Наследник из Сиама Лариса Павловна Соболева
        Детектив по новым правилам #0Марго-София #5
        Неисчерпаемая тема — наследники и наследство, а также те, кто очутился рядом с роскошью. Богатство всегда является провокацией для людей, которым не повезло набить карман, но не всегда оно — цель преступника. Иногда богатство сносит крышу у наследников, меняя их человеческий облик на нечто инфернальное, не поддающееся разуму. И тогда в силу вступают обратные законы.
        Три отца, жившие в разные эпохи, судьбы их детей, ошибки и раскаяние, ненависть и обиды, долг и ответственность, алчность и мстительность — об этом роман «Наследник из Сиама». И все надеялись решить свои проблемы за счет наследства — законного и незаконного.
        Это пятый роман о Софии и бабушке Марго, которая жила в девятнадцатом веке и нашла свое место в полиции, став тайным агентом начальника следственных дел.
        Лариса Соболева
        Наследник из Сиама
        1
        И бандит проливает слезу
        Борис полагал, полтора месяца с того дурацкого случая, когда жена застукала его в автомобиле с девицей (шикарной до одури и такой же до одури тупой), достаточно, чтобы остыть. Видела-то она всего лишь поцелуи. Поцелуи! Это что — повод? Если бы в постели — тогда понятно, а поцелуи… Зачем же делать резкие движения, зачем кутерьма с разводом? Да, оба встретились на ступеньках у входа в ЗАГС, чтобы развестись! По инициативе Софии. То есть она бросает его. Его! Делать ей больше нечего.
        Он скосил глаза на жену… настроена серьезно, держится уверенно, спокойна, как удав на охоте. София обмахивалась плоской белой сумочкой, иногда вытирала платком лоб под светлой челкой — жарко ведь — и поглядывала на часы. Короче, она отсекла от себя Бориса, ни о каком примирении не помышляла, у нее идея фикс — поскорее поставить точку. А он упорно намекал и намекал на примирение, пока не услышал:
        — Боря, отстань, а?
        Пока еще законный муж осекся на полуслове с открытым ртом. Надо же, предложив отстать, а это как-никак грубость, зеленые глаза Софии излучали сплошное миролюбие! Ни грамма раздражения, озлобления или хотя бы недовольства. Смотрела на Бориса по-доброму и, можно сказать, с эдакой ненавязчивой улыбкой. Какое-то иезуитское миролюбие. Зато у Бори есть не менее иезуитская манера изумляться простым вещам, будто он искренне надеялся на противоположную реакцию.
        — А что такого я спросил?  — поднял он плечи, отреагировав на «отстань».
        — Не надоела ли мне поза оскорбленной,  — процитировала его фразу София на безобидной улыбке.  — Ты серьезно думаешь, что на развод я подала ради позы? То есть хочу что-то там доказать тебе? Забавно. Идем?
        — У нас еще есть время,  — буркнул Боря и отвел взгляд в сторону в знак большой обиды.
        Настала очередь Софии покоситься на мужа, он верен себе: с виду джентльмен — куда там, а внутри — капризное дитя, выгадывающее для себя пряники с коврижками. Но детке скоро тридцать восемь, мог бы в столь далеко не нежном возрасте сообразить, что все, конец. Однако Боря не дурак, в бизнесе дураков не водится, отсюда вывод: не хочет муж соображаловку включать.
        — Чего тебе не хватало?  — завел он заунывную песнь обиженного.  — Ну, да, да! Целовался. Осознал, что был дурак. Со всеми случается. Каюсь. Прости.
        Ух, ты! Кажется, это первый раз за их совместную жизнь Боря просит прощения, пусть протестным, возмущенным тоном — по-другому он не умеет, но просит простить его! Думает, этого достаточно. София не могла не рассмеяться:
        — Борь, смирись, мне по барабану, с кем ты целуешься и спишь. Я к тебе не вернусь. Никогда!
        — Почему?  — Наива с тонну выписал пока еще муж!
        София перестала смеяться, уставилась на него взрослыми глазами на лице хорошенькой студентки первого курса (а ей, извините, тридцать три недавно стукнуло), уставилась с жалостью во взоре. Из-за челки, закрывающей брови, и свисающих вдоль скул прямых прядей волос ее глаза потемнели, казалось, София рассержена, но ничуть не бывало. Стоило ей мотнуть головой и откинуть волосы назад, выражение безмятежности вернулось, а Борис, наконец, признал с большим разочарованием: жене без него — классно, ее даже не будет мучить совесть, что она поступает с ним бессердечно.
        Он не на шутку занервничал. Ему с ней было так удобно, так комфортно, София ведь непритязательная, не доканывала его дикими запросами с истериками — мол, купи, дай, хочу; не терзала глупой ревностью, а поводов было — хоть отбавляй, но Боря не попадался. Ему не хотелось ничего менять в своей жизни, все устраивало, абсолютно все. Дурацкая случайность разрушила идеальный для Бориса вариант союза, в самый неподходящий момент жена (и откуда она взялась?) залезла в автомобиль на заднее сиденье, когда он с упоением целовал губки-щечки-шейку и тискал силиконовую грудь. София не закатила скандала, а спокойно, будто на курорт ехала, собрала вещи и переехала к папе, встретиться отказывалась, только твердила, как дрессированный попугай: развод… развод. Полтора месяца не виделись, он получал приглашения на процедуру развода, но сам тянул время, надеясь, что супруга не идиотка, одумается, ведь Боря — находка для любой бабы.
        — А вот и я!  — подскочил к ним запыхавшийся Дикарь (это фамилия такая, с ударением на первый слог, а то удар на втором неприлично режет ухо).  — Не опоздал, нет? Кругом пробки… Уф, жарко…
        София терпеть не могла Борькиных друзей — заносчивые огрызки тухлого капитализма, а уж адвоката Дикаря органически не переваривала. Это алчное существо, хитрое и наиподлейшее, с нездоровой полнотой и улыбочкой кота, который в чем-то провинился, но ни за что не признается, в чем.
        — Ты-то тут при чем?  — нахмурила брови София, меряя немилосердным взглядом адвоката, ибо заподозрила подлянку.
        — Понимаешь, София…  — начал тот нахально-оптимистичным тоном, вытаращив рачьи глазенки. Нахальный тон потому, что с первых звуков Дикарь уже давил на нее, подчиняя, однако не на ту напал.  — В конфликтах главное что? (Она лишь подбородок вздернула, мол, что?) Примирение! Между вами я хочу выступить в роли посредника, это почетная миссия — сохранить семью. Дорогая…
        Он взял ее за локоток, увлекая на расстояние от Бори, якобы пошептаться, София высвободилась и вернулась к отставному супругу. Итак, дело приняло странный оборот, посему, достав из сумочки смартфон, она стала водить по нему пальцем, слушая трескотню Дикаря:
        — Столько лет вместе и… разрыв! Милая, ты же потеряешь достаток! Это, конечно, мелочь, но когда этот достаток имеется в полном объеме, его не замечаешь, потому что к хорошему привыкаешь быстро и навсегда. Когда же достатка лишаются… О, тогда человек чернеет, звереет и тупеет. Борис обеспечивал тебя, одевал, украшал…
        — Побрякушки я оставила бывшему мужу в приданое,  — вставила София.  — Для следующей жены.
        — Не язви, тебе не идет! Пойми, я серьезно хочу предостеречь тебя от необдуманного шага…
        — Дикарь, отстань, а?  — бросила она ту же фразу, что и Боре.
        — Нет, погоди!  — встал он перед ней. София невысокая, а этот… рыхлый мужчинка с рожицей комика еще ниже.  — Я всего лишь хочу, чтоб ты с практической точки зрения посмотрела на свой каприз. Если рассчитываешь получить при разводе…
        — Ах, вон что!  — рассмеялась она, приложив смартфон к уху.  — Борька трепещет, потому что я могу потребовать долю? Ты же адвокат, Дикарь! Должен знать: если б я хотела что-то получить, мы разводились бы в суде, а не ЗАГСе. Детей у нас нет…
        — Да разведут-то вас в два счета,  — заверил он.  — А что касается имущества, делят его годами в судебном порядке и после развода.
        — Мне, кроме развода, ничего не нужно.
        — Короче, я отказываюсь разводиться,  — вдруг заявил экс-муж.
        София нервно хохотнула, демонстративно хохотнула, давая понять двум идиотам, что их ухищрения не помогут, но Борису следует еще и расшифровать свое отношение, а то он намеков не понимает:
        — Борь, катись к черту! Я тебя не люблю.
        — Ну и что!  — в знак недоумения поднял плечи Борис.  — Дружба между мужем и женой тоже имеет место быть. Это даже практичней.
        — Издеваешься на прощанье?  — огрызнулась София, у которой от маразма голова вспухла.  — Алло!.. Артем, спасай! Достали уже.
        Он сидел в автомобиле, стоявшем на противоположной стороне площади, и наблюдал в бинокль за происходящем на ступеньках ЗАГСа. Артем уже минут десять ерзал на сиденье, но София запретила ему сопровождать ее.
        — А ведь говорил: давай вместе…  — вылезая из авто, ворчал он.
        Направился он через площадь, по которой в одну и в другую сторону ехали потоки автомобилей. Минуту спустя Артем стоял за спиной Софии, скрестив на груди руки, и вежливо поинтересовался:
        — Что здесь происходит, господа?
        Новый персонаж на минуту обесточил обоих мужчин, которые не рассчитывали, что появится гора Эверест в черной футболке с белыми черепами и черной бандане на голове — кто сейчас носит этот атрибут братков прошлого века? Кроме того, он привлекал бицепсами борца и довольно простецкой, но вполне симпатичной, улыбающейся физиономией. Борис остолбенел, хотя немного был знаком с «ментом», но, видимо, потому и хватил его столбняк, что понял истинную причину развода. А Дикарь от этой массы подался корпусом назад и запрокинул голову, дабы рассмотреть персону, невольно выговорив:
        — Это еще кто?
        Ух, как он не любил чужие сюрпризы, а тут внезапно неожиданность выросла. Тем временем София, повернувшись к Артему, наябедничала:
        — Представляешь, Борька сдурел, не хочет разводиться!
        — Надо, Боря, надо,  — мирно обратился к отставному мужу Артем, взяв Софию за плечи.  — Мы немножко беременные, нам развод срочно нужен.
        Шокированный Боря, вытаращившись, скользнул взглядом по жене сверху вниз и остановил его на животе. А ничего не видно. Наверное, из-за платья цвета морской волны, яркий цвет перетягивает внимание, однако платье-то свободного кроя… Все равно ничего не видно! Или срок небольшой? Боря даже шею вытянул вперед, а голову опустил — выглядел по-дурацки, стараясь таким образом разглядеть беременность, сразившую его, как отравленная стрела индейца когда-то убивала белых людей.
        — Тем более вас не разведут!  — радостно сообщил Дикарь, полагая, что задание клиента хотя бы оттянуть развод (если примирения не получится) реализовано без лишних хлопот.  — Беременных в нашем гуманном государстве не разводят! У нас прекрасная, правильная страна.
        — Она не от меня беременна,  — хмуро остудил Борис.
        — А это неважно!  — отмахнулся от клиента адвокат.  — Как твоя жена докажет, что ребенок не от тебя? Никак, пока он не родится. Так что, ребята, по коням и… по домам до рождения. Дети — это прекрасно!
        — София,  — наклонился к ней Артем, но на шепот не перешел,  — это что за пигмей здесь в судорогах корчится?
        — Адвокат Бориса,  — просветила та.
        — Ах, адвокат…  — Артем отстранил Софию в сторону и по-хозяйски водрузил руки на пояс.  — У меня масса способов укорачивать языки говорунам.
        — Что вы себе позволяете!  — раскраснелся от гнева Дикарь.  — Ты вообще кто? Какое имеешь отношение…
        Достав из нагрудного кармана жилета удостоверение, Артем сунул раскрытую книжечку под нос Дикарю, тем самым прервав его:
        — Читать умеешь? Начальник уголовного розыска майор Курасов, к тому же имею прямое отношение к нашей беременности. Так вот, адвокат, я давно точу зуб на вашу жульническую породу, да все руки не доходят. Я и мои коллеги, рискуя жизнью, ловим преступников, а вы, адвокаты хреновы, отмазываете их. Но сейчас, когда задеваются мои кровные интересы,  — указал он на живот Софии пальцем,  — я возьмусь хотя бы за тебя и, поверь, найду повод прищучить.
        — Вы мне угрожаете?  — обалдел Дикарь.
        — Предупреждаю. Улавливаешь разницу? А угрозы… обычно не применяю их, не люблю пустой треп, я сразу действую. Поэтому давай без осложнений.
        — Пошли уже!  — сказала София Борису, выдавая нетерпение.
        — Минуточку,  — схватил ее за руку Дикарь и тут же отдернул, опасливо посмотрев на Артема, который запросто одной лапой голову с плеч снесет.  — Ты сказала, что тебе ничего не нужно, тогда… София, подпиши отказ от имущественных претензий на всякий случай, так сказать. А то бывает, разведутся мирно, тут же одна из сторон подает иск, мол, были нарушены права под давлением, теперь требую половину имущества.
        — Ах-ха-ха-ха…  — закатилась София от смеха.  — А разыграли представление — будь здоров! На самом деле барахло превыше всего.
        — М-да, нахваталась ты в ментовке словечек,  — вздохнул Борис, затем покосился на Артема.  — С кем поведешься…
        — Не в ментовке, а в полиции,  — поправила его София.  — Мне нравится должность начальника пресс-службы, звучит круто. Идем, Боря! Из-за тебя и так откладывали сто раз наш развод, но теперь я хотя бы понимаю, почему ты не являлся: выдерживал меня. Вот прохвосты! Подписывать ничего не буду, в УВД меня научили внимательно читать документы, а на это требуется время, которого сейчас нет. Но, Боря! Даю тебе честное благородное слово: мне твое имущество, акции, деньги по барабану. Как и ты. Идем! Артем, подожди здесь.
        — Может, лучше и мне с тобой?  — настаивал он.
        — Нет-нет, думаю, теперь проблем не будет.
        Она решительно двинула в здание, за ней поплелся отставной муж, которого сопровождал раздосадованный Дикарь с папкой в руках. София слишком спешила, пришлось почти бежать за ней, при всем при том Борис не удержался от упреков на бегу:
        — Ты променяла меня на этого жлоба? (София проигнорировала выпад.)  — Значит, ты мне изменяла с ним, да?
        — Главное, еще живя с тобой, я умудрилась ни разу не изменить Артему,  — парировала она, намекнув, что неверна была до того, как ушла с чемоданами.  — Жлоб, говоришь? Артем открыт, честен и никогда ничего не делает исподтишка, его уважают даже уголовники. А твои характеристики прямо противоположные. Хамишь, унижаешь, не замечая этого, весь такой прямолинейный, как доска. Но сам прекрасно распознаешь, когда тебе хамят, и твое самолюбие бесится. Значит, способен различать, где хорошо, а где плохо. А уж исподтишка урвать — ты в этом ас. Мне лапшу на уши вешал тоннами, а сам с бабами отрывался, не считая это изменами. Думаешь, я дура, не понимала? Мне просто было все равно. Пока не встретила Артема. Но когда я ушла, до тебя дошло, что ты потерял бесплатную няньку и служанку. Все, Боря, твоя проблема — больше уже не моя, я оставляю ее полностью тебе.
        Слова Софии ударили по самолюбию Бориса, ведь то, что позволительно цезарю, не позволительно вассалам. Однако ничего не попишешь, рабы восстали, в данной ситуации нереально что-либо изменить, пришлось войти в помещение, где ставят штамп и выдают свидетельство о расторжении брака.
        Борис не помнил, чтобы София так радовалась хоть чему-то, она просто светилась, как галогенная лампа, получив бумажку-освобождение от уз Гименея. Собственно, он вообще не узнавал свою слишком холодную (в прошлом) жену, ее будто подменили на двойника-антипода. Она помчалась к выходу, словно девчонка, но никак не дама в положении, выйдя из здания, помахала бумажкой Артему и бросилась к нему. Он поймал ее, оторвал от земли и… поцелуй на глазах у отставного мужа и равнодушной публики! Ой, противная картина… Бориса корежило от этой сладости-радости, что не преминул заметить Дикарь и посчитал своим долгом посочувствовать:
        — Неприятно, когда чужой мужик целует твою жену.
        — Она мне уже не жена,  — буркнул Борис.
        — И радуйся. Характер у твоей Софии, знаешь ли… Да будь спок, женщин все равно больше, чем нас, а богатых мужчин — мизер, так что первые красотки твои, отрывайся, пока не нацепил на шею новое ярмо. Лучше скажи, что еще ты успел переписать на свою маму до сегодняшнего дня?
        — Из оставшейся половины — мало чего. Не успел.
        — Плохо. Очень плохо.
        — А кто учил постепенно переводить активы? Ты сам пугал органами, которые интересуются внезапными перебросами собственности на родных.
        Был такой эпизод, ну, что тут скажешь? Дикарь промахнулся, только признавать свои ошибки не в его духе, а выкрутиться — на то он и адвокат:
        — Ты буквально понял, частями перевести времени хватило бы. Остается надеяться, что София не опомнится и не вернется к разделу имущества.
        — Не вернется,  — хмуро заверил Борис.  — Она в тестя, у обоих впереди бежит гордыня со спесью, аристократы хреновы.
        — Как показывает моя адвокатская практика, там, где бабки,  — уверенным можно быть только в себе.
        — А в тебе? Как насчет уверенности в тебе? Ты чуть не сделал меня отцом чужого отпрыска.
        — Только до родов, Боря. От отцовства в наше время легко отделаться, сделал генетическую экспертизу — и послал всех куда подальше. Ладно, я поехал, у меня сегодня еще процесс.
        Борис вяло махнул ему на прощание, не отводя взгляда от парочки, перебегавшей в неположенном месте проезжую часть площади — и эти люди на страже закона!
        Артем открыл дверцу автомобиля со стороны пассажира, подождал, пока София сядет, после захлопнул и обошел машину. А Борька, весь из себя джентльмен (не говоря худого слова), никогда не открывал ей дверцу.
        — Так кто из вас жлоб, Боря?  — вырвалось у нее.
        — Что?  — плюхнувшись на сиденье, спросил Артем.
        — Нет-нет, я сама с собой…
        Она осеклась, потому что Артем протянул руку к ремню и пристегнул ее, сделал это машинально, привычно, потом лихо выехал с парковки. Нет, София и сама пристегивается — не безрукая же, но иногда забывает, тогда Артем пристегивает ее, потому что не любит напоминать одно и то же по сто раз. И не раздражается. Сегодня почему-то София обратила внимание на данный вроде бы незначительный факт, указывающий, что она значит для него — он же постоянно думает о ней, и это приятно.
        — Боже мой…  — Она взялась ладонями за пылающие щеки.  — Не помню, чтобы я была так счастлива… разве что когда вышла моя первая книжка. Ой! А позвонить?  — Через минуту с радостью докладывала:  — Па, все кончено, развелись!
        — Поздравляю,  — слышали оба голос Арсения Александровича по громкой связи.  — А заявление подали? Сожительство явление дурное.
        — Па, ты как Артем! В одном кабинете получила свидетельство о расторжении брака и тут же бегу в другой подать заявление о регистрации? Это как-то некрасиво.
        — В понедельник подадим,  — пообещал Артем.
        — Па, Борька заартачился и не хотел разводиться!
        — Я его понимаю. Снисходительных женщин мало, он это знает.
        — Ха! Папа, моя снисходительность держалась на нелюбви к нему, вот и все. Папочка, пока. Хочу теперь в себя прийти.
        — Дщерь, желаю тебе произвести хорошее впечатление на родных Артема.
        Кинув трубку в сумочку, София опустила со лба на нос солнцезащитные очки, проговорив с сомнением:
        — А если не понравлюсь твоей семье?
        — С чего это вдруг?  — не отрывая сосредоточенного взгляда от дороги, спросил Артем.
        — Я все же была замужем, а ты у нас ни разу не был женат.
        — Официально не был. Не бойся, отец с матерью простые деревенские труженики, добродушные и открытые, ты им не просто понравишься, а очень понравишься, потому что… Нет, это без вариантов. Я люблю тебя, значит, и они автоматом полюбят. Знаешь, страшней было с твоим папой сближаться, но, как видишь, язык общий нашли.
        Это так. Насколько папа Софии терпеть не мог Борьку, настолько легко принял Артема. Однако ее насторожила тональность, она взглянула на Артема и поняла: что-то не так. Он какой-то излишне сосредоточенный, даже напряженный, может быть, из-за движения на дорогах, пробок. София решила не мешать ему расспросами и стала смотреть в окно. Ей нравился жаркий воздух, влетавший в салон, нравились пары бензина и запах раскаленного асфальта, а еще чувство освобождения от всего постороннего, точнее, от Борьки.
        — Вовка! Почему не брал трубу?  — заговорил по телефону Артем тоном, который София хорошо знала, поэтому снова переключилась на него, теперь уже с беспокойством.  — Ладно, прощаю… Развелась, развелась, об этом потом. Вовик, за нами от самого ЗАГСа «гелик» тащится, запиши номер и пробей, кто хозяин этой груды тщеславия… Жду.
        София не стала оглядываться, как это делают в фильмах, а посмотрела в зеркало заднего вида с внешней стороны автомобиля. «Гелендваген» не частый представитель на дорогах, посему она сразу увидела черную «морду» с тонированными окнами, причем затемнение выше установленной нормы, а номер — три семерки! Круче не бывает.
        Неожиданно Артем свернул с главной дороги, а они не планировали никуда заезжать, София догадалась: он проверяет, действительно ли «гелик» сидит у них на хвосте. Впрочем, у Артема была возможность в этом убедиться не раз, ведь поворотов на пути к окраине города достаточно, значит, что-то другое. Артем и не думал увеличивать скорость, напротив, ехал медленно и все внимание сосредоточил на зеркалах, София тоже следила за дорогой… «Гелик» неторопливо вывернул из-за угла!
        Улица, на которой они очутились, не отличалась ни шириной, ни интенсивным движением, ни обилием магазинов, это район, удаленный от центра, здесь как бы микс из архитектурных стилей всех эпох и сословий. Особняк соседствует с развалюхой времен крепостного права, а советская пятиэтажка с гаражами и автомойкой. Разумеется, есть и магазины, возле одного из них Артем припарковался, коротко бросив Софии: «Выходи».
        Тем временем «гелик» затормозил у группы деревьев, ни одна дверца не открылась, из-за тонированных окон нельзя было понять, кто находится внутри салона и сколько там человек. Артем взял за руку Софию и потянул в магазин, который меньше супермаркета, но больше стандартного гастронома. Внутри он метался из зала в зал, как тут Софии не поинтересоваться:
        — Чего ты бегаешь?
        — Выход ищу. Запасной. Парень!..  — Он потащил и ее к молодому человеку в униформе.  — Запасной выход в магазине есть?
        — Вон через ту дверь,  — указал молодой человек, с недоумением глядя на парочку.  — Но туда посторонним…
        Юноша не договорил и правильно сделал, ведь парочка скрылась за дверью, которую Артем поначалу не заметил — ее перекрывали стеллажи с продуктами. Они прошли короткий коридор, вторая дверь была распахнута настежь, через нее грузчики заносили товар в боковое помещение, но, выйдя на задний двор, Артем озадачился. Двор обнесен сплошной стеной, причем очень высокой, выезд со двора прямиком приведет на улицу, а там — «гелик». Они — назад, не успели войти в магазин, раздался звонок, обрадовавший Артема:
        — Вовка! Ну?
        — Ты сейчас где?  — не с того начал Вовик.
        — На окраине, в магазине. Давай, что выяснил?
        — Значит, «гелик» у тебя на хвосте до сих пор, да?
        — До сих пор. Что накопал, говори!
        — Ну, слушай,  — с готовностью начал Володя.  — «Гелик» принадлежит Бубнову Амирану Ираклиевичу. Клички: Бубен, Буба, Батоно и просто Батон, Ирак, Кит…
        — Клички?  — перебил Артем.  — То есть он…
        — Ага, ага. Потомственный гад. Еще он Король, естесно, Бубновый. Настоящее имя с отчеством — от папули, который был грузином и вором в законе, а фамилию взял мамашкину — отпетой мошенницы. Бубен сначала пошел по их стопам, а в 90-х активно участвовал в криминальных разборках, постреливал, крышевал неоперившийся бизнес, выбивал долги, наркоту сопровождал в почетном карауле…
        — А с какого перепугу мне на хвост упал? Я о нем впервые слышу!
        — Странно, конечно. Бубен отошел от дел, стал уважаемым и почти честным гражданином, заседал в нашей Думе в качестве депутата…
        — Что значит — почти честный?
        — У него сеть алкомаркетов, а там наверняка толкают отраву, разлитую в тару на подпольном заводе. У него все — ОК. Ты уверен, что тебя пасут?
        — Уверен, уверен,  — перебил Артем.  — А со мной София!
        До Володи дошло, что именно так сильно нервировало друга — судя по тональности, и ему понадобилось меньше минуты, чтобы предложить выход:
        — Оставь ее в магазине.
        — Не могу, они видели, как мы сюда зашли, второй выход тупиковый, ей придется остаться. Если я уеду один, нет гарантии, что они поедут за мной, а не возьмут ее. Мы же не знаем, что у них на уме!
        — Давай подниму наших орлов и мы приедем?
        — Давай. Попробую оторваться и высадить Софию в подходящем месте, а там — как Бог даст. Не отключайся от связи, буду говорить, где мы находимся.
        Он осторожно положил трубку в нагрудный карман жилета разговорным динамиком вверх, купил две бутылки минеральной воды, бананы с ананасом и кивком указал Софии на выход. Когда сели в машину и тронулись с места, Артем громко сказал:
        — Вовка, «гелик» на хвосте.
        В кармашке послышались неразборчивые звуки, ведь громкую связь он не включил, собственно, неважно, что говорил Вовка. Софию, помалкивающую до сих пор, другое волновало:
        — Чего ты всполошился? Ну, едут… и что? Это город, день, кругом люди… Они ничего нам не сделают. Успокойся.
        Он оценил ее самообладание — для него это моральная поддержка, но в данной ситуации лучше думать о худшем варианте, который не следует скрывать от Софии. Но сначала Артем вдавил педаль газа, автомобиль вырвался вперед, свернул в переулок… еще поворот… еще…
        — Сейчас выберем место,  — говорил он, орудуя рулем влево-вправо,  — где растут большие кусты, ты выйдешь и спрячешься, а я поеду дальше.
        — И не подумаю,  — заявила София.
        — Я сказал — выйдешь и спрячешься!  — сорвался он на крик.
        И это первый раз за их совместную жизнь (пока короткую), когда он прибегнул к мужскому шовинизму: раскричался командир, приказывает! Ей оставалось только сохранять хладнокровие, хотя, конечно, и она нервничала:
        — Не кричи, дорогой, не поможет.
        — София, не исключено, что это откинувшийся зэк, которого я законопатил на энное количество лет. Без тебя мне спокойней и легче с ними… договариваться. Вот здесь! Давай выходи и — вон за те кусты…
        Он резко затормозил на улице среди частных домиков с палисадниками, высокими заборами, а также громадными кустами сирени, жимолости и невероятно желтых цветов, схожих с подсолнухами на длиннющих стеблях. Есть где спрятаться. Но София и не думала выходить.
        — Умоляю!  — взвыл Артем.  — Быстро из машины в кусты!
        — Поздно,  — сказала она спокойно.  — Нам не удалось удрать.
        Однако не только «гелик» выплыл сзади из-за угла, впереди остановилась белая легковушка премиум-класса, перегородив проезжую часть. В сердцах Артем ударил ладонями по рулю и процедил:
        — А эта тварь откуда взялась? Вовка, мы на улице Мартоса в кольце, еще одна тачка в нос уперлась. Смотри, какой мэн к нам идет…
        Да, шел мужчина лет тридцати с небольшим, вполне приличного вида, если не считать рожи гопника, а только смотреть на белый летний костюм. Вышел мэн из белой иномарки, шагал неспешно, поглаживая свою отполированную парикмахером голову, а может, он от рождения лысый. Пока этот тип шел, Артем переложил пистолет из кобуры за пояс и с укором взглянул на Софию, но она положила ладонь на его бедро, улыбнулась, мол, ты зря нервничаешь.
        Странно, у гопника, когда он наклонился и заглянул в окошко, пачка… то есть лицо выглядело каким-то трогательно-плаксивым, да и заговорил он не свойственным гопнику тоном, как-то так вежливо:
        — Слышь, парень, ты Курасов?
        — Ну?  — произнес Артем.
        — Из УВД, да?
        — И что дальше?
        — Поговорить надо. Выйди, а?
        — Без подлянки?  — напрямую спросил Артем.  — Если что, я очень нервный, когда в армии служил, меня люком в танке ударило прямо по голове.
        — Не-не-не!  — заверил гопник почему-то с испугом.
        Артем отстегнул ремень безопасности, открыл дверцу, но прежде чем выйти, дотронулся до щеки Софии и подмигнул:
        — Не бойся, ладно? Вовик скоро будет здесь.
        Далеко он не пошел, хотя, судя по жестам лысого в белом костюме, его приглашали в иномарку, нет, Артем оперся пятой точкой о капот своего авто и скрестил руки на груди. София не сводила с них глаз, но ничего не слышала…
        — В машину не пойду,  — категорично заявил он.  — Говори здесь.
        — У нас два трупа. (Многообещающее начало!) Ночью кто-то прикончил любимую племянницу хозяина, наследницу. И ее парня. Хозяину сказали, ты ас, можешь быстро найти… ну, того… Он это… приглашает тебя приехать. Ему очень нужно. Срочно. Он человек щедрый… Ты ж все равно по этой части…
        — Хозяин Бубнов?  — уточнил Артем.
        — Угу. Мы не сообщали никому, решили сразу к тебе… Поехали, а?
        — Ладно. А на хрена помпезный эскорт? Проще нельзя было?
        Артем подбородком указал на «гелик» за его автомобилем, но гопник тупо мигал веками, не понимая, что именно не нравится Курасову. Стильный костюмчик надел, а мозг положить в черепную коробку не удосужился, однако подобным экземплярам следует напомнить и о перспективах на будущее, если…
        — Если заманиваешь в ловушку,  — сказал Артем,  — имей в виду: номера ваших тачек я сообщил в управу. Ты все понял?
        — Не-не! Мы ж по-честному. Я спереди поеду, а ты за мной.
        — Спереди? Можно и просто впереди,  — усмехнулся Артем и, несколько успокоившись, забрался в машину, спросив у Софии:  — Все хорошо?
        — Конечно. Зачем нас преследовали?
        — В деревню отправимся позже, а сейчас… служба.  — Он вынул из кармана трубку и положил на липучку напротив руля.  — Алло, Вовка, ты все слышал?
        — Слышал, но плохо. Мы уже близко.
        — Пока лучше не показывайтесь. Мы едем к Ираку, адрес ты, надеюсь, знаешь. Снова позвоню, когда подъеду, а то боюсь труба сядет.
        Артем следовал за белой иномаркой, одновременно пересказывая Софии диалог с гопником, который так и не догадался назвать своего имени. Потом позвонил маме и предупредил, что приедут позже. Настроение, безусловно, у Софии немного подпортилось, так ведь подобные сюрпризы с преследователями негативно сказываются на состоянии. Но у нее есть лекарство от стрессов — она переключилась на вторую профессию (теперь уже точно профессию, написала-то четыре детектива) и через некоторое время задумчиво вымолвила:
        — Наследники… А знаешь, это прекрасная тема. Вечная.
        — Что ты сказала?  — спросил Артем.
        — Я, кажется, нашла тему для нового романа — наследники. Кстати, папа как-то рассказывал любопытный сюжет.
        — По-моему, тема заезженная.
        — Хм!  — обиделась София.  — Ты сомневаешься во мне?
        — Боже упаси!  — воскликнул он, ухмыльнувшись.
        — Нет, ты полагаешь, я пойду банальным путем?  — завелась София.  — Это в современной реальности сплошная банальщина, и, как правило, она повторяется, потому что твои преступники, в отличие от моих, не имеют фантазии и ума. А у меня девятнадцатый век, романтический флер, загадочные персонажи, мистика и реалии! Разницу улавливаешь?
        — Улавливаю, улавливаю,  — заверил он.  — София, радость моя, тебе нервничать нельзя.
        — Спорим, я напишу роман…
        — Я заранее согласен проиграть спор, только успокойся. Мы подъезжаем. Я пойду в дом, а ты жди в машине. В случае чего — звони Вовке на вторую мобилу, он уже где-то здесь. Я пошел.
        Артем припарковался рядом с белой автомашиной, ободряюще кивнул Софии и, захлопнув дверцу, скрылся за воротами, украшенными ажурной ковкой. Район престижный, здесь одни ворота стоят примерно как трехкомнатная квартира, двухэтажный дом считается сараюшкой, а не иметь охрану и слуг — как вообще такое возможно! Так и живут лучшие люди города, а некоторые из «худших» время от времени расследуют их разборки и собирают их же трупы.
        Ступив на территорию Ирака, Артем осмотрелся. Участок большой, разделен на зоны — тут явно поработал ландшафтный дизайнер: клумбы, водоем с альпийскими горками, сад, за домом росли елки-сосны. Сам дом, напоминающий боярский терем с резными наличниками, что претенциозно и непривычно, высился посредине участка, к нему вела мозаичная дорожка. Гопник предложил пройти в дом, за ними следовали еще три парня в черной одежде — банальная униформа охраны, а выглядит весь кортеж маскарадом. Однако вкусы…
        Едва Артем вошел в бежевую гостиную, взгляд его сразу уперся в Ирака. В простом льняном костюме голубоватого оттенка с цветным платком на шее бывший вор (хотя бывших воров не бывает, по мнению Артема) сидел в огромном кресле, опустив глаза, опираясь на трость обеими руками и положив на них острый подбородок. Гость, которого пригласили столь странным образом, остановился на пороге, а хозяин поднял на него глаза и замер, оценивая.
        М-да, Ирак-Батон с болезненной худобой, с густой шевелюрой седых волос, с люто-голубыми глазами, мясистым носом, впалыми щеками и прямой линией рта не производил впечатления больного. Да, у него впалые щеки, кожа, напоминающая неглаженное белье и землистого цвета, но при всем стариковском наборе он не смотрелся развалиной. Ирак давно отошел от дел, сидит себе в загородном доме на тысяче квадратных метров и в ус не дует. Из человеческих радостей у него осталось: три собаки, охота с рыбалкой и телик. Пьет Ирак редко, не курит из-за эмфиземы, не ест всласть из-за проблем с желудком, по этой же причине не путешествует, ведь соблазн велик — попробовать заморских яств, баб не щупает из-за возраста. Короче, пенсионер и затворник, а было время… Но кто об этом помнит? Зоркое око Артема заметило капли на ресницах Ирака и даже мокрые пятна под глазами — то ли не успел их вытереть, то ли забылся и пролил скупые мужские слезы. Оказывается, легендарный вор умеет плакать, значит, и ему бывает больно…
        В то же время София, подложив под спину маленькую подушку, взяла банан — пора было подкрепиться, обед-то теперь будет нескоро. Устроившись поудобней, она ела, уткнувшись в планшет на коленях, ее интересовала информация о наследственном праве в девятнадцатом веке, возможно, это и не пригодится, но материалов много не бывает. А в голове уже формировался…
        Новый роман о Марго
        — Умер! Умер!  — словно с десяток змей зашипело на все лады.
        То не змеи прошипели зловещий приговор, то любимые родственники новопреставленного устроили перекличку. Заветное и долгожданное слово «умер» прозвучало достаточно явственно, чтобы его не услышать даже мертвому, оно вырвалось из уст невзначай, словно чахлая птичка радостно чирикнула, вылетая из клетки. И тут же родственники переглянулись, дескать, кто посмел счастливым шипением возвестить о безвременной кончине Гаврилы Платоновича?! Но блеск в глазах… Но свет в них же… Нет-нет! Рано радоваться!
        И страдальческие рожи одновременно склонились над телом князя, желая удостовериться, что долгожданный час пробил. Не дышали. Боялись ошибиться. А то ведь и так случается: покойник вовсе не покойник, всего-то забылся сном праведным. Но вот толпа у смертного одра вскинула друг на друга очи, в которых без труда читалось: все-таки умер!
        Наконец-то! О счастье, о радость! Но только все они разом набрали в грудь воздуха, чтобы выдохнуть из себя многолетние мытарства в доме покойного, месяцы мечтаний о его смерти, унижения и прочие неприятности, как вдруг…
        С постели медленно поднялась рука новопреставленного! Будто тот хотел уцепиться за ускользающую жизнь, внезапно растопыренные пальцы сложились в большущий кукиш. Ручка-то у него ого-го! Как и сам князюшка. Кукиш получился весьма солидный, легко пролетел в воздухе полукругом, чуть ли не касаясь носов любимых родственничков, чтобы каждый (!) увидел его. А то и понюхал, чем пахнут надежды. Также неожиданно, как поднялась, рука князя безвольно упала на кровать. Он снова замер. Точь-в-точь мертвец. Так умер или нет?
        Родственники в замешательстве выпрямились, наконец-то бесшумно выдохнули, но не радость по поводу кончины, а разочарование выдохнули. Стало быть, его светлость живехонек, слышал шепоток «умер» и, судя по кукишу, помирать отказывался. А так чудненько замер, уж и не дышал! Но на смертном одре князь Гаврила Платонович кукишем дал понять: не дождетесь.
        Печально. Весьма печально. Однако какой конфуз! Какое оскорбление — фига под нос! Это ж выходит, его светлость уличил ближайших родственников в коварных помыслах. А ежели у него хватит сил переписать завещание? Эдакий разворот хуже конца света.
        Они переглядывались и с пониманием кивали, ободряя друг друга, мол, хоть и не умер ненаглядный князюшка, но умишком тронулся. Все дружно собрались почтить его своим присутствием при переходе в иной мир, а он кукишем размахивает! Да-с, из ума выжил-с. Знать, помрет все одно скоро.
        А князь Гаврила Платонович, лежа на огромной кровати под балдахином, с грустью про себя рассуждал: вот ради чего он прожил длинную жизнь? Ради чего кормил, поил, в платье дорогое рядил всю эту стаю, которая ждет не дождется, когда он окочурится? Так и хотелось разогнать племянников с племянницей, а также двух овдовевших троюродных сестриц с отпрысками-бездельниками, и тетушку, и двоюродную сестрицу Натали, которая младше Гаврилы Платоновича на пятнадцать лет, ее дочь (старую деву) и сына — не пришей кобыле хвост, что означает — дурак. Каждый из них мечтал получить наследство, оттого потчевали князя лестью и ложью наперебой, оговаривая друг друга, чтобы стоять в завещательном списке первыми. Думали, старый князь глуп и на лесть падок. Куда б их, нахлебников, теперь деть? Кому оставить состояние? Ведь перебьют друг дружку, коль завещания не найдут, растащат по кускам то, что преумножалось предками и им самим веками.
        Почувствовав острую необходимость остаться одному, Гаврила Платонович нарочито громко захрапел, причем захрапел, как вполне здоровый человек, но никак не умирающий.
        — Спит… Спит…  — снова зашипели наследники.
        Клубок змей тихо, бесшумно расползался по сторонам, вскоре все твари до одной выскользнули из спальни, а Гаврила Платонович открыл глаза, повернулся на бок и снова задумался…

* * *
        Очаровательная молодая дама Маргарита Аристарховна Ростовцева с постели поднялась рано: в десятом часу. О, это хмурое утро… Оно внедрилось в мозг, давило на виски, навевало грусть с тоской. Графиня прошлась к окну, отодвинула занавеску и недовольно опустила уголки губ. Январь наступил, пасмурно, наверно, снова пойдет снег. Опять снег, опять мороз… Миниатюрной и прехорошенькой Марго с удивительно живым и притягательным лицом стало скучно, очень-очень скучно. Просто некуда себя деть — вот досада!
        — Ммм!  — протяжно вздохнула она.  — Чертовски надоела зима… и постная еда… и постные лица… О! А кто это к нам?
        У парадного остановилась карета на полозьях, стало быть, кто-то с визитом пожаловал, странно, потому что сегодня не визитный день. Увидев княжну Дубровину, особу малоприятную, Марго поспешила вниз, понимая, что у той срочное дело, ибо дружбы между ними не водилось, чтобы вот так запросто приезжать. Едва она ступила на лестницу, а с докладом уж лакей спешил, держа маленький поднос для визиток:
        — Ваше сиятельство, к вам пожаловали-с…
        — Знаю,  — перебила Марго,  — в окно вид?ла. Проси.
        Марго приняла княжну в белой гостиной, а не в будуаре, дав понять, что на светскую длинную болтовню не настроена, тем не менее готова выслушать. Из вежливости, как гостеприимная хозяйка, предложила испить чаю. Княжна… М-да, до чего ж неудачное творение Господа — княжна Татьяна, она напоминала растение, которое постоянно забывали полить, оттого оно выросло чахлым и ядовитым. Замужем не была, а ей уж лет тридцать, да теперь никто и не возьмет за себя — кому нужна столь непривлекательная, с вечным выражением обиды на невыразительном лице старая дева? Впрочем, она тщательно скрывала возраст, полагая, что кругом одни слепые и жаждут обмануться. Итак, княжна, усевшись на канапе с выпрямленной спиной и вытянутой шеей, словно ее некто невидимый придерживал за макушку, от чая отреклась:
        — Не извольте беспокоиться, Маргарита Аристарховна, я ненадолго. Князь Гаврила Платонович послал за вами, просил приехать к нему немедля!
        Странно, что князь не прислал письма с лакеем Карпом — его любимцем, а послал родственницу, подумала про себя Марго, вслух осведомилась:
        — А что такое? Отчего эдакая срочность?
        — Князь…  — Княжна поднесла к глазам белоснежный платочек с широкой полоской кружев по краям, трагически вымолвив дрогнувшим голосом:  — Умирает.
        — Крестный умирает?!  — ахнула Марго.
        Трудно поверить, что князь, обладающий невероятной силой и крепостью, весельчак и обжора, отсюда за глаза прозвали его Гаргантюа, как персонаж романа Рабле, умирает. На осенней охоте он гнул двумя пальцами медные пятаки, скакал на лошади наперегонки с Марго, плясал на балах, ел за четверых, а ему без малого шестьдесят восемь — с чего бы князю помирать?
        — На ладан дышит,  — тем временем убеждала княжна.  — Он уж тому недели две не встает с постели, ничего не ест. Поторопитесь, Маргарита Аристарховна, ваше свидание с князем может оказаться последним.
        Марго позвала горничную, переоделась и поспешила к крестному.

* * *
        — Мамаша!  — вваливаясь в дом, крикнул Прохор.
        В руках держал он свою шубу медвежью, сам был в одной рубахе — это в мороз-то! Завидев прислужницу Нюшку, некрасивую и глупую девчонку, чистившую сапог, рявкнул:
        — Где мамаша?
        — Чай пьют,  — пискнула та.
        — Чего стоишь, дура? Зови!
        Девчонка не успела кинуться исполнять приказание, как дверь, ведущая в комнаты, распахнулась, в проеме обозначилась дородная фигура Гликерии Сазоновны, вышедшей на шум. Женщина она тихая и набожная, боявшаяся всего на свете, особенно мужа, мамаша, всплеснув пухлыми руками, ахнула:
        — Господи, Прошенька! Ты ж далече долж?н быть. А отчего без шубы?
        — Мамаша, куда мне ее положить?
        — Кого, Прошенька?
        — Барышню,  — потряс шубой сын.
        Только после его слов Гликерия Сазоновна заметила в руках сына нечто тяжелое, правда, барышню не рассмотрела, но растерянно указала:
        — Может… в горницу?
        Уж и дом новый выстроили по господскому образцу, а она все — горница да горница. Ко всему прочему в наряды барские не рядится, у нее все по-простому: юбку да кофту навыпуск наденет, сверху кацавейку, шальку на плечи приладит, ну и — чепец на голову с рюшами. Скромна матушка и неприхотлива, уступчива, едва Прохор решительно двинул на нее, она отступила, давая сыну дорогу. Еще ничего не понимая, мамаша засеменила за ним, да так и замерла, когда сын уложил шубу на кресло, раскрыл ее, а там… молоденькая девица в скромном шерстяном светло-коричневом платье, на белом воротничке пятна алели, пол?вые волосы рассыпаны по плечам и спутались у локтей. Более ничего на ней не было — ни шубки, ни шляпки, ни шальки. И как будто спала барышня, что обеспокоило Гликерию Сазоновну: а спит ли она, а не померла ли? А Прохор стал на колени и отогревал дыханием безвольные руки барышни, между делом расшнуровывая ботиночки. Разве ж можно парню снимать ботиночки с девки? Срамота!
        — Где ж взял-то ты ее?  — робко спросила мать.
        — Нашел.
        — Это как же?  — вытаращила малюсенькие глазенки мамаша.
        — А так. Выехали за город, кучер заметил у дороги коричный тюк, подъехали ближе, а это она лежит, на голове рана, кровь замерзла. Гляжу — дышит малость! Ну, я в шубу ее завернул, в сани отнес и домой приказал ехать. Не бросать же на дороге барышню.
        — Так ты по морозу без шубы ехал?!  — всплеснула руками мамаша, заголосив и ладонями за щеки взявшись.  — Захвораешь, Прошенька! Ты чаю испей с малинкой да медом, я прикажу подать.
        — Напрасно беспокоитесь, мамаша, ничего мне не сделается,  — отмахнулся Прохор.  — Здоровей буду.
        Да, здоровьем Бог не обделил сына, а уж как хорош собою Прошенька — не рассказать. Недаром девки ума лишаются (да и чести тоже), когда он их в оборот берет, из-за чего скандалов случалось немало, ведь жениться сын отказывался. Мамаша всегда принимала сторону сына. Да, всегда! Считая так: плохо девок воспитали, раз чести не уберегли! Такая жена доброй не будет, на чужих мужчин заглядываться станет, но не это тревожило ее нынче, а неизвестная девица.
        — Помилуй, Прошенька, не мертва ли она?  — обомлела Гликерия Сазоновна, подойдя ближе.  — Вона какая бледная. Ты зачем в дом мертвую привез?
        — Да нет же, мамаша, жива она, жива. Только б не обморозилась, однако снегом я растер ее… Вы прикажите баню истопить, согреть ее надобно.
        — Нюшка!  — позвала Гликерия Сазоновна. На зов прибежала девчонка, которую Прохор встретил в доме первой.  — Баню топи. Живо! Ох-хо-хо… Девица ента, что же, так вот без одежи и лежала на снегу?
        — Ага.  — Прохор согревал ладонями узкие ступни девушки.  — И кровь у нее на голове была… Я отер шарфом, чтоб шубу не испачкать.
        — Да что ж она делала за городом одна?
        — То и мне показалось необычным. Видать, ударили по голове ее, полагаю, грабители, раз теплых одежек на ней нету. По следу я понял, ползла долгонько, оттого и не замерзла до смерти. А гляньте, мамаша, хороша-то как, точно ангел.
        Мамаша плечиками пожала, выражая… да ничего не выражая, одну только потерянность. Оно-то так, девица наружностью весьма недурна: личико точеное, нежное, бровки дугой, носик махонький, губы — что лепестки розы, станом тонка, ручки беленькие с тоненькими пальчиками… Вовсе не рабочие ручки. Мамаша враз определила: девица мещанского происхождения, а это люди с незавидной долей, в нищете прозябающие. Сыновей своих мещане стараются отдать на военную службу, коль повезет, только там можно сделать карьеру, а дочерей — куда придется: в белошвейки, горничные, содержанки, в лучшем случае — замуж за состоятельного старика. Не жаловала мещанское сословие Гликерия Сазоновна, бедность — это нехорошо, бедные люди на всякие подлости с хитростями способны. Глядя, как сын хлопочет над юной девицей, а также зная, что он до юбок охоч — ни одной не пропустит,  — она заворчала, кутаясь в шаль, хоть и натоплено в доме:
        — Да чего ж хорошего-то в ней? Худа, бледна, видать, недоедала.  — Тем временем девушка застонала, но глаз не открыла, лишь перекатила головку набок.  — Ой, Прошенька, не знаешь, кто она да откудова, а в дом принес. Кабы б беды от нее нам не стало…
        — Будет вам, мамаша,  — отмахнулся сын и легко поднял бесчувственное тело на руки.  — Отнесу-ка я в баню ее, там и обожду, когда натопится. Ей постепенное тепло надобно.
        — Бог с тобой, Прохор!  — замахала мать руками. Разврата только и не хватало прямо в доме.  — Ты никак надумал мыться с нею? Не допущу!
        — Да согреть хочу, а не мыться…  — начал было оправдываться он.
        — Ладно, неси, но греть я сама буду! Иначе повезешь в приют аль в больницу для бездомных,  — твердо поставила она условие.
        И аж испугалась твердости своей, ведь ни разу до сего дня сыновей строгостью не охлаждала.
        — Да какая ж она бездомная, мамаша? Бездомные одеты иначе…
        — Я свое слово сказала! Неси!
        Прохор отнес девицу в предбанник, где было тепло и держался терпкий травяной дух, уложил на лавку. Вскоре пришла мамаша с Нюшкой, выдворили его и начали раздевать безвольную девицу. А платье-то на ней с виду вроде скромное, но из ткани весьма дорогой, в тканях-то мамаша толк знала, чай, из купеческого сословия сама и супруг. Да и под платьем исподняя одежда не всем дворянам по карману, не говоря о мещанах. Кто же барышня? В сознание она не пришла, хотя и в парной лежала, и прохладной водой ее окатили из ушата.
        — Вот напасть так напасть,  — сетовала Гликерия Сазоновна, вытирая насухо полотном нагое тело девушки.  — Ну как помрет, чего делать будем? Чего полиции скажем? Кто она, откудова, где родители ее? Ни имени, ничего не знам.
        Натянули на барышню полотняную рубаху, закутали в шали, Нюшка позвала Прохора, чтобы снес девицу в свободную комнату на кровать. К тому времени домой пришел сын Федор и немало изумился:
        — Прохор, ты кого несешь?
        — Да так… дивчину нашел. Без памяти она.
        — Ух, ты!  — рассмеялся младший брат, следуя за Прохором.  — Везет тебе на девиц. А ей не повезло — таково мое мнение.
        — Не болтай,  — бросил Прохор через плечо.
        — А как же твоя поездка?
        — Обождет.
        — Тебе б только батюшку сердить…
        Останавливаясь, Прохор одновременно развернулся к брату, строго рявкнув:
        — Федька, не зли меня! Открой лучше дверь.
        Ухмыляясь, младший брат неторопливо обошел старшего, распахнул перед ним дверь и, придерживая ее рукой, сделал шаг в сторону, освободив дорогу. Прохор положил девушку на кровать, раскутал и накрыл одеялом по самый подбородок. К вечеру у нее начался жар, в бреду она говорила, но непонятно:
        — В чем же вина моя, скажите?.. Простите, простите… Не надо!.. Господи, отчего они так злы?.. Как страшно… Помогите!..
        Чувствуя ответственность перед семьей, Прохор не отходил от кровати, вслушивался в слова, стараясь найти в них связь. Гликерия Сазоновна приносила лечебное питье и лично поила больную, тихонько причитая:
        — Огнем горит вся, видать, простыла. Не жилица она, ох, не жилица…
        — Будет вам, мамаша,  — урезонивал ее сын.  — Надобно доктора позвать.
        — Коль разрешение на то получишь от папаши, то всенепременно.
        — А как без него поеду за доктором?
        — Дождись батюшку,  — попросила мать со слезой в голосе.  — Хм, про какую такую вину она бормочет?
        Сын оставил мамашу без ответа. Недовольства она не скрывала, одновременно боялась, что в доме из-за девицы возникнет раздор, ведь Аким Харитонович нравом крут, строг, не терпел вольностей. А тут старший сын подобрал девицу в чистом поле, нет бы — отвезти ее, куда положено, так он домой сподобился привезти! Эдак их уважаемый купеческий дом в ночлежку превратит, подбирая людей без роду без племени. В том, что девица безродная, Гликерия Сазоновна не сомневалась, иначе не очутилась бы с разбитой головой за городом. Что она там делала? А откуда одежда на ней не грошовая? Вдруг девка содержанка? И сынок на себя не похож: в сестры милосердия записался! Полотенце в уксусном растворе смачивал, ко лбу и вискам девицы прикладывал, ручьи пота сухим полотном промокал, а как требовалось поменять намокшую простыню с наволокой, на руки брал девицу и держал. Мать не понимала…
        Аким Харитонович пожаловал точно к ужину, работал он много и сыновей приучал к труду. Прохор спустился в столовую, понял, что отец уже все знает, потому сразу, рискуя впасть в немилость, сказал:
        — За доктором надобно съездить.
        — Поезжай,  — сухо разрешил отец.
        Прохор хорошо его изучил: глаз не поднял, стало быть, не желал, чтобы старшенький узрел гнев в его очах. Однако разрешение ничего не означало, вероятно, буря ждала впереди, коль судить по суровому лицу отца. Аким Харитонович производил впечатление аскета — не в меру худ, со впалыми щеками, заросшими заостренной книзу бородой, с глубоко запавшими глазницами, отчего лицо казалось длинным и немного изможденным. Он скуп на слова, не суетлив, внушал семейству трепет. Только не Прохору, который достиг того возраста, когда родителей — святая святых — перестают бояться, тем не менее уважают, потому нечасто осмеливаются перечить им. Но уж если родитель переступит грань, перечат, и еще как. Когда б у Акима Харитоновича была уверенность, что найденная девица не помрет, не дал бы разрешения на доктора. Но, может быть, он заметил в лице сына готовность идти наперекор отцу, посему надумал промолчать пока, ибо спровоцированная непокорность дорого обходится — рушатся устои.
        Идя к выходу, Прохор чувствовал впечатанный в его спину взгляд отца, не укоряющий, а изучающий, что, по всей вероятности, и оттянуло бурю. Он оделся, поскольку приказал запрячь лошадей много раньше, запрыгнул в сани, едва выбежав из дома, и взял кнут…
        2
        Неприличное предложение
        Бубнов изучал Артема внимательно, с заинтересованностью, которую не выпячивал, но она подразумевалась, ибо паузу завесил он весомую. Бывший вор не шелохнулся ни разу и был похож на застывшую игуану — всю в складках, немигающую, будто вынырнувшую из доисторических времен, чтобы посмотреть, как устроен мир будущего, а он неузнаваем и чужой. Глаза Бубна огромные и круглые на безжизненно-сером лице, но, как странно, не было в них эмоций — ни одной, даже удивления. Скорей всего, находился он в некотором замешательстве, а через минуту Артем понял, что его не устраивало, но сначала услышал вопрос:
        — Майор?
        — Он самый,  — ответил гость.
        — Ты молод для майора. И для начальника молод.
        Вот оно что! Действительно, ему всего тридцать один год и вдруг — майор. Но есть еще такое понятие, как внеочередное звание, его дают не за выслугу, а за работу, риск, ум, навыки. Вор-то, хоть и бывший, должен об этом знать.
        — Мне уйти?  — равнодушно бросил Артем.
        Фамилию Бубнов взял матушкину, а числился всю жизнь грузином, отсюда, наверное, и проскальзывал изредка легкий акцент, позаимствованный у папеньки, но придающий шарм этому, в общем-то, яркому человеку. Всем бывшим Артем не верил ни на йоту, они же прирожденные артисты — снимай кино, не ошибешься, и акцент считывал как дешевую рисовку, что, скорей всего, так и было. Кажется, Ирака не устраивал майор еще по каким-то причинам, а не только молодостью не глянулся, в его интонации послышалось некоторое сожаление:
        — Я верю рекомендациям.
        — Весьма польщен,  — держался холодно гость.
        Папаша Ирак выдержал добавочную паузу, во время оной Артем уже хотел попрощаться, удержало любопытство: его выловили на дороге, где-то есть два трупа, но компашка во главе с Ираком не связалась с полицией — почему? Неужто остался священный трепет перед правоохранительными органами, включая их кабинеты? А может, вор боится, что трупы на него повесят? Тут вариантов много.
        — Присаживайся,  — наконец вымолвил хозяин.
        — Может, лучше сразу к делу?  — не двинулся с места Артем.
        — Вначале договоримся.
        Пришлось Артему плюхнуться в кресло почти напротив, иначе игуана паузами замучит; после минутного молчания Ирак все же начал говорить о деле:
        — Утром мне позвонили и сказали, что Лала застрелена в своей комнате. Я хочу, чтобы ты поймал этого человека. Быстро поймал.
        — Ну, вообще-то, уголовный розыск держит на контроле все дела по убийствам, по ним ведь работают наши оперативники. Так зачем же было устраивать на меня облаву?
        — Мне нужно, чтоб ты тихо искал убийцу. Без огласки.
        — То есть… никто не должен знать о расследовании, так?
        — Ты правильно понял.
        Теперь Артему понадобилась пауза, он откинулся на спинку кресла и обвел глазами… пожалуй, антикварную лавку в бежевых тонах с яркими цветовыми вкраплениями. Чего тут только нет: Запад перемешан с Востоком без какого бы то ни было стиля, впрочем, красота сама создает стиль. Жилье — зеркало хозяина, а Бубнову при его богатстве чего-то не достает, поэтому обложился натурой центровой (ценными вещами на их жаргоне), а может, эта натура вообще темная (краденая). Кстати, о хозяине шедевров: в принципе Бубнова понять можно, абсолютно всем хочется только денег, а известность далеко не каждому в кайф. Некоторые мечтают залезть под золотую корягу и оттуда иногда выглядывать, как сделал Ирак в настоящем. Однако прошлое его догоняет, по всей видимости. Но даже ворье, когда обстоятельства прижимают, обращается в полицию — вот такая ирония судьбы, значит, и диалог с ним вести надо на понятном им языке.
        — Вот ты, папаша, вроде образованный… (Образованный вор на жаргоне — опытный, Артем намеренно намекнул, что в курсе наследственного призвания Ирака.) Понимаю, сейчас трудно думать о практической стороне, но я обязан напомнить о некоторых моментах. Итак, если я буду искать «тихо»… как ты собираешься хоронить Лалу без свидетельства о смерти? Тайком? Это уже неправомочные действия, обязательно кто-нибудь стукнет, и тогда убийство повесят на тебя. Ну, сам подумай: кому выгодно скрыть не просто смерть, а убийство? (Про себя отметил, что данная мысль может быть и первой версией.) Нет-нет, не верю, что закопаешь родную племянницу как собаку. Значит, должен понимать: условие без огласки невыполнимо.
        Казалось, Ирак не столько слушал, сколько пытался проникнуть своими голубыми, не потерявшими сочный колер глазами внутрь гостя — в его мозг, его мысли, его душу. А может, у старого вора было еще и желание посмотреть, как устроены внутренности майора? Люди подобный взгляд называют тяжелым, только Артема смутить не смог бы сам василиск на пару с горгоной Медузой, потому он тоже беззастенчиво вперился в хозяина, пока тот не произнес медленно ровным голосом:
        — Я не о той огласке сказал.
        — Не о той? В смысле?
        — Лала была девушкой… незамужней,  — нахмурившись, произнес Ирак, что стало первой его реакцией, а то на высушенную мумию был похож.  — С ней… ну, там… молодой человек, его тоже шлепнули. Коротко говоря, обстоятельства нехорошие, газетчики начнут трепать ее имя… да и мое… я ведь известен в городе. А смерть любит тишину.
        Ну и причина! Кого удивишь в наше время постельными отношениями? Как ни цинично звучит, Артем про себя посмеялся над такой щепетильностью. В бытность воровских «подвигов» Ирак, без сомнения, не мучился морально-этическими предписаниями, когда пичкал наркотой юнцов и грабил добропорядочных граждан.
        — Их застрелили в постели?  — уточнил Артем.
        — Увидишь. И вторая серьезная причина: мать Лалы в больнице, ей сделали операцию на сердце. У меня больше никого не осталось, чтобы рисковать и ею.
        На этот раз объяснение приемлемо, Артем лишь напомнил:
        — Но сказать-то придется, лишать мать прощания с дочерью…
        — Я не собираюсь лишать,  — перебил Ирак без тени раздражения.  — Валюша узнает, когда окрепнет, не ранее. До этого тело Лалы будет ждать в морге. И третья причина: тот, кто убил ребят в моем доме, рассчитывал на шумиху. Я так думаю. У меня нет желания доставить ему удовольствие.
        — Ага!  — подхватил Артем.  — Значит, этот кто-то из твоих недругов? А кто-нибудь есть на подозрении?
        — Нет,  — уверенно сказал Ирак.  — До твоего приезда я думал об этом, но никого не подозреваю. До похорон ты найдешь убийцу, за работу получишь миллион, но ты должен отдать его мне.
        Круто. Все условия — круто. Миллион заработать — кто ж откажется? Но преступника отдать… это чересчур и типично бандитский подход в оценке человеческой жизни — какой бы пакостной она ни была. А ведь не исключено, что ныне уважаемый человек Ирак-Батоно сам явился поводом-провокатором. Но это был не последний сюрприз от перековавшегося в бизнесмена вора:
        — Пока ты будешь вести поиски, твоя девушка побудет у меня, это подстегнет твои усилия. Я предоставлю ей самые лучшие условия…
        — Что ты сказал?!  — процедил Артем, поднявшись и по-хозяйски поставив руки на пояс.
        — Два миллиона.
        — Можешь не повышать ставку!  — свирепо процедил Артем. Ему-то незачем держать марку невозмутимого мэна, правда, он мгновенно взял себя в руки и заговорил спокойно, хотя и зло, зато доходчиво:  — Считаешь, я больной, чтобы согласиться на твой ультиматум? Моя жена на пятом месяце, каждая минута, каждый час, проведенный у тебя, ударит по ее здоровью и здоровью ребенка.
        — Послушай, я…
        — Нет, ты сиди там и слушай сюда. Сегодня не девяностые, когда вы банковали, понял? Мы преступников ищем и год, и два, и десять лет. Ты столько собираешься держать мою семью у себя? А доживешь? Попробуй только попытаться…  — Артем выставил указательный палец,  — …взять Софию в заложницы — я разнесу твой теремок по кирпичику! А тебя, папаша, с твоей бандой закрою на много-много лет, доживать будешь на зоне. Так что засунь свои миллионы… не будем уточнять — куда. Я понятно объяснил, ты все понял?
        — Молодец,  — вяло проговорил Ирак.  — Не купился. Идем.
        — Куда?
        — В комнату племянницы.
        — А моя жена?
        — Я проверял тебя.
        «Понты, кругом одни понты»,  — раздраженно подумал Артем, глядя, как поднимается Ирак на ноги. Он оказался довольно высоким — вровень с гостем; стоя визави, Артем все-таки заметил отпечаток боли на его лице. Боль — это такая субстанция, которую сколько ни прячь, она все равно смотрит на тебя, смотрит изнутри глазами стоящего напротив человека.
        Комната Лалы находилась на четвертом уровне, до последнего лестничного пролета первым шел Ирак, но вот он остановился. Опершись одной рукой об изгиб перил, опустив голову, второй рукой указал наверх, после чего рука Бубнова безвольно повисла вдоль тела. Артем обошел его и начал подъем, но буквально через пару шагов остановился. Дверь в комнату была полуоткрыта, из-за нее выглядывала мужская рука, лежавшая на полу, и макушка со светлыми волосами.
        — В комнату кто-нибудь заходил?  — спросил Артем, не оборачиваясь.
        — Домработница говорит, как только увидела тело парня, испугалась и не стала заходить, а сразу позвонила мне. Я приехал. И зашел. Но ничего не трогал, к Лале не подходил… и так понятно, что ей ничем нельзя помочь.
        Поднявшись на небольшую площадку, Артем одним пальцем (боковой частью) приоткрыл дверь и некоторое время стоял, глядя вниз. Обнаженное тело юноши в луже крови перегородило вход, чтобы войти в комнату, нужно переступить через него. Артем не стал этого делать, сначала трупом должны заняться эксперты, но, осторожно ступая, тщательно выбирая место, чтобы не наступить на кровь, он просто заглянул в комнату девушки.
        Метров сорок квадратных. Взгляд сразу уперся в кровать, стоявшую у левой стены. Постель разобрана, в беспорядке, одна подушка на полу, мужские и женские вещи разбросаны. Весело вчера проводили вечерок, об этом можно судить не только по разбросанным вещам. На ковре посреди комнаты (за столом как-то не комильфо праздновать) стояло два подноса с фруктами, конфетами, шампанским и двумя бокалами. Здесь же в беспорядке лежали диванные подушки в количестве шести штук с тиграми и леопардами.
        А на кровати полусидела, опираясь спиной на подушки, обнаженная девушка лет двадцати, черненькая, худенькая, внешность на троечку с минусом. Да, Ирак прав, достаточно одного взгляда, чтобы понять: жизнь улетучилась из нее давно, хотя глаза широко распахнуты и смотрят прямо перед собой, но это уже стеклянные глаза. Грудь в крови и в темно-бордовых запекшихся сгустках… Девчонку уложили наповал. Кровь стекла по животу и между ног на постель, заливая белую в мелкий цветочек простыню. У Артема промелькнула мысль: вряд ли при жизни ей было бы все равно, какой найдут ее после смерти, а также сколько народу будет глазеть на мертвое тело. Но сейчас ей все равно. Он вынул из нагрудного кармана телефон и, спускаясь по лестнице, сказал в трубку:
        — Вовик, давай с группой ко мне, здесь двойное убийство.  — Потом обратился к Ираку:  — Папаша, у тебя тут, говорят, собак полно?
        — Собаки охотничьи, к тому же заперты,  — успокоил Ирак.  — А… твой Вовик знает, куда ехать?
        — Обижаешь, папаша. Мой Вовик выяснил про тебя все, как только твои олухи повисли у меня на хвосте. Он, кстати, недалеко.
        Но каким образом Володя оказался недалеко, Артем не распространялся, а Ирак не удосужился расспросить, его беспокоило другое:
        — Я просил сохранить расследование…
        — Послушай, папаша. Ты просил найти убийцу быстро, а как искать без экспертов и сыщиков? Это только в книжках и кино один в поле воин, на деле все обстоит иначе, уж кто-кто, а ты должен знать нашу кухню. Но я обещаю, что переговорю со всеми, у нас работают нормальные ребята, они войдут в положение твоей сестры. Короче, дело долгое, я пошел за женой, а то она в машине жарится.

* * *
        Начали, конечно, с загораживающего вход в комнату трупа юноши, имени которого Бубнов не знал — это же друг племянницы, а друзей она меняла, к сожалению, часто. Но! Вчера в доме была вечеринка, о чем свидетельствовал бардак в гостиной на втором уровне, короче, гуляла парочка не в гордом одиночестве, а дружной компанией. Эксперт занимался трупом парня, и пока беднягу, попавшего сюда по иронии судьбы, не уберут, в комнату не войти. Дело не в этических нормах, мол, переступать через труп — ах-ах, нехорошо, просто Артем решил первым туда запустить криминалиста, чтобы тот исследовал каждый сантиметр, а пока отправил его на второй уровень заниматься вечеринкой. Он не мог скрыть недовольства, потому что не любит работать с новенькими, тем более неопытными. Ну что может знать о криминалистике человек, которому всего двадцать шесть лет, к тому же недавний выпускник? Когда поднимались наверх, он схватил Вовчика выше запястья и задержал, процедив тихо:
        — Где Друбич? Ты зачем этого прихватил?
        — Я, вообще-то, за тобой ехал,  — оправдался рыжий и кудрявый Вовка, невинно вытаращив белесые глаза с рыжими ресницами.  — Вызов делал по рации, кто дежурил — тот и приехал. Да он классный парень…
        — Мне нужен ас! Мастер! А не классный парень.
        — Между прочим, когда ты пришел в управу, тебе сразу доверили сложное дело, хотя ты был необстрелянным пацаном,  — напомнил Вовик.  — По слухам.
        Нечем крыть Артему, нечем. Он попыхтел-посопел и… загрузил экспертов работой, оперативников отправил помогать криминалисту — искать в духе «найдите что-нибудь». А вдруг найдут некий след или вещь, что впоследствии пригодится. Сам отправился к хозяину в антикварную гостиную, где тот восседал все в том же кресле, задумавшись или переживая смерть племянницы. Там же, на канапе в сторонке, находилась и София, уставившаяся в ноутбук, в общем, оба друг другу не мешали. Артем упал в соседнее кресло с Ираком, пора было поговорить с ним серьезно:
        — Итак, Амиран Ираклиевич, у меня несколько вопросов.
        Тот повернул голову к нему, затем перевел взгляд на Софию, дескать, а как же тайна следствия и все такое? Ведь майор обещал «тихо искать убийцу», в этом смысле на женщину полагаются только идиоты. Артем понял опасения Бубнова и удивил его:
        — София в курсе всех наших секретов, она работает в пресс-службе и тоже начальником.
        Правда, обошелся без уточнения, что в ее подчинении всего один человек — она сама, да и важно ли это? София даже головы не подняла, вероятно, переговоров не слышала — настолько была увлечена. Ирак снова повернулся к майору, но уже с готовностью отвечать. Артем подметил в нем некую странность: худые люди более подвижны, энергичны, эмоциональны, этот же субъект демонстрировал другой тип поведения — то ли заторможенность, то ли основательность, а может быть, привычную осторожность. Поскольку хозяина на момент убийства не было в доме, первый вопрос стал закономерным:
        — Где ты был этой ночью?
        — Артем…  — подала голос София с дивана, не отрывая глаз от монитора ноутбука, значит, все слышит и, не глядя, видит! Одной артикуляцией, беззвучно произнеся короткое слово, она напомнила ему об уговоре, он, стукнув себя по лбу ладонью, улыбнулся:
        — Прошу прощения! Ирак, где вы были этой ночью?  — подчеркнул Артем слово «вы» и посмотрел на Софию, мол, помню о твоей просьбе.
        — Да ладно, можно и на «ты», мы привыкшие,  — проворчал Бубнов.  — Я был в больнице. Всю ночь. В палате Валентины стоит кровать и для меня, но я не сплю, боюсь прозевать, когда ей понадобится неотложная помощь.
        Ответ привлек внимание Софии, она подняла глаза и с интересом изучала Бубнова, примечательного тем, что в нем ничто не напоминало его воровскую жизнь. Он вполне симпатичен, как ей показалось, даже аристократичен, а ведь среда накладывает отпечаток на личность, впрочем, не отпечаток — клеймо.
        — И все же, Ирак,  — продолжал Артем,  — эти убийства не могут быть приветом из вашего богатого приключениями прошлого?
        — Иронизируешь?  — фыркнул Бубнов.
        — Нет. Логика подсказывает покопаться в делах давно минувших дней. Не может же молоденькая девочка иметь смертельного врага, как полага… ете?
        — Я в завязке почти пятнадцать лет, за этот срок все приветы вернулись с кичи, а кое-кто и дубарем (покойником) успел стать.
        — Значит, девочка?
        — А мальчик? Который там… наверху?  — предположил Ирак.
        — Мальчик?  — задумался Артем.  — Будем проверять. Но убивать пришли в твой дом, папаша, в твой… А что за вечеринка вчера была? Кто гости?
        Пожалуй, это первый раз, когда Ирак опустил глаза, ему явно стало неловко, через несколько секунд он и голову повесил, еще небольшая пауза и — нехотя ответил:
        — Я не знал о вечеринке. Ни о вчерашней, ни о предыдущих.
        — А были и предыдущие?  — подхватил Артем, Ирак закивал.  — То есть вы узнали о вечеринках в вашем доме недавно, да?
        — Сегодня,  — коротко сказал Бубнов.
        — Интересно. Столько народу, и никто… А кто доложил?
        — Домработница рассказала, что во время моего отсутствия Лала приглашала друзей. Потом я допросил повариху, она, оказывается, готовила для гостей Лалы, хотя не должна была, мы с ней оговаривали ее обязанности и время работы.
        — Ладно, переговорю с ними. Еще вопрос, пока последний: камеры видеонаблюдения есть?
        — Конечно. Убийца стер записи.
        — Стер… Стер…  — повторил Артем, словно это слово никогда не слышал и хотел понять его.  — А у вас что, охраны нет?
        — У таких людей, как я, есть все. Или почти все.
        Бубнов снова поднял глаза на майора: видимо, несмотря на трагедию в доме, бывшего вора задело, что молодой человек низко оценил его возможности. К хвастовству реакция отношения точно не имела, это была, скорее, вырвавшаяся обида, ведь если рассудить, к своему личному «все включено» он рвал на тесемки человекообразных, кто даже случайно оказывался на его пути.
        — Ну и как получилось, что охрана есть, а записи стерли?
        — Допроси их сам,  — ответил Ирак,  — я никому не разрешил уходить. Думаю, мне не все выложили. Если я буду с тобой, начнут утаивать правду, чтоб работу не потерять. Охрана в своем кабинете — дверь рядом с парадным входом, ведет в полуподвальное помещение. Домработницу и повариху найдешь на кухне.
        — Мы заберем ноутбук Лалы, нужно проверить ее почту, аккаунты.
        — Забирайте.
        Женщин Артем оставил на закуску. Чтобы совершить преступление и остаться невидимкой, убийце сначала следовало избавиться от всевидящего ока охранников — об этом он должен был позаботиться в первую очередь. Вот с охраны и решил начать Артем, любопытно же, каким образом удался фокус.
        После его ухода стало тихо, только стук клавиатуры, которую София трогала шустрыми пальцами, напоминал, что в этой гостиной обосновались не одни музейные экспонаты. Бубнов хмурился, косясь на жену майора, наверное, ему мешал даже легкий шумок от ее ноутбука, мешал сосредоточиться на своем горе и необъяснимых смертях в его доме. Пару минут он наблюдал за Софией, делал это машинально, просто глаз остановился на ней, машинально и произнес:
        — А что вы все время пишете? Неужели роман?
        Он знать не знал о настоящем призвании гостьи, просто сказал, что первое в голову пришло, но, как выяснилось чуть позже, попал в десятку. На его реплику София подняла голову и улыбнулась симпатичному старичку:
        — Пока только записываю сюжет.
        — Сюжет? В смысле? Что за сюжет?
        — Это канва — что и почему происходит в моей истории, потом по этой канве напишу книжку. Главное, не упустить все линии, которые возникли. Если отложить на потом, забудутся детали, нюансы, все это сейчас переполняет мою голову.
        — Вы что… писательница?!  — искренне изумился он.
        — Ну… уже можно сказать, что да. Правда, у меня только четыре книжки издано, эта, надеюсь, будет пятой.
        Бубнов вроде бы включился в диалог, однако говорил вяло:
        — Четыре — ого! Никогда не видел живого писателя, тем более женщину-писательницу, к тому же красивую. (Ну, это он загнул, София себя красавицей не считала.) Для меня живая писательница — как оживший динозавр, честное слово. Знаете, когда закончится следствие, я расскажу вам несколько историй… м… сюжетов. Они пригодятся вам, потому что есть в них зерно, ни на что не похожее построение задачи… э… преступления.
        — Буду очень признательна вам. Только мои герои живут в девятнадцатом веке, героиней я сделала мою прапрабабушку, там совсем другой мир…
        — Думаете, с тех пор что-то изменилось? Ну, появились новые технологии, ими пользуются как правоохранительные органы, так и преступный мир, а суть, потребность в адреналине, вызов всему укладу и даже себе, азарт, жажда взять цель… все это неизменно для любого времени.
        Его послушать — говорил о романтической, всепоглощающей страсти, но к чему! Однако старик вновь погрузился в себя, а София опустила глаза в монитор, представляя своих персонажей…
        Которые оживали в ее воображении
        Атмосфера в спальне князя была удручающе-мрачной: запах ладана и микстур бил в нос, шторы, не пропускающие солнечного света, свечи под образами создавали иллюзию, будто он уже преставился. Многочисленные родственники, окружившие ложе умирающего, расступились, освобождая место для графини. Сдерживая слезы, она наклонилась к Гавриле Платоновичу:
        — Крестный, это я, Маргарита…  — Он зашевелил губами, ей пришлось склониться ниже, чтобы разобрать слова. Выслушав, она выпрямилась и сообщила присутствующим:  — Князь просит оставить нас наедине.
        Родственники нехотя попятились, потом бесшумно, как тени в царстве мертвых, убрались. И вдруг его светлость открыл глаза, скосил их на дверь и довольно оживленно зашептал:
        — Маргоша, проверь, не подслушивают ли аспиды.
        — О-о!  — выразила она степень изумления, но заскользила к двери, распахнула ее…
        Какая низость! Родственники столпились у двери стайкой! Не смутились! А невинно захлопали бессовестными глазами. Но как же нелепо устроен человек — стыдно стало Марго, будто не она, а ее застали за подслушиванием. Вместе с тем, подавив негодование с презрением, она выпалила первое, что пришло в голову, надеясь, что оценят ее такт и уберутся от дверей спальни:
        — Его светлость просит свежей воды и желает, чтобы нас не беспокоили. Прикажите Карпу принести воду с… он знает добавки.
        Догадавшись, что здесь творится нечто невообразимое, Марго не зря затребовала Карпа — верного слугу князя, он не позволит подкрасться к спальне и подслушать. Аспиды, выражаясь языком князя, поняли, медленно отступали, поедая ее подлыми очами. Марго стало не по себе от затаенно-хищных взглядов, недобрых, коварных, беспокойных. Метаморфоза, да и только! Немногим ранее эти люди отличались друг от друга, с трудом уживались, кто-то вызывал симпатию, кто-то, напротив, антипатию, но близкая добыча сделала их единым телом, мозгом, душой, единым лицом. Со стороны Марго они почуяли опасность, жаждали знать, чем грозит ее визит, и, не сговариваясь, готовы были не просто к обороне, а к смертельной битве. Она же, набравшись храбрости (или наглости), стояла до тех пор, щуря глаза цвета весенней травы, пока родственники князя не спустились с лестницы, после этого Марго вернулась в спальню, тщательно притворив дверь. Безусловно, она растерялась, не узнавая обитателей княжеского дома, но еще больше ее поразил хозяин:
        — Крестный, что это вы удумали сказаться умирающим?
        Тот сел и, обмахиваясь краем одеяла, тихонько рассмеялся:
        — Уф, упарился. Топят, топят… Жарко, будто в аду! Ты садись, Маргоша, садись,  — похлопал он ладонью по кровати.  — Дело у меня к тебе. Тайное!
        Не заставляя уговаривать себя дважды, она присела на кровать и ждала разъяснений странному поведению родственников, а также самого князя, хотя терпеливой ее никак нельзя назвать. Любопытная Марго всегда в авангарде событий, даже собственных мыслей, но все, что она увидела в доме за несколько минут, несказанно шокировало ее.
        Когда князь готов был поделиться тайнами, в спальню ворвался Карп с графином воды и бокалом. Несмотря на почтенный возраст, старого слугу отличали редкая подвижность, предупредительность, а также преданность — ценнейшее качество на все времена. Его рот был постоянно растянут в улыбке до ушей, как у лягушки, а глаза прищурены, как у лиса. Карп поставил поднос на столик с многочисленными микстурами, поклонился Марго и расстегнул щегольской сюртук с чужого плеча:
        — Прошу прощения, ваше сиятельство, но их светлость наисветлейший князь, почитай, с ночи не кушали-с, я тут принес малость…  — Из-за пазухи он вытащил подобие торбы, оттуда достал салфетку и расстелил на коленях князя, на нее укладывал снедь.  — Пожалте, ваша светлость, расстегайчики с рыбкой… Кусочек гуся… Блинчики с грибами… Коржики!
        — А запить?  — поднял на него жалостливые глаза князь.
        Лягушачий рот Карпа еще больше растянулся в стороны. Он налил в бокал из графина воды, подал князю. Тот сначала перекрестился, залпом выпил, вытянул губы трубочкой и выдохнул, глаза его заметно повеселели.
        — С анисовыми семечками,  — шепнул Карп,  — померанцевыми орешками и мятой настаивалась. Чтоб запаху не унюхали. Моя старая варила. Ну, как?
        — Крепка,  — похвалил князь, закусывая свернутым блинчиком.
        — Так-ить три перегонки!  — горделиво поведал Карп.
        — Маргоша, хочешь?  — указал глазами на графин князь.
        — Водку?!  — фыркнула она.  — Увольте!
        — Ну, расстегаи попробуй и блины.
        — Моя старая редкая повариха,  — похвастал Карп.
        — Вообще-то, нынче пост…  — напомнила Марго.
        — А болящим послабление,  — нашелся Карп.
        — Крестный!  — воскликнула Марго.  — Что здесь происходит?
        — Тише ты, а то услышат!  — шикнул Гаврила Платонович.
        Дожевывая блин, он впал в задумчивость, через паузу, глядя широко раскрытыми глазами куда-то далеко, произнес с горечью:
        — Курай издох.
        Курай — любимая собака князя, английский сеттер. Курая он держал в доме, кормил со стола, по мнению Марго, пес был до крайности невоспитанным, строптивым и наглым, спать укладывался на кровать князя — куда это годится?
        — Из-за смерти Курая вы заболели?  — осведомилась Марго.
        — Я болен?  — хмыкнул князь.  — Карп, налей-ка мне еще чуток.  — Он осушил половину бокала, отчего Марго поморщилась, и сказал, закусывая пирогом:  — С моей тарелки Курай поел и подох, враз подох. Понимаешь?
        — То бишь вы подозреваете, Курая отравили?
        — Экая ты непонятливая! Травили не собаку, а меня!
        — Бог с вами!  — всплеснула руками Марго. Однако графиня далеко не экзальтированная особа, в себя пришла быстро.  — Отравитель в вашем доме? Это невозможно. Произошло неудачное стечение обстоятельств, а вам показалось…
        — Позвольте-с мне, ваше сиятельство-с,  — нетерпеливо потирая кончики пальцев, перебил Карп.
        Случалось, он вел себя несносно, чуть ли не на равных, а Карп слуга, лакей. Марго не сделала ему замечания, это обязанность князя, который излишне либерален к любимчикам, ей же осталось разрешить ему говорить кивком головы.
        — Их светлость захотели-с покушать, а было сие часу в двенадцатом ночи. Я сходил в кухню, уложил на тарелочку отварного мясца… говядинку-с, кулебяку… три кусочка-с, осетринки нарезал, окорока, ну и огурчиков солененьких…
        — Карп, аппетиты крестного мне известны, будь добр, покороче.
        — Морсу налил, стало быть,  — все же закончил перечислять тот,  — и снес в кабинет. Они-с там подсчеты вели хозяйственным расходам. Поставил подносик, а Гаврила Платоныч взяли кусочек говядинки… величиной с ладошку и кинули Кураю. Тот проглотил разом, а князь Гаврила Платоныч пили морс в то время. Вдруг Курай будто подавился! Стоит эдак на четырех лапах, голову свесил вниз и срыгнуть тужится. Нас беспокойство взяло, мясо-то без костей, а пес навроде подавился. Мы к нему, гладим, водички даем. Он полакал… опосля повалился на пол, из пасти пена полилась, полчаса спустя издох в нечеловеческих мучениях.
        И прослезился. Марго некоторое время думала, но недолго:
        — Стало быть, вы полагаете, мясо было отравлено? Как же пес не учуял отраву? Собаки весьма чувствительны.
        — Так он на лету кусочек подхватил и проглотил,  — сказал Карп.  — Не понюхав и не пожевав.
        — Крестный, а как часто вы ужинаете столь поздно?
        — Да почитай всякий день,  — снова вместо князя ответил Карп.  — Они-с редко ложатся натощак.
        — Но почему же в морс не подмешали яду?  — недоумевала Марго.  — Эдак-то проще… отравить.
        — А морс, ваше сиятельство, моя старуха приготовила, сама же и принесла, зная, что их светлости пить захочется. А остатнюю еду я взял с кухни-с. Но вот какая любопытность: мяса опосля я не нашел, а большущий кус был, ей-ей. Сие значит, что забрали его опосля того, как я к их светлости ушел с харчами.
        Марго вздохнула, не находя слов. Выходит, кто-то из родственников подлый отравитель? А ведь ни у кого из них нет собственного состояния, все на иждивении князя. И второе: кто-то знал, что по ночам лакей кормит хозяина, подсунул отравленное мясо, но дело не вышло — сдох Курай. А кусок-то от мяса отрезан, несложно просчитать отравителю, что собака сдохла, съев мясо. Это опасно для обоих, если все так, как они оба представили.
        — С тех самых пор я и стал умирать,  — признался с грустью Гаврила Платонович.  — Дабы коварный злодей подумал, будто от отравы.
        — Именно-с!  — подхватил Карп.  — Мы как решили: у его светлости здоровья на десятерых хватит, то всякий знает, значится, быстро не помрет. Погляньте на их натуру — они ж вон какие… огромадные, им яду много надоть.
        — Но крестного могут отравить в любой другой день,  — резонно возразила Марго.  — Дабы ускорить смерть.
        — Никак нет-с, ваше сиятельство. Гаврила Платоныч кушают из моих рук-с, аль из рук моей старухи. Днем они не кушают, одну воду я подаю, а ночью тихонько ношу сюда харчи, чтоб сродники,  — кивнул он в сторону двери,  — думали, будто князь на самом деле помирает.
        — Понятно,  — покивала она удрученно.  — Но я-то чем могу помочь?
        — Однажды зашла речь о тебе с Виссарионом Фомичем Зыбиным,  — оживился князь,  — он весьма лестно отзывался об уме твоем и храбрости.
        — Неужели?  — усмехнулась она, зная на собственном опыте о несносном характере начальника следственных дел.
        Марго буквально пролезла в следствие, да, пролезла и нисколько не совестилась. Жизнь ее круга скучна и нелепа, чтобы жить только ею, а у графини Ростовцевой масса сил, которые деть некуда. К тому ж она умна, отчаянна, склонна к авантюрам, потому и ринулась в следственные дела, словно заправский детектив, щекоча себе и другим нервы. Однако вначале нарвалась на упрямство Виссариона Фомича, не желавшего видеть ни одну даму рядом с собой ближе версты, но эта история заслуживает отдельных эпических сказаний.
        — Истинная правда, а их высокоблагородие господин Зыбин на похвалы скупы-с,  — продолжил тем временем Карп.
        Зыбин скуп на похвалы? Мягко сказано! Да он во всем хорошем найдет воз изъянов, особенно что касается женщин, удел которых, по его мнению,  — дом, фортепьяно и варенье, ни на что другое светская дама не годится, кроме как возглавлять варку варенья!
        — Говорил,  — снова взял слово князь,  — ты не так давно оказала следствию неоценимую услугу, проявив способности к логике.
        Марго надоели хождения вокруг да около, она спросила напрямую:
        — Вы хотите, чтобы я помогла вам найти отравителя?
        — Нет!
        — Как так?  — изумилась Марго.  — А что же тогда?
        Она не получила объяснений. Князь, обычно фонтанирующий энергией, соривший деньгами, как внезапно разбогатевший купец, откровенный и не всегда сдержанный в высказываниях, после ее вопроса замялся, словно ему неловко.
        — Вы смущены…  — осторожно произнесла Марго.  — Что не так?
        — У меня был сын…  — сказал он, потупившись, и замолчал.
        Разумеется, Марго слышала эту печальную историю, которая при князе никогда и нигде не обсуждалась, подробностей она не знала, а на слухи не полагалась, имея представление о доле выдумки в сплетнях.
        — И где же ваш сын?  — спросила Марго, впрочем, любопытство основная ее черта, не удовлетворив его, она не ушла бы.
        — Осьмнадцать лет назад прогнал я его.  — Гаврила Платонович с отчаяния стукнул кулаком по постели.
        — Вы?! Добрейшей души человек, каким я вас знаю, и — прогнали единственного сына?
        — Прогнал.  — Голова князя упала на грудь, видно было, что гложет его случившееся.  — Отрекся от него… Нет. Вначале он от меня отрекся!
        Марго стало жаль крестного, он ведь хороший человек, правда, эпатажный, но это не столь большой грех. Она погладила его по руке со словами утешения:
        — Полагаю, у вас была веская причина, раз вы так поступили. Что же он натворил?
        — Обрюхатил гувернантку. Да то полбеды, с кем не бывает! Но жениться на что? Карп, иди-ка, погляди, коль сродники ушами к дверям припали, дай по харям.
        Лакей на цыпочках, от усердия размахивая руками, подобрался к двери и резко открыл ее. Но за нею никого не обнаружил. Карп не удовлетворился пустым местом перед спальней, вышел за ее пределы, тотчас и вернулся, заверив:
        — Будьте покойны, ваша светлость, никого-с.
        А его светлость во время паузы почесывал затылок, обидчиво надув губы, не сразу продолжил:
        — Княжеского роду, потомок Рюриков и — мамзеля полукровка в женах! Ейная мамаша-певичка прикатила из Франции за богатством! Внебрачная дочь! И сама по стопам матушки-певички пошла — легла в постель Мирона. Позор! Сладить с ним не вышло, сын упрямством своим вывел меня, я его и прогнал. Ушел он в чем был. Я надеялся — одумается и вернется, без денег-то романистике вскорости конец наступает. Но дошли слухи, будто он со своей брюхатой гувернанткой укатил в Петербург, там у него тетка по матери, к ней, как я понял, и уехал Мирон.
        — Тетушка приняла его с той женщиной?
        — Не ведаю!  — раздраженно бросил князь.  — Мы не вели переписку, поссорились еще при жизни моей супруги, сестрица ее сварливая поучать меня вздумала, дура. Позже слух прошел, будто Мирон поступил на службу и уехал на Кавказ, там завсегда неспокойно и… погиб он. В северном Табасаране, кажись.
        Что творит гордыня! Марго ни за что не отказалась бы от сына Мити, какая б блажь ни пришла в его голову, отсюда не понимала князя — как можно выгнать собственного ребенка, к тому же без средств и с беременной женщиной! Разумеется, гувернантка не красит княжескую родословную, но даже ради чести не стоило лишаться единственного наследника и прямого потомства, ведь существует множество способов сохранить овец и накормить волков.
        — Вот я тут лежал,  — вымолвил князь тихо,  — и думал: помру, а эти аспиды растащат все, что собиралось веками, и не помянут добрым словом. Яду вон подсыпали! Мне нужен наследник, продолжатель рода, кто фамилию нашу носить будет с честью.
        — Но… ежели сын ваш погиб…
        Марго опять не угадала.
        — Не о сыне речь!  — прорычал князь.  — О внуке! Коль сын не удосужился прийти на поклон к отцу, то Бог ему судия на том свете. А внук… Кровь-то родная! Ему оставлю все, что имею, назло нахлебникам, кои не благодарностью переполнены за достойное содержание, а смерти моей алчут. Потому на твою помощь питаю надежу, Маргоша. Когда б кого другого позвал, мои приживалы вмиг раскусили, что затеваю супротив них заговор, а ты — моя любимица, подозрений не вызовешь. Разве только опасения, что наследницей тебя сделаю.
        — Бог с вами, крестный, не внушайте им эту мысль, а то ведь и мне, не ровен час, жаркое с отравой подсунут,  — рассмеялась она.  — Однако, князь, ежели ребенок зачат вне брака, даже после венчания он будет незаконнорожденным, стало быть, бесправным, и не сможет стать вашим наследником. Таков закон.
        — Маргоша,  — ухмыльнулся тот, беря кусок гуся,  — нынче не то, что встарь! Нынче государь снисхождение имеет к высокородным бастардам, вона скольким родительские титулы оставил! А наш род Соколинских к царскому роду ведет, неужто откажет мне узаконить внука, продолжателя рода?
        — А коль откажет?  — не унималась Марго.
        — Хе! Да чтоб я оставил внука без средств… Найдем выход.
        — Понятно. Только я никак в толк не возьму, в чем должна моя помощь заключаться?
        — Поезжай в Петербург, найди внука.
        — Князь…  — У нее вытянулось лицо, а оно и так слегка удлиненное, округлились глаза, да-да, Марго потерялась, что случалось с ней редко.  — Боюсь, ваше задание мне не по силам.
        — А кто расписывал, как оборотня в усадьбе Мишеля разоблачил?
        Вот к чему приводит хвастовство! Безусловно, страсть к загадкам в ней кипит, но когда загадки окружены тайной, пороком, преступлением. Необычайно любопытно, чем отличны эти люди от тех, кто никогда и ни за что не совершит тяжкого проступка, кто готов умереть за убеждения, но не отдать душу черту. Муж Марго, а он человек рассудительный и полная противоположность жене, считает ее тягу дурной чертой, глупым капризом. Собственно, она сама не понимала, откуда это в ней, вероятно, любопытство, свойственное всем женщинам без исключений, у Марго раздулось до невиданных размеров.
        Заметив нерешительность крестницы, Гаврила Платонович привел еще один веский аргумент, объясняющий, почему его надежды связаны с Марго:
        — И в истории с той женщиной — Камелией, как ее прозвали,  — ты проявила ум. Мне доподлинно известна твоя лепта, потому доверяю одной тебе. Неужто откажешь крестному?
        Но просьба князя найти внука слишком прозаична, неинтересна, заниматься заурядным поручением для Марго — мука. И отказать не посмела.
        — А что скажу мужу?  — нашлась она.  — Зачем еду в Петербург?
        — Марго, ты — и не придумаешь, плутовка? Сестра твоя живет в Петербурге, брат служит у Его величества, вот и поезжай к ним в гости.
        — Прошло столько лет…  — искала она причину для отказа.
        — Фамилия Соколинские не из последних, чрез нее найдешь мать внука, полагаю, Мирон женился на ней, стало быть, фамилию нашу дал. Увидишься с ними либо сообщишь мне, я сам туда поеду. Но сообщения шли на почту и на имя Карпа, так-то оно верней будет.
        — Непростое это дело,  — не решалась она дать согласие, да что там — не хотела этим заниматься.  — Смерть князя Мирона наверняка привела его семью к бедствиям. На что они жили все это время? Как мне стало понятно, князь Мирон не получал от вас содержания…
        — Не получал,  — буркнул Гаврила Платонович.
        — А свое состояние у него было? От матушки, к примеру?
        — Матушка Мирона хоть и княжеского роду, а из богатств имела одну красоту да характер покорный. Ее семья снимала плохонькую квартиру в Петербурге, из прислуги у них была кухарка да женщина приходила убираться, все работали. Она с матушкой и старшей сестрой вышиванием промышляли, а отец на чиновничьем месте над бумагами корпел. Князей развелось много, на всех богатств не хватило. Старшую выдали замуж — одному разбогатевшему дворянину понадобился титул, а вскорости и я забрал младшую да укатил сюда, не люблю суеты петербургской. Когда Мирону исполнилось лет десять, жена получила в наследство от матушки моей имение, оно недалеко от нашего города, а имением управлял я.
        Раз отец управлял имением, денег сыну не высылал, Марго сделала печальный вывод:
        — Стало быть, у Мирона не было выхода — только пойти на военную службу. Но остаться вдове одной с ребенком на руках и без средств, без поддержки, без родных… Ваша фамилия, светлейший князь, вряд ли помогла им справиться с трудностями, лишениями и нищетой, наш круг не терпит людей низкого происхождения, жесток он и с бастардами. А что тетушка Мирона? Сестра вашей покойной жены? Неужто ни разу не написала вам, не рассказала о вашем внуке, который нуждался в помощи?
        — Ни разу. Она из тех людей, Маргоша, что, испытав нужду и возвысившись, презирают всех, кто попал в ее прошлое, а не проникаются состраданием к этим людям. Признаю: меня подвела гордыня, я сделал ошибку, прогнав сына, и наказан, оставшись один. Теперь хочу отдать внуку то, что ему положено.
        — Я должна подумать.
        — Поторопись. А теперича ступай, буду далее помирать.
        Спускаясь по мраморной лестнице в первую гостиную, из которой коридор сразу ведет к выходу, Марго невольно замедляла шаг, видя внизу родственников князя, глядевших снизу на нее. Глядевших так, словно они голодны, а она — долгожданный кусок готового мяса, источающего аромат.
        — Князь очень плох,  — поддержала она легенду.  — Вскорости навещу его вновь, возможно, мой визит поддержит крестного.
        Выйдя на улицу, Марго встряхнула головой, высвобождаясь от неприятных впечатлений, и подумала, что крестный не напрасно устроил спектакль. Интересно, отравитель понимает, что он в комедианты подался? Преступника не так-то просто обмануть. И хотя все родственники боятся потерять наследство, этот кто-то, подсыпавший отраву, один. Марго с большим желанием занялась бы отравителем, в конце концов, внук, если он существует, никуда не денется, а вот князь в огромной опасности и ошибочно полагает, что надежно защищен старым слугой.
        — Нужен толковый совет,  — сказала вслух Марго и выглянула в окошко экипажа, окликнув кучера:  — Елизар! К начальнику следственных дел гони!
        Виссариона Фомича не было на месте, о чем поведал постовой:
        — Их высокоблагородие на реку поехали, к трупу, ваше сиятельство. В проруби женщина найдена-с.
        — Елизар, на реку,  — скомандовала Марго, вернувшись в экипаж.
        Вот на реке настоящая загадка, а искать наследника…

* * *
        Велев вознице дожидаться, Виссарион Фомич Зыбин самолично вышел на пространство, закованное в лед от берега до берега, и, балансируя, осторожно ступал, боясь поскользнуться и упасть. Не тот возраст, чтобы падать, и телом он грузен, да и неловко перед подначальными будет — высокоблагородие да вдруг растягивается пластом на льду! Конфуз! Два сыщика скользили за ним, услужливо подставляя руки, мол, если что — мы поймаем, не дадим дорогому начальнику следственных дел покалечиться. Да куда им — тощим и глупым — удержать Виссариона Фомича! Он уж сам как-нибудь…
        Добрался-таки до проруби без падения, где встретил его Кирсанов — молодой человек весьма привлекательной наружности, тайный агент, но служителя полиции в нем ничто не выдавало. Зыбин ценил его за ум, хватку, расторопность и знания, которыми обогащаются достойные люди. Кирсанов обладал манерами истинного аристократа, одевался в соответствии с модой, что помогало в деле, правда, щеголем не был, а вот откуда все эти достоинства взялись — помалкивал, однако не с неба же они упали на него. Виссарион Фомич оказывал ему безграничное доверие, а далеко не всех он привечал.
        Наконец остановился Зыбин у проруби, запыхавшись; выдыхаемый им воздух на морозе превращался в пар, окутывая белой дымкой круглое лицо с бакенбардами до плеч. А на льду картина живописная и жалостливая…
        Приличная дама (судя по модной прическе и дорогому платью) по пояс погружена в прорубь, в ее спине торчал нож, воткнутый по самую рукоятку. Видимо, бросили лихие люди несчастную в прорубь, думая, что она мертва, а дама была жива и пыталась выбраться. Не выбралась. За ночь вода успела замерзнуть, и дама, лежавшая ничком, повернув лицо в сторону и вцепившись растопыренными пальцами в куски льда, которых было в избытке вокруг полыньи, вмерзла в прорубь.
        — Ох-хо-хо… Жалко горемычную, красотою лепа…  — пожалел даму мужик-крестьянин с бородой до пояса, в тулупе, подпоясанном веревкой, и лохматой медвежьей шапке.  — Бабы на рассвете пошли по воду, так и нашли утопшую. Визгу было…
        — Да какая ж она утопшая,  — произнес Кирсанов, присев у проруби на корточки и разглядывая бледный профиль с тонкими точеными чертами.  — Сию благородную особу пытались убить, да не добили. Видать, в столь хрупком теле великая сила жила. Хочу обратить внимание, ваше высокоблагородие! Она ведь ушла под воду — волосы и платье покрыты корками льда, стало быть, нырнула. Гляньте, веки смежены неплотно, всего-то на полглаза. Значит, дама вынырнула, зацепилась за куски льда, чтобы выбраться, только вот силы кончились. Она лежала, цепляясь за лед, и понимала, что умирает.  — Он выпрямился и повернулся к Зыбину:  — Будем вынимать тело?
        — Погоди…  — выставил тот ладонь и наклонился к трупу.
        Вместо того чтоб лежать на печи в столь почтенном возрасте, сладко спать, вдоволь кушать (он большой любитель поесть, оттого тучен) и наслаждаться праздностью, начальник следственных дел был страстно привязан к своему делу. Он обладал удивительным чутьем и наблюдательностью, потому предпочитал лично прибыть на место происшествия и осмотреть обстановку, тело, послушать возможных свидетелей, а потом уж думать, с чего начинать поиски преступников. Зыбин не успел толком рассмотреть бедняжку, как вдруг услышал знакомый женский голос и поднял голову:
        — Виссарион Фомич!..
        — Графиня Ростовцева!  — изумился Зыбин.
        — Она самая,  — подтвердил Кирсанов, всматриваясь в даль.
        Опираясь на руку кучера, по льду со всей осторожностью скользила Марго, Кирсанов поторопился навстречу графине, а толстые губы Зыбина растянулись в приветливой улыбке. Но это сейчас он рад видеть ее, она, конечно, навязала ему свое общество, несмотря на его адское сопротивление, но сколько пользы принесла следствию! Да и лично Виссариону Фомичу: когда начальство хотело отправить старика на покой, что стало бы равносильно смерти, графиня Ростовцева похлопотала и… Зыбин остался на своем посту служить Отечеству. Да, Виссарион Фомич считал следственное дело таким же почетным, как и военное, не меньше! Ведь очищать общество от преступного элемента, делать жизнь людей безопасной — разве это не благородное служение?
        3
        Три плюс два
        Полуподвальное помещение охраны из двух смежных комнат с небольшой прихожей, одна комната для отдыха — с диваном, столом для перекуса, стульями и плоским телевизором, вторая — рабочая с мониторами. А больше-то ничего броского в охранной части дома не имелось, разве что аккуратная кирпичная кладка стен без штукатурки и потолок, разделенный на белые сегменты с отделкой из дерева. Мужики только не вписывались в интерьер с их простецкими физиономиями работяг, один так и вовсе с пивным животом — и это охранник, правда, он и возрастом далеко за сорок, а двое ребят значительно моложе, примерно ровесники Артему. Стоило ему увидеть их, сразу понял: с ними проблема, то есть со здоровьем у всех троих проблема. Глаза пьяные, вялые и, конечно, подавлены. Ну, так! Две жизни прошляпили. Артем не видел смысла опрашивать их поодиночке, он сел на свободный стул, не забыв представиться:
        — Майор Курасов, начальник уголовного розыска.
        — Юрий Овчаров,  — представился старший.
        — Рафик Ашаров,  — сказал темно-русый молодой человек.
        — Тушин. Слава.
        Не было у них желания общаться не только с майором, мужики находились на нулевом энергетическом уровне, им пофиг все, что вокруг шевелится, еле языками ворочали. Учитывая обстоятельства, Артему не пришла в голову мысль, мол, с бодуна мужики, тут что-то другое, примерно догадывался — что. Он сочувствовал им, но помочь ничем не мог, да и задача у него другая, вопрос Артем адресовал сразу троим, останавливая по очереди взгляд на каждом:
        — Что здесь произошло? Меня не убитые интересуют — это голый факт, их я видел. Конкретно у вас что произошло? Вы не защитили ребят, записи видеонаблюдения стерты… Как такое случилось?
        В наиболее нормальном состоянии оказался Рафик, он и ответил:
        — Мы вырубились.
        — В смысле?  — не понял Артем.
        — Отключились. Мы тут сидели и вспоминали, после чего нас плющить стало. Нет, правда, нам что-то подсунули… типа снотворного. А по-другому никак не могли вырубиться хором. Но в какой момент… куда подкинули…
        И он поднял плечи, мол, как ни старались, воспоминания к результатам не привели. Рафик еще не договорил, а у Артема готов следующий вопрос:
        — А что вы ели-пили последний раз?
        Тут руку поднял самый старший — Овчаров, он держал стакан воды и периодически отпивал из него по глотку:
        — Не факт, что после крайнего приема пищи мы отрубились. Поужинали где-то в половине десятого, а ребята после двенадцати кофе варили в соседней комнате, то есть машина варила…
        — Нет, ты ошибся почти на час,  — уточнил Рафик.  — Ближе к часу ночи мы пили кофе, я смотрел на часы примерно без пятнадцати, кофе еще варился. Гости Лалы разъехались где-то в час, я заблокировал вход… Все было в одно время.
        — Ну, может,  — согласился Овчаров.  — Я помню, как варился кофе, а мне стало… как-то не очень, голова отяжелела, в теле слабость появилась. Спиртного я не пил несколько дней, поэтому подумал — давление упало, сказал ребятам, что полежу немного, лег на диван, там же и вырубился.
        — А мы еще держались,  — подтвердил Рафик.
        — С полчаса,  — хмыкнул Тушин Слава.
        — То есть после кофе отключились?  — уточнил Артем.
        — Ну, да…  — пожал плечами Рафик, будто сомневался.  — Слава сидел за монитором и вдруг голову свесил, смотрю — дремлет. Я растолкал его, а он — никакой! Слава решил сидя подремать — лишь бы сонливость прошла, минут через пять и я начал сдавать, кажется, сразу потерял видимость…
        — Уснул,  — перевел с русского на русский Артем, он любит точность.
        — Я бы так не сказал,  — возразил Рафик.  — Засыпают… по-другому! Мы понимаем, что засыпаем, а тут… Я помню, что сидел и вдруг — как отрезало. Очнулся — лежу всем корпусом на столе и ничего не понимаю: где я, что со мной. Голова — как после перепоя, на мониторе — обычная картинка, только утро настало.
        В сущности, все понятно: кто-то подсыпал транквилизатор… вот куда подсыпал, пока неясно, но эксперты разберутся. В связи с этим у Артема сразу сформировалось несколько важных вопросов, но он привык слушать внутренний голос, обычно чутье не ошибалось, поэтому интерес проявил, казалось бы, к несущественным деталям:
        — А кто из вас первым очнулся?
        — Никто,  — сказал Слава.  — Все одновременно.
        — Значит, уснули вы в разное время, а проснулись…
        — Нас разбудила Зинуля,  — пояснил Юрий,  — она так орала…
        — Кто это?  — осведомился Артем.
        — Домработница. Обычно их две, но вторая недавно уволилась.
        — Почему уволилась?
        — У Зинули спросите, а я не хочу сплетничать. Прибежала и орала, мы еле поняли, в чем дело. В комнате Лалы видеокамеры нет, но перед ее комнатой видак стоит, полностью парня на мониторе мы не видели — одну руку на полу, поэтому я сбегал наверх, чтобы убедиться… И только потом позвонили Амирану.
        — Где остатки еды, которую вы ели, где чашки, вилки, ложки?
        Настал момент, когда нужно заняться конкретными уликами, если бы… если бы они были! Охранники уверяли, что остатки еды выбросили в мусорное ведро, посуду сложили на поднос и оставили на столе, но ничего из перечисленного на указанных местах не нашлось. Артему осталось выяснить, сколько гостей принимала Лала — немного, всего четверо (два парня и две девушки), то есть пятеро, если считать и убитого юношу. Ну, хоть количество подозреваемых не запредельное. Больше не стоило мучить мужиков, время для вопросов-ответов еще будет, к тому же каждый под протоколом поставит свой автограф. Тем не менее Артем предупредил, чтобы никто не уходил, а сам вернулся в дом, взбежал на четвертый этаж.
        Работа шла уже в комнате убитой, парня к этому времени унесли. Оперативники делали обыск, рыская по ящикам комода и шкафа; эксперт Левин, присев на краешек кровати, занимался Лалой; криминалист, которому не доверял Артем, сидел на ковре и укладывал в полиэтиленовые мешки посуду.
        — Ефим Васильевич,  — идя к кровати, произнес Артем,  — что с парнем?
        — Два выстрела,  — коротко сообщил Левин, не оборачиваясь на голос.
        Левин — человек, перешагнувший полувековой рубеж, упорядоченный, спокойный, с нездоровым цветом лица желтоватого оттенка, хотя на здоровье не жаловался. Высококлассный профи и, если апеллировать современными понятиями, с высоким IQ, однако на бытовом уровне иногда виделся профаном.
        — А девушка?  — спросил Артем.
        — Ей досталось аж три пули.
        — Ого. Значит, дело в ней.
        — Не знаю, тебе решать, товарищ начальник. Я пока могу нарисовать приблизительную картину преступления. Мальчик с девочкой лежали в постели, не спали, разумеется, секс у них был. Вдруг зашел убийца с пистолетом. Вот смотри…
        Левин поднялся, подошел к спинке кровати, остановился точно напротив полусидящего трупа и, подняв кулак с вытянутым пальцем, изображающий пистолет, комментировал свои действия:
        — Примерно отсюда стрелял, я без баллистической экспертизы могу определить в данном прискорбном случае. Наверное, он как-то обратил на себя внимание парочки. Когда его заметили, а главное, увидели пистолет в руке…
        — А как увидели?  — перебил Артем.  — Ночь была.
        — Артем,  — улыбнулся Левин,  — ты меня удивляешь. Не все занимаются сексом в темноте, некоторые предпочитают при свете. Здесь горела настольная лампа, когда мы вошли — раз, а два — посмотри, сколько огарков свечей, они тоже горели и создавали пожароопасную ситуацию…
        — Можно без иронии?
        — Можно. Но это правда, дом мог сгореть к чертовой матери, убийца ушел и не погасил свечи, потому что негодяй.  — Заметив, как показательно нахмурился Артем, все же перешел на серьезный тон.  — Итак, мальчик увидел пушку, испугался и рванул к двери, его свалил выстрел, но не смертельный. Девочка…
        — Ее Лала звали,  — сказал Артем.
        — Красивое имя.
        — А девчонка не очень,  — бросил опер, копавшийся в комоде.
        — Красота вещь относительная,  — парировал Левин.  — Лала, видя решительность убийцы, подтягивалась на руках, психологически отдаляясь от него, поэтому ее нашли фактически сидящей. Наверное, она что-то говорила, думаю, просила не убивать ее, но! Он выстрелил. Первый выстрел сделал в правую часть… ниже правого плеча. Вот эта дырочка…
        Левин вернулся к трупу и указательным пальцем обвел ранку на обнаженной груди, не касаясь ее.
        — А как вы определили, что это рана от первой пули?
        — Логикой, дорогой, логикой. На ладошку посмотри. На левую. Она в крови. А вторая ладонь чистая. Лала схватилась за рану, инстинктивно схватилась. Второй выстрел был смертельный — в сердце. Убийце нравился процесс истязания жертвы, поэтому убил ее не сразу. Причем, Артем, интересная деталь: он долго находился здесь. Не знаю почему… может, что-то искал? Потому что третий выстрел сделал в обескровленное тело. Ну и когда уходил, добил парня, чтобы тот не выжил — свидетель, однако.
        — Уже кое-что, на чем можно строить следствие,  — проговорил Артем, осматриваясь.  — А кстати, кто у нас следователь, где он?
        — Сегодня у нас главный — ты,  — снова улыбнулся Левин.  — Прокуратура дружным составом ушла в загул, что-то отмечают за городом на базе, а дежурные следаки разбежались по делам. Сегодня день неудачный, какой-то суперпреступный, наверное, из-за полнолуния.
        — Ни одного следака?!  — Артем даже не договорил, его просто-напросто накрыло волной возмущения.  — Я с таким безобразием впервые сталкиваюсь.
        — Обещали-с приехать,  — успокоил его Левин.  — Вот кому-то не повезло: рюмку отняли, кусок мяса не доел… А какая разница тебе — есть следак или нет? Все равно черную работу делаем мы все, здесь присутствующие.
        — Ладно, работаем,  — махнул рукой Артем.  — Ефим Васильевич, надо взять кровь у охранников, им что-то подсыпали, после чего все мужики вырубились.
        — Нет проблем, я уже заканчиваю с нашей дамой. Минут через десять поедем с охранниками в лабораторию.
        Теперь Артем подошел к криминалисту, который укладывал в чемоданчик «трофеи» с ковра. Молодой человек интеллигентного вида с зачесанными назад длинными волосами, схваченными резинкой в хвост, худой и высокий, с очень серьезным лицом (кажется, он не умел улыбаться), но симпатичный, только рот немного великоват, сам выступил с инициативой:
        — Мне тоже надо к охранникам, раз их травили.
        — Надо-то надо,  — вздохнул Артем. При всем при том приятно удивился, а то ведь молодые спецы не любят работать, тем более проявлять инициативу.  — Только убийца подчистил там: нет ни подноса с тарелками и остатками еды, ни чашек с кофе, после которых два парня отключились, ни мусорного ведра.
        — Я поищу,  — пообещал Феликс.
        — Давай. А что с парнем, личность установлена?
        — Документов нет, телефона тоже не нашли,  — сообщил один из оперов.  — Володя ищет на нижних этажах, хотя бы что-нибудь из его вещей. Не мог же пацан прийти с пустыми карманами. Ни банковской карты, ни телефона, ни денег, даже трамвайного билета нет. У первоклассника в карманах и то больше мелочовки!
        Действительно, странно и, наверное, что-то означает в данной ситуации, но на очереди две барышни…
        Кто из них кухарка — Артем понял сразу, это просто: одна из женщин дородная, видно, напробовалась стряпни, тело и разрослось во все стороны. Лет ей примерно с полтинник, возможно, меньше — лишний вес прибавляет возраст. Она сидела в пластиковом кресле в глубокой задумчивости; когда Артем вошел, испуганно вскинула на него маленькие глазки, беспомощно приоткрыла рот, затем посмотрела в сторону… на Зину, как он догадался, словно ища в ней поддержки.
        Зина особа молодая, красотой не блистала, косметикой не пользовалась, но фигуристая, правда, невысокая. Она стояла у раскрытого окна и держала в руке чашку с чем-то горячим. Представившись, Артем присел на стул и начал:
        — Дамы, меня интересует сама Лала, только по-честному, без прикрас, ее ведь за что-то застрелили. Не бойтесь, говорите свободно, протокол я не веду, так что ваше мнение Амирану не станет известно, но мне нужна правда.
        Женщины не сразу разговорились, сначала бекали-мекали, а с первых неубедительных ответов мялись, что само по себе говорит о многом, например: девушка и после смерти внушала им если не страх, то опасения. Или проще: хозяина боялись. В подобных случаях Артем задает наводящие вопросы:
        — Я знаю, что здесь работала еще одна домработница, но уволилась… Или ее уволили? (Молчание.) Лала выгнала?
        — Сама ушла,  — промямлила под нос Зина.
        — А причина? (Молчание.) Девушки…  — протянул Артем, сканируя их глазами. Нет, этих двух куриц нахрапом нужно брать.  — За отказ сотрудничать со следствием, вам предъявят…
        И даже не нужно было на ходу придумывать кары небесные, Зина, видимо, нарисовала картины пострашней, потому выпалила:
        — Полине надоело презервативы с ковра собирать и покрывать Лалку — ведь Амиран ничего не знал про загулы в его доме.
        — Значит, Лала вела себя плохо…
        — Почему сразу — плохо?  — вытаращилась Зина.  — Немножко неразборчиво. А так… она… Нет, правда, она хорошая, отзывчивая… мне шмотки свои отдавала, которые ей надоели… Вот.
        Краем глаза Артем заметил, как кухарка подавала знаки девушке, дескать, молчи, дурища. За наклоном головы он скрыл усмешку — ну, рассмешила его тетка, потом, соорудив серьезную мину, строго спросил:
        — Вы знаете гостей Лалы?
        — Я только по утрам прихожу,  — заявила Зина, тем самым отсекая себя от ночного события.
        — А вы?..  — уставился он на кухарку.
        — А что — я?  — вскинулась та.  — Оно мне надо — чужие ухажеры? Я приготовила, подала и ушла.
        — Я не про ухажеров спрашивал,  — напомнил он.
        — А, эти… Не, гости менялись… некоторые… то есть были и постоянные последнее время, а менялись мальчики Лалы, я их даже запомнить не успевала, да и не знакомила нас Лалочка со своими друзьями.
        Ой, как трудно бывает вычленить суть из набора слов! Задать еще вопрос по поводу друзей — женщина залезет в дебри и запутает, осталось заметить:
        — Но вы не обязаны были готовить для ее гостей.
        — Так Лалочка просила — как же отказать? Она такая… милая!
        Скучно стало Артему, да и жалко баб, выкручиваются глупо, неумело, ясно же, что боятся потерять работу, наговорив на любимую племянницу хозяина много из того, что ему не понравится. Но хотя бы главное уяснил:
        — Значит, она часто меняла друзей, как и партнеров по сексу, делала это тайком от дяди… Девчонка молоденькая, безбашенная, хотела все попробовать, наверное, и наркотиками баловалась в веселой компании.
        — Кто молоденькая?  — хмыкнула Зина.  — Лала? Да ей почти двадцать девять, она на год старше меня.
        — Да ну!  — изумился Артем.  — А выглядит…
        — Ой, да все выглядели бы с их деньгами,  — отмахнулась Зина.
        — Так что с наркотиками? Лала нюхала, курила, таблетки глотала? Вы же убираете, наверняка замечали подозрительные пустые пакетики, окурки…
        Наркотики — как одно из предположений и взятое с потолка. Лала вела разгульную жизнь, а там, где вечный праздник, появляется потребность в экстремальных наслаждениях. На богатых клиентов наркодилеры устраивают настоящую охоту, у них масса уловок с приемами, к ним только стоит попасть — не выберешься. А для строптивых существуют особо жестокие методы усмирения или ликвидации. Только на этих данных построил свое подозрение Артем.
        — Ничего такого, на что вы намекаете, я не видела,  — заверила Зина интонацией, которой дают самые страшные клятвы.  — Ни разу! Какие наркотики?! Скажете тоже. Между прочим, Лала врачом работала. Да-да, не смотрите так. Гинекологом! В престижной частной клинике. Думаете, врач начнет наркотиками баловаться? Бред.
        «Ну, тогда она утопила родившегося младенца в ванной, за что и получила пулю»,  — подумалось мимоходом Артему, вслух он спросил кухарку:
        — Вы принесли ужин охранникам, верно?
        — Я их не травила!  — вырвалось у нее с отчаянием.
        — Их не травили, а усыпили.  — Разговаривал он с ней, как с больной.  — После того, как вы принесли ужин, что делали?
        — Ушла. Домой.
        И всхлипнула, дура. На жалость давит, хотя не она накормила транквилизатором охрану — куда ей! Тетя от страха умрет при мысли, что надо подсыпать в еду усыпляющее средство, телик-то сморит, наверняка запомнила, что некоторые после большой дозы не просыпаются. Нет, с этими не договориться, во всяком случае, сейчас: у них шок, обе напуганы, растеряны, боятся ляпнуть лишнее. Кстати, у многих в сходных обстоятельствах гуляет в головах мысль, будто именно их подозревают.
        — Ладно,  — сказал Артем мягким тоном.  — Мне нужен телефон Полины, второй домработницы.
        Что ж, хоть в этом ему не отказали, и когда он уходил, дамы очень обрадовались, даже скрыть не смогли хотя бы ради приличия. Артем отправился искать Володю, естественно, заглянул в антикварную гостиную, узнать, как тут София, а здесь Вовка собственной персоной, оба тихонько смеются. Но где же хозяин? Бубнова не было, Артем плюхнулся в кресло, заметив:
        — Стоит мне на минуту отойти от Софии — ты тут как тут.
        — Тебя не было два часа,  — возразил Вовчик и подмигнул Софии.  — Ревнует. Правильно делает.
        Все это подначки, шутки, только им троим понятные, на самом деле между ними установилась крепкая дружба. Володя предоставил Артему и Софии свою однокомнатную квартиру, платы не брал — иначе какая это дружба? Ребята платят только по тарифам, а сам рыжий и конопатый, щуплый и невысокий, прям мальчишка, но симпатичный до чертиков Вовчик живет у любимой тещи.
        — Ну, Боря и козел!  — поделился Вовчик своим впечатлением о пикировке у ЗАГСа, явно речь шла об этом до прихода Артема. Кстати, оперативник он супер.  — Одно радует: твой Боря, София, уже в прошлом.
        — Птица-говорун, вернемся к нашим баранам,  — беззлобно сказал Артем.  — Личность убитого установлена?
        — Увы, увы, увы,  — вздохнул Вовчик, разведя ладони в стороны.
        — Ясно. Тогда ждем, когда поступит заявление о пропаже. Вовка, обзвони отделы, пусть принимают все заявления о пропаже молодых людей, невзирая на трехдневный срок. У него есть же мама, папа, бабушка… кто там еще? Да от кого бы то ни было — пусть принимают. Он не ночевал дома, на звонки наверняка не отвечает. Думаю, убийца забрал его документы с телефоном.
        — Мы не нашли и телефон Лалы, просили позвонить Амирана — трубка вне доступа. У нее айфон был крутой.
        — Убийца забрал трубки и выкинул батареи. Не-а, не рискнет трубки использовать, наверняка грамотный, знает, что стоит ему вставить батарею, как его засекут, но! У операторов связи затребуй все номера, по которым Лала звонила последние дней пять, ее номер у Ирака возьмешь. Всех обзвонишь, так выяснишь, кто у нее был вчера на вечеринке. Пока все. София, поехали?
        — Звезда моих очей, прощай!  — взял театральный тон Вовчик, помогая Софии собрать вещи.  — Субботу и воскресенье я тебя не увижу…
        — Встречаемся завтра во второй половине дня,  — перебил его Артем.  — Эксперты к тому времени подготовят результаты, пока устно.
        — А почему такая срочность?  — вытаращился тот.  — Я теще и Люсиль обещал вояж по магазинам.
        — Свозишь в первой половине дня.
        — Я готова,  — сказала София.
        Артем забрал у нее чемоданчик с ноутбуком, оба вышли во двор, где наткнулись на хозяина, который заметно обеспокоился:
        — Вы уже уходите? Почему?
        — Потому что больше ничего мы накопать сегодня не сможем. Завтра обещаны результаты экспертиз, но к вам еще зарулит рыжий паренек… да вот он,  — указал Артем на появившегося в дверном проеме Вовчика.  — Всем пока.
        Автомобиль чудом не расплавился, София, пристегнувшись, сразу опустила окно, поставив Артема в известность:
        — На наше бракосочетание папа дарит машину, ты будешь ездить на новой, а я на этой, но сюда надо поставить климат-контроль.
        — Ты сначала экзамен сдай,  — ухмыльнулся он.  — Я пальцем не пошевелю, чтобы облегчить твою участь. Ну, зачем тебе руль, София? На наших дорогах столько дураков… Нет, я против. Согласен, общественный транспорт неудобен, но есть же я, Вовка, мой рабочий автомобиль и водитель к нему, мы будем тебя возить, куда скажешь.
        Гладя его по щеке тыльной стороной ладони, она приговаривала:
        — Милый, не нервничай, это решенный вопрос. Не надо стонать, рычать, стучать ладонями о руль,  — перечисляла София его действия.  — Современная женщина не должна лежать камнем на плечах мужа.
        — Я разрешаю: лежи камнем на моих плечах хоть всю жизнь.
        Она рассмеялась, поставила локоть на край окна и, подперев голову ладонью, смотрела на этого замечательного человека. Приятно, черт возьми, когда о тебе заботятся, Артем пылинки с нее сдувает — она ведь ребенка ждет, а раньше София сдувала пылинки с неблагодарного Борьки, но ей в конце концов надоело работать сквозняком. Нет, она будет благодарной и постарается продлить состояние счастья до глубокой старости.
        — А что там с охраной?  — вспомнила София.
        — Охранников убийца вырубил, потом пришел к ним, спокойно стер видео и… Извини!  — Артем вытащил мобильник, нажал на кнопку и через несколько секунд разговаривал с Володей.  — Вова, ты еще там?.. Отлично. А криминалист?.. Скажи ему, пусть срочно проверит систему видеонаблюдения, если не разбирается, пригласите спецов из охранной фирмы… Молодец, правильно. Убийца может оказаться в памяти компа фирмы или другого сервера, куда поступает сигнал видеонаблюдения. Ну, все, пока. Что ты спросила, София?
        — Что с охраной.
        — Ага. Понимаешь, самая надежная охрана — человек, с ним никакая техника не сравнится, во всяком случае, в наше время. Может, когда-то сделают роботов-суперменов, которые на лету будут хватать пули стальными пальцами, а пока… только человек. Он видит, чувствует, угадывает. Он должен предвидеть опасность, вовремя прикрыть собой клиента или спрятать его, помочь ему, если того ранят. Но человек уязвим и смертен, как и его клиент, это огромный минус. Наши охранники то ли выпили, то ли съели еду с дозой снотворного и крепко спали, даже выстрелов не слышали.
        — Жалко старика Бубнова, он просто убит горем…
        — Жалко? Есть одно «но», и очень весомое: Ирака от нормальных людей отделяет его прошлое, далеко не почетное. В свою бытность он никого не жалел. Бубнов вор, грабитель, все, что ты видела в его доме,  — за чужой счет. Я уверен, что и жизни он крал, может, сам и не марался, но приказы убить отдавал. А нам устроил какое шоу! Нельзя было у ЗАГСа все объяснить и попросить о помощи? Что ты! Это был бы не Амиран-Ирак, он привык заставлять, подчинять, указывая на дистанцию: он властелин, остальные — вассалы. Так что, София, не стоит Бубен твоей жалости.
        — И твоего кипения,  — заметила она, улыбаясь.
        В сущности, профессия Артема исключает жалостливость, потому что никогда он не бывает уверен, кто именно стоит перед ним: ангел во плоти или дьявольское отродье. На то он и фанат своего дела, профессионал с большой буквы и ее муж — второй по счету, но других больше не будет. София громко поцеловала свои пальцы и приложила их к щеке Артема, он мгновенно перехватил ее руку, в ответ поцеловал пальцы и отпустил. Реакция у него, конечно, на уровне скорости света.
        — Слушай, Артем, ты не заметил… наш Вовка какой-то не такой.
        — В смысле? Что значит — не такой?
        — Не знаю, как объяснить… Глаза у него грустные.
        — Не-а, не заметил. Не переживай, если у него что-то не так, я первый узнаю. Ты голодная, давай заедем по дороге и поедим?  — предложил Артем.
        — Я два банана съела, а вот ты наверняка голоден как волк.
        — Ну, я-то потерплю, мама там наготовила на полк.
        — И я потерплю. Короче, шеф, гони в деревню.
        Устроившись поудобней — полулежа, но чтобы ветер попадал в лицо, София вернулась…
        К своему роману
        — Ваше сиятельство…  — сладко закурлыкал Зыбин, извергая белые паровые клубы, будто Змей Горыныч, к счастью, не огненные.
        — Добрый день, Виссарион Фомич,  — бросила Марго, обойдя его и остановившись в двух шагах от проруби. В данную минуту ее занимал не начальник следственных дел, а страшное зрелище.  — Что это тут у вас? Боже мой… Женщина… вмерзла в прорубь… В ее спине нож!
        — Мы как раз собирались извлекать даму,  — сказал Кирсанов.
        Он не предложил Марго отойти в сторонку (или вернуться в экипаж)  — лишь бы не смотреть на извлечение несчастной из проруби, от этого дамы умереть могут, а не только в обморок упасть. Нет, Кирсанов знал графиню, у которой не было привычки экзальтированно заламывать руки и падать в глупые обмороки, он указал ее сиятельству на одну деталь, вторично присев на корточки возле трупа:
        — Взгляните, ваше сиятельство, на ребре ладони у нее шрам.
        Графиня тоже присела — ей было глубоко безразлично, что ее поведение слишком вольно. Вынув руку в лайковой перчатке из меховой муфты, она провела указательным пальцем по воздуху вдоль ребра ладони мертвой дамы от мизинца до запястья, одновременно произнеся:
        — Какой ровный разрез… аккуратный… тонкий… ни одного изгиба…
        — Совершенно верно вы заметили,  — сказал Кирсанов.  — Она поранилась весьма острым предметом с тончайшим лезвием. Однако рану получила давно. Очень давно. Не два, не пять и не десять лет назад, а значительно больше.
        Он выпрямился и протянул руку Марго.
        — Неужели?  — поднялась и она, опираясь на его руку.
        Разумеется, в ранах, особенно давнишних, графиня ничего не понимала, Кирсанов посчитал своим долгом просветить светскую даму:
        — Раны, нанесенные тонко заточенными предметами, например бритвой, заживают долго, шрамы остаются на всю жизнь. Но в данном случае…
        Почему-то он не закончил мысль, и Марго, охочая до всякого рода непонятностей, которые край как надо сделать понятными, сжала его руку, возвращая молодого человека из задумчивости:
        — Что? Что не так, господин Кирсанов? Скажите же!
        — Простите, я покуда не могу объяснить, надобно подумать.
        — А знаете ли, господа,  — подал голос Зыбин,  — преступников было не менее двух. Согласитесь, даме нечего делать у проруби, тем паче ночью. Вряд ли пришла она сюда по собственному почину — что ей тут делать, вдали от берега? Кстати, мужики говорили — вчерась ввечеру трупа не было, стало быть, кинули даму в прорубь ночью-с.
        — Эй, любезные!  — обратился к мужикам Кирсанов.  — Начинайте.
        Ему, Марго и Зыбину пришлось попятиться на несколько шагов, так как трое мужиков окружили тело и ударили железными кольями в замерзшую полынью. В разные стороны полетели осколки льда, а вскоре — и брызги.
        — Итак, раз женщину привезли насильно…  — наблюдая за работой мужиков, произнесла Марго.  — Отчего ж не связали? Чтобы не сопротивлялась?
        — Ее вначале зарезали, ваше сиятельство, опосля привезли сюда,  — сказал Зыбин.  — На льду имеются пятна крови, однако совсем немного, что и дает право предположить: ее несли с ножом в спине. Преступники думали, она мертва, а мертвую-то зачем связывать? Да и с ножом в спине далеко не убежишь.
        Довольно скоро мужики освободили прорубь от льда, вычерпывая его ковшом, но не так-то просто оказалось вытянуть женщину.
        — Примерзла-с,  — сообразил сыщик Пискунов, препротивнейшая рожа на тонкой шее, но усерден и потому необходим Зыбину.  — Оне-с мокрой были, а ночью морозец знатный… Надобно-с поддеть трупик-с… ломиком, ломиком…
        Виссарион Фомич кинул в него красноречивый взгляд, запрещающий лезть с советами. Пискунов срочно ретировался за спины благородных особ и более не проронил ни слова, лишь поглаживал тонкие усики с загнутыми по-дурацки кверху концами да поглядывал маленькими глазенками на говоривших. Он очень дорожил местом в следствии, посему два правила соблюдал неукоснительно: усердие и преданность начальству. Тем временем Зыбин посоветовал мужикам:
        — Подрубите лед под мадамой, перевезем в участок прямо со льдом — дольше протянет в мертвецкой. Полагаю, ее уж родственники ищут. Господин Кирсанов, дайте-ка объявление в газеты…
        И вдруг замер, выпятив толстые губы и поглаживая выступающий живот. Все ждали конца его фразы, а Виссарион Фомич лишь хмурил лоб, впечатление такое, будто забыл, как произносятся слова, и вспоминал их. Даже Марго уже знала, что Зыбин не просто так обрывает фразу, главное — сейчас не мешать ему расспросами. Однако он так же внезапно, как только что впал в ступор, вышел из него, прикрикнув на мужиков:
        — Не так шибко бейте лед! Не пораньте даму!
        — Да ничего вашей мадаме не сдеется,  — проговорил мужик с бородой, наклонившись к трупу и орудуя ломом.  — Ей все едино, не живая ведь.
        Женщину откололи от поверхности вместе с плоской глыбой, переложили на носилки и отнесли в сани, соблюдая осторожность. А Виссарион Фомич немножко неуклюже предложил руку Марго, оттопырив локоть. К берегу шли неспешно, было время переговорить, Зыбин и поинтересовался:
        — За какой надобностью, ваше сиятельство, приехали на реку? Вы ведь мою персону искали, не так ли?
        — О, вы догадливы!  — вспомнила Марго свою цель.  — Мой крестный… князь Соколинский Гаврила Платонович…
        — Как же, как же, знаем-с. В нашем городе сиятельнейших особ не столь много, пожалуй, он один и будет…
        — Верно. Фамилия Соколинский древнейшая, род происходит от князя Бабичева, владевшего сокольней, потомка великого князя Рюрика.
        — Ммм!  — одобрительно промычал Зыбин.  — Мало осталось именитых древних родов… Так что там с его светлостью?
        Марго вкратце рассказала о странностях в доме князя, его просьбе и своих опасениях, попросила помочь, но не знала — чем. Графиня премного удивила начальника следственных дел: за время их знакомства ему не приходилось видеть графиню столь потерянной и огорченной — сама на себя не похожа! От дам света ее отличали живость, любознательность, отсутствие спеси, да и вообще — ее сиятельство отзывчива, милосердна, что большая редкость среди знати. Идеал, да? Вовсе нет, она упряма, напориста, взбалмошна, не без капризностей… то есть все женские повадки, которые не терпят мужчины, графиня Ростовцева успешно выпестовала в себе, доведя до идеала. Вскоре они очутились на берегу, поднимаясь на пригорок по протоптанной в снегу дорожке, шли туда, где стояли повозки, сани и экипаж графини. Зная, как Зыбин любит удобства, Марго сделала ему предложение не без корысти:
        — Виссарион Фомич, не соблаговолите ли воспользоваться моим экипажем? В нем теплей и… и… Да попросту ваша коляска не хороша! Ну и… должны же вы дать совет, как мне быть с крестным!
        Вот она, истинная графиня: чуть что не по ней — она нервно топает ножкой, капризно поджимает губы, хмурит изогнутые бровки, при этом хороша, чертовка!
        — Премного благодарен,  — согласился он, не сдержав улыбки.
        Разумеется, в карете сиденья мягкие, есть подушки, тулупом можно укрыть ноги — в таких условиях хоть по всей России-матушке путешествуй. Устроившись на холодных подушках, Виссарион Фомич не стал тянуть с советом, так как успел обдумать сведения графини:
        — В Петербург на поиски семейства князя мы отправим Кирсанова, а в помощь ему… да того же Пискунова. Первый сойдет за родственника его светлости, Кирсанова не отличишь от аристократа, а Пискунов — за его слугу. Надеюсь, Гаврила Платонович даст соответствующие письма, чтоб уж никаких сомнений ни у кого не вызвать?
        — Разумеется, даст, коль я о том попрошу,  — заверила Марго.  — И денег в достатке выдаст на дорогу, об этом не беспокойтесь. А что делать князю? Не ровен час — отравят крестного.
        — А его светлость, ваше сиятельство, спасать придется вам.
        — Мне?  — растерянно распахнула она глаза.  — А вы?
        — Буду направлять вас. Бросать одного его ни в коем разе нельзя, на Карпа надежа мала, верного слугу ведь тоже могут отравить. Некто наверняка прознал, что по ночам Карп кормит хозяина, он ведь зорко следит за изменениями состояния князя. И этот некто из близких ему людей…
        — Из нахлебников!  — поправила она.  — Никто из них не удосужился пойти на службу! Принести хоть какую-то пользу себе и людям! Все сидят на шее князя, тем не менее кому-то пришла в голову идея пораньше отправить его на тот свет!
        С досадой Марго ударила муфтой, в которой грела руки, по своим коленям и уставилась в окно, пряча глаза, наполнившиеся слезами. Зыбин только с виду казался грубым и неотесанным, на самом деле он тонко чувствовал кипящие страсти в людях, улавливал в них перемены, что помогало в деле. В то же время не умел он утешать и успокаивать, а иногда так и вовсе проявлял солдафонскую бесчувственность, как на сей раз — хотел участием поддержать графиню, на деле же отчитал:
        — Будет вам, ваше сиятельство! Что это вы удумали расклеиться? Не похоже на вас.
        — Простите, Виссарион Фомич,  — смутилась Марго, но лица к нему не повернула.  — Крестный мне дорог, правда-правда. Иной раз он бывал мне ближе отца с матерью, у него я находила сочувствие…
        — Помилуйте, да разве ж вам надобно сочувствие?
        — Как и всем людям,  — дрогнувшим голосом произнесла она.  — Крестный всегда был добр ко мне, понимал, как родную дочь. Сейчас я думаю, что в моем лице он… как бы это сказать… извинялся за сына, с которым поступил жестоко.
        — На месте князя так поступил бы любой отец,  — категорично заявил Зыбин, известный хранитель порядков Домостроя.  — Негоже идти супротив родительской воли.
        — Что значит — родительская воля?  — разошлась она.  — Сделать несчастным человека? Оттого свет у нас и бесчувственный, что однажды всех подавила родительская воля, которая не считалась с желаниями и чувствами своих же детей. Много ли даст любви человек другому, когда с ним обошлись жестоко? Подчинившись, он уже учится не любви к ближнему, а изворотливости, чтобы теперь тайком получить удовольствия, насладиться своей хитростью и обманом. Но при этом он все дальше уходит от того человека, каким его задумал Господь.
        Графиня неисправима, ей бы все наперекор сделать. В других Зыбин терпеть не мог эту скверную черту, разрушающую устои и приветствующую распущенность, черту, отрицающую правила. А правила, полагал он, издревле созданы для удобства проживания людей друг с другом, отмени их — наступит хаос. Однако Марго он прощал слабости, так как не раз видел, что ее заблуждения продиктованы искренностью, она не только болтала языком, она еще и следовала своему уставу.
        — Оставим спор, ваше сиятельство, а то поссоримся,  — мягко предложил Зыбин.  — Совершено покушение на убийство! Об этом надобно думать и поразмыслить: каким образом действовать, чтобы не допустить жертв. На вас налагается ответственность за жизнь князя, на одну вас.
        — Почему на меня одну?  — недовольно проворчала Марго.
        Она вправе рассчитывать на помощь человека, в обязанность которого входит выявлять преступников, каким бы статусом они ни обладали. И с подозрением покосилась на Зыбина с застывшим вопросом в глазах: мол, неужто вы боитесь скандала? Но Марго поторопилась с выводами, впрочем, это с ней часто происходит, а Виссарион Фомич спокойно объяснил, что имел в виду:
        — Потому как я не могу пожаловать к его светлости запросто и в любое время, а вы — другое дело. Готовы ли рискнуть, сударыня? Ну же! Мы с вами имеем опыт.
        — Разумеется, готова. А в чем риск?
        — Надобно слух пустить, будто князь желает сделать наследницей вас. Однако не сразу, попозже.
        — Помилуйте, эдак меня убьют,  — не обрадовалась Марго.
        Но Виссарион Фомич оставил без внимания ее страхи, ибо уже выстраивал в уме путь к тому, кто решился стать преступником, потому его интересовали некоторые подробности:
        — А кто первейший наследник князя, его любимчик? Кому достанется львиная доля состояния, а кому крохи?
        — Мне неизвестно,  — ответила она со вздохом сожаления.
        — А вы полюбопытствуйте, кому и что князь намеревался оставить опосля смерти своей. И надобно узнать, известны ли родственникам условия завещания.
        — Сделаю все, что от меня зависит.
        — Это не все. Не могли бы вы, ваше сиятельство, выяснить тайные слабости претендентов на наследство? Ну, там… есть ли игроки в семье, любители скачек, скряги, дамские угодники, завистники… Мне надобны пороки-с.
        — Понимаю. Задолжавшему игроку нужны деньги, взять их негде, только ежели получить наследство.
        — Надеюсь, сударыня, вы проявите осторожность?
        — Не волнуйтесь, Виссарион Фомич, я знаю, куда мне предстоит залезть, но также неплохо знаю этих людей.
        — Осторожность, уважаемая, не помешает. Иной раз человек видится вполне благопристойным, говорит правильно, а на деле подл и мерзок. Распознать такого весьма сложно, тем он и опасен.
        Карета остановилась у полицейского участка, Зыбин зашевелился, готовясь выйти, да Марго его задержала:
        — Скажите, сударь, а что с женщиной из проруби? Что за объявление вы хотите дать в газеты?
        — Надо бы…  — хитро заулыбался тот.  — Покамись подумать надобно! Позже посовещаемся, ваше сиятельство, и Кирсанова пригласим. Честь имею, сударыня.
        Она велела ехать домой, про себя торжествуя: ей удалось-таки переломить женоненавистника Зыбина, он теперь встречает ее с распростертыми объятиями.

* * *
        Трое суток промаялась найденная девица в беспамятстве, даже доктор потерял надежду и вынес приговор: сгорит. Помимо тяжелого переохлаждения у больной он нашел нервное истощение, из-за чего организм не желал сопротивляться смерти. Вот и ждали, когда помрет. Молились. По настоянию Прохора доктор прописал лекарства и настои, да только всем было ясно, что не помогут они — дурная трата денег. Один Прохор бился за жизнь найденки, уходя к себе на несколько часов, чтобы поспать.
        На пятые сутки под утро она водила осмысленными глазами, но понимать, где она и что с ней,  — не понимала, оттого в ее зрачках притаился ужас. Девушка сделала слабую попытку подняться, да только сил не хватило, тихо охнув, она упала на подушку.
        В комнате с ней находилась Нюшка, которую отдали в люди тому лет пять, за это время она неплохо научилась отлынивать от работы, но до первых тумаков. После взбучки Нюшка исправно трудилась на благо хозяев, затем снова хитрила и увиливала от работы, снова получала затрещины и затем проявляла усердие. Ходить за болящей — просто манна с небес, Нюшка не теряла зря драгоценного времени и отсыпалась у постели барышни, а что там с умирающей — ей было плевать. С другой стороны, она лелеяла мечту, чтоб умерла найденка попозже, через недельку-другую, чтобы вволю насладиться бездельем.
        Вздох Нюшка услышала, проснулась и подскочила, прижавшись к стене спиной и крестясь. Думала, барышня померла, испустив последний вздох — так умер папаша Нюшки, но, увидев перепуганные глаза, блестевшие, как у живого человека, она выпалила:
        — Барича позову, а ты лежи туточки…
        Выскользнув за дверь, Нюшка подняла юбку повыше и, топоча на весь дом босыми пятками, пронеслась по длинному коридору. В комнату Прохора, наказавшему непременно сообщить, если чего с барышней случится, стучалась лихорадочно, приговаривая:
        — Барич! Барич, отзовися! Это я, Нюшка. Барич!
        Дверь отворилась, на пороге появился заспанный Прохор:
        — Какой я тебе барич, дура? Мы не баре, а купцы. Чего шумишь?
        — Да как же!  — вытаращила бесцветные глаза с белесыми ресницами девчонка.  — Вы ж велели! Найденка очнулася.
        Прохор понял, ринулся назад в спальню, схватил халат и, на ходу его натягивая, кинулся в комнату умирающей.
        Она зажмурилась, сведя брови, будто увидела чудовище или ждала чего-то ужасного от незнакомого мужчины, который склонился над ней.
        — Не бойся, не бойся меня,  — заговорил шепотом Прохор.  — Тебе ничего дурного здесь не будет. Я нашел тебя на снегу за городом и привез домой. Жар у тебя был, в беспамятстве четверо суток промаялась… Ты понимаешь меня?
        Девушка не ответила, не приоткрыла зажмуренных глаз, но чуть заметно кивнула, а это означало, она в сознании. Прохор слегка дотронулся до ее лба, убедился, что недавнего жара нет, хотя лоб еще горячим был, улыбнулся — у него гора с плеч свалилась. Трудно переносить немой укор от родных, будто совершил он постыдный проступок, удивительно, что и отец ни слова упрека не сказал, в то же время не разговаривал с сыном, вроде как обиду затаил.
        — Ты поспи,  — тихо произнес Прохор на прощание найденке.  — За тобой смотрит девка, звать ее Нюшкой, коль чего понадобится, скажи ей.
        И на этот раз она не разомкнула век, по всему видно было, что его слова не принесли ей спокойствия. Погладив ее по щеке, Прохор отошел к двери, но, прежде чем уйти, оглянулся — найденка лежала все так же: зажмурившись. Он пожал недоуменно плечами: что она себе там думает, к зверям попала, что ли?
        Как только хозяин ушел, Нюшка подошла к кровати и спросила:
        — Тебя как звать-то? (Найденка распахнула глаза, смотрела на девку, как на диковинку, и не говорила имени своего.) Нешто забыла имечко? Бедная… Так ить по голове стукнули, до крови разбили, мы туточки думали, что помрешь вскорости, а ты вон… Ну, ничче, авось вспомнишь, кто ты есть такая и откуль взялася. А-а-а…  — зевнула девчонка, раскрыв рот во всю ширь и даже больше, вытянув руки вверх и выгнувшись назад.  — Я туточки посплю малость, а то у меня без тебя работы по дому довольно. И ты спи. Спи.
        Нюшка бухнулась в кресло, накрылась старым пледом, вытянув тонкие ноги, засопела. А найденка таращила в потолок глазищи, в которых тревога соперничала с паникой.

* * *
        Домой Марго вернулась рано утром. Она решила переночевать у крестного, присмотреться к месту и обитателям, которых не жаловала, оттого они ее никогда не интересовали. Раньше не интересовали, а нынче очень и очень занимали. Горничная Анфиса, истинно русская красавица с русой косой и талантом актрисы, ставшая наперсницей графини в ее увлечении преступлениями и следствием, принимала верхнюю одежду госпожи.
        — Что Николай Андреевич?  — спросила Марго о муже.  — Получил он мою записку вчера?
        — Получили, получили.
        Наблюдательная Марго уловила непривычный тон: как-то стеснительно ответила Анфиса, пряча прекрасные голубые глаза с длинными ресницами, словно виновата. Графиня развернулась к горничной и в упор задала вопрос:
        — Что не так?.. Не молчи, я же вижу, ты что-то скрываешь. Николай Андреевич обидел тебя?.. Я приказываю говорить правду! Впрочем, у него сама спрошу! Он еще спит?
        — Прошу прощения, барыня,  — еще больше смутилась Анфиса.  — Но их сиятельства нет дома.
        — Нет?! А где же он?
        — Не ведаю, барыня. Они, как только прочли вашу записку, меня прогнали, а полчаса спустя ушли и… и…
        — Что — и?
        — И до сих пор не вернулись.
        — То есть граф дома не ночевал,  — сделала вывод Марго.  — Приготовь мне ванну, дорогая.
        — Но… как же их сиятельство? Они уволят меня, коль прознают, что я вам доложила про них…
        — Не уволит,  — пообещала Марго.  — Ты же моя горничная, а не его. И потом, милая, пост кончается, ты вполне готова предстать перед антрепренером и комиссией в театре, гардероб у тебя теперь есть. Ты получишь ангажемент, несмотря на середину сезона, обещаю! Никого не бойся.
        — Вы… вы самая лучшая,  — растрогалась Анфиса.
        Марго поднялась к себе, думая о муже — где это ночь он провел? Ревности не было в ее душе, ну вот ни грамма! Графа Ростовцева она никогда не любила, смирилась — да, но только с замужеством, это как негласный договор: я жена, обязанности свои соблюдаю неукоснительно, а большего от меня не стоит ждать. Но такого же отношения и к себе желала видеть; с другой стороны, если Николай Андреевич посещает любовницу… жене и карты в руки, причем козырные.
        Через полтора часа она принимала ванну, накрытую белым плотным полотном, чтобы вода дольше не остывала, даже слегка вздремнула. В то же время Анфиса неслышно передвигалась по туалетной комнате, готовя чистое белье для барыни и одежду, подливая горячую воду и добавляя в ванну по каплям ароматические масла. Неожиданно голос мужа разрушил идиллию покоя:
        — Пшла вон.
        Меньше всего Марго хотела видеть его в эту минуту расслабления, меньше всего хотелось ей объясняться с ним. Между прочим, он пришел, догадывалась она, за какой-то надобностью, потому что не имел привычки заходить, когда жена принимала ванну. Статский советник граф Ростовцев много старше, ему уж миновал тридцать девятый год, но он весьма хорош собой, дамы до сих пор заглядывались на него. Он строг, элегантен, уверен в себе, но холодный и нечуткий, эгоистичный и высокомерный — как большинство аристократов, застрявших навечно в провинции.
        — Доброе утро, дорогой,  — сказала Марго безотносительной интонацией, одновременно следя, как он берет стул, ставит его напротив жены и садится, уставившись на нее с упреком — не глупо ли? А вот не станет она спрашивать, где он провел ночь, зато мужа раздирало любопытство:
        — Что за причуда — ночевать у князя?
        — Я написала в записке,  — ушла Марго от прямого ответа.
        — Помилуй, князь при смерти? Это смешно.
        — Вовсе нет. Или ты подозреваешь меня в неприличиях?
        Он нахмурился, засопел, в потолок поднял очи, давая понять, что его сиятельство недоволен отсутствием жены в ночное время и (ха-ха!) он подозревает ее в неверности. Что ж, сам дал повод, стало быть, настала пора и ей уличить его:
        — Я была на виду у всей родни крестного, а вы?  — Марго намеренно перешла на «вы».  — Где вы провели сегодняшнюю ночь?
        И ни капли раздражения, напротив, тон самый что ни на есть мирный, теплый, но Ростовцев, без повода оскорбившись, пыхнул:
        — В карты играл! В клубе! Где ж еще мне быть?! Что за намеки, Марго? Что ты себе там вообразила?
        Он вскочил со стула и заходил вокруг ванны, наполняясь негодованием, а похож стал на индюка. Жена не спускала с мужа глаз, иногда ей приходилось запрокидывать голову, чтобы видеть его за своей спиной. Разумеется, в клуб она не поедет узнавать, правду ли сказал он,  — это ниже ее достоинства, тут Ростовцев не ошибся, солгав. Да, да, солгал! Это-то и мерзко. Тогда какая муха, собственно, его укусила, чтобы так реагировать на закономерную фразу жены? А произошла неожиданность: не рассчитал Николя Андреевич, что Маргарита вернется так рано! Она ведь большая любительница поспать до полудня, он планировал оказаться дома до ее возвращения от умирающего крестного — как минимум часа в два пополудни. Кстати, прислуга держала бы язык за зубами, как уже случалось не однажды, но Марго вернулась намного раньше.
        М-да, попался. Отсюда и раздражение с хождением, он лихорадочно искал, чем бы приструнить жену, отличавшуюся от благородных особ строптивостью и независимостью, что нравиться никак не могло. Марго легко считывала его треволнения и страх быть… да-да, страх быть разоблаченным! Она решила взять паузу и уйти от темы, посочувствовала ему, которого видела насквозь:
        — Судя по вашему настроению, вы остались в проигрыше. Подите и отдохните, Николя, бессонные ночи дурно сказываются на здоровье.
        — Да, ты права,  — внезапно стух он.  — Пожалуй, прилягу. А ты?..
        — Я поеду к крестному, в моем присутствии он оживает.
        Не сказав больше ни слова, Николай Андреевич удалился и был, кажется, удовлетворен, что не случилось скандала. Тут же вбежала Анфиса, приступила к прямым обязанностям: взяла простыню, подошла к барыне, которой следовало выходить, так как вода остыла. А Марго не спешила, она думала о муже и о себе. Своим появлением и неуверенными обличениями он натолкнул ее на крамольную мысль: неужто всю жизнь она проведет рядом с совершенно чужим, мало того, неприятным ей человеком? Надо быть дурой, чтобы не понять: Николя лжет и при этом полагает, что его ложь неразличима.
        Марго встала во весь рост, Анфиса закутала барыню в простыню, но вдруг ее сиятельство схватила горничную за руку и зашептала:
        — Могу ли я попросить тебя об одолжении, Анфиса?
        — Все, что хотите, ваше сиятельство.
        Не отпуская руки горничной, Марго переступила бордюр ванны, прошла к креслу, села и потянула девушку к себе. Та стала на колени, положив руки на подлокотник, приготовилась слушать, и Марго, приблизив губы к ее уху, тихо заговорила:
        — Я не могу никому больше довериться, Анфиса…
        — Да я ж никому…
        — Вот и славно. Хочу, чтобы ты пошпионила за Николаем Андреевичем, вызнала, правда ли, что он в клубы ходит, а не куда-то… в другое место.
        — А как заметят меня их сиятельство?
        — Ты готовишь себя в актрисы,  — прищурила плутовские глаза Марго,  — вот и сыграешь роль… молодого человека. Одежду подберем, от любительских спектаклей остались усы и парик, наш заговор тоже будет забавным спектаклем.
        — Как скажете, ваше сиятельство.
        М-да, подглядывать и подсматривать дурно, неприлично, нечестно, тем более за собственным мужем, но кто сказал, что правда добывается легко, просто и честно? А Марго страстно желала знать правду, потому что не верила ни единому слову мужа, и если он обманывает ее… но об этом она подумает потом.
        У себя она оделась, Анфиса ее причесала, потом обе искали костюм для шпионской авантюры, как вдруг пришел лакей с конвертом на подносе:
        — Ваше сиятельство, вам письмо от господина Ме… Мэд… этот, как его… прошу прощения… от венгра!
        — Медьери! Давай!  — воскликнула Марго, протянув руку.
        «Дорогая Маргарита Аристарховна…  — читала она.  — Надеюсь, вы не рассердились на меня за мою вольность, что я назвал Вас дорогой? А ведь Вы лучшее, что есть в этом городе. Мы давно не виделись, посему я осмелился писать Вам и, простите мою смелость, надеюсь увидеть Вас сегодня вечером у себя. Уж тому неделю у меня гостит интереснейший человек — принц. Он не простой принц, его королевство на краю света, где растут пальмы, свободно гуляют слоны с тиграми, где живет непохожий на нас народ. Сиам — слышали ли Вы когда-либо о такой стране? Я заинтриговал Вас? В таком случае смею надеяться увидеть Вас сегодня».
        Естественно, заинтриговал! В именитых салонах скука смертная, потому что там дураков в избытке, а дома… ну, книги есть. К счастью, Марго нашла, чем закрыть безрадостное существование — помогает Зыбину решать загадки. Конечно, об этом мало кто знает, но один из доверенных лиц — Иштван Медьери. В город приезжает мало необычных людей, которые привозят вместе с собой новые знания, умения и открывают новые миры. Раз уж Иштван говорит, что у него интересный гость, туда стоит поехать.
        — Анфиса,  — позвала Марго горничную.  — Приготовь к вечеру визитное платье, думаю, оно будет уместно. А сейчас поеду к начальнику следственных дел. Да! Милая, его сиятельство не должен знать о моем визите к господину Медьери, иначе подумает, что оттуда я вернусь домой, тогда наше предприятие будет провалено, а я надеюсь, он и сегодня уедет… хм!.. в карты играть.
        — Не извольте беспокоиться, барыня,  — закивала девушка.
        — Вот деньги на извозчика, не экономь. А коль захочешь срочно сообщить… ну, мало ли что приключится, приезжай прямо к Медьери.
        — Слушаюсь, ваше сиятельство.
        Марго не удержалась и погладила по щеке девушку, хотя бы так выражая свою признательность ей за помощь:
        — Ты очень хорошая, Анфиса. Прикажи подать экипаж.
        4
        Женский взгляд
        Застолье длилось целую вечность, стол ломился, родня Артема столько проявила участия к Софии, закармливая ее, что из-за стола та еле выбралась, осоловев от обилия еды. Молодоженам предоставили прекрасную комнату на втором этаже (выстроенную отцом наподобие мансарды) с маленьким балконом и предпоследним словом техники — вентилятором. Артем отвел туда Софию, стоило ей упасть на кровать — заснула сразу, а он спустился еще немного посидеть с отцом, братом и сестрой, видятся-то редко, каждая минута общения дорога. Поговорить в тишине не удавалось, то и дело прибегали соседи за всяческой ерундой, на самом деле — посмотреть на жену Артема и уходили ни с чем.
        Утром, позавтракав, он оставил Софию в деревне и уехал в город. У всех было время подумать — целая ночь и утро, пора обсудить улики, которых пока нет. Но отсутствие улик тоже улика, однако пора наметить версии. По дороге Артем созвонился с Полиной — бывшей домработницей Ирака, она согласилась встретиться, нельзя сказать, что охотно. А у нее были варианты? То-то и оно.
        Суббота иногда выдается трудным днем, особенно к вечеру, про ночь и говорить не стоит: выходной день, день свадеб, тусовок и отдыха, а отдых каждый понимает по-своему. Иногда празднества заканчиваются поножовщиной и похоронами, бытовуха неинтересна, над ней голову не ломают, а вот убийства в тереме Ирака — подготовлено не тупицей. Итак, Полина…
        Она открыла дверь квартиры и, когда Артем представился, показав удостоверение, отступила, тем самым приглашая его войти. По квартире с визгом бегали двое детей лет семи и пяти, Полина нестрого прикрикнула на них и предложила поговорить на балконе, в комнатах дети все равно на ушах будут стоять, притом заверила:
        — Если боитесь, что информация просочится к соседям, балкон застеклен, нас не услышат. Я приготовила чай и кофе, что будете пить?
        Полина оказалась предусмотрительной и гостеприимной, кстати, странно, что довольно красивая женщина, молодая и явно с хорошим образованием, профессией, а работала на непрестижной работе, где квалификация вообще не нужна. Она правда красивая: крупные черты лица, большие черные глаза, брови прямые с загнутыми кверху концами, пышные русые волосы до плеч,  — совсем не вписывалась Полина в привычный шаблон шефа швабры и пылесоса. И дом у нее в порядке, небогато, но со вкусом обустроен.
        Балконом она назвала большую лоджию, сверху донизу усеянную цветами в горшках и длинных контейнерах, там стояли тахта и компьютерный стол на всю ширину, в общем, из банального балкона хозяева соорудили дополнительную комнату-кабинет для работы и отдыха. Артем и Полина сели за небольшой столик, она налила ему кофе, посетовав:
        — Из-за вас муж отправился на рынок за продуктами один.
        С хорошими людьми Артем умел быть вежливым:
        — Извините, это срочно. Знаете, почему я здесь?
        — Догадываюсь. Мой бывший хозяин натворил нечто в духе 90-х? Я ведь в курсе, каким «крутым» он парнем был.
        — Не угадали. Прошлой ночью Лалу с бойфрендом застрелили прямо в ее комнате. Подозреваю, это не Бубнов, хотя… ничего не исключаю.
        — Да вы что?!  — вытаращилась она, сразу посерьезнев.  — Не может быть. Вот так взяли и… из пистолета, да?
        — Угу,  — подтвердил Артем.  — Видите ли, убийца продумал убийство и после себя ничего не оставил…
        — А охрана? А видеонаблюдение?
        — Охрану усыпили… не насмерть, конечно. Записи стерли. Накануне вечером Лала принимала гостей — двух девушек, двух парней и бойфренда, которого убили вместе с ней. Думаю, дело в Лале. Мне хотелось бы знать о ней все, что вам известно, даже больше — ваше личное мнение. Обещаю, показания, которые вы мне дадите, останутся между нами.
        — Да я и не боюсь никого, включая Бубна,  — сказала Поля, подкладывая на его тарелку печенье.  — Попробуйте, я сама готовила. Лала… Лала…
        — Вы уволились или вас…
        — Я уволилась, я.
        Так или иначе, но через тяжелые периоды все проходят, такова жизнь, она не бывает только светлой и праздничной. Пару лет назад в цейтнот попала и Полина: двое малолетних детей, муж потерял работу, а она — преподаватель колледжа — не способна была всех содержать. Кинулась Полина искать работу — любую, лишь бы платили больше, чем в колледже, тут-то и подвернулось место в особняке Бубнова. Правда, ее предупредили, кто есть Амиран и как нажил он свое богатство — народ все знает, ведь слухами земля полнится. В конце концов, Полина не полиция и не прокурор, раз бандитам у нас почет и уважение, ей-то что делать? Бойкот устроить, мол, к негодяю не пойду работать? А зарплата — ого! Выше, чем принято платить за данную работу в среде толстосумов. Конечно, был риск, что Амиран принимает у себя всякое жулье-ворье, способное на мерзости, но от безвыходности приступила к работе. Бубен оказался противоположностью сложившихся о нем легенд, адекватным и уважительным, шабашей не устраивал, бандитских сходок тоже, к тому же убирать она приходила по утрам. А вот Лала…
        — Дрянь,  — одним словом охарактеризовала ее Полина.
        — В смысле? Дрянь — слишком общее понятие.
        Полина задумалась, видимо, искала подходящие слова, объясняющие слово «дрянь», которые, в свою очередь, дадут полный ответ, по какой причине она бросила хорошо оплачиваемую работу. В сущности, так и было, Поля заговорила неторопливо, ей не нравилось то, о чем пришлось вспомнить:
        — Лала уродилась некрасивой, отсюда комплексы. Но ведь красота внешняя далеко не всегда является преимуществом, когда, например, берут замуж. Ну, правда, разве только одни красавицы получают мужей? Чаще страдают от одиночества как раз красивые девушки, как ни странно. А замуж ей хотелось, только никто не брал. Ей бы в себе воспитывать нежность, чуткость, понимание, сострадание — добрый и покладистый характер нивелирует некрасивость. Но Лала другим привлекала внимание к себе — специально летала в Европу за одеждой, меняла машины, сорила деньгами, Амиран ни в чем не отказывал ей, в результате его потаканий она стала хамкой, наглой, эпатажной…
        — Неужели в ней не было ничего хорошего?  — не верилось Артему.
        — Нет, что вы. Мать Лала любила, Амирана тоже. Искренне любила, проявляла заботу о них. Думаю, если бы она вышла замуж, родила детей, то переменилась, хотя… говорят, горбатого могила исправит. Наверное, это истина, ведь народ ничего просто так не придумывает.
        — Так что лично вас заставило уйти?
        — Лала. Амиран постоянно уезжал то на охоту, то на рыбалку, то на базу отдыха, ему не сиделось дома, он предпочитал время проводить на природе. С собой забирал Валентину — мать Лалы, а эта дрянь куролесила без них. Понимаете, когда я презервативы собирала по всему дому, это еще полбеды, но когда тебя принимают за мебель и начинают заниматься… как бы это покультурней сказать…
        Артема трудно удивить, но Полине это удалось, вид у него, видимо, был трогательно-потерянный, вызвавший у нее жалостливое выражение, когда он еле выдавил, отделяя слова:
        — Что… прямо… так… при вас?..
        — Иногда казалось, она планирует эпатаж, нарочно хочет казаться плохой. Как пример: я убираю гостиную, Лала и ее бойфренд забегают в чем мама родила, и у них секс. Или я прихожу, а они еще гудят, пьют, танцуют со вчерашнего вечера, но как только я появляюсь, все по парам занимаются… И хохочут, как под кайфом. Я не ханжа, но и безобразию есть предел.
        — В это сложно поверить. Я думал, что всякое повидал…
        — Просто у нее на почве внешности возникли большие проблемы с головой, возможно, на публике она получала наивысший кайф. И потом, это же и отношение ко мне — служанке, ничтожеству, быдлу. Она могла после уборки перевернуть все вверх дном и заставить убирать снова, мол, я неряха, не умею наводить чистоту. Лале было важно, что она на высшей ступени. В красоте проигрывала, зато статусом выше, мстила мне, что ли.
        — Но…  — никак не приходил в себя Артем.  — Она же не девчонка-дура, ей достаточно лет, чтобы соображать… Она же врач!
        Невольно Полина рассмеялась:
        — Врач она в клинике, а дома — распущенное существо, больное бешенством. Вы сходите в клинику, поинтересуйтесь, получите самые лучшие характеристики.
        — А парень? Он что, тоже спокойно…
        — Парней она меняла, думаю, специально приводила молоденьких, у которых в карманах пусто.
        — Она их покупала?
        — Не совсем. На демонстрацию случки, извините за грубость, Лала склоняла мальчишек, заключая с ними пари на деньги, довольно приличные деньги. Она хитрая, умная, знала, как добиться согласия, а парням легче было выполнить условие и выиграть, чем платить за проигрыш. Кстати, Лала всегда с удовольствием и плохо скрываемым торжеством проигрывала.
        — Н-да, это что-то новенькое из хулиганского набора.
        — Это прыжок к пещере — человек становится животным, при всем при том считает, что находится на высшем уровне развития, которое недоступно плебсу.
        — Хоть одно имя парня вы можете назвать?
        — Даже не пыталась запомнить, слишком омерзительны мне были эти игрища, я старалась убраться… то есть уйти. Уходила под общий дегенеративный гогот. Потом, конечно, возвращалась — Лала звонила, извинялась, но для виду, потому что вскоре все повторялось, а я снова возвращалась и убирала грязь за свиньями высокого уровня. Но когда муж зарекомендовал себя на новой работе, когда стало понятно, что им дорожат, уволилась, не задумываясь. Да, мы потеряли в деньгах, но со всем этим мракобесием теряешь значительно больше. Просто становится за себя страшно: уговариваешь свой внутренний протест, мол, сдуру бесятся, у каждого свой сдвиг, не всем способна помочь медицина. Потом привыкаешь, на бесовщину уже смотришь снисходительно, с позиции — меня это не касается, я же не могу вставить свои мозги. Знаете, не шибко-то я и верующая, но Бог внутри каждого должен жить, это и правильная система отсчета, и традиции, и культура, и любовь. А тут сплошняком — мразота, но привыкаешь, это все равно что предаешь саму человеческую природу, и в душе перегорает какой-то предохранитель, сначала один, потом второй, третий…
Вдруг замечаешь, что становишься другим человеком — жестким, пофигистом, потерявшим платформу из принципов. Я такого «счастья» позволить себе не могу, ведь у нас дети, нам с ними встречать старость, а они чувствуют все на биологическом уровне и плохое усваивают почему-то быстрей. Так со всеми детьми, не слушайте, когда говорят: «Нет-нет, у меня особенные, мои не способны» и так далее. Способны. Слепая любовь растит чудовищ. Нам с мужем не все равно, какими вырастут наши дети, поэтому мы держим ухо востро.
        Артем слушал и мотал на ус, он ведь тоже скоро станет отцом. Впрочем, общаясь с преступниками, ему виделась проблема несколько в ином ракурсе: с преступлением дружат подлые гены, а у него и Софии с генами полный порядок. Однако лирики много, улик мизер, тем не менее поиск концов не всегда начинается с отпечатков пальцев и вещдоков, кое-что в голове Артема наметилось, а пока вопросы и уточнения:
        — Если показать вам фото друзей Лалы? Узнаете их?
        — Не знаю. Я и смотреть на этих приколистов не могла, поймите, состояние отвратительное, когда вокруг тебя голые тела и… Но если надо, я попробую.
        — Отлично, буду иметь в виду. Знаете, Полина, меня кое-что удивляет. У Бубнова людей до фига, за мной по городу носилась целая бригада, они тоже из охранного агентства, как те трое, что дежурили в ночь убийства?
        — А кто дежурил в ночь убийства?  — спросила она.
        — Юрий Овчаров, Рафик Ашаров и Тушин Борис.
        — Хорошие ребята. Втроем они дежурят только во время отсутствия Амирана, а так поодиночке сидят у мониторов. А свита постоянная, ну, нравится Амирану ощущать себя монархом. Нет, свита к ЧОПу отношения не имеет.
        — Извините, я никак не пойму… Лала развлекалась таким… э… диким способом, а охрана? Она что, наблюдала по мониторам порно?
        — Об этом вам более точно расскажет Степановна. Повариха. Она оставалась на сверхурочные, причем без оплаты, Лалочка непременно ей напоминала, что за стряпню дядюшка платит больше, чем получают высококвалифицированные повара в Кремле. Степановна боялась, что ее выгонят, Лалочка запросто могла это устроить: подбросила бы муху в суп и… Так уже было, было.
        — То есть вы вообще не знаете, на каких условиях охранники помалкивали? Думаю, не знать об оргиях они не могли, ведь отключить мониторы и передачу видео — это создать в ЧОПе переполох.
        — Знать не знаю, но догадываюсь.
        — Мне сойдут и догадки.
        — Однажды я пришла, а охранники честно спали во второй комнате. Думаю, им приказала спать Лала, а я не раз снимала тряпки с камер. Когда тряпку набрасывают, притом кривляясь перед глазком, никто из ЧОПа не приедет на помощь охране, понимаете? Момент кривляния видела… догадайтесь, кто.
        — Кухарка… э… повар,  — высказал предположение Артем.
        По смешку Полины стало ясно: попал в точку, но это как-то не обрадовало. Повариха могла сама рассказать пикантные подробности из жизни племянницы хозяина, даже более того, наверняка она знает много из того, что прислуге знать не положено, но прикинулась слепой и временами глухой. Кухарка не одинока, охранники тоже отличились «чистотой знаний» о доме, в котором служат, а так не бывает. М-да, люди неохотно идут в свидетели, считают, кто-то другой должен или даже обязан руководствоваться принципами справедливости и добра, благородства и ответственности. Мало кто ассоциирует себя с жертвой, а такая возможность есть практически у каждого, зато в миг опасности надежда на помощь ни от кого не убегает, как убегают от показаний глупые граждане.
        Внезапно дверь открылась вместе с детскими криками:
        — Мама! Мама! Папа пришел!
        — Ну, мне пора,  — засобирался Артем.  — Спасибо за помощь.
        — Что вы, разве я помогла?
        В прихожей он поздоровался за руку с приятным мужчиной, который представился, а Полина на прощание поделилась еще одним подозрением:
        — А знаете, иногда мне думалось — Лала дочь Амирана. Не знаю, по какой причине он скрывает это, но… так казалось.
        — На основании чего так казалось?
        — Уж слишком он ее баловал, исполнял любой каприз, а смотрел… так не смотрят ни влюбленные, ни обуреваемые похотью, только любящие отцы… на свою испорченную, несчастную, безмозглую детку. Я могу ошибаться… а могу и не ошибаться.
        Очень симпатичная женщина эта Полина, как и ее муж, их дети, к тому же она умна, а наблюдательна — так уж бесспорно. Ну, а почему Амиран не может быть отцом Лалы? Вполне логично, что он, имея бурное прошлое, начиненное криминальными разборками, решив завязать и зажить жизнью обывателя, а из бандитского кластера выйти без потерь сложно, одновременно решил на всякий случай обезопасить свою деточку, выдавая ее за племянницу. И тогда убийство Лалы можно рассматривать как кару за папочкины похождения, стало быть, искать следует «друга» Ирака, откинувшегося с зоны недавно. Но это всего лишь предположения, версия.
        Идя к автомобилю, Артем позвонил Софии:
        — Ну, как ты там?
        — Я в нашей комнате стучу по клавишам ноутбука от скуки. Петухи поют, собаки лают, гудит и дует вентилятор…
        — Ты там осторожней с вентилятором.
        — Жарко. А внизу под кондиционером холод собачий, лучше уж вентилятор. Ты когда приедешь?
        — Честно? Не знаю, я только что закончил беседу с уволившейся домработницей, собираюсь ехать в управу. Ну, скажу… Лала была еще та штучка, у меня теперь появился просто зоологический интерес, кто и почему ее грохнул.
        — Уверена, свой интерес ты удовлетворишь.
        — Все, я поехал.
        — Целую и жду.
        София положила смартфон на кровать у бедра, вытянула вверх руки и сладко потянулась. Немножко затекла спина от однообразного положения полулежа-полусидя, зато не надо ни готовить, ни убирать. Поправив подушки, она взяла из вазы яблоко, но есть не стала, а вдыхала неповторимый аромат спелости, перечитывая на мониторе последние написанные строки. Кажется, получается. Однако пора подумать о новом персонаже…
        СИАМСКИЙ ПРИНЦ
        К новым лицам всегда повышен интерес, однако далеко не всегда они действительно интересны. Иштван Медьери, выходец из Венгрии, потомок знатного венгерского рода и сын русской столбовой дворянки, высокий и сухощавый, красив, как античный бог, истинный аристократ. Он практически не имел недостатков, что, собственно, тоже недостаток — так полагала Марго. Не может же человек вмещать в себе одни достоинства! Это неправдоподобно и скучно. С другой стороны, в унылом городе Медьери блистал, словно яркая звезда, привлекая к себе внимание, притягивая любопытный свет и открывая новые горизонты для тех, кто готов к открытиям. Он по-настоящему интересен, разносторонний, умный и поистине широких взглядов человек. Холост и безумно богат — это его наказание, ибо предприимчивые мамаши хватали своих дочерей и неслись вместе с ними туда, куда обязательно пожалует венгр. Ах, сколько надежд лелеяли матроны, плетя хитрые сети, а он изящно обходил ловушки.
        Иштван Медьери вышел встретить графиню Ростовцеву сам — невозмутимый и доброжелательный, спускаясь по лестнице, поприветствовал ее:
        — О, Маргарита Аристарховна, как рад я видеть вас у себя!
        Она тоже была рада видеть его, так как успела привязаться к этому удивительному человеку (привязаться, а не влюбиться, как глупые девчонки, мечтающие выйти за него замуж). Однако Марго была бы не она, если б не отреагировала на него с присущим ей своеобразием:
        — Месье Медьери, в нашем городе даже самые замечательные люди, как вы, к примеру, приехав сюда, заражаются обывательскими наклонностями.
        Смело, разумеется, но на подобную открытость имеют право друзья, а они со дня приезда венгра стали таковыми. Медьери тоже позволил себе снять маску невозмутимости, рассмеяться и, целуя руки графине, сказать шутливым тоном:
        — Ваше сиятельство опять ворчит? Что вызвало гнев?
        — Вы же знаете, как не люблю я напыщенностей.
        — Но я действительно рад вам.
        — Я тоже рада, но не кричу об этом на весь свет, который только и ждет повода к сплетням.
        Взяв под руку ее и увлекая наверх, он снова рассмеялся:
        — Вас волнуют сплетни, вас? Странно слышать.
        — Меня волнует несправедливость.
        — Кто мешает сделать сплетни справедливыми?
        Ух! Опять намек! Ну, да, да, Медьери, случалось, намекал, что ради Марго он готов… Она не готова! И никогда не будет готова. Поэтому всякий раз обращала его намеки в легковесную, ничего не значащую болтовню, которой он якобы занимает гостью:
        — Оставьте ваши шутки, сударь, лучше расскажите про гостя из Сиама. Я смотрела карту — это и правда край света.
        Что хорошо — Медьери никогда не настаивал на любезностях, тем более слегка фривольных, он легко переключился на гостя:
        — О, это удивительный человек, да вы сами убедитесь. Я познакомился с ним в Индии, потом мы проделали вместе путь в Китай, там я остановился, изучал медицину, коль вы помните…
        — У меня хорошая память.
        — А его высочество Чаннаронг…
        — Как-как? Ча…
        — Чаннаронг. Это имя, Маргарита Аристарховна, означает — опытный воин. Вообще-то у принца имя длинное, полностью оно редко упоминается.
        — А фамилия у принца имеется?
        — Нет, мадам. Просто принц Чаннаронг.
        — Странно. У всех монархов есть фамилии — Романовы, Рюрики, Валуа, Тюдоры…
        — А в Сиаме только имена даются, обязательно со значением. Его высочество часто навещал меня в Китае, на карту взглянешь — Сиам рядом, но путь неблизкий и трудный. Однажды он пригласил меня погостить у него. Мне не советовали ехать туда китайские купцы, говорили о множестве опасностей, особенно сухопутным путем. Представьте: непролазные джунгли, разбойники, хищники, которых очень много не только в джунглях, но и в реках. Да я подумал, что другой такой возможности, скорей всего, не представится, и отправился морским путем в его… как бы это назвать… провинцию. Смотрите, вон он.
        Указывать даже одними глазами было необязательно, так как, едва войдя в залу, не заметить принца было невозможно. Во-первых, он стоял, опираясь на рояль, а младшая сестра венгра красавица Урсула играла как всегда безупречно, слушатели сидели в креслах, на диванах, на стульях. Во-вторых, одежда. Для России непривычны ни белые узкие брюки (это зимой!), ни длинный — ниже колен — цветастый сюртук с преобладающим золотистым тиснением, сшитый точно по фигуре, ни чалма с крупной брошью надо лбом. Странно одет, Марго перед визитом к венгру просмотрела несколько книг о путешествиях с рисунками и видела другие одежды на жителях Сиама. Собственно, намного больше ее удивило в принце другое, о чем она тут же поделилась с Медьери шепотом:
        — Помилуйте, месье! Он вовсе не похож на сиамцев!
        — Откуда вам известно, каковы сиамцы?
        В его болотных глазах запрыгали чертики, уж не розыгрыш ли задумал венгр? И Марго со свойственной ей категоричностью, когда приходилось отстаивать свои убеждения, заявила:
        — Я картинки видела! И читала про них перед приходом к вам. Сиамцы — люди желтой расы, а потому совсем-совсем другие. Но этот… ваш принц… точно такой, как мы, никаких различий!
        — Вам не откажешь в наблюдательности.
        — Да что ж тут наблюдать, коль сразу видно?
        На этот раз Иштван Медьери был несколько обескуражен, смотрел сверху вниз на Марго своими гипнотическими глазами, приподняв брови и вымолвив:
        — За неделю, что он гостит у меня, я впервые слышу — не похож. В свете никто не обратил внимания на его наружность, одна вы…
        — Невежество, мой друг, еще не повод, чтобы мнение одного человека считать несостоятельным.
        — Бог с вами, Маргарита Аристарховна, я вовсе не собирался опровергать ваше мнение, но… Да, вы правы, его высочество чистый европеец.
        — Как же он стал азиатским его высочеством?  — подхватила она, перебив венгра и все же подозревая, что здесь организован розыгрыш.
        — Женился на принцессе,  — был ответ Медьери.
        — Чужеземцу отдали в жены принцессу?  — подлавливала его Марго.
        — Видите ли, сударыня, у короля множество жен и наложниц, в гареме сиамских королей сотни женщин. Представьте себе целый город, обнесенный высокой стеной, чтобы никто не то что не проник, но и не увидел его обитательниц, там есть дома жен и наложниц короля, улицы, магазины. Восточные шейхи имеют гаремы гораздо скромнее. Наложницы и жены рожают, а это дети короля, далеко не все имеют право на престол, но всех он признает. Так что отдать замечательному человеку, герою, отличившемуся на войне, одну из нескольких десятков дочерей, дать ему новое имя и титул — это высшее признание заслуг и благодарность. К тому же, мадам… вам неприятно будет услышать, но женщина в Сиаме ничто, рабыня, не имеющая никакой ценности и никаких прав. Вот вам пример, чтоб вы имели более точное представление: монаха, которого случайно коснулась женщина, лишают сана, он становится оскверненным.
        — Варвары,  — сделала вывод Марго и зааплодировала, ведь Урсула взяла последний аккорд сонаты и заслужила искренних восторгов.
        Лакеи принялись разносить вино и сласти, а Медьери предложил графине познакомиться с гостем; она, идя с ним к роялю, незамедлительно поинтересовалась:
        — На каком же языке говорит ваш принц?
        — Из европейских владеет двумя — английским и французским, а из восточных — тайским, китайским, хинди, тамильским. Какой выберете?
        Она оставила его без ответа, как и не заметила ироничного тона, просто Марго снова увидела настораживающую деталь у принца и, конечно же, не смогла ее обойти:
        — А почему он в перчатках?
        — Вы заведомо настроены против моего гостя,  — подметил Медьери.  — Чем он вам не пришелся по нраву?
        — Не знаю. Всякая необычность имеет свою цель, иной раз весьма нехорошую. Не согласны со мной?
        — Не согласен. Уверяю вас, этот разносторонний человек будет вам интересен и приятен, принц обладает ясновидением, он медиум, астролог…
        — Боже, сколько чудес в одном человеке.
        — Напрасно не доверяете, сударыня. Принц Чаннаронг прошел через страдания, а они делают человека мудрей и человечней, у него огромный опыт и знания… Кстати! Руки прячет потому, что обгорели, как раз на тыльной стороне, а люди брезгливо относятся к такого рода увечьям.
        Сиамский принц разговаривал с Урсулой, опираясь локтями о рояль, выпрямился, когда Медьери и Марго подошли. Принц Чаннаронг оказался высоким и плечистым, без сомнения, физически он крепок, с лицом мужественным, с дерзким взглядом синих глаз, выдававших человека незаурядного и умного, что, как известно, украшает некрасивые лица, а принц некрасив в общепринятом смысле. Ему лет сорок с небольшим, хотя, возможно, и меньше, ведь сильно загорелые лица кажутся старше. Марго сразу поверила венгру, что руки принца обожжены, заметив с левой стороны шрам от ожога, захватывающий скулу до уха, часть щеки и шею. Воротник-стойка не смог защитить ужасную отметину от посторонних глаз, тем не менее брезгливости у нее ожог не вызвал, но она из другого теста, чем представительницы света. Пока ее сиятельство разглядывала сиамского принца, Медьери перешел на французский при общении с ним:
        — Ваше высочество, позвольте вам представить ее сиятельство графиню Ростовцеву Маргариту Аристарховну. Я вам рассказывал о ней.
        — Я рад наконец увидеть вас,  — сказал принц Чаннаронг, слегка улыбаясь, совсем чуть-чуть, будто у него лицевой зажим.  — Но рассказы моего друга слишком бедны по сравнению с той прекрасной миледи, которую видят сейчас мои глаза.
        М-да, высоким штилем он владеет, подумалось Марго, вслух она сказала дежурную фразу:
        — Благодарю вас, вы очень любезны.
        Медьери получил возможность заняться другими гостями, извинившись, он отошел к группе мужчин, оставив графиню с принцем Чаннаронгом. Разумеется, Марго с первого раза не запомнила непривычное имя, о которое язык сто раз споткнется при произношении, решила обходиться титулом, дабы не попасть в неловкое положение, ведь светскую беседу надо вести:
        — Вы, ваше высочество, великолепно говорите по-французски…
        — В юности, мадам, я служил на корабле вместе с французами, знаю не только язык Руссо и Вольтера, еще и портовый.
        — Вы ведь европеец, не так ли?  — допытывалась Марго.
        — Совершенно верно, мадам, моя родина Шотландия, но судьба распоряжается нами, а не мы ею. Судьба и занесла меня в край, где лето вечное, люди бесхитростней и понятней, природа щедра и прекрасна, как в раю, земных плодов великое множество.
        — Как же вы там очутились? Это ведь очень далеко от вашей родины.
        — Я был моряком, плавали мы в Индию за товаром. Однажды у берегов Цейлона на нас напали пираты…
        — Пираты! Я полагала, пираты существуют только в романах.
        — Пока существуют моря с океанами, мадам, будут и те, кто жаждет грабить, а не трудиться. Эти люди ничего не имеют общего с героями романтических романов о флибустьерах.
        — А что случилось потом, после нападения?
        — На нашем корабле начался пожар, а в трюме были заперты люди, я в их числе. Нам удалось освободиться, помогло вечернее время ускользнуть от смерти, но я получил сильные ожоги. Мне повезло, ведь кто-то сгорел заживо, кто-то, раненный, утонул. На берег выбралось всего пять человек, впоследствии мы так и держались вместе. Вместе попали в Индию, нанялись на службу в английскую компанию…
        Он вдруг сделал паузу, а на его глаза упала тень — Марго догадалась, что у принца Чаннаронга была нелегкая жизнь в качестве военного. Ей бы отвлечь его, переменив тему, как делают чуткие люди, но разве графиня Ростовцева способна не до конца выяснить все обстоятельства?
        — Вам неприятны воспоминания об английской службе?  — спросила она.
        — Неприятны,  — сознался Чаннаронг.
        Обычно мужчины никогда не сознаются, что где-то и когда-то им было скверно, тем более во время первой беседы да еще с дамой. Нет, они должны смотреть на себя как на победителя, не открывая слабостей. Однако этот человек придерживался свободных правил и поделился с Марго, что его не устраивало:
        — Я никогда не понимал жестокости по отношению к коренному населению, нас никто не звал, но мы пришли и сделали все, чтобы нас возненавидели.
        — Странно слышать такое от европейского завоевателя.
        — Европейцы разные, мадам. Мне было стыдно за белую просвещенную расу, и мы с остатками команды отправились в путешествие сначала по Китаю, потом по Сиаму, где задержались на много лет. Это единственная страна в Азии, которую не топтал сапог завоевателя.
        Да, принц на самом деле оказался занятным собеседником, повидал на своем веку он столько — для одной человеческой жизни слишком много. Марго с удовольствием послушала бы его еще, но пришел лакей и сообщил, что прибыл некий молодой господин по имени Анфис и требует ее сиятельство, мол, дело исключительной важности. Кто такой Анфис, Марго поняла и тотчас, извинившись, поспешила вниз, где нетерпеливо прохаживалась горничная, переодетая мужчиной, притом очень симпатичный из нее получился молодой человек. Увидев хозяйку, Анфиса рванула к ней, но лакеи неподалеку заставили ее вспомнить свою роль, она ограничилась скромным поклоном, а заговорила, конечно, полушепотом, причем очень мялась:
        — Барыня, я приехала, как вы велели, на извозчике…
        — Ты узнала, что скрывает его сиятельство? Говори, не бойся.
        — Их сиятельство зашли… к мадам Иветте.
        — Мадам Иветта? Кто это?
        — Ну, она хозяйка дома… дом этот… м… для господ, а не какой-то там… дом терпимости.
        — Что?!! Николай Андреевич посещает…
        Не смогла Марго выговорить название заведения, слова «публичный дом» просто застряли на зубах. Нет, представить своего мужа в постели, на которой побывала уйма мужчин… фи, какая гадость!
        — Я так и знала, что огорчу вас,  — расстроилась Анфиса.
        — Полно, милая,  — с трудом приходила в себя Марго.  — Я не столько огорчена, сколько потрясена… Неожиданно, знаешь ли. Боже, какой позор! Скажи, он еще там?
        — Думаю, там. Я ехала за ними на извозчике, как только они туда вошли, сразу поехала сюда.
        — Прекрасно. Едем.
        — Куда?!  — испугалась Анфиса, испуганно округлив глаза, при этом втянув голову в плечи, словно хотела спрятаться от грядущего скандала на весь свет.  — В дом… дом… вы поедете… в тот дом?!
        — Нет, дорогая, мы всего лишь будем рядом.

* * *
        В карете они провели полтора часа, прижавшись друг к другу и накрывшись двумя тулупами до самых глаз. Уныло горела лампа под потолком кареты, правда, крохотный огонек не мог согреть — снаружи мороз ядреный, колючий, липкий, от него слипались ноздри. Под сиденьем был еще и третий тулуп, Марго отдала его Елизару, только кучер бегал погреться в трактир неподалеку, но не графине же туда заходить. Наконец Анфиса вымолвила, намекнув:
        — Барыня, вон уж и окошки покрылись инеем.
        Марго подалась к окну, подышала на стекло и поскребла ногтем узоры. В крошечный овальный глазок улица, освещаемая тусклыми фонарями, была пустынной, заполнена тишиной, словно весь город вымер. Ночь, раскрашенная световыми бликами в окнах, почему-то не казалась безобидной, словно где-то тут, рядом, притаились злые силы и готовились напасть. В сущности, битва в действительности намечалась, Марго предстояло не только уличить мужа, поймав его с поличным, следовало принять решение. Менять весь уклад да сделать так, чтобы это не стало любимой новостью высшего света,  — нелегко. Уж ей-то отомстят за все: за безупречность, острый язычок, смелость, красоту, деньги (ее деньги, а не мужа) … да мало ли за что могут возненавидеть в обществе и притом не хуже артистов разыгрывать благодушие! Какой бы независимой Марго ни была, попадать на горячие языки у нее не было желания, это же унизительно.
        — Под тулупами не замерзнем,  — успокоила она служанку.  — У меня только все тело затекло, просто невыносимо. И этот корсет… его придумал негодяй и женоненавистник, я бы убила его. А ведь Николай Андреевич может пробыть там до утра, сегодня он вернулся домой…
        — Утром,  — уныло подтвердила Анфиса. По всей видимости, ей не хотелось сидеть в экипаже до утра, а Марго готова к любым трудностям:
        — Но мне необходимо застать, когда он выйдет.
        — Извозчик!  — вдруг услышали обе через какое-то время.
        Как тут не услышать — в ночной тиши, где даже дворняжки не бегали по скрипучему снегу? А голос-то знаком каждой ноткой, оттого в экипаже обе замерли, через маленькую паузу перепуганная Анфиса произнесла:
        — Его сиятельство, кажись…
        — Слышу,  — коварно прошипела Марго.  — Сиди здесь.
        Итак, с этой минуты начнутся перемены, к ним никогда не подготовишься, не продумаешь до мелочей свои слова и поступки, а также реакцию противной стороны, значит, предстояло импровизировать. А Марго мастер импровизации хотя бы потому, что возникшая ситуация для нее — своего рода удача. Да-да, это так. Она высвободилась из-под тулупов, ворча о том, что чувствует себя старой развалиной после длительного сидения, и смело шагнула на утоптанный снег.
        — Ваше сиятельство! Граф! Прошу в экипаж!  — крикнула Марго.
        Ростовцев застыл и стоял как вкопанный в мерзлую землю столб. Жаль, не видно было выражения его лица, но легко можно предположить, что за эмоции обуревали мужчину, которого застала жена на месте преступления. Ей пришлось подойти ближе, чтобы муж удостоверился: у него не галлюцинация, Марго встречает его со всеми почестями из публичного дома.
        — Дорогой, это я, я,  — дала она понять, что он не ошибся.  — Милый, идем в экипаж, а то мы замерзли, дожидаясь тебя.
        О, какая театральная пауза! Ростовцев еще и онемел, не в силах был сдвинуться с места, а может, попросту не знал, как поступить в столь щекотливой ситуации. Разумеется, ему бы хотелось провалиться сквозь землю, даже в самый ад (временно, конечно), лишь бы избежать встречи с женой у порога известного дома. Пауза, пауза… У Марго сдали нервы, но это был единственный раз, когда она рявкнула:
        — Ступай в карету!
        Ехали молча. Да и какие могут быть разговоры в начале третьего ночи, к тому же в присутствии горничной, которая пряталась под тулупом? Так и приехали к дому. Заспанные лакеи приняли одежду, после Марго распорядилась:
        — Анфиса, иди в мою спальню и жди, поможешь мне раздеться. А вас, Николя, я прошу пройти в ваш кабинет, нам пора объясниться.
        Не дожидаясь, когда муж начнет подниматься по лестнице, Марго взбежала на второй этаж и вошла в кабинет, куда заходила крайне редко. Там было темно, но она знала эту просторную комнату, не загроможденную мебелью, могла с закрытыми глазами пройти к креслам или диванам, однако прошла… за массивный стол мужа и уселась в его кресло. Вскоре появился и Николай Андреевич с лампой, которую поставил на стол, и, наконец, дал волю гневу:
        — Ты шпионила за мной! И прихватила свою дрянь — горничную! И Елизара! Намеренно сооружаешь скандал? Это низко.
        — Боже, сколько неправедного гнева,  — иронично заметила жена, не повышая голоса и оставаясь в раздражающе-спокойном состоянии.  — Впрочем, вы верно заметили: я намеренно прихватила. Свидетелей!
        — Развода вы не получите!
        — Да плевать.
        — Вы изъясняетесь, как извозчик!
        Она всего ожидала от него, но не грубости. И не стала вдаваться, какими мотивами грубость вызвана, что это всего лишь защита беспомощности, взывающая к благородному прощению. А Марго в данную минуту не способна была к великодушию, даже если б он упал ей в ноги и бился головой об пол в знак раскаяния. Нет, эту ситуацию она повернет в свою пользу, потому заговорила жестко, четко выговаривая слова:
        — Я никогда вас не любила, но всегда уважала как отца моего сына, нынче вы убили мое уважение, вместо него родилось отвращение. Раз вы отказываетесь начать процедуру развода, будем жить по моим правилам. Теперь я не обязана давать вам отчет, где нахожусь, что делаю и с кем. И еще! Больше не смейте никогда заходить в мою спальню, отныне мы соседи, проживающие в одном доме.
        Она поднялась и поплыла к выходу, но возглас мужа, возглас отчаявшегося человека, очутившегося перед крахом, задержал ее на минуту:
        — В моем доме ты не смеешь…
        — Вы забыли? Этот дом собирались забрать за долги!  — резко развернулась Марго, пылая от гнева.  — Его спасла женитьба на мне, то бишь мое приданое. И все, что здесь есть, вся эта роскошь благодаря моим деньгам… Не падайте еще ниже, чем уже упали. Спокойной ночи, Николя.

* * *
        Утро в участке началось в кабинете Виссариона Фомича с обсуждения убийства несчастной женщины, найденной в проруби. Весельчак анатом Чиркун с закрученными кверху густыми усами, крепкий здоровяк, но таким и должен быть человек, имеющий дело с трупами, успел анатомировать даму, ему и предоставили первое слово. Но прежде Федор Ильич извинился перед графиней:
        — Pardonne-moi, ваше сиятельство, мой доклад не совсем приятен для высокородных ушей…
        — Мои высокородные уши справятся с нагрузкой,  — улыбнулась она.
        — Вы самая прекрасная из женщин, которых я знавал,  — кинул он комплимент, покусывая мундштук трубки.
        — Нельзя ли к делу приступить?  — забрюзжал Зыбин, состроив кислую мину.
        — Я готов, ваше высокоблагородие. Наша неизвестная дама не успела заморозиться полностью, так что мне удалось произвести вскрытие. Итак, она была голодной на момент убийства, не ела пару дней.
        — Что значит — не ела пару дней?  — спросил Кирсанов.
        — Ее желудок был абсолютно пуст, как бывает пуст у голодающих людей. Двое суток… полагаю, более двух суток… она пила только воду.
        — А что это значит?  — поинтересовалась Марго.
        — Это значит, сударыня, наша дама сидела на голодном пайке,  — пояснил Чиркун, но от него ждали дальнейшего толкования, и он не обманул ожидания.  — Я думаю, ее похитили и где-то держали связанной, на запястьях имеются явные следы веревок, как и на щиколотках ног. Возможно, она сама не принимала еду, но не исключено, что ее не кормили, добиваясь выполнения неких условий. Далее. Нож вонзил мужчина, удар был всего один, сильный, убийца вбил по рукоять нож, оттого крови вытекло на лед немного, она потекла внутрь. Иной раз встречаются резаные раны безобразнейшие: будто нож туда-сюда возили. Однако, господа, должен заметить, удар был сильным, но не смертельным, лезвие не попало в жизненно важные части, не удивительно, что дама пыталась выбраться. К сожалению, ей некому было помочь, при удачной операции она могла выжить.
        — Еще что?  — спросил Виссарион Фомич.
        — Одежда. Белье.
        — А что в белье?  — с подозрением покосился на него Зыбин.
        — Нам разъяснит ее сиятельство, ибо я небольшой знаток женских штучек,  — сказал Федор Ильич.  — Вон два узелка с одежками… мы просушили все.
        Без повторного приглашения Марго мигом поднялась и перешла к противоположному концу стола, подскочил и Кирсанов:
        — Позвольте, помогу вам?
        — Полагаете, мне противно будет перебирать чужое белье?  — усмехнулась она.  — Да, это неприятно, но я в перчатках.
        — И все же, сударыня…
        Кирсанов развязал первый узел поменьше и начал раскладывать корсет, панталоны, нижнюю кружевную сорочку, которая надевалась между корсетом и платьем, чулки…
        — О…  — протянула Марго и, слегка смущаясь, указала на панталоны.  — Сей предмет женского гардероба особенный…
        — Что же в нем особенного?  — приподнялся со своего места Виссарион Фомич, чтобы лучше видеть.
        — Батистовые, сударь, называют аморальными.
        — Это ж почему?
        — Батист весьма тонок, прозрачен,  — объясняла Марго, краснея. Но она сама влезла в дела следствия, стало быть, обязана отбросить стыдливость, исследуя нижнее белье.  — Сквозь батист видно тело… м… полностью. Подобное белье больше соблазняет, нежели закрывает. Теперь сорочка. Тиснение, рюши, кружево — это очень дорогая вещь. Корсет тоже стоит немало… и чулки.
        К этому времени Кирсанов разложил на столе платье, турнюр, Марго перешла к этим вещам и сообщила то, что не заметила у проруби:
        — Платье дорожное, такие платья позволяют себе люди весьма обеспеченные. Но раз убитая была в дорожном платье… эта дама нездешняя.
        — Час от часу не легче!  — всплеснул руками Зыбин.  — Стало быть, она приехала в наш город. К кому? Зачем?
        — Кто-то должен жить в городе, к кому она приехала,  — предположил Кирсанов.
        — Да это и так ясно,  — отмахнулся Зыбин.  — Но как найти тех, к кому она приехала? При даме не оказалось паспорта, мы не знаем, кто она, не можем дать объявления… Впрочем, господа, не попытаться ли устроить ловушку убийцам?
        — Как?  — заинтересовались все.
        О, да, Виссарион Фомич мастер на всяческие ловушки, сам неповоротлив, зато ум у него изворотлив. Вторая черта Зыбина, приводившая в священный ужас подозреваемых,  — проницательность, его боялись даже невиновные.
        — Дадим объявление в газеты,  — хитро прищурился он.  — Но об этом позже, а сейчас настала пора для наставлений господину Кирсанову. Прошу вас, ваше сиятельство.
        — Я привезла деньги и рекомендательные письма от князя,  — подхватила Марго, доставая из сумочки пачки денег и бумаги.  — Теперь вы, господин Кирсанов, доверенное лицо его светлости. И вот… возьмите. Это адреса в Петербурге, куда вы можете смело обращаться за помощью, но остановиться я вам советую в гостинице, свобода во всем — большое удобство. Кстати, свои сообщения шлите мне, это будет надежней. Вы меня так выручили…
        — Всегда к вашим услугам, ваше сиятельство,  — сказал молодой человек, галантно поклонившись.
        А когда расходились и шли к выходу по длинному коридору, чтобы проводить в дорогу Кирсанова с Пискуновым, который держал в руках узелок из драдедамового платка, она вдруг вспомнила:
        — Господин Кирсанов, у проруби вы намеревались подумать над шрамом на руке несчастной убитой. Вы подумали?
        — Как славно, что вы напомнили!  — ответил он.  — Да, подумал и даже ходил в мертвецкую, чтобы посмотреть еще разок на ее шрам. Вместе с Чиркуном мы обсудили и сошлись во мнении.
        — И что? Каково ваше мнение?
        — Разрез, Маргарита Аристарховна, сделан умышленно.
        — Не понимаю.
        — Шрам слишком ровный и аккуратный, чтобы получить его случайно, к примеру в потасовке.
        — А в каких случаях режут умышленно?
        — Не могу знать, ваше сиятельство, кроме того, что ребро ладони убитой резала твердая рука прекрасно заточенным предметом.
        К сожалению, ей тоже ничего полезного не приходило в голову. Экипаж дожидался у полицейского участка, Кирсанов с Пискуновым выслушали последние наставления и отправились в Петербург. Марго вернулась к Зыбину, чтобы составить объявление для газет. Тем временем, устраиваясь в карете, Кирсанов бросил взгляд на узелок, покоившийся на коленях Пискунова, и, стараясь не обидеть компаньона в данном предприятии, поинтересовался:
        — Что за узел у вас, господин Пискунов?
        — Мои вещи-с,  — с достоинством ответил тот.  — Сменное белье и… и всякая всячина-с. А что-с?
        — Да так… Вы можете положить его на противоположное сиденье.
        — Нет-с, мне он не мешает.
        Смешон и глуп Пискунов, но весьма пронырлив, что и есть наиболее ценное в работе сыщика. Кирсанов снова покосился на узелок: а ведь существуют саквояжи, дорожные сумки, торбы, в конце концов! Как-то неловко с узлом в Петербург являться, тем более представляясь аристократом. Кирсанов не сделал замечания Пискунову, который не любил удачливого коллегу, он предпочел прикрыть веки и подумать, ведь дорога длинная, нудная, холодная…
        5
        Версий нет…
        — Это одна из версий,  — делился с коллегами Артем в своем кабинете.  — Пока единственная. Что за мою версию — хорошо продуманное и подготовленное преступление, против — время. Многовато прошло времени, чтобы кто-то из врагов Ирака захотел наказать его таким изощренным методом. Отсидел он последний раз четыре года, вышел и с тех пор за колючку — ни ногой, а это целых пятнадцать лет. Столько лет тишина, и вдруг… Неубедительно, да?
        Три оперативника сидели вдоль стены на стульях почти в одинаковых позах, склонившись и поставив локти на колени, но Володя подпирал скулу ладонью, Антон переплел пальцы, Гена скрестил на груди руки, спрятав кисти под мышками. Последний старше первых двух и включая Артема, опыта у него больше, но даже он отнесся с пессимизмом к брошенному призыву — срочно отловить преступника, по этой причине уныло заметил:
        — Сроки особо одаренные тоже получают лет по двадцать.
        — Но он категорически отрицает эту версию,  — возразил Артем,  — никого не подозревает, говорит, за тот срок, что он не при делах, все приветы давно вернулись с кичи. Не думаю, что врал. Ирак пожаловался бы на звонки с угрозами, какие-то знаки, хотя бы ради мести пожаловался и ради своей жизни. Лично я не видел ни одного уголовника, который своей жизнью не дорожит.
        — Или разобрался бы сам с убийцей,  — поддержал его Вовчик.
        — А он в полном недоумении,  — продолжил Артем.  — Короче, ребята, давайте искать бреши в этом преступлении. Начнем с экспертиз? Их, надеюсь, успели провести. Ефим Васильевич…
        Оперативники весь дом достопочтимого Амирака-Ирака перерыли в поисках… ну, что можно искать в доме, где произошло двойное убийство? Хоть намек на улику. Тщетно! То есть чисто. Одна надежда на криминалиста и медэксперта. Левин с удовольствием открыл папку с протоколами, Артем запротестовал:
        — Не-не, читать не будем, вы устно…
        — Хорошо, обойдемся тезисами,  — согласился Левин, надевая очки.  — Значит… про мальчика и девочку все сказал на месте преступления. Ну, кроме того, что они хорошо накачались спиртным, причем мешали все подряд. Теперь охранники: у всех в крови, прямо скажу, приличная доза сильнодействующего снотворного, действующего угнетающе на центральную нервную систему. Чтобы стало совсем понятно, особенно новичкам,  — кинул он взгляд в сторону Антона,  — добавлю: большая доза этого препарата способна действовать как наркоз. Дозы, разумеется, разные, так ведь и организмы не идентичны, но то, что охранники не слышали выстрелов,  — чистейшая правда, они крепко спали.
        Артем повернулся к криминалисту Феликсу, тот без вопросов начал:
        — Убийца забрал остатки ужина, стаканы, тарелки, вилки — ничего не оставил…
        — Так что, мы даже не установим, с чем препарат попал в желудки охранников?  — разочаровался Артем.  — Кто-то же принес, подкинул…
        — В воду,  — сказал Феликс.  — В комнате отдыха охраны есть кулер, но он чистый, а на столике в углу стоит бутыль литров на десять с водой и с помпой. Бутыль, как сказали охранники, на случай, если заканчивается вода в кулере, да и так они берут воду для питья из бутыли, а горячую — из кулера. В кулере воды почти не было, может быть, об этом позаботился убийца. Он же подсыпал снотворное в бутыль… Ой, чуть не забыл, убийца смешал несколько препаратов.
        — Зачем?  — осведомился новичок Антон.
        — Чтобы эффект действия был максимальным,  — ответил Феликс.  — Думаю, этим правилом он руководствовался, бутыль-то большая, туда много надо насыпать. Кстати, данные препараты опасны, без рецептов их не выдают.
        — Ой,  — отмахнулся Володя,  — за бабки тебе без рецепта продадут даже цианистый калий.
        Однако Артем посветлел, а то ведь сидел черней тучи:
        — Так… Охранник в возрасте, его зовут Юрий Овчаров, говорил, что ужинали они в десятом часу, а ближе к часу ночи ребята пили кофе, в то же время он почувствовал себя нехорошо, то есть Овчаров…
        — …просто выпил воды,  — закивал Феликс.  — Парни решили кофе выпить позже того, как Овчаров воды попил, но кофеварка сломалась. Хотели кипятком залить…
        — Вода закончилась в кулере,  — догадался Вовик.
        — Нет,  — ответил Феликс,  — кулер забарахлил, воды не давал. Убийца действовал наверняка, освободил кулер от воды, еще и повредив его. Пришлось налить из бутыли. Препараты нельзя запивать ни чаем, ни кофе. Активные вещества, содержащиеся в них, могут вступить в химическую связь с действующими веществами медикаментов, в результате могут не оказать никакого эффекта на организм, а могут синергетический эффект удвоить…
        — По-русски что?  — бросил Володя.
        — Эффект усиления действия,  — пояснил Феликс,  — что ведет к тяжелым последствиям. А парни еще и запивали кофе водой из той же бутыли, на их счастье выпили немного того и другого — у кофе вкус был странноватый, списали факт на плохую воду. Тем не менее спали как убитые, и это буквально.
        — Хорошо кто-то поработал у охранников,  — произнес Антон.
        — Не совсем,  — возразил Феликс.  — Убийца постарался зачистить бутыль, он ее мыл-мыл, да не домыл, частицы препаратов остались. Не знаю, пригодятся ли мои подробности с водой…
        — Там видно будет, пока собираем улики,  — прервал Артем, следующий вопрос он адресовал тоже Феликсу:  — С видео что? С ЧОПом как обстоит дело? Ой, лучше молчите, ребята… я понял.
        Да, лица сотрудников стали тусклыми при упоминании о видео. Вовчик так вообще состроил кислую мину, ибо потратил времени вчера немерено, результат же… виден без слов. А так надеялись на решение проблемы самым простым способом. Обманулись. Преступление не спонтанное, оно готовилось, продумывались мелочи, способные свести титанические усилия на нет.
        — У Амирана домашняя сеть видеонаблюдения,  — не стал молчать Феликс.  — То есть на удаленный комп сигнал не идет. Конечно, подключить передачу видео можно на удаленный комп, это не проблема, и подключались, но когда уезжали все из дома. А так — дом полон охраны, на фига дубляж, за который нужно еще и платить? Нецелесообразно. Но есть в этой истории любопытный момент…
        — Так что там, что?  — заерзал Артем; конечно, ему хотелось знать, какую еще пакость придумал преступник.
        Феликса, любившего подробности, отнимающие время, выручил Вовчик, точнее, всех выручил, чтоб не сидеть до второго пришествия в душном кабинете:
        — Если коротко, то эта сволочь устроила автономную подачу картинок дома на комп охраны. Охранники, как последние лохи, смотрели в мониторы, а там старые записи крутились с автономного компа, который мы нашли в соседнем подсобном помещении, вот в чем фишка.
        — Невозможно,  — обалдел Артем.  — Это ж каким надо быть асом! Чтоб и время совпало, и гости Лалы, и… Да мало ли какие мелочи могут выдать подмену.
        — Когда приезжали гости, охрана не сидела у мониторов,  — пояснил Вовчик,  — или Лала набрасывала тряпки на камеры. Зина рассказала, я с ней тоже переговорил.
        — Хм, а я об этом узнал из другого источника. Так… Про пальцы не спрашиваю, их наверняка много.
        — Отпечатки собраны, их сверяют с картотекой,  — доложил Феликс.
        — Как обстоит дело с распечаткой звонков Лалы?
        — Сегодня подал заявку,  — ответил Вовчик, но, увидев недовольную мину на лице друга и одновременно шефа, возмутился:  — Вчера мы возились с видеонаблюдением, шеф! Допоздна, шеф! Я устал, проголодался…
        — Ладно, ладно,  — утихомирил его Артем.  — Давайте подведем скромные итоги. Начнем с того, что некто знал дом, как свой собственный, значит…
        — Часто там бывал,  — сделал вывод Антон.
        — Точно. Гостей Лалы, само собой, отловим, стоит получить звонки, которые она делала со своего телефона, наверняка перед вечеринкой созванивалась с друзьями. Нам нужен хотя бы один из четверки, он укажет на остальных, у меня есть все основания полагать, что они крепко дружат между собой. Пока на подозрении только они.
        — А убиралка? То есть домработница?  — вдруг осенило Антона.  — Есть в ней что-то… неприятное.
        — А мотив?  — напомнил Левин.
        — Баба,  — развел тот руками.  — У них всегда найдется мотив.
        — Для идеального убийства у девушки не хватит ни мозгов, ни знаний,  — заключил Левин.
        — Да ладно!  — тоном возражения произнес Володя.  — Плохо ты знаешь женщин, они умеют так притворяться… А самого Амирана исключаем?
        Артем задумался. Конечно, Бубнов вышел из среды, образцовой которую не назовешь. Если он узнал, что племянница ведет себя как последняя… то может быть, вложенные в нее силы и средства, надежды и любовь ударили по самому больному — отцовским чувствам. А могло произойти с родной дочерью то же самое? Во всяком случае, криминальная хроника имеет подобные прецеденты: да, отцы в состоянии аффекта убивали беспутных дочерей. Ко всему прочему только Ирак знает распорядок в доме и что где находится; имея пытливый ум, обучиться компьютерным технологиям несложно. Но нельзя же подозревать человека только за то, что он когда-то был главарем преступной шайки! И как тогда рассматривать его «приглашение» и просьбу срочно найти убийцу? С другой стороны, доверяй, но проверяй — вот главный постулат, которому нужно следовать, поэтому Артем вполне определенно дал понять:
        — Пять пишем, один в уме. Я хотел сказать — прокачаем всех фигурантов, включая невинных младенцев.
        — Даже повариху Бубна?  — хмыкнул Вовчик.
        — Не остри. Заявления о пропаже юноши не поступало?
        — Пока тишина,  — сообщил все тот же Вовчик.  — Не волнуйся, все отделы полиции города и близлежащих окрестностей осведомлены, ждем-с.
        — Что с ноутбуком Лалы? Взломали почту?
        — Сисадмин отсутствует, уехал на похороны аж на Урал. У нас он один справится со взломом, все пробовали, ни у кого не получилось.
        — Что еще не сделано?
        — Да ничего не сделано,  — заключил опять Вовчик.
        — Тогда все могут быть свободны, кроме Вовика.
        Народ буквально смыло, так как интерпретировали слова начальника «все могут быть свободны» однозначно: до понедельника можно отдыхать.
        Когда все ушли, Володя вытянул ноги вперед, скрестил руки на груди, голову опустил, упершись подбородком в грудь. Артем с первой минуты совещания понял: с ним действительно что-то не так, поэтому не стал тянуть резину, спросил прямо в лоб:
        — Вовка, ты че скис? Не узнаю тебя.
        — У меня депресняк.
        — А что так? С каких хренов у тебя это самое слово? (Из-под рыжих бровей Володя кинул в него уничижающий взгляд, все это с ним, балагуром, не вязалось.) А серьезно, что стряслось?
        — Не знаю.
        — Ну, тогда я… догадываюсь. Люська права качает, хочет сделать из тебя идеал и перевоспитывает, поэтому жениться резко расхотелось, а любимая теща с тестем достали заботой. Дать задний ход мешают принципы крутого мэна. Угадал?.. Молчание — знак согласия. Знаешь, раз пошли такие мысли — уходи. Чем быстрее, тем лучше. Не надо приносить себя в жертву, это не тот случай. Или возьми тайм-аут. Короче, Вова, собирай манатки и возвращайся домой. Поживешь без тещи, без Люськи, сделаешь переоценку. Может, назад побежишь галопом, а может — наоборот. Так что — домой! И сегодня же.
        — Я буду вам мешать.
        — Открою тайну: мы через неделю все равно переезжаем, а неделю как-нибудь тебя потерпим, хотя… это будет о-очень трудно. Особенно мне, ты ведь тоже доставучий.
        — Куда переезжаете? К отцу Софии?
        — Мне дали квартиру,  — заулыбался Артем.  — Ипотеку на льготных условиях, льготы — зашибись, не мечтал даже! А то я прописан в этом кабинете — это нормально? Меня еще Денисович прописал, кстати, он же и квартиру выбил. Но смотри: Софии ни слова! Хочу сюрприз ей сделать, когда распишемся.
        Обычно Вовка бурно радуется всем позитивным новостям, а тут после слов шефа-друга еще больше приуныл, заворчал на манер старичка:
        — Все тебе! И внеочередное звание, и кресло начальника, и квартира, даже София и та — тебе.
        Он совершенно независтливый, его жалобы сейчас — пустой треп, просто парень потерялся, чуть-чуть расклеился, не смертельно. Вероятно, негатив копился давно, Вовка вовремя не отрегулировал ситуацию, теперь комплексует, стыдится. Артем не настаивал, мол, расскажи, но дал понять, что и в этом состоянии шутки друга понимает:
        — Ишь, Софию ему! Раскатал губешки. А я как без нее?
        — Да я люблю ее, как брат сестру! Младшую. Неважно, что мне двадцать шесть, а ей — почти тридцать три, это же ее проблемы.
        — Идем, лопотун!  — Артем поднялся, смахнул ключи со стола.  — Мы с Софией только завтра приедем, побудешь целый вечер и ночь наедине с собой. Отдыхай. Все, я поехал, а то София там без меня…
        — Коровам хвосты крутит?  — Володька повеселел.
        — Под вентилятором загорает…
        С ПЕРСОНАЖАМИ НОВОЙ КНИГИ
        Он привык к тому, что на стук в дверь она не откликалась, да и вообще не разговаривала, лишь в бреду бессвязные фразы бормотала, поэтому, постучавшись, вошел после паузы, предупредив громко:
        — Это я, Прохор. Вхожу…
        Она стояла у окна в длинной льняной рубахе, в шали на плечах, смотрела на свет божий и, наверное, тихо радовалась, что жива. На стук обернулась, так и встретила его — испуганно вскинув очи. Всякий раз он недоумевал: чего она пугается? Ведь слышала, что идет Прохор — спаситель, а не чудище к ней рвется, но встречала найденка его всегда одинаково: распахнув испуганно глазищи. О, какие у нее глаза — темно-серые, глубокие, и видно по ним, что помыслов дурных у их хозяйки никогда не было, одна печаль прижилась.
        — Тут обновки…  — сказал он, поставив саквояж на стол.  — Примерь. Коль велики, принесу другие. Я за дверью подожду, а ты постучишь, как будешь готова.
        На всякий случай Прохор раскрыл саквояж и вышел, оперся спиной о стену рядом с дверью, усмехаясь про себя. Смущала его эта юная девица с глазами подстреленной лани, наладить с ней доверительные отношения не получалось. Он до сих пор не знал ее имени, найденка не разговаривала, будто немая. Но ведь в бреду она говорила, иной раз пугала по ночам Нюшку криками с речами. Внизу Прохор услышал шум и поторопился спуститься, гостей сам позвал и очень обрадовался, увидев Сергея с Настей. Жена друга ангел — что личиком, что нравом, на нее и рассчитывал Прохор, авось разговорит найденку, подружке-то легче довериться. Навскидку так обе из одного сословия — не крестьянского и не купеческого, скорее, из мещан. Да и возраста примерно одного, подружиться Насте с найденкой будет нетрудно.
        После обычных приветствий он усадил гостей, приказав служанке подать чаю, а сам взбежал наверх и прислушался к звукам в комнате. Тишина стояла, будто там нет никого, Прохор постучал, но, зная, что ответа не получит, сказал:
        — Ты готова? Я могу войти?
        Интересно, как она ответит, как скажет «нет» или «войдите»? Найденка ничего не сказала, а чуточку приоткрыла дверь — так и дала понять, что можно войти. Платье пришлось впору, плотно затянув тонкий стан, впрочем, Прохор не мог ошибиться, он же не раз держал на руках полуживую девушку. И до чего ж хороша она была в мягком пюсовом платье, оттеняющем глаза и бледную кожу, в косынке, завязанной «шапочкой» и закрывающей заживающую рану на голове. Прохор не разрешил резать девушке дивные волосы, напоминающие зрелую пшеницу, хотя доктор настаивал. Нет, он нашел знахарку, та дала размягчающую мазь, а Нюшка вычесывала запекшуюся кровь.
        — Идем,  — протянул ей руку Прохор.  — Познакомлю тебя с другом и женой его. Не бойся, они худого тебе не сделают.
        Несмело, но положила найденка свою холодную ладошку на его ладонь, Прохор улыбнулся и вместе с ней вышел из комнаты. Она шла медленно, так как была еще слаба, а он просто озадачился, высказываясь вслух:
        — Как же тебя называть? Какое имя дать? Как представить?
        Найденка лишь опустила густые ресницы и, как водится, ничего не сказала в ответ. А ведь слышала и понимала речь. Ступив на первые ступеньки лестницы, Прохор тяжко вздохнул, увидев внизу мамашу. Она не любила ни Сергея, ни его милую жену, а за что — вразумительно не сказала бы, просто не любила, и все. Вот, подняла мамаша голову, и ее маленькие глазенки-щелочки стали большими, ротик приоткрылся, Прохор понял: не нравилась ей и найденка. Жаль мамашу, она послушный выразитель убеждений отца, который до сих пор ни слова упрека не бросил сыну, но снизил общение с ним до минимума. Нет, Прохор свою жизнь подстраивать под мамашу и папашу не желал.
        Сын действительно угадал стихии внутри матери, он ведь плоть от плоти ее. Гликерия Сазоновна смотрела на бледную немочь, еле ноги передвигавшую, потому Проша держал ее за руку, и едва не роняла слезы. Чуяло сердце матери: девица безродная все переиначит в их доме. А как вел-то сынок по лестнице найденку — словно она из фарфора! Да и всякую свободную минуточку проводил с ней, лучше б по девкам бегал. Глаза б не смотрели на них, и Гликерия Сазоновна опустила голову, уставившись в вязание.
        Найденная в чистом поле девица быстро шла на поправку, а доктор говорил — помрет да помрет. Не померла. И недели не прошло после того, как очнулась, а уж с постели вставать стала. Нет-нет, Гликерия Сазоновна не желала ей смерти, но страстно хотела, как не хотела ничего в своей скромной жизни, чтобы девица безродная враз делась куда-нибудь. Вот чтоб пропала, будто не было ее. Пусть будет жива и здорова, но оставит их дом!
        Гликерия Сазоновна догадывалась, что мешала молоди, а вот не уйдет. Она стучала спицами и косилась не только на найденку, на Настьку, щебетавшую наравне с мужчинами — никакого почтения с воспитанием! Где откопал ее Сережка? Тоже на дороге нашел? Смотреть не на что, как и найденка, худосочна, одни глаза торчат у обеих, впрочем, у Настьки и живот уж торчит, первенца ждут. Вот что в них обеих ладного?
        Наконец сынок усадил найденку в кресло, та спину выпрямила, шею вытянула… И вдруг подслеповатые глаза мамаши разглядели одежку на гостье нежеланной, Гликерия Сазоновна аж заерзала на месте. Платье-то на ней камлотовое, что из дорогих, тканное с шелковой нитью, отчего шерстяное полотно становится рыхлым и необыкновенной мягкости, а понизу и по рукаву отделано тесьмой. Это ж какие деньжищи сынок потратил! Второй удар едва не хватил мамашу, когда заметила из-под платья найденки туфельку. Прюнелевые лучшего сорта, мягонькие, что для благородных дев!
        Чайку гости попили и согласились перейти к Прохору, на лестнице найденка пошатнулась, едва не упав, и… Проша на руки ее взял да понес на самый верх. Срамота! Екнуло материнское сердце: с чего бы это Прошенька столь заботы проявляет? Она ему кто? Никто. Не запал ли он на девку безродную? Не на Сережку ли равняется Проша? Не искал ли схожую с Настькой бессовестной, чтоб ни в чем не отстать от друга? А похожи-то оба — словно братья родные.
        — Оскандалимся с ентой девкою,  — качала головой мамаша.
        Да, безродная! И бесприданница! А то и похуже! Разве порядочная девушка, имеющая семью и родных, окажется с проломленной головой на снегу за городом? Да в одном платье! Отчего ее никто не ищет? Вон сколь объявлений в газетах, а про то, что пропала девица,  — ни словечка. Сама Гликерия Сазоновна читала плохо, она, разумеется, училась в начальной школе, так это когда было! Ее папаша считал, что девкам грамота без надобности, шибко умных баб никто не хочет. Подпись свою ставила, когда надо, а читать… Но газеты, что приносили сыновья и муж, она собирала и просила почитать кого-нибудь.
        — Лукерья!  — позвала мамаша служанку.
        Вот жизнь пошла — слуги, дом большой, всего в нем вдоволь и… и строптивый сынок. Но прибежала Лушка, женщина немолодая (тридцати лет) и разбитная, с зычным голосом, Гликерия Сазоновна попросила почитать ей немного. Та принесла газеты, села рядышком на скамеечку и переворачивала страницы, шевеля беззвучно губами, когда читала заголовки.
        — Объявления читай,  — приказала хозяйка, вернувшись к вязанию.  — До чего ж интересно, что у людей имеется, чего предлагают они, чего хотят. Ты подряд читай, мне все интересно.
        — «Обещедоступныя развлечения»,  — прочла Лушка.
        Читала она далеко не бегло, оттого времени уходило много, да торопиться-то некуда. Правда, мужу Акиму Харитоновичу не нравились посиделки жены, ведь прислуга должна работать, но его дома не было, стало быть, раздолье жене. Сокращения как написаны, так и произносила Лукерья:
        — «Таврический сад. Каток и детския горы. Вход 10 коп. Нижн. чины 5 коп».
        — Это что ж, богатый должон платить больше бедного за катание по катку?  — ахнула хозяйка.  — Несправедливо енто.
        — Отчего ж несправедливо?  — удивилась Лукерья.  — Оно ж и бедному покататься охота. Богачу что десять копеек, что двадцать, а бедного и полушка в кармане богатым делает.
        Не стала спорить Гликерия Сазоновна, не привычна она к спорам, только вздохнула мечтательно:
        — Ни разу на каток не хаживала. По секрету скажу, ничего хорошего в своей жизни я не видала.
        — Неправда ваша,  — возразила Лушка.  — Вона дом какой, еды всякой и добра навалом, прислуга, одежа не рвань — разве ж енто нехорошо?
        — Ты читай, читай.
        — «Карамель из трав от кашля Кетти Босс. Склад в Санкт-Петербурге»… Туточки адрес, но вам он на что? Ага, вот… «Любителям хороших папирос, небывалого качества рекомендуется новый сорт Турчанка в рисовой бумаге. 10 шт. 6 коп». Пустое! На дым эдакие деньги переводить? Ой, Гликерия Сазоновна, опять про женщыну из проруби.
        — Читай, читай,  — перестала вязать хозяйка, настроившись на стррра-ашную историю, хотя ничего понятного в прошлом объявлении не имелось.
        — Так я ж читала вам.
        — Все одно читай, вдруг добавили чего. Когда слушаю я про страсти всякие, так и представляю всю картину, фантазии разгораются. И будто я уж не я, а та женщына. И все переживания ее испытываю, и страдаю заместо ее, красиво страдаю… А не из-за этой… найденки. Читай!
        — Туточки много написано…  — склонилась Лушка над газетой.  — Ага, добавили. Начну отсюдова: «3 генваря сего года ранним утром обнаружен женский труп в проруби, утопленный наполовину. Однако когда полиция стала изымать труп из проруби, то он оказался живым…»
        — Вот убей, не пойму: как же труп оживился? И как она в проруби-то очутилась? Сама пришла? Топиться, а?
        — Туточки не пишут. Далее: «Дама из проруби доставлена в общественную больницу, в сознание не пришла, однако ж надежда, что она выживет, весьма вероятна. Поскольку при даме не имелось док?мента, указывающего, кто она есть, полиция обращается к жителям города за помощью, дабы найти ея родных, и представляет приметы. На вид дама благородного происхождения лет сорока, приятной наружности, телом стройна, волосы блонд. Особые приметы: родинка на левой щеке размером с чечевичное зерно и шрам на правом ребре ладони от мизинца до запястья. Одета в дорожное платье из дорогой шерсти темно-смурого цвета с белым воротником из венецианского кружева. Дорожное платье дает право полагать: либо она приехала к кому-то, либо хотела уехать из города. Просьба к тем, кому знакомы приметы, прийти в полицейский участок к его высокоблагородию Зыбину В. Ф. для опознания».
        Слушала Гликерия Сазоновна завороженно, втайне завидуя незнакомой даме, да-да, завидуя, но не тому, что та очутилась в проруби — тут уж нечему завидовать. Жизнь Гликерии прошла в страхе, скуке и нелюбви, с ней ничего не случалось красивого, о чем приятно вспомнить и на смертном одре. А дама кинулась аж в прорубь — это ж какие с ней приключения случились, что она эдак-то поступила? Безрадостное существование скрашивали дети, но какие ж они неразумные! Вон Проша все наперекор норовит пойти, отец сердится, добром это не кончится. Крестясь под монотонное чтение Лукерьи, она мысленно обращалась к Небесам:
        «Царица Небесная Пресвятая Богородица, отведи беду от Прошеньки, защити его, не допусти сраму. Сколь девок кругом, а он чахоточную девку на руках носит. На что она ему? Из-за нее в доме не так ладно стало…»

* * *
        — Никто не обращался.
        Этой фразой Виссарион Фомич, хмуря густые брови и обидчиво топыря толстые губы, встречал каждый день ее сиятельство. Но и ей порадовать было нечем начальника следственных дел, Кирсанов прислал всего одно письмо, в нем сообщал, что начал поиски вдовы князя Мирона Соколинского, а более ничего.
        — Прошу вас, сударыня.  — Он указал на стул напротив себя и, не дожидаясь, когда графиня Ростовцева займет его, делился тем, что его волновало на сегодняшний день:  — Эдак наша дама пролежит до весны, никто не приходит по объявлению ни в больницу, ни в полицию. Нынче-то мороз, а как весна наступит — дама протухнет, придется захоронить труп. И мы не узнаем, откудова она, кто убил ее и за что. В моей практике редко меня оставляли в дураках преступники-с. А что у князя Гаврилы Платоновича?
        К этой минуте Марго присела на край стула с высокой спинкой, расстегнула ротонду, отделанную собольим мехом, в ответ на вопрос Зыбина вздохнула:
        — Уж столько дней живу у князя, в отравлении подозреваю всех, но и только! Это так ужасно — находиться в стане врагов, а у меня именно такое впечатление.
        — Надобно с ими подружиться.
        — Стараюсь, поверьте. Они тоже… Но, черт возьми, я же вижу фальшивость в их почтении и дружелюбии. Полагаю, я в их глазах такая же, не дураки ведь.
        — Не приписывайте родственникам князя излишки ума, ум у каждого из них закончился в тот час, как сели князю на шею.
        — Отчего же? Нынче многие живут в нахлебниках.
        — А многие ищут дело по душе и приносят пользу себе и Отечеству, но свет не любит прилагать усилия и трудиться.
        Это так, возразить нечем. Бедные родственники с титулами часто влачат жалкое существование, посему напрашиваются к богатым, а те, дабы не ронять фамилию, принимают их. К сожалению, далеко не все из них переполняются благодарностью, нередко когда унизительное положение нахлебника рождает адскую злобу, поднимая со дна души самое плохое, что в человеке тлело.
        — Как бы спровоцировать отравителя?  — после паузы задумчиво произнес Виссарион Фомич, постукивая толстыми пальцами по столу.  — Он затаился, выжидает. Как понять, чего он ждет?
        — Не знаю, сударь. Надобно подумать, а покуда… спровоцируйте убийц дамы из проруби.
        — Мы, кажись, и так…
        — Нет-нет, мы не все сделали,  — перебила Марго.  — В газетах сказано, что дама без сознания, а сколько времени может продлиться бессознательное состояние? Вы слышали о летаргии? Люди спят месяцами, а то и годами.
        — А-а-а…  — понимающе протянул Зыбин, откинувшись на спинку кресла и упираясь руками в край стола, а также пристально глядя на графиню.  — Я понял, что вы имеете в виду. Убийцы полагают — опосля тяжелого ранения и ледяной воды на морозе дама не способна выжить и очнуться. Хм! Мы исправим свою оплошность. Постовой, зови писаря!
        Составив новое объявление, его тотчас разослали с полицейскими во все газеты, чтобы на следующее утро жители прочли новость о счастливице из проруби, пусть даже за ночь предстоит отпечатать тиражи заново.
        Марго попрощалась с Зыбиным неохотно, возвращаться в дом крестного ей вовсе не хотелось, там по пятам ходила опасность, она висела в воздухе и подстерегала в каждом углу. Графиня не стала пугать начальника следственных дел, но у князя действительно воздух отравлен подлостью, странно, что его родственники до сих пор не перебили друг друга. А всему виной неустроенность, страх остаться ни с чем и недоверие к собственной крови, которая, получив наследство, может оказаться не столь великодушной, как Гаврила Платонович. Вот такой парадокс: жаждут его смерти и боятся этого события, но главное — не знают, что написано в завещании и где оно находится.
        Вчера вечером Марго зашла в кабинет князя, а там… тетушка Дубровина со своим «не пришей кобыле рукав» сыночком — хилым молодым человеком, похожим на экзотическую птицу недорослем. Княгиня Натали, несмотря на почтенный пятидесятидвухлетний возраст и весомый титул (выше только корона императора), носилась по кабинету, как гончая на охоте, от одного шкафа к другому, выдвигала ящики и рылась в бумагах. Нет, не с гончей она достойна сравнения, а со старой ведьмой, у которой отняли ступу с метлой. «Не пришей кобыле рукав» по имени Ардальон обыскивал ящики бюро. Заметили оба графиню не сразу, так что ее сиятельство насладилась картиной обыска сполна. Марго надоело стоять в дверях, придерживая бархатную штору, она и спросила, снабдив интонацию наивными нотками:
        — Что вы тут делаете, господа?
        — А!  — каркнула княгиня, ее глаза чуть не выпали из глазниц.
        — Мадам…  — и недоросль подавился словом.
        Марго закусила губу, чтобы не расхохотаться, хотя не смешны эти перепуганные и ничтожные люди; в какой-то момент ей даже показалось, что они готовы кинуться на нее и заклевать до смерти. Однако Дубровина быстро нашлась, а может быть, заранее приготовила фразу на случай, если ее застанут за неприличным занятием:
        — Мы ищем мои драгоценности, я отдала их на хранение князю. Коль он помрет, их начнут делить, думая, что принадлежат Гавриле Платоновичу.
        Вообще-то драгоценности держат в сейфе, особенно те, что отданы на хранение! Однако Марго не стала напоминать об этой милой традиции, тем самым уличая уважаемых родственников крестного в неприкрытой лжи. Между прочим, все драгоценности княгини на ней — скромные сережки, перстень и камея, особой ценности ни одна вещь не имела.
        — Извините, что помешала, зайду позже,  — сказала Марго и хотела уйти.
        — Нет-нет, не уходите!  — воскликнула княгиня.  — Мы дождемся, когда Гаврила Платонович поправится, и попросим вернуть… А кстати! Что вам здесь надобно, ваше сиятельство?
        Старая ведьма решила перевести подозрения с себя на графиньку, всюду сующую нос, но не проживающую здесь, тем не менее вошла в кабинет на правах хозяйки. Марго показала ключ, одарив этих двух улыбкой:
        — Светлейший князь дал мне этот ключ от сейфа и просил принести кое-что, ваше сиятельство.
        Светлостью называли лишь крестного, так как род его вел к императорской фамилии, а дальние родственники — только сиятельства, что их унижало и даже оскорбляло. Очень хотелось быть светлостью и княгине Натали, потому она дернулась, услышав принижающее обращение, но, наступив на собственную спесь, спросила о главном на тот момент:
        — Ключ дал Гаврила Платонович?.. А зачем?
        — Чтобы я принесла бумаги.
        Не стоило Марго говорить про бумаги, у ведьмы лицо почернело, тонкие губы посинели, в глазах блеснул огонь паники. Как удар не хватил княгинюшку?! Но и тут она быстро сообразила, что графинька может помочь в ее предприятии:
        — Ах, как славно! Как вы вовремя! Ну, разумеется! Разумеется, в сейф положил князь! Давайте вместе поищем мои драгоценности в сейфе?
        Почему некоторые уверены, будто они умнее всех вокруг?
        — Вы обязательно посмотрите,  — заверила Марго.  — Вместе с крестным. А я не имею права ничего доставать из сейфа, кроме того, что поручил мне князь. С вашего позволения…
        Она отступила, уступая место на выходе и тем самым давая понять — мол, убирайтесь вон из кабинета. Мать и сын удалились, Марго подошла к сейфу и тут же вздрогнула от голоса Ардальона, который вернулся:
        — Графиня, прошу простить матушку, она от горя сама не своя…
        — Горе горем, но в чужом кабинете без спроса делать нечего.
        — Вы правы тысячу раз,  — искренне убеждал Ардальон, смущенно разминая пальцы.  — Матушка, возможно, сама куда-то сунула драгоценности и забыла, с памятью стало плохонько. Мы с Танечкой стараемся понапрасну не злить ее, чтоб нервическая болезнь не развилась. Еще раз простите и не судите ее строго.
        Удалился он по-лакейски — пятясь назад. На этот раз Марго заперла дверь, чтоб уж никто не помешал внезапным появлением, после чего прошла к сейфу. А князь, выслушав рассказ о столкновении в кабинете, спокойно резюмировал:
        — Завещание искали, твари дрожащие. Хм! Будто я помер. У Наташки отродясь драгоценностей не было, фальшивыми солитерами сверкала.
        — Как старо все…  — проговорила Марго.  — Хотели найти, и что? Переписать завещание невозможно, значит, только чтоб уничтожить, коль их не устроит доля.
        — Не устроит,  — заверил князь.  — И гроша ломаного не получат, потому как я помирать не тороплюсь. А коль помру — когда-то, нескоро!  — все достанется внуку.
        — Ох, крестный, непокойно мне, они на пределе. Не лучше ли будет их как-то успокоить, пообещать, что здесь всем найдется надежный приют?
        — А им не приют нужен, а свобода, которую дадут мои деньги.
        Вот такой вечерок вчера выдался, если не считать мелких оплошностей со стороны родственников князя, говоривших об истинном отношении к самой Марго, переселившейся к крестному, казалось им, навечно.
        Секунду спустя она забыла о вчерашнем вечере, потому что на улице увидела принца Чаннаронга! И кстати! Одетого в европейскую элегантную одежду, а не в экзотический карнавальный костюм азиата! Но лицо, окрашенное южным солнцем в цвет хорошо поджаренного хлеба, потому и привлекло внимание, что диссонировало с белым снегом и бледными людьми. Принц вышел из обычного крытого экипажа, какой нанимают на улицах города, и зашел на почту. Марго постучала по противоположной стенке кареты, крикнув:
        — Елизар! Останови у почты! Возле экипажа!
        Поскольку почту успели проехать, пришлось развернуться, а минуту спустя Елизар натянул поводья перед экипажем принца, и лошади, встретившись, тихо ржали да фыркали, мотая мордами. Графиня Ростовцева решила оказать услугу принцу и предложить свою карету, чтобы отвезти его высочество, куда скажет. Времени прошло совсем ничего, Чаннаронг стремительно вышел с озабоченным лицом, Марго уже приоткрыла дверцу, да вдруг услышала:
        — Любезный, на Степную улицу. И побыстрей.
        Это сказал сиамский принц! На чистейшем русском языке! Без каких-либо погрешностей! Каково, а? А Медьери уверял, из европейских языков он знает всего два — французский и английский! Марго не знала, что и думать, она захлопнула дверцу и… вопреки самой себе не посмела последовать за принцем, так как Степная улица располагалась в квартале обедневшего дворянства и разночинцев. Принц заметит ее карету, захочет выяснить, кто его преследует, и что она будет говорить в свое оправдание — «я тут надумала прогуляться, а вовсе не за вами слежу»? Заодно поинтересуется, как удалось принцу блистательно выучить русский язык за такой короткий срок?
        — Нет, так чисто, соблюдая тонкости интонаций, произношение, окраску… нет, иностранец безупречно говорить не может,  — убеждала себя Марго вслух.  — Тогда… он принц или не принц? То бишь он шотландец или… кто? Неужели… Но зачем лгать? Странно. Вот пройдохи! В этот город стекаются одни мошенники. Хм, кстати! Давненько я не навещала месье Медьери…

* * *
        Кирсанов не привык к неудачам, он из тех людей, которым удаются задуманные предприятия, потому его расчетливая неторопливость всегда дружила с успехом. Но в Петербурге он столкнулся с невидимой стеной, оказалось, ее невозможно пробить, самое обидное — от него ничего не зависело. Просто когда речь заходила о сыне князя Соколинского, все пожимали печами, мол, это было так давно… не помним. Правда, кое-кто дополнял, что Мирон погиб, и добавляли слово «кажется». А о его жене… Какая жена! У князя Мирона?! Не было у него жены. В таком духе Кирсанов получал ответы, пройдя по адресам, что дала графиня Ростовцева, а также по тем, что дали Кирсанову уже в Петербурге.
        Однажды в сопровождении Пискунова он прогуливался ввечеру по улицам, но не наслаждался ни помпезными красотами, ни модно одетыми дамами, ни отличной погодой — редкой гостьей в этом городе. Остановившись на мосту, Кирсанов взялся руками в перчатках за парапет и смотрел на лед, сковывающий Неву, на минуту забыв о своем спутнике, проворчал:
        — Назад придется ехать ни с чем. Нехорошо это — без надежды оставить его светлость князя.
        — Позвольте заметить, господин Кирсанов…
        Высокомерная интонация дурака Пискунова, который не мог смириться, что отправили его в качестве слуги, заставила чуть вздрогнуть задумавшегося Кирсанова. Забылся, однако. Он повернул голову и остановил взгляд на недоразумении в бекеше времен Павла I, с намотанным на шею шарфом — побитым молью и неопределенного цвета, в глупейшей фуражке не по сезону. Пискунов пружинил на ногах и похлопывал себя по бедрам, дабы согреться, но смотрел вдаль прямо перед собой, давая понять тайному агенту, что он равный.
        — Извольте говорить, господин Пискунов,  — разрешил Кирсанов.
        Ему изрядно надоел этот демонстратор равноправия, принимавший главенство Кирсанова с трудом, но притом всем своим глупым видом показывая, что делает одолжение. Однако Пискунов, любивший длинные вступления, на сей раз был краток:
        — По моему разумению, вы идете не туда-с.
        — А что же, по вашему разумению, нужно делать?
        — Господа из высшей знати взаправду не помнят о князе Мироне, им недосуг помнить того, от кого отказались их светлость. А уж женку из гувернанток помнить… Нет-с, сие никак невозможно-с. Надобно у дворни выпытать, у той, что постарше летами-с. Приметил я у барона старого лакея, мы с ним переговорили малость, он в услужении у их милости с крепостных времен, еще когда мальцом был. Коль посчитаете уместным, поспрашиваю о князе Мироне у старика.
        — Для нас все свидетели уместны. Завтра же поспрашивай.
        — Отчего ж завтра? Я и сегодня могу-с устроить с ним свиданьице. Идите в гостиницу, господин Кирсанов, и ждите там.
        Иной раз он проявлял сообразительность, так что не совсем справедливо называть его дураком, однако манеры, вкус и воспитание… этими недостатками страдал не только сыщик Пискунов.
        Кирсанов долго бродил по городу, думая, где еще получить сведения о вдове князя Мирона. Он поднял записные книги о рождении и смертях, браках и расторжении оных, о каторжниках и военных. Учет велся исправно, архивы содержались в порядке, Кирсанову не отказывали в помощи, куда б он ни обратился, но всего одна запись обнаружилась, что М. Г. Соколинский (титул не упоминался) поступил на службу в императорскую армию в звании подпоручика. Тот ли это Соколинский или однофамилец с похожими инициалами — неизвестно, в конце концов, не все люди усердны, не всем по душе работа писаря, отсюда и сведения скупы. Еще одно обстоятельство усложняло поиски: времени прошло много — восемнадцать лет. Но человек-то не иголка!
        Пискунов постучался в номер поздно, был предельно возбужден и затребовал какой-нибудь еды. Так всегда: стоит ему поймать удачу, он наглеет и всеми способами обозначает свое превосходство, особенно противным становится, когда играет в аристократа. Все его поведение означало: Пискунов напал на след, а для Кирсанова только это и важно:
        — Неужто удалось узнать о супруге князя Мирона?
        — Узнаем завтра-с,  — торжественно объявил тот, развалившись в кресле.  — Имел я встречу со старым лакеем, правда, поначалу пожалел, что вас не взял-с. (Каково, а? Он не взял Кирсанова!) Меня ведь не впустили в дом через парадное, но я пробрался на задний двор, а там прислуга белье вешала. Попросил я ее пригласить на задний двор старого лакея Парамона, он тотчас прибыл и…
        — Господин Пискунов, не могли бы вы покороче?..
        — Извольте-с. Парамон дал адресок женщины, что прислуживала молодому князю и мадемуазель Селестине. Да-с, мы увидимся с кухаркой и узнаем, где нынче проживает мадемуазель Селестина с внуком его светлости. Господин Кирсанов, я безумно голоден!
        — Есть пряники мятные и вода в графине, все на столе.
        Конечно, Пискунов воду оставил, а пряники забрал и с гордым видом ушел в свой номер, жуя на ходу. Что ж, осталось дождаться утра…
        6
        Не все так безнадежно под луной
        Августовские ночи жаркие выдались, не сработали древние приметы, обещавшие спад жары и дождик, но все же на воздухе приятней, чем в комнате. София тихонько встала с постели и вышла на балкон, вдохнула воздуха, в деревне он чистый, прозрачный, какой-то густой, а в предрассветных сумерках, остыв за ночь, даже свежестью пропитан. И вообще — хорошо-то как.
        В комнате шевеление — Артем маялся от жары, всю ночь ворочался, из-за него София и проснулась. Опершись руками о перила, она запрокинула голову и улыбнулась. Боже, какое богатство там, наверху, посветлевшее небо уже проглотило мелочь, остались крупные точки, которые бешено сверкали, словно в агонии перед смертью. Собственно, скоро начнет подниматься солнце, а звезды — умирать… Сзади неслышно подошел Артем, обхватил Софию руками со спины, чмокнул в шею и сонно промямлил:
        — Радость моя, почему не спишь?
        — Ты не дал! Так вертелся… из-за жары.
        — Не-не-не, о вентиляторе забудь, нам простывать нельзя.
        — Ты такой зануда…
        — Сам удивляюсь себе.
        Несколько минут постояли, обнявшись,  — София любовалась небом, бледневшим на глазах, Артем стоял сзади и обнимал ее… Она запрокинула голову, посмотрела на него и затряслась от тихого смеха:
        — Ой, не могу! Надо же умудриться спать стоя!
        — Я не сплю, я медитирую.
        — Артем… Давай поедем домой после завтрака?
        — Почему?  — открыл он глаза.  — Тебя здесь обидели?
        — Нет, что ты. Не могу столько есть, меня закармливают, будто я из голодного края. Да Рина с кашей съест, когда я на весы стану.
        — Рина… Рина… Это…
        — Подруга. Гинеколог. Я у нее на учете стою.
        — А, да, да… Это хорошо, очень хорошо. Когда ты к ней поедешь на прием? Мне позарез она нужна тоже для консультации, поедем вместе. Наша убитая, между прочим, гинеколог. Так когда?
        — Да хоть в понедельник с утра. А домой мы…
        — После обеда поедем,  — поставил свои условие Артем.  — Мать с отцом уху запланировали, это же целый ритуал, не могу я лишить их счастья повариться вместе с рыбой в этой жаре. София…  — Он развернул ее к себе, потянулся губами к губам.  — Раз уж мы не спим…
        В это время открылась внизу дверь, появилась мать Артема, зевнула и замерла, уставившись на балкон, и быстро ретировалась на пару шагов назад, потом выглянула. Дом построил еще дед, а родители постоянно пристраивали к нему части, в результате получилось строение в форме укороченной буквы «П», с тремя входами. Из одной «ножки буквы» мать смотрела на вторую, где на балконе сын целовался с невесткой, она надеялась, что София точно станет невесткой.
        — Чего стоишь?  — произнес муж сзади.  — Дай пройти, что ли…
        Да, его Наденька собой загородила весь проем сверху донизу и вширь, она женщина большая, собственно, как и он, так и детей на свет произвели не карликов.
        — Тихо ты!  — шикнула жена.  — Мешаешь!
        — Кому?  — обалдел Михаил Викторович.
        — Вон, смотри! Дети целуются, а тут мы… топаем. Стой и жди.
        Отец, поглядывая на балкон, растирал предплечья, вздыхал, жена снова зашипела на него:
        — Ты чего вздыхаешь тут?! Иди куда-нибудь… вздыхать.
        — Может, мне и не дышать?
        Он-то пошутил, а жена на полном серьезе выдала:
        — Не дыши! Господи, младшенький наконец пристроен… Нет, не успокоюсь, пока не увижу свидетельство, а то знаю я вашу породу!
        — Наша порода беременных не бросает. Слышь, Фенька зовет? (Действительно, настойчиво мекала коза.)
        — Вот зараза, с утра песню завела! Потерпит. Смотри, смотри… (Артем подхватил Софию на руки и унес в комнату.) А меня ты никогда не носил на руках.
        — Так в тебе же никогда и не было пятьдесят кэгэ, как в Соньке, а все сто! Я пойду к Фенечке, а?
        — Птицу покорми.
        Ночью маялись от жары, а проспали до десяти, Артем поднялся первым, выскользнул из комнаты на цыпочках, чтобы не разбудить Софию. Умывшись, он пришел на террасу, расположенную с тыльной стороны дома, а там и позавтракать успели, и поскучать, ему осталось присоединиться к застолью без алкоголя — утро все же. Когда София спустилась через час, начались шуточки, мол, а чем вы ночью занимались, если спите до обеда? Мама шутникам украдкой грозила сковородкой, еда готовилась здесь же на универсальной печи и на дровах, так что у Надежды Петровны орудия были под рукой.
        Завтрак плавно перетек в обед, не виделись-то давно, было о чем поговорить, а сестра и брат с семьями пришли, гвалт стоял невообразимый. София подозревала, что, не вставая из-за стола, они так же плавно перейдут к ужину, но Артему достаточно было намекнуть — и он засобирался. В багажник грузили коробками: фрукты, дыни с арбузами, овощи, мясо, еще и готовые кулинарные изыски, чтобы ни вечером, ни завтра утром не стоять девочке у плиты. Прощались долго, но выехали только в пятом часу.
        — У-уф…  — со стоном выдохнула София.  — Какая у тебя большая семья.
        — Шумная, да?
        — Немножко. Нас нагрузили — мы за месяц все не съедим.
        — Не переживай, нам поможет Вовка, у него отличный аппетит.
        — Вовка? А ну выкладывай, что с ним?
        — Домой он вернулся, извини, я настоял. Пока Вовчик с нами будет жить, пусть разберется в себе. Надеюсь, ты не против?
        — Что за вопрос! Это же его квартира. С Люсей разлад, да?
        — Сам расскажет, вы же любите шушукаться. Не волнуйся, я буду подыскивать квартиру…
        — А я и не волнуюсь. Ты правильно сделал, Вовка нам не чужой.
        Вовик, вооружившись шваброй, мыл пол. София оценила старания и отправилась на кухню заняться ужином, ведь «домработницу» нужно кормить, чтоб «она» старалась. Тем временем мужчины отправились на диван, потому что им необходимо (горит просто) поговорить о работе. Точнее, Вовик, бросив швабру, увлек Артема в комнату и, еще не присев, затараторил:
        — Я тут целый день вам комфорт настраивал и думал, думал… Из головы эти два убийства не идут. Это ж как продумано все! Садись.
        — Хм, а я полагал, ты тут весь в депрессии…
        — Люська пусть с депрессией живет, мне недосуг.
        — О…  — протянул Артем.  — Для Люси это плохой симптом.
        — Вот сработано…  — не слышал последней реплики Володя, он восторгался мастерством убийцы.  — Чисто, как в операционной. Смотри, камеры вырубил, а охрана не догадалась, это же фокус! В историю войдет. Как он это сделал? Когда он это сделал? Нет, правда, поменял картинку когда, а? Там же камеры везде, народ торчит!
        Артем не отошел от шумного отдыха в кругу семьи, а тут загружают тебя с порога по полной программе. Он тряхнул головой и попытался вникнуть в то, что говорил Вовик, с виду паренек балагур, но далеко не глуп. Друг заставил представить всю вотчину Ирака сначала с высоты птичьего полета, потом снизиться, далее Артем мысленно прошелся от припаркованной машины до ворот, потом по дорожке к теремку… Здесь несколько ступенек ведут непосредственно в дом… А вот вход к охранникам… То есть Артем поставил себя на место убийцы, проделал его путь и попутно соображал, как бы он сам справился с поставленной задачей.
        — Когда поменял картинку?  — задумчиво произнес Артем.  — Что-то у меня с подменой картинки не склеивается.
        — И у меня!  — обрадованно толкнул его в плечо Володя.  — А знаешь, почему не клеится? Потому что любой чужак, который решился зайти на территорию Бубна, сразу должен попасть в объектив. Это раз.
        — Ого, есть еще и два?
        — Это сделал человек, который вертится в доме постоянно. Мужчина, женщина — не могу знать. Но он внутри или очень частый гость, долгий гость. Поэтому вне видимости, вне истории, следовательно, и вне подозрений. Это два.
        Час от часу не легче. Артем даже прищурился от усилий, соображая, как такое может быть, контрдовод выдал буквально через полминуты:
        — Ответь, враг Ирака может запросто появляться у него в доме, тем более находиться там постоянно? Нет. Недруг Лалы тоже. Трудно поверить, что рядом находится некто, ненавидящий тебя, а ты такой лох, что не замечаешь этого.
        — А профессионал?
        — Не-а. Шлепнул бы по дороге на работу или домой. Это же просто.
        — А сам Бубен? Он умный жук, сильный, в смысле как личность сильный, а его заслуги в криминальной среде… Да мало ли что могло у них произойти с Лалой! Одно ясно: пацан, которого пристрелили, жертва подлого случая, в эту сторону и копать не стоит.
        — Давай не будем пороть горячку?
        София принесла поднос с едой, поставила на столик:
        — Мальчики, вы так увлеченно тут беседуете, решила ужин вам сюда принести. Лично я пас.
        — А ты посиди с нами,  — подскочил Володя, потирая руки.  — Так, закус есть, а… м… Как, а?
        — «А… м…» стоит в холодильнике,  — ответила София.  — Как он выглядит, ты знаешь, это же твой холодильник. А я продуктами займусь, чтоб не пропали.

* * *
        Врач Рина, симпатичная молодая женщина возраста Софии, от души похохотала, слушая о пикировке с Борисом у дверей ЗАГСа, и высказалась:
        — Ну, Борька… Тихушник! Все исподтишка делает, его бизнесмены не любят как раз за эту черту. Самые подлые — тихушники, к ним вроде и не придерешься, все как будто благообразно, но не дай бог, твои интересы столкнутся с их интересами, знать не будешь, когда и где подпилят сук, на котором сидишь. Артем, я очень рада, что вы отбили у него Софию, она с ним уже чахла, зато теперь вон какая красавица. А что вы хотели, Артем? Если вас волнует здоровье Софии и ребенка, то будьте абсолютно спокойны…
        — Я не по этому поводу,  — сказал он.  — Меня интересует, что из себя представляет медцентр «Семь Я».
        У Рины живое лицо, да, именно так — на нем мгновенно отражаются эмоции, которые меняются также мгновенно. Сначала она комично вытаращила глаза, выразив удивление, потом один глаз прищурила, потом приоткрыла ротик, словно догадалась о чем-то, наконец:
        — Неужели наши органы взялись за бандитов от медицины?!
        — Пока только подбираются,  — не стал врать Артем. Кстати, он тоже был удивлен, просто своих эмоций не выражал так ярко, но озвучил:  — Рина, вы так резко отозвались о центре, я слышал, корпоративная этика не позволяет этого.
        — Этика?  — усмехнулась она.  — К медицине центр не имеет отношения, так что я этики не нарушаю.
        Вот теперь Артем брови поднял, не справившись с эмоциями:
        — Ни фига себе! А к чему же тогда имеет отношение медцентр?
        — Бизнес, Артем, бизнес. Есть такая циничная шутка, придуманная дельцами от медицины: «Здоровых людей нет, есть недообследованные».
        — С этого места подробней.
        Рина попросила медсестру посмотреть, есть ли в коридоре женщины к ней, но там было пусто, тогда она предложила выпить кофе. Небольшая кофеварка закипала, а она, доставая керамические кружки из шкафа, открывала тайны:
        — Когда-то медцентр был добротной ведомственной больницей с неплохим для того времени оборудованием и первоклассными специалистами. Но больницу приватизировали, врачей выгнали, какое-то время она стояла закрытая, а потом за нее взялись новые хозяева: отремонтировали и открыли центр. Артем, там зарабатывают деньги, а не лечат. Как они это делают — вы можете сами узнать.
        — Серьезно?
        — Вы абсолютно здоровый человек, что видно без медицинского обследования, сходите туда, пожалуйтесь… ну, на что вы можете жаловаться… О! На сердце. Мол, побаливает, недомогание, усталость. Только не вздумайте сказать, где работаете, там просчитывают все возможные ситуации. Вы сами увидите, как вас начнут разводить на деньги, пустив по кругу обследований.
        — Это все грехи?
        Рина разлила готовый кофе по кружкам, поставила перед Софией и Артемом, извинившись:
        — Конфеты съели, сахара нет, пейте самый полезный кофе без добавок. Так… Грехи, говорите? Ну, вот вам пример. Моей знакомой там сделали УЗИ, диагноз жуткий поставили: рак поджелудочной железы, необходима срочная операция, химия и прочее дорогостоящее лечение. Бывает, мы все страдаем недомоганием, тошнота бывает у всех, боли то там, то сям, но! Но далеко не всегда это проявление тяжкого заболевания, смотрю на подругу и… сильно сомневаюсь в целесообразности оперативного вмешательства и даже в заболевании. Посылаю ее на анализы, результаты — полный порядок! Ну, воспалительный процесс небольшой, холестерин повышен — не смертельно. Но у нее была я, а когда человеку не с кем посоветоваться, он…
        Она взглянула на Артема с намеком, мол, закончите фразу сами. А тот застопорился, прежде чем выговорить то, о чем подумал, все же сказал:
        — Ложится на операцию, да? Болезни нет, а человека режут, так?
        Не сразу Рина ответила, сначала выпила глоток кофе, поставила чашку, только потом, опять же через паузу, во время которой она задумалась, ответила:
        — Я думаю так. Но прямых доказательств у меня нет, тут помочь вам ничем не могу, а хотелось бы. Иногда в медцентре случались скандалы, но как-то быстро они утрясались. Понимаете, люди идут к врачу, верят ему как богу и за собственные деньги получают… если бы только обман, но получают увечья. Даже если предположить, что просто разрежут и зашьют…
        О-очень полезная информация! Кажется, в эту сторону и нужно грести, во всяком случае, медцентр, где работала убитая Лала, пока самая убедительная версия, которая быстро формировалась в голове Артема. Если она проворачивала подобные дела, то чему ж тут удивляться, что получила пули? Причем первая не убила, но причинила адскую боль не только физическую, страшная мысль о безотложной смерти не меньшую боль причиняла Лале.
        — Там есть отделение гинекологии,  — уцепился Артем за версию.  — Как, чем врач-гинеколог может навредить, чтобы его захотелось убить?
        Рина задумалась, выпятив нижнюю губу, что означало — она в затруднении. Неудивительно, ведь не у всех мозги заточены на мошеннические схемы, которые тянут на большущий срок за колючкой.
        — Что, гинекология отделение святое?  — не дождался ответа он.
        — Так должно быть,  — сказала Рина.  — Моя работа связана с рождением человека, а это свято. Наверняка можно и святое место превратить в дьявольское, просто я специально не интересовалась. Рассказала то, с чем сама столкнулась, что слышала краем уха, в нашей среде давно говорят, что пора коммерческими медицинскими центрами заняться прокуратуре, но ведь мало кто из пострадавших жалуется.
        — А кто хозяин центра?
        — Понятия не имею. Не здешний, кажется.
        — Артем, все выяснил?  — подала голос София.  — Нам еще заявления надо подать, ты помнишь?
        — Какие заявления, куда подать?  — заинтересовалась Рина.
        — В ЗАГС,  — поднялась София.  — Я снова хочу замуж. За Артема.
        — Так я ускорю исполнение ваших желаний!  — рассмеялась Рина, беря из стопки листик.  — Вам же не нужна помпезная свадьба?
        — Нет. Мы хотим просто расписаться.
        — Сейчас много пар…  — что-то писала Рина,  — без заморочек со свадьбой просто расписываются. Думаю, в наше время бешеных ритмов это разумно. Я пишу справку, что ты ждешь ребенка, с ней вас поженят в срочном порядке.
        Забрав справку, поехали в ЗАГС. По дороге позвонил Вовчик, он получил распечатку звонков, чаще всего Лале звонила Евгения Жорина (как и убитая ей), работающая тренером в крутом фитнес-клубе.
        — Мне самому туда ехать или с тобой?  — спросил Володька.
        — Жди меня. Мы едем с Софией в ЗАГС, подадим заявление и приедем в управу. Что слышно о мальчишке? Я хотел сказать, заявления о пропаже в отделы поступали?
        — Тишина. Странно, да? Сегодня понедельник, пропал он с четверга на пятницу, а его никто не ищет.
        — Ну и пусть лежит в морге. Я тут кое-что выяснил… но это потом.
        В ЗАГСе заявления написали, Артем со свойственной ему прямотой заявил, потрясая справкой от Рины, что им срочно надо расписаться. Женщина, принимавшая заявления, подняла на него скучные глаза, потом уткнулась в журнал и сказала:
        — Раз беременность… да хоть завтра, есть окно в два часа дня.
        — Идет. Уважаемая, сколько длится ваша процедура?
        — Процедуры в санатории, а у нас регистрация бракосочетания,  — вяло промямлила женщина.  — Заказываете торжественную регистрацию или без торжества?
        — Без, без.
        — В вашем случае очень недолго длится.
        — Подходит, а то нам еще на работу…  — улыбнулся ей Артем.
        Улыбка — его оружие, так он думал, но тетенька оказалась непробиваемая, с каменным лицом сделала какие-то записи, предупредила, что без квитанции об уплате государственной пошлины их не распишут, и попрощалась.
        — Спасибо,  — поднялся Артем со стула, приложив ладонь к сердцу.  — Уважаемая, если вас ограбят, побьют или изнасилуют, бегите сразу ко мне в уголовный розыск. Я без очереди буду искать ваших обидчиков и, клянусь, найду. До завтра.
        София по дороге к машине хохотала:
        — Ну и бартер у тебя, напугал тетку, у нее глаза стали как у лемура. Она подумала, я сумасшедшая, что выхожу за тебя замуж.
        — Папу предупреди, пусть приедет. Мои не могут сорваться с места, им готовиться нужно недели две. Кстати, мои планируют устроить банкет на полдеревни, нужно лишь сообщить, когда приедем. И это не обсуждается.
        В машине он машинально пристегнул ее, взревел мотор и — замелькали улицы, люди, автомобили. Утомленный жарой город жил в том же ритме, в котором привык жить, а София после деревни немножко устала от быстрого темпа, ее разморило.
        Вовчик ждал возле УВД; едва София выбралась из машины, он упал на ее место рядом с Артемом и помахал из отъезжающего автомобиля, изобразив на лице счастье. У парня улучшилось состояние, последнее время он заметно скис, что для него, человека жизнерадостного, несвойственно. Нетрудно было догадаться о причинах, хорошо, что Артем сообразил вернуть его домой и заставить подумать о себе. Уж она-то знала: не сложились отношения — беречь их не стоит, хорошо должно быть обоим, а не кому-то одному.
        София смотрела им вслед, пока машина не повернула за угол, потом пришла в свой кабинет, открыла настежь окно и села за компьютер. Наконец и ей поставили комп, раньше приходилось таскать с собой ноутбук, теперь достаточно бросить в косметичку флешку. И когда нет срочных дел, можно заняться романом и подумать о продолжении…
        МАДАМ АННЕТ, ХРАНИВШАЯ СЕКРЕТ
        Зимние ночи начинаются рано и тянутся до бесконечности, если только, как говорит крестный, не попадешь в объятия Морфея тотчас, как улегся в постель и погасил лампу. К Марго в эту ночь не шел сон, она лежала в постели и думала… нет-нет, не об убийстве женщины из проруби, не о подлых родственниках князя, а о себе, о той непростой ситуации, в какой она оказалась и не хотела мириться с ней. Она пыталась полюбить мужа…
        — Этого недостойного человека!  — брезгливо вырвалось у Марго вслух шепотом сквозь стиснутые зубы.
        Пыталась, пока не встретила в имении брата подполковника Сурова, и то, что она усилием воли взращивала в себе годами безрезультатно, нахлынуло разом само по себе. И мир стал другим, и не хватало воздуха, и мучило удушье, и сердце пускалось галопом, стоило увидеть подполковника. О нем она думала, когда не спалось, а засыпала всегда с улыбкой, крепко обнимая подушку, словно это был он. Ничего постыдного между ними не случилось, а жаль. Теперь жаль…
        Неожиданно вскрикнула Анфиса! Да-да, это была она! Марго мигом села на постели, прислушалась к комнате, от которой ее спальню отделяла двойная дверь… Там явно что-то происходило. Слышались какой-то непонятный шорох и сдавленные звуки. Безрассудная Марго вместо того, чтобы криком поднять дом на ноги, машинально схватила настольную лампу (без огня, разумеется) для обороны и ринулась в соседнюю комнату.
        Глаза давно привыкли к темноте, но разглядела она прямо на средине комнаты лишь черный силуэт и белую сорочку, принадлежавшую Анфисе. Два силуэта плотно слились, Анфиса извивалась, видимо, девушка вырывалась… Едва до Марго дошло, что злоумышленник пробрался явно с нехорошей целью в ее апартаменты — выделенные князем три смежные комнаты, а оружия в руках нет, кроме жалкой лампы, она вспомнила о главном женском средстве. Боясь попасть по Анфисе, Марго с силой бросила лампу об пол, колба громко разорвалась, а графиня закричала что есть мочи:
        — А!!! На помощь!.. А!!! Помогите!.. Держи вора!!!
        Белая сорочка соскользнула на пол, одновременно раздался звук упавшего тела, черный силуэт метнулся к выходу, а Марго кинулась к Анфисе. Глупо было бы бежать за злоумышленником, у него мог оказаться пистолет. Нет-нет, ее сиятельство вовсе не желала умирать, к тому же горничная лежала на полу и нуждалась в помощи. Марго приподняла голову Анфисы и, уложив на свои колени, снова закричала:
        — Огня! Кто-нибудь!.. Помогите!..
        Впрочем, уже не стоило звать на помощь, потому что появился племянник князя Гектор в шлафроке, осветив комнату лампой, которую держал выше головы:
        — В чем дело? Что стряслось? Почему вы кричали?
        Он такой же бездельник, как остальные родственники, но хотя бы приятен в общении, да и наружность Гектора притягательна. Тонкие черты вовсе не представляли женоподобного человека, как часто случалось, в племяннике князя присутствовала мужская сила, а темные волнистые волосы до плеч придавали вид романтического героя из книг о рыцарях. Он и слыл повесой, ведь дамы его обожали, и все же главное отличие от толпы нахлебников — Гектор не нес себя, словно богемское стекло на голове факира.
        — Здесь кто-то был и напал на мою горничную!  — скороговоркой заговорила Марго.  — Видите, она в обмороке! Помогите перенести ее…
        — Извольте.  — Он поставил лампу на пол и присел к Анфисе.  — Мадам, вы будете нести свою горничную?!
        — Почему нет?  — пожала плечами она.  — Не валяться же ей здесь!
        — Тогда я уж сам… подниму.
        — Кто кричал?!  — ворвалась княгиня Натали с дочерью Татьяной.
        Да застряла в дверном проеме, мешая войти остальным желающим, и глазами эдак живенько обшарила комнату, оценивая ситуацию. Что уж там ей померещилось, а ведь померещилось, судя по брезгливой мине, исказившей и без того неприглядное лицо, но Марго это не занимало, она бросила княгине:
        — Принесите соль! Моя Анфиса без памяти!
        — Я принести?! Для горничной?!  — оскорбилась княгиня.  — Никогда!
        — Для человека, сударыня!  — резко бросила Марго, затем указала Гектору с Анфисой на руках, где комната девушки, двинулась за ним, но повернулась к Натали:  — Для человека, которому стало плохо.
        К счастью, прибежала прислуга, одна из девиц и помчалась за солью, а Марго проследовала в комнату, где Гектор уложил девушку на кровать. Анфису привели в чувство быстро, она была совершенно потерянной, не могла объяснить, что произошло, тем более при таком стечении господ и дворни — всем не хватило места в комнате. Выручила Марго, понимая, что при всех горничная не будет говорить:
        — Господа, ей показалось, в дом пробрались воры и вошли в мои апартаменты. Простите нас за беспокойство… Спокойной ночи, господа.
        Не получив достаточно ясных объяснений, нехотя и недоумевая, все разбрелись. Марго не могла не поблагодарить Гектора, уходившего последним:
        — Князь! Не думала, что вы отзывчивый и милосердный, моя благодарность вам безмерна.
        — Вы тоже умеете удивлять!  — рассмеялся он, сверкнув белыми зубами, взял ее руку и приложил к ней губы.  — Bonne nuit, madame.
        Наконец женщины остались одни, Марго присела на край кровати и взяла за руку Анфису, та приподнялась на локтях и, вытаращив глаза, зашептала:
        — Барыня, простите, я не успела крикнуть вам… предупредить… потому что… он начал душить меня…
        — Успокойся, дорогая, крикнуть ты успела. Кто это был?
        — Не знаю. Я не спала, услышала, как щелкнул замок… Подумала — показалось, но заскрипела дверь… она все время скрипит… Намедни я хотела попросить смазать петли, да позабыла…
        — И ты вышла посмотреть, почему скрипит дверь?
        — Даже не подумала, что кто-то пришел с дурной целью!  — всхлипнула Анфиса.  — Я не сразу и увидала-то… этого человека… он в черном был. Кинулся на меня! Тогда-то я и поняла, что плохой человек пришел к нам. Он стал душить меня… больше ничего не помню.
        Марго задумалась, молитвенно сложив ладони и касаясь кончиками пальцев своих губ. Дом затих, это не значит, что все спали, но тишина застыла в воздухе пугающая. Отсюда и мысль пронзила ее сиятельство — хуже невозможно представить:
        — Тот человек приходил за мной…
        — Чтобы что?..  — насторожилась Анфиса.
        — Откуда мне знать? Но… раз он приходил ночью, когда все спят, то, надо полагать, с дурными замыслами. Завтра я прикажу приделать замок к дверям, а сегодня… сегодня ты будешь спать в моей спальне. Собирайся.
        — У вас нет второй кровати.
        — Ляжешь со мной.
        — Барыня! Нехорошо ведь с прислугой…
        — Но мне очень страшно! Я боюсь! Вдруг он вернется? А ты не боишься, ежели он перепутает наши спальни и ты опять попадешь ему в руки? (Анфиса неистово несколько раз перекрестилась.) Вот видишь? Идем. Тебе одной тоже будет страшно, а вдвоем… кто-нибудь из нас обязательно услышит, ежели он вновь придет. И вот что еще сделаем: кресла поставим!
        Кресла приставили неплотно к двери, расчет был таков: если негодяй вернется, откроет дверь и через пару шагов в темноте споткнется о кресла, будет шум, а женщины услышат. Если же приставить вплотную, мерзавец почувствует упор и услышит, как кресла скользят по полу, он станет осторожней и тогда… Боже спаси, чтоб он пробрался в спальню Марго!
        — Барыня…  — тихонько позвала Анфиса, лежа в кровати.
        — Что? Я не сплю, говори.
        — Кажись, тот человек был не один.
        — Но я видела одного… Тебе не показалось?
        — Может, и показалось, со страху чего только не померещится…

* * *
        Кирсанов рассматривал подвальное помещение с маленьким окошком под потолком, через которое видны только проходившие мимо ноги до колен и проплывающие юбки. Всего одна комната, здесь и прихожая, и кухня, и спальня с гостиной, вернисаж из трех картин (явно с помойки), но чисто настолько, насколько может быть чистой нищета. Переваливаясь с боку на бок, как хромая утка, старая карга, достойная попасть на страницу карикатурного журнала, двинулась навстречу гостям. На ее рожице с большим бугристым носом появилось подобие улыбки, выдав количество зубов во рту — всего один, но не чужакам предназначалась гостеприимная фраза:
        — Ай, боже мой… Парамон! Добро пожаловать, друг мой!
        — Здор?во живешь, старая?  — громко спросил лакей, зная, что бывшая кухарка плоховато слышит.
        — Сам видишь…  — взмахнула та рукой.  — Давно не видались, чай, с год. За какой надобностью пожаловал? А это кто с тобой?
        Старуха, перевязанная крест-накрест бывшим шерстяным платком в дырах, предложила гостям присесть, предварительно вытерев старым полотенцем табуретки. Она слушала Парамона, переспрашивая по два раза, могло показаться, что старуха совсем бесполезна, однако память у нее осталась в отличном состоянии, по крайней мере, лучше ее слуха.
        — Да, да, я служила у мамзель Селестины, когда та на сносях была.
        Тут Пискунов подтолкнул локтем Кирсанова, шепнув:
        — Спросите, спросите про князя Мирона.
        — Сударыня,  — вступил в диалог тот,  — а что князь Соколинский?
        — А?  — переспросила старуха.
        — Он спрашивает про Мирона Соколинского!  — крикнул Парамон.
        — Так уехал он,  — сообщила старуха.  — Бедняжка все писем ждала, ждала, а ни одного не пришло. Ни денег, ни писем от него не приходило.
        — Господа интересуются, что стало с мадемуазель?
        — Не знаю. Перед родами она переехала к подруге, а мне отказала от места, деньги у ней закончились, что оставил Мирон Гаврилович. Я помогала ей переехать. Да вы можете справиться про мамзель у нее…
        — У кого?  — крикнул и Кирсанов, последовав примеру Парамона.
        — У мадам Аннет. Она приняла мамзель Селестину.
        — Как найти ее?  — решил внести свою лепту Пискунов, ведь сыщик как-никак.  — Нам она шибко надобна.
        — Дам, дам адресок.  — Старуха тяжело поднялась, заковыляла к этажерке, на полках которой находилась всякая всячина, взяла шкатулку и вернулась.  — Коль совсем тяжко становится, иду к мадам Аннет, она добрая душа, ангел, ей-ей, всегда даст полтинничек…
        — Вы виделись с мадам, а про Селестину не знаете? Как так?  — задал вопрос Кирсанов.
        — То не мое дело — про господ расспрашивать, нехорошо это,  — отрезала старуха.  — Мадам не рассказывала, а другого случая не представилось. Вот адресок. Я и так найду, а вам записочка вот… мадам Аннет писала.
        Кирсанов дал ей три рубля, сделав старуху безмерно счастливой, и, оставив двух древних друзей, покинул убогое жилище вместе с Пискуновым, отправившись на людную улицу искать извозчика.
        — Такие деньги и отдать старой карге,  — заворчал по дороге Пискунов, его обуяла жадность.  — Нерачительно-с с вашей стороны-с.
        Замечание Кирсанов пропустил мимо ушей, лишь усмехнулся. В сущности, это странное существо иной раз веселило его, страстное желание быть похожим на представителя высшего света превращало Пискунова в глупого клоуна из заезжего шапито. Во всяком случае, вреда от него не было, а это уже немало. Тем временем сыщика потянуло на философию:
        — Отчего люди живут так бедно, а, господин Кирсанов? Нищета безобразна, а в Петербурге она особенно ужасна, оскорбительна, потому как негоже человеку жить так скверно-с. Кругом такое великолепие — аж дух захватывает! Какие статуи, мосты, храмы… Не подскажете ли, как зовут тех дам, что подпирают крышу?
        — Кариатиды. А те мужчины, что балкон держат,  — указал Кирсанов набалдашником трости,  — зовутся атлантами.
        — М, благозвучно. Кариатиды… Атланты… Иностранные слова прекрасны, ухо так и хочет слышать иностранную речь, а не нашу. Наш язык грубый, варварский…
        — Я бы так не сказал…
        — Не спорьте, не спорьте! Нет в нашем языке культурного изящества…
        — Оставим философию, сударь,  — оборвал его Кирсанов, завидев подходящий экипаж.  — Извозчик!
        В экипаже Пискунов глядел по сторонам, по-дурацки мигал веками, словно собирался от умиления расплакаться, и восторженно вздыхал — дурак дураком.
        Мадам Аннет держала магазинчик нот. Помимо нотных тетрадей и самих нот, переложенных для всяческих инструментов, какие только придумал человек, она продавала книги и журналы о музыке, вошедшие в моду гитары, и даже через ее магазин можно было выписать рояли, клавесины и фортепьяно.
        — Чем могу быть вам полезна?  — спросила пожилая женщина лет пятидесяти (если не больше) в строгом темно-зеленом платье с кружевным жабо.
        Она и была та самая мадам Аннет — подруга Селестины. Увидев перед собой строгую даму преклонных лет, Кирсанов пал духом, предполагая, что ее придется долго уговаривать, дабы получить хоть какие-то сведения. Но та, узнав о причинах, побудивших двух молодых людей приехать в Петербург, неожиданно с небывалым оживлением пригласила их в заднюю комнату, велела подать чаю и разрешила:
        — Можете называть меня Анной Валерьяновной, Аннет — псевдоним, покупателям нравится, как будто от этого ноты господина Алябьева станут лучше. Итак, вас интересует Селестина…
        — Да,  — подхватил обычно выдержанный Кирсанов.  — А также что стало с родившимся ребенком? Как найти вашу подругу?
        — Навещать ее не стоит,  — удивила двух гостей мадам.
        — Почему? Она… умерла?
        — Нет-нет, Селестина жива, здорова, прекрасно устроена, живет в имении под Петербургом.
        — А почему тогда…
        — Видите ли, когда Мирон Гаврилович привез ее сюда, они очутились в крайне тяжелом положении. Письма отца, князя Соколинского, прибыли раньше, потому-то и было отказано Мирону Гавриловичу в помощи, кроме сестры матери, но… она болела чахоткой. В Петербурге эта болезнь, как чума в Средние века, косит что бедного, что богатого, невзирая на положение. Он поспел к ее кончине, так что тетя рада была бы помочь, да преставилась, ну, а родственникам не до него было. Мирону осталось поступить на военную службу, чтобы содержать себя и Селестину, которая была в положении. Едва его приняли, полк отправили на Кавказ, там вспыхивали восстания покоренных народов. С тех пор от него не было ни слуху ни духу. У Селестины закончились деньги, она оказалась совсем одна и в полном отчаянии. Они не успели обвенчаться, впрочем, ребенку венчание уже не помогло бы, ведь зачат он был вне брака. Князь переживал за еще не родившееся дитя. Он учел, что на Кавказе его могли убить, и написал письмо, что признает ребенка, который родится у Селестины, а также подал прошение на имя Императора об узаконении.
        — В таком случае фамилия ребенка Колинский, то бишь укороченная от Соколинский,  — сообразил Кирсанов.  — Именно укороченные фамилии дают высокородные господа своим бастрадам.
        Точная фамилия важна, ведь запрашивал Кирсанов полную фамилию, надеясь по ней найти внука старого князя, потому поиски и безрезультатны.
        — Совершенно верно,  — улыбнулась мадам Аннет.  — Но почему Колинский? Родилась девочка, Виола Колинская. Не зная, кто родится, Мирон хотел заранее защитить от беспощадного общества как сына, так и дочь, дать возможность ребенку получить образование, найти свою дорогу. Мужчине тяжко жить с клеймом «незаконнорожденный», а женщине… и говорить нечего. По закону ребенок попал бы в податное сословие! Это ужасно. Несправедливо. Князь Мирон этого не желал. Он вправе был рассчитывать, что за его ребенком сохранят даже титул, ведь подобные случаи уже бывали. Сам не мог довести дело до конца, посему поручил другу, служившему при дворе, позаботиться о ребенке. Когда родилась Виола, этот господин приложил все силы и добился, что желание Мирона Император удовлетворил. Это было чудо, потому что девочка не мальчик, титул ей как будто не полагается.
        — Девочка…  — повторил Кирсанов немного разочарованно.
        Ему ведь внушили, что искать предстояло внука. Внука!  — повторялось неоднократно — а не внучку. Это вторая ошибка, запутавшая поиски. А Пискунов громко отхлебывал чай, бессовестно поедая конфеты, пришлось украдкой наступить ему на ногу, но тот не понял, чего от него ждал Кирсанов.
        — Да, прелестная девочка,  — подтвердила мадам Аннет.  — Селестина заходила в мой магазин, она прекрасно играла на рояле, так мы познакомились. Позже, видя ее ужасное положение, я давала ей работу — переписывать ноты. Часто модных нот не хватает для всех желающих, тогда их множат переписыванием. А перед родами я предложила ей переехать ко мне, квартира моя позволяла поселить бедняжку с ребенком. Мы стали жить втроем, малышке наняли няню, ведь нам следовало работать. Так прошло больше двух лет. И вдруг Селестине предложили место учительницы музыки в одном из аристократических домов Петербурга. Вскоре вдовец и отец двух детей начал ухаживать за ней, она же была божественно хороша. Он сделал ей предложение. Посовещавшись, мы решили его принять. Ну, что ее ждало? Нет, второго такого случая судьба не дает, но одно обстоятельство мешало…
        Она замялась, опустила глаза в чашку с чаем. Разве трудно догадаться, глядя на нее, что мадам Аннет немножко мучила совесть?
        — Мешала дочь,  — догадался Кирсанов.
        — Это так. А как бы она сказала будущему мужу, что у нее незаконная дочь? К сожалению, плохая репутация способна навсегда сломать жизнь, да так, что и места гувернантки потом не найти.
        — Селестина отдала девочку в приют?
        — Что вы, я не позволила бы! Виола жила у меня, а Селестина вышла замуж, после венчания молодожены переселились в поместье мужа недалеко от Петербурга, но в город наезжали. Она навещала дочь, только… надломилась в ней некая струна: с одной стороны, малышку любила, а случалось, обдавала холодом, раздражалась. Полагаю, Мирона не смогла забыть, таила на него обиду, которая выливалась на крошку. Я говорила с Селестиной, к сожалению, мои доводы не действовали. Однажды она призналась, что боится встречи Виолы с мужем; как не велик Петербург, а случайность частый гость на улицах. Мне пришла мысль удалить Виолу подальше, дабы не мучить девочку приступами ненависти, исходящими от родной матери. Однако Селестине пришла безумная идея — отправить дочь в город, где жил дед. Я думала, она хочет отдать девочку деду, что было бы самым благоразумным шагом, а ничуть не бывало.
        — Чего же она хотела?
        — Отомстить. Хотя бы отцу Мирона. Но когда дочь вырастет.
        — Как отомстить?  — заинтересовался Кирсанов.  — Убить князя?
        — Уж не знаю. Мне кажется, она сама до сих пор не знает, все эти разговоры — пустое, глупые мечтания поквитаться с теми, кто сделал ее несчастной.
        — Она несчастна?
        — А вы как думаете, коль не угомонилась до сей поры? Мужа как не любила, так и не любит, а он от нее без ума, осыпал щедростью, у них родились двое детей. Отвозили крошку мы вместе, я посчитала своей обязанностью убедиться, что Виола станет жить в надлежащих условиях, за ней будет достойный уход. Селестина купила домик с садом, огородила его высоким забором от соседей, наняла прислугу — няню и женщину по хозяйству. Я предупредила обеих: навещать крошку мы будем внезапно, не предупреждая — днем, ночью, ранним утром, дабы застать врасплох, а также наймем тайного смотрителя. Они поняли и с девочкой обращались на должном уровне. Однако дальнейшие распоряжения Селестины меня шокировали.
        Мадам Аннет пришлось сделать паузу, воспоминания давались ей нелегко, видимо, эта добрая женщина слишком болезненно воспринимала чужие ошибки. Она выпила залпом остывший чай, поставила чашку на блюдце и, отдышавшись, прочла мысли Кирсанова:
        — Вас удивляет мое отношение к девочке, она ведь мне никто.
        — Немного,  — признался тот.
        — Видите ли, сударь, я одинока. Муж, уйдя в мир иной, а ушел он рано, оставил мне квартиру и небольшое состояние, на него я приобрела этот магазин. Детей у меня нет. И друзей нет, не сложилось ни с кем доверительных отношений. Виола родилась в моем доме, с первого крика она была у меня на глазах, я привязалась к ней, как к родной, даже хотела удочерить, но…
        — Селестина не отдала вам девочку,  — понял Кирсанов.
        У нее дрогнули губы, она их закусила, опустив глаза, таким образом пряча навернувшиеся слезы, делающие любого человека уязвимым и беззащитным. Казалось, что-то еще мучило ее. Кирсанов, несмотря на молодость, уже знал по опыту: человек доверился тебе, не мешай ему расспросами до поры до времени, чтобы душа его полностью раскрылась, он сам выложит боль, терзания, печали. И она продолжила, едва успокоившись:
        — Я помогла ей в самую трудную пору жизни, когда она осталась без куска хлеба и нечем было платить за жилье. Я дала ей кров, хлеб, работу, взяла няню, принимала участие в ее судьбе. Ей не нужна была Виола, со мной девочка росла бы в любви и заботе, Селестина могла навещать дочь, но уже не называясь матерью. И тогда встреча Виолы с мужем Селестины не стала бы роковой, способной разрушить их брак. Разве это не благо для нее и ребенка? Она отказала. Понимаете? Не потому, что не доверяла мне, она ведь кинула дочь совершенно чужим людям, не зная, насколько они будут честны с девочкой. Это было несправедливо и по отношению ко мне, и по отношению к дочери.
        — Почему ж они-с так поступили-с?  — влез Пискунов со своим вывернутым показным достоинством, демонстрирующим, будто он есть важная персона.
        — Потому что в ее сердце поселилось зло, за грех Селестины, за обманутые надежды, за прошлое отчаяние и нынешнее благополучие без радости должна расплатиться Виола и вернуть всем обидчикам долги матери.
        Поскольку диалог вошел в прежнее русло, Кирсанов позволил себе напомнить мадам Аннет:
        — Скажите, а что вас шокировало, когда вы перевезли девочку?
        — Ах, да!  — вспомнила она.  — Селестина поставила дикие условия из слов «нельзя»: ребенка нельзя выводить за пределы ограды, нельзя девочке общаться с соседями, нельзя рассказывать о ней никому, нельзя Виоле играть с другими детьми, принимать гостей в доме само собой нельзя. Это неслыханно! Я сказала, что крошка не заслуживает тюрьмы, из-за чего мы первый раз поссорились и назад ехали по отдельности. Потом я тайком приезжала проведать малышку. Года три спустя мы помирились, Селестина сама приехала ко мне, ведь ей некому излить душу, а всякий человек нуждается в очищении не только у батюшки на исповеди. Хм, у некоторых есть тайны, что скрываются и от Бога. Мы стали ездить к Виоле вместе, привезли гувернантку, которая учила ее всему, чему учат в благородных домах, позже мы с ней подружились. Но более я не позволяла себе делать замечания Селестине. А бедный ребенок… мне очень жаль ее, живущую в изоляции до сих пор. Как она войдет в этот мир, полный непредсказуемых поворотов, кто ее примет?
        Новая пауза понадобилась мадам Аннет, чтобы вновь отдышаться, хотя сейчас она находилась в эмоциональном равновесии, значит, у этой дамы больное сердце. Кирсанов терпеливо ждал; Пискунов, напившись чаю и съев все конфеты, скучал.
        — Вас удивляет, почему я рассказываю так подробно все, чего не стоило бы рассказывать?
        — Нет, мадам, уже нет,  — сказал правду Кирсанов, понимая откровенный порыв — это забота о девочке.
        — Ради Виолы. Я решила дождаться ее совершеннолетия и забрать, помочь выйти замуж, но боюсь, могу не дожить до этого. А раз вы приехали… Ежели вы, господа, отдадите Виолу родному деду, то сделаете доброе дело, спасете ее от безумных идей матери, а Господь вас вознаградит. Да, у Виолы все имеется: одежда, еда, кров, слуги. Но нет любви, понимания, участия, счастья, нет друзей, она одна. Князь ждет внука? Неужто он откажется от родной внучки?
        — Думаю, рад будет и ей,  — заверил Кирсанов.  — Сколько лет Виоле?
        — Семнадцать.
        — Вы дадите мне ее адрес?
        — Разумеется. А вы обещайте сообщить, как принял ее старый князь. Ежели он откажется, я приеду и увезу ее, Селестина никогда не узнает о местонахождении дочери. Все ради Виолы, поверьте, девочка очень хорошая.
        — Скажите, мадам, а Селестина не собирается в ближайшее время навестить свою дочь?  — осведомился Кирсанов.
        — Мы давно с ней не виделись. Обычно перед каждой поездкой она заезжала ко мне и сообщала, что готовится навестить дочь. Ей не хочется ездить одной, дорога-то длинная, она всякий раз надеялась, что я составлю компанию. И не ошибалась. При мне она не слишком мучила Виолу, поэтому я соглашалась.
        «Прекрасная, великодушная женщина!» — с восторгом думал о ней Кирсанов и с большим чувством поцеловал руку, умеющую творить добро. Пообещав исполнить просьбу, он получил адрес Виолы, попрощался, и оба сыщика очутились на улице. Пискунов, приободрившись после бесполезного сидения у мадам Аннет, поинтересовался, шагая по улице:
        — Куда мы теперь?
        — В гостиницу за вещами. Едем домой.
        — Жалко-с, хотелось бы еще полюбоваться Петербур…
        И вынужденно осекся на полуслове, так как Кирсанов резко развернулся к нему лицом, ткнув его набалдашником трости в грудь; от боли Пискунов пискнул, сморщившись и слушая грубости:
        — Впредь не лезьте со своими вопросами без моего на то дозволения. Можете на ухо мне подсказать, но сами, будьте любезны, рот не открывайте.
        — Это ж pourquoi?
        — И по-французски не смейте говорить, умоляю вас! Пощадите мои уши. Французский в вашем исполнении — это комедия дель арте! Полный примитив. Вы не чувствительны к людям, не видите их состояния, могли своим вопросом навредить, разрушить доверие.
        — Но ведь они-с…  — пролепетал тот, Кирсанов снова прервал его:
        — Поспешим, господин Пискунов, пора в обратный путь…
        7
        Невидимка
        Не понимал Артем, что за радость — совершенствовать тело в помещении? Летом кондиционер, зимой отопление, воздух наполнен запахами чужих тел — что в этом хорошего? Да и сами тела далеко не всегда вызывают эстетическое наслаждение, что и подтвердила тренировка в зале с зеркалами, которую вела Евгения Жорина под ритмичную музыку, бившую по ушам. Среди пятнадцати человек лишь двое-трое имели красивую фигуру, остальным желательно не спортивные трико в обтяжку напяливать, а балахоны. Сама Евгения с хвостом на макушке, заплетенным в косу, затянутая в лайкру, махала ногами в кроссовках впереди группы, перекрикивая музыку командами. Артем и Володя стояли в дверном проеме, дожидаясь конца тренировки.
        — Какая она вся тугая,  — сладко промурлыкал Вовка.
        — Хм, ходок ты наш,  — ухмыльнулся Артем.  — Я бы на твоем месте помнил, что она участвовала в оргиях Лалы. Нет, если устраивает стать сто пятым по списку ее партнером…
        — Да не нравится мне она, ты что!  — быстро сдал назад Вовчик.  — Не люблю мускулистых женщин… и потных… и с громким голосом.
        Тренировка закончилась, Евгения взяла с тренажера полотенце и вытирала лицо, шею, руки перед зеркалом; уставшие клиенты разбредались, еле волоча ноги. Артем с Вовиком подошли к тренеру, стали с двух сторон. Лицо у Евгении грубоватое, начиная с овала, не имеющего плавных линий, в крупных чертах мало обаяния, при всем при том страшненькой ее не назовешь, дело в другом — она не первой свежести и даже не второй. Сначала Евгения общалась с двумя молодыми людьми, глядя на их отражение в зеркале:
        — Добрый день. Хотите вступить в клуб?
        — Нет,  — сказал Артем тоже через зеркало.  — Мы хотим кое-что выяснить о вашей подруге Лале Хариной, дядя у нее замечательный — Бубнов Амиран.
        — С какой стати я должна вам давать информацию?..
        А у него удостоверение наготове, раскрыл и показал отражению в зеркале, то же самое сделал Володя, улыбаясь во весь рот, мол, мы не звери, а очень хорошие парни. Вот теперь Евгения развернулась к ним лицом и сначала одно удостоверение изучила, затем второе, явно пришла в замешательство, что вполне естественно, но не более того:
        — А… почему, собственно?
        — Давайте мы на этот вопрос потом ответим?  — миролюбиво предложил Артем.  — Где можем поговорить, чтобы нам не мешали?
        — Да прямо здесь, тренировка только через час, как минимум полчаса покоя вам обеспечено.
        Она указала на длинную и низкую лавку под зеркалами, на нее и сели, Евгения продолжила вытирать полотенцем плечи, ожидая вопросов. Бегать вокруг да около не имело смысла, Артем решил брать спортсменку напором, не давая времени на поиски удобных для нее ответов:
        — Враги у Лалы были?
        — Враги? Насколько я знаю, нет…
        — И она никогда не жаловалась, что ей, к примеру, угрожали?
        — Мне — нет. А что такое, почему вы задаете такие странные…
        — Мы задаем, а не вы, ладно? Чтобы время не тратить ни ваше, ни наше, вы просто отвечайте, ведь вам нужно еще отдохнуть перед следующей тренировкой, да? С четверга на пятницу у нее была вечеринка, кто присутствовал?
        И приемчик сработал, Евгения, не успевая сообразить, что к чему, даже не стала отрицать, что была на той вечеринке:
        — Юля, Игорь, Севочка… э… Всеволод.
        — Вы не назвали третьего парня.
        — Елисея? Про него я просто забыла.
        Что-то подсказывало Артему: забытый ею Елисей и есть убитый, на нем стоило чуть-чуть задержаться:
        — А что так? Не нравился?
        — Слишком юн. Не люблю сопляков.
        — Зато их любит Лала.
        Евгения как-то криво усмехнулась, видимо, вспомнила пикантные (мягко сказать) эпизоды из разгульной жизни друзей, и пожала плечами:
        — Дело вкуса.
        — Не только. Мне кажется, дело в податливости юных пацанов, которым хочется выглядеть крутыми самцами и… не проиграть спор.
        Очень интересно наблюдать за лицом, когда человек пытается скрыть, насколько он шокирован: на нем застывает маска с прежним выражением, а мышцы уже тянутся к переменам, этот конфликт становится заметен. Артем дал понять, что в курсе не только вечеринок, но и чем на этих вакханалиях занимаются. Ага, мгновенная волна краски залила лицо Евгении, в жар немолодую девушку бросило, возможно, давление поднялось — возраст, однако! Ведь одно дело эпатировать какую-то там уборщицу, пришедшую утром зачищать за ними пространство, другое — об этом становится известно не только узкому кругу. Далеко не все, слава богу, готовы к всеобщей публичности своих шалостей с гениталиями, поэтому она молчала, старательно «сохраняя лицо», Артему осталось дожать ее:
        — Меня не интересуют ваши игрища, я не подробности пришел выяснять, и не мое дело морализировать. Короче, не смущайтесь. В каких отношениях состояла Лала с названными вами лицами?
        — В самых теплых,  — буркнула Евгения.
        — И давно делились вы своими симпатиями друг с другом?
        Вопрос вовсе не относился к серии «подробности меня не интересуют, но вы все же расскажите», Артем хотел знать, как долго именно эта компания находилась в секс-секте, и Евгения поняла его:
        — Примерно полгода.
        — А Елисей?
        — Он был второй… или третий раз.
        — И все же вам не нравится юноша не только тем, что сопляк, да?
        — Да. Очень глуп. Но его глупость веселила Лалу.
        — Первый раз слышу, что в этом деле нужен ум,  — вырвалось у Вовчика с мальчишеской непосредственностью.
        Володя молчал не потому, что ему нечего было сказать, он внимательно рассматривал агента сексуальной революции. Рядышком с ней сел, и заметны стали тщательно замаскированные морщинки, которые не вчера появились, издалека ей около тридцати, вблизи сорок, глазенки тусклые, уставшие, продающие несладкую жизнь хозяйки. Ей бы на природе в шезлонге качаться под пледом, любуясь сверканием звезд, а она себя после тренировок дополнительно загоняет на регулярных оргиях. Непонятно, чем уж так задел ее Вовка, но Евгения с каким-то подчеркнутым презрением проскрипела, в упор глядя на него:
        — Ум, молодой человек, везде нужен. Особенно мужчинам.
        — А как давно вы знакомы с Лалой?  — подбросил вопрос Артем.
        — Года два… не помню точно. Она занимается у меня в группе.
        — Телефончики можно? Партнеров по… по активному отдыху?
        — Сейчас принесу телефон, наизусть не помню.
        Евгения прошла в угол, отодвинула часть зеркальной стены и скрылась в комнате, где, наверное, лежит инвентарь и она переодевается.
        — Сзади лучше смотрится, чем анфас,  — заметил Вовка.
        Кинув в него ленивый взгляд, Артем беззлобно фыркнул и поднялся на ноги. Из комнаты Евгения вырулила с сумочкой, в которой по дороге копалась, не торопилась, смартфон достала, когда подошла к молодым людям. Артем записал имена и номера, кроме одного:
        — А Елисея?
        — Его номер я не записывала.
        — Последний вопрос.  — Он спрятал трубку и тоже не торопился, сканировал ее глазами, словно что-то хотел рассмотреть в ней.  — Вы когда разошлись с той вечеринки?
        — М… где-то в первом часу ночи.
        — Все разошлись?
        — Как будто все.
        — Вы не уверены?
        — Уверена, все. Нас развозил по домам Игорь. Вы обещали сказать, почему пришли ко мне. Ведь что-то случилось, так?
        — Лала пропала,  — солгал он.  — Где она может быть?
        Новость застала ее врасплох, Евгения растерянно поднимала плечи, но не закончила движение, вдруг спросила:
        — Что, так серьезно?
        — Серьезнее не бывает,  — заверил Артем.  — Вечеринка была, гости были, а утром Лалы уже не было. Телефон не отвечает, она не звонит, мы подозреваем — ее исчезновение связано с похищением.
        — Странно, мы уезжали — она оставалась с Елисеем, никуда не собиралась. Послушайте, в доме есть охрана!
        — Всего хорошего.
        Недосказанность — лучший способ заставить человека нервно вибрировать, он начинает искать способ защитить себя от монстров из полиции (если у него с совестью конфликт) и допускает ряд ошибок, потому что его другом становится очень дрянная тетка — мадам паника. Остается лишь понаблюдать за субъектом. Попрощавшись, оба вышли из клуба на шумную улицу, по дороге к машине Вовчик состроил недовольную мину, отчитав друга:
        — Жестковато ты с ней, диалога не получилось.
        Артем приостановился, достал сигареты и, прикуривая от зажигалки, для чего пришлось ему развернуться, чтобы собой загородить пламя от ветра, поднял глаза на окна клуба — огромные, прозрачные, внутри видны кашпо с растениями, люди ходили…
        — Да нормально все, не парься,  — сказал он, поворачиваясь лицом к Володе.  — Не глянулась мне она, но все, что надо, мы получили — имена, номера мобил и кое-что из личной жизни. Пока этого достаточно. Заметил, как она была напряжена?
        — Потому что нас не любят, в нашем обществе деревенеют.
        — И не могут отвести глаз от наших брутальных фигур. Садись.
        — О чем вы, сэр, иронизируете?  — залезая в автомобиль, спросил Вовка.  — А то моя не понимает.
        — Жорина любуется нами, стоя в окне на втором этаже.
        Вовик пробежался глазами по второму этажу, увидеть успел в последний момент, когда их машина поворачивала на главную дорогу. Она действительно вышла из зала, стояла у панорамного окна, чтобы взглянуть на двух полицейских, наверняка вызвавших беспокойство.
        — А правда, чего она там торчит?  — озадачился Вовик.
        — Влюбилась. В тебя.
        — Я, само собой, красивей тебя, и намного, но мне бы чуть-чуть помоложе, лет эдак на двадцать.
        — Вот и я о том же: что делает немолодая особа в группе свингеров-приколистов моложе себя лет на двадцать?
        Вопрос, конечно, интересный, Вовик не ломал голову над этой проблемой, как-то на ум не приходило, но задумался. А долго думать он не любил, ответы находились сами собой:
        — Я большой поклонник секса и свободы в нем, но чтоб вот так в групповухе… это уже не свобода, а болезнь. Недаром же говорят: интим. А то, что творили Лала и эта спортсменка, к интиму отношения не имеет. Наверное, какой-то особый драйв получает тетя Женя, вступая в контакт с молодняком, ну, чтобы кровь кипела… чувства заострялись… Сейчас мода: старая баба ищет пацанов для траха, возможно, это энергетик для нее, релакс.
        У Артема более прозаичный взгляд:
        — И где же релакс? У Жени Жориной изможденная физия.
        — Ты видел, как она машет ногами? И это каждый день с утра до вечера, с утра до вечера… У любого скрутит физию.
        Вот что нравилось Артему в Вовке — это умение аргументированно возразить, а не преданно и послушно кивать начальству. Ведь ситуацию и фигурантов надо рассматривать со всех сторон, это помогает сделать правильный выбор среди информативного мусора.
        — Я заметил,  — решил поделиться мыслями Артем,  — у пожилых людей… подчеркиваю: у пожилых, а наша ЖЖ к пожилым еще не относится. Так вот, у них глубокие морщины находятся в размягченном состоянии, когда они хоть немного удовлетворены, ты эти бороздки как бы и не видишь. У ЖЖ морщинки мелкие, но застывшие в напряжении, поэтому лезут в глаза. Лицевой зажим. Кстати, о глазах, которые у нее…
        — Потухшие. Тусклые.
        — Верно, тусклые. А глаза — зеркало души, значит, душа ее…
        — Ух ты, блин!  — хмыкнул Вовик.  — Ты ее подозреваешь? А мотив?
        — Я рассуждаю!  — обозначил свою позицию Артем.  — Мне любопытно, почему человек в таком сильном напряжении, что его лицо становится мертвой маской.
        — Ну да! Ты узнал о шалостях тетеньки, влез в ее тайну и хочешь, чтоб она не напрягалась?
        — И еще: что заставило ее выползти из зала и смотреть на нас, мне тоже любопытно,  — все же закончил Артем. Вовик попал в затруднение; не найдя объяснения, он пожал плечами.  — Сейчас ничего не надо упускать, лучше потом мы отметем все, что не нужно, но малейшие колебания фигурантов желательно рассматривать под микроскопом, глядишь — и мотивчик выпрыгнет у кого-то из них. Убийца думал, что он самый умный, а я докажу, что до меня ему далеко.
        Пока ехали, он дал задание Вовику: сначала следует распределить добытых у ЖЖ личностей по оперативникам, пусть проведут опросы под диктофонную запись — это срочно. После они встретятся в кабинете Артема и поедут к Ираку, в это время позвонил Феликс и сообщил еще один результат экспертизы, который никак не поможет:
        — Выстрелы произведены из «Макарова», ствол не зарегистрирован.
        Кто б сомневался! Убийца с зарегистрированным пистолетом — это в наше время аномалия.

* * *
        Амирана застали на том же месте, в том же кресле. Наверное, не ложился спать, а сидел и сидел, по всей видимости, страдая, что навело на мысль: а не права ли Полина? Но это Артем будет выяснять в последнюю очередь. А сейчас он усадил Вовика рядом с охранником у мониторов, которых три, хотя обойтись можно одним. Ну ладно, двумя: на одном изображения с внешних камер, на втором — с внутренних. Зачем третий?
        — Чтобы был,  — кратко и непонятно ответил Овчаров, самый старший из охранников. Дежурил он, Амиран пока никого не уволил.
        Итак, Володя уселся у монитора, Артем начал обходить двор по периметру. Если есть мертвые зоны, то можно будет установить, откуда убийца появился: с улицы или от соседей перелез через ограду.
        — Мертвых зон практически нет,  — разочаровал его Володька.
        — Что значит — практически?  — хотел ясности Артем.
        Помог Овчаров, он же лучше знает оборудование и как оно работает, к тому же конкретно показывал авторучкой на мониторе, разбитом на «картинки»:
        — Ну, вот смотрите здесь и здесь… Два видео одной ограды и соседних участков, между этими обзорами проходит граница, она не видна…
        — Угу,  — перебил Артем.  — Это же и есть мертвая зона, значит, человек все же может пройти, но только по этой границе.
        — Не может,  — твердо сказал Овчаров.
        — Почему?  — приуныл Артем.
        — Невидимая зона слишком узкая, по ней пройти человеку невозможно — видеонаблюдение ведется практически встык… Я не знаю, как еще объяснить. Короче, при установке видеонаблюдения выверялись зоны по сантиметрам, чтобы не монтировать лишних камер и чтобы мышь не проскочила на территорию.
        Итак, вариант, что убийца пролез к Ираку обычным путем, исключается. А чтобы убить Лалу, он должен был сначала попасть сюда и обязательно незамеченным. Остаются вертолет и веревочная лестница, но и тогда убийца угодил бы в объектив камер, его увидели бы охранники, которые не спали, так как им еще не подсыпали снотворного. Нереально! Есть еще шапка-невидимка, правда, в сказках. Короче, вариантов нет, кроме одного…
        — А вы друзей Лалы прощупайте,  — посоветовал Овчаров.
        Артем подхватил стул, поставил его рядом со столом охранника и оседлал, сложив руки на спинке. Совет неплохой, осталось выяснить, на каких друзей намекает охранник.
        — Вы имеете в виду тех, кто был на пьянке с четверга на пятницу? Или кого-то другого?
        — Тех тоже.
        Не любил Артем односложные ответы, воспринимал их дешевой рисовкой, когда собеседник хочет завысить свою значимость.
        — А давайте без недомолвок?  — предложил он охраннику.
        Овчаров не скрывал усмешки, и, черт возьми, непонятно, что она означала, но, видимо, это отношение мэтра к пацану, который хоть и начальник, а все равно салага по сравнению с ним.
        — Был у нее парень… Кажется… но я могу ошибаться… работает вместе с ней, она его бросила.
        — Лала и перебирала харчами?!  — обалдел Вовчик.
        — Ну, как вам сказать… У Лалы было одно достоинство, которое делало ее первой красавицей,  — деньги. К тому же она богатая наследница, Амиран на ладан дышит, все, что есть у него, досталось бы ей после его смерти, а это немало.
        — Тогда логичней было б, если бы она укокошила дядюшку,  — высказался Вовчик, выделив слово «она».
        Артем сидел, вперившись в Овчарова, притом глядя на него исподлобья, еще немножко — и он обложил бы трехэтажным этого мужика, из которого нужно вытягивать каждое слово. У него-то времени навалом, скучно, видать, торчать сутками у монитора, он и тянет резину. Но родил наконец-то вовремя:
        — А никто не подсказал.
        — Серьезно?  — поддерживал диалог Вовчик в отличие от шефа.  — Она могла пойти на… да?
        — Ну, тормозов у нее не было, так что вероятность не исключена.
        Осторожничал. Артему надоела тягомотина:
        — Имя ее бывшего парня как?
        — Вениамин, по-моему. Или Валерий… Спросите в медцентре, где работала Лала, там знают.
        — Что ж, спасибо,  — поднялся Артем.
        Не мог он не зайти к Амирану, но Володьку отправил в машину, чтобы поговорить с бывшим вором наедине, вернее, уточнить кое-что. Он пришел в антикварную гостиную, без приглашения плюхнулся в кресло, хозяин — без реакции. Возможно, виноваты вечер и свет от лампы на столике, только Амиран вдруг показался Артему очень старым, с чужими глазами юного парня, неизвестно как попавшими на это усохшее лицо. Плохо ему. Очень плохо, будто катастрофу пережил и едва уцелел, что совсем не радовало бывшего вора.
        София тем временем делала два дела: готовила ужин и обдумывала продолжение романа, забегая вперед. Она уже написала начало романа, работалось прекрасно, потому что… да потому что сейчас у нее все прекрасно!
        СИМУЛЯНТЫ И ОБМАНЩИКИ
        Виссарион Фомич причмокивал губами после каждой ложечки варенья, затем изучал ее и тщательно облизывал: еда — наслаждение, и начальник следственных дел священнодействовал за трапезой и даже за обычным чаепитием. В этом смысле он родственная душа князю, но Гаврила Платонович не принимал участия в чаепитии, а сидел на кровати в длинной ночной рубашке, спустив босые ноги вниз и призадумавшись. Карп стоял рядом, держа в руках поднос, хотя мог поставить его на столик у кровати князя, где уже было много всякой снеди. И только Марго ходила по спальне, теребя платочек, все ожидали, что скажет Зыбин. А ему нечего сказать, поэтому он сосредоточенно пил уж пятую чашку чая, заедая вареньем с печеньем.
        — Изволите еще рюмку водочки-с?  — подал голос услужливый Карп.  — Аль наливочки налить, ваше высокоблагородие?
        М-да, водка с чаем — это нечто! Марго уж прошлась по сему поводу, но что крестный, что Зыбин — оба одинаковые обжоры и любители водки. Однако на этот раз Виссарион Фомич отрицательно мотнул головой:
        — Довольно-с.
        — Я думаю, князю надобно переехать в мой дом под каким-нибудь предлогом,  — предложила Марго.  — Там всем нам будет безопасно.
        — Неужто вы боитесь, сударыня?  — неподдельно изумился Зыбин, зачерпывая ложечкой варенье из розетки.
        — Еще бы!  — фыркнула она, находясь после бессонной ночи в нервическом возбуждении.  — Да, мне страшно! Я боюсь, вы довольны? Наконец нашли у меня типично женский недостаток, да? Тот человек приходил в мои апартаменты, стало быть, что-то дурное замыслил сделать со мной, может, даже… убить!
        — А коль это ваш тайный поклонник и пришел в любви изъясниться?  — предположил Зыбин с обычным серьезом.
        — Шутите?  — пыхнула Марго.
        — Тут не до шуток,  — вздохнул он.  — Коль светлейший князь переедет к вам, отравителю это будет сигнал, что его светлость заподозрил неладное в своем доме и перестал считать его безопасным. Тогда он придумает иной способ добраться до князя… да и до вас.
        — Но вы сегодня здесь!  — возразила Марго.  — Он в любом случае чувствует опасность и постарается ускорить смерть крестного. И мою.
        — Не драматизируйте, ваше сиятельство,  — оставался спокоен Зыбин.  — В доме будут мои люди в качестве ваших слуг, ведь после ночного происшествия вполне естественно, что вы позаботились о своей безопасности.
        — Ну, не знаю…
        В дверь спальни постучались, Гаврила Платонович быстро лег, накрылся одеялом и принял вид смертельно больного.
        — Войдите!  — громко сказала Марго.
        Вошел лакей, вытянувшись, словно солдат, объявил:
        — Депеша для его высокоблагородия господина Зыбина-с! Срочная-с!
        — Давай сюда,  — протянул руку Виссарион Фомич.
        — Не имею-с при себе-с! Офицер сказали-с,  — только лично вам в руки отдадут.
        — Проси…  — застонал «умирающий».
        Поклонившись, лакей пятился назад, пока не смог взяться за ручки и закрыть двери. Через незначительное время в спальню стремительно вошел полицейский, отдал Зыбину бумагу, тот прочел и расплылся в умильной улыбке:
        — От Кирсанова.
        — Что он сообщает?  — с нетерпением спросила Марго.
        — Написано одно слово: «Нашел».
        Смысл слова понятен всем, что именно нашел Кирсанов, точнее, кого! А потому радость осветила лица, князь так и вовсе разошелся, он снова сел на постели, содрал с головы ночной колпак, воодушевившись:
        — Пора выздоравливать!
        — Не торопитесь, ваша светлость,  — охладил его Зыбин.  — Покамись не приехал Кирсанов, умирайте на здоровье, а мои люди присмотрят за вами.

* * *
        — Маргарита Аристарховна!  — улыбался Медьери, слегка раскинув руки в стороны, словно собирался обнять графиню.  — Я уж не знаю, как выразить свою радость, чтобы не рассердить вас…
        — Да никак,  — бросила она, поднимаясь по ступенькам ему навстречу.  — Прошу извинить меня, сударь, что вот так запросто к вам приехала, но у вас же всякий день праздник и полно гостей, я посчитала уместным нанести вам визит.
        — Ах, мадам, нынче у меня только мой гость — принц Чаннаронг, а для вас двери моего дома открыты всегда и в любое время суток.
        — Благодарю вас, вы очень милы, Иштван.
        Он давно разрешил ей называть себя по имени, графиня не часто пользовалась этой привилегией, она ведь излишне щепетильна. Но когда из ее уст вылетало имя венгра, для него это был сигнал: она в затруднении.
        — Не стоит благодарности,  — откровенно любовался графиней Медьери, а это тоже намек, причем толстый, но Марго упорно не замечала флюидов.  — Вы не так часто, как хотелось бы мне, бываете здесь. Итак, что вас привело в мою обитель?
        — Хм, свой дворец называете обителью? Вы перебираете со скромностью, месье. Я пришла за советом, Иштван…
        Они как раз вошли в большую гостиную, а там на канапе восседал в чалме без броши сиамский принц, восседал горделиво, будто на троне. Марго тихонько спросила Медьери:
        — А в Сиаме не принято снимать головной убор?
        — Не принято,  — развел тот руками.  — У них и вставать при появлении женщин не принято, и руки им целовать не принято, разве что наедине. Принц Чаннаронг освоил их обычаи и почти забыл свои. Надеюсь, мой друг не помешает вам?
        — Вовсе нет.
        Однако принц не забыл европейские обычаи и хотя бы встал навстречу графине, учтиво склонив голову; после, обменявшись дежурными любезностями, они расположились в креслах вокруг ломберного столика для игры в карты и приготовились слушать. Марго заговорила по-французски, не желая оскорбить принца недоверием, но при этом многое утаивая:
        — Мой крестный князь Соколинский болен, похоже, умирает. У нас есть подозрение, что его отравили, однако сильный организм князя сопротивляется смерти. Мсье Медьери, вы же видитесь с Феоной, известной знахаркой?
        — Разумеется,  — кивнул тот.  — Она обещала полечить мою сестру, во всяком случае, попробовать, но не обещала избавить ее от слепоты.
        Да, это большая трагедия: красавица Урсула слепа, не от рождения — нет, а в результате несчастного случая. Ради сестры Иштван изучал медицину по всему миру, только его знания не помогли восстановить девушке зрение.
        — Я бы хотела спросить Феону,  — продолжила Марго,  — существуют ли противоядия, способные защитить человека от большинства известных ядов. Мы боимся, отравитель сделает новую попытку отправить крестного на тот свет, второго раза князь не перенесет.
        — К сожалению, Феона уехала за травами,  — вздохнул Медьери.
        — Разрешите мне?  — подал голос принц.  — В моей стране знают толк в ядах и противоядиях, я должен огорчить вас, мадам: единого средства от всех отравлений не существует.
        — Неужели?  — расстроилась Марго.
        — К сожалению, мадам. Но я могу вам помочь.
        — Правда?  — оживилась она.  — Как?
        — Мой сын врачеватель, он сам составляет снадобья и противоядия. По первым признакам недомогания способен определить, каким ядом отравлен человек и как помочь ему. К тому же богатство нашей флоры несоизмеримо по сравнению с вашим суровым краем, снадобья ставят на ноги человека за считаные дни. Найдется ли для нас скромная комната в доме вашего крестного на тот период, что мой сын будет лечить его? Ему понадобится ежечасно наблюдать за здоровьем князя. Одного его я не отпущу, он слишком юн, чтобы жить без языка среди людей, где есть отравитель.
        — Комната?  — растерялась Марго.  — Думаю… Да, конечно.
        Совсем не этого она хотела. Что теперь скажет князю, когда привезет чужестранцев в его дом? Ей чудилось, существуют универсальные средства от отравлений, ведь негодяй живет в доме и способен подсыпать яд куда угодно не только старому князю. Ему не составит особого труда пробраться ночью в ее спальню (как уже было) и распылить над лицом пыльцу из отравы. Мысль о нежелательной, но возможной смерти и явилась решающей:
        — Едемте! Сегодня же! Вам долго собираться? Я готова ждать.
        — Вам не придется долго ждать,  — поднялся принц.  — С вашего позволения я схожу за сыном.
        После его ухода Медьери поддержал ее:
        — Прекрасный выход. Теперь что бы ни случилось, принц спасет князя, впрочем, как и вас. Вы ведь тоже живете у его светлости и являетесь нежелательным гостем для отравителя, стало быть, подвергаетесь опасности.
        — Откуда вам известно, что я живу у князя?
        Некоторое замешательство венгра длилось недолго:
        — Не помню, кто мне сказал… возможно, даже вы.
        Но и она не помнила, говорила ли ему… да важно ли это?
        Принц вернулся с сыном, сын держал в руках саквояж искусной работы, инкрустированный разноцветными орнаментами из кожи и яркими камнями, наверняка драгоценными и полудрагоценными. Юноша по всем признакам и был настоящим тайцем — с желтоватым оттенком кожи, круглолицый, с узкими щелочками глаз, черными тонкими бровями и длинными волосами, небольшого роста. Ни одной европейской черты от отца! Сколько ему лет — Марго не определила, он казался вне возраста, но не старый, безусловно. Если б она не знала, что перед ней юноша, могла принять его и за девушку, в нем не наблюдалось явных признаков ни мужчины, ни женщины.
        — Его зовут Пакпао,  — представил сына Чаннаронг, юноша слегка склонил голову.  — Имя означает «истребитель змей», а змеи, мадам, живут не только в джунглях и пустынях, среди людей их тоже немало.
        — Очень приятно, ваше высочество,  — наклонила голову и Марго, обращаясь к Пакпао.  — Никогда не находилась в обществе сразу двух принцев.
        — Он не знает французского языка,  — пояснил Чаннаронг.
        — Разве вы не даете всестороннего образования детям?
        — Наше образование отличается от вашего: то, что кажется важным для вас, совершенно не интересует нас.
        — А что именно?
        — Вы изучаете латынь — абсолютно ненужный язык, греческий — тоже вряд ли пригодится, а у нас изучают то, что понадобится в жизни. Едемте, мадам?
        Полным ответ не назовешь, но если честно, не очень-то ее интересовало образование в стране, куда она никогда не попадет. Венгр предоставил экипаж для них и проводил с напутствием:
        — Ничего не бойтесь, Маргарита Аристарховна, вы надежно защищены. И не сочтите за труд сообщать мне о положении дел в доме.
        Родственникам князя она представила сиамцев как величайших лекарей, прибывших из далекой Азии и любезно согласившихся лечить его светлость. Те изобразили фальшивую радость, а самих небось раздирали злые силы. Марго сопроводила принцев к спальне крестного и попросила подождать немного, сама же вбежала к князю и в двух словах, правда сбивчиво, потому что торопилась, рассказала, каких гостей привезла к нему. Думала, крестный рассердится за ее самоуправство, а он, напротив, радовался, что их полку прибыло, ведь обещание спасти от будущих отравлений дорогого стоит. Но! Ломать комедию предстояло и перед их высочествами, иначе никак. Гаврила Платонович с готовностью улегся на кровать, вытянул вдоль тела руки и замер, бросив Марго:
        — Зови своих принцев.
        — Смотрите, не выдайте себя, а то мне неловко будет за ложь.
        — Маргоша, чай, не впервой. Зови, зови.
        Пакпао скромно шел за отцом, опустив голову; подойдя к кровати, оба постояли (как над покойником, отметила Марго), затем принц Чаннаронг что-то сказал сыну на непривычном языке. Мальчик стал коленями на кровать, поставив рядом саквояж, и начал ощупывать старика, раздвигать веки, открывать рот и рассматривать язык, зубы, нажимал пальцем на разные участки тела. Надо отдать должное старому князю: держался тот стоически — лежал трупом.
        А графиня и Чаннаронг, прохаживаясь, отошли к окну, чтобы не мешать лечению. Конечно, на языке Марго вертелось множество вопросов, хотя бы насчет безупречного русского языка, которым блестяще владел принц, да не сегодня их задавать. Тем не менее без вопросов с ее стороны не обошлось:
        — Простите, принц Чаннаронг, я видела много рисунков с жителями Сиама, они одеты иначе, чем вы… или я ошибаюсь?
        — В Сиаме проживает множество народов, мадам, все они одеваются в привычные им одежды. Я избрал наряд индусов, так одевается индийская знать.
        — Мне казалось, знать в Индии любит украшения, много-много…
        — Опять картинки?  — усмехнулся принц Чаннаронг.
        — А где ж еще мне увидеть мир? Индия и Сиам слишком далеко, чтобы туда поехать ради любопытства…
        Они вынужденно прервали светскую беседу, потому что к ним подошел принц Пакпао, видимо, рассказать о состоянии умирающего. Юноша постоянно держал голову чуть опущенной, а смотрел в пол, словно не хотел ни с кем встретиться взглядом. Не извинившись перед графиней, что было бы понятно на любом языке, он что-то сказал отцу звонким высоким голосом, после чего Чаннаронг явно озадачился и с некоторым подозрением уставился на Марго. Через несколько секунд он отвел взгляд, задумался… Она поняла: Чаннаронг попал в затруднение, не решается перевести слова сына. Да что же этот мальчик разглядел в неподвижно лежащем теле?! Марго просто переклинило, она забылась и тронула принца за руку, забыв предписания этикета:
        — Что случилось? Что обнаружил ваш сын?
        Надо было видеть, с каким надменным видом Чаннаронг повернул голову в ее сторону, сколько отчуждения было в его лице и подозрения в глазах! Приподняв одну бровь, наверное, в знак презрения, он холодно сказал:
        — Видите ли, мадам… Пакпао сказал, что ваш князь симулянт.

* * *
        Долгонько, скрепя сердце Аким Харитонович сносил вольнолюбивый нрав старшего сына, да все вышло оно — терпение-то. Найденка не спускалась к общему столу, Нюшка носила еду в ее комнату, казалось бы, отсутствие девушки и побудило обеспокоенного отца начать нелегкий разговор, но нет. Деликатность незнакома главе семейства, иначе он вызвал бы сына в кабинет и, не унижая его присутствием остальных членов семьи вместе со слугами, решил проблему.
        — Вижу,  — громче обычного начал глава,  — здоровье найденной девицы идет на поправку и быстрей, чем мы ожидали. Доброе дело сделано, пора ей домой.
        Исподлобья Прохор окинул взглядом сидевших за столом — маменька замерла, согнувшись над тарелкой, права голоса она не имела, потому поддержки от нее нечего и ждать. Федьке двадцать два года, однако своего мнения он не высказывал никогда, а держался нейтралитета, не влезая в споры. Вдовствующая сестра отца на иждивении… В общем, Прохору одному предстояло выдержать битву, он взял спокойный тон, понимая, что отец настроен решительно:
        — Неужто мешает она вам?
        — Мешает,  — заявил тот.  — Наша репутация…
        — Ха!  — хохотнул он, ну, не выдержал, как ни старался.  — Отец, мы с Федькой не девицы, чтоб нашу репутацию подпортить, сами кому хошь испортить могем.
        — Я сказал — отвези!  — повысил голос Аким Харитонович.  — Жила ведь она где-то до того, как ты нашел ее на дороге! Туда и вези.
        — Отец…  — Прохор пока еще пытался решить проблему миром.  — Она до сих пор не говорит, мы не знаем ее имени. Газеты я читаю, покуда никто не давал объявлений, что ищет похожую девушку. Так куда ж мне отвозить ее, коль не знаю, где жила она?
        Отец, наверняка предвидя контрдоводы старшенького, заранее заготовил на его вопросы вполне практичные ответы-советы:
        — Да хоть в больницу для неимущих! Пущай там и долечат найденку. Аль отвези к монахиням, они любят убогих. Богадельня имеется в нашем городе…
        — Нет.
        И так весомо сказал «нет» Прохор — за столом перестали дышать. А отец салфетку, заложенную за ворот, резко сорвал, в сердцах на стол кинул, уперся обеими руками о столешницу и наконец вперился колючими глазами в старшего сына — до этого ни разу не удостоил Прохора своим властным взглядом.
        — Что означает твое «нет»?  — вымолвил с натугой Аким Харитонович, находясь на грани взрыва.  — Аль я уж и не хозяин в доме своем? Аль не имею прав требовать послушания и покорности от домочадцев? Юная девица живет в доме без моего на то дозволения, а я не моги сказать, что это дурно-с? Соседи уж косо глядят, ехидными вопросами надоедают…  — Во гневе он встал с места.  — Теперича мое слово слушайте! Опосля Великого поста сыграем свадьбу, дело это решенное, так что, Прохор, найденку пристрой куды хошь! Ничейная девица юных лет не должна жить в нашем доме! Чтоб завтрева духу ея здеся не было!
        — Кого с кем поженить надумали?  — с нарочитым равнодушием спросил Прохор, прекрасно понимая, что женить вознамерились его.
        — Ты женишься на Марии Долговой.
        — Вон Федька,  — кивнул тот на брата,  — пущай и женится на Машке.
        — А я за что?  — буркнул Федор.
        — Молчать!  — рявкнул в сторону младшего сына Аким Харитонович.  — Я сказал слово свое. Будет по-моему!
        И удалился из столовой, закончив обед на первом блюде, заодно испортив аппетит остальному семейству. Даже его вечно голодная сестрица перестала упражнять челюсти, с осуждением поглядывала на обоих племянников и, честно отрабатывая свой хлеб в доме брата, строго сказала:
        — Негоже перечить отцу, Прохор.
        Тот, вытирая губы салфеткой, бросил в нее недружелюбный взгляд, потом и вовсе вышел из-за стола да направился вон из столовой.
        — Прошенька…  — плаксиво протянула Гликерия Сазоновна.
        — Ах, оставьте, мамаша,  — огрызнулся сын.
        — Правда, маменька, не трожьте его,  — попросил Федор, положив ладонь на кисть руки матери, та благодарно и робко улыбнулась ласковому сыну.
        В это же время в комнате найденки Нюшка стояла, припав ухом к щели в дверном проеме. Она нарочно приоткрыла дверь, чтоб послушать — чего это хозяева орут, иногда докладывала найденке:
        — Кажись, из-за тебя спор ведут… Эх, слов не разобрать… Но ты виноватая, ты… О-ой, жениться ктой-то будет… Не, а кто? Прошка? Он старшой… Аким Харитонович кричит, слышь?.. Замолкли… Из-за тебя все! Вот откудова только взялася ты?.. Ай!!!
        Дверь резко отворилась, Нюшка, державшаяся за ручку, упала прямо под ноги Прохору. И зажмурилась, ожидая тумаков, хотя старший сын хозяина пальцем ее никогда не тронул, так ведь и за постыдным занятием не заставал.
        — Подслушивала?  — хмыкнул он.  — Пошла вон, дура.
        Девчонка подхватилась и побежала, боясь, что сын хозяина передумает и надает-таки тумаков, а он вошел в комнату, плотно прикрыв дверь.
        Она сидела на подоконнике, Прохор каждый раз заставал ее у окна, словно за этими стенами она видела нечто удивительное. А там не за что и глазу зацепиться, только сад с голыми деревьями, засыпанный снегом, за забором улица, по ней народ ходит, лошади экипажи тащат. Девушка повернулась к нему. Последнее время найденка смотрела на своего спасителя без страха, собственно, он тоже пришел посмотреть на нее и определить, стоит ли ему бунтовать.
        — Ты не должна обижаться на отца,  — произнес он, идя к ней.
        По Нюшке догадался, что та доложила девушке, о чем шла речь в столовой, да и отец говорил громко, отчего Прохору было неловко, будто это он поступил нехорошо по отношению к найденке. Находясь рядом с ней, он чувствовал нечто щемящее внутри, чего никогда не переживал ранее, и потому не мог объяснить, что менялось в нем, стоило зайти ему в эту комнату.
        — Я пришел…  — начал Прохор, не зная, какие найти слова, дабы она поняла: ему можно доверять.  — Пришел сказать, что сегодня мы поедем в другое место, там будем жить. Собери свои вещи.
        Прохор пошел к выходу и вдруг остановился, спросил:
        — Ты согласна пойти со мной?
        Только после этого повернулся, чтобы увидеть ответ, за которым приходил. Девушка утвердительно кивнула два раза, значит, доверяет ему себя.
        Повеселев, он спустился вниз, до прихожей за ним бежала мамаша:
        — Прошенька, голубчик родимый, покорись!.. На что тебе она? Ни роду, ни племени… Да там и смотреть-то не на что. А Маша телом изобильна, глаз так и тянется, так и тянется к ней, к тому ж приданое за Долговой дают богатое…
        — Мамаша!  — взял ее за плечи улыбающийся сын, успевший одеться.  — Не надо столько слов про Машку, я с этой дебелой коровой хорошо знаком.
        — Куда ты, сынок?  — растерялась Гликерия Сазоновна.
        — Найденку пристраивать. Долж?н я позаботиться об ней аль нет?
        — Долж?н, долж?н…  — закивала она, радуясь про себя, что скандал утрясен, сын смирился-покорился. Едва за ним захлопнулась дверь, она закричала:  — Лукерья! Неси газеты… Господи, благодарствую… Лушка!..
        — Туточки я!
        Лушка не только газеты несла, но и скамеечку, на которую уселась рядом с креслом хозяйки, где та обычно вязала, и Гликерия Сазоновна поспешила на свое место, вздыхая-охая:
        — Охо-хо… Почитаем? А я за отвлечением отдохну малость. Веришь, Луша, тяжко с ими, мужиками-то, ой тяжко… Нынче думала, помру прямо за обедом — так спорили Проша с Акимом Харитоновичем.
        — Вы тоже удумали,  — ища объявления в газетах, заворчала служанка.  — Прохор Акимович видный, умный, образованный, а вы ему — Машку Долгову!
        — Так ить приданое! Там деньжищ…
        — Так ить в кровать сынок ваш не с приданым будет ложиться.
        — Фу, какая ты! Стыда в тебе нет.
        — Стыд не дым, глаза не выест.
        — Читай!
        — «Злая яма. Комедия в 4-х действиях К. И. Фоломеева…»
        — В театре, что ли? Ох, никуды мы не ходим… Веришь, у театре бывала за всю жисть раза три.
        — Билет 75 копеек! Слыхали? 75 копеек! Ну и дерут в ентих театрах, чтоб они пропали. О, опять про женщыну из проруби, что ожила.
        — Читай, читай. Интересно, чего там с ней далее приключилося…
        — Да за 75 копеек я сама театру устрою. «Сообщаем, что дама, найденная в проруби, чувствует себя удовлетворительно…» Да что ж там показывают за 75 копеек-то?! «Намедни стала произносить по отдельности звуки, что дает обоснованную надежду на улучшение ея самочувствия. Напоминаем приметы…» Уж читали про приметы, другое объявление почитаю…

* * *
        Марго поддерживала Гаврилу Платоновича, помогая спуститься к завтраку, для всех — кризис миновал, князь выздоравливает. Она повернула голову и краем глаза увидела шествующего позади Чаннаронга с Пакпао. Невероятно, но принцы раскусили интригу, пришлось сознаться, что за причины побудили к обману, ведь отравить князя все же пытались. И кто-то из домочадцев решился проникнуть к графине, душил горничную, главное, цель злоумышленника не ясна — зачем тот приходил к Марго? Убить? За что? За подозрения, будто князь состояние завещал ей? В этой теории недоставало какого-то звена, чтобы она стала убедительной. К счастью, принц оказался великодушным и простил ложь, дав слово охранять жизни князя и его друзей, заодно свежим взглядом оценить обитателей особняка. Итак, два принца в охранники записались! Где такое еще было?
        — Крестный, вы мастер притворства,  — шепнула Марго на ухо князю, а громко сообщила:  — Господа, его светлости намного лучше после снадобий господина Пакпао. Прошу вас, крестный… вот ваше кресло.
        Собственно, в этом семействе не один князь мастерски притворялся. Княгиня Натали просто расцвела, видя Соколинского на ногах, притом не лебезила, а была подкупающе-искренна, двинувшись к нему, она защебетала:
        — Вы, мой друг, радуете нас каждый день, а то ведь мы тут в отчаяние пришли из-за вашей болезни. Ночи напролет у вашей постели молились Господу, дабы даровал вам выздоровление.
        Нет, кабинет обыскивала совсем другая женщина, та была фурией, напитавшаяся алчностью и злобой, может быть, неким фантомом, а эта — сама доброта и елей. Гектор, находившийся за столом, украдкой хихикал за спиной тетушки Натали, две троюродные сестры сидели, потупившись, а два сына этих дам, скрестив на груди руки, эмоций не выдавали. Лавр и Невзор нелюдимы и схожи характерами, впрочем, обликом тоже схожи: полноваты, неуклюжи, с редкими светлыми волосами, лица у обоих круглые, черты крупные и в таком виде, что неохота смотреть. Кстати, и дружбу водили они только друг с другом.
        Князя усадили во главе стола, ноги закутали пледом, шалью укрыли плечи. Прибежала Татьяна (следом плелся Ардальон) и с ходу кинулась обнимать старого князя, в данном случае чувство меры отказало старой деве:
        — Дядюшка! Вы с нами и — этот дом засиял. Мы счастливы!
        Немногим ранее Чаннаронг заверил: отравить еду на кухне во время приготовления невозможно, там вместе с кухаркой трудятся и помощники. К тому же отравитель подвергнет себя опасности быть сразу разоблаченным, ибо тот, кто заходил на кухню, тот и отравил. Слуги, что носят еду, не позволят подсыпать яду — местом они дорожат и свободой тоже, да и вряд ли убийца доверится слуге. А за столом опасно травить пищу — свидетелей много. В общем, когда в доме полно народу, преступнику следует проявить изобретательность. Кстати, Чаннаронг недоумевал, как и Марго: почему отравитель, начав дело, не пытался завершить его еще до переселения в этот дом графини Ростовцевой? Безусловно, Карп сторожил хозяина пуще глаза, но ведь ничего не стоило убить самого Карпа.
        Едва приступили к завтраку, как вдруг вошел лакей с докладом:
        — Пожаловали-с господин Кирсанов, сказали, дело срочное и что вы, ваша светлость, ждете их.
        На радостях Гаврила Платонович чуть не продал себя и заговорщиков, он буквально подлетел с кресла, рявкнув:
        — Веди в кабинет…  — Но, заметив гримасы на лице Марго (она подавала ему знаки), вспомнил, что еще недавно умирал, и слабо пролепетал:  — В спальню веди… И мне туда… прилечь надобно… устал-с… Проводи, крестница.
        Охая и ахая, он пошел к себе в сопровождении Марго и двух принцев, зато стоило им удалиться от глаз родственников, старый князь так рванул, перескакивая через ступеньки,  — свита не успевала поспевать за ним.
        Кирсанов ехал с Пискуновым, не останавливаясь на ночь ни на одной станции, очень торопился привезти радостную весть: рядом с князем, прямо под носом, живет родная внучка по имени Виола Колинская. Вкратце он пересказал все, что удалось узнать от мадам Аннет, и закончил:
        — Надеюсь, ваша светлость, вы довольны. То, что не внука, а внучку вы обретете, дела не меняет, не так ли? Кровь-то родная, ваша.
        — Значится, Виола?  — проговорил князь, покривившись.  — На французский манер назвала мамзелька. Не люблю иноземных имен.
        Создалось впечатление, что девочка ему не нужна, он ищет благовидный повод отречься от нее. Марго подскочила с места и нервно заходила, князь покосился на нее, понимая, чем взбесил крестницу, ей и адресовал оправдания:
        — Маргоша, не топай так! Я, признаться, рад… Мне имя не нравится!
        — Так пошлите же за бедной девочкой,  — метнулась к нему разъяренная Марго.  — Заберите ее из тюрьмы и дайте то, чего не дали собственному сыну, да покоится он с миром!
        — Дать? А что дать?  — пролепетал князь.
        — Любовь!  — рявкнула Марго.
        — Господин Кирсанов,  — обратился к молодому человеку Гаврила Платонович,  — не будете ли вы так добры…
        — Желаете, чтобы я привез девушку к вам, ваша светлость?
        — Ага, желаю-с,  — кивнул князь, а на лице сплошное нежелание.
        Кирсанов двинул к выходу, вдогонку ему Марго бросила:
        — Возьмите людей князя! Ведь неизвестно, что за люди вас встретят.
        — Не беспокойтесь, ваше сиятельство,  — повернулся к ней Кирсанов у выхода.  — Я предвидел данный поворот и взял с собой полицейских.
        За ним закрылись тяжелые двери, а Марго снова уставилась на крестного, вид у нее был совсем не мирный.
        — Душенька, чего ты раскричалась?  — заворковал князь, которому не хотелось с ней ссориться.  — Неудобно! Их высочества… скандал-с…
        Оба высочества стояли у окна и смотрели на улицу.
        — Их высочества не понимают по-русски,  — была вне себя Марго.  — Да как вы можете?! Вы хотели родную кровь? Вы ее получили, но недовольны! Как вам не совестно? Вашу внучку держали взаперти, но вам ее не жаль!
        — Жаль, жаль. Но я полагал, мальчик родился, привык к мысли…
        — Так отвыкайте!
        — Не сразу же…
        — Что ж, в таком случае вашу девочку заберу я! И знайте, всем расскажу о вашей жестокости!
        — Чшш… Маргоша! Я же послал за нею…
        8
        Наследница ворованных миллионов
        Пару минут Артем сидел, рассматривая Амирана, а у того явная заторможенность, горе его подкосило. Но дождался, когда Бубнов повернул к нему голову, тогда и заговорил, стараясь не очень давить на хозяина ворованного благополучия ввиду его состояния:
        — Послушай, папаша… Ответишь на пару вопросов? Но честно? Нет, если тебе трудно сейчас…
        Амиран медленно кивнул, он согласился отвечать, и Артем решил начать с наиболее важного вопроса:
        — У Лалы был парень… коллега, как я понял. Вениамин или Валерий, точного имени не знаю. Скажи, кто кого бросил?
        Ух, какие молнии метнул Ирак, сразу видно — повелевать привык, казнить и миловать. И выговорил резко, превратившись из страдающего в карающего:
        — Ты его подозреваешь? Говори! Я должен знать!
        Ага, щаз! Похоже, ему скажи — не обрадуешься, на основании чужих подозрений он способен человека в асфальт закатать. Именно этим и отличаются амираны-ираки от нормальных людей, которым, например, не придет в голову ограбить, чтобы пожрать в кабаке, а уж в асфальт закатать… Даже отойдя от дел, Ирак остался на том уровне, когда заступил за черту обычных норм, ему нанесен удар — и он снова готов рвать на тесемки обидчиков, долго не разбираясь, виновен или нет. Артему пришлось вдалбливать простейшие законы порядка:
        — Подозрение не доказательство. Чего вскипел? Я и тебя могу подозревать, так и что? Это основание для задержания тебя или все же нужно найти улики, свидетелей, доказательства, а?
        — Я не мог в нее выстрелить!  — пыхнул Амиран, оскорбившись.
        — Потому что она твоя дочь? Ну, это еще ни о чем не говорит, история знает не один случай, когда отцы…
        — Кто тебе сказал?
        — Что Лала твоя дочь?  — наигранно потерялся Артем.  — Да как-то я… просто так ляпнул, в голову стукнуло и… А что, правда? Ты дочь называл племянницей? Не спрашиваю — зачем, это я как раз понимаю. Не понимаю только, сейчас зачем выдавал ее за племянницу, когда от дел ты давно отскочил. Хочешь сказать, она не знала, кем тебе является?
        Амиран отвел глаза в сторону и заговорил с дрожью в голосе:
        — Когда Лала родилась, меня накрыла мания: я стал бояться за нее, ребенок — это всегда приманка. Ее могли выкрасть и шантажировать меня, а похищенные часто не выживают. Только расстояние могло оградить мать и дочь от моих… коллег, но я не хотел жить вдали от них. Тогда пришла идея сделать из Вали сестру, а из Лалы племянницу и контролировать себя, чтобы никто не догадался. Поначалу мы и жили врозь, а лет семь как съехались. Но я всегда заботился о них, сохранял, любил, как умел, делал все для обеих… Да, Лала так и ушла, не зная, кто она мне. Не получилось сказать, все откладывал, ждал торжественного случая… Я ограждал ее от стрессов, от всего плохого, любое желание исполнял, она же такая умница… была. Кому понадобилось убить ее, за что?
        Осталось зарыдать от жалости. История для киноэпопеи — любящий и страдающий элитный бандит, правда, не нова идея, но слезу вышибет. Артем знал, что немало людей заставил страдать Ирак, потому о слезах жалости не могло и речи идти, он свою линию гнул:
        — Давай к парню твоей Лалы вернемся. Так кто кого?..
        — Не знаю!  — раздраженно бросил Амиран.  — Вениамин его зовут. Бугин. Они вроде собирались пожениться, расстались, Лала не была огорченной. Для меня главное, чтобы ей не приходилось плакать! Я за каждую ее слезу…
        Во какой папа хороший! А то, что другие плакали от его рук,  — это мелочи жизни. Артем ударил себя по коленям и подскочил:
        — Мне пора. Ирак, без самодеятельности, ладно? Я убийцу найду, а ты можешь ошибиться… но тогда я тебя закрою.
        Тот ничего не ответил, и, если честно, у Артема на душе неспокойно стало, он решил увидеться с Вениамином завтра же с утра. Отъезжая от дома Амирана, а на дворе уже было темно, он не без удовлетворения похвалил друга:
        — А ты, Вовка, кажется, верно определил: убийца внутренний. Он спокойно проходил на территорию Ирака.
        — Так я же умный!
        — И скромный. Это либо кто-то из гостей Лалочки… Кстати, она родная дочка Ирака. Папа хотел оградить ее от коллег, поэтому скрывал, кто она ему.
        — Да ну!  — вытаращил глаза Вовик.  — Как у них тут все запущено.
        — Так вот, может быть, этот гость сначала уехал вместе со всеми, а потом вернулся, когда охрана уже спала мертвецким сном, либо… либо… Вовка, здесь повсюду видаки висят, завтра отправь ?пера просмотреть записи, может, так мы поймаем невидимку. И нужны опросы гостей Лалы. Кстати, пусть ребята не предупреждают о том, что пишут на диктофон, в данном случае цель точно оправдывает средства. И последнее: завтра работаем до часу…
        — Как — до часу? А что потом?
        Управляя одной рукой, Артем приложил телефон к уху, сообщив Вовику тоном, каким только что отдавал распоряжения:
        — В два мы с Софией расписываемся, тебя я беру в качестве моральной поддержки, все же со свободой расстаюсь.
        — Завтра?!  — удивился тот.  — Ну, вы и конспираторы…
        — Да мы только сегодня заявление подали, в связи с беременностью нас срочно расписывают… Алло, София, я уже еду, прости… А кто отвез?.. Инесса? Хм, значит, ей что-то надо было вызнать… Тогда мы едем с Вовкой сразу домой.
        — Во дают,  — ворчал Вовик.  — Такое событие зажали!

* * *
        Вениамин уволился примерно полгода назад, и никто не знал, куда он устроился. Артем совершенно не был готов к неудачам, во всяком случае, не в этот день. Шел он по коридору злющий, цедя под нос:
        — И какой черт толкнул меня в медцентр сегодня? Чтоб у него рога обломились! Сегодня я женюсь, а утро началось с неудачи, это плохая примета…
        — Стойте! Эй, майор!..
        Его догнала молодая женщина в зеленом брючном костюме, в каких ходят медики. Она, оказывается, зашла в регистратуру и случайно услышала, что майор из полиции ищет Веника, тут же Артем услышал вопрос:
        — А зачем он вам? Полиция и Веник — два несовместимых понятия.
        Врать — не привыкать, ибо правду говорить не всегда мудро:
        — Я ищу нашу общую знакомую, мне сказали, только он в курсе, куда она переехала. Очень нужен ее адрес.
        И она — чудо, а не женщина!  — дала ему номер телефона Веника… то есть Вениамина, мол, созвонитесь, если Веник захочет встретиться, то обговорите время. Да, этот день не мог начаться с неудачи!
        — Выметайся,  — сказал Артем Вовику, упав на водительское сиденье.  — Я еду к Венику, а ты…
        — Я в клинику,  — выбираясь, проворчал тот.
        — Лицо сделай… умирающего,  — посоветовал шеф, заводя мотор.
        Вовику идея Артема не нравилась хотя бы потому, что артист из него никудышный, но шарлатанов и негодяев выводить на чистую воду надо, значит — вперед. Вот что хорошо в частных лавочках — нет очередей, а плохо — цены. Нет, цены просто ужасные, бессовестные, как будто здесь только арабские шейхи лечатся. Его отвели (!) в кардиологическое отделение на третий этаж, где ставят диагноз, лечат и делают операции — за ваши деньги любой каприз. Кардиолог, выслушав симптомы, инфу о которых Вовик почерпнул из Интернета, отправил на кардиограмму, сделали две: в покое и в движении. Он вернулся в кабинет; врач, солидный мужчина лет пятидесяти, стал просматривать ленты. До-олго он смотрел, сведя брови к переносице, сравнивал обе ленты с кривыми линиями… У Володи чуть инфаркт не случился. Правда-правда. Потому что у доктора такое озабоченное лицо стало… И все симптомы, о которых читал Вовик и не понимал, про что там пишут, вдруг разом ощутил на себе любимом. Тем временем врач нажал кнопку на аппарате и трагическим голосом вымолвил:
        — Дмитрий Палыч, зайдите ко мне. Срочно.
        Он продолжил изучать обе ленты, при этом ни разу не взглянув на самого пациента. В кабинет стремительно вошел врач (Дмитрий Палыч) чуть моложе первого, прошел к столу, стал рядом с кардиологом, который отклонился и указал обеими ладонями на ленты кардиограмм. Молча! Теперь Дмитрий Палыч изучал, почесывая костяшкой согнутого пальца под нижней губой, наконец сказал:
        — Нет, ну тут однозначно операция…
        — Пациент слишком молод…  — слабо возразил кардиолог.
        — Ну, попробуйте медикаментозно, хотя не ручаюсь за результат. Но сначала на обследование отправьте, чтобы не упустить время.
        Вовка понял, что жить ему осталось день-два, максимум неделю.

* * *
        Встретились они в кафе, за столиком на улице, а кафешек здесь несколько. Артем уже был на месте, Вениамин позвонил ему, с трубкой возле уха он искал такого же и увидел: высоко подняв руку, ему помахал молодой мужчина, державший свой телефон тоже возле уха. Небольшого роста, щуплый, с невыразительными чертами, очкастый, в общем, типичный ботаник, но с подкупающе-открытой улыбкой, делающей его симпатичным — таким его увидел Артем. Когда они поздоровались за руку и уселись, Вениамин стеснительно выразил недоумение:
        — Честно говоря, я шел и думал: что мог натворить, если моей скромной персоной интересуется полиция?
        — Необязательно полиция интересуется вами, но вы можете прояснить некоторые обстоятельства. Вы работали в медицинском центре «Семь Я»…
        — Недолго. Меня не устроила система в этом заведении.
        — И как, новая работа вас устраивает?
        — Кроме оплаты, устраивает все, но, как говорится, нет в мире совершенства, а из двух зол выбирают меньшее.
        — А Лала…
        — Значит, она что-то натворила.
        — А могла… натворить?
        Вениамин задумался, а пока он думал, принесли зеленый чай, как заказал Артем, в жаркую погоду этот чай — эликсир. Собеседник машинально взял чашку и стал также машинально мешать ложечкой, наверное, сахар, хотя пакетик лежал целый на блюдце. Короче, ботаник и тугодум, Артем не вытерпел:
        — И что вы обдумываете так долго?
        — Не хочу ей навредить, поэтому…
        — Лале вы уже ничем не навредите.
        — В каком смысле?
        Да, смысл как раз ускользал, видимо, этому щепетильному товарищу лучше сразу открыть карты, Артем так и сделал:
        — В ночь с четверга на пятницу Лалу застрелили в доме дяди. Так что чем откровенней вы будете, тем быстрее я найду убийцу.
        — Черт!  — взмахнул руками Вениамин.  — Как же так… Нет, невозможно! Трудно поверить…
        Артем отметил: он расстроен и вовсе не разыгрывал состояние отчаяния или сожаления, а может, и раскаяния.
        — У вас был роман,  — сказал Артем утвердительно.
        — Был,  — закивал он.  — Но закончился.
        — По чьей инициативе?
        — Моей. Вижу, вам интересно — почему…
        — Мне нужно знать,  — поправил Артем, выделив слово «нужно».
        Он не привык доверять людям, попавшим в круг подозреваемых, но этот парень вызывал симпатии. Как будто и причин для симпатий не находилось, но Вениамин каким-то родственным казался, поэтому Артем слушал его участливо, а не с ментовским холодком:
        — У нас много общего. Лала не блистала красотой, я тоже не Аполлон, но с ней комфортно было, интересно, она много знала, ласковая, страстная, но… это то, что касалось нас двоих и наедине. Вторая ее сторона постепенно открывалась, сначала я думал, метаморфозы случались под действием неприятностей, мы все иногда выглядим не очень…
        — А что собой представляла вторая сторона?
        — Цинизм, наглость, презрение к тем, кто ниже статусом или ниже на социальной платформе. Потом Лала настолько креативной старалась слыть, что иногда удивляла непроходимой тупостью.
        — А пример? Тупости.
        — Ну, для этого надо знать нашу работу…
        — Стоп,  — перебил Артем.  — Работу в медцентре, так?
        — Да. В общем, эти две Лалы были несовместимы. Вторую я принять не мог, просто знал, что когда-то первая Лала уйдет, ее полностью заменит вторая, а я жить с этим не смогу. Тогда решил с ней расстаться. Теперь вижу, мне не следовало этого делать.
        — В ваших мыслеобразах трудно разобраться, но я понял, что на преступление она могла пойти. А что конкретно делала не так? Есть дела, за которые захотелось бы убить ее?
        — Видите ли, центр давно существует, это огромный медицинский комплекс, где по любым вопросам вы можете получить как консультацию, так и лечение. Нарушений там много, иногда они приводят к необратимым последствиям, но никто из пострадавших не брал в руки оружия, и даже в суд обращались единицы. Кстати, проигрывали.
        Теперь Артем понял, почему этому парню дали кличку Веник — наивный. Майор улыбнулся и вынужден был разочаровать доктора:
        — Понимаю, к чему вы клоните. Но тысячу раз мошенник лез в карман — и все сходило с рук, а на тысячу первый его поймали за руку и отрубили ее.
        — Вы не понимаете этой кухни,  — усмехнулся с толикой горечи Вениамин.  — Я хирург, вы приходите ко мне с жалобами, я говорю, что нужно удалить желчный пузырь. А его не нужно удалять в вашем случае, но я удаляю. Как вы докажете, что вам зря сделана операция? А когда человеку ставят диагноз «рак»? Он лечится в клинике, а за лечение платят астрономические суммы! Вполне себе здоровый человек выкладывает огромные деньги за то, чего у него нет, правда, постепенно заболевает уже от мании. Но попробуйте доказать, что это липа.
        — Вы страшные вещи говорите,  — ужаснулся Артем.  — А Лала?
        — Допустим, у нас беременная женщина. В результате исследования выясняется, что ребенок с патологией — даун, олигофрен, иммунное заболевание. Мать убеждают в целесообразности аборта или искусственных родов, если срок большой, которые проводят в клинике на типа высочайшем уровне, стало быть, за большие деньги. Как докажете, что ребенок был нормальным? Если же мать не соглашается и ребенок рождается абсолютно здоровым, тоже никто не идет в прокуратуру. Да-да, никто! Чтобы помочь выявить мошенников. Потому что вроде как незачем, ведь обошлось. Видите, у пострадавших нет компрометирующих фактов. Лала не без азарта все это делала, говорила, что быдлоты должно меньше рождаться. Я слаб, потому не смог там работать, не для этого учился, не к этому стремился. И не смог принять позицию Лалы, стоило представить, что мать моих детей убийца, поэтому расстался с ней.
        В это время позвонил Володя, захлебываясь, рассказал, что у него какой-то жуткий диагноз, ему выписали кучу рецептов, направили на обследование…
        — Подожди!  — рявкнул в трубку Артем, подозревая, что Вовика неплохо обработали в медицинском центре.  — Рядом со мной врач, он тебе объяснит… Вениамин, пожалуйста, это мой коллега, я специально его послал в центр, а он, кажется… нет, он помешался.
        Вениамин взял трубку, выслушал и принялся разубеждать:
        — Не верьте, это развод, банальный развод на деньги. Вы наверняка здоровы, но там умеют внушать…
        И так минут пятнадцать. Не помогло! Вениамин посоветовал сделать кардиограмму в другом медицинском учреждении, затем протянул трубку Артему, потом развел руками, мол, извини, я оказался бессилен.
        — Ты идиот?  — зарычал тот негромко, чтобы не пугать проходивших мимо людей.  — Совсем без мозгов?
        — Не шуми, я в нашу ведомственную поликлинику сейчас смотаюсь, там проверюсь.
        — Попробуй только не прийти в ЗАГС, я тебя… домой не пущу! Поедешь жить к Люське! Вот идиот… Может, его там опоили чем-то?
        В сердцах он кинул мобилу на стол, Вениамин посочувствовал:
        — Понимаю ваше негодование, но не сердитесь на парня, врачи специальные мастер-классы проходят, где учат, как клиентов — не пациентов, а клиентов — убеждать, что они вот-вот умрут. Лала освоила эту практику на пять с плюсом. Бизнес. Врачи там оказывают услуги, а не лечат.
        — Не вижу разницы! Человек идет за услугой лечения, как ни крути, обязаны лечить, а не обманывать. Я эту шарашку уничтожу,  — пообещал Артем.  — И, пожалуйста, поберегитесь. Отец Лалы человек специфический, бывший бандит, мало ли что ему покажется… Еще начнет с вами сводить счеты.
        — Не переживайте, я завтра уезжаю в отпуск. Рано утром.
        — Отлично. А мы попытаемся за это время раскрыть убийство.
        Они попрощались, как добрые друзья, Артем взглянул на наручные часы… и бегом помчался к машине, ибо времени осталось в обрез! У него же сегодня регистрация, по такому случаю даже в костюм облачился и парился.
        ВНУЧКА-ДОЧКА
        — Кто?  — спросил хрипловатый женский голос за дощатым забором, который впечатлял своей высотой и казался оборонительным сооружением.  — Чего надо?
        — Полиция!  — громко сказал полицейский.  — Открывай, живо!
        Заскрипели железные засовы, а внутри двора собаки зашлись бешеным лаем и рвались с цепей. Прошла минута, прежде чем открылась калитка, прорезанная в дощатом заборе, и появилась мордастая, грудастая баба в тесной свитке нараспашку, грубо спросив:
        — За каким таким делом? Мы худа никому не делали…
        — Уйми собак,  — потребовал тот же полицейский.
        — Филька!  — позвала баба. Из бокового добротного строения для хозяйственных нужд вышел молодой красавец лет двадцати пяти в меховой кацавейке.  — Закрой собак, к нам полиция…
        Слово «полиция» на всех действует магически, по сути — вызывая страх, тем более когда эта самая полиция нагрянула как снег на голову среди лета, несколько потерялся и Филька:
        — А что такое? Чего надобно от нас?
        — Мы за Виолой Колинской, проживающей по этому адресу,  — сказал Кирсанов, войдя во двор.  — Уберите собак, иначе примем свои меры…
        Молодой человек кинулся, озираясь на полицейских, к волкодавам, загнал их в загон и закрыл на массивную железную задвижку.
        — Где она?  — спросил у бабы Кирсанов.
        — Прошу в дом…  — нехотя пригласила та.
        Кирсанов и двое полицейских шли за бабой. Дом, в таких живут купцы средней руки и ниже, внутри был скромен, если не сказать — аскетичен. Никаких излишеств и мелочей, делающих жилье своеобразным, подчеркивающим предпочтения хозяев. В дальней комнате стояли кровать, комод, стол, конторка и полки с книгами — маловато для юной девушки. Мимоходом Кирсанов просмотрел, что же читает юная девица, воспитанная в жестких условиях,  — это все известные русские писатели и Сервантес, Шекспир, Шиллер. Неплохо.
        Виола сидела на единственном стуле, вышивая на пяльцах. Кирсанов задержался в дверном проеме на несколько секунд, рассматривая девушку с богатой русой косой в простом мещанском платье темно-синего цвета с белыми воротничком и манжетами. Особенного в Виоле ничего не нашел, не на его вкус эта простоватая девица, но подобные девки нравятся мужчинам — пышнотелая, розовощекая (щечки пухленькие, как и губки), глаза голубые навыкате. Увидев чужих людей, она вскочила, попятилась и вжалась в стену.
        — Сударыня, вы должны поехать с нами,  — сказал Кирсанов.
        — С вами? Куда? Зачем?  — пролепетала она, пугаясь не только его слов, но и после каждого произнесенного ею слова вздрагивая.
        — Нас прислал ваш дедушка, князь Соколинский.
        — Это ж как?!  — воскликнула баба, готовясь поднять рев.  — Какой-такой князь?! Вы ошиблись, господа хорошие… А чего я скажу нашей барыне? Куды делася дочка ее Виола? Она с нас три шкуры спустит…
        — Барыню за ответом отправьте к князю, он примет ее и решит все вопросы,  — посоветовал Кирсанов.  — Одевайтесь, сударыня, и не бойтесь, теперь вы будете под покровительством своего деда. Не забудьте свидетельство о рождении и… все имеющиеся документы.
        Дорога назад показалась длиннее, тайному агенту Зыбина не терпелось стать свидетелем акта воссоединения родных людей, ради этого стоило служить тому делу, которому посвятил себя Кирсанов. И встреча состоялась.
        Гаврила Платонович впервые за время «умирания» оделся в подобающие одежды, встретил внучку в парадной зале, сидя в кресле. Виола шла, озираясь по сторонам, изумленно открыв ротик, но не нарядные лакеи и горделивые господа ее привлекали, а роскошь, расписные потолки, свисающие люстры, жирандоли, богатая мебель, узорчатый паркет, дивные картины по стенам.
        — Виола…  — волнуясь, произнес князь.  — Иди ко мне, я твой дед.
        Девушка нерешительно приблизилась, беспомощно хлопая глазами, когда же князь протянул к ней руки, она упала ему на грудь…
        — «Ах!.. и зарыдали оба»,  — ехидно процитировал Пушкина Гектор на ухо Марго.  — Мадам, вам не кажется, что нашей Виоле более подходит имя Акулина, Аграфена, Фекла?
        — Перестаньте, сударь,  — шикнула та.  — Вам кажется смешной встреча деда и родной внучки после долгих лет разлуки? Или жалко наследства? Ведь львиная доля отойдет теперь Виоле, несмотря на ее рождение вне брака, уж крестный позаботится об этом.
        Вместо того чтоб обидеться, он почти беззвучно рассмеялся, опустив низко голову, дабы не видели родственники, потом весело зашептал:
        — Милая Маргарет, у вас злой язычок. Неужто вы считаете меня полным тупицей, гоняющимся за дядиным наследством?
        — А что — нет?
        — Хм! Сударыня, я просто живу, покуда есть возможность, а скоро поступлю на службу, здесь же сплошная скука. Но вон те, кому девчонка костью поперек горла,  — кивнул он в сторону плотной толпы родственников.  — Признаться, я думал, что и вы переехали сюда поучаствовать в гонке за наследством.
        — Полно, друг мой, у меня своих денег довольно,  — фыркнула Марго.  — Бабушка и дядя оставили мне свои состояния, я даже от мужа не завишу.
        Гектор не изменил ироничного тона:
        — Хм, независимая женщина — это дурное предзнаменование перед концом света. Ха-ха. М-да, теперь вижу, что здесь вы из благих побуждений. Но вон их сколько — гончих, поглядите. И разве не смешны они?
        Рожицы огорченных нахлебников не занимали Марго, она радовалась благополучному стечению обстоятельств, сделавших крестного счастливым. Поздравлений было много, князь принимал их, девушка терялась и, конечно, никого не запомнила, но с большим изумлением разглядывала высокого мужчину с темно-коричневым лицом в странных одеждах, когда он подошел к ней.
        — Разрешите?  — сказал Чаннаронг по-французски, протянув свою руку.
        Девушка хлопала глазами, не понимая чужой речи, оглянулась на старого князя, фразу принца перевела Марго, находившаяся неподалеку:
        — Принц Чаннаронг просит вашу руку, княжна. Для поцелуя.
        Виола неумело, смущаясь, протянула пухленькую ручку, а он взял и вторую, поцеловал обе, затем сказал фразы, которые снова перевела Марго:
        — Принц говорит, вы сейчас растеряны, смущены, но скоро это пройдет. Он желает вам удачи в новом вашем положении.
        Все получили приглашение за стол — радость-то стоило отметить. Последними шли к столу Марго и Чаннаронг, он был слишком задумчив, чтобы этого не заметить. Ну, а она выдержанностью не отличалась, графиня должна знать здесь и сейчас, знать обо всем, чего не понимает, потому и озаботилась:
        — Вас что-то тревожит, ваше высочество?
        Немного молчания — и Чаннаронг произнес нечто из ряда вон:
        — Эта девушка не внучка князя.
        — Что?!  — остановилась Марго.  — Я ослышалась?
        — Эта девушка не приходится внучкой князю,  — спокойно повторил принц.  — Она ему никто.
        А от спокойствия Марго и следа не осталось, она хватала ртом воздух, прокручивая в памяти все, что связано с двумя принцами, старым князем, поисками Виолы, пока на ум не пришел простейший вопрос:
        — Скажите, кто вы?
        — Ясновидящий. Идемте, мадам, мы успеем поговорить. Позже.

* * *
        Ночь дышала покоем, безмятежностью и тем очарованием, что наполняет душу, когда вокруг сияющая красота переливается и искрится, освещаемая только диском луны. Фонари горели, но так тускло и высоко, что казались затерявшимися светлячками, которых прихватил мороз прямо в воздухе, они и застыли, мерцая бесполезным светом. А фонарные столбы растворились в ночи и среди деревьев, заваленных снежными шапками. Выпавший накануне свежий снежок обновил дороги и сугробы, он-то и сиял да поскрипывал под ногами ночного путника.
        — Черт бы взял этот снег,  — процедил сквозь зубы путник, надвигая на глаза башлык, затем затягивая его концы на шее, чтобы лица не было видно.
        Он опустил голову, разглядывая дорогу. Девственно-чистый снег без единой помарки — предатель, а ведь два часа назад сыпало с неба, обнадеживая, что продлится снегопад до утра. Следы останутся. И все же путник решительно перемахнул через забор, а к одноэтажной обители больных, сирых и убогих добирался, загребая ногами снежный покров, чтобы не оставить следов. В дверь он ударил кулаком один раз и притаился, прижавшись к стене.
        — Кто?  — раздался сонный мужской голос.
        Путник не ответил, а прижался спиной к стене рядом с дверью. Расчет был точен: сторож откроет, чтобы посмотреть, чем ударило в дверь. Нет, он не заподозрит дурного умысла, ведь здесь нечем поживиться.
        Дверь приоткрылась… Сторож не заметил ничего подозрительного, а потому шагнул за порог и от удара по голове рухнул на крыльцо. Путник переступил через тело и попал внутрь больницы…

* * *
        — Негодяи. Мерзавцы. Оглоеды. От вас один вред, холера вас возьми. Куды хари свои поганые прячете? На меня смотреть!..
        Если б не ругательные слова, можно было подумать, что Виссарион Фомич просто рассуждает о чем-то неинтересном, ибо говорил он на одной ноте совершенно индифферентно, подперев ладонью скулу. Перед столом Зыбина, выстроившись в ряд, стояли пять сыщиков с бессмысленно вытаращенными глазами. Экзекуция длилась полчаса минимум, он перечислял оскорбительные слова, которые имелись в его словаре, затем начинал заново; пытка длилась бы и дольше, но в кабинет ворвалась графиня Ростовцева:
        — Виссарион Фомич, я нуждаюсь в вас… Добрый день, господа,  — бросила она на ходу, идя к столу.
        Сыщики не шевельнулись и даже не моргнули. Зыбин готовился встать, чтобы встретить ее, Марго махнула рукой — мол, сидите. А он и рад, что не надо вставать, потом садиться, с облегчением откинулся на спинку кресла и пригласил графиню, указав на стул напротив:
        — Рад вам, прошу садиться, ваше сиятельство.
        — А что тут у вас случилось?  — присев, оглянулась Марго на ровный строй сыщиков.  — Отчего вы гневаетесь?
        — Глядите, глядите на негодяев,  — заворчал Зыбин.  — Пятеро! Получили задание всего-то стеречь в больнице мнимый труп дамы из проруби, всего-то!
        — И не уберегли?  — догадалась графиня.
        — Ммм…  — застонал Зыбин, закатив глаза к потолку, но когда опустил вновь на сыщиков, в них сверкнула свирепость.
        Убийц решили ловить на живца, потому дали объявление в газеты о выжившей даме, что должно было испугать преступников. Живая свидетельница — прекрасный крючок, который, как оказалось, и заглотили убийцы. Итак, соорудили женщину из соломы — максимум схожести с человеческим телом. Плотненькое сделали чучелко, утяжелили камешками и песком на всякий случай и, как полагается, одели в рубашку исподнюю, голову платком повязали, на «лицо» наложили повязки, даже перчатки наполнили песком. Соломенную даму уложили в палате, в которой лежали больные в тяжелом беспамятстве, но на тот момент комнатушка, где еле поместились четыре койки, пустовала. В больницу Зыбин послал пятерых сыщиков, они умеют не только вынюхивать и брать след, но способны произвести задержание. Расположили их рядом с палатой соломенной дамы, вместо того чтобы служить верой-правдой на благо родного города…
        — А не дрыхнуть!  — рявкнул на подчиненных Зыбин.
        Да, трое сыщиков спали! Двое играли в карты. Всполошились, когда к ним в палату (освобожденную по настоянию Зыбина) заползла раненая медсестра. Теряя сознание, она успела сказать, что в палате соломенной дамы чужак, а забежала туда медсестра, услышав странный шорох, нехарактерный для ночного времени. Охнуть не успела, как ее отбросило к стене, а в животе зажгло болью. Мужчина убежал, ей же пришлось приложить немало усилий, чтобы добраться до полиции за стенкой. Сыщики ринулись в палату, а там… в чучеле дамы торчал окровавленный нож, ранивший медсестру. Итог: медсестра в тяжелом состоянии, сторож с пробитой головой, оба лежат в той же больнице, а преступник убежал, в прямом смысле заметая следы на снегу.
        — Мерзавцы… Проворонили,  — бубнил Зыбин, набычившись.  — Такое дело загубили. Пшли вон, канальи! Живо все вон! И писарь вон! Никому нельзя довериться, одни дураки кругом.
        Сыщиков вместе с писарем сдуло как ветром. Марго повесила свой симпатичный носик, так как обстоятельства ей виделись безнадежными. Свет только и судачил, что о несчастной даме из проруби, всем интересно, чем закончится загадочная история. В этом смысле Зыбина, если он не выйдет победителем, ждут неприятности, в свете не прощают неудач. На время Марго забыла о тревогах, связанных с крестным, при всем положительном исходе там тоже беспокойство только усилилось, но сейчас о другом она думала:
        — И что теперь?
        — Будем искать иные пути,  — коротко сказал Зыбин.  — Главное, убийцы в городе. И теперича полагают, что даму добили. Не так уж это и худо.
        О, как он огорчен… Несмотря на его несносный нрав, грубый и резкий, нетерпимый и требовательный, графиня Ростовцева про себя восторгалась им, ибо ум человека — наиболее важная часть в нем и редкий дар, а Зыбин умен. Она считала за честь помогать ему и поспешила убедить старика:
        — Вы найдете путь, я верю вам, Виссарион Фомич. Вы удивительнейший человек, мне повезло встретить вас, жизнь наполнилась смыслом и интересом.
        Не привыкший к похвалам Зыбин, конечно, смутился, но и недолго находился в лучах лести, вернулся к делу:
        — Благодарю вас, ваше сиятельство, я не заслужил столь лестных слов. А что у вас… у вашего крестного? Как прошла встреча с внучкой? Я весьма доволен господином Кирсановым, умнейший молодой человек.
        — Да, он великолепно справился с задачей, но…
        Ее сиятельство взахлеб рассказала о своих впечатлениях у князя, причем уделила внимание мелочам, которые обычно пропускают. Она уже знала, что ничего не значащие песчинки могут стать большой дорогой к истине. Зыбин надолго задумался, правда, время от времени вовлекая Марго в ход своих мыслей, которые могли показаться обрывочными:
        — Вы узнали, среди родных князя игроки имеются?
        — Мне казалось, Гектор, он красив, избалован, любит яркую жизнь, но я ошиблась, карточных долгов у него нет. Кстати, он первый прибежал на мой крик.
        — Во что одет был тогда?
        — В шлафрок до пят. А что под шлафроком надето, я не видела.
        Ну, вот она — тема, которую следовало бы подробней обсудить, да только Зыбин отбросил ее, перешел к следующему персонажу:
        — Княгиня Натали? Насколько она способна к преступлению?
        — Они там все способны,  — уверенно заявила Марго.  — Лично у меня вызывают недоверие Лавр и Невзор. И не потому, что оба угрюмые, я постоянно натыкаюсь то на одного, то на другого. Иду в библиотеку — Лавр туда заходит, хотя его трудно представить с книгой в руках. Играю на рояле — Невзор тут как тут, садится и слушает, а ему медведь на ухо наступил, еще и потоптался! И так всюду, оба как будто следят за каждым моим шагом. Они все способны, в особенности сейчас, когда объявилась внучка, это большой удар для… Кстати, Виссарион Фомич, что вы думаете о принце Чаннаронге?
        — Хм!  — Зыбин выпятил толстые губы, затем пожал плечами.  — Он не тот, за кого выдает себя.
        — И что же мне делать?
        — Не хотелось бы оставлять вас в доме князя…
        — Нет-нет, я не оставлю крестного в неопределенном положении. К тому же меня теперь они исключат из наследников, стало быть, я вне опасности.
        — Не стоит недооценивать противника. Покушение на князя было? Было. Опосля наступило затишье, преступник ждал смерти его светлости. Все ждали. Далее к вам некто явился в ночное время — зачем? Внучка и весьма странное заявление сиамского принца… Коль решительно настроены остаться у князя, то мой наказ таков: наблюдайте. Мне докладывайте. И главная заповедь: осторожность. Вам следует переговорить с энтим принцем как можно скорее. Не откладывайте, сударыня, возможно, сиамец не просто приехал погостить к венгру.

* * *
        Непокорный сын ходил к Сергею и попросил приютить на несколько дней, пока не подыщет подходящую квартиру, друг, разумеется, не отказал. Прохор вернулся за девушкой, как он и просил, к его возвращению она была готова: свои вещи уложила в кофр и дожидалась у окна. Шубку и шляпку он купил на обратном пути (не идти же ей на мороз в одном платье) и снова не ошибся размером. Прохор собрался сам и — на выход. Эх, мамаша как увидела сына с поклажей, с девкой безродной, одетой для выхода, и сразу в рев:
        — Прошенька… Да что же это?.. Да куда ж ты из дома родного?..
        — Мамаша, не убивайтесь, я не на войну иду.
        Но мать ухватила сына за тулуп, смотрела в родное лицо, запрокинув голову, смотрела преданно и с любовью, которая в эту минуту перемешалась со страданием и отчаянием. О, как она страдала! Ее мир, размеренный, привычный, удобный, разрушала какая-то пигалица с пробитой головой!
        — Проша!.. А-а-а, знаю…  — протянула она, вдруг догадавшись.  — Знаю! Сглазили тебя! Сглазили! Давай сходим к бабке, она пошепчет, и все пройдет…
        — Мамаша!  — рассмеялся сын. Следом обнял мать, крепко прижав к широкой груди, гладил ее по голове и плечам, уговаривая:  — Ну, сами посудите, как глаза, такие махонькие, могут сглазить меня — такого большого?
        И ушел! Невесть куда! Гликерия Сазоновна заголосила, благо мужа не было дома, хоть горе можно слезами залить. На рев прибежала Лукерья:
        — Газеты несть? Для успокоения?
        — Не-е-ет…  — выла хозяйка, раскачиваясь из стороны в сторону.  — Проша ушел с этой… Бросил нас за ради… у ней даже имени нету! Неужто жить будет с ней без венчания? И пошла ведь за ним! Бесстыжая! Не сказал, куда уходит с найденкой! Позор какой…
        — Из-за Машки все. А я ить говорила: не трожьте Прохора, Машка проста и глупа для него, даром что богата.
        — Так у ней платьев одних, что барыни носят…
        — Тьфу ты, господи!  — В сердцах Лушка ударила себя по бедрам.  — Вам сколь раз говорить: Прохор Акимович с дурой жить не станет, уж смиритесь.
        Да Гликерия Сазоновна согласна с ней, согласна! Однако муж…
        Остаток дня Прохор провел в новом доме Сергея у камина, подбрасывая сухие дрова в топку и глядя на огонь. Никто не докучал расспросами, не мешал ему думать, Сергей так и вовсе велел всем ходить на цыпочках. И ведь было над чем поразмыслить бунтовщику, хотя делать это надо было чуток раньше. Прохор отдавал отчет, что связи с семьей теперь оборваны, отец упрется и не пустит на порог дома, отлучит от дела, пока сын не падет на колени, а этому не бывать. С тем и спать лег в гостевой, найденку уложили в комнате рядом.
        Утром Прохор веселее смотрел, за завтраком общался, смеялся над шутками, и найденка вышла — первый раз она сидела за общим столом, но это заслуга Настеньки, она сумела подружиться с бессловесной девушкой. После чаепития Сергей пригласил друга в кабинет, толком не обустроенный, дом-то недавно куплен, и откровенно спросил, усевшись за большой письменный стол:
        — Чего делать надумал? С Акимом Харитоновичем шутки плохи…
        — Знаю.
        Плюхнувшись в кресло у стены, Прохор помрачнел, тема не была ему приятной. Да и нелегко пускаться в свой собственный путь, можно заблудиться, а то и споткнуться, лоб расшибить, но за все ответственность уже на тебе самом, ее ни на кого другого не скинешь. Конечно, внезапный поворот несколько пугал, совсем немного, но смятение в душу вносил, и Сергей это почуял:
        — Чай сомневаешься?
        — Нет. Бунт все одно обеспечил бы отец, заставляя жениться на Долговой. Это ж на всю жизнь с ней… Не-не, ни за что.
        — Машка глупа, но девка ладная. Было у тебя чего с ней?
        — Не дошло,  — хмыкнул Прохор.  — Я не дурак, иначе меня с двух сторон прижали б. Ну, не нравится она мне! Не хочу, чтоб по моему дому вторая мамаша ходила с одним интересом — чего повкусней на стол поставить. И Машка такая же. Мамашу люблю, потому что она мамаша, а Долгову не обязан.
        — Не ответил ты: делом каким займешься? Без дела-то как?
        — Своего капиталу у меня маловато, я ж тайком от отца сколачивал, уйду в третью гильдию на время. А покуда с Елагиным переговорю, он примет. Жаловался как-то, что умных голов не хватает, мою бы ему. Квартиру найду, надолго мы не задержимся.
        — С найденкой уйдешь на квартиру?  — Интонация Сергея не понравилась Прохору, в ней отчетливо слышались осуждение и недосказанность, но друг поспешил объяснить, что смущало его:  — Не об тебе пекусь, о найденке твоей. Кем она будет в глазах людей? Содержанкой? Всякая дрянная баба плевать ей во след станет.
        — Ты ведь тоже Настю забрал, когда она осталась одна.
        — Ишь ты, припомнил,  — рассмеялся Сергей.  — Было, да. А нынче Настя моя первейшая помощница в делах, к тому же щебечет без устали, а твоя молчит. Немая, что ль?
        — Вовсе не немая, просто говорить не хочет.
        — А причина?
        — Не знаю… Почему ты называешь ее моей?  — озадачился Прохор.
        — Ну, на тот шаг, что сподобился ты сделать за-ради молчуньи, можно пойти лишь будучи уверенным, что возьмешь ее за себя.
        Вон к чему вел друг! Прохор и глаза вытаращил, и брови взметнул вверх и нижнюю губу оттопырил, вдобавок плечи поднял — такова была его реакция.
        — Я и не думал…  — наконец вымолвил он, затем ухмыльнулся и улыбнулся, скрестив на груди руки.  — Но теперь подумаю. А что? Чай, не хуже тебя! Ты вон взял Настю без приданого и как, пожалел?
        — Не-а. Моя Настенька ни лицом, ни умом не обделена, на люди выйти с ней не стыдно, она и разговор поддержит, и вести себя умеет не хуже благородных. Были мы приглашены в собрание на рождественские празднования, так мне купцы наши завидовали, своих-то жен не шибко любят на люди выводить.
        — Да, твоя Настя чудо как хороша,  — согласился Прохор.  — И я завидовал тебе. Белой завистью, доброй.
        — Чем-то схожи они — Настя моя и найденка. Среди мещанского сословия много хороших дев, да отсутствие приданого губит их.  — Сергей одну-две минуты вглядывался в друга и вдруг:  — Слышь, Прохор, может, подумаешь над моим предложением?
        — Каким? Кажись, ты ничего не предлагал.
        — А со мной давай одно дело ладить? На паях. Чтоб такую голову да знания отдать Елагину… кхе! Аль не друзья мы? Коль капиталу не хватит — добавлю, отдашь, когда в силу войдешь, мне не к спеху. И живи со своей молчуньей у нас, покуда решение не примешь, как быть с ней, так ведь здесь честь ее не замарается, правда, до поры до времени. Места вон сколько, да и денег лишних тебе тратить не надобно. Так как, по рукам?
        Это был идеальный выход из создавшегося положения! М-да, верно в народе говорят: не имей сто рублей, а имей… и одного хорошего друга довольно.

* * *
        В доме князя Соколинского теперь царил праздник. Гаврилу Платоновича забавляла внучка, не знающая простых вещей, принятых в благородных домах: он самолично учил ее премудростям этикета и находил это весьма забавным занятием. Виола старательно записывала в тетрадку уроки, чтоб не забыть тонкости, а старый князь, прочитав, сотрясал особняк громогласным хохотом. Слушая ошалелый смех его светлости, княгиня Натали презрительно и, наверное, забывшись, процедила:
        — Правду говорят: когда в церкви попадается певчий с громким голосом, то вылетают стекла от его… хм… пения.
        Наигрывая на рояле мелодию, Марго по ходу заметила:
        — Коль от счастья вылетают стекла, пусть себе летят, крестный новые закажет.
        — Зимой это было б неудобно,  — подал голос из кресла Гектор, читавший газету.  — Может, на лето перенести вынос стекол?
        Шутка не произвела впечатления, все заняты были своими переживаниями, та же Марго третий день не могла поймать принца, думала лишь о нем, словно он ее безрассудная страсть. Частично так и было, она жаждала с ним поговорить, а он всячески избегал этого, с утра исчезал, оставляя Пакпао на попечение Марго… или Марго на попечение сына. Юноша сидел на стуле рядом, словно статуя — не шевелился, казалось, даже не моргал, возможно, и не дышал. О, нет, один раз он зашевелился — когда принесли чай. Пакпао взял чашку с блюдцем и поднес к подбородку, пить не стал, а поставил свой чай перед Марго.
        Но вот и принц пожаловал! Марго мстительно прищурилась, а он подошел к роялю как ни в чем не бывало, стал в позу венценосца, опираясь рукой об инструмент, и слушал ее игру. Княгиня Натали сослалась на головную боль и ушла, не выносила она принца, вероятно, считала его недостойным себя. За ней поднялся с дивана Гектор, сказав для Марго по-русски:
        — У вас обоих такой заговорщицкий вид, что, пожалуй, и я пойду.
        — Вы сегодня не в ударе, князь,  — заметила Марго, исполняя пассажи.  — Ваши шутки неудачны.
        — А я не обиделся,  — парировал он, улыбаясь и направляясь к выходу.
        Намеки глупые, Марго позже ему отомстит сполна. Ух, как она зла сегодня! Но главное — осталась с Чаннаронгом наедине в уютной маленькой гостиной, которая хороша еще и тем, что подслушать разговоры за дверью невозможно, звук здесь видоизменяется. Очень удобно. Пакпао не считается, юноша как стул, стол, картина на стене — почти неодушевленный предмет, можно и при нем начать, не прерывая игры на рояле, эти звуки заглушат даже оперное пение:
        — Вы избегаете меня, ваше высочество?
        — Вовсе нет, ваше сиятельство.
        — Как — нет?! Я три дня ловлю вас, а вы изволите исчезать, словно фантом — внезапно, не предупредив, не выполнив обещания.
        — Какого?  — якобы забыл он.
        — Насчет Виолы! Вы сказали, она не внучка крестного!
        — И повторю: эта девушка не внучка князя Соколинского.
        — Вы пугаете меня! На каком основании так думаете?
        Марго бросила терзать рояль, но готова была растерзать принца. Или кто он там на самом деле? И вдруг услышала абсурдную фразу:
        — Эта девушка не понимает французского языка.
        Ну, как тут не съязвить? Но по-русски.
        — Зато вы, ваше высочество, прекрасно понимаете русский и даже превосходно говорите на нем, я сама слышала.
        Ей доставила удовольствие пауза, глаза Чаннаронга остановились, как у хищника. Марго не испугалась только по одной причине: этот дом полон людей, иначе… страшно подумать, что сделал бы он с ней. Но какой пассаж — ему нечем оправдаться!
        9
        Хотели тихо — получилось шумно
        У ЗАГСа отец Софии Арсений Александрович украдкой, чтобы не заметила дочь, поглядывал на часы, ведь жених запаздывал. Она заметила, тронула его за руку и, улыбаясь, абсолютно спокойно сказала:
        — Не нервничай, все будет хорошо.
        — Время подходит вообще-то… Шесть минут осталось.
        — Па, не сегодня, так завтра распишемся, это вопрос решенный.
        — А если он передумал?
        София в нарядном платье светло-голубого цвета в мелкий синий цветочек, вся светлая, как солнечный день, рассмеялась, это и был ответ. Она обняла отца, который оставался слишком серьезным или торжественным, но он выдавал дочь замуж и надеялся, что на этом бракосочетании она остановится. Арсений Александрович с возрастом не потерял ни стати, ни породистой внешности, ни ясного ума, ни чувства юмора. Для кого-то шестьдесят пять — глубокая старость, для него — прекрасный период, когда есть силы и время, чтобы распоряжаться собой. Дочь хотела сказать отцу несколько ласковых слов, но послышалась характерная сирена. София посмотрела вдаль и стала смеяться, сказав ничего не понимающему папе:
        — Ну, вот он! Едет с сиреной. Видишь проблесковый маячок?
        — Откуда знаешь, что это Артем?
        — Знаю, и все. Раз опаздывает, то хоть на вертолете, но прибудет вовремя, это Артем, папа.
        Полицейская машина остановилась, из нее вылетел жених с букетом и даже в летнем костюме, следом Володька, оба взбежали по ступенькам. Жених еще на бегу принялся оправдываться:
        — София… Арсений Александрович… Простите! Мы не опоздали, да? Пришлось заехать за Вовкой в поликлинику…
        Он замахнулся букетом на друга, тот втянул голову в плечи, зажмурившись, но, конечно же, Артем не ударил его, а отдал розы Софии.
        — Идемте уже, время!  — сказала она, беря под руку Артема.  — А что с Вовой? Почему поликлиника?
        — Здоровье свое проверял,  — рыкнул в его сторону Артем.  — Я думал, опоздаем из-за этого… Понял, что на своей машине к двум часам не доберусь, кинул ее возле управы и попросил ребят отвезти, заодно заехать за этим… Я б тебя убил, Вовик, если б опоздал!
        — И как здоровье?  — озаботилась она.
        — Не, прикинь, София, в центре мне поставили диагноз: при смерти!  — возмущенно и с обидой в голосе жаловался Вова.  — Нет, так убедительно… Рецептов выписали кучу на пятьдесят штук! У них там редкие лекарства…
        — А ты повелся, как дурак!  — фыркнул Артем.  — И задания мои не выполнил, хотя пошел в центр проверить то, на что попался.
        — И ты попался бы,  — слабо огрызнулся Володя, ему ведь было неловко за свою дурацкую доверчивость.  — Кстати, одно задание выполнил, я же выяснил, что там надувают. Но сначала поехал в нашу поликлинику, сделал кардиограмму, мне сказали, чтоб не приходил еще четверть века. Как тебе, София? Я ж чуть не умер от страха, что умираю! А они меня на бабки разводили… Жулье!
        — София, ты паспорта взяла?  — вспомнил Артем.
        — Взяла. А ты заплатил госпошлину?
        Улыбаясь, квитанцией он помахал перед ее лицом, потом вдруг испуганно распахнул глаза, зашарил по карманам пиджака, хмуря брови, но в следующий миг снова заулыбался, открыв коробочку с кольцами. Все эти манипуляции с руками и лицом вызвали смех у Арсения Александровича:
        — М-да, веселенькая у нас свадьба, слава богу, ничего не забыли.
        Их малочисленная группа подошла к заветным дверям, где жизнь двух людей меняется кардинально, но они об этом не подозревают. На часы взглянули — еще две минуты, София поправила воротничок рубашки на Артеме, а Володька примерял объектив фотоаппарата, в это время подошла к ним девушка:
        — Извините, вы последние на регистрацию? Нам назначено на четырнадцать пятнадцать…
        — А нам на четырнадцать, так что вы за нами,  — ответила София. Едва девушка отошла к молодому человеку, одиноко стоявшему в холле, сказала отцу:  — Видишь, папа, мы женимся даже со свитой, а у ребят вообще никого нет. Да это и неважно.
        Но тут их пригласили на регистрацию брака в небольшую комнату, всем предложили сесть вокруг стола, началась сухая процедура, впрочем, это не мешало хорошему настроению. Наконец у Софии спросили, оставит ли она старую фамилию или возьмет мужа, та однозначно заявила:
        — Фамилию мужа, я буду Курасовой.
        Не хватало, чтобы всякий раз прежняя фамилия напоминала Борьку и бездарно прожитые годы с ним! Десять минут — и подписи поставлены, кольца на пальцах, свидетельство о браке получено, причем без суеты. Но сюрприз ждал у дверей ЗАГСа, да какой! Только четверка появилась на площадке, как гром из «поздравляем!» буквально обрушился на них, толпа коллег окружила, откуда-то взялось шампанское и бокалы…
        — Ничего не понимаю,  — потерялся Артем.  — Откуда?.. Вовка, ты?
        — Не я, клянусь!  — хлопал тот невинными глазами, точнее, наглыми.  — Я только сказал по секрету Инессе…
        — Ага, хочешь, чтобы инфу узнал весь город,  — скажи Инессе.
        Веселенькая толпа, прихватив отца Софии, погрузилась в пять полицейских автомашин, эскорт двинул в управу праздновать. Там, оказывается, накрыли столы на скорую руку, живенько скинувшись, а начальник УВД наклонил спонсоров, те доставили закуски, а другого и не надо, не ресторан же. Конечно, кто-то парился на дежурстве, но основная часть сотрудников расселась за импровизированным столом, дальше — как положено: тосты, крики «горько», танцы. Мужчины и некоторые женщины бегали покурить во внутренний двор, в один из таких моментов София подошла к папе, обняла его со спины за шею:
        — Как тебе наша внезапная свадьба?
        — Шумно,  — похлопывая ее по рукам, улыбнулся Арсений Александрович.  — Но замечательно, мне очень нравится.
        — Па, я даже не думала, что можно быть такой счастливой.
        — Дорогая моя, я тем более счастлив. Дочь, когда Артем сможет выбрать автомобиль?
        — Не знаю, сейчас ему точно некогда. Убийство раскроет и тогда… Спасибо тебе, папочка, за понимание и за все-все. Пойду искать мужа, а ты не скучай…
        Муж стоял во внутреннем дворике с группой оперативников, курил и слушал Антона, которого за столом не было, он приехал недавно:
        — Короче, Игорь сначала отвез Всеволода, он ближе всех к дому Бубна живет, потом забросил Евгению в клуб…
        — В фитнес-центр, что ли?  — с сомнением произнес Артем.  — Вроде ночью спортом не занимаются, особенно после активных упражнений на кровати.
        — Не в фитнес, а в ночной клуб, где пьют и пляшут,  — пояснил Антон.  — Что там еще?.. Стриптиз! Последней Игорь завез домой Юлю и поехал к себе.
        Артем заметил Софию, притянул к себе, обняв за плечи, но продолжил диалог с Антоном:
        — А мне тетя ЖЖ сказала, что Игорь всех развез по домам, значит, и ее. Ладно, я не уточнил — мой промах. Итак, что у нас получается: на момент убийства алиби нет у Игоря.
        — И у Всеволода, и у Юли,  — перечислил Вовик.
        — Нет, ребята, девчонку можно исключить,  — возразил Геннадий.  — Я сегодня говорил с Юлькой, тупая, как тапок, зато понтов… выше крыши. Она не способна завернуть умное убийство, она вообще ни на что умное не способна.
        Гена оперативник опытный, у него нутро работает, как электрический щуп, раз говорит «нет», то на девушку не стоит тратить время, во всяком случае, он еще ни разу не ошибался.
        — А кто на камерах сидит в районе Бубна?  — осведомился Артем.
        — Мишка,  — ответил Володя, задания-то раздавал он.  — Звонил, просил оставить выпить и закусить, он надолго там застрял.
        — Пустил бы в ускоренном режиме…
        — Пустил, пустил,  — заверил Володя.  — Просто записей много, сделаны с разных ракурсов и на разных улицах. Суть в чем: убийца не дурак, знал, что кругом камеры, что записи с них мы будем просматривать, он мог выйти через соседей Бубна и уйти по параллельной улице.
        — Моя жена скучает!  — спохватился Артем и чмокнул Софию в щечку.  — Ты же скучаешь?
        — Нет,  — рассмеялась она.
        — Все равно идем к столу, там наш папа скучает.
        Артем развернулся вместе с Софией, оба сделали по направлению к двери пару шагов… но вдруг он остановился, о чем-то думая. Потом, когда мысль сформировалась и нашлась точка беспокойства, Артем развернулся к коллегам и с привычной уверенностью сказал:
        — Я просто все время думаю, что невидимок не бывает… Короче, кроме Юльки нужно покопаться в биографиях секс-сектантов, вытащить всех скелетов. И еще, Антон, завтра с утра поезжай в ночной клуб, куда зашла ЖЖ, посмотри записи… Фигурантов у нас мало, все чисты, как стекла после мойки, давайте уж никого и ничего не будем промахивать. На всякий случай. Все, идем, София?
        В коридоре он хотел поцеловать ее, а она отклонилась назад и вдруг подала идею:
        — А почему ты, выражаясь твоим же языком, промахиваешь охранников? Кого-то из них могли перекупить, то есть нанять в качестве киллера.
        Но Артем уже переключился на нее, целовал в одну щеку, в другую, между делом говорил:
        — Ладно, и охранников возьмем на контроль. А у меня тоже есть сюрприз, я тебе покажу его после нашего вечера. Но еще ведь день! Только шесть часов.
        — Вообще-то я устала. И хочу получить сюрприз.
        — Понял. Постараюсь свернуть праздник пораньше.
        Но их ждал еще и актуальный подарок — коляска! Веселье продолжилось, впрочем, недолго, всего час, который промелькнул незаметно, в конце концов, у многих и рабочий день подошел к концу. Женщины, включая беременную невесту, в мгновение ока убрали со стола, будто в актовом зале ничего похожего на застолье близко не было. Потом Артем завязал Софии глаза шарфиком из легкой ткани (где-то ведь взял его) и повез на служебном автомобиле, которым пользовался редко. Была дорога, куда-то вошли, поднялись на лифте… ключи звякнули… и Артем снял повязку:
        — Теперь смотри, мы будем здесь жить.
        Она стояла в пустой прихожей, здесь вообще ничего не было, но это ничего, можно что-то приобрести для съемного жилья. София двинула гулять по абсолютно пустой квартире, мало того — огромной, из трех комнат, в одной из них стоял новый диван. Конечно, ее не порадовало жилье:
        — Артем, зачем нам такая большая квартира? Мы ее не потянем! Ребенок родится, все равно он будет с нами, поэтому пока снимем однокомнатную…
        — Ты не поняла, я не снял, это наша квартира. Наша собственность. Я взял ее в ипотеку. Не пугайся, для нас, ментов, условия льготные, этот дом и выстроен для сотрудников…
        Не договорил, потому что София с визгом повисла на его шее, затем принялась заново бегать по комнатам и восторгаться пространством, жуткими обоями, висящими лампочками и остальной неземной красотой.
        — Я успел только диван купить и электрический чайник. Ну что, посмотрела? Довольна? Поехали к Вовке…
        — Нет-нет-нет, мы будем с сегодняшнего дня жить здесь.
        — София, у нас ни стола, ни плиты, ни стульев…
        — Переживем. Ванна с унитазом есть, раковина тоже, чайник… остальное купим. Супермаркет поблизости есть?
        — Конечно, это же центральный район…
        — Боже, какое счастье! Идем. Купим необходимое, а завтра… Тебе некогда, у тебя убийства, я сама по магазинам… Главное, кухню и ванную оборудовать! У меня как раз скопилась хорошая сумма от книжек…
        София осталась довольна и районом, шла к супермаркету и перечисляла, что следует в первую очередь купить, но Артем вспомнил ее совет:
        — Почему ты считаешь, что охранников нужно прокачать? Левин заверял, они все были накачаны транквилизаторами и крепко спали.
        — Ты плохо слышал, я же говорила, что кого-то из них могли перекупить, и тогда объяснимо, почему убийца стал невидимкой, ему не нужно убегать. А с транквилизаторами… не знаю, подумать надо, как можно провернуть фокус… Ну, посуди сам, надо точно знать, уснули охранники или нет, чтобы безбоязненно проникнуть к Амирану в дом.
        — Согласен. Ну и?..
        — Ты начальник? Вот и думай. А я думать могу сейчас о салфетках, чашечках, тарелочках, занавесках… Скорей бы завтра наступило. Кстати! Мне в связи с бракосочетанием положен отпуск, если не ошибаюсь, трехдневный. Я думаю, за три дня вполне справлюсь с магазинами.
        — Я женился на мешочнице,  — пошутил Артем.
        — Терпи. Я научилась у бывшего — развода не дам.
        Да, сегодня и ближайшие несколько дней будет не до романа, в сущности, она уже утвердила дальнейшее развитие сюжета, осталось написать…
        ЕЕ ОТЕЦ И МАТЬ
        В гостиную вбежала Виола и застопорилась, от неловкости потупившись, вся разгоряченная, румяная, сияющая, немного всклокоченная. Чаннаронг обратился к Марго по-французски:
        — Заставьте ее что-нибудь сыграть. Я прошу вас, мадам.
        Марго не успела перестроиться. Она так долго готовилась к встрече с принцем, выстраивала диалоги на все лады, злилась и отчаивалась, что теперь любой сбой выполняла машинально. Потому и принялась исполнять его просьбу, живо встав из-за рояля, сказала девушке:
        — Княжна, вы забежали сюда, чтобы поиграть на рояле?
        — Нет-нет-нет…  — ответила Виола, краснея.  — Я так… Простите.
        Девушка хотела уйти, графиня задержала ее:
        — Стойте! Но зачем-то вы все же зашли сюда?
        — Я… хотела посидеть без всех. Все так ново… так много…
        Подлетев к девушке, Марго обняла ее за плечи и повела к роялю:
        — Как я вас понимаю, дорогая. Столько впечатлений… А вы сыграйте нам что-нибудь! Музыка уравновешивает эмоции.
        — Не-не, не могу…  — отказывалась та.
        — Садитесь, садитесь, милая! Я знаю, что говорю. Играйте, а мы с принцем Чаннаронгом послушаем вашу душу, ведь музыку творит не человек, а его душа.
        Ей удалось усадить девушку, но та, глядя на клавиши, зарделась до корней волос, вскочила и выпалила:
        — Я не умею! Не учили меня… Простите.
        И убежала. Марго повернулась к Чаннаронгу с немым вопросом, мол, что вы хотели мне показать, заставляя играть бывшую узницу деревянной избушки? Однако хладнокровие у этого человека завидное! После разоблачения прошла всего минута, а он уже в абсолютном покое и вдруг произнес по-русски:
        — Как видите, играть она не умеет.
        Так! Теперь Марго не занимала Виола ни с какого боку:
        — Я жду объяснений, ваше высочество.
        — Едемте к Медьери, он ждет нас в своем экипаже у ворот.
        Чаннаронг что-то сказал сыну, Пакпао слез со стула и пошел к выходу, за ним и принц зашагал, но у дверей задержался, повернувшись к Марго. А она с места не в состоянии была двинуться, история приобрела какой-то непонятный разворот, нет, у Марго в прямом смысле голова шла кругом!
        — Что же вы, сударыня?  — мягко сказал Чаннаронг по-французски, ведь за дверью могли оказаться длинные уши.  — Надеюсь, вы не боитесь Иштвана?
        — Разумеется,  — стремительно пошла на него Марго.
        Ха! Невзор и Лавр тут как тут! Это что — случайность? Снова? Одеваясь, она успела шепнуть Анфисе, что подаст знак, если ей организовали похищение. Горничной надо лишь следить за каретой в окно, в случае беды сразу бежать к Зыбину. Однако навстречу ей из экипажа вышел Медьери, помогая сесть в карету, начал с раздражающих в данной ситуации любезностей:
        — Сударыня, я рад видеть вас и почту за честь… О, простите, вы не любите, когда я радуюсь вам.
        — Вы злопамятны,  — фыркнула Марго, забираясь в экипаж. Когда тронулись с места, она не преминула спросить, глядя то на одного, то на другого, мужчины сидели напротив:  — Господа, что происходит? Я немедля желаю знать! Немедля!
        — М-да,  — вздохнул Медьери,  — вас отличает нетерпение.
        — Зато вас отличает… Вы нечестны по отношению ко мне.
        — В гневе вы прекрасны,  — улыбался венгр, зля Марго.
        — Не будем мучить ее сиятельство,  — сказал Чаннаронг, теперь он перешел на русский язык.  — Вы пропустили один момент, Маргарита Аристарховна, когда слушали отчет о поездке господина Кирсанова.
        — Я?  — изумилась она, считая себя сверхвнимательной.
        — Он обмолвился, что Виоле наняли гувернантку, она воспитывала девочку несколько лет.
        — Ну, да… помню… И что?
        — Что же это за гувернантка, не научившая девицу французскому языку, а также играть на фортепьяно? В конце концов, и русский письменный у этой Виолы страдает, пишет она, как ребенок, только что начавший осваивать грамоту. Надеюсь, вы удовлетворены моим ответом?
        Боже, он же прав! Тысячу раз прав. Его довод серьезнейший, в обязанности гувернантки помимо основных (базовых) знаний входит обучение ребенка на фортепьяно и языкам, этикету, истории живописи и литературы, но…
        — Почему же вы не изобличили Виолу, например, сегодня?  — пришел в голову Марго логичный вопрос.
        — Девушка, назвавшаяся Виолой, слишком глупа, чтобы самой ввязаться в преступное предприятие,  — сказал Чаннаронг.  — Ее кто-то надоумил, научил, она сообщница, а не главное лицо. Мне нужен глава подлости.
        — А свидетельство о рождении!  — снова осенило ее.  — У внучки князя оно есть! В полиции заверили, что документ подлинный, а не поддельный.
        — Сударыня, кроме того, что вы предъявляете документ, в нем нет других подтверждений, что он ваш, а не другого человека.
        Действительно, документ несовершенный. Любой негодяй может украсть свидетельство о рождении, да тот же паспорт, и выдать себя за владельца, ведь лиц в нем не печатают. Значит, у настоящей Виолы отобрали свидетельство о рождении и отдали этой девушке…
        — Гаврилу Платоновича хватит удар, он так жаждал найти ребенка своего сына, родную кровь, так страдал…
        — Менее всего,  — неучтиво перебил ее Чаннаронг,  — меня интересует старый князь и его душевные переживания. Возможно, он желает обмануться, я — нет.
        — Да кто вы такой, черт возьми!  — пыхнула Марго, забыв, что благородные дамы не ругаются, как сапожники, тем более в обществе высокородных мужчин.
        — Я отец Виолы. Настоящей Виолы.
        Новость явилась громом среди ясного неба! Нет, она была подобна камням, падающим на голову! Графиня Ростовцева дара речи лишилась на какое-то время, просто поначалу ей трудно было признать, что перед ней…
        — Вы Мирон?!!  — выдавила она потрясенно.  — Мирон Гаврилович Соколинский вы?!! Да?
        Если у Марго интонации менялись от степени потрясения или от ее состояния, то Чаннаронг говорил ровно, без перепадов:
        — Когда-то меня звали именно так.
        — Но… как же вы… Нет, трудно поверить… А почему вы…
        — Терпение, мадам,  — снова перебил принц, то есть князь.  — Мы подъезжаем. Я хочу найти дочь, ради нее мне пришлось заехать в этот город, хотя послан я в Россию с иной миссией. Но меня не обмануть лукавым девицам, только я знаю, как распознать мою дочь среди сотен тысяч девушек.
        Экипаж остановился у парадных дверей особняка Медьери…

* * *
        В общем-то будущее у Прохора сформировалось, но не мог он заставить найденку, не заручившись ее согласием, следовать за ним. И в каком статусе ей надлежало быть — разве это не тот вопрос, который нужно решить сегодня, а не завтра? Но, ах, сомнения… Прохор должен определиться сначала сам, что есть для него найденка, потом идти к ней. Дело это оказалось сложным, когда всерьез задумался. Ну, да, кинулся, словно в омут, ушел из дома, причина-то в деспотизме отца, бунт зрел давно. Но девушку, однако, с собой забрал и теперь полностью нес ответственность за нее. Опять Сергей помог разобраться:
        — И я не знал Настю, просто слушал сердце свое, оно сразу, с первой минуты, подсказало: моя. Ну, а такой способ проверки себя… Представь: нашлись ее родные, легко ли ты захочешь вернуть найденку им?
        — Думаю, не захочу. Нет.
        — Тогда представь: просыпаешься каждый день, а она рядом спит. Нравится тебе это? Или вот: она заботится, что повкусней поставить на стол, как мамаша,  — терпимо ли будет слышать от нее? В мамаше черта эта тебе не нравится, не говоря о Машке Долговой. Все, что в других девках не нравится, переведи на найденку и слушай себя. Настя меня не злит, когда свои порядки устанавливает и о своих заботах рассказывает, они забавны. Мне нравится, как она сердится, смеется, спит, заботится о доме. Ответишь на все вопросы сам перед собой, так и определишься. Но коль продолжишь сомневаться, знать, не твоя она, ищи ее родных и с легким сердцем передай им девушку.
        Вот такие простейшие советы помогли Прохору разобраться, сомнения сразу ушли, и он поспешил к найденке. Теперь она должна ответить на те же вопросы сама перед собой, чтобы он мог поставить точку, а то привыкнет к мысли… Нет, только сию минуту надо обо всем договориться раз и навсегда, согласится — будет обоим счастье, откажет — принять отказ. На его условный стук и голос она по установившейся привычке приоткрыла дверь, он вошел и замялся. Непривычно себя предлагать, а еще непривычней на отказ нарваться.
        — Тут такое дело, Найдена… Жить будем у Сергея с Настенькой, покуда не заработаю на свой дом, капитал у меня есть, но я в дело его пущу. Вопрос в тебе. Как мы себя станем представлять людям, кто ты мне? С меня спрос невелик, а тебе живо клеймо содержанки поставят и позором покроют навсегда. Люди злы бывают, оскорблять начнут… В общем, у тебя два выхода: либо под венец со мной, либо говоришь, где твои родные, отвезу тебя к ним. Давай ты подумаешь, но недолго — до завтрашнего утра, и скажешь мне. Словами скажешь, а не кивками. Говорить умеешь, слышали, когда ты в бреду маялась. Я все сказал.
        Повернувшись к ней спиной, идя к выходу, Прохор выдохнул, почувствовав облегчение, он взялся за дверную ручку и вдруг услышал тихий голос:
        — Я сейчас скажу.
        Удивился — весьма приблизительное его состояние. Найденка стояла, потупившись, кусая губы, на глазах краснела. Как только Прохор вернулся к ней за обещанным ответом, сказала так же тихо:
        — Под венец. С вами. А я не буду вам в тягость?
        — Не будешь. Но это ж на всю жизнь со мной, днем и ночью…
        — Я… да. Очень хочу с вами… всегда.
        — А вдруг пожалеешь? Ты ж меня не знаешь.
        — Я вас знаю. Я знаю вас лучше, чем вы себя знаете.
        — Скажи мне…
        — Не спрашивайте больше ни о чем. Пожалуйста.
        — Ладно. Расскажешь, когда захочешь, я подожду.
        В завершение договора Прохор взял девушку за плечи, она не отстранилась, тогда он осторожно обнял ее, прижав к груди, и улыбнулся, ощутив, как ее горячие руки обхватили его выше пояса. В ту же секунду вспомнил: когда увидел найденку на снегу в крови, когда понял, что живая она, его сердце подсказало то, что в свое время услышал Сергей. Знать, так тому и быть.

* * *
        Кабинет венгра выдержан в тонах красного дерева, как мебель, немного мрачновато, по мнению Марго, которое она из деликатности не высказывала. Надо сказать правду: шику мрачность не мешала. Мебель резная и необыкновенной красоты, ковер от арабских мастеров в извилистых узорах, картины в дивных рамах, но главное преимущество кабинета — он располагал к беседам по душам. Графиня Ростовцева, ценившая Медьери за безупречный вкус и обожавшая живопись, сегодня не задержала взгляда ни на одной из картин-миниатюр. Она сразу проследовала к канапе, взяв себе право выбрать место для переговоров, мужчины прошли за ней к креслам.
        — Итак, князь…  — заговорила она первая, садясь.
        — Простите, мадам, я принц Чаннаронг,  — мягко и бесстрастно поправил ее тот.  — Других имен у меня нет.
        — Стало быть, Сиам не выдумка?
        — Сиам, сударыня, моя настоящая жизнь.
        — Но все считают вас погибшим, крестный тоже. Как так получилось? Вы специально слух пустили, будто погибли?
        Чаннаронг говорил сухо, скупо, словно речь шла о малознакомом человеке, а к нему лично его рассказ не имел отношения:
        — Вы уже знаете, в каком положении я очутился в Петербурге: чтобы выжить, пришлось поступить на службу и тотчас отправиться на Кавказ, который кишел абреками. Я успел позаботиться о ребенке и уехал, но в первом же бою был тяжело ранен, а те, кто сражался со мной, подумали, что убит. Подобрали меня враги, подлечили ради выкупа. Помните, как у Толстого? Вот. Я оказался на месте Жилина с колодкой на ноге и в яме, рассказ прочел недавно, но он живо вернул меня в плен почти двадцатилетней давности…
        Выкуп заплатить Мирон не мог — денег не имел. Матушке написать о своей беде? Но отец почту проверял лично, письмо от сына непременно прочел бы, а о том, что матушка могла получать корреспонденцию на почте, у них не было уговора, но главная причина не в этом.
        — Допустим, написал, а матушка-то княгиня, выкуп вырос бы до небес. Отец все равно узнал бы, а мне этого не хотелось. Молодость упряма и самонадеянна, я набирался сил и ждал момента, чтобы бежать. Не успел, меня продали турку, так я попал на юг Турции, вскоре турок перепродал меня арабу-негоцианту. И князь Мирон Соколинский, аристократ, потомок Рюриков, стал бесправным невольником с кандалами на ногах, а потом моряком на трехмачтовой шхуне, которую купил араб для перевозки грузов.
        — Рабство?  — поежилась Марго.  — Неужто оно существует?
        — В самых крайних формах, мадам,  — утвердительно кивал Чаннаронг.  — За всю историю человечества люди не научились человечности, они охотней учатся жестокости, презрению, наслаждению, причиняя другому боль и унижая.
        Два года Мирон плавал за скудную похлебку и плеть вместо оплаты тяжкого труда моряка и грузчика одновременно. На берег сходил так редко, что забыл, какой твердости земля под ногами, сходил только под неусыпным оком надсмотрщиков, неся тюки на плечах. В этом беспросветном аду следовало помнить простые правила: кто ты есть, не сдаваться, планировать побег.
        Однажды у берегов Цейлона на вечерней заре на них действительно напали пираты, видно, давно стерегли шхуну, знали маршрут. Малочисленную команду перебили, товар забрали, а шхуну решили потопить, расстреляв из пушек со своего корабля. Рабы были заперты в трюме, следовательно, обречены. Первые залповые удары снесли часть палубы, со вторым залпом разнесло корму почти до трюма, на шхуне начался пожар. Когда пленники поняли, что от свободы их отделяет лишь потолок, сняли ветхие рубахи, намочили их в бочке с водой, обмотали лица, чтоб не угореть от дыма, и начали пробивать. В трюме шхуны, возившей разнообразный товар, нашлись тяжелые предметы, а дальше — только сила, умноженная на желание спастись.
        Мирон взял на себя командование, били всем, что нашлось, били под грохот пушек десять человек разом, чтобы удары имели максимальную мощь. Дыру пробили быстро, ведь настил из досок над трюмом уже тлел. Корабль имел небольшую осадку, впрочем, как и все шхуны, потому они спокойно могли ходить и на мелководье, эта особенность спасла команду рабов. Корабли с большой осадкой имели несколько уровней над трюмом, как минимум один из них находился под ватерлинией, значит, в подобных обстоятельствах пробраться на верхнюю палубу — нет, только ко дну вместе с кораблем. Вылезали в дыру по очереди и без паники, обдирая плечи об изломанные и горячие доски. Но оказывались в дымовой завесе, а кругом извивались языки пламени, облизывая все, что способно гореть. Судно сотрясали редкие попадания снарядов (видать, пираты на радостях успели напиться), оно трещало и стонало, постепенно теряя свои части.
        Главное, быстро добежать до борта, который не виден пиратам, по разбитой корме сделать это было сложно. Добежать, потом — в воду и плыть, плыть подальше, чтобы не затянуло в воронку тонущего судна. Мирон покидал шхуну последним, как должен поступать капитан, следил, чтобы все выбрались, но где-то затерялся паренек итальянец, пришлось лезть за ним в трюм. А юноша потерял ориентиры, надышавшись дымом, Мирон вытащил его, порядком обгорев — на них упал пылающий косой парус, тем не менее оба пробрались сквозь стену огня и прыгнули в воду.
        Мирон вынырнул. Вокруг плавали доски, фрагменты мачт, подсвеченные ярким пламенем и багровым закатом. Команда рабов, схватившись за деревянные фрагменты шхуны, отплывала, а итальянца не было. Мирон нырял, но разглядеть в толще воды человека уже не представлялось возможным, вскоре он понял, что настала пора спасать себя, и выбрал плавучий щит из досок.
        — Знаете, какая опасность подстерегает человека, достигнувшего заветной цели?  — обратился к Марго Чаннаронг.
        — Нет,  — с интересом слушая рассказ, произнесла она.
        — Восторг. Неистовый восторг, лишающий разума. Мы отплыли довольно далеко, но закончились силы, на плаву держались благодаря обломкам нашего судна. Пираты ушли, а мы наблюдали, как тонула шхуна, вернее, видели только пламя, которое гасло, растворяясь в воде, ведь была уже ночь. Настала тишина. Представьте: черное небо и черная вода, они были как одно целое, только вверху — звезды с луной, внизу — блики на воде и мы посередине. Все впали в некую бешеную, неконтролируемую радость — кто плакал, кто хохотал, кто кричал… кроме меня. Я получил ожоги, боль стирала счастье освобождения. Один из команды устроил нечто похожее на пляску: нелепо выпрыгивал, вертелся, да вдруг захрипел и ушел под воду. Мы не успели ничего понять, думали, еще одна шутка. Что с ним случилось — не ясно, полагаю, его убил восторг. Второй, испугавшись этой внезапной смерти, бросился уплывать, словно кто-то из нас убил нашего товарища; мы пытались уговорить вернуться, он как не слышал. Больше я не видел его. Настал наш черед испытать на себе ужас — мы не знали, в какую сторону плыть, берега-то не видно. До берега нас доплыло пятеро,
дальше я рассказывал: Индия, Китай, Сиам, где я обрел вторую родину, за которую сражался и вернул себе титул. Но главное событие — в лице Иштвана приобрел надежного друга.
        «Вот уж верно подметил русский народ: от сумы да от тюрьмы не зарекайся»,  — размышляла Марго во время повисшей паузы, кстати, необходимой паузы, ведь все услышанное надо было уложить в голове. А что делать с эмоциями? Раз пять Марго хотелось заплакать, воображение-то у нее богатое, особенно когда поставишь себя на место несправедливо пострадавшего, но слабости никого не украшают.
        — Нам нужна ваша помощь, Маргарита Аристарховна,  — прервал паузу Медьери.  — Помогите разоблачить обманщицу.
        — Ах да, Виола…  — вспомнила Марго.  — Князь… простите! Принц, как вы узнали, что ваша дочь здесь?
        — Видите ли, в начале свободной от рабства жизни я мечтал вернуться на родину, но без денег, документов и одному отправляться в путь нелепо, мог вернуться в рабство. Я работал и пытался установить связь с Селестиной, писал ей письма, отправлял их через английскую миссию, французскую, голландскую и тщетно ждал ответов. Шли годы, а я так и не смог связаться с нею. В конце концов женился, думал, что уже никогда не вернусь на родину, но тут Иштван сообщил, что едет в Россию. Я обратился к нему с просьбой отыскать Селестину в Петербурге и разузнать о ребенке. Зная отношение к бастардам в России, я обязан был помочь ему.
        — Разрешите?  — решил внести свою лепту Медьери.  — Четыре года назад я приехал в Петербург и начал поиски мадемуазель Селестины. Господин Кирсанов соизволил пойти в низы и, как ни странно, быстро добился успеха… частичного, скажем так, мы ведь получили фальшивку, а не Виолу. Я не догадался до такого простого хода, искал в высшем свете, полагая, что ее все же взяли под покровительство родственники князя Мирона. И ошибся. Пришлось потратить месяцы на поиски Селестины, наняв сыщиков. Мы нашли ее, однако она не желала встретиться со мной. Я пошел на крайний шаг, отправил нарочного, чтобы тот передал лично ей записку, в которой написал, что сообщу мужу о ее прошлом, ежели откажет мне в свидании.
        — Вы шантажировали?!  — ахнула Марго, не ожидавшая от идеально благородного человека столь низкого поступка.
        — Да, мадам,  — не отрицал тот.  — Принц Чаннаронг для того и поведал свою историю, чтоб вы поняли: не заслужил он подлого отношения к себе. К тому же ей никто не хотел причинить вред. Шантаж возымел действие, она сама назначила свидание, в результате нашей встречи я выяснил, что родилась девочка. Селестина держала ее вдалеке и согласилась отдать князю Мирону с условием никогда и нигде не упоминать, что Виола ее дочь. Но мне назвать местонахождение дочери отказалась, тем не менее с моей помощью наладилась переписка принца и этой женщины.
        — Я не имею права увозить дочь в чужую страну,  — вступил принц,  — лишить ее привычной среды. У меня другая цель. Моя матушка перед моим отъездом показала тайник, там она обещала спрятать завещание, в нем указывалось, что принадлежащее ей имение Кошино вместе с прилегающими землями после ее смерти отходит мне. Я хочу подарить его дочери, имение обеспечит ей безбедную жизнь, поможет хорошо выти замуж.
        — А где тайник?  — поинтересовалась Марго.
        — В доме князя. В апартаментах, которые он отвел вам. Теперь вы догадываетесь, кто приходил ночью и напугал вас?
        М-да, сегодня столько открытий и откровений… Марго схватилась за сердце, хотя на здоровье никогда не жаловалась, да и сейчас вполне сносно себя чувствовала. Просто ситуация с ожившим Мироном вызывала волнение, отчего внутри все непривычно вибрировало, мешая быстро осмысливать то, что становилось известным, потому и выговорила она, до крайности удивленно:
        — Так то были вы?!
        — Я и Пакпао,  — не смутился принц.
        — Но простите… а как же вы вошли в дом?
        — Карп впустил. Он единственный, кто узнал меня, правда, не сразу, я ведь сильно изменился. В ту ночь в вашу спальню я и не собирался заходить, тайник находится в первой комнате.
        — Но вы душили мою горничную!  — разгневалась Марго.
        — Вовсе нет. Я просто закрыл ей рот ладонью, чтобы она не подняла шум, а Пакпао знает точки на теле, коль надавить на них, наступает недолгий сон. Но тут выскочили вы и все испортили. Я решил переселиться в дом князя, сделал это с вашей помощью, а к тайнику не подобрался, он заделан штукатуркой. Полагаю, вы мне теперь поможете.
        — А что Селестина? Как она должна передать вам дочь?
        — Она настояла на этом городе, теперь я знаю — почему: здесь Селестина держала нашу дочь. Я приехал к назначенной дате, встречу назначил у Иштвана, Селестина не явилась. Более месяца прошло, а я жду ее, езжу на почту, мы договорились связываться через почту. Я уж собрался ехать в Петербург, и тут вдруг выясняется, что некая девица выдает себя за мою дочь.
        — Представляю, каково вам было… Но я чем могу помочь?
        — Помогите выманить Виолу, у вас получится,  — сказал Медьери.  — Мы не хотим причинить боль старому князю раньше времени и нагрянуть с полицией, у нас должны быть факты, потому вначале надо поговорить с ней. Мы ездили по адресу, который дала Кирсанову мадам Аннет, там никого не застали. Остается самозванка, но та не желает покидать дом князя, а ведь только она знает, где настоящая Виола. Не исключаю, что интригу с подменой дочери на глупую девицу затеяла сама Селестина, мечтающая отомстить обоим Соколинским.
        Ну, их план понятен: мошенницу привезут к Медьери, допросят, а когда она поймет, что разоблачена, то выложит, каковы ее цели, а также имена сообщников.
        — А ежели вам предоставят другую мошенницу?
        — Я всегда обнаружу обман,  — второй раз заявил принц.
        — Да?  — подняла брови Марго.  — Каким образом? При помощи ясновидения?
        Принц Чаннаронг снисходительно улыбнулся, словно перед ним дурочка какая! Не выносила она высокомерия, пусть хоть король перед ней — неизвестно, кто больше прав имеет на превосходство. Но во время последующего его монолога Марго забыла о своем негодовании:
        — Думаю, мы с Селестиной были одержимы страстью, а не любовью. Любовь — глубокое, крепкое чувство, она не требует жертв, подтверждений, она служит тому, кого любишь, а не добивается служения. А мы… в порыве страсти мы дали глупую клятву, что никогда не разлюбим друг друга и не расстанемся. Богу было угодно доказать обратное, дураков убеждают только тумаками. В подтверждение клятвы… Вас не шокирует, коль вы увидите мои обгорелые руки?
        — Нет… я… Не шокирует, нет-нет,  — замерла Марго.
        Сняв перчатку с правой руки, он повертел кистью, показывая ее со всех сторон. Шрамы от ожогов… Конечно, они ужасны, кто бы спорил, но не в них буквально вцепилась глазами Марго, а принц продолжал тем временем:
        — Мы разрезали друг другу ладони на ребре бритвой. Шрам почти незаметен посторонним, но нам он должен был напоминать о клятве… Что с вами?
        — Боже мой…  — вымолвила она.  — Нет-нет, продолжайте.
        — Как-то в письме я просил Селестину сообщить, есть ли на теле девочки приметы, дабы не ошибиться мне в случае, ежели мать моей дочери не сможет приехать, а пришлет ее с кем-нибудь. Видите ли, я, пережив тяготы нищеты и рабства, людскую подлость с изворотливостью, опасался за жизнь родной дочери. Оттого естественным моим желанием было предусмотреть нежелательные перевороты в ее судьбе. Неосмотрительно Селестина доверила девочку чужим людям, а коль они с дурными наклонностями? Помните, в «Отверженных», как мучили Козетту трактирщики, при этом получая деньги от матери? Жизнеописание Козетты мне не давало покоя, мелькнула мысль и о подмене, ведь история эти случаи знает. Селестина написала, что ездила к дочери и… представьте себе жестокость женщины, которую я долго любил: она разрезала руку дочери точно так, как разрезаны наши. Я не просил подвергнуть Виолу экзекуции, Селестина сама пошла на этот безумный шаг и убила мою любовь к ней окончательно.
        — Вы правы, ваше высочество,  — согласился с ним Медьери,  — Селестина немного безумна в своей ненависти. И не странно ль, Маргарита Аристарховна? Принц Чаннаронг попал в несравнимо тяжелые обстоятельства, нежели она, а не озлобился, не напитался ненавистью в отличие от Селестины?
        Не о ней сейчас думала Марго, то есть о ней, но в другом смысле, просто не знала, как сказать… Впрочем, сначала нужно удостовериться, что ее подозрения верны, а не торопиться с выводами:
        — Ваше высочество, кажется, я знаю, где Селестина.
        10
        Умное убийство
        День прошел бездарно. Артем провел его в кабинете, занимаясь бумажками, которые нужно заполнять, и в ожидании сведений от оперативников. Во второй половине дня Володька забежал в кабинет, плюхнулся на стул перед столом шефа и отчитался:
        — Задание выполнено, я помог Софии перевести ваши вещи. Квартира супер, но пустая, эхо кругом. Кстати, поделись опытом — как ощущает себя человек в статусе законного, а не гражданского мужа? Что-нибудь изменилось?
        — Шутки в сторону, я злой. Сейчас компьютеры есть, диктофоны, видеосъемка, а мы тонны бумаги переводим. Если хочешь меня задобрить, садись бумажки заполнять…
        — Не-не, я пишу с ошибками.
        Артем подпер ладонью скулу, вздохнул — никто не хочет помогать ему с макулатурой, а это такая тоска… И вдруг осенило: София выйдет на работу и заполнит, пару дней вся эта муть займет. И поскольку здесь Володька, можно заняться действительно полезным делом, Артем решительно отодвинул писанину и поделился соображениями:
        — София подкинула версию, я все думаю над ней… Охранники.
        — Шутишь?  — перешел Володя на серьезный тон.  — В них столько снотворного вбухал убийца…
        — Не во всех. Например, в крови Рафика Ашарова меньше всего обнаружено препарата…
        — Для глубокого сна достаточно.
        — Кроме того он заснул последним! О чем рассказал нам сам. А если не заснул? Если сгонял наверх, убил, вернулся, выпил снотворного и попал в исключения? Между прочим, я исхожу из твоих умозаключений, вспомни: «вне истории, вне ситуации»… Он как никто подходит.
        — Помню. Ладно, убедил, давай прокачаем его.
        — Это обязательно! Вот и займись им.
        Володя не успел уйти, раздался стук в дверь, затем в кабинет вошел Антон, обрадовав начальника:
        — Я из ночного клуба, принес флешку с записями Жориной. Там ничего такого нет, но вдруг вы увидите то, что я не заметил.
        — Давай, давай, давай…  — протянув руку, сжимал и разжимал пальцами Артем. Увидев, что Володя пошел к выходу, приказал:  — Вовка, останься.
        Вставили флешку в комп, пошла запись. Антон сразу предупредил, что Евгения попала в объектив, но сидела за столом одна и примерно с час, так что кадры долгого сидения можно пропустить. Артем помахал из стороны в сторону пальцем, прищурившись, потому что запись темноватая, он рассматривал все, что окружало ЖЖ. К ней подошел официант, разумеется, ни слова не слышно, кроме однообразной музыки и воплей, видимо, танцующих, но оргии в кадр не попали. Иногда Артем передвигал курсором запись вперед, вот ЖЖ пьет коктейль через соломинку из длинного стакана, вот скучает, а может быть, кого-то ждет…
        — Так будет до конца,  — сказал Антон.
        — А что в конце?  — поинтересовался Артем.
        — Ей звонят, она уходит из зала, вся ее проходка попала на видео.
        — Сейчас посмотрим.
        На мониторе ЖЖ хватает со столика… телефон, то есть кнопочную мобилу, Артем остановил запись, спросив:
        — Вов, мне кажется или она диктовала нам номера телефонов со смартфона?
        — Смартфон был,  — подтвердил тот.
        — А тут у нее старая мобила.
        — Вообще-то сейчас у многих по две трубы и куча симок.
        Выразив недоумение мимикой, Артем включил запись. ЖЖ, схватив сумочку, быстрым шагом вышла из кадра, держа мобилу возле уха. Антон предоставил еще два коротких видео: когда спортсменка проходила через холл и шла к выходу из клуба. Все.
        — И чего ей не спалось после трудового дня и активного отдыха?  — мучил вопрос Антона.
        — Мне думается, она ждала звонка,  — произнес Володя.  — А помчалась как из клуба! Ей ничего не слышно было, она побежала в тихое место, то есть на улицу.
        — Молодец, Антоша, неплохо поработал,  — похвалил Артем зеленого оперативника после паузы.  — Теперь добудь номер того, кто посреди ночи звонил тете Жене.
        — Ребята, посмотрите на время…  — проговорил Володя, глядя в монитор с остановившейся картинкой, на которой изображена Евгения с трубкой возле уха.  — Ей позвонили примерно в то же время, когда застрелили Лалу.
        — И что ты собираешься ей предъявить?  — спросил Артем.  — Она сидела в клубе далеко от места преступления.
        — Сговор ты исключаешь?
        — С убийцей? Не исключаю. Но пока версия бездоказательна, мало того, ни на чем не основана. Мы цепляемся за воздух и месим из него улику.
        — Ну, хоть так,  — не сдавался Володя.  — Улики сами не приходят, их ищут, что мы и делаем.
        — И этот парень — Елисей… До сих пор его не разыскивают, может, он иногородний?
        — А Бубнова алиби проверяли?  — подкинул ценную, но запоздалую идею Антон. По ухмылкам понял, что не стоило задавать этот вопрос.  — Ладно, я пошел выяснять, кто звонил Жориной.
        — Сначала установи принадлежность номера, на который ей звонили,  — подсказал Артем.  — Проверь, сколько симок с номерами числится за ней. Если на известные два номера звонок не поступал, у тебя есть точное время и местоположение ЖЖ, по этим параметрам определишь. Запомнил? Флешку забери.
        Убежал и Володька, у него свой объем работы, и, надо признать, немаленький. Человек в современном мире не представляет собой загадку, о нем многое становится известно благодаря все тем же социальным сетям. С них и начал Володя, усевшись в кабинете Софии за комп, у нее ведь свадебный отпуск, правда, проводит она его в одиночестве.
        Артем хотел слинять с работы, нельзя же всю заботу о доме свалить на жену, ему тоже надо принять участие, но не случилось. Геннадий принес сведения о Всеволоде, адепте секс-секты, удивив начальника:
        — Слушай, ты уверен, что за день выяснил о нем все?
        — Я главное добыл,  — сказал Гена.  — Думаю, этого достаточно на сегодняшний день. Поговорил с его женой — они развелись, а она дала контакты двух его друзей. Будешь слушать? Запись сделал.
        — Пока изложи сам.
        — Знаешь, на игрища у Лалы, по моему глубокому убеждению, нормальные люди не станут ходить, эти оргии для отморозков…
        Если охарактеризовать Всеволода одним словом, то это будет — сволочь. Ну, жены, которых бросили, не бывают объективными, за них говорят обида, злость, оскорбленное самолюбие и литры пролитых слез. Она ездила к родителям на дачу с малышом, ночевала там, вернулась домой утром, увидела следы большого загула и устроила скандал — а кто не устроил бы? Сева побросал ее вещи в чемоданы и выкинул на лестничную площадку, вытолкал и жену. Ей пришлось уйти с ребенком к родителям, вспоминать о нем она не желает и совсем не удивляется, что бывшим мужем интересуется полиция. Но тут больше обида говорит ее устами.
        А вот друзья вряд ли будут напрасно пятнать честь друга, которой, в сущности, нет. Один из двух друзей давнишний, дружили еще с института, он прекратил всякое общение с Севой где-то с год назад. Причина банальна — застукал с ним жену у себя же дома, главное, Севочка оправдывался тем, что ему было интересно, чем привязала друга к себе его жена. Как будто привязывают только местом между ног! Безусловно, с такими «замечательными» друзьями нужно расставаться без сожаления, как и с подобными женами.
        Второй тоже поссорился, но пока не навсегда, хотя уже задумался, зачем ему рядом человек, на которого нельзя положиться. Второй работает с Севой и уже убедился, что он способен не только подвести, но и подставить. Оба утверждали, что у Всеволода есть привычка лгать, обещать и не выполнять обещания, подлости делает, но считает это приколами. Хорош он лишь тогда, когда ему лично что-то надо получить, в этом случае Сева золото. Но заключение самого Геннадия смахивало на диагноз:
        — У него вывернутые понятия. Понимаешь, он не отрицательный персонаж из кинофильма или романа, а успешный и креативный тридцатилетний мужчина. Сева просто считает свой образ жизни правильным и классным, это его норма, кредо — так выглядит новая порода двадцать первого века.
        — Это не порода, а мутант,  — высказал свое мнение Артем.  — Считаешь, он способен на убийство?
        — Запросто. Мало того, Сева способен как за деньги убить, так и ради любопытства, к примеру, чтобы увидеть агонию смерти своими глазами или проверить, что чувствует человек, убивая такого же человека. Да, да, не смотри на меня, будто я хрень несу, этот тип способен на все, к тому же он умный.
        — Извини, Мишка звонит,  — беря трубку, сказал Артем, включил громкую связь, так как звонок явно по делу.  — Слушаю, Михаил…
        — Артем, никто из чужих не появлялся рядом с территорией Бубна. Четверка уехала в автомобиле ночью без пяти час…
        — Стоп, стоп!  — прервал Артем.  — Как ты определил, что вся четверка сидела в автомобиле? Ночью вряд ли видно, кто сидит в салоне.
        — Шеф, они ехали в кабриолете.
        — У Игоря два автомобиля: кабриолет и внедорожник,  — подтвердил Гена.  — Мишка, скажи, а кто-нибудь из них вернулся в район?
        — Никто,  — ответил тот.  — Там вообще ночью никто не проходил и не проезжал. Я даже с соседних улиц просмотрел записи, их, правда, мало.
        — Отдыхай сегодня,  — разрешил Артем, отключился от связи и задумался, потирая лоб пальцами.  — Итог. Сволочь Всеволод, способный на убийство, не убивал Лалу и Елисея. Юля с Игорем тоже исключаются, все уехали.
        — У них в запасе был час, чтобы вернуться,  — напомнил Гена.  — Но тогда камеры соседей захватили бы их.
        — Вот именно. У ЖЖ крутое алиби — видеосъемка из ночного клуба, а звонок… Ну, звонок, и что? И последнее: не очень-то я верю в продажных и подлых охранников, но других версий пока нет.
        — По-умному задумано преступление.
        — Знаешь, я думаю, нужно выяснить, кто привел всех этих людей в компанию Лалы. Возможно, это не пригодится, а вдруг поможет что-то сдвинуть в расследовании?
        — У Юли я уже поинтересовался.
        — Да? И кто ее туда толкнул?
        — Лала. Юля познакомилась с ней в центре, пришла на прием. Лала сказала, что ей нужен секс, много секса. Но где ж его взять — много? Видел бы это силиконовое счастье — что резиновая кукла из секс-шопа, что Юля, один хрен. Думаю, кукла предпочтительней, она хотя бы молчит, а Юля умеет говорить. Рот открывает — туши свет, дебилка конченая. Короче, сначала Лала подружилась с ней, а чуть позже предложила участвовать в ее вечеринках. Это было где-то месяца четыре назад. А мужики упражнялись с полгода, именно они приводили пацанов, но я не имею понятия, кто их привел к Лале.
        — Выясни.
        От диалогов по делу и по пустякам, бумаг и всяческих версий у Артема голова пухла. Нет, домой, домой… Он позвонил Софии узнать, не надо ли чего купить, оказалось, кое-что из продуктов.
        Попав домой, Артем испытал шок. Во-первых, рыжая морда стояла на стремянке и цепляла на карниз белую гардину с нежным цветочным рисунком, одна уже свисала от потолка до пола. Во-вторых, работал большой плоский телевизор, он стоял на длинной тумбе. В-третьих, из кухни доносились чудо-запахи жаркого, интересно, на чем София готовит. Сама она сидела на диване и руководила Вовкой, увидев Артема, подошла к нему, чмокнула в щеку.
        — Это ты вместо работы тут прохлаждаешься?  — напустил на себя суровый вид Артем. Вовик в ответ рассмеялся:
        — Плющит тебя, да? Завидуешь, да? Ага, я могу сказать, что уехал допрашивать свидетеля, а сам вешаю занавески твоей Софии. Тебе фиг так свезет, ты ж начальство, в кабинете надо торчать, чтоб все видели: ты на работе. Шеф, согласись, преступники и все такое надоедают и, кстати, никуда не убегут… А, да! Я плиту подключил. Иди посмотри, какой я молодец.
        Кухня приобретала слегка жилой вид, там появились газовая плита, на которой тушилось мясо в сковородке, и холодильник, а стол пока заменил подоконник. Артем только руками развел, решив, что его жена миллионерша:
        — Я в ауте, София. Сколько ж у тебя денег, что такими темпами наполняешь эти комнаты? И когда ты успела?
        — Что-то по Интернету заказала с доставкой, крупные покупки делала в магазине. Завтра смонтируют полностью кухню, и на моем счету останется рублей пятьдесят. Мальчики, а как мы будем ужинать? Стоя?
        В кухню пожаловал Володька, а у него идеи рождаются мгновенно:
        — Поставим телик на пол, сервируем тумбу, что под теликом, вы сядете на диван, а я… я тоже на пол.
        Гениальная идея, так и сделали. Вкусная еда, пусть и простая, а также приятная компания — делают вечер теплым, это самое позитивное завершение дня, гарантия, что завтрашний день тоже начнется с позитива. Однако не все люди могут дома оставлять работу за порогом квартиры, анализ ситуации тоже часть завершения дня. Главное — не раздражать близких, а София совсем не раздражалась, сама ведь крутилась в этой сфере. Когда немного утолили голод, а мужчины еще и выпили по рюмке, Володька запустил тему:
        — Я, Артем, тут думал, занавески вешая, и — да, твоя София права. Мы не должны исключать охранников. Может быть, убийца как раз и рассчитывал на наш пунктик — на алиби. Да, пунктик. Сейчас каждый дебил четко знает: есть алиби — ты вне подозрений, тебе ничего не грозит. Даже если дойдет до суда и косвенные улики будут весить тонну, алиби перевесит, а адвокат размажет нас по стенке тонким слоем. У охранников алиби железное — у всех в крови ударная доза снотворного, которое и убить могло.
        Подкладывая ему кусочки мяса, помидор с огурцами и картофель, София поспешила остудить его:
        — Володя, я просто предположила. Совсем не собиралась направить вас по этому пути и не хотела бы завести куда-то не туда. Просто думала и… Короче, в романе я бы написала именно так, как сказала. Ну, почему — нет? Сложность лишь в доказательствах.
        — О!  — поднял указательный палец Володя.  — Почему — нет! Фраза допускает двойной вариант, то есть у нас право выбора. Но когда начинаешь анализировать, то рамки выбора сужаются, выплывает картина из множества пробелов в алиби.
        Артема, конечно, разморило, он давно не ощущал себя в психологическом комфорте. Все эти волнения, связанные с разводом Софии, с регистрацией их союза, с хлопотами, когда получал ордер на квартиру,  — и вдруг все разом закончилось. Разомлел. Но не до такой степени, чтобы полностью расслабиться и не воспринимать сказанное, тем более его точка зрения совпадала, потому и ухватился за тему, надеясь, Вова подкинет нечто новенькое:
        — На пробелах в алиби подробнее задержись.
        — Идеальное преступление, убийца не оставил ни одного следа, куда ни кинься — мы упираемся в стенку. Теперь обратная сторона этой удачи. Убийца в курсе, что везде есть камеры слежения, начиная с подъезда к дому Бубна, он умудрился пройти это минное поле незамеченным. И каким-то образом вошел в дом, подсыпал снотворного охранникам, испортил кулер, убил двух человек, уничтожил улики, включая записи с камер видеонаблюдения, и при этом его никто не видел. Это как? Вот тебе и пробелы в алиби охранников, потому что ни один человек провернуть так чисто преступление не способен, кроме…
        — … тех, кто постоянно находится в доме,  — согласился Артем, при всем при том он заготовил бомбу для Вовки.  — Но кроме охранников, есть кухарка, которая наверняка ненавидела Лалу до посинения, потому что эта стерва заставляла ее, немолодую женщину, пахать на друзей без оплаты. Еще и увольнением угрожала. Конечно, ненавидела. Ей нужно приехать на работу к семи, чтобы приготовить завтрак к восьми, так как у Ирака жесткий режим, да и Лале в центр надо к девяти тридцати. Потом Степановна целый день торчит у плиты, чаек-кофеек носит желающим, к шести часам приготовила ужин и полное право имеет ехать домой. Но нет, у Лалы вечеринки, которые иногда несколько дней подряд длились. Степановна попадала домой в десять- одиннадцать ночи, а утром опять вставать с постели надо не позже шести. Это мне Зина сегодня тет-а-тет рассказала, я виделся с ней, кстати, она не сексотила, а говорила, как есть, возмущаясь поведением Лалы.
        — Чисто теоретически — да, могла убить,  — согласился Володя,  — а практически — вряд ли.
        — Однако! На данном этапе у кухарки, милой тетеньки, сдобной, как булка, простой и даже глуповатой, ну никак не убийцы, есть мотив. Ну, есть, есть мотив. У единственной. А у остальных нет мотива, остальных мы притягиваем за уши.
        Вовик зажмурился, словно его ударили по голове чем-то тяжелым, потом выпятил нижнюю губу, развел руки в стороны и покивал, мол, ты прав, черт возьми. Но голова неплохо у него варит, он тут же кинул контрдовод:
        — Она ушла с территории, видаки ее зафиксировали.
        Артем рассмеялся в ответ:
        — Видаки? Да, мощный аргумент. Но они не зафиксировали убийцу — как тот вошел и как вышел. Отсюда можно с уверенностью сказать, что видаки легко обмануть. София, можно чаю?
        — Конечно,  — поднялась она.  — Хотя мне интересно вас послушать. Вовка, ты проигрываешь спор.
        — Вот поэтому его, а не меня поставили начальником,  — нашел оправдание тот.  — Ты молодец, Артем, мотив — это сила. Только знай, ты запутал мой гениальный мозг еще больше. И что теперь нам делать?
        — Всех фильтровать — бабушек, девушек, юношей, с мотивами и без, с предрасположенностью к преступлению и без нее.
        Заиграла мелодия, Володя не двинулся с места, чтобы взять с подоконника смартфон. Артем догадался:
        — Люся? Ответь. Или пока ничего не решил?
        Еще небольшая пауза — и Володька резко подскочил к подоконнику, в смартфон говорил без обычной шутливости:
        — Да?.. Нет… Я сказал ясно: нет… Нет, это была моя ошибка… Тебе надо, ты и переезжай ко мне… Я сейчас нахожусь в их шикарной квартире, в моей живу теперь я один… Ах, места мало? Ну, извини, ищи олигарха с дворцом… Только на моих условиях и на моей территории, без твоих и моих мам-пап-бабушек.
        Он опустил руку со смартфоном, огляделся и двинул в угол, где на полу лежала его сумка, а сверху жилет. Понятно: он собрался уходить, потому что Люся приедет к нему — Артема это радовало, переживал же друг Вовка. Но по тому, как неторопливо и вдумчиво (будто решал некую тяжелую проблему) он напяливал на себя жилет, притом ощупывая карманы, стало очевидно, что встречи с ненаглядной Люсей боится. Кажется, вместе им тяжеловато, а врозь плоховато. Артем в этой ситуации мог только одно предложить:
        — Вовка, хочешь, я поговорю с ней?
        — Нет. Она сама должна соображать, как София.
        — София взрослая женщина, а твоя Люська еще девчонка, к тому же избалованная, но она хорошая. Просто ей многое нужно объяснять.
        — Тогда будет объяснять София, у нее это лучше получится. Ладно, пока, а то сейчас приедет Люська с чемоданами, а меня дома нет. Реву будет… София! Звезда моя! Вовик едет домой, выйди проститься.
        Она появилась с подносом, на котором дымились красивые чашки, стояла ваза с конфетами, София запротестовала:
        — Куда? А чай с твоими любимыми конфетами. Торт есть.
        — Отпусти Вовика,  — вяло махнул рукой Артем.  — Люська, наверное, уже ждет его у дверей квартиры и рыдает от ревности. Катись, Вовка, утешать.
        Он подложил подушки под спину, улегся на диван и взял чай. Тем временем София принесла ему еще и кусок торта на тарелке, села рядом:
        — Держи. Как тебе наше жилище? С гардинами уютней, правда?
        — Правда,  — поедая торт, кивнул он.  — Как я понял, с деньгами ты расправилась, может, завтра выйдешь на работу? У меня столько бумаг… я зашиваюсь.
        — Не-не-не! Я попрошу денег у папы, надо срочно купить стиральную машину, посуду…
        Артем снова сел, потянулся к жилету, который бросил в ногах, из кармана достал карточку и протянул Софии:
        — Не надо просить у папы. Держи, там должно хватить не только на стиральную машину…
        — Ну вот! А говоришь — на работу. У меня законный трехдневный отпуск, на этом точка. Я все-все могу потратить?
        — Все,  — разрешил он.  — У меня еще карта есть, но денег там мало. София, я жутко устал…
        — Тогда иди в душ, а я пока постелю.
        Довольно быстро Артем уснул, а София хоть и приготовилась ко сну, но спать ей категорически не хотелось после стольких впечатлений от выбора в магазинах. София поставила на колени ноутбук и уставилась в монитор…
        КНЯЖНА ВИОЛА?
        За завтраком Прохор объявил об их обоюдном решении пожениться, да только рановато было поздравлять будущих молодоженов. Женитьба дело непростое — следовало собрать стопку документов и разрешений, а у невесты даже с именем не все в порядке, сам жених не знал, как ее зовут. Сергей стал мягко увещевать девушку:
        — Непорядок это. Найдена — такого имени нет, настоящее надобно. Паспорта у тебя быть не может, двадцати одного года нет, ведь так? (Кивнула — уже хорошо.) Свидетельство о рождении должно быть. Где оно?
        Девушка опустила голову, на ее защиту встал Прохор:
        — Не пытай ее, она обещала сама рассказать…
        — Когда?  — подхватил Сергей.  — Покуда мы не найдем документа, не узнаем, кто она есть, ты не сможешь жениться на ней.
        — А коль в полицию пойти?  — подсказала Настенька.
        — Верно,  — удивленно произнес Сергей.  — Отчего ты, Прохор, в полицию не обратился? Ведь кто-то хотел убить ее.
        — Да мы долго не знали, выживет ли,  — оправдался тот.  — Потом восстанавливалась она. Но это дело — полиция.
        — А то!  — воскликнул Сергей, хлопнув друга по плечу.  — А знаешь, мы прямиком к начальнику следственных дел Зыбину обратимся. Мы же однажды ему помогли, нынче его черед. Только… найденка твоя разговорится аль нет?
        Прохор взял девушку, сидевшую за столом рядом с ним, за руку, чтобы чувствовала она себя уверенней, и спросил:
        — Ты веришь мне? (Она закивала, глядя на него испуганно.) Ничего не бойся, я буду рядом, ни на шаг от тебя не отойду. Тебе надобно все, что приключилось с тобой, рассказать Зыбину, он умеет искать душегубов, документы твои вернет, без них ты никто. Сделаешь, как я прошу? (Найденка снова утвердительно кивнула.) Вот и ладно.
        Он бросил торжествующий взгляд в Сергея, но тот только рад был переменам в девушке, хотя и крохотным, пользуясь моментом, предложил:
        — А давайте прямо сейчас поедем?
        — Ну, уж нет!  — запротестовала Настя.  — Вначале поедем в магазин. Все мои платья тесные, а новые еще шить надобно. И найденке купить кое-что следует. Нет, магазин на первом месте.
        — Как прикажешь, душа моя,  — поцеловав руку жене, сказал Сергей.  — Два часа вам довольно будет? Ну, тогда не станем время терять.
        Настя была собрана, потому осталась с мужем. Едва Прохор и найденная девушка поднялись наверх, Сергей наклонился к жене и зашептал:
        — Настя, ты поговори с найденкой, ну, по части женских обязанностей в супружеской жизни, объясни… как и что…
        — Сереженька, я не могу! Мне совестно о таком говорить.
        — Настенька… Ну, погляди, какая она дикая, наверняка ничего не знает о супружестве. Надобно подготовить ее, помочь Прохору.
        — А я отведу ее к мадам Беате! Меня просвещала она и найденку просветит, тем более нашей гостье белье надобно купить.
        — Настя,  — перешел муж на строгий тон,  — два магазина на сегодня — много, к мадам Беате завтра вас отвезу хочь на весь день.
        Настя рассмеялась, обняв мужа за шею и поцеловав его, а тут и жених с невестой спустились. Вчетвером сели в одну коляску на полозьях и отправились в магазин к Елагину — самый большой в городе, где всегда много народу и товар на любой вкус. Мужчины отвели дам в мануфактурный отдел, а сами прогуливались неподалеку; Сергей с нескрываемой завистью говорил другу:
        — Видал, как устроено у Елагина? Не гуртом все продает, а по отделам распределил. Умно. Дешевый товар в другом магазине, что имеет отдельный ход в торце, здесь же все для тех, у кого деньги водятся. Нам бы такой порядок.
        — Так ведь он и строил здание, заведомо зная, что здесь будет, а не покупал готовое и не подгонял его под свои нужды,  — возразил Прохор.  — Умеет Елагин дело вперед ладить, на то он и первой гильдии купец. А мы все по старинке.
        — Так и нам надобно свое представление воплотить, как мы видим…
        — Помимо магазинов о фабриках подумать…
        — Прохор!  — раздался панический женский крик.
        — Кто кричал?  — вздрогнул Прохор.
        — Мало ли тут Прохоров…  — предположил Сергей, как вдруг раздался крик уже его Настеньки:
        — Сергей!.. Прохор!..
        Оба рванули на голос, благо бежать далеко не надо, но и то пришлось огибать людей, фланирующих по магазину, а это лишние затраты секунд. Ведь понятно: что-то случилось. Сначала оба увидели распахнутые глаза Насти, потом заметили, что она обнимает найденку. Подбежав к ним, Прохор развернул невесту к себе, та, вся в слезах, выпалила с дрожью в голосе:
        — Я видела его!
        И уткнулась в грудь Прохора, который обхватил тонкий стан руками, будто хотел заслонить от всего дурного:
        — Не бойся, я рядом… Кого ты видела?
        — Он убил меня,  — произнесла девушка.
        — Я запомнила его!  — вымолвила Настя, прижавшись к Сергею.  — Он грозил ей ножом, но так, чтоб другие не видели… держал у пояса… А я заметила, подошла к ней… А он… он, отступая, приложил палец к губам и… и улыбался.
        — Так, довольно!  — сказал решительно Сергей.  — Едем в полицию. Убийца знает теперь, что она жива, будет стеречь нас всех. Завезем жену домой и — в полицию! Настя, чтоб из дома ни ногой! Все купили?
        — Нет, не успели,  — проговорила жена.
        — Домой товар привезут. Едем!

* * *
        — В мертвецкой холодно,  — вел господ по коридорам полиции Чиркун,  — а для длительной сохранности трупа она не слишком пригодна. Надобен сильный холод, чистый мороз. Прошу сюда, господа…  — открыл он следующую дверь.  — Мы поместили даму во внутреннем дворе, каждый день обкладываем свежим льдом. Специальный ящик сбили-с, чтоб крысы не повредили труп…
        Внутренний дворик глухой, закрыт с четырех сторон стенами, войти можно только через единственную дверь, ведущую туда. Здесь же прогуливали арестантов. Длинный закрытый ящик, даже близко не напоминающий гроб, стоял на возвышении из грубо сколоченных табуреток. Чиркун с полицейским сняли крышку, затем анатом махнул господам, мол, подходите, не стесняйтесь.
        В ящике на соломе лежало тело женщины, укрытой до подбородка неотбеленным полотном, но одно плечо и рука были оголены. Правая ее рука, согнутая в локте, лежала ладонью с корявыми пальцами на груди, вторая находилась под полотном. Голова покоилась на подушке, анатом позаботился о волосах: когда доставали ее из проруби, волосы были убраны в прическу, их тщательно расчесали и распределили на подушке по обеим сторонам головы.
        Чаннаронг не узнавал ту прекрасную молодую женщину, похожую на свет солнечного дня, которую любил без памяти, долго любил, думал о ней в самые тяжелые минуты. Время стирает в памяти лица, запахи, прикосновения, но не стирает память о чувствах, о причиненном зле и обидах, даже если все это осталось далеко позади, воспоминание о каком-либо эпизоде возвращает в мир чувствований. Чаннаронг помнил ее смутно, а все, что связано с ней,  — отлично.
        — Ваше высочество,  — осторожно, понимая момент, обратилась к нему Марго,  — посмотрите на руку… на шрам…
        — Да-да,  — подхватил Чиркун,  — я нарочно положил руку поверх простынки, чтобы примету видеть. К счастью, дама в тот день не шибко заморозилась, однако придать руке нужную форму было трудно-с.
        Марго дотронулась до анатома, что стало сигналом: поменьше болтайте, сейчас не тот момент. Чаннаронг не соизволил хотя бы немного наклониться к руке дамы, чтобы получше рассмотреть шрам, стоял столбом.
        — Вы узнаете эту даму?  — обратился к нему Зыбин.
        — Шрам от моей руки,  — сказал принц.  — Это Селестина.
        — Что ж, так и запишем-с,  — буркнул Зыбин.  — Попрошу вас в мой кабинет, господа. Теперича надобно с родными связаться, тело-то забирать им, а то ведь по приметам скоро потепление наступит.
        — А я забальзамировал тело-с,  — сообщил Чиркун.  — Собственным изобретением, основанным на старинной рецептуре. Обидно бывает, когда тела не сохраняются, вот я и надумал усовершенствовать…
        Бальзамы для трупов — кого они интересуют? А вот женщина, переставшая быть дамой Х, занимала мысли. Селестина удачно вышла замуж, забыла про нищету, была любима мужем и детьми, она дорожила своим положением. Но что ее заставило ожесточиться по отношению к дочери и стать такой непримиримой с прошлым? Что точило изнутри, чего хотела?
        После опознания Зыбин срочно вызвал Кирсанова, ведь в подобных делах следует опираться только на людей надежных. Он распорядился арестовать в особняке князя Соколинского девицу, выдающую себя за его внучку, остальным предложил дождаться негодяйку прямо в кабинете.
        — Погодите, Виссарион Фомич,  — замахала кистями рук Марго.  — Пожалейте крестного, давайте вначале допросим ее и посмотрим, что скажет. Может, настоящая Виола, не желая сносить деспотизма матери, захотела сама заменить ею себя. Я поеду за ней.
        — Добро,  — согласился Зыбин.  — Поезжайте, но в сопровождении Кирсанова, он убежать ей не позволит, ежели она заподозрит обман. Однако поторопитесь, ваше сиятельство, мы вас ждем-с.
        Кирсанов открыл перед ее сиятельством дверь, оба ушли, оставив остальных томиться в ожидании. Особенно тяжело было Чаннаронгу, он сник, сидел, словно на похоронах, собственно, в некоторой степени так и было: изо дня в день ждал Селестину, а она все это время лежала в мертвецкой полицейского участка. Чем не похороны? Настроен он был не так оптимистично, как Марго, его мучил вопрос: если убили мать, что сделали с дочерью? Медьери угадал, какие тревоги мучают друга, убедительных слов утешения не подобрал, но посоветовал:
        — Ваше высочество, давайте не будем заранее хоронить Виолу.
        Только это не тот случай, когда следуют советам, Чаннаронг оставил его без внимания, погрузившись в печаль.
        — Ваш высокблагородь!  — резанул по ушам голос вошедшего постового.  — Тут народ к вам: купец Терновой, с ним…
        — Терновой? Зови, зови!  — оживился Зыбин, затем обратился к Медьери и Чаннаронгу:  — Прошу простить, господа, дело может быть срочное.
        Конечно, Виссарион Фомич был рад и Сергею, и Прохору, в свое время оба оказали услугу полиции, что не забывается. Не видел их давно, а потому поинтересовался, разглядывая хрупкую девицу явно из благородных:
        — Что привело вас к старику Зыбину? Присаживайтесь.
        Сергей взял стулья, поставил ближе к столу Зыбина, девушку усадил в кресло для посетителей, а на стулья сели парни, после чего Терновой сказал:
        — Видите эту девушку? Прохор нашел ее за городом месяц назад без памяти, в крови, привез домой. Сегодня в магазине Елагина она видела своего убийцу…
        — Погодите, господин Терновой,  — прервал его Зыбин.  — Писарь!
        — Здесь я, ваше высокоблагородие,  — приготовился писать за столом в конце длинного кабинета важный молодой человек (чем меньше должность, тем больше важности).
        — Итак, давайте по порядку.  — Зыбин перевел взгляд на девушку, улыбнулся, ибо она была напугана.  — Мамзель, назовите ваше полное имя.
        Девушка молчала, опустив голову, тогда Прохор придвинул стул к ней, взял за руку, тем самым обещая, что здесь нечего бояться, она назвалась:
        — Колинская Виола Мироновна.
        Невольно Зыбин и Медьери посмотрели на Чанна- ронга и, наверное, оба поразились выдержке сиамско-русского принца — ни мускул не дрогнул на его лице, как будто он не слышал. Из угла раздался голос писаря:
        — Прошу простить, сословие-с назовите, сударыня.
        — Я не знаю…  — робко ответила она.  — Отец мой князь Соколинский Мирон Гаврилович, мать Селестина Шеро, гувернантка.
        — Э, рождены вы, мадемуазель, в браке-с?
        Разумеется, вопрос не праздный, ведь отпрыск какой-то гувернантки и князя мог появиться на свет только вне брака.
        — Я внебрачная дочь князя,  — призналась Виола.  — Коль это важно, мой отец оставил письменное признание меня его дочерью, есть документ об узаконении и сохранении титула, подписанный государем.
        — Стало быть, сословие дворянское,  — скрипел по бумаге пером писарь.  — А титул будет… княжна-с?
        — Итак, слушаю вас, княжна,  — сказал Зыбин.  — Подробненько, с самого-самого начала-с, ладно?
        А сам думал: «И отчего ж ентот принц, прости господи, с эдаким крученым имечком не бросается к дочери с объятиями? Вон в театре показывают встречи — слезу прошибают. Аль не признает? А вдруг девица ему не дочь? Второй-то раз!»

* * *
        Ах, как Марго умела разыгрывать представления! Влетев в особняк крестного, негодяйку нашла в спальне деда и затрещала:
        — Милая Виола, а я вас ищу.
        — Меня?  — напряглась девка явно из податного сословия, теперь это так очевидно.  — Я чтой-то не то сделала?
        — Разумеется!  — хищно прищурилась графиня.  — Ваши платья, милая, нехороши. Я договорилась с модисткой, мы едем к ней, чтобы одеть вас… как царевну. Это мой презент вам, дорогая.
        — О, нет, нет,  — начала отказываться мерзавка, которую Марго хотелось оттягать за косу и надавать пощечин.  — Я не люблю шум, улицы…
        — Затворница ты моя,  — потрепал «внучку» за щечку старый князь.
        Ну, сказок о своем житье-бытье наплела она много: и про уединение, к которому ее принуждали, и про жестокую маменьку, которая должна скоро приехать. А Селестина приехала окончательно — прямо к проруби. Но как рассчитали! Даже графиня Ростовцева, считавшая себя проницательной, попалась: видя по всем признакам плебейку, приняла ее за внучку князя!
        — Вам пора выходить в свет,  — щебетала Марго.  — Мы должны поделиться радостью, что нашли вас, потому надобны безупречные наряды.
        — У меня пять платьев…  — пролепетала дрянь, а у самой глазенки горят.
        — Всего пять?!  — изумилась Марго.  — Неужели так мало нужно для счастья? Крестный, помогите.
        — Да, ягодка, поезжай,  — поддержал тот крестницу.  — Отговорки не принимаются. Маргоша, денег я выдам, сколь скажешь…
        — Нет-нет-нет…  — Графиня взяла за руку негодяйку и потянула к выходу.  — Сначала сделаю подарок я, а потом уж вы, а то как жить с пятью-то платьями? Мы надолго, ваша светлость.
        В экипаже девка поздоровалась с Кирсановым, которого не боялась, ведь это он привез ее к «дедушке».

* * *
        Маленькой Виоле не хватало любви матери, да и вообще не хватало любви, в которой нуждаются дети. Селестина приезжала редко, пару раз в год и ненадолго, день-два она считала достаточно, чтобы посмотреть, насколько вырос ее позор. Девочка, взрослея, разумеется, понимала, что ее не любят, хотя ничего другого она не знала, но могла сравнить приезды Селестины и тетушки Анны (мадам Аннет), которая и оставалась подольше, и любовью одаривала.
        И гувернантка была хорошей женщиной, немолодой и одинокой, помимо наук, иностранных языков и фортепьяно, учила всему, что знали в дворянских семьях. Данное образование противоречило установкам Селестины, родная мать считала, что в таком объеме знания отверженным не нужны, но мадам Аннет обладала даром убеждения и подруга сдавалась. Не раз Виола слышала, как тетушка Анна и гувернантка обсуждали мать, задаваясь вопросом: зачем прелестную девочку держать в ужасных условиях, заперев от мира, и не решались завести об этом речь с Селестиной. Но гувернантка открывала ребенку мир — через книги, давая в руки подрастающей девочки новую книжку, наставляла:
        — Читай и запоминай. Ты узнаешь, какими бывают люди, а среди них есть хорошие и дурные, добрые и злые, умные и глупые. Учись их отличать, следи за поступками, чтобы не ошибиться, когда тебя выпустят отсюда.
        Это было удивительное путешествие в мир людей, их забот и чаяний, Виола читала, не отрываясь, днями и ночами, с трудом ее отнимали от книг. Узнав, что за забором мир объемный и многообразный, но туда ее по неизвестным причинам не пускали, Виола воспринимала мать как нечто ирреальное, приезжающее пугать. Селестина сажала дочь на стул, сама садилась напротив и долго всматривалась в нее. Виола не любила эти моменты, их следовало пережить, потому она терпеливо подчинялась, слушая:
        — Вы моя ошибка, ваше появление на свет — позор, помните об этом. Вам надлежит смыть этот позор с нас обеих.
        Можно было что-либо понять из этих фраз? Расспрашивать Виола не решалась, просто ждала, когда мать уедет, и радовалась, провожая ее. Однажды за девушку, ей исполнилось пятнадцать, вступилась гувернантка, она объясняла Селестине, что Виола не должна отвечать за чьи-то там грехи, что жестоко держать ее взаперти, в конце концов, отец признал ребенка, она не безродная сирота. Селестина выгнала ее, не дав рекомендательных писем, вскоре умерла и няня. Мать выгнала и прежнюю прислугу, наняла женщину, посчитав, что слуг достаточно для одной взрослой бездельницы. Тетушка Анна приезжала тоже редко, она не ладила с подругой, Виола просила забрать ее, но толстая служанка подслушивала, потом писала матери, та приезжала и устраивала бурю. А когда выдыхалась, твердила, меряя шагами комнату дочери:
        — Ты обязана делать, как я велю. Я! Твоя родная мать! Скоро твой дед, старый болван, встретится с тобой, я это устрою. Его род пресекся, наследников нет, он один! А старость хочет передать потомству свои традиции и богатство, родная кровь будет ему подарком. Ты станешь его счастьем, а потом выставишь из собственного дома, чтобы он скитался и побирался, чтобы подох под забором, а я хочу при этом стоять рядом. Но не сразу так получится… Не сразу… Я научу…
        Возражать, переубеждать было бессмысленно и даже опасно. Мать приходила в ярость — упрекала, угрожала, рыдала. А Виоле становилось по-настоящему страшно, она не знала, чем закончится взрыв.
        И вдруг год назад, как всегда не предупреждая, Селестина приехала возбужденная, нервная, с порога, не меняя дорожного платья, заявила:
        — Твой отец объявился! Это ничтожество шантажирует меня, хочет забрать свою дочь, то есть тебя! Он бросил нас, когда ты еще не родилась, оставил без средств, а сам сбежал! Теперь пишет сказки о своей тяжелой доле! Оправдывается! До какой же низости дошел этот человек! Садись… Руки положи на стол… Закрой глаза и сиди так…
        Виола почувствовала резкую боль в ладони, открыв глаза, ужаснулась — кровь текла рекой, ее кровь, а мать держала в руках короткий нож с тонким лезвием. Сквозь слезы дочь спросила:
        — Зачем вы так сделали? Мне больно.
        — Твой отец приказал. Когда-то и мне надрезал руку… Вот, смотри!.. У него такой же шрам, теперь и у тебя… чтобы мы не потерялись. Видишь, как он жесток? В твоем положении виноваты твой отец и твой дед, ты своим появлением опорочила их род, поэтому заперта здесь, ты даже в церковь не ходишь. Не знаю, зачем он затребовал тебя, но… я боюсь его. Может, он хочет продать тебя.
        — Меня? Продать?!  — удивилась Виола.  — Кому?
        — Шейху. Радже. Шаху. Твой отец живет на Востоке среди дикарей, у них женщины — рабыни, их продают, покупают, как конфеты в лавке.
        Сравнение было непонятным для Виолы, она ведь в лавки не ходила, где продаются конфеты, знала только по книгам, но ни разу не держала денег в руках, понятия не имела, как они выглядят. А мать тем временем строила чудовищные планы, от которых у Виолы мороз бежал по коже:
        — А знаешь, у тебя есть выход. Ты избавишься от отца… Не бойся, это не страшно, подольешь ему яду в вино, он уснет, и все. Потом войдешь в доверие к деду, поедешь с ним в путешествие и бросишь по дороге. А я прослежу, чтобы он никогда не вернулся сюда. Ты станешь богатой, перестанешь жить в этой тюрьме, переселишься в огромный особняк, будешь хозяйкой себе… Виола! Вы слышите, о чем я вам толкую?
        — Да, слышу,  — отвечала дочь.
        А думала о том, как убежать, но куда? Девушка отдавала себе отчет, что за забором мир, которого она не знала, там не на кого опереться, неоткуда получить помощь, совет. Из книг она почерпнула опыт общий, а частности ей не знакомы. Например, что это за город, какие здесь улицы и куда ведут, где можно сесть в экипаж и поехать в другой город? Если уж бежать, то к тетушке Анне, но как добраться до нее? Виола многого не знала, не трогала руками, не ощущала.
        И еще раз приезжала мать, пробыла два дня, внушая дочери, что та виновата (при чем тут вина, Виола не понимала), что благодарность первейшая обязанность детей, а негодяев надо наказывать…
        Так много она никогда не говорила, разве что с гувернанткой и тетушкой Анной, но в диалогах, а не монологом, потому устала. Сюда примешивалось и волнение — слишком много незнакомых людей, которым нужно рассказать о себе, они смущали. Виссарион Фомич налил в стакан воды, поставил его на край — для девушки, а Сергей передал Виоле. Она выпила немного, опустила стакан на колени и продолжила:
        — Не так давно моя мать первый раз предупредила о своем приезде. Скоро служанка привела работника по имени Филипп, он мне не понравился, в нем таилось что-то темное. Они все время шушукались… служанка и Филипп. Моя мать приехала очень поздно, за полночь, я не ложилась, ждала ее. Ко мне она только заглянула и спросила, почему не сплю, но ушла, не выслушав ответа. Страшно мне было переходить из одной тюрьмы в другую, неизвестную. Мать давала распоряжения приготовить ей ужин, сказала, что всю дорогу ничего не ела, и вдруг… сдавленно вскрикнула, потом еще… Я побежала на крик… Моя мать лежала на диване, сверху ее придавила собой служанка, а работник вязал ей руки. Увидел меня, бросил мать и… Я только заметила, как он замахивается, идя ко мне. Кажется, я что-то ему крикнула… а потом на меня будто камень упал. Больше ничего не помню. Очнулась в лесу, подняться на ноги не смогла, моя голова была не моей. И так холодно… Я понимала: мне нужно к людям. На мне была какая-то тряпка, я закуталась в нее и поползла на огни. Они светились недалеко, а ползла я долго-долго. И чувствовала, что умираю. Наступил
рассвет, а я не доползла до людей. Когда снова погружалась в темноту, думала, что так, должно быть, лучше для меня. А очнулась уже в доме Прохора, он вернул меня с того света.
        — Фамилии служанки и Филиппа?  — спросил Зыбин, но девушка отрицательно мотнула головой, мол, не знаю.  — Вам предстоит неприятная процедура опознания трупа… Пройдемте со мной?
        — Только с Прохором. Без него не пойду,  — заявила она.
        — Можно и с ним,  — не возражал Зыбин.  — И с Терновым. Идемте-с.
        Через пару минут они стояли во внутреннем дворе у ящика с телом женщины, отдаленно напоминавшей мать. Виола впервые видела последствия смерти так близко, в первый миг не понимала, чего от нее хочет толстый господин, растерянно взглянула на него, тогда Зыбин спросил:
        — Вы знаете эту женщину?
        Виола присмотрелась, замечая знакомые черты, но женщина в ящике никогда не была такой незнакомой, некрасивой, сторонней. Все же это была…
        — Моя мать?  — с сомнением произнесла Виола.
        — Как имя вашей матушки?
        — Селестина Шеро… А что случилось с ней?
        — Ее убили ножом в спину и бросили в прорубь.
        Тут и дошло до бедной девушки: ее мать, ее тиран, ее боль и ужас никогда больше не встанет из ящика, никогда не приедет, не будет пугать страшными планами, которые осуществить предстояло дочери. Две слезы скатились по щекам девушки в знак прощания с адом и надеждами, а с губ сорвались еле слышно слова:
        — Она не любила меня, а мне так хотелось…
        Отвернувшись, Виола уткнулась в грудь Прохора, тот обнял ее за плечи и повел назад, а Зыбин дал отмашку закрыть ящик. Вернувшись в кабинет, Виссарион Фомич шел к своему месту, остановив недоуменный взгляд на принце — мол, что это вы, голубчик, молчите, не открываетесь родной дочери? Но тот сидел с прямой спиной, положив руки с переплетенными пальцами на стол, и молча следил за девушкой. Только Зыбин решил напрямую задать ему вопрос, как отворилась дверь и графиня Ростовцева втолкнула в кабинет девушку:
        — Ступай, мерзавка!
        Марго подошла к Зыбину, да вдруг ее взгляд упал на девушку, рядом с ней сидели известные молодые люди из купцов, они привстали, а графиня так и осталась стоять — то ли любуясь, то ли удивляясь юной незнакомке. В то же время девица, которую она втолкнула, стала боком у стены, покусывала ленточку от шляпки и подвывала. А тут и Кирсанов заявил с порога:
        — Мошенница доставлена, Виссарион Фомич.
        — Нам уйти?  — спросил Сергей, видя, что здесь уже не до них.
        — Нет, господин Терновой, останьтесь с вашей подопечной,  — не разрешил Зыбин, после обратился к девице у двери:  — Итак, мамзель, назовите ваше имя?
        — Ви… Виола Ко… линская,  — жалобно всхлипывала та.
        Настоящая Виола округлила глаза, глядя на самозванку с изумлением и непониманием того, что происходит. Тем временем Зыбин и ей задал вопрос:
        — Знакома ли вам эта девица?
        — Не знакома… Впрочем, один раз я видела ее, она принесла с рынка овощи, это было осенью… А почему она назвалась моим именем?
        Вопрос вызвал усмешку у принца и Медьери, но в следующую секунду оба уставились на обманщицу с интересом зоологов, та внезапно перестроилась, перестала реветь и взяла агрессивный тон:
        — Какого рынка? Какие такие овощи? Ты кто такая? Что себе позволяешь? Я в жисть на рынок не хаживала. Ну, знаете, господа хорошие, я вот деду пожалуюсь, он вас всех в кутузку упечет!
        — Негодяйка!  — с удовольствием произнесла Марго.
        — А вас, ваше сиятельство, на порог более не пустим!  — сыпала угрозами расхрабрившаяся девица.
        — Ха!  — хохотнула Марго, поражаясь наглости.
        — А кто ваш дед?  — с улыбкой хищного кота спросил Зыбин.
        — Его светлость князь Соколинский Гаврила Платонович!
        — Ошибаетесь, сударыня, внучка князя Соколинского вот,  — указал Зыбин ладонью на сидевшую напротив Виолу.
        Теперь у самозванки другого выхода, кроме как стоять на своем, не было. Она уперла руки в боки и подступала к столу, не понимая, что творит, и демонстрируя полную дремучесть:
        — Чего-чего?! Эта внучка моего деда? А док?мент у нее имеется? У меня вот имеется! И не один! А у тебя чего есть?
        — А у нее есть я, голубушка,  — поднялся со своего места Чаннаронг. Он подошел к Виоле, взял ее за правую руку, между тем смотрел на самозванку.  — Видишь, у нее шрам на ребре ладони? У тебя такого нет. Так я с первой минуты, когда взял твои руки, понял, что ты самозванка. Такой же шрам есть у матери Виолы и у меня. Я, Мирон Гаврилович, сын князя Соколинского, удостоверяю, что моя дочь не ты, а эта девушка.
        — Да тут без документов видно, кто ваша дочь,  — сказала Марго.  — Виола похожа на вас, удивительно похожа.
        — Кирсанов, вызови конвой, в арестантскую самозванку,  — приказал Зыбин.  — Пущай посидит, позже допросим.
        Девица завыла, но полицейских плач не тронул, в этом месте слез проливается слишком много, чтобы им верить и сочувствовать. Они подхватили под руки девку и, не церемонясь, поволокли, а та отбивалась, не желая идти добровольно в кутузку, которую обещала всем в этом кабинете. В то же время Виола поднялась, став напротив Чаннаронга, робко вытащила из его ладони свою руку, но! Счастья, что встретилась с отцом, на ее лице не появилось, наоборот, оно стало хмурым. Виола рассматривала отца с минуту и первая заговорила, но сколько разочарования слышалось в ее голосе:
        — Я знала, что мне не следует говорить, пусть бы все оставалось как есть. Вы теперь станете моим хозяином и посадите в тюрьму, как моя мать? Ведь мне нет двадцати одного года.
        — Селестина обманула тебя,  — сказал Чаннаронг.  — Я не причиню тебе зла и никогда не хотел, верь мне.
        — Тогда мы пойдем? Прохор, Сережа, едемте домой.
        — Подожди!  — удержал ее за руку Чаннаронг.
        — Но вы же сказали, что не причините мне зла. Отпустите.
        — Ваше высочество,  — подошла к ним Марго,  — отпустите их. Пусть она привыкнет к мысли о вас. Милая, поверь, твой отец замечательный человек, он никогда тебя не обидит.
        — Благодарю вас, сударыня. И вас…
        Но как обращаться к своему отцу, ее не учили, Виола ограничилась наклоном головы, взяла под руку Прохора, и они, а также Сергей ушли.
        — Породу не спрячешь,  — сказала вслед Марго.  — Не то что эта дура. Кстати, Виссарион Фомич, что вы намерены делать дальше с нею?
        — Присаживайтесь, сударыня,  — пригласил ее Зыбин.  — За время вашего отсутствия здесь много чего случилось, а главных виновников мы покуда не взяли, однако нынче близки к тому.
        11
        Шаг за шагом…
        В кабинет к Софии вплыла Инесса — женщина очень видная, все же сто двадцать кэгэ красоты, длинные уши, способные ловить шепот на втором этаже, нос ищейки, в общем, от нее утаить невозможно ничего. Впрочем, она и есть дознаватель, правда, ее считают плохим специалистом, но что касается узнать тайны коллег, Инесса впереди паровоза. При всем при том она беззлобная и по большому счету безвредная, просто немножко больше других любознательная.
        — Привет, привет, дорогая,  — закудахтала Инесса, идя к столу Софии.  — И как она — семейная жизнь с нашим Артемом?
        — Прекрасно!  — улыбнулась ей София.
        — Выглядишь счастливой, аж завидно,  — с недоверием в интонации произнесла Инесса, усаживаясь на стул.  — И где же это прекрасное, если Артем на работе торчал?
        — Он работал, а я по магазинам бегала. Потратила все деньги, что у нас были, на отдых нам теперь ехать не за что.
        — А чего ты их тратила? Куда?
        В упоении София прикрыла веки, чтобы не Инессу видеть, а свой новый дом, который она обустраивала так, словно никогда не жила в многоэтажке:
        — У нас красивая, большая, светлая, уютная квартира в новом доме, который еще пахнет цементом, краской, кирпичами… Между прочим, в центре города, на третьем этаже, с лоджией. И кредит за нее, но это неважно. Я никогда с таким желанием не занималась обустройством.
        — А теперь в наказание за растрату занимаешься бумагами Артема? О! О! Муж тут как тут. (Действительно, пришел Артем.) Вижу, вы давно не виделись, целый час! Ладно, я пошла.
        Артем занял ее место, сложив руки на столе, поинтересовался:
        — Что приходила узнать Инесса?
        — Не знаю. Наверное, все узнала, что ей надо было. А ты зачем пришел? Я за час мало что успела…
        — Просто так зашел, перед совещанием… Да! Вот что хотел узнать, мать звонила, просила срочно сообщить, когда мы собираемся в деревню. Там гуляют свадьбы дня два-три, эту жуть надо просто пережить.
        — Так отпуск скоро! У нас все равно денег нет на отдых, съездим в деревню на пьянку.
        — Еще спросила, кого мы с собой привезем. Ей заранее надо знать, чтобы разместить в доме, нашим гостям придется ехать туда на три дня.
        — Папу и Володьку привезем.
        — С Люськой, у них наступила мирная пора. Не знаю, насколько ее хватит, ей же приходится самой готовить, убирать, гладить. Я так и сообщу: трое, угу?
        София перегнулась через стол и поцеловала его; удовлетворенный Артем поднялся на второй этаж в свой кабинет, возле которого толпились оперативники. Махнув рукой, мол, заходите, он пропустил всех, сам зашел последним и, идя к столу, спросил:
        — Кто первый?
        — Давай я,  — приподнял руку Геннадий.
        — Хорошо, с тебя начнем,  — усевшись за стол, согласился Артем.
        — Я коротко. Игорь и Всеволод ходили в фитнес-клуб, но в разное время, следовательно, их обоих завербовала Евгения Жорина. Она присматривалась некоторое время к потенциальным партнерам, вступала в контакт, направляла разговоры на определенную тему и предлагала вариант отдыха. Методику вычислил я по обрывочным фразам всех троих — Юли, Севы и Игоря. Теперь, что их привлекало. Секс без обязательств, полная свобода и обмен партнерами — правила устраивали всех, тем более что партнеры все равно одни и те же. Исключался риск заболеваний, и не надо тратить время на поиски пары, кого-то обольщать и что-то обещать. Практично — так мне объяснил Игорь. У меня все.
        — Мой папа про таких говорит — с жиру бесятся,  — бросил Вовик.
        — Ты следующий,  — указал на него пальцем Артем.
        — У меня Рафик как один из вероятных убийц. Если коротко, то… он святой. Нет, правда святой: на убийство не мог пойти ввиду высоких моральных принципов.
        — А если не коротко? И без вот этого твоего… тона!  — покрутил в воздухе растопыренными пальцами шеф.
        — Характеристики ему дали самые лучшие, начиная от соседей и кончая школьными учителями. В школе был стабильным хорошистом, занимался спортом, пользовался уважением одноклассников и учителей. Служил в войсках связи…
        — Войска связи?  — заострил внимание Артем.  — Хм! В войсках связи служат те, кто хорошо разбирается в компьютерах, а убийца картинку к мониторам подключил с автономного компа…
        — Ну и что?  — пожал плечами Вовка.  — Сейчас большинство идущих в армию знают комп как свои пять пальцев. Я не все рассказал про Рафика. После армии прошел курсы охранников, женился, имеет двоих малолетних детей, с женой живут хорошо, даже не ругаются, во всяком случае, громко не ругаются. Детей он любит, возится с ними все свободное время. Нет, в негативном тоне тоже отзывались, например, что он слишком принципиальный, но лично для меня это суперположительное качество. Вот скажите, пойдет человек на тяжкое преступление, рискуя оставить детей без отца? У него все хорошо сложилось в жизни.
        — Да все возможно, Вова,  — разочаровал его Геннадий.  — Мотивы разные бывают у людей.
        — А докажите, что это Ашаров! Кстати, мотива у него нет!  — завелся Вовик.  — Так можно всякому, кто хорошо знает комп, поставить клеймо «убийца» и отправить в СИЗО. А вы докажите. Нет доказательств у нас. Нет улик.
        Артему пришлось напомнить ему, что не все так безоблачно:
        — Улика есть. Он заснул последним, в его крови наименьшее…
        — Знаю, знаю,  — хихикнул Володя.  — Контрдовод хочешь?
        — Давай.
        — Преступление продумано классно. Ну, все учтено, убийца невидимкой стал. И вдруг этот убийца так легко опростоволосился: рассказал нам, что заснул последним! В той части он все сделал по-умному, а тут прокололся на ерунде!
        Вообще-то в его словах, бесспорно, есть разумное зерно. Но проколы у преступников бывают глупейшие, словно в какой-то момент в мозгах отключилась контролирующая доля. При всем при этом Володьку можно уважать как раз за принципиальность и честное отношение к делу, Артем с улыбкой смотрел на него, распетушившегося, и попытался умерить пыл друга:
        — Я понимаю, тебе понравился этот парень…
        — И понравился,  — с вызовом ответил Володя.  — Много ты слышишь о другом человеке хороших слов? А о нем отзывы положительные, мнения не на пустом месте возникли. Между прочим, там еще два охранника, давайте ими займемся вплотную, чтоб уж было с чем сравнивать.
        — Как скажешь,  — не стал спорить Артем.  — Вот и займись. Антон…
        — Подожди, а то забуду!  — встрепенулся Володя.  — Вчера вечером в четвертый отдел обратилась супружеская пара, у них пропал сын примерно возраста убитого в доме Бубна. Сегодня в два опознание.
        — Наконец-то!  — с облегчением выдохнул Артем.  — Не факт, что это Елисей, но будем надеяться. Антон, что у тебя?
        — У меня номер, на который звонили ЖЖ,  — напомнил тот.
        — Я помню, помню. И что с номером?
        — Номер принадлежит дочери ЖЖ — Жориной Алене, куплена симка десять лет назад. Все.
        Ого, самый короткий доклад, но начальник нахмурился:
        — Как — все? А почему ты не узнал причину, как номер очутился у ЖЖ?
        — Она же мать… Мне, например, когда я в школе учился, родители свои телефоны отдавали…
        — Стоп, Антоша. В чем заключается работа сыщика… Вот попалась нам Жорина с устаревшей трубкой, а нам диктовала номера со смартфона. Мы знаем: многие имеют по две трубки, тут ничего нет особенного, но! Тебе дается задание выяснить, что это за номер, чей. Да, ты прав, мать может взять и телефон дочери, но! Мы расследуем убийство и обязаны знать точно, как этот номер попал к Жориной-маме. Если ни у кого нельзя это выяснить, поезжай к дочери, потом к Евгении, но выясни все подробности.
        — Я понял.
        — А номер, с которого ей звонили?
        Антон растерянно оглядел оперативников, а тем сразу стало ясно: паренек не выяснял, кому принадлежит номер звонившего. В народе это называется — лопухнулся. Курасов ждал, что же Антоша скажет в свое оправдание, хотя прекрасно понимал: информации по этому номеру не будет, но ведь интересно послушать лепет. Изначально-то отправлялся он узнать, кто звонил Жориной! И Антон, смущаясь от стыда за себя, боясь услышать насмешки (а тут мастера высмеивать лопухов), еле слышно вымолвил:
        — Речь зашла о смартфоне Жориной и почему у нее старая мобила, я когда выяснил, подумал, что моя инфа главнее…
        — Задание не выполнил, оно за тобой,  — прекратил адовы муки парня Артем.  — Поскольку большинство текущих вопросов решили, давайте вплотную займемся Лалой. Гена, ты едешь в центр, попробуй там опросить всех — от уборщиц до медсестер. Зная эксклюзивный характер Лалы, не может быть, чтобы у нее не было недругов, авось кто-то и подскажет причину ее смерти. Только не говори, что она убита. Я лично носом чую, причина убийства в ее профессиональной деятельности. Но засылать туда медэксперта не стоит, мне врач Вениамин Бугин, работавший в центре, объяснил почему, я вам рассказывал. Все. Мы с Володей едем в морг.
        — У меня тоже задание…  — начал возражать тот, Артем перебил:
        — Потом займешься.

* * *
        У Курасова есть служебный автомобиль с водителем, но он воспользовался своей машиной, просто привык сам за рулем сидеть, а водителя отпустил домой. Вовка вызывал некоторое беспокойство, никак Артем не мог понять, что с ним, почему из одного состояния впадает в противоположное. Ради этого он и загнал друга в машину, выехав на дорогу, не стал ходить вокруг да около, не в его это правилах, а полюбопытствовал:
        — Вовка, ты чего такой… нервный? Опять с Люськой не ладите?
        — Почему? У нас все хорошо.
        — Врешь. Я же вижу, что врешь. Не доверяешь мне?
        — Доверяю!  — огрызнулся тот, бросив в шефа укоризненный взгляд.  — Просто она вредная, у нее замашки принцессы, ни черта не умеет. Картошку пожарить не умеет, это же нонсенс! Если я делаю ей замечание — ревет. Понял, почему они все настаивали, чтобы я жил у них? Там не видно, какая она неумеха, так еще меня перевоспитывать принялись все хором.
        — Включая любимую тещу?  — пошутил Артем, а Вовик не воспринимал сегодня шутки:
        — Включая, да. Теща есть теща.
        — Если Люся тебя раздражает до такой степени, что работать не можешь, стоит расстаться с ней, я тебе говорил, что лучше не будет. Помнишь, как у меня было? Ну, вот, учись на чужих ошибках.
        Вовик насупился, в окно уставился — вот бедняга, выбор штука тяжелая. Вид у него мальчишеский, несерьезный, а ведь он самостоятельный, крепкий, ответственный, в сущности, все это можно объединить одним словом — надежный.
        — Не хочу расставаться,  — буркнул Вовик.
        — А что так?
        — Люська красивая. С моей-то рыжей мордой заполучить такую — я даже не мечтал. Она добрая. Нежная. Ласковая.
        — Этого маловато, друг мой Вовка.
        — Ну, да, да, люблю ее. Это хотел услышать? Так что моя ситуация от той твоей сильно отличается.
        — Тогда другое дело. Ну, с готовкой ситуация поправима — Интернет ей в помощь. А недостатки только путем воспитания устраняются, это работа трудная и нудная, но раз любишь… справишься.
        — Уговорил. Не хотел, но придется жаловаться Софии, сам я не справлюсь. Чуть что — она ревет, я мирюсь с ней на кровати.
        — Точно, Софию натравим на твою Люсию… Выходим.
        Предполагаемые родители еще не приехали. Чтобы занять время, Артем просвещался, разговаривал с медиками, уточняя у них некоторые непонятные ему вещи касаемо трупов. Его работа часто связана с трупами, а потому требует детальных знаний. Конечно, есть книги, но написаны они специфическим языком, а специалисты много открывают секретов, о которых в книгах не пишется.
        В кабинет вошли солидный мужчина лет пятидесяти с печатью на лбу — бизнесмен и красивая женщина лет сорока, это первое, что бросилось в глаза. Второе — одеты дорого, со вкусом, люди не бедствуют, и хвала им, что смогли стать успешными, но оба явно на нервном взводе, это естественно. Прежде чем показать труп, Артем вынужден был поговорить с ними, хотя понимал и состояние этих людей, и жестокость с его стороны, ведь им хотелось быстрей убедиться, что в морозилке лежит не их сын. И поговорить нужно сейчас, до опознания. Конечно, он представился, следом задал первый вопрос:
        — Вашего сына как зовут?
        — Елисей,  — сказала женщина.  — Так назвала его бабушка… как в сказке… Ведь королевич Елисей вышел победителем.
        Да, печально. Но тут уже ничего не поделаешь, Артем продолжил:
        — Скажите, когда пропал ваш сын?
        — Мы не знаем…  — У женщины дрогнул голос.  — Мы с мужем уехали отдыхать в Грецию, Елисей отказался поехать. Ему неинтересно с нами, здесь же друзья… Приехали два дня назад вечером, а он не пришел домой. Я заметила, он давно не ночевал дома. Мы стали звонить ему, а телефон…
        — Не отвечал,  — угадал Артем.  — А кто его друзья?
        — Их много…  — уклончиво ответила она.
        — А все-таки?
        — Есть из одноклассников… в институте появились… Елисей в прошлом году поступил… и год проучился… Ему всего семнадцать лет, он вундеркинд, поэтому рано пошел в школу… Елисей мало кого из друзей приводил домой…
        Мама с папой не знают друзей сына, сделал вывод Артем. А раз не знают друзей, то не в курсе, чем занимался их сын без них. Не стоило больше мучить родителей, им предстояло пережить самое страшное, что может случиться в жизни, он предложил пройти на опознание.
        Тело приготовили час назад, осталось только подойти и посмотреть, кто лежит под простыней. Неподалеку санитар наготове держал бутылочку с нашатырем и в другой руке — ватный тампон. Мать с отцом опасливо приблизились, эксперт открыл простыню, чтобы только голова была видна. Что тут сказать… Смерть меняет лицо, но мать с отцом всегда узнают ребенка. Это опознание продлилось секунд десять, мать, ни слова не говоря, упала в обморок. Отцу стало плохо с сердцем, к счастью, в морге тоже медики работают, мужчине не дали умереть, его увезли на «Скорой». А женщине вызвали подругу, чтобы та помогла ее отвезти домой.
        Артем и Володя вышли из морга и наблюдали, как подруга села за руль крутого кроссовера, на котором приехали родители Елисея. До этого она выясняла, что будет, если их остановят, у нее же нет доверенности на вождение кроссовера. Артем дал свой номер телефона и пообещал уладить недоразумение, если оно случится. Машина зашевелила колесами, разворачиваясь, потом поехала, набирая скорость по прямой дороге.
        — Вот стою и думаю,  — произнес Артем,  — что они делали не так? Это же богатые люди, одна машина стоит бешеные миллионы, а сына потеряли. Единственного сына! Мне кажется, они виноваты — чему-то не научили, что-то пропустили.
        — Ой, да не заморачивайся, таких Елисеев будет еще много в морге лежать, свои мозги не вставишь ни крутым родителям, ни деткам. Поехали?
        Артем завел мотор, сдал назад, чтобы развернуться, но позвонил Антон, видимо, что-то срочное.
        — Слушаю, Антон.
        — Я пока не знаю подробностей, но думаю, что тебе это нужно сказать безотлагательно. Короче, дочери Жориной нет, она умерла несколько лет назад.
        — Умерла?  — Артем затормозил.  — Выясни, почему она умерла.
        — Ты смотри как интересно!  — проговорил Вовка задумчиво.  — Дорожки так и ведут к ЖЖ. Если дочь пострадала от Лалы, то Жорина могла заказать убийство. И тогда понятно, чьего звонка ждала в ночном клубе.
        — Поживем — увидим,  — тронул авто с места Артем.
        В то же время София решила сделать небольшой перерыв, чтобы размяться, а то сидишь, сидишь — словно в консервной банке заперта. Сначала она потянулась, потом прошлась по маленькой комнате туда-сюда и подошла к раскрытому настежь окну. Ветерок… И пусть он жаркий, но это ветерок, это дыхание улицы, где вольготней дышится, чем в крошечном кабинете.
        Вернувшись на рабочее место, София открыла файл с романом и просто смотрела в монитор. Три дня возвращалась к сюжету, только когда ложилась спать и засыпала, видя героев и любя их…
        МАМАНЯ, ДОЧКА И ЖЕНИХ, ИЛИ ШАЙКА БЕЗ ГЛАВАРЯ
        Виола сидела в своей комнате до вечера, все понимали, что ей нужно свыкнуться и со смертью матери, и с воскресшим отцом, и даже с самозванкой. Мужчины подробно рассказали Насте о неожиданностях в полицейском участке, в основном старался Сергей. Прохор больше помалкивал, и друзья понимающе поглядывали на него, но посчитали, что пока не время утешать. Когда прислуга готовила стол для ужина, Настенька поднялась к Виоле, постучалась.
        — Входите, Прохор,  — откликнулась гостья, а вошла Настя.  — Ах, это ты…
        — Он внизу ждет, а я… я пришла поговорить. Можно?
        Немножко Виола удивила гостеприимную хозяйку: они переживали за нее, а она лежит на кровати и читает книжку! Как так? Почему? Настя присела на край кровати и, поскольку пришла на разведку по просьбе мужа, начала издалека:
        — Шла сюда и думала — ты плачешь по матушке…
        — Я не могу оплакивать то, чего у меня не было,  — сказала Виола.  — Она приезжала редко, я успевала забыть ее лицо. Никогда не знала, как гладят по голове ее руки, никогда к себе она меня не прижимала, не смотрела ласково. Об этом я читала в книгах, поэтому ждала от нее… Напрасно ждала. Мне ее жаль, поверь, она была несчастной и очень хотела отдать свое несчастье мне. Теперь, когда ее не стало, я чувствую, как легко дышать. Наверное, я плохая?
        Откровения Виолы растрогали чувствительную Настеньку, она обняла подругу, потом заглянула ей в лицо, заверяя:
        — Нет, вовсе нет. Все, что с тобой было, закончилось, лучше не думай об этом. Убийц найдут! Ты не знаешь, каков Виссарион Фомич, он самых ловких преступников находит. А у тебя начинается новая жизнь, ты княжеского рода…
        — Однако это не помогло ни моей матери, ни мне. А для тебя титул имеет значение?
        — Для тебя имеет. Я из мещан, Сережа тоже, он недавно принят в купеческую гильдию, в третью. Прохор во вторую гильдию входит, а ты… ты титулованная особа, выше нас стоишь — не дотянуться.
        — Зачем дотягиваться?  — пожала плечами Виола.  — У меня никогда не было такой хорошей подруги, обо мне никто так не заботился, как Проша…
        — Да, да, Прохор!  — подхватила Настя.  — Он очень тревожится.
        — Тревожится? Почему?
        — Да как же! Он… он так любит тебя, клянусь! Да ты сама знаешь, Проша из-за тебя порвал с родными, потерял все — дом, дело… На такой шаг идут только любя. А ты как, откажешься от Прохора?
        — Идем.
        Гостья решительно слезла с кровати, улыбнулась настороженной подруге, давая понять, что той не стоит беспокоиться, и обе, взявшись за руки, спустились вниз. Прохор на самом деле казался угрюмым, Виола села за стол рядом с ним и, чтобы не томить друзей, начала уверенно, видимо, тщательно и заранее обдумав каждое свое слово:
        — Я не лгала, когда совсем не говорила, невозможно лгать молча, ведь так? Но все равно, Прохор, прости меня. Я боялась расспросов, боялась, что отвезешь меня в тот дом, где жила, и отдашь этим страшным людям, которые напали на мою мать и хотели убить меня. До сих пор не понимаю — почему они это сделали, зачем та девица назвалась моим именем. Теперь вы все знаете, и мне стало легче, я могу сказать, как благодарна вам всем. Мой титул не дает никаких преимуществ, это лишь слово, которое приставляют к имени, я все равно незаконная дочь своего отца — так мне объясняла моя мать. Ежели ты, Прохор, не откажешься от меня…
        — Не откажусь,  — сказал тот твердо.
        — Такт и я по доброй воле не пойду к отцу, довольно мне моей матери. А коль он не примирится с моим решением, вы спрячете меня. Мне скоро восемнадцать, я всю жизнь прожила в тюрьме, три года с небольшим потерпеть взаперти совсем нетрудно. Я же буду не одна, Прохор и вы — с вами не страшно, как было страшно все эти годы.
        — А мы обвенчаем вас тайно!  — прищелкнул Сергей пальцами.  — И тогда прятаться ни к чему, никто не посмеет вторгаться к вам.
        — И для тайного венчания нужны всякие бумаги,  — напомнила жена.  — Хотя бы свидетельство о рождении.
        — Настюша, самый надежный документ — деньги, поверь. Я берусь устроить, мы что-нибудь придумаем,  — пообещал Сергей.
        — Хорошо, пусть тайно,  — согласилась Виола.  — Теперь нет неясностей, правда, Настя?
        — Правда!  — рассмеялась Настенька.  — Ой, давайте поедим? Очень есть хочется.
        Ужин продлился долго, молодым людям не хотелось расходиться по комнатам, мужчины строили планы о совместной работе, а дамы… ну разве можно представить дам, у которых не найдется тем?
        А утром приехал нарочный от господина Медьери, он привез приглашение на ужин в особняк венгра — одно на всех четверых с упоминанием полных имен.
        — Кто такой Медьери?  — насторожилась Виола.
        — Вчера он сидел рядом с твоим отцом,  — сказал Сергей.  — Это венгр, а мать у него русская столбовая дворянка, он богат, умен, щедр и смел. Я знаю его только с хорошей стороны, на подлость он не способен.
        — И все же странно,  — не обрадовался и Прохор.  — Для знати мы никто, стало быть, нас зовут, чтобы Виола пришла туда.
        — Могу узнать у ее сиятельства графини Ростовцевой, она скажет правду,  — заверил Сергей, на том и порешили.

* * *
        Неизвестная девка, выдававшая себя за княжну Виолу, хлюпала носом, сидя напротив Зыбина. Один постовой стоял у двери, второй рядом с девкой. Кирсанов сидел у стола Зыбина с краю, а Маргарита Аристарховна ходила — ей не сиделось, просто руки чесались надавать негодяйке пощечин.
        — Ваше имя, барышня,  — медленно произнес Зыбин.  — Подлинное.
        Смотреть в его глаза, пронизывающие насквозь, было выше сил самозванки, она могла лишь исподлобья кинуть взгляд и тут же увести его в сторону. Однако у Зыбина имелись в запасе самые примитивные способы принудить к признанию полуграмотных девиц с большими амбициями:
        — Что ж, барышня, обязан предупредить, что укрывательство имени вам не поможет. Обман налицо, вы присвоили чужое имя, мало того — чужой титул, обманули князя Соколинского и его родных, но это ведь не все. Подлинная княжна Колинская едва выжила после покушения, а ее мать лежит в мертвецкой, она убита. У нас все улики, чтобы предъявить вам обвинения в убийстве, покушении на убийство, краже документов, присвоении себе чужого имени и мошенничестве. Ваш удел, барышня, не каторга, а виселица. Уведите.
        Откуда было знать простой девке, что казни в Российской империи стали редкостью? Но угроза виселицей оказалась действенной, самозванка упала на колени, схватилась руками о край стола и зарыдала, умоляя:
        — Не надо! Не хочу на виселицу! Не виноватая я! Меня заставили… Я не сама! Все скажу, все-все по-честному…
        — Вернитесь, барышня, на стульчик,  — бросил ей Зыбин. Когда она снова села, он вернулся к первому вопросу:  — Ваше имя.
        — Ася Горюнова-с.
        — Ну, рассказывай, Ася, кто надоумил?..
        — Маманя меня заставила…
        — Имя мамани.
        — Меланья Васильевна Горюнова…
        — А, так ваша матушка прислугой была у княжны Виолы.
        — Да-да-да. В прислугах служила-с.
        — А Филипп…
        — Филя… Филипп Рожкин жених мой, в работники нанялся тожеть… то исть маманя его в помощники себе взяла, а то ить одна на хозяйстве-с.
        — Ну и как же вы сподобились на столь тяжкие преступления?
        — Не знаю-с,  — захныкала Ася.  — Не при мне решалось, они сами-с. А мне сказали, чтоб я представилась внучкой князя Соколинского, что буду жить у него богато, как сыр в масле кататься. У князя ни сына, ни дочки…
        Тут уж графиня Ростовцева взвилась, подлетела к столу Зыбина и выдала самозванке:
        — Ах, мерзавка! Хочешь сказать, добро сделала князю? В то время как настоящую внучку вытягивали с того света! Лгунья!
        Та реветь. Да жалеть-то девицу не за что и некому, Зыбин с ласкового тона перешел на строгий:
        — Полиция была по адресу проживания княжны Колинской, родительницы вашей там нету.  — И как рявкнул:  — Адрес, где жила с маманей своей! И адрес Филиппа! Живо!
        Что было делать несчастной Асе? Она назвала адреса, но ее, конечно, не отпустили, а отправили в арестантскую. Получив адреса, Кирсанов взял нескольких полицейских и поехал арестовывать мамашу с женихом. Оставшись наедине с графиней, Зыбин расслабился и вздохнул удрученно:
        — Сдается мне, не Рожкин с Горюновой организаторы.
        — А кто?
        — Хм, сударыня! Я полагал, вы имя назовете, с вашим-то умом и не отыскать зачинщика, который покушался на жизнь князя? Как там князь Соколинский? Ему сказали про самозванку?
        — Расстроился. Правда, и утешился, ведь внучку он не потерял.
        — А новость о сыне?..
        — Покуда мы не доберемся до тайника, принц не желает открываться. Вдруг крестному придет безумная идея прогнать его? Одна я не справлюсь с тайником.
        — А что с тайником?
        — Апартаменты матушки Мирона подвергались ремонту, все щели заделали. Приходится снимать штукатурку… такими приспособлениями… инструментами! Чтобы добраться до камней за колонной, на которой стоит бюст пращура князя.
        — И вы снимаете… э… штукатурку-с?!
        — Я ее собираю. В вазу. А моя Анфиса караулит, чтобы никого поблизости не было. Оббить проще, но это же шум какой! Приходится отковыривать толстый слой, он такой плотный. А эти родственники князя… так и рыскают поблизости, им всюду нужно сунуть свои длинные носы!
        Примерно с час ждали Кирсанова, но тот приехал «пустым». Зыбин не ошибся в нем, давая такое простое поручение, предусмотрительности агенту не занимать. В квартале бедняков все на виду, а преступники могли не оказаться дома, поэтому Кирсанов оставил полицейских в соседнем квартале и лично прошелся по адресам. Ни Горюновой, ни Рожкина не оказалось дома. Он отдал распоряжение тихонько взломать замки квартир и оставил засаду из переодетых в штатскую одежду полицейских. Ждать, когда возьмут Горюнову с Филиппом, не имело смысла, и графиня решила отправиться ковырять стену в доме крестного. Стоило ей выйти за порог полицейского участка, как остановилась пролетка, почти на ходу спрыгнул…
        — Ай, господин Терновой! Вы напугали меня.
        — Прошу простить меня, ваше сиятельство, я вас ищу,  — приложил тот к груди руку.  — У вас дома сказали, будто вы у князя Соколинского живете, а я не знаю адреса, вот и приехал в полицию узнать.
        — А что за срочность?
        — Пришло приглашение от его милости господина Медьери…
        — Знаю, друг мой. И что?
        — Виола не хочет идти, боится в ловушку попасть.
        — Бедняжка! Мы нарочно решили ужин у месье Медьери устроить, чтобы не пугать ее. Вон мой экипаж, едемте к ней, я расскажу Виоле об отце.

* * *
        После встречи с Виолой в магазине Филипп Рожкин отвел Меланью Горюнову в заброшенный дом, стоявший на отшибе, там можно развести огонь и хотя бы не замерзнуть. А сам рыскал по городу в поисках местонахождения Виолы. О, что он пережил, встретив убитую им девушку! Даже засомневался — она ли то, ведь выжить Виола не могла — кровищи вытекло из нее много. Он бросил ее в сани, накрыл дырявым одеялом с головой, чтоб случайный прохожий не увидел труп, и отвез в лес. Далеко углубляться не стал — опасно, скинул девушку на краю, волки да одичавшие собаки в считаные часы, думал, приберут тело.
        Сразу после встречи Рожкин убежал в проулок, оттуда выглядывал, чтобы увидеть, куда пойдут обе девицы, а там — как повезет, теперь обеих надо… Но они вышли в сопровождении двух молодых мужчин и уехали в крытой коляске, которой управлял один из спутников. Рожкин не поймал извозчика, не было поблизости свободного. И как же теперь узнать, где прижилась барышня?
        Действовал наобум, ходил по городу в кварталах не бедных, но и не слишком состоятельных людей, запросто вычислив, что иметь выезд может лишь тот, у кого деньги водятся. Напрасно бродил второй день, пряча половину лица за шарфом и надвинув на глаза шапку. Ближе к ночи, когда город замирал, шел за Меланьей, чтобы заночевать в своих квартирах, а жили на одной площадке дома в три этажа, который сдавался внаем задешево. Горюнова все же промерзла — дров не хватило, оттого еле ногами передвигала и ругалась по дороге:
        — Это ж что за жисть, вроде теперича дом свой имеем, а прячемся! Опять в ентот клоповник идем. Долго ишо так будет?
        — Покуда не добью твою барышню. Выдаст нас, чую, выдаст.
        — Так она ж не знает, где квартируемся.
        — Поостеречься не мешает. Не одна она была, поняла? А коль рассказала, кто у ней дед? И пойдут они к ему…
        — Да как же докажет, что внучка? Док?мента у ней нету.
        — Молчи! Сказал — поостеречься, на том и кончим. Днем в любую минуту на квартиру могут прийти, а ночью спят все, полиция тоже.
        — А Ася?  — обозлилась женщина.  — Девку сунули в пекло…
        — Ниче ей не сдеется. Да не бойся, я так, из опаски…
        Он открыл парадный вход — трухлявую дверь, пропустил ворчунью, глядя по сторонам, но было тихо. Поднялись по лестнице. У Горюновой заел ключ…
        И вдруг распахнулась дверь напротив, из квартиры Рожкина вылетел человек, тетка охнула… Филя, обладавший чутьем ищейки, еще не понимая, что тут к чему, ринулся вниз, но и там дверь открылась, в проеме он увидел силуэт человека… Меланья наверху визжала, значит, все же полиция их сторожила.
        Рожкин, молодой и сильный, стремительно слетая с лестницы, умудрился ударить ногой в живот человека в проеме. А тот, видимо, ждал, что Филя остановится, ну и дурак. Беднягу скрутило, рухнул он на колени, что и нужно было беглецу, который перепрыгнул через комок из тела и кинулся бежать по утрамбованной дорожке, посыпанной песком от скольжения. Вслед верещал свисток полицейского… Сколько же их в засаде? А думать недосуг, надо бежать…

* * *
        — Да не знаю!  — рыдала Меланья Горюнова на допросе и давай креститься.  — Вот вам крест святой…
        — Чтоб у тебя рука отсохла, дрянная баба!  — зарычал Зыбин.  — Мне доподлинно известно, что в сговоре ты с Рожкиным! Вы убили мадам Селестину и скинули в прорубь, а дочь Виолу отвезли в лес смертельно раненную, думали, мертва она.
        — Неправда!  — пришла в ярость Меланья.  — Кто меня оболгал?
        Зыбин попыхтел, надувая щеки,  — так он усмирял гнев, когда попадались особо наглые арестанты, их удавить надо бы, да нельзя. Он приказал постовому:
        — Пригласите княжну для опознания.
        В сопровождении Прохора вошла Виола, увидев Горюнову, она осталась у входа, там и застал ее вопрос Зыбина:
        — Виола Мироновна, вам знакома эта женщина?
        — Это моя служанка,  — признала арестантку Виола,  — Меланья Васильевна, два года я только и видела, что ее.
        — Вас и вашу матушку убивали…
        — Она и Филька… э… Филипп. Фамилию не знаю.
        — Благодарю вас, можете идти.
        Зыбин заерзал, поворачиваясь к Горюновой, он щурил один глаз от солнечных лучей, падавших через окно прямо на его стол. Нечто похожее на улыбку тронуло его толстые губы, он был доволен, ибо дело шло к завершению, а это всегда приятный момент, который хотелось продлить и насладиться им.
        — Ну-с…  — протянул он с удовлетворением.  — Что скажешь?
        — Напраслину возвела на меня ваша барышня!  — огрызнулась подлая баба.  — Не работала я у ней. Никогда.
        Зыбин достал исписанный лист, показал ей:
        — А это тогда что-с?
        — А что?  — глядела исподлобья Горюнова.
        — Чай, неграмотная? Это дарственная, написанная мадам Селестиной, которая дарит дом с подворьем своей дочери, что удивительно — заверенная. Ну, печать подлинная, а подпись проверим. Найдена бумага во время обыска твоей квартиры. Также найден акт об узаконении и признании Виолы Колинской князем Мироном Гавриловичем Соколинским на основе его прошения, но без права наследования имущества отца и на ношение его фамилии, однако с сохранением титула. Притом называть следует дочь сиятельством, а не светлостью. Редкий документ, не всякому наш государь его выдает, дык и князей от Рюриков у нас раз-два и обчелся.
        Вдруг Зыбин набычился, да как рявкнет на арестантку:
        — Вздумала дочь княжной сделать?! Да порода не та. Постовой! Веди арестантку. А ты думай, сколь годков каторги уменьшить честным признанием. А вот и горе-княжна твоя. Ну-с, дамы, чего скажете?
        Дочь, повернувшись спиной к матери и уткнувшись лбом в стену, завыла, повторяя: «Маманя… Маманя…» Жалкий финал, казалось бы, удачного предприятия. Виссарион Фомич выдерживал паузу, определив по мамане, что та готовила себя к капитуляции, а пока набиралась решимости. Он дал ей время — с полминуты, себе тоже — выпить остывшего чаю, поставив на стол подстаканник, звякнувший чайной ложкой в пустом стакане, поторопил Горюнову:
        — Где способен прятаться сообщник Рожкин?
        — В заброшенном доме за Горками,  — с трудом выдавила она.  — Других мест не ведаю, да вряд ли он туда придет опосля того, как меня взяли.
        — А из города ему не выбраться,  — «успокоил» ее Зыбин.  — Разве что через лесок, тот самый, куда вы княжну Виолу отвезли. Но там голодные волки, одному человеку с ними не справиться. Итак, голубушка, выкладывай ваш план.
        — Я лишь помогала, потому не все знаю…
        — Что знаешь, то и выкладывай.

* * *
        — Тише, Маргарита Аристарховна, вас услышат,  — шикнул Чаннаронг, очищая долотом зазоры между кирпичами.
        Оба стояли на коленях у колонны с бюстом, места между стеной и колонной мало, что создавало трудности в работе, а долбить стену надо внизу, тайник у самого пола. Марго держала канделябр с тремя свечами, Пакпао находился тут же, сидел в сторонке — это была вторая статуя в комнате. Ночь — самое спокойное время в доме, кишащем слугами, князьями в неисчислимом количестве, просто дворянами, приживалами. Не дом, а Ноев ковчег, всем нужно участие в судьбе, выраженное в круглой сумме. Только ночью можно освобождать тайник от чертовой штукатурки в палец толщиной и каменной твердости!
        Чаннаронг действовал осторожно, словно оперировал человека, поначалу эта скрупулезность злила Марго, ей бы поскорей открыть тайник и закончить эту историю. Он объяснил: прошло много лет, не исключено, что конструкция обветшала, а то и нарушилась в связи с покрытием штукатуркой, лучше не рисковать и затратить время, нежели устройство заклинит — тогда придется стену ломать, а то и колонну. Чаннаронг работал, а Марго услаждала его слух новостями от Зыбина, порой она входила в раж и повышала голос, но после замечания соучастника перешла на полушепот:
        — Ну, вот… Селестина решила, что дочь убита, и ради спасения своей жизни согласилась на их условия — подарить дом дочери, то есть уже мерзавке Аське. Филька тут же унес Виолу, его не было долго, а приехал он с мужчиной, которого Меланья толком не разглядела — ее выставили из комнаты, к тому же незнакомец прятал лицо. Селестина написала бумагу дарения, а мужчина заверил печатью и подписью, для этого Филька привез его.
        — Полагаю, Виссарион Фомич быстро найдет чиновника, нотариусов в этом городе немного.
        — А я думаю, нотариус не пойдет на преступный сговор, тут либо печать поддельная, либо украдена. Когда мужчина ушел, Селестину вновь связали, бросили на сани и повезли к лесу. Но она как-то сумела высвободить руки, спрыгнула с саней и побежала, это случилось у реки. Селестина звала на помощь, но Филька догнал и ножом ее… Далее не было смысла везти труп в лес, боялись запачкать сани, по этой же причине Филька не вынул нож из спины Селестины — чтобы не хлынула кровь и не оставила следов. Они отнесли труп к проруби, Филька пробил сапогом лед и сбросил несчастную в воду.
        — Как же они в темноте прорубь нашли?
        — О, ваше высочество, давно вы в России не бывали, забыли, что луна отражается на снегу, поэтому лунной ночью довольно светло.
        — Значит, Меланья хотела заполучить…
        — Да, дом, в котором росла ваша дочь.
        — Скромное желание.
        — Это не все!  — воскликнула Марго и прикрыла ладошкой рот. Но было тихо, она продолжила:  — Ася в роли Виолы… кстати, бездарно притворялась… так вот главная цель у этих бандитов — ваш отец.
        Чаннаронг сделал паузу в работе, развел руками:
        — По закону Виола не может стать наследницей.
        — Но существуют другие способы, например: на Виоле… то есть на Аське женится один из кузенов, крестный пишет завещание на его имя с некоторыми условиями, выгодными для внучки. Ну и на подарки запрет не наложен, вы ведь тоже хотите сделать дочери подарок.
        — М-да, в России умеют обходить законы.
        — Их обходят во всех странах,  — заступилась за русских плутов Марго.  — Но вы понимаете, что главное лицо заговора еще находится в этом доме?
        Чаннаронг продолжил работать, а через пару минут попросил:
        — Сударыня, попробуйте повернуть бюст моего прапрадедушки.
        Поставив канделябр на пол, она поднялась с колен, взялась за бюст, но тот ни на йоту не сдвинулся, пришлось Чаннаронгу подергать дедушку. И вдруг Марго пришла мысль, которая должна была бы посетить ее раньше:
        — Этот дом не принадлежал вашей матери, крестный взял ее без приданого. Дом вашего отца, почему же он не знал о тайнике?
        — Это дом моей бабушки, а бюст ее прадеда,  — пытался повернуть дедушку Чаннаронг.  — Когда она выходила замуж, дом дед получил в приданое, а ее мать рассказала о тайнике и просила никогда о нем не рассказывать мужу, потому что в жизни бывают обстоятельства, когда и замужней женщине надобно сокрыть…
        — Смотрите, смотрите!  — громким и радостным шепотом воскликнула Марго.  — Кирпичи двигаются! Им что-то мешает…
        Шесть кирпичей, спаянных друг с другом неким составом, действительно шевелились, но им мешал плинтус. Чаннаронг озадачился, как быть, ведь отдирать плинтус придется по всей длине.
        — Отдирайте,  — разрешила Марго.  — Завтра вам предстоит отнять имение у крестного, сами всех поставите в известность, кто вы и как добыли завещание.
        Чаннаронг стал на колени и принялся отделять от стены деревянный плинтус, Марго напомнила, что он не все рассказал.
        — Я помню, мадам. Тайник в роду бабушки принадлежал только женщинам, но у бабушки родился сын — мой отец, потому секрет бюста она передала моей матушке, которая и хранила его, но когда ваш крестный выставил меня из дома, она открыла его мне.
        — А имение откуда взялось у вашей матушки?
        — Моя матушка была ангелом, удивительной доброты. Она ухаживала за бабушкой сама, когда та болела перед смертью в течение нескольких лет. Из благодарности бабушка завещала имение невестке, а не сыну.
        Еще немного и — плинтус оторван. Чаннаронг взялся за бюст, не без усилий, но повернул его вокруг оси. От стены отделились кирпичи и выехали вперед вместе с ящичком, точнее, образовалась достаточно широкая щель, чтобы взять футляр из ящичка, а в нем…
        — Вот оно, завещание, отлично сохранилось,  — удовлетворенно произнес Чаннаронг. Но в футляре были еще бумаги.  — Угу, завещание бабушки… матушка и его положила, не доверяла отцу… Что это? Вы слышали?
        — Нет…  — прислушиваясь, сказала Марго.
        Несколько слов он бросил Пакпао, тот бесшумно вскочил и также бесшумно выскользнул за дверь. Вернулся юноша буквально через секунду, Чаннаронг перевел его слова, бросаясь к двери:
        — Ваша Анфиса!
        Горничная лежала на полу и как будто спала, но спать она не могла, значит… Марго прислонилась спиной к стене, кутаясь в шаль от ужаса, что любимую горничную убили. Тем временем Чаннаронг пощупал пульс у девушки и шепотом успокоил графиню:
        — Она жива, но без чувств. Надо перенести ее…
        М-да, теперь Анфиса может хвастать, что ее носил на руках не только князь, но и заморский принц. Шутки шутками, но когда Пакпао привел в чувство горничную, она с трудом вспомнила, что кто-то неслышно подкрался сзади и придушил ее. Анфисе дали какой-то микстуры из кофра Пакпао, тем временем Чаннаронг потянул графиню в первую комнату, где заявил:
        — Пакпао останется с ней. Неизвестный не рассчитал силы и придушил чуть больше, чем того требовалось для сна, боюсь, Анфисе может стать хуже.
        — Что вы! Юноша в комнате спящей девушки…
        — Мадам,  — усмехнулся он,  — Пакпао женское имя.
        — Что?  — вытаращила глаза Марго.  — Как? Женское?..
        — Пакпао женщина и моя жена. Здесь не разбираются в восточных народах, отличить мужчину от женщины вам весьма затруднительно, а мне выгодно. Мужчине проще в любом обществе, поэтому я решил представить ее своим сыном. Моя преданная жена не только искусная лекарка, она еще и телохранитель, что в данных обстоятельствах оказалось весьма кстати.
        Закусив нижнюю губу, Марго качала головой, не имея слов, чтобы выразить свое изумление. Однако женщина она практичная, быстро сосчитала в своей головке, что сын крестного мудрый человек с оригинальным подходом к проблемам. Наконец, улыбнувшись, она тоже нашла оригинальный подход к обстоятельствам:
        — Вы обманщик, ваше высочество.
        — Правда? Но вы тоже обманщица.
        — Так вот, спите здесь. Вон на том диване, это почти рядом с вашей женой. Вы же видите, кого-то просто тянет в мои апартаменты.
        — Думаю, этот кто-то заметил свет в дверных щелях и хотел подслушать нас, а ваша Анфиса ему мешала.
        — Конечно, это кто-то из многочисленных князей! Все, ваше высочество, я — спать, а вам — тот диван.
        — Но сударыня! Утром из ваших апартаментов выйдут двое мужчин! Ваша репутация пострадает, ежели нас с Пакпао увидят.
        — К черту репутацию! Прошли времена, когда женщин беспощадно карали за измены. Я боюсь, понимаете? Покой и жизнь дороже репутации.
        12
        Angel of death[Ангел смерти (англ.).]
        Дочь Жориной Яна наглоталась таблеток, спасти ее не удалось. Было ей всего-навсего двадцать три года, а причина — муж девочки погиб в автомобильной катастрофе, она не нашла в себе сил пережить трагедию. Такую историю рассказала соседка Жориной по подъезду — симпатичная старушенция, поселившаяся в доме со дня его сдачи в эксплуатацию.
        «Такая пара красивая была, такая пара…  — слушали все в кабинете Курасова запись показаний старушки-соседки.  — Яночка и Коленька наглядеться друг на дружку не могли, как говорили раньше: созданы друг для друга — это про Яночку и Коленьку. Два года они у Женечки жили, квартира у нее четырехкомнатная от родителей, одной-то что там делать? Свадьба скромная была, денег особо у Жени не водится, да разве ж богатая свадьба гарантия счастья? А эти двое счастливы были, и вдруг… Сначала Коля погиб как-то так глупо, говорили, напился и врезался. Странно…
        — Почему странно?  — это был голос Антона.
        — А не пил он. Мы ж тут все знаем друг друга, кто чем дышит — известно. Так вот Коля не пил, сейчас много молодежи непьющей — немодно, это правильно. Ну, вот, сначала погиб Коля, а на девятый день Яночка… Их рядом похоронили.
        Произошло это три года назад. Мать Евгения Жорина с тяжелым нервным срывом попала в больницу, но в ее случае победила жизнь. Недавно, месяца два назад, ЖЖ продала квартиру, собиралась купить меньшую — зачем ей большая?»
        А номер, с которого ей звонили, когда она была в ночном клубе, зарегистрирован на гражданина Остапенко, проживающего аж в Хабаровске, не выезжавшего из региона лет пять. Но это не все! Остапенко шесть десятков лет, судимостей не имеет, до сих пор работает на производстве, так что приехать в Центральный регион России просто не мог ввиду занятости.
        — А как его номер попал чужому человеку?  — спросил Артем.
        Антон с удовольствием рассказывал, он чувствовал себя героем дня, так как полагал, что учел все вопросы, которые могут возникнуть у Курасова:
        — По старой симке я нашел его нынешний номер, созвонился. Остапенко рассказал, что лет шесть назад потерял телефон, само собой, и сим-карта была утеряна. А номера, не задействованные полгода, операторы мобильной связи продают оптом мелким лавочникам. Наверняка номер куплен в каком-нибудь переходе у лоточника, где толкают бэушные номера с телефонами.
        — Молодец,  — похвалил Курасов.  — Видишь, можешь, когда хочешь. А подробности смерти мужа Яны узнал?
        — Не успел. Архивы надо поднять в двух местах — протокол депеэсников с места аварии и результат вскрытия.
        — Обязательно выясни мельчайшие подробности. Раз есть смерти, есть пострадавшие, я имею в виду и Жорину, то не думаю, что случайность привела эту женщину к Лале, а там — как знать. И еще… Надо установить постоянное наблюдение за ЖЖ.
        — А кухарка с мотивом?  — напомнил ехидный Вовка.  — Мы совсем не уделим ей нашего внимания?
        — Отстань,  — отмахнулся от него Артем.  — Но мотив у нее убедительный. Вот когда все фигуранты окажутся святыми, будем работать с ней. Дальше?
        — Наверное, я буду речь толкать,  — сказал Володя.
        Настроение у него отличное уже несколько дней, видимо, Люська научилась жарить картошку. Но главное — как он сказал! Словно бомбу припас, которая всем понравится. И поскольку в кабинете повисла пауза, наполненная ожиданием, он подошел к столу Артема вместе со стулом, развернул к себе монитор, защелкал мышью, комментируя свои действия:
        — Сисадмин взломал электронную почту Лалы и аккаунт. Чтобы не забыть, скажу, почему ее телефон забрал убийца, а ноутбук оставил, и почему не удавалось найти аккаунт убитой. С компьютера она не заходила в свой аккаунт, только с телефона. Телефон не был синхронизирован с компьютером Лалы, в ее телефоне своя почта, а в компе — своя. Поэтому сложности и возникли с поиском Лалы в социальных сетях. А убийца, судя по всему, знал (!), слышите? Он знал, что наша убитая шарится по соцсетям только через телефон, вот он и забрал айфон. Какой вывод из этого?
        Антон поспешил высказаться, ему очень хотелось внести большой вклад в расследование:
        — Убийца с ней общался через сети, в телефоне все эти сети на одной руке лежат, надо только пароль знать, а некоторые введут пароль один раз, и все.
        — Точно!  — улыбнулся рыжий Вовик.  — Она выходила из аккаунтов и всякий раз вводила пароли. Боялась, что дядя (он же ее папа родной) однажды возьмет телефон и просто из любопытства заглянет на ее страницы.
        А у Геннадия своя версия, тоже правильная:
        — Раз убийца был в курсе таких тонкостей и забрал только телефон… ну, это, чтобы усложнить нашу работу, да? Я другое хочу сказать…
        — Да рожай уже,  — буркнул Вовик.
        — Знать мог лишь тот, кто очень близко с ней общался. Я намекаю на четверку адептов секс-секты.
        — М-да, кружок маленький,  — хохотнул Володя.  — Одна беда: докажи, что кто-то из них застрелил. Итак, ребята, смотрим на Лалу?
        Первый аккаунт. Фото Лалы, в основном почти обнаженка: в купальниках, в одних трусиках в рубашках, туниках и с шарфиками, позы вызывающие. Фотограф был у нее первоклассный, потому что снимки сделаны так, что некрасивое лицо либо волосы частично прикрывают, либо подсветка изумительная, либо ракурс взят удачный, и конечно — да здравствует фотошоп!
        — Фигура у нее была лучше личика,  — отметил Миша.
        Он тоже находился в кабинете, слыл известным молчуном, говорил в основном по делу, но иногда и его прорывало.
        — Ну, тут лайки и комментарии…  — говорил Володя.  — «Ты прелесть». «Сколько бабок фотографу отвалила?» И так далее. Но есть еще личная переписка, не для всех. Друг по имени Angel of death, в переводе Ангел смерти — банально, но в соцсетях зависают не слишком интеллектуальные и умные.
        — Наверное, это и есть убийца,  — предположил Антон.
        — Или заказчик,  — был второй вариант у Володи.  — Давайте я прочту переписку вслух…
        Ангел смерти: Сука.
        Лали: Да, я такая… Хочешь убедиться?
        Ангел смерти: Тварь, я давно убедился, кто ты есть.
        Лали: Ха-ха-ха… Ты нервничаешь?
        Ангел смерти: Ты будешь нервничать. Скоро.
        Лали: Ай-ай-ай… Я уже дрожу. Хочу увидеть тебя.
        Ангел смерти: Ты увидишь. Я приду к тебе.
        Лали: Когда, милый? Сгораю от нетерпения.
        Ангел смерти: Скоро. Я приговорил тебя к смерти.
        Лали: Боже, как мало фантазии.
        Ангел смерти: Фантазия не нужна, чтобы убить тебя. А я убью. Но сначала увижу и услышу, как ты будешь молить меня о жизни, ужас в твоих порочных глазах увижу, но я заберу у тебя твою жизнь. Ты сдохнешь на моих глазах, твоя гнилая кровь потечет по моим рукам, а я буду удовлетворен, потому что выполню свой долг.
        Лали: Ты больной? Могу тебя вылечить, я врач.
        Ангел смерти: Ты врач-убийца, значит, ты заслуживаешь смерти. Я очищу мир от тебя. Жди… Уже скоро… Я приду…
        Возникла непонятная пауза. И одновременно посетила всех одна мысль: а чего это Лала такая храбрая была? Неужели ее не пугала переписка? Словно угадав, о чем думали в этом кабинете, Володя разъяснил:
        — Она знала, что в Сетях масса троллей гуляет, эти ребята любят шутить на тему смерти, а теряют они интерес, когда не удается запугать жертву. Именно поэтому Лала не воспринимала всерьез угрозы Ангела смерти. Будем смотреть еще один аккаунт? Там то же самое, только немного стиль другой и ник (имя) другое.
        — Не будем,  — отказался Артем.  — Теперь скажи, кто этот злобный Ангел? Нам удастся установить личность?
        — Вряд ли. Сисадмин пытается отыскать концы, но не уверен, что получится, работа адова, мы столкнулись с крепким профессионалом, он умеет зачищать следы. Сейчас есть программы, которые надежно скрывают адрес пользователя, преступник сто пудов ими воспользовался, а после убийства Лалы удалил все аккаунты, с которых писал ей. Сисадмин говорит, что и комп у него темный. Сейчас пришел в любой клуб, в крутой супермаркет, а там вайфай — все, пользуйся Интернетом, лишь бы смартфон был в руках. А как добываются темные сим-карты, мы знаем.
        Надежда умирает последней, но человек этого не увидит и не порадуется за нее. Скверное состояние, когда работы проделано много, а ничего не ясно, зато в наличии куча домыслов, предположений, подозрений и… надежда. Надо продолжать работу, Артем дал задание Михаилу:
        — Возьми под опеку спортсменку, а то не дай бог с ее головы упадет волосок. Гена, как там в центре?
        — Отлично,  — скептически произнес тот.  — Как один все утверждают: Лалочка прелесть, Лалочка чудо, а врач она… суперклассный. И недоумевают: куда делась Лалочка? Клиенты в панике.
        — Ни одного отрицательного отзыва?  — не верилось Артему.
        — У них там тоже секта — свидетелей бабла. Да они удавят любого, кто покусится на их престиж, так что мимо, Артем, мимо.
        — Ничего, у нас уже есть Вовкины анализы, кардиограммы, диагнозы. Обязательно натравим на них прокуратуру. Кстати, Вовик, охранники что?
        — Я младшего обрабатываю — Бориса Тушина, он все-таки молодой современный парень, знает компьютер. Живет с матерью, не женат, встречается с девушкой, пьет мало, порочных связей не имеет, морально устойчив… Ну ничего компрометирующего нет за ним, блин! Не нашел! Думаю, со старшим будет та же история, но я честно исследую Овчарова, как муху под микроскопом.
        — Ладно, все свободны,  — сказал Артем.
        — А мне что делать?  — спросил Геннадий, вставая с места.
        — Отдыхай. А на досуге, лучше перед сном, собери в кучу известные факты, может, тебе приснится, как нам быстро выйти на убийцу.

* * *
        Артем подъехал к дому, где жил Володя, заверивший, что Люся уже наготове и ждет их у подъезда, а ее не было. Он позвонил, ворча:
        — Вот видишь, Артем, никогда не выполняет обещаний… Ну и почему она не берет трубку? Можно подумать, бежит с пятого этажа на восьмой… Алло! Мы уже здесь, а ты где?.. Я понял, что дома. А почему ты дома? Выходи!
        — Вовик, довольно,  — бросила София через плечо с переднего пассажирского сиденья.  — Ничего страшного не случилось, не ругай ее.
        — Случилось,  — заупрямился он, накуксившись.  — Потому что это обычное дело — собирается, будто на другой континент переезжает.
        — Ну, не сердись, Вовка. Люся хочет нравиться тебе, поэтому уделяет столько времени сборам… Ну, вот она, наша принцесса.
        — Мне подошла бы простолюдинка, но чтоб все умела!
        От подъезда шла миниатюрная, с тонюсенькой талией, большеглазая лапочка, хорошенькая, как картинка. Артем тоже умник, нет чтобы промолчать, надо обязательно мысли вслух высказать:
        — Блондинка, что с нее взять?
        София толкнула его в бок, шутливо возмутившись:
        — Я тоже блондинка. Почти. Так что, я дура, да?
        — Радость моя, почти — не считается,  — нашелся Артем.
        Люся села на заднее сиденье, одновременно поздоровавшись, поцеловала Вовика… тот и спекся. К чему были его возмущения с жалобами и стонами — непонятно. На колени она поставила картонную коробку, Вовик, естественно, поинтересовался:
        — А это что?
        — Мы же едем на новоселье?  — замурлыкала кошечка Люся.  — Это подарок. Светильник для Софии, я сегодня купила. Современный, сделан по новым технологиям без привычных лампочек, но очень яркий, как раз для писателя.
        Сегодня София решила отметить новоселье в узком кругу, заодно отвлечь мужчин от работы, которая обоих немножко нервировала. У мальчиков есть один недостаток — самолюбие, им необходимо, чтобы все вокруг воспринимали их как суперменов, а когда дело идет туго, характер у обоих портится. Это объясняла София кошечке Люсе на кухне, готовя закуски. В духовке запекалось ароматное мясо, на плите жарилась любимая еда Володьки — картошка, в холодильнике охлаждались напитки и торт — Артем очень любит.
        — У тебя уже виден животик,  — заметила Люся.
        — Угу. Еще неделю назад почти незаметно было.
        — А кто у нас будет, уже известно?
        — Нет. Я просила не говорить. Во-первых, нам с Артемом все равно, кто появится, а во-вторых, хочу, чтобы это был сюрприз.
        Люся который раз осматривала шкафчики в белых тонах — непрактично, но красиво, девушка вздохнула:
        — Представляешь, сколько убирать придется… Этот цвет маркий.
        — Красота стоит того,  — улыбнулась София.  — Я так люблю здесь находиться, готовить для Артема.
        — Как ты успеваешь? Работаешь, книжки пишешь, еще и дома…
        — Мне нравится все делать, просто надо любить свой дом.
        В сущности, она выполняла задание мужчин — немножко заняться воспитанием неприспособленной к быту Люси. Главное, кошечка сама хотела понять некоторые вещи, хотя не говорила этого, тем не менее она сознательно прощупывала взгляды Софии.
        — Артем тебя так любит…
        — Володя тоже тебя любит. Очень. Просто не нужно его улучшать, иначе жизнь превратится в ад, в конце концов ты его потеряешь.
        — Но я же хочу, как лучше…
        — А не надо хотеть. Просто живи и радуйся, что Вовка рядом с тобой со своей работой, своими интересами, друзьями, успехами и неудачами. Ты же полюбила его вот такого, какой он есть, зачем же переделывать? Переделка всегда хуже оригинала, представь: добьешься своего, но тебе не понравится результат. Назад будешь переделывать? Это главная стратегическая ошибка многих женщин. Так, у нас все готово. Понесли?
        Для первого раза достаточно наставлений, назойливость добивается обратного эффекта. В гостиной накрыли стол, здесь пока Артем и София проводили все свое время, а две комнаты пустовали, правда, в будущей спальне уже сделали гардероб, но больше ничего там нет. Стол получился красивый, Вовка оценил:
        — Как в ресторане!
        — Лучше,  — заверил Артем.  — София готовит вкусней.
        И муж подключился к воспитательной работе, это уже лишнее усердие, София предложила:
        — Ребята, прошу за стол. Мы все сразу поставили, чтобы не бегать туда-сюда. Для Люси мартини…
        — Обожаю мартини,  — обрадовалась та.  — Вова, что тебе положить — закуски или мясо?
        — То и другое в одну тарелку,  — ответил он, беря бутылку водки.  — Ух, запотела как. Артем, давай рюмку…
        Но друг пропустил мимо ушей просьбу, а взялся за звонивший телефон, включил громкую связь, бросив Володе:
        — Мишка звонит! Да, Миша?..
        — Артем, у меня новость, не знаю, как к ней относиться.
        — Ты сначала скажи, потом будем думать, как относиться.
        — Тут моя подопечная встретилась с известным нам товарищем… Короче, это нужно увидеть.
        — Не можешь снять телефоном?
        — Пробовал! Не получается съемка, темновато.
        — Ты где?  — поднимаясь с места, спросил Артем.
        — Да недалеко от тебя, в центре. Кафе-стекляшка «Роза ветров» в Семеновском переулке, ты пешком дойдешь минуты за три быстрым шагом.
        — Мы сейчас с Вовкой будем, жди.  — И обратился к другу:  — Давай быстро по рюмке и вперед. Девчонки, мы тут недалеко…
        Володя разлил водку, оба опрокинули рюмки в рот, схватили по куску колбасы с сыром и, жуя на ходу, отправились в прихожую. Люся привстала, крикнув им в спину:
        — Э, вы куда, куда?.. Бросаете нас?..
        — Сядь, пожалуйста,  — сказала спокойно София.
        — Нет, ну что это?.. Испортили вечер!
        — Почему испортили? Это их работа, они ее любят не меньше, чем тебя и меня. Но если поставишь Вовку перед выбором… лучше не делай этого. Посидим вдвоем, наливай себе мартини, а я воды минеральной выпью.
        Через десять минут захмелевшая и повеселевшая Люся, отчего-то смущаясь, сказала фразу, обрадовавшую Софию:
        — Я, кажется, поняла… Я попробую сама переделаться.
        Тем временем Артем с Володей стояли неподалеку от стекляшки, которая просматривалась насквозь. Снаружи сумерки, им даже прятаться не пришлось за стриженые кусты, а внутри кафе светло, празднично.
        — Будем задерживать?  — спросил Миша. Артем отрицательно покачал головой.  — Почему? Мне уже все понятно. Улики налицо.
        — Это пока не улики,  — сказал Артем.  — Но теперь мы знаем, где их искать и как. Вовка, подберись к стекляшке поближе и сними на камеру, что получится, то и будет, парни очистят кадры, насколько это возможно. Только фотки не делай, вспышки нам всю малину испортят. Ну? Дуй туда.
        Володя нагло двинул к стекляшке, совсем не таясь, и снимал на камеру смартфона минут пять…
        А София, чтобы занять гостью, читала ей свой роман.
        ВСЕ ГОТОВО ДЛЯ ПРИНЯТИЯ ЯДА
        К ужину Маргарита Аристарховна оделась чуть наряднее, чем обычно, но не столь нарядно, как на бал. Медьери обещал узкий круг — семейство старого князя во главе с ним, Виола с друзьями, она и родные венгра. Однако еще поднимаясь по лестнице и видя повсюду лакеев, Марго отметила, что многовато стало у Иштвана дворни, он расточителен без меры. А когда в парадной зале, где собрались немногочисленные гости, увидела Зыбина с Кирсановым…
        — Виссарион Фомич,  — подошла к нему Марго,  — вы ли это? Ой, что-то вы затеяли… а мне ничего не сказали! Вот возьму и обижусь на вас.
        — Полноте, сударыня.  — Он взял ручку графини, приложился к ней губами и приветливо улыбнулся.  — Вам ли попрекать меня? О, его светлость…
        Повезло же Зыбину увильнуть от объяснений — в залу вошел князь Соколинский в парадных одеждах, и, конечно, не к родственникам он направился, а к Марго с Виссарионом Фомичом. Следов умирания на его лице близко не было, напротив, он прекрасно выглядел для своего возраста. Князь поздоровался, отер платком шею и огляделся.
        — Вы кого ищете, крестный?  — поинтересовалась Марго.
        — Мне обещали представить настоящую внучку,  — заворчал тот, состроив кислую мину.  — Не вижу похожей…
        — Но вас еще что-то смущает?  — догадалась графиня.
        — Я плохо знаком с хозяином! Моя светлость в неловкости.
        — Ах, боже мой,  — рассмеялась Марго.  — Так ведь не было выхода, Виола ни за что не пришла бы в ваш дом, крестный, она боится, что вы запрете ее в тюрьме, как сделала мать. Мне пришлось употребить все свое красноречие, дабы убедить ее, что напрасно она опасается. А месье Медьери нисколько не хотел вас принизить, когда мы решили, что в его доме будет уместно устроить встречу.
        — Вовсе неуместно…  — начал было брюзжать князь, но крестница его не слушала, она перевела взгляд за его спину и слегка улыбнулась.
        Гаврила Платонович оглянулся, однако ничего не заметил особенного, кроме того, что родни полно, которая ему дома надоела. Никого венгр не забыл, даже третью воду на киселе позвал, фланировала орда родственников по богатой зале, лепетала глупости, явно завидуя венгру — такова их лживая натура, рассуждал он про себя. Но были здесь и незнакомые лица — много мужчин, одетых во фраки и без дам. Или, к примеру, четверо молодых людей, довольно просто одетых, стояли у стены возле входа, судя по всему, им тоже, как и князю, было неловко. Среди них две юные девицы, и Гаврила Платонович начал бы гадать, кто из них его внучка, да только на глаза попались еще три девушки — одна была сестрой венгра, которую он никогда не видел. Девицы спутали все карты: поди теперь догадайся, кто из пяти дев Виола; старый князь не стал напрягаться, а искал, куда бы ему присесть. Лакеи разносили шампанское, поднесли и им, все четверо отказались.
        — Уж лучше мы дома…  — проговорил тихо Сергей.  — А то вдруг нарушим этикет этих господ.
        Ввиду своего положения Настя набросила на плечи огромную кружевную шаль, чтобы скрыть изменения в фигуре, от волнения ей стало жарко, она то и дело вытирала бисерины пота со лба. Рядом стояли стулья с резными спинками и мягкими сиденьями, но присесть на них она не решалась, пока не пришел лакей и не принес два стула для нее и подруги. Виола никогда не видела такого количества людей, никогда не бывала в огромном и красивом доме, все это ее пугало, потому она крепко держала руку Прохора.
        — Господа!  — взял на себя внимание Медьери.
        Он появился неожиданно в конце залы, с ним и Чаннаронг в неизменном костюме индийского раджи, а позади сиамского принца сидела на канапе Пакпао, но вряд ли в ней узнали недавнего юношу. Она оделась в одежды ярко-зеленого цвета с золотым тиснением и широкой каймой по низу узкой юбки, открывающей щиколотки. Из такой же ткани узкий шарф обвивал ее руки и одним концом свисал через обнаженное плечо. Черные волосы были убраны в незамысловатую прическу, их украшали цветы явно из оранжереи венгра, но главное — босые ноги, обутые в сандалии — ай, ай, это просто неприлично, чуть ли не разврат.
        — Господа!  — повторил венгр.  — Хочу еще раз вам представить принца Чаннаронга, прибывшего из Сиама вместе с женой — принцессой Пакпао.
        — Нам аплодировать?  — шепнул на ухо Марго Гектор.
        Слегка отклонившись в сторону, она взглянула назад и приложила палец к губам, сказав шепотом:
        — Поберегите ладони, главный сюрприз впереди.
        — Какая же она принцесса?  — глядя в лорнет, произнесла княгиня Натали.  — Это же калмычка.
        — О, мадам, у вас завидные познания в азиатах,  — бросил ей Гектор, конечно, с иронией, которую не все понимали.  — Лично мне не по зубам видеть различия.
        Тем временем Медьери продолжал шокировать:
        — Мы пригласили вас, чтобы представить дочь принца Чаннаронга княжну Виолу Мироновну Колинскую.
        Наступила тишина. Все (имеется в виду многочисленное княжеское семейство) напрягли мозг, чтобы сообразить, как у принца из страны, которая находится где-то на Луне, а то и дальше Солнечной системы, могла появиться здесь дочь. И снова Гектор мешал своим скептицизмом:
        — Недавно некая Акулина уже назвалась внучкой.
        — Пережили одну, переживем и другую,  — сказала веское слово княгиня Натали. Сынок Ардальон (не пришей кобыле рукав) попытался урезонить ее:
        — Матушка, что вы такое говорите? Люди кругом…
        — Молчи уж, дурак,  — проскрипела она.
        Не стеснялась матушка в выражениях, иной раз демонстрируя совершенно непростительную высокой особе невоспитанность и бестактность, но ей же все можно — она княгиня, правда, без гроша в кармане. Марго, чтобы не слышать какое-то время шипение, решила открыть им глаза:
        — Вы еще не поняли, что принц Чаннаронг — это… не кто иной, как сын Гаврилы Платоновича? Да, да, это Мирон. И поверьте, он знает, кто его дочь.
        Вот теперь можно спокойно наблюдать за отцом и дочерью, пока у княгини Натали не пройдет шок, а Чаннаронг как раз подошел к ней и протянул руку:
        — Виола, идем со мной? Тебя должны увидеть…
        — Зачем?  — насторожилась она.
        — Здесь твои родственники, ты должна с ними познакомиться. Еще я хочу сделать тебе подарок в их присутствии и в присутствии других свидетелей, чтобы никто никогда не претендовал на него. Мой подарок на столе вон того господина.
        Отец указал на человека, рядом с которым стоял Медьери. Виола взглянула на Прохора, тот кивнул, мол, иди, но она поставила условие:
        — Я могу с Прохором?.. Без него… нет.
        — Конечно, милая. Пойдемте, Прохор? Не смущайтесь.
        — Иди, иди,  — легонько подтолкнул друга Сергей.
        К этому времени Виола, не выпуская руки Прохора, поднялась со стула, отец стал с другой стороны дочери и выставил локоть, чтобы она взяла его под руку, но девушка не поняла — ей не приходилось это делать. Чаннаронг сам положил ее руку, ведя к Медьери их, он вздохнул:
        — М-да, напугана же ты… Веришь только Прохору?
        — Меня убили, а он оживил,  — ответила Виола, с опаской косясь по сторонам,  — из дома ушел ради меня. Кому ж мне еще верить, как не ему?
        Они пришли к Медьери под гробовое молчание, казалось, в зале никого нет, но стоило повернуться — вот они, дорогие родственники, похоронившие Мирона и сейчас не желавшие видеть его живым в Чаннаронге. Они впились в него глазами, некоторые уже готовы потребовать доказательства, он опередил их:
        — Вы удивлены, господа? Да, я был когда-то Мироном Соколинским, нынче меня зовут иначе, живу я в другом краю, да и сам я другой. От той жизни у меня осталась дочь, вы видите ее. Хочу, чтобы все услышали: это настоящая Виола. Я приехал, чтобы найти ее, и нашел. А рядом с ней Прохор, он спас мою дочь от смерти, когда подлые люди думали, что убили ее. Все они будут наказаны, я повторяю: все. Теперь скажу, для чего я вас всех пригласил к моему другу…
        Он протянул руку к человеку за столом, тот подал ему бумаги, Чаннаронг показал одну из них:
        — Это письмо моей матушки для меня, почерк сравнивали в известных службах, подлинность подтвердили. В нем она пишет, как имение Кошино досталось ей. Это завещание моей бабушки, матери князя Соколинского, в котором имение Кошино она завещала моей матери, он всегда знал об этом. А это завещание уже моей матери, в котором имение она завещала единственному сыну, то есть мне. Бумаги лежали в тайнике в доме моего отца. Прошу вас…
        Повернувшись к человеку за столом, Чаннаронг сделал рукой жест по направлению к Гавриле Платоновичу. Тот взял бумаги и подошел к князю:
        — Взгляните, ваша светлость, на бумаги… (Князь лишь скосил глаза, не взяв документы в руки.) Как видите, бумаги подлинные-с, имение принадлежит Мирону Гавриловичу…
        — Ну, принадлежит, и что-с?  — заерзал князь.  — Чай, не последнее имение-то, у меня еще есть.
        — Вы удостоверяете, что принц Чаннаронг есть ваш сын?
        — Ну, вижу, он это, а ранее не признал… стар стал.
        Чиновник поклонился, вернулся на место, отдав еще несколько бумаг Чаннаронгу, тот продолжил свою речь:
        — Итак, господа родственники, вы можете наследовать все имущество князя, делить его как вздумается, но не имение Кошино, которое я дарю сегодня при вас и других свидетелях моей дочери.  — Он повернулся к дочери и передал ей документы.  — Бери, милая, и владей. Еще тебе принадлежит дом, в котором ты жила, твою матушку заставили написать дарственную, но там ведь стоит твое имя. Это свидетельство о твоем рождении, акт узаконения тебя как моей дочери, подписанный государем. Ну и завещания твоих бабушек — это уже семейная история, храни как реликвию. Ради этого я позвал тебя, а не чтобы упрятать в тюрьму. Теперь ты невеста с богатым приданым.
        Девушка успокоилась, когда поняла, что ее не будут увозить насильно, документы приняла, а говорила тихо, чтобы слышали только отец и Прохор:
        — Я не умею всем этим управлять… Вы сказали, мое приданое? Значит, я могу отдать это будущему мужу? Но коль вы против Прохора, то мне ничего не надобно, отец, он меня и так берет за себя.
        Последнюю фразу она произнесла так пламенно и так решительно, что отец рассмеялся:
        — Разумеется, отдай. Я не буду против Прохора, потому что вижу: ты в надежных руках. Теперь и мне будет покойно, уеду без тревог в душе.
        Уже не считая своего отца врагом, Виола улыбнулась ему и отдала бумаги растерянному Прохору, в то время как Медьери пригласил гостей:
        — Господа! Все мы изрядно проголодались, прошу вас отужинать в соседней зале и отметить столь прекрасное событие. Пройдемте, господа…
        Кто-то был разочарован, кто-то остался равнодушен к чужому везению, но все вместе голодны, а потому без лишних уговоров отправились в обеденную залу, хотя бы заесть разочарование. Княжна Татьяна, думая, что ее не слышат, не смогла сдержать своего впечатления, трудно было ей отказаться от надежд:
        — Боже мой, Кошино! Лучшего поместья не сыскать, датское королевство меньше, а досталось… внебрачной девке, дочери гувернантки!
        — Дочери князя,  — с усмешкой поправил ее Гектор.  — Нынешний Император узаконил ее, он благосклонно относится к высокородным бастардам.
        — Хм!  — издала звук недовольства княгиня Натали.  — Наследовать имущество она не имеет права, так они придумали подарки дарить! Как это унизительно — быть ровней приблудной девке.
        — И нищей в отличие от нее,  — добавила Татьяна.
        — Матушка!  — зашипел Ардальон капризно.  — Сестрица! Ну, зачем вы так?.. При всех-то! Нехорошо-с! Стыдно!
        — Молчи, дурак,  — бросила ему мать через плечо.  — Когда б умным был, мы не бедствовали б.
        — Оставь, Ардальоша,  — захихикал Гектор,  — тут, почитай, весь наш княжеский выводок думает так же, стало быть, нечего и стесняться — свои ведь.
        — Вам бы все шутки шутить. Никаких приличий!
        — Ардальон во гневе — это блоха на лошади во время боя, кричащая «ура»,  — зашептал Гектор на ухо Марго, та прыснула.
        В то время как гости переходили в другую залу, Виола с Прохором двинулись в обратном направлении к друзьям, а потом не знали, что им делать.
        — Думаю, нам пора,  — нашлась Настя.  — Здесь только высший свет, не все добры, как графиня Ростовцева, вряд ли им понравится, коль мы составим компанию за столом.
        — Я ведь тоже не высший свет,  — сказала Виола,  — меня смущают эти люди… их так много… мне неуютно, все на меня смотрят…
        — Съесть хотят,  — пошутил Сергей, и в чем-то он был прав.  — Коль дамы намерены ехать домой…
        — Нет-нет,  — прервал его Медьери, шедший к ним.  — Почему возникли такие мысли? Вы главные гости на этом ужине, потому уйти не можете. Дамы, прошу…
        Он стал между Виолой и Настей, согнул руки в локтях, девушкам пришлось взять его под руки и подчиниться. Правда, когда они шли, обе оборачивались назад, беспокоясь, идут ли за ними их мужчины, Медьери успокоил:
        — Не волнуйтесь, прекрасные дамы, Сергей Семенович и Прохор Акимович не посмеют покинуть вас.
        Самый неприятный момент был, когда они проходили вдоль длинного стола к Чаннаронгу, восседавшему во главе, именно там для них приготовили места. Усадив четверку друзей, Медьери ушел на другой конец стола, там наклонился к Марго, чтобы спросить:
        — Я намеренно усадил Гаврилу Платоновича ближе к сыну, но их разделяют Виола с Прохором. Как полагаете, князь не оскорбится, что сидит рядом с купцом на нашем торжестве?
        — Ему сейчас не до того, поверьте,  — ответила она.  — Он потрясен. Я ведь хотела рассказать ему о сыне, а принц Чаннаронг запретил. Но ежели князь будет лютовать — дома, не на людях,  — я берусь унять его гнев.
        — Благодарю вас, вы сняли с меня груз.
        Не садясь на свое место, он взял бокал и предложил первый тост за связующие нити, которые соединяются и открывают нам истину. Странноватый тост, но гости из уважения кивали, как будто поняли смысл, и поднимали бокалы с шампанским. Отпила из бокала и Виола, затем распахнула глаза, удивившись:
        — Почему вода колючая и стреляет?
        — Это шампанское,  — просветил Прохор.  — Не вода, а вино.
        — Ах, вот какое оно — шампанское… Я читала.
        — Будь осторожна, оно кружит голову.
        — Зачем мне моя голова, когда есть твоя?
        И Виола снова поднесла бокал к губам, рассмешив Сергея с Настей. Тем временем Марго украдкой наблюдала за всеми, чаще — за Зыбиным и Кирсановым. Почему они здесь? Полицейские, переодетые в лакеев, сыщики во фраках, которых усадили вперемешку с княжеским семейством, явно что-то замышляли или… Но вторая идея не осенила Марго, тогда она решила пока поесть, а между делом спросила хозяина торжества:
        — Иштван, я не вижу Пакпао…
        — Она скоро присоединится.
        В соседнем зале играли музыканты, настала пора потанцевать. А почему нет? Танцы расслабляют, сближают, мирят, вечер без танцев прошел бы зря. Медьери пригласил Марго, они вышли на середину и закружились в чарующем вальсе, завораживая всех и увлекая за собой. Чаннаронг прохаживался с Прохором и дочерью (танцевать ее не учили, оставалось лишь сожалеть об этом), отец попросил ускорить венчание:
        — Я должен быть уверенным, что вам ничто не помешает, тогда моя дорога станет легкой и светлой, я увезу с собой воспоминания.
        — Вы уезжаете? Надолго?  — спросила Виола.
        — Думаю, навсегда…
        — Мирон!
        Гаврила Платонович понимал: первый шаг должен сделать он и сделал его, хотя переступить через ошибки, обиды и впустую прошедшую жизнь было трудно. Гордыня ведь не вчера родилась, ее к нему приставили отец с матерью, дедушки и бабушки, лучшие годы она провела с ним, это как вторая жена — нелюбимая, но влиятельная. И вот он стоял перед сыном, которого похоронил, не простив, да и в данную минуту не мог бы сказать, что испытывал на самом деле. Гаврила Платонович хотел заглянуть в глаза Мирону и понять, что там у него внутри, а увидел Чаннаронга — спокойного и холодного, но как-то нужно было начать:
        — Представь меня внучке.
        — Виола, это твой родной дед. (Она слегка присела, но старый князь не ограничился приветствиями, он взял внучку за плечи, а потом и обнял.) А это, князь, мой будущий зять Прохор. Мы как раз обсуждали венчание…
        Не договорил, потому что у входа в обеденный зал он заметил Пакпао, та, поймав его взгляд, едва заметно кивнула. Чаннаронг извинился, что вынужден ненадолго оставить их, и подошел к жене, она что-то ему сказала, после чего он подозвал Медьери, тот дал отмашку музыкантам, в зале наступила тишина.
        — Господа!  — взял внимание на себя Медьери.  — Прошу за стол, пора отведать неповторимого по вкусу китайского чая, его привез принц Чаннаронг.
        Чай чаем, а шампанское вне конкуренции, и, пока гости рассаживались, лакеи щедро лили шипящее вино в бокалы.
        — Господа,  — встал Чаннаронг.  — Я уеду, но хочу оставить вместо себя того, кто станет моей дочери пусть не отцом, но братом. По обычаю Сиама это должен быть мужчина из семьи… Ардальон, подойдите.
        Впервые к Ардальону обращались уважительно, он растерялся, но встал, идя к Чаннаронгу, смущенно улыбался, принц положил руку на его плечо и сказал:
        — По обычаям моей новой родины вы должны испить из одной чаши…  — Он взял со стола бокал дочери, протянул Ардальону.  — Сначала вы, потом Виола…
        Ардальон и не подумал взять бокал. Он нервно оглянулся на матушку Натали, может быть, искал помощи у нее, а она сидела ровно, презрительно наблюдая за сценой, и, казалось, не понимала смысла.
        — Ну же!  — протягивал бокал Чаннаронг.  — Я оказываю вам доверие… Это как поделиться мыслями… Не хотите пить из бокала моей дочери? Тогда выпейте из моего…  — Он взял свой бокал и протянул Ардальону, наступал на него, а тот пятился.  — Пейте!.. Ну!.. Я сейчас велю вылить вам в рот это вино…
        Испугавшись угрозы, Ардальон внезапно рванул к выходу, но удрать ему не удалось, лакеи загородили собой выход. А сзади два господина во фраках вскочили со своих мест и заломили руки несчастному, вмиг покрывшемуся каплями липкого пота. Его подвели к Чаннаронгу, тот взял Ардальона за подбородок, поднес бокал к его губам…
        — Нет!  — закричал Ардальон.  — Не надо! Не надо…
        Чаннаронга было не узнать — из человека, излучавшего покой и благость, уверенность и добропорядочность, он превратился в холодную сталь:
        — Отчего ж не надо? Чего вы боитесь? Пейте!
        И уж чего не ждали, Ардальон вдруг обмяк в руках сыщиков и… заплакал. Все его тело сотрясалось от беззвучных рыданий, лицо исказила мука, это были горькие слезы разочарования, краха облюбованных надежд и слезы отчаяния. Ахнула княгиня Натали, зарыдала сестра Татьяна, да и остальные догадались, по какой причине «не пришей кобыле рукав» не стал пить шампанское. Виссарион Фомич, вставая со стула, отер рот салфеткой, не суетился и не торопился, идя к пойманному с поличным преступнику; в голосе его слышались нотки миролюбия:
        — Отчего ж вы плачете, сударь? Коль сподобились на дело преступное, должны были и в неудачу заглянуть хочь одним глазком, а вы полагались лишь на удачу. Арестованы вы, ваше сиятельство.
        — Не смеете!  — выпрыгнула со своего места княжна Татьяна, пылая гневом.  — Мой брат княжеского роду!..
        — И что-с?  — удивился Зыбин.  — И князья клали головы на плаху да в каторгу шли этапом, коль сотворили преступное деяние. Аль вы разрешение имеете на тяжкие преступления? Молчите уж, сударыня, а то и вас с матушкой привлечем к ответу как сообщниц. Честь имею, господа.
        Подчиненные покинули места за столом, следуя за начальником следственных дел, за ними бежали и «лакеи», на ходу расстегивая ливреи да брезгливо сдирая их с себя.
        13
        Результат
        Сегодня Артем знал все, что нужно для предъявления обвинения. Его группа молодых, стройных (а не как раньше — с брюхом впереди подбородка), спортивных, не испорченных своим положением, умных и по-хорошему тщеславных ребят поднималась по лестнице на четвертый этаж ранним утром. Артем позвонил в дверь… еще раз…
        — Кто?  — раздался сонный голос.
        — Открывайте, это майор Курасов.
        Пауза. Потом щелкнул один замок, второй… дверь открылась. На Артема смотрели понимающие глаза, смотрели без страха, без паники, словно этот человек ждал нежеланных гостей. Но майор Курасов, оставшись за порогом, сказал очень просто знакомую каждому фразу по кино:
        — Вы задержаны. Вот ордер…
        — Не надо, я вам верю. Вы разрешите собраться?
        — Конечно.
        В квартиру вошли Михаил и Геннадий в качестве страховки, чтобы задержанный не выкинул какой-нибудь фокус. Артем остался на площадке и закурил, ощущая непередаваемый кайф от результата работы.
        Допрос начался через два часа, вел его Геннадий, он наиболее выдержанный во время этой сложной процедуры, умеет держать себя в руках и не скатиться до уровня преступника. Артем присутствовал, Володя писал протокол. На столе еще и диктофон лежал, уж он-то не пропустит ни одного слова, зафиксирует интонацию, обозначит паузы — эти нюансы важны, они открывают задержанного с разных сторон. Но главное — оперативники и их начальник не испытывали к задержанному той неприязни, которая всегда сопровождает, если напротив сидит отморозок. Геннадий не вдавался в подробности поисков, а сразу с конца начал:
        — Вы задумали преступление три года назад, когда погиб ваш сын Николай и следом невестка Яна, в девичестве Жорина, в замужестве взяла фамилию вашу — Овчарова. Задумали преступление вы вместе с матерю Яны Евгенией Жориной… Кстати, где она скрывается?
        Овчаров с завидным спокойствием поставил условия:
        — Давайте договоримся на берегу: все, что касается меня,  — я вот, а что касается Жени… извините. Напрасно не ищите ее, она далеко. Уехала. Баба еще молодая, жизнь свою наладит.
        — Юрий Петрович, как видите, мы вычислили вас и Жорину…
        — Здорово работаете,  — неожиданно и без всякой иронии похвалил Овчаров.  — Мне казалось, я все продумал, все учел. Чего уж там скрывать, попасть к вам я не хотел, но вы… Снимаю шляпу.
        — Спасибо. Значит, вы не отрицаете, что убили Лалу и юношу, который находился с ней в ее комнате, в доме Амирана Бубнова?
        Овчаров усмехнулся и качнул отрицательно головой:
        — Нет, не отрицаю. Я застрелил обоих.
        Редкий случай, когда преступник так легко идет в сознанку.
        — У нас есть пробелы,  — продолжил Гена.  — Мы понимаем, что Лала каким-то образом навредила вашей семье, но… не знаем — что именно она сделала. Ведь убийство — это месть с вашей стороны?
        — Странно, вы умные ребята, другие никогда не вышли бы на меня и Женю, а понимаете примитивно мои действия. Я убил гадину. Чтобы она никогда больше никого не убила.
        — Что вы имеете в виду, говоря…
        — Погоди, парень. Помолчи, если хочешь услышать ответ на свой вопрос.  — И Овчаров замер, задумавшись, но ненадолго.  — Мне сорок семь лет, у меня был сын, которого я воспитывал один. Его мать умерла, когда ему было десять лет, машина сбила. За рулем сидел сопляк типа Елисея — мама с папой важные птицы из породы коршунов отмазали сынка, еще и жену мою обвинили. Я воспитывал в Кольке лучшие качества, чтоб он человеком был, потому что счастливым может стать только хороший человек. Гнида никогда не будет счастлив, будь у него мешок денег — он захочет два мешка, отдай ему земной шарик — захочет вторую планету, он патологически жаден, ему всегда и всего мало…
        Однажды Колька встретил девочку — красивую, умненькую, воспитанную на тех же принципах, что и он. Они познакомили родителей, Женя тоже давно жила одна, ее бросил муж. Родители не стали возражать против женитьбы детей, которые любили друг друга, это было видно, да и вообще, молодым легче подстроиться друг под друга и построить свое будущее. Поженившись, ребята стали жить у Жени, у нее ведь большая квартира. И все было прекрасно год, два… И вдруг Яна забеременела! Замечательно! Все счастливы. Решили так: наблюдаться и рожать Яна будет в лучшей клинике, Коля отвез ее в медицинский центр «Семь Я», попала она к Лале. Та посмотрела ее, как принято, и сказала, когда будут готовы анализы, соответственно, тогда и на прием следует прийти. Пара дней прошла, и ничего не подозревающая Яна явилась на прием. Лала достала какие-то бумажки, изучила их и вдруг:
        — Милая, какая беременность, какой ребенок?! У вас венерическое заболевание в затяжной форме. Мы, конечно, пролечим вас, но никто не даст гарантии, что вы после лечения родите здорового ребенка. В лучшем случае — даун, в худшем — урод. Возьмите… это направление на анализы для вашего мужа. Срочно. Потом с результатами ко мне. Срочно! Вы слышите?
        А Яна ничего не в состоянии была слышать. Ее мир, который она строила, рухнул, пока говорила врач. Она еле добралась домой, и тут началось. Яна обвинила мужа в подлости, он ведь заразил ее и ребенка. Тот отрицал свою вину и кричал, что женился на грязной лживой шлюхе. Это была жуткая ссора, после нее люди не живут вместе, потому что больше не верят друг другу. Направления Коля взял, прошел обследование, выложив нехилую сумму, Лала вынесла приговор: болен.
        — Я с другими женщинами не был,  — заверял он.
        — Тем хуже для вас.
        — Значит, моя жена…
        — Послушайте! Мне все равно, кто из вас сходил налево, у меня есть ваши анализы, я обязана вас лечить. Не волнуйтесь, ваше заболевание сейчас прекрасно лечится.
        Лечится тело, но душа поражена неверием, ревностью, разочарованием, оскорблением, болью. А Лала строчила рецепты, попутно давая советы:
        — Возьмите рецепты. Лучше в нашей аптеке купите, у нас хотя бы подделок нет, да и препараты привозят из-за бугра. Принцип такой: ни одного пропуска приема лекарств. Ставьте будильник, чтобы не пропустить. Пока не пройдете вместе с женой первый курс лечения, воздержитесь от секса.
        Какой уж тут секс, когда смотреть на свою Янку не мог. Коля купил препараты по бешеным ценам, но поскольку он собрался вернуться к отцу, а заявлять, что жена заразила его, было выше сил, аннотации к препаратам уничтожил. Разругавшись с Яной, Коля залепил ей пощечину, похватал свои вещи и ушел, оставив жену слезах.
        Женя ничего не могла понять, ведь все ссоры проходили без нее. Она видела, что с детьми что-то не то, но они угрюмо молчали. Ясно, что поссорились, но из-за чего? Никаких разъяснений. Но вот Женя приходит домой, дочь одна и в истерике и ни в чем не признается. Матери ничего не оставалось, как позвонить отцу Коли, но тот тоже в шоке, ничего не понял, кроме того, что сын зол и просто ушел из дома. Родители решили, что дети глубоко переживают банальную ссору, нужно оставить их в покое, все равно помирятся. Не суждено было этому сбыться. Коля напился первый раз в жизни, сел за руль и на приличной скорости врезался в кирпичную стену частного особняка. Насмерть.
        Юрий Петрович был уверен, что сын не хотел такого результата, мальчик не слабак, но, напившись, не оценил реально свои возможности, не справился с управлением и… Овчаров решил, что пьянка возникла не случайно, возможно, сын куда-то влез, из-за этого и рассорился с Яной. Юрий Петрович сделал обыск в комнате сына и нашел в чемодане препараты, а на них не написано, что это такое. Психотропные средства! Наркотики! Так подумал отец и своим долгом посчитал довести до логического конца это дело. Он поехал в морг, где лежал сын, там все-таки не просто врачи работают, они разбираются, у них более широкий кругозор. Показал коробочки и спросил, что это.
        — Препараты, которыми лечат венерические заболевания.
        — А…  — растерялся отец и не мог толком выговорить.  — Мой сын болен… венери… этого не может быть.
        — Лично я не заметил,  — засомневался в себе доктор.  — Подождите в той комнате, там есть стулья, а я проверю вашего сына. Самому интересно, как это я маху дал.
        Через какое-то время он вернулся и удивил: все нормально, ничем таким парень не болен, имел завидное здоровье. Но здорового человека похоронили, а Юрий Петрович не смог понять: почему? На Яну страшно было смотреть, она стала черной. Когда после поминок усеченная семья осталась в квартире, Овчаров сетовал, что так и не знает причин, по каким Коля напился, рассказал, как ездил в морг. У Яны новая истерика, она утверждала, что муж изменил ей и принес в дом гадость, из-за чего они разругались, теперь ей надо избавиться от ребенка. Успокоилась она, когда обессилела от слез, а утром Женя и Овчаров повезли ее в обычную больницу, чтобы осмотрел врач. Так же не бывает: один из супругов болен (или не болен), а второй здоров (или не здоров)… сплошная неразбериха.
        И вот радостная весть: она здорова, ребенок тоже. Что за чушь — венерическое заболевание! Откуда?! Девочка здорова, и точка! Но эта весть ее и убила, Яна пришла домой, напилась таблеток и легла спать. В морге еще раз подтвердили: здорова. Женя прямо с кладбища попала в больницу, даже на поминках собственной дочери не побывав.
        Скупой рассказ. Без эмоций, соплей, шокирующих подробностей. Однако сухие и короткие фразы лучше голых эмоций западают в сердце, потому что позволяют дорисовать картину и пережить ее по-своему. У оперативников, привыкших к трупам, убийствам и преступникам всякого рода, глаза на лоб полезли, они поэтому и молчали — а что тут скажешь?
        — И вы считаете, я должен был оставить эту тварь в живых?  — задал вопрос всем оперативникам Овчаров, останавливая взгляд на каждом.  — Почему мои дети, не делавшие ничего плохого, умерли? А мерзкая гадина живет! А не боитесь однажды сами очутиться на месте моего Кольки и Яны?
        — Надо было в прокуратуру…
        Но Гена не договорил, Овчаров оборвал его:
        — И что? Гадину посадили бы? В тюрьму, да? И это все? Да ее отмазал бы дядя-вор. Тоже фрукт гнилой: ограбил уйму народа, а живет, как султан. Он и сделал из нее чудовище, возомнившее себя селекционером: этим она разрешает жить, а этих отряжает на кладбище. Причем за большие деньги, у них в центре бесплатно даже на тот свет не отправляют.
        Да, история… но Геннадию нужно продолжать допрос:
        — Значит, вы вместе с Жориной разработали план. Она специально познакомилась с Лалой, вошла к ней в доверие, приняла участие в оргиях, чтобы однажды помочь убить Лалу?
        — Я один все делал, не надо впутывать Женю.
        — Это же неправда. Одному не справиться с таким объемом. И потом, сразу после убийства вы звонили ей, мы уже это установили.
        — Она мне нравится,  — выгораживал Евгению Овчаров.  — Свидание назначал, а про мои дела Женя не в курсе. Не трогайте ее, ей без вас досталось.
        — А пацана зачем убили?
        — Недоработка. Свидетеля убрал, маленького гаденыша, думал, его там нет, но Лале оргий было мало.
        — То есть? Почему гаденыш?
        — Однажды я видел, как этот пацан на переходе выскочил из шикарной машины, наверное, в отсутствие папы решил покататься на его тачке. Он толкнул старуху за то, что та медленно переходила по зебре дорогу. И уехал. Я вызвал «Скорую» бабуле. Ему нет восемнадцати, а он сидит за рулем — это что? Кто ему позволил? Папа? Вы? Но когда это существо испугалось меня, подскочило с кровати и побежало, бросив подружку… рука сама поднялась.
        — А компьютер зачем подключили к мониторам из соседнего помещения? Чтобы нас запутать?
        — Не только, но и это тоже. Моим коллегам не стоило видеть подготовку в доме, например, как я подсыпаю снотворное, где пистолет прячу — я не рискнул его держать в комнатах охраны. Все? Я устал. Можно мне в камеру? Только знайте, я ни о чем не жалею. И готов отвечать.
        У выхода он остановился и, повернувшись, бросил вопрос:
        — Почему хорошие люди, способные сделать этот мир чуть-чуть лучше, погибают от руки мрази?
        К чему этот вопрос, если нет на него ответа?

* * *
        Амиран слушал майора бесстрастно, видимо, вся чернота, касавшаяся его Лалы, им не воспринималась. Его дочь мертва, это точило старого вора, а жертвы вокруг дочери вроде как и ничто, они ведь не свои, не кровные. Артем поднялся с кресла, но тут Бубнов подал голос:
        — Подожди.  — Он вытащил откуда-то две упитанные пачки денег и кинул на столик.  — Это твое. Миллион за то, что нашел убийцу так быстро. Но ты не отдал его мне, поэтому второй не заработал.
        Артем едва не расхохотался в голос. Ничему не научила трагедия с Лалой старого дурака, он никогда не изменится, никогда не станет тем, кем пытался стать, завязав с воровским прошлым. Артем зацепился большими пальцами за карманы джинсов и с ухмылкой спросил:
        — Ирак, за кого ты меня принимаешь?
        — Тебе деньги не нужны?
        — Деньги всем нужны… но твоих не надо. Суешь свой миллион, чтобы держать меня на крючке? Ты помрешь, а меня по наследству передашь дружбанам, я вашу породу знаю. Не выйдет. Мне нравится моя работа, я ею рисковать не буду, но ты этого тоже не поймешь.
        — А что еще я не понимаю?
        — Счастливо оставаться.
        Артем ушел, а Бубнов снова застыл. Тихо вошла Валентина, она сама по себе тихая, незаметная, неназойливая. Очень хорошая женщина, мягкая, домашняя. Амиран все-таки сообщил ей о смерти дочери, кое-как женщина пережила, а сейчас слушала рассказ молодого майора о поисках убийцы, о своей дочери и не верила ему. Она тоже чего-то не понимала. Валентина села на край кресла и задумалась; на ее некрасивом лице отпечаталось смирение — другого-то ничего и не остается, ведь Лалу не вернешь. Но вдруг Амиран с болью произнес:
        — Зачем она это делала? У нее же было все.
        — Ей нравилось работать,  — сказала Валентина.
        — Работать? На кой хрен ей нужна была такая работа? Я ж для нее все… Лучше б она крестиком вышивала. Дура. И кому я все это оставлю, а? Кому?!
        Амиран чувствовал себя обманутым самой жизнью, предоставившей ему условия с соблазнами, мимо которых он не смог пройти. А сейчас смысл прошлого, в котором он нашел себя, будучи молодым, ускользнул от него.
        В ту же минуту Артем упал на водительское сиденье, выдохнул, словно избавлялся от чего-то неприятного, и спросил Софию:
        — Устала ждать? Прости.
        — Нет. Я со своими героями провела время…
        — Все, я в твоем распоряжении. Куда?
        — Мелочи купить надо, гладильную доску и…
        София перечисляла машинально, еще не расставшись с героями, а по дороге вернулась к ним.
        КАЖДОМУ ВОЗДАСТСЯ ПО ДЕЛАМ ЕГО
        Ночь хранила покой. Она была безветренной и не слишком холодной, светлой и настолько тихой — слышался шепот звезд. Эта ночь обнадеживала, суля удачу, она словно толкала вперед невидимой рукой, Филька невольно поддавался искушению бежать из города. Он стоял на окраине среди покосившихся крестьянских изб, грел своим дыханием руки и всматривался туда, где черная полоса с неровностями вверху манила свободой. Там лес, перебежать его до ближайшей деревни — сущий пустяк, но велика опасность.
        — Эх, кабы лошадь…
        Другим путем из города не выбраться, везде посты — Фильку стерегут. И расставлены умно — не пробраться, обязательно заметят, да не пара человек на каждом посту, а больше. И все по очереди греются в наспех сколоченных будках, где горит огонь в железных печурках, тепло, есть горячая еда и чай, а у Фильки ничего этого нет. Он голоден. Ему холодно. Голод и холод — это смерть вскорости, а там, где неровная черная полоса,  — жизнь лукаво улыбалась. Стоит перебежать через лесок, постучаться в первый дом, народ добр к отверженным, примут и обогреют…
        Другой раз он был бы горд, что столько ненавистного полицейского люду поднял, но не в эту сладкую ночь, обещавшую удачу. Он бродил по окраине города, чуя запах еды, у него ни денег, ни убежища нет, не спал столько времени… Филька выкурил последнюю цигарку и, поправив шапку, которая уже не давала тепла, словно молитву прочел:
        — Ну, была не была!
        И под его сапогами заскрипел сухой снег, Филька шел к черной полосе, откуда манила его надежа, куда отвез он Виолу, никому не нужную девку. И надо ж такому случиться — выжила она. Эх, как же он просчитался! Если ее, раненную смертельно, не почуяло зверье, то ему нечего бояться. Филька шел все уверенней, подходя к лесу, взмок, аж пар шел от него, наконец разогрелось тело.
        Граница. Несколько шагов — и ты в лесу. Там, в черном проеме, стояла мертвая тишина. Филька вытащил нож из-за голенища, перекрестился, он хоть и душегубом стал, а веры не потерял. Правда, Бог не помогает таким, как он, да разве ж по своей воле Филька преступил законы Божьи и человечьи? Нет. Неправда множилась. Неправда заставила. Горечь подтолкнула. Отчего кто-то богат без меры, а он, Филипп Рожкин,  — нищий оборванец? Это ж кто устроил эдакую несправедливость?
        Он вошел в лес. Шел, прислушиваясь и сжимая рукоять ножа, но в этой тишине ничто ему не угрожало. Филька торопился, но сдерживал себя, дабы не перейти на бег, отнимающий силы. Ах, как хорошо-то в лесу! Дух хвои обострял чувства, радость заполняла Фильку, хотя не прошел и четверти пути. Но что это?
        Мелькнули желто-зеленые огни… и пропали. Показалось? Филька не хотел думать о плохом, гнал от себя подлые мысли прочь и ускорил шаг. Да лес не дорога мощеная. В лесу овражки, валежник, буераки, засыпанные снегом, то и дело Филька проваливался да выбирался. Провалившись еще раз, он стал подниматься по пригорку… а прямо над ним два огонька… Он понял, кто это.
        — Ах ты, тварь… Просто так меня не возьмешь.
        Филька развернулся в другую сторону и стал вскарабкиваться по другому пригорку, цепляясь ножом за наст, но под ним-то снег… И все же выбрался наверх Филька, оглянулся… Волк остался на той стороне, отчего-то не кинулся догонять. Ну, теперь надо бежать… Но Филька потерял ориентир и помчался назад к городу. И тут в дивной тишине он услышал дыхание… Остановился, потому что нельзя волка встречать спиной. Как раз вовремя — волк прыгнул! Высоко прыгнул! С ревом Филька воткнул в него нож, когда волк падал сверху на него. Заскулил, завыл волк… И вдруг со всех сторон послышалось подвывание, леденящее кровь. Со всех сторон приближались огоньки, это глаза волков, ловя лунный свет, обещали мучительную смерть.
        Филька готовился к бою, авось повезет и он отпугнет смелостью голодную стаю. Первый волк заходился в судорогах у ног, а второй кинулся на человека. Нож попал куда-то в шею, раздался скулеж, а Филька заорал, выражая свой восторг. Но сзади… Да, это битва без правил, как всегда делал Филипп Рожкин. Сзади вонзились клыки в спину, пробив тулуп, боль пронзила человека, но он отчаянно сопротивлялся. Потому что хотел жить!!! Его рука била ножом назад, назад… куда попадет. И попадала в шерсть. И волчьи клыки отпустили.
        Надо взобраться на дерево, ель… Филька в силе, он рванул вперед и добежал до ели, ухватился за ствол. Но зверь не глуп, когда охотится. Клыки вонзились в бедро. Человек закричал:
        — А-а-а!..
        Этим криком он призывал помощь и понимал, что ее ждать неоткуда. Филька бил ножом волка, но в его руку вцепись клыки еще одного… Потом сзади в кровоточащую рану… Растаскивая человека, волки повалили его на снег, теперь им удобно рвать его, рвать безжалостно, наслаждаясь горячей кровью.
        Призывая на помощь, Филька махал еще ножом некоторое время, вскоре, обессилев, сдался. Он лежал и смотрел на звездное небо, где звезды сияли так мирно, так тихо, и слышал, как хрустят на клыках его кости…

* * *
        — Голубушка!  — сложив молитвенно руки, оправдывался перед Марго Зыбин утром следующего дня в кабинете полицейского участка.  — Вчерась с утреца стукнуло в стариковскую голову, что главное лицо нашей истории пожелает осуществить свой план у господина Медьери. Ну, мы и готовились день цельный.
        — Я все одно сердита!  — дулась она.  — Но почему вы решили, что у Медьери он попытается убить? В чужом-то доме? Странно.
        — Вовсе не странно-с. В доме князя опасно, там всех начнут мучить, выявляя убийцу, да подозревать, а круг малый. У венгра народу уйма, поди разбери, кто тут отравитель. Я полагал, убить он надумал главную помеху…
        — Княжну Виолу?  — догадалась она.
        — А он решил и князя Мирона… то бишь ентого… принца…
        — Да зовите князем Мироном. Стало быть, крестный ему нужен был, чтоб обманным путем надоумить его написать завещание на имя Ардальона. Глупец. Крестный каждому цену знает, Ардальону не удалось бы провести его.
        Зыбин сложил ручки на выступающем животе да вздохнул:
        — Велико заблуждение тех, кто превознесся до небес и разрешил себе все, что лишь Богу угодно. Вчерась выбили мы показания, все рассказал, каналья…
        В доме князя только и говорили, что о предстоящей встрече с внучкой, и Ардальон понял: настал его час. Убрать Виолу — а старый князь второй раз потерю не переживет, хотя раньше замышлялось предприятие гениального значения.
        Ардальона все держали за дурачка, не пригодного ни на что, а он не таков, его запаса внутренних сил и ума на десятерых хватит, но родственники (особенно обидно терпеть унижения от родных) принимали заурядное обличье за сущность. Он ненавидел их. И мечтал отыграться. Так родилась мысль оставить их с носом, например, самому забрать наследство дядюшки — вот была бы потеха.
        Историю ссоры отца с сыном, конечно, Ардальон знал, а также, подслушивая разговоры дяди (часто с Карпом), знал, что князь не прочь отыскать родную кровь — внука. Мысль крепла у дядюшки, значит, наступит день, когда старый князь отправит на поиски полк сыщиков, тут главное — опередить его. Для начала Ардальон решил отыскать ребенка князя Мирона, а там смотреть, как его использовать. И нашел! Сначала, разумеется, мать ребенка нашел, позже та привела к дочери, не подозревая, что за ней следят. Старый князь выдавал деньги на личные расходы, Ардальон на них нанял сыщиков, а не безрассудно тратил, как Гектор, и удача улыбнулась: дочь Мирона жила рядом на правах узницы, что упрощало дело.
        План созрел мгновенно, словно некая инфернальная сила подсказала все этапы. Первое: следовало подобраться к служанке узницы — Меланье Горюновой. Нет-нет, он не собирался через нее обаять Виолу, не с его ликом склонять красивую девицу к романическим связям. К тому же настоящая внучка способна перевернуть предприятие в свою пользу, и здесь ей вовсе не нужны компаньоны. В общем, Виола живой не нужна, как и ее мать, но без Виолы нельзя прийти к цели. Где-то следовало найти замену девушке, и вдруг…
        Как-то он встретил школьного товарища Филиппа Рожкина, дядюшка загонял племянников получать начальное образование в обычной городской гимназии, там они и сошлись: мальчик из бедной мещанской семьи и князек-иждивенец, ничем не лучше друга. Филька успел побывать на каторге за кражу, а оттуда выходили либо законченными негодяями, либо революционерами. К счастью, приятель стал замечательным негодяем и помог откорректировать план.
        Вторая удача — у Горюновой имелась дочь немногим старше Виолы, ее-то Филька и влюбил в себя до беспамятства, что было нетрудно, ведь Аська дура дурой. А там и с маманей Аськи подружился Филя, затем выдал план Ардальона за собственный. Меланья даже не взяла времени на раздумье, план был настолько хорош и безупречен, что она, мечтающая о домике с садом, в котором томилась никому не нужная мамзелька, сразу согласилась. Они были готовы, ждали только мамашу узницы, и вдруг срыв…
        Однажды князь Соколинский вывел из себя Ардальона очередными унизительными шутками из солдафонского юмора и беспардонным обращением. Видимо, годы неустроенности, ненависть как к благодетелю, так и к «любимым» родственникам, одержимость планом и напряженная работа в этом направлении сделали свое черное дело. Ардальон сорвался и подсунул яду дядюшке, который приобрел для себя на тот случай, если его разоблачат. В тот миг он жаждал одного: увидеть, как дядюшка, корчась в муках, подохнет, но дядя выжил.
        А вскоре Меланья получила известие о приезде мадам Селестины, в тот же вечер они осуществили первую половину плана — убили Виолу и заставили мать написать дарственную. План обдумывался не за неделю, значительно дольше, а потому и к исполнению его приступили загодя. За это время Ардальон (втайне от родственников, включая злобную мамашу и сестрицу) поступил в нотариальную контору помощником, проявил усердие, ему оказывали доверие. Он же и украл печать, а подпись нотариуса уже стояла на документе, Ардальон блестяще ее срисовал, в ту роковую ночь именно его привез Филька в дом Селестины, а утром печать лежала на месте. Несчастную мать хотели убить там, куда отвезли дочь,  — на окраине леса, чтобы вся кровь вылилась на месте, но та попыталась бежать.
        Итак, Виолой стала Ася, ей надлежало поселиться в доме князя, вызвать его любовь, далее Ардальон берет ее в жены, дядюшка переписывает завещание на него, ведь он имел право наследования, и — voila! Voila, разумеется, после славной кончины любимого дядюшки, которую можно ускорить. Вот тогда вся княжеская свора, зависящая от подачек, оказалась бы в руках Ардальона.
        Но как «внучку» подсунуть старому князю? Преступников не смущало, что девушка неотесанная, невежественная, глупая, ведь Виола сидела взаперти, света белого не видела, подлая мамаша ее ничему не обучала. А Меланья, добрейшая душа с чистейшими помыслами, учила всему, что сама знала,  — стряпать, вышивать, штопать. И пока преступники продумывали вариации встречи внучки с дедом, за ней приехала полиция и Кирсанов! Это стало хорошим знаком, само провидение помогало негодяям. Они знать не знали, что отец девушки воскрес и разыскивает дочь, а уж о примете, указывающей на настоящую Виолу,  — такое даже во сне не приснится.
        — Остальное вы знаете не хуже меня,  — закончил Зыбин.
        — Невеселая история,  — проговорила Марго с выражением брезгливости на лице.  — Свет должен являть пример образцового поведения, но мы учим народ отнюдь не благородству. А как же узнали, что он подлил яд в бокалы?
        — Я пригнал своих дармоедов, часть из них переоделась лакеями, часть — гостями, каждому было поручено следить за отдельными господами, не исключая дам-с. Окромя вас, разумеется. Но князь Мирон приказал и супруге последить за столом. У господина Медьери в обеденном зале висят картины с натюрмортами, одна из них имеет дырочки для глаз и прекрасный обзор сверху-с. Мы понимали: во время ужина невозможно подсыпать яду, а в перерыве… И сие произошло-с. Господин Медьери приложил все усилия, дабы увести гостей из обеденного зала, а супруга князя Мирона вскоре увидела, как князь Ардальон подлил из флакона в два бокала жидкость. Само собой, когда князь Мирон, придумав несуществующий обычай, предложил выпить ему из бокала дочери и своего, тот отказался, оно ж каторга лучше, нежели смерть от яда.
        — Ну, теперь я хоть буду знать, что в доме месье Медьери есть подсматривающие полотна.
        — Сударыня,  — усмехнулся Зыбин,  — сии дыры для негодяйского племени, а коль дурных помыслов не иметь, то и страшиться подглядывателей незачем.
        Вошел постовой и отрапортовал:
        — Ваше высокоблагородие, к опознанию все готово!
        — Иду, иду…  — заворочался в кресле Зыбин, чтобы встать.
        — А мне разрешите?  — поднялась и Марго.
        — Зрелище слишком… тяжелое,  — предупредил он.
        Но графиню не остановить, если она что-то надумала сделать. В мертвецкой находился один Чиркун, он напевал, стоя у стола и раскладывая инструменты, увидев графиню и начальника следственных дел, поприветствовал их. Замечательный человек, Марго всегда рада видеть его. Вскоре ввели Дубровина… Ардальон и так-то жалок, а в минуту, когда разоблачен и понимал, что вспять время не вернуть, казался полностью раздавленным и смиренным. Нет, правда, Марго видела в его нынешнем состоянии человека, который не способен ни на что дурное, попал в это ужасное место по недоразумению.
        Тем временем Чиркун, опасаясь реакции графини, открыл небольшой тюк на кушетке — только голову. Ардальона подвели к кушетке, взглянув на мертвое лицо, он признал в нем:
        — Филипп Рожкин. Это он. А что с ним, отчего он… так мал?
        — Волки съели-с,  — ответил Чиркун.  — У нас остатки, найденные нынче утром крестьянами в лесу. Ночью слышали крики, да не осмелились пойти в лес, а утром нашли почти на краю обглоданный труп. И до половины не дошел. Ужасная смерть, его рвали волки, а он жил.
        — Да-с,  — удовлетворенно кивал Виссарион Фомич.  — Я ж говорил, ему не выйти из города, окромя как чрез лес, а сие опасно. Рожкин решил испытать судьбу и пройти, однако не повезло. Хм, хотел, чтобы княжну Колинскую растащили волки, а попал на клыки сам. Бог шельму метит.
        Меланья тоже опознала личность Рожкина, ну, а дочь ее подняла рев и вой, оплакивая жениха, который не собирался на ней жениться, но она этого не знала.

* * *
        Муж Селестины прибыл за телом жены, он был просто убит, ничего не понимал. Ему сказали, что приезжала она к подруге, в роли оной выступила графиня Ростовцева, но лихие люди убили ее при ограблении, а полиция долго не могла установить личность убитой. Не рассказали ни о Виоле, ни о настоящих причинах, побудивших посетить данный город — зачем омрачать уважаемому человеку и без того мучительные минуты? Пусть уж он не знает правды, а похоронит супругу с почетом и любовью.
        В одно хмурое утро, подернутое туманом, гроб с телом Селестины грузили на сани, а муж покойницы искренне благодарил Зыбина. Попрощаться с ней пришли все, кто так или иначе оказался в эпицентре истории. Однако Виола выглядела абсолютно счастливой, не умела она скрывать эмоций, не умела хитрить, даже когда вспоминала, что нужно грустить, у нее не получалось. Экипаж и сани с гробом двинулись из города, скоро завеса тумана укрыла их от глаз. Чаннаронг подошел к дочери и Прохору, оба смотрели в туман, где скрылась мучительница Виолы, и поинтересовался:
        — Что ты чувствуешь, провожая мать?
        — Легкость,  — сказала девушка.  — Вам хотелось другое услышать?
        — Что может быть лучше правды? И все же, тебе жаль ее?
        — Конечно, жаль. Но думаю, мне было бы точно так же жаль любого человека, погибшего от руки душегуба. И еще мне жаль, что она потратила свою жизнь на ненависть, я так не сделаю. Отец, мы поедем? У нас много дел.
        Он кивнул, поцеловал ее в лоб; Виола и Настя, взявшись за руки, живо зашагали к коляске, переключившись на насущные проблемы. За ними шли Прохор и Сергей, обсуждая совместное сотрудничество, а Чаннаронг, улыбаясь, смотрел им вслед, не заметив, как подошел к нему отец:
        — А я ведь был прав: на дурной женщине ты хотел жениться.
        — Она не дурная, ваша светлость,  — повернулся к нему сын, не выказывая недружелюбия, а мог бы.  — Селестина оказалась слабой, не справилась с обидами. А что говорит христианство? Прощать надобно обиды, тем паче когда не знаешь истинного положения вещей. Но мы почему-то из двух вариантов выбираем тот, что не нравится нам самим, и судим человека, присваивая ему то, чего у него и в мыслях не было.
        — Что собираешься делать?
        — Выдам дочь замуж и уеду.
        — Разве ты не навсегда вернулся?
        — Я не принадлежу себе, ваша светлость, мне надлежит вернуться в Сиам, но прежде поеду в Петербург. Я ведь не думал заезжать сюда, это Селестина…
        — За каким таким делом в Петербург?
        — Пути, что вели в Индию, пролегали через страны, которые попутно завоевывались и становились колониями. Сиам до сей поры не был ничьей колонией, но положение меняется. Англия, Франция, Португалия, Голландия проникли туда и нацелены на захват этой страны. Хочу добиться аудиенции у царя и попросить союза. Ежели русский царь проявит заинтересованность, то, надеюсь, Европа умерит свои аппетиты насчет Сиама и мы избежим войн.
        — Доброе дело. И все же подумай, здесь у тебя дом, дочь…
        — Свою дочь я оставляю вам, а главное — мужу, вы берегите их. Все как нельзя лучше устроилось, за дочь я спокоен, а у меня — долг, уж не обессудьте.
        Все же их примирили время, Виола и смерть.

* * *
        Марго разволновалась, отправка тела Селестины как-то уж отрицательно сказалась на ней. И поскольку Чаннаронг поехал в экипаже с отцом, она дала волю эмоциям, ведь Медьери графиня не всегда стеснялась:
        — Нет, вы подумайте! Как можно быть столь жестокой к дочери, которую она выносила в себе, родила в муках? А потом заперла в четырех странах, словно преступницу! У нее же все было — дом, муж, дети! Как назвать это сумасшествие?
        Иштван, сидевший в экипаже рядом, тоже думал о том же, потому позволил себе высказать свои мысли:
        — Как назвать? Одержимостью. Она настраивала Виолу на бесчеловечный проступок, отказываясь видеть, что у дочери нет предрасположенности к такого рода актам. Зато уверовала в другое: вырастив источник своих разочарований в ограниченном пространстве, заодно взрастила в дочери желание вырваться из плена любой ценой, цену она назначила — отец и дед. Селестина надеялась, что девочка, воспитанная в изоляции, не различает, где хорошо, а где плохо, у нее не должно было быть этих категорий. Сама подобраться к обидчикам не могла, а вот дочь… чтобы боль сожгла обоих дотла. Но девочку воспитывали хорошие люди.
        — Столько затратить сил, а все ее безумные желания нынче нанизаны на острие ножа, которым Селестину ударили в спину. Господь покарал ее.
        Дома Анфиса, принимая ротонду и шляпку, шепнула:
        — Николай Андреевич сердиты.
        Марго не отреагировала, а поднялась на второй этаж, думая немного отдохнуть, после поиграть с сыном Митей. Двери кабинета мужа вдруг распахнулись, Николай Андреевич, стоя в проеме, потребовал:
        — Маргарита, извольте уделить мне минуту.
        Она медленно развернулась (не расположена была к беседам с мужем), но раз требует… Марго прошла в кабинет, остановилась на середине, давая понять, что не намерена вести долгие переговоры. Николай Андреевич тщательно закрыл массивные двери, обошел жену и… не рискнул усесться в кресло, стал напротив у стола и начал, с трудом сдерживая себя:
        — Маргарита, вы ведете себя слишком вольно! Живете у крестного, будто приживалка! Вы компрометируете себя, меня… О вас идет дурная молва в свете.
        — Зато ваша персона затмит меня благочестием!  — перебила мужа она, вздернув подбородок.  — Вы настолько чисты и безупречны, что позволяете себе порочить меня в моих же глазах?
        Намек возымел действие, напыщенную тональность Николай Андреевич упростил:
        — Послушай, Марго, давай замнем скандал, а он зреет, ты же знаешь свет. Давай покажем, что слухи оснований не имеют, но для этого надобно не играть в игры, а помириться и забыть…
        — А я не забуду, как мой муж выходил из публичного дома. Не хочу забывать. Вы окунулись в грязь, но желаете ею обмазать меня? Говорю вам: нет. И плевать на свет. Желаете развестись?
        — Никогда.
        — В таком случае я иду к себе. Устала. С вашего позволения…
        — Я подожду, когда ты остынешь.
        — Никогда,  — вернула ему слово Марго, не оборачиваясь, и вышла.
        Настроение и так было хуже некуда, а тут после сцены у мужа вовсе испортилось. У себя она переодевалась в домашнее платье, однако вспомнила, что обещала Анфисе:
        — Мне очень не хочется с тобой расставаться, но… Подбери вместо себя девушку, как только я устрою тебя в театр, она заступит на твое место, и мы сразу уедем к моему брату Мишелю.
        — Барыня…  — прослезилась Анфиса.  — Есть девушка, хоро…
        — Молчи. Лучше тебя не бывает. Теперь иди, хочу полежать.
        Упав на кровать, Марго поплакала, вдруг почувствовав себя несчастной и одинокой… А потом стала думать о предстоящей поездке, ведь сказала просто так, но почему бы не увидеться с Мишелем, любимым братом? И не только с ним? Представляя встречу, Марго прикрыла веки и уже улыбалась. Не может она долго хандрить, не в ее это характере.

* * *
        Побывав в гостях у подружки, что проживала рядом с Сергеем Терновым, Лукерья прибежала к Гликерии Сазоновне сообщить последние новости о Прохоре. А тут… Аким Харитонович в большом смятении, прям вне себя, Лукерья так и прилипла спиной к стене, чтоб не попадаться под горячую руку, и слушала, как он мечет гром и молнии:
        — Я сказал — не бывать тому! (А ему никто и не возражал.) Без родительского благословения!.. Я своего согласия не давал! Сам решил, сам пущай и женится! В доме чтоб не слышал имени его!
        И ушел, не заметив служанку, а ведь мимо промчался. Вышла она из укрытия, поздоровалась со всеми и спросила осторожно:
        — Отчего это Аким Харитонович гневался?
        Гликерия Сазоновна ручкой махнула, к щеке ладонь приложила и вздохнула со стоном, страдая:
        — Приглашение получили на свадьбу. Сын прислал.
        — Ой, мамаша,  — подхватился Федька,  — схожу-ка я проведать Прохора. Папаше не говорите только, зазря не сердите. Из первых уст все и выведаю.
        Как только он убежал, Лукерья вопрос кинула:
        — А муж читал приглашение-то?
        — Какое там…  — всплакнула Гликерия.
        — Так Прохор ваш на княжне женится — там так и написано, всем доподлинно известно, люди читали и мне рассказали. Внебрачная дочь князя Соколинского.
        — Внебрачная? Знать, с отцом Проша никогда не помирится,  — расстроилась хозяйка.  — Бесстыжие господа завсегда нам своих зазорных детей навязывали.
        — Да чего вы исстрадалися-то?  — заворчала Лушка.  — Чай, не знать, что купцы из низов вышедшие? За найденкой такое приданое… такое…
        Гликерия Сазоновна глазенки вытаращила, ей почудилось, весь город только и судачит, что о разладе в их семье, и придумывают люди всякие небылицы, лишь бы посмеяться.
        — Ну и какое — такое?  — пыхнула она.  — Чего такого водится за нашей найденкой?
        — А имение Кошино!  — ответила Лукерья.  — Слыхали о таком? И закон обошли, на наследственные земли прав найденка не имеет, а они подарками задарили, те же земли и отдали. А еще у ней дом имеется, где найденка ранее жила, но его продают, другой покупают — поболе вашего. А дед найденки князь Соколинский капиталу прибавил деньгами! И всем богатством заведовать ваш Прохор будет. Да ваша дура Машка Долгова со всеми своими платьями и перинами в подметки не годится найденке. Так-то. А вы еще недовольство имеете? На вас не угодишь.  — Видя, что хозяйка в потрясении большом, аж слова вымолвить не в силах, Лушка хмыкнула и нашла выход:  — Газеты несть, что ли? Для успокоения?
        — Не надобно…  — все же выговорила хозяйка.
        — Тады пойду на кухню чаю испить, а то ить промерзла, покуда про вашего Прохора новости слушала. Ой, чуть не забыла. К отцу ваш Проша не вернется, таперя у него свое дело, с Сережкой вместе будут управляться. И то верно, а то уж больно груб Аким Харитонович.
        Гликерия Сазоновна могла бы прикрикнуть на бабу, мол, мнения ее никто не спрашивает, не ей судить о муже, но она радовалась за сына Прошеньку, за удачу его, это главней — чтоб у сына все ладилось. А муж… да ну его!

* * *
        Гаврила Платонович сидел в кресле, как на троне, а перед ним стояли его подданные — семейство с саквояжами наготове и смирением на скорбных лицах. После ужина в доме венгра он приехал домой, собрал родственников и приказал убраться всем, на сборы отвел неделю, ведь им надо было подыскать жилье и… как ни странно это звучит для высокородных,  — работу. Гектор уехал на следующий день, поблагодарив дядю за гостеприимство и получив сумму на обустройство, остальные собирались. И вот они перед ним — несчастные, раздавленные, растерянные, вынужденные расплачиваться за чужую гнусность. А с другой стороны, гнусность зрела в его доме, косвенно подогревалась ими же, да только старый князь отходчив. Ему жаль этих неприспособленных к трудностям людей, он сравнивал их с Мироном… У этих силы духа Мирона нет, эти пропадут. Гаврила Платонович, понимая, что учить их надо безжалостно, все равно отменил недавнее решение:
        — Можете остаться, передумал я. Но хочу сказать вам, что написано в завещании, на днях я его составил. После моей смерти мое имущество будет продано… мужу моей внучки Виолы за сто рублей. Я мог бы и за рупь продать, мне-то все едино будет на том свете, но и казне нужны деньги, а все вырученные средства поступят именно туда.
        Он надеялся, что вылечил любимых родственников от искушения воспользоваться ядом еще разок.
        И НАПОСЛЕДОК
        Артем играл в шахматы с тестем. Они неплохо поладили друг с другом, что радовало Софию, так как Борька общего языка не нашел с папой. Казалось бы, Артем и Арсений Александрович абсолютно разные, как две планеты в противоположных концах космоса. Но нашлось много общего, что их сблизило: один взгляд на жизнь, одни принципы, хотя и по-разному выражаются, даже любовь к шахматам объединяет обоих.
        Арсений Александрович прибыл к дочери и зятю, чтобы отправиться в деревню на сабантуй, как он обозвал грядущее торжество. Не любил он шумные гулянки, но, в конце концов, с родственниками следовало познакомиться и принять их правила. Ждали Вовика с его очаровательной Люсей, а ждать просто так, зря тратить время — нет, время нужно использовать в полном объеме, слишком мало его отпущено, чтобы разбазаривать в пустоту. Вот хотя бы шахматы…
        — Арсений Александрович, вы пошли или еще думаете?  — спросил нетерпеливый Артем.
        — Да, мой ход сделан,  — сказал тесть, выпрямив спину.
        Артем улыбнулся, взял свою фигуру и поставил на доску:
        — Вам мат.
        — Что?!  — не поверил отец Софии.
        — Я вам поставил мат.
        — София!  — позвал отец, та пришла из соседней комнаты, где тоже не теряла времени зря и занималась глажкой.  — Дщерь, посмотри, твой муж поставил мне мат или на доске другая конфигурация?
        Она наклонилась к доске и вытаращила глаза:
        — Кажется, да, папа… Мат! Невозможно!
        — Я у вас первый раз выиграл,  — ухмылялся Артем, хлопнув в ладоши.  — Я себя уважаю. София, я молодец?
        — Еще бы!  — взмахнула жена руками.  — У папы никто не выигрывает, удивляюсь, почему он не участвовал в чемпионатах мира.
        — Хм!  — потирал подбородок недовольный Арсений Александрович.  — Это какая-то ошибка.
        В дверь позвонили, конечно, это Вовка с Люсей! Все засобирались, а вскоре сидели в машине. Арсению Александровичу предоставили место впереди, София уселась с Вовкой и Люсей назад. Выехали со двора на дорогу, и что замечательно — в это время транспорта немного, народ только готовится к началу дня.
        А утро раннее, прохладное, но солнечное. Только солнце становится желтого цвета, а не по-летнему белым, значит, скоро осень. Проехали мимо медицинского центра, Вовка поежился:
        — Ни за что больше не пойду туда. Все, занимаюсь спортом, берегу здоровье. Не курю!.. С понедельника. Между прочим, мы натравили прокуратуру на это безобразие под названием «Семь Я». А такая крутая клиника…
        — Да уж,  — вздохнула София.  — Теперь думай, в какой клинике рожать. Посмотришь — одни крутые, а вспомнишь Лалу… жуть берет.
        — Привыкайте жить в обществе, где человеческая жизнь не имеет цены, где она только источник дохода,  — пессимистично прозвучала фраза Арсения Александровича, хотя он к пессимистам не относится.  — Хотя бы вокруг себя постройте норму, иначе… сложно будет и вам, и вашим детям.
        — Никаким крутым клиникам я не верю,  — заявил Артем.  — Рожать будешь у настоящих специалистов, я уже нашел таких.
        — Это где такие водятся?  — заинтересовался Володька.  — Я на будущее хочу знать, когда-то и мы с Люсей туда поедем.
        — Есть в пригороде одна больница, там врачи с акушерками еще из советской эпохи. Между прочим, в ней появляются дети крутых бизнесменов и чиновников. Туда отвезу Софию и буду контролировать.
        — Не хочу, чтоб ты присутствовал при родах!  — запротестовала жена.
        — А я и не собираюсь. Ты что! Я же в обморок упаду.
        София хохотала почти всю оставшуюся дорогу, остальные, глядя на нее, тоже посмеивались. Утро все же началось с позитива!
        notes
        Примечания
        1
        Ангел смерти (англ.).