяевам отеля.
        Обед проходит в привычно траурной обстановке. Обитатели «Галльского петуха» в молчании расправляются с котлетами. В конце трапезы говорю Кассандре про сгоревшую лампочку. Златовласка переводит мои слова остальным. Франсуа, поглаживая клубящуюся, как серый дым, бороду, важно изрекает что-то похожее на «я рассмотрю вашу просьбу в удобное для себя время». О’кей. Спасибо, что не отказал.
        Всё же, едва я приземляю себя на диване для послеобеденной дрёмы а-ля Уинстон Черчилль, как слышу непонятный шум за дверью номера. Ругая себя за неуместное любопытство, поднимаюсь и выглядываю в коридор. Так и есть. Дверь в ванную комнату распахнута настежь. Значит, кто-то там в темноте возится с потухшим источником света. Подхожу ближе, чтобы познакомиться с Данко. Вот те раз! Оказывается, это Анибаль. Парень взгромоздился на табурет и, громко сопя, вкручивает в патрон новую лампочку взамен перегоревшей. А я-то думал, что бедняга так туп, что даже пальцы на своей руке не сосчитает.
        Пока я стыжу себя за высокомерие, Анибаль спрыгивает с табурета и нажимает на выключатель. Лампочка вспыхивает ярким ровным светом. Ура! Да будет свет!
        — Спасибо, Анибаль. Хочешь печенье?
        Парень застенчиво отводит взгляд. Я понимаю: глупый вопрос. Кто же не хочет?
        — Зайди ко мне. Я дам тебе целую коробку ванильного печенья.
        — Мама’ не разрешает заходить в номера,  — говорит Анибаль.
        — Не бойся. Я ей не скажу.
        Анибаль секунду нерешительно переминается с ноги на ногу, но соблазн слишком велик. Сами понимаете: целая коробка печенья!
        Заходим ко мне. Анибаль останавливается на пороге. Дверь он на всякий случай не закрывает. Видно, что оттуда его даже трактором не стронешь. У зубастой Луизы послушный сын. Я неторопливо роюсь в своих вещах. В них можно очень долго искать печенье, потому что оно лежит на подоконнике за розовой гардиной. Прости меня, Анибаль.
        — Скажи, где ты был в субботу вечером?
        — Это когда?
        — Два дня назад.
        Анибаль думает, наморщив широкий лоб.
        — Мы с братом всю ночь ловили рыбу.
        — Всю ночь? Неужели Адольф никуда не ходил?
        — Нет.
        — А что он делал?
        — Ругался.
        — На тебя?
        — Нет. Он меня любит. Всегда берёт на рыбалку, хотя я глупый.
        Анибаль показывает язык.
        — А ты Адольфа любишь?
        — Да.
        — А родителей любишь?
        — Нет.
        — Почему?
        — Они меня ругают.
        — А на кого в субботу ругался Адольф?
        — На рыбу.
        — Почему?
        — Потому, что её не было.
        — Значит, ты не видел, кто приехал в отель поздно вечером?
        — Нет.
        — А кого видел?
        — Никого.
        Так я и знал! Раздражённо ворошу содержимое дорожной сумки. Может, уже пора найти печенье?
        — А Кассандру видел?
        — Нет.
        — Почему?
        — Она не ходит с нами на рыбалку.
        — Почему не ходит? Вы её звали?
        — Нет.
        — Почему?
        — Я её боюсь.
        Я удивлённо смотрю на блаженного.
        — Почему ты её боишься?
        Анибаль робко делает шаг ко мне и понижает голос до свистящего шёпота:
        — Она ушла, а потом вернулась! Я не знал, что фантом может возвращаться!
        Фантом? Что это? Призрак? Это французское слово я не знаю. Нужно будет спросить у Кассандры.
        — И что? Что плохого в том, что фантом может возвращаться?
        — Это не Кассандра.
        — А кто?
        — Не знаю.
        Как это? Я ошеломлённо смотрю на Анибаля. Час от часу не легче. Трудно понять слабоумного, да ещё говорящего на другом языке. Мой допрос прерывает Луизин голос из туфлей: «Анибаль! Ты где?» Парень испуганно оглядывается на дверь.
        — Я должен идти, мсье.
        Ничего не поделаешь. Достаю коробку с печеньем из-за гардины.
        — Так вот она где! Бери, Анибаль, угощайся. Спасибо за помощь.
        Анибаль хватает коробку и исчезает. Я усаживаю себя на диван. После разговора с дефективным голова тяжёлая, как груда кирпичей. Ну и что я узнал? Анибаль любит брата: тот с ним добр, берёт на рыбалку. Отца и мать Анибаль не любит: они его ругают. Кассандры боится: это не она. А кто? Кто эта милая золотоволосая, голубоглазая малышка-эльф? Наверное, не зря Марина сказала, что Кассандра — девочка с секретом. Как в этом разобраться? Может, начать употреблять чудотворную воду? Шучу.
        Погода так и не налаживается — остаётся такой же сырой и прохладной, поэтому до ужина я торчу в номере. Пью кофе. Скучаю. Слышу, как тётка Шарлотта зовёт Кассандру, высунувшись в коридор. Тётке Шарлотте не хватает общения. Мне же не хватает Агафона с его рассказами о папиных выкрутасах. Марина на сегодня уже отзвонилась, а самому мне звонить некому.
        Вдруг в моей просверленной голове возникает новая мысль: почему я решил, что ночной гость умер ночью? Возможно, это случилось рано утром? Обдумав так и сяк свежую идею, отказываюсь от неё. Маловероятно. Последняя в его жизни неприятность произошла с неизвестным сразу после приезда в «Галльский петух». Иначе ему пришлось бы провести ночь где-то в отеле. А это неизбежная суета с размещением, шум. Я никакого шума не слышал. Если Луиза уже спала, кто тогда встретил человека, который не приезжал? Франсуа? Но Франсуа — инвалид. Вряд ли он способен перенести мёртвое тело в сарайчик. Даже если бы ему помогала Кассандра. Адольф и Анибаль в этом мероприятии участия не принимали. Они всю ночь были на рыбалке. Хотя утром Адольф вполне мог знать о трупе в сарайчике. Не зря же он так злобно прогнал меня прочь. Так кем же ты был, покойник?
        Поскорее закончив ужин с семейством Камбрэ, сижу в своём номере перед телевизором. Думаю. В «Галльском петухе» происходит что-то скверное. Даже Кассандра больше не улыбается. Про остальных и говорить нечего.
        За окном сумрачно, что совсем неудивительно: одиннадцать часов вечера. В комнате тоже сумрак. Мне лень встать и зажечь свет. Да и зачем? Внезапно слышу тихий стук в дверь. Кого это принесло? Дверь не заперта. По привычке кричу по-немецки:
        — Войдите!
        Входит Кассандра. На ней продуманный секси-наряд: джинсовая мини-юбочка и кокетливая рубашечка, расстёгнутая почти до пупка, чтобы озабоченные личности замечали отсутствие бюстгальтера. В руках бутылка вина. Мою голову кружит аромат дорогого парфюма.
        — Пардон, можно к вам?
        — Наверное, уже поздно, Кассандра?
        Личико девчушки складывается в горькую гримаску.
        — Не прогоняйте меня, мсье Вадим. Мне страшно!
        Тяга к спиртному для меня не характерна. И я давно уже не цветущий молодой человек, но всегда, когда на меня умоляюще смотрят огромными голубыми глазами, я теряю благоразумие. Ну вот как сейчас. Поднимаю себя с места, подхожу к порогу, включаю свет, закрываю за Кассандрой дверь.
        — Что случилось?
        — Не знаю. Просто вечер какой-то тоскливый и на душе нехорошо.
        — Ну, проходи, садись.
        Кассандра подходит к столу, ставит на него бутылку и неожиданно улыбается мне прежней лучезарной улыбкой.
        — Знаете, а у меня сегодня день рождения!
        — Вот как? Поздравляю.
        — Выпьете со мной?
        Я мнусь.
        — За моё здоровье?
        Эх, была не была! Решаюсь:
        — Наливай.
        Кассандра наполняет вином кофейные чашки. Хрустальные бокалы для постояльцев отеля у экономного мсье Франсуа не предусмотрены.
        Садимся рядышком на диване. Я поднимаю свою чашку.
        — Сколько лет тебе исполнилось, дитя?
        — Восемнадцать!
        — Прекрасный возраст. За твоё совершеннолетие, Кассандра!
        Отпиваем вино. Это красное вино — терпкое и ароматное. Кассандра делает пару больших глотков. Её сказочное личико розовеет. Впрочем, алкогольный румянец придаёт ему ещё больше очарования.
        — Завтра в «Галльский петух» приедут новые постояльцы,  — произносит Кассандра,  — и вам больше не будет одиноко.
        — А кто они?
        — Какой-то болгарин и пара из Брюсселя.
        — Значит, свободной останется только одна комната?
        — Да, но не надолго. В четверг её займёт испанская чета. На эту неделю все наши номера забронированы.
        — Наверное, для вашего бизнеса это хорошо?
        Кассандра пожимает хрупкими плечами:
        — Не знаю. Наверное.
        — Ты меня удивляешь.
        Девушка вопросительно смотрит на меня своими небесно-голубыми глазами.
        — Чем же?
        — Очень многим.
        — Всё же чем?
        — Например, враньём. Почему ты мне лжёшь, что не видела того покойника, который лежал в сарайчике?
        Кассандра прячет взгляд.
        — Вы же сами знаете, что в сарайчике никого не было.
        — Неправда. Утром там лежало мёртвое тело. Я в этом уверен. Я не понимаю только, почему ты мне лжёшь.
        Конечно, я веду себя грубо, но как иначе узнать правду? Нелегко оставаться вежливым и адекватным, когда тебя обволакивает липкая паутина обмана. Требовательно гляжу на растерянную девушку-эльфа. Кассандра вдруг решается:
        — Ну, хорошо, мсье Вадим. Да, я видела человека, который приехал в субботу. Вернее, слышала.
        — Так это ты спускалась поздно вечером по лестнице?
        — Я.
        — И что ты видела?
        — Я относила в столовую посуду тётки Шарлотты, оставшуюся после ужина, и случайно услышала, как в офисе Франсуа с кем-то разговаривает.
        — С мужчиной?
        — С мужчиной.
        — На каком языке шёл разговор?
        — На французском.
        — О чём они говорили?
        — Я не слушала. Прошла в столовую.
        — Что было дальше?
        — Ничего. Я помыла посуду в кухне и вернулась к себе наверх.
        — Что же случилось с ночным гостем?
        — Не знаю. Когда я возвращалась, в офисе было тихо.
        — Почему ты сразу не призналась, что видела, как кто-то приезжал?
        — Я просто забыла об этом.
        На меня смотрят искренние глаза на ангельском личике. Я почти верю Кассандре. Но себе я верю больше. Открываю рот, чтобы сообщить девушке об этом, но резкий свист и грохот за окном отвлекают меня. Тьма снаружи окрашивается разноцветными сполохами.
        — Что это?
        — Анибаль запускает для меня фейерверк. У него в комнате настоящий склад пиротехники. Это его вторая большая страсть после рыбалки. У меня же сегодня день рождения, вот он и старается.
        Кассандра подходит к окну, раздвигает розовые гардины, поднимает жалюзи. Салют в её честь гремит не переставая. Говорить трудно, и мы молчим, глядя на улицу. Там красиво. На чёрном бархате неба ежеминутно распускаются яркие невесомые цветы: красные, белые, зелёные. Наконец избывший всю свою силу фейерверк окончательно затухает. Очевидно, Анибаль закончил сеанс практического бомбометания и отправился спать.
        За окном теперь царят покой и мрак. Неслышное время тянется, как густой клей. Кассандра задёргивает гардины, разливает вино по чашкам, подаёт мне, садится рядом. Чокаемся. Не торопясь, проходимся по второй порции.
        — Тётка Шарлотта сказала, что вы писатель, мсье Вадим,  — прерывает молчание Кассандра.  — Это правда?
        — Правда.
        Кассандра оживляется.
        — Супер! Значит, вы известный писатель?
        — Какое там! До известности мне, как до луны на оленях. Я не человек из серии «Жизнь замечательных людей». Есть такая в России.
        — А что вы пишете?
        — Нечто прозаическое. В основном сочиняю кошмарный ужас.
        — Наверное, про преступления?
        — Вроде того. Кровавые истории про маньяков, серийных убийц, психопатов.
        Кассандра недоверчиво глядит на меня своими неправдоподобно голубыми глазами.
        — Глядя на вас, никогда бы не подумала, что вы зарабатываете себе на жизнь таким мрачным ремеслом, мсье Вадим.
        Вздыхаю:
        — Жизнь гораздо сложнее схем.
        Я не люблю говорить о своей работе, поэтому меняю тему:
        — Скажи, Кассандра, тебе нравится Лурд?
        Девушка пожимает плечами.
        — Ещё не знаю. Я ведь в Лурде живу всего месяц. Так сказать, вернулась в лоно семьи.
        Кассандра лучезарно мне улыбается, а я поражён. Всего месяц? Супер! Я жду продолжения разговора, но Кассандра, пробормотав себе под нос: «Ну почему я не могу быть сама собой?» — решительно встаёт, включает тусклый светильник над диваном, потом подходит к двери и гасит верхний свет.
        — Вы не против, мсье Вадим, если я закурю?
        Киваю. С интересом жду, что будет дальше. Кассандра достаёт пачку сигарет и зажигалку из кармашка своей мини-юбочки, закуривает. Наш интимный полумрак быстро заполняется душистым дымом. Кассандра взволнованно ходит по комнате, время от времени стряхивая пепел сигареты в блюдце на столе. Я молча слежу за её гибкой фигуркой.
        — Ты сказала, что вернулась в лоно семьи,  — наконец нарушаю я тишину.
        — Это правда. Я сбежала из дома пять лет назад.
        — Почему?
        — Честно?
        — Только без кошмарных подробностей, пожалуйста.
        Кассандра горько улыбается:
        — Из-за великой любви.
        — В тринадцать лет?!
        — Здесь девочки рано созревают.
        — И кто этот счастливчик?
        — Али было девятнадцать. Самый красивый мальчик в Сете.
        — А твои родители?
        — Они ничего не знали про нас.
        — А его родители?
        — Они тоже ничего не знали. Родители Али приехали во Францию из Алжира. Они хотели, чтобы Али женился на девушке-мусульманке. Нашли ему невесту, а он любил меня. И мы сбежали.
        — О чём ты говоришь, Кассандра?! Какая любовь? Тебе было тринадцать лет! Извини, но я не могу поверить в твою сказку.
        — Не верьте.
        Закусив губу, девушка отворачивается к окну.
        — О’кей, вы сбежали. И что? Чем кончилась ваша великая любовь? Почему ты вернулась?
        Кассандра принимается обогащать меня новым знанием:
        — Али предложил уехать в Германию. Говорил, что у него в Мюнхене есть друзья. Мы добрались до Мюнхена, но там Али меня бросил. Просто отошёл на минутку и пропал. Возвращаться домой я не хотела, поэтому почти пять лет скиталась по детским домам и приёмным семьям. В Германии, Швейцарии и Франции. Я скрывала своё настоящее имя. Придумывала себе каждый раз новое. Иногда говорила, что память потеряла и не помню, кто я такая, как меня зовут. Впрочем, это правда. Три года назад меня сбила машина, и я с тех пор страдаю частичной амнезией. Вот так. Поживу немного у добрых людей, отдохну, отъемся, подлечусь, а потом опять сбегаю на волю. Устану бродяжничать, иду в полицию. Они отправляют меня в ближайший детский дом, а оттуда забирают бездетные супруги. В феврале я оказалась в родном Сете. В католическом приюте. К тому времени мне надоела такая жизнь, и я во всём призналась заведующему приютом отцу Гранмеру. Отец Гранмер узнал, что мои родители переехали в Лурд, связался с ними, и сам привёз меня сюда четыре недели назад.
        — Должен сказать, Кассандра, что я просто в шоке. Удивительная история. А родители тебя искали?
        — Разумеется. Они сразу же заявили в полицию о моём исчезновении, и все эти годы надеялись когда-нибудь снова увидеть меня. Они не допускали мысли, что меня нет в живых.
        Кассандра улыбается мне в полумраке. Уже не лучезарно, а грустно.
        — Теперь-то вы мне верите?
        — Вынужден поверить. Самую малость.
        Кассандра звонко смеётся смехом, внезапным, как звон разбившейся посуды.
        — Какой же вы недоверчивый, мсье Вадим!
        Недоверчивый? Впрочем, я и сам так считаю. Мне кажется, что Кассандра что-то недоговаривает. Но это моё субъективное мнение.
        — Недоверчивый, но очень милый,  — неожиданно произносит Кассандра нежным голоском. Она тушит сигарету в блюдце и снова наполняет чашки вином.
        Дегустируя третью порцию, я рассеянно думаю о том, что моя дорогая златовласка не зря так вырядилась. Это вовсе не одеяние недотроги. Такой костюмчик предвещает.
        — Милый, милый мсье Вадим,  — воркует Кассандра, поглаживая меня по щеке. Почему-то мне становится жарко. Нужно быть по пояс деревянным, чтобы совершенно не реагировать на ласку лёгких девичьих рук. Я и реагирую. Чувствую, как растёт желание. Девушка опускается передо мной на колени и мягко проводит пальцами по моему желанию. Вот гадство! Желание вырастает до безобразных высот, но, собрав в кулак всё своё благоразумие, я отталкиваю Кассандру от себя. Нет уж! Пусть юные девушки достаются юным юношам, а не старым больным павианам.
        Полулёжа на полу, Кассандра неприязненно смотрит на меня небесными глазищами. Отвечаю ей извиняющейся улыбкой. Мол, прости, дитя, но ты ошиблось.
        — Вот дурак!  — злобно шипит дитя. Кассандра вскакивает на ноги и с застывшим личиком направляется к двери. Ну и ладно. Я молча провожаю её взглядом. Обернувшись на пороге, Кассандра насмешливо бросает на прощание:
        — Чао, папик!
        Я задет. Машинально барабаню пальцами по дивану. На моём тайном языке это означает: «Так тебе и надо, папик. Сиди теперь в сторонке и дыши в подмышку».
        Не к месту вспоминаю слова Анибаля о сестре: «Она ушла, а потом вернулась». Теперь мне понятно, что убогий имел в виду. Да, вот ещё что! Останавливаю девушку, которая уже закрывает за собой дверь:
        — Одну минуту, Кассандра!
        — Ну?  — задерживается она на мгновение.
        — Скажи, что такое фантом?
        Кассандра с недоумением отвечает:
        — По-французски? Мертвец[7 - Le fantome — мертвец, призрак (фр.).].
        Глава 8
        Среда. Прохладное туманное утро. Я сижу на жёсткой скамье в неовизантийской Базилике розария и страдаю от угрызений совести. Отныне я гуляю по Лурду в позорном одиночестве. После вчерашней неудачной попытки соблазнения Кассандра отказалась сопровождать меня в санктуарий. За завтраком надутая живопырка, стараясь не встречаться со мной взглядом, холодно сообщила, что сегодня в «Галльский петух» заселяются новые постояльцы, поэтому она должна быть в отеле на подхвате у своей зубастой маман. Посему после завтрака я достал из-под кровати очередную пустую канистру, влез в кроссовки и повёл себя к святилищу.
        Теперь вот сижу и объясняю сам себе, что вчера поступил правильно, хотя без надёжной ладошки моей маленькой провожатой мне понадобилось в два раза больше времени, чтобы добраться до санктуария. Здравствуй, немощь, я скучал.
        Уникальность Лурда состоит в том, что в этом городке ежегодно бывают миллионы людей. Он связан незримыми нитями со всем миром. В этой маленькой точке на земной поверхности концентрируется энергия этих миллионов. Кто как, а я её реально ощущаю. Каждый раз, когда прихожу в святилище, меня охватывает странный покой. Мне хорошо и не хочется отсюда уходить.
        Разглядываю мельтешащих паломников, красивый алтарь, строгие изображения святых, думая о том, что каждый организм — это фабрика жизни. Вот интересно, когда моя фабрика закроется навсегда? Вдруг даже Бог об этом не знает, а только догадывается? Хотя вряд ли.
        Бесчисленные паломники раздражают меня. Беспокоят. Я нуждаюсь в тишине, несуетливости, чтобы услышать себя. Просто сидеть и молчать. Тогда можно почувствовать, услышать внутри себя что-то светлое.
        Впрочем, я отвлёкся. Религия мне как-то неважна. Тем не менее спасибо святой Бернадетте за вылеченное горло. Однако гораздо важнее простуды то, что Кассандра тоже видела человека, который не приезжал. По её словам, ночного гостя встретил длиннобородый мсье Франсуа. Логично? Логично. Луиза уже спала, братья были на рыбалке, тётка Шарлотта находилась в своей собачьей будке на третьем этаже. Топталась по деньгам. Я о породистых щеночках. Кассандра мыла посуду в кухне. Ну и какой из всего этого вывод? Беспомощный астматик в инвалидном кресле, помолившись, прикончил приезжего и спрятал в сарайчике за отелем? Как он его убил? Опоил какой-то дрянью? Долбанул по голове распятием? Прожёг взглядом? Зарезал или заколол? Выстрел, даже тихий, был бы слышен. Я не видел нигде ни единой капли крови. Неужели Франсуа мог отмыть полы? Совершенно исключено. Значит, был ещё кто-то? Тот, кто расправился с ночным гостем, отнёс его в сарайчик, а позже окончательно избавился от тела. Но в «Галльском петухе» больше никого не было! Вот ведь ребус. Трудно найти убийцу среди нескольких человек, но ещё труднее найти там, где
его вообще нет.
        А может, всё гораздо проще? Допустим, что человек, который не приезжал, внезапно умер от сердечного приступа или чего-то подобного. Это вполне возможно, но что случилось дальше? Почему тело непонятным образом очутилось в сарайчике, а на следующий день исчезло? Наверное, единственным человеком, кто знает, что тогда произошло, является Франсуа. Значит, необходимо присмотреться к нему внимательнее. Постой-ка, брат мусью!
        Кроме того, мне не даёт покоя Кассандра. Её вчерашнее поведение. Без детской робости, зато с бесстыдством, размером с санктуарий. Хотя, если учесть её беспризорное прошлое… Наверняка эта хрупкая девочка-эльф прошла огонь и воду. В страстную любовь юного создания к пожилому инвалиду я не верю. К тому же я не забыл, как Кассандра смотрела на меня невинными голубыми глазами и лгала, что никто в отель не приезжал. Умение лгать не моргнув глазом — важное умение в жизни беспризорника. Девочка-эльф? Нет, пожалуй, девочка-хамелеон. А что имел в виду Анибаль, называя Кассандру мертвецом? Мне нужно ещё раз с ним поговорить. Только что это даст? Сколько берёзу ни тряси, апельсины не упадут.
        Смотрю на часы. Половина одиннадцатого. Скоро обед. Пора двигать к дому. То есть к отелю. Поднимаю себя с места, двигаю. На улице пахнет мокрой листвой, резкий ветер от Гав-де-По холодит мне спину. Побыстрее наливаю исцеляющую воду в канистру — и на выход. Пробираюсь через спешащую к источнику толпу. За воротами на перекрёстке всё так же стоит на коленях нищий. Ну и ладно, пусть себе стоит. Мне он не мешает. Перевожу себя по Старому мосту на другой берег. Непривлекательная цыганка на замызганном коврике у перил улыбается мне, как старому знакомому. По причине нашего знакомства кидаю ей несколько мелких монет. За мостом останавливаюсь в нерешительности. Что выбрать? Идти по улице Грот до проспекта Маршала Фоша или вдоль реки? Других дорог к «Галльскому петуху» я не знаю, а блуждать в путанице незнакомых улочек не хочется. Решаю возвращаться в отель короткой дорогой вдоль реки. Сказано — сделано. Шагаю со скоростью маломощного шагающего экскаватора к своему зловещему холму.
        Новых постояльцев ещё нет, и мы обедаем в прежнем составе: мадам Луиза, мсье Франсуа, мадемуазель Кассандра, мсье Адольф, мсье Анибаль и я, мсье Вадим. Добавляю красок в общую картину. Сегодня на столе рыба с овощами. По итогам трапезы констатирую: в Германии порции крупнее, а вот вкусовые ощущения мельче. Лично мне больше нравится французская кухня.
        После обеда следует обязательный звонок Марины.
        — Халло!
        — Халло, родной! Как здоровье?
        — Здоровья столько, что могу прорасти сквозь асфальт.
        Марина довольно хихикает.
        — Что делаешь?
        — Перевариваю обед.
        — Знаешь, мне пришла в голову классная идея.
        Вообще-то я уже опасаюсь классных идей своей жены, поэтому осторожно интересуюсь:
        — Какая, золотко?
        — Сделай несколько хороших фотографий на память о Лурде. Санктуарий, крепость, отель. В общем, сам знаешь что.
        Я недовольно бурчу:
        — Не докучай мне с такими пустяками. И без этого хватает забот.
        Кажется, что вопрос исчерпан, но Маринка начинает подлизываться:
        — А для меня, дорогой? Ты же меня любишь? Ну, постарайся разочек. Всего десяток снимков.
        Когда супруга просит меня таким умильным голосом, я не могу устоять. Куда только девается моё врождённое упрямство и приобретённая удаль? Хватаюсь за последнюю возможность отказаться:
        — Мы забыли взять с собой фотоаппарат.
        Марина снисходительно укоряет:
        — Ну что ты, милый. Он лежит где-то в сумке.
        Вот чёрт! Я никак не могу привыкнуть к тому, что Марина ничего не забывает.
        — Значит, договорились? Соглашайся уже!
        Сдаюсь. Действительно, ни капли удали. А может, я подкаблучник?
        — О’кей. Я посмотрю, что можно сделать.
        Марина прощается. И слава богу, а то ещё вспомнит про таблетки.
        — Только не забудь. Ты же обещал. Чюсс!
        — Чюсс!
        С досадой отправляю себя искать в сумке фотоаппарат. Впрочем, я согласился на фотосъёмку исключительно из-за того, что мне внезапно пришла в голову собственная классная идея: сделать фото всех действующих лиц этой истории. А вы что подумали?
        Скрипучая лестница громко оповещает имеющих уши о том, что в «Галльский петух» прибыли гости. Из коридора доносится непонятный разговор на французском. Я узнаю только голос из туфлей. Значит, посиделки по-семейному в столовой закончены. Ладно, за ужином познакомлюсь с новичками. Кассандра говорила, что это какие-то бельгийцы и болгарин. Машинально барабаню пальцами по фотоаппарату. На моём тайном языке это означает: «Нужно обязательно попросить Анибаля достать мне семейный фотоальбом Камбрэ».
        Смотрю на часы. До ужина ещё есть время. Постановляю, не откладывая дело в долгий ящик, сейчас же найти блаженного. Постановил — исполняю. Спускаю себя по лестнице на первый этаж. На всякий случай заглядываю в гостиную. Анибаля там нет. В гостиной верховодит мсье Франсуа с Библией на коленях, распятием на шее и Иисусом в сердце. Почтенный волосатый кактус нацелил клюв своего багрового носа на телевизор и сердито ворчит. По-моему, не стоит так волноваться из-за пары полуголых певичек. А может, ему чудотворной воды налить?
        Вывожу себя на улицу, спускаю с крыльца на грешную землю. Здесь хорошо. На буках каркают вороны, запах зелени щекочет ноздри, пиренейский ветерок освежает мысли. Возле крыльца сверкает блеском стали и хрома тяжёлый мотоцикл. Настоящий «Харлей-Дэвидсон» — мотоцикл-легенда и голубая мечта каждого байкера. Возле пафосного моцыка возится с вещами квадратный коротышка, закованный в кожаную куртку, покрытую заклёпками. В этой непробиваемой куртке он напоминает обученный ходьбе булыжник. Рядом с байкером высится байкерша — неопределённого возраста, но симпатичная женщина с длинными светлыми волосами, распущенными по воротнику куцей кожаной курточки. На стройных ногах стильные сапоги с высокими каблуками. Ломким голосом женщина руководит действиями коротышки.
        — Бонжур!  — приветствую я новых постояльцев.
        — Бонжур, мсье!  — дружно откликаются байкеры.
        — Меня зовут Вадим Росс,  — представляюсь я.  — Я живу в отеле.
        — Жанна де Миньон, Жан де Миньон. Мы из Брюсселя.
        Аристократы, что ли? Я усмехаюсь про себя. Подумаешь «де Миньон»! Фу ты ну ты, ножки гнуты! Бельгийцы говорят что-то ещё, но для меня их речь слишком быстра, поэтому, выразив лёгкое непонимание, я махаю де Миньонам на прощание и исчезаю за углом. Прогуляюсь-ка на задах отеля. Глоток свежего воздуха мне не повредит.
        В сопровождении серых туч передвигаю себя со скоростью перегруженной улитки по заросшей тропинке к сарайчику. На моё счастье, грозного Адольфа не видно, и я отважно плетусь всё дальше.
        Прохожу несколько метров среди зарослей и почти натыкаюсь на Анибаля, широко шагающего мне навстречу с удочкой в руках. Дуралей появляется из кустов так внезапно, словно его отрыгнул холм. Увидев меня, он безотчётно пытается зарыться в свою одежду, но на нём только синий рабочий комбинезон, усеянный грязными пятнами.
        — Бонжур, Анибаль!
        — Бонжур, мсье.
        Парень робко улыбается и пытается меня обойти, но я преграждаю ему дорогу. Печенья у меня больше нет, поэтому я дружески предлагаю:
        — Хочешь, я дам тебе пять евро, Анибаль? Поверь, с деньгами жить намного веселее.
        Иллюстрирую свои слова заманчиво хрустящей купюрой.
        — Хочу.
        Мои слова были призваны мотивировать его предпринимательскую жилку, но глаза Анибаля загораются такой радостью, что я с сожалением думаю: «Эх, хватило бы и одного евро».
        — Я дам тебе пять евро, а ты принесешь мне ваши фотографии. Мадам Луизы, мсье Франсуа, Кассандры, Адольфа. Всех вас. Сделаешь?
        Анибаль нерешительно переступает с ноги на ногу.
        — Мама’ будет ругаться.
        — А мы ей не скажем.
        Выход найден. Анибаль облегченно вздыхает. Оказывается, как всё просто!
        — Хорошо.
        Он протягивает руку за пятёркой, однако я прячу её в карман.
        — Тогда я жду тебя в своей комнате. Принесёшь фото — получишь пять евро. О’кей?
        Нечаянная прелесть Анибаля в том, что бедолага не задает дурацких вопросов: «А зачем тебе наши фотки? А что ты будешь с ними делать? И вообще, какое тебе дело до семейства Камбрэ?» Попросил хороший человек, значит, надо. Лишь бы мама’ не ругалась.
        Расстаюсь с Анибалем и возвращаю себя в отель. Бельгийских байкеров у крыльца нет. Видимо, отнесли свой багаж наверх и сейчас осваиваются в номере. Едва успеваю отдышаться у себя на диване, как в дверь несмело стучат. Открываю. Анибаль пугливо входит и, как в прошлый раз, останавливается на пороге. В руках он держит потрёпанный пухлый альбом.
        — Спасибо, Анибаль. Вот твои деньги. Можешь купить себе много печенья.
        — Я коплю.
        — На что?
        — На подарок Адольфу.
        Я удивлён.
        — А что ты хочешь ему подарить?
        — Не знаю. Я же глупый.
        Анибаль показывает язык.
        Мне необходимо остаться одному, чтобы переснять фотографии, поэтому строго говорю слабоумному:
        — Я ненадолго оставлю альбом у себя. После ужина заберёшь. О’кей?
        — Хорошо.
        Больше я не хочу изводить себя его скудоумием; прощаюсь:
        — Оревуар!
        — Оревуар, мсье.
        Закрываю за Анибалем дверь на ключ, сажаю себя к столу, открываю фотоальбом. Неторопливо перелистываю картонные страницы, внимательно рассматривая картинки чужой жизни. Сначала идут старые чёрно-белые фотографии с обломанными углами, затем их сменяют современные цветные. Вот помолодевшая на полвека тётка Шарлотта с прабабкой бульдожки Стичи на руках. Вот безбородый Франсуа на своих двоих. Вот он и счастливая Луиза на свадьбе в Сете. А зубищи-то у неё и в молодости были будь здоров. Вот пригожий мальчик Адольф в матросском костюмчике. Фирменного злобного взгляда пока нет и в помине. Вот карапуз Анибаль, с неизменной улыбкой на огромной голове, доверчиво прижался к мамкиным коленям. Я смотрю на фото и грустно размышляю о том, почему же наши милые, с незамутнёнными глазками дети с возрастом часто превращаются в кровожадных типов, исподлобья глядящих на весь белый свет.
        Переворачиваю последнюю страницу альбома. Ни одной фотографии Кассандры в нём нет. Похоже, что их кто-то удалил. Кто? Вот тебе и ещё одна тайна семьи Камбрэ. Зато есть несколько снимков Жискара. Давно открытый мною закон всемирной компенсации работает и в Лурде. Этот закон гласит: если в этом месте чего-то нет, то обязательно найдётся что-то другое. Моряк с сигарой в зубах позирует на палубе большого белоснежного катамарана. Судно пришвартовано к набережной, вдоль которой тянется ряд невзрачных домишек. На набережной высажены пузатые, с растрёпанными верхушками, средиземноморские пальмы. Сет? Вытаскиваю фото из альбома. На обратной стороне написана дата и адрес. На всякий случай запоминаю. Потом откладываю альбом в сторону. Ясно, что если я хочу узнать о Камбрэ больше, нужно ехать в Сет и встретиться с Жискаром. Но как мне туда добраться? От Лурда до Сета добрых четыреста километров. По немецким меркам — край света. Да и по французским не ближе.
        Первый ужин без Камбрэ, но с новыми постояльцами «Галльского петуха» проходит совершенно в другом ключе. Больше нет напряженной тишины и ожидания чего-то ужасного. Какая там тишина! Де Миньоны болтают наперегонки, как поддатые телеведущие. Да к тому же Жан включает телевизор на полную громкость, будто без оглушительной рекламы Жанна не знает, каким средством лучше мыть унитазы. Хорошо ещё, что болгарин оказался не таким шумным. Его зовут Живко Пападопулосов. Впрочем, весёлые бельгийцы не могут договорить его невообразимую славяно-турецко-греческую фамилию до конца и сокращают её наполовину: Пападо. Пападопулосов не возражает. Длинная шея. Лысина. Навсегда печальные карие глаза у переносицы. Заторможенная реакция. Этот высокий неулыбчивый человек лет пятидесяти немного говорит по-русски и по-немецки. Немногословно сообщает о себе самое важное: бухгалтер из Варны, русский учил в школе, немецкий осваивал в Германии, где работал мойщиком окон. Сообщает и утыкается в свою тарелку. Какой-то он унылый овощ, хоть и Живко. А может, просто чем-то болеет и приехал сюда исцелиться?
        За ужином нас обслуживает одна Луиза. Кассандра не появляется. После обеда я её вообще не видел. В отсутствие строгого трезвенника мсье Франсуа мадам Луиза, любезно показывая зубы, ставит на стол бутылку кампари. Ура, долгожданный аперитив! Из болтовни де Миньонов узнаю, что они брат с сестрой. Очень богатые люди, увлекающиеся мотоциклами, путешествиями по Европе. Оба холостые. Категорически не хотят стареть, превращаться в солидных скучных буржуа с кучей сопливых ребятишек. Байкерские клубы, рок-фестивали, лёгкие наркотики — эта тема им всё ещё близка, несмотря на не юный возраст. В общем, скажи, как выглядит твой банковский счёт, и я скажу, кто ты. В этом году де Миньоны решили съездить в Испанию, а по пути посмотреть Францию. Они были в Тулузе и завернули в Лурд. Отсюда отправятся в Барселону.
        — Мы же с Жанной добрые католики! Как можно было проехать мимо Лурда и не поклониться святой Бернадетте?  — смеётся коротышка Жан.  — Это наш самый дальний вояж на юг по восточной границе Франции. До этого мы уже изучили всё атлантическое побережье от Бреста до Бордо.
        — А в Средиземноморье вы были?  — интересуюсь я, перекрикивая телевизор.
        — Само собой, мсье Росс! Два года назад месяц загорали в Ницце. Видели Марсель, Тулон, Монте-Карло.
        — Братик, ты забыл сказать, что сегодня утром мы заезжали в Сет. Он ведь тоже на Средиземном море,  — вставляет Жанна.
        — А ведь точно!  — хлопает себя по лбу Жан.  — Мы ещё в Сете были. Непрезентабельный городишко.
        — А туда зачем заезжали?
        — По дороге случайно узнали, что в Сет на несколько дней зашли знаменитые русские парусники. Вот и захотели на них взглянуть.
        — Что за парусники?
        — «Седофф» и «Крузенштерн»,  — с трудом выговаривает Жан.  — Как-то так. Эти кошмарные русские названия находятся за гранью добра и зла.
        Вздыхаю. В детстве я мечтал стать моряком.
        — Завидую вам. Я бы тоже хотел посмотреть эти корабли. Я ведь из России.
        — О-ля-ля! Мы с Жаном почему-то сразу так и подумали: мсье Росс — из России!  — восклицает Жанна.
        Пападопулосов не принимает участия в нашем разговоре. Он сосредоточенно ест картофельную запеканку, думая о чём-то своём, болгарском.
        Ужин готовится закончиться не менее приятно, чем начался. По просьбе Жана Луиза делает нам дижестив — чудесный коктейль из красного портвейна, бренди и яичного желтка.
        — О, я обожаю порто-флип!  — восторженно заявляет коротышка, наблюдая за тем, как зубастая Луиза ловко смешивает в шейкере ингредиенты коктейля со льдом.
        Когда перед каждым стоит рюмка, полная розового нектара, посыпанного тёртым мускатным орехом, Жанна с энтузиазмом предлагает:
        — Друзья! А не перейти ли нам в гостиную? Устроим шикарный светский вечер. Мсье Росс, мсье Пападо! Вы играете в баккара?
        Не дожидаясь нашего согласия, Жанна подхватывает свою рюмку и держит путь в гостиную. Цок-цок-цок-цок!  — цокают по керамическим плиткам пола её высокие каблуки. Я не умею играть в баккара, но волей-неволей тащусь следом за самоуверенной байкершей. Хочу посмотреть на светский вечер. И совершенно зря.
        В гостиной вместо шикарного светского вечера нас встречает аскетичный мсье Франсуа с пудовым распятием на груди, раскрытым Божественным Писанием в руках и религиозным безумием в глазах. Гостеприимный, как могила.
        — Камбрэ,  — звучно произносит старый Камбрэ, едва наша процессия оказывается в гостиной.
        — Очень приятно, мсье Камбрэ. Вы не будете возражать, если мы здесь сыграем партию в баккара?  — улыбается религиозному фанатику Жанна, устраиваясь в кресле за круглым столом.  — Жан, доставай карты!
        Жанна ставит рюмку с дижестивом на стол, грациозным движением вытаскивает сигарету, не подозревая, что нельзя соединять уголь, селитру и серу. Будет взрыв.
        — Святая Лурдская дева!  — оглушительно взрывается Франсуа, выкатывая глаза, покрытые сетью кровяных прожилок. Толстые стёкла очков превращают прожилки в уродливые красные пиявки, присосавшиеся к белкам.  — В этом непорочном месте пьянство запрещено! Так же как курение табака, азартные игры, разврат и прочие непотребства! Немедленно покиньте гостиную!
        — А где можно курить?  — задаёт вопрос Жан, тактично пряча за спину свою рюмку.
        — Если не боитесь продать бессмертную душу дьяволу, курите у себя в номере!
        Франсуа вопит так, как будто мы хотели в гостиной отведать крови христианского младенца. Я замечаю, что Пападопулосов уже испарился из гостиной. Словно успел надеть тюбетейку-невидимку.
        — Луиза! Где ты, старая скорлупа? Адольф! Кассандра!
        Первой на отчаянный зов старикана является зубастая Луиза. Шаркая ногами, она входит в гостиную, видит Жанну с сигаретой, рюмку на столе, укоризненно качает головой и голосом из туфлей объявляет:
        — Здесь нельзя пить спиртное и курить. У моего мужа астма.
        Жанна красиво поднимает брови и без всякой ажитации произносит своим ломким голосом:
        — Мне кажется, что вы выдуваете из мыши слона, мсье Камбрэ, но если нельзя, значит, нельзя. Предлагаю перенести светский вечер в нашу комнату. Жан, ты не против?
        Я восхищён выдержкой Жанны. Настоящая аристократка! Верно сказано: бриллиант, брошенный в грязь, остаётся бриллиантом, а пыль, поднятая до небес, остаётся пылью. Не помню, кто сказал.
        А вот и Адольф просовывает свой длинный подбородок в дверь. Он жадно разглядывает симпатичную Жанну. Злобный тип гнусно оживился, глаза светятся голодным блеском. Видимо, он не знает, что вечером все женщины кажутся красивыми. Чтобы узнать наверняка, нужно посмотреть утром. И кстати, дерьмо, даже политое дорогим одеколоном, остаётся дерьмом. Тоже не помню, кто сказал.
        В общем, шикарный светский вечер не удался. Мсье Франсуа показал нам, кто здесь есть ху. В баккара я не играю, настроение испорчено, поэтому оставляю рюмку с порто-флипом на столе и, несмотря на уговоры общительных бельгийцев, отправляю себя в свой номер. Поднимаясь по скрипучей лестнице, с горечью думаю о том, что мой удел — лишь изнурительные походы в санктуарий, опасные прогулки в заброшенном саду и тягостные беседы со скорбным разумом Анибалем. Ну и ладно.
        В коридоре на втором этаже я вижу Кассандру. Голубоглазка выходит с ведром и шваброй в руках из последнего пустующего номера. В ушах наушники плеера. Говорят, что встретить женщину с полным ведром к удаче. Меня осеняет одна классная идея. Впрочем, это моё субъективное мнение.
        — Халло, Кассандра!
        — Халло!  — машинально отвечает девчушка, но, видимо, вспомнив что-то неприятное, отворачивает от меня личико.
        — У меня к тебе просьба. Ты не могла бы вызвать на утро такси? Слышишь меня?
        Кассандра снимает наушники и спрашивает обиженным тоном:
        — Зачем вам такси?
        Это, конечно, не её дело, но ведь каждая нормальная женщина обязательно лезет не в своё дело, поэтому я кротко отвечаю:
        — Хочу поехать в Сет.
        Кассандра с проснувшимся любопытством смотрит на меня.
        — Зачем вам в Сет?
        — Посмотреть знаменитые русские парусники «Седов» и «Крузенштерн». Они сейчас стоят в Сете. Я с детства мечтал их увидеть.
        Годится ведь как предлог? Кассандра неожиданно предлагает:
        — Я могла бы сама вас туда отвезти, мсье Вадим. Мне бы тоже хотелось посмотреть на эти парусники.
        Я удивлён. Оказывается, девочки-эльфы интересуются парусниками? Никогда бы не поверил!
        — У тебя есть машина?
        — У Адольфа есть пикап. Я договорюсь с ним.
        Я в нерешительности.
        — Я бы не хотел, чтобы Адольф знал о моей поездке.
        Кассандра лучезарно улыбается. Совсем как раньше.
        — Не беспокойтесь, мсье Вадим. Он ничего не узнает. Я что-нибудь придумаю. Ну, совру чего-нибудь.
        Вот в этом я не сомневаюсь. Ладно, так тому и быть. Пусть златовласая Кассандра будет моим билетом в Сет. Договариваемся о технических деталях завтрашней поездки. Прочный союз заключен.
        — Чюсс!
        — Чюсс!
        Запираюсь в своём номере. Чувствую, насколько я выдохся. В изнеможении роняю себя на диван. Зачем я еду в Сет? Любоваться старыми парусниками? Конечно нет. Чтобы внести смятение в ряды неизвестных врагов.
        Поднимаю себя одной только силой воли, натягиваю футболку, смоченную в священном источнике, устраиваю бессильное тело в постели. Глаза закрываются сами собой. Оревуар, среда!
        Глава 9
        Бонжур, четверг!
        Впрочем, ещё утро. Мрачное, как вдовья вуаль. Семь часов. Пустынное шоссе. Прохладно, ветрено, дождливо. Чёрные тучи упорно ползут следом за нами в Сет, время от времени принимаясь поливать раскисшие поля. Я сижу рядом с Кассандрой в кабине супермощного «Форда» семидесятых годов прошлого века и с любопытством наблюдаю, как она, закусив губу, управляет здоровенным фермерским пикапом. Вот никогда бы не подумал, что у Адольфа найдётся такой крутой тачан. В нём всё по-взрослому: восьмидюймовые диски, брутальный передок с бабушкоотбойником, дуга безопасности за кабиной, грязные красные борта, агрессивный рёв двигателя. Настоящий танк выходного дня.
        — Кассандра, не гони так!  — кричу маленькому водителю большой колымаги.  — На этом монстре нельзя ехать больше ста километров в час!
        — Почему?  — удивленно скашивает на меня неправдоподобно голубой глаз Кассандра.  — Я не видела здесь знаков ограничения скорости.
        — Мой ангел-хранитель не успевает!
        Кассандра снисходительно улыбается мне, точь-в-точь, как дурачку Анибалю.
        — Что ты сказала Адольфу? Зачем тебе понадобилась машина?
        — А зачем вам это знать?  — строптиво спрашивает вредная особа.
        — Просто до кучи моих энциклопедических знаний.
        — Я сказала, что отец велел привезти дрова для сауны. Мы каждую неделю ездим за ними на лесопилку.
        — И Адольф не удивился, что ты хочешь поехать одна?
        — Я уже ездила одна. На лесопилке есть рабочие. Они сами загружают машину.
        — А почему Адольф не поехал?
        — Ему нельзя. Его лишили водительских прав на год.
        — А у тебя-то есть права?
        Кассандра звонко хохочет:
        — Откуда? Мне же только что исполнилось восемнадцать. Но Камбрэ на это наплевать.
        Упс! Я ещё раз убеждаюсь, что эта милая девочка-эльф склонна к авантюризму и обману. Замолкаю. Смотрю на мокрую дорогу. О правах нужно было беспокоиться раньше. Теперь уже поздно пить боржоми.
        В облаке водяной пыли несёмся к Средиземному морю. Наша неубиваемая, почти как «уазик», телега для дров минует Тарб, Сен-Годан, Мюре. Скоро Тулуза — столица региона Юг — Пиренеи, департамента Верхняя Гаронна и четвёртый по величине город Франции. Знакомые места: покрытые лесом недогоры, зелёные луга, бурые пашни, одноэтажные крестьянские дома. По этой дороге в прошлую субботу мы с Мариной и Сашей катили в Лурд. Прошло пять дней, а кажется, словно целый месяц: столько всего произошло за это время.
        — Давайте остановимся в Тулузе и поедим,  — предлагает Кассандра.
        Киваю. Мы сбежали из «Галльского петуха» до завтрака, поэтому необходимо где-нибудь подкрепиться. Достигаем окраины Тулузы, и Кассандра сворачивает к придорожному кафе. Тяжело отдуваясь, пикап замирает на парковке. В этот момент хляби небесные окончательно разверзаются. Сверху на нас обрушивается настоящий водопад. Тем не менее я непоколебимо собираюсь открыть дверцу, но Кассандра останавливает меня:
        — Оставайтесь в машине, мсье Вадим. Вам незачем мокнуть. Я сбегаю и принесу завтрак. У меня есть зонт.
        Обидно-досадно, но ладно. Отбросив гордость, уступаю. Ведь непоколебимость — это признак фанатизма и упёртости. Всё равно я не могу быстро передвигаться в пространстве, а у Кассандры есть зонт.
        Девушка выбирается из пикапа, раскрывает над растрёпанной золотоволосой головёнкой большой пёстрый зонт и бросает вызов ливню. Через десять минут она возвращается обратно, нагруженная бумажными пакетами.
        — Вот, взяла сэндвичи с сыром, сладкие пончики, кофе «три в одном»,  — перечисляет Кассандра.  — Устроим пикник на коленках?
        Просто фантастическое угощение для голодного писателя, но меня интересует другое:
        — Где ты взяла этот зонт?
        — В нашем гараже. Погода скверная, я и прихватила его с собой. А что?
        — Точно такой же зонт был у того человека, которого я видел мёртвым в сарайчике.
        Кассандра с недоверием смотрит на меня.
        — Дай его сюда.
        Девушка вытаскивает мокрый зонт из-под сиденья и протягивает мне. Я внимательно осматриваю загадочную вещицу, открываю и закрываю её. Просторная кабина пикапа позволяет. Зонт как зонт. Самый обыкновенный. Не новый, но и не старый. Никаких ярлыков, повреждений, отметок.
        — Вы уверены, что это тот самый зонт, мсье Вадим?
        — Не уверен, но выглядит он точно так же. Такой же размер, цвет, узор.
        — Все зонты выглядят одинаково. Давайте лучше завтракать!
        И то верно. Прячу зонт обратно под сиденье, снимаю крышку с пластикового стаканчика с горячим кофе, беру сэндвич с сыром, ем. Недовольно ворчу:
        — Жаль, кетчупа нет. Сэндвичи без кетчупа — это как гейши без саке — деньги на ветер.
        Кассандра смеётся, а я тем временем думаю о том, что вот ведь какая ирония судьбы. А если бы дождя сегодня не было? Так бы и валялся зонт в гараже. Я не верю в совпадение. Думаю — это тот самый зонт. Любопытно, кто его принёс в гараж?
        Закончив наш пикник на коленках, трогаемся в путь. Кассандра опять разгоняет американского ветерана до ста километров. Почти летим над нешироким шоссе. Огромный красный капот с шелестом рассекает водяные потоки. Эти два метра жизни впереди тебя успокаивают.
        Проехав Каркассон, Нарбонн, Безье, мы, наконец, оставляем позади себя печальный и неустроенный мир дождя. Теперь с ясного неба нам светит солнце. Жизнь определённо налаживается. Прикидываю, на каком языке я буду разговаривать с Жискаром. Французским-то я почти не владею. Впрочем, Жискар — моряк, а моряки, как правило, знают много языков. Я немного говорю по-английски. Возможно, он знает немецкий? Но захочет ли он со мной встретиться? Тётка Шарлотта сказала, что брат-моряк давно не ладит с братом-отельером. Машинально постукиваю кончиками пальцев по сиденью. На моём тайном языке это означает: «Поглядим — увидим».
        Следуя указателю, Кассандра сворачивает с шоссе на дорогу, ведущую к Сету. Рабочий день уже в полном разгаре, и навстречу нам один за другим ползут грузовики. Мы догоняем такого же пыхтящего работягу, и Кассандра вынуждена сбавить скорость. Дорога состоит всего из одной полосы в каждую сторону. Разделительного барьера на ней нет. Пикап сердито рычит, но напрасно. Здесь не разгонишься.
        Появляются признаки близкого моря: какие-то небольшие водоёмы с мусором, плавающим в мутной воде, ржавые посудины на берегу, склады с причалами. Переезжаем несколько мостов. А вот и сам Сет выплывает из вод. Дорога превращается в узкую улицу, застроенную непритязательными зданиями. Из-за крыш торчат корабельные мачты.
        — Смотрите, мсье Вадим, море!  — вскрикивает Кассандра.
        Смотрю. Действительно, впереди видно бескрайнее серое пространство, незаметно переходящее в перламутр неба. Зрелище такого количества литров воды наполняет меня восторгом. Грандиозно! Это же Средиземное море! Я ведь в детстве мечтал стать моряком.
        — Куда теперь рулить?  — отвлекает меня Кассандра от радостных переживаний. Пикап едва ползёт среди домов.
        — К морю. Где-то там должны быть наши парусники.
        Логично? Кассандра отчаянно крутит руль «Форда», чтобы вписать громадину в крутые повороты. Сет — городок тесный. В нём нет места для сибирских просторов. Даже для пиренейских нет.
        Вскоре улица выводит нас на набережную. Дальше проезд закрыт. Здесь начинается пешеходная зона с пальмами. Слева Кассандра замечает небольшую автостоянку и ловко втискивает пикап между легковушек. Она выключает двигатель, сдувает прядь волос, упавшую на глаза, поворачивается ко мне.
        — Приехали, мсье Вадим. Дальше мы пойдём пешком.
        Покидаем нашего ещё бодрого для своих лет американца. Я вешаю через плечо футляр с фотоаппаратом, Кассандра надевает большие солнцезащитные очки, мы берёмся за руки и шагаем по набережной в сторону корабельных мачт. В Сете дождя нет и не было — асфальт сухой. Греет солнце. С моря дует солёный ветер. Чайки в небе громко переговариваются по-французски. Народ вокруг тоже. И мне всё здесь нравится.
        — Вон ваши парусники!  — показывает Кассандра на два больших судна, стоящих корма к корме. Они бросаются в глаза даже отсюда. Высоченные мачты с паутиной канатов. Корпуса выкрашены чёрной краской. Один — с двумя широкими белыми полосами, другой — с узкими. Это российские барки «Седов» и «Крузенштерн». Неподалёку от них сливается с волнами неприметный серо-голубой военный корабль под французским флагом. Я не обращаю внимания на прославленные парусники. Я разглядываю белоснежный катамаран, пришвартованный к набережной в нескольких десятках метров от нас. Катамаран Жискара Камбрэ.
        — Какой смешной кораблик,  — удивляется Кассандра, когда мы подходим к катамарану.
        — Встань рядом с ним. Я тебя сфотографирую,  — говорю своей спутнице.
        Кассандра принимает эффектную позу: отставляет далеко в сторону правую ногу, а левой рукой подпирает бедро.
        — Так пойдёт?
        — О’кей. Замри. Снимаю.
        Я делаю пару кадров. Когда вернусь в отель, сравню этот катамаран с тем, что на фотографии из семейного альбома Камбрэ.
        Пока Кассандра придирчиво рассматривает себя на экранчике фотоаппарата, я вспоминаю адрес, записанный на обратной стороне того снимка. Проверяю взглядом ближайшие дома. Так и есть. Как раз напротив катамарана находится некое заведение с заманчивым названием «Увлекательные морские прогулки». Наверное, мне туда.
        — Фотки супер! Ну, что вы стоите, мсье Вадим?  — хватает меня Кассандра за руку и тянет за собой.  — Идёмте же скорее к парусникам!
        Приходится подчиниться. Подходим к российским судам. Они действительно огромны. На высоких кормах красивой кириллицей написано: «Седов 530 Мурманск» и «Крузенштерн Калининград 1795». Палубы заполнены нарядными французами и российскими моряками в форменной одежде. С набережной на каждый барк ведёт трап. К трапам тянутся длинные очереди любопытных, желающих осмотреть корабли. У трапов весело сверкают сахарными зубами негры-контролёры. В сторонке продают входные билеты. Многолюдно, шумно, реют флаги, откуда-то доносятся звуки музыки.
        — А чем эти корабли знамениты?  — спрашивает меня Кассандра.
        — Это самые большие парусные суда в мире. Оба имеют по четыре мачты. «Седов» построен в Киле в марте двадцать первого года и назван при спуске на воду «Магдалена Винен два». «Крузенштерн» построен в двадцать пятом, спущен на воду в двадцать шестом. Тоже в Германии, в Бремерхафене. Назван «Падуя». После Второй мировой войны они были в качестве репараций переданы Советскому Союзу, переименованы и стали использоваться как учебные суда. Неоднократно занимали первые места в парусных регатах. Многие поколения советских, а теперь уже российских моряков ходили на них в кругосветные плавания.
        — А мы поднимемся на палубу?
        — Конечно. Сходи, купи билеты, а я пока тебя здесь подожду. Устал немного.
        Даю Кассандре двадцать евро, и она, обрадованная, смешивается с густой толпой. Обманываю девчушку, конечно, но иначе никак. Убедившись, что златовласка меня не видит, потихоньку веду себя обратно к катамарану. Мне трудно находиться в скоплении людей. Их хаотичное движение отвлекает меня, я теряю концентрацию, и моё своевольное тело так и норовит столкнуться с каким-нибудь зевакой. Вроде начинающего велосипедиста, которого притягивает каждый встречный столб.
        Кое-как выбираюсь из толкучки. Ну, всё, дальше будет легче. Направляю себя прямиком в «Увлекательные морские прогулки». Вхожу, над головой звенит колокольчик. Мне улыбается пухленькая тёмноволосая девушка, сидящая за конторкой с книжкой.
        — Бонжур, мсье! Чем я могу вам помочь?
        — Бонжур. Я хотел бы увидеть мсье Жискара Камбрэ.
        (Эту фразу на французском я выучил заранее.)
        — Как ваше имя, мсье?
        Называю себя.
        — Одну минутку, мсье!
        Девушка исчезает в недрах бюро. Не успеваю затосковать от одиночества, как она появляется снова и делает приглашающий жест.
        — Проходите сюда. Патрон вас сейчас примет.
        Говорю себе, что это, наверное, хороший знак. Прохожу.
        В кабинете меня встречает патрон — Жискар Камбрэ. Я сразу узнаю старика. Жискар такой же крупный, как Франсуа. Но без инвалидной коляски и очков. Длинное, загорелое до черноты, обветренное лицо. Орлиный нос. Потрескавшиеся губы. Короткая бородка, но если ему прилепить к подбородку метр серой ваты, а к вискам по двадцать сантиметров, то получится вылитый мсье брат. Жискар сверлит меня выцветшими глазами под насупленными косматыми бровями и, не предлагая сесть, хмуро спрашивает по-английски:
        — Хотите покататься на катамаране, сэр?
        — Нет.
        — А чего тогда вам надо?
        — Поговорить.
        — О чём?
        — О вашем брате и племяннице.
        — А кто вы такой? Интерпол?
        — Нет. Я из России. Живу в отеле вашего брата.
        Жискар приподнимается с места и рявкает:
        — А, вездесущая рука Москвы?! Убирайтесь отсюда!
        Владелец катамарана явно не настроен на общение. Ну, что ж. Делать нечего. Разворачиваю себя и поскорее хватаюсь за ручку двери, чтобы не упасть. Этого ещё не хватало!
        — Постойте! Что вы хотите знать о моей родне?
        Сжав зубы от злости, разворачиваю себя обратно. Жискар по-прежнему сверлит меня враждебным взглядом. Вот ведь старый засранец! Но я тоже не сладкий сахар.
        — Что это вы вдруг? Почему такая резкая смена настроения?
        Жискар примирительно бурчит:
        — Сам не знаю. Могу же я передумать. Виски пьёте?
        — Пью, когда нужно.
        — А я пью, даже когда не нужно. Садитесь, мистер.
        Поблагодарив, занимаю собой удобное кресло с обивкой в мелкий голубой цветочек.
        — Женевьева!  — гаркает Жискар.
        Мгновенно появляется темноволосая девушка.
        — Виски, лёд и содовую. Вы курите сигары, мистер?
        — Вообще не курю.
        — Ни сигар, ни сигарет не надо, Женевьева. И не беспокоить меня сорок минут!
        Молча жду обещанного виски. Жискар тоже не торопится продолжать беседу. Женевьева приносит бутылку «Джек Дэниелс», с усердием разливает виски по стаканчикам со льдом, добавляет точно отмеренное количество содовой и закрывает за собой дверь. Видно, что девушка знает вкусы своего капризного патрона. Повинуясь жесту Жискара, поднимаю свой стаканчик. Прощай, печень. Прости, я в очередной раз приношу тебя в жертву обстоятельств. Вспоминаю любимое четверостишье Марининого брата Феди: «Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро! То тут сто грамм, то там сто грамм, на то оно и утро!»
        Жискар одним махом опрокидывает свой стаканчик в рот; требовательно смотрит на меня. О’кей, я следую его примеру. Отдышавшись, начинаю:
        — Мсье Камбрэ…
        Жискар перебивает меня не допускающим возражения тоном:
        — Называйте меня капитан Камбрэ, мистер. Вот вы спросили, почему я передумал. Хотите знать правду? В этом проклятом Сете со скуки можно сойти с ума.
        — И как же вы боретесь со скукой?
        — С помощью виски или катаю идиотов на дурацком катамаране. Как паршивый таксист!
        Всё ясно. Тяжела и неказиста жизнь французского таксиста. Вот тебе и золотой миллиард! Тем не менее разговор постепенно завязывается. Я не спешу. Ведь скучающий капитан Камбрэ подарил мне целых сорок минут!
        Через четыре часа, пошатываясь, вывожу себя на улицу. Я насквозь провонял крепкими сигарами, дышу вонючим перегаром, голова какая-то неудобная, как набитый до отказа мусором круглый чемодан, но моя жертва была не напрасна. Имею право быть приятно взволнованным. Капитан Жискар поведал мне много интересного. В кармане лежит визитная карточка некоего Пауля Гутентага, частного детектива из Пирмазенса. Я не знаю, где находится этот Пирмазенс, но узнаю. В прошлый четверг Гутентаг приходил к капитану Жискару и расспрашивал о Кассандре Камбрэ.
        Когда я добираюсь до пикапа, меня встречает Кассандра. Глядя на её обиженное личико, мне на ум приходят строки Тютчева: «Пламя рдеет, пламя пышет, искры брызжут и летят»[8 - Ф.И. Тютчев. «Пламя рдеет, пламя пышет…»]. Девочка-эльф сердитым движением гасит сигарету и набрасывается на меня:
        — Куда вы делись, мсье Вадим?! Я чего только не передумала!
        Делаю покаянное лицо. Когда врёшь, нужно быть естественным. Такое правило.
        — Прости, Кассандра. На свежем воздухе меня всегда охватывает повышенная сонливость. Сам не заметил, как задремал в сторонке на лавочке.
        — Ага, и проспали четыре часа! Супер! Врёте ведь? Дурочкой меня считаете? Специально от меня избавились, да?
        — Ну что ты. У тебя слишком богатое воображение. Зачем мне нужно от тебя избавляться?
        — Чтобы напиться в одиночку! От вас разит, как от винной бочки. Никогда бы не поверила, что вы такой. Неужели все русские пьяницы?
        Виновато говорю, дыша в сторону:
        — Пардон. Я выпил всего пару рюмочек. Просто чтобы окончательно проснуться. А потом пошёл тебя искать.
        — Зачем меня искать? Это я вас везде искала! Не было вас ни на какой лавочке!
        Смотрю на Кассандру с выражением предельной искренности. Сильнее не получается. Я же не Иннокентий Смоктуновский.
        — Ну не будь такой злюкой. Не выпячивай подбородок из-за ерунды. Я не хотел, чтобы ты беспокоилась. Правда. И дурочкой тебя не считаю. Лучше поехали домой, фантазёрка.
        Надув губки, Кассандра заводит «Форд» и рывком трогает его с места.
        Белый день уже утратил свою значимость, когда мы подъезжали к «Галльскому петуху». Яркие краски закатного неба совсем потухли. Свинцовая мгла быстро окутывает холм, на котором возвышается одинокий отель. Дождя нет. Тихо. Даже птицы молчат. Спят, наверное. Лишь заупокойный плач стылого ветра и тревожный шелест буков нарушают безмолвие городской окраины.
        Кассандра высаживает меня у крыльца, а сама сворачивает за дом, в гараж. Я знаю, что гаражные ворота находятся в противоположном торце длинного здания. К ним ведет порядком разбитая асфальтированная дорога. Между прочим, за весь обратный путь Кассандра не сказала мне ни слова. Обиделась. Ну и ладно. На сердитых воду возят, говаривал мой отец.
        В доме темно, но дверь ещё не заперта. В офисе горит настольная лампа. Усмехаюсь: мсье Франсуа дожидается свою непутёвую дочь. Медленно поднимаю себя по скрипучей лестнице в номер. Отпираю дверь, вхожу, зажигаю свет и сразу замечаю посреди стола небольшой листок бумаги. Когда я уезжал, никаких листков там не было. Беру его в руки. На листке напечатано короткое сообщение на немецком языке: «Встреча сейчас. Берег. Срочно. К.». Странное сообщение. От Кассандры? Но я же только что с ней расстался!
        Однако ничего не поделаешь, нужно идти. Не важно, что у меня с девочкой-эльфом опять натянутые отношения. Да и крепкое виски капитана Камбрэ продолжает действовать. Убираю фотоаппарат в сумку, одеваю себя потеплее и снова скриплю расшатанной лестницей. Спускаю себя с крыльца и устало тащусь по каменной дорожке к Гав-де-По. Чтобы не наткнуться на какую-нибудь зловредную ветку, вожу руками перед лицом. Вот среди деревьев чернеет покосившийся сарайчик. Обхожу его и топаю дальше под холм. Едва могу разглядеть тропинку в густых зарослях. Так далеко от отеля я ещё не бывал. Тропинка заканчивается возле широкого бревенчатого помоста. Помост немного выступает над рекой, и с него, видимо, удобно рыбачить.
        Оглядываюсь вокруг. Пусто. Кроме меня, на берегу никого нет. Ругая себя за доверчивость, ступаю на неровный помост. Брёвна скользкие после дождя, но меня неудержимо тянет посмотреть на ночную реку. Осторожно подхожу к самому краю помоста, стараясь сохранять баланс. Вглядываюсь в непроницаемую воду. И не вижу ничего. Темно ведь. Только слышу плеск волн да кваканье лягушек.
        Внезапно у меня за спиной раздаётся слабый шорох. Краем глаза замечаю чью-то тень, но обернуться не успеваю. Сильнейший толчок в спину, и я с испуганным воплем лечу в реку. Какой уж тут, к чёрту, баланс! Ледяная вода накрывает с головой, обжигает, как огонь, льётся в нос, рот. Мамочка, спаси меня! Я тону!
        Глава 10
        Мне снится плохой сон. Я бегу во мраке по сырому подземелью. Надо мной нависают низкие кирпичные своды бесконечного тоннеля. Они становятся всё ниже, стены всё у’же. С потолка мне за шиворот капает вода. Здесь зябко, как в Лурде. Я же был в Лурде, нет? Впереди прыгает большой лохматый комок. Это собака. Напрягая все силы, я гонюсь за ней, но никак не могу догнать. Интересно, а зачем я гонюсь за этой собакой? Не знаю. Знаю только, что от этой псины сейчас зависит моя жизнь. Ведь за мной охотится ночное чудовище. Но при чём здесь собака? В моей зловещей истории нет никакой собаки. Хотя неправда — есть одна взрослая французская бульдожка и сколько-то там её щенков. Собачья стая во главе с тёткой Шарлоттой. А может быть, это собака из следующей зловещей истории? Не дай бог!
        Я вскрикиваю от страха, вздрагиваю всем телом и просыпаюсь. Открываю глаза. Я в своём номере в «Галльском петухе». Сквозь розовые гардины светит солнце. С облегчением перевожу дух. Да здравствует утро — истребитель ночных чудовищ!
        С трудом усаживаю себя в мокрой от пота кровати. Невольно морщусь от боли в груди. Внутри будто горит костёр. Дышу с трудом. На плечах вместо головы чугунный котёл, наполненный туманом. Наверное, у меня высокая температура. Погружение в холодную пучину Гав-де-По не прошло даром.
        Ясно, что кто-то с помощью глупой записки заманил меня на берег, чтобы поиграть на своём поле. У него это замечательно получилось. Пока я, как глупец, глазел на воду, неизвестный злодей неслышно подкрался сзади и одним ударом отправил меня знакомиться с местной аквакультурой.
        Тело сотрясает дрожь. Это нервы: заново переживаю вчерашний инцидент. Разумеется, я не Ихтиандр с жабрами за ушами, но плавать умею. Просто не ожидал, что здесь так глубоко и настолько сильное течение. Молча борюсь за жизнь. Не дождётесь, гады! Кое-как всплываю на поверхность. Помост близко, но я не могу до него дотянуться. Бурный поток старается отнести меня на середину реки, а там мне точно конец. Намокшая одежда тянет на дно, я быстро теряю силы. Как страшно жить! Вы не находите?
        — Держите, мсье Вадим! Хватайтесь за ремень!
        Мёртвой хваткой вцепляюсь в кожаный ремень, невесть откуда взявшийся перед моим мокрым носом. Одним движением обматываю ремнём кисть. Теперь на течение можно не обращать внимания. У меня появляется шанс добраться до проклятого помоста. На радостях обретаю второе дыхание и медленно приближаю себя к брёвнам. Вот они уже почти над головой. Впиваюсь пальцами в гнилое дерево. Едва чувствую, как моё онемевшее запястье обхватывают маленькие ладошки и тянут вверх. К жизни.
        Я не помню, как взобрался на помост. Память из милосердия отключилась в эти минуты. Когда немного прихожу в себя, оказывается, я лежу на влажных холодных брёвнах. Трезвый, как стёклышко. Кассандра стоит рядом на коленях и энергично растирает мне руки.
        — Спасибо, Кассандра. Ты — настоящий друг. Ещё бы немного — и жизнь была, плутовка, такова,  — шепчу я своей спасительнице по-русски. Я еле шевелю губами. На немецкий язык сил нет.
        — Вы можете идти, мсье Вадим?
        Откуда я знаю, что я сейчас могу? Впрочем, можно попробовать. Машинально постукиваю замёрзшими пальцами по помосту. На моём тайном языке это означает: «Будь мужественным и стойким, недотёпа».
        — Вам нужно в тепло, мсье Вадим. Вы замёрзли. Вставайте,  — взволнованно торопит Кассандра.
        Она помогает мне подняться. Вода ручьём течёт с одежды, хлюпает в ботинках. Холода я уже не чувствую. Меня сотрясает неудержимая дрожь, зубы клацают.
        — Обопритесь на меня, мсье Вадим. Не бойтесь, я сильная.
        Я обнимаю Кассандру за узкие плечи, она меня за талию, включает маленький фонарик и ведёт по тропинке к «Галльскому петуху».
        — Что с вами случилось, мсье Вадим? Как вы оказались в воде?
        Стучу зубами в ответ:
        — Сам виноват. Нечаянно оступился и упал с помоста, растяпа. Мне очень неловко.
        Я решил скрыть, что кто-то пытался отправить меня на Ту Сторону. Из Яви в Навь. Пусть неизвестный злодей сидит только в моей голове.
        — А ты как оказалась на берегу?
        — Я шла из гаража в отель через сад. У меня с собой был фонарик. Я всегда его беру, когда на улице темнеет. Вдруг слышу крик у реки. Подумала, что что-то случилось с Анибалем или Адольфом. Помчалась сюда. Выбегаю на помост, а в воде вы захлёбываетесь. Совсем рядом. Я сняла пояс с джинсов и один конец бросила вам.
        — Если бы не ты, я бы утонул,  — выговариваю я непослушными губами, крепче стискивая плечи Кассандры.  — Ты, когда мчалась, никого не встретила в саду?
        — Нет.
        Дверь отеля уже заперта. В окнах света нет. Значит, мсье Франсуа тоже отправился спать. Кассандра нетерпеливо нажимает кнопку звонка. Долго не отпускает. Наконец дверь открывается. На пороге гремит костями Адольф с яростным лицом. Зря Кассандра его упомянула всуе. Вот он и появился.
        — Бонжур!  — пытаюсь я улыбнуться говнюку.
        Не обращая внимания на мои старания, Адольф что-то раздражённо бормочет, но я его не понимаю. Впрочем, и так всё ясно: «Какой вам ещё бонжур?! Уже ночь на дворе! Шляетесь тут. Добрым людям спать не даёте!»
        Одарив нас своим лучшим злобным взглядом, Адольф запирает дверь на засов и уходит. С помощью Кассандры поднимаю себя в номер.
        — У вас есть сухая одежда, мсье Вадим?
        Киваю. Я знаю, что в сумке лежит спортивный костюм. Марина ничего не забывает. А может, она обладает и даром предвидения?
        — Тогда переодевайтесь, а я мигом вернусь!
        Девушка стремительно исчезает. Пока её нет, я снимаю с себя всю одежду, насухо вытираюсь банным полотенцем и надеваю спортивный костюм. Замечаю, что на столе записки уже нет. Ну и ладно. Всё равно мне не до неё.
        Кассандра возвращается с большой кружкой в руках. Из кружки идёт горячий пар и терпкий винный аромат.
        — Пейте, мсье Вадим. Это самое лучшее лекарство от простуды.
        — Что за отрава?
        На остреньком личике Кассандры появляется обиженная гримаска.
        — Ну, вы скажете! Это превосходное красное вино из запасов тётки Шарлотты. С сахаром и пряностями. Я его хорошенько разогрела в микроволновке. Пейте осторожно, не обожгитесь.
        Выпиваю, одурманиваюсь. Вино действительно превосходное.
        — Теперь вам лучше, мсье Вадим?
        — Не знаю. Наверное.
        Какое уж там «не знаю». Меня всего колотит, мышцы сводит болезненными спазмами. Кассандра говорит, с сочувствием глядя на меня своими глазами небесного цвета:
        — Чтобы согреться, вы должны лечь в постель. Давайте, я вам помогу.
        Голубоглазка малютка проворно расправляет кровать. Сняв костюм, вытягиваюсь на прохладной простыне. Девушка накрывает меня толстым одеялом, но и под одеялом судороги продолжаются. Челюсти бьют барабанную дробь.
        — Закройте глаза, мсье Вадим.
        Кассандра тушит в комнате свет, несколько мгновений шуршит в густой тьме своими тряпками, забирается ко мне в постель и тесно прижимается. Я чувствую пламя её плоти, благоухание кудрявых золотых волос. Лежу, деликатно зажмурившись. Стараюсь не шевелиться, не дышать. Тренирую силу воли. Я дурак, да?
        — Милый, ну, чего же ты ждёшь? Ты ведь знаешь, что я не смогу тебе отказать. Иди ко мне.
        Кассандра принимается меня ласкать. Сначала нежными пальцами, потом, нырнув под одеяло, мягким ротиком. Эта восемнадцатилетняя девочка отлично знает мужское тело. Она настойчива, и вот — слаб человек!  — я подминаю её под себя.
        Кассандра дарит мне фантастический секс. Её любовный пыл способен растопить арктические льды. Задыхаясь, девочка-эльф шепчет в исступлении бесстыдные, грязные слова, от которых я хочу её ещё больше. Наконец, делаем первую остановку. Мои волосы слиплись от пота, но зато я больше не дрожу от холода. Сексотерапия помогла согреться.
        Подперев растрёпанную голову рукой, Кассандра лучезарно улыбается мне в темноте. Женщины становятся особенно красивы, когда занимаются любовью. Мужики противно пыхтят, кряхтят, сопят, задыхаются, а женщины в постели превращаются в великодушных королев, которые снисходительно одаривают собой примитивных самцов. Всего одним словом они могут создать или разрушить любую мужскую вселенную.
        — Почему ты такая счастливая?
        — Потому что, похоже, я вас люблю, мсье Вадим. А ты меня?
        — Люблю.
        Вдруг Кассандра хмурится.
        — А меня нельзя любить. Я приношу несчастье!
        Я ворчу притворно-недовольным тоном:
        — Нужно было заранее предупредить.
        — Я и предупреждаю.
        — Теперь поздно.
        — Почему это поздно?
        — Теперь я тебя уже люблю.
        Кассандра удовлетворённо смеётся.
        — А ты мне веришь, мой недоверчивый мсье Вадим?
        — В чём?
        — Что я тебя люблю.
        — Верю.
        Трогательная девочка. Я действительно почти поверил ей и даже себе чуть не поверил. Кассандра шаловливыми ручками напоминает, что прилегла ко мне не теоретизировать на тему «люблю не люблю», а заниматься практикой. Начинаем второй сеанс сексотерапии.
        — О, какой ты нежный! О, как ты можешь долго! Не жалей меня! Я твоя! Я хочу ещё! Ооо!
        Ну и тому подобный блуд…
        Под утро, чмокнув меня на прощание (Чао, мой герой!), Кассандра с охапкой одежды в руках на цыпочках убегает к себе наверх. Бесшумно закрываю за ней дверь. Поворачиваю ключ в замочной скважине так, чтобы его невозможно было вытолкнуть снаружи. Баррикадирую дверь стульями. Валюсь на влажную скомканную простыню, не остывшую ещё от жара наших тел. Засыпаю. Последняя мысль: «Интересно, а хватило бы у Кассандры сил, чтобы столкнуть меня в воду?»
        Я выспался, посмотрел плохой сон и вот теперь в состоянии нестояния сижу на развороченной постели. Как будто неудачно свалился в неё с луны. Раскаиваюсь: люди добрые! Я совершил безответственный, безнравственный поступок. Начертал позорнейшую страницу моей славной биографии. Я добровольно, без пыток, переспал с девочкой, годящейся мне в дочери. Почти ребёнком. Барабаню кончиками пальцев по одеялу. На моём тайном языке это означает: «Совсем берега потерял, инвалид-извращенец. Тебе лишь бы бабу потрахать!» Хуже ошибки могут быть только две ошибки. И я их обе совершил. Первая заключается в том, что я попался в ловушку, а вторая — незапланированный половой акт с Кассандрой. Кстати, вполне допустимо, акт — это ещё одна ловушка.
        От самокритики меня отвлекает сигнал мобильника. Переодеваясь перед роковой прогулкой к реке, я оставил его в куртке, в которой ездил в Сет. Теперь надоедливый аппарат имеет возможность изводить меня своим гудением сколько хочет.
        Поднимаю себя с кровати, доползаю до куртки, трясущимися руками вынимаю телефон из кармана. Это Марина.
        — Халло!
        — Халло, родной! Как ты там? Что-то мне твой голос не нравится.
        — Не обращай внимания. В нашем волшебном месте всё волшебно. Лурд стоит, санктуарий парит, я гуляю.
        — Извини, что не позвонила тебе вчера. Совсем замоталась. Работа, вешалки, Лукас…
        — Извиняю.
        — А я себе купила новое боди,  — хвастается Марина.  — Телесного цвета, очень эротичное. Когда вернёшься домой, надену специально для тебя. Я очень соскучилась.
        С недоумением смотрю на розовые гардины, спасающие мою комнату от яркого солнца. Сначала Кассандра, теперь вот Марина. Да что они, сговорились, что ли?! Я же после инсульта! Впрочем, сейчас апрель, весна. Цветы и женщины распускаются.
        — Ты сделал фото, как я просила?  — задаёт острый вопрос супруга.
        — Нет, но не переживай, золотко. Мне здесь жить ещё больше недели. Сделаю.
        — Смотри, не забудь. Тебя ведь пока не подтолкнёшь, ты даже не пошевелишься. Все вы, мужики, одинаковые.
        Я, конечно, возмущён (Не верьте ей! Это клевета!), но в спор с Мариной не вступаю. Каждый человек волен жить в собственном мире иллюзий и фантазий.
        — Сказал же: сделаю. Клянусь святой Бернадеттой!
        — А как тебе отель? Привык?
        — Постепенно привыкаю.
        Неожиданный стук в забаррикадированную дверь прерывает наш разговор.
        — Извини, дорогая. Ко мне пришли.
        — Ладно, тогда я прощаюсь. И не забывай принимать таблетки! Целую. Чюсс!
        — Чюсс!
        Хрипло спрашиваю дверь:
        — Кто там?
        — Откройте, мсье Вадим. Это я, Кассандра. Я принесла вам обед.
        Смотрю время: два часа дня, значит, завтрак и обед я проспал. Быстро облачаю себя в измятый спортивный костюм, разбираю баррикаду, отпираю дверь. Из сумрака коридора мне лучезарно улыбается девочка-эльф. Несмотря на бессонную ночь, свежа и ангельски хороша собой. На ней кокетливое короткое платьице, на ногах белые носочки, золотые кудряшки причёсаны, весёлые глаза сияют невероятной голубизной. В общем, ничего общего с высокомерным кредо: «Не для тебя цвела, не под тобой завяну!» В руках Кассандра держит поднос с тарелками.
        — Бонжур, милый! Ты проголодался?
        — Бонжур. Проходи.
        Кассандра вносит мой обед, ставит его на стол.
        — Я приносила тебе завтрак, но ты не открыл. Я решила, что тебе нужно дать отоспаться. На обед бифштекс с жареной картошкой и зелёным горошком. Ты любишь жареную картошку?
        — Спасибо, но я не голоден. Неважно себя чувствую. Вчера всё-таки простыл.
        Девушка озабоченно смотрит на меня, веселье исчезает из её глаз. Она щупает мой лоб.
        — Бедненький. У тебя температура. Напрасно ты встал. Сейчас же ложись обратно в постель. И обязательно надень футболку, пропитанную чудотворной водой. Твою одежду, побывавшую в реке, я заберу и постираю. В подвале оборудована прачечная.
        Пока Кассандра перестилает кровать, я натягиваю на себя лечебную футболку. Затем послушно занимаю место под одеялом. Поворачиваюсь на спину. Так удобнее смотреть в потолок. Девушка садится на край, берёт мою руку в свои.
        — Хочешь, я посижу с тобой немного?
        — Хочешь.
        Кассандра, поглаживая меня по руке, принимается рассказывать последние гостиничные новости:
        — Вчера в отель заселилась интересная пара из Испании. Впрочем, «она» не испанка. Мама Буэно родом из Венгрии, насколько я поняла.
        — Почему «мама Буэно»?
        — Не знаю. Это Жанна, та шикарная бельгийка, её окрестила. Ей подходит. Мама Буэно — крупная голосистая особа. Решительная и смелая, как атакующий носорог. Просто супер! Она явно старше своего мужа. Я слышала, как Жанна сказала своему брату: «Фи! Женщине в пикантном возрасте выходить замуж за мальчишку — это дурной вкус». А муж у мамы Буэно настоящий красавчик, между прочим. Вот его имя я не запомнила. Слишком длинно и сложно. Зато он умеет шевелить ушами!
        — И в чём же проявилась смелость мамы Буэно? Какие города она взяла?
        Кассандра звонко смеётся.
        — Эта потрясающая женщина добилась у Франсуа аперитивов и дижестивов! Заявила, что они находятся во Франции, вино входит в стоимость питания, так что будьте добры, уважаемые хозяева. Как отец ни вздымал Библию над головой, как ни пугал неотвратимой гибелью и адскими муками на том свете, на маму Буэно ничто не подействовало. Теперь к услугам постояльцев белое, красное, розовое вино, бренди и портвейн. А вечером испанцы с бельгийцами в гостиной курили и играли в карты! Тоже мама Буэно потребовала за свои деньги. Отец сначала молчал, как могильный камень, а потом, не выдержав табачного дыма и веселья, укатил в офис. Представляешь?
        — Мсье Франсуа сильно тебя ругал из-за нашей поездки в Сет?
        Кассандра делает пренебрежительную гримаску.
        — А, ерунда! Забудь. Я наврала ему, что поехала на лесопилку, но старый пикап сломался за городом. Мобильник я забыла в отеле, поэтому весь день ждала на лесной дороге, пока кто-нибудь мне не поможет. Больше Адольф выступал.
        — А он-то почему?
        — Что обманом увела его драгоценный драндулет. Ерунда! Тоже забудь.
        — Мсье Франсуа не спрашивал про меня?
        — Спрашивал, почему ты не выходишь из комнаты. Я сказала, что ты случайно свалился в реку, простыл и заболел.
        — И как он отреагировал?
        — Перекрестился и буркнул: «Вот неуклюжий чёрт!»
        Под лёгкое журчание голоска девочки-эльфа я на секунду прикрываю глаза. Тут же открываю. Я один. Кассандры нет. Комнату наполняет прозрачный полумрак. За розовыми гардинами совсем темно. Значит, уже вечер. Я проспал весь день, зато сейчас чувствую себя гораздо лучше. Жара больше нет. Туман в голове-котле растаял без следа. Костёр в груди почти угас. Мне хочется есть — верный признак надвигающегося здоровья. Пора лечиться.
        Поднимаю себя с постели, проверяю дверь. Так я и знал: она не закрыта на ключ. Закрываю, снова баррикадирую стульями. А что? Неизвестный злодей едва не спустил меня в унитаз. Впредь нужно быть осторожнее. Мёртвый, я себе пользы не принесу. На столе стоит нетронутая аптека. Что там говорила Кассандра? Бифштекс с картошкой? Смотрю: есть ещё салат, сыр, масло, хлеб. Все лекарства красиво разложены по тарелкам. Это как раз то, что мне нужно. А дижестив у меня свой. Впрочем, кофе не считается дижестивом.
        Сажаю себя к столу и плотно занимаюсь своим здоровьем. Ничего, что пища остыла. Всё равно вкусно и питательно. Параллельно размышляю о том о сём. К примеру, прикидываю, кто из обитателей «Галльского петуха» достаточно высок, чтобы толкнуть меня в спину на уровне лопаток. Франсуа? Вполне в состоянии, если встанет с инвалидного кресла во весь рост. Долговязый Адольф сможет запросто. Анибаль тоже. И болгарский мсье Пападо в зоне риска. Коротышка Жан де Миньон достанет мне до плеч, только если высоко подпрыгнет. Его элегантная сестра, конечно, может отправить малознакомого мужчину в ледяную воду, но ни за что на свете не станет этого делать — это неприлично. Луиза и Кассандра отпадают. Тётка Шарлотта вообще вне игры. Кто ещё? Потрясающей мамы Буэно с красавчиком мужем, умеющим шевелить ушами, я пока не видел. Короче, кандидатов в неизвестные злодеи не так уж мало.
        Окончив курс лечения и частично возродившись, достаю из сумки фотоаппарат, проверяю снимки. Фотографий нет. Ни одной. Пока я нырял в Гав-де-По, кто-то побывал в моём номере, стащил записку со стола и стёр содержимое фотоаппарата. А может, это сделала Кассандра? Но зачем? И потом, скорее всего записку взял тот, кто её и положил, а златовласка с утра до вечера была со мной. Вспомнив о подарке капитана Камбрэ, не спеша бросаюсь к куртке. К счастью, визитка Гутентага цела. На ней указан адрес детективного агентства в Пирмазенсе, номера телефонов: двух стационарных и сотового. Сначала я звоню на сотовый. «Набранный номер не отвечает или заблокирован»,  — вежливо сообщает мне мой мобильник. О’кей. Затем набираю один из стационарных номеров. Это агентство? Длинные гудки. Всё понятно. Сегодня пятница. Конец недели. Рабочий день закончен, и немцы пьют пиво. Для очистки совести набираю последний номер. Есть контакт!
        — Фрау Гутентаг слушает.
        Усталый женский голос отвечает по-немецки. Видимо, я звоню к частному детективу домой?
        — Халло! Меня зовут Вадим Росс. Извините, что беспокою вас так поздно. Я хотел бы поговорить с герром Паулем Гутентагом.
        — Боюсь, это невозможно, герр Росс. Мужа нет дома.
        — А могу я узнать, где он сейчас находится? Может быть, можно позвонить ему туда?
        — Я сама очень хотела бы знать, где Пауль. Он не выходит на связь с прошлой субботы.
        Глава 11
        Весь следующий день до ужина я болею в своём номере. Вернее, занимаюсь самолечением. Сижу перед телевизором на диване в футболке, пропитанной водой из чудотворного источника, пью горячий чай с местным вареньем из апельсинов, смотрю американские мультфильмы на французском языке. На экране весёлые зверушки изобретательно калечат друг друга. Нет ничего удивительного, если после пяти лет просмотра таких мультфильмов внучка приложит лопатой любимую бабулю.
        Снаружи доносится музыка, хохот. Периодически бодро поскрипывает лестница. Жанна звонко цокает на высоких каблуках мимо моей двери туда-сюда: цок-цок-цок-цок! В «Галльском петухе» стало оживлённо и шумно. Больше нет тягостных, как поминки, посиделок в столовой. Ко мне несколько раз забегает Кассандра: приносит еду, выстиранную и выглаженную одежду, сплетни. Несколько минуток посидит со мной, торопливо рассказывая, что новенького случилось за стенами моей комнаты, потом целует меня куда придётся (Чао, мой герой!) и убегает. Теперь у неё много хлопот.
        Непогода оставила Лурд на время в покое. Тяжёлые мрачные тучи исчезли, и по лазурно-голубому небу с востока на запад катится оранжевое солнце. В общем и целом всё не так уж плохо, за исключением того, что рядом со мной бродит убийца, который неделю назад, вероятно, умножил на ноль Пауля Гутентага, а позавчера заставил меня самого поплескаться в холодных волнах Гав-де-По. Конечно, нельзя утопить всех Вадимов, но если только тех, кто с печальным взглядом, то можно.
        Так что готическая история с трупом в сарайчике получила продолжение. В ней появилось новое лицо — Пауль Гутентаг. Грубое лицо со сломанным носом, как описал капитан Камбрэ. Детектив из Пирмазенса был в Сете. В четверг на прошлой неделе он пришёл к Жискару, а на следующий день вечером некий мужчина с зонтом приехал в отель, загадочно умер и бесследно исчез. Старый мореход не видел у Гутентага зонта, но в тот день в Сете дождя не было. Впрочем, Жискар льёт в себя виски, как в писсуар. Запросто мог и не заметить. Зато фрау Гутентаг сказала мне, что у мужа был зонт с пёстрым рисунком. Найдётся ли кто-то на белом свете, кто всё ещё уверен, что Пауль Гутентаг по-прежнему жив и здоров?
        Что такое преступление? Это достижение человеком своих целей без согласия других людей. Без человека нет преступления. Преступление не может произойти на необитаемом острове или Солнце, зато там, где есть человек, всегда возможно преступление. Каких же целей стремится достигнуть этот преступник? Думайте, мсье великий писатель, думайте! Некоторым мозги нужны для того, чтобы думать, а некоторым — для того, чтобы уравновешивать задницу. А для чего мозги тебе, мой дорогой? Ты обязательно должен решить этот ребус, иначе быть тебе не великим писателем, а батареи коричневой краской красить.
        От Жискара Камбрэ я узнал, что его брат смолоду имел неистовый нрав. Франсуа, как говорится, никогда не нравился женщинам и всегда свитер заправлял в штаны. Пил, курил, дрался. Почти каждый вечер буянил в портовых кабачках с компанией таких же, как сам, безумноголовых хулиганов. Щедро делился своим внутренним адом с окружающими. Несколько раз дело доходило до полиции. Чтобы уберечь непутёвого сынка от неминуемой тюрьмы, родители женили его на некрасивой девушке с длинными зубами. Что касается Луизы, моряк, ухмыляясь, рассказал мне такую притчу: «Есть старая китайская история о верной жене, которая после того, как ее муж уехал, впала в нищету и вынуждена была продавать свое тело, чтобы содержать его родителей. Когда муж приехал, она на заработанные деньги купила ему новую жену, а сама извинилась и повесилась. Поэтому на свете больше таких жён нет, мистер. Вернее, осталась одна Луиза».
        Заимев семью, Франсуа жестоко повелевал домашними: частенько бил Луизу, всячески унижал сыновей, особенно недоразвитого Анибаля, мучил Кассандру. В десять лет девочка сбежала от отца-тирана. Как-то поздно вечером она явилась к Жискару. Его квартира располагается в том же доме на набережной, где бюро. Кассандра стояла перед ним на коленях, заламывая руки, плакала горючими слезами, умоляла старого моряка, чтобы он разрешил ей остаться у него, но потом пришла Луиза и уговорила дочь вернуться домой. Неудачный побег Кассандры мало что изменил в поведении Франсуа. Он продолжал издеваться над девочкой. Постоянно твердил: «Эту рыжую бестию я когда-нибудь утоплю в море!» Вскоре после исчезновения Кассандры, пять лет назад, у Франсуа отнялись ноги. Соседи шептались: «Бог наказал». Франсуа стал набожным, нацепил распятие, перестал стричься и бриться, не выпускал из рук Библию. Забыл своё боевое прошлое, поменял круг общения. Бросил курить, пьянствовать, куролесить. Часто повторял, что раскаивается в излишней строгости к дочери.
        Я сообщил Жискару о том, что Кассандра некоторое время находилась в Сете в католическом приюте. Он удивился: «Почему же она меня не навестила? Когда я узнал, что Кассандра нашлась, Франсуа уже переехал в Лурд, поэтому я послал туда племяннице фотографию своего катамарана и пригласил её в гости, покататься по морю, но она не ответила».
        В конце нашей беседы я попросил Жискара показать мне какой-нибудь снимок Кассандры. По его указанию Женевьева принесла альбом, и Жискар нашёл несколько фото. Я внимательно их осмотрел. Определённое сходство имелось, но точно определить, один ли и тот же человек рыженький голубоглазый ребёнок на старых фотографиях и девочка-эльф из «Галльского петуха», было невозможно. Из рассказа капитана Камбрэ у меня сложилось впечатление, что маленькая Кассандра была простой, подобно необструганному дереву, провинциальной девчонкой. Робкая, несчастная Кассандра-плакса из Сета ничем не походила на самонадеянную Кассандру — хитрую лгунью из Лурда. Но это моё субъективное мнение.
        В общем, недоверие к лучезарно улыбающейся девочке-хамелеону у меня растёт. Судя по поведению Кассандры в Сете, она не знала, где живёт её родной дядя. Мы же проходили мимо его бюро. Впрочем, такую забывчивость можно объяснить провалами памяти, полученными в автоаварии. Провалы памяти иногда бывают очень полезны. Но есть и другие подозрительные моменты. Так, Жискар никогда не слышал об алжирском юноше Али. Из семейного фотоальбома Камбрэ кто-то удалил все до единой фотографии Кассандры. Да и из моего фотоаппарата тоже. Француженка Кассандра машинально здоровается и прощается со мной по-немецки. Горячее вино, так называемый глювайн, очень любят в Германии. А может, Кассандра из Лурда вовсе не Кассандра из Сета? Разве в нашей большой реальности нельзя существовать двум Кассандрам? Да запросто! Легко постукиваю пальцами по дивану. На моём тайном языке это означает: «Ну что за чушь может прийти в простреленную телевизором голову? Родители-то обязаны знать свою дочку! Такое правило».
        Хорошо было бы знать, у кого из обитателей «Галльского петуха» есть алиби на то время, когда на меня напали. Ведь преступник всегда заботится об убедительном алиби. Оставленная на столе записка ни о чём не свидетельствует. Такую записку в телеграфном стиле может написать любой, у кого есть под рукой немецкий словарь. Я уверенно констатирую лишь тот факт, что в моём номере кто-то побывал, бегло его осмотрел, стёр все снимки в фотоаппарате, но ничего не взял.
        За окном уже пламенеет закат, когда в очередной раз появляется Кассандра, чтобы узнать о моём самочувствии.
        — Как ты, милый?
        — Выздоравливаю. А что сегодня на ужин?
        Девушка весело смеётся:
        — Если мужчина начинает интересоваться кормёжкой, значит, он и вправду выздоравливает, нет?
        — В России говорят: «Сначала мужика нужно напоить-накормить, потом в баню сводить и спать уложить».
        — Да ну тебя!  — прелестно розовеет от смущения девочка-эльф.  — И почему все мужчины помешаны на сексе?
        — Не все, а только сытые.
        — О’кей, мужчина. Сегодня на ужин суп, макароны с сыром и помидорами. Советую попробовать макароны. Луиза их очень вкусно готовит.
        — Ты знаешь Пауля Гутентага из Пирмазенса?  — неожиданно задаю я вопрос, который мне не даёт покоя весь день.
        На меня смотрят безмятежные голубые глаза.
        — Никогда не слышала. Кто это?
        Однако я заметил, что Кассандру качнуло.
        — Что такое Пирмазенс? Где он находится?
        — Это небольшой город в Германии. На границе с Францией.
        — А ты откуда знаешь? Ты там была?
        — Нет. Точнее, была однажды. Проездом,  — путано отвечает Кассандра. Эта тема ей явно неприятна. Ну и ладно.
        Пока я думаю, о чём бы ещё спросить нахмурившуюся златовласку, в коридоре раздаётся тревожный призыв тётки Шарлотты: «Кассандра, детка, поднимись скорее ко мне!» На память невольно приходят строфы Брюсова: «И я со скал Архипелага заслышал зов истлевших лир»[9 - Брюсов В.Я. Stephanos (Венок).]. Кассандре срочно нужно идти на зов истлевших лир тётки Шарлотты. Вдруг Стичи опять сбежала? Прощаемся до ужина, и я снова остаюсь один на диване перед телевизором. Мне нужна помощь. Долго перебираю в своей дважды просверленной голове всех знакомых, наконец, решаю позвонить Харуну. Харун родом из Афганистана. Невысокий, стройный, горбоносый, с курчавой бородкой. Он закончил Лейденский университет в Нидерландах, стал журналистом и сейчас работает в европейских изданиях, свободно владеет несколькими языками. Харун живет в Германии, в симпатичном домике в симпатичной деревеньке, пардон, городке — считается, что в Германии деревень нет,  — с симпатичной женой Амрой и симпатичными детьми: мальчиком и девочкой. Мне бы не хотелось его впутывать в это дурно пахнущее дело с пропавшим покойником, но других вариантов я
не вижу. Ищу глазами свой мобильник. Куда же ты спрятался от папочки, мой неуловимый Джо? Паршивец вечно гудит не вовремя, а когда понадобится, его не сыскать. Вспоминаю, что вчера вечером я положил мобильник под подушку. Ага, вот он где! Достаю, звоню Харуну. Слышу памятный мне лёгкий акцент.
        — Халло!
        — Халло!
        Харун рад моему звонку. Согласно восточному этикету, он обстоятельно расспрашивает меня о моём здоровье, здоровье всех моих родных, моих друзей, наших общих знакомых… Машалла! Я и не подозревал, как много людей соединяет нас друг с другом.
        Когда перекличка закончена, посвящаю Харуна в свои заботы.
        — Очень любопытно. Даже захватывающе! Чем я могу вам помочь, уважаемый герр Росс?
        — Попробуй поискать в Интернете сведения о всех персонажах этой истории. Пускай Всемирная паутина поделится своими богатыми знаниями.
        — О’кей! Сейчас же займусь этим. Как только что-нибудь узнаю, немедленно вам позвоню.
        Я диктую Харуну имена, он записывает. Потом прощается:
        — Чюсс! Да не оскудеет ваш стол, уважаемый герр Росс!
        — Чюсс! И тебе того же самого. Амре и детям привет.
        Отключаю мобильник, но не успеваю отложить его, как он снова гудит. Машалла! Впрочем, это любимая супруга Марина.
        — Халло, родной! Чем занят?
        — Халло! Собираюсь с духом.
        — Для какого подвига?
        — Для ужина.
        — Великолепно! Ужин — это основа основ полноценного функционирования мужского организма,  — хихикает Марина.
        — Прикалываешься?
        — Так, самую малость. Хочу тебя предупредить, дорогой, что до понедельника не смогу тебе звонить.
        — Почему?
        — Саша постирал свой хэнди вместе с рабочими штанами.
        Кто не знает, немцы называют мобильные телефоны хэнди. Почему-то они считают, что так звучит по-американски круто, хотя на самом деле по-английски мобильник — селл-фоун.
        — Ну, постирал парень хэнди, и что теперь?
        — Как что теперь? Парень остался без связи. Ты же знаешь, что у нас магазины в выходные не работают, а Саша с друзьями едет сегодня на рыбалку с ночёвкой. Вот он и попросил у меня мой хэнди. Вернёт в понедельник вечером. После работы заедет в салон связи, подберёт себе что-нибудь и вернёт.
        — Ладно, золотко. Как-нибудь уж продержусь два дня без твоих советов.
        — Шутишь?  — с подозрением спрашивает Марина.
        — Шутю.
        — Тогда целую и чюсс! До понедельника.
        — Чюсс!
        Пока болтал с Мариной, подошло время ужина. Ну, что ж. Да не оскудеет мой стол! Отправляю себя на макароны с сыром и помидорами. Пора делом доказывать своё выздоровление.
        В столовой никого из Камбрэ больше нет. Только зубастая Луиза и Кассандра переговариваются на кухне. За прямоугольным столом наряду со знакомыми мне байкерами де Миньонами и подавленным бухгалтером Пападопулосовым сидят двое новеньких: мама Буэно — рослая, грозная, как авианосец, немолодая женщина с твёрдым выражением мягкого лица и её муж — атлетически сложенный, жгучий, кареглазый брюнет. Любой из этой пары вполне мог толкнуть меня в лопатки. Женщина решительно трясёт мне руку и оглушительно представляется:
        — Корнелия!
        Брюнет целых полминуты оглашает своё имя. Я даже не пытаюсь его запомнить. Всё равно не понимаю, где заканчиваются имена и начинаются фамилии. На выручку мне приходит мама Буэно. Она жестом останавливает на полпути разогнавшегося мужа и громогласно произносит по-немецки:
        — Зовите его Педро, сеньор Росс!
        У мамы Буэно вместо грозно-раскатистого испанского Пэдррро! получается нежное мягкое Пииидро. Ну что ж, вынужден согласиться с тем, что предлагается. Пидро так Пидро. Впрочем, чтобы гордый испанец не обижался, пусть будет дон Пидро.
        Пока происходит взаимное представление, из кухни появляется Луиза и голосом из туфлей предлагает в качестве аперитива белое вино с орешками, миндалём и крекерами. Коротышка Жан заговорщицки мне подмигивает. Вот, мол, теперь совсем другое дело! Я подмигиваю в ответ. Да, Кассандра меня не обманула. Пока я болел, в столовой действительно произошла бархатная революция.
        Осушаем бокалы с вином и приступаем к макаронам. Вкусно! Луиза не пожалела помидоров. Их там тонны. Сыр тоже не приходится выискивать с помощью микроскопа. Постепенно языки развязываются. Оказывается, мама Буэно сносно, хотя и излишне голосисто, говорит на немецком и французском языках. Своего красавчика-мужа она называет «тесоро» — сокровище. Дон Пидро-с-длинным-предлинным-именем говорит только по-испански, поэтому ничего не говорит. Зато де Миньоны стрекочут по-французски, как сороки на берёзе. Между нами говоря, по моим предположениям, на их стульях сидит не меньше пятидесяти миллионов евро. Пападопулосов, как всем известно, не оратор. Я собираюсь тоже в основном помалкивать.
        — Сеньоры! Вы обратили внимание, какая здесь отвратительная погода?  — задаёт риторический вопрос мама Буэно.  — Сокровище, передай мне соль.
        — Я слышал, Корнелия, что вы из Венгрии?  — нарушаю я своё обещание молчать.
        — Совершенно верно. Я из Кишкунфеледьхазы. Вы бывали в Венгрии, сеньор Росс?
        Жанна красиво поднимает брови.
        — О боже! Что за чудовищное звукосочетание! Где это?
        — Кишкунфеледьхаза? Она лежит между Секешфехерваром и Ходмезёвашархеем, родилась я в Сазхаломбатте. А Сазхаломбатта…
        Жанна умоляюще зажимает уши.
        — Пощадите! Я сдаюсь.
        Мама Буэно секунду с удивлением смотрит на бельгийку, потом обращается к дону Пидро:
        — Сокровище, положи мне ещё макарон.
        Молчун Пападопулосов первым заканчивает трапезу. Он встаёт с места, делает лёгкий поклон всем сразу и удаляется в чёрном облаке скорби.
        — От бедняги ушла жена.  — понизив зычный голос, сообщает мама Буэно.  — Он хочет её вернуть, поэтому и приехал в Лурд. Умоляет святую Бернадетту, чтобы помогла. По-моему, нельзя жить воспоминаниями. Воспоминания вгоняют в депрессию. Знаете, что этот угрюмый болгарин мне вчера выдал?
        Жанна спрашивает своим ломким голосом:
        — Что же вам выдал мсье Пападо?
        — «Я не люблю еду! Она меня не радует». Вот что он сказал, не сойти мне с этого места. Представляете? Как такое возможно? Сокровище, налей мне капельку портвейна.
        Достойно увенчав ужин дижестивом, состоящим из бренди, наше общество, по предложению мамы Буэно, перемещается в гостиную. Впрочем, я плетусь следом только из спортивного интереса. Помня о фиаско, постигшем блистательную Жанну де Миньон, хочу лично убедиться, что маме Буэно удалось-таки справиться с разгулом мракобесия в логове мсье Франсуа.
        — Камбрэ!  — произносит бородатый Камбрэ, когда мы входим в гостиную.
        Не обращая особого внимания на благочестивого психа, Жанна, мама Буэно и дон Пидро располагаются в удобных креслах. Жанна кладёт на стол колоду карт. Жан включает телевизор, копается в коллекции видеокассет. Я убеждаюсь в триумфе потрясающей мамы Буэно. Франсуа разгромлен, побеждён, прижат к стенке в своём тёмном углу. Старикан скрещивает руки на Священном Писании, его губы дрожат, он тяжело дышит, но больше не протестует — молча смотрит на бесчинства сатанинских существ в своей тихой гостиной. В самом деле, есть у революции начало, нет у революции конца.
        — Садитесь с нами, сеньор Росс. Разок сыграть по маленькой ещё никому не повредило,  — приглашает меня мама Буэно, с такой ловкостью тасуя карты, что её не пустили бы ни в одно казино.  — Сокровище, подвинь кресло сеньору Россу.
        Я отказываюсь. В карты играть не умею и не люблю. Возможно, не люблю, потому что не умею. Так или иначе, желаю всем приятного вечера и двигаю себя к выходу.
        — Минутку, мсье Росс!  — обращается ко мне Жан, оставив в покое видеокассеты.  — Вы ведь хотели увидеть русские парусники в Сете?
        — Да, а что?
        — Вам повезло. Завтра я собираюсь сгонять в Сет. Нужно повидаться с приятелем. Он вчера пришёл в Сет на своей новой яхте и желает мне её показать. Похвастать. Жанна не поедет, ей яхты не интересны. Я могу взять вас с собой, если вы не против.
        — Буду вам весьма признателен, мсье де Миньон.
        Коротышка весело скалит крепкие зубы.
        — К чему эти церемонии? Давайте просто Жан. Значит, договорились. Старт в семь утра. И предупреждаю: я езжу быстро.
        В гостиной появляется Луиза и, бросив на картёжников взгляд, полный искреннего сожаления, увозит Франсуа подальше от дьявольских соблазнов. Я ковыляю следом. В коридоре встречаю Адольфа и Анибаля. Оба нарядились в тёплые куртки, вязаные шапочки и резиновые сапоги. Куда это они собрались так поздно? Вспоминаю: они же заядлые рыболовы.
        Добираюсь до своего номера, включаю свет, устало опускаю себя на диван. Интересно, придёт ко мне Кассандра на ночь или нет? Впрочем, ночь ещё не началась. Только полдесятого. Вздрагиваю от неожиданного гудка мобильника. Это ещё кто? Недовольно смотрю на номер. Звонит Харун. Есть новости?
        — Халло!
        Афганец взволнован:
        — Халло, уважаемый герр Росс! Я наткнулся в Интернете на объявление в одной из французских газет об исчезновении тринадцатилетней Кассандры Камбрэ из Сета. Даны приметы: рост, вес, голубые глаза, рыжие волосы с красивым золотистым отливом. Есть фотография пропавшей девочки. Объявление старое. Оно было опубликовано пять лет назад.
        — Спасибо, Харун, но я это знаю.
        — Это ещё не всё! Поэтому-то я и позвонил. В другой газете я нашёл сообщение о трупе, попавшем в сети траулера в море неподалёку от Сета. Труп выловили через месяц после исчезновения Кассандры Камбрэ. Тело долго пробыло в воде, поэтому визуально опознать его было невозможно. Физически плохо сохранилось. Единственное, что власти сразу установили,  — это девочка примерно десяти-двенадцати лет, волосы рыжие. В сообщении говорится, что тело несчастной было отправлено на экспертизу.
        Глава 12
        Воскресенье. Полседьмого утра. За розовыми гардинами занимается заря. Я лежу в постели один. Кассандра не пришла. Сонно барабаню пальцами по одеялу. На моем тайном языке это означает: «Поднимите мне веки». На самом деле пора поднимать не только веки, но и меня самого, умывать-одевать, быстро поить кофе. Сегодня мне предстоит четырёхчасовое тестирование легендарного «Харлей-Дэвидсона» собственной задницей. Четыре часа — если считать в одну сторону.
        Кое-как приведя себя в порядок, взбадриваюсь чашкой горячего крепкого кофе, надеваю через плечо футляр с фотоаппаратом и вывожу себя из отеля на улицу. Квадратный Жан де Миньон, массивный словно дольмен, уже сидит верхом на своём брутальном мотоцикле и прогревает двигатель.
        — О-ля-ля, мсье Росс! Вы готовы?
        — Бонжур! (Хотя правильно не бонжур, а бон матэн — доброе утро, но я постоянно забываю.) Всегда готов!
        — Тогда садитесь, и стартуем!
        Испытывая в душе некоторый трепет, усаживаю себя на пассажирское сиденье с высокой спинкой, надеваю шлем, желаю себе не убиться. Всё, трепетать некогда!
        — Стартуйте, Жан!
        Бельгиец плавно поворачивает ручку газа. Легенда, оглушительно взревев, рвётся вперёд. Мы быстро спускаемся с холма, пролетаем несколько километров до шоссе на Тарб, и тут Жан выжимает из мощной машины всё, на что она способна. Круто! Несёмся с почти сверхзвуковой скоростью.
        Сегодняшнее утро свежо, но не дождливо. Ровный асфальт сух и отлично держит нашего стального коня. Несмотря на то что на мне две рубашки и под толстой курткой надета ещё одна куртка от спортивного костюма, я чувствую щекотку холодного воздуха. От полного окоченения меня спасает лишь большое ветровое стекло «Харлея» да широкая кожаная спина байкера. Несмотря на нападение неизвестного злодея, сейчас я спокоен — коротышка Жан не смог бы толкнуть меня в лопатки.
        Минуем Тарб, Сен-Годан, Мюре, Тулузу. По сторонам лежат всё те же нивы и пажити. Жан ещё и ещё прибавляет газа. По сравнению с пронзающим пространство хромированным болидом старый «Форд» Адольфа теперь мне кажется трухлявым бревном, неспешно плывущим по течению. Каркассон, Нарбонн, Безье. Неужели это уже поворот на Сет?! Через плечо Жана смотрю на часы «Харлея». Мы домчались сюда всего за полтора часа! Да, действительно, для бешеной собаки семь вёрст не крюк.
        Я расстаюсь с Жаном в начале набережной, там же, где мы с Кассандрой оставляли пикап. Условившись со мной о встрече здесь в шесть часов вечера, лихой байкер пропадает из вида. Я веду себя мимо «Увлекательных морских прогулок» к российским парусникам, но, немного не доходя до праздничной толпы у трапов, сворачиваю в переулок. В четверг помощница капитана Камбрэ, Женевьева, снабдила меня адресом, объяснила, как добраться до богоугодного заведения отца Гранмера и даже начертила простенькую схему. Сет — город невеликий. Оказалось, что Женевьева сама воспитывалась в этом приюте.
        Сет расположен на полоске земли, отделённой от материка огромным водоёмом — так называемым прудом То. В общем, вода здесь со всех сторон. Город плотно застроен и до отказа набит автомобилями. Погода радует. Я нежусь в лучах солнца. Среди городских стен ветра нет. Наверное, и на море штиль. Мне постепенно становится жарко. Снимаю толстую куртку, остаюсь в спортивной и бреду дальше. На улице никого нет. Сегодня выходной. Добрые люди отдыхают, а любители погулять гуляют по набережной.
        Я тащусь, старательно удерживая равновесие, по узким улочкам. Время от времени делаю паузу — где-нибудь сажаю себя и даю передохнуть. Сидя на вовремя подвернувшейся каменной тумбе, снова задаю себе вопрос: зачем мне всё это нужно? Стоит ли оно того? Сейчас я легко могу скрыться от неизвестного злодея, столкнувшего меня в реку. Например, остаться в Сете или попросить Жана, чтобы он высадил меня где-нибудь по дороге. Сниму номер в отеле, дождусь там Марину и домой. Зачем я вмешиваюсь в чужие дела, которые меня совсем не касаются? Хотя, нет, уже касаются. Ведь неизвестный злодей не случайно напал на меня. Значит, я представляю для него опасность. А фрау Гутентаг? Неужели она так никогда и не узнает, что случилось с её мужем? Или голубоглазая малышка Кассандра? Что будет с ней, если я сбегу? Ведь я догадываюсь, кто этот неизвестный злодей, но пока ничего не могу доказать. Обращаться в полицию со своими подозрениями глупо. В лучшем случае полицейские просто не поймут меня, а в худшем высмеют и прогонят. Мало ли по Лурду шляется сумасшедших? Наверняка здешние стражи порядка всяких чудаков насмотрелись.
Короче, выходит так, что кроме полубеспомощного инвалида бороться со злом в этот раз некому. Ну и ладно.
        Через час, весь взмокший от пота, подвожу себя к скромному зданию католического приюта. Звоню у входа. Дверь открывает строгая женщина в чёрном монашеском одеянии и вопросительно смотрит на меня.
        — Бонжур!
        — Бонжур, мсье! Чем я могу вам помочь?
        С трудом объясняю, что хотел бы видеть отца Гранмера. Ни слова не говоря, строгая женщина провожает меня на второй этаж к кабинету заведующего. В приюте удивительно тихо. Хотя я стараюсь ступать как можно легче, всё же мои шаги гулко звучат в пустом коридоре. Доведя меня до кабинета, строгая женщина деликатно стучит в дверь. Оттуда раздаётся:
        — Войдите!
        Внутрь я вхожу один. Строгая женщина остаётся в коридоре. Отец Гранмер сидит за письменным столом, заваленным бумагами. Старый большеротый дядечка в очках и неброском костюме. Таким бы ротком да медку бы хлебнуть! Над седой головой отца Гранмера висит распятие. Иисус с состраданием смотрит на меня с креста. Видимо, мой измотанный вид всем внушает жалость.
        — Бонжур, мсье! Чем я могу вам помочь?
        Я выпаливаю заранее приготовленную фразу:
        — Бонжур! Моё имя Вадим Росс. Я хотел бы поговорить с вами о Кассандре Камбрэ.
        — Вы русский, мсье Росс?  — вдруг спрашивает отец Гранмер по-русски.
        Я в изумлении. Вот это да! Или как говорят французы: «О-ля-ля!»
        — Вы знаете русский язык, святой отец?
        Отец Гранмер довольно улыбается широким ртом.
        — Моя прабабушка, царствие ей небесное, происходит из старинного русского дворянского рода Троекуровых-Дубровских. К счастью, дедушка с бабушкой успели покинуть Петербург после революции и поселились в Монпелье. Я с детства говорю по-русски. Наряду с теологическим получил лингвистическое образование, даже написал небольшое исследование о диалектах французского языка.
        Заведующий приютом произносит русские слова с заметным акцентом, но правильно и понятно. Я безумно рад. Вот это удача так удача! Прошу его рассказать мне о Кассандре. Отец Гранмер в нерешительности говорит:
        — Я не уверен, что имею право говорить об этой девочке с посторонним человеком. Почему вы спрашиваете о ней?
        Я начинаю плести какую-то несусветную чушь о том, что я писатель, пока без широчайшей известности, собираюсь переехать из Германии в Тулузу и сейчас подыскиваю себе помощницу из местных. Честную девушку на небольшое жалованье. «Канарейку за копейку, чтобы пела и не ела. Ну, вы меня понимаете?»
        — Я случайно познакомился с Кассандрой Камбрэ в Лурде. Я плохо знаю французский язык, а она великолепно владеет немецким. Кассандра мне понравилась, и я собираюсь предложить ей место своего секретаря, но предварительно хочу навести о ней справки. Кассандра сама мне сказала, что была в вашем приюте, поэтому я здесь.
        Отец Гранмер несколько минут слушает эту чушь, не перебивая. Только кивает в такт. Потом жестом останавливает поток моих слов.
        — Должен признаться, мсье Росс, что меня удивляет тот бурный интерес, который в последнее время вызывает к себе Кассандра Камбрэ.
        — Что вы имеете в виду, святой отец?
        — Неделю назад ко мне приходил один очень неприятный тип. Он тоже спрашивал о Кассандре.
        — Как он выглядел?
        — Высокий, плотный. Выдолбленное, как будто каменным долотом, лицо со сломанным носом. Лицо боксёра, чья карьера внезапно оборвалась.
        Я достаю из кармана визитную карточку Гутентага и протягиваю её отцу Гранмеру.
        — У меня есть вот это.
        Заведующий тоже вытаскивает из ящика письменного стола визитку. Кладёт обе карточки рядом. Они похожи как две капли воды.
        — Вы совершенно правы, мсье Росс. Это был Пауль Гутентаг, детектив из германского Пирмазенса.
        Неожиданно отец Гранмер вынимает из стола бутылку и два бокала.
        — Выпьете?
        Вздыхаю про себя. Печень, можешь на меня сердиться, но в этом деле без бутылки не разобраться.
        — Пожалуй.
        Вино с журчанием струится в бокалы. Пригубляю. Фу, кислятина!
        — Спасибо, потрясающее вино. А на каком языке вы общались с детективом?
        — Гутентаг говорил по-французски с сильным лотарингским выговором, что вполне объяснимо для уроженца Пирмазенса. Этот город находится недалеко от границы с Лотарингией.
        — В какое время к вам приходил Гутентаг?
        — В субботу утром. Я как раз закончил завтракать.
        — И вы сказали ему, где сейчас Кассандра?
        — Да. А почему я должен это скрывать? Сказал, что девочка вернулась в свою семью. Вы знаете, что она сбежала из дома пять лет назад?
        — Кассандра мне говорила об этом.
        — Необычная девочка.
        — Похожая на сказочного эльфа?
        — Вы тоже это заметили, мсье Росс? Удивительная внешность. Мне почему-то кажется, что даже в старости Кассандра не изменится. Просто превратится в королеву эльфов.
        — А как она появилась в приюте?
        — Полиция задержала её в порту. Девочка была истощена, напугана, не помнила своего имени. Её доставили к нам. Здесь Кассандра понемногу пришла в себя и однажды вспомнила, кто она такая. Пришла ко мне, назвала себя, сказала, что она из Сета, попросила сообщить родителям. Я узнал, что семья Кассандры недавно переехала в Лурд. Позвонил им и договорился, что привезу беглянку домой.
        — Они были рады?
        — Ну, разумеется. Я разговаривал с мсье Франсуа, отцом Кассандры. Он очень разволновался, когда узнал, что дочь нашлась.
        — А что Кассандра делала в приюте, пока память к ней не вернулась?
        — С другими ребятами она не общалась. Держалась особняком. В свободное время сидела за компьютером. Играла, наверное. Бегала по утрам в парке, слушая в наушниках немецкую группу «Раммштайн». Кассандра обожала «Раммштайн». Как-то я спросил её: «Для чего ты бегаешь? Как ни старайся, ты не сможешь сохранить молодость, ведь Господь решил, что люди должны стареть и умирать». Знаете, что она мне ответила?
        — Что?
        — «Я бегаю не ради будущего, а ради настоящего».
        — У вас есть фото Кассандры?
        — Конечно. Мы фотографируем всех наших воспитанников для личного дела.
        — Можно посмотреть?
        Отец Гранмер долго роется в своём неисчерпаемом столе и, наконец, достаёт тонкую папочку.
        — Вот, смотрите.
        Он протягивает мне заполненный формуляр с маленькой фотокарточкой, наклеенной в углу. На снимке хмурится худенькая девочка с длинными каштановыми локонами, падающими на грудь. Под большими зелёными глазами залегли глубокие тени.
        — Странно, но сейчас у Кассандры рыжая копна и голубые глаза.
        — Нет ничего странного. Девочка ходила в парикмахерскую. Я сам купил ей золотистую краску для волос. Она захотела сменить имидж. В знак окончания бродячей жизни.
        — А цвет глаз?
        — Кассандра стала жаловаться, что плохо видит. Я свозил её к окулисту. Он проверил зрение, нашёл небольшую близорукость и выписал рецепт на очки. Кассандра попросила вместо очков контактные линзы голубого цвета. Я не видел причин, чтобы ей отказать. Она и без того несчастный, измученный ребёнок, нуждающийся в понимании и покое.
        Теперь мне ясно, как зелёноокая стала голубоглазой. Болотная лягушка превратилась в девочку-эльфа. Противная маленькая лгунья! Я злюсь?
        — Родители-то её узнали?
        — Разумеется, узнали. Отец во всеуслышание благодарил Господа за милосердие к ним, мать прослезилась.
        Наш разговор длится ещё долго. Что ж. Теперь многое стало гораздо понятнее. Поблагодарив отца Гранмера, собираюсь уходить. Пожимая мне руку, управляющий неожиданно произносит:
        — Знаете, мсье Росс, мне никак не даёт покоя выговор Кассандры. Или я чего-то не понимаю, или она вообще не из Сета. Во французской речи Кассандры присутствует тот же северо-восточный лотарингский диалект, как и у Гутентага. Нет ни малейшего влияния здешнего провансальского языка, зато слышен слабый немецкий акцент.
        Выбираюсь из хаоса тесных улочек обратно на набережную, устраиваю себя на лавочке в тени пальмы, издалека любуюсь красавцами «Седовым» и «Крузенштерном». До встречи с Жаном у меня есть достаточно времени, чтобы обдумать полученную от отца Гранмера информацию. Очевидно, что Пауль Гутентаг шёл по следам мнимой Кассандры. В пятницу он побывал у Жискара Камбрэ, в субботу утром в приюте. От отца Гранмера детектив узнал, что самозванка находится в Лурде, поздно вечером добрался на такси до «Галльского петуха», там умер и таинственно исчез. От человека остался только зонт с пёстрым узором. Но зачем Гутентаг искал обманщицу? Действовал ли он по собственной инициативе или его кто-то нанял? И почему детектив именно из Пирмазенса? Я же видел, как вздрогнула мнимая Кассандра, когда я произнёс это название. Неужели все волосы растут оттуда? Возможно, и моя милая девочка-эльф родом из Пирмазенса? Немка, а не француженка. Но если она самозванка, то почему родители Кассандры её тут же не разоблачили? Семейство Камбрэ не узнало собственную дочь? Впрочем, Анибаль сказал мне, что это не она. Фантом. Мертвец. Почему
мертвец? Откуда дефективный знает про утопленницу, выловленную рыбаками в море?
        Вспоминаю свою безумную ночь с девочкой-хамелеоном. Нет, мертвецом её назвать нельзя. Страстная натура. Невероятное сочетание невинности и опытности. А по факту просто шлюха! Или я не прав? Как там метко заметил отец Гранмер? Понимание и покой? Хорошо сказано. Я бы тоже предпочёл понимание и покой, если бы не грубый толчок в спину, сбросивший меня в ледяную воду.
        Сижу, набираю полную грудь солёного ветра, поглядываю на набережную. Кстати, катамарана не видно. Видимо, капитан Камбрэ катает идиотов. А чем сейчас занят отец Гранмер? Выручает из беды очередную заблудшую овцу из стада Христова? Вот ведь добрая душа! Это вам не Жискар. Настоящий морской волк не помог своей племяннице, когда та прибежала к нему, просила спасти, умоляла, плакала. Ребёнок стоял на коленях. Беззащитная маленькая девочка. А этот мерзавец равнодушно отвернулся. Равнодушие — ровная душа. Интересно, из какого сырья говнякают такие ровные души? Барабаню пальцами по лавочке. На моём тайном языке это означает: «Перестань! После инсульта ты стал слишком чувствительным».
        Чтобы больше зря не морализировать, отрываю себя от лавочки и отправляю на поиски какой-нибудь забегаловки, где можно недорого поесть. Да и кислятину отца Гранмера хочется чем-нибудь запить. Вскоре нахожу то, что надо: симпатичную пиццерию. Посетителей мало. Проворный молодой человек за стойкой разогревает мне полпиццы с грибами и курицей, наливает в большой пластиковый стакан капучино. Устраиваю себя за столом возле окна и, не торопясь, обедаю.
        Кто же хотел со мной расправиться? Может быть, кто-то из новых жильцов отеля? Но каким образом неизвестный злодей может быть связан с Кассандрой и детективом из Пирмазенса? Надеюсь, Харун что-нибудь узнает. Из вещественных доказательств присутствия Гутентага в «Галльском петухе» остался только его зонт. Валяется где-то в пикапе Адольфа или гараже. Наверное, я мог бы стащить этот зонт, но побаиваюсь. Вдруг мой поступок спровоцирует новое нападение на меня?
        Покончив с пиццей, выпиваю капучино. О’кей, я в норме! Двигаю себя назад к насиженной лавочке под пальмой. Пожилой мужчина и парнишка лет шестнадцати, шедшие навстречу по другой стороне улицы, вдруг останавливаются, и мужчина машет рукой, привлекая моё внимание. Парнишка перебегает через дорогу и тараторит что-то по-французски. Ни слова не понятно. Недоумённо улыбаюсь и выдаю свою коронную фразу:
        — Je ne parle pas francais![10 - Я не говорю по-французски! (фр.)]
        Парнишка смущённо разводит руками:
        — Pardon, monsieur![11 - Извините, мсье! (фр.)]
        Он возвращается к пожилому, и они, потеряв ко мне интерес, шагают дальше. Туристы или заблудившиеся прохожие? Я тоже иду своей дорогой. К лавочке на набережной.
        Жан де Миньон точен. Чёткий коротышка. Без одной минуты шесть я слышу характерный рокот «Харлея». Встряхиваюсь, вздымаю себя с места и веду на этот рокот. Через минуту бельгиец тормозит своего хромированного коня передо мной.
        — Бонжур, Жан! (Хотя правильно не бонжур, а бон суар — добрый вечер, но я постоянно забываю.)
        — Запрыгивайте, мсье Росс, и стартуем!
        Запрыгиваю, надеваю шлем, стартуем.
        Обратно в Лурд едем намного медленнее. Над дорогой стремительно сгущаются густые южные сумерки, и Жан сдерживает мощный механизм. Вечерний Лурд освежается мелким дождиком. Жан едет в гараж, а я вскарабкиваюсь на крыльцо и вхожу в отель. В «Галльском петухе» царствует безмолвие и неподвижность. Как в танке после взрыва. Ужин уже закончился, поэтому в столовой никого нет. Заглядываю в гостиную. Вот они где! Жанна, мама Буэно, дон Пидро и даже Пападопулосов играют в карты, сидя за круглым столом. Помещение заполнено клубами табачного дыма. Возле каждого игрока стоит фужер с вином. Революция на марше. Поборника чистоты нравов мсье Франсуа не видать. В его углу устроился Анибаль и с любопытством на круглом лице следит за игрой. Оказывается, в жизни есть и другие вещи, кроме торчания на реке.
        — Бонжур всем! (В смысле бон суар.)
        — Бон суар! Буэнас тардес! Добэр вечер!
        — Присоединяйтесь, сеньор Росс,  — радушно предлагает мне мама Буэно.  — Впятером играть интереснее.
        — Спасибо, но нет. Я сильно устал. Пойду отдыхать.
        — Очень жаль, что вы так устали,  — произносит Жанна, не отрывая глаз от веера карт перед собой.  — Мы все собираемся принять участие в ночном шествии со свечами. Жан тоже пойдёт с нами. Представляете, мсье Росс? Ночь, звёзды в чёрном небе, огни сотен свечей на Земле. Прелестно!
        — Это просто крестный ход,  — небрежно поправляет мама Буэно романтично настроенную Жанну.  — Полтора километра пешком по горе. Сокровище, вставай. Нам уже пора.
        Побросав карты, постояльцы отеля начинают суетливо собираться на прогулку. В гостиной появляется зубастая Луиза и голосом из туфлей говорит Анибалю:
        — Сынок, тебя ищет Адольф. Ты идёшь на рыбалку?
        Миролюбивая половина семейства Камбрэ покидает гостиную первой. За Луизой и Анибалем выходят остальные: Жанна (каблуки: цок-цок-цок-цок), мама Буэно, дон Пидро, Пападопулосов. Я замыкаю этот исход. Измученный и раздражённый. «Подумаешь, шествие со свечами! Полтора километра пешедралом по горе! Зато я видел Мону Лизу!»
        Мой путь лежит наверх. Ноги едва ходят, но в голове всё кипит от возмущения. В общем, голова с телом несовместимы. Мне нужна Кассандра. Вернее, не Кассандра, а бессовестная врушка, называющая себя чужим именем. По душераздирающе скрипящей лестнице поднимаю себя на третий этаж. На олимп. Комнату тётки Шарлотты я знаю. С другой её не спутаешь: оттуда несёт собачьей мочой. Стучу в соседнюю дверь. Нет ответа. Стучу ещё раз. Нет ответа. Поворачиваю ручку — заперто. Где же эта пигалица? Может быть, вешает лапшу на уши тётке Шарлотте? Стучу в собачью конуру. Слышно, как за тёткиной дверью Стичи заходится визгливым лаем. Своей истеричной мамаше нервно подтявкивают детки. Качают собачьи права. Такой концерт и мёртвого разбудит. Спустя несколько бесконечных минут тётка Шарлотта открывает дверь.
        — Бонжур, мадам, то есть мадемуазель Дюпон! Кассандра у вас?
        — Стичи! Прекрати ругаться, адская собака! Ах, как это мило, что вы вспомнили обо мне, мсье Росс!  — радуется тётка Шарлотта, как ребёнок. Ясно, что старуха забыла надеть слуховой аппарат.
        Повторяю свой вопрос громче. Тётка Шарлотта укоризненно качает головой:
        — Нет-нет! Кассандра у меня не живёт. Я вам говорила, что её дверь рядом. Какой же вы рассеянный молодой человек!
        Что ж, старость — не болезнь. Но теперь я знаю, что Кассандры на третьем этаже нет. С виноватой улыбкой отступаю от тётки Шарлотты и спускаю себя этажом ниже. Здесь тоже никого. Жильцы «Галльского петуха» отправились на крестный ход. На минутку заглядываю к себе, убираю фотоаппарат в сумку, переодеваюсь. Злость не отпускает. «Я всё равно найду тебя, лицемерка!»
        Несмотря на усталость, опять отправляю себя на первый этаж. Входная дверь закрыта на ключ, огни не горят. Добросовестно заглядываю во все помещения. Офис заперт, в столовой, кухне и гостиной пусто. Идти дальше я не решаюсь: там находятся комнаты хозяев отеля. За входом в гостиную замечаю ещё одну дверь. Раньше я не обращал на неё внимания. На всякий случай толкаю — открыто. Нашариваю на стене за порогом выключатель и включаю тусклую лампочку. Узкая лестница ведёт в подвал. Там я ещё не был. Кассандра говорила, что в подвале есть сауна и прачечная. Что ж, можно взглянуть.
        Лестница крутая. Хорошо, что я догадался включить свет, а то мог бы и брякнуться. Добираюсь до последней ступеньки и нажимаю новый выключатель. Ещё одна тусклая лампочка освещает ещё один коридор, заставленный старой мебелью. Под стеной лежат ржавые садовые инструменты, бумажные мешки с цементом. Над выключателем вижу картонку с написанным красным фломастером словом «сауна» и жирной стрелкой. О’кей. Я понял. Медленно шагаю туда, куда указывает стрелка.
        Ночью в этом подвальном коридоре мрачновато. Сыро и пахнет чем-то затхлым. Здесь под землей тихо, как в склепе. Отгоняю от себя неуютные сравнения и веду себя всё дальше. Миную полуоткрытую дверь. Судя по очертаниям в темноте, это прачечная со стиральными машинами, сушками, гладильными досками… Внезапно мой нос чувствует запах гари, а слух ловит какой-то непонятный звук. Я испуганно замираю на месте и вслушиваюсь в тишину. Звук повторяется. Я вздрагиваю. Это же чей-то крик, полный ужаса и смертной тоски! Кто зовёт на помощь? Фамильное привидение рода Камбрэ?
        Первое моё желание: изо всех сил завопить от страха и броситься назад. К людям. Даже к таким гадким, как Адольф и Франсуа. Всё лучше, чем так и не угомонившийся покойник. Мужественно сдерживаю первое желание. Делаю себе замечание: трусить нужно так, чтобы не было видно. К тому же я узнаю голос — это Кассандра. Развиваю невероятную для себя скорость и через несколько метров оказываюсь перед следующей дверью. За ней что-то горит. Из всех щелей струится дымок. Дверную ручку надёжно подпирает спинка старого стула без сиденья. Сделанная красным фломастером надпись сообщает, что это сауна.
        — Сюда! На помощь! Я умираю!  — в отчаянии кричит Кассандра. Она изо всех сил трясёт ручку, толкается в дверь, надрывно кашляет.
        — Это ты там, Кассандра? Не ори так. Сейчас открою.
        Одним движением могучей длани я отбрасываю стул в сторону. Дверь тут же распахивается, чуть не убив меня на месте. Из сауны валит густой дым, и вместе с дымом в мои объятия падает обнажённая девочка-эльф.
        Глава 13
        Второе признание Кассандры
        Подвал наполняется дымом. Едкий чад режет глаза и перехватывает дыхание.
        — Бежим отсюда!  — кричит мне Кассандра, содрогаясь от кашля. Она вся мелко дрожит, но это нервное. Я не вижу на ней серьёзных ран — только пятна сажи, синяки и ссадины.
        — Постой! Нужно же потушить пожар.
        — Нет никакого пожара! Какой-то мерзавец перекрыл трубу, и дым пошёл в сауну. Мы сейчас угорим! Скорее на воздух!
        Дышать действительно нечем. Я срываю с себя рубашку, закутываю в неё голую девчонку, и мы, поддерживая друг друга, отважно устремляемся по коридору к лестнице. Оказывается, угроза жизни прекрасно оперяет, поэтому почти мгновенно мы взлетаем на второй этаж. Кассандра намеревается бежать дальше, но здесь силы меня покидают.
        — Стоп! Я больше не могу. Давай укроемся в моей комнате,  — задыхаясь, хриплю я.
        Кассандра не возражает. Торопливо отпираю свой номер. Мы вваливаемся внутрь, я закрываю дверь на ключ и роняю себя на диван. Кассандра падает рядом со мной. Она закрывает личико руками, начинает всхлипывать. Ну, вот. Начинается! Обычная девчачья реакция на стресс.
        — Опасность миновала. Не реви! Растаешь. Лучше скажи толком, что случилось?
        Но Кассандра меня не слышит. Она горько плачет. Я обнимаю её трепещущее тельце, прижимаю мокрую растрёпанную головёнку к своей груди.
        — Успокойся, девочка. Всё хорошо. Тебя никто не обидит.
        Кассандра тоже изо всех сил обнимает меня. Я чувствую, как её бьёт дрожь. Хорошо, что хоть кашель уже не мучает. Мне на глаза попадается бутылка вина из «Карфура», так и не допитая во время неудачного соблазнения. Мягко освобождаюсь из судорожных объятий Кассандры, поднимаю себя с дивана, беру бутылку, наливаю полную чашку.
        — Пей!
        Девочка-эльф послушно берёт чашку обеими руками.
        — До дна!
        Выпивает. Я выливаю в чашку остатки вина.
        — Допивай!
        Допивает. Алкоголь приводит Кассандру в чувство. Она больше не прячет зарёванное личико, вытирает глаза рукавом рубашки. Я повторяю вопрос:
        — Так что же произошло в подвале?
        — Я хотела прийти к тебе сегодня вечером,  — дрожащим голоском начинает рассказывать девчушка.  — Я соскучилась, Вадим.
        — Про соскучилась пропусти. Что было дальше?
        — Пошла в сауну, разделась, разожгла печку. Вдруг сауну заволокло дымом. Я стала задыхаться, кинулась к двери, а она не открывается. Тогда я начала кричать. Вот был ужас!
        — Кто-то подпёр дверную ручку стулом. Как ты думаешь, кто это сделал?
        — Не знаю.
        — В последние дни ты заметила что-нибудь подозрительное?
        Кассандра пьяно хихикает:
        — Заметила, что красавчик-испанец на меня заглядывается. Даже подмигнул сегодня. Это подозрительно?
        Я хмурюсь. Значит, этот жалкий подкаблучник дон Пидро-с-длинным-предлинным-именем положил глаз на мою подружку?
        — А кто из гостей уже ходил в сауну?
        — Только один болгарин.
        — Когда?
        — В среду после ужина.
        Пападопулосов, единственный из приезжих, был в сауне и мог узнать, как тут всё устроено. С другой стороны, вчера в гостиной Жан де Миньон при всех предлагал мне сегодня прокатиться в Сет. Даже мсье Франсуа слышал слова бельгийца. Кто-то из этих славных людей попробовал прикончить Кассандру, пока меня не будет в отеле.
        Мне становится зябко. Не от страха. Я ведь в одних джинсах. Достаю из шкафа футболку и, натягивая её на себя, рассуждаю вслух:
        — Заткнуть трубу не так просто. Не каждый может в темноте под дождём лазить по скользкой крыше, а вот подставить стул под дверную ручку в состоянии даже женщина.
        Вдруг слышу с дивана:
        — А может, это был ты, мой герой?
        Удивленно смотрю на Кассандру. Она сидит на диване, поджав ноги, как факир, и с непонятной усмешкой глядит на меня.
        — Как тебя понимать?
        — Я давно заметила, что ты ведёшь себя очень странно, Вадим.
        — Например?
        — Ты уговариваешь меня отвезти тебя в Сет, посмотреть на русские парусники, а сам обманываешь и пропадаешь на полдня. Где ты был? С кем напился?
        — Я не уговаривал тебя отвезти меня в Сет. Ты сама предложила.
        — Допустим. И куда же ты делся в Сете, любитель парусников?
        — Я тебе говорил, что задремал на лавочке.
        — А я не верю! Враньё!  — выкрикивает Кассандра.
        Я с укоризной качаю головой. И почему эта малышка мне не верит? Теряю квалификацию?
        — Потом ты ни с того ни с сего падаешь в воду. Затем задаёшь мне вопрос про какого-то Гутентага из Пирмазенса, снова едешь в Сет, любоваться этими проклятыми парусниками и в завершение всех своих странностей очень вовремя оказываешься в подвале, чтобы спасти меня от смерти! Ты думаешь, я полная дура?
        Кассандра с вызовом смотрит на меня своими неправдоподобно голубыми глазами. Я примирительно улыбаюсь:
        — Хорошо ещё, что ты не задаёшь мне сакраментальный вопрос о таблетках.
        — При чём здесь таблетки? Кто вы такой, мсье Вадим? Скажи честно, чего ты добиваешься?
        — Кто я такой и чего добиваюсь — не так уж важно. Гораздо важнее узнать, кто ты такая,  — произношу я с нажимом.
        — А в чём проблема?  — высокомерным тоном задаёт вопрос Кассандра.
        — Удивительно, но в семейном альбоме Камбрэ нет ни одной твоей фотографии. Я держу пари на что угодно, что и у тётки Шарлотты нет фотографий Кассандры Камбрэ.
        — И о чём это говорит?
        — Что кто-то их удалил.
        — Кто?
        — Ну, разумеется, ты.
        — Зачем бы мне это понадобилось?
        — Потому что ты не настоящая Кассандра Камбрэ. Ты обманщица и самозванка. Лже-Кассандра!
        Лже-Кассандра лучезарно улыбается мне с дивана.
        — Супер! Ну, ты и зануда! У меня даже хмель прошёл.
        Я не слушаю девочку-эльфа, продолжаю говорить:
        — Однако снимки настоящей Кассандры Камбрэ остались в Сете у её дяди Жискара, а в детском приюте отец Гранмер мне показал твоё истинное лицо, моя милая беспризорница. Тебе не тяжело носить голубые линзы весь день?
        Лже-Кассандра молчит, как статуя. Бравады больше нет. Я подвожу себя к окну, раздвигаю розовые гардины, поворачиваю розовые жалюзи, разглядываю ночь. За окном моросит дождь, по стеклу дробью колотят тяжёлые капли. С крыши «Галльского петуха», наверное, сейчас виден крестный ход. Там, на горе, светятся сотни свечей, словно заблудившиеся во мраке человеческие души. Почему Анибаль боится этой девчушки и называет её мертвецом?
        — Дорогая, зачем ты присвоила чужую жизнь?
        Девочка-хамелеон опять молчит. Она о чём-то напряжённо размышляет.
        — Впрочем, можешь ничего не говорить. Я думаю, ты присвоила чужую жизнь, потому что она была не занята. Тело настоящей Кассандры через месяц после её побега из дома было найдено в море.
        Лже-Кассандра резко вскидывает голову.
        — Это неправда!
        Я пожимаю плечами.
        — Сообщение об этой страшной находке есть в местной прессе. Если хочешь, сама посмотри. Пойми, наконец, что ты в полном дерьме, как говорят в американских боевиках.
        Лже-Кассандра приводит последний довод:
        — Меня узнали родители! Всё остальное — лишь твои бредовые фантазии.
        — Мне самому очень интересно, почему Луиза и Франсуа признали тебя Кассандрой. Лурд действительно удивительный город. В этом месте происходят невероятные вещи. Умирает и бесследно исчезает человек. Тоскующие по пропавшему ребёнку родители в трезвом уме и твёрдой памяти путают аферистку с крашеными волосами и голубыми линзами со своей дочерью. Пожилой малоизвестный писатель, который ничего плохого никому не сделал, оказывается в холодной воде, а невинная юная дева — закрытой в сауне.
        — Так ты не случайно свалился с помоста?
        — Меня толкнули. Очевидно, рассчитывали, что я утону. А тебя заперли в сауне в надежде, что ты задохнёшься. Каждый раз подстроено так, словно произошёл несчастный случай. Именно таков почерк убийцы.
        — Убийцы?
        Я вздыхаю.
        — Девочка, когда же до тебя дойдёт, что мы оба в опасности?
        Несколько минут проходят в тишине. Даю возможность кудрявой златовласке хорошенько подумать над услышанным.
        — Есть ещё вино?  — неожиданно спрашивает лже-Кассандра.
        — Больше нет. Ты всё выдула. Скажи, Кассандра, или как там тебя, почему тебя искал Пауль Гутентаг? И при чём здесь Пирмазенс?
        Девушка неохотно выдавливает из себя:
        — Потому что я родом из Пирмазенса.
        Я непроизвольно улыбаюсь. Ну, наконец-то! Статуя заговорила!
        — А Гутентаг?
        — Я его не знаю. Кто он вообще такой?
        — Частный детектив. Как выясняется, твой земляк. Это его зонт ты нашла в гараже.
        — Твой таинственный пропавший покойник? Наверное, Гутентага нанял мой отец. Я не хочу об этом говорить. Противно.
        — Как твоё настоящее имя?
        — Моё имя не имеет значения. Пусть для тебя я останусь Кассандрой.
        — Как же ты стала Кассандрой?
        Вместо ответа девушка капризно говорит:
        — Я хочу курить.
        — Ты же знаешь, я не курю.
        — Тогда пошли ко мне. У меня есть курево и выпивка. Да и одеться надо. Мне холодно в одной рубашке.
        Вглядываюсь в невинные голубые глаза.
        — А кофе у тебя найдётся?
        — Растворимый подойдёт?
        Хотя это не ответ, а ещё один вопрос, я согласно киваю:
        — Ладно, уговорила. Пошли к тебе.
        Комната Лже-Кассандры не сильно отличается от моей: стол, пара стульев, платяной шкаф, широкая кровать под клетчатым пледом, небольшой телевизор. На окне висят такие же розовые гардины с кистями, как в моём номере, на подоконнике — шеренга разнокалиберных горшков с флорой. К моему огромному сожалению, дивана здесь нет, зато есть прикроватная тумбочка. На тумбочке стоит стакан. Так я и думал. На ночь контактные линзы необходимо снимать и хранить в специальном растворе.
        — А где ты держишь раствор для линз? В тумбочке?
        — Дались тебе эти линзы!  — ворчит лже-Кассандра.  — Зная твою нездоровую тягу к диванам, разрешаю прилечь на кровать. Кофе будешь?
        — Буду.
        — Или лучше вино? Себе я вина налью.
        — А мне, пожалуйста, кофе.
        Пока хозяйка комнаты включает электрочайник, я укладываю себя на клетчатый плед. Ну, что же, вполне удобно.
        — Отвернись, мне нужно переодеться.
        — О’кей. Чувствуй себя как дома. Я не смотрю.
        Пару минут спустя пью горячий кофе. Устроившись рядом со мной, лже-Кассандра курит. Она держит в одной руке сигарету, в другой — бокал с лимонно-жёлтым вином и чередует затяжки с короткими глотками.
        — Так как же ты стала Кассандрой?  — задаю я тот же вопрос.
        — Как-как! Совершенно случайно.
        — Значит, история о твоей великой любви с самым красивым мальчиком Сета — выдумка?
        — Почему выдумка? Чистая правда за исключением того, что эта история случилась не в Сете, а в Пирмазенсе.
        — А откуда ты так хорошо знаешь французский язык?
        — Моя мамочка была француженкой. Как говорили у нас в Пирмазенсе: с той стороны границы, то есть теперь с этой стороны границы.
        — А мамочка знает, что ты растёшь преступницей?
        — Нет, она давно умерла.
        — Сочувствую. Значит, вы сбежали из дома, а потом в Мюнхене Али тебя бросил?
        Лже-Кассандра криво усмехается.
        — Ещё хуже. Этот подонок продал меня одному мюнхенскому сутенёру. Здоровому жирному козлу.
        — Тебе же было всего тринадцать?!
        — Ну и что? Такой товар ценится дороже.
        — Что было потом?
        — Жирный козёл бил меня два дня. Заставлял работать на него. На мне живого места не было. Тогда у меня и появились эти шрамы под волосами. Да и не только там. Козёл пощадил лишь лицо, чтобы не портить товарный вид и не снижать на меня цену.
        — Ты согласилась заниматься проституцией?
        — А что было делать? Разве сдохнуть в подвале у жирного козла лучше?
        — И как же ты выпуталась из этого бизнеса?
        — Сбежала с одним клиентом в Париж.
        — А потом?
        — Зачем тебе знать о «потом»? Прошлое уже не изменить.
        — Ты права. Давай о твоём настоящем проекте. Так как же ты стала Кассандрой?  — в третий раз задаю я один и тот же вопрос.
        — Два месяца назад знакомые мальчики из Марселя пригласили меня покататься с ними на яхте. Я, глупая, согласилась. Сначала всё шло отлично. Мы развлекались, как могли. Заходили в порты, гуляли там в ресторанах и ночных клубах. А в Сете они меня бросили. Днём послали в магазин кое-что купить и, пока я была в городе, отплыли, оставив без денег и вещей. Что было делать?
        — И что ты сделала?
        — Постаралась попасться на глаза первым же полицейским в порту. Я шла и плакала от обиды. Полицейские стали меня расспрашивать, кто я такая, что случилось. Я прикинулась потерявшей память, и меня отправили в приют к отцу Гранмеру.
        — А откуда ты узнала про Кассандру Камбрэ?
        — В Интернете мне попалось старое сообщение о розыске тринадцатилетней девочки, ушедшей из дома в Сете. Там была её фотография. Внешне мы были похожи, одного возраста. Я решила загримироваться под Кассандру и немного отдохнуть в обычной семье от вечного праздника жизни. Я так делала уже не раз.
        — Что ж. Тебе это удалось. Ты же врёшь, как дышишь.
        Лже-Кассандра не спорит.
        — Я собрала всю, какую смогла найти, информацию о Камбрэ. Узнала о Франсуа, Луизе, Адольфе и Анибале. Про тётку Шарлотту и Жискара Камбрэ в Интернете ничего не было. Подстриглась, завилась, покрасила волосы в золотисто-рыжий цвет. Стала носить голубые линзы. Спасибо отцу Гранмеру. Это самый добрый человек, которого я встретила в своей жизни.
        — Это он привёз тебя в Лурд?
        — Да. Когда у меня было всё готово, я сказала отцу Гранмеру, что вспомнила, кто я такая. Мол, я Кассандра Камбрэ, которая пять лет назад сбежала из дома. Из-за автоаварии страдаю провалами памяти. Теперь хочу вернуться домой к родителям и братьям. Отец Гранмер очень обрадовался. С помощью полиции он узнал, что семья Камбрэ переехала в Лурд, позвонил Франсуа и рассказал ему про меня.
        — Я не понимаю, как отец и мать перепутали тебя со своей дочерью. Их охватило внезапное помешательство?
        — Сначала я считала, что мне удалось их одурачить, потому что я так ловко притворилась Кассандрой. Даже гордилась про себя своим талантом перевоплощения.
        — А сейчас тебя гордость больше не распирает?
        — Сейчас я думаю, что они с самого начала знали правду.
        — Тогда почему они молчат?
        — Не знаю. Луиза и Франсуа не проявляют враждебности, но относятся ко мне как к работнице отеля, а не как к дочери. Адольф вообще со мной не общается. Анибаль откровенно боится.
        — Анибаль считает тебя фантомом, мертвецом.
        Лже-Кассандра от удивления распахивает глазищи.
        — Настоящий дурачок! Я же живая.
        Задаю следующий вопрос:
        — А зачем ты стащила все снимки Кассандры из семейного альбома Камбрэ?
        — Так, на всякий случай. Фото Кассандры из семейного альбома и из альбома тётки Шарлотты я на время спрятала в надёжном месте. Потом верну. Я же не чудовище. Про Жискара я услышала только в Лурде, но мне невозможно было стянуть фотографии ещё и у него.
        — А при чём здесь детектив из Пирмазенса Пауль Гутентаг?
        — Ни при чём. Это совершенно другая история, и к моему жульничеству с Камбрэ она не имеет никакого отношения.
        — А я думаю, что имеет. Ведь Гутентаг умер в «Галльском петухе». И меня, и тебя пытались убить тоже в отеле.
        — Для меня самой загадка, кто и почему это делает. Честное слово.
        Пытливо заглядываю в чистые, невероятно голубые глаза. Вернее линзы. Вот уж точно — врёт, как дышит.
        Лже-Кассандра тушит сигарету, допивает вино, гибким кошачьим движением придвигается ко мне ближе и вкрадчиво мурлычет:
        — Что вы собираетесь теперь делать, мой недоверчивый мсье Вадим?
        — А по-твоему, что я должен делать? Сообщить об одной маленькой, но очень хитрой мошеннице в полицию?
        — По-моему, мой герой, ты должен узнать, что случилось с Кассандрой Камбрэ пять лет назад.
        — Я тебе уже говорил, что скорее всего она утонула в море.
        — Тогда почему её родители прикидываются, будто их дочь жива? Узнай, в чём тут дело, и ты найдёшь разгадки всех остальных загадок.
        Чуть заметно киваю. Мне лениво. Уютная постель лишила последних сил.
        — Ну, хорошо, гений перевоплощения. Повинную голову меч не сечёт, но позже напомни мне тебя арестовать.
        Девочка-эльф с недовольной гримаской тычет меня кулачком в плечо.
        — Вот же зануда! Я ведь на твоей стороне, Вадим! Ты должен мне верить!
        — Я верю.
        Глядя на обиженное личико Кассандры (ладно, буду пока называть самозванку по-прежнему), напоминаю себе, что о доверии обычно очень много говорят люди, доверия совершенно не заслуживающие. Но это моё субъективное мнение.
        — Как нам завтра себя вести?  — интересуется Кассандра, нежно поглаживая моё измученное тело. Впрочем, тело не возражает, только джинсы вдруг становятся слишком тесными.
        — Как обычно, небрежно. Будем делать вид, что ничего не случилось,  — успеваю я пробормотать, прежде чем Кассандра закрывает мне рот поцелуем. Что-то она совсем пьяная.
        По крыше громко стучит дождь. Мы с Кассандрой отчаянно дружим на измятой постели. Страсть этой девчонки способна расплавить даже молибден, а я не такой тугоплавкий, как молибден. «Люби меня! Возьми меня! Не жалей меня! Я твоя, а ты мой! Мой!» Надеюсь, тётка Шарлотта так и не надела слуховой аппарат.
        В полночь возвращаю себя с олимпа на второй этаж, напрасно стараясь не скрипеть ступенями лестницы. Оказавшись в номере, опускаю себя на диван. Тело тает в блаженной истоме, а вот ноги больше не держат — трясутся и отказываются от работы. Сегодня я явно злоупотребил их добротой. Виновато трогаю ноющие ступни. Хотите, подержу вас в чудотворной воде?
        Я и Кассандра. Старый больной мужик с тараканами в голове и молоденькая красотка. Девочка-эльф. Для чего всё это: нежность слов, ласка рук, безумие тел, рычание в ответ на стоны, стоны в ответ на рычание и одновременный сладкий венец? Меня тревожит какая-то космическая бессмысленность наших отношений. Любопытно, секс с девушкой, перемазанной в саже,  — это такое извращение? Просто интересуюсь.
        Я отдаю себе отчёт в том, что Кассандра — коварная змея, полная нераскрытых тайн природы. Значит, я сплю с ней в научно-познавательных целях? Наверное, нет. Точно нет. Для меня Кассандра — это маленькая испуганная девочка, заблудившаяся в страшном лесу, который посадили взрослые. Никто не узнает, сколько ею было пролито слёз. Неведомых. Невидимых. Горько-солёных. Дети же доверяют взрослым, а взрослые их предают, и земля покрывается осколками разбитых детских иллюзий. А я ведь мужчина. Мы, мужчины, должны заботиться о наших девочках. Такое правило.
        Постукиваю кончиками пальцев по дивану. На моём тайном языке это означает: «Ложись спать, чудик. После инсульта ты стал такой чувствительный!»
        Неожиданно гудит мой неугомонный мобильник. Он-то никогда не отдыхает. Первый час ночи. Кто это так поздно даже по всемирному счёту? Смотрю на номер телефона звонящего: Харун. Я просил афганца звонить мне в любое время. Вот он и звонит.
        — Халло!
        — Халло, уважаемый герр Росс!
        — Есть новости?
        — Есть. Из-за этого я и решил побеспокоить. Вы помните заметку о рыжеволосой девочке десяти-двенадцати лет, найденной в море недалеко от Сета?
        — Да.
        — Я только что нашёл ещё одну заметку.
        — Да?
        — Экспертиза ДНК показала, что это была не Кассандра Камбрэ.
        Машалла!
        Глава 14
        В это утро мне удаётся успеть к завтраку вовремя. В столовой все наши: мама Буэно с доном Пидро, Пападопулосов и де Миньоны. Под болтовню общительных бельгийцев заправляемся багетами, круассанами, сыром, маслом, апельсиновым вареньем, кофе со сливками. Нас обслуживает сонная Кассандра, в кухне торчат доброжелательные зубищи Луизы.
        — Как вам понравился крестный ход?  — не без умысла завожу я разговор с постояльцами «Галльского петуха».
        — О-ля-ля! Это было восхитительное зрелище, мсье Росс!  — с воодушевлением отвечает мне Жанна, элегантная даже в байкерской чёрной коже.  — На горе собралось настоящее море людей со свечами в руках.
        — Жаль только, что дождь лил как из ведра,  — кисло вставляет Жан.  — Я совершенно промок.
        — Тебе ли жаловаться, братик?  — красиво поднимает брови Жанна.  — Ты же умудрился опоздать на полчаса. Когда ты к нам, наконец, присоединился, дождь едва капал.
        — Зато потом опять припустил во всю силу!  — не сдаётся Жан.
        — У всех паломников были зонтики,  — громогласно вставляет мама Буэно. Её испанец, как обычно, молчит. Одинокий даже в компании Пападопулосов тихо пьёт кофе в конце стола.
        — А почему вы опоздали, Жан?  — спрашиваю я возмущённого бельгийца. Тот взмахивает руками, словно хочет, чтобы они встали на место.
        — Да не слушайте вы Жанну, мсье Росс! Она всегда преувеличивает. Какие полчаса? Я совсем немного задержался в гараже. Нужно было повозиться с «Харлеем». Мы же сегодня уезжаем.
        Мой вывод: коротышка Жан мог закрыть Кассандру в сауне, но не мог толкнуть меня в лопатки. Остальные гости отеля могли толкнуть, но не могли закрыть. Они весь вечер провели на горе. А хозяева «Галльского петуха»? Адольф и Анибаль были на рыбалке, Луиза, наверное, спала, проглотив снотворное. Длиннобородый мсье Франсуа? В подвал ведёт крутая лестница. По ней на инвалидной коляске не спустишься. Эквилибристика на крыше в данном конкретном случае даже не обсуждается. Ясно, что в коляске Франсуа на такие подвиги не способен, а без коляски? Если не он, тогда кто?
        — Так вы нас покидаете?  — огорчается мама Буэно.  — Очень жаль. С кем же мы теперь будем играть в карты? Сокровище, ты понял? Наши друзья оставляют нас.
        — Играйте с мсье Россом, милочка,  — изящно улыбается Жанна ровными отбеленными зубками.
        Мама Буэно добродушно хохочет:
        — Наш сеньор Росс интересуется совсем не картами.
        Я хмурюсь. Начинается! Обычные бабские пересуды.
        — Что вы имеете в виду, дорогая Корнелия?  — спрашивает Жанна своим ломким голосом.
        — Его интересует вон тот ангелочек,  — кивает на Кассандру сплетница.  — Правда ведь, сокровище?
        — Не понимаю, о чём это вы, Корнелия,  — бормочу я и торопливо, но с достоинством покидаю столовую под женское хихиканье.
        Понедельник радует пятнадцать тысяч жителей Лурда и одиннадцать тысяч паломников полным отсутствием дождя. Как я узнал, что сегодня в Лурде находится одиннадцать тысяч паломников? Просто разделил на калькуляторе четыре миллиона ежегодных гостей городка на триста шестьдесят пять дней. А что? Надо было сделать не так? Ну, извините, я же не математик.
        В это утро свинцовое небо не обрушивает на нас лавину воды. На нас — это на меня и Кассандру в солнцезащитных очках. Взявшись за руки, мы широко шагаем по проспекту Маршала Фоша к белым башням санктуария. На бледных улицах сыро и безлюдно. Сверху начинает пригревать золотое солнце, рядом с моим плечом подпрыгивает золотая копна кудрявых волос. Одной ладонью я сжимаю ладошку девочки-эльфа, другой — ручку пустой канистры. В общем, баланс поддерживается.
        Немного не дойдя до памятника генералу де Голлю, предлагаю своей маленькой спутнице сделать небольшой привал. После той нагрузки, которую вчера получил мой организм, он чувствует себя неважно. Кассандра не против. Она тоже выглядит усталой. Сворачиваем в тенистый скверик, разбитый возле старинных дворцов местной знати. Скверик скупо украшен мраморной статуей какой-то греческой богини. Или не греческой. Или не богини. На потемневшем от времени и городского смога мраморе резко выделяется белая обнажённая грудь. Усмехаюсь про себя. Если бы «женщина с титьками» была живой, на её чудесном бюсте мог бы отдохнуть усталый путник.
        Занимаем в скверике одну из скамеек, с наслаждением вытягиваем ноги.
        — Ты совершенно напрасно пошла со мной,  — говорю я Кассандре.  — Лучше бы осталась дома.
        Опустив голову, юное создание водит носком туфли по земле.
        — Я боюсь оставаться в отеле одна. С тобой мне спокойнее, мой герой.
        Хмыкаю.
        — Зря ты так думаешь. Я ведь тоже боюсь. Считаю, что тебе нужно скрыться из Лурда, начать жизнь с чистого листа. Здесь стало слишком опасно.
        Кассандра поднимает остренькое личико и смотрит мне прямо в лицо. Непроницаемые тёмные очки скрывают её глаза.
        — Я остаюсь.
        — Почему?
        — Мне нравится здесь жить. Нравится «Галльский петух», река, Пиренеи на горизонте, калейдоскоп приезжих. Иногда я даже представляю себя настоящей Кассандрой.
        Неубедительно. Жизнь дороже Пиренеев на горизонте. Я в знак несогласия качаю головой. Вот чокнутая девчонка! А всё-таки интересно, почему Анибаль называет её мертвецом?
        Немного переведя дух, шагаем дальше. На улице Грот Кассандра внезапно тянет меня за руку в одну из бесчисленных сувенирных лавок.
        — Давай зайдём сюда на минутку!
        — Зачем?  — упираюсь я.
        — Просто я так хочу.
        Ну что ж, это веская причина. Заходим. Хозяйка лавки, энергичная дама средних лет, любезно приветствует нас по-итальянски, потом непринуждённо переходит на французский:
        — Что я для вас могу сделать?
        Кассандра награждает итальянку своей лучезарной улыбкой.
        — Мы сейчас что-нибудь выберем, мадам.
        — О, разумеется!  — с энтузиазмом восклицает хозяйка и оставляет нас в покое. Она устремляется к пожилому африканцу, входящему в лавку следом за нами.
        — Что я для вас могу сделать, мсье?
        Пока итальянка с африканцем оживлённо обсуждают достоинства и недостатки изображений святой Бернадетты, в чудовищном количестве заполняющие полки, мы с Кассандрой рассматриваем кожаные браслеты. На них красиво написаны мужские и женские имена и слово «Лурд». Перебрав все браслеты, Кассандра разочарованно отталкивает их от себя.
        — Ты что дерёшься с сувенирами?
        — Здесь нет нужных имён.
        — Каких?
        — Неважно. Всё равно здесь их нет. Давай поищем в другой лавке?
        — Что я для вас могу сделать?  — снова подскакивает к нам хозяйка. Африканец уже ушёл.
        — Очень жаль, мадам, но я не нашла браслеты с нашими именами,  — недовольно трясёт своими искусственно перепутанными волосами Кассандра.
        Итальянка принимается бурно жестикулировать перед нашим носом. Аж ветер подул.
        — Нет-нет-нет! Вы ошибаетесь, мадемуазель! Я могу написать вам любые имена! У меня есть большой запас чистых браслетов из натуральной кожи и специальная несмываемая краска! Диктуйте, мадемуазель!
        — Ты не жди меня, Вадим,  — шепчет Кассандра по-немецки.  — Иди к санктуарию. Я скоро тебя догоню.
        Меня забавляют эти тайны мадридского двора. Ну и ладно. Вывожу себя из лавки и веду по улице Грот к Старому мосту. Хотя я двигаюсь медленно, всё же успеваю перейти мост с непривлекательной цыганкой на замызганном коврике, прежде чем девочка-эльф меня догоняет. Догоняет и делится прекрасным.
        — Вот, возьми на память!  — говорит Кассандра, протягивая браслет кофейного цвета с моим именем. Её тонкое запястье обвивает точно такой же браслет. Ловлю её руку и читаю: «Кассандра».
        — Разве тебя так зовут?
        Кассандра строптиво вздёргивает носик.
        — Какая разница? Носить браслет буду я, а святая Бернадетта пусть хранит Кассандру Камбрэ, если она до сих пор жива.
        — Что это ты вдруг придумала?  — удивляюсь я, надевая подарок.
        — Просто так. От нечего делать.
        — Спасибо.
        Кассандра оглядывает меня с ног до головы.
        — Знаешь, Вадим. Ты только не обижайся.
        — Да?
        — Иногда ты кажешься очень умным, а иногда настоящим недоумком, хуже Анибаля.
        После пробега от «женщины с титьками» до санктуария я опять нуждаюсь в отдыхе. На этот раз приземляемся на берегу Гав-де-По перед гротом и молча наблюдаем за нескончаемой цепочкой паломников, истово приобщающихся к благодати. Отмечаю про себя, что в Лурде истеричность, свойственная истинно верующим, непостижимым образом исчезает.
        — Что сегодня в отеле на обед?  — нарушаю я прозаическим вопросом торжественную тишину священного места.
        — Тушёная цветная капуста. Правда, супер?
        Я с детства терпеть не могу цветную капусту. Ворчу:
        — Поздравляю. Тебе удалось сделать так, что у меня совсем пропал аппетит.
        Кассандра звонко смеётся. Так звонко, что на неё оглядываются.
        — Если ты не очень устал, мой герой, давай на обратном пути заглянем в «Карфур». Там сегодня устраивают беспроигрышную лотерею.
        — О’кей, давай заглянем.
        Становится прохладнее. Коварный ветерок нагоняет тучи, поэтому, посидев ещё немного, дружно встаём и идём к бювету. Наполняем канистру чудодейственной влагой и покидаем санктуарий. Теперь наш путь лежит в «Карфур». Недолгий, но изнурительный (для меня) поход сквозь улочки, с двух сторон тесно сжатые домами, и вот мы у цели: убогого сооружения, задуманного вселять ужас в ценителей архитектуры.
        Входим в это убожество. Внутри многолюдно. Играет музыка. Пищат дети. За нарядно оформленной стойкой стоят красивые девушки в фирменной униформе. Они встречают покупателей приветливыми улыбками и вращают большой прозрачный барабан с лотерейными билетиками. Длинная очередь любителей халявы со всего мира тянется к стойке. Кассандра подкатывает мне магазинную тележку для покупок, я ставлю в неё свою тяжёлую канистру, и мы пристраиваемся в хвост очереди.
        — Ого! Пожалуй, здесь народа не меньше, чем к гроту,  — недовольно замечаю я.
        — Стой спокойно и не жалуйся,  — обрывает меня Кассандра.  — Ну почему мужики такие нудные? Не могут хотя бы чуть-чуть подождать!
        Обиженно отворачиваюсь. Вот злюка! И почему женщин вечно тянет туда, где толпятся, толкаются, шумно, суматошно и что-то дают?
        Рано ли, поздно, но мы тоже подходим к стойке. Красивая девушка в униформе крутит прозрачный барабан, он останавливается. Кассандра, волнуясь, вынимает свёрнутую бумажку. Торопливо разворачивает. Я заглядываю через её плечо.
        — Ну, что у тебя?
        — Ура! Выигрыш!
        Кассандра лучезарно улыбается и целует счастливый билетик. Красивая девушка в униформе поздравляет победительницу беспроигрышной лотереи. Я смеюсь про себя. Надо же! И кто бы сомневался?
        Кассандра старается заразить меня своим азартом:
        — А теперь ты!
        Красивая девушка в униформе крутит прозрачный барабан, он останавливается. Я с невозмутимым видом достаю первую попавшуюся бумажку.
        — А что у тебя? Выиграл?  — переживает Кассандра.
        Нарочито медленно открываю..
        — Не мучай меня, Вадим! Что там?
        — Да уж. От этого коварного барабана не знаешь чего ждать.
        — Ну?!
        — Тоже выигрыш.
        — Супер!  — радуется Кассандра.  — Я тебя поздравляю, мой герой.
        — Ваши призы вы можете получить у соседней стойки,  — сообщает нам красивая девушка в униформе.
        Сзади нас подпирает нетерпеливая очередь халявщиков, поэтому, не задерживаясь, мы проходим к следующей стойке с не менее красивой девушкой в униформе.
        — Мы очень рады, что вы сегодня посетили наш супермаркет и приняли участие в беспроигрышной лотерее. Вы можете выбрать бейсболку или шариковую ручку с логотипом компании,  — заученной скороговоркой произносит не менее красивая девушка. Я едва понимаю её стремительную речь.
        Кассандра задумчиво разглядывает призы. Итак, бейсболка или шариковая ручка? Шариковая ручка или бейсболка? Вот в чём вопрос.
        — Давай, ты возьмёшь бейсболку, а я ручку,  — принимает, наконец, соломоново решение умная девочка.
        — Почему это тебе ручку? Из нас двоих писатель я. Мне и ручка, нет?
        — А я в конце месяца пойду в школу.
        — Ладно, но тогда ты будешь катать тележку с канистрой. У меня руки отваливаются.
        Разделив призы и забрав у меня тележку, Кассандра устремляется в торговый зал супермаркета. В общем-то, мне там ничего не нужно, разве что купить Анибалю печенья. Чем-то он мне симпатичен, этот ограниченный парень с несуразной головой. В отделе спиртных напитков внимание Кассандры привлекает высоченный юноша в униформе, предлагающий покупателям бесплатно попробовать вино. Я не хочу пробовать вино, но девчонка упрямо подталкивает меня к великану. Мне совсем не нравится такая настырность Кассандры. Если вовремя этот перегиб не пресечь…
        При виде нас юноша оживляется:
        — Бонжур! Какое вино предпочитаете? Есть белое, розовое, красное, сухое, полусухое, сладкое, полусладкое.
        Кассандра улыбается юноше своей самой лучезарной улыбкой.
        — Бонжур! Дайте мне вон того розового.
        Но не тут-то было. Юноша с удивлением смотрит сверху вниз на мою маленькую спутницу и задаёт вопрос мне:
        — Сколько лет вашей дочери, мсье?
        — Пятнадцать.
        — Мсье шутит?
        — Совсем нет. Она просто плохо выглядит.
        — В таком случает, мсье, я не могу налить вина вашей дочери. Она несовершеннолетняя.
        Киваю, не обращая внимания на беззвучно глотающую от возмущения воздух Кассандру. Я горд своим французским.
        — Вы совершенно правы. Конечно, ребёнку рано пробовать алкоголь.
        Теперь уже я тяну за собой упирающуюся девочку-эльфа. По пути к кассе снимаю с полки пачку печенья, литровую бутылку мартини и кладу в тележку. Чтобы мой ребёнок не впал в угнетённое состояние, примирительно говорю:
        — Не злись. Выпьешь в отеле.
        Мы покидаем «Карфур». Рассерженная Кассандра уносит с собой шариковую ручку, мартини и обиду, а я — бейсболку, печенье и канистру с чудотворной водой. Да, чуть не забыл! От посещения супермаркета в моей памяти ещё остаётся красный американский пикап на стоянке перед входом. Грязное чудовище с трудом помещается среди мелких легковушек. В кабине никого нет.
        На крыльце «Галльского петуха» мы встречаем Анибаля, который, громко сопя от усердия, подметает ступени синтетической метлой. Увидев нас, Анибаль испуганно прижимается к перилам. Надутая Кассандра, даже не взглянув на парня, входит в отель. Я останавливаюсь возле Анибаля.
        — Бонжур, Анибаль!
        — Бонжур, мсье.
        — Как дела? Уже решил, что подаришь брату?
        — Да.
        — Купишь что-нибудь?
        Анибаль печально качает огромной головой:
        — Нет денег.
        Я удивлён:
        — Я же тебе недавно дал пять евро.
        — Я потратил.
        — На что?
        — Купил фейерверки.
        Я упрекаю парня:
        — Нельзя тратить все деньги на удовольствия, Анибаль. Перерождайся.
        — Хорошо, мсье.
        — А как же подарок Адольфу?
        Анибаль с подозрением оглядывается и понижает голос:
        — Я подарю ему Очень Большую Рыбу.
        Я тоже шепчу:
        — Где же ты возьмёшь эту замечательную Очень Большую Рыбу?
        — Я знаю, где она живёт. Только это секрет, мсье.
        Я киваю с понимающим видом — мол, положись на меня, я умею хранить секреты.
        — И где она живёт? В океане?
        — Нет. В нашей реке.
        — Откуда ты знаешь?
        — Я видел.
        — Что ты видел?
        — Рябь на воде. Пузыри.
        — Какие пузыри?
        — Пузыри Очень Большой Рыбы. Она дышит.
        — А зачем она Адольфу?
        — Не знаю. Я же глупый.
        Анибаль показывает язык. Ясно, разговор окончен. Я сую блаженному в руки пачку печенья и поворачиваюсь, чтобы уйти, но он добавляет:
        — Адольф не верит в Очень Большую Рыбу.
        — А ты?
        — Я верю.
        Обиженная на меня и на весь свет Кассандра забралась на олимп, поэтому я отправляю себя к себе. В номере я первым делом запираю дверь на ключ, потом устраиваю баррикаду из стульев и, наконец, складирую под кровать четвёртую канистру с водой. Ну вот, сорок литров первоклассной чудотворной воды готовы к употреблению. Марина будет довольна. Только подумал о своей любимой супруге, как она тут как тут. Звонит.
        — Халло!
        — Халло, родной! Как ты там?
        — С чувством глубокого удовлетворения пересчитываю полные канистры.
        Марина довольна:
        — О’кей! Послушай, дорогой. Я сегодня была у Половинкиной. Она интересуется, как ты себя чувствуешь.
        Я перечисляю свои дефекты:
        — Передай ей, золотко, что онемение верхней губы у меня почти прошло, равновесие продолжаю терять при каждом удобном случае, чай всё так же противен и я по-прежнему забываю слово «абрикос». Другого ущерба здоровью не припоминаю.
        — А таблетки пьёшь?
        — Пью.
        — Честное слово?
        — Честное-пречестное!
        Мне стыдно, но ведь в Лурде не одна лже-Кассандра врёт, как дышит.
        — Тогда до завтра, мой хороший? Чюсс!
        — Чюсс!
        Смотрю на замолчавший мобильник. Сердце болезненно сжимается от одиночества. Маринка! Мариночка! Где ты? Мне так тебя не хватает! Моралисты могут спросить: «А как же милая маленькая Кассандра?» А что Кассандра? Пока совершенно непонятно, зачем девочке-эльфу понадобился возрастной малоизвестный писатель, занимающий неопределённое место в круговороте жизни. Кассандра не заменяет мне Марину. Каждая планета движется по своей определённой траектории. Разве планета Кассандра способна заменить собой планету Марина? Ведь нет? А я просто точка их пересечения.
        Укладываю себя на диван. Я опять обессилел. Невероятно устал от чужих людей вокруг, тайн, кошмаров и неизвестности. Уже в полудрёме постановляю на сегодняшний обед не посягать. Я с детства испытываю отвращение к цветной капусте. И не нужно меня убеждать, что это безумно вкусно. Как, наверное, сказал бы капитан Камбрэ: «Плавали, знаем!»
        Крепко сплю. Мне снится Анибаль, дико скачущий при луне с огромным сачком в руках. В сачке перекатывается отвратительного вида Очень Большая Рыба. У этой твари тусклая чешуя цвета горчицы и почему-то лицо Гутентага, хотя я ни разу не видел лица пропавшего детектива. Ну и ладно. Зато я видел Мону Лизу.
        Вздрагиваю всем телом и открываю глаза. В номере стоит полумрак. За розовыми гардинами синий вечер мокнет в косых струях дождя. Слышно визгливое лаянье Стичи. Машинально постукиваю пальцами по дивану. На моём тайном языке это означает: «А ну, лежебока, быстро приходи в сознание! Пора на ужин. Баланс нарушать нельзя. Такое правило».
        К ужину Луиза подаёт суп, эскалоп с картошкой и на десерт печёные яблоки. Плюс аперитив с дижестивом. Вот это, я понимаю, пища! Это вам не бесцветная цветная капуста. В столовой теперь гораздо тише. Де Миньоны уехали в свою Барселону, телевизор выключен, дон Пидро и понурый Пападопулосов постоянно молчат, а одна мама Буэно не в состоянии производить такое же количество шума, сколько два бельгийских байкера и телеящик.
        Кассандра обслуживает постояльцев с каменным личиком. За весь ужин ни одной лучезарной улыбки, ни одного доброго слова и ни малейшей реакции на меня. Я тоже не обращаю на неё внимания. Тем больше моё удивление, когда, собираясь поздно ночью ложиться спать, вдруг слышу тихий стук в дверь.
        — Кто там?
        — Кассандра.
        Открываю. За дверью стоит, обхватив себя руками, девочка-эльф.
        — Можно к тебе? Я боюсь ночевать одна.
        Молча впускаю неожиданную гостью. Пока я вожусь с баррикадой, Кассандра проворно раздевается и ложится в мою постель. Я выключаю свет, занимаю собой место на диване. Кассандра с удивлением спрашивает:
        — Что за театр, милый? Ты на меня обиделся? Не будь занудой, иди сюда.
        Неохотно отвечаю:
        — Прости, но я чувствую, что не должен так поступать с тобой. Я устаревший экземпляр любовника. Всё это неправильно, нечестно. Как-то гадко!
        Кассандра ехидничает:
        — А раньше тебя всё это не останавливало, мой герой.
        — Тогда я был чересчур взволнован.
        Кассандра ждёт несколько мгновений, но в тёмной комнате ничего не меняется. Тогда она желчно бросает: «Вы даже сами не знаете, какой вы дурак, мсье Вадим!» — резко отворачивается к стенке и с головой накрывается моим одеялом.
        Я что? Правда, такой дурак?
        Глава 15
        — Вставайте, мсье Вадим!
        Чей-то голос настойчиво вторгается из Яви в моё забытьё. Впрочем, если к нему не прислушиваться, то он почти не мешает.
        — Вставайте, мсье Вадим!
        Голос становится громче. Какой же он неприятный! А может, это Марина? Нет, у Марины голос не такой противный, значит можно спокойно оставаться в Нави.
        — Ну что за человек! Вставай, мой герой!
        Чьи-то ледяные пальцы трясут меня за плечо. Вот это уже перебор! Я рывком сажаю себя на диване.
        — Наконец-то, очухался!  — недовольно произносит Кассандра. Девочка-эльф стоит рядом. На меня укоризненно глядят её большие, невозможно голубые глаза.
        — Что случилось, малышка?
        — Ничего не случилось. Просто ночь прошла, солнце уже давно встало, через час завтрак, а ты, мой герой, сопишь, как слон с сопливым хоботом. Закрой за мной дверь, я пойду на кухню, помогать Луизе.
        В полусне поднимаю себя с дивана, выпускаю Кассандру в коридор, запираю дверь на ключ, заново складываю баррикаду. Хлопотно, конечно, но бережёного бог бережёт. Потом, с горем пополам приведя себя в порядок в ванной комнате, без всякой охоты ковыляю на первый этаж. В столовой сонно приветствую испано-венгерскую чету и одинокого болгарина:
        — Бонжур! (Надо бы бон матэн, но я же ещё сплю.)
        — Буэнос диас[12 - Buenos dias — добрый день, доброе утро (исп.).]! Доброе утро!
        После завтрака, состоящего из круассанов с апельсиновым вареньем, кофе, болгарской грусти, испанского молчания и оглушительных высказываний мамы Буэно (сокровище то, сокровище сё…), я окончательно просыпаюсь, бодро заново пересчитываю скрипящие ступеньки, вытаскиваю из-под кровати очередную пустую канистру и в обществе своей златовласой поводырихи в тёмных очках двигаю себя к санктуарию. Мои соседи по «Галльскому петуху» отправятся в святилище позже. Между прочим, я заметил, что дон Пидро не сводил глаз с Кассандры. Красавчик призывно шевелил ушами, когда она смотрела на него, и прямо раздевал девчушку взглядом, пока мама Буэно была занята круассанами и болтовнёй. Распутный подкаблучник! Я ревную?
        В общем, вторник начался как обычно. К сожалению, я не мог знать, как неприятно он закончится.
        Пиренейская погода не подводит одиннадцать тысяч сегодняшних паломников. От ночного ливня остался только тяжёлый сырой воздух да роса на траве у обочин дороги, ведущей с нашего холма в город. Сейчас с небес как ни в чём не бывало светит ясное солнышко.
        Кассандра лёгкой походкой идёт рядом со мной. Цепко держится за мою ладонь. И ни слова о том, что вчера случилось между нами. Я тоже помалкиваю. Не буди лихо, пока оно тихо. На середине пути, по сложившейся традиции, останавливаемся для короткого отдыха в тенистом скверике с дворцами. Занимаем свободную скамейку около «женщины с титьками». Кассандра закуривает. Я искоса поглядываю на неё. Девочка-эльф строптиво морщит вздёрнутый носик и упорно молчит.
        — Что это у тебя на лбу?  — пытаюсь я завязать разговор.
        Кассандра беспокойно щупает лоб.
        — Где?
        — А, понял! Там написано: «Я обиделась!»
        Кассандра поворачивается ко мне спиной.
        — Дурак!
        Я вздыхаю. Попытка не удалась. Ну и ладно. Машинально барабаню пальцами по скамейке. На моём тайном языке это означает: «Получил? Так тебе и надо, сердцеед хренов!»
        — Не стучи!  — говорит Кассандра враждебным голоском.  — Эта твоя привычка меня просто бесит.
        Перестаю барабанить и вздыхаю ещё раз.
        — И не вздыхай! Сам знаешь, что виноват.
        Кассандра в упор смотрит на меня, не снимая своих гадких солнцезащитных очков. Теперь уже я отворачиваюсь от злюки. О’кей, пусть немного повредничает. Лучше пока подумаю о борьбе со злом в некоем, похожем на гроб отеле на холме. Итак, что я имею на сегодняшний вторник? Одну поддельную Кассандру, одного мёртвого немецкого детектива, две неудачных попытки убийства, а также мохнатого инвалида Франсуа, невзрачную Луизу с зубами до колен, агрессивного Адольфа, добросердечного дебила Анибаля и трёх постояльцев с разных концов Европы. Ну и что их всех может объединять?
        Методом несложных умозаключений я вычислил наиболее вероятного подозреваемого в нападениях на меня и Кассандру, хотя мой подозреваемый так же неправдоподобен, как Адольф с ласковым лицом. Однако мне непонятен смысл всех этих событий. Гутентаг искал мнимую Кассандру, нашёл её в «Галльском петухе» и тут же умер. Впрочем, не исключено, что он искал не мнимую, а настоящую Кассандру Камбрэ. Но почему? По словам моей милой маленькой лгуньи, Пирмазенс никак не связан с Сетом. Это две совершенно разные истории, которые случайно объединила самозванка. Тогда по какой причине она до сих пор остаётся неразоблачённой? Какую роль здесь играет сама Кассандра? Кстати, я обратил внимание на её слова о своей мамочке: «Она давно умерла». Если мать-француженка давно умерла, то как девочка-хамелеон смогла научиться у неё французскому языку и не забыть его?
        Похоже, чтобы разобраться в этом запутанном деле, мне необходимо получить ответы на следующие вопросы: что случилось пять лет назад с Кассандрой Камбрэ и как умер в позапрошлую субботу Пауль Гутентаг. Всего-навсего. Зато тогда я, наверное, узнаю, зачем нас с фальшивой Кассандрой пытаются убить. Этот убийца очень хитёр, осторожен и предусмотрителен. Мне не с чем идти в полицию. Что я там скажу? Что какой-то человек приехал ночью в отель, а утром оказалось, что его никто не видел? Что я заметил в сарайчике, выглядывающие из-под брезента чьи-то кончики пальцев? Что кто-то толкнул меня в реку? Что кто-то заткнул трубу в сауне и подпёр спинкой стула дверную ручку? Всё это только слова. Невесомые воздушные шарики, исчезающие в небе. Мыльные пузыри. Я даже не уверен, что Кассандра поможет мне. Ночного гостя она не видела, как меня толкнули, не видела, стула не видела. Нет, она со мной в полицию точно не пойдёт.
        — Хватит жариться на солнце!  — обрывает мои мысли Кассандра. Она бросает сигарету и наступает на неё ногой.  — Тебе-то ничего, а я уже вся потная.
        Насчёт солнца Кассандра сильно преувеличивает — скамейка стоит в тени,  — но я соглашаюсь:
        — О’кей, пошли дальше.
        Встаём со скамейки, снова берёмся за руки и шагаем по проспекту Маршала Фоша. Доходим до угла, сворачиваем на улицу Грот, затем переходим Гав-де-По по Старому мосту. Вскоре мы оказываемся перед белыми стенами санктуария. На этот раз не задерживаемся в базиликах, а сразу направляемся к бювету. Народу сегодня много, поэтому нам приходится долго стоять в очереди. Наконец мы у заветного крана. Поскорее набираем в канистру чудотворной воды и, отдохнув несколько минут, трогаемся в обратный путь.
        В отель мы возвращаемся вдоль реки. Так гораздо ближе. Сначала идём по Райскому проспекту, потом по Райской эспланаде. Слева от нас тянется череда городских зданий, справа за шеренгой невысоких ветвистых деревьев катит свои серо-стальные волны Гав-де-По. На другом берегу реки высятся многоэтажные гостиницы. Там я не был. Здесь, в километре от санктуария, царит безмолвие. Вокруг никого нет. Лишь изредка пророкочет легковой автомобиль или размалёванный автобус с туристами.
        Через полчаса мы добираемся до холма, увенчанного «Галльским петухом», и начинаем медленно подниматься к отелю по петляющей среди буков узкой дороге. Солнце стоит почти в зените, но свежий ветерок обдувает наши разгорячённые лица. Среди дереьев порхают шустрые чёрные птички с жёлто-оранжевыми клювами. Они перелетают с ветки на ветку, бесстрашно приземляются прямо перед нами на дорогу, разглядывают нас своими зоркими глазками-бусинками и обмениваются впечатлениями: «так-так-так!», «гикс-гикс!» Птичьим языком я не владею, но надеюсь, что это не насмешки и брань.
        Когда мы находимся уже на середине подъёма, за спиной раздаётся рёв мотора и нас догоняет огромный красный пикап Адольфа. Танк выходного дня. Кассандра благоразумно отступает на обочину. Я поспешно следую её примеру. Обдав нас пылью и бензиновой вонью, грязный монстр проносится было мимо, но тут же тормозит с душераздирающим визгом. Мы с Кассандрой удивлённо переглядываемся. Неужели свирепый Адольф по вторникам подвозит усталых пешеходов?
        Адольф бешено выскакивает из кабины, забегает вперёд, садится на корточки перед пикапом, что-то там секунду разглядывает и вдруг разражается яростными воплями. Мы с опаской приближаемся к старой колымаге. У неё разбита фара. Одна из чёрных птичек не успела взлететь. Теперь бедняжка лежит на асфальте в нескольких метрах от пикапа. Крылья слабо трепещут. Клюв беспомощно разинут. Птичка словно беззвучно кричит.
        Кассандра подходит к несчастной пичуге. Наклоняется над ней. Неистово ругаясь, Адольф, с искажённым от ненависти лицом, бросается туда и поднимает ногу, чтобы растоптать беззащитное существо. Кассандра резко выпрямляется и толкает долговязого в грудь. Не устояв на одной ноге, Адольф шлёпается на костлявую задницу. Кассандра хватает птичку, прижимает её обеими руками к груди и прячется за моей спиной. Я догадываюсь, что мне не удастся всю жизнь мирно пролежать на диване. Опускаю канистру на дорогу. Сжимаю и разжимаю затёкшие пальцы. Мы, мужчины, должны заботиться о наших девочках. Такое правило.
        Адольф встаёт с земли, меряет меня своим фирменным злобным взглядом, выпаливает несколько слов, которые я, к счастью для себя, не понимаю, залезает в пикап и жмёт на газ. Я провожаю одноглазый драндулет насмешливой улыбкой. Впрочем, особых причин улыбаться нет. Как только что выяснилось, по вторникам Адольф тоже никого не подвозит.
        — Это чёрный дрозд,  — ни к селу ни к городу произносит Кассандра, разглядывая птицу.  — Проклятый Адольф! Смотри, что он натворил, мерзкая образина.
        — Не ругайся, дитя. Не очень-то Адольф и виноват. На дороге ведь что дроздом о пикап, что пикапом о дрозда. Один чёрт дрозду достанется.
        Кассандра, не отвечая, гладит взъерошенные перья, тихонько дует в раскрытый клюв.
        — И что ты будешь делать с этой птахой?
        Кассандра недовольно морщит носик.
        — Ты как Анибаль. Что за глупый вопрос? Буду лечить, конечно.
        — Она же едва дышит. Ты думаешь, её ещё можно спасти?
        — Да не знаю я!  — Кассандра нетерпеливо дёргает меня за рукав.  — Хватит болтать попусту! Бери свою воду и пошли скорее в отель.
        К счастью, выхаживать умирающего дрозда нам не пришлось. Едва мы подходим к «Галльскому петуху», как пришедшая в себя птичка внезапно начинает возиться, бьёт крыльями, требуя свободы. Она вырывается из рук Кассандры и летит — сначала низко и неуверенно, потом всё выше и быстрее. Мгновение спустя она скрывается за деревьями. Ну и ладно. Одной проблемой меньше.
        В отеле мы с Кассандрой расстаёмся. Она поднимается на олимп, а я закрываюсь в своём номере. Засовываю очередную канистру с водой под кровать и в изнеможении роняю себя на диван. Сижу, тупо уставившись в тёмный экран телевизора. Силы полностью утрачены. Их не хватает даже на то, чтобы смотреть мультфильмы. Из ступора меня выводит звонок Харуна.
        — Халло!
        — Халло, уважаемый герр Росс! Я собрал сведения о всех, кого вы мне назвали.
        — Спасибо. Нашёл что-нибудь интересное?
        — Да, пожалуй, нет.
        Харун начинает перечислять по-порядку:
        — Во-первых, Франсуа Камбрэ. Шестьдесят пять лет, женат, трое детей. Бывший владелец маленького отеля «Галльский петух» в Сете. С этого года он числится собственником «Галльского петуха» в Лурде. Владеет отелем совместно с Шарлоттой Дюпон.
        — А есть что-нибудь о его здоровье? У него астма и парализованы ноги.
        — Я ничего такого не нашёл. Пять лет назад пропала дочь Франсуа Камбрэ Кассандра, но месяц назад нашлась. Об этом есть сообщения в прессе.
        — Я знаю. Кассандра — весьма любопытная девушка.
        — Во-вторых, жена Франсуа Луиза Камбрэ, урождённая Луиза Бурк. Сорок четыре года, замужем, трое детей. О ней больше ничего нет.
        — Ясно, давай дальше.
        — Теперь дети. Старший сын Адольф Камбрэ. Двадцать четыре года, холост, детей нет. Несколько раз привлекался к административной ответственности за антиобщественное поведение, употребление наркотиков и сопротивление сотрудникам полиции.
        — Очень неприятный тип, любит ловить рыбу и сбивать птиц машиной.
        — Да? Возможно. Второй ребёнок — Анибаль Камбрэ. Двадцать один год, холост, детей нет. Умственно неполноценный.
        — По-моему из всей семьи он самый адекватный. Извини, что перебиваю. Продолжай, Харун.
        — О дочери Кассандре Камбрэ я уже сказал. Сейчас ей должно исполниться восемнадцать. Я нашёл много статей про её побег из дома и возвращение, но ничего нового.
        — О’кей. Тётка Шарлотта?
        — Мимо. На неё почти ничего нет. Совладелица «Галльского петуха», семьдесят три года, не замужем, без детей.
        — Зато у тётки Шарлотты есть бульдожка Стичи и её кусачие детки.
        Харун смеётся:
        — Об этом Интернету ничего не известно.
        — Ладно. Это неважно. Что с отважным капитаном Жискаром?
        — Шестьдесят семь лет, разведён, сын-офицер служит в военно-морском флоте. Всю свою жизнь Жискар Камбрэ провёл в плаваниях. Сейчас на пенсии. Хозяин катамарана в Сете.
        — А его секретарь Женевьева?
        — Мимо. Слишком мало данных.
        — Отец Гранмер?
        — Заведующий детским приютом в Сете. Я встретил несколько его объявлений о сборе пожертвований.
        — Пауль Гутентаг?
        — В Интернете есть сайт его детективного агентства с предложением услуг. Это всё.
        — Жанна и Жан де Миньон?
        — Мимо. Я отыскал лишь некоего Жана-Кристофа де Миньона, крупного бельгийского предпринимателя — сталь, уголь, оружие. Возможно, это их отец.
        — Корнелия и её молодой муж?
        — Мимо.
        — Живко Пападопулосов?
        — О нём тоже ничего не известно, так же как и о парне по имени Али.
        — Спасибо, Харун.
        — Не за что, уважаемый герр Росс. Я буду продолжать поиски.
        — О’кей. Чюсс!
        — Чюсс!
        Заваривая себе кофе, думаю о том, что если девочка, найденная в море, не была Кассандрой Камбрэ, то куда же делась настоящая Кассандра? И почему Анибаль называет самозваную Кассандру фантомом?
        После обеда, проведённого в обществе громогласной мамы Буэно, немого дона Пидро, тихого Пападопулосова и вкусной картофельной запеканки, отвожу себя к себе в комнату. Я считаю, что днём в полном народа отеле особая опасность нам с Кассандрой не грозит. Разумеется, если не шататься в одиночку по глухим закоулкам. Неизвестный злодей старается, чтобы его нападения выглядели как несчастный случай, поэтому он вряд ли решится напасть на кого-нибудь из нас средь бела дня.
        В номере я включаю телевизор, делаю звук погромче, чтобы ненароком не уснуть, и добросовестно жду на диване контрольного звонка Марины.
        Просыпаюсь уже под вечер. Сумрачная комната освещена только призрачным светом телевизора. На экране мелкие нарисованные букашки истязают нарисованную букашку побольше. При этом все нечеловечески горланят. Поспешно выключаю телеящик. На сегодня мне достаточно нечеловеческих воплей Адольфа. Проверяю свой мобильник. Марина так и не позвонила. К сердцу коварно подкрадывается зелёная тоска, но я с ней борюсь. Слегка постукиваю пальцами по дивану. На моём тайном языке это означает: «Чего нюни распустил, чудик? Не позвонила — значит, не смогла. Подумаешь, горе!» Я прав?
        Постановляю не распускать нюни, а совсем даже наоборот — хорошенько умыть себя в ванной и вести на ужин. Что и делаю.
        В столовой попадаю под прессинг изнывающей от желания поговорить мамы Буэно и терпеливо выслушиваю её подробный рассказ о сегодняшнем походе в санктуарий. Сегодня она и дон Пидро совершили омовение чудотворной водой.
        — Сеньор Росс, оказывается, недалеко от грота построены шесть женских и одиннадцать мужских купелей. Мы там окунулись в воду чудесного источника и прямо как заново родились!  — бурно повествует мама Буэно.  — Правда ведь, сокровище?
        Пока мама Буэно повествует, её красавчик-муж опять раздевает глазами Кассандру, которая подносит блюда. Как в воду опущенный Пападопулосов хлебает суп в конце стола. От его лысины прямо мне в глаз отражается весёлый зайчик света лампы. Глядя на смурного болгарина, трудно отделаться от мысли, что жену он профукал вполне справедливо. Какая нормальная женщина сможет долго выносить этого меланхоличного овоща с грядки? С ним ведь даже не поскандалишь, если что! Но это моё субъективное мнение.
        Закончив слушать маму Буэно, я вежливо отклоняю её приглашение сыграть в карты по маленькой, желаю всем спокойной ночи и отбываю на покой. Надеюсь, что этот долгий нервный день закончен, но я ошибаюсь. Незадолго до полуночи в мою дверь осторожно стучат. Думая, что это Кассандра решила заглянуть ко мне на огонёк, открываю. Вот так сюрприз! В коридоре переминается с ноги на ногу Анибаль.
        — Что случилось?
        — Ничего.
        — А что ты хочешь? Печенья у меня нет.
        Анибаль нерешительно произносит:
        — Адольф уехал чинить пикап.
        — И что?
        — Значит, ночью можно поймать Очень Большую Рыбу.
        Я начинаю догадываться, зачем Анибаль заявился ко мне.
        — Тебе нужна моя помощь?
        — Да.
        — Для чего?
        — Я всегда ловлю рыбу с Адольфом, а его сейчас нет.
        — Но я не умею ловить рыбу.
        Анибаль в замешательстве. На его круглом лице написано неописуемое изумление. Мол, как же так? Он-то всегда думал, что это он глупый.
        Слышу, как наверху пронзительно заскрипели ступени. Это с олимпа спускается Кассандра. Она подходит к нам.
        — О чём вы тут шепчетесь, мальчики?
        Засопев, Анибаль отодвигается от девочки-эльфа подальше. Молчит.
        — Да вот Анибаль зовёт меня на рыбалку,  — объясняю я ситуацию.
        — А почему тебя?
        — Он хочет сделать подарок брату — поймать для него замечательную Очень Большую Рыбу.
        — Да,  — жалобно говорит Анибаль,  — но это секрет.
        — А это долго?  — деловито спрашивает Кассандра.
        — Это долго, Анибаль?
        — Не знаю. Я же глупый.
        Анибаль показывает язык. Я вздыхаю. Ну, что же мне делать с этим дефективным, отягощённым инстинктом рыболова?
        — Давай поможем ему, а?  — неожиданно предлагает Кассандра.  — Погода хорошая, дождя нет.
        — А мама’ не будет ругаться?  — задаю я Анибалю щекотливый вопрос.
        — А я ей не скажу.
        В общем, вскоре, под зловещее уханье филина мы в потёмках пробираемся по заросшей тропинке к сарайчику. Поминутно спотыкаемся. Без света кажется, что на этой тропинке семь ухабов на метр. Зря мы затеяли эту авантюру. Я не думаю, что убийца караулит нас круглые сутки, но мне всё равно не по себе. У меня крепнет чувство, будто мы не в запущенном саду за отелем, а в бескрайнем лесу. Так и будем теперь ходить по нему кругами, пока не поймём, о чём нам ухает филин.
        В сарайчике Анибаль оснащает нас всем необходимым для ловли Очень Большой Рыбы: высокими сапогами, резиновыми перчатками, удочками, наживкой. Мне, как дилетанту, дурень вручает вместительный сачок. Снарядившись, двигаемся дальше. Кассандра освещает нам путь светом мощного фонаря. Любимого фонаря Адольфа, как сказал Анибаль.
        В этот поздний час на реке, как и следовало ожидать, кроме нашей странной троицы, нет ни одной живой души. Здравомыслящие люди сидят в тёплых домах перед телевизорами. А у воды прохладно. Меня пробирает озноб. Ветер тревожно шуршит листвой буков у нас за спиной. Забираемся на бревенчатый помост.
        — Ну, Анибаль, где твоя Очень Большая Рыба?  — нарушаю я тишину.
        — Тише, мсье! Она может вас услышать.
        — Где ты видел пузыри?
        — В тех камышах.
        Кассандра тут же направляет на чёрную стену камышей яркий луч. Прислушиваемся. В самом деле, там, в глубине, что-то булькает.
        — А нам что делать, Анибаль?  — понижает голосок Кассандра.
        — Не знаю. Я же глупый.
        Анибаль показывает язык. Я сердито спрашиваю вполголоса:
        — Ну, хорошо, а ты что будешь делать?
        — Я буду ловить Очень Большую Рыбу.
        — Тогда я буду стоять с сачком наготове,  — принимаю я решение.
        — А я буду светить вам фонарём, мальчики,  — заявляет Кассандра.
        Наша рыболовецкая артель немедля приступает к делу. Анибаль насаживает наживку на крючок. Потом, как путёвый, поплевав на наживку, со свистом раскручивает над головой леску и запускает её в сторону камышей. Спустя мгновение он возбуждённо шепчет:
        — Есть! Очень Большая Рыба клюнула.
        Возбуждение Анибаля передаётся и нам. Я зачем-то беру сачок наперевес. Кассандра кричит:
        — Вытаскивай её, Анибаль!
        Напрягая все силы, дурачок тянет удочку вверх. Она сгибается почти пополам. При свете фонаря я вижу, как среди камышей медленно всплывает огромное, продолговатое тело. Это действительно Очень Большая Рыба. Страшная своей невероятной огромностью. Её размеры как бы говорят: берегитесь меня. Анибаль подтягивает чудище всё ближе к помосту. Вдруг крик ужаса прокатывается над рекой. Я не понимаю, кто это закричал: Анибаль, Кассандра, я сам или все мы вместе. У Очень Большой Рыбы чудовищное лицо цвета речной воды, безобразно распухшее, с пустыми глазницами, без губ и носа. Все следы жизни с него надёжно стёрты.
        С резким треском удочка переламывается пополам. Анибаль падает навзничь, Кассандра от неожиданности роняет фонарь в воду, а труп Пауля Гутентага, этот жуткий гость из прошлого, завернутый в прочную рыболовную сеть, неспешно уплывает в ночную тьму.
        Глава 16
        После шока, полученного ночью на реке, завтрак я проспал. Открываю глаза. Смотрю на часы. Девять утра. За розовыми гардинами светло. Рядом, свернувшись клубочком, на моём плече тихо дышит Кассандра. Вчера она категорически отказалась спать одна.
        Пауль Гутентаг нашёлся самым ужасным образом. Я не сомневаюсь, что мертвец, всплывший из пучины, и есть пропавший немецкий детектив. Ну а кто же ещё это может быть? Значит, с позапрошлого воскресенья тело Гутентага гнило в камышах возле помоста. Видимо, зацепилось там за что-то. Выделяемые при разложении газы вызывали бульканье и пузыри, которые привлекли внимание Анибаля. Между прочим, он не видел трупа. Анибаль изо всех сил тянул удочку, зажмурившись и задрав лицо к небу, а потом, когда Кассандра заорала от страха и удочка, не выдержав, сломалась, он упал на спину. Пока Анибаль поднимался на ноги, покойник успел исчезнуть во мраке.
        Ну и что мы теперь имеем? Да опять ничего. Все участники необыкновенной ночной рыбалки остались с пустыми руками. Анибаль больше никогда не поймает Очень Большую Рыбу. Кассандра утопила любимый фонарь Адольфа. Мне, в доказательство своих подозрений, по-прежнему нечего предъявить полиции. Сейчас Пауль Гутентаг по пиренейским рекам уже, наверное, приближается к Атлантическому океану. Ещё пара дней — и тело детектива навсегда исчезнет в этой огромной гидрологической системе. Если его раньше рыбки не сожрут.
        Мои похоронные мысли прерывает голос тётки Шарлотты: «Стичи! Куда ты опять бежишь? Сейчас же вернись к мамочке, адская собака!» Затем следует громкий скрип лестницы, испуганный вскрик, и «Галльский петух» вдруг сотрясает неистовый грохот, сопровождаемый визгливым воем. На лестнице явно разыгрывается какая-то трагедия. Через мгновение грохот и вой затихают внизу. Слышен финальный аккорд трагедии: тяжёлый удар. Здание содрогается в последний раз, и всё смолкает. Я вздыхаю. Ну что это такое, в самом деле? Где же былой покой и безмятежность? Пропал отель!
        Шум будит Кассандру. Она просыпается, потягивается всем телом, как кошка, зевает, трёт глаза. Зелёные, тоже как у кошки. Голубые линзы плавают в стакане с раствором. Это ещё что. Моя бабушка на ночь клала в стакан челюсти.
        Кассандра спрашивает меня хриплым со сна голоском:
        — Что случилось, мой герой? Кто это только что так гнусно визжал?
        — Возможно, Стичи или тётка Шарлотта. Или обе. Точно не знаю.
        — А что ты знаешь?  — лучезарно улыбается мне Кассандра. Её ловкие пальчики начинают опасно перемещаться по моему телу.
        — Знаю, что нам пора вставать,  — строго говорю я.
        — Какой же вы нудный, мсье Вадим,  — укоряет меня Кассандра.  — Давай пошалим?
        Я напрягаю всю свою стальную волю и решительно отталкиваю игривые ручки шалуньи.
        — Сейчас не время шалить.
        — Это почему?
        — Не всё ещё спокойно в мире, моя девочка.
        Без особой охоты стаскиваю себя с кровати и выглядываю в коридор. Я прав. Действительно, не всё ещё спокойно в мире. У подножия скрипучей лестницы, как кит, выброшенный на берег, лежит свёрткоподобная тётка Шарлотта. Она охает, стонет и бранится на все корки. Вокруг неё суетится Луиза. Гавкая, прыгает Стичи. Из двери гостиной за хлопотами зубастой супруги следит Франсуа. Он щедро осыпает пострадавшую родственницу упрёками, советами, поучениями и библейскими цитатами.
        Я спускаю себя на первый этаж.
        — Что здесь произошло, мадам Камбрэ?
        — Бедная Шарлотта споткнулась на лестнице и скатилась вниз,  — отвечает мне Луиза голосом из туфлей.
        — Если нужно, я могу вызвать «Скорую помощь».
        — Не беспокойтесь, мсье. Адольф уже позвонил.
        — Где же ты ходишь, Кассандра? Стичи опять убежала вниз. Я постучала к тебе, но тебя не было в комнате. Тогда я попыталась сама пойти за этой адской собакой, и вот видишь, что из этого вышло? Валяюсь теперь тут, как куча мусора,  — плаксиво упрекает тётка Шарлотта девчушку, которая идёт следом за мной.
        — Я была в ванной,  — покраснев, оправдывается Кассандра.
        Старый псих в инвалидном кресле гневно бурчит в бороду: «Блудница дешевле буханки хлеба, дом её полон привидений, зазвала она глупцов в глубины преисподней!» (Я так понимаю его французский.)
        Снаружи задорно пиликает сирена «Скорой помощи». Мол, без паники, граждане! Ваше спасение на подходе! Первым в отель входит пожилой серьёзный врач. Его худое морщинистое лицо сильно попорчено богатым жизненным опытом. За врачом двигаются бойкие молодые помощники, нагруженные медицинским оборудованием. Без лишних слов медики приступают к своим обязанностям, а я возвращаю себя в номер. Все заняты происшествием с тёткой Шарлоттой, и на меня никто не обращает внимания. Поднимаясь, я ладонями ощупываю балясины перил. На лестнице темно, глазами всё равно ничего не разглядеть. На верхней ступеньке я замираю. Так и есть! В двадцати сантиметрах от пола мои пальцы находят на противоположных балясинах едва уловимые бороздки.
        В комнате растягиваюсь на диване, заложив руки за голову. Смотрю в потолок. Не ну а чё? На улице льёт дождь, поэтому поход в санктуарий сегодня отменяется. Найденные мной углубления в твёрдом дереве, даже не в дереве, а в краске, покрывающей балясины, есть не что иное, как следы тонкой проволоки. Они доказывают, что тётка Шарлотта сверзилась не случайно. Причём проволока была прикручена в начале лестницы, идущей со второго этажа, то есть она предназначалась не тётке Шарлотте. Старая дева крайне редко покидает свой олимп. Значит? Значит, это ещё одно покушение на меня или Кассандру. Интересно, связана ли новая попытка убийства с тем, что вчера мы обнаружили тело Гутентага? Но как неизвестный злодей мог узнать об этом? Стоп! А как же остальные постояльцы? Мама Буэно, дон Пидро, Пападопулосов? Ведь все они тоже живут на втором этаже. Что-то я опять запутался.
        Мой мобильник трясётся и гудит на столе. Это Марина.
        — Халло!
        — Халло, родной. Как ты там? Не болеешь?
        — Нет, я же живучий, как крапива.
        Марина хихикает. Потом озабоченно произносит:
        — Извини, вчера не смогла тебе позвонить. Лукас упал со скейтборда, разбил коленки в кровь, пришлось везти его к Половинкиной. Провозилась с ним допоздна. Такой сорванец растёт!
        — А я скучал,  — говорю я, чтобы что-то сказать.
        — Не скучай, милый! Я уже совсем скоро приеду за тобой.
        А ведь точно! Сегодня среда. В субботу моё пребывание в Лурде закончится. И не будет больше пугающего «Галльского петуха», обезображенных утопленников, таинственного убийцы. Эта паршивая история для меня закончится. Но не закончится противостояние старой скрипучей халупы на отшибе и высоких светлых башен санктуария. Противостояние жестокости и человеколюбия, дьявольского и божественного. Остаётся надеяться на то, что я доживу до субботы.
        — О’кей, золотко. Ещё немного я потерплю.
        — Вот и славно. Не забывай пить таблетки. Чюсс!
        — Чюсс!
        Лёгкий стук в дверь не даёт мне сосредоточиться на моих печалях. Открываю. Входит Кассандра. У неё удручённый вид. Она устало присаживается на стул.
        — Уф! Я сейчас еле загнала Стичи домой. Тётку Шарлотту увезли в больницу. Бабуля сломала шейку бедра. Теперь мне придётся заботиться о её собаках.
        Я недовольно ворчу:
        — Ну, ты и добрая душа! Мало нам своих забот.
        — А что мне было делать?  — защищается Кассандра.  — Тётка Шарлотта очень просила. Не хотела ехать в больницу. Я не смогла ей отказать. Она всегда была очень ласкова со мной.
        В коридоре раздаются раскаты могучего голоса мамы Буэно. Она жалуется на дождь, из-за которого ей и дону Пидро пришлось вернуться. Значит, испанцев не было в отеле, когда с тёткой Шарлоттой случилось несчастье.
        — А где Пападопулосов?  — спрашиваю я Кассандру.
        — Луиза сказала, что после завтрака он ушёл вместе с мамой Буэно и её мужем в санктуарий.
        Так вот почему была установлена проволока! Никого из жильцов не было в «Галльском петухе». Наверху оставались только я и Кассандра. На нас и была рассчитана ловушка, в которую угодила тётка Шарлотта. Я барабаню пальцами по дивану. На моём тайном языке это означает: «Теперь не зевай, чудик! Ходи и гляди себе под ноги».
        Обед проходит в уже забытой траурной атмосфере. Говорливых бельгийцев с нами больше нет, а остальных утреннее происшествие не располагает к веселью. Дождь идёт с удвоенной силой, и неяркое солнце где-то прячется, отчаявшись пробиться сквозь густые чёрные тучи. Только благодатная сила аперитива с дижестивом немного подбадривает опечаленное общество.
        По средам в «Галльском петухе» на обед готовится рыба с овощами. К счастью, это не Очень Большая Рыба Анибаля, а обычная речная форель. Я не очень хочу рыбу, тем более после ночной рыбалки. Пападопулосов, окутанный скорбью по сбежавшей жене, тоже почти ничего не ест. Дон Пидро в своей тарелке сосредоточенно складывает из рыбьих костей сооружение, похожее на каркас монгольской юрты. На этот раз обслуживанием занимается бесшумная, похожая на зубастую тень Луиза, поэтому красавчику некого раздевать глазами.
        Осушив бокал с дижестивом, мама Буэно пытается поднять наше минорное настроение рассказом об утреннем походе в святилище:
        — Вы знаете, сеньор Росс, мы сегодня осмотрели подземную базилику святого Пия Десятого. Сокровище, не играй с едой!
        — И как впечатление?  — вяло интересуюсь я.
        — Это трудноописуемо!  — во всеуслышание восторгается мама Буэно.  — Меня прямо оторопь взяла, не сойти мне с этого места! Представляете, сеньор Росс, под землёй построен храм на двадцать пять тысяч человек! Высота стен — десять метров, хотя для такого колоссального помещения он всё равно кажется низковатым. В центре базилики установлен алтарь с распятием и изображением Неопалимой Купины. Между колонн, поддерживающих потолок, висит тридцать девять изображений святых и мучеников. Сокровище, я не ошиблась, их точно тридцать девять?
        Восторг мамы Буэно не производит на меня ни малейшего впечатления. Подумаешь, подземная базилика! Ну и ладно. Зато я видел Мону Лизу.
        Разгулявшийся дождь вынуждает постояльцев отеля после обеда не искать развлечений на стороне. Нам не остаётся ничего другого, как воспользоваться плодами «бархатной» революции и собраться в гостиной, предварительно выкурив оттуда мсье Франсуа. Выкурив в буквальном смысле. Едва в гостиной появляется наш мощный авангард — мама Буэно с сигаретой в зубах, дымящая, словно проснувшийся вулкан, как благочестивый бородач тут же переезжает в офис, звучно клеймя все пороки современного мира.
        Мама Буэно, дон Пидро, Пападопулосов и я занимаем места вокруг стола. Красавчик протягивает колоду своей супруге, та с настораживающей ловкостью тасует карты.
        — Вы играете в вист, сеньор Росс?
        Отрицательно качаю головой. В своей жизни я играл только в дурака. Подкидного и переводного.
        — А вы, сеньор Пападопулосов?
        Болгарин кивает.
        — Жаль, что из всех нас вы один не играете в вист, сеньор Росс,  — соболезнует мне мама Буэно.
        — Почему один? Сеньор Пападопулосов тоже не умеет играть в вист.
        Болгарин качает головой. Мама Буэно удивлённо смотрит на Пападопулосова.
        — Как так? Вы же кивнули, когда я спросила, играете ли вы в вист. Сокровище, ты тоже это видел?
        Не дожидаясь, пока Пападопулосов поймёт вопрос и составит ответ по-немецки, я отвечаю за него:
        — В Болгарии кивок означает отрицательный ответ.
        Мои слова повергают маму Буэно в шок.
        — Неужели это правда, синьор Пападопулосов?!
        Болгарин качает головой справа налево и коротко подтверждает:
        — Да.
        Мама Буэно с безмерной жалостью смотрит на Пападопулосова.
        — Это же очень сложно! Нужно всё время делать наоборот. И вы никогда не путаете?
        Пападопулосов пожимает плечами:
        — Мы привыкли.
        Вволю наудивлявшись, мама Буэно возвращается к картам.
        — Ну, хорошо, а в покер вы играете?
        Отрицательно качаю головой. Болгарин кивает.
        — А в бридж?
        Отрицательно качаю головой. Болгарин кивает.
        — А в безик?
        Отрицательно качаю головой. На этот раз болгарин повторяет моё движение.
        — Тогда играем в безик,  — обрадованно предлагает мама Буэно.  — К счастью, сеньор Пападопулосов умеет играть в безик, если я на этот раз правильно его поняла. Безик — это несложная интеллектуальная игра. Как раз для таких задумчивых мужчин, как вы, сеньор Росс. Я вас мигом научу.
        Мама Буэно с жаром объясняет мне правила, которые я, естественно, не запоминаю, и мы начинаем первую партию. Дон Пидро достаёт вторую колоду — оказывается, в безик играют двумя колодами по тридцать две карты. Пока мама Буэно сдаёт карты, в гостиную чуть слышно пробирается Анибаль. Он садится в уголке и с интересом следит за игрой.
        Ливень не прекращается, и мы при помощи карт незаметно убиваем время до ужина. Совершенно не зная правил, мне всё же удаётся играть с переменным успехом. Иногда я почти выигрываю, но чаще проигрываюсь в пух и прах. Ну и ладно.
        В гостиной уже горит свет, когда появляется Луиза и голосом из туфлей приглашает нас в столовую. Ужин не изумляет своей смелостью. По-прежнему никакой экзотики вроде супа из лягушек, акулы с помидорами или ракушек со сливочным маслом. На первое суп-лапша, на второе жареная телятина, на десерт манный пирог. Сплошная скука. Впрочем, скучный ужин тоже вполне съедобен.
        Меня немного напрягает тот факт, что я с самого утра не могу поговорить с Кассандрой. Но совсем немного, потому что время от времени тоненькая фигурка девочки-эльфа мелькает в тёмных внутренностях отеля, и слышен её звонкий голосок.
        Поскорее закончив ужин, я поднимаю себя в свой номер. Занимаю было своё излюбленное место на диване, но я не в силах усидеть. Поднимаю себя и начинаю кружить по комнате. Я беспокоюсь за Кассандру. Где сейчас эта маленькая глупышка? «Галльский петух» превратился в очень опасное место. Что ещё придумал неизвестный злодей? Какую новую ловушку он нам приготовил? Так проходит час за часом. За окном стоит ночь. Кассандры всё нет. Моя тревога растёт. Я уже собираюсь отправляться на поиски девочки-эльфа, но в этот момент в коридоре раздаётся отчаянный крик. Это кричит Кассандра. Она зовёт на помощь.
        Я выскакиваю наружу и в сумраке неосвещённого коридора вижу страшную картину. Дон Пидро прижал Кассандру к стене. Одной рукой атлет пытается зажать девчушке рот, а другой сжимает её тонкую шейку. Кассандра, рыдая, отчаянно отбивается. Со всей возможной скоростью я бросаюсь к негодяю, но меня опережает Пападопулосов. Дверь его номера распахивается, и болгарин оказывается возле испанца раньше, чем я. Пападопулосов отрывает дона Пидро от Кассандры и закатывает здоровяку увесистую пощёчину. Кто бы мог подумать, что флегматичный бухгалтер способен на такой мужской поступок? Сейчас он выглядит как истинный Живко! Дон Пидро замахивается на Пападопулосова, но тут на сцене появляется мама Буэно. Она громовым голосом бросает своему сокровищу несколько испанских слов, и атлет мгновенно сникает. Его широкие плечи опускаются, глаза испуганно бегают. Под уничтожающим взглядом супруги съёжившийся дон Пидро скрывается в их номере. Мама Буэно захлопывает дверь.
        Пападопулосов молча берёт руку Кассандры и, невзирая на её инстинктивное сопротивление, подносит в своим губам. Потом, так и не сказав ни слова, уходит в свой номер. Я хватаю Кассандру за другую, нецелованную, руку и грубо втаскиваю заплаканную девчонку к себе. Запираю дверь на ключ. Свирепо разворачиваю себя к Кассандре.
        — Как это понимать, мадемуазель?! Что у тебя за шашни с благородным идальго? Вспомнила своё весёлое прошлое?
        Кассандра поднимает личико, залитое слезами.
        — Вот дурак! Какие шашни?! Я бежала к тебе, а этот подонок пристал ко мне в коридоре, припечатал к стене и начал лапать. Я закричала. Он стал зажимать мне рот. Не знаю, что бы я делала, если бы не болгарин. Этот испанец весь как железный.
        — О’кей, проехали. Зачем ко мне-то бежала?  — раздражённо бурчу я. Переволновался из-за этой дурочки.
        — Пять минут назад Луиза сказала мне, что послезавтра болгарин уезжает. Велела приготовить номер для следующего жильца. Я заглянула в книгу регистрации постояльцев. Знаешь, кто этот жилец?
        — Кто?
        — Маркус Тотлебен.
        — Ну и что?
        — А то! Я — Изабель Тотлебен. Маркус — это мой дерьмовый отец!
        Глава 17
        Третье признание Кассандры
        — Кофе будешь?
        Кассандра недоверчиво смотрит на меня своими неправдоподобно голубыми линзами. Но я не шучу. Дела становятся всё чудесатее и чудесатее. Без кофе тут не разобраться.
        — Буду.
        Кассандра садится на стул, наблюдает за тем, как я завариваю нам кофе. За стенкой слышны гневные тирады мамы Буэно. Темпераментная мадьярка проводит профилактическую беседу со своим ветреным красавчиком. Когда кофе готов, подаю чашку девочке-эльфу и задаю вопрос:
        — Чем ты можешь доказать, что ты — Изабель Тотлебен?
        Кассандра молча снимает кожаный браслет, выворачивает его наизнанку. На внутренней стороне браслета написано «Изабель».
        — Теперь ты мне веришь, недоверчивый мсье Вадим? Это моё настоящее имя. Я — Изабель Тотлебен из Пирмазенса.
        — И как мне теперь к тебе обращаться?
        Девушка недовольно произносит:
        — Я не хочу опять становиться Изабель.
        — Значит, ты по-прежнему Кассандра? Ладно. А почему ты боишься отца?
        Кукольное личико Кассандры перекашивает злоба. Она выпаливает:
        — Не называй Маркуса моим отцом! Я его ненавижу!
        — Почему?
        — Ты не представляешь, что это за человек! Настоящий мерзавец!
        — Почему ты сбежала из дома? Что он тебе сделал?
        — Сколько себя помню, он издевался надо мной. Мучил, бил. За малейшую провинность запирал на всю ночь в холодном подвале. А я ведь была ребёнком! Как я боялась этого страшного тёмного подвала!
        — А твоя мать? Почему она тебя не защитила?
        — Мамочка умерла. Пожалуйста, не спрашивай о ней.
        — О’кей. Если не хочешь, не говори.
        На упрямую гримаску Кассандры я отвечаю успокаивающей улыбкой. Мол, если кто-то чего-то не хочет, то с этим ничего не поделаешь.
        — Я была совсем одна. У меня даже брата-дурачка не было. Когда мне исполнилось тринадцать лет, эта свинья изнасиловала меня. Ты понимаешь, что это такое — изнасиловать собственную дочь?! Маркус — чудовище!
        — И тогда ты сбежала от него.
        Кассандра кивает:
        — Да. При первой же возможности. Знаешь, мне было тринадцать, почти как Бернадетте из Лурда. Только ей явилась Богородица, а мне подонок Али.
        Я думаю про себя, что, конечно, у всех есть свои скелеты в шкафу, но у этой малышки с обманчивой внешностью скелеты в шкаф уже просто не вмещаются и валятся на случайных прохожих, вроде меня.
        — А зачем Маркус едет в «Галльский петух»?
        — Не знаю.
        — Ты сказала, что Пауля Гутентага мог нанять твой отец.
        Кассандра резко вскидывается:
        — Не называй Маркуса моим отцом. Он мерзавец!
        — Не ругайся, больше не буду. Значит, Гутентаг работал на Маркуса?
        Кассандра пожимает плечами:
        — Вполне возможно. Наверное, Маркус велел детективу найти меня.
        — И Гутентаг тебя нашёл. Он был в Сете, расспрашивал капитана Жискара и отца Гранмера о Кассандре Камбрэ. Человеколюбивый отец Гранмер рассказал детективу про Лурд. Гутентаг приехал сюда и скорее всего был убит. Убит здесь, в отеле.
        Кассандра вскакивает со стула и истерично выкрикивает:
        — Но я в его смерти не виновата! Не виновата! Вадим, ты должен мне верить!
        Я понимаю: у девчушки сдают нервы. Я и сам на грани. У меня болит голова. Уже еле дышу под тяжестью чужих скелетов. Вот ведь ещё беда на обе мои дырки в черепе!
        — Не ори! Я тебе верю. И догадываюсь, кто мог разделаться с детективом.
        — Кто?
        — Какая разница? Всё равно у меня нет доказательств.
        — Скажи, кто? Это Адольф? Забыл выпить таблетку от агрессивности?
        Так как Кассандра не сводит с меня требовательного взгляда, я сердито говорю ей:
        — Ну, что уставилась? Лучше пей кофе, а то остынет!
        Девушка вынимает из кармана джинсов пачку сигарет и зажигалку.
        — Я лучше закурю. Можно?
        — Подожди, я открою окно.
        Отдергиваю гардины, растворяю одну створку. Во мраке за окном дождевые потоки хлещут по земле, листве деревьев, гремят в водостоках. По подоконнику течёт вода, но мне всё равно. В комнату вплывает влажный прохладный воздух с запахом зелени. «Ночной зефир струит эфир…» Я набираю полную грудь этого эфира. Становится легче.
        Кассандра зажигает сигарету, с видимым удовольствием затягивается. Запах зелени смешивается с табачной вонью. Я морщусь. Мне жалко эфира. Вспоминается старая шутка: если взять ведро мёда, ведро дерьма и смешать — получится два ведра дерьма.
        — И всё же, что здесь нужно Маркусу? Подумай как следует.
        — Я уже сказала: не знаю!
        Кассандра раздражённо тушит сигарету в чашке с кофе и тут же закуривает новую. Я задаю вопрос:
        — Что ты собираешься делать?
        Кассандра долго молчит, пуская дым в потолок. Потом выдавливает из себя:
        — Не знаю. Если Маркус меня найдёт, он меня убьёт.
        — Зачем ему тебя убивать? Ты опять что-то скрываешь? Чем вообще занимается Маркус?
        — Представь себе, этот мерзавец — детский врач. Педиатр. Ты бы видел его возню с сопливыми бэбиками. Сюсюкающее ничтожество!
        — Но почему он только сейчас решил тебя найти?
        — Откуда ты взял, что только сейчас? Возможно, Гутентаг искал меня все эти годы и, наконец, нашёл в Лурде.
        — А почему детектива убили?
        — Ну, сколько можно повторять?! Понятия не имею!
        Я снова задаю свой вопрос:
        — И что ты теперь будешь делать?
        Кассандра тихо говорит:
        — Во всяком случае, бежать из Лурда я не хочу.
        — Значит, тебе остаётся только одно: встретиться с Маркусом и узнать, чего он хочет.
        — А ты мне поможешь? Мне нужна защита.
        Наверное, в ответ мне стоит сказать, что это совершенно не моё дело, но почему-то, когда женщина смотрит такими умоляющими глазами, мои благоразумие и здравый смысл всегда пускаются наутёк.
        — Помогу.
        Я дурак? Кассандра лучезарно улыбается мне:
        — Супер! Спасибо, мой герой. Я знала, что могу на тебя рассчитывать.
        Девочка-эльф встаёт со стула, подходит ко мне, целует в щёку. Обнимая друг друга за талию и прижимаясь плечами, мы замираем у открытого окна. Нам хорошо вдвоём. Незаметное время ведёт свой неумолимый отсчёт, но мы его не замечаем. Раздражённый голос мамы Буэно за стенкой постепенно становится тише, потом совсем замолкает и сменяется протяжными мужскими стонами. Ясно. Ночная кукушка пытается перекуковать дневную. Мы долго стоим перед окном, и только вой Стичи, полный тоски, возвращает нас в жестокую негостеприимную реальность.
        — Я пойду наверх,  — произносит Кассандра.  — Теперь мне придётся ночевать у тётки Шарлотты. Нельзя оставлять собак одних, а то они никому спать не дадут.
        Я не удерживаю девушку. Только предупреждаю:
        — Будь осторожна. Запрись и обязательно придвинь к двери что-нибудь тяжёлое.
        — Не беспокойся. Сделаю, как ты говоришь. Чюсс!
        — Чюсс!
        Поцеловав меня ещё раз, Кассандра уходит. Оставшись один, я понимаю, что, оказывается, стоять одному возле открытого окна совсем не то, что стоять вместе с Кассандрой. Меня клонит в сон. Поскорее закрываю окно, баррикадирую дверь, кладу себя на кровать. Этот дон Пидро окончательно запутывает ситуацию. Он-то тут при чём? Чего он хотел от Кассандры? То есть Изабель? Всего-навсего неземного наслаждения? Или что? Сон настойчиво вторгается в мои мысли, и вскоре я перестаю сопротивляться.
        Завтрак на следующее утро хотя совершенно не является праздником чревоугодия, зато не таит никаких сюрпризов: те же багеты, круассаны, сыр, масло, апельсиновое варенье, сливки, кофе.
        Мама Буэно и дон Пидро в столовой не показываются. Испано-венгерская пара уехала рано утром. Теперь компанию мне составляет один, всё такой же печальный, Пападопулосов. Ну и ладно. Пусть испанский красавчик шевелит ушами в другом отеле.
        Перед прогулкой в санктуарий звоню Харуну и прошу его поискать в Интернете сведения об Изабель и Маркусе Тотлебен из Пирмазенса. Разумеется, у меня мало надежды на то, что афганец найдёт хоть что-нибудь о фальшивой девочке-эльфе, но тем не менее.
        Вытаскиваю из-под кровати новую канистру, уговаривая себя, что таскание канистр — это занятие не на всю жизнь, и в сопровождении Кассандры направляю себя по знакомому маршруту: проспект Маршала Фоша — улица Грот — Старый мост — святилище. Погода не ахти. Дождь прекратился, но Лурд прячется в сыром тумане. Сквозь белесую пелену светятся разноцветные огни реклам. В их свете есть что-то ободряющее — так, наверное, мигают для отлетевших душ маяки на пути из Яви в Навь. Впрочем, это моё субъективное мнение.
        Отстояв небольшую очередь, мы наполняем канистру чудотворной водой и, не задерживаясь ни одной лишней минуты, трогаемся в обратный путь. Я не разговариваю с Кассандрой, она тоже молчит — погружена в свои мысли. За всю долгую дорогу мы обмениваемся друг с другом едва десятком слов.
        В «Галльском петухе» каждый из нас принимается за свои ежедневные заботы: я, лёжа на диване, смотрю мультфильмы, Кассандра помогает Луизе готовить обед. Обедаю я опять с Пападопулосовым. Сумрачный болгарин тоже прошёлся к волшебному гроту и теперь меланхолично поедает овощное рагу с бараниной. Нагулял аппетит.
        Отобедав, я опять растягиваюсь на верном диване, закладываю руки за голову и разглядываю потолок — жду контрольного звонка Марины. Заодно рассуждаю сам с собой о странных событиях в отеле «Галльский петух». Сейчас я уверен, что знаю, кто убил Пауля Гутентага. Догадываюсь также, почему погиб немецкий детектив. Понимаю, кто этот неизвестный злодей, толкнувший меня в Гав-де-По, заблокировавший стулом сауну и заткнувший трубу, натянувший проволоку на лестнице. Мне ясно, что златовласая девочка-эльф с голубыми линзами удивительным образом переплела между собой две во многом схожие трагические судьбы: судьбу Кассандры Камбрэ из Сета с судьбой Изабель Тотлебен из Пирмазенса.
        Ну, вот! Едва задремал, тут же требовательно гудит мобильник. Разумеется, это моя любимая супруга.
        — Халло!
        — Халло, родной! Как дела? Чем занят?
        — Дела в норме. Лежу на диване, ковыряю в носу.
        — Молодец! Палец не сломай. Фотографии сделал, как я тебя просила?
        Женщины! До фотографий ли мне было?
        — Не вопрос, сделаю. У меня есть ещё пятница в запасе.
        — Ты всё всегда откладываешь на последний момент,  — недовольно ворчит Марина.  — Завтра же сфотографируй санктуарий.
        — О’кей.
        — Учти, больше я тебе звонить не буду. Только в субботу, когда к Лурду подъеду, звякну, чтобы ты был готов.
        — Да я уже готов, золотко. Ты только приезжай.
        — Что случилось, милый?  — вдруг беспокоится Марина. Видимо, радар, встроенный в её сердце, что-то уловил в моём голосе.
        — Ничего не случилось. Просто соскучился.
        — Я тоже соскучилась. Подожди ещё один день. Послезавтра я приеду.
        — Конечно, подожду.
        — Целую, чюсс!
        — Чюсс!
        После разговора с Мариной продолжаю валяться на диване. А что ещё делать? Харун не звонит, значит, ничего нового в Интернете не нашёл.
        Во время ужина нас с Пападопулосовым обслуживает Луиза. Она бесшумно двигается по столовой, как молчаливый призрак пожилой зубастой женщины. Кассандра занята на кухне и к нам не выходит. Но, по крайней мере, я вижу в проём двери, что с её независимо задранным носиком всё в порядке.
        Поужинав, я поднимаю себя в номер, внимательно осматривая скрипучие ступени. Нудный никчёмный день позади. Осталось пережить пятницу и: «Здравствуй, Марина! Прощай, Лурд!» Послезавтра я уеду, а как же Изабель в образе Кассандры? Как быть с убийцей Гутентага? Я должен оставить их один на один? Так ведь заранее известно, чем кончится этот поединок. Слишком неравные весовые категории. В одном углу ринга маленькая девчушка с тонкой шейкой, в другом — злобный монстр. Тут никакие хитрость и изворотливость не помогут Изабель выйти живой из страшной игры с чудовищем. Я это знаю точно. Не понимаю, почему она так держится за «Галльский петух». В её наивное объяснение я не верю.
        Лежу в постели, натянув одеяло до самого носа. За окном ветер шумит буками. На сердце давит тревога. Я не знаю, что мне делать. Чего я жду в этом проклятом отеле? Марину? И что я могу? Не соваться в чужие дела? Машинально постукиваю пальцами по одеялу. На моём тайном языке это означает: «Ничего, я что-нибудь придумаю».
        Мадам пятница оказывается не столь скучной особой, как мсье четверг. Правда, сначала опять бесцветный завтрак с печальным болгарским бухгалтером. Потом изнурительный поход в санктуарий в обществе пустой канистры и ненастоящей Кассандры. Вернувшись в «Галльский петух», я узнаю, что Пападопулосов уехал. Интересно, вымолил он у Богородицы обратно свою сбежавшую жену или нет?
        Обедаю я в полном одиночестве. Все жильцы разъехались, и в столовой стоит тишина, нарушаемая лишь звяканьем моей посуды. Зато время до ужина я провожу с гораздо большей пользой, чем в четверг. Я же вчера обещал себе что-нибудь придумать. И вот: мужик сказал — мужик сделал.
        Когда вечером я вхожу в столовую, меня приветствует по-немецки невысокий, полный, лопоухий мужчина в очках с тонкой металлической оправой:
        — Халло! Меня зовут Маркус Тотлебен. Я только что приехал.
        — Халло! Я — Вадим Росс. Живу здесь вторую неделю.
        Усаживаю себя за стол, исподтишка рассматриваю мерзавца — так своего папочку называла Изабель. Кстати, девочки-эльфа не видно. На кухне возится одна хмурая Луиза. Маркус одет в респектабельный светло-коричневый костюм. У него спокойное одутловатое лицо с тонкими злыми губами и колючими, как кактус, глазками. Редкие седые волосы зачёсаны назад. В мерзавце чувствуется скрытая жестокость и совершенно ничего нет от доброго дяденьки-эльфа. Фу быть таким! А может, я это придумываю после рассказа Изабель?
        Не спеша выпиваю аперитив, затем съедаю порцию супа и перехожу к тушёному мясу с овощами. Маркус тоже с аппетитом ужинает. Он не обращает на меня внимания, но я чувствую на себе его любопытный взгляд, когда смотрю в свою тарелку. Закончив есть, Маркус по-французски просит Луизу подать ему чай с лимоном. Я, следуя заветам мамы Буэно, завершаю ужин рюмкой бренди и прощаюсь с мерзавцем:
        — Чюсс!
        — Чюсс, герр Росс!
        Скриплю ступенями на второй этаж, решая по дороге вопрос: а не подняться ли мне на Олимп к Изабель. Наверное, она сейчас поёт колыбельную деткам Стичи и будет мне рада. Впрочем, я быстро нахожу мудрое решение: отказываюсь от неуместной идеи. Благоразумно отправляю себя в свою комнату. Забаррикадировав дверь, устраиваю своё потрёпанное тело в холодной постели. Настроение ниже плинтуса. В голову лезут дурацкие мысли о смысле жизни. Зачем живу я, например? Чего в состоянии достичь малоизвестный писатель? Жизни-то ведь осталось совсем чуть-чуть. Скоро уже к земле привыкать. Хотя, наверное, кое-что хорошее может ждать писателя даже за гробом. Ты покоишься в безжизненной серой Нави, а в красочной Яви присутствует постоянно заваленная свежими цветами могила с твоим бронзовым памятником. К нему никак не зарастает народная тропа. Вокруг памятника днём и ночью отираются толпы поклонников твоего таланта, цитирующие наизусть лучшие места из твоих книг. Твоей бессмертной душе добавляют бальзама ежегодные фестивали, посвящённые твоему творчеству и престижная литературная премия имени тебя. К этому успеху ещё
неплохо подошли бы улицы, площади, мосты и железнодорожные вокзалы в основных мировых столицах, названные твоим скромным именем. Да, это, пожалуй, тот максимум, который можно выжать из собственной смерти.
        Сладкие грёзы убаюкивают меня лучше снотворного. Уже засыпая, слышу глухую ругань. Крики едва слышно доносятся снизу, и толком ничего разобрать нельзя. Вроде бы Камбрэ крепко скандалят. Любопытно, чего это они так разошлись?
        Глава 18
        Последнее моё субботнее утро в Лурде не доставляет никакого удовольствия. Сыро и пасмурно. Тусклое солнце равнодушно взирает с бесцветного неба на сонное человечество. Пронизывающий ветер гонит в Испанию низкие мрачные тучи. Ветер подталкивает меня в спину и злобно шипит в уши: «Вали-ка ты отсюда поскорее, добрый человек».
        На этот раз я шагаю в санктуарий с канистрой, но без девочки-эльфа. Кассандра, то есть Изабель, сказалась больной и со вчерашнего вечера не выходит из своей комнаты. Перетащила туда весь Стичин выводок и сидит закрывшись. Я попросил её никому не открывать и ни с кем не разговаривать, пока я не вернусь. Зубастая Луиза тоже хворает. По крайней мере, так нам с Маркусом звучно объявил в столовой Франсуа. Пришлось обслуживать себя самим. Как там в Библии? «В поте лица твоего будешь есть хлеб». Ничего страшного. С багетами, круассанами, вареньем и кофе справится любой мерзавец. Масло в холодильнике кончилось. Мы заменили его маргарином. Кстати, я убедился, что маргарин — это точно не масло, когда мой кусок багета, намазанный маргарином, упал на пол намазанной стороной вверх. Ладно, бог с ним, с завтраком. Сейчас-то я бреду по проспекту Маршала Фоша и делаю фотографии. Я же обещал Марине.
        Добираюсь до большого рынка. Странно, но раньше здесь всегда было пусто. Впрочем, понятно — этот рынок работает только по субботам, а в прошлую субботу я болел и не покидал «Галльского петуха». Из любопытства провожу себя вдоль ближайших рядов: в продаже тепличные ягоды, мёд, апельсиновое варенье.
        От осмотра достижений местных садоводов меня бесцеремонно отвлекает мобильник. Это Харун.
        — Халло!
        — Халло, уважаемый герр Росс! Есть новости.
        — Слушаю тебя внимательно.
        — Сначала о Маркусе Тотлебене. Пятьдесят восемь лет, вдовец, детский врач. Был женат на некой Бланш Лефранс. Жена умерла четырнадцать лет назад в возрасте тридцати восьми лет. Дочь зовут Изабель. Сразу же после смерти матери девочка сбежала из дома.
        — Это всё?
        — Нет. Теперь самое интересное. Я нашёл сообщение десятилетней давности о похоронах Изабель Тотлебен из Пирмазенса! Читаю: «Семья Тотлебен с глубоким прискорбием извещает о смерти Изабель Тотлебен, скончавшейся в прошлый понедельник, в возрасте восемнадцати лет. Похороны состоятся в Страсбурге, в четверг, в десять тридцать утра». Далее следует название кладбища и реклама бюро ритуальных услуг.
        — Странно. Нашей Изабель десять лет назад было только восемь. И при чём здесь Страсбург?
        — Может быть, это другая Изабель?
        — Маловероятно, чтобы в Пирмазенсе одновременно жили две Изабель Тотлебен. Загадал ты мне загадку. А куда было подано это объявление?
        — В местную пирмазенскую газету.
        — А в прессе Страсбурга что-нибудь есть?
        — Мимо. Никаких некрологов. Я проверил.
        Вздыхаю. У Кассандры, то есть Изабель, опять концы с концами не сходятся.
        — О’кей. Продолжай поиски.
        — Обязательно, уважаемый герр Росс. Ведь история чем дальше, тем интереснее. Чюсс!
        — Чюсс!
        Выключаю мобильник, запихиваю трясущейся рукой поганца в карман и изо всех сил швыряю пустую канистру в открытый мусорный контейнер. Канистра с грохотом исчезает в его тёмном чреве. Группка низкорослых азиатских паломников боязливо обтекает меня с обеих сторон. Не обращаю на них внимания. Это легко, если не опускать взгляд. Я зол. Значит, в среду милая маленькая лгунья скормила мне очередную выдумку? Факт! Я уже просто физически ощущаю то липкое зловонное море вранья, в которое погружаюсь. Вернее, меня погружают. И ни капельки эта пигалица не милая! Постановляю немедленно вернуть себя в отель. Жаль, что не получится по-человечески попрощаться с санктуарием, но он должен меня понять. Величаво разворачиваю себя среди азиатов, как четырёхмачтовый барк среди мелких судёнышек, и ходу.
        Несмотря на то, что теперь злобный ветер дует мне в лицо, я в рекордно короткий срок достигаю «Галльского петуха». Задыхаясь от напряжения и ярости, забираюсь на крыльцо. Дверь отеля не заперта. На первом этаже никого. Впрочем, это не удивительно: Луиза болеет, а Франсуа, наверное, сидит возле неё и читает Библию. Братья-рыбаки вообще никогда не дежурят у входа.
        Последним неимоверным усилием преодолеваю скрипучую лестницу. Барабаню в дверь Кассандры, то есть Изабель. Не кончиками пальцев. Сквозь гавканье Стичи с трудом слышу испуганное:
        — Кто там?
        — Открой, это я.
        Узнав мой голос, девочка-эльф поворачивает ключ в замке. Врываюсь в пропахшую псиной комнату. Стичи дружески тычется тупой мордой в мою ногу. От стоящей в углу корзины ко мне наперегонки спешат щенки. Изабель с тревогой спрашивает:
        — Что случилось, мой герой? Почему ты так взволнован?
        — А ты бы не волновалась, если бы узнала, что запросто трахаешься с человеком, который давным-давно умер?  — раздражённо бурчу я.
        — Ты это о чём?
        — Тебе напомнить? «Семья Тотлебен с глубоким прискорбием извещает о смерти Изабель Тотлебен, скончавшейся когда-то там, в возрасте восемнадцати лет. Похороны состоятся в Страсбурге, когда-то там, в десять тридцать утра!»
        Изабель с облегчением улыбается:
        — Ах, так ты узнал об этом глупом некрологе? Я сейчас всё объясню.
        — Я не сомневаюсь, что у тебя заготовлены объяснения на все случаи жизни.
        — Вадим, не сердись. Всё действительно вполне невинно. Чтобы Маркус меня не разыскивал, я позвонила в одно страсбургское бюро ритуальных услуг, представилась сестрой покойной Изабель Тотлебен и заказала её похороны. Потом послала некролог в газету. Из газеты позвонили в бюро, те подтвердили, что похороны состоятся, как объявлено, и некролог был опубликован.
        — А как ты объяснишь разницу в возрасте?
        Изабель открывает ротик, чтобы мне ответить, но в этот момент дверь резко распахивается и на пороге появляется Маркус Тотлебен. Видимо, предупреждая, что он не посол доброй воли, в руке мерзавец держит пистолет. Стичи пытается, на свой собачий манер, приветствовать и Маркуса, но детский доктор сильным пинком отправляет несчастную бульдожку в корзину. Щенки бегут к визжащей от боли и страха мамаше, чтобы как-то её поддержать.
        — Не смей трогать собаку, негодяй!  — кричит Изабель.  — Что тебе тут нужно?
        — Ты сама знаешь. Отдай мои фотографии по-хорошему.
        — А то что?
        — А то. Я просто сделаю «пиф-паф»,  — Маркус поводит стволом пистолета,  — и фотографии тебе больше не понадобятся. Ты следишь за моей мыслью?
        — Это, конечно, меня не касается, но о чём идёт речь?  — вклиниваюсь я в разговор родственников.
        Маркус холодно смотрит на меня:
        — Изабель, будь добра, скажи этому олуху.
        — Маркус очень любил фотографировать свои педофильские забавы со мной,  — насмешливым тоном произносит Изабель.  — На этой почве у него развилась настоящая мания. Этот мерзавец нащёлкал целую коллекцию. Вот я и прихватила с собой самую выразительную её часть. Боялась, что кто-нибудь посторонний увидит.
        — Ага, и прислала мне из Сета письмо с парой фото и требованием денег!  — возмущается Маркус.  — Можете себе представить подобную наглость, герр Росс? Жалкая шантажистка!
        — Так вы поэтому наняли частного детектива?  — спрашиваю я жертву шантажа.
        — А что мне оставалось делать? Я попросил Пауля найти эту тварь и забрать фотографии. Он часто выполняет подобные поручения. Гутентаг служил в Иностранном легионе. Знает французский язык и не задаёт лишних вопросов. Лишь бы хорошо платили.
        — Не стоит называть тварью собственную дочь,  — замечаю я.
        Одутловатое лицо Маркуса кривится в презрительной гримасе.
        — Эта тварь мне не дочь! Я удочерил её месячной крошкой, сделал такую глупость. Вы следите за моей мыслью?
        — Так ты мне не отец?!  — вскрикивает Изабель.  — Ты лжёшь! Не могу поверить. Мамочка ничего про это не говорила!
        — Отчиму обзываться на падчерицу тоже неприлично,  — упрямо гну я свою линию.
        — А вам бы, герр олух, лучше заткнуться,  — советует мне Маркус.
        Изабель права: этот тип действительно настоящий мерзавец!
        — Послать письмо из приюта — это была моя ошибка,  — признаётся Изабель, обращаясь скорее ко мне, чем к отчиму.
        — Ты просто безмозглая тварь!  — снова вскипает Маркус.  — Поэтому-то Гутентаг и нашёл тебя. Пауль собрал пухлое досье. Я читал его. Гадкое чтение. В досье собраны все твои художества, Изабель! Пауль шёл от одного детского приюта к другому, от одной приёмной семьи к другой, и везде тебя, тварь, проклинают и ненавидят. У одних ты украла деньги, у других — драгоценности, у третьих — ценные вещи. У кого-то соблазнила сына, у кого-то увела мужа. Жила с любовниками, занималась проституцией. Чего там только нет, в этом досье. Ты — бессовестная воровка и шлюха, Изабель!
        — Это правда?  — задаю я вопрос девочке-эльфу, которая с ненавистью смотрит на Маркуса. На её щеках блестят слёзы. Изабель молчит.
        — Это правда?
        — Конечно, правда!  — самодовольно заявляет Маркус вместо Изабель.  — Теперь шлюхе надоело скитаться по помойкам, вот она и придумала, как быстро разбогатеть. Вы следите за моей мыслью?
        — А кто же тогда мой отец?  — вдруг спрашивает Изабель, и я понимаю, что всё это время она думала совсем о другом.
        — Не знаю. Бланш мне говорила, что это была какая-то её школьная любовь.
        — Но хотя бы имя ты знаешь?
        Маркус взмахом руки отгоняет прочь вопрос Изабель.
        — Какое мне дело до твоего отца? Где фотографии, тварь!
        — Перестаньте оскорблять бедную девочку, герр Тотлебен!  — снова говорю я.  — Какая бы она ни была, вы-то уж точно её ничем не лучше.
        — Какая ещё, к дьяволу, девочка?!  — гадко усмехается Маркус.  — Этой хитрой бабе двадцать восемь лет!
        — Как двадцать восемь?!
        — Изабель сбежала из Пирмазенса четырнадцать лет назад, когда ей было четырнадцать! Сами посчитайте, герр лох, сколько ей сейчас.
        — Изабель?
        Изабель кивает, потупя взор:
        — Прости, мой герой, но мне действительно двадцать восемь лет.
        — Ты лишаешь меня последних иллюзий, но как же?..
        Изабель лучезарно улыбается мне:
        — Как я смогла всех обмануть? Это было несложно. Природа наградила меня моложавой внешностью. Я маленькая, худенькая. Плюс немного косметики, тёмные очки в солнечные дни, чтобы скрыть морщинки у глаз.
        — Пауль установил, что эта мошенница уже много лет выдаёт себя за несовершеннолетнюю девчонку, страдающую частичной амнезией,  — со злорадством вставляет Маркус.  — Настоящий оборотень! Вот кому нужно давать Оскара за лучшую женскую роль. Вы следите за моей мыслью?
        — Я-то слежу, а вот вы в курсе, что вашего бывшего легионера прикончили?
        Маркус меняется в лице:
        — Что вы такое говорите? Пауля убили?
        — Вы не ослышались.
        — Мы договорились, что Пауль будет мне регулярно звонить и сообщать о своих поисках. Последний раз он позвонил мне из Лурда в субботу.
        — Вечером?
        — Днём.
        — Но в «Галльский петух» Гутентаг приехал поздно вечером. Я его видел. У него был большой пёстрый зонт.
        — При чём здесь зонт?
        — Да ни при чём, собственно.
        — Пауль приехал в Лурд днём, покрутился вокруг «Галльского петуха» и увидел Изабель. Я снабдил его детским фото аферистки, но он сразу опознал её, хотя Изабель перекрасила волосы. Пауль позвонил мне в Пирмазенс, сказал, что поселится в отеле, чтобы найти фотографии. С тех пор Пауль больше не звонит и не отвечает на мои звонки.
        — Просто его две недели нет в живых.
        — Откуда вы знаете?
        — Я видел его труп. Изабель тоже видела.
        Изабель молча кивает. Маркус в раздумье морщит лоб.
        — Ах, вот оно как? А я подумал, что эта ловкая стерва перекупила Пауля. Заплатила больше меня да ещё, в качестве бонуса, в постель затащила. Поверьте, она это очень хорошо умеет делать.
        Я верю. Задаю ещё один вопрос:
        — И тогда вы решили лично покончить с шантажом?
        — А у меня был выбор? По-вашему, я должен был спокойно сидеть и ждать следующее письмо с фотографиями? Если бы оно вообще пришло. Изабель могла ведь послать фотографии в полицию. Для неё же нет ничего святого! Вы следите за моей мыслью?
        Маркус наводит пистолет на Изабель.
        — Говорю в последний раз: верни мне фотографии, и нам всем сразу станет легче!
        — Нет!
        Отчим внимательно смотрит на решительное личико непокорной падчерицы и переводит оружие на меня. Мои ноги враз слабеют. Чувствую, как они начинают мелко дрожать. Ничего удивительного: я и так уже целых полчаса был героем. Видимо, дальнейшее испытание оказывается непосильным. У меня в руках фотоаппарат, но использовать его против Маркуса нельзя: в нём снимки Лурда, обещанные Марине.
        — Если немедленно не отдашь фотографии, я застрелю этого олуха!
        — Стреляй, мерзавец!  — отважно кричит Изабель.
        Я цепенею от ужаса, сердце заранее прекращает биться, но вместо того, чтобы выстрелить в мою беззащитную грудь, Маркус целится снова в девушку-эльфа. Мерзавец передумал. Сердце снова начинает работать, становится легче, но, к чести сказать, совсем чуть-чуть. Мне жалко Изабель, почти как себя.
        Маркус холодно произносит:
        — Слушай, тварь, хоть ты и упорная, как землеройка, больше я просить не буду. Считаю до трёх. Раз!
        — Ладно!  — Изабель строптиво поводит плечиками.  — Но фото спрятаны не здесь.
        Маркус опять гадко усмехается:
        — Не изменяй факты, как тебе вздумается. Я давно знаю, что твой запас лжи неисчерпаем. Ты следишь за моей мыслью?
        — Я не обманываю! Фотографии лежат в соседней комнате.
        — Тогда пошли туда. Кто в ней живёт, кстати?
        — Не бойся, трусливый мерзавец. Сейчас комната пустует.
        Держа меня и Изабель под прицелом, Маркус заставляет нас выйти в коридор. Изабель отпирает комнату тётки Шарлотты, и мы входим в собачью конуру. За прошедшее время она нисколько не изменилась. Всё та же погрызенная мебель, усеянный чёрт-те чем пол, разорванные обои. На столе стоит недопитая бутылка пастиса.
        Маркус зажимает себе нос свободной рукой:
        — О, боже! Как здесь смердит! Тут что, жилец недавно сдох от дизентерии?
        Не отвечая, Изабель лезет в платяной шкаф. Она долго роется в грудах каких-то тряпок, добирается до самого дна, затем растерянно оборачивается к нам:
        — Фотографий нет.
        — В самом деле?  — притворно удивляется Маркус.  — И куда же они делись?
        — Не знаю.
        — А кто знает?
        — Я знаю!  — заявляю я.
        Маркус тычет пистолетом в мою сторону:
        — Что знаете?
        — Знаю, у кого фото.
        — И у кого же?
        — У Франсуа Камбрэ.
        — Вздор! Ты-то откуда можешь знать?  — недоверчиво спрашивает Изабель.
        — Я случайно видел их у него.
        — Докажите!  — требует Маркус.
        — На фотографиях было написано красным фломастером «Маркус мерзавец», «Маркус скотина» и ещё что-то в этом же роде.
        Изабель бросает на меня изумлённый взгляд. Маркус с сожалением произносит:
        — Что ж, герр Росс. Вынужден вам поверить. Эта бестия и мне прислала фото с такими же надписями. Если вы не солгали и вор обрёл имя, значит, мы немедленно идём к мсье Франсуа. Вы следите за моей мыслью?
        Гуськом спускаемся по безбожно скрипящей лестнице. Первым бреду я, за мной Изабель, а замыкает наш невольничий караван Маркус. Руку с оружием мерзавец прячет в боковом кармане своего респектабельного пиджака. На первом этаже по-прежнему никого не видно. Неожиданно из столовой в коридор выходит, что-то торопливо жуя, Анибаль. Возможно, стащил печенье. Увидев нас, обделённый разумом испуганно оглядывается, но вокруг только холодные стены и равнодушный пол — спрятаться решительно негде.
        — Бонжур, Анибаль!  — приветствую я парня.
        — Бонжур, мсье.
        Анибаль отводит глаза в сторону. Видно, что он чем-то расстроен.
        — Что с тобой, Анибаль?
        — Я упустил Очень Большую Рыбу. Она навсегда уплыла из камышей.
        — Не переживай. Очень Большая Рыба непредсказуема. Она скоро вернётся.
        — Правда, мсье?
        — Уверен. Скажи-ка лучше, где мсье Франсуа? Он нам очень нужен.
        — Папа’ в прачечной.
        Я удивлён:
        — Как же он оказался в подвале?
        — Съехал по спуску.
        — По какому спуску?
        — Который за моей спальней.
        Слыхали?! Интересно, сколько ещё тайн скрывает «Галльский петух»? Оказывается, в нём есть какой-то ход, по которому можно спуститься в подвал даже в инвалидной коляске.
        — Молодой человек, не могли бы вы проводить нас в прачечную?  — вежливо просит Маркус.
        — Да, мсье.
        Повинуясь знаку Маркуса, двигаемся следом за Анибалем. Невольно усмехаюсь: нас возглавляет дурачок, а замыкает мерзавец. Закон всемирного баланса работает без сбоев.
        В самом конце коридора начинается гладкий бетонный спуск. Спускаемся по нему в подвал. Здесь сумрачно и сыро. Слышен ровный гул стиральной машины. Теперь если идти направо, попадёшь в гараж, если налево — в прачечную. Идём налево. В тесном помещении, заставленном бытовой техникой, горит яркий свет. Франсуа Камбрэ неподвижно сидит в своём кресле перед одной из стиральных машин. Его худые жилистые пальцы намертво впились в Священное Писание. Если бы не блестящие от слёз глаза, неотрывно глядящие из-под скал надбровий на стеклянную дверцу стиральной машины, эту огромную бесформенную, словно облако, фигуру с бесконечной бородой можно было бы принять за гипсовую статую древнего святого. Но наше всеобщее внимание приковывает вовсе не Франсуа. Мы не можем оторвать взглядов от зубастого, мертвецки бледного лица Луизы, крутящегося в багровой мыльной пене за стеклом.
        Глава 19
        Первым в себя приходит Маркус. Как правило, у врачей и мерзавцев крепкие нервы, а тут два в одном. Маркус подходит к стиральной машине и выключает её. Гул смолкает. Жуткая голова перестаёт вращаться.
        — Напрасно вы выключили, мсье,  — с досадой произносит своим звучным голосом Франсуа.  — Стиральная машина — это символично. Женщина — сосуд греховный. Пусть Луиза отмоется.
        — А где всё остальное?  — задаёт вопрос Маркус будничным тоном.
        — В мусорном баке за домом.
        — Почему именно там?
        Франсуа сдвигает кустистые брови и поворачивает свой угрожающий нос к Маркусу:
        — Сосуд греховный. Ему самое место среди мусора.
        — Это сделали вы, мсье Камбрэ?
        — Нет.
        — А кто же?
        — Адольф. Он убил Луизу сегодня на рассвете, когда она ещё спала, как обычно, приняв накануне вечером снотворное.
        — Кто такой Адольф?
        — Наш сын.
        — Почему он отрезал голову собственной матери?
        — Потому что Господь водил его руками.
        Франсуа неожиданно хихикает. Маркус скептически усмехается:
        — Господь? Вы в этом уверены, мсье Камбрэ?
        — Да что ты с ним разговариваешь? Они тут все чокнутые!  — кричит Изабель, в страхе переводя взгляд с хихикающего Франсуа на голову Луизы и обратно. (Сейчас Изабель мне уже не кажется девочкой-эльфом.)  — Нужно вызвать полицию!
        — В полицию нельзя,  — робко сообщает Анибаль.
        — Почему?
        — Мама’ будет ругаться.
        Неожиданно Анибаль начинает рыдать. Слёзы текут по его круглому лицу. Убогий трёт глаза грязными руками, оставляя на щеках серые следы.
        — Не плачь, Анибаль,  — говорю я бедному парню и обращаюсь к Франсуа, медленно подбирая французские слова: — А Пауля Гутентага в ту субботу тоже Адольф прикончил?
        — Нет. Немца убила Луиза.
        Вот здорово! Луизу-то я и не подозревал. Я думал, что это орудуют Франсуа с Адольфом.
        — Как же Гутентаг позволил мадам Луизе себя укокошить?
        — Этот проклятый немец весь день крутился возле «Галльского петуха». Его заметил Адольф и рассказал Луизе: мол, трётся здесь какой-то подозрительный тип. А немец взял да и припёрся в отель поздно ночью. Приехал на такси.
        — В «Галльский петух» Гутентага впустили вы, мсье Камбрэ?
        — Да. Луиза уже ушла в спальню.
        — И что сказал Гутентаг?
        — Я, как мы всегда поступаем с приехавшими гостями, пригласил немца в офис. Он последовал за мной, но в офисе вытащил фото этой особы и начал мне угрожать. Этот немец был сердит и уродлив, как демон из ада.
        — Что он говорил?
        — Он заявил, что мы укрываем у себя опасную шантажистку, которую давно разыскивает полиция нескольких европейских стран.
        — И что случилось потом?
        Франсуа кивает в сторону кошмарной оскаленной головы, лежащей на боку в стиральной машине.
        — Потом в офис бесшумно вошла Луиза. Оказывается, она ещё не легла. Услышала звонок у входной двери и вернулась узнать, кто это к нам приехал так поздно. Сначала Луиза подслушивала наш разговор, а потом сходила в спальню за моим электрошокером.
        — И что она сделала?
        — Прижала электрошокер к затылку немца и включила. Тот упал как подкошенный. Знаете, мсье, это было забавно! Затем Луиза задушила немца нейлоновым шнуром.
        Старикан снова отвратительно хихикает. Анибаль, разинув рот, глядит на отца. Видимо, таким он его ещё не видел.
        — А вы что делали, мсье Камбрэ?
        — Я смотрел и молился.
        — Вы не вмешивались?
        Франсуа пожимает плечами:
        — Я не мог помешать Луизе, да и зачем?
        — Как же тело Гутентага оказалось в сарайчике за отелем?
        — На меня-то уже нельзя положиться, поэтому Луиза просидела вместе с трупом в офисе до утра. Когда мальчики вернулись с рыбалки, она сразу отправила Анибаля спать, рассказала всё без утайки Адольфу и попросила помочь ей спрятать тело. Они потащили немца к реке, но у них не хватило сил сразу донести тяжёлого покойника до воды, поэтому они спрятали его в гостевом домике. Луиза вернулась в «Галльский петух» готовить завтрак. Пока её не было, Адольф решил завернуть немца в рыболовную сеть — рыба будет его жрать, но он всё равно не всплывёт.
        — Я подходил к сарайчику после завтрака. Адольф прогнал меня.
        — Мальчик говорил мне, что услышал чьи-то шаги, поскорее прикрыл немца брезентом и выскочил из домика навстречу.
        — Адольф обругал меня, я ушёл из сада, но через полчаса вернулся. В сарайчике уже никого не было.
        — Адольф побежал к Луизе сообщить о вашей встрече.
        — Что было потом?
        — Луиза пошла с Адольфом в сад, они всё-таки дотащили тело до реки и сбросили с помоста в воду. Думали, что течение унесёт немца далеко от наших мест, но он застрял в камышах. Вы знаете, мсье, немцы всегда были зловредными подонками.
        — А как зонт Гутентага оказался в вашем гараже?
        — Зонт понравился Адольфу, и он оставил его себе. У мальчика не было зонта, а это хороший зонт, почти новый.
        — Почему же Луиза убила Гутентага?
        — Она просто защищала Адольфа.
        — От кого защищала? От Гутентага?
        Франсуа показывает пальцем на Изабель:
        — Вот от неё!
        — От Кассандры?  — удивляюсь я.
        — Это вовсе не наша маленькая Кассандра, мсье!
        — Это фантом, правда ведь, папа’?  — вставляет заплаканный Анибаль.
        — Между прочим, она — моя падчерица Изабель,  — сообщает Маркус, внимательно слушающий мой диалог со сбрендившим хозяином отеля.
        — Но вы же признали эту девушку своей пропавшей дочерью,  — настаиваю я.
        — Мы не могли поступить иначе.
        — Почему?
        Опять «почему»! Сколько раз за последнюю четверть часа прозвучало это слово?
        — Полиция так и не поверила, что Кассандра сбежала из дома. Они уже пять лет всё ходят вокруг и вынюхивают. Из-за этого нам даже пришлось покинуть Сет.
        — И что?
        — Поэтому, когда поп из детского приюта сообщил, что Кассандра нашлась, мы с Луизой решили признать самозванку. Чтобы полиция от нас отстала. Понимаете, мсье?
        — Почему же мадам Луиза боялась Кассандры, то есть Изабель?
        — Луиза считала, что немец и эта особа заодно, что они хотят узнать правду про нашу маленькую Кассандру.
        — А чем это грозило Адольфу?
        Франсуа замолкает. Потом говорит, понизив голос почти до шёпота:
        — Луиза подумала, что эта парочка ищет улики против Адольфа.
        — Почему против Адольфа?
        — Потому что Адольф убил Кассандру.
        — Как же это произошло?
        — Бедный мальчик принял наркотик, у него начались галлюцинации, и в припадке безумия он задушил подушкой свою сестру. Представляете, мсье?
        — Сколько лет им тогда было?
        — Кассандре тринадцать, Адольфу девятнадцать, а дурой Луиза была всегда!
        Франсуа начинает хохотать, как душевнобольной. Впрочем, он такой и есть. Но это моё субъективное мнение.
        — Почему мадам Луиза была дурой?
        — Она до самого конца думала, что это Адольф убил Кассандру. Чтобы спасти нашего мальчика, Луиза расправилась с немцем, нашла у него фотографию вашей падчерицы, мсье Тотлебен, и поняла, что ошиблась. Немец искал не нашу Кассандру, а самозванку. Потом старая калоша решила, что это вы, мсье, ищете вместе с этой особой нашу маленькую Кассандру. Пользуясь старым школьным словарём Адольфа, Луиза напечатала записку на немецком языке и подложила её в ваш номер, чтобы выманить на берег. Там она столкнула вас в реку, а Адольф в это время забрал записку и на всякий случай удалил все фото в вашем фотоаппарате.
        Франсуа мерзко кривит рот, прячущийся в густой бороде:
        — Забавно! Сначала сюда приехал мсье Гутентаг, потом вы, мсье Росс, и, наконец, вы, мсье Тотлебен. Только представьте себе: Луиза яростно уничтожает немцев, а их в «Галльском петухе» становится всё больше. Настоящее германское нашествие. Забавно!
        — Значит, это Луиза закрыла меня в сауне?  — спрашивает Изабель.
        — Кто же ещё? Луиза подпёрла дверь сауны стулом, а Адольф, отправив Анибаля на рыбалку, залез на крышу и заткнул подушкой дымоход. По приказу Луизы Адольф следил за вами, мадемуазель, и за вами, мсье Росс. Постоянно ездил следом на пикапе, благо что вы везде ходили вместе.
        — Ловушку на лестнице тоже мадам Луиза подстроила?  — задаю я новый вопрос.
        Франсуа отвратительно хихикает:
        — Она, старая калоша! Натянула проволоку поперёк ступеней, а когда вместо вас брякнулась эта жирная корова Шарлотта, Адольф проволоку убрал. Отправить в больницу собственную тётку! Грех, конечно. Ну, действительно, не дура ли ты, Луиза?
        Франсуа шутливо грозит пальцем тому ужасу, что лежит в стиральной машине.
        — В общем, теперь эта мрачная история ясна,  — говорит Маркус.  — Ваша покойная супруга строила козни, а помогал ей в этом Адольф. Вы следите за моей мыслью?
        — Верно, мсье Тотлебен. Мальчик до смерти боится тюрьмы, но он слабак. Луиза так и не заставила его задавить пикапом эту парочку в тихом месте. А может, в его добродушии рыбалка виновата? Её ему врачи рекомендовали. Сказали, что рыбная ловля успокаивает нервы и восстанавливает душевное равновесие. А по-моему, лучше бы Адольф вместо своей глупой рыбалки и бесполезных лекарств читал Библию.
        Франсуа заходится лающим смехом, от которого у меня по спине бегут мурашки величиной со снежок.
        — А вот мне эта история ясна ещё не полностью,  — перебиваю я не к добру развеселившегося безумца.  — Так кто же на самом деле пять лет назад умертвил вашу маленькую Кассандру, мсье Камбрэ?
        — Это секрет, мсье,  — испуганно произносит Анибаль.
        — Молчи, болван!  — замахивается Библией Франсуа на сына.  — Ты мне обещал всё забыть!
        Анибаль отшатывается от разгневанного бородача.
        — Какой секрет, Анибаль? Что ты обещал забыть?  — нервно спрашивает Изабель, но бедолага, не отвечая, пятится к двери под грозным взглядом отца.
        — Я теперь знаю этот секрет,  — злобно ворчит обезжиренный Адольф, внезапно входя в прачечную. Его бледная костлявая физиономия перекошена от ярости. В руке долговязый держит здоровенный топор для колки дров. Лезвие этой опасной штуки покрыто кровью. Я надеюсь, что Адольф не забыл принять таблетку от агрессии, но скорее всего напрасно надеюсь.
        Адольф с ходу набрасывается на Анибаля:
        — Скажи-ка, Анибаль, зачем во вторник ты отправился на рыбалку без меня?
        — Тебя не было дома,  — всхлипывает Анибаль.
        — Я поехал в авторемонт, потому что проклятый дрозд разбил фару моего «Форда»! В мастерской такой фары не нашли, и мне пришлось ждать, когда её привезут из Тарба. А в это время ты, с упорством кретина, выуживал из реки покойника!
        — Не сердись. Я хотел поймать Очень Большую Рыбу и подарить тебе.
        — Почему мне?!  — рявкает Адольф.
        — Потому, что ты мой брат, и я тебя люблю.
        — А для чего мне твоя дурацкая рыба?
        — Не знаю. Я же глупый.
        Анибаль показывает язык.
        — Этот юноша, конечно, среди нас не самый умный, но с памятью у него должно быть всё в порядке,  — косясь на топор Адольфа, замечает Маркус и обращается к Анибалю: — Раскройте секрет, юноша: так куда же всё-таки делась настоящая Кассандра Камбрэ?
        — Ну, говори, Анибаль! Твоя мама’ уже не будет ругаться,  — присоединяется к отчиму Изабель. Зря она упомянула про Луизу. Анибаль машинально бросает взгляд на стиральную машину и снова заливается слезами.
        — А ты что притих?  — поворачивается Адольф к Франсуа.  — Это ведь ты задушил Кассандру подушкой! Ты, а не я!
        — А вот и неправда!  — возмущается старикан.  — Кто тебе такое сказал, мой мальчик? Я плюну этому лжецу в глаза!
        — Это я узнал от матери!
        — От Луизы? Когда?
        — Вчера вечером! Я не спал всю ночь, а утром решил, что должен замкнуть этот ужасный круг. Взял топор, отрубил матери голову и бросил в стиральную машину, чтобы очистить. А что? Не надо было?
        — Значит, это старая дура сказала тебе?  — недобро усмехается Франсуа. Его багровое заросшее лицо становится страшным. Теперь перед нами настоящий дьявол в шкуре богобоязненного старого психа.
        — Я и сам всё время подозревал, что ты лжёшь,  — тяжело роняет слова Адольф,  — а вчера мать мне всё рассказала. Ты следующий, отец. Твою голову тоже нужно очистить!
        Адольф крепче сжимает топор, но Франсуа лишь опять отвратительно хихикает:
        — Откуда Луиза-то может знать правду? Она прибежала, когда Кассандра уже была мертва!
        — Зато Анибаль видел, как ты накрыл подушкой лицо Кассандры, навалился и держал, пока сестрёнка не перестала шевелиться!
        — Что?! Анибаль видел?  — пронзительно вопит Франсуа.  — И вы поверили этому болвану?!
        Анибаль закрывает лицо руками и садится на корточки. Стремится стать как можно меньше или вообще исчезнуть. Он больше не в силах смотреть на разгневанное лицо отца. Размахивая топором, Адольф горланит громче папаши:
        — Я помню, как ты приставал к Кассандре! Постоянно норовил потрогать её. Подглядывал, когда она купалась. Думаешь, никто ничего не замечал?!
        — И что с того? Это был совершенно невинный интерес папочки к единственной дочери!
        — Я знаю, чем закончился твой невинный интерес, папочка!  — ревёт Адольф.
        — Чем же?
        — Ты изнасиловал свою единственную дочь и, чтобы она не пожаловалась, убил её! Когда мать прибежала на твой лицемерный вой, ты наплёл ей, что это я задушил Кассандру.
        — Как ты можешь быть уверен, мой мальчик? Ты тогда принял дозу и ничего не соображал!
        — И что с того? Я и сейчас под кайфом, но всё отлично соображаю! Всю ту ночь я пролежал в своей постели! Анибаль это знает. И он видел, что ты сделал с Кассандрой!
        Франсуа свирепо окликает Анибаля:
        — Эй, болван! Что ты видел?
        Сидя на корточках у двери и не отрывая рук от лица, Анибаль лишь издаёт жалобные звуки.
        — Не разговаривай с этим чудовищем, Анибаль!  — кричит Адольф.  — Ты так его запугал, отец, что он пять лет скрывал правду! Постарался забыть, но вчера Анибаль всё рассказал матери, а она мне!
        — И ты в знак благодарности отрубил мамочке голову!  — насмешливо гримасничает Франсуа.  — Я тебе скажу прямо, мой мальчик: ты — настоящий психопат!
        — А почему мадам Луиза сразу же не сообщила в полицию, что мсье Адольф убил мадемуазель Кассандру?  — интересуется Маркус.  — Вы следите за моей мыслью?
        — Просто жалко стало этого бездельника Адольфа,  — недовольно ворчит Франсуа.  — Мы с Луизой рассудили так: Кассандру всё одно не вернуть. На Анибаля надежды нет — безмозглый болван. Кто о нас позаботится в старости? Остаётся только Адольф. Он хоть и наркоман, но его ещё можно вылечить. Вот и решили объявить, что Кассандра сбежала из дома. Покривили, так сказать, душой.
        — А куда вы спрятали тело Кассандры?  — задаю вопрос я.
        Старый дьявол хохочет:
        — Никто никогда не найдёт рыжую бестию! На дне моря места всем хватит!
        Ну и ладно. Теперь действительно с семейством Камбрэ всё ясно. Пять лет назад испорченный до мозга костей Франсуа изнасиловал и задушил Кассандру. Затем он свалил своё преступление на буйного наркомана Адольфа. Луиза ради спасения сына по ошибке отправила Пауля Гутентага в Страну вечной охоты. И, наконец, Адольф, окончательно слетев с катушек сегодня утром, замкнул этот ужасный круг: взял да и отрубил голову своей матери, чтобы отмыть её от грехов. Легко постукиваю пальцами по гладильной доске. На моём тайном языке это означает: «Ну и наворотили вы тут делов, ребята: мама не горюй!»
        — Вот что значит — не дружить с рассудком. Как-то у вас всё косо получилось, мсье Камбрэ,  — с сожалением говорит Маркус, доставая из кармана пистолет.  — Сочувствую, но у каждого свои трудности. Вообще-то я тут исключительно по поводу фотографий, которые вы нашли у Изабель. Верните их мне.
        — Я не знаю никакой Изабель, мсье,  — бормочет, вытирая выступившие от смеха слёзы, Франсуа.
        — Это — моя падчерица. Она стоит перед вами уже двадцать минут,  — терпеливо объясняет Маркус.  — Отдайте фото, и тогда мне не придётся в вас стрелять. Вы следите за моей мыслью?
        Маркус наводит пистолет на Франсуа, но Адольф испускает оглушительный вопль:
        — Не смей! Я сам прикончу его!
        Долговязый неожиданным ударом топора выбивает пистолет из руки Маркуса. Оружие падает на пол. Маркус вскрикивает от боли. Рукав его респектабельного светло-коричневого костюма окрашивается в винный цвет. Франсуа швыряет Библию в искажённое злобой лицо Адольфа, потом одним рывком подкатывает к сыну и прижимает к его животу электрошокер, который старый псих прятал сзади за поясом. Мощный разряд поражает тощего Адольфа. Сложившись пополам, он валится на Франсуа, опрокинув того вместе с инвалидной коляской прямо на пистолет. Маркус бросается в эту кучу-малу. Начинается эпическая битва педофилов. Вцепившись друг в друга, все трое отчаянно борются за пистолет. Они хрипят, стонут, воют и бешено ругаются.
        Несколько долгих мгновений я неподвижно стою, изумлённо глядя на эту дикую свалку возле моих ног. Вдруг кто-то дёргает меня сзади за плечо. Оглядываюсь — это Анибаль.
        — Ты что?
        — Скорее, мсье! Бегите отсюда!
        Дурачок выталкивает меня из прачечной. Следом выскакивает Изабель и захлопывает дверь. Напрягая все силы, Анибаль придвигает к двери шкаф, праздно стоящий в коридоре.
        — Анибаль, помоги Вадиму выбраться из отеля! Он плохо ходит,  — просит Изабель.  — Ждите меня возле крыльца. Я заберу Стичи со щенками и заведу пикап!
        Девушка скрывается в глубине коридора, ведущего к гаражу. Анибаль недоумённо смотрит на меня:
        — Скажите, мсье, кто такой Вадим?
        — Это же моё имя, Анибаль, а ты не знал?
        — Нет. Я же глупый.
        Анибаль показывает язык. Я вздыхаю:
        — О’кей. Тогда пошли?
        Анибаль добросовестно выполняет просьбу Изабель. Парень с такой силой тянет меня за собой, что я оказываюсь на крыльце «Галльского петуха» в два раза быстрее, чем смог бы один.
        «А вот интересно, если три преступника вырывают друг у друга один и тот же пистолет, можно ли их всех троих считать вооружёнными?» Эта дурацкая мысль не даёт мне покоя, пока я при мощной поддержке Анибаля покидаю проклятый отель. Торопясь за блаженным, оступаюсь и кубарем качусь по ступенькам крыльца на землю. Это Анибаль переборщил со своей помощью. Я ведь могу передвигаться только с дозвуковой скоростью.
        — Как вы себя чувствуете, мсье?  — с тревогой спрашивает дефективный, наклонившись надо мной.
        — Спасибо, Анибаль. Это очень любезно с твоей стороны, поинтересоваться моим самочувствием.
        Всё равно мой сарказм Анибалю недоступен, поэтому, без дальнейших слов, я протягиваю ему руку, и он ставит меня обратно на ноги. Осторожно прислушиваюсь к организму — многое болит, но вроде ничего не сломано. Фотоаппарат, висящий через плечо, тоже вроде цел.
        — Почему ты вытащил меня из прачечной, Анибаль?
        — Они плохие, а вы хороший, мсье. Вы давали мне печенье.
        Из отеля доносится резкий звук, приглушённый стенами. Анибаль недоумённо смотрит на меня.
        — Что это было, мсье?
        — Похоже на выстрел.
        — Это ведь опасно, мсье?
        — Бывает, что из-за выстрела люди умирают,  — бурчу я.
        Анибаль торопливо карабкается на крыльцо.
        — Куда ты?
        — Там Адольф! Он же мой брат. Он может умереть! Я должен его спасти.
        — Остановись, дуралей! Не делай этого!  — предупреждаю я Анибаля, но он, не обращая внимания на мои слова, исчезает за дверью. Ну и ладно. Отвожу себя на несколько метров от крыльца. Нетерпеливо поглядываю на дорогу. Ну, где же Изабель?
        В «Галльском петухе» слышится ещё один выстрел и сразу же вслед за ним оглушительный раскат грома. Содрогнувшись, длинное здание на секунду приподнимается над фундаментом. Из всех окон вырываются красные языки пламени, и отель с грохотом оседает передо мной грудой камня, досок, шифера и стекла. Над холмом вздымается громадное облако пыли. Руины окутывает густой дым. Сквозь клубы этого дыма в пасмурное небо с треском взлетают разноцветные цепочки. Это взрываются фейерверки из запасов Анибаля. Просто праздник какой-то! Или апокалипсис. Пещь огненная. Инфернальное великолепие.
        Упругая волна горячего воздуха валит меня на спину. Я второй раз за пять минут беспомощно валяюсь на асфальте. Это уже перебор! Выругавшись от всей души и собравшись с силами, поднимаю себя. Ошеломлённо щурюсь на пылающие развалины. Ветер всё сильнее раздувает огонь. Как траурные бабочки, порхают хлопья пепла. Зловещего «Галльского петуха» с его жуткими тайнами больше нет. Взрыв и пожар уничтожили всё и всех: Франсуа, Адольфа, Маркуса, Анибаля. И мои канистры с чудотворной водой пропали. Впрочем, чёрт с ними, с канистрами! Неужели Изабель тоже погибла в этом пекле? На глаза наворачиваются слёзы. После инсульта я стал такой чувствительный!
        Впрочем, через минуту понимаю, что зря оплакиваю девушку-эльфа. Из-за чудовищного костра, в который превратился «Галльский петух», с торжествующим рёвом вылетает красный «Форд». За рулём — Изабель. На остреньком личике решительно сверкают зелёные глаза. Между прочим, сейчас она не выглядит такой уж молоденькой.
        Изабель тормозит пикап рядом со мной. Я кричу, перекрывая работу мотора:
        — Что случилось с отелем, Изабель?! Почему он взорвался?
        — В подвале Франсуа хранил баллоны с газом. Я думаю, когда началась стрельба, пуля попала в один из них, и весь гадюшник взлетел на воздух.
        — А ты в порядке?
        Изабель улыбается мне своей неповторимой лучезарной улыбкой:
        — Как видишь, мой герой. Я едва успела схватить Стичи со щенками, спуститься в гараж и выехать оттуда на пикапе. Через мгновение за спиной рвануло так, что машину подбросило!
        Услышав своё имя, Стичи жалобно скулит. Я заглядываю в кабину. Бульдожка приветственно виляет мне обрубком хвоста, сидя на пассажирском сиденье. Рядом лежит корзина, наполненная собачьим потомством. Потомство тоненько тявкает.
        — Признайтесь, хитрющий мсье Вадим, это ведь вы стащили мои фотографии?  — строго спрашивает Изабель.
        — Я их просто перепрятал, мадемуазель шантажистка.
        — Зачем?
        — Чтобы остановить тебя. Я надеялся, что если этих фотографий не будет, то больше никто не умрёт.
        — И где они теперь?
        Показываю на горящие развалины.
        — Да где же их тут найдёшь?
        — А как ты попал в мою комнату?
        — Не только в твою. Ты ведь спрятала фотографии у тётки Шарлотты. Пришлось проверить и там. Я взял запасные ключи от обеих комнат в офисе. Потом незаметно вернул.
        — Супер! Откуда ты узнал, что в офисе хранились ключи от всех помещений отеля?
        Пожимаю плечами:
        — Ты же сама брала там ключи от гостевого домика.
        — Супер!  — повторяет Изабель.
        — Ты должна быть довольна, старушка Изабель. Досье Пауля Гутентага и фотографии Маркуса сгорели. После смерти твоего отчима эти документы могли бы причинить вред только тебе самой. Зато теперь у тебя есть возможность начать жизнь с чистого листа.
        Изабель просит меня:
        — Забери собак, мой герой. Стичи и щенков нужно вернуть тётке Шарлотте.
        Я вытаскиваю корзину из кабины и кладу её на дорогу. Стичи выпрыгивает следом за своим потомством.
        — Куда ты теперь отправишься? Что будешь делать?  — спрашиваю я златовласку.
        — Это моё дело, но тебе, Вадим, я скажу по секрету. Во-первых, оформлю на себя всё, что мне причитается как Кассандре Камбрэ. «Галльский петух» погиб, но остался холм, на котором он стоял. Земля в Лурде стоит дорого. Во-вторых — наследство Маркуса Тотлебена. Мерзавец далеко не бедняк. Раньше Маркус был в шоколаде, а я в другом шоколаде. Сегодня мы поменялись местами. В общем, разбогатею и начну искать своего настоящего отца.
        — Ты меня больше не любишь?  — задаю я совсем уж глупый вопрос. Наверное, это общение с Анибалем на меня так дурно повлияло.
        — Нет, мой герой, не люблю,  — ласково говорит Изабель.  — А ты поверил, что я действительно тобой увлеклась? Вот глупый! Посмотри на себя. Ну, что ты можешь мне дать? Мне же нужны деньги. Много денег. Я не хочу всю жизнь просидеть за кассой в «Карфуре», а потом лечь и подохнуть со скуки в доме для престарелых.
        Что ж, скорее всего она права. Тем не менее мне становится обидно. Я опускаю глаза и разглядываю Стичи, которая, наклонив голову набок, с умильной мордой разглядывает меня. Обмениваемся сочувственными взглядами. Внезапно чувствую на своей щеке лёгкий поцелуй. Это Изабель высунувшись из кабины, целует меня, нежно проводит ручкой по моим волосам, хлопает дверцей, красный «форд» рокочет громче и пропадает в солнечной дымке. Оказывается, солнце стоит в зените.
        Бросив последний взгляд на жалкие останки «Галльского петуха», поднимаю корзину со щенками и, в сопровождении Стичи, медленно спускаю себя с холма. Иду и повторяю про себя слова Маркуса: «Вот кому нужно давать Оскара за лучшую женскую роль». Девочка-хамелеон. Ей перешагнуть через человека всё равно что через лужу. Хорошо ещё, что она не оказалась мужиком! Останавливаю себя, опускаю корзину на землю, снимаю с руки кожаный браслет, швыряю его далеко в кусты. Барабаню пальцами по фотоаппарату. На моём тайном языке это означает: «Ну вот, папик, и нет больше у тебя девочки-эльфа Кассандры!» Сердце подсказывает мне, что я больше никогда не встречу Изабель, но я ему не верю. Просто не хочу. Да и как это можно знать наверняка? Вдруг однажды мы всё же столкнёмся? Пусть и не в этой жизни, а в следующей.
        Взвалив на плечо корзину, потихонечку ковыляю с холма. Стичи, весело гавкая, путается у меня под ногами. Ветер стихает. За моей спиной в поголубевшее небо упирается высокий столб угольно-чёрного дыма. В вышине гаснут звёзды последних фейерверков. Где-то завывают сирены.
        Эта паршивая история для меня закончилась. Паршивая история, в которую сплелись две другие паршивые истории. Пять лет назад несчастная Кассандра Камбрэ стала жертвой отца-педофила. Мать предала дочь, старший брат Адольф наплевал на неё, дядя Жискар остался равнодушен к её судьбе. Один лишь дурачок Анибаль жалел сестрёнку и, как мог, помогал ей. Не найдя помощи у родных, девочка погибла. С тех пор Франсуа и Луиза жили в постоянном страхе перед разоблачением.
        Прошло пять лет, и старшие Камбрэ с ужасом узнали, что Кассандра, навечно спрятанная на дне моря, вернулась с того света. Явилась к ним из Нави. Добряк отец Гранмер привез к ним человека с ангельской внешностью и исковерканной душой — Изабель Тотлебен. Камбрэ не могли не признать Изабель своей дочерью, так как убеждали всех, что Кассандра сбежала из дома. Изабель быстро заподозрила, что Кассандру Камбрэ убили близкие. Иначе она не могла объяснить странное поведение Франсуа, Луизы и Адольфа. Кстати, Франсуа не страдал от астмы. Я заметил, что он вообще не кашляет. Вероятнее всего, астма была придумана для того, чтобы тётка Шарлотта лишний раз не выходила из своей комнаты. Воистину, не место красит человека, а человек место. Пропащим душам Камбрэ даже Лурд не помог.
        Впереди из-за поворота показываются тревожно сигналящие автомобили. Поставив корзину на траву, стою в сторонке, отдыхаю. Оживляю обочину. Пусть Стичи пока пообщается со своими детками. Мимо меня проносятся полицейские машины, пожарные и кареты «Скорой помощи».
        Изабель решила узнать, куда исчезла Кассандра, но она не могла расспросить Анибаля, потому что тот боялся её. У аферистки появился рискованный план стать хозяйкой «Галльского петуха». Но для этого ей понадобился я. Изабель рассчитывала, что с моей помощью она раскроет убийство Кассандры и сможет шантажировать Камбрэ. Таким образом, она превратится в хозяйку отеля, сможет продать его. Ловкая мошенница сделала меня своим любовником, что, как я подозреваю, всегда делала с нужными ей мужчинами.
        Пропустив вереницу машин, снова поднимаю корзину и топаю дальше.
        Изабель совершила ошибку, отправив Маркусу письмо с угрозами и фотографиями. Я просмотрел эти фотографии перед тем, как сжечь. Ничего омерзительнее я не видел. Оральный, вагинальный и анальный секс с ребёнком. Искажённое мукой личико Изабель. Сладострастно осклабившийся Маркус… Страшные фотографии. После такого Изабель смогла сохранить чистый взгляд, но не душу.
        Маркус Тотлебен, напуганный письмом падчерицы, нанял Пауля Гутентага — частного детектива, не гнушавшегося тёмными делишками. Гутентаг своё дело знал и быстро вышел на след шантажистки. В Лурде он увидел Изабель, сообщил об этом Маркусу и решил поселиться в «Галльском петухе», чтобы найти фотографии. Детектив не подозревал о том, что Адольф рассказал о нём Луизе. Та подумала, что им угрожает опасность, и завертела колесо смерти. Оно совершило полный оборот и закончило крутиться только в море огня.
        От грустных мыслей меня отвлекает мобильник. Поганец настойчиво трясёт карман. Аккуратно ставлю на асфальт корзину с уснувшей стаей, вынимаю телефон. Это Марина.
        — Халло!
        — Халло, родной! Я совсем скоро буду у тебя. Минут через десять. Надеюсь, ты уже собрался? Учти, мне тебя ждать некогда!
        Я вздыхаю. Вот командирка! Оглядываю небо с дымным столбом, корзину, полную мелюзги, сидящую возле моей ноги Стичи.
        — Собрался. Жду тебя на дороге.
        — Ты по мне хоть скучал?
        Понятно. Командирки тоже хотят, чтобы по ним скучали. Ну и ладно.
        — Скучал. Приезжай скорее.
        — А снимки сделал?
        — Ты меня недооцениваешь, золотко.
        — Молодец! А как твои тараканы? Пропали?
        — Знаешь, сегодня тот самый день, когда пропали тараканы. Все до единого. Ни одного не осталось.
        Марина довольно хихикает:
        — Я рада.
        Потом она меняет тон:
        — Ты помнишь нашу соседку фрау Краус? Бедняжка умерла в альтерсхайме.
        — Пусть земля ей будет пухом.
        Жаль, конечно, старушку, но у нас тут тоже многие умерли. Впрочем, зачем об этом знать Марине?
        Супруга прощается:
        — В общем, никуда не уходи, милый, я сейчас буду. Чюсс!
        — Чюсс!
        Выключаю мобильник, подмигиваю Стичи. Всё, мамзель. Скоро я поеду домой в Наш Городок. А интересно, это случайность или закономерность, что Изабель из грязных лап одного педофила попала в грязные лапы другого? И почему я остановился именно в «Галльском петухе»? Это глупое стечение обстоятельств или предопределённость? «Кисмет»,  — сказал бы, наверное, мой афганский приятель Харун.
        Противостояние мрачной скрипучей халупы на отшибе и величественного светлого санктуария завершилось. Завершилось противостояние жестокости и человеколюбия, дьявольского и божественного. И хотя Черчилль однажды заметил, что «если ты убиваешь убийцу, количество убийц в мире не меняется», всё же, когда я через четверть часа в последний раз смотрю на белые башни, гордо пронзающие чёрную гарь, плывущую от холма, они мне кажутся чуточку чище.
        notes
        Примечания
        1
        От begeistern — воодушевлять, вдохновлять, восхищать (нем.).
        2
        Спасибо, сэр (англ.).
        3
        Errare humanum est, stultum est in errore perseverare (лат.).
        4
        Галльский петух (фр.).
        5
        Я не говорю по-французски! (фр.)
        6
        Одно пиво! (искаж. нем.).
        7
        Le fantome — мертвец, призрак (фр.).
        8
        Ф.И. Тютчев. «Пламя рдеет, пламя пышет…»
        9
        Брюсов В.Я. Stephanos (Венок).
        10
        Я не говорю по-французски! (фр.)
        11
        Извините, мсье! (фр.)
        12
        Buenos dias — добрый день, доброе утро (исп.).