Она читала на ночь Наталья Солнцева
        # В центре Киева убит молодой человек по имени Андрон, подручный владельца ночного клуба и казино Шаха. Следом в автокатастрофе погибает его приятель Рыба. Примерно в то же время непризнанный гений Илларион Гусаров, вдохновленный необычным сном, пишет роман «Сиреневый аромат ночи» о жизни в других галактиках.
        Как связаны между собой эти события? Как ни странно, «виной» всему оказывается рыжеволосая художница Ксения, вокруг которой закручиваются странные и непонятные происшествия. Все, кто так или иначе связан с ней, оказываются под ударом. И даже вдохновение Гусарова не случайно. Он и не догадывается, что его «используют» как средство донести до нее историю любви. Каждый раз раскрывая книгу, она совершает путешествие в иные миры, смутно чувствуя свою связь с ними.
        Роман издается в новой редакции. Ранее роман выходил под названием «Сиреневый аромат ночи».
        Наталья Солнцева
        Она читала на ночь
        Посвящается А.
        О дух!
        Да не припомнишь зла
        Людскому роду -
        Тебе величье жизнь дала,
        А смерть - свободу.

    А. Ч. Суинберн
        Глава 1
        - Черт бы побрал строптивую бабу! - подумал Андрон, закуривая очередную сигарету.
        С балкона его квартиры открывался вид на Днепр. Широкая и спокойная, река несла свои воды к далекому морю, веками подчиняясь раз и навсегда установленному порядку. С людьми все было не так. Они что-то решали, потом меняли свои решения, метались то туда, то сюда, страдали и мучились, негодовали, возмущались, переступали через свои принципы. С Андроном такое произошло впервые. И угораздило же его зайти к Эду, этому недоумку, слюнтяю и последней «шестерке»! Ну зачем, спрашивается, Андрону было самолично ехать на окраину города, подниматься на четвертый этаж, звонить в обшарпанную дверь типовой квартиры, входить в полутемную прихожую, где пахло скипидаром, красками и еще чем-то неуловимо таинственным…
        Эд удивился. Он никак не ожидал визита такого важного гостя. Андрон и сам не ожидал. Подчиняясь руке судьбы, которая, видно, в тот роковой день взялась вести его по неизведанной тропе, Андрон принял приглашение выпить, прошел в кухню, сел на табуретку и ждал, пока Эд трясущимися от волнения руками наливал водку в хрустальные стопки. Приличной закуски у Эда, конечно же, не оказалось - он выложил на тарелку малосольные огурцы, колбасу и сыр. Андрон выпил, брезгливо поморщившись, отказался от еды и тут… странно опьянел. Водка была паршивая, тепловатая, отдавала керосином. Он вспомнил, что сегодня еще не завтракал и не обедал - работы было много, закрутился. И теперь алкоголь быстро сделал свое дело. Перед глазами Андрона вдруг все поплыло, голова приятно кружилась…
        - Моя сестра, - представил Эд. - Ксения! Иди, выпей с нами.
        Андрон поднял глаза и встретился с другими глазами - чуть-чуть раскосыми, цвета фиалок. По крайней мере, так ему тогда показалось.
        В дверях кухни стояла молодая женщина лет двадцати пяти - двадцати семи, среднего роста, приятной полноты. Ее широкоскулое лицо обрамляли волнистые, небрежно заколотые рыжие волосы, спускающиеся ниже плеч.
        - Не хочется, - равнодушно сказала она и вздохнула.
        Именно с этого в общем ничем не примечательного мгновения и начались все муки и страдания Андрона. Воистину судьба вздумала посмеяться над ним. А может быть, кому-то на небесах захотелось поразвлечься, вот он и подстроил «случайное» свидание.
        С тех пор Андрон, как принято говорить, потерял покой и сон. «Что в этой Ксении особенного?» - задавал он себе один и тот же бессмысленный вопрос. И не мог найти ответа. Он понимал только то, что постоянно думает о ней, вспоминая ее фиалковые глаза, яркие, несколько крупноватые губы, тронутые неопределенной улыбкой, чистый, покатый лоб с небрежными рыжеватыми завитками у висков… Черт! Он перестал спать, а если после нескольких рюмок коньяка заснуть все же удавалось - во сне являлась Ксения, призывно манила его, раскрывала ему навстречу свои объятия… Андрон вскакивал, вытирал испарину со лба, и остаток ночи тупо смотрел в потолок, по которому двигались полосы света, или выходил курить на балкон. И это при том, что женщины его почти не интересовали. Да! Он не ухаживал за девчонками, будучи подростком, затем, возмужав, имел дело с девушками определенного сорта, но как бы невзначай, между прочим. Никаких церемоний не требовалось, и Андрон считал, что это нормально. Секс не увлекал его, а лишь служил способом удовлетворения инстинктов созревшего мужского тела. На первом месте у Андрона была, есть и
будет его работа. А все остальное… так, приложение к главному.
        Зачем в его жизни появилась Ксения?
        Андрей Якимович, по кличке Андрон, не мог найти себе места. Он мерил шагами недавно купленную, стильно обставленную квартиру и чувствовал себя глубоко несчастным. Эта квартира в престижной элитной многоэтажке была показателем успеха, которого он добился в жизни, - просторная, из трех раздельных комнат, с двумя лоджиями и окнами, выходившими на Днепр.
        Разве когда-нибудь Андрюшка, выросший в захудалом провинциальном городке, хулиган и двоечник, мог представить себе, что будет жить в центре Киева, в таких шикарных апартаментах, ездить на собственной иномарке и обедать в лучших ресторанах? Честно говоря, даже его мама - беззаботная мечтательница, любительница выпить и поболтать
«под кайфом», - не предполагала такого обеспеченного будущего для своего сына. Она работала официанткой в привокзальном кафе, а свободное время проводила со своим кавалером, таксистом Васей, таким же пустословом и бездельником, как она сама. То, что Андрея надо воспитывать, им даже не приходило в голову. Сыт, да и ладно. Мать приносила из кафе еду - котлеты, пельмени, салаты, выпечку, сливочное масло, яйца, сахар, - складывала все это в холодильник и считала, что на этом ее родительские обязанности заканчиваются.
        Бабушка Андрея жила в селе, держала кур, свиней, корову и раз в год приезжала к дочери, проведать внука и подбросить деньжат, вырученных на продаже мяса и картошки со своего огорода. На эти деньги Андрею покупали кое-какую одежду, но и только. Ни о велосипеде, ни о магнитофоне или хотя бы плеере, ни о каких-либо других «излишествах» речь не шла. Словом, он с детства привык думать о себе и своих родных как о людях третьего сорта и понимал: особенно рассчитывать ему не на что. В школу он ходил неохотно, на уроках изнывал от скуки, а дома по большей части спал или смотрел старенький, видавший виды телевизор. Под вечер гонял с пацанами в футбол или ходил на речку ловить рыбу. Сидя с удочкой на берегу, заросшем камышами и осокой, он думал, чем займется после школы. Податься было совершенно некуда. Разве что мать или дядя Вася устроят грузчиком на привокзальный рынок. Такая перспектива не радовала, но другой Андрей для себя не видел.
        - Что он у тебя дальше делать будет? - спрашивала бабушка свою непутевую дочку. - Учиться ему надо.
        - На кого-нибудь выучится! - лениво отвечала мать, наливая очередной стакан красного вина.
        - В город тебе уезжать надо, - жалостливо глядя на Андрея, советовала бабуля. - К племяннику моему, Петру Опанасовичу.
        Так она называла Петра Афанасьевича Якимовича, который жил в Киеве и работал там то ли адвокатом, то ли юристом на каком-то предприятии.
        - Куда? - пьяно возмущалась мать. - Кому он там нужен? Со свиным рылом в калашный ряд не суются!
        Но Андрей бабкины слова запомнил. В Киеве он ни разу не был, и этот город представлялся ему чем-то далеким и праздничным, как Америка в кинофильмах.
        И вот - все осуществилось. Все, о чем он не смел и мечтать! И Киев, и квартира, и телевизор «Сони», и машина, и… Видать, он и правда в рубашке родился.
        Немного помог Петр Афанасьевич, но по большому счету Андрей должен был благодарить судьбу, которая наконец повернулась к нему лицом. Ему неожиданно посчастливилось оказать услугу одному человеку, и человек этот «вывел его в люди». Дал работу в автомастерской, потом поручал разные мелкие дела, которые Андрей выполнял с провинциальной тщательностью и усердием. Андрей был туповат, но упрям и одержим желанием вырваться из нищеты и безрадостного существования. Ради своего благодетеля он был готов на все, и тот оценил пыл и преданность нового помощника. Там, где другим все давалось легко, Андрону приходилось добиваться своего с упорством и жестокостью, которая, как оказалось, присутствовала в его характере. Раньше он этого в себе не замечал, и только городская жизнь и новая работа выявили это его качество. Безжалостный, упрямый, он шел напролом, сметая все, что попадалось на пути к обеспеченному будущему.
        Автомастерские, уличный рэкет, роль «шестерки», мальчика на побегушках при хозяине - все осталось позади. Теперь Андрей Якимович был «шестеркой» более высокого ранга: коммерческим директором нескольких фирм и фирмочек, которые отмывали теневые доходы. Ему пришлось стать другим человеком - положение обязывало. Денег он не считал, одевался с шиком и даже начал интересоваться девочками, чего раньше себе не позволял. Почему? А черт его знает! Не до этого было. Стремление любой ценой выбраться «из грязи» на качественно иной уровень жизни поглощало все его внимание, все силы. Их просто ни на что больше не оставалось.
        Девочки по вызову - шикарные шлюшки - вполне устраивали Андрона как мужчину. Эти кратковременные связи ни к чему не обязывали, ничего не требовали. И вдруг… Ксения! Андрон понял, интуитивно ощутил, что в его жизни появилась женщина. То, что она оказалось сестрой Эда, делало задачу легкой. Ксения будет просто счастлива, что Андрон обратил на нее внимание. Но получилось не так, как ожидалось.
        После того рокового посещения квартиры Эда Андрон не мог думать ни о чем, кроме новой встречи с Ксенией. И он решился на неслыханный поступок: купил огромный букет роз, дорогое вино, конфеты и отправился в гости. Разумеется, Эда дома не было. Парню дали срочное поручение, и, убедившись, что Ксения одна, Андрон, с букетом в руках, чувствуя себя полным идиотом, позвонил в знакомую дверь…
        Ухаживать за Ксенией оказалось непросто. Она была равнодушна к подаркам и явно тяготилась обществом Андрона, который хорошо знал, как вести себя с «братвой» и бизнесменами, а перед этой рыжеволосой тихоней робел и не мог преодолеть косноязычия. Господин Якимович начал наводить справки о предмете своей страсти. Он узнал, что Ксения художница: она закончила академию искусств и жила тем, что продавала написанные ею картины. Андрон ни черта не смыслил в живописи, но приобрел пару картин по баснословной цене, чем думал доставить удовольствие даме сердца. Но его «благотворительный» жест остался незамеченным. Приглашения в ресторан Ксения принимала неохотно, и Андрон, вопреки своим принципам, решил повести ее в театр. Она согласилась. Пьеса была скучная, и посреди спектакля они ушли. Андрон предложил прогуляться по ночному Крещатику. По дороге он пытался объяснить ей, какие чувства испытывает, и рискнул обнять и поцеловать Ксению. Она отшатнулась и посмотрела на него, как на безумца.
        - Тебе что, не хочется? - спросил он, забыв о «хорошем тоне».
        - Не хочется, - ответила она, отворачиваясь. - Отвези меня домой.
        Наконец бесплодные попытки понравиться Ксении взбесили Якимовича. Какого дьявола он должен ломать комедию перед какой-то там полунищей художницей? Да еще сестрой Эда Миленко? Они оба бестолковые, глупые люди. Особенно Ксения. Не понимает баба своей выгоды! Тупая, как гусыня! Ладно… не хочет по-доброму, по-хорошему - будет по-плохому.
        Время шло. Сдерживать свои желания Андрону становилось невмоготу. Он устал от эротических картин, которые услужливо являло ему воображение, и решил взять силой то, что ему не хотели давать добровольно. Ксения оказалась упрямой, но он знает, как с этим справиться! Не впервой. Правда, к женщинам ему еще применять силу не приходилось, но если по-другому не получается? Желание овладеть Ксенией превратилось для Андрона в какое-то наваждение, мучительную, болезненную страсть.
        Он остановился посреди гостиной, ничего не видя перед собой, сломал и бросил на пол очередную сигарету, так и не закурив ее. Зачем-то включил телевизор. Но происходящее на экране не задевало его сознания. Якимович рухнул в кресло и со стоном закрыл глаза. Как он ненавидел Ксению за ее несговорчивость, идиотское упрямство! Святая дева выискалась! Можно подумать, что в ее возрасте она еще ни с кем не трахалась!
        Он заскрипел зубами от бешенства и стал придумывать картины, одну страшнее другой, как он отомстит ей за все свои страдания, как он бросит ее на пол, разорвет одежду…
        - Если она будет сопротивляться, я убью ее! - решил Андрон, и его сердце неприятно заныло.
        Вывеска элитного ночного клуба и казино «Вавилон» переливалась разноцветными огнями. Вход был оформлен в виде знаменитых ворот богини Иштар, и вообще все здание даже внешне поражало пышной, тяжеловесной роскошью, которая внутри превращалась в нечто и вовсе фантастическое. Интерьеры «Вавилона» напоминали убранство дворцов то ли ассирийских владык, то ли правителей волшебных царств, описанных в индийских сказках. Позолота, антикварная мебель, шелка и бархат, парча и золотисто-прозрачные занавеси, страусовые и павлиньи перья, шкуры леопардов, египетские статуи, черный мрамор колонн и напольные вазы под малахит, ковры, пылающие светильники, выполненные в виде факелов, - все это на первый взгляд было полным смешением стилей. Но на самом деле здесь присутствовала удивительная гармония изощренного великолепия, бьющей через край изобильной, вычурной красоты мира, доступной лишь избранным счастливцам.
        Во всяком случае, именно так считал хозяин «Вавилона» Егор Иванович Шахров.
«Вавилон» был воплощением его мечты, всего того, к чему стоило стремиться. В старом здании, бывшем дворянском особняке, притаившемся под сенью киевских каштанов, он и устроил этот маленький островок почти варварской, вызывающей, дикой, скифско-восточно-африканской роскоши.
        На втором этаже находились отдельные кабинеты, танцевальный зал и два бара. На первом - ночной ресторан, «римские бани», комнаты отдыха и бильярдная. Внизу, в углубленном и по-новому оборудованном цокольном этаже, располагались казино, гостиная для постоянных посетителей и апартаменты самого Шахрова из двух комнат. Одна была приспособлена для работы - с компьютерами, оргтехникой, связью, несколькими замаскированными в стенах сейфами и прочими атрибутами современного бизнеса; вторая напоминала нечто среднее между гостиной и будуаром. Здесь были диван и кресла для приема важных гостей, зона отдыха, аквариум с золотыми рыбками, маленький зимний сад, отгороженные ширмами затемненные уголки, где царили изысканность и шарм в сочетании с поражающими воображение богатством и странными вкусами владельца. Сюда, в святая святых, допускались только самые приближенные, доверенные лица. Остальных Егор Иванович принимал в ресторане или одном из баров, в зависимости от значимости персоны.
        Сегодня хозяин проводил время за игрой в бильярд. Его партнером был управляющий крупного банка Виталий Анисимович Берг, мужчина лет пятидесяти, полный и розовый, с солидным, выступающим из расстегнутого пиджака брюшком. Он отдувался и тяжело дышал, несмотря на прохладу. Бильярдная, как и все помещения «Вавилона», была снабжена новейшими кондиционерами и системами вентиляции. Тем не менее господин Берг потел, время от времени вытаскивал из кармана белоснежный носовой платок и промокал свой покатый, с залысинами лоб мыслителя. Волнение банкира было последствием разговора между ним и Шахровым, состоявшегося за ужином.
        Финансовая операция, в которой Бергу предстояло сыграть не последнюю роль, была задумана с таким размахом, изяществом и потрясающей наглостью, что у Виталия Анисимовича дух захватило. Шах - как в определенных кругах называли Егора Шахрова - полностью подтверждал репутацию умного, хладнокровного и хищного дельца. Назвать его «крутым» как-то даже язык не поворачивался, ибо он давно перерос подобный жаргон, равно как и свое уголовное прошлое. Оно у него было, но подробностей никто не знал.
        Шахров приехал в Киев из Евенска, когда еще не было никакого СНГ, а был «великий, могучий Советский Союз». Город Евенск, как рассказывали некоторые особо интересующиеся прошлым Шаха, находился где-то в глухой Сибири, чуть ли не на Колыме, и что там делал достославный Егор Иванович, было покрыто мраком. Наверное, родился и жил, как все остальные жители Евенска, ходил в школу, потом учился или работал… Дальше подобных предположений никто идти не решался. Во-первых, уж больно далеко был этот городок, а во-вторых, разузнавать о Шахрове было опасно. Люди, которые пытались это делать, незаметно исчезали. Куда? Да кто ж знает? Пошел, например, человек в лес и заблудился. Или в аварию попал. Бывает. Сплошь и рядом. Или, например, пьяный решил в Днепре искупаться. Разве спасательная служба не предупреждает граждан, что так вести себя на воде нельзя? Но граждане не слушают. А потом наступают тяжкие для их здоровья и жизни последствия. Вот такие слухи ходили о Егоре Шахрове, и то это были не столько слухи, сколько их эхо. Кто сказал, где, когда, о ком?.. Так… эхо. Отголоски. То, что ветер принес. А ветер он
и есть ветер, за него никто не отвечает. Его к ответу не призовешь.
        - О чем задумались, Виталий Анисимович?
        Толстяк вздрогнул и испуганно поднял глаза на партнера. Кий в его пухлых пальцах предательски задрожал.
        - А? Что вы говорите? Я…
        Капельки пота на его лбу покатились к бровям и застряли в них.

«Слизняк… - подумал Шахров, глядя на покрытые красноватыми жилками щеки Виталия Анисимовича. - Трус. Этак он, пожалуй, все дело провалит. Придется позаботиться, чтобы милейший Берг с перепугу дров не наломал».
        - Похоже, я проиграл, - вздохнул он, кладя кий на зеленое сукно бильярдного стола. - Извольте получить!
        Егор Иванович вытащил из кармана пару сотен долларов и протянул Бергу.
        Тот непонимающе уставился на зеленые купюры. Его щеки медленно наливались кровью.
        - Берите, Виталий Анисимович, - ласково проговорил Шахров, думая, как бы толстяка не хватил удар. - И обмоем это дельце. Шампанского нам!
        Официант в черном фраке принес на серебряном подносе ведерко со льдом, в котором стояла бутылка, и широкие фужеры.
        Берг чувствовал себя под взглядом Шаха как кролик перед удавом. Стараясь унять неприятную дрожь, он взял фужер и выпил ледяное шампанское. Егор Иванович свое только пригубил. Его глаза оставались напряженно-недобрыми, в то время как губы улыбались.
        - В-ваше здоровье, - прохрипел Берг, беря с подноса второй налитый официантом фужер.
        - Вынужден вас покинуть, Виталий Анисимович, - слегка поклонился хозяин
«Вавилона». - Простите. Дела!
        Выйдя из бильярдной, он тут же забыл о Берге. Его беспокоило, что Андрона нигде нет. Парень должен был позвонить в одиннадцать, но так и не сделал этого. Такое с ним случилось впервые. У Шахрова с Андроном назрел неотложный вопрос, который они собирались решить этим вечером.
        - Вадик! - позвал Егор Иванович одного из охранников. - Найди Андрона.
        Он сел в глубокое кресло и стал следить за золотыми рыбками, которые лениво шевелили плавниками. Нехорошее предчувствие заставило его несколько раз посмотреть на часы. Была уже половина второго…
        - Господина Якимовича нигде нет, - доложил охранник, растерянно улыбаясь.
        Вадик, как и вся обслуга, знал, что шеф терпеть не может разгильдяйства и необязательности. Разозлившись на Андрона, он может всыпать любому, кто подвернется под руку. Для острастки. Чтобы порядок знали.
        - Я… ему звонил и по домашнему телефону, и на мобильный, - продолжал оправдываться охранник. - Никто не отвечает. М-может, у бабы какой? Выпил… заснул…
        - Я вам покажу «заснул», - тихим, сладким голосом сказал Шахров. - Надолго запомните. Подгони машину к запасному выходу.
        Вадик как ошпаренный кинулся выполнять приказание.
        В целях безопасности и для удобства клиентов, которые желали приходить и уходить незамеченными, «Вавилон» имел несколько выходов. Шахров воспользовался одним из них, чтобы в клубе не знали, уезжал он или нет. Черный «мерседес» бесшумно подкатил к самым дверям. Густо посаженные молодые каштаны и отцветающие кусты сирени обдали Шахрова терпкими запахами, когда он садился в машину. Ехали молча.
        Ночной Киев сиял огнями, над Днепром стояли крупные яркие звезды.
        - Пойдешь со мной, - сказал Шахров Вадику, едва они остановились у дома, в котором жил Андрон.
        Водитель остался в машине, хмуро глядя вслед идущим к подъезду хозяину с охранником. Ему отчего-то было не по себе. Душная летняя ночь смотрела на них желтым глазом низко висящей луны. Звезды казались невообразимо далекими, чужими и пугающими.
        Тем временем Шахров с охранником остановились у двери Андрона. Было тихо.
        - Ну, открывай, что ли… - небрежно приказал хозяин, скрывая нетерпение. Кодовый замок поддался без труда, и Вадик вошел первым. В квартире стояли запахи индийских благовоний, которые обожал Андрон; дверь в гостиную оказалась приоткрытой, там работал телевизор.

«Точно, напился и заснул, - подумал об Андроне охранник. - Он какой-то смурной ходил… все о чем-то задумывался. Ну, сейчас шеф ему задаст!»
        Вадим, неслышно ступая, подошел к креслу, из-за спинки которого действительно виднелась голова Андрона, и заглянул ему в лицо. Глаза хозяина квартиры, вопреки ожиданиям, были широко открыты и непонимающе глядели на голубой экран. Вадик не сразу понял, что Андрон мертв.
        Шахров молча ждал в прихожей, держа руку в кармане с «береттой». Тишина в квартире, нарушаемая шипением телевизора, действовала ему на нервы.
        Вадик пантерой метнулся по комнатам, лоджиям, ванной и кухне. Везде было пусто. На окнах стояли решетки. Андрон был осторожен, как старый опытный волк. Что же случилось? Кто-то из своих?
        - Ну, что там? - спросил Шахров, когда охранник, растерянно озираясь, подошел к нему.
        - Андрона убили. Он там сидит… мертвый.
        - Что?!
        - Мертвый он, говорю…
        - Пошли.
        Они подошли к креслу, в котором сидел Андрон, и недоуменно уставились на него. Ни стреляных, ни ножевых ран, ни крови, ни следов удара на трупе видно не было. На первый взгляд, конечно.
        - У тебя перчатки есть? - шепотом спросил Шахров.
        - А как же.
        - Осмотри его.
        Вадик натянул перчатки и осторожно, тщательно осмотрел тело. Ран и ушибов действительно не оказалось. Не обнаружилось на теле и следов от укола шприцем.
        - Черт! На отравление не похоже… - пробормотал охранник, оборачиваясь к шефу. - Не пойму я чего-то.
        - Давно он?
        - Кажись, пару часов есть. Коченеть начал.
        - От чего наступила смерть?
        Егор Иванович знал, что Вадим закончил четыре курса мединститута, пока его не выгнали за драку.
        Охранник задумчиво покачал головой.
        - Я бы сказал… внезапная остановка сердца. Только ведь Андрон спортом занимался, никогда на здоровье не жаловался.
        - Ладно. Идем отсюда. Утром сообщишь в милицию, анонимно. Посмотрим, что скажет эксперт. Не нравится мне все это!
        Глава 2
        Солнечный луч медленно подбирался к изголовью кровати, пока наконец не разбудил Иллариона Гусарова, писателя, непризнанного гения, которым он себя считал.
        - Не мог бы ты, парень, придумать себе псевдоним поскромнее? - говорили ему режиссеры театров и киностудий, куда он приносил свои пьесы и сценарии.
        - Это мои настоящие имя и фамилия! - обижался Илларион.
        Он писал о молодежи, о ее мечтах, надеждах и разочарованиях, но, похоже, никого эта тема не интересовала. Пьесы и сценарии накапливались на полках в его рабочем кабинете, что, естественно, не улучшало желчный характер драматурга. Ему приходилось подрабатывать критическими статьями о театральных постановках, сюжетами для комиксов, кукольных спектаклей и прочей дребеденью. И вот наконец он нашел человека, согласившегося ставить его пьесы. Этим человеком оказался режиссер авангардного театра Эрнест Яковлевич Козленко, раздражительный и нервный мужчина средних лет, худой, жилистый, в маленьких круглых очках зеленого цвета, обладающий каким-то женским, но чрезвычайно громким голосом.
        - Пожалуй, друг мой, - пищал Козленко, - я возьму этот ваш сценарий, но только с одним условием!
        И тут он принимался перечислять, что и где Илларион должен переделать и подправить. Получалось, что переписывать надо было каждую сцену, дабы приспособить ее к вкусам режиссера. Илларион скрипел зубами от злости, но… делать было нечего, и он переписывал. В конце концов, ему нужно было приобретать имя в театральных кругах. А как это сделать, если твои пьесы никто не ставит? Тебя не знает театральный мир, тебя не знают зрители, критика о тебе не пишет, и ты пропадаешь в безвестности, губишь свой талант на корню! Так успокаивал себя Илларион Гусаров, работая над очередным авангардным спектаклем для Козленко. Впрочем, это мало помогало. Драматург ненавидел режиссера всеми фибрами своей души, он просто видеть его не мог без содрогания.
        - А-а, Илик! - пронзительно визжал Козленко, встречаясь с писателем в коридорах театра. - Прекрасно выглядишь! Ты переделал тот диалог, о котором мы говорили?
        Вдобавок ко всему, Эрнест Яковлевич придумал Гусарову эту дурацкую кличку - Илик! - которую тут же подхватили актеры, осветители, гримеры и прочий театральный люд. Они тоже взяли себе привычку обращаться к Иллариону с отвратительной фамильярностью. Илик! Это ж надо! Какой он им Илик, этим соплякам и бездарям! Возомнили себя великими артистами, а сами двигаются на сцене как заведенные куклы и играют насквозь фальшиво!
        Словом, драматург терпеть не мог не только Козленко, но и всю его бестолковую труппу, состоящую в основном из молодых выпускников театральных институтов - распущенных, невежливых, нелепо разодетых парней и девушек, с жуткими крашеными волосами, дикими манерами и жаргоном уличных хулиганов. И в таком коллективе ему приходится работать! Ему! Которому должны рукоплескать восторженные зрители столичных театров! Ирония безжалостной судьбы бывает порой невыносима…
        Господин Гусаров вел богемный образ жизни, как он считал, - выбросил из квартиры всю мебель, кроме стола для компьютера и книжного шкафа, постелил на пол домотканые половики, расставил низкие кушетки и разбросал бархатные подушки, а стены увешал картинами в духе примитивизма, на которые не мог смотреть без умиления. Он спал до полудня, курил за работой трубку, изредка попивал, что, по его мнению, было присуще творческим натурам. Жениться он не думал, предпочитая иметь дело с длинноногими девочками, которые приходили и уходили - ни хлопот, ни претензий, ни однообразия. В общем, такая жизнь вполне бы его устроила, если бы прибавить к ней побольше денег и, главное, славы. Слава даже важнее!
        Иллариону Гусарову иногда снилось, что он идет по Крещатику и все его узнают, оборачиваются и показывают на него пальцем. Да пусть даже так! Пусть вездесущие и нахальные корреспонденты щелкают своими фотоаппаратами и берут у него интервью, а красивые женщины преподносят ему цветы и просят автограф… Пусть! Он согласен нести это тяжкое бремя известности! Лишь бы она наконец пришла к нему!
        Размечтавшись подобным образом, особенно неприятно было возвращаться к суровой действительности: насмешкам актеров, придиркам Козленко и маленьким гонорарам, которые выплачивали писателю в театре. Илларион Гусаров тешил себя надеждой, что однажды он проснется знаменитым. Как это будет, он не знал. Но свято верил, что желанный день придет.

«Завтра надо идти в театр!» - закатывая глаза, подумал драматург, и ему сразу захотелось курить.
        Коробку с табаком и несколько трубок он держал в комнате, оборудованной как рабочий кабинет - стол с компьютером, ящики с книгами и словарями, книжные шкафы и полки, на которых давным-давно должны были стоять шикарно изданные тома сочинений Иллариона Гусарова, а вместо этого валялись пыльные журналы, газеты и папки с рукописями.

«Чтоб ему пусто было, этому Козленко, - с привычным раздражением подумал писатель, набивая одну из трубок. - Ничего, придет и мое время. Посмотрим тогда, кто из нас дурак!»
        Илларион вышел на балкон и глубоко затянулся. Табак он предпочитал легонький, да и курил больше для важности и поддержания имиджа. Он любил подходить к зеркалу и созерцать в нем себя с трубкой и глубокомысленным взглядом бесцветных зеленоватых глазок. Да, внешностью он немного не вышел… но разве в этом дело? С лица воды не пить. Человека что красит? Талант!
        Над Киевом стояла теплая летняя ночь, полная неясных шорохов, шума листвы и звуков затихающего города. Небеса блистали мягким светом звезд. Луна была полная, желтая, льющая на дома, проспекты и скверы тревожный свет. Господин Гусаров представил себе, как он мог бы описать всю эту торжественную, тихую картину ночного города в темно-синих и бархатно-черных тонах: и эту луну, низкую и огромную, как золотое блюдо, и эти мерцающие звезды, и свое ощущение… волнения и страха, подкрадывающееся прямо с этого напряженно сияющего неба.
        - Что за странные фантазии? - пробормотал Илларион, выпуская очередную порцию дыма. - Козленко таких «красот» в тексте не одобрит. Скажет, что это «декадентские штучки» и «белогвардейщина».
        Все, что режиссеру не нравилось, он называл «белогвардейщиной». Козленко считал себя революционером театра и всех, кто не вписывался в его рамки, обзывал
«пережитками прошлого» или «отрыжкой Российской империи». Оригинально выражаться было частью той игры, которую он старательно вел перед зрителями, критиками и труппой. Козленко одевался во все черное: бесформенные штаны наподобие мятых шаровар, рубашка-косоворотка, свисающая чуть ли не до колен и поверх нее - кожаная жилетка. Прическа ежиком и круглые зеленые очки на носу довершали его
«авангардный» вид. Режиссеру было около сорока, но благодаря худобе и какой-то нервной вертлявости он походил на староватого юношу. Его пронзительные вопли по малейшему поводу делали его предметом добродушного подшучивания. Кличка Козел приклеилась к нему скорее из-за жидкой бородки и особого подпрыгивания при ходьбе, нежели из-за фамилии. Хотя… она сыграла в этом не последнюю роль.
        Илларион с ненавистью вспомнил прыжки Козленко во время репетиции, когда некоторые реплики казались ему слишком слащавыми или, наоборот, излишне резкими. Режиссер поворачивался к автору и, сдвигая очки на лоб, требовал очередных изменений в тексте.
        - Это надо переделать! - вопил он. - Непременно переделать! У нас авангардный театр, а не литературная гостиная княжны Таракановой!

«Княжна Тараканова» служила в его устах ругательством, которым он награждал молоденьких актрис. Других Козленко в труппе не держал, считая, что чем человек старше, тем труднее он воспринимает новые веяния.
        - Господи! - взмолился драматург, поднимая глаза к темному, бездонному небу. - Как он мне надоел, этот Козел! Как он мне осточертел! Вместе с его дурацким театром и сопляками-актерами, которые похожи на придурков!
        Ему вдруг захотелось бросить всю эту мышиную возню со сценариями, пьесами и репетициями и заняться чем-то серьезным, значительным, что принесет ему настоящую славу, а не бесконечные унижения и разочарования.

«А не написать ли мне роман? - подумал Илларион, холодея от предчувствия удачи. - Такой, чтоб у всех дух захватило! Фантастический роман! Вот что сейчас нужно! Завтра же займусь…»
        Долгий зевок свел ему челюсти. Господин Гусаров посмотрел на часы: они показывали половину второго. Ему давно пора спать, а не топтаться на балконе! Трубка потухла, но писатель даже не заметил этого. Обдумывая шедевр, который ему предстоит написать, он поплелся в гостиную и улегся прямо на пол, покрытый бархатными подушками. Сладкая дремота смежила его веки, и Гусаров окунулся в неведомый и прекрасный мир, звенящий медными трубами славы. Он видел себя титаном, наподобие великого Микеланджело Буонарроти, создающим уникальные произведения искусства. Из-под его гениального пера выходят роман за романом, которые идут нарасхват. Издательства наперебой предлагают ему выгодные контракты, критики захлебываются от восторга, читатели берут штурмом лотки и книжные магазины, а Козленко - ненавистный идиот - становится от зависти еще более зеленым, чем его идиотские очки!
        - Его уже забрали, - доложил Вадик, который успел сделать анонимный звонок в милицию и проследить, как тело Андрона погрузили в «скорую» и отправили в морг.
        Господин Шахров барабанил пальцами по столу, что служило признаком волнения.

«Чего это он?» - подумал Вадим.
        Все знали, что Шах был жестким, хладнокровным и безжалостным. Его мало трогала судьба «братвы». Правда, Андрон был рангом повыше, но все равно… Да и смерть, похоже, естественная.
        - У Якимовича родственники есть? - поинтересовался Егор Иванович, убирая руки со стола и откидываясь на спинку кресла.
        - Кажись, мать… где-то в Юхновке.
        - «Кажись»! - недовольно передразнил Шахров. - Когда разговаривать научитесь как следует? Шантрапа… Ты ж в институте как-никак образование получал. Да еще в медицинском! А теперь и вовсе… в приличном заведении служишь. Я в «Вавилоне» дурного тона не потерплю. Это вам не рынок, не харчевня и не стадион! Понял?
        Охранник торопливо кивнул, нервно сглатывая. Он знал, что Шах ненавидел вульгарщину и на жаргон переходил крайне редко, только во время серьезных разборок. От всех, кто работал в «Вавилоне», требовались безукоризненная вежливость и чуть ли не аристократический лоск.
        - На, возьми! - сказал Шахров, вытаскивая из ящика стола пачку денег. - Съездишь в морг, договоришься, чтобы вскрытие сделали срочно, не тянули. И сообщишь причину смерти.
        - Ладно.
        Вадим не сомневался, что Андрон умер от остановки сердца, и беспокойство шефа его удивляло. Но ни спорить, ни возражать охранник не стал. Лучше выполнять, что приказано.
        - Так где, говоришь, у него мать?
        - В Юхновке, - пробормотал Вадим.
        - Надо сообщить. И займись, пожалуйста, подготовкой к похоронам.
        - У Андрона мать… пьющая. Вряд ли она приедет.
        Охранник хотел сказать «алкоголичка», но вспомнил предыдущий выговор и выразился иначе.
        - Тем более. Поедешь и привезешь ее.
        Шахров вроде бы сказал все, но не отпускал Вадима, продолжая смотреть на подставку для ручек в виде бронзового орла. Тревожные мысли, которым он не находил объяснения, витали в его голове и не давали перейти к обычным каждодневным делам.
        - Кто из ребят был особенно близок к Андрону? - спросил он.
        Охранник бестолково молчал, почесывая бритый затылок.
        - Вроде никто. Так, по делам общались, а друзей у Андрона не было. Он один любил быть, сам по себе.
        - А женщина? Была у него женщина?
        - Телок он не жаловал. Так, иногда… для здоровья.
        Егор Иванович поморщился, но делать второе замечание по поводу «некультурных выражений» не стал.
        - Выясни, с кем Андрон в последнее время встречался.
        - Будет сделано, Егор Иванович… О! - Вадик хлопнул себя по лбу и просиял. - Вспомнил! Андрон пару месяцев назад с Эдом вроде как сошелся. В киоск к нему зачастил, и домой… Я сам несколько раз подвозил.
        - Эд? Кто это?
        - Киоскер! То есть продавец в киоске с «горючкой». Со спиртным, - поправился охранник и покраснел.
        - Ну? Говори толком.
        - Так я же говорю… Андрон начал им интересоваться. Не знаю, по какому поводу.
        - Этот киоск чей? Эда?
        - Нет, что вы. Это наш киоск, то есть Андрона.
        Вадим нервничал, боясь проявить себя перед Шахом бестолковым мямлей, и оттого путался и отвечал невпопад. Страх делал с ним то, чего он как раз и пытался избежать.
        - Может, Андрон заезжал к Эду по делам? За выручкой, например.
        Охранник пожал плечами.
        - Я думаю… У Эда есть сестра. Я ее один раз видел. Ничего особенного. Но Андрону, кажется, она понравилась. Вдруг он решил приударить за ней?
        - Приударить? - удивился Шахров. - Что-то я за Якимовичем интереса к женщинам не замечал!
        - Во-во! И мы с Саньком не поняли. Чего он в ней нашел? - охранник помолчал. - Как же ее зовут? Ксения, по-моему… Точно, Ксения.
        - Замужняя?
        - Нет. Она художница. Эд рассказывал, что сестра помешана на живописи, и вообще… не от мира сего. Ну, художники, музыканты или артисты, они все чокнутые. Творческие люди! Для них что-нибудь выдумывать, прикалываться - обычное дело.

«Интересно. А я и не знал, что Андрон влюбился, - подумал Егор Иванович, отпуская охранника восвояси. - Странно… Он от меня ничего никогда не скрывал».
        Шахров вспомнил, как они с Андроном познакомились. Это случилось в лесу, на разбитой, ухабистой грунтовке. Шел дождь. Егору Ивановичу было плохо. То, что ему удалось добраться до дороги, само по себе казалось чудом. В его жизни всякое бывало - и опасное, и таинственное, и обыкновенное. Тогда в лесу он оказался неспроста. Старые долги тянули за собой необходимость периодически устраивать
«разборки». Уголовное прошлое нет-нет да и давало о себе знать. Глубоко личное, давно похороненное на дне памяти неожиданно всплывало, проявлялось в самый неподходящий момент. Вот и в тот раз пришлось идти на встречу одному. Чего-то не учел, что-то сорвалось, пошло не так… Шахров помнил только, как ощутил горячий толчок в боку, а потом удар о землю. Это уже потом, позже, придя в себя, он понял, что его пытались убить: ударили ножом и выбросили из машины. Как и сколько он полз под дождем, неизвестно. Выходит, если бы не Андрон, решивший съездить за медом на дядиной машине, быть бы Шахрову покойником. Он и так потерял много крови, долго лечился, еле вернул себе былую форму.
        В том злополучном лесу, оказывается, располагалось что-то вроде пасеки. Какой-то умелец собирал дикий мед и продавал желающим, а потом поставил на полянке несколько ульев. Подробности Шахров узнал со слов Андрона. Дескать, жена дядькина приболела, вот он и попросил «внучатого племянника» съездить за медом и даже дал ему свою машину. Родство у них получалось седьмая вода на киселе, но Петр Афанасьевич приехавшего из провинции парня пригрел, кормил, поил и искал работу. Андрей, в свою очередь, пытался хоть чем-то услужить городским родственникам. Вот и отправился в дождь и слякоть по плохим дорогам за диким медом для тетки. Но не доехал. Природная внимательность, умение замечать всякую мелочь сослужили свою службу: сквозь дождевые потоки, начинающиеся сумерки, деревья и кусты Андрей сумел разглядеть лежащего на земле мужчину, остановился, подошел… Человек был еще живой, но без сознания. Его пиджак намок от крови. Недолго думая парень подхватил раненого на руки, отнес в машину и положил на заднее сиденье. Обратно в город гнал по скользким, мокрым дорогам, на свой страх и риск.
        Мужчина пришел в себя, велел в больницу не ехать, а везти его по такому-то адресу. Андрей сделал все, как его просили, - доставил раненого куда следует, раздел его, вымыл как мог и отправился за врачом. В намокшем от крови кармане пиджака нашелся пухлый, набитый долларами бумажник, из которого Андрей черпал средства на еду, лечение и плату врачу за молчание. Рана, по словам доктора, была не особо серьезная, нанесена вскользь, но крови вытекло много, и это являлось основной опасностью для жизни.
        Так Егор Иванович Шахров оказался обязанным Андрону жизнью. А долги надо платить. Во всяком случае, Шахров к этому относился ответственно, воздавая каждому по заслугам - за добро платил добром, а за зло… «Бог мне судья! - любил повторять Егор Иванович. - Перед ним и ответ держать буду». Кстати, Андроном парня стал называть именно он, и с его легкой руки прозвище подхватили остальные, в том числе и сам Андрей.
        Пока рана полностью не затянулась, Егор Шахров предпочитал оставаться на никому не известной квартире в окраинном районе Киева. Андрон ухаживал за ним: варил бульоны, бегал по магазинам, привозил и увозил врача.
        - Ты чем занимаешься, парень? - спросил Шахров, когда ему полегчало. - Работа есть?
        - Не-а… - покачал головой Андрон. - Петр Афанасьевич обещал устроить.
        - Это кто ж такой?
        - Племянник моей бабушки.
        - Шутишь?
        - Да нет, правда… Я из Юхновки приехал, он разрешил пожить у него, пока не найдется работа. Он адвокат.
        - Ясно. Ты ему ничего про меня не рассказывал?
        - Зачем? - удивился парень. - Я вернул ему машину, объяснил, что встретил бывшего одноклассника и поживу месяцок у него. По-моему, дядя обрадовался. Как ни крути, а я их с теткой стеснял. Они мне вообще-то не дядька с теткой, но… надо же их как-то называть.
        Егор Иванович успокоился. Вот такой обычный паренек из маленького, захудалого городка ему и нужен. Ни знакомых, ни старых связей у него в Киеве нет, и это очень, очень хорошо. Просто отлично.
        В жизни Шахрова было много «темных пятен». Иногда обстоятельства складывались как в том несчастливом для него лесу… и не попадись тогда на дороге Андрей… Парня отпускать нельзя. Из него может получиться прекрасный помощник, при соответствующей обработке, конечно.
        - Ты что делать любишь? - поинтересовался Егор Иванович.
        - Рыбу ловить! - выпалил Андрей. - И телик смотреть!
        Шахров не мог сдержаться и долго смеялся, морщась от боли.
        - Я не о том, - отсмеявшись, пояснил он. - Я о работе.
        - А-а… даже не знаю. Наверное, мне с машинами возиться нравится. Дядя Вася научил.
        Кто такой дядя Вася, Шахров выяснять не стал и сразу предложил:
        - В автомастерскую пойдешь? Я договорюсь.
        Андрей согласился. Так началось его сотрудничество с Шахом. Давно это было… Почитай, лет двенадцать минуло. Андрон поднимался по «служебной лестнице» медленно, но уверенно. Он был не слишком умен, зато предан Шаху как собака. Егор Иванович взлетел так высоко, что голова кружилась. Вместе с ним росли и его люди. Андрон, например, стал коммерческим директором целой сети мелких фирм, отмывающих деньги, возмужал, набрался опыта, приобрел солидность и неторопливую обстоятельность, которые нравились Шахрову. Они были друзьями, если такое явление могло существовать между людьми настолько разных уровней, как Андрон и Шах. Тот дождливый вечер в лесу, когда Андрей еле полз по дороге на старой «волге» адвоката Якимовича, а Егор Шахров валялся в грязи, истекая кровью, - по-настоящему сблизил их.
        Егор Иванович никогда не был женат. Его род занятий исключал длительные привязанности. Имея жену, детей или даже постоянную любовницу, он становился уязвимым для своих недругов и конкурентов. Близкие, любимые люди могли стать его слабым местом, той ахиллесовой пятой, на которой его старались бы подловить и оказать воздействие. А так господину Шахрову было не о ком беспокоиться, кроме себя. Смерти он не боялся, а расчетливость и хладнокровие помогали найти в любой ситуации правильное решение. Чем выше он поднимался, тем меньше было «наездов». Они стали реже, но и гораздо круче. Тут уж не зевай, не то без головы останешься! Впрочем, такая жизнь господину Шахрову была по душе. А женщины… они, разумеется, были. Как же без них? Но в основном приходили и уходили, забывались, исчезали, как прошлогодний снег. Егор Иванович делил с ними только постель. Больше ничего. Совсем.
        Наверное, Андрон подражал в этом своему благодетелю. Скорее всего, он видел в Шахрове отца, которого в жизни у него не было. Они никогда не обсуждали тему женщин - само собой предполагалось, что это не заслуживает внимания. Бабы - это несерьезно. Суета сует, блажь, в которой не дай бог увязнуть. Получалось, что Андрон таки увяз…
        Смерть помощника подействовала на Шаха сильнее, чем он мог ожидать. Андрон был молодым, здоровым, сильным мужиком, который ни разу ничем не болел, кроме насморка. Месяц назад он отмечал в «Вавилоне» свое тридцатилетие. И вдруг… Какая нелепость!
        Что-то в этом всем настораживало Егора Ивановича, не давало покоя. Может, несколько разломанных сигарет, которые валялись у кресла, в котором сидел покойник? Значит, Андрон волновался. Ну и что? Не до такой же степени он дал волю эмоциям, чтобы умереть? Это просто абсурд. Андрон не сопляк какой-нибудь, не раз бывал в серьезных переделках, участвовал в разборках, подвергался опасности… Ему подобное не впервой. Что же, выходит, он от любви умер?
        Бронзовый орел с громким стуком упал на стол. Оказывается, господин Шахров все это время крутил его в руках. Глупое предположение рассмешило и вместе с тем озадачило Егора Ивановича.
        Однако надо будет познакомиться с этой Ксенией.
        Глава 3
        Филипп любил возвращаться с работы домой, где его ждали Юля и сын. Это был его второй брак, вопреки прогнозам счастливый.
        В первой семье Филипп Чигоренко, руководитель крупной сырьевой компании, потерпел полное поражение. Бизнес удавался ему куда лучше, чем семейные отношения. Его супруга Илона, с виду хрупкая и интеллигентная девушка, оказалась настоящей хищницей. Несмотря на гуманитарное образование, характер у жены был воинственный и агрессивный. Внешне Чигоренко выглядели красивой парой: высокий, стройный, спортивного телосложения Филипп и тонкая, гибкая, длинноногая Илона с нежной кожей и светлыми волосами. Ее родители считали Филиппа плебеем, выскочкой, которому невероятно повезло с женитьбой. Он обеспечивал супругу, которая ни одного дня не работала, ее брата с женой и родителей. Они же, принимая деньги, продукты и разные услуги, оказываемые зятем, делали вид, что это большое одолжение с их стороны. Кроме того, у тещи и тестя нашлось много ближней и дальней родни, которая постоянно в чем-то нуждалась: то их нужно было устраивать в учебные заведения, то на работу, то на лечение, то одалживать немалые суммы, то подыскивать выгодные должности, то… Словом, Филипп с утра до вечера был озабочен делами многочисленной
семьи. Он не знал ни сна, ни отдыха. Этот изнурительный марафон продолжался шесть лет.
        В один из дождливых осенних дней господин Чигоренко, принимая третью таблетку от головной боли, едва не взвыл от отчаяния. Как же ему все это надоело! Вечные звонки, просьбы, улаживания, долгие разговоры, пустая беготня… Илона никогда его не любила, она его просто использовала. Он по-прежнему оставался чужим для нее, в отличие от ее родни. Внезапно Филипп понял, что весь этот кошмар можно прекратить одним махом.
        После работы он заехал в гастроном, купил вина, закуски и явился домой в странно приподнятом настроении.
        - У нас какое-то торжество? - поинтересовалась Илона.
        Она приняла ванну и собиралась ложиться спать.
        - Поужинаешь со мной? - спросил Филипп.
        - Ты же знаешь, что после восьми часов я не ем! - раздраженно ответила жена.
        Илона неустанно заботилась о своей красоте, сидела на различных диетах, ходила на шейпинг и массаж. Филипп не видел в этом большого проку.
        - Тогда просто посиди со мной, - попросил он. - Разговор есть.
        - Да? - оживилась супруга. - Очень кстати. Я как раз собиралась тебе сказать, что племянник тети Веры уволился из банка. У них там сокращение или что-то в этом роде. Так что…
        - Мы разводимся, - без всякого выражения сказал Филипп.
        - Что?
        У Илоны округлились глаза, а на щеках выступили красные пятна.
        - Мы разводимся, - повторил Филипп, наливая в бокалы вино. - Я с тобой или ты со мной. Как тебе больше нравится.
        - Что? - снова спросила жена, как будто все остальные слова вылетели у нее из головы. - Нас пригласили на день рождения к маминой сестре, тете Поле. Это будет завтра. Подарок я куплю, а ты…
        - Илона, - устало вздохнул Филипп. - Ты слышала, что я сказал? Я развожусь с тобой!
        - У тебя есть другая женщина?
        Он покачал головой.
        - Нет. Просто я не хочу больше жить с тобой, вот и все.
        Спустя два месяца, в зале суда, ему все еще казалось, что Илона так ничего и не поняла. На ее красивом лице застыло выражение безграничного удивления, которое осталось, когда они вышли на улицу. С неба валил мокрый снег. Тротуары покрылись грязной кашей, с деревьев срывались и падали вниз рыхлые белые комья. Бывшие супруги пошли в разные стороны не оборачиваясь.
        Филиппу исполнилось тридцать три года, и он не собирался жениться во второй раз. В браке он заработал невроз и сердечную болезнь, которую лечил у знаменитого кардиолога профессора Мудрыка. То ли лечение помогло, то ли наступивший покой, который буквально оглушил Чигоренко, но болезнь отступила. К Филиппу вернулись былая радость жизни, интерес, здоровье - все, кроме влечения к женщинам.
        Следующие пять лет он посвятил карьере и весьма в этом преуспел. Должность директора «Геополиса» оказалась достойной наградой за усердие в делах. Филипп приобрел загородный дом и перебрался в него из киевской квартиры, где все напоминало ему об Илоне. Он сутками пропадал на работе, а выходные проводил на природе: ловил рыбу, гулял по лесу, стараясь не вспоминать о прошлом, не думать о будущем. И все же чего-то не хватало в налаженной, обеспеченной и насыщенной событиями жизни господина Чигоренко.
        Однажды вечером, когда Филипп пил чай на застекленной террасе, зазвонил телефон. Знакомая медсестра, шмыгая носом и всхлипывая, сообщила о скоропостижной смерти профессора Мудрыка. Бронислав Архипович много сделал для Филиппа; они сблизились не столько на почве болезни, сколько благодаря философским беседам и обменам идеями по поводу жизни и тех проблем, которые она преподносит.
        Стояла теплая осень, с прозрачными небесами, желтизной листвы и летающими паутинками бабьего лета. Филипп заказал венок из живых цветов и отправился на кладбище. Под ногами шуршали разноцветные листья; солнце, уже по-осеннему бледное, светило сквозь оголенные ветки, золотило вязь крестов и оград, пыльный мрамор надгробий. Было много венков, цветов и траурных лент. Потрескивали свечи, священник с седой бородкой заунывно читал молитвы, помахивал серебряным кадилом. Пахло хвоей, землей и прелой листвой. Рядом с Филиппом приглушенно рыдала сгорбленная старушка в черном, монотонно шептались коллеги профессора. Около могилы стояла молодая женщина в темных очках и шарфе из черного газа. Она не отрываясь смотрела, как двое рабочих споро засыпали гроб землей. Внезапно женщина покачнулась и едва не упала.
        - Вам плохо? - спросил Филипп, подхватывая ее.
        - Помогите мне выйти отсюда, - сдавленно сказала она и заплакала.
        - Я на машине. Куда вас подвезти?
        Женщина назвала адрес, и Филипп отвез ее домой. Так он познакомился с Юлей Горячевой, своей будущей женой. Впрочем, тогда он ни о чем таком не думал. Просто обратил внимание на ее несчастный вид, испугался, что она может упасть прямо в не зарытую еще могилу…
        - О чем ты так задумался? - спросила Юля, улыбаясь.
        Оказывается, он давным-давно стоит в дверях собственного дома, глупо хлопая глазами.
        - О нас с тобой! - сказал Филипп, обнимая жену и целуя ее в щеку. - Когда я думаю о нас, весь мир перестает существовать для меня. А где Алешка?
        - Не дождался и уснул.
        В первом браке у Филиппа не было детей, и, когда у них с Юлей родился сын, Чигоренко понял, что страница его предыдущей жизни закрыта навсегда. Теперь у него настоящая семья - он сам, жена и ребенок. Мальчика назвали Алексеем, в честь отца Филиппа, горного инженера Чигоренко. Ребенок часто болел, и Филипп благословлял судьбу, что Юля врач и нет необходимости беспокоить участкового и метаться по больницам. Он неоднократно предлагал жене оставить работу в ведомственной поликлинике, но та не соглашалась. Когда Лешке исполнилось полтора годика, пришлось нанимать няню, а Юля вернулась на свое место терапевта в отделении реабилитации летного состава.
        Юлия Марковна уже ни на что не надеялась, когда на похоронах профессора Мудрыка встретилась с Филиппом. Такой роскошный мужчина обратил на нее внимание впервые в жизни. Она и думать не смела о таком муже. В юности за ней ухаживали мальчики, но как-то вяло. Потом, будучи студенткой, она тоже не пользовалась особой популярностью у сокурсников. И только на работе, в ведомственной поликлинике летчиков, у нее состоялся первый серьезный роман с одним из пациентов. Юле даже не хотелось вспоминать, чем все закончилось.
        Единственный человек, с которым она делилась всеми радостями и печалями, была Ксения, давняя подружка. Девочки жили в одном доме и ходили в одну школу. Родители Юлии и Ксении дружили. Они были строителями и вели кочевой образ жизни. А когда грянули политические и экономические перемены, подались на заработки. Юлины - в Индию, на строительство электростанции, а Ксенины - на север России. Так что бо?льшую часть времени девочки были предоставлены сами себе и Юлиной бабушке, которая присматривала за тремя детьми - Юлей, Ксеней и Эдиком. Самой старшей в этой тройке была Юля. Ксения родилась на два года позже, а Эдик был младше сестры на четыре.
        Шло время. Расцветали и отцветали каштаны; в ботаническом саду, куда ходили гулять девочки, подрастали магнолии и другие диковинные деревья; дожди сменялись снегом, весны приносили с собой острый запах акаций. Подружки зачитывались модным тогда Булгаковым, горячо обсуждали первые сердечные тайны. Юля поступила в медицинский, а Ксения продолжала ходить в школу и одновременно в художественную студию. Она любила рисовать, и живопись стала основным ее увлечением. Такая разница в интересах немного охладила их дружбу, но не надолго. Потом родители Юли купили на заработанные деньги новую квартиру в центре Киева, а Ксения с Эдом остались жить в старом доме. Встречаться стали реже - только на праздниках и днях рождения.
        Юля всегда опекала Ксению как более старшая и опытная, давала советы, «наставляла на путь истинный». С молодыми людьми у обеих девушек отношения не складывались. Эд смеялся над ними, называл «зазнайками» и «недотрогами». Они отшучивались и как будто не обращали внимания, но в глубине души каждая задумывалась. Ксению мужчины не интересовали, и ей это казалось странным и неестественным. Юля, наоборот, мечтала о романтических чувствах и никак не могла встретить того, кто мог бы разделить их с ней. То, что предлагали ей мужчины, с которыми она знакомилась, отталкивало, казалось грубым, пошлым и слишком обыкновенным.
        - Принцев ищете? - ехидно спрашивал Эд. - Ну-ну…
        Юля решила, что с замужеством спешить не стоит. Опыт подруг не то чтобы разочаровывал, а просто пугал ее. Профессор Мудрык, хороший знакомый Юлиных родителей, помог ей устроиться на работу и стал для нее чем-то вроде дедушки. Старый доктор был одинок: он жил своей кардиологией, больными и их проблемами, забывая о себе. Юля разбудила в нем сожаления об ушедшей молодости. Теперь он мог быть ей только коллегой и советчиком, «жилеткой для слез». Он всегда выручал ее, поддерживал в минуты душевной слабости, которые случаются у каждого человека, а у одиноких женщин тем более. И даже его смерть оказалась для Юли благом, потому что именно это печальное событие столкнуло ее с Филиппом.
        Она влюбилась сразу, боясь поверить в свое счастье и даже не особенно рассчитывая на взаимность. Филипп Чигоренко был великолепен, неотразим - полностью состоявшийся в жизни мужчина, зрелый, красивый, умный, обеспеченный и неженатый. Вернее, разведенный. Но это Юля узнала гораздо позже. Да и какая разница?
        Одиннадцать месяцев ухаживания прошли для нее как волшебный сон, который она боялась спугнуть. Когда Филипп предложил пожениться, Юле показалось, что все ее ангелы радостно вздохнули и захлопали в ладоши. Она не думала о браке - была согласна стать его любовницей, если он только захочет, встречаться тайком, прятаться, ни на что не рассчитывать… Но судьба оказалась к ней милостива.
        - Венчаться будем? - спросил Филипп, улыбаясь.
        - Если хочешь…
        Он беззаботно махнул рукой, обнял ее и поцеловал.
        - Я и так буду тебе предан телом и душой! Пока смерть не разлучит нас.
        Юля и Филипп расписались, когда березы начали желтеть и повсюду цвели астры и хризантемы. В воздухе носилось то особенное ожидание счастья, которое так трудно передать словами…
        - Не буду переделывать! - заявил Гусаров, приняв независимую позу и сложив руки на животе. - Можете выбросить эту пьесу на помойку, если хотите. С меня хватит!
        Как только у автора с режиссером начиналась перепалка, актеры принимались шептаться и обсуждать текущие дела. Они по опыту знали, что это надолго.
        Козленко приподнял очки и вытаращил глаза. Такой наглости Илларион еще ни разу себе не позволял. Что это с ним? Может, не проспался с перепоя?
        - Как-как? - спросил Эрнест Яковлевич и приложил ладошку к уху. Этот жест выражал у него презрительное недоумение. - Повторите, голубчик.
        - У вас что, со слухом плохо? - небрежно поинтересовался драматург, ничуть не пугаясь. - Ну, раз так… пожалуй и повторю. Ни одной реплики, ни одного эпизода я больше переделывать не буду! Вы меня поняли? Или ставьте как есть, или идите…
        За этим последовал такой поток отборной нецензурщины, что актеры примолкли и начали прислушиваться.
        У Козленко аж борода затряслась от возмущения. Какой-то писака, чертов бумагомаратель смеет так с ним разговаривать! Это неслыханно!
        - Вы… вы что себе позволяете? - завопил режиссер, срываясь на визгливые нотки. - Вы… наглец! Басурман! Идол тмутараканский!
        Лексика у господина Козленко была нестандартная и, можно сказать, изысканная. Актеры с наслаждением слушали, забыв про свои сплетни, а Илларион Гусаров, как ни в чем не бывало, стоял на своем.
        - Не буду переделывать, и все! Мне нравится, как я это написал.
        - Да я вас на улицу выгоню, гений вы наш! - брызгая слюной, вопил в ответ режиссер. - Вы еще на коленях приползете, умолять меня будете!
        - Вот уж нет! - уверенно заявил Гусаров, самодовольно улыбаясь. - Не дождетесь!

«Чего это он так осмелел? - удивленно подумал Козленко. - Может, его конкуренты переманили? Пообещали больше платить, вот он и кочевряжится, надеется, что я его сам выгоню».
        Тут Эрнест Яковлевич вспомнил, что репетирует пьесу проклятого Иллариона уже месяц и что затрачено много усилий - актеры почти знают текст, неплохо справляются с ролями; сам он тоже изрядно попотел, работая с ними. Все довольно неплохо получается, и вдруг покладистый и безотказный автор как с цепи сорвался. Творческий психоз у него, что ли? Уперся, как осел, и ни в какую не хочет слушать
«папочку».

«Папочкой» режиссера называли, когда второе его прозвище - Козел - казалось излишне резким и неоправданным.
        - Давайте договоримся, - смягчился Козленко, понимая, что отказываться от такой чудной авангардной пьесы, как «Кувырок вперед», ему не хочется. - Можно же найти компромисс?! Зачем так сразу рубить с плеча? Это неразумно, дорогой Илларион.
        - Ни на какие соглашения я не пойду! - продолжал гнуть свое господин Гусаров. - Нужно уважать автора, в конце концов! Попробовали бы вы Льва Толстого заставить переделывать. Он бы вам всем показал, чего вы стоите!
        Эрнест Яковлевич задумался. Действительно, Лев Толстой какого-то там Козленко уж точно слушать не стал бы.
        - Ну, вы, батенька, хватили! - растерянно улыбнулся режиссер. - Лев Толстой! Тот, конечно… талант, признанный мастер слова. Нашли с чем сравнивать!
        - Дайте сюда! - подпрыгнул драматург как ужаленный. - Я порву эту бездарную пьесу, раз она недостаточно хороша для вас!
        Он схватился за папку со сценарием, которую Козленко держал в руках, и принялся тянуть ее к себе. Режиссер не выпускал. Не хватало еще порвать пьесу! Илларион окончательно рехнулся.
        - Принесите воды! - завизжал Эрнест Яковлевич, защищая папку с пьесой своим тщедушным телом. - Скорее!
        Господин Гусаров продолжал наступать, а Козленко - пятиться, опешив от такого напора. Он никогда не видел писателя в ярости, и это зрелище почти парализовало его.
        Один из осветителей схватил со стола графин с водой и вылил ее на голову Иллариона. От неожиданности драматург выпустил папку; Козленко с торжествующим воплем отскочил от него и побежал вон из зала. Господин Гусаров фыркнул, отряхнулся, оттолкнул осветителя и ринулся следом.
        Актеры, затаив дыхание, следили за тем, как развиваются события. Они диву давались, что произошло с робким и заискивающим автором. Взбесился человек! И то правда, «папочка» его достал своими придирками.
        Тем временем Гусаров ломился в кабинет режиссера. Тот захлопнул дверь, но был не уверен, что этого достаточно. Уж больно писатель рассвирепел. А люди в состоянии аффекта способны на все что угодно.
        - Откройте немедленно! - требовал Илларион, толкая дверь плечом. - Отдайте мне мою пьесу! Я больше не желаю иметь с вами дела! Вы… жалкий завистник, который пытается унизить автора. «Кувырок вперед» слишком хорош для вас! Я отнесу его в другой театр, где меня смогут оценить по достоинству.

«Вот оно что! - думал Козленко, подтаскивая письменный стол к двери. - Я правильно догадался: Иллариона переманили! Кто же эти бандиты?»
        Он уже забыл, как неоднократно внушал драматургу, насколько тот непрофессионален и какие негодные у него тексты. Выходило, что Козленко делает величайшее одолжение, ставя в своем театре отвратительные, скучные и бессодержательные пьесы Иллариона Гусарова. Отчасти режиссер так и думал, но… его авангардный театр процветал, привлекал зрителей, и спектакли имели успех. Значит, не так уж плох автор…
        - Я увеличу ваши гонорары! - крикнул через дверь Козленко. - Вдвое! Вас это устроит?
        - Ха-ха-ха! - саркастически расхохотался Гусаров. - Плевал я на ваши подачки! Подавитесь вы ими, милейший Эрнест! Меня ждет большое будущее. Я вообще не собираюсь больше писать пьес. Мне надоело играть в массовке. Я хочу выходить на сцену главным героем. Вы слышите, Козленко? Главным героем!

«Он рехнулся, - подумал режиссер. - Спятил! Наверное, от водки. Или съел чего-нибудь. Надо вызвать „скорую помощь“».
        Козленко метнулся к телефону и набрал номер «скорой».
        - Алло! Алло! - возбужденно взывал он. - Приезжайте немедленно! Человеку плохо…
        - Что с ним? - спросил равнодушный женский голос.
        - Он… дверь ломает…
        - Вызывайте милицию! - без тени волнения посоветовал голос, и в трубке раздались гудки.
        - Девушка! Девушка! - заорал Козленко, вздрагивая от каждого удара в дверь. - О, черт! Дура!
        Он снова набрал номер «скорой».
        - Прекратите хулиганить! - раздраженно сказала дежурная и положила трубку.
        За дверью послышалась громкая возня и крики Иллариона.
        - Вы мне надоели! - вопил он. - Я ухожу! Покидаю вас в вашем невежестве. Меня ждет работа. Настоящая работа! Прощайте!
        Наступила тишина. Некоторое время Козленко прислушивался, но за дверью все смолкло. Шаги Иллариона отдалялись, и, наконец, хлопнула дверь в фойе театра. Как режиссер ни напрягался, больше из коридора не донеслось ни звука. Он еще подождал минут десять и начал осторожно отодвигать стол. Выглянув в щелку, Эрнест Яковлевич убедился, что коридор пуст.
        Спустя час господин Гусаров вернулся в свою квартиру, которая теперь показалась ему убогой и безвкусно обставленной. Авангардный стиль совершенно не нравился писателю, и он убедился, что плясал все последние годы под чужую дудку. Но с этим покончено! Он знает, что шедевр уже зреет в его воображении и осталось буквально несколько дней, чтобы начать писать потрясающий роман. Это будет триумф его таланта, апофеоз его непризнанного творчества. Все ахнут! Особенно Козленко.
        Илларион вдруг понял, что злость на режиссера прошла, исчезла бесследно, испарилась. Его мысли занимало совершенно другое - то новое и неизведанное, что снизошло на него той благословенной ночью, полной загадочного и тревожного мерцания звезд, летнего ветра и запаха фиалок…
        Писатель зевнул. Захотелось спать. Хотя он так рано никогда не ложился, сил бороться со сном не было. Господин Гусаров еще успел снять туфли и добраться до дивана, прежде чем Морфей окутал его своим туманным покрывалом. И сразу на все вокруг опустились ночь и тишина…
        Иллариону снились звездные скопления, инопланетные корабли, какие-то газовые туманности, кометы, метеоритные дожди и далекие галактики. Ведь он должен написать обо всем этом чуждом ему мире так, как будто сам видел и переживал подобное. Иначе ничего не получится.
        Утром господин Гусаров никак не мог сообразить, где он находится. Он моргал глазами, вертел головой из стороны в сторону, потом сел и уставился в окно. Форточка была открыта, и через нее доносились воробьиное чириканье, шум машин и трамваев, чьи-то крики. Рядом с домом строили большой магазин, и крики раздавались оттуда. Что-то сгружали, высыпали, переносили с места на место… Илларион как бы раздвоился: он был одновременно и во сне, и наяву. Глаза его отражали привычный, знакомый ему мир, тогда как внутри себя он продолжал видеть черные космические дали, полные чужих солнц и планет, какие-то размытые образы незнакомых существ…

«Что же я сижу? - с отчаянной решимостью подумал он. - Ведь так я все забуду! Мне немедленно надо встать, идти и записывать, записывать…»
        Пошатываясь, Гусаров поднялся - не умываясь, не напившись по своему обыкновению чаю, - включил компьютер, придвинул к себе клавиатуру и… с ужасом осознал, что все напрочь вылетело у него из головы. Никаких картин, никаких образов не осталось. Словно кто-то неведомый, могучий и страшный взял и запросто стер все, что не положено знать простому смертному с планеты Земля.
        Илларион мгновенно покрылся холодным потом. Не может быть! Он же видел! Он же… Его пальцы сами собой легли на клавиатуру и легко защелкали по клавишам. Перед глазами писателя все мелькало, гудело и кружилось. Подчиняясь неистовому и непреодолимому ритму, он работал несколько часов кряду, пока в изнеможении не опустил руки. Все… Оказалось, что он успел написать две главы нового романа. Читая текст, Гусаров не верил своим глазам. Неужели это вышло из-под его пера? Так вот как создаются шедевры!..
        Глава 4
        Что такое «ничто»? Как передать словами его неуловимую суть? То, что люди называют разумом, не может сделать этого. Разум мыслит по-иному, он задает вопросы и ищет на них ответы в глубинах своего опыта. Он не привык постигать неразрешимое. Что есть спящий импульс, великий и могущественный, с безграничным потенциалом? Что такое полная, абсолютная пустота, из которой вдруг является нечто - творение, удивляющее самого создателя?
        Ничто обретает форму. Оно хочет быть. Оно хочет воспринимать: нежнейшие краски, случайно сложившийся узор, мощный вихрь страстей. Оно пробует. Оно любуется. Оно хочет действовать… Оно отказывается от своего единства, расцветая, наполняясь разнообразием.
        Бесконечные сочетания форм и красок, вспышек и мерцаний, яркости и мрака - всему этому надо дать имя. Закрепить в виде символов, иначе неопределенность сотрет чудесные явления с лица темноты.
        Существа, именующие себя людьми, называют свой мир Вселенной…
        Эльсиния - так называют материальную вселенную иные существа.
        Фарий иногда ощущал ностальгию по пустоте, отсутствию всего и вся. Это великое Ничто жило в нем, напоминало о себе. Теперь все немного по-другому. Но возможность вернуться в безмятежное лоно покоя есть всегда. Великое Ничто может принять, может отпустить. В этом Фарий привык черпать свою силу. Что бы ни происходило.
        Ранняя Вселенная, зародившаяся в первозданной пустоте, формировалась и росла. Расширяясь, она стремительно разлеталась во все стороны, создавая пространство. Жизнь в царстве материи быстро обрастала событиями. История развития одной из первых цивилизаций началась в Кольце Аллоиса - системе образованных в пространстве планет.
        Фарий вспомнил Осиан-айо, и жгучая волна разлилась внутри него. Оси была нежна и прекрасна, словно дуновение ветра, напоенного ароматом цветов. Как у него хватило сил оставить ее? Он и сейчас продолжал слышать ее зов из необозримых далей.
        Фарий знал, что Осиан-айо тоже слышит его в своих снах, где боль от разлуки с любимым существом неотступно терзала ее.
        Она стояла у края черной дымящейся бездны и, как и Фарий, слышала непрерывный, льющийся из глубин Эльсинии, полный невыразимой тоски зов, который не давал ей возможности погрузиться в спасительное забытье. Великое Ничто не принимало ее, ибо этот голос был для нее дороже покоя и благополучия, которые обещал безмятежный вечный сон. Здесь, на краю двух миров, она потеряла Фария. Здесь она будет ждать его, сколько понадобится.
        Измученная горестными мыслями и тревожными предчувствиями, которые, как ей казалось, сочились из темного провала в неизвестность, она решилась на отчаянный шаг: бросилась в черноту, навстречу льющемуся голосу, и… проснулась. Вокруг нее все изменилось. Осиан-айо парила среди теплых сиренево-фиолетовых перламутровых потоков, которые извивались и щекотали ее, струясь по коже и заставляя вздрагивать с непривычки.

«Что это? - подумала она. - Продолжение сна? Как я не похожа на себя!»
        Осиан-айо распахнула огромные, изумрудные глаза, пошевелила длинными тонкими пальчиками, дотронулась до пышных золотистых волос, окутывавших ее нежно-розовое тело. То и дело она замирала от новых непривычных ощущений.
        - Как долго я спала здесь? - недоумевала Осиан-айо.
        Она ничего толком не успела сообразить, как впереди появилась ослепительно-белая точка, которая стремительно разрасталась и превратилась в сверкающий шар. Из его недр к Осиан-айо протянулся светящийся коридор с объемным проходом. Она осторожно потрогала ногой пол коридора. Он оказался мягким и прохладным, из глубины веяло свежестью.
        Осиан-айо уже шла по проходу, когда в ней появилась уверенность, что она очень скоро увидит Фария. Оглядываясь по сторонам, Осиан-айо вошла внутрь шара.
        Она находилась в просторном помещении со множеством разнообразных предметов. Вокруг нее все было молочно-белым, полным сверкающей пыли, струящейся в воздухе. Осиан-айо сделала несколько неуверенных шагов. Ей пришлось упереться руками в большой черный квадрат, встроенный в серебристую стену. Внезапный толчок заставил ее насторожиться.
        Вдруг черный квадрат в стене громко щелкнул и вспыхнул бесчисленными голубыми точками. Осиан-айо подскочила от неожиданности и уставилась на него. Яркие искрящиеся точки быстро сбегались к центру, складываясь в замысловатый узор. Посредине квадрата образовался знакомый ей символ - сложная спираль, по форме напоминающая изгиб лиры. Их с Фарием знак. Он где-то здесь, рядом! Волнение, охватившее Осиан-айо, кружило голову и лишало сил.
        - Фарий! - позвала она.
        - Вы находитесь на борту космического корабля «Слатар», - раздался в ответ голос из динамиков.

«Космический корабль! - без особой радости подумала Осиан-айо. - Фарий обожает такие игрушки. Это из-за них мы расстались».

«Слатар» беззвучно плыл в пустоте космоса, похожий на маленькую ослепительную звездочку. Он направлялся к Кольцу Аллоиса…
        Илларион Гусаров, перечитав написанное, удовлетворенно вздохнул. Отлично получилось! И почему он раньше не увлекался космическими приключениями? Это так интересно, и людям нравится. Не то что пьесы для авангардного театра, наподобие
«Кувырка вперед». Такое далеко не каждому придется по вкусу.
        Писатель выключил компьютер и отправился спать.
        Ксения просыпалась рано и сразу подходила к окну, встречать восход солнца. Сначала край неба на востоке становился чуть зеленоватым, потом медленно светлел и приобретал прозрачность; на нем появлялись нежнейшие оттенки сиреневого, переходящего в розовый. На горизонте загоралась ослепительная золотая полоса, которая все разрасталась и разрасталась, предвещая малиново-красный шар дневного светила. Ксении никогда не надоедала эта захватывающая дух, величественная картина.
        Эд вставал поздно и бегал по квартире как угорелый, собираясь на работу. Он подшучивал над сестрой, называя ее то «ночной совой», то «лунатиком», то «спящей красавицей». Имелось в виду, что Ксения по ночам бодрствует, а днем спит на ходу, витая в своих грезах. В сущности, Эд не был таким уж злым - просто они оказались совершенно не похожими друг на друга. У них с детства было все разное - игрушки, книги, поведение, друзья, интересы. Эд рос непоседливым и хулиганистым мальчиком, а Ксения - сумрачной тихоней. Так, во всяком случае, ее называла бабушка Юли Горячевой Мария Ефимовна, которая опекала их с Эдом. Родители вечно мотались по стройкам; их редкие приезды домой превращались в праздник, а будни Ксения, Эдик и Юля проводили с Марией Ефимовной. Квартира Горячевых была этажом ниже, и дети росли как одна семья. Ксения считала Юлю своей сестрой, а Эд был общим братом. Спустя несколько лет Горячевы купили себе квартиру в центре и переехали. Ксения чувствовала себя одиноко, она почти ушла в себя и полностью отдалась увлечению рисованием. Живопись могла заменить ей многое, но не все. Ксения скучала.
Она любила бродить одна по ботаническому саду или по набережной Днепра, глубоко погрузившись в свои мысли. Природа немного возбуждала ее, увлекая своими красками, запахами, шумом и движением.
        Вообще, жизнь Ксении с самого начала оказалась непонятной и странной. Ксения родилась, а у мамы не было молока, и ребенка выкармливали искусственно. Потом девочка долго училась ходить, так что все с ног сбились, и врачи, и родители. Ксения смогла ходить и бегать только в четыре года, и сразу появилась новая проблема.
        - Она все еще не разговаривает! - волновалась мама. - У меня родился немой ребенок! Витя! У тебя были в роду немые?
        Виктор Анатольевич Миленко, инженер-строитель, коренной киевлянин, у которого вся родня отличалась здоровьем и долголетием, только разводил руками.
        Ксению снова повели на обследование. Никакой патологии в развитии обнаружено не было, но… с речью у девочки не ладилось. Она все слышала, все понимала, а разговаривать не могла. Пришлось прибегнуть к помощи логопедов. Наконец к шести годам Ксения заговорила. Какое облегчение испытали супруги Миленко! Они договорились с Горячевыми и вместе уехали в Казахстан, на строительство какого-то промышленного гиганта.
        Ксения тряхнула головой, прогоняя воспоминания. Лучше смотреть на красное солнце, выползающее из-за горизонта, на редкие облака, на крыши домов и деревья, окутанные розовой дымкой.
        - Опять не спишь? - хрипло спросил Эд.
        Он встал рано, потому что собрался на рыбалку. Сестра раздражала его своими ночными бдениями. Лучше бы завтрак приготовила. А то стоит - восходом любуется. И как только не надоест каждый день одно и то же?!
        - Иди сюда, - откликнулась Ксения. - Посмотри, какое солнце малиновое!
        - Мне что, делать нечего? - возмутился Эд. - Какого черта? Собери мне поесть чего-нибудь.
        - Сам собирай, - лениво ответила она.
        - Где мои удочки?
        - Откуда я знаю? Ищи.
        Вот и весь разговор. И как только такая женщина надеется жить дальше? Кто ее будет терпеть? Неудивительно, что она до сих пор не замужем.
        Сам Эд уже успел и жениться, и развестись. Жена Таня постоянно пилила его, требовала то одно, то другое, деньги все норовила отобрать. А если Эд приходил домой немного навеселе, то затевала страшный скандал. Куда такая жизнь годится? Пришлось вернуться в квартиру родителей и продолжать жить с Ксенией. Она, конечно, тоже не подарок, но с Таней не сравнить. Сестра хоть денег у него не просит и не ругается по всякому поводу.
        Эд любил поесть, выпить и поспать. Последнее особенно удивляло Ксению.
        Она не понимала, как люди могут спать по восемь-десять часов. Ей удавалось заснуть на три-четыре часа, и это она считала большим достижением. В детстве Ксению то и дело таскали по врачам, пытаясь выяснить природу ее загадочного заболевания. Эпопея с мнимой бессонницей была уже третьей по счету и длилась почти год, пока родители жили в Киеве. У них бывали в промежутках между разъездами такие
«отпуска», которые они старались проводить с детьми - гуляли с Ксенией и Эдом по городу, возили их на днепровские пляжи, в театр. Словом, развлекали как могли. А потом опять уезжали на какую-нибудь стройку.
        - Что у тебя с Андроном? - спросил Эд, прерывая поток ее воспоминаний.
        - У меня? Ничего, - рассеянно ответила Ксения.
        Она поставила кипятиться воду для кофе и теперь смотрела, как появляются пузырьки. Больше всего в жизни ей нравилось наблюдать за самыми простыми вещами: как кипит вода, идет снег или течет река. Она не переставала удивляться этим, казалось бы, обычным вещам и забавляться ими.
        - Как ничего? - опешил Эд. - Он на тебя глаз положил. Ухаживает! На машине возит, цветы дарит!
        - Ну и что?
        - Ты, девка, совсем ополоумела! - возмутился Эд. - Ты хоть знаешь, кто такой Андрон?
        - Бандит, - пожала плечами Ксения. - А ты у него в услужении.
        - Замолчи! - Голос брата сорвался на крик. - Что ты в этом понимаешь? Что ты вообще понимаешь в жизни? Дура! Тебе уже скоро тридцать стукнет. Ты кого ждешь? Принца на белом коне? Так рыцари все вымерли, причем давно. Пора бы уже знать.
        - Мне твой Андрон не нравится! - сердито сказала Ксения. - Я его боюсь.
        - А кто тебе нравится? Кто? Был такой хоть один? - завопил Эд, вне себя от злости.
        Он благоговел перед Андроном и во всем старался подражать ему. У Эда только-только наметилась дружба с шефом. А эта дура могла все испортить. Вряд ли Андрон будет в восторге, если сестра не захочет с ним встречаться. О таком исходе лучше не думать.
        Ксения мало интересовалась мужчинами. Или это они не обращали на нее внимания? Трудно сказать. Эд понимал только простые вещи. Сложности ставили его в тупик.
        - Что молчишь? - зло спросил он сестру. - Язык проглотила? Чем Андрон плох? Денег у мужика полно, квартира есть, машина. Чего тебе еще надо? Может, ты в монастырь собралась? Так иди!
        - Почему я должна идти в монастырь?
        - А что тебе делать среди нормальных людей? Дразнить их? Водить за нос?
        - Ты намекаешь…
        - Я говорю тебе прямо, Ксения, что с Андроном шутить не стоит! - заявил Эд. - Это добром не кончится. Он привык брать то, что ему понравилось. Не согласишься по-хорошему, пожалеешь!
        Ксения опустила голову. Она и сама думала точно так же. Андрон не из тех мужчин, которые отступают. Может, ей уехать куда-нибудь?
        - Кофе готов, - сказала она и вышла из кухни.
        Эд налил себе кофе в большую чашку и бросил туда три ложки сахара. Он любил сладкое. Обжегшись, он чертыхнулся. Ну почему Ксения такая бестолковая? Будь она поласковее с Андроном, тот бы предложил Эду что-нибудь более солидное, чем торговля с лотка. Сделал бы его завмагом, к примеру. А так Андрон злится на Эда из-за сестры. Будто он может повлиять на нее, но не хочет. Попробуй договорись с такой упрямой ослицей, как Ксения. У любого терпение лопнет!
        - Дура! - буркнул Эд, отодвигая чашку. - Идиотка! Из-за нее у меня будут неприятности. Андрон не простит. Хоть из города беги!
        - Ты что-то сказал? - крикнула сестра из комнаты.
        - Нет! Тебе послышалось.
        Эд схватил приготовленный с вечера рюкзак, удочки и вышел из квартиры, хлопнув дверью. Ксения бесила его своим непонятным упрямством. Что она из себя строит? Ведь ей не пятнадцать лет! Они с Юлькой вечно обсуждали мужчин, смеялись над ними, вот и засиделись в девках. Юля хоть вовремя одумалась, вышла замуж, а Ксения все прикидывается непорочной девой. С каким удовольствием он бы заехал ей по уху! Но так нельзя. Андрон наверняка не похвалит за такое самоуправство. Взял бы да сам всыпал ей как следует! Бабы это лучше понимают, чем галантные разговоры.
        Ксения осталась одна и с облегчением вздохнула. Эд ужасно утомлял ее. Она подошла к зеркалу и посмотрела на себя. В среде художников ее считали красавицей, но сама она так не думала. Ее сравнивали с мадонной с картины Лукаса Кранаха, известного мастера немецкого Возрождения.
        - Ничего общего, - вздохнула Ксения, придирчиво осматривая себя.
        Она немного лукавила. Золотисто-рыжие волосы, волнистые от природы, обрамляли ее круглое, широкоскулое лицо. Необычный разрез глаз придавал взгляду загадочность и очарование; ее глаза меняли свой цвет в зависимости от освещения, и казались то фиалковыми, то зелеными. Губы были крупные, красиво очерченные, с мягким, чувственным изгибом. Нежная линия подбородка подчеркивала стройную шею. Фигура у Ксении не отличалась худобой, но все формы гармонично сочетались - полная грудь, тонкая талия, чуть широковатые бедра и стройные ноги. В общем, сходство с женщинами Возрождения прослеживалось.
        Кранах любил писать роскошные, холеные тела придворных дам и вельмож. Большую часть своей жизни он провел при дворе саксонских князей в Виттенберге, создавая множество парадных портретов. Важные герцоги в шитых золотом одеждах, кокетливые красавицы, ученые, погруженные в раздумья, смотрели с его полотен, как будто и не было четырех столетий.
        Ксения не очень хорошо понимала окружающих ее людей, а вот те, кто жил давно, производили на нее благоприятное впечатление. Они никуда не торопились, ничего от нее не требовали. Они жили на холстах особой, размеренной жизнью, не похожей на повседневную суету…
        Зазвонил телефон, и сердце Ксении сжалось от тревожного предчувствия.
        - Это квартира Миленко? - спросил незнакомый мужской голос.
        - Да.
        - Мне нужна Ксения Викторовна. Это вы?
        - Я.
        Ксении все больше становилось не по себе. По телу побежали мурашки озноба.
        - Меня зовут Егор Иванович, - представился незнакомец. - Я хочу поговорить с вами об Андрее Якимовиче.
        Все сегодня хотят поговорить с ней об Андроне! Ксения глубоко вздохнула, стараясь успокоиться.
        - Хорошо. Я вас слушаю.
        - Не по телефону. Вы можете выглянуть в окно? Моя машина стоит у вашего подъезда. Проедемся немного, позавтракаем вместе.
        Ксения посмотрела из окна вниз. Темный автомобиль с приоткрытыми дверцами вызвал у нее безотчетный страх.
        - Я не хочу, - сказала она. - Не люблю чужие машины.
        - Андрей умер, - слишком спокойно произнес Егор Иванович. - Я его близкий друг. Прошу вас, Ксения, уделите мне пару часов. Это важно.
        Глава 5
        Юлия и Филипп Чигоренко большую часть времени жили в загородном доме. Он был слишком велик для троих - просторный, двухэтажный, с высокими полукруглыми окнами и декоративными арками на фасаде. Вокруг дома зеленели подстриженные лужайки, две клумбы у входа были засажены резедой и настурцией. Вдоль забора цвели вьющиеся розы, белая и красная. Гараж находился в цокольном этаже, так же как и подсобные помещения, а весь участок был оборудован для отдыха. Никаких грядок с петрушкой, никакого огорода - лишь несколько молодых кустов сирени и пара вечнозеленых растений у ворот.
        Филипп наконец смог осуществить свою мечту - построить за домом беседку, внутри которой стояли стол, стулья и скамейки вдоль увитых виноградом стенок. Рядом с беседкой устроили качели и гамак для мальчика.
        Дорога, которая вела к дому, дальше уходила вверх, к большому селу. По бокам ее лежали поля с пшеницей, обочины заросли подсолнухами, цикорием и васильками. Вокруг стояла тишина, нарушаемая только мычанием коров и собачьим лаем, доносившимися из села, да шумом ветра в липовых посадках.
        Поздней осенью семья Чигоренко перебиралась в киевскую квартиру, а в доме оставалась тетка Ганна, которая исполняла обязанности садовника и экономки.
        Пока до осени было далеко, Ганна жила вместе с хозяевами, прибиралась в комнатах, готовила борщ и вареники, пекла пироги и сидела с мальчиком. Вся эта работа казалась ей сущей безделицей по сравнению с колхозной фермой, на которой она вкалывала всю свою сознательную жизнь. Да еще держала свою скотину, птицу, огород, что взглядом не окинешь.
        Ганна была женщина одинокая, старательная и работящая. Когда сельский голова вызвал ее в контору и спросил, не хочет ли она в домработницы к господину Чигоренко, Ганна сразу согласилась. Хоть какое-то разнообразие! Да и Филипп ей понравился - вежливый, степенный мужчина, и одет чисто. Первые деньги, полученные на новой работе, привели Ганну в растерянность.
        - Что, мало? - спросил Филипп, глядя на ее взволнованное лицо.
        На самом деле Ганна привыкла жить в селе на копейки и никогда не держала в руках такое огромное, по ее понятиям, количество денег. Постепенно она привыкала и к хозяевам красивого дома, и к новой зарплате. Она жила у Чигоренко на всем готовом и тратить деньги было некуда, поэтому Ганна откладывала их «на черный день».
        Она вставала раньше всех, когда издалека доносились крики голосистых сельских петухов, выходила во двор, приводила там все в порядок и возвращалась в дом, готовить завтрак. Обычно это были оладьи или яичница, холодное мясо, сок и кофе. Варить кофе Ганну научила сама хозяйка, Юлия Марковна.
        - Называйте меня просто Юля, - говорила она.
        Но Ганна не решалась. Она только кивала головой и продолжала величать Юленьку по имени-отчеству. Филипп Алексеевич и вовсе вызывал у Ганны священный трепет. Один Лешенька, хозяйский сынок, казался ей близким и родным человечком, которого она с удовольствием купала, кормила и водила за ручку в поле, где они собирали колоски и разноцветные, душистые букеты цветов.
        Сегодня Ганна встала, как всегда, с петухами. Во дворе валялся забытый мальчиком мяч. Небо было затянуто тучами, которые медленно плыли в сторону села. В воздухе свежо пахло сеном и влагой. «Дождь будет», - подумала Ганна. Она подняла мяч и отнесла в дом.
        На кухне, оборудованной по последнему слову техники, было тепло, на плите уже закипала вода для кофе. Ганна до сих пор с опаской относилась ко всем этим тостерам, кофеваркам, миксерам и грилям. Она с трудом запомнила их названия, но пользоваться так и не научилась: боялась сломать дорогие вещи. Юлия Марковна посмеивалась над ней:
        - Как же ты, Ганна, на ферме работала? Коров не боялась?
        - Коровы - другое дело, - степенно отвечала Ганна. - Они слухаются.
        А в общем, жизнь у Чигоренко ей нравилась. Работа была легкая, хозяева приветливые, мальчик не баловной и ласковый. Ганна терпеть не могла непослушных детей, которые везде лезли, хулиганили и огрызались.
        Кофе получился отличный, в меру густой и с пенкой, как велит Юлия Марковна. Ганна аккуратно нарезала мясо, достала из холодильника сливки, масло и сыр. Она поставила еду на стол и села, подперев рукой щеку.
        Первым спустился Филипп, уже чисто выбритый и одетый. Он никогда один не завтракал, ждал жену. Юленька выпорхнула из спальни и легко сбежала со второго этажа вниз. Она будет одеваться потом, когда проводит мужа. Ганна уже знала все подробности их утреннего ритуала.
        Супруги поцеловались, а Ганна деликатно отвернулась. Она считала такое поведение неприличным. Отношения Филиппа и Юли не переставали удивлять ее и вызывать странное, неуемное любопытство. В селе Дубки, где она родилась и выросла, ей такого видеть не приходилось. Мать с отцом никогда не проявляли друг к другу не то что ласки, а обычного участия. Они с утра до поздней ночи тяжело работали, вваливались в хату измученные, едва доползали до кровати и засыпали. Их мощный храп казался Ганне главным признаком семейной жизни. Утром мать начинала греметь чугунами, будила дочку, отправляла ее кормить скотину, кур, гусей. Потом все вместе садились за стол. Картошку с салом ели молча, запивали молоком. Отец, если что не так, мог и кулаком заехать. По воскресеньям он уходил пьянствовать с мужиками, а потом долго орал, ругался и гонял жену. Случались и драки. Маленькая Ганна лежала на печке, замирая от ужаса, что ей когда-нибудь тоже придется выходить замуж, допоздна гнуть спину в огороде, таскать мешки с картошкой и буряками, прятаться от пьяного мужа в сарае или у соседки, такой же несчастной бабы. Это
приводило ее в отчаяние. Может быть, она еще тогда решила, что лучше жить одной. По крайней мере никто не будет ее лупить и оскорблять.
        Когда Ганна подросла, к ней сватался соседский парень, Петро. Потом она приглянулась колхозному агроному. Мать долго уговаривала ее подумать, ведь годы идут, а женихов в селе раз, два и обчелся. Но Ганна упрямо отказывалась. Зачем ей такое счастье? Хватит, от отца натерпелась. Большое хозяйство, с которым без мужика не сладишь, ей ни к чему, а с маленьким она и сама справится. Небось, как-нибудь себя прокормит.
        Так и прошла ее жизнь в девках, о чем она ни разу не пожалела. Замужние подружки прибегали к ней жаловаться, плакали, рассказывали о болезнях детей, пьянках мужиков, изменах, драках, показывали синяки и ссадины. Ганна тихо радовалась, что живет себе спокойненько и горя не знает.
        У Филиппа и Юли все было по-другому. Ничего похожего на тот кошмар, каким Ганна представляла себе брак. Филипп Чигоренко поразил Ганну с первого взгляда, еще тогда, в сельсовете. Такого красивого мужчину ей до сих пор видеть не приходилось. Разве что по телевизору. А в жизни… Даже самые привлекательные сельские мужики и парни не шли с Филиппом ни в какое сравнение. Рослый, широкоплечий, черноволосый, со смуглой кожей и гладким, выразительным лицом, на котором выделялись синие глаза, он показался ей чуть ли не заморским королевичем. К тому же господин Чигоренко был спокоен и вежлив, и это окончательно покорило Ганну.
        Она не могла поверить, что люди живут бок о бок, день за днем, не ругаясь и не затевая безобразных скандалов. Кроме того, Филипп заботился о своей жене, дарил ей цветы и подарки, обнимал, целовал и лелеял так, словно она была хрупким драгоценным созданием. Он уступал Юле лучшее место, подавал стул, помогал одеваться и провожал ее таким взглядом, что Ганна невольно краснела. На нее никто так не смотрел.
        - Ганна, ты здорова? - спрашивала время от времени Юлия Марковна, заставая домработницу в оцепенении, с неподвижным, отсутствующим взглядом.
        Та вздрагивала и начинала оправдываться певучей скороговоркой, как все жители села Дубки.
        - У тебя очень красивая и мелодичная украинская речь, - улыбалась Юля. - Но все же о чем ты так задумываешься?
        Ганна действительно начала часто думать о своей жизни, чего с ней раньше не бывало. Думать она невзлюбила еще в школе. У нее начинала болеть голова, как только она переступала порог классной комнаты. С трудом закончив восемь классов, Ганна с облегчением вздохнула. Лучше она будет полоть грядки и пасти коров. Жители Дубков относились к жизни просто, не пускаясь в рассуждения и не давая воли мыслям. И только оказавшись в доме у Чигоренко, Ганна увидела, что жизнь может быть совсем другой.
        - Ганна, ты опять задумалась? - засмеялась хозяйка. - Филипп Алексеевич ушел, а ты даже не попрощалась с ним.
        - Вы все шутите! - рассердилась Ганна. - Вон, дождь пошел. Филипп Алексеевич, как всегда, зонтик дома оставил.
        - Ничего, он на машине.
        Юля беззаботно смеялась, а Ганна недовольно ворчала, убирая со стола.
        - У Лешеньки нынче лобик горячий был и дышал он во сне тяжело. Как бы снова не заболел!
        - Ты что, ходила ночью в детскую?
        - А как же! Раз до ребенка никому нет дела…
        - И чего тебе не спится?
        - От сна какой прок? Так всю жизнь проспать можно, - возразила Ганна.
        На самом деле она страдала от бессонницы. Мысли, которые удавалось гнать от себя днем, дожидались ночи, и тогда от них не было никакого спасения. Ганна вставала и начинала бродить по дому - то на кухню придет, попьет водички, то в детскую наведается.
        - Ко мне сегодня вечером подруга приедет, - радостно сообщила Юля, не обращая внимания на слова няньки. - Мы с ней почти год не виделись. Приготовь чего-нибудь вкусненького на ужин.
        - Ладно, - вздохнула Ганна. - Голубцов сделаю. Со сметаной.
        Юлия Марковна действительно ждала вечером гостью, свою давнюю подружку Ксению. Раньше они друг без друга дня прожить не могли, а потом… годы и город сделали свое. Горячевы переехали, и ездить с окраины Киева в центр оказалось сложнее, чем бегать с этажа на этаж. А когда Юля вышла замуж, то они и вовсе видеться перестали. Ксения даже на свадьбе у них с Филиппом не была, потому что как раз накануне вывихнула ногу.

«Ксеня моего супруга еще ни разу не видела, - подумала Юля. - Надо их познакомить».
        Она набрала номер мобильного телефона Филиппа.
        - Алло?
        - Это ты, Юленька? - Он всегда безошибочно узнавал ее голос. - Что-то случилось?
        - У нас сегодня будет торжественный ужин. Ганна обещала голубцы. Так что не задерживайся, пожалуйста.
        - Постараюсь. К нам кто-то придет?
        - Моя подруга Ксения.
        - Слава богу! - засмеялся Филипп. - А то я уже подумал, что у тебя нет подруг! Во всяком случае, за четыре года нашей с тобой семейной жизни я ни одной не видел.
        Егор Иванович Шахров не любил людей. Ему казалось, что он родился таким - диким волком, хищником-одиночкой. Чувство стаи было ему чуждо.
        Еще в раннем детстве Егорке нравилось бродить одному по занесенным снегом улочкам Евенска, по бокам которых тянулись деревянные дома. Из закопченных труб шел дым, пахло вареной картошкой, домашним хлебом; заледеневшие окна светились в темноте, обещая тепло, уют и покой. Маленький Егор всегда испытывал чувство голода. У них в доме было холодно, грязно и пусто. Отец ушел, а мать нашла себе какого-то мужика, про которого говорили, что он «беглый». Что это такое, Егор точно не знал, но чувствовал недоброе. Новый папа много не пил, но зато дрался и орал на Егора, называя его голодранцем и дармоедом. Мать оказалась безвольной, запуганной женщиной. Она угождала своему супругу, чуть ли не сапоги с него снимала, не смела слова поперек сказать. Это было отвратительно. Егор презирал и ненавидел мать за ее подобострастие и полное отсутствие собственного достоинства. Он твердо решил, что уйдет из дому и никогда не вернется. Тогда же родилась и прочно укоренилась в его сознании стойкая брезгливость к женщинам. Он раз и навсегда потерял к ним уважение. Шахров считал женщин людьми второго сорта, трусливыми и
беспринципными, которые годились только на то, чтобы их использовали. Так он к ним и продолжал относиться по сей день.
        Те женщины, что работали в «Вавилоне», вызывали у него снисходительную жалость. Он их не обижал, хорошо им платил, но… Ни одну женщину Шах не смог бы полюбить. Ему казалось, что и Андрон такой же.
        В дверь постучали.
        - Вадим, ты?
        - Я.
        Охранник вошел, шумно дыша, как будто только что пробежал стометровку.
        - Ну, узнал?
        - Егор Иванович, эксперт сказал, что смерть Андрона естественная. Причина - остановка сердца. Вот и все.
        Вадим развел руками и вздохнул. Он не понимал, отчего шеф нервничает.
        - Хорошо, иди.
        Шахров махнул охраннику и потер пальцами виски. Он вспомнил вчерашний разговор с Ксенией. Она была в недоумении. Удивлялась. Чувствовала себя крайне неловко.
        Егор Иванович вышел из машины и подал ей руку. Его нелюбовь к дамам не исключала необходимой порции вежливости. Именно так он и считал: «необходимой порции». Не больше. Если он будет груб, эта Ксения ничего ему не скажет. Упрется, как баран, и будет только сверкать глазами.
        - Я никуда с вами не поеду! - заявила она, опасливо оглядываясь. - Давайте поговорим здесь, раз уж это так необходимо.
        Шахров был вынужден согласиться.
        - Курите?
        Он предложил ей хорошие, дорогие сигареты.
        - Нет!
        Рыжеватые волосы Ксении казались на солнце золотыми. Она производила приятное впечатление. Особенно красивы были ее губы - мягкие и нежные, изысканной формы. А в целом - женщина как женщина, ничего особенного. Интересно, чем она привлекла Андрона?
        - Вы встречались с Андреем Якимовичем? - спросил господин Шахров.
        - Это приятель моего брата. Вы сказали, что… он умер… Как это случилось?
        - Пока точно неизвестно, - уклончиво ответил Егор Иванович. - В связи с этим я и хотел поговорить с вами.
        - О чем? Я ничего не знаю.
        - Когда вы видели его последний раз?
        Ксения задумалась, машинально теребя прядь волос. Наконец она произнесла:
        - Несколько дней назад. Кажется, во вторник.
        - Вы… поругались или расстались мирно?
        Она пожала плечами.
        - Как вам сказать? Андрей пытался ухаживать за мной, а я… В общем, мне не очень нравилась эта идея.
        - Что за идея?
        - Ну… чтобы мы стали любовниками.
        Она говорила без тени смущения, как будто речь шла о самой заурядной вещи.
        - То есть вы не соглашались? - уточнил Шахров.
        - Не соглашалась. Андрей Федорович рассердился.
        - Еще бы!
        - Вы полагаете, это смешно?
        Шахров поспешно убрал с лица улыбку.
        - А почему, позвольте спросить? Чем Андрей пришелся вам не по вкусу?
        - Он мне не нравился, вот и все.
        - И вы отказались лечь с ним в постель?
        - Именно так.
        - И он пришел в бешенство!
        Ксения кивнула.
        - Андрей пригрозил, что если я не соглашусь, он меня убьет.
        - Вы кому-нибудь рассказывали об этом?
        - Н-нет. Только вам. Честно говоря, я ему не поверила.
        Ксения подняла на Шахрова свои светлые, раскосые глаза.
        - Может быть, ваш брат решил расправиться с Андроном?
        - Эд?! - Ее глаза раскрылись еще шире. - Что вы! Он был бы счастлив, если бы я… ну, словом, стала любовницей Андрея. И вообще… Эдик трус. Он не способен на такое.
        - У вас есть другой мужчина? - неожиданно для себя спросил Егор Иванович.
        - Это вас не касается. Но я все же отвечу. Нет!
        - Тогда почему…
        - Послушайте, - разозлилась Ксения. - Я ведь не только особь противоположного пола. Я человек и имею право выбора! Если у меня нет мужа или любовника, это не значит, что я должна ложиться в постель с первым встречным!
        - Да, конечно, - улыбнулся Шахров. - Простите. Давайте пообедаем вместе? Я… хочу загладить свое назойливое любопытство и этот допрос.
        Ксения поблагодарила и отказалась.
        Уже вернувшись в «Вавилон», Егор Иванович все еще вспоминал ее рассеянную улыбку, широкие скулы с нежным румянцем, внимательный и вместе с тем неуловимый взгляд. Странная дама…
        Шахрова отчего-то взбудоражила встреча с Ксенией. Он не мог усидеть в своем кабинете и вызвал Вадима.
        - Ты поручил ребятам выяснить, кто такая Ксения Миленко?
        - Да.
        Охранник старался засунуть жвачку за щеку, чтобы хозяин не заметил.
        - Выплюнь резину! - брезгливо сказал Шахров. - И не смей больше являться с этой гадостью во рту.
        Вадим поспешно исполнил приказание, проклиная себя за забывчивость.
        - Она художница. Пишет картины и продает их. Живет вдвоем с братом. Все…
        - Как она реализует свои работы? Сдает в галерею, в магазины или стоит с ними сама?
        - У нее берет картины маленький магазинчик на Владимирской улице. И один из продавцов, который просто стоит и торгует в людных местах.
        - Адрес магазина?
        - Вот! - Охранник поспешно протянул Шахрову листок с адресом. - Я сам проверил. Там продается несколько ее картин.
        - А перекупщик? Ну, тот, что стоит на улицах?
        - Не знаю. Вы же просили…
        - Понятно! Иди.
        Егор Иванович в первую минуту хотел отругать Вадима за равнодушие и отсутствие инициативы, но вспомнил, что сам же требовал строжайшей дисциплины.
        - Без моего ведома ни шагу!
        Вот хлопцы и привыкли жить по указке. Что велено, выполнят, а сверх того ни-ни!
        Шахров вертел в руках листок с адресом и думал. Ему вдруг стало очень любопытно, какие картины пишет Ксения. Ее трудно было представить с кистью и мольбертом.
        Хозяин «Вавилона» надел темные очки и вышел через запасной ход. Черный «мерседес», как было приказано, ждал его в тени каштанов.
        Спустя полчаса господин Шахров остановил машину у небольшого двухэтажного дома на Владимирской. Большие стеклянные окна на первом этаже, давно не мытые, были увешаны картинами, над входом красовалась претенциозная надпись: «Галерея искусств». Егор Иванович открыл дверь и вошел в тесный полутемный торговый зал, сплошь загроможденный полотнами с рамами и без рам, деревянными скульптурами, глиняной посудой, различными панно в народном стиле, какими-то стеклянными шарами и бутылками. Повсюду лежал тонкий слой пыли, пахло лаком, красками, сухим деревом и шерстью.
        В зале никого не было. Видимо, покупатели посещали «Галерею искусств» настолько редко, что продавец просто не считал нужным зря терять время, стоя «за прилавком». Собственно, и прилавка никакого в магазинчике не было. Он больше напоминал склад ненужных вещей, нежели торговое помещение.
        - Эй! - крикнул господин Шахров. - Здесь есть кто-нибудь?
        В самом дальнем углу зала что-то заскреблось, и на свет вышла маленькая сухонькая женщина. Она смотрела на посетителя поверх очков, не выпуская из рук вязание. Спицы так и мелькали, а клубок ниток, по всей видимости, находился в оттопыренном кармане ее безразмерной кофты. Во всяком случае, нитка тянулась именно оттуда.
        - Вам кого? - спросила женщина, не прекращая работать спицами.
        - Я покупатель, - сказал Шахров. - Хочу приобрести картину.
        Женщина так удивилась, что на минуту забыла о спицах, и они застыли в ее руках.
        - Что вы сказали? Я не очень хорошо слышу.
        - Хочу картину купить! - громко повторил Шахров, проклиная свое любопытство и эту глухую тетерю, которая вылупилась на него, будто бы он просит продать ему живого слона.
        - А-а… - неопределенно произнесла тощая дама. - Ну, смотрите. Выбирайте.
        - Вы мне не поможете?
        Дама вздохнула, поправила на носу очки и спрятала вязание в карман. Весь ее вид выражал недоумение, что такой приличный человек валяет дурака. Разве среди этого хлама есть нечто, заслуживающее внимания?
        - Вам что, портрет или пейзаж? - спросила она. - А может, натюрморт предпочитаете?
        - Меня интересуют работы Ксении Миленко. У вас есть что-нибудь?
        Лицо тощей дамы немного оживилось и даже порозовело.
        - Знаете, - доверительно наклоняясь к Шахрову, сказала она, - это единственная художница, которой удается продавать картины через наш магазин. Если кто сюда и заходит, то покупает только ее работы. Идите сюда!
        Она подошла к двум полотнам средних размеров, без рамок.
        - Вот! Это ее. Одна называется «Синяя мозаика», а другая… минуточку… - Дама наклонилась, вглядываясь в неразборчивую надпись. - Ага… «Туманность». Да, все верно. Ее стиль. Туманно и неопределенно.
        Егор Иванович смотрел на картины. Они не произвели на него никакого впечатления. Мазня. По-другому не скажешь. Чего он поперся в захудалый магазинишко? Какая-то Ксения… тьфу!
        Внезапно у Шахрова потемнело в глазах, а затылок стал ледяным. Он едва устоял на ногах, с ужасом ощущая, как предательски дрожит тело.
        - Что с вами? - испугалась дама. - У вас не астма случайно? А то здесь такая духота! И пыль…
        - Н-нет. Все в порядке. - Шахров стиснул зубы, подавляя приступ дурноты. - Я возьму вот это…
        Он ткнул пальцем в полотно, которое называлось «Синяя мозаика».
        - Вам завернуть?
        - Не надо.
        Шахров достал из портмоне стодолларовую купюру и протянул даме. Это слишком много за такую дрянь, но более мелких денег у него при себе не оказалось. Честно говоря, Егор Иванович не собирался ничего приобретать, он хотел только посмотреть.
        - «Синяя мозаика» стоит двести пятьдесят долларов, - отчетливо произнесла тощая дама и чихнула.
        - Сколько?!
        Глава 6
        - Вы же меня, дорогой Илик, без ножа режете! - пронзительно вопил в трубку Козленко. - У меня спектакль срывается!
        - Плевал я на ваш спектакль! - рассвирепел Гусаров, который только-только сел поработать, как на тебе, приходится выслушивать претензии режиссера.
        Мысли, эпизоды, целые фрагменты романа роились у него в голове, грозя перемешаться или вовсе исчезнуть, а он должен отвлекаться на всякую ерунду!
        - Илик… - жалобно проскулил Эрнест Яковлевич.
        - Я вам не Илик! Слышите, вы?! - взревел драматург и бросил трубку.
        Подумав мгновение, он вскочил и отключил телефон. Пусть теперь Козленко попробует до него добраться!
        Замирая от предвкушения грядущего творческого процесса, Илларион Гусаров уселся за компьютер и вдохновенно защелкал клавишами…
        Внутри «Слатара» воцарился приятный сиреневый полумрак. Осиан-айо удобно расположилась в мягком кресле и незаметно для себя уснула.
        - Мы приближаемся к Кольцу Аллоиса. «Слатар» примет главная планета кольца - Цоуфис.
        Сообщение, прозвучавшее в сознании Осиан-айо, разбудило ее.
        Прямо перед глазами открывалась картина космоса. С трепетом и восхищением одинокая пассажирка «Слатара» разглядывала огромный, жарко пылающий оранжевый шар Цоуфиса, который далеко освещал фиолетовое пространство. Планета и космический корабль медленно и осторожно сближались. Цоуфис окутала зеленоватая дымка. «Слатар», войдя в атмосферу, вспыхнул ослепительно-белой звездой, испуская бесчисленное множество тонких лучей. Цоуфис бережно принял его на свою поверхность.
        Осиан-айо показалось, что посадка длилась лишь мгновение. Мягкий, едва ощутимый толчок - и в стене корабля образовался проход, сквозь прозрачные стенки которого проникал оранжевый свет незнакомой планеты. Осиан-айо покинула «Слатар».
        - Здравствуй, Цоуфис! Ты прекрасен… - Гостья застыла в восхищении.
        Ее окружал простор, наполненный упругим ароматным ветром, под ногами струилась ласковая и теплая золотистая дымка, которая всюду, сколько видел глаз, покрывала планету. В этой дымке отражались желтые облака, скользящие по оранжевому небу.
        - Так вот ты какая, Эльсиния! - прошептала Осиан-айо. - Кто же хозяин этого великолепия? И тут же в небе появилось серебристое облачко. Приближаясь, оно превратилось в остроносые сани, которые опустились на воду и плавно подкатили к гостье. Из них вышел хозяин оранжевой планеты.
        Осиан-айо узнала Фария раньше, чем ей удалось хоть что-то рассмотреть. Целую вечность она ждала этой встречи. Теперь, оказавшись в объятиях Фария, она закрыла глаза и впитывала ощущение его присутствия всем своим существом.
        - Прости меня! Я не мог больше ждать!
        Она силилась что-то ответить и не могла собраться с мыслями.
        Фарий с восхищением смотрел на ее изящное тело, золотой поток волос, струящийся вдоль гибкой спины, розовое сияние кожи, зеленый огонь распахнутых глаз, светящихся оттенком нежности, присущим только ей одной. Фарию казалось, что она родилась только что, в этот самый момент из золотых вод Цоуфиса. Он торжествовал.
        - Фарий! - Осиан-айо подняла глаза, всматриваясь в любимого.
        - Оси, дорогая, я знаю, что виноват перед тобой. Прости. Я непрерывно думал о тебе.
        От волнения выразительные черты его лица, обрамленного светлыми кудрями, выглядели еще более утонченными. Ласковый взгляд завораживал. Осиан-айо любовалась Фарием, его стройной фигурой, благородными линиями легкого и сильного тела.
        - Жалеешь, что откликнулась на зов моей тоски по тебе?
        - Нет! - Она прижалась лицом к его плечу, пряча свое волнение.
        - Этот новый мир подарит нам больше счастья, чем мы могли мечтать!
        Фарий был непоколебимо уверен в том, что говорит.
        Вдруг тревожная мысль появилась в сознании Осиан-айо:
        - Как легко заблудиться в немыслимо огромном пространстве космоса и потерять надежду встретиться хоть когда-нибудь! О-о-о, нет!
        Фарий поймал мысль Осиан-айо на лету легко, как это всегда у него получалось, и вздохнул. Он был готов к тому, что ей может не понравиться такая игра, и все же огорчился.
        - Пространство Эльсинии растет, оно постоянно расширяется… С каждым мгновением его размеры становятся все грандиознее, но мы с тобой всегда будем вместе, Оси. Ты мне веришь?
        Осиан-айо растерянно кивнула и взглянула вверх. В небе, как в огромном оранжевом зеркале, отражались их застывшие в объятии фигуры, сквозь которые скользили светящиеся желтые облака. Казалось, что все вокруг излучает любовь…
        - Фарий, как красиво! - восхищенно прошептала она, мгновенно забыв свои опасения.
        Фарий улыбнулся в ответ, безмятежно, как ребенок. Ему нравились захватывающие игры с пространством и временем, с чувствами и мыслями. И чем они сложнее, жестче и опаснее, тем интереснее. Но его любовь к Осиан-айо родилась раньше, чем страсть к жизни в царстве материи; раньше, чем зажглись первые звезды. Фарий поклялся самому себе уберечь это чувство от разочарований, боли и страха. Ради Оси он сумеет усмирить бушующую стихию материальности, противопоставив ей самообладание и равновесие своего духа.
        Ганна с ног сбилась, стараясь угодить хозяевам. Она была не большая мастерица готовить, но Чигоренко не жаловались. Борщ, вареники, котлеты и голубцы - вот почти весь перечень ее нехитрых блюд. Алешка привык к стряпне «бабы Ганны», как он называл няньку, а Юля и Филипп оба были непривередливы. Так что домработница особо не переживала по поводу своих кулинарных способностей. Но сегодня к Юлии Марковне придет давняя подруга, с которой они бог знает сколько времени не виделись, и Ганне не хотелось ударить лицом в грязь. Как назло в последний момент обнаружилось, что нет сметаны.
        - Юлия Марковна! - чуть не плача, сокрушалась Ганна. - Придется в село бежать! Сметаны нету!
        - А нельзя как-нибудь обойтись?
        - Нельзя! Никак нельзя! Что за голубцы без сметаны?
        И Ганна, продолжая причитать, выскочила за ворота и понеслась в свое родное село Дубки, видневшееся на пригорке.
        Когда она вернулась, гостья уже сидела в гостиной, и они с хозяйкой мило беседовали.

«Хорошо, что Филипп Алексеевич еще не приехал», - подумала Ганна, бегая из кухни в комнату и поспешно накрывая на стол.
        К голубцам она достала из погреба соленые помидоры, огурцы и белые грузди. Соленья и маринады у Ганны получались отменные, а грибы она сама насобирала прошлой осенью, насушила и насолила вдоволь. В городских магазинах такого не купишь!
        - Здравствуйте, милые дамы! - шутливо воскликнул Филипп Алексеевич, появляясь в дверях гостиной.
        Ганна не сразу поняла, что галантное приветствие относится и к ней тоже, что хозяин и ее считает не кем иным, как дамой. Она густо покраснела, принимая от него большую тугую белую розу на длинном стебле, такую же, как он преподнес жене и гостье.
        - Что будем пить? Шампанское или коньяк?
        Господин Чигоренко поставил на стол бутылки, огромную коробку конфет и два ананаса.
        - Ксения, это Филипп, мой муж, - сказала Юля, поднимаясь с дивана. - Вы тут знакомьтесь. А я пойду цветы в вазу поставлю.
        Она взяла розы и вышла.
        Хозяин дома чуть поклонился, сдержанно улыбаясь, и поцеловал протянутую для знакомства руку Ксении.
        - У вас кровь… - сказал он, поднимая на гостью свои синие глаза. - Вот, смотрите… вы, наверное, укололись.
        Ксения посмотрела на свою руку и увидела капельку крови, выступившую на среднем пальце. Она поранилась шипом розы и даже не заметила.
        - Я принесу йод, - предложил хозяин дома.
        - Что вы, не надо… Пустяки!
        Ксения облизала кровь и посмотрела на Филиппа. Ее полные, розовые губы дрогнули, на щеках выступил бледный румянец.
        - Прошу за стол! - громко возвестила Ганна, с шумом двигая стулья.
        Ксения и Филипп вздрогнули, старательно скрывая свое волнение.
        В гостиную вбежал маленький худенький мальчик и бросился к Филиппу.
        - Папа! Папа приехал! - радостно закричал он, обнимая отца за шею. - Ой, ананасы! И конфеты!
        - Только после ужина, - строго сказала Юля. Она поставила на стол вазу с розами и взяла мальчика на руки. - Иди ко мне! Папа устал и проголодался.
        Ужин начался в полном молчании. Филипп разлил по рюмкам коньяк. Ганна принесла блюдо с горячими голубцами, тарелку с молодой картошкой. Запахло укропом и томатным соусом.
        - Садитесь с нами, Ганна, - сказал Филипп, отодвигая для нее стул. - Мы все здесь одна семья!
        Ганна хотела было отказаться и скрыться на кухне, но мальчик слез со своего стульчика, и ей пришлось сесть и взять его к себе на колени.
        - Баба Ганна будет меня кормить, - сообщил ребенок, обводя присутствующих огромными и такими же синими, как у Филиппа, глазищами. - Я тоже голодный!
        Юля засмеялась, легко и тихо, как смеются только очень счастливые женщины.
        - Чем вы занимаетесь, Ксения? - спросил Филипп, чтобы начать разговор. - Я имею в виду, где работаете?
        - Ксения - художница! - ответила за подругу Юля. - Она пишет картины маслом и еще этим, как его…
        - Пастелью, - добавила Ксения. - Это такие цветные мелки.
        - Да! Как я могла забыть? Мы все детство прожили в одном доме, в одном подъезде и практически в одной квартире.
        Ксения чувствовала себя не в своей тарелке. Разговор не клеился. Юле было досадно, что Филипп, обычно такой вежливый и гостеприимный, умеющий поддержать беседу за столом, - отмалчивается. Только после третьей рюмки коньяка все немного оживились. Ганна не понимала, в чем дело, но напряжение, разлитое в пространстве гостиной, подействовало и на нее. Гостья вызывала у нее неприязнь. Пришла, нарушила спокойное и приятное течение жизни, всех взбудоражила. Достаточно посмотреть на хозяина: человек сам не свой - бледный, глаза опущены. Юлия Марковна явно нервничает. Конечно, ей неловко перед подругой, что вместо веселого застолья получается черт знает что.
        - Вы кушайте, кушайте, - стараясь быть радушной, говорила Ганна, подкладывая Ксении на тарелку голубцов и обильно поливая их сметаной.
        - Ой, спасибо, не надо… я больше не хочу.
        - Что, невкусно?
        - Очень вкусно! - испугалась Ксения. Ей не хотелось обижать Ганну, но вторая порция голубцов была лишней. - Я наелась… Грузди у вас замечательные! Хрустящие и в меру соленые. Просто прелесть!
        - Это Ганна собирала, и солила тоже она, - серьезно сказал Филипп.
        - Вы удивительная мастерица, Ганна, - улыбнулась Ксения. - Преклоняюсь перед женщинами, которые умеют и любят готовить. Я не такая. Сделаю что-нибудь на скорую руку… чтобы не возиться, да и ладно.
        В это время мальчик, который сидел у няньки на коленях, начал ерзать.
        - Я тоже наелся! - заявил он, слезая на пол. - Папа! Пойдем, поиграем.
        - Пойдем, - легко согласился Филипп.
        Он обрадовался возможности выйти из-за стола под достойным предлогом. Непонятное волнение, охватившее его при знакомстве с Ксенией, не то чтобы пугало, а… настораживало. Он давно не ощущал ничего подобного при общении с женщинами.
        - Идем во двор, я покажу тебе осиное гнездо, - важно сказал мальчик, взяв отца за руку.
        - А дамы нас с тобой простят, Лешка? Тетя Ксения может подумать, что мы с тобой невоспитанные мужчины.
        - Идите, идите, - улыбнулась Юля. - Мы тут без вас поболтаем!
        Ганна тоже встала, начала убирать посуду. Потом она пообещала сделать чай и удалилась в кухню. Подруги остались одни.
        - Как я рада тебя видеть, Ксения! - воскликнула хозяйка. - Ты совсем не изменилась. Как твои дела? Замуж не вышла?
        - Нет. У меня все по-прежнему.
        - Ни с кем не встречаешься?
        - Ой! - махнула рукой Ксения. - От мужчин одни проблемы и хлопоты. Мне Эда хватает, с его дурью. Ты знаешь, что он с женой разошелся? Теперь сидит дома, пьет и водит своих дружков. Один из них, Андрей, прицепился ко мне, как пиявка. Проходу не давал.
        - Это он тебе подарил?
        Юля показала на красивую золотую цепочку с кулоном в виде двух обнимающихся ангелочков, окруженных бриллиантовой россыпью. Ее поразило такое дорогое украшение. Ксения продавала свои картины по весьма приличной цене, но это случалось не так уж часто. Поэтому деньги приходилось экономить, и она могла себе позволить только самое необходимое.
        - Конечно, он! - вздохнула Ксения. - Я не хотела брать, но Эд настоял. Сказал, что я своими фокусами испорчу его отношения с шефом. Этот Андрей у них коммерческий директор.
        Ксения не стала рассказывать Юле о смерти Андрона и о том, что к ней приезжал Шахров, расспрашивал об их отношениях. У подруги хороший муж, маленький сын, красивый дом - словом, все чудесно сложилось. Зачем вносить смуту в ее теплый и благополучный мир?
        - Может, присмотришься? - спросила Юля. - Узнаешь его поближе? А там и взаимность появится?
        - Нет! - решительно покачала головой гостья. - Уже все кончено. И это к лучшему! Мне нравится жить так, как я хочу. Чтобы ни от кого не зависеть и никому не быть обязанной. У меня замкнутый характер, странные привычки… Вряд ли они кому-то могут прийтись по вкусу.
        Юлия ощутила неловкость от того, что она счастлива, а Ксения одинока. Надо почаще приглашать ее в гости. Может, созерцание чужой любви разбудит в ней желание иметь рядом близкого человека, семью, ребенка? В конце концов, она женщина!
        - Расскажи о себе, - улыбнулась Ксения. - Мы так давно не виделись. Непривычно, что ты, Юлька, - жена, мать, хозяйка дома! Аж страшно становится от таких слов. Но у тебя все это отлично получается. Я бы не смогла…
        - Тебе так кажется! - засмеялась Юля. - Филипп создан для меня, а я для него. Мы еще ни разу не поругались. Представляешь?
        Ксения не представляла. Она помнила ссоры родителей. А уж скандалы Эдика с его бывшей женой… Нет, семейная идиллия ее не привлекает. В какие одежды шута ни ряди, все равно он дураком останется. Так и брак. Как его ни украшай, какие слова для него ни придумывай, он был и останется поводом для конфликтов, взаимных требований, упреков… и, конечно, несвободы. Ксении это не по душе. Ей нравятся совсем другие отношения.
        - Тебе повезло, - сказала она и обняла Юлю. - Помнишь, как мы мечтали о красивых и отважных мужчинах, о необыкновенной любви?
        - И бегали к загсу смотреть на невест в белых платьях! Как мы им тогда завидовали!
        - Глупые были…
        - Почему это? - обиделась Юля.
        - Потому! Ладно, мне, наверное, пора. Смотри, какая темень. Который час?
        - Ганна! - крикнула Юля. - Где же чай? Мы устали ждать.
        Ганна принесла поднос с чашками, сахарницей и блюдом, полным горячих пирожков. Подруги еще долго болтали о том о сем, пили чай с лимоном, вспоминали детство, смеялись. Но все это была уже ничего особо не значащая, пустая беседа, которая обеих тяготила. Прекратил ее Филипп, который уложил мальчика спать и вернулся в гостиную.
        - Уже поздно, - сказала Юля. - Отвези Ксению домой.
        - Хорошо, - улыбнулся он. - Вот «преимущества» женатого мужчины. Я хотел сам предложить, показать себя истинным джентльменом. Так нет! Опередили, помешали проявить себя. Идемте, Ксения. - Он слегка склонился и подал гостье руку. - Карета ждет.
        Но гостья отказалась наотрез. Она так решительно протестовала, что хозяева не стали настаивать.
        - Надеюсь, вы не будете возражать, если я хотя бы вызову вам такси? - спросил Филипп, несколько обескураженный таким поворотом дела.
        Против этого Ксения возражать не стала. Через полчаса все вышли во двор проводить гостью. Стояла тихая летняя ночь. Звезд не было видно из-за тонкой облачной пелены, затянувшей небо. Пахло мокрой травой, цветами акации и еще чем-то свежим и влажным. В зарослях крапивы робко стрекотали кузнечики.
        Филипп расплатился с таксистом, подождал, пока машина развернется, и закрыл ворота. Никому не хотелось нарушать молчание.
        Глава 7
        У Берга дрожал голос. Он весь взмок, разговаривая с Егором Шахровым. А говорить надо было. Все необходимые бумаги для сделки, которую они обсуждали в «Вавилоне», Виталий Анисимович подготовил, но возникла одна непредвиденная сложность.
        - Ну что немцы, согласны? - спросил Шахров.
        - Почти.
        - Мы так не договаривались, господин Берг! - возмутился Егор Иванович. - Вы обещали все уладить. И получили за это немалый кусок.
        - Не по телефону! - взмолился банкир. - Давайте встретимся где-нибудь, и я все объясню…
        Виталий Анисимович нервничал. Он страшно боялся всяких записывающих устройств и прочих неприятных штучек, пускаемых в ход если не конкурентами, то ребятами из спецслужб. Шахров же относился к подобной возможности философски. То есть он, конечно, держал под контролем свои линии связи и регулярно проверял помещения на наличие «жучков», но панического страха не испытывал. От судьбы не уйдешь, а излишняя суета только осложняет жизнь.
        - Помилуйте, господин Берг! Сейчас повсюду уши. При современной технике… Ко мне тут японцы приезжали, презентов навезли - я вам покажу при случае. Хотите послушать, что ваш шеф говорит в постели своей любовнице?
        Банкир в ужасе пискнул что-то невразумительное, а Шахров захохотал, наслаждаясь его испугом.
        - Понимаю, вы человек не любопытный. Я угадал?
        - Д-да… И вообще, мне лишние неприятности ни к чему. Думаю, что и вам тоже.
        - Разумеется! Это шутка. Так что там за обстоятельства возникли?
        - В-ваша… репутация. То есть… она безупречна, но… деньги должны пройти через крупный благотворительный фонд, ну и…
        - Что? В чем суть дела?
        Егор Иванович терпеть не мог блуждания вокруг да около.
        - В-вам бы не помешало провести какую-нибудь благотворительную акцию… прессу пригласить, телевидение. Я имею в виду, сделайте пожертвование на культуру. Что-то в этом роде.
        - Бог мой! Я не собираюсь баллотироваться в парламент. А показуха…
        - Это необходимо, - горячо возразил банкир. - Поймите, у них на Западе привыкли, что все должно выглядеть пристойно. Для вас сие мелочь, а делу поможет!
        - Ладно! - согласился Шахров. - Уговорили. И что я должен предпринять?
        - Найдите художника какого-нибудь или писателя… одним словом, непризнанный талант. У нас теперь везде и всюду ищут спонсоров. Поднимите шуму побольше! - Берг закашлялся. - Да что я вас учу? Вы не хуже меня знаете, как это делается.
        Егор Иванович поморщился. Он ненавидел «спонсорство» и все, что с ним связано. Игра в доброго дяденьку претила ему. Но ничего не поделаешь. Пожалуй, Берг прав. Придется рядиться шутом! Черт бы побрал этих иностранцев…
        - Хорошо, Виталий Анисимович, - серьезным, деловым тоном сказал он. - Раз надо, сделаем.
        Берг с облегчением вздохнул. Самое трудное позади. Теперь, если Шах не поскупится на прессу, все пройдет как по маслу. Впрочем, Егор Иванович слывет человеком щедрым, любит большой размах. Так что… с этой стороны, можно считать, дело улажено. И Виталий Анисимович принялся набирать номер представителя немецкой компании.
        Шахров обдумывал сказанное банкиром. Кажется, он уже поспособствовал процветанию отечественной культуры. Купил за двести пятьдесят долларов «картину» Ксении Миленко «Синяя мозаика». Подобной мазни он давно не видел.
        Полотно, завернутое в холстину, стояло в его кабинете за ширмой. Не вешать же его на стену, в самом деле? Странное любопытство вдруг зашевелилось в суровой душе Егора Ивановича. Он подошел к картине, развернул ее, поставил на диван и принялся рассматривать. Всевозможные оттенки синего - от голубоватого до иссиня-черного - как будто кружились в медленном, гипнотическом танце. Они то сливались, то рассыпались причудливыми веерами, послушные своему внутреннему ритму… Шахров почувствовал легкое головокружение и вынужден был сесть.

«Что-то есть в этой Ксении Миленко… - подумал он. - И картины у нее необычные, не такие, как у других художников. Только с первого взгляда их не поймешь. Они как будто ничего не показывают, а… вовлекают».
        Егор Иванович обрадовался, что ему удалось подобрать подходящее слово, и ни с того ни с сего мечтательно улыбнулся. Пожалуй, Андрон не зря заинтересовался художницей. Она далеко не так проста, как может показаться при первом знакомстве.

«А ведь мне хочется еще раз увидеть ее!» - неожиданно понял господин Шахров.
        Стук в дверь разрушил очарование картины и женщины, которая создала ее. В кабинет хозяина «Вавилона» бочком протиснулся Вадим.
        - Чего тебе? - недовольно спросил Егор Иванович.
        - Вы же сами позвали…
        - Ах, да! Забыл… Иди сюда. - Шахров встал с дивана и направился к своему столу. - У тебя есть знакомые в литературных кругах?
        Охранник в недоумении пожал плечами:
        - Найдем, если надо.
        - Выходит, что надо. Разыщи мне писателя какого-нибудь, только не знаменитого, а… как бы это сказать… неизвестного гения.
        - Зачем? - удивился Вадим.
        - Будем делать его известным! - засмеялся Шахров. - Надо же поддерживать талантливых людей! Что будет с культурой, если все махнут рукой? А?
        Охранник глупо улыбался, не понимая, шутит хозяин или говорит серьезно.
        Егор Иванович говорил и сам пытался объяснить себе, почему дает такое важное поручение Вадиму. Почему не вызывает одного из своих заместителей? Или директора по общественным связям? Как будто между Шахом и Вадимом возникло нечто, объединяющее их, - с того момента, как они вместе вошли в квартиру Андрона и обнаружили его труп. На них словно легла какая-то тень. Само собой получилось, что Вадим стал особо доверенным лицом, и Егор Иванович поручал ему то, что входило в обязанности совершенно других лиц. Впрочем, хозяин «Вавилона» иногда предпочитал смелую импровизацию заранее продуманному плану. В некоторых случаях стоит доверить ход событий провидению. Фортуна капризна и обижается, когда люди пытаются сделать что-либо за нее.
        - Продолжаешь наводить справки о Миленко? - неожиданно перевел разговор на другое Шахров.
        - Да. Но ничего нового узнать не удалось. Обыкновенные люди, брат и сестра. Разница в возрасте у них четыре года. Ей двадцать семь, Эдику - двадцать три. Он закончил кооперативный техникум, был женат, развелся, детей нет. Гуляка, болтун, любит выпить. Живет в одной квартире с сестрой. Все… Никаких странностей не замечено. Она, Ксения эта, еще обыкновеннее. Училась в художественной академии, нигде постоянно не работает, пишет картины и продает. Замужем не была. Мало общается: ни друзей, ни подруг.
        - Это я все знаю, - перебил охранника Егор Иванович. - Искать лучше надо!
        - Так я ищу! Только нет на них ничего.
        - Ладно, продолжай…
        - Ну… соседи рассказали, что раньше Миленко дружили с Горячевыми, но потом те переехали в центр, и отношения постепенно разладились. Юлия Горячева - единственная подруга Ксении, с детства. Она сейчас вышла замуж и живет за городом, с Ксенией не видится годами. Так что госпожа Миленко довольно одинокая дама. Родители у них тоже самые обычные - инженеры, всю жизнь мотаются по стройкам. Сейчас где-то в России.
        - Ты с ее одноклассниками, сокурсниками разговаривал?
        - Да. Они все твердят одно и то же: замкнутая, себе на уме, шумных компаний не любит, насчет выпивки никакая, насчет мужчин вообще полный облом.
        - Что это значит? Можешь выражаться яснее?
        - Парни, которые пытались за ней ухаживать, все получали от ворот поворот. И Андрона она, между прочим, не больно жаловала. Я полагаю, терпела, но с большим трудом. Из-за того, что он как бы начальник ее брата.
        Отчего-то Егору Ивановичу приятно было услышать, что между Ксенией и Андроном особого тепла, а тем более любви, не наблюдалось.
        - Все? - спросил он, взглянув на часы.
        Через десять минут к нему должен был прийти Берг.
        - Почти, - заторопился Вадим. - Я пытался разыскать перекупщика, которому Ксения Миленко давала картины на продажу…
        - И как? Нашел?
        Вадим отрицательно покачал головой.
        - Вся эта ихняя тусовка в один голос твердит, что, мол, пропал Куст. Уже месяц его никто не видел.
        - Что еще за куст?
        - Это фамилия у него такая - Куст, а зовут Вячеслав. Я сначала подумал, кликуха… А оказалось, просто фамилия. Живет он аж в Святошине. Еле нашел там его хибару. Дом то есть. Неплохой дом, с гаражом. И садик…
        - Ближе к делу.
        - Да, - спохватился Вадим. - Возле дома бабка сидела, старая очень, сморщенная, как печеное яблоко. Она-то мне и прошамкала, что умер, мол, Славик, внучек ее ненаглядный. И теперь она одна как перст осталась. Помирать будет, никто глаза не закроет.
        - Умер? - поразился Шахров. - Отчего? Старый был?
        - Вроде нет. Сорока даже не стукнуло. Так ведь это, Егор Иванович, не кто поспел, а кто успел. Сердце у него болело с детства, вот и…
        - Сердце? - задумчиво переспросил Шахров.
        - Ну да! Народ в основном от чего мрет? От сердечно-сосудистых заболеваний. Ничего странного я в смерти Куста не вижу. Тем более и участковый врач подтверждает, что Куст к нему постоянно обращался.
        - Хорошо. Узнай, будь добр, не осталось ли у этого… Куста картин Ксении Миленко, которые он не успел продать.
        - Будет сделано, - обрадовался Вадим и поспешно вышел в коридор.
        Он думал, что Шах его отругает за отсутствие стоящей информации, но на этот раз буря пронеслась мимо.
        Филипп и Юля ехали в Киев. Шел проливной дождь; по крыше салона стучали капли, лобовое стекло заливали потоки воды. «Дворники» едва справлялись со своей задачей. Мир за окнами автомобиля выглядел зыбким и размытым, потерявшим четкость очертаний.
        - Тебе понравилась Ксения? - спросила Юля.
        Филипп пожал плечами. Вопрос смутил его, и он некоторое время молчал, подыскивая ответ.
        - Она производит приятное впечатление, - наконец сказал он, продолжая смотреть на дорогу.
        Шоссе было скользким, и встречные автомобили поднимали вокруг себя фонтаны брызг. Господин Чигоренко испытывал некоторое напряжение. Он старался быть предельно внимательным, но… воспоминания о вчерашнем ужине отвлекали его. Вот и Юля тоже думала об этом, иначе не задала бы вопроса о Ксении.
        - В детстве мы с ней были неразлучны, - задумчиво произнесла Юля. - А потом… учеба, работа… могли годами не видеться, только перезванивались изредка. Я рада, что она согласилась прийти к нам. У Ксении не сложилась жизнь, и она чувствует себя одинокой.
        - Разошлась с мужем?
        - У нее не было мужа. Она даже ни с кем толком не встречалась. В последнее время за ней ухаживал один бизнесмен, Андрей Якимович. Знаешь такого?
        Филипп подумал, перебирая в уме своих знакомых. Нет, Якимовича среди них не было.
        - К сожалению, нет.
        Юля вздохнула.
        - А у тебя, среди твоих друзей или коллег нет приличного человека, которого мы могли бы познакомить с Ксенией? - спросила она, поворачиваясь и глядя на мужа.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Ну… ты бы пригласил своего приятеля, я - Ксению…
        - Предлагаешь мне роль свахи? - усмехнулся Филипп.
        Он вспомнил, как после развода его то и дело знакомили с разными женщинами. Как это раздражало! Все решили позаботиться о нем и срочно заняться устройством его личной жизни. Один только профессор Мудрык советовал не торопиться. Он говорил, что нельзя пускаться в новое плавание, не пожив некоторое время на берегу.
        - Я хочу помочь Ксении, - сказала Юля.
        В ее голосе Филипп уловил нотки обиды. Не так уж часто она его просит о чем-либо! Мог бы пойти навстречу.
        - Юленька, - как можно мягче начал Филипп, - ты уверена, что твоя подруга хочет выйти замуж? Она не выглядит как дама, мечтающая о домашнем хозяйстве. Видишь ли, творческие люди… они устроены несколько по-другому. У них совершенно другие интересы и жизненные цели, не такие, как у всех остальных людей.
        - Любой женщине хочется иметь семью, быть счастливой.
        - Это вовсе не одно и то же, дорогая.
        - Пусть так. И все же Ксении нужен мужчина.
        - Вероятно, да… но ты же сама говорила о каком-то Якимовиче.
        Юля замолчала, не зная, что сказать. Действительно, а как же Якимович? Но Ксения сказала, что между ними все закончилось.
        - Они расстались, - заявила Юля. - У Ксении тяжелый период…
        - Сегодня расстались, а завтра помирятся. Впрочем, если ты настаиваешь, мы можем пригласить твою подругу на пикник. Мы собирались следующие выходные провести на берегу Днепра. Я знаю чудесное местечко!
        Хотя ничего особенно резкого или неприятного не было сказано, и Филипп, и Юля почувствовали пробежавший холодок. Это была первая размолвка за всю их супружескую жизнь. Оба продолжали ощущать неприятный осадок. Юля слегка обиделась, а Филипп вообще не мог разобраться, что за напряжение возникает каждый раз, стоит ему подумать о Ксении.
        - Юленька, у тебя есть зонтик? - спросил он, останавливаясь у поликлиники летчиков.
        - Тут два шага!
        Жена вышла из машины и побежала к дверям, ее платье и волосы моментально стали мокрыми. Филипп впервые забыл поцеловать ее. Вернее, ему не захотелось. Он мог бы машинально исполнить обязательный ритуал, но после Илоны дал себе слово, что отныне никто и ничто не принудит его к притворству.
        Чигоренко медленно поехал по заливаемому дождем проспекту к офису «Геополиса». Некстати пришел в голову эпизод их с Юлей совместной жизни, оказавшийся первым серьезным испытанием чувств. Это было рождение сына.
        Беременность протекала без осложнений, и Филипп не беспокоился. Тем более что Юленька сама врач. Он позаботился о престижной больнице, договорился с опытными специалистами, заплатил кому следует. Но… роды оказались тяжелыми. Филипп ничего такого не подозревал. Он прогуливался в парке, ожидая счастливого известия, и когда зазвонил мобильный телефон, обрадовался. Сейчас он узнает, что родился мальчик…
        - Филипп Алексеевич, - взволнованно произнес врач. - Подойдите, пожалуйста, в родильное отделение. У нас серьезные неприятности.
        Знаменитый профессор, бледный и весь мокрый, прятал от Филиппа глаза. Он объяснил, что медики делают все возможное.
        - Мы не сможем спасти обоих, - сказал он. - У Юлии Марковны есть родители?
        - Конечно… - Филипп не понимал, что происходит.
        - С ними можно связаться?
        - Да… но они далеко…
        Врач удрученно покачал головой:
        - К сожалению, каждая минута дорога. Тогда… поскольку единственный близкий родственник вы, вам и решать.
        - Что? Что я должен решать?
        - Можно извлечь плод и спасти жизнь вашей жены, или…
        Филипп не задумываясь выбрал жизнь Юли. Ему очень хотелось иметь ребенка. Чигоренко переступил сорокалетний рубеж, к тому же в первой семье у них с Илоной детей не было. Ребенок, судьбу которого Филиппу пришлось так жестоко решать, был долгожданным и заранее любимым. Юля знала, что родится мальчик, и они уже придумали ему имя.
        - Я должен предупредить вас, - сказал профессор. - Ваша жена, скорее всего, больше не сможет иметь детей.
        Филипп понимал. Он подумал, что еще не знает этого ребенка, а Юля ему дорога и близка как никто на свете. Он любит эту женщину и ни за что не хочет ее потерять.
        Может быть, Бог смилостивился над ними, а может быть, жизнь испытывала Филиппа, насколько он достоин своего счастья… Чигоренко мерил шагами больничный коридор в ожидании страшного приговора, когда из операционной вышла пожилая акушерка. Она улыбалась.
        - Все хорошо! - сказала она Филиппу. - Оба живы. И мать, и ребенок! Вот, возьмите, - и акушерка протянула ему листок с длинным перечнем медикаментов, которые он срочно должен был доставить.
        Филипп не сразу понял, что он помилован. Мир вокруг медленно выплывал из тумана, наполняясь красками и звуками. Чигоренко не помнил, как выбежал из клиники, сел в машину и объездил полгорода, как принес лекарства, цветы, шампанское и конфеты. Он летал, словно на крыльях, не ощущая ничего, кроме радости.
        Ему показали Юлю через стекло отделения реанимации. Она была белая, как укрывающие ее простыни, и глаза ее были закрыты.
        - Ваша жена спит, - шепнула молоденькая акушерка. - Она потеряла много крови.
        - Когда я смогу забрать ее домой?
        - Не раньше чем через месяц.
        - А ребенок?
        Он положил в карман белого халатика девушки деньги, и она принесла из детского отделения мальчика - маленького, с красным сморщенным личиком. Филипп рассматривал сына со странным чувством недоумения и вины.
        - Ты уж прости меня, - шепнул он, как будто ребенок мог что-то понять. - Прости.
        Юлю выписали через полтора месяца. Она так похудела и побледнела, что страшно было смотреть. Филипп принес ей огромный букет роз, который она едва не выронила из рук. Юля была слишком слаба, поэтому из той же клиники наняли сиделку. Большая квартира Филиппа наполнилась колясками, ванночками, стульчиками, пеленками, игрушками и многими непривычными и милыми вещами.
        Сиделка еще пару месяцев помогала Юле. Мальчика кормили искусственным молоком, и Юля переживала, что у нее не появилось свое. Филипп так и не смог отделаться от чувства вины перед сыном. Ведь он, не желая терять любимую женщину, фактически обрек ребенка на смерть. Ему казалось, что Алешка все помнит и понимает. Он избегал брать сына на руки, и Юля в один из вечеров расплакалась.
        - Почему ты его не любишь? - спрашивала она, подавляя рыдания. - Почему ты ведешь себя с ним как чужой?
        Филипп растерялся. Не мог же он рассказать все как было?! И эта недомолвка легла между ними слабой, но опасной тенью.
        - Он такой маленький, что я просто боюсь прикасаться к нему, - кое-как нашел объяснение Филипп. - Я испытал такой страх за вас обоих! Дай мне привыкнуть к тому, что вы живы и здоровы.
        Постепенно все эти шероховатости сглаживались, и жизнь семьи Чигоренко входила в прежнюю колею. В ней появился новый член - мальчик Алеша, - который поначалу забирал все внимание Юли, так что Филипп даже немного ревновал. Однажды ему в голову пришла неприятная мысль: «А если бы Юле пришлось выбирать между мной и им?» Он вовсе не был уверен, что…

«Как я могу думать об этом?» - удивился Филипп.
        Он обвинял себя в черствости и эгоизме и, чтобы забыть о проблемах в семье, с головой ушел в работу. Конечно, он обеспечивал жену и сына всем необходимым, но существование в одном замкнутом пространстве квартиры тяготило его. Вряд ли Юля, поглощенная заботами о ребенке, понимала мучения Филиппа. Бессонные ночи, усталость, заботы о мальчике сделали ее нечувствительной к окружающему.
        Филиппу было проще брать сына с собой на прогулку. В тишине осенних аллей все, что стояло между ними, временно исчезало. Белые сквозные березовые посадки, залитые холодным солнцем, осыпающаяся листва, шелест ветра успокаивали, вносили гармонию в их израненный мир. Они становились ближе друг к другу. Алеша уже начал ходить. Неуклюже покачиваясь на тоненьких ножках, он собирал яркие листья клена, подносил свои незатейливые букетики отцу. Мальчик словно пытался объяснить Филиппу, что все забыто и теперь они могут просто любить один другого.
        Господин Чигоренко очнулся от своих тяжелых размышлений, оказавшись у дверей
«Геополиса».

«Как же я доехал? - подумал он. - Черт! Так и до аварии недалеко!»
        Неожиданно перед ним возникло лицо Ксении, ее мягкие губы, странная улыбка, как у рыжеволосых мадонн с картин Лукаса Кранаха. Филипп в молодости увлекался живописью: ездил в Москву и Питер, ходил на выставки, часами бродил по Третьяковке, Эрмитажу и Русскому музею, собирал альбомы с репродукциями. Вдруг ему стало интересно, какие картины пишет художница Миленко.
        - Почему я думаю о ней? - пробормотал Филипп. - Юля необыкновенно близка и дорога мне, а эта Ксения - совсем чужая…
        Глава 8
        Гладкие матовые стены белых строений перетекали из одной плоскости в другую, не образуя углов. Внутри помещение оказалось идеально круглым. В центре низвергался по причудливо выложенным хрустальным камням источник. Золотистые брызги поднимались от его струй вверх, мерцая в прохладном голубоватом воздухе.
        Осиан-айо медленно шла, разглядывая роскошный «сад» разноцветных минералов, настенные мозаики, выложенные из прозрачных камней, сверкающих острыми гранями.
        - Не прикасайся! - воскликнул Фарий так громко и неожиданно, что Осиан-айо вздрогнула.
        Обернувшись, она встретилась с его обеспокоенным, настороженным взглядом.
        - Это сюрприз для непрошеных гостей, если они отважатся сюда явиться, - коварная ловушка на самом видном месте, - объяснил он.
        - Ловушка?
        Осиан-айо ничего не понимала. Красота и великолепие внутреннего убранства таили в себе угрозу? Для кого? У Фария есть враги?
        Она принялась внимательно рассматривать странные изображения, широким кольцом опоясывающие зал. Пустынные ландшафты, зыбкий, зловещий свет потухающих звезд, застывшие над черными вершинами призрачных гор тяжелые гирлянды далеких туманностей сменялись другой картиной. Самые разные оттенки синего закручивались спиралью; бирюзовые, сапфировые, бархатно-лиловые кристаллы сливались в сверкающую мозаику, которая странным образом волновала и притягивала взгляд.
        Внезапно в центре зала, прямо над источником, возник вихрь нестерпимо яркого белого света, который заставил Осиан-айо вздрогнуть от неожиданности. Фарий же оставался спокойным - он успел привыкнуть к появлениям своего необычного друга Соллея. В мгновение ока вихрь превратился в светящуюся мужскую фигуру.

«Он может менять свою форму как ему заблагорассудится», - догадалась Осиан-айо, усмиряя чувство досады от того, что им помешали.
        - Приветствую тебя на Цоуфисе! - прозвучал низкий бархатный голос существа. - Меня зовут Соллей.
        Осиан-айо вдруг почувствовала себя беспомощной по сравнению с ним.
        Светящаяся фигура продолжила свою речь:
        - У каждого из нас есть цель, ради которой он присутствует в этой Вселенной, называемой прекрасным именем Эльсиния. Мы должны служить ей и защищать ее. Кольцо Аллоиса - только одна из множества звездных систем нашего мира. В твоем распоряжении - двенадцать планет и все, созданное на них. У каждого есть право отказаться и покинуть нашу планету. Ты можешь выйти из игры, пока она не началась.

«Отказаться? От чего?» - Осиан-айо не понимала, о чем идет речь, и встревожилась. Она оглянулась на Фария, который успокаивающе кивнул ей.

«Я все объясню тебе, дорогая, не волнуйся», - пронеслось в ее сознании.
        Воцарилось молчание. Соллей исчез так же, как и появился, оставив маленькое белое облачко, которое медленно рассеивалось. Фарий и Осиан-айо остались вдвоем.
        Появление Соллея и его речь произвели мрачное впечатление на Осиан-айо. Фарий спешил поскорее сгладить его. Всепоглощающий оптимизм и вера в успех задуманного искали отклик в мягкой душе Осиан-айо. Фарий не мог позволить ей потеряться в огромном пространстве Вселенной, чувствуя себя маленькой ненужной песчинкой. Фарий привлек Оси в свою игру, желая, чтобы она была рядом. И теперь он должен обеспечить ее счастливое и беззаботное пребывание здесь.
        - Многие из первых, кто осваивал мир материи, не имели таких тел, как у нас с тобой, - начал он длинное объяснение. - Они создали энергетические оболочки, излучающие свет, чтобы можно было узнавать друг друга. И теперь в нашей Вселенной живут и сотрудничают по-разному воплощенные существа.
        - Кто такой Соллей? - перебила его Осиан-айо.
        - Он мой друг! - ответил Фарий. - Почти все, что ты видишь сейчас перед собой, мы создавали вместе. Малейшей прихоти Соллея достаточно для создания или разрушения целых звездных систем, подобных Кольцу Аллоиса. Но ты не должна его бояться. Ты вообще ничего не должна бояться! Потому что я положу этот мир к твоим ногам, когда он станет веселым, безобидным и красивым. Я обещаю.
        Фарию хотелось видеть безмятежную, ничем не омраченную радость в ее глазах, а в них отражались смятение и тревога. Он подошел к Осиан-айо и прижал ее к себе.
        - Главное - мы опять вместе!
        Она согласно кивнула. Это была истина, самая важная из всего, что она успела пережить.
        Илларион Гусаров с неохотой встал из-за компьютера, чтобы открыть дверь раннему гостю. И почему людям не спится? По дороге он взглянул на часы и присвистнул от удивления: было около одиннадцати утра. Он и не заметил, как пролетело время. Никогда еще он так продуктивно не работал. Писатель ходил, машинально ел и спал по необходимости, погрузившись в события своего романа, которые сами, одно за другим, возникали в его воображении. Господин Гусаров перестал выходить из дому. Хлеб и кефир ему приносила соседка, которая только качала головой:
        - Гляди, с голоду не помри! Вон, синие круги под глазами. Разве так можно?
        Баба Нина, одинокая пенсионерка, у которой дети и внуки давно выросли, опекала Иллариона. Она считала его немного чокнутым, но талантливым. А талантливые - они в обычной жизни все бестолковые.
        Писатель открыл дверь и отпрянул. Он ожидал увидеть бабу Нину с батоном и двумя пакетами кефира, а перед ним стояла Лелечка Усова, худощавая блондинка с плоским бюстом и длинными тонкими ногами.
        - Тебе чего? - опешил Гусаров. - Козел, что ли, послал? Так передай ему, чтобы шел ко всем чертям!
        Лелечка глупо хихикнула и протиснулась в прихожую, заставленную коробками:
        - Никто меня не посылал. Сама пришла! Хочу посмотреть, как живут писатели.
        Мадемуазель Усова была ведущей актрисой авангардного театра. Козленко просто помешался на длинных тощих девицах, считая, что они хорошо смотрятся на сцене. Девушки с фигурой наподобие вешалки могли не заботиться об актерском мастерстве.
«Оригинальная» внешность с лихвой заменяла все остальные способности.
        - С каких это пор тебя интересует скромный драматург? - пробурчал Илларион, приглашая даму в гостиную.
        - Чем ты сейчас занимаешься, Илик? - спросила вместо ответа Лелечка, усаживаясь на одну из кушеток и пытаясь как-то разместить свои непомерно длинные ноги. - Пишешь? Или у тебя творческая пауза?
        Господин Гусаров посмотрел на ее резко выступающие ключицы и вздрогнул от отвращения. Он терпеть не мог женщин, напоминающих своим видом скелеты.
        - Пауза была, когда я работал у Козленко, в вашем задрипанном театре! А теперь у меня творческий расцвет! Давно надо было уйти от этого бездарного режиссера! - выпалил драматург, с удовольствием наблюдая, как вытягивается и без того длинное узкое лицо Лелечки.
        Такой прыти от Иллариона Гусарова она никак не ожидала. Думала, что застанет драматурга в расстроенных чувствах и творческом кризисе, что он несказанно обрадуется возможности помириться с Эрнестом Яковлевичем, но… Положительно, с Иликом происходит что-то из ряда вон выходящее!
        Лелечка Усова была родной, горячо любимой сестрой Вадима Усова, того самого охранника, которому Егор Иванович поручил найти связи в литературных кругах. Единственным человеком, причастным к жизни богемы, в окружении Вадима была Леля. К ней-то он и обратился в первую очередь.
        - Не знаешь ли ты какого-нибудь писателя или поэта? - спросил Вадим, угощая сестру холодным пивом в баре «Янтарь».
        - Конечно, знаю! - просияла Лелечка, радуясь, что может помочь брату. - Лев Толстой, например. Сергей Есенин…
        - Скажи еще, Александр Сергеевич Пушкин! - разозлился Вадим.
        Он был вспыльчивым, но очень быстро отходил.
        - Да-а… - обиженно пробормотала мадемуазель Усова. - А что? Еще есть Тарас Шевченко… Чем они тебе не подходят?
        - Да ведь они все давно умерли! А мне нужен живой писатель. Понимаешь?
        - Зачем? - захлопала накрашенными глазами Леля.
        Вадим растерялся. Зачем Шаху понадобился живой писатель, он сам не до конца разобрался. Кажется, Егор Иванович говорил что-то о культуре.
        - Ну… Шахров желает оказать материальную помощь какому-нибудь деятелю культуры. Для издания книг, например. Талантливые люди такие ранимые, неустроенные… Кто-то же должен о них позаботиться?
        - Знаю! - завопила Леля и захлопала в ладоши. - Знаю писателя! Это наш драматург Илларион Гусаров. Он пишет пьесы.
        Вадим скривился. Те пьесы, что ставил режиссер Козленко в своем авангардном театре, казались ему такой белибердой, что смотреть их на трезвую голову было невозможно. Правда, Вадим не хотел портить отношения с сестрой и добросовестно высиживал все эти жуткие спектакли. Но чтобы идти на них по доброй воле?!
        - А кроме пьес он ничего больше не пишет? - на всякий случай поинтересовался он.
        - Ой! Я не в курсе… Может, и пишет.

«В конце концов, - подумал Вадим, - какой из меня ценитель литературного творчества? Что я в этом понимаю? Я до сих пор пишу с ошибками, а по литературе у меня больше тройки никогда не было. Гусаров писатель? Писатель! Непризнанный? Непризнанный! Это как раз то, что требуется».
        Никто не поручал Вадиму заниматься анализом произведений неизвестного гения. Он должен был найти такого, и он его нашел.
        - Слу-у-ушай, Лелька! А ты не могла бы поговорить с этим… Гусаровым? Какие у него планы? Как он собирается продвигать свои произведения?
        Мадемуазель Усова допила свое пиво и с сожалением вздохнула.
        - Могла бы, конечно… Но Илик исчез из театра. Они с Козленко поссорились. Не поделили чего-то. Так что даже не знаю.
        - А где он живет? Адрес знаешь?
        - Чей? Гусарова?
        Вадим еле сдержал готовое вырваться крепкое словцо. Все-таки Леля бывает такой непонятливой!
        - Естественно, Гусарова! Кого же еще? Можешь ты сходить к нему в гости? Поговорить, выяснить обстановку?
        - Адрес я спрошу в театре. И схожу. А чего спрашивать-то?
        Вадим, не жалея времени и сил, объяснил Лелечке, что и как она должна разузнать у писателя.
        Теперь, сидя в неряшливой гостиной драматурга, мадемуазель Усова старалась тщательно придерживаться инструкций.
        - Какие у тебя творческие планы? - кокетливо сверкая глазками, спросила она Гусарова, который откровенно зевал.
        Он плохо выспался, с раннего утра сидел за работой, а тут приходится вести пустую беседу с Усовой. Отношения у них с Лелечкой были более чем прохладные. Чего это ее вдруг принесло?
        - В театр я не вернусь! - заявил писатель. - Я решил переквалифицироваться. Буду теперь романы писать. Фантастические. Ты любишь фантастику?
        - Обожаю! - захихикала Усова, сгибая свои неуклюжие тощие ноги.
        Коленки у нее были острые и так плотно обтянутые кожей, что созерцать сии
«прелести» Иллариону становилось невмоготу.
        - Вот и хорошо, - сказал он, отводя глаза. - Это принесет мне настоящую славу. Не то что дурацкие пьесы!
        - А у тебя уже есть что-нибудь написанное? Дашь почитать?
        - Я заканчиваю фантастический роман, - гордо ответил Гусаров. - Вещь просто потрясающая! Все позеленеют от зависти. Я сам не ожидал, что могу создать такое гениальное произведение! Возможности истинного таланта неисчерпаемы!
        Он так долго восхвалял себя, что Лелечка почти отчаялась вставить хоть слово.
        - А как ты собираешься его издавать? - скороговоркой спросила она, пока Илларион набирал воздуха для очередной тирады. - Где? На какие средства?
        Вопрос поставил Иллариона в тупик. Об этом он как-то не думал. Действительно! Как же быть с изданием? Необходимых связей у него нет, денег тоже. Настроение драматурга испортилось.
        - Зачем ты пришла? - сердито спросил он, неприязненно глядя на Лелечку. - Хочешь денег предложить на издание моего романа? Так у тебя самой их нет.
        - Откуда ты знаешь?
        - Тоже мне секрет!
        - Ну, допустим, у меня нет, - вынуждена была согласиться Усова. - Зато у других есть!
        Господин Гусаров вздохнул и закатил глаза:
        - И что? Ты хочешь сказать, что кто-то из твоих знакомых собирается дать денег на издание моего романа?
        - Да.
        - Издеваешься?
        Драматург двинулся к Лелечке, недвусмысленно давая понять, что сейчас вышвырнет ее за дверь. Мадемуазель Усова взвизгнула и вскочила.
        - Дурак! - закричала она. - Хам! Я пришла ему помочь, а он…
        Господин Гусаров остановился. Внезапно перед его глазами возникла та благословенная ночь на балконе, запах сирени, фиалок и еще чего-то непонятного, таинственного и прекрасного. Как он мог сомневаться, что над ним простерлась длань Господня? Как он смел не верить в свою судьбу? Сами звезды предсказали его триумф!
        - Ты не шутишь? - на всякий случай спросил он у перепуганной и готовой дать деру Лелечки.
        - Боже, Илик! - пробормотала она. - Какой же ты все-таки идиот! Ты просто сумасшедший!
        - Прекрати называть меня Иликом!
        - Ладно… ладно… не сердись. Я и правда пришла спросить, нет ли у тебя книги, готовой к изданию. Один человек… очень богатый, известный человек хочет быть твоим спонсором.
        - Именно моим? - спросил Гусаров, снова вспоминая странную лунную ночь.
        - Ну… какая разница? Он готов выделить деньги на издание книги. Тебе ужасно повезло, Илик! Ой… прости.
        - Так что это за человек?
        Илларион больше не сомневался, что его звездный час настал.
        Глава 9
        В два часа ночи казино «Вавилон» светилось всеми цветами радуги. Швейцары открывали двери важным гостям, официанты разносили шампанское, из танцевального зала доносилась музыка - виртуоз-саксофонист превзошел сегодня самого себя. Мужчины играли в карты и бильярд. Дамы в вечерних туалетах напоминали ярких экзотических птиц.
        Господин Шахров праздновал заключение важной и очень выгодной сделки. С немцами все уладилось, и пухлые щеки Берга лоснились от удовольствия. Как-никак он сыграл в этом деле первую скрипку. Но и Шах тоже оказался молодцом, не стал упираться и согласился устроить благотворительное шоу. Собрал прессу, телевидение, все как положено. Писатель, правда, роман еще не дописал, но главное сделано. Договор с крупным издательством подписан, деньги уплачены, публика довольна.
        Какие мелочи порой влияют на финансовые потоки! Крошечная уступка - и западные партнеры пошли навстречу. Все просто замечательно. По такому случаю и выпить не грех.
        - Сыграем партию, Егор Иванович? - спросил Берг, улыбаясь.
        - Принесите нам закуску и коньяк в бильярдную, - распорядился Шахров, беря Берга под руку и доверительно наклоняясь к его толстому красному уху. - А славно мы поработали, Виталий Анисимович?
        - Славно, славно, - закивал банкир. - Весьма славно!
        В бильярдной было прохладно, пахло сукном и дорогими сигарами. За игрой Берг и Шахров не говорили о делах. Обсуждали погоду, летний отпуск, столичные новости.
        - А что, любезнейший Виталий Анисимович, вы живопись любите? - спросил Шах, выпрямляясь и кладя кий.
        - Смотря какую. Я в искусстве не знаток. Полагаюсь больше на интуицию. Что мне душу трогает, то и нравится. А нынешние новомодные штучки я не понимаю.
        - Я тут картину приобрел, - сказал хозяин «Вавилона», - как раз из новомодных. Не желаете взглянуть?
        Берг расплылся от удовольствия. Немногие могли похвастаться особым расположением Шаха. Он слыл суровым, немногословным и строго официальным. И вдруг предлагает Бергу посмотреть купленную картину. Это что-то да значит!
        - Идемте со мной! - Егор Иванович вышел из бильярдной и отправился в свои апартаменты. - Полотно у меня в кабинете. Не придумал пока, куда повесить.
        Он говорил и удивлялся, что произносит все эти слова. Он совершенно не собирался никуда вешать «Синюю мозаику», а тем более показывать ее Бергу. И тем не менее…
        Они вошли в роскошь и сумрачный блеск шахровских «покоев». Картина Ксении Миленко все еще стояла за ширмами. Шахров зажег настенный светильник.
        - Прошу сюда, господин Берг.
        Банкир подошел и уставился на «Синюю мозаику». Егор Иванович внимательно следил за его реакцией. Сначала тот глядел, явно недоумевая, чем такое «произведение» могло привлечь знаменитого Шаха, потом… покачнулся и судорожно провел рукой по лбу.
        - Вам нехорошо?
        - Что-то голова закружилась. Наверное, выпил лишнего.
        - У нас была трудная неделя, - сказал Шахров. - Давайте присядем.
        Собеседники расположились на одном из мягких диванов. Берг достал из кармана носовой платок и вытер вспотевшее лицо.
        - Странная картина, - негромко произнес он. - Странная…
        - Вам понравилось?
        - Есть в ней что-то… необычное.
        У Берга было неважное здоровье. Почувствовав дурноту, он испугался и засобирался домой. Шахров проводил банкира и вернулся к себе. Прилег, запрокинул голову на мягкий подлокотник дивана и закрыл глаза. Наверное, он провалился в некрепкий, поверхностный сон, потому что перед ним возник Евенск, приземистые деревянные домики, засыпанные снегом почти до крыш, морозное небо, все в дымах, поднимающихся над закопченными трубами, хруст валенок по узенькой дорожке, вьющейся между сугробов… и лицо отчима, перекошенное от гнева, пьяное, синее, страшное…
        - У-у-убью! - орал отчим, гоняясь за матерью Егора по тесному двору, между сараем и поленницами дров. - Стой! У-убью!
        Вечерело, и Егор не сразу заметил в его руках топор. Во имя чего мать продолжала жить с таким человеком? На этот вопрос Шахров не мог ответить. Ни тогда, ни теперь. К счастью, до смертоубийства все же не доходило. Драки кончались синяками, кровоподтеками и стонами матери, которая ночь напролет ворочалась под лоскутным одеялом, тяжело дыша.
        - Ты на меня не гляди волком-то! - рычал отчим, замечая недобрые взгляды Егорки. - Я тебе рога вмиг обломаю! Придушу сучонка! В лесу закопаю, сроду никто не найдет! Никакая милиция.
        Егор отчима не боялся. Он его ненавидел, как ненавидел и мать за ее подобострастие, угодливость и полную беспомощность перед жизнью. Уже тогда он решил: так, как они, ни за что жить не будет. Лучше сразу в прорубь вниз головой, и поминай как звали.
        В четырнадцать лет Егор Шахров сколотил свою первую банду. Ребят подбирал отчаянных, которым терять было нечего, как и ему. Ограбили пару магазинов, кассу леспромхоза, ну и так… чудили по мелочам. То председателю пьяному надавали от души, то окна в клубе побили. Да и что это был за клуб? Промерзшая насквозь изба, грязная и неуютная, с развешанными по осклизлым стенам лозунгами на выцветшем кумаче. Злость была, молодая, горячая удаль была, а вот опыта, чуткой звериной осторожности не хватало. Ну и, как водится, сколько веревочке ни виться, а кончику быть. Повязали.
        Потом накатила зона - жестокие драки в камере, колючая проволока, оскаленные морды овчарок, автоматчик на вышке… и мороз, невыносимый, выедающий внутренности холод. Может быть, именно поэтому, выйдя на свободу, Егор твердо решил, что жить будет на юге, там, где цветут вишни и зреют абрикосы. И где мороз - редкое экзотическое явление, отчасти даже приятное. Перед Рождеством, например.
        Господину Шахрову нравился Киев - его каштановые аллеи, Крещатик, Владимирский собор, мосты через Днепр, густые, шелестящие листвой сады. Бывший стольный град князей руссов. Егор Иванович уважал историю, считая, что люди, события и замыслы необыкновенно измельчали за последнюю пару сотен лет. Вот раньше… Эх, да что говорить!
        Он вздохнул и повернулся на бок. Диван мягко скрипнул. Даже мебель как следует сделать не могут! Куча «зеленых» уплачена, а пружины ни к черту не годятся.
        Мысли Шахрова плавно перетекли из великого прошлого в беспокойное настоящее. Вчера похоронили наконец Андрона. Труп больше недели пролежал в холодильнике морга. Церемония задерживалась из-за матери покойного, которая все не ехала. Явилась зареванная, опухшая не то от слез, не то от пьянства, кое-как одетая. Пришлось посылать Вадима за черным платьем и шарфом для нее, чтобы людям в глаза не стыдно было смотреть.
        - Бабы! - Шах со свистом втянул сквозь зубы воздух. - Презренные, жалкие существа…
        - Вы меня звали, Егор Иванович?
        Хозяин «Вавилона» разлепил тяжелые, набрякшие веки.
        - Я что-то сказал?
        Вадим деликатно пожал плечами. Он подошел к дивану и робко наклонился.
        - Вроде бы… Я думал, меня зовете.
        - Наверное, так и есть, парень. Хотел поблагодарить за писателя. Ловко ты его нашел. И вовремя. Пусть он теперь свою книжку дописывает, а ты займись рекламной кампанией. Опыта набирайся! Не век же тебе в охране куковать?
        - Хорошо… - скрывая радость, пробормотал Вадим. - Я тут еще насчет Куста разузнавал. В общем, ничего не накопал. Одна мелочь только и всплыла.
        - Ты о ком? - не понял спросонья Шахров.
        - Да об этом же, торговце картинами!
        - А-а! Давай, говори.
        Вадим как-то нервно поежился и почесал бритый затылок.
        - Короче… источник дохода у него был только один - продажа картин. Сам Куст в прошлом художник, но неудавшийся. Писать картины он давно забросил и занялся перекупкой. В живописи он, сами понимаете, разбирался по-настоящему, профессионально. Умел отличить хорошую вещь от бездарной мазни. Ну, и чутье у него было - какие работы будут продаваться, а какие нет. С Ксенией Миленко они сотрудничали около пяти лет. Срок немалый. Сначала Куст не хотел брать у нее картины на продажу, считал ее работы неперспективными. Но потом все же согласился. И оказалось, что они неплохо идут. Миленко писала мало - только когда ее посещало вдохновение, - и приносила свои полотна Кусту. Тот предлагал их постоянным клиентам, а те, на удивление, брали. И Куст решил потихоньку поднимать цену.
        Егор Иванович вспомнил, как сам приобрел «Синюю мозаику» за двести пятьдесят долларов, и хмыкнул. Не он один такой, оказывается! Это отчасти утешало.
        - Так вот, - продолжал Вадим. - Куст поднял цену, а картины продолжали пользоваться спросом. Он рискнул и накинул еще. Покупатели сначала терялись от такой наглости, но потом все-таки платили. Если бы Ксения Миленко писала много, как другие художники, она жила бы припеваючи. Но девица слывет большой оригиналкой по части взглядов на жизнь. Ее любимая фраза - цитата из Лао-Цзы.
        - Это какая же?
        - «Истинное мастерство не преследует цели». - Вадим помолчал. - За точность изложения я не ручаюсь, но что-то в этом роде.
        - Да ты философ, - усмехнулся Шахров. - Лао-Цзы знаешь! Я и не подозревал.
        - Ничего я такого не знал, - начал оправдываться Вадим, как будто его уличили в чем-то предосудительном. - Это я когда стал интересоваться художниками, Кустом, Миленко и ее картинами, пришлось вникать в их, это… миро-воззрение.
        Последнее слово далось Вадиму с большим трудом. Он даже покраснел, а на его лбу выступила испарина.
        - Покурить хочешь? - спросил хозяин «Вавилона», сжалившись над парнем.
        Пусть немного передохнет. Вести интеллектуальные беседы для него непосильная задача.
        - Хочу! - выдохнул Вадим и промокнул лоб салфеткой.
        - Принеси сюда вон ту коробку с сигарами, - велел Шахров, устраиваясь поудобнее.
        Им обоим не помешает немного расслабиться. Закурив, Шахров и Вадим молчали. Дым колечками поднимался к потолку. Егору Ивановичу захотелось еще и выпить. Давно он не чувствовал себя в замешательстве. История с художницей Миленко выбивала его из колеи. А почему, он никак не мог понять.
        - Все, что ли, про Куста? - спросил Шахров, докуривая сигару.
        - Почти. Господин Куст раздул цены до немыслимых размеров, и все равно находились покупатели, готовые платить. Картины Миленко приносили Кусту больше денег, чем все работы других художников. И тут… торговца обуяла жадность.
        - Алчность - один из смертных грехов! - назидательно произнес хозяин «Вавилона», поднимая вверх указательный палец. - Правильно я говорю?
        Вадим торопливо кивнул:
        - Видать, правильно. Потому что Куста уже нет в живых. Но я еще не все рассказал. Цены-то он раскрутил, а художнице продолжал давать почти те же гроши, что и раньше. Она сначала ни сном ни духом, а потом… кто-то ей рассказал. У них с Кустом состоялся неприятный разговор. Ксения настаивала, чтобы он платил ей восемьдесят процентов от стоимости картины, как было условлено. А Куст страшно разозлился. Сказал, что если она такая умная, то пусть сама идет и продает свою мазню. Так и сказал. Я, мол, стою целыми днями на жаре, под дождем и в холоде, а ты еще будешь тут права качать? Да кто ты такая? Нарисовать проще всего. Ты попробуй продай! Побегай, поговори с клиентами! Это тебе не кисточкой махать! И так он разошелся, что чуть не с кулаками набросился на эту Ксению. Скандал у них вышел при людях: все, кто стоял со своими работами, перекупщики, покупатели и просто любопытные, могут подтвердить, что Куст в бешенстве кинулся на Миленко, и… наверное, сердце не выдержало. Упал, посинел. «Скорая» забрала его в кардиологию, но было уже поздно.
        - Так он что, - поразился Шахров, - умер во время этого скандала?
        - Ну, не совсем. Во время скандала Куст упал. То есть у него случился сердечный приступ. А умер он в больнице. Через три дня.
        - Ладно, Вадик, иди, - сказал Егор Иванович. - Мне нужно побыть одному, подумать.
        Когда за охранником закрылась дверь, Шахров встал и возбужденно зашагал по кабинету.
        - Черт возьми! - бормотал он. - А нет ли тут связи? Куст, Андрон… Допустим, у Куста было больное сердце. А с Андроном произошла трагическая случайность. В жизни и не такое бывает! Что же, эта Ксения убивает их, что ли? Стоп, стоп… Так я дойду до абсурда. Каким образом ей это удается? Глупости. О смерти Якимовича она ничего не знала. Или искусно притворилась? В таком случае актриса она первоклассная. А может быть, Куст тоже в нее влюбился? Вот сердце и сдало. Любовь-то, оказывается, не мать, а мачеха. Особенно неразделенная. Все равно не сходится. Тысячи людей влюбляются, расстаются, изменяют друг другу, женятся, разводятся. Но чтобы от этого умирать?! Выходит, эта женщина, как ядовитый цветок, губит всех, кто так или иначе к ней прикасается.
        Егор Иванович невольно замер и прислушался к своему сердцу. Оно билось чуть чаще, чем обычно, но легко и ровно.
        - И придет же в голову такая чертовщина! - возмутился Шах, который в этой жизни никого и ничего не боялся.
        И все же он решил встретиться с Ксенией Миленко еще раз, поговорить о Кусте, самому посмотреть, как она будет реагировать. Глубоко внутри себя он спрятал радость, что появился повод снова увидеть художницу. Он ни за что не признался бы в этом. Скорее всего, он даже не осознавал этого до конца.
        - Да, конечно. Отправляйте. Под мою ответственность.
        - Мы рискуем, господин Чигоренко. Вы уверены, что «Геополис» в состоянии проглотить такой кусок?
        - Послушайте, - Филипп потерял терпение. - Я столько лет руковожу компанией, что знаю систему ее пищеварения лучше, чем свою собственную. Мы переварим ваше сырье, не сомневайтесь!
        - А вы шутник, однако.
        - На моем месте иначе нельзя.
        Этот менеджер из «Лукойла» был страшным занудой, но знал свое дело досконально. Поэтому Филипп предпочитал решать вопросы только с ним. Его фамилия была Ставинский. Господин Чигоренко подумал, что неплохо бы пригласить Ставинского в Карпаты, в какой-нибудь частный пансионат - поговорить в неофициальной обстановке, пропустить вместе по рюмочке, покататься на лыжах. Личный контакт ничем заменить невозможно. Филипп стремился изучить постоянных партнеров, быть во всеоружии на случай непредвиденных обстоятельств. От того, как поведет себя тот или иной конкретный человек, порой зависело многое, если не все. Люди - вот основной фактор влияния.
        На столе у Филиппа стоял перекидной календарь, на котором он любил делать пометки. Сегодняшний листок украшала надпись: «Съездить в галерею и на ярмарку». «Ярмаркой» он называл стихийный рынок произведений искусства, расположенный прямо под открытым небом, а «галереей» - большой магазин, в котором продавались картины. Еще Филипп планировал посетить выставку Художественного фонда, где тоже могли быть выставлены работы Ксении Миленко. В нем проснулось любопытство, граничащее с навязчивой идеей во что бы то ни стало отыскать картины этой малоизвестной художницы. Вряд ли он до конца понимал причину своего интереса. Ксения чем-то его задела. Что-то было в ее взгляде такое… словно она одна знала высшую, тайную истину, недоступную большинству людей. Она смотрела на мир по-другому, совсем не так, как, например, Юля, коллеги, друзья и знакомые Филиппа и он сам, господин Чигоренко, преуспевающий деловой человек, умница, тонкий интеллектуал и эстет.
        - Я люблю Юлю! - твердил Филипп, как заклинание, которое должно было спасти его от какой-то огромной, неизвестно откуда надвигающейся беды. - Я люблю Юлю и нашего ребенка. Они для меня дороже всего на свете! Дороже самой жизни.
        Он вдруг задумался над тем, что никогда раньше не приходило ему в голову. А в чем же истинная ценность этой самой жизни? В чем ее подлинная, откровенная и первозданная суть?
        - Я люблю Юлю! - продолжал твердить Филипп, уже покинув офис и спускаясь по каменной лестнице к машине, припаркованной во внутреннем дворике «Геополиса». - Я люблю свою жену!
        С этой мыслью он сел в машину, завел ее и поехал в магазин, торгующий картинами.
        В огромном и гулком зале было пусто. Две хорошенькие продавщицы в одинаковых белых блузках и мини-юбках прервали свой оживленный разговор и подошли к Филиппу.
        - Что вас интересует? - произнесли они в унисон безликую, заученную фразу.
        - Я хочу приобрести картину, в подарок любителю хорошей современной живописи, - зачем-то соврал господин Чигоренко.
        Девушки переглянулись. Одна из них была блондинкой, а другая - жгучей брюнеткой.
        - Вас интересует конкретный автор или…
        - Ксения Миленко, - перебил Филипп. Он не любил тратить время на пустые разговоры. - У вас есть работы этой художницы?
        - Миленко? - задумалась брюнетка. - Миленко… Не знаю такой. У нас ее картины ни разу не продавались. Это точно. Знаете, не все художники любят сдавать свои работы в магазин. Некоторые предпочитают продавать их сами или сдают перекупщикам. На открытом воздухе торговля идет побойчее, чем у нас. Горожане гуляют, иностранные туристы, гости Киева… смотрят, приобретают как сувенир или на память о городе. А у нас, как видите, затишье. Вы первый покупатель за полдня. Она в каком жанре работает?
        - Кто? - не понял Филипп.
        - Ну, эта художница, Миленко.
        - А-а. Не знаю… Понятия не имею.
        Девушки опять переглянулись и подавили смешок. Такой с виду приличный мужчина, а толком не может объяснить, чего ему надо.
        - Вы сходите в магазинчик на Владимирке, - вдруг сказала блондинка. - Кажется, я что-то слышала о Миленко. Она свои картины сдает туда. Я вспомнила. Один мой друг покупал…
        - Спасибо.
        Филипп знал, о каком магазинчике говорила продавщица. Внутрь он ни разу не заходил, но внешне хорошо помнил старое двухэтажное здание.
        Через полчаса он был уже там и разговаривал с тощей дамой в безразмерной шерстяной кофте. Дама отложила свое вязание и внимательно слушала посетителя, дергая острым, обтянутым дряблой кожей подбородком.
        - Миленко? - наконец спросила она. - Всех интересует Миленко. Просто удивительно.
        - У вас есть ее работы? - поинтересовался Филипп. - Я бы хотел посмотреть.
        - В нашем магазине были две ее картины: «Синяя мозаика» и «Туманность». На сегодняшний день обе проданы.
        Филипп растерялся. Он привык доводить задуманное до конца, но в этом случае следующий шаг был им не предусмотрен. Оставался еще Художественный фонд, хотя… шанс, что там есть картины Ксении, был минимален.
        - Вы не могли бы дать мне адрес художницы? - вдруг спросил он.
        Вопрос вырвался неожиданно, как бы сам собой. «Что я делаю?» - подумал господин Чигоренко. Но отступать было поздно.
        - Адрес?
        Тощая дама окинула посетителя подозрительным взглядом.
        - Да… Может быть, у нее дома есть какие-нибудь работы. Я хочу поговорить с ней.
        - Ну хорошо. Посмотрю в книге.
        Поджав губы, продавщица скрылась в темном углу и, по-видимому, занялась перелистыванием книги с адресами художников.
        - Вот, возьмите, - сказала она, подойдя к Филиппу и протягивая ему тетрадный листок с кое-как нацарапанным адресом. - Только не говорите, что это я дала вам.
        Филипп поблагодарил, спрятал листок в карман и вышел на улицу. Дверь магазинчика закрылась за ним с неприятным, зловещим скрипом.
        В лицо сразу ударило яркое солнце, запахло свежей после ночного дождя листвой, чебуреками, которые жарила на закопченной металлической жаровне толстая женщина в голубом переднике, заиграла вся шумная, пестрая и ликующая прелесть города в разгар полдня. Чигоренко посмотрел на часы. Он провел в магазинчике всего двадцать минут, а показалось, будто прошла вечность.
        Он без труда нашел дом, в котором проживала Ксения Миленко: типовая многоэтажка, ничем не примечательная. Облупленные стены, обшарпанные двери подъездов…
        - Зачем я здесь? - спросил себя Филипп.
        Откинувшись на спинку сиденья, он не сводил глаз с подъезда, в котором, по приблизительным подсчетам, находилась квартира художницы. Внутри неизвестно откуда возникла и зрела уверенность, что Ксения вот-вот выйдет, пойдет по асфальтированной дорожке прямо мимо машины, что Филипп окликнет ее, и…
        Что будет дальше, он не знал. Может, он пригласит ее в машину, предложит подвезти, объяснит, что оказался здесь случайно. Они просто поговорят. И расстанутся…
        Чигоренко даже не удивился, когда увидел Ксению, направляющуюся к его машине. Она была одета в легкое платье вишневого цвета, которое облегало ее полную, но необычайно грациозную фигуру; рыжие волосы свободно рассыпались по плечам.
        - Ксения?!
        Она близоруко прищурилась, пытаясь разглядеть водителя за стеклом автомобиля.
        - Здравствуйте! - Филипп вышел из машины, чувствуя себя последним идиотом. - Я тут… поджидаю знакомого. И вдруг вижу - вы! Живете здесь?
        - Да. В этом доме. - Ксения повернулась и показала рукой на дом. Она была слишком простодушна, чтобы заподозрить Филиппа в каком-то умысле. - Простите, но я очень тороплюсь.
        Он не заметил никакого оживления в ее фиалковых глазах, никакого особого блеска, который подсказал бы ему, что она так же рада его видеть, как и он ее.
        - Я вас подвезу!
        - Спасибо, но… - Ксения была готова отказаться.
        - Садитесь! - настаивал Филипп, открывая правую переднюю дверцу. - Вам куда?
        - А как же ваш знакомый?
        У Чигоренко странно и приятно кружилась голова. Он забыл свою собственную выдумку.
        - Что? Какой знакомый? Ах, да… Он, наверное, уже не придет. Не люблю людей, которые опаздывают.

«Что я несу?» - ужаснулся Филипп, не в силах остановить поток вранья. Таких глупостей он не позволял себе даже в юности, ухаживая за одноклассницами. Никогда бы не поверил, что может вести себя так нелепо.
        - А я часто опаздываю, - сказала Ксения и улыбнулась.
        - Женщинам это простительно. И даже идет!
        Она все еще стояла, не собираясь принимать его приглашение.
        - Садитесь, Ксения! - повторил Филипп, беря ее за локоть и увлекая к машине. - Не бойтесь. Я не нападаю на женщин без их согласия.
        Художница засмеялась, и на ее щеках появились две очаровательные ямочки.
        - Ладно, уговорили!
        Филипп не мог вспомнить, когда еще в жизни он чувствовал себя таким взволнованным и счастливым.
        Глава 10
        В руках Фария прозрачный синий камень быстро превратился из бесформенного, оплавленного сгустка в ровную и гладкую восьмиконечную звезду с острыми иглообразными концами. Она излучала мрачный свет. Фарий прикрепил ее на основание шлема космического воина с бесстрастным, надменным лицом, над портретом которого он работал в последнее время. Фарий часто проводил время в своей мастерской за работой над фрагментами настенных мозаик. Ему нравилось это сочетание красок - яркие, разноцветные камни на гладкой белой поверхности. Острые, выступающие грани кристаллов причудливо преломляли свет. Фарий отступил на два шага и залюбовался. Вскоре новая мозаика украсит стены зала.
        Портрет Аттока, предводителя кортиосцев, удался. Незримая воинственная сила исходила от этого могучего, сурового властителя, бросавшего вызов любому, кто осмеливался поднять глаза и встретиться с его холодным, жестким взглядом.
        Фарий принял вызов. Столкнувшись однажды с цивилизацией кортиосцев, добродушные и романтичные обитатели Кольца Аллоиса испытали на себе убийственный напор организованной силы ее воинов. Поток мыслей увлек Фария в прошлое.
        Планета кортиосцев называлась Хонкон. На ней обитали одни мужчины, беззаветно преданные своему владыке. Наблюдая стремительное развитие Кортиоса - так называлась империя Аттока, - Фарий и Соллей впервые испытали беспокойство. Вся жизнь воителей Кортиоса была подчинена «высшей цели» - служению великому духу Аттока. Неумолимая жестокость и бесстрашие, умение безоговорочно подчиняться старшим по рангу считались самыми ценными качествами воина-кортиосца.
        Не владея секретом создания тел, Атток просто похищал их у других цивилизаций. Духовные существа, обладающие этими телами, становились его заложниками и попадали в ловушку хорошо продуманной и навязанной им философии насилия. Они быстро теряли свои индивидуальные черты и становились похожими один на другого.
        Соллей и Фарий вынуждены были признать, что столкновение интересов Кортиоса и Кольца Аллоиса неизбежно, и все же решили нанести визит Аттоку. Полет на Хонкон вспоминался теперь как тяжкий, больной сон… Фарий опять видел распростертые на земле изуродованные тела своих друзей, слышал шипение оплавленных костюмов. Боль вошла в жизнь Фария. Она оказалась новым, неожиданным и очень острым переживанием. Она требовала если не мщения, то решения и действия. Как усмирить разрушительную силу?
        Холодный вихрь, сопровождающий появление Соллея, прервал его мысли. Сияющая фигура друга вызвала улыбку на лице Фария.
        - Я вижу, ты рад меня видеть! - довольно воскликнул Соллей.
        При всей своей мощи иногда он выглядел слишком простодушным по сравнению со своими
«хрупкими» партнерами, благодаря своим материальным телам обретавшими иной, не доступный ему опыт.
        - Тише! - сказал Фарий. - Не шуми так. Оси спит.
        Осиан-айо, утомленная переживаниями, заснула в мастерской Фария. На ее губах блуждала слабая улыбка - в этом сне возлюбленный был рядом с нею.
        - Соллей, - сказал Фарий, понизив голос. - Я не думаю, что поступаю правильно, вовлекая Осиан-айо в жесткую силовую игру. Как ты себе представляешь ее в роли воина? Она слишком хрупка для сражения с Кортиосом.
        Соллей разразился хохотом. Глядя на Фария, он думал о том, как легко предсказать поведение разнополых существ.
        - Хочешь, раскрою тебе один большой секрет? Фарий слегка кивнул. Соллей видел жизнь с разных точек зрения и поэтому знал о ней больше.
        - Женская суть совсем не беспомощна и не беззащитна, как ты себе это вообразил. Она побеждает без оружия. Осиан-айо - настоящий дар для тебя, и ты еще многому у нее научишься.
        Рассыпав множество серебристых искр, Соллей покинул пространство, как всегда, без предупреждения.
        Фарий слишком сильно сжал руку и порезался острым осколком камня. Он отбросил его и некоторое время стоял в раздумье. Порез неприятно покалывал. Фарий подошел к ложу и долго смотрел на спящую Осиан-айо… а потом осторожно прилег рядом с ней и проник в ее сон.
        - Фарий, скажи мне, что я не сплю и ты не исчезнешь, - потребовала Осиан-айо.
        Он улыбнулся. Оси нравилась его улыбка, в которой не было самодовольства - только нежное очарование влюбленного. Не дожидаясь ответа, она спросила:
        - Ты мне расскажешь все, что успел узнать, пока мы были врозь?
        - Конечно, расскажу.
        Она облегченно вздохнула.
        Фарий по-своему расценил этот вздох. Он боялся, что ей может не понравиться его мир.
        - Хочешь, я покажу тебе Лаорис?
        - Лаорис? Что это?
        Илларион Гусаров наконец закончил роман. Он пока не придумал названия. Честно говоря, писатель сам находился в замешательстве по поводу своего произведения. Вычитывая текст, исправляя мелкие ошибки, он диву давался, как это все у него получилось - идея, сюжет, герои… Он не узнавал себя, свой образ мыслей в им же написанном романе! А чего стоит история со спонсором? Приходит какая-то Лелечка Усова, болтает о деньгах… на следующий день звонит сам Шахров и договаривается о встрече. А дальше - понеслось. От предложенной Шахровым суммы господин Гусаров едва не потерял сознание. Словом, чудеса!

«Может быть, я сплю? - думал Илларион на устроенном в честь него приеме, принимая поздравления и застенчиво улыбаясь. - Ведь все это мне только снится? Сейчас зазвонит будильник, и…»
        Он даже несколько раз украдкой пытался побольнее ущипнуть себя, чтобы проверить, не наступит ли пробуждение. Но ничего не менялось. Столы ломились от закусок, официанты разносили выпивку, шикарно одетые женщины и мужчины подходили к Гусарову, о чем-то его спрашивали, слушали с серьезным видом. Журналисты брали у него интервью. Сам Шахров фотографировался с писателем.
        На следующий день влиятельные газеты и журналы напечатали эти фото и поместили заметки с информацией о будущей книге. В квартире Иллариона не умолкал телефон. Его поздравляли, расспрашивали, удивлялись его неожиданному взлету и откровенно завидовали. Даже Козленко не преминул позвонить и поинтересоваться, не желает ли драматург заключить с его театром контракт на новых условиях. Гусаров отказался. Ни о каких пьесах больше речь идти не может. В нем наконец пробудился истинный талант художника слова! Грех разбазаривать такое богатство на всякие мелочи. Теперь из-под пера Иллариона Гусарова будут выходить одни непревзойденные шедевры.
        В таких выражениях драматург и разъяснил дражайшему Эрнесту Яковлевичу, что больше тому надеяться не на что. «Кувырок вперед» - последняя вещь прославленного мастера, которую режиссер может поставить в своем авангардном театре.
        Козленко пискнул что-то невразумительное и бросил трубку.
        Эд явился домой пьяный. Пытаясь раздеться, он с грохотом повалил что-то в прихожей.
        Ксения проснулась. В раскрытое окно лилось сиреневое дыхание ночи. Она подошла, отодвинула занавеску и с тоской посмотрела на черное далекое небо. Почему ей иногда бывает так грустно? Может быть, действительно стоит выйти замуж, родить ребенка, как Юля? Кажется, подруга счастлива.
        - Г-гос-с-спожа Миленко! - громко крикнул Эд. Его язык заплетался. - Б-будьте так ллю… бзз…
        Ксения вздохнула и пошла взглянуть, что там с братом. Небось, упал и встать не может. Так и оказалось. Эд валялся на пороге гостиной, лохматый, в одном ботинке и наполовину спущенных брюках. Конечно! В них-то он и запутался.
        - Ну, чего тебе? - равнодушно спросила Ксения.
        Она привыкла к выходкам Эда и давно научилась не обращать на них внимания. Как он может так жить? Единственным, что вызывало интерес брата, были деньги. Чем больше, тем лучше. Зарабатывать их каким угодно способом, чтобы потом иметь возможность накупить себе красивых шмоток, пить с друзьями и валяться у телевизора, - вот цель, ради которой существовал Эд.
        - П-помоги вст… встать…
        - Сам вставай. - Она подошла и помогла брату стянуть брюки. - По какому поводу пьянка?
        - Анд… рона… поминали.
        - Сколько можно? - удивилась Ксения. - Уж неделю как похоронили человека, а ты все не просыхаешь.
        - Это ты… с-сука… его п-погубила! - истерически взвизгнул Эд. - Ты и м-меня х-хочешь довести! С-сука…
        - Что ты несешь? - опешила Ксения. - При чем тут я?
        От возмущения Эд немного протрезвел. Он поднялся на четвереньки, потом, покачиваясь, встал на ноги и с трудом доковылял до дивана. Старые пружины жалобно скрипнули.
        - Р-рыба приехал! Он как у-узнал… что Андрон… что это т-ты его…
        - Что еще за «рыба»? - спросила Ксения и тут же вспомнила, что Рыбой называли приятеля Андрона, Константина Рыбаченко, который занимался поставками спиртного для сети магазинов Якимовича. - А-а! Это Костя, что ли?
        Она не знала Рыбу в лицо, но слышала о нем.
        - К-Костя… да! Так что… б-берегись т-теперь… Рыба з-за др-р-руга… - Эд пьяно махнул рукой и икнул. - Б-берегись…
        - Хватит чушь нести! - рассердилась Ксения. - У вас что, от водки мозги набекрень съехали?
        - Это в-все ты… - бормотал брат, засыпая. - В-ведьма… Сгинь! У-у-уйди!..
        Эд не выносил, когда сестра в упор на него смотрела. Ему казалось, что все его тело начинает ломать и крутить, а в голове воцаряется полнейший хаос.
        Ксения увидела, что он заснул, и вернулась в свою комнату. Она не придала значения болтовне брата. Постоянное пьянство сделало Эда не способным здраво мыслить. А может, он таким родился. Последнее больше походило на правду.
        - Господи! - вздохнула Ксения. - Как мне все надоело!
        Ей еще с начала весны хотелось уехать в Крым, к морю, сидеть на каменистом берегу и слушать шум прибоя. Там она будет писать свои этюды…
        Ксении нравился цвет моря, синий и блестящий, чистая линия горизонта и прозрачность южного воздуха. Она мечтала о доме на берегу, откуда открывался бы необозримый голубовато-сиреневый простор. Но где взять столько денег? Возможно, Эд не так уж глуп, что придает этим бумажкам значение.
        Мысли Ксении плавно перешли на Филиппа Чигоренко. Буквально на днях она столкнулась с ним у самого дома. Интересно, он действительно приехал к знакомому? Ей стало смешно. Ну не ее же, в самом деле, поджидал директор «Геополиса», чтобы подвезти к магазину, а потом пригласить в кафе? Они ели чудесную форель с белым соусом и пили «Цинандали».
        - Вы уже не торопитесь? - улыбнулся Филипп.
        - Нет, - покачала головой Ксения. - У меня была назначена встреча с Сашей. Это продавец из «Акварелей». Я покупаю у него пастель и хорошие кисти. Когда поступает качественный товар, он мне звонит, и мы встречаемся.
        - Мне повезло.
        - Почему?
        - Если бы Саша позвонил в другой день, я бы не смог угостить вас форелью.
        Ксения засмеялась. Ей было легко и приятно рядом с Филиппом. В конце концов, она ничего плохого не делает. Просто сидит и болтает. И он тоже… ведет себя чисто по-приятельски.
        - А какие картины вы пишете? - спросил Филипп. - Пейзажи? Портреты? Натюрморты?
        Она пожала плечами.
        - Все, что нравится. Люди меня мало привлекают. Я имею в виду как типаж. У них такие… пустые лица, что становится неинтересно. А вот природа, ее краски - это может увлечь по-настоящему. Задумывая картину, я не успокаиваюсь, пока не закончу ее. Хожу как во сне. Краски сами ложатся на холст или картон… надо только остановить мысли и слушать голос неба.
        - Голос неба?
        - Ну да… Я так называю вдохновение. Оно рождается прямо из звезд и снисходит на меня, а руки только исполняют замысел. Поэтому я редко пишу.
        - Ждете вдохновения?
        Она кивнула без тени улыбки:
        - Представьте, да. Не верю, что можно создать стоящую вещь, пыхтя от усердия. Усилие и творчество - несовместимы.
        - А я слышал другое мнение, - возразил Филипп.
        - Наверное, их столько, сколько на земле людей! - легко согласилась Ксения. - Каждый думает по-своему. Индивидуальность привлекает, а стереотип или шаблон вызывают неприятие. Во всяком случае, у меня.
        - Хотелось бы посмотреть ваши работы.
        Ксения внимательно взглянула на Филиппа. Он наливал вино в бокал, и его рука дрогнула.
        - У меня почти ничего нет… - задумчиво произнесла художница. - Я все продаю. Когда картина написана, я не могу держать ее дома.
        - Почему?
        - Сама не знаю. Как будто бы внутри что-то просыпается и начинает расти, пока не разрешится тоской или слезами. - Она вздохнула. - Вряд ли вы меня поймете…
        Филипп молчал. То, что она сказала, действительно озадачило его.
        - Ваши картины вызывают печаль?
        - Наверное, только у меня. Но это потом, когда работа закончена. Сначала все по-другому. Начинается какая-то лихорадка, сродни болезни. Стою у мольберта днями и ночами, не ем, не сплю… словно пытаюсь дотянуться до чего-то незабываемо дорогого… а оно ускользает. И наступает опустошение. Полное. Становится так одиноко, как будто на земле больше нет ни одного человека, кроме меня. Вас это удивляет?
        - Творческая личность не похожа на других, - уклончиво ответил Филипп. - Вероятно, вы тоньше чувствуете.
        - Разве не все люди ощущают мир одинаково?
        Филипп пожал плечами. Он был не готов ответить. На самом деле он ни разу не задумывался, кто и как воспринимает этот мир. Одинаково или по-разному? И вообще, важно ли это?
        Ксения молчала. Казалось, она не испытывала потребности быть интересной. Ей было безразлично, что подумает о ней Филипп, какое у него останется впечатление от встречи. Она просто размышляла о чем-то своем, пила вино, смотрела, как официанты принимают заказы, разносят посетителям блюда, как входят и выходят люди… созерцала жизнь, творящуюся у нее на глазах, в это самое мгновение.
        - А здесь уютно, - заметила она.
        Не для того, чтобы заполнить паузу или поддержать беседу. Ей захотелось, вот и все. Наверное, она и в остальном такая же - полностью свободная от условностей.
        - Знаете, что мне пришло в голову? - сказал Филипп. - Причем совсем недавно.
        - Что?
        Она подняла на него свои раскосые, неопределенного цвета глаза. На свету они имели зеленоватый оттенок.
        - Большинство людей всю свою жизнь тратят на две вещи. Они запрещают себе что-то, а потом страдают и мучаются от того, что нарушили запреты. Вся их энергия уходит на борьбу с самими собой. И я такой же. Во всяком случае, был… пока не познакомился с вами.
        Последнюю фразу Филипп говорить не собирался. Она вылетела непроизвольно, и ему сразу стало неловко.
        - Вы уже страдаете, - улыбнулась Ксения. - Нарушили собственный запрет?
        - Увы! Считается, что женатый мужчина не должен говорить подобного другой женщине.
        - Табу окружают нас везде и всюду, словно колючая проволока. Любое свободное движение натыкается на ее ядовитые зубы. Я давно решила, что не хочу жить за этим забором, кто бы его ни выстроил. Пусть даже из самых благих побуждений.
        Филипп растерянно молчал. До сих пор никто, кроме профессора Мудрыка, так чутко не откликался на его внутренние порывы. С Ксенией он чувствовал себя на грани какого-то необыкновенно важного, решающего осознания, способного перевернуть всю его жизнь. Что-то непостижимое витало вокруг нее, задевая Филиппа своим крылом. И тут же ускользало.
        - Наверное, нам не стоит сидеть вот так, вдвоем… - сказала Ксения.
        - Почему?
        Она пожала плечами:
        - Думаю, вы поняли. Здесь существует слишком много «хорошего» и «плохого». Сначала люди это придумали, а теперь они этому подчиняются. Слепо. Колючая проволока особенно опасна, когда ее не видно. Вроде бы вокруг ничего нет, а не успеешь повернуться - уже весь в ранах. Вы испытываете душевную боль?
        - Гораздо чаще, чем физическую! - признался Филипп.
        - Но ведь это нелепость. Театр абсурда… Вы полагаете, так должно быть?
        - Я не готов сейчас ответить. Надо подумать.
        Ксения кивнула. Она посмотрела на часы, потом на Филиппа.
        - Если вас действительно интересуют мои картины, то у меня есть одна… с которой я не решаюсь расстаться.
        Глава 11
        Берг потирал руки от удовольствия. Все развивается так, как и предсказывал Егор Иванович Шахров. Деньги потекли, и немалые. Все-таки правильно он сделал, согласившись рискнуть. Пара недель страха, пережитые банкиром, вспоминались теперь несколько отстраненно. Не так уж и опасно было то, что пришлось выполнить Виталию Анисимовичу, а результат превзошел все ожидания. От волнений и суеты господин Берг похудел, что можно расценить как дополнительную выгоду. Три месяца строжайшей диеты не шли ни в какое сравнение с двухнедельной работой на Шаха.
        - Теперь понятно, как господину Шахрову удается сохранять стройную фигуру, - пробормотал Берг.
        Зазвонил телефон.
        - Легки на помине, Егор Иванович!
        - У меня к вам предложение, господин Берг.
        - Опять?!
        Чего-чего, а новой инициативы Шахрова банкир не ожидал. Предыдущая финансовая операция еще не остыла в памяти, а хозяин «Вавилона» предлагает новую. Такой темп ошеломил Берга. Виталий Анисимович был человеком обстоятельным, дотошным и неторопливым. Слишком сильный напор и быстрота пугали его, заставляли суетиться и нервничать. Риск - это особая статья. В финансовом деле без него не обойдешься, но Виталий Анисимович всегда старался свести непредвиденные обстоятельства к минимуму.
        Шах же действовал по-другому. Он был молниеносен, непредсказуем и рисковал так, будто терять ему было совершенно нечего.
        - Что значит «опять»? - усмехнулся Шахров. - Жизнь продолжается, и бизнес тоже.
        - Но…
        - Вы отказываетесь?
        У Берга язык присох к нёбу. Весьма некстати пришла на ум история молодого и удачливого банкира Николая Кадина. Начав с небольшого банка, который давал краткосрочные кредиты, Кадин быстро пошел в гору. Несколько блестящих финансовых операций обратили внимание деловых людей столицы на банк «Южный». О Кадине заговорили. Ходили слухи, что он работает вместе с Шахровым. Берг сомневался. Банк
«Южный» ничем особенным не выделялся, не имел надежных ресурсов и вообще… был самым заурядным. Стал бы Шах с ним связываться? Но операции «Южного» становились все масштабнее и смелее, а несколько новых идей, которые Кадину удалось воплотить, в корне изменили положение дел. Карьера новоиспеченного финансиста оборвалась так же внезапно, как и началась. Николай Кадин отмечал свой день рождения - ему исполнилось тридцать - в «Вавилоне». Один давний знакомый рассказал Виталию Анисимовичу, что Кадин и Шахров закрылись в кабинете хозяина и долго что-то обсуждали. Видимо, не договорились. Молодой банкир выскочил весь красный, бросил своих гостей, сел в машину и уехал. На следующее утро стало известно, что его
«мерседес» сбил ограждение и упал с моста в Днепр. Трагедия произошла ночью. Шел дождь, асфальт был скользким, а водитель не справился с управлением, потому как находился в состоянии сильного опьянения. Вроде бы все указывало на несчастный случай…
        - Вы что-то сказали, Виталий Анисимович?
        Голос Шахрова вывел господина Берга из оцепенения.
        - Я думаю, - произнес банкир одеревеневшими губами.
        - Хорошо. Сколько вам нужно времени?
        - Н-неделю…
        - Это слишком долго. Я перезвоню завтра и изложу суть дела, если вы соблаговолите меня выслушать, - отрывисто сказал Шахров.
        Слово «соблаговолите» и то, каким тоном оно было произнесено, повергли Виталия Анисимовича в легкий шок. Он понял, что Шах ему угрожает. Бледное лицо Кадина, после того, как машину вытащили из реки, встало у Берга перед глазами…
        Шахров услышал судорожный вздох банкира и удовлетворенно улыбнулся. Берг трус. Никуда он не денется. Завтра же согласится и примется за дело со свойственной ему тщательностью. Виталий Анисимович умен, он трудяга и педант во всем, что касается работы. Шах умел ценить полезные качества своих партнеров.
        Егор Иванович со вчерашнего дня не уезжал из «Вавилона», переночевав на диване за ширмами. У него было много дел, которые требовали безотлагательных решений. Среди плотного расписания он с трудом выкроил полтора часа на встречу с художницей Ксенией Миленко. Мысли нет-нет да и возвращались к ее скромной персоне. Шахров не мог себе объяснить этой странности. А все, чего он не понимал, приковывало его внимание. До тех пор, пока не наступала ясность.
        - Ксения Викторовна? - спросил он, услышав в трубке ее мелодичный голос. - Это Шахров. Вы обещали уделить мне время сегодня.
        - Я помню, - ответила она.
        Егор Иванович посмотрел на часы. До назначенного «свидания» оставалось тридцать минут.
        - Мне подъехать к вашему дому?
        Ксения согласилась и сказала, что будет ждать на улице.
        Шахров свернул во двор и сразу увидел ее фигурку в длинном ярком платье. Пожалуй, слишком ярком. Он вышел из машины и открыл дверцу для Ксении:
        - Прошу.
        В строгом полумраке салона художница казалась случайно залетевшей тропической бабочкой. Ее глаза смеялись.
        - Меня здесь слишком много, - пошутила она, подбирая складки широкой юбки. - Вам не кажется?
        - Пожалуй, - согласился Шахров.
        Он испытывал необъяснимое блаженство, наблюдая, как она усаживается, сверкая зелеными, оранжевыми и желтыми разводами своего платья. На ком угодно такой наряд выглядел бы вульгарно. Но Ксению ничто не могло испортить, никакая безвкусица. Она была тем существом, которое преображает вещи одним своим присутствием.
        - Я купил вашу картину, - сказал Шахров, выруливая на шоссе.
        - Какую?
        - «Синяя мозаика».
        - А-а.
        Ксения не стала обсуждать картину. Ее, кажется, не интересовало, понравилась ли ее работа, произвела ли впечатление. Ну купил да и купил.
        - Вы что-нибудь слышали о писателе Илларионе Гусарове? - спросил Шах, так и не дождавшись реакции на то, что он приобрел «Синюю мозаику».
        - Нет. Я мало читаю. Современная литература мне не по душе. Она насквозь фальшивая… как и те люди, что ее создают.
        Егор Иванович не нашелся что сказать. Он тоже давно перестал читать книги. Из писателей он признавал только Льва Толстого, Диккенса и Булгакова.
        - Наверное, творческие личности нуждаются в помощи. Художники, писатели, музыканты…
        - Мне не нужна помощь! - отрезала Ксения.
        Шахров хотел рассказать ей о новом романе Гусарова и о своем участии в издании, думая, что эта тема будет интересна художнице. Однако он ошибся.
        - Но я только…
        - Не стройте из себя доброго дедушку Санта-Клауса! - еще больше рассердилась она. - Вам не идет. Вы хищник!
        - Правда? - удивился Шахров.
        С ним уже давно никто так не разговаривал. Пожалуй, с тех пор, как он ушел из дому. Ксения Миленко была неподражаема.
        - Если вы купили «Синюю мозаику» с благотворительной целью, лучше верните ее в магазин.
        - Я сделал это из любопытства, - сказал Егор Иванович, искоса глядя на Ксению. - А потом картина начала мне нравиться. Думаю повесить ее в своем кабинете.
        Художница молчала. Шахров восхитился ее упрямым профилем, волной рыжеватых кудрей, сбегающих на плечо. Внезапно он ощутил рядом равного себе человека, а может быть, даже в чем-то и превосходящего. У Ксении не было счета в банке, машины, шикарной квартиры, дорогой мебели и многих других атрибутов «земного величия». Она обладала бо?льшим, что Шахров интуитивно угадывал, но не мог определить. Невольно он проникся уважением к ней.
        - Так о чем вы хотели поговорить со мной? - Ксения сверкнула своими раскосыми глазами. - Не о моем творчестве, надеюсь?
        Шахров на миг потерял контроль над собой. Машина вильнула, едва не выскочив на встречную полосу. Он затормозил, преодолевая приступ дурноты, и подъехал к бордюру. Не хотелось показывать перед женщиной свою слабость, пусть даже минутную.
        - Вы меня интересуете именно как художник, - сказал он, ощущая сухость во рту и головокружение. - Хотелось посмотреть другие ваши картины. Почему бы вам не организовать выставку?
        - Собираетесь предложить себя в спонсоры? - с отвращением произнесла Ксения. - Приберегите свою инициативу для девиц, которые мечтают полуголыми дефилировать на сцене. Они-то уж точно не откажутся.
        Егор Иванович пропустил ее выпад мимо ушей. Ксения стремительно росла в его глазах. Ему стало по-настоящему интересно.
        - Вы знакомы с Вячеславом Кустом? - спросил он, вспоминая о цели их встречи.
        - Да. Он берет у художников картины на продажу.
        - И ваши тоже?
        - Я решила больше не обращаться к нему, - сказала Ксения. - Он жулик.
        - Когда вы его видели последний раз?
        - Послушайте, - возмутилась художница, - вам-то зачем все это знать? Какая разница? Мы с Кустом поссорились, я ушла и… больше его не видела. Никому не посоветую давать ему свои работы на продажу!
        - Почему?
        - Вас это не касается, - отрезала Миленко, давая понять, что разговор окончен. - Отвезите меня домой.
        - Я с ним вчера разговаривал по поводу организации в Киеве художественной галереи, - соврал Егор Иванович. - Вячеслав произвел на меня впечатление серьезного человека.
        Ксения презрительно фыркнула:
        - В следующий раз, когда будете с ним встречаться, передайте от меня привет этому нахальному пройдохе. Так и скажите!
        Шахров понял, что Ксения ничего не знает о смерти Куста.
        - Как вкусно! - похвалил Филипп, накладывая в тарелку вторую порцию вареников с творогом.
        Ганна расцвела от удовольствия. Вареники сегодня действительно удались.
        Она сходила наверх, в детскую, и привела Алешу. Пусть позавтракает с родителями. Но мальчик ни за что не хотел садиться за стол, он капризничал и отказывался от еды. Юля тоже ела без аппетита, и только хозяин оценил стряпню Ганны.
        Воскресенье семья Чигоренко традиционно проводила вместе. Филипп проснулся раньше всех, долго лежал, глядя, как по потолку бродят неясные тени. Юля спала или делала вид, что спит. Наверное, она обижена. Ей хотелось любовных ласк, к которым она успела привыкнуть, а Филипп… Он не мог ей объяснить, что происходит. Впервые за время их брака он не чувствовал к Юле ни малейшего влечения. Ему просто хотелось, чтобы она оставила его в покое.
        Ночью Филиппу приснилась Ксения. Она улыбалась и показывала ему свою любимую картину, единственную, оставшуюся не проданной. Сиреневая бездна, в которой тонут очертания странных фигур, какие-то лиловые вихри, сплетающиеся потоки мягкого света. И все это - сквозь сплошную пелену осыпающихся цветочных лепестков, мелких, легких, как небесный пух.
        - Что это? - спросил Филипп.
        - Мое прошлое, - засмеялась Ксения. - Или будущее. Возможно, это отражение моей мечты. Не знаю… А вы все о себе знаете?
        Филиппу сам вопрос показался абсурдным. Конечно! Кто же может знать его лучше, чем он сам?! Впрочем, так ли это? Чем больше он проводил времени с художницей Миленко, тем больше убеждался в обратном. Его поступки шли вразрез с его жизненными принципами, собственные чувства казались незнакомыми, а мысли просто взбесились. У Филиппа появились желания, которых он никогда прежде за собой не замечал. Например, забраться на высокую гору, взмахнуть руками и… полететь. Или поваляться на цветочном лугу. Или… Нет, лучше не задумываться. Рационализм и математический ум Филиппа выражали бурный протест всем этим новым проявлениям.
        Чигоренко проснулся и не сразу сообразил, где он. Голова Юли на соседней подушке вызвала у него недоумение. Через секунду странное ощущение исчезло, но сердце колотилось так, будто он бегом поднялся на девятый этаж.

«Может ли это быть любовью? - спросил себя Филипп. - Выходит, я полюбил Ксению? А как же Юля? Ведь мне казалось, что мое чувство к ней - на всю жизнь. Я всего себя готов был положить к ее ногам… Что же, я ветреный, легкомысленный человек? Бабник, вздыхающий по каждой юбке? Как раз из той самой породы мужчин, которых я всегда презирал? Мне нужно забыть Ксению. Забыть ее навсегда!»
        В следующее мгновение он признался, что поставил перед собой невыполнимую задачу. Забыть Ксению? Когда он засыпает и просыпается с ее образом в сердце? Легче убить себя.
        Сон пропал окончательно. Филипп вздохнул и осторожно встал, стараясь не разбудить Юлю. Может быть, она тоже не спала. Но встречаться с ее настороженным, тоскливым взглядом Филиппу не хотелось.
        Он наскоро умылся и вышел во двор. Солнечное, тихое утро обещало погожий день. Над клумбой перед домом вились пчелы и бабочки. Сладко пахло цветами, на траве лежала роса.
        Ночные мысли показались Филиппу болезненным наваждением. Ксения? Это всего лишь минутное увлечение. Наверное, такое бывает в жизни каждого мужчины, а потом проходит. Он читал романы, видел подобное по телевизору. Ничего особенного. Он слишком разволновался из-за ерунды. Все уляжется, и они с Юлей опять будут счастливы.
        Филипп вернулся в дом, где Ганна уже хлопотала на кухне. Он сел в свое любимое кресло и закрыл глаза. Наконец у него есть все, о чем он мечтал: дом, машина, достаток, положение в обществе, хорошая семья. Где же покой? Где ощущение безмятежной, чистой радости?
        За завтраком Юля изо всех сил старалась показать, что ничего не случилось. В сущности, так оно и было. Неудача в постели. С кем из супругов такого не происходит? Человек не машина, в конце концов. Да и машины выходят из строя.
        Филипп лукавил. Он-то прекрасно понимал, что физиология тут ни при чем. Охлаждение между мужчиной и женщиной - категория скорее духовная, чем физическая. Юля это чувствует: она умная и тонкая, настоящая жена и преданный друг.
        Ганна уловила напряжение, витавшее в доме. Она не знала причины, но считала своим долгом разрядить обстановку. Филипп и Юля никогда не ругались; значит, это не ссора. Что-то другое, гораздо более опасное.
        - Вы кушайте, кушайте варенички! - уговаривала она. - С маслом или со сметанкой. Если хотите, я вареньица принесу.
        - Ты будешь? - спросила Юля.
        - Нет, спасибо. Не хочется сладкого.
        Ганна промолчала, и только в ее глазах горел настороженный огонек. Не нравилась ей атмосфера в доме с тех пор, как здесь побывала эта… подруга. Ганна еще тогда почуяла неладное. А что сделаешь? Неужели Филипп Алексеевич… Нет! Он не такой. Это все она, змея! Даже имя у нее змеиное - Ксения. Будто не имя, а ядовитое шипение…
        - Собирайтесь, поедем на речку, - сказал Филипп, ощущая себя плохим актером на сцене.
        Алешка перевернул чашку с горячим чаем и разревелся.
        - Чего-то он нервный сегодня, - озабоченно бормотала Ганна. - Не дай бог, заболевает. Он всегда так, сперва капризничает, а потом глядишь - температура. Вы уж его с собой не берите. Сами поезжайте.
        Она по простоте душевной надеялась, что супруги побудут вдвоем, отдохнут, поговорят… авось, все на лад пойдет. Дело-то молодое! А она тут с Алешенькой сама управится.
        - Хорошо, - согласился Филипп. - Пусть остается. Юля, ты едешь?
        Он уже решил: если Юля откажется, поедет сам. Посидит с удочкой на берегу, среди камышей, успокоится, подумает. Природа словно бальзам лечебный - и утешит, и сил даст для дней грядущих.
        - Ганна, собери нам корзину с едой, - сказала Юля, поднимаясь из-за стола.
        Голос у нее был безжизненный, потухший.

«Ведь ничего же не случилось! - хотелось крикнуть Филиппу. - Не веди себя, будто на похоронах! Мы вместе. Видишь, я с тобой? У нас все будет хорошо».
        Но он, конечно, ничего такого не сказал. Повернулся и пошел в гараж, за машиной.
        На речку ехали молча. Юля смотрела на дорогу, по сторонам которой стояли тополя в пыли. Филипп вел машину, стараясь не думать о Ксении. Что, если бы это она сидела сейчас с ним рядом?
        - Ты плохо спал? - спросила Юля. - У тебя усталый вид.
        - Работы много.
        - Ничего не хочешь мне сказать?
        Филипп неопределенно хмыкнул, покачал головой. Ему вообще не хотелось разговаривать. Так хорошо было ехать, смотреть на серую, блестящую ленту шоссе, на туманный горизонт впереди и вспоминать фиалковые глаза Ксении… Черт! Да что же это такое? Он никак не может отделаться от мыслей о ней. Пытка какая-то!
        - Ты уверен, что все в порядке?
        Страдальческие нотки в голосе Юлии вывели Филиппа из себя. Она, кажется, выясняет отношения. Но ведь никакого повода он пока ей не дал.
        - Юля, что тебя волнует? - несколько громче, чем следовало, спросил он. - Скажи конкретно. Если ты имеешь в виду…
        - Я ничего не имею в виду! - обиженно перебила Юля. - Просто я вижу, что ты… ты изменился. Стал другим. Молчишь, думаешь о чем-то. Может быть, у тебя какие-то неприятности на работе?
        - На работе все идет отлично. Но я действительно чувствую усталость. Наверное, сказывается большая нагрузка. Давай не будем больше говорить об этом. Просто отдохнем. Ладно? Посмотри, какая красота…
        Филипп свернул на проселочную дорогу, ведущую в молодой сосновый лесок, за которым открывалась поросшая ивами низина. Между ивами неторопливо текла речка. У берегов воду сплошь покрывали листья и бутоны лилий.
        - Остановимся здесь?
        Юля согласилась.
        Они съехали почти к самой воде. У речки пахло илом и водорослями. Сквозь мутноватую воду видно было, как снуют туда-сюда маленькие рыбки.
        Филипп достал удочки; Юля расстелила покрывало, улеглась и старалась наслаждаться отдыхом. Прохладный ветерок шелестел листвой, гнал по небу мелкие облачка. Юля приподнялась и посмотрела на Филиппа. Он закинул удочку и стоял по колено в воде, наблюдая за поплавком. На другом берегу, в камышах, сидел еще один рыбак.
        Юля вздохнула и снова легла. Разговор с мужем оставил неприятный осадок, окончательно испортил настроение. Она не понимала, почему придает такое значение каждому нюансу в поведении Филиппа. Может, потому, что слишком долго мечтала о таком мужчине, как он? Полюбила его всем сердцем и теперь боится потерять? Незаметно она погрузилась в воспоминания. Вот Филипп ждет ее после работы с букетом цветов… вот они идут в театр… вот они целуются в темноте сквера… вот… О нет! Все было так сказочно, так неправдоподобно чудесно, что по всем законам не могло долго продолжаться.

«Откуда у меня это предчувствие разлуки? - спрашивала себя Юля. - Откуда эта тоскливая, отчаянная безнадежность? Неужели так выглядит начало конца? А как же Алешка? Как же мои мечты о счастье?»
        - Мне надоело ловить, - сказал Филипп. Оказывается, он уже стоял рядом с ней с ведром, в котором плескались несколько мелких карасей. - Плохо клюет. Развести костер?
        Юля кивнула и нехотя поднялась, прошлась по берегу. Ей ничего не хотелось, ничто ее не радовало. Вернувшись к машине, она увидела дым. Филипп развел огонь и теперь рубил толстые ветки, чтобы подбрасывать их в костер. Чищеная рыба, готовая для ухи, уже лежала в котелке.
        Филипп достал бутылку пива, подошел к жене.
        - Будешь?
        Она отказалась. Оба чувствовали барьер, который вдруг возник между ними. Еще пару недель назад они были самыми близкими друг другу людьми. А сегодня… Как такое случается? Какие невидимые пружины приводят в движение страшный, неумолимый механизм отчуждения?

«Сумеем ли мы преодолеть это?» - подумал Филипп.
        Глава 12
        Иллариону Гусарову опять звонили из издательства, спрашивали, не придумал ли он наконец название для своего романа. Торопить писателя и давить на него не решались, зная, кто является его покровителем. Не дай бог, господин Шахров что-нибудь не так поймет! Поэтому директор издательства разговаривал с Гусаровым исключительно вежливо.
        - Книга готова к печати, - сообщил он. - Художник заканчивает работу над оформлением обложки… Разве вы не хотите поскорее увидеть свой роман изданным?
        - Я все понимаю, - оправдывался писатель. - Но пока ничем помочь не могу.
        Издатель в сердцах бросил трубку, а Илларион погрузился в мучительные раздумья по поводу названия. Нужная идея никак не приходила ему в голову. По ночам он выходил на балкон и подолгу всматривался в черное, полное звезд небо. Может быть, оттуда на него снова снизойдет благодать? Наконец Гусарова осенило: он будет открывать наугад страницы романа и найдет там подходящую фразу! Илларион тут же бросился к рукописи…
        - Оси, иди сюда!
        Фарий подал ей руку и повел сквозь розовый туман к обрыву, за которым открывался бесконечный простор великой пустоты. Они стояли на самом краю. Осиан-айо чувствовала притяжение голубой бесконечности, то, как она наплывает и раскачивается перед глазами, маня окунуться. Фарий обнял Осиан-айо, крепко прижал к себе.
        - Здесь все создано для счастья, - прошептал он. - Не бойся. Взлетай!
        - Как?
        Фарий ободряюще сжал ее руку. Они оттолкнулись от края обрыва и… полетели. Тело Оси стало легким, почти невесомым. Теперь их окружал один только бескрайний небесный простор.
        Оси казалось, что они с Фарием - две большие птицы, которые, наслаждаясь полетом, сплетаются крылья при каждом взмахе. Где-то уже было такое, только она не помнила где…
        - Здесь, на Лаорисе, сбываются все мечты. Подумай о чем-нибудь, - предложил Фарий.
        Осиан-айо сосредоточилась. На горизонте темнеющее небо превратилось в горную гряду, по ее крутым склонам катили пенистые, шумные реки. Под ногами появился мягкий цветочный ковер. Ветер, прокатываясь волнистой рябью, шевелил нежные лиловые головки цветов и исчезал вдали. Осиан-айо вдыхала тонкий сиреневый аромат, слышала тихий шелест лепестков.
        - Из чего созданы эти цветы? - спросила она.
        - Из нашей любви, - ответил Фарий.
        Лаорис оказался таким приятным местом, что Оси совсем забыла о пугающем гигантском пространстве Вселенной, наполненном неизвестностью. Она впитывала новые впечатления, наслаждаясь познанием мира, который стал родным для ее возлюбленного.

«Оси, оказывается, склонна к созерцанию», - думал Фарий, наблюдая, как серьезно она относится ко всему происходящему. Он узнавал и не узнавал ее. Поймет ли она его стремление соединить в движении и красоте материальное и духовное начала?
        - Нам пора, - вздохнула Осиан-айо. - Этот сон не может длиться вечно.
        Проснувшись, Оси сразу поняла, что Лаорис пригрезился ей. Фарий приподнялся и смотрел на нее, ожидая вопросов.
        - Фарий, почему мы уснули?
        - Я хотел, чтобы мы помечтали вдвоем.
        - Я хочу видеть реальный мир, - заявила Осиан-айо. - Твой мир. Я попытаюсь понять его и тебя.
        За порогом белого строения все так же спокойно колыхалась прозрачная золотая дымка. Воздух вокруг Фария и Осиан-айо становился более густым и плотным. По небу низко плыли большие облака. Они казались тяжелыми. Облака подплывали к островкам растительности и зависали над ними, рассыпая вокруг крупные золотые капли - питающую влагу, свежесть и блаженство для всего живого.
        Фарий вздохнул и подозвал сани, пригласив Осиан-айо:
        - Садись, дорогая. Я хочу поговорить с тобой. Ты не против, если мы немного прокатимся? Мне нужно рассказать тебе, для чего мы собрались здесь, на Цоуфисе.
        Осиан-айо показалось, что перед ней разверзается бездна. Она увидела Фария совсем по-другому, ощущая, что не знает его всего до конца, до самых сокровенных уголков. Ледяная тоска вновь родилась в ней, заполняя ее существо. Однажды она уже имела случай убедиться, что Фарий может быть непредсказуемым и принимать неожиданные решения. Для него, оказывается, есть нечто более важное, чем их чувства.
        Фарий заметил, как медленно угасает розовый свет, который только что сиял вокруг Осиан-айо. Он решил не тянуть.
        - Оси, прошу, выслушай меня внимательно. Я постараюсь объяснить тебе. - Он помолчал. - Вселенная не ограничивается Кольцом Аллоиса. Есть множество заброшенных, безжизненных планет, давно покинутых или вовсе необитаемых. На других обосновались воинственные сообщества, дикость и жестокость которых превосходят самую мрачную фантазию. Разрастаясь, они могут погубить все лучшее, не исключая нас. Есть такие уголки Эльсинии, которые населяет зло. Оно опасно. Мы оказались перед необходимостью противостоять разрушительным действиям. Среди двенадцати планет Кольца Аллоиса есть Анта - военная база. Там мы готовимся к полетам, оттуда отправляемся в глухие уголки Вселенной, там разрабатываем и осваиваем оружие.
        - Оружие? - удивилась Осиан-айо. - Зачем оно вам?
        - Это всего лишь средство защиты, позволяющее давать отпор тем, кто стремится завоевывать и подчинять других своей воле. Мы должны остановить их агрессию.
        Осиан-айо молчала. Она чувствовала, что не готова играть в такую игру. Фарий знал это. Но не хотел расставаться с ней. В его мире, где теперь появились насилие и боль, он больше не хотел пребывать один, без Оси. Благословенная Эльсиния приворожила его своими тайнами. Значит, Оси останется и будет помогать ему. Их чувства выше клятв и обещаний, выше обстоятельств.
        Фарий обнял Осиан-айо и прижался щекой к ее лицу. Он хотел сказать ей, что его любовь стала иной - огромной и важной, - и не смог. К счастью, они понимали друг друга без слов. Вокруг мягко струился сиреневый аромат…
        Идея пришла так легко, что Илларион удивился. Почему он столько времени провел в мучительных раздумьях? Разве он с самого начала не знал, что книга будет называться «Сиреневый аромат ночи»?
        Гусаров набрал номер телефона издательства…
        Константин Рыбаченко, по кличке Рыба, попал в ужасное положение из-за смерти Андрона. Начиная совместный бизнес, оба отдавали себе отчет, что дело рискованное, и пытались предусмотреть все обстоятельства, которые могут осложнить задачу. Казалось, учли мыслимое и немыслимое, свели неудачу к минимуму, а жизнь все-таки преподнесла сюрприз. Разве могли они тогда включить в расчеты смерть одного из партнеров? Якимович на здоровье не жаловался.
        Рыба налил себе еще водки и выпил одним глотком. Он был уже так пьян, что дополнительное количество алкоголя ничего не прибавляло к его состоянию. Мысли стали тяжелыми и неповоротливыми, тело отказывалось слушаться. Но и только. Проблема, стоявшая перед Рыбой, никуда не девалась. А как ее уладить, он не знал.
        Дело в том, что они с Андроном взяли у одного человека большую сумму денег, надеясь закупить дополнительную партию спиртного, продать через сеть Шаха и всю прибыль взять себе. Проценты, получаемые от Егора Ивановича, казались приятелям мизерными, и они решили таким образом увеличить свое вознаграждение.
        Андрон долго колебался, и Рыбе пришлось его уламывать. Каких только доводов он не приводил! Однако Якимович стоял на своем:
        - Шах мне вместо отца родного. И я его предавать не смею!
        - Мы же не в карман к нему лезем, - убеждал товарища Рыба. - Своим собственным горбом бабки срубим. На свой страх и риск.
        Возможно, Рыбе так и не удалось бы склонить Андрона к этой теневой операции, если бы не Ксения Миленко. Равнодушный к бабам Якимович будто с ума сошел: ездил за ней как привязанный, по дорогим кабакам водил, подарки покупал. А она, мерзавка, еще нос воротила. Андрон не знал, чем ее привлечь. Он все перепробовал, и без особого успеха. И тогда посетила его бредовая идея - купить шикарную белую яхту, заманить на нее Ксению и прокатиться по Днепру, как удалой Стенька Разин по Волге. Как известно, персидская княжна тоже не сильно жаловала донского атамана Степана Тимофеевича, за что и поплатилась. Андрон собирался натешиться с этой Ксенией вволю, а потом утопить строптивую и неблагодарную девку в Днепре.
        Честно говоря, Рыба не понимал, к чему такие сложности. Разве нельзя почти то же самое сделать на хате, без лишних наворотов? Когда все закончится, отвезти труп в багажнике джипа в лес да и закопать спокойненько. Путь надежный, проверенный. Так нет, Андрону экзотику подавай! Яхта, Днепр, чайки, «набежавшая волна»… Тьфу! Зачем эти понты? Глядя на Якимовича, Рыба лишний раз убедился, как бабы запросто настоящих мужиков губят.
        Сначала он посмеивался над «атаманскими» замашками Якимовича, а потом смекнул, что вся эта волынка ему только на руку. Яхта стоит больших денег, а где Андрону их взять? И стал он потихоньку нашептывать приятелю про дополнительную партию
«горючки». Зерна упали на благодатную почву, и Якимович согласился.
        - Только один раз, Рыба! Понял? - яростно повторял он. - Только один раз, и все! Гуляй, казак! А после ни на какой обман ты меня больше не уломаешь.
        - Нет базара, - боясь поверить в удачу, соглашался Рыба. - Как скажешь, командир. Нам одного раза с головой хватит!

«Там посмотрим, - усмехнулся Рыба про себя. - Теперь я твое слабое место знаю. Бабы! Но не всякие, а особенные: капризные и крученые. Ничего. И таких найти можно».
        Они достали необходимую сумму денег, и Андрон, дождавшись благоприятного момента, позвонил Рыбе.
        - Бери большую партию, - сказал он. - Как раз пришли несколько вагонов с водкой, под них мы и пропустим левый товар.
        Рыба все сделал, как было велено, и успокоился. Теперь дело Андрона - продать спиртное и получить деньги. Тогда они вернут долг, а прибыль поделят между собой.
        Константин занялся обычной работой - мотался по городам, сопровождал машины с грузом - и ни о чем не беспокоился. Он несколько лет знал Андрона и доверял ему, как самому себе. Приехав в Киев, Рыба позвонил приятелю. Ему не удалось связаться с Якимовичем ни по домашнему, ни по мобильному телефону.
        - Что за черт? - заволновался Костя. - Куда он делся?
        Рыба отправился к Якимовичу домой, но переговорное устройство на дверях подъезда безмолвствовало. Судя по всему, Андрона дома не было. Где же его искать?
        - Вы кого-то ждете, молодой человек? - поинтересовалась сгорбленная старушка, выгуливающая своего толстого кота.
        - Да мне Андрей нужен, из сорок седьмой квартиры. Вы случайно не знаете, где он? Может, в отпуск уехал? У меня в Киеве, кроме него, знакомых нет. Думал остановиться… а теперь не знаю, что и делать.
        Дом был новый, и жильцы еще не успели как следует перезнакомиться. Старушка задумалась.
        - Это какой такой Андрей?
        - Молодой, здоровый парень, черноволосый. Машина еще у него дорогая, иностранная, синего цвета. Не помните?
        - Синяя машина? - переспросила старушка. - Это Якимович, что ли?
        - Якимович! - обрадовался Рыба. - Андрей Якимович, кореш мой! Где он может быть? Звоню, звоню…
        - Ты ему больше не звони, - серьезно сказала старушка. - Умер он.
        У Рыбы вмиг похолодело внутри, а потом бросило в жар. Умер? Не может быть! А как же…
        - Бабушка, - пробормотал он пересохшими губами, - вы ничего не путаете?
        - Ничего я не путаю. Андрей Якимович, из сорок седьмой квартиры. Умер. От сердечного приступа. Я, юноша, хоть и старая, но еще в своем уме.
        Рыба почувствовал, что ему не хватает воздуха. Андрон умер?! Что же теперь делать? Где товар? Успел Якимович его продать или нет? А если водка продана, то где деньги? Куда идти? Кого спрашивать?
        Не чуя под собой ног, Константин Рыбаченко побрел прочь. Страшное известие тревожным набатом гудело у него в голове. Через несколько дней наступал срок погашения долга. Люди, которые давали кредит, шутить не будут. Рыба начал в полной мере осознавать, во что он вляпался. Его мысли метались в лихорадочном поиске выхода из создавшейся ситуации, но без успеха. С какой стороны ни подходи, деньги были у Андрона. А мертвецы долгов не платят.
        Рыба понял, что если он вовремя не вернет кредит, то составит Андрону компанию. С той разницей, что его смерть будет не такой легкой.

«Может, есть еще шанс?» - думал он. Вдруг Якимович перед смертью передал кому-нибудь деньги? И Рыбе посчастливится их найти?
        Все это больше походило на сказку. А в сказки Костя с детства не верил. Он был суровым реалистом, и потому отправился выяснять, как и при каких обстоятельствах умер Якимович - авось какой-нибудь фактик да и выплывет. Если Андрон успел реализовать товар, то у него должна была находиться на руках огромная сумма денег. Что, если его убили именно из-за них? Сердце! Выдумают тоже! Якимович был здоровым, сильным мужиком. Уж кому, как не Косте, знать это? Они вместе занимались боксом, дзюдо, зимой моржевали, а если садились выпивать, то Рыбе за Андроном было не угнаться.
        Костя обошел десяток знакомых ребят, и никто ничего конкретного ему не рассказал. Все были удивлены внезапной смертью шефа, но не сомневались, что Якимович умер от сердечного приступа. Вернее, от остановки сердца. Рыба в медицине ни черта не смыслил, но сомнения продолжали терзать его.
        - Просто так, без причины, ни у кого сердце не останавливается, - твердил он.
        И продолжал расспросы.
        - Это Андрон из-за бабы жизни лишился! - сказал парень, который работал в одном киоске с Эдом. - Вы лучше с ней поговорите.
        - Из-за бабы?! - Рыба не поверил своим ушам. Ему и в голову не пришло, что речь идет о Ксении. - Что еще за баба?
        - Он на нее давно запал. Прямо свихнулся мужик! У меня напарник есть, Эд. Так она - его сестра.
        - Как зовут?
        - Ксения. Паскудное имя… Как Андрон все ее фокусы терпел? Я бы ее давно придушил!
        И парень поведал Рыбе всю историю неразделенной любви Андрона к художнице Миленко. Тот слушал не перебивая.
        - Ты думаешь, Якимовича эта баба до сердечного приступа довела? - уточнил Костя, начиная закипать от праведного гнева.
        Не думал он, что все так обернется.
        - Она! Кто же еще? Издевалась над ним, как только могла. А сердце-то не камень…
        Рыба почувствовал, как его охватывает неукротимая, слепая ярость. Так вот кто причина всех его бед! Вот из-за кого теперь его жизнь висит на волоске!
        Ему надо было найти виноватого, чтобы выплеснуть на него весь свой страх и все свое отчаяние. Ксения Миленко оказалась подходящей мишенью. Она ему за все ответит! За смерть Андрона, за пропавшие деньги, за то, что он, Рыба, вынужден будет выворачиваться из весьма затруднительной, практически безнадежной ситуации. И кто знает, чем это все для него закончится?
        Так или иначе Рыба познакомился с Эдом и через него вышел на Ксению. Он узнал, где она живет, чем занимается и куда чаще всего ходит. Никакого конкретного плана у Рыбы не было. Им руководило желание выместить на ком-нибудь свою обиду, поквитаться за то ужасное положение, в которое он попал. Еще не зная Ксении, он уже возненавидел ее лютой ненавистью.
        Следуя за Ксенией по пятам, Рыба подъехал к старому парку. Она пошла по липовой аллее, и Рыбаченко, выждав несколько минут, вышел из машины и пустился следом. В конце аллеи, под сенью деревьев приютилось кафе «Каштан». У него Ксению поджидал высокий, представительный мужчина.
        - Ах ты, стерва! - прошипел Рыба, задыхаясь от возмущения. - Андрона угробила, а сама уже с другим!
        Ксения и ее ухажер вошли в кафе. Рыба, вне себя от бешенства, ворвался следом. Свежая могила Андрона взывала к мщению. Спотыкаясь в полумраке о стулья и расшвыривая их направо и налево, Рыба кинулся к бесстыжей бабе. Ну, сейчас он ей покажет! Его пудовый кулак, нацеленный в лицо Ксении, словно наткнулся на невидимую преграду. Секунду спустя Рыба оказался на полу, между стеной и столом. В голове стоял звон, а тело онемело и обмякло.
        - Филипп, вы его убили! - услышал он испуганный возглас художницы. - Он не дышит!
        - Ничего, очухается, - усмехнулся мужчина. - Вы его знаете?
        - Первый раз вижу.
        - Странно. Почему он набросился на вас?
        Их лица, словно в тумане, качались над Рыбой. Мужчина ждал ответа, женщина думала.
        - Понятия не имею, - наконец сказала она. - Пьяный, наверное…
        Глава 13
        Илларион Гусаров задыхался от восторга, рассматривая книгу. Издательство прислало ему целую пачку новеньких, пахнущих типографской краской экземпляров «Сиреневого аромата ночи». Так распорядился Шахров.
        На глянцевой, превосходно оформленной обложке был изображен восход над яркой оранжевой планетой, покрытой лиловым ковром цветов.
        - Восхитительно! - бормотал драматург. - Бумага как атлас, а обложка… просто глаз не оторвешь.
        Вверху, над названием романа, крупными буквами было написано: «Илларион Гусаров». Всего лишь на мгновение писателю показалось, что все неправда - и сам роман, и эти красивые новенькие книги, и его имя на обложке. Он вздохнул и закрыл глаза. Открыв их снова, Гусаров увидел то же самое - пачку книг на полу в гостиной. Один экземпляр он держал в руках. Значит, он не спит и все происходит на самом деле.
        Печатные листы слегка склеились по краям, и, когда писатель листал роман, они приятно шуршали, раскрываясь…
        Их ждала Анта.
        - Оси, ты помнишь «Слатар»? - спросил Фарий. - Он доставил тебя на Цоуфис. А теперь он отвезет нас на Анту.
        Формируя воздушную среду «Слатара», Фарий включил в нее аромат сиреневых цветов. Он часто вспоминал Лаорис, их с Осиан-айо прогулки и мечты о счастье. Фарий проявлял нежность к Оси в каждой мелочи, привнося в старинную поэму о любви что-то новое, свое.
        - Я не хочу, чтобы ты считала весь этот космос чужим. Это наш с тобой дом, - говорил ей Фарий. - Я знаю, что без тебя он мне не нужен.

«Слатар» опустился на твердую поверхность Анты. Целый день ушел на знакомство с новой планетой, по-своему прекрасной. Благоухающая, наполненная энергией воздушная среда Анты, чуть более прохладная и влажная, чем на Цоуфисе, бодрила.
        Осиан-айо сразу поняла, что полюбит эту планету. Соллей и здесь создал целую сокровищницу собственных фантазий. Везде царили простор и торжественность: пустынные морские берега и голубой песок, море, беспрестанно менявшее цвета, стройные деревья. Влажный ветер приносил с собой чудесные запахи. Анта, как женщина, привлекала и не отпускала. Ее невозможно было не полюбить.
        Каждый новый день приносил множество новых впечатлений. В один из таких дней Фарий познакомил Осиан-айо с новой гостьей Кольца Аллоиса - тоненькой, изящной Ансон. Вместе они осваивали правила проведения боевых операций и владения оружием. Пока все это походило на увлекательную игру. Никто, кроме Фария, не осознавал реальности угрозы со стороны враждебных цивилизаций.
        Господин Гусаров закрыл книгу. Надо будет решить, кому подарить «Сиреневый аромат ночи» с личным автографом. Конечно же, Егору Ивановичу Шахрову. А еще кому?..
        Ксения, задумавшись, сидела у мольберта. Работа не шла. Сначала вроде появилась идея, но, когда художница взялась за кисть, видение будущей картины стало расплываться, пока совсем не исчезло. Желание писать пропало. Вместо него возник образ Филиппа.
        Вчера он позвонил ей и пригласил прогуляться по старому парку.
        - Я люблю этот заброшенный уголок города, - признался Филипп. - Заросли бузины и глухой крапивы напоминают мне детство. А вам?
        - Мне нечего сказать, - улыбнулась Ксения. - Детство далеко позади, и оно почти не оставило следа. Я вас разочаровала?
        - Нет. - Он помолчал. - Так вы придете?
        - Приду, - неожиданно согласилась она.
        И тут же вспомнила Юлю, ее большие серые глаза, упрямый лоб и маленькие яркие губы, похожие на бутон. Ксении стало не по себе. Ее тянуло к Филиппу с первого же мгновения, как только она его увидела. Сначала безотчетно, а потом все более осознанно и сильно. Но… между ними стояла семья Филиппа - Юля и маленький сын.
        - Так не должно быть! - твердила себе Ксения.
        И тут же задумывалась. А как должно быть? Как правильно? Есть ли вообще какие-то незыблемые законы? И если есть, то кто их придумал?
        Вопросов было много. Только кто на них ответит? Ксения честно пыталась, но это ничего существенно не прибавило к ее пониманию ситуации. Она считала, что поступать следует естественно. Вот цветок. Он просто растет, тянется к солнцу, не имея никакого понятия, правильно это или нет. Его не мучают раздумья: «А не отнимаю ли я чей-то солнечный свет?» или: «Вдруг из-за меня кому-то не хватит солнца?» Так и люди. Они тянутся друг к другу, подчиняясь глубинному влечению, которое неизмеримо сильнее всего придуманного.
        До сих пор Ксения жила сообразно естественному ходу вещей. Ломать себя казалось ей уродливой, фальшивой игрой, недостойной человека. Лучше открытое равнодушие, чем показное участие. Лучше искренняя ненависть, чем наигранная любовь. Так она всегда думала. Так она жила. Многие не понимали ее и отходили в сторону. Наверное, это правильно. У каждого растения - свой микроклимат. Лилии не цветут в пустыне, а кактусы не приживаются в прудах. Всему свое время и свое место.
        Только встреча с Филиппом поколебала эту ее уверенность. Ксения почувствовала себя несвободной. Она не могла говорить и даже думать о том, чего ей хотелось. Да! Мысли, и те казались ей «греховными». Как будто, думая о Филиппе, она поступает нечестно, словно залезая Юле в карман.

«Пойду и скажу ему, что мы не должны больше встречаться!» - решила Ксения.
        Но вышло по-другому. Филипп ждал ее в тенистом уголке парка, недалеко от кафе
«Каштан». Увидев издалека его высокую, стройную фигуру, Ксения ощутила странное волнение. Ее сердце так сильно забилось, что она испугалась. Филипп и сам был взволнован, поэтому не обратил внимания на растерянный вид Ксении.
        - Я собираюсь угостить вас мороженым, - заявил он. - Мы закажем много и будем есть, пока не замерзнем.
        Ксения с трудом улыбнулась. Она физически чувствовала на себе взгляд Филиппа, и это не был взгляд приятеля или знакомого. Это был взгляд, полный откровенного, сильного желания, от которого у нее мурашки побежали по всему телу.
        Филипп что-то говорил, а сам смотрел на рыжую прядь волос, касавшуюся щеки Ксении. Пожалуй, он впервые едва мог совладать с собой. Они вошли в тепло и полумрак кафе. Пахло кокосовой стружкой, шоколадом и свежей выпечкой. На стойке стояли блюда с пирожками, кусками торта и фруктами. Скучающая официантка встрепенулась, увидев посетителей.
        - Что будете заказывать?
        - Одну минуточку, мы еще не решили.
        Ксения молчала. Вся обстановка кафе - ажурная белая мебель, красные стойки, большие окна, затененные деревьями, - казалась ей нереальной.
        Филипп выбрал столик в углу, рядом с большой китайской розой в керамическом горшке.
        - Садитесь…
        Он слегка прикоснулся к ее локтю, и между ними будто искра пробежала. Ксении сразу стало жарко. Она даже не заметила, как к ней бросился незнакомый мужчина с перекошенным от ярости лицом… Филипп среагировал мгновенно, и неизвестный, наткнувшись на его умело и жестко подставленное предплечье, тяжело рухнул между столиком и стеной. Посыпались осколки вазы, взвизгнула официантка.
        Ксения пришла в себя. Она смотрела на Филиппа во все глаза. Потом перевела взгляд на лежащего.
        - Вы его убили!
        Парень был одет в брюки и рубашку из хлопка, в кармане лежал туго набитый кошелек. Сколько Ксения ни пыталась, она так и не смогла узнать нападавшего. Кто он и почему хотел ударить ее? Может быть, перепутал с кем-нибудь?
        - Ничего, очухается…
        Чигоренко наклонился над парнем, который едва дышал.
        - Что с ним? - робко спросила официантка.
        - От него водкой разит, - брезгливо скривился Филипп. - Видать, мозги основательно съехали. Вы его знаете?
        Девушка отрицательно покачала головой. Ксения тоже не смогла ответить на вопрос, почему неизвестный мужчина набросился на нее.
        Официантка собиралась вызвать милицию, но Филипп отговорил ее.
        - Не стоит поднимать шум по пустякам. Парень выпил лишнего. С кем не бывает?
        Он легко поднял незадачливого драчуна, вынес из кафе и положил на траву:
        - На ветерке протрезвеешь!
        Ксения сидела за столиком, уставленным разными видами мороженого. Она меланхолично улыбнулась Филиппу, когда тот уселся рядом и внимательно посмотрел на нее.
        - Надеюсь, аппетит не пропал?
        Ради приличия Ксения принялась ковырять ложечкой шоколадные шарики. Но мысли ее витали далеко…
        Зазвонил телефон. Ксения вздрогнула. Она так увлеклась воспоминаниями, что совершенно забыла, где находится. Перед ней стоял мольберт с начатой картиной. Ну конечно, она дома! Господи… так и с ума сойти недолго. Это все ее встречи с Филиппом! Они становятся все более напряженными и интимными. Такого допускать нельзя.

«Если это он звонит, - решила Ксения, - скажу ему прямо сейчас, что нам не нужно поддерживать никаких отношений. Это ни к чему. У него жена, ребенок… красивый, ухоженный дом. А я? Что я могу предложить ему? Сложную, запутанную „любовь“, которую придется тщательно скрывать от всех? Редкие, мучительные встречи? Запретный секс? Что вообще ему от меня надо?»
        Телефон продолжал звонить.
        - Алло.
        - Ксения Викторовна?
        Слава богу, это не Филипп! Ксения с облегчением откинулась на спинку стула. Какое напряжение - всего лишь думать о нем! Что же будет дальше?
        - Вы меня слышите? Это Шахров.
        - Да-да… - спохватилась Ксения. - Я слушаю.
        - Какие у вас планы на сегодняшний вечер?
        У Ксении не было никаких планов. Но почему это интересует господина Шахрова?
        - А какое вам, собственно, дело? - не слишком вежливо спросила она.
        Он предпочел не заметить ее раздражения.
        - Хочу пригласить вас в театр, на премьеру. Вы любите авангардные пьесы?
        - Н-не знаю… Впрочем, почему бы и нет?
        Ксения подумала, что ей надо принять приглашение Егора Ивановича. Мысли о Филиппе становятся невыносимыми, а в театре она невольно отвлечется. Чем сидеть дома и сходить с ума, она приятно проведет время. Возможно, пьеса даже окажется интересной.
        - Так я могу рассчитывать на вашу компанию?
        - Егор Иванович, вы женаты? - решительно спросила Ксения.
        На том конце трубки повисло молчание.
        - Ваша прямота меня умиляет! - наконец ответил Шахров. - Вы удивительная женщина, Ксения Викторовна.
        - Вы женаты?
        Если Ксения хотела получить ответ на свой вопрос, ее ничто не могло сбить с толку.
        - Нет. И никогда не был.
        - Это странно, - заметила Ксения.
        - Вы находите?
        - Нахожу. Но не в этом дело. Ваше семейное положение мне нравится.
        - Представьте, мне тоже, - рассмеялся Шахров. - Так мы идем в театр?
        - Разумеется, идем. Как называется пьеса?
        - «Кувырок вперед».
        Ксения не выдержала и тоже прыснула со смеху.
        - Отлично. Это как раз то, что мне надо!
        - Я рад, что сумел развеселить вас, - сказал Шахров. - Начало в семь. Когда заехать за вами?
        - Минут за тридцать. Но я не гарантирую, что вам не придется ждать. Вы не очень раздражаетесь, когда женщина опаздывает?
        - У меня нет такого опыта, - вздохнул Шахров. - Как раз и представится случай узнать кое-что о своем характере.
        Глава 14
        Егор Иванович сидел в машине, от нечего делать перелистывая книгу Иллариона Гусарова. Шахров фантастику не читал. Но «Сиреневый аромат ночи» был издан на его деньги, поэтому он должен был хоть приблизительно ориентироваться в содержании романа. Вдруг вездесущие журналисты зададут какой-нибудь каверзный вопрос? Негоже выглядеть человеком, который не знает, кому оказывает покровительство и что продвигает.
        Шахров вздохнул и посмотрел на часы. Ксения опаздывала. Он прислушался к себе: не зреет ли глубоко внутри негодование? Он - Шах! - занятой и деловой человек, вынужден терять драгоценное время, ожидая какую-то художницу! Негодования не было. Оказывается, ждать женщину иногда бывает даже приятно.
        Егор Иванович открыл роман на первой попавшейся странице и углубился в чтение…
        В центре Кортиоса, на возвышении, стояла башня Аттока, окруженная плоской ровной площадкой. Ее огибала темно-коричневая петля реки. Высокий шпиль сего мрачного сооружения тонул в черных клубящихся тучах. Душный воздух планеты Хонкон просачивался сквозь стены, наполняя просторные залы, в которых царили строгость и порядок.
        Атток сидел, закрыв глаза. Он смотрел в свое будущее. Перед ним простирались просторы покоренного космоса; ему принадлежали несметные богатства завоеванных цивилизаций; толпы подданных пребывали в экстазе восхищения духом великого Аттока. Пройдет совсем немного времени, и вся Эльсиния упадет к его ногам!
        Лейтар - приближенный правителя - застыл в ожидании. У него были важные новости, но он не смел тревожить полет мыслей Величайшего. В присутствии Аттока Лейтар вообще не имел права думать. Он ждал, сосредоточившись на своей неподвижности.
        - Я слушаю тебя, говори! - Низкий голос Аттока оглушительно загремел под высокими сводами зала.
        Несмотря на внезапность, Лейтар не дрогнул. Это было бы непростительной оплошностью, которая могла навлечь на него позорную смерть. Смерть - желанная возлюбленная Хонкона. Жадная планета поглощала энергию погибших существ, накапливая ее в своих недрах.
        Кортиосцы много воевали, теряли солдат. Их военная машина постоянно нуждалась в пополнении свежими силами. Всего несколько минут назад, разрывая плотную атмосферу, на Хонкон вернулись космические корабли, посланные Лейтаром в укромный уголок Вселенной. Эмиссары Кортиоса должны были привезти на Хонкон множество тел для будущих воинов. Увы! На этот раз что-то сорвалось. Хортис, предводитель экспедиции, доложил, что новых солдат захватить не удалось.
        И вот Лейтар предстал перед Аттоком, чтобы сообщить не совсем приятные новости:
        - Великий Атток! Оба наших корабля вернулись на Хонкон без добычи.
        Под внешним спокойствием мысли Лейтара метались, как взбесившиеся звери. Воин заранее приготовился к худшему. Сегодня он первый после властителя, а завтра может стать последним среди кортиосцев. Или мертвым. Ему не раз приходилось видеть подобные взлеты и падения.
        Атток открыл глаза и посмотрел на своего ближайшего соратника. Мрачный блеск в глазах Аттока привел Лейтара в смятение. Он дрогнул, хотя не мог признаться в этом даже самому себе.
        - Кто помешал воинам выполнить задачу?
        - Хозяин Цоуфиса. Он мстит нам. - Ответ вырвался у Лейтара раньше, чем он успел обдумать его как следует.
        Это была ложь, но тут же Лейтар осознал, что невольно высказал вслух самые потаенные свои опасения. Глаза Аттока зажглись гневом. Подчиняясь нетерпеливому жесту Величайшего, Лейтар покинул его покои.
        Он шел по площади, где тренировались неопытные воины, которые еще не успели заслужить почетное звание кортиосца. Внушительная фигура Лейтара, этого могучего бойца, выделялась среди всех своей статью и горделивой осанкой. Погрузившись в раздумья, Лейтар не замечал направленных на него восторженных взглядов. Солгав Аттоку, он чувствовал себя в западне. Рано или поздно правда может открыться, и тогда… Хортис! Вот кому необходимо внушить мысль о том, что в неудаче очередного захвата повинен Фарий, хозяин планеты Цоуфис.
        В это время Хортис и двое его подчиненных занимались починкой вышедшей из строя системы навигации. На удивление, все приборы работали нормально.
        - Значит что-то… или кто-то повлиял на них, - произнес про себя Хортис и покачал головой.
        Внутри подземных помещений было очень светло и тихо, сюда спускались лишь немногие избранные. Хортис услышал шаги Лейтара. Воин напрягся. Он привык в любых обстоятельствах быть предельно собранным и приготовился к гневу вышестоящего.
        - Повелитель спрашивал, почему вы не захватили новых пленников, - сказал Лейтар. - Я доложил, что виновен хозяин Цоуфиса.
        - Фарий? - удивился Хортис.
        Повисла пауза. Лейтар не отрываясь смотрел на подчиненного.
        - Может быть, мне следовало сказать, что это ты провалил все дело?
        Хортис растерянно молчал. Навлекать на себя гнев Аттока было не в его интересах.
        - Это Фарий предупредил о нашей операции, - уверенно продолжал Лейтар. - Он мстит нам за свой позор и смерть его приближенных во время его визита на Хонкон. Мы должны подчинить другие планеты, и тогда они сами будут поставлять нам нужное количество тел. А Фарий заслуживает смерти. Так считает Величайший.

«Атток знает все!» - с восхищением подумал Хортис.
        Он не мог предположить, что Лейтар неискренен. Ложь была недопустима среди кортиосцев и жестоко каралась.
        Жестом, полным достоинства, Хортис прижал ладонь ко лбу и вышел. Он спешил исполнить приказ.
        - А вот и я!
        Господин Шахров так увлекся, что не заметил Ксению, которая стояла возле его машины и улыбалась. Он поспешно вышел, открыл дверцу и помог ей сесть на переднее сиденье.
        - Мы опаздываем, - заявила Ксения, весело блестя глазами.
        Она надела длинное темно-зеленое платье с большим разрезом на боку, открывающим ногу почти до бедра. Сочетание зеленого бархата и ее рыжих волос, струящихся по спине, было восхитительным.
        - Что вы читаете?
        Она оглянулась и с интересом посмотрела на книгу, которую Шахров небрежно бросил на заднее сиденье.
        - «Сиреневый аромат ночи»… Новый роман господина Гусарова. Знаете такого?
        Ксения пожала плечами.
        - Кажется, нет. Это ваш протеже?
        - Вроде того, - усмехнулся Шахров. - Хотите, я вам подарю экземпляр?
        Она еще раз оглянулась, рассматривая обложку.
        - Красивое оформление. Пожалуй, подарите. Я не могу вам обещать, что прочту, но… по крайней мере попытаюсь. Последний раз я держала в руках книгу года три назад.
        Через десять минут они уже входили в блеск и суету театра. Спектакль еще не начался. Шахров помог Ксении усесться, подал ей бинокль и программку.
        - У нас хорошие места. А что за пьеса?
        - «Кувырок вперед».
        Ксения засмеялась.
        - Как же я могла забыть? - Она принялась изучать программку. - О! Драматург Илларион Гусаров! Это…
        - Тот самый! - подтвердил Шахров. - Надо же узнать гения со всех сторон!
        Ксения не успела ничего ответить, потому что погас свет и зазвучала музыка Альфреда Шнитке. Эрнест Козленко признавал только этого композитора и во всех своих постановках использовал его произведения.
        Спектакль шел своим чередом, и уже через полчаса Ксения изнывала от скуки. Авангардизм никогда не привлекал ее. Дабы чем-нибудь заняться, она начала незаметно разглядывать своего спутника. Егор Иванович был одет в очень дорогой, безукоризненно сидящий на нем темно-серый костюм, рубашку светлее тоном. Галстук украшала золотая булавка в виде грифона с бриллиантовым глазом.
        Шахров почувствовал взгляд Ксении, но не подал виду. Пусть смотрит. Тем более что пьеса оказалась никудышная. Актеры с жуткими прическами, нелепо разодетые, громко кричали и дергались, как марионетки на ниточках. Весь смысл происходящего на сцене заключался в том, что «нужно опрокинуть устои» и «шокировать обывателя».
        - Вам нравится? - шепотом спросила Ксения, наклонившись к Шахрову.
        - Истинный талант всегда опережает свое время! - серьезно сказал он. - Поэтому остается не понятым современниками.
        - А по-моему, это не пьеса, а ерунда какая-то. Подобную глупость не каждый придумает.
        - Вот-вот! - кивнул головой Егор Иванович. - Далеко не каждый. У нас с вами просто интеллекта не хватает, чтобы оценить этот шедевр.
        Ксения не выдержала и прыснула со смеху. Шахров последовал ее примеру.
        На них зашикали.
        - Не мешайте смотреть, - прошипела дебелая дама в велюровом костюме. Она вся взмокла от напряжения и энергично обмахивалась программкой. - Ведите себя прилично!
        Шахрову стало по-настоящему весело. Они с Ксенией чувствовали себя заговорщиками.
        - Давайте удерем в буфет, - предложил Егор Иванович. - На голодный желудок этот спектакль не воспринимается.
        - Давайте.
        Они поднялись и, стараясь не шуметь, выскользнули из ложи в коридор.
        В буфете было тихо и пусто. Над столиками горели красные бра. Сонная буфетчица с недовольным видом уставилась на посетителей.
        - Организуйте, пожалуйста, бутылочку шампанского, - негромко сказал Шахров. - Фрукты, мороженое и… пожалуй, икру. Граммов двести.
        Дремотный взгляд буфетчицы несколько прояснился. Она взирала на странную пару с возрастающим интересом.
        - И положите ее в креманки, - добавил Шахров.
        - Мы будем есть ложками, - развеселилась Ксения. - Без всего. Впрочем… отрежьте пару кусочков булочки, только потоньше.
        Пока остолбеневшая буфетчица осмысливала заказ, Шахров и Ксения, с трудом удерживаясь от хохота, уселись за столик.
        - В детстве я мечтал есть икру ложкой и запивать шампанским. А вы?
        Ксения задумалась. Ничего подобного она вспомнить не могла, как ни старалась.
        - Нет. К еде у меня полное равнодушие. И ко многому другому тоже. К вещам, например. Или к деньгам. Я понимаю, что здесь без них не обойдешься. Поэтому пишу и продаю картины. Знаете, этот мир такой непривычный…
        - Что вы имеете в виду? - не понял Егор Иванович.
        Он считал всех людей, посвятивших себя творчеству, не совсем нормальными. В хорошем смысле. Рассуждения Ксении развлекали его.
        - Мои родители провели жизнь в разъездах, - сказала она. - А меня оставляли на бабушку Маню. Это наша бывшая соседка по дому, Мария Ефимовна. Она, бывало, посадит меня к себе на колени, гладит и говорит: «Заблудшая ты душа!» Я и правда так себя чувствовала. Как будто меня привезли на незнакомый остров и бросили.
        - Заблудшая душа?
        Егор Иванович не удивился. Он и сам иногда чувствовал себя волком, отбившимся от стаи. Но он - другое дело. Он мужик.
        Буфетчица принесла заказ: шампанское, ананас, апельсины, мороженое, тонко нарезанный белый хлеб и две креманки с красной икрой. Ксения сразу же набрала полную ложку икры и отправила в рот.
        - Вкусно.
        Она увлеклась едой и замолчала. Егор Иванович налил шампанское в высокие фужеры и сидел, наблюдая, как оседает нежная пенка. Он думал о Ксении. Ни с одной женщиной ему не было так приятно, легко и свободно, как с ней.
        - Вам бывает одиноко? - спросил он.
        - И да и нет. У меня нет друзей… Люди не очень меня любят. Честно говоря, я и сама не стремлюсь в шумные компании.
        - Зря я потащил вас в театр, - усмехнулся Шахров.
        - Кстати, - Ксения оторвалась от еды и внимательно посмотрела на него. - Почему вы меня пригласили? Я вам нравлюсь?
        - Очень нравитесь, Ксения Викторовна. Мне уже пятьдесят три года, и ни одной женщине я еще ничего подобного не говорил.
        - Я бы вам больше сорока пяти не дала.
        Ксения говорила правду. Егор Иванович Шахров прекрасно выглядел - моложавый, подтянутый, с темными, коротко стриженными волосами и серьезным взглядом серых глаз. Черты лица у него были правильные, хотя и несколько крупноватые. В целом он производил впечатление волевого, умного, знающего себе цену мужчины.

«Он за мной ухаживает, - думала Ксения. - И хорошо. Он человек свободный, что хочет, то и делает. А главное, я сижу тут с ним, в театральном буфете, пью шампанское и ни перед кем не виновата. Пусть Юля живет со своим мужем и будет счастлива. У меня своя дорога, у нее своя».
        - Вернемся в зал? - спросил Шахров.
        Ксения покачала головой.
        - Не хочется… Вы не сердитесь?
        - С какой стати? Давайте покатаемся по ночному городу.
        - Я согласна.
        - Но сначала выпьем еще шампанского. И кофе.
        Шахров заказал два кофе по-венски. Ксения попробовала и скривилась.
        - В кофе мне нравится только запах. А все остальное… Вам со мной не скучно? - неожиданно спросила она.
        Егору Ивановичу не было скучно. Рыжие волосы Ксении сияли нежным золотом, а ее слова будоражили и волновали. В ней не было фальши, свойственного людям притворства. Шахров думал, таких женщин не существует.
        - Вы живете вдвоем с братом? - сменил он тему.
        - С Эдом. Мы не особенно дружны.
        - Почему?
        Ксения неопределенно повела плечами.
        - Я вижу все его мысли. Наверное, ему это не по душе.
        - Вы серьезно?
        - Насчет мыслей? - улыбнулась Ксения. - Вам бы тоже не понравилось.
        Егор Иванович помолчал. Пожалуй, она права.
        - Может быть, - согласился Шахров. - Только вряд ли вы догадаетесь, о чем я думаю.
        Ксения медленно пила шампанское. Она колебалась. С одной стороны, Шахров - довольно закрытый человек и вряд ли придет в восторг от ее догадок. А с другой…
        - Вы разрешаете? - спросила она.
        - Что? - опешил Егор Иванович. - Проникнуть в мои мысли? Разумеется. Это даже интересно.
        - Ладно. Тогда слушайте. Вас беспокоит один человек… мужчина. Все засыпано снегом. Он лежит на спине… кажется, мертвый. Да. Точно, мертвый. Лицо небритое, на правой руке, выше локтя, татуировка.
        - Какая?
        Шахров напрягся. То, что говорила Ксения, казалось невероятным. Этого не знал никто. Ни одна живая душа.
        - Русалка! - воскликнула художница, показывая руками очертания женской фигуры. - Вот с таким хвостом!
        Егор Иванович почувствовал, как покрывается холодным потом.
        - Не угадали… - с трудом выговорил он. - Мне жаль.
        - Что ж, значит, эксперимент не удался.
        Они ушли из театра и долго катались по ночному Киеву. Фонари горели тусклым голубоватым светом, а с неба бесшумно сыпал мелкий дождь…
        Глава 15
        Ксения проснулась среди ночи от того, что кто-то звал ее.
        - Эд? - Она встала и прислушалась. В квартире стояла тишина. - Эд!

«Наверное, напился и спит», - подумала Ксения. Все же она выглянула в коридор. Из кухонной двери видна была полоса света.
        Эд сидел за кухонным столом и читал.
        - Почему ты не спишь? - спросила Ксения. - Ты слышал, как я звала тебя?
        Он поднял на сестру глаза и зевнул.
        - Зачитался… Неплохая книжонка.
        Эд никогда ничего не читал, кроме журналов и газет. И то под настроение. Поэтому Ксения удивилась. Еще больше она удивилась, взглянув на обложку книги. Это был роман Иллариона Гусарова «Сиреневый аромат ночи».
        - Кто тебе разрешил взять мою книгу? - рассердилась Ксения. - Мы с тобой договаривались…
        Эд с детства славился своей бесцеремонностью. Он запросто мог схватить спортивный костюм или кроссовки Ксении, пользовался ее тетрадями, карандашами и ручками. Без стеснения рылся по ее карманам и сумочкам.
        - Почему это она твоя? - возмутился Эд. Совсем как в детстве, когда его уличали в присвоении чужих вещей. - Чего ты вообще явилась сюда посреди ночи - права качать? Какое твое дело, чем я занимаюсь?
        - Отдай книгу, - упрямо сказала Ксения. - И в следующий раз, когда тебе захочется взять у меня что-нибудь, спрашивай разрешения.
        - Да пошла ты… Дура! Тоже мне, воспитательница нашлась! Это моя книга. Ясно? Мне ее Мишаня дал, парень, с которым я работаю. Ты вообще в курсе хоть каких-то новостей? Сейчас этой книжкой все зачитываются, все о ней говорят. Даже мне стало интересно. Вот… решил приобщиться. Ты же сама твердила, что мне нужно повышать свой культурный уровень!
        Ксения знала, что Эду верить нельзя. Когда он оправдывается, то врет самым беззастенчивым образом. Она молча повернулась и пошла к себе. Зажгла свет. Книга, которую ей подарил Шахров, лежала на верхней полке. Значит, Эд действительно не брал ее.
        Ксения взяла книгу в руки, перелистала. После того похода в театр она потеряла интерес к Гусарову как к писателю. «Кувырок вперед» отбил у нее всякую охоту читать произведения этого автора. Роман она из вежливости взяла, засунула его на книжную полку и забыла о его существовании. Однако «Сиреневый аромат ночи» пользуется популярностью, если даже Эд взялся за чтение. Любопытно!
        Она открыла наугад страницу и начала читать, все больше и больше увлекаясь…
        Фарий сидел рядом с Оси. Она спала, утомленная бесконечными тренировочными полетами. Вокруг сомкнутых век легли легкие тени. Иногда Оси резко вздрагивала, и Фарий тревожно вздыхал. Здесь, в новом для них мире, он был не в силах изменить случившееся. Тела, предметы… они подвергались разрушению. Эльсиния оказалась строптивой и неподатливой. Но это и придавало ей особую прелесть для Фария.
        - Оси, ты ведь не бросишь меня? - прошептал он.
        Только сейчас он полностью осознал, как она необходима ему. Осиан-айо улавливала легкие и незаметные изменения в настроении любого члена их команды. Она всегда знала, чем расстроены одни, о чем волнуются другие. Оси никогда ничего Фарию не рассказывала, но, наблюдая за ней и ходом ее мыслей, он знал обо всем, что происходит. Да, Соллей не зря говорил ему: «Осиан-айо - подарок тебе, и ты еще многому у нее научишься».
        Стоило только Фарию вспомнить друга, как тот уже появился собственной персоной.
        - Ты совсем забыл обо мне, Фарий. А у меня есть для тебя новости! - прогрохотал Соллей.
        Его светящаяся «фигура» заполнила все пространство.
        - Какие новости? - безразлично спросил Фарий.
        - Кортиосцы решили пожаловать на Цоуфис! В гости!
        Соллей расхохотался, непомерно увеличиваясь в размерах. Они с Фарием были друзьями, но иногда не могли понять друг друга, потому что воспринимали жизнь по-разному. Для Соллея она выглядела точно так же, как он сам выглядел в ней, - безличными светящимися картинками. Фарий не мог так легко относиться к действительности. Он настолько полно все переживал, что забывал о самом себе. Для него, в отличие от Соллея, краски жизни приобретали качество настоящих чувств. Соллей наблюдал и развлекался, а Фарий слишком входил в роль. И это заставляло его страдать.
        При упоминании о кортиосцах Фарий оглянулся на Осиан-айо. Придется снова ее покинуть, к этому его призывал долг - времени для приема «гостей» оставалось мало. Фарий попросил Ансон присмотреть за Оси и нехотя присоединился к Соллею, отправляющемуся на Цоуфис.
        Когда Осиан-айо пришла в себя, вокруг нее были все те же перламутровые струи и золотистый свет. Она испугалась, что больше никогда не увидит Фария. Вдруг они снова потерялись в пространстве, теперь уже навсегда? Может быть, ей приснились и Цоуфис, и Анта, и все недавние события? Осиан-айо с трудом подняла руку. Ее тело стало тяжелым. Она устало закрыла глаза, а когда открыла их вновь, рядом стояла Ансон.
        - Привет! - сказала она. - Как ты?
        - А где Фарий?
        - Они с Соллеем срочно вылетели на Цоуфис, подготовиться к визиту непрошеных гостей, - весело ответила Ансон.
        Ловкая и уверенная, она часто помогала подруге справиться с трудностями полетов. Но еще больше Осиан-айо ценила жизнерадостный нрав Ансон. Когда Фария, как теперь, не было рядом, только хрупкая черноволосая Ансон могла развеселить Оси и сгладить ее тоску.
        Ксения не заметила, как наступило утро. За чтением ей снова показалось, будто бы кто-то зовет ее. Может быть, это Филипп думает о ней?
        Чигоренко действительно думал о Ксении. Он всю ночь глаз не сомкнул, ворочаясь с боку на бок. Она настолько заполнила собою его внутренний мир, что Филиппу стало страшно. Его тянуло к Ксении, и он ничего не мог поделать с этим.
        - Тебе не спится? - спросила Юля.
        - Прости. Что-то голова побаливает. Пойду спать на диван. А то и ты из-за меня не уснешь.
        Филипп поднялся и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Юля заплакала, уткнувшись лицом в подушку. Лучше бы она ни о чем его не спрашивала!
        Их отношения стали ровнее. Отчуждение сгладилось, но прежней теплоты и близости не было. Филипп скрывал от жены свои мысли, а она от него - свою боль. Дома Юле приходилось изображать любящую супругу и мать, на работе - счастливую женщину. Притворяться становилось все труднее. Она раньше не знала, что лгать так сложно и утомительно.
        Окружающие ничего не замечали. Никто, кроме Ганны, не догадывался о проблемах в семье Чигоренко. Если быть честной, Юля и сама до конца не понимала, в чем причина их с мужем размолвки. Собственно, это и размолвкой-то не назовешь… Просто Филипп вдруг стал чужим. Без всякого видимого повода.
        Утром он рано позавтракал и уехал на работу.
        - А где папа? - спросил Алешка.
        - У Филиппа Алексеевича совещание, - поспешно сказала Ганна. - Он очень торопился.
        На завтрак Ганна испекла пироги с яблоками, поджарила ветчину и приготовила салат из свежих огурцов со сметаной.
        - Кушайте, Юлия Марковна. Вам чай или кофе?
        - Все равно…
        Ганна с жалостью смотрела на хозяйку. Все-таки с мужчинами лучше не связываться, даже если они такие культурные и обходительные, как Филипп Алексеевич. Она правильно сделала, что осталась старой девой. По крайней мере, никто не заставляет ее страдать.
        Алешка с удовольствием уписывал ветчину и салат, заедая вместо хлеба куском пирога.
        - Мы сегодня пойдем купаться? - спросил он Ганну.
        - Не разговаривай с набитым ртом, - ворчала она. - Ты уже большой мальчик и должен вести себя за столом как взрослый.
        У ребенка была своя жизнь, полная мелких, но таких значительных детских радостей: купание в пруду, рыбалка, прогулки по полю. Под осень Ганна брала его в лес, показывала ему мухоморы и поганки, учила отличать съедобные грибы от ядовитых. В лесу так восхитительно пахло сыростью и сосновой смолой, так весело чирикали птицы! И вообще, летние дни были настолько полны новым, неизведанным, что Алешка засыпал и просыпался счастливым. Сегодня они снова куда-нибудь пойдут с Ганной: ломать камыши или наблюдать за цаплями. А в полдень она уложит его спать в гамаке, постелив туда ватное одеяло. И сквозь листву яблонь на Алешку будет смотреть солнце…
        - Мама, можно я пойду в сад? - спросил мальчик.
        Он слез со стула и подошел к Юле, положил головку ей на колени.
        - Чай не будешь пить?
        - Я не хочу.
        - Ладно, иди.
        Алешка выбежал из кухни, и Ганна с Юлей остались вдвоем.
        - Филипп Алексеевич не говорил, когда придет?
        Ганна вздохнула и покачала головой. Филипп ничего не сказал. Он стал молчаливым и сосредоточенным на каких-то своих мыслях, которыми ни с кем не делился.
        Юле хотелось плакать. С таким трудом налаженная жизнь медленно, но неуклонно катилась под откос.

«Что я сделала не так? - спрашивала себя Юлия Марковна. - Я долго искала мужчину, которого могла бы полюбить всем сердцем. И разве я не люблю Филиппа? Разве я не отдаю ему всю себя? Нам было так хорошо вдвоем. Почему он вдруг замкнулся, стал отдаляться?.. Хуже всего, что я не понимаю причины!»
        После свадьбы Юля действительно всю себя посвятила семье - Филиппу, ребенку, дому. Она перестала поддерживать отношения с друзьями и знакомыми, ходить в гости. Даже посиделки с коллегами по работе стали ее тяготить. Юля бежала домой, к мужу. С ним ей было так интересно, весело и приятно, как ни с кем другим. Казалось, что и Филипп чувствует то же. Они оба не любили шумные сборища, отдавая предпочтение домашнему уюту. До поры до времени все шло прекрасно. Но любой процесс имеет обратную сторону.
        Юля растеряла всех подруг и приятелей. Все ее внимание, все жизненные силы сосредоточились на Филиппе. А теперь… ей даже не с кем было поговорить о своих переживаниях. Раньше она непременно поехала бы к профессору Мудрыку, пожаловалась бы на судьбу, поплакала. Мудрык умел слушать. Он никогда не перебивал, не поучал и не давал советов. Он просто рассуждал, философствовал… а Юле становилось легче. Но Бронислав Архипович умер.
        - Ганна, - сказала Юлия Марковна. - Что у нас сегодня будет на ужин?
        - Картошка с грибами.
        - А повкуснее ничего нельзя приготовить? Заливное, например. Или отбивные с горошком. У нас мясо есть?
        - Есть.
        - Я хочу подругу в гости пригласить. Ксению. Помнишь ее?
        - Как не помнить…
        Ганна в недоумении уставилась на хозяйку. Неужели она не понимает, что за птица эта Ксения? Юлия Марковна хоть и доктор, а ей-богу, дальше своего носа ничегошеньки не видит!
        - Не надо вам ее приглашать, - сердито буркнула Ганна.
        - Почему?
        Юля была поражена. Ганне агрессия была совершенно не свойственна. Чего она взъелась на Ксению?
        - У нее дурной глаз! - выпалила Ганна.
        - Ты что выдумываешь? Какие глупости!
        - Я, конечно, женщина простая, сельская, - обиделась Ганна. - Но даже мне видно, что эта Ксения сглазила Филиппа Алексеевича. Она порчу на него навела!
        - С чего ты взяла?
        - Как же?! С тех пор, как она у нас побывала, - прости Господи! - перекрестилась Ганна, - все и началось. Филипп Алексеевич стал сам не свой! Не спит, не ест…
        - Ну, не преувеличивай, - улыбнулась Юля. - Так уж и не ест!
        - Плохо ест, - стояла на своем Ганна. - Похудел даже. Неужели вы не видите? Да она… приворожила хозяина.
        - Ксения на такое не способна. Мы с ней выросли вместе. Да и Филипп Алексеевич за юбками не бегает. И вообще… Ксения не в его вкусе.
        - Она порчу наводит, - твердила Ганна. - В дом ее больше не приглашайте, Юлия Марковна. А вдруг она и Лешеньку сглазит?
        Юля рассмеялась. Слышать подобные вещи о Ксении ей еще не приходилось. «Сглазит»! Это ж надо такое выдумать!
        - Вы как хотите, - заявила Ганна. - А я ее в дом не пущу. Костьми лягу, а не пущу!
        Юля не стала спорить. Слова Ганны заставили ее задуматься. Может быть, это всего лишь совпадение, но… Филипп действительно изменился после того, как у них в гостях побывала Ксения.
        Глава 16
        Хортис ощущал прилив сил. Так было всегда во время перелетов. «Терр» - кортиосский корабль-призрак - неслышно скользил в черноте космоса.
        Хортис любил находиться один в своем отсеке. Прикрыв глаза, командир космозахватчиков погрузился в раздумья. Перед ним развернулась цветная полупрозрачная схема расположения планет в определенном квадрате космического пространства. Хортис собирался завоевать Цоуфис. Однако он почти ничего не знал о Кольце Аллоиса. Некоторые сведения кортиосцам удалось получить от пленников. Судя по тому как скудна была эта информация, хозяин Цоуфиса - Фарий - специально окружил себя тайной. Что он так старательно скрывает?
        Тревожные красные волны сигнала вывели Хортиса из раздумий. «Значит, Цоуфис гораздо ближе, чем мы предполагали!» - мысленно отметил он. Командир кортиосцев ощутил неприятную тяжесть в затылке, но остался безразличным к этому обстоятельству. Ничто не могло сбить его с толку.

«Терр» быстро приближался к намеченной цели.
        - Перед нами Цоуфис! - объявил пилот.
        Зловещее сияние оранжевой планеты проникало внутрь корабля. Хортис перешел в общий отсек к отряду, готовому к высадке. Перед началом боя нужно сказать им несколько слов.
        - Мы завоюем Цоуфис! - выкрикнул Хортис.
        - Завоюем! - отозвались его воины.
        Их голоса звучали стройно и уверенно.
        - Никто не сможет вас остановить! - еще громче выкрикнул командир.
        Его лицо стало исступленным, страшным…
        - Никто! - эхом повторили кортиосцы.
        Черный блестящий диск «Терра» опускался на Цоуфис, разбрасывая во все стороны нестерпимо яркие белые искры.
        Хортис напряженно вглядывался в экран внешнего обзора. На какое-то мгновение ему показалось, будто корабль проплывает как бы сквозь планету… Но резкий толчок свидетельствовал, что произошла посадка. Пилот открыл люк, из которого посыпались вооруженные воины, на ходу выстраиваясь восьмиконечной звездой. На кончике каждого ее луча находился боец с мощным оружием. «Звезда», защищенная со всех сторон, выровняла свои ряды и двинулась вперед. Кортиосцы шли, четко удерживая строй, равнодушные к красоте, которая их окружала. От кортиосской «звезды» исходила волна ненависти: приговор всему живому на Цоуфисе.
        Хортис, впитывая силу своих воинов, ощущал себя всемогущим. Он наконец разгадал секрет Аттока. Повелитель незримо присутствует в каждом из них, и в Хортисе тоже, увлекая их к победе.
        Воины достигли гладких стен белого строения, быстро перегруппировались и вошли внутрь.
        Хортис отказывался верить своим глазам. В центре круглого зала стоял Фарий и равнодушно смотрел на них. Так, словно кортиосцы не представляли для него никакой опасности.
        - Фарий?
        Хозяин Цоуфиса ничего не ответил. Может, он оцепенел от страха?
        О, трусливый, ничтожный Фарий! Хортис вглядывался в его лицо, обрамленное светлыми волосами. Изящная фигура Фария в сравнении с любым воином из его отряда казалась слишком хрупкой. Вместо армии защитников Цоуфиса за спиной безоружного хозяина планеты были только картины, выложенные из цветных камней. Хортису показалось, что он спит. Но и во сне ему не могло бы присниться подобное. Что же это? Никто не собирается защищаться?..
        Хортис начал раздражаться. У него снова возникла тяжесть в затылке. Он поднял свое оружие и полоснул лучом по настенной мозаике за спиной Фария. Луч вспыхнул голубым огнем и угас. Картинка ожила… Изображенный на ней воин шагнул со стены, поднимая свое оружие… Кортиосцы беспорядочно стреляли. Множество выпущенных ими лучей скрещивались в воздухе и, шипя, обрушивались на странного воина.
        Хортис морщился. Он плохо понимал происходящее. В круглом зале появлялось все больше и больше воинов, которых кортиосцы встречали смертоносными лучами. Бой оказался очень коротким. На полу круглого зала лежали бесчисленные тела поверженных врагов.
        - Мы победили! - воскликнул Хортис, изменив своей привычке не поддаваться чувствам. - Слава Хонкону!
        Он смотрел в лица окружавших его космозахватчиков. Ни один из них не смел думать в присутствии командира. Только беспрекословно подчиняться.
        Хортис наклонился над мертвым телом Фария: его он возьмет с собой, чтобы представить Аттоку неопровержимое доказательство победы и права на владение Цоуфисом.
        В центре зала, где только что шел жестокий бой, невозмутимо продолжал журчать источник золотистой влаги. Подул прохладный ветер. Хортис обернулся… То, что он увидел, привело его в замешательство, сменившееся глубочайшим изумлением.
        Прямо над источником, в ореоле светящихся брызг, на своем гладком черном троне гордо восседал великий Атток. Множество глаз, горящих фанатичным огнем, жадно впились в своего правителя.
        - Слава Величайшему! - раздавались под сводами круглого зала приветственные крики воинов, заставляя дрожать стены.
        Покоренный Цоуфис молчал.
        - Воины Кортиоса, вы победили! - прогремел, заглушая все остальное, голос Аттока. - На Хонконе вас ждет награда!

«Атток решил проверить меня, - подумал Хортис, нарушая незыблемое правило: не иметь собственных мыслей в присутствии Величайшего. - Легкая победа на Цоуфисе не стоит такой чести, как похвала Аттока».
        Мысли путались в голове Хортиса. Он хотел понять… и не мог - мешала ноющая боль в затылке.
        - Возвращайтесь на Хонкон! - плыл голос Аттока над головами кортиосцев.
        Правитель даже не взглянул на Хортиса, словно тот был обыкновенным рядовым воином. Тщательно обследовав всю планету, которая казалась пустынной и покинутой, кортиосцы вернулись на корабль, оставив на Цоуфисе группу наблюдателей и пилотируемый модуль. «Терр» мягко поднялся с текучей оранжевой поверхности и выплыл в открытый космос. Командир кортиосцев с облегчением вздохнул…
        - Чтобы через неделю вернул бабки! Счетчик тикает! А не то…
        - Я верну, - бормотал Рыба. - Клянусь! Без базара.
        На том конце связи раздались гудки.
        Костя Рыбаченко стукнул кулаком по столу и взвыл. Положение у него хуже некуда. Серьезные люди требуют долг, а ему негде взять денег. Андрон мертв. А с покойника какой спрос? Спросят с него, Кости. Что же делать? Вопрос, как и несколько дней назад, остался без ответа.
        Осторожная разведка Рыбы показала, что Андрон, если и выручил деньги за товар, никому о них не говорил и на хранение не оставлял. Собственно, оно и понятно. Якимович был надежным парнем и все сделал правильно. Но Косте от этого легче не стало. Он представил себе, что его ждет в случае невозвращения долга, и в глазах потемнело от ужаса. Пожалуй, впервые с тех пор, как Андрон умер, Рыба ему позавидовал.
        Пока не выяснится, где деньги, придется сидеть в Киеве.
        Костя снял маленькую квартирку на окраине города, куда возвращался после бесплодных поисков, чтобы выпить и забыться. Хотя бы на пару часов. Страх держал его в таком напряжении, что «крыша ехала». Иногда Рыба приходил в полное отчаяние и тогда становился просто невменяемым. Как, например, в случае с Ксенией. Он бы убил ее, если б не тот мужик. По большому счету, это она во всем виновата. Если бы Андрон в нее не влюбился, то не мечтал бы о яхте. И не поддался бы на уговоры провернуть теневую аферу со спиртным. Соответственно, никто не стал бы одалживать денег, которые теперь не пришлось бы возвращать. Жил бы Костя припеваючи, без забот, без хлопот! Никто бы ему не угрожал.

«А может, скрыться? - думал Рыба. - Сбежать куда-нибудь далеко-далеко, за тридевять земель? Залечь на дно и притаиться? Вдруг не найдут? А потом забудут… Появятся новые проблемы, и братве будет не до меня».
        Он достал из холодильника открытую бутылку водки и налил себе полстакана. Выпил одним глотком. Тоскливо посмотрел на кружочки колбасы, подсохшие ломтики сыра… Закусывать не хотелось. Рыба еще налил и снова выпил. Никакого эффекта.
        Нет, пожалуй, скрыться не удастся. Нечего тешить себя пустыми надеждами. Найдут. И тогда будет еще хуже.
        В нем поднялась новая волна неукротимой злобы на Ксению. Проклятая баба сгубила не только Андрона, но и его, Костю! За что? За какие такие провинности ему теперь грозит лютая смерть? Уж если все равно помирать, так не одному. Пусть Ксения тоже поплатится! Гнев душил Рыбу. При этом он напрочь забыл, что сам же придумал операцию с водкой. Хотел заработать сразу и много. И Андрона подбил на худое дело. Тот был предан Шаху как собака и сам на такое никогда бы не решился.
        Обо всем этом Рыба не вспоминал. Его слепила и жгла одна только мысль - отомстить Ксении. Забрать ее с собой в могилу. Чтобы знала, как портить жизнь крутым парням!
        - Сука! - задыхаясь от ненависти, стонал Рыба. - Проклятая сука! Погоди у меня! Я тебя заставлю плакать кровавыми слезами!
        В другой ситуации он мог бы пойти к Шаху, упасть в ноги, покаяться, просить помощи и защиты. Шах бы понял все - кроме предательства. Так что теперь, когда Рыба попытался его обмануть, рассчитывать было не на что. Егор Иванович таких вещей не прощает.
        Костя почувствовал, что западня, в которую он угодил, захлопнулась. И выход только один - смерть. Либо он сам себя убьет, либо его убьют. Причем второе будет гораздо мучительнее.
        Рыба уронил голову на стол и затих. Завтра он поедет на место старых складов, где они с Андроном устроили тайник. Там, в одном из подвалов, лежит заботливо упрятанный «ствол». Как раз на такой случай. Рыба возьмет его. Пусть «товарищ маузер» скажет свое последнее слово, поставит точку в этой печальной истории.
        В казино «Вавилон» гремела музыка. Шампанское лилось рекой, дамы в вечерних туалетах блистали голыми плечами и бриллиантами. Джентльмены курили кубинские сигары и обсуждали удачные сделки. И только господину Шахрову было не до веселья. С ним творилось нечто странное.
        Егор Иванович думал о женщине. Она пугала его и влекла одновременно. Он испытывал незнакомое чувство, на которое считал себя не способным. Это была нежность. Удивительно, но ощущение затаенного восторга и желания оказалось таким приятным, что Шахров растерялся. Он жил, окруженный бронированным панцирем, отражая любое воздействие, как событий, так и людей. Особенно женщин. Они никогда не волновали Шаха. И вдруг…
        Он вспомнил фиалковые глаза Ксении. Она смотрела в какую-то даль, куда ему доступа не было. Как легко она прочитала самую большую тайну Шаха! Просто шутя… Егор Иванович не скоро пришел в себя. Он был рад уйти из театра, отвлечься. Бешеная езда на автомобиле по ночным улицам добавила ему в кровь адреналина. Шел дождь. Мокрый асфальт блестел полосами красных и зеленых огней. Ксения сидела рядом, затаив дыхание. Какое блаженство может испытывать человек от самых, казалось бы, обыкновенных вещей! Господин Шахров в эту сырую, полную сумрачных огней ночь делал открытие за открытием. Он думал, его жизнь идет к финалу. А она еще и не начиналась! Она только-только проклевывалась из того железобетонного бункера, куда он добровольно замуровал себя.
        Оказывается, все эти долгие, бурные годы в нем спал мужчина. Чтобы проснуться в самый неподходящий момент и во весь голос заявить о себе.
        - Кем же я был до сего момента? - спрашивал себя Шах. - Ребенком, подростком, хулиганом, потом преступником… заключенным, бандитом, дельцом, хозяином… ловким, бесстрашным и удачливым игроком? Я считал себя настоящим мужчиной, но никогда не подозревал, что значит быть им. Любить женщину… Да, любить!
        Это было так ново, незнакомо и прекрасно, что господин Шахров ощутил едва заметное движение в душе, которая давно, по его мнению, превратилась в камень.
        Но тут же он вновь увидел картину, о которой старался забыть. Он загнал ее так далеко вглубь сознания, что она как будто совсем исчезла. Вот именно, как будто! Стоило Ксении только заикнуться о человеке с татуировкой, как все похороненное всплыло с первозданной ясностью. Прошлое никогда и не было прошлым. Оно всегда таилось здесь… как вор за дверью, ожидая, пока неосторожный хозяин откроет.
        - Ну, ты меня достал, сучонок! - орал отчим, надвигаясь на Егорку и дико вращая налитыми кровью глазами. - Я тебя научу, как надо отца уважать!
        - Ты мне не отец…
        - Ах ты, гад! Сопляк зеленый! Рвань подзаборная…
        Отчим набросился на него и стал осыпать ударами, целясь по голове и лицу. Егор был слабее. Телом, но не духом. Он защищался как мог, а потом, когда упал, просто вырубился. Потерял сознание. И пришел в себя на больничной койке. Ему пришлось пролежать в евенской больнице две недели.
        - Сильное сотрясение мозга, - сказал матери лечащий врач. - Множественные ушибы. Кто это его так?
        - Он сам… - забормотала мать, пряча глаза. - С лестницы свалился. Возраст у него такой. Озорует, не слухается.
        Егор все слышал. Он ненавидел мать больше, чем отчима. Тот хоть чужого ребенка избил, а она… В тот самый миг Егор и решил уйти из дому, навсегда. Как только сможет. Ему надо выздороветь, окрепнуть, прочно встать на ноги. И тогда он расквитается за все.
        После возвращения Егора из больницы отчим притих. Он смотрел исподлобья и молчал. Старался не замечать парня. Вечерами он уходил пьянствовать с бывшими зэками, являлся домой поздно и сразу укладывался спать. Егор лежал, слушая его раскатистый храп, и обдумывал свой план. Он ничего не собирался прощать.
        Та ночь выдалась студеной и лунной. Мать ушла в ночную смену, а Егор прокрался в соседний двор и спрятался в узком пространстве между сараями. Он давно облюбовал это местечко. Тут у него было припасено тяжелое полено.
        Егор ни о чем не думал. Он просто ждал. Скрип снега подсказал ему, что отчим возвращается домой. Когда тот поравнялся с Егором, парень коротко вздохнул и обрушил ему на голову свое орудие. Раздался отвратительный хруст, и тело отчима медленно осело на снег.

«Ну вот, теперь мы квиты», - подумал Егор.
        Он все предусмотрел заранее. Оглядевшись по сторонам, перевернул безжизненное тело затылком вверх. Вытащил подпиленные колышки, и большая поленница дров, заготовленных соседями на зиму, посыпалась на отчима.
        Утром Егорку разбудил громкий крик соседки бабы Дуси, которая вышла за дровами для растопки печи.
        - Ой, спасите, помогите, люди добрые! Мертвяк! Мертвяк!..
        Сбежавшиеся соседи поохали, поахали и пришли к выводу, что мужик спьяну налетел на поленницу, упал, а его бревнышком-то и ударило по темечку. Участковый милиционер был такого же мнения. Через три дня отчима похоронили. А Егор дал себе слово, что больше никто безнаказанно на него руки не поднимет. И вообще… надоела ему эта бестолковая, темная жизнь в глуши. Еще немного он здесь побалует - и прощай, Евенск!
        Егор Шахров ни в чем не раскаивался и ни о чем не жалел. Но мертвое, синее лицо отчима отчего-то стояло у него перед глазами. Иногда даже снилось по ночам.

«Мне тогда было тринадцать, - говорил себе Егор. - Мальчишка еще совсем».
        Постепенно отчим стал чудиться ему все реже и реже, а потом окончательно канул в забвение. Егор вычеркнул ту ночь из своей жизни. Не было ее. Не было!
        Оказывается, была… Никуда не делась. И снег был, и луна, и мертвец… и русалка…

«Откуда Ксения узнала? - подумал Шахров, и его обдало жаром. - Ведь тогда, зимой, на отчиме были свитер и тулуп. Откуда она узнала про вытатуированную русалку?»
        - Вадим! - позвал он охранника. - Принеси коньяка… и лимон захвати.
        Через минуту парень вернулся с бутылкой и двумя лимонами. Спросил:
        - Может, еще чего?
        - Не надо. Садись… Выпить хочешь?
        Вадим согласно кивнул. Удивился. Чтобы Шах ему предложил вместе выпить? Невиданные дела творятся в «Вавилоне»!
        Глава 17
        Хортис со стоном выпрямился и посмотрел на экран внешнего обзора. Тяжесть в затылке не проходила, несмотря на то что назойливый, раздражающий свет Цоуфиса остался далеко позади. «Терр» возвращался на Хонкон.
        Командир кортиосцев, преодолевая недомогание, прошелся по кораблю. Все его воины, утомленные не столько боем, сколько средой чужой планеты и массой впечатлений, уснули. Хортиса тоже клонило в сон. Едва коснувшись кресла, командир провалился в забытье. Ему снился тревожный желто-оранжевый свет Цоуфиса, который просачивался сквозь защитные экраны, вызывая слабость во всем теле и головокружение.
        Ощутив странный внутренний толчок, Хортис проснулся. Он все так же сидел в кресле, перед ним лежала звездная карта. Цоуфис был помечен кортиосским знаком победы. Движимый внутренним беспокойством, Хортис вышел из своего отсека.
        Воины спали беспробудным сном. Их безучастные лица казались застывшими масками. Хортис прошел мимо, направляясь в кабину пилота. Тот тоже спал. Удар Хортиса привел его в чувство. Пилот смотрел на командира блуждающим, туманным взглядом.
        - Ты уснул! - заорал Хортис. - Где мы находимся?
        - Я… я не знаю, командир.
        - Скажи еще, что ты не спал!
        - Я не спал.
        Если бы Хортис не знал, что кортиосцы не лгут даже под страхом смерти, он убил бы пилота на месте. В конце концов, у него есть еще три запасных навигатора. Однако пилот смотрел прямо в глаза Хортису, уверенный в собственной правоте.
        - Я только что разбудил тебя, - с холодным бешенством произнес командир. - Ты мог погубить всех нас. Этому нет прощения.
        Лицо пилота дрогнуло.
        - Убирайся! - приказал Хортис.
        Он вызвал второго пилота. Тот явился, сонно моргая глазами. И вдруг… Хортис отчетливо вспомнил, что сам оставил его на Цоуфисе старшим.
        - Перед нами Хонкон, - спокойно отметил второй пилот, которого здесь не должно было быть. - Но…
        - Что, пропасть тебя забери?! - вне себя от злости гаркнул командир.
        Растерянность на лице пилота сменилась ужасом.
        - Я… я сейчас должен быть на Цоуфисе… - пораженно добавил он. - А где группа наблюдателей? Они остались там? Кого же я только что видел?..

«Кольцо Аллоиса заманило нас в ловушку, - понял Хортис. - Но каким образом? Что они сделали?»
        - Ты будешь выполнять посадку на Хонкон, - невозмутимо распорядился командир
«Терра», обращаясь ко второму пилоту.
        Он сделал вид, что не обратил никакого внимания на его беспокойство и растерянность. Он еще вернется к этому, но сначала надо хорошенько подумать.
        Хортис вышел из кабины управления кораблем. В большом полукруглом отсеке негромко переговаривались проснувшиеся воины. Командир окинул их внимательным взглядом.
        - Кортиосцы! - без особого пафоса сказал он. - Я хочу поведать нашим соратникам на Хонконе о покорении Цоуфиса. Пусть молодые воины восхищаются нами. Вы должны рассказать все, что запомнили. - И Хортис заставил каждого участника экспедиции повторить все подробности высадки на Цоуфис.
        Они были единодушны в своем порыве и говорили одно и то же. Хортис и сам мог подтвердить их рассказ. Все окончательно запуталось. По мере того как воины делились впечатлениями, у них возникло несколько вопросов.
        - Эй, а вы почему здесь?! - воскликнул один из ветеранов. Он подошел к тем, кто
«остался» на Цоуфисе, и подозрительно уставился на них. - Как вы оказались на
«Терре»?
        Члены группы наблюдения в недоумении переглядывались, усиленно пытаясь сообразить, в чем дело. Действительно, как получилось, что они возвращаются вместе со всеми? Все столпились у экранов обзора, в которых была видна их огромная, мрачная планета. Командир кортиосцев мучился сомнениями. Он не знал, что скажет великому Аттоку. Может ли он утверждать, что Цоуфис завоеван, а его хозяин мертв?
        - Он чудовище, этот Фарий, - беззвучно прошептал Хортис. - Хитрое, изощренное чудовище.
        Пилот объявил посадку на Хонкон.
        Соллей оглушительно хохотал.
        - Фарий! Ты представляешь, как Хортис теперь ломает себе голову?
        - Да, вполне, - Фарий вздохнул. - Интересно, что он доложит повелителю Хонкона?
        Соллей просто сиял от удовольствия.
        - Ну почему, почему ты не радуешься?! Я не понимаю! Все получили то, что хотели. Кортиосцы думают, что завоевали Цоуфис! Они должны быть счастливы. А мы устроили им ловушку, в которую они попались! Всем хорошо. - От приятного волнения Соллей так разросся, что занял собой весь круглый зал.
        Фарий невольно рассмеялся:
        - Полагаешь, они останутся довольны своим «великим походом»?
        - Я подумаю, как им помочь, - глубокомысленно заявил Соллей.
        - О, я, кажется, знаю, как ты собираешься им помочь! Подсунешь им иллюзорный мир, где они каждый день будут что-то завоевывать, захватывать трофеи, пленных и командовать множеством послушных рабов. Я прав?
        - И тогда они поймут, Фарий, как им все это надоело - битвы, чужие создания, покорные рабы. Рано или поздно они разочаруются, мой друг, и начнут искать что-то новое и более интересное для себя. К тому же все миры в той или иной степени иллюзорны! - Соллей помолчал. Его «фигура» переливалась всеми цветами радуги. - К сожалению, я не могу так поступить. Я обманул их на время, притом на очень короткое время. На большее кортиосцы нам с тобой согласие не дадут. Они высоко ценят жизненный опыт. Любой опыт, Фарий!
        - Так или иначе я возвращаюсь на Анту! - заявил Фарий. - Я очень волнуюсь за Осиан-айо.
        - Не переживай, ведь за ней присматривает Ансон. Женщины удивительные существа, нежные и сильные одновременно, - наставительно пророкотал Соллей. - Робкие в одном, они проявляют неожиданную смелость в другом. Иногда с трудом запоминают всякие мелочи, зато умеют держать в памяти огромный объем информации и никогда ничего не путают. Поверь мне, именно женщины, с их тонкой интуицией, помогут нам справиться с кортиосцами.
        Дни становились все жарче. Листья каштанов покрылись пылью. С юга дул сухой горячий ветер.
        У Филиппа в офисе работали кондиционеры, но когда он выходил на улицу, то словно окунался в раскаленный городской воздух. Люди выглядели вялыми, разомлевшими. Они покупали воду и мороженое, а после работы стремились на пляжи. Вода в Днепре была теплая, как парное молоко. Но вечерами все же наступала приятная прохлада.
        Филипп вел обычную жизнь - работа, дом, снова работа. По выходным проводил время с Юлей и сыном, стараясь не думать о Ксении. Он решил, что не может разрушить жизнь Юли и мальчика, да и свою тоже. На первый взгляд все шло как прежде. Но это было поверхностное впечатление. Исчезло самое главное - ощущение полноты счастья. И Юля, и Филипп чувствовали это, но скрывали друг от друга. На смену искренности пришла фальшь. Филиппу не хотелось идти домой. Он заставлял себя вовремя заканчивать дела, садиться в машину, ехать за город. Все это он проделывал механически, мечтая увидеть Ксению или хотя бы позвонить ей.

«Неужели я не смогу справиться с собой? - думал он, лежа в постели без сна. - Этого просто не может быть. Что у меня с Ксенией? Ничего. Приятельские отношения. Мне интересно с ней, вот и все. Разве я не могу отказаться от наших встреч? Разве я никогда раньше не расставался с женщинами? Такое было в юности, было в более зрелом возрасте… А развод с Илоной? И ничего со мной не случилось. Я продолжаю жить и даже не сожалею обо всех этих прошлых разлуках. Что же сейчас? Разве я не могу заставить себя забыть о Ксении?»
        И вдруг Филипп со страшной ясностью понял, что не может. Видеть Ксению для него важнее всего, что он до сих пор делал в жизни. Его собственное существование открылось ему с какой-то новой, неожиданной стороны. Деньги, дома, машины и вещи, работа, карьера, традиционное понятие семьи - все отступило на второй план. Оказалось, что все это призвано служить лишь фоном для чего-то неизмеримо более важного, значительного. Он не мог пока объяснить, что представляет собой это значительное. Но оно есть. Именно оно составляет глубоко скрытый тайный смысл происходящего с ним, с Юлей, с другими людьми.

«Да, а как же Юля? - задал он себе мучительный вопрос. - Ведь я говорил ей о любви, обещал быть с ней рядом, заботиться о ней. И я не лгал. Тогда я так чувствовал. Я хотел, чтобы мы поженились, поселились вместе в моем доме, растили ребенка. Я же сам всего этого хотел! Как же теперь я объясню ей, что все изменилось? Она ни в чем не виновата передо мной. Юля поверила мне, а я предаю ее. Да! Я предатель. Я всегда считал себя порядочным, честным человеком, не способным обмануть женщину…»
        Филипп сжал зубы и застонал. Весь ужас заключался в том, что он не обманывал Юлю. Он действительно любил ее, или думал, что любит. Его не тянуло, как других мужчин, погулять на стороне. Он никогда не изменял своей первой жене Илоне. И даже после развода у него почти не было случайных связей. Он собирался жить с Юлей до самой старости и «умереть в один день». Они часто так шутили.

«Нет, я не в силах больше притворяться, - продолжал терзаться Филипп. - Пусть я буду выглядеть в глазах Юли подлецом, негодяем, кем угодно. Наверное, я заслуживаю такой оценки и приму ее. Но без Ксении моя жизнь пуста, как яичная скорлупа. Она просто ничего не стоит без Ксении! Раз я не могу быть с ней, все остальное теряет смысл. Мне уже и так все не мило. Какая мораль может оправдать это насилие над собой? И во имя чего мне придется всю жизнь играть чужую роль? Зачем? Кому это может быть нужно? Юле? Вряд ли. Она достойна искренних, чистых отношений. Людям? А им-то какое дело? Мне? Я хочу совсем другого. Я не желаю больше ломать себя и продолжать быть балаганным кривлякой. Надо во всем признаться Юле… и будь что будет. Да, я готов оказаться в ее глазах предателем и мерзавцем. Если такова цена моей свободы, я заплачу не торгуясь.
        Я не мог знать заранее, что это случится, не мог даже предположить такого. Я всегда верил, что полностью владею собой и являюсь хозяином своих чувств. Конечно, подобные оправдания смешны. Но почему я должен оправдываться? Какое преступление я совершил? Любовь выше всех законов. Она сама себе закон».

«А разве ты не любил Юлю? - вкрадчиво спросил голос того, второго Филиппа, который встречался с Юлей, давал обещания, говорил ей о своей преданности, целовал и ласкал ее. - Куда делась твоя любовь?»
        И все внутренние терзания и думы начинались по второму кругу, потом по третьему…
        Чигоренко поспешно вскакивал, наспех завтракал и, стараясь не встречаться взглядом с Ганной, выходил из дому. Ехал на работу, не пытаясь остановить гудящий рой мыслей. В офисе Филипп немного отвлекался. Но ненадолго. Как только в делах появлялась малейшая передышка, его внутренняя борьба возобновлялась с новой силой. Филипп устал. Он чувствовал себя больным и разбитым. Наконец он сдался.
        Дрожащей рукой Чигоренко набрал номер телефона художницы, мысленно заклиная всех святых, чтобы она оказалась дома.
        - Алло, Ксения?
        - Я слушаю.
        - Это Филипп Чигоренко. Вы меня еще помните?
        Она засмеялась.
        - Вас трудно забыть. Тем более что всего пару дней назад вы спасли меня от сумасшедшего маньяка!
        - Мы можем встретиться?
        Ксения молчала, обдумывая, как бы повежливее отказать.
        - Вы уверены, что хотите меня видеть?
        - Уверен. Так вы согласны уделить мне немного времени?
        - Ну…
        - Давайте поедем за город! - предложил Филипп. - Я знаю чудесное озеро. На его берегах растут сосны и плакучие ивы. А вода прозрачная, как слеза.
        - Заманчиво, но… я очень занята. Решила сделать консервы, - соврала Ксения. - Огурцы, помидоры, варенье… Запасы на зиму.
        На самом деле ничего подобного она делать не собиралась. Ей вообще не нравилось домашнее хозяйство. Ни в каком виде.
        - Послушайте, - удивился Филипп, - вам хочется стоять на кухне в такую погоду? Если это единственная причина, то мы ее разрешим другим способом. Просто поедем и купим пару ящиков готовых консервов.
        - Мои средства ограничены, - вздохнула Ксения. - Приходится экономить.
        Она не стеснялась своего материального положения и всегда открыто говорила об этом. Деньги не играли большой роли в ее жизни.
        - Я сам все куплю, - заторопился Филипп. - И привезу вам домой.
        - Да? В таком случае… - Ксения замолчала.
        Она подыскивала другой удобный предлог для отказа. Но так и не нашла.
        - Что вы решили? Мы едем?
        - Знаете, про консервы я все придумала, - призналась Ксения. - Просто… я не хочу встречаться с вами.
        - Почему? Я вам не интересен? Но мы толком не успели познакомиться. Ваше мнение еще может измениться.
        - Нет… вы не поняли. Я потому и не хочу встречаться, что вы мне нравитесь. Нам не стоит заходить слишком далеко. Вы женатый человек, Филипп Алексеевич, и наши свидания носят двусмысленный характер. К тому же Юля моя подруга…
        - Мне это известно. Ну и что?
        - А то, что я не хочу втягиваться в эту игру. Она ни к чему не приведет ни вас, ни меня.
        Филипп хотел возразить, но Ксения уже положила трубку. Некоторое время он сидел, осмысливая сказанное. Значит, он ей тоже не безразличен. Она боится встреч, и это уже говорит само за себя.
        Чигоренко еще немного подумал, затем встал и вышел из кабинета.
        - Меня сегодня не будет, - сказал он секретарше. - Переназначьте совещание на завтрашнее утро. Если позвонит Ставинский, скажите, что контракт подпишем через неделю.
        - Хорошо, Филипп Алексеевич, а…
        Но он, забыв попрощаться, уже сбегал по лестнице вниз.

«Седовласая Полина», как называли за глаза секретаршу господина Чигоренко, удивленно посмотрела ему вслед. Обычно хладнокровный, он показался ей взбудораженным и расстроенным.
        Филипп ехал по запруженному транспортом проспекту и размышлял. Отказ Ксении встречаться его не испугал. Ему хотелось ее увидеть, и он ее увидит. Если для этого ему придется просидеть остаток дня у ее двери, он так и сделает. Гордость - не более чем оправдание глупости и нерешительности. Это всего лишь поза. Не в правилах Филиппа было отступать от задуманного.
        По дороге он остановился у импровизированного базарчика и купил для Ксении изысканный букет темно-лиловых ирисов. Проехав еще два квартала, Филипп увидел ее дом, и его сердце радостно забилось.
        Дверь ее квартиры показалась ему вратами в Эдем. Ему было все равно, что скажут люди, что может подумать ее брат и даже она сама. Она имеет право на все, что угодно. Филипп убедит ее выслушать его. Он умеет быть настойчивым.
        Ксения распахнула дверь, не посмотрев в глазок. Она решила, что Эд вернулся с работы.
        - Вы?!
        Ее глаза потемнели то ли от возмущения, то ли от неожиданности.
        - Можно мне войти? - спросил Филипп, протягивая ей цветы.
        Ксения взяла ирисы, но не спешила приглашать его в квартиру. Она не поблагодарила его за букет и только стояла и смотрела. Ее губы несколько раз дрогнули.
        - Вы пригласите меня или нет? - усмехнулся гость.
        - Нет.
        - Но… это невежливо.
        - У меня плохое воспитание.
        - Я все равно не уйду! - заявил Филипп. - Буду стоять здесь, у вас под дверью, пока вы не сжалитесь. Соседи начнут любопытствовать. Вам просто некуда деваться!
        - Что вам нужно? Я, кажется, объяснила по телефону…
        - Ксения, нам необходимо поговорить, - настаивал господин Чигоренко. - Я не уйду, пока вы не согласитесь. Хотите, поговорим у вас. Или поедем за город. Выбирайте.
        - Хорошо… - Ксения поняла, что Филипп настроен решительно и не собирается уходить. - Вы вынуждаете меня поехать с вами. Я не могу пригласить вас к себе. Скоро придет брат…
        - Вот и отлично! - обрадовался Чигоренко.
        - Подождите меня внизу, я только поставлю цветы в вазу и спущусь.
        Глава 18
        Осиан-айо стояла в растерянности, пытаясь расслышать внутренний зов. На Анте царила теплая сиреневая ночь. Все спали. Осиан-айо уселась на песок и закрыла глаза. В отсутствии Фария Анта казалась ей чужой и только напоминала о том, что его нет рядом.
        Прохладный ветер развевал ее длинные золотистые волосы. Осторожно ступая по воде, она ощущала прогибающееся, гладкое и мягкое дно. Вода едва прикрывала щиколотки. Оси зашла так далеко в море, что уже не видела берега и остановилась, подчиняясь неосознанному импульсу.
        В бархатной черноте моря, на небольшом расстоянии от нее, появился дивный яркий цветок. Он растекался по волнам, двигался, распускаясь плоскими, лежащими на воде лепестками света. Осиан-айо подняла голову. В темно-лиловой вышине неба пульсировало, словно нетерпеливое сердце, сияющее кольцо. Цветные лучи от него брызнули и потянулись к водам Анты.
        - Это «Слатар»! - догадалась Осиан-айо.
        Корабль засверкал белой звездой. Опускаясь ниже и ниже, он расцвел языками малинового пламени. Вскоре Осиан-айо уже обнимала Фария, прижимаясь к его разгоряченному стремительной посадкой телу. Содрогаясь от избытка чувств, она готова была сгореть, слиться с ним и исчезнуть без следа. Фарий снова рядом! Единственное избранное ею существо во всей великой бесконечности.
        - Ты скучала без меня?
        - Безумно!
        Ветер тормошил светлые кудри Фария, в его глазах вспыхивали алые отблески ночного неба. Он улыбался, мягко прижимая к себе Осиан-айо.
        - Пообещай, что мы теперь всегда будем вместе. - Она подняла глаза и внимательно смотрела на Фария.
        - Обещаю.
        Оси немного удивилась той легкости, с которой он дал ей это обещание. Чего она еще не знает о нем?
        Вскоре небольшой отряд Фария покинул Анту.
        Приятный сиреневый полумрак «Слатара» нравился Осиан-айо. Во время перелета они с Ансон любовались картинами космоса. Особенно хороши были густые скопления звездных туманностей, завивающихся причудливыми кольцами. Их вибрации звучали как стон или протяжный призывный крик.
        Фарий находился рядом, вместе с женщинами внимая зазывным песням светящихся и текучих плазменных образований. Звуки волновали его, отвлекая от дела…
        Ксения отложила книгу и задумалась. Прочитанное ускользало от ее внимания. Перед глазами все время возникали эпизоды загородной поездки с Филиппом Чигоренко.
        Он привез ее к небольшому озеру. Стояло ясное, теплое безветрие. По берегам озера росли камыши и мята, в воздухе носились голубые стрекозы. Сосны отражались в прозрачной воде.
        Филипп поставил машину на невысоком сухом пригорке, расстелил для Ксении плед и занялся костром.
        - Разведение огня - мужское дело, - заявил он.
        Ксения не стала спорить. Хорошо было лежать и смотреть, как Филипп рубит толстые ветки, складывает их, как прозрачные языки пламени, разгораясь, лижут дрова. Ксения воспринимала мир по-особому. Для нее кроме красок и линий окружающей природы существовали еще иные цвета и оттенки. Она называла их «красками жизни». Это были чувства, эмоции и переживания людей, которые она видела как сложные, узорные и многоцветные картины, движущиеся в своем собственном ритме. Они были похожи на радужные мозаики, меняющиеся то плавно, то толчками, в зависимости от колебания настроений.
        Только когда Ксения оказалась в среде художников, она поняла, что никто больше не видит ничего подобного. Ее восприятие уникально. Она переносила его на полотно; получались необычные, ни на что не похожие картины. Как ни странно, их охотно раскупали.
        - Хотите вина?
        Филипп вернул Ксению к действительности. Он сел рядом и протянул ей стакан с красным вином.
        - А вы?
        - Я за рулем.
        Ксении хотелось пить. Вино оказалось приятно кисловатым, с привкусом черного винограда.
        - Вы… хотели поговорить со мной? О чем?
        Чигоренко задумчиво смотрел на пламя, пожирающее сухие ветки. Было похоже, что с ним происходит то же самое. Откуда ни возьмись, в его душе родилось чувство, пожирающее его подобно этому огню. Выходит, он сухая ветка? Вернее, был веткой. А теперь?
        - Что останется после того, как догорит этот костер? - спросил Филипп.
        - Пепел…
        - Приятно слышать, - невесело усмехнулся он. - И все?
        - Все. Дерево дает жизнь огню. Во время горения скрытая в нем энергия освобождается. А почему вы спрашиваете?
        - Я люблю вас, Ксения, - сказал Филипп. - Этот огонь все сильнее разгорается во мне. Я бессилен помешать ему. Нет ни дня, ни ночи, ни единой секунды, когда бы я не думал о вас. Назовите это страстью, безумием, болезнью - как вам будет угодно…
        Он обнял Ксению, прижал ее к себе и начал целовать. Она вяло сопротивлялась. Было жарко. От солнца, от костра и от объятий Филиппа. Проснувшееся желание захватило их обоих… Ксения позволила ему ласкать себя, сама же, закрыв глаза, погрузилась в свои ощущения. Они оказались восхитительными. Филипп был красивым и умелым мужчиной, неожиданно страстным… Оргазм наступил быстрее, чем она хотела.
        Все произошло так бурно, что Ксения не сразу опомнилась. Филипп лежал рядом, глядя в небо. Его частое дыхание казалось ей напряженно пульсирующей оранжево-красной мозаикой. Она нарисует ее сегодня вечером.
        - И что мы теперь будем делать? - спросила Ксения.
        Филипп наклонился и легонько коснулся ее губ своими губами.
        - Не знаю… Я на все согласен. А как ты?
        - Господи! - Ксения закрыла глаза. - Я чувствую себя ужасно. Бедная Юля! Как я могла позволить тебе и себе сделать это? Ты знаешь, кто мы теперь? Любовники!
        - Ты так говоришь, будто мы совершили что-то противоестественное. И при чем тут Юля?
        - Она твоя жена. Вернее, ты ее муж. Ах, какая разница? Ты изменил ей! И я тоже. Мы оба виноваты.
        - По-твоему, лучше изменять себе и предавать себя? - возразил Филипп. - Только потому, что это не наказуемо? И потому, что люди это не осуждают?
        Ксения вздохнула и положила голову ему на грудь.
        - Ты весь мокрый…
        - Пойдем купаться!
        Он схватил Ксению на руки и побежал к воде.
        - Подожди! - закричала она. - Мы же голые!
        - Как Адам и Ева! - согласился Филипп, с шумом бросаясь в воду. - В раю, любимая, все так ходят.
        - Мы не в раю…
        - Ты заблуждаешься, - прошептал Филипп, не выпуская ее из своих объятий.
        Вода оказалось теплой и прозрачно-зеленоватой. Видно было, как на дне колышутся водоросли и рассыпаются в разные стороны стайки мальков. Ксения и Филипп долго плавали, наслаждаясь нежной прохладой озера.
        Филипп первым выбрался на берег.
        - Я принесу тебе полотенце!
        Он побежал к машине и тут же вернулся с большим махровым полотенцем в руках. Ксения закуталась в него, и они, обнявшись, пошли к костру.
        - Мне даже не во что одеться. Купальник я не взяла… Придется платье натягивать.
        - Хочешь есть? - спросил Филипп. - Мясо, кажется, уже готово.
        Он, обжигаясь, попробовал кусочек, протянул Ксении.
        - Ну как?
        - Вкусно.
        Когда они поужинали, солнце уже садилось за кромку леса. Половина неба была залита розовато-сиреневым закатным светом. Ксения повернулась, засмотрелась на лиловые полосы над горизонтом. Что-то смутное, далекое всколыхнулось у нее в душе и замерло…
        - Пора ехать, - сказал Филипп. Он уже затушил костер, собрал вещи, сложил все в машину. - Идем, Ксения.
        Она молча пошла за ним, оглядываясь на закат. Филипп выехал на трассу, включил негромкую музыку. Ксения словно оцепенела. Он положил руку ей на колено, погладил.
        - Что с тобой?
        - Филипп… тебе никогда не казалось, будто… тебя кто-то зовет?
        - Кто зовет?
        - Не знаю. Зовет, и все… А кто, куда… Может, мне это только кажется?..
        Филипп немного подумал.
        - Наверное, это я тебя звал. Очень хотел, чтобы ты была рядом.
        - Не выдумывай, - улыбнулась Ксения. Она оглянулась назад. - Что-то мне не по себе.
        Филипп внимательно смотрел в зеркало заднего вида. Он снова увидел серую «ауди», которая ехала за ними в сторону озера. Теперь они возвращались в город, и снова за ними пристроилась та же машина. Совпадение? Он ничего не стал говорить Ксении, просто увеличил скорость. «Ауди» чуть отстала, но ненадолго. Лица водителя не было видно, но он явно не собирался отрываться и ехал уже след в след.
        - Что за черт? - пробормотал Чигоренко и на въезде в город резко свернул влево.

«Ауди» свернула за ним. Филипп не поверил своим глазам: водитель серой машины держал в одной руке пистолет и целился. Похоже, он собирался прострелить колесо их автомобиля. Во всяком случае, поблизости больше никого не было. Все это напоминало кадр из плохого боевика. У Филиппа появилось желание ущипнуть себя. Может, он спит и видит сон?
        Пуля просвистела мимо со стороны Ксении.
        - Кто-то стреляет! - удивленно вскрикнула она.
        - Пригнись!
        Филипп снова резко свернул, стараясь оторваться от серой «ауди» с ее полоумным водителем. Может, парнишка нанюхался наркоты и теперь палит куда ни попадя? Сейчас это в порядке вещей.
        Ксения сползла с сиденья вниз и закрыла голову руками. Ей было страшно.
        Филипп плохо знал этот район города и нервничал. «Ауди» будто приклеилась, и никакие маневры не давали возможности уйти вперед на безопасное расстояние.
        На улицах быстро темнело. Редкие фонари тускло мерцали среди листвы. Филиппу показалось, что неизвестный еще два раза выстрелил, но неудачно. Ему мешали темнота и скорость. Чигоренко мельком бросал взгляды на Ксению, которая сидела тихо, как мышка. В ночи незнакомые улицы без фонарей казались адским лабиринтом, где на каждом шагу подстерегала гибель. Напряжение застилало Филиппу глаза, адреналин бушевал в крови, ладони вспотели. Мысли разлетелись прочь.
        Филипп потом не раз пытался вспомнить, как он почувствовал впереди черный непроницаемый квадрат задней стенки фургона. Увидеть он его никак не мог. В пылу бешеной гонки они проскочили запретительный знак и въехали на площадку, где велись строительные работы. Грузовик без габаритных огней тонул в кромешной тьме. Но Филипп увидел его каким-то внутренним зрением, увидел четко и в последний момент успел свернуть. Собственно, все произошло само собой. Вряд ли хоть одно движение Филиппа было сознательным или заранее спланированным. Он опомнился только через минуту, когда увидел развороченную «ауди» с мертвым водителем. В темноте кровь на его лице казалась черной.
        Машина неизвестного преследователя на всей скорости врезалась в грузовик и замерла. В наступившей тишине слышны были какие-то потрескивания, шорохи и плеск вытекающего бензина.
        - Кто это? - спросила Ксения.
        Филипп пытался рассмотреть лицо мертвого водителя. Ксения стояла сзади, прижавшись к нему и тяжело дыша.
        - Я сбегаю за фонариком, - предложила она.
        - Лучше отойди подальше, я не знаю, что у него с бензобаком.
        Все остальное происходило как во сне. Филипп отправил Ксению на такси домой и только потом вызвал милицию. При свете он с трудом узнал в водителе того самого парня, что набросился на них в кафе. Подчиняясь внутреннему импульсу, Чигоренко не стал никому говорить ни об инциденте в кафе, ни о том, что был в машине не один.
        Константин Рыбаченко, погибший водитель «ауди», оказался в нетрезвом состоянии; при нем нашли пистолет, из которого были произведены четыре выстрела.

«Я слышал только три», - подумал Филипп.
        В общем, картина выглядела следующим образом. Напившись до беспамятства, Рыбаченко решил покуролесить, поиграть в «крутого». Он погнался за первым попавшимся автомобилем и устроил стрельбу. Ну и…
        - Насмотрятся американских фильмов и бесятся! - возмущался пожилой милиционер. - Ковбоев из себя строят! Гангстеры хреновы! Тьфу!
        Никто из присутствующих не подозревал, что все случившееся было заранее тщательно продумано водителем «ауди», включая трагический исход. Правда, Рыба собирался
«умереть красиво» не один. Он следил за домом Ксении и, увидев ее с «хахалем», решил, что прикончить обоих будет даже эффектнее.
        Глава 19
        Ксения не могла определить, что на нее сильнее повлияло: любовное свидание с Филиппом или нападение пьяного водителя «ауди». Она чувствовала свою вину перед Юлей. Но… отказать Филиппу в близости не смогла. Он имел какую-то непонятную власть над ней. Ксения не думала о любви. Ни в связи с Филиппом или другим мужчиной, ни вообще. Как будто бы чувство любви для нее было заведомо невозможно.
        - Я совсем запуталась, - призналась она себе.
        Ей хотелось плакать. Все валилось у нее из рук. Картины не писались, отношения с Эдом становились все напряженнее, деньги закончились.
        - Ты просто устала, - говорил Филипп. - Испугалась. Этот придурок чуть не застрелил тебя. После такого кто угодно будет не в себе. У тебя депрессия. Она пройдет.
        Филипп предложил ей двести долларов, но Ксения отказалась наотрез.
        - Этого еще не хватало! - возмутилась она. - Ты меня покупаешь?
        Чигоренко растерялся. У него и в мыслях такого не было. Он хотел, чтобы Ксения ни в чем не нуждалась.
        Вечером к ней явился посыльный из супермаркета и притащил корзину продуктов.
        - За все уплачено, - весело сказал он.
        Ксения вздохнула и начала складывать продукты в холодильник. К большой коробке конфет была приколота записка: «Ты не можешь запретить мне дарить подарки возлюбленной! Филипп».
        Она улыбнулась. Где он сейчас? Что делает? Наверное, у них с Юлей семейный ужин…
        - О, нет! Мне срочно надо отвлечься, - вслух сказала Ксения.
        Она улеглась в постель и решила почитать. Это уже вошло у нее в привычку. Эд придет с работы только утром, так что ей никто не помешает…
        Башня Аттока пустовала. Великий правитель отправился устанавливать новый порядок на завоеванных кортиосцами планетах.
        Небо Хонкона выглядело похожим на штормящее море. Ветер со свистом гнал бурые тучи. Лейтар шел, погрузившись в размышления. Он все чаще ловил себя на том, что никому не может доверять. Круг его обязанностей оставался тем же, но теперь ему становилось труднее и труднее держать все под жестким контролем. С ним творилось что-то неладное. Постоянная тревога мешала Лейтару сосредоточиться. Он предчувствовал грядущие изменения, не зная, что они несут с собой…
        Лейтар быстро спустился вниз по блестящей черной лестнице. Ему хотелось побыть одному, собраться с мыслями, прежде чем он выслушает Хортиса. Сейчас, в отсутствии Аттока, он был главным на Хонконе, и именно ему предстояло оценить ситуацию и принять решение.
        Общество кортиосцев отвергало право индивидуума на что-либо личное. Проявления особой симпатии или даже простого расположения одного существа к другому, собственные увлечения, интересы и пристрастия считались непростительной слабостью и сурово осуждались. Безупречное служение, преданность правителю и жизнь на виду - вот что следовало поощрять. Раньше Лейтару казалось, что по-другому и не бывает. Но… с некоторых пор жесткие рамки, постоянное напряжение начали утомлять его.
        Хортис не замечал этих изменений в Лейтаре. Внутренний мир вышестоящих - не его забота. Он отвечает за космические военные экспедиции. Его гораздо больше беспокоило, как он объяснит Лейтару случившееся на Цоуфисе. Он чувствовал себя сбитым с толку. Что за сила заставила их, опытных космозахватчиков, выносливых и тренированных воинов, увидеть один и тот же сон и поверить в его реальность? Правитель не подготовил их к подобному. Хортису даже пришла в голову крамольная мысль: «А так ли велик на самом деле Атток?» Если сам Величайший не знал, что такое возможно, то…
        Дальше Хортис раздумывать не решился. Пока. Его мысли приняли другое направление. Командир «Терра» знал, что нужен Аттоку. Лейтар был всего лишь промежуточным звеном между ним и хозяином Хонкона. Рано или поздно Хортис займет его место, рано или поздно он и дух Аттока станут единым целым. Значит, Атток нужен Хортису. А Лейтар - нет. Фарий - враг. Могучий и хитрый. Он поставил Хортиса в унизительное и опасное положение. Он опозорил его перед правителем. Хортис должен уничтожить Фария.
        Командир космозахватчиков шел на доклад к Лейтару. Спускаясь вниз по гладким и блестящим черным ступеням лестницы, Хортис больше ни о чем не думал. Он принял решение. Теперь оставалось дождаться подходящего случая.
        Лейтар не спешил задавать вопросы, он ждал. Возникло молчание.
        - Фарий не зря окружил себя такой таинственностью, он владеет неизвестной нам силой, - сказал наконец Хортис. - Эта сила в любой момент может погрузить в сон, воспринимаемый как действительность. Фарию удалось запутать нас. - Хортис рассказал все, что случилось с ним и его воинами на Цоуфисе. - Когда я понял, что произошло, то принял решение вернуться. Мы не сможем завоевать Цоуфис обычным способом.
        Лейтар хотел сказать Хортису что-то резкое, но не нашел подходящих слов. Он помолчал и после продолжительной паузы распорядился:
        - Уходи, я должен подумать.
        Очередная финансовая операция Берга и Шахрова прошла успешно. Как водится, успех обмывали в «Вавилоне».
        Виталий Анисимович был в приподнятом настроении. Выпив несколько рюмок коньяка, он принялся расхваливать вкус хозяина казино. Берг не лукавил. Его действительно приводили в восторг интерьеры «Вавилона». Все эти старинные горки, комоды и секретеры, мягкие диваны, картины в бронзовых рамах, гобелены, ковры ручной работы, подсвечники, шелковая обивка, парча и бархат… полное смешение стилей! Банкир чувствовал себя здесь как во дворце эксцентричного властителя.
        - У вас изумительно! - восхищался Берг. - Нигде не видел ничего подобного.
        - А я вообще ни на кого не похож, - смеялся Шахров. - Я уникален.
        - Это правда, - пьяно кивал головой Берг. - Все, за что вы беретесь, превращается в золото.
        Официант принес горячее - мясо в ореховом соусе со спаржей и горошком. Шахров велел ему сбегать за шампанским.
        Виталий Анисимович окончательно опьянел.
        - У-у вас п-прекрасная кухня… - бормотал он. - П-прекрасная…
        - Я переманил повара из Москвы, - объяснил Шах, подкладывая себе еще мяса. - И плачу ему вдвое больше, чем он получал там. Если хочешь, чтобы жизнь что-то давала, нельзя жадничать.
        Лицо Берга налилось кровью от еды и выпивки. Его высокий лоб покрылся капельками пота.
        - Наша б-благотворительная акция прошла неожиданно у-успешно, - с трудом выговорил он. - Р-роман этого… Гу…
        - Гусарова, - подсказал Егор Иванович. Он пил не меньше Берга, но оставался совершенно трезвым. - Иллариона Гусарова.
        - Да-да… Так вот. М-мне звонил директор к-книжного магазина. Он ска… сказал, что книга пользуется с-спросом.
        Шахров кивнул. С ним связался главный редактор издательства и предложил выпустить дополнительный тираж. «Сиреневый аромат ночи», к удивлению продавцов, улетал с прилавков в мгновение ока. Егор Иванович прочитал роман из любопытства, но не нашел в нем ничего особенного. Да, увлекательно, интересно… Наверное, молодежи нравится фантастика. А он уже вышел из этого возраста. Впрочем, он был и оставался приверженцем классики, поэтому не воспринимал новые веяния слишком серьезно.
        У Шахрова был только один идол, одно божество, которому он приносил жертвы, - Сила. Он начал поклоняться ей еще с колыбели. Сила была на его стороне, она ему помогала. Людей он привык судить и оценивать исключительно по меркам силы. От этого зависело его уважение, симпатия и готовность иметь или не иметь дело с конкретным человеком.
        Шахров к своим пятидесяти трем годам достиг в жизни всех поставленных целей. У него были деньги, влияние, солидное дело, прочное общественное положение, достаток и комфорт. Казалось бы, наступило время истинного блаженства, счастья и довольства, к которым он стремился. Отсутствие семьи Шахрова не волновало и не расстраивало. Это соответствовало его жизненным планам и принципам. Связывать себя пусть даже на недолгий срок с женщиной он не собирался.
        Итак, все само шло в руки, вложения приносили дивиденды, все складывалось благоприятно. Кроме одного: желанное блаженство почему-то не наступало. Более того, горячий, трепетный интерес к жизни начал угасать. Как будто сокровищница, в которую он привык наведываться, оскудела.

«Теперь у меня есть все, - думал Шахров. - А что же дальше? Неужели это конец?»
        Встретив Ксению, он почувствовал, как у него снова просыпается интерес. Наверное, он еще не все узнал о жизни. Возможно, ее горизонты значительно шире, чем он предполагал. Оценивая художницу Миленко с позиции Силы, Егор Иванович вынужден был признать, что его подход в этом случае не работает. Ксения обладала чем-то другим. Она не была сильной в привычном понимании. И ей это было не нужно.
        Последнее особенно поразило Шахрова. Оказывается, есть люди, которые не вписываются в рамки его представлений. И поэтому они притягивают к себе внимание. Егор Иванович все чаще ловил себя на мыслях о Ксении. Ему хотелось, чтобы она была рядом, говорила с ним или смотрела на него…
        - Н-нельзя так задумываться, - вторгся в его размышления Берг. - Это вре… вредно.
        Виталия Анисимовича окончательно развезло. Он то и дело икал и клонился головой на стол.
        Шахров кликнул охранника.
        - Вадим! Помоги господину Бергу добраться домой.
        Виталий Анисимович промычал нечто невразумительное и махнул рукой.
        - Видишь? Мы не можем отпустить его одного, - сказал Шах.
        - А как быть с его машиной? - спросил Вадим.
        - Пусть остается на нашей стоянке. Потом разберемся.
        - Понял.
        Вадим подхватил Берга под мышки и, несмотря на внушительный вес банкира, легко повел его к выходу.
        Оставшись в одиночестве, Егор Иванович встал и начал прохаживаться по своему кабинету. На стене за ширмами висела «Синяя мозаика». Он подошел к картине и принялся ее рассматривать. Всевозможные оттенки синего и причудливые геометрические формы сходились к центру полотна, создавая нечто вроде воронки. Эта воронка уходила в бесконечность. У нее не было дна, Шахров это чувствовал. Если пройти сквозь нее, откроется новое, неизведанное и загадочное пространство… Был ли таков замысел художницы или подобное впечатление создавалось у него самого, Егор Иванович не знал. Но «Синяя мозаика» действовала на него подобно наркотику. Чем больше он смотрел на нее, тем сильнее становилось желание проникнуть в тайну, которую она хранила.
        - Егор Иванович!
        Шахров заставил себя отвернуться от картины. В кабинете стоял Вадим.
        - Дверь была открыта… - начал оправдываться он. - Я стучал, стучал… Подумал, уж не случилось ли чего.
        - Ты доставил Берга домой?
        - Да. Все чин чином. Можете не сомневаться.
        - Хорошо. Есть какие-нибудь новости?
        - Ксения Миленко встречается с господином Чигоренко, - доложил Вадим.
        Ему было поручено присматривать за художницей. На всякий случай. Шахров любил собирать информацию о людях, которые его интересуют. А Ксения его интересовала. Еще как!
        - Чигоренко?
        - Филипп Алексеевич Чигоренко, директор фирмы «Геополис».
        - А-а, тот самый? Знаю. - Шахров помолчал. - Что у них за отношения?
        - Точно не могу сказать, - развел руками Вадим. - Мне кажется, он за ней… ухаживает. Вроде того. Какие у них общие дела могут быть?
        - Ладно. Все?
        - Нет. Вы Рыбу помните? Ну, он нам товар возил.
        - Сколько вас учить? - прикрикнул Шахров на Вадима. - Что это еще за «рыбы»,
«селедки», «караси»? Здесь вам не аквариум! Когда вы научитесь нормально выражаться? Говори толком!
        Шахров разозлился. Он не хотел признаваться себе в том, что его взволновали встречи Ксении с другим мужчиной. Что это? Ревность? Шах считал ревность чувством, которое ему не присуще. Он действительно ни разу ничего подобного не испытывал. Охранник же принял раздражение шефа на свой счет и поспешил исправиться:
        - Рыба - это Костя Рыбаченко. Прозвище у него такое… Он возил нам спиртное. Они с Андроном приятели.
        - Допустим. И что?
        - Разбился он…
        - Это вы умеете! Из окна, что ли, вывалился, «колес» наглотавшись?
        - Не-а… - покачал головой Вадим. - Костя в автокатастрофе погиб. Ночью ехал на скорости, врезался в грузовик. И кранты…
        - Ясно. - Шахров сердито вздохнул. - Только зачем ты мне это рассказываешь? Кто там у нас вместо Андрона? Примакин? Вот ему и доложи.
        - Примакин знает. Только…
        - Ну что? Что? Не мямли!
        - Рыба… то есть Рыбаченко не просто так разбился! - выпалил Вадим. - Он… стрелял в этого, Чигоренко. Гнался за ним. Убить хотел. Менты у него «ствол» нашли.
        - Что-о? - опешил Шах. - Убить Чигоренко? Ты ничего не путаешь?
        - Нет. У меня свои соображения на этот счет имеются. Рыбаченко хотел убить Ксению Миленко. Я думаю, она была в машине Чигоренко, а потом смылась. Мужик ее закладывать не стал. Ему и самому неинтересно лишнее трепать. Он женатый. Понимаете? Какой ему резон признаваться, что с ним баба ехала?
        - Подожди… давай по порядку, - остановил его Шахров. - Значит, ты предполагаешь, что Чигоренко был в машине не один, а с Ксенией. И Рыбаченко стрелял именно в нее?
        - Ага.
        - Но почему?
        - Психанул, наверное… Он при всех орал, что прикончит эту сучку. Из-за Андрона. Будто это она Якимовича довела до смерти. Вот и…
        - Неубедительно.
        Охранник согласно кивнул.
        - Да. Я тоже полагаю, что была еще какая-то причина, более веская.
        Когда Вадим ушел, Егор Иванович налил себе коньяка и выпил не закусывая. Он сел на диван, устроился поудобнее, закрыл глаза и начал думать.
        Глава 20

«Слатар» тихо плыл в безбрежном космосе. И Осиан-айо, и Ансон неплохо освоили технику, чувствовали себя на корабле как дома. Фарий заметил их взаимную симпатию. Это было приятно. Жизнь становилась волнующей и разнообразной, что и составляло ее особую привлекательность. Все гости, недавно прибывшие на Цоуфис, уже успели ознакомиться с физическими законами. Теперь им предстояло обрести практический опыт.

«Пусть сегодняшний полет станет уроком для них, - мысленно решил Фарий. - В будущем им предстоит справляться не только со стихией, но и с тем, что выходит из-под контроля организующего разума Космоса».
        - Этот механизм очень далек от совершенства, и его еще множество раз придется корректировать, - любил повторять Соллей. - Иначе…
        Фарию ни разу не удалось услышать эту глубокомысленную фразу до конца.
        Осиан-айо тоже думала о Соллее: ее удивило, что с момента встречи с кортиосцами он ни разу не объявился.
        - Фарий, где Соллей? - спросила Осиан-айо.
        Обернувшись, он внимательно посмотрел на нее и улыбнулся:
        - Соскучилась?
        Фарий немного помолчал, раздумывая, как ей объяснить отсутствие своего друга.
        - Для великого множества обитателей этой Вселенной Соллея как будто нет, - наконец сказал он. - Кроме нас, никто его не видел и ничего о нем не знает. Соллей - одна из тайн, которые мы обязаны хранить.
        - Соллей не такой, как все! - кивнула Осиан-айо. - И, согласно правилам игры, его здесь не должно быть?
        Фарий рассмеялся. Чего-то такого он и ожидал от нее. Он знал, что Оси не любит все слишком запутанное. А его самого твердый мир привлекал именно множеством загадок. Фарию нравились сложные, головоломные игры. Чем труднее задача, тем больше удовольствия он получал, решая ее.
        Внезапно он указал на самый крупный монитор «Слатара»:
        - Смотрите!
        Впереди в черном пространстве на пути корабля одна за другой плыли две грубые темные глыбы.
        Осиан-айо, поразившись их размерам, зажмурилась от ужаса.
        - И что с этим делать? - растерянно спросила она. - По отношению к этим махинам мы вместе со своим кораблем даже не песчинка! Мы просто ничто!
        - Нет, милая, это они ничто по сравнению с нами, - серьезно возразил Фарий. - Не равняй эти куски материи с размерами своего тела. Они имеют границы, а дух безграничен.
        Фарий подозвал обеих женщин поближе к монитору.
        - Усаживайтесь, - распорядился он. - Вас ждет интересное зрелище. Сейчас я выведу корабль за пределы досягаемости тонких волн, действие которых вы сможете наблюдать.
        Оси и Ансон, в ожидании чего-то особенного, во все глаза смотрели на экран, расположенный прямо перед ними. Обе замерли. Фарий оставался спокойным, управляя приборами «Слатара». Внезапно огромные неповоротливые гиганты начали оплывать, таять, испуская в пространство волны излучений. Через пару мгновений от них не осталось даже пыли. И только нестерпимо яркий золотой вихрь кружился на том месте, где только что находились массивные глыбы.
        - Ну как? - Фарий обернулся. На его лице сияла довольная улыбка. - Понравилось?
        Ансон застыла, потрясенная увиденным. Оси бессильно откинулась кресле, ее глаза были закрыты.
        - Что случилось? - Фарий не сразу осознал происходящее.
        Осиан-айо сильно порозовела, от нее шел жар. Ансон вскочила со своего кресла, переводя тревожный взгляд с Фария на свою подругу.
        - Оси, открой глаза, - напряженным голосом приказал Фарий.
        Она пыталась сделать это, но веки будто склеились. Несколько отчаянных минут она боролась с неведомой силой, сковавшей ее тело. Внезапно Осиан-айо ощутила спасительное дуновение прохлады и наконец смогла открыть глаза.
        - Оси, нельзя так делать! В твоем теле могут наступить необратимые изменения!

«Как нельзя делать?» - хотела спросить Осиан-айо, но смогла только подумать это. Фарий уловил ее мысль и ответил:
        - Нельзя мысленно воспроизводить процессы, происходящие во Вселенной. В момент взрыва выделяется столько энергии, что даже воображаемая картина наполняется ею и может убить. В лучшем случае тебя вынесет за пределы нашего мира, и ты можешь оказаться в самой отдаленной галактике, где я никогда тебя не найду!
        Перспектива снова потерять Фария напугала Осиан-айо. Вся глобальность и необратимость процессов, которые с легкостью совершались благодаря высочайшей технологии управления электромагнитными полями и потоками информационных частиц, впервые так отчетливо встала перед ней. Ошибка при такой мощи и глубине воздействия могла обернуться вселенской катастрофой. Но для Оси страшнее всего была разлука с Фарием…
        - Все читаешь? - ехидно поинтересовался Эд, заглядывая в комнату Ксении.
        - Что тебе надо? - равнодушно спросила она.
        Брат вошел и уселся на край кровати. На его лице было написано любопытство и даже некоторое уважение.
        - Да вот, хочу рассмотреть тебя получше, - заявил он. - А то живу рядом и не знаю.
        - Чего не знаешь?
        Эд сложил руки на груди и уставился на сестру.
        - Ничего о тебе не знаю! Ты кто вообще? Раньше я думал, что ты обыкновенная дура. А теперь… сомневаюсь. Дурой ты только прикидываешься. Очень умело, надо сказать. Пускаешь пыль в глаза, а сама…
        - Послушай, - перебила его Ксения. - Уже поздно. Я хочу спать. Все, что ты обо мне думаешь, расскажешь завтра.
        - Ну не-е-ет. Сегодня! - завопил Эд. - Сейчас же! Вдруг я лягу спать и не проснусь? А? Как ты проделываешь все эти штуки? Давай, признавайся!
        Ксения отложила книгу и внимательно посмотрела на брата. Вид у него был отчаянно-решительный.
        - Какие штуки? Что ты несешь? Ты пьян? Иди проспись, завтра поговорим.
        - Да, я немного выпил, ну и что? Это не преступление. По крайней мере вокруг меня люди не мрут как мухи.
        - Ты в своем уме? - возмутилась Ксения. - Убирайся отсюда. Я спать хочу.
        - Убираться? Куда? На тот свет? Со мной у тебя этот номер не пройдет. Я… - Он запнулся. - Я в милицию заявлю! Я… тебе покажу, где раки зимуют. Пусть менты тобой займутся. Пора разобраться, что ты за птица!
        Ксения вздохнула. Эд становится просто невыносимым. Он, кажется, уже допился до белой горячки.
        - Тебе пора записаться в клуб анонимных алкоголиков, - сказала она. - Там будешь рассказывать свои басни.
        - Басни? А то, что Рыба умер, - это, по-твоему, басни? Не успел я тебе сдуру ляпнуть про него… что он… хочет отомстить за Андрона, как уже…
        - Что уже?
        - Покойник, - пробормотал Эд и неловко, суетливо перекрестился. - Рыба - покойник! Слышишь, ты? Сначала Андрон, потом Рыба… Кто следующий? Я тебя спрашиваю!
        - Я даже не знаю никакой… никакого Рыбы, - возразила Ксения. - Что с ним случилось?
        - Разбился! - Эд зябко повел плечами. - Ехал ночью и врезался в грузовик.
        Ксении стало дурно. Перед ее глазами возникла картина ночной погони, стрельбы и аварии. Она вдруг поняла, что Эд имеет в виду водителя серой «ауди».
        - Какая у него была машина? - упавшим голосом спросила она.
        - Серая… - буркнул брат. - Только не ври, что слышишь об этом в первый раз.
        Ксения врать не стала. Но и отвечать на вопросы Эда отказалась наотрез. Из-за Филиппа. Она не хотела, чтобы пошли слухи.
        - Я тут ни при чем, - твердо заявила она.
        И Эду больше не удалось вытащить из нее ни слова. Он поплелся спать в полной уверенности, что сестра лжет. Она знает, как и почему погиб Рыба. Она… ведьма. С ней лучше не связываться.
        Утром Эд встал первым. Ксения застала его на кухне, где он варил кофе. Он взглянул на нее исподлобья и отвернулся.
        - Эд! - сказала Ксения. - Ради бога, прекрати выдумывать всякую ерунду. Вашему Андрону надо было вовремя лечить сердце. А этот… Рыба, наверное, просто не справился с управлением. Я не имею к этому никакого отношения.
        Брат молча смотрел в окно. Кофе сбежал и растекался пенистой лужицей по плите.
        - Ой!
        Ксения выключила газ и хотела вытереть пятно, как в дверь громко позвонили.
        - Иди открой, - пробурчал Эд.
        Она посмотрела в глазок. На лестничной площадке стоял незнакомый парень. Наверное, новый дружок Эда. Чтобы не накалять и без того напряженную обстановку, Ксения впустила его, не задавая никаких вопросов.
        - Эд! К тебе! - крикнула она.
        - Мне Ксению Викторовну, - заявил парень. - Я посыльный. Это вам. Получите и распишитесь.
        Он протянул Ксении небольшой сверток, ручку и бланк доставки.
        - Вот здесь.
        Она поставила подпись и закрыла за парнем дверь. Посылка от Филиппа! Это было неожиданно и приятно.
        - Кто приходил? - недовольно спросил Эд. Он подозрительно покосился на сверток у сестры в руках. - Что это?
        - Бомба!
        Эд изменился в лице и попятился, а Ксения захохотала.
        - Дура! - возмутился Эд.
        - По-моему, ты повторяешься. Это скучно, братик. Пора придумать что-то новое.
        Она развернула бумагу и увидела полукруглый бархатный футляр.
        - Что это? - Эд загородил ей дорогу. - Покажи. Я должен знать, что происходит в этом доме.
        Ксения фыркнула, но спорить не стала. Она раскрыла футляр и… ахнула. На красном атласе лежал золотой браслет в виде гладкого обруча с геометрическим орнаментом по краю.
        - Ничего себе! - завопил Эд. - Где ты взяла деньги? Позавчера говорила, что хлеба не на что купить, а сегодня холодильник забит продуктами. Теперь браслет… Откуда он у тебя? Кто это приходил? Что творится, в конце концов?
        - Какое тебе дело? Браслет мне подарили.
        - А продукты?
        - Продукты тоже.
        - Кто же это у нас такой богатенький Буратино? - состроил ехидную улыбочку Эд. - Можешь мне сказать?
        Он протянул руку и молниеносно выхватил вложенную в футляр записку.
        - Отдай! - вспыхнула Ксения. - Как ты смеешь?
        - И не подумаю.
        Он быстро развернул записку. По мере того как он читал, румянец сползал с его лица.
        - На… - Дрожащей рукой Эд вернул сестре записку. - Ну ты даешь, Ксюха!
        На плотной голубоватой бумаге было написано:

«Ксении Викторовне в знак уважения и признательности за интересный вечер в театре.

    Егор Шахров».
        - Боже! - записка выпала у Ксении из рук. - Это не…
        Она вовремя остановилась, не успев произнести вслух имя Филиппа. Браслет не от него? Ксения еще не разобралась, удивлена она или разочарована.
        - Что, не ожидала? - спросил Эд.
        Она молча опустилась на пуфик в прихожей.
        - Откуда ты знаешь Шаха?
        - Кого? - не поняла Ксения.
        Она все еще пребывала в замешательстве по поводу браслета и записки.
        - Егора Ивановича! - разозлился Эд. - Скажи еще, что впервые слышишь о нем!
        - Нет, но… мы просто знакомые…
        - Просто знакомые! - передразнил ее брат. - Ты хоть знаешь, кто это? Что это за человек?
        - Начальник Андрея Якимовича.
        - Начальник?! - Эд нервно, истерически захохотал. - Я знал, что ты идиотка, но не думал, что до такой степени! Начальник… Да Шах тебя в порошок сотрет, курица ты безмозглая! Это тебе не Андрон. Шахрова ты за нос не поводишь!
        - Замолчи…
        Ксения чуть не плакала. То, что подарок оказался не от Филиппа, расстроило ее сильнее, чем она могла предположить.
        - И не вздумай ему фокусы показывать! - продолжал орать Эд. - Где ты умудрилась его подцепить? Никогда бы не поверил, что Шах «западет» на такую чокнутую, как ты! Дай сюда!
        Брат выхватил у Ксении браслет и записку, начал разглядывать их со всех сторон. Он не верил собственным глазам. Это не может быть правдой. Шахров и его бестолковая сестричка Ксения! Более неудачного розыгрыша не придумаешь.
        - Что молчишь? - уже спокойнее спросил он. - Речь отняло?
        Ксения пыталась сообразить, как ей себя вести. Рассказать все Эду или нет? Она решила осторожно выяснить, что брат думает о Шахрове.
        - Ты знаешь Егора Ивановича?
        - Еще бы я не знал! - ответил Эд. - Казино «Вавилон» видела?
        - Ну…
        - Это его заведение. Он очень богатый и влиятельный человек. «Вавилон» - мелочь. У Шахрова недвижимость, несколько фирм. Всего о нем никто толком не знает. Он бандит! Ему человека убить, - что тебе кисточкой по холсту ляпнуть. Ты хоть понимаешь, с кем связалась? Что у тебя с ним?
        Ксения пожала плечами:
        - Ничего…
        - Ой, не ври! В честь чего он тебе браслет прислал? Шах просто так ничего не делает.
        - Я не вру… Он мою картину купил. А потом… мы в театр ходили. Вот и все. Да… в самом начале он меня про Андрона расспрашивал. Думал, я что-нибудь о его смерти знаю. А я ничего не знаю. Правда!
        - Ох и дура ты, Ксюха! - с сожалением сказал Эд. - Дура! Сама пропадешь, и я вместе с тобой.
        - Ты тут при чем?
        - Шах разбираться не станет. Мы с тобой для него даже не люди. Так… муравьи. Наступит и не оглянется.
        - Ты нарочно меня пугаешь! - заплакала Ксения.
        Эду стало ее жалко. А с другой стороны, и боязно.

«Если она с Шахом снюхается и нажалуется ему, то мне не поздоровится, - подумал Эд. - Теперь надо каждое свое слово взвешивать, контролировать каждый шаг».
        От такой перспективы ему стало совсем тошно.
        Глава 21
        - Фарий, - позвала Осиан-айо.
        Он обернулся. Его глаза казались темными, как всегда, когда он сосредоточенно думал о чем-то.
        Осиан-айо забыла, о чем собиралась спросить, и смотрела на него, будто видела впервые. Он был так красив! Фарий всегда знал, что необходимо делать в следующую минуту, он всегда был собран, решителен и беззаветно предан Эльсинии. Он считал себя ответственным за ее обитателей, за развитие ее цивилизаций, за все, что происходит на ее неизведанных, необозримых просторах, полных тайн и неожиданных явлений. Он был ее властелином и рыцарем, ее ревнивым поклонником, ее возлюбленным… Да! Наверное, он любил ее… Осиан-айо всегда чувствовала, что у нее есть соперница. Вселенная! Вот она, привольно раскинувшаяся за прозрачной сферой
«Слатара», величественная и манящая, она смотрит мириадами звезд, сияющими в ее первозданном мраке. Ее черное лоно рождает неисчислимые миры…

«А что могу я? - подумала вдруг Осиан-айо. - По сравнению с Эльсинией…»
        - Что с тобой? - обеспокоенно спросил Фарий.
        - Не знаю… Эльсиния очаровала тебя. Она так прекрасна! Я только сейчас начинаю понимать твое стремление к ней.
        Фарий уловил недосказанное.
        - Оси… - Его голос дрогнул. - Не думай так. Эльсиния дает мне очень многое, но не все. Она не может любить меня, не может восхищаться мною и тосковать по мне… Она - заманчивая, чудесная игрушка. А ты… это совсем другое. Я думал, что смогу быть счастливым среди ее звезд, но у меня не получилось. Я смотрел в ее горящие глаза - и видел тебя… Никакие приключения, никакая острота ощущений не смогли заменить мне твою нежность. И когда я понял это… Эльсиния перестала быть моей владычицей. Я твой, Оси! Я принадлежу тебе на все времена! Не сомневайся в этом, что бы ни случилось…
        Внезапно включился звуковой сигнал тревоги. Ансон резко вздрогнула.
        - Не волнуйтесь, - голос Фария звучал спокойно и собранно. - На пути у «Слатара» обнаружился странный объект.
        В командном отсеке царил полумрак. Только равнодушно вспыхивали красным индикаторы. Фарий напряженно смотрел на экран. Осиан-айо замерла. Впервые за все время, что они провели вместе, Фарий не взглянул на нее. Его сосредоточенный вид тревожил Осиан-айо. Она внутренне сжалась.
        На экране перед Фарием появилось цветное объемное изображение неизвестного объекта. Приборы начали его сканирование, внизу побежала строка полученных данных.
        - Вес этой штуки превышает все мыслимые пределы, - поразился Фарий. - Ну-ка, рассмотрим ее поближе…
        Голограмма объекта медленно росла в размерах.
        Фарий услышал слабый стон и обернулся к Оси:
        - Что с тобой?
        Осиан-айо мелко дрожала, ее взгляд остановился. Фарий выключил назойливый сигнал тревоги и легонько дотронулся до Оси, стараясь привлечь ее внимание:
        - Что случилось? Ты чего-то боишься?
        - Мне показалось… - Оси задумалась, подбирая подходящие слова. - То, что там, в космосе, - живое, мыслящее. И оно наполнено злом.
        - Злом? - Фарий растерялся. - Почему ты так решила?
        - Не знаю, - ответила Осиан-айо, - я просто это чувствую.
        - Оси, это очень маленький по величине, но ужасно тяжелый и твердый объект. Он не может быть живым. Вот посмотри.
        Фарий еще увеличил объект, выявляя его структуру. Сам объект выглядел гладким и круглым, его частицы, расположенные в строгом порядке, очень тесно примыкали друг к другу. Осиан-айо не могла понять, почему ей вдруг померещилось, что из темноты за бортом «Слатара» прямо на нее смотрят желтые глаза, полные ярости. Ей стало не по себе.
        - Наверняка у этой крошки есть хозяин, - заметил Фарий. - Хотелось бы знать, кто он.
        - Он, наверное, потерял свою вещь, - предположила Осиан-айо.
        - Потерял? - Фарий задумался. - А может быть, подкинул? Только вот зачем?
        Ксения отложила книгу и задумалась. «Сиреневый аромат ночи» заворожил ее. Вспоминая дурацкую пьесу Иллариона Гусарова «Кувырок вперед», она не могла поверить, что ее написал автор романа, который она читает. Удивительно, на что иногда бывают способны люди!
        С того дня, как посыльный принес ей подарок от господина Шахрова, жизнь Ксении неуловимо изменилась. Эд оставил ее в покое. Он больше не орал на нее, не рылся в ее вещах и вообще приходил домой тише воды, ниже травы. Он перестал поучать сестру, как и что ей надо делать. Его глубокомысленные тирады страшно раздражали ее, а теперь она почувствовала, что ей, пожалуй, их недостает.
        Она продолжала встречаться с Филиппом. Ей не хватило воли расстаться с ним. Первый шаг они сделали, а все остальное происходило уже не так мучительно. Они создали свой собственный мир, в котором не было ни Юли, ни ребенка, ни Ганны, ни Эда, ни друзей, ни знакомых, ни соседей - никого постороннего. Только он и она.
        - Ксения… - Филипп повернулся и провел ладонью по ее щеке. - Я люблю тебя.
        - Меня все время кто-то зовет, - сказала Ксения. - Может быть, это ты?
        - Я постоянно думаю о тебе. Я полон тобою, как морская раковина.
        - Почему раковина?
        Филипп наклонился и легонько поцеловал ее губы.
        - Потому что ты похожа на шум моря, который живет в глубине раковины. Никто не знает, как он там очутился. Он загадочен и необъясним. Его можно услышать, но нельзя увидеть, подержать в руках… им нельзя обладать.
        - Разве ты не обладаешь мной? - улыбнулась Ксения.
        Филипп покачал головой.
        - Никто не обладает прибоем. А тем более его шумом. Мы можем купаться в нем, подставляя себя его волнам, или слушать его. Мы можем его любить и тосковать о нем, но обладать… Разве это возможно?
        - Я не прибой, - засмеялась Ксения. - Я человек из плоти и крови. Помнишь, я укололась о розу и у меня на пальце выступила кровь?
        - Помню. Я полюбил тебя, как только увидел. Только не сразу это понял.
        Филипп не мог насытиться близостью с Ксенией. Они только что любили друг друга, долго, страстно… а ему опять хотелось ее обнять, раствориться в ней.
        - А как у тебя с женой? - спросила Ксения. - Вы спите вместе?
        - Да…
        У Филиппа сразу испортилось настроение. Он вспомнил глаза Юли и ее ожидание ласк, которое она старалась скрыть. Она отворачивалась и делала вид, что спит. Но Филипп чувствовал - жена мечтает, чтобы все было как прежде. Чтобы он загорался от одного прикосновения или поцелуя, чтобы они до утра занимались любовью…
        Филипп с трудом заставлял себя «выполнять супружеский долг». Его всегда смешила эта нелепая фраза, и только теперь он в полной мере осознал ее значение. И он, и Юля чувствовали себя ужасно. Он - потому что заставлял себя, а она - потому что понимала это. Но… сказать ей всю правду было бы жестоко. Филипп не мог. Он был еще не готов.
        - А секс? - продолжала свои расспросы Ксения. - У вас бывает секс?
        - Редко…
        Филиппу не хотелось говорить об этом, но Ксения не собиралась считаться с его настроением. Ей хотелось знать об отношениях Филиппа с другой женщиной, чтобы проверить свои ощущения. Будет ли ей неприятно? Вызовет ли ревность? Возмущение или боль? Она с удивлением обнаружила, что не испытывает ничего похожего. А вот Филиппу явно было не по себе от ее расспросов.
        - И как это у вас происходит?
        - О боже! - взорвался он. - Никак. Ужасно… Ты не представляешь себе! Я не могу говорить об этом. Не хочу даже вспоминать.
        Она искренне удивилась.
        - Почему?
        - Знаешь, кем я себя чувствую? Последним мерзавцем…
        Ксения почувствовала себя оскорбленной.
        - Тогда не встречайся со мной, - бросила она. - И снова сможешь уважать себя.
        - Ты не так поняла…
        Она встала, накинула на себя халат и вышла на балкон. Внизу шумели старые акации, по мосту через Днепр ехали машины.
        - Прости! - Филипп подошел к ней, обнял. - Я не то хотел сказать.
        - Не оправдывайся. Все правильно. Из-за меня ты обманываешь Юлю.
        - Не из-за тебя. Просто… так получилось. Судьба.
        - Какая судьба? Скажи еще - карма!
        - А что? - задумался Филипп. - Может, и так.
        - Мы оба сошли с ума, - вздохнула Ксения. - Я знаю, что должна положить этому конец, но не могу. Еще эта квартира!
        - Ну и что? Это мое жилье, приобретенное задолго до женитьбы, и я имею право делать здесь все, что хочу.
        - Да, конечно. - Она помолчала. - Мне пора домой… Отвези меня!
        - Еще рано.
        Они встречались в городской квартире Филиппа. Ксении казалось, что она, как вор, забралась в чужой дом. Эта мысль не давала ей покоя.
        - А куда нам идти? - уговаривал ее Филипп. - К тебе? Там твой брат. Гостиница ничем не лучше, уверяю тебя. Успокойся, пожалуйста. Это моя квартира. Понимаешь? И ты здесь не гостья, а хозяйка.
        - Я так не могу.
        Филипп не знал, как сделать ее счастливой. Даже в самые интимные минуты, в моменты страсти, в глазах Ксении оставался какой-то холодок. И Филипп не мог растворить его. Ни поцелуями, ни ласками, ни пылкими признаниями.
        - Мы поженимся, - говорил он. - И не будем расставаться. Я сделаю все, как ты захочешь.
        - А как же Юля? Твой сын?
        - Юле я постараюсь объяснить… Ну не могу я без тебя! Алешка еще маленький. Вырастет, поймет.
        - Ты в самом деле хочешь жениться на мне? - спрашивала Ксения.
        - Да.
        - Филипп, я не создана для семьи. Правда! Я не обеспечу тебе тот уют, который создает Юля. Я не собираюсь рожать детей…
        - У меня уже есть ребенок.
        - Я тебе не подхожу.
        - Любимая, позволь мне самому решать, кто мне подходит, а кто нет. Мне уже сорок пять лет, и в жизни я не новичок.
        Никакие уговоры Ксении не действовали на Филиппа.
        - Хочешь, я сегодня же все расскажу Юле? - предлагал он.
        - Нет! - пугалась Ксения. - Не сейчас. Может быть, у вас еще все наладится.
        - Это невозможно. Я все равно уйду от Юли. У меня есть один крупный недостаток: я не умею притворяться. Та двойная жизнь, которую я веду, отнимает у меня все силы. Долго так продолжаться не может.
        Ксения находилась в глубочайшем смятении. Она не могла отказаться от Филиппа. Но выходить замуж?.. Это не для нее. «Заблудшая душа»! Юлина бабушка была права, называя ее так.
        Филипп отвозил ее домой, долго целуя на прощание.
        - Не хочу отпускать тебя, - шептал он. - Боюсь, что не увижу больше. Каждая наша разлука для меня мучительна. А ты? Что ты чувствуешь?
        Ксения отмалчивалась. Ее непреодолимо влекло к Филиппу, но… «Любовь ли это? - спрашивала она себя. - Я не знаю любви. Что это такое? Зачем говорить о том, чего я не понимаю?»
        Филипп обижался. Но не подавал виду. Ему хотелось услышать от Ксении что-то нежное… А она молчала.
        - Ксения? О чем ты вот так задумываешься?
        У нее была привычка сидеть неподвижно и будто вслушиваться во что-то, известное только ей. Особенно в машине, когда Филипп привозил ее к подъезду и долго не отпускал домой.
        - Тебе не кажется, что за нами наблюдают? - говорила она.
        - Кто?
        - Не знаю…
        Чигоренко казалось совсем другое. «Ксения хочет побыстрее уйти домой, - думал он. - Вот и выдумывает всякие небылицы. Кто и зачем станет наблюдать за нами?»
        Однако Ксения ничего не придумывала. За ними велась слежка, и делали это люди Шаха.
        Егор Иванович неоднократно звонил Ксении, приглашал ее то на прогулку, то в ресторан, но она вежливо отказывалась. Дорогой подарок, который он преподнес ей, не только не помог, но даже будто напугал художницу.
        - Извините, Егор Иванович, сегодня никак не могу, - неизменно отвечала Ксения, куда бы он ее ни звал.
        Господин Шахров к такому не привык. Все, что нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги, считал он. А все, что нельзя взять по-доброму, можно взять силой. До сих пор он так и делал. Как же поступить с Ксенией?
        Для начала Егор Иванович решил подумать. «А что мне нужно от этой Миленко? - спросил он себя. - Ну, во-первых, с ней интересно. Во-вторых, для нее не имеют значения мои деньги. В-третьих, она красивая женщина. А может быть, я просто хочу ее? Хочу эту рыжеволосую мадонну с раскосыми глазами?»
        Господин Шахров впервые осознал, что на сей раз сила ему не поможет. Он не хотел в это верить. Он отказывался признавать, что надежный, испытанный способ здесь бессилен.
        - Я заставлю ее! - твердил Шах. - Я заставлю ее быть со мной. Во что бы то ни стало. Я ни за что не отступлю. Какой-то Чигоренко ничем не лучше меня. Я могу стереть его в порошок, уничтожить. Чтобы и духу от него не осталось.
        Перед ним, как всегда в минуты холодного бешенства, возникло запрокинутое, мертвое лицо отчима, острый кадык на покрытой щетиной шее, грязный ворот тулупа, синий в морозной ночи снег…
        Глава 22
        Ксения сжилась с «Сиреневым ароматом ночи», втянулась в его призрачную реальность. Она увлекала ее, уносила прочь от неразрешимой проблемы отношений с Филиппом, позволяя переключиться на странные и вместе с тем увлекательные события в далекой вселенной, созданной воображением автора.
        Она начала ловить себя на том, что с нетерпением ждет вечера, когда сможет забраться в постель, включить бра, открыть книгу и погрузиться в выдуманный кем-то мир…
        - Ты нашел решение?
        Атток пристально смотрел на Лейтара, ожидая немедленного ответа на поставленный вопрос. Каждая минута промедления могла стоить Лейтару всех прошлых заслуг. Приближенный смотрел на своего правителя и не видел его: перед глазами стояла блестящая пелена. Мощный поток энергии, исходящий от взора Аттока, поглощал и растворял внимание Лейтара. Воин огромнейшим усилием воли преодолел охватившее его смятение, не позволяя себе поддаться страху и растерянности.
        Величайший вновь заговорил:
        - Среди кортиосцев нет ни одного воина, который не знает, как победить. Ты должен найти способ уничтожить Фария и всех его приспешников. - Да, великий Атток! Я сделаю это.
        Впервые Лейтар сказал слова, в которые не верил. Он никак не мог смириться с тем, что Атток недоволен им, что он заслужил немилость правителя. Его безупречность пошатнулась, дала едва заметную, но очень опасную трещину. Хуже всего были сомнения, которые поселились в глубине души отважного военачальника: почему империя Кортиоса держится на таком всепоглощающем насилии? Зачем без конца уничтожать другие цивилизации, зачем вести непрерывную войну?
        Однако перед лицом Величайшего Лейтар не мог показать своих тайных мыслей.
        Атток склонил голову в знак того, что он слышит речь, достойную его внимания. Глаза правителя сверкнули холодным желтым блеском. Не чувствуя под собой ног, Лейтар покинул зал башни.
        Великий Атток любил проводить время наедине с самим собой, предаваясь раздумьям. Неудавшаяся попытка завоевать Цоуфис не обескуражила его, а только лишь раздосадовала. Впрочем, благодаря временному поражению, кортиосцы узнали о новом оружии врага. И это хорошо. Кортиос станет еще сильнее!
        Он вспоминал рассказ Лейтара, представлял Цоуфис, и в его воображении одна за другой возникали заманчивые картины. Он видел себя хозяином Кольца планет, которые станут опорой в развитии цивилизации кортиосцев. Это будет первый шаг к главной цели - стать властелином Эльсинии. Мысли и мечты Величайшего текли подобно волнам - неторопливо и величаво… как вдруг натолкнулись на невидимую преграду.

«Фарий! Кто он? Почему позволяет себе дерзкое неповиновение? Какие силы на его стороне?» - спрашивал себя Атток.
        Ни одна из привычных схем не годилась для того, чтобы покорить жителей Цоуфиса. Они не желали признавать выставленное напоказ ослепительное могущество кортиосцев! Атток недоумевал. Неужели обитатели Кольца Аллоиса не видят его воинов в кошмарных снах? Неужели настойчивые потоки страха не распространяются над Цоуфисом? Ну ничего! Это легко исправить. Скоро все они будут трепетать и дрожать от ужаса при одном только имени Аттока!
        - Кошмары, оцепенение и страх! Вот их удел! - злобно прошипел он.
        Хортис рисковал. Вопреки всем кортиосским принципам, он затеял свою собственную игру. Перед ним стояли две цели, одна из которых - устранение Лейтара - казалась ему легкой, а вот другая…
        Хортис впервые услышал рассказ о супермощном оружии, уничтожающем все вокруг, от старых пилотов. Они говорили, что существует способ сконцентрировать внутреннюю энергию Хонкона в плотный сгусток, который обладает непреодолимой волей к разрушению. Старики шептали, что это оружие использовать опасно: злая сила темной планеты - они называли ее Хо, - вырвавшись наружу, может уничтожить не только врагов, но и самое себя вместе со всей цивилизацией Кортиоса.
        Хортис был не из робких, поэтому ужасы, которые рассказчики приписывали Хо, лишь позабавили его. Каких только баек не наслушаешься от любителей бороздить необозримые пространства Эльсинии! Но именно мысль об этом сверхоружии пришла Хортису в голову, как только он начал обдумывать вторую часть своего грандиозного плана - уничтожение Фария.
        Аттоку он решил ничего не сообщать. Лучше сразу доложить об успешно проведенной операции, принести Величайшему победу на блюдечке. Тогда Атток оценит храбрость предводителя космозахватчиков и сам призовет его на место ненавистного Лейтара. Хортис играл с огнем, но чувство опасности было для него привычным и даже вызывало приятное возбуждение. Он желал как можно быстрее осуществить задуманное.
        Решение было принято - он уничтожит Лейтара и Фария одним ударом, чего бы это ему ни стоило.
        Настало время действовать.
        Филипп явился домой чернее тучи.
        Первой его мрачное настроение заметила Ганна. Вчера она, сославшись на недомогание, отпросилась домой.
        - Что с тобой, Ганна? - забеспокоилась Юля. - Давай давление измерим. Я тебе лекарство дам. Куда ты пойдешь? До твоих Дубков добрых полтора километра шагать. Ложись лучше, отдохни.
        Но Ганна неожиданно заупрямилась.
        - Нет уж, - заявила она. - Мне домой надо. Хата больше месяца без присмотра. Беспокоюсь я… вот и захворала.
        На самом деле хата волновала Ганну в последнюю очередь. Она решилась тайком от Юлии Марковны разобраться, что происходит с хозяином. А для этого нужно было наведаться к Михеевне. Вот только жива ли бабка? Ей, должно быть, годков девяносто стукнуло. Могла и помереть.
        Но Михеевна, к счастью, пребывала в добром здравии. Она сидела на завалинке и грела на солнце старые косточки.
        - Доброго здоровьица, - поклонилась Ганна, подходя к покосившемуся, крытому соломой домику Михеевны.
        - Слава тебе, Господи, - прошамкала беззубым ртом бабка.
        Она еще больше усохла с тех пор, как Ганна последний раз ее видела. Из-под низко повязанного белого платка на гостью смотрели два хитрых черных глаза.

«Чур, чур меня», - подумала про себя Ганна, мысленно осеняя себя крестом. Она побаивалась Михеевны, но больше обратиться было не к кому.
        - Мерзну я, - пожаловалась бабка, плотнее запахивая старый жакет. - Кровь вялая стала.
        Ганна не нашлась что ответить и протянула Михеевне завернутый в чистую тряпицу кусок сала и испеченный утром пирог.
        - Это гостинец тебе, - сказала она.
        - Пойдем в дом, - прошамкала Михеевна, сползая с завалинки. - Там расскажешь, с чем пожаловала.
        В доме стоял полумрак. Маленькое окошко было прикрыто старой вышитой занавеской. По стенам висели рушники, в красном углу у огромных темных икон теплилась лампадка.
        Михеевна уселась на длинную деревянную лавку.
        - Ну садись, что ли, - сказала она Ганне. - Чего стоишь, как сирота неприкаянная?
        Ганна робко примостилась на краешек лавки, вздохнула.
        - Я к тебе за советом. Про одного человека узнать хочу. Вот, гляди, - она положила перед бабкой фотографию Филиппа. - Это он.
        - Ладно, - кивнула Михеевна. - Скучно мне. Давай побалуемся. Неси свечки!
        Она показала на старый, темный от времени деревянный шкаф. Ганна поспешно вскочила, принесла все необходимое и уселась напротив.
        Бабка что-то быстро и глухо забормотала, зажгла свечу и начала водить ею над фотографией.
        - Женатый! - сказала она. - И еще раз женатый. Ребенок есть… мальчик. Болеет. Но это ничего, пройдет.
        Ганна не знала о первом браке Филиппа и залилась краской. Ей казалось, что она подслушивает чужие тайны. Слова Михеевны неприятно поразили ее.
        - А ты его любишь! - вдруг заявила бабка, прищуривая глаза. - Любишь…
        Сказанное как обухом по голове ударило Ганну. Она вся вспыхнула и затряслась от возмущения. Совсем старуха из ума выжила, раз болтает такое!
        - Да ты не бойся, - усмехнулась беззубым ртом Михеевна. - Чего всполошилась? Нешто любить грех?
        - Вот те крест… - судорожно перекрестилась Ганна. - Я об нем как о мужике и не думала! Разные мы. Да и возраст у меня… Какая любовь? Ты что, Михеевна? У него жена, ребенок! А мне мужики сроду не надобны были.
        - Дура ты, баба! Любовь не спрашивает. Ей и возраст нипочем, и все остальное. Этого стыдиться не надо. Божье дыхание тебя коснулось, а ты орешь, будто тебе на мозоль наступили. Одно слово, дура!
        Ганна чуть не заплакала, так ей стало неловко. Не надо было ей сюда идти. Так нет, принесла нелегкая. Теперь придется сидеть, слушать бабкины глупости.
        Михеевна тем временем продолжала водить свечкой над фотографией Филиппа.
        - С женой у него неладно… Холод чую. Крепко его отвернуло от супружеской постели.
        - Что? - насторожилась Ганна. - Что отвернуло? Ворожба чья-то?
        Михеевна покачала головой, задумалась.
        - Ворожбы не вижу… Тут другое. Не пойму… вроде молодица есть, а вроде как и нету. Пустота впереди. Пустота и слезы. Нехорошо… Пусть Бог милует!
        Бабка поставила свечку и закрыла глаза. Ее сморщенное личико в сумраке горницы было похоже на глиняную маску.
        - Уходи! - бросила она Ганне, не открывая глаз. - Я все сказала. Больше не вижу ничего.
        Ганна не помнила, как добралась домой. Слова Михеевны о ее любви к Филиппу жгли огнем, стесняли дыхание. Она чувствовала себя преступницей, застигнутой на месте позорного деяния. Господи! Да что же это за беда такая?!
        - Тебе плохо, Ганна? - спросила Юлия Марковна, открывая ей двери. - На тебе лица нет! Надо было не ходить в село, а лежать. Я же говорила!
        Ганна не смела глаз поднять на хозяйку. Она прошмыгнула к себе в комнату и со стоном повалилась на кровать. Михеевна вскрыла тот нарыв, который Ганна старательно прятала от себя и от других. Наверное, она права, и Ганна полюбила Филиппа Алексеевича, принимая это незнакомое ей чувство за дружеское расположение или родственную связь. Разве Ганна не считала себя членом семьи Чигоренко? Разве она не принимала близко к сердцу все, что касалось и касается Филиппа и Юли? Она ошибалась. Восхищаясь хорошим отношением хозяина, его ровным, спокойным характером, красивой внешностью, Ганна думала, что испытывает к нему обыкновенную человеческую признательность…
        - Ганна, выпей вот это. - Юлия Марковна подошла к ее постели со стаканом и ложкой. - Тебе сразу станет легче.
        - Нет. Не надо… Я хочу уйти от вас! - сквозь слезы выдавила Ганна и отвернулась. - Совсем уйти.
        - Да что с тобой? Прими лекарство, - хозяйка протянула ей ложку с какой-то жидкостью. - И запей водичкой.
        Ганна послушалась. Ей хотелось как можно скорее остаться одной.
        - Ну, теперь ложись и постарайся уснуть.
        Юлия Марковна задернула шторы и тихо вышла.
        - Господи! Прости и помилуй! - шептала Ганна, давясь слезами. - Прости и помилуй…
        Она так и заснула, не сообразив как следует, в чем же заключается ее грех.
        Наутро Ганна проспала и вышла из комнаты только к одиннадцати.
        - Тебе лучше? - спросила Юлия Марковна. - Садись, выпей со мной чаю.
        - Я хочу уйти от вас, - упрямо повторила Ганна, разглядывая меховую опушку своих тапочек. - Взять расчет.
        - О боже! Ганна, нет! Неужели ты хочешь оставить меня в такую… в такое трудное время? Только не это!
        Юля впервые открыто признала, что у них в семье не все в порядке. Она привыкла к Ганне и не понимала, чем та недовольна. До сих пор все шло хорошо, и вдруг…
        - У меня хата разваливается без хозяина, - выпалила Ганна первое, что пришло в голову. - Где мне прикажете век доживать?
        - Какой век? Ты же еще молодая женщина. Если тебе нужно дом отремонтировать, я тебе денег дам. Ганна…
        - Нет, и не уговаривайте!
        Все же Юле удалось уговорить Ганну остаться. Делу помог Алешка, который вцепился в нянькину юбку и разразился таким оглушительным ревом, что сердце Ганны дрогнуло. В конце концов, Господь послал ей испытание, и она должна с честью его выдержать. А бежать сломя голову ей не пристало.
        Ганна заварила валерьяновый корень и начала принимать отвар по столовой ложке три раза в день. Эта ударная доза помогала ей как-то держаться. Самое страшное было находиться рядом с Филиппом.
        К счастью, господин Чигоренко, озабоченный своими проблемами, не обращал на Ганну внимания. Зато она замечала каждую мелочь. Особенно малейшие нюансы в настроении Филиппа. Вот и сегодня он явился с работы сам не свой.
        Ганна не знала, что Филипп звонил Ксении и она отказалась встретиться с ним. Он все же поехал на городскую квартиру в надежде, что она придет. Но Ксения не пришла. На телефонные звонки она тоже не отвечала. Филипп подъехал к ее дому. Начинало смеркаться. Окна квартиры Ксении оставались темными.
        Он простоял у ее подъезда около часа; нервно курил, ломая голову, что могло произойти. Так ничего и не дождавшись, Чигоренко поехал домой, за город. Ему не хотелось никого видеть, особенно Юлю. Чувствуя свою непоправимую вину перед ней, он начинал ее ненавидеть. Она была той солью, которая разъедала его рану.
        - Ужинать будете? - спросила Ганна, когда Филипп вошел в кухню.
        - Нет, - ответил он. - Дай водки!
        Она молча поставила на стол бутылку и стопку.
        - Если бы ты знала, как мне тошно! - с отчаянием сказал Филипп.
        Он выпил не закусывая и снова налил. На кухню вошла Юля. Она села рядом с мужем и прижалась к его плечу.
        - Юля! - Филипп хотел отодвинуться, но сдержался. - Иди спать.
        - А ты?
        - Я лягу в гостиной.
        - У тебя что-то случилось? На работе?
        Ее глаза наполнились слезами. Филипп медленно закипал. Несчастный вид Юли действовал ему на нервы.
        - Все в порядке! - громче, чем следовало, сказал он и резко поднялся. - Все хорошо. Иди спать, прошу тебя!
        Глава 23
        Каждый раз, открывая «Сиреневый аромат ночи», Ксения думала о том, что будет, когда книга закончится. Можно было прочитать роман за два-три дня, но Ксения растягивала удовольствие. Ее путешествие в иные миры становилось чем-то вроде снов наяву. И она с трепетом отдавалась во власть этих снов…
        У Соллея были свои планы насчет женщин. Он проводил массу времени в поисках подходящих кандидаток на переселение в Эльсинию, где их пока было слишком мало. Это оказалось нелегкой задачей даже для него, проникавшего везде, где могли существовать хоть какие-то формы. «Настоящих женщин чересчур мало, - думал он, - зато под них удачно маскируется множество иных существ, желая получить причитающиеся женщинам привилегии».
        Только истинная женщина может разглядеть и оценить сокровенную суть мужчины - творца и воина, защищающего красоту своих творений. Женщина способна превзойти мужчину смелостью и решительностью, лишь бы не допустить поражения драгоценного для нее существа. Женщина - зеркало, в котором мужчина видит свой великолепный образ.
        Соллей собирался использовать нити, связующие мужчин и женщин, чтобы укрепить свое влияние на ход событий в мире, где он только гость. «Фарий не одобрил бы мое намерение использовать безрассудство и преданность любви, изначально побеждающей все сущее. Хотя, если рассудить, что в этом плохого?» - думал он.
        Соллей соскучился по Фарию. Пожалуй, им пора повидаться…
        Осиан-айо первая заметила сияющую «фигуру» Соллея, расположившуюся в кресле
«Слатара».
        - Где ты пропадал? - весело закричала она.
        Соллей не скрывал, что польщен столь бурным ее восторгом.
        Фарий улыбался. Он радовался, что его лучший друг нравится Оси.
        - Я соскучился! - торжественно произнес Соллей.
        У него было игривое настроение. Соллей баловался: только что он сидел в кресле, как обычный пассажир, а мгновение спустя уже несся в пространстве космоса рядом с кораблем, изображая члена команды, оказавшегося за бортом. Никто не мог удержаться от смеха, глядя на его выходки. Соллей гордился своими друзьями и все сильнее привязывался к ним. Созерцание жизни стало ему наградой за терпение и усилия, затраченные на поддержание существования всего этого беспокойного, бурлящего мира.
        Они приближались к потоку световой энергии, льющемуся от крупного звездного скопления. Фарий и Оси наблюдали завораживающее зрелище: движения комет, неожиданными смелыми росчерками рвущих пространство. Сквозь застывшие газовые вихри и прозрачные кольца туманностей просвечивали мерцающие оранжевые и голубоватые звезды.
        - Сейчас я вас обрадую! - громко сообщил Соллей.
        - Чем это? - поинтересовалась Ансон.
        Соллей белым вихрем метнулся вокруг женщин, громогласно хохоча.
        - Подожди, Соллей! Говори же, мы ждем, - настаивала Осиан-айо. Ее разбирало любопытство.
        - Вас ждет новая встреча с кортиосцами!
        С этими словами Соллей исчез.
        - Испугался кортиосцев, - пошутила Ансон.
        Когда все перестали смеяться, Фарий объяснил, что «Слатар» направляется на Трикету - планету красных кристаллов.
        - Хочу показать вам это чудо! - воскликнул он, и его глаза загорелись азартным блеском. - Не так давно я обнаружил сию красавицу в отдаленном уголке галактики Синих Туманностей. Эльсиния тщательно прячет свои любимые творения! - Правильно делает, - усмехнулась Ансон. - Вам только дай волю!
        Фарий с уважением посмотрел на нее.
        - Верно, - вздохнул он. - Информация неисповедимыми путями распространяется повсюду. Уже и кортиосцы прилетают на Трикету за кристаллами. Не перестаю удивляться, как быстро идет развитие их агрессивной цивилизации! Они умеют преодолевать огромные расстояния, поддерживать мгновенную связь в бескрайних просторах Вселенной, используя необычные свойства красных кристаллов. Возможно, Соллей имел в виду, что мы встретим их на Трикете.
        Все промолчали. Встреча с кортиосцами ничего хорошего не предвещала, но, когда Фарий велел готовиться к высадке, никто не возразил.
        - Тебя ждать к ужину? - спросила Юля.
        Она никак не могла привыкнуть к дурному настроению Филиппа. Ей хотелось прежнего тепла, которое постепенно уходило из их отношений.
        - Как хочешь, - ответил он.
        - Ты сегодня не задержишься?
        - Не знаю. Как получится.
        Уходя, Филипп все так же целовал ее в щеку на прощание. Но это был холодный, дежурный поцелуй.
        - Филипп…
        - Да?
        Он уже был на пороге и обернулся.
        - Нам надо поговорить! - вырвалось у Юли.
        Она тут же пожалела о сказанном, но было поздно.
        - Хорошо, - спокойно согласился Филипп. - Сегодня вечером и поговорим обо всем, что тебя волнует.
        - А тебя ничего не волнует? Ты что, не видишь…
        - Вечером, Юля! - перебил ее супруг. - Все вечером!
        Глотая слезы, она смотрела из окна, как Филипп открыл гараж, вывел машину и уехал. Красивый, высокий, элегантный мужчина - ее муж. У Юли заныло сердце от сознания, что она теряет этого мужчину, а с ним вместе теряет все. Любовь, семью, отца Алешки, надежды на счастье, прекрасное будущее, о котором она мечтала… все! Кто-то незваный, непрошеный ворвался в ее тихий, радостный мир и сокрушил его.
        - Идемте, Юлия Марковна, - сказала Ганна, обнимая хозяйку и уводя ее от окна. - Я творожники испекла. Чай стынет.
        - А где Лешенька?
        - Играет в гостиной.
        Они сели за стол, стараясь не смотреть друг на друга. Юля ела, не ощущая вкуса. Она не хотела обижать Ганну.
        - Мне нужно в город, - сказала она, допивая чай. - Спасибо, Ганна. Все очень вкусно.
        Юля решила навестить Ксению. Что она надеялась узнать? Не отдавая себе отчета, она вызвала такси. Сборы заняли полчаса, машина пришла вовремя, и около двенадцати Юля уже звонила в такую знакомую с детства дверь. Во дворе почти ничего не изменилось, в подъезде тоже. Пахло кошками, масляной краской, а сквозь пыльные окошки светило солнце.
        - Юля? - Ксения не удивилась, увидев подругу. - Входи.
        Она молча смотрела, как жена Филиппа вешает свою дорогую кожаную сумочку на ее старую, обшарпанную вешалку, и ей стало грустно. Люди придают столько значения внешним атрибутам жизни, тратят на их приобретение столько сил и энергии, что сама жизнь, ее горячее дыхание, остается далеко в стороне. Вот и Юля, вероятно, проливает слезы по поводу несправедливой судьбы. Жизнь поставила ее перед фактами, которым она не может найти объяснения. Интересно, зачем она пришла?
        - Соскучилась по нашему дому, - объявила подруга. - Решила зайти в гости. Ничего, что без предупреждения?
        - Ничего, - улыбнулась Ксения. - Чаю хочешь? Или, может, чего-нибудь покрепче?
        - Давай покрепче. Коньяк есть?
        - Есть.
        Они уселись за кухонным столом, как раньше, будучи маленькими девочками, у которых все тогда было впереди. Мебель на кухне стояла та же, купленная родителями Ксении.
        Ксения налила коньяк в пузатые бокалы.
        - За встречу?
        Юля выпила все, а Ксения чуть-чуть пригубила. Она смотрела на подругу, почти физически ощущая бушующие внутри нее обиду, недоумение и протест.
        - Как живешь? - спросила Юля. - Пишешь что-нибудь?
        - В последнее время нет. Ни одной картины с тех пор, как я была у вас в гостях.
        - Почему?
        Ксения пожала плечами.
        - Вдохновение капризно…
        Юля пыталась понять, что же в Ксении есть такое, чего нет в ней. Внешность самая заурядная. Обыкновенное лицо, глаза раскосые, как у татарки, губы слишком большие, волосы рыжие. И фигура гораздо полнее. Видно, что Ксения не признает ни диет, ни физических упражнений. Умом она тоже не блещет. Одевается как попало. В жизни ничего особенного не достигла. Ну пишет картины. И что? Никакой известности, персональных выставок, званий… Что же Филипп в ней нашел? Может, Ганна ошиблась? С чего вдруг Филиппу увлекаться какой-то художницей?
        Ксения вела себя как ни в чем не бывало, и это сбивало Юлю с толку. Если она заведет разговор о Филиппе, то будет выглядеть глупо. Какие у нее основания подозревать, что супруг изменяет ей именно с Ксенией? Она даже не знала, есть ли у Филиппа женщина. Все это одни только догадки.
        - Ты с кем-нибудь встречаешься? - спросила Юля.
        - Имеешь в виду мужчин?
        - А кого же? Замуж не собираешься?
        - Замуж? - Ксения задумалась. - Зачем? Мне и так хорошо. Занимаюсь, чем хочу. Хожу, куда хочу. Наверное, семейная жизнь не для меня. Вот ты счастлива?
        Юлия Чигоренко растерялась. Она была счастлива. Теперь нет. Все изменилось. Но как сказать об этом Ксении?
        - В общем, да! - соврала Юля. - Я всегда умела отказываться от незначительного в пользу главного.
        - И что же для тебя главное?
        - Ну… быть с кем-то рядом… заботиться, любить…
        Глаза Юли стали совсем грустными. Ее ценности рассыпались как карточный домик. Она хочет склеить осколки и не знает как.
        - Что ж, - вздохнула Ксения. - У тебя есть о ком заботиться и кого любить. Значит, твоя жизнь состоялась. А я вот не знаю, что мне нужно. Зачем я здесь?
        Они еще выпили, поболтали о том о сем, вызвали такси, и Юля уехала.
        Вернувшись домой, она уселась на свой любимый диван в угловой комнатке и задумалась. Ксения не была похожа на счастливую женщину, а тем более на коварную соперницу, которая уводит от жены красавца-мужчину. Если Филипп с кем-то встречается, то явно не с ней.
        Ганна приготовила на ужин котлеты, картофельное пюре и овощной салат. Алешка объедался молочным киселем и с обожанием взирал на няньку. Юля ковыряла вилкой пюре и поглядывала в окно, ожидая Филиппа. Он немного опаздывал.
        - Папа! Папа приехал! - закричал мальчик, спрыгнул со стула и побежал во двор.
        Ужинали вместе, почти как раньше. Филипп шутил и баловался с сыном. Ганна улыбалась. А Юля с замиранием сердца молилась, чтобы тень, закрывшая ее счастье, рассеялась.
        Филипп привез из города торт, и они долго пили чай, обсуждая текущие дела. В открытое окно влетали ночные бабочки, и слышно было, как протяжно кричит в саду ночная птица. Мальчик заснул прямо за столом, и Ганна унесла его в детскую.
        Филипп Чигоренко испытывал странное чувство. Это был его дом, его кухня, его семья сидела за круглым столом, над которым висел желтый абажур. Все как в его мечтах, которыми он жил все эти годы! А он ощущал себя чужим, случайно заглянувшим на огонек путником, которому пора идти.
        - Юля, я готов тебя выслушать, - начал он, когда Ганна с мальчиком ушли. - Ты хотела поговорить?
        - Д-да… но…
        - Давай все выясним, - со спокойной настойчивостью предложил Филипп. - Так будет лучше для нас обоих.
        - Я… мне непонятно, что произошло между нами. Почему ты вдруг изменился? Мы становимся чужими друг другу.
        - Юля. Ты имеешь право думать обо мне все что угодно. Я не собираюсь оправдываться и просить прощения. Да, я изменился. Я встретил другую женщину… и полюбил ее. Я не могу объяснить тебе всего, потому что сам не знаю. Наверное, я лгал тебе, когда предлагал себя в мужья и обещал любовь и заботу до самой смерти. Признаю это. Но я говорил тебе о любви, будучи уверенным, что так оно и есть. Я заблуждался. Выходит, я сам себя не знал. Ты ни в чем не виновата, поверь. Ты прекрасная, милая и добрая женщина…
        - Прекрати! - Юля заплакала, судорожно сжимая руки. - Прекрати, ради бога. К чему эти пустые слова? Ты любишь другую женщину?
        - Да.
        Она вытерла слезы, стараясь успокоиться.
        - Почему ты сразу не сказал?
        - Я сам не знал. Не мог разобраться в себе.
        - Теперь разобрался?
        - Разобрался.
        - Господи, Филипп! Ты сломал мне жизнь… Зачем я тогда встретила тебя на похоронах Мудрыка? Зачем поверила? Зачем?! Помнишь нашу свадьбу?..
        - Юля, не надо. Ты нарочно мучаешь себя и меня. Нет таких слов, каких я бы уже сам не сказал себе. Но что это меняет? Я люблю другую… и не в силах отказаться от нее. Думаешь, я не пробовал?
        Филипп вскочил и начал нервно шагать по кухне.
        - Какие у тебя планы? - через силу выдавила Юля.
        Ее мир рухнул, и над обломками клубилась густая пыль. Из-за этой пыли она не видела своего будущего. Казалось, что его нет.
        - Не знаю, - ответил Филипп. - Если хочешь, я уйду сейчас. Или мы можем еще пожить вместе некоторое время. Решай сама.
        - Кто она?
        Юля все-таки задала этот вопрос, хотя прекрасно понимала, что он бесполезен.
        - Какая разница? - горько усмехнулся Филипп.
        И она, в сущности, была с ним согласна.
        Глава 24
        Госпожа Чигоренко застала Ксению во время очередной попытки разорвать отношения с Филиппом. Как и все предыдущие, она закончилась ничем.
        Филипп чуть ли не силой увез ее в старый загородный парк, где они гуляли всю ночь, купаясь в лунном свете и вдыхая ароматы цветов.
        - Никому лучше не станет, если мы расстанемся, - говорил он, обнимая Ксению и прижимая ее к себе. - Какое бы решение ты ни приняла, я все равно уйду от Юли. Этим ты наш брак не спасешь.
        - Я разрушаю вашу жизнь…
        В свете луны зеленые глаза Ксении казались бездонными. Филипп силился разгадать то, что они скрывали.
        - Судьба не спрашивает, - шептал он. - Она всегда права…
        И Ксения уступила. Она понимала, что проявляет слабость. Но Филипп был очень близок ей, он связывал ее с этим странным миром, в котором она блуждала…

«Сиреневый аромат ночи» помогал ей отвлечься от внутренней борьбы, обволакивая ее неземными грезами. Она уходила от земного бытия без грусти, без сожаления.
        Трикета поразила воображение Осиан-айо. Она напоминала сад драгоценных камней. Горы кристаллов светились изнутри всеми оттенками красного - от темно-бордового до бледно-кораллового. Минералы имели самые диковинные формы: некоторые были гладкими, другие шероховатыми, третьи представляли собой целые гроздья камней, отшлифованных временем.
        Красные кристаллы Трикеты имели особое свойство накапливать и сохранять информацию. Вокруг их скоплений образовывались сильные поля, и попадание в зону их воздействия означало полную потерю ориентации.
        - Здесь легко заблудиться, - предупредил Фарий. - Постарайтесь не упускать друг друга из виду.
        Сам он то и дело искал взглядом Оси. Его беспокоила мысль о кортиосцах.
        Ансон, несмотря на предупреждение, все-таки увлеклась. Это было немудрено. На Трикете хватало соблазнов и для взора, и для чувств. Повсюду вздымались вверх могучие жилы застывшей породы с вкраплениями блестящих металлов. Между столбами искрилась пыль, под ногами похрустывали россыпи мелких камешков.
        В какой-то момент Ансон спохватилась, что не видит ни Фария, ни Осиан-айо. Она подняла голову в надежде сориентироваться на «Слатар».
        - Ансон, ты слышишь меня? - раздался голос Фария.
        - Да, я слышу, - радостно откликнулась Ансон. - С тобой все в порядке?
        - Кажется, я заблудилась.
        - Ансон, мы видим корабль кортиосцев. Он идет на посадку. Ты видишь его?
        - Нет. Что мне делать?
        Фарий задумался.
        Черный диск кортиосского корабля быстро снижался. Вблизи он казался еще более плоским. Развернувшись, корабль своей острой боковой гранью срезал столбы, разрушая все, что попадало под его твердое ребро. Черное чудовище выпустило длинные опоры-амортизаторы и остановилось. Фарий и Оси, скрываясь за камнями, наблюдали эту картину.
        - Фарий, что же теперь будет? - спросила Осиан-айо. - Где Ансон? Мы должны как можно быстрее отыскать ее.
        Хортис принял сигнал, поступивший с корабля, на котором Лейтар и пять его подчиненных должны были доставить новую партию красных кристаллов. Командир космозахватчиков был не в духе. Пока живы его соперник Лейтар и его враг Фарий, он не мог расслабиться ни на минуту.
        - Где вы находитесь? - взревел Хортис.
        - На Трикете, - ответил пилот.
        - И что? Не тяни! Говори, что случилось?
        - Лейтар не отзывается… Его нигде нет.
        - Что значит «нет»?! - Хортис отказывался что-либо понимать.
        - Он отошел от корабля… И мы потеряли с ним связь, - объяснял пилот.
        Хортис улыбнулся. Эта новость ему понравилась. Что ж, само провидение на его стороне. Он не может упустить такую удачную возможность избавиться от Лейтара.
        - А кристаллы? Вы набрали нужное количество?
        - Да, они на корабле. Поиск командира Лейтара уже ведется.
        - Прекратите поиски и немедленно возвращайтесь, - приказал Хортис. - Мы не можем рисковать. Кристаллы должны быть немедленно доставлены на Хонкон.
        Егор Иванович Шахров наконец дозвонился Бергу.
        - Вас невозможно застать, Виталий Анисимович.
        - Столько дел навалилось, - пожаловался банкир. - Хотел в отпуск вырваться… Куда там!
        - Не получается? - усмехнулся Шахров. - Это хорошо. Потому что вы мне нужны, господин Берг. Давайте встретимся, срочно.
        - Где?
        Берг понял, что Егор Иванович ничего не станет говорить по телефону. Придется ехать в «Вавилон». Все конфиденциальные разговоры Шах предпочитал вести на своей территории.
        - Я жду вас в «Вавилоне», дорогой Виталий Анисимович!
        Берг похвалил себя за догадливость и начал собираться. Через полчаса он уже входил в изысканные апартаменты хозяина казино.
        - Рад видеть! - шагнул ему навстречу Егор Иванович. - Прошу за стол. Люблю обсудить хорошее дело за хорошей едой.
        Берг со вздохом оглядел угощение. Он вынужден будет отказаться. Как жаль!
        - Мне только минеральную воду, - сказал он. - Поджелудочная барахлит. Вчера был приступ. Так что… я на диете.
        Это была правда. Берг частенько объедался, а потом страдал от последствий. Правда, недолго. Как только ему становилось лучше, все повторялось.
        Они уселись на мягкий диван и закурили.
        - Вы что-нибудь слышали о «Транснефти»? - спросил Шахров. - Они подписывают контракт с «Геополисом». Так вот. Можно помешать этому?
        - Помешать? - удивился Берг. - Зачем? Вам нужен контракт с «Транснефтью»?
        - Мне нужно, чтобы «Геополис» не получил его! - жестко сказал Шах. Его глаза блеснули злобной решимостью. - Как это сделать?
        - Я подумаю, - сказал банкир. - Мои возможности ограничены. Придется выходить на более высокий уровень.
        - Хорошо. Вы задействуйте свои связи, а я - свои. И еще. «Геополис» собирается брать кредиты под проект «Эра». Он не должен их получить.
        - Насколько я знаю, там уже все согласовано с Энергобанком, - возразил господин Берг. - Вряд ли…
        - Он не должен получить эти кредиты! - перебил его Шах. - Вы меня поняли? Я собираюсь уничтожить «Геополис». А вы мне поможете.
        - Я?!
        - Именно вы, Берг. Я убедился, что вы очень умный и надежный партнер. Вам не хватает смелости, но в данном случае мы прекрасно дополним друг друга. Вы будете думать, а я действовать. Согласны?
        Виталий Анисимович почувствовал ноющую боль за грудиной. Шах не оставил ему выбора. Если он откажется… Про это лучше не думать.
        - «Геополис» не скороспелка, - задумчиво сказал банкир. - Это солидная фирма, которая серьезно и основательно ведет дела. Ее бухгалтерия и финансы в порядке.
        - Вот-вот, о финансах! - как будто даже обрадовался Шах. - Не мне вас учить, милейший Виталий Анисимович, что бизнесом занимаются не боги, а обыкновенные смертные. И они всегда допускают огрехи - кто крупные, кто мелкие, - которыми можно воспользоваться. Отыщите мне уязвимое место господина Чигоренко. Я в долгу не останусь, вы же знаете! Может, все-таки выпьем по рюмочке?
        Берг отказался. Он понял, что Шах вцепился в «Геополис» и теперь будет добиваться своего любой ценой. Сам Виталий Анисимович - только один из винтиков в его адской машине, которая сожрала уже не одну фирму. Интересно, что Егор Иванович имеет против Чигоренко? Руководитель «Геополиса» вызывал у банкира уважение и симпатию - красивый, умный мужчина, знающий свое дело профессионал, прекрасно воспитанный, честный, практически не связанный с криминалом. Но против Шаха ему не устоять. Крах «Геополиса» теперь вопрос времени.
        - Как здоровье супруги? - спросил Шахров.
        Он счел, что разговор о делах закончен.
        - Неважно, - вздохнул Берг. - Отправил ее в санаторий. Пусть отдохнет, подлечится…
        - Я могу чем-нибудь помочь? Лекарства, клиника в Швейцарии? Слава богу, все в наших силах!
        У жены Виталия Анисимовича было редкое заболевание костей. Она смолоду скиталась по больницам, а с годами ее состояние начало медленно ухудшаться. Господин Берг не жалел средств на врачей и лекарства, но… Впрочем, благодаря его заботе супруга ни в чем не нуждалась. Она имела все, что могло хоть как-то облегчить и продлить ее существование.
        - Не стоит беспокоиться, Егор Иванович, - отказался банкир. - Ее здоровье сейчас более-менее стабилизировалось. Надеюсь, зимой мы сможем съездить в Израиль. Там есть неплохие специалисты.
        Шахров не переставал удивляться, как Бергу не надоело возиться с больной женой. Он давно мог бросить ее, жениться на молодой. Или обзавестись любовницей. Но ничего подобного Виталию Анисимовичу и в голову не приходило. Он любил свою супругу, носился с ней, как заботливая мамаша носится с единственным чадом, и ни о чем ином даже не помышлял.
        Берг был трусоват, но Егор Иванович только сейчас понял почему. Банкир предпочитал не рисковать: ведь он отвечал не только за себя, но и за жену, которая целиком и полностью от него зависела. Если бы с ним что-то случилось, кто бы стал опекать ее? Детей у Бергов не было, родни тоже.
        Шахров проводил Виталия Анисимовича и вернулся к себе. Ярость, которая сжигала его днем и ночью, чуть-чуть поутихла. Берг молодчина. Он думает долго, но тщательно, и всегда выдает ценные предложения.
        - Черт бы побрал этого Филиппа! - скрипел зубами Шах. - Откуда он взялся? Что ему надо от Ксении? Ну ничего. Я ему покажу, почем фунт лиха.
        Как всегда, в сложной ситуации Шахров делал ставку на силу. Ему хотелось иметь Ксению, и он будет ее иметь! Он будет воевать с господином Чигоренко до победы и возьмет женщину в качестве трофея.
        Егор Иванович взял трубку телефона и набрал номер «Геополиса».
        - Чигоренко слушает.
        - Филипп Алексеевич? - уточнил Шах.
        - Я.
        - Хочу предложить вам сделку.
        - Какого рода? С кем я говорю?
        - Выгодную сделку! - жестко продолжал Шахров, не обращая внимания на вопросы собеседника. - Оставьте Ксению Викторовну в покое, а я оставлю в покое ваш бизнес. У вас жена, ребенок! А вы по бабам бегаете. Нехорошо, Филипп Алексеевич. Живите в семье, как все порядочные люди. И вам будет хорошо, и окружающим.
        Последние слова Шах произнес с плохо скрытой угрозой.
        - Кто вы такой? - спросил Филипп. В его голосе не чувствовалось страха, одно возмущение. - Я с неизвестными сделок не заключаю.
        - Значит, вам придется сделать исключение, - усмехнулся Шахров. - Первый раз. Это не сложно, поверьте. Не заставляйте меня принимать жесткие меры.
        - Идите к черту!
        Господин Чигоренко бросил трубку. Шаха это только позабавило. Первые шаги - нечто вроде разведки, чтобы узнать противника поближе, выявить его сильные и слабые стороны. Егор Шахров был мастер играть в силовые игры и отдавал предпочтение сложным задачам. Руководитель «Геополиса» - достойный соперник, и поединок с ним обещал быть интересным.

«Предстоит славная забава! - подумал Шах, потирая руки. - Отбить женщину у другого мужчины куда интереснее, чем просто ухаживать за ней! Ксения заслуживает, чтобы за нее сражались. Эта женщина - редкое сокровище на фоне представительниц ее пола. Она прелестна и загадочна. Не видеть этого можно только вследствие своей ограниченности. Люди привыкли к потасовкам из-за золотой оправы, не замечая, что оттуда вывалился бриллиант. А Филипп не дурак! Он-то как раз и заметил драгоценность в пыли. Что ж! Тем лучше».
        Он снова набрал номер Чигоренко.
        - Вас ожидают большие неприятности, мой друг, - заявил он Филиппу без всякого вступления. - Очень большие!
        - Я не из пугливых, - парировал тот. - Не надейтесь, что я буду дрожать от страха.
        - Приятно иметь дело с настоящим мужчиной, - засмеялся Шахров. - Я в некотором роде благодарен вам, Филипп Алексеевич. Вы меня развлекаете.
        - Кто вы такой? Назовите себя.
        - Не торопитесь, господин Чигоренко. Хорошее вино нужно пить маленькими глотками, дабы сполна насладиться его тонким, изысканным вкусом. Не торопитесь. Спешка - признак дурного тона. Не разочаровывайте меня.
        На сей раз Егор Иванович сам положил трубку, не дожидаясь ответной реплики. Он глубоко вздохнул и улыбнулся. Жизнь снова приобретает утраченную было остроту. Как приятно!
        Глава 25
        Ксении не писалось. Ее вдохновение уснуло. Или она слишком погрузилась в свои внутренние противоречия, и ни на что другое ее просто не хватало. Она с тоской смотрела на загрунтованный холст, недавно приобретенные дорогие кисти, краски. Увы! Ее муза, судя по всему, решила отдохнуть. Ни одной идеи, которую хотелось бы воплотить на полотне, не являлось.
        Ксения чувствовала, как Филипп все сильнее привязывается к ней, становится все более страстным, настойчивым. Он ушел от Юли и поселился в своей городской квартире. Но Ксении не стало легче. Их с Филиппом связь была отчаянной, блаженной и непостижимой. Ни для него, ни для нее.
        И только вечерами, открывая «Сиреневый аромат ночи», она уносилась мыслями далеко… в черные глубины космоса, полного неисчислимых тайн…
        Лейтар смотрел на великолепный, несколько однообразный пейзаж Трикеты, где каждый сверкающий каменный пик был похож на множество других, точно таких же. Командир кортиосцев понимал, что заблудился - и не только в пространстве. А всему виной странные ощущения, преследующие его в последние дни. Суровая решимость кортиосского воина уступила место сомнениям, которые грызли изнутри душу Лейтара.
«Мне только хотелось немного прогуляться, развеять неприятные мысли. Я не мог уйти так далеко, чтобы не видеть свой корабль и своих воинов!» - думал он. Однако вокруг лежали лишь несколько поваленных при посадке столбов да скрипела под ногами каменная крошка. Как Лейтар ни осматривался, он не видел корабля, который вдруг исчез, испарился вместе со всеми кортиосцами, которые на нем прилетели. Попытка связаться с пилотом не увенчалась успехом. Связь не работала. Лейтар оказался с Трикетой один на один.
        Бесполезно было что-либо предпринимать. Его воины, которых он не раз водил в бой, с которыми делил подстерегающую на космических дорогах опасность, бросили своего командира! Оставили на далекой необитаемой планете одного! Как это возможно? Ведь они даже не стали искать его - просто улетели.

«Пилот никогда бы не поступил так самовольно, - подумал Лейтар, несколько остыв. - Он поднял бы корабль без командира только по приказу. И приказать ему по рангу мог лишь сам Атток или… - Хортис?»
        Страшная догадка молнией пронеслась в его сознании. Да! Хортис! Разумеется, это он. Предводитель космозахватчиков давно метил на место Лейтара, мечтая стать самым близким к Аттоку, единственным и незаменимым. Слиться с Величайшим, дабы превратиться в его продолжение… Что ж, судьба предоставила ему этот шанс, и Хортис его не упустил. Он всегда обладал железной хваткой и несокрушимой волей.
        Сомнений больше не осталось. Лейтар понял, что его не случайно бросили на Трикете и никто не станет за ним возвращаться.
        Он ощутил пустоту. Страха не было - кортиосцы умеют справляться с этим позорным чувством. Хотя теперь, предоставленный самому себе, Лейтар мог проявить любые эмоции: недоумение, сожаление, обиду, отчаяние, слабость. Некому было судить его. У него больше ничего не осталось, кроме смерти, которая придет, чтобы освободить его из западни.
        Но Лейтар не привык бездействовать, и даже сейчас, когда это не имело никакого смысла, он упорно шел вперед. Он воин и встретит свою судьбу так, как подобает бесстрашному бойцу.
        После разговора с Бергом Егор Иванович заметно повеселел. Он был не из тех, кто отступает. Если обстоятельства складывались не в его пользу, Шах изменял обстоятельства. При необходимости в ход шла примитивная грубая сила. Так он действовал всю свою сознательную жизнь. Людей, которые позволяли обстоятельствам управлять собой, господин Шахров слегка презирал.
        Впервые в жизни он встретил женщину, тронувшую его холодное, жестокое сердце. Он не собирался никому ее уступать. То, что Ксения встречается с Чигоренко, еще ничего не значит. Андрон тоже пытался за ней ухаживать, но не преуспел в этом.
        Шахров и мысли не допускал, что у него не получится задуманное. Главное - правильно подойти к делу.
        Он уже собрал и проанализировал информацию по «Геополису». Несколько уязвимых мест нашлось. Оставалось только воспользоваться нужными связями, кое с кем договориться, сделать пару звонков, и… все пойдет как по маслу. Очень скоро господину Чигоренко станет не до прекрасных дам. У него появятся другие заботы.
        Егор Иванович решил, что пришла пора познакомиться с братом Ксении.
        Эд Миленко выронил из рук чашку с кофе, когда увидел возле своего киоска двух здоровенных парней. Он как раз завтракал, и кусок бутерброда чуть не застрял у него в горле.
        - В-вам чего, ребята? - кашляя, спросил он.
        - Тебя Эдом зовут?
        - Да. А что?
        - Сейчас с тобой человек разговаривать будет. Выходи!
        - Куда? - еще больше испугался Эд. - Я никуда не пойду! У меня товар…
        - Кончай базарить! - рассердился один из парней. - Тебя сам Шах ждет.
        Эду стало совсем плохо. Если уж Шах пожаловал, это неспроста. Зачем такому важному господину какой-то продавец?
        Бритоголовым ребятам надоело его уговаривать. Они схватили Эда под руки и выволокли наружу.
        - Вон машина! - прошипел ему на ухо плечистый парень со шрамом на подбородке. - Видишь? Пошел туда! А то понесем. Шах зря время терять не любит.
        - Давай, иди! - Второй громила сильно ткнул Эда кулаком в спину.
        Тот растерянно оглянулся и на не гнущихся от страха ногах поковылял к машине.
        Задняя дверца черного «мерседеса» бесшумно открылась, и оттуда вышел респектабельный мужчина спортивного телосложения, с гладко выбритым, костистым, суровым лицом. Его ледяные глаза остановились на Эде.
        - Твоя фамилия Миленко? - спросил он.
        - А-ага… да. - От волнения у Эда пересохло во рту и язык едва ворочался.
        - Ты брат Ксении Миленко?

«Ксения! Опять она! - промелькнуло у Эда в уме. - Чертова идиотка! Из-за нее меня убьют!..»
        Шах недовольно сдвинул брови, и Эд, заикаясь, поспешно подтвердил, что он и есть брат Ксении.
        - Она сейчас дома?
        - Д-да… то есть не знаю. Можно позвонить!
        Перед этим Шахров неоднократно звонил Ксении по телефону, но она не брала трубку.
        - На! - Егор Иванович протянул Эду мобильник. - Звони.
        Трясущимися руками молодой человек набрал номер.
        - Ксюха, ты? Где ты была? Я звонил…
        - Гуляла.
        На самом деле Ксения никуда не выходила. Она чувствовала, что звонит Шахров, и не хотела отвечать.
        - Т-ты дома будешь? - торопливо спросил Эд. - Я… забыл ключи.
        - Ладно. Я затеяла уборку, - сказала Ксения. - Так что до вечера у меня есть занятие. У тебя все в порядке?
        - Да… все хорошо. - Эд протянул телефон Шахрову. - Она дома.
        Он хотел спросить, в чем дело, но не решился. От Ксении можно ожидать чего угодно. Лучше быть в стороне.
        - Давай ключи, - Шахров сделал шаг вперед и протянул руку. - Быстро.
        Эд полез в карман, вытащил связку ключей и положил их в ладонь Егора Ивановича. Он плохо соображал, что делает. Мысль о судьбе Ксении не приходила ему в голову. Главное - не попасть в немилость к Шаху.

«Слизняк!» - брезгливо подумал Шахров, отворачиваясь от бегающих глаз Эда и усаживаясь в машину.
        - Поехали.
        Он дал знак шоферу и даже не взглянул больше на Миленко. Два охранника прыгнули в джип и поехали следом. Эд, растерянный и дрожащий, стоял и смотрел на удаляющиеся автомобили.
        - Черт бы их побрал! - чуть не плача, бормотал он. - Черт бы побрал их всех!
        Через полчаса черный «мерседес» и сопровождающий его джип остановились у дома Ксении.
        - Ты пойдешь со мной, - сказал Шахров охраннику со шрамом. - Понесешь коробку.
        Так они и шли: впереди - Егор Иванович с огромным букетом лимонных роз, за ним - парень с коробкой в одной руке и кучей свертков в другой.
        Дверь квартиры Шахров открыл ключами Эда. Это должно было показать Ксении, кто есть и будет хозяином положения. А подарки предназначались для смягчения ситуации. И какие подарки! Царские.
        - Иди, - отрывисто приказал Шах охраннику, едва они вошли в полумрак прихожей. - Жди меня в машине.
        Парень, ни слова не говоря, положил коробку и свертки, вышел и прикрыл за собой дверь. Шахров остался один. Он вздохнул и прислушался. Из комнаты доносились слабые звуки переставляемой посуды, пахло влагой и моющими средствами.
        - Ксения Викторовна! - крикнул он.
        Из-за двойной стеклянной двери в коридор высунулась голова Ксении. Ее рыжие кудри были перевязаны голубым платком, глаза удивленно расширились.
        - Вы? - растерянно воскликнула она. - Что вы здесь делаете? Как вы попали в квартиру?
        Егор Иванович подошел к ней и вручил цветы.
        - Это вам.
        В комнате, за спиной хозяйки, царил ужасающий разгром. Уборка, по всей видимости, была в самом разгаре.
        - Как вы вошли? - спросила Ксения одними губами.
        Она машинально взяла розы и укололась, даже не заметив этого. От злости и возмущения у нее перехватило дыхание.
        - Вы прекрасны, когда сердитесь, - заявил гость, ничуть не смущаясь. - И домашняя одежда вам к лицу.
        - Кто вам позволил сюда явиться?
        Шахров усмехнулся:
        - Я не спрашиваю разрешения. На звонки вы не отвечаете, от встреч отказываетесь. В гости не зовете. Вот я и пришел сам. Вы не обидитесь?
        - Чего вы хотите? - уже спокойнее спросила Ксения.
        - Вашей благосклонности… Вы покорили мое сердце.
        - Шутите?
        - Полагаете, я так дурно воспитан?
        Егор Иванович сходил за коробкой и свертками, принес их в гостиную и свалил прямо на ковер.
        - Что это? - равнодушно поинтересовалась Ксения. - Доказательства вашей симпатии?
        - Угадали. Это только начало, моя дорогая. Робкая попытка изучить ваши вкусы. Собственно, это все, что я собирался сказать вам. Позвольте откланяться.
        Он подошел, взял ее руку и поцеловал.
        - Советую вам быть поласковее. Я не всегда такой добрый. Могу и рассердиться. И тогда гнев мой ужасен!
        - Будете воевать с женщиной?
        - Что вы, - глаза Шаха недобро блеснули. - Дамы неприкосновенны. А вот мужчинам придется отвечать за капризы избалованных барышень. По всей строгости. Так что… подумайте. Господин Чигоренко может пострадать по вашей вине.
        Егор Иванович резко повернулся и вышел, оставив дверь открытой.
        Ксения сразу же почувствовала слабость и села. Что это он сказал напоследок о Филиппе? Кто может пострадать?
        Только сейчас она опомнилась и сообразила, что все еще держит в руках розы. Пришлось пройти на кухню и поставить цветы в воду. Они-то ни при чем.
        Вернувшись в гостиную, Ксения открыла коробку. В ней, аккуратно упакованная, лежала чудесная короткая шубка из голубой норки. Художница не удержала вздох восхищения. Какая прелесть! Она примерила шубку, не снимая старых спортивных штанов и футболки. Великолепно! Такую вещь ничто не может испортить.
        В свертках оказались пара дорогих платьев, кружевное белье, кожаная сумочка и набор французской парфюмерии. Шахрова можно было обвинить в чем угодно, кроме жадности.

«Надо вернуть все это!» - подумала Ксения. И тут же поняла, что так поступать не стоит.
        - Где он взял ключи? - пробормотала она, собирая вещи и перенося их в свою комнату. - И что он говорил про Филиппа?
        Глава 26
        Эд побоялся идти домой после того, что произошло. Как встретит его сестра? Наверное, устроит грандиозный скандал. Или еще чего похуже. Он взял две бутылки водки и отправился пить к приятелю.
        Ксения легла рано. По всей ее комнате были разбросаны подарки Шахрова. Она не могла на них спокойно смотреть. Телефон Филиппа не отвечал. Ей ничего не оставалось делать, как взяться за книгу. Уставшая и издерганная, Ксения уснула за чтением.
        Ее сон повторял прочитанное…
        По мере того как Лейтар двигался вперед, его сознание прояснялось. Теперь он был уверен, что его оставили на Трикете намеренно. Ведь он находился буквально в двух шагах от взлетной площадки. Мысли о справедливом возмездии за столь коварный поступок мелькнули и пропали. В конце концов, гораздо важнее выбраться отсюда. Но как это сделать - ведь он оказался здесь в полном одиночестве…
        Лейтар не поверил своим глазам. Неужели опять действует наваждение этой проклятой планеты? Прямо перед ним, около поваленного столба, лежало существо в серебристом костюме. Лейтар на секунду остановился. Может быть, мираж исчезнет, рассеется… Но нет. Существо все так же лежало на боку, неловко подвернув конечности. Оно не могло сдвинуться с места, придавленное отломившимся от столба тяжелым камнем. Командир кортиосцев в нерешительности топтался на месте, не доверяя своему восприятию. Что, если он сделает еще пару шагов и тонкая серебристая фигурка исчезнет? Тогда он останется на Трикете совсем один.
        Лейтар все же подошел и наклонился, разглядывая незнакомца. Фигурка казалась живой и слабо шевельнулась.
        - Хоть бы камень не раздавил его! - прошептал Лейтар, пытаясь приподнять массивный обломок.
        Серебристое существо раскрыло два черных, как угольки, глаза, в которых вместо страха читались удивление и досада. Еще усилие, и Лейтар приподнял камень настолько, что фигурка проворно выбралась из-под него. Существо оказалось маленьким и хрупким. Оно не бросилось убегать, а смотрело на могучего кортиосца с явным любопытством.
        Указав на камень, Лейтар изобразил жест удивления. С силой хлопнув ладонью о ладонь, он показал, что камень должен был раздавить незнакомца. Серебристое существо засмеялось, и Лейтар тоже невольно улыбнулся.
        - Кто ты? - мысленно спрашивал он, любуясь удивительно красивым лицом незнакомого создания.
        Наконец до кортиосца дошло, что перед ним женщина. И он… растерялся. Лейтар хорошо знал, как следует вести себя с противниками, с пленниками, с «недостойными», но с женщиной он столкнулся впервые. У него не было никакого опыта, никаких навыков.
        Ансон потеряла счет времени и не знала, как долго пролежала под камнем. Она во все глаза смотрела на кортиосца. Длинный остроконечный шлем не оставлял сомнений в том, кто этот гигант.

«Что он здесь делает? - в свою очередь думала она. - Он здесь один? Где остальные? И что я должна предпринять?»
        - Ансон, - услышала она по внутренней связи голос Фария. - Что с тобой?
        Лейтар с удивлением наблюдал, как осветилось радостью лицо незнакомки, ее губы зашевелились. Он понял, что она разговаривает с кем-то из своих. Значит… есть надежда выбраться отсюда?!
        - Ансон, корабль кортиосцев покинул планету, - сообщил Фарий. - Возвращайся к месту высадки.
        - Почему я заблудилась? - спросила она.
        - Это кристаллы, - ответил Фарий. - Они реагируют на поле, создаваемое вокруг
«Слатара», взаимодействуют с ним. Образуются «зоны небытия», так я их назвал. Ты попала в одну из таких зон.
        - Фарий, тут…
        Женщина внимательно посмотрела на Лейтара. И он понял, о чем она думает. Она узнала, что свои бросили его, оставили на Трикете погибать.
        Лицо командира кортиосцев оставалось спокойным. Он не опустил глаз. Лейтар никогда ни перед кем не опускал взгляда. Похоже, на этот раз его жизнь зависит от женщины в серебристом костюме и ее спутников. Вероятно, они тоже прилетели сюда за кристаллами. Лейтар отошел в сторону и уселся на один из камней, которые были разбросаны повсюду. Ожидание - это все, что он может себе позволить в данной ситуации.
        Ансон услышала, как Фарий смеется.
        - Говоришь, кортиосцы бросили своего? Интересно… Ладно, ждите меня!
        Ансон оглянулась на могучего воина. Он мирно сидел на камне и смотрел вдаль, словно отдыхал после тяжелой дороги. Его поза была спокойной и располагающей к доверию.
        Словно по волшебству, Фарий появился в нескольких шагах от Ансон и кортиосца, который не шелохнулся.
        При виде возможного врага Лейтар ощутил волну сопротивления, поднявшуюся в его душе, рука невольно потянулась к оружию, но он сдержался. Встретившись взглядом с Фарием, командир кортиосцев догадался, кто перед ним. Все происходящее казалось ему настолько нереальным, что Лейтар решил ничего не предпринимать. Слишком много невероятного случилось на Трикете: он заблудился в двух шагах от своего корабля, Хортис распорядился бросить его, потом он встретил женщину… Но еще более невероятным было появление здесь Фария!

«А может быть, я сплю и вижу сон, навеянный вражескими чарами? - думал он. - Как Хортис и его воины! Им тоже казалось, что все происходит наяву».
        Лейтар умел и любил сражаться, но только не во сне. Это глупо, в конце концов! События на Трикете слишком странные, чтобы быть явью. Ему не хотелось выглядеть дураком. Будь что будет. Любая опасность лучше, чем позор.
        - Фарий, - решительно сказала Ансон. - Мы не можем оставить его здесь.
        - Получается, что у нас нет другого выхода, кроме как взять кортиосца с собой, - вздохнул Фарий. - На «Слатаре» мы все обсудим и примем какое-то решение.
        Ансон согласно кивнула.
        Она подошла к Лейтару и показала знаками, что ему следует идти за ними. Командир кортиосцев понял: никто не станет его принуждать. Он волен либо остаться на Трикете, либо… А, все равно! Он поднялся и пошел вслед за Фарием и незнакомкой. Сон это или нет, Лейтар решил быть осторожным.
        Полина Георгиевна, секретарша господина Чигоренко, робко заглянула в приоткрытую дверь. Ее шеф сидел, склонившись над бумагами, и о чем-то напряженно размышлял.
        - Филипп Алексеевич, - сказала она. - Звонит Ставинский. Соединять?
        Чигоренко поднял глаза, подумал и кивнул. Не хотелось быть пессимистом, но он уже приблизительно знал, о чем поведет речь менеджер «Лукойла». О том же, что и другие партнеры. Будто бы возникли какие-то непредвиденные обстоятельства, которые мешают заключить контракт.
        Вокруг «Геополиса» нежданно-негаданно начали сгущаться тучи. Филипп руководил фирмой много лет, но с подобным явлением столкнулся впервые. Он вспомнил анонимные угрозы по телефону, которым не придал значения. Возможно, неизвестный вовсе не шутил? Вот только требование у него было странное: разрыв отношений с Ксенией в обмен на спокойное продолжение бизнеса.
        Филипп позвонил Ксении. Она говорила, что собирается поехать за город на этюды, но оказалась дома.
        - Ты никуда не поехала? - обрадовался он.
        - Расхотелось.
        Ксения была человеком настроения и поступала в соответствии с сиюминутным импульсом. Если у нее пропадало желание, то она не принуждала себя.
        - Чем занимаешься?
        - Пробую писать… - Она вздохнула. - Ни черта не получается! Наверное, брошу…
        - У меня тоже работа не клеится. Давай встретимся? Я соскучился.
        Через час они уже неторопливо прогуливались по ботаническому саду. Ксения надела длинное желтое платье и плетеные босоножки. Ее волосы в беспорядке рассыпались по плечам, на высоких скулах горел лихорадочный румянец.
        - Как твои дела? - спросил Филипп.
        - Не знаю…
        Она действительно не знала. Визит господина Шахрова не то чтобы испугал ее, скорее насторожил. После недолгих колебаний Ксения решила оставить подарки себе. Так будет безопаснее и для нее, и для Филиппа. Почему она так решила? Интуиция.
        - Переезжай ко мне, - предложил Филипп. - Я живу один. Зачем нам расставаться?
        - Ты женат.
        - Это формальность, которую я скоро улажу.
        - Я не могу.
        - Бога ради, Ксения, почему? Мы с тобой не дети. По-моему, ты не придаешь значения условностям. Какое может иметь значение…
        - Ты не понял, - перебила она. - Дело не в условностях. У тебя все в порядке?
        Филипп остановился и внимательно посмотрел на нее. Ей что, тоже угрожают? Но кто? А главное, почему?
        - Как бы ни обстояли мои дела, - очень серьезно сказал он, - это не отразится на наших отношениях.
        - У тебя неприятности?
        - В некотором роде, - нехотя признал Филипп. - Но это отдельная от тебя и меня часть жизни. Фирма, бизнес… всего лишь текучка, преходящие вещи. Так или иначе я найду способ обеспечить наши потребности. Тебе не стоит об этом беспокоиться.
        - В твоей фирме возникли сложности?
        - Меня волнует другое: будешь ты со мной или нет? - Филипп взял ее за плечи, повернул к себе и заглянул в глаза. - Сейчас имеет значение только это. Все остальное устроится. Ксения…
        - Нет. - Она высвободилась и упрямо покачала головой. - Я не хочу ломать твою судьбу, карьеру, наконец. Достаточно разрушенной семьи. Ты думаешь о Юле и Алешке? Как они будут жить без тебя?
        - Каждый приходит в этот мир, чтобы пройти свой собственный путь. Как может. Как умеет. - Филипп помолчал. - Мы все равны перед Богом. И я, и ты, и Юля… Почему ты о ней думаешь? Разве ее когда-нибудь по-настоящему волновала твоя жизнь? Она встретила мужчину, полюбила его, вышла замуж… и забыла о тебе. Она была счастлива и не чувствовала своей вины. Ни перед тобой, ни перед моей первой женой Илоной, ни перед другими женщинами.
        - При чем здесь другие женщины?
        - Ну как же? Если бы не Юля, я мог бы обратить свое внимание на них. А она отобрала у них столь завидную возможность: иметь красивого, умного, обеспеченного мужа…
        - Прекрати, - не выдержала Ксения. - То, что ты говоришь, ужасно!
        - Но ведь я говорю правду! Нельзя же смотреть на вещи сквозь волшебный туман. Рано или поздно придется расплачиваться за собственную слепоту. Никто не виноват, что я встретил тебя и полюбил. Я не искал этого. Все пришло ко мне само. Солнце не спрашивает, светить ему или нет! Жизнь надо принимать, а не бороться с ней.
        Ксения промолчала. Наверное, Филипп прав. Они не делают ничего плохого. Почему же ей иногда бывает так горько?
        - О чем ты думаешь? - спросил Филипп.
        Ему становилось не по себе, когда она вот так замолкала, уставившись в одну точку.
        - Ты знаешь Шахрова?
        - Кажется, да. Если это тот самый Шахров. Хозяин казино «Вавилон»?
        Ксения кивнула.
        - Тот самый. Его зовут Егор Иванович.
        Филипп подозрительно посмотрел на нее.
        - Ты с ним знакома?
        - Представь себе, да. Это опасный человек.
        - Ну… не для всех. Тебе, например, бояться нечего. Бизнесом ты не занимаешься, рэкетом тоже. А художниками господин Шахров не интересуется.
        - Ошибаешься! - горячо возразила Ксения. - Ты его недооцениваешь. И будешь расхлебывать последствия своего легкомыслия.
        - Что ты имеешь в виду? - удивился Филипп.
        До него медленно начинал доходить смысл сказанного. Между Ксенией, Шахровым, анонимными звонками и неприятностями «Геополиса» есть какая-то связь?
        - Он… Егор Иванович, похоже, неравнодушен ко мне. Я ему нравлюсь.
        Филипп принял ее слова за розыгрыш.
        - Еще один поклонник?
        - Да. - Ксения была серьезна. - Тебе смешно?
        - Почти. Больше ничего не придумала?
        - Ты мне не веришь?
        Чигоренко развел руками, продолжая улыбаться.
        - Дорогая, ты хотя бы смутно представляешь себе, что за человек Егор Иванович Шахров? С какой стати ему за тобой ухаживать? Видела бы ты, какие девочки отплясывают в «Вавилоне». И каждая мечтает оказаться в постели у хозяина.
        - Ну и что? При чем тут какие-то девочки? - возмутилась Ксения. - Ладно, раз тебя смущает слово «ухаживает», я объясню по-другому. Егор Иванович оказывает мне знаки внимания. Это тебе понятно?
        - Какие, например?
        Ксения вздохнула. Ей не особенно хотелось посвящать Филиппа во все подробности, но, по-видимому, придется.
        - Он… приглашал меня в театр.
        Чигоренко расхохотался:
        - И все? Шахров, да будет тебе известно, занимается благотворительностью. А это обязывает к определенным вещам. Он общается с творческими людьми, вот и все. С чего ты взяла…
        - Он подарил мне золотой браслет! - перебила Ксения. Она приподняла широкий рукав. - Полюбуйся, если не веришь!
        На запястье ее руки красовалось массивное золотое украшение: гладкий выпуклый обруч с геометрическим орнаментом по краю.
        Филипп прикинул, сколько могла бы стоить такая вещь. Далеко не каждый мужчина способен купить подобный браслет.
        - И шубу из норки! - добавила Ксения. - Только ее уж я надевать не стала, так что придется тебе поверить мне на слово.
        Чигоренко понял, что она не шутит. Если все так и есть, то… Тогда все становится на свои места. Угрозы по телефону исходили от Шахрова, равно как и кризис
«Геополиса». Егор Иванович - сильный и безжалостный противник.
        - Где ты с ним познакомилась? - спросил Филипп.
        - Какая разница? Будь с ним осторожнее. Он… способен на все что угодно. Лучше соглашайся на его условия.
        - Ты встречалась с ним?
        Ксения пожала плечами. Она сорвала веточку акации и поднесла к лицу.
        - Пару раз… Понюхай, какая прелесть!
        Филипп машинально потянул носом, но ничего не почувствовал. Он мучительно пытался понять происходящее.
        - Шахров может убить тебя, - сказала Ксения. - Для него это не представляет трудности. Нам лучше расстаться.
        - Нет.
        - Филипп…
        - Ни за что. Ты испугалась?
        - Не за себя.
        - В таком случае, считай, ты мне ничего не говорила. А я не слышал.
        - Но…
        - Нет!
        Ксения поняла, что Филипп не уступит. Его не может остановить страх. Его вообще ничто не может остановить. Он и в самом деле любит ее.
        Глава 27
        Илларион Гусаров каждый вечер выходил на балкон, вспоминая ту пахнущую сиренью ночь, когда на него снизошло вдохновение. Его роман произвел сенсацию. Книгу раскупали с бешеной скоростью. Ее читали все и повсюду - в метро, в троллейбусах, на работе и дома. Издательство выпустило дополнительный тираж, и он тоже разошелся.
        Господином Гусаровым начали интересоваться: ему писали, звонили, спрашивали, над чем он сейчас работает. Писатель ждал очередного прилива идей и творческого энтузиазма. Но… воображение его словно споткнулось о невидимую преграду и замерло. Ничего путного не приходило в голову, сколько он ни бился. Илларион вставал в семь часов утра, садился за компьютер, пытаясь написать хоть пару строк. Выходило убого и примитивно.
        Его сон стал беспокойным. Ложась в постель, он надеялся, что сюжет следующего романа приснится ему. Ничего похожего! Более того, Иллариону начали сниться кошмары. То он убегал от воинственных пришельцев, то от режиссера Козленко, который гнался за ним, дико хохоча и вращая глазами, то оказывался на какой-то пыльной, заброшенной планете… Словом, ночи превратились для Гусарова в пытку. Да и дни тоже.
        Он ждал творческого подъема, а приходили только усталость и разочарование. Следующая книга никак не хотела появляться на свет. И драматург постепенно впадал в тихое отчаяние. Он перестал подходить к телефону, отвечать на письма, старался как можно реже выходить из дому.
        Иногда он хватал с полки «Сиреневый аромат ночи», открывал на первой попавшейся странице, жадно вчитывался в собственные строчки. Удивлялся. Неужели это он их написал?..

«Слатар» держал курс на Анту. Все, кроме Фария и Осиан-айо, погрузились в сон. Фарий не мог позволить себе окунуться в приятные, освежающие волны забытья: его беспокоило присутствие на борту кортиосского воина.
        Лейтар уснул первым. Во сне он снова чувствовал себя одиноким; он знал, что женщина в серебристом костюме ему просто привиделась. Он брел без всякой цели по чужой планете, холодные кристаллы равнодушно сверкали, дразня его. Они как будто спрашивали: «Ну, чего ты добился, служа верой и правдой великому Аттоку и его империи? Тебя бросили на произвол судьбы твои же соратники!» Усталость непосильной тяжестью разливалась по телу Лейтара, хотелось опуститься, лечь, забыть обо всем… но он пересиливал себя и шел вперед…
        Фарий и Осиан-айо сидели одни в кабине управления «Слатара».
        - Мы почти на месте, - сказал Фарий, вставая. - Пойду посмотрю, как там наш кортиосец. Лицо Лейтара выражало страдание, и Фарию невольно стало его жаль. Выходит, этот гигант лишь во сне может позволить себе не притворяться. Как это должно быть, нелегко!
        - Оси, я решил никого не будить. Пусть Ансон и кортиосец спят. Они нуждаются в отдыхе. И тебе тоже нужно вздремнуть. А мне необходимо подготовить корабль к высадке на Анту.
        Оставшись в компании спящих, Осиан-айо вспоминала подробности их путешествия, потом переключилась на кортиосца. «Он спас Ансон, - думала она. - Конечно, Фарий без труда освободил бы ее сам, но ведь кортиосец об этом не знал. Он не подозревал о присутствии на Трикете других существ. Значит…»
        Осиан-айо не успела сделать глубокомысленный вывод о том, что кортиосцы не совсем такие, как о них говорят. Почти неуловимое ощущение чужого взгляда обожгло ее. До сих пор ничего подобного на «Слатаре» она не чувствовала. Что бы это могло быть?
        - Это просто от усталости, - успокаивала она себя.

«Ничего подобного, - дрожал внутренний голос, наполняя сердце неведомой жутью. - Усталость тут ни при чем. Кто-то страшный невидимо просачивается внутрь корабля».
        - Оси, у тебя все нормально?
        Голос Фария, прозвучавший совсем рядом, вывел ее из оцепенения.
        - Все нормально, - отозвалась она. - Только…
        - Что?
        - Кто-то наблюдает за мной.
        - Оси! - Фарий с облегчением рассмеялся. - Не пугайся. Просто ты еще не отошла от воздействия кристаллов.
        Осиан-айо немного успокоилась. И все же… Это что-то другое. Предчувствие! Она предвидит какое-то страшное событие, которое еще не произошло.
        - Не стоит давать волю дурным фантазиям, - пробормотала Осиан-айо.
        Вне себя от волнения, Гусаров захлопывал книгу и бросался ничком на диван. Проклятие! Ведь у него все получалось! Почему он не способен создать новый, еще более захватывающий роман?
        С открытого балкона ветер вносил в комнату звуки и запахи ночного города… Илларион беззвучно плакал. Он был бессилен что-либо изменить.
        - Ксения Викторовна?
        Художница вздрогнула, узнав голос Шахрова. Лучше бы она не подходила к телефону!
        - Что вам нужно?
        - Я хочу вас видеть, - вкрадчиво произнес Егор Иванович. - Очень хочу. Давайте встретимся. Неужели я совсем не заслуживаю вашего участия? Видите, я даже не говорю о какой-то симпатии.
        - Оставьте в покое Филиппа!
        - А это уже зависит от вас, моя дорогая. Не будьте так безжалостны к своему возлюбленному! Спасите его. «Геополис» доживает последние дни, и я буду решать его судьбу. Разумеется, вы можете повлиять на меня. Если захотите.
        - Да вы негодяй! - возмущенно воскликнула Ксения.
        Шахров только рассмеялся в ответ:
        - Такая вы мне еще больше нравитесь. Неподражаемая рыжекудрая Ксения… вы рискуете довести меня до любовного исступления. И тогда…
        - Замолчите!
        - И не подумаю. Я негодяй! Но и вы ничем не лучше. Разве вы заботитесь о своем драгоценном Филиппе? На что он станет жить, если я уничтожу его бизнес? А что будет с его супругой Юленькой и маленьким сыном? Кто возьмет на себя их содержание? Да вы просто чудовище, Ксения! Я, по крайней мере, веду себя последовательно. Ведь я бандит и действую бандитскими методами. Мне не стыдно. Я плохой дядя. А вы? Милая дама, сердобольная и жалостливая… Как же вы допускаете, чтобы из-за вас страдали невинные люди? Вам мало было разрушить счастье своей единственной подруги. Теперь вы собираетесь лишить ее и ребенка куска хлеба. Это жестоко. Ай-яй-яй, как нехорошо! Будьте же милосердны, Ксения Викторовна. Вам и самой станет легче. Зная вас, я не сомневаюсь, что вы уже подписали себе приговор.
        - Черт вас возьми, Шахров! - В голосе Ксении слышались едва сдерживаемые слезы. - Вы настоящая сволочь!
        - Это комплимент? - усмехнулся Егор Иванович. - Жизнь долго учила меня уму-разуму. Выходит, я оказался неплохим учеником. Так мы встретимся или нет?
        - Где?
        - О-о! Приятно, что вы меня поняли. Я предлагаю «Вавилон». Это мое царство, и только там я смогу оказать подобающие почести моей будущей царице!
        - Вам не противно вынуждать женщину…
        - Сами виноваты, - перебил ее Шахров. - Нужно было проявить больше гибкости. Глядишь, и господин Чигоренко отделался бы легким испугом. А теперь… Вы знаете, что на его имущество могут наложить арест?
        - Вы не посмеете.
        - Только вы можете остановить это, Ксения Викторовна…
        Она молчала, глотая слезы, собираясь с силами.
        - Хорошо… - наконец сказала Ксения. - «Вавилон» так «Вавилон». И приготовьте побольше шампанского.
        - Оно будет литься рекой! Так я заеду за вами?
        - Через два часа.
        Ксения подошла к зеркалу. Она увидела свое лицо, бледное, с лихорадочным румянцем на скулах, с темными от возбуждения глазами. Рыжие волосы сияли вокруг огненным нимбом. «Что я делаю? - спрашивала она себя. - Куда я еду? И зачем? Этого страшного человека нельзя уговорить, нельзя выпросить у него пощады, ни для себя, ни для Филиппа. Даже если я…» Дальше мысль обрывалась, не обретая логического завершения.
        Ксения открыла шкаф с ровным рядом вешалок, выбрала темно-красное платье и такой же шарф, приложила к себе. Красный цвет сразу сделал ее еще более бледной, подчеркивая открытые части тела: руки, шею и грудь.
        - Пожалуй, надену это, - пробормотала Ксения, просовывая голову в узкий и длинный вырез.
        Платье плотно обхватило ее прохладной шелковой волной, изысканными складками легло на ноги. Волосы Ксения подобрала вверх, оставив часть локонов свободно виться. Из украшений она выбрала подаренный Шахровым браслет, который великолепно смотрелся на ее точеной руке.
        - Хоть картину пиши! - усмехнулась Ксения своему отражению в зеркале.
        Она вышла на балкон и выглянула вниз, во двор. Когда подъедет машина, она сразу спустится.
        Внутри Ксении царило странное, неподвижное спокойствие, не нарушаемое ни мыслью, ни чувством. Она вся замерла в преддверии чего-то неизвестного, как замирает цветущее поле перед грозовым ливнем. Напряжение словно разлилось в воздухе, невидимое, неосязаемое, грозя разрешиться неистовством грома, молний и бурных потоков. Ксения ощущала себя в зыбком безвременье, где нет ни прошлого, ни будущего, ни настоящего. Ничего…
        Черный «мерседес» Шахрова скользнул во двор подобно дьявольской тени, бесшумно остановился и приоткрыл свои дверцы. Он тоже казался нереальным, выдуманным, как и все вокруг - это бледное от зноя небо, похожий на пчелиные соты дом, корявые деревья внизу, грубый каменный балкон и фигура женщины в красном платье.
        Ксения не могла потом вспомнить, как она спустилась по лестнице вниз, села в машину, как они ехали по запруженным транспортом улицам… Она увидела швейцара в темно-синей бархатной ливрее с золотыми галунами, который с бесстрастным лицом подавал ей руку, и… пришла в себя.

«Вавилон» поразил ее ярким, пышным великолепием, вычурной роскошью и смешением стилей. Блеск зеркал, в которых отражались сотни огней, слепил глаза; ковры мягко стелились под ноги. Пахло восточными курениями, цветами и хорошим табаком.
        - Прошу сюда!
        Господин Шахров был не менее великолепен, чем его заведение. Моложавый, крепкий, в темном костюме и светло-голубой рубашке, с бриллиантовой булавкой в галстуке, он выглядел настоящим монархом своей крошечной империи.
        Они вошли в уютную комнату, в углу которой был накрыт стол.
        - Я ждал вас, Ксения, - сказал хозяин «Вавилона».
        Ни слова не говоря, она опустилась на мягкую велюровую подушку дивана и закрыла глаза. Голова слегка кружилась.
        - Хочу выпить, - капризно сказала художница. - У вас есть коньяк?
        - У меня все есть.
        - Я люблю много, - заявила она и заставила Шахрова налить ей половину бокала. - Сейчас напьюсь до беспамятства. Что вы тогда станете делать?
        Она выпила и потребовала еще. Сознание затуманилось, в груди разливался приятный жар. Полумрак обступил ее со всех сторон.
        - Вы погасили свет? - вяло спросила она. - Зачем? Я…
        Она ощутила твердые мужские губы на своих губах. Рука Шахрова скользила по ее шее. Ксения не сопротивлялась. Она была слишком пьяна.
        - Подождите…
        Он отстранился, глядя на нее взглядом, полным неутоленной страсти.
        - Дайте еще…
        Шахров понял, о чем она просит, и подал бокал с коньяком. Все смешалось. Темнота, запах духов, мужские ласки и вкус шампанского… Она что, пила еще и шампанское?
        Чье-то тяжелое тело навалилось на Ксению, так что она не могла пошевелиться. Последней ускользающей мыслью было желание освободиться, уйти отсюда, из этой полутемной бархатной комнаты, из этого душного золототканого игорного рая… «Нет! - пыталась сказать она и не могла. - Нет… я не хочу…»
        Шахров совсем потерял голову. Ни одна женщина не вызывала у него такого бешеного, неукротимого желания. Платье Ксении скользило под его руками, не поддавалось. Он рванул сильнее, и шелковая материя треснула. Прерывистое дыхание женщины сводило его с ума… ее бедра были такими теплыми, гладкими и соблазнительными… полная грудь матово отсвечивала в темноте… Инстинкты хищника вышли из-под контроля, и господин Шахров забыл о том, что он собирался играть роль респектабельного джентльмена и галантного кавалера. Его сознание мутилось от близости Ксении, ее доступности, ее пьяного забытья… Он ласкал ее отчаянно, исступленно, мстя за невыносимо долгое ожидание. Плевать, что она почти ничего не чувствует! Потом у нее будет сколько угодно времени оценить его как мужчину! А сейчас…
        Хозяин «Вавилона» ощутил слабый удар в области груди. Но этого не могла сделать Ксения. Она лежала под ним, не в силах пошевелиться, почти лишившись чувств… У Шахрова перехватило дыхание, а все тело одеревенело. Вдоль позвоночника медленно разливалось холодное онемение… мускулы обмякли, кровь словно остановилась в жилах. В области солнечного сплетения образовалась пустота, куда утекала его жизненная энергия. Боже! Неужели это смерть…
        Темнота, глухая и плотная, поглотила его.
        Ксения очнулась, выскользнула из-под неподвижного тела и растерянно огляделась. Полураздетый хозяин «Вавилона» лежал ничком, уткнувшись лицом в велюр дивана, и не шевелился. Она наклонилась, прислушиваясь… Кажется, дышит.
        - Эй! - негромко сказала она и потрогала его за плечо. - Вы что, уснули?
        Он не ответил.
        Ксения кое-как привела в порядок разорванное платье, прикрылась шарфом и на цыпочках подошла к двери. В коридоре стояла тишина. Она вышла и побежала наугад, босиком, не заметив, что туфли остались около дивана…
        Гремела музыка, по полутемным коридорам сновала обслуга, не обращавшая на Ксению никакого внимания. Ее никто не замечал. Несколько охранников и швейцар скользнули по ней равнодушными взглядами и беспрепятственно выпустили из казино.
        Стояла теплая летняя ночь. Ксения брела по остывающему асфальту, ничего не видя перед собой, не соображая, где она и что с ней…
        Глава 28
        - Ксения? Что с тобой?
        Филипп испугался. Она сидела около его двери прямо на ступеньках - босая, растрепанная, в разорванном платье. Рядом валялась ее сумка.
        Чигоренко задержался на работе. «Геополис» переживал не лучшие времена: старые связи разрывались, контракты лопались как мыльные пузыри, сделки расстраивались, долги стремительно росли, а прибыли еще более стремительно падали. Словом, крах фирмы приближался с такой скоростью, что учредители и оставшиеся партнеры хватались за голову.
        Филипп просидел за бумагами до полуночи, пытаясь найти выход из заведомо безнадежного положения. Напрасно. Плюнув на все, он отправился домой. Только войдя в подъезд, вспомнил, что не позвонил сегодня Ксении. Увидев ее, сидящую на ступеньках, Филипп растерялся. Уж не болезненное ли видение создал его утомленный мозг?
        Ксения подняла на него опухшие от слез глаза.
        - Филипп…
        - Подожди секундочку, я сейчас!
        Он поспешно открыл дверь и, подхватив ее на руки, внес в квартиру. От Ксении пахло духами и коньяком.
        - С тобой все в порядке?
        - Да… или нет. - Она всхлипнула. - Не знаю…
        - Где ты была?
        Мало-помалу Филипп заставил Ксению все рассказать. Она то и дело принималась плакать, путалась и надолго замолкала, вспоминая подробности.
        - Я была так пьяна… а потом Шахрову стало плохо. Он вроде как потерял сознание. Тогда я опомнилась и убежала.
        - Тебя выпустили из «Вавилона»?
        - Да…
        - Он был жив, когда ты уходила?
        Ксения пожала плечами.
        - Кажется…
        - Кажется! - возмутился Филипп. - Ты что, не уверена?
        - Не-а… Господи, Филипп! Ты допрашиваешь меня, как прокурор! Я себя не помнила, когда уходила оттуда… Может, Шахрову пить нельзя или еще что. Откуда мне знать?
        - Так. Ну все! Иди в душ. А я сварю кофе…
        Ксения продолжала сидеть, обхватив руками колени. Она будто не слышала его. Пришлось Филиппу вести ее в ванную.
        Пока она принимала душ, он думал. Что же делать? Спасать «Геополис» или вывозить из города Ксению? Шахров не остановится на достигнутом. Он из тех, кто всегда идет вперед, что бы там ни было.
        Ночь прошла без сна. Впрочем, только для Филиппа. Ксения стонала и ворочалась, но все же спала. Утром у Чигоренко созрело решение.
        - Мы уезжаем, - объявил он, едва Ксения открыла глаза. - Прямо сейчас. Все необходимое купим по дороге. Надеюсь, Егор Иванович еще не пришел в себя настолько, чтобы броситься на поиски.
        Ксения окончательно проснулась.
        - Ты что, думаешь, меня будут искать? - испуганно спросила она.
        - Не сомневаюсь. Нам нужно поскорее исчезнуть из города.
        - А… куда мы поедем?
        - Куда? - Филипп усмехнулся. - В Крым! Туда, где растут кипарисы, где море с тихим плеском набегает на берег…
        Как ни странно, Чигоренко был счастлив. Все рухнуло - его семейная жизнь, его надежды на будущее, его бизнес. А ему было так хорошо, как никогда раньше.
        Через пару часов они уже выезжали из Киева.
        Ксения все еще находилась в состоянии туманной неопределенности. Она понимала, что они едут в Крым и что там придется жить некоторое время в палатке, дикарями. Регистрироваться в гостинице Филипп считал опасным. Неизвестно было, что на самом деле произошло с Шахровым, жив ли он, и если это так, то насколько он в силах пуститься в погоню. А главное, какие у Егора Ивановича планы: будет ли он мстить Ксении или оставит ее в покое. Видя, что творится с «Геополисом», Чигоренко не хотел рисковать. Хозяин «Вавилона» - человек непредсказуемый, и ожидать от него можно всякого.
        - Думаешь, если мы снимем квартиру в частном секторе, он все равно найдет нас? - спросила Ксения.
        Филипп кивнул:
        - Нас из-под земли достанут. Это вопрос времени. Ты не знаешь этих людей.
        - Догадываюсь… Но… как же твоя работа? Ты же не можешь вот так все взять и бросить?
        - Я позвонил Полине Георгиевне, предупредил, что мне срочно нужно отлучиться. Еду, мол, в командировку, утрясать недоразумения с партнерами.
        - Она поверила?
        - Не знаю, - пожал плечами Филипп. - Скорее всего, да.
        - А потом? Что будет дальше?
        - Увидим. Обстоятельства сами подскажут, как действовать.
        Ксения замолчала. Она не предупредила Эда, что уезжает. Наверное, это правильно.
        Погруженные в свои мысли, они не замечали красоты дороги, по сторонам которой росли липы, черешни и огромные старые тополя. Трасса на Одессу оказалась сильно загруженной, и Филиппу не удавалось ехать так быстро, как ему хотелось.
        - О, черт! - ругался он, выглядывая из окна и в очередной раз убеждаясь, что длинная вереница грузовиков с прицепами не даст ему возможности вырваться вперед.
        Обгонять было бы слишком рискованно.
        - Филипп…
        - Что, дорогая?
        - Останови, пожалуйста. Я пересяду назад.
        Филипп съехал на обочину. По обеим сторонам дороги росли чабрец и полынь, над низинами стоял молочно-белый туман. Ксения вышла, оглядываясь вокруг. Она была бледна, растерянна и равнодушна к красотам природы. Неизвестность, в которую они ехали, тревожила, предвещала роковые перемены.
        - Тебе плохо? - испугался Филипп. - На тебе лица нет! Хочешь кофе? Я взял термос.
        - Нет. Я лучше прилягу.
        Филипп помог ей устроиться на заднем сиденье, укрыл пледом. И снова сел за руль. Надо было ехать.
        Уставшая от пережитых волнений, Ксения незаметно для себя уснула. Филипп пару раз останавливался, ходил покупать продукты и воду. Становилось жарко. Ксения спала. Чигоренко то и дело оглядывался назад, проверяя, дышит ли она. Отчего-то было страшно.
        У Красноперекопска Ксения наконец проснулась. Дорога бежала вперед горячей ровной полосой, в окна летела желтая пыль. По бокам трассы тянулась выжженная солнцем, бескрайняя степь. Обочины заросли чахлыми кустами акации, жесткой, сухой травой.
        - Где мы? - спросила Ксения, щурясь от бьющего в глаза света.
        - В Крыму, - улыбнулся Филипп. - Мы едем уже больше девяти часов. Хочешь есть?
        - Нет.
        - А я бы перекусил.
        Они остановились у небольшого дерева, надеясь укрыться в его жидкой тени. Ксения вяло делала бутерброды. Масло таяло, а ветчина была теплой и сильно пахла специями.
        - Вода есть? Надо помыть огурцы.
        Филипп достал из багажника пластмассовую канистру. Вода тоже успела нагреться. Он потянулся, разминая затекшие мышцы, умылся и вымыл овощи. Жевали без аппетита, сидя на пледе в тени дерева. Воздух был пыльным и горячим, с запахом бензина. Вдалеке виднелось несколько беленых домиков, у которых паслись лошади.
        Ксения наелась и легла на плед.
        - Достань из моей сумки книгу, - лениво попросила она. - Хочу дочитать.
        Филипп принес ей «Сиреневый аромат ночи». Ксения сразу уткнулась в книжку и читала все время, пока Филипп отдыхал, складывал вещи обратно в машину, рассматривал карту Крыма.
        Фарий первым ступил на поверхность Анты. На его лице играла лукавая полуулыбка.
        - Мы привезли не только кристаллы, - заявил он, - но и гостя! Сам Лейтар, военачальник кортиосских воинов и правая рука всемогущего Аттока, решил почтить нас своим присутствием!
        Воцарилось молчание. В полной тишине Лейтар вышел из корабля. Его невозмутимый вид восхитил Осиан-айо.
        - А он умеет достойно вести себя, - шепнула она Ансон. - Он великолепен! Ты только посмотри!
        Никто из них никогда не мог бы предположить, что на Анту когда-нибудь ступит нога кортиосца. Мощная, статная фигура воина поразила их воображение. Лейтар равнодушно встретил направленные на него взгляды, оставаясь уверенным в себе и спокойным. Он был один на чужой планете, среди врагов, путая сон с действительностью. Все его силы были направлены на то, чтобы не поддаться обману чувств. Когда Ансон взяла его за руку и повела вниз, в подземные помещения, он послушно пошел за ней. Среда чужой планеты утомляла его, ноги налились тяжестью. Чтобы спуститься вниз по ступенькам и не упасть, гостю пришлось собрать всю свою волю.
        - Тебе здесь понравится, - сказала Ансон. Она уже сносно владела языком кортиосцев, который не так уж сильно отличался от языка обитателей Кольца Аллоиса.
        Лейтар не знал что ответить. Он молчал, глядя на женщину. Ансон казалась ему слишком хрупкой, слишком нежной для космоса, для чужих планет, для противостояния разных цивилизаций.
        - На самом деле я не такая уж слабая, - смущенно возразила Ансон.
        - Ты читаешь мысли? - спросил Лейтар.
        Этого можно было ожидать. От женщин можно ожидать чего угодно. На Хонконе бытовало мнение, что женщины - коварные и непонятные существа, они смотрят в глаза воинам и отнимают их силу. Поэтому законы Аттока запрещали кортиосцам общаться с женщинами. Кортиос - империя мужчин!

«Мне хочется смотреть на нее, - подумал Лейтар. - Наверное, ее чары уже начали действовать».
        Ансон понимающе улыбнулась. Она заметила, что слышит мысли Лейтара так же хорошо, как если бы он говорил. Она чувствовала симпатию к нему, но тут же сердце ее сжалось. Вдруг Лейтар не сможет стать другим, забыть, что он воин, кортиосец, захватчик?..
        Она тяжело вздохнула.
        - Ансон… ты должна объяснить мне, сплю я или нет, - прошептал Лейтар, наклоняясь к ней. - Я запутался. Мне кажется, я сейчас проснусь на Трикете, в полном одиночестве, и пойму, что ты мне приснилась.
        - Ну, что тут у вас? - Фарий быстро сбежал по лестнице. Он старался успеть везде, где мог оказаться нужен.
        Кортиосский воин закрыл глаза и медленно опустился на пол, выложенный синими и белыми камнями.
        - Что это с ним? - испуганно спросила Ансон. - Это скоро пройдет. Видишь ли, его тело привыкло к иной среде. На Хонконе очень много энергии. Понятия не имею, что с ним делать, - признался Фарий.
        Ансон расхохоталась.
        - Будем приручать! - решительно заявила она.
        - Ансон… - Фарию не хотелось, чтобы она страдала. - Лейтар прежде всего воин. Он не романтик.
        - Это мне и нравится!
        Осиан-айо понимала, что вернулась на Анту совсем другой. Она прикоснулась пальцами к голубому песку, и ее глаза стали влажными от избытка нахлынувших чувств. Новые, неизвестные ей прежде ощущения ворвались в ее жизнь, волнуя и пугая ее своей силой. Кажется, она начинает жить и чувствовать так же, как Фарий. Она начинает любить Эльсинию…
        Вселенная поразила ее своими необозримыми просторами, своей дикой, яркой красотой, своими звездами и туманностями, своей непредсказуемостью. Не все законы Эльсинии были ей понятны. Осиан-айо с дрожью подумала, а вдруг однажды она не удержится в этом мире и просто исчезнет? Сможет ли Фарий вновь найти ее?
        Осиан-айо увлеклась и не услышала мягких шагов Фария по песку. Он тихо опустился рядом с ней.
        - Фарий… почему я не знаю, почему другие не знают, как снова попасть в этот мир? Как попасть туда, куда они хотят? Как продолжать жизнь вместе с теми, кто им нравится?
        Фарий загадочно усмехнулся.
        - Немножко сложностей совсем не помешает! - сказал он. - Так считает Соллей. Раньше я не понимал его, а теперь…
        - Что? Что теперь?
        - Не торопись, - мягко ответил Фарий. - Эльсинию надо чувствовать, ею надо проникнуться… слиться с ней. Тогда она раскроет свои объятия и поведает обо всем, что пока остается в тени. Когда нет тайн, жизнь теряет свою прелесть, свою уникальность. Понимаешь? Существование в Эльсинии - это бесчисленные комбинации возможностей, которые запутывают, заставляют думать, искать и открывать новые способы достижения целей. Если мы хотим быть вместе, наше желание обязательно осуществится, но не сразу. Сначала нам придется искать друг друга, попадая на этом пути в разнообразные приключения, которые разбудят в нас необычные чувства. Разве познавать - не удовольствие?
        Осиан-айо вздохнула:
        - Выходит, твой мир знает, чего хотят живущие в нем, и помогает им получить это, но не сразу. Он как бы испытывает силу желаний?
        - Конечно, Оси. Каждый может вернуться сюда столько раз, сколько захочет. Каждый может покинуть Эльсинию вместе с теми, кого любит.
        - А что такое смерть?
        - Великий переворот! Конец старого и начало нового. Ну как, теперь ты больше не боишься?
        - Мы с тобой такие разные, Фарий.
        - Это только кажется. Когда ты была далеко от меня, я чувствовал себя разорванным на две половины.
        - Фарий… - Осиан-айо улыбнулась. - Ты знаешь все! Для тебя в этой Вселенной больше нет тайн?
        Фарий немного помолчал, размышляя над ее вопросом.
        - Есть такое, чего и я не знаю.
        Спустя сорок минут темно-зеленый «фольксваген» Филиппа уже ехал дальше, оставляя позади выгоревшую степь. Ксения дремала.
        От Симферополя дорога все время медленно поднималась вверх, по бокам ее лежали крутые склоны, на горизонте синели горы. Ближе к перевалу заметно похолодало.
        Филипп предложил ненадолго остановиться в небольшом придорожном отеле, привести себя в порядок, поспать.
        Толстый портье дал им ключи от комнаты.
        - Куда мы едем? - спросила Ксения, разбирая пакеты с купленной наспех одеждой.
        Ей хотелось переодеться в легкие брюки и футболку.
        - В горы, - неопределенно ответил Филипп. - Там легче затеряться. Поживем в палатке, как туристы.
        - Сколько?
        Он пожал плечами:
        - Там видно будет.
        - Как ты думаешь, нас уже ищут?
        - Если Шах пришел в себя, то да. А если…
        - Что? - Ксения села на кровать с брюками в руках. Ее глаза в тусклом свете лампы казались темными, как два изумруда. - Ты думаешь он… умер?
        - Все может быть.
        - Но от чего? Филипп, ему просто стало нехорошо…
        - Надеюсь.
        Ксения замолчала, вспоминая, как выглядел потерявший сознание Шахров.
        - Не может быть! Кажется, он дышал.
        - Вот именно, что кажется.
        Филипп лег и уставился в потолок. Штукатурка была покрыта мелкими трещинами. Люстра в комнате висела старая, еще советских времен.
        - Юля знает, что ты уехал? - спросила Ксения.
        - Никто ничего не знает, - ответил Филипп. - И это правильно.
        Он несколько раз тяжело вздохнул, засыпая.
        Глава 29
        Соллей бушевал.
        - Как вы могли привезти сюда Лейтара? Вы знаете, кто он? - От возмущения «фигура» Соллея то исчезала, то появлялась. - Он второе лицо на Хонконе после Аттока!
        Осиан-айо и Ансон старались скрыть улыбку при виде гнева своего сверкающего наставника. На Анте они чувствовали себя настолько уверенно и спокойно, что с удовольствием приняли бы гостем и самого Аттока, не то что его приближенного.
        - Соллей, что с тобой? - Фарий подошел в тот момент, когда еще гремел возмущенный голос его друга. И ничего не мог понять. До сих пор ему не приходилось видеть Соллея в таком волнении. - Мы не могли оставить Лейтара на Трикете. Ведь никто из нас не хотел бы оказаться на его месте, разве не так?
        - Я понимаю! - прошелестел Соллей.
        На этот раз его рокочущий голос был еле слышен.
        - Теперь вам придется решать все самим, - заявил Соллей, взвившись к небесам и рассыпая повсюду искры. - Кортиосец ничего не должен знать обо мне. Фарий, будь осторожен. Помни, я предупредил.
        Соллей исчез.
        Фарий подошел и обнял Осиан-айо. Он ждал вопросов, но Оси молчала. Только когда они остались вдвоем, она подняла глаза:
        - Ты уже решил, что будет с Лейтаром? Кажется, у них с Ансон…
        - Только не это!
        - Почему? - удивилась Осиан-айо.
        - Кортиосцы - особая цивилизация. Они культивируют силу, поклоняются ей. Эта зараза так быстро распространяется, что у меня голова идет кругом!
        - Ты опасаешься, что жители Кольца Аллоиса научатся у кортиосца достигать своего при помощи силы? Что его пример может плохо повлиять на них? Но все равно, вы с Соллеем не сможете изолировать их от Кортиоса. Атток не спрашивает, можно ли ему войти, - если ему не открывают, он ломает преграды и является со своими воинами во всей красе.
        - Что ты предлагаешь? - спросил Фарий, с интересом глядя на Осиан-айо.
        Он явно не ожидал, что она бросится на защиту кортиосца. Соллей, как всегда, прав: женщины - странные существа.
        - Близко соприкасаясь с Ансон и обитателями Анты, Лейтар начал меняться, - горячо доказывала Осиан-айо. - Я уверена, что нам есть чему поучиться друг у друга!
        - Учиться у кортиосцев?
        - Ах, Фарий! - вздохнула Осиан-айо. - Не ты ли убеждал меня, что гибкость иногда предпочтительнее твердости? Мне кажется, Лейтар еще оправдает свое присутствие на Анте. Вот увидишь!
        Лейтар приоткрыл веки и увидел над собой нежное лицо Ансон. Ее огромные черные глаза были подернуты влагой.
        - Что это? - спросил он, дотрагиваясь до маленькой капли, стекающей по ее щеке.
        Она неловко смахнула слезу рукой. Не хватало еще, чтобы этот кортиосец подумал, будто бы она плачет из-за него.
        - Ты теряешь силы, - вместо ответа сказала Ансон. - Я хочу спросить у Фария, в чем дело.
        - Откуда он может знать?
        - Почему ты стонал во сне? - снова ушла она от ответа. - Тебе снилось что-то плохое?
        Лейтар промолчал. Да и что он мог сказать? Сны о прошлом вызывали у него глухую тоску.
        Ансон приняла его молчание за согласие посоветоваться с Фарием и тихонько выскользнула из комнаты. Когда она вернулась, Лейтар снова провалился в беспамятство.
        Фарий долго смотрел на кортиосского военачальника, думал о чем-то.
        - Его тело питается энергией Хонкона, но и он питает Хонкон своей энергией. Вся его сила сейчас принадлежит Аттоку, Хонкону и всем кортиосцам.
        - Но почему он так слаб? - спросила Ансон.
        - Потому что все они считают его мертвым.
        Лейтар почувствовал чужой взгляд и шевельнулся.
        - А-а, это ты… - пробормотал он, узнав Фария.
        - Послушай, Лейтар, ты можешь вернуть себе всю свою силу, если отзовешь ее с Хонкона, отберешь у Аттока то, что причитается только тебе.
        Фарий ощутил, как в душе кортиосца поднимается волна гнева. Глаза воина угрожающе сверкнули.
        - Я думаю, ты имеешь полное право так поступить, - решительно сказал Фарий.
        Лейтар вспомнил перекошенное от злобы лицо Хортиса, которое раз за разом снилось ему, и…

«Что плохого случится, если я попробую? - подумал он. - Моя энергия больше не нужна кортиосцам. Иначе они не оставили бы меня на Трикете».
        Сбрасывая тяжесть с души, Лейтар вздохнул полной грудью и ощутил прилив сил, которые прибывали и прибывали. Он снова уснул, но теперь кошмары больше не преследовали его.
        - Он долго будет спать? - спросила Ансон.
        - Долго. Если хочешь, останься с ним. А мне пора. Меня ждет Оси.
        Осиан-айо действительно с нетерпением ждала Фария и, когда он появился на пороге, сразу же кинулась ему навстречу.
        - Фарий, мне так страшно, - взволнованно проговорила она. - Я места себе не могу найти.
        - Слишком много впечатлений… - рассеянно ответил Фарий, продолжая думать о Лейтаре.
        - Да нет же! - Осиан-айо рассердилась. - Что-то происходит, я чувствую! У тебя есть связь с Цоуфисом?
        - Конечно.
        Фарий открыл приборную панель и связался с планетой. По мере того как он выслушивал новости, лицо его все больше мрачнело.
        - Что случилось? - забеспокоилась Оси.
        - На орбите Цоуфиса завис неизвестный объект. По описаниям он очень напоминает то сверхтяжелое тело, которое мы видели в космосе.
        Осиан-айо вспомнила гнетущее ощущение яростного взгляда желтых глаз, которое пронзило ее тогда.
        Фарий чувствовал непреодолимое желание уничтожить объект, не разбираясь в его природе, но он поборол себя. Из-за Оси. Она не поймет его. Пожалуй, впервые за все это время он пожалел, что Осиан-айо находится рядом с ним.
        - Придется послать за этим телом автоматический корабль-проводник, - распорядился Фарий. - Будем сажать «пришельца» на Анту. Только в нашей лаборатории мы сможем разобраться, откуда возник этот объект и кто его хозяин.
        Решение далось ему с большим трудом. Что-то внутри него восставало против. Но…
        - Ксения, - мягко сказал Филипп. - Нам пора ехать. Давай сюда!
        Он взял у нее из рук книжку и положил в сумку.
        - Уже светает.
        Деревья у отеля были сплошь облеплены улитками. Под ногами хрустели пустые ракушки.
        - Ты поспала хоть немного?
        Она неопределенно качнула головой, все еще охваченная переживаниями, о которых читала.
        Там, где всходило солнце, небо окрасилось в нежные лиловые тона.
        Филипп выехал на трассу. Наконец по левую сторону неожиданно открылась синяя водная гладь.
        - Море! - радостно воскликнула Ксения.
        За Ялтой горы стали круче…
        В аэропорту Симферополя Егора Ивановича Шахрова встречал доверенный человек.
        - Ваша машина, - показал он гостю на новенький черный джип. - Устраивает?
        - Вполне.
        - Вот доверенность. - Человек протянул Шахрову документы. Тот пробежал их глазами, засунул в карман пиджака. - Все в порядке?
        - Спасибо.
        Шахров сел за руль и удовлетворенно вздохнул. Пока все шло без сучка без задоринки. Он чувствовал себя отдохнувшим. В самолете удалось поспать, а внезапная дурнота, из-за которой он потерял сознание в самый ответственный момент, исчезла без следа. Егор Иванович так и не понял, что случилось. Неужели сказывается возраст? Слишком сильное желание, слишком сильная страсть… вот сердце и дало сбой. Но Ксения-то какова! Убежала, даже не позвав никого на помощь.
        Когда господин Шахров очухался и сообразил что к чему, досталось всем. Особенно Вадиму.
        - За что я тебе такие бабки отстегиваю? - Шах перешел на жаргон, что показывало крайнюю степень его гнева. - Мимо тебя мышь не должна прошмыгнуть! А ты бабу выпустил.
        - Да не видел я ее, - чуть не плача от досады, оправдывался охранник.
        То же самое твердили и все остальные - швейцары, официанты, охрана казино.
        - Не видели, - разводили руками дюжие ребята, покрываясь мурашками под взглядом хозяина. - Ей-богу! Клянемся, Егор Иванович!
        - Затмение, что ли, на вас нашло, идиоты безмозглые? - кипел от возмущения Шах. - Гнать вас всех в шею надо!
        Но… кричи не кричи, этим дела не поправишь. Ксения убежала, и никто не знал куда. Хорошо, что Шахров предусмотрительно оставил одного наблюдателя у ее дома, а двух других - у дома Филиппа Чигоренко. Он созвонился с ними и выяснил, что Ксения пришла к Филиппу. Ну правильно. Куда ей еще деваться? На братца надежды никакой, значит, к своему любовнику отправилась. Пусть немного потешатся… Тем неожиданнее будет развязка!
        - Глаз не спускать! - приказал ребятам Шахров. - Упустите - заказывайте себе панихиду!
        В пять часов утра один из охранников, заикаясь от волнения, сообщил, что Филипп и Ксения сели в машину и направляются к трассе на Одессу.
        - Мы за ними едем. Они, кажись, в Крым собрались.
        - Откуда ты знаешь?
        - Так… я, это… слышал. Прибор у нас! Усов дал. Направишь в их сторону - и все слыхать. Не очень отчетливо, но разобрать можно.
        - Уверен, что они едут в Крым?
        Парень немного помолчал, обдумывая ответ.
        - Да, Егор Иванович, уверен. Вот они на одесскую трассу сворачивают! И разговор об этом шел.
        - Хорошо. Поезжайте за ними, да только не спугните. Головы сниму!
        Господин Шахров ненавидел спешку. Он любил все делать быстро, но без суеты и эмоций.
        - Вадим! - позвал он Усова. - Принеси мне таблетку аспирина и полчаса никого сюда не впускай.
        После вчерашнего свидания с Ксенией, так нелепо закончившегося, хозяин «Вавилона» все еще ощущал боль в затылке и в области сердца. Невольно на ум пришли Андрон, Куст и Рыба. Последний, правда, через собственную глупость жизни лишился, а вот Якимович и торговец картинами…
        - Нет! - оборвал себя Шах. - Чепуха! Детские сказки.
        Он проглотил таблетку и прилег на диван. Глаза жгло, будто кто в них песка насыпал.
        - О, черт!
        Шахров никак не мог удобно устроиться. Все тело ломило, как после физических упражнений. Пожалуй, он полетит в Симферополь на самолете, а там… возьмет машину, свяжется с ребятами и будет ждать «путешественников» на дороге. Славная будет забава! Он усмехнулся, представляя себе, как удивится господин Чигоренко…
        Резкий поворот заставил Шахрова вернуться от воспоминаний к управлению джипом. Дорога петляла, то опускаясь, то поднимаясь вверх. По бокам зияли глубокие обрывы. Егор Иванович счел необходимым сосредоточиться. Напряжение вызвало дрожь во всем теле и испарину. Опять слабой волной накатила дурнота.
        - Что за черт?
        Он нащупал справа, в специальном отделении под сиденьем, «беретту». Зачем он взял с собой оружие, Егор Иванович и сам не знал. На всякий случай. Или чтобы чувствовать себя более уверенно. Настоящий хозяин положения всегда имеет неопровержимый аргумент в виде ствола. Это правило он усвоил еще в юности.
        Затрезвонил мобильник. Наблюдатели каждые четверть часа сообщали о передвижении автомобиля Чигоренко.
        - Они подъезжают к повороту на Соколиное, - доложил один из парней. - Как вы, Егор Иванович? Дорога сложная.
        - Вижу!
        Шахров рассвирепел. Не хватало, чтобы эти сосунки принялись его опекать, как кисейную барышню!
        - Помощь нужна?
        - Сам справлюсь! - рявкнул он.
        Раздражение нарастало неудержимо. В глазах темнело, ладони сильно вспотели и скользили по рулю. Шахров вытирал их, но это помогало только на минуту.
        Он понял, что опережает Филиппа на полтора-два километра, и лихорадочно искал место для засады. Отправляясь в Симферополь, Егор Иванович до конца не определился, что предпримет. И сейчас решал на ходу, как ему быть.
        Наконец он увидел небольшую, заросшую карликовыми соснами и кустарником площадку и съехал с дороги. Ему удалось углубиться в заросли. В висках стучало, в груди ощущалась неприятная пустота…
        Шахров напряженно ждал и все же едва не пропустил «фольксваген» Филиппа. Машина промелькнула мимо него, как призрак, и исчезла за поворотом. Егор Иванович выехал следом. Он вытащил «беретту» и положил рядом с собой. Он колебался, не зная, что лучше сделать - столкнуть «фольксваген» вниз с обрыва или прострелить ему колесо? Пожалуй, в такой гонке как следует прицелиться не удастся.
        - Смотри, - сказала Ксения, оглядываясь назад. - За нами едет какой-то джип.
        - Не волнуйся, - ответил Филипп. - Это же дорога. По ней ездят машины.
        - Он едет за нами!
        - С чего ты взяла? Он просто спешит, как и мы.
        - Я боюсь…
        Поддавшись ее тревоге, Филипп оглянулся. За ними действительно ехал черный джип. Ну и что?
        Словно отвечая на вопрос Чигоренко, джип опасно приблизился, норовя ударить сзади их автомобиль.
        - Что он делает?! - закричала Ксения.
        - Пристегнись, - бросил Филипп, увеличивая скорость.
        Дорога резко петляла, поднимаясь вверх, в горы. Обочины сливались в одну сплошную пеструю полосу, ветер крепчал. На очередном крутом повороте Филипп чудом удержал машину на трассе. Его обдало жаром.
        - Осторожнее! - взмолилась Ксения. - Сбавь скорость.
        - Хочешь, чтобы он столкнул нас?
        Отставший было джип опять норовил ударить их сзади. Хорошо, что впереди не было машин. Филипп еще немного увеличил скорость, ожидая поворота. Он понял, что если сможет использовать этот шанс, они с Ксенией будут спасены.
        Поворот возник резко, будто прыгнул навстречу «фольксвагену». Филипп крутанул руль и скорее почувствовал, чем увидел, как более тяжелый джип сила инерции сносит к обрыву. Выехав на ровный участок, Чигоренко оглянулся. Дорога была пуста.
        - Где он? - нервно спросила Ксения.
        Филипп притормозил.
        - Выходи.
        - Зачем?
        Она вся дрожала, то ли от страха, то ли от холода. Порывистый ветер бил в лицо, гнул и трепал карликовые сосенки и кусты можжевельника. Джипа на дороге не было.
        Филипп подбежал к обрыву и заглянул вниз. Джип, вверх колесами, лежал на камнях, от него поднимались клубы удушливого дыма. Прогремел взрыв. Ксения зажмурилась, прижимаясь к Филиппу.
        - Господи! - твердила она. - Господи!
        Посыпались камни и щебенка. Из обрыва дохнуло упругой горячей волной. Огонь жадно лизал резину колес и редкие кустики вокруг останков машины.
        - Надеюсь, что он был один, - сказал Филипп.
        - Ты думаешь…
        - Он хотел столкнуть нас вниз.
        - Это был Шахров, - убежденно сказала Ксения.
        - Откуда ты знаешь?
        - Я чувствую.
        Не стоило и пытаться спуститься к догоравшему джипу.
        - От водителя так или иначе мало что осталось, - вздохнул Филипп. - Поехали.
        Ветер становился все сильнее. Ксения замерзла. Она покорно шла за Филиппом к машине, испытывая странное, всепоглощающее опустошение. Как будто бы не только для водителя джипа, но и для нее все закончилось.
        Им повезло, что на трассе не было других машин. Все словно замерло, в ожидании, пока они покинут опасный участок.
        - Хочешь выпить? - спросил Филипп, протягивая ей фляжку с коньяком.
        Ксения отказалась.
        Они проехали еще немного вперед и стали искать возможность свернуть с трассы в горы. Вскоре Филипп увидел удобное место и остановил машину. Он прошелся, разведывая путь, и вернулся очень довольный. Ксения безучастно слушала его, автоматически кивая. Для нее словно оборвалась какая-то ниточка, связывающая ее с жизнью.
        Филипп медленно ехал, поднимаясь все выше и выше, отыскивая промежутки в густых зарослях можжевельника и сосны. На ровных участках синели островки лаванды. Прозрачный горный воздух покрывал все это великолепие хрустальными пластами, звонкими и полными запаха дерева, хвои и цветов.
        Ксения будто не замечала красоты гор. Она сидела, уставившись в одну точку, погруженная в свои мысли.

«У нее шок, - думал Филипп, разбивая палатку. - Это пройдет».
        Глава 30
        C кортиосским командиром происходило нечто странное. После долгого сна он медленно приходил в себя. Все время Лейтар проводил с Ансон и Осиан-айо: они гуляли по голубому песку, любовались тихими закатами на Анте. Силы постепенно возвращались к Лейтару.
        - У вас есть враги? - однажды спросил он.
        Ансон развела руками. Она не знала, что сказать.
        - Ваши планеты красивы, но пустынны, - продолжал Лейтар. - Обитатели Кольца Аллоиса - всего лишь горстка изящных и хрупких существ. Чтобы защищаться, нужно иметь много крепких, хорошо обученных солдат! Почему Фарий не заботится о безопасности своей империи?
        Ансон молчала. Иногда подобные мысли приходили в голову и ей самой.
        - Атток очень силен и хитер. Он не отступит от задуманного. Вам нужны воины! Много воинов! - настаивал кортиосец.
        Он чувствовал, что Фарий недолюбливает его, и не искал встреч с хозяином Цоуфиса. Фария же удивляла крепнущая день ото дня симпатия, которую проявили к Лейтару Ансон и Осиан-айо.
        Впрочем, Фарию было не до кортиосца. Его внимание полностью поглощал приближающийся к Анте «пришелец», которого вел на буксире корабль-проводник. Фарий боролся с желанием уничтожить автоматический модуль вместе с непонятным объектом. Пытаясь оправдать свое бездействие, Фарий решил, что это подходящий случай испытать на прочность защиту Анты. «Я уверен в себе, - думал он. - Я готов справиться с любой неожиданностью. Да, я не знаю, чего мне ожидать в связи с появлением загадочного „пришельца“. Но ведь неизвестность - именно то, с чем нам всем предстоит научиться жить. Такова игра». И все же Фарий был неспокоен.
        - В этом есть какой-то скрытый смысл, - твердил он. - Но я его не улавливаю.
        Мысли, одна причудливее другой, путались. Хозяин Цоуфиса чувствовал замешательство и тревогу. Соллей, лучший советчик, предоставил Фарию самому выпутываться из затруднительной ситуации. Что ж, наверное, он прав - обитателям Кольца пора обретать самостоятельность, искать союзников.
        Фарий вспомнил, как уверенно Лейтар ступил на поверхность Анты, вспомнил его решительный, открытый взгляд и полное присутствие духа. Смелость и несгибаемая воля кортиосского военачальника вызывали невольное уважение. «Атток неплохо потрудился над воспитанием своего заместителя, - мысленно отметил Фарий. - Пожалуй, будет правильно, если Лейтар выскажет свое мнение о „пришельце“».
        Кортиосец появился вместе с Ансон и Осиан-айо.
        - Как дела, Фарий? - приветливо просил он. - Я слышал, у тебя возникли трудности. Если я могу помочь…
        - Конечно, - кивнул Фарий. - Я объясню тебе, в чем дело. У нас на Анте гость. Не хочешь посмотреть на него?
        Лейтар не смог скрыть удивления, его невозмутимое лицо дрогнуло. Но когда он увидел сканированное изображение объекта, глаза его потемнели от гнева:
        - Это опасная штука! Я уверен, что «пришелец» явился с Хонкона. Тайная разрушительная энергия Хо спрессована в мощный сгусток, против которого нет защиты. Если вы готовы пожертвовать своей военной базой, то есть надежда, что Хо будет уничтожено вместе с ней. Анта погибнет, но падет и Хонкон, оплот Кортиоса. Нам надо поторопиться, если мы хотим спастись.
        Юлия Марковна Чигоренко рыдала. Она отправила Ганну с мальчиком гулять и отдалась своему горю.
        Сначала, когда Филипп побросал в чемодан свои вещи и ушел, она надеялась, что это ненадолго. Погуляет и вернется. С мужчинами такое бывает. Но дни шли, и надежды таяли. Юля лелеяла свою гордость, отказавшись от денег, которые он ей оставил на первое время. Конверт с долларами так и лежал нетронутый в ящике комода.
        - Не убивайтесь, Юлия Марковна, - утешала ее Ганна. - Филипп Алексеевич вернется, вот увидите.
        Юля не верила. По ночам она ходила из угла в угол, напрасно пытаясь выдавить хоть слезинку из сухих, воспаленных глаз. Слезы высохли, как и ее сердце. Ну почему это должно было произойти именно с ней? Чем она прогневила Бога? Она не была распущенной женщиной, пустышкой и мотовкой, любила своего мужа, растила сына, создавала в доме уют и тепло. Ни красотой, ни умом Господь ее не обидел. А вот счастья… счастья не дал! У любви, о которой она мечтала, которую ждала, оказались совсем иные, необъяснимые законы, жестокие и беспощадные. Любовь, призванная дарить радость, окрылять и поднимать в небеса, теперь убивала ее.
        Юле все опротивело. Вещи, деньги, люди, окружающая природа и даже собственное тело. Она не могла больше смотреть на себя в зеркало. Она не могла есть, не могла спать, ходить на работу, разговаривать. Ганна отвезла в клинику ее заявление об уходе. Главврач звонил ей несколько раз, но госпожа Чигоренко не пожелала с ним разговаривать. Она не отключала телефон только потому, что надеялась на звонок Филиппа.
        Трубку брала Ганна и, узнав, что это не хозяин, без всяких объяснений опускала ее на рычаг.
        - Нельзя так себя изводить, - твердила Ганна, следуя за хозяйкой по пятам с испуганным и расстроенным видом. - У вас же дите малое. А ну как что худое приключится?
        - Ах, отстань, пожалуйста, - вяло отмахивалась Юля. - Что со мной может приключиться? Не ходи за мной как тень. Это невыносимо!
        Стыдно признаться, но Юля начала избегать сына. Алешка напоминал ей Филиппа так остро и мучительно, что хотелось выть, как волчица на луну.
        - Забери его, Ганна! - просила она, запираясь у себя в комнате, где они с Филиппом провели первый счастливый и безмятежный год супружества. - Я не могу его видеть!
        - Нешто так можно? Дите при чем? Оно невинное, аки ангел небесный! - ворчала Ганна, но забирала мальчика, кормила его, играла, водила на прогулки.
        - Где папа? - спрашивал Алешка, заглядывая Ганне в глаза.
        - Уехал твой папа, - вздыхала она, украдкой смахивая слезы. - Далеко уехал.
        - А он приедет?
        - Приедет! - сердилась Ганна. - Куды ему деваться?
        Ребенок надолго уходил в себя, понимая, что его вопросы раздражают взрослых - и маму, и даже няньку, к которой он привязался всем сердцем.
        Юля решила выбросить все вещи Филиппа. Она связала их в одни огромный узел и велела Ганне вынести его на помойку. Та пришла в ужас, заглянув внутрь и обнаружив там новые костюмы, свитера, брюки, рубашки и обувь хозяина.
        - Ну уж нет! - заявила она сама себе. - Этакое добро на мусорку не выкидывают. И как у Юлии Марковны рука поднялась? А когда Филипп Алексеевич вернется, что он станет носить?
        Ганна потихоньку сложила вещи и спрятала их в сарае. Авось, пригодятся еще.
        Юля ходила по дому как лунатик, ничем не занимаясь, ни к чему не проявляя интереса. Она полностью отрешилась от мира, оказавшегося таким несправедливым.
        Разве она не старалась быть верной, порядочной женой, любящей матерью? И где же награда? Что она получила взамен? Филипп ушел от нее. И к кому? К Миленко, которая не блистает ни умом, ни внешностью, ни молодостью, и вообще… не умеет тарелку вымыть как следует. Злость на подругу душила Юлю, лишала ее последних сил. Как Ксения могла? Ведь они росли вместе! Делились самым сокровенным, бросались друг к другу на помощь, встречали вместе праздники, коротали будни… Кому же верить? Или вовсе нет на земле ни дружбы, ни преданности?
        Юля разобрала все свои бумаги, все фотографии и уничтожила память о Ксении. Она с наслаждением рвала детские снимки, где они вместе катались на карусели, обнимались, стояли под елкой, шли в школу с одинаковыми ранцами за спиной. Потом пришел черед юности. Вот Ксения рисует картину, вот сидит на скамейке в парке, вот… Клочья фотографий летали по всей комнате подобно дьявольскому конфетти.
        - Ненавижу! - твердила Юля. - Ненавижу! Будь ты проклята! Гадина! Тварь!
        Ей казалось мало, что фотографии порваны, и она принималась топтать их ногами, с остервенением, с лютостью, которых в себе не подозревала.
        Периоды отчаяния сменялись апатией, когда Юля целыми днями лежала на кровати, глядя в потолок и не реагируя на слова Ганны. Потом она все же вставала, нечесаная, полуодетая спускалась вниз, насильно заставляла себя пить чай, что-то жевать.
        - Вот и хорошо, - радовалась Ганна. - Вот и славно. Вы поплачьте, Юлия Марковна. Поплачьте…
        И Юля начала плакать. Она оплакивала надежды своей юности, чистые и светлые, которым не суждено было сбыться. Она оплакивала свою любовь, которую Филипп не оценил и отбросил, как ненужный хлам. Оплакивала сына, который будет теперь расти без отца. Свою одинокую старость и даже смерть. Все это ей придется пережить без Филиппа.
        - А может быть, мне лучше умереть? - спросила она как-то Ганну за завтраком.
        - Да вы что?! - возмутилась та. - Господь с вами, Юлия Марковна! Ведь это грех великий… самому себя жизни лишить.
        - Почему грех?
        Юля забыла, что тоже так считала: самоубийство - глупый и бессмысленный поступок, который совершают люди трусливые и малодушные. А теперь… это выглядело по-другому, сулило избавление от страданий.
        - Разве не грех? - увещевала Ганна. - Живой должен жить, а не о смерти думать. Эх, Юлия Марковна, вы же учились, университеты заканчивали, а таких простых вещей не понимаете. У меня вот вовсе мужа не было! Что же, выходит, мне давно пора утопиться или повеситься?
        - Это другое.
        - Почему? Я тоже женщина и тоже страдала. Сначала в родительском доме, а потом… Да что говорить! - махнула рукой Ганна. - Вам не понять. Вы ведь в хорошей, культурной семье росли, ни пьянства, ни драк, ни безденежья не видели. Вот и жалеете себя. Мало вас жизнь била, потому и стонете. Не укатали вас крутые горки-то!
        Юля молча кусала губы. А ведь права, ох как права Ганна! До сих пор в жизни Юли Горячевой не случалось ничего из ряда вон выходящего. Детство у нее было благополучное, сытое и беззаботное, юность вольная и обеспеченная. Она училась в престижном медицинском институте, где ее уважали и любили, потом устроилась на работу… Все шло гладко, как по писаному. Родители мотались по стройкам и помогали единственной дочери, как только могли. Юля фактически была хозяйкой просторной квартиры в центре Киева, ни в чем особо не нуждалась. Роскоши она себе позволить не могла, но все необходимое имела. То, что замуж долго не выходила, - опять же ее вина. Или судьба. Это как посмотреть.
        - У меня до Филиппа были женихи, - неожиданно сказала Юля. - Предлагали руку и сердце, но…
        - Переборчивая вы, Юлия Марковна, - покачала головой Ганна. - Принца ждали?
        - Ждала…
        - Вот и дождались!
        Юля не собиралась откровенничать ни с кем, а тем более с Ганной. Все получилось само собой.
        - Я всем отказывала, - согласилась она. - Студенческие годы пролетели как сон… Начались будни, день за днем, похожие один на другой. Мужчины пытались ухаживать, но как бы нехотя. Замуж звать перестали. Предлагали только постель. Был у меня роман с одним… пациентом. Но кончился ничем. Когда я встретила Филиппа…
        Юля заплакала. Такая боль вспыхнула в сердце, что она зажмурилась и сжала зубы.
        - Филипп Алексеевич красивый мужчина, - степенно кивала Ганна. - И обходительный.
        - Прости, Ганна…
        Хозяйка выскочила из-за стола и побежала наверх, в свою спальню. Их с Филиппом спальню… Теперь она спала там одна.
        В спальне занавески плотно закрывали окна, широкая кровать была расстелена. Плохо соображая, что делает, Юля подошла к полке с книгами, нашла свадебный альбом, взяла в руки. Здесь Филипп собрал фотографии, запечатлевшие его встречи с будущей женой. Вот он моет машину у речки, вот разводит костер… вот несет Юлю на руках через шаткий мостик… А вот они, обнявшись, стоят в березовой роще, золотой от солнца и осенней листвы. Вот кружатся в вальсе…
        - Где это мы? - прошептала Юля. - Не могу вспомнить…
        Слезы заливали ее лицо. Лихорадочно вздрагивая, она принялась вытаскивать снимки, бросать их на пол…
        - Будь ты проклят! - кричала она. - Будь проклят! Я хочу, чтобы тебя не было в моей жизни. Никогда, никогда не было! Зачем ты появился? Зачем лгал? Зачем обещал любовь? Зачем…
        Юля уронила пустой альбом и со стоном опустилась на пол. Ее отчаяние не знало границ. Она желала смерти Филиппу и, когда осознала это, - испугалась.
        - Нет, нет, Господи, - шептала она. - Не слушай меня. Это не я… Это говорит мое горе, это кричит моя боль. Прости меня…
        Она обливалась слезами и умоляла о прощении. Неизвестно, к кому обращалась Юля: то ли к Филиппу, то ли к милосердному и всемогущему Богу, то ли к сыну, то ли сама к себе… Постепенно ее слезы иссякли, и невыносимая душевная мука сменилась безразличием. Она больше не думала о себе и Филиппе как о едином и неразрывном целом. Душа больше не истекала кровью оттого, что отрывают ее половину, ее лучшую часть. И кровь, и боль, и слезы, и чувства - все отошло в туманные, запредельные дали… утихло, рассеялось…
        Ганна внизу прислушивалась к происходящему. Когда наступила тишина, она на цыпочках поднялась по лестнице и прильнула ухом к двери. Ни звука не доносилось из спальни хозяев. Ганна боязливо перекрестилась и приоткрыла дверь…
        Юлия Марковна лежала на кровати бледная и безжизненная.
        - Матерь божья! - пробормотала Ганна, бросаясь к ней. - Спаси и помилуй…
        Наклонившись, она увидела, что хозяйка просто спит.
        - Вот и хорошо! Вот и слава богу!
        С облегчением вздыхая, Ганна принялась подбирать с полу фотографии и складывать их обратно в альбом.
        - Филипп Алексеевич вернется, - шептала она, как заклинание. - Обязательно вернется. Вот увидите! Спите себе, Юлия Марковна, и не тужите… Никуда он от вас не денется.
        Сквозь занавески в спальню пробивался солнечный свет, тусклыми полосами ложась на ковер, на стены. Щебетали птицы за окном, ветер шумел в маленьком садике.
        Ганне вдруг стало хорошо и спокойно, как в детстве, когда родители уезжали на мельницу и она оставалась на несколько дней во всем доме одна.
        Юля счастливо улыбалась во сне. Ей снилось, что Филипп вернулся. Что он стоит в дверях, смущенный и растерянный… и смотрит на нее.
        Глава 31
        Случилось нечто невероятное, и Фарий не мог постичь сути. Значит, о безопасности на Анте не может быть и речи. До сих пор Фарий считал, что военная база прекрасно защищена. И вот сюрприз!
        Он мельком взглянул на Осиан-айо, убеждаясь, что она вполне владеет собой, не растеряна и не напугана.
        Лейтар прижал руку ко лбу. Он решил признать Фария своим командиром, так как особого выбора у него не было. Кортиосец считал порядок священным. И этот порядок требовал, чтобы кто-то один был главным.
        - Хортис затеял свою собственную игру, - сурово произнес Лейтар. - Он вышел из подчинения и хотел моей смерти. Я виноват перед Аттоком. Я подвел великого правителя Кортиоса, не разглядев предателя. - Лейтар повернулся и встретил взгляд горящих черных глаз Ансон. Тон его смягчился. - Вы спасли меня и помогли избавиться от иссушающей ненависти Хонкона. Теперь я обязан помочь вам.
        Раздавшийся сигнал тревоги заставил кортиосца прервать свои рассуждения.
        - Фарий, - сказал он, не теряя присутствия духа. - Нам стоит приготовиться к худшему.
        Мониторы слежения сообщали о том, что на Анте идет разрушение за разрушением. Местом, к которому кольцом сходилась волна взрывов, была лаборатория Фария. Скорость гибельного развития событий ужасала.
        - Нужно подготовить «Слатар» к вылету, - решительно сказал Лейтар.
        Они бросились к спасительному кораблю. Ансон старалась держаться поближе к могучему кортиосцу.
        - Фарий! - закричала Осиан-айо. - Твоя лаборатория!
        Лаборатории не было. Вместо нее появилось нечто невообразимое, не имеющее определенной формы, но похожее на гигантскую ленту. Это нечто, состоящее из обломков, непостижимым образом двигалось, светилось мрачными красными огнями, дышало, испуская темные пары, чавкало и хлюпало.
        Фарий смотрел, не скрывая отвращения. Лейтар обнял Ансон, увидев ее растерянное лицо и то, как ее губы что-то беззвучно шепчут. Безжалостное сердце кортиосского военачальника дрогнуло.
        На Анте было утро. Низко висящее розовое солнце отражалось в спокойных водах моря. Ветер стих. Спокойная красота природы чудовищно контрастировала с тем, что творилось вокруг.
        Жуткая «лента» легко скользила, пульсировала и двигалась по песку, свиваясь в гигантскую воронку. Воронка втягивала в себя песок, камни, растительность, обломки зданий и превращала их в протуберанцы кипящей плазмы.
        - Фарий, нужно уничтожить ядро! - закричал кортиосец. - Решайся! У нас мало времени. Разрушение распространяется быстрее, чем можно было предположить.

«Слатар» завис над ними и опустил свой светящийся коридор, по которому они поднялись внутрь корабля. Отдалившись на безопасное расстояние от Анты, все с облегчением вздохнули.
        - Ну что ж, прощай, неизвестный разрушитель! - сказал Фарий и нажал одну из кнопок. - Мы тебя не приглашали.
        Взрыв Анты оказался настолько мощным, что был виден на всех планетах Кольца Аллоиса.
        Соллей смотрел на рваные клочки туманности, оставшиеся от Анты, как смотрит обиженный маленький мальчик на развалины своего песочного домика. Он уже знал обо всем, что произошло.
        Мощная взрывная волна тряхнула «Слатар». Осиан-айо почувствовала жар и прикрыла глаза… Перед ее мысленным взором разворачивалась трагедия Анты - планеты, которую она успела полюбить. Жар становился все сильнее, веки Оси сомкнулись, мысли замерли…
        - Осиан-айо!
        Как сквозь сон, из невозможной дали она услышала полный отчаяния призыв Фария. Но ответить на него уже не могла - ее уносило за пределы этого мира. Встретятся ли они когда-нибудь вновь?..
        Ксения закрыла книгу, испытывая странное, ни на что не похожее чувство… Она не могла ни описать, ни осознать его до конца.
        В горах к вечеру похолодало. На дне ущелья журчал ледяной ручей. Филипп спускался за водой и принес Ксении букетик лиловых цветов. Вода оказалась сладковатой на вкус, а цветы пахли свежестью.
        - Ты грустишь? - спросил Филипп. - Почему? Ведь мы с тобой мечтали убежать куда-нибудь, далеко от всех, где мы будем только вдвоем. Ты и я.
        - Да.
        Все было так, как он говорил. Но…
        - Ксения, я люблю тебя! Я ни о чем не жалею. Ты веришь?
        Она верила. Он действительно ее любит и действительно ни о чем не жалеет. А она? Хотя ей вроде и жалеть-то не о чем.
        - Идем спать.
        Ксения покорно дала увести себя в палатку, уложить, укрыть теплым одеялом.
        - Ну что с тобой? - В голосе Чигоренко сквозило отчаяние.
        - Я здесь чужая, - прошептала Ксения. - Совсем чужая.
        - Только не для меня! - горячо возразил Филипп, покрывая ее лицо поцелуями.
        - Особенно для тебя.
        - Не говори так…
        Он продолжал ласкать любимую, но она оставалась безучастной.
        - Я все перепутала. Я… заблудилась.
        - Это пройдет, милая! - уговаривал ее Филипп. - Вот увидишь! Ты устала… пережила стресс.
        - Нет, - серьезно сказала Ксения, блестя в темноте глазами. - Ты не понимаешь.
        Филиппу так и не удалось ее успокоить. Ночь прошла в тревоге. Даже бурные любовные ласки не помогли Ксении забыться.
        - Я заблудилась… - твердила она, беспокойно вздыхая.
        - Если даже так, вместе мы найдем дорогу.
        - Нет… это далеко. Я не могу вспомнить… Я хочу вернуться… Филипп! Я хочу вернуться!
        - Куда? - пытался образумить ее Чигоренко. - В город пока нельзя. Это опасно. Люди Шахрова могут разыскивать нас.
        - Ах, это все равно! Я должна вернуться!
        Она так разволновалась, что Филипп предпочел не спорить.
        - Ладно, - вынужден был согласиться он. - Завтра утром все обсудим, а пока спи. Ночью в горах делать нечего.
        Рассвет разбудил Филиппа. Он увидел, что Ксении нет рядом, и вскочил. Выйдя из палатки, осмотрелся по сторонам. По склонам гор росли молодые дубки, между камней цвели маки. Высоко в небе розовели легкие перистые облака.
        - Ксения! - негромко позвал Филипп.
        Его голос повторило гулкое эхо, зашуршал осыпающийся щебень…
        - Ксения!
        - Чего ты кричишь? - спокойно отозвалась она, выходя из буковой рощи.
        - Что ты там делала?
        - Любовалась рассветом…
        - Я так испугался, увидев, что тебя нет. Холодно… Идем в палатку.
        Ксения запрокинула голову и глубоко вздохнула.
        - Мне сейчас хорошо, - улыбнулась она чему-то своему, сокровенному. - Видишь вон тот камень?
        Филипп посмотрел в ту сторону, куда она показала. Большой серый камень, поросший мхом и лишайником, нависал над полянкой, полной маков. Казалось, в траве горят алые огни.
        - Красиво…
        - Хочу нарвать маков! - вдруг воскликнула Ксения, устремляясь к полянке.
        Нехорошее предчувствие сжало сердце Филиппа.
        - Подожди! - крикнул он.
        Вернее, попытался крикнуть. В горле словно образовался тугой комок, не давая звуку пройти. Получилось какое-то сдавленное шипение. Филипп хотел откашляться и ощутил дурноту. Каменистая почва заколебалась под ногами… Он потерял равновесие и упал, чувствуя теперь уже всем телом вибрации земной тверди. Землетрясение?..
        Внезапно налетел шквалистый ветер. Его порывы становились все сильнее, они поднимали в воздух пыль и мелкие камни, закручивая их в воронку вокруг поляны с цветущими маками. Боже… Ксения! В глазах Филиппа померк свет.
        Провал в беспамятство вырвал его из времени. Секунда прошла или вечность? Скорее всего, Филипп потерял сознание всего на миг. Хотя ему показалось - их с Ксенией разделяла бездна.
        Придя в себя, Филипп посмотрел туда, где цвели маки. Ураган стих, воронка исчезла, а посреди поляны лежало неподвижное тело… Неужели?.. Нет!
        Ему снова стало нехорошо. Почва все еще вибрировала, вызывая безотчетный страх. Филипп хотел подняться - и не мог. Тело, словно налитое свинцом, не слушалось его.
        Сколько он так пролежал? Может, час, а может…
        - Ксения! - крикнул Филипп, как только опять пришел в сознание. - Ксения! Ты жива?
        Молчание было ему ответом. Только посыпались по склонам камни да черные стволы буков мерно покачивались, будто от сильного ветра. Но воздух стоял неподвижно, и все вокруг замерло, затаилось. Филипп кричал и не слышал своего голоса. Звуки тонули в тишине, как брошенные в колодец монетки.
        Обливаясь потом, он с трудом приподнялся, почти ползком добрался до поляны. Ксения была мертва. Он понял это сразу, как только увидел маленькую змейку ярко-алой крови, струившуюся по ее виску.
        Спасатели приехали через несколько часов. Филипп не помнил, как сел в машину, добрался до ближайшего населенного пункта, позвонил… Его мобильник вышел из строя, часы остановились, машина по дороге несколько раз глохла и окончательно застряла у маленького здания почты. Так что к месту обвала Чигоренко ехал в автомобиле спасателей. Голова его гудела, в глазах стояла серая пелена. Бесчувственный и отрешенный от всего, он сидел рядом с дюжим парнем, который пытался расспросить о случившемся.
        - Да оставь ты человека в покое, Стас! - лениво говорил кто-то из сидящих сзади. - Видишь, он не в себе? Шок… Отойдет, тогда сам все расскажет.
        - Как же мы место найдем? - не унимался Стас.
        - Найдем.
        Филипп сумел показать спасателям дорогу к поляне с цветущими маками. Они обступили место происшествия, качали головами.
        - Видать, оступилась и ударилась виском о камень… - заключил самый старший. - Здесь горная порода сыпучая, кругом полно осколков!
        - Было землетрясение, - возразил Филипп.
        - Какое землетрясение? Откуда? Все вокруг спокойно. И сейсмологи молчат.
        - Было землетрясение… - продолжал твердить Филипп.
        Спасатели перестали спорить и занялись телом, осторожно перекладывая его на носилки.
        - Женщина мертва, - вздохнул врач. - Так что не торопитесь.
        Филипп слышал все, что говорили спасатели, но как бы со стороны. Он ни на что не реагировал. Он понимал: Ксении больше нет и никогда не будет. Но… тоже будто со стороны. Словно его это никак не касается. Он смотрел на мертвое тело, почти не поврежденное, как на что-то постороннее, чужое и незнакомое ему. Внутри, в сердце, наступили безмолвие и пустота.
        - Глянь, как аккуратно ее убило, - заметил Стас. - Как по заказу.
        - Заткнись! - зло сказал старший, оглядываясь на Филиппа. - Чурка ты березовая!
        - Да ладно тебе, - обиделся Стас. - Чего я особенного сказал?
        Поднялся ветер. На вершины гор опустились синие тучи. Резко похолодало.
        Спасатели работали молча, стараясь быстрее все закончить.
        Врач принес Филиппу одеяло.
        - Возьмите… а то простудитесь.
        - Мне не холодно.
        Врач пожал плечами, но настаивать не решился. Что-то во взгляде Филиппа пугало его. Это был взгляд смертельно раненого зверя, готового на все…
        - Курите, - предложил он, протягивая Чигоренко пачку сигарет «Прима».
        - У меня свои, - отказался Филипп.
        Но курить не хотелось. Ему вообще ничего не хотелось. Все его желания, чувства и стремления умерли… вместе с женщиной, которая так и не успела… Чего ей хотелось в последнюю минуту жизни? Нарвать маков?.. Филипп не отрываясь смотрел на тело Ксении. Потом резко повернулся и пошел.
        - Эй, вы куда? - крикнул врач.
        Господин Чигоренко вернулся через четверть часа с огромным букетом маков.
        - Как она умерла? - спросил он врача.
        - Мгновенно, - ответил тот, закуривая очередную сигарету. - Ничего не успела почувствовать. Можете быть спокойны.
        - Спасибо.
        Ветер срывал лепестки маков и уносил их вверх, к теряющимся в тучах вершинам. Филипп не замечал этого. Он перестал воспринимать окружающий мир.
        - Мужика этого надо отвезти в больницу, - сказал старший, когда тело Ксении завернули в брезент и переместили на носилках в машину. - У него нервное потрясение. Не соображает ничего.
        Обратно ехали молча. Маленькая больница лепилась на террасе крутого склона, заросшего орешником и кустами шиповника. По ее беленым стенам вился дикий виноград.
        - Приехали, - сказал старший.
        Филипп словно очнулся. Он наклонился, развернул брезент, поцеловал холодное лицо Ксении.
        - Это тебе, - прошептал он и положил маки ей на грудь. - Прости…
        Глава 32
        Весенний запах цветущих фиалок напомнил Ксении детство. Маленькие сиреневые чашечки цветов на зеленом ковре травы. Где это было?..
        - Я умираю… - подумала она. - Или уже умерла. Меня окружают запахи Эдемского сада… Значит, мои грехи прощены. Эд… мы постоянно ругались. И Шахров… О боже! Филипп, его семья…
        Все ее «неблаговидные деяния» вихрем пронеслись в сознании. Захотелось плакать…
        Ксения открыла глаза. Вокруг царила светлая, прозрачная сиреневая ночь, наполненная удивительными, давно забытыми звуками. Прямо над Ксенией парил ангел… и смотрел на нее почти человеческими глазами.
        - Оси, ты помнишь меня? - спросил ангел.
        - Оси? Кто это? - удивилась она. - Меня зовут Ксения. Наверное, нас перепутали.
        Теперь настала очередь удивиться ангелу.
        - Перепутали?
        - Ну да… в чистилище…
        Ксения как следует рассмотрела ангела. Он был очень красив - гибок, строен и изящен. Что-то в нем - то ли выражение лица, то ли осанка - неуловимо напоминало Филиппа.
        - Ах да! - расхохотался ангел. - Я просто не понял. Вынужден вас огорчить, милая дама, или обрадовать. Никто никого не путал. Вы заблуждаетесь, что характерно для жителей планеты Земля. Ничего не поделаешь! Периферия, глушь… средства связи примитивные, мышление закоснелое… А заблуждения заразны. Вот ты, дорогая, и набралась «чужих блох». Так, кажется, говорят земляне?
        Ксения ничего не понимала. Где же она? И кто с ней разговаривает?
        - Ты кто? - спросила она ангела.
        В нем было что-то родное, привычное. Эти его удлиненные, блестящие глаза… и мягкие волнистые волосы… Где-то она уже видела это.
        - Я Фарий! - ответил ангел. - Хочешь, я дам тебе зеркало?
        - Зачем?
        Ангел сделал плавное движение. Если бы они находились не в потустороннем мире, то Ксения решила бы, что он развел руками.
        - Не желаешь посмотреть на себя? - поинтересовался ангел, загадочно улыбаясь.
        Она недоумевала. Каждый и так прекрасно себя знает. Может быть, смерть накладывает на внешность особый отпечаток?
        - Я плохо выгляжу? - забеспокоилась Ксения.
        - Напротив. Я бы сказал, прекрасно! Обворожительно!
        Ангел повел рукой в воздухе, и прямо перед Ксенией развернулось зеркало. То есть это было даже не зеркало, а полное объемное отражение какой-то чудесной картины. На Ксению растерянно смотрело странное, очень красивое существо: с огромными прозрачно-зелеными глазами, тонким, грациозным телом и золотой копной волос. Это был второй ангел, только чуть поменьше.
        - Ну как?
        Ксения восхищенно вздохнула, у нее не было слов.
        - Нравится? - настаивал ангел.
        - Еще бы! - пробормотала она. - Тут у вас все такие?
        - Нет…
        Ксения сникла. Конечно, это относится к ней. Она представила свое грубое тело и разочарованно вздохнула:
        - Ладно, давай свое зеркало!
        - Оно перед тобой, - улыбнулся ангел.
        Ксения даже привстала, тут же сообразив, что до сих пор лежала на каком-то мягком, обволакивающем ложе, совершенно его не ощущая.
        - Ты имеешь в виду… это я?
        Ангел кивнул, довольный произведенным эффектом.
        Ксения опустила взгляд на свои руки с тонкими розовыми пальчиками и на такую же нежную, полупрозрачную грудь, внутри которой пульсировали несколько голубоватых жилок. «Черт возьми!» - подумала она и тут же испугалась. Там, где она находится, подобные мысли могут иметь самые страшные последствия.
        Она закрыла глаза, не в силах поверить в происходящее. «Сон! Ну конечно, мне снится сон! - успокаивала она себя. - Я читала книгу, потом уснула, и… О боже, нет!»
        - Ты боишься меня? - ласково спросил ангел. - Но почему? Ты не рада?
        - Это все книга, - решительно заявила Ксения. - «Сиреневый аромат ночи»! Я сплю… и вижу сон, навеянный прочитанным. Ведь так?
        - И да и нет, - неопределенно ответил ангел. - Тебя зовут Осиан-айо, а меня Фарий. Вспоминаешь?
        - Так написано в романе. Значит, это все-таки сон. Слава богу! А поляна с маками, землетрясение и ураган? - вдруг встрепенулась она. - Они тоже были во сне? Я не умерла?
        - И да и нет, - повторил ангел.
        - Не говори со мной так! - взмолилась Ксения.
        - Оси, милая, не волнуйся. Это ты. - Он показал на «зеркало». - А это я, Фарий. Посмотри на меня. Я так ждал этого момента!
        - Где я? - напряженно спросила Ксения. - Что это значит?
        У нее в сознании все смешалось. Где-то в глубине вспыхнула смутная догадка и тут же погасла, исчезая…
        - Это «Слатар», - сказал «ангел». - Узнаешь? Мы с тобой ошиблись и не учли воздействие сгущенного состояния материи на корабль, помнишь? Произошел энергетический удар…
        - Чужая галактика… - Осиан-айо медленно приходила в себя, с трудом вспоминая, что она не человек и никогда им не была, до того момента, как они приблизились к этой далекой чужой галактике. - Что со мной произошло?
        - Удар был слишком сильным… для тебя. Непроизвольно ты покинула свое тело и оказалась за пределами «Слатара» и его защитного поля. Замешательство заставило тебя искать точку опоры, объект, за который можно было зацепиться как за нечто стабильное, устойчивое. Планета Земля, как раз на краю твердой галактики, привлекла твое внимание…
        - Да! - согласилась Оси. - Она такая зеленая, и ее океаны шумят почти как на Цоуфисе. И там есть цветы…
        - И птицы, и звери, а также люди, которые иногда бывают хуже зверей, - продолжил за нее Фарий. - Твое любопытство доставило нам неприятности, дорогая.
        Осиан-айо виновато кивнула.
        - Ну и как тебе гуманоидная форма жизни? Пришлась по вкусу?
        - У меня не было выбора, - улыбнулась она. - Ты бы предпочел, чтобы я стала на Земле бабочкой? Или кроликом? Поверь, все случилось само собой. Я увидела, как другие духи вселяются в новорожденные человеческие тела, и решила попробовать. А у них там такие правила, что если хочешь взять себе тело, должен сначала все предыдущее забыть. Мне даже не пришлось напрягаться, ведь от сотрясения «Слатара» все мое сознание помутилось…
        - Я еле нашел тебя! - сказал Фарий. - Двадцать четыре земных года я потратил на поиски. Ты не откликалась на телепатические потоки… А потом, когда наконец обнаружил, куда тебя занесло, еще три года пытался привлечь твое внимание. Неужели ты ничего не чувствовала?
        - Чувствовала, но… слишком смутно, неопределенно… Я принимала все за игру своего воображения.
        Фарий приблизился к ней и нежно обнял.
        - Если бы ты знала, как я соскучился!
        - Подожди! - Она отстранилась и вопросительно уставилась на него. - Это ты устроил маленький ураган в горах?
        - Я. Мне пришлось… Ты ведь сама решила, что хочешь вернуться. Но я сделал все очень аккуратно. Система наведения волновых пушек «Слатара» безупречна, тебе это известно. Никто не пострадал.
        Осиан-айо напряженно размышляла.
        - Выходит, по земной реальности я умерла?
        - А что бы ты предложила, дорогая? Как иначе я мог вернуть тебя на «Слатар»?
        - Бедный Филипп! Он страдает… Это несправедливо.
        - Хочешь, чтобы он все забыл?
        - Пожалуй.
        - «Амнезия на почве нервного потрясения»! - глубокомысленно заявил Фарий.
        - Ты неплохо изучил земную жизнь.
        - За три года?! Вдоль и поперек, как выражаются земляне. А что мне было делать, по-твоему? Надо же как-то развлекаться! Любой опыт полезен.
        Осиан-айо внезапно догадалась…
        - Фарий! - строго сказала она. - Это ты расправился с Андроном?
        Фарий смущенно опустил глаза.
        - Я не хотел. Просто не рассчитал усилие. Потом мне удалось приспособиться. Твой Шахров мог бы отделаться легким испугом, если бы не вздумал устроить гонки на джипе по горной местности. Пусть пеняет на себя.
        - А тот… парень на серой «ауди», Рыба, кажется… тоже твоя работа? И Куст? И…
        - Не мог же я бросить тебя на произвол судьбы? - возмутился Фарий. - Я заботился не только о твоей безопасности, но и о сбыте твоих картин. На Земле существует такая древняя и странная вещь, как деньги. Более допотопной цивилизации мне давно видеть не приходилось. Как ты там себя чувствовала?
        - Как заблудшая душа! - воскликнула Осиан-айо. - Признайся, «Сиреневый аромат ночи» - твоя идея?
        - Разумеется. Я придумал этот трюк, чтобы пробудить твою память. У меня получилось?
        - Почти! Фарий…
        - Да?
        - Тебе не следовало убивать этих людей.
        - Я и не собирался. Так вышло.
        - Надо было воздействовать на них по-другому.
        - Как? Чтобы они внезапно о тебе забывали? Согласись, это не по земным правилам. Нельзя лезть в чужой монастырь со своим уставом. У них принято решать проблемы путем повреждения тел друг друга. Это старая добрая привычка отсталых цивилизаций. Я следовал их собственным законам, только и всего.
        - Фарий!
        - Все должно было выглядеть естественно, - возразил он. - Кто знает, сколько еще ты могла продолжать жить на Земле? Нельзя, чтобы вокруг тебя возникали нелепые слухи.
        - Они все равно возникали. Люди не настолько глупы. Иногда у них срабатывает интуиция. Они не разучились чувствовать! Человеческие эмоции восхитительны, полны страсти и блаженства.
        - Сохранились остатки былых способностей?
        - В большей степени, чем ты думаешь! - горячо сказала Осиан-айо.
        Ей вдруг стало обидно за людей. Все-таки она прожила среди них целых двадцать семь земных лет.
        - Почему ты так медлил? - сердито спросила она.
        - Я должен был получить твое согласие вернуться на «Слатар».
        - Гусаров писал «Сиреневый аромат ночи» под твою диктовку?
        - Представь, да! - радостно ответил Фарий. - Как я освоил литературу? А? Неужели ты не гордишься мной, Оси? Господин драматург оказался чрезвычайно восприимчивым существом. Тебе понравился роман?
        Осиан-айо не ответила. Понравился ли ей роман? Странный вопрос. Это просто описание ее жизни, которая состояла из цепи событий, пронизанных ее любовью к Фарию. Она приняла его игру и ни о чем не жалеет.
        Земля… отдаленная планета отдаленной галактики… еще один эпизод бесчисленных космических путешествий. Осиан-айо без сожалений оставила ее, как оставила когда-то тонкий мир ради материальной Вселенной. Потому что по-настоящему счастливой она могла быть только с Фарием, только живя интересами более близких и понятных ей существ, чем люди.
        Человек на ее месте в этот момент плакал бы от счастья, а она испытывала тихую нежность. Теперь она вновь обрела себя.
        Существа их мира никогда не теряют друг друга и не оставляют незавершенных дел. Осиан-айо с благодарностью и грустью вспомнила всех тех, с кем ее столкнула на Земле судьба.
        - Заблудшие души… - прошептала она, провожая взглядом остывающую желтую звезду под названием Солнце. - Ничего. Они все когда-нибудь проснутся…
        Филипп Чигоренко вернулся в Киев. Город встретил его проливным дождем. Под ногами хрустели сбитые ветром зеленые каштаны.
        Он чувствовал ужасную пустоту внутри. Зачем он ездил в Крым? Может быть, они с Юлей поссорились? Зонтика у Филиппа не было, и он быстро промок. Порывшись в карманах, он вытащил телефонную карточку и подошел к таксофону.
        В загородном доме долго не снимали трубку.
        - Алло, - ответил наконец знакомый и печальный голос Юли. - Кто это?
        - Юля? - обрадовался Филипп. - Это я! Я вернулся…