Дом непредсказуемого счастья Лариса Соболева
        Детектив по новым правилам
        В респектабельный дом героини романа Юлии ворвались, в буквальном смысле, разрушение и хаос. Взорвали дачу вместе с мужем. В ходе следствия выясняется, что погибли четыре человека. Что они делали в такой компании, зимой на даче? Все прежнее окружение — друзья, сотрудники, партнеры по бизнесу — ведет себя по отношению к Юлии не лучшим образом. Неожиданно вокруг героини появляются странные персонажи. Чудесным образом рядом оказались бывшая любовница мужа Влада и красавчик Алик — защитник одиноких дам. И тут же начались разные осложнения. И возник вопрос — а все ли так просто было с этим взрывом? Но главный вопрос — кто есть кто? Кто муж Иван, кто раненый герой Алик, кто такая Влада? А еще и адвокат Саня? И кто же сама Юлия? Наступит момент истины, а значит, и развязка. Но что она принесет героям…
        Лариса Соболева
        Дом непредсказуемого счастья
        1
        Бледная немочь… Так говорила прабабушка, если видела худосочную девицу с кожей тоньше папиросной бумаги и белой до синюшного оттенка. Что ж, похоже. Юля затянулась сигаретой и снова всмотрелась в свое отражение в зеркале — да, и бледновата, и вид измученный. Из-за Ваньки все! Обычно ее тонкая кожа имеет матовый оттенок и естественный персиковый румянец. Все, ну все из-за Ваньки, из-за него она и курить никак не бросит, а ведь бросает каждый божий день.
        Тем не менее в сознании отпечаталась подлая мысль: зря игнорировала черный цвет, он ей идет, еще как идет! Изящная фигура, обтянутая черной тканью, в сочетании с пепельными волосами и темными (сумеречными) серыми глазами, излучающими ностальгию, смотрится загадочно. Если б хоть чуточку косметики, Юлю можно было назвать… ну, если не красоткой, то «чертовски мила» она заслуживает. Хоть бы капельку помады на губы… Да нельзя — траур. А как бы к этой изысканной черноте при росте сто семьдесят пять сантиметров подошла черная шляпа с большими волнообразными полями… Эх, не по сезону, на дворе вон мороз, в шляпе уши отморозишь.
        Зажав сигарету зубами, Юля накрутила черный шарф на голову, спрятав все до единой волосинки, завязала у виска, расправила свисающие на грудь концы — получилась… гламурная бедуинка с болезненно бледным личиком. Шарфы с платками на голове ей никогда не шли. Серьги нужно снять. Сняла. Теперь чего-то не хватало… Очков! Чтобы спрятать сухие глаза, которые, по идее, должны быть зареванными, красными и опухшими. Очки вдвойне подпортили дресс-код, какое-то слепое чучело в чалме получилось…
        — Черт-те что.
        Но тут же Юля махнула рукой, в конце концов, ей не на раут идти, а к… Ой, страшно! Даже подумать страшно, не то что выговорить! Ой, как сердце трепещет при одной мысли, что визит предстоит к следователю.
        Сле-до-ва-тель!
        Звучит угрожающе, словно сирена, предупреждающая о бомбежке. Но время подходило, Юля спустилась вниз, выключила огни на елке, ждала, прохаживаясь у окна и выкуривая очередную сигарету, попутно ворча:
        — Отбила бы руку, протянувшую мне первый раз сигарету. Почему никто по губам не бил, когда я брала в рот эту гадость? Почему никто не рассказал о вреде табака?.. Теперь как радость — так сигарета, как нервы — так одна за другой…
        Разумеется, она нервничала. Коленки уже тряслись, заранее почуяв гадость со стороны следователя, вот-вот руки скрутит от конвульсий. Рюмочку бы пропустить для равновесия нервной системы, малюсенькую рюмочку… две… три… И тоже нельзя! Алкоголь действует, как удар тока, после чего все в Юле начинает жить отдельно: отдельно мозг, отдельно язык, руки-ноги отдельно. Надо ли говорить, что в таком состоянии она представляет собой угрозу для общества?
        Но вот около дома затормозила машина, Юля, теперь не торопясь, потому что жутко не хотелось ехать к следователю, переобулась в прихожей, накинула шубку. Постояла, собираясь с мыслями, а они (проклятые) расползались в разные стороны, как воры с места преступления. Просигналила машина. Да, пора…
        — Привет, Саня,  — сказала, усаживаясь в авто.
        И усмехнулась: им всем уже под сорок, а некоторым и за, но все еще Сани, Юли, Вани. Есть худший вариант — Саньки, Юльки, Ваньки. Пора бы отчества присовокупить, однако приставка к имени сразу будет давать неправильный ориентир на возраст, впрочем, Юле всего-то тридцать шесть. Конечно, последние несколько лет нанесли существенный удар по внешности, виновата внутренняя дисгармония, но если быть точной, виноват Ванька. Все равно она моложе друзей-подруг и собственного мужа, что приятно.
        — Как ты?  — спросил Саня.
        — Сносно,  — ответила Юля подчеркнуто трагическим голосом.
        Щелоков — адвокат, которому доверял Ванька, теперь обязана доверять она, потому что… Черт его знает — почему! Просто Саня перешел ей по наследству как хранитель интересов семьи, он изъявил желание сопровождать Юлю на допрос, чтобы она не сболтнула лишнего. Интересно, как Санечка удержит ее язык, если этому непредсказуемому органу без костей и мозгов захочется ляпнуть глупость вопреки желанию хозяйки?
        — У тебя алиби есть, Юла?  — спросил он.
        Между собой друзья ее называли Юлой. Когда-то она и была вертлявой, непосредственной, искрящейся жизнерадостностью, как фонтан на солнце с чистой-чистой водой. Была! В этом слове заключен глубокий смысл пустоты: была и — не стало, значит, исчезла. Выходит, Юльки нет? Так ведь и нет, она давно уже не она, а ходячая приставка к мужу, дому, детям. Кстати, приставка — это нечто из разряда излишеств, без чего спокойно можно обойтись.
        — Юла, слышишь?  — вернул ее из раздумий Саня.  — Алиби у тебя есть?
        — Чего?  — настороженно покосилась на него она, наконец услышав сакраментальное слово «алиби», от которого по телу дрожь прошвырнулась и застряла где-то под горлом.
        — Алиби, Юла,  — доказательство непричастности к преступлению на момент его совершения…
        — Я знаю, что такое алиби,  — перебила раздраженно Юля.  — При чем здесь мое алиби?
        — Снизь градус кипения, снизь. Мы должны быть ко всему готовы, а вы с Иваном не совсем ладно жили, тебя могут заподозрить…
        — Заподозрить?!  — Нет, она повысила градус. Еще бы!  — Меня?! Я что, сама бомбу подложила под собственную дачу? Чтобы та разлетелась в пух и прах со всем добром, нажитым непосильным трудом моего бедного Ваньки?
        — Юла!  — попробовал остановить ее Щелоков.
        — Нет, скажи: я похожа на больную, чтобы остаться без дачи и отдыха на лоне природы? Да если бы мне захотелось грохнуть Ваньку, я бы обошлась меньшими жертвами. Материальными, разумеется.
        — Юлька!  — слегка прикрикнул Щелоков.  — Будут всех подозревать, у кого имеется хотя бы мизерный мотив расправиться с Иваном. Кстати, на убитую горем вдову ты не тянешь, имей это в виду. И умоляю, не язви. Особенно на допросе. Как почувствуешь, что попала в тупик или тебе не понравился вопрос следака, поднеси платок к глазам или к носу, всхлипни, я перехвачу эстафету. Юла, ты меня слышишь?
        — Слышу!  — огрызнулась она, будто Саня предъявил ей обвинение в убийстве собственного мужа, и, уткнув нос в песцовый воротник, пробурчала: — Подложил же мне свинью Ванечка прямо перед Новым годом. Испортил любимый праздник.
        — Он-то при чем?  — Смех в трагической ситуации неуместен, но Щелоков рассмеялся.
        Юля не удостоила его ни ответом, ни взглядом, она, глубоко вздохнув, уставилась в окно с нарочито задумчивым видом, чтобы Саня не приставал с провокационными вопросами. А думала о нем, о Щелокове. Почему о нем? Что, ей не о чем подумать? А потому что Саня — неотъемлемая часть их с Иваном жизни, и так уж случилось, что Юля на днях начала ревизию собственной жизни.
        Щелоков напоминал ей дорогой чемодан, куда хочется заглянуть из элементарного любопытства и поглядеть, что за барахло он там хранит. Конечно, имеется в виду душа, а Саня туда не пускал никого, так что душа его в прямом смысле — потемки. Если же не лезть в душу, то внешне он — уверенный, оптимистично настроен, обходительный. Вышли-то мы все из народа, правда, не все любят в этом признаваться, но далеко не всякому народнику, даже достигнув высокого положения на социальной лестнице, удалось приобрести шикарный лоск. А Санька лоснится от лоска, и этот лоск так и лезет в глаза, смущая окружающих, отчего он всегда на высоте, всегда НАД всеми. Кто знает, может, это тоже своего рода признак выходца из низов, для которого обязательна превосходная степень? Есть у него и слабое место — бабы, которые кидаются на лоск и артистизм, хотя внешность у Сани заурядненькая и трудно поддается описанию. Кроме носа. Нос — это ва-аще! Выдающаяся часть. В прямом смысле выдающаяся, ибо далеко вперед выдается, чуть меньше носа Буратино. Как жить с таким шнобелем? А он живет. И хорошо живет, между прочим. И женскому полу
клюв марабу не мешает кидаться Сане на шею. Кстати, ротик у него тоже длинный, почти до ушей, эдакая прямая линия без губ над коротким подбородком…
        Когда Юля мысленно препарировала Саню на составные части, невольно передергивала плечами, едва не произнося «бее!». В воображении он рисовался страшилищем, а скосила глаза — ничего, симпатяга. Очевидно, недостатки нивелируются длинными волнистыми волосами цвета прибитой пылью смолы, томными мечтательными глазами испанского быка под кайфом и сладчайшей улыбкой кондитера.
        Нет, скорее, он берет манерами. У Сани отпадные манеры — ручку облобызает, пальто подаст, подарок купит, комплимент кинет. Он прекрасно знает психологию и умеет манипулировать сознанием, короче, опасный тип, за что и любят его бабы-дуры. А он любит баб-дур, красивых и, как правило, выше ростом на голову, а на каблуках — на две. Поэтому женится и разводится, женится и разводится. Юля со счета сбилась, считая жен, старых уж и не помнит по именам, на данный момент Саня в разводе и, кажется, чертовски доволен.
        Честно сказать, такого несовершенного совершенства Юля побаивалась, происходило это на подсознательном уровне, и, не желая тратить серые клетки, она не мучилась вопросом — из-за чего побаивалась Саню. А сейчас задумалась, потому что нежданно-негаданно перестала благоговеть перед ним. Без причин. Как без причин старалась улизнуть, когда он приходил к Ваньке, энергичный, подтянутый, умный аж жуть, но при этом Саня, а не Александр Ромуальдович. Нет, пусть лучше будет Саней, а то язык хоть и без костей, а сломается, пока отчество выговоришь.
        — Скажи,  — внезапно повернулась к нему Юля,  — что мой благоверный делал на даче в это время года, к тому же перед праздником?
        — Начнем с того, что у вас не дача, а загородный дом…
        — Наш дом не приспособлен к зиме,  — заспорила Юля.
        — Там есть камин… то есть был. Камин неплохо отапливал комнаты, Ваня часто привозил туда деловых партнеров и зимой.
        Тон у Санечки не тот, нет. Какой-то докторский. Да-да, он будто кодирует ее или гипнотизирует, чтобы Юля повторяла за ним, как попугай.
        — Надо же,  — усмехнулась она.  — А я не знала, что лоном природы можно насладиться на нашей даче и зимой. Ванька убедил меня, будто там в это время года Антарктида. Ну и что же он с партнерами делал зимой на даче?
        — Может, Рождество решил отметить, половина мира отмечает двадцать пятого…
        — А мой Ванька католик, да?
        — Я не вникал в его вероисповедание. Бывало, он в неформальной обстановке обговаривал сделки… э… всякую там текучку.
        — А неформальная обстановка это как?  — настойчиво допытывалась Юля, будто отродясь таких слов не слышала. И не боялась уронить свое реноме в глазах Сани глупыми вопросами, она же домохозяйка по социальному статусу, какой с нее спрос?
        — Юла, не прикидывайся, ты прекрасно знаешь, что такое неформальная обстановка.
        — Почему не в кабаке,  — завелась Юлия,  — не у нас дома эта самая неформальная обстановка, а у черта на куличках, где надо топить камин, завести припасы, приготовить пожрать? А кто, интересно, у плиты стоял? Не Ванька же!
        — Ну, Юла…  — неестественно рассмеялся Саня, значит, знает, гад, про всех скелетов в шкафу любимого мужа Ваньки.  — Кабак и дом не всегда подходящее место для тайных переговоров. Надеюсь, теперь ты меня поняла?
        Тональность Санькиных смешков была нежно-отеческой, еще так смеется старенький дедушка-богач, когда его молоденькая и глупая жена ляпнет невпопад, а ему (старому маразматику) глупость нравится. Все вместе говорит о том, что Саня воспринимает Юлю безнадежной дурочкой. Любопытно, почему? Кстати, о дурах! Это же подсказка! Да-да, дура — это отличный щит, за которым в трудную минуту не грех спрятаться. Юлия почти с любовью посмотрела на Саню, он заметил ее взгляд, неизвестно, что прочел и подумал, но как-то вдруг смягчился.
        — Саня, а что тебе известно о взрыве и всем прочем?  — спросила она, ведь надо хоть немного быть в курсе событий перед допросом. Со дня взрыва прошло несколько дней, но им не удавалось переговорить, господин адвокат зачищал хвосты в последние дни уходящего года, ему было не до друзей и их бед.
        — Представь себе, ничего,  — удивил Саня.
        — Хм. Мне казалось, ты все-все знаешь.
        — Юла, мы едем на разведку, так что лишнего не болтай. Посмотрим, что следак скажет, о чем будет спрашивать.
        — Ну ладно. М-да… Сколько нового выясняешь о собственном муже после его кончины. Интересно, что еще мне предстоит узнать?
        Ромуальдович покосился на нее с опаской, беспокойно. Юля сидела, нахохлившись и сунув нос в воротник шубки, на него даже не взглянула и оставшуюся дорогу не проронила ни слова.

* * *
        Следователь представился Константином Ильичом Басиным. Самому лет тридцать пять максимум, а уже Ильич и следователь! Наверное, просыпается утром и мысленно повторяет: я лучший следователь, я умен и красив, я супермен, я… и так далее. Нет, Юлю следак Костя не впечатлил, хотя он явно заботится о физической форме, соблазняет женщин без счету, потому что смазливый брюнет с густым ежиком на голове, а к брюнетам дамы тяготеют точно так же, как мужики к блондинкам. Однако, судя по одежде в идеальном порядке и классическому стилю, он глухой консерватор, да у него на лбу написано: стабильно-надежный, как швейцарский банк. На формальные вопросы Юля отвечала по принципу «да» и «нет», наконец подошли к главному:
        — Двадцать пятого декабря ваш муж из офиса примерно около шестнадцати часов поехал на дачу… С какой целью?
        Юля захлопала глазами, будто вопрос для нее не совсем понятен, и приподняла узенькие плечики, обтянутые дорогой черной водолазкой:
        — Наверное, отдохнуть.
        — Он не поставил вас в известность, что едет на дачу и задержится там допоздна?
        Конечно не поставил! Мужчины поразительно одинаково объясняют женам свое длительное отсутствие, о чем честно поведала Юля:
        — Он позвонил и сказал, что задерживается по неотложным делам.
        — Значит, дела он продолжил на даче?
        — Значит, продолжил.
        — И как часто ваш муж проводил деловые встречи на даче?
        Какой-то тупой попался, заладил: дача, дача, будто больше не о чем поговорить.
        — Я в его дела не вмешивалась…
        — А я вас не о делах спросил,  — строго перебил он.  — Хорошо, поставим вопрос иначе: как часто ваш муж задерживался допоздна?
        — Ну… задерживался… иногда…
        — Сколько раз в неделю, в месяц?
        — Я не считала.
        — Надо ли понимать ваш ответ, что подобные задержки случались настолько часто, что вы перестали их считать?
        Ну и загнул! Смысл не сразу дошел до убитой горем вдовы. Юля поднесла платок к носу, а то Саня расселся и ворон ловит, тогда как следователь Костя ловушку за ловушкой расставляет. Санька адвокат? Пусть отрабатывает бабки.
        — Прошу прощения,  — подхватился Саня,  — вы некорректно ставите вопросы, подводя мою клиентку к ответу, который нужен вам.
        — Мы не в суде, там контролируйте ход процесса и вступайте в полемику,  — охладил адвокатский пыл Константин Ильич. Охладил с максимальной категоричностью, дескать, я тут главный, а ты заткнись.
        — Вы не должны разговаривать в таком тоне…  — в корректной форме сделал ему замечание Саня, на что получил некорректный отпор:
        — И права будете качать в суде.  — После того, как Саня, пыхтя, отвернул от него свое лицо цвета кумачового стяга, Константин Ильич обратился к Юле, почти нежно прокурлыкав с каким-то мутным подтекстом: — Итак, ваш муж часто задерживался на деловых встречах, да?
        — А какое это имеет значение?  — сообразила прикинуться дурой Юля.  — Мой муж много работал, об этом говорит наш уровень жизни. Чтобы достичь его, Ванечке приходилось не щадить себя.
        — Конфликты у вас бывали?
        — Покажите хоть одну семью, где нет конфликтов,  — сухо, вместе с тем печально, как и подобает новоявленной вдове, ответила Юля.  — А если есть такие семьи, то у них не все в порядке, значит, супруги равнодушны друг к другу, им даже поссориться лень. Чего не скажешь о нашей семье.
        — Из-за чего же случались конфликты?  — упорно гнул свою линию Костя, превратно понимая слова несчастной вдовы.
        Из-за чего — скажет тоже! Да все из-за того же: где был до четырех утра, козел? И почему нализался как свинья? Чем от тебя воняет — «Шанелью» или неужели твои девки льют на себя «Красную Москву»? Духи «Красная Москва» обожала свекровь, выписывающая по Интернету пузырьки за баснословные деньги, следовательно, у Юлии на данный аромат была стабильная и острая аллергическая реакция. Она не выносила все, что нравилось маме мужа, свекровь тоже «любила ее без памяти», короче, обе представляли собой типовой шаблон «свекровь — невестка». Если честно, то поводов к конфликтам настолько много, что путаться начинаешь в узловых, так как второстепенные и совсем ничтожные вообще не стоит считать. Инициатором конфликтов являлась Юля, тем не менее она всего-то задавала вопросы, как сейчас следователь задает ей. А Ванька именно что ссорился, получив предлог к праведному гневу: мол, я пашу — горб скоро вырастет, как у верблюда, у меня отпуск длится всего неделю, а ты… ты!!! И попреками забрасывал жену вместо обещанных когда-то бриллиантов. Самое замечательное в их конфликтах — Юля прикусывала язык, чтобы окончательно
не доводить до бешенства Ваньку, который, чувствовала, только и ждал повода. Но перед тем, как прикусить язык, она тоном святой мученицы напоминала, что является ему женой и хочет знать, где он таскался. Слово «таскался» действовало, как капля раскаленного масла на кожу, Ванька взвивался, орал, метался, как раненая в задницу рысь по веткам… Тогда-то Юля и прекращала вставлять шпильки, переходила на дипломатичное безмолвие, потому что… верила ему! Да-да, Ванька умел убеждать, еще и виноватой выставлял Юлю. Ну и не последнее: любила его… наверное. О детях думала, а их двое, зависела от него… ой, много есть причин, чтобы трусливо дать задний ход. В общем, ситуация банальная, встречающаяся не только у материально обеспеченных людей, но и в маргинальных кланах, когда женщина (бедная, несчастная, жертвенная, рабыня в полном смысле слова) зависит от главного узурпатора — мужа. Ванька хотя бы добывал крутые деньги, а то ведь большинство живет на гроши и терпит мурло под боком. Что ни говори, Юля как сыр в масле каталась, ей было чем дорожить.
        — Я обязана отвечать?  — Она смотрела прямо в глаза следаку.
        — Желательно,  — уклончиво сказал он.
        А самого наверняка раздирало любопытство, из-за чего и как грызутся хозяева жизни. Однако «желательно» — не требование, Юля демонстративно скрестила на груди руки и вздернула подбородок, мол, не скажу, хоть пытай, но следак припас еще кое-что для нее:
        — Автомобиль вашего мужа найден в черте города, у обочины дороги, ведущей к автоцентру. Эта же дорога ведет и к дачному району. Интересно, как туда попал автомобиль вашего мужа.
        Следак растянул последнюю фразу, произнес без знака вопроса в конце, но от этого именно вопрос прозвучал, к тому же с удвоенным посылом. Закусив губу, Юля скосила глаза на Саню: почему это пронырливое светило адвокатуры, ежемесячно опускающее в карман своего дорогого пиджака конверт с бабками, ничего не знает про автомобиль? Да он обязан был своим длинным клювом асфальт взрыть вокруг прокуратуры, но выяснить обстоятельства, касающиеся ночи с двадцать пятого на двадцать шестое декабря и взрыва, чтобы Юля не попадала в положение идиотки на приеме у злого психиатра. Видно же, что у следователя Кости в связи с автомобилем Ваньки припасена подлая бомба, которую он готов метнуть в Юлю.
        — А я должна знать,  — вдруг пришло ей на ум,  — кто воспользовался автомобилем Ванечки?
        — Если следовать логике, то им воспользовался тот, к кому попали ключи от автомобиля вашего мужа. Или у этого человека имелись… вторые ключи.
        Юля намек поняла и быстро нашлась:
        — Меня имеете в виду? Огорчу вас, муж не позволял мне садиться за руль автомобиля, говорил, я сама убьюсь и кучу народа угроблю.
        — Тем не менее водительское удостоверение вы получили семь лет назад,  — подловил ее Костя.
        Попалась! Причем глупо-глупо попалась. Теперь осталось дать себе установку: выкручивайся быстро! Юля правдиво хлопнула глазами:
        — Правильно. Современная женщина обязана иметь удостоверение водителя. (Ну, раз он про права знает, то марка машины Юли ему тоже известна.) И даже иногда я сажусь за руль… съездить к парикмахеру, в бассейн…
        — Только что вы утверждали, что не садитесь за руль.
        — Я разве так сказала? Вы не дослушали! Иван не разрешал мне садиться за руль ЕГО автомобиля! Он же навороченный, как космический корабль, слегка носком туфли коснулся педали и — ты уже за два квартала от того места, где стояла машина. Не умею я водить крутую машину, напичканную электроникой. И на своей езжу редко… крайне редко… выбирая маршрут, чтобы на дорогах не было интенсивного движения… Я боюсь лихачей…
        Смотрел на нее Костя… голодный удав на потенциальную пищу так не смотрит! Он буквально ввинчивался в Юлю глазами дохлой рыбы — ну никаких эмоций, и хладнокровно тестировал, где вдовушка лжет. Она же, выдавая слова со скоростью автоматной очереди, прекрасно понимала, что неубедительна, но ее несло. Остановилась, потому что выговорила весь воздух, следовало вдохнуть, а не смела почему-то. Казалось, Костя все видит и все знает про нее, это просто ужасное состояние — ощущать себя раздетой перед чужим мужиком. При всем при том Юля выдержала рыбий взгляд, не моргнув! Следак опустил глаза, чего-то рисуя на бумаге, только тогда Юля бесшумно вдохнула, а то уже круги зарябили перед носом. Тем временем он открыл ящик стола, достал целлофановый пакет и небрежно бросил на стол с коротким вопросом:
        — Ваше?
        Юля вытянула шею вперед, рассматривая… вот она бомба! То есть бюстгальтер. Да, бюстгальтер, но черно-золотистые кружева безумной стоимости принадлежали не ей. Почему же следователь спросил: «Ваше»? Где он это взял? Глупо признавать бюстик своим, чашечки на Буренкино вымя перед дойкой, у Юли размерчик намного миниатюрней, тут дураку видно. Сказать, не мой — а вдруг будет хуже? Она поостереглась что-либо говорить, а то выкручивайся потом!
        — Эту деталь нижнего белья мы нашли в машине вашего мужа,  — пояснил следователь, не дождавшись ответа.  — На заднем сиденье.
        Как все люди на свете, Юля сначала представляет сказанное, картинку рисует в воображении. Итак, Ванькина машина (почти автобус дальнего следования) сиротливо стоит на пустынной улице, а в салоне на заднем кожаном сиденье валяется лифчик неизвестной коровы. Как он туда попал? Конечно, его сняли. Значит, в салоне бабища с сиськами величиной со среднюю человеческую голову раздевалась… Какого черта ей понадобилось раздеться зимой в машине?! Во всем этом есть некая лажа, подвох. Юля вскинула растерянные очи на морального садиста напротив, Константин повторил вопрос:
        — Это ваше белье?
        — Не помню.  — Не говорить же: да, мое!
        — Вот как! Вы не помните, какое белье на вас надето и где его снимаете?
        — У меня этого барахла половина гардеробной. Кстати, размер не мой, вы разве не видите? Может, кто-то подарил, а я хотела отдать… м… знакомой, вот и кинула в машину.
        Славно выпуталась: подарили, решила передарить, потому что не подошел размер. Логично. А умный Костя усомнился:
        — Без упаковки.
        — Что?  — не поняла она, так как до сих пор вычисляла, как попал в машину мужа бюстгальтер.
        — Странно, что вы дарите вещи без упаковки.
        — Можно водички?
        На самом деле в горле пересохло, еще бы! К тому же требовалась маленькая пауза. Следователь налил воды из графина в стакан из тонкого стекла и подал ей. Она пила и мучилась: «Вот что на самом деле он думает? Как понять, что ему надо?» Очередной вопрос Костика не стал неожиданностью:
        — Где вы были в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое декабря?
        — Дома, разумеется,  — поставив стакан, ответила Юля.  — В спальне. На втором этаже. На кровати. Одна.
        Когда она чеканила короткие фразы, он медленно поднял на нее глаза… а у Юли сердце ухнуло вниз: на нее смотрел инквизитор, который ровным и бесстрастным голосом задал очередной вопрос:
        — Свидетели есть?
        — То есть, кто-то должен был находиться со мной в спальне?
        — Достаточно, чтобы этот кто-то находился в доме.
        — Я была одна. Дети поехали с моей мамой в Великий Устюг к Деду Морозу… Я ждала Ивана, не дождалась, легла с книгой… э… с журналом… включила телевизор и заснула.
        — Что вы знаете о делах вашего мужа?  — переменил он тему, слава богу.
        — Ничего. Абсолютно ничего. (Это была чистейшая правда, Ванька в бизнес ее не пускал.)
        — Враги у него имелись?
        — Откуда ж мне знать! Были, наверное, раз взорвали. Но Ванечка никогда не обсуждал дома неприятности.
        — А вы не интересовались.
        Юля отметила про себя, что у Константина свет Ильича препротивная привычка чаще констатировать, нежели задавать вопрос. Констатация механически настраивает на оборону и агрессию.
        — А зачем?  — дерзко бросила Юля. Ух, ты! Костя в тупике, по его красивой роже видно!  — Зачем мне дела мужа, дебиты-кредиты, приход-расход, какие-то проценты? Я до сих пор не умею вычислять проценты, в школе освоила только арифметику, алгебра для меня была уже пыткой, так что цифры — мои враги… или я их враг в бутике…
        Надо было зашить рот, прежде чем сюда ехать. Вон у следователя Кости глаза помутнели, видимо, женщин типажа Юли он органически не выносит. Или встречался в этом кабинете только с бандитками и бомжихами, оттого такой неласковый. «Сидит и молчит,  — не без раздражения думала она.  — Чего уставился, блин? Как будто я его кинула на сто тысяч баксов. Это взгляд убийцы, а не следователя».
        Она отвела глаза в сторону, чтобы отвлечься, а то коленки начали предательски подергиваться. Но на чем здесь остановить взгляд? Стена слева. Стена справа… ой, справа перед стеной пыхтел адвокат Саня. Впереди — Костя. А размер кабинета… у Юли сортир на втором этаже и то больше!
        — Попрошу не покидать пределы города,  — вернул ее из дум следователь.
        — А?  — встрепенулась она.
        Он что-то писал, не поднимая головы, сказал:
        — Прошу не покидать пределы города. Если вы и сейчас не расслышали, возьму подписку о невыезде.
        — Не надо подписки, я расслышала.  — «Подписка» звучит слишком зависимо, а Юля последний час тяготела к сладкому слову «свобода».
        — Можете идти,  — бросил следователь.
        — Я могу забрать это?..  — указала она на чужой лифчик, найденный в брошенном автомобиле мужа.
        — Нет,  — получила короткий ответ, затем следак Костя, проткнув авторучкой воздух в сторону Сани, строго сказал: — А вы останьтесь.
        Саня, успевший приподнять зад со стула, нехотя опустился назад, зато Юля торопливо подскочила, попрощалась, но у выхода вспомнила:
        — А когда мне отдадут тело моего мужа?
        — Собственно, тела нет…  — соизволил ответить Костя.
        — Ладно. А когда отдадут то, что есть?  — Он метнул в нее взгляд Василиска или даже самого Зевса, метающего молнии в провинившихся людишек, после чего Юле расхотелось получать даже то, что осталось от мужа Ваньки, она спешно попрощалась: — До свидания.
        — Юля, ключи возьми,  — протянул Щелоков связку с брелоком.  — Подожди меня в машине.
        2
        Работал телевизор. Если днем Влада иногда выключала телик, то ночью он без перерыва пахал, создавая иллюзию живой компании. Ей, натуральной светской львице (во всяком случае, она стремилась к этому званию изо всех своих силенок), ей, привыкшей тусить каждый вечер, сидеть взаперти просто невмоготу. Это такой напряг — хоть вешайся. Однако Влада создана для праздника, любви и богатства (это внушали ей мужчины, она, разумеется, верила им), а не чтобы сдохнуть, болтаясь на веревке, но обстоятельства сложились…
        — Дерьмо!  — вслух сказала Влада со светской прямотой.  — Дерьмо, а не обстоятельства. Почему я? Ну почему мне досталось это, блин, «счастье»?
        Сидя на диване со скрещенными по-турецки ногами, она нервно расчесывалась массажной щеткой, таким образом снимая стресс, заодно укрепляя длинные, ярко-желтого оттенка волосы. Крашеные, разумеется. Не будь вынужденного затворничества, сейчас Влада сидела бы в салоне красоты, где ей отутюжили каждую волосинку,  — нынче в моде абсолютно прямые пряди. Приходится самой маски накладывать, волосами заниматься, от самодельных процедур никакого релакса…
        Раздалась мелодия звонка. Владе не велено отвечать никому, но вдруг это важный звонок, после которого судьба кардинально изменится? Смартфон она получила в подарок недавно, находилась в стадии изучения и еще не расставила мелодии по контактам, потому с опаской протянула руку к столику рядом с диваном, взяла трубку. Увидев имя, буркнула:
        — Да?..
        — Привет, Владочка,  — замурлыкал мужской голос.  — Ты никуда не выходила, девочка?
        — Нет,  — взяла она с ходу капризный тон, что получалось у нее слишком вычурно, неестественно.  — Пока нет…
        — Что значит пока?  — рассердился он, превратившись из кота в тигра, судя по тону.  — Я же сказал: не выходить, на звонки не отвечать, никому не звонить, никого не впускать в квартиру.
        — А я что делаю!  — взвилась девушка.  — Торчу в четырех стенах одна, как дура, блин, подыхаю со скуки, блин. Не понимаю, почему я должна прятаться! Долго мне взаперти сидеть?
        Прямо он не говорил, только намеками:
        — Ты же не дура, соображай. Ты была там и жива… Когда выяснят твой адрес, а рано или поздно они выяснят… надеюсь, тебе понятно, что будет?
        — Понятно!  — рявкнула Влада, на самом деле ничего не понимая.
        — Я знал, что ты умница.
        Похвала только разозлила девушку, в данную минуту она с большим удовольствием послала бы «друга» на все положенные буквы… вместо этого ворчливо проговорила:
        — У меня продукты заканчиваются, мне что, голодать, да?
        Продуктов полно в холодильнике, Влада запасливая, любит, чтобы всего было много. Дома деньгами не сорили, мама растила ее и сестру одна, не голодали, но и не шиковали. Просто когда есть кому платить, тут уж Влада не скупится.
        — Продукты закажи по Интернету, тебе все доставят,  — нашел выход он.
        — Да? А платить-то кто будет?
        От такой наглости на другом конце города несколько опешили:
        — Ты… ты… я же… перечислил на твою карту пятьдесят штук…
        — Ха! Что такое пятьдесят штук в наше время! Копейки. Я купила к Новому году платьице и туфельки, или мне идти на тусовку голой?
        Солгала и с чистой совестью зевнула, пока он приходил в себя. Пауза ей понравилась. Чисто женским чутьем Влада уловила, что, владея его тайной, может вытягивать из него денежки бесконечно. Девушка повеселела и ждала, что он скажет. Дождалась:
        — С тусовкой придется повременить ради твоей же пользы, а с продуктами что-нибудь придумаем. Пока, цыпа.
        Цыпа положила смартфон на столик, фыркнула и отправилась на кухню выпить чайку или кофейку, или того и другого по очереди — делать-то больше нечего. Из развлечений у Влады остались комп с теликом, но соцсети надоели, там каждый придурок указывает ей на орфографические и пунктуальные «ошиПки». Телик тоже достал, устала жать на кнопки пульта, меняя каналы. Что можно книжку почитать, ей как-то в голову не приходило, за свои двадцать пять лет она ни одной книжки не дочитала до конца, а принималась раза три.
        Турка на плите, Влада поплелась в ванную, чтобы положить щетку для волос, и, глянув в зеркало… залюбовалась собой, рассматривая отражение. Красивая, че там. Очень даже красивая, спасибо маме и говнюку папе, бросившему семью. Без косметики личико ничуть не теряет привлекательности, а некоторым без слоя штукатурки нельзя показываться на люди — испугаются. Да, Влада — супер. Черты — вот как вылепленные! Глаза умеренно большие, светло-коричневого цвета, брови дугой, носик ровненький-ровненький, губы красные и зовущие — словно набиты пухом. И шея чудо, и грудь no silicon, и фигура хоть спереди, хоть сзади… Но вот что плохо: при всем телесном богатстве у Влады нет ни денег на достойную жизнь, ни чертового образования. Остается один путь — доить мужиков, с этим тоже не все гуд.
        — Не хотят козлы доиться,  — сказала вслух Влада и вытаращила глаза.  — Ой, кофе, блин!..
        Кофе сбежал, но разве это повод к расстройству? Влада вылила в чашку то, что осталось,  — и так сойдет. Села она, подперла скулы кулачками и, глядя в окно, где кипела предновогодняя жизнь, размечталась… Вот бы кинорежиссер приехал и взял Владу на главную роль. Еще лучше, если бы наследство получить где-нибудь за границей. Например, умер дальний родственник, о котором все позабыли, а Влада — его единственная наследница, которую долго искали адвокаты и нашли. На личном самолете она приезжает в старинный замок с башенками и бойницами где-нибудь во Франции, десятка два слуг склоняются перед ней, а Влада свободно щебечет по-французски, хотя не знает толком даже родного русского. С этой чудной идиллией, видя себя в кругу европейской аристократии, где ее зовет замуж принц (герцог, граф, маркиз, князь — все титулы подойдут), девушка задремала, улыбаясь выдуманному миру, встретившему ее, широко раскрыв объятия, словно только Влады там не хватало.

* * *
        Упав в кресло автомобиля, Юля выдохнула с облегчением:
        — Ху-х…
        Машинально руки раскрыли сумочку, достали пачку сигарет… Опять! Сегодня уже со счета сбилась, какая это сигарета, но надо же как-то ослабить стресс или нет? Курила и в окно глядела. А там хаос: люди бегут с детьми, сумками, елками, коробками, растворяясь в сумерках. Главное, все эти пакеты-свертки можно купить в любое другое время, но народ предпочитает толкаться в ордах покупателей аккурат в канун праздника.
        Снег пошел. Вяло опускался рыхлыми хлопьями, отбеливая унылую серость. Завтра тридцать первое. Юля приготовила роскошное платье темно-бордового колера из тончайшего бархата с открытыми плечами. Ммм, какое платье… Теперь она его не наденет и никуда не пойдет, да и цвет ей предстоит носить черный — фу, фу фу! Все-таки не любит Юля мрачность, ее и так полно повсюду. Вон весь город носит черное. Весь мир одет в черное, как на похоронах…
        На сиденье водителя плюхнулся Саня.
        — Наконец-то,  — сказала Юля, выбрасывая сигарету в окно.
        — Здесь не бросают окурки,  — сделал он замечание.  — Где ключи?
        Ключи! Куда она их дела?.. Юля принялась выворачивать карманы, искать в сумке, тогда как Саня осатанел и беспардонно наехал на вдову, будто она его собственность:
        — Я тебя не узнаю, Юла. Что с тобой? Ты на почве горя так обнаглела?
        — Обнаглела?! Я?!
        — Нет, я!  — рявкнул не как Саня, а как Александр Ромуальдович, заставив Юлю вздрогнуть.  — Чего смотришь? Ключи ищи!.. Пришла, села, нога на ногу, локоть на спинку стула! Вся из себя королевишна.
        — Не понимаю…  — протянула она ключи, найденные на дне сумочки.
        — Не понимаешь?!
        Он грубо выхватил ключи, вставил в зажигание, и… машина вылетела вперед, как пробка. Зад автомобиля слегка поводило туда-сюда по скользкой дороге, размятой мокрым снегом, но негодующее юридическое светило не боялось врезаться в столб, оно, вцепившись в руль, шипело и рычало:
        — Не понимает она… Надо же, не понимает! Ты что, совсем тупая? Так ведут себя только идиотки. Клинические идиотки!
        Юля обалдела… Эдакой словесной бомбежки от него не слышала никогда, в первое мгновение дар речи потеряла и ротик открыла, а в солнечном сплетении скрутило от страха — у нее в первую очередь реагирует на неприятности именно это место. Во второе мгновение поток оскорблений привел ее в чувство. В конце концов, Щелоков кто? Адвокатишко? Да за эти бабки она наймет сразу трех адвокатов. В следующий момент Юля показала, что и у нее есть голос:
        — Саня Ромуальдович! Чего ты орешь?
        — Пф… Чего я ору! Ха-ха! Видела бы ты себя. Удивляюсь Басину, почему он тебя не задержал? Я бы на его месте посадил тебя в СИЗО.
        — Меня?!  — ужаснулась Юля.  — За что?!
        — По подозрению!  — прорычал Саня.  — В убийстве собственного мужа!
        — Рехнулся?..
        — Это ты рехнулась!  — грубо оборвал ее Саня.  — Зачем наврала следаку, что плохо водишь машину? Да по одним штрафам — если проверить, а он обязательно проверит, Басин въедливый,  — можно догадаться, что ты наглая автолетчица. Как звезда за рулем: тебя видят все, а ты — никого! Зачем врать, если правду узнать ничего не стоит? Объясни!
        — Не знаю!  — рявкнула в ответ Юля.  — Как-то так получилось…
        — Ты была похожа на заказчицу, а не убитую горем вдову, на заказчицу, которая счастлива, что прикончила мужа. Неужели трудно было поплакать настоящими слезами? Все женщины это умеют! Ты же дерзила, чё-то там из себя изображала, как плохая актриса в занюханном сериале…
        — Я плакала!  — огрызнулась Юля.  — Когда узнала про Ваньку… поплакала. Или мне нужно реветь сутками напролет?
        — Жены, моя дорогая, так и делают: ревут сутками напролет, теряя мужей, а уж твой Ванька… разве что луну с неба тебе не достал!
        Действительно, луну не достал, но и не обещал. Юля промолчала, подумав про себя: «Да что с ним разговаривать, он ничего не может знать! Сане чужие проблемы — до самого высокого фонаря, даже когда ему платят. Такому человеку доверять поостережешься, несмотря на то, что перешел он по наследству, как старый пиджак, который никогда не наденешь, но почему-то не выбрасываешь».
        — Не узнаю тебя, Юла, не узнаю,  — задумчиво в страдальческой тональности сказал Саня.  — Вся такая добропорядочная мадонна, кроткая хранительница домашнего очага… Ваньке все завидовали, все! И вдруг я вижу вульгарную кошку с крыши, презрительно разговаривающую… с кем! Со следаком. Ты базарила с ним… как с плебеем! Учти, Басин мстительный, теперь будет не убийцу искать, а доказательства твоей вины.
        — Моей?!.
        — И найдет! Тем более, ты дала повод.
        — С чего ты взял, что он меня… Нет, это… это бред! Полный бред! Подумаешь, не так сидела, не так смотрела… Басин ни намека не сделал, что меня подозревает.
        — Ага, ага,  — злорадно ухмыльнулся Саня.  — Думай так, если нравится, думай. Он говорил с тобой минут десять, за это время только бумажки заполняют. Де-факто Басин свернул допрос. Это плохо, Юла, очень плохо для тебя. Он получил нужную информацию, теперь будет раскручивать ее. А тебя отпустил, чтобы не насторожить нас наводящими вопросами.
        — А зачем он тебя оставил?  — вспомнила она.
        — Придрался. Я должен был оформить ордер, чтобы стать твоим законным представителем.
        — И почему же ты не оформил?
        — Замотался, думал, прохиляет. Так… надо что-то предпринять… Сиди дома безвылазно, поняла? А я попробую выяснить, что этот коршун замыслил,  — на свете есть добрые люди, за пару сотен баксов секреты сдают. Может, найду рычаги давления на него. Ты поняла меня? Дома! И даже в окно не выглядывать.
        М-да, не всякое наследство приносит радость, иногда оно обуза, как сей грозный господин. Что-то в его тоне, помимо сожаления, было отталкивающе противным… «Ого!  — чуть не воскликнула Юля.  — Санька, кажется, превращается в Ваньку, но одно дело — законный муж командует, другое… Его нужно поставить на место, он просто напрашивается!»
        — Саня, а почему тебя не было на даче, если мой Ванька проводил там неформальную, тем не менее деловую встречу?
        — Не пригласил.
        — Третий лишний, да?  — подковырнула Юля.
        — О чем ты?.. А, бюстик… Не стоит придавать значения ерунде.
        — Думаешь?
        — Машиной Ивана могли воспользоваться гости…
        — Которые его взорвали?
        — Откуда я знаю! Меня там не было, я не знаю, с кем Иван…
        И осекся. Видимо, увлекся и чуть не проговорился, во всяком случае, во время этой внезапно возникшей паузы внутри Юли заиграли бесы, подтверждая: Саня знает про Ванькины делишки, постельные в том числе, а тебя все держат за дуру, но ты же дура и есть, не так ли?
        — Ну-ну, продолжай, продолжай,  — подбодрила она.  — Не бойся. Ваньки нет, от него и мокрого места не осталось, так что мне некому закатывать скандал, а тебе некого бояться. Итак, Санечка, ты не знаешь, с кем Иван… трахался в нашей машине. Поэтому тебя не пригласил, так?
        У мужиков есть классная черта, пожалуй, единственная достойная уважения и даже восхищения,  — друг друга не сдают, разве что в исключительных случаях. И Саня, истинный последователь наследия ходоков, взорвался так, будто Юля обвинила его в измене всем женам сразу и даже Отечеству:
        — Зачем этим делом заниматься в машине, если нехилый домик имеется? Где ты слов таких нахваталась, под каким забором? С ума сойти! А мы-то думали, Юла соткана из улыбки, воздуха и света! Ничего себе, маскировалась.
        — Я ваше порождение, Санечка,  — сухо парировала Юля.  — Мне приходилось лавировать среди вашего вранья, подобные маневры сильно портят характер.
        За всю дорогу это был первый раз, когда Саня Ромуальдович с интересом и некоторой опаской уставился на нее. Она видела его боковым зрением и нарочно смотрела прямо, в лобовое стекло, невозмутимо бросив:
        — Хочешь нас угробить? За дорогой следи, лично мне жить не надоело.
        И пять минут натянутого молчания прошли как один миг. Просто у каждого было по полной голове мыслей — черных и белых, больных и вполне нормальных, в общем, кавардак, где все позиции представляются главными. В этом состоянии лучше не продолжать диалог, он заканчивается, как правило, взаимными обидами. Когда Саня остановился у дома, Юля не торопилась выйти из машины, он вынужденно заглушил мотор и отвернулся от пассажирки. Но еще минут пять прошло в молчании, прежде чем она заговорила, правда, ни разу не взглянув на него, будто боялась увидеть нечто неприятное:
        — Меня поражает в нашей жизни, Саня, одна малюсенькая деталь, но она ломает большие планы, даже жизни. Ложь. Подумаешь, ерунда, да? Но эту ерунду никто не любит. Вот ты любишь, когда тебе лгут?.. Молчишь? Значит, не любишь. А ведь лгут практически все. Даже я. Правда, по мелочам… И ты лжешь наверняка не по мелочам. Главное, сколько весит ложь, иногда ее размеры слишком велики, чтобы… чтобы простить. Человек лжет, прикрывая свою врожденную подлость. Может быть, он не виноват, гены затесались лживые, доставшиеся от дедушки, который жил лет пятьсот назад, а лгун всего-то добивается лада, мира, гармонии. Но с его позиции мира и гармонии, в его понимании удобства. Притом, что особенно замечательно, от других он хочет… нет, требует честнейшей правды и благородства — эти качества любят все, только не у себя, а у других. Он прав, конечно, потому что ложь унизительна, омерзительна и оскорбительна. В общем, что хочу сказать… я все понимаю, Саня, не совсем дура… но почему роль тупого идеала отводится одной мне, а?
        — Эт ты к чему?
        Не имея ни малейшего желания растолковывать ему что-то еще, она открыла дверцу, ступила на девственно-чистый снег, вдохнула свежий и влажный воздух. И захлопнула дверцу. А потом пошла по аллее к дому, бубня под нос, но он не слышал:
        — Я к тому, Саня, что ты мог быть со мной откровенней, а не прикидываться шлангом.
        По звуку машина с Щелоковым умчалась, и Юля остановилась. Вот ее дом — мечта каждой Золушки, живущей в трущобах и только во снах видевшей себя в подобном тереме, где много света, комнат, простора… Теперь можно поставить жирное «но». Потому что далеко не все в подобных обиталищах дышит пресловутым благополучием. Конечно, есть счастливицы, чувствующие себя роскошным дополнением к теремкам и мебели, однако среди знакомых Юли подобных везучих не водится, включая ее.
        — Господи, как же быть? Как мне теперь жить, а?
        Не имея ни малейшего желания заходить в эдемский сарай, изрезанный внутри ментальными трещинами, которые старались не замечать его «счастливые» обладатели, она резко повернула к гаражу, а через пять минут выехала на своем внедорожнике цвета вороного крыла. Дальше и дальше от эдемского счастья уезжала Юля. Настойчиво зазвонил айфон на пассажирском сиденье. Она взглянула на дисплей, трубку не взяла, сказав звонившему:
        — Да пошел ты к чертовой матери!

* * *
        Дверь открыла Роза: сто пятьдесят кг при росте метр шестьдесят — и вход в квартиру надежно перекрыт, ни одна армия не возьмет этот блокпост. А Юле удалось. Она решительно рванула вперед, потеснив бесформенную массу в махровом халате, и очутилась в квартире, бросив на ходу:
        — Бобик дома?
        — Э… м…
        Роза не ждала ее, не рада, растерялась, но сегодня сей факт не задел Юлю невежливостью. В другой раз она бы фыркнула и, язвительно извинившись за вторжение, ушла, однако времена меняются, вместе с ними люди. Юля прямиком двинула в гостиную, оглядываясь по сторонам и крича:
        — Бо-бик! Боб! Выйди на минуточку!
        — Он в ванной,  — подала сзади голос Роза.  — Мы приглашены на сегодня, Бобик собирается…
        Давая понять хозяйке, что она здесь надолго, Юля кинула шубку в кресло, сумку — на диван и плюхнулась рядом на вышитые подушки — архаичное наследие бабушки-рукодельницы. Квартира у Бабутко из пяти комнат в элитной новостройке, казалось бы, этим все сказано, а вот и не все. Напичкана элитка в прямом смысле хламом, Борька (муж Розы) занимается собирательством — всякие статуэтки разных эпох, особенно советской, вазочки, светильники. Коллекция выставлена в гостиной, в результате эта довольно большая комната напоминает тесную лавку старьевщика.
        — Где Боб?  — переспросила Юля, развернувшись к хозяйке.
        — В ванной,  — пискнула та. У нее удивительно противный высокий голос, впрочем, не исключено, что так кажется только Юлии.
        Тут и хозяин нарисовался, на ходу причесывая волосы тонкой расческой. Вообще парочка, когда стоит рядом, смотрится карикатурой: Боба словно протянули сквозь водопровод, оттого он вытянулся в длину, изрядно истончившись, а Розу несколько раз огрели кувалдой по головке, она приобрела форму кубика.
        — Здравствуй, Юла.  — Боб подсел к ней на диван, прикрыл тощие коленки махровым халатом (скромняга) и участливо спросил, едва не пролив скупую мужскую слезу: — Как ты?
        — Нормально.  — Но она пришла не за жалостью и сочувствием, тем более дружна с ними не была, чтобы делиться переживаниями, Юле нужно срочно кое-что выяснить.  — Бобик, можно тебя спросить?
        — Конечно.
        Но… «Боже, боже!  — неожиданно запаниковала она, глядя в безвольную физиономию Боба, на прилизанные мокрые волосы пегого цвета и рот обиженного ребенка с тонкими усиками над верхней довольно объемной губой.  — Такой деликатный вопрос… такой стыдный… а тут эта стоит… Розалинда хренова». И не первый раз мелькнула крамольная мысль: интересно, как они в постели-то?.. Ну вот зачем лезут в голову подлые мысли, да еще в самый неподходящий момент? Невольно Юля вообразила эротический экстаз в их исполнении, отчего прыснула, но взяла себя в руки и поспешила замять нелепость:
        — Боб, ты был другом Вани…  — Она выразительно покосилась на полтора центнера у входа. Нет, Роза не уйдет, придется при ней…  — Ты с Иваном давно работал, наверняка предполагаешь, кто его… мог?..
        — Не знаю, клянусь!
        Ишь как испугался! Возможно, он был искренним и сказал правду. Возможно, чужое любопытство действительно вызывает ужас в первый момент, так как неосторожное ответное слово может в будущем дорого стоить, посему желательно отделаться от провокационных вопросов сразу. Но возможно, этот жидкий мужчинка лжет, что наиболее вероятно, а у лжи реакция всегда неожиданная. Тесно работая с Иваном, не знать тайных процессов в фирме и, как следствие недругов, невозможно. Так или иначе, но весь этот спектр предположений вызвал справедливый гнев, ибо Юля не получила внятного ответа, точнее — повода к дальнейшему диалогу. Внимательней взглянув на Боба и Розу поочередно, она поняла: «гостеприимные» хозяева ждут не дождутся, чтобы незваная гостья убралась в свой хауз за высоким забором и заперлась там со своим горем.
        — Ты меня не понял,  — разочаровала их Юля, откинувшись на спинку дивана, тем самым показывая, что не намерена убираться.  — Я хотела спросить, за что могли убить Ивана?.. (Классическая томительная пауза, как на сцене.) Он же что-то делал не то… или не так… а? Боб, ты должен знать хотя бы примерно.
        Дала ему лазейку: должен знать хотя бы примерно, а Боря закатил глаза к потолку — штамп тоже сугубо театральный, которым пользуются бездарные актеры. И тут маленький броневичок Розалинда выступила вперед всей своей массой, выручая мужа:
        — Ты жена, тебе лучше знать, что наделал твой Иван.
        — А я не знаю,  — вяло бросила в ее сторону Юля, не сводя глаз с Боба.  — Тебе-то хорошо известны проблемы моего Вани, Бобик.
        — Нам известны!  — желчно произнесла жена Бобика, постукивая носком ноги в тапочке об пол.
        — Нам?  — повернула к ней Юля голову, надменно приподняв одну бровь.  — То есть тебе?
        — Мне, мне,  — закивала броневичок Роза.  — А тебе бы раньше задуматься, почему твой муж не делился с тобой своими проблемами.
        Столько лет они знакомы, а Юля не подозревала, что этот кубик Рубика так не любит ее, злорадствует и вместе с тем завидует ей по-черному. Вопреки логике Юля одарила жену Боба благодарным взглядом (за типично женский порыв отыграться) и подлила масла в огонь, зная, что сейчас получит нужную информацию:
        — А что тут думать? Ваня любил меня и берег.
        Ей бы психологом работать! Да, угадала. Розалинда, всю жизнь вынужденная облизывать Юльку и раболепствовать перед Иваном, чтобы тот не попер ее Бобика с работы, наконец-то получила реванш, правда, маленький. Как же упустить шанс, когда «барыне» Юльке можно вмазать хотя бы ядовитым словцом, губительно воздействующим на самолюбие,  — это ли не кайф для изможденной завистью души?
        — Ваня, положим, многих любил,  — сказала она, сделав на второй половине фразы чуть утрированный акцент.
        — Роза!  — с упреком бросил Бобик.
        — Ой, да ладно,  — махнула рукой в его сторону жена, дескать, молчи.  — Юла, не прикидывайся, что ты не знала.
        — Что именно?  — недоуменно вытаращилась гостья.
        — Про похождения твоего Ваньки,  — боднула Юльку Роза-Розалинда. А вот дальше она толканула речь в духе революционерки на печке: — Вот только не надо делать такие глаза, ты не наивная девочка, тебе просто выгодно было не видеть. Вообще-то бабы твоего мужа — не мое дело. Меня другое удивляет: твои вопросы, такой наивняк… Купаться в роскоши и думать, что Иван добывает бешеные денежки честным трудом, вызывает, по меньшей мере, смех. Странно, что нас всех не взорвали! А уж тебе-то как повезло, что не была вместе с детьми рядом со своим Ванькой в тот самый миг, когда он разлетелся на части! Но просто так, ни за что бомб не подкладывают. Вы же ни с кем не считались. Всегда были вы и ваш золотой мирок да бабло, которое оба безумно любите. Так безумно, что для вас не грех обмануть, обокрасть, предать тех, кто вам же добывает бабло. На вас пашут, а вы — по заграницам, тусовкам-банкетам, по магазинам-бутикам, с ног до головы в шоколаде и плюете на остальных.
        В общем-то Юля сама напросилась на моральную пощечину, потому не стоило болезненно реагировать. Но когда впервые слышишь подобные вещи, не подозревая до этого, что о тебе думают на самом деле те, кто в рот заглядывал еще недавно, становится не по себе и страшновато.
        Страх родился из ощущения полного и непреодолимого одиночества, возникшего не враз, а задолго до этой минуты, только раньше не имелось мудрости понять его. Сейчас, слушая обличительные откровения Розы, которая долго вынашивала злобу и наконец-то вывалила ее, когда Юлю придавило несчастье, она вдруг поняла, что всегда была одна. Это как в пустыне: куда ни глянь — никого. И ни-че-го. Куда идти, к кому обратиться, где искать помощи и поддержки? Кругом только море бесполезного песка и бесконечная даль. Страшно…
        Отсюда вся шелуха гламурности с Юли слетела, она сгорбилась, переплела пальцы рук, локти установила на колени и опустила голову, слушая каждое слово, потому что слова были честные, шли от души. Неважно, какой души — черной или слегка просветленной, слова выстраданы, стало быть, доля истины в них заложена. Главное — и это как раз чистейшая правда,  — Юля действительно ничего не знала о делах мужа, в какой-то момент пролегла между ними воздушная граница, отделяющая интересы. Но в данную минуту нужно отставить сопли в сторону, одинокий человек умеет защищаться, и Юля выпрямилась, тон взяла спокойный, прохладный:
        — Как ты сказала? Обмануть, обокрасть, предать? Но твой Бобик был правой рукой Ивана, значит, он делал то же самое, так, Боб?
        — Не то же!  — огрызнулась Роза.  — Не то же, потому что Борю твой Иван заставлял. Чувствуешь разницу? Борис тащил весь воз бизнеса твоего Ваньки на своих плечах, взамен получал шишки.
        Борька экономист, в переводе с русского на русский звучит прозаично: бухгалтер, почти как «бюстгальтер», нечто типа чехла, прикрывающего неприличия. Бухгалтер в Юлином представлении имеет два значения — вор и вор-подпольщик, просто вор подыгрывает шефу, а подпольщик — в свой карман тырит.
        — Отлично,  — поднялась Юля.  — Завтра, Боб, ты мне в Ванькином офисе расскажешь про воз, который тащил, я собираюсь переложить его на свои плечи, раз твои… устали.
        — Завтра тридцать первое…  — напомнил тот, вставая с дивана.
        — Разве правительство объявило всероссийский выходной?  — сказала Юля, надевая шубу.  — Нет? Теперь мне предстоит разобраться.
        — Ты сможешь разбираться только по истечении шести месяцев, когда вступишь в права наследования,  — сказал он.
        — Да? А до этого, считаешь, я должна угробить дело мужа и остаться без средств к существованию?
        — Не знаю, может, законы сейчас изменились и тебе можно подключиться…  — замялся Боб.  — А как ты собираешься руководить бизнесом, Юла? У Ивана было несколько направлений, ты хоть что-то смыслишь в этом?
        — Не боги горшки лепят, Бобик.
        — Оно конечно… Впрочем, выход есть. Выберешь президента из нашей компании, он и будет вести предприятия. Но сначала проконсультируйся у юристов.
        «Странно, что светило адвокатуры не поставило меня в известность о таких тонкостях, чтобы я не выглядела дубом пред этими пресмыкающимися из отряда гадов»,  — подумала Юля, вслух же произнесла беспечным тоном:
        — Непременно. Итак, завтра, Боб, встречаемся в одиннадцать. Бай-бай.
        Юля помахала ручкой кубику Рубика и вихрем в прихожую переместилась. Боб побежал проводить вдову, когда вернулся, его дорогая Роза сидела в кресле, скрестив на груди руки и хмуря густые брови. Впрочем, у нее постоянно хмурое лицо, она как будто младшая сестра непогоды, готова ныть и плакать, плакать и ныть. Боря когда-то женился на другой женщине. Девушке. Разумеется, была она и тогда в теле, похожая на сдобную булочку, с ямочками на упругих щечках и смешливыми искрами в оливковых глазах. А как легко с ней было… Но как трудно сейчас. Борис не хотел это бесформенное тело, не тянуло его целовать эти поджатые губы с ворсинками-усиками над верхней губой, он остыл. Сорок три ему, ей — тридцать восемь, а он остыл. Наверное, не в размерах и не во внешности дело, внутреннее устройство жены, которое она сама же и сконструировала в себе, не волнует Бориса, более того, отталкивает, раздражает.
        — Эта дура будет всюду совать свой нос и мешать, вот увидишь,  — предрекла Роза.  — Должен же ты забрать свое, что тебе положено, или нет?
        — Должен, должен,  — не спорил Боб, хотя ему было неловко перед Юлей за себя и за свою вторую половину. Жена Ваньки ушла, а неловкость осталась с ним.  — Не бойся, Юла глупа, ничего не поймет.
        — Надеюсь. А если прикидывается дурой?
        — Ни одна умная с Ванькой не жила бы столько лет.
        3
        Юля подводила итог похода к Бабутко (фамилия нелепая, как они оба). Итак, первое выяснила: Ванька любил баб, значит, изменял ей, причем Юля единственная, кто не знал о похождениях мужа. Подозревать подозревала, но доверяла не своей интуиции, а его словам. Второе: Бобику верить нельзя. Третье: Розалинда прямо указала на тот факт, что Иван жулик. Чем это грозит Юле и детям? Наверное, все зависит от размера жульничества, впрочем, раз взорвана дача…
        — Юля!  — взвизгнула Зиночка, едва открыв дверь квартиры.
        В пространстве, где ложь легитимна и уважаема, искренность выделяется подкупающей непосредственностью и даже детскостью. Однако Зиночка ребенок и есть, неиспорченный, милый ребенок, непонятно, где ее откопал Мишка. Через мгновение на славненьком личике Зиночки эмоция радости сменилась растерянной жалостью, рыженькие бровки сошлись на лбу домиком — она вспомнила, что Юля внезапно овдовела, что радость сейчас неуместна. Тем временем гостья повесила шубку в узкой прихожей, сбросила сапоги и, засовывая ступни в тапочки на пять размеров больше, поинтересовалась:
        — Мишка дома?
        — На кухне.
        Михаил без дела не умел сидеть, он постоянно что-то сооружал-мастерил-ремонтировал, иногда казалось, этот по всем признакам образованный молодой человек (с Юлей, кстати, они ровесники) способен собрать космический корабль кустарным способом. По виду Михаил гуманитарий, аккуратный и подтянутый, в чем-то педантичный. Знакомы они с пеленок, оба ходили в один детский сад, в одну школу, в один класс, в детстве дрались, после длинного совместного марафона не жениться же им было, в самом-то деле! Итак, Миша, согнувшись в три погибели, чего-то на коленях сооружал. А на кухонном столе (здесь тоже все сделано руками Мишки) Юля заметила молоток, гвозди в жестяной коробочке, пряжки, шнурки, тюбики. Она упала на табурет, ладонью сдвинула в сторону железки, не забыв поздороваться:
        — Привет, Мишель. Чаю мне!
        — Э, э!  — поднял он голову.  — Поосторожней, я гвоздики полчаса сортировал, а ты перемешала…
        — Гвоздики!  — фыркнула Юля.  — Тут вся жизнь перемешалась…
        — Прости, Юла, я забыл…
        — Ай, брось,  — прервала она и подперла щеку ладонью.  — Что это будет?
        — Сапоги Зинуле подбиваю, чтобы не скользили. Ей же падать нельзя.
        Здесь Юля чувствовала себя в своей тарелке, а Михаила считала больше братом, нежели другом, но одинокость не прошла и тут. Когда эта субстанция обнаруживается внутри, о ней невозможно забыть, она, как хромая нога или горб, всегда при тебе. И так теперь будет всегда. Юля перевела взгляд на Зинулю, бегающую между плитой и столом,  — круглолицую, конопатую девчонку с задорно вздернутым носиком и темно-рыжими кудряшками, отливающими золотом, когда на них попадал свет. Сейчас в ней самое примечательное — живот, он огромен.
        — Малышка, не скачи,  — строго сказала Юля, беря чашку с чаем.  — Еще родишь раньше срока. Миш, ну ты и откормил ее, живот до потолка вырастили.
        — Зинуля,  — ласково обратился к жене он,  — иди киношку посмотри, а?
        — У вас секреты?  — улыбнулась Зина, абсолютно не обидевшись.  — Ладно. Достань коробку конфет и печенье, накорми Юлю. Ага?
        И убежала, будто не беременная вовсе. Михаил старше Зиночки аж на шестнадцать лет! Что сказали бы благонравные святоши, услышав о такой разнице в возрасте? Мезальянс, выгода и… Нет, какая бы мысль ни посетила умудренные опытом головы, они будут не правы, потому что эта пара создана по древнему принципу — любовью. Потому в их скромной однокомнатной квартире море живого пространства (да, оно бывает мертвым, как в доме Юли), океан сияющего света и тысячи мерцающих звезд в глазах, выдающих простое человеческое счастье. Михаил поставил коробку с конфетами на стол, но Юля отказалась:
        — Да не хочу я… Была сегодня у следователя.
        — Я так и понял: надо поговорить без малышки.
        — Не в том дело. Кстати! Почему позволяешь ей носиться как угорелой? Последний месяц нужно поберечься.
        — Я не разрешаю, но она забывается. Так что там следак?
        — Меня подозревает. Кажется.
        — Дурак?
        — Ме-а. Он какой-то…  — Юля задумалась, запрокинув голову и уставившись в потолок, однако следователь не вмещался в короткую фразу.  — Он… он Константин Ильич! Смотришь в его круглые зрачки, плавающие в бледно-голубой сфере, и понимаешь, что значит инквизитор. Я знаешь, зачем приехала? Была у Бобика, он сказал, что до вступления в права наследования я не имею прав на бизнес Ваньки. Это так?
        — Мне кажется, чушь собачья, Юла. Неужели после смерти человека все должно рухнуть? Нет, не может такого быть.
        — Я так и подумала. Потом Бобик сказал, что я могу назначить руководителя… директора… а?
        — Не знаю. Проконсультируйся с юристами.
        — А ты мог бы взять бизнес Ивана в свои руки? Ты же знаешь, как все работает.
        — Юла, твой Ванька выгнал меня семь месяцев назад, народ неправильно поймет мое возвращение, да еще в качестве президента.
        — Плевать на народ!
        Она слишком резко бросила фразу, следом встала, но на кухне не развернешься! А нутро распирало от новых ощущений — эта адская смесь не позволяла спокойно сидеть, Юлю тянуло разгромить хоть что-нибудь, однако метаться негде, громить будет дома свою собственность, а не чужую. В бессилии Юля водрузила руки на пояс и свирепо дышала, усмиряя слезы, готовые хлынуть из глаз.
        — Не психуй,  — внес в напряженную атмосферу спокойную ноту Михаил.  — Моя кандидатура навредит тебе, сама же говорила, что следак тебя подозревает.
        — А больше я никому не доверяю.
        — Ооо…  — протянул он с ухмылочкой.  — А сколько вокруг вас вилось дружбанов…
        — Лицемеров,  — подправила она.
        — Жаль, что ты только сейчас это поняла. Вспомни, сколько мы с тобой ссорились из-за ваших холопов.
        — Какой ты злопамятный!
        — А то! Ладно, тебя не переспоришь. Говори, что еще?
        Настал момент, изматывающий душу, ведь Юля в своем одиночном коконе не делилась сокровенным ни с кем. Она успешно разыгрывала независимость, беспечность, легкомысленность, а тут предстояло открыться и вытащить на свет белый себя настоящую. Мишка ее неплохо знал, лучше, чем кто-либо, включая родного мужа, но иной раз самой страшно заглянуть в себя. Не сразу Юля решилась на тривиальный вопрос:
        — Мишка, скажи честно, Ванька меня обманывал?
        — С чего ты взяла?  — невозмутимо произнес он.
        — Цветок засохших прерий Розалия расписала,  — с усмешкой ответила она.  — Да нет, я сама чувствовала… иногда срывалась… потом Ванька убеждал, что чист как младенец… а у меня не было доказательств, чтобы что-то начать менять.
        — Юла, какая теперь разница?
        — Большая!  — возразила она.  — Большая. Мне важно… да просто хочу знать, все знать! Лучше поздно, чем никогда. Я должна определиться, как жить дальше. Хотя… чего я пристала к тебе? Если бы Иван отличался целомудрием, ты не задавал бы мне глупых вопросов. Итак, ты тоже знал… А почему мне ни слова?
        — Догадывался,  — поправил Миша, выставив указательный палец,  — это разные вещи. За то время, что я проработал у него, Иван не афишировал своих пассий передо мной. Думаю, он побаивался меня, отсюда искал повод уволить и нашел. Но слухи ходили.
        — Поделился бы слухами.
        — Не мог. Пойми, Юла, я не разносчик сплетен — раз. Два — не видел собственными глазами, три — слова без доказательств ничто, ноль. Иван все равно убедил бы тебя, что он свят, как нимб над головой пророка. Ты поверила бы ему, а не мне, просто у таких людей есть тысяча и один прием заставить им верить.
        — У таких?  — подхватила она.  — Кстати, а каким был мой Ванька? Без меня каким он был?
        Михаил поставил сапожок на пол, выпрямился. Он не разбрасывается эмоциями, сдержан, но Юля знала: Мишель изумлен и немного смущен, ведь со времен ее замужества они серьезно не разговаривали, особенно на столь щекотливые темы.
        — Был очень разным, Юла,  — спустя пару минут произнес Михаил.  — Как бы это сказать… непредсказуемым. Полагаю, именно про таких людей говорят — человек настроения… еще — сам себе на уме… А я бы другую оценку дал: хамелеон. Только все это на эмоциональном уровне, не более.
        И ничего конкретного. Но Мишка не любитель лезть в чужую жизнь даже из праздного любопытства, а уж когда тебя туда не зовут… Юля не пускала друга детства в круг своих проблем, так он же не настаивал! Да и не догадывался, что у нее существуют проблемы, однако всегда приходил на помощь, если она об этом просила. Он очень щепетильный. А Юля ему помогала без просьб: связами, поддерживала морально, сейчас — так и материально. Из него вышел бы гениальный изобретатель, но данный сегмент человеческой деятельности не востребован, Мишка метался в поисках места под солнцем и по стране, пока однажды не вернулся. Тогда-то Юля настояла, чтобы Иван взял его на работу, на хорошо оплачиваемую работу. И вот что удивительно…
        — Знаешь, Мишка, не могу разгадать одну загадку: я жена, конечно, первоклассная…
        — Скромность украшает человека,  — вставил он на безобидной улыбке.
        — Не юродствуй,  — беззлобно сказала и Юля.  — Так вот, первоклассная жена еще не повод жить с ней до гробовой доски. Я же не красотка…
        — Ты чрезмерно строга к себе. С каких пор?
        — …требовательна,  — продолжила без паузы Юля,  — ревнива, не сдержанна, бывало, скандалила… М-да, не ангел я, не ангел, нет. А зная паскудный характер моего Ваньки, вообще удивляюсь, что он до сих пор меня не бросил ради какой-нить тупой очаровашки с шестым номером лифчика, ведь старые жены надоедают. Наоборот, он всячески старался мне угодить…
        — Разве это плохо?
        — Плохо, Мишка, плохо. Потому что чуть-чуть не хватало искренности. Угождал для чего-то! А для чего?.. В чем причина? Каким же был Иван там, где у меня не имелось доступа? Не могу отделаться от мысли, что история с Ванькой… не закончена, для меня она только началась.
        — Не знаю, что сказать, Юла.
        — А ты подумай, когда будешь второй сапог совершенствовать.
        — У Ивана наверняка имелись какие-то черные дела, ему не хватало порядочности, справедливости. К сожалению, талант зарабатывать деньги и моральные нормы не всегда находятся в гармоничном сочетании друг с другом.
        — Ну, все, поеду отдыхать. Устала. Малышка!  — позвала Юля Зиночку.  — Проводи меня!
        Она встала, допивая остывший чай, за ней поднялся и Михаил:
        — Юла, поговори с Щелоковым. Он тесно общался с Иваном, к тому же адвокат, твой муж постоянно советовался с ним насчет законности. Щелоков должен знать все его подводные маршруты.
        — С Щелоковым… нет, не хочу. А ты подумай, чем еще поможешь. Мишка, мне некому довериться.
        — Ладно, ладно, Юла, я подумаю.
        — Тогда начинаем действовать завтра же.
        — Завтра?!  — не пришел он в восторг от ее плана.  — Минутку. Юла, давай я пока не буду светиться в офисе твоего Ваньки? Не стоит напрягать народ раньше времени. Ты получи отчеты за год у Бобика и привези мне, а там посмотрим.
        — Хорошо.  — А в ней появилась решимость, которой раньше не было близко.  — Пока, Мишель.
        В прихожей Зиночка держала Юлину шубку, окунув курносый носик в мех, пока та надевала сапоги. Юля обулась и бесшумно закрыла дверь, ведущую в комнату, а затем протянула руку за шубой.
        — Какая мягкая и легкая, как пух,  — отдавая, рассмеялась Зина.
        — Я подарю ее тебе, но не сейчас, а то замерзну и простужусь.
        — Тебе не жалко?!
        — Нет. Бог сказал, что надо делиться, если у тебя всего много. А пока вот… держи…
        Юля протянула несколько купюр, но Зина попятилась:
        — Не, не, не… Миша ругается, когда я беру у тебя деньги.
        — Не спорить со старшими!  — напустила на себя строгость Юля.  — Тебе следует питаться, витаминов побольше есть, да и Мишке тоже. Потом для малыша следует купить много чего, на его нынешнюю зарплату не разгуляешься. Это материальная помощь… Ну-ка, взяла быстро!
        Как тут не возьмешь! Зиночка прижала купюры к груди, тем временем Юля чмокнула ее в щеку и ушла.
        С полчаса она сидела в машине, не зная, куда направиться. Стемнело. Снег стал гуще. Юля подняла глаза на фонарь и наблюдала за хаосом из мелких мушек. Мушки плавно фланировали, укрывая лобовое стекло, Юля знала: они белого цвета, но в желтом свете фонаря были черными точками, похожими на пепел. Так куда же, куда ей? Не домой — нет и нет! Да что же, в современном городе негде переночевать? А гостиницы! Юля вставила ключ в зажигание…
        Из-за угла вывернул легковой автомобиль, засыпанный снегом, нагнал Юлю и следовал за ней на расстоянии шести-семи метров. Она, конечно, преследователей не замечала, да и никто не заметил бы, ведь сзади много машин, смешанных с темнотой, как и впереди. Юля сосредоточилась на своем состоянии и внушала себе вслух:
        — Спокойствие, только спокойствие… Только спокойный человек способен контролировать ситуацию.

* * *
        Наступило утро, а с ним пришла тоска. Влада долго валялась в постели, лениво отправляя в рот то конфетку, то орешек. Часто она поглядывала на часы, висевшие на противоположной стене, стрелки будто нарочно двигались еле-еле. Настроение портилось с каждым часом. По телику шла сказка «Морозко», это лучше, чем праздничные концерты, напоминающие: а у тебя праздника не будет. И снег идет, как назло! Влада обожала снег, катание на лыжах, каток, хотя с формами для кисти Рубенса ее сложно представить на коньках, но катается она — что настоящая фигуристка! Между прочим, Влада запросто на шпагат садится! Не всякая тощая сколопендра на такое способна. И вот торчи в квартире без морозного воздуха и праздника.
        — Хоть бы кто вспомнил обо мне…
        Но по телефону разговаривать запрещено. А она звонила! Да, друзьям звонила, которых оставила в родном городке, с ними-то поболтать не запрещалось. Только все заняты перед Новым годом, всем некогда, просили звякнуть в следующем году. А Владе нужно сейчас! И вдруг, как в сказке… звонок! Она подхватила смартфон:
        — Да?..
        — Влада, это я!  — захихикал знакомый голос.
        — Милка!  — подлетела с кровати Влада.  — Ты?! А где ты сейчас?
        — Здесь.
        — Здесь?  — не поняла она.  — То есть?
        — Только что прилетела, жду багаж.
        — Ты же говорила, что на той неделе приедешь!
        — Решила свернуться пораньше. Осталось семьдесят километров и — я дома!
        — Привезла что-нибудь для меня?  — нетерпеливо перебила Влада.
        — А то!
        — Так давай сразу ко мне, а?..
        Пауза означала, что Мила взвешивает, стоит ли ей из аэропорта ехать с вещами к Владе. Но она одинока, за тридцать два года один раз была замужем, детьми не обзавелась, чтобы спешить их чмокнуть, Влада принялась уговаривать:
        — Приезжай, ну, пожалуйста… Я сегодня одна осталась, представь! И ты одна. А давай вместе встретим Новый год? А то засохну от тоски тут одна. Между прочим, дома тебя вряд ли кто-то ждет, не идти же тебе в кабак одной? Бери такси и — ко мне дуй.
        — Ладно,  — обрадовала ее Мила.  — Жди. Но я из аэропорта на автобусе, такси в городе возьму, а то дерут за поездку из аэропорта — мама миа.
        Бросив смартфон, от счастья Влада запрыгала на диване, но когда раздался щелчок (что-то треснуло), прыжки прекратила, ведь так и развалить диван недолго.

* * *
        — Заходи, заходи,  — пригласила Юля голову, появившуюся в дверной щели, а принадлежала голова достопочтимому Бобику.
        Без трех минут одиннадцать — пунктуален. Он чуть-чуть больше приоткрыл дверь и буквально протиснулся в кабинет, можно сказать, проскользнул. Странно, почему не открыть широко и не войти свободно? Но такой способ, судя по всему, для него привычней. Боб шел к ней вдоль длинного стола…
        Иван снял половину этажа бывшего института, где и разместил офисные отделы, для своего кабинета взял самое большое помещение. Теперь это строение — подобие административного здания, фасад сохранил следы старины глубокой и весьма пыльной в прямом смысле, ибо за ремонт этой части никто не брался — дураков нет. А интерьер — сплошная эклектика, основанная на вкусах тех, кто снял помещения. Где же институт базируется? Приказал долго жить, кажется, вообще сдох — студентов с преподавателями и скарбом выгнали, скверик превратили в парковку, которую отгородили от города кованой оградой. Какой институт, когда здание стоит в центре города! Студенты учиться могут хоть в сарае, но бизнесу нужно бросаться в глаза. Однако цена за престиж и удобство кусачая. Юля по натуре скупердяйка, ее жаба душила: ведь для конторы можно было снять помещение во сто крат дешевле. Только вот Ваня, если не пустит пыль в глаза, заболеет тяжело и надолго. Иногда до смешного доходило…
        Однажды собирались на банкет, Иван проконтролировал жену от носков туфель до кончиков волос. Случалось, он заставлял Юлю посидеть на диете парочку дней, часто выбирал наряд — да, его хватал и дизайнерский удар. К слову, она с блеском умела носить наряды, что дано далеко не всякой женщине. В последний момент Иван преподнес коробочку. Юля с трепетом открыла, а там кольцо… упасть и не встать! Камень с ноготь на большом пальце (руки, руки), просто бриллиантовый булыжник! Грани играли, сияли, искрились. Ванька разорился на внеплановый подарок безумной стоимости?! Но самое интересное и необъяснимое впереди. Кольцо Юля надела на средний палец (оно было чуточку великовато) и почти не разжимала кулак, боясь потерять сокровище. На банкете Иван заставлял жену, завидев знакомых:
        — Поправь что-нибудь на груди…
        — Что? У меня тут ничего нет… одно декольте…
        — Все равно. Ну, косточки свои почеши… э… м… ключицы! Так, чтобы кольцо было видно… Делай, что говорю!
        И Юля поправляла бретельки платья, волосы, серьги в ушах, собственно, ей тоже доставляла удовольствие демонстрация камешка. А камень сверкал как бешеный, камень бил по глазам вспышками, вызывая у окружающих мучительный приступ зависти, одна только перевернутая рожица Розалинды чего стоила! Юля сияла от сознания, что ее жизнь почти так же прекрасна, как камень на пальце. Дома она рассказала любимому мужу, как подошел к ней худенький старикан и спросил, сколько карат.
        — А ты?  — хитро прищурился Ваня. Физия у него — профессионального плута, за подобные физиономии не грех сажать в полицию хотя бы на сутки в качестве профилактической меры.
        — Сказала, что не знаю,  — ответила Юля.  — Он предупредил, что крупные камешки умные люди кладут в сейфы и не достают оттуда никогда. Потому что за редкие экземпляры могут убить…
        И тут она осеклась, потому что Ванька расхохотался в голос, упав спиной на их супружескую кровать. Он долго ржал, катаясь, пока Юля не рассердилась и не потребовала объяснений, мол, в чем дело?
        — Это не бриллиант,  — огорошил ее Иван.  — Это фианит хорошего качества, со всеми положенными гранями. Лишь опытный ювелир может распознать подделку, подвергнув камень диагностике.
        Вот это номер! Юля воспользовалась советом старика и положила кольцо в сейф. Больше никогда не сверкало оно на пальце обманчивым бриллиантовым блеском — не хватало, чтобы из-за фианита ее прибили. Странный случай. Она серьезно обиделась на Ивана, при этом не полюбопытствовала, зачем вообще весь этот спектакль был ему нужен.
        — Ты хотела меня видеть,  — раздался тихий голос Боба.
        Юля, ударившись в воспоминания, забыла о нем, а вспомнив, неожиданно увидела его в непривычном ракурсе. Боб сидел, сунув ладони между коленей, как великовозрастный и вечно виноватый второгодник из средней школы. Головка маленькая, глазки рачьи и движутся, движутся… Почему Ванька окружал себя несимпатичными людьми? Но тут же поймала себя на мысли, что еще недавно Бобик казался ей милым, правда, это не касается его мегеры.
        — Да, Бобик, очень хотела,  — оживилась Юля.  — Я надеюсь на твою бесценную помощь. Принеси мне документы по предприятиям, ну, отчет… дебит-кредит (слышать — слышала, а с чем этот дебит едят, откуда у него ноги растут, понятия не имела). Я, конечно, ни черта не понимаю, но ты ведь тоже не понимал? Когда-то.
        — Хорошо, я подготовлю отчеты и после праздников…
        — Сейчас,  — настояла Юля, улыбнувшись.  — И можешь гулять, а я почитаю, поизучаю во время праздников, составлю список вопросов. Ага?
        — Но ты хоть представляешь, сколько на сбор документов времени уйдет?
        — А разве ты не делаешь отчеты в конце года?
        Мастер паузы запаузил, но — какое счастье — быстро вспомнил:
        — А… Отчеты годовые! Конечно, конечно, сдал на этой неделе, уже после… взрыва. Они не дают полной картины…
        — Ничего, Бобик, мне достаточно и половинчатой картинки.
        — Тогда я пошел?  — А сам сидел.
        — Иди, иди,  — закивала Юля, даря ему самую добрую улыбку.
        Боря с готовностью двинулся к двери, приоткрыв которую оглянулся, вид у него был, словно он забыл сказать нечто очень важное и… не сказал. Ободряюще подмигнув ей, он проскользнул так же, как вошел в кабинет. По своим детям Юля знала: чем больше от них требуешь, тем упрямее они становятся. А Боба стопроцентно она как раз не знала, но предположила, что сейчас давить на него нет ни повода, ни достаточно убедительных улик. И вообще, желательно, чтобы он думал вместе со своим кубиком Рубика, будто Юля дебилка. Только закрылась дверь, она позвонила Михаилу:
        — Ой, Мишка, Боб чего-то темнит…
        — Не радуйся, может, это реакция на тебя, решившую вдруг стать креативной мадамой. Женщина при власти — все равно, что пожар или наводнение.
        — Он пошел за годовыми отчетами.
        — Ну, посмотрим, что принесет. Вези сразу, как получишь.
        4
        — Иии!..  — Влада протяжно повизгивала перед овальным зеркалом, которое сняли со стены в прихожей и установили на диван.  — Вот сразу видно: супер! Потрясно! Никогда не думала, что мне идут балахоны…
        — Это хитон,  — уточнила Мила, поедающая закуски, которые соорудила Влада, угадав, что подруга проголодалась.
        — Ой, и лимонный цвет просто чудо! Неужели я не теряюсь на этом фоне? Нет?.. Ой, какое платье…
        — Ты примерь бирюзовое,  — постукивая себя по груди кулаком, так как трудно проглатывался кусок мяса, сказала Мила. А проголодалась она страшно, из экономии в самолете не ела, сейчас дорвалась, еду с тарелок хватала руками, здесь же не перед кем корчить из себя аристократку.
        — Устала я от французской жизни,  — трещала Мила, пока Влада переодевалась.  — Мой Жиль достал: то ревнует к каждому французскому столбу, то любит без памяти, то ненавидит, то шипит — я, видите ли, не умею себя вести. А где мне было учиться? У кого и чему? Папа — слесарь, мама — мастер веника и швабры, что они видели в своей жизни? Думала, уеду за границу, у меня все будет путем, как у других… хотя где эти другие-то? У всех че-нить не так. Короче, пожила замужем за иностранцем и поняла: везде одинаково. Так че ж мне мучиться? Язык картавый мое горло не хочет усваивать. Хапнула свою заначку, мне Жиль выдавал денежки, а я экономила. Знаешь, Владка, у них в центре одна и та же вещь стоит раза в три дороже, чем на окраине! Так я в крутых бутиках никогда не покупала шмоток, а ему говорила…
        Встреча подруг была бурной и громкой, так ведь не виделись-то три года, с тех самых пор, как Мила уехала к жениху во Францию. Перезванивались, конечно, по скайпу болтали часами, а недавно Мила ни с того ни с сего завыла в трубку: «Домой хочу-у-у! В родную Рассею…» Так выяснилось, что бросает она своего француза, но он об этом не догадывался. Обе девушки из одного провинциального города, точнее — дыры, где ни работы, ни перспектив, ни надежд, даже мужиков на всех не хватает. Мила на семь лет старше, стало быть, умней, ну и опытней, само собой. Если Влада — воплощение мужской мечты: что мордаха отпадная, что формы сочные, то ее подруга — двойное воплощение, это если брать в расчет только тело. А вот визаж (личико) так себе — нос картошкой, щеки надутые, лоб узкий… Одно хорошо: Милу бог не обидел мозгами, а то совсем была бы тоска.
        Бирюза заструилась по роскошному телу Влады тончайшим потоком, переливаясь лазурными оттенками, а Мила, снова постукивая себя по груди, дабы проглотить плохо пережеванный кусок, одновременно показала второй рукой большой палец.
        — Даже не знаю, какое взять…  — растерялась Влада.
        — Оба. Бери оба платья. Ты в них — супер.
        Влада тратила денежки с осторожностью, лишнего — ни боже мой, поэтому они у нее водились, но сейчас она была готова потратить любые деньги на эти наряды! Хорошая фирменная шмотка превращает мартышку в богиню, разве не так?
        — А сколько это стоит?  — перешла практичная Влада на деловые рельсы.
        — За что купила, за то и отдам. Без наценок. На подругах не наживаются, короче, в переводе на рубли это будет… будет… по три штуки.
        — Шутишь?!  — вытаращилась Влада, но и обрадовалась одновременно.  — Шесть тысяч за оба?! Всего?!
        — Все тряпки с распродаж, там есть маленькие ляпы, вот и кинули платьица за бесценок. Я много классных шмоток привезла по бросовой цене…
        — О да!  — вставила Влада.  — Как дотащила три здоровенных сумки?
        — Своя ноша не тянет,  — рассмеялась Мила.  — Две сумки шарфиком перевязала и на плечо повесила, одна в руке, еще и свободная рука образовалась. Магазин хочу открыть… м… элитный. Стану ездить во Францию и Италию, теперь знаю, где можно купить по дешевке качественные подделки. Влад, а Влад, ты не против, если я у тебя поживу немножко? В нашу дыру ехать неохота, там ловить нечего, а здесь нужно осмотреться, квартиру найти, помещение под бутик…
        — Пф! Конечно, живи, сколько хочешь,  — согласилась Влада, прикинув, что и бытовые тяготы можно разделить на двоих.  — Я безумно рада, что ты приехала! Ну, давай еще по бокальчику шампанского вмажем?
        — Я коньячку… Не люблю шипучие напитки.
        Мила налила себе «Наполеона», привезенного из Франции, подружке — шампанского, чокнулись. И так хорошо пошло питье, что обе рассмеялись без причин. А потому что молодость, потому что снег идет, с завтрашнего дня начинается новый отсчет времени, значит, впереди масса перспектив, выстроенных в уме в стройный ряд. Эти перспективы больше туманные, эдакая маниловщина в женском варианте, тем не менее они пробуждают кипучую энергию, которой нужно только дождаться часа… а час наступит где-то впереди, в новом году.
        Не успели перекинуться парочкой фраз, темно стало, зимой темнеет рано. Девушки нарядили елку — ее Влада купила еще двадцать пятого, выпили кофейку и начали готовиться к встрече Нового года, а то как-то неправильно — без праздничного застолья. Для себя одной Влада не старалась бы, а с подружкой другое дело, да и время летит быстрей. Ей пришлось молчать, впрочем, не о чем поведать подруге, разве что о приключении на свою задницу! Но об этом успеется, не хотелось портить себе настроение. А Мила делилась впечатлениями без умолку, так ей же есть о чем рассказать: Париж!
        — И чего это люди рвутся в Париж? Ну что там такого? Мой Жиль думал, мечта всей моей жизни — Париж, повез туда, номер в гостинице снял шикарный, выходить не хотелось. А Жиль меня потащил на улицы. Посмотрела я на их башню, и что? Стоит себе в раскоряку. В музеи не пошла, что, я музеев не видела? Мне они в школе надоели. Мы ходили, ну, гуляли по улицам, в кафе сидели, в магазины заходили. А магазины в Париже — сплошная обдираловка, но шикарно… Эй, тебе звонят.
        Действительно. Влада взяла трубку и, едва взглянув на дисплей, засияла, как гирлянда:
        — Привет. Не ожидала, что позвонишь… Что? Ты в городе? Здесь?.. А где остановился?.. Я? Нет, я свободна… Нет, у меня, конечно, запланирована встреча… Нет-нет, я приеду. Честно, приеду… Второй этаж, а номер… повтори… Жди! До встречи.
        Прижав трубку к груди, Влада пустилась в бесцельное путешествие по комнате, причем, зажмурив глаза, как кошка на солнце, и беззвучно смеясь. Главное, предметы мебели успешно обходила.
        — «Скорую» вызвать?  — фыркнула Мила, наблюдая за ней.
        — Это Витька…
        — А то я не поняла! Хм! Витя всегда появляется не вовремя. А ты… сейчас поскачешь к нему как дура, да?
        — Ой…  — очнулась Влада, открыла глаза и виновато залепетала: — Мила, прости… я обещала ему… Мила, ну, пожалуйста!
        Поскольку неудавшаяся француженка хорошо знала Виктора, так как все трое жили на одной улице со дня рождения, была она в курсе и весьма непростых отношений подруги с этим проходимцем. Мила вдруг отошла к своим трем необъятным сумкам, стоящим у стены, и принялась рыться в них, попутно ругая глупую Владу:
        — Стоит появиться груде мышц и тупой наглой роже, тебя как подменяют! Ты теряешь основной человеческий орган — мозг, несешься к своему мучителю, и отговаривать тебя бесполезно. Да катись хоть к черту, мне-то что. Только знай: он тебя опять бросит.
        — А потом вернется, и я прощу…
        Влада кинулась к выходу, но ее остановил грозный оклик:
        — Стой! Ты же на свиданку идешь. Держи… хотела подарить торжественно, под бой курантов, но ты умеешь ломать планы.
        Мила сунула пакет подружке в руки, там оказались джинсы и пушистый белый свитер. Свитер пришелся впору, джинсы…
        — Чуть-чуть маловаты…  — подпрыгивая от усилий, пытаясь застегнуть молнию, выговорила Влада.
        — Джинсы не должны болтаться. Ну?.. Застегнула?.. О, классно смотришься! Супер.
        — Неужели это подарок? Милка, ты…
        Она обняла свалившуюся на голову француженку, расцеловала в щеки, а потом ринулась в прихожую, сейчас даже классные шмотки не способны вернуть ее к реальности. Надевая куртку-парку и вязаную шапочку, она давала последние распоряжения:
        — Телефон оставлю, у меня есть еще. Будут звонить, не отвечай, кроме…  — Влада нашла номер и показала Миле,  — кроме этого типа. Скажешь, что ты… то есть я заболела… гриппом или другой заразой. Чихай, кашляй, поменьше базарь с ним… и никуда не выходи.
        — Ничего не поняла.
        — И не надо. Потом все расскажу, когда Витька меня бросит. А ты посоветуешь, как быть.
        — Ты что, вляпалась в фигню?
        — Похоже на то. Все, Мила, я побежала. Он тут рядышком, в гостинице остановился… Пока!
        Дверь захлопнулась. Осталось только развести руками и пожать плечами, в этой позе недоумения постоять с минуту и уйти в комнату, прихватив телефон. Мила налила коньячку в рюмку, выпила, сунула в рот маленький бутерброд-канапе. Влада изумительно готовит, в ее руках и обычный бутерброд превращается в изысканное кушанье. Настенные часы показывали двадцать минут восьмого, всего-то. Мила посмотрела по телику комедию, от души посмеялась, наслаждаясь шутками. Но комедия закончилась, до двенадцати далеко еще…
        — Чтобы я сдохла, если Владка скоро не прибежит вся в слезах,  — хихикнула она.  — А пока можно расслабиться.
        Расслабляться Мила ушла в ванную комнату, открутила краны и, пока наливалась вода, изучила пузырьки. Маска и теплая ванна — это то, что необходимо после длинной дороги. Еще музыка. Мила включила музыкальный центр в комнате, подобрала более-менее красивую песню и, чтобы слышать божественные звуки, оставила открытой дверь в ванную. Маски на волосы и лицо нанесла, а потом залезла в ванную, погрузившись в воду с пахучей пеной со стоном сладострастия. Ну правда, такой кайф… От мужа избавилась (удрала без предупреждения), на горячо любимую Родину вернулась, в дыру не поехала, отдыхает. Что еще нужно для счастья? Однако счастье было прервано банальным звонком в дверь.
        — Что, уже?  — выбираясь из ванной, ворчала Мила, стараясь почти не разжимать губ, чтобы не повредить маску, из-за чего кожа на лице, говорят, растянется.  — Любовь засохла, завяли помидоры? Так скоро? Сейчас реветь будет до утра, дура…
        Махровый банный халат висел на вешалке, она надела его, идя к входной двери, набросила капюшон, чтобы голова не застыла. Влада звонила настойчиво, беспрерывно. Поэтому Мила не тратила времени на поиск выключателя, а замок быстренько нашла. Всего один поворот и — дверь открылась.
        Но вместо Влады в квартиру ввалился человек. Мужчина. От неожиданности Мила попятилась, тем самым пропуская его в квартиру. Мужчина судорожно прикрыл дверь и быстро, с суетливой неловкостью повернулся к ней. Она хотела спросить, что ему нужно, хотела поставить в известность, что хозяйки нет дома… Но он стремительно пошел на нее в узком коридоре.
        Всего лишь миг жизни, равный взмаху руки, а сколько мыслей промчалось в голове Милы! Мыслей, вместе с ними раскаяния, а также воспоминаний, все — за один миг. Потому что угадала: это пришло абсолютное зло с черным пятном вместо лица, бежать не имеет смысла, просто некуда бежать.
        Он ничего не сказал, послышался только глухой хлопок, одновременно в нее врезалась острая, горячая, разрывающая сила. Мила содрогнулась всем телом и замерла, ощутив в животе эту силу, переходящую в боль, которая своею мощью уложила ее на пол и не давала возможности закричать, перекрыв горло спазмом. Мила слышала, как захлопнулась входная дверь… быстрые шаги явно по лестнице… Она поняла, что мужчина убежал. А с нею остался лишь голос певца, красиво выводившего ноты низким голосом, и дикая боль, от которой быстро тускнело в глазах…

* * *
        — Да все тут в порядке,  — бегло просматривая документы, сообщил Михаил.  — Иначе и не могло быть, это же отчет для государственных служб, грубо говоря, очковтирательство.
        — А где искать непорядок?
        Он отложил кипу бумаг на подоконник, что само по себе означало: место этой макулатуре в сортире. После остановил на ней изучающий взгляд, раньше выводивший из себя Юлю и доводивший обоих до ссор.
        — Юла, скажи, чего ты хочешь? Конкретно? Какую цель поставила? От твоей цели и надо плясать.
        Если бы она знала! Формулировки всегда давались ей трудно. Юля опустила голову. Нет, она лукавила сама перед собой, ей хотелось обойти горькую правду, или хотя бы пригладить ее, пусть даже ложью пригладить.
        — Я хочу,  — с осторожностью подбирала она слова, чтобы он правильно интерпретировал ее речь,  — узнать, где прячутся незаконные дела Ивана. Хочу знать, в чем он провинился и перед кем. Я человек, Мишель, нормальный человек, и хочу понять, чем мне грозит взрыв на нашей даче. У меня же дети.
        — Ммм, логично,  — удовлетворился ответом он.
        — И еще хочу понять, что можно исправить в данной ситуации.
        — Ну, погибших ты не вернешь…
        — Представляешь, я даже не знаю, сколько людей там было.
        — То есть, сколько погибло с Иваном, ты не в курсе?
        — Этого никто не знает.
        — А ведь интересно, кто были эти люди. М-да, история! Мне не приходилось слышать, чтобы погибло такое количество людей, при этом никому не было известно, кто они. И времени прошло достаточно, чтобы кто-то заявил в полицию о пропаже родственников. Может, подали, а ты не знаешь.
        — Мне бы сказал наш лучший друг Саня Ромуальдович.
        — Ой,  — отмахнулся Михаил.  — Нашла друга. Хитрый лис сам способен взорвать весь город с детьми, собаками и кошками, если будет в том его личный интерес. Искать надо в счетах, в бухгалтерии, а она у Ваньки двойная, если не тройная. Боб наверняка знает, но тебе не скажет. Мало того, Юла, он сейчас запросто может тебя ограбить.
        — А я не пущу его на работу. Временно.
        — А как обоснуешь?
        — Ну… что буду выяснять, в чем вина моего мужа, а до этого останавливаю все предприятия.
        — Глупо,  — остудил ее Миша.  — Ты даешь понять, что лезешь туда, куда не приглашают, тебя возьмут и убьют из предосторожности. Лучше так: мол, собираюсь продавать предприятия, поэтому приостанавливаю деятельность. И никаких объяснений, хлопай глазами, прикидывайся дурой, у тебя это здорово получается, и говори, что все должно остаться как есть. Выучи эти слова наизусть и долдонь их, поняла?
        — Yes.
        — И помни: у тебя есть один недостаток…
        — У меня?!  — задохнулась от негодования Юля.  — Впервые слышу.
        — Потому что развела вокруг себя кучу льстецов и развесила уши, потеряв чувство реальности. Не крути носом, правда — она всегда жжет. Так вот, дорогая, если будешь продолжать строить всяческие ужимки и рожи, то Боб догадается, что ты задумала пакость против него. Не исключаю, что Боб — тупая счетная машина, но ведь одновременно и подлая.
        — Так что мне, черт, делать?  — бросила возмущенно Юля.
        — Вспомнить такую черту, как искренность, ею и окрасить свои жестокие слова. Или хотя бы надень на лицо маску бесстрастности.
        В комнату влетела Зиночка, ее обиженно поджатые губы дали понять, что она сердита. Михаил и Юля закончили секретничать, потому и не подумали отправить ее назад на кухню, он подсел к жене на подлокотник и обнял за плечи:
        — Малышка, надутая ты некрасивая.
        Она лишь взглянула на него снизу вверх, смешно фыркнула и отвернулась. Михаил расхохотался, одновременно объясняя столь странное поведение жены:
        — Зинуля с утра не в духе, с утра ее чего-то плющит. Главное, когда злится, ужасно смешной становится. Малышка, ну, улыбнись, улыбнись…
        — Елку не поставил,  — строго заговорила Зина,  — квартиру не убрали, еду не готовим, а уже вечер. Вы два часа болтаете, а я… я устала на кухне торчать.
        — Прости нас, Зина, но мне нужна помощь. Все, ухожу, ухожу…
        На этот раз провожать ее пошел Михаил, заодно извинился:
        — Не сердись, Зина нервничает, боится, что умрет при родах.
        — Ерунда, это известные страхи,  — одеваясь, сказала Юля.  — На нее вообще сердиться нельзя, она ребенок. Давай второго встретимся в офисе? Как раз никого не будет, ты там пошаришь.
        — Договорились.
        Поцеловав его по-дружески в щеку, Юля сбежала по ступенькам, а на повороте подняла голову и еще помахала. Но из подъезда выходила, не торопясь, спешить, собственно, некуда. Мишка предлагал остаться у них, встретить Новый год вместе… Нет, отказалась. Не ради них, а ради себя — ей неуютно везде, какая-то сила внутри не может успокоиться, толкает и толкает Юлю бежать-ехать туда, где люди, но чужие, незнакомые.
        Она не заметила и на этот раз автомобиль, следующий за ней по пятам. Нормальному человеку, законопослушному гражданину, а Юля таковой и являлась, никогда не придет в голову, что за ним ведут слежку некие заинтересованные лица. Приехала она в гостиницу, решив принять душ, а после поужинать в ресторане, однако планам не суждено было сбыться.

* * *
        Что нужно двоим, когда они внезапно встречаются после долгой разлуки? Кровать, только кровать любого размера, ширины, высоты и в любом месте, хоть в сарае, а уж тесный гостиничный номер — просто шик.
        В истоме Влада повернулась на бок к Виктору, обняла его за шею, шумно вдохнула запах мужского молодого тела, одуряюще действующего на сознание (оно попросту отключалось), и со стоном, протяжно выдохнула. Спросить ее в обычной обстановке: что такое счастье, девочка? Она не сможет построить простейшую философскую конструкцию типа: счастье — это муж, деньги, дети (разумеется, очередность приоритетов варьируется) и еще что-нибудь дорогое из прошлого — домик у реки, песочница во дворе. Нет, головка Влады мыслит проще: балдею сейчас, а что там в будущем — подумает, когда оно, будущее, наступит. Так что в данную минуту после сумасшедшей страсти Влада была счастлива до чертиков, а Виктор, исполнив долг самца, дремал. Полагая, что он ее не слышит, она, глядя в загорелое лицо ковбоя с грубыми чертами, окруженное соломенными волосами, с чувством восторженной благодарности прошептала:
        — Как мне хорошо, Витя… Ты мне сделал такой подарок, такой подарок… Всю ночь будем вместе, потом завтрашний день…
        — Мне нужно вернуться домой,  — сказал он сонным голосом.
        — Что?  — приподнялась над ним Влада.  — Так ты уедешь? Когда?
        — Сейчас,  — подскочил с кровати Виктор и начал одеваться.  — Я заехал на минутку. Повидаться.
        — Опять пропадешь на полгода?
        Вопрос, конечно, интересный, впрочем, подобных каверзных вопросов в багаже Влады имелось множество, пора было бросить их в эту бессовестную морду и посмотреть, как она будет выкручиваться. Живет он в пятидесяти километрах — что тут ехать? Было бы желание. Вопросы накапливались, словно медленный яд, постепенно отравляющий тело и душу, но Влада до сегодняшнего вечера не решалась выяснять отношения, боялась рассердить Витеньку. И каждый раз, когда он, появляясь в городе, звонил, она летела к нему, одурманенная обманчивой надеждой. Пару часов спустя надежда умирала практически без мук — скоропостижно.
        — Как получится,  — ответил он.
        — А как же я, Витя? Ты оставишь меня сегодня?
        Он застегивал джинсы, но, услышав мольбу в голосе Влады, присел на край кровати, взял ее за плечо, словно хорошего парня, и предпринял попытку договориться:
        — У тебя уйма времени, целых полтора часа до двенадцати.
        — А почему ты не можешь остаться?
        — Зайка, ну, не могу, ждут меня.
        — Почему бы нам не пожениться?  — напрямую спросила Влада, набравшись храбрости и в некоторой степени наглости. Видимо, жизненный опыт все же толкает хоть иногда подумать о будущем, но реакция Виктора ее расстроила:
        — Зая, на фига тебе этот финт? Я живу в деревне, что ты там делать будешь?
        — То же, что и все.
        — Зая, ну какая из тебя жена? Тебе нужен шум-гам, тусовки, гламур-бонжур. У меня всего этого нет… и вряд ли будет.
        — Я могу без этого прожить. Жила же раньше и ничего.
        — А чем тебе не нравятся наши встречи? Редко, но метко. И никто никому ничего не должен.
        Что на это сказать? В подобных случаях не говорят, а бьют по роже. Влада встала… Нет, бить не стала, хотя могла заехать кулаком так, что он долго не очухался бы. Перед тем как одеться, она поставила руки на бедра и решила высказаться на прощание:
        — Прошлый раз ты выставил меня из номера, потому что к тебе ехали важные люди. Позапрошлый раз ты оторвал меня от моего дорогого спонсора, я бросила его, квартиру, которую он снимал для меня, шубу! О такой шубе я даже мечтать не могла, а он купил, потому что не жадный. Я осталась на улице! И тебя это не волновало. Сейчас ты приехал на Новый год, я подумала: наконец в эту ночь никто не убегает, как трусливая скотина. А еще я помню, как ты…
        — К чему вот это… давить на психику?  — поморщился Виктор и вдруг вообще заорал на нее: — Твоя беда, что ты сразу рубишь концы. А кто заставлял? Я? Я просил тебя бросать твоего старого козла с шубой? Меня все устраивало.
        Глотая непрошеные слезы обиды, Влада похватала свои вещи, понимая, что уговоры не помогут, и оделась. А он продолжал в том же духе свой монолог халявщика:
        — К чему ты устраиваешь эту демонстрацию? У меня есть еще полчаса, расслабилась бы и получала удовольствие, так нет же, тебе нужно все испортить! В ближайшие пять лет я вообще не собираюсь жениться, рано! Ну какая из тебя жена? Зачем тебе это? Тебя мужики любят, вот и лови свою удачу, пока молодая.
        Что самое поразительное: если позволить себе вслушаться в извергаемый бред, можно поверить, ведь Витя просто зомбирует! Поверить и сказать, мол, ты прав, езжай и даже женись на другой, я все равно буду ждать тебя и прибегу при любой погоде на пару часов, даже если температура опустится ниже минус сорока градусов. Но Влада впервые отключила слух! Одевшись, она выбросила руку в его сторону и замерла со свирепым выражением на личике. Витя вытаращил глаза, увидев перед носом кукиш с красным маникюром, а досадные слова прощания резали ухо:
        — Вот тебе лафы в следующий раз! Халява закончилась, Витюля. Гудбай. Телефон мой забудь.
        И ушла. Разумеется, Виктор не кинулся догонять ее. На улице Влада все же разревелась, ведь так обидно, так обидно… Немного постояв на другой стороне улицы, она увидела, как Виктор выбежал из гостиницы, подъехало такси, он сел в машину и умчался в сторону вокзалов. Влада утерла слезы, затем пошла домой — вот обрадуется Милка! В конце концов, и без Витьки-дурака жилось ей неплохо, ему нужна баба-инкубатор, чтобы и борщи варила, и пахала, как лошадь, и детей рожала без остановки. Обидно, что она готова пахать-варить-рожать, а он… Скотина!
        Гостиница, в которой она отрывалась с Виктором, находилась близко от дома, Влада добралась пешком за каких-то семь минут. Открыла ключом квартиру, переступая порог, крикнула, одновременно шаря по стене ладонью в поисках выключателя:
        — Есть кто живой? Это я! Мила, ау! Витька меня бросил…
        Вспыхнула лампочка в прихожей без плафона, потому по глазам ударила неприятным грязно-желтым светом. Влада захлопнула дверь и, снимая куртку, неожиданно застыла, вытаращив глаза. На полу в ее халате лежала явно Мила… А кто еще может там лежать? Главное, почему подруга разлеглась на полу?
        — Мила…  — тихо позвала ее Влада.
        Плохие предчувствия — это волна горячей энергии, которая обдает тело и никуда не девается, отчего кажется: ты сейчас сгоришь. Эта энергия поднималась жаром откуда-то изнутри к сердцу, щекам, глазам, волосам… Между тем Влада осторожно подступала к телу, словно каждый шаг мог оказаться дорогой в ад.
        Сначала она увидела лицо подруги и невольно вздрогнула от испуга, не сообразив, что это всего лишь коллагеновая маска, она застывает на лице и снимается, как обычная резиновая пленка. Но стало вдруг так страшно, что из мозгов выветрились все знания, которых и так не слишком много хранилось в голове Влады. Еще ужаснее — кровь. Кровь разлилась по животу, значит, Милу кто-то ножом… или чем-то другим… убил…
        Ее убили?!
        Влада не могла поверить, что это возможно. Однако Мила лежала на полу, сейчас это было самым главным, Влада упала на колени рядом, сдерживая рыдания, приложила ухо к груди. Сердце… а вдруг?.. Чудеса бывают…
        Прошла секунда, другая… Нет, целый век прошел, пока она услышала слабый, едва уловимый толчок. Большего счастья Влада не испытывала никогда.
        — Мила… Мила, ты живая! Милочка, подожди… не умирай…  — Влада лихорадочно вытащила из кармана смартфон, тыкая в экран, тихо трещала: — Ты же дождалась меня, значит, должна жить… Алло, «скорая»?.. Пожалуйста, приезжайте скорей, мою подругу убили… Нет-нет, она еще жива, но… но умирает… на халате кровь, она лежит прямо в коридоре… Кровь где? А, на животе… Чем убита, я не знаю… Нет, не могу определить, вы уж сами… А сердце бьется, я слышала. Если вы приедете быстро, может быть… Пожалуйста, умоляю!!! Спасибо… Адрес? Ах, да, адрес… конечно, адрес…
        Продиктовав адрес, Влада задумалась. Говорят, у нее мало мозгов, однако и этого количества достаточно, чтобы просчитать: врачи приедут не одни, наверняка пригласят полицию — ведь убийство! А тут Влада. И будет она встречать Новый год в самом неподходящем месте — в камере. Хватило несколько секунд все обдумать, мысль, она ведь… как там в сказках… быстрее ветра.
        — Минуточку! Я должна вам сказать… меня не будет. Я боюсь! Боюсь, что меня обвинят… поэтому уйду, но дверь оставлю открытой, вы ее потом захлопните, ладно? А то квартира не моя, я ее снимаю… Мила лежит в прихожей. Я оставлю ее паспорт… у нее французский, она из Франции… и… и свой медицинский полис, чтобы Милу… Да? Спасибо! Пожалуйста, быстрей приезжайте… вы ее спасе…
        Трубку положили. Теперь Влада могла заняться собой, потому что сейчас медики позвонят в полицию, эти дяди будут здесь раньше «скорой помощи». Итак, минут пять в запасе есть.
        Влада подскочила, ринулась в комнату. Первое — деньги! Да, деньги и паспорт… нет, сначала паспорт Милы найти, затем свой. Потом вещи… Какие же взять с собой? Белье, разумеется, второй свитер, еще одни брюки, парочку футболок…
        — Хватит,  — сказала Влада, утрамбовывая сумку.  — Сейчас приедут.
        В прихожей она наклонилась к Миле:
        — Мила, держись, очень тебя прошу. Сейчас приедут и спасут тебя, ты же сильная баба, ты сможешь. А я должна уйти. Прости меня…
        Она вылетела из квартиры, оставив тапок в дверной щели, чтобы не захлопнулась дверь. Затем — на улицу, потом — на другую сторону, забежала в ворота и притаилась в черной тени четырехэтажного дома. Это старый квартал, улочки узенькие, на освещение город не расщедрился (какое счастье!), следовательно, Владу не заметят, несмотря на близость. И правда, полиция подъехала первой. Буквально через минуту-две у подъезда остановилась «скорая помощь». Если Милу вынесут сразу, то успели, она жива. Влада облокотилась спиной о стену дома и молилась:
        — Господи… Господи, пожалуйста… Господи…
        Собственно, молитв она не знала, но Бог и так поймет, о чем она просит, он же все видит, всех слышит, и он добрый. Шум заставил повернуться лицом к выходу, Влада чуть не закричала «ура», так как носилки грузили в машину «скорой помощи»! Хоть и темновато, но она смогла рассмотреть, что лицо не накрыли простыней. Медики умчались, а полицейская машина не уезжала, возле нее прохаживался легавый и курил — как тут выйдешь? Вдруг он подумает, как-нибудь догадается, что она хозяйка квартиры?
        — Какого хрена они там застряли?  — бубнила Влада, присев на корточки у стены.  — Холодно, блин! Ехали бы отмечать праздник, уроды. Че там можно так долго делать? Хорошо, что бабки унесла с собой.
        Прошло еще с полчаса, полицейские вылетели из подъезда, залезли в машину и дунули прочь. Влада вздохнула с облегчением, забросила на плечо сумку и вышла из укрытия.
        Не суждено было попасть девушке в квартиру — на двери белела длинная бумажная лента с печатями, квартиру опечатали. Пришлось выйти на улицу. Куда же теперь? Допустим, вверх по улице, там центр города, хотя зачем Владе в центр? Там хотя бы люди, в них появилась острая потребность, потому что в людных местах не убивают. Влада поняла, что убивали ее, а Мила… это всего лишь досадная случайность.
        Из окон домов послышались глухие вопли, затем одиночные выстрелы, после которых в небе с шипением, свистом и хлопками раскрывались яркие огни. Народ праздновал Новый год.
        Влада неторопливо шла по безлюдной улице, вытирая катившиеся по обеим щекам слезы.
        6
        — Я тебе сказала, пропусти!
        Юля прорывалась в ресторан. Охранник стоял с маской бесстрастия на пустоголовой роже, даже повторять перестал, дескать, нет мест, надо ждать. Это был третий кабак, куда ее не пускали из-за аншлага. Главное, она бывала в этих кабаках вместе с мужем, но владельцев нет на месте, администраторы не соизволили выйти. Впрочем, они меняются, как перчатки, в подобных заведениях, откуда им знать, кто такая Юлия? А Ванька спокойно мог пройти сквозь стены и кордоны. Она выпила пару глотков из квадратной бутылочки коньячку, шампанское не умела открывать, потому не купила.
        — Слушай меня, стату€я,  — сделала ударение на букву «у», чтобы у тупого изваяния не осталось сомнений, кто он есть,  — завтра ты здесь не работаешь, понял? Запомни меня…
        Видимо, она достала его. Он взглянул на нее с высоты своего двухметрового величия и снисходительно вымолвил, словно она тля какая-то:
        — Ты пьяная.
        — Это ты это мне?!  — завелась Юля.
        Не на шутку завелась, ей не приходилось сталкиваться с ничтожеством, вообразившим себя царем кабацкого царства.
        — Тебе. Будешь буянить, вызову наряд, остаток ночи проведешь в аквариуме. Там твою шубку по волоску выдернут. Иди домой.
        До Юли дошло: не имеет она власти и силы мужа Ваньки, она никто даже в песцовой шубе. Этот жлоб запросто может вызвать полицию, ее загребут, дело пришьют, и так подозревают в убийстве мужа с его компанией, а со скандалом в ресторане вообще будет… труба, как сейчас говорят.
        — Ладно,  — процедила Юля, отступая.  — Я уйду. А ты запомни!

* * *
        В припаркованной неподалеку от ресторана машине мужчины искренне ржали, наблюдая за стычкой Юли с охранником. Один, сидевший рядом с водителем, сообщал в трубку:
        — Не пустили ее в кабак, идет к машине, думаю. Ну, ребята, готовность номер один… Стоп, стоп! Куда это она?
        — На остановке решила посидеть,  — подал голос молодой человек с заднего сиденья.  — Своя тачка ее не устраивает, автобус нужен для разнообразия.
        — Тогда сгоняй и посмотри, есть народ на остановке? Мы можем ею заняться прямо сейчас,  — сказал звонивший.
        Молодой человек вышел из машины, поежился.

* * *
        Юля, понося охранника всеми неприличными словами, шла мимо остановки, но вдруг завернула под свод и села на скамейку. Достала плоскую бутылочку с коньяком, хлебнула. Злость, негодование, обида не улетучились, а стало легче. Просто потому, что эмоции под знаком негатив+ — это забава для деток-переростков, Юля к данной категории не относится, она вполне зрелая женщина. Открутив пробку, она подняла бутылочку, произнесла вслух:
        — За зрелость и выпьем.
        — Что?  — неожиданно услышала.
        На другом конце скамейки сидела девица, нахохлившись, как курица на насесте, наверное, она здесь давно и замерзла. Честно говоря, Юля обрадовалась нечаянной встрече, для начала поздравила:
        — С Новым годом. Хочешь?
        Протянутую бутылочку девица взяла, сделала несколько глотков, словно утоляла жажду водичкой, и протянула назад, выговорив хриплым голосом:
        — Спасибо.
        Подъехал автобус, но уехал пустой, девица как сидела на скамейке, так и осталась там, что дало повод Юле задать ей вопрос:
        — Почему здесь торчишь? Автобуса ждешь?
        — Нет.  — Незнакомка оказалась неразговорчивой.
        — Так почему?
        — Идти некуда.
        — Бездомная? Бомж, да?
        — Я не бомж,  — надулась незнакомка.  — Просто на сегодня у меня нет дома.
        Сложно понять, почему «на сегодня нет дома», но в этой фразе заложен подтекст: завтра дом будет. Все равно странно прозвучало, с некоторым трагизмом и слезой в голосе. Может, девушке плохо — муж выгнал, например. Оценив одежду на ней, Юля получила подтверждение, что незнакомка не бомжиха, отсюда последовал и вывод: у нее беда. И у Юли беда, еще какая беда.
        — А гостиница?  — вспомнила она.
        Сама Юля собралась ночевать опять в номере, а не в своем замечательном дворце. Кстати, в гостиничном кабаке места для нее тоже не нашлось, видите ли, все за месяц распродано.
        — Не могу в гостиницу,  — сказала незнакомка.  — Обстоятельства.
        — Понятно. И у меня обстоятельства. Что ж так плохо у всех, а? Радоваться надо, а у нас — обстоятельства, блин. Выпьем?
        — Давай.
        Разговорились. Слегка. Выяснилось, что этой ночью не повезло обеим — их не пустили на праздник жизни ни в один кабак.
        — М-да, одинаковая у нас судьба на сегодня,  — вздохнула Юля.  — И вот ведь говорят, плохо живем. Ха, в паршивый кабак не попасть! Машин в городе — не проедешь, а живем плохо.
        — Как он говорил? Надо ждать?  — вдруг переспросила незнакомка.  — Ты правда тупишь? А по шубе не скажешь.
        — При чем здесь шуба?
        — Ну, женщины вроде тебя знают, что означает «надо ждать».
        — И что?  — не догоняла Юля, чувствуя себя дурой, не имеющей жизненного опыта.  — Я, например, не знаю.
        — Надо ж дать! Дать! На лапу охране. И будет тебе столик, какой хочешь. Поняла?
        — Иди ты!  — удивилась Юля.  — Так просто? Тогда идем…
        Она с готовностью поднялась, потрясла ногами, которые и в шикарных меховых сапожках подмерзли, но незнакомка и не думала двигаться.
        — Чего сидим?  — осведомилась Юля.
        — Сегодня такса кусачая, мне не по карману, вышибала как назвал цену только за вход, я чуть не упала. Теперь экономить придется, я даже не представляю, сколько сейчас стоит жилье…
        Юля не любила пустой треп, одновременно не любила, когда ей отказывают в элементарном одолжении, поэтому потянула девицу за руку:
        — Идем, идем, я приглашаю, значит, и за банкет расплачиваюсь я. А то тоскливо одной… Идем, иначе задубеешь тут и уснешь вечным сном. В кабаке согреемся, поедим, а уж потом подумаем, что делать, на сытый желудок думается веселей.
        Незнакомка позволила себя уговорить, подхватила спортивную сумку и шла за Юлей безвольным шагом, будто ноги держали ее с трудом. Собственно, так и было, не найдя теплого места, она серьезно подмерзла на остановке, а тут еще и хлебнула.
        — Кстати, как тебя зовут?  — вспомнила Юля, остановившись.
        — Меня? Влада.
        — Красиво. А меня Юля, друзья называют — Юла.
        — Угу. Тоже стремно. Блин, как холодно…
        — Ничего, сейчас согреемся.

* * *
        «Надо ж дать» сработало, как магическое заклинание, точнее, баксы раскрыли двери в довольно дорогой ресторан и предоставили два столика на выбор! Один ближе к эстраде, но требовалась небольшая доплата, обе замахали, мол, не надо нам эстраду, второй — в уголке без доплаты, так как далеко от праздника. Расположились, сумки повесили на спинки массивных стульев, схватили меню, уткнули носы.
        — Я страшно голодная,  — призналась Влада,  — с обеда маковой росинки не было во рту.
        — Ха! Как хорошо ты сказала — маковой росинки…
        — Это же народное выражение,  — подняла на нее изумленные глаза Влада.  — Ты что, не знаешь?
        — Знаю, разумеется, просто давно не слышала. Ну, выбрала?
        — Не понимаю названий, а цены… может, мне корочку хлеба?
        — Здесь и за корочку хлеба обдерут. Там под названием в скобках состав блюда… (Влада положила меню на стол и отрицательно покачала головой, дескать, не смею заказывать обдираловку.) Ладно, я на свой вкус…
        Она огляделась, официантов не было, но Юля сделала какой-то жест непонятно кому, а Влада следила за ней и за залом, через полминуты прибежал парень. Заказала она карпаччо, сырную и мясную тарелки, салат, на горячее мясо с трудновыговариваемым названием и…
        — Коньяк?  — посоветовалась с Владой, та пожала плечами, она на все согласна. Юля сказала официанту: — И бутылку коньяка. Но! Принесешь помои — удавлю. Неси закуски быстро, мы жрать хотим. Минералку не забудь.
        Да, обе были страшно голодные и, как только принесли закуски, накинулись на еду, не заботясь об эстетичности. Влада соорудила из мяса и сыра бутерброд а ля сэндвич, вонзила в него зубы и застонала от счастья, готовить она любила для других, а для себя — сойдет и так. А тут и рюмки с коньяком подоспели, разлил услужливый официант. Девочки выпили.
        — Милый,  — обратилась к нему Юля, подмигнув, одновременно накалывая кусок мяса на вилку,  — ты иди, мы тут сами нальем.
        — Слушай…  — наклонилась к ней Влада.  — Здесь все нарядные, а мы…
        — Не парься. Ой, как мало человеку нужно! Я столько никогда не пила, но мне нравится. А почему ты осталась одна в такой день… э… ночь?
        — А ты почему?
        — Мужа пришили. Боюсь, его проблемы станут моими.
        — О-ой…  — протянула Влада, вытаращив глаза.  — А у меня подругу… пришили. Но не до конца. Надеюсь, выживет.
        Это называется — родственные души! Или друзья по несчастью. Короче, две похожие драмы сблизили их, объединили, сроднили, явно кто-то свыше заставил девушек встретиться, наверное, это она — насмешница судьба. Вот за нее — судьбу — и выпили по рюмочке. Однако они уже прилично загрузились, посему подробности несчастий не интересовали ни одну, ни другую. Двум девочкам под градусами, которым фатально не повезло, достаточно найти единственную точку соприкосновения, чтобы подружиться на несколько часов. Впрочем, никто не знает, какую каверзу судьба заготовила, возможно, дружба продлится до гробовой доски, следовательно, глупо заглядывать вперед.
        — Я как дура сторожу его дом, а он мне — рога в награду,  — разоткровенничалась Юля и чуть не всплакнула.
        — Кто?  — тормозила Влада.
        — Муж, конечно. И ведь чувствовала, вернее, не узнавала его. Он стал каким-то рыхлым, без отзыва… Это когда стукнешь по предмету и слышишь свой стук, а он… У тебя шестой номер?  — указала Юля подбородком на грудь Влады.
        — Пятый.
        — М!  — одобрительно выпятила губу она.  — А чем ты занимаешься?
        — С мужиками сплю.
        — Прости… титутка?  — Юля выговаривала слова уже с напряжением.
        — Нет, просто шлюха.
        — А… Ну и ладно. Не знаю, что мне делать… Сколько тут натикало?  — Юля достала айфон, тыкала в него пальцем.  — О, четвертый час. Не пора ли нам, м?
        — Можно я останусь? Мне некуда идти, а здесь тепло.
        — Пойдешь со мной в гостиницу. Я там ночую. Кровать большая…
        — Ты не… Понимаешь, Юля, я мужиков люблю.
        — Пф! Кто их не любит? Поехали! Твоя честь… мне не нужна, я тоже люблю мужиков… Одного… Любила…
        Юля встала, ее немножко пошатывало, но она собралась и, приобретя равновесие, кинула деньги на стол, затем уверенно прошла в гардероб. Влада не удержалась, собрала со стола остатки еды в салфетки (чего ж добру пропадать, за него же заплачено) и ринулась за нечаянной благодетельницей. Ужасно хотелось в кроватку, заснуть и, проснувшись завтра за полдень, узнать, что все-все, включая Юлю с ее щедростью, приснилось. Но так не бывает, на осознание данного факта еще хватало КПД извилин.
        На улице девочки шли, едва не падая. Во-первых, скользко, во-вторых, устали, а в-третьих, набрались достаточно, чтобы упасть замертво прямо на снежный покров. Но обе держались… друг за дружку.
        — Долго еще?  — все же поинтересовалась Влада.
        — Не-а. За углом моя машина… кажется.
        — Ты не уверена?
        — Ну, если ее не угнали, она… должна быть… там.
        В который раз Влада беспокойно оглянулась — сзади шли трое парней. Может, им по пути, а может, это бандиты вышли за добычей. Праздничная ночь, народ возвращается пьяненький из гостей и кабаков в разное время, иногда народ хочет проветриться и не берет такси — отличная приманка для негодяев.
        — Юля,  — зашептала Влада,  — эти парни сзади… они идут и идут за нами.
        — Пусть идут, какое наше дело?  — выговорила та нетрезвым языком.
        — Мне не по себе.
        Как говорится, только вымолвить успела! Трое крепышей окружили двух гулен, причем вблизи они выглядели амбалами, с которыми тягаться просто глупо. Один из них встал перед девушками и сразу без обиняков:
        — Сумки, шубки, серьги-кольца-брошки.
        — Что он сказал?  — переспросила Юля у Влады.
        — Нас грабят,  — тихо пискнула та.  — Хотят, чтобы мы им все отдали — одежду, сумки, золото.
        Юля поняла. И выставила грабителям кулак… Нет, это фига, кукиш. Просто из-за того, что рука в перчатке, показалось, будто кулаком грозит, а она дала ответ на требование — совсем другой посыл. Смело. Влада оценила и восхитилась ею. Но бандитские морды не оценили, главарь схватил руку Юли и заломил за спину, от боли бедняжка протяжно застонала. Теперь осталось только драться, и Влада смело саданула его спортивной сумкой по голове — он, естественно, выпустил руку жертвы.
        Юля упала на четыре конечности, макнула личико в сугроб, образованный при расчистке тротуара, в это время подскочил другой амбал и попытался выхватить у нее сумочку — Юля не дала, еще чего! Она надела ее на руку, затем прижала к груди обе руки, он не мог вырвать, и дергал, и повалил упрямицу, и таскал ее, держа за сумку. А что Юля? Нет, чтобы орать во всю мочь, она:
        — Ах-ха-ха-ха… Идиот! Ах-ха-ха-ха…
        Может, смех был нервный, но раздражал напавших бандитов. А вот Владе не повезло. Видимо, она произвела впечатление на парней, те решили, что один с ней не справится (и это действительно так), поэтому на девушку накинулись сразу двое. Один схватился за ручки спортивной сумки, второй держал ее сзади, обхватив за талию и другой рукой пытаясь вырвать дамскую сумочку. Ага, так она и отдала свое богатство, добытое… лучше не вспоминать как, но без которого она загнется на зимней улице! Там документы, деньги, украшения из золота — мелочовка, не бриллианты, разумеется, но Влада лучше умрет, чем отдаст. Она же и закричала не своим голосом, а каким-то утробным:
        — Помогите!.. Ааа!.. Спасите!.. Убиваю-ут!..
        Дальше все случилось, как в кино, а быстро — как в клипе, в котором ничего не успеваешь рассмотреть.
        В компанию драчунов внезапно врезался мужчина в стильном длинном пальто. Что пальто стильное, про себя отметили обе дамы, к тому времени находившиеся на пятых точках, а каков он — не разглядели, слишком быстро все замелькало. То один бандюга отлетал, то второй, третий очутился прямо у ног дам, тут подоспел и первый — заскользил на пузе. Второй исполнил полет в противоположную сторону, и так без конца.
        Юля решила не суетиться, посидеть пока в сугробе, раз уж уселась, и покурить на свежем воздухе. Тем более, тут сеанс блокбастера в натуральном виде. Она прикурила от зажигалки, выпустила вверх струю густого дыма, смешанного с паром от дыхания, и произнесла заплетающимся языком:
        — Балет, ей-бо…
        Влада сначала ничего не понимала, от ужаса хватала ртом холодный воздух, тараща глаза во все стороны, потом стала подниматься на ноги, сообразив, что заступнику в стильном пальто нужно помочь. Вот только чем? Она огляделась — что бы такое в руки взять? А спортивную сумку из рук не выпускала, успела туда же сунуть и маленькую сумочку, теперь все это могли забрать только у трупа. В ходе потасовки девушка протрезвела и лихорадочно соображала, где бы взять… кирпич, например. Бандитов было трое, это же целая армия! Амбалы довольно быстро одолели отважного мужчину, повалив на снег, принялись избивать его ногами с поразительной жестокостью, каждый удар отдавался внутри Влады ответной болью.
        — Уроды!  — заорала она, ринувшись на троицу.  — Получай, скотина! Вот тебе, урод!..
        И сумкой как даст первого, подвернувшемуся под руку, да по голове! Тот оттолкнул ее, а силен гад — Влада полетела прямо к своей спасительнице вместе со спортивной сумкой. Все бы ничего, но бандит сообразил: она в беспомощном состоянии, подбежал и за ручки сумки ухватился.
        — Не отдам!  — закряхтела Влада, чувствуя, как легко это животное тащит ее по отшлифованной ледяной дорожке.  — Отцепись, мурло!.. Не отдам…
        Вдруг свист раздался. Затем кто-то крикнул:
        — Кейс!.. Валим!
        Почувствовав, что ее отпустили, Влада приподнялась и увидела: троица убегает, то скользя на обеих ногах, то перепрыгивая невидимые препятствия, один из троицы упал на пятую точку… Но подскочил, как попкорн на сковородке, и побежал догонять своих. Что случилось, почему они убежали? Неужели причина в пожилой паре, семенившей по другой стороне улицы? Ну, может, и так, бандиты боятся всех, кто может нашуметь или вызвать полицию, сейчас не это важно. Негодяи убежали и — ура, ура! А вот герой, настоящий Зорро, каких сейчас не сыщешь днем с огнем, лежал, не шевелясь.
        — Юля,  — тихонько позвала Влада, подползая на четвереньках к заступнику.  — Ты живая?
        — Yes,  — ответила та, выпуская струю дыма вверх.
        Молодой мужчина лежал ничком, Влада его перевернула на спину и прикрыла рот ладонью, едва не вскрикнув. Лицо у Зорро в крови, глаза закрыты.
        — Он без сознания,  — сообщила она Юле.  — Что делать будем?
        — Что-нибудь,  — был дан лаконичный ответ.
        — А конкретней идей у тебя нет? Мы же не оставим его здесь?
        Трудновато доходило до Юли, чего хочет нечаянная подружка, но доходило. В конце концов, у нее не пустая кадка на плечах, а вполне пригодная голова (пусть и под градусами). Она нашла выход, правда, через паузу:
        — Отвезем его в больницу, м?
        — Отлично,  — обрадовалась Влада.  — Взяли?
        — Что именно?
        — Ни что, а кого. Его взяли?
        Юле пришлось вынуть свое тело вместе с шубой из сугроба и подползти на четвереньках к человеку, вступившемуся за двух совершенно беззащитных слабых женщин. А заступник недвижим.
        — Ты проверяла, он хоть живой?  — сообразила Юля.  — А то ведь мертвое тело доставить нужно в морг. Ему там место. Я, кстати… морга не знаю… где он есть.
        Влада раскрыла на груди Зорро пальто и приложила ухо. Через мгновение она улыбнулась, так как услышала сильные удары сердца, какие бывают у очень здоровых людей. Например, у Витьки (который бросил ее в очередной раз, скотина) именно так бьется сердце — уверенно, сильно.
        — Жив, жив,  — заверила она. Увидев, что Юля, сунув сигарету в рот, пытается прикурить, зашипела на нее: — Потом покуришь, давай мужика отвезем. Он спас нас. Вот и мы обязаны его спасти.
        Устыдила. Без возражений Юля отшвырнула сигарету в сторону, она готова была поднять заступника на руки, однако…
        — А тебе не кажется, что он высоковат для нас?  — засомневалась.
        — То есть весит много?  — Влада поднялась на ноги, оценила тело на снегу, потом и подругу смерила взглядом, после чего сделала вывод: — Ничего, дотащим. Бери за ту руку, а я за эту…
        — М! Верное решение.
        Итак, девушки взяли за руки заступника и потащили волоком — а что делать! Уставая, останавливались отдохнуть. Ночь, на улице никого, погода — дышит, нет, правда, ни ветерка. Иней обхватил город, который замер, словно зимняя картинка из природоведения, только редкий падающий снег подсказывал, что картинка живая.
        — Я думала, ты заставишь на себе нести,  — выговорила запыхавшаяся Юля.
        — Тяжелый… Нам везет, снег… Если бы слякоть была, пришлось бы на себе его… Фу, жарко…
        — А ты не болтай.
        — Где же твоя машина?
        — Да вон, вон стоит. Не стырили, надо же… Моя лапуля, моя красава…
        — Ты это про кого?
        — Про машинку. Я ее очень люблю.
        Мужчину решено было затащить на заднее сиденье внедорожника. Для этого Влада забралась в салон и тащила его, взяв под мышки. Юля проталкивала вперед его ноги. С трудом, но затолкали тело. Ноги заступника не влезли, но девушки нашлись: согнули их в коленях, ступни поставили на сиденье. Влада тоже села назад, уложила голову раненого на колени и вдруг, когда завелся мотор, опомнилась:
        — Ты же пьяная!
        — Ну и что? Нам никто не помешает, машин нет.
        И как сдаст назад… Влада лихорадочно пристегнулась, а то мало ли… После она оглянулась на беднягу — не упал ли он на пол автомобиля.
        — Ща домчим его в больничку,  — пообещала Юля, нажимая на газ.  — Знаешь, приятно делать… м… типа добрые дела. Они… у, блин, скользко… Про что я?
        — Про добрые дела,  — замерев, выдавила Влада, когда машину, потерявшую управление, повело в сторону.
        — А, да! Добрые дела повышают… эту… самооценку.
        Влада в это время перекрестилась.
        7
        Больница (ближайшая) возвышалась на отдельной площадке, окруженная сквером и оградой, кое-где подсвеченная фонарными столбами. На территорию въехали без проблем, проблемы начались, когда, объехав вокруг, пару раз притом едва не врезавшись в стену, дамы не обнаружили ни одного светящегося окна в здании. Лишь лампочки над входными проемами тускло светились, обозначая вход. Влада догадалась, что одна из дверей ведет в приемную.
        — Ты уверена?  — глуша мотор, спросила Юля.
        — А тут подъезд для машины,  — привела доказательство Влада.
        — Тогда посмотри, жив ли наш супермен, а я… туда пойду.
        Юля вышла на воздух, потянулась и зевнула. Сейчас бы на кроватку и… Однако следует передать тело медикам. Она неловко взошла по пологому подъему явно для въезда «скорой помощи», нашла кнопку, позвонила. Ага, так и сбежался народ на тревожный сигнал о помощи. Еще раз позвонила… И еще… Кулаком постучала… Нет, никто не спешил спасти человека. Юля предприняла последний способ достучаться: повернулась спиной к двери и стала бить пяткой в дверь, пока не взмокла.
        — Юль!  — позвала Влада, выглянув из машины.  — Никто не выйдет, наверное, все спят. Выпили за Новый год и спят, как люди.
        Юля двинула к машине, ругаясь на чем свет стоит:
        — Черт! Что это за больница хренова? Пациентов почему не принимают? Я устала как собака… Неужели никто им не звонит… не просит приехать… спасти кого-нибудь?
        — Станция «скорой помощи» в другом месте, не при больнице.
        — Да?  — залезая в машину, изумилась Юля.  — Слушай, ты такая умная… все-все знаешь. Я вот не знала, что есть станция…
        — Ты первая, кто назвал меня умной. Спасибо. Но я не такая, если бы была умной, то не попала бы в тупую ситуацию.
        Обе задумались, что же им делать? Но головки были затуманены опьянением, к тому же чувствовали себя девушки не самым лучшим образом, потому обеим ни одного варианта решения проблемы не пришло на ум, а имелось как минимум два выхода. Юля поняла, что решение за ней, потому, вздохнув, повернула ключ зажигания. У Влады сжалось сердце, ведь предстояло снова ехать с нетрезвой за рулем, она поинтересовалась с заднего сиденья:
        — Куда ты?
        — В гостиницу, конечно,  — выговорила Юля вялым ртом.
        — Нас не пустят.
        — Это почему же?
        — Ну, сама подумай: супермен ранен, у него голова разбита… одежда в крови… к тому же он без сознания, придется его тащить на себе, а тут еще я… Кто нас пустит ночью?
        — Ну и пошли они…
        — А куда мы теперь едем?
        — Не стоять же у больницы,  — выворачивая на улицу, бросила через плечо Юля.  — Ненавижу больницы.
        — Ты лежала в больнице?
        — Когда детей рожала. Со мной хорошо обращались, но все равно ненавижу места, где живет боль. Мы едем ко мне домой, оттуда нас не выгонят.
        Она как-то странно усмехнулась, Владу несколько покоробила улыбка, освещаемая красными приборами, даже мысль мелькнула — вдруг эта милая женщина маньячка? И когда она будет спать, Юля расчленит ее… От темных мыслей отвлек раненый, он застонал и приложил ладонь к лицу, Влада, естественно, обрадовалась:
        — В себя приходит!
        — Ну и слава богу, что не умер,  — откликнулась Юля, зевая.

* * *
        Хоромы произвели на Владу впечатление, по-другому быть и не могло. Трехэтажное строение с изломанной архитектурой в свете фонарей выглядело таинственным обиталищем колдунов-ведунов. Во дворе сияли ветки деревьев, усеянные микроскопичными огнями, и елка, растущая здесь же. Пультом Юля открыла ворота, въехала, виляя всем кузовом от бордюра к бордюру, заглушила мотор у ступенек, ведущих к парадному, одновременно выдохнув:
        — Фу… Еле дотянула, честно. Спасть, спать, спать…
        Влада слегка тронула за плечо защитника, голова которого все еще лежала на ее коленях:
        — Эй… ты как?
        — Я?  — зашевелился тот.  — Не знаю… Ты кто?
        — Какая разница? Поднимайся, я тебе помогу. Не бойся…
        Она выскочила из машины, помогла мужчине выйти, закинула его руку на свое плечо и, передвигаясь вместе кое-как, они добрели до распахнутой настежь входной двери. Юля была уже внутри, по ходу она включала свет, разбрасывала одежду в разные стороны — шарф, шубу, сапожки, перчатки, громко оповещая тишину в этом эдеме:
        — Мы пришли! Мы дома! Заходите, ребята, не стесняйтесь, располагайтесь!  — Плюхнувшись в кресло, она со стоном вытянула ноги и прикрыла веки.
        — А теперь нам куда?  — робко поинтересовалась Влада.
        Юля распахнула глаза. М-да, картина: на плечах Афродиты повис мужик в длинном пальто, свесив голову, волосы у него в крови. Ну, Афродита не какая-то там тощая кляча, она кровь с молоком, стало быть, дотащит раненого бойца.
        — Пошли,  — нехотя поднялась Юля.  — Его мы положим в библиотеке, там диван кожаный… а то кровь… Ой, как спать хочется. А мы с тобой наверху… Комнаты для гостей на втором этаже, но я в них давно не заглядывала, может, там пыли полно.
        — То есть, можно переночевать и мне?
        — Конечно! А ты думала, я посреди ночи выгоню тебя на мороз? Поживешь у меня, сколько потребуется, а то здесь мне одной тоскливо.
        — В такой красоте и тоскливо?  — не поверила Влада, заставляя раненого бойца переставлять ноги.
        Ничего не ответила гостеприимная хозяйка. Во-первых, Афродита не поймет, во-вторых… второй причины не нашлось, Юля это списала на усталость. По пути в библиотеку Влада услышала глухой топот ног — явно кто-то бежал за спиной, но повернуться с Зорро было сложно, а Юля на топот — ноль внимания.
        — В доме еще кто-то есть?  — осведомилась Влада.
        — С чего ты взяла?  — включая свет, ухмыльнулась Юля.
        — Кто-то топал сзади… Ты разве не слышала?
        — А… это кот.
        — Кот? Коты бесшумно ходят… вроде.
        — Ты не видела моего. Это котяра. Перс. Наглый, хитрый и блудливый, как все его племя. Во-от с такой ряхой,  — продемонстрировала хозяйка, растопырив пальцы у лица.  — Я его откормила на совесть. Честно, он здоровый — ни в одну форточку не пролезет, топает ночами, как командор. Кстати, он везде гадит, учти, поэтому дверь закрывай плотно, а то на одежду… в тапочки… О, тапочки — его любимое место… Давай этого… заступника… на диван положим.
        Переложив побитого гостя с плеч Влады на диван, вытрясли его из пальто, стащили пиджак и ботинки — ну и довольно. Из гардеробной комнаты принесли подушку с одеялом, но Влада обеспокоилась:
        — Надо бы ему голову промыть.
        — Завтра, а?  — взмолилась Юля.
        — Иначе засохнет, волосы потом не раздерешь. И подушку выпачкает.
        — Ладно. Идем, покажу твою комнату, а потом делай что хочешь, хоть танцуй здесь с ним до утра, только меня не трогай. На кухне аптечка… в шкафчике… рядом с дверью… такой бежевый… Видимо, нашего героя здорово огрели, он как тряпка.
        Комнатка Владе понравилась — ничего лишнего, а все есть, даже душ и туалет за матовой дверью. Просто чудо, что ей встретилась Юля, что не пришлось гулять по ночным улицам и мерзнуть.
        — Не знаю, как тебя благодарить,  — растрогалась девушка.
        — Ой, оставь. Я пошла… не могу больше…
        Юля отправилась в конец коридора, где находилась ее спальня, а Влада, вспомнив, что спортивная сумка осталась в машине, открыла шкаф. Не ошиблась: халат цвета фуксии висел на плечиках, наверняка его повесили для заезжих гостей. Влада сняла с себя одежду, накинула халат, не удержалась, чтобы не полюбоваться на себя в зеркале, но всего одну секундочку, и помчалась на кухню.
        — Так… Аптечка!  — Она открыла шкафчик и присвистнула: чего только здесь нет!  — Угу, перекись… йод… стерильные салфетки… влажные салфетки… А где же палочки?.. А, вот они!
        Когда прибежала в библиотеку, Зорро к этому времени спал сном младенца, повернувшись на бок. Не будить же человека, в конце концов! А волосы… завтра перекисью промоет, тем более что подушка все равно выпачкана, ее тоже завтра замоет от крови. Влада, включив настольную лампу под абажуром, чтобы Зорро не испугался ночью, на цыпочках вышла, выключив верхний свет, и поднялась в свою комнату, ворча:
        — А он красавчик. И упакован классно. Наверняка умный, такие всегда умными бывают. Жалко. Жалко, я стильным суперменам не нравлюсь.
        Только приняв душ и растянувшись на удобной кровати, Влада вспомнила о Миле. Как она? Жива ли? Вспомнила намокший от крови халат на груди подруги и как робко толкалось сердце, а Мила, казалось, совсем-совсем не дышала. Ужасно жалко Милу, ужасно. Она бесшабашная, шумная, как трещотка, но добрая и бесхитростная. Влада заплакала, уткнув лицо в подушку, лишь представив, как подруга лежит в гробу, а вокруг венки, венки, венки из искусственных цветов с ужасными черными лентами…

* * *
        Утро принесло препоганые ощущения. Юля взглянула на часы и опешила: стрелки часов на комоде показывали без пятнадцати час. Вот так-так… Собственно, что тут такого, ну, проспала до обеда и что? Явилась-то под утро и не одна. Юля подлетела с кровати, ведь в ее доме двое абсолютно незнакомых ей людей, может, они уже… Мысль не сформировалась, ибо разрывающая, парализующая боль атомной силы пронзила голову, а затем и все тело. Реально: будто голова отрывалась, точнее, череп отрывали. Юля присела на кровать, боясь дышать, в дополнение сердце почему-то долбило в виски, а не в груди колотилось. Во рту пересохло, пот пробил, причем холодный.
        — Что такое?..  — промямлила Юля, когда доселе неизвестные симптомы слегка ослабли.  — Фу, как противно… Может, я при смерти?.. Я больна?.. Это Ванька… загнусь из-за него…
        Захотелось назад, в кроватку, и — гори все синим пламенем, пусть хоть весь дом вынесут. Но Юля натянула халат и, шатаясь, а также держа руку на макушке, чтобы верхняя часть головы ненароком не отвалилась, направилась вниз. Каждый шаг отзывался в голове — тюк, тюк… будто мозги ссохлись и бились о череп.
        В гостиной никого не было. Потянув носом, Юля двинула на запах точь-в-точь зомби. Так дошла до кухни и хотела вытаращить глаза, однако всякое движение, даже мимическое, стреляло в мозг, который и без того находился в раненом состоянии. Влада жарила-парила, на плите стояли сковородки и кастрюли, она почуяла хозяйку спиной, обернулась и улыбнулась:
        — Привет… Я тут немножко похозяйничала… извини.
        — Да ради бога. О-ой…
        — Что такое?  — подбежала к Юле Влада.
        — Голова… как не моя… и вся я не своя… Дай попить… чаю…
        — Только не чай. Идем, тебе лучше лежать,  — беря ее под руку, посоветовала Влада.  — У тебя перепой.
        — Чего у меня? Перепой?.. Откуда он у меня?
        — Ну даешь. Ты же выпила почти всю бутылку коньяка и еще маленькую бутылочку… ты ею угощала меня, когда мы сидели на лавочке.
        — Да?  — повинуясь девушке, с трудом переставляла ноги Юля.  — Неужели я столько выпила? Но я не пью… честно… Это просто полоса… такая.
        — Я тоже не пью, а вчера была пьяной. Ложись.
        Юля легла на диван в гостиной, Влада заботливо накрыла ее пледом и задумалась, решая вслух:
        — Так, чай тебе нельзя, от чая некоторых после перепоя тошнит. Сварю кофе, это немного осадит похмельный синдром.
        — Однако у тебя большой опыт.
        — Не у меня. Отец попивал иногда, а когда болел после перепоя, пил рассол… Кстати! Рассол есть?
        — Не-а.
        — Тогда кофе. А таблеток от пьянства у тебя нет?
        — Откуда мне знать! Я напилась первый раз в жизни… Фу, так противно, словно жизнь кончается… Посмотри в аптечке.  — Влада собралась бежать в кухню, но Юля задержала ее, поймав за руку.  — Стой. А этот… вчерашний супермен… он как? Не помер?
        — Не бойся, жив. Я промыла ему голову, рана небольшая, а крови вытекло… просто жуть.
        — Свертываемость плохая.
        — И накормила. Его зовут Алик, он снова уснул, у него голова кружится. По-моему, это сотрясение, ему бы врача…
        — Мне бы тоже. Но сейчас никто не приедет, кроме «скорой», а на фиг нам чужие тетки-дядьки? Нам нужны наши знакомые высококва… врачи. Слушай, принеси минералку… она в холодильнике, а то умру до того, как сваришь кофе.
        Несколько глотков выстреливающей минеральной воды немного утолили жажду, совсем чуть-чуть. Юля закрутила пробку на бутылке (пила прямо из горлышка, хотя Влада принесла стакан) и со стоном приложила холодное стекло к виску. Вскоре кофе был готов, но если бы это принесло облегчение… Однако зазвонил айфон, поскольку сумка Юли стояла рядом с креслом, Владе не пришлось далеко бегать, она подала ее.
        — Да?  — простонала Юля в трубку.
        Наклонившись и подливая кофе из турки, Влада подняла благодарные глаза собачки на Юлю. Но у той было такое кислое выражение, что, поймав ее взгляд, девушка молча, одними глазами спросила: что случилось? Юла приложила палец к губам, но Влада и не думала подавать голос.
        — Я немножко болею,  — сказала Юля и продолжила слушать, но уже недолго.  — Ладно, ладно, приезжай.
        Она опустила руку с трубкой и молчала, глядя в потолок, а может, на каскад стеклянных висюлек — в этом доме много красивых вещей, люстры тоже. Не люстры, а водопады из стекляшек. Но все это Влада рассмотрела раньше, сейчас ее занимала только гостеприимная хозяйка.
        — Пей кофе,  — предложила она, протянув чашку, а Юля не взяла.  — Ты расстроена… Кто это был?
        — Чемодан… То есть наследство.
        — Я не понимаю.
        Наконец Юля словно очнулась, взяла чашку:
        — Спасибо. Сходи, пожалуйста, поставь входную дверь на шпингалет, чтобы она не захлопнулась, а потом посиди в своей комнате, ладно? Сейчас приедет один тип… ему не желательно пока тебя видеть.
        — Почему?
        — Потому что я не знаю, чего от него ждать.
        — Он плохой человек?
        Чего уж проще — высказать мнение, дать характеристику на уровне ощущений, которая в общем-то сложилась давно, но Юля поймала себя на мысли, что не может ответить на детский вопрос. А Влада и не настаивала, она вообще где-то витала, судя по отсутствующему взгляду.
        — Ты о чем думаешь?  — поинтересовалась Юля.
        — Я? А, о Миле, подруге… рассказывала тебе о ней, ее чем-то… Как бы позвонить в больницу, узнать — жива или… все уже кончилось?
        — Подумаем позже, ладно? Сама не предпринимай ничего.
        — Почему не предпринимать?
        — Потом. Ты иди… наверх. Саня вот-вот приедет.
        8
        Поезд затормозил, но вагон протянуло по инерции довольно далеко от того места, где он должен остановиться. Пришлось молодым людям бежать по ходу метров двести, лишь только оба увидели в окне вагона облик шефа, точнее, его орлиный профиль. А он, казалось, их не заметил, так как в глубоко посаженных глазах отражалась пустыня, это значит, что эмоции, события, люди, животные вне зоны интересов Павла Давыдовича Урбаса.
        Колеса заскрипели от трения, наконец поезд стал. К этому времени и Йог с Тамтамом подбежали к выходу, где маячила проводница. Первый из парней, жилистый, крепкий, но невысокий, с лицом бунтаря, кличку Йог получил потому, что чуть ли не с пеленок занимался йогой. Второму не чуждо обжорство, гимнастиками он никогда не увлекался, потому запыхался, пока добежал. Лицо простака (и даже дурака) вовсе не обман зрения, в данном случае выражение «внешность обманчива» не про него, а Тамтам — потому что Веня любит отбивать такт пальцами и напевать. Кличку ему, кстати, дал Йог, у него и с интеллектом был полный порядок. Если Тамтам слушал «музло», то второй читал книжки.
        За спиной проводницы появился Урбас. Есть люди, на которых достаточно взглянуть, чтобы понять: это король если не по рождению, то по положению. Им ничего и делать-то не нужно, да они и не делают, они просто живут, их не волнует публика вокруг и тем более ее мнение. Урбас из этой редкой серии. Пятьдесят лет только улучшили породу, отшлифовали независимый нрав, ведь возраст либо улучшает личность, либо низводит до уровня брюзги-надоедалы. Одна посадка головы с орлиным носом чего стоит! И эти развернутые острые плечи, прямая спина — приятно посмотреть! Даже стройность говорит сама за себя: излишеств Урбас избегал, а строгость напускает на себя в качестве защитного щита от тех, кто лезет в душу без спроса. Остается добавить, что манеры Павла Давыдовича отшлифованы ошибками, которые мы все совершаем при столкновении с людьми, посему никакой простоты и панибратства он не позволял никому. Урбас степенно сошел по ступенькам, поздоровался с парнями на ходу, идя к зданию вокзала:
        — День добрый. Когда приехали?
        — Часов пять назад,  — ответил Йог.  — Мы даже поспать успели.
        — В таком случае покатаете меня по городу, хочу познакомиться с ним. Номер мне в гостинице сняли?
        — Обижаете, шеф,  — сказал Йог.
        Урбас с интересом разглядывал современное здание вокзала и, выйдя на площадь, огляделся, будто примеривался, с чего начнет штурм этого города. Ребята ждали, они привыкли к святой обязанности — не мешать шефу, что бы тот ни делал. Любуется божьей коровкой на пальце, но при этом опаздывает на самолет? Да, божья коровка важнее, потому никто не напоминает: пора, а то самолет улетит без вас. Ну и улетит — что с того? Есть другие рейсы.
        Но вот Урбас бросил взгляд на Йога, тот понял и жестом указал, куда надо идти, вскоре они расселись в салоне внедорожника. Тамтам легко встроился в поток автомобилей и, краем глаза поглядывая то на улицы, то на шефа на заднем сиденье, озадачился: зачем шефу знакомство с городом, в котором он не собирается жить? Но свои вопросы он оставил при себе, ведь шеф может их проигнорировать, словно не услышав, а ты потом сиди, как дебил, которого молчанием приземлили к плинтусу. Но Йог развернулся всем корпусом к шефу:
        — Павел Давыдович, когда начнем поиски?
        — Завтра, Юра, завтра.

* * *
        — Что такое? Почему лежим? Почему бутылку к лобику прижимаем?
        — Не надо, не надо ерничать,  — неласково встретила Щелокова Юлия.  — А вот ты меня удивил столь ранним визитом.
        — Дорогая, сейчас день, утро минуло давно.
        Он плюхнулся в кресло, фактически разлегся и ноги вытянул, скрестил их — так чувствуют себя хозяева в собственном доме, а не в чужом. Что это с ним?
        — А я имела в виду под ранним визитом праздник, ты что же, поработать решил в законный выходной?
        Щелоков выдержал паузу, подперев кулачком свой короткий подбородок и с особо пристальным вниманием разглядывая тело на диване, приложившее дно бутылки к виску. Его интонация на этот раз не несла и доли шутливости:
        — Где это ты так набралась!
        — Какая разница? Хочу — пью, имею право.
        — М-да… Плохой признак, раз ты заговорила о правах.
        — Хватит о плохом. С чем вы прибыли, дорогой товарищ? Вы же оторвались от сто пятой кандидатки в жены не просто так.
        Несмотря на очень-очень плохое самочувствие, Юля заметила в лучшем друге семьи не свойственную ему нерешительность. Он как будто пришел с определенной целью, но внезапно потерял ее и теперь не знал, что ему делать. Прозорливостью Юля никогда не отличалась, но сейчас видела Саню насквозь и, честно сказать, не нравилось ей то, что она видела.
        — Понимаешь, Юла, тебе нужно уехать на время.
        — Почему?
        — Мы не знаем, кто свел счеты с Иваном и за что. Я должен в этом разобраться.
        — Вот-вот,  — подхватила Юля, правда, слабо.  — Ты адвокат, занимался всеми делами Ивана, почему же не знаешь, кто и за что его мог пришить? Тебя-то почему там не было, если деловая встреча планировалась? Разве ты не должен проследить, под какими документами Иван ставит подписи? Странно, знаешь ли. И вообще, сколько было народу на нашей даче? Почему ты не в курсе?
        Во как приложила Саню прямыми вопросами, что тоже с ней впервые случилось, сама себе удивлялась. Люди крайне осторожно говорят прямо, обычно неловко задать скользкий вопрос, сказать правду в лицо находится тысяча обходных приемов, которые оппонент попросту не слышит или делает вид, будто не понимает, потому что невыгодно. И первый раз, когда ехали к следователю Косте, Саня лихо ушел от ответов. Кто для него Юля? Дура, домашняя клуша, одноклеточное, она миллион раз чувствовала снисходительно-высокомерное отношение в свой адрес не только Сани, но и многих Ванькиных друзей-прихлебателей. Терпела. А сейчас — хрен ему. Сейчас — бунт!
        — Юля, твой муж далеко не всегда советовался со мной,  — наконец произнес он после длинной паузы, во время которой якобы изучал картины на стене (а ведь видел их бессчетное количество раз).  — Если бы советовался, избежал бы многих неприятностей.
        — Каких, например, м?
        — У твоего Вани тяга к интригам причем, он на голубом глазу откалывал номер, а потом сообща приходилось выпутываться. Например, распустил слух, что строительство за городом маленького лекарственного завода приостановлено, так как бюджет разворован, а подрядчик смылся. Это была банальная сплетня.
        — Мой Ванька проделывал подобные штуки?
        Щелоков принялся гулять по гостиной, а это явный признак, что он занервничал, поэтому заговорил как робот — чеканным слогом:
        — Да, милая, твой Ванька. Перепуганные инвесторы, весьма уважаемые в городе люди, кинулись спасать свои кровные…
        — То есть забирать? Говори ясней, а?
        — В результате строительство было заморожено, пока все выяснилось, время было упущено, сроки работ нарушены, деньги закончились. Это не все. Знаешь, зачем он это сделал? Отомстил собственнику завода! Тот его в упор не видел, а твоему мужу хотелось с ним дружить. Дру-жить! Дурацкое слово. Как, интересно? Вместе весело скакать где-нибудь по баням? Но с Ваней дружить народ опасался, его лишь терпели, зная каторжный характер твоего мужа.
        — М-да, я бы Ваньку на месте подрядчика и хозяина завода точно грохнула.
        — Ну, вот видишь… Так что грохнуть нашего Ваню — заветная мечта многих граждан любимого города. Знаешь, а ведь и у тебя есть повод… мотив…
        К этому времени он подошел к дивану и наклонился к Юле. Улыбнулся. Этакой всезнающей улыбкой иезуита, поймавшего жертву за неприличным занятием. И Юля снова сделала открытие: Саня не просто неприятный тип, а она ему не доверяет… Нет, не так. Она никогда ему не доверяла, просто раньше не замечала за собой наблюдательности с проницательностью.
        — У меня?  — переспросила Юля.  — Мотив?
        — Да, дорогая, у тебя.
        «Вот змей, он что-то хочет»,  — догадалась Юля, но вслух бросила ему вопрос, это же ее любимый формат диалога:
        — А какой мотив?
        — Ревность.
        — Да ну?
        — Ревность — очень серьезный мотив, Юла. Ревностью страдает все человечество, все нации, все расы, даже в племени Юмба-Мумба на почве ревности жестоко убивают. Она, как правило, влечет за собой второй мотив.
        — Второй?
        — Да… Месть. Ревность и месть ходят рука об руку, а результат данного тандема — жестокость и к тем, кто случайно оказался рядом с главной жертвой.
        — Целых два мотива на одно преступление?  — Юля делала вид, что соображает туговато, и ей это неплохо удавалось.  — Какой ужас…
        — Я всего лишь обозначил логику следователя Басина. Тебе нужно подготовиться к самому неожиданному повороту, просчитать, что говорить в тех или иных случаях, сделать домашние заготовки ответов, и при этом нужно взвешивать каждое слово до того, как произнесешь его.
        Он проговорил свою речь таким противным-назидательным тоном сноба, вместе с тем так напористо, что Юля, несмотря на похмельный синдром, блокирующий всякую здравую мысль, взбунтовалась. Однако про себя. Обнаружить бунт и возмущение — это неумно, делать из Санечки врага — еще глупее, но не удержалась, опять же виновата не она, виноват бодун:
        — А если… если это я взорвала Ваньку вместе с дачей?
        Сама испугалась того, что сказала, да только поздно — фразочка попала в уши Ромуальдовича, и наступила пауза. Томительная пауза. Юля даже о головной боли забыла, видя перед собой Санечку, всегда самоуверенного и находчивого, а тут впервые растерянного друга и хранителя семьи. Но Саня человек стойкий, у Юли пробежали по спине панические мурашки, когда он неожиданно улыбнулся. Только улыбка улыбке рознь, на лице Щелокова она трансформировалась в оскал крокодила перед проглатыванием живой пищи.
        — Я же сказал: взвешивай каждое слово,  — процедил он без оттенков в интонации.  — Запомни, Юла: никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах не произноси глупость, которую ты сейчас сказала.
        — Но если это я…  — понесло ее, однако он монологом говорил, видимо, это свойство юристов:
        — Даже если сто раз виновата. Завтра мы поедем в офис, и ты все бумаги из сейфа Ивана, компьютер, записные книжки отдашь мне. Заодно собери здесь все бумаги и ноутбук в его кабинете.
        — А зачем тебе… бумаги и все такое?
        — Буду разбираться, думать, как твою персону вытащить. Потому что тебя могут реально привлечь. Реально! И надолго посадить.
        — За что?  — рассердилась Юля, ей порядком надоел Саня, с которым нельзя говорить по-простому, всегда нужно думать: что он имеет в виду.
        — Юла, не прикидывайся дурочкой. За последние дни я открыл в тебе много нового…
        Неожиданно… Юля невольно дернулась и села, едва не стукнувшись лбом о лоб Щелокова, когда услышала резкий женский голос:
        — Не похоронив мужа, она уже флиртует!
        Хотелось бы ошибиться и списать этот стервозный тембр на слуховую галлюцинацию. Юля скосила глаза в сторону — какая уж тут галлюцинация, это Марья, сестра мужа собственной персоной. Младшенькая сестричка, разумеется, находится в стане свекрови, значит, не любит Юлю. Им обеим — маме с дочкой — видится жена Вани недоразумением, неумехой, дурехой и далее по списку, но главное — недостойной спутницей такого чуда, как сын-брат. И Саню перекосило, но до того момента, пока он не выпрямился и не повернулся к Марье, натянув улыбку профессионального лгуна:
        — Кого я вижу! Прекрасная Мэри…
        Ну, тут он не покривил душой, Марья по внешним данным звезда: фигура модели, шея лебедя, лицо одалиски, на котором ярко выделяются раскосые и блудливые глаза. Но характер… Два мужа сбежали, разве это не показатель? А ей всего тридцать лет (не старуха ведь), у нее шикарная квартира, две шикарные машины. Это при том, что делать она ничего не умеет, да и не делает. Марья готовилась, кстати сказать, в звезды, однако, не имея талантов, так и осталась звездой в узком кругу, что обозлило девушку несправедливостью.
        — Ой, да ладно дешевые комплименты раздавать,  — отмахнулась от Щелокова незваная (и нежеланная) гостья, усаживаясь в кресло.  — Ребята, вы бы хоть полгода выждали. Ради приличия.
        — А где доказательства?  — вяло произнесла Юля.
        — Мои глаза!  — бросила ей Марья.  — Я видела…
        — Да кто ж тебе поверит,  — промямлила Юля, ощупывая ступней пол в поисках тапочек.  — Надо было сфотографировать то, на что топорно намекаешь. А без компромата твои слова ничто. Сплетня. Я правильно говорю, господин юрист?
        Саня утвердительно кивнул, но это никак не воздействовало на Марью, наоборот, она презрительно фыркнула и громко заявила:
        — Вы целовались, а я намекаю? Ну, даете…
        Щелоков не мог позволить оговору пуститься гулять по знакомым, слухи — штука опасная, до следствия дойдет и — вся компания дознания выстроит пикантную версию. Следовало приструнить Марью, что, ой, как непросто.
        — Ты уверена?  — усмехнулся он.  — Ты обозревала меня со спины, я закрывал собой Юлу, ее вообще не видела, следовательно, твои утверждения про поцелуи пустой треп. А будешь настаивать, привлечем за клевету. Поверь, со мной лучше не связываться, я страшный и зубастый.
        В довершение он постучал зубами, показав со всех сторон Марье довольно крупные бивни, а потом заулыбался, словно сделал нечто очень хорошее, доброе, милое.
        — Угрожаешь?!  — вскипела Марья.
        — Что ты, дорогая. Всего лишь предупреждаю. Тем более, ты знаешь, что… неправа.
        — Это все твои дешевые уловки!  — огрызнулась Марья.  — Вам не хочется, чтобы о вашей связи узнали, я вас понимаю, но погиб мой брат. Мой брат убит. И все, что сейчас нежданно-негаданно открывается, но что не понравилось бы Ване, должно интересовать не только меня.
        Видимо, она слишком громко растрещалась, и результат не заставил себя ждать: Марья разбудила раненого героя, а его Юля не предупредила, как предупредила Владу, чтобы не смел показываться. Алик появился, словно на боевой зов, но остановился на пороге, видя, что в гостиной никто никого не бьет, а просто беседуют. Марья и Щелоков буквально рты раскрыли, да-да, раскрыли — не образно говоря, а в самом что ни на есть прямом смысле. И глаза у обоих попросту вылезли из орбит, на то была причина.
        Мало того, что чужой мужик с перебинтованной головой явно провел здесь ночь, он еще и в халате разгуливает. А халат принадлежит… естественно, Ивану. Марья онемела, но Щелоков, привыкший к разным жизненным коллизиям (как правило, чужим), хотя бы осведомился у хозяйки:
        — А это… прости, кто?
        Как ни в чем не бывало Юля представила гостя:
        — Это? Алик.
        — Алик…  — задумчиво повторил Щелоков, а Марья рот так и не закрыла.  — И кто он? Откуда взялся? Почему здесь?
        Юля вспомнила, как Саня сказал, что за последние дни узнал о ней много нового… Собственно, она тоже в себе обнаружила немало такого, о чем не подозревала. И сейчас страстно потянуло делать назло Маруське (так она за глаза называла Марью) и Саньке, чтобы их обоих крутило и перекручивало от злости. Так ли уж плоха Юля, неужели она провокаторша? Нет, на все есть причина. За какой-то миг память выдала массу эпизодов, когда Марья вместе с мамочкой издевались над ней, унижали прилюдно, а Юля хамство оборачивала в шутку. Главный вопрос: за что обе цеплялись к ней, чего хотели? А нет ответа. Они ее не любили, и — все. Но теперь баста.
        — А какая тебе разница?  — вопросом на вопрос ответила Юля.  — Он человек, этого не достаточно?
        — Не достаточно,  — по-хозяйски повысил голос Щелоков, разглядывая незнакомца, прислонившегося к дверному косяку.  — Алик… вы давно встречаетесь с Юлей?
        — Почему сразу — встречаетесь?  — заворчала Юля.  — Не видишь? Человек ранен. Вы идите, Алик, к себе, идите.
        — Вы уверены, моя помощь не нужна?  — заговорил тот.
        — Нет-нет, у нас тут семейный кружок… мои гости могут обидеть вас, а мне будет стыдно. Идите и отдыхайте.
        Послушно развернувшись, он поплелся назад в сторону библиотеки, держа ладонь на голове. Во время паузы Юля зевнула, давая понять, как она устала, что являлось чистейшей правдой. Именно своим «безобразным» поведением она привела в чувство Маруську:
        — Почему на нем халат моего брата?!
        Юля мгновенно парировала:
        — По-твоему, он должен надеть мой халат? Маловат будет.
        — Но почему он вообще! В халате!  — не унималась потрясенная Марья.
        — Извини, я не могла позволить ему ходить голым.
        — Го?.. Голым?!  — ужаснулась святая Марья, а ее раскосые глаза стали круглыми-круглыми.  — Он что, голым ходил по дому, поэтому ты дала ему…
        Щелоков, поймав момент, вставил обеляющую себя фразу:
        — Видишь, Мэри, а ты про нас подумала бог знает что.
        — Значит, так…  — встала Юля, затянула потуже поясок на халатике и решилась: — Дорогие гости, не надоела ли вам хозяйка?
        Нет, она никогда так не поступала — не выгоняла из дома гостей, даже незваных и препротивных, но случилось. Ибо нестерпимо возмечтала освободиться от обоих разом. У нее появилось стойкое ощущение, будто оба жаждут управлять ею. Ну, это уж дудки.
        Марья кондовый намек поняла, встала, правда, от последнего слова не отказалась:
        — Я мчалась сюда поддержать ее, поплакать вместе, а она тут одного целует, второй голым в халате у нее ходит… замечательно оплакивает смерть мужа. Кстати, мой брат занял у меня крупную сумму, четыреста тысяч, так что попрошу вернуть…
        — Предъявишь доказательства, что занял, верну,  — парировала Юля.  — Но только через полгода, вступив в наследство обеими ногами.
        — Какие доказательства!  — пыхнула Марья.  — Я не брала у Вани расписок, у родного брата их не берут…
        — А я не обязана верить на слово сестре мужа,  — отрезала Юля и отвернулась, давая понять, что больше не намерена с ней разговаривать.
        Следующий явно не мирный порыв Марьи упредил Щелоков, показав жестами, мол, иди лучше, я тут сам разберусь. Сестра Ивана, запыхтев, словно дореволюционный паровоз, ушла, бормоча невнятные угрозы и в завершение хлопнув дверью.
        Юля медленно выпила воды, ожидая, что и Саня отчалит вслед за Марьей, а он не спешил. Ей пришлось сесть на диван и уставиться на него с немым вопросом: ты еще здесь, чего надо?
        — Ты давно знаешь этого мужика?  — поинтересовался Щелоков, да такой озабоченной интонацией, что Юля чуть не рявкнула: какое твое собачье дело? Но грубости… это нехорошо, она сдержала себя и подчеркнуто холодным тоном ответила:
        — Саня, ты мне не муж, чтобы требовать ответа.
        — Я твой адвокат. Мне не все равно, кто подбирается к тебе, вдруг он засланный казачок?
        — Ну, засланный, ну и что? Все, закрыли тему.
        — Ладно.
        Щелоков подхватил кейс и пошел к выходу, но перед тем, как покинуть негостеприимный дом, обернулся и предупредил:
        — Ты все же подумай об этом парне, чтобы не плакать впоследствии.
        Наконец-то! Убрались оба, можно лечь и расслабиться. Юля рухнула на диван, натянула плед до плеч. Через пару минут послышались шаги на лестнице, это спускалась Влада.
        — Юля, кто были эти люди?  — спросила девушка.
        — Ты их видела?
        — Нет, но почти все слышала, вы же громко общались. Почему они с тобой разговаривали как с прислугой?
        О! Точнее определения не подберешь. К ней именно так относились все приближенные к персоне мужа. В какой же момент, когда именно Юля допустила перейти грань? В конце концов, как мы позволяем, так к нам и относятся, стало быть, она сама преступила черту, спровоцировав публику продемонстрировать свою «воспитанность».
        — Они считают себя высшими созданиями.
        — А ты, выходит, не высшее создание?
        — Нет, конечно.
        — Странно. Мне казалось, высшие создания с добром дружат. Ты вот меня приютила, Алика… чужих тебе людей, значит, с добром живешь. Ты и есть высшее создание, так как человек хороший.
        — Серьезно? Хм… впервые слышу, что я хороший человек. Приятно.
        9
        Ночь в доме Юлии выдалась уникально тихой, буквально гробовой, как будто здесь не было ни одной живой души. Но это неудивительно, ведь дом стоит в тихом старом квартале, ко всему прочему вдали от проезжей дороги, по которой в ночную пору практически не ездят автомобили.
        Примерно в два часа ночи он очутился в гостиной и осмотрелся, как коршун, высматривающий добычу. Да, тихо так, что хоть не дыши,  — ведь здесь есть люди, нельзя, чтобы они проснулись. К тому же темнота неполная. В гостиной всегда горят ночники, чтобы не свернуть шею, если вдруг понадобится спуститься вниз, пройти в кухню. Однако эти же огоньки, расположенные на стене вдоль лестницы на равном расстоянии, могли и выдать, если кто-то появится. Следовало поторопиться.
        Босиком (в носках) он начал подъем по лестнице, ступал на цыпочках и очень осторожно, но… чертова лестница скрипела, словно старуха суставами, а он морщился, как будто это могло заглушить скрип.
        Поднялся. И быстренько засеменил в конец коридора. Перед дверью спальни перевел дух, отер пот со лба тыльной стороной ладони и взялся за ручку… Осторожно повернул… Услышав слабый щелчок, понял, что дверь открыта, теперь он бесшумно впорхнул (хотя данный глагол подходит не мужчине, а женщине) в спальню. Здесь стояла чернильная темнота. Но он уверенно шел к кровати, наконец наткнулся на нее и замер, прислушиваясь.
        Юля спала крепко, она никогда не жаловалась на бессонницу или чуткость во время сна, не почуяла и на этот раз, что не одна в спальне. А он привык к темноте, уже различал тело на кровати, тихонько поставил колено на постель и взял всей пятерней Юлю за плечо. Она выдернула плечо, повернулась на другой бок и вдруг распахнула глаза, напряглась, затем резво оглянулась… и увидела черную тень, нависшую над ней.
        — Кто здесь?..  — выдавила Юля.
        — Я, я…  — зашептал Иван.  — Муж твой. А ты кого ждала?
        — Фу,  — с облегчением вздохнула Юля.  — Ну и напугал… Нет, ты думаешь, что делаешь, или совсем чокнулся? Я чуть не умерла!
        Иван пополз к ней на коленях, грозно шипя:
        — И ты… ты еще меня упрекаешь?! Офонарела, да?
        Юля щелкнула выключателем, загорелась лампа на тумбочке под оранжевым абажуром, а Иван прищурился, впрочем, она тоже щурилась, пока не привыкла к свету. Выглядел Ваня слегка потрепанным: зарос щетиной, явно пил, оттого припух, губа разбита — не дрался же, в самом деле, значит, пьяный упал и… Юля злорадно подумала: «Так тебе и надо». Но ничего не сказала своему непутевому мужу, ждала с его стороны увертюры, которая не заставила себя ждать:
        — Что происходит? Тридцатого ты отправилась к следаку, вернулась, но даже не зашла домой, а уехала! Я тебе звонил раз сто! Ты не брала трубу! Что за номера? Ты не вернулась и тридцать первого! Где ты шлялась?
        — Фу, фу, фу,  — сморщилась Юля.  — Хм, шлялась… Это ты о своей жене так? С которой прожил столько лет?
        — Кого в дом привела? Что за дурь тебе пришла в голову? Теперь я не могу по собственному дому свободно ходить! Вынужден сидеть в подвале, как крот!
        — В цокольном этаже, а не в подвале,  — поправила жена.  — Там у нас спортивный зал, баня со всеми прибамбасами, включая самовар и холодильник… Кстати, ты почему не мылся? От тебя несет, как от…
        Не сдержался Иван. Поскольку под руками ничего из ударных инструментов типа дубины не имелось, он схватил подушку и ею огрел жену.
        — Рехнулся?  — окрысилась она.  — Ты напрашиваешься…
        — Я напрашиваюсь? Я?!
        — Тихо! Чего орешь как резаный? Наши гости сбегутся и увидят, что ты жив, а тебя ведь нет!
        — Кто они, твои гости? Где ты их взяла? Какого черта домой притащила?
        — Так получилось,  — огрызнулась Юля, но не повышая голоса.  — Людям негде ночевать, не оставлять же их на улице!
        — А наш дом что — ночлежка для бездомных? Подумала бы о муже!
        — Пф!  — издала она презрительный звук и отвернулась.
        Отвернулась! Иван вдруг обмяк, сел на постели и опустил голову. Он не мог не почувствовать между ними невидимой преграды, которую выстроила вторая половина. Юлька, жена и мать его детей, хранительница почти трехэтажного гнезда в центре города с приусадебным цветником, казалось, выставила мощный щит. Не понимал, в чем причина. Как человек, любящий ясность во всем, он взял паузу на несколько секунд, чтобы вычислить, какого рожна она взбрыкнула. Версий на ум не пришло, а жить в неведении — это не по Ивану.
        — Юла, в чем дело?  — строго, но с толикой страха произнес он.  — Ты бы хоть объяснила, откуда такие перемены. Сижу тут как мышь, еда закончилась…
        — Ничего, продержишься на собственных жирах. Я тебя вон как откормила: пачка разрослась — в самый раз вместо боксерской груши повесить.
        У Ивана глаза стали квадратными: это не его Юла, это ведьма какая-то! Нет, скандальчики она, разумеется, закатывала, иначе не была бы женщиной, но чтобы вот так жестко и непримиримо — этого за ней не водилось. А он от нее сейчас зависит полностью, что не могло ему нравиться, да выбора нет.
        — Ну и ну…  — проговорил Иван изумленно.
        И вдруг понял: ей кто-то наплел про него с три короба всяких гадостей. Он решил схитрить, изменив тактику и взяв паузу, как делал всегда во время ссор:
        — Слушай, Юлька, дай сначала поесть, потом выложишь свои претензии ко мне.
        Как отказать в куске хлеба родному мужу? Не зверь же она. Юля слезла с кровати, надевая халатик, ворчала:
        — Без меня ты даже в холодильник не догадываешься заглянуть, а ведь что может быть проще? Иди, только тихо.
        В кухне Юля набросала на поднос еды и предложила спуститься в обитель мужа, то есть в цокольный этаж, где он обосновался, прячась от глаз людских. В бане есть очень удобная комната отдыха со столом, лавками и креслами, но главное ее достоинство — это настоящий бункер, здесь хоть песни пой во весь голос, вряд ли наверху услышат. Стены, пол, потолок отделаны деревом, издающим нежнейший аромат. По стенам Юля развесила жостовские подносы, на полки выставила хохлому во всех известных вариантах, а посуда для горячих блюд, конечно, керамическая. Что еще? Рушники свешивались с полок — вышиты на заказ, они дополнили деревенский стиль, в углу висели веники, пучки трав для запаха…. Не баня, а этнический музей. Там и разместились супруги.
        Иван набросился на еду, словно его привезли с необитаемого острова, где он не видел привычных продуктов пару лет. А она, усевшись напротив и выпив минеральной воды, получила возможность взглянуть на него по-новому, немножко отстраненно, отключив эмоции, мешающие воспринимать явь во всей ее неприглядной красе. Юля задавалась вопросами: кто он, что она пропустила, чего не заметила в Ваньке, подставившем свою семью под удар?
        Итак, муж… О, это чудо досталось ей в результате тяжелого умственного труда. Пятнадцать лет назад он был красив как принц: блондин с густыми вьющимися волосами и синими очами, с роскошным спортивным телом, обаятельный и веселый. Конечно, у девчонок крышу сносило, они бегали за ним табунами, хотя к золотой молодежи Иван не относился, денег у него особо не водилось. А Юля, гордая и независимая, демонстративно убегала от него — ход примитивный, известный со времен пещерных жителей, но почему-то до сих пор срабатывает, вероятно, человечество не поумнело ни на йоту. Разумеется, Ванечку, как истинного охотника, интересовала ускользающая добыча, посему он, словно голодный волк, рыскал за Юлей по пятам. И вот случилось! Снизошла она до сидения в кафе за чашкой кофе! Он, доведенный гонками до исступления, предложил руку, сердце, старую полуразбитую иномарку и съемную квартиру. Юля немного подумала для проформы и осчастливила его:
        — Ты мне подходишь по цвету волос.
        Иван хохотал, целовал руки невесте, радуясь своему неземному счастью. Три года прошли в плюсе. Но счастье — субстанция самая непостоянная, сейчас оно есть, и ты порхаешь, а через секунду готов в петлю залезть, для этого достаточно подлой фразы. В общем, счастье Юли незаметно перерождалось из неземного в самое что ни на есть земное…
        — Кто твои друзья?  — поинтересовался муж набитым ртом.
        — Неважно. Ребята выручили меня, у обоих паршивые ситуации, я их приютила.
        — Чтобы завтра же их не было в моем доме.
        — По закону это и мой дом,  — завелась Юля.  — Или мне уйти вместе с ними? Я могу.
        Иван перестал жевать. Нет, жену подменили, в ней проснулись независимость, дерзость — куда это годится? С адвокатом Саней Щелоковым Ивана роднила одна умопомрачительная черта: умение манипулировать людьми, лепить из их эмоционального состава послушных марионеток, для чего нужно уметь быстро менять приемы. И вот уже муж Юлии не грозный и обиженный, дабы вызвать чувство вины в ней и жалость, а трогательно растерянный:
        — Юла, ты че такая злая? Это я должен злиться!
        — Ты?! Ну, даешь! Во наглый…
        — Так!  — Он поднял руки, будто останавливал поток негатива от нее.  — Все, давай притормозим, есть более важные вещи. Ты была у следака?
        — Была,  — огрызнулась она.
        — Юла… Ну что за дела? Я в таком положении, а тут еще ты добиваешь. Следак что сказал?
        — Подозревает меня.
        — В чем?
        — В убийстве собственного мужа. Муж — ты, значит, я грохнула тебя.
        — Бред… Он так и сказал: вы, Юлия, убийца?
        — Не так. А вот твой Саня именно так сказал. Следователь допрашивал меня недолго, отпустил слишком быстро, теперь будет искать доказательства моей вины. И найдет, пообещал Саня.
        — Не мели чушь! Найдет — ха! Я же жив.
        Юля вынула сигарету из пачки, прикурила. Прищурив свои сумеречные глаза, в которых при искусственном освещении не прочтешь истинное значение слов, произносимых ею, она промурлыкала, словно издеваясь над несчастным:
        — Пока(!) жив.
        — Не понял…
        — Когда-то же выяснится, что ты не взорван, твои недруги узнают и тогда…
        — Не надо, не надо!  — подскочил Иван и заходил, заходил по комнате отдыха, кромсая зубами кусок копченой колбасы, забыв ее нарезать на кусочки.  — Не надо пророчествовать. Произнесенная мысль имеет свойство сбываться. Что еще сказал следователь?
        А вот эту новость стоило подать особой интонацией. Но Юля, зная своего Ванечку, который обожает валять Ваньку, предпочла проговорить быстро и на одной беспечной ноте:
        — Лифчик показал и поинтересовался, как этот дамский предмет очутился в твоей машине. Но что я могла ответить? Не с меня же ты его снял!
        У Вани брови поползли вверх, некоторое время он смотрел на жену непонимающими глазами, в которых застыли искреннее непонимание, удивление. Юля наслаждалась молчаливой реакцией, не купившись на уловки мужа.
        — Какой лифчик?  — наконец выговорил он.
        — Черный!  — не сдержалась Юля и рявкнула, отчего Ваня вздрогнул. Однако в руки взяла себя моментально и протарахтела: — Дорогущий. С такими пошленькими кружевами, что меня чуть не стошнило. Но у тебя всегда был отвратный вкус, да, да, да! Если бы не я, ты носил бы бомжачьи тряпки и обставился сплошным мещанским барахлом…
        — При чем тут я и лифчик?  — осторожно вставил Иван.
        — Кончай из меня дуру делать!  — огрызнулась Юля.  — Хватит! Я ведь всегда знала, что ты мне наставляешь рога! Знала, но позволяла себя уговорить, что я дура, что мне все только кажется или приснилось. Я хотела верить тебе и верила. Потому что действительно дура. Но я поумнела, когда тебя взорвали! И если раньше твои похождения задевали лично меня, то теперь они не задевают… нет! Они угрожают! Моей жизни и жизням моих детей, а за нас я тебя сама порву на ленты.
        — С чего ты решила, что детей…
        — Замолчи! Меня почему-то не взрывают, а раз тебя взорвали, ты кого-то крупно достал. Логично?
        Иван кивнул. Собственно, спорить с разъяренной мегерой бесполезно, лучше дать ей выговориться, что она с успехом и сделала:
        — Ты кому-то сделал гадость, а расплачиваться, не исключено, будем мы с детьми. Я, получается, не знала человека, с которым целых пятнадцать лет спала в одной постели… впрочем, не всегда. Иногда этот… блин, человек спал с другими бабами, но заливал мне в уши сиропчик, будто он святой. Все это оскорбительно. Нечистоплотно. Унизительно, наконец. Но ты этого не понимаешь и не поймешь.
        Все. Монолог закончился, Ивана обрадовало, что был он не длинным и не слишком агрессивным, теперь можно и ему слово веское сказать.
        — Во-первых… Только не перебивай!  — упредил он начало следующей гневной тирады.  — Не понимаю, о каком лифчике идет речь. Я вышел покурить, услышал вопли соседской кошки — она застряла между забором и ветками малины, а они колючие. Я взял фонарик, садовые рукавицы и пошел доставать кошку. Эта дура — кошка — была напугана и сопротивлялась. Но тут как рвануло… Я упал на землю, а кругом летало все… У меня шок был. А когда я сообразил, что случилось, сел в машину и… уехал. Не понимал, что делаю, куда еду, на автопилоте поехал в город… там кончился бензин. Пришлось закрыть машину, бросить на обочине и идти пешком. Я даже не сообразил такси вызвать! Как отшибло! А ты мне про какой-то дурацкий лифчик…
        — Ну, а как «дурацкий лифчик» попал на заднее сиденье твоего сарая на колесах?  — не верила Юля, окрасившая вопрос ехидством.
        — Откуда я знаю, кто там раздевался!
        — Он не знает!  — рассмеялась Юля горьким смехом оскорбленной, униженной и обманутой.  — Ты бросаешь свой сарай открытым, и туда может залезть любая корова со своим хахалем? Залезть и раздеться! Зимой! Ха! Ха!
        — На даче я машину не закрывал. И ключ в зажигании оставил. Кому там угонять и как? Может, кто-то и залез из моих гостей… с определенной целью… ну, ради секса… раз бюстгальтер нашли…
        — У нас комнат мало, негде поразвратничать?  — подловила его Юля.  — А кстати! Ты что же с бабами туда приехал?
        — Какие бабы, какие! Что ты мелешь?! У меня был важный день, дело всей моей жизни! А ты — бабы! С бабами проводят время, когда нет других забот! Бабы… в моей машине… Пф!
        — Откуда же там взялся лифчик?
        — А может…  — оживился Иван, ему вдруг пришла на ум ценная мысль.  — Может, следак тебя нарочно на понт брал! Ему нужны от тебя показания, а женщина выкладывает всю грязь про мужа, если ее сильно обидеть. Как тебе такой вариант?
        Юля воскресила в памяти следователя Костю и признала: этот тип способен на любую гнусь, наверняка он стер грани между «можно» и «нельзя». А Иван тем временем почесывал макушку, явно вспоминая, каким еще способом бюстгальтер мог попасть в его машину.
        — Еще… во время переговоров мы испортили много листов, дополняя пункты условий. Я просил одного гостя съездить купить пачку бумаги, он воспользовался моей машиной…
        — Твои гости нищие, не имеют машин? Как же ты с бедняками решил создать общий бизнес?
        — Имеют!  — огрызнулся Иван.  — Но на дачу я их привез сам! В город они приехали на форум, мне удалось вырвать этих людей на одну ночь! Так что машина была одна. И вероятно, молодой человек заехал к подруге… Да больше некому! Просто некому! А я, дорогая, делами занимался. Слушай, мне без твоих наездов хреново. Очень хреново.
        На все Юлины доводы, обнажавшие ее сомнения, у него быстрый ответ, стало быть, Ванька не придумывает на ходу. Ответы логичные, искренние. Как тут придраться: мол, лжешь, негодяй? Ей стало стыдно, как становилось всегда во время ссор, осталось ощутить груз вины на плечах, обнять родного мужа, прижать к груди и зарыдать, разделяя с ним его «хреново». Но Юля чуяла шестым (и даже двадцать шестым) чувством, что это все уловки, ведь Иван не тот Ванечка, за которого она выходила замуж,  — рисковый, отчаянный и веселый. А улыбка! У палача топор выпал бы из рук, если бы на эшафоте Ваня ему улыбнулся подкупающе открыто, белозубо, нелицемерно… Так что же не так? Все как будто осталось при нем, а он другой. Да, вот так: все то же, но не то. Или она стала другой? Главное, поймать Ваньку невозможно, не предъявишь же в качестве претензий свою интуицию!
        — А чего Щелоков примчался?  — спросил он более мягким тоном, ощутив, что жена в замешательстве.  — Ему делать нечего после новогодней ночи?
        — Жениться на мне жаждет,  — мрачно ответила Юля.
        — А серьезно?
        — Требует завтра же отдать ему все твои записные, ноутбук и документы из офиса.
        — Чего-чего?  — вытаращился Иван, потом запил шок коньяком.  — А ху-ху он не хо-хо? И как он объяснил, зачем ему мои документы?
        — Он хочет спасти меня от тюрьмы. Ты ведь кому-то нагадил…
        Иван и поморщился, и передернул плечами, слыша от жены словесное непотребство. Он еще выпил рюмку, закусил.
        — Нагадил… Раньше я не замечал за тобой вульгаризмов.
        — Надеюсь, я тебя еще порадую. Так что мне делать с Саней?
        — Не давать, конечно.
        — Как же я не дам твою писанину нашему любимому другу? Не забывай, меня и так подозревают в твоей смерти, он тоже.
        — Откуда у тебя появилась эта манера — ехидничать?  — возмутился Иван.  — Скажи ему, что ты не знаешь, где что лежит…
        — Саня знает: сейф, ящики твоих столов, компьютеры, записные.
        — Придумай что-нибудь! Нет, Юла, ему нельзя отдавать мои архивы!
        — Давай пошлю его куда подальше.
        — Нельзя! Ты не знаешь, какой он мстительный. Думаешь, я этого интригана обожаю? Нет, я терплю его, иначе он меня уничтожит.
        — Уничтожит? За что?
        — Каждый человек в бизнесе допускает ошибки, я тоже допускал, а Саня их не забывал. Мне доводилось видеть, как он размазывал людей… Вот и все.
        — Значит, так: отдать архивы нельзя и послать Саню нельзя! Прости, дорогой, а что же можно?
        — Ну, выкрутись как-нибудь, Юла! Но так выкрутись, чтобы без последствий, без ссор с ним, чтобы Саня нам не навредил.
        Юля выпила рюмку, поставила ее и поднялась:
        — Ответь: ты-то решил, что делать будешь? Или всю оставшуюся жизнь проживешь в подполье?
        — Не решил, не решил! У меня… стресс! Неужели непонятно?
        — Ладно… Спи спокойно, дорогой товарищ, что-нибудь придумаю.
        Она решительно направилась к выходу, но Иван ракетой перебежал к двери, загородил собой дорогу, широко раскинув руки:
        — Ты куда?
        — Спать. У меня тоже стресс, поэтому все время хочу спать — такова моя особенность.
        — Юля…  — заговорил он интонацией мартовского кота на подъеме.  — Тут так плохо, а ты уходишь?
        — Тут плохо?! Милый, ты зажрался. И забыл, что такое плохо. Дай пройти, у меня куча дел.
        Иван предпринял попытку обнять жену и поцеловать в губы — не далась. Еще и наехала:
        — Отстань, блин.
        — Но я соскучился…
        — Переживешь. Я не сплю с покойниками, а ты нынче у нас в живых не числишься. Пока.
        Она поднялась в спальню и, несмотря на глубокую ночь, взяла телефон и позвонила. Ждала долго, так ведь понятно: человек спит. Наконец Михаил ответил сонным голосом:
        — Юль, ты в порядке?
        — Нет. Мишка, собирайся, вызывай такси и поезжай к офису моего Ваньки. (Пауза. Видно, спросонок Миша плохо вникал в смысл сказанного.) Ты слышишь?
        — Ну да… А зачем?
        — Будем грабить Ванькин офис.

* * *
        Стоять одному зимней ночью на пустынной улице, обдуваемой ледяным ветром, к тому же под фонарем, чтобы заметила Юля,  — не самое приятное занятие. Михаил и не стоял, он подпрыгивал, ходил вокруг фонарного столба, чтобы не закоченеть, и поглядывал на часы.
        А ветер разошелся, пронизывающий насквозь, кусающий щеки и лоб, терзающий голые и скрипучие ветки над головой. Иногда казалось, дерево вот-вот рухнет прямо на Михаила и раздавит, как лягушку колесом авто, но ствол неподвижно стоял рядом с фонарем, а вот ветки бились друг о друга, словно у них дуэль. К счастью, из-за угла вывернули фары, вскоре обозначились очертания автомобиля, который остановился, не доезжая светового пятна. Когда Юля подошла, Михаил не удержался от легкого упрека:
        — Я уж домой хотел ехать.
        — Ладно тебе, я и так с крейсерской скоростью мчалась! Идем?
        Он не тронулся с места, а сначала бросил взгляд на возвышение из четырех этажей за кованой оградой, затем предупредил:
        — Матушка-барыня, ты хорошо подумала? Ты ведь воровкой станешь и меня вором сделаешь.
        — Как я стану воровкой, если это все уже мое? Идем, а то, боюсь, меня опередят.
        — Но почему ночью?
        — Завтра с утра наш бескорыстный адвокат Щелоков жаждет забрать домой все — от Ванькиных компов до бумажек в мусорной корзине. С утра намылился.
        — Не хочешь давать? Не давай — и все.
        Юля задумалась, глядя на мрачное здание, видимо, ей тоже не хотелось (ой, как не хотелось) идти туда. Часто человек предчувствует нечто нехорошее, фатальное, но, несмотря ни на что, осуществляет свой замысел, потому что не сделать — будет еще хуже. Как известно, из двух зол выбирается наименьшее.
        — Знаешь, Мишка, за последние дни у меня произошел переворот в мозгах, к тому же сложилось мнение, что меня обдерут Ванькины друзья,  — и это в лучшем случае. Нет, пока я не узнаю, кто и за что прикончил Иванушку, предпочту спрятать все, что может помочь убийцам избежать суда и при этом ограбить меня.
        — Резонно. А камеры слежения тебя не пугают?
        — Не-а. У нас есть… вот что!
        И Юля помахала тряпками перед носом Михаила, сунула ему в руки одну, вторую начала напяливать на голову.
        — Это что-с?  — поинтересовался он, рассматривая непонятную тряпку, поднятую к свету.
        — А это… такие нахлобучки. Мы ездили на лыжах кататься и купили шапочки на всю голову… только с прорезями для глаз.
        — М… балаклавы?
        — Типа. Очень удобно, закрывают лицо, всю шею. Надевай, надевай, Мишель.
        — Полагаешь, что этих… м… нахлобучек достаточно и нас не узнают?
        — А у меня ключи от пожарного хода, там нет камер, если ты помнишь.
        — Не помню. Я через пожарный ход не ходил.
        — У тебя есть отличная возможность пройти неизведанной тропой. Камера на этаже, но мы залепим глазок пластилином. А кабинеты сразу у «пожарки».
        — Ну, как скажешь.  — Подойдя к запертым воротам, Михаил указал на них: — И как же мы теперь пройдем?
        — Пф!  — фыркнула Юля.  — Перелезем.
        Она принялась карабкаться первой, Миша и тут сделал слабую попытку предостеречь ее:
        — А сигнализация?
        — Какая сигнализация, какая!  — зашипела Юля, находясь практически у цели.  — Бизнесмены жадные, включая моего Ваньку! Они разорились на охрану из двух живых особей, а сигнализацию не посчитали нужным поставить. Мишка, не нервируй меня. Лезь, я сказала!
        Доводы подействовали, и Михаил, довольно быстро перемахнув через ограду, помог сползти Юле. Все же он надеялся, что у пожарной двери она вспомнит о ключах, которых у нее нет, и поедут они по домам, несолоно хлебавши. Не тут-то было. Юля дама весьма практичная, из кармана она выудила связку, ключи болтались на брелоке с другими. Итак, оба беспрепятственно вошли в здание. Здесь не было темно, но и светло — так тоже не скажешь. На этажах горели дежурные лампочки, свет позволял хотя бы разглядеть направление, куда идти. Наверх, разумеется. Поднимаясь по лестнице, Михаил поинтересовался:
        — А ключи у тебя откуда?
        — У Ваньки взяла. Не знаю, зачем, но он сделал вторые ключи от пожарки. Может, шлюх водил сюда по ночам. А что! Вполне реально, пришел-ушел, а никто не заметил. Ванька репутацией дорожил.
        — Когда дорожат репутацией, шлюх в кабинеты не водят. Тем более по ночам.
        К этому времени они добрались до нужного этажа, осталось открыть дверь и войти в коридор. Юля возвестила об этом событии, едва не взвизгнув:
        — Ой, пришли! Так, у нас нахлобучки, значит, не узнают… Идем в коридор… Когда подойдем под камеру, ты меня поднимешь, а я заклею глазок. Ага?
        — Думаешь, нас не заметят охранники?  — посчитал нужным указать ей на просчеты Михаил.  — Сигнал от камеры поступает на мониторы к охранникам.
        — Да они спят как сурки! Здесь же никогда ничего не случается… Короче, Мишка, мы пришли и назад дороги нет! (Хотя она, дорога, была.) Я тебя редко о чем-то прошу, поэтому терпи уж.
        Он обреченно кивнул, мол, согласен терпеть. Не нравилась ему Юлькина затея, но не бросать же эту женщину-буриме на произвол ее прихотей. Наконец вошли в коридор, где гораздо темнее, чем на лестничной клети. У стены с камерой Михаил обхватил Юлю за ноги и поднял.
        — Ой…  — шепотом произнесла она, заерзав.
        — Долго еще?  — прокряхтел он.  — Ты не перышко, весишь чуть-чуть больше…
        — Опускай, опускай…  — Стоило ей стать на ноги, Юля прижалась к Мише и нервически зашептала: — Кто-то уже заклеил глазок… Правда-правда. Я потрогала… а там какая-то масса… липкая… твердая…
        Михаил достал смартфон, включил функцию «фонарик», а потом направил свет на камеру. Действительно, глазок залеплен мастикой.
        — И что это значит?  — спросил он у Юли тоже шепотом.
        — Откуда мне знать,  — пожала та плечами, однако нашлась быстро: — Ну, заклеен… нам же лучше! Пошли.
        Звякнув ключами, она первая двинула к кабинету, у двери застопорилась, что насторожило Михаила. Он поспешил к ней и сам растерялся.
        Дверь открыта!
        Точнее, она была приоткрыта сантиметров на десять. Собственно, детали не столь важны, сам факт открытой двери заставил в узлы скрутиться извилины, просчитывая, какие неожиданности их ждут за дверью. Ничего хорошего не приходило на ум, посему Михаил взял за запястье Юлю и всего лишь потянул к пожарному выходу, она поняла и вырвала руку. После чего осторожно начала открывать дверь. Сумасшедшая — подумал о ней Михаил. А она уже! В приемную метнулась, не проверив как следует обстановку, пришлось последовать за ней…
        И вдруг оба одновременно встали как вкопанные. Дверь кабинета Ивана тоже была приоткрыта! Но это еще ни о чем не говорит, а тусклый свет в кабинете о многом рассказал, например, что там сейчас человек, возможно, не один. Характерным был и шумок — шур, шур. У Ивана явно что-то искали. И раз он (или они) пришел сюда, в чужой кабинет, к тому же жуткой зимней ночью, то это далеко не детские игры. Михаил смекнул: пока их не заметили, нужно срочно убежать хотя бы на лестницу и посмотреть, кто сюда пришел,  — ведь путь назад только один, если следовать логике. Он взял Юлю за локоть, а она — глупая, совсем не контролирует себя,  — вздрогнула и одновременно вскрикнула!
        В кабинете шумок мигом прекратился, значит, там услышали. И вдруг дверь распахнулась, появился человек. Юля второй раз вскрикнула, потому что в данных обстоятельствах видеть черного человека — страшноватое зрелище. Она не сообразила, что у него на голове приблизительно такая же «нахлобучка», как и у нее.
        Зато злоумышленнику нужно отдать должное: не растерялся. Воспользовавшись паузой и ослепив парочку ярким лучом фонарика, он ринулся к выходу. На этом неожиданности не кончились. Злоумышленник в мгновение ока очутился перед растерянной парочкой и с силой толкнул Юлю на Михаила, обоих по инерции отбросило на стол секретарши, затем они грохнулись на пол, а на них посыпалось то, что было на столе.
        — Ах ты… Ах ты сволочь…  — кряхтела Юля, поднимаясь. Оглядевшись, она не нашла злодея, пробравшегося в кабинет мужа.  — Где он?.. Куда он?..
        — Сбежал,  — констатировал Михаил.
        Юля — это Юля, в смысле непредсказуемая. Именно такой он ее знал в детстве и юности, позже подружка остепенилась, что нельзя назвать плюсом. Она рванула в коридор, Михаил — за ней, пытаясь шепотом вразумить:
        — Ты куда! Стой! А если у него пистолет? Эти люди предусматривают неприятности… продумывают защиту… Я сказал, замри!
        Ему удалось ухватить ее за полу куртки, но Юля… она рвалась в бой, совершенно не думая, чем это чревато:
        — Давай догоним… Это же…
        — Один из тех, кто взорвал твою дачу!  — свирепо оборвал ее Михаил.  — Нет, не догоним. Мы сейчас заберем из офиса то, что осталось от налетчика, и отвалим отсюда, поняла?
        Больше не тратя красноречие, он подтолкнул ее к кабинету.
        Да-а… Тут порылись конкретно. Но! Только ящики стола были затронуты, злоумышленник там что-то искал. Шкафы, видимо, не успел подвергнуть варварскому досмотру, они были закрыты на замки — либо Юля с Михаилом помешали, либо он нашел, что искал. А ящики рабочего стола выдвинуты, один валялся на полу полупустой. На столе лежали в беспорядке папки, листы, стопки каких-то чеков и всяческие мелочи, которые обычно хранят в ящиках, держа их под рукой. Самое интересное — эти мелочи никогда не бывают нужны, разве что в редких случаях.
        — Что берем?  — привел подругу в чувство Михаил.
        — Вот гад… Не ты, не ты. Вдруг он забрал то, что и нам нужно?
        — Что ж теперь делать,  — развел руками он.  — Возьмем, что осталось. И быстрей, Юла. А то охранники придут и накостыляют нам, если им придет в голову идея прогуляться по зданию.
        Юля огляделась еще раз, прикидывая в уме, что бы такое удовлетворило светило адвокатуры (это как раз и стоило забрать), затем сказала:
        — Отсоединяй системный блок, вот сумка.
        Иван — типичный потребитель: все лучшее должно быть у него. Он всегда в первых рядах приобретал навороченные гаджеты, модные аксессуары, машины менял, поездив пару лет. Как только появились компактные системные блоки, естественно, установил такой на рабочий стол, под него пришлось купить черный монитор. Для системного блока не понадобилось много места в сумке, хватило еще и на папки, которые забрасывала Юля с бешеной скоростью. А Миша, поглядывая по сторонам, вдруг спросил:
        — Юла, скажи, а обыск был в этом кабинете?
        — Нет.
        — А в вашем доме был обыск?
        — Нет, а что? Что тебя не устраивает?
        — Верно, не устраивает. То, что не было обыска. После взрыва на даче полиция обязана была провести обыски в вашем доме, на работе Ивана. Это элементарно! Таковы правила. Они ищут улики, мотивы… Странно.
        — Мишка, не напрягайся. Обыска не было, потому что Новый год маячил, праздник. Или в полиции не люди работают, им только об убийцах думать?  — Она подошла к шкафу, открыла дверцу и уставилась на добротный сейф.  — Жалко кода к сейфу не знаю, так хочется посмотреть, что там Ванька держит… держал…
        — Полиция придет, автогеном вскроет и посмотришь.
        — А я хочу посмотреть до полиции.
        — Хоти на здоровье. Я ничем не могу помочь, извините-с, школу медвежатника не проходил. Все?
        — А бухгалтерия?
        — Твой адвокат и бухгалтерию хочет взять на ревизию? Эх, как его разобрало-то…
        — Про бухгалтерию он ничего не сказал…
        — Тогда пошли, с бухгалтерией позже разберешься. Придем сюда открыто, а не как бандюки с большой дороги, и посмотрим, что нужно изъять из бухгалтерии. Надеюсь, твой адвокат в бухгалтерию не полезет?
        — Откуда я знаю!
        — Сваливаем! Не испытывай судьбу.
        Не расточая красноречие, он поспешил к выходу, Юле ничего не оставалось, как побежать за ним. Правда, Михаил задержался в коридоре и заставил ее еще кабинеты закрыть, а то заходи, кто хочет, и бери, что под руку попало. Управившись с замками, они рванули вниз, по дороге Михаилу пришла в голову дельная мысль:
        — А не послать ли тебе твоего адвоката?
        — Нет-нет! Хочу знать, что он затеял. Хм, меня полной дурой считает… ну-ну. Завтра приедем сюда, а тут… ограбление! Все, что хотел Саня взять, украдено неизвестным вором! Вот будет смеху…
        — Интересно, кто тот негодяй, которого мы застали в кабинете Ивана?
        — Когда-нибудь узнаем. Надеюсь.
        Добрались до заветной двери, через которую проникли в здание, Юля подергала за ручку… заперто!
        — Ключ у тебя есть,  — напомнил Михаил.
        — А! Да, да, да…  — Она повозилась с замком и не обрадовала спутника: — Не открывается… Это тот ключ, я не перепутала, клянусь.
        Михаил отстранил ее и попробовал открыть сам — не вышло! Они заперты, запер их, конечно, позорно бежавший злоумышленник.
        — С той стороны в замочной скважине торчит ключ,  — сообщил он Юле.  — Вор намеренно его оставил, чтобы мы попались.
        — А его никак нельзя пропихнуть туда?
        — Никак. Только с той стороны можно вынуть или открыть.
        Он сел у стены на пол — это означало, что ситуация безнадежная. Можно было бы подождать и выйти через главный ход днем, но не выйти. Народу в здание придет мало — праздник, черт его бери, поэтому каждый человек запоминается помимо воли. Охрана сразу подскочит к ним, мол, кто такие, откуда взялись, если вы не заходили, и когда вошли?
        10
        Переночевав в лучшей гостинице города и, само собой, в лучшем номере, Урбас с утра отправился в ближайшее отделение полиции. Надо ли говорить, что в правоохранительных органах далеко не все воспитаны и вежливы, первый же лопоухий пацан (если сравнивать возраст), сидевший в дежурной части, нахамил ни за что ни про что. Не лексикой, а тоном жлоба, разгружающего мешки на базаре, которому помешали:
        — Вам что?
        Павел Давыдович давно уяснил: нервная система дороже амбиций, поэтому спокойно сказал:
        — Мне нужен начальник этого отдела.
        — Нет его,  — рявкнул дежурный.
        Урбас улыбнулся, ведь подобное существо, достойное клетки в зоопарке, все же не так часто встречается:
        — Ну, тогда любое старшее и ответственное лицо, находящееся в этом здании на данный момент. Я могу с ним поговорить? Дело государственной важности.
        С демонстрационной неохотой дежурный переговорил по внутреннему телефону и невежливо бросил:
        — Второй этаж, пятнадцатый кабинет.
        — А… простите, в какую сторону идти?
        Действительно, от дежурной части было два пути — вправо и влево. Не поднимая головы, дежурный указал направление авторучкой и беззвучно зашевелил губами, то ли давая понять, как страшно он занят, то ли выговаривая непечатные слова. Место у стеклянной стойки занял Тамтам, уложил локти и улыбнулся, якобы любуясь красной рожицей сытенького дежурного, который вспылил:
        — Тебе че надо?
        — Да я смотрю и думаю: смелый ты пацан.
        — Ну, смелый, и что?
        — Смелость — дорогое удовольствие, тебе предстоит это узнать.
        Тем временем Урбас вошел в кабинет под номером пятнадцать. За столом сидел невысокий, плотный и круглолицый мужчина лет сорока в штатской одежде, так что понять, в каком он звании, было невозможно. Этот оказался вежлив:
        — Вы ко мне? Присаживайтесь… Слушаю вас.
        — Мне нужно найти одного человека,  — сказал Урбас.
        — Кого именно?
        — Сестру. Она уехала в ваш город и пропала. Не звонит… э… недоступна… похоже, телефон выключен. Но не может же он быть постоянно выключенным.
        — Значит, пропала… Сколько времени прошло?
        — Рита уехала двадцать третьего декабря, двадцать четвертого должна была прибыть сюда — поезд идет меньше суток. Последний раз она звонила мне утром еще из поезда. И все.
        — Угу,  — закивал полицейский.  — Идите в дежурную часть, напишите заявление в свободной форме…
        — Не пойду.
        Полицейский в неизвестном звании поднял черные брови (он жгучий брюнет, кстати), выпятил губу, через короткую паузу произнес:
        — То есть?
        — Я хочу, чтобы вы занялись ее поисками. Лично вы. И немедленно.
        Не дожидаясь, когда полицмейстер его пошлет, а дело шло к тому (если судить по изменившемуся выражению), Павел Давыдович положил на середину стола симпатичную тоненькую стопочку пятитысячных купюр и продолжил:
        — Как вас величать?
        — Меня?  — О, полицмейстер растерян, уже хорошо, значит, согласится.  — Андрей… Романович Пашков. Капитан.
        — Очень приятно, капитан. А меня — Урбас Павел Давыдович. (И придвинул стопочку купюр к нему.) Я остановился в гостинице «Рассвет»… вот все мои координаты. (Он положил рядом с купюрами визитку и листок бумаги, вырванный из блокнота.) Начните с гостиниц. Мне никто не даст информации, а представителю полиции — обязаны. Только не по телефону, а лично. Вам предстоит проехать по всем гостиницам.
        — Ее фамилия?
        — Урбас. Отчество, как у меня. Ей тридцать лет… Я захватил с собой фотографии… вот, возьмите. Трех, полагаю, хватит?
        — А зачем она приехала сюда?
        — Давайте так сделаем: если вы ее не найдете в гостиницах, тогда более подробно поговорим. Мне бы очень хотелось, чтобы вы нашли мою сестру.
        Павел Давыдович встал, но у двери задержался, вдруг вспомнив, достал еще пять тысяч, положил на стол:
        — Объясните парню из дежурной части, что нужно быть вежливым с людьми, которые приходят сюда по необходимости — как к врачу за скорой помощью. Это вам за урок и на поездки по городу. Жду от вас сведений. До встречи.
        Пашков прочитал визитку, после пересчитал купюры — в стопке их было десять штук. Пятьдесят пять тысяч кинуть за ерунду — как тут не вытаращить глаза?! Даже в жар бросило. Собственно, почему он должен был отказать этому приятному во всех отношениях господину? Пятьдесят пять штук… После такого допинга он легко вдохновился не только на поиски сестры Урбаса, но и на воспитательный процесс. За считаные секунды сбежал на первый этаж и влетел в дежурную часть.
        — Ты, козел…  — начал Пашков урок вежливости.  — Ты че сидишь здесь? Ты кому хамишь, говнюк? Охренел или просто тупой?
        — Я… я…  — залепетал парень.  — Я занят был…
        — Закрой пасть и слушай меня. Неужели не видно, что к тебе обращается крутой мэн? Да кто б ни пришел, фильтруй базар! Нет, ты не понял? Или отправишься в деревню участковым, я тебе запросто устрою эту радость.
        — Больше не буду…  — надулся парень.
        — Слышь, ты не в средней школе.  — И передразнил: — Больше не буду! Не будешь, конечно, я прослежу.
        Отчитав парня, Пашков рванул назад в кабинет, сел за стол, закурил — начальства нет, гонять курильщиков некому, выходить в коридор неохота, а с сигаретой думается вроде как быстрей. Взял фотографии. Итак, Рита… Так себе, не впечатлила. Темная шатенка, лицо слегка вытянуто, подбородок остренький, он-то и придавал лицу не только утонченность, но и некую беззащитность. А вот цвет глаз редкий: настолько светлые, что кажутся бесцветными, губы тонкие, с брезгливо опущенными уголками. Пашкову не нравились подобные женщины с обманчивой внешней беззащитностью, они высокомерные и с претензиями ко всему миру, возможно, ему не повезло — встречались только стервы (включая бывшую жену). Рита явно из богатых дамочек, одна из фоток запечатлела ее за рулем дорогущего автомобиля, в дорогущей шубе.
        — Гостиницы, говоришь?  — произнес он, гася сигарету в пепельнице.  — Начнем с самых крутых отелей.

* * *
        Очутившись в мышеловке (слава богу, хоть не смертельной), Юля ни на минуту не прекращала поиск выхода. Ситуация дурацкая: сама себя ограбила. Как это объяснить охране, если идти мимо нее? Скандал выйдет на весь город: ей не поверят, вызовут полицию, приедет следователь Костя и… ой, что будет! Выход один: ускользнуть незаметно, но как?
        — А через крышу?  — пришла ей идея.
        Михаил молча последовал за ней, не спеша, предчувствуя бесполезность данного предприятия. И точно! Люк оказался надежно заперт. Теперь Михаил уселся под люком и вздохнул:
        — Нас посадят. Сначала в СИЗО, а потом… Зинуля родит раньше времени.
        — Упрекаешь?  — ходила от стены к стене Юля.
        — Констатирую.
        — Лучше бы думал, как выбраться.
        — Думаю, миледи, думаю. Но у меня нет воровского опыта, я не умею пролезать в форточку или в дымоход. К тому же генератор идей у нас — ты, тебе и флаг в руки. С барабаном.
        — А через туалет? Туалеты, я полагаю, на ночь не закрывают. Откроем окно и выпрыгнем. Вставай!
        Михаил не пришел в восторг от новой идеи, но повиновался. Спустились на второй этаж, умудрились разом выглянуть в коридор, дабы изучить обстановку. Длинный тоннель с дверьми по бокам… середина темная… в конце горит дежурная лампочка… никакой угрозы… Но двое узников этого здания не решались выйти. Поскольку голова Юли находилась ниже головы Михаила, она и подняла вверх лицо, спросив:
        — Чего мы тут стоим? Уже светает.
        — Потому что идти надо в противоположный конец по дли-инному коридору. Если охранники не спят…
        — Спят, спят,  — заверила Юля.
        — Завидная уверенность. Но если не спят, а по закону подлости так и есть, они прибегут до того, как мы откроем окно. С пистолетами. И — пах, пах… по нам.
        — А мы быстро. Надевай нахлобучку…
        Оба помчались по коридору, будто за ними гнались индейцы с томагавками, чтобы снять скальпы. Причем старались не топать, бежали на цыпочках, высоко поднимая ноги, видимо, таким образом ступать на паркет — меньше шума.
        Туалет был, конечно, незапертым. И окно открыли без проблем, но рано обрадовались: до земли высоковато, просто так не выпрыгнешь. Старые здания отличаются монументальностью, простором, здесь потолки высоченные, а не нависают над головой давящей на мозг плитой, как в современной архитектуре. Посему второй этаж равен нынешнему третьему. Юля легла на подоконник и смотрела вниз, придумывая способ спуститься.
        — Эх, веревку бы…
        — В нашем арсенале одна туалетная бумага в рулонах. Боюсь, не выдержит, даже если мы совьем из нее веревку. В следующий раз, когда пойдешь на дело, не забудь захватить веревку, металлическую кошку…
        — Мишка, прекрати ехидничать!  — рыкнула Юля в его сторону.
        — Я разряжаю психологическую атомосферу.
        — Хоть бы одному из нас спуститься и открыть второму пожарный ход… А если наши шарфы связать и спустить меня?
        — Ни за что! Сорвешься, убьешся, а меня сделают убийцей.
        Стоило ему категорично сказать «нет», Юля уцепилась за безумную идею мертвой хваткой:
        — Миша, разве у нас есть выбор? Как выйти отсюда? Мимо охранников? Они же начнут расспрашивать, откуда мы здесь взялись!
        — Раньше надо было думать о непредвиденных обстоятельствах,  — прорвало Михаила,  — заранее продумывать пути отхода и вообще… реально оценивать ситуацию. У тебя не было проблем, теперь есть и у тебя, и у меня.
        Ей, конечно, было что сказать, но она решила не нервировать его, к тому же, положа руку на сердце, Мишка прав. Однако Иван жив, это обстоятельство многое меняет, хотя бы тот факт, что важные документы, от которых зависит жизнь мужа и ее собственная, не должны попасть в руки врагов. Банально и напыщенно звучит — враги, но они есть, как выяснилось. Кто — вот в чем вопрос, но Юля не знала, как и где искать убийцу (или нескольких, что упаси бог), сейчас главное — навести тень на плетень, запутать всех и вся, а потом смотреть, что из этого будет, и действовать по обстоятельствам.
        — Но что же теперь делать…  — со слезой в голосе произнесла она, рассчитывая на элементарную жалость.
        — Не хнычь, не хнычь,  — оборвал ее Михаил, ища внизу лазейки.  — Я тебя знаю лучше твоей матери, светская львица — это не ты, хныкалка тоже не ты… Альпинизмом занималась?
        Юля оживилась: его вопрос означал, что он сдался.
        — Нет,  — ответила.
        — Плохо. Твой шарф какой длины?
        — Метра полтора.
        — Думаю, больше.  — Он снял свой шарф.  — И мой метр с копейками. Снимай и слушай. Над первым этажом выступ, но он наверняка скользкий, так что на него не надейся, это так — слабая подпорка. Тебе надо на него стать, а потом продумать технику падения и соскользнуть вниз, а не прыгнуть. Ты не должна упасть ни на ноги, ни на руки.
        — Как это?
        — Когда ступни коснутся земли, повернись и падай на бедро, бок, только потом на руки. Учти, все эти приемы должны пройти со световой скоростью. И не забудь открыть мне пожарную дверь.
        — Так… Ноги, бедро, бок, руки…
        Юля повторила несколько раз, мысленно падая на землю, а Михаил тем временем связывал два шарфа, проверяя крепость узла. Наконец она залезла на подоконник, взялась за шарф, но, глянув вниз, несколько поостыла.
        — Мишка, а ты меня удержишь?
        — Что, страшно?  — ухмыльнулся он.  — Да-а, я мог бы отыграться сейчас за все обиды с той поры, когда мы дрались из-за горшка в детском саду, но не трясись, удержу. Потому что не хочу остаться здесь. Лезь, Юла. Это тот случай, когда лезут ногами вперед. Ну, давай… Держись за шарф… Осторожно…
        Юля перекрестилась, повернулась спиной к окну, взялась за шарф и опустила одну ногу за окно… потом вторую…
        — Знаешь, Мишка, неприятное ощущение, когда под тобой пропасть…
        — Ммм,  — многозначительно промычал он.  — Под тобой всегда была пропасть, просто ты ее не замечала. Сползай. Светло стало, нас заметят и вызовут полицию.
        Стиснув зубы и сжав пальцами шарф, Юля начала спуск. Руки быстро устали. Вот когда пригодился бы опыт ползания по канату, но она отлынивала от уроков физкультуры и в школе, и в институте. Никогда не знаешь, что и когда тебе понадобится, причем в самых экстремальных ситуациях…

* * *
        Влада решила отставить на время замашки гламурной львицы и взять на себя обязанности простой кухарки. Между прочим, из нее вышел бы первоклассный повар, но… слово «повар» режет ухо непрестижностью. Однако в нынешнем положении это единственное средство отблагодарить Юлю за приют. Утром Влада пришла на кухню, осмотрела набор продуктов и принялась за завтрак. Сварила кофе. Когда она варит кому-то, не кофе получается, а нектар, а себе — по принципу «лишь бы не помои». Омлет совершенно воздушный приготовила и тут же съела, ужасно голодной была. Куча электрических приборов, о которых Влада имела смутное представление, нисколько не пугала, чутье подсказывало, что тут к чему. Она поспешила с кофе к своей благородной спасительнице в спальню, постучалась… а в ответ ни слова.
        — Юля…  — позвала негромко и прислушалась.  — Юля, кофе хочешь?
        Не получив ответа и боясь разбудить гостеприимную хозяйку, она не рискнула заглянуть в комнату, а спустилась вниз. Но кофе-то остывал, на фиг она старалась? А не отнести ли Алику? На стук в дверь он живо отозвался:
        — Да-да? Заходите! О, это ты…
        Тридцатишестилетний мачо стоял у шкафа и листал большую, красочно иллюстрированную книгу. Мужик — супер, хоть и с пробитой головой. Однако у некоторых она с рождения пробита и — ничего, живут. Особенно профиль нравился Владе: властный, словно он царь или демон. Брови прямые и сдвинуты, нос чуточку орлиный, губы упрямо поджаты, подбородок волевой, а глаза… глаза пугающе зоркие, словно у гипнотизера. Ей-богу, вот прикажи он ей сделать что угодно — она беспрекословно послушалась бы, как зомби. При всем при том Алик контактный и абсолютно не спесивый, поэтому, наверное, Влада выложила ему о своей беде — про бедную Милу, о которой душа ныла, стоило вспомнить несчастную. Алик стал для нее… подружкой. Да-да, подружкой, Влада и не думала его завлекать, зная, что этот кусок ей не по зубам.
        — Доброе утро,  — улыбнулась она.  — Как голова?
        — Спасибо, лучше. Хотя иногда неожиданно кружится.
        — Пройдет. Кофе хочешь?
        Поставив на столик поднос, Влада плюхнулась в кресло и наблюдала, как он держит чашку, подносит ее ко рту. Чаще она видела, как глотают, а не пьют, жрут, а не едят, у него с этим делом полный порядок, подражать даже захотелось.
        — Плохо выгляжу?  — спросил Алик, заметив наблюдение.
        — Да отпадно ты выглядишь, сам, наверное, знаешь.
        — Наша хозяйка проснулась?
        — Нет, спит еще…
        Она осеклась, так как услышала голос Юли:
        — Влада! Ау!
        — Проснулась!
        Влада больше обрадовалась тому, что появился предлог уйти, просто понимала, что ему с ней разговаривать не о чем. Захватив пустую чашку, она помчалась в гостиную, а там была не только Юля, но и молодой человек серьезного вида.
        — О, Влада!  — увидела ее Юля.  — Сообрази чего-нибудь поесть. Плиз. А то мы с Мишкой умираем с голоду.
        — Не-не,  — замахал руками Михаил.  — Домой хочу… спать…
        — Поспи пару часиков здесь, нам еще комп штудировать.
        — Не-не, я люблю дома,  — наотрез отказался Михаил.
        — Доброе утро,  — появился Алик.  — А мы с Владой думали, вы спите.
        — Мишка, это Алик,  — представила Юля,  — крутой мэн, я тебе о нем рассказывала. А это Влада… Сам видишь, хороша, как луна.
        Мужчины пожали друг другу руки, потом Михаил, прихватив большую сумку, все же ушел. Влада предложила позавтракать на кухне, Юля не возражала. Она была перевозбуждена, говорлива и прожорлива, к тому же растеряла приятные манеры в отличие от Алика — заметила Влада, на ходу изготавливая нехитрые яства и подавая их, как в ресторане. Но она так и не поняла, где была Юля, задавать вопросы не решилась.
        — Мне нужно в полицию,  — сказал Алик.
        — Зачем?  — в унисон спросили Юля и Влада.
        — Девушки, у меня украдено все: документы, деньги, два телефона, планшет. Моими телефонами могут воспользоваться мошенники, а проблемы будут у меня, мне сразу следовало заявить в полицию. И потом… я теперь никто, к тому же в чужом городе. Это называется влип по полной. Как-то надо возвращаться, справку хотя бы добыть, что я пострадавший. Мне еще повезло — есть свидетели…
        — Я в свидетели не могу пойти,  — выпалила Влада.  — Сейчас не могу. Боюсь, меня посадят из-за Милки. Юля, ты обещала узнать, как она там…
        — Узнаю. Алик, иди собирайся.
        Он замялся, по-девчоночьи стеснительно произнес:
        — Моя одежда в крови… я не постирал ее…
        — Еще чего — стирать он будет,  — хмыкнула Юля.  — Для этого машины есть. С одеждой мы что-нибудь придумаем. Мой покойный муж приблизительно твоего роста, только полней… Идем в гардеробную. Влада, спасибо за завтрак.
        Гардеробная комната находилась за библиотекой, величиной не поражала, но забита до отказа, вероятно, именно поэтому Алика (да и Владу, когда она впервые вошла сюда) посетила мысль: зачем столько тряпья? Но если присмотреться, заметишь не только одежду, но и постельное белье, полки с полотенцами и обувью, различные аксессуары от чемоданов до перчаток и зонтов, а это все — место. Юля знала, где что висит, поэтому подбор одежды много времени не занял, вскоре они сидели в ее автомобиле.

* * *
        Пашков намеревался честно отработать гонорар, посему заехал сначала домой и покопался в Интернете, выуживая из сети полный список городских отелей. Заодно поел, прихватил термос с кофе, бутерброды, полагая, что потратит весь день на поиски, и — в путь.
        Он объехал дорогие гостиницы в центре города, включая частные, но результатом перед клиентом похвастать не мог: Рита ни в одной из них не останавливалась даже на ночь. Далее шли гостиницы, скажем так, попроще, правда, верилось с трудом, что сестра господина Урбаса позволила себе роскошь — простенькие апартаменты. Нет, конечно, есть дорогие отели даже на окраине и за городом, отличающиеся неповторимостью, особенным шиком, однако зачем Рите останавливаться на краю? Центр ведь и деловой район… впрочем, а почему дела нельзя вести в отдаленном районе?
        В одном был уверен Пашков: ни Урбас, ни кто другой просто так большие деньги не кинул бы, значит, в данной истории есть скрытая сторона, возможно, она с криминальным душком. Только не имея полных сведений о Рите, вести поиски практически невозможно. Кто ее друзья, партнеры, коллеги — раз она ехала сюда по делам? И почему перед праздниками, а не после, что было бы логичней? Вопросы он сортировал и отправлял в память, чтобы задать их Урбасу.
        Очередная гостиница по списку оказалась совсем крохой, всего-то трехэтажная, с небольшим количеством номеров. Здесь обязаны помнить гостей в лицо, поэтому, идя к администратору, Пашков на ходу достал фотографии (удостоверение достал тоже). Администратор — молодой мужчина важного вида — механически просмотрел изображения девушки и отдал со словами:
        — Она у нас не поселялась.
        — Ее фамилия Урбас — запоминающаяся, не правда ли? Посмотрите в записях… Двадцать четвертое декабря… первая половина дня… э… после одиннадцати…
        Администратор безоговорочно выполнил просьбу, щелкнул несколько раз мышью, читал на мониторе фамилии…
        — Нет. Не было ее. Я сделал запрос по фамилии — женщина с этой фамилией не попадала в нашу базу данных.
        Пролет. Но ничего, гостиниц много, ведь где-то она жила… Испугавшись слова «жила» в прошедшем времени, Пашков поплевал через плечо — не дай бог, оговорка попадет в масть.
        Итак, он выскочил на улицу, сел в автомобиль, и вдруг его заинтересовало чисто из профессионального любопытства: а действительно, куда она подевалась? Со дня ее приезда минуло десять дней (с сегодняшним). Почему же не нашлось и полминуты, чтобы сообщить о себе брату?
        11
        Юля успела соснуть, пока Алик доказывал в полиции, что он — это он. За ним она не пошла, последнее время на полицию у нее аллергическая реакция, зачем же подвергать свой организм ненужному стрессу? Прошло около часа, и Алик уселся на сиденье рядом с водителем, но будить Юлю не стал, ее разбудил телефонный звонок. Механически, не открывая глаз, она достала айфон из кармана куртки и промямлила в трубку:
        — Слушаю…
        — Юла, ты где? Я стою под дверью, как пес, мне никто не открывает.
        Это оказался Саня Ромуальдович, его тембр и требовательную интонацию не спутаешь. Юля мгновенно проснулась, выпрямилась, проговорив:
        — Я тут… не дома.
        — Но мы же договорились…
        — Помню. (Хотя забыла о нем напрочь.) Я уехала по делам… срочным.
        — Послушай, Юла, мне не нравится твоя необязательность…
        — Ну, так получилось. Ты же на машине? Подъезжай к офису, встретимся там через… я тут недалеко… буду через полчаса… или минут сорок.
        — Ладно,  — сказал он.
        Откинувшись на спинку сиденья, Юля тяжко вздохнула — не хотелось ей встречаться с Саней. Она еще не продумала как следует план действий, особенно что касается Щелокова, который с каждым днем все меньше нравился ей.
        — Кто это был?  — поинтересовался Алик.
        Юля вздрогнула, но, увидев рядом своего гостя, улыбнулась:
        — Саня Ромуальдович. Мне сейчас ехать с ним на встречу…
        — А вы не хотите,  — догадался он.
        — Не хочу. Слушайте, Алик… поехали со мной?
        — А у меня есть выбор?
        — Серьезно, я не хочу оставаться с ним наедине. Он после смерти Ивана стал какой-то… активный.
        — Ну, поехали,  — согласился Алик, улыбнувшись.
        И как-то так по-мужски открыто улыбнулся, что внутри Юли проснулось доверие к этому незнакомому человеку: нет, в обиду он ее не даст. Она решительно повернула ключ зажигания и газанула — Юля любит быструю езду, а пробок в связи с праздниками в городе нет, можно и на пределе скорости ехать, и за пределом. Правда, сейчас камеры слежения развесили по городу, штрафы сыплются, как град с неба, что заставляет напрягаться и следить за скоростной стрелкой на циферблате.
        — Ой, а что в полиции?  — вспомнила она.
        — Ничего хорошего,  — сник Алик.  — Пытались связаться с моими сотрудниками по электронной почте, никто не откликнулся. Так ведь каникулы, мать их… все разъехались по горам-пляжам.
        — А жена? Родители?
        — Жены не имею. А чем отец поможет? У меня один отец остался. Только подтвердит, что я есть я, и сляжет с сердечным приступом?
        — Можно же позвонить…
        — Юля, вы все номера телефонов помните?
        — Ни одного. Только свой номер.
        — Вот и я не помню ни одного номера. Кроме личного. Ну, и пин-коды карточек, но это вынужденная мера. В полиции мы звонили на мой мобильник — тишина. Придется ждать, когда кто-то из моих сотрудников откликнется по электронке и документально подтвердит, кто я есть. Тогда мне выдадут справку, подчиненные вышлют деньги… Короче, я написал заявление, описал инцидент. Вас, Юля, скорей всего, вызовут.
        — А разве здесь у вас нет знакомых? Вы ведь приехали к кому-то…
        — В вашем городе проездом, мне нужно было на юг, в порт. Я имел неосторожность отправиться в путь на машине, а она, как назло, ломалась несколько раз, последний — перед этим городом. Но мне помогли притаранить ее в ремонтную мастерскую, она там. Вот так я и остался на Новый год один в чужом городе. Приехал в центр, зашел в ресторан — а куда еще идти? После ресторана шел к вокзалу, надеясь, что по дороге попадется гостиница, а попались вы с Владой.
        — И, не раздумывая, вы кинулись спасать двух дам. Похвально.
        — Юля, мне некуда деваться… В гостиницу меня не примут — нет паспорта, да и денег нет… Карточки лежали в портмоне, но его вытащили хулиганы. Вот попал! Вы не прогоните меня? Клянусь, я хороший человек, не вор, не бандит.
        — Ха-ха-ха-ха… Первый раз слышу, чтобы себя так презентовали. Что вы, Алик! Такой экзотический экземпляр благородного рыцаря нужно беречь и лелеять. Мы подъезжаем. Алик, давай перейдем на ты. Этот жук думает, что вы мой… ну, этот… бойфренд. Пусть думает, ага?
        — Ладно, пусть думает. А у тебя есть бойфренд?
        — С ума сошел?!  — возмутилась Юля.  — Нет, конечно!
        Она увидела его издалека: Щелоков нервно ходил вокруг своего шикарного авто, купленного на Ванькины деньги. Нет, он, конечно, работает и с другими клиентами, но Ивана просто из лап не выпускал, иногда ей казалось, что она замужем за обоими. Ничего Щелоков не сказал, когда вместе с Юлей из машины вышел и Алик, но обжёг недовольным взглядом обоих, правда, длилось это мгновение. А потом снова стал душкой, милым Санечкой, готовым вытащить любого человечка из смертельной трясины за гонорар, разумеется, по самым высоким расценкам.
        Все трое вошли в здание, молча поднялись на этаж, Юля достала ключи (и как же она торжествовала, заранее представляя реакцию Сани), открыла дверь, пропуская его. Щелоков стремительно вошел и так же стремительно затормозил. Уже в приемной был виден, мягко сказать, беспорядок. Стол секретаря сдвинут, монитор лежит на столе, а не стоит, телефон на полу, база телефона висит на шнуре. Наконец Щелоков перевел глаза на дверь кабинета, а она распахнута и там… Он рванул туда, словно к умирающей маме. Юля осталась в приемной, присела на стул — что она не видела в кабинете мужа в разоренном состоянии?
        — Вас… тебя как будто мало волнует беспорядок,  — заметил Алик.  — Тебе не кажется, что здесь кто-то побывал?
        — Кажется,  — индифферентно ответила она, доставая сигареты.  — Это же видно невооруженным глазом. Но что ты хочешь, чтобы я делала? Билась головой о стенку, рвала на себе волосы? А это поможет?
        — Я вызываю полицию!  — ворвался в приемную Саня, тыкая в айфон пальцем.  — Здесь побывали преступники.
        — Какие преступники?  — осведомилась Юля с безразличием, свойственным флегматичным людям, каковой она не являлась.
        — Полагаю, которые взорвали Ивана. Тебя ограбили, моя дорогая! Этого только не хватало… Алло, полиция?..
        Встретившись глазами с «бойфрендом», он вышел в коридор, просто вышел без каких-либо мимических выкрутасов на лице. После этого Алик поднял валявшийся стул, поставил рядом с Юлей и оседлал его.
        — Иваном звали твоего мужа, да? Его взорвали?
        — Да. Загородный дом взлетел, будто это была пороховая бочка.
        — И когда? Взорвали когда?
        — В ночь с двадцать пятого на двадцать шестое декабря.
        — Так это же совсем недавно…
        — Угу. Почти вчера.

* * *
        После того, как Алик и Юля уехали, Влада прилегла ненадолго на кровать в своей комнате, думала о Миле, просила Господа пожалеть подругу. Никогда не молилась, потому не знала молитв, просто шептала спонтанные слова, зато от души. Говорят, иногда и простые человеческие слова доходят до богов. И незаметно уснула.
        Распахнула глаза — а за окном стемнело, впрочем, зимой рано темнеет. Влада вышла из комнаты, в доме было тихо, она спустилась вниз, зашла в библиотеку — никого. Значит, Юля и Алик еще не вернулись. Влада отправилась на кухню, где можно и телик посмотреть, и чайку выпить. Найдя музыкальный канал, она поставила чайник на плиту, соорудила бутерброд и с наслаждением вонзила в него зубы. Влада умудрялась и жевать, и подпевать певице, как вдруг услышала за спиной:
        — Вот это да!
        Вздрогнув, она обернулась и… завизжала. От ужаса.
        В эту же секунду Юля открывала дверь. Услышав дикий визг внутри, она с удвоенной силой повернула ключ в замочной скважине и влетела в дом. Крик раздавался из кухни, она кинулась туда, за ней — Алик. Картина, представшая взору, была диковатая: Влада, сидя на стуле и прижав кулачки к лицу, визжала, а Иван, наклонившись к ней, тряс руками и рычал:
        — Заткнись, идиотка! Заткнись! Психопатка!.. Дура…
        — Иван!  — рявкнула Юля, он выпрямился, растерянно заморгал, затем попятился, заметив незнакомца.  — Что здесь происходит?
        — Я зашел…  — начал было Иван, Юля отмахнулась от мужа:
        — Влада, отвечай!
        А у той глаза ходили туда-сюда — то на хозяйке задерживались, то на Иване, без сомнения, она что-то там соображала, а может, сравнивала зачем-то. Находясь в необъяснимом шоковом состоянии, она все же начала, путаясь:
        — Я думала… здесь же тихо… Я никого здесь больше не видела… Алика и тебя… Пришла сюда, пила чай… вдруг Иван… Он не должен быть здесь… И вдруг Иван… я просто испугалась… думала, ум за разум зашел, мерещится… Такого же не может быть…
        — Так…
        Юля сняла куртку, кинула ее на барную стойку, сама облокотилась о нее, немного подумав, сказала:
        — «Он не должен быть здесь»? То есть, ты знаешь этого человека, знаешь его имя, кто он, так?
        Влада закивала машинально, плохо понимая, что тут к чему. Но в следующий момент, взглянув на Ивана, который ходил по небольшому пятачку и ударял кулаком в ладонь, потом переведя глаза на Юлю, осознала всю нелепость происходящего. До этого момента она не обсуждала с Юлей тему «убили мужа», просто иногда и не слишком умные люди способны за секунды проанализировать ситуацию. Дошло быстро, что Иван — муж этой замечательной во всех отношениях женщины, а Влада… Она всхлипнула, закрыла ладонями лицо и опустила низко голову. Настала неловкая пауза, когда всем все понятно (во всяком случае, троим точно понятно), но теперь никто не знает, как быть в данной щекотливой ситуации.
        Во время паузы Алик приблизился к Юле, не спускавшей глаз с Ивана, тихонько спросил:
        — Кто этот мужчина?
        — Мой покойный муж.  — А она не считала нужным говорить тихо.
        — Да ну!  — вытаращился Алик.  — По-моему, он живее всех живых.
        — Что ты! Его разорвало бомбой на мелкие части, даже в гроб нечего положить…
        — Прекрати!  — вскипел «покойник».  — Черт знает что происходит. Ты кто такой? Что делаешь в этом доме?
        Алик не успел рта открыть, его опередила Юля, наехав на мужа:
        — Не разговаривай с ним, как жлоб! Он, между прочим, спас жизнь мне и Владе, которая тебе очень хорошо знакома, не так ли?
        — Почему на нем моя одежда?  — разорялся Иван, злясь, в сущности, на подлые обстоятельства, разоблачившие его.
        — Тебе жалко тряпок?  — поразилась жена.
        — Ты брендовые вещи от мировых фирм называешь тряпками?!  — неуместно возмутился «покойник».  — Да ты хоть когда-нибудь соотносила стоимость этих тряпок со средней человеческой зарплатой? О чем я! Ты же понятия не имеешь, что такое средняя зарплата…
        Нет, она соотносила. Его с тем, что он говорил. Разве сейчас важны стоимость, шмотки, фирмы? Это же ерунда. Мелочовка. Тогда для чего он лепит муру про зарплату и стоимость? Сейчас, когда не только она знает о том, что его счастливо миновала смерть, а еще двое? Юля припомнила ссоры, кстати, было их много, но есть одна прелюбопытная штука. Не Ванька являлся инициатором, она, Юля заводилась. А Ваня от главной претензии уводил далеко-далеко, примерно, как сейчас. То есть, он переключал ее запал на другой вопрос — ничтожный, как только что высказанный бред про брендовые вещи и зарплату, о которой она якобы понятия не имеет. Это же опосредованный упрек, мол, ты бездельница. Неплохо он знает психологию людей: ведь когда несправедливо уличают или упрекают, человек помимо воли начинает доказывать обратное! И Юля, как последняя дура, постоянно велась на его уловки, восстанавливая справедливость (она так думала) и отстаивая свое уязвленное самолюбие.
        — …все наперекор,  — тем временем продолжал муж, притом выглядел несчастнейшим из людей, но не виноватым.  — Ты подвела меня, хоть это до тебя доходит?
        — Доходит,  — спокойно сказала Юля,  — что у меня рога до стратосферы. А может быть, и выше.
        — Опять!  — вскинул руки кверху Иван.  — А сама привела в дом мужика…
        — И твою шлюху,  — дополнила она.
        Он сатанел от ее спокойствия, хотя должно быть наоборот. Но в этот раз Иван ничего не смог противопоставить жене, потому что не готовился к такому дурацкому повороту. И пока он мучительно искал подходящий набор слов, на Юлину фразу отреагировала Влада: девушка подхватилась и выбежала из кухни.
        — Зачем обидела ее?  — спросил Юлю Алик.
        — Шлюхой она назвала себя сама,  — сказала та, ничуть не смутившись.  — А сегодня стала ясна ее принадлежность.
        Поскольку Юля указала подбородком на мужа, мол, его шлюха, Иван не мог смолчать:
        — С чего ты решила? Это она тебе сказала?
        — Нет,  — огрызнулась восставшая жена,  — бюстгальтер у следователя растрепался, имена выдал.
        Пока Иван чесал затылок, глядя себе под ноги, Алик приблизил губы к уху Юли и быстро шепнул:
        — Влада еще может тебе пригодиться.
        — Вообще-то,  — выпрямилась она,  — я хочу теперь от нее услышать душещипательный рассказ о твоем, Иван, бегстве из дачного поселка.
        Не медля более, Юля пошла к выходу. Иван пытался поймать ее за руку и задержать, ему это не удалось. Она появилась в приемной, когда Влада спускалась по лестнице со своей спортивной сумкой, явно собираясь уйти.
        — Куда это ты?  — спросила Юля, еще не подобрев к ней, что естественно. Кому приятна мысль о рогах? А тут еще приютила, обогрела, накормила…
        — Мне лучше уйти,  — потупилась девушка, ну, прямо невинная весталка.  — Извини, я ведь не знала, что он… твой муж.
        — А если б знала, что изменилось бы?
        Действительно. Как всегда, Влада ляпнула глупость, ведь она была в курсе, что Иван женат, но это ее не остановило. Чувствуя, что Юля способна отлупить ее, что было бы вполне закономерно, девушка поспешила пройти к выходу.
        — Стой!  — услышала она властный голос и конечно же остановилась, вся съежившись, как недавно ночью на остановке.  — Куда собралась?
        — Не знаю, куда-нибудь…  — не оборачиваясь, проговорила Влада.  — Прости… мне стыдно… и… неприятно, что все так вышло…
        — Сначала мне нужно кое-что услышать от тебя, будь добра, вернись в кухню.
        Не хотелось возвращаться, хотелось бежать подальше, но Юля подобрала ее на улице, приютила, не могла же Влада отказать хорошему человеку! С другой стороны, она злилась на Ивана, вот он заслуживает сложившейся ситуации. Влада поставила сумку у ног и с готовностью двинула к кухне.
        Иван, разумеется, не обрадовался возвращению любовницы, однако вместо того, чтобы смириться, он взбесился, взяв хамский тон:
        — Это что? Черт! Черт! Юла, какого черта ты вернула ее? И вообще! Что в моем доме делают посторонние? Ребята, пожили на халяву и хватит. Вас дома ждут. До свидания.
        Алик стал на позицию случайного наблюдателя — пальто так и не снял, облокотился о барную стойку локтем и бесстрастно следил за действом. На тот факт, что его беспардонно выставляют вон, никак не отреагировал. Влада, напротив, отреагировала бурно — собралась убежать, но Юля перегородила выход, пришлось девушке отойти в угол. Скрестив руки на груди, она исподлобья уставилась на главного виновника конфликта — на Ивана. У Юли нашлось несколько слов, которые угомонили мужа:
        — Не смей прогонять моих гостей. Или я вместе с ними отправлюсь в полицию и расскажу, что ты жив и прячешься в нашем доме.
        — Это подло…  — погрозил пальцем Иван, как бы напоминая, что за подлость ждет неотвратимое наказание. Но кто ж его боится?
        — Да что ты!  — издевательски хохотнула жена.  — Влада, скажи, ты была на нашей даче двадцать пятого декабря? (Девушка не посмела солгать и утвердительно кивнула.) Так… Значит, ты тоже спаслась. Ну, расскажи тогда, что там произошло и как?
        — Подожди, Юля,  — подал голос Алик.  — Сначала поставьте и меня в известность, что, собственно, случилось, кто погиб или не погиб…
        — Да кто ты такой, что лезешь не в свое дело?  — взвился Иван и, наверное, он прав, но… Юля так не посчитала:
        — Угомонись, верный муж.
        Не очень-то обращал внимание на «покойного» и Алик:
        — Юля, я вижу, в истории с мужем есть неясности, и, возможно, смогу помочь разобраться, если это тебе нужно…
        — А ты что, следователь?
        — Нет,  — усмехнулся Алик,  — я предприниматель. Но несколько лет назад мне довелось поработать в частной поисковой компании аналитиком, мы помогали официальной полиции выявлять наркодельцов, их сети и связи. Работка похлеще самого крутого детектива, кстати, мне нравилась, но впоследствии пришлось заняться бизнесом по известным причинам: не хватало денег.
        — В таком случае тебя мне бог послал. Ваня, расскажешь, как остался жив?.. (Но Иван демонстративно сел на стул спиной к жене, Владе и Алику.) Не хочет. Что ж, слушай, Алик, в моей интерпретации…

* * *
        Сумерки сгущались слишком быстро, Пашков, выкуривая очередную сигарету, вглядывался вдаль уже с трудом. Он выискивал автомобиль, который должен вот-вот заехать в переулок, но машины проезжали мимо, обливая светом фар асфальтовую дорогу. И прошло довольно много времени, но он дождался, когда из-за угла ударил белый свет. Внедорожник подъехал бесшумно, резко остановился, ловя электрические огни и преломляя их на лаковой поверхности.
        Йог открыл дверцу, и Урбас ступил на тротуар одной ногой, но прежде, чем поставить вторую, поискал глазами… разумеется, Пашкова, которого не было видно на фоне ограды и декоративных елок, посаженных вдоль. Урбас пошел к нему, на ходу приступив к делу:
        — Это здесь?
        Он указал глазами на симпатичный трехэтажный домик за железной оградой с крышей, выложенной черепицей, и окруженный небольшим садом. Весной, а также летом здесь, наверное, хорошо, прохладно, птички поют на ветках. Одно удивляло: гостиница в тупиковом месте, ее без навигатора не отыщешь в городских джунглях — вокруг, кстати, многоэтажный рай навис над крохой. Странно, что этот домик не снесли вместе с садом и не построили скворечник до облаков. Урбаса как крупного дельца интересовало: каким образом сюда находят дорогу клиенты? Весьма невыгодное место.
        Тем временем Пашков, переговорив по домофону с администратором, пригласил Урбаса пройти в гостиницу. За ними двинул и Юра-йог. Перед оградой по обеим сторонам въезда расчищена от снега парковка, туда поставил внедорожник Тамтам (рядом с иномаркой Пашкова) и остался сидеть в салоне авто, включив музыку громче.
        Администратор лет тридцати, смуглый и чернявый, встретил их дружелюбно, он уже был в курсе, что нужно мужчинам, поэтому сразу взял ключ и предложил пройти на третий этаж, при этом извинившись:
        — У нас, к сожалению, нет лифта. Третий этаж для особых гостей. Во время ремонта хотели поставить, но здание не выдержало бы глобальной перестройки, тут каждое перекрытие, помимо своей функции, что-нибудь поддерживает. Пришлось оставить как есть.
        Урбас промолчал, а Пашков успокоил администратора:
        — Ничего страшного, подниматься по лестнице полезно. Лучше введите в курс дела господина Урбаса.
        — Да-да,  — обернулся молодой человек,  — Рита Урбас заселилась двадцать четвертого, я ее заселял…
        — А почему она выбрала вашу гостиницу?  — поинтересовался Урбас.
        — Ну, как вам сказать…
        — Можно мне?  — вставил Пашков.  — Дело в том, что данный отель посещают… м… неверные жены и мужья. Вы меня понимаете?
        — Так это дом свиданий?  — со свойственной ему прямотой уточнил Урбас.  — Ну и говорили бы прямо.
        — Да, отель свиданий,  — подтвердил Пашков.  — Но для тех, у кого есть деньги. А сейчас немало найдется тех, кто предпочтет приехать в специализированную гостиницу, чтобы провести несколько часиков в объятиях пассии.
        — У нас приличный отель, а не рассадник безнравственности,  — оскорбился администратор.  — Да, люди приезжают сюда оторваться на день-два, иногда даже на полдня, они не хотят, чтобы о них кто-либо узнал. И мы соблюдаем полную конфиденциальность — что в этом плохого?
        — Так что же моя сестра?  — вернул его к теме Урбас.
        — К ней в тот же день приехал мужчина, пробыл недолго… часа два. А на следующий день она вышла в середине дня и не вернулась.
        — Она говорила, куда идет?  — поинтересовался Пашков.
        — Нет, разумеется. Но заплатила за неделю вперед. Мы приказали горничной делать аккуратную уборку, ничего не трогая в номере. Заходите…
        Ловко повернув ключ в замочной скважине, он толкнул дверь и уступил дорогу. Урбас только прошел небольшую прихожую с боковой дверью, видимо, в ванную комнату, и остановился.
        Комната мало напоминала одноместный гостиничный номер — тесный, неуютный, казенный и дурно пахнущий. Нет, здесь было очень просторно и в буржуазном стиле — мебель белая, туалетный столик с круглым зеркалом, кровать двуспальная с балдахином… и кругом бардак. На кровати стоял открытый чемодан, вещи разбросаны по всей постели, включая нижнее белье, тут же лежала связка ключей, деньги рассыпаны; на туалетном столике несессер с косметикой открыт и пуст, все валяется абы как, заполнив столешницу; на кресло небрежно брошено кимоно и ночная сорочка. Видимо, Рита очень торопилась, куда-то собираясь. В разных местах и домашние туфли — она не носила тапочек, только аккуратные туфельки на каблучках с различными украшениями.
        — Мы ничего не трогали, чтобы не было претензий,  — сказал администратор.  — Долгосрочные клиенты у нас редко бывают, мы ими дорожим. Кстати, семь дней прошло… и образовался незначительный долг…
        — Юра, заплати,  — бросил через плечо Урбас и шагнул в комнату.
        Когда молодые люди ушли, Пашков тоже вошел в номер. Честно говоря, его радовало, что поиски придется продолжить. Деньги-то быстро к рукам прилипают, отдавать неохота, ведь работа оказалась несложной, клиент вправе потребовать назад большую часть гонорара. Однако, взглянув на Урбаса, он забыл о своих проблемах, догадавшись, о чем думает Павел Давыдович.
        — У нее был знакомый в нашем городе, вам что-нибудь о нем известно?  — спросил Пашков.
        — Нет…  — вымолвил Урбас.
        — Жаль. Имя друга вашей сестры облегчило бы поиски. Я могу осмотреть ее вещи?
        — Да, конечно,  — кивнул тот, медленно двигаясь по номеру.
        Урбас поднял туфлю с бантом, лежавшую на боку посреди ковра, поставил рядом со второй у кресла, дошел до туалетного столика. Он увидел золотой браслет в виде лепестков, соединенных в цепочку, взял его. Этот браслетик подарил Рите Урбас, просто так подарил, без повода, а было это очень давно. В те времена их отношения можно назвать братскими, тесными, доверительными, но с тех пор много воды утекло, воды замутились и унесли теплоту их отношений. Всему виной глупость — любовь. Рита чокнулась на почве любви к подонку, который мечтал присосаться к деньгам их семейства, что было видно невооруженным глазом. Урбас нашел мирное урегулирование проблемы: дал денег парню и сказал: «Теперь пошел вон, иначе я тебя задавлю, а твой труп найдут через полгода в лесу, если найдут». Парень не стал рисковать жизнью и сбежал вместе с деньгами, не оставив адреса Рите. Однако история на том не закончилась, она продолжилась, так как сестра догадалась о причинах внезапного исчезновения любимого и кто этому поспособствовал. Да, в их семье самым крутым стал Павел Давыдович, но ведь слабаки погоды не делают, а Урбас оказался
человеком честолюбивым и упорным…
        — Я возьму несколько вещиц вашей сестры,  — прервал его размышления Пашков.
        — Зачем?
        — Снимем отпечатки, не исключено, что найдем не только пальчики Риты, но и того мужчины, что приходил к ней.
        — Это поможет?
        — Не могу сейчас ничего обещать. Извините. Мне не нравится все это… нехорошая ситуация. Приехала и пропала! Больше недели ее нет.
        — Может, она где-то… гостит?  — пришло в голову Урбаса, хотя он сам не верил в то, что произнес.
        — Гостит? Почему же не взяла с собой белье?
        — Мы не знаем, какое количество белья она захватила с собой,  — возразил находчивый Урбас.
        — А косметика? Деньги? Вон кошелек, она не взяла его с собой.
        — У нее есть карточка, это удобно.
        — Карточка?  — задумался Пашков.  — Карточка, карточка… Поищите в сумочке карточку. Кстати, а почему она не захватила сумочку?
        Да, это уже весомый аргумент. Женщина без сумочки — нонсенс. Но Урбас не хотел сдаваться:
        — А если она захватила с собой не одну сумочку? У моей сестры их много.
        Что сказать ему? Пашков в таких случаях предпочитает промолчать, не усугубляя и без того печальную ситуацию. Он только настоятельно попросил:
        — Поищите карточку.
        Не нашел Урбас карточки. И огорчился. Пашков это заметил и по привычке, выработанной лет двадцать назад, он успокоил его:
        — Значит, она забрала карточку с собой. Это хорошо.
        — Не понимаю…
        — Попробуем установить, снимала ли она деньги или расплачивалась, к примеру, в магазине. Вам известен банк, выдавший карточку?
        — Да. Я сам занимался этим. Часто перечислял деньги, Рите всегда не хватало…
        — О, уже хорошо. Нам не составит труда установить номер банковской карточки по вашим переводам — вам нужно позвонить своим работникам, чтобы они нам сообщили.
        — Я все сделаю. Но зачем?..
        Пашков не любитель заранее обнадеживать потерпевших и манипулировать пустыми надеждами. Он получил достаточно, чтобы приложить максимум усилий и способностей, работая на совесть, но это пока все. Поэтому Пашков пожал плечами и лаконично произнес:
        — Надо.
        12
        — Так…  — Алик подошел к Владе.  — Ну, а ты что дополнишь?
        Она опустила голову, кусала губы, сопела и — ни слова. Влада попала в жуткое положение, когда врать нельзя — ложь быстро раскроется, а говорить правду не велит совесть. Ну да, да, стыдно. Устаревшее понятие — стыд, однако! Не так-то просто его вытравить из себя. Сказать, что Влада никогда не лгала, не выкручивалась, не обманывала… ну кто в это поверит? Да и не строила она из себя святую невинность, только вот бывают обстоятельства, когда невозможно применить искусственно привитые низменные навыки, даже исключительно из выгоды.
        — Влада,  — прервал затянувшуюся паузу Алик.
        Она, вздрогнув, подняла на него глаза, жгучие и печальные, умолявшие: не заставляй меня говорить, но он не растаял — удивительно черствый человек, забывший ее заботу.
        — Ты ведь была там, да?  — строго спросил он.
        И что делать, когда тебе смотрят прямо в лицо? У Алика глаза — две колючки, а зрачки — два винта, ввинчивающиеся внутрь бедной девушки, попавшей буквально на аутодафе. Не смогла она ответить, лишь судорожно закивала, Алик подхватил:
        — Юля все верно пересказала? (Влада отрицательно качнула головой и сама же испугалась, прикрыв ладонью рот, мол, даю обет молчания.) Так… Мы слушаем тебя… Ну давай, рассказывай свою версию.
        Влада бросила взор затравленной собачонки в Ивана, но сразу отвернула лицо, потому что пересеклась с ним взглядом и поняла: убьет. Захотелось плакать. Слезы уже готовились скатиться по щекам тремя ручьями…
        — Слушай,  — обратилась к ней Юля,  — тебя здесь не четвертуют, не съедят, даже не побьют. Клятвенно клянусь. Говори.
        Выбора не осталось…

* * *
        Стояла дрянная погода: слякоть, свинцовые тучи нависли над городом и раз двадцать принимался моросить мелкий и колючий дождь. В такую погоду хочется лежать перед теликом и смотреть всякую фигню, а Владу Иван заставил поехать на дачу и… убрать дом к приезду важных гостей. Она злилась, но про себя. Терять золотую жилу не была готова, но унижение… Девушка решила, что отомстит при первой же возможности. Например, появится более богатый дядька — уйдет к нему, тем самым ударив по самолюбию спесивого дядю Ваню.
        Приехав на место, взглянув на двухэтажное кирпичное строение, она присвистнула и выпалила:
        — Да мне не убраться до завтрашнего утра! Ты меня рабыней решил сделать? Не для того я предназначена!
        Так она ему! Чтобы знал!
        — Лапуля,  — закурлыкал Иван, поглаживая ее по круглой коленке,  — мы с тобой пять месяцев наслаждаемся друг другом… (Про себя она фыркнула — какое там наслаждение, он о себе слишком хорошо думает.) Я тебя ни о чем не просил, а капризы твои исполнял, так? (Что правда, то правда, но и такое роскошное тело он вряд ли имел когда-нибудь.) Это крик о помощи, честно, мне не к кому больше обратиться, я тебе доверяю, как себе.
        — А че ты про доверие болтаешь?  — удивилась Влада.  — У тебя тут что, тайная сходка?
        Иван расхохотался искусственным смехом, когда хотят таким образом угодить, обнял девушку и чмокнул в щечку, потом весело (он был в отличном настроении) признался:
        — Именно. Тайное дело. Правда, это чересчур громко сказано, но где-то рядом. Все, кто сегодня приедет, входят в одну бизнес-группу. Мы запускаем грандиозный проект… только тебе детали не понять, радость моя. От тебя требуется одно: помочь мне с уютом и… подготовить стол.
        — Еще и жрать готовить?!  — офигела девушка.  — У тебя что, денег нет нанять уборщиков и поваров? Почему на меня сваливаешь?
        — Ты прелесть,  — взяв ее личико в ладони, смеялся Иван.  — Ты приготовишь немного, чтобы было чем закусить. На правах хозяйки!
        — То есть, еще и подавать мне, я правильно поняла?
        — И успеть привести себя в идеальный порядок, чтобы все мужики сдохли от зависти, увидев тебя.
        Он оставил на ее недовольном личике много-много жарких поцелуев, пообещал исполнить любой каприз, а она не посмела отказать. В конце концов, убрать дом и приготовить еду не столь уж трудно, зато потом… потом она потребует оплату.
        В доме не только камин был, но и хитрое отопление, о котором жена Юля понятия не имела. Иван запустил систему отопления, выгрузил ящики с сумками и уехал. Влада приступила к уборке, но после холода превратить дом в уютное гнездышко непросто, одной пылищи собралось… И все же она подметила, что дядя Ваня посещал домик. Откуда такие выводы? Да все просто. Если с лета дом не отапливался, он имел бы жалкий вид и не согрелся за два часа. Ну и по некоторым мелочам было видно, что это место не заброшено.
        — Интересно, дядя Ваня, ты один сюда приезжал или со своей чахоточной женой?  — протирая зеркало, произнесла Влада.
        Иван врал, что у его жены неизлечимая болезнь легких, она так страдает, так страдает… Влада не тянула за язык рассказывать о жене, ведь замуж за него она не собиралась. Он же, скорей всего, напоминал о супруге с целью, чтобы любовница не строила планов на его счет. А она и не строила.
        Вкалывала Влада целый день, устала, как лошадь, вспахавшая поле. Когда же начали съезжаться гости, не было ни малейшего желания прислуживать им даже на правах хозяйки. Но Иван ее не позвал. Он забегал несколько раз и просил то новые тарелки, то дополнительные салфетки, то варить кофе, относил все сам. Короче, не пришлось ей предстать перед гостями во всей своей пышнотелой красе. А сама не рискнула выйти к гостям, где трещал огонь в камине и слышался утробный громкий смех. Разумеется, краем глаза она заглянула в гостиную, помимо Ивана, там находились двое мужчин и женщина, сидевшая к ней спиной. Влада зевнула и отправилась на кухню, где определил ей место трепло дядя Ваня. Там девушка прилегла на кухонный диванчик и задремала.
        Проснулась — а на часах почти одиннадцать. Ух, как разозлилась Влада! Дошло, что дядя Ваня использовал ее в качестве служанки, за стол не посадил, при этом заставил привести себя в порядок. Издевается, что ли? Нет, когда сама не хочет — это одно, возможно, Влада и не осталась бы за столом с гостями, но когда тебя обманули, использовали — это совсем другое. Она решила уйти. Да, уйти пешком, в конце концов, город недалеко, дойти за полтора-два часа запросто можно. Быстро одевшись, она ринулась к выходу, прошла мимо гостиной, ее никто не заметил. В гостиной звучала музыка, гости слушали.
        Во дворе она подняла глаза на небо, застегивая у горла полушубок. Оно было ясным, звезды сверкали ярко и холодно на абсолютно черном фоне, от которого тоже веяло ледяной вечностью. Страшновато было одной пускаться в путь, но Влада пересилила себя и двинулась по аллее к воротам.
        Задвижка на воротах никак не поддавалась, не заметила она рядом калитку из таких же железных прутьев, посему мучилась с воротами, как вдруг:
        — Куда это ты собралась?
        — Ай!  — вскрикнула она, оглянулась, прижавшись спиной к воротам. Это был дядя Ваня.  — Ты что, сдвинулся, да? Так напугать! Я чуть дуба не дала! Блин!
        — Ну-ну,  — попытался обнять ее Иван.
        — Отстань!  — оттолкнула его рассерженная девушка.  — Все. Закончен бал, затухли свечи. Ишь, горничную нашел! И кухарку! Какого, блин, черта ты продержал меня на кухне?
        — Не ори!  — гаркнул он, разозлившись не меньше.  — Так надо! Не для посторонних ушей наше совещание. Я только что заходил к тебе, ты спала. Вышел за дровами и покурить… заодно проветриться… А тут ты! Но какая цыпа… Иди ко мне, моя лапуля…
        Влада снова оттолкнула своего обидчика. Не пустить к гостям, будто она под забором найдена, неумытая и нечесаная! Но Ивана это не остановило, он обхватил девушку руками и осыпал ее щечки поцелуями вперемежку со смешками — ведь забавно, когда она вырывается и бесится. Тем не менее Влада отходчивая, обиды прощает быстро, к тому же есть правило: кто платит деньги, тот и дирижирует. Подчиняться дирижеру не было охоты, но он платил неплохо, это и квартира, и одежда, и еда — полное содержание. Да, она содержанка, звучит как-то по-старинному, а Мила называла ее прямо: шлюха. Обидно не было, потому что это правда жизни, а не кино про старину.
        Пока она решала, отвечать или нет на ласки, Иван передвигал ее к машине, таким образом добрались. Не успела Влада опомниться, а он втолкнул ее на заднее сиденье внедорожника и полез следом прямо на нее.
        — Что, что ты хочешь?  — отползая на пятой точке ко второй двери, пробормотала Влада. Иван тихонько рычал, мурлыкал и вел себя как дурак, тыкаясь носом в части тела девушки.  — Ты что… здесь? В машине?.. Нет, это… С ума сошел? Ой!..
        — Что такое?  — замер Иван.
        — Я села на что-то… твердое… Вот.
        Влада достала некий предмет прямоугольной формы из пластика, Иван, явно сгорая от нетерпения, выхватил предмет из руки и кинул на место пассажира впереди:
        — К черту… это футляр. Что там еще?
        — И вот… коробка, что ли… (Коробку Иван забросил туда же.) И тут папка какая-то…
        — Э, осторожно!  — выхватывая гибкий файлик с деловыми бумагами, сказал Иван. И отправил его на первое сиденье.  — Что еще?
        — Вроде ничего.
        — Влада, девочка, я тебя так хочу…
        Он начал расстегивать полушубок, Влада ужаснулась:
        — Здесь же холодно! Зима, блин…
        — Она на улице,  — целуя ее и снимая кофточку, произнес Иван. Однако захлопнул дверцу, ему-то холодно тоже.  — Сейчас будет жарко! В доме люди… подождут… а мы тут по-быстрому…
        Влада покорилась, вспомнив, что перед праздником он перечислил на ее карточку целых пятьдесят штук. Ну где такого добряка дядю найдешь? Он же душка и козлик… а неохота!
        Судорожно, будто его хватила трясучка, Иван стащил бюстгальтер и активно принялся поднимать юбку, но тут раздался такой грохот… Рвануло, как на войне! Это было так громко и так сильно, что внедорожник вздрогнул, закачался на колесах, а в уши будто затычки воткнули. Но огонь! Огнем охватило то место, где стоял дом. Огонь летал по воздуху, падал на землю рядом с внедорожником, рассыпаясь на мелкие огни, словно небеса решили сжечь весь мир, который ему — небу — разонравился.
        И в этом непонятном хаосе огней, тряски, шума Иван мгновенно перелез на место водителя, завел мотор. Джип дернуло раз, другой… он тронулся с места и вдруг остановился. Влада ничего не понимала, ей казалось, что сейчас и внедорожник взлетит на воздух, а потом рассыплется на мелкие огоньки.
        Тем временем Иван был уже у ворот. То, что у Влады не получилось, он сделал легко: задвижку сдвинул, ворота раскрыл, только чтобы проехать, и вернулся в авто. Через несколько секунд они выехали с территории дачи, но поехали не к дороге через поселок, а в обратную сторону.
        — Куда мы?  — пролепетала насмерть перепуганная Влада.
        — В объезд,  — бросил Иван.  — Боюсь, подрыватели где-то здесь… Мы объедем поселок с другой стороны…
        Влада наблюдала в окно за пожарищем на месте взрыва. Потом, когда выехали на трассу, ведущую к городу, она вспомнила, что сидит полуголая, начала лихорадочно одеваться. Теперь ее трясло, как недавно Ивана, только по другой причине. Затем и она перелезла на первое сиденье, опять села на футляр и перекинула его на заднее сиденье.
        — Боже, боже, боже…  — повторяла она без остановок.  — Что это было?
        — Покушение на меня.
        — На тебя?  — бормотала девушка.  — Но взорвали… взорвали не тебя… а других…
        — Не повезло им!  — огрызнулся Иван.  — А нам повезло. Может быть.
        — Что значит может быть?  — взвизгнула Влада.
        — Моли бога, чтобы нас не заметили.
        — Кто не заметил?
        — Кто взорвал!  — заорал Иван, которого достали идиотские вопросы в обстановке ужаса и хаоса. Она замолчала, но всхлипывала. Через минуту он заговорил мирно: — Кто-то ведь взорвал мой дом, этот человек близко… возможно, он не один. Они наверняка видели, как мы уезжали… Посмотри назад — едут за нами или нет?
        — А тебе разве не видно в зеркала?  — обернувшись, проговорила она и тут же сообщила: — Никого.
        — Забыл, черт, забыл… зеркала же есть… Фу!.. Надо придумать что-нибудь… Думаю, нас видели… убийцы. Меня хотели убить.
        Влада откинулась на сиденье, запрокинув голову, пролепетала:
        — Я же могла спать и со всеми вместе… О-о-ой…
        — Не хнычь, не хнычь! Мне тоже страшно. Очень.
        Дальше ехали молча. Да и какие разговоры могут быть после такого дикого происшествия? В голове не укладывалось! Это нужно было переварить, пережить, примириться, понять-то все равно невозможно.
        Въехали в город. Здесь почему-то стало спокойней, во всяком случае, на душе Влады. То ли здания и деревья выглядели надежным щитом, то ли стройные ряды фонарных столбов обнадеживали, что опасность обязательно будет видна, а значит, ее можно избежать, то ли уверенность, что здесь живут тысячи людей, они прибегут на помощь, если потребуется.
        Остановились. И сидели долго-долго, сидели без движений, ошарашенные, подавленные, выжатые как лимон, осмысляя происшествие. Первой очнулась Влада, огляделась — на улице никого, словно город вымер. Иван будто спал, но он не спал, она знала это.
        — Почему мы стоим?  — спросила.
        — Бензин кончился,  — вяло ответил Иван, не открывая глаз.
        — И что теперь делать?
        — Не знаю.
        Снова молчали. Долго молчали. Мимо проехал автомобиль, оба вздрогнули и проводили его настороженными глазами. Но он уехал. А они думали, это те… взорвавшие красивый дом вместе с людьми в нем. Владе захотелось укрыться где-нибудь в надежном месте, но без любовника дяди Вани, который не зря заработал бомбу, ой, не зря. А она-то при чем?
        — Мы так и будем здесь сидеть?
        Он не сразу ответил, сначала вдохнул, потом медленно выпрямился, подумал и посмотрел на нее.
        — Выходи,  — приказал.
        Внедорожник он поставил на сигнализацию, затем устало махнул, мол, идем вперед. И пошли. Все дальше и дальше от машины. Влада занервничала:
        — Куда мы идем?
        — Подальше от моего коня.
        — Зачем? Зачем подальше?
        Иван остановился, взял ее за плечи, сжал пальцами до боли. А заговорил так отчаянно, что показался страшным, но таким он виделся ей наверняка из-за освещения, падающего сверху и чуть сзади:
        — Все должны думать, что я погиб на даче. Ты понимаешь? Все! И ты не должна выходить из дома. Сейчас поедешь домой — я вызову такси, запрись и сиди, пока не скажу выходить. Выйдешь, когда в полиции нужно будет рассказать, как все было. Поняла? Я спрашиваю: ты поняла?
        — По… поняла… Запрусь. И не выйду. А почему?
        — Прекрати задавать тупые вопросы!  — сорвался непредсказуемый Иван.  — Сказал — сидеть дома, значит, сиди! Никаких общений с подружками! Нет тебя, ясно? Если тебе дорога жизнь. Она дорога тебе? Говори, дорога?
        — Дорога, дорога,  — закивала Влада.  — Только не делай мне больно… пожалуйста… отпусти.
        Он разжал пальцы и двинул дальше по мокрой дороге; к этому времени тучи снова закрыли звезды, снова заморосил мелкий дождь с крошечными ледяными осколками, попадавшими на лицо. Влада семенила на высоких каблуках за Иваном, мечтая добраться до квартиры. Через несколько кварталов он вызвал такси, посадил девушку, а сам отправился пешком.

* * *
        — Я приехала домой и упала на диван. Одетой. Не знаю, сколько проспала, проснулась днем…  — закончила историю Влада.
        Наступила пауза. Рассказчица понимала, что миссию выполнила, пора и честь знать, но не решалась попрощаться и уйти, она лишь остановила взгляд на каждом из присутствующих. Юля сидела на стуле, забросив ногу на ногу, и рассматривала носок тапочки из искусственного меха в форме мордочки неизвестного существа, но очень смешного и веселого. Алик потирал небритый подбородок, прохаживаясь, а Иван… он так и остался на стуле в углу, отвернувшись от всех, сидел статично, словно проглотил кол, сцепив переплетенные пальцы на колене. Длинная пауза напрягала, Влада подумала, что от нее ждут еще каких-то сообщений, поэтому робко проговорила:
        — Потом приехала Мила из Франции. Ее пытались убить, когда меня не было дома. Я вернулась, а она лежала на полу… в крови…
        — А ты где шлялась в это время, если я приказал не выходить?  — подал голос из своего угла Иван.
        — Не хами девушке,  — бросила ему Юля.  — Она хоть честно отрабатывала, а ты бесчестно обманывал.
        Приложила. Иван — ни слова. А нечего противопоставить. Он бездарно провалился, потому пыхтел, как скороварка, но взорваться не посмел — куда там. Наверное, его извилины в узлы закручивались, просчитывая ходы и выстраивая оправдательные фразы, а может быть, и обвинительные.
        — Мила… хорошее имя,  — произнес Алик задумчиво.  — Думаю, убить пришли тебя, Влада.
        — Я тоже так думаю,  — вздохнула та.  — Мне стало очень страшно, я вызвала «скорую», оставила свой медицинский полис, дверь открытой и… и ушла… Потом стояла во дворе дома, это напротив, и видела, как вынесли Милу… Я боялась, что меня обвинят и посадят.
        — А убийца разве не видел, что убивает не тебя?
        — На лице Милы была маска от морщин… такая… схватывается и становится как резина. А размер у нас почти одинаковый. Нельзя было понять, что это не я.
        Алик подумал еще и:
        — А почему тебя решили убить, как думаешь?
        Всхлипнув, она пожала плечами, покачала головой, мол, не знаю.
        — Да что тут думать!  — из угла бросил Иван.  — Убийцы знают, что мы остались живы, это не входило в их планы.
        — Но за то, что кто-то выжил, не убивают,  — возразил Алик.  — Тем более молодую девушку, а не главную жертву, то есть вас. Должна быть весомая причина. Может, ты что-то знаешь, Влада… секрет какой-нибудь…
        — Я?!  — обалдела она.  — Скажешь тоже! Да кто мне секреты доверит? А мне они на фиг? Иван вон о работе ничего не рассказывал…
        — Его страсти по работе достались моим ушам,  — вставила Юля с хладнокровным спокойствием, но это же внешний фактор, не более. Что внутри нее делалось, вряд ли поддается описанию.  — Странно, почему меня не взорвали следом за верным мужем?
        — Странно,  — согласился Алик, думая о своем.  — А причина-то есть. Ладно, пойдем дальше. Иван…
        — Николаевич,  — обернувшись к ним лицом и проткнув воздух указательным пальцем в направлении Алика, внес дополнение Иван.
        Юля прыснула на реплику и закатила глаза к потолку, демонстрируя отношение к «Николаевичу».
        — Иван Николаевич,  — не возражал Алик,  — но вы-то знаете, за что на вас покушались?
        — Ну что ты, Алик,  — криво усмехнулась Юля,  — разве не видишь, наш с Владой Ванечка пострадал не за хрен собачий… то есть пока пострадали совершенно невинные люди, а ему повезло. Ване всегда везет. Во всем.
        — Хватит!  — вскочил Иван.  — Хватит издеваться! Я не виноват ни в чем. Зависть подложила бомбу, зависть! Вам всем известно такое слово? Да, я везуч, так это достоинство, но в нашей стране — порок. Потому что каждая тля считает себя бегемотом. И гадит, гадит всем, кто удачлив, богат, талантлив. Откуда я знаю, кого корежит от моего вида! У меня все есть, все. А у кого-то нет и половины. И вот кому-то приспичило отнять это все, присвоить себе…
        — Подождите, Иван Николаевич,  — перебил его Алик.  — Ваши слова можно свести к тому, что вы не знаете мотивов покушения на вас.
        — Не знаю. Черт, теперь убийцы ищут меня.
        — Хорошо, возьмем за основу мотив — зависть,  — продолжал Алик как заправский детектив.  — А Владу тоже из зависти пытались убить?
        — Я же говорил, что убийцы видели, как мы спаслись, следовательно, ее решили убрать как свидетельницу.
        — А почему не пришли сюда вас искать, ну, раз знали, что вы живой?
        — Откуда я знаю!  — поднял плечи Иван.  — Придут еще, полагаю…
        — Свят, свят, свят!  — перекрестилась Юля.  — Ванька, если они явятся, я тебя отдам им, на кой мне погибать за твои грешки? Я детей должна растить.
        — Язва,  — бросил ей муж.
        — Зато ты сладкий, чистый, непорочный,  — отбрила она, правда, без злобы, что в ее положении обманутой жены было бы вполне нормально.
        Иван не стал препираться с женой, это могло привести к большому скандалу, а ему сейчас не нужны сотрясения. Без того Влада мозолила глаза, куда бы ее, дуру, деть?  — примерно так думал он. Но мысль неслась попутно с главной, ее Иван и выложил Алику, ведь только с ним можно было вести адекватный диалог:
        — На их месте я бы тоже не пришел сюда, а выждал, когда жертва выйдет, раз уж не получилось взорвать.
        — Может быть,  — уклончиво сказал Алик.  — У меня еще вопрос: сколько человек находилось на даче?
        — Лучше прямо,  — буркнула Юля.  — Сколько взорвано людей?
        Иван кинул на нее скорбный взгляд и ответил ей же:
        — Трое. Хватит мне напоминать об этой страшной минуте…
        Алик понял, что сейчас беднягу понесет, его нервы как оголенные провода, поэтому взял внимание на себя:
        — А кто мог обыскать ваш кабинет, что там искали?
        Для Ивана это новость! Кстати, прескверная новость, что стало видно по его перевернутому лицу и растерянному лепету:
        — Что?!! Мой кабинет?! Как это — обыскивали? Ничего не понимаю. Когда обыскивали?
        — Недавно, как мне кажется,  — ответил Алик.  — После вашей, Иван Николаевич… мнимой гибели. Мы приехали с вашей женой в офис, там ждал адвокат, поднялись на этаж, а двери вашего кабинета и приемной оказались открыты.
        — И что взяли? Юла, ты же была там с Саней, что взяли?
        — Комп, бумаги, наверное…  — нехотя поведала та.  — Да не знаю я, там все вверх дном было, когда мы приехали.
        — Мой кабинет ограбили… А сейф?
        — Цел твой сейф,  — сказала Юля, поднявшись.  — Видно, не было среди них толкового медвежатника.
        — А ведь если шли на серьезное дело,  — рассуждал Алик,  — связанное с опасностью, должны были прихватить и медвежатника.
        — Все, не могу больше,  — замахала руками Юля,  — я устала и хочу спать. Завтра договорим, у нас теперь времени у всех полно.
        Пикантная подробность: она ничего не рассказала Алику о своем ночном походе в офис мужа вместе с Мишкой.
        Влада вышла в холл вместе со всеми, радуясь, что Юля не набила ей лицо, хотя имела законное право применить силу к разлучнице. Девушка застегивала куртку, когда Юля обратилась к ней:
        — А ты куда собралась на ночь глядя?
        — Я?  — дернулась Влада.
        — А тут еще кто-то одевается, кроме тебя? Иди в свою комнату.
        — Но я не могу… я виновата… тебе неприятно…
        — Иди наверх,  — приказным тоном сказала Юля.  — Здесь уже нет виноватых, здесь одни жертвы обстоятельств. Теперь жизнь начнется с чистого листа. У каждого.
        Влада послушно сняла куртку и повесила в шкаф, идти-то действительно некуда, ее переполняла благодарность, только вот выразить свои чувства она постеснялась. Рядом очутился Алик, он, напротив, достал свое пальто.
        — Алик, а ты куда?  — забеспокоилась Юля.
        — Проветрю голову, а то болит.
        Он закончил одеваться, вышел на террасу, облокотился спиной о массивную дубовую дверь и немножко задержал взгляд на парке перед домом. А что — парк. И ухоженный, только в миниатюре. Мир в этом парке (и за ним) застыл в ночном забытьи, и туман, удачно опустившийся на землю, словно охранял тишину. Алику казалось, что даже шепот будет услышан в доме, поэтому он спустился по ступенькам и прошел ближе к ограде. Удостоверившись, что туман его почти укрыл влажной завесой, он достал из потайного кармана мобильник, включил. Ярко загорелся дисплей, Алик, хотя и стоял спиной к дому, все же прикрыл его рукой, а через полминуты говорил в трубку:
        — Это я, привет. Не разбудил?.. У нас получилось, я закрепился…
        13
        Утром Влада встала пораньше, не спалось ей. Несчастная француженка Мила покоя не давала, ведь до сих пор — подумать только!  — не знала, жива ли подружка, или ее давно уж нет. Как-то все закрутилось с бешеной скоростью, что в себя прийти не могла. Может, нужно чего Миле, может, уход или лекарства — Влада все для нее сделает. По большому счету, кроме Милки, у нее никого нет, кому можно спокойно довериться. Влада вышла из комнаты…
        В доме тихо, значит, все еще спали. Она двинулась на кухню, добровольно решив взвалить на себя обязанности повара, в конце концов. Пришла, а там… бывший любовник, теперь уже бывший точно.
        — Привет,  — бросила она, проходя мимо, мама учила быть вежливой при любых обстоятельствах.
        — А, эт-ты…  — протянул он и умолк, допивая чай.
        Влада повязала фартук, открыла холодильник и услышала недовольное ворчание:
        — Ты как у себя дома.
        — Но кто-то же должен позаботиться о завтраке и обеде? Ты ведь тоже поесть любишь.
        Иван взял кружку и подошел к ней с озабоченным видом — Влада невольно отпрянула, испугавшись его. Впрочем, не такая уж она и дура, как считают многие, понимала, что Иван зол на нее, очень зол за вчерашний треп.
        — Я чаю налить,  — объяснил он.
        Влада не вернулась к плите, а места там хватило бы — плита шестиконфорочная, девушка ждала, когда Иван отойдет. А он не торопился, налил заварки, затем тронул чайник…
        — Остыл,  — произнес, непонятно для кого.
        Он зажег конфорку, поставил чайник и не отходил от плиты, хотя мог подождать за столом или еще где. И Влада предпочла держаться от него подальше. И подбородок задрала кверху, мол, я неприступная скала, а если тронешь — получишь сдачи. Говорят, от ненависти до любви — один шаг, вероятно, Иван прошел обратный путь: от любви к ненависти (а что касается Влады — она никогда его не любила). Потому его слова и напоминали скрип расстроенного инструмента, на котором не умеют играть, а не человеческую речь:
        — Ты меня… продала. Задаром. Выходит, ты дешевка.
        — Я рассказала правду,  — возразила она.
        — Ну да, ну да… Когда ты родилась, боженька забыл вложить мозг в твою пустую головку, там вакуум. Поэтому из тебя поперла правда. Дура…
        Он отошел к столу, прихлебывая чай и заедая печеньем, а Влада получила доступ к плите. На его оскорбления она — ноль внимания. Если бы это был человек, которого любила, его мнение дорогого стоило бы, а у них отношения постельно-принудительные за плату.
        — Правда… скажи, пожалуйста!  — тем временем ворчал Иван с удрученным видом.  — Кому нужна твоя правда, а? Взяла и разрушила мою семью своей правдой.
        — Семью разрушил ты,  — на спокойной ноте возразила Влада.  — Тебе понадобился секс на стороне, я тебе его продавала. Все, магазин закрыт. Но ты же пойдешь к другой цыпе. Все уляжется когда-нибудь, и ты побежишь искать новую бабу. Так кто разрушает?
        Неожиданно он подлетел к ней и зашипел, стиснув кулаки:
        — Слушай, сгинь! Я дал тебе достаточно денег, на них ты можешь уехать… да куда хочешь! Ты мне всю малину испортила, имей совесть…
        — Отстань от нее!  — раздался сонный голос законной жены. Она появилась в длинном халате и смешных тапочках, села за стол.  — Влада, у нас есть что поесть? А то этот совестливый сожрал все твои котлеты, ни о ком не подумал, никому не оставил. Зато как любит поговорить про совесть…
        Иван не выдержал, ударил… нет, не жену, еще чего. Он ударил ладонью по столу, дескать, молчать, я здесь хозяин. Ему до сих пор хотелось брать верх, это привычное его состояние. Что ж, он был успешным, судьба его баловала, а избалованный ребенок всегда испорчен — это аксиома. У Ивана возникло ошибочное ощущение, что он фаворит богов, и то, что запрещено всем людям, ему разрешено, потому что он особенный. И вдруг весь уклад, привычная жизнь, ощущение себя в созданном им пространстве — да все-все, что наполняло смыслом его житье-бытье, рухнуло. Считай, за один миг рухнуло вместе с разлетевшимся вдребезги загородным домом. Наступил похмельный синдром, когда мозгам и телу плохо, исправить уже ничего нельзя, но привычки сильней натуры.
        Юля его состояние очень хорошо понимала, она ведь тоже принимала активное участие в создании фаворита богов, бессознательно, но портила Ивана, потому ответственность лежала и на ней. Ей даже было немного жаль его, чуть-чуть, ведь годы совместной жизни никуда не деть, они еще довлели. Да и не отличался Иван тоталитарным складом, по сравнению с другими знакомыми у них образцовая семья, впрочем… Юля могла простить ему многое, но не измену, не ложь, не подлость. А он отличался именно этими «богатствами» души, по сути, крысятничал в собственном доме, так что чаша весов перевешивала не в его пользу.
        — Прошу прекратить меня третировать,  — неожиданно строго произнес Иван.  — Я создал всю эту роскошь, окружил тебя…
        Юля расхохоталась, ее реакция заставила Ивана замолчать на время, но жена не позволила ему продолжить:
        — Закрой лучше рот, создатель. Ты чуточку забыл, что я уже знаю больше, чем тебе хотелось бы. Лучше подумай, что нам делать. Видишь, я говорю — нам. Это значит, всем вместе. Потому что пока ты создавал роскошь, заодно накопил врагов, которые даже твою любовницу не пощадили, пришли убить ее. Что же они сделают с нами? Кстати, я звонила маме, попросила не возвращаться домой, перечислила деньги через Интернет. Слушай, Ванька, а покойникам сразу блокируют счета или тебе можно кинуть денежки на мой счет?
        — Не знаю.
        — Юля…
        На зов Влады та оглянулась, так как девушка произнесла ее имя странной интонацией, словно ее нечто озадачило и даже вогнало в некий ступор. Она стояла перед кухонным столом и смотрела прямо перед собой в окно, а выходило оно на въезд с улицы. Что там увидела Влада? Юля поднялась со стула и проследовала к ней, девушка указала ей на окно:
        — Только не отодвигай занавеску. Смотри на забор…
        — На ограду — ты хотела сказать?
        — Ну, да, да. Рядом с воротами. За елкой мужик стоит. Я давно его приметила, он следит за домом.
        Услышав об этом, прибежал и Иван:
        — Где, где?
        — Вижу,  — сказала Юля, найдя пустые ячейки в кружевной занавеске ручной работы.
        — Это за мной!  — задергался Иван, отойдя от женщин.  — Да, да, это по мою душу. Черт, пришли-таки!
        — Что случилось?  — появился Алик.
        — За домом следят,  — тоном заговорщицы сообщила Влада.  — Вон… посмотри… стоит за елкой.
        Теперь Алик подошел к ней и присмотрелся сквозь ячейки занавески к пространству за стенами дома. Человека за елками снаружи ограды он заметил, слегка пожал плечами и посоветовал не только Ивану:
        — Не подходите к окнам. Иван Николаевич, вы бы нам рассказали, что за люди были на даче вместе с вами, чего вы все хотели, за что вас… всех взорвали.
        — Нечего мне рассказывать, нечего!  — вспылил тот и едва не разразился слезами.  — Ну сколько можно! Не были вы все в моей шкуре…
        — Почему, я была,  — вставила Влада.  — Меня же хотели убить… Юля, как же мне узнать про Милу, а?
        — Поедим и поедем, найдем таксофон и позвоним.
        Непонятно на что отреагировал Иван, но он в сердцах махнул рукой, а потом и вовсе ушел из кухни, оставшись без завтрака. Собственно, демарш никого не задел, даже напротив, все трое почувствовали некоторое облегчение после его ухода, сели завтракать в столовой, примыкавшей к кухне. Включили телик, перебрасывались короткими фразами. А Юля в это время думала о муже, о том, что несчастья и неудачи одних делают стойкими и привлекательными, ведь мужество людей красит, а других… Ванька, оказывается, слаб, а слабый мужчина вызывает, скорее, стыд, чем жалость.
        Через сорок минут женщины выехали, при этом слегка похулиганив. Из дома имелся ход в гараж, так что для наблюдателя совершенно неожиданно открылись ворота. Подъезжая к ограде, Юля пультом открыла вторые ворота, а вот потом… Наблюдатель, решив, что его сейчас разоблачат, ринулся через дорогу. Юля повернула в его сторону, нажала на газ — бедняга едва увернулся и чудом не попал под колеса, прижавшись всем телом к стене здания. Юля на этом не успокоилась, она снова развернулась и двинула за ним, заехав на тротуар. Ух, как он бежал, как бежал… Галопом! И оглядывался. На некрасивой роже отпечатался неподдельный ужас, ведь машина практически догнала его. Юля нажала на тормоз лишь перед проспектом, в который перпендикуляром врезалась улица, где жила она. Наблюдатель, оглянувшись последний раз, повернул за угол и, наверное, безумно радовался, что избежал участи лягушки, попавшей под колеса. Юля расхохоталась, за ней и Влада.
        А через полчаса женщины, найдя в айфоне номера больниц, дозвонились до той, куда привезли Милу. Влада быстро затараторила в трубку, продумав фразы заранее:
        — Скажите, что с Милой Арнье? Ее привезли с ранением на «скорой» в ночь с тридцать первого на первое…
        Выпалив скороговоркой все фразы, она замерла, ожидая и вдруг:
        — Да, такая поступила к нам с пулевым ранением… Не имеем права распространять информацию.
        И тетенька повесила трубку!
        — Черт! Зараза!  — выругалась Влада.
        — Что случилось?
        — Не имеют права распространять информацию! Как теперь узнать? Не идти же мне в больницу! Меня там загребут.
        — Успокойся, жива твоя Мила.
        — Жива? Ты уверена?
        — Конечно. Будь по-другому, они бы сказали: умерла. Просто твою подругу оберегают от нового покушения.
        — Ой, правда! Милка жива, жива! Ой, даже не верится!
        Смена настроения Влады произошла быстро, ведь вера в хорошее — могучий стимул к оптимизму.

* * *
        Поздний вечер зимой — это безлюдье прежде всего, только потом — время. Борис, которого с легкой руки Юли называли Бобом (а то и уничижительным собачьим именем Бобик), отодвинул штору, а за окном было уже темным-темно. Значит, вечер поздний. Он присел на край кровати, взял брюки, вздохнул.
        — Ты куда?
        Опираясь на локоть и подперев рукой голову, свободной рукой Элла дотронулась до его спины. Глупый вопрос — куда он! Туда. Домой, к жене. И вздохнул не по поводу того, что придется уйти от красивой любовницы к некрасивой Розе. Никакая Элла не красотка, от которой дух захватывает, а свободный орган находится в стартовой готовности, разве что если сравнить ее с Розой… Но с женой никто не сравним, в смысле она всем проиграет. И Элла, тридцативосьмилетняя бабенка, без мужа (следовательно, без секса), без шарма, без образования и без постоянной профессии, нужна ему лишь для поддержания мужских сил. У нее приятный тембр, не рубленая речь и сдавленный голос его Розы, она ласковая — что еще надо среднестатистическому мужику, который никогда не был любимцем слабого пола? Он просто отдыхает у нее душой и телом, в его положении загнанного в западню зверька это крайне необходимо.
        — Пора мне,  — стеснительно сказал он.
        Конечно, она и так поняла, что он намылился к супруге, но вознамерилась задержать его. Каждая одинокая баба мечтает захомутать мужика и привязать его к себе навеки вечные, посему не упускает возможности внести разлад в ненавистную семейку. Элла стала на колени, прижалась к его спине и заворковала на ухо, щекоча дыханием шею Бориса:
        — Боренька, миленький, не уходи так рано. Еще только девять часов, детское время. Боренька, я тебя так люблю, так люблю…
        И чмок, чмок, чмок его в шею, щеки, спину. Но он свое получил, ему не хотелось заставлять себя еще раз изображать полового гиганта. Бориса пугала импотенция, как всякого нормального мужчину, все же это показатель не столько физический, сколько психологический. Опасаясь неудачи, он не доказывал себе, что может больше того, что действительно может. Боря предпочитал свежие силы, одно упражнение, но качественное, хотя говорят, нужно чаще заниматься сексом. Сексом — хм! Вот если бы любовью со всею красотой обоюдных чувств, как было давным-давно с Розой… Поэтому не повелся, а главное, не завелся. При всем при том Борис не любил обижать кого бы то ни было, он обернулся, поцеловал Эллу в губы, после отстранил ее от себя и повторил:
        — Прости, мне пора.
        Они договорились с ней на берегу, что семью Боря не бросит, а Элла уверовала в собственные чары — женщины часто переоценивают себя — и стала навязываться и, как следствие, надоедать. Ну, любишь (в чем Борис сомневался), ну и что? У него есть обязательства, надо это понимать, обязательства не перед женой, а перед детьми. Что бывает дороже детей? Да ничего. И потом, если честно, от одной стервы уходить к другой стерве… в чем смысл?
        Выпив остатки холодного чая, на прощание Борис дежурно чмокнул в щеку обиженную Эллу и с облегчением двинул к выходу. Она не побежала за ним, значит, недели две не стоит сюда приходить, этот вывод он сделал еще года четыре назад. Сказать, что расстроился,  — не-а. От Эллы с ее притязаниями на совместную жизнь Борис устал, от Розы устал тем более, при этом мучился, что ничего не может изменить. Он всегда был исполнителем чужой воли, никогда (даже в детстве) не имел свободы, не был генератором идей и их исполнителем. Боря… никакой. Он чертовски устал. И все равно ничего не мог изменить, потому что не знал, как это делается.
        Борис шел по пустым улицам, не торопясь. Пятна от фонарей легли на снежный покров желтыми кругами, в этих пятнах особенно ярко искрился снег, заставляя остановиться и полюбоваться таким привычным, но необыкновенным явлением. А дома Роза плешь проест — почему он притащился так поздно. И будет пилить, пилить… выдвигать нелепые версии, подозревать, дуться… В сущности, жена будет права, но это не имеет значения. Как же она достала! Вот спрашивается: почему ведет себя, словно она мисс России? Ведь внешне хуже своего Бобика во сто крат, а держится с достоинством звезды. Нет ответа на этот простой вопрос.
        Он решил пройти дворами, как делал не раз, ночью это самый безопасный путь. Пройдя под аркой, соединяющей два двора, Борис сделал всего несколько шагов по направлению к своему дому и получил удар чем-то тяжелым и тупым по голове…

* * *
        — И что же теперь?  — спросил Урбас.  — Каковы будут ваши дальнейшие действия?
        Они находились в кабинете, где впервые встретились с Пашковым. Урбас стоял напротив, не соизволив присесть, он ждал короткого и всеобъемлющего ответа. Андрей уже понял, что этот человек мнит себя высшим сословием, отсюда у него повелительный тон, манеры господина, щедрость шейха, ну и пускай заблуждается на сей счет. Самого Пашкова неимоверно заинтересовала история сестры Урбаса, он решил во что бы то ни стало докопаться до истины, это же весьма увлекательное занятие и попадается крайне редко.
        Пашков разложил на столе листы и, не приглашая Урбаса второй раз присесть, начал объяснять:
        — Смотрите: мы получили номер банковской карты вашей сестры, ведь вы перечисляли ей деньги. Кстати, нехилые суммы, вы щедрый брат.
        — Далее,  — с царским высокомерием произнес Урбас, вынужденно усевшись на стул, дабы получше разглядеть отпечатанные на принтере листы.
        — А далее… ваши с сестрой счета и карты находятся в одном и том же банке! Я отправил запрос в ваш банк, не дать информацию по требованию органов не имеют права. Мы затребовали все операции со счетами и банковскими картами.
        — В чем смысл запроса?
        — Рита находится здесь достаточно долго, наверняка ей понадобились деньги, значит…
        — Она либо расплачивалась, либо снимала деньги,  — догадался Урбас.  — И что? Как это поможет нам?
        — Раз ее нет в номере, а вещи оставлены, она собирается вернуться. Но на данный момент где-то находится. Мы не знаем, где. С помощью номера банковской карты Риты мы найдем примерное местонахождение вашей сестры по банкоматам, в которых она снимала деньги. Ведь идут к ближайшему банкомату, а не едут за тридевять земель. А банкоматы все на учете.
        — Понял,  — впервые улыбнулся Урбас.  — И поиски сузятся. Меня одно беспокоит… Почему не работает ее телефон?
        — Выключен. И по неизвестным причинам она не включает трубку.
        — Я слышал, можно определить местоположение по сигналу, который идет на телефон, даже если он выключен.
        — Пробовали,  — вздохнул Пашков, в этом вздохе явственно угадывалась неудача, так и оказалось.  — Не принимает сигнал ее трубка.
        — Почему не принимает?
        — Ну, этого я не знаю. Например: вынута батарея, труба утонула, раздавлена, разобрана на части…
        — То есть, трубки не существует,  — уточнил Урбас.
        — Совершенно верно. Нам остается только ждать ответа из банка, другого не дано. Ждем?
        — Ну, раз другого выхода нет…
        — Пока нет, поверьте.
        Павел Давыдович поднялся, выпрямил плечи и приподнял выступающий вперед подбородок. Его орлиный профиль на белой стене впечатлил Пашкова: надеть на голову шлем с поднятым забралом — и готов призрак средневекового рыцаря, сурового и беспощадного. Рыцарь ушел, а Пашков задумался: что будет делать, когда получит результат? Ну, допустим, Рита снимала деньги в одном из отдаленных районов города — и что? Как ее там найти? Есть фото. Размножить, дать оперативникам (разумеется, отстегнуть им часть гонорара) и запустить парней в район, чтобы опросили жителей, иногда это помогает. А какие еще есть варианты?..

* * *
        — Юля!  — ворвалась в гостиную не Влада, а сама мадам паника.
        Юля, Иван и Алик смотрели новости по телевизору, находясь в разных точках гостиной, других занятий для троицы не нашлось, впрочем, они и не искали, чем занять себя. Диван оккупировала хозяйка, мужчины полулежали в креслах, все трое лениво повернули головы к девушке.
        — Что еще случилось?  — спросила Юля.
        — Там…  — неопределенно указала Влада.  — Там какие-то люди… мужчины. Приехали на машине. А сейчас открывают дверь ограды…
        — Ну и чего ты паникуешь?  — Откинув плед, Юля встала с дивана, сунула ноги в свои смешные тапочки.  — Пойдем, посмотрим.
        На кухне, стоило ей выглянуть в окно, она резко отпрянула, спрятавшись за стеной. Влада поняла, что она тоже запаниковала. А три человека, все мужчины, шли по аллее к дому.
        — Спрячься!  — почему-то шепотом произнесла Юля.
        — Зачем? Свет же горит, они видят, что кто-то стоит за занавеской… Юль, ты куда?
        Хозяйка согнулась в три погибели и таким неудобным образом (чтобы не заметили ее снаружи, ведь окна в кухне огромные), подняв полы халата, заковыляла к выходу из кухни. Влада поплелась за ней.
        — Ванька! Алик! Живо вниз!  — выпалила Юля.
        — А че такое?  — подскочил Иван, находившийся в постоянной готовности к подпольной жизни и даже к побегу из собственного дома.
        — Следак Костя приехал!  — нервически зачастила Юля.  — Явно ко мне, а тут ты, но тебя же нет! Он такой противный… Кстати, а зачем он приехал?.. Меня за вранье посадить? Он же рентген, понял, что я его за нос вожу… И Алик без документов… (Раздался звонок в дверь.) Влада, отдувайся, но не вздумай им документы показать…
        — Почему?  — растерялась та.
        — В паспорте твое имя, а ты оставила свой полис Миле, полиция все знает… они знают даже наши мысли! (Опять раздался звонок, приведший Юлю в паническое состояние.) Мужики, бежим вниз, я с Костей тоже здороваться не хочу, боюсь, от этого мне не поздоровится. Простите, каламбур… Влада, меня нет дома! Я уехала к умирающей тете. Не пускай их в дом, ни за что не пускай!
        Последнюю фразу она сказала вне поля видимости. Влада, ощущая в коленях вместо суставов вату, а в теле — избыток воды, проступившей через поры на коже крупными каплями пота, побрела к двери.
        — Кто там?  — спросила, не открывая.
        — Полиция. А там кто?
        Непроизвольно девушка взялась за грудь, сердце чуть не выпрыгнуло от страшного слова «полиция». Вспомнилась Мила, трусливый побег, взрыв на даче… Но надо что-то сказать этим… за дверью.
        — Я… я… убираюсь тут.
        — Домработница?  — послышалось с той стороны.
        Эх, гламур грезился, а тут сама напросилась на звание прислуги. Да делать нечего, она подтвердила:
        — И кушать готовлю.
        — Откройте, пожалуйста, поговорить нужно.
        — Не могу! Никого нет дома, я одна… а вдруг вы не вы, а… а…
        — Мошенники? Мы можем показать удостоверения.
        — Не, не, не! Я боюсь. Вдруг документы у вас не настоящие? Откуда я знаю, как они выглядят? Вот что хотите делайте, а не открою. Приходите в другой раз.
        — Когда будет ваша хозяйка?
        — Не знаю.  — Влада чуть не запрыгала на месте от счастья, что ей поверили и сейчас уйдут.  — Юля уехала к тете… которая при смерти… типа умирает.
        — Так когда, когда она приедет?
        — Как умрет тетя, так и приедет,  — радостно сообщила Влада.
        — Я оставлю повестку, ваша хозяйка должна явиться в прокуратуру.
        — А зачем?  — сообразила спросить девушка.
        — Вот придет, узнает.
        — Я все передам. До свидания.
        Константин Басин спустился по ступенькам, а дальше не двинулся. Он повернулся в сторону освещенного окна — заметил тень за занавеской и усмехнулся:
        — С чего бы домработнице радоваться смерти чужой тети?
        — Девчонка одна, напугана,  — сказал опер Лисицын, человек неприметный, что для его профессии полезно, и одет как простой работяга.  — Радуется не смерти, а тому, что мы уходим.
        — Что ж, идем, раз это принесет ей радость.  — Басин стремительно пошел к выходу, делясь своими впечатлениями: — Врала домработница. Возможно, ее хозяйка находится в доме, а может, есть другие причины, но врала. Я как камертон — вранье чую волосками на коже.
        — Установить за домом наблюдение?  — предложил Лисицын.
        — Посмотрим. Никуда наша Юля не денется… Между прочим, почему домработница называет ее Юлей, а не Юлией Олеговной?
        Сев в машину, труженики следствия газанули прочь. Влада побежала вниз, но дверь в полуподвальное помещение оказалась запертой, девушка заколотила в нее:
        — Откройте! Они уехали! Уехали!
        Озадаченные «подпольщики» вернулись в гостиную, конечно, их раздирало любопытство — зачем приезжал следователь, к тому же с двумя помощниками? И за домом следил мужик — кто он, неужели из подрывников, взорвавших дачу? Все это вносило тревожную ноту в их относительно спокойный анклав на территории города. Юля была права, когда обвинила мужа:
        — Ванька, ну, признай, что натворил, ведь из-за тебя мы живем как изгои, теперь еще и трястись будем от каждого стука в дверь. Не верю, что не знаешь своих врагов!
        Ее сторону принял и Алик:
        — Иван Николаевич, дубина с неба просто так не свалится на голову. Угрозы, записки со странными намеками вы получали? Сначала идут: ультиматум, потом предупреждение, а потом… казнь.
        — Нет!  — чуть ли не взвыл тот с отчаянием человека, которого приговаривают к повешению, а потом еще и к четвертованию.  — В том-то и дело!
        — Вань, а Вань,  — снова обратилась к нему Юля,  — ты не соблазнил, случайно, жену магната? Тот решил отомстить тебе, подложив бомбу, а ты боишься признаться. Не бойся, я тебя не прикончу, я все прощу.
        — Чушь!  — бросил Иван, отошел к столу, налил в стакан минеральную воду и выпил залпом.  — Ты меня достала своей ревностью.
        Но Юлю уже не задевали слова мужа, пытавшегося по старому сценарию перевести стрелки на нее, она бесстрастно парировала:
        — Ревность я ампутировала на днях, здоровье дороже, но с тобой инфаркт наживешь. Не нравится мне вся эта история, в ней слишком много непоняток.
        — В каком смысле непонятки?  — заинтересовался Алик.
        — Взрыв. Кто, за что, зачем? Неизвестно. Ну, Ивану соврать — как вон той водички минеральной попить, я не исключаю, что Ванечка знает, от кого прячется. Молчи уж!  — упредила она негодования мужа, тот как раз собрался высказаться с пылом-жаром.  — Кто-то видел, как он и Влада уезжали после взрыва, на нее покушались, за нами следят… И вот еще странность заметил Мишка: полиция не приходила с обыском ни к нам домой, ни в офис…
        — Что, что, что? Ты до сих пор водишь дружбу с Михаилом? С этим…  — рассердился муж, даже подскочил к ней, сидевшей на диване и обнимающей подушку, словно ударить хотел.
        — По-твоему, я в угоду тебе должна прервать дружбу с человеком, с которым делила один горшок и тарелку манной каши в сопливом детстве?
        — Меня бесит твой стиль изъясняться! Тебе как будто все равно…
        Жена, милая и тихая (когда-то), отложила подушку, поднялась, вызывающе поставила руки на бедра, которых у нее почти нет, и по-петушиному вздернула нос. Она получала удовольствие, мстительно цедя прямо в лицо своему мужу:
        — А мне действительно все равно. Что с тобой будет — все равно. Покушались не на меня, а на тебя, значит, заслужил. Знаешь, Ванечка, я рада, что тебя пришили. Да, да, ты труп теперь. И вряд ли тебя можно реанимировать, ведь когда пороки становятся нормой, реанимации никто не подлежит. Даже если ты захочешь начать заново, с чистого листа, стать добрым, честным, чистым, ну, прям святым… не сможешь этого сделать. Ты переформатировал себя. И меня. Я же тоже другая. Ты лгал, я тебе потакала, а ничто даром не проходит, меня изменили твоя ложь и твой круг сытых котов с похотливыми кошками. Но раньше я тебе верила, подстраивалась под тебя и теряла себя. Теперь хоть узнала, что такое был мой муж. Думаю, меня еще ждут неприятные открытия, но я к ним готова. Только никогда не буду готова к одному: что однажды тебя обнаружат твои «дружбаны» и придут добить, а тут я! И не дай бог — вместе с детьми! Не хочу умирать за твои грязные делишки.
        Слушая, Иван то бледнел, то зеленел, то краснел. Он не делал попыток перебить ее, хотя то, что она говорила, не для посторонних ушей и очень било по самолюбию. Разумеется, и у него имелся запас претензий к ней, но он не стал превращать в свару заурядный семейный кризис, в общем, повел себя благородно, не оскорбляя Юлю. Он лишь бросил с чувством:
        — Спасибо, жена. В час X ты не выдержала экзамена.
        — Ах, ах, ах…
        — Друзья мои,  — вклинился между супругами Алик,  — оставим обвинения для более подходящего дня, а пока давайте… давайте жить дружно. И обсудим некоторые детали…
        Фыркнув, Иван демонстративно, как в цирке на параде-але, отошел к креслу, плюхнулся в него, вытянул ноги (также демонстративно) и взял тон жлоба, не терпел он вмешательства в его личную жизнь:
        — Между прочим! Алик, все, что ты видишь здесь, и сам дом куплены на мои деньги. Которые я заработал! Здесь все мое. Я — хозяин. А ты кто такой, что лезешь в мое пространство, м? А ну-ка, проваливай, откуда пришел. Надоел.
        Ну, тут уж Юля не могла оставаться в равнодушном покое:
        — Стоп, дорогой! Слишком тебя понесло! Если хочешь, чтобы я помогла тебе спасти твою шкуру, придется терпеть Алика, который спас меня от бандитов, и Владу… а с ней мы теперь родственники. Иначе… Мне есть куда уйти. К маме. А ты бултыхайся один в своем шикарном доме и жди убийц. Что выбираешь?
        Поджавший губы Иван шумно сопел, беспомощно моргая. Что такого страшного он совершил, из-за чего жена и мать его детей готова отвернуться от мужа в труднейшую минуту? Подумаешь, переспал с другой бабой! Правда, «другая баба» полежала с ним в постели не одна, но это же зов природы, бороться с ним противоестественно. Жена не застукала — значит, все тип-топ, какие претензии? Вот только Владу черт подсунул некстати, тут поверишь в потусторонние силы, во всяком случае, в бесов — точно. Но разве сравнима банальная измена с прямой угрозой смерти? Слишком не равные категории по ценности.
        «Рухнула жизнь, я весь в страданиях, меня осталось только убить»,  — читала Юля на челе мужа, как на манускрипте, но ее не тронул подавленный, в то же время жалкий вид Ивана. Тем не менее она не собиралась его добивать, выбор-то все равно оставила за ним, при этом взяла и себе право выбирать, а то ведь долгие годы была лишена голоса.
        — Молчишь, значит, принимаешь мои условия,  — сделала вывод Юля.  — Это правильное решение. Итак, Ваня, говори, что нам всем делать? Мы же не можем сидеть здесь вечно и вообще… следует как-то разрулить ситуацию.
        — Мне нужно уехать.
        — Иван Николаевич,  — вступил в диалог Алик.  — Вы уедете, а убийцы придут к вашей жене. Что они с ней сделают, как думаете?
        — Я согласна!  — приняла условия мужа Юля.  — Но у меня есть встречное условие, Ванечка. Подумай, что ты мне оставишь, а то я вашего брата бизнесмена знаю — обдерете, как липку, родную жену. Говори, что, помимо детей, оставишь?
        — Я думал, мы уедем вместе,  — робко произнес Иван.
        — Влада, хочешь последовать за ним?  — обратилась к девушке Юля на полном серьезе (без желчи). Та отрицательно качнула головой, почему-то придя в ужас от предложения.  — Видишь, Ваня, твои любимые жены отказываются участвовать в побеге. Короче, думай о контрибуции в мою пользу за все пятнадцать лет, прожитых мною в глубоких заблуждениях на твой счет. Дети останутся со мной, разумеется, и это ультиматум.
        Посчитав, что сказано достаточно, не желая развивать тему раздела имущества, а отдавая этот пункт на совесть мужа, она пошла наверх. Но Иван, кажется, не понял смысла сказанного, а ведь Юля поставила точку на их слегка бракованном браке. Он выкрикнул, когда жена была на середине лестницы, с негодованием выкрикнул:
        — Считаешь, я трус? (Она продолжила шествие по лестнице с королевским величием.) Я хочу уехать, потому что это разумно! Хочу переждать. А когда найдут убийцу, вернусь. Если не знаешь, кто хочет твоей смерти, зачем становиться мишенью?
        — А я не верю, что не знаешь,  — вторично заявила Юля, остановившись наверху и взявшись обеими руками за перила.  — Судя по твоему мастерству обманщика, тебе мстил тот, кого ты крупно нагрел, до смерти обидел, или оскорбил, или унизил. Может, ты считаешь свои действия невинными шалостями? Но, видишь ли, достаточно одной маленькой гадости, чтобы навсегда прекратить с человеком всяческое общение. А вы, бизнесмены, умеете жутко кошмарить людей, при этом смеетесь, если удается размазать человека, так как убеждены, что только вам дозволено абсолютно все. Вам на ум не приходит мысль, что однажды с вами поквитаются.
        Ей было что сказать еще, только она не стала этого делать, внезапно замолчала и, безнадежно махнув рукой, ушла в спальню, куда мужа не пускала. Иван опустил голову на грудь и несколько раз отрицательно мотнул ею, проговорив:
        — Можно подумать, я не хочу узнать, кто меня пытался убить. Если бы это было так просто…
        — А подставу вы исключаете?  — спросил Алик.
        — Подставу?  — поднял голову Иван.  — Понятия не имею, где меня могли подставить… И кто?
        — Тот, кто находился к вам очень близко и пользовался доверием. И тот, кто знал, куда вы едете двадцать пятого декабря. Подумайте, Иван Николаевич, мы хотя бы примерно просчитаем, каковы мотивы этих людей.
        Между бровями Ивана пролегла глубокая складка, выдававшая напряжение, с каким он перебирал знакомых.
        — Боб знал точно!  — сказал он через несколько секунд.  — А остальные… Секретарша… то есть мой референт… Лора заказывала продукты для дачи.
        — А кто такой Боб?
        — Борька? Мой экономист. Толковый мужик, с цифрами дружит, с его помощью я увеличил доходы фирм. Но взорвать… он на такое не способен, нет… Боря безвольный. А убить — убивают люди крепкие, властные, с холодом внутри. Извините, я должен поговорить с женой.
        Иван поднялся наверх, однако Юля не пустила его в спальню. Она лежала ничком и ревела, заглушая рыдания подушкой,  — тривиально, но другого способа пореветь и чтобы тебя не услышали, не нашлось.
        14
        Павел Давыдович встретил Рождество в гостинице, за многие лета это был редкий случай, когда праздновал он в гордом одиночестве и вне дома. Он любил древние традиции, свой дом, любил немногочисленный круг друзей, членов семьи — с возрастом семья становится главным увлечением, да-да, именно увлечением. Ради своих родных — а их меньше, чем друзей,  — Павел Давыдович готов пожертвовать всем. Сын и внучка далеко, живут за границей, приезжают раз в год — это в лучшем случае, чаще он ездит к ним, так как немыслимо тоскует. А вот сестра и старая тетя всегда рядом, живут в одном с ним доме. Урбас много старше Риты, родные они по отцу, но разве это помеха для братской любви? Вообще-то Павел Давыдович относился к младшей сестре по-отцовски нежно, баловал, считая ее немножко глупенькой и совсем еще девчонкой, не способной различать, что хорошо, а что плохо. Не повезло Рите с замужеством — напоролась на мерзавца, детей не заимела, впрочем, время для потомства пока есть, проблема — найти стоящего мужчину (с хорошими качествами), это нынче непросто. Урбас убедил ее заняться бизнесом, он же не вечный, а
современной женщине не стоит уповать на вторую половину, необходимо самой себя содержать. Рита долго искала занятие, отвечающее ее запросам, наконец, нашла: купила фитнес-клуб на деньги брата, он же и содержал каприз сестры. С Ритой и тетушкой Павел Давыдович отмечал все праздники, иногда к их скромной компании присоединялся сын с внучкой.
        И вдруг — никого рядом. Урбас не позвал сопровождающих его парней, по опыту знал, что подчиненных не следует ставить на одну с собой ступень, они принимают норму в общении за равенство и наглеют. Дистанция, только дистанция! Но дружелюбия при этом никто не отменял, короче, дружелюбная дистанция — самое то, она не позволяет сесть обслуживающему персоналу на голову, которая, как известно, предназначена для шапок и шляп.
        Урбас не пошел в ресторан, а остался в номере, откупорил бутылку шампанского и выпил-то всего один бокал, однако опьянел, вскоре задремал. И во сне, словно наяву, он решал задачу: Рита обещала вернуться к Новому году, но не вернулась, ни разу не позвонила. Куда она могла деться, что стряслось с ней? Чутье подсказывало: сестра попала в дурную историю. У Риты патологическая тяга к неприятностям, ему не раз приходилось выручать ее, так что гадать, куда она вляпалась, бессмысленно.
        Следующие два дня Урбас отвлекался от мрачных мыслей тем, что катался и гулял по городу, знакомясь с ним. Как подавляющее большинство заядлых путешественников, его интересовали исторические места, каковых, к сожалению, осталось немного. Это еще и способ ужать время, которое в режиме ожидания длится чуть ли не вечность. К вечеру он вернулся в гостиницу, а там его ждал Пашков. По лицу капитана было заметно: приехал он с хорошими новостями, отчего Урбас, владеющий собой более чем на отличную отметку, внезапно почувствовал волнение и с трудом справился с ним. Попав в номер, Пашков сам разболтался, ему же не терпелось доказать, что деньги он отрабатывает честно:
        — А я собрался вам звонить, не застав вас в номере. Получены результаты, Павел Давыдович, неожиданные, я бы сказал.
        — Присаживайтесь,  — предложил Урбас, указав на кресло.
        Затем он снял пальто и кинул его на спинку стула, уселся напротив Пашкова во второе кресло с немым вопросом: мол, слушаю вас. Сопровождающие Урбаса Йог и Тамтам остались стоять у двери.
        — Мы с вами хотели определить примерное местонахождение вашей сестры, но в результате получена более полезная информация. Ваша сестра, находясь в нашем городе, перечислила деньги на этот счет…
        Андрей Пашков протянул сложенный вчетверо лист бумаги и, когда Урбас развернул его, а в следующий миг мумифицировался, глядя на стройный ряд чисел, встал с места, чтобы ткнуть пальцем в перечисленную сумму. Тем самым, видимо, дал понять, что ошибочки нет, цифры реальные. Конечно, у Павла Давыдовича не находилось слов, поэтому капитан продолжил:
        — Сумасшедшая сумма… во всяком случае, для меня.
        — Но здесь нет данных, кому именно перечислены деньги,  — выдавил явно шокированный Урбас.
        — Не волнуйтесь, это как раз не проблема. Дело в том, что деньги Рита перечислила по Интернету, фиксируется только счет получателя, подтверждается кодом, который присылают sms-сообщением и… все, дело сделано. Главное, нам прислали выписку со счета вашей сестры. Номер счета получателя есть, название банка и номер отделения банка-получателя тоже есть. Скажу главное. Данное отделение банка под этим номером…  — указал пальцем он,  — находится в нашем городе. Поэтому имя получателя выяснить не составит труда, запрос мы уже сделали.
        — То есть, получатель живет здесь, я правильно понял?
        — Совершенно верно. Полагаю, он… или она… знает, где ваша сестра.
        — Что ж, я рад… очень рад. Нам повезло.
        Но сказано было таким унылым тоном, что сердце сжалось от жалости. В уме Урбас выстраивал видеоряд, как заманили в западню и похитили Риту, она же такая доверчивая! Затем ее пытали, заставляя перечислить деньги, от невеселых картинок отвлек звонок Пашкову, тот, извинившись, поднес к уху трубку:
        — Да?… Ага! Сейчас, подожди… (Достав авторучку и небольшой блокнот, который Пашков уложил на подлокотник кресла и приготовился писать.) Диктуй… Залесский с двумя «с»?.. А адрес? Желательно точный и телефон неплохо бы… Я же просил: подробно!.. Ладно, подождем до завтра. Пока.
        На этот раз Урбас не выждал паузы:
        — Что… что еще стало известно? Кто этот Залесский?
        — На банковский счет Залесского поступили деньги вашей сестры — два миллиона рублей.
        Не сдержался Тамтам, присвистнул, правда, тут же прикрыл рот пальцами-сардельками и перевел глаза на хозяина — не рассердил ли? Но сумма действительно офигенная, повергающая в длительные раздумья.
        Пашков немного дал подумать Урбасу, должен же Павел Давыдович проанализировать широкий жест любимой сестры, а может быть, вспомнить и причины щедрости, ведь большие деньги просто так никому не доверяют. Однако Урбас демонстрировал недоумение, хотя внешне это почти не выражалось, лишь отражалось слегка в глазах.
        — Павел Давыдович,  — нарушил тишину Пашков,  — у вашей сестры были здесь какие-то дела, ну, бизнес, к примеру? (Урбас медленно покачал головой, его ответ — нет.) Вы уверены?
        — Сейчас уже ни в чем не уверен. Я ошибался, когда полагал, что у нас с Ритой доверительные отношения.
        — Тогда скажите, кому отдаются такие деньги, на каких условиях?
        — Заем,  — с ходу предположил Урбас, но опять же: уверен не был.  — Или шантаж. Это первое, что приходит в голову. Но есть вариант хуже: физическое насилие и вымогательство…
        — А подарок?
        — Исключено. Вы много видели людей, дарящих два миллиона? Вот и Рита не настолько глупа, чтобы делать такие подарки.
        Теперь ему не сиделось. Павел Давыдович порывисто встал и все же вовремя спохватился (не любил он выставлять напоказ свое истинное состояние), поэтому зашел за кресло и облокотился о спинку. Этого времени хватило, чтобы он решился раскрыть некоторые семейные секреты:
        — У сестры на счете почти ничего не было, так, мелочовка. Эти деньги я дал Рите на обновление оборудования в фитнес-центре. Она не смогла поставить дело на должный уровень, чтобы получать прибыль, к несчастью, у нее быстро заканчивается запал. Мне приходилось заставлять ее поднимать клуб, ведь всякое дело нужно доводить до совершенства… то есть пытаться довести, только потом расставаться с ним. Данный принцип дисциплинирует. Она попросила денег, мне было приятно, что я убедил ее направить энергию на работу… Выходит, Рита меня обманула.
        — Возможно, эти деньги и перечислены за всякие там тренажеры, у нас много спортивных салонов.
        — Она должна была приобрести оборудование за границей, это же дешевле — купить у производителя. Здесь цена будет другая.
        — А как она объяснила свой отъезд? Зачем ехала сюда?
        — Собственно, мы с ней не говорили на эту тему. Рита спонтанно собралась, сообщила по телефону, что уезжает, но традиции не нарушит, обязательно вернется к Новому году и все объяснит.
        — Понятно…  — произнес Пашков. Но Урбас был слишком расстроен, Андрей, как мог, утешил: — Осталось недолго ждать. Залесский, надеюсь, знает, где ваша Рита.
        Павел Давыдович тоже надеялся, хотя нет ничего более расплывчатого, чем надежда. Слишком долго от Риты не было вестей, а ведь сделать звонок и сказать: «Со мной порядок, извини, я занята по горло»,  — дело одной минуты. Значит, что-то случилось…

* * *
        Узники «замка» готовились к вылазке, темное время суток должно было помочь им осуществить замысел. В чем он состоял: вывезти Ивана из города, вызвать ему такси, на котором он уедет в небольшой районный центр, где у него есть маленький домик из трех комнат на берегу небольшой речушки. Купил Иван домик с землей за бесценок у алкаша, получившего наследство, жене об этом забыл сказать. Но он совершает много сделок, далеко не о каждой сообщает Юльке, тем более когда речь идет о мелочовке. Итак, рыбалка, курочки во дворе, огород… это ли не грезы склонных к философии мечтателей? Собственно, философия — удел старости, земля же всегда надежное вложение денег, а пока домик пригодится, чтобы переждать угрозу жизни. Как только найдут убийц, в чем Иван не сомневался, он тут же вернется… не домой, нет. Жена поставила условия: дом, пятая часть бизнеса, половина состояния достается ей.
        — Цени, изверг, я не собираюсь делить твой бизнес пополам, хотя имею право, мне и пятой части хватит,  — заявила безжалостная Юля.
        — Но где я буду жить?
        — У тебя есть домик алкаша, на первое время хватит, потом купишь себе халабуду из трех этажей, это же для тебя не проблема.
        — Бизнес стоит теперь,  — сказал Иван.
        — На данный момент у всех бизнес в спячке, сейчас каникулы. Но ты не переживай, я возьму его в свои нежные руки до твоего воскрешения.
        Больше не доверяя мужу, Юля заставила Ивана написать расписку, поставить подпись и печать! Кстати, печать он таскал с собой, словно это ключ от кладовки, где горы золота лежат. М-да… у каждого свой бзик. Потом поставили подписи свидетели — Влада и Алик (жалко, паспорта у него не было, данные вносились в расписку), ну и сама авторша опуса расписалась, внесла паспортные данные. Для чего она проявила столько участия в муже, с которым надумала расстаться? Естественно, этот ход интересовал все стороны данного договора. Вопросы не задавались, Юля сама объяснила:
        — Запомни, все это я делаю ради детей, только ради них. Да, Ванечка, твоя жизнь мне дорога, как моя собственная, я ее беречь буду. Что бы ни случилось, а ты отец и еще пригодишься им. Ко всему прочему, ты будешь и мою часть бизнеса вести, а то ведь я пока не справлюсь — знаний у меня не хватит, но деньги-то нужны. Я привыкла нормально жить, одеваться, не жрать что попало. Детей мы вместе будем доводить до ума, а жить — в разных бунгало, теперь ты мне станешь… как брат.
        — Только предупреждаю, Юла…  — Иван в знак признательности за участие в его судьбе решил быть с ней честным.  — Денег у меня нет…
        — Как это — нет? Шутишь?
        — В том количестве, в каком ты надеешься получить, нет.
        — Куда же ты их дел, изверг?
        — Все вложено, все! Не смотри на меня, будто я вор. Все средства вложены в новый проект, который не успели начать, только деньги перечислить успели поставщикам. Мы с партнерами затеяли крупную авантюру, вложили огромные средства, завязались с иностранным капиталом. На нашей даче обговаривали детали — кто за что отвечает. Осталось совсем немного до кнопки «пуск»… и вдруг какая-то скотина подло подложила бомбу! Три года работы, три года поиска партнеров!.. И теперь у меня на руках дырка от бублика!
        — Ванька, тебя убить мало,  — выдала жена.
        — А мне, думаешь, легко? Извини, я не предусмотрел, что кому-то вздумается взорвать меня! Ужасно обидно! Ужасно…
        — Надо было вести себя по-человечески, а не дурацкими шутками злить людей. Ты, например, не любишь, когда над тобой подшучивают.
        — Не люблю. И мои приколы были в отместку. И вообще! Это не повод…
        — Да не переживайте вы так, Иван Николаевич,  — подал голос Алик.  — Вам повезло — вы живы. И раз у вас практически все готово, продолжите работу над проектом, но уже с наследниками ваших партнеров.
        — Продолжу, конечно!  — Но в интонации Ивана прозвучал другой подтекст: ситуация безнадежная.  — Если только моих убийц найдут. А если не найдут, мне сделают…
        Иван провел большим пальцем по своему горлу и вздохнул жалобно, протяжно, ему самому себя заранее стало жалко. С Аликом он худо-бедно смирился, в его положении это было самое разумное решение, а Владу игнорировал, словно она виновата: специально явилась к жене, чтобы испортить им с Юлькой отношения. Однако так иногда бывает: никто не виноват, но каким-то непонятным образом, явно по инфернальным законам, выплывает гнусная правда, и уже ничем ее не смикшировать. Приходится смиряться с крахом, который устроила правда, потому что есть более приоритетные направления, например, спасение собственной жизни. А было-то все так шоколадно-карамельно…
        Настал вечер побега. Но опасения никуда не пропали! Никто не забыл, как за домом вел наблюдения некий тип, теперь каждый человек на улице вызывал нездоровое любопытство, а у некоторых — у Ивана — так и вовсе элементарный страх. Короче, они очутились перед задачей: как Ваню экспортировать из дома в Тмутаракань с курами и огородом? Его же заметят в автомобиле, только погони всем не хватает и связанного с ней драйва. Еще вопросик весьма и весьма интересный: куда делись правоохранительные органы, не напоминающие о себе? Хоть бы позвонили на стационарный телефон и сказали: «Мадам Юлия, будьте так любезны, посетите нас в прокуратуре, ждем-с». Ничего подобного. Как вымерли! Что, если и они дежурят тайком у дома? Как же выехать Ивану без последствий? Но Юля, от природы заполучившая практическую жилку, сообразила:
        — Ивана положим в багажник.
        И вот Иван, кряхтя, укладывался в багажное отделение, а Юля, улучив минутку, когда все заняты делом, позвонила Михаилу:
        — Мишка, ну, как дела? Что так долго?
        — Дорогуша, ты хоть представляешь, сколько файлов в компе твоего бесенка Ваньки? Есть даже под паролем. От кого он прятал файлы в собственном компе, а? Я их складываю в отдельную папку. Пароли, конечно, не взломаю, не тот у меня профиль. Придется нанимать специалиста.
        — Нанимай, иди на все условия. Попроси специалиста и почту взломать. Мишаня, я на тебя надеюсь, найди хоть что-нибудь… сомнительное…
        — Ищу, ищу. Пока, Юла.
        Она не заметила, как в комнату вошел Алик, разумеется, вздрогнула от его голоса:
        — И что сомнительное мы ищем?
        — Фу, как ты меня напугал. Это… я разговаривала с другом детства… он делает для меня одну работу…
        — Не хочешь рассказать мне? Юля, я искренне…
        — Знаю,  — перебила она.  — Но пока нечего рассказывать. Идем в гараж?
        — Ладно, поговорим потом. Иди, а я зайду на кухню еще за одной сумкой.
        В гараже Юля занялась подготовкой к путешествию. Она никогда не ездила в обуви на каблуках, в машине стояли специальные туфли, Юля предпочитала сто раз на дню переобуться, чем однажды не попасть ступней на педаль. Она и так лихачка, зачем же увеличивать риск? По требованию мужа принесла подушку, кинула в багажник, к этому времени прибежала с улицы Влада:
        — Никого не видно. Юля, хочешь — проверь.
        — Верю, верю,  — протирая салфеткой приборы, сказала та.  — Вань, а Вань, ты там улегся? Сейчас выезжаем.
        — Да, все нормально,  — отозвался тот.  — Продукты не забыли?
        Юля рассмеялась:
        — Кто про что, а Ваня про жратву. Не забыли, милый, выпотрошили все запасы, лишь бы ты не помер от голода в своей деревне.
        Последнюю сумку с продуктами, предназначенную для Ивана, принес в гараж Алик, захлопнул багажник и устроился на заднем сиденье в авто. Юля завела мотор, но в последний момент и Влада запросилась:
        — Можно и мне с вами? Юля, ну, пожалуйста, мне страшно одной оставаться в таком большом доме.
        — Садись,  — разрешила хозяйка.  — На обратном пути поможешь мне выбрать продукты. Ну, ребята, с богом?
        Ворота открылись. Внедорожник выехал из гаража, затем за территорию особняка и плавно покатил по улице к проспекту. Переулок по вечерам темный, хотя это и жилой квартал, но, видимо, старинные здания слишком громоздки, а окна маловаты, посему света дают мизерное количество. О фонарях лучше не говорить, они везде одинаковы — еле тлеют.
        И откуда взялась легковушка с устрашающими опознавательными знаками «Полиция»? Она нагло перегородила путь внедорожнику, у Юли первая мысль была — удрать и спрятаться вместе с экс мужем в домике алкаша, но… Она поняла, что объехать полицейскую телегу на узкой улочке не получится: либо в дерево врежешься, либо в стену впечатаешься. Пришлось затормозить. Дверцу со стороны водителя открыл сам! Да, да, крутой мэн — следак Костя Басин. И надо ж такому случиться, Костик проявил просто пример галантности на этот раз:
        — Добрый вечер, Юлия Олеговна. Куда путь держим на ночь глядя?
        — В супермаркет за продуктами,  — живенько ответила она с улыбкой, будто очень рада видеть следователя, а то, что не явилась к нему… это недоразумение.
        — А я все ждал-ждал, когда вы соизволите посетить меня,  — не дождался. Если Магомет не идет к горе, то гора идет к Магомету, верно? Прошу пожаловать в наш автомобиль. Не такой роскошный, как ваш, но ездит без проблем и очень быстро, как вы любите.
        — То есть?  — напряглась Юля.  — Меня что, арестовывают?
        — Задерживают. Для беседы.
        — На каком основании?  — подал голос с заднего сиденья Алик.
        — А вы кто?  — перешел следователь с медового тона на привычный.
        — Друг семьи.
        — Документы, пожалуйста.
        Алик отчеканил, словно выученное стихотворение:
        — Документы, деньги, телефоны украдены, Юлия и Влада тому свидетели, ограбление произошло на их глазах. Я жду справку, удостоверяющую личность, чтобы уехать домой. Заявление о нападении и краже лежит в полиции, вы можете проверить.
        И не поленился же следак Костя позвонить в отдел полиции, куда Юля привозила Алика. Удостоверившись, что такое заявление есть, Басин скорчил недовольную мину и спросил, указав на Владу:
        — Это кто?
        — Я домработница!  — выпалила девушка, безумно вытаращив глаза от испуга.  — Влада!.. Это меня так зовут — Влада.
        Басин мгновенно потерял к ней интерес, жестом предложил Юле проследовать в машину. Догадываясь, что положение безвыходное, она повернулась к «другу семьи» и отдала ключи, сказав упавшим голосом:
        — Возвращайтесь домой. У тебя, Алик, все равно нет прав…
        Юлия вышла из внедорожника, прошла к полицейской машине и внезапно, задержавшись у открытой дверцы, повернулась к Басину:
        — А адвокат мне не положен?
        — Положен,  — закивал тот.  — Все — в рабочем порядке. Садитесь.
        Бросив прощальный взгляд на свой автомобиль, она села в автомобиль, который увез ее.
        В машине Юлии стало тихо-тихо. Посидев в бездействии пару минут, Алик пересел на место водителя, развернувшись, поехал назад.

* * *
        — Ну-с, Юлия Олеговна…
        Следователь вцепился в нее рыбьими глазами, не выражающими ничего. Стекла вместо глаз! У Юли заклинило где-то внутри, так что и говорить не было возможности, она только понимала: попалась! А на чем, что ей инкриминируют? Растерянность — закономерная реакция, ведь у большинства людей представления о правоохранительных органах базируются на отрицательных слухах. И вдруг он огорошил:
        — А скажите мне, Юлия Олеговна… Откуда взялся на объективе камеры слежения отпечаток вашего пальца?
        — Как, как? Где?  — прорезался голос у нее.
        — В офисе вашего мужа. В коридоре. Объектив залеплен пластилином, на котором отпечаток вашего пальца. Очень четкий.
        Разумеется, она вспомнила, как пыталась залепить глазок и обнаружила, что он уже… Просто пощупала глазок пальцем, удостоверяясь, что он закрыт чем-то липким, поэтому свой кусочек пластилина не стала лепить. Надо же, как работают!
        — Э… моего пальца…  — задумчиво произнесла Юля в поисках защитных аргументов.  — А откуда вы знаете, что это мой палец на пластилине? Вы у меня брали отпечатки? Вот не помню…
        — Брали,  — с подозрительным удовлетворением сказал следак Костя, словно подложил ей большую свинью, что, собственно, так и было.  — Вы этого не можете помнить, так как отпечатки добывались без вас. Вы пили из стакана воду на этом же месте — соответственно оставили пальчики на стакане. Вы держались за край стола, на полировке остаются особенно четкие следы…
        — Понятно,  — огорчилась Юля.  — Теперь буду посещать полицию в перчатках.
        — Поздно.
        Действительно. Если бы она знала, где подстерегает хищник… да что теперь раскаиваться! Тем временем Басин наблюдал ломку, выражаясь фигурально: от былой самоуверенности Юлии и следа не осталось, в глазах недоумение и растерянность, уголки губ опущены вниз, плечи ссутулены… совсем девушка пала духом. Пора дать ей отдохнуть, и Басин сказал:
        — Понимаю, вам нужно время, чтобы вспомнить, когда и как вы оставили свой отпечаток на объективе. А также когда именно оставили. У вас впереди целая ночь, так что память, я надеюсь, восстановится. Должен предупредить: не стоит лгать, ведь отпечаток — это не все.
        — Не все?  — испугалась Юля.  — А… а что еще есть?
        — Терпение, Юлия Олеговна, терпение. Итак, добро пожаловать в наш отель.
        За Юлей пришли. Она поднялась и только в этот миг поняла, что не домой ее отвезут, она теперь — арестантка. Жуть! Да с какого перепугу?
        — Простите,  — повернулась Юля к следователю,  — а в чем меня обвиняют? Вы же должны поставить в известность…
        — Неужели?  — не поднимая головы от бумаг, которые он держал в руках, сказал иезуит Костик.  — Я полагал, вы знаете.
        — Представьте, даже не догадываюсь.
        — Пока вас подозревают, а не обвиняют.
        — В чем же, в чем?
        — В убийстве мужа.
        — А…  — понимающе протянула Юля, но и только.
        Увели ее как злостную преступницу, приказав держать руки за спиной! Так стыдно было проходить мимо людей в коридоре! Народу сновало здесь немного, наверняка в данном ведомстве встретившиеся люди работают, ведь час уже поздний, и арестанты для них — привычное дело. Да, чужих не должно быть в этот час, но Юля… Юля сгорала со стыда. Потом ее перевезли в натуральную тюрьму! Затем привели в камеру, где находились две тетки жуткого вида в засаленных спортивных костюмах, одна из них с седыми космами курила без остановки, а вонь стояла… помимо табачного дыма, разило смесью немытого человеческого тела, пыли и заплесневелым камнем — брр! Женщины не обратили на Юлю никакого внимания (и слава богу), лишь указали, где свободные койки. Юля упала на жесткие нары совершенно без сил, веки отяжелели, она закрыла глаза, чтобы не видеть убожество вокруг себя. Зато мозги трудились ударно и сконцентрировались на мысли: как выбраться отсюда? Как?.. Как?..

* * *
        Тяжелый вечерок выдался и у Ивана. Побег отсрочен, дома оставаться опасно, так как теперь полиция может нагрянуть с обыском в любую минуту, Юлька в кутузке… В общем, дело швах. Как жить в таких условиях?
        — Алик, позвоните нашему адвокату Щелокову,  — попросил Иван, чувствуя, что, если еще и «друг семьи» с Владой сбегут, ему совсем туго придется.  — Я не могу, меня ведь нет.
        Он принес трубку, выбрал номер на ней…
        — Да, Юля?  — это был Щелоков. Иван включил громкую связь, поэтому диалог слышали все трое.
        — Александр?  — уточнил Алик, но ответа не дождался, да и не ждал, рискнул продолжить: — Я друг Юлии — Алик. Ее только что задержали…
        — Как это задержали?  — всполошился Щелоков.
        — Полиция задержала у дома, когда мы выехали в магазин. Они караулили нас, как мне показалось.
        — А что предъявили? Ордер показали?
        — Ничего не предъявили и не показали, но думаю, у них все имеется. Как быть нам?
        — Кому вам?
        — Ну, мне, к примеру? И Владе, это подруга Юли. Мы же должны что-то предпринять, а я, скажу честно, в растерянности, город мне чужой… Нужна ваша помощь, вы ведь адвокат.
        — Откуда у вас мой номер?
        — А я звоню со стационарной трубы, номер внесен в память.
        — Так, так…  — Щелоков, видимо, думал, сопоставлял.
        Наверняка ему не нравился «друг Юлы», к тому же что-то в его адвокатских планах расстроилось, и это наводило на тревожные мысли: будет ли он помогать ей? Прошла минута, а Щелоков молчал — уснул, что ли? Пришлось Алику разбудить адвоката:
        — Алло-о… Господин адвокат, что скажете?
        — Пока ничего,  — буркнул Щелоков.  — Завтра выясню, на каком основании она задержана. А ведь я ее предупреждал…
        — О чем вы предупреждали?
        — Что она первая в списке подозреваемых.
        — Неужели?  — с подкупающей искренностью изумился Алик.  — Вы считаете, Юля могла своего мужа…
        — Скажем так: я не исключаю. Все, мне нужно поразмышлять, как вытаскивать Юлу, до свидания.
        Алик положил трубку на журнальный столик у дивана, скрестил на груди руки, думал, слегка выпятив нижнюю губу. Влада наблюдала за ним и тоже думала: что он там решает? Алик производил впечатление человека, умеющего решать за других, убеждать, причем без напора, который характерен для людей неуравновешенных, эксцентричных, как, например, Иван. Бывший любовник полулежал в кресле с закрытыми глазами, небритый, взлохмаченный, какой-то несуразный по сравнению с Аликом. Напольные часы прервали ход мыслей девушки, неожиданно отбивая время, она вздрогнула и нечаянно сказала:
        — Какой плохой человек.
        — Кто?  — спросил Иван, открыв глаза.
        А действительно, кто? Влада, закусив губу, указала подбородком на телефон, Иван закивал, мол, согласен с тобой, но этого ему показалось мало, он озвучил:
        — Саня еще та тварь.
        Снова наступила неуютная пауза, когда люди не видят друг друга, неинтересны друг другу и словно отделены невидимыми стенами. Они слишком разные и чужие. Влада, глупенькая Влада чувствовала это особенно остро без Юли, как маленький зверек, оставшийся без матери в норе, когда началось землетрясение. Она бы сбежала, но боялась отсюда отойти даже на шаг, полагая, что убийцы Милы знают, где она живет, и подстерегают ее у ограды.
        — Иван Николаевич, у меня вопрос,  — разрядил напряжение Алик.  — Сколько вы должны вашей сестре?
        — Я?  — выпрямился Иван.  — Хм… Ничего не должен.
        — Она приходила к вашей жене первого числа и требовала немедленно вернуть ваш долг, довольно крупную сумму.
        — Сколько?
        — Четыреста тысяч.
        — Марья требо?..  — Иван подскочил как ужаленный, заметался по гостиной, размахивая руками и негодуя: — Ну, Машка… ну, дрянь! Ха, четыреста тысяч! Да я и так ей отваливал нехилые бабки! Ну, сестричка… родная кровушка! Решила на моей смерти нагреть лапки? Четыреста тысяч! Офигеть! Ну, погоди, я тебе покажу… когда воскресну!
        Алик тоже поднялся, он собрался уйти в свою комнату, перед этим попросил хозяина:
        — Напишите адреса ваших… м… сестры, Боба… то есть Бориса, секретарши. И номера телефонов.
        — Зачем?  — вышел из состояния ярости Иван.
        — Хочу поговорить с ними. Это и в ваших интересах.
        — Думаете, они…  — Иван рассмеялся тем самым смехом, который весьма красноречиво дает понять: ты идиот и лечению не подлежишь.  — Нет. Нет и нет. Никогда не поверю, что кто-то из них… Ха-ха… Впрочем… Мишка мог…
        — Мишка? Друг Юли?
        — Да. Я выгнал его с работы месяцев семь-восемь назад. Сам посуди, Алик, зачем мне Юлькин шпион в офисе? Каюсь: придрался к чепухе и уволил.
        — Тогда и его координаты напишите.
        Алик двинул в библиотеку, Юля предлагала ему переселиться, ведь для гостей здесь целых три комнаты, а он сказал, что прекрасно чувствует себя среди умных людей на полках.
        — Можешь называть меня просто по имени и на ты…  — великодушно разрешил Иван, бросив в спину уходящему Алику.
        Не оборачиваясь, тот кивнул. После его ухода и Влада побежала по лестнице вверх — что ей здесь делать наедине с мужем Юли? У двери комнаты ее догнал Иван, схватил за плечи.
        — Влада, подожди… подожди… Лапуля, я так по тебе соскучился…  — Развернув ее, он порывисто обнял.  — Ты такая красивая… Мой бог, какая ты…
        — Отвянь, блин!  — оттолкнула его она.
        Конечно, Влада пышненькая, сдобненькая, сладенькая девчонка. Да, мужики млеют, завидев ее (не все, разумеется, кто-то и костлявых ценит), алчно клацают зубами, едят глазами и облизываются. Милка только советовала: «Ты больше улыбайся, а рот открывай поменьше, лучше вообще закрой его, а то ляпнешь че-нить из дурацкого репертуара, весь твой королевский шик сдохнет на корню». К сожалению, пользовалась Влада своими великолепными данными неумело, наверное, поэтому спать с ней предпочитали многие, но оплачивать капризы… жаба давила. Дядя Ваня более-менее щедрый, он оказался удачей в ее карьере гламурной барышни. Но теперь Влада вынуждена отказаться от него, что сделать вовсе не трудно: чувств к нему она не испытывала никогда, а узнала поближе, так и вовсе он опротивел. Оттолкнула его с большим чувством превосходства, приложив все силы, в результате дядя Ваня летел, взмахивая руками, прямо по пролету и благополучно приземлился на пятую точку. Взвыл:
        — Охренела? Ты… ты… что себе позволяешь?!
        — Я вам, дядя Ваня, твердо сказала: конец. Что не ясно?
        Иван поднялся, но не оставил поползновений, буквально подкрадывался к ней, как пантера к зазевавшейся добыче:
        — Ты не понимаешь мое состояние? Я в раздрае, мне плохо…
        — А кому сейчас в этом доме хорошо? Вашей жене так совсем худо, она среди убийц и воров находится.
        — Да я тебе столько бабок отвалил…
        — Я их честно отпахала — хорошенького понемножку. Так что катитесь… в баню.
        Влада захлопнула перед его носом дверь, повернула задвижку. Ивану Николаевичу осталось лишь шипеть в бессилии и оскорблять от обиды:
        — Создал же Господь такое несоответствие! Внешность — ах, а мозгов — ноль. Красивая дура!
        — Ну и что?  — послышалось за дверью.  — Ищите красивую и умную, а пока идите спать, Иван Николаевич.
        И пошел, куда послала Влада,  — в баню.
        15
        К Марье Алик отправился с утра, тянуть не имело смысла, как он объяснил Ивану и Владе, хотя вторая не требовала отчета о его планах. Да и хозяин находился в настроении упадка, казалось, ему уже глубоко безразлично, чем закончится эпопея с побегом. Однако кому-то следовало позаботиться о Юле, а не только Щелокову биться за нее.
        Итак, план Алика прост, хотя вряд ли результаты существенно изменят ситуацию, но чем черт не шутит, когда бог спит. Нужно пытаться пройтись по всем каналам, ведь о сабантуе на даче могли знать только приближенные люди. Сначала он надумал увидеться со всеми упомянутыми Иваном лицами, затем переговорить с секретаршей и соединить свои впечатления с ее бесценным мнением. Секретари знают о своих работодателях даже то, что в них заложил не только бог, но и властитель преисподней, стало быть, полезность этих знаний просто неоценима. Первый пункт едва не провалился, так как Алика не пускала в квартиру Марья:
        — Я вас не знаю и знать не хочу.
        — Постойте,  — заговорил он в домофон. Пришлось врать: — Я партнер вашего брата, у нас общий бизнес, мне очень нужно с вами переговорить. Вы не хотите меня пускать — нет проблем, выйдите сами. Я намерен разобраться и, поверьте, разберусь. С вашей помощью, без вас, но разберусь. Выходите, это и в ваших интересах (шаблонная фраза, однако работает). В противном случае я пойду в полицию и сообщу, что вы скрываете важные факты.
        Последняя фраза рассчитана на тех, у кого рыльце хотя бы чуть-чуть в пушку. Пауза сулила успех… И верно:
        — Ладно, сейчас выйду.
        Алик отошел от двери, удовлетворенно крякнул, потирая руки. Через небольшой промежуток времени дверь подъезда в элитном доме распахнулась и появилась звезда: в белой шубке, руки в белых перчатках, на руках она держала йоркширского терьера с бантиком на головке. Марья остановилась, так как узнала Алика:
        — Так это вы…
        — Я, я,  — улыбнулся он, зная, что его улыбка даже стерв сражает наповал.  — Не спешите с негативными выводами. Меня зовут Алик, я приехал к Ивану, мы должны были обсудить последние детали перед запуском проекта, но я опоздал — самолет не принимал ваш город. Помните, какая погода стояла? То слякоть, то снегопад. В общем, меня встретила Юля с печальной новостью. По дороге я вышел за сигаретами, на меня напали, избили и ограбили. Юля привезла домой.
        Марья не таяла, околдованная обаянием мачо, как Алик рассчитывал, а недоверчиво сканировала его. Не верила. Но не уходила.
        — Что от меня вам нужно?  — спросила.
        — Все, что известно. Юлю задержала полиция…
        — Ах, какое несчастье,  — усмехнулась Марья, не скрывая торжества.
        Она опустила собачку на землю, та засеменила, подметая длинной шерстью снег, к детской площадке, в то же время хозяйка прогулочной походкой двинула за ней, не отставал от «звезды» и Алик.
        — Вы радуетесь?
        Он просто задал вопрос, не окрашивая интонацией, но вопрос явился катализатором: Марья не скрыла ни торжества, ни злорадства, ни удовлетворения:
        — Радуюсь, да. Я — за справедливость. Кто, по-вашему, взорвал собственную дачу вместе с мужем?
        — Юля?  — догадался Алик.
        — Не сама, конечно, хотя… с нее станется. Она ревнивая до ужаса, а сама флиртовала с мужиками направо и налево! Лицемерка. Бедный Ваня мучился с ней, она же неуправляема. А как пилила его! Все ей не так, то дулась, то кусала всех ядовитыми словами, то игнорировала… Ужас, какая невоспитанная! Но с претензией на светскость. Думаю, она наняла киллеров и заказала убить Ивана! А чтобы отвести от себя подозрения, подгадала, когда Ваня будет на даче не один… Потрясающая жестокость.
        К счастью, Марья говорила не быстро, Алику удалось вставить в длинную тираду весьма важный вопрос:
        — А откуда Юля знала, что Иван на даче, к тому же не один?
        — Киллеры следили за ним.  — Такое ощущение, что ответ был готов у Марьи заранее.  — Итак, четверо бизнесменов убиты, стало быть, постарался кто-то из крупных орлов того же полета, а она ни при чем — какая прелесть! Дусик, Дусик…
        Марья засеменила на высоких каблуках к терьеру, исступленно грызущему найденную кость (видимо, вкусную) вдвое больше псины. Хозяйка ногой отфутболила кость, но собачка кинулась вдогонку за деликатесом. Пришлось Марусе взять двумя пальчиками косточку и кинуть как можно дальше, лохматая псинка смирилась и задрала ногу на колесо иномарки.
        — Хм, я должен был стать пятым…  — вернулся к теме он.
        — Вам повезло,  — сказала Марья, вытирая пальцы в перчатках о снег, взятый с веток куста.
        Нет, доверия в ней не прибавилось, она одарила Алика таким взглядом, что впору придраться: мол, что вы имеете в виду, глядя на меня, словно я у вас украл кусок от шубы? Но есть другой способ сбить спесь — уличить, что и сделал Алик:
        — А откуда вы знаете, что на даче было четыре человека?
        — Ваня сказал,  — не смутилась Марья.  — Он заехал ко мне накануне…
        — Накануне чего?
        — Взрыва, конечно. То есть днем… Дусик, фу! (Дусик плевать хотел на ее «фу» и обнюхивал нечто невидимое.) Ваня попросил фотоаппарат, сказал, что у него на даче собирается компания вершить великие дела. Немного, всего четверо вместе с ним…
        — Что? Фотоаппарат?!  — Это же фантастика! И реакция Алика была соответствующей.  — У вашего брата не было фотоаппарата?! Может, телефона у него тоже не имелось?
        — Представьте, у моего брата имелось все, что нужно успешному человеку!  — презрительно сказала Марья.  — Не ехать же ему домой к своей тощей кляче за фотоаппаратом, в дела бизнеса он не посвящал ее, следовательно, о сборе на даче она ничего не знала. А вот если бы Ваня приехал домой, она пристала бы: зачем, куда и… так далее. Еще потащилась бы за ним и умничала там среди по-настоящему умных людей. Последнее время Ваня стеснялся ее, в семье его держали только дети, он их очень любил.
        М-да, дети, разумеется,  — веский аргумент сохранить брак, только малоубедительный. Как показывает практика, мужчин ничто не останавливает рядом с надоевшей женой. Алик не поделился с Марьей возникшими сомнениями, всего лишь сместил акценты, поинтересовавшись:
        — Вас вызывали для дачи показаний?
        — В первую очередь. Как там дурно пахнет, от этого у меня разболелась голова. Дусик, Дусик, иди ко мне, мой мальчик.
        Она подняла собачку, сунула ее за пазуху и поежилась, давая понять, что прогулка закончена. В сущности, Алик выяснил все, что требовалось, даже более того. Он попрощался и зашагал к дороге ловить такси (деньги, кстати, дал Иван, у Алика-то ни копейки не осталось после ограбления), но его догнала фраза Мария:
        — А Иван не говорил, что будет пять человек…
        Алик повернулся к ней лицом, продолжая идти задом, крикнул, улыбаясь во весь рот:
        — Я звонил ему из аэропорта, куда вынужденно сел самолет, предупредил, что не успеваю.
        И помахал рукой. Марья пошла к подъезду, не ответив на прощальный, между прочим, дружественный жест.

* * *
        — Юла!.. Юла!..
        О, сколько упрека в одном слове, которое состоит всего из трех букв! Буквы-то не ругательные, а звучали в устах Сани — ой как ругательно. Он рычал по-звериному надрывно, словно тигру прищемили лапу. Правда, на тигра Щелоков не тянул, экстерьер не тот, так что сравнение не совсем корректно. Саня больше походил на комичное существо из трагедии. Юля много читала, так вот, Шекспир в свои трагедии вводил комичных персонажей, не раз она озадачивалась: зачем? И вот теперь поняла: разбавить напряжение, нельзя же все время страдать. Однако Саня слишком много бегал по комнате, где разрешили свидание с адвокатом, у Юли голова пошла кругом, она попросила:
        — Саня, ты не мог бы сесть?
        Он подскочил к столу, упал на обе лапы, испугав Юлю (уж не сожрать ли решил узницу?), и гаркнул:
        — Сядешь ты! Надолго сядешь!
        Отошел, промокнул платком пот со лба, ослабил узел галстука. Странно, Юля терпеть не могла галстуки. Мужчина при галстуке казался ей неким подобием египетской мумии, которую повесили во времена фараонов, а когда мумия ожила, с удавкой не рассталась. Теперь мумия бегает, а удавка болтается, болтается… В общем, дурь полная.
        — Объясни, подруга…  — на псевдоспокойной ноте тем временем процедил Саня.  — Объясни, как попал твой отпечаток на объектив?
        Это запросто. Все продумано за ночь, Юля выдала без запинки:
        — Однажды я целовалась с… тебе необязательно знать. Мы целовались в приемной, там никого не было. Я хотела уйти, потому что смущалась, выскочила в коридор, а он… он такой был настойчивый и влюбленный, не мог с собой совладать. И я вдруг захотела, чтобы он меня целовал, целовал… В губы. Долгим поцелуем. Но охранники внизу увидели бы, донесли Ваньке… Представляешь, что было бы? Вот я и залепила пластилином объектив, а потом предалась любовному жару… угару… Но мы только целовались. Немножко.
        Вскинув лживые глаза на Саню, Юля тут же опустила ресницы. Ну и выражение у него на фейсе: он бы откусил ее язык, если бы это было возможно.
        — И как же ты залепила? Высоковато там.
        — Я подпрыгнула и… бац! Одним нажимом, лишь бы… Я ведь занималась танцами очень долго, у меня поставлен прыжок.
        — Ага. И пластилин постоянно лежит у тебя в кармане.
        — Нет. Это был случайный кусочек. Малышка прилепила его на зеркало в прихожей, я отлепила и машинально в карман…
        — Хватит!
        Наконец он приземлился на стул, теперь они сидели визави, и Юля заметила, что Саня близок к инфаркту! Да, да! Он просто с лица спал: бледный, точнее, желтоватого оттенка, будто это кожа покойника, губы синеватые — явный признак нездорового сердца, глаза покрасневшие. Потянуло пожалеть его и сказать: «Да что ж ты так убиваешься! Все обойдется…» Не успела. Саня положил на стол лист бумаги и придвинул к ней.
        — Что это?  — спросила она.
        — Читай. Вслух читай. Это ксерокопия, оригинал у следака.
        Юля развернула вчетверо сложенный лист, и зашевелила губами, то читая вслух, то прерываясь и пробегая строчки глазами:
        — «Прокурору… В ночь с 25 на 26 декабря в элитном районе был взорван дачный особняк, сообщаю, что это дело рук…» Что за дурь, Саня?! «…ревность одна из причин, а также понимала, что муж вот-вот бросит ее…» Ого! Я бы сказала наоборот, Ванька последнее время был со мной любезен и мил. Так, что тут еще… «…все состояние, а это немало, достанется ей…» Круто. А подписи нет.
        — Ну и что?  — усмехнулся Саня.
        От его коварной усмешки Юле стало не по себе, хотя она в любой момент могла разбить все подозрения, попросту выдав Ивана. Но пока не считала нужным это сделать, к тому же хотелось проверить, насколько пал муж и есть ли предел его трусости. Обманутой женщине это очень важно, ведь чтобы избавиться от нанесенной травмы, нужно чем-то себя стимулировать, начиная новую жизнь. Если Ванька дерьмо, вот и стимулятор: он не достоин ее.
        — Припомни, дорогая,  — в то же время говорил Щелоков,  — как ты выпендривалась на первой беседе со следователем. Что я тогда сказал?.. Вижу, помнишь. А тут две улики, одна вообще стотонная — отпечаток твоего пальца, тогда как в кабинете Ивана полный разгром! Эту улику ничем не перешибить. Как один из вариантов, милая: кабинет мужа ограбила ты. Поэтому анонимка лишь добавляет к данной неприятности веса. Теперь найти подтверждение твоей вины — раз плюнуть.
        — Неужели все так плохо?  — не верилось Юле.
        — Лет пятнадцать — двадцать строгого режима.
        — Ой…  — поморщилась она, тронув пальцами лоб, который просто прострелили слова Щелокова. Да, угроза бесспорная: зачем же искать настоящих убийц, когда есть она? Короче, несмотря ни на что, обвинения все равно предъявят ей. Теперь она на собственном опыте знает, что игры с органами опасны.
        — Четыре трупа,  — развел руками Саня, давая понять, что надежды ноль и даже в минусе.  — Но мы можем устроить твое заключение с комфортом.
        — Да?  — оживилась Юля.  — Каким образом?
        — Есть средство: беременность. Будучи в положении, ты сможешь претендовать на содержание под домашним арестом до решения суда. Конечно, нужно будет внести и залог, но это дело пятое. С ребенком мы добьемся мягкого приговора.
        — А мягкий приговор — это сколько?
        — Лет семь-шесть.
        — Ого…
        — А как ты хотела, завалив кучу народа? Но и этот срок можно скосить наполовину. Потом я добьюсь VIP-камеры — телевизор, холодильник, телефон, хорошее питание и, естественно, никаких работ в колонии. Это дорого, но стоит того. А там амнистия подоспеет…
        — Вау,  — вяло произнесла Юля.  — Осталось где-то взять ребенка.
        — Сначала беременность, дорогая, дети потом появляются, если ты помнишь. Беременность — твое спасение.
        — И где мне забеременеть?
        — Здесь. Я готов помочь.
        Юля открыла рот в буквальном смысле. Нет, у нее сама собой отвалилась челюсть. Следом она живо представила, как Саня Ромуальдович ее обнимает, целует в губы своим безгубым ртом, снимает с нее одежду… А где ЭТО должно произойти? На полу, что ли? Фу-фу-фу! На этот пол ступать противно, а сексом заниматься… брр! Так где же? Ах, на столе! Итак, Саня раздевает ее, укладывает на стол, ножки Юли безвольно свешиваются, а он лапает, лапает — типа заводит партнершу на секс. А может, он мастак без предварительной подготовки? Она лично не знает, как Саня этим делом занимается, не исключено, что для него извращения норма. Короче, потом раздевается он… Воображение Юли предоставило ей нечто волосатое, непропорциональное, слюнявое… Нет!!!
        — Ты… это… серьезно?  — едва вымолвила она.
        — Более чем.
        — А… а… тебя не смущает это место?
        — Ерунда.
        — А… а… Я тебя не люблю! И ты меня не…
        — А кто говорит о любви?
        — Но ребенок! Это же не собачка, не кошка. Это человек, его придется любить, растить, тратиться на него, а ты этого не любишь.
        — Долой демагогию,  — психанул Ромуальдович.  — Говори, запускаем проект или нет?
        Юля медленно покачала головой, произнеся:
        — Проект. Дети, Саня, должны рождаться от любви, другого варианта я для себя не вижу.
        — Дети рождаются, потому что девушки залетают. У нас заканчивается время. Что решаем?
        Осталось представить еще один аспект: в генах ее ребенка потечет кровь человека, который прагматично считает зачатие и рождение человека проектом или еще проще — по залету. Разве такой человек будет способен любить, уважать, сострадать? Человек без чувств, эдакий манкурт нового типа — «заманчивая» перспектива! Юля не обрадовала Саню, у которого наверняка есть свой грандиозный проект, но о настоящем плане он не поставил в известность арестантку:
        — Нет, Саня. Я не могу на это пойти.
        — Тогда сядешь надолго.
        В сущности, просчитать Саню проще пареной репы, это раньше он казался недосягаемой вершиной, пугающей своей свободой без границ, иронией и лоском. Но у этой свободы, оказывается, есть меркантильные интересы: Юля вдова (он же не знает истинное положение вещей) и богатая наследница, сделал ей ребеночка, женился — куда она денется от нового штампа в паспорте? Дети Ивана не в счет, они слишком малы, чтобы делить с матерью отцовское наследие, так что Юла — жирный кусок. К тому же она сядет на несколько лет — и живи себе припеваючи. Не раз Саня уверял, что жизнь проста, ее усложняют лишь дураки. И он прав: слишком все просто… но противно. Юля, глядя ему прямо в наглые глаза, отрезала:
        — И в тюрьме люди живут.
        О, как Саня разочаровался! Но скорей всего, в себе: он недооценил Юлу.

* * *
        Непримиримо смотрела на Алика Роза, словно он сделал ей неприличное предложение, до того неприличное — даже горло перехватил спазм.
        Свежий мужской глаз всегда определит закомплексованную женщину, это же своеобразный ящик Пандоры: стоит ее чуть-чуть задеть, польется черт знает что из крепко сжатого ротика. Алик подобные экземпляры чуял всеми порами кожи, поэтому весьма осторожно наводил справки, используя ту же ложь, что и в разговоре с несравненной собачатницей Марьей. Роза не пригласила его в квартиру, это естественно, чужой человек опасен. С другой стороны, когда люди боятся, то разговаривают через цепочку, она же стояла на пороге, распахнув дверь и выставив бюст вперед, будто это поможет сдержать вторжение в ее жилище. Во всем этом было нечто вызывающее, провокационное и агрессивное.
        — Муж лежит в больнице,  — отбивала Роза слова, как, наверное, отбивают кусок мяса молотком.  — В палате интенсивной терапии. На него напали, ударили по голове, он потерял сознание.
        — А в какой больнице? И номер палаты какой?
        — Зачем вам?
        — Я же объяснял. Моя часть бизнеса входит в проект Ивана…
        — Слышать это имя не желаю!  — свирепо свела брови она.  — Борис на него пропахал столько лет, а он ему голую зарплату сунул — нате, друзья, живите и славьте меня! Сам-то Ванька пустое место был, ему просто везло. Теперь эта выдра начнет нервы выжимать…
        Выдра, разумеется, жена Ивана, но Алик не посмел назвать ее имя, хотя Роза ждала этого и готовилась к тираде. Он обошел опасный момент, вешая этой некрасивой женщине, которая даже не пыталась выглядеть благообразно, длинную лапшу на уши:
        — Мне только узнать, пришли ли деньги на счет. Сумма крупная… Я должен знать, чтобы либо успокоиться — если пришли, либо искать причины, почему они задержались. Может, мои люди напортачили… Пожалейте меня, чем дольше я буду в неведении, тем сложнее мне будет вернуть деньги.
        После такой жалобной «песни» кто не растает? Даже Роза слегка подтаяла, назвала адрес и просила завести Борису апельсины. Нет проблем! И через час Алик поставил пакет с апельсинами на тумбочку, уселся на стул у постели Боба, который с опаской смотрел на него, вжимаясь в угол между стеной и подушками. У него была забинтована голова, распух нос и разбита губа, видимо, когда его ударили, он упал ничком и буквально расквасил лицо.
        — Вы из органов?  — осведомился Боб каким-то паническим, в высоком регистре голосом.
        — Нет-нет,  — поспешил заверить Алик.  — Я из другой конторы, вам бояться нечего. Ваша жена рассказала, как найти вас.
        — Жена?  — Борис слегка передернул плечами, словно у него нервный тик, Алик заметил реакцию и сделал вывод, что Розу Боб не обожает, ему стало жаль бедную женщину.  — А что она вам еще говорила?
        — Номер вашей палаты назвала, мне это нужно было.
        Борис закрыл книгу и положил ее на тумбочку, до этого он читал, после выжидающе уставился на незнакомца, пытаясь найти его в своем прошлом. Нет, с этим человеком не встречался, иначе запомнил бы его. Ну, а Алик в то же время вспомнил характеристику Ивана: безвольный. Маловато сказано, как бы основная черта обозначена, а человек — существо многообразное, не зная его, ключик подобрать к нему сложно. Все-таки, исходя из основной черты, Алик и решил действовать, ибо безвольный — значит и слабый, а слабый — трусливый:
        — Вы как относитесь к вашему патрону?
        — Ивану? Нормально. Нет, кто вы такой? Почему спрашиваете о нем?  — занервничал Боб.
        Если б Юля увидела сейчас Алика, она ни за что не привела его в дом, не оставила не то что на ночь, а и на один час. Обаяние смыло, черты стали вмиг жесткими, отчего красивость существенно пострадала, ведь человека красит внутреннее содержание. Изменилась и тональность, Алик заговорил с позиции силы, перейдя на панибратский слог и давая понять Боре, что его жизнь не стоит и рубля.
        — Я спрашиваю, потому что есть люди, не заинтересованные в смерти твоего патрона, ты понял, Боб? Они хотят знать, кто уложил Ваню, помешав осуществиться их планам.
        — Я… я не знаю…
        — А ты подумай. Премия гарантирована.
        — Но я правда не знаю!
        — Тсс, помолчи!  — приложил палец к губам Алик.  — Понимаешь, когда большие деньги гуляют между людьми, смерть одного из них всегда не в тему, верно? Значит, кто-то запустил руку в общак, так?
        — Я не…
        — Ну, ты, к примеру, «не», а кто — да? Из ваших — кто? У кого был доступ к деньгам?
        Борю потряхивало, во всяком случае, ручонки исполняли всенародно известный танец в определенных обстоятельствах — тремоло. Он принял Алика за ходячую легенду из девяностых, крутого пацана, неважно, что рожа у него приличного человека. Тогда носили малиновые пиджаки и знали несколько слов, половина из которых матерщина, сейчас носят костюмы от ведущих кутюрье мира и умеют крякать по-английски, но суть не изменилась.
        — Слышь, я спросил: у кого был доступ к бабкам?  — повторил Алик.
        — У меня…  — проговорился Борис и испугался собственных слов.  — Но я не трогал! Клянусь. Честно. Хотя жена считает, что богатым Ивана сделал я… в сущности, так и есть, благодаря моим… Но я не… я не… брал ни рубля…
        Алик прищурился, разглядывая существо на больничной койке. О, сколько рассказал Бобик, сам того не желая. Зачастую люди невольно сдают себя сами, происходит это тогда, когда где-то в уголке души задержались остатки совести, а человек не свыкся еще с новым статусом негодяя. Нечто подобное бушевало внутри Бориса. Алик уловил тонкие вибрации дрожащей от страха разоблачения души и с трудом не запустил в свою душу отвращение к этому ничтожному человечку, что помешало бы вести с ним диалог в нужном русле. Тем не менее он безжалостно и уверенно, словно наблюдал в тот миг за Бобом, сказал:
        — Брал, Боб, брал. К чему лукавить? Мы же взрослые люди.
        — Нет…  — заерзал Борис. От волнения он изрядно вспотел и задышал тяжело, но, встретившись глазами с Аликом, вдруг раскис-размяк и признался, едва не заплакав: — Хотел взять… пытался… и не смог. Бес попутал, а бог помешал. И я рад этому, клянусь.
        — Ладно, мы проверим. Ты видел, кто съездил по твоей голове?
        — Нет. Меня ударили сзади. Я даже шагов не слышал, поэтому не оглянулся.
        — А че так поздно гулял? Откуда шел-то?.. Чего молчишь?.. Да ладно, колись уж. Мы должны вычислить: случайно тебя долбанули или нарочно подкараулили. Может, нападение на тебя — звенья одной цепи, ты же столько лет отпахал у Ивана.
        Кажется, последний аргумент возымел действие, впрочем, какой мужчина не похвастает при случае похождениями? От этого повышается рейтинг если не у собеседника, то у хвастуна обязательно.
        — Я задержался… задержался у любовницы. Только, умоляю, моя жена не должна знать…
        — Заметано, не узнает. А как часто ты ходил к любовнице?
        — Ну, один-два раза в неделю.
        — И всегда по вечерам? Поделись опытом, вдруг пригодится.
        — В основном по вечерам, Элла ведь работает, как все люди. Звонил домой, что задерживаюсь… в общем, врал, как обычно врут все на моем месте.  — И вдруг Борис перешел на доверительный тон: — Иногда Роза посылала меня в выходной за продуктами, а я заезжал к Элле, так что и днем мы…
        — А маршрут менял, когда от Эллы шел?
        — Да нет. Эта дорога короче, я знаю ее, как свои пять пальцев.
        — А кто-нибудь знал, что у тебя есть любовница?
        — Не, не, не!  — замахал длинными руками Боря.  — Зачем? Чтобы кто-то моей Розе меня заложил? Не люблю конфликтовать, меня все устраивает и так.
        Про себя Алик усмехнулся: устраивает его! Боря тихушник, это самый опасный народец, исподтишка яду подсунет папе родному из-за наследства, а потом весь испереживается.
        — А что у тебя забрали?  — полюбопытствовал Алик.
        — То есть?  — не понял Борис. Видимо, последствия удара тяжелые — он соображал медленно.
        — Ну, телефон там… деньги… часы забрали? Ограбили?
        — Нет, нет. Все цело.
        Странное нападение, Алик не знал, что и думать. Борис пролежал на холоде примерно с полчаса, именно через этот временной промежуток его спасли от переохлаждения и смерти молодые люди, вызвав неотложку. Значит, грабителю не помешали нечаянные свидетели, ведь в его распоряжении было много времени, хотя пошарить по карманам достаточно пары минут. Но пора было завершать беседу, тем более пришел доктор и попросил посторонних покинуть палату. В коридоре Алик стал у окна напротив двери — не поговорить с медиком было бы большим упущением. Как и предполагалось, доктор вскоре вышел из палаты.
        — Извините, док,  — ринулся к нему Алик,  — что вы скажете о самочувствии Бабутко?
        — А вы кто?  — осведомился доктор.
        — Я из следствия.  — И чтобы доктор не догадался потребовать документы, без паузы продолжил: — Мне хотелось бы знать результаты исследования Бабутко.
        — Да мы вроде посылали акт…
        — Из первых уст факты точнее,  — выкрутился Алик.
        — Удар нанесен сзади тяжелым предметом…
        — Как думаете, что за предмет? Ведь любое ударное орудие оставляет на теле характерный след.
        — Верно. Но не все так однозначно. На месте происшествия орудие не найдено… мы только предполагать можем. Что-то тяжелое наподобие биты или… или это и была бита. Человек, наносивший удар, небольшого роста, но очень сильный. Поэтому рана специфическая.
        — Что значит специфическая? В данном случае?
        — Я вкратце обрисую, грубо. Обычно бьют сверху, чтобы попасть по темени — последствия такого удара тяжелые, вплоть до летального исхода. А у Бабутко пострадала затылочная часть, представьте, череп проломили… наверняка концом дубины. Били с большой силой, если бы орудие попало по темени, думаю, у Бабутко не осталось бы шанса выжить. Конец дубины соскользнул с затылка, буквально стесал кожу с волосами. Это все. Извините, спешу.
        Доктор быстрым шагом пошел по коридору, Алик, подумав секунду-другую, рванул за ним, чтобы уточнить:
        — То есть, нападавший не достал до темени?
        — Примерно,  — бросил доктор, ныряя в кабинет.
        Взглянув на часы, Алик решил, что времени хватит на Лору.
        16
        Юлю привезли в прокуратуру к Костику. Вели в наручниках!!! Это такой ужас, такое унижение… По пути Юля поняла, что она людям в коридорах глубоко безразлична, у них свои проблемы, но разве от этого легче?
        — Вы подумали, вспомнили?  — первое, что спросил следователь Костя, когда она села на стул напротив него и отметила про себя: он такой же чистый, наглаженный, ухоженный. А она вся провоняла черт-те чем.
        Историю страстной любви Юля выложила без запинки, изложила красочней, чем Сане: целовались, выбежала в коридор, подпрыгнула, залепила пластилином…
        — Угу, угу,  — закивал следователь.  — Пока вы прыгали, кто-то грабил кабинет вашего мужа, не находите?
        Нечего было ему сказать, не убеждать же, что лично она не грабила,  — он все равно не поверит и правильно сделает. Грабила. И наверняка у него есть какие-нибудь дополнительные улики, так что не стоило злить Костика, он же только и ждал, когда она откроет рот. А фиг ему!
        — Пластилин вы всегда носите с собой на случай, если в помещении обнаружите камеру слежения,  — дополнил он иронично, не дождавшись от Юли ответа.
        Мужики удивительно стандартно мыслят, вот и Костик точь-в-точь Саня, но она дала тот же ответ, что и Щелокову: пластилин случайно оказался в кармане. Басин вперил в нее известный взгляд (знает, что умеет смотреть, уничтожая ментально), выдержал паузу, а Юля, идя сюда, заранее приготовилась к психологическому давлению, тоже смотрела на него в упор. Козырь-то есть — живой Ванька, но его пустит в ход лишь в крайнем случае. Также дошло, что ничего стоящего на нее у Костика нет. Значит, он обязан отпустить ее, потому мается, бедняга, тянет время, ждет, когда Юля сломается. Не успела она об этом подумать, как он разочаровал ее:
        — Не получается у нас, Юлия Олеговна, консенсуса. Я задерживаю вас еще на три дня.
        — Как! За что?!  — дернулась она.
        А он словно не слышал:
        — По прошествии трех дней предъявлю вам обвинение, после чего вы будете находиться в следственном изоляторе до суда. Должен поставить вас в известность: пока суд да дело, времени пройдет много, иногда на расследование тратятся годы, а вы все это время будете загорать не на испанском пляже, а в следственном изоляторе.
        Шла Юля по коридорам и, раздираемая злостью, ругала про себя следака: «Тупица! Осел! Нет, чтобы убийц искать, он меня хочет законопатить. Ну, гад, посмотрим, посмотрим, как ты будешь вертеться, когда я тебя опущу при всех. На суде это и сделаю… если Ванька мне свинью не подложит. Сбежит, вот тогда придется туго. Хоть бы кто из своих вызвал на свидание… А кто? Никого ведь нет, кроме мамы, но она далеко. Что же мне делать? На светило адвокатуры рассчитывать не могу, этому уроду тоже Ванькины бабки не дают покоя. Ничего не понимаю: у самого денег полно, живет безбедно и даже более того, а хочет еще больше! Вот народ! Вот это жадность! Патологическая!»
        Так под собственный монолог Юля шагала по коридорам прокуратуры, опомнилась, когда ее посадили в легковую машину с ненавистной надписью «Полиция». Главное, обязательно нужно взять за голову лапой (возможно, немытой) и направить в салон, без этого никак нельзя! Юля резко мотнула головой, сбрасывая руку, тогда-то и очнулась. А тетки в камере говорили, есть специальная перевозка для преступников с решетками на окнах, по описаниям похожая на отдельную камеру, но Юлю возили в легковушке. Ехала и чувствовала лапу на голове, теперь, пока не вымоет волосы, лапа будет на ней. Так жалко стало себя, так жалко, что плакать захотелось. Вдруг заговорил один из конвоиров (наверное, двух мужиков по бокам именно так следует называть, решила она):
        — Останови у магазина, я без сигарет остался.
        — Не положено,  — бросил через плечо водитель.
        — Я тебе дам — не положено! Останови. Пока эту сдадим, времени пройдет… а курить охота.
        — Никуда она не денется в наручниках,  — согласился второй сопровождающий.  — Останови, мы быстро.
        — А я что, сторож вам?  — возмутился водитель.
        — Посторожи минуту, будь другом. Я тоже пожрать куплю.
        Остановились. Полицейские побежали в супермаркет, потрясая сытенькими пузиками. Интересно, как эти стражи порядка с комплекциями Винни Пуха за преступниками бегают? Ведь не догонят. Тем временем водитель достал сигарету, начал щелкать зажигалкой, а та не выдала огонь.
        — А, черт,  — разозлился водитель.
        Он осмотрелся по сторонам, кого-то заметив, нежданно-негаданно тоже вышел… Юля задохнулась от мысли, что сейчас… Да, да, да! Машину эти олухи не заперли. Ну почему — нет? Почему?! Конечно, полицейские приедут домой, устроят там обыск… Да хотя бы помыться успеть! Все, решено. Пока водила просит прикурить…
        Юля открыла дверцу. Воровато озираясь, ступила на землю и… что есть духу ринулась к углу. Добежала. Спряталась за угол здания супермаркета. Выглянула одним глазком, она не боялась, что ее заметят,  — темно же.
        Водитель метался на пятачке, высматривая ее среди витрин, светящейся рекламы, светофоров и толп людей, идущих в обе стороны,  — где уж тут найти арестантку! Не дожидаясь, когда еще два мордоворота выйдут из супермаркета, Юля кинулась бежать. А чтобы не поскользнуться и не упасть, она с силой вонзала тонкие каблучки в утоптанный снежный покров дорог, рискуя поломать их.
        — Черт, такси не возьмешь,  — бубнила под нос.  — Денег нет, зато наручники есть. Меня сразу доставят по адресу — прямо Костику в лапы.
        А бежать далеко. А в наручниках неудобно. Почувствовав некоторую свободу, она перешла на умеренно спокойный шаг. Вспотела — аж жуть, по спине текли ручьи. И смешно стало, необъяснимо смешно. Или это безумная радость накрыла? А свобода — вещь прекрасная, никто не ценит ее, пока на своей шкуре не прочувствует все неудобства ограничений. Юля шагала по переулкам и смеялась: ловко же она деру дала!

* * *
        В блестящих агатовых глазах застыл спортивный интерес, когда Лора увидела перед собой классного мужика. Он представился помощником адвоката Щелокова, документы Лора предъявить не попросила, в квартиру впустила, поверив на слово, значит, не очень умна. Алик прошел в просторную комнату, как ни странно, здесь не было ничего лишнего, что не характерно для женщин,  — вазочки, цветочки, пузырьки, фотографии в рамках, статуэтки и прочая дребедень отсутствовали. Минимализм полный! Из украшений лишь картина с изображением чего-то кубического, каскадные полки, на которых много дисков, столик с прозрачной столешницей и на полу ковер из искусственного волокна под натуральный мех. Диван и кресло имелись, Алик выбрал кресло. Лора — создание милое, высокое, стройное, модное. Ну, секретарша! А какой она еще должна быть? И эта крашеная блондинка! В городе эпидемия — встречаются одни блондинки, если не считать Розу, которую и женщиной-то нельзя назвать. Закономерный вопрос: сколько же лет красотке? Не двадцать, точно. И не сорок, разумеется. Тридцать, может быть… даже с хвостиком, ведь женщины обладают искусством
прятать свой возраст.
        Лора принесла газированную воду в стеклянной бутылке и два стакана, поставила на столик и придвинула его ближе к гостю. То есть, чаю не предложит, хотя он и от куска плохо прожаренного мяса (с кровью) не отказался бы, ну, и на том спасибо.
        — В следующий раз впускайте в квартиру, только просмотрев документы,  — решил он поучить ее уму-разуму.
        Лора улыбнулась белозубой улыбкой, чуть вытащила руку из кармана алого халатика, в руке она сжимала… пистолет!!! Во это да! Лора не так глупа, как с первого взгляда померещилось. Но оружие…
        — Не пугайтесь, это травматика, зарегистрированная,  — сказала она певучим голосом феи.  — Я не убью вас, только покалечу, если что…
        — Хм! Вы предусмотрительны.
        — А то.
        — Лора, вы уже знаете, что вашего патрона нет в живых?
        — Да. И очень скорблю, очень.
        Было бы сказано! По ней не скажешь, что скорбит, скорее, это дань ритуалу на словах.
        — А откуда вы узнали?  — поинтересовался он.
        — Слухи. Они быстро распространяются. Ужасная смерть, ужасная.
        — Думаю, он ничего не успел почувствовать, даже не понял. А что вы скажете о вашем патроне?
        — Это был человек…  — пела Лора, помогая себе кистями рук,  — больших планов, больших амбиций и больших принципов. Умный, щедрый, с чувством юмора. Ужасно любил смешить. Некоторым это не нравилось, но люди без искры, сухари по природе не способны понять искрометный юмор и оценить шутки.
        — Прекрасная характеристика. А недостатками ваш патрон обладал?
        — Конечно. Но я их не замечала. Зачем? Чтобы развивать в себе неприязнь к человеку, который платил мне неплохие деньги?
        — А враги у него были?
        — Ивану Николаевичу многие завидовали, это естественно, но врагов… явных врагов не было. Не могло быть. Он умел ладить, договариваться и убеждать.
        — А что скажете о его жене?  — перешел на Юлю Алик и ждал.
        Ага, Лора задумалась. Наверное, из отрицательных черт жены патрона она выбирала самые плохие. Недолго думала девушка:
        — Юлия Олеговна прекрасная мать и хозяйка. Это ее хобби. Она выглядит как богиня и необыкновенно умна. У нее есть вкус — она хорошо одевается.
        — Я слышал, она часто ругалась с мужем,  — вставил Алик.
        — Это все игра. Игры устраивают все пары, чтобы разнообразить жизнь. На самом деле между ними живет любовь.
        — Замечательная теория. Но я знаю точно, что у Ивана Николаевича были любовницы.
        — Ну и что? Он ведь продолжал жить с Юлией Олеговной. Иван Николаевич лишь получал на стороне подтверждение, что лучше его жены нет.
        — А бухгалтер? Что он за человек?
        На сей раз Лора без пауз обошлась:
        — Он очень исполнительный и первый помощник патрона, это естественно, Борис с Иваном Николаевичем друзья. Никогда он не отказывал в помощи, никогда. И ничего не просил взамен — редкое качество.
        Та-ак… Видимо, девушка больна позитивом. Уже не надеясь получить достоверную информацию, а исключительно из любопытства — что она ответит, Алик еще спросил:
        — У вас работал друг Юлии Михаил…
        — Помню-помню. Симпатичный молодой мужчина, очень порядочный, умный, к тому же изобретатель. Из ерунды Миша способен создать какую-нибудь нужную вещь. Знаете, он так любит свою юную жену… Я немножко позавидовала ее счастью.
        В подобных случаях говорят: охренеть! А еще у Алика мелькнула мысль, что она никогда не выйдет замуж, любой нормальный мужик через месяц задушит ее или утопит в ванне. Может, издевается, за дурака держит Алика? Так не бывает, чтобы человек видел всех одинаково хорошими, в особенности женщина! Он с пристрастием присмотрелся к ней — глаза чисты и ясны, она полна готовности помочь, вот только помощь ее бессмысленная. И все же надежда еще не покинула его, он упрямо продолжил:
        — Кто же взорвал дачу, если врагов у Ивана Николаевича не было, жену он обожал, как и она его, а в окружении были только очень и очень хорошие люди. Кто?
        — Вы уверены, что его взорвали, а не произошла авария? Может быть, газовая труба прорвалась.
        — Уверен,  — перебил он ни на чем не основанные рассуждения Лоры.  — А кстати… Я ни в коем случае не подозреваю вас, но утолите мое любопытство: вы кому-нибудь говорили, что Иван Николаевич собирается с компанией повеселиться на даче?
        — Нет. Никто ведь не спрашивал.
        Терять с ней время — а зачем? Алик поднялся со вздохом сожаления, поднялась и Лора.
        — Я ждал, что вы мне поможете.
        — А я разве не помогла?
        Смешно, но на ее лице Алик увидел неподдельное изумление. Нет, с ней что-то не так, не исключено, что Лора банальная сектантка, а он ломает голову, что за позитивное чудо попало на грешную землю. Пока шел к выходу, созрел задать последний вопрос:
        — Извините, Лора, за бестактность, но ответьте честно, если это возможно… У вас с Иваном Николаевичем была связь?
        — Интимная?  — ничуть не удивилась она.  — Не было.
        — В это трудно поверить, вы же очень красивая.
        — Хм, спасибо. У меня есть ответ: я не нравилась ему, а он — мне.
        Вряд ли она покривила душой. Иван наверняка, как никто другой, знал ее особенность — занудство и предпочитал не иметь с ней дела, чтобы не пробила ему плешь диким, умопомрачительным позитивом.
        На улице стемнело. Алик, идя к дороге, достал из потайного кармана мобильник, включил его и нажал на вызов. Ему ответили сразу:
        — Да? Что выяснил?
        — Много чего, но вся инфа пока разрозненна, в единую систему не складывается.
        — Я предпочитаю нагрянуть ночью и…
        — Мне нужно время. Пока же обеспечь наблюдателями за особняком, чтобы никто не ускользнул из него. В случае побега — пакуй, тогда будем открывать карты.
        — Дом под наблюдением, не волнуйся.
        — И предупреди олухов, чтобы не лезли на глаза. Влада одного видела у самых ворот.
        — Не может быть, наши сидят по скрытым точкам, близко не подходят. Это кто-то другой.
        — Другой?  — задумался Алик.  — Это случилось один раз, больше наблюдатель не обнаруживал себя как будто, но если у особняка появляются не наши люди, то кто же это?
        Немного подумав, на другом конце ответили:
        — Ладно, под наблюдение возьмут всех чужих, кто там появится. Сам не прозевай подопечных.
        У Алика было мало времени, он побежал к дороге ловить машину — настала очередь Михаила.

* * *
        Юля шла целый час. В наручниках, оказалось, идти по скользким дорогам крайне трудно, с каждым шагом она уставала все больше и больше, да делать-то нечего. Одежда промокла от пота, и откуда столько воды в организме? Пить хотелось — просто пересохло во рту, словно не зима на дворе, а жаркое лето где-нибудь в пустыне Сахара. Но вот и родной переулок…
        Юля сначала заглянула в него из-за угла и всмотрелась вдаль. Вон он, ее милый райский домик, там душ, чистая одежда, сладкая вода и мягкая постелька. Как она любит свой дом, лучшего нет ни на одном континенте… Стоп!
        У ворот машина… Нет, целых две машины, вторая в отдалении стоит, как раз там, где елки растут, поэтому еле видна. Неважно видно и что за машины, но одна легковая, вторая… типа бобика. Юля никогда не обращала внимания на подобный транспорт, считая его вовсе не транспортом, а металлоломом. Но может быть, это и есть перевозка преступников? По логике полиция должна искать ее в доме, на всякий случай нужно дождаться, когда машины уедут.
        Прижавшись спиной к стене, Юля шла, шла, почти ползла по стенке… Как подпольщица в старых фильмах о войне, опасающаяся, что ее схватит враг. Дошла до ворот и юркнула во двор. Здесь темно, кусты сирени (сейчас это густые голые ветки) рассажены вдоль ограды, за ними Юлю не заметят. Теперь можно передохнуть. Она расстегнула куртку-дубленку.
        — Фу-х, жарко… И пить хочется.

* * *
        А в доме действительно шел обыск. Как и предполагала Юля, полиция приехала за ней, но беглянки не было дома, все равно ее искали. Влада стояла посредине гостиной и глупо хлопала глазами. Полиция из трех ищеек носилась по комнатам и этажам с реактивной скоростью, четвертый (явно начальник) сидел на диване, закинув ногу на ногу, и листал журнал.
        — Они там ничего не стащат?  — озаботилась Влада.
        Басин поднял на нее глаза и произнес, выделяя буквы в словах:
        — Это полиция, а не воры.
        — Вижу, что полиция,  — не сдавалась Влада.  — А в полиции все честные, да? Это не мой дом, а отвечать буду я, да?
        — Слушай, присядь, а?
        Она послушно села на край кресла, замерла. Басин продолжил листать гламурный журнал, не задерживаясь ни на одной странице больше пяти секунд. Не отрываясь от своего занятия, он спросил:
        — Тебя как зовут?
        — Влада.
        — Красивое имя. Так что, Влада, говоришь, твоя хозяйка не появлялась? А где еще она может быть? Может, она еще квартиру в городе имеет?
        — Откуда мне знать!  — возмутилась девушка.  — Я за чужой недвижимостью не слежу, мне бы на свою накопить.
        — А друзья, знакомые тебе известны?
        — Знаете, какое правило для таких, как я? Ничего не замечать, не совать нос никуда, даже если очень хочется. Ни за что не брать деньги, даже если они лежат под диваном и о них все позабыли.
        Эти правила она слышала однажды на тусовке: гламурная леди в костюме клоуна из цирка (на самом деле это был ее крутой наряд) учила подругу, как обращаться с прислугой. А Влада запомнила. Вот, пригодилось.
        Прибежали взмыленные полицейские, сообщили, что никого нет в доме, но данный факт не удовлетворил Басина, он поинтересовался у Влады:
        — А где еще есть помещения?
        О, с каким трудом она выговорила:
        — В… внизу… спортивный зал… и…
        — Давай сходим туда,  — поднялся Басин.  — Веди нас. Кстати, под крышей мы не смотрели. Влада, как туда попасть?
        Идя вниз, девушка нехотя ответила:
        — Знаете, я убираюсь в комнатах, мне крыша ни к чему.
        — Так есть туда ход?
        — Я вам что сказала? Вы не поняли? Не-зна-ю. Вот спортивный зал, смотрите. Там… там типа склада, всякая утварь для уборки в саду и в доме. А там ремонт еще не закончен, что будет — не знаю, не спрашивала.
        Полицейские и здесь оббежали все помещения, а Басин остановился перед деревянной стеной:
        — А это что за стенка? Зачем она здесь?
        С замиранием сердца Влада вымолвила (потому что полиции с детства боялась и врать не могла):
        — Это… это… баня.
        — А где же дверь?
        — Где-то тут. Я в баню не хожу.
        Выкрутилась в общем-то удачно, но — какая жалость — Басин нашел дверь и поэтому, повернувшись к Владе, улыбнулся. А она сглотнула сухой ком, застрявший в горле,  — сейчас он найдет покойного Ивана, из-за которого все пострадали: она, Милка, Юля, бизнесмены на даче — удачливые люди, но им так не повезло. Басин вошел в комнату отдыха, Влада за ним. А здесь никого. Следователь пошел к парной, распахнул дверь. Влада мигом очутилась рядом с Басиным, заглянула в парную…

* * *
        Михаил вышел на лестничную площадку, он не хотел, чтобы при малышке зашла речь о Юле, попавшей в тяжелое положение.
        — Жена очень расстроится,  — сказал шепотом Алику, прикрывая за собой дверь квартиры,  — а она беременная на последнем месяце, родит, если узнает. Так что там с Юлой? Как задержали, почему?
        — Подозревают в убийстве мужа,  — сказал Алик.
        — Они с ума сошли?  — возмутился Михаил.  — Вот это новость!
        С этим парнем Алик решил не юлить, да и устал он чертовски, чтобы плести сеть из намеков и недосказанностей, пошел в открытую:
        — Я сегодня обошел всех, кто мог быть причастен к взрыву…
        — Хотите сказать, меня тоже подозреваете?  — перебил Михаил.  — А, ну да, да… меня же Ванька уволил.
        — Скажешь, не обиделся?
        — Обиделся,  — с вызовом ответил Михаил.  — А ты? Не обиделся бы, нет? Но это еще не повод убить человека, к тому же не одного, а с компанией. Убить… Как будто это раз-два и дело в шляпе.
        — Остынь. Юля мне помогла, я должен помочь ей.
        Михаил, тоже, похоже, думал, как вытащить Юлу, но и на мужа подружки был зол до сих пор:
        — Что Юлька нашла в Ваньке? К тому же лично мне непонятно, каким образом он сколотил состояние, ведь особым умом не блещет. Да его обмануть — раз плюнуть. А я ведь подправил Ваньке огрехи Бобика…
        — Стоп, стоп! Какие огрехи, что ты имеешь в виду?  — заинтересовался Алик.
        — Несведущему человеку долго объяснять. Ну, нарушения. Причем поначалу я думал — ошибки, только их было многовато, для опытного бухгалтера это нонсенс. Короче, Боб подворовывал немного, но регулярно. А я как экономист быстро врубился в лазейки, составил отчет на семидесяти страницах с подробным раскладом. Как раз перед уходом отдал нашему бесценному шефу, только Ванька кинул отчет в стол, даже бегло не просмотрев его. Думаю, до сих пор не читал, иначе давно набил бы Бобу наглую морду и вытурил из конторы.
        К этому времени у Алика уже была полная каша в голове. Помимо усталости, он проголодался, поэтому очень туго шевелил извилинами, ему требовался отдых. Причем срочно. Он собрался попрощаться с Михаилом, так как все вопросы выветрились из головы, их выдули усталость и голод, но тот спросил:
        — А на каком основании ее арестовали?
        — Отпечаток пальца Юлии нашли на объективе камеры в офисе Ивана. То есть, она зачем-то проникла в кабинет мужа, устроила там обыск, поэтому подозревается в убийстве Ивана. Убедительно, не правда ли? Иначе зачем ей нужно было заклеить глазок камеры?
        Михаил вдруг без причины расхохотался. Необычная реакция, редкая, можно сказать. Алик даже забыл о голоде и усталости, но и не произносил ни слова, ожидая, что тот сам выложит, в чем тут дело.
        — Извини,  — сказал Михаил, все еще смеясь,  — это нервное. Видишь ли, Юлька при мне оставила отпечаток… нет, не так. Я поднял ее, чтобы залепить объектив,  — сама она достать не смогла бы.
        Пауза вполне оправдана, Алик наверняка думал черт знает что, потому лишь мерил строгим взглядом весельчака. Но Михаил довольно быстро его успокоил, вкратце рассказав, как было дело, и пообещал, что завтра же пойдет к следователю…
        — Не надо,  — прервал его Алик.
        — Не понял?
        — Не надо ходить к следователю, тебя с таким же успехом могут упечь в мужскую камеру. Так, так, так… Значит, в кабинете некто неизвестный что-то искал, когда вы пришли… А мне она — ни слова!
        — А если бы сказала, что изменилось бы?
        — Не знаю. Но это очень важный момент. А у Юли были предположения, кто забрался в кабинет?
        — Нет. Представь, на нас налетает дылда, валит с ног и убегает тем же путем, каким пришли мы. Нам некогда было догонять его. В общем, Юла почти не придала этому значения.
        — Как не придала? Не понимаю. И вообще, зачем вы туда потащились?
        — Из-за Щелокова. Юла не хотела отдавать ему материалы мужа, а он требовал. Представь, они с Юлькой приезжают в Ванькин офис днем, а там Мамай войной прошелся. Его чуть кондрашка не хватила.
        — Щелоков требовал?  — выпятил нижнюю губу Алик.  — Интересно, интересно. Ну, а вам удалось забрать ночью то, что хотела Юля?
        — Да. Сейф только не открыли, но и не пытались.
        — А что там в сейфе?  — проявил живой интерес Алик.
        — Никто не знает. Ваня не подпускал к сейфу даже любимую жену. Знаешь, он печать таскал с собой, как дурень с торбой носился. Ему везде мерещился заговор, можно сказать, накликал беду.
        — М-да…  — произнес Алик, потирая подбородок.  — Нам всем нужно подумать, как действовать. Завтра этим займемся. Приезжай в дом Юли прямо с утра, будем шариками ворочать, а сейчас… сейчас меня переполняют эмоции. Я пошел.
        Ну, насчет эмоций он загнул и сильно. Алик выглядел спокойным, как Будда, сделав несколько шагов по ступенькам вниз, он вспомнил еще одну важную новость:
        — Чуть не забыл. Кто-то написал анонимный донос, будто мужа убила Юля.
        — Абсолютная чушь.
        — Подумай, кто может быть анонимом, ладно? Ну, до завтра.
        Держась за перила, Михаил проследил за Аликом, пока тот не скрылся, и шагнул к квартире, но внезапно остановился. Поставив левую руку на стену выше головы, он чертил пальцем правой руки на двери невидимые знаки, известные только ему. Что-то его не удовлетворило, Михаил провел ладонью по знакам, словно стирая их со школьной доски, и вошел в квартиру.
        17
        Боже, как она замерзла! Теперь Юле чудилось, что промокшая от пота одежда покрылась тонким слоем льда и сковала тело ледяной коркой. Она прыгала, чтобы согреться, размахивала руками, соединенными наручниками, из стороны в сторону, делала наклоны, шагала специально широко по кругу.
        — Все из-за Ваньки,  — приговаривала Юля полушепотом во время упражнений (только так это можно назвать).  — Ты меня угробишь, змей. Я сама тебя взорву, попадись мне… О-о-ой, как же холодно…
        Со стороны посмотреть — крыша у девушки съехала или вовсе потеряна навсегда. И почему-то все эти выкрутасы мало помогали согреться, а ведь когда убегала от полиции — тело пылало от жара.
        Вдруг по темному переулку полоснули фары! Юля присела, прячась за ветками сирени, ибо мимо проехали автомобили в количестве двух штук. Удостоверившись, что они умчались, повернув за угол, она посмотрела в сторону своего дома — нет там машин. Кажется, большего счастья не испытывала никогда. Юля чуть не взревела от радости и кинулась к дому, буквально ковыляя, потому что ноги зверски устали и замерзли, возможно, распухли…
        В это время озадаченная Влада, стоя в комнате отдыха, озиралась по сторонам, не понимая, куда делся Иван. Она заглянула и в парную, там стоял аромат трав и приторно сладкий запах меда, было сухо (баней давно не пользовались) и… пусто. Где здесь можно прятаться? Влада вернулась в комнату отдыха и позвала:
        — Иван Николаевич! Ты где? Выходи, блин! Ты меня пугаешь…
        — Здесь, здесь я,  — появился он из парной. Влада испуганно взвизгнула.  — Не ори! Я прятался в полках. На нижнем полке открывается верхний щит, как в ящике, чтобы пол можно было вымыть и продезинфицировать. Я плесени боюсь. А ты думала, я исчез, растворился?..
        — Тихо!  — Влада прислушалась.  — Кажется, звонят.
        — Опять?  — застонал Иван, бросившись назад, в парную.  — Опять они? Не открывай! Не пускай их…
        Отмахнувшись, Влада помчалась наверх. Да, звонили. Девушка, разумеется, не кинулась открывать, сначала спросила:
        — Кто?
        — Влада, открывай! Это я…  — послышался за дверью глухой голос Юли. Через пару секунд ее обнимала Влада и чуть не плакала от радости.  — Пусти, пусти. Я хочу… в ванную… Нет, сначала принеси мне воды… Умираю, хочу пить… умираю…
        Влада убежала в кухню, а Юля сбросила сапоги и, еле переставляя ноги, добралась до дивана. Она дрожала от холода, с горем пополам укрыла ноги пледом, ведь наручники все еще были на запястьях, и замерла, вбирая в себя тепло всеми порами кожи. Когда Влада принесла воду, Юля двумя руками взяла стакан, выпила залпом и протянула девушке:
        — Еще. Плиз…
        Та снова убежала, а Юля повалилась на диван со стоном блаженства, повторяя, как мантру:
        — Боже, боже… как хорошо… как хорошо…
        Второй стакан воды она пила уже медленно, наслаждаясь каждым глотком и вкусом, потом поднялась:
        — Надо перебить наручники. Идем…
        — Но может, мы…
        Девушка хотела предложить позвать Ивана из подполья, но Юля ничего не желала слышать, идя к кухне, взахлеб тарахтела:
        — Идем, идем. У меня качественный топорик для рубки мяса, он у меня давно, сталь крепчайшая. Сейчас ты по цепочке тюкнешь и… перебьет, даю гарантию. В кино видела, у нас тоже получится. О боже, неужели я дома? Ты себе не представляешь, где меня содержали. Этот дуб… то есть следак Костик, собирался оставить меня до суда в следственном изоляторе. Меня перевозили… и вдруг ментам понадобилось что-то купить, они остановились. Вышел и шофер прикурить… Ха-ха-ха! Думали, раз я в наручниках, то не сбегу. А я сбежала…
        — Знаю, они здесь тебя искали,  — сказала Влада.
        Юля выдвигала ящики в поисках топорика, нашла:
        — Вот он! Ну, теперь давай…
        Огляделась в поисках места, куда бы уложить цепочку, чтобы кисти рук свешивались при этом. Все, что имелось в наличии, казалось непрочным, поэтому Юля предложила вернуться в гостиную, там довольно крепкие кованые перила. Обе приготовились… Влада взяла топорик двумя руками, разволновалась, страшновато было по рукам попасть. И все же, набравшись смелости, сморщившись от напряжения, ударила топориком по цепочке. Не получилось разбить.
        — Смелее,  — подбодрила ее Юля.  — Да тут цепочки той… одно название, а ты девушка сильная. Я тебе доверяю.
        — Ага,  — готовилась снова Влада, продумывая удар.
        Второй раз как ахнула! Цепочка разорвалась, одновременно Влада отпрянула, прижав топорик к груди, а Юля потрясла свободными руками в воздухе:
        — Молодец. А теперь наполни ванну, хочу согреться и вымыться.
        Она сбросила наконец-то дубленку, закуталась в мягкий пушистый плед. Третий стаканчик воды, который Юля принесла в гостиную, пила по маленькому глоточку и через паузу, но тут вдруг, откуда ни возьмись, муж вырос.
        — Привет,  — сказал Иван несколько удивленно.  — А что тут стучало?.. Тебя отпустили, да?
        Лишь взглянув на бесценного мужа, Юля впала во временный ступор, совершая виртуальное путешествие в их совместную жизнь. А ведь бесценный, ради него все жертвуют: кто жизнью (как его партнеры и несчастная подруга Влады Мила), кто свободой (как Юля), кто местом работы (как Мишка), и по мелочам полно жертв. Как будто муж Ванька национальное достояние страны. Но кто не способен на жертвы — так это он сам! Ваня никогда не вставал ночью к детям, ну, тут понятно: человек много работал, чтобы семью содержать, естественно, ему нужен был отдых. Но и свободное время он предпочитал проводить без детей, словно они чужие. Правда, из командировок привозил им подарки, одежду, однако на этом отцовское внимание заканчивалось, потому что малыши слишком громкие, от них у папы Вани голова трещала. Все маломальские неудобства он перекладывал на плечи жены — а для чего же создан институт брака, для чего жену приобретают? Вот-вот, Юля — приобретение. Для пользы, комфорта. Как электробритва, сейф, миксер. Как автомобиль, в конце концов! Все это (вместе с ней) должно работать на Ивана и желательно без поломок.
        М-да, много было эпизодов потребительского отношения к ней, они крутились в памяти, всплывая отдельными негативными картинками, просто дети — это наиболее яркий показатель жизненного кредо мужа. Разве удивительно, что кто-то решил отправить Ваньку к праотцам, не пожалев других людей? Но ведь достается-то всем! Ради мужа, чтобы, не дай бог, он не пострадал, Юля сутки(!) находилась в натуральном отстойнике, а ему не пришло в голову помочь матери своих детей. Так всегда было, есть и… Нет, так больше не будет. А пока…
        Пока Юле стало жарко от воспоминаний и злости на него, на себя (за многолетнее терпение), она откинула плед, встала с дивана и неожиданно с ревом дикой кошки кинула в Ивана стакан наполовину полный водой. Реакция у него — позавидует любой боксер, он лихо увернулся, стакан пролетел мимо, ударился о стенку и разбился вдребезги.
        — Ты!  — взбесился Иван.  — Охренела?..
        Второй раз вынужден был нагнуться, так как в него полетела керамическая ваза, простенькая, в форме широкого индийского сосуда для воды, расписанная вручную. Попала бы по голове — снесла. Сосуд до стенки не долетал, упал на пол и — вдребезги. На шум из ванной прибежала Влада, вытаращила глаза, отчего-то подняла плечи до ушей и замерла, тогда как Иван заорал на жену:
        — Ну, ты, мать! Совсем сдурела?..
        К этому времени «мать» высыпала на диван апельсины из стеклянной тары в форме бокала для бренди и кинула в мужа. Стекло тяжелым оказалось, да и сама ваза массивная, она тоже плюхнулась на пол, не долетев до Ивана, который понял, что этим дело не закончится. Он перебежал к стене и, лихорадочно оглядываясь на помешанную жену, снял картину.
        — Что вы делаете!  — пролепетала Влада.  — Юля… Юль…
        Нет, Юля ее не услышала, она видела только Ваньку, который дал ей достаток, дом, сделал детей, но пожадничал с любовью, теплом, заботой. Ах, нет, еще один факт забыла, главное забыла: из-за него (его «штучек») Юле и детям грозит опасность! В следующий раз взорвут вместе с детьми! Да его прибить мало! К счастью, у нее не имелось под рукой орудийной установки типа «Град», на худой конец пушки — от Ивана осталось бы одно мокрое место, от дома наверняка тоже, но разве это важно? Разве важен дом, когда полжизни брошено коту под хвост?
        Под рукой оказались апельсины, Юля метнула один в мужа и попала в картину, которой он прикрылся как щитом. Загородившись живописным произведением, изображающим Ивана в костюме Павла I (модный прикол: писать свои портреты в образах графов и царей), муж начал подступать к взбесившейся жене, пытаясь уговорить ее:
        — Юла, успокойся! (В него полетел апельсин, Иван отбил фрукт картиной, словно теннисной ракеткой.) Я «скорую» вызову, тебя в дурдом увезут!.. (Еще апельсин кинула в него Юля.) Какого хрена ты взбесилась?.. Объясни, черт возьми!
        Но жена, попадая в него фруктом, издавала нечто вроде дьявольского смеха и хваталась за другой апельсин или яблоко — деревянная ваза с яблоками стояла на другом столике у второго дивана. Он неплохо избегал бомбардировки, что лишний раз доказывало Юле, какой Ванька изворотливый, у него к тому же хватало наглости констатировать:
        — Помешалась… У тебя тетя лежала в дурдоме!.. Это дурная наследственность… Меня предупреждали добрые люди…
        — Николай Иванович…  — заскулила Влада.
        — Мое имя Иван Николаевич!  — рявкнул в ее сторону он. Но вот какая досада: ослабил внимание и получил твердым яблоком прямо по голове, после чего заорал на неуправляемую жену.  — Ты одурела?
        И еще удар да прямо в лоб. Это был последний цитрусовый снаряд, иссякли и яблочки, катаясь по всему полу, как по бильярдному столу. Ни к чему теперь щит, Иван отбросил картину, после чего кинулся к Юле с явной целью поколотить безумную. Так она и далась! Юля заметалась, делая пальцами хватательные движения — что бы такое взять, и нашла: деревянные статуэтки котиков примерно по пятьдесят сантиметров. Тяжеленькие. Юля приготовилась встретить беспутного мужа и даже направилась к нему. Зверское выражение на ее лице означало одно: битва будет насмерть. Безоружный Иван оставил свои намерения поколотить жену, понимая, что сделает только хуже, нужно просто переждать приступ бешенства. Он бросился к Владе, схватил девушку за плечи и выставил ее впереди себя вместо щита.
        — А-а-ай!  — завизжала та.  — Перестаньте… Иван Николаевич, как вам не стыдно!.. Отстань от меня, блин! Ты мужик или кто?
        — Мне стыдно?  — Избегая деревянных котов, которыми Юля пыталась его ударить, он подставлял под удар Владу.  — Юльке скажи! Ей должно быть стыдно! Ай, больно!
        — Получай!  — зарычала Юля, радуясь, что попала по мужу.  — Я тебя убью!
        — Ну, пожалуйста!..  — хныкала Влада.  — Ну, пожалуйста… Ой! Юля, ты в меня попала…
        — Всем стоять!  — гаркнул кто-то.
        Неожиданно и очень громко. Потасовка мигом утихла, все трое повернулись на голос — кто это тут командует? Алик стоял, поставив руки на пояс, и, без сомнения, был потрясен дракой. Юля дышала тяжело, с хрипом, по ней было видно: она изрядно устала, но сдаваться не собирается. Иван же не рисковал выйти из-за спины Влады.
        — Вы забыли запереть дверь,  — теперь тихо произнес Алик.  — Не понял, это что было?
        Юля с котами в руках прошла к дивану, плюхнулась и сбивчиво, так как дыхание не восстановилось, выговорила:
        — Мы поговорили… с Ванькой… чуть-чуть.
        Иван промокал рукавом рубашки скулу, на которой проступала кровь, едва он убирал ткань, и то ли пожаловался Алику, то ли констатировал:
        — Рассекла! Вот черт… Кровь! Нет, вы видите? Она ненормальная! Совсем рехнулась.
        Алик тем временем снял верхнюю одежду, бросил на кресло.
        — Юля, что он еще сделал? За что ты била мужа?
        Юля открыла было рот и… закрыла.
        Что она могла ответить? В сущности, в лице Ваньки колотила саму себя — разве данную причину выскажешь вслух? Юля избаловала Ивана, забыв, что он муж, а не старший сын. О, как противно осознавать нелицеприятную правду, такое ощущение, что Юля все эти годы обманывала саму себя. Потому что сознательно не замечала, подстраивалась, угождала и лишь иногда срывалась на скандал, чувствуя подсознанием: не то у них, не так. А позже занималась самовнушением: большинство живет — не приведи бог, надо быть снисходительной и благодарной. Как следовало бы поступать, она и сейчас не сказала бы, но точно знала, что неправильно выстраивала собственную жизнь. Впрочем, и тут слукавила: выстраивал Иван, она же принимала правила. При всем при том Юля сделала еще одно открытие в муже, оно разочаровало донельзя и явилось одной из причин драки, поэтому, отдышавшись, смогла ответить на вопрос Алика — за что:
        — За то, что он трус.
        — Ой, да ладно…  — отмахнулся Иван с горькой усмешкой человека, которому очень неловко.
        Разве смел кто-либо оскорблять его раньше? Не было такого. Иван не простил бы и родной жене, сейчас же именно она нанесла удар в самую сердцевину самолюбия, а он — ничего. Дело в том, что Иван измерял сегодняшний день взрывом на даче, страшное событие изменило пропорции актуальных установок, это понимали все присутствующие, включая жену. Он лишь позволил себе тихо проворчать с обидой:
        — Ну, трус и что? Ты не знаешь, каково это — когда тебя взрывают.
        — Зато я знаю, каково сидеть в тюрьме!  — парировала Юля.  — Без вины, к твоему сведению!
        — Я, по-твоему, виноват, я?  — промямлил Иван.
        — А кто? Причина в тебе, значит, вина тоже на тебе!
        — Тихо, тихо…  — поднял вверх руки Алик, призывая к порядку хозяев дома, точнее, хозяйку, ведь Иван оставался в пассивном состоянии.  — Пар выпустили, теперь — все! Успокоились! Давайте перейдем на мирные рельсы. Юля, тебя отпустили?
        — Я сбежала.
        Алик присвистнул, потому что инцидент из области невероятных историй, придуманных фантастами, но никак не из реальной жизни. Всем известно: редким рецидивистам удается сбежать от правоохранителей, а тут женщина, далекая от уголовного мира. И даже после короткого рассказа Юлии о побеге он не в состоянии был поверить, однако против факта — никуда. Вот только факт слишком опасный, чтобы радоваться свободе.
        — Теперь вам обоим следует уехать к курам в деревню,  — нашел выход Алик.  — И срочно! Сегодня же, сейчас.
        Обоим — значит, вместе с Иваном. А Юля не дошла до той стадии, когда начинала себя уговаривать, мол, надо быть снисходительной и так далее. Она сатанела от одной мысли, что придется прятаться от глаз людских, да к тому же с мужем.
        — Что? Уехать? Нет-нет, я никуда не поеду! И Ванька не поедет! Хватит пряток!
        — Но завтра полиция приедет снова…  — попробовал образумить ее муж, пока еще муж.
        — Завтра ты…  — остервенело Юля выбросила руку во всю длину, указывая на Ивана пальцем с облупившимся маникюром.  — Ты поедешь в полицию и расскажешь, как все случилось, почему остался жив. У тебя есть свидетельница, она подтвердит твои слова, если боишься.
        — Безусловно, боюсь,  — признался Иван.  — И бандитов боюсь, и полиции боюсь, которой в голову может прийти всякая дрянь.
        — Ничего, посидишь в камере, зато бандиты тебя не грохнут,  — поняла намек безжалостная Юля.  — Второй раз тебе не удастся ускользнуть от них.
        — Ладно, ладно,  — поспешил успокоить ее Иван.  — Согласен, я поеду. Так действительно не может больше продолжаться. Будь что будет. Пусть подозревают, пусть сажают — это, кстати, выход, ты права.
        — А я не согласна,  — робко возразила Влада. Три пары глаз уставились на девушку с немым вопросом: да как ты смеешь?  — Ага, а вдруг меня обвинят, что это я хотела убить Милу?
        — Вот-вот,  — подхватил Иван,  — я боюсь того же самого: вдруг меня обвинят…
        Его сомнений оказалось достаточно, чтобы Влада категорично отказалась:
        — Не поеду в полицию. Сначала пусть они найдут убийц, потом сделаю, что хотите.
        Она думала, на нее накинутся все трое хором с упреками и уговорами, к счастью, ошиблась, так как хор не состоялся. На защиту Влады встала Юля, ну, может быть, действовала она назло Ивану:
        — Один поедет, не облезет. Посмотри, Влада, на нашего Ванечку — море обаяния, глаза честной собаки, будет нагло лгать, но вопреки логике ему поверишь на слово. Как верила я! Он изменял у меня на голове, потом клялся, что этого не было, и я, как последняя дура, верила ему. Говнюк. Одно утешает: Костик. Этого змея не проведешь, он как рентген — видит насквозь. Итак, решено: Ванька едет к Костику. На этом точка.
        И ушла в ванную комнату. Алик начал собирать апельсины и яблоки, складывал фрукты на столик, заметив поникшую девушку, попросил:
        — Принеси веник и совок, надо убрать осколки.
        Влада убежала на кухню, а он продолжил собирать фрукты, поглядывая на Ивана. Тот сидел на подлокотнике кресла явно в неудобной позе, какой-то несчастный, сумрачный, создалось впечатление, что этого человека преследовали неудачи со дня его рождения, но это ведь не так. Фортуна его любила и, вероятно, недавно разлюбила.
        Прибежала Влада, быстро набросала крупные осколки на совок и унеслась с ними, Алик получил возможность поговорить с хозяином:
        — Слушай, Иван, давай сядем и просчитаем, кто даже гипотетически мог пойти на преступление против тебя. Под запись, то есть будем записывать примерные мотивы, чтобы тебе завтра выйти к следователю хотя бы с какими-то предложениями.
        — Давай,  — вскинулся тот.  — Ко мне в кабинет пойдем? Я, кстати сказать, уже начал анализировать…
        — Идем,  — двинул за ним Алик по лестнице.  — А что ты знаешь о своих партнерах? О тех, кого взорвали?
        — Немного, конечно, но моя служба безопасности проверяла их на надежность. Репутация у всех безупречная, это не какие-то там братки из девяностых, все солидные люди. Жаль, мои ребята в отпуске, я отпустил их до конца января, думал… короче, неважно, что я думал раньше, важно — что думаю теперь. Только учти: Юльку сразу исключаем, следователь зря шьет ей дело. Сюда… Проходи…
        К этой минуте Влада собрала вторую партию осколков и наблюдала за мужчинами, которые вошли в кабинет Ивана и плотно закрыли за собой дверь. Она осмотрелась. Этот большой и красивый дом заполнен пустотой даже тогда, когда здесь люди, если же их нет, к пустоте прибавляется тяжесть заброшенности, засевшая во всех уголках. Наверное, так ощущаешь себя в старом разрушенном склепе. Влада этого не могла знать точно, в склепах она не бывала, но когда оставалась в доме одна, ей чудилось, что из щелей вот-вот выползут жуткие тени. А ведь еще совсем недавно ее подтачивала зависть, мол, живут же люди в такой красоте, ну почему все это досталось не мне? Оказывается, неважно живут — надо же! Это их отрицательная энергия наполняет пространство неуютным духом, короче…
        — Не умеют люди жить,  — сделала вывод Влада и понесла осколки, чтобы выкинуть их в мусорное ведро.

* * *
        К полудню следующего дня Щелоков положил на стол перед Басиным отпечатанные листы бумаги с видом человека, подсунувшего следствию в целом большую свинью.
        — Что это?  — спросил Басин, не трогая листы.
        — Я вкратце,  — самодовольно хмыкнул Щелоков.  — Мы просим изменить содержание моей подзащитной на домашний арест. Залог вносим, естественно, весьма крупный, чтобы рассмотреть наш вопрос как можно скорей.
        Басин взял листы и… медленно… порвал их… на четыре части… Которые небрежным жестом человека, не интересующегося подобными мелочами, кинул на стол. В ответ Щелоков не забился в приступе гнева, даже не окрасил свои фразы презрением, что было бы оправданно:
        — Вы разорвали копию. Я принес ее для ознакомления, чтобы вы не тратили на мою подзащитную свое поистине драгоценное время, а направили все усилия на поиски настоящих убийц ее мужа. Я серьезно, не стоит делать крайней мою подзащитную. Это нехорошо, не делает вам чести.
        Следователь остановил на нем свой неповторимый взгляд, смущавший Юлю, но не закаленного в юридических битвах Щелокова.
        — Ваша подзащитная вчера сбежала из полицейского автомобиля,  — бесстрастно сообщил Басин, дабы охладить торжество адвоката.  — Так что ваши ходатайства бесполезны, а все разрешения вышестоящих инстанций несостоятельны. Полагаю, решение в пользу вашей подзащитной о содержании ее под домашним арестом суд не примет. А вы как думаете?
        И слегка улыбнулся, так ведь победитель в этом тайме он: 1:0 в пользу Басина. Щелоков явился сюда с целью поставить следователя на место, все эти дни он не мог простить ему унизительного тона на первой беседе с Юлькой, а вышло — пролетел. Однако не это главное. Все его мысли в данную минуту заняла, конечно, подзащитная, новость сродни землетрясению по степени воздействия. Юлька сбежала… невероятно! Выскользнула из лап полиции?! Фантастика жанр — увлекательный, но не до такой же степени.
        — Да этого не может быть,  — возразил Щелоков уверенным тоном, подразумевая, что его пытаются грубо надуть. Всей этой следственной шараге он прекрасно известен, случалось, разбивал в пух и прах их доказательства и вытаскивал… подлейшую сволочь из-под сапога закона. А работники прокуратуры люди мстительные.
        — Может,  — заверил Басин.  — К сожалению.
        — Нет, но… Вот так взяла и ушла?
        — Примерно.
        — Шутить изволите? Я требую свидания с моей подзащитной.
        — Да хоть два. Если найдете ее.
        — Вы… серьезно?  — все еще не верил Щелоков.
        — Серьезнее не бывает.
        Немногословный Басин, не грубивший адвокату, сам по себе странность. Возможно, этот человек таким образом переживает неудачи, хотя спокойствие, не характерное для него, наводило на грустные мысли, что он затаился и при первом же благоприятном случае нанесет сокрушительный удар. Щелоков понял, что большего от следака не добьется, двинул к выходу, но повернулся на голос Басина:
        — Когда найдете свою подзащитную, уговорите вернуться, иначе… Вы сами знаете, сколько ей намотают за побег.
        — Она еще не осуждена,  — напомнил Щелоков.
        — Это уже не имеет значения.
        Щелоков вышел из кабинета злой как незнамо кто, гадая, куда делась Юлька. Первое — нужно проверить, нет ли ее дома, второе… о втором местонахождении подумает позже, если не найдет Ванькину жену в родном гнезде.
        Юля была права, полагая, что Саня метит на место мужа. Да, метит, и что? Щелоков не собирался отдавать Юльку никому, даже ей саму себя не отдаст. Слишком много он потратил сил на благо этой семьи, чтобы не пытаться присвоить жирный кусок. Сейчас поедет к Юльке домой, заодно продумает варианты, где еще она может прятаться.
        18
        В это же время Иван собирался сдаваться следователю. А как еще назвать свое воскрешение, если не сдачей? Но вот Юля, родная жена, стала на позицию — мужу никаких услуг, точнее, свой автомобиль не дала! Машина Ивана арестована, в гараже еще одна старенькая иномарка стояла, так что…
        — На ней в добрый путь,  — указала Юля жестом в сторону гаража.
        Ваня просил сменить гнев на милость, сказал, что ему на старье ехать несолидно, знакомые засмеют, если увидят.
        — Переживешь,  — отрезала жестокая жена.
        С машиной он провозился все утро, но если честно, возился Алик, Иван только инструменты подавал. Однако иномарка слишком долго стояла без дела, теперь же отказывалась заводиться. Терпение кончилось у Алика:
        — Слушай, друг Иван, а такси слабо нанять?
        — Такси? Не знаю… Свои колеса надежней. Неизвестно, какая ситуация сложится, не забывай: кто-то пытался убить подругу Влады, неизвестный следил за моим домом… это подбираются ко мне. А знаешь, как хочется жить? Поэтому машина… нет, никаких такси, поеду на своей, так спокойней.
        Решено было перекусить и снова попробовать завести строптивое железо. На кухне Юля пила чай, увидев мужа, проворчала:
        — Ты еще не уехал?
        — Машина не заводится,  — оправдался Иван.
        — У тебя ничего не заведется, если ты этого не хочешь,  — заметила не подобревшая за ночь жена.
        — Юля, ты несправедлива,  — вступился за Ивана Алик.  — Я занимаюсь вашей старой иномаркой и со всей ответственностью заявляю: ехать она не хочет, кажется, нужен профессионал. А Иван ни при чем…
        Раздался звонок. Поскольку ни гостей, ни врагов сегодня не ждали, все переглянулись, мол, кто это? Влада кинулась сначала к окну, но не увидела посетителя, тогда побежала к входной двери. Секунды прошли и она вернулась, сообщив шепотом Ивану:
        — Это адвокат, ты приходил с ним ко мне. А еще мы с ним сидели в ресторане…
        — О,  — рассмеялась Юля,  — так Санечка знал о твоих похождениях на сторону? Вот гнида паршивая.
        — Кто?  — равнодушно спросил муж.
        — И ты, и Саня. Влада, пусти его, но мы спрячемся — нас нет. Отдувайся одна. Интересно, чего он притащился?
        Юля, Иван и Алик рванули в библиотеку (оттуда хорошо слышно, что происходит в гостиной), после этого Влада подошла к двери и спросила:
        — Кто там?
        — Я,  — коротко сказал Щелоков, слыша незнакомый голос.
        — А кто вы?  — не открывала она.
        — Адвокат. Вот кто ты?
        — Я работаю здесь.
        — Короче, открывай. Живо!
        Имея другие указания, Влада не открыла бы, но приказано было впустить, и она впустила свирепого Щелокова, который вихрем промчался в гостиную. Девушка поспешила за ним, ворча:
        — Вы бы хоть ноги вытерли, а то с улицы…
        — Я на машине — раз, на улице снег — два, обувь чистая — три.  — Щелоков повернулся к ней и осведомился, беспардонно осматривая ее с головы до ног, словно лошадь на базаре оценивал: — Где Юлия Олеговна?
        — Как — где?  — вытаращила глаза Влада.  — В тюрьме.
        — Девушка, из тюрьмы она успешно сбежала, как в романтических романах. И должна быть здесь, в этом доме, больше ей идти некуда. Позовите ее, она мне срочно нужна.
        Он начал хождение по гостиной, рассматривая интерьер, который видел тысячу раз или даже миллион. По пути трогал пальцами в перчатке поверхность спинок кресел, полки, напольные вазы — неужто полагал, будто внутри спряталась Юля? Или это у него чисто нервное?
        — Меня зовут Влада,  — представилась она.
        — Угу,  — пассивно отреагировал Щелоков.
        Он вдруг резко сел в кресло, вытянул ноги, скрестив их, из этого следовало, что адвокат намерен провести в доме некоторое время и, может быть, очень долго собрался ждать. Инструкций Влада на этот счет не получила, поэтому взяла и тоже присела на край дивана, удивляясь, что она хорошо запомнила господина адвоката, а он ее, кажется, забыл. Ну, почему бы не поговорить с ним о ярких впечатлениях, связанных с их знакомством?
        — А вы, Александр Ромуальдович, меня совсем не помните?
        Щелоков перевел томный взгляд на девушку, но, по всей видимости, память у него слабенькая, он явно не мог вспомнить — где, когда и при каких обстоятельствах… Влада и это решила напомнить, причем довольно громко, словно с глухим имела дело:
        — Мы познакомились в ресторане. (Не вспомнил.) Я ужинала с Иваном Николаевичем, а вы к нам подсели. (Да у него амнезия!) Вы с Иваном Николаевичем все время спорили и еще… еще говорили мне комплименты. А потом… потом пригласили меня танцевать и трогали меня за задницу!
        Глядя на ее радостное личико, он почему-то мрачнел.
        — Милая, если бы я помнил всех женщин, которых трогал за… хм! Я с ума сошел бы. Позови хозяйку.
        — Так ее нет дома. А я вас била по рукам! Вспомнили? (Он безнадежный, как с такой памятью в адвокаты принимают?) А еще… еще вас привозил ко мне домой Иван Николаевич, мы пили вино, потом Иван побежал за документами — он оставил их в машине, а вы… вы лезли ко мне целоваться и цапали за грудь. Я тогда сказала, что лучше повешусь, чем с вами спать буду,  — вы мне жутко не понравились, просто до ужаса противным показались. Отстали, когда я хотела расцарапать вам лицо. Ну? Теперь вспомнили?
        Вспомнил негодяй — по хищным, с мстительным прищуром глазам стало ясно, ну и Влада ему хитро улыбалась. Тем не менее Щелоков отрицательно покачал головой, мол, память у меня отшибло, дорогая, потом поднялся и двинул к выходу, бросая через плечо:
        — Короче, девочка, передай Юле, что у нее большие проблемы, очень большие в связи с побегом. Срочно пусть мне позвонит — и я вернусь. Ты меня поняла?
        Он повернулся к Владе и улыбнулся открыто, по-доброму, а все же во всем его поведении сквозила завуалированная фальшь, даже доброта отталкивала. Влада девушка простая, а фальшь чуяла, как та собака молекулу уксусной кислоты, за два километра. Но кивнула, тоже улыбаясь, дескать, передам. И вдруг — какая наглость!  — его рука сжала грудь Влады, вторая притянула девушку, обхватив за талию, Щелоков шумно засопел, выдыхая слова:
        — А ты хорошенькая, пампушка. Обними меня…
        — В морду дам,  — сказала она спокойно.  — И сломаю твой длинный нос, у меня кулак крепкий.
        Щелоков расхохотался в голос, давая понять девочке, мол, пошутил-с, открыл дверь, чтобы выйти на крыльцо, и…
        Получил кулаком в лицо от темной массы, имеющей человеческие очертания. Удар был очень и очень сильным. Александр Ромуальдович полетел назад в гостиную — Влада только успела отпрянуть, чтобы он и ее не унес вместе с собой, шмякнулся на спину и проехал по паркету некоторое расстояние, смяв шкуру зебры, лежащую на полу вместо ковра.
        В дом ввалились три человека в темных дешевых одеждах…

* * *
        Как ни уговаривал Пашков Урбаса, тот пропускал уговоры мимо ушей и, упрямо шагая к машине, говорил идущему за ним капитану:
        — Все, все, не могу и не хочу больше ждать. На месте будем разбираться!
        — Но, Павел Давыдович, желательно выяснить, что за тип этот Залесский. А если он связан с криминалом?
        — Не боюсь я ваших доморощенных криминалов,  — усмехнулся Урбас, открывая дверцу внедорожника.
        — Напрасно. Вы их либо спугнете, либо они вас скрутят. Павел Давыдович, поймите, надо знать, к кому мы едем, и предусмотреть по возможности все неприятности.
        — Но вы-то поедете со мной? У вас есть пистолет, удостоверение? Это и будет нашей защитой.
        Что тут будешь делать? Пришлось Пашкову залезть в салон авто и сопровождать Урбаса. Впрочем, не думал он, что возникнет прямая угроза, спорил по единственной причине: перестраховка. Как же без нее? Иногда и один процент перевешивает все сто. Бдительность и предусмотрительность никому еще не помешали, в его же работе это главный принцип. Но, как говорится, хозяин — барин, в данном случае первую скрипку играет, конечно, Урбас.
        Они подъехали к особняку, остановились, вышли только Павел Давыдович и Пашков, парни остались в машине. Дверца в ограде оказалась чуть приоткрытой, следовательно, хозяин дома, Урбасу не терпелось с ним встретиться, он и поспешил к дому, а капитан задержался. Осмотрел кованую дверь — собственно, ничего странного в ней не было, кроме одного: домик далеко не сиротский, а кодового замка нет. Очень нетипично. Он взлетел на крыльцо, где стоял слегка озадаченный Урбас.
        — Никто не отвечает, не открывает,  — произнес разочарованно Павел Давыдович.  — Мы никого не застали.
        — Нам известно место работы,  — напомнил Пашков.  — И не одно. У Залесского много фирм.
        — Так поехали в офис сначала, управляет-то он из офиса, так?
        И Урбас быстро спустился по ступенькам, капитан догнал его с неприятным известием:
        — Только сегодня суббота, Павел Давыдович.
        Бедный Урбас остановился, он был необычайно огорчен и абсолютно не похож на того уверенного в себе человека, каким его запомнил Пашков при первом знакомстве. На лице, обтянутом смуглой кожей, резко обозначились носогубные складки, отчего физиономия приобрела выражение обиды. Да, ожидания не оправдались, а он, судя по всему, привык к безукоризненному исполнению как желаний, так и ожиданий. Пашков грешен: позавидовал ему, а ведь зависть — дело абсолютно бесперспективное.
        — Давайте приедем вечером, возможно, застанем хозяев,  — предложил он.
        — Хозяев?  — заострил внимание Урбас.
        — Я разве не говорил? У Залесского есть жена, дети.
        — Хорошо,  — двинулся по натоптанной дорожке к выходу Павел Давыдович,  — подождем до вечера. Недолго осталось, верно?
        Они вышли за ограду, правда, Пашков на всякий случай сделал метку: ступней ноги разровнял снег у дверцы. По отпечаткам хотя бы ясно станет, заходил кто во двор или действительно домик пуст. Кстати, не исключено, что Урбасу сознательно не открыли, окна-то во двор выходят, двух незнакомых мужчин могли заметить внутри дома. Короче, будущее покажет, что тут к чему.

* * *
        Пашков был недалек от истины — им сознательно не открыли, но не хозяева. Когда Урбас и Пашков уходили, белобрысый молодой человек с белой кожей, наверняка никогда не видевшей загара, смотрел в глазок, держа наготове пистолет,  — явно не травматику. Двое других направили дула своих пушек на компанию, сидевшую на диванах и креслах.
        Как только парни ворвались, сразу же рассыпались по дому, заглядывая во все комнаты. Разумеется, они нашли подпольщиков в библиотеке, вытолкали в гостиную, заставили занять места на диванах. Безоружным пришлось подчиниться — так советовал Алик, чтобы не злить вооруженных людей.
        — Наверное, это был Миша,  — тихо шепнул Юле Алик.
        — Мишка?  — переспросила шепотом она, почесывая нос и таким образом закрывая свой рот.  — Мой друг?
        — Угу. Мы договорились, что он придет с утра, но не пришел.
        — И хорошо, что не пришел утром, сейчас бы сидел с нами, а у него жена вот-вот родит, девчонка совсем.
        Щелоков возлежал в кресле, запрокинув голову и закрывая нос мокрым платком, который смочила Влада здесь же, плеснув на него водой из эксклюзивного кувшина абстрактной формы. Пока два налетчика убежали к окнам, дабы убедиться, что звонившие убрались восвояси (третий остался и держал всех на мушке), в гостиной тихо переговаривались заложники.
        — А вы, господа, обманщики,  — констатировал Щелоков с чувством оскорбленного достоинства.  — Ваня, какая приятная неожиданность: ты жив и даже здоров. Кто же взорвался? Это что, спектакль был? А, Ваня? С какой целью?
        Иван многозначительно молчал, хмуря лоб и посапывая.
        Юля залезла на диван с ногами, куталась в махровый халат и тоже — ни слова, собственно, меньше всего ей хотелось бы в эту минуту говорить с Саней. Стоило ей представить секс с Саней, она невольно передергивала плечами от отвращения.
        Влада сидела рядом с ней, подложив под свои бедра ладони и опустив голову, она думала, что пришли убийцы Милы, и тряслась от страха, что скоро придется и ей расстаться с жизнью. Сохранял самообладание лишь Алик, возможно, только внешне.
        — Теперь, Юла, понимаю, почему ты вела себя неадекватно,  — продолжил занудливым тоном Щелоков.  — Должен признать, актриса ты великолепная. Иван, какого черта не поставил домофон на ворота, а? Я бы сейчас не торчал здесь с разбитым носом. Или, по крайней мере, сюда не ворвались бы… эти молодые, здоровые, крепкие и наверняка не обремененные интеллектом пацаны.
        Уловив в его речи непонятный намек на что-то очень плохое, молодой человек с пистолетом направил в него ствол, предупредив:
        — Поменьше базарь, мужик, не серди меня.
        — Не, не, не, я так просто… гипотетически.
        Щелоков покрутил рукой в воздухе, затем проверил платок, на нем крови было мало, он перестал прикладывать его к носу. Очень тяжелая зависла пауза, пауза ожидания, а ждать даже поезда считается делом нудным. Что же говорить о паузе под дулом пистолета? Через некоторое время Юля подала голос:
        — Вот к чему приводит жадность. Я миллион раз говорила Ваньке: поставь домофон, поставь! Года два — точно.
        — Не хватало времени,  — бросил он.
        — Неужели?  — хмыкнула Юля.  — Меньше бы по ресторанам шатался с любовницами.
        — Хватит!  — яростным шепотом огрызнулся муж.  — Хватит меня подначивать, мы все равно разводимся.
        — Если выживем,  — уточнила Юля.
        Вернулись два боевика жалкого вида: в куртках с вещевого рынка, куда свозят подпольно сшитую продукцию китайцы с корейцами, и в черных шапочках, обтягивающих убогие черепа. Старшему из них лет тридцать, двум не более двадцати пяти, но типаж у них один — тупая машина. С ними желательно держаться, словно находишься среди диких и голодных собак: резких движений не делать, громко не говорить, не выказывать превосходства, снобизма и — боже упаси — неуважения. Да, особенно гамадрилы любят уважение, при этом не уважают никого, только превосходящую силу.
        Старший стал, широко расставив ноги, за ним выстроились два парня. Он каждого осмотрел по отдельности, затем произнес низким голосом:
        — Кто из вас Залесский?
        Неизвестно, зачем он так внимательно рассматривал женщин, если ему нужен мужчина, возможно, плохо различал женский и мужской пол. Ну, если судить по неандертальской внешности, парень вряд ли способен что-то различать, программа в него заложена другая — проще.
        Иван молчал, не зная, чем ему грозит признание, но женщины украдкой перевели взгляды на него, Старший это увидел и уточнил, обращаясь к хозяину дома:
        — Ты?
        — Ну, я,  — вздохнул Иван, предполагая, что пришел ему конец.
        — Где шеф?
        — Какой шеф?
        — Наш. Георгий Вартанович.
        — А…  — протянул Иван, затем развел руками и со скорбью в голосе признался: — Сожалею, но Георгия Вартановича нет.
        — Как это нет? А где он?
        Снова вздохнув, Иван лишь показал ладонями, куда улетел шеф, одновременно воздев очи к потолку. Но Старший оказался тормозом:
        — Че-то я не понял.
        — Погиб твой шеф,  — пояснил Алик.  — Взорвали дачу Залесского, там находился твой шеф и не только он, все взлетели на воздух.
        — А че этот тогда жив?  — указал Старший на Ивана.  — Раз его дачу взорвали?
        Пришлось Ивану объяснять, как было дело, Старший слушал внимательно, ловя каждое его слово и одновременно перерабатывая сказанное в уме, что давалось ему с трудом. Но у Ивана появилась крошечная надежда: может быть, его не пристрелят эти урки, раз не пристрелили сразу.

* * *
        Палату постепенно заполняли сумерки, хотя еще даже не вечер по времени, но зимой темнеет рано. Пухлая рука Розы неторопливо достала из сумки банку простокваши и поставила на стол, потом три упакованных булочки… Одна упала на пол, женщина с трудом и кряхтеньем наклонилась (лишний вес утяжеляет и жизнь), подняла булочку и взглянула на Бобика. Он спал. Роза положила поднятую булку рядом с остальными, затем два банана вынула и небольшой термос с широком горлышком. Вот и все, дела больше нет, а муж не проснулся. Роза повернула голову и уставилась в окно, сложив на животе руки, но ничего, кроме голых веток деревьев и серого неба, не видела. Чтобы увидеть жизнь на земле, нужно встать со стула и сделать пару шагов к окну, но Роза осталась сидеть. А хотелось посмотреть вниз хотя бы потому, что это какое-то развлечение, но она даже не пошевелилась. Роза смотрела на голые ветки, в которых не было и доли привлекательности, пока ей не надоело. А надоело ей скоро, и она сказала, не меняя позы, не убирая глаз от темневшей серости за окном, иссеченной ветками:
        — Я принесла суп. Твой любимый.
        В ответ — поразительная тишина, будто в палате никого нет, разбавилась тишина смехом в коридоре и быстрыми шагами. После короткой паузы Роза стала собираться: сложила целлофановые пакеты, забрала пустой термос и грязную салфетку, все кинула в сумку. Сборы закончились. Роза поднялась со стула и в упор посмотрела на мужа долгим укоризненным взглядом, но он-то не видел, так как лежал с закрытыми глазами и, казалось, не дышал. Словно покойник.
        — Ты же не спишь,  — тихо произнесла Роза, однако и после этого муж даже не шевельнулся.  — Ну ладно. Завтра приду… Пока, Бобик.
        Она стремительно ушла, не оглянувшись.
        Борис услышал, как закрылась дверь, и приподнял веки чуть-чуть, сквозь приспущенные ресницы оглядел палату. Роза могла обмануть: нарочно хлопнуть дверью и остаться, потом шипела бы до самого отбоя — ему это надо? К его счастью, она действительно ушла. Борис потянулся, так как залежался, потом протянул руку к тумбочке и взял термос для первых-вторых блюд. Сняв крышку, понюхал, но не растаял от запаха, как тают голодные люди, предвкушая дивную трапезу, кстати, Роза неплохо научилась готовить. А Борис был голоден, больничная еда ему не нравилась, поэтому он взял ложку и начал есть, приговаривая:
        — Любимый суп… хм! Ненавижу твой суп. Столько лет ты меня им кормишь, кормишь… Приелся. И тебя ненавижу, ты мне тоже приелась. И домой не хочу, ненавижу нашу квартиру, там все тобой дышит… Ненавижу твой запах, твои усики, твой смех…
        Суп он ел, скорее, по привычке, жену тоже воспринимал по привычке до Нового года, а вот потом нечто изменилось в его мировоззрении и появилось жгучее желание изменить привычки.
        19
        Михаил соскочил с подножки троллейбуса и побежал к переулку, торопясь, как на пожар, по отшлифованному тротуару, иногда он скользил сразу на двух ногах и взмахивал руками, управляя равновесием. Не мог он приехать утром, никак не мог, но, сколько ни звонил Алику, тот почему-то не брал трубку, сейчас Михаил терялся в догадках: почему? Ведь договорились встретиться и, если одна из сторон не явилась на важную встречу, вторая сама должна побеспокоиться, в чем дело, и звонить, а от Алика не было ни одного звонка.
        Повернув в переулок, Михаил пригасил скорость, пока не привык к мистическому сумраку, нереальному, так как это центральная часть города, а вокруг — урбанистический апофеоз: мелькание света, шум, толкотня и ощущение тесноты. Но здесь безлюдно и тихо, словно ты попал в девятнадцатый век с замедленным ритмом и размеренной жизнью, впрочем, в Юлькином переулке всегда тихо, даже ветер сюда редко залетает.
        Михаил добежал до ограды, горел свет в доме, значит, все в порядке, тем более странно — почему Алик не брал трубку. Он отворил дверцу, называемую в народе калиткой, и вошел во двор. Как человек аккуратный во всем, Михаил проверил, надежно ли запер дверцу,  — надежно. Дорожку он промахнул быстро… теперь крыльцо… звонок. Надавил пальцем на клавишу и ждал…
        Никто не поспешил к нему, пришлось нажать на клавишу звонка еще раз и ждать… ждать… Звук довольно сильный, в доме народ есть, раз свет горит,  — так в чем же дело? Михаил нажал на клавишу, палец не убирал — пусть звонит без конца. И звонил звоночек, звонил…
        — Да что такое!  — психанул Миша.  — Если бы не Юлька, я…
        Конечно, ушел бы после первой же попытки попасть в этот дом, который ассоциировался с Иваном, следовательно, отталкивал. Он решил предпринять последнюю попытку, заколотил в дверь и закричал:
        — Алло, Алик!.. Открой, это я, Михаил!
        Щелкнул замок… и только. Дверь никто не открыл, Михаил не гордый, сам способен. Он шагнул в прихожую, никого не встретив, секунду спустя заметил: в гостиной сидит народ, смотрит в его сторону… как-то так странно смотрит.
        — Ребята, в чем дело?  — идя в гостиную, заговорил Михаил слегка повышенным тоном, так ведь злость разобрала бы даже ангела! Держать его у порога — это же издевательство.  — Почему у вас загадочный вид?.. Юля?! Ты здесь?! Интересно. А мне Алик сказал…
        — Ты проходи, проходи,  — послышался сзади незнакомый голос, но с каким-то хозяйским оттенком, одновременно в плечо толкнула мужская сильная рука.  — Ты так рвался сюда, я решил, что тебе очень надо. Выбирай место и садись.
        Михаил оглянулся. Говорят, внешность обманчива. Вранье. Достаточно беглого взгляда, чтобы определить, кто есть эти парни. Немало удивили его, законопослушного гражданина, пистолеты в руках молодых людей, смотрелись они дико, непривычно и внушали реальный ужас. Михаил понял, что не стоит задавать вопросы вооруженным парням, не стоит возражать и вообще говорить с ними, он уселся как раз рядом с Аликом и напротив…
        — Иван?!  — вытаращил глаза Михаил.  — Но ты… тебя же… А кого же тогда взорвали?
        — Наш Ванечка из воды выходит сухим, из огня — мокрым,  — мрачно заметила Юля.  — Ничто его не берет, ему всегда и во всем везет.
        — А тебе завидно,  — буркнул муж.
        — Еще бы — не завидовать! Из-за твоих махинаций я сижу под дулами пистолетов. Тут и впрямь обзавидуешься.
        — Ничего не понимаю…  — не приходил в себя Михаил, осматривая знакомых и незнакомых людей.  — А что здесь происходит?
        — Короче, слушайте сюда!  — рявкнул Старший из налетчиков, поставил стул и оседлал его. Далее, когда заложники обратили свои встревоженные взоры на него, продолжил на спокойной и однотонной ноте: — Я никому из вас не верю! Это ясно? Георгий Вартанович предупредил: если с ним что-то будет не так, оторвать бушки всем. Адрес дал Залесского. Он же к тебе поехал?
        — Ко мне, ко мне,  — закивал Иван, отпираться было бессмысленно.  — Но меня случайно не взорвали.
        — Это не имеет значения,  — «обрадовал» Старший и сделал рукой знак белобрысому, чтобы тот подошел, потом дал ему задание: — Поищи просторное помещение, которое можно надежно закрыть.
        — Я тут видел кое-что подходящее,  — сказал белобрысый.  — Пойду еще раз осмотрю, подойдет или нет…
        Он с воодушевлением убежал, словно ему предстояло оценить квартиру, которую собрался купить. Ну, а Старший из-под нахмуренных бровей, делающих его эдаким суровым представителем клана бесстрашных бойцов, от нечего делать рассматривал заложников, изрядно нервируя их. Вероятно, молодой человек ощутил степень беспокойства, оно его удовлетворило, как мясника удовлетворяет идеальная мясная туша, он решил дополнительно нагнать страху:
        — Не будет других виноватых, я вас всех… а начну с тебя, Залесский. Короче, так: будете сидеть здесь до тех пор, пока не сдадите подрывника. Надоест смотреть на ваши умные рожи, всех покараю. Короче, поторопитесь, пока не надоели.
        По его серьезной физиономии стало понятно: шутить парень не умеет, обещания выполняет, а что касается «не убий, не укради» — об этом ему никто не поведал. Этот влепит в лоб пулю из банального любопытства — посмотреть, что будет. Ситуация скверная. Кому-то следовало бы диалог вести с ним, но никто не решался, потому что от троицы с пушками исходила опасность замедленной бомбы, которая вот-вот рванет. Тем временем один из двух молодчиков слегка толкнул Старшего:
        — Че-то мне кажется, эти две меня колесами гоняли.
        — Ну и фиг с ними,  — промямлил Старший.
        — Так обидно же… Слышь, ты, худая!  — обратился он к Юле.  — Кто из вас за рулем сидел?
        Юля уже догадалась, что именно этот дебил вел наблюдения за домом, затем исключительно из тупости подобрался к ограде средь бела дня, был замечен и трусливо бежал, завидев джип, выехавший из гаража. Полезная штука — шапочки, обычные вязаные шапочки, Юля редко их носила, но в тот день надела как раз для того, чтобы «смазать» внешность, отсюда дебил не может стопроцентно утверждать, кто именно был за рулем. Юля подняла на него изумленные глаза, для отмазки посмотрела вправо-влево, «вдруг поняла», что вопрос адресован ей, и дала убедительный ответ:
        — За рулем? Шутишь, парень? У нас прав нет, чтобы за рулем сидеть.
        — А че, ездят и без прав,  — засомневался тот.  — А кто меня гонял колесами? Крутая тачка выехала из гаража…
        — Так это моя подруга,  — якобы вспомнила Юля.  — Влада, помнишь? Она еще заночевала у нас…
        — Угу,  — кивнула девушка, не поднимая головы.  — Целых две подруги… э… заночевали.
        — Да, да, да,  — подтвердила Юля.  — Вторая иностранка, по-русски ни бум-бум. Обе улетели в Европу, но если ты туда собираешься, я дам телефон.
        Правдиво сказанные фразы доброжелательным тоном, словно она с ним знакома лет двадцать, не дали повода к злобным выплескам. Немаловажно и то, что парень не закончил формирование себя как полного отморозка, к тому же вряд ли он представлял, каким образом отомстить обидчице. Надеясь, что идея придет Старшему, парень толкнул его в плечо:
        — Слышь, она врет, да?
        — Отвали, а?  — бросил тот.
        — Да я так…
        Парень послушно отошел от него и все же бросал в Юлю недоверчивые, беспокойные взгляды. Вернулся белобрысый и сообщил, что место внизу как раз то, что нужно.
        — Все встали,  — приказал Старший группе заложников.  — Двигайте вниз.
        И вдруг, чего никто не ожидал, герой-смельчак проснулся в Иване, вместо того, чтобы покорно выполнить требование, он возмутился:
        — Послушайте! Какого черта вы нас… вы нас оккупировали?! Вам же русским языком объяснили, что произошло! Или вы думаете, здесь собрались бандиты всех мастей?
        — А почему я должен верить тебе?  — остался равнодушным к внезапному всплеску смелости Старший.
        — Другого ответа вы не получите, его просто нет. Мы тоже хотели бы знать, кто меня взрывал, мы тоже ищем убийц.
        — Теперь будете искать под нашим чутким руководством. У нас была хорошая работа, нам хорошо платили. Потом шеф уехал сюда, и все закончилось. Запомни: в случае чего — я тебя раздавлю.
        — Если считаешь меня виноватым, то я — вот, делай со мной что хочешь, хотя — подчеркиваю!  — я не виноват. Но остальные при чем?
        — Ни при чем — отпущу. Позже. Но если при чем… Двигайте вниз, а то пустой базар мне надоел.
        Заложники начали спуск в цокольный этаж, они же ничего не могли поделать, кроме как покориться, ведь на каждое резкое движение захватчики дадут наверняка неадекватный ответ. Самое малое — побьют, самое страшное — убьют. Сила на их стороне, они не будут мучиться — применять ли ее, перестреляют только так.
        Но вдруг раздался звонок… Кто-то пришел! Все остановились, в глазах заложников мелькнула надежда, что этот кто-то выручит их, неизвестно каким образом, но выручит… Хотя бы отвлечет! Для четверых мужчин этого будет достаточно, чтобы попробовать обезвредить негодяев, да и девушки не кисейные барыши — помогут. Но главарь жестами приказал затолкать заложников в нижний этаж, расположенный под домом, парни захлопнули дверь, щелкнули замки, после чего последовало предупреждение от Старшего:
        — Сидеть тихо. Иначе изничтожу.
        Здесь было темно, как… это невозможно передать, ничего не видно даже рядом, как будто мир состоит из сплошных чернил черного цвета.
        — Ванька,  — раздраженно зашептала Юля,  — свет включи!
        — А я что делаю?  — в тон ей ответил Иван.  — Ищу выключатель… Он где-то внизу… на уровне руки…
        — Какого черта ты замков наставил на дверях?  — Юля, кажется, не знала, к чему прицепиться.  — Теперь будем сидеть тут…
        — Замки, милая, это препятствия для грабителей. Представь, если бы к нам забрались, сколько нужно отмычек… Ой, черт… Я поранился о гвоздь!
        — Так тебе и надо. Сколько раз я просила закончить отделочные работы? Эти доски стоят тут миллион лет!
        — Три года, дорогая, всего три.
        — Вот именно! Растянул бардак на три года!
        — Да ладно, ребята, нашли из-за чего ссориться,  — внес миролюбивую ноту Алик.  — Ищите лучше выключатель…

* * *
        — Здравствуйте,  — сказал Урбас молодому человеку, когда тот открыл дверь.  — Вы Залесский?
        — Нет,  — ответил Старший.
        — А, простите, с кем имею честь разговаривать?
        — Я… охранник. Охраняю этот дом.
        — А как мне увидеть Залесского Ивана Николаевича?
        — Боюсь… вы не сможете его увидеть. Он в отъезде.
        Парень перевел глаза на второго мужчину, который стоял молча чуть сзади пожилого и в упор его разглядывал со слегка завышенным интересом, что не может не действовать на нервы в данной ситуации. Почувствовав, как у него задергалось веко, молодой человек уставился себе под ноги, слушая Урбаса:
        — Как жаль, как жаль. Мне срочно нужен Иван Николаевич… А где он, вы не скажете?
        — Уехал на отдых с женой, мне лично только это известно.  — Парень вспомнил, что люди обычно проявляют дежурный интерес к проблемам других, это немного расслабляет и располагает собеседников.  — А что случилось? Я чем-то могу вам помочь?
        — Вряд ли,  — помрачнел Урбас.
        Все складывалось не в его пользу: вроде бы и найдены концы, да неожиданно обрываются. И тогда нутро заполняет мучительная мысль о потере, в сердце появляется щемящая боль — будто кусочек (совсем маленький) отрезан особо острым ножом. Но тут же Павел Давыдович подумал, что нужно использовать любую возможность, которая поможет узнать о сестре, к тому же охранник мог знать Риту.
        — Дело в том, что моя сестра — ее зовут Рита Урбас — приехала в ваш город, встречалась с господином Залесским, а сейчас о ней ничего не известно. Я ищу ее. Вы виделись с Ритой? Хотя бы мельком?..
        — Нет,  — огорчил его парень и даже, как показалось Урбасу, он сам был немного огорчен, что не смог ничем помочь.
        Не торопясь, Давыдович сошел по ступенькам вниз, у него осталось ощущение недосказанности, но что именно? На помощь пришел Пашков, еще стоявший на крыльце:
        — А когда приедет Залесский?
        — Не говорил,  — ответил парень.  — А мое дело какое? Я должен сдать дом в полной сохранности, а когда — мне все равно.
        Пашков кивнул, соглашаясь с рациональным подходом к работе, поблагодарил парня за то, что уделил им время, и вместе с Урбасом отправился к машине. Когда они сели, Йог с первого сиденья поинтересовался:
        — И как оно там?
        — Да никак,  — вздохнул Пашков, глядя на сияющие окна особняка.  — Никого нет дома, хозяева на отдыхе, к нам вышел охранник.
        Урбас — человек наблюдательный, впрочем, без наблюдательности успехов не добьешься ни в одной сфере деятельности. Люди — это целые государства, живущие по своим мини-законам, они постоянно внедряются в пространство друг друга и далеко не все из них обладают положительным зарядом. Только наблюдательность может вовремя подать сигнал помощи, что этот человек мил и добр, ему можно доверять, а тот — исчадие ада. Сейчас Урбас заметил, что капитан Пашков слегка обеспокоен или, лучше сказать, не полностью удовлетворен результатом переговоров, данный факт вызвал вполне оправданное любопытство:
        — Что не так?  — полюбопытствовал Урбас, заглянув в лицо Пашкову.
        — М… мне трудно сформулировать…
        — А вы поток сознания выдавайте,  — посоветовал Йог,  — мы вместе разберемся, что вас не устраивает.
        — Посмотри,  — подался корпусом к парню Пашков, решив объяснить не Урбасу, а его охраннику, на вид довольно умному парню, что его настораживает.  — Свет… он почти везде… Видишь?
        Йог хоть и молод, а с мозгами дружил, многим этот вид содружества не доступен. Он сначала взял за руку Тамтама, тем самым не дав ему тронуть с места внедорожник, после чего рассматривал некоторое время особняк. Внутри темного дворика сам особняк, загороженный тонкой дымкой тумана, почти не было видно. Но желтые окна, словно висевшие в пространстве ночи, отлично обозначали этажи — на первом пять окон освещены, на втором — только два. Даже в цокольном пара окон светилась тускло-тускло, как будто яркий свет где-то в глубине горит.
        — Хозяев нет, а в доме повсюду иллюминация на всю катушку,  — догадался Йог.  — Странно. И расточительно. Зачем охраннику свет во всем доме?
        — А он темноты боится,  — сказал Тамтам и заржал, но, заметив красноречивый взгляд Йога, мол, чего ржешь, как дурак, осекся.
        — По физиономии не скажешь, что он чего-то там боится,  — поделился своими наблюдениями Пашков, доставая телефон.  — Вот и меня эти окна ввели в недоумение. Алло, Надюша?.. Надь, я просил пробить Залесского по базе данных, ты только пообещала, но ничего не сделала. Нехорошо старых друзей кидать… Так всем некогда! Я знаешь, какой занятой — водки выпить некогда. Так что там с этим парнем?.. А кто дежурит сегодня?.. Ладно, пока. Но я обижен, честно.
        Он начал искать в трубке другой номер, бормоча:
        — Ребятки, стоим пока. Извините, Павел Давыдович, еще один звоночек… Добрый вечер, это капитан Пашков. Мне срочно нужно пробить Залесского Ивана Николаевича… Ты че, глухая? Я сказал: срочно! Короче, через минуту, чтобы всю его родословную предоставила… Молодец, что поняла. Жду.
        Поскольку дана команда стоять, Тамтам заглушил мотор, его рука механически потянулась к проигрывателю, но на полпути застыла в воздухе. Нет, он не осмелился включить музыку без команды Урбаса, сложил руки на руле и опустил на них подбородок. Ждали больше минуты, любуясь ночным видом городского пейзажа, он действительно завораживал.
        — Жалко, что я не художник,  — мечтательно произнес Йог.  — Я бы нарисовал эти окна, плавающие в воздухе, получилась бы красивая картина…
        — Да-да?  — встрепенулся Пашков, так как ему позвонили.  — Ну?.. Ты не ошиблась?.. Спасибо, до свидания.
        Урбас не сводил с него глаз, но у некоторых есть манера тянуть кота за хвост! Пашков, выпятив нижнюю губу, что само за себя говорило — он весьма и весьма озадачен, положил в карман куртки телефон, а потом и вовсе завис, как компьютер, уставившись в окно. Павел Давыдович терпеть не мог подобные многозначительности, посему раздраженно проговорил:
        — Почему вы молчите? Поделитесь уж с нами вестями.
        И на этот раз Пашков не сразу заговорил, а после паузы:
        — Залесский не привлекался, но… его нет.
        — В смысле?  — повернулся к нему Йог.
        — Дача, на которой находился Залесский в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое декабря, взорвана. Он погиб. Так что лгал нам охранник, лгал.
        Павел Давыдович откинулся на спинку сиденья, прикрыл веки, под которыми копились горячие слезы. Погиб Залесский, а Урбас почему-то подумал о сестре Рите…

* * *
        Наиболее цивильное место — баня: есть кресла, пара небольших диванов, лавки, столы и даже коврики а ля рюс. Здесь и расположились заложники. Иван достал из холодильника бутылку водки, коньяк, закуски в пластиковой коробке, потряс ими в воздухе и, поставив на стол, пошутил:
        — Все включено!
        — Чему ты радуешься?  — мрачно проворчала Юля.
        — Что не пристрелили меня,  — сказал Иван, оптимистично настроенный в отличие от жены.  — Это чертовски приятно. Мужики, прошу к столу.
        Остальные узники бани не разделяли его радости, но рюмки взяли, выпили без тостов, впрочем, у всех вертелся в уме одинаковый тост: выбраться бы отсюда живыми. Алик, кинув в рот тонкий кусочек сыровяленого мяса, пошел исследовать цокольный этаж на предмет лазейки. Щелоков отставил рюмку, налил себе еще коньяку приличную дозу прямо в стакан и потягивал по глотку, усевшись в дальний угол, у него был вид глубоко оскорбленного благородства. Женщины резали на ломтики мясо и колбасу, к сожалению, никто не предвидел, что целой толпе придется сидеть взаперти, хлебом не запаслись, но имелись какие-то диетические хлебцы, Влада попробовала и скривилась:
        — Невкусно. Ты говорила — пустой холодильник, но еды тут полно. А давайте забаррикадируем вход, здесь есть туалет и душ — продержимся, потом что-нибудь придумаем… ну, как спастись и этих козлов наказать придумаем.
        — Это мы съедим за сегодняшний вечер, нас же много,  — возразила Юля.  — Дегенераты тоже будут думать, как нас отсюда выкурить, и, уверяю тебя, у них возможностей больше. Мишка, чего молчишь? Дуешься на меня?
        Он устроился на сундуке, настоящем, с историей, росписью и коваными петлями, Михаил постукивал пустой рюмкой о ладонь и был задумчив. Юля списала его состояние на свой счет, потому извинилась:
        — Мишка, ну, не сердись. Не могла я сказать даже тебе, что Ванька жив. Этот змей потребовал, чтобы я детьми поклялась! Ты же знаешь, какая я суеверная, если дело касается моих детей.
        — Да успокойся,  — заговорил Михаил, но таким тусклым голосом, что можно было подумать, у него кто-то умер.
        — С малышкой все в порядке?  — озаботилась Юля.
        — Не знаю. Схватки начались, я отвез ее в больницу.
        — Так она родила?
        — Понятия не имею. Представь, ей сейчас нужно будет привозить продукты, а я этого не смогу делать. Что она подумает? Зинуля мнительная…
        — Не паникуй, выберемся.
        Юля подняла глаза на Ивана, ее насторожило подозрительное поведение мужа: он забрал у Влады нож и рассматривал его с азартом дикаря, питающегося человеческим мясом.
        — Надеюсь, Ваня, ты не перережешь нас?  — съязвила она.
        — Не смешно,  — бросил он в сторону жены.
        — Нет, я почему беспокоюсь: все, что попадает в твои руки, приобретает вредный эффект воздействия на окружающих.
        Иван отмахнулся от нее и обратился к мужчинам:
        — А что, если мы подготовим бунт? У нас есть два ножа…
        — Мой бывший муж — бунтовщик! Ха-ха-ха! Вань, даже мне понятно, что пуля во сто крат сильней ножа. И быстрей.
        К этому моменту вернулся Алик, он поддержал хозяйку:
        — Юля права. Для начала нужно попробовать кому-то выбраться, а уж если не получится, будем искать другие способы. Иван, отсюда есть выход? Второй выход, как говорят в народе,  — черный?
        — Нет,  — развел руками Иван.  — Я не предусмотрел, что однажды черный ход мне понадобится.
        — Жаль,  — расстроился Алик.  — Очень и очень жаль. В таком большом доме нужно делать минимум два входа хотя бы на случай пожара.
        — А ну-ка,  — подхватилась Юля.  — Идем, Алик.
        — Куда?
        — Идем, идем. Я тебя приглашаю в ту часть дома, где не закончено строительство.
        — Я там был…
        И все же он последовал за Юлей, точнее, за ее уверенностью, оживляющей надежду. Свет в довольно большое помещение, куда они пришли, не провели, пришлось оставить настежь открытой дверь, переступать через доски, предназначенные для полов. Подойдя к стене, Юля остановилась и указала Алику на крайнее окно, наполовину «сидящее» в земле:
        — Эту раму можно вынуть, окно на честном слове держится, не хватило пены, чтобы закрепить его. Потом Ванька не приглашал рабочих, так и осталось…
        — Но снаружи решетка.
        — Я сама ее ставила! Что смотришь? Ваньке, видишь ли, некогда было договориться с рабочими в течение трех лет! А решетку я сама взяла и приладила, просто поставила, понимаешь? Замаскировала, чтобы была видимость надежного укрепления, а тронь… Как чувствовала: этот бардак продлится годы! Не могла же я допустить, чтобы кому-то вздумалось залезть в дом, увидев, что одно окно не защищено. А так — видят, что везде решетки, и не лезут.
        Алик осмотрел раму, посветив огоньком зажигалки: действительно, не закреплена в местах стыков, нигде не закреплена. Да это было бы полбеды, но окна невозможно открыть, они цельные, а для проветривания есть узкие полоски вверху, то есть форточки.
        — Говоришь, не хватило пены?  — бубнил он, осматривая незакрепленное окно.  — Это хорошо, считай, само небо нам помогло три года назад. Сейчас не будем снимать, выждем время, а то пацаны вдруг зайдут и недосчитаются пленных. Ночью это сделаем.
        — В смысле выберемся?
        — Сначала я выберусь один…
        — Бросить нас хочешь?  — пыхнула Юля.
        — Не говори глупости. Я свяжусь с полицией, найду этого… как его… который паковал тебя?..
        — Басин Константин Ильич. Он меня опять посадит!
        — Юля, у нас нет выбора. Если парни наверху покурят травки… мало нам не покажется. И чего ты боишься? Тебе собирались пришить обвинение в убийстве мужа, но он-то жив и невредим.
        Света было, конечно, слишком мало, чтобы увидеть на лице Юлии разнообразные эмоции — панику, переплетенную с сомнениями, страх и бездумную решимость. Алик скорее угадал, что с ней творится, взял за плечи и с уверенностью, которая успокаивает людей слабых, подверженных панике, произнес:
        — Все будет хорошо.
        Только вот нервы Юлии постепенно сдавали, что было нелогичной реакцией на предложенный Аликом выход, который приближал к положительной развязке, если все удачно сложится. Вероятно, из-за длительного стресса она стала видеть будущее в темных красках — так бывает чаще, чем хотелось бы.
        — У меня просьба,  — сказал он молчавшей Юле,  — никому ни слова, ладно? Чтобы не ломанулись наши друзья по несчастью на волю и не наделали шума. Обещаю вернуться, верь мне. Я же в долгу перед тобой: ты не бросила меня без сознания на улице.
        — М-да, долг… Некоторые долги не любят возвращать. Ладно, идем назад, скажем, что решетки намертво вделаны в стены. А знаешь, тебе не идет имя Алик.
        — Почему?  — переступая через доски, изумился он.
        — Это не твое имя, оно слишком мягкое, слишком… легкомысленное, а ты не такой.
        Он лишь рассмеялся, смех в данных обстоятельствах сродни таблетке от стресса, правда, действует недолго.
        20
        Около трех часов ночи, когда пленники, облюбовав наиболее удобные места для ночлега, уснули достаточно крепким сном, Алик выбрался из особняка через окно в недостроенном помещении. Напрасно Юля беспокоилась. Чтобы проникнуть в дом, нужно сначала забраться в эту часть двора, что гораздо сложнее, чем выбраться наружу через оконный проем. Итак, очутившись на воздухе, Алик задумался, как теперь попасть на волю буквально. Тупик, западня — с одной стороны стена дома, с другой — каменная стена ограды, отделяющая одну территорию от другой. Сбоку тоже каменная кладка, со второго — кованая ограда с дверцей, надежно запертой. Спрашивается: где логика? Зайти с улицы во двор — проблем нет, только на ночь запирается вход, а со двора зайти во второй дворик — невозможно, потому что заперто постоянно, а ключ потеряли. Бесполезное, бездарно распланированное место, хоть бы развели в этой части кур, о которых мечтал Иван, купивший домик алкаша за много километров от города. И главное — перелезть через кованую ограду затруднительно, спицы прямые, соединены только внизу и вверху.
        Немного подумав, Алик вернулся в дом, выбрал крепкую и длинную доску, ее-то и приладил во дворике к верху ограды, потом пополз по ней. Он пытался бы перелезть в любом случае, но это наиболее оптимальное решение, требующее всего-навсего небольших навыков эквилибриста.
        Он соскользнул по спицам ограды вниз, но уже с другой стороны, прошел немного к выходу и оглянулся. В двух окнах первого этажа горел неяркий свет, возможно, парни не спали, но вряд ли сидели у окон и глазели на сад. Можно безбоязненно идти к выходу, к тому же густой туман растворит фигуру.
        Проблемы начались, когда Алик подходил к проспекту, где надеялся поймать машину. Он замерз. Да, несмотря на быстрый шаг и плюсовую температуру, тонкий свитер и пиджак не стали преградой для влажного, промозглого холода. Помощь пришла бы незамедлительно, если бы! Если бы у Алика был телефон. Но трубка осталась в пальто, в потайном кармане,  — это вторая проблема. Третья — денег ни копейки в карманах. Выйдя на проспект, он понял, что есть четвертая проблема — ни одной машины ни вдали, ни поблизости. Пешком идти далеко — как раз к утру дойдет, но это тот случай, когда действительно существует только один вариант.
        По пустой дороге Алик бежал трусцой, чтобы не выбиться из сил, бежал с полчаса, пока сзади не раздался шум мотора. Машина! Легковая. Он вышел на середину дороги, раскинул руки в стороны и зажмурился, когда белый свет фар ударил по глазам. Автомобиль остановился, хотя мог объехать — место было. Алик бросился к водителю, пока тот не начал ругаться:
        — Шеф, вопрос жизни и смерти! Отвези домой. Меня ограбили, видишь? Одежду забрали. Заплачу, сколько скажешь.
        — Ладно, залезай. Но предупреждаю: на фокусы у меня есть адекватный ответ.
        Алик забрался в салон, поблагодарил:
        — Спасибо, друг. А телефон можно? У меня забрали… Я все оплачу.
        Водитель дал ему простенькую трубку и тронулся с места. Алику пришлось неоднократно набирать номер, который он помнил наизусть, это входило в его обязанность. Но тот, на кого рассчитывал, видимо, спал крепко, впрочем, он все равно взял трубку, держал-то ее при себе, и недовольным сонным голосом промямлил:
        — Да? В чем дело?..
        — Это Алик.
        — Алик?! А что так поздно?
        — Ты хотел сказать — рано? Скоро узнаешь. Сейчас я еду к тебе, так что поторопись одеться и захвати денег, у меня с собой ни гроша, а надо с водителем расплатиться.
        — А что… что случилось?
        — Случилось. Короче, встречай. Деньги, деньги не забудь.
        Алик отдал трубку водителю и потер руки, улыбаясь:
        — Холодно, а?
        Въехав во двор многоэтажек, он указал рукой, к какому подъезду следует ехать, и в тот момент, когда автомобиль тормозил, на пороге появился Басин. Алик выскочил из машины, забрал у него деньги и отдал водителю со словами:
        — Спасибо, вы меня очень выручили.
        Машина развернулась и умчалась, теперь Алик получил возможность выплеснуть эмоции:
        — Какого черта ты пригнал трех идиотов? Я тебя просил? Что за самодеятельность?
        — Каких идиотов? Куда я пригнал?
        — Не прикидывайся. Три тупых придурка нагрянули к Залесским, посадили нас в подвал, трясли стволами, угрожали. У тебя новый план? Почему не посовещался со мной? И вообще, почему на дебилов пал выбор? В полиции больше не держат нормальных?
        — Не кричи,  — повысил голос и Басин.  — Я никого не присылал, услышь меня.
        — То есть, три болвана не твои парни?
        — Нет! Я бы предупредил тебя.
        — Значит, они самостоятельно?..  — задумался Алик.  — Тогда плохи дела, очень плохи. У них оружие…
        — Объясни толком, что в том гадюшнике случилось? Но для начала давай поднимемся ко мне…
        — Нет, нет,  — отказался Алик.  — Я удрал потихоньку, а мне нужно вернуться. Лучше отвези меня назад, по дороге потолкуем.

* * *
        Первым проснулся Щелоков. На полке в сауне он сильно намял бока, хотя и подложил махровые простыни под свое бренное тело, но все равно доски — не кровать. Здесь же Иван с Мишкой мирно подхрапывали, чем разозлили Щелокова. Он в себя никак не мог прийти после того, как увидел Ивана живым, теперь всех без исключения в этом сумасшедшем доме считал жуликами.
        За окном замер мрачный рассвет, день как будто не желал вступать в свои права, не желал дать дорогу свету. Чувствуя, что больше не уснет, Щелоков спустился с полка, прошел предбанник и попал в комнату отдыха. Тут хотя бы не благоухал до удушья типично банный аромат дерева, от переизбытка которого гудела голова. На диванчиках, подложив под ноги табуретки, спали женщины, словно жизнь благополучна и спокойна, а временные неудобства — всего лишь дань капризам. Саню из себя выводила безмятежность, выводило и то, что впервые в жизни он не был хозяином себе, не мог влиять на людей и создавшееся положение.
        Следовало серьезно подумать о побеге, а для начала нужно вступить в переговоры с бандитами, не исключено, что сегодня они подобреют, осознав всю глупость своих поступков. Короче, выходов из данной ситуации больше двух, главное — выбрать правильный, но кто мог стать ему помощником в таком деликатном деле? Господин адвокат видел в компании пленников одних кретинов (и кретинок), однако взгляд уперся в Алика, спавшего прямо на полу. Щелоков присел рядом с ним и тронул его за плечо. Тот не очнулся от сна, он толкнул Алика и раз, и два, наконец спящий приоткрыл один глаз:
        — Что вам?
        — Тсс! Выйдем?  — предложил Щелоков шепотом.
        Алик посмотрел на часы — было еще рано, а если учесть, что ночь он провел практически без сна, то можно лишь представить степень досады на господина адвоката. Тем не менее он сел, потряс головой, освобождаясь от сна, сладко зевнул и начал подниматься на ноги, что давалось ему с трудом — тело просило отдыха, голова не включалась.
        Щелоков привел его в спортивный зал, впрочем, это только звучит громко, на самом деле мужчины закрылись в пустой комнате с ковром на полу и тренажером в углу. Алик облокотился плечом о стену и поинтересовался:
        — Что вы хотели?
        — Хочу,  — поправил Щелоков, подняв указательный палец.  — Думаю, вы тоже хотите того же, то есть выбраться отсюда.
        — Пробовали уже. Не получилось.
        — Неужели? Давайте выломаем окно…
        — Чем?
        — Чем-чем! Найдем. Есть ножи, вилки…
        — А нужна кувалда,  — охладил его Алик.  — Окна надежно закреплены, и потом… взгляните: везде решетки. На всех окнах. Крепкие, надо сказать.
        Словно сомневаясь, Щелоков подошел к одному из двух окон и, не задерживаясь у него, обернулся лицом к Алику, в сердцах ударив себя по бедрам руками.
        — Ну почему я должен торчать под стволами каких-то уродов?
        — Так случилось,  — промямлил сонный Алик.
        — Вам как будто до фонаря наш плен, тупые пацаны наверху… Кстати, я так и не понял, чего они хотят?
        — Мести. У них было все хорошо, а когда взорвали патрона, стало все плохо — за это парни намерены мстить. Ну, я именно так понял. Просто в силу ограниченности интеллекта они не умеют доступно объяснить.
        Адвокат порывисто подошел к нему, тон кардинально поменял на умеренно-спокойный, в некоторой степени доверительный:
        — Давайте вместе обмозгуем, как отсюда выбраться? Не может быть, чтобы не было лазейки, это же цокольный этаж…
        — Тем не менее. Наверху возможностей больше, но туда не попасть, мы заперты. А здесь… я проверял. Поверьте, тщательно проверял все окна.
        — Вот влипли, так влипли,  — расстроился Щелоков.  — У меня не проходило ощущение, что однажды эта семейка преподнесет мне крупную гадость. Все так и вышло.
        — Почему вам так казалось? Поводы были?
        — Как таковых поводов не было, но… с ними всегда как-то неспокойно, нет уверенности, что они доведут дело до благоразумного финала. Какая-то нестабильность присутствовала… хотя в глаза это не бросалось.
        — Неужели оба грешат одними и теми же недостатками?
        — Ну, Ванька — он и есть Ванька, до Ивана Николаевича так и не дорос, хоть и пыжится. Чересчур простоват. Но вы же помните пословицу — простота хуже воровства? Вот, это про него. Ваня отчебучит какую-нибудь хрень, радуется как дурак, мол, какой он остроумный, а потом искренне изумляется, почему его воспринимают в штыки. Многие недоумевают, как Ивану удалось поднять бизнес, причем в нескольких направлениях. А я скажу так: везет ему. Кто-то будет годами биться лбом о стену, а Ваньке везет сразу. Не будем уточнять, кому обычно везет.
        Знамо дело — дуракам всегда везет. Извинившись за зевоту, Алик тряхнул головой, показывая адвокату, что всеми силами борется с сонливостью. Следом он потянулся, подняв руки вверх, после этого невзначай, словно не очень-то ему и интересно, осведомился:
        — А что за грандиозный проект он затеял?
        — Строительство завода с нуля. Медикаменты собрался выпускать, мелочь всякую для медицины… я точно не вдавался в подробности, полагаю, это очередная шиза. Однако нашел наш Ваня зарубежные фирмы, выпускающие лекарства, которые не прочь закрепиться на нашем рынке, нашел инвесторов… Он жаждет космических масштабов, боюсь только, пролетит, как фанера над Парижем.
        — Почему? Я как бизнесмен со всей ответственностью заявляю: найти инвесторов дело практически неподъемное, но если удалось — гора сдвинется. А почему вы не вдавались в подробности? Как я понял, вы адвокат на зарплате, значит, обязаны следить за исправностью договоров, но не в курсе… Почему?
        Вопрос несколько сконфузил Щелокова, это случается, когда застают врасплох, а правду говорить по каким-то причинам не хочется. Например, если правда бьет по самолюбию или она вообще неуместна — как вопрос отца невесты к жениху, мол, какая у него ориентация. Алик заметил замешательство и намеренно не спускал глаз с лица адвоката, полагая, что лгать в лицо сложней, хотя вряд ли это касается адвокатов.
        — Я не владею в нужном объеме английским языком, а документы в большинстве своем на английском,  — признался Щелоков не без досады.  — Иван нанял сведущего человека исключительно из экономии времени.
        — А Юля? Она тоже с шизой мужа?  — перевел стрелки Алик.
        — А Юла… Юла — особа многослойная, правда, об этом я догадался недавно. Она умна, ум не выпячивает, на все ее глупые выходки нужно смотреть с обратной стороны, только в этом случае можно что-то понять в ней. Хорошо это или плохо, пока не знаю. Меня сейчас больше занимает, насколько опасны три ублюдка наверху.
        — Думаю, опасны. У них отсутствует система разграничений — что хорошо, что плохо, как правильно, что есть чужая боль. Пока не скрутит полиция, до них не дойдет, что они уже совершили преступление.
        — Так что будем делать, а?
        — А что делают в таких случаях? Будем вести переговоры, уговаривать молодчиков уйти подобру-поздорову, сулить деньги и так далее. До этого… идемте, поспим еще немного? Я, честное слово, не выспался. Уж больно твердо на полу.
        Ничего не оставалось Щелокову, как последовать за Аликом в комнату отдыха. Здесь он облюбовал кресло, развалился в нем, но так и не уснул.

* * *
        Лучшее время — ночь. Для любых подпольных дел. И Басин выбрал для штурма особняка Залесского поздний вечер, точнее — ночь, когда народ вернулся с работы, пьет чай после ужина, уставившись в телик. Все заняты, значит, путь свободен. Ко всему прочему за предыдущую ночь и прошедший день туман «съел» снег, обнажив черную землю и мокрый асфальт, на котором не так видны будут люди в темных одеждах. Все складывалось удачно…
        На машинах не велено было подъезжать, остановились у переулка, один за другим из автобуса выпрыгнули вооруженные бойцы и двинули вдоль стен к особняку. С ними шел и Басин. У него имелся подробный план участка, а также всех этажей особняка, каждый из группы захвата знал свой участок работы, двигались уверенно и слаженно. Ничто не должно было помешать, ничто…
        Подошли к ограде, присели, чтобы не маячить. Константин Басин осмотрелся перед началом операции, по его команде в этом районе должны отключить свет, но дал он другой приказ в переговорное устройство:
        — Ребята, отбой! Машина. Ждем!
        Бойцы живо попрятались за раскидистыми елками, зашел за ель и Басин, но внедорожник не свернул под арку, ведущую в другой переулок, а подъехал к особняку, из него вышли три человека. И уж совсем удивительным стал тот факт, что один из этих мужчин просунул руку между прутьями дверцы и… конечно, он пытался открыть замок.
        — Что за чертовщина,  — проговорил Басин.
        — Кажется, не одни мы решили в гости напроситься,  — сказал тихо начальник группы захвата.  — Гляди, идут к дому. Как думаешь, Костя, это кто? Сообщники?
        — Черт их знает. Если сообщники, то их станет шестеро. Многовато, мы не рассчитывали на такое количество.
        — Справимся,  — заверил начальник.
        — Я не сторонник глупых рисков. Из-за этих терять людей…
        — Справимся…
        Он хотел подбодрить Басина, но замолчал, так как дверь в особняке открылась, в полоске света появился крепко сложенный мужчина. И вот тут началось непредвиденное действо. Два «гостя» по бокам высокого и худого мужчины втолкнули «хозяина» в дом. Внутри раздался выстрел.
        — Свет!  — скомандовал Басин в переговорное устройство.  — Ребята, вперед! Осторожно, преступники вооружены…
        — Да знаем, знаем,  — бросил начальник отряда, надевая каску.  — Ого, слышь? Второй выстрел. И чего людям не живется мирно?
        В тот миг, когда бойцы, вскакивая на спины товарищей, перемахивали через ограду, погас свет во всем квартале. Преимущество, безусловно, было на стороне команды Басина: почти вся группа оснащена приборами ночного видения, иначе Константин не повел бы молодых парней под пули террористов. Ребята свободно, а главное — бесшумно, проникли в дом, всего понадобилось минуты три, чтобы подать сигнал Басину, который сказал в переговорное устройство:
        — Свет даем!
        Секунда-другая и — снова тускло засветились уличные фонари, но ярко — окна. Басин поднялся по ступенькам, прошел просторную прихожую. Вот они все, голубчики… Двое молодых людей лежали на полу лицом вниз, держа руки на голове. Скосив глаза в сторону, Басин увидел еще троих, включая пожилого человека, эти стояли лицом к стене, держа руки за спиной. Каждого из них придерживали рукой за плечо ребята из группы захвата.
        — «Скорую» вызывай,  — бросил начальник группы непонятно кому, но кто-то из его бойцов приказ принял и заговорил по переговорному устройству.
        Стоя на колене перед распростертым на полу молодым человеком, начальник зажимал рану на груди прямо рукой в перчатке. Старшему из троицы захватчиков было очень и очень больно. Он то скрежетал зубами, то стонал, безумно тараща глаза и краснея, словно у него начались родовые схватки. Собственно, раненый не заинтересовал Басина, сообщники живы, их будет достаточно для дачи показаний.
        — Поищите, здесь должны быть люди,  — обратился Басин к двум парням, случайно оказавшимся рядом с ним.  — Они где-то под домом.
        Ему дали два удостоверения и паспорт, на столик у дивана положили два и два пистолета, объяснив, что пара стволов принадлежит лежачим, а пара — тем, кто у стенки. Прочитав документы, Константин осведомился:
        — Кто капитан Пашков?
        — Я,  — в стену сказал Андрей.
        — Повернитесь. Надеюсь, вы объясните, каким ветром вас сюда занесло?
        — Разумеется.
        — Кто стрелял?
        — Вон тот придурок,  — Пашков указал глазами на одного из лежащих парней.  — Мы втащили в дом этого… который ранен, а тот прицелился в нас. Йог сообразил подставить их коллегу, то есть мы спрятались за его спиной, пуля и попала в него. Второй раз кто-то стрелял уже в темноте.
        — А кто такой Йог?
        — Это мой позывной,  — ответил тот.  — Я Юрий Ребров.
        — М… Частное охранное предприятие. Разрешение на оружие, стало быть, имеешь…
        — Естественно,  — усмехнулся Йог.  — Вы его держите.
        — И кого охраняешь?
        — Урбаса Павла Давыдовича.
        — Это я,  — подал голос Урбас.
        Внимание отвлекли пленники, ввалившие в гостиную, радости которых не было предела, но и шума от них исходило многовато, Басин вынужден был всех призвать к спокойствию, так как работа предстояла большая. Увезли раненого, потом двух задержанных. Компанию Урбаса оставили для дачи показаний, в конце концов, оружие никто из них не применял, а все документы были в порядке.

* * *
        Проснулась Юля далеко за полдень, собственно, не одна она проспала все на свете, в доме было тихо-тихо, будто он пустой, отчего возникло обманчивое ощущение спокойствия, стабильности. Но в реальность она вернулась, когда, идя вдоль перил, смотрела вниз и думала, что грязи набралось выше крыши.
        — А убирать мы не привыкли,  — проворчала Юля, спускаясь по лестнице.  — Мы любим чистоту, но не любим шваброй махать…
        — Привет,  — вышла из кухни Влада.  — А я думаю, кто тут разговаривает?
        — Это я,  — мрачно сказала Юля, оглядываясь по сторонам.  — Вот так бардак, не находишь? Особенно три ублюдка постарались, шмонали здесь, будто у себя дома. Еще предстоит проверить, что эти уроды стырили.
        — Да ничего не стырили, их же без вещей увезли. А сумки вон — стоят в прихожей. Я заглянула туда — все свалено абы как, решила, эти вещи пацаны хотели вынести, ну и оставила там же, в прихожей, ты уж сама разбери.
        — Ну, хоть не ограбили — уже хорошо. А вот что с грязью делать?  — развела руками Юля, поворачиваясь вокруг своей оси.  — Боже, сколько пылищи… В связи с убийством моего недорогого мужа я уволила домработницу, потому что не знала, в течение какого времени ему придется здесь прятаться. И не подумала, что уборку тем самым возложила на свои слабые плечи.
        — Ой, нашла из-за чего переживать. Я уберу потихоньку, за один день вряд ли управлюсь, а за пару — запросто. В конце концов, я обязана тебе… и хоть как-то отплатить…
        — Не болтай глупости,  — обрубила девушку Юля.  — Вместе уберем. И нашего мужа припряжем, а то привык жить паразитом. Кстати, где он?
        — Не знаю, не видела еще. Спит, наверное. Алик поехал в полицию, ему уже должны выдать справку. Юля, я спрашивала этого… следователя… ну, можно мне вернуться домой, он сказал, чтобы я осталась здесь, да, вот так: чтобы никуда не смела уйти, ну, пока подрывателей не найдут… Если ты не возражаешь.
        — Не возражаю. С Ванькой наедине не хочу оставаться.
        — Боишься его?
        — Я?! Ваньку?!  — расхохоталась Юля. Только смех ее был коротким, немножко горьким и оборвался неожиданно.  — Не смеши. Он сам всего боится. Я выходила замуж за бедного, но умного и веселого принца, а расстаюсь с богатым, глуповатым и жалким трусом. Чувствую, он мне все нервы вымотает в суде, самое трудное у меня впереди.
        — Да ладно, ты хуже не видела,  — «успокоила» Влада и, увидев наверху Ивана, предупредила Юлю: — Легок на помине твой Иван. Я пойду на кухню, вы уж тут сами…
        Кивнув Ивану, который проигнорировал приветствие, сделав вид, что не видит, она убежала. В то же время Юля, закатав рукава халата, начала убирать с полок вазочки, статуэтки, купленные в экзотических странах на отдыхе, и ставила их на столик. Освободившись от террористов и вкусив частицу свободы, Иван снова стал хозяином положения (это привычное его состояние), поэтому, спускаясь с лестницы, проговорил с досадой:
        — Наш дом похож на проходной двор или на железнодорожный вокзал: куча народу, кучи мусора, какие-то чемоданы.
        Жена как раз принесла из прихожей два баула и поставила у дивана, не удостоив мужа своим вниманием. В гостиной у нее нашлось еще дело — снимать картины (которые могла достать) и ставить у стены, предварительно оценив их. Парадный портрет мужа в образе императора вызвал у нее оскомину, что отразилось на лице, Юля вообще отнесла его к лестнице, бросив на ходу:
        — Этот кич ты заберешь с собой.
        Иван решил брать пример с нее и не отреагировал на выпад, однако тон взял господский, как и положено владельцу дворца:
        — Юла, мне сегодня к следователю нужно, подбери костюм. Да! И я возьму твою машину, хорошо?
        — Плохо,  — сказала она.  — Мы этот вопрос обсуждали: ты возьмешь либо старую колымагу, либо вызовешь такси. И костюмы учись подбирать сам.
        На этот раз Ивану стоило больших усилий сдержать себя, он же не из железа! Чувства вины он не испытывал, а негодования — сколько угодно. На Юлю. И на Владу, нагло обосновавшуюся в его доме, казалось, навсегда в качестве второй жены. Иван, конечно, продвинутый товарищ, но не до такой же степени, чтобы видеть каждый день жену и любовницу вместе на одних квадратных метрах. Ссоры Иван не желал, хотя Юля напрашивалась… так бы и врезал ей! Но в ответ он лишь хмыкнул:
        — Я как не у себя дома! И как будто всем должен. Можно подумать, все идеальные, кроме меня. Ха! Подумаешь, трагедия — я изменил тебе! Да, изменил. Но не бросил же, чтобы меня долбить порицанием. Чаще смотрелась бы в зеркало, у тебя же вид святой неприступности или мученицы перед казнью, ну и шла бы в монастырь.
        Не велась неблагодарная жена на провокации, как ни старался Иван, у него даже пропал запал, а хотелось примириться. Да, примирение в его тактических приемах имело наступательный характер, но ведь каждый защищается как умеет, Ивана этот вариант выводил на выигрыш. Но Юля и не попыталась вступить в полемику с ним, как это случалось раньше, в ее пассивности просматривалась нервирующая мужа агрессия. Иван не выдержал, должен же он был пар выпустить, заорал что есть мочи по направлению к кухне:
        — Мне кто-нибудь в этом доме принесет чашку кофе?.. Черного!.. Без сахара!.. Черт, у меня ощущение, что я должен всех без разбору содержать за просто так.
        Для Юли его не существовало, но из кухни раздался бойкий галоп — прибежала Влада с керамической кружкой в руках. Иван взял кофе, втянул носом аромат, пригубил и… обжегся. Потирая губы тыльной стороной ладони, он сканировал глазами роскошную любовницу, к которой в данную минуту не испытывал ничего, кроме раздражения. Да, все-все раздражало в ней: славянская красота, пышные формы, глупые глазищи… Одновременно сам себе удивлялся: чем эта племенная кобылка сельских кровей очаровала его изысканную натуру?
        Кофе не допил, от обеда отказался, в гардеробной выбрал костюм и поехал на такси к следователю.
        21
        Открыв дверь кабинета Басина, Иван замер, не решаясь войти. Дело в том, что у следователя сидел, закинув ногу на ногу, Урбас, который повернул на шум голову. Два его глаза, цепких и пронзительно умных, буквально прострелили Ивана, но тот отвел взгляд в сторону и уставился на Басина, ожидая либо позволения войти, либо просьбы подождать в коридоре.
        — Заходите, заходите,  — пригласил его Константин.
        Общение со следователем при посторонних (тем более пострадавших) не вдохновляло Ивана, да ничего не попишешь, его положение таково, что приходится подчиняться, и он шагнул в кабинет. В то же время со своего места поднялся Урбас, кажется, собрался уйти, но вдруг передумал и обратился к Басину с неожиданной просьбой:
        — Вы разрешите мне поговорить с Иваном Николаевичем?
        — В моем присутствии,  — не возражал тот.
        Во время предварительных показаний Павел Давыдович не делал попыток переговорить с приятелем сестры, более того, не замечал его. Иван тоже не лез к нему, предполагая, что все шишки тот сбросит на его голову сейчас, раз Урбас изъявил желание… почему нет? В конце концов, этой встречи и разговора не миновать, уж лучше пусть она пройдет при следователе — гаранте мирного диалога. Мужчины уселись на стулья, однако начал не Урбас, а Иван:
        — Мне очень жаль, Павел Давыдович. Вам лучше от меня услышать, что… Рита была там… с нами… Поверьте, мне неловко не только перед вами, перед всеми… у меня не проходит ощущение, будто я виноват, что остался жив. Но как теперь мне быть? Я ничего не могу изменить, ничего. Мы с Ритой были в очень хороших отношениях…
        — То есть спали?  — холодно уточнил Урбас.
        — С чего вы взяли?
        — Женщина вряд ли отдаст два миллиона рублей просто другу,  — выставил безупречный аргумент Павел Давыдович.
        — Вы и это знаете?  — потупился Иван.
        — А вы хотели бы скрыть данный факт?
        — Да я не о том…
        Иван опустил голову еще ниже, он не находил нужных и трогающих сердце слов, оттого и огорчился. К сожалению, он не видел выражения Урбаса, который вздернул в торжествующем порыве подбородок, после скосил глаза на следователя, что означало: вот мой кровный враг и главный виновник гибели сестры, вяжите его срочно, а то убежит. Но Басин не спешил с выводами, тем не менее, оставаясь бесстрастным, он перехватил инициативу в диалоге:
        — Иван Николаевич, поясните, как и почему Рита Урбас перевела на ваш счет такую гигантскую сумму? Заодно расскажите, куда вы дели эти деньги, так как на вашем счете означенной суммы на данный момент нет.
        Ивана передернуло от негативной волны и холода, исходящих от главного персонажа в кабинете, он не испугался дать понять, что сильно раздосадован отношением к нему:
        — Ой, только не надо рубить по мне вашим тоном, не надо. После того, что я пережил, меня уже мало чем можно испугать. Вы хотите конструктивный диалог? Он будет, если все в этом кабинете спрячут свою спесь, кстати, у меня она тоже имеется. В противном случае буду вынужден прибегнуть к помощи защитника, то есть адвоката. Однако лично я заинтересован в конструктивном диалоге, поэтому не собираюсь становиться в позу. Сейчас мое самое заветное желание — найти убийцу, так как теперь я, воскреснув, снова стал для него мишенью, должен признаться, меня это не радует. Не думаю, что он откажется от своего плана. Так что моя заинтересованность прямая. А теперь слушаю вас…
        Иван надеялся на понимание, но здесь не кабинет психолога, это совсем другое заведение, где внутренние сотрясения не находят отклика, потому его монолог не помог.
        — Вопрос тот же,  — холодно сказал Басин, не тронутый монологом.
        — Рита получила эти деньги от… от Павла Давыдовича на оборудование и ремонт… и дала мне взаймы без процентов. Я предлагал взамен отдать ей часть моих акций, после запуска завода они сразу начнут приносить прибыль, но она не хотела огорчать брата. Мы договорились, что я буду отдавать долг от прибыли из других источников, правда, большую часть бизнеса мне пришлось продать, чтобы войти в долю на паритетных началах.
        — Так идея же ваша,  — подловил его Басин. Думал, что подловил.
        — Моя, вот именно. На Западе умеют брать инициативу в свои руки, ведь деньги решают все. Деньги, а не идея. Либо равное долевое участие, либо любуйся в сторонке, как твой замысел воплощается.
        — Два миллиона куда делись?  — оборвал его следователь.  — Постарайтесь дать конкретный ответ без лирических отступлений.
        Честно говоря, Басин взбесил Ивана неумением располагать к себе людей, напротив, следователю удалось за короткий временной промежуток настроить против себя. Ну и как без пресловутого доверия выкладывать этому злодею от следствия потайные стороны своей жизни? Иван собрал волю в кулак, дабы не послать Константина Ильича далеко и надолго, но он ведь зависим сейчас от правоохранительной системы, поэтому учел пожелания, сухо изложив:
        — Я купил участок за городом, пустырь, там ничего не растет, никто не живет. Выложил налом. Рита выпросила у брата эту сумму для меня, не хватало именно двух миллионов. Как только она приехала, мы перечислили деньги на мой счет, а на следующий день я снял всю сумму целиком, которую заказал в банке заранее. Эта неофициальная услуга распространяется на клиентов с безупречной репутацией, можете проверить в банке. Что вас еще интересует?
        — Документы купли-продажи,  — потребовал Басин.
        Иван открыл кейс, он предусмотрительно захватил бумаги, которые хранил дома в тайнике, но не в сейфе,  — этот ящик нередко становится первой добычей всякого рода любителей поживиться за чужой счет. Напрасно надеялся, что Константин Ильич ограничится беглым просмотром документов, Басин принялся внимательнейшим образом изучать на листах все знаки, стало быть, данный процесс займет уйму времени. А тут еще Урбас не уходил, главное, остался с намерением поговорить с другом сестры, но не говорил, нервируя Ивана своим присутствием. Ну, тяжко, очень тяжко находиться рядом с человеком, перед которым чувствуешь вину! Ничего лучше не нашел, как заверить Урбаса:
        — Павел Давыдович, я верну долг, не сомневайтесь…
        — Лучше верните Риту,  — бросил тот надменно.
        Опять двадцать пять! Иван вздохнул. Он гадал, что будет делать Урбас. По словам Риты, ее брат — акула мужского рода, клацнет зубами и хребет перебьет. Не просто так он расселся в кабинете, он ждет, когда Иван покинет прокуратуру и где-нибудь за углом хребет напополам…
        — Вы, оказывается, в деле с мафиозными структурами?  — не отрываясь от документа, проговорил Басин.
        — Я?!  — дернулся Иван.  — С чего вы решили?
        — В вашем списке пайщиков-дольщиков известный криминальный авторитет Георгий Вартанович. Правда, фамилий у него несколько, как и кличек. Здесь он обозначен как Куян, а еще он Губарян, Кохидзе, Мусин…
        — Я эти фамилии не слышал,  — позволил себе перебить Иван.  — Меня не интересует, каким способом заработан капитал, меня интересовали только возможности инвесторов.
        — Ну и зря,  — поднял, наконец, на него глаза Басин.  — Вам бы поинтересоваться, сколько душ загубил Куян-Губарян.
        — Загубил? Пардон! Если он убийца, то должен сидеть в тюрьме.
        — Резонно,  — согласился Басин, и — о чудо!  — он улыбнулся.  — К сожалению, не всегда мы имеем достаточно улик, чтобы законно кинуть преступника на нары, но работаем над этим.
        Про себя Иван изумился: Константин Ильич вдруг перешел на доброжелательный тон. Что с ним случилось? Какая собака в лесу сдохла?
        — Итак, злостный главарь, мафиози, терроризирующий до сих пор малый и средний бизнес, взлетел на воздух? Но откуда могли знать убийцы, где и когда вы встретитесь? Кто был в курсе, что вы на даче собираетесь праздновать начало стройки века?
        — Моя секретарша и Боб… Борис Бабутко — мой бухгалтер. Думаю, больше никто не знал… я не оповещал…
        — А кто еще был вместе с вами на даче?
        — Этот человек живет в Питере, мой давнишний приятель…
        — Давайте так сделаем: вы напишете о каждом вашем партнере свои характеристики. Зарубежных инвесторов не забудьте. Из каких они стран?
        — Один француз и два немца. Еще один немец в раздумьях. А зачем вам иностранцы?
        — Для отчета,  — пошутил Басин.
        Дело пошло. Иван решился на деликатную просьбу, хотя его смущал монумент рядом, то есть Урбас:
        — А охрана мне не положена?
        — Огорчу вас,  — сказал Басин.  — У нас недостаточно кадров, а преступников много.
        — Черт!  — пыхнул Иван.  — Вот поэтому я хотел отсидеться! Знал, что только в кино охраняют и защищают. Хотя бы к дому приставьте человека, чтобы следил… Неужели вы не хотите поймать убийцу? Он же придет ко мне.
        — Не факт. Я склонен думать, что покушались не на вас.
        — А на кого?  — вытаращился Залесский.
        — На Георгия Куяна. Вы с девушкой убийц не видели, им незачем вас убивать. Так что живите спокойно. Документы ваши я оставлю, все за каких-то полдня сложно просмотреть.
        — Ксерокс снимите,  — выказал недоверие Иван.
        — Боитесь оставить подлинники? Понимаю. Ладно, снимем сейчас. Я жду ваши оценки партнеров, чем быстрее…
        Басин кого-то увидел у двери, Иван оглянулся чисто машинально, лишь бы посмотреть, кто вошел… В дверях стояла Марья с собачкой на руках. Разумеется, на ее холеном личике застыла одна эмоция — ужас.
        — Привет…  — вымолвил брат, поднимаясь с места.
        Марья закатила глаза и бухнулась без чувств на пол в своей шикарной шубе. Йоркшир вылетел из ее рук в момент, когда хозяйка падала, хлопнулся на живот, лапы расползлись в разные стороны, но Дусик быстро их собрал, подскочил к Марье, прижался и жалобно заскулил.
        Мужчины, включая бесстрастного следователя, кинулись к даме на полу, внезапно Дусика как подменили! Он по-зверски зарычал на незнакомцев и норовил куснуть за руки, тянувшиеся к его хозяйке, давая понять, что он — настоящая собака, а не собачка.

* * *
        Выпроводив шумную семейку и Урбаса, Константин подошел к двери, ведущей в смежный кабинет и расположенной за полупустым шкафом со стеклянными дверцами. Шкаф расположен так, что дверь не видно посетителям, Басин открыл ее:
        — Выходи!
        Потирая лицо ладонями, вошел Алик, вид у него был утомленный, немножко недовольный, а может, просто сонный. Он сразу же напомнил:
        — Справку-то мне накатали?
        — А то!  — хмыкнул Константин.  — Натуральная, с подлинной печатью. Падай на стул и говори, какие мысли тебя посетили.
        — Никаких.
        — То есть, ты настаиваешь на разоблачении?
        — Настаиваю.
        Константин надолго задумался, Алик успел воды выпить — бутылка минеральной и стакан стояли на столе, sms-ку отправить.
        — Давай еще недельку покрутим,  — не согласился Басин.
        — А как мне теперь остаться в доме Залесского? Я же поехал за справкой, лгал, будто меня вызвали в полицию. Допустим, Влада девушка глупенькая, а Юля… сознаюсь честно, Юли я боюсь.
        — М… скажешь, не дали справку, удостоверяющую, что ты водитель,  — нашелся Константин и далее придумывал на ходу: — Мол, нужно ждать когда сверят твои данные с данными автоинспекции по месту жительства и после этого на основании результатов выдадут справку. Твой автомобиль в ремонтной мастерской, как же ты уедешь без него? Логично?
        И натянул хитрющую улыбочку, на что Алик отреагировал тоже с улыбкой:
        — Дурим народ, Костик. Нехорошо.
        — Все ради справедливости, только ради нее. А знаешь, почему мне нравится фраза — «Цель оправдывает средства»? Потому что преступивший черту не брезгует никакими средствами, он свободен в выборе, играет ситуацией, упивается своим умом и хитростью. А что же нам оставляет его свобода? Она автоматом дает нам полное право действовать по его правилам. Но ты меня не слушаешь… О чем задумался, детина?
        Действительно, Алик мыслями находился далеко, он прокручивал в мозгу дни, проведенные в особняке Залесских, анализировал, но вернулся в одно мгновение и предложил Константину:
        — Поговори сам с Бобиком… Уф, я бы застрелился, если бы меня так называли. С его женой Розой потолкуй, мне не удалось раскрутить ее на исповедь. Кстати, ни в коем случае не веди бесед на ее территории, она там чувствует себя как самка в норе, только вызови сюда. А с Михаилом можно переговорить и у него дома. Ты при исполнении, на людей твой статус действует по-особенному — они трепещут. Возможно, выложат полезную для нас информацию.
        — А с секретаршей?
        — Попробуй,  — самодовольно усмехнулся Алик.  — Я не уверен, что у тебя получится. У меня море обаяния, но и то я провалился. А если серьезно, Лора живет в своем мирке, ей вся эта суета земная до лампочки, нужна лишь, чтобы заработать на пропитание, без которого невозможно прожить.
        — Короче, версию мести Георгию Куяну отставляем.
        — С чистой совестью,  — кивнул Алик.
        — Жаль, не состоялся опрос сестры Залесского Марьи…
        — Конечно жаль. Донос на Юлию накатала она — фразы один к одному. Марья не предполагала, что я увижу их в анонимке. Но ее признания и раскаяния ты не получил, потому как не рассчитал время.
        — Это она притащилась раньше,  — возразил Басин.  — Мне, между прочим, не нравится адвокат, скользкий тип, как питон. Ладно, двигай, а то твои подопечные заскучают без тебя.
        Они попрощались рукопожатием, Алик ушел, а Константин вернулся за стол и взял документы Залесского, которые тот в суматохе забыл. Как вовремя Марья пришла! Да она — полезное недоразумение.

* * *
        — Как ты мог?!. Как ты мог?!.  — скулила Марья, заламывая руки и обливаясь слезами, будто над покойником. Она пустила брата в автомобиль, а ведь не хотела — до того зла была.  — Чудовищная ложь! Боже мой… Мама болеет — сердце, давление! Твоя смерть подкосила ее… Ты едва не убил нашу маму! Мы были уверены, что тебя нет. А ты жив! У тебя совесть есть?
        Слушать причитания и упреки выше сил, тем более игрушечная собачка противно подвывала, Иван вспылил:
        — Что же, мне умереть теперь? Вижу, не рада сестричка живому брату, мертвого ей подавай!
        — Дурак!  — огрызнулась Марья.  — Ты чудовище! Не поставить нас с мамой в известность… Хоть бы какую весточку прислал… Как ты мог не доверять нам?!
        — А вот так!  — прорычал разъяренный Иван.  — У вас обеих языки ниже колен выросли, вы не способны хранить тайну…
        — Да как ты смеешь?..
        — Смею!  — рявкнул Иван.  — А как ты посмела солгать, что я тебе должен четыреста тысяч?
        — Потому что я думала, что тебя убила Юлька!
        — Нет, милая, тебе на меня плевать, ты на моей смерти решила нажиться! И еще долбишь мне плешь про совесть! У тебя-то где она потерялась?
        Сделав круглые глаза, Марья хватала ртом воздух, словно у нее нечто в организме заело, а Иван посмеивался, так как ему удалось приложить сестру до такой степени, что и ответить-то ей нечего. Но вдруг…
        Тут ненароком задумаешься — что есть будущее? Так вот, характерно оно внезапностью, подстерегающей на каждом шагу. Шел человек: может, на свидание торопился к возлюбленной, может, шел на работу изобретать летающее кресло, а ему на голову обрушилась сосулька и — нет человека! Все планы, любовь, молодость, жизнь — к чертовой матери! Вот какова она — внезапность. В этот миг Иван подумал, что мы, все без исключения люди, слишком самонадеянны, когда строим планы и уверены, будто их осуществление зависит от нас. Нам не хочется верить, что каждого подстерегает его личная, внезапная сосулька.
        Виной мрачным мыслям, поселившимся в мозгу, стала проходка человека, точнее, Алика, который вышел из прокуратуры и шел вдоль здания, подняв воротник пальто. Острые края воротника закрывали лицо и нос, но Ивану несложно было узнать Алика, слишком он заметная и запоминающаяся фигура.
        — А этот что здесь делал?  — вымолвил потрясенный Иван, полагая, что в его доме живет предатель, стукач, шестерка и прочая шваль из криминальных кругов.
        — Кто?.. Кто?..  — пыталась проследить за взглядом брата Марья, ей же все надо видеть и знать, но Алика она не узнала.  — Ты про кого?..
        — Заводи мотор, поехали,  — не дал ответа сердитый брат Иванушка. Он глядел с подозрением в спину друга жены, но не его друга.

* * *
        Раньше Иван терпеть не мог, когда заставал бардак и домработницу в фартуке, вооруженную пылесосом и моющими средствами в пластиковых бутылках. Он закатывал целую истерику Юле, требуя порядка, ибо, когда их величество муж приезжают домой, его должна встречать не старая потная дура, а чистота, комфорт и улыбка жены. Сейчас жена елозила по полкам влажной тряпкой, на ней был фартук, резиновые перчатки, косынка… в общем, жуть. Она не то что не улыбнулась, но и не повернула свое личико на голос Вани:
        — Где наш Алик?
        — Не приехал еще,  — ответила Влада.
        Он оглянулся. Эта буренка выглядела ничуть не лучше Юльки: в такой же одежде уборщицы, да и стояла на коленях кверху задницей, шлифуя губкой паркет. Услышав второй голос, знакомый до боли (лучше бы его не слышать никогда), Юля оторвалась от полочек и повернулась.
        — Боже, какая здесь помойка… Куда я могу присесть?
        — Да прямо на пол,  — сказала Юля на полном серьезе. Далее протарахтела фразы, словно заученный урок: — Или вот… на лестницу, здесь тоже пока сухо. Мы с Владой делаем влажную уборку, диваны и кресла уже обработали… Да, а ты знакома с Владой? Это любовница твоего брата.
        — Бывшая,  — застенчиво уточнила Влада.
        — Красивая, правда?  — весело отмахнулась от нее Юля.  — Кровь с молоком, а? Мы так подружились, так подружились… решили жить вместе, в одном доме, чтобы Ванька не бегал за тридевять земель, а имел все удобства здесь. Я так рада, мы же с Владой разделим психологическую нагрузку, ведь тебе и маме придется бороться с нами обеими, теперь два на два, мы теперь тоже сила.
        Иван стоял, как бык на арене перед тореадором, разве что копытом не бил по паркету.
        — Твоя жена реально рехнулась?  — тихо спросила брата Марья, изнывающая от жары в своей шубе.
        — Похоже, дурдом по ней рыдает,  — процедил муж сквозь стиснутые зубы.
        Чем закончилось бы дело — неизвестно, но появился Алик, вынудив хозяина переключиться на него:
        — А, кого мы видим! И где вы, Алик, пропадали так долго?
        — Получал справку.
        — Извольте показать нам ваш новый документ.
        Надо быть полным дураком, чтобы не заметить в тоне Ивана издевку вместе с загадочным торжеством, Алика это насторожило. Он протянул справку и наблюдал, как муж Юлии, читает ее, попутно продолжив:
        — Так где вы были, не скажете нам?
        Мгновенно просчитав все ходы-выходы, Алик решил, что Иван его где-то видел, следовательно, нужно говорить полуправду:
        — В полиции, разумеется.
        — И все?  — оживился Иван.
        — Нет. Я заходил в прокуратуру.
        — Зачем? Что вы там делали?
        — Чего ты пристал к нему?  — бросила мужу Юля.
        — Он обманывает тебя! И меня! И всех нас!
        — Подумаешь,  — равнодушно пожала плечами жена.  — Ты вон всю жизнь меня обманывал, лгал, подличал, почему же тебе можно, а другим нельзя?
        Она говорила и делала ему назло! Это уже выходило за рамки здравого смысла. Иван засопел, не зная, какой аргумент найти, чтобы привести в чувство строптивую жену, однако Алик дал убедительные объяснения:
        — Запросы из прокуратуры делаются быстрей, мне нужно хоть что-то, что позволит сесть за руль собственной машины, которая стоит на приколе в автомастерской. Должны же в полиции убедиться, что права у меня есть? В прокуратуре сделают запрос в автоинспекцию моего города — вот и все. Вы как будто меня подозреваете… В чем?
        Иван попал впросак, что тут же было замечено Юлей:
        — Ну что, милый? Лавры детектива тебе мешают жить? Расслабься, дорогой.
        — Извини,  — отдавая липовую справку, сказал Иван.  — Я видел, как ты выходил из прокуратуры, и подумал…
        — …что я агент разведки,  — снисходительно улыбнулся Алик, хотя это чистейшая правда.  — Кстати, в юности мне хотелось стать разведчиком, но не все мечты сбываются.
        — Давайте, в конце концов, поедим?  — предложила Юля.  — Говорят, после еды люди добреют.
        Последний посыл был сделан Марье, намек она поняла (или сыграла, что не поняла) и стала спешно прощаться.
        22
        Он редко жалел людей, считая, что без «заслуг» не бывает наказания, к тому же объектов для жалости вполне хватает: дети, к примеру, еще инвалиды, старики. Но когда вошла Роза Бабутко, Константину стало ее жалко, видимо, некрасивые женщины (как правило, они же и несчастные) тоже трогают черствые сердца. Она пристроила свой зад на самый краешек стула, словно опасалась, что у него подломятся ножки, поставила сумочку на колени и с плохо скрываемым страхом уставилась на Басина. Юбка настолько туго облепила бедра Розы — казалось, вот-вот треснет по швам, он недоумевал: зачем носить слишком зауженную юбку, но рассуждения и жалость к делу не относятся.
        — Что вам известно о семье Залесских?  — приступил он к своим прямым обязанностям.
        Роза слегка расслабилась, даже обрадовалась. Скорей всего, она, не зная, по какому вопросу ее вызывают, излишне переволновалась, это свойственно многим людям, которых вызывают повесткой, а конкретный вопрос заставил думать и снял напряжение.
        — А что вас интересует?  — в свою очередь спросила она.
        — Да все. Вплоть до сплетен. Ведь в каждой сплетне — доля сплетни, вы не находите?
        — О, сплетни…  — хмыкнула Роза.  — Их слишком много, у таких людей много недоброжелателей.
        — А вы к какому стану относитесь: к друзьям или недругам?
        — Я посередине.
        — Позиция не твердая… Так каково ваше мнение об этих людях?
        Роза задумалась, нелепо склонив голову набок и глядя в сторону. Но лицо… на нем появилось отталкивающее выражение плаксивости.
        — Знаете,  — заговорила она после длинной паузы,  — я много видела людей, которые взлетели… ну, разбогатели, как Иван, или в них открылся талант писать необыкновенно красивые картины… или они продвинулись по административной лестнице… То есть стали успешными, а любимцами удачи становятся далеко не все, правда? Да, к успеху привели труд, ум, знания… везение, кстати, играет не последнюю роль, значит, сам Господь их обласкал. Но что интересно и необъяснимо… их всех объединило одно отвратительное качество: удачники стали презирать тех, кто остался на том же уровне, откуда им удалось выпрыгнуть. Ну, презирали бы молча, про себя… так нет же! Обязательно нужно куснуть, подколоть, а то и унизить тех, кого обошла удача.
        — Неужели все-все удачники одинаковы?
        — Нет, наверное. Просто мне встречались именно такие… необоснованно заносчивые после успешного шествия. Далеко не все достойны удачи. Признаюсь, свинство к тем, кто помогал восхождению, оскорбляет непередаваемо…
        — То есть, ваш муж Борис помогал восхождению, а в ответ…
        Неожиданно Роза вскинулась, выпрямила спину, в глазах сверкнула властность, да и заговорила совсем другим тоном, рубленым:
        — Да. Мой муж экономист. Без него Ванька был бы нулем. Он возомнил себя чуть ли не богом, причем забывал Борю отблагодарить.
        — Но Боря приворовывал, не так ли?
        Зря он это сказал, моментально между ними выросла невидимая стена, Басин ощутил ее физически. Метнув в него молнии, Роза усмехнулась:
        — Вы это можете доказать?
        — В принципе могу. Михаил, когда работал у Залесского…
        — Вы верите этому убожеству?!  — окрысилась Роза.  — Он ничего не умеет, под влиянием Юльки пакостил Борьке.
        — Юля Залесская хотела рассорить Бориса с Иваном?
        — Не знаю, что она хотела. По-моему, от скуки у нее ум за разум зашел, богатство плохо повлияло.
        Вообще-то ее преданность мужу восхищала Басина, если бы не одно обстоятельство, которое он приберег напоследок.
        — А как вы думаете, кто мог взорвать Ивана Николаевича?  — задал Константин следующий вопрос.
        — Шутите? Это я должна у вас спросить, но не вы у меня.
        — И все же?
        — Понятия не имею. Да мало ли кого он достал. Ванька с Юлькой думают, весь мир должен лежать у их ног, соответственно и ведут себя. Все?
        — М… да.
        Она поднялась, отряхнула юбку, будто запачкалась в кабинете, где идеально чисто хотя бы потому, что сорить некому, и сделала пару шагов к выходу…
        — Минутку!  — сказал Басин.
        Роза повернулась к нему, он что-то быстро писал, не отвлекаясь, бросил вопрос небрежным тоном и негромко:
        — Чем вы ударили мужа? Надо ли вам напоминать, что ваши действия квалифицируются как покушение на убийство?
        Вот теперь он оторвался от писанины и поднял на нее глаза. Когда-то Константин понял свою особенность — смотреть, пронизывая человека, и пользовался этим даром довольно успешно. Создавалось четкое убеждение у людей, будто он знает больше, чем они сами про себя знают. Вот у Розы перехватило дыхание, губы задрожали, все же она еще держалась, у нее хватило сил произнести:
        — Как… Почему вы так говорите?
        — Ну, во-первых, эксперты установили, что удар нанесен человеком маленького роста, но очень сильным. Мы решили, что это был мужчина, однако… у вас есть мотив — Борис неудачник, которых вы тоже не любите, он обманул ваши надежды, к тому же он завел любовницу, а это бьет по женскому самолюбию. Во-вторых, на улице всегда найдется хоть один свидетель, который случайно…
        Он не закончил, потому что Роза заплакала. Заплакала беззвучно, скорчив жалостную гримасу, от которой его перекосило, и уже не было жалко некрасивую, несчастную женщину, преступившую порог дозволенного всего один раз, но так неудачно. Главное, Константин пошел ва-банк, не имея достаточно веских улик, а сложив известные факты и сделав вывод, но не был уверен в успехе. Решил попробовать, и Роза сама себя сдала, как говорится, раскололась.
        — Я не стану вас задерживать, хотя должен,  — сухо сказал Константин.  — Подпишите подписку о невыезде.

* * *
        Наступило время ожидания, только не было понятно, чего именно. Впрочем, Алик ждал справку, а остальные? Когда найдут подрывников? Это хлопотное дело, времени может уйти много, убийц-то ищут годами. Так что же, им до гробовой доски жить вместе на одних квадратных метрах? А атмосфера в доме зависла на каком-то неотчетливом уровне разбалансированности, когда неясно, что нужно предпринять, чтобы вернуться в привычный режим. Все блуждали по особняку, как сомнамбулы, в поисках занятия, дабы скоротать время. Кроме Влады. Она пропадала на кухне или валялась у телика в своей комнате, смотрела юмористические программы, от которых у Юли портилось настроение. Если ей шутки казались тупыми, то Владу они вполне устраивали, Юля махнула рукой, мол, ну и развлекайся.
        В этот тягучий вечер Юля читала в гостиной, лежа на диване, Иван здесь же просматривал газеты — читать он не любил, а когда-то… но что об этом вспоминать? Последнее время она терпеть не могла воспоминания, стоило мужу завести речь о том, как было раньше, Юлия сатанела и напоминала Ивану фурию, которой дай только повод — разнесет весь мир по камешкам. Алик пил кофе на кухне, для Влады его общество — тоже своего рода развлечение, причем никакого романа между ними не намечалось. Иван нашел время подходящим для решения некоторых задач, пересел в кресло поближе к Юле и начал издалека:
        — Детей не пора вернуть домой, а?
        — Не стоит,  — ответила Юля, переворачивая страницу в книге.  — Пусть поживут в санатории, им полезен сосновый воздух.
        — А школа?  — напомнил Иван.
        — Ты разве не пропускал школьные уроки?
        Он присмотрелся, что она читает… О боже! «Отверженные» Гюго. Старо и неактуально. Его уже не интересовала классика, он погряз в современных темпах, отношениях, приоритетах. Посему ему удобней посмотреть за пару часов экранизацию (если приспичит блеснуть интеллектом), нежели читать несколько дней бесконечно длинные предложения, когда в конце уже не помнишь, с чего оно начиналось. Но пора к главной теме приступить, пока не помешали:
        — М-да… ты права. Юла…
        Она оторвалась от книги, уставилась на мужа. Когда он называл ее Юлой — значит, что-то ему нужно, не исключено, что паршивый кот успел где-то нагадить. Да, теперь она воспринимала его только так, не иначе.
        — Юла,  — повторил Ваня,  — а давай начнем все сначала?
        — Начнем. Обязательно начнем. Но у каждого будет свое начало.
        — Зря ты так,  — искренне огорчился он.  — Я серьезно. Ну, прости меня… За эти дни я многое понял…
        — Например?
        — Что ты не только прекрасная жена…
        — Ха.
        — Да-да, прекрасная жена! И верный друг. Что я неправильно жил, что для меня важна семья, я не хочу ее потерять…
        — Вань, подобную лабуду я слушаю второй десяток. Извини, надоело. Пойди, залей в уши Владе свои сочинения, у нее еще не кончился запас доверия, а меня уволь, дорогой. А, вот и она…
        Влада вбежала в гостиную с просьбой:
        — Юля, можно позвонить в больницу? Я беспокоюсь за Милу, Алик говорит: возьми и позвони. А я боюсь навредить вам.
        — Звони,  — разрешила Юля.  — Могла не спрашивать разрешения, полиция уже в курсе, как все происходило.
        Номер Влада знала наизусть, быстро набрала и ждала ответа, предупредив Юлю:
        — Если ей нужна сиделка, я поеду в больницу. Но ты не волнуйся, я постараюсь и тебе помогать… Алло! Я хотела бы узнать о Миле Арнье, ее привезли к вам в ночь с тридцать первого декабря на первое января… Ага, жду…
        Было забавно наблюдать, как Влада нервничала: постукивала носком в тапочке по полу, закатила глаза и шевелила губами, словно читала на потолке сводку о здоровье подруги, а закричала в трубку — все вздрогнули:
        — Я здесь!.. Ага… Ага… Поняла, спасибо. А что так долго?.. Подождите! Моя помощь нужна? Я могу… Ага, спасибо. До свидания.
        Поставив трубку, девушка взвизгнула и потрясла кулаками в воздухе, а Юля с завистью произнесла:
        — Как странно выглядит счастливый человек. Так что там с твоей Милой? Жива и уже бегает?
        — Нет!  — Но при слове «нет» Влада сияла, как новогодняя елка, обвешанная гирляндами.  — Лежит в реанимации, у нее тяжелое ранение… пулевое… Да, так и сказали: пулевое. Но уже стабильно тяжелое состояние, было хуже. От помощи отказались, проведать ее пока не разрешают — волнения противопоказаны. Ой, как я рада…
        — Это видно,  — улыбнулся Алик.
        Иван промолчал. По его насупленному виду было заметно, что Влада для него — пустое место, а на Юлю он обижен. Возможно, обижен на весь свет и само мироздание, не оправдавшее надежд, люди ведь часто винят кого-то в своих неудачах, а не себя.

* * *
        Действительно, с Михаилом Константин нашел общий язык довольно скоро — Алик всегда дает верные советы, практически не ошибаясь. Когда Басин пришел к нему, тот гладил пеленки-распашонки, через день собрался забрать новорожденную дочь и жену из роддома. Поначалу ничего нового Константину не удалось узнать, он услышал дословно то, что рассказал Алик, но стоило коснуться Юли, Михаил встал на ее защиту:
        — Перестаньте копаться в Юльке, она резкая, но очень хороший человек. С ней я пошел бы в разведку.
        — Что ж вы женились-то на другой?
        — Это она вышла замуж за другого,  — рассмеялся Михаил.  — И, черт возьми, удачно вышла, нужды не знала, всегда была в шоколаде. Ну, а на самом деле я никогда не был влюблен в Юлу, а она — в меня, мы больше родственники, чем друзья.
        — И все же она втянула вас в авантюру. Ну зачем ей было нужно производить обыск в офисе мужа? Объяснения ее неубедительны.
        Миша закончил глажку, внушительная стопка пеленок возвышалась на столе, рядом лежали точно такие же стопки вещей для младенца — Михаил, видимо, скупил весь магазин. Убирая утюг и гладильную доску, он охотно делился мыслями:
        — Это потому, что вы не знаете Щелокова. Юлька не хотела с ним осложнять отношения, вампир Саня мстительный и коварный, с ним ей было бы сложно справиться. Тем более, ему нельзя было давать в руки информацию о делах Ивана, уж кто-кто, а Саня нашел бы способ обобрать Юльку.
        — Интересно,  — потирая гладко выбритый подбородок, проговорил Басин.  — Очень интересно. Ну, а вы нашли что-нибудь в компе?
        — Не-а… Но не теряем надежды.
        — Вы практически не уделили внимания человеку, который копался ночью в столе Залесского. Не сообщили о нем полиции. Почему?
        — А смысл?  — Миша и сейчас не придавал особого значения инциденту.  — Мы не узнали грабителя, по отпечаткам его все равно не найдут — в кабинете Ивана кто только не бывает, естественно, оставляет свои отпечатки.
        Ах, какая досада! В офисе побывал не кто-то там неизвестный, а человек из той же компании, которого хорошо знают,  — были основания так думать. Нет, Константин не мог примириться с тем, что кто-то остался в глубокой тени.
        — Но что-то вы же запомнили?
        — Кости. Вы себе не представляете, какой этот гад костлявый. Он протаранил меня всеми частями и углами на теле, я упал на Юльку… Да, кажется, было именно так. Честно говоря, случилось все слишком быстро, чтобы что-то запомнить. Хотя… Это был мужчина — точно. И выше меня ростом. Извините…
        Михаил взял со стола вибрирующий мобильник, переговорил, одновременно включая компьютер. Потом пригласил Константина, поставив для него стул, тот принял приглашение. Закончив говорить, Михаил тоже уселся на стул, открыл свою почту, поясняя:
        — У Ивана я нашел закодированные файлы. Мой знакомый взялся раскодировать, прислал первые результаты… Так, сейчас скачаем на мой комп… Готово. Смотрим?
        — Разумеется.
        Открыв один из файлов… оба на минуту замерли, рассматривая изображение, затем Михаил затрясся от смеха.
        — Это смешно?  — нахмурился Константин.
        — Очень. Выполнено художественно… В этом весь Иван, его почерк. Знаете, он имеет кучу сейфов, а самое важное и ценное хранит в тайниках. И ведь как логично! Вор взламывает сейф — там ерунда лежит, далее он не ищет тайники, а берет то, что попадается на глаза. Согласитесь, дорогая вещица все равно менее ценная, чем горсть драгоценных камней и слитки золота. Правильно?
        — Правильно,  — нехотя согласился Константин.
        — Здесь тот же принцип. Иван боялся, что однажды залезут в его компы, и, решив запутать любопытных, устроил эту шутку.
        На мониторе во весь экран красовалась фига, но не та, что растет на дереве, а фига из пяти пальцев. Шутка.
        — Ну, Ванька… Ну, бесенок…  — смеялся Михаил.
        Ну а Басин не понял юмора и сидел с унылым лицом, которому место на доске самых мрачных людей мира. Однако каждому — свое.
        И еще один день заканчивался скукой под названием ожидание. Обитатели особняка в переулке, сохранившем приметы старины глубокой, разбрелись по своим норам, то бишь комнатам. А тут раздался звонок, пришлось Владе бежать к двери, отпирать замки.
        — Привет, красотка,  — ввалил без разрешения Щелоков, расстегивая пуговицы на пальто.  — Где все?
        — Где-то тут,  — ответила Влада.
        И обалдела: господин адвокат кинул на нее свое пальто! И шарф! И перчатки, упавшие на пол! Будто она горничная, привратник. Влада тут же бросила пальто ему назад, разозлившись:
        — Эй, я тебе не слуга, сам повесь. И заодно можешь повеситься.
        — Это ж почему?  — развеселился Щелоков.
        — Ты сильно наглый, такие долго не живут.
        — Логики не вижу, но ты смешная.
        Он вдруг схватил ее за ягодицу да сжал всей пятерней до боли, наглец. Влада замахнулась кулаком, целясь Щелокову прямо в клюв:
        — Ща как дам…
        — Не буду, не буду! Но попка у тебя…
        Вовремя появился Алик, иначе Влада врезала бы адвокату:
        — Что случилось?..
        — А, это вы…  — переменил тон Щелоков на вальяжно-высокомерный.  — Вы еще здесь? Вас не смущает гостеприимство здешних хозяев?
        — Меня смущаете вы,  — сказал Алик.  — Стоит вам появиться, у всех тут же возникают признаки нервного расстройства. С чего бы это?
        — Юла!  — закричал Щелоков, направляясь в гостиную, тем самым проигнорировав колкость.  — Ваня!.. Ау!.. Где вы?..
        Юля не жаждала встреч с Саней, теперь он всякий раз напоминал ей о гнусном предложении в СИЗО, от одних только воспоминаний ее передергивало. Что место, что друг семьи — одинаково противны. Но сейчас она вышла из спальни, правда, не стала спускаться вниз, застряла наверху, поинтересовавшись:
        — Чего ты кричишь? О, Саня, у тебя хорошее настроение? Выиграл суд? Или старый клиент расплатился?
        — Нет. Просто я радуюсь жизни после нашего заточения. Да, чуть не забыл! Нас приглашает Басин завтра в его кабинет, всех-всех приглашает. Он звонил мне и просил вас оповестить, что я и сделал.
        — Зачем?
        — Не сказал. Думаю, нашел подрывателей. Я слышал, за основу взяли версию мести Гоше Куянчику, полагаю, будет хвастать. Мы все любим публичность, восхищение, уважение…
        — А почему сам Басин не оповестил нас?
        — Почему, почему… А я знаю! Где Иван?
        — Спит, наверное. Он целыми днями спит.
        Дежурный вопрос был, потому что Саня Ромуальдович не озаботился, почему его спонсор спит дни напролет, может, он захворал.
        — Чаю дадите?  — затребовал Щелоков.
        Ну вот, чаю ему… а потом вина… потом колбасы или мяса затребует… Когда он хочет расположить к себе, обязательно требует еды,  — что за манера? Юля спускалась по лестнице, словно каторжанка в рудник, представляя, как это чудище тискает ее в постели. Вряд ли ему удастся когда-либо расположить ее к себе, даже если он будет жрать тоннами жратву в этом доме и веселить бородатыми анекдотами. Желательно вообще от него избавиться, конечно, мирным путем.
        23
        Довольно большую компанию, которая никак не могла разместиться у Басина, завели в другой кабинет. Юля поздно заметила табличку на двери, прочесть не успела, посему не узнала, кто занимает большую комнату с полированным столом, картинами на стенах и тяжелыми шторами,  — у Басина даже заурядных занавесок на окнах нет. Впрочем, все это неважно. Важно то, что некоторых лучше никогда не видеть. Например, раненого Бобика с повязкой на голове, как у заправского бойца, и его кубик Рубика с затравленным взглядом хищного зверька, которого посадили в клетку. Однако все это лирика, проза началась, когда все расселись за столом, во главе восседал следак Костя и… странно, к нему присоединился Алик. Обоим хватило места… Очень странно. Слово взял (иначе не скажешь, сбор походил на собрание) следак Костик:
        — Мы пригласили вас всех, чтобы уточнить некоторые детали. Итак, Иван Николаевич, взрыв случился на ваших глазах, эпицентр находился в том месте, где располагалась гостиная. Вы ключи от дачи кому-нибудь давали? Припомните, может, кого-то забыли, так бывает…
        — Я сто раз припоминал,  — отверг идею забывчивости Иван.  — Ключи не давал никому. Кроме Лоры.
        Она сидела практически напротив патрона — красивая, элегантная, не пугливая. И не дура, так как поняла, что сейчас всех собак навесят на нее, она буквально наступила на фразу патрона:
        — Нет-нет, Иван Николаевич, я никому их не давала. Мы с водителем завезли продукты, как вы просили, сразу же уехали, ключи я вам вернула через два часа. Взять у меня тайком их никто не мог, они лежали в моей сумочке, а со своего рабочего места я не отлучалась.
        Иван Николаевич смотрел на нее с недоверием, стоило Лоре закончить, он подхватил:
        — Но как-то же бомба попала в мой дом?
        Константин Басин кивнул, мол, да, некто внес ее — большущую и мощную, ибо разнесла она домик из двух этажей вдребезги. И вот тут Иван перевел взгляд на… Владу. Действительно, она оставалась долгое время одна на даче. Влада тоже поняла топорный намек, от негодования зарделась, задышала и нашлась (спасение-то дело рук утопающего):
        — Вы что же, Иван Николаевич, меня подозреваете? То есть, я поставила бомбу? Не совестно вам?
        Ему не было совестно:
        — Не сама. Разве ты не могла впустить убийцу? За плату?
        Презрительно фыркнув, она повернулась всем корпусом к Басину:
        — И с какой стати я стала бы убивать свой кошелек? Да я даже не знала, зачем меня везет на дачу Иван Николаевич, это было неожиданностью для меня. Спросите у него, спросите.
        — Это так?  — обратился Константин к Ивану, тот утвердительно кивнул.  — Продолжайте, Влада.
        — А че продолжать?  — пожала она плечами.  — Мне не выгодно было убивать его, найти нового спонсора нелегко… И потом! Если бы я подложила бомбу, а он не погиб, кто мне мешал прикончить его после взрыва? Никого же рядом не было, а сил у меня достаточно.
        — А что делали гости Ивана Николаевича, когда вы решили выйти из дома?  — спросил Басин.
        — Да ничего такого. Телик смотрели, там кино шло. Я прошла мимо гостиной, они меня не услышали — звук был громкий.
        — Потом был взрыв и… вы поехали в город.
        — Нет, сначала он приставал ко мне, Иван Николаевич. Ему приспичило прямо в машине на заднем сиденье… извините. А там у него всегда бардак, куча вещей валяется… А после взрыва мы удрали оттуда, боялись, что убийцы где-то рядом. Было очень страшно.
        Все слушали внимательно, стараясь понять, куда кривая выведет, оттого в кабинете стояла гробовая тишина. А Басин не торопился, он что-то слагал в уме, да вдруг переключился на Щелокова:
        — Вам зачем нужны были компьютеры и документы Залесского?
        Саня метнул в сторону Юли полный упрека взгляд. Но он недаром занимается адвокатурой, Щелоков выкрутится с выгодой для себя из любой паршивой ситуации:
        — Чтобы выстроить защиту Юлии. Вы же дали понять, что подозреваете ее в убийстве мужа. По документации я мог определить, насколько серьезен мотив Юли. Ведь если нет мотива — нет преступника.
        — Врешь, Саня,  — встрял Иван.  — Тебе нужно было определить, сколько весит мое состояние и стоит ли Юльку охмурять, чтобы завладеть деньгами, ты ведь жадный. Не исключаю, что и без свадьбы обманул бы Юльку, главное, получить доступ к моим документам, а там цель сама выстроится.
        Щелоков побагровел, привстал… Еще чуть-чуть — и быть драке, пришлось Басину приструнить обоих:
        — Спокойствие, граждане, не забывайте, где находитесь. Итак, Юля с Михаилом в ночь с первого на второе января отправились грабить офис Ивана Николаевича…
        — Что?!  — У Щелокова глаза стали квадратными.  — Юля ты? Это ты ограбила офис?..
        — Да,  — огрызнулась она.  — Мы с Мишкой по просьбе Ивана…
        — Это неважно,  — перебил Басин.  — Меня сейчас интересует, кто там еще был? Граждане, сознавайтесь. Чистосердечное признание смягчает наказание… (Он обвел взглядом поочередно всех, задерживаясь на каждом, но признаваться никому не хотелось.) Ну что же, придется самим выстраивать линию обвинения, но тогда будет уже поздно в чем-то сознаваться…
        — Я!  — подскочил Боб и тут же плюхнулся назад.  — Я… ходил… ночью… Но я не убивал Ивана, нет, нет! Я не смог бы этого сделать… Нет, я не мог, не мог! Это очень страшно — убить. Просто мне нужны были некоторые бумаги, касающиеся лично меня…
        — Составленные Михаилом?  — уточнил Басин.
        — Да. Иван кинул их в ящик, не читая… Я знал, что Ваня так и не прочел… Я просто хотел забрать их, но не нашел… Искал везде, поэтому задержался… А тут они… Мне пришлось бежать…
        Иван вдруг громко рассмеялся:
        — С чего ты решил, что я не прочел? Потому что не выгнал тебя? Еще как прочел, Бобик. Только решил не менять шило на мыло, ты хоть для меня не тайна, я мог вычислить, где напакостишь, спасибо Мишке.
        — Ну вот, последние темные пятна мы прояснили,  — сказал Басин. Все замерли, глядя на него с плохо скрываемым страхом.  — Нас насторожил автомобиль Ивана Николаевича, брошенный на улице, но под сигнализацией. Согласитесь, убегающий преступник не станет ставить на сигнализацию чужой автомобиль, он его либо бросит, либо отправит на запчасти. И тогда мы заподозрили, Юля, вас в убийстве. Мотив… хм, он на поверхности: Иван Николаевич изменял вам, недалек был тот час, когда он бросил бы вас, да еще и детей забрал бы, богатые мужчины так и поступают. К тому же поступила анонимка на вас — ее написала Марья, как выяснилось позже…
        — Я?!!  — взвизгнула сестра Ивана.
        — Вы, вы,  — махнул рукой Алик.  — Я потом объясню, как вы прокололись. Вы, Марья, тоже были на подозрении, мотив-то у вас есть.
        — Но мы не стали делать обыски у вас,  — продолжил Басин, обращаясь к Юле и Ивану.  — Тот, кто готовится к преступлению, хорошо продумывает детали и избавляется от улик. Мы решили пойти другим путем: подсунуть вам Алика, нашего аналитика. Вместе с оперативниками он устроил для вас спектакль с нападением. Влада, конечно, попалась вам случайно, видимо, так распорядился некто там…  — Константин указал пальцем на потолок, имея в виду Бога.  — Это оказалось и нам на руку, вы все собрались вместе. Разумеется, для нас полной неожиданностью стал Иван Николаевич. Живой и невредимый. Но остальных, к сожалению, не вернуть. Короче, эта история оказалась простой. Юля, вы обвиняетесь в убийстве трех человек, а также в покушении на убийство мужа, а также в покушении на убийство Влады и…
        Басин сделал паузу, глядя на девушку с сочувствием. Вместо него продолжил Алик:
        — Влада, нам очень жаль, но Мила не доехала до больницы, она умерла по дороге.
        У девушки глаза наполнились слезами, она едва вымолвила:
        — А как же… мне же говорили, что Мила в реанимации…
        Две слезы скатились по щекам, за ними еще две, они означали, что Влада приняла ужасную новость, но боль… боль теперь долго будет мучить ее, ведь косвенно она виновата в смерти подруги. И это та правда, с которой трудно свыкнуться.
        — Тебе отвечали по нашему сценарию,  — сказал Алик.  — Извини, Влада, так было нужно.
        Юле надели наручники! Это был шок для всей компании. Когда ее уводили, она оглянулась и бросила Алику с Басиным:
        — Дерьмовые вы следователи.
        Ее увели. А свидетели ареста сидели пришибленные, не поднимали голов. Басин, собирая бумаги со стола в одну папку, сказал:
        — Граждане, вы свободны.
        Все как по команде встали и замерли, не решаясь двинуться к выходу. Пришлось Басину повторить:
        — Свободны, свободны.
        Толпа уныло пошла к выходу, а Михаил остался, он смотрел в упор на Алика, смотрел недружелюбно, желваки играли на его скулах, наконец созрел высказаться:
        — Повторяю: с Юлькой я бы пошел в разведку, а с этими…  — указал Миша кивком головы на толпу у двери,  — с этими никогда! И с тобой не пошел бы.
        Беспардонно растолкав народ, он ушел. Уже в коридоре Иван толкнул Щелокова и прошипел ему в лицо:
        — Сделай что-нибудь!
        — Что? Что я могу сделать?
        — Откуда я знаю! Залог внесем, подписку…
        — Какая подписка! Тут тьма трупов! Я фонарею…
        — Блин, ты адвокат, я тебе бабки плачу…
        — Я увольняюсь,  — огрызнулся Щелоков, прибавив шаг.  — Ваша семейка опасна для жизни. Счастливо оставаться, Ваня!
        — Вот гнида…
        К нему пристроилась Марья, она держалась за грудь ладонью, вид у нее был — за малым не упала в обморок. Но это всего лишь вид, на самом деле Марья отличная актриса, самодеятельная, но убедительная.
        — Боже мой, какой кошмар,  — лепетала она тихо.  — Как стыдно…
        — Заткнись!  — рявкнул брат.  — Как вы меня все достали!
        И он чуть ли не бегом ринулся по коридору.

* * *
        Влада вернулась к себе домой пока без вещей. Целый день она убирала, отмывала засохшую кровь и плакала, плакала… Здесь же и заночевала, оставаться в одном доме с Иваном не могла. Но и в квартире ей было не по себе. Влада не раздевалась, не гасила свет, да и сон ее был некрепкий, какой-то мучительный, с кошмарами вперемежку. Юля… живая Мила… Витька сволочь… Алик… Все в ее коротких снах перебывали. Но надо привыкать жить в этой квартире, к счастью (если уместно говорить о счастье), квартирная хозяйка находится далеко-далеко и ничего не знает о событиях, стало быть, до приезда не выгонит.
        На следующий день ближе к полудню Влада поехала за вещами. Стоял солнечный день, сухие тротуары отсвечивали солнце, отчего глаза слепли и слезились. Вот такая странность: не вода, серый асфальт, а отражал солнце. На газонах таяли грязноватые снежные комья, в воздухе пахло весной, а до нее еще далеко. Да и прогноз вчера был неутешительный — ветер, мороз, возможно, снег. Ну, как и положено зимой. Это жизнь. Прекрасная, разнообразная жизнь, в которой не нашлось места Миле. Навернулись слезы уже не от солнца, а от тоски, Влада шла по переулку, всхлипывая…
        У Ивана был гость — Урбас Павел Давыдович, Влада попятилась:
        — Я помешала, да? Но мне только собраться… я приехала за вещами.
        — Собирайся,  — разрешил Иван.
        Поздоровавшись с Урбасом, она поднялась на второй этаж, но дверь оставила открытой — очень хотелось послушать, о чем они толкуют.
        — Я продам дом срочно, значит, дешевле,  — говорил Иван.  — И верну вам долг. Слово даю.
        — Дом? Не жалко бросать такую роскошь?
        — Жалко. Но проблем много. Я собираюсь пригласить адвокатов из Москвы, это дорогое удовольствие, к тому же не знаю, сколько это все продлится. Потом нужно ехать за бугор, улаживать дела с инвесторами — это тоже недешево. Куплю что-нибудь поменьше и ближе к окраине. Дети привыкли к простору, квартира им не подойдет. А когда все наладится, построю новый дом, лучше этого.
        — А сколько вы хотите получить за ваш особняк?  — поинтересовался Урбас.
        — Ну, хотя бы двадцать.
        — Минус два, которые вы мне должны. Я подумаю.
        — Да?  — обрадовался Иван.  — Это было бы здорово!
        — Скажите, Иван Николаевич, вы не верите, что ваша жена вас заказала?
        Иван смутился, опустил глаза в пол, заложил руки в карманы брюк. Когда человек не отвечает сразу, значит, он сомневается. И точно, интонация Ивана не была уверенной:
        — Как вам сказать… Мне трудно в это поверить, скорее, не верю. Мне кажется, чего-то не хватило в доказательствах Басина.
        — Мне тоже так показалось,  — подхватил Урбас.  — Если ваша жена не виновна… эти два парня совершают преступление по отношению к ней.
        — Я найму частного детектива, в конце концов, я больше всех заинтересован в правде, ведь это меня пытались убить. Так вы купите мой особняк? Покупайте, недвижимость — хорошее вложение.
        — Хорошее,  — согласился Урбас.  — Но когда она дешевая, а дорогой объект продать крайне сложно.
        Влада вышла со своей сумкой, с которой пришла сюда. И не смогла уйти без последнего слова, но сказала его Урбасу:
        — Юля хорошая. Правда. До свидания.

* * *
        Неделю спустя приехала теща и — о, ужас!  — поселилась в особняке. Как же, ей нужно следить за детьми, кормить, гулять, укладывать спать. И без конца рыдать. У Ивана крыша ехала от ее деятельности, она еще и советовала, что ему нужно делать, чтобы спасти дочь-жену. Среди хлопот одна новость порадовала: Урбас согласился купить особняк! Сестра погибла в этом городе, он хотел бы изредка бывать здесь, но гостиницы ему не нравились, а дом есть дом. Иван отправил тещу искать скромное жилье, тем самым избавился от нее.
        Сделку совершили через неделю, удивительно быстро оформили документы, подвела лишь теща. Ей не угодишь: этот дом построен плохо, тот мал, а в том низкие потолки. Иван всем подряд жаловался на нее, требуя совета, как справиться с ней. В конце концов, выпроводил на квартиру вместе с детьми, за поиски жилья взялся сам, одновременно готовился к поездке. Он стал немножко брюзгой, то и дело повторяя:
        — Господи, как я устал… как устал… Никогда не было так хреново. Морду кому-нибудь набить, что ли?
        Пытался увидеться с Юлей, от свиданий она отказывалась категорически. Что делать? Припряг Владу, как-никак, почти родственница:
        — Помоги. Будешь носить передачи и ходить на свидание. Может, тебе она что-нибудь расскажет, научит, как нам быть. В камере просвещают лучше, чем в юридической консультации.
        — Я с радостью. Не верю, что Юля меня хотела убить.
        — Правильно. Да, вот…  — достал он портмоне,  — деньги, побегай по консультациям, вдруг я что-то упустил. И все, что тебе будут говорить юристы, записывай на диктофон — так я сэкономлю время. И вот список вопросов.
        Цапнув вопросы, Влада, что называется засучив рукава, принялась за дело. Ей стало намного легче жить, спасая Юлю.
        Месяц прошел. Иван открыто ругался с тещей, ну не хотела женщина войти в положение и помочь. В дополнение ко всей нервотрепке ему еще приходилось возить ее на смотрины жилья! Сама она не может, видите ли! У нее времени нет! Вот когда вспомнишь анекдоты про зятя и тещу. Ивана так и подмывало взять охотничье ружье и картечью по теще… Когда он рассказывал на работе о своих отношениях с мамой жены, все почему-то хохотали. Неужели постоянные стычки с тещей — это смешно? Иван откровенно признавался, что в командировке намерен отдохнуть, несмотря на кучу проблем.
        24
        Около одиннадцати ночи Влада шла домой. У нее появилась работа — повар в маленьком кафе, которое открыто до десяти вечера. Неплохо. С утра времени полно, она занимается Юлиной проблемой, а после обеда работает. Помог Алик, и Влада простила ему вранье, спектакль с нападением.
        В подъезде было темновато, горела одна лампочка наверху. Влада вслух выразила недовольство:
        — Блин! Опять выкрутили лампочки. Ну, узнаю, кто здесь умный, откручу голову.
        У двери она долго возилась, вставляя ключ в замочную скважину, ругалась. Вставила! И как только открыла квартиру, ее кто-то втолкнул внутрь, захлопнул дверь. Влада успела громко ойкнуть, затем, очутившись в темной квартире, завизжала:
        — Иии… Ты кто? Что тебе надо? Люди!..
        — Заткнись, дура!  — раздался хриплый мужской голос.
        Влада отступила в комнату и шарила ладонью по стене в поисках выключателя. Сердце в груди истошно, надрывно колотилось, не хватало воздуха, о, как не хватало воздуха. Почему-то вспомнилось выражение «грудная жаба», которая часто душила бабушку. Маленькая Влада представляла натуральную омерзительную жабу сине-зеленого цвета, которая сидела на груди бабушки, обнимала ее и душила в объятиях. Но во время приступов никаких жаб не видела, бабушка так и умерла… Наверное, ее похоронили вместе с невидимой жабой. Только сейчас Влада поняла, что это значит — грудь на самом деле сдавило, словно тисками. Это все от страха, нужно успокоиться и найти выключатель…

* * *
        В этот же вечер Борис собирал два чемодана. Борис отлежался в больнице, поправил здоровье, но не вернулся домой, а решил поселиться на даче, где от камина было мало тепла. Борис приехал домой, чтобы собрать вещи, но его, видимо, устраивал холодный дом, где он стал хозяином себе и не видел жены.
        Роза молча стояла у стены, сказать ей было нечего, просить остаться — глупо. К тому же Бобика она ненавидела, но чтобы он ушел вот так — не хотела. Противоречия ее грызли, в ней оборвалась некая важная струна, о которой не имеют понятия ученые, после чего неадекватные поступки стали нормой. Но Роза не сумасшедшая, отнюдь. Просто накрывало иногда…
        — Я написал заявление, чтобы прекратили дело,  — сказал Боб.
        Благородно с его стороны. Однако Роза возненавидела его и за этот жест благородства, указывающий на ее недоразвитость. Но вот он поставил чемоданы на пол прихожей, начал одеваться.
        — За коллекцией заеду позже. Пока.
        — Пока,  — попрощалась и Роза.
        Дверь захлопнулась. Она осталась одна в большой квартире. Да, они ее разделят, а может, продадут и купят новые квартирки — поменьше. Две маленькие норки, где уже не будет столько места, а будут вечное одиночество и теснота. В сущности, жизнь закончилась.

* * *
        А вот и выключатель! Влада ударила по клавише на стене, вспыхнул электрический свет, ослепивший обоих. Иван прищурился. Но и Влада щурилась, а главное — не удивилась, увидев бывшего любовника у себя.
        — Ты меня напугал,  — выдавила она, понимая, что пришел-то он как раз пугать ее.  — Крался за мной, как вор! Чего надо?
        Он был не похож на себя, преображение настолько велико, что Влада вряд ли узнала бы его, встретив на улице. И щеки запали, хотя, может быть, они всегда у него были запавшими, а она просто не замечала этого. И носогубные складки углубились, кожа потемнела, вероятно, от света… Нет, это не Иван. Это его клон. Злобный, с поджатыми губами, тусклыми глазами. Разумеется, не поздороваться пришел он к ней, тем более сегодня утром виделись, но Влада прикинулась, будто не понимает, чего он хочет:
        — Короче, Ваня, между нами все кончено и давно…
        — Ты все равно вспомнишь, что на коробке были кнопки.
        — На коробке? А, на той, что оказалась у меня под задницей, когда ты полез ко мне? Так я уже… типа вспомнила.
        — И что? Кому рассказала?
        — Алику,  — призналась простодушная Влада.
        — Дура. Ты была красивой дурой…
        Иван вытащил пистолет, тут уж девушка взвыла:
        — Но я же не знала, что это за коробочка. Алик расспрашивал, какая коробочка, что на ней, есть кнопочки… Когда он спросил про кнопочки, я и вспомнила… Ваня, не убивай!
        — Сегодня в два часа ночи я улечу отсюда навсегда. А тебя найдут через пару дней, но ты уже не будешь красивой…
        Он прицелился и выстрелил!
        Влада дико закричала, но… осталась стоять.
        Иван пришел в ярость, прицелился…
        Из ванной комнаты и шкафа внезапно вылетели (как в том анекдоте про любовников) два молодых человека, Ивана скрутили, надели наручники. У Влады сами собой подкосились ноги, она попросту рухнула на диван едва живая, отдышавшись, бедняжка наехала на оперативников:
        — Вы совсем чокнулись? Я чуть не сдохла от ужаса! Почему не выходили? Ждали, когда он меня убьет? У, уроды, блин!
        — Тихо, тихо,  — подсел к ней один из парней, обнял за плечи, отчего она еще и разревелась.  — Нам нужно было взять его с поличным.
        — С каким поличным?  — ревела белугой Влада.  — Он стрелял в меня-а-а. Знаешь, как страшно было-о-о… Никогда больше с вами не свяжу-усь…
        В комнате появились Алик и Басин, они были недалеко, ведь им сообщили, что Иван идет к дому девушки.
        — В пистолете патроны холостые,  — успокоил Владу Алик.  — Я подменил их, нашел пистолет и заменил все патроны. Тайники, Иван Николаевич, иногда находят те, кто их ищет. А я делал обыск в вашем доме.
        — Это незаконно,  — процедил Иван.
        — Угу. Как и то, что вы сделали. (Он сел рядом с девушкой, только с другой стороны.) Влада, ты молодчага, продержалась стойко. А мы, Иван Николаевич, пасли вас целый месяц…
        — Больше,  — поправил Басин.  — Уже больше месяца. Если бы вы знали, Иван Николаевич, сколько людей было задействовано, одна ваша жена спокойно отдыхала в санатории. Когда ее задержали, в машине сразу объяснили, что это спектакль, нас интересуете только вы. Она у вас умница, рассказала о ваших привычках, наклонностях, пристрастиях. Мы были уверены, что виновник вы, а предъявить вам вроде как нечего! Вы же просто ас. Полагаю, готовились долго, стрелки ловко сдвинули на жену, а какой погиб артист… Если бы я не знал, что за фрукт передо мной, причем, гнилой, никогда не поверил, что вы жестокий, циничный и наглый убийца.
        — Да, эта тупая дура мне помешала,  — признал Иван.
        — Влада должна была взлететь вместе с другими на воздух,  — делал расклад Басин.  — Она видела тех, кто был на вашей вечеринке, спокойно описала бы этих людей, по приметам мы установили бы личности. Вы должны были убить свидетельницу. Но вдруг она выходит из дома! А вы уже поставили на таймер пульт управления. Можно было бы по головке девушку тюкнуть и отнести в дом, но таймер… Да и девушка тяжелая, вы могли не успеть. И тогда решили отложить убийство до лучших времен. Собственно, девушка стала вашим алиби, это же неплохо, но… Следовало задержаться на воздухе до взрыва — как? Склонить к сексу. Но тут опять беда: она села на пульт! У Влады не осталось шансов.
        Стоило сделать паузу Басину, вступил Алик:
        — Меня лично восхищает ваш план. Вы четко рассчитали, что следствие затянется. Для этого перед вечеринкой заехали к сестре за фотоаппаратом! Это у вас-то нет фотоаппаратов? Я насчитал четыре. Марья вашу версию выложила — она неубедительная. Мы думали: зачем вы взяли у сестры фотики?
        — Ну и зачем?  — проворчал Иван.  — Что придумали?
        — Нет, придумали вы,  — сказал Алик.  — Гениально придумали. Вы сказали сестре, сколько будет гостей на даче, но не назвали их. Она и передала нам количество гостей, кроме Влады. И мы бы мозги свернули, устанавливая личности погибших, на это ушли бы год-два! Может, больше. При условии, что все пошло бы по авторскому сценарию. Нам повезло: в город приехал Урбас за сестрой, затем три отморозка захватили вашу компанию, выжила Влада, к тому же судьба забросила ее в ваш дом. Явно Бог решил посмеяться над вами и вашими подлыми планами.
        — Должен заметить, Урбас купил ваш особняк по нашей просьбе,  — сообщил Ивану Басин, улыбаясь.  — Деньги ему вернут, особняк останется у вашей жены. Вы сделали много просчетов, вот ваш последний…
        Константин достал лист бумаги, развернул его — на нем красовалась фига на весь формат А-4.
        — Это же просто шутка…
        — Да, вы любитель пошутить, иногда глупо. Вы позиционировали себя эдаким славным и беззлобным дурачком, но дурачки богатыми не становятся. Этими файлами вы себя продали. Надо же было постараться — поставить пароли на такое количество файлов! Мы их открываем, а там вот это изображение. Это ваше последнее прости-прощай. Прикол такой, мол, вот вам, дебилы. Вы предполагали, что мы со временем установим истинного преступника, но у вас уже будет новый паспорт и, возможно, новая внешность. Ждали мы долго, когда вы придете убивать Владу, дождались-таки! Ну, вот и все, Иван Николаевич… Ребята, пакуйте его.
        Влада вышла проводить своих верных охранников, видела, как усадили Ивана в машину и увезли. Ее еще трясло, но она улыбалась, ведь все плохое кончилось, весь месяц она жила под страхом быть убитой — пренеприятная штука, надо сказать. Алик напросился на чай, девушке нужна была психологическая разгрузка. Они вспоминали смешные эпизоды в доме Залесских, смеялись, ведь плохое забывается быстро.
        Юля осматривала свой дом, ходила по комнатам, думала. Пришла на кухню, там Влада готовила обед, она помогала ей справиться с депрессией. К тому же девушки ждали гостей.
        — Я сегодня напьюсь,  — сообщила Юля.  — На душе так скверно… Наверное, продам этот дом непредсказуемого счастья.
        — С ума сошла? Это же мечта, а не дом. Ты привыкла к нему.
        — Отвыкну. Еще попробуй, продай махину.
        Влада изредка посматривала в окно, ожидая гостей. Боялась, не успеет приготовить запланированные блюда. Там снова бушевала непогода, но разве для друзей снегопад помеха? Нет, конечно! Влада увидела первых гостей:
        — Ой, Мишка с коляской и девчонкой…
        — Где?  — подскочила к окну Юля.  — А, это Мишкина жена.
        — Жена? Так она маленькая…
        — Ей девятнадцать. Пойду-ка, встречу.
        В прихожей с появлением семейства стало шумно: раскричалась малышка, ее мама запаниковала, Мишка утешал обеих девчонок — цирк бесплатный. Вошел Алик с двумя букетами, присыпанными мелким снежком, встряхнул их со словами:
        — Один Юле, другой Владе… Ой, здесь три женщины? Извините…
        — Четыре,  — уточнила Юля.  — Младшая в пеленках. Мы разделим на троих…
        — Мне цветов не надо,  — отказалась Зинуля.  — От пыльцы бывает аллергия.
        И далее все по шаблону: суета вокруг стола, беготня с кухни в столовую и назад, кому-то не хватило ножа, а кто-то остался без рюмки… Пока расселись, прошло с полчаса, не менее. Главное, Влада успела приготовить и тоже заняла свое место. Подняли бокалы, и тут Миша озадачился:
        — А какой у нас сегодня праздник?
        — Никакой,  — грустно сказала Юля.  — Просто так.
        — Ну, за просто так и выпьем,  — предложил тост Михаил.
        Зинуля, разумеется, пила сок. Накинулись на еду, так как были голодные, нахваливали Владу, болтали. И еще выпили немножко. Хором помогли перепеленать малышку, Зинуля была при этом серьезной до смеха. А потом Юля позвала ее в прихожую, открыла шкаф:
        — Помнишь, я обещала… Держи.
        — Ой…  — протянула Зиночка, застыв на месте, объятая нежным мехом.  — Не жалко?
        — Ме-а. Это тебе за девочку. Ну, пойдем.
        — Миша,  — Зинуля побежала в гостиную, где отдыхали гости.  — Миша, смотри, что мне подарила Юля!
        — Ого!  — нахмурился муж.  — Старуха, подарок больно дорогой, отдаривать нечем.
        Юля отмахнулась от него, а потом, плюхнувшись на диван, позвала:
        — Алик…
        — Да?
        Он перебирал диски с музыкой, поставил на полку стопку и присел рядом с ней. Юля хотела о чем-то спросить. Алик догадался, но ждал вопроса.
        — Алик, мне так и не понятно, чего добивался Ванька? Я не вижу его цели. А ты знаешь ее?
        — Конечно. Правда, работы по этому делу еще немерено. Я вкратце…
        И задумался, отбирая главное. Остальным тоже стало интересно, они перестали болтать, присели, кто куда, и уставились на Алика.
        — Если воплотить идею твоего мужа, то это было бы классно. Прикиньте: завод с нуля, рабочие места, необходимые стране лекарства, медицинские мелочи, без которых не обойтись. Здорово, правда? Но Иван не собирался воплощать свою идею — слишком хлопотно. Он решил обобрать самых богатых знакомых, убедил их дать деньги. Ну, кто ж не даст, если через два-три года получит дикую прибыль? Иван подготовил документы… все липовые, включая на иностранных языках. Печати ему изготовили — это сейчас не проблема, проблема лишь в том, что некоторые печати государственного образца. Это еще одна уголовная статья. Участок, который он якобы купил под стройку, завизирован как раз такой печатью, поэтому Иван предлагал Басину сделать ксерокс с его документов.
        — Угу, на ксероксных копиях не разберешь, настоящая печать или подделка,  — заметил Михаил.
        — Вот именно. Деньги перечислялись на загрансчета, а вот дальнейшее их путешествие придется восстанавливать сообща с полицией Европы. Самых крупных дольщиков, которые привели к нему богатых приятелей, а те отвалили нехилые суммы, ведь у Ивана репутация безупречная, он решил взорвать. Если бы его предприятие удалось, цепочка оборвалась, эти люди потеряли бы деньги. Хотя и сейчас их еще надо найти.
        — Сколько же он украл?  — осведомилась Влада.
        — По скромным и неокончательным подсчетам около трех миллиардов рублей. Но, кажется, есть и валютные счета. Следствие не закончено, конца пока не видать.
        — Значит, и этот дом он продал и хотел сбежать с деньгами, оставив детей на улице?  — дошло до Юли.
        — Мне жаль тебя,  — вздохнул Алик,  — но это так.
        — Вот говнюк. Как я так ошиблась, а?
        — Бывает. Просто он в какой-то момент переформатировался, поменял приоритеты, ему понравилось быть монстром. Зато сейчас жалок и ничтожен на допросах. Кстати! За его защиту взялся… угадайте!
        — Саня Ромуальдович?  — фыркнула Юля.  — Этот любит копаться в дерьме, вдруг чего перепадет. А сколько светит моему бывшему?
        — Пожизненный срок.
        — Ну и черт с ним. Влада, кто обещал тортик?
        — Сейчас!  — подхватилась та.
        Влада прибежала на кухню, открыла холодильник и вынула свое вымученное создание. Начала учиться готовить торты — произведения искусства, пока получается только вкусно, с искусством совсем дела плохи. Но цветы на торте все же радовали, хоть и не удались. Некоторые зарабатывают этим видом кулинарии уйму денег, но что это за торты! Влада верила: и у нее получится. Однако зазвонил телефон, она аккуратно поставила блюдо на стол, достала трубку:
        — Да?
        — Зая, я здесь. Жду тебя, кися, мечтаю о твоем теле.
        — Витя?!  — Влада обрадовалась… и вдруг вспомнила, что он все время вытирал ноги о ее чувства.  — Извини, я занята.
        Ух, как она его холодом-то!
        — Не понял! Не хочешь устроить большой бум в постели?
        — Не хочу. У меня есть парень. Красивый, умный, добрый, а не такая скотина, как ты. Забудь мой номер, я же сказала на последней нашей встрече.
        — Но, зая, я люблю тебя…
        — Пошел вон!
        И отключилась от связи. Выдохнула. Нет, она же права. Сколько можно терпеть? И Мила предупреждала, что он негодяй…
        — Кого это ты так грубо?..
        — Ой!  — взвизгнула Влада, застигнутая врасплох. Рядом стоял Алик, его послали поторопить девушку.  — Это мой бывший приятель. Свинья, а не приятель.
        — Может, я стану твоим приятелем?
        Влада обмерла, не поверила своему счастью:
        — Я же дура. У меня нет образования…
        — Ты совсем не дура, да еще красивая, домашняя, в моем вкусе. И готовишь классно, а я люблю вкусно поесть.
        — Что, правда?
        — Зуб даю.
        А как поступила бы Мила? Влада улыбнулась и по примеру погибшей подруги, на месте которой должна была быть она, лукаво произнесла:
        — Я подумаю.
        Она вручила Алику блюдо с тортом, оба торжественно внесли его в столовую. Ах, какая реакция! Словно долгожданный приз внесли на международном конкурсе. И неважно, что розочки кривые, а ромашки не похожи на ромашки, все равно праздник. Праздник просто так.