Седьмое небо в рассрочку Лариса Соболева
        История двадцатилетней давности безжалостно вторгается в относительно благополучную жизнь героев. Ксения и Шатунов знакомы с давних пор, и их связывает не одна тайна. Встретившись когда-то, они оказались друг для друга судьбой. И вот теперь Ксении грозит опасность - она слишком близко подобралась к раскрытию давнишнего преступления. Но кому-то это очень не нравится. Шатунов пытается спасти ее, но опаздывает, сам едва не попадает в западню и понимает, что их… заказали. Он пытается выяснить, кто за этим стоит, чтобы отомстить за смерть Ксении. Но… там, где настоящее переплетается с прошлым, возможны неожиданные повороты судьбы…
        Лариса Соболева
        Седьмое небо в рассрочку
        Часть первая
        Ночь длиннее века

1
        Из динамиков негромко раздавались оперные голоса. В трудные минуты, которыми так богата наша жизнь, Шатунов слушал великих классиков, и эту его причуду уже никто из окружения не воспринимал ни сдвигом по фазе, ни показухой. Сейчас как раз один из нелегких моментов, только он этого не показывал - еще чего! Не сводя рентгеновских глаз с дочери, Шатунов отпил пару глотков фруктового сока, потом без красок в интонации, идя вдоль бильярдного стола и отыскивая удачный шар, сказал:
        - Назови хотя бы одну причину, по которой твоя идея должна стать моей.
        - Возраст, папа, возраст.
        Если б не знать Шатунова, а только слышать фразу дочери и ее тон, то по вложенному смыслу можно подумать, будто папа - ржавый гвоздь из сломанной телеги. А это далеко не так. Он не развалина, отнюдь. Насмешливо покосившись на Сабрину, Шатунов неторопливо отпил сока, поставил высокий стакан на зеленое сукно и ласково промурлыкал:
        - Бабы, с которыми я сплю, младше тебя, доченька.
        Ах, ах… Он оскорбил слух двадцативосьмилетней девочки, что стало заметно по сведенным к переносице бровям на ее чистом челе весталки и гадливому выражению. Как же, как же - бабы… младше… секс… Папа и секс - понятия, не совместимые в ее представлении. Деньги и он - нормально, но не секс, нет. Это просто курам на смех. С провокационной усмешкой Шатунов ждал, какой выдаст контраргумент его благоразумная дочь.
        - Пора думать о здоровье, - внушала ему Сабрина, - ты забываешь, что уже немолод. Папа, тебе пятьдесят три! Это сложный возраст. К тому же твоя комплекция, извини, располагает к покою и уравновешенному быту, а не к состязаниям в спальне.
        Неужто дочь собирается уравновесить его быт, наложив запрет на состязания в спальне? Да-а, девочка совсем потеряла чувство меры, а ежели по-простому - обнаглела. Сказались пять лет без отцовского глаза, когда некому было втолковать ей, что рот открывать стоит только в одном случае: предварительно хорошенько подумав. Но пора отставить шутки в сторону, надоело.
        - Тебя мать прислала? - кинул он прямой наводкой вопрос.
        - Я по собственной инициативе, - выгородила Сабрина родительницу с поспешностью, которая продала ее с головой. Она это поняла, попыталась исправить оплошность: - С мамой я предварительно провела работу, она не против… то есть… в принципе согласна… так что слово за тобой.
        А он готов был принять на грудь спесивое чадо, тем самым внести потепление в их отношения! Не случилось. И уже, наверное, не случится никогда. Она же солгала. Это явственно читалось в глубине ее зрачков, в которых, как в воронке, крутился водоворот немереных желаний. Благодаря природной интуиции, а также наблюдательности, Шатунов научился распознавать правду от неправды.
        - Не поздновато ли твоя мама решила ко мне вернуться?
        - Ничего, люди женятся, расходятся, снова сходятся, - по-житейски здраво рассудила Сабрина. - Неужели ты еще не понял, что лучше никого не найдешь?
        - Стоп, стоп, дорогая, - снисходительно улыбнулся он. - Говоришь так, будто я ее бросил…
        - Ты. (А куда ей отступать?) Ведь ты ушел от нас.
        Это один из неновых приемов подчинить - навесить комплекс вины и при любом удобном случае напоминать о нем, закрепляя успех. А Шатунов в процессе жизни выработал стойкий иммунитет к манипуляторам, потому не поддался на провокацию.
        - Доля истины в твоих словах есть, но доля, - сказал он и ударил кием по шару. - К тому же такая маленькая, что без лупы ее не разглядишь. Я вынужден был уйти! Между прочим, ушел в одном костюме. Спортивном. Без чемодана - да. Все оставил, как она хотела.
        - Тебе показалось, будто она этого хотела. В каждой семье бывают взрывоопасные периоды, люди находят компромиссы…
        - Н-да, показалось, - хохотнул он, целясь в шар. - Поэтому твоя мать за двадцать лет не нашла времени объяснить, что же именно мне показалось, а спокойно прожила это время с другими мужиками. Сколько у нее их было? Десять? Двадцать? Или ты не считала?
        Он выпрямился и в упор рассматривал Сабрину, будто искал новые черты. Это так, искал. Его дочь от первого (законного) и, по воле судьбы, последнего брака не виделась с родителем пять лет! Не звонила, не передавала приветов пять лет! Всему виной кровная обида: папа обласкивал сводного брата, безмерно баловал мальчика, тогда как на ее долю выпали строгости с ограничениями. Однажды она прямо заявила о своем праве на первенство, мол, я твоя законная дочь, где обо мне забота, где стройка века - мое будущее? Папа не опустился до напоминаний, что оставил ее маме дом, в котором смело можно строить будущее обеим, что алименты давно выплатил, а деньгами снабжал регулярно… Много нашлось бы возражений, да Сабрина не стала слушать, отбарабанила каблуками к выходу. Надеялась воспитать отца, лишив его смысла жизни - общения с собой. И целых пять лет не показывалась! Ну и выдержка у нее… отцовская, надо признать!
        Итак, ее мамочка не рассчитала, до каких высот взлетит Ленька. Теперь бывший муж бездумно тратит свои миллионы, тогда как она могла бы помочь их сберечь, взяв под контроль дурака Ленчика, его банковские счета, предприятия, дом. И доченьке не терпится положить когтистую ручку (ногти у Сабрины длиннее пальцев!) на папины бабки или хотя бы помочь потратить с выгодой для себя. В общем, это заговор двух когда-то любимых им женщин. Неожиданно для дочери он повернул диалог в обратную сторону:
        - Почему ты до сих пор не замужем?
        - Что? - потерялась она.
        - Замуж почему не вышла? - перефразировал вопрос отец. - Двадцать восемь лет, умная, образованная, красивая. Ну, красотой ты в мать, тут уж я не претендую на первенство. Так почему ты не замужем?
        Да, она в мать: те же пышные белые волосы волнистым водопадом падают до лопаток, та же шея, плавно переходящая в плечи, тонкая талия, выступающая грудь и личико красотки из модного журнала. Нет, Сабрина красивей, она же еще и дочь, а дети видятся родителям почти небожителями.
        - При чем здесь я, когда речь идет о вас с мамой? - с упорством маньяка гнула она свою линию. - Вы мне оба не чужие, оба дороги, я бы хотела видеть вас вместе.

«Я, мне, хочу…» - сколько любви к себе в одном коротком предложении! Шатунов уложил кий на биллиардный стол, накинул на плечи пиджак и, ничего не сказав, двинул вниз по лестнице. Сабрина некоторое время стояла в раздумье, но, опомнившись, побежала за ним, уже неуверенно лопоча доводы:
        - Понимаю, мое предложение как снег на голову, но ты подумай. Одному встречать старость - а она не за горами - малоприятное занятие. Тем более ты сам сказал: мама была красива… Она и сейчас красивая, больше тридцати девяти ей не дают, а с эффектной женщиной не стыдно показаться где угодно…
        Шатунов поднял плечи к ушам, что означало: почему я должен слушать ахинею? Чтоб угодить дочери и вновь ее не потерять? А он ею дорожит?
        - Сколько тебе дать денег, чтоб больше не слышать ни звука о твоей маме? - бросил через плечо Шатунов.
        - Нисколько.
        Конечно, ее не устраивает слово «сколько», ограничивающее желания, следовательно, урезающее возможности! Ей нужно все - это очевидно.
        Шатунов развернулся. За долгую и, надо сказать, весьма нелегкую жизнь он научился говорить слово «нет» в категоричной форме. И научился выметать из своего бунгало всех, кому мечтается сделать из него марионетку.
        - Запомни, детка: чтобы что-то получить, нужно заработать… - начал преподавать запоздалый урок дочери-свахе Шатунов.
        Он собирался высказать все, что думал по поводу идиотской затеи, а также самой Сабрины и, главное(!) - ее неподражаемой мамочки, но! Раздался звонок. Первые трели - и Шатунов мгновенно забыл, в каком измерении находится, где пол, а где потолок.
        Эта мелодия стоит на единственном номере, ее он ждал всегда: во сне, наяву, утром, днем, среди ночи. Засыпал и надеялся: вдруг позвонит. Нет звонка? Огорчение сменялось надеждой: может, завтра… или послезавтра… ну, через неделю обязательно… И так много-много дней, месяцев, лет. Имени как такового нет в адресной книжке телефона, оно обозначено одной латинской буквой - Z, то есть зеро. А зеро означает… правильно, ноль. В этом есть особый смысл.
        Шатунов вынул из кармана мобильник, а как при этом запрыгало сердце! Сглотнув, он сказал в трубку:
        - Слушаю. - И замер, боясь не расслышать или пропустить хотя бы слово. Да что слово! Малейший оттенок в интонации не хотел пропустить и не пропускал, угадывая настроение на другом конце провода.
        - Ленька, это я…
        Присутствие дочери мешало ему говорить, сдерживало, это та часть его жизни, которой он не хотел делиться ни с кем. Но Сабрина и не подумала уйти, хотя он взглядом требовал: да уберись же ты отсюда!
        Перемены в папе, произошедшие за миг, равный по длительности вспышке молнии, не могли не заинтриговать дочь, в глазах которой пульсировал вопрос: кто посмел перейти нам с мамой дорогу? Увы, женщина женщину чует за много километров. Казалось, и ушки Сабрины активно зашевелились, ловя сигналы из трубки, что вынудило Шатунова сказать в мобильник с минимальной холодностью, но это исключительно для дочери:
        - Я слушаю тебя.
        - Ленька…
        Неужели всхлипнула?! Странно, странно. Шатунов видел ее слезы всего раз в жизни, это было давно, иногда казалось, тогда они привиделись. Но не об этом надо думать. Она всхлипнула! - значит, случилась беда, по-другому быть не может. Да, что-то не так. Обычно она четко, без вступления говорит, где и когда…
        А как в груди-то заныло! И нечто напряженное перелетело расстояние, передалось через трубку Шатунову, рассеяв надежды на скорое, пусть короткое, как это обычно случалось, свидание. Он забеспокоился и, никогда ранее не называя ее имени во время диалогов по телефону, вдруг крикнул в трубку:
        - Ксюша! Ксюша, что там у тебя? Что?!
        - Не кричи, - тихо сказала она, хлюпая носом. - Я звоню тебе… потому что… мне…
        Снова: хлюп-хлюп. Шатунов терял терпение:
        - Ну!
        - Потому что мне сейчас страшно, Ленька… - выпалила она срывающимся шепотом. - Очень-очень страшно…
        - Страшно? Почему? Что тебя напугало?
        - Эти люди… я их видела…
        Шатунова подстегнули интонации, слезы, сиюминутный ужас, который она переживала, но который проник в него и осел где-то в паху. Он чувствовал эту женщину, как самое себя, даже если б их разделял океан или космическое пространство, Шатунов, как антенна, принимал бы радиоволны, исходящие от нее. Он рванул по лестнице вниз, уверенный, что там, где она сейчас находится, дела плохи, а значит, ему немедленно нужно к ней. Но где она, что конкретно случилось?
        - Какие люди, Ксюша? Кто они?
        - Кто? А я знаю! Но знаю, зачем пришли… За мной… И мне… страшно…
        К этой минуте он был уже внизу, машинально начал надевать пиджак, да никак не попадал в рукав. И сердце прыгало не в такт. Тоже от страха. Интуитивно он угадал наступающие перемены, которые относят к крупным минусам. Шатунов готов сделать все, от него зависящее, чтоб отвести любое бедствие от Ксении. И, еще не зная, в чем должна заключаться помощь, он завертелся на месте в поисках решения, словно оно должно находиться под ногами: на полу, на стуле… где-нибудь рядом! Подсказка обязательно есть, нужно только увидеть ее.
        Ксения плакала. Тихо, без истерии плакала.
        Рука так и не попала в рукав пиджака! В сердцах Шатунов отбросил его в сторону, без него же удобней. А сколько ненужного в этот миг носилось в голове! Ненужного, мешающего принять решение, ведь что-то надо сделать немедленно. Заметив в кресле водителя, он судорожно прищелкнул пальцами, привлекая его внимание, и коротко бросил:
        - Внедорожник подай!
        - Зачем? - как будто очнулась Ксения, тем не менее ее голос остался тусклым. - Это глупо. Сам знаешь, что не успеешь. Ленька, у нас есть несколько минут, пока они доберутся… не стоит их тратить… Поговори со мной… Пожалуйста, поговори!
        - Конечно, конечно… Ксюша…
        Взглянув на часы - стрелки показывали тридцать восемь минут двенадцатого, - Шатунов побежал в кабинет, перескакивая через три ступеньки. Он ни на секунду не усомнился в ее словах, хотя толком она ничего не рассказала, но разве обязательно нужно говорить? Опасность улавливается подсознанием, в такие моменты каждым нервом, каждой клеткой чувствуется тот час, за которым не остается ничего…
        И как перед ликом смерти, перед глазами Шатунова, видевшими сейчас все ничтожные мелочи: коридоры, ступеньки, дверные ручки, след от гвоздя на стене, который не успели закамуфлировать, - параллельно отчетливо неслась его жизнь. Он видел себя со стороны только заново и в ускоренном темпе. Миллион раз об этом слышал, а впервые испытал на себе, хотя не раз Косая прохиндейка подбиралась к нему и скалилась, протягивая костлявые щупальца, дескать, дай я тебя обниму. А он удачно выворачивался из ее смертельных захватов, все равно было не до ностальгических воспоминаний. Но может быть, тогда не настал час, которого ждут и боятся все? А что такое Ксения? Часть его самого. Без нее все закончится и для Шатунова, значит, это и его час…
        Простой такой парень
        Кто уж там распоряжается людьми - неизвестно, но Ленчику хотелось, чтоб тот могущественный властелин был более справедливым и щедрым. Одним он дарит фигуры с физиономиями - залюбуешься, других, как Шатунова, сотворил из вторсырья, по остаточному принципу, обтесав кое-как затупившимся топором. От предков по наследству ему не досталось ни исполинского роста, ни фигуры, ни обворожительной рожицы, ни даже талантов, да и денег в карманы родители не насыпали. Короче, Ленька маленько бракованным получился.
        И что же делать личностям ниже среднего уровня в этом привлекательном мире, где соблазнов больше, чем звезд на небе? Никто не знает, нет? А он догадался: только стать первым во всем! Обходить тех, кому сама природа выстелила дорожку к славе, почету, уважению и богатству. На это нужны силы, извилины под черепушкой и маниакальная жажда изменить себя, соответственно выпрыгнуть из того круга, в который толкнула судьба с рождения.
        Итак, закончив девять классов на стабильные отметки - трояки, он успешно поступил в ГПТУ. Были, были такие заведения, в народе аббревиатура расшифровывалась нелестно: Господи, Помоги Тупому Устроиться. Разумеется, контингент учащихся - сплошь из неблагополучных семей и светила им в жизни одна на всех дохленькая звездочка. Не составляло труда представить основные вехи: однообразная работа от зари до зари, женитьба на такой же девахе из гэпэтэушниц, затем дети-внуки, далее пенсия, в лучшем случае с пятью сотками огорода, который назывался престижным словом «дача». И паши на ней, пока копыта не откинешь, излишки тащи на рынок.
        А Леньке хотелось летать повыше. С интеллектом у него был порядок: он умел поддержать разговор - радио-то слушал, когда заглатывал завтрак, да и телик смотрел. Между прочим, со школы помнил того же Гоголя с Толстым и чего они от скуки настрочили; читать - не читал, но названия книг и примерное содержание знал, нынешние школьники и этим похвастать не могут. И хотя имел более-менее подвешенный язык, Ленчик понимал, что маловато оснащен, а побед жаждал, в первую очередь над женским полом. Разумеется, не гэпэтэушницы его привлекали, свои легко доставались, потому не ценились, к тому же мало в них было интереса: койка да выпивка, еще танцульки, вместо мозгов у них там прическа.
        Не-ет, Ленька присматривался к настоящим девчонкам - красивым, умным, образованным, правильным, одевающимся не в кричащие тряпки. Но с его воспитанием, в котором принимали участие любимые родственники, знающие всего два языка - матерный и немного русский, а истину рождали не в спорах - исключительно на кулаках, далеко не уедешь. Однако в распоряжении Леонида наличествовали те самые извилины, которых очень многим не хватает, потому он задумался: что и как в себе поменять?
        Первое - одежду. Нет, ну, правда: встречают-то по одежке. Просить денег у предков бесполезно - им неоткуда взять, вечно занимали трешку до зарплаты, значит, следовало заработать. Отпахал Ленчик грузчиком пару недель и решил, что данная стезя для совсем конченых, здоровье только угробишь, заодно отупеешь, а денег как не было, так и не будет.
        Пронырливый паренек изрядно попотел, прежде чем влиться в ряды тогдашних коммерсантов под общей подпольной фирмой - фарцовщики. Спекулянтов гоняла милиция люто, но риск оправдывал себя, Ленчик поправил материальное положение, прибарахлился, напялив сплошной импорт, и… на юношу стали поглядывать с любопытством девочки из его грез! Это несмотря на коренастую и непропорциональную фигуру (хотя со спортом он дружил, имел приличные бицепсы), несмотря на средненький рост и лицо бульдога, скрещенного с дворянкой бездомной стаи. Стоп, стоп! Бульдог - псина породистая, стало быть, дело не в красоте. А секрет прост: чувак, способный содержать себя на уровне дипломата, вызывал уважение.
        Однако следовало каким-то образом и обкультуриться. Когда его заносило (от рождения он темпераментный и взрывной), Леонид вовсе не соответствовал шикарному джинсовому костюмчику и дубленке с пыжиковой шапкой. Из него во всей красе лезла Погореловка - район в городе, сравнимый разве что с зоной.
        Познакомили Леньку с бабкой, она шарила «в поведении на людях» и много открыла тайн. К примеру, научила пользоваться ножом во время еды, не жрать, а кушать, не ковырять спичкой в зубах, когда другие едят, что делать с салфетками и т. д. Конечно, Ленчик сообразил бы, как одновременно орудовать ножом с вилкой, понаблюдав за другими, но времени ушло б много, к тому же неудобно, если вокруг едят, а ты сидишь и по сторонам зыришь. В общем, нахватавшись азов за десяток уроков, он решил: хватит, дальше соображать буду по ходу концерта.
        И что же? Вроде и с культурой стало нормально, а девчонки после второй-третьей свиданки потухали да мягко эдак намекали, что в дальнейшем будут заняты до глубокой старости. Не понимал Ленчик, что им не так, чего им надо? Безусловно, злился, а как иначе?
        Но однажды случайно услышал мнение о себе от очередной кандидатки в подружки. Она дала ему от ворот поворот не напрямую, конечно, но он понял. И пошел. Да вспомнил, что забыл на подоконнике в музыкальном классе шапку с кожаными перчатками - девочка училась не где-нибудь, а в музыкальном училище! Ленчик вернулся, приоткрыл дверь и услышал, как ее однокурсница спросила:
        - Что это за тип был?
        - Быдло, - коротко ответила та.
        Слово емкое и знакомое, главное, с собой у Ленчика не ассоциировалось. Обидное слово. За него недолго и по морде схлопотать, как и за вопрос: «Что это за тип?» Что, а не кто! И совсем уничижительно ударило по ушам «это». Будто Ленька ни то ни се, неодушевленный предмет. Следовало бы обеим… Но он, извинившись, гордо вошел в класс, забрал шапку с перчатками и отчалил. Как давно это было…

2
        А в настоящем Шатунов быстро и нервно выдвигал ящики бюро, шарил рукой внутри, чертыхался, одновременно говорил в трубку:
        - Ты где?.. Ксюша, скажи, где ты сейчас?
        - Ну, скажу, и что? - вымолвила она дрожащим полушепотом. - В загородном доме, как видишь, далеко. Убежала на третий этаж, оттягиваю свою смерть. Глупо… Все в этой жизни у меня получилось глупо. Жаль!
        И неудачно в данном контексте хохотнула, после мизерной паузы она шмыгнула носом, вздохнула. А Шатунов перебирал варианты срочной помощи. В голову ничего не пришло, кроме дурацкого упрека:
        - Надо было сразу в ментовку звонить!
        - Полиция далеко, а эти близко. Они так близко, Ленька, что у меня шевелятся волосы. Лучше последние минуты я с тобой… потреплюсь. Должна же я сказать тебе…
        - Есть еще, где спрятаться? - перебил Шатунов, понимая, что третий этаж - не потайная комната, где можно переждать нашествие. - Надо немного потянуть время, я все же попробую…
        - Приехать? - прошипела она, а через секунду взяла тон командующего армией во время боевых действий, притом не повысив голоса: - Не смей этого делать! Не смей!
        - Дура.
        Только в четвертом ящике он нашел пистолет, а то уж думал, его стащили. Рядом кто-то глухо вскрикнул, Шатунов вскинулся, а, это его дочь с испуганными глазами, глядевшими на пистолет, пытается что-то сказать.
        - Хочешь, чтоб и тебе досталось? - тем временем огрызнулась Ксения в трубке. Это в ее характере: чуть что - огрызается, и смертельная обстановка не помеха.
        - Ты еще здесь? - рявкнул он Сабрине, сунув пистолет за пояс. - Мне не до тебя!.. Ксюша, это я дочери… Так…
        Шатунов потер лоб, остановившись, будто сороконожка, вычисляющая, с какой ноги следует делать главный шаг, чтоб не запутаться.
        - Может, это грабители? - блеснула в его сознании надежда.
        Грабители не столь опасны. Они не полезут в дом, где есть люди. А уж убийцы среди них - скорее досадное исключение, чем правило. Впрочем, нынешние преступники не особо соблюдают свой профкодекс, но надежда… Надежда слаще конфеты.
        - Поэтому в масках и крадутся, как рыси по веткам? - возразила Ксения. - Нет, Ленька, я сразу поняла… кожей почувствовала…
        - Да что ты могла в темноте разглядеть?
        Он бежал вниз, держась за грудь ладонью, как будто страхуя собственное тело от разрывов. Потому что там, внутри, сердце барабанило, вырываясь наружу, там все клокотало и вибрировало. Шатунов неожиданно услышал тон сдавшегося человека, хотя всего секунду назад она была той, которую он знал давно:
        - На нашей даче светлей, чем на главной улице города в это время суток. Я видела трех человек. Случайно заметила. Это как кино про ниндзя… Помнишь, смотрели с тобой штук пять подряд?
        - Помню, я все помню, - подхватил он. Сейчас главное - отвлечь ее от подавляющего ужаса, пробудить в ней желание сопротивляться, стало быть, заставить подумать, как спастись.
        - Мы хохотали… а сейчас не смешно. Люди в черном перебегают от дерева к дереву, окружая дом… таятся… не спешат. На помощь звать некого, я одна в нашем поселении… Представь, побоялась выйти из дома с другой стороны, вдруг и там три-четыре ниндзя? Я попала б им прямо в лапы и уже не говорила бы с тобой. Ленчик…
        - Ты спрячешься, Ксеня?
        - Куда? На крышу? Не вылезу туда.
        - Ну куда-нибудь! - взревел Шатунов, преодолевая дорожку от дома к воротам, где стоял джип. - Придумай, черт возьми!
        - Ленька, я в ловушке. Не знаю, как это получилось, но… сама себя сюда загнала.
        Он бегло глянул на циферблат часов, а прошло три минуты, всего три!
        - Ты только продержись, забаррикадируйся… - внушал Шатунов. - Ствол у тебя есть?
        - Есть… По дороге захватила…
        - Если что - стреляй.
        - А ты думал, я им отдамся? Не-ет, одной туда уходить неохота, в компании… приятней…
        - Вот и хорошо. Стреляй, не бойся, я тебя от всех отмажу… Только продержись, скоро буду… Уже еду…
        Сидевший за рулем водитель толкнул дверцу со стороны пассажира, догадавшись, что для шефа сейчас каждая секунда дорога…
        Святая к женщинам любовь
        Теоретически после психологической травмы юнцы становятся в позу женоненавистника и с упорной жестокостью мстят женскому полу за унижения, мстят, пока не надоест. Но теория с практикой редко стыкуются. Как отомстить, если ты не герой сентиментальных романов?
        Ленчик собрал свои разнокалиберные шарики в лобную полость и заставил их анализировать: в чем дело, почему он быдло? Не вызывало сомнений, что и до привередливой музыкантши девчонки по той же причине отказывались от него. Причина-то понятна, а ее суть - нет. Подсказать было некому, понаблюдать не за кем.
        Но он находчивый, подобрал обучающую программу - заграничные киношки, которые смотрел по видаку ночи напролет. За эти просмотры, если б пронюхали органы, тюрьмой обеспечили б на долгие годы, но где ж еще было узнать мир? Не тот, который понарошку, - его навязывали повсюду, он вызывал нездоровую отрыжку, а потайной, мир человеческих тайн? О нем ни в школе не преподавали, ни дома не рассказывали. Дом вообще не стоило б упоминать, Ленька мечтал от него отпрыгнуть на самую длинную дистанцию.
        В конечном итоге усилия оказались напрасными, ответов на поставленные вопросы не получил, зато неплохо развлекся, ведь жизнь была скудна и бедна во всех отношениях. Заодно Ленчик усвоил, что женщины обожают силу, эту мысль подтверждали соседи: он напьется и лупит ее от всей пьяной души, она потом сидит с матерью на кухне и ревет в голос: «Люблю я его, гада-а-а!» Да и мать с отцом как зальют за воротник (а заливали частенько), так разборки устраивают, но после мордобития милуются, и трудно найти более гармоничную пару. Стиль жизни у них был такой, Леньке он не подходил, хотелось чего-то красочного. А какие краски в пьянках, разборках и похмелье? Кулаки нужно держать в карманах, а силу загонять внутрь, при всем при том женщина должна знать, чувствовать: чуть что - получит. Еще Ленчик подметил: слабый пол обожает внимание в виде подарков, цветов, походов в кинотеатры, вывод в большей степени он сделал из личного небогатого опыта.
        На том этапе познание себя и непонятных длинноволосых сущностей в юбках закончилось, так как, образно говоря, его позвала труба. А труба зовет - собирай вещмешок, натягивай кирзовые сапоги с гимнастеркой и два года, будь любезен, отпаши бесплатно в стройбате - именно там служил Ленчик. Что два года тюрьмы, что армия - одно и то же, только в первом случае залетают за преступления, во втором - за то, что родился пацаном. Но двухлетний армейский срок оказался отличной школой, там быстро взрослели, повзрослел и Ленька, многому научился, многое понял, вернулся мужчиной в полном смысле.
        Не расслаблялся, сразу на завод двинул, закатал рукава… Вскоре понял: не то. Скучно, бесперспективно, отпашешь лет пятнадцать, тогда, может быть(!), квартиру получишь. Да Ленчик на заре лохматой юности фарцой и то больше зашибал.
        Кинул он завод и устроился кочегаром: сутки дежурит, двое-трое отдыхает - а это драгоценное время, которое тратилось на добычу денег, действительно больших денег. Нет, Шатунов не бросился махать ножом и пистолетом, в те времена об этом страшно было подумать, он вооружился до зубов значительно позже.
        Ему прочистили канал в Астрахани, на своем горбу Леха Шатун таскал по двадцать кг, а то и по четверти центнера «грязи» - черной икры на браконьерском жаргоне. Бизнес был еще тот, за него схлопотать можно было пятнашку с конфискацией имущества - максимальный срок, дальше присуждалась вышка, то есть расстрел. Возвращался Леха электричками, в них реже менты появлялись, но иногда появлялись и тогда он срочно шел курить, наблюдая из тамбура - подойдут к его рюкзаку или мимо пройдут. Если подходили, Леха топал в другой вагон, попрощавшись с рюкзаком навсегда. Правда, товар терял он редко, чаще привозил, деньги получал за него сразу - у Леньки были свои точки сбыта, где только и ждали икорки. Две-три штуки навару за ходку - каково? Такие бабки накануне смерти СССР мало кому снились, учитель со стажем получал полторы сотни в месяц, считая себя стабильно обеспеченным человеком.
        Имея деньги, Леха Шатун завоевывал женские сердца без особого труда. Надо сказать, девушки были не падки на деньги; хотя встречались и алчные, но приличные девушки (те самые, из мечтаний) хотели любви. Кто же даст им больше любви, как не щедрый человек, а? Если цветы, то Леха дарил их охапками, если украшения, то золотые, если шмотку, то фирменную - от фарцовщика. И она в отпаде, потому что понимала: он ради нее мордой в грязь упадет. Неважно, что налицо помесь неизвестных пород, что парень не шибко образован и культурен, - дело наживное. Главное, не скупердяй, умеет любить, искренен, добр. А Шатун на гребне волны эпохальных побед вошел в азарт и менял девчонок, как носовые платки, наконец приобретя мужскую уверенность.
        И вдруг она! Белокурая, тонкая (где положено), статная, умная и прекрасная, словно царевна из песни. Во всяком случае, строга и надменна оказалась, будто и впрямь царского роду-племени, когда заметила, что Шатун преследует ее по пятам.
        - Я замужем, - вздернула до небес маленький носик Тата.
        - Ну и что, - ухмыльнулся Ленчик. - Отобью.
        Смерив его презрительным взглядом, Тата величественно проплыла мимо, играя ягодицами. Казалось, все люди обязаны уступить ей дорогу… нет, упасть ниц перед ней и непременно удариться лбом об асфальт. Но это раньше Ленчик немел от восторга и плелся за мечтой на ватных ногах, в двадцать пять он уже выработал шаблонный план действий, уверившись, что настойчивость и щедрость даже из врагов делают друзей. Если же ухищрения не действовали, Шатун расставался с мечтой и отправлялся в свободное плавание, но Тата была не тот случай.
        Тату он решил взять измором и не просто в постель положить, а сделать женой - во как! Планы-то настроил ого-го какие, жене в них выделялось особое место, ему подходила Тата. Выяснил про нее все: где живет и работает, кто муж - право слово, красавец, тем более она стала желанной добычей. Ленька постоянно попадался ей на глаза, где б она ни появлялась, чему не мешал муж, который и врезать-то надоедале не посмел, потому что интеллигент вшивый.
        В день ее рождения Шатун приехал прямо на работу, в качестве подарка привез ровно двадцать семь отборных роз (столько ей исполнялось). Если учесть, что из богатого ассортимента флоры круглый год купить можно было лишь гвоздики, которые продавали мужчины в кепках-аэродромах на городских улицах, розочки выходили, прямо скажем, золотыми. К букету прилагалось колечко с изумрудом и тремя брюликами - все, Тата пала на кровать, как падали неприступные крепости после длительной осады к ногам заклятых врагов. Потом был ее развод, женитьба, вскоре появилась дочь. Тата - само чудо, и чудо не желало мириться с простецкими русскими именами, но Анжелик уже было полно по городам и весям, посему дочь назвала она неординарно - Сабриной.
        На этом идиллический отрезок резко оборвался. Он был коротким и оптимистичным, вселял уверенность, что дальнейшая жизнь потечет в ослепительно-ярком свете праздничных фейерверков. Но чем замечателен миг - так это сиюминутностью, которая всякий раз будет иной, чем предыдущая. Возможно, впереди ждут более яркие события и счастливые минуты, но «сегодня» и «сейчас» не поймаешь, они ускользают в прошлое. Не исключена вероятность, что воспоминания о них останутся самыми теплыми и ностальгическими, а чаще случается наоборот - такова жизнь.
        Ленчику следовало наслаждаться теми мгновениями, которые падали на него, ведь пройдет немного времени, и судьба начнет испытывать его на прочность, да как! А он, глупый, заботясь о семейном благополучии, строил планы и огромный дом, не замечая, что творится под боком. Дом достроил, планы, в общем-то, осуществил и даже с лихвой, только вот Ленчика настиг удар, откуда он не ждал… - Папа!
        Когда слышишь вопль недорезанного поросенка, к тому же охрипшего от визга, невольно обернешься. Обернулся, забираясь в джип, и Шатунов, увидел дочь, о которой позабыл, скороговоркой без пауз выпалил:
        - Чеготебеяспешу!
        - Папа… - прошептала она испуганно. - Куда ты? С пистолетом… Зачем? Уже ночь на дворе…
        Ответить - откуда на это время? Шатунов скрылся в машине, даже не кинув дочери ободряющего взгляда, мол, не беспокойся, со мной будет полный порядок. Трубку отец так и держал у уха, Сабрине удалось услышать приказ водителю:
        - Звони всем, чтоб срочно ехали в Пухово. Ксюша…
        И дверца захлопнулась одновременно с рывком автомобиля вперед.
        Надув губы, Сабрина нервозно нажимала на кнопки мобилы, глядя в хвост джипу. Мама ждала ее звонка, не прошло и нескольких секунд, как она выпалила:
        - Да, я слушаю, Сабрина.
        - Разговора по душам не получилось. Ему позвонила женщина, он сорвался, как полоумный, и умчался к ней.
        - Сорвался? Странно, по моим данным, у твоего отца никого нет… А что за баба?
        - Понятия не имею. Зовут Ксения. Может, знаешь, кто она?
        - Догадываюсь. Любовница.
        - У отца есть любовница? Пф! Никогда бы не подумала.
        - Не фырчи, твой отец имеет универсальное достоинство на все времена: деньги!
        Сабрина с горечью усмехнулась: кто ж виноват, что когда-то мать проворонила универсала? Теперь Тате мечтается хеппи-энд по ее же сценарию, но мечтать никому не вредно. Только зачем же обременять других? Ведь это Сабрина поступилась гордостью и сносила унижения, хотя во всех нынешних их бедах виновата мама, ей бы и парламентерский флаг взять в руки. У Таты давно вошло в привычку перекладывать свои заботы на чужие плечи, последнее время это напрягало Сабрину, мягко выражаясь, но в трубку дочь говорила сдержанно:
        - Ма, она не просто любовница, которую покупают, она нечто значимое для него. У нее что-то случилось, и, как я поняла, серьезное, отец умолял ее спрятаться, забаррикадироваться…
        - Ничего себе! - вставила Тата, правда, в ее интонации чувствовалось больше желчи, нежели удивления. - Поехал спасать телку от толпы поклонников?
        - Видела б ты его! Он стал белее бумаги, покрылся испариной, началась одышка…
        - Так это симптомы сердечной недостаточности.
        Нет, все же трудно не съехать на базарную тональность, потому что Сабрину просто взбесила мамина глупость. Ну, не хочет женщина ничего понять, принять, изменить. В первую очередь ей надо было начать изменяться самой, но что вы, что вы - она ж умнее всех, значит, всегда права.
        Вдохнув и задержав воздух, Сабрина посчитала до десяти, ведь срываться не в ее характере, это мамочка позволяет себе из аристократки вмиг переродиться в хабалку. Одновременно Сабрина поплелась к воротам, повесив сумочку на плечо и преодолевая усталость, навалившуюся с внезапностью упавшего с крыши кирпича. Непонятно, как у нее хватало сил отвечать матери:
        - Это симптом, что у тебя ничего не выйдет, значит, и у меня. Если б она не позвонила, отец спустил бы меня с лестницы за идею соединить вас. Тебя он…
        - Ненавидит?
        - Не сказала бы. Ты для него пустое место, но меня из-за тебя он может возненавидеть. Там, куда он поехал, опасно. Отец взял пистолет, и если с ним что-то случится…
        - Ничего с ним не случится, твой отец живуч и, на зависть, удачлив, иначе давно лежал бы в гробу с простреленным лбом. Кстати, если с ним что-либо… хм!.. Ты тоже станешь наследницей. Половина-то твоя…
        Толстый намек! Осталось поблагодарить за подсказку и пообещать собственноручно пришить родного папу. Идя по дорожке, Сабрина намеренно отвлеклась на перемены в парковой зоне, чтоб не съязвить, мол, наследство выдают через полгода, до той поры мы с тобой не доживем, мамуля.
        Мимоходом она обратила внимание, что у отца неплохой ландшафтный дизайнер, здесь даже ночью красиво. До ссоры пятилетней давности тощие деревца и наполовину засохшие кустики только сажали в землю, кто бы мог подумать, что они разрастутся в причудливые композиции, освещаемые матовыми фонарями. А у них дома сорняки и сорнячищи выше головы, заняться ими маме лень, Сабрине некогда…
        - Скажи, его ублюдок дома? - отвлекла мать.
        - Нет.
        - Тогда тебе нечего там делать, возвращайся домой.
        И то верно. Очутившись за воротами, Сабрина села в машину, закурила. Эх, если б оттянуть время назад… всего-то на пять лет! Но при условии, что память - а она важный компонент опыта - останется с ней. Сабрина избежала бы многих глупостей, которые сейчас не могла себе простить. Первейшая из них - бойкот. Вот зачем она пошла на принцип? Что доказала и кому? Разве что себе: она набитая, утрамбованная под завязку дура, которую неплохо бы выставить на обозрение где-нибудь на площади в назидание другим.
        Сдав назад, Сабрина развернула машину, плавно тронув ее с места. Не доезжая до угла, в зеркало заднего вида она увидела, как к дому отца подъехал скутер - это вернулся домой братец Пашка.
        - Гляди, какой послушный, - беззлобно буркнула она, давя на педаль газа. - Домой возвращается до двенадцати. Интересно, кто она - Ксения…
        В прошлом Сабрина не признавала сводного брата, вела себя с ним как с приемышем, занимающим место не по праву, и это была та первая лопата, которая положила начало глубокому рву между нею и отцом. Но ведь папа неизвестно откуда притащил сынка, можно сказать, в подоле принес приплод! Ну, не в подоле, так в рубашке, в корзинке - разница небольшая, все равно нагулял. А всем заливал, будто усыновил младенца по доброте душевной. Поверить, что папа воспылал благородной любовью к чужому отпрыску, найденному чуть ли не в канаве, - это надо быть умственно отсталой.
        Кстати, кстати! Он же так и преподносил: нашел на обочине дороги в корзинке с запиской, которую показывал любопытным: «Возьмите ребенка, люди добрые, он здоровый и красивый. Его непутевая мать». Зато папа Сабрины оказался путевым отцом: нянек нанял аж две штуки, кормилицу где-то раздобыл и закармливал ее калориями. Та жила в доме со своим младенцем несколько месяцев, в награду получила однушку и лишних пятьдесят килограммов веса.
        Позже только дебилу было неясно, что Шатун является единокровным отцом
«подкидыша». Правда, мамаша внесла львиную частицу себя, братец уродился краше родителя, а если совсем объективно - намного краше. Знакомые и друзья помалкивали. До сих пор ни одна живая душа не знает, кто матушка братца и где она шляется. А если какая-то душа и узнала случайно, то она наверняка уже неживая, потому что те, кто сует свой любознательный пятак в жизнь Шатуна, не успевают об этом пожалеть - так говорят люди.
        Если б Сабрина пять лет назад повела себя чуточку терпимей, осмотрительней и умней, сейчас была бы в шоколаде, а так… только в халве, да и то не в арахисовой, в подсолнечной.

3
        Водитель Шатунова Южин относится к людям безликим, бесцветным, которых с трудом запоминаешь со второго, а то и с третьего раза, стало быть, личность он неприметная. Не отличался и выдающимися способностями, кроме одной: за рулем он виртуоз, машина для Южина - его продолжение, его часть. Само собой, автомобиль под его управлением выписывал на дороге такие симфонии, что любой прохожий вправе был подумать, будто машина обрела душу, разум и навыки эквилибриста.
        Отлично зная город, Южин сокращал путь, как мог. Он выбирал безлюдные дороги, где даже днем было мало людей, если требовалось, бессовестно ехал по тротуарам, пересекал дворы. Управлял одной рукой. Во время опасного маневра помогал себе крутить руль второй рукой, в которой держал мобильник, перед этим надавив пальцем на нужную клавишу. Каждая цифра мобилы обозначала ребят из спецслужбы, которые охраняли производство и только изредка составляли свиту Шатунова, как шутил шеф -
«для антуражу».
        Но сегодня «антураж» вызывался не ради пыли в глаза, понял Южин, сегодня пахнуло войной, точно шагнули назад в забытые девяностые, а может, из них так и не выбирались. Об этом он догадался по Шатунову, которого никогда не видел в состоянии отчаяния и паники, причем в самой критической точке. Догадался и по тому, о чем шла речь по телефону с женщиной, Шатунов перевел трубку на громкую связь через устройство в автомобиле, уже не заботясь о том, что его личная жизнь выходит из подполья. Одновременно с ним Южин торопливо говорил в свою мобилу:
        - Стас, срочно на выезд, ствол не забудь… Кто сказал, что стрелять? Для антуража бери… Встреча у деревни Пухово… Алло, Гога?..
        А Шатунов мечтал, чтоб сегодняшнее путешествие закончилось шуткой. Да-да, дурацкой, глупейшей, неудачной шуткой, на которую способна только пьяная женщина. Он бы простил. Нет, он был бы счастлив и никогда не припомнил бы ей, какие страшные минуты пережил. Попутно шла другая мысль: успеть бы. К сожалению, параллельные мысли идут в ногу с неотвратимой реальностью, недаром говорят про третий глаз, он видит больше и дальше, чем два реальных глаза. Посему Шатунов не столько слушал Ксению (хотя, конечно, слушал), сколько вслушивался в пространство за ней.
        - Когда поняла, что мне каюк… - Отчасти ей помог диалог с ним, она немного собрала волю, это было понятно по голосу, который выровнялся и звучал без панических нот, но очень тускло. - Решила напоследок с тобой поговорить, потому что… многое надо сказать… Но я не знаю, что главней. Наверное, все. Должна признать, я была дурой… какой же дурой я была…
        - Наконец в тебе проснулась самокритичность.
        Шатунов лишь попытался подбодрить ее, мол, твоя паника напрасна. После его бодрячка Ксения просто обязана задавить страх, пошевелить извилинами и придумать, как продержаться, а она в ответ рыкнула:
        - Не мешай! У меня почти не осталось времени… Я их чувствую… они близко…
        И он близко! Южин - просто летчик! Уже мчались по загородной трассе, осталось проехать семь километров по ровненькому асфальту, на джипе это - тьфу, потом повернуть к деревне, протрястись еще полтора км по проселочной дороге и… ни одна тварь не уйдет от него, ни одна! Вдруг Шатунову пришла идея:
        - Назови им мое имя и скажи, что я их найду - найду в любой точке планеты. А когда найду, порву на тесемки. Обязательно скажи…
        - Конечно, не скажу! - оборвала его Ксения. - Ленька, угрозы мало кого останавливали, на этих точно не подействуют…
        Она не успела закончить фразу, а у Шатунова новая идея готова, гениальная, потому что проста, как метла дворника:
        - Предложи деньги! Много денег. Я дам, сколько попросят.
        - Думаешь, на меня кинули б кого ни попадя?
        - Стоп, Ксюха! Значит, ты знаешь, кто…
        - Примерно.
        - Тем более найду! - скрипнул он зубами. - Так что лучше предупреди их, что умирать будут долго и страшно.
        - Шатунов, не дури. Я и позвонила потому, что знаю, какой ты идиот. Не вздумай искать их, слышишь? Думай не только о себе и обо мне…
        Внезапно она оборвала фразу и напряженно задышала, а он напрягся до последней возможности, когда вот-вот лопнут жилы в теле… но не слышал посторонних шумов в трубке! Это так глупо - пытаться понять, что там происходит. Шум двигателя ему не мешал, Шатунов его отключил в голове, но в трубке - лишь дыхание, которое он хорошо знал, и мог с точностью ясновидящего сказать, в каком состоянии Ксения. Дыхание прерывалось, потом запускалось и вдруг - снова остановка, затем всхлип и…
        Выстрел!!!
        Как же резанул этот короткий и громкий хлопок! Звук - словно пробка вылетала из бутылки с шампанским, а в сердце врезалась острая боль - будто его пополам рассекли острым ножом мясника.
        Выстрел услышал и Южин. Водитель беспокойно взглянул на шефа и утопил педаль газа в пол, после чего джип выбросило вперед, хотя и без того скорость была космическая.
        А Шатунов замер, уставив глаза в черную дыру за лобовым стеклом, куда тянулась световая дорожка от фар. Он ждал вздоха, звука, шороха. Теперь ему все мешало: мотор, хотя он работал тише дыхания младенца, сопение Южина, биение собственного сердца (как ни странно, еще живого, трепещущего), даже мелькание деревьев, похожих на тени, по обеим сторонам дороги мешало.
        - Нас догнали, - поставил его в известность Южин, ему показалось, новость важная, но Шатун и ухом не повел. - Кажется, Крючок. Он и Гога ближе всех живут… А вон еще впереди стоит…
        Слова водителя оставили Шатуна безучастным, он сосредоточил внимание на трубке. Он ждал… надеялся… И дождался!
        - Попала, - сказала едва слышно Ксения, видимо, трубка была где-то рядом, а не в руке.
        Шатунов подпрыгнул, радостно закричав:
        - Ксеня! Мы подъезжаем! Продержись! Совсем немного, и… все будет хорошо. Я уже рядом… Мы сейчас… Держись!..
        Полулежа на диване, раскинув руки по спинке и запрокинув голову, Тата глядела в потолок. Долго глядела, почти не мигая. Машке, потягивающей мартини, пришла на ум мысль, что Тата ждет, когда потолок волшебным образом разверзнется и оттуда на нее посыплется нечто ценное типа золотых слитков или, на худой конец, долларовых купюр. А если честно, весь вид подруги напоминал театральную постановку, в которой героине надлежало красиво пострадать, потом так же красиво умереть под неумолкающие аплодисменты.
        Надо отдать должное справедливости, Тата не задавалась целью произвести впечатление трагического персонажа, у нее вошло в привычку быть всегда и во всем красивой. С давних пор она следила за движениями собственного тела, пока не превратила живописные позы в естественную потребность, восхищавшую в основном мужчин. Что касается остальных - Тата почему-то казалась им искусственной, впрочем, Машка помнит ее другой: попроще, стало быть, приятней и милей.
        Досадливо ударив кулачками по спинке дивана, Тата вернула голову в вертикальное положение и смотрела прямо перед собой невидящими глазами - прости Господи, опять театрально. Ну точь-в-точь королева Мария Стюарт перед тем, как ей голову топориком - тюк! В театре видели постановку. Машка, подружка дней ее суровых, растолстевшая так, что в салон автомобиля еле втискивала свои телеса, поставила бокал на столик рядом и произнесла беззлобно:
        - Встретить бы мне этих Козлодоевых, что за мои деньги поят меня дерьмовым пойлом, они бы остались без скальпа. Разве это мартини? Отдает же химией!
        - У тебя есть такая возможность, - тягуче пропела Тата, все так же глядя перед собой. - Наверняка мартини гонит Шатун, иди к нему и снимай скальп.
        - Я не сошла с ума, чтоб на твоего Леньку кидаться. А он разве не водку гонит?
        - И водку. И даже текилу. Из агавы, которую выращивает на плантациях за домом.
        - Хм, шутка, да? Мне надо смеяться, да?
        Маша не собиралась высказываться по поводу безумной затеи Таты заново слепить союз с Ленькой, ведь у подружки есть одно дубовое качество: будет долбить лбом стену, пока стена не упадет или сама не свалится. Второе чаще случалось, оттого Татуля злющая, в нее бессмысленно закачивать нормальную программу - вирусов многовато. Нет, сидели, мирно пили мартини а-ля рашн, но вдруг, поговорив с дочерью, она стала похожа на старую обезьяну, оставшуюся на гнилых бананах.
        - Слушай, чего тебя плющит? - внезапно прорвало Машку. - Шатун отказался сойтись? А с чего ты решила, что он об этом мечтает? Потому что после тебя не женился? Ну, не женился. И в порочных связях замечен не был, хотя желающих склонить его к пороку до сих пор полно. А сынок откуда-то появился. Зачем он тебе, Танька? Что, безумная любовь долбанула на старости лет? Не поверю. Не для него ты уродуешься в спортивных клубах, питаешься салатиками и сделала пластическую операцию на последние шиши. Таня… Тань…
        - Я слушаю, слушаю, - отозвалась та, а то Маша уже подумывала, что подруга задремала с открытыми глазами.
        - В том-то и дело, ты никогда и никого не слушала, - вздохнула она, беря бокал. - Первый раз не послушала меня, когда мужа бросила и к Шатуну ушла. Потом все эти шашни… Но чем-то же тебя привлек Ленчик?
        Чем! Да все тем же: вниманием, щедростью, широтой натуры, типично мужским напором, перед которым редкая женщина устоит. Подруги от зависти дохли, как мухи, тем не менее, не уговаривая отнестись благосклонно к ухаживаниям, подзуживали, захлебываясь от восторга:
        - Ничего себе подарочек! Дай, дай посмотреть… Вот это мужик! Сколько ж стоит такое колечко?
        - Это страшные деньги, тысячи три бухнул, - сказала на ее дне рождения Маша, в те времена худенькая и хорошенькая.
        - А такие цены бывают? Да на эти деньги… - Подружки загалдели, перечисляя, куда можно было бы потратить богатство, кто-то с упреком выкрикнул: - А ты его за стол не пустила!
        - Обойдется, - любуясь кольцом, мурлыкала Тата. - У нас девичник.
        - А расплачиваться не придется? - строго сказала реалистка Машка. - Раз приняла подарок, ты дала ему повод.
        - Ай, брось, - загалдели все наперебой. - Ты наивная? Тебе не понятно, что он сегодня уже расплатился?
        - Вы что! - взбеленилась Тата, услышав нездоровый хохот. - Не было у нас с ним ничего!
        Начался спор: было - не было. Конечно, никто не верил (кроме Машки), что безумной стоимости кольцо подарено авансом. Но именинница с жаром доказывала, мол, я верна мужу, а даритель ни за какие кольца не нужен, он же Квазимодо… Пожилая повариха, стоявшая у плиты сутками, оттого лоснившаяся от пота даже в лютые морозы, изрекла по-бабьи мудро:
        - Дуры вы, девки! Я с вашим Квазимодой не знакома, так что судить не могу, каков он, но мужик нынче сильно не напрягается. На штаны себе и стакан еще заработает, а чтоб жене чего купить, на это ни ума не хватит, ни совести, ни денег. Обсмеяли Леньку, а он ведь царский подарок кинул. От всего сердца. Вот уж кому-то повезет… Я б на месте Таты уж постаралась бы угодить ему… вспомнила б все неприличия…
        Девки хохотали, а Тата, как сковородка на плите, подогрелась и от подарка, и от разговоров в пользу Ленчика, и от мыслей: неужели это кольцо останется самым ярким эпизодом в ее жизни? Мало… И перспектив заблистать, как изумруд с бриллиантами на пальце, - ноль, помноженный на ноль. Почему же ноль? А Ленчик? Кто еще способен выкинуть мешок денег, не требуя взамен ничего, лишь пообещав отбить у мужа? Вечером она лежала с ним в постели, после чего он предложил ей выйти за него замуж…
        Экскурс в прошлое прервал голос…
        В салоне, где мотор не ревет, а нежно шепчет, выстрелы гремели как из телика во время демонстрации боевика.
        Южин гнал по проселочной дороге, поднимая облака пыли - дождя не было давно, а на асфальт местные не разорились. Непонятно, как при нулевой видимости и по ухабам за ним следовали легковушки. Украдкой он поглядывал на шефа, пугающего спокойствием и похожего на труп, пристегнутый к креслу, чтоб не вывалился. Собственно, в данных обстоятельствах Леха Шатун бессилен что-либо изменить, ведь быстрее, чем есть, - не будет, ему оставалось только ждать. Ждать, чем закончится пальба. М-да, сегодня не его день, это случалось редко.
        Стрельба была недолгой и беспорядочной. Потом наступила тишина, разумеется, относительная. Шатун молчал, Южин понял, почему: если Ксения жива и успешно прячется, он выдаст ее голосом в трубке. А ведь Леха надеялся, что она жива. Надежда не покидала даже водителя, но вдруг…
        - Эта сука кому-то звонила.
        Водила дернулся: фразу сказала женщина!!! Стало быть, она участвовала в перестрелке. Женщина - убийца?! Южин считал, это выдумки телевизионщиков, чтоб киносюжеты интересней были, на самом деле такого в природе не существует - какой же он наивный в сорок шесть лет. Но раз она на связи, значит, трубка Ксении в ее руках, следовательно…
        - Суку оставь себе, - внятно произнес Шатунов.
        - Что, что? - раздалось из трубки. - Ты кто?
        - Я Шатунов Леонид Федорович…
        - Леха, на хрен ты ей имя свое…
        Южин осекся, так как жест свободной руки Шатунова означал: заткнись немедленно, а слова он адресовал той, которая держала трубку Ксении:
        - Если Ксения жива, я дам больше в два раза. Даже если она ранена. Только уйдите оттуда, оставьте ее мне. Но не дай бог она…
        - Подавись своими угрозами! - получил он в ответ.
        - Тогда молись. Ты запомнила мое имя?
        - Запомнила.
        - А у тебя хорошая память? Запоминай еще: я тебя и тех, кто сейчас с тобой, найду. Где б вы ни были - найду. Молитесь, чтоб смерть пришла к вам до того, как встретитесь со мной…
        Он услышал мужской голос: «Уходим!» - и трубку Ксении отключили.
        Вот она - деревня. Точнее, ее часть, в прошлом так называемый аппендицит, в настоящем - пригород для толстосумов.
        Людей из живописной зоны выселили… Нет-нет, никого силком не сгоняли с насиженных мест, танками не давили, а выкупили участки или переселили в благоустроенные городские квартиры, ведь кое-кому нелегкая крестьянская доля осточертела. Затем провели коммуникации, построили особняки один больше другого. Наконец, и сюда пришла мадам цивилизация, жители активно подключались к трубам, ведь не у всех имелся тот же водопровод. Так что соседство принесло обоюдную пользу: деревенские поставляют продукты и рабочую силу, взамен получают рублики. Примечательно, что особняки не охраняются, даже заграждения нет, на всю деревню один участковый - вот и вся охрана. Выстрелы он наверняка слышал, но неизвестно, что подумал, до сегодняшнего дня войны, характерные для городов девяностых, обходили этот уголок стороной. Да и какая польза от участкового, одного-то?
        - Стас, звони в «скорую» и вызывай полицию, - в трубку приказал Шатунов, выглядевший обманчиво спокойным, подозрительно спокойным. - Скажи, слышали перестрелку в Пухове, пусть срочно выезжают.
        - Ну да, вдруг она жива, тогда нужен врач… - согласился с ним Южин. - А что полиции скажешь, почему мы здесь?
        - Посмотрим. Стоп, мы на месте!
        Одновременно визгливо затормозили три легковые, ехавшие за джипом, упершись в ограду носами. Других машин на улице не было, не слышалось и удаляющегося звука мотора. Едва приоткрылись дверцы и из салонов автомобилей, покрытых плотным слоем пыли, показались головы, Шатун замахал им:
        - Назад! Догоните их!
        - Кого? Где? - вытаращился Крючко (между собой - Крючок).
        - Убийц, - рявкнул Шатун, открывая кованую дверь ограды. - Учтите, у них стволы! Они стреляли… Добудьте мне хотя бы одного живьем, одного!.. Только не сдавать полиции, сам разберусь.
        На последней фразе он помчался к дому, вынимая пистолет. Свой долг - находиться рядом с шефом - водитель понимал буквально, поэтому, прихватив монтировку (смех - да?) поторопился за Шатуновым, бросив парням сумбурной скороговоркой:
        - Вы через деревню напрямки… Выедете на трассу, тут другой дороги нет. На трассе никого не будет, кроме убийц. Кто-нибудь… останьтесь, а?
        Безусловно, банда убийц могла находиться еще внутри шикарного особняка или где-то в саду, ведь Южин доставил шефа молниеносно. Следовательно, двое против неизвестного числа вооруженных лиц - это неоправданный риск, особенно с монтировкой в руке. Но кто сказал, что бандиты приехали и уехали? А если они пешком ходят-бегают? Если они где-то здесь, за кустами притаились? Потому Южин и озирался по сторонам с опаской, несмело следуя за шефом.
        Одновременно хлопнули дверцы, две легковых унеслись по направлению к деревне, остались: Ма?рин - инициативный охранник завода и братья Лапины. Парни молодые, спортивные, в охрану доходяг не берут.
        - Ты хоть объясни, что тут?.. - зашептал Марин, догнав Южина.
        Бывший мент, не прижившийся в правоохранительной системе из-за принципов, свой по-гречески правильный нос совал повсюду. Ну, все ему нужно знать, видеть, понять,
«стариков» это раздражало, что закономерно, народ не выносит выскочек.
        - Там женщину убивали, - ответил Южин свистящим шепотом, указав глазами на особняк. - Сам слышал выстрелы из мобилы Шатуна.
        - Убивали?! А кто она шефу?.. Э, Леонид Федорович! - неожиданно рванул Марин вперед, когда Шатунов хотел взяться за дверную ручку. - Не трогайте! Вдруг там отпечатки остались. Уступите дорогу, я пойду первым.
        Как ни стремился Шатунов попасть внутрь, а все же подчинился: сжав пальцы в кулак и опустив его вниз, он через силу отступил…

4
        - Не спите? А это я.
        Сабрина небрежно кинула сумочку в угловое кресло, плюхнулась на диван рядом с матерью, закинула руки за голову и тоже впала в депрессивную задумчивость.

«Как они похожи, - удивлялась про себя Маша. - Обе имеют натуральные белые локоны, глубокие темно-серые глаза, но обманчиво умные и вдумчивые. Губы у обеих одинаково сдобные, им хватает естественного цвета, чтобы привлекать глаз. Брови - крылья, носик ровненький, шейка… Одним словом, лепота. Так это не все, их объединяет и внутреннее устройство: обе нетерпимы к чужому мнению, эгоистичны, упрямы, цены себе не сложат. А за все надо платить, девочки и расплачиваются неудачами, при том не понимая, откуда на них столько напастей сваливается. Главное, никого не хотят слушать, чтоб чуточку выправить положение, ведь из каждой ситуации есть, как минимум, два выхода».
        - Что отец? - осторожно поинтересовалась Маша, кстати, Шатунова она уважала - не при бывшей жене будь сказано.
        - Не бедствует, - приглушенно ответила Сабрина, хотя тетка Маша не о том спросила.
        По суровой складке между крылатыми бровями и по унылому выражению Маша догадалась: поход к папе увенчался полным крахом без каких-либо оговорок. И Тата это поняла, поэтому не требовала подробностей, она лишь произнесла, ни к кому не обращаясь:
        - И что нам делать?
        - Дом продавать, - сказала Сабрина. - Срочно.
        Это разумно, по мнению Маши, а Тата подскочила как ужаленная:
        - Ты в уме? Продать дом?! И показать всем, что мы на мели?!
        Она - что спичка, вмиг вспыхивала, притом мало задумывалась, что говорит и как, это качество ей всю жизнь испоганило. Сабрина некоторыми рамками себя ограничивала и далеко не всегда поддавалась эмоциям, пожалуй, это единственное различие между матерью и дочерью, если не считать возраста.
        - Ты еще попробуй продать шестьсот квадратов, - парировала дочь. - Тех, у кого много денег, наш дом не устроит: площадь маловата, нет сада, бассейна, теннисного корта. К тому же дом не выдерживает нынешних архитектурных требований - устарел. А у кого денег мало, те по-любому не купят, на фиг он им?
        - И так плохо, и этак плохо, - сочувственно вздохнула Маша.
        - Я не выставлю дом на продажу! - пылко выкрикнула Тата.
        Маша прикусила язык, который после алкоголя рвался дать дельный совет. Без дураков, дельный. Проблема в том, что мать и дочь, имея непомерные амбиции, не способны организовать работу, чтоб удовлетворить свои же запросы в полной мере. Но сегодня день открытий! Сабрина оказалась не безнадежной, вероятно, в силу молодости и практичности, заложенной генами отца:
        - Не можем содержать дом, так давай устроим в нем гостиницу? Место отличное, сюда едет народ помолиться к ручью и окунуться - он же святой… Некоторые приезжают издалека и вынуждены сразу уезжать, не отдохнув, не поев. А у нас въезд для машин есть, комнат достаточно…
        - Боже! - заломила руки Тата. - Какая чушь! Ты хоть знаешь, сколько нужно денег на твой замысел?
        - Продадим кабак, кредит возьмем…
        - Ни за что! - категорично поставила точку мать.
        Но! Привычка увидеть выгоду там, где ее не может быть по определению, плюс манера пользоваться ситуацией сработали и на этот раз:
        - Впрочем… попроси у отца! Если он даст денег, то я…
        Сабрина резко встала, метнув в мать выразительный взгляд, что явилось для той сигналом: замолчи! И Тата умолкла, почувствовав поток неприятия от дочери, которая угрюмо побрела к лестнице. Замерла и Маша, такой отрицательно заряженной частицей она не видела Сабрину никогда, состояние девочки пугало. На середине лестницы Сабрина задержалась, неожиданно села на ступеньку, ей понадобилась пауза, чтобы собраться с духом и удивить Машу дерзостью, с какой она осадила мать:
        - Моя идея безумная, да. А у тебя вообще нет ни одной, кроме глупости сойтись с отцом. Видела б ты, как он на меня смотрел, когда я… сватала тебя. Мне было стыдно, но остановиться и извиниться не смогла. Я ж в тебя, не умею вовремя одуматься. Ты терпеть его не можешь, а задалась целью вернуть. Считаешь, он дурак? Наши с ним отношения тоже ты испортила, внушала мне с детства: он ничтожество, урод, бандит…
        - Да, бандит, - пыхнула Тата. - Нашего ударника капиталистического труда чуть не расстреляли! Он обвинялся в убийстве нескольких человек сразу!
        - Но его даже не посадили, - внесла уточнение Сабрина.
        - Откупился!
        - Ой, мама, я же немножко знаю отца, по-моему, это какая-то лажа - с его обвинением. Собственно, я не о том. Меня больше не посылай мирить вас, отец вычеркнул тебя, я не хочу, чтоб и меня окончательно вычеркнул. Да, не хочу!
        Потому что она еще надеялась: перетрется, утрясется, сгладится, уладится. Ей нужно с ним примириться, это вопрос жизни и смерти, но Сабрина не знала, как это сделать.
        Она поднялась со ступенек и поплелась наверх, поглядывая на подруг внизу с вызовом бунтаря. Да, Сабрина будто ждала выпада, конечно, со стороны матери. Маша замахала руками, дескать, молчи уж, Танька, не видишь, в каком настроении девочка? Большая редкость: та вторично укротила гордыню и не стала выяснять отношения с дочерью, обвиняя в предательстве и неблагодарности, ну и еще в чем-нибудь страшном. А Сабрина, по всей видимости, находилась под большим впечатлением от Ленчика, прежде чем уйти к себе, она задержалась, вспомнив:
        - Ты так и не сказала мне правды - почему вы развелись?
        - Какая тебе нужна правда? - наигранно замигала веками Тата, она, как всегда, принижала значение тех или иных событий, если ей выгодно. - И зачем? Не знаю, почему он ушел, не знаю! Или мне нужно было унизиться, что-то там выясняя? Еще чего! Я просто дала согласие на развод… Почему ты спросила?
        - Он предложил мне денег, сколько захочу, лишь бы не слышать о тебе никогда.
        - Не поняла я, что тут к чему, - нервно бросила Тата, - но деньги надо было брать, пока давал.
        - Спать хочу.
        После стремительного ухода Сабрины стало как-то неуютно, неудобно физически, но это впечатление Маши, женщины излишне восприимчивой. Сложно было не заметить в Сабрине разлад, начался он не вчера, разумеется, но сегодня проявился. А Тата - заметила ли она в дочери симптомы застарелой депрессии? Не-а, не заметила, да и тревожили ее далекие от дочери мысли. Она крутила в мочке уха серьгу, не успевшую отправиться в ломбард на бессрочное хранение, и мямлила:
        - И что теперь делать? Как быть с долгами? И с этим домом? Ммм… как меня все достало!
        У Машки вертелся на языке единственный совет, да и тот ехидный: мол, сбегай к Ленчику, пади на коленки, залей слезами его ботинки и попроси дать в долг. Он даст из жалости любую сумму, даже зная, что никогда не получит денег назад. Разве это не вариант в ее положении? Да куда ж деть гордыню, которой подруга окутана с головы до пят, как королевской мантией? И возня со сватовством затеяна ради них, любимых всеми народами и племенами, - денег, правда, результат ожидался другой: Ленька прибегает к Тате, падает на колени и… тому подобная дребедень в духе сериальных сказок. Так что советы - для умных, для дураков - гордыня.
        - Мне осталось только убить Шатуна! - воскликнула Тата.
        Нечаянно вырвалось, и она вскинула испуганные глаза на подругу, а та сделала вид, будто не услышала. По мнению Маши, язык у Таты безбожный разбойник, по уму - так его бы отрезать без сожаления, чтоб не вредил.
        Скороговоркой и коротко Шатунов объяснил, в чем проблема, тем более предосторожность в данных обстоятельствах - дело святое, без того нашумели, подъезжая. Эх, знать бы точно, здесь убийцы или удрали? А как узнать? Сняв с предохранителя пистолет, Марин мотнул головой, отбрасывая назад длинные светлые волосы, - этого парня «старики» считали пижоном. И то верно: волосы длинные, серьга в ухе, постоянно на его руках перчатки из тонкой кожи, но без пальцев, ну и так далее. Пижон!
        - Не торопитесь, - предупредил он шепотом, наклонившись к шефу. - Если они здесь - от нас не уйдут, а если их нет…
        - Там Ксеня, - просительной интонацией возразил тот. - Может, она ранена…
        - Может, - согласился Марин. А в его интонации все уловили приговор Ксении. - Куда идти, знаете?
        - На третий этаж.
        - Эй, Лапины! - бросил он через плечо. - Мы поднимаемся наверх, а вы проверяете помещения внизу. В шкафы загляните, иногда там не только любовники прячутся. И поберегитесь, ладно?
        Братья Лапины, почти как двое из ларца - одинаковых с лица, хотя погодки, согласно кивнули и вынули пистолеты. Конечно, они стреляли, и не однажды! Только в тире. Но настроены оба азартно, и это не есть хорошо.
        Марин достал чистый носовой платок, набросил его на дверную ручку и осторожно повернул ее. Его рука крепко сжимала пистолет, подняв его к плечу. Вошли - входная дверь оказалась не запертой. Внутри было темно. Марин тихо приказал всем стоять, пока настраивал в мобильнике функцию «фонарик». Свет от него не ахти, но хотя бы увидишь, куда ступать.
        Он открыл следующую дверь, за нею тоже было тихо и темно. Все примерно знают, где должны находиться выключатели, и Марин, пошарив по стене ладонью, нашел два на уровне бедра. Когда надавил на первый - загорелись бра по бокам входа, надавил на второй - вспыхнула огромная люстра под потолком в гостиной. Бесшумно братья рассредоточились по первому этажу, а он, зорким оком окинув пространство, поднялся с шефом и Южиным по лестнице на второй этаж.
        Тишина и покой. Ощущение, что дом пуст. Но этого обманчивого ощущения как раз и нужно опасаться, ибо фора у того, кто затаился и невидим.
        Шатунов не выдержал, махнув рукой, мол, видал я ваши предосторожности, рванул в конец этажа и пропал.
        Догнали его Марин с Южиным на третьем уровне, он давил всем телом на дверь, открыть которую что-то мешало изнутри. К нему присоединился Южин, Марин снова искал выключатель, ведь темнота - мощный раздражитель. Вспыхнули шарики-светильники вдоль стены. Заглянув в широкую щель, которую Шатунов тщетно пытался сделать шире, Марин зарычал:
        - Назад! Там труп! Отойдите!
        Слово «труп» отбросило Южина от двери, он застыл, таращась на молодого человека, будто труп - это Марин. В то же время Шатунов, чувствуя, что вот-вот рухнет, прислонился спиной к стене и прикрыл веки. На него то же самое слово подействовало как паралитический яд: ноги одеревенели, в глазах помутилось, тело покрылось испариной, сердце стучало через раз, пока не услышал голос охранника, присевшего у дверной щели:
        - Это мужчина… Его застрелили. Чего ломились, Леонид Федорович? Щель достаточная, чтоб пролезть.
        Шатунов мгновенно ожил: убитый - мужчина? А по логике должна лежать женщина. Почему обязательно должна? Раз это не Ксения, нашествие закончилось для нее благополучно. Но где же она? Леонид Федорович пришел в то состояние, когда оставаться в неведении не было сил, он бросился в комнату, переступив через труп, с криком:
        - Ксюша! Ксюша, это я!.. Где ты?.. Ксеня…
        Вспыхнувший яркий свет ослепил, но и здесь группу встретила тишина да пустота - мебели мало, пахло ремонтом. Шатунов растерянно остановился, повторяя имя, как механическая игрушка, но все тише и тише… А в ответ - ничего.
        Вдруг он физически ощутил, как его заполняет пассивное бессилие, разрушающее и без того хрупкую надежду, как оно диктует ему свесить лапки, смириться. Смириться с чем? Ксения знала, что он вот-вот приедет, значит, возня на площадке означала: он уже тут. Почему же не подавала признаков жизни? Где она? Верить в самый плохой исход… Кто в него верит, не убедившись собственными глазами?
        Помещение под крышей большое, разделено перегородкой без дверей. Нужно сделать несколько шагов и заглянуть во вторую комнату, а у Шатунова на ногах выросли гири. Всего лишь несколько шагов… а он повернул лицо к Марину, прося у того помощи, только без слов.
        Молодой человек обошел его, скрылся за перегородкой… и пробыл там час! Два! Десять! Целую вечность Марин находился за перегородкой и молчал! Нет, он будто сам там умер. А у Шатунова на ногах гири, черт бы их побрал! И голос пропал. Крикнуть бы: «Скажи хоть, что там?» Да горло сдавило чем-то плотным, не позволяющим проглотить колючий и сухой ком…
        В окнах деревенских домов горел свет, значит, выстрелы люди слышали и всполошились, стрельба-то здесь не норма. Тем не менее…
        - Хм, ни одной любопытной рожи, - глядя в окно автомобиля, констатировал Гога, здоровенный сорокалетний детина с физиономией барыги, которую в далекие времена рисовали в юмористическом журнале «Крокодил». - Обычно в деревне прямо на улице перетирается происшествие.
        - Боятся, - сказал Стас, выкручивая на повороте руль. - Выстрелы раздавались из богатой зоны, нос туда совать - это чревато. Свидетелям достается не меньше, чем жертвам. Фу ты, асфальт закончился! Ну и пылища.
        Стас - образцово-показательный молодой человек, воспитанный как денди, стройный, имеет весь набор той самой культуры, из-за отсутствия которой Шатунов страдал в юношеские годы. В «антураже» он занимает ведущее место, так как умеет лучше шефа выразить его же мысль.
        - Вон они! - взревел Гога, одновременно делая вызов на мобиле.
        - Ты уверен?
        - А кто еще в это время здесь будет? Жми, Стас! Мы догоним.
        Вдали сквозь дымку дорожной пыли действительно мелькнули красные огоньки - внедорожник взбирался на пригорок, пригасив скорость. Но вот он повернул и помчался по трассе в противоположную от города сторону. В джипе не подозревали, что за ними организована погоня, иначе скорость взлетела бы за пределы разумного. Стаса тревожили люди в джипе: кто они, каковы будут их ответные действия, когда поймут планы преследователей? Убийцы - звучит сурово, следовательно, эти ребята дружат с оружием покрепче охранников Шатуна.
        - Крючок, слышь?.. - орал в трубку Гога, будто находился в заводском цехе, где по наковальням лупят гигантские молоты. - Мы на хвосте!.. А, видишь? Давай договоримся: стреляем по колесам. Догоняйте и становитесь в ряд!
        Гога сунул мобилу в нагрудный карман рубашки, машинально вытер рукавом рубашки потное лицо и придвинулся к дверце. Искоса наблюдая за ним, Стас про себя подумал, что Гога применять оружие боится, а он не трус. Да просто никому из них не приходилось стрелять по людям. По сволочам, негодяям, не заслуживающим снисхождения, но… по людям. В этом вся проблема. Однако! Допустим, Крючок и Гога выведут джип из строя, а бандиты? Тоже будут по колесам стрелять или в лобешники пули влепят? Ммм…. страшновато.
        Шатунов чувствовал, как от напряжения весь взмок, как заструилось по вискам, поползло по шее вниз, как закапало со скул на пол. А губы пересохли. Он не сводил глаз с Марина, а тот не смотрел на Шатунова, облокотился плечом о стену, утер нос тыльной стороной ладони и засунул пистолет во внутренний карман жилета. В общем, весь его вид означал старую истину: чудес не бывает. И надежда тут же умерла без агонии, осталось только посмотреть самому, но не убедиться, а… проститься.
        Она лежала на полу у раскрытого окна. Наверное, последней ее мыслью было - выпрыгнуть. И лучше б она это сделала, в крайнем случае, переломала бы ноги, но Шатунов успел бы… Может быть, успел…
        Снаружи залетал в комнату ветерок, и воздушная занавеска, словно играючи, надувалась, закрывая Ксению, а потом открывала ее, прилипая к окну… Воздух, ночной дух свежести и бодрости, густой и пропитанный сельскими ароматами, прорывался сквозь тюль, наполняя чудодейственной силой комнату под крышей. Только Ксюше эта сила уже не нужна.
        Глаза, темные и блестящие, как перезрелые вишни, смотрели в потолок… Когда прозрачная занавеска закрывала Ксению, они казались живыми и счастливыми, как у невесты под фатой, но когда открывала - в них отражалась пустота, адская пустота с безразличием.
        Рядом с ней валялся пистолет, две пустые обоймы и гильзы, много гильз. Отстреливалась она, что называется, до последнего. Сотовый телефон находился тут же, у ног Ксении. А бутылка коньяка нисколько не пострадала, она возвышалась возле босых ступней, рядом лежала пробка… И кровь, кровь на халатике из желтого атласа, на стене, на щеке, шее…
        О, сколько ненужного хранит наша память и в самые неподходящие минуты возвращает нас назад. Шатунову вспомнилось, как давным-давно училка на уроке рисования объясняла как смешивать краски, у него это дело не получалось, с рисованием он не дружил. А она терпеливо долбила: «У тебя оттенки грязные. Красный с желтым не смешивай, эти цвета дают коричневую грязь. Но без оттенков рисунок будет плоский, грубый…»
        Она ошибалась. Желтый халат Ксении остался желтым, пропитавшись красным цветом, были только красный и желтый цвета - никаких оттенков… никаких других цветов… И почти всегда так было в жизни Шатунова: без оттенков, грубо.
        Он стал на колени, не зная, как дотронуться до Ксении. Где-то на периферии сознания сигналило: не бойся, она ничего не чувствует, совсем ничего. Но залитая кровью грудь не позволяла притронуться, ведь ей, должно быть, станет невероятно больно, стоит лишь слегка потревожить - думалось ему. Все же он осторожно приподнял ее за плечи и поразился, что в его руках уже не та Ксения. Вернее, это она, ее тело, только без нее.
        Когда больно, кричат. Крик Шатунова и стал вырвавшейся болью, бессильной яростью. Был он и протестом против самой природы, соорудившей человека безобразно хрупким и уязвимым.
        Словно испугавшись одинокого вопля, занавеска взметнулась и облепила Шатунова с Ксенией. Когда больно, еще и плачут. Плачут все: дети, женщины, старики, мужчины. Боль делает равными всех. Шатунов стиснул зубы и зажмурился, задерживая слезы в глазах, проглатывая их вместе с болью и обидой.
        Крючок догнал машину Стаса, поставил ее бок о бок, к счастью, на встречной полосе не было машин. Обе легковушки быстро сокращали расстояние, а внедорожник ни на йоту не прибавил скорости, хотя не заметить сзади света фар способен только полностью слепой. Граждане убийцы не подозревали о готовящемся захвате. Впрочем,
«захватчики» ничем не выдавали своих намерений, они медлили.
        Стас беспокойно поглядывал в сторону Гоги, а тот с обреченностью смертника смотрел на джип впереди, держа обеими руками между ног пистолет. В соседнем авто вообще темным-темно, там ждали команды, не решаясь атаковать первыми.
        - Расстояние минимальное, - сказал Стас раздраженно, ведь надо же что-то делать. - Дальше - только врезаться им в корму.
        Перевесила служба, Шатунов прилично платил фактически за отдых на рабочем месте, настала пора отработать бабки. Гога высунулся в окно, прицелился - надо ли говорить, что целиться в машине на ходу крайне неудобно?
        - Господи, помоги никого не убить, - выпалил он.
        И выстрелил. Следом выстрелил Крючок из второй машины, а вот потом сюжет развернулся, как в страшном сне.
        Джип с убийцами как ехал по прямой, так и продолжил ехать, не отклоняясь от курса, значит, оба стрелка промазали.
        Гога снова целился и вдруг… Стас перестал справляться с управлением! Не понимая, что произошло, он выкручивал руль в разные стороны, чтоб угадать шестым или даже седьмым чувством, где заклинило и почему.
        А машину несло по намеченному только ею маршруту - к обочине, при этом она виляла задом, как девица на панели за сто рублей. Когда авто выходит из подчинения и ты не ощущаешь сцепления колес с землей, обманчивый полет железа, внутри которого находишься, приводит в состояние дикого ужаса. Стиснув зубы, Стас зажмурился и сгруппировался в момент «ныряния» в кювет. Сквозь треск и удары железа о землю он слышал, как Гога зверски матерится…

5
        - Кто здесь? - вскинулась Сабрина.
        - Это я, я, - шепотом сказала большая тень, подплывая к кровати. - Тата наглоталась колес и уснула, а я… я знала, что ты не спишь.
        - Ну, теть Маша… - на выдохе облегчения протянула Сабрина. - Ну и напугала ты меня…
        - Дурочка, в доме, кроме нас, никого, - присев на кровать, которая под ее весом застонала, рассмеялась Маша. Но вдруг смутилась, подыскивая слова, оправдывающие ее появление, а подбирались они неудачные: - Извини, мне показалось, с тобой что-то не то… Ты росла на моих глазах… не чужая вроде… Правда-правда, не чужая… Я не из любопытства. Можешь не говорить, что с тобой, вмешиваться в личную сферу сейчас не принято…
        Сабрина, натянув на колени ночную сорочку, обхватила их руками, переплетя пальцы, задумалась.
        - Плохо, что не принято, - сказала она грустно. - Теть Маша, раз уж пришла, может, ты расскажешь правду?
        - Э-у… а… - стушевалась та. - Что?
        - Вот и поговорили, - усмехнулась Сабрина.
        - Нет, детка, если знаю…
        - Конечно, знаешь, - перебила Сабрина. - Все вы знаете, но не хотите навредить маме. А она сама себе вредит. Отец оставил нам эту домину в счет алиментов…
        И тут Маша, не желая того, встала на защиту Ленчика:
        - Он не мог дать гарантии, что у него будет постоянная работа, поэтому решил обеспечить тебя жильем.
        - Но давал деньги, - снова перебила Сабрина, - покупал мне одежду, между прочим, очень дорогую, игрушки… самые-самые.
        - Не поняла, что тебя не устраивает?
        - Я не устраиваю себя, я!
        Сабрина сбросила ее руку, спрыгнула с кровати и, копаясь в сумке, пару раз шмыгнула носом. Маша, имея троих детей (и единственного мужа), научилась остро чувствовать внутреннюю нестабильность близких и умела проявить сочувствие, которого многим не хватает. Она из породы отзывчивых людей, на большой груди которых можно безбоязненно выплакаться, это золотое качество делало ее почти святой.
        - Итак, тетя Маша… - закуривая и возвращаясь на кровать, сказала Сабрина. - За что мама ненавидит отца?
        - Разве? Ненавидит - это слишком громко сказано…
        - Тогда тихо скажи, - поиграла словами Сабрина, но как-то уж мрачновато. - Ты же знаешь ее главную песню: отец не выполняет свой долг, не заботится обо мне, не думает о моем будущем, не дает денег. Ей в руки не давал ни рубля, но мне кидал на мелкие расходы, заплатил за обучение в институте. Я всю жизнь жила ее умом, делала, как она требовала, ни разу не заподозрив, что все не так, как преподносит мама. А когда появился Пашка… да, ревность во мне вскипела на пару с обидой. Но ведь и без Пашки ни мать меня не любила, ни отец…
        - Ну что ты, Сабрина! Так только кажется…
        - Хочу, - повысила она тон, обрывая неубедительные заверения, - окончательно определиться: заслуживает мой отец, чтоб я о нем забыла навсегда, или это мне нужно что-то сделать с собой?
        - Но почему тебе сегодня приспичило, а не раньше?
        Вопрос непростой, он начал ввинчиваться в голову еще у отца, когда Сабрина наблюдала за лихорадкой во время его сборов. В качестве супергероя, спешащего на помощь, презрев опасности, она его никогда не видела, этот образ не состыковывался с привычным шаблоном отца, созданным матерью. Выходит, родная дочь не знает родителя. А каким он еще бывает? Отец для нее - белое пятно, у него течет своя жизнь, Сабрина выпрыгнула из нее по собственной инициативе, теперь он не хочет ее пускать назад.
        - Видишь ли, теть Маша… - проговорила она задумчиво. - Я сегодня увидела, что отец без нас прекрасно обходится, а мы с мамой еле тащимся. Это ее идея - вернуть ему себя. Мол, после развода не женился, он однолюб, ему стоит намекнуть, и Шатун - у наших ног. Я намекнула. А он не понял! Я напрямую сказала. Оказалось, ему такое счастье даром не нужно. Знаю, мама хочет за его счет решить свои проблемы…
        Сабрина сделала паузу и усиленно дымила, не решаясь окончательно вывернуть душу наизнанку. А не вывернешь - тетка Маша не даст достоверной информации, пришлось частично сознаться:
        - Да и я не лучше. Тоже хочу решить свои проблемы. У меня ничего не получается, как бы я ни билась, - это просто рок какой-то, полученный в наследство, от Таты. Мне открылось сегодня, что отец - надежная опора, которой у меня никогда не было. Он может защитить, уберечь, поддержать, помочь, но все это не распространяется на меня…
        - Распространяется! - с жаром возразила Маша. - Ты не знаешь его. Ленька ради друзей рубашку последнюю снимет, а ради дочери…
        - Дочь и ее мать обидели его. Разве он не имел права заиметь сына, жену, любить их, строить личную жизнь, как ему нравится? А мы с мамой решили, что и на расстоянии он принадлежит нам. Я поздно это поняла. Давно хотела съездить к нему, повиниться… и выбрала неудачный повод. А сейчас хочу знать: почему он, если верить вам всем, безумно любя ее, ушел? Где логика? Разъясни, теть Маша… мне очень нужно.
        Вот попала - так попала! Но сама же притащилась в комнату Сабрины! В таких случаях муж Маши назидательно вещает: «Не делай больше долга своего». И отказать нельзя, ведь не исключено, что Сабрина извлечет уроки из глупости Таты и наладит отношения с отцом. В то же время не хотелось подругу в глазах дочери чернить и выставлять дурой, каковой та являлась.
        - Зря ты настроена против мамы… - пролепетала Маша.
        - Да нет же, нет! Вернее, я настроена давным-давно, твое толкование не способно ни убавить негатива, ни прибавить. Теть Маша…
        - Боюсь, буду далека от объективности, - нашла она удобоваримую причину для отказа. - Кто-то обманул, а кто-то заведомо обманулся, потому двое не поладили. Не мне их судить, да и не тебе. Главное, ты родилась.
        - Ладно, - неожиданно отказалась от уговоров Сабрина. - Иди спать, теть Маша.
        - Не обижайся, девочка, - протянула та.
        - Нет-нет, я понимаю: подруги…
        По простоте душевной Маша проговорилась: «Кто-то обманул, а кто-то заведомо обманулся…» Теперь нужен тот, кто поставит диагноз давнишним событиям. И такой человек есть - муж тети Маши, который великолепную Таточку терпеть не может, но хотя бы ровно дышит к Сабрине. А насчет судить… так ведь все судят, осуждают и обсуждают, в этом нет ничего преступного.
        Пять часов утра. Наверху работала группа - наехало видимо-невидимо стражей порядка разбираться в ночном беспорядке. Тем самым оказан почет убитой, как-никак, а застрелили заместителя прокурора, жену бизнесмена.
        В гостиной Шатунова допрашивали два следователя, поднятые с постелей среди ночи, отчего вид у обоих был слегка всклокоченный. Оба расположились на диванах, придвинув ближе журнальные столики, оба что-то писали на столешницах из темного стекла, недоверчиво поглядывая на Шатунова. Надо признать, ответы допрашиваемого были несколько нелепыми. Что должны думать следователи, слушая его?
        - Как вы здесь очутились?
        - Ксения… Эдуардовна мне позвонила.
        Шатунов запинался, произнося имя убитой. После незначительной паузы добавлял отчество, прятал глаза за наклоном головы, в общем, давал повод к подозрениям. Но в чем? Это же он настоял на немедленных показаниях, а как дошло до дела - невнятно мямлил, будто хлебнул двухсотграммовый стаканчик спирта. Притом выглядел убитым, следователь постарше даже предложил позвать врача из «скорой», но Шатунов отказался наотрез. Странноватый свидетель.
        - И что она вам сказала? - спросил следователь постарше, убеленный сединами.
        А на вид ему не больше сорока пяти, внешне тянул он на интеллигента-гуманитария, например, историка или филолога. Он спокойный, тактичный, тщательно отбирал слова, явно не желая оскорбить свидетеля, видимо знал, с кем имеет дело - с большими деньгами, которые имеют силу ядерной бомбы с известными последствиями.
        - Сказала, пришли ее убить, - ответил Шатунов после паузы.
        - Но почему она позвонила именно вам? - задал логичный вопрос молодой следователь.
        В противоположность первому этот мальчик нервического склада и с ярко выраженной заносчивостью, из-за чего не понравился Шатунову. Нет, они не играли в старую игру
«добрый - злой следак», просто ситуация необычная, каждый пытался ее понять в силу способностей и опираясь на базу личного опыта. Шатунов на вопросы молодого человека отвечал, но игнорируя его полностью, ответы он адресовал старшему:
        - Когда-то она помогла мне, я ее должник.
        - И вы добрались сюда за каких-то полчаса? - спросил юноша.
        Это что, намек? Дескать, лукавите, спаситель чужих жен, за это время только кошка успеет дорогу перебежать, похоже, вы участник преступления. А глаза мальчика так просто уличали! Они зацепились за пятна крови на рубашке Шатунова и всматривались в них, как будто среди пятен написаны имена убийц, но неразборчиво. Казалось, еще чуть-чуть - и паренек вскочит, укажет на Шатунова пальцем и закричит в торжествующем экстазе: «Ага! Вот он!»
        Другой уже нахамил бы ему: «Чего уставился? Ну, кровь, а не клюквенное варенье, дальше что? Отвороти рожу, иначе я сам ее отворочу». Но Леонид Федорович на всякую кусачую мошку не реагирует, к тому же ему было слишком плохо (морально, разумеется), чтобы вступать в полемику с сопляком-дураком и что-то ему доказывать.
        - Да, мы добрались быстро, - сказал он сухо и коротко. - Мой дом на окраине… ну и скорость я превысил. Потому что надеялся спасти ее.
        - А как бы вы спасали?
        Наконец Шатунов надолго остановил тяжелый свинцовый взгляд на молодом следователе. С минуту он бесцеремонно разглядывал его, затем без красок в интонации, но с убеждением мстителя сказал:
        - Перестрелял бы убийц. Всех до одного.
        - А сколько их было? - подлавливал тот.
        - Ксения… Эдуардовна видела трех человек. В масках.
        - Кстати, у вас имеется разрешение на оружие?
        - А я похож на человека, у которого чего-то не имеется?
        Седой следак хихикнул в кулак, кстати, он больше наблюдал за Шатуновым, может, тоже готовил ловушки. Дело-то громкое, завтра, точнее, сегодня о нем растрезвонят по ТV, город наполнится невероятными слухами, народ будет жаждать продолжения с подробным ходом следствия, а начальство - разоблачения. Их устроит любая абсурдная (официально - рабочая) версия, всем же нужна хоть плохонькая, но кость, которую кидают, чтоб подавить на первых порах нездоровую шумиху. Ну, пусть попробуют сделать из Шатунова кость - своих косточек не досчитаются.
        В принципе какое именно впечатление произвел лично он на следователей - плевать, Шатун изучал старшего следака. По логике у него большой опыт, но он какой-то безынициативный, как выжатый. Молодой, наоборот, чересчур инициативный и торопливый, мало шевелил извилинами. В общем, ни тот ни другой ему не подходили.
        Сверху спустили на носилках Ксению, накрытую простыней, и Шатунов невольно поднялся…
        - Можете идти, - сказал ему седой. - Мы вас вызовем.
        Не прощаясь, Шатунов последовал за носилками, а во дворе шепнул Марину, который сидел без дела в пластиковом кресле, вытянув длинные ноги в кроссовках:
        - Сгоняй к окнам, послушай, о чем они…
        Марин подхватился и бесшумно исчез за углом дома, а Шатунов проводил Ксению до медицинской машины, на которой ее увезли.
        Вот и всё… Идя к своему джипу, он думал об этом слове - «всё», о том, какой разрушительной силой оно обладает. Всё - это когда отмирает часть души и сердца, когда отсекается значительный жизненный отрезок, заполненный надеждами, значит, и смыслом. Вместо этого через поры кожи внутрь просачивается пустота с холодом, и поскольку пор сотни тысяч, тело заполняется быстро, вымораживая чувства, кроме одного - ненависти. Ненависть никто-никто не видит, даже тот, кто ощутил ее в себе. Но она есть. И это такая чернота бездонная - страшно туда заглянуть, потому что нет в ней конца. Нет и опоры, от которой можно оттолкнуться и улететь подальше, иначе быть беде. Шатунов обречен. Вот что означает - всё.
        Он забрался в джип, сунул сложенные ладони между коленями, нахохлился, втянув голову в плечи, и так сидел. Он привыкал к образовавшейся ненависти, крепчавшей с каждой минутой. А она требовала крови, этого же жаждал и он, в общем-то, они срослись - так скоро?
        Южин не расспрашивал, что да как было, почему долго держали, хотя был из категории любознательных и приставучих людей. Он достал пачку сигарет, открыл дверцу, чтоб выйти покурить, оставив шефа наедине с темной силой, что угадывалась в нем, но Шатунов попросил:
        - Дай и мне закурить.
        А он не курящий, бросил когда-то из-за сына, чтоб не дышать на мальчишку всякой дрянью, к тому же некурящий отец - положительный пример для ребенка. Водитель услужливо сунул в рот шефа сигарету, щелкнул зажигалкой, при этом весь его вид выражал сочувствие. Шатунов ничего не видел. Он, тупо глядя перед собой, сидел без движений, нервно гоняя зубами сигарету из одного угла рта в другой да выпуская густые клубы дыма. Южину показалось, шеф способен воспринимать человеческую речь, ну и осмелел:
        - Ребята звонили, в аварию влетели. Живы и то хорошо… Ждут нас.
        - Поедем, - пообещал тот.
        Но команды заводить мотор не последовало, а без приказа Южин с места не сдвинется.
        Въехав в гараж, Гектор заглушил мотор и обернулся. Люка и Хок, сидевшие на заднем сиденье в задумчивости, поймали его взгляд из-под нависших бровей, означающий: выметайтесь, путешествию конец. Люка открыла дверцу, спрыгнула на пол, бросив неподвижному Хоку:
        - Сумку забери.
        Тот неохотно зашевелился. Подтянул к себе сумку, в которой лежало оружие, ну и кое-какие инструменты, нажал одним пальцем на рычаг - дверца дрогнула, открывшись, а он не торопился выйти.
        - Шевелись, Хок, - бросил сипловатым голосом Гектор, расстегивая на груди черный комбинезон. Спохватившись, он достал большой черный пакет, встряхнул его и расправил на полу гаража, приказав: - Переодевайтесь.
        Люка одним движением сняла шапочку, превращающуюся в маску с прорезями для рта и глаз всего за секунду, расстегнула молнию на куртке и, не стесняясь мужчин, стащила ее с себя, оставшись в белоснежном бюстгальтере. Она скинула и ботинки, стащила брюки, все бросила в черный пакет на полу.
        Черты ее лица не для обложек глянцевых журналов, очерчены жесткими линиями и с первого взгляда грубоваты, но передают волевой характер, внутреннюю силу, решительность. В век повальной инфантильности люди с волевым началом магически притягивают глаз, легко запоминаются, но трудно поддаются описанию, ведь то, что ощущается на подсознательном уровне, не имеет точных примет. Подобных людей можно узнать только, встретившись лицом к лицу еще раз, а составить фоторобот - задача практически непосильная, Люка знала об этой своей особенности.
        У нее первоклассная фигура без признаков анорексии. Жирок под кожей, тем не менее кости упакованы в плотные, округлые мышцы и идеальную кожу. Она знала: Хок с Гектором украдкой косятся в ее сторону, мысленно оба владеют ее телом, особенно сегодня не отказались бы оба снять напряжение. Но свального греха в команде нет и быть не может, все же собрались вместе не отморозки с одной извилиной на всех, заточенные лишь на кайф. Однако сегодня и Люка ощущала невероятное напряжение, с которым едва справлялась.
        Гектор побросал последние вещи в пакет, попросил проверить, не забыли ли чего, поднял тюк одной рукой, сказав:
        - Приготовьте поесть, я вернусь через часок.
        - Куда ты? - спросила Люка, натягивая футболку. Вопросов к нему у нее было очень много, очень. И все требовали немедленных ответов.
        - Уничтожу обмундирование, - бросил он, выходя из гаража.
        Во дворе стояли еще две машины - импортная и семерка. Гектор взял семерку. Ни Люка, ни Хок не вышли из гаража до тех пор, пока не растворился в ночи звук мотора. А ночь в этой части города была образцово спокойной и, как назло, настраивала на лирическую безмятежность.
        На полпути к дому Хок остановился, закуривая, поднял лицо к небу, да так и застыл. Люке пришлось обойти его, ступив за дорожку прямо в рыхлую землю, предназначенную для огородных культур, которые некому сажать. Группа Гектора снимала этот дом вместе с садом и огородом, да любителей покопаться в земле, почувствовать ее, ощутить связь с природой среди них не нашлось.
        Поворачивая ключ в замке, она оглянулась - Хок все еще стоял с запрокинутой головой. Он наполовину хоккеист, наполовину ассасин. Не взяли его в лидирующую команду, но не потому, что бездарный, нет. Просто Хок неудачник, а неудачникам всегда что-то или кто-то мешает, например, интриганы, которые были, есть и будут. Отсюда и кличка - урезанная от слова «хоккеист», как напоминание, что и клички он удостоился усеченной. Прошлое Люки - тоже спорт.
        - Что ты там ищешь? - спросила она без тени насмешки.
        - Звезды, - отозвался он. - Их нет.
        - В городе много света, поэтому не видно звезд.
        - А я думаю, они обходят стороной города, здесь им нечего делать.
        Люка предпочла бы, чтобы сейчас Хок смотрел не в бездну над головой, тем более там ни черта не видно, а в ее глаза. Сказать, что она влюблена в него как кошка, - это будет неправдой, но парень он что надо, а физиологию никто не отменял. Правда, Хок мягок, пожалуй, слишком. И сегодня замешкался, не стрелял, а застрял у трупа Ана. Но это потому, что он новичок в команде, не привык к работе. Впрочем, ей нравится в нем мягкость и человечность, а ее жесткости хватит на двоих, жаль, поползновений он не делает, только смотрит на нее украдкой, ну и дурак.
        Она включила свет в прихожей и, переступив порог, замерла, ощутив на затылке дыхание. Люка резко обернулась…
        - Не слышала, как ты подошел.
        - Зачем Гектор это сделал? - произнес тихо Хок.
        Не ответив, она ушла на кухню, но он догадался: этот же вопрос сидит и в ее голове. Хок поплелся туда же, на кухню, и, прикурив вторую сигарету, наблюдал, как Люка готовит еду, не делая при этом лишних движений. Она точна, как логарифмическая линейка.
        Салон внедорожника заполнился клубами дыма, щипало глаза. Неожиданно шеф выплюнул сигарету в окно, Южину показалось, он принял какое-то решение, водитель весь собрался и приготовился к приказам. Ошибся. Шатунов продолжал молчать, пока в джип на заднее сиденье не запрыгнул Марин.
        Положа руку на сердце, Южин этому парню завидовал. Без злобы. Скорее, его зависть сродни восхищению. Южин уже никогда не будет таким молодым - Марину тридцать три года; не был и не будет высоким, с надутыми бицепсами, с шеей быка и физией, от которой тащатся что девчонки, что бабы. Никогда Южин не был самоуверенным и довольным, наверное, жить с этими ощущениями легко и весело, но некоторым не суждено узнать, как это - жить с чувством удовлетворения и легкостью в душе. Вероятно, поэтому Марин улыбчив, слегка нагловат, раскрепощен. Южин устыдился: о чем он думает в эту жуткую ночь!
        - Ну что там? - заерзал Шатунов.
        - Погибшая отстрелила две обоймы…
        - Это я видел, - прервал Шатунов, а добавил тихо: - И слышал.
        - Не перебивайте, Леонид Федорович, - мягко осадил его Марин, и Шатунов стерпел, потому что понял: парню удалось кое-что узнать. - Ее застрелили профессионалы, с их стороны было только четыре выстрела - все по цели.
        - Четыре? - поднял брови Южин, повернувшись лицом к Марину. - Всего-то? А палили, как на войне.
        - Вы слышали, как стреляла Ксения Эдуардовна, - сказал тот. - А киллеры, полагаю, воспользовались глушителями. Ни один уважающий себя профессионал не устроит концерт для тех, кто спит.
        - Но четыре! - не успокаивался Южин. - А как догадались?
        - Четыре гильзы, четыре дырки в теле - что тут догадываться, Южин? Теперь труп мужчины… В него стреляли дважды. Когда он был живым, вошел в помещение под крышей один. Ксения Эдуардовна выстрелила в него и убежала за перегородку. Сообщники, прибежав на выстрел, не могли войти - мешал труп. Его немного сдвинули, о чем говорит кровавый след на полу. Ну а потом они стреляли. Но! Когда уходили, выстрелили в затылок своему товарищу! Больше некому было стрелять. Стволы забрали - экономные ребята, кстати, это неправильно.
        Южин и Шатунов мысленно воспроизводили картину со слов Марина, а описал он достаточно красочно, раз даже водителя смутила логика убийц, о чем он тут же заявил:
        - В мертвого?! Они что, привидений боятся? Так привидению один хрен, сколько пуль получило тело.
        Что на это скажешь? Марин рассмеялся, тут же осекся, вспомнив, что повод для смеха неудачный, и извинился перед Шатуновым:
        - Простите. Южин, если б ты любил боевики про крутых пацанов, то знал бы, что, когда в человека стреляют с близкого расстояния, будет два отверстия от пули: входное и выходное. Входное - маленькая дырочка, а выходное может распанахать так, что родня не узнает. Следовательно, в труп стреляли, чтобы… что?
        - Родня не узнала? - с сомнением произнес Южин.
        - Молодец! - ударил его в плечо Марин. - Имея портрет убитого, выйти на преступников, возможно, было б несложно. Убийцы изуродовали лицо, чтоб усложнить поиски, но пропустили одну деталь.
        - Какую? - обернулся Южин.
        - Отпечатки пальцев. Времени прошло мало, у трупа отпечатки сохранились, как у живого. Если они есть в базе данных, я имею в виду базу данных преступников, личность выйдет из тени.
        - Личность не скажет, кто ее нанял, она убита, - угрюмо констатировал Шатунов.
        - Согласен, это заказуха, - сказал Марин. - Заказчика, как водится, не находят…
        - Совсем? - опечалился шеф.
        - Исключения только подтверждают правило.
        Ответ не удовлетворил Шатунова, он шумно засопел, заерзал и, толкнув в бок Южина, буркнул:
        - Поехали. К месту аварии. - А через некоторое время произнес: - Но исключения все же бывают.
        Эта часть дороги - ветка от основной, проложили ее лет сорок назад. В те далекие времена качественная дорога нужна была для перевозок сельскохозяйственной продукции - зерна, живности и т. д., таким образом разгрузили основную дорогу. И сейчас возят ту же продукцию, правда, в меньшем количестве, но, экономя на бензине, едут по основной дороге (она же короче), создавая пробки. А здесь всегда пусто.
        Южин затормозил на обочине. Четыре человека, отдыхавшие на травке, поднялись на ноги, встречая шефа, были они чуть целее угробленных автомашин. Стас придерживал рукой платок, который приложил к ране на голове, потеки крови на его шее успели подсохнуть, одежда была грязной. Так же выглядели и остальные, одному Гоге относительно повезло, во всяком случае, от потери крови он не умрет. Смотрел Гога в сторону - совесть не позволяла глянуть в глаза шефу.
        У кювета Шатунов остановился, рядом с ним встал Южин и присвистнул одновременно с Мариным - пожалуй, сильнее не выразишь отношения к аварии.
        Автомобиль Стаса, изрядно пожеванный, видно, пару раз перевернулся, стоял на колесах. Вторая машина повреждена меньше, всего лишь носовая часть, но подлежит ли она восстановлению - на поверхностный взгляд ответ отрицательный. Машина удачно, если можно так выразиться, скатилась с крутого склона и врезалась носом в первый автомобиль. Короче, если б не первая машина, вторая, без сомнения, кувыркалась бы долго и нудно. Но и дополнительный урон первой легковушке она нанесла крупный: задняя дверца вмялась глубоко в салон. Счастье, что сзади не сидел пассажир, иначе его давно баюкали бы ангелы.
        - Это что? - после длинной паузы процедил Шатунов, указав подбородком на помятые авто.
        Сам по себе вопрос, конечно, дурацкий, задать его мог тот, кому нужен телескоп, чтоб разглядеть корову перед носом. У Шатунова зрение, как у орла, который видит суслика с пятикилометровой высоты, значит, в самом вопросе заложена ирония с вытекающими последствиями. За неполных сорок лет Гоге не приходилось бывать в жестоких переделках, у Шатунова же не служба, а лафа, и так продолжалось лет десять. Но вот представился случай показать себя в деле и лопухнулись так, что теперь Гога не знал, к какой казни готовиться. От ответа не увильнешь, пришлось поведать о коротком и прискорбном приключении:
        - Мы их догнали. Договорились с Крючком стрелять по колесам, я выстрелил первым, сразу за мной - Крючок…
        - Ну?
        Поскольку в Шатунове не чувствовалось ни йоты агрессивности, Гога осмелел и позволил себе толику гнева:
        - Нашу тачку вдруг повело! Я не понял, чего ее заносит! Гляжу - Стас не может выправить, хватаюсь за руль… чтоб помочь ему! И тут нас - на бок! Слышу - крыша трещит, все мелькает, где я - не пойму. Потом кидануло, еще разок перевернуло…
        - Короче, - сказал Шатунов.
        - Можно я? - вступил Крючок. - Я знаю, почему мы смялись. Когда мы с Гошкой выстрелили и… и не попали… из джипа с разных сторон открылись дверцы и показались двое. Они выстрелили сначала по колесам Стаса…
        - Стало быть, попали? - уточнил Шатунов.
        Крайне неприятно признавать, что кто-то искусно тебя обставил, а куда деваться? Тут еще Марин спустился вниз и рассматривал «убитый» транспорт, что раздражало пострадавших.
        - Ну да, - вздохнул Крючок. - И сразу по нашим колесам… А тут откос ведет вниз, ну, мы друг за другом… Машину Стаса задержали бетонные столбы - и откуда они там? Иначе… мы костей не собрали б.
        - Ммм, стреляли ювелирно, - подлил масла в огонь Марин, присев у колес.
        Шатунов ходил туда-сюда вдоль обочины под виноватую речь Крючка, парня простоватого, безобидного и чуть-чуть туповатого, но охраннику большой ум вроде как не нужен:
        - Посмотрел бы я на тебя, Марин, если б ты был на нашем месте. Уж точно не скалился бы, как сейчас. Срезали нас за секунду! И по газам дали. А могли убить. Запросто. Но не убили.
        Непроизвольно пострадавшие в аварии перевели взгляды на автомобили - жалкое зрелище, не ремонт светил машинам, а кладбище.
        - За что я вам плачу? - Начал Шатунов с тихой ноты, но потом разошелся… Что показательно - вовсе не разбитые иномарки разозлили его. - За что бабки получаете, я спрашиваю? От вас много-то не требуется! Сами себя охраняете, так, по крайней мере, должны… Нет, обязаны! Вы обязаны уметь стрелять! И попадать! На ходу, на лету, вниз головой, на одной ноге, но попасть обязаны! Вы превосходили их уже тем, что на двух машинах, могли действовать отдельно! И упустили… Ай!
        Досадливо махнув рукой, он отправился к джипу, Южин кинулся на место водителя, а Марин тем временем, выбираясь из кювета, успел успокоить раненых:
        - Не раскисайте, не выгнал же! Позвоню Лапиным, они приедут за вами и вызовут эвакуатор. Сочувствую, но облажались вы, ребята.
        Южин ему просигналил: ждем. Оставив четверку загорать в безлюдном месте, где не купишь ни пива, ни еды, ни лекарств, он запрыгнул в салон. Внедорожник, сделав полукруг, умчался к городу.
        Шатунов обоим (Южину и Марину) велел идти в дом, не объясняя, зачем они ему. Встретил их Иваныч - высокий и поджарый старик, исполнявший обязанности эконома-распорядителя. Он - неотъемлемая часть прошлого Шатунова, его левая рука, которая ничего особенного вроде бы не делает, но без нее нельзя. Шатунов, взбегая наверх, бросил ему всего одну фразу:
        - Отведи их в комнаты, они у нас ночуют.
        Ночуют! Днюют - другое дело. Когда хозяин убежал, Иваныч перевел бледные, с чуть заметной голубизной глаза на гостей и шепотом осведомился:
        - Куда ездили?
        - Спасать женщину по имени Ксения… Больше ничего о ней не знаю, - частично удовлетворил его любопытство Южин. - Слышь, Иваныч, пожрать не сообразишь?
        - Идите в столовую. И что, спасли?
        - Застрелили ее, четыре пули всобачили.
        - В Ксению?! - ахнул старик, порядком расстроившись.
        Что замечательно в нем - так это усы, точь-в-точь у моржа, нависшие над губами и не гармонирующие с аскетическим лицом. Они жили отдельной от хозяина жизнью, смешно шевелились даже во время молчания Иваныча. Впрочем, в этом старике все пропорции нарушены: руки, ноги и лицо длинные, глаза круглые, туловище короткое, речь медленная, а движения быстрые. Несуразный какой-то.
        - Иваныч, ты знал ее? - поинтересовался Южин.
        - Я? Нееет.
        Иваныч старательно протянул слово «нет», а убедить не получилось. Чтоб замять эту тему, он зашаркал в сторону кухни, оттуда принес еду и приборы, поставил на стол и поторопился уйти, словно накопилась куча дел, которые необходимо переделать только на рассвете, не позже.
        - Врет дед, - констатировал Марин. - Он знает, кто она.
        - Ну и что? - фыркнул Южин. - Ты его хоть пытай, не расскажет. Выпьешь?
        - Не пью, - отказался Марин, поедая холодную курицу с огурцами и помидорами.
        - Ты гляди, какой… - протянул Южин насмешливо. - Прямо как ненастоящий.
        Непьющие нынче - наподобие говорящей кобры, больше пугают, чем восхищают. Водку и рюмки поставил на стол предусмотрительный Иваныч, водителю осталось налить и выпить, что он и сделал. Выпить-то выпил, на вилку наколол маринованный гриб, но не отправил в рот, несмотря на голод, а посетовал:
        - Ух, и хреновый был день… я хотел сказать, ночь. Больше всего мне не понравилось, что наш Шатун назвал той суке, которая пришла с убийцами, свое полное имя.
        - Да? - как будто не удивился Марин. - На этом факте остановимся подробней. Я весь внимание…
        Часть вторая
        Два стана и одна цель

1
        Ранним утром Маша понеслась домой, ведь без нее земля под домом провалится, дочки помрут с голоду, а муж с горя повесится на первом суку. Неожиданно к ней в машину забралась Сабрина:
        - Теть Маша, я - к вам. Мне нужна помощь дяди Володи.
        Для пущей убедительности она потрясла перед ее носом заготовкой - агрегатом, напоминающим моторчик. Маша с техникой не дружила, самое большое ее достижение в данной области - умение управлять автомобилем и бытовыми приборами. Другое дело муж, у него самолет полетит без крыльев, автомобиль поедет без колес, так что желание Сабрины встретиться с ним по части моторчиков вполне естественное и подозрений не должно вызывать. Все бы ничего, если б не ночной диалог, к тому же Сабрина не частая гостья в их доме, выходит, ей что-то нужно? С другой стороны, муж в дом Таты не придет даже под страхом смертной казни, Сабрина это знает. Кстати, дочь подруги вовсе не походила на потерянную девочку, какой Маша застала ее ночью, а с мужем они когда-то заключили договор: историю Леньки и Таты - никому и никогда! Тем более дочери! Да ни за что!
        Успокоившись, Маша привезла Сабрину домой, проводила через сад, в котором, благодаря стараниям мужа, растительность разрослась будто по волшебству и в отдельно взятом государстве с особым климатом. Владимир Витальевич оборудовал за садом два сарая под мастерские, а делать умел… легче сказать, чего не умел.
        Он повертел агрегат жилистыми руками и вопросительно взглянул на девушку. Личико Сабрины осталось бесстрастным, лишь глазки она скосила на Машу, дескать, тетя здесь лишняя. Немного подумав, он небрежно бросил жене:
        - Маруся, принеси нам компотика… Нет, лучше кофейку свари.
        Простодушная Маша побежала варить кофе, уверенная, что ее Володя (человек моральных принципов) при всей нелюбви к Тате не внесет раздора между дочерью и матерью. Едва шаги жены перестали слышаться, он кинул на ржавый железный стол агрегат, не без удивления поинтересовавшись:
        - Зачем тебе мотор от мопеда? Потянуло на ретротранспорт?
        - Это предлог. Тетя Маша не хочет говорить правду, а я хочу знать.
        - Что именно?
        - Почему отец ушел от нас?
        Есть мужчины, которые добираются до полтинника и на них смотреть противно, они выжатые и сморщенные, как вялый корнеплод, к отталкивающему виду плюсуется дурной характер. Стройный Владимир Витальевич, если его одеть в приличный костюм, постричь по моде серебристые волосы, в пятьдесят шесть заткнет за пояс щеголя не старше сорока. Но это внешняя оболочка, а вот нрав у него тяжелый. Сабрину он считал испорченной куклой наподобие Таты, никогда не лез к ней с разговорами, она тем более игнорировала его, а сегодня озадачила.
        - Чего это вдруг приспичило? Не поздновато спохватилась?
        Сабрина знала: ложь он чует, юлить с ним не имеет смысла; не всегда дядя Володя деликатен, зачастую вспыльчив, но, как говорится, с ним в разведку можно идти смело. Собственно, принцип общения с ним она продумала до того, как появилась пред его очами, посему без паузы сказала правду, но утаила причину, развернувшую ее к родному отцу:
        - Мне не удается наладить отношения с папой…
        - Сама виновата. Гонор у тебя зашкаливает.
        - Наверное. Но если он негодяй, как говорит мама…
        - Кто? Леха негодяй?
        - …должна же я это знать? Знать хотя бы для того, чтоб не питать иллюзий. Вы до сих пор дружите с ним, значит, он того стоит, да?
        Провокационно задан вопрос. И Владимир Витальевич клюнул на провокацию, устроился в полуразвалившемся кресле, закурил трубку, закинул ногу на ногу и поедал глазами Сабрину. Нужно еще что-то сказать ему, более убедительное и действенное - что же? А она вдруг расклеилась, скорей всего, себя стало жаль, вот и навернулись слезы, голос предательски задрожал:
        - Сожалею, что так вышло. Я ревновала его к Пашке, мне казалось, он не так меня любил, не так заботился обо мне… Вы правы: приспичило. У меня проблемы… собственно, это не интересно… В общем, мне и стыдно, и обидно… Так кто там виноват, дядя Володя?
        Вероятно, отчаяние, а именно это чувство лидировало среди разнообразнейших и противоречивых эмоций, он принял за искреннее раскаяние. Не заметил, что Сабрина не договаривает, следовательно, ее правда прилично обрезная. Указав ей глазами, куда сесть - на деревянный ящик, Владимир Витальевич обрадовал Сабрину:
        - Не вижу причин для отказа. Но тебе будет неприятно слушать, к тому же вряд ли я обойдусь без комментов.
        - Переживу, я девочка большая.
        - Не перебивать! - погрозил он пальцем.
        Звезда его очей
        Когда-то Тата, молодая и красивая, авансом получила весь набор из торбы госпожи Удачи, по тем временам набор был офигенным, но аванс нужно отрабатывать. Кстати, небеса более требовательны к долгам, компромиссы они не приемлют. Очутившись на гребне успеха и взлетев по социальной лестнице где-то близко к вершине Олимпа в отличие от мужа (Ленчик числился кочегаром), Тата потеряла платформу под ногами. Оторвалась она от земли и парила, как стрекоза, тогда как муж ползал по электричкам, мотаясь почти каждую неделю за «грязью» и рискуя надолго сесть туда, откуда небо видят только в однообразную клеточку.
        Поначалу Ленчик не обращал внимания, что жена постоянно зудит: не так сидишь, не так ешь, не то говоришь. Замечания делались в полушутливой форме, а он давно относился к себе критически и прислушивался без обид. Но существует закономерность: разрешаешь близкому человеку (другу, жене, мужу) хамить в малом, жди большого свинства. Так и случилось, правда, до этого раздражительность Таты и вечную усталость он списывал на завистников, мешающих жене проводить реформы, она же у него - о, ух, ах! Нежданно-негаданно, как это всегда бывает, Ленчик получил мощнейший удар, выражаясь фигурально, прямо по голове, отчего та из заоблачных высот вернулась на плечи и укрепилась там навсегда.
        Накануне вечером Тата поставила мужа в известность, что едет на деловую встречу. Навела она марафет, облила себя французскими духами (безумной стоимости) и наносила последние штрихи, подчеркивающие красоту, как вдруг Ленчик - оп-ля! Тата как стояла перед зеркалом, так и застыла, глядя на его отражение, не сообразив хотя бы закрыть рот и повернуться к мужу анфас. А он, жуя спичку, облокотился плечом о стену и пассивно произнес:
        - Ты еще дома? Может, тебя отвезти?
        Тата потерялась и расстроилась, не сумела скрыть этого:
        - За мной Машка обещала заехать… Ты же сегодня на дежурстве! Признавайся, что-то случилось?
        Интуиция… О, эта ехидная и древняя дама, сидящая в каждом человеке, не преминет подсказать: внимание, тревога, берегись, остановись. Но кто ж ее, интуицию, слушает-то? И Тату не подвела старушенция, обратила ее царственное внимание, что Ленчик какой-то необычный, что между ними образовалась прослойка из недосказанности, отчуждения и решимости, которую выдавали глаза мужа. Но Шатун, быстро соорудив невинную физиономию, заверил:
        - «Что-то случилось» ко мне не относится, потому что я планирую все случайности. Сигналят, слышишь? Машка приехала, не заставляй ее ждать.
        - Ну, пока.
        Благоухающая, сверкающая, шагающая впереди моды благодаря дураку Ленчику, Тата дежурно чмокнула его в щеку и поскакала к машине, из окна которой выглядывала Машка - худышка и хохотушка с задорными ямочками на щечках. Растянув рот до ушей, Шатун помахал ей и, как только «жигуль» общей подружки растаял в клубах серой дорожной пыли, сменил мимику на выражение бездомной собаки, у которой отняли сахарную кость. Так ведь отняли! И кто?! Тата.
        Некоторых ложь ранит смертельно, например, Ленчика. Тата солгала, и он об этом узнал. С тех пор Леха Шатун ненавидит, когда ему лгут, само собой ненавидит и тех, кто лжет. Любимая жена (действительно, любимая) заливала, будто едет чуть ли не на симпозиум кабатчиков решать вопрос по ценам, а сама отправилась на банальный банкет по случаю повышения ресторанной шишки на должность городского «министра» общепита.
        Но у Ленчика-то знакомых куча. Икорку куда он сплавлял? В те же кабаки, кафешки, бары, ну и частным лицам кидал по цене чуть ниже ресторанной. Его знали и уважали, конечно же пригласили на банкет, передав приглашение вместе с Татой, а она… она решила оставить мужа дома!
        Ленчика захлестнула обида. Это же пренебрежение им, унижение, оскорбление. Это удар ниже пояса, выстрел в голову… Он места себе не находил и обошел дом - все комнаты, все этажи, включая цокольный, словно искал в закоулках прошлое, которое прожил в счастливом заблуждении.
        И нашел все восемь лет - в балках и лестницах, в стульях и креслах, занавесках, коврах, хрустальных вазонах… Везде, куда ни кинь взгляд, стояли, лежали, висели его восемь лет! Риск, тяжесть, бессонные ночи в электричках, проблемы с позвоночником, сухомятка и то не всегда, сбивчивый режим, вернее, полное его отсутствие, усталость… все делалось для Таты. Даже если б она воровала из кабака ящиками, то не построила б этот дом, не забила б шкаф дорогим шмотьем, не имела б домработницу, не… не… не…
        Что об этом говорить! Ясно одно: солгала. Зачем? А у старухи интуиции ответ готов… и этот ответ еще страшней, чем предварительная ложь.
        Ленчик прилег на диване перед теликом. Следовало выждать время. Из двух программ по телику остановился на той, где демонстрировали оперу, - не новости же слушать про удой молока. Музыка брала за душу, хотя Шатун, сколько ни пытался, а не понимал великое искусство оперы. До этого дня, оскверненного ложью, не понимал. Собственно, некогда было вникать…
        Одним из первых в городе он выстроил двухэтажный райский шалаш, приобрел четыре колеса. Купить машину запросто, как сейчас, было невозможно, даже отечественную тарантайку, не говоря об иномарках, которые советские граждане видели лишь в заграничных кинофильмах. Видеть - видели, но даже не мечтали о них.
        Тата одевалась только в фирму?, а прикид подбирал муж. Каким-то образом Ленчик разбирался в моде, качестве, имел вкус, что до сих пор являлось для всех загадкой, и это были единственные его достоинства - по мнению Таты. Просмотрев бирки и швы, Ленчик с ходу определял: подделку или фирму? ему загоняют, впрочем, мало кто рисковал предложить Шатуну самопал. Но тут стоит внести поправку: Ленчик со вкусом одевал жену, давал ценные советы той же Машке, что ей пойдет, сам же как напялит что-нибудь несусветное - караул кричи.
        Она просто купалась в сливочном масле (между прочим, и масло было дефицитом), но работу Тате не позволяло бросить честолюбие. А где бы она форсила в нарядах и бряцала золотыми побрякушками, на кухне, что ли? Однажды Тата робко высказалась, что ей грозило бы повышение, если б имелось высшее образование. А Ленька что:
        - Да поступай в институт, кто против?
        Но она чуток подзабыла, чему училась в техникуме, разумеется, отдавала отчет: вступительные экзамены завалит с треском. А для чего у нее муж - опора, фундамент и таран? Ленчик нанял репетитора (члена приемной комиссии), потом кинул на лапу тому-другому и сделал женушку студенткой. Училась Тата сначала на дневном отделении, потом перешла на заочное обучение, так как ей предложили место заведующей кафе. Редчайший случай тех лет - через полгода после института она стала директором нового ресторана. Общепит принадлежал государству, следовательно, снабжение получали от него же, государства, а поскольку заведение не кровно-родное, то и воровство цвело махровым цветом. Это сейчас Тата за украденную булку в горло вора зубы вонзит, потом выгонит, а тогда…

«Куртизаны - исчадья порока…» - стенал горбун на экране. Ох, как сильно он стенал, аж душа рыдала. Но Шатунов полагал, что рыдать пока преждевременно, и оставил пять процентов на избитое недоразумение, хотя интуиция посмеивалась над неубедительными процентами. Он, как и Тата, тоже не хотел ее слушать, не хотел, а слушал, потому что сердце кровью обливалось, словно заглянув в ближайшее будущее и ужаснувшись.
        - Вы слушали оперу Джузеппе Верди «Риголетто», - сказала красивая дикторша в телике. - Партии исполняли…
        Как ни странно, а запомнил и непривычное имя композитора, и название оперы, а также сильные слова про куртизан - исчадья порока. Впрочем, с памятью у него проблем не было, схватывал он на лету.
        И вот на землю легла ночь темная, летняя, теплая. Ленчик подскочил: пора. Перед выходом он надел два золотых перстня на натруженные, с черными полосками под ногтями пальцы, так ведь топил углем, который лопатой забрасывал в топку, черная пыль въелась в кожу, как у шахтера. Перстни делались по заказу, золотых гаек с набалдашниками для тростей в магазинах не продавали, а Ленчик хотел, чтоб
«печатки» издалека видели. В спортивном костюме, но с «пэрстнями», Ленчик завалил в кабак, покручивая на пальце ключи от «жигуленка» да насвистывая мелодию из только что слышанной оперы.
        Никто не сделал ему замечания, мол, что это вы, Леонид, одеты по-домашнему? Гайки на пальцах (каждая граммов по сто) считались верхом достатка, потому о безвкусице и речи вестись не могло в данной среде, ведь там, где золото, - вкусно всегда, но спортивный костюм… А никто не посмел! Приняли его уважительно, за стол усадили, правда, кое-кто воровато по сторонам зыркал, и Ленька понял, в чем дело: Таты не было. Но она же где-то здесь… Ух, снова интуиция, забежав вперед, строила ему ехидные рожи.
        Ленчик не бросился на поиски жены, дождался, когда интерес к нему угас, одновременно замечая, как две шестерки из администрации города бегают туда-сюда и беспокоятся, беспокоятся… Нет, не в туалет бегали. Ленчик все понял! Но требовалось убедиться лично, собственными глазами у-ви-деть. Улучив момент, он выскользнул из зала, в холле юркнул за дверь, туда (приметил) ныряли по очереди парни.
        Прошел длинный коридор, перед кабинетом директора остановился и прислушался… Почему-то решил, Тата именно там, хотя директор пил водку в зале. Кстати, он-то и психовал, ему не нужен скандал, а у Ленчика на физии написано: «Будьте осторожны, я из Погореловки». Во-вторых, ни одному деляге, а именно эта несознательная (по тем временам) прослойка гуляла, не придет в голову терять ценного поставщика из-за какой-то дуры бабы.
        За дверью Леха услышал возню, сопение, мычание и стоны… Но не видел! Видеть! - вот главное, необходимое, жизненно важное условие! Чтоб уж без колебаний…
        Выскочив в глухой двор, Ленчик застыл - высоковато. Да разве это преграда? Тем более когда слабый электрический свет в окне обещал полную картину происходящего, всегда найдешь способ туда добраться. В его случае подошел мусорный бак для пищевых отходов с надежной крышкой, Ленчик придвинул его, взобрался и наконец-то…
        Кабинет крошечный, в нем не разгуляешься, само собой, и выбор поз крайне мал. Татуля стояла к окну анфас, упираясь ручками о стол, и судорожно хватала ртом воздух при каждом порывистом движении партнера сзади. У нее было отвратительно похотливое лицо озабоченной соитием самки, невидящий взгляд, а платье, которое покупал муж, вырвав у фарцовщиков лучший товар, платье болталось на бедрах. И две груди, которые Ленчик самозабвенно ласкал ночами, когда Тата допускала его к телу, грубо тискал сынок партайгеноссе Гена Белик.
        Ленчик не рассматривал обстановку, натюрморт сам собой отпечатался в голове: бутылка армянского коньяка наполовину пустая, две рюмки (одна, упавшая набок), закуски на тарелке, конфеты в коробке. М-да, парочка давно уединилась, в перерывах они потягивали коньяк, слегка утоляли голод, затем утоляли другой голод - известно какой.
        Ленчика словно опустили в чан с кипятком, потом - со студеной водой, потом - снова в кипяток… Появилась потребность присесть и переждать, пережить состояние взрыва внутри и полного умирания. Да, так: разрыв всего тела, грохот, осколки и… адский покой, где нет ни земли, ни неба, ни жизни, ни одной божьей твари.
        А он отправился в зал. Кто-то услужливо поднес рюмочку, Ленчик отказался, показав ключи от машины, дескать, за рулем я, нельзя. А его и не тянуло залить крах всей своей жизни спиртным, без этого подогрет он был достаточно. Но стоило принять малость, Шатун разгромил бы кабак, и куда попал бы?
        Вскоре появилась Тата и… не заметила мужа - куда там заметить, после таких-то трудов! Села она на стул, выжатая, как мочалка, блудливо улыбалась, так же блудливо ее глаза двигались по залу, попадали на мужа, но… Тата его не видела. До него дошло, почему она испугалась, когда он приехал домой: если б муж отправился с ней на банкет, случка не состоялась бы. Но вот и самоуверенный Гена Белик, блондин с синими глазами и сладострастно смазливой рожей, приземлился на соседний стул, взял бутылку…
        Ленчик скользнул глазами по лицам и горько усмехнулся. Он ловил на себе опасливые и жалостливые взгляды, значит, для всех этих кабатчиков не новость, куда и зачем уединялись Тата с Беликом. И никто даже намека… Обидно, что Ленчика держали за дурака. Он встал, громко попрощался со всеми, тогда-то жена, наконец, заметила его, а догнала уже у выхода:
        - Леонид, подожди!
        Честно говоря, он офонарел, когда Тата шла к нему: личико строгое, недовольное, голос отчитывающий:
        - Ты в каком виде притащился! Тебе что, надеть нечего? Сам позоришься и меня позо…
        Ленчик очень старался переродиться в белую кость и кровь голубую, воспитать в себе аристократа хотя бы духа, раз не тянул портретом. Но какой аристократ не врежет изменнице? Да что там, короли за измену по шее супруги топориком, топориком… Правильно делали! Вот и Ленчик не сдержался. Как дал наотмашь…
        Оплеуха сбила Тату с ног, бедняжка проехалась по паркету на пятой точке и врезалась в стенку! Инстинктивно она обхватила дурную головушку руками, свернулась в позу эмбриона и не пикнула! Думала, он продолжит колотить ее, на крики сбежится кабацкий люд, она будет посрамлена уже тем, что ее, великолепную и прекрасную, метелит муж как простую бабу. А Ленчик пошел прочь. Он задыхался от нехватки воздуха, без которого даже рыбы не живут. Вот такая история…

2
        В ее состоянии управлять автомобилем - равносильно самоубийству. Когда внутри клокочет от гнева, упускаешь из виду то светофор, то дорогу, пару раз Люка чудом избежала столкновения. Она с горем пополам добралась, влетела в дом и - на кухню, но мужчин там не было. Где они? Люка ворвалась в комнату Гектора и Хока, не постучавшись, а они конечно же еще спали. Она сдернула одеяло с Гектора:
        - Гек! - Он повернулся на другой бок, зашарил рукой по постели, в это время Люка сорвала одеяло с Хока. - Подъем! Живо встали!
        В группе из четырех человек бремя руководителя взял на себя сорокалетний Гектор не как старший по возрасту, а как профессиональный воин в недалеком прошлом. Получился подряд ликвидаторов из бывших спортсменов и военных, ведь Люка в свое время занималась биатлоном. Дожив до первых седин, Гектор не приобрел ничего, кроме машины седьмой модели и свободы. Но если семерка нужна как средство передвижения, то избыток свободы, прямо скажем, не большое достижение в жизни. Есть у него хрустальная мечта - создать ядро, вокруг него сплотить группу, которой сам черт не страшен, все зависят друг от друга, все связаны между собой. Связаны - значит, ответственны, все в одном кулаке, конечно, в кулаке Гектора.
        А пока здесь и сейчас ему не дают насладиться хрустальной мечтой, которая приходит в снах. С маниакальным упорством Люка тормошила мужчин, словно в доме вспыхнул пожар, к тому же угрожала: если сию минуту оба не поднимутся, она выльет на них по ведру воды. С нее станется. После угроз Гектор принял сидячее положение, взглянул на часы и выпятил нижнюю губу:
        - Ты что, не ложилась?
        - У меня бессонница! - огрызнулась Люка. - И новости.
        - А через пару часов нельзя рассказать? - потирая плечи, сонно пробормотал Хок.
        - Нет! - рявкнула она. - Через пять минут жду вас на кухне! Не придете - пожалеете!
        Сказала и - фрр из комнаты! С собой Люка унесла сгусток отрицательной энергии, которую сменила позитивная тишина, в самый раз упасть на подушку и часиков пять провести с хрустальной мечтой. Между прочим, полноценный отдых способствует качественному перевариванию плохих новостей, а новости, судя по Люке, из ряда вон.
        Конечно, Гектор не улегся на кровать, он глянул в сторону Хока, с ухмылкой, кряхтя, опустил ноги на пол и растирал ладонями лицо, заставляя себя избавиться от остатков сонливости. Значит, требованию Люки он решил подчиниться. В редких случаях Гектор позволял ей покомандовать, данный тактический прием давал положительный результат: из мегеры выходил пар, и какое-то время она не демонстрировала строптивость.
        Когда они пришли на кухню, керамические кружки уже дымились на столе, сама же Люка стояла у окна, держа в одной руке сигарету, в другой - кофе. Мужчин она не удостоила ни взглядом, ни поворотом головы (хотя бы), оба вынуждены были любоваться ее спиной и тугим задом, обтянутым короткой трикотажной юбкой. А это уже вызов. Гектор не терпел пренебрежительного отношения к себе и не упускал случая поучить «распоясавшийся личный состав» уважительности. Однако сегодня он не стал учить ее уму-разуму, уселся за стол, громко размешивая сахар в кружке, на спокойной ноте сказал:
        - Мы слушаем тебя.
        - Гек, ты знал, кого мы валим?
        О, Люка взяла тон начальника колонии для несовершеннолетних, Гектор, напротив, оставался хладнокровным и миролюбивым:
        - А в чем дело?
        - Повторяю… - Наконец она развернулась к нему, уставилась в глаза, свирепая, как незнамо кто! - Ты знал, кого нам заказали?.. Молчишь?.. Значит, знал. Знал и не сказал нам!
        Почуяв надвигающуюся грозу, тем более молнии из глаз Люка метала беспрерывно, Хок поднялся со своего стула, призывая к миру:
        - Люка, Люка…
        - Что?! - взревела она, ахнув кружкой по столу.
        Кружечка - надвое! Остатки кофе растеклись по пластиковой столешнице грязными потеками с мелкими крупинками. Чтоб окончательно не потерять контроль, Люка отошла к окну и смачно задымила, ну прямо как пробудившийся вулкан.
        - Спасибо, что не по голове, - индифферентно промямлил Гектор, глядя на кофейную кашицу.
        Он человек мощного сложения, следовательно, как бы ни бунтовала Люка, сила на его стороне. Не только физическая. По лицу с крупными и не притягательными чертами, которые бросались в глаза из-за отсутствия прически (волосы у него стрижены коротко, как у зэка), любой без труда прочтет, что и морально Гектор способен раздавить. Его спокойствие напугало Хока, следовало остудить Люку, пока она не получила заслуженную оплеуху:
        - Чего ты разоралась? Можешь нормально объяснить, что произошло?
        - Могу! - К сожалению, ее состояние не поддавалось охлаждению. - Мне не спалось, я как чувствовала, что у нас большие проблемы. Поехала на рынок за продуктами, а там одна молочница другой молочнице, стоя за прилавком и разливая молоко, рассказывала, что у них в деревне прокуроршу завали… то есть застрелили. Значит, Гек, ты знал, что нам поручено завалить прокуроршу…
        - Ну, узнала теперь и ты, что из того? - произнес он с показным равнодушием.
        - Как - что?! - взмахнула руками Люка, хохотнула не без издевки, в следующее мгновение зло процедила: - Никогда - слышишь? - никогда я не пошла бы на прокуроршу, следака и даже полицая!
        Внезапно Гектор выбросил руку, а в следующий миг Люка не только оборвала гневный монолог, ее как будто срезали саблей, она плюхнулась на стул. Только через паузу Хок заметил, что Гектор сжимает в своей лапище кисть ее руки, он-то и усадил Люку.
        - А теперь меня послушай, родная! - внушительно сказал он. Она попыталась вырваться, однако Гектор гаркнул так, что в ушах зазвенело: - Сидеть! У меня правило: заказ - аванс - работа - бабки. Все! Ты что же, думала, сто косарей вечнозеленых за пенсионерку тетю Глашу отвалят? Не, дорогуша, тетя Глаша не потянет и на штуку рублей.
        - Никакие деньги меня не приманили бы, - не унималась упрямица. - Потому что за своих они землю вспашут и найдут нас…
        - А, ты хочешь за десятку валить мужей, с которыми жены не хотят делить квартиры?
        - По крайней мере, риск меньше! Не люблю глупо рисковать.
        - Как раз на десятке ты быстрей попадешься.
        - Пока попался Аник, - прорычала Люка, вырвав все же руку, на запястье которой остались белые пятна от пальцев Гектора. - Если б он знал, что ищет прокуроршу, поостерегся и сейчас был бы с нами!
        - Выходит, я виноват?
        Еще чуть-чуть, и конфликт станет необратимым. Хок, обычно предпочитавший не вмешиваться в споры, решительно ударил ладонями по столу:
        - Может, перейдем на мирные рельсы? Люка… Гек… Что сделано, то сделано, Ана не вернешь. Нужно срочно забрать бабки и дергать отсюда.
        К его радости, Люка прикусила язык, взяла сигарету и нервно защелкала зажигалкой. Закурил и Гектор, но, сделав всего пару глубоких затяжек, вдруг загасил сигарету и двинул на выход:
        - Я за бабками. Никуда не выходите.
        Оба слышали, как он выехал со двора, закрыл ворота, скрипят и лязгают они - услышишь за закрытыми ставнями, а форточка была открыта, ведь на дворе стояло благолепное солнечное утро. Правда, весенний воздух, быстро вытеснивший сигаретный дым, теплым не назовешь, оттого Люка ежилась, докуривая сигарету. Потом она закрыла форточку и осталась стоять, глядя в окно. Хок понимал ее состояние: ночью дело вышло из-под контроля, застреленный Аник остался там изуродованным трупом, брошенным соратниками, как сломанный прибор на свалке. Кто хотел бы очутиться на его месте? Например, Хок остаток ночи провел на пару с кошмаром, он видел себя лежащим под дверью на третьем этаже особняка…
        Будто бы это его застрелила та тетка, но он не умер вопреки логике, все ощущения с пониманием остались. Хок слышит и видит все: как Люка не может заглянуть за перегородку, боясь пуль; как тетка палит из пистолета вроде бы наугад, но проход надежно держит под пулями; как на выстрелы прибежал Гектор, выдержал паузу, на слух вычисляя местоположение тетки, и, когда жертва меняла обойму, он одновременно с Люкой… Хок все видит, а встать не может, даже пальцем пошевелить не получается. Наконец тетка охнула, и стало тихо. Итак, все кончено. Шаги… Это подошел скорым шагом Гек, присел у тела, распростертого на полу. Хоку хочется сказать, что он видит его, что с ним полный порядок, а не может. Словно они очутились в других мирах, которые тесно соприкасаются, но невидимую границу ни одному из них уже не пробить. Вдруг Гектор берет его и переворачивает лицом вниз, значит, собрался забрать Хока с собой, ему удобней с этого положения тела забросить безжизненную руку на свои плечи. И Хок радуется. Выходит, Гек все про него понял: он живой, ему нужно время, чтоб снова стать таким же, как был… Но раздается выстрел!
И пуля… пуля проламывает затылок, пронзает мозг, натыкается на преграды, меняет курс и разбивает лицо. Хок чувствует и слышит, как в пол вонзаются его раздробленные кости…
        Эти жуткие фантазии вызывали у него тошноту, которая поднималась от солнечного сплетения и надолго разливалась в горле неприятным сладковатым привкусом. Да и липкий пот покрывал спину, через минуту он леденил тело, как на холоде, а картина того, что произошло в особняке, не уходила. Меньше всего сейчас хотел бы Хок остаться один, меньше всего. Он приблизился к Люке, взял ее за плечи… Она тоже погрузилась глубоко в себя, наверное, думая о том же, потому вздрогнула от прикосновения.
        - Знаешь, мне почему-то страшно, - поделилась она мыслями, повернувшись к нему лицом. Но что интересно - тональность Люки вовсе не соответствовала тому, о чем она говорила, то есть страху. - До вчерашнего вечера я не боялась, а сегодня… боюсь. Нелепость состоит в том, что я не знаю, кого или чего боюсь. Просто страшно, и все… Знаешь, непривычно так…
        И это говорит отважная Люка! С изумлением он увидел в серо-голубых глазах и панику, и растерянность, ему казалось, эти напасти ей незнакомы. Она всегда выглядела бесстрашной, решительной, эдакой леди из стали и льда. Кстати, от распространенной клички Леди Люка отказалась, считая, что не относится к уголовной прослойке, где это прозвище-помело стало модным. Кличку дала себе сама, в сущности, придумывать не пришлось, она взяла от имени и фамилии по две начальные буквы.
        - Это потому, что не по плану пошло, - нашлось у него объяснение ее страхам, да и своим кошмарам. - Пройдет.
        Внезапно Люка приложила ладонь к его небритой щеке, провела по ней, затем ее пальцы прошлись по губам Хока… С тех пор как он появился в их команде, ей хотелось, чтоб эти губы целовали ее, а руки обнимали. Но он стоял и, как большинство интересных внешне мужчин, ждал, когда она возьмет инициативу в свои руки. Непривычно и не совсем правильно, но Люка, прикрыв глаза Хока ладонью, чтоб они не видели ее падения, приблизила губы к его губам и задышала в предвкушении…
        Разбуженный Иванычем Марин, беспрестанно зевая, по-военному быстро умылся-оделся, пробежался по лестнице вместо зарядки и предстал перед шефом в лучшем виде. А тот был черней самой черной тучи, если говорить о настроении, и бледней девицы, просидевшей неделю на диете из столовой ложки риса в день.
        - Вы не спали, - догадался Марин.
        Конечно, не спал. По глазам видно. В них застыли боль и еще что-то новое. Собственно, Марин напомнил шефу, что пора бы объяснить, зачем тот позвал его. А то явился по требованию, не отоспавшись, стоит тут, будто провинившийся студент, в то время как Шатун разглядывает его, словно лошадь на базаре.
        - Садись, дело есть, - указал Шатунов подбородком на кресло напротив.
        Марин устроился с наибольшим комфортом, приняв расслабленную позу и приготовившись услышать, что нужно шефу. Но Шатун начал, как показалось, не с той части, ради которой оставил парня в доме:
        - Личную охрану мне можешь организовать? Не антураж, а настоящую?
        Странно, что с этой просьбой он обратился к нему, Марин не начальствующее лицо, а рядовой винтик. Просьба, конечно, ерундовая, поэтому без паузы он ответил:
        - Не вопрос. Что еще?
        - Жить будешь здесь, - «обрадовал» Шатунов.
        - Долго?
        - Зависит от тебя.
        - Что зависит? Вы же не договариваете, Леонид Федорович.
        - Ты должен помочь мне найти всех участников вчерашней бойни. Всех - это значит: и заказчиков, и исполнителей.
        Должен - хм! Когда стреляют людей такого уровня, это сопряжено с проблемами не менее значимых граждан, которые сметут с дороги всех, кто к ним сунется, и не перекрестятся. Разве это не достаточный повод, чтоб подумать? Да времени для раздумий Шатун не отпустил, он жаждал услышать «Есть!». Интересно стало Марину:
        - Кто она вам была?
        По тому, как глаза шефа мгновенно выключились из текущего момента, он понял: Шатунов ушел в прошлое и что-то там ищет. Впрочем, наверняка нашел, только не смог кратко выразить словами:
        - Это длинная история…
        - Я не тороплюсь. Да и вы тоже, как погляжу.
        Нет, шеф не включился, потому глух и нем.
        А Леонид Федорович думал, с чего начать, хотя точку отсчета помнил лучше, чем позавчерашний день, но вслух об этом никогда не говорил.
        Не лавстори
        Сейчас ему стыдно вспомнить, но тогда по ночам он выл и бил кулаками по полу - раскладушка в мастерской Володи, у которого Шатун зализывал раны, низкая, руки доставали. Бил, чтоб не осталось сил подняться среди ночи, пешком отправиться к Тате и этими же кулаками ее… За обман, за предательство, за неблагодарность, за подлость, за то, чего он не заслужил… Его не трогал Вовка, не показывалась и Машка, но на работу Шатун исправно ходил, а там Иваныч наставлял в кочегарке:
        - Пройдет. И будешь смеяться над собой. В Таньке твоей звезды нет, это когда в душе у бабы свет и тепло сияют, когда она улыбнется, а у тебя обрыв случается. Ну, как жизнь обрывается, только тебе от этого сладко. А у Таньки ни света, ни тепла, одна алчность и блудомыслие. Не стоит она тебя.
        Да, наверное, все так, только не проходило. Полгода не проходило, год не проходило… Леха потерял интерес ко всему, в Астрахань мотался по привычке, чтоб занять себя и время убить, менее всего думал о деньгах - они стали вроде как не нужны. Ехал в электричках и, слушая стук колес, с каждым стуком будто умирал, а зачем мертвецу деньги?
        С тех пор Леха Шатун знает, что физическая боль милей и переносится легче, потому что известно: она пройдет. Умрешь ли, выздоровеешь ли, но боль телесная пройдет, надо лишь немножко потерпеть, переждать. А нутро гореть будет долго, иногда годами горит, пока не спалит. Шатуну светило сгореть изнутри, если б однажды…
        А так всегда бывает: однажды что-то в жизни меняется. Сначала чуть-чуть, практически незаметно, потом понимаешь - произошли глобальные перемены, а ты не понял, не увидел, пропустил важнейший момент.
        Итак, однажды стояла поздняя препротивная весна, холодная и дождливая. Леха вернулся из опасной поездки - шел девяносто третий год, воздух был наэлектризован пьянящим духом перемен, а ветер перемен далеко не ласковый, он шквальный, и благоразумный переждет ураган в укрытии. Если нет уверенности, что из поездки вернешься живым, а не сгинешь где-нибудь на станции N, то кому нужен такой бизнес? Леха решил завязать с поставками икры. Да и браконьеры уже самостоятельно искали каналы сбыта, безусловно, не по тем ценам, по которым раньше покупал он. До перемен они не смели носа высунуть из области, предпочитали, чтоб головой рисковали другие.
        Вернувшись домой, Шатун рассовал по точкам икру, а два килограмма в целлофановых пакетах по полкило предстояло отвезти за город, отдать в частные руки людям из нарождавшегося класса нуворишей. Перед этим он увиделся с Дубеничем, тогда еще не магнатом, но уже почуявшим вкус ко всякого рода авантюрам.
        С Юркой договорились встретиться в стандартной совдеповской кафешке-стекляшке, по тогдашнему - в забегаловке, но в более-менее приличной. Здесь хотя бы не занимали места алкаши, столы накрывали белыми скатертями, а поверх стелили прозрачную полиэтиленовую пленку и ставили солонку, откуда соль доставалась пальцами. Здесь официантка ходила в переднике(!) с оборкой по краю, правда, жрать было нечего. А то, что представлялось в меню, - чуть слабее яда кураре.
        Состоятельный по тем временам Леха сделал блатной заказ, который в меню не значился, ну и по сторонам глазел, пожевывая спичку. Состояние безразличия ко всему вышколило его не задерживаться взглядом ни на одном предмете, это было своего рода развлечение, ведь ждать - дело скучное, а Дубенич опаздывал.
        Ненадолго глаза задержались на двух девчонках за угловым столиком. Одна эффектная, модная, светловолосая - отдаленно напоминала Тату, а Шатун воспоминаний о ней избегал, мигом отвел глаза и попал на вторую. У этой внешность оказалась скромной, но лицо было настолько живым и жизнерадостным, что невольно кусок льда внутри становился меньше. Первая что-то рассказывала, вторая смеялась заливисто, заразительно, ее глаза щурились от смеха, превращаясь в лукавые щелочки…
        - Леха, извини, - появился Дубенич. - Вот куплю тачку и опаздывать перестану, а на общественном транспорте хорошо только на собственные похороны ехать.
        Шатун прищелкнул пальцами, призывая официантку, а сюда он тоже поставлял икру, стало быть, его здесь знали и ценили. Она принесла стеклянный графинчик водки, селедочку, колбаску и салаты, на закуску - свою улыбку замордованной тетки. Шатун не реагировал на бабские завлекухи, но в тот день украдкой сравнил улыбку официантки и той, что сидела в углу с эффектной девицей. Он не смог подобрать точные слова, чтоб сформулировать, чем они отличаются, но его потянуло улыбнуться. Однако Шатун нахмурился и, разливая водку по рюмкам, решил в угол больше не смотреть.
        - Зачем звал? - спросил он после того, как оба опустошили рюмки.
        - Не надоело кочегарить? Это ж не твой уровень.
        - Кто знает, какой у каждого из нас уровень? - философски произнес Леха. - Почему спрашиваешь?
        - Дело есть. Масштабное.
        - Не банк брать? - мрачновато пошутил Леха.
        - Нет, - рассмеялся Дубенич. - Банки - дело будущего, которое не за горами. Времена наступили, Леха… хватай бога за бороду!
        Да, времена… ориентироваться несведущему человеку было очень непросто, в основном люди боролись за выживание, а чтоб самого бога да за бороду… смелости не хватало. И высоковато он обитает, туда только на ракете можно долететь. Зато те, кто имел доступ к информации или обладал коммерческой жилкой, понимая, в какую сторону дует ветер, не терялись и без Всевышнего.
        - Нужна твоя помощь, Леха, - взахлеб говорил Юрка. - Ликероводочный завод знаешь? Директор там - старикан, само собой, мышление у него тоже устарело. Но пользуется авторитетом, народ за деда пасть порвет и моргала выколет. Правду говорю, дед еще тот, довоенного розлива…
        - В чем проблема? - коротко спросил Шатун, не понимая, к чему клонит Дубенич.
        - В том, кому будет принадлежать завод.
        Дубенич оторвался от тарелки, на которой тупым ножом не резалось жилистое мясо, и выжидающе вперился в Шатуна, мол, жду дальнейших расспросов, мне есть что тебе поведать.
        Но Леха держал паузу. После развода с Татой у него будто отрезали и часть языка, а оставшаяся часть ленилась трудиться. О разводе знали все, не знали, из-за чего разбежались, хотя предполагали, что из-за рогов до самого синего неба, иначе с чего бы Шатуну превращаться в мрачную тень отца Гамлета? Но он остался Шатуном, его хватка, его ум, умение убеждать, управлять людьми (были и такие эпизоды в биографии) никуда не делись, только зря прокисали.
        - Жирнову нужен зам, старый недавно от инфаркта… - Дубенич возвел очи к небу, показывая, куда попадают после инфаркта. - Он просил подобрать подходящего человека. Порядочного, энергичного, с современной направленностью. Жирнов не ориентируется в новом пространстве, психология у него осталась та - благо людей, польза государству, жизнь отдать за любимую Родину и etc.
        - Какой из меня зам? Я гэпэтэушник, без вышки.
        - Леха, Леха, оглянись! Сейчас никому не нужен диплом, даже ты никому не нужен, но мозги, если есть, нужны… тебе! А твоим мозгам тем более не нужен диплом. Ха-ха-ха, диплом! Картонка с печатью.
        Позже Шатунов убедился, как был неправ Дубенич, потому что образование - это как раз и есть тот самый уровень, который в прямом и переносном смысле не позволяет спуститься на маргинальную платформу. Впоследствии ему пришлось просидеть над учебниками, занимаясь самообразованием с помощью репетиторов, чтобы влиться в поток новой эпохи и не позволить неучам (даже с дипломами) манипулировать собой.
        - Алкогольная промышленность приносит баснословные прибыли и будет приносить, - трещал Дубенич. - Я бы сам подхватил этот жирный кусок, но связан обязательствами, не хочу, чтоб мне снесли башню те, на кого я обязан трудиться. Да не дрейфь, это временно. Есть люди посильней Жирнова, они потом придут, тебе только нужно не подпустить чужих. Слушай, будь человеком, помоги… Ты не пожалеешь, тебя потом пристроят - будешь плевать в потолок и бабки сгребать.
        - Ладно, встречусь с дедом, а там посмотрим, - согласился Шатунов и кинул взгляд в угол.
        Это ж надо - столько времени смеяться и хохотать, хохотать и смеяться! Особенно отличалась вторая, казалось, даже ее закрученные пряди волос и те хохочут без остановки, поэтому подпрыгивают на плечах, будто в пляске. Что может так смешить? Шатунов завидовал ей.
        Вдруг она, мотнув головой, поймала его взгляд, чуть задержалась на Лехе с удивлением и снова переключилась на подругу. Собственно, ничего не произошло, никаких искр между ними не пролетело, как пишут в красивых романах, выжимая из читателей слезу умиления. Он заметил, что у нее подростковое лицо, наверное, ей лет восемнадцать и… все.
        Тем временем Дубенич написал телефоны Жирнова, вырвал лист из блокнота и отдал Шатунову. Попрощались, Юрка побежал по делам, пора было и Лехе… Куда? В кочегарку? От Вовки он переселился туда. Иваныч, являясь начальником этого «ответственного» объекта, а также рядовым кочегаром, разрешил занять прилегающие шесть квадратных метров в подвале. У Шатуна были деньги и много. В стране бушевала инфляция, но когда рубль еще только начинал деревенеть, Леха превратил накопления в золото и доллары. Он мог купить квартиру, построить дворец, а для чего и для кого? На все начинания нужен азбучный толкач - стимул.
        Итак, спешить ему было некуда. И что его толкнуло взять дипломат из черного пластика (страшно модная штуковина по тем временам) и подойти к девушкам - кто скажет? Не Леха, потому что не знал он, зачем пошел в угол.
        - Извините, можно?
        Красотка смерила его быстрым взглядом, оценила, что чувак упакован в фирменную тару, а Шатунов после развода снова первоклассно одевался, но уже не для того, чтоб девиц соблазнять. Он покупал вещи дочери, заодно предлагали товар для него - вот и все. Короче, красотка не отшила его, а промолчала, спросив глазами хохотушку: ты как? Пряди волос встряхнулись - он получил разрешение и обосновался на стуле, поставив на колени дипломат.
        - Меня зовут Леонид.
        - А я Таня…
        Его чуть наизнанку не вывернуло! Пожалуй, имя и сделало выбор, кому отдать предпочтение. Но исключительно в порядке общения, ни о чем таком-эдаком он не помышлял.
        - Ева, - сказала вторая, брюнеточка…

3
        Любопытство Сабрина удовлетворила, причину враждебности родителей выяснила, теперь и логика матери ясна. Конечно, каждый имеет право на собственную трактовку, но усилия Таты были направлены, чтоб досадить бывшему мужу, а инструментом досаждения она избрала дочь - это нечестный ход. Именно сейчас Сабрине необходим отец, его помощь и защита, иначе не выбраться из западни, в которую влипла по дурости. Ей хотелось плавно влиться в прежние отношения, но методы выбрала не те, отсюда спустить бойкот на тормоза не удалось.
        - Выметайся, мисс, приехала, - ворчливо сказал Владимир Витальевич, вызвавшийся отвезти ее к Шатунову, чтоб не при Маше обсуждать Тату. Но у Сабрины в запасе еще много неясностей:
        - А что там за история была? Отца обвиняли в убийстве, мама говорит, он откупился…
        - Мама, мама… - передразнил он. - Ни один академик с ней не сравнится, она ж все знает, даже как запустить космический корабль. И почему Татка не президент страны, раз такая умная?
        - Вы нарочно уходите от ответа?
        - Да, - признался он с вызовом, дескать, с тебя довольно того, что рассказал. - А если интересно, то почему не расспросишь отца об этой странице его жизни?
        - Значит, страница была?
        - Иди, верни его расположение, - закрыл тему он. - Дело это непростое, придется доказать, что раскаиваешься. А как ты хотела? Вижу, у тебя еще один вопрос на языке, отвечаю: не знаю.
        - А я не знаю, на какой вопрос вы ответили.
        - Брось, - хмыкнул он и заулыбался, будто это ему удалось сохранить тайну, а не Шатунову. - Всех сжигает любопытство, где взял Пашку Леха Шатун. По секрету скажу, нашел на дороге. Да, вот так: ехал-ехал и нашел. Мой совет: не заносись, прими брата как данность - тебе ж лучше будет. Взрослей, девочка, а то мамины гены голову мутят. Вытряси ты их из себя. Ну, пока? Шатуну передай привет.
        - Спасибо. И за советы спасибо.
        Она прошла за ограду и замедлила шаг, ведь так и не придумала, как быть? А если сразу все рассказать отцу как есть? Мол, так и так, папа, я вляпалась в абсолютное дерьмо, мама ни при чем… это будет неправда. Но и валить вину на мать тоже несправедливо - где были извилины Сабрины? А стыдно-то как! И что делать?
        Внутри дома было пусто и тихо, будто здесь никто не живет. Очутившись в гостиной, в которой часть стены - панорамное стекло, открывающее вид на небольшой сад, огороженный каменной кладкой со всех сторон, Сабрина заметила там Иваныча. Он усердно лил воду из шланга на растения и цветы. Вместо того чтоб полежать с газеткой на диване, пока хозяин спит, а уж потом, когда Шатунов видит, заняться поливом, как делают благоразумные люди, показывая усердие, этот дед всегда находит работу ради работы. Сабрина решила его не тревожить и выпить чаю на кухне, заодно подумать… о многом подумать и определиться. А на кухне Пашка…
        Выгнувшись, Люка сладко потянулась, потом вдруг резко расслабилась и замерла, словно ее сморил внезапный сон. Лицо девушки уже не напоминало маску злобного персонажа из плохого кинофильма, наоборот, черты смягчились, расслабились - женщину это украшает. Хок повернулся на бок, подперев голову рукой, улыбнулся:
        - Теперь ты не боишься? Страхи прошли?
        За долю секунды Люка снова стала стальной леди, которую он знал с первого часа знакомства.
        - Тебе не странно, что нас не представили заказчику?
        Не то ему хотелось бы услышать. Все равно он бесконечно благодарен ей, ведь Люка ни словом не обмолвилась о проявленном им малодушии. Между прочим, Гектор тоже якобы не заметил, а он из тех людей, кто не щадит ни своих, ни чужих. Причин может быть две. Первая: ночью Хок впервые участвовал в деле, и ему, как новичку, некоторые послабления позволены. Вторая: в намеке Люки. А затронула она тему скользкую и опасную, для их союза губительную.
        - Не накручивай себя, - сказал он.
        - Да? Считаешь, к плохому не стоит готовиться?
        - К плохому? Например?
        Люка перевернулась на живот и, уложив голову на скрещенные руки, скосила глаза, в данный момент безмятежные, на него. А то, что она сказала, к безмятежности не имело отношения:
        - Ты не думал, что однажды Гек может не вернуться?
        Безусловно, ни за кого нельзя поручиться, даже за себя. Пример Хок: не смог он застрелить живого человека, не смог. А думал, сможет. Но сама мысль, высказанная вслух, уже есть зло, теперь не удастся выбросить ее из головы. Раз у Люки она возникла, Хока, признаться, посещала, значит, есть основания, которые не видимы глазу, но их чувствует нутро.
        - Не отвечай, я вижу, что ты думаешь, - сказала Люка.
        - Я анализирую, - поправил ее Хок. - Ты же лучше его знаешь…
        - Почти два года, - не дослушала она, сев на постели. - Гектор никогда не брал нас с Аном на переговоры, хотя Ан больше меня был в курсе дел, не раз сопровождал его.
        - Но с тобой расплачивался? - искал контраргументы Хок.
        - Часть он оставлял в общем котле.
        - Общак у всех есть. Как показала практика, эти деньги идут на общие нужды.
        - Но если мы одна команда, должны же знать в лицо тех, кто обязан нам? Где сейчас Ан? Его нет. Остался Гектор, связь с заказчиком только у него. Если он захочет кинуть нас, ему ничто не помешает, а сто тысяч баксов плюс общак - соблазнительная сумма, чтоб распрощаться со скромными остатками совести.
        - Не настолько, чтоб сбылись мечты. И много ли в вашем общаке, если раньше таких сумм не было? Вы ж не каждый день занимались ликвидацией.
        - Тем не менее.
        Их союз построен не на убеждениях, толкающих людей на баррикады, хотя общая цель есть, она не нова - заработать сразу и много. Предполагалось, что, как только Хок накопит сумму, которая худо-бедно обеспечит ему старт в будущее, их пути разойдутся. А у Гектора амбициозные замашки, он убеждал Хока, что нужно создать боевую группу. Разумеется, не с целью захвата власти в стране, нет, так высоко он не метил. Но властвовать исподтишка в отдельно взятом географическом районе, диктовать, а также получать пожизненную дань - вполне реально. Конечно, территории заняты, чужих не пустят, но иногда «хозяева» предпочитают потесниться - если
«чужих» становится много и с ними нельзя не считаться.
        - Гектору мало денег, - наконец сказал Хок, - он видит себя главнокомандующим коалиции.
        Оба прыснули, но звучит-то смешно, по-детски наивно, хотя и воинственно - коалиция.
        Не прошло и нескольких секунд, как оба забылись в длительном поцелуе, но не забыли, о чем шла речь минуту назад. Что ни говори, а опыт прошлых лет заставляет просчитывать возможные подлости со стороны компаньонов. М-да, глубоко засело недоверие к тем, кто главней, это всегда с ними, привычно течет в них, как параллельная жизнь или потоки энергии.
        - А знаешь, о чем мечтал Ан? - сказал Хок, приподнявшись над Люкой, потому что вспомнил, как ему казалось, важную вещь.
        - Любопытно, о чем мечтал этот аспид?
        - Хотел «нарубить капусты» и обосноваться в глуши. Он видел себя на белом песке у кромки синего моря, в пяти шагах - бунгало под кокосовой пальмой, женщина с бронзовым загаром готовит еду на открытом огне, они встречают закаты вдвоем, а вокруг вечно цветущее лето… Тебе не нравится? А я б тоже отправился жить на остров.
        Поглаживая плечи Хока, Люка прикрыла веки и соединила брови. Нет, не на остров в океане перенеслась она мысленно, ее что-то тревожило.
        - Остров… - вздохнула Люка. - Даже там нужны деньги.
        Несомненно, нужны! Например, чтоб добраться туда. Но какой ценой они достаются? Один за мечту заплатил столько, что сейчас ему земные блага до фонаря, хоть алмазами его засыпь, Хока это удручало:
        - Он все время стоит у меня перед глазами… И Гек, когда стрелял в него… уже в мертвого… Бывает, вместо Ана я вижу себя, чувствую, как в меня целится Гектор. А я мертвый. Потом пуля врезается мне в затылок…
        - Перестань, так свихнуться можно, - отстранилась от него Люка. Она не любила слабости, не имеющие отношения к мягкости характера, в мужчинах особенно не любила. - Это работа. Такая же, как посудомойки, музыканта, спортсмена…
        - Они не убивают…
        - И поэтому хорошие? - вскипела Люка. - Ничтожества, которые за себя постоять не могут! Потому что не хотят! Или боятся. Боятся потерять то, чего у них не было и нет. Будут плавать в помоях, получать гроши и молиться богу, чтоб хотя бы это у них осталось. Презираю!
        - Чш… Чш… - он притянул ее к себе и крепко обнял. - Полдня назад кто-то говорил, что боится. Или я ослышался?
        Возразить не удалось, так как Хок упоительно целовал ее губы, и Люка переключилась на поцелуи, но, услышав звук мотора, она резко подлетела с кровати:
        - Гектор! Одевайся, быстро!
        Хок поймал вещи, брошенные ему, и с недоумением вымолвил:
        - Чего ты паникуешь? Он же не муж тебе…
        - Не хочу, чтоб знал. Это лишнее.
        Наверное, она права, так будет лучше. К тому времени, когда Гектор вошел в дом, оба сидели в общей комнате, Люка пила холодный кофе, а Хок листал журнал. Все трое обменялись перекрестными взглядами и наверняка заметили друг в друге перемены, пока незначительные, но именно с незначительных перемен начинается всеобщее разобщение.
        - Поступил новый заказ, - сказал Гектор, угрюмо глядя на парочку.
        - Кого? - поинтересовался Хок, будто имя и фамилия ему что-нибудь скажут.
        - А деньги? - спросила Люка, не дожидаясь ответа.
        Изначальную точку Шатунов нашел, но, посмотрев на Марина влажными и покрасневшими от бессонницы глазами, чуть слышно отказал:
        - Не сегодня.
        По трудности, с какой давались шефу короткие фразы, понятно и без рассказов, что погибшая была для него значимой фигурой. Может, он любил Ксению… впрочем, убитая его же возраста, а стареющие и богатые дяди балуют себя юными милашками. Тогда, может быть, он уважал ее, боготворил, так или иначе, эти чувства у Шатуна сильного порядка, они вызывали уважение в Марине. Но в шефе ощущался накалившийся стержень фаната, отчего становилось немного не по себе, ведь фанат не дружит с разумом. Марин напомнил ему, но с осторожностью доктора, который опасается за состояние пациента, способного в пылу натворить миллион глупостей:
        - Не кого-нибудь завалили, а зампрокурора. Всех, кто, так или иначе, попробует вмешаться, зачислят в потенциальные соучастники. Да-да, и будут разрабатывать. Пренеприятная штука, доложу я вам.
        Вместо того чтоб поразмыслить над предупреждением и сделать правильные выводы, Шатун энергично подался корпусом вперед, передвинул ключи от машины на край стола к Марину:
        - Держи.
        После вернулся в псевдорасслабленную позу, а молодой человек не торопился взять ключи, ведь это было бы знаком согласия на расследование.
        - Машина простенькая, - тем временем бубнил на одной ноте Шатун, - две первоклассные, к сожалению, угроблены. Сегодня пошлю в автосалон Южина, он приобретет нормальные колеса. Что еще… Аванс. Сто тысяч баксов устроит? (У Марина глаза вылезли из орбит.) На все расходы будешь получать дополнительные суммы, сколько скажешь. Твой положительный результат и - обещаю еще сотню.
        Ничего себе гонорар! Такую сумму и глухой услышит или поймет по колебаниям воздуха: сто тысяч вожделенных у.е. За женщину, которая Шатуну, в сущности, никто?
        Нет, правда: кто она такая, что после ее смерти он готов платить… Жуткая цифра! Зато как душу греет. Да предложили-то не пельмени лепить, хотя с этим искусством Марин точно не справился бы, предстоит влезть туда, где хищники голову могут откусить.
        - А почему я? - все же осведомился он.
        - Доверяю тебе.
        - Спасибо, но все же…
        - Я смотрел на следователей… слабоваты показались.
        - Их не держали бы, если б считали слабыми, - нашлось возражение у Марина.
        - Оглянись вокруг, - небрежно отмахнулся Шатунов, - сейчас держат тех, кто удобен, а не умеет. Ты вел себя уверенно, когда мы приехали, поэтому выбор пал на тебя. Берешься?
        Да-а… деньги (кто их придумал?) - мотивировка серьезная, от таких денег отказываются клинические идиоты. Все равно Марин не торопился соглашаться, голова-то ему дорога:
        - Ответьте, зачем сказали убийцам свое имя?
        - Это надежный способ выманить их…
        - И стать покойником, - невежливо перебил охранник. Перспектива очутиться на кладбище не испугала Шатунова, это и есть первый признак фанатизма, ведь норма - когда человек оберегает свою жизнь. - У меня условие: вы ничего не должны скрывать.
        - Хорошо.
        - Второе условие: вы должны выполнять мои указания.
        - По мере сил.
        - Э, нет, - не устроил уклончивый ответ Марина. - Никакой самодеятельности с вашей стороны! Иначе кто мне выплатит гонорар? Я уж не упоминаю о своей голове, которую мне предстоит подставить, она тоже будет зависеть от вашей «меры сил»? Так как?
        Шатунов нехотя кивнул, отвернув от парня лицо. А человек не смотрит в глаза, когда он либо врет, либо знает, что не может обеспечить гарантией данное слово.
        - Ваша ошибка, Леонид Федорович, может дорого стоить, - вразумлял его Марин. - У вас есть слабое место.
        - Да? Какое?
        - Павлик. Ваш сын. - Видя, как шеф насторожился, Марин заверил: - Да, вы не только свою жизнь неосторожно подвергли опасности, но и Павлика. Обещаете подчиняться мне?
        Наконец до Шатунова дошло, как он лопухнулся, брякнув полное имя той гадюке, но тогда очень надеялся… Самая нестабильная вещь на свете - надежда.
        - Обещаю, - сказал он.
        - У меня еще есть условия… (Думал, Шатун выйдет из себя и наорет, мол, как смеешь диктовать, а он только набычился.) Первое: о нашем договоре - никому. Хотя бы до поры до времени. Второе… Кому вы доверяете, как себе?
        - Иванычу.
        - Он старый, нужен моложе, не продажный ни за какие баблосы, что бы ни случилось между вами. Чтоб ни во сне, ни наяву, ни жене, ни любовнице… вы меня поняли? Ну, есть такой?.. Один?.. Он нужен, чтоб укрепить ваше слабое звено.
        Марин оперся руками о край стола и уставился в глаза шефа, словно помогая собственной энергетикой выбрать ему из череды лиц то самое - неподкупное, надежное. А Шатунов, когда дело касалось сына, не доверял никому, кроме…
        - Есть, - выговорил он с облегчением. - Это…
        - Стоп, - остановил его Марин, встал и подошел к Шатунову, склонился к нему, взявшись за кресло руками. - На ухо и шепотом.
        - У меня в доме все свои…
        - Вы назвали себя убийцам, - возразил Марин, - теперь выяснить ваш адрес - дело техники. Второе: вы угрожали им, но главное - не видели их. Где они сейчас? Вдруг недалеко? И уже настроили аппаратуру, слушают, о чем идет здесь речь. Конечно, как один из вариантов - киллеры сделали свое дело и умотали, посмеявшись над вашими угрозами, а если нет?
        Шатунов недоверчиво покривил рот, недовольно засопел, но вспомнил, что минуту назад обещал подчиняться…

4
        Суеверие, конечно, пережиток, но кто из людей не подпадал под его чары? И есть, есть на этом свете нечто мистическое, заставляющее хотя бы изредка трепетать перед невидимой силой. Всем знаком факт: изначально что-то не заладилось - дальше дело пойдет наперекосяк, как бы ни старался его выправить. Да миллион примет, указывающих на грядущее несчастье, призывают к бдительности, поостеречься не помешает никому, даже тем, кто не верит ни в бога, ни в черта. А данный случай вообще уникальный! Полный косяк называется. Потому новый заказ вызвал нездоровое тремоло, именно это имела в виду Люка, когда сказала:
        - У меня внутри все сопротивляется, все.
        Мужчины лишь покосились на нее - Гектор сурово, предупреждая одним взглядом, что не потерпит бунтарского духа в команде, а Хок готов был поддержать подругу. Следовало убедить главаря не гнаться за баксом, но без напора, без ультиматумов, ведь Люка знала и обратную сторону его нрава. Она предпочла пока помолчать, выразительно посмотрев на Хока. Тот понял, что ему предоставляется слово. Кстати, это правильно: мужчины способны слышать друг друга, и, несмотря на полнейшее отсутствие желания спорить с Гектором, он для начала уточнил:
        - Кто же за нами ехал? Стрелял в нас?
        - Не знаю, - ответил Гектор. - Но не полиция.
        - Шатунов, - подала из кресла слегка раздраженный голос Люка. Ей показалось, Хок догадался, чего она от него ждет, но ошиблась. - Прокурорша говорила с ним до того, как мы ее нашли. Она же ему и позвонила, я просмотрела вызовы…
        На бледных щеках заалел нездоровый румянец, хотя проблем со здоровьем у Люки не будет еще добрых лет тридцать. Просто она разволновалась, от волнения заходила из угла в угол, а Хок, пока подруга формулировала мысли, не спускал с нее озабоченных глаз. В отличие от главаря он не считал Люку второсортицей только потому, что уродилась она женщиной, посему ее точка зрения для него важна.
        Гектор, напротив, разделял людей по гендерному признаку, отдавал предпочтение конечно же мужчинам. Но случается, без женщины сложно обойтись, она пользуется бо?льшим доверием, чем любой мужчина, ей легче сойтись с людьми, стало быть, с ее помощью кое-какие задачи упрощаются. По жестокости иная женщина, избрав кровавую тропу ассасина, даст фору мужчинам, она же мстит миру за то, что определил ей незавидное место, следовательно, не имеет жалости. Ну и еще аргумент в ее пользу: женщина, как правило, предаст в последнюю очередь, поэтому Гектор взял Люку и вынужден с ней считаться, а также выслушивать:
        - Значит, она заметила нас. Заметила, спряталась на третьем этаже, позвонила Шатунову и разговаривала с ним до самого конца. Он просил оставить прокуроршу ему, говорил, заплатит вдвое больше, но к тому времени она была мертва.
        - Тебе досадно? - ухмыльнулся Гектор. - Запомни: аукционов, кто больше даст, мы устраивать не будем. Иначе потеряем клиентуру.
        - В таком случае за шишек требуй втрое больше, - огрызнулась Люка. - Короче, Шатунов приехал в деревню, нашел ее и бросился за нами. Но я своими глазами видела, как обе машины кинуло в кювет.
        - А ты выяснил, он жив? - подхватил Хок.
        - Жив, жив, информация из верного источника, - разочаровал Гектор обоих и, попеременно останавливая строгий взгляд на сообщниках, по-командирски отчеканил, положив на стол исписанный лист: - Здесь адреса. Домашний, заводов, а также мест, где он чаще всего бывает, состав семьи. Так что наша задача упрощается. Вы, я вижу, не рады? В чем дело? Ну, говорите, говорите уж.
        Гектор принял решение единолично, остальным надлежало подчиниться, подобный недемократичный подход мало кому по нраву.
        - Момент, Гек, - выставила Люка указательный палец. - Ты говорил заказчику про Шатунова, который грозился отыскать нас и порвать на тесемки?
        - Да.
        - Значит, желание избавиться от мстителя возникло у него спонтанно?
        - Не совсем… - нахмурился Гектор, припоминая реакцию работодателя. - В какой-то степени он обрадовался… задавал вопросы… Но я рассказал то, что слышал от тебя, ведь это ты с ним базарила по трубе.
        - Выходит, заказчик знает Шатунова, - быстро соображала Люка.
        - Думаю, неплохо знает, - закивал Хок.
        Люка следила только за мимикой Гектора. И мелькнуло в его тусклых зрачках сомнение, мелькнуло, да сразу же было им подавлено.
        - Гек, кто заказчик? - спросила она. - Мужчина? Женщина? Кто?
        - Не могу сказать, - опустил тот глаза. - Он не хочет, чтоб в случае неудачи кто-либо из вас дал против него показания. Это перестраховка, полагаю, ничего подобного не случится. Собирайтесь. Обследуете местность по адресам и выберете точки наблюдений.
        Но Люка стала как взведенный курок. Она закусила губу и ходила, ходила, не выпуская из поля зрения Гектора. Хок не решился высказать свои опасения, а они, как у Люки, гнездились в его сознании - те самые суеверные бредни, которыми обычно не хвастают люди, считающие себя продуктом современности.
        - Гек… - произнесла Люка, причем на спокойной ноте. - Нам следует забрать деньги и убраться, как мы планировали.
        - Тебя даже не греют еще сто косарей вечнозеленых? - с изумлением спросил тот.
        - Но ты не получил денег за прокуроршу, - возразила она. - Почему заказчик не отдал?
        - Сумма крупная, - начал терять терпение Гектор. - Ее нужно заказать в банке, два-три дня и - привезу…
        - А если не привезешь? Заказчик сам сообщил тебе, когда нужно ехать в деревню, он знал, что прокурорша там будет одна и дело закончится в его пользу. Так почему не приготовил деньги? Хоть что мне говори, но договор не выполнен!
        С первых дней Хок отметил, что Гектору светят лавры психолога, он умеет «ломать» ситуацию, а не тупо стоять на дубовой позиции. Минуту назад казалось, от Люки останутся рожки да ножки, а Гектор вопреки всему заговорил с ней как с дочерью, максимально доброжелательно:
        - Заказчик знает, что с нами шутки выходят боком. Точнее, кладбищем. Не предоставит через пару дней бабки, я лично… А пока у нас нет причин дергаться, как и подозревать его в мошенничестве. Ему нужен второй труп, срочно нужен, значит, никуда он не денется, отдаст.
        Эмоционально Гектор ее пригасил, Люке уже не за что было зацепиться и как будто нечем крыть, но внутри-то ничего не изменилось. Напротив, беспокойство усилилось, а убедительного объяснения, что ее тревожит, не нашлось.
        - Надеюсь, Шатунов не прокурор? - сдалась (да-да, сдалась) Люка.
        - Нет, - со вздохом облегчения сказал Гек, своим удрученным видом показывая, как ему трудно с тупицами, претендующими на равноправие.
        На кухне Пашка уплетал бутербродики размером с увесистую книгу, попутно читая учебник, который перед ним стоял на столе, поддерживаемый вазами. Как же он обрадовался ей! Но и удивился одновременно:
        - Сабрина?! Ты?! У нас?!
        - Я не могу навестить отца и брата?
        - Можешь, конечно, но ты же не навещала… Ой, я так рад! Садись. Сделать тебе бутерброд?
        - От твоих бутербродов моя фигура превратится в большое-большое бревно. - Наливая чай и поглядывая на Пашку, она проворчала: - Хм, как ты можешь лопать эту колбасу?
        - Папа тоже бухтит, а мне нравится.
        Сабрина взяла ломтик, понюхала и… отправила в рот, она же не успела позавтракать, а на голодный желудок съешь и дрянь всякую. Следующий ломтик уложила на тонкий кусочек хлеба, туда же - кусочек сыра, потом ветчину и, болтая в чашке ложкой, поддела брата:
        - Никак уроки на ходу учим?
        - Угу, - кивнул Паша, вонзая зубы в бутерброд. - Физику. Терпеть не могу, я же спортсмен, я тупой. Училка - зверюга, сегодня пытать меня будет.
        - А тебе как нашей олимпийской надежде не положено послабление в учебе?
        - Пф! - фыркнул Паша. - Одна географичка пятерки ставит, хотя я нич-че не знаю. Говорит, за медали, а географию я выучу на практике.
        Пашке скоро шестнадцать, производит он на всех приятнейшее впечатление, одна улыбка - открытая, с ровными белоснежными зубами - располагает к нему самого большого зануду (Сабрину, например) за секунду. Который раз она изумилась: похож на отца до чертиков и не похож. Абсурд? Нет, реальность. Пашка мужает, становится просто красавцем, плавание выточило его фигуру.
        - Разве сейчас не выбирают предметы? - подала идею Сабрина. - Ты ведь не собираешься стать физиком - зачем же учить ее?
        - Папа и выбрал все предметы. Сказал, от знаний еще никто не умирал, а я умираю. Но с ним же не поспоришь, в результате у меня одни трояки… э… по географии пять, если не считать физ-ру.
        - Значит, ты генетический троечник, как отец. Кстати, где он?
        - В кабинете. Иваныч просил не беспокоить его.
        - А я отважусь, - подлетела Сабрина. - Ой, Паша, у тебя есть деньги? Я не из дому, у меня ни гроша в кармане, даже сумки нет. У отца просить неловко. Ты не дашь мне на такси?
        - Пятьсот хватит?
        - С головой! Паша, ты хороший мальчик. - Она потрепала его за чуб и чмокнула в щечку. - Пока.
        При всей строгости папа субсидирует сына щедро, что показательно и нетипично - это не испортило парня. Видимо, спорт, а Пашка серьезно занимается плаванием, откорректировал цели и задачи. Во всяком случае, он не разменивался на мелочи - клубы-бары, девчонки, сигаретки-коктейли, треп и ничегонеделанье. Да и кто б ему позволил! Не папа, уж точно.
        Наверху Сабрина приоткрыла дверь кабинета, образовалась узенькая щель, и заглянула внутрь. Не хотелось ей попасть под раздачу, потому следовало понять, в каком настроении отец, и вдруг…
        Отец лежал в рабочем кресле с закрытыми глазами, над ним навис амбал, стоявший к Сабрине спиной, и, как ей показалось, душил отца. Она вбежала в кабинет. В следующий миг схватила за длинные волосы душителя и потянула его на себя с криком:
        - Помогите! Здесь бандит! На помощь!

«Бандит» изловчился, цапнул ее за запястья - она разжала пальцы от боли, а он повернулся к ней. Глянула в его свирепое лицо и поняла - убьет. Ей хватило незначительной паузы, когда бандит выбирал способ, каким укокошить жертву, то есть ее. Приложив все имеющиеся силы, Сабрина молниеносно боднула его головой в грудь… Можно долго смеяться, но бандит упал-таки на пол, а она завизжала, надеясь, что ее услышат внизу и прибегут на помощь. Должен же в этом доме еще кто-нибудь быть, помимо тугого на ухо Иваныча!
        - Сабрина! - неожиданно рявкнул отец.
        - А? - вытаращилась она. - Папа? Ты живой?
        - Как видишь. Чего ты разоралась?

«Бандит», приподнявшись на локтях, находился в явном замешательстве, однако осведомился у Шатунова:
        - Это что за психопатка?
        - Моя дочь, - мрачно представил ее шеф.
        - Ладно, психопатку беру назад, - поднимаясь, проворчал Марин. - Повезло ей. Если б она не была женщиной…
        С опозданием дошло: ворвалась она, как пациентка дурдома с диагнозом истеричка-шизофреничка, и ничего страшного, что себе вообразила, близко не происходило. Сабрина растерялась и смутилась, покраснела, наверняка как салатная свекла, себя не видела, но щеки-то горели огнем, а мямлила так и вовсе глупо:
        - Я… Вы… Простите, мне почудилось… я подумала, что… Еще раз прошу прощения, это недоразумение.
        - Ты иди, - сказал Шатунов Марину. Когда молодой человек ушел, подозрительно косясь на его дочь, отец свесил голову и устало спросил: - Что-то случилось?
        - Случилось? - переспросила она, еще не придя в себя. - А… почему должно что-то случиться?
        - Если б ничего не случилось, ты не приехала бы.
        - Ааа… - протянула Сабрина, смутившись, ведь он раскусил ее. Да нет, просто отец хорошо знает свою дочь. - Конечно, случилось. Вчера. Ты умчался с пистолетом… Пистолет не совсем нормальное явление, согласен? И я… я приехала узнать, как ты… А это кто? - указала рукой на дверь, за которой скрылся Марин.
        - Работает на заводе в охране. Все?
        Стоило отцу поднять на нее глаза, Сабрина, обманутая его ровным голосом, едва не отшатнулась от появившегося выражения муки на лице. Ей не пришло в голову, как приходило раньше, отнести эти эмоции на свой счет, мол, от меня тебя перекосило, папа? Да и в стародавние времена она заводилась с одной целью: вызвать у отца вину, жалость, подчинить его, потом руководить им. Нет-нет, все происходило неосознанно. Ее поведение было продиктовано желанием обратить на себя внимание и хотя бы таким варварским способом заставить отца вспомнить, что есть она, родная дочь, ее нужно любить. Эффект получался обратный.
        - У тебя вид, будто похоронил всю родню… - выговорила потрясенная Сабрина.
        - Пока еще нет. Сабрина, извини, я сегодня… не в форме. Если хочешь, сходи к Пашке…
        - Я виделась с ним. Он уехал на скутере…
        И тут папа, без того имея бледный вид, вытаращил глаза и сорвался с места:
        - Уехал? Куда?!
        - В бассейн на тренировку…
        К концу ее фразы Шатунов успел сделать вызов на мобильнике и с нетерпением слушал длинные гудки в трубке. Дочь задумалась: почему он запсиховал? Из-за Пашки? Сын ежедневно ездит на тренировки, не пьет, не курит, с плохими мальчиками не дружит - откуда взяться тревоге за него?
        - Павлик! - раздался вопль отца, словно на другом конце города заложена бомба и должна вот-вот взорваться рядом с Пашкой. - Ты где?.. Уже в бассейне? Это хорошо. Паша, дождись меня после тренировки, я заеду за тобой… Я сказал - дождись! Ты все понял?
        Сабрина догадалась, что этой ночью произошло нечто ужасное, изменившее многое, в первую очередь отца. И как к нему обращаться с весьма щекотливой просьбой? А для нее это вопрос жизни!!! И время поджимает. Видя, что отец обмяк в кресле, ему не до нее, Сабрина на цыпочках вышла.
        Да, не до нее. Шатунов искал ответы на множество вопросов, которые в своем большинстве сливались в один: почему жизнь построилась так, а не по-другому? Чем он провинился перед госпожой судьбой, что она с постоянным упорством пытается его сожрать?
        И вдруг он проснулся…
        - А я Ева.
        Через пять минут девушки пили токай (для него в кафешке нашлась бутылочка), а он баловался коньячком. Именно баловался, Шатун давно усвоил, что женский пол не любит выпивох, да и самому состояние опьянения не нравилось.
        Но выпивка делает свое подлое дело: ни с того ни с сего ему, как в былые добрые времена, захотелось на девчонок произвести максимум впечатления. Он выудил из дипломата полкило икры и прямо в пакете, лишь развернув его, кинул на стол, потребовав у официантки ложки. Дура принесла обеденные алюминиевые ложки, которыми были завалены все столовки СССРа, Шатун вздохнул и с чувством сказал ей:
        - Принесла бы десертные, я б еще понял. Но почему мы должны лопатами загребать такой деликатный продукт?
        - Чайные устроят? - спохватилась официантка.
        - Устроят.
        Во время их диалога Ева хохотала. И потом хохотала, когда ложечками ели икру, признавшись, что первый раз лопает дефицит ложками. Вскоре слегка раздосадованная Таня попрощалась. Наверняка поначалу она решила, что классно упакованный Леонид ради нее расщедрился, а он почти не смотрел в ее сторону, девушке стало скучно. Конечно, Шатун ей даром не нужен был, смазливые девицы жаждут поклонения, восхищения, внимания хоть от гиббона, который разговаривает предлогами вместо слов. А если у гиббона есть бабки, он чудесным образом облагораживается. Но Шатуну довольно имени Таня - это красный свет светофора, сигнал опасности.
        Ева осталась. Болтали без заигрываний и недвусмысленных намеков. Доедали икру, допивали спиртное и спорили, например, о политике. Куда ж без нее-то, родимой?
        - Извините, Леонид, мы закрываемся, - деликатно сказала официантка, наклонившись к нему.
        Она назвала сумму и ушла. А он поступил так, как в те времена еще мало кто поступал. Просто положил деньги на стол, и для Шатуна уже тогда это был естественный жест. Разумеется, не стал прятать в дипломат остатки икры. Ева, идя к выходу, отвела руку с вытянутым пальчиком назад, напомнив расточителю:
        - А сдачу?..
        Леха усмехнулся, взял ее за локоток и молча вывел на улицу, дав понять, что девушке напоминать мужчине о сдаче нехорошо.
        Очутились они у проезжей части и приуныли. Одиннадцать ночи - это не сейчас, это тогда. Ни одного такси, да и машин мало колесило по городу, советский народ в подавляющем большинстве прекрасно обходился без личного транспорта. Пробки? Такого понятия вообще не существовало, а место, где стояла стекляшка, мягко сказать, было неоживленное. Короче, застряли.
        Шатун предложил дойти до проспекта, мол, там он поймает машину и отвезет Еву домой. Двинули.
        И тут хлынул дождь, да какой! Ливень. Стеной. С грозой. Внезапный, как нашествие монголо-татар в Средние века, одновременно как предвестник перемен, которые всегда наступают вместе с грозой и разрушениями. Леха стащил с себя джинсовую куртку, надел ее на Еву, но она не спасла девушку от потока воды с неба.
        - Д-давай зайд-дем к-к-к под-друге, - отстучала зубами замерзшая Ева. - Тут-т-т недалеко. Иначе я умру.
        - А удобно?
        Ева сняла туфельки, взяла Леху за руку и предложила немного пробежаться - хоть согреются. Уже в подъезде девушка рассказала, что подруга в отъезде, ключ отдала Еве, чтоб та изредка наведывалась в квартиру. Как раз участились случаи квартирных краж, оставлять надолго жилье без глаза было нельзя, а сигнализациями никто не пользовался, да и были ли они? Разумеется, были. Например, в ювелирных магазинах, но простой народ дома и квартиры не охранял. А что там было брать?
        Ева предложила Лехе переждать ненастье и согреться под душем, иначе она займет ванную комнату надолго, потому что продрогла до самой тонкой косточки в своем теле, в подтверждение чихнула. Почему нет? Халат ему девушка, похожая в тот миг на мокрого цыпленка, предоставила, полотенце тоже. Когда Шатун вышел из душа, а провел он там минут пять всего, пожалев цыпленка Еву и ее мокрые косточки, она сушила утюгом его одежду.
        - На кухне коньяк, чайник стоит на плите, последи за ним, - перейдя на «ты», скороговоркой бросила Ева и убежала в ванную.
        В крошечной и тесной кухне Леха уселся на табурет, спиной уперся в стену и вдруг… его разморило. Он даже глаза прикрыл, как кот на печке. Домашняя обстановка, тепло, шум дождя за окном привели его уставшую душу к дивному покою. Правда-правда, давно он не чувствовал себя так хорошо, когда внутри не кусает обида, а по телу не проходит волна яростного гнева, от которого кровь кипит.
        - Чайник! - взвизгнула Ева, появившись на кухне. - Хм, выкипел… Придется ждать еще минут десять. Давай хоть коньяку хлопнем, что ли?
        - У меня есть согревательный рецепт лучше коньяка и чая, - сказал Шатунов, неожиданно для себя притягивая Еву. И ведь не собирался ничего такого делать, но с первым поцелуем чуть не улетел, все же с женщинами давно не общался. Правда, вспомнил: - Ты хоть совершеннолетняя?
        Реакция у девушки веселая: тихо, почти беззвучно, словно ее могли услышать соседи, Ева расхохоталась, запрокинув голову. Леха не терял времени - подхватил ее на руки и отнес в комнату, где стояла большая софа, широкая, как футбольное поле. Когда нес, она, не переставая хохотать, успокоила его:
        - Шутишь? Мне двадцать девять.
        - Не может быть…
        Не может быть - относилось к нему. Не думал и не гадал, что так легко переступит границу кокона, в который сам себя упаковал. Шатунов, спрятавшись в кочегарке, женщин избегал, естественно, о близости не могло идти речи, но уязвленное самолюбие и там его точило. Мучился, а не жил. И вдруг с легкомысленной непосредственностью, без любви и страсти, но не без влечения и симпатии, за один вечер Леха Шатун вернулся к жизни, вернулся к себе.
        Спали мало. Отрывались на полную катушку, а в перерывах разговаривали, Ева оказалась еще и любознательной, ему, например, вопросы задавать не удавалось, потому что она его опережала. Интересовало ее все: где он живет и почему, чем занимается, не шейх ли, раз в дипломате таскает черную икру килограммами?
        - Нет, - обнимая любопытное чудо, говорил Шатунов. - Я беру ее в Астрахани. Знаешь такой город?
        - Пф!
        - Ну вот. Еду туда, покупаю у браконьеров и везу сюда электричками, автостопом…
        - Ты контрабандист! - то ли с восхищением, то ли с ужасом вскрикнула она. Наверное, все же с восхищением, потому что принялась хохотать. Ну что смешного в слове «контрабандист»?
        - Угу, - подтвердил он. - Если б те, кто кушает икорку в кабаках, намазывая ее столовым ножом на хлеб с маслом, видели, как ее фасуют…
        - Расскажи, расскажи…
        - У деда-браконьера подвал выложен кафелем. Спускаясь туда, он надевает резиновые сапоги по колено и, буквально топчась по горкам икры, которая лежит просто на кафеле, подборной алюминиевой лопатой кидает ее в целлофановые пакеты. А я, тоже в резиновых сапогах, держу обеими руками мешки, потом мы их взвешиваем на допотопных весах… Ну, как тебе?
        - Думаешь, после твоего рассказа в рот не возьму?
        - Отлично, у меня в дипломате еще есть. Принести?
        - Неси. Только в доме нет ни грамма хлеба.
        Он кормил ложечкой, а она поддевала икру пальчиком и подносила к его рту. То, что падало на грудь и плечи Евы, Леха слизывал… Она хохотала… Потом миллион поцелуев…
        Утром расстались и не договорились о встрече.

5
        Марин организовал охрану - супер, мимо мальчиков в джинсе букашка не проскочит. Пригнал он в дом Шатуна и людей из ЧОПа, те приступили к монтажу новой системы видеонаблюдения, пообещав не оставить «мертвых зон». Привлек ребят с завода, для прикола изображавших «антураж» на тусовках, следуя в хвосте Шатуна, который любил пустить пыль в глаза. На заводе и новички ворон половят, а шефа с отпрыском охранять должны люди надежные. Но как узнать, кто из них истинно надежный, если никто не попадал в экстремальную ситуацию?
        Положа руку на сердце, Марин тоже не бывал в переплетах и не понимал, что такого выдающегося обнаружил в нем Шатунов, тем не менее распух от ответственности и настроился выиграть. Собственно, любителей проигрывать не найдется ни на одном континенте, а для него это еще и способ самопознания, которое подпитывает уверенность в себе.
        Итак, начало положено. Но не расследованию, пора было и за него браться, а с какого бока? Он собрал участников ночной погони, интересовали его впечатления и детали, которые, может быть, заметили ребята. Парни озадачились, не зная, как быть, украдкой переглядывались, надеясь, что кто-то из них прояснит ситуацию, - почему Марин стал в позу начальника. Глава охранки Гога вообще закипел:
        - Ты кто такой, что требуешь отчета?
        - Не требую, а прошу, - уточнил Марин, дипломатично излучавший дружелюбие. - Убийство расследуют мои знакомые, просили нас помочь. Вы же не откажете? Шатун кровно заинтересован, чтоб убийц поймали.
        Шатун - вот кто относительно усмирил, прежде всего Гогу, который сильно покраснел. А чтоб скрыть страсти внутри, он опустил белесые ресницы (наверное, из-за них его взгляд постоянно казался хитрым). Вряд ли это был знак покорности, но Марин прикинулся удовлетворенным:
        - Вот и ладно. Нет, если кто-то против моего любопытства, могу отвести к оперативникам, будете с ними сотрудничать.
        В прокуратуре и полиции на «сотрудничество» уйдет времени в сто раз больше, такая перспектива никого не устраивала, Южин ответил за всех:
        - Давай по существу. Надеюсь, остальные не будут артачиться?
        Он строго оглядел братьев Лапиных, Крючка и Стаса - нет, те не возразили. Южин - старожил, на первый взгляд человек недалекий, но имеет авторитет, поэтому и был вызван, оказалось, не зря.
        - Понимаю, прошло время, - воодушевился Марин, - но вы, наверное, не раз убеждались, что иногда память выдает новые детали, на которые в момент инцидента не заострили внимания. Постарайтесь вспомнить, что каждого из вас в ту ночь поразило.
        Действительно, такое событие не улетучивается из головы долго, хочешь не хочешь, а возникает время от времени перед глазами. Да только память выдает детали спонтанно, а не по заказу.
        - Припоминайте мелочи, - ориентировал их Марин. - Незначительные… э… ерунда всякая.
        - Порядок! - вспомнил Игорь Лапин.
        - Порядок?
        - Думаю, убийцы догадались, что хозяйка спряталась, - охотно начал делиться впечатлениями Игорь. - Ее искали. Аккуратно искали. Например, в спальне стоит кровать под старину - массивная, думаю, убийцы заглядывали под нее. И отбрасывали покрывало наверх, чтоб лучше видеть…
        - И в чем тут заноза? - не понял Южин, помогая Марину хотя бы тем, что периодически брал инициативу в свои руки. Он-то не раздражал Гогу, а может, и еще кого-то.
        - Игорек хотел сказать, - вклинился в диалог Олег Лапин, - что убийцы производили обыск, не забывая контролировать: оставили они след или нет. Обычно человек, когда торопится, делает так: край покрывала забрасывает на кровать, заглядывает под нее и оставляет как есть. Ведь цель у них - сделать все быстро и уйти.
        Тридцатилетние братья нравились Марину, с ними он легко нашел общий язык, оба неглупые и одинаковые - светловолосые, белокожие, да что там, по два метра красоты, и больше ничего не надо говорить. Игорь активный, открытый и простодушный. Олег сам себе на уме - этого вполне достаточно, чтоб составить о нем мнение, кстати, не всегда данное качество порок. Видя, как Марин озадачен, не понимает, на что братья намекнули, Олег растолковал:
        - У них хорошая подготовка - вот что хотел сказать Игорек.
        - Какие еще мнения? - оглядел всех Марин.
        - Во второй спальне, - опередил коллег Игорь, - на комоде лежали украшения и стояла шкатулка. Их не взяли. Почему?
        - Ты совсем? - постучал по лбу пальцем Гога. - Профи не берут ничего у жертвы, только гонорар у заказчика.
        - Где ты это слышал? - фыркнул Игорь, не принявший точку зрения Гоги. - Чтоб бандюку попались на глаза камешки, а он не позарился на них… сказки про принципиальных киллеров, не берущих чужого добра, расскажи дочери.
        - Украденное имеет обратный адрес, - заспорил Гога. - Достаточно одной ценной вещи попасть на заметку полиции, чтобы в скором времени взяли всю группу.
        - Убийц было трое, - ввернул Марин.
        - Четверо, - подал голос Стас. - Одного Ксения Эдуардовна застрелила, двое стреляли по нашим машинам, четвертый - водитель…
        - Точно, баба была! - подхватил Южин, вскинув вверх руку. - С ней Шатун по мобиле говорил. Ну и су… Нет, скажите, что женщин толкает мочить людей, а?
        - То же, что и на панель, - подсказал Олег. - Тяжелое материальное положение.
        С ним не согласились, ведь убивать - не ноги раздвигать, здесь нужна особая черта, жестокая и безжалостная, либо отсутствие всяческих черт, которыми и отличается человечество от разнообразной фауны. Марин не прерывал спора, он восстанавливал картину со слов участников погони и слегка опешил:
        - Выходит, в вас стреляла женщина.
        - Выходит, так, - кивнул Гога и не удержался, пересказал, как было: - Дверцы открылись, двое вылезли наружу! Не знаю, как держались, но стояли на подножках как влитые. Выстрелов мы не слышали…
        - Стволы с глушителями, - объяснил Марин. - И попали по колесам…
        - Попали, - вздохнул Гога.
        Они-то с Крючком тоже стреляли по колесам, но не попали. Теперь боялись, что шеф, после той ночи угрюмый без меры, вышвырнет их за борт, а работать у Шатуна престижно, да и платит он не жилясь.
        Марин отошел к окну, собирая мысли. Еще дед, потомственный военный и разведчик, учил: в информации не бывает ничего лишнего. Итак, убийцы - не заурядные уголовники, тем более их будет сложно отыскать.
        По аллее к дому шла дочь Шатуна - очень, ну, очень… только мрачная и озабоченная, как папа последнее время. Пожалуй, хуже папы. Да-да, она как паровая машина, перенасыщенная паром, того и гляди - взорвется. Марин за ней приударил бы, помог бы выпустить пар, если б она не была дочерью хозяина.
        Злая, как гарпия, Тата плюхнулась на стул напротив Белика. Да-да, того самого, из-за которого Ленька чуть не убил ее. Гена уж не тот, не тот. Вместо дивной шапки волос - лысинка, которую любовно окружили три перышка; вместо спортивной фигуры - бурдюк, выступивший за рамки приличия, нависнув над ремнем; от красивой физиономии и воспоминаний не осталось. Гена, сволочь, так и не бросил свою страхолюдину! Их роман периодически затухал и вспыхивал вновь, пока не наскучил Тате. Что делать - мужчина, балующий себя излишествами, быстро теряет форму.
        - Я просидела перед твоей дверью сорок минут! - процедила она.
        - Отлично выглядишь, Танечка, - подписывая бумаги, бросил Белик, а сам глаз не поднял на гостью!
        - У тебя совесть есть?
        - Но ты действительно выглядишь…
        - Почему заставил меня столько ждать?
        - Прости, не мог прервать переговоры…
        - Ты час говорил по телефону?! - конечно, не поверила она.
        Бывшие любовницы надоедают не меньше старых жен, и Белик, находясь долгие годы в шкуре вечного должника, уже созрел, чтобы грубо выставить Тату, но пока жалел ее:
        - Что у тебя?
        При всем эгоизме, а эгоисты зациклены на себе и не способны чувствовать других, она уловила грань, через которую переступать опасно. Тата живо изменила тональность, добавила нотки капризной принцессы:
        - Гена, мне нужна твоя помощь.
        А то он не догадался, зачем она притащилась! К сожалению, подземного хода из кабинета нет, Тата упорная дама, прождала бы хоть до утра и дождалась бы парада-алле в его исполнении. Чтоб прекратить бессмысленное словоблудие, Гена сразу заявил:
        - Я сейчас на мели.
        - Ты даже не спросил, сколько мне…
        - Много. Тебе всегда нужно много, а у меня все в деле.
        - Но я горю! - пыхнула Тата.
        - Сейчас все горят и кое-как барахтаются. Бизнес, Танюша, коварная штука, мужики ломаются, а женщина… - Он взглянул на часы и присвистнул, дав понять, что ей пора убираться, ему некогда. Но она не поняла. - Извини, мне сейчас в аэропорт.
        - Хочу напомнить: Шатунов меня бросил из-за тебя, - использовала Тата запрещенный прием. - Я бы сейчас, как сыр в масле…
        У нее есть «милая» манера: занимает деньги у бывших любовников и не отдает! Нельзя же всю жизнь расплачиваться за секс с ней, о котором стерлись воспоминания за давностью лет.
        - Кстати, попроси у него, - на голубом глазу сказал Белик, плюнув на запрещенный прием, заодно и в ранимую душу Таты. - Денег у Шатуна валом, питейный бизнес в прогаре никогда не бывает. В крайнем случае, продай…
        - Вот ты и купи! Долю.
        Ага, вместе с ее настоящими и будущими долгами? Нашла дурака. Белик взял Тату за плечи, заставил подняться и насильно повел к выходу, воркуя на ушко:
        - С таким же успехом я могу продать тебе часть своего бизнеса, но попробую удержать его. Куда тебя доставить? Я вызову такси.
        Ей доподлинно известны официальные доходы этого жулика, а сколько неофициальных - у самого черта рога отвалятся при подсчете. Тата выдернула плечи, презрительно фыркнула и гордо ушла.
        На улице она забралась в машину, ездившую на честном и нечестном слове, едва не рыдая от бессилия и злости, да отвлек все тот же Гена, выбежавший из офисного здания. Он сел в шикарный автомобиль премиум-класса, естественно, черного цвета, блестящий, как у негра кожа после купания, и укатил, ласково шурша шинами. Разумеется, за рулем у этого «бедняка» водитель торчит. Тату, что называется, плющило, ведь деньги нужны позарез! А может, не все из породы гадов, как Гена?
        Вдали от города, на лесной поляне, укрытой от солнца раскидистыми кронами вековых деревьев, Люка с Хоком упражнялись в стрельбе не столько ради формы, сколько забавы ради. Стрельба стала для обоих приятным времяпрепровождением, заменила хобби, помогающее расслабить нервную систему. Стрельба удачно совмещается со спортом, отсюда и двойное удовлетворение от тренировок. Выстрел на бегу, во время падения, стоя, лежа - вариантов масса. Разумеется, нужно попасть по консервной банке или в центр тетрадного листа, прибитого к стволу дерева, - тут ничего нового нет. Однако никакие карты с рулеткой не сравнятся с азартом в момент прицела и выстрела, обо всем забываешь.
        Отдыхали на одеяле, расстеленном на травке в тени, пили кофе из термоса, перекусывали. Лес - не совсем идеальное место для любви, тем не менее занимались и любовью, ведь в доме постоянно присутствовал третий, а здесь из свидетелей - только птички. В очередной перерыв, перекусывая булками с молоком, Люка задумчиво молчала, последнее время она частенько задумывалась.
        - Опять ты не здесь? - тронул ее за плечо Хок.
        - М? - подняла на него Люка отсутствующий взгляд, который в ту же секунду сфокусировался на Хоке. - Никак не успокоюсь.
        - Твои страхи до сих пор не прошли?
        - Если состояние беспокойства считать страхами, то да, не прошли. До сих пор клиент не расплатился за прокурорскую даму.
        - Но Гектор говорит, он хочет все сразу…
        - Меня не интересует, что хочет клиент! - пыхнула Люка. - Меня интересует моя доля, которую я не получила!
        - Ты же не думаешь, что Гектор утаил…
        - Не думаю, - перебила Люка, и сказала она правду, Хок это прочел по ее лицу. - Насколько я знаю Гека, настроение у него тоже паршивое, неуверенное.
        - Я не заметил.
        - Он умеет скрывать. Но не от меня. Я чувствую, как его что-то жжет внутри. Что? Конечно, беспокоит клиент, который темнит, ой, темнит. Боюсь, он разведет Гека, как пацана сопливого, заодно и нас…
        Недавно она сомневалась в Гекторе, думала, он смоется с бабками, не помахав им на прощание ручкой. Но прошло несколько дней - и Хок слышит другие песни. Что это, если не перепады неустойчивой психики? Люка просто изводит себя моделированием ситуаций, при которых ее оставят с носом. А ведь всем сейчас непросто. И Хок живет в напряжении после той ночи, когда труп Ана не пускал их в комнаты, забаррикадировав дверь, но они вошли. Не надо было. Потому что это был плохой знак. Все и пошло не так: денег не получили, Шатунова подловить не удается, заказчик какой-то мутненький попался, и неизвестно, кто он есть, в группе тихий разлад…
        Нет, к чертовой матери дурные мысли, они в гроб загонят раньше пули! Хок повалил Люку на одеяло и впился в губы многообещающим поцелуем, на который она ответила страстно и пылко. О, какой всплеск эмоций их ждал, если б не звонок, Люке пришлось взять трубку:
        - Да, Гектор?
        - Я жду вас в доме. Это срочно.
        - Что-то случилось?
        - Поторопитесь.
        Люка засобиралась, натянула свитер, подхватила кофту, а Хоку не так-то просто из одного состояния перейти в другое, он потянул ее на себя:
        - Двадцать минут ничего не решат.
        Но она резко вырвала локоть:
        - Поехали! Раз Гектор говорит «срочно», значит, дело срочное.
        Хок закинул одеяло и спортивную сумку с продовольствием в багажник, стволы спрятали под сиденьем. Люка отлично справлялась с вождением, но излишне увлекалась, не замечая, какую набрала скорость, Гектор запрещал ей садиться за руль, особенно когда везут стволы. А Хок не он. Если Люка топает на место водителя, не может он ей запретить, в результате пришлось несколько раз говорить сакраментальную фразу:
        - Сбавь скорость. - Все же она его достала. - Люка, не гони! Я тебе через каждые три минуты напоминаю. Хочешь, чтоб менты хлопнули?
        - Извини.
        - Что произошло? - взорвался он.
        - Не психуй. Мне не понравился голос Гектора, что-то в нем противно дребезжало.
        - Все равно пригаси скорость, - настоял Хок. - Успеем.
        - Куда? - хмыкнула Люка, на этот раз послушавшись.
        - Везде. Хоть на том свете прижиться, хоть на этом наследить.
        - Никогда не шути так! - дернулась она.
        Хок умолк, обнаружив, что последнее время его тянет на черный юморок, хотя чувством юмора он никогда не владел, шутит не смешно. Кстати, его первый тренер сыпал шутками-прибаутками на тему смерти с месяц и… разбился насмерть в аварии.
        Вопреки ожиданиям Гектор не был мрачным, голос его не дребезжал, когда он оторвался от карты города:
        - Завтра похороны, он будет там.
        - Кто тебе сказал? - прищурилась Люка.
        - Логика. Если он помчался к ней среди ночи и за город, то на кладбище, само собой, приедет проститься.
        - Днем народу там слишком много, - заупрямилась она. - Если убирают даже одного свидетеля, нам прикажешь перестрелять всех на кладбище?
        - Не язви, - невозмутимо осадил ее Гектор. - Есть план. А сейчас поехали, осмотрим местность.

6
        Когда представитель дорожно-транспортной службы раскрыл удостоверение, Шатунов начал тереть указательным пальцем подбородок под нижней губой, тупо глядя на него. Хозяин недоумевал, чем обязан, гаишник с удовольствием (или злорадством) объяснил причину визита:
        - Камеры наблюдений зафиксировали, как ваша машина выезжала ночью из города на скорости, превышающей допустимую в три раза. При этом нарушая все правила дорожного движения, какие только есть.
        Шатунов полез в нагрудный карман пиджака, без суеты достал портмоне, вытащил пятитысячную купюру и положил на стол. Дэпээсник, кажется, обиделся, наверняка его не устроила откупная сумма:
        - За подобные нарушения водители лишаются прав…
        Пожав плечами, мол, нет проблем, Шатунов кинул на стол водительское удостоверение, давая понять: забирай и то, и другое, только пошел вон…
        Тем временем в коридоре, не видя явной угрозы шефу, Марин осторожно прикрыл дверь и отступил на пару шагов. Вдруг столкнулся с Сабриной, наблюдавшей за ним, скрестив на груди руки.
        - Вообще-то, нормальные люди не пятятся назад, - сделала она недружелюбное замечание. - А если я расскажу отцу, что вы подглядывали за ним и подслушивали?
        Марин и не думал оправдываться, он улыбнулся:
        - Не сейчас, ладно? У твоего отца полицейский, пусть он сначала с ним разберется.
        - А мы уже на «ты»? - поддела его она, усаживаясь в кресло.
        - Да ладно тебе, - развалившись в соседнем кресле, хмыкнул Марин. Он подпер скулу кулаком, ноги расставил - шире некуда, а Сабрину разглядывал как славненькую зверушку, которую собирался приобрести за пять рублей вместе с клеткой.
        Она демонстративно отвернулась от него, не странно? Красивая молодая леди, встретив внешне достойного молодого мэна, должна по идее вылезти из собственной оболочки, но постараться понравиться ему. Хотя бы просто так, без задней мысли. Это нормальный процесс, основанный на инстинкте, предписывающем сближение полов с последующим размножением, однако! Инстинкты Сабрины находились в угнетенном состоянии.
        - Год работаю у Шатунова, а о тебе не знал, - задумчиво произнес Марин. - Почему? Где ты была?
        - Пожалуй, я поищу Пашку, - поднялась она.
        Горда и своенравна. А какой вид с тыла! Какие булки ниже поясницы…
        - Узнал, когда? - неожиданно вырос перед ним ее отец.
        - Завтра утром, - ответил Марин.
        Не было нужды уточнять, о чем спросил шеф, он каждый день задавал этот вопрос, опуская слово «похороны», как будто умалчивание что-то изменит. Марина не удивят летающие тарелки с гуманоидами, а Шатунов, признаться, удивлял. Охранник сгорал от любопытства - кто убитая женщина, ну, помимо того, что она работник прокуратуры? Почему ее смерть заставила так сильно страдать Шатуна?
        - Мне обещали, - отчитывался Марин, идя за ним в кабинет, - дать сведения о мужчине, которого застрелила Ксения Эдуардовна, если, конечно, сведения будут. С участниками погони я переговорил, есть некоторые наблюдения, но пока ничего существенного.
        - Хорошо, - вяло закивал Шатунов, остановившись у стола.
        Шефа что-то не устраивало, почувствовал Марин, а недосказанность не устраивала его, но ведь есть договоренность: ничего не скрывать. Он поставил руки на бедра и с вызовом спросил:
        - Что не так?
        - Почему ты решил…
        - По вашему лицу, - перебил его Марин.
        - Я все думаю… - начал шеф, сунув руки в карманы брюк и смущенно опустив голову. - Не слишком ли мы развернули деятельность? Поначалу я возомнил, что однажды ночью встречу убийц здесь… Но это я так хочу, а им на мои угрозы плевать. В общем, когда пошла вся эта суета, ну, с камерами, охраной… мне стало неловко. Как будто я последний трус…
        - Хотите отказаться от поисков убийц?
        - Ни за что!
        - Тогда меня слушайте, - взял жесткий тон Марин. - Это не бытовое убийство. В дом вашей знакомой приходили серьезные ребята, которые по пути следования оставляли идеальный порядок. Не взяли ценности, а они лежали на виду и просились в руки. Знаете, что это значит?
        - Что?
        - Они работают на свою репутацию! И не первый раз замочили человека. Мало того, очень нетипичный поступок - выстрел в затылок убитому сообщнику. Еще: они знают, что перед смертью Ксения Эдуардовна говорила с вами по телефону. Полагаете, их не интересует, о чем вы трепались? Вдруг она шепнула вам, в какой стороне следует искать концы?
        - Но это надо у меня спросить, а я фиг скажу.
        - Можно заставить рассказать. А вы к тому же пообещали убийцам отыскать их…
        - Ладно, ладно, убедил, - замахал руками Шатунов, а у Марина аргументы не закончились:
        - Еще одна показательная деталь: они стреляли в наших ребят, стоя на подножках. Это неудобно, трясет, по плечу лишь циркачам. Но попали точно по колесам обеих машин. А могли залепить пули в лоб. Наши палили без глушителей, следовательно, убийцы догадались, что погоня за ними.
        - А номер машины наши помнят?
        - Помнят. Номер принадлежал покойному автолюбителю, его машина находится в гараже. Номер никто не снимал - у меня точные сведения, значит, его нарисовали. Последнее: среди киллеров есть женщина… Нет, мне очень, очень-очень не нравятся эти ребята. Я настаиваю: Павлика нужно спрятать по моему плану, а вы тянете резину. И вообще, Леонид Федорович, вы обещали подчиняться мне.
        Подчиняться? Шатунову? Он забыл, когда это делал. Но разум пока не потерял, посему сказал через преодоление сопротивления:
        - Хорошо, как скажешь - так и будет.
        - Я пошел, у меня важная встреча.
        Шатунов опустился в кресло и замер. Теперь он жил параллельно двумя жизнями - настоящим моментом, в котором потерялся, и прошлым, где Леха смело шагнул в бездну, не имея поддержки. Там становились мишенью, не избежал этой участи и он, но при всем при том ему везло…
        Мимолетность
        Директору ликероводочного завода Жирнову исполнилось шестьдесят три, беда была в том, что не смог мужик перестроиться от человека с кодексом морали и чести до падения этой планки на пол, следовательно, не вписался в класс нуворишей. Не понял, что в общей неразберихе долгов можно не расплачиваться с партнерами, уходить от налогов, воровать, где представится случай. Что заработанным рублем нужно делиться с отморозками, а работникам не платить зарплату. Он многое не понял… нет, точнее будет - не принял.
        Поскольку доходное предприятие не приносило реальной прибыли в частные карманы, не имеющие отношения к заводу, но пришитые к власти, Жирнова начали прессовать. Рабочие волновались. Вокруг сыпались предприятия, появились безработные - одно это слово, которое фигурировало на гнилом Западе и, казалось, к нам никогда не придет, пугало до смерти. Тем, кто работал, зарплату не выдавали месяцами, но у Жирнова все было о’кей, только надолго ли? - мучил всех сакраментальный вопрос.
        А тут новые понятия: акции, ваучер, ООО, приватизация, акционер, дочерняя фирма, малое предприятие, концерн, бизнес, собственность… Одуреть! Можно людям, никогда этих слов не слышавшим, да в таком количестве, сразу вникнуть в смысл и не наделать ошибок? Короче, в том круговороте, перечень которого неполный, заводу угрожала реальная гибель, конечно, с последующим возрождением, но уже в другом качестве, под другим флагом. Такова краткая и, разумеется, поверхностная предыстория.
        Созвонившись, Шатунов встретился с ним в кабинете. Каким Жирнов ему показался? Суровым. Номенклатурным работником - раньше это гражданское звание (прежде всего, почетное) давало более-менее четкое представление о человеке. Что еще? У него был затравленный взгляд бледно-зеленых глаз, вместе с тем цепкий, с прищуром, от такого взгляда мало чего утаишь. На худом лице резко обозначены скулы, тонкие губы с глубокими носогубными складками, высокий лоб. Голову украшала пышная шевелюра белых волос, аккуратно подстриженных и ухоженных. Жирнов бесцеремонно изучал Шатунова, создавалось впечатление, будто он просачивался внутрь Лехи, как щуп, проверяя, где спрятана гнильца. После длинной паузы вообще удивил странным допросом:
        - Видел твой дом…
        - Дом уже не мой, - уточнил Шатун.
        - Знаю. Почему развелся? Бабу завел?
        - Она завела, а я видел, как ее пилит один… Я брезгливый.
        - Больно?
        - Было. Позавчера вылечился.
        С Шатуновым действительно что-то произошло. Так бывает: организм истощается до последней капли, вот-вот в нем прекратятся жизненно важные процессы, вдруг внезапный толчок и - рождение заново. Так и случилось, но Шатунов родился абсолютно другим человеком. Оказалось, пока он страдал как дурак, в нем копились силы, а случайная молодая женщина помогла этим силам высвободиться. Как так произошло, почему? Не в сексе же дело, в конце концов. В мире много загадок, пусть и эта зависнет в воздухе, а Леха о Еве вспоминал с теплотой.
        - Скажи, как кочегару удалось построить огромный дом? - допытывался Жирнов.
        - А я среди угольных куч нахожу золотые слитки.
        Жирнов рассмеялся. Потом был еще ряд вопросов, на которые Шатун отвечал правдиво. Честно сказать, не рассчитывал он получить место зама, потому не старался понравиться директору и был самим собой. У Жирнова своих, мечтающих занять его кресло, наверняка не счесть, он знал, кто на что способен, а Шатунов для него вообще темная лошадка. Леха думал про себя, что целиком и полностью состоит из слова «нет»: образования нет, опыта работы на предприятии нет, знаний в документации нет…
        - Мне сказали, ты самородок.
        Жирнов потирал гладко выбритый подбородок и с сожалением смотрел на крепыша напротив в белоснежной рубашке и дорогой кожаной куртке. Дед разочарован - это прочувствовал Леха всем своим сознанием, и стало ему за себя обидно. Всю жизнь бился-бился, туда-сюда носился, недосыпал, недоедал, а для чего? Цели перед собой ставил, но пустяковые, не стоившие ни душевных, ни физических затрат, а на нечто глобальное не хватало ума, что ли. Видимо, из круга, в котором Леха родился, выйти можно лишь за него, но никак не дальше.
        - Где живешь? - тем временем спросил Жирнов.
        - В кочегарке. Там же работаю кочегаром.
        - Почему?! Ты ж не бедный человек.
        - А чтоб никто не догадался, что я не бедный.
        Жирнова не иначе как бес попутал, он принял неожиданное для Лехи решение:
        - Возьму тебя с испытательным сроком. Но тебе предстоит много потрудиться.
        - Если мне будет интересно…
        Леха ничего не обещал, клятв не давал - все это и так сидело в нем как само собой разумеющееся. Если ему человек доверился, то как он может его подвести? В тот же день он оформился. И что заметил свежим глазом? Окружение директора скрежетало зубами, бывало, его игнорировали, не стесняясь проявить презрение. Короче, с культурой было плохо дело, а Леха когда-то переживал из-за этого недостатка.
        Разочарование с последующим уединением действительно принесли пользу. Шатунов научился не спешить, наблюдать, анализировать и производить отсев информации. Он быстро включился в работу отчасти благодаря этим приобретениям, только знаний ему не хватало. Понимая, что в той же бухгалтерии его легко обвести вокруг пальца, Шатун отдавал бумаги для проверки знакомой Иваныча, она толково объясняла, что к чему, будучи экономистом. Каждую свободную минуту он учился, ведь следовало торопиться, так как над заводиком тучки сгущались и чернели.
        Производители спиртного не могут обанкротиться априори, ведь люди пили, пьют и будут пить сорокаградусный нектар, но под палящим солнцем России чего только не бывает. И так цены неслись, как табун взбесившихся лошадей, одна электроэнергия съедала львиную часть денег, а разве это единственная расходная статья, отличающаяся непредсказуемостью? И это еще полбеды. Давление извне - вот беда. Когда некто хочет присвоить твой дом, а ветер дует откуда-то с властной стороны, но откуда именно - не знаешь, становится опасно жить. Тем не менее Шатунов чертовски увлекся новым делом, это был тот случай, когда деньги, которые получаешь в виде зарплаты, не являлись смыслом и целью.
        Он помнил, кому обязан переменами в себе, и ровно двадцатого июня (то самое число, когда они встретились в кафешке, только месяц спустя) приехал с огромным букетом роз (Шатунов любил все прекрасное, стало быть, розы - его любимые цветы) на квартиру, где провел самую красивую, свободную от комплексов ночь в своей жизни. Позвонил. Никто не вышел, значит, подруга Евы снова в отъезде или вообще не приезжала. Шатунов настрочил короткую записку «Еве от Л. Спасибо». Полное имя не написал на всякий случай, он же ничего о ней не знал. Вдруг у Евы есть муж, жених, строгий папа, а в ту ночь она сорвалась, зачем же осложнять ей жизнь? Прикрепив букет с запиской к дверной ручке, он сбежал по ступенькам вниз, попрощавшись с Евой навсегда.
        Итак, смыслом стала работа, а раз она смысл, то совершенствование - естественный процесс. Леха Шатун из Погореловки, стабильно учившийся на трояки, которому не светило стать выдающейся личностью, пахал, как раб на галерах, обложившись учебниками и тетрадками. Тот период он назвал бы открытием, когда узнаешь столько нового вокруг и в себе, что мозги плывут от температуры, в сутках не хватает часов, но понимаешь, что живешь. Уже через месяц он дал Жирнову несколько дельных советов - попал в десятку. А еще через два прямо заявил, рискуя впасть в немилость:
        - В таких условиях честно работать - утопия. Давайте реально смотреть на вещи. Я предлагаю гнать левак, как это делают все. Точки сбыта найду, а с бабками нам не страшен сам президент и генеральный прокурор.
        Жирнову сложно было переступить через «нельзя», воспитание не позволяло, а что делать? Очень хотелось бандитам в креслах показать кукиш. Но подводила необязательность партнеров, подводила безответственность и разгильдяйство, когда на сотню хороших работников приходится один, зато вреда от него, как от стаи саранчи. И так каждый день - следовало быть готовым к ударам, заранее просчитывать их и находить противодействие. Леха, пардон, теперь Леонид Федорович, справлялся! Наверное, сам бог ему помогал. Его зауважали, и это была грандиозная победа.
        Если Шатунов крепчал, то Жирнов все больше хирел и поникал. Он стал похожим на человека, у которого врачи нашли неизлечимую болезнь и та быстро прогрессировала. Шатунов однажды так и спросил, мол, в чем дело, у нас ситуация много лучше, чем у других, а вас это как будто не радует. Жирнов достал бутылку коньяка, налил в стаканы по доброй половине, чокнулся, но не пил, а смотрел, как пьет Шатунов. Смотрел с нежностью, словно на сына, и чему-то улыбался, а потом огорошил:
        - Ленька, забирай-ка завод, пока не поздно.
        - То есть как это - забирай?
        - В частную собственность. - Он не позволил Шатунову открыть рот, жестом остановив его. - Помолчи. Сейчас по всей стране практикуются методы перевода государственного имущества в частную собственность. Кхе, некоторые думают, я болван, ничего не понимаю, мол, старпер - что с меня взять? А я знаю и вижу. Главное, надо вовремя и нагло действовать, схем сотни. Например, сбацаем дочернюю фирму, это плевое дело, там уставной капитал - смешно сказать. Я уже так делал, дорога проторена.
        - Вы?! - не поверил Шатунов. - Где, когда?
        - Да недавно провернули аферу с пивзаводом… А что, производство мне знакомо, только оно стоит, как памятник, без дела. Люди хотят пива, а его нет, потому что идет дележ. В общем, моего приятеля зажали, он решил назло… Короче, я теперь собственник. Ты купишь у меня пивзавод… Не бойся, тебе он обойдется в три копейки, потом продай, но уже не задаром. Там оборудование устарело, вложений нужно сделать хренову кучу. Не жалей, кинь шакалам, они ж тоже кушать хотят. А наш завод держи, не отдавай.
        - А вы?
        - Я - пас, Ленька. Бобик сдох - это про меня.
        - А родные? Им не понравится ваше расточительство…
        - Никого у меня нет. Сын где-то на Камчатке, пил он, может, уже спился. У меня был завод и вера… в светлое завтра. Завтра не наступило. И знаешь, что я тебе скажу? Завтра не наступит никогда. Устал я, Леха, устал.
        Машина завертелась, Жирнов даже встрепенулся, повеселел, появилось ощущение, что он вынашивал тайный план, который пока не выдавал Шатунову. Кураж Жирнова успокоил, он же теперь не выглядел безнадежно больным, а чему-то радовался.
        В той суматохе незаметно прошел год. Год! А Шатунов все в кочегарке жил, слава богу, Иваныч не гнал оттуда. Да много ли одному нужно? Кочегарка была норой, где Шатунов прятался, поглядывая на мир из окошка под потолком. Впрочем, не имел Леха времени, чтоб подыскать себе достойное жилье, откладывал со дня на день, получилось не зря.
        Однажды поздним вечером, когда он никого не ждал, а лежал на старом диване, обложившись учебниками и справочниками, послышались шаги - кто-то спускался по железной лестнице, издававшей жуткий скрип. Шатунов подскочил, открыл дверь и обмер…
        - Здравствуй, - сказала Ева, присев на ступеньку. Она не была похожа на Еву-хохотушку и Еву-праздник, ее глаза грустили, а в голосе звучал надлом: - Я получила твои цветы, но когда они завяли… Ты похож на моряка… (Да, на нем была тельняшка.) Значит, здесь и живешь?.. Знаешь, тебя было сложно найти без фамилии… Но ты говорил, что работаешь кочегаром и живешь на работе, еще твоего начальника зовут Иваныч… Ты не рад мне?
        Не рад - придет же такое в голову! Какими словами выразить, что он почувствовал, увидев ее здесь? Разве мог Ленька рассчитывать, что ту славную девушку посетит идея отыскать его в огромном городе? Он не вспоминал о Еве, некогда было, а если в редкие минуты думал о ней, то как о мимолетности, которая пришла вовремя и спасла его, но никогда не вернется.
        Она вернулась. Так что же ей ответить? Леха Шатун опустился на колени, обнял и прильнул лицом к коленям Евы - это и был ответ. Ее мягкие ладошки легли на его плечи, а нос она уткнула в волосы Лехи, полушепотом произнеся:
        - Все это время мне хотелось, чтоб ты меня согрел… как тогда…
        Ева убежала, когда он спал, не сказав ему адреса, не назначив свидания. Может, это нелепо, но Шатунов вовсе не сердился на нее. Наверное, так надо. Правда, сразу затосковал. В то же время Леху наполняла уверенность, что она обязательно вернется, обязательно…
        Придя на работу, он узнал страшную новость, ударившую по нему с огромной силой: Жирнов, первый в его жизни человек с большой буквы, бескорыстный наставник… ЗАСТРЕЛИЛСЯ…

7
        Три порции кофе заказал Марин и попросил официантку принести большую кружку, туда слил напиток из всех чашечек, вернул их на поднос и улыбнулся девушке, дескать, огромное тебе спасибо, свободна. Он уставился в телевизор на стене и просмотрел четыре длинных клипа, наконец:
        - Извини, раньше вырваться не мог.
        Рожкин - ровесник Марина, такой же высокий, но из-за худобы ему больше подходит определение длинный и нескладный. Зато он умный - страсть. Мало людей, умеющих знания соединить с практикой, Рожкин умеет. Стоит посмотреть на его широкий лоб с глубокими залысинами, сразу понимаешь: мозгов там видимо-невидимо, и все по ГОСТу. Пожалуй, более ценного представителя следствия не отыщешь, ведь Рожкин кто? Криминалист! И он был на месте преступления.
        - Пить-есть будешь? - осведомился Марин. - Не стесняйся, бабки не мои, за все платит шеф.
        - Ммм… - беря меню, одобрительно протянул тот.
        Он заказал лапшу, мясо с гарниром, салат, три сдобных булки с джемом, пакет апельсинового сока и кофе - всего-то чашечку. Главное, съест все, а через час побежит в ближайший гастроном за перекусом, в общем, не в коня корм.
        - Чем порадуешь? - спросил Марин.
        - Ничем.
        - Я зря тебя кормлю? Так, вернем заказ…
        - Ничем не порадую - это значит имени убитого не назову. Его отпечатков нет в картотеке. Обрыв, дорогой.
        Стало быть, не было совершено этими ручками преступления, убитый Ксенией мужчина не привлекался, не мотал срок. Жалко. Во время паузы официантка принесла салат и пакет с соком, Рожкин в предвкушении трапезы прищелкнул пальцами, а они у него длинные, как у музыканта, и схватился за вилку.
        - Он что, новичок? - озадачился Марин. - Как же его взяли на ответственное дело?
        - Почему новичок? А если не попадался?
        - Крутой, да? Как же его застрелила женщина?
        - Всего не просчитаешь. По ряду признаков - начинающейся седине на висках, зубам, изменениям в тканях и органах, по складкам на шее ему примерно тридцать пять-тридцать семь лет. В этом возрасте карьеру киллера не начинают, хотя наверняка есть исключения. Телосложение, анатом говорит, суперкрепкое, убитый следил за состоянием своего тела.
        - Занимался спортом? - догадался Марин.
        - Да. Но это увлечение не дилетанта, спорт для него был образом жизни. Далее. На ладонях обнаружены несмываемые следы, он подолгу держал в руках огнестрельное оружие…
        - То есть регулярно упражнялся в стрельбе?
        - Настолько регулярно, что руки впитали порошинки, а ты говоришь - новичок. Убитая подловила его на самоуверенности. Он вошел, эдакий хозяин положения, а она стреляла снизу, судя по пулевым каналам в теле. Может, сидела на полу или стояла на коленях. От бабы, даже зампрокурора, он такой подлянки не ждал. Ну, а теперь повод для размышлений: чуть ниже левого плеча у него тату - анкх.
        - Это еще что?
        - Символ бессмертия. Молодежь, обожающая обрубки от слов, называет символ короче - анк. Но правильно - анкх.
        Рожкин вынул из папки фото и передал Марину, тот его вертел в руках, разглядывая со всех сторон. Официантка принесла мясо, источающее убийственный аромат канцерогенов и вызывающее волчий аппетит от одного лишь вида зажаренной корочки. Рожкин с алчностью голодающего принялся кромсать ножом кусок, возмутив Марина, положившего фото на середину стола и ткнувшего в него пальцем:
        - Э, погоди жрать! Разъясни, где в этом знаке повод?
        - Повод - смысл.
        - Шутишь? Сейчас даже сопливые девчонки лепят татушки куда ни попадя. Тоже со смыслом?
        - Обязательно. Или чтоб красиво было - и это тоже смысл. Ладно, начнем с креста. Называется «тау» и напоминает нашу букву «Т»…
        Механически Рожкин вынул из нагрудного кармана авторучку и провел по фотографии, показывая наглядно, где спряталась буква «Т».
        - Здесь же меч… - поднял брови Марин. - Или кинжал.
        - Но в форме креста. Именно на тау распяли Иисуса Христа, а не на том кресте, который стал классическим знаком христианства. Распятие на столбе с перекладиной было популярной казнью в Римской империи, римляне сделали его символом смерти, антиподом первоначального смысла. А значение тау - жизнь!
        - Так это римский символ? - заинтересовался Марин.
        - Крест-тау был священным символом и в Древнем Египте, Греции, Индии, у арабов. Дальше. Если к перекладине точно над столбом поместить круг или овал… А круг - фигура без начала и конца, как сама вечность, космос, вселенная, сечешь? Итак, тау с овалом, и - мы получаем crux ansata, который встречается даже у майя! А это другой континент. Как он туда попал? Невольно задумаешься о божественном происхождении всего живого на земле, да?
        - Вернемся к прозе: убитому и татуировке, - предложил Марин, но вторая особенность Рожкина - порассуждать на тему:
        - Это ж интересно! Crux ansata называли символом символов. В Древнем Египте он был не только символом жизни божественной и человеческой. Он олицетворял мудрость, знание, силу и власть. Поэтому его клали в саркофаги фараонов при захоронении. В Вавилоне анкх - символ бессмертия. Ты вслушайся в магические слова: «сила и жизнь, власть и бессмертие…» Разве не об этом мечтает…
        - Всякий урод, возомнивший себя богом, - закончил Марин.
        - Примерно! Теперь смотри: по бокам, окружая овал, то есть вечность, расположены крылья летучей мыши. У майя с наступлением темноты поклонялись этим тварям для защиты от врагов. В наше время этот анкх стал популярным после фильма о вампирах и приобрел значение оберега. Граждане склонны к мистификации, им кажется, существуют защиты от всего дурного - руны, пентаграммы, магические узоры, ладанки, нужно только их всегда иметь при себе. В этом смысле татуировка - идеальный оберег.
        Может и так, но Марину нужен толчок, а не пополнение знаний о древних символах, которые, вполне вероятно, никогда не пригодятся. Естественно, он разочаровался:
        - Ты пришел, чтоб рассказать о значении тату?
        - Не угадал, - весело рассмеялся Рожкин. - А претендовал на звание великого сыщика.
        Взяв снимок, он уставился на татуировку, словно искал в ней еще один, подспудный смысл, который не сразу открывается. Загадки - часть его профессии, их нужно любить, чтобы работать криминалистом, нужно чувствовать, что в простой предмет кто-то вдохнул частицу себя. Хорошую ли, плохую, но частицу, передающую информацию о хозяине. Зашифрованную, конечно. И нужно искать шифр. Рожкин чувствовал: тату - нить, ведущая к убийцам, потому столько времени копался в символике.
        - Убийство, по сути, дерзкое, спланированное, совершенное группой… А убитый не мальчик, чтоб верить в обереги и поклоняться идолам. Почему не допустить, что тату - это еще и эмблема?
        - Эмблема? - задумался Марин. - Допустим. В таком случае она должна объединять общей идеей каких-то людей. Кого?
        Рожкин пожал плечами, но он был настолько в теме, что без перебоев выдавал новые предположения, основанные на логике:
        - По одной из легенд такую форму имел ключ от рая, который был дан святому Петру. У некоторых древних народов анкх олицетворял ключ к тайнам жизни и знаниям. А ключ, открывающий врата смерти, - как тебе?
        - ?!
        - Я серьезно. Вот тебе и идея - смерть. Сейчас сдвинутых на смерти полно, посмотри, какая идет пропаганда и эстетизация самоубийств, к примеру.
        - Ну, убийство как раз открывает врата смерти… Тогда и у остальных адептов должна быть татуировка-анкх.
        - Точно! Но это предположение, - неожиданно охладил его Рожкин, улыбаясь и помотав из стороны в сторону указательным пальцем. - По нашей версии убитый должен принадлежать какой-то организации, например, секте…
        - Надеюсь, убийство зампрокурора не ритуальное?
        - Полагаю, все проще. Люди зарабатывают убийствами, а тату, кодексы, организации - чистые понты. Ничто так не подводит, как понты, честное слово. Меня на эту мысль больше натолкнули выстрелы в затылок уже мертвого товарища. На первый взгляд жестокость неоправданная, а на второй…
        - Убитого не должны опознать! - прищелкнул пальцами Марин.
        - И выходные отверстия сделали свое дело - лица нет. А если нет лица, как искать близких для опознания? По татуировке? Глупо. Думаю, анкх распространен среди тех же го?тов - течение среди молодежи, слышал?
        - Естественно. Что ж, поищем го?тов.
        Рожкин уже приговорил вторую булку и почти литр сока выдул, его способности переварить пищу без последствий - заветная мечта миллионов женщин с лишними кагэшками.
        - Скажи, Марин, а твоя заинтересованность в чем?
        - В бабках. Шеф хочет знать, кто убил его знакомую, просил меня помочь в расследовании.
        - Для чего?
        - Не спрашивал. А это тебе за содержательную беседу от шефа. - Марин кинул на стол конверт, Рожкин взял, заглянул внутрь и присвистнул. - Еще получишь столько же, если поделишься дальнейшими сведениями по поводу преступления в Пухове, а я поделюсь своими. У нас с тобой одна благородная цель - поймать преступников, да? Ну и подзаработать. Кстати, какие версии?
        - Профессиональная, конечно.
        - Угу. - И не удержался Марин, чтоб не съехидничать: - Незаслуженно отмотавший срок преступник вернул долг обидчице… Муровая версия, но у меня и такой нет. А еще?
        - На сегодняшний день версия в единственном числе.
        Вдруг мимо окна прошла она, гордая и неприступная, окутанная печалью и задумчивая, обманчиво-самостоятельная, ибо взгляд у нее отчаянно-зовущий, а истинно самостоятельному человеку никто не нужен. Подумаешь, папина дочка… Марин подхватился:
        - Я пошел… мне пора…
        Рожкин не дал ему уйти, схватил за руку и дал совет:
        - Ты все же поинтересуйся у шефа, зачем он лезет в это дело, а то всякое случается. Она же ему не жена, не дочь, не сестра, зачем рисковать?
        - Угу. Пока.
        Он выскочил на улицу, а Сабрины и след простыл. Марин побежал в сторону, куда она ушла, наскакивая на прохожих. Догнать бы…
        Очертя голову Тата носилась по офисам, униженно клянча деньги у бывших. Не давали! У нынешних мужчин жадность перевесила совесть. Тата сыпала проклятия и уходила, напялив на себя гордый вид, как паранджу, а под ней умывалась горючими слезами. На очереди Дубенич. Перед ним она робела, сама не зная почему, хотя он был доступен и прост в общении.
        Как многие состоятельные мужчины его возраста, он полноват. Но если взглянуть на него другими глазами, то умное и властное лицо, пожалуй, перевесит первое впечатление от возраста. Умных, успешных и сильных женщины любят, в том числе и молоденькие. С последними тягаться - легче перетопить их, как котят, да и то не поможет, слишком много их развелось. Безусловно, выглядит Тата отпадно, но в своей весовой категории, когда из толпы обожателей остаются лишь истинные ценители, точнее, любители дам постбальзаковского возраста, Дубенич не из их числа.
        - Ты не хочешь мне помочь… - с обидой и горечью сказала она.
        - Танюша, - опустив глаза, как девственница, произнес он, - я давал тебе немалые суммы на развитие, так? И где оно?
        - Что? - хлопнула она чудо-ресницами, которые искусно нарастили в салоне красоты.
        - Развитие где? Тань, при твоей лени и бездарном руководстве ты еще долго продержалась.
        - Намекаешь, что меня продержали? - с придыханиями сказала Тата, намереваясь в обморок упасть, если потребуется. - Любовники, да? Это сплетни, вокруг меня всегда было полно интриг и сплетен.
        Чтоб утверждать, мол, у тебя был легион любовников, я числился в том же отряде рядовым, а думал, дурак, я генерал, нужно застать с поличным. Тата готова поклясться: ты был единственным, кого я… и так далее, но! Ему глубоко безразлично, с кем она была и есть. Это заметно по равнодушию на лице и скуке в глазах, по тому, как он поглядывал на часы и наполнялся нетерпением - точь-в-точь Генка Белик.
        - Татуля, - тоном старшего брата сказал Дубенич, - ты же давала повод к сплетням, демонстрируя романы, впрочем, не о том речь. Тань, денег я тебе не дам. Извини.
        - Почему? Хочешь сказать, ты почти нищий?
        - Я не нищий и никогда им уже не буду. К счастью. У меня принцип: не умеешь поставить бизнес - уступи место.
        Глядела в его бесстыжие очи Тата и думала: «Свинья свиньей, и мозги наверняка свинячьи, а деньгами облеплен, как афишами рекламный щит. Да он должен пожизненную ренту назначить мне за то, что я спала с ним». Спала-то не вчера, не год назад, а когда-то! И границы «когда-то» простираются так далеко, что стерлись в памяти.
        - Это жестоко! - выдавила она со слезой в голосе.
        От театральной подачи фразы он рассмеялся, а Тата убедилась, что власть над сильной половиной человечества потеряна. Мысль больно ранила, а каждое его слово жалило:
        - Таня, ну зачем заниматься делом, которое не любишь?
        - Я не люблю? Я?!
        - Не любишь. Иначе твой ресторан народ посещал бы. Он же в людном месте. Не любишь, потому что интерьер не обновляла со времен СССРа…
        - На все нужны деньги! А я в отличие от вас…
        - Извини, я должен работать.
        Он вышел из-за стола и, мягко обняв за плечи Тату, буквально протащил ее к двери. Да, она упиралась, а что? С неудачей смириться - все равно что подписать себе смертный приговор!
        - Юра, спаси меня! - выплеснула отчаяние на него Тата.
        - Да продай ты кабак к чертовой матери, дура! - взорвался он. - Не мучай ни себя, ни людей - я имею в виду тех, кто заходит в твой советский общепит. Какая из тебя бизнес-леди? Ну, подавала надежды в юности, так многие подают, да не все оправдывают их. Хватит попрошайничать, это уже стыдно. Тебе помогали продержаться столько лет, куда ты девала деньги? Что молчишь? А теперь все, у людей свои заботы, не до тебя… Таня!.. Тань…
        Он окликал ее, даже не выйдя за пределы кабинета, окликал вяло, давая понять: не вернешься - твое дело, мне, собственно, начхать на тебя.
        Марин едва не проскочил узкий переулок, фактически безлюдную подворотню, где боковым зрением увидел Сабрину. Но не одну. И сначала он решил вникнуть, что тут происходит.
        - Да пусти же ты!.. - выкручивала Сабрина руку, которую держал за запястье МЧ (в переводе с современного - молодой человек).
        Он одного с нею роста, туго утрамбованный мышечной массой, с грубо вылепленной физиономией, кстати не лишенной привлекательности как раз из-за брутального налета. Кроме брутальности, на физии ярко выписано: интеллекта - ноль, морально-этические нормы в минусе. Весьма странно, что это существо имело отношение к Сабрине, однако оно имело еще и претензии к ней:
        - Я предупреждал: кидалово не пройдет. Ты кто такая, что мне - мне! - зубы показываешь, а?..
        - Господи, как я устала повторять! - говорила одновременно с ним Сабрина, продолжая вырывать руку. - Пусти, больно…
        - …а то ведь могу и выбить их, зубы типа, - угрожал МЧ. - Прямо тут. Хочешь? Ты этого хочешь?
        - Попробуй, - обозлилась она. - Пожалеешь.
        - Кто? Я? Ах ты, су…
        Не выпуская ее руки, второй он схватил девушку за челюсть и сдавил так, что Сабрина застонала и даже слегка присела от боли. Настало время выступить Марину в почетной роли супермена:
        - Но-но, полегче! Отпусти ее.
        - Пошел на!.. - огрызнулся МЧ, лишь на миг скосив глаза в сторону заступника. Марин его не впечатлил, следовательно, не напугал.
        - Н-да, слов не понимаешь…
        Есть такая порода: для них русский, как иностранный, зато им понятен язык силы. В этом смысле Марин выигрывал тем, что по сравнению с МЧ не производил впечатления крутого, но это же необязательно, когда кое-что умеешь. А он умел. МЧ не ожидал, что заступник осмелится врезать ему по роже, и, очутившись у подножия стены дома на пятой точке, запыхтел:
        - Ты… ты… Убью!
        - Полегче, - направил на него дуло пистолета Марин. - Я плохой мальчик, выстрелю - и мне ничего не будет, папа отмажет. А у тебя есть папа? Тогда топай, пока я добрый.
        Проверять боевые характеристики пистолета на себе (вдруг он не настоящий) никто не отважится, и МЧ, сверкая злобно глазами, с позором покинул пятачок битвы.
        Прислонившись спиной к стене, Сабрина осторожно притрагивалась пальцами с длинными ногтями к челюсти. Полагая, что ей нужна помощь, может, даже медицинская (эдакая лапища сдавила, кости запросто могли треснуть), Марин двинул к девушке, протянув руку:
        - Дай, посмотрю…
        - Не стоит, - увернулась Сабрина. - Ничего страшного.
        Оставив спасителя в недоумении, если не сказать больше, она зашагала из подворотни к улице! Обалдевший Марин решил, что дочка шефа в состоянии шока, поэтому забыла поблагодарить, и догнал ее:
        - Недалеко моя машина, могу тебя подвезти.
        - Сама доберусь, - отказалась она, не останавливаясь.
        - Как же он твоего отца не боится? - еще не терял надежду на сближение Марин, следуя за ней.
        - Не знает, что Шатунов мой отец.
        - Ммм, приятно встретить скромную девушку, которая не хвастается могущественным папой. Как видишь, иногда не мешает похвастать, чтоб подонки не приставали. Если б не я…
        И осекся, ибо хищного взгляда разъяренной тигрицы в награду от спасенной женщины не получал ни разу. Однако неблагодарность не имела границ, Сабрина налетела на него:
        - Тебя кто просил вмешиваться?
        - Ну, даешь! - разозлился он. - А спасибо мне не полагается?
        - Спасибо, - огрызнулась она. - Еще что тебе полагается?
        - Да-а… Вижу, я действительно помешал, потому прошу прощения. Так это твой бойфренд? В следующий раз убивать тебя будет, клянусь, пройду мимо. Ну и вкус у тебя…
        - Не твое дело, - процедила она ему в лицо и двинула дальше.
        Марин не побежал за ней - еще чего! Смотрел вслед, подняв плечи, и вслух поставил диагноз:
        - А жлоб прав, она самая настоящая су… стерва. Калиброванная стерва! Она даже ходит, как суперстерва.

8
        Настало утро. Раннее, погожее, на небе ни одного облачка не маячило, синева реально сияла и слепила глаза, а группа Гектора могла посоперничать с черными тучами. Куда подевалась бравада, как было еще недавно до известного события? Где уверенность, прочно укоренившаяся на базе превосходства над обывателями и рождающая в нужный час бесстрашие? Вместо этого мрачность, искусственная сдержанность, которая сродни бомбе замедленного действия. Что же произошло? А никто не сказал бы, в то же время каждый чувствовал это в себе и сообщниках, но надеялся, что данное явление временное.
        Провожая Люку с Хоком к джипу, Гектор не первый раз перечислял последовательность действий, чтоб случайно не выпустить какую-нибудь мелочь:
        - Хок, Люку за руль не пускай ни при каких обстоятельствах…
        - Заметано, - коротко пообещал тот.
        Случается, мелочи обладают силой нарастающего кома и тогда - финита ля комедия, ибо одна ошибка может потянуть за собой шлейф из всякого рода неудач. Следовало учесть по мере возможности все мелочи.
        - Люка… - покосился на нее Гектор и завесил паузу, опасаясь новой волны протеста.
        Она смотрела ему в лицо как будто без определенного выражения, по которому угадываются настоящие мысли. Только в зрачках притаилось нечто щетинистое, но кто же придирается к зрачкам? Гектор, шумно втянув носом воздух, продолжил, нажимая на каждое слово:
        - Выбираешь людное место, чтоб охрана не поняла, откуда кондрашка долбанула…
        Вчера Люка спорила до хрипоты, что в толпе и свидетелей - тоже толпа, а Гектор заверял, что это распространенное заблуждение, мол, в кучке зевак проще раствориться. Он проинструктировал, какие именно обстоятельства, по его мнению, лягут в масть, и что не надо забывать: будет несколько секунд, пока охрана поймет, что господина Шатунова убаюкали.
        Ничего не пообещав, Люка забралась на пассажирское сиденье и уложила на колени сумку. Не удалось ему убедить ее. Она осталась при своем мнении, а это непорядок - когда выходят из подчинения, к тому же кто? Баба! Однако сейчас Люка помалкивала, значит, не время учить ее уму-разуму, а вот напомнить кое-что не помешает:
        - Если удачного момента не представится, зря не рискуйте. Правда… в этом случае получим только за прокуроршу, всего сто тонн. Это половина! Тебя, Люка, греет это слово? И меня нет, - улыбнулся Гектор, приняв ее молчание за знак согласия. - Мы сроднились с удвоенной суммой, верно? Когда закончите, не забудьте сразу же позвонить. Ну, с богом.
        - Не того призываешь, дело-то, не угодное богу, - заметил Хок, заводя мотор.
        - Ну, берите с собой сатану, - отступил от авто Гектор. - Мне без разницы, в каком месте того света париться. В аду теплей. Пока.
        Хок вырулил за ворота и помчался к дому Шатунова. Время от времени он поглядывал на соседку, та смотрела в окно, ни разу не заговорив с ним. Привлекали ее не ласковые лучи теплого солнца, шалившие в изумрудной листве, далека она была от лирических отступлений, Люка и лирика - абсолютная несовместимость. Неожиданно Хоку пришло на ум, что внутри нее укоренилось сопротивление не против Гектора с его заданием, а против ремесла, в которое она влезла по дурости.
        - Повернуть? - Он лишь предложил.
        - Куда?
        - А назад. Проедем город, полстраны, найдем спокойный уголок… переждем…
        - Охренел?! - взвилась Люка, как кобра перед броском. - Что за маразм пришел в твою дырявую башню! Уголок ему! Размечтался…
        - Не ори! - гаркнул Хок так, что она, не ожидая от него хамства, вытаращилась, открыв рот. А то распустилась - дальше некуда. - Я же вижу: тебе не в кайф план, с таким настроем недолго завалиться. Одна ошибка и - нам хана!
        - Я? Я завалюсь? - скептически хохотнула Люка. - Нет, миленький мой, я собираюсь пожить на этом свете долго и счастливо красивой жизнью. Но ты прав. Мало-мало, а прав. Мне не в кайф план, он дебильный. Последнее время наш Гек страдает идиотизмом, только идиоту придет в больную голову стрелять средь бела дня при свидетелях…
        - А я про что! Давай линять…
        - Я не упущу шанса, если он предоставится. На этом точка.
        Итак, Люка не отказалась от плана, а у него не хватило ни аргументов, ни духу заставить ее бросить шизанутого Гека и убраться подальше. Это не впервой с ним. Хок не умел убеждать, хотя чувствовал свою правоту. Он, сильный и здоровый, зачастую подчинялся людям, слабым во всех смыслах, но имеющим необъяснимую, магическую власть. Магическую - потому что нечем больше оправдать подчинение ничтожеству, которое не являлось ни царем, ни богом, ни хотя бы законным начальником или кем другим по старшинству. И Люка всего лишь несколькими фразами, не переубедив, подчинила его! Правда, она больше значит для него, чем Гектор.
        - Куда он вчера вечером ездил? - спросил Хок после паузы, во время которой пытал себя вопросом: почему он такой? - Гектор вернулся в два ночи.
        - Не знаю… Мы подъезжаем! Поставь машину во втором переулке.
        Шатунов лично открыл перед сыном дверцу легковой машины, и тот никуда не делся, залез в салон. Пашка дулся с тех самых пор, когда ему запретили покидать территорию дома и не удосужились объяснить, почему наложен запрет. В школу не ходил - ладно, редкое счастье привалило не видеться с училками и не мучиться на уроках. Но отец запретил встречаться с друзьями, ездить на тренировки, против чего мальчик поднял бунт. Шатунов к страданиям сына отнесся с пониманием и вычеркнул из списка запретов только тренировки (один пункт по выбору Пашки), но приставил нянек, которые разве что не лезли за ним в бассейн, зато находились рядом… даже в туалете! Кого это не взбесит? Мера временная, как уверял папа, а все равно противно. Теперь отец заставил надеть костюм (Паша не любил официозную одежду), взять сноп белых роз и поехать на кладбище.
        - Почему я должен хоронить незнакомую мне тетку? - возник Павлик, когда три автомобиля Шатунова присоединились к хвосту длинной траурной процессии, колесившей по улицам города.
        - Если б не она, - сказал папа, - твоего отца не было бы на свете. С твоей стороны это дань уважения и благодарность за мою жизнь, следовательно, и за твою. Я понятно изъясняюсь?
        - Нет, - буркнул Павлик, демонстративно зевнув.
        Дерзит ребенок, значит, вырос, с удивлением отметил отец. А все равно он еще ребенок, причем славный, не доставлявший хлопот. Шатунов гордился им и не мог сердиться на сына. Он обнял юношу за плечи и что-то зашептал на ухо, шептал до кладбища, а Павлик внимательно, вместе с тем недоверчиво слушал наверняка историю в приключенческом жанре.
        Марин вышел из машины первым, оглядел местность, утыканную надгробиями, крестами и кое-где скорбящими скульптурами в стиле средневековых мадонн - это последний стон кладбищенской моды. Оценил людей в группах и одиночек. В глаза ничего подозрительного не бросилось, но он понимал, что ежесекундно следует быть начеку, ведь там, где много народу, всегда опасно.
        Шатунов очередной раз приятно удивил - держался он достойно, был по-деловому собран, и не более. Сейчас Марин даже сказал бы, что несколько дней подряд страдал по убитой совершенно другой человек.
        Наступил момент прощания… К гробу подошли и Шатунов с Павликом. К сожалению, все, что позволительно, - положить цветы, несколько секунд постоять и уйти, ведь процесс захоронения отработан и не терпит затяжных прощаний. Не успеешь проглотить слезу, а пора кинуть ком земли на крышку гроба и понять, что больше никогда не увидишь того, кто находится внизу, - такова суровая действительность, в которой человечность и гуманность постепенно отмирают.
        Шатунов брел назад к машине, заложив руки в карманы брюк и опустив голову, вдруг его окликнул мужчина:
        - Леонид… э… Федорович! Минуточку!
        Телохранители мигом напряглись и затолкали Пашку в салон авто, а Шатунов, не торопясь и без паники, повернулся к окликнувшему его человеку. Это был представительный мужчина его же лет, высокий, плотный, в дымчатых очках, но с отталкивающе безвольным лицом. Скорей всего безволие зрительно подчеркивали отвисшие щеки на скулах, называемые брылями и придававшие овалу волнообразный контур, вздрагивающие от незначительных движений. В отношении людей у Шатунова не было середины, ему либо нравился человек с первого раза, либо не нравился, мужчина не понравился.
        - Благодарю вас, - сказал тот, остановившись в двух метрах от Шатунова и глядя на него сверху вниз, - что пришли проводить Ксению…
        - Простите, а вы кто?
        - Муж. Лев Маркович.
        Назвав себя, он ждал, какое впечатление произвел на Шатунова, изучал того с любознательностью исследователя, приподняв над очками брови и чуть приоткрыв рот. А никакого не произвел. Шатун остался чистым от эмоций, что не преминул одобрить про себя Марин, который подошел к ним и стал за спиной патрона, прикрыв его собой на всякий случай.
        Но отчего возникла пауза между Шатуновым и мужем убитой, что она означала? Дабы замять эту неловкую паузу, а также, чтобы быстрей распрощаться, Шатунов скупо сказал одно слово:
        - Соболезную.
        - Приглашаю вас и сына на поминальный обед… - вспомнил Лев Маркович. Неужто ему не хотелось расставаться с Шатуновым? Но тот виновато развел руками в стороны, отговорившись:
        - К сожалению, не могу, я отправляю сына в Англию… Образование, все такое… Дети должны стать лучше нас, правда?
        - Согласен. Если б у нас с Ксенией были дети… образование - да, нужно давать самое лучшее.
        Несмелость, конфузливость, банальности… зачем он подошел? Марин с трудом сдержал порыв подсказать Шатуну, какой надо бы задать вопрос мужу, да не один, но не знал, что за реакция последует. Он еще не свыкся с ролью главной скрипки, только-только привыкал к ней и вмешивался в разговоры шефа, когда вспоминал о договоре.
        - Вы, я слышал, - заговорил муж убитой, - вызвали полицию в наш загородный дом в ту ночь, когда… Вы нашли Ксюшу первым…
        Марин едва не зааплодировал Шатуну, услышав уверенный голос и, главное, логику мыслей:
        - Если вы слышали, кто вызвал полицию, то наверняка знаете, как я там оказался. Мы давали показания, значит, рассказать обо мне могли только следователи. («Вот умыл так умыл», - ухмылялся про себя Марин.) Но так и быть, скажу, раз вы не решаетесь спросить прямо. Мне позвонила ваша жена и сказала, что пришли ее убивать. После этого я поднял своих людей и поехал в ваш дом. Но не успел. Я сожалею… я очень сожалею.
        - Вас что-то связывало с Ксенией?
        Еще бы! Но что ему сказать? Что он способен понять?..
        Другой
        По силе внезапная и добровольная смерть Жирнова сравнима была с тем ударом, когда он увидел Тату с Генкой Беликом. Шатунов напился в хлам в компании Иваныча и в привычной обстановке - в родной кочегарке. Пил и задавался вопросом - почему? Некому было ответить, а без ответа жить чрезвычайно сложно, потому что собственная вина выжигала грудь, ведь Леха Шатун не заметил, пропустил болевую точку, заставившую Жирнова взять пистолет и выстрелить себе в рот. Значит, Леха виноват, да?
        Он плакал. Да, плакал, а что тут такого? Когда уходят вопреки законам природы, здоровыми и сильными, уходят по собственному желанию, лучшие из того, что ползает по земле, слезы льются сами. Называются они слезами раскаяния, отчаяния и бессилия. Поздние слезы. И запоздал вопрос - почему? Но Иваныч, шевеля усами, выразился по-философски просто, оттого в какой-то мере его слова явились утешением:
        - Не из-за ликера с водкой, нет. Жил человек, трудился, себя не жалел, других не жалел, выполняя дело, которое ему поручили. Не на свой карман работал, для других старался. Он верил, ему верили, а все зря. Пришли другие и сказали: «Отойди в сторонку, мешаешь нам. Завод уберег и молодец, теперь мы тут без тебя обойдемся». И вместе с ним всех - по боку, на свалку. Он обманул тех, кто стоял за ним. Выходит, зря жил, зря трудился и верил. Выходит, у него украли жизнь. У нас у всех ее украли.
        Под его медлительную и не всегда понятную речь Шатунову на ум пришла Тата, она ведь тоже украла, обманула, предала… А если разобраться, то и он вор… Но это только по пьяни сознание отравляли угрызения совести, в трезвом виде совесть тактично помалкивала, собственно, без нее было хреново-хреново.
        Переживания скрашивали мысли о Еве, Шатунов ее каждый день ждал, а однажды подумал, что свидания в кочегарке - верх свинства по отношению к ней. В срочном порядке он купил трехкомнатную квартиру с так называемым евроремонтом, приобрел импортную машину, вызвав нездоровый ропот среди рабочих, мол, и этот такой же, а вот был Жирнов…
        - Такой же, - злясь, цедил сквозь зубы Шатунов.
        Такой же, а зарплату получали ежемесячно в отличие от многих тружеников города. В сущности, он свыкся с неблагодарностью, но, как все талантливые люди, надеялся, что его когда-нибудь оценят по заслугам. Каждому, каждому хочется справедливой оценки, мечтается услышать слова благодарности, но и тут он промахнулся - такова уж человеческая природа.
        Чтобы ускорить встречу с Евой, заодно напомнить о себе, Шатунов настрочил записку, где указал новый адрес и домашний телефон, подписался, как и в предыдущей записке, буквой «Л». Она поймет. Записку отвез туда же, где однажды оставил цветы в благодарность за выздоровление, и бросил в почтовый ящик.
        С кончины Жирнова начался период, о котором Шатунов не любил вспоминать, и первый звоночек-предупреждение поступил от Дубенича. Леха еще не догадывался, в какой смертельный капкан скоро угодит.
        Юрка, пионер нового класса предпринимателей, назначил рандеву в ресторане Таты, будто не знал о рогах, послуживших причиной развода. Здравомыслящий человек сочтет неэтичным данный поступок, а Шатунов так и вовсе должен был оскорбиться и отказаться, люди-то весьма обидчивы. Но Леха многому научился и, заподозрив козни, предложение принял, поехал на своей иномарке, гонимый любопытством: что же нужно Дубеничу и при чем здесь Тата?
        Он припарковал машину у входа, вошел в кабак вразвалочку, как хозяин не только жизни, но и данной забегаловки, где пахло жратвой, как в затрапезной столовке. Однако дух совдепии здесь витал не только в запахах с кухни, ничего не изменилось и в интерьере. Официантки в тех же фартуках и пестрых одеждах лениво бродили между столами - это когда владельцы кабаков начали срочно одевать в униформу персонал, заботясь о качестве услуг во всех направлениях бизнеса. Лехе даже скучновато стало.
        Дубенич привстал, чтоб Шатунов заметил его, и махнул несколько раз рукой: сюда, сюда. А рядом с ним стояла Тата, сложив внизу живота руки, на одном запястье болтался золотой браслет, подаренный когда-то мужем. Да и платье на ней кто покупал?
        В порыве злорадного торжества Шатун устроил выход-антре, излучая благополучие и удовлетворенность жизнью. Шикарный костюм, золотая цепь на шее толщиной с палец, на пальцах перстни - ну так! Граждане с Погореловки золото уважали, если оно измерялось килограммами, а цепь слыла моднейшим атрибутом всякой рожи размером с ламповый телевизор. Правда, модный среди уголовного сословия малиновый пиджак Шатун не приобрел - колер этот не любил.
        И только очутившись рядом, когда встретился с заискивающими глазенками бывшей, понял, как глупо, по-детски ведет себя. В первый миг он мечтал досадить Тате, мол, я, как видишь, живу без тебя и не тужу, ты же без меня в старых тряпках ходишь - так тебе и надо. А увидев близко, неожиданно понял, что она жалкая и неинтересная.
        - Как живешь? - улыбнулась ему Тата, показав замечательные беленькие зубки.
        - А у меня вид человека, который живет плохо? - усаживаясь за столик, пожал плечами Шатунов и по-доброму рассмеялся. Да хорошо ему стало, потому что он освободился от этой красивой пустышки.
        Смех подхватила и Тата, смеялась она немного угодливо, немного кокетливо, потом сделала одолжение, сообщив, что дорогих гостей обслужит сама. Вон как: Леха дорогим стал. Она напрашивалась в компанию, уж кто-кто, а он знал все ее ужимки. Шатунов взял меню, раскрыл его, а там ничего нового.
        - Ну, давай… столичный салат. Два. Только, Тата, салат отдельно, а майонез отдельно, я хочу видеть, что ем, поэтому сам перемешаю.
        - Как скажешь, Леня, - улыбалась она мило, будто собралась кормить заморского принца.
        Он ухмыльнулся: такая покладистость с покорностью во время совместной жизни ему не снились.
        - Далее… Отбивная? Ну, чтоб не сало на кости, а мясо, ладно?
        - Леня, ты меня обижаешь.
        Сколько же подметил он в ней искусственности, неискренности, пошлости, жеманности, а когда-то… не стоило и вспоминать. Шатунов сделал заказ, потом поставил жирную точку между Татой и собой тем, что отсек ее, отвернувшись, насколько было можно, и поинтересовавшись у Дубенича:
        - Зачем звал?
        - Видишь ли… - Юра тоже вскинул глаза на Тату, она поняла, что теперь здесь лишняя, и, играя задом, уплыла. - В нашем деле, Леха, непременно нужны свои люди в верхах, милиции, да во всех сферах. Зачем? Чтоб вовремя получить нужную информацию, сейчас она касается тебя. Жирнов отдал душу богу, ты, как я понимаю, остался вместо него… (Шатунов молчал, выжидал.) Леха, кидай все на хрен и уходи в сторону.
        - А что так?
        - Пьяный бюджет всегда притягивал акул из коридоров власти, это же стабильный доход. Короче, я тебе говорил, когда просил помочь Жирнову, что на завод положил глаз кое-кто сверху…
        - Кто? - оставаясь в полном спокойствии, спросил Шатунов. - Ну, говори, говори, раз позвал.
        - Леха, не могу. Мне голова дорога, думаю, тебе тоже. По-дружески советую: уйди оттуда, а с твоими мозгами ты…
        - Стал хозяином завода, по факту это моя собственность, - завершил его фразу Шатунов на свой лад. Он всласть насладился возникшей паузой, а чтоб продлить шок, дополнил: - Кстати, я купил и пивзавод у Жирнова.
        - У Жирнова?! - вымолвил Дубенич, таращась. - Жирнов хапнул… Почему об этом никто не знает? Ну, ребята… Ну, вы даете… А как же оценка государственной собственности комиссией?
        - Документы в ажуре, - заверил Шатунов.
        Поистине знатную аферу провернули с Жирновым, впрочем, схемой воспользовались довольно распространенной - банкротство, затем приобретение обанкротившегося предприятия за три копейки. Просто те, кто «положил глаз», находясь наверху, не доглядели, что делается внизу, да и не уследишь за всем. Они посчитали Жирнова старым дураком, зама его - безнадежным тупицей, а обоих разом - ослами.
        - Не могу сказать, что радуюсь за тебя… - оттопырил нижнюю губу Дубенич. - Но восхищен. Ей-богу, восхищен. Желаю теперь отстоять бизнес. Кстати, как посмотришь, если к нам присоединится Тата?
        - Отрицательно. Хочу поужинать и - домой.
        - А помириться с ней не хочешь? Ну, погляди, какая цыпа без хозяина осталась. Звезда, ей-богу. Позвать?
        - Не, не, - лениво отмахнулся Шатунов. Как раз лень и должна дать понять, что эта тема мертва.
        - Да будет тебе злиться на нее! - настаивал Дубенич. А Шатунов думал: неужели Тата подговорила Юрку пристроить ее назад к успешному мужу? - Ну, оступилась баба, а ты прости, будь великодушным, у вас же дочь. А Тата такая женщина…
        - Во-первых, выбор сделала она. Во-вторых, я давно не злюсь на нее, все прошло и забылось. В-третьих, у меня есть женщина, я люблю ее…
        Сказал и сам поразился правде, слетевшей с уст легко и непринужденно, словно так было всегда, а Таты… ее не было совсем. Сказал и задумался. Но когда человек задумывается, как же есть на самом деле, почему-то много доводов находится против, главный из них - ты ее не знаешь, а не зная, любить - неправильно. Тем не менее в нем произошли изменения, изменила его Ева, ничего для этого не делая. Он сказал вслух то, что уже знал доподлинно и берег в себе, как суеверная старуха, боясь со стороны всяческих происков.
        Из ресторана Шатунов выходил вместе с Дубеничем, усмешки сдержать не смог, хотя и постарался спрятать ее за наклоном головы. А вызвана она была Татой, которая щебетала с… Генкой Беликом и строила ему глазки. Шатунов восстановил картину, мучившую его когда-то круглосуточно: тесный кабинет, бутылка коньяка, упавшая на бок рюмка, Тата с голым торсом, Генка, оба вздрагивают… Из-за этой похабщины он чуть не помер? На сколько же лет сократил себе жизнь? Вот идиот был!
        - Между ними ничего нет, я знаю точно, - вступился за Тату Дубенич, на что Шатунов подмигнул ему, дескать, верю, но ты лучше не парься.
        Ему все равно, с кем Тата, чувств к ней не сохранилось, даже у его равнодушия имелась отстраненность, будто он смотрел фильм про чуждых ему людей. Не осталось и пустоты, о которой долдонят по телику психологи, тем более злости не осталось. Тата совершенно чужая ему женщина.
        От гаража Шатунов шел медленно, дома-то его не ждали, шел и наслаждался теплой летней ночью, тишиной. Хороший район он выбрал…
        - Ленька!
        Шатунов замер на месте и крепко зажмурился, не хотелось ему убедиться, что голос - всего лишь слуховая галлюцинация. Но стук каблучков сзади приближался реально, наконец, оборвался, и она процедила недовольно, гневно:
        - Сколько тебя можно ждать, черт возьми!
        В следующий миг Ева вскрикнула, так как Шатунов обхватил ее руками и оторвал от земли. Она угадала его самое заветное желание - увидеть ее, обнять, целовать, - потому здесь. Неважно, в каком сейчас Ева настроении. Впрочем, она в отличном настроении, простила Шатунова (за то, что прождала много времени, но при этом не предупредила), целовала его губы и прижималась щекой к щеке. Наверное, улыбка Лехи была дурацкой, то есть счастливой, счастье-то выглядит глуповато. Ева, слегка отстранившись, удивленно спросила:
        - Чему ты улыбаешься?
        - Очень рад… я очень… очень…
        Ему следовало поблагодарить Белика и Тату за рога, которые он с кровью отпилил, иначе никогда не обратил бы внимания на хорошенькую хохотушку за угловым столиком в стекляшке, не потянулся б к ней, как к светочу. И не держал бы ее в руках, не целовал бы в упоении чувственные губы, не узнал бы, что секс бывает еще и любовью, - о, как эти значения отличаются друг от друга… - Вы не ответили, - напомнил о себе Лев Маркович. - Вас что-то связывало с Ксенией?
        - Конечно, - глядя прямо в глаза за дымчатыми очками и различая зрачки, которые нервно сужались и расширялись, признался Шатунов. - Когда-то она спасла мне жизнь, я ей обязан… многим обязан. Всем.
        Но когда и каким образом спасла? Марину так и не рассказал, молодой человек лишь догадывался, что в прошлом шефа есть особая история. А Лев Маркович не сводил глаз с Шатуна, Марину пришлось закусить губу, чтоб не прыснуть, потому что он прочел, о чем подумал вдовец. Об измене! Разве не смешно в их-то возрасте поддаваться ревности? Но, пардон, раз любви покорны все возрасты, то и ревности подвержены все, она же, коварная злодейка, постоянно рядом с трепетными чувствами.
        Вдруг вдали блеснуло нечто похожее на зеркальце, Марин тут же отвлекся от странноватого мужа, напрягая зрение и высматривая, что именно перетянуло ярким блеском его внимание.
        - Лев! - позвал вдовца мужчина лет сорока пяти, статный и волевой, вместе с тем внешне очень похожий на мужа убитой. - Лев, все уже уехали, мы только тебя ждем.
        - Иду, - нервно отозвался тот, после чего вновь перевел глаза на Шатунова.
        А тому осточертели паузы, вдовец будто нарочно расставлял их после каждого слова. Новая пауза вышла неоправданной или недосказанной, какое-то «недо…» в ней точно присутствовало. Шатунов терпеливо выжидал.
        - Это мой брат, - потупился вдовец. - Родной.
        И неохотно (очень неохотно) он поплелся к ожидавшей его машине. Но вдруг, не сделав и десяти шагов, повернулся с вопросом, явно мучившим его во время натянутого диалога:
        - И все же… почему она позвонила именно вам?
        - Па! - высунулся из машины Пашка. - Ты скоро?
        - Мне бы тоже хотелось знать, почему мне, а не вам? - вопросом на вопрос, при всем том достойно и сухо ответил Шатунов мужу Ксении.
        Что означала новая пауза в исполнении Льва Марковича, не понял ни Марин, ни Шатунов, который не стал ждать еще одного каверзного вопроса, а, попрощавшись, забрался в машину.
        Кладбище - не проезжая часть, здесь не разгонишься, и Южин поехал со скоростью черепахи. В то же время впечатлительный Марин не сдержался, повернувшись к шефу, выразил восторг:
        - Здорово вы его, Леонид Федорович! А чего он хотел?
        - Понятия не имею, - пожал плечами Шатунов.
        - Пап, кто это был? - поинтересовался Пашка.
        - Да так… - не объяснил отец.
        - На ящерицу похож, - дал оценку Пашка. - На большую ящерицу. Вреда от нее вроде не будет, но смотреть противно.
        А верно подмечено, поэтому мужчины, кроме Шатунова, рассмеялись, согласившись с Павликом. Но, как по команде, и оборвали неуместный смех, лишь взглянув на сумрачного шефа, хотя тот, кажется, находился в ином измерении и не слышал их. А еще через полминуты Южин переключился на объект впереди, воскликнув:
        - Ну и походон! А сама-то, сама… о! Я тащусь.
        Навстречу шагала девица, расписанная под черно-белую фотографию…

9
        На заднем сиденье джипа, опираясь спиной о дверцу, Люка засмотрелась в оптический прицел. Одно время на кладбище не разрешали сажать деревья - самодурство у некоторых доходит до абсурда, а другой начальник разрешил озеленять кладбище. Тонкие деревца только приживались, были слишком малы, следовательно, Люке открывался обзор на весь погост. Она хорошо видела свою жертву, сзади которой стоял рослый амбал. Но и перед Шатуновым возвышался мужик, он топтался на месте, то открывая, то закрывая жертву, нужно подгадать момент и…
        Люка заметалась по сиденью, осматриваясь по сторонам. Собственно, опасаться по большому счету нечего, снайперская винтовка с глушителем, но береженого бог бережет.
        - Что? Что такое? - забеспокоился Хок, опустив бинокль.
        Именно блик от стекол, поймавших солнечные лучи, заметил Марин.
        - Сиди! - бросила ему Люка. - Хочу убедиться, что рядом никого… А то будет идти мимо какой-нибудь придурок, не валить же и его! К тому же бесплатно. Гек оказался прав! Народу полно, и нам это на руку…
        День весенний и солнечный, народ приехал подчистить могилы после зимы, наверное, покойникам приятней лежать, зная, что наверху прибрано. Так вот, при таком скоплении попробуй найди стрелка.
        Люка ерзала, устраиваясь. Винтовка длинная, выставлять в окно даже часть дула нельзя, следовало найти максимально удобное положение и поторопиться. Но вдруг Хок схватился за ствол:
        - Люка, с ним сын! Не надо!
        - Пусти, идиот! - прошипела она, пытаясь вырвать винтовку. - Другого случая ждать придется, может быть, месяц-два!
        - Только не при сыне! Нельзя! - не отдавал он оружие.
        - Пусти! Плевать мне на… У тебя не все дома!
        - Это у тебя не все дома! При мальчишке нельзя валить отца!
        Внезапно около машины выросла фигура дородной тетки, загородившей собой обзор на кладбище. Неудача просто преследовала их.
        - Да сейчас найду! - крикнула тетка кому-то, увидела в машине молодых людей и двинула к ним. Люка вырвала винтовку и опустила ее на дно джипа. - Извините, у вас не будет спичек? Забыли дома…
        - Мы не курим, - сказала Люка.
        - А зажигалки нет? Я верну.
        - Не курим, - огрызнулась Люка.
        - А, ну, извините, извините…
        Женщина потопала дальше искать спички, не обидевшись на неласковость. А время упущено безвозвратно, Шатунова след простыл, значит, он в машине, которая медленно ехала по дороге кладбища.
        - Все пропало, - зло зашипела Люка. - Так удачно сложилось, он у меня был как на ладони! Что теперь делать, что?
        - Ничего, - вяло промямлил Хок.
        Подруга серьезно настроилась на скандал - куда-то же следовало выплеснуть накопившиеся отрицательно заряженные частицы, да зазвонил телефон. Хок опустил лоб на руль и замер, честно сказать, в его груди сжалось сердце. Если Люка сообщит, что он помешал ей застрелить Шатунова, ему несладко придется, такое не прощается.
        - Да, Гек? - сказала она в трубку.
        - Что там у вас? Почему так долго не звоните?
        - Считаешь, это все равно что вареников налепить?
        - Нет? До сих пор нет?
        Хок слышал диалог слово в слово, Люка включила громкую связь, для него включила и кидала в любовника колючие взгляды. Он ждал, когда она заложит его. Ну вот, пауза… Она обязана сообщить о том, что упустили Шатуна, он жив и чья в том вина. Но не сообщала. Хок выпрямился и поднял глаза на зеркало заднего вида над лобовым стеклом, в нем он увидел ее, она тоже смотрела на него и кусала нижнюю губу. Нелегко ей, нелегко.
        - Люка, ответь, - требовал Гектор. - Да или нет?
        - Да, - солгала она. Для чего солгала?! Хок резко повернулся к ней с молчаливым вопросом в глазах, но нет, он не ослышался. - Мы сделали его.
        - Отлично. Я жду вас, поторопитесь.
        Бросив трубку на сиденье, Люка уставилась в окно, видно, ее манил автомобиль, в котором находился король удачи Шатунов.
        - Зачем? - тихо вымолвил Хок. - Зачем солгала?
        - Заводи мотор, - буркнула Люка. - Заберем бабки и сдернем отсюда, в этом городе нас преследует рок. Поехали, я сказала!
        Они не могли знать, что ждет их на самом деле, всю дорогу молчали, как во время похоронной церемонии. Хок оправдывал свой поступок: родителя нельзя убивать при ребенке, иначе наступит конец света, для всех наступит. А Люка… черт ее знает, о чем она думала.
        В парковую зону въехали с тыла, где нет ограды. Зато с этой стороны расчищено несколько площадок для парковок, расположены они в разных частях, к ним ведут удобные подъезды. Проехав по периметру парка, у заросшего тиной пруда оба увидели одинокую семерку. Сюда не стремится народ. Пруд напоминает болото, воняет гнилой тиной, его обходят стороной, предпочитая посидеть не на травке, а в кафешке неподалеку.
        Едва Хок затормозил, Люка выскочила из машины и стремительно зашагала к семерке. У автомобиля она замешкалась, нерешительно открыла дверцу со стороны водителя…
        А Хок не торопился встретиться с Гектором, он не приучен лгать, уж пусть лучше Люка сама… Но когда Хок подошел ближе… Его изумила неестественно застывшая фигура девушки. И Гектор, немного завалившийся на бок. Он как будто спал. Не сразу Хок рассмотрел пятно возле уха Гека. Крохотное, похожее на пятно краски. Оно было ярко-красным, с темным сгустком посередине…
        Вся-вся она была черная, как ворон из старой русской песни: в черном платье, черной кофте, черный шелковый шарф обматывал шею и струился по телу до колен. Но главное, на ней черные чулки с большой дырой на колене и «стрелками» во все стороны. Чулки особенно «актуальны», ведь на улице двадцать пять градусов выше нуля, без них и без шерстяной кофты просто никак нельзя! Шла лохматая барышня по кладбищенской дороге, как солдафон, размахивая руками и широко шагая, да ботинки на платформе подвернулись или девица споткнулась, но ее повело точно на автомобиль.
        - Куда прешь! - взревел Южин, утопив педаль тормоза.
        Девица бухнулась на капот и таращилась бессмысленными глазами по сторонам, словно опасалась, что из могил выскочат полусгнившие покойники.
        - Рехнулась? - вылетел из машины Южин с воплем потерпевшего. - Какого под колеса бросаешься? Скажи спасибо, что медленно ехали!
        По долгу службы Марину полагается быть в центре событий, какими б незначительными они ни были. А вдруг столкновение спланировано? Вдруг девица - часть коварного плана? Но видя, что чернушка либо напугана, либо у нее в головке свистопляска, потому ничегошеньки не соображала, Марин взял ее за плечи, поинтересовавшись:
        - Не ушиблась?
        Она взглянула на него соловыми глазами, потом перевела тупой взгляд на Южина, пыхтевшего рядом:
        - Накуренная. Или уколотая. Наглоталась колес, нанюхалась! Не видишь - соображаловка у нее отсутствует.
        - Может, у девушки горе, - начал было возражать Марин, да примолк, так как кофта соскользнула с ее плеч и…
        Чуть ниже левого плеча красовалась знакомая татуировка - анкх с крыльями летучей мыши. Неужели совпадение? Досадно будет.
        Девушка выпрямилась, натянула кофту на плечи, сказав очень тихо, при этом шатаясь:
        - Я в порядке. Из… звините…
        - Как же, горе у нее! - бухтел Южин. - Наша сдвинутая молодежь время коротает на кладбищах, ведь больше им негде тусоваться! Девка из этой же среды, из сдвинутых. Смотри, как размалевана - в гроб краше кладут.
        С декоративностью она действительно перебрала, вся эта графика на личике не украшала, а отпугивала. Волосы (черные, конечно) она не расчесывала, наверное, с неделю, плюс к ним: черные тени на веках, черная помада и маникюр, пирсинг в носу и на нижней губе. А бледность неестественна настолько, что девушка, казалось, вот-вот скончается из-за недостачи крови в жилах.
        - Поезжайте, а я отвезу ее домой на такси, - сказал Марин, отступая от машины вместе с чернушкой, которую он поддерживал за плечи.
        - Зачем она тебе? - ворчал Южин. - Она ж из секты, сектанты тебе голову снесут…
        - Трогай, - отмахнулся Марин. Когда машина отъехала, он встряхнул чернушку: - Эй, тебя как зовут?
        - Ноктюрна…
        - Ясно. И где же ты живешь, счастье мое? Адрес хоть помнишь?
        - Д-да… помню… - промямлила она сухими губами.
        А глазки… вот-вот сомкнутся! Лишь бы не навсегда.
        Шатунов не обратил внимания ни на вынужденную остановку, ни на черную девицу со странностями, ни на то, что Марин бросил их ради чернушки. Он вообще всего этого не заметил, так как был далеко, очень далеко. Шатунов отправился в путешествие назад, туда, где ему было… Это может понять человек, который испытал хотя бы толику тех ощущений, которые хлынули на Леху в то счастливейшее время. Когда Ева появлялась, мир сужался до узкого круга, где находились он и она, но безоблачность - стихия непостоянная…
        В стиле лавстори
        - У тебя совсем пусто, - сказала Ева, пройдясь по квартире, и крикнула куда-то вверх: - Э!.. Слышишь? Э-э!.. Эхо. Это пока сарай. Ты собираешься его заполнять, чтоб дурацкого эха не было?
        - Некогда.
        Шатунов принес бокалы с вином, бутылочку знакомый привез из-за бугра, толканул за бешеные бабки, клялся, что коллекционное. Бокал взяла Ева механически, пригубила и не пришла в восторг от божественного вкуса, не поинтересовалась, откуда это изумительное вино и как оно называется. В общем, шаблонный диалог не завязался, а Лехе мечталось рисануться перед ней, мол, я для тебя… и так далее.
        Ева снова двинула гулять по пустой квартире, Леха же рассматривал бордовую жидкость в бокале, отпил глоток, как истинный сомелье… кислятина, далеко не божественная. И вкус был перенасыщен терпкостью. Шатунов повертел бутылку, кажется, он по старой привычке купился на наклейки, решив, что вино фирменное.
        В момент, когда он придумывал легкую казнь мошеннику, Ева, фланируя мимо, протянула ему бокал, не глядя, дескать, налей еще. Да он с радостью! И тут же простил знакомого, ведь Ева не отвергла кислятину, но уточнил:
        - Как тебе вино?
        - Великолепное, - бросила она с небрежностью, свойственной людям, искушенным во всех человеческих радостях.
        Между ними прочно укоренилась тайна. Леха слышал ее, чувствовал порами кожи, видел и ничего более так не хотел, как разрушить. Он смело сделал первый шаг к разрушению. Дотронувшись своим бокалом до бокала Евы, Леха непринужденно (этому его никто не учил), но с огромной надеждой, которую старался не выдать, сказал:
        - Вот если б ты переехала ко мне и занялась заполнением этого сарая, я б исполнил любой твой каприз.
        Фактически предложение сделал, Ева же… прикинулась глухой, вышла на балкон, перегнувшись через перила, глянула вниз. Ну и Шатунов не стал топать ногой, настаивая: скажи немедленно - да или нет. В их отношениях ощущалось столько хрупкости, что разрушить - пара пустяков, для разрушения достаточно неосторожной фразы. Нет, Шатунов тщательно следил за словами. Может быть, когда-нибудь наступит час и Ева со свойственной ей решительностью скажет, не спрашивая его разрешения или согласия: «Я остаюсь навсегда». Он будет терпеливо ждать - так решил тогда.
        - Почему не интересуешься, откуда у меня деньги на квартиру? - ушел Леха от животрепещущей темы, зато подошел к Еве близко-близко.
        - Да плевать, откуда деньги. - Ева поставила бокал на пол, обняла его за шею. - Плевать на квартиру. Меня устроила б и кочегарка, там тепло.
        - А если я вор?
        - Кого сейчас этим удивишь? Уж точно не меня. Лишь бы тебе в дерьмо не вляпаться из-за бабок.
        - Ты сегодня идеально плохая барышня. Плевать, дерьмо, бабки - что за выражения?
        Конечно, замечание он сделал в шутливой форме, Ева приняла игру: нахмурила брови, надула губы.
        - Потому что я злая. Я ждала тебя три часа! Это подвиг.
        Потерю времени он компенсировал длинным поцелуем, потом, когда Ева спрятала лицо на его груди, он все же еще раз робко бросил пробный камешек без шуток:
        - Я не знаю, кто ты, где живешь и с кем. Не знаю, чем занимаешься, чего хочешь, но… мне очень хочется, чтоб ты не уходила… никогда.
        - Это невозможно. Пока невозможно…
        Леха не засомневался в ее искренности, она действительно сожалела, стало быть, честна по отношению к нему. Он с благодарностью целовал ее губы и увлекал к единственному предмету мебели - широкому дивану. А Ева вдруг притормозила, отстранилась и заговорщицки прошептала:
        - Тебе не кажется, что здесь кто-то есть, кроме нас?
        - Кто же? - вторил он ей.
        - Эхо. Эхо бессовестно подглядывает за нами.
        - Ты стесняешься эха?
        - Немножко.
        - Мы погасим свет…
        Она приходила к нему ночью и нерегулярно, не предупреждая, когда ее ждать. Поэтому он ждал каждый вечер. Иногда между встречами были очень длительные промежутки, но Шатунов терпеливо ждал и ни о чем не расспрашивал, ждал, когда она поймет, что он и только он достоин ее и нужен ей. Порой казалось, ее появления - плод воображения, Евы нет, она не могла быть реальностью, потому что была совершенством в его представлении. Но у любого проявления есть причины, следствия и последствия, пока они были недоступны Леньке. И вот однажды весь этот мир - тяжелый и грязный на работе и кристально чистый с Евой, но любимый со всеми «но», - рухнул в одночасье.
        - Шатунов Леонид Федорович?
        - Да…
        - Вы задержаны по подозрению в убийстве…
        Часть третья
        Рассерженные

1
        Люка забежала в дом, кинула сумку в угол и в изнеможении рухнула на диван лицом вниз, еще и голову закрыла обеими руками, будто кто-то собрался ее поколотить, а она защищалась. Скорей всего девушка отгораживалась от ужасного мира, который приносил одни разочарования.
        Через паузу вошел и Хок, не столь экспрессивно выражая свое состояние. И ему понадобилась поддержка в буквальном смысле, присесть - не присел, а вот спиной он упал на стену и выпустил из рук лямки рюкзака, который громко бухнулся у его ног.
        До сих пор не верилось, да нет, в голове не укладывалось - Гектор убит. Эта рана над ухом… конечно, она от пули.
        Гека застрелили. Да, наемный убийца, киллер, ассасин - хоть как называй, окружая ореолом романтики душегубство, но тот, кто по роду деятельности нес смерть и считал себя неуязвимым, заурядно пал от обычной пули.
        С Хоком столбняк случился, он не отрывал глаз от маленькой дырочки над ухом Гектора, в то же время понимал: нужно бежать, пока их не заметили рядом с трупом. Примерно в пятистах метрах, в кафе под открытым небом несколько человек наслаждались напитками и разговорами, они могли увидеть Хока с подругой, потом опознать и тогда…
        Тем временем Люка судорожно обыскивала карманы Гектора, она очень торопилась, нервно озиралась. Она же и толкнула неподвижного Хока в плечо, на бегу бросив одно слово: «Бежим». На автопилоте он кинулся за ней. Люка села за руль, ему пришлось довольствоваться пассажирским местом, да он, собственно, и не возражал…
        Стоял Хок долго, то глядя в пол, то на Люку. Кому-то нужно брать голову в руки и думать, как быть, и, наверное, принимать решения должен он, мужчина.
        - Люда… нам сейчас надо дергать отсюда.
        Хок впервые назвал ее по имени, от которого она, признаться, отвыкла. Люка перевернулась на спину и посмотрела на него с интересом, а может, с подозрительностью. Недоверие у нее в крови, недоверие и готовность к осечкам. Он давно заметил, что сначала она провернет ситуацию в негативном ключе, только потом подпустит немного, совсем чуть-чуть, позитива. И наверно, это правильно: лучше готовиться к худшему, а хорошее… хорошее принимается без оговорок.
        - Кто тебе сказал мое имя? Гек? - спросила она.
        - Нет. Вернее, услышал от него, но когда он случайно оговорился, так что не щурься, будто я засланный казачок.
        Установка Гектора: никто не должен знать настоящих имен и фамилий. Потому что, если кто-то из команды попадется, то его хоть стреляй, а сообщников он не назовет. Разве не здравый смысл руководил им? Конечно, Гек имена и фамилии знал, видимо, доверял единственному человеку - себе. Чрезмерные меры предосторожности его же и уничтожили.
        - А тебя как зовут? - осведомилась Люда.
        - Илья. Ну, вот и познакомились.
        - Знаешь… Я не нашла у него мобилы.
        - Ее забрал убийца? - с ходу предположил Илья и присел наконец на диван рядом с ней, почувствовав в ногах невероятное облегчение. Жалко, что только в ногах.
        - Заказчик, - поправила его Люда. - Наш клиент, которого мы не видели в лицо и не знаем, как зовут. Недаром я психовала.
        - Думаешь, это он?..
        - А что тут думать! - пыхнула она, разозлившись, но не на Илью, а вообще, как часто злятся на абстрактное зло, попав в черную полосу жизни. - Конечно, он. Я сказала по мобиле, что с Шатуновым покончено, Гектор позвонил заказчику, чтоб тот привез деньги…
        - Гека застрелили перед нами? На то, чтоб привезти деньги, нужно время, так? Очень рискованно, он мог попасться нам.
        Сейчас важно проанализировать факт, вычислить, насколько велика опасность и для них. Люка, мысленно реконструируя картину у пруда, высказала другую версию:
        - Нет. Он сидел в машине и слышал, как я сказала, что мы сделали Шатунова. Я б так и поступила, если б заранее задумала убрать Гека. Конечно, конечно… Он слышал меня, ему нужно было убедиться самому, что дело сделано, и он убедился. Понимаешь, он не собирался платить! Изначально не собирался! Поэтому за прокуроршу не выдал бабки, скотина. А Гектор дебил! Я ведь говорила ему, говорила!..
        - Тихо, тихо, - обнял ее Илья. - Не заводись, сейчас это бесполезно.
        Второй рукой он достал пачку сигарет, дал одну Людмиле, сунул и себе в рот, оба закурили. Как бы там ни было, а сигарета слегка подавляет дерьмовое настроение, помогает сконцентрироваться, объединяет.
        - Наш заказчик услышал, - рассуждала Люка, - что его волю исполнили, застрелил Гека и остался при деньгах. А мы его в глаза не видели!
        - Зачем тебе телефон? Ну, который ты искала?
        - Телефон… - повторила Люда и неожиданно улыбнулась, хотя после сегодняшнего потрясения улыбки - это нонсенс. - Они же созванивались, правильно? Он забрал трубу Гека, чтоб ни мы, ни полиция не напали на его след, но…
        Илья опередил ее, правда, в отличие от Люды не знал, в чем тут фишка, как нынче говорят:
        - Но у Гектора две трубы - основная и рабочая.
        - Именно! - прищелкнула пальцами Люда, подскочила и ринулась в комнату мужчин. - А ты срочно перекинь в ноутбук номера телефонов с наших трубок.
        - Зачем? - Но Хок кинулся исполнять просьбу: включил компьютер, достал свой телефон.
        - По трубкам, даже выключенным, человека найти - запросто! Мы их выкинем.
        - Что ты делаешь у меня в комнате?
        - Ищу вторую мобилу Гека…
        Девчонка полностью отключилась, к счастью, Марин вытряс из нее адрес и номер квартиры. Достал он тело из такси, а оно не держалось на ногах, норовило улечься прямо на тротуар. Пришлось взвалить девчонку, как мешок, на плечо, а она не только из костей состояла, откормили ее на совесть, наверняка пирожками баловали. Как бы не надорваться. Он понес.
        Жила она в районе старых зданий эпохи царизма, свергнутого в роковом семнадцатом году прошлого столетия. С тех пор в этих кварталах мало что изменилось, лестница с витой балюстрадой точно осталась с тех времен. По ней Марин поднялся с полутрупом на плече на третий этаж и позвонил в квартиру.
        - Кто? - спросил за дверью приятный женский голос.
        - Вы меня не знаете… (Не с того начал, но как же ей сказать, кто он?) Я тут принес… Посмотрите, это ваше?.. Не бойтесь, я не грабитель… ТО, что у меня на плече, сказало ваш адрес… Женщина, откройте! Иначе ЭТО оставлю здесь, на площадке, оно простудится.
        По всей видимости, говорил он слишком загадочно, чем разжег любопытство хозяйки. Как только открылась дверь, Марин улыбку показал - раз, повернулся спиной - два. Боялся, что зад черной девицы недостаточный повод для идентификации личности. Нет, хозяйка должна увидеть голову, которая свисала вместе с руками и плечами сзади Марина.
        - Зойка! - взвизгнула девушка. - Несите в комнату.
        Марин прошел длинный коридор, очутился в большой и светлой комнате с высокими потолками, его попросили пройти в следующую. Там он уложил чернушку на кровать, присел сам на край, утирая лоб (свой конечно же), и только теперь рассмотрел девушку, попросившую его пересесть в старое кресло и захлопотавшую вокруг живого трупа.
        Матерью Зойки она никак не могла быть, самой не больше тридцати, и отличалась она от несчастья на кровати разительно. Во-первых, светлая шатенка, поэтому белая кожа не смотрелась чем-то аномальным, как у Зойки. Во-вторых, у нее милое лицо с тонкими чертами, чистые глаза цвета лазури, причем добрейшие, именно такие бывают у мамы, у любящей жены или просто у хорошего человека - зеркало же души, говорят.
        - Где вы ее нашли? - спросила она.
        - На кладбище.
        Вот странность: не удивилась! Ну хоть бы чуть-чуть брови приподняла! Видимо, кладбище у них - вторая родина. Хозяйка оттянула по очереди веки Зойки, внимательно заглянув в глубину зрачков, потрогала пульс.
        - Она сказала, ее зовут Ноктюрна, - предупредил Марин, чтоб девушка имела в виду: Зойка безнадежно больна на голову. И опять не удивил. - Я все понял, вытряс из нее адрес и привез. Ты кто ей?
        - Сестра. Старшая. Меня Аней зовут.
        - А меня - Дмитрием… Димой. Что с ней?
        - Слава богу, «скорую» не нужно вызывать. Идемте, пусть спит.
        Аня стянула с окорочков чернушки рваные колготки, накрыла Зойку пледом, распахнула створки окна, чтоб залетный свежий ветерок проветрил дурную головушку сестрички, после чего оба вышли из комнаты.
        - Я вам безмерно благодарна, - убирая со стола книги и тетради, сказала Аня. - Сама хотела объехать кладбища и устроить там разгром… (А его удивлению не было конца.) Хотите чаю, Дима? У меня есть яблочный пирог… э… шарлотка.
        - Не откажусь. - Он не расселся на правах гостя и спасителя за круглым, явно древним, как этот дом, столом, не стал ждать, когда его обслужат, а двинул за Аней на кухню. - Кому ты хотела устроить разгром?
        - Неформалам, к которым прибилась Зойка. Задурманили ей голову мыслями о загробном мире, вампирах, вечности… Летом тусуются на кладбищах, зимой собираются в заброшенных зданиях, дома-то родители затрещин надают, а там они на свободе…
        - А ваши родители где?
        - Мама очередной раз вышла замуж, а папа давно умер, это его квартира. Держите поднос и несите чашки в комнату…
        - Давай на кухне, - предложил Марин. - Чем помочь?
        - Ничем. Сейчас закипит чайник, а я пирог нарежу.
        Славная она, симпатичная и уютная. Обычно Марин с ходу определяет, чем брать девушку, и примерное время, которое предстоит на этот процесс затратить. Аня в рамки не вписывалась, наверно, потому, что она… слишком хорошая, а хорошие девушки пресноватые. Другое дело Зойка, сразу видно: очень плохая, так вот плохие как-то родней.
        - Сколько лет твоей Зойке? - спросил он.
        - Четырнадцать.
        - Ско?.. - вытаращился Марин, не забыв схватить самый аппетитный кусок пирога. - Ну, знаешь… ты выглядишь моложе. Я думал, ей лет восемнадцать-двадцать. Честное слово.
        - Потому что она крупная. Крупные люди выглядят старше паспортных данных.
        - Да уж… На предплечье у нее тату… что означает?
        - Не знаю. Все это заморочки го?тов.
        - Го?тов? - прикинулся он, будто ни разу не слышал о них.
        - Го?ты - субкультура в молодежной среде, эдакий декаданс в современном толковании. Они ходят в черном, тоскуют о смерти… пожалуй, это больше всего меня беспокоит, в их среде не редки самоубийства.
        - А то, что она очутилась в руках незнакомого мужчины, то есть меня, не беспокоит? Почему Зойка невменяемая?
        - Думаю, перекурила травки.
        - Ха! - ударил он себя по колену ладонью. - И ты так спокойно говоришь об этом?!
        Аня разлила по чашкам чай, поставила перед Мариным тарелку с пирогом (первый кусок он уже приговорил) и присела с задумчивым видом. Сложно объяснить то, что не понимают благополучные люди, которые не сталкивались с подобными завихрениями. Аня и не пыталась, а лишь раскрыла свою бесхитростную тактику по отношению к младшей сестре:
        - Пока я бессильна что-либо изменить, а диктатом могу окончательно толкнуть Зойку в пропасть. Надеюсь, она перебесится и придет к традиционным нормам, свойственным психически здоровым людям.
        - Нормы и традиции воспитываются с детства. - «Здорово рисанулся», - подумал про себя Марин и даже смутился, но слегка. - Ты же учительница, должна знать.
        - Кто сказал, что я учительница?
        - Я видел на столе учебники, тетради.
        - А… Это учебники по медицине, я учусь заочно. Может, неправильно веду политику с Зойкой, но я беседую с ней, объясняю… Подростки состоят из протеста, хотя толком не знают, против чего бунтуют и чего им недостает. Может, любви? Тепла? Романтики в этом тусклом мире? Я стараюсь сделать так, чтоб тянуло Зойку сюда, чтоб она знала: дома хорошо, уютно, ее ждут, любят. А как еще вытащить?
        Марин не мог не оценить умную политику, хотя и не бесспорную, с его точки зрения, тем не менее изобретение Ани в области педагогики он кинул в собственную копилку, пригодится. Основные его мысли вертелись вокруг убийцы и Зойки, по идее, их ничто не должно связывать, но связало: одинаковая татуировка. Может, в этом треугольнике - зам прокурора, наемный убийца и девочка в рваных колготках - нет общих линий, стало быть, треугольника нет. Может, убийца лет пять назад бегал по кладбищам в черном балахоне, доводил до инфарктов прохожих и называл себя го?том или сатанистом. От того времени осталась у него памятка - анкх на плече. Все может быть, но… но… но…
        - Значит, твоя сестра состоит в организации, - произнес Марин. - А кто руководитель? Зойка рассказывала?
        - Какой-то Анубис. Мне она его не показывала.
        - Кто-кто? - хохотнул Марин.
        - Анубис - псевдоним. Так звали древнеегипетского бога смерти, а настоящего имени лидера я не знаю. У него есть… как бы заместитель, то есть правая рука - Умбра. Имя, кажется, у них означает темноту.
        - Заместитель бога смерти? Вижу, и среди поклонников загробной жизни развели бюрократию.
        Аня рассмеялась, согласившись с ним. Потом заметила, что подобные организации с загадочно-мистическим уклоном создаются инфантилами, у которых дефицит самовыражения. На фоне мальчишек и девчонок, ищущих себя, все эти Анубисы выглядят титанами. Марин слушал, кивал, отметив, что Аня девушка умная. Приятной беседе под чай с пирогом мешала… музыкой это нельзя назвать даже с натяжкой, безусловно, посторонний грохот вызывал раздражение.
        - Что это у вас тут за концерт? - поинтересовался он у Ани.
        - Не спрашивай, - отмахнулась девушка. - Меломан поселился. До одиннадцати музыка гремит, потому что шуметь можно до этого времени, а после одиннадцати - потому что ему нравится. Мы скоро свихнемся.
        - В доме нет мужиков набить меломану морду?
        - Пробовали с ним говорить, но…
        - Ладно, разберемся. Проводи меня.
        В подъезде децибелы ударили по ушам основательно, жаль, у Марина уже не было времени задержаться.
        Хок перекинул в компьютер данные с двух телефонов, вынул сим-карты и повернулся к Людмиле с вопросом:
        - Что еще?
        Не услышала, слишком увлечена была. Она обосновалась в углу дивана, поджав под себя ноги, сгорбившись, и просматривала смартфон Гектора, надеясь… На что Люда надеялась, он предсказать не взялся бы, да и не понимал, зачем ей чужая информация. Озадачившись, Илья забыл о первом вопросе и задал другой:
        - Что ты ищешь?
        - Если б знать… Все, что поможет найти заказчика.
        Нет, только не гонка за тенью! Вслух об этом не говорят, но в душе Илья ликовал, ощутив себя освобожденным узником после убийства Гектора. Он не желал ему смерти ни в мыслях, ни во сне, ни наяву - нет, нет. Так уж случилось, и не Илья в том виновен. Но договор с Гектором аннулирован именно смертью, этот пункт и радовал, потому что пришло осознание: охота на людей не его стихия. Илья решил кардинально перестроиться, и вдруг нате вам: заказчик ей нужен!
        - Смотри, что я нашла… - воскликнула Людмила. - Записки Гека! Лично я предпочитаю хранить инфу в голове, так надежней. Вот: «ЗК» - это же заказчик! И число сегодняшнее. Жалко, адреса нет… А номер сотового наверняка есть в контактах, но, попробуй, угадай его. О, Шатун отправляет сына за границу, по этому случаю устраивает проводы. Число есть, когда мальчик улетает…
        - А тебе-то что до этого? - хмурясь, промямлил Илья, но Люка не обратила внимания на реплику:
        - Мне кажется… да нет, я уверена! Этот говнюк знаком с Шатуном, во всяком случае, знает его. Гектор поехал за бабками, а он ему сразу Шатуна подкинул и все данные на него, помнишь? Сын, бывшая жена, друзей нарисовал. Не исключено, что он работает на Шатуна или… Что с тобой?
        Наконец оторвала она взор от смартфона и обратила его на Илью, который процедил, сдерживая гнев:
        - Я что-то не пойму. Ты же спорила с Гектором, тебе не нравилось его решение по Шатуну! Ты не хотела его гасить, верно? А про страхи кто по ушам ездил? Кстати, они оправдались! Да, да. Нашему, хм… клубу не везет с самого начала…
        - Но теперь у нашего невезения есть адресат, - возразила Люда. - Не забывай, мы не видели, какой у него нос, уши, щеки и вся рожа! Но это не значит, что он нас знает только по рассказам Гека.
        - Вот именно! - подхватил Илья, заводясь. - Клиент может свалиться нам на голову внезапно, а мы не знаем, как он выглядит. Последствия представляешь, нет? Вместо того чтоб собрать манатки и укатить, ты решила найти его! Не про колготки же с ним поговорить!
        Не ожидала она, что он агрессивно воспримет естественное желание забрать свои кровные (в буквальном смысле кровные) деньги. Вероятно, что-то в его сознании сдвинулось, Илья не понимает, в какой заднице без просветов они оба очутились, следовало объяснить мальчику. Однако Люка, вместо того чтоб уболтать друга мягким способом, выбрала тактику напора. Этим приемом Гектор не пользовался, разве что в крайнем случае, он просто был умней:
        - И как же мы укатим, а? На какие драхмы-пенсы жить будем? Но мы же заработали! А нам не отдали то, что мы заработали, - это нормально? Нет, миленький, козявка должна быть наказана. Но сначала я получу всю сумму! Двойную! А не получу, так удовлетворюсь тем, что отправлю нашего работодателя к Геку, это будет справедливо.
        Илья, признаться, обалдел: Люка вынашивает собственный кровавый план! Это просто безумие, мания. И образумить ее не удастся, хотя аргументов найдется немало. Махнув рукой, он отправился в свою комнату.
        По решимости, с какой Хок ушел, Люка поняла: конец. И бегом за ним. Не ошиблась: Илья кидал вещи в дорожную сумку, кидал абы как, значит, зол. Он уйдет, уйдет. Столь внезапный и неоправданный поворот выбил у нее почву из-под ног, она растерялась:
        - Ты… Ты что? Уходишь?.. Не поняла, ты обиделся? А что я такого сказала?.. Даже не объяснишь?
        - Короче! - резко бросил Илья. - Выбивай бабки, отправляй к Гектору, кого посчитаешь достойным пули, а я, извини, пас. Это не по мне. Не могу.
        - Бросаешь меня, да?
        - У тебя есть выбор: либо ты со мной и сейчас, либо… Тебе достанется и моя доля, так что сто косарей вечнозеленых… наверное, ради этого стоит рискнуть. А мне рисковать неохота.
        Ей не улыбалось «счастье» колотиться одной - это же очень опасно, все ведь не просчитаешь, одинокий человек во сто крат уязвимей. Но и отступать, не дав сдачи, выход, прямо сказать, паршивый. Да и кому не снилось отмщение за нанесенное оскорбление, обиду, боль? Причем в мыслях месть отличают жестокость и кровожадность, какие не снились маньякам, только не каждый способен (к счастью) воплотить фантазии. А Люка способна. От мысли удержать Илью она не отказалась, всегда надо пробовать повернуть ситуацию вспять:
        - И я не могла. Я честно трудилась, не жалела себя, хотя… тренеры меня не жалели, для них чемпион - место под солнцем, которое стремятся удержать всеми средствами, поэтому выжимали из нас по максимуму. У меня были шансы стать чемпионкой страны, мира… Об этом я мечтала и видела себя в медалях, славе…
        - Все мечтают, - с безразличием к исповеди заметил Хок. - И видят себя над облаками.
        - Мне нравилось ездить на сборы, скользить на лыжах по скрипучему снегу. Не надо было ни о чем заботиться, жила на всем готовом… Но однажды подвернулась нога! Ее вправили, перевязали… наш врач с дикого бодуна вправлял. Ну, нога, само собой, распухла и посинела, так вывих же! Соревнования пропустила, тренер меня чуть не убил, орал: «Сама виновата». Ну, может, и виновата. Шло время, гематомы почти исчезли, а припухлость - нет, боль - нет. Я затягиваю бинтами ногу и спешу на тренировки, а результаты плачевные - скорость снизилась, но это же очки. Стреляла я всегда классно… В общем, выяснилось: был надкол с вывихом, кость срослась неправильно, ломали заново… Меня выкинули из сборной как тряпку на помойку, не дали даже выходного пособия, не говоря о том, чтоб помочь с работой. Мне же нужно как-то зарабатывать, но никого!.. никого это не волновало.
        Хок понял, к чему она клонит, проскулив жалостную песню о себе, несчастной. Он решил (пожалуй, впервые) проявить твердость и не поддаться на уговоры, которые так неумело ведутся:
        - Думаешь, так поступили только с тобой одной?
        - Думаю, так не должно быть!
        - Это не повод мочить людей, которые тебе ничего не сделали!
        - А я ничего не умею! Кстати, и ты согласился!
        - Да. - Илья опустил голову, ведь признаваться в слабости неловко. Даже перед собой неловко, а перед женщиной, с которой спал, тем более. - Я тоже злился, а злость - плохой помощник. Однажды напился и устроил дебош в кабаке, меня вытащил Гектор, оказавшийся там случайно, иначе не знаю, чем закончилось бы. Мы сдружились, потом ему удалось меня убедить… Я, Люда, переоценил себя. Не могу спать, мне снится Ан… то есть я вместо него и будто бы в мой затылок… Я слышу, как пуля дробит кости в моей голове… Я не трус, честно, но… Не могу, извини.
        Застегнув молнию, он зашагал к выходу. А ей все не верилось, что он вот так запросто уйдет, бросив ее. Люда рванула за ним, упрямо агитируя:
        - По-твоему, за подлый обман и такую же подлую пулю, застрявшую в черепе Гека, нужно сделать подарок этой сволочи и превратить в бессмыслицу ту ночь? А где самолюбие?..
        Илья смахнул со стола в сумку свой телефон и симку, вышел во двор и, не оглянувшись ни разу, потопал к воротам.
        - Машину забери! - крикнула ему Люда и очень тихо добавила: - Две мне не нужны, у меня одна задница.
        Нет, не забрал. Она забыла, какими горячими бывают слезы. Правда, они лишь затуманили глаза, одновременно обжигая сердце. Но разреветься, раскиснуть - слишком большая роскошь, и Люда задавила слезы. Потом, может быть, когда-нибудь…

2
        Неожиданной стала пауза, в которой тишина показалась аномалией или предупредительным затишьем перед еще большей бурей.

«Нажраться бы до поросячьего визга, - думал Шатунов, вытирая пылающее огнем лицо носовым платком и опустив глаза в пол, потому что… стыдно, мерзко. - Нельзя, нельзя, нельзя… А так бы и жахнул стаканяку. И всех этих гостей, мать их… А где Марин? Где же он, где?..»
        Ага, вон стоит у дальней стены, скрестив руки на груди, как случайный гость на этом банкете «для своих». Марин поймал отчаянно-молящий взгляд патрона и чуть заметно, ободряюще кивнул, мол, продолжайте в том же духе, я вами доволен.
        - Извини, из-за чего драчка?
        Вот уж кто интеллигент от кончиков волос до носков ботинок, от манер до тональности тихо журчащей и мелодичной речи, от мимики до жестов - Гиреев. Андрей Тимурович - главный менеджер с сорокапятилетним жизненным стажем, а на Шатуна работает… столько не живут в данной сфере. Но где он видел «драчку»? Ор - другое дело, орал шеф на пределе голосовых связок, но драчка… неудачное сравнение.
        - Да бес их знает, - поднял плечи Марин. - Я не понял. Наверное, нервы у шефа расшатались.
        - На кого это он так? Я в бильярдной был, пропустил…
        - На Владимира Витальевича.
        - Шутишь?! Не может быть!
        Гиреев переключился на шефа, желая убедиться, что закадычные друзья докатились до базарного скандала. Отпив из бокала янтарного напитка, он хотел что-то обсудить с Мариным, но отвлек Шатунов, устало заговоривший в полнейшей тишине, которую
«организовали» гости, - они как открыли рты, так и не закрывали их, онемев:
        - Почему я должен терпеть ухмылки, злые шутки, намеки на мою недоразвитость? Чем ты лучше? Надоело! Как будто я обязан… При тебе постоянно ощущаю комплекс вины, ты даже смотришь как прокурор…
        Маша придерживала за руку выше локтя побелевшего мужа, она не ручалась за него, ведь за несправедливые слова он мог справедливо(!) врезать Шатуну. Столько лет безупречной дружбы и… Ленька принародно оскорбил мужа! Ей как жене обидно, а каково Володе? Она тянула мужа к выходу, а то как бы чего не вышло:
        - Володя… он не в себе… Пошли отсюда…
        - Я не в себе, я? - из последних сил взревел Шатун. - Привыкли опускать меня до… ниже не бывает! Но при этом я не в себе!
        Пора было каким-то образом заканчивать концерт по заявке Марина, и Шатунов, не имея больше сил, снова кинул молящий взгляд в сторону охранника. Тот кивнул: довольно.
        - М-да… - вздохнул Гиреев. - Наш Шатунов на самом деле расшатался. Ты не знаешь, в чем причина?
        - А че, я все знать обязан? - изумленно опустил уголки губ Марин, прикинувшись шлангом.
        - Ты лицо приближенное, не отходишь от него, переселился сюда…
        - Завидуете?
        В это же время Владимир Витальевич, идя за женой, не отказал себе в ответном слове:
        - Сегодня ты потерял друга, навсегда потерял. С кем останешься? Забудь мое имя и где живу.
        - Переживу как-нибудь! - буркнул Шатунов.
        Он исподлобья взглянул на гостей и понял, что у всех возникло одно, но страстное желание - поскорей убраться. Шатунову осталось дать людям свободу, то есть уйти первому, что он и сделал.
        Гости поспешно принялись ставить на стол тарелки и потихоньку, бесшумно, как тени в загробном мире, уплывать через парадную дверь, не прощаясь с хозяином. Марин, прижавшись спиной к стене, не пропускал ни одного лица. Дочь отправилась за отцом, это правильно, шефу сейчас нужна поддержка.
        Следовало максимально обезопасить себя. Наскоро собрав вещи Гектора и свои, Люда забросила сумки в джип, проверила комнаты, чтоб не забыть что-либо, заперла дверь и уехала. Кабриолет поставила в гараж - пусть ждет очереди, позже заплатит за аренду.
        Найдя тихую улочку, Люда припарковалась. Теперь можно и подумать. Какой вопрос на повестке первый? Безусловно, убийца и заказчик в одном лице. Нет, это потом. Тогда жилье? Где-то же нужно ночевать. Пожалуй, заночует в машине, к трудностям ей не привыкать, заодно постережет джип. Итак, на первом месте Гектор и касса, ибо без денег нет счастья на земле. Но достигнет Люка пресловутого счастья в полном объеме, когда на заказчика наденет деревянный костюмчик, - это дело чести?
        Она уткнулась в смартфон Гектора, одновременно с поисками ценной информации анализировала, сопоставляла, вычисляла. Так провела весь день. И продолжила б, но еще никому не удавалось уговорить голод немножко потерпеть. Оглядев улицу, Люда заметила продуктовый ларек, в таких обычно продают не просто дрянь, а отходы от дряни. Двинула туда и, честно сказать, готова была сгрести с полок всю отраву да тотчас проглотить ее, но решила положиться на честность продавщицы:
        - Мне бы что-нибудь съедобное и не смертельное.
        - Свежая ветчина в вакуумной упаковке есть, молоко, хлебобулочные, - перечислила продавщица.
        Взяла первое, второе (в ассортименте) с третьим, залезла в джип и, поедая не ахти какую еду, опять водила пальцем по дисплею смартфона, досадливо ворча:
        - Ну, Гек… простой, как стиральная доска. Никому, гад, не доверял. Ай, дура я дура… Приперла б тебя к стенке, был бы ты сейчас живой, кретин. Теперь гаданием занимаюсь.
        Он будто услышал ее жалобы: Люда наткнулась на очень любопытный список. В первой же строчке прочла свой псевдоним - Люка, здесь же записан Хок, Ан, в общем, вся группа. В списке под номером два первым значился Ума, это не женщина, с ним Люда немного знакома.
        - Я ж знаю, где он живет! - заводя мотор, произнесла она вслух.
        Как-то отвозила Ана к нему, ждала в коридоре, пока они переговорят. Итак, зацепка есть! А из второй группы - тоже записаны одни клички - она никого не знает, как из третьей и четвертой.
        - Ну, Гек… Ну, жук!.. Целую армию набрал. Может, хотел собрать урожай с нас, дураков, и смыться? Извини, Гек, а что я должна думать, видя списки? Спасибо, фамилии не накатал. Неужели все группы занимались тем же, чем мы, или у нас было распределение труда? Жаль, не расскажешь. А мне интересно.
        Она проработала и отрепетировала в уме фразы, которыми засыплет Уму, чтоб не дать времени ему опомниться, а сразу подчинить, и поднялась на этаж. Этот дом построили лет сто пятьдесят назад, в те времена он был доходным домом, квартиры сдавали внаем. Теперь это кишащий роем людей улей, состоящий из коммуналок, к которым вели извилистые и темные коридоры. Как этот улей еще не завалился от старости?
        Вот и квартира. Звонка Люда не обнаружила, постучалась и ждала, но за дверью стояла тишина, пришлось постучать громче.
        - Черт! - процедила она, барабаня кулаком и уже понимая, что Умы нет дома. И что делать? Конечно, нужно дождаться, но не под дверью же, в машине комфортней.
        Никогда не надо уходить, не подергав за дверную ручку, - этим правилом не стоит пренебрегать. А вдруг квартира открыта, кому-то нужна помощь, или что-то увидишь важное?
        Люда машинально дернула дверную ручку, а дверь-то не заперта. Так даже лучше, подождет Уму в его каморке. Прежде чем переступить порог, Люда поискала выключатель, ведь в квартире было темно, а из коридора падал свет. Лампочка без плафона тускло-тускло загорелась вверху, прихожая оказалась до безобразия мала, всего три шага…
        В небольшой комнате с открытым настежь окном царил редкостный бардак. Как будто здесь побывали воры, им не хватило времени найти ценности, и они спешно перелопатили доступные места в поисках сокровищ. Валялось все и везде: постельное белье, брошюры, носки, компакт-диски, маркеры, авторучки… Пожалуй, все, чем человек пользуется в обыденной жизни, было представлено в этой комнате в виде хаоса.
        Но хозяин! Он лежал на полу…
        Люда не трусиха, однако, увидев труп, схватилась за собственное горло ладонью, словно пыталась задушить крик. Затем она метнулась к выходу и, не чуя под собой ног, ринулась на волю. Забравшись в машину, решила хотя бы отдышаться, прийти в себя. Понять, в конце концов, чью-то подлую логику.
        Но вдруг кто-то сзади взял ее за плечи. Это были сильные мужские руки. От неожиданности, испугавшись до смерти, Люда закричала, в тот же миг чья-та ладонь накрыла ее рот… - Папа, можно? - заглянула в кабинет Сабрина.
        Отец накручивал на ладонь галстук, прилагая к этому слишком много усилий, словно это упругая пружина, не желавшая подчиняться рукам. Шатунов и галстуки - две противоположности, которые не должны соединяться. Он знал о своей особенности и при первом же удобном случае избавлялся от «удавки». Не взглянув на дочь, он кивнул, разрешая ей войти.
        - Папа, ты незаслуженно обидел дядю Володю, - вступилась Сабрина за друга отца.
        Это был предлог, чтоб перейти к своим проблемам, тем не менее она не лукавила. Отец в сердцах кинул галстук о стену, сунул руки в карманы брюк и привел оправдание, которое приходит в головку ребенку детсадовского возраста:
        - Он посмотрел на меня… не так!
        - Посмотрел?! - вытаращилась она. - Всего лишь?
        - Вот-вот, так же, как ты сейчас смотришь на меня!
        - Но это же не повод…
        - Кто тебе сказал? - обозлился папа. - Я решаю, что для меня повод, понятно? Если вам не нравится, можете катиться к чертовой матери! Все! В том числе и ты!
        - Папа! Думай, что говоришь!
        Если в гостиной повод был искусственным, безосновательным, то сейчас, находясь во взвинченном состоянии, Шатунов выпалил дочери все, что накипело за последние годы:
        - Я-то думаю! А вот моя дочь думала, когда отвернулась от отца на целых пять лет, что однажды он пригодится? И чувствую, пригодился, да? То есть ты хочешь, чтоб пригодился, я тебе зачем-то нужен! Временно! Твои проблемы решу и - пошел вон, папа, так? А сами не пробовали справляться с трудностями? На пару с гордыней?..
        Что оставалось Сабрине? Конечно, уйти. Не хлопать дверью в оскорбленном порыве, а просто уйти, потому что… он разоблачил ее. Отец сказал ту правду, которую самой нелегко признавать, как и ошибки. Но назад время не вернешь, ничего не исправишь. Он прав: свои проблемы нужно решать самой, а в проблемах она увязла по макушку.
        Сабрина прошла мимо Марина, спешившего к отцу, не заметив его из-за слез, он же, проводив ее с любопытством, вошел в кабинет.
        Шеф, стоя у музыкального центра, страдал на пару с оперными певцами - первейший признак отвратительного настроения, об этом знали даже соседские собаки. Причем, чем громче поют, тем хуже Шатуну. Но Марин пришел улучшить его состояние, а сначала поинтересовался:
        - Сабрина в слезах… За что вы ее?
        - Под горячую руку попалась, - огрызнулся шеф.
        Никогда не осмелился бы Марин лезть в семейные отношения, если б не известные обстоятельства, он обязан знать по долгу службы, чем здесь дышат. Опустившись в кожаное кресло, Марин налил в стакан минеральной воды и медленно выпил, дав время шефу поостыть. Потом неторопливо поставил стакан, основательно устроился, закинув ногу на ногу, а заметив, что краска (наверное, стыда) схлынула со щек шефа, сказал:
        - Вы отлично справились с поставленной задачей. Народ видел ссору, народ удивлен, ошеломлен… Это все ваши друзья?
        Не понравилась Шатунову интонация, с какой Марин спросил про друзей, мог бы и прямо: это ваши гадюки, или они случайно заползли из соседнего серпентария? Но парень-то прав, черт возьми! А правда злит не меньше кривды. Сделав большой глоток виски и утирая рот манжетой рубашки, Шатунов печально проговорил:
        - Друзья вступились бы за Вовку, остановили б меня. Друзья не постеснялись бы сказать правду в случае несправедливости с моей стороны, а сегодня как раз такой случай. Нет, это просто знакомые. Думаю, не все среди них э… дружественные мне лица.
        - У вас редкие требования к друзьям, обычно хотят, чтоб они поддакивали и помалкивали, ну еще захваливали. Желательно, чтоб не имели собственного мнения.
        - Тогда это не друзья. Новости есть?
        - Версия пока одна - профессиональная деятельность…
        - Даже мне эта версия пришла на ум первой, когда Ксения сказала, что ее убьют. Ерунда.
        - Почему?
        И вдруг Марин увидел иного Шатунова, человека с маниакальной одержимостью, который еле справлялся с собой, не остановится ни перед чем и - что, пожалуй, в нем главное, - выйдет из истории с кубком победителя. Он привык переступать через завалы трудностей, каковы б те ни были, в результате ничего не боится. Не боится, не имеет страха… зря. Против пули нет стопроцентного щита, а против смерти не придумали медикаментов. Шатунов об этом знает, однако нужно, чтоб он помнил. Но шеф забыл, положившись на Марина, а надо, чтоб и с ним помнил.
        - Если идти по шаблону, - говорил Шатунов, периодически отхлебывая из стакана спиртное, - то убить должен невинно отсидевший человек. Ксения не судья. Сажает-то судья, срок насчитывает он. Но допустим, она делала ошибки, почему же в течение стольких лет на нее не покушались? За это время мало народу село в тюрьмы? Все были довольны приговорами? Так почему?
        - Не знаю…
        Шатунов хлебнул еще виски, походил, собирая мысли, которые разлетались во все стороны, и остановился посредине кабинета.
        - И я не знаю, - выговорил он тоскливо. - Мне кажется, случилось что-то неординарное, случилось недавно, иначе я бы знал… Да, знал бы.
        - Леонид Федорович, вы не хотите рассказать мне?..
        Особо опасный
        - Шатунов Леонид Федорович?
        - Да…
        Он ничего не понимал. Его грубо оттеснили, в квартиру вломились люди в штатском и камуфляже, вооруженные до зубов, будто здесь явка опасных резидентов, и рассыпались, как муравьи. Первое, что пришло в голову, - бандиты налетели, прикинувшись милицией, время-то настало, когда любой документ, даже ксиву президента США, можно было купить в подземном переходе.
        - А в чем, собственно, дело? - выговорил Шатунов, теряя почву под ногами. Да что говорить - страшно стало.
        - Вы подозреваетесь в убийстве, - поставил его в известность самоуверенный и неряшливый тип в мятом пиджаке, прохаживаясь по прихожей и с интересом разглядывая фотографии дочери на стене.
        - В чем?!! - вытаращился Леха. - Вы… Что вы несете? В каком убийстве?!
        - Вы задержаны, - отрубил, вероятно, начальник всей этой оравы вандалов, вытряхивающих ящики и шкафы куда попало.
        На Шатунова надели наручники и вытолкали за дверь. Из соседней квартиры выглянула старушка, Леха успел ей крикнуть, чтоб она заперла квартиру, а ключи забрала, мол, произошло недоразумение и скоро… М-да, скоро - это когда, через сколько лет?
        И попал он в переполненную камеру следственного изолятора, где нечем было дышать, где курили, спали, ели, справляли нужду. Но и в том скотстве, как призрак, с каждым живет надежда, обласкивая самые черные души. А Леха Шатун свою надежду потерял именно там.
        Прессовали его круто, надо сказать, недолго. Видимо, кому-то очень хотелось побыстрей Леху Шатунова закопать буквально. Не давали звонить друзьям-знакомым, юристам, на работу. Били, разумеется, как же без этого? Время разрешало все. А когда нет ограничений, человек почему-то откатывается на уровень пещерного жителя, превращаясь в тупое, бездушное, жестокое существо, к тому же порочное и жадное. Требовалось искать новые силы, чтоб и этот этап, явно задуманный дьяволом, пережить, а откуда их черпать?
        Он не знал абсолютно ничего ни о своих правах, ни о правах тех, кто его допрашивал, не знал, как вести себя, что требовать. Занимался контрабандой и спекуляцией в советское время, но не попадался, опыта общения с правоохранительными органами негде было набраться. Просветительную работу в камере вели мужики, съевшие по собаке на уголовке, знавшие кодекс от корки до корки, но случай Лехи оказался беспрецедентным: на него вешали… семь убийств, семь!!! Включая Жирнова! По новой версии выходило, его застрелил Шатунов - прямо маньяк какой-то.
        Леха регулярно отправлял левак, всего три фуры, в каждой - по два водителя, что, конечно, нелепо. Но ведь не было сбоев, с гаишниками по пути следования договоренность имелась, им отстегивали, фуры они узнавали по вымпелам. Каравану ничто не угрожало! И вдруг пустые фуры нашли в тупиковой зоне, в лесу, куда ребята не должны были заезжать, а все шестеро…
        - Что же, я сам себя ограбил? - нашелся Шатунов на одном из допросов. - Для чего? Где логика?
        - У нас своя логика, гнида! - шипел следак по фамилии Ревин в лицо Лехи. - Водители добровольно туда поехали! Кто их заставил повернуть? Кому б они доверились?
        - Объясните: зачем мне это нужно?
        - Чтоб скрыть экономические преступления.
        А экономическое преступление и так налицо, товар-то левый, налогами не облагаемый. В общем, Ревин требовал признать вину. Шатунов разве больной? За такое количество жертв полагалась высшая мера - расстрел. Шатунов и стоял насмерть: не подпишу, не сознаюсь, не имею к убийствам отношения, ищите убийц.
        Достоялся до того, что однажды Ревин с группой мордастых парней повезли его далеко за город, вытолкнули из ментовозки и ультиматум предъявили: либо Шатун подписывает признательные показания, либо прямо здесь его… пиф-паф, ой-ой-ой!
        Описывать страх бессмысленно. Когда видишь ствол пистолета и ма-аленькое отверстие, из которого вот-вот вылетит такая же крошка пуля и врежется в лоб, а вокруг никого, страх душит капитально. Страх перекрывает горло, сжимает внутренности, сдавливает виски - происходит сплошная архивация организма, после этого можно человека в коробочку класть. И это не все. Страх гуляет под кожей, отслаивая ее от остального тела, оттого и кажется, будто с тебя сдирают шкуру. А еще страх заставляет упасть на колени и молить о пощаде, потому что страстно хочется дышать, видеть, жить…
        Однако кто-то, маскируясь под ветерок, шепнул Лехе на ушко: подумай, зачем сюда привезли и пугают, если все равно светит расстрел? Логики-то нет! Ни в чем нет логики! Шатунов доверился чутью или Ангелу Хранителю и, преодолевая невообразимый ужас, твердо сказал:
        - Не подпишу. Я не виноват. Стреляйте…
        Грянули выстрелы. Он зажмурился крепко-крепко… Ждал, что каждый выстрел несет смерть.
        Но стреляли в землю вокруг ног, которая от попадавших в нее пуль поднималась клубами до лица.
        А чутье-то не обмануло! Шатунова отвезли назад, втолкнули в камеру, захлопнули дверь. Звякала связка ключей, лязгали задвижки… Леха еле-еле добрался до нар на ватных ногах, рухнул на них и, честно говоря, в тот момент принял бы любую смерть - до того осточертел весь этот кошмар.
        - Дорогу ты кому-то перешел, - определил бывалый уголовник, не куривший только ночью, когда забывался чутким сном. - Бабки есть?
        - Есть.
        - Больше с ними в пифы-пафы не играй, а выучи одно слово: ад-во-кат. Что б ни случилось, а все самое худшее уже случилось, повторяй: адвокат. Для уверенности двух адвокатов найми, без них ты не выплывешь, но они бабок стоят. М-да… беспредельщики банкуют, это плохо… это конец. Не сразу, конечно, но конец вижу… - Леонид Федорович! - повторил второй раз Марин, шеф опять забылся.
        - Не могу. - Шатунов заходил по кабинету, размахивая руками. - Правда, не могу. Пока не могу… Я о ней ни с кем не говорил. Никогда. Но убийц надо найти! Без этого мне не жить.
        - А я ничего не понимаю, - вздохнул Марин. - Убийство Ксении Эдуардовны не вяжется у меня…
        Поймав на слух, что фраза странно оборвалась, Шатунов прекратил хождение, вперив в Марина тяжелый взгляд:
        - И?.. Ты же не закончил. Что тебе стало известно?
        - Помните сегодняшнюю девчонку на кладбище? Домой я доставил ее, чтобы познакомиться ближе. У девочки на руке татуировка точно такая же, как у застреленного Ксенией Эдуардовной мужчины.
        - Так, так, так… - Шатунов плюхнулся в соседнее кресло, а его мимика немного рассмешила Марина: шеф приготовился услышать имена заказчиков и исполнителей! Точно, точно, поэтому и последовал дурацкий вопрос: - Девочка связана с убийцами?
        - Ей четырнадцать, какие убийцы! Но может быть, она нечаянно станет ключиком и приведет нас к тем, кого мы ищем.

3 - Тихо… тихо… - успокаивал Илья Люку-злюку, обнимая и похлопывая по спине ладонями. - Все нормально… все хорошо…
        Женщина-сталь ревела, как простая баба. Люка испугалась. За свою бесценную и горячо любимую жизнь. К счастью, в джип забрался Илья, а не тот, кто застрелил Гектора. Значит, слезы вызваны не одним страхом, а и внезапным спадом напряжения, и элементарной радостью, что он вернулся.
        - Я не собирался уходить, - бормотал Илья на ухо Люке. - Забрал все запасные ключи, смахнул со стола в сумку, а ты не заметила. Потом недалеко на скамейке ждал, когда позвонишь. Но ты выехала, я побежал в гараж, взял вторую машину и - за тобой… Еле отыскал на дороге, на мою удачу, ты не торопилась. И от джипа у меня есть ключи…
        - Зачем прятался? - пришла в себя Люка и, как водится, предъявила претензии: - Я чуть дуба не дала! Думала, умру…
        - Не прятался я! Здесь лежать удобней, я прилег отдохнуть, устал весь день сидеть. А ты влетела в салон, как полоумная, ничего не видела.
        - Еще бы! Я нашла список групп в смартфоне Гектора, поехала к одному, немного знаю его, а он… он убит. Лезу в джип, а тут меня хватают сзади лапы!
        Илья отстранился, с минуту думал, глядя перед собой, потом жестом дал понять ей, что хочет сесть за руль, они поменялись местами. Джип сделал круг в глухом квадратном дворе и выехал на оживленную улицу, сияющую огнями.
        - А кабриолет! - всполошилась Люка.
        - На платной стоянке за углом, - ответил Илья. - Тебя кто-нибудь видел?
        - Когда шла к Умке? Ну, встречались… Ерунда! Это же проходной двор.
        - Теперь-то понимаешь, как опасно оставаться здесь? - сел он на своего конька.
        - Не начинай! - по привычке рявкнула Люда, но вспомнила, что Илья не бросил ее, стало быть, не заслуживает плохого обращения. - Ну, прошу тебя… Хорошо, допустим, слиняем - где жить? Ладно, на первое время крышей станет джип, а потом? Ну, толканем кабриолет, без Гектора он уйдет за копейки. Надолго нам хватит вырученных денег? А где будем работать? Физкультуру в школе преподавать? Смотри реально: чтоб обустроиться, тем более начать сначала, а ты именно этого хочешь, нужны деньги!
        - Неужели тебе мало странностей, которые больше похожи на закономерности?
        - Не хочу, чтоб моими руками кто-то прочищал себе дорогу, считая меня дерьмом. Если нас отловят легавые, то и отвечать будем мы, так?
        - Ну да.
        - Не жирно ему? - завелась Люка. - Так пусть сначала заплатит. И он заплатит, заплатит. Есть вторая проблема - Шатунов. Надеюсь, ты не забыл, что он обещал найти нас? А кто ищет, тот найдет, - это закон. С его-то бабками… Интересно, кем она ему доводилась?
        - Прокурорша?
        - Да. Для любовницы старовата…
        - Ради любовницы не мчатся из города в деревню ночью, рискуя головой. Она была больше, чем любовница.
        - А это как?
        - Не знаю. Но кем бы ни доводилась, я… я уважаю Шатуна.
        - Ой, ой, не дави на психику! - нервно замахала Люка руками. - Короче, в будущем мне не нужны сюрпризы, а они будут, если заказчика оставить живым. Илья, давай сорвем здесь банк и - все, я подчинюсь тебе, буду твоей преданной рабыней.
        - Обещаешь? - улыбнулся он, не веря ее клятвам.
        - Обещаю! У меня две идеи: Шатуна скрутить и… мы найдем заказчика. Я уже знаю, как его найти.
        Заметив состояние Сабрины, Дубенич вызвался отвезти ее домой. С расспросами не приставал, видел: без него тошно. Догадывался и о причине слез - папа. Он катал ее по городу, не считаясь со временем, мысленно сравнивал с матерью, безусловно, сравнение не в пользу Таты.
        Мало-помалу Сабрина успокоилась, но с роковой обреченностью смотрела в лобовое стекло, словно ехала на собственную казнь. А еще некоторое время спустя, встрепенувшись, она осмотрелась и, увидев, что все еще далеко от дома, попросила:
        - Отвезите меня домой, пожалуйста.
        И опять приуныла. Дубенич доставил ее в считаные минуты, когда же начал тормозить, Сабрина вдруг испуганно ойкнула, согнувшись пополам!
        - Что с тобой? - озаботился он. - Ты прячешься?
        В волнении она схватила его за руку, умоляя:
        - Не останавливайтесь! Поедемте!..
        - Куда? - с готовностью нажал он на газ.
        - Куда-нибудь, все равно.
        - Может, посидим в приличном ресторане?
        - Нет-нет, от ресторанов меня воротит. Сделаем круг и вернемся, это же недолго.
        То, как она просила - словно малышка, оттопырив губы, Дубенича умиляло, однако он получил наконец повод завести диалог:
        - Ты очень расстроена, если не заметила, что я катаю тебя час. Догадываюсь, кто виноват. Твой отец личность сложная, неуправляемая….
        - Не о нем я думала, - проболталась она.
        - О ком же? - искренне удивился он. - Или о чем? Неужели у красивой девушки бывают нерешаемые проблемы?
        - Бывают, Юрий Александрович, бывают.
        Судя по ее трагическому личику и безысходности в глазах, она не преувеличивала размеры проблем. Возможно, Тата приходила к нему занять денег для дочери, если дело только в деньгах, Дубенич готов дать. Но даст лично Сабрине, а не ее мамуле, имеющей хобби лезть в чужие карманы.
        - Ну-ка, рассказывай, что стряслось, - потребовал он. - Авось найдем решение.
        Судя по интонации, он готов взвалить пресловутые проблемы на свои мужественные плечи. Благородно. Впору захлопать в ладоши и скоропалительно переложить заботы на дяденьку, пока тот не передумал. Являясь неглупой, Сабрина вычисляла размер платы, которую он назначит, а Дубенич назначит. Сможет ли она покрыть долг?
        - Это неинтересно, - отказала. Да, жизнь без долгов - рай, в этом она убедилась на собственном опыте.
        - Не суди всех по своему отцу. Если ему неинте…
        - Папа ничего не знает, - перебила она.
        - Тем более хочу знать. Если ты не решилась рассказать отцу, то дело серьезное, я правильно понял?
        - М… примерно.
        - Надеюсь, ты расстроилась не из-за маминого кабака?
        - А… - протянула Сабрина, запрокинув голову и с горечью хохотнув. - Она побывала и у вас?
        - Побывала. Просила спасти бизнес…
        - Умоляю, не надо спасать! Она только влезает в долги, начинает чувствовать себя миллионершей и бегает по косметологам, полагая, что ее спасут от старости. Мама хочет нравиться мужчинам - это заболевание.
        У него был более точный диагноз: полное отсутствие совести и тупая наглость, но Дубенич решил поберечь дочь, которой достается с обеих родительских сторон:
        - Это страх. Обычный страх перед старостью, когда лишаешься всего, что радовало, составляло смысл.
        Очевидно, он знал, о чем говорил, но… круг сделан. Сабрина вторично запаниковала, хотя, кроме автомашины с темными окнами на противоположной стороне улицы, никого не было:
        - Не останавливайтесь! За угол повернете и там…
        Он проехал мимо машины, которая притягивала Сабрину, как магнит, и мимо ее дома, за углом затормозил. Потом поставил локоть на руль, подпер кулаком скулу и наблюдал, как девушка пытается выбраться, дергая за ручку дверцы.
        - Не выйдешь, пока не скажешь, кого боишься, - предупредил Дубенич.
        Делать нечего. Усмиряя раздражение, ведь не каждому по нраву, когда суют нос в их жизнь, она выпалила:
        - Машина за углом принадлежит одному дегенерату, с которым у меня нет желания встречаться. Вот и все.
        - Как же ты войдешь домой?
        - Через забор.
        - То есть? - вытаращился он.
        - Перелезу через забор и спрыгну во двор. Откройте!
        Дубенич не спешил снять блокаду, сначала наклонил голову и оценил высоту забора из досок - высоковато. Сабрина поняла, что сейчас он предложит переночевать в другом месте, возможно, даже в его спальне, на его кровати, потому поспешила заверить:
        - Я сто раз так делала, как видите, жива. Откройте!
        - Сначала дай слово, что приедешь в мой офис и все, что мне неинтересно, но так угнетает тебя, выложишь без утайки?
        - Я подумаю.
        Она выпорхнула из салона, не забыв сказать «спасибо», сбросила туфли и закинула их во двор. Все же для него стало неожиданностью, когда Сабрина ловко вскарабкалась по рейкам и перекладинам наверх, чему не помешало вечернее платье. Послав ему воздушный поцелуй и помахав на прощание рукой, она соскользнула во двор, а Дубенич рассмеялся в голос.
        На другом конце города и Марин перемахнул через забор одним махом. Шатун предупредил, что в качестве сторожа во дворе ползает облезлая шавка, глухая и слеповатая, но лает громко.
        Восстанавливая план, нарисованный шефом, Марин двигался бесшумно по незнакомой территории, едва освещенной крошечными фонариками, торчащими из земли, как таинственные огни на болоте. Свет горел и в доме, значит, там не спали. Обойтись бы без шума, домашние не должны знать, кто пришел как вор ночной порой.
        Марин выбрал место, откуда видна терраса, присел на бордюр из кирпичей и приготовился ждать хоть сколько, а хозяин вышел минут через десять, прикурил от зажигалки. Марин мелодично и негромко просвистел музыкальную фразу, тотчас на свист отреагировал хозяин:
        - Эй, кто там?
        Жена, видимо, была недалеко, потому что сразу очутилась на крыльце в ночной сорочке, как обрубок огромной колонны:
        - Вова, кто тут?
        - Никого, - ответил он. - Показалось.
        - Вова, иди в дом, там покуришь, - запаниковала она. - Сейчас много всяких… шляется по ночам.
        - Ой, иди, - отмахнулся он. - Меньше баб слушай. Иди!
        Когда она ушла в дом, Марин снова просвистел мелодию. Теперь из кустов выползла к его ногам псина, издавая утробные звуки, отдаленно напоминавшие кашель - наверное, это все, на что она была способна. Тем временем Владимир Витальевич вооружился метлой и осторожно двинул к псине. Фигуру, примостившуюся на бордюре, он заметил, миновав цветник, остановился, выдавив:
        - Ты кто?
        - Тчш! Я Марин Дмитрий, поговорить надо.
        - Ну, идем в дом… - с облегчением выдохнул тот.
        - Не-не! Откройте гараж, я въеду, там и поговорим. Это срочно.
        - Что за конспирация! Ну ладно, иди.
        Через несколько минут Марин заглушил мотор в гараже, не включая света в салоне, вышел из авто, пригласив хозяина:
        - Садитесь в машину.
        Пожимая плечами, тем самым выказывая недоумение, Владимир Витальевич наклонился и заглянул в темный салон. Человека внутри различил, так как знал его не хуже, чем себя, а отпрянул, как от заразы:
        - Ты?! Ну, знаете…
        Не церемонясь, Марин втолкнул его внутрь и захлопнул дверцу, после чего наглухо закрыл ворота гаража.
        Она и не она
        А кто помнил о нем? Иваныч и… да, он - Вовка, друг в том классическом понимании, которое усваивали с детства из повестей и романов о настоящей дружбе и братстве, ведь в прошлом веке книжки читали даже троечники.
        Иваныч, не застав пару раз Шатунова дома, позвонил на завод, а там паника и слагались сказания по поводу пропажи шефа - ну, как всегда у нас: что имеем, то не ценим, потерявши - плачем. Иваныч махнул к Вовке, оба организовали поиски Ленчика, накатали заяву в милицию, опрашивали рабочих и общих знакомых. У Иваныча были ключи от квартиры Лехи, однажды он приехал и встретил соседку, которая рассказала, что Шатунова арестовали. Ну, хотя бы узнал, где Ленчик находится, что он жив. Правда, жить ему оставалось, как выяснилось, недолго при том наборе обвинений. Оба приуныли, не зная, как защитить Леньку.
        И вдруг манна с небес упала: к Иванычу приехал посыльный от авторитета-уголовника, он дал четкие инструкции, что нужно делать и в какой последовательности. Да, несмотря на отсутствие мобильной связи, ее тогда еще не было, в тюрьмах связь с волей была всегда. Иванычу Ленчик доверил не только ключ от квартиры, он единственный знал, где еще и деньги лежат. Уж не в банке. Следуя инструкциям, Володя с Иванычем добились свиданий, возили передачи в СИЗО, наняли адвоката.
        Наконец настал день первого заседания суда. Шатунова повезли в наручниках, посадили в клетку, будто в зоопарке, - как не с ним происходило! Точно снился кошмар и почему-то он не кончался.
        Зал заседаний был практически пуст, в нем гулко отдавались шаги, не различались голоса, они сливались в одно длинное гудение. Казенная атмосфера выглядела геенной огненной, в которой без отличий горят и праведники, и грешники.
        Адвокат что-то бубнил на одной ноте, без выражения, без содержания и без пауз. Может, молился? А по виду - атеист конченый. Шатунов не прислушивался к этому чудаковатому мужчине, который судей боялся, кажется, еще до своего рождения. Леха, опустив голову, сидел и думал о точке, что сегодня будет поставлена. Или крест поставят. На нем, на Шатунове, разумеется.
        - Ай-я… - вдруг панически протянул адвокат, слова его стали внятными, потому что наполнились содержанием. - Нам капец, Леонид Федорович, эту суку мало кому удалось переговорить. Она максимум требует. Господи, откуда ж взялась эта змея, а? Господи, за что ты нас караешь? И какой идиот назначает бабу государственным обвинителем? Паранджу на них на всех, паранджу! И в подвалах держать. Надо что-то придумать…
        Шатунов выпрямился, ибо начали представлять тех, кто участвует в заседании суда, да нечаянно его глаза уперлись в… Не может этого быть!
        Чуть наискосок за отдельным столом сидела… Ева! Миллион мыслей кишело под черепом, словно черви, разъедающие мозг, - нет, невозможно, так не бывает. Это похожая на нее…
        Нет, она, Ева! Только прическа другая, волосы зачесаны строго назад, на затылке пучок… костюм от синего чулка - не ее одежда…
        Ева не поднимала взгляда от бумаг, которые читала, по-деловому делая в них отметины авторучкой. Все-таки другая…
        Но именно эта женщина прибегала к нему за любовью, таяла от его поцелуев и отдавалась до самоотречения. Как она попала сюда, как узнала про него? И почему сидит не среди зрителей… или слушателей…
        Вдруг дошло! Нет, как молотком по темечку стукнуло: Ева здесь не в качестве зрителя, а… кого? Кто она в этом храме ужаса?.. - Зачем спектакль закатил? - справедливо возмущался Владимир Витальевич, выслушав Шатунова и уяснив, что ссору друг затеял понарошку, как говорят дети. - Нельзя было договориться?
        - Ты ж не артист, - оправдывался тот. - Не смог бы убедительно сыграть, чтоб все поверили: мы навеки в контрах…
        - За-чем? - взревел друг, которого все равно терзала обида и теперь ему было сложно поверить в хитроумный план.
        Плюхнувшись на водительское место, Марин, ценя свое время, которое у него отнимали, да еще ночью, когда люди сладко спят, переговоры взял на себя:
        - Можно я? Нам нужен надежный человек, Леонид Федорович назвал вас. Вечер и ссору придумал я. Для чего: убийцы не должны искать Пашку у вас.
        - Здесь прятать его нельзя, - возразил Владимир Витальевич. - У меня Машка… Светланка с Лилькой - это мои дочери. У меня теща! А моя теща… ты, Ленька, знаешь ее.
        - Павлик не у вас будет жить, - успокоил его Марин. - Но именно вы доставите парня в деревню, где снят дом. Если б и вы с ним пожили… но мы не настаиваем.
        - А если преступники ни о чем таком не помышляют?
        Человеку, привыкшему к обывательскому режиму, который не предусматривает резких скачков и поворотов, трудно свыкнуться с военным положением и повышенной личной ответственностью. Не дав согласия, он вынудил Марина разложить ситуацию на составные:
        - Убийцы хорошо организованы и тренированы, знают, на что идут и что получат в случае неудачи. Устранить Ксению Эдуардовну тихо не вышло, произошел сбой. Теперь им нужно убрать последствия сбоя, а нам - просчитать, что они сделают в первую очередь. Поставьте себя на их место: чтоб задницу не подожгли, как надо поступить?
        - Заставить молчать Леху, - предположил Владимир Витальевич.
        - Сначала выманить, узнать, что ему известно, ведь Ксения Эдуардовна могла наболтать много чего. В этом заинтересован, прежде всего, заказчик. А как выманить одного, без сопровождения? Выкрасть самое дорогое - сына. Кстати, и Сабрину нужно спрятать. Ну, что смотрите, будто Америку открываю? Нет, я, конечно, могу ошибаться…
        Но верилось в это после его расклада уже с трудом. Владимир Витальевич, еще имея массу вопросов, с готовностью заявил:
        - Что я должен делать?
        А Шатунов был уверен, что Володька поймет и простит, а главное - не откажет ему.

4
        С утра он стоял у двери, нажав на кнопку звонка, и держал, пока Аня не открыла. На ее милом лице появилась приветливая улыбка, Анна отступила, приглашая его в квартиру, - приятно, когда тебе радуются. Идя за ней, Марин втянул носом воздух, от Аннушки пахло ванилью, жасмином… или лимоном и чем-то пряным - хоть кушай ее. Кстати, девушка правильная, ответственная, морально устойчивая, чтоб это узнать, не надо с ней пуд соли съесть. А подкрасить ее, приодеть, волосы в парикмахерской растрепать - красавица будет. Не знает она своих возможностей. Собственно, Марин приехал сюда, пожертвовав самой дорогой привилегией человека - сном, не ради Анны.
        - Сестра твоя где? - осведомился он, заходя в прихожую.
        - В своей комнате лежит.
        - Заболела? - хмыкнул Марин.
        - Ей, правда, плохо. Перекурила дряни всякой, теперь будет долго отходить.
        - Ничего, я немножко полечу ее, можно?
        - Ты говоришь загадками, но если поможешь мне справиться с Зойкой, обещаю поклоняться тебе как божеству.
        Насчет поклонения шутка, конечно, но тем самым она разрешила распоряжаться в доме, и в первую очередь чернушкой, ему-то это и надо.
        Зоя лежала на животе с закрытыми глазами, чистое от краски личико оказалось хорошеньким и молоденьким, а не безнадежно бледным и старым, как при первой встрече. По пути к кровати Марин подхватил стул, поставил у изголовья, оседлал его и громко-весело крикнул:
        - Привет, Ноктюрна!
        Она открыла один глаз, второй загораживал угол подушки. Глаз увидел Марина и не вспомнил его.
        - Ты кто? - вяло поинтересовалась Зоя.
        - Я демон, подобравший тебя на могиле и депортировавший с кладбища домой.
        Очень сложно воспринимала она его извилистую речь, не поняла ни юмора, ни издевки, впрочем, глаз девочки встревожился. Марин, улыбаясь, он же чувствовал свое превосходство и про себя ржал над глупышкой, сложил руки на спинке стула, уложил на них подбородок и решил познакомить ее с собой:
        - В свободное от кладбищенских забот время я подрабатываю в органах наркоконтроля. И сейчас ты мне выложишь, кто тебя шпигует марихуаной. Ну, чего зависла, Зойка? Я жду имена.
        - А… - протянула она, разочаровавшись, а может, наоборот, успокоившись. - Ты мент… или полицай, да?
        - Но, но, детка! Не слишком ли ты смелая? А в каталажку не хочешь проехаться? А посидеть на казенном фастфуде нет желания?
        Зойка не реагировала на угрозы, скорей всего, не верила, что он причинит ей зло. Вот когда зло абстрактное, да обставленное таинственными ритуалами, да под воздействием массового психоза, оно рождает в душе суеверный ужас и членодрожание. А в жизни, не столкнувшись с настоящей жестокостью, неприукрашенным злом, чувствуешь себя вне досягаемости демона в джинсовом костюме и клетчатой рубашке. Марину некогда было разводить антимонии, он с деловой решимостью отставил стул, отбросил одеяло и всего одной рукой приподнял Зойку, взяв ее за ногу.
        - Ааа! - завизжала она, задергалась, перестав походить на умирающую от передоза. - Чего привязался?.. Да пошел ты…
        На шум прибежала милосердная сестра, Марин жестом свободной руки приказал не приближаться. Аня вжалась в стену, вытаращив глаза, ничего не понимая, а лишь наблюдая, как младшенькая извивается, вися на одной ноге, опираясь руками и второй ногой о кровать, вдобавок верещит:
        - Мне больно, грязный ублюдок! (Выражение явно почерпнула из кинематографа.) Че пристал! Гад! Сволочь! Откуда ты взялся? Ма-а-ма!..
        - Не груби старшим, - воспитывал ее Марин. - Либо договариваемся, либо укатаю тебя в асфальт как лишний элемент. Но прежде… прежде всю кровь из тебя выпью, Ноктюрна. И со мной ты не поборешься, я сильней.
        Доказывая силу, он встряхнул девочку, та и завизжала:
        - Ладно, ладно… Все скажу… Больно! Отпусти-и…
        Отпустил. Зойка плюхнулась на постель, мигом сгруппировалась и отползла в угол между спинкой кровати и стеной. Потирая ногу, она злобно выстреливала в него зарядами из глаз и что-то шептала, видимо, готическую молитву, призывая на помощь чертей с упырями. А Марин снова оседлал стул и спокойно начал допрос:
        - Мне известно, что старший у вас… - Забыл! Аню не хотелось подводить, ей же с этой дурочкой жить предстоит. Однако не было ситуации, в которой Марин потерялся бы. - Бог смерти… Ну?.. Называй его имя.
        - Анубис, - выдала Зойка.
        - Я настоящее имя спрашиваю.
        - Мирского имени никто не знает. Он ни разу не был на собраниях.
        - Да ну! А этот… Умбрик тоже не появлялся?
        - Появлялся. Он принимал новеньких.
        - Адрес?
        - Не знаю! - Стоило Марину приподняться, сдвигая рукава рубашки и джинсовой куртки за локти, она замахала кистями. - Я покажу… я была у него… помню… но не помню цифр дома и квартиры…
        Он окинул глазом комнату в идеальном порядке, благодаря старшей сестре, заметил черные вещи на спинке стула, сгреб их и кинул Зойке:
        - Одевайся, едем к Умбре.
        Марин скрестил на груди руки, дав понять, что ни отворачиваться, ни тем более уходить не собирается. Это был акт недоверия: она же дурочка, в окно может сигануть. - Я не нашла денег! - встретила Тата дочь, когда та вошла в кухню в ненавистной пижаме - полосатой, тюремной, висевшей мешком на ней.
        Сабрина, вылив из турки в чашку остатки маминого варева, пригубила и покривилась - матери не удается даже кофе, а ведь варила для себя ненаглядной.
        - Ты и не могла их найти, - сказала она, закручивая волосы в жгут. - Чемоданы с деньгами валяются на дорогах только в сериалах для умственно отсталых старушек.
        И отправилась в ванную, даже не намекнув, чем закончился вчерашний поход к отцу. Тата сунула в рот сигарету, щелкнула зажигалкой и двинула за дочерью. Из ванной доносилось, как вода бьет из рассекателя, будто из шланга, а у них, между прочим, счетчик стоит. Тата облокотилась о стену, полюбопытствовав:
        - Ты говорила с отцом?
        - Нет, - послышалось из ванной.
        - Почему, черт возьми, тянешь?.. Сабрина!.. Я задала вопрос!.. Кстати, вчера тебя спрашивал молодой человек, мне не понравилось его… В общем, у него мурло, как у твоего папочки. Кто он?.. Ты хоть, когда намыливаешься, отключай воду, каждая лишняя капля безбожно грабит нас.
        Вода прекратила литься, через незначительную паузу появилась Сабрина в халате и с полотенцем на волосах, пронеслась мимо матери в кухню. Машинально вынув сигарету из пачки на столе, она закурила, взяла пепельницу, залезла с ногами на диванчик-полуинвалид, ибо куплен он еще отцом, и посмотрела на мать как верховный судья:
        - Через твои руки столько денег прошло - куда ты их дела?
        Тата сделала свои выводы: дочь не в духе. Далее вывод: Шатун оказался последней сволочью, отказался помочь, что, собственно, не трудно было предугадать. Ну хотя бы теперь Сабрина примет точку зрения матери, а то понадеялась на папу.
        - Что ж, будем сами думать, как спастись. Тебе мое дело продолжать, а мне бы… найти старичка богатенького и отойти от дел.
        Чего не ожидала Тата, так это агрессивности со стороны Сабрины, обычно сдержанной и тактичной. Она просто ранила мать обличительным монологом, пронизанным злобой, которой должна была бы облить папочку:
        - Не потеряла б повара - не пришлось бы экстренно спасать. Твой кабак держался на ее кулинарных секретах, теперь гадость из твоей кулинарии не берут, а в ресторане ты всегда плохо кормила. Даже если достанешь денег и научишься класть положенные ингредиенты, а не обманывать людей, к тебе не пойдут! Репутация у тебя - хуже не бывает.
        - Повариха на голову села! Возомнила о себе…
        - Это ты возомнила себя барыней и секс-символом! Держишь всех за дураков, начиная с отца. Додуматься: уйти с любовником с банкета в кабинет, чтоб там… Фу! Не стыдно было возвращаться за стол? Или думала, никто не понимал, чем вы занимались?
        - Кто тебе это сказал, кто? - взревела Тата.
        - Сама вычисли. Но не вычислишь! Потому что ты вела себя как блудливая кошка на крыше, и об этом знают все-все-все. Ты мстила отцу за то, что изменяла ему. Я хоть Шатунова дочь? Или ты нас обоих по привычке обманула?
        Тата не поняла, как это случилось, но вдруг огнем загорелась ладонь, будто нечаянно обожглась. Она потерла ее о другую ладонь, украдкой посмотрев на дочь, а у Сабрины на щеке - боже! - белая пятерня, красневшая на глазах… Неужели Тата влепила пощечину дочери? Зря. Драки - это нехорошо. С другой стороны: что, проглотить хамство? Да как она посмела! Какой бы дрянью мать ни являлась, сколько б ни наделала ошибок, а есть вещи, которые даже дочери непозволительно говорить.
        - Ты не вправе… - вымолвила Тата дрожащим голосом. - Я как умела, так и жила, не тебе судить. Мне хотелось… счастья. Да, счастья, изобилия, любимого мужчину, который… который…
        Угу, который безумно любил бы ее, боготворил, обеспечивал, освободил бы от всех бытовых тягот. Но такой уже был у нее. Как ни странно, Шатунов сочетал в себе все запросы Таты уже тогда, а она его прошляпила. Не любила. Но и других не любила - с которыми спала из-за денег. Эх, эти бы мозги да тогда…
        А Сабрина дошла до точки, когда своя рубашка огнем горит, причиняя страшные ожоги, своя-то боль больней, поэтому ее не тронул жалкий вид матери. Им обеим всегда было тесно вдвоем, они отталкивались друг от друга, как отрицательно заряженные частицы, но накапливали разрушительную энергию. Теперь накопления многих лет выливались из Сабрины самопроизвольно, мало слушая голос разума:
        - Стрекоза! Помнишь, басню Крылова? «Попрыгунья стрекоза лето красное пропела…» Тебе сколько? А ты все поешь, все позиционируешь себя девочкой, порхающей от мужика к мужику. Это смешно. Да я мечтаю уехать! Не хочу быть твоей нянькой, а хочу, наконец, строить свою жизнь. Сама. Я замуж не могу выйти! Этот недостаточно красив, тот не обеспечен, а у этого вообще… все не так! Ты унижаешь, высмеиваешь, подначиваешь мужчин, которые могли бы… Зачем я тебе это говорю? Бесполезно же. Но ты сделала выбор за меня, теперь я обречена жить с тобой в этом большом сарае и заниматься твоим кабаком, который ты угробила. Этого я тебе никогда не прощу.
        - Что значит - обречена?
        - Отец меня выгнал. Все! Винить некого, это расплата за мою глупость. И хватит об этом.
        Загасив недокуренную сигарету в пепельнице, она решительно пошла к лестнице, как будто ей пришла в голову сокрушительная идея. К сожалению, выбора у Сабрины нет, только - в петлю.
        Впервые проснулись в Тате материнские чувства, которые она не научилась проявлять, но жалость - уже хорошо. Не любя - не жалеют, а Тата пожалела дочь, значит, любила. Конечно, по-своему любила, потому решила ради нее совершить подвиг:
        - Я схожу к Шатуну и попрошу для тебя…
        - Не смей, - зло бросила Сабрина. - Не смей ходить, вмешиваться в мои дела, ты всегда делаешь только хуже. Я сама… как-нибудь… без тебя!
        Тате стало понятно: дочь вычеркнула ее. И все из-за Шатуна. Надо что-то делать. Да, надо пойти к нему и требовать исполнения отцовского долга. Мало ли что сказала дочь, от своих идей Тата не умела отказываться. И каждая, пусть безумная, в воображении имела положительный результат, в который она свято верила.
        Если исходить из худшего, то есть заказчику известно их место проживания, то он способен этот привлекательный мир оставить без двух рассерженных молодых людей. Ладно, сам придет - можно же подежурить по очереди и встретить его во всеоружии. А если по его наводке полиция нагрянет? И эту гниду не сдашь, потому что не знаешь имени.
        Учитывая это, Люда с Ильей ночевали в джипе, разложив сиденья, в лесопосадке на окраине, где тишина стояла почти фантастическая, непривычная, оттого… враждебная. А утренний туалет заставил пожалеть о брошенном доме, например, умывались, сливая друг другу из пластиковой бутылки, Люда не преминула поддеть Илью:
        - Ну и как тебе жизнь на природе? Мне уже надоела, но мы еще не все неудобства испытали.
        Вскоре таблетка сухого горючего вспыхнула на ржавой жестяной крышке, найденной в кустах. Консервы ставили на стального «паучка», снизу их подогревал огонь, а на капоте джипа расстелили салфетки и разложили еду по одноразовым тарелкам. Стульями не запаслись, посему завтракали стоя, одновременно Люда вводила в курс дела Илью. Вчера не до того было, вчера была любовь, да и обдумать план не мешало, ночь для этого самый подходящий момент, тем более что сон не сон был, а так, дрема.
        - В контактах Гека редко встречаются имена, а много обозначений, не все они понятны. Например, три согласных буквы - что это?
        - Инициалы, - предположил Илья.
        - Ну, может… - пожала плечами Люда, ей это не пришло в голову. - Все равно мы не знаем, как зовут нашего господина Х. В контакты Гек внес и клички людей из своих групп, господина Х среди них искать не стоит. Но… Ой, вода закипела, сейчас будет кофеек.
        Люда захлопотала вокруг импровизированного стола, разливая кофе по металлическим кружкам. Она незаурядная натура, у нее много достоинств, как виделось Илье, не пустышка, не дура, но… Есть же и другая сторона медали - страстность незаурядной личности губительна. Люка азартна, она не может жить вне состояния азарта. Это и поставленная цель, и пути к ней, и риск, и обязательно результат, который она спланировала. В этом они с Гектором схожи. А Илья не такой, ему свойственны меланхоличность, умеренность, стабильность.
        - Держи… - Люда поставила перед ним кружку на одноразовую тарелку, принесла вторую и, облокотившись о капот, дула в нее, остужая кофе. - Доедай мясо, я не люблю еду из банок.
        А он, как говорится, харчами не перебирает, ибо еще и неприхотлив. Однако он не забыл, о чем велась речь:
        - Дальше? Ты не закончила.
        - Мне кажется, кто-то из людей Гека хранит общие бабки…
        - Не отдаст! После смерти Гектора…
        - А мы не скажем, что он убит. Мы тоже не знали бы, что с ним, если б не увидели его с дыркой в башне. И что думали б?..
        - Допустим. А как узнаешь, что бабки именно у этого абонента?
        Поставив кружку, Люда выставила указательный палец, направив его в Илью, и, покручивая им в воздухе, словно набирала номер телефона на воображаемом аппарате, загадочно улыбаясь, промурлыкала:
        - На слух. Что ты смотришь? Да, положусь на интуицию. Но чтоб она заработала, нужно правильно задать вопросы! Искать начну прямо сейчас.
        Люди с ярко выраженным лидерством легко передают свою уверенность другим. Илья уже не смотрел на нее как на глупышку, которую грех бросить, ибо одна она - сама себе наказание. Его уже интересовали детали, тонкости:
        - Непонятно, зачем ему кодировка была нужна?
        - Правильно делал. Случись, что труба попадет к полисменам, - имен нет. Ну, кого-то по номерам найдут, если те зарегистрированы на настоящее имя, но абонент может прикинуться: не знаю никакого Гектора, номер не давал, отстаньте. Тсс! - О, как изменился ее голос, он стал холодным и жестким: - Алло… Я от Гектора, как вы догадываетесь… Вы ничего не забыли ему отдать?
        Она подмигнула Илье, хотя абонент оказался не тот. Но кто же рассчитывает на мгновенную удачу? Люда снова нажала на вызов… - Долго еще? - подняла вверх голову Аня.
        - А я знаю! - промямлила Зойка, упав спиной на стенку, старшая сестра последовала ее примеру, обе дышали тяжело. - Где-то наверху.
        Анна увязалась за ними, теперь, поднимаясь по винтовой лестнице в старом-престаром здании футуристического стиля, выбилась из сил. Лифт не нашли, а говорят, он здесь есть, но тут столько закоулков… лабиринт! Младшая сестричка тоже еле тащила ножки, обутые в ботинки на толстенной платформе. А Марину хоть бы что! Шагал по лестнице, перемахивая через три-четыре ступеньки, как робот, дыхание не сбилось. Обернувшись, он пришел в негодование и вынужденно спустился:
        - Э! Кому стоим? И как это - не знаешь? Кто меня убеждал, что помнит, где он живет? Может, Аня? Ну, говори, кого мне сбросить вниз?
        - Вот достал! - огрызнулась Зойка. - Я помню по знаку на двери! А на каком этаже - не помню! Все понял?
        - Невоспитанная она у тебя, - пожурил Аню Марин. - Дерзит, хамит старшим… Ну, отдохнули? Вперед, вперед, не расслабляться! (Бедняжки потащились вверх с большим нежеланием.) Да-а, девочки… Вы бы хоть зарядку по утрам делали, бегали б, у вас же энергетический уровень на нуле.
        - Отвали со своим бегом, - нагрубила Зойка. - И уровнем.
        - Ничего, Зойка, я освобожусь и займусь твоим воспитанием вплотную, - пообещал он. - Ты у меня станешь примерной девочкой…
        - Лучше повешусь…
        - Обязательно повесишься, гарантирую. А сейчас дуй на этаж, ищи хату Умбры.
        Девочка ушла, тяжело бухая ботинками и что-то цедя сквозь зубы, а Аня и он получили передышку, оперлись локтями о перила, глянули вниз.
        - Мне нехорошо, когда смотрю с высоты вниз, - сказала Аня. - Жуткий конус… внизу ничего не видно. Нет, правда, как дорога в преисподнюю.
        - У тебя под влиянием Зойки развились неправильные ассоциации, - констатировал Марин. - Жуть, преисподняя, нехорошо ей… Эдак и ты в секту вступишь.
        - Готы не сектанты…
        - Сектанты! - категорично заявил он, вызывающе поставив руку на пояс. - И хватит об этом. Живи да радуйся, а не в жуть всматривайся.
        Появилась Зойка. Злющая, что-то жующая, стала в угол, сползла вниз на корточки и молчала. Нет, она просто-напросто испытывала терпение Марина, причем каждые пять минут. Он приблизился к девочке и рявкнул:
        - Ну? Нашла?
        - Нашла! - тявкнула она в ответ. - Дома его нет!
        - Идем, покажешь хату.
        Зойка громко застонала, еще и фыркнула как кошка и, ни слова не говоря, двинула на этаж, Марин с Аней - за ней.
        Попали в длинный коридор с поворотами, закоулками, тупиками. С велосипедами, висящими на стенах, с грудами мешков в нишах, с корытом буквально на дороге и коляской в уголке, в общем, коридор - натуральная декорация для фильма ужасов. С трудом верилось, что люди двадцать первого века еще живут в многоэтажных лачугах. Наконец Зойка подошла к двери и ударила ладонью в черной перчатке по рисунку змеи, свернутой в кольцо:
        - Тут. Я стучалась, там никого.
        Марин любопытный, собственно, как любой человек, столкнувшийся с необычными вещами, теперь его привлекали всяческие знаки и символы. Он подался к двери, почесывая шею под подбородком, вероятно, так выражал озадаченность, и спросил Зойку:
        - Почему эта гадюка кушает собственный хвостик?
        - Пф! - закатила глаза к потолку Зоя, но ответила, вложив в интонацию тонну презрения: - Это не гадюка, а змея. Не кушает, а кусает. Это символ смерти и возрождения, символ закона кармы, колеса сансары…
        - О-ой, сколько ты знаешь, - покосился на нее Марин якобы с опаской. - А по математике у тебя что?
        - Двойки, - ответила за нее Анна со вздохом.
        Что по поводу двоек думает Марин, не удалось ему высказать, а им узнать. Хлопнула дверь напротив, лысоватый мужчина торопливо закрыл на ключ свою конуру и пружинисто зашагал к выходу. Но!
        Дверь Умбры чуток приоткрылась и тут же захлопнулась. От сквозняка - распространенного явления во всех уголках мира, в каждом закоулке, доме, метро… Все трое замерли. Марин через короткую паузу улыбнулся:
        - Зойка, а что у тебя по физике? Не говори, я знаю: двойки. Потому что, если б дверь была закрыта, как ты недавно нам вливала в уши…
        - Раз открыта, Умбра дома, - перебила Зойка, не умея выслушивать старших до конца. - Умбра! Это я, Ноктюрна.
        Девочка, распахнув дверь, прогромыхала внутрь квартиры и… раздался визг! Словно гадюка, красовавшаяся на двери, сползла вниз и вонзила в Зою ядовитые зубы. Переглянувшись, Марин с Анной кинулись в квартиру.
        Зойка согнулась, руками держала свою лохматую голову и визжала, загородив собой в узкой и короткой прихожей панораму комнаты. Марин взял ее за плечи и переместил назад, сестру обняла Аня, понимая, что девочка увидела нечто очень страшное. Но когда он, переступая с одного свободного от хлама пятачка на другой, освободил дверной проем и открыл обзор, Аня зажмурилась, потому что на полу увидела мужчину…

5
        Шла она, шла, сама не зная, куда. От матери сбежишь на край света хоть пешком, хоть ползком, а от дегенерата удерешь еще дальше, было б это «дальше». Нежданно-негаданно Сабрина обнаружила, что пришла! Ноги привели куда надо, осталось переступить порог…
        Но Сабрина повернула к скверу, села на скамейку подумать: на что она способна пойти ради своего спасения? Практически на все и… не на все, потому что иное спасение сравнимо с медленной смертью, а желания жертвовать собой не было. Вот если б чудо свершилось… Собственно, за чудом Сабрина и притащилась. Итак, раз либо - либо, то почему не узнать, какой у Дубенича к ее проблемам интерес. Она позвонила и, услышав его голос, поспешила представиться, чтоб не передумать и не убежать:
        - Это Сабрина, Юрий Александрович…
        - Я ждал твоего звонка.
        - Значит, можно зайти?
        - Да. А ты где?
        - Рядом… в сквере. Сейчас поднимусь.
        В приемной с кожаными диванами и креслами красивенькая секретарша, вытаращив накрашенные глаза, почти не открывая пухленьких губ, зашикала:
        - Юрий Александрович занят, у него совещание…
        - Правда? - обрадовалась Сабрина. - Тогда пойду, раз нельзя…
        Так крысы бегут с корабля во время кораблекрушения, живность бежит из нор перед землетрясением, а люди драпают от интервентов. Побег не удался, ибо распахнулась дверь кабинета, оттуда повалил народ, а Дубенич, стоя на пороге, крикнул:
        - Сабрина! Заходите.
        Значит, так тому и быть… Мимо пробежал Гиреев Андрей Тимурович, зам отца. Нет, он проскользнул, буркнув нечто, отдаленно напоминавшее приветствие, и зардевшись, как девица красная. Этот что делал на чужом совещании? Но выстраивать теорию догадок некогда. Сабрина вошла в светлый кабинет, поражающий размерами, уютный, насколько можно представить уют в официальном и чересчур большом помещении. Среди шика она почувствовала себя неуютно - маленькой, ничтожной просительницей, попавшей на прием к магнату, от которого зависит ее никчемная, никому не нужная, кроме нее самой, жизнь.
        - Нравится? - осведомился Дубенич, приобняв ее за плечи и ведя к дивану с креслами у стены.
        Сразу к дивану? Именно такая мысль мелькнула, вызвав у Сабрины улыбку, означавшую: и вы не оригинал. Мир, по ее мнению, устроен заурядно, в нем почти все предсказуемо, тривиально, поэтому ничего не поддается исправлению.
        - Очень красиво, - не слукавила она. - Со вкусом.
        Он усадил ее, попросил секретаршу принести… на выбор, разумеется. Сабрина выбрала чай, зеленый, а пока готовили напитки, Дубенич сел рядом, закинув ногу на ногу, раскинув руки по спинке дивана, и:
        - Слушаю тебя. Давай, как на исповеди.
        - Ладно. Мне нужны деньги. Семь с половиной тысяч евро.
        Выпалила и уставилась на него, дескать, что скажете, господин магнат, сразу предложите отработать или как? Сумма-то ого-го, никто не способен расстаться с такими деньжищами даже на день, включая банкиров. Эти если и расстанутся, то заставят заполнить дьявольский контракт, на котором потребуют расписаться кровью, после чего придется проливать ее ежемесячно.
        Странноватая у Дубенича реакция: брови подняты, глаза прищурены, полуулыбка на губах застыла бесовская, захочешь - не соорудишь на своем лице похожую мимику. А как он хотел? Разыграть благородство бесплатно? Это он зря, ему бесплатная жизнь не грозит ни при каких обстоятельствах. Кстати, сам напросился, чего ж застопорился? Сабрина уже слышала его неловкие слова, начинающиеся с пространных междометий: «М… Э… А… Сейчас у всех трудности…» А он удивил ее:
        - Всего-то?
        - Полагаете, сумма пустяковая?!
        - Не пустяковая, но не настолько велика, чтоб так отчаиваться. Значит, твоя мать просила для тебя?
        - Нет, на этот раз она не обманывала и клянчила для себя.
        - Могу поинтересоваться, зачем тебе эти деньги?
        - Конечно…
        Между ногами Марина лежало тело головой к окну, а ногами к выходу. Он наклонился, рассматривая лицо трупа и упираясь руками в колени. Убитый мужчина средних лет, обнажен по пояс, в рваных джинсах. Прямо из горла, вертикально, не отклоняясь ни на сантиметр, торчала рукоятка ножа, лезвие полностью погружено. Что еще?
        На полу растеклась лужа крови, успевшая по краям подсохнуть. А хлестала - будь здоров, потеков - будто его пытала инквизиция. Сначала струи крови стекали вниз к животу, потом сделали резкий поворот и потекли по бокам. Это значит, когда нож вошел, мужчина стоял, затем упал навзничь. И пальцы в крови… У него была естественная реакция: нож в горло - боль адская - руки пытаются выдрать из тела смертельную сталь. А сзади Зойка рыдала, словно убили ее сестру.
        - Зойка, это Умбра? - осведомился он.
        - Д-д-да-а-а…
        - Реви, реви… - Марин выпрямился, нажал на кнопки мобильника и, слушая трубку, внушал ей: - Вот так и тебя твои же готы…
        - Это не готы! - завизжала ненормальная. - Мы эстеты! Мы никому не причиняем зла…
        - Неужели? А я читал, что готы съели девочку. Да-да, убили и…
        - Ты не мог бы не дразнить ее? - робко вступилась за сестру Аня. - Она и так напугана. Не плачь, Зоя…
        - Ага, жалей, жалей ее, - не унимался Марин. - Приведет своих го?тов домой, они и тебя зажарят на ужин. Вон у этого на двери змея сама себя ест, это их стиль, их цель - я думаю. Так что по ком рыдаешь, Зойка? Ты рыдаешь по себе.
        - Вранье! - выла она. - Специально врут, чтоб нас ненавидели, а мы… мы не несем зла-а…
        Он, слушая трубку, достал одной рукой лист из нагрудного кармана рубашки, встряхнул его, разворачивая, и сунул Зойке под нос:
        - Читай, как съели. Полезно… Алло, Рожкин, что-то мне подсказывает, что мужик, который лежит у моих ног с кинжалом в горле, имеет отношение к убийству прокурорши. А, понял, что подсказывает… На его плече анкх… точь-в-точь как у того, из Пухова… Должен сказать, труп не свежак, так что поторопитесь, а то совсем протухнет… Ладно, не буду ерничать, но очень хочется… Адрес? Записывай… - Люка? - неожиданно произнес в трубке басовитый голос.
        Время перевалило далеко за полдень, Люда обзвонила номера с именами и шифровками - пусто. Правда, не все отозвались, что вселяло некоторую надежду на удачу в ближайшем будущем. Батарея садилась, было решено «прощупать» группы, всего их четыре, для членов объединения Гека начальные фразы звучали так:
        - Я от Гектора, Рик (Лобик, Март). Он не успел предупредить, что уезжает, я это делаю за него. Гектор сказал, ты должен кое-что передать мне…
        Ну, а дальше оказывалось, Рик (Лобик или Март) понятия не имели ни о какой передаче, Люда прощалась и передавала якобы просьбу Гектора ждать особых распоряжений. И вдруг номер под псевдонимом Чика после первой же фразы назвал ее имя.
        - Да, это я, - сказала она, ничуть не изменив голоса.
        Люда заметила: меняющаяся интонация выдает человека, по ней и определяется на слух, удивлен собеседник, смущен, растерян и т. д. У некоторых эмоции выражаются ярко, у других лишь чуточку окрашиваются. Впрочем, даже пауза насторожит и заставит прислушаться к первому после нее слову - в какой тональности оно произнесено. В общем, нюансов и по телефону уловить можно достаточно, чтобы понять, на кого попала, главное, не торопиться.
        - Что с Гектором? - спросил Чика. Это был закономерный вопрос: если с мобилы звонит не хозяин, то с ним непорядок.
        - Не по телефону, - уклонилась от ответа Люда.
        - Забиваем стрелку? Где и когда?
        Да она с удовольствием! Смотреть человеку в глаза, видеть игру мускулов на его лице, анализировать паузы, фразы, жесты - о таком везении можно мечтать. Оказывается, мечты сбываются, жаль, не все. Люда вовремя назначила свидание, так как батарея полностью разрядилась. Кинув смартфон Илье, она улеглась на траву, закинув руки за голову и произнеся:
        - Чика - пока единственная наша зацепка.
        - А те, кто не ответил на звонки?
        - Меньше всего рассчитываю на них. Чика знает мое имя, значит, с Геком обо мне у них шла речь, но в каком ключе? Ждем вечера.
        О, сколько непредсказуемых моментов таит жизнь! Дубенич пожелал выдать эту страшную сумму! Жест можно расценить как добровольное пожертвование. Когда она спросила, на какой срок занимает, он, почему-то рассердившись, резко бросил:
        - Бессрочно.
        - Я не смогу вернуть долг в ближайшее время… - решила быть честной она. - Вообще, не знаю, когда верну. Если мама согласится продать дом…
        - Ваш крематорий никогда не купят, Тата заломит нереальную сумму.
        Дубенич хорошо знал мать, а каков он сам? Такие деньги не выбрасывают на ветер, и Сабрина должна знать, чем грозит его безумная щедрость.
        - Юрий Александрович, я не возьму у вас денег, если не скажете, что хотите взамен. Давайте договоримся на берегу…
        - А я не тебе их дам, - перебил он, - а тому, кому ты должна.
        - Но вы же не просто так выручаете меня!
        - Хм. Поболтать время у нас будет, а сейчас вызывай своего бомбилу.
        И вот она снова в сквере, уже без страха ожидает сволочь, от которой ее спас Марин. Возможно, из одной кабалы Сабрина угодит в другую - пусть, Дубенич менее опасен. О нем ходили слухи, мол, во всех шкафах он прячет по скелету, интересно, а у кого шкафы пустые? Отец, по слухам, бандит, убийца, мошенник, мать поддакивает: так и есть, а Сабрина до сих пор мало что о нем знает. Скорей всего народ патологически жаждет видеть всех богатых подонками и зверюгами, поэтому им мерещатся скелеты там, где их никогда не было и не будет.
        - Долго же ты, коза-дереза, бегала от меня. Что, сдалась?
        Бомбила плюхнулся рядом, хохотнул и положил немытую лапу на колено Сабрины, надо полагать, это намек, что капитуляция возможна только вместе с интимом. У некоторых смех, выражение лица, да что там - весь облик отражают всю непристойность их грязной натуры. И подобных ублюдков не один, не два человека, встречаются они все чаще и чаще, словно их специально размножают. С той же частотой у Сабрины возникала мысль: куда от них деться? Разве что улететь на другой шарик. Но запасного шарика не водится, посему вынуждена она сосуществовать с этим выродком, от которого воняет пивом и чипсами. Она убрала его лапу с колена (это вместо пощечины) и поднялась:
        - Иди за мной, если хочешь получить все сразу.
        Завела его в здание не для средних карманов, кругом блеск, охрана и соблазнительный дух богатства, от которого горло сдавливает удушливая зависть. Улучив момент, когда никого не было поблизости, он цапнул Сабрину за плечо и, развернув лицом к себе, прорычал:
        - Если ловушку мне устроила, пасть раздеру до ушей…
        - Веди себя прилично, - выдернув плечо, процедила она. - А то ни шиша не получишь.
        Бомбила на улице скотина и хам, а у Дубенича - тихий, скромный малый, с туповатыми, но трогательными глазами невинного поросенка. Он скромно уселся на стул, шмыгнул носом, надел улыбку и с преданностью уставился на Дубенича, который, не миндальничая, а по-деловому сказал:
        - Пиши расписку. - И положил перед парнем лист бумаги, кинул авторучку, прохаживаясь по кабинету, диктовал: - Пиши число, свое полное имя… Написал? Пиши, что Шатунова Сабрина Леонидовна… взяла у тебя деньги в долг… Изначальную сумму не забудь указать.
        - Какую? - поднял тот на Дубенича удивленные глаза, не все слова русского языка он знал наизусть.
        - Ту, которую ты ей дал. Пиши, почему долг вырос… что сегодня ты получил от нее всю сумму сполна при свидетелях… и не имеешь претензий. Ставь свою роспись, в кавычках напиши фамилию разборчиво.
        Из сейфа он достал стопку денег (да, кое-кто держит «в тумбочке» на мелкие расходы валюту пачками), поставил на стол, прочел расписку и завизировал. Расписалась Сабрина, позвали секретаршу, девушка прочла и тоже поставила подпись. После подписной процедуры Дубенич придвинул стопку евро к бомбиле.
        - Это… - потряс он распиской, - будет храниться у меня. Чтоб ни ты, ни твои кенты никогда не появлялись на горизонте Сабрины. Забудь о ней навсегда, иначе однажды не увидишь рассвет следующего дня. Бабло получил? Теперь - вон.
        Его будто ветром сдуло, а Сабрина осталась…
        Поскольку девочка убитого знала, ее попросили задержаться, само собой, Аня не бросила сестру. В лабиринтах этажа Марин отыскал полуразбитые стулья и усадил на них девушек. Зойка уже не рыдала, она сидела, опустив низко голову, подбородком касаясь колен, а сцепленные в замок пальцы опустив на носки ботинок. Думала. Марин рассчитывал, что после этого случая у нее встанут на место мозги, которые отлетели от черепа, когда она увлеклась чернотой.
        Трупу примерно около двух суток, установить более точно, когда совершено убийство, невозможно. Окно было открыто, май, конечно, баловал прохладной погодой, но перепады температуры (днем-то теплее) нанесли трупу заметный урон. Теперь смену одних признаков смерти другими уже не различил бы самый опытный патологоанатом.
        Когда выносили упакованный труп, Зойка, глядя на черный мешок, брезгливо поморщилась. Следом появился следователь и пригласил ее на кухню, подскочила Аня, но обе с места не двинулись, а уставились на Марина, мол, чего стоишь, разве нас не надо спасать? Конечно, надо. Он знал, как следаки умеют путать, Зойка с ее-то вредоносным характером наболтает лишнего, потом доказывай, что она имела в виду. Усадив Аню назад, Марин привел Зою на кухню.
        - А вы кто? - поинтересовался следователь.
        - Друг сестры. Зоя несовершеннолетняя, допрашивайте ее в моем присутствии, раз у нас нет адвоката.
        Сейчас понятие «друг» проходит в формате «любовник», значит, человек близкий, что и требовалось. Пока следак допрашивал Зойку, Марин, слушая одним ухом, изучал кухню, дополняя свое представление о хозяине.
        Это каморка. Много позже постройки дома каморку отделили стенками из ДСП, поклеили обои, которые не менялись лет девяносто - итак, хозяину на быт было плевать. Открытые полки, шкафы здесь негде ставить, двухконфорочная плита залита до того, что какого она цвета, не определишь - Умбра-грязнуля. Ну, и чашки-плошки красноречиво рассказали: он не заботился о сохранности и стерильности утвари. Все же здесь был относительный порядок, значит, убийца искал нечто нужное ему только в комнате.
        - Как же так, - тем временем недоумевал следователь, - ты общалась с парнями, которые назначали тебе свидания в экзотических местах - на кладбище, а сама не знала, как их зовут?
        - Ну… - замялась Зойка, потому что вопрос логический и указывал на ее недоразвитость. - Ну, не знала… Выбирая путь гота, мы выбираем себе новые имена - зачем же нам старые?
        - А ты не допускала, что с тобой могла случиться беда?
        - Нет! Нас много было… больше десяти!
        - Я рад, что еще встречаются доверчивые и наивные люди, но, как показывает практика, они обычно за это очень дорого платят. Чем же вы занимались на кладбище?
        - Музло слушали. Спорили…
        - Подходящее место для музыки, - вздохнул следак. - И распивали спиртные напитки, занимались сексом?
        - Нет! - гаркнула маленькая ведьма.
        Мысль… Мысль бередила Марина. Кое-что про го?тов он выудил из Интернета, кое-что вытащил из Зойки. Воспринимал всю эту «культуру» как сборную солянку - некрофилия, монофилия, сомнофилия, асфиксофилия и много-много всяческих - филий, а также полным бредом. При всем при том готы, как понял Марин, - это образ жизни и образ мыслей, у них есть правила, как в любой организации, хотя они отрицают правила…
        - Значит, вечная жизнь? - задумался следователь, а у самого застряли смешинки в глазах. - Ну, вот, смотри: вашего лидера проткнули ножом, а он банально умер - это как? И где вечность жития?
        Марин беззвучно затрясся от смеха, стоя за спиной девчонки, а Зойка попала в тупик. Подвох чувствовала, но не понимала, где он, в чем. Следак продолжил, кажется, воспитывать девчонку:
        - Нет, ты объясни: как вы, поклоняясь смерти, стремитесь к вечной жизни? Зачем вам вообще жизнь?
        - Смерть и возрождение… - неуверенно внесла уточнение Зойка.
        - Так почему же ваш лидер не возрождается? - давил на нее следак. - А едет сейчас в морг. Потом поедет на ваше излюбленное место - на кладбище и никогда, поверь, никогда оттуда не выберется.
        Вот-вот, сплошные нестыковки. Но если в Зойкиной комнате интерьер несет атрибуты готического угара, то в доме одного из лидеров готика не ночевала. Да, в шкафу висит черная одежда и средневековый плащ с цилиндром, на двери прилеплена змея кусачая, на плече анкх, а больше - ни намека. Наблюдениями Марин поделился с Рожкиным, выйдя с ним в коридор, а юную готичку доверив следователю, у которого, к счастью, есть чувство юмора.
        - У Зойки подушка с черной наволочкой, - перечислял он, - которую она сама сшила. Аня не разрешила покрасить стены в черный цвет, Зойка ограничилась ковриком у кровати. Ночная рубашка, тапочки черного цвета. Черепушка из стекла на столе… Сразу видно: девочка серьезно увлечена трауром. А здесь? И намека нет на готику! Только в шкафу пара шмоток. Маловато.
        Рожкин потирал руки в латексных перчатках, словно они у него замерзли, жест выдавал интенсивную работу его замечательных извилин. Однако извилины выкрутили не то, совсем не то:
        - Считаешь, преступления не связаны друг с другом?
        - У меня прямо противоположное мнение!
        - Здесь Мамай войной прошелся, а на месте преступления в Пухове идеальнейший порядок.
        - Именно этот факт и убеждает: между двумя убийствами есть какая-то, может, очень далекая, связь. Здесь убийца что-то искал… э… мелкое! Не знаю, что именно. Думаю, нашел, раз вы до сих пор ничего подозрительного не обнаружили. А в Пухове искали человека. Скажи, убийство Умбры похоже на ритуальное?
        - Нет… Впрочем, он по пояс голый… - засомневался Рожкин да тут же отмахнулся. - Нет! Ни знаков-символов, ни других прибамбасов из этой области на трупе, под трупом и вокруг…
        - А знаки на рукоятке?
        - Орудие убийства атам - ритуальный магический обоюдоострый нож. Имей в виду, это еще и холодное оружие, весьма распространенное. В нашем случае - новодел грубой работы, таких поделок миллион.
        - Извини, перебью. Заметь: в Пухове Ксения убита профессионально, да? Вплоть до оружия. А Умбру убили самоделкой, но со знаками на рукоятке.
        - Марин! - сморщился Рожкин. - Почти на все рукоятки лепят символы. Я же говорил: народ обожает магию, обереги, колдовство. Когда в мозгах ноль, прибегают к колдовству… Слушай, а вдруг убийца хотел, чтоб мы подумали, будто это ритуальное убийство? Удар ножом, кстати, нанесен профессиональной рукой.
        - Молодец! - хлопнул его по плечу довольный Марин. - Это же пришло и мне на ум. Смотри, мужик не деточка типа Зойки, а взрослый дядя. Что ему нужно среди пацанвы, если он не педофил? Я у Зойки спрашивал, какой возраст у го?тов, - от тринадцати до двадцати трех. Двадцать три - потолок! А он заместитель бога смерти, значит, главарь. Да явно мозги детворе пудрил готикой, к которой сам относился скептически.
        - Куда клонишь? Я не понимаю.
        Куда клонит? Ну, куда-то в правильную сторону, пока еще не определился, в какую. Марин покрутил пятерней в воздухе, а умных слов в запасе полно, чтобы ими козырнуть:
        - Надо подумать. Есть дедуктивный метод, то есть от общего к частному, а есть индуктивный - от частного к общему. Вы идите классическим дедуктивным методом - мотивы, версии, улики и так далее, а я… я путем индукции. Вместе мы склеим это непростое дело.
        - Ты ничего не перепутал в методах? - подколол его Рожкин.
        - Неважно, - обнял его за плечи Марин. - Индуктивные умозаключения связывают частные предпосылки необязательно через законы логики. Я как раз иду вне логики. Случайно встретив на кладбище Зойку с татуировкой на плече, смотри, куда пришел - к новому трупу с татуировкой на плече…
        Рожкина позвали, пора было заканчивать осмотр места происшествия, он обещал сообщить, если накопает что-либо интересное. Марин загнал в машину обеих девчонок, выжатых как лимон, и отвез домой, приказав малявке сидеть дома. И припугнул, а как иначе?
        Сабрина опустила ресницы. Очень сложно вести диалог на щекотливую тему, особенно когда собеседник сверлит тебя глазами, абсолютно не считая свое предложение непристойным. Преодолевая смущение, она перевела его красивые слова с русского на русский, чтоб расставить все точки:
        - Итак, вы хотите, чтоб я оказывала эскорт-услуги, но исключительно для вас, а проще - стала вашей любовницей. Таким образом, я отработаю долг.
        Она даже не оскорбилась. За двадцать восемь лет и не такое слышала, к сожалению, грани между хорошим и плохим стерлись, как-то все сровнялось, будто после землетрясения. Теперь то, что должно вызывать отвращение и возмущать, считается, да и воспринимается, нормой.
        - Нет, - ответил Дубенич.
        - Нет? - изумилась Сабрина. Вероятно, она что-то пропустила, стало стыдно, а он продолжил удивлять ее:
        - О долге вообще давай забудем.
        - Как это?
        - Ты ничего не должна. Даже если не получу твоего согласия, все равно не должна. Насчет любовницы… не так. Видишь ли, Сабрина, я добрался до потолка, дальше карабкаться неинтересно. Хочу наконец начать жить, но не здесь. Здесь пресно, нет тайны, заведомо знаешь, как будет кудахтать каждая курица. А с другой стороны - опасно, та же курица норовит тебя с гнезда прогнать. Я заслужил в этой жизни красоту во всем, ты - часть моего нового мира, который я хотел бы, очень хочу, строить с тобой. Могу сейчас позвонить жене, она подтвердит, что мы разводимся. Звонить?
        - То есть… это… значит…
        - Да, мы с тобой свяжем себя обязательствами не только на словах, отсюда и запланирован развод.
        Что ответить? Еще несколько месяцев назад предложение возмутило бы, пару месяцев назад она посмеялась бы, а сегодня - не знает, какой ответ устроит ее же.
        - Не спеши, - не торопил он. - Подумай, взвесь. Здесь у тебя остается нестабильность, не совсем адекватная мать, туманное будущее и не факт, что бомбила не придет за тобой с толпой отморозков. А я тебе дам… все. Все, что захочешь. Иди, Сабрина, и возвращайся поскорей. Надеюсь, ты согласишься. Да, и вот… возьми расписку.
        - Зачем?
        - Храни ее, раз уж нечаянно угодила в… не буду называть своими именами. Такие вещи нужно хранить всю жизнь. Иди.
        Сабрина ушла, прямо сказать, с огромным грузом на плечах. Долг не исчез, все равно она осталась должна, что бы ни говорил Дубенич, а должна. Надоест ему играть в благородство, как он поступит? Кто может легко разрулить ситуацию, так это отец, но к нему Сабрина не обратится, нет.

6
        Люка взбежала на пустую террасу ресторана. Надвигалось ненастье, посетители предпочитали укрыться от ветра и холода за капитальными стенами. К сожалению, Люка не успела сказать, во что будет одета, не выяснила, каков на вид Чика, не договорились о пароле. Значит, ей надо торчать на виду, будто бородавка на носу. Она выбрала место у стены, отсюда виден вход, авось в этой пустоте, продуваемой ветром, Чика догадается, кто есть одинокая фигура за столиком. А может, Люка его почувствует кожей, биополем и каким-нибудь двадцатым чувством. Так и случилось. Несколько человек проходили через террасу в ресторан, но только на одном дрогнуло внутри: он.
        Что в нем было отличительного? Рожа, конечно. Говорят, зеркало души - глаза? Черта с два, физия тоже расскажет немало. Разумеется, не укажет профессию, семейное положение, но понять, что за человек (да и человек ли) перед тобой, поможет, если внимательно присмотреться.
        И Чика раскусил, что на террасе в одиночестве мерзнет Люка, направился прямо к ней. Роста он ниже среднего, уплотненный, однако не скажешь, что качок, отнюдь. Походка пьяной обезьяны, а красный он, будто только что из парилки. Чика явно жертва радиации - на голове ни волосинки, а вблизи - ни бровей, ни ресниц не оказалось на этом, так сказать, лице, не испорченном интеллектом.
        - Ты? - сказал он, остановившись у стола.
        - Угу, - кивнула Люка.
        Он плюхнулся на стул, развалился и вперился «лысыми» (ей-богу, лысыми), оттого казавшимися больными глазами в Люку. Она недолго позволила любоваться собой:
        - Зая, ты влюбился? Или как?
        - Что с Гектором? - приступил он к делу.
        Люка неторопливо, проверяя его реакцию, выдала легенду, которую сочинила вместе с Ильей:
        - Думаю, копы его накрыли. То, что нас не сдаст, в этом я уверена, но ему понадобятся деньги.
        - Гек так и сказал, чтоб ко мне обратилась?
        Вот он вопрос, который не предусмотрели, а проигрывали с Ильей различные варианты. Отвечать Люка начала сразу, одновременно вытаскивая из пачки сигарету:
        - Он назвал твое имя, чтоб позвонила тебе… - Она поднесла к губам сигарету и завесила паузу, подняв на него глаза, мол, прикурить даме дашь? Чика поднес огонек зажигалки, за это время Люка продумала, что сказать: - Потом замолчал, но связь была. Я слышала шум, что-то там происходило… И вдруг отключение. Труба не досталась копам, иначе мне уже позвонили бы.
        Официант принес долгожданный бульон, Люка запила им лживые слова, исподволь наблюдая за Чикой. Он не заподозрил обмана, тер нос, поджав толстые губы, и насиловал дефицитные извилины, ведь даже полный тупица иногда способен распознать ложь, так что расслабляться не стоило.
        - А он не сказал, где общие бабки? - огорошил Чика Люку.
        - Нет. Я поняла, они… у тебя.
        - Хрен там! - рыкнул Чика. - Мне не сказал, где прячет.
        - А в других группах? - подала она идею.
        - Там одни сопляки, новички. Ты доверишь бабло новичку? Короче, где бабки, знает только Гек. Кстати, куда он поехал один, если его взяли копы?
        Полезную тему затронул. Люка хотела осторожно навести на нее, полагая, что ему известно больше, чем ей, да повода не находила.
        - Мы сделали работу, - сказала она. - Гек поехал за бабками, теперь нет ни Гека, ни бабок.
        - А не надо завязывать все на себе! - разозлился Чика, еще больше раскрасневшись, отчего стал похож на вареного в томате рака. - Небось ты незнакома с клиентом?.. Хм, ясно. Скажи, какой недоверчивый! Ну и пусть ищет способ сообщить нам, где зарыл бабульки. Жалко, заказы у него.
        О, как она с ним согласна…
        - Чем ваша группа занималась?
        - Разбой, милая, - не без бахвальства произнес он. - Грабежи. Крупные. Похищения. Это ваша группа чистильщиками работала, а мы так… по мелочам.
        Расстроился Чика искренне. И видно, что терпит финансовые затруднения, как и Люка с Ильей, почему бы его не использовать? Гек частично ему доверял, как выяснилось, собственно, и ей доверял частично, потому сейчас лежит в морозильной камере морга. Надувать вареного рака она не собиралась, ведь слава, как хорошая, так и дурная, разносится молниеносно, а жадность всегда наказуема.
        - Похищения? - произнесла Люка задумчиво. - Не хочешь поучаствовать в одном перспективном деле?
        - Что надо делать? - оживился Чика.
        - Идем в машину, там обговорим.
        Марину жутко хотелось спать, но он взбежал на этаж, прошел к кабинету и тихонько постучался, время-то позднее, Шатун мог уже заснуть, не дождавшись его.
        Шеф бодрствовал. И не производил впечатления уставшего, измученного человека, но принимал на грудь, притом не был пьян. Марин отчитался за прожитый не напрасно день, порадовать было нечем, кроме случайности, связанной с готической девочкой, которая привела к Умбре.
        - Я все равно искал бы неформалов с этой татуировкой, - в заключение сказал он, - и вышел бы на готов - это логичный путь. Но ушло бы много времени. Повезло, что Зойка упала нам под колеса.
        - Думаешь, они из… этих… готов, да?
        - Ксения Эдуардовна - крупная фигура, неужели вы полагаете, на нее покусился заурядный го?тик? Это такая же крупная фигура. Которая в состоянии нанять группу киллеров, что само по себе невероятно, ведь свидетелей никто не любит. А заказчик предпочитает группу свидетелей. Странно, да? Но логика у него есть. Убийцы - серьезные люди, а не инфантилы, мяукающие на луну про смерть, их где-то вышколили, как в армии. Да! С дочерью виделись?
        - Нет.
        - Нет… - протянул Марин с небольшим подтекстом, который задел Шатунова:
        - У нас сложные отношения… Вообще нет отношений. В тот вечер, когда позвонила Ксения, дочь приехала сватать меня за свою мать… или мать за меня… Не знаю, как правильно должно звучать, я же гэпэтэушник. Знаешь, мальчик, чего мне стоило не отправить ее к матери? Хотя бы к чертовой.
        - Извините, почему вы ее мать не любите?
        Шатунов смотрел на Марина и думал, что этот парень не знает ни предательства, ни следующего за ним отчаяния, ни разочарований. Он многого не знает. И слава богу. А Марин понял, что тема для шефа больная и неприятная, поэтому решил переключить его на другой объект, не зная, что одно связано с другим:
        - Не хотите говорить - не надо. Но раз уж мы сидим, почему бы не вернуться к Ксении Эдуардовне? Что вы знаете о ней? Это и мне нужно знать, черт возьми! Потому что и я, и в полиции… мы можем идти неверным путем. Мне кажется, от вас зависит, насколько точно мы определим мотивы, а их сейчас нет… все работают наугад.
        Шеф отхлебнул виски (стакан, можно сказать, прилип к его рукам) и не закусил, а закуски стояли на столе, о них позаботился наверняка Иваныч. И вдруг Шатунов развел досадливо руками:
        - Но это же с Таньки придется начинать.
        - А без нее нельзя?
        - Не знаю… Она изменила мне. Я сам видел… Ууу, как хотелось ее… превратить в пастилу! А я бежал. Кинул все и… думал, умру… Это был крах, я ж ее… Ну, ты понял. Не знал тогда, что меня ждут хуже испытания. Мне предъявят обвинение в убийстве, а на смертную казнь еще не было моратория… Я забежал вперед.
        Все равно пришлось вернуться в юность, иначе Марин не поймет, как он дошел до жизни такой. В том, что происходило с ним, была некая закономерность, не исключена она и сегодня, хотя это из области мистики, а Шатунов далек от всего ирреального…

«Что в имени тебе моем?»
        Пока он ломал голову над тем, откуда в зале суда взялась Ева, и уже склонялся к мысли, что она пришла поддержать его чисто морально, судья обратился именно к ней:
        - Ксения Эдуардовна, вы хотите сделать заявление?
        - У меня ходатайство… - поднялась Ева.
        С трудом до Шатунова доходило, что Ева не есть Ева, а зовут ее Ксения. Вот когда окончательно снесло крышу! «Как же так, почему?» - спрашивал он себя. А она не поднимала на него глаз, вся такая деловая, холодная и далекая, как Северный полюс. Тем временем вспотевший адвокат, глядя в сторону Евы… то есть Ксении, с большой нелюбовью и паникой, которую не скрывал, шептал ему свистящим шепотом и брызгая слюной:
        - Не паникуйте, если проиграем… с той сукой, что вон за тем столом сидит, это реально, она по максимуму требует. Будем подавать апелляцию… Судье выразим недоверие… Не все потеряно.
        Одними глазами он указывал на Ксению, стало быть, она и есть сука, которая пришла в зал суда выбить для Лехи вышку, - понял Шатунов. То есть она - государственный обвинитель?! Значит, никаких шансов… Почему все так безобразно на этом свете?
        Наверное, со зла на нее - лгунью, а также на предвзятое следствие, судей, свою судьбу, а может, просто зверски устав, Шатунов принял решение замолчать на время суда. Раз Еве-Ксении нужна его смерть - пусть получит ее. Да будь что будет! И нежданно-негаданно ощутил облегчение, да-да, близкая развязка перестала его пугать, он даже с интересом и без эмоций наблюдал за происходящим в зале, будто действо его не касалось.
        А заседание отменили. Шатунову надели наручники, отвели в машину и - назад в камеру. Надо ли говорить, что на нарах он провалялся в полнейшей прострации, ни на что не реагируя. Уголовники его не трогали, понимали: статья расстрельная, заменить на пятнашку (пятнадцать лет заключения) не получится, естественно, мужику погано.
        Два дня спустя звякнули замки, конвоир рявкнул:
        - Шатунов, на выход!
        Ему было все равно, куда ведут, а привели в паршивое помещение, где он общался с адвокатом, только за столом сидела… Ева-Ксения! Она что-то писала и стальным голосом, незнакомым Леньке, приказала:
        - Наручники снимите. - Конвоир послушно снял наручники и, взяв за плечо Шатунова, надавил, усаживая. - Закройте нас и можете идти отдыхать. За полчаса, думаю, мы управимся…
        - Но… - не решался уйти конвоир, опасаясь «злостного преступника» без наручников, вдруг он в заложники возьмет женщину.
        - Вам нужно повторять два раза? Свободны на полчаса.
        Шатунов не сводил с нее глаз, гадая, зачем государственная обвинительница притащилась к нему? Вдруг он вспомнил, что заседание суда перенесли, в ушах прозвенел ее голос:
        - Прокуратура ходатайствует о переносе рассмотрения уголовного дела, так как выявлены новые факты, ставшие известными накануне…
        Ничегошеньки он не понимал в этой арифметике! Но отгородился, скрестив руки на груди и вперившись в нее исподлобья, полагая, что явилась она за обещанием с его стороны сохранить в тайне их «дружественные» отношения.
        В дверях повернулся ключ, их закрыл конвоир, некоторое время раздавались удаляющиеся шаги. Теперь она подняла на Шатунова черные глаза, прожигающие его насквозь, и произнесла тихо:
        - Ну, здравствуй, Ленька.
        - Здравствуй. Как же мне тебя называть?
        - Ксенией.
        - Ева… Мне никогда не нравилось это имя, оно не твое. Ты меня обманула…
        - Так получилось. Брякнула первое имя, что пришло в голову…
        - А потом? Почему не сказала правду, хотя бы как зовут на самом деле?
        - Боялась, будешь искать меня.
        Боялась - каково? Что у Евы двойная жизнь, он догадывался, но слишком дорожил ею, поэтому не задавал вопросов, которые могли привести к разрыву. Когда-то она должна сделать выбор, надеялся Шатунов, но ему не приходило в голову, что бывают ситуации без выбора. Впрочем, пуля - тоже выбор, как у Жирнова, да кому ж охота выбирать смерть? Что касается Шатунова, его положение изменилось: смерть выбрана, однако, не им, но ему остается принудительно принять ее.
        - Значит, ты боялась… - Оскорбило это слово, оскорбило и разозлило, тем не менее смертник имеет право на вопросы: - Я тебе давал повод бояться?
        - Не давал. Сейчас не об этом нужно говорить…
        - А я хочу об этом. Может, я тебя больше никогда не увижу, меня расстреляют. Значит, не узнаю, что я такого делал, из-за чего ты боялась. Боялась, но бегала ко мне потрахаться.
        Ксения просекла переход от депрессии к агрессии, а следовало уравновесить оба состояния, иначе с Шатуновым не сладить.
        - Да, бегала, - сказала она абсолютно спокойно. - Надеюсь, и дальше буду бегать. Нравится мне, как ты это делаешь.
        Эффект получился обратный. Цинизм задел и без того доведенного до ручки Шатунова, вставая с табуретки, он обозленно процедил:
        - Так что ж мы сидим?..
        В следующий миг Леха схватил за руку Ксению, заставил ее подняться и выйти из-за стола, а секунду спустя обхватил руками слабо упирающуюся даму и потащил в уголок.
        - Леня… Ленька… Ты идиот? - Она пыталась его вразумить, не помогло. - А если войдут?
        - Ну и что? - прижав ее к стене, злорадно усмехнулся Ленька, одновременно поднимая юбку. - Все равно больше расстрела не дадут.
        В панике она взглянула на часы - времени оставалось достаточно до возвращения конвоя, Ксения только зажмурилась и закусила губу, чтоб случайно не прорвался ни один звук. К счастью, комната не была под наблюдением и не прослушивалась, шпионские игрушки еще не распространились.
        Зато потом диалог строился в мирном ключе, чего и хотела добиться Ксения, правда, не таким образом. Из-за недавнего нервного перенапряжения у нее дрожали пальцы, она ведь не могла дать гарантии, что конвоир не заглянет и, увидев пустые места, не поднимет тревогу. Но все было позади, Ксения облегченно выдохнула, бегло пройдясь по одежде руками.
        Ленька снова сидел напротив, упираясь носом в переплетенные пальцы. Он был расслаблен, спокоен, в упор смотрел на нее и ждал, чем еще она его «обрадует».
        - Времени почти не осталось, - проворчала Ксения. - А мне необходимо было многое выяснить.
        - Говори прямо, что ты хочешь?
        - Вытащить тебя! И не смей на меня смотреть, будто это я тебя сюда засадила. Мне пришлось ужом повертеться, чтобы влезть в процесс.
        - На тебя я могу смотреть исключительно как на…
        - Лучше закрой рот и не зли меня, - ударила она ладонью по столу, полагая, что услышит гадость в свой адрес.
        - …как на любимую женщину, - все-таки закончил Ленчик и вздохнул. - Которая меня обманула.
        Признание он сделал впервые, ей следовало бы извиниться, но она из тех женщин, которые ни при каких обстоятельствах не извиняются. К тому же Ксения берегла время и ставила перед собой другие задачи:
        - Все равно помолчи и слушай. Я изучила дело, оно бессовестно шито даже не белыми нитками. Черными.
        - Значит, у меня есть шанс?
        Надежда живуча и норовит выпрыгнуть из небытия - дай только повод, а Ксения дала, подтвердив:
        - И не один. Только… Думаю, твой арест и обвинение проплачены, а это уже посерьезней, чем ошибка бездарного следователя. Ведь купили не только его, а и всю цепочку от начала до конца.
        Она же, надежда, и умирает раньше своего носителя. Шатунов посмотрел в жаркие глаза Ксении, бросившейся его спасать, и подумал, что ей не одолеть «цепочку». Зачем же копья ломать и себя подвергать риску, защищая «опасного садиста»?
        - Значит, у меня никаких шансов, - отрубил он.
        - Дурак. - (М-да, это не Ева, Ева грубых слов не говорила.) - Первое: мы заменим адвоката, твой не потянет, не тот уровень, уж поверь. Второе: мне нужно знать все, что крутилось вокруг твоего завода, поэтому до следующей нашей встречи припомни…
        - Думаешь, из-за завода?
        - А у тебя есть враги, которые легко расшвыривают состояния, чтоб убрать тебя, удовлетворив лишь самолюбие?
        - Почему же меня не пристрелили? Это проще.
        - Наверное, выгодней устроить показательный фарс, или кто-то мстит тебе. И последнее: возможно, придется перекупать цепочку, у тебя деньги есть? Если нет - буду искать. Найду, разумеется, но это время…
        - Есть. Конечно, есть.
        Ксения подняла с пола пакет и поставила на стол, там оказались необходимые вещи и продукты, разрешенные к передаче. Ленчик не помнил, чтоб кто-то проявлял заботу о нем, - речь идет о женщинах, и Ксения открыла этот список, она же и завершила его. В тот миг, находясь на перевале между жизнью и смертью, Леха Шатун, глядя в лицо этой хрупкой женщины, ощутил себя… счастливым. Потому что не был обманут иллюзиями, как случалось раньше, не был одиноким. Даже серые стены поменяли цвет на серебристый! Он забыл поблагодарить за передачу, потому что хотел рассказать, как думал о ней каждую ночь, каждую минуту, не занятую делами насущными. Хотел признаться, что она стала главным смыслом в его жизни, ради нее он стремился к успехам, зарабатывал деньги, что он… да просто любит ее. Любит… незамысловатое слово, которое Леха в юности раздавал направо и налево, а Таньку так вообще этим словом закормил, но Ксюше сказать не удалось. Ко времени, когда он окончательно созрел, в окошко заглянул конвоир, и Ксения ему приказала:
        - Уведите обвиняемого.
        И всегда что-то мешало сказать, кем она была для него.

7
        Утро было туманным. В кресле водителя Хок отдыхал, прикрыв веки и не вступая в диалоги Люки с Чикой. Мнение у него отрицательное по всем обсуждаемым поводам, но Люка этого слышать не хочет, посему он устранился от обсуждений, советов, споров. Приехали к особняку Шатунова рано, так как не знали точного времени выезда, и, поставив джип в отдалении, ждали.
        Что касается Чики, поначалу он - да, кажется тупым, на деле - не тупее других. Покоя ему не давал Гектор, время от времени он возвращался к нему:
        - Говоришь, Гек рванул за баблом и пропал? Клиент мог подложить ему свинью.
        - Какую? - поинтересовалась Люка, будто не догадываясь, какого рода бывают свиньи.
        - Хрен его знает. Ну, не захотел бабки отдавать и… не знаю. Что же Гек имел в виду, когда сказал позвонить мне?

«Все-таки он туповатый, - решила Люка, - раз выбалтывает рассуждения, умный так делать не станет. Умный про себя подумает, потом выскажет четверть того, что надумал. А у нее вошло в привычку по его же наводке задавать нужные вопросы».
        - Разве Гек тебе не говорил, кто наш заказчик?
        - Хрен там! - возмущенно вскинул руки Чика, а через паузу заржал здоровым дегенеративным смехом: - Кто-то оказался умнее Гека и обставил его! Гы-гы-гы…
        - Я найду этого умника, - пообещала Люка.
        - Ты? - прыснул он. - Как?
        - Время покажет, - отговорилась она, выбрасывая сигарету в окно. - Выезжают! Хок, за ними!
        Машина Шатунова плавно скользила к окраине, в этом не было ничего странного. Прямые дороги к аэропорту в пробках, объездным путем время экономится существенно, но странность была, и Люка ее заметила:
        - Почему охрана не сопровождает Шатуна?
        - Бабки закончились, платить нечем, - пошутил Чика, судя по всему, он большой весельчак.
        Машина Шатунова, пересекая старый район с узкими переулками, повернула на улочку, где с трудом разъедутся две легковушки. Чтоб не мозолить глаза, Хок пропускал вперед одну-две тачки и нечаянно чуть не вписался в одну из них - она резко затормозила. Впереди нервно сигналили, Хок открыл дверцу и привстал, чтоб посмотреть, почему стоят.
        - Что там? - нетерпеливо спросила Люка.
        - Тачка перегородила улицу, - ответил он, плюхнувшись на место. - Видно, выехала из переулка и заглохла.
        - А Шатун? Тоже в пробке?
        - Ему повезло больше, чем нам.
        Дорогу, как только проехал Шатунов, перекрыл Стас и специально заглушил мотор. Марин увеличил скорость, отрываясь от затора, а за дугообразным поворотом у каменной арки затормозил.
        - Давай, сынок, - сказал Шатунов. - Надеюсь, ты помнишь…
        - Папа, сколько можно! - кинув шляпу с очками на сиденье, упрекнул Пашка отца. - Не волнуйся.
        Из арки выбежал молодой человек в точно такой же одежде в стиле сафари - длинных свободных брюках и свободной рубашке из хлопка горчичного цвета с обилием накладных карманов и одинаковой комплекции с Павликом. Он забрался в салон, надел шляпу и очки, Марин без спешки поехал дальше. А Павлик пробежал насквозь арочный проход, ведущий на параллельную улочку, и лег на заднее сиденье легковушки.
        - Ну, видели хвост? - заводя мотор, спросил Владимир Витальевич.
        - Не-а, - сказал Пашка, подкладывая под голову подушку. - По-моему, фантазии Марина не имеют ничего общего с действительностью.
        - Наше дело маленькое, нам сказали - мы делаем, правильно?
        - Не знаю. Мне, дядя Володя, не в кайф жить одному в глуши.
        - Я с тобой поживу. Своим девчатам сказал, что в дом отдыха путевку со скидкой купил, расплачусь на месте. Все равно отдохну от них, у меня ж четыре бабы! А в деревне хорошо - река, лесок… И покой!
        - Это вам нужен покой, а я молодой, мне нужны развлечения.
        - Телик там есть. И компьютер. Что еще надо?
        Павлик лишь обреченно вздохнул и воткнул в уши наушники.
        В аэропорту Марин с Шатуновым поднялись наверх и, выбрав удобную позицию, наблюдали за «Пашкой» внизу, тот склонился над книгой, как ему велели. Конечно, Марин позаботился об охране. Ребята за час до их приезда рассредоточились по залу и держали в поле зрения народ, так что в некоторой степени шеф был застрахован от коварства неизвестных. Главную ставку в этом спектакле делали на «Пашку», но к нему никто не приближался, а время шло. И неоконченный рассказ шефа продолжился…
        Ксения
        Из СИЗО она прямиком направилась к следователю Ревину, кинув по-хозяйски сумочку на его стол, Ксения оперлась руками о столешницу и с желчной улыбкой ядовито произнесла:
        - Друг мой, ты осатанел?
        - А что такое?
        - Думаешь, сделал Шатунова? Где улики, доказательства, что он или по его заказу убили всех этих людей? А свидетельские показания - это же путаница, разнобой и бред. Где хотя бы одно доказательство?
        У Ревина, человека в достаточной мере тщеславного и не терпевшего чужого превосходства, особенно когда оно демонстрировалось и задевало его самолюбие, задергался уголок рта. Ксения не без удовлетворения подумала, что крепко достала сего невротика, сейчас он начнет делать глупости.
        - Жирнов - не доказательство? - прорычал Ревин. - Он руководил заводом пятнадцать лет…
        - Двадцать четыре года, - внесла уточнение она.
        - …вдруг пришел Шатунов, а через полтора года Жирнов застрелился! Зато Шатунов чудесным образом стал владельцем завода.
        - Хочешь сказать, наши эксперты не смогли отличить самоубийство от убийства?
        - А что, так не бывает? - огрызнулся он.
        - Нет! - рявкнула она. - У этих экспертов ошибок не бывает, ты это знаешь не хуже меня. Короче, дело развалится в суде…
        - Это еще мы посмотрим. А когда левак гнали! Кого послушались бы водители и охранники? Только Шатунова. Он догнал их на трассе, они свернули в лес…
        - Развалится, я тебе обещаю, - повторила Ксения, с улыбкой растянув слова до бесконечности. - А камни посыплются на твою голову и головы тех, кто заказал Шатунова. Заказчику после этого все равно придется сухари сушить, кем бы он ни был.
        - А чего ты за Шатунова жилы рвешь? Он тебе кто?
        - Любовник, - желчно произнесла она и ушла.
        Безупречная репутация Ксении не давала повода даже мысли допустить о любовнике, при этом примерное поведение возводилось в ранг крупного недостатка. Ведь человека с червоточиной легко держать в рамках, он будет послушным и управляемым как барашек в отаре овец. А от людей без червивости одна головная боль обеспечена. Кстати, голова у Ревина заболела реально, набирая номер на телефонном аппарате, он цедил:
        - Хочу посмотреть на того, у кого встанет на гадюку. Любовник… Выдала желаемое за действительное. Алло, у меня проблема…
        На следующем свидании Ксения сразу отметила, что выглядит Ленька более-менее сносно, и это действительно было так. Шатунов рассказал, как попал на завод и как его заполучил, она, записав показания, первым вызвала в прокуратуру Дубенича. И вот он вошел… О, подобные мужчины редкость. Конечно, имеется в виду импозантная внешность, безупречные манеры, сильно отличающиеся от ухваток люмпенов, живущих на окраинах в высотках. Он располагал. И убаюкивал бархатным голосом, обласкивал томным взглядом, но Ксения - орешек крепкий. Начала она допрос жестко, не делая скидок на личное обаяние:
        - После смерти Жирнова вы советовали Шатунову уйти…
        - Бежать советовал, - не дал закончить фразу Дубенич. - Бежать без оглядки. Я оказался прав. Думаете, те, кто знает Леху, верят в то, что ему шьют?
        - Меня интересует, кто положил глаз на завод? - Видя, что «про глаз» он ничегошеньки не знает, Ксения решила воскресить его память, постукивая ноготком с телесным маникюром по исписанным листам: - Это ваши слова, сказанные в ресторане, вот протокол допроса Шатунова…
        Она повернула к нему папку, но Дубенич отодвинул ее, не читая:
        - Нет свидетелей, которые подтвердили б мои слова…
        - Вы уверены? - усмехнулась Ксения.
        Дубенич заерзал, стало очевидно, что он лихорадочно восстанавливал эпизод в ресторане, но столько времени прошло - это сделать практически невозможно.
        - Да нет у вас свидетелей, - наконец неуверенно произнес он. - Если и есть, я буду стоять на том, что на меня клевещут.
        - Значит, вы - приятель Шатунова, но помочь спасти его жизнь не хотите, - констатировала с сожалением Ксения.
        - Хочу! - воскликнул он. - Но боюсь. Я передал ему слухи. Слухи!
        - Скажите, а почему вы не взяли такой жирный кусок, а отдали его Шатунову?
        - Не для протокола, ладно?
        - Хм… - улыбнулась она и отложила авторучку, затем переплела тонкие пальцы и подалась корпусом к нему. - Ладно.
        - Хотел, признаюсь, хотел взять и еще как! Но… я был уверен, знал: завод отнимут. И предупредил об этом Леху. Так какого черта я буду трудиться над чужим заводом? В те времена даже питейное производство удержать на плаву было сложно, несмотря на дефицит алкоголя, а Леха смог. И вот результат, как видите. Если б я осмелился тогда, сейчас был бы на его месте. Послушайте… В этой истории мне не хочется выглядеть ни сплетником, ни подонком, ни героем - я ни то, ни другое, ни третье. Извините.
        М-да… В конце концов, нельзя винить человека за то, что он трус. Ну, не виноват он, это все гены неудачные, бракованные, немощные, значит, вина на тех, кто передал ему их.
        Однако в арсенале Ксении имелся запас средств и запрещенных приемов. Через подругу она встретилась с журналистом, прославившимся скандальными статейками. О, пресса… тяжелая артиллерия была в те славные бандитские времена, била по цели насмерть. С подачи Ксении журналист выпустил материал, который напичкал лозунгами типа
«молодая демократия в опасности», раздолбал следствие, намекнул всем: кто возьмет завод, тот и есть главный преступник. А в конце сообщил, что центральное телевидение уже летит за беспрецедентным репортажем на реактивном самолете чартерным рейсом.
        Шатунов читал и зеленел, поглядывая на веселившуюся Ксению, которая, поигрывая носком туфли, кусала авторучку и щурила хитрющие глаза. Он кинул газету на стол и вместо благодарности отругал ее:
        - Соображаешь, что делаешь? Чем ты думала? Пулю хочешь? Она не посмотрит, что ты женщина и работник прокуратуры. Она же дура!
        Он не преувеличивал. Отстрел коммерсантов, банкиров, уголовных авторитетов, политических и общественных деятелей приобрел массовый характер - ну так: кругом бандито-пистолето-стрелянто, еще и бомбито взрывались. А Ксения продолжала его удивлять, оказавшись не из пугливых:
        - Никто не знает, что я веду работу по спасению горького короля Шатунова. К журналисту ходила загримированной, меня даже муж не узнал бы.
        - У тебя муж есть? - обалдел он.
        - Есть, - небрежно отмахнулась она. - Я наняла частного детектива, чтобы провел расследование убийств в лесу. Второго наняла, чтоб выяснил, кто именно хотел войти на завод и почему не воспользовался таким распространенным явлением, как рейдерство. Ленька, у меня закончились деньги, говори, где их взять.
        - В кочегарку сходи, Иваныч выдаст. Значит, ты замужем…
        Какое же он испытал разочарование! Лучше б его расстреляли. - Вы не боялись, что Иваныч смоется с вашим золотишком?
        Марин сканировал пространство аэровокзала, но взгляд Шатунова - одновременно ироничный и сочувственный - поймал боковым зрением, слегка озадачился, дескать, что во мне не так? Усмехаясь, шеф согнулся, опираясь локтями о перила, по-отечески качнул головой и вздохнул:
        - Жалко мне вас.
        - Кого - нас? - начал заводиться Марин, забыв, кто перед ним. Но ведь фраза шефа прозвучала уничижительно, будто он и те, кого Шатун запихнул в слово «вас», недоделанные раздолбаи.
        - Ты даже не понимаешь, что для Иваныча само предположение оскорбительно, - грустно вздыхал Шатунов. - Не повезло вам. Потому что Иванычи вымирают, на вас уже их не хватит, и вам некому будет довериться. Даже собственным детям вы не сможете доверять так, как мы доверяли друзьям. Нет у вас ориентиров… А на мою долю выпали Иваныч, Жирнов, Вовка, Ксения, которым можно доверить не только сундук с золотом, но и жизнь. Сейчас, как известно, жизнь мало чего стоит.
        - Вы прямо философ, - фыркнул Марин.
        - Нет, что ты, я гэпэтэушник. - Шатунов выпрямился и, держась за перила, тоже обвел взглядом зал внизу, после чего констатировал: - Итак, за нами никто не увязался, это меня радует. А Пашку мы спрятали правильно, тут я с тобой полностью согласен. Поехали домой?
        Но командует парадом Марин, который неторопливо достал мобильник и, не выпуская из виду зал, нажимал на кнопки. Шатунову пришлось покорно стоять, слушая:
        - Ром, сгоняй в туалет и побудь там подольше.
        - А что можно в сортире делать долго? - недоумевал Роман.
        - Например, у тебя диарея. Я тоже приду. А вы, Леонид Федорович, идите караулить вещи.
        Марин спустился вниз, прошел к туалету, поглядывая по сторонам, зашел. Все в норме: кафель сияет белизной, Рома моет руки, кабинки пусты, в одной он закрылся и посмотрел на часы. Пожалуй, минут пять будет достаточно, а потом со спокойной совестью даст отбой - так он полагал. Но все, что случилось на второй минуте, сравнимо с убыстренной съемкой.
        Кто-то вошел. Марин решил посмотреть, кто. Он взобрался на унитаз и выглянул - двое мужчин в кепках и с нелепыми шарфами на шеях замешкались у раковин. Там же и Роман мыл руки, между прочим, в шляпе и очках - парню было приказано не снимать их до особого распоряжения. Вдруг! Мужики заломили Роме руки назад, тот, лягаясь не хуже лошади, заорал нормальным мужским голосом, но никак не мальчишеским:
        - Караул!.. Убива… Да пошел ты, гад!
        Один из нападавших зажал ему рот ладонью, второй стащил шляпу вместе с очками и панически крикнул:
        - Не он! Бросай!
        Одновременно с криком Марин выскочил из кабинки, направив на потасовку пистолет, и тоже с воплем:
        - Стоять! Руки!..
        Бах! - в него выстрелил невысокий мужчина с красной рожей, но повезло! Повезло, что краснюк не целился, стрелял наугад, в сторону голоса.
        - Ух ты, ё!.. - втянул голову в плечи Марин.
        М-да, пуля, если б летела в него, попала бы до того, как он произнес первую букву. Секунды хватило, чтобы оба похитителя, - а то, что это они, не вызывало сомнений, - кинулись бежать. Высокому не повезло. Роман, к тому времени лежавший на полу, успел оклематься от удара и, оценив обстановку, с силой оттолкнулся руками о кафельный пол. Он проехался на пятой точке к выходу и перегородил преступникам выход. В результате высокий похититель споткнулся о его ноги да со всего маху плашмя хлопнулся на пол.
        - Держи его, Рома! - Марин перепрыгнул обоих и помчался за краснюком.
        Среди небольшого количества людей на улице Люка сразу заметила выбежавшего из здания аэровокзала Чику, он бежал к ней. Она открыла дверцу со стороны пассажира, чтоб сэкономить ему секунды, завела мотор, ногу занесла над педалью… и вытянула шею. Нет, Илья не появился! Вместо него бежал высокий молодчик. Ну, тут все понятно: раз оба бегут, значит, первый убегает, а второй догоняет.
        Чика залетел в салон, захлопнул дверцу, гаркнув:
        - Трогай!
        - А Хок? - спросила Люка, глядя в лобовое стекло и не опуская ногу на педаль.
        - Я сказал, трогай! Мы попали в ловушку…
        - Нет. Будем ждать.
        - Ты что, не видишь?! Вон того?.. У него ствол!..
        - Без Хока - нет! - огрызнулась Люка. - Пешком топай…
        Она осеклась, увидев перед носом лезвие ножа, которым не колбасу режут, впрочем, для колбасы он тоже сгодится. Люка приподняла одну бровь, скосила глаза на нож. Она не испугалась, отнюдь, выражение ее лица было преподлым, чем ошеломило Чику. Его глаза бегали туда-сюда, по лицу текли струи пота, а преследователь - он уже вот, рядом, поднимает ствол… Чика приложил лезвие к шее Люки и зарычал на манер раненого зверюги:
        - Гони, сучка, а то я тебя чикну на хрен!
        - А я успею выстрелить, - хладнокровно сказала она. - И ты сдохнешь раньше, чем я.
        Ну конечно! Люка ткнула в его живот дулом пистолета. От игры ва-банк до полной победы Чика отказался, видно же сразу, что у девки не все дома, возьмет и пальнет. А ранение в живот - страшная штука, это больно и очень больно. К тому же смертельно, особенно если стреляют в упор. Чика упал на спинку, закрыл лысые очи и матерился, как зверь, однако беззвучно.
        - Трогай… - взмолился он. - Перестреляет нас.
        - Заглохни, - упрямо сказала Люка, стиснув зубы. - Не выстрелит. Он закона боится, ему за каждую пулю по десятке накинут. Открой заднюю дверцу!!!
        Последнюю фразу она отчаянно прокричала, одновременно нажимая на педаль газа, потому что из аэровокзала выбежал Илья.
        Когда срывается махина на колесах и несется на тебя, а ты всего в нескольких метрах от нее, то увернуться невозможно, если на долю секунды задуматься о том, что грозит смерть под колесами.
        Марин не задумался и успел. Его все равно задело. Но какое счастье, когда, встретившись лицом с асфальтом, понимаешь, что все-таки остался живым, несмотря на боль в теле. Он перекатился на спину и, приподнявшись на локтях, увидел: джип едет на бешеной скорости вдоль аэровокзала, разгоняя прохожих, тормозит, визжа колесами…
        Второй похититель нырнул в джип, как торпеда, - дверца была открыта. Эх, не успели ребята из охраны схватить его за ноги и вытащить, авто с болтающейся дверцей и торчащими ступнями унеслось. Марин целился по колесам и не выстрелил. Тоже не успел. А за рулем, кстати, сидела дама.

8
        Въехав в парковую зону, где плотным пятном на землю падала тень, а из живых душ только птички летали, Люка затормозила. Потом она выпрыгнула из машины, стремительно обошла нос и распахнула дверцу:
        - Выметайся!
        - Че ты, че ты! - Чика не собирался выходить, а сдвинулся ближе к рулю, видно, компания ему понравилась.
        - Выметайся, я сказала! - взревела фурия. - У нас бросают только мертвых, тебя Гек не учил?
        Еще чуть-чуть, и она вцепится когтями в глаза, Чика упредил бросок, выставив ладони и заговорив скороговоркой:
        - Про что базар, Люка! Нам свезло, что он палить не стал, а то б на хрен… Ты ж не в курсе! В сортире, когда брали пацана, то не пацан был! И этот выскочил, как хрен знает кто. Я - ходу, думал, Хок - за мной. Некогда было оглянуться…
        - Он о чем? - адресовала она вопрос Хоку.
        - Пацаном Шатуна одели взрослого парня, - сказал тот.
        - Не понимаю! - рявкнула Люка.
        - Подстава была! - объяснил Чика. - В тачке ехал один пацан, а в аэропорту другой торчал. На этого они ловили нас, сечешь?
        - Нас? Интересно… - протянула Люка, поставив руки на пояс. - А кто им сообщил, что мы будем брать мальчика? Ты?
        - Охрене… Хок, слышишь? Что она несет, скажи! - возмутился Чика. - Ты че, мухоморов покушала? А то б я от них… да? Во дает!
        Люка опустилась на травку рядом с колесом, обхватила голову руками, поставив локти на колени, и затихла. Она молчала до тех пор, пока Хок, расстелив плед, не позвал ее:
        - Иди, поешь.
        Еда нехитрая: батон, консервы, сливочное масло, сыр и сок в пакете. Вчера Чика заикнулся, мол, выпить бы, да его быстро обломали: сухой закон, вот поработаем и - пей, хоть залейся. Закон большинства действовал и здесь, поэтому, не зная, чью сторону примет Хок, Чика сидел в машине, не решаясь присоединиться к парочке.
        - Люка, - зашептал Хок, - а с Чикой что?
        - Зови, - нехотя процедила она.
        Ее решение продиктовано нуждой: вдвоем справиться с поставленной задачей невозможно, а искать кого-то - дело пропащее. Чика хоть из команды Гектора, который обязательно проверял людей на стойкость и вшивость. Минут пять ели под чириканье птиц, шелест листвы над головой и под стрекот насекомых.
        - У Шатунова есть жена, - сказала Люка, отложив рыбные консервы. - Бывшая. Зовут Тата-Татьяна. Заказчик дал два ее адреса - ресторана и домашний.
        - Бывшая? - хмыкнул Чика. - Кому нужна бывшая?
        - Надо сначала с ней увидеться, узнать, какие у них отношения. Может, они дружны - так бывает. Тогда она будет нам полезна. Значит, вместо мальчика был другой? Интересно. Ну? Поели? Поехали.
        В машине она пересчитала деньги.
        Снова он
        Второй детектив принес Ксении сведения первым, в связи с известными событиями они казались нелепыми: стать королем ликера с водкой пожелал Белик и через подставных лиц вел переговоры с Шатуновым. Да, тот самый Белик, который Тату… Впрочем, Генка ни при чем. Это же она позволила юбку задрать, к тому же они не были закадычными друзьями, так что лично к Белику у Шатуна претензий не могло быть.
        Время течет, изменяется, меняется строй, наступают перемены. А отец Гены неизменно держал руководящий руль, будучи уже не партийным боссом, а главой администрации города, заодно приобретя большие проблемы внутри этого гадючника. Рискуя навлечь на себя благородный гнев правителя, Ксения вызвала его сына. Некстати вызвала,
«доброжелатели» могли подло использовать ситуацию против отца.
        Гена приехал в прокуратуру, эдакий кавалер почетного легиона раскрасавцев планетарного масштаба, недоумевающий и негодующий. Небрежно откинув полы моднейшего длинного пальто, он водрузил свой изящный зад на стул, сцепил на колене руки в тончайших перчатках и приподнял одну бровь. Эффектно. Наверное, Ксения должна была упасть в обморок, сраженная Геной наповал, а она просматривала документы, заставив Аполлона теряться в догадках.
        - Простите, в чем дело? - подал он голос в высокомерной тональности. - Я что, преступник, мошенник? Почему вы меня вызываете да еще в рабочее время? И тянете. Знаете, сколько стоит час моего простоя?
        У людей бизнеса фраза о стоимости времени стала любимейшей, ею козыряли почем зря. Ах, нет, еще одну - «это ваши проблемы» - можно было услышать даже в общественном транспорте и, пардон, в туалете. Ксения улыбнулась, давая понять, что она вся состоит из мира, солнца и тепла по отношению к нему:
        - Я вас вызвала, Геннадий Янович, ради вас, поверьте. Завтра будет слушание дела Шатунова…
        Он демонстративно скрестил руки на груди, постукивал пальцами, обтянутыми лайкой, по своим плечам, тем самым выказывая презрение к ней, судебному разбирательству и Шатуну.
        - Его освободят в зале суда, - продолжила Ксения, но другой реакции от Белика не дождалась, она разъяснила: - За неимением доказательств вины отпустят. Вы же понимаете, что следствие продолжится?
        - А я при чем?
        - Есть сведения, что вы хотели приобрести ликероводочный завод.
        - Ну и что? Может, я и прокуратуру хочу купить, да кто ж ее продаст?
        - Ценю ваш юмор, но мой совет: пресекайте всяческие упоминания, будто вы имели желание стать во главе завода. Не было такого! Вашему отцу скандал не нужен, да и вам незачем попадать в разряд подозреваемых.
        - Думаете, я организовал убийство тех несчастных на фурах?! - вознегодовал Белик. - Да как вы смеете!..
        - Но вы осведомлены об этом.
        - Об этом все говорят!
        - А вам лучше забыть. Не понимаете? Рассказать вам, что такое мотив? О, я вижу, вы знаете. Поэтому желательно забыть об этой мечте лет на десять, а там уж как хотите.
        - Почему на десять?
        - После десяти истекает срок давности. А раньше… вам придется доказывать, что к тем несчастным, забитым в лесу, вы не имели отношения. Конечно, если вспомнят, что такое дело было. У нас, к сожалению, всегда найдутся люди с хорошей памятью.
        Спесь с него слетела, как листва осенью при шквальном ветре. Ксения-то права: недруги отца попросту сметут их, будто крошки со стола, получив такой убойный козырь. Белик сглотнул ком ужаса и поинтересовался с опаской:
        - Вы считаете, это я?.. Да?
        - Неважно, что я считаю. Важно, что следователь накопает. Надеюсь, в вашем лице я приобрела друга? До свидания, Геннадий Янович.
        Она переключилась на документы, словно в кабинете Белика не было. А он был, черт возьми! И чего не ожидал, так это… фактически обвинения в убийстве!!! Тут самому стойкому не похорошеет! Белик побледнел, вспотел и впервые ощутил аритмию, когда сердце пускается в скачку, потом пауза наступает в груди, словно там пустое пространство, потом опять скачка.
        Гена прекрасно понимал, что мотив у него есть, а если постараться, то и доказательства найдутся. Совету он внял и затих.
        Шатунов опомнился, когда Марин назвал его имя третий раз. Вообще-то, он не любил, когда его застают отключенным от реального мира, в это время человек беззащитен, такой роскоши позволить себе Леонид Федорович не имел права, но позволил.
        - Что так долго? - заворчал он и заерзал. - Где вы были? Я тут заснуть успел… Рома? (Наконец он увидел «подправленное» лицо парня.) Кто тебя?
        - Нечаянно на кулак упал, - коротко сказал Марин, подхватывая рюкзак. - Идемте, по дороге расскажем.
        Отправились на ту же стоянку, с которой уехал джип похитителей и где их ждали в легковых машинах охранники. Шатунов покрылся мурашками, слушая рассказ об инциденте, и это при том, что Марин не отличался красноречием.
        - Вы запомнили их? - интересовало его.
        - Я - нет, - сознался Рома. - Слишком быстро…
        - А я, если увижу, пожалуй, узнаю, - перебил Марин, выезжая. - Но фоторобот не составлю, не-а.
        - Ты молодец, - расщедрился на похвалу Шатунов. - Просчитал их и опередил.
        - Просто я немного знаю эту гнилую породу, - поскромничал Марин. - Она поддается вычислению.
        Романа отвезли к офису, поблагодарили за помощь, кстати, изображал он Пашку бесплатно, ради хохмы, был доволен и горд, что пригодился. Без него, когда тронулись в путь, Марин разговорился:
        - Леонид Федорович, вы спрашивали, зачем нужны представления. Колюсь. У таких людей, как вы, враги зачастую находятся рядом, поэтому я просил вас устроить якобы проводы сына в Англию. Таким образом, мы оставили убийцам один шанс выкрасть Павлика, они его использовали. Теперь следите за моей мыслью: вы пригласили наиболее близких знакомых, показательно рассорились с ВВ при этом! Вы донесли до сведения гостей, в какой день и час повезут Павлика в аэропорт. Все ясно?
        - Я же и мужу Ксении говорил…
        - Но не назвали число и время, я следил за вашим диалогом.
        Иногда в Шатунове появлялось нечто трогательное, например, когда он задумывался. Часто его лицо становилось обиженным, словно у дитяти, примерно, как сейчас. Но был он еще растерян и обеспокоен, явно перебирал в уме знакомых, только вычленить кого-либо ему не удавалось.
        - Трудно поверить… - промямлил Шатунов. - Кто же это?
        - Лично вы никого не подозреваете?
        - Нет, - протянул он. - О Ксении никто не знал. Это человек, который… который… Он и про нее знал, да?
        - Пожалуй. Ладно, не ломайте голову, он сам объявится. Значит, с Пашкой все будет хорошо, если не вылезет, но у вас есть дочь…
        - Что, и ее могут?.. Мы же с ней не ладим.
        - Для этих людей ваши нелады - пустой звон. Придется помириться и спрятать Сабрину. Срочно звоните ей, заманите к себе - у вас все же охрана, а мы подумаем, как переправить ее к Пашке.
        Шатунов жал на кнопки мобилы, но…
        - Не берет трубку, - сообщил Марину.
        - Вы звоните, звоните. Может, она в ванной…
        Последние две официантки сообщили, что на работу больше не выйдут. Все, неоткуда ждать помощи, даже родная дочь отказалась помочь, мол, при полном отсутствии клиентуры мама обслужит сама.
        В пустом зале, где Тата страдала за столиком администратора, которого у нее давно не водится, она уловила запах дорогих духов. Уж Тата знает, чем отличается дешевка от настоящего насыщенного аромата, который создает легкий ореол, а не ударяет в нос парфюмерией.
        Она подняла голову и увидела фифу, затянутую в черное платье до колен. Туфли и сумочка, а также покрывавшая голову косынка, концы которой обмотали шею, были белого цвета, а Тата считала контрастные цвета в одежде безвкусицей. Фифа не сняла солнцезащитных очков, выбрала столик и прошла к нему. Зад у нее просто прелесть. Такой же был у Таты, мужики на него реагировали… Да что же это она! Обслужить-то некому. И поплелась Тата к столику, сняв корону (невидимую, разумеется).
        - Эспрессо, - заказала Люка. - И какое-нибудь пирожное, где поменьше крема.
        Без повара кофе занялась помощница, а пирожные при такой жизни научишься делать на лету: пропитали сиропом бисквит, намазали джемом (когда просят - кремом) и слепили кусочки бисквита вместе. Тата отнесла заказ, мимоходом рассмотрев, что скромная одежда клиентки стоит недешево. Тогда какого черта она зашла в ее, прости Господи, ресторан? Тем временем фифа, ни разу не посмотрев на официантку (видно, на плебс они-с не обращают взора), сказала:
        - Я бы хотела увидеть хозяйку Татьяну Шатунову.
        Да, Тата осталась на фамилии бывшего сначала из-за лени - смена документов большая тягомотина, потом из вредности: чтоб Шатуна позлить.
        - А что вам не понравилось? - надулась она.
        - Я обязана это с вами обсуждать? Зовите хозяйку.
        Что плохо в ресторанном бизнесе - так это клиенты, которые иной раз бывают хуже революции, войны и природных катаклизмов. Жирные коты, разодетые шлюхи, разного рода недочеловеки, считающие тебя еще хуже, чем есть они… Так бы и послала их на все буквы алфавита, но пока Тата ограничилась вызывающим тоном:
        - Татьяна Шатунова перед вами, дальше что?
        Оценив хозяйку, Люка заговорила мягче:
        - Мне нужно с вами поговорить.
        Заинтригованная Тата опустилась на стул, превратившись в само ожидание, незнакомка удивила ее вопросом:
        - Леонид Шатунов ваш муж?
        Вот кого Тата растерзала б, попадись он ей в темном уголке, - Ленчика. И даже не ответила б вразумительно, за что его ненавидит, просто ненавидит, и все. Она напряглась, услышав имя Леньки, после которого так и не вышла замуж, будто Шатун наложил на нее заклятие. Во сто крат хуже замуж выходили по десять раз, Машка вон корова необъятная, а муж ее одну любит, с Татой же только спали - в чем тут секрет? Однако! Что нужно этой девчонке?
        - Мы развелись лет двадцать назад, - сказала Тата.
        - Все равно вы его знаете лучше, чем кто-либо…
        Тата почуяла, что дорожки Шатуна и фифы пересеклись. О, если б он разбил свой лоб… и нос… и всю рожу…
        - Я поняла, вам нужны мои знания, - пропела Тата.
        - Да. Но прежде я хотела бы договориться… - Гостья робко положила на стол конверт и придвинула его к Тате. - Вот… Ваш бывший муж не должен узнать о нашем разговоре… никто не должен, идет?
        Тата заглянула внутрь конверта, а там… баксы! Вот дура! Незнакомка дура. Тата разложила бы Шатуна по фрагментам бес-плат-но!
        - Я готова помочь, - улыбнулась она. - В чем проблема?
        - Наша продукция по качеству не уступает мировым стандартам…
        - Тоже гоните водку? - с сочувствием спросила Тата.
        - Гонят самогон, а мы производим спиртные напитки, но дело коснулось сбыта. Шатунов не разрешает сбывать нашу продукцию в городе и округе. Скажите, насколько он могуществен?
        - Шатун? Он может все.
        - И осуществить угрозы?
        - Запросто.
        - И не посмотрит, что я женщина?
        - Запросто, - повторила Тата, коварно улыбаясь.
        На лице незнакомки ничего не отразилось, но страх-то за свою жизнь естествен, значит, он проник во все части ее молодого красивого тела и застрял там. Но если она такая крутая, что разбрасывается долларами, то способна на адекватные меры, Тата и подводила ее к логическому выходу:
        - Неужели вам мало емкого слова, чтобы сомнения ушли прочь? Скажу иначе: Шатун волчара, он младенцев перережет, чтоб получить прибыль, а вы… Не верите, да? Много лет назад он обвинялся в убийстве! Четырех-пяти… может, больше человек. Его приговорили к расстрелу! Шатун вывернулся. Девочка моя, либо беги подальше от него, либо…
        Ах, намеки… Разве думают люди о том, что намеки или желания, спонтанно родившись в минуту слабости и досады, открывающие низменную нашу природу, осуществятся? Нет. Легкомысленно бросая страшные слова, человеку довольно упоения перед воображаемой картиной возмездия, но в душе-то он знает: так не будет. Знает и сожалеет, что так не будет.
        - Что - либо? - не поняла незнакомка. Вот тупая!
        - На ваше усмотрение, - поставила точку Тата.
        Гостья закурила, держа длинную сигарету между двумя вытянутыми пальцами. Тата залюбовалась фифой, в ней она угадала силу, которой у самой никогда не было, но безумно хотелось иметь. Внутренняя сила дает импульс, заставляет действовать, добиваться и получать в результате успех во всем, Тате это не удавалось. А в других она угадывала силу и завидовала им, как сейчас завидовала этой высокомерной диве.
        А Люка пожалела Шатуна: как он жил с такой дурой? Мозгов - ноль, претензий полно, завышены требования к окружающим, а мелочная, а злющая - и это на первом плане. Нет, ради нее только идиот пойдет на жертвы. Или святой. Да, время потрачено зря.
        - А есть у него слабые места? - спросила Люка, забрасывая сигареты и зажигалку в сумочку.
        - Как у всех, - затарахтела Тата. - Шатун любит красивых женщин, сам-то уродился… не будем о грустном. Вы красивы, попробуйте переспать с ним, но… это вряд ли поможет. У вас уже произошел конфликт, не купится он на вашу наживку.
        Полчаса безмозглая женщина буквально зомбировала: убей моего бывшего, убей. Так и хотелось посоветовать, чтоб сама постаралась, если мечтает увидеть Шатуна в гробу.
        - Выходит, нет способов с ним договориться? - напоследок спросила Люка.
        - Нет, - заверила Тата. - И моя Сабрина думает, как вы, что папу можно растопить, а он злопамятный. Адрес его написать?
        Дочь! Как удачно сложился диалог! В венах даже кровь потекла медленнее, Люка едва не выдала радости:
        - Красивое имя - Сабрина. Дочь от него?
        - От него и характером в него, - разболталась Тата. - А Пашку неизвестно кто родил, наверное, Шатун вырастил его в пробирке. Чем с Леней спать, лучше его удавить… Вот, смотрите, она у меня красавица.
        Тата отдала смартфон незнакомке, сама же отправилась за авторучкой. Возвращаясь, не без удовлетворения увидела, как несчастная жертва Шатуна поедает глазами дочь, и что подумала? Завидует. Это естественно, а если б она видела Тату в молодости…
        Тем временем Люка, увеличивая фото Сабрины, запоминала основные черты: волосы, брови, разрез глаз, губы…
        - Дочь с вами живет или с отцом? - осведомилась она.
        - Со мной. Вдвоем бедствуем, папочка ни доллара не кинул дочери, сволочь. Вот адрес Шатуна.
        - Спасибо. До свидания.
        Тата выглянула в окно, чтоб еще раз посмотреть на незнакомку и сравнить с собой - молодой, конечно. Она села в недосягаемую мечту - кабриолет, и фью… Бесспорно, Тата была красивей, но удача со счастьем достаются почему-то не самым красивым, не самым умным, не самым талантливым. Вздохнув, она вернулась за столик и пересчитала доллары - пять сотен! Неплохо, где же еще взять? Если б желания легко сбывались…

9 - И никаких документов: ни паспорта, ни прав, даже технического паспорта на машину - ничего, - закончил Рожкин, отодвигая пустую тарелку.
        Марин потирал подбородок, перерабатывая новость. В лесопарке у пруда обнаружили отечественную машину с трупом, которая простояла там сутки - по свидетельствам официантов кафе, они и вызвали полицию. Но что любопытно: в машине найден пистолет, экспертиза показала, что именно из него стреляли в Ксению и труп мужчины с татуировкой.
        - Занятно, - сказал Марин. - А номера на машине? По ним установить, кому принадлежит…
        - Нет номеров, - перебил Рожкин. - Убийца их и снял, чтоб личность убитого не установили.
        В сердцах Марин ударил кулаком о ладонь, ведь такая классная ниточка, только начинается ниоткуда и никуда не ведет.
        - А что думают великие умы следствия? - спросил.
        - Пошевели извилинами сам.
        На серое вещество Марин никогда не жаловался, оно прекрасно абстрагировалось от юных дев в ярких одеждах, мелькавших за окном кафе, и от залитой солнцем улицы, куда тянуло прогуляться.
        - Надо исходить из того, - произнес он, - кому выгодна смерть киллера. Прежде всего, заказчику - он убрал свидетеля.
        - Верно. Но и сообщников исключать не стоит.
        - Если они получили бабки, а кто-то один решил взять их себе. Но версия слабая.
        - Почему?
        - Сорвать один раз куш - это бизнес для дебила. Не забывай, в их мире подлость между своими не прощается, обязательно найдется тот, кто отомстит. Ой! - ударил себя по лбу Марин. - Чуть не забыл!
        - Не пугай меня, - усмехнулся Рожкин. - Что еще?
        - Сегодня пытались выкрасть сына Шатунова в аэропорту.
        - Ты серьезно?
        - Еще бы! У нас вместо него был Ромка… Помнишь, курсом младше нас паренек? Он сейчас бизнесмен, но с удовольствием помог. Короче, я просчитал их логику, она, собственно, на уровне макаки. Давай завтра проштудируем камеры в аэропорту? Морды убийц они наверняка зафиксировали.
        - Вы идиоты, - выругался Рожкин. - Дали понять им, что втягиваете их в свой сценарий! Да они теперь вынуждены будут мочить вас всех подряд! Кстати, сын Шатунова где?
        - Надежно спрятан. Не кипи. Это они втягивают нас…
        - Откуда узнали, что Павлик будет в аэропорту?
        - Вот! - прищелкнул пальцами Марин, загадочно улыбнувшись. - Это главный вопрос. А ответ крутится в среде Шатунова. Да, Рожок, кто-то из его узкого круга… Дело в том, что о времени и дне якобы отъезда Пашки в якобы Англию шеф трепался только на вечеринке, на которой настоял я.
        Не первый раз звонил отец. Сабрина выключила телефон, положила в карман жакета и медленно двинула по тротуару, вслушиваясь в атмосферу ночи. Вряд ли и папа отличается оригинальностью, вероятно, не все высказал. Сабрина давно не чувствовала умиротворения и приятной беззаботности, это дивное состояние стоило поберечь, а не отравлять его ссорой.
        Увидев авто неподалеку от дома, она инстинктивно приготовилась дать деру, да вспомнила: обстоятельства изменились, она свободна! Какое волшебное слово - свобода. Все произносят его всуе, не вдумываясь, что это благо, счастье, дар… А кому обязана она бесценным даром? О нем Сабрина и думала, бесцельно гуляя по городу, думала и взвешивала.
        А в автомобиле, спрятавшись за тонированными стеклами и темнотой внутри салона, три пары жадных глаз неотрывно провожали Сабрину. Когда она только вывернула из-за угла, Люка тихо вымолвила:
        - Кажется, это она…
        - Надо знать точно, - заметил Чика со второго сиденья.
        - Здесь темно, а я видела только фотографию в смартфоне матери, пусть подойдет ближе. Так, если войдет в… Да, это она, она.
        - Берем? - спросил Хок, а глаза умоляли: не надо!
        - Идея неудачная, - сказала Люка, упав на спинку. - Все сделаем завтра, она же выйдет. С утра покараулим…
        - Днем? - скептически хмыкнул Чика.
        - Чем тебе не нравится день? - зевнула Люка. Она ужасно устала от походной жизни, ее клонило в сон.
        - Глаз много вокруг.
        Но Люка уникум, она ничего не боится. Ее бесстрашие ощутимо, хотя в обыденной жизни никак не проявляется, в то же время оно вносит нездоровую струю. Потому что все, что возведено в Абсолют, не есть норма, и здравомыслие подсказывает держаться от подобных людей подальше.
        Чика подсказал: на окраине стоят несколько заброшенных частных домов, хорошо бы перекантоваться там, какая-никакая, а крыша над головой. Проверили - действительно, идеальное место, потому что всеми забытое. Туда и ехали на джипе, а кабриолет вернули в гараж.
        Людей переселили отсюда давно, когда собирались строить небольшой завод, а было это еще при советах, в результате пять домов остались стоять как памятник разрухе. Парочка из них вполне годилась для летнего проживания, в саду даже каменная печка была.
        Люка на правах главаря, что получилось само собой, не занялась приготовлением ужина, заботу о хлебе насущном взяли на себя мужчины. Она же упорно вызванивала номера. Три осталось. Малое количество номеров навевало унылую мысль о том, что Гектор забыл внести в смартфон заказчика. Странно, он ведь все хранил.
        - Я от Гектора, как вы догадываетесь… Вы ничего не забыли ему отдать? - на автомате пробарабанила Люка, и вдруг! Пауза! Ух ты… Кто не ожидал звонка от покойника? У кого перекрыло горло комком ужаса, поэтому он выговорить не может ни буквы?
        Люка вся собралась, от напряжения расширила глаза и не дышала, тем не менее на ее губах появилась улыбка торжества. К ней подбежал Чика и хотел что-то спросить, она резко махнула рукой - уйди! И слушала, слушала паузу, чувствуя, нет, зная, что это убийца Гектора.
        - Алло-о, - не дождавшись ответа, сказала она, выделив отдельно вторую букву «о», что должно его убедить: она абсолютно спокойна. Хотя это было далеко не так. - Вы уснули?
        - Нет, я… - начал мужчина явно растерянно, прокашлялся. - А вы, простите, кто?
        Лучшая тактика в подобных случаях - ва-банк, Люка, не раздумывая, взяла крутой тон:
        - Встречаемся завтра на террасе ресторана «Айна» в семь вечера…
        - В семь не могу, только позже, - более уверенно сказал мужчина под кодовым названием «П». Может, буква означает Пухово? - В десять вечера. Возможно, опоздаю, я не в городе.
        - С удовольствием вас подожду, - заверила Люка многозначительным тоном, обещающим крупные разборки. - И давайте договоримся обойтись без сюрпризов, я буду одна, но… не одна, вы понимаете? Меня узнаете по синему шарфику на голове и длинным черным серьгам. До завтра.
        Она обернулась к мужчинам, колдовавшим у печки, и, потрясая кулаком, рассмеялась. День заканчивался удачей, а это значило, что на черной полосе поставлена жирная точка. - Леня, ты это зря, - разочарованно покачал головой Гиреев. - Дубенич отдает за бесценок…
        Никого не удивляло, когда к Шатунову приезжали поздней ночью, дела не терпят отлагательств, а некоторые требуют немедленного решения. Гиреев приехал в половине одиннадцатого, даже не присел, остался стоять посреди кабинета, рассчитывал быстренько изложить суть, обрадовать, получить согласие и - домой, к жене и котлетам. А Шатунов прямой своей выгоды не увидел, он, покручиваясь в кресле, индифферентно фыркнул:
        - Ничего себе - бесценок.
        - Леха… ты посчитай…
        - Не буду. Совладелец предприятия Генка Белик…
        - Так он согласен, чтоб ты занял место Дубенича.
        - Еще бы, - криво усмехнулся Шатунов. - Но, видишь ли, если Юрка бежит с предприятия, то оно выжато им до последней капли.
        Гиреев свыкся с мыслью об удачной покупке, вероятно, присмотрел для себя должность в новом проекте, но приходится уйти, несолоно хлебавши. Открыв дверь, он оглянулся, набрал полную грудь воздуха и… шумно выдохнул, махнув рукой.
        - А что с фурами было? - вернулся к давнишним событиям Марин, ведь до Гиреева шеф совершил очередное путешествие назад.
        - Их вернули на завод, правда, без вымпелов…
        - Каких вымпелов?
        - Для стимуляции. У меня ведь водилы в то время и менеджерами были, правда, слова такого не знали, и грузчиками. Желтый вымпел - удовлетворительная работа и содержание машины. Красный - переход в отличную категорию, в этом случае шла прибавка к зарплате. Зеленый - прибавка пять процентов, синий - десять. Я не жадный, люди мне эти деньги возвращали с лихвой. Но вымпелы еще служили и пропуском на дорогах для ГАИ, что было основной их задачей.
        - А убийства расследовали?
        - Ребят застрелили в мертвой зоне, вдали от трассы - какие там свидетели, откуда?
        - Подозреваете Белика?
        Шатунов сделал паузу. Не для того, чтоб взвесить степень вины Белика. Принятые внутрь градусы, а пил он постоянно, с той же постоянностью склоняли его в сторону красивых рассуждений:
        - Иногда люди, сами того не желая, ходят по одной орбите. На этой стороне ты, на другой он - человек, которого хотелось бы забыть, потому что с ним связаны неприятные моменты. Вы и не приближаетесь, и не отдаляетесь, но мешаете уже тем, что на виду друг у друга. Это как раз и не дает мне ответить однозначно - Белик или не Белик…
        - У него был мотив, - прозаично сказал Марин. - А есть еще кто с мотивом? Ну хотя бы… враги-то должны быть у вас.
        - Врагов не бывает только у мертвецов. Не исключаю, что о нашей связи с Ксенией узнал муж… и его брат…
        - Извините, почему Ксения, любившая секс с вами, не бросила мужа и не ушла к вам? Вы же не учитель, живущий на зарплату, чтоб очутиться перед дилеммой: любовь или бабки.
        - Сложные обстоятельства были у Ксюши…
        - Круто. А если эти обстоятельства - ее выдумка, отмазка? Не хотела вас терять, мужа тоже. Не смотрите на меня как на врага вашего завода, такое на каждом шагу случается.
        Но у Шатунова имелся самый веский козырь:
        - А Пашка, он может сочетаться с отмазкой?
        - Пашка? Ах, Па… - Марин вытаращился, словно увидел чудо-юдо, вынырнувшее из пучины морской. Нет, он настолько обалдел, что забыл, кого стал отчитывать: - Ну, дяди-тети, и заигрались же вы! Выходит, Павлик рос без матери? А она была все это время рядом! Ну, знаете… И как ваша Ксения умудрилась родить при живом муже вам ребенка? Он не догадывался о рогах?
        - Никто не знал.
        - А куда она дела живот? Утягивалась? Или Пашка каким-нибудь другим способом рожден?
        - Обычным. - Шатунов залпом выпил коньяк, налил еще. - Скрыть было гораздо проще, чем ты думаешь.
        - Как?! Во-от такой живот! - наглядно изобразил Марин руками величину живота беременной. - Я на этом свете нахожусь, или мы в другом измерении живем?
        Кого другого Шатунов уже прогнал бы, но и тайн никому другому он не открывал. Потребность говорить об этом возникла не вдруг, не спиртное подтолкнуло. Просто порвались границы, державшие напор несправедливости, которая сопровождала его, считай, всю жизнь. В сущности, он мог обойтись без ушей, однако уши оказались рядом, и, проговаривая вслух свою биографию, Шатунов спрашивал себя: что еще зависело от него, но не было им сделано? Вина-то его давила.
        Штрихи к портрету
        Конечно, он надеялся, что Ксения уйдет к нему, они станут жить-поживать, да добра наживать, как в старой доброй сказке. Каково же ему было слышать категоричное
«нет»? Оно доводило до бешенства, Шатунов затевал скандалы, дулся, требовал объяснений, а Ксения молчала и была терпеливой, как послушница в монастыре. При всем при том ставшие регулярными расставания давались ей все тяжелей, он же не слепой, видел, что уходить от него ей не хотелось. Но она уходила.
        А сколько версий выстроил! Самых невероятных и фантастичных, детективных и нелепых. Но в том-то и дело, что выражение «проза жизни» возникло не зря, это ничуть не поэтический образ, не метафора, а суровая, неприглядная, иногда патологичная правда. Именно эта правда, некрасивая проза жизни, и вылезла, а причиной тому стала беременность Ксении.
        Если сказать, что Шатунов в первую минуту от счастья едва в обморок не упал, - это будет ложь. Разумеется, он задумался, чей ребенок, и все его страсти читались на лице, собственно, одна страсть - ревность… Дремучее чувство, отупляющее, пережиток, бессмысленная трата нервов и здоровья, но с этой страстью мало кому удается справиться. Он боялся, что чужой ребенок навсегда заберет Ксению, обрубит их связь, а она была настолько умна и проницательна, что опередила сакраментальный вопрос: «Чей?»
        - От Левы у меня не может быть детей, - утешила Ксения, после чего Шатуна пот прошиб от радости. - Первый раз я с тобой спала из любопытства, чувствовала, что с Левой у нас не то, не так… А как должно быть? Расспрашивать тех же подруг было неловко, это как раздеться на улице в час пик догола. Второй раз я тебя искала, потому что застала Льва с молодым человеком…
        - Ууу, как у вас все запущенно… - протянул Шатунов, решив, что ему впервые по-настоящему повезло.
        - Я хотела развестись, мне запретил его брат. Тогда я нашла тебя.
        - Брат?! - Снова скрутила ревность, к счастью, мысль насчет порочных отношений Ксении и брата мужа оказалась неверной.
        Деньги! Они могут как дать много, так и забрать столько же. Когда человек соприкасается вплотную с очень большими деньгами, он должен быть готов терять и терять. А ведь ему, наивному, казалось, что будет наоборот: придет свобода, власть, слава, покой, счастье. В сущности, все и приходит, кроме двух пунктов: покоя и счастья. Дело не в количестве денег, которых чем больше - тем лучше, а в шлейфе, который за ними тянется.
        Большие деньги идут рука об руку с преступлениями - экономическими и уголовными, уж кто-кто, а Ксения в этом разбиралась. С Левой она вела душеспасительные беседы, но мужа можно с полным основанием считать совершенством безволия и неспособности к противостоянию. Анатолию он нужен был как дополнительный сейф, в принципе это дело братьев, но таким же сейфом стали родители Ксении, о чем она не подозревала.
        Они были открытыми, доверчивыми, в переменах ничего не понимали и не догадывались, что мошенниками могут оказаться родственники. Это свойственно людям - думать о других так, каковы они сами, кстати, негодяи ни о ком не подумают хорошо. У Толика харизма с обаянием, язык подвешен, он услужлив и внимателен, стал им чуть ли не сыном! Результатом этой дружбы стали счета-однодневки, которые он открывал на имена мамы с папой Ксении, так называемые «пропускные счета», когда деньги проходят через конкретное лицо и уходят в неизвестном направлении. Родители подписывали договоры, якобы совершали сделки…
        Когда Ксения решила уйти от мужа (с бабами еще как-то можно смириться, а с мужиками - уж извините), тут-то и узнала, что родители попали в преступный синдикат, не меньше. С Толика слетела маска обаяшки, оказалось, под ней таилась омерзительная харя.
        - Убью! - прохрипел он. - Я не шучу. Еще раз заикнешься о разводе…
        - Да кто ты такой, что приказываешь… - попробовала отстоять независимость Ксения.
        - Не перебивать!
        И этот услужливый харизматик, галантный и эрудированный, а также благонравный, наотмашь ударил ее. Когда она летела на пол, думала лишь о том, чтобы после падения выжить. Удар был жестким, у нее в глазах потемнело от боли, а Толик навис над ней, потрясая кулаками, и договорил:
        - Заикнешься о разводе - похоронишь маму с папой. Я останусь в стороне, а их посажу за мошенничество и воровство в особо крупных размерах. И за подделку документов, за связь с криминалом. Выдержат они многолетнее тюремное заключение? Не-а, даже суда не выдержат, когда на них свалится количество преступлений. Потом мы тебя похороним. С почестями. Будешь идти в своей прокуратуре по лестнице и случайно скатишься по ней. Ты поняла? Я спрашиваю: поняла?!
        Куда уж доходчивей объяснить! Ксения зажмурилась и, преодолевая желание плюнуть в его перекошенную рожу, согласно кивнула несколько раз. Тогда он выпрямился, отер ладонью лицо и закончил излюбленной фразой, ставшей слоганом нового рыночного времени:
        - Извини, ничего личного, только бизнес.
        В данном случае чужие деньги забрали ее свободу, а родители об этом не подозревали. Как ни странно, его можно было понять: выпустив Ксению из лап, автоматически он подставлял себя под удар и правоохранительных органов, и сообщников. Пожалуй, сообщники пострашней органов, эти в статьи законов не будут тыкать пальцем, их не перекупишь, они попросту уничтожат.
        Итак, она сдалась в плен и перебралась в отдельную комнату, с мужем впоследствии у них завязалась… дружба, как в пятом классе средней школы.
        - Я тебя спрячу, - пылко воскликнул Шатунов.
        - Найдут, - заверила Ксения. - Свидетелей не отпускают, я тебе полдня об этом толкую. И не предлагай убрать их - долго придется работать уборщиком, это бесперспективно. Да и у тебя невелики шансы дожить до старости. Но выход есть: обманывать. Мне четвертый десяток, поэтому от ребенка не откажусь, это не подлежит обсуждению…
        - Как? Куда ты денешь живот?
        Ему казалось, положение безнадежное, если только не исчезнуть бесследно. С другой стороны, человек всегда оставляет след, а тот, кто умеет искать, обязательно, по закону подлости, на этот след наткнется. Но Ксения пришла к нему с готовым решением, ее глаза азартно блистали, губы улыбались, значит, она не сомневалась в успехе. А он… он легко поддался ее настроению, потому что вера в успех душе ближе.
        - Я сама денусь, - ворковала Ксения, забравшись к нему на колени. - Моя подруга терапевт, она сшила мне дивную историю болезни туберкулезом, я почти при смерти. Сейчас фиксируются новые вспышки этой болезни, в основном ее переносят зэки. А я по роду службы общаюсь с заключенными и подследственными, поэтому никого не удивит, что подхватила чахотку. Я поеду лечиться куда-нибудь, где есть хвойный лес. Лечение длительное, не менее полугода, а то и год, как раз уложусь в сроки. Сейчас три месяца, через пару недель нужно ехать, иначе будет заметно.
        - А потом?
        - Потом ты заберешь ребенка и усыновишь его, видишь, как все примитивно просто? А я буду выжидать, когда смогу нанести ответный удар Толику. Бить нужно всех разом и наповал. Но тобой, ребенком и родителями рисковать не стану никогда! Да и самой хочется жить, особенно теперь. Ленька, ты же потерпишь?..
        - Ты не оставила мне выбора. А если Толик или твой муж захотят навестить тебя?
        - Я уеду так далеко, чтоб одна мысль проведать меня вызывала у них хронический приступ лени. К тому же гомики трусливые, а туберкулез смертельное заболевание, по статистике вернулось в разряд плохо поддающихся лечению. Нет, Лева не рискнет собой, а Толику мое здоровье даром не нужно, у него же есть заложники - мои родители, тетя. Так что, Ленька, у нас впереди год свободы. Не возражай мне, ладно? Я так счастлива… Ты-то будешь ко мне приезжать?
        В ответ Шатунов обнял ее крепко, как только мог. Не знал он, что ждать предстояло долгие годы, а финал у ожидания будет не тот, на который рассчитывали. - Я поселил ее в прекрасном санатории, чтоб она была под постоянным наблюдением врачей, - заканчивал Шатунов. - Летал к ней на выходные и праздники. Павлика мы привезли уже в квартиру, которую я снял, они там прожили четыре месяца. Это было…
        - Достаточно, - прервал Марин.
        Теперь Шатунов мог говорить и говорить о Ксении, потому что возвращался в то время, когда был счастлив, несмотря ни на что. Но чужое счастье не всем интересно.
        - Вы ее подруг знаете? - пришло на ум Марину. В следующий миг он вытаращил глаза, потому что Шатунов отрицательно покачал головой. - Как это - не знать подруг любимой женщины?!
        Этот молодой человек ввиду прямолинейного характера не деликатничал, отсюда Шатунова некоторые его вопросы в краску вгоняли, потому что задевали. А задевало то, что не только вопрос правомочный, но и тон справедливый, вот и мямлил Леонид Федорович - не то оправдывался, не то каялся:
        - Я просто ее любил, и… все. Друзья, родные, близкие, работа… зачем они мне? Знаешь, я не изменял ей. Никогда. Про моих баб - это все один треп. Я всегда ждал только ее, а в телефоне она у меня значится под буквой «Z». Зеро - это ничего. Столько лет мы были вместе и не вместе, остались на нуле…
        - Я в ауте, - взялся ладонью за щеку Марин, глядя на шефа, как на нечто особенное, неземное и не поддающееся уму-разуму. Правда, следом он пожалел его, беднягу. - Ладно… Туберкулез, говорите? Будем искать по поликлиникам в архивах, раз была история болезни. Приготовьте бабки, даром никто не полезет в архив.
        - Я помню дом и квартиру, в которой мы впервые с Ксюшей…
        - Годится. Ну, хотя бы круг подозреваемых определился.
        - Кто? - встрепенулся шеф.
        - Да кто б ни был, вам незачем знать. Хм, преступником может оказаться совсем другой человек и с другими мотивами.
        - А подруги зачем тебе?
        - Мужчинам нужен друг, с которым поговорить под водку - кайф, а женщинам… у женщин потребность общения стоит острее. Надеюсь, подруга знает, за что была убита ваша Ксения. В общем, хватит пить, ложитесь спать.
        Шатунов презрительно фыркнул: какой-то сопляк, которого он нанял, командует! Поставить на место Марина он поленился, мозг действительно изрядно затуманился, ибо спиртного выпито… лучше не смотреть в сторону, где стояли пустые бутылки.
        Тем временем сопляк дошел до двери, однако повернулся к шефу и не отказал себе в последнем слове перед сном:
        - Ваша сумасшедшая жизнь мне непонятна. А Пашку жалко. Вы оба лишили его матери, хотя ваши проблемы были решаемы, просто вам обоим нравилось жить в адреналиновом угаре. Тайна, связывающая обоих, встречи - опять же тайком, любовь дикая, страстная, сумасшедшая… все это кипятит кровь и держит на постоянном уровне взрыва гормоны, но не есть нормальность! Спокойной ночи…
        В дверь, когда захлопнулась, полетел стакан, звон свидетельствовал, что разлетелся он вдребезги. Вот так и внутри Шатунова: все в осколках, а в них - горечь поражения, запоздалое раскаяние, элементарная тоска, которая теперь никогда не пройдет.

10
        Утром часа три Сабрина валялась в постели, ворочаясь с боку на бок и думая. Такая разница в возрасте… но ее восхищал поступок Дубенича. К тому же он импозантный, представительный, симпатичен для своего возраста и безумно богат - это, безусловно, наиболее ценное достоинство. Нет, если б она была влюблена в него, то двадцать шесть лет разницы вряд ли смутили б, но не влюблена. Сие трепетное чувство дается не каждому, кого-то бог обделяет, обделил и Сабрину.
        Она отбросила одеяло и соскочила с кровати, иначе будет бесконечно возвращаться к своему спонсору, этого делать не стоит, уж слишком велик соблазн.
        Дом скоро развалится, лестница скрипит, будто состоит из трухи, окна пора менять, обои переклеить… Сабрина тряхнула головой, освобождаясь от бытовых забот, ведь сразу встает вопрос: где брать деньги? Неужто придется мамин ресторан взвалить на свои плечи? От этой мысли испортилось настроение, ибо вложений потребуется… И тут деньги, и там деньги - везде деньги.
        На кухне она остолбенела. Мама не в омолаживающей маске на лице, которая зачастую отвратительно воняет, не с компрессом на шее, не в халате, а при параде. Перед настольным зеркалом Тата старательно прятала недостатки на лице за слоем пудры, одновременно затягивалась сигаретой и запивала глотком кофе. С чашкой растворимого кофе Сабрина уселась напротив и, громко размешивая сахар, недовольно произнесла:
        - На этот раз кого идем брать?
        - Твоего отца.
        - Не смей! - взвилась Сабрина. - У него без тебя полно забот.
        - Пусть займется и нашими, - пожала плечами Тата, выбирая губную помаду из десятка тюбиков. - Не умрет. Между прочим, мы его семья.
        - Ты семья, ты? Очнись!
        - Не я, так ты. Ради тебя пойду к нему, в конце концов, он обязан помочь единственной родной дочери.
        Тата накрасила губы яркой помадой и стала похожа на маркитантку времен Первой мировой войны. Кидая в косметичку скорую помощь для красоты, она даже напевала, потом загасила сигарету и застегнула на все пуговицы облегающий жакет. Сабрина наблюдала за ней, взявшись за голову руками, нет, для маразма мама молода, но кажется, она с ним родилась.
        - Не позорься, - сделала последнюю попытку дочь. - Деньги я достала, долг отдала.
        - Кто занял? - изумленно спросила Тата.
        - Не занял, а дал на неопределенный срок.
        - Ну, кто, кто?
        - Дубенич.
        - Юрка?! - Накрашенные глаза мамы стали круглыми и… глупыми. - Я просила, мне он не дал…
        - Тебе никто не даст.
        А у Таты полным ходом шли свои мысли, целый состав мыслей, она даже прищурилась, пропуская их через себя.
        - На неопределенный срок… Значит, можно не возвращать…
        - Даже не думай! - подскочила Сабрина, угрожающе погрозив матери пальцем. - Мы продадим дом, купим жилье поскромней, раздадим долги…
        Нет, обе разговаривали не в партнера: Сабрина свою линию гнула, Тату интересовали лишь собственные линии:
        - А с какого перепугу этот жмот расщедрился? Он же за два рубля удавится на первой перекладине. Не-а, не верю, будто Юрка дал бешеную сумму… бессрочно… А сколько процентов загнул?
        - Нисколько! Услышь меня, мама!
        - Странно, странно… Я поехала к Шатунову. Деньги нам пригодятся.
        Сабрина ощутила себя абсолютно беспомощной, она опустилась на стул и всхлипнула.
        Не раз было стыдно за мать! Сначала она перестала приводить сокурсников, потому что мама принимала самое активное участие в посиделках, бегала и прыгала, как козочка. Ребята восхищались, мол, какая у тебя мать молодая, энергичная, живая, а было стыдно. Сабрина улавливала неискренность в восторгах, ей казалось, все ее стыд заметили и пытаются нивелировать неловкость. Перестала приводить друзей, потому что Тата кокетничала и заигрывала с парнями. Позже заметила, что и мамины друзья относятся к ней снисходительно, посмеиваются и подтрунивают, а она не замечает.
        - С меня довольно, - произнесла Сабрина.
        Она взбежала наверх, в своей комнате нашла трубку и, выдохнув, одновременно сказав себе мысленно: «Будь что будет», - набрала номер. Он ответил сразу, будто только и ждал ее звонка.
        - Я согласна, Юрий Александрович.
        - Сабрина… - По голосу - так он на седьмом небе, а она стояла на земле, кажется, взмыть к облакам ей не светило. - Сегодня же приезжай… сейчас… ко мне в офис, потом… потом… Сабрина!
        - Я только соберу вещи…
        - К черту вещи! Бери такси и приезжай без чемоданов. Ты не пожалеешь. Никогда не пожалеешь.
        Вот так просто заканчиваются все проблемы.
        Итак, подозреваемые есть: Белик и брат мужа. Кричать «ура» рановато, так как ни один из них НЕ БЫЛ на вечере, когда провожали Пашку в мнимую Англию. Однако никто не отменял шпионаж. Шпиона следует искать среди преданных людей, мотив-то все равно у этих двоих. Неплохо бы к мотивам приобщить улики, но где их взять? Люди такого уровня весьма осторожны.
        Поднимаясь по лестнице, Марин с жалостью поглядывал на шефа: видок у того - Бог заплакал бы, если б увидел.
        - Вы кто? - Голос за дверью был пожилым, женским, прокуренным, у курящих людей он приобретает особый тембр.
        - Я друг Ксении, - сказал Шатунов. - Возможно, она вам говорила обо мне, я Шатунов Леонид Федорович…
        - Леонид… Ленька, что ли?
        - Да, да, да! - оживился тот. - Ленька.
        Щелкнули замки, распахнулась дверь. Статная старуха с узким лицом сначала изучила въедливыми глазами обоих мужчин с головы до ног, только после этого пригласила:
        - Проходите.
        С замирающим сердцем Шатунов переступил порог, осмотрелся в комнате, отметив: ничего не изменилось. Ну, обои другие, занавески другие, кстати, успевшие состариться, а остальное… Та же кровать, на которой он и Ксения провели свою первую ночь, до сих пор перехватывало горло от воспоминаний. Тот же чернильный прибор на столе, можно сказать, антиквариат, наверняка уже никто не помнит, как макалось перо в чернильницу и потом царапало бумагу, оставляя чернильный след. Тот же сервант, правда, потускнел. А посуда в нем не менялась, особенно запомнились рыбки на хвостиках с открытыми ртами - это рюмки и большая рыба - графин…
        - Что вас привело ко мне? - спросила хозяйка.
        - А с кем мы имеем честь говорить? - осведомился Марин, удивив Шатунова галантностью.
        - Лариса Родионовна, тетя Ксюши по отцовской линии, - представилась она. - Родная. Присаживайтесь.
        - Я ищу убийц, - поставил ее в известность Шатунов. - Точнее, этот молодой человек ищет по моему заданию. Его зовут Дмитрий. Я бывал здесь… с Ксенией…
        - Знаю. Я все про вас знаю, в отличие от ее родителей, царство им небесное. Один за другим ушли за последний год.
        Парня не устраивал диалог в траурном ключе, от которого пользы ноль, он позволил себе навязать свою тему:
        - Извините, можно спросить? Последнее время вы не слышали от племянницы о неприятностях? Может, у нее возник конфликт…
        - Конфликты у Ксюши всю жизнь были, но почему-то в нее не стреляли, - резонно заметила тетя.
        - Значит, ее ничто не беспокоило?
        - Ну, бывало. Когда она приезжала ко мне нервная, я не отпускала ее в таком состоянии и добивалась, чтоб рассказала, почему нервничает. Так узнала о Леве, о вас, Леонид. Я же и прикрывала ее. Это с моей помощью ваши встречи были частыми, мне приходилось умирать через день, а здоровьем бог не обидел. Когда же Ксюша уехала вынашивать и рожать Павлика, я держала ее в курсе здешних настроений. Остроумно было придумано, правда? Никому в голову не пришло, да и не могло прийти, что она уехала родить ребенка.
        Да, по мнению Марина, тетка производила впечатление ведьмы, которая знает про человека всю подноготную и обмануть ее невозможно. Она достала из портсигара сигарету, он мягко забрал у нее зажигалку и поднес огонек. Старуха не поблагодарила и, наверное, правильно, молодые ей обязаны оказывать услуги.
        - И последнее время у нее был завышен градус, я пристала с расспросами. Ксюша сказала, что нашла ответ на давний вопрос, который опасен сегодня, осталось совсем немного - заручиться поддержкой высших лиц. Ксения сожалела, что все открылось только теперь…
        - Что открылось-то? - не выдержал Марин.
        - Я задала этот же вопрос, а она замахала на меня руками и несла чушь, мол, боюсь сглазить. И это современные люди! Но после всего Ксения собиралась уйти к Леониду, может, это как-то связано с ее семейством?
        - С мужем и его братом? - уточнил Марин.
        - Ну да. Но не берусь утверждать.
        На глаза старухи навернулись слезы, она вытерла их пальцами и была готова говорить дальше.
        - Не густо, - проговорил Марин. - Как думаете, муж или его брат могли заказать Ксению Эдуардовну?
        - Лева - нет, он… никакой. Непонятно, прости Господи, зачем живет человек на этом свете. А Толик… Толик на все способен. Полагаю, крови на нем достаточно, чтоб угодить на самое дно ада.
        - А подруги у Ксении Эдуардовны были?
        - Конечно. Хотите их навестить? Я напишу имена и как найти. Должна предупредить: Ксюша почем зря не болтала - слишком много стояло на кону, это и вы, Леонид, и сын Павлик, мать с отцом, когда были живы.
        Аккуратным и красивым почерком она написала не точные адреса, а места работы и фамилии. Провожая гостей к выходу, старуха вспомнила:
        - Ксения упоминала про какой-то ваш тайник, Леонид, а вот по какому случаю… я запамятовала.
        - Тайник? - озадачился он. - Не было у нас тайников.
        - Вы уверены? - заглянул ему в глаза Марин.
        - Все, что касается Ксюши, я помню до мелочей, - бросил Шатунов. - Не было тайника.
        От Шатуна никакого проку, Марин махнул рукой и повернулся к Ларисе Родионовне:
        - В каком контексте упомянут тайник?
        - М… - напрягла та память. - Как бы рассуждала сама с собой… э… что на всякий случай надо бы спрятать в их с Ленькой тайник какую-то вещь. Но боялась, что Леня нечаянно найдет и сгоряча натворит глупостей… Это все. Ксения странноватая была, я решила выждать, когда пройдет нервическое состояние, и взяться за нее всерьез, она бы рассказала. Я не успела.
        У Шатунова до этого голова болела, а после разговора со старухой она просто раскалывалась. Спускаясь по лестнице, он пожимал плечами:
        - Какой тайник? Где? Ксюша что-то напутала…

«Или он забыл», - подумалось Марину, вслух же молодой человек сказал чуточку раздраженным тоном:
        - Странно, что вы не обратили внимания на последние слова старушки. Цитирую почти дословно: Ксения Эдуардовна боялась, что Леня, то есть вы, нечаянно найдет нечто в тайнике и сгоряча натворит глупостей.
        - И… и что? - не догадался шеф.
        - Мне думается, то, что лежит там (если, конечно, лежит), должно касаться вас. Иначе с чего это вы будете творить глупости, да еще сгоряча? Значит, там информация о людях, которые имеют непосредственное отношение к вам. А муж и брат, как я понял, не имеют.
        Шатунов даже приостановился, настолько его поразил вывод:
        - Действительно, я с ними никогда…
        - Короче, напрягите свою память.
        Шатунов понимал, что выглядит идиотом в глазах молодого человека. Но он не идиот. Был им когда-то, когда не замечал, какие ветвистые рога у него выросли, а больше не помнил за собой подобного отклонения. В запасе остался единственный аргумент:
        - Для меня это вообще звучит дико - тайник! Как летающая тарелка, которой я никогда не видел. Тайник… Думаешь, я не запомнил бы этого слова, если б оно между нами фигурировало?
        Марин раскинул широко руки в стороны, что и без слов означало: ничем помочь вам не могу.
        В одном брючном костюме Сабрина не решилась ехать к будущему мужу (как он обещал) - женихом его назвать… смешно. Жених - это молодость, энергия, а Дубенич далеко не молод.
        Даже на первых порах понадобится белье, какая-то одежда, Сабрина собрала самое необходимое. Хорошо, что матери не было, так проще. А то начнет лить слезы, кричать, мол, как мне без тебя жить, я погибну, и Сабрина останется. Раздался звонок.
        - Да, Юрий Александрович?
        - Ты где?
        - Выхожу из дома.
        - Я послал за тобой машину, подожди ее.
        Сабрина заперла дверь, ключи кинула в почтовый ящик и закурила. Она растревожилась, ведь здесь росла с рождения, теперь покинет дом навсегда. Грустно. Но ведь это правильно. Что здесь ждет? Будет нянчиться с мамой до старости? Подумав об этом, Сабрина подхватила чемодан и выбежала за ворота, чтоб жалость не победила желание изменить свое никчемное существование.
        Она дошла до угла, где удобней подождать машину, опять позвонил Дубенич, приятно, что он проявляет столько заботы:
        - Машина приехала?
        - Нет. Не беспокойтесь, я приеду, это решено… Ай!..
        - Сабрина… Что там у тебя?.. Сабрина!
        Она сама не поняла. Остановился автомобиль, выскочил амбал и затолкал ее внутрь, а стройная женщина выхватила мобильник.
        Садясь на первое сиденье, Люка слушала мужские вопли:
        - Сабрина, ответь! Почему молчишь?
        - Она не может говорить, - сказала Люка в трубку.
        Громкой связью Сабрина пользовалась на улице, где куча посторонних шумов заглушает голоса в трубке, так что слышала диалог полностью.
        - А ты… ты кто? - растерялся Дубенич.
        - Смерть ее.
        - Не понимаю… Послушай! Она тебе ничего не сделала, на ней ты срываешь зло, так?
        - Угадал.
        - Что тебе надо? Что ты хочешь?
        - Все ты понял. Если миллион зеленых не жалко, мы отдадим тебе Сабрину в вечное пользование.
        - Миллион?! - Голос у него потускнел, ну, понятно, жаба задавила. - Такой суммы у меня на руках нет…
        - Собери, я подожду. Ну, готов платить?
        - Готов, - решился Дубенич. - Но мне понадобится время, такую сумму ни один банк не выдаст, надеюсь, ты знаешь.
        - Вообще-то я пошутила. Я хочу два миллиона, так что скажи Шатунову, пусть тоже готовит бабки.
        Она нажала на кнопку, вынула симку и выбросила мобильник в окно. После оглянулась посмотреть на перепуганную, сжавшуюся и вытаращившую глаза Сабрину. М-да, красивая девочка… Люка подарила ей ободряющую улыбку.
        Леонид Федорович приехал домой разбитым, во-первых, следовало похмелиться, во-вторых, поспать. Нет, поспать просто необходимо, с той ночи если и спал он, то час-два, у него силы на исходе, точнее, их нет. Шел он точно по курсу, но дорогу неожиданно перегородил Иваныч, зашептав:
        - Леня, тебя ждет эта… ну, эта…
        - Я не принимаю. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра…
        - Здравствуй, Леонид.
        Он готов пережить ядерную войну, нашествие варварских племен, разруху и голод, но не готов слышать голос Таты в собственном доме, а видеть ее - брр! Она сидела в его гостиной, в его кресле, пила его чай из его чашки! Сидела с выпрямленной спиной, в короткой юбке, раскрашенная, как папуас. Так разбиваются мечты. Вымести бывшую не удастся, раз она вползла в дом, Шатунов обреченно выдохнул:
        - Иваныч, принеси что-нибудь… и рассола.
        На вялых ногах он добрался до дивана и рухнул на подушки. Эта женщина ничего не вызывала в нем, она осталась призраком юношеского представления о любви и счастье. Но раздражала.
        А Тата о многом сожалела. Но кто знал, что Ленька - хам и ничтожество, с рожей Ваньки-дурака, без перспектив облагородиться хоть когда-нибудь, с которым стыдно было появиться в обществе, потому что он жрал как свинья, ржал как конь - выпрыгнет на первые позиции? Теперь мэр с ним обнимается, губернатор зовет на торжества, никому не мешают ухватки питекантропа, ведь Шатунов не изменился, разве что на его тупой роже обозначилось: я есть могучая силища.
        А она как была директором захудалого ресторана, так и осталась там же, удержав его путем интриг, спала с нужными людьми, раздаривала золотые вещицы, полученные в подарок от законного супруга. Позже, когда везло и в кабаке заказывали банкеты, а среди гостей она видела Ленчика в почете и уважении, ее накрывало. Он же вообще не смотрел в сторону бывшей, будто не знал ее никогда. Но так же жрал, сверкая
«гайками» на пальцах и цепями на шее, так же громко и безобразно ржал, а бабы от старух до пигалиц млели от плебейства Шатуна, находя в нем «массу юмора»…
        - Ты постарел, - произнесла она.
        Сказать женщине «ты тоже» - надо быть свиньей. Шатун вырос из того возраста, когда за мытарства и разочарования хочется отомстить хотя бы ядовитой колкостью. Сейчас главное - виски на подносе и помидорный рассол в литровой банке. Все это сокровище Иваныч поставил на столик, налил в стакан вискаря и подал Шатунову, который выпил залпом, а рассолом запил прямо из банки, шокируя бывшую. Отдышавшись и почувствовав некоторое облегчение, он спросил из вежливости:
        - Что пить будешь?
        - С утра не пью, к тому же я за рулем.
        - Ну, вольному воля. - По жилам потекла энергия. Шатунов еще налил в стаканчик, да поймал на себе взгляд этой… - Че те надо?
        - Леня, займи денег.
        - Много?
        - Не очень. Для тебя не очень. Тысяч… десять евро.
        - Ты ж не отдашь.
        Поздно она поняла: он выворачивал себя ради нее наизнанку. И миллион раз пожалела, что вела себя неосторожно. Впрочем, хватит страдать, он все равно остался Ленчиком, а ее отношение к нему лишь ухудшилось, ведь Шатун приучил ее к роскоши, поднял планку достатка, до которой Тата так и не допрыгнула. Теперь это полупьяное чмо мнит себя шейхом, а его родная дочь живет в нищете.
        - Не отдам, - призналась она, разозлившись. - Деньги нужны Сабрине, а не мне. Она заняла крупную сумму, чтоб расплатиться с долгами, не смогла отдать, ее поставили на счетчик. Теперь требуют вернуть долг либо отработать проституткой в элитном борделе, куда заезжают солидные хрычи вроде тебя. Нынче сыкухи не в моде, вам подавай качественный материал. Ты и сейчас не дашь денег?
        Истинную правду сказала! Ну, а то, что из денег Сабрины выделила нехилую сумму на операцию по спасению молодости, из-за чего испортились отношения с дочерью, ему незачем знать.
        Шатунов как пощечину получил. Что он этим женщинам сделал, почему они его так не любят?
        - Почему она мне сама не сказала? - спросил он.
        - Не понимаешь? Ты же думаешь только о себе, ты груб, накричал на нее, выгнал…
        - Хватит! - гаркнул он, подскочив. Шатунов потоптался немного, успокаиваясь, потом проткнул пальцем воздух, указывая на Тату. - Ты! Воспитала ее черствой и заносчивой. Почему она не попросила у меня денег, а прислала тебя? Что, гордыня мешает? Почему-то я должен читать ваши мысли, угадывать, когда вам хреново, и делать, как вам хочется! А вы? Не хочешь, Татуля, прочесть мои мысли? Правильно. Они тебе не понравятся… Алло!
        - Шатунов! - кричал в трубку Дубенич. - Ты где? Тебе звонили?
        - Кто? И не ори, у меня без твоего ора голова трещит.
        - Твою дочь выкрали! Слышишь?.. Ты слышишь?

11
        - Стоп! - поднял руку Марин. - Вот они, голубчики.
        На экране монитора из туалета выбежал молодой, здоровый, лысый крепыш, он выбрал короткий маршрут - юркнул в боковую дверь, которая вела на улицу.
        - Некачественная съемка, - посетовал Рожкин. - Лица нет.
        - Можно увеличить, - сказал сотрудник аэропорта. - Конечно, до определенного предела, но лицо будет видно.
        - Увеличивай сейчас, - потребовал Рожкин. - А, вот еще бежит…
        - Этого парня задержал Рома, - пояснил Марин.
        Парень молодой, лет двадцати пяти, бежал точно на камеру и вышел как кинозвезда на обложке журнала. Но, получив увеличенные снимки на руки, разочаровались: именно второй похититель меньше всего тянул на узнаваемость из-за экспрессии. К сожалению, не зафиксировалось ни одной естественной черты лица, все искажены напряжением.
        - Ладно, кинем нашим, они восстановят рожицу, - пообещал Рожкин, отдавая снимок Марину. - Времени уйдет… Слушай, Марин, мы нашли альбом Умбры, в нем явно пошарили, изъяв фото. Не мог бы ты привезти девочку, Зойку - да? Может, он показывал ей альбом? Вдруг она помнит, что было на изъятых фотографиях.
        - Привезу, о чем речь!
        Марин поднес к уху звонившую трубку и, пока Рожкин устраивался в салоне авто, переговорил по телефону. Бухнувшись на сиденье водителя, он с минуту сидел, не двигаясь.
        - Что-то случилось? - поинтересовался Рожкин.
        - Дочку шефа похитили. - В сердцах Марин ударил ладонями по рулю. - А я просил спрятать ее! Но на дочь у Шатуна не хватило времени, или он обижен на нее…
        - Извечный конфликт: отцы и дети. Неразрешимая проблема. Мне кажется, тебе следует допросить мужа Ксении и его брата. Тебе, а не полиции.
        - Да? Под каким соусом?
        - Под тем, который есть. Убийц не упоминай, обходи эти слова, они негативно действуют на народ. Мол, шефа после событий в Пухове преследуют всяческие необычности: то нападение в аэропорту, то похищают дочь средь бела дня, он вынужден принять меры. А ты, как его доверенное лицо, ведешь расследование по этим фактам. Они не посмеют тебе отказать в приеме, вот увидишь.
        В половине одиннадцатого ночи на террасе появился солидный и пожилой мужчина с густыми седыми волосами, зачесанными назад, с «татарской» бородкой на подбородке, в роговых очках и кейсом в руке, Люка поняла: он. Рыбак рыбака, как говорится, видит издалека, по приметам и он угадал, кто есть молодая женщина у стены, двинул к ней, лавируя между столиками с немногочисленными посетителями.
        - Вы… - остановившись, произнес он.
        - Меня зовут Люка. Садитесь.
        Он волновался, кейс поставил на колени, потом опустил его вниз и выжидающе вонзился в девицу глазами. А в общем, это холеный, откормленный, одетый в первоклассный костюм тип. Если б на террасе они были одни, вряд ли Люка не поддалась бы искушению пришить его столовым ножом.
        - Вы, я вижу, принесли деньги, которые нам задолжали? - с сарказмом спросила она.
        - Нет, я…
        - Нет? - прищурилась она. - Предупреждаю: вы на мушке…
        - Догадываюсь.
        - …убить меня, как убили Гектора, не получится…
        - Я не убивал его! - панически зашипел мужчина, он без «мушек» жутко боялся молодую женщину, патологически боялся. - Я не мог его убить, понимаете?
        - Нет, - с ненавистью сказала Люка.
        - Я адвокат! Моя фамилия Кукин, я веду дела вашего клиента, а также моего и договаривался с Гектором, а потом… Да, я, я должен был привезти деньги в парк. И привез! Но Гектор… он уже был… Что прикажете мне делать, что? Я убежал… Не надо было! Но я испугался! Гектора застрелили буквально перед моим приходом… а у меня кейс с большой суммой… Я сам не рад, что ввязался… Мотива у меня нет, понимаете вы или нет?
        Кукин сглотнул, у него пересохли губы, к тому же подергивались, как глаза от тика, а с висков стекал пот. Трус. Трус способен на все, тем не менее он пришел на встречу - что бы это значило? Мотива у него нет? А бабки?
        - Докажите, что вы адвокат, - сказала Люка.
        - Сейчас… Вот… мое удостоверение. Посмотрите.
        Нутро Люки категорично отторгало потного и до омерзения противного Кукина, сдавалось, к нему прикасаться нельзя, ибо тотчас заразишься неизлечимым вирусом. Но она взяла из его холеной руки удостоверение, прочла каждую букву и не обнаружила, к чему придраться. Только и у нее есть парочка запасных паспортов - там тоже все гуд и вери вел. Она дала ему понять, что ксива ее не устроила:
        - Чем еще докажете?
        - Ну, вы… Мой водитель!
        - Водитель? - насторожилась Люка. - И что?
        - Он подтвердит. Он свидетель… видел Гектора в машине…
        - Ладно, считайте, я вам поверила. Когда мы получим деньги?
        Черта с два она поверила! Но если из ста процентов хотя бы парочку можно кинуть на то, что деньги удастся забрать мирно, стоит использовать и слабый шанс.
        - Когда скажете! - обрадовался Кукин. - То есть… через два-три дня, наш общий клиент не хранит деньги дома. Простите, а как насчет второго заказа? Он же не выполнен.
        - Расплатитесь сначала за первый, - отрубила Люка, поднимаясь со стула. - Звоните на номер Гектора. И поторопитесь. До свидания.
        Она оставила деньги за чай с пирожным и удалилась. Едва зашла за угол ресторана, рванула бегом и, забравшись в джип, сказала Илье:
        - Фух, получилось. Надеюсь! Едем за ним… Вон он идет!
        На следующий день утром Зойка с опаской вошла в здание МВД. Марину она не доверяла, а отрицательный имидж полиции, которую все неформалы не любят, сам по себе настраивал на враждебную волну. Она уже представляла себя в образе героини, осмелившейся вступить в схватку с полицией, - вот обзавидуются все! А пока громыхала ботинками по коридорам и с любопытством водила глазищами по сторонам.
        - Что, Зойка, боишься? - ухмыльнулся Марин, взяв ее за плечи, она его руку тут же сбросила. - Не бойся, в обезьянник тебя не посадят, хотя надо.
        - За что? - надулась Зоя.
        - За то, что на кладбищах нарушаете покой.
        - А может, покойникам нравится, когда мы там, не так скучно лежать, - съехидничала девочка. - Ты бы у них сначала спросил, как им без нас.
        - Ах ты языкатая. Заходи.
        Он открыл перед малявкой дверь, она вошла и стала у стены, пока Марин с Рожкиным разговаривали.
        - Извини, я сообщил начальству о похищении, - поставил его в известность Рожкин, - и о нападении в аэропорту. Связь с убийством в Пухове очевидна, какая связь с Умброй - еще неясно.
        - Прямая, - фыркнул Марин.
        - Ладно, меры приняты, посмотрим, как развернутся события. Зоя, иди сюда, а то стоишь как бедная родственница. Садись, - выдвинул он стул и положил на стол альбом. - Посмотри фотки.
        - Какие меры? - не унимался Марин. - Я хочу знать. А то эти товарищи шустрые, завтра моего шефа выкрадут, как я жить буду?
        - Под наблюдение берут и дом Шатунова, и Сабрины. Телефоны будут на прослушке всех фигурантов…
        - Это попутные меры. Лимоны готовят?
        - Конечно. Смастерим, упакуем и уложим.
        Тем временем Зойка бегло пролистнула альбом, подняла голову, окликнув спорщиков:
        - Эй, вы! А что от меня вам надо?
        - Тебе знаком этот альбом, Зоя? - присел рядом Рожкин.
        - Ну! Это альбом Умбры.
        - Смотри, вот… - Теперь он принялся листать альбом, указывая на пустые страницы. - И вот… И вот… Здесь были фотографии, но их вынули. И как! Порвали конвертики. Значит, торопились и не вынимали, а выдирали. Что на этих фотках, которых сейчас нет, было?
        - А я помню! - Она подперла ладонью щеку, снова листала альбом. - Я ваще не люблю фотки смотреть. На фиг они нужны?
        - Скажи, другие готы бывали у Умбры чаще, чем ты?
        - Хм, конечно. За ним хвостом ходил Торн.
        - Торн? - повторил Рожкин. - Красиво. Что означает?
        - Терновник. Шипы и розы. Обратную сторону красоты. И Эш с ним дружил. Эш - зола, прах, то, что остается после огня.
        - Как интересно… - протянул Рожкин.
        - Врете, - уличила его Зойка, - вам неинтересно, вы нас считаете придурками. Что еще?
        - Как нам увидеться с Торном и Эшем?
        - Могу позвонить им. Можем поехать.
        - Давай то и другое сделаем, угу?
        Торн, худенький юноша в черной рубашке и черных брюках свободного кроя, который не стесняет движения, с хохолком на голове по типу ирокеза, быстро въехал, каких фото не хватает:
        - Здесь были фотки с Анубисом.
        - А у тебя нет фотографий Анубиса? - спросил Рожкин.
        - Кажется, есть парочка.
        - Неси, Торн. Обещаю вернуть завтра же.
        Юноша принес два снимка, на одной крупным планом он и Анубис, на второй - группа подростков, среди них тот же Анубис. Рожкин сунул фото в папку и задал еще вопрос Торну:
        - Не знаешь, есть на теле Анубиса особые приметы?
        - Тату на плече…
        - Нет, нет, я имею в виду шрамы, родимые пятна…
        - Шрам есть, - вспомнил Торн. - Шрам на руке от мизинца к запястью, он когда-то гвоздем распорол.
        - Минуточку… - Рожкин живо связался с патологоанатомом. - Скажи, у трупа из Пухова на ребре ладони имеется шрам?.. Угу. Спасибо. Ну что, Торн? Съездишь со мной в морг? Шрам на трупе нужно опознать.
        - А то! - заблестели глазенки у юноши.
        - Кайф! - застонала Зойка, закатив глаза к потолку, ведь пробраться в морг готу все равно что к президенту в спальню. - А мне можно?
        - Нельзя! - рявкнул Марин. - Тоже мне, экскурсию нашла! А ну-ка, марш в машину.
        Зойку он сдал с рук на руки сестре, предоставлять девочку самой себе нельзя, как и доверять ей. От приглашения зайти отказался, пообещал завтра зайти. Наскоро попрощавшись, ринулся вниз под децибелы с пятого этажа. Внизу он достал лист с печатным текстом и прикрепил его на входную дверь скотчем. - Ну? Что в полиции? - поднялся навстречу Марину Шатунов.
        - Похитители звонили? - кинул тот встречный вопрос, оглядев мрачные лица в гостиной, ставшей местом сбора потерпевших и сочувствующих.
        Болтун - находка для шпиона, а где гарантия, что шпиков здесь нет? Как показывает практика, враг может прятаться под любой личиной, например, бывшей жены. Она же мечтает приоткрыть кошелек шефа, это видно невооруженным глазом. Ей выгодны катаклизмы, ведущие к инфаркту или инсульту, не будет Шатунова - дочь получит половину папиного добра.
        А Дубенич? Почему его нужно списывать? Разве друзья не бывают хуже врагов? И почему он так печется о чужой дочери?
        Кстати, о Сабрине. Тяжелый у доченьки характер, много в ней странного, вдруг интригу плетет не кто-то там, а Сабрина? Разве дети сейчас не бывают наказанием для родителей и не устраивают похищений самих себя?
        А Гиреев, он чего так изводится? Что ему здесь надо?
        Один Иваныч безобиден, у деда мотив - сохранить жизнь Шатунову и не из меркантильных побуждений, а потому, что он любит его, как отец сына.
        - Молчат, - ответил тем временем Шатунов. - Так что в полиции?
        - Пока… - Марин развел руками в стороны, давая понять: пусто.
        - Мы с Лехой заказали бабки, - поставил его в известность Дубенич. - Наши счета в разных банках, порознь легче получить.
        - Это лишнее, - сказал Марин. - В полиции готовят выкуп.
        - А если поймут, что им фальшивку подсунули? - забеспокоился Дубенич.
        На вопрос буйно отреагировала Тата, вперившись в него хищным взглядом сиамской кошки, она яростно зашипела:
        - Ты-то что хочешь с этого поиметь?
        Шатунова мутило от вида бывшей, с которой судьба постоянно его сталкивала, а от ее истерических воплей он вообще сатанел. Она осталась ночевать, довольно быстро освоилась в его доме и немножко забыла, что они развелись. Он отмалчивался и скрывался в недрах дома, на большее у него попросту не было сил, а сейчас решил напомнить ей, кто здесь хозяин:
        - Прекрати. У всех нервы на пределе, но одна ты позволяешь себе распуститься! Чего ты к нему прицепилась? Тебе-то что он сделал?
        Как раз не сделал. То есть не дал денег, она и лютует. Подумав об этом, Дубенич усмехнулся, низко наклонив голову. Но Тата заметила, как замечают самолюбивые и тщеславные люди все камешки, брошенные в их огород, и пришла в еще большую ярость:
        - Чего ты лыбишься? Я хочу знать, что у него с Сабриной! Почему он ей помогает? Почему она ему звонила, когда ее увезли…
        - Звонил я, - устало уточнил Дубенич. - Я, а не она.
        - Какая разница! - огрызнулась Тата. - Ты, Юра, просто так ничего не делаешь, уж я тебя знаю…
        - Замолчи! - взорвался Шатунов.
        Вскочив с кресла, он заметался по гостиной, будто искал тот самый пятый угол, который не дает покоя больной голове. Но что в нем точно изменилось за долгие годы - он научился терпению, поэтому не позволил себе вышвырнуть Тату из дома, а хотелось. Их общая дочь в беде, за нее Шатунов переживал и винил себя бесконечно, что не уберег.
        - Спасибо этому дому, - поднялся Дубенич. - Леха, буду держать тебя в курсе… Тань, поехали, отвезу тебя домой.
        - Я на машине.
        Шатунов в ужасе замер. Дубенич без труда прочел, о чем он мечтал, и настойчивее пригласил Тату на выход, протянув ей руку:
        - Поехали, поехали. За руль тебе нельзя в таком состоянии, а Ленька без нас устал. Все устали. Всем нужно отдохнуть. Поехали.
        Никто не уговаривал остаться, посему нехотя Тата поплелась за Дубеничем. Она умно не предупредила, что приедет завтра, нет-нет. А то, чего доброго, бывший запрется на все запоры и не впустит, внезапность - лучшая ее черта.
        Ушла! Шатунов почувствовал себя почти счастливым и, потянувшись за стаканом, а также за бутылкой, с облегчением выдохнул:
        - Я б задушил ее, если б она осталась. Как дела-то, скажи?
        - Отлично, - улыбнулся Марин. - Вы много пьете.
        - Да пошел ты… - промямлил шеф и с наслаждением выпил.
        Плотный график - не помеха встречам с девчонками, нужно только встать пораньше. К тому же приятно, когда тебя встречают как богатого дядюшку из Америки. Удивляла Аня: ранний час, а у нее на столе горячие пироги с капустой и сыром - таким образом, ей удается существенно экономить. Да она уникум, ее не напрягает домашняя нагрузка! Из таких получаются преданные жены, какими были наши бабушки, но и у них высокие требования к кандидатам в мужья. Поболтать бы с ней просто так, заодно получше узнать, но времени на то нет. За столом грезившая о смерти Зойка уминала пироги с аппетитом, характерным для людей, собравшихся прожить до ста лет.
        - Зойка, ты почему не в школе? - строго спросил он.
        - А че я там не видела?
        - М, понятно, ты все уже знаешь. Как тусовки, Зойка?
        - Пф! - высокомерно вздернула она свой нос с серьгой. - Какие?! Вы ж наших парней забрали и допрашиваете.
        - Во-первых, не я допрашиваю, я служу в другом ведомстве. Во-вторых, мальчиков не допрашивают, а работают с ними, выясняя, что представляют собой ваши руководители, которые… скончались. К сожалению.
        - Их пытают, я знаю.
        - Зой, ну где ты взяла эту чушь? А Умбра с Анубисом чему-нибудь полезному вас учили?
        - В каком смысле? Борщ варить, что ли?
        - Зоя, будь повежливей, - мягко приструнила ее сестра.
        - Ладно. Наши мальчики хилые, Умбра учил их метать ножи. Ну, чтоб могли себя и нас защитить.
        - От кого? - подхватил Марин.
        - От уродов, которым наша культура не нравится. Ходят бритоголовые, с тупыми рожами и накачанные как футбольные мячи. Если встречают нас, то бьют.
        Марин считал информацию, кстати, весьма ценную, по-своему:
        - Значит, они учили вас убивать людей, да?
        - С ума сошел! Защищаться учили.
        - Стоп, стоп. Метание ножей - не защита. Защита, это когда учат борьбе самбо, дзюдо…
        - Этому тоже учили… типа борьбе какой-то.
        И до Ани дошло, что Зойкина «культура» не безобидна:
        - Зоя, вас же там в бандиты готовили!
        - Ну вот, всегда так! - рассердилась младшая сестра. - Я им говорю, что было нормально, а они мне - бандиты! Все! Молчу!
        Он поражался: сидит черная курица, злая-презлая, демонстрирующая суверенность в отдельно взятой семье, а два взрослых человека вынуждены с малявкой считаться. Ремнем бы пройтись по ее заднице…
        - Чуть не забыл, - разрядил он тишину. - Меломан как поживает?
        - Со вчерашнего дня не включает свой кошмар, - поведала Аня. - Но я не радуюсь, наверное, уехал.
        - Ты объявление читала? - фыркнула Зойка.
        - Какое? - хлопнула глазами Аня.
        - Хм! Внизу, на дверях подъезда. Почитай и поймешь, почему не врубает музло. Что-то мне подсказывает, я знаю этого писателя лично.
        Ухмыляясь, Зойка ушла к себе, прихватив тарелку с пирогами, а Марин наконец пообщался с Аней. Тем полно: основная - воспитание. Да те же музыка, кино, книги. И - о, ужас! - интеллект у нее… лучше не сравнивать, ибо он в проигрыше.
        Однако время летит незаметно, глядь - давно должен быть в другом месте, Марин засобирался. Аня проводила его вниз, все равно мусор выносить, это по пути, и… застряла у отпечатанного листа на трухлявой двери:

«Уважаемые жильцы! Много лет мы дружно живем в этом прекрасном доме, но последнее время происходит какая-то хрень. У нас завелся меломан, он слушает Блэк Металл и старается, чтоб услышали все. Ладно, я - молодой и здоровый положил на это дело свои тридцать пять сантиметров, а что делать бабе Тосе? Для нее это апокалипсис и предвестник инфаркта. Советую меломану купить наушники, которые продаются в любом из этих магазинов (список ниже). Если он занят, наушники доставят на дом, так что и выходить никуда не надо. Если же моему совету он не внемлет, я выпишу ему ЗНАТНЫХ п…ей. Заранее благодарен за уважение».
        К концу Аня хохотала в голос, держась за живот. И ведь помогло!

12
        Деревья болтало из стороны в сторону от ветра, нагнавшего сизые тучи, которые грозили земле проливным дождем. Конечно, похолодало, отсырел воздух, без солнечного света клонило в сон. Неплохо было бы перейти в помещение, в то же кафе, например, но на скамейке в парке легко дышалось, да и встречу запланировали короткую.
        - Умбра старший у го?тов, так? - рассуждал Рожкин. - Его убивают и кого подозревают?
        - Детвору, - сказал Марин. - У ребят мозги заточены на смерть, поведение неадекватное.
        - Угу. И пока органы допрашивают го?тов, убийцы Ксении заметают следы. В Пухове Анубису изуродовали лицо выстрелами, а знак-то на плече остался! Понадобилась жертва с таким же символом, чтоб мы связали обе татуировки, оттолкнулись от них и вышли на го?тов. Поэтому Умбру убили не кухонным, а типа жертвенным ножом…
        - Чтоб выглядело как ритуальное убийство? - уточнил Марин.
        - Но о ритуалах они понятия не имеют! Чтоб состряпать нечто похожее, нужно хотя бы начертить символы где-нибудь, не сделали этого. Мое мнение - у них поверхностные знания о субкультурах, по сути, это хладнокровные убийцы с высоким классом подготовки и небольшого ума. Их действия - грубое заметание следов, лишь бы запутать следствие.
        - Теперь ясно, зачем из альбомов фотки украли: нет личности, поиски концов затруднены.
        - Мы отыскали физию Анубиса, ну и что? Квартиру Умбра снимал без договора, документов не нашли - их наверняка забрали убийцы. Итак, три трупа есть, а данных на них нет - ни имен, ни фамилий, ничего. Чистая работа, кто-то очень умный.
        Марин засиделся, ему вообще не свойственно долго находиться в покое, если только он не спит, а когда в голове мысли прыгают, не хватает движения в прямом смысле. Он заходил вокруг скамейки, потирая то грудь, то затылок, словно это поможет активизировать процессы в мозгах.
        - Зойка сказала, Анубис с Умброй учили детей метать ножи и самообороне, - вспомнил Марин.
        - Мнение психологов хочешь? - подхватил Рожкин, явно вспомнив нечто важное.
        - Валяй, все пригодится.
        - Убитые дрессировали мальчиков… э… то есть взращивали в них жестокость, понял? К примеру, под видом ритуала заставляли убить кошку, ссорили ребят и доводили до драк. Скорей всего, таким образом готовили боевые единицы для ОПГ.
        Ну и что? Марин не знал, как все это применить, чтоб ответить на главный вопрос - кто! И на второй: где их искать?
        Городское жилище Ксении Эдуардовны по сравнению с домиком в Пухове - жалкая хибара, хоть и двухэтажная. Хибара утопала в зелени, вход загораживала клумба в классическом стиле - горкой, дорожки к ней вели каменные. Внутри дома комнаты загромождены массивной мебелью, вероятно, это стильно, но Марину убранство показалось мрачным, а пространство - сжатым, тесным.
        Лев Маркович сидел в кресле, младший брат Анатолий Маркович стоял рядом, сунув одну руку в карман брюк, локоть второй положив на спинку кресла, и настороженно рассматривал гостя. Неприятное лицо… оба неприятные. Марин тут же осадил себя: нельзя на них смотреть глазами Шатунова. Но надменность, брезгливость младшего братца вылезли на первый план. Он без слов, подбородком указал, куда следует сесть, и Марину пришлось держать минут пятнадцать вступительную речь, как учил Рожкин, затем он задал первый вопрос:
        - Как думаете, за что убили вашу жену?
        Неожиданно муж заплакал. Когда взрослый и представительный мужчина плачет, свидетелям становится неловко. Брат отвел его в другую комнату, вернулся, усевшись в то же кресло напротив Марина. Слава богу, он пошел на контакт сам:
        - Извините, Лев глубоко переживает. Вы спросили, за что ее?.. Кажется, Ксеня накопала сведения по давнишнему преступлению… что-то связано с пивзаводом… или…
        - Ликеро-водочным, - подсказал Марин. О, уже теплее! Не зря пришел, не зря.
        - Может быть, - произнес Анатолий Маркович. - И… и какие-то фуры обсуждались… В чем суть, не знаю, но Ксения была обеспокоена. Я услышал случайно, она разговаривала по телефону, думая, что никого рядом нет.
        - С кем именно?
        - Коллега ее, что ли, был на проводе… А кому еще она могла говорить про какой-то там завод?
        Он поиграл глазами и, улыбнувшись, развел руки в стороны, дескать, я все рассказал, что знал, теперь, будь добр, катись отсюда. Маловато. А ведь он был рядом с братом и его женой целую жизнь…
        - Вы не расспросили ее, о чем шла речь? - интересовало Марина, и он услышал правдивый ответ:
        - Нет. Мы с Ксенией не дружили.
        Вот именно! И она мечтала освободиться, прежде всего, от братца мужа, шантажировал-то ее он. Все равно ничего нет, ничего… Одна маленькая зацепка. Идя к машине, Марин позвонил Рожкину:
        - Кажется, Ксения накопала материал по убийству водителей Шатуна. Ума не приложу, зачем ей то дело? Все сроки прошли, за него не посадишь.
        - А если это как-то связано с современными делами? - подкинул идею тот.
        - Не знаю! Наклони следака, чтоб Белика прокачал, настал его черед. Больше, признаюсь, мне нечего предложить.
        Но Белик в командировке. А что, если он слинял по-тихому? Ага, и сам на себя указал, да? И откуда Белик может знать, что в ходе расследования выплыло его имя? Чушь, потому что паниковать ему не было причин.
        Материалы - вот что выстрелит! Наверняка Ксения подстраховалась и спрятала компроматы, но тайник Шатунов не помнит. А если его по голове стукнуть? Марин слышал, будто от встряски у некоторых память восстанавливает то, чего даже не знала, например, иностранный язык.
        Ночь… Она решающая. Тайком друг от друга все трое поглядывали на часы, а время тащилось еле-еле. Люка, сидя на старом деревянном ящике, подгребала прутиком раскаленные уголья к центру костра и где-то витала. Одному члену «кружка» так и казалось: витает, ничего не замечает, а Люка заметила, что он веселенький. Чика дебил и выпивоха, она не взяла бы его в команду, но сейчас не в их с Ильей пользу сложились обстоятельства. Ничего, завтра этот дебил пойдет своей дорогой, а сегодня в его задачу входит встретить Кукина и проследить, чтоб он не притащил хвост.
        Рядом присел на корточки Хок, Люка и бровью не повела - так увлеклась догорающим костром, под угольями там пеклась картошка. Подруга виделась ему до неузнаваемости непривычной из-за игры на лице красно-оранжевых бликов и черных теней. Днем глаза Люки светлые, а сейчас вместо них - два темных пятна, два провала, посреди которых адский огонь горит, будто через оконца открылся портал в другое измерение. Точно преисподняя! И совсем не тянет поглядеть, как она устроена. Разумеется, это отражение догорающего костра, но жутковато, тем более что последнее время ассоциации Хока крутились вокруг смерти. К чему бы это? Наверное, всему виной усталость. Илье трудно давался каждый новый день, да что там - каждый час. Хотелось бы увидеть конец их безумному предприятию, но когда он наступит? Единственное, что в какой-то мере гасило состояние тяжести на душе, - Люка, чувствовавшая себя уверенно, ее уверенность в некоторой степени передавалась Илье.
        - Зачем ему знать, где мы обосновались? - спросил он. Наконец эффект адского огня пропал из-за поворота головы, теперь Илья видел Люду, ее губы, глаза. - Не боишься, что он может и нас, как Гектора?
        - Нас трое.
        - А если приведет ко?пов, когда будем спать?
        - Вот мы и посмотрим, кто он есть, - сказала она. - Кукин уедет, мы тоже. Я обнаружила неплохое местечко неподалеку, оттуда понаблюдаем.
        Похоже, она все продумала, но ему не все ясно, Илью волновала узница:
        - Долго ты ее намерена держать?
        - Надеюсь, до завтра. Полагаю, клиенты созрели и деньги держат в руках, мечтая нам передать их.
        - Еще никому не удавалось получить выкуп.
        - Удавалось. СМИ нарочно кидают неверную информацию, чтоб чужой успех не вдохновил желающих быстро разбогатеть. Все будет о’кей, завтра сам увидишь.
        Но до этого момента надо пережить ночь, нелегко дадутся эти часы. К тому же Люда, ему показалось, мало верит в успех. Иначе ее интонация не была бы такой скучной, однообразной, будто все внимание сосредоточено на чем-то более важном.
        - А что с Шатуном сделаешь? - задал он, пожалуй, самый волнующий его вопрос.
        - Если не мы его, то он нас…
        Лучше б Илья не спрашивал! Она же вывела его из себя бессмысленной маниакальностью:
        - Глупости! Прошу тебя: давай заберем бабки и в ту же минуту…
        - Хорошо, хорошо, - обняла его за шею Люда, чмокнув в щеку. - Не будем загадывать, ладно? Думаешь, мне нравится так жить? По-твоему, я ненормальная?
        - Не знаю. - Илья расцепил ее руки, надулся, опустив голову, а она потерлась щекой об его плечо. Нет, он не в состоянии долго на нее злиться. - На мой век хватит двух смертей в Пухове, никогда не забуду… Кукин опаздывает. Может, позвонить ему?
        - Он приедет. Печеной картошки хочется, в детстве мы с дедом ее пекли, я ела вместе с золой, после вкусней ничего не пробовала…
        Нет-нет, не о картошке она думала, это все - лишь бы разговор поддержать. То ли что-то беспокоило ее, то ли забавляло и одновременно увлекало… да-да, нечто интересное выстраивалось в голове Людмилы.
        - Ты как будто знаешь больше, чем знаю я, - сказал он.
        - Так и есть. - Илья не успел произнести ни слова, как вдруг Люка приложила свой палец к его губам и загадочно улыбнулась. - Догадайся и ты. Заказчик написал сведения о Шатунове, о его сыне, бывшей жене, почему же ничего не накатал Гектору о дочери? Забыл?
        Илья подумал, но на ум ничего не пришло:
        - Не знаю. А ты знаешь?
        - Да. Теперь да. Я раскусила его. Он ничего не забыл… Прости, Чика звонит.
        - Кукин приехал! - сообщил тот.
        Люда поднялась, успев шепнуть Илье:
        - Как только закончим, давай мотанем в Крым?
        - Сначала познакомлю тебя с мамой, - поставил он условие.
        С мамой! Никто из мужчин не знакомил ее с мамой, стало быть, встречались они с ней без прицела на будущее. Не однажды Люку подмывало сказать очередному бойфренду, что она многое умеет, будет славной женой и матерью, падет смертью храбрых на бытовой ниве, он не пожалеет, если возьмет ее в жены. Неужели не виден огромный потенциал нерастраченной любви и сил, способность превращать будни в праздники и отдавать, отдавать?.. Но Люда чувствовала: метать бисер бесполезно, и не растрачивала попусту красноречие. Но вдруг, когда не надеялась на крепкие узы, привалило долгожданное счастье. Конечно, она приняла предложение, потому что о таком парне, как Илья, девушкам с ее внешностью даже мечтать не позволено. Правда, не успела ему об этом сказать, так как в сопровождении Чики появился Кукин:
        - Прошу простить за опоздание, я привез деньги…
        В это же время Сабрине, кутающейся в тонкое и мало греющее одеяло, чудилось, что она здесь давным-давно, другой жизни у нее не было. Уже и страх стал привычным, он притуплялся, когда было тихо, если же Сабрина слышала шаги, все внутри обрывалось - неужели идут убить ее?
        Однако, ночь… Почему она приносит тревогу? Через окно с разбитым стеклом повадилась наведываться кошка, Сабрина радовалась живой душе и, если удавалось поймать ее, наслаждалась теплом и мурлыканьем, которое воспринимала как музыку. А сейчас Сабрина наедине с собой и враждебностью вокруг.
        Чем старше становилась ночь, тем тревожней билось сердце. Сегодня особенно сковывала тревога и не объяснить - почему. Надо ждать, когда ночь состарится и ее седые космы заволокут небо, это будет означать, что наступает рассвет. Он не принесет радости, но хотя бы можно будет подремать, днем спать не страшно, потому что приходит ощущение, будто дневной свет - надежная защита.
        Снаружи послышались голоса, обычно здесь тихо. Сабрина уловила и женский голос - ненавидела она эту вульгарную девку, которая иногда заходила к ней, останавливалась у порога, облокотившись плечом о косяк, и смотрела. Просто смотрела. А Сабрина испытывала животный ужас.
        Странно бахнуло! И она вздрогнула. Очень похоже, когда взрывается баллон с консервированными огурцами, только громче… Нет, пожалуй, больше похоже на выстрел…
        Еще бахнуло! Третий раз!
        Пах-пах - сразу два! Кто-то стрелял за стеной дома!
        Наступила тишина. Сабрина старалась унять дрожь, чтобы хоть пару слов услышать и понять, что там происходит. Но нет, тишина… Безумная тишина, закручивающая в узел внутренности. Кто же стрелял? Зачем?
        Тишина адова… Вон что это значит! Когда покой наполняется смертью. Сабрина физически ощущала смерть, а тишина только усиливала это тягостное впечатление. Она заплакала от ужаса, дергая руку в наручнике, да разве железо порвешь?
        Заслышав шаги, Сабрина перестала дышать. И сжала челюсти, потому что стучали зубы, о, как они стучали! Шаги… Кто-то бродил здесь, в доме… наступал на осколки стекол, те характерно трещали…
        Надо сидеть тихо и не дышать, Сабрина это понимала, в то же время некто чужой закричал из нее ее же голосом:
        - Кто здесь?.. Помогите!.. На помощь!!!
        Шаги… Напряжение оказалось непосильным, Сабрина рухнула на пол, погрузившись в темноту, и не видела, как в дверном проеме появился силуэт человека… - Четвертый день! - озвучил Шатунов общую мысль. - Может, мы напрасно ждем, они не позвонят? Зачем же им тогда нужна Сабрина?
        Пассивное ожидание сравнимо с пытками, лучше хоть что-то делать, чем сидеть и ждать, но что? Куда идти, где искать?
        - Не понимаю, почему тянут, - недоумевал и Дубенич. - Я же четко сказал, что согласен отдать деньги.
        - Ее убили! - зарыдала Тата.
        На бедняжку зашикали, замахали руками, а бывшему достаточно было кинуть в ее сторону один взгляд - но какой! Взгляд раненого волка, у которого к тому же от голода кишки скрутило. Она все поняла и примолкла, уткнув лицо в диванную подушку, изредка хлюпая носом.
        Фактически Тата поселилась у Шатунова. Естественно, он всячески демонстрировал враждебное отношение к ней, тем не менее не говорил: «Убирайся». Она старалась угодить ему - кофе сварить собственноручно, бутербродики принести, он не пил и не ел из рук Таты, мрачно пошутив, что наелся ее стряпни двадцать лет назад. Но не прогонял. Отсюда росла надежда, что злится он из-за привязанности к ней. Правда, мысли текли параллельно с главной - о дочери. Тата конечно же переживала за девочку.
        Итак, четвертый день тупого ожидания и растраты нервных клеток. К сожалению, новых технологий по поимке похитителей не придумано, негодяи должны сначала дать знать о себе. Все приготовились проторчать в гостиной до позднего вечера, как вдруг Иваныч принес телефонную трубку:
        - Леня, тебя. Из полиции.
        У всех без исключения челюсти отвалились (по-другому не скажешь), когда Шатунов, выслушав, объявил престранную новость:
        - Сабрину нашли…
        Чудес ждут все, но чудеса действуют выборочно и по принципу: чем реже, тем весомей. Иной раз вес чрезвычайно тяжел, и когда неизвестный мужчина из таксофона звонит ранним утром в полицию, сообщает адрес, где лежат аж три «убитых трупа», тяжесть ответственности ложится на тех, кто принимает решение, и чудом тут не пахнет. Не многовато ли - три «убитых трупа»? В полиции решили: это шутка, ну, такая же дурацкая, как в здании бомба, которой там нет. Однако наличие бомбы (или ее отсутствие) органы обязаны проверить, в таком случае информацию о трупах тоже следовало проверить.
        И вот вам: действительно три! С огнестрельными! Помимо них, в доме обнаружена живая душа в наручниках, она кричала осипшим голосом, была ослаблена и напугана. Относительно успокоившись, она продиктовала номер телефона отца перед тем, как ее увезли в больницу.
        А поведал о чудесах Шатунову, Марину и Дубеничу следователь по особо важным делам, наблюдая за работой экспертов и полицейских, которых в этом заброшенном закутке собралось достаточно, чтоб разогнать многотысячный митинг. Сабрина успела рассказать, как была похищена убитыми, что убийцу похитителей не видела, слышала только выстрелы.
        Все это выглядело странным и загадочным, а у всякой странности, по мнению Марина, есть причина, основание, мотивировка. К сожалению, три человека унесли ответы на тот свет. И кто бы мог подумать, что настоящее чудо - явно по распоряжению сил свыше - впереди?!
        - «Скорую»!!! - завопил эксперт, будто мертвое тело на земле проткнуло его ножом. - Жива! Она жива!
        Марин, Шатунов и Дубенич кинулись к распростертому на земле телу, но наткнулись на кордон из полицейских. Троицу не подпустили к телу. Но, увидев мертвенную бледность и синеватые губы, Шатунов понял, что до «скорой» девица вряд ли дотянет, крови в ней не осталось. Нет, он не мог позволить ей умереть и, погнавшись за следователем, требовательным тоном убеждал:
        - Нельзя терять ни минуты! Ее нужно отвезти самим… Моя машина… у меня водитель ас… Мы отвезем! Скажите, чтоб погрузили… а там встретили…
        Разумеется, следователь понимал: жизнь девицы - на вес золота, но колебался, взвешивал, какие последствия грозят за самоуправство. В конце концов, под натиском, он разрешил погрузить окровавленное и бесчувственное тело на заднее сиденье, уложив корпус девушки на колени Марина, а Южин, перекрестившись, дал по газам.
        Во дворе больницы их ждали с каталкой, перекинули девицу на нее и покатили бегом…
        Трое суток ее заставляли жить. А она, как назло, истекая кровью и протянув до утра в нечеловеческих условиях, норовила умереть в идеальном комфорте, когда над ней трясся чуть не весь медперсонал больницы.
        Что значит нервное истощение по сравнению со словом «свобода»? Оно пьянило, как спиртное, дурманило, как наркотик, в общем, Сабрина от счастья чуть не помешалась. Дубенич навещал ее каждый день, ни разу не напомнив о своем предложении. Юрием Александровичем она и воспользовалась, убежав из больницы в халате и пижаме через четыре дня. Он повез ее к отцу, где успешно прижилась мамочка, лелея мечту ободрать папочку. Но какое дело до них Сабрине? Она выставила в окно руку, ловя ладонью встречный ветер и тихо смеясь, при всем при том не потеряла способности слышать и видеть.
        - Теперь ты не согласишься, - долетел до нее огорченный голос Дубенича.
        Конечно, многое изменилось, но Сабрина, наученная горьким опытом, предусмотрительно не ответила ни «да», ни «нет»:
        - Можно, я еще подумаю?
        - Можно, - разрешил Дубенич. - Но недолго. Завтра я улетаю, самолет-то заказал давно… И твои документы готовы, я подсуетился. Сабрина, тебя никто не будет любить так, как я, никто.
        Наверняка! Люди сейчас слишком практичны, эгоистичны, слишком требовательны к другим, но не к себе, слишком холодны. В этом смысле Дубенич - идеальный вариант для тех, кто предпочитает стоять в центре и обожает поклонение. От соблазна Сабрину сдерживали опасения, что она не сможет долго обманывать себя и его.
        Дубенич остановился у ограды, не стал заходить к отцу, сославшись на приготовления к отъезду, а она окунулась… о, боже! - в прежнюю атмосферу. Ну, с ничтожными положительными сдвигами. Нет, отношения с отцом наладились без особых чмок-чмок, без сильных объятий, раскаяния с обеих сторон и разговоров по душам под рюмку чая у камина. Он был искренне рад ей, а все равно!
        Упущено нечто важное, что не поддастся реанимации, правда, реанимировать по большому счету нечего, ведь взаимной любви между ними никогда не было.
        Мама… Она что-то щебетала, строила дикие планы и навязывала себя, будто дочь без нее как без рук и без ног. На самом деле Тата играла роль заботливой матери для главного зрителя - отца, который терпел ее из-за Сабрины, разыгрывая собственный спектакль.
        Все это очень-очень печально и… неисправимо. Как неуютно в их мирке. Невольно вспомнишь о Дубениче, ведь с ним проще, да и срок, обозначенный лишь до завтра, заставлял думать: не упустит ли она свой шанс?
        Сабрина в задумчивости бродила по дому отца, а он чужой. Впервые возникла потребность потрепаться с Пашкой, это ничего, что он мальчишка, зато живет сердцем, а сердце не врет, оно подскажет, как быть ей. Но сына отец не вернул, решил, что пока не найден убийца-заказчик, сыну лучше посидеть в подполье. А как дальше сложится? Собственно, здесь не за что держаться.
        Бродила, бродила и забрела в комнату Марина:
        - Я помешала? Просто тоскливо как-то…
        - Да нет, не помешала.
        До ее визита он бойко разговаривал по телефону, у него горели глаза, как у одержимого. Его состояние к Сабрине не имело отношения, она догадалась:
        - Удача хлопнулась тебе на голову?
        - Еще какая! Завтра будем брать очередного подозреваемого, мне думается, он многое прояснит.
        - Кого?.. Это секрет?
        - Секрет.
        Во время паузы Сабрину внезапно охватило желание убраться отсюда (имеется в виду не только дом отца, но и город, страна) далеко-далеко. Здесь пресно, скучно, опасно - это слова Дубенича. Черт, Сабрина не могла от него отделаться, словно он в шапке-невидимке ходил за ней. Вероятно, это он подсказывал на ушко: вот перед тобой молодой и красивый мужчина, подумай, сможет Марин уберечь тебя от тех, кто ненавидит твоего папу? Однозначный ответ: нет. Марин будет любить страстно, сильно, до изнеможения, но для себя. И его интересы будут важней, чем она. От нее у него всегда будут секреты, а быт со всеми вытекающими проблемами он щедро возложит на ее плечи. Да, ничего хорошего не ждет. Но может, ей предоставлен шанс изменить свои убеждения? Почему бы не проверить, ведь время еще есть. К тому же он нравится Сабрине, нравится.
        Неожиданно для Марина она перепорхнула к нему на колени, обняла за шею и провокационно заглянула в глаза.
        - А… - растерялся он. - У тебя сил хватит?
        - Но я же буду лежать…
        Конечно, молодость целует страстно, сильно, чувственно… И дух захватывает от восторга.

13
        Марин мчался к аэропорту, по доносу разведки утром прилетает Белик. Хотелось верить, что ситуация прояснится, впрочем, есть еще наполовину убитая и наполовину живая барышня из бригады похитителей-убийц, но надежды на нее маловато, она в реанимации. Нарочно пустили слух, будто не выжила, а к палате приставили охрану - вдруг кому-то захочется проведать девушку и помочь ей перебраться в мир иной.
        Но кто такой для Белика Марин? Никто. Рожкин договорился с двумя оперативниками организовать почетное сопровождение, кстати, оба работали по убийству в Пухове.
        Белика встречали в зале прилета, выстроившись в ряд, чтоб тот не проскользнул мимо, он и не проскользнул. Вышагивал походочкой спесивого пана, которому все нипочем, а ему под нос удостоверения сунули и попросили проследовать для дачи показаний. Не арестовывали! Но Белик занервничал, задергался, побледнел. Привезли его в полицию на казенном автомобиле, что сулило огромные неприятности. Но после первых же фраз, обрисовавших убийство в Пухове, он воскликнул, искренне расстроившись:
        - Как! Ксению Эдуардовну?! Убили?!!
        - А вы не знали? - бесстрастно сказал черноволосый опер по имени Саша. - Странно, вы улетели после того, как она была убита. Неужели телик не смотрели?
        - Не до телика было…
        - Если мы проследим мотивировку, у вас складывается неудачная картина.
        И тут произошло еще одно чудо: Гена Белик перестал нервничать. Напротив, он нагло закинул ногу на ногу, демонстративно скрестил на груди руки и вызывающе поднял подбородок.
        - Ну-ну, давайте проследим, - протянул, криво улыбаясь.
        Улыбка Белика - надменная и презрительная одновременно задела всех. Товарищ немного забылся и кое-что подзабыл, Саша решил восстановить его память в полном объеме:
        - Вы еще на заре капитализма в нашей стране мечтали о заводе Ша…
        - Без издевок, ладно? - небрежно перебил непочтительный Белик. - Я могу ответить тем же, даже больше. Я просто посажу вас в лужу с вашим расследованием.
        - Вы уверены?
        - А вы? - Нет, он не боялся, что для человека в скверном положении противоестественно. - Так и быть, зовите всю вашу банду, чтоб не повторять по сто раз.
        Собственно, отсутствовал главный «бандит» - Шатунов, его и пригласили, созвонившись, а пока он ехал в полицию, Марин объяснил Белику, в чем его подозревают. Тот выслушал с завидным самообладанием, но ни слова не сказал в свою защиту, проигнорировал Марина и, позвонив жене, предупредил, что задерживается, будет дома часика через два-три. Болтал, будто овца невинная! А потом небрежно бросил операм:
        - Приготовьте диктофон, я под запись буду говорить, чтоб вы потом не переврали.
        Наконец открылась дверь, и порог кабинета переступил озадаченный Шатунов. Скупо поздоровавшись, он вопросительно уставился на Марина, который уступил шефу стул, сам же уселся на подоконник рядом с Рожкиным и приготовился послушать, чем удивит Белик. Тот не стал тянуть резину, коротко сказал:
        - У меня есть доказательства моей невиновности.
        - Какие? - осторожно спросил Саша.
        - Успеете, - отмахнулся Белик и повернулся к Марину. - Вначале Ксения Эдуардовна думала, людей Шатунова положил я… Шесть человек - каково, а? Вы не знаете, как жить с этим. Когда в течение десяти лет тебя трясет от звонков и ударов в дверь - я же думал, пришли за мной. К моей радости, высшую меру заморозили, но и пожизненный срок не хотелось мотать. На своей шкуре я прочувствовал, каково тем, кого посадили без вины. Остался один выход - найти самому преступника и доказательства его вины. Поиски я согласовывал с Ксенией Эдуардовной. Это была потрясающая женщина, мне очень жаль, если она допустила ошибку.
        - Ну, а доказательства? - вкрадчиво напомнил Саша.
        - Да, конечно. Шатунов, ты должен помнить тайник…
        - Я не вспомнил, - потупился тот.
        - Ксения Эдуардовна говорила, это самое надежное место. Мне нужно было кое-что спрятать, но такое место, чтоб я имел доступ к нему без нее. А она боялась за тебя, мол, если ты случайно найдешь, то способен без суда и следствия…
        - И где, где он? - заорал Шатунов, потеряв терпение.
        - У ее тети. Ларисы Родионовны.
        - Но тетка не знает, где тайник! Я был в ее квартире всего один раз…
        - Тайник не в квартире, это почтовый ящик.
        Пауза красноречивая получилась, общую мысль озвучил Марин, выразив недоверие интонацией:
        - Но тетя заглядывала в почтовый ящик.
        - Поехали, - встал с места Белик. - Покажу наглядно.
        Это самый примитивный ящик, ржавый, краска на цифрах номера квартиры облупилась, именно в него Шатунов кидал записки для Евы, позже для Ксении, знал, что «подруга» передаст.
        Марин лично внутри ящика пошарил рукой, заглянул снизу, после уставился на Белика, дескать, морду тебе когда бить - сейчас или на улице? Понятно, что внутри ничего не оказалось. Белик попросил его заглянуть ЗА почтовый ящик, там-то и обнаружили крошечный конверт, засунутый между доской, к которой прибит ящик, и самим ящиком. В конверте лежала мини-дискета.
        - Оно, оно, - закивал Белик. - Флэшка не поместилась бы, а диск плоский, ну и сюда ты, Шатун, не догадался бы заглянуть. Есть и флэшка, она уже там, где надо. Теперь нужен компьютер… А можно не в полиции посмотреть и не в прокуратуре?
        - Давайте у меня дома, - предложил Шатунов.
        Никто не возразил, расселись по машинам, Белик очутился рядом с Шатуновым и, предваряя просмотр, начал рассказ:
        - Как я ни бился, ничего у меня не получалось…
        Проснулась Сабрина в полдень, а Марина нет ни в кровати, ни в душе, вообще нигде нет. Он смылся рано, огорчив ее до крайности. Мог хотя бы разбудить тем же поцелуем или еще как-нибудь мило-ласково. Или она кукла из секс-шопа, предназначенная исключительно для физиологических потребностей и не претендующая на элементарную чуткость? Не подумал, что без него сюда может зайти кто угодно, каково будет Сабрине лежать в его постели? Она, конечно, девушка без комплексов, но не до такой же степени. Одну ночь (всего одну) провели вместе, а он уже считает Сабрину карманной, собственностью, приложением.
        Вот и ответ на ее сомнения: так будет всегда и даже хуже со временем. Хочет она такого счастья? Да к черту их всех! К Марину всегда успеет вернуться, Мариных полно, как собак нерезаных, на просторах нашей бескрайней страны. Им нужна фуська из глубинки, которая будет варить щи и преданно тявкать в унисон с мужем.
        Все, Сабрина определилась, чего хочет, - жить. Красиво, разнообразно, беззаботно, счастливо. И есть тот, кто даст ей все это сполна, ему она и сообщила о своем решении, затем отправилась собираться. К счастью, чемодан с ее вещами из заточения перевезли к отцу. Впрочем, она ушла бы даже в Пашкином махровом халате, который ей вчера выдали.
        Дубенич приехал безотлагательно, к сожалению, папы не было дома, объясниться не с кем. Сабрина решительно села в автомобиль.
        - С мамой хочешь попрощаться? - поинтересовался Дубенич. - Мы надолго уезжаем, времени мало, но если поторопимся…
        - Нет. - Это был твердый ответ, без сентиментальных раздумий и слезливых вздохов. - Не хочу прощаться. Ни с кем. Ей позвоню потом. Кстати, она здесь, берет на абордаж отца.
        - Полагаю, у нее ничего не выйдет. - Дубенич не тронулся в путь к аэропорту, а достал сотовый телефон. - Извини, все же позвоню твоему отцу, как-никак мы приятели, иначе я буду считаться вором… Алло! Леха?.. Прости, если отвлекаю, Сабрина хочет сказать тебе пару слов…
        Он протянул трубку, взять ее было трудно, еще трудней говорить с отцом, который виноват перед ней уже тем, что уступил дочь матери. Сабрина всегда ощущала себя лишней, нелюбимой, обделенной, должно быть, стоило бросить упрек отцу, но она решила зачеркнуть старую жизнь. А упреки - это надежда, что их учтут и наступят прекрасные перемены.
        - Папа… - произнесла она. - Я уезжаю.
        - Куда? - дежурно поинтересовался отец.
        - За границу. Мы улетаем с Дубеничем, я выхожу за него замуж.
        Ну и паузу он закатил! Вероятно, представлял жениха с невестой. Она ошиблась. Следующей фразой он больно стегнул Сабрину по самолюбию:
        - Он что, купил тебя?
        - Да, - выдавила она сквозь слезы жгучей обиды. Значит, для папы дочь - продажная девка? Пусть так. - Любовью, щедростью, заботой, уважением купил. Прощай. Умоляю вас, Юрий Александрович, поехали!
        Итак, одна часть жизни отрезана.
        Взрослые игры
        Только в небылицах простая женщина, имея редкое хобби - расследовать преступления, на которые она буквально наступает ежечасно, купается в успехе. На деле же мужчина (Белик) - не прост, не глуп, образован, логика у него далеко не женская - три года корпел над расследованием, а оно не сдвинулось с мертвой точки ни на йоту. Все дело в призвании, и у каждого оно свое, индивидуальное, а желание натянуть чужую рубаху - это мимо, вряд ли попадешь в размерчик. К тому же без элементарных знаний в криминалистике, баллистике, медицине, физике и прочих науках, связанных с расследованием, открыть правду практически невозможно.
        Гена понял: нужен тот, кто умеет это делать. К счастью, в стране появилась новая профессия, окруженная ореолом романтики благодаря художественной литературе, - детектив. Частный детектив гарантировал конфиденциальность, что и требовалось, так как главнейшее условие, чтоб о расследовании не узнала ни одна живая душа.
        Котиков понравился сразу, что немаловажно. Хуже, если человек не подходит под твои установки, тогда с ним желательно расстаться немедля, это касается как деловых, так и личных взаимоотношений. Котиков был молод, ему на тот момент стукнуло тридцать четыре, лучистые синие глаза гипнотизировали мгновенно, широкая искренняя улыбка очаровывала, красивый, высокий. Он оказался еще и приятным в общении, и надежным.
        Первое, что сделал Котиков, - поступил на завод Шатунова простым рабочим. С народом сошелся быстро, а стоило ему ненавязчиво намекнуть на трагедию в лесу, как информация обрушилась потоком, люди и спустя годы волновались, рассказывая давнишнюю историю. Он пообщался с семьями убитых, с друзьями, обрастая новыми подробностями, правда, никто не прояснил, за что пострадали водители. Разве что из-за ящиков с водкой. Безоружных ребят расстреляли из пистолетов, самый молодой из них жил долго, если б помощь подоспела вовремя, но… К сожалению, жизнь предпочитает бессовестных сволочей, им она и дает в руки удачу.
        Котиков считал: мелочей не бывает, и вымпелы, являвшиеся пропуском на дорогах, лишь на первый взгляд казались ерундой. Фуры вернули, а вымпелов в них не было, как и спиртного. Но это же не сумка пива-водки, три фуры - это десятки ящиков с бутылками, которые перегрузили в такие же фуры и куда-то дели. Вряд ли закопали в лесу или утопили в реке - река из берегов выйдет. Хорошо, допустим, бандиты прихватили по паре ящиков для застолий, а остальное где? Загнали и получили навар? Точки сбыта выяснить реально? Разумеется, шансов практически нет.
        Однако проявился и второй план. Застрелить шестерых безоружных человек одному - это реально, но перегрузить «пьяный груз» и увезти его - нереально, значит, работала группа.
        Котиков начал поиски среди местных бандитских группировок, работу провел адову, время потратил, но остался на нуле - ни одна группировка в убийстве и разграблении не участвовала, о вымпелах никто понятия не имел - кто на такую мелочевку внимание обратит? Мелочевка? А почему тогда эта мелочевка исчезла из машин? Гена Белик опустил руки:
        - Знаешь, я теперь верю, что есть преступления, которые невозможно раскрыть. Ты два года мучаешься, я три промучился, плюс год думал, как быть, итого - шесть. Шесть лет живу под страхом заполучить ярлык «убийца», еще четыре впереди… Чем дальше, тем сложнее верится в успех, точнее, не верится. Сворачивайся.
        - Ты можешь и дальше трястись от страха, а для меня это уже дело принципа, - заартачился Котиков. - Я продолжу поиски без тебя, но теперь в свободное от основной работы время.
        - Как хочешь…
        Белик направился к выходу из офиса Котикова, а у того в запасе был последний аргумент:
        - Как думаешь, почему вымпелы не оставили в фурах? Это ерунда, никакой ценности, но куда делись вымпелы?
        Гена понял: в этой странности есть зерно, в результате он пообещал и в дальнейшем оказывать помощь Котикову.
        Детективный бизнес дохода не приносил, Котиков его расширил, открыв охранное предприятие, после снова взялся за поиски. Он отыскал тех, кто работал на месте и забирал трупы, опять: те вымпелов в глаза не видели, а штучки яркие, их бы запомнили.
        Выводы напросились сами - их забрали преступники. Зачем? Многие имеют склонность к собирательству - марки, значки, монеты, книги, картины… Что только не коллекционирует народ! Один тип собирал выбитые им зубы - каждый сходит с ума по-своему. Почему же не допустить, что вымпелы забрал руководитель преступников в качестве трофея? И вот как возникла идея.
        За массовое убийство должен был поплатиться Шатунов, уголовное дело рассыпалось, но ведь его кто-то сочинил и воплотил. Понятно, что следователь Ревин в сговоре, против себя не даст показаний. Напротив, стоит ему узнать, что Котиков копается в делах давно минувших дней, он организует ему несчастный случай.
        Итак, существует враг Шатунова, наверняка он и забрал трофей - вымпелы, любуется ими наедине, распухая от самодовольства. Значит, корни вражды надо искать в биографии Шатуна.
        И пошел он по тому же кругу: якобы случайные знакомства, дружба, застолья и бла-бла-бла… Естественно, наслушался нелестных отзывов о жене Шатуна. Еще до встречи Котиков узнал бы Тату на ощупь, как слепой, по запаху, как собака, по энергетическим волнам - как экстрасенс. Приятели и знакомые буквально анатомировали ее, называя смазливой самкой, похотливой кошкой, пустышкой с повадками обнищавшей миллиардерши.
        Он приготовился к подпольной схватке, а Тата его… да-да, некоторое время Котиков жил без важной составляющей полноценного человека - без головы и, главное, без мозгов. Однако Тата стала и отрезвляющей таблеткой! Разве мог ее привлечь мужчина без семизначного счета в банке? При первом же знакомстве она попросила взаймы, Котиков дал деньги Белика, который продолжал его субсидировать, Тата просила еще, еще…
        В конце концов, он понял: его разводят, как лоха, и поостыл. Впрочем, разочарование было горьким, заливалось спиртным с завода бывшего мужа. Зато после он вплотную занялся этой алчной и амбициозной дамой.
        Дело в том, что набор скверных качеств в характере, а также жадность с завистью как раз и толкают людей на преступления, а Тата ко всем своим недостаткам имела еще и дар выклянчивать нехилые суммы у любовников. Вопрос: куда она их девала? Не убийц ли наняла? Мотив-то есть, и не один.
        На ответ Котиков потратил много времени. Вот он: сумочки, туфельки, кофточки, массажист, косметичка, отдых… Короче, она приспособилась жить за чужой счет! Правда, с возрастом халява уменьшалась, уменьшалась, пока не растаяла. Итак, идеальная дура, которой являлась Тата, не способна организовать крупное и весьма рискованное преступление.
        Котиков начал разрабатывать близких к Шатуну людей - личного водителя, заместителей и менеджеров, технологов, бухгалтеров, друзей. Понадобились месяцы, которые сложились в годы, чтобы составить досье на каждого. Наверное, Котиков до сегодняшнего дня работал бы над загадкой, пока однажды в ресторане Таты он не увидел Гиреева и Дубенича. Оба что-то активно обсуждали, явно речь шла не о бабах. Их диалог не был и на тему «Ты меня уважаешь?». Собственно, ничего нет странного в том, что два человека решили обсудить некие дела в кабаке. Дубенич и Шатун приятели, а вот Гиреев… кто он? Помимо того, что давным-давно, со времен Жирнова, на заводе занимал ответственную должность?
        А ведь кто-то знал точный маршрут каравана, число и время. Кто-то заставил изменить маршрут и заманил ребят в лес. Это мог сделать человек, непосредственно связанный с левым вывозом спиртного. А левак-то не афишировался в рабочей среде, правильно? И Гиреев - один из доверенных лиц Шатуна, поэтому чрезвычайно заинтересовал Котикова.
        Он стал следить за ним, и что? Примерный семьянин, примерный отец, примерный трудяга, примерный товарищ, хотя близких друзей не имел, держался особняком - ну и что? С тем же Дубеничем встречался, но редко. Он вычеркнул его из списка, но вдруг…
        Шпион Котикова, подслушав их в ресторане, доложил, что решали они финансовые вопросы, связанные с предприятием. Котиков озадачился: Гиреев работал у Шатунова, а не у Дубенича, с которым, по идее, не должно быть общих финансовых интересов. А вдруг он вообще работал на два стана? На уголовном жаргоне ему приклеили б кличку
«крыса» и воткнули б перо под ребра, именно крысу искал Котиков в кружке Шатуна и, кажется, нашел. Но как же уличить крысу?
        Как-то раз Дубенич устроил банкет не в ресторане по обычаю, а в святая святых - в своем особняке. Погода была дрянь: то моросило, то дождило, поздняя осень - препротивная пора. Котикова погода не испугала, преследуя Гиреева, он пробрался в сад, залез на дерево и, что мог, фотографировал. На вечере присутствовал и Белик, и Шатунов, даже Тата с дочерью, в общем, было мирно, весело, непринужденно. В самый пик банкета Котиков позвонил Белику:
        - Кажется, я знаю, кто завалил людей Шатуна в лесу.
        - Да? Кто?
        - Встречаемся через час в моем офисе, покажу. Я сфоткал кое-что интересное на третьем этаже…
        - Погоди, ты что, пробрался сюда? Ты больной?!
        - …но нужны доказательства, - пропустил вопросы Котиков, говоря монологом. - Правда, теперь есть человек, который их предоставит.
        И отключился от связи. Надо ли говорить, как мчался на встречу Гена Белик? Наскоро попрощавшись, он попросту таранил ливень, обрушившийся стеной плача на город. Гена не снижал скорости на поворотах, рискуя потерять управление автомобилем, ведь он мчался за свободой. Приехав, выскочил под дождь, не прихватив зонта, да так и застрял, глядя на немногочисленную толпу вокруг распростертого тела, омываемого ливнем…
        С месяц Белик ходил сам не свой, потом все же отправился к Ксении, теперь ему было с чем к ней пожаловать, а она крайне удивилась:
        - Вы?!
        - Я. - Он без приглашения опустился на стул, провел по лицу ладонью и начал с драматической ноты: - Мой друг… Да, он стал мне другом… его сбила машина… насмерть.
        - Мои соболезнования…
        - Он занимался тем делом… за которое Шатуну грозила вышка, а вы думали на меня…
        - Господи, зачем вам то дело? - изумилась Ксения. - Десять лет прошло…
        - Вы не понимаете! Моего друга убили, а не сбили! Я хочу… Я прошу, чтоб вы помогли мне поставить точку.
        Она молчала, опустив глаза, Белик понял, что сейчас эта женщина, имеющая реальную власть, чтоб задержать негодяев в нужный час, откажется. У него был единственный способ заставить ее работать с ним:
        - Я не враг вам. Знаю о вас все и давно. С завидным постоянством вы встречаетесь с Шатуновым, ездите с ним на отдых, отсюда и предположение, что Павлик - ваш общий сын. Он же похож и на вас, и на Леху. Не знаю, почему вы не вместе, значит, так надо… Не пугайтесь, мы с Котиковым никому… да я лучше умру! Просто хочу, чтоб вы поверили мне и помогли.
        Он рассказал о ходе расследования, длившегося более десяти лет! О последних успехах, о том, что договорился встретиться с Котиковым, который обещал показать снимки. А фотоаппарата при нем не было. Значит, убийцы забрали, стало быть, видели, как он фотографировал, но пробраться в дом Котиков не мог.
        - У Дубенича усадьба оборудована камерами наблюдения? - осведомилась Ксения.
        - Боже мой! - ударил себя по лбу Белик. - Камеры! Я забыл предупредить… Ай-ай… Стоп! Значит, Дубенич? Юрка приговорил водителей Шатуна?!! Нет… У него нет причин… Мотива нет так подло с Шатуном обойтись…
        - Нет мотива? - задумалась Ксения. - Может, вы просто не знаете. Вам нужно пробраться на его третий этаж и посмотреть, что там могло привлечь вашего друга.
        Долго Белик не мог попасть на заповедную территорию, собственно, и не попал, туда Дубенич никого не водил, отговаривался, что под крышей у него склад, вечный ремонт. Неправду говорил. Наверху был оборудован кабинет в духе Средневековья, можно сказать, своеобразный музей. Здесь он разместил и доспехи, и оружие, и гобелены, массивную мебель из дерева, но новодел. А одна стена занята всяческими мелочами, вероятно, дорогими сердцу хозяина, среди этого добра висели… вымпелы! Фото стены принес Белику новый нанятый детектив.
        С этого часа Гена и Ксения взялись за поиски дополнительных доказательств. Зачем? Ведь срок давности… У подлости нет срока давности. И где уверенность, что не готовится новый план против Шатуна? Белик стал одержим идей отплатить за Котикова, а как? Только посадить Юру. Если он решился на такое страшное преступление, то наверняка замаран выше крыши другими «делами».
        Но что интересно: когда есть конкретное лицо и примерно знаешь, где искать, доказательства ползут в руки, будто их подбрасывает сама Фемида. Все, что приносит большие деньги в сжатые сроки, Юрик умудрился загрести в свои лапы, не брезговал и наркотой, вытеснив с этого ценного рынка цыган. - Нам осталось заручиться поддержкой в высших инстанциях, - подводил черту Белик, к этому моменту они дружно шагали по дорожке к дому Шатунова. - А они уже должны были сами организовать процесс захвата всех этих скорпионов. Ксения Эдуардовна не хотела доверить такое дело коллегам, послала меня. Ума не приложу, где она прокололась.
        - Дубенич… Юрка… - потрясенно вымолвил Шатунов.
        - Он, - заверил Белик. - А вы на кого думали?
        - На мужа и его брата, - сказал Марин. - Вас подозревали.
        - Муж - мелочь, - ничуть не обиделся Белик. - А брат Толик замешан в крупных незаконных сделках, но от Дубенича далек, у него своя сфера. Ксению Эдуардовну держал на тот случай, если его возьмут. Кто-то же должен был его вытаскивать, ради этого он и продвинул ее в прокуратуру, дальновидный мужик. Сама по себе она не стала б за него биться, ее можно было держать угрозами. Он шантажировал родителями. Толик обработал их и спокойно подставлял, например, якобы сделки совершал не он, а они. Потом запугивал Ксению, что сдаст их, кстати, угрозы были вполне реальными, он не блефовал. Родители недавно умерли, а тут Дубенич выплыл - тот еще коршун. Она не стала рисковать тобой, Леня, и Павликом.
        - А что Гиреев? - интересовало Марина.
        - Крыса. Шпион Дубенича, - презрительно взмахнул кистью руки Белик. - Ксения Эдуардовна владела информацией в силу занимаемого положения, поэтому нашла тех, кто дал сведения. Люди есть люди, среди них встречаются и трусы, в команде Дубенича тоже они есть. Диалоги с ними она записала на диктофон - все это есть на диске. Так и выяснила о Гирееве…
        В следующий миг все подумали, что Шатунова сейчас удар хватит, он схватился за голову, запричитал:
        - Сабрина!.. Черт!.. Сабрина!..
        - Что с ней? - всполошился Марин.
        - Она полетела с Дубеничем за границу! Замуж за него выходить полетела! Может, еще не улетела… Пожалуйста… Как быть, а?.. Куда нам?..
        - Сейчас позвоним в аэропорт и задержим рейс, - сказал опер, доставая мобилу.
        Но! Самолет улетел три часа назад. Шатунов украдкой покосился на Марина, который, заботясь о шефе, напичкал дом видеокамерами. Папе доложили, где его дочь спала. А Марин психанул и ушел. Конечно, парню неприятно узнать, что Сабрина попользовалась им, так сказать, оторвалась напоследок и убежала к богатому дяде. К сожалению, она мамина дочка.

14
        После смерти Ксении для Шатунова настал наиболее тяжелый момент, когда он вызвал Гиреева. Тот, еще не зная, чем ему грозит срочный вызов, начал с отчета за последний месяц.
        Звучал «Реквием» Моцарта - это что-то новенькое, обычно Шатунов оперы врубает, если настроение поганое. Вообще-то, показатели должны были улучшить его состояние, но Шатун как будто оглох, смотрел в сторону, обхватив пятерней подбородок, и думал наверняка на отвлеченные темы. Андрей Тимурович сделал попытку вернуть его к делам:
        - Леонид Федорович, тебе неинтересно?
        Шатунов действительно очнулся, обошел стол и попросил:
        - Встань.
        Когда Гиреев, не думая ни о чем плохом, поднялся, в его лицо неожиданно врезался кулак. Надо сказать, кулаки у Шатунова не интеллигентные, а рабоче-крестьянские, так ведь в прошлом он натренировал их, перетаскав тонны деликатесной «грязи». Гиреев очутился на полу с разбитым носом, заметив кровь на своей одежде, разозлился:
        - Леня, ты в уме?!
        - Ты все знал. Ребят в лесную ловушку заманил ты.
        Гиреев опустил глаза. От ужаса, наверное, ибо он понял, о чем пошла речь. Теперь неважно, правду он говорил или лгал:
        - Я не знал… Клянусь, не знал, зачем…
        - Ну-ну, пой, ласточка, пой, - мрачно подбодрил его шеф.
        Ничего не оставалось, как признаться и одновременно оправдать себя. Собственно, в данной тактике ничего нового нет, гнусь никогда не бывает виновата.
        - Меня попросил Юра договориться с ребятами… ну, чтоб они сделали привал, мол, хочу переманить их, поговорить… Мы заехали, а там ждали… Леня, клянусь, я не знал, что с ними сделают… у меня чуть крышу не снесло!
        - А мне чуть голову не снесли, - процедил сквозь зубы Шатунов. - Что ж ты меня не выручал?
        - Юра… он сказал, что я теперь с ним… мне светило как соучастнику… - И вдруг закричал, словно вина за подлость лежит на Шатунове: - Я трус, понимаешь? Мне стало страшно! Юрка, сволочь… он испортил мне всю жизнь! Всю жизнь я жил по его указке… и ненавидел…
        - Убирайся, - сказал Шатунов.
        - Что? - замер Гиреев.
        - Пошел вон, дерьмо. Полиция с тобой разберется, хотя тебе, наверное, ничего не будет. За давностью.
        Он не имел права и не хотел тратиться на гниду, впереди была главная цель, и день настал…
        Первое, о чем она спросила, очнувшись, - кто еще выжил? Никто. Она единственная. Людмила замолчала, отказывалась от еды, но уговоры подействовали, ведь желание жить по большей части побеждает. Она согласилась дать показания и внесла некоторую ясность.
        Да, Ана (Анубис в готической среде) намеренно изуродовал Гектор, чтоб стереть его личность. И Ума (Умбра среди го?тов) был убит, чтоб пустить следствие по ложному пути, он стал опасен тем, что возомнил себя лидером, выходил из подчинения, его и убрали без сожаления. Об этом рассказал Чика, который ходил вместе с Гектором к Умбре, в убийстве он не принимал участия, а стоял на шухере. Две попытки похитить детей Шатунова имели одну цель - получить выкуп, не более. Не зная заказчика лично, Людмила вычислила его - Дубенич, он же заказал и Шатунова.
        Две недели спустя Шатунов взбегал по больничной лестнице, оставив далеко позади телохранителей. Он торопился не случайно, хотелось посмотреть в глаза той, которая должна рожать, а не убивать. Вот уж живучая! Пролежать всю ночь с пулей в груди, истекать кровью и… выжить! Это она зря сделала, зря. Придется еще разок пережить миг, когда расстаются с жизнью, больше ей не повезет, два раза удача не балует.
        У палаты сидел полицейский, его предупредили о визите Шатунова, посему он лишь приподнял сонные веки, потом снова их прикрыл. Леонид Федорович нащупал пистолет в кармане, второй рукой взялся за дверную ручку и решительно вошел в палату.
        Она походила на доску, накрытую легким одеялом, части ее исхудавшего тела слились с постелью - в чем там душа держалась? Руки девчонки безвольно лежали поверх одеяла и вдоль тела, в одну воткнута игла капельницы, лицо с заостренными чертами было желтовато-бледным, синие круги очертили глаза. Жалкая, беспомощная и ненавистная.
        Она почувствовала, что кто-то вошел, и, когда Шатунов, тяжело, вместе с тем бесшумно дыша после марафона по лестнице, остановился у ее ног, открыла глаза. И узнала его. А узнав, закусила губу, приподняла плечи, но даже сесть у нее не было сил, убежать тем более. Он стоял и молчал, держа одну руку в кармане пиджака, а глаза… его глаза впились в нее, расчленяли, испепеляли. Людмила догадалась, зачем он здесь:
        - Вы пришли меня убить?
        Вместо ответа Шатунов вытащил пистолет, направил на нее…
        Вот она - минута, о которой он грезил. Осталось наметить, куда выстрелить. Пожалуй, в грудь. С близкого расстояния, если и не попадешь в сердце, жить она долго не будет.
        Мерзавка не закрыла глаз, напротив, она их широко распахнула и ждала. Шатунов прочувствовал напряжение, как сжались все ее мышцы, углубилась и потемнела ямка между ключицами, а душонка наверняка не знала, куда деться. Теперь надо нажать на курок, это просто… очень простое движение пальцем… и непросто!
        - Страшно? - хрипло спросил он.
        - Да, - честно призналась она.
        Хорошо! Так и должно быть - страшно! Как было страшно Ксении, ему, когда он мчался в деревню. Шатунов ненавидел эту девчонку и хотел продлить ужас перед той болью, которую она ощутит.
        В то же время он собирался с духом, чтоб нажать на курок и наконец-то увидеть мучение, агонию, заодно накормить свою ненависть. Но как трудно нажать! Убить…
        Из угла ее глаза выкатилась прозрачная слеза, пронеслась вниз и упала куда-то на подушку.
        Чертовая слеза… Не вовремя появилась, у Шатунова нечто дрогнуло внутри, он опустил руку с пистолетом.
        - Все в порядке? - заглянул в палату Марин.
        - Закрой дверь! - рявкнул шеф, не обернувшись.
        К счастью, Марин не увидел пистолета, а то бы Шатунов от него легко не отделался. И вот Леонид Федорович снова уставился в глаза девчонки, которая убила его Ксюшу…
        Еще раз взметнул руку с пистолетом…
        А выстрелить не смог! Неужели он слабак по сравнению с этой гадиной? Видимо, да. Мало ненависти, мало решимости, нужно еще что-то, чего нет в нем.
        - Хочешь жить… - сказал он в раздумье.
        Потом бросил одно слово, наполненное презрением, не исключено, что презрение отнес на свой счет, и стремительно вышел из палаты. Разумеется, он не услышал, как Люда в ответ на магическое слово «живи» тихонько вымолвила:
        - Спасибо.
        Сложно ему было примириться с потерями, да и с собой нелегко, но прошла неделя, другая, еще одна… В конце концов, у него остался Павлик, и, раз уж ничего не изменишь, надо ценить то, что есть.
        Шатунов шел по аллее кладбища, положив руку на плечо сына, в другой он держал пиджак. Рядом шел Вовка, Владимир Витальевич, бесценный друг. Денек выдался прекрасный, летний. Вообще-то, если б он был ненастным, снежным, ветреным, Шатунов приехал бы на кладбище и пару часов провел бы у могилы Ксении. В будние дни он ездил сюда тайком с Южиным, по воскресным дням брал сына, но только сегодня смог рассказать ему полную историю его матери, преподнеся как подвиг. А Пашке не нужны подвиги:
        - Я не понимаю ее. Когда ты на похоронах сказал, что это моя мать, я ничего не почувствовал. Папа, извини, врать не хочу.
        - Вырастешь - поймешь.
        - Никогда.
        - Она оберегала тебя, меня…
        - Лучше б она была рядом.
        - Она и была рядом. Всегда. Просто ты ее не знал, поэтому не замечал. А мама старалась не пропускать твои соревнования, приходила в школу на линейки, ездила с нами на отдых, только жила в соседнем номере. А когда ты был маленьким, часто навещала тебя, если же болел, была с нами, но потом… ты же рос, мог нечаянно выдать ее и себя. Она любила нас…
        - Па, ваша история - хоть книжку пиши. Да, да, пап, ты расскажи писателю, а я остаюсь при своем мнении.
        М-да, Шатунов и сам в замешательстве: тогда ему казалось одно, сейчас видится другое, наверное, он не все возможное сделал. Однако Ксения лучше знала положение вещей, Леонид Федорович принял ее условия, а теперь обязан защитить мать в глазах сына:
        - Зря. Ты не знаешь, Паша, что за люди бывают, не всегда видно, кто перед тобой. Вон про меня сколько насочиняли - я людоед, а ведь не причинил вреда ни одному человеку… никого не убил…
        Не смог убить. Стыдно признаться в этом сыну. По-настоящему сильно и осознанно он ничего не желал, как собственноручно пристрелить убийцу, и молился, чтоб девчонка выжила. Мысленно режиссировал акт возмездия, проигрывал, как безжалостно, хладнокровно, медленно, выпуская каплю за каплей кровь, убивает девчонку и наслаждается ее муками. Маленькая тварь выжила, а у него рука с пистолетом предательски… нет, трусливо опустилась.
        - Научись, Павлик, распознавать людей, - вздохнул он. - Ты не должен судить ее, мама защищала нас, наши жизни. Благодаря маме свалили монстров, правда, уже без нее. Алло! - поднес к уху звонивший мобильник Шатунов. - Я слушаю, говорите…
        - Леха, это я. Тот, кто увез твою дочь.
        Шатунов получил адреналиновый удар и остановился, едва выговорив:
        - Идите в машину, я скоро…
        Он втянул носом воздух, будто брал на нюх позвонившую сволочь, хотя она была за много-много километров. Жаль, ух, как жаль, что Дубенич далеко. Иначе зубы Лехи не друг о друга терлись бы, издавая симптоматичное скрипение, а вонзились бы Юре в глотку.
        - Молчишь? - рассмеялся Дубенич. - Неужели вы докопались? Хм, у меня неплохое чутье, вовремя я слинял.
        - За что? - выдавил Шатун, ибо Юрка остался для него неизведанной галактикой.
        В паузе он присел на скамейку у могилы рядом с обочиной кладбищенской дороги. Шатунов не смог нажать на курок, зная, что на больничной койке лежит прямая убийца, но эту гадину, голос которой бил по нервам из трубки, пристрелил бы, не дрогнув!
        - Видишь ли, корни далеко в прошлом. Шатун, ты вторгся в сферу, куда я тебя определил временно! Ты это слово понимаешь или нет? У меня выгорало крупное дело, я не мог его бросить, временно передал тебе. Но ты не захотел уйти, когда я просил. Вдруг из тупорылого Лехи-бревна ты превратился в акулу капитализма, захватив мою вотчину.
        - Ты купил завод, называешь его своей вотчиной? - перебил Шатунов.
        - Я наметил его себе, намекал тебе об этом. И пивзавод должен был перейти ко мне, а ты меня обставил. Ну кто ты такой, черт возьми!
        - А… - усмехнулся Шатунов. - Зависть, да?
        - Возмущение. Тебе надлежало сидеть в Погореловке и не вякать, извини за цинизм.
        - Почему ты заказал Ксению?
        - И ты б заказал, будь на моем месте, - убеждал Дубенич. Он не чувствовал себя виноватым, абсолютно! - Видишь ли, ее боялись меньше, чем меня. Она раскрутила моих людей, сильно их запрессовала - молодец. А двое стукнули мне! Я приставил к ней шпика и вдруг узнаю, что вы встречаетесь, а она замужем. Я не стал разбивать семью… я просто ее уничтожил. К сожалению, киллеры не нашли на меня досье, хотя искали и у нее дома, и на даче.
        - Значит, их тоже ты уничтожил.
        - Конечно. Я всегда зачищаю хвосты.
        - Неужели завалил всех троих за раз? И они, спецы-убийцы, дали себя застрелить?
        - Исполнители люди, а мой конек - хитрость. Они не ждали, что приду с пушкой в кармане и замыслом, я ведь представился моим адвокатом Кукиным - интеллигентным, трусоватым добряком. Загримировался: парик нацепил, бородку, очки. Я привез им кейс бабла. А что такое гора желанного бабла? Они начали пересчитывать и потеряли бдительность: жадность - великая сила. Должен признаться, пришел-то я не один, со мной приехал верный парнишка, он крался за мной и лысым идиотом, потом стрелял из засады по моему сигналу.
        Шатунова бесил и его тон, и то, что он говорил, да толку-то! Сейчас Леонида Федоровича интересовало, что он сделал с Сабриной, она ж не чужая ему. Он давно отключился б от связи, но хотел знать:
        - Мою дочь тоже зачистил?
        - Нет, - протянул Дубенич, смеясь. - Сабрина меня обворожила, я сходил по ней с ума. И придумал, как взять ее, вот послушай, это очень остроумно. Она заняла деньги у быка, ну, того самого шпика, которого я приставил к твоей прокурорше. Он же помог мне расправиться и с киллерами. А деньги ему дал…
        - Ты?
        - Точно. Бык поставил ее на счетчик, она же не вернула долг. А я заплатил долг Сабрины быку, то есть себе… Но сказал, что она мне ничего не должна. И Сабрина стала моей!
        - Что ж ты оставил ее одну ночью, прикованную к трубе, умирать от ужаса?
        - А как бы я объяснил свое появление? Но утром именно я позвонил в полицию. Кстати, нет худа без добра, Сабрина получила урок, поняла, что ей нужен надежный тыл, поэтому выбор пал на меня.
        - А она в курсе, что ты пытался убить и ее папу?
        - Откуда тебе известно?
        Наконец! Наконец тон весельчака окрасился трусливым блеяньем. У Шатунова даже настроение улучшилось, но он не собирался открывать карты, пусть лучше не знает, что девчонка выжила и указала на него:
        - Сорока летала и показания дала. Так моя дочь знает, что ты хотел убить ее отца? Ну ты, гад…
        - Сорока? Мне, собственно, плевать, я не вернусь в Россию, где морально жить тяжело - нельзя верить людям, везде обман. А твоя дочь… Вон она плавает в бассейне, ее ждет массажистка, потом мы поедем гулять. Сабрина любит тратить деньги, а я люблю Сабрину и чувствую прилив сил, о, как мне хорошо! Она родит мне ребенка, так что ты будешь дедом моего сына, с моими генами. Я отнял у тебя дочь. И жену отнял. Ведь Ксения была той самой, которую ты любил, так? Теперь ты знаешь - каково терять.
        - Чтоб ты сдох, - процедил Шатунов в трубку и прервал разговор нажатием кнопки.
        Он долго сидел на скамейке, ведь требовалось унять и боль внутри, и бурю, и негодование на высшие силы, которые сверху попустительствуют нечеловекам. «Родит она ему, - параллельно шли мысли. - Угу. Видел я, из чьей комнаты она выходила в день отлета. Так что жди деток и воспитывай чужих, урод. Господи, почему?..» Наверное, он просидел бы до вечера, если б не Пашка, вышедший из машины да и из себя тоже:
        - Папа! Па! Сколько тебя ждать?!
        Действительно - сколько? Он подхватился и быстро зашагал к сыну. Жаль, что не подумал о нем, когда поднял пистолет и целился в девчонку - что было б с Пашкой, если б выстрелил? Конечно, он уже взрослый, у него есть Иваныч, Володька… Тьфу ты, опять звонок!
        Вести были плохими, Шатунов позвал Южина и с досадой сказал водителю по секрету от Павлика:
        - Девчонка сбежала из больницы.
        - Как?! - ахнул Южин.
        - А вот так, - взмахнул руками Шатунов. - Элементарно, люди же идиоты, думают, их не проведут. А она вырубила медсестру, напялила на себя ее одежду, прошла мимо спящего охранника… Как показывают в кино, так и сделала! Вызывай Марина и ребят, думаю, эта тварь не пожалеет ни меня, ни Пашку. Звони!
        Палящее солнце прогрело воду в бассейне, Дубенич лежал на поверхности и балдел, чувствуя, как кожа легонько поджаривалась. Впрочем, еще немного, и она задымится, пора в тень и хлебнуть ледяного напитка, за ним нужно идти в дом, сегодня у прислуги выходной. Поднимаясь по лесенке из бассейна, Дубенич вдруг замер, подумав, что основательно перегрелся, до галлюцинаций.
        - Привет, Кукин, - сказала галлюцинация вполне реальным и знакомым голосом. - Не узнаешь?
        Конечно, узнал. Да страшно пошевелиться, когда на тебя смотрит дуло пистолета. Тут одна мысль буравит: как сделать, чтоб вернувшаяся с того света змея не выстрелила? Купить? Она не за деньгами пришла - это же ясно.
        - Что, удалась жизнь? - сказала Людмила. - А я тебя вычислила, но недооценила. Сначала насторожило, что Кукин после знакомства со мной приехал в особняк Дубенича и не вышел оттуда. Потом я вспомнила сведения о Шатунове, которые ты дал Геку: ты забыл внести имя дочери. Главное: Гектор получил заказ на Шатуна сразу после прокурорши со всеми данными. А эти фразы, которые повторял Гек и адвокат Кукин, когда я спрашивала про деньги? «Через два-три… Наш клиент не хранит такие суммы дома…» Слово в слово! И какому адвокату доверят такое дело, как убийство людей? А Гек уверял, что ходил на свидания с заказчиком. Значит, адвокат и есть заказчик. Я решила получить подтверждение и звонила на разные трубки - Дубенича и Кукина. Но голос-то был один. Знаешь, о чем жалею? Что ты меня опередил в ту ночь…
        - Послушай, давай договоримся…
        Ему не удалось начать торг, Людмила выстрелила практически бесшумно. Дубенича дернуло, красная струйка потекла по груди, смешиваясь с водой, но он крепче сжал руками поручни, чтоб не упасть в воду. А боль… Какая боль…
        - Извини, я же тебе задолжала. Получи все сразу.
        Она стреляла и стреляла, а он только вздрагивал. После очередного выстрела Люда выдерживала паузу и хладнокровно наблюдала, как цепляется за жизнь Дубенич в буквальном смысле - до белизны пальцев сжимая поручни. Взгляд его стекленел, глаза умирали раньше тела.
        Но вот кончились пули, Люда бросила пистолет в воду, только после этого пальцы Дубенича разжались, и он спиной, раскинув безвольные руки в стороны, упал в бассейн. Все. Люда спокойно покинула территорию виллы.
        Она долго выжидала, чтоб на вилле никого не было, пришлось снять соседнюю и торчать с биноклем у окна полмесяца. Люда не знала, куда поедет, чем займется, как будет жить. Кстати, деньги-то нашлись, благодаря им она отыскала Дубенича. В кабриолете лежали. Гектор прятал их в запасном колесе - тайник примитивный, но о нем почему-то никто не вспомнил. М-да, в этом мире все примитивно. Пока денег ей хватит, а там… как получится.
        Идя вдоль берега лазурного моря, она вдруг достала из сумки мобильник и, присев на валун, вставила симку, потом искала нужный номер в контактах. Нашла.
        - Сабрина? - раздался голос Шатунова.
        - Это не Сабрина, - сказала Люда. - Это я. Когда мы увозили вашу дочь, я забрала у нее телефон, вынула симку. Звоню, чтоб сказать: его больше нет. Вы понимаете, о ком я?
        - Юрки? - догадался он, но переспросил: - Юрки нет?
        - Да.
        - А Сабрина? Что с ней?
        - Ваша дочь делает налет на магазины, не бойтесь за нее. Думаю, она не обидится на меня, я же подарила ей свободу и большие деньги.
        Люда завесила паузу, но Шатунов не отключался, как будто знал, что она набирается сил, чтоб сказать то, ради чего позвонила:
        - Простите меня… я тоже потеряла… Простите, если сможете.
        Конечно, он не сказал заветного слова «прощаю». Ее простить нельзя, она бы точно не простила, будь на его месте. Люда сама нажала на клавишу, потом закинула телефон в море, сбросила туфли и, поджав ноги, глядя на кружево прибоя, горько заплакала:
        - Илья… и ты прости… Я же только хотела, чтоб мы… ты и я… чтоб начать сначала… Мне очень плохо… очень… Если б все вернуть назад… Ну как я теперь буду жить без тебя, ты не скажешь, Илья?..
        А еще одному человеку было плохо каждое утро, каждое!
        В половине седьмого из подъезда выползла Зойка в старых спортивных штанах, ветровке и кроссовках, потянулась, зевая, пошатнулась, передернула плечами:
        - Блин, холодно… Чертова осень.
        За ней энергично выбежала старшая сестра и помахала Марину, он, как столб, возвышался на пустой улице и разминался у легковушки, подпрыгивая на месте и размахивая руками. Втроем начали забег. Зойка демонстрировала, что глаза у нее еще не открылись, ноги тяжелые и вся она просто смертельно больна, болезнь подтверждала кашлем. На Марина и сестру кашель не действовал - черствые люди.
        Заставить ее бегать было проще простого, хитроумный Марин попросту пригрозил Зойке:
        - Либо отдуваешься по утрам за всех своих го?тов, либо я ваших пацанов пересажаю в тюрягу.
        - За что! - била она себя в грудь.
        - За секс с несовершеннолетними.
        - У нас по согласию…
        - Восемнадцать стукнет - и будешь давать согласие, а сейчас - школа, спорт, уроки, отметки. Ну, думай быстрей! Это же подвиг - пострадать за товарищей. Будешь отдуваться или сажать?
        - Да, буду! - заорала девочка, потом долго что-то бубнила, наверное, готическую молитву и весьма ругательную.
        Вот и бегают втроем каждый день на виду у нормальных людей. Зойка потихоньку отстает, потом переходит на ходьбу, как сделала и в это теплое солнечное утро, а не холодное, как она уверяла. Ее примеру последовала и сестра, но только чтоб подбодрить младшую сестричку.
        - Садюга, - ворчала Зоя в адрес Марина. - Если ты, Анька, выйдешь за него замуж, я выброшусь из окна десятого этажа.
        - Он не предлагает мне выйти замуж.
        - Предложит. Я заранее чувствую неприятности, сейчас у меня самые плохие предчувствия, самые-пресамые. У этого все должно быть по правилам, по полкам, как у тебя. Ненавижу ваши долбаные правила. И смотреть на вас противно, когда вы ля-ля разводите, хихикаете, как дураки.
        - Э-эй! - оглянулся Марин, исполняя бег на месте. - Девочки, вы что плететесь? А ну, быстрей, быстрей! Зарабатываем завтрак. Зойка, в темпе, в темпе.
        Поджав губы, Зоя сосредоточенно думала, чем бы досадить, чтоб такое сделать, после чего он перестал бы приходить к ним, ну, чтоб типа обиделся на всю оставшуюся жизнь.
        - Слышь, а у тебя, правда, тридцать пять сантиметров, или ты рисовался? Мужикам свойственно сильно преувеличивать свои способности, особенно размеры.
        И чуть не завизжала от радости: достала-таки! Марин остановился, брови соединил, руки поставил на бедра, и… от него поступило совершенно дикое, неожиданное предложение:
        - А не махнуть ли нам, девчонки, в горы, а? За все плачу я.
        - И по горам будем бегать? - осведомилась Зойка с ужасом.
        - На лыжах ходить будем.
        - Если ходить… я, пожалуй, поеду. Ань, а ты?
        - Я - как все, - сказала старшая сестра, но у нее же никогда не бывает собственного мнения.
        - Чего стоим? - опомнился Марин. - Бегом! В темпе!
        Н-да, горы со снежными вершинами в будущем, а в настоящем - длиннющая аллея через парк, потом вокруг, потом опять по этой аллее назад… Марин хочет Зойкиной смерти, до гор с лыжами она точно не доживет. Но бежала за ним и сестрой - а куда денешься?