Чумовой рейс Григорий Славин
        О чем не говорят мужчины # У бизнесмена Григория - беда. Он узнал, что жена ему изменяет. И не просто изменяет, а собирается отплыть с любовником в круиз на комфортабельном теплоходе. На его просьбу о помощи тотчас откликнулись верные друзья: Гера, Слава и Антоныч. Вчетвером они проникают на борт лайнера, но там узнают, что неверная жена посажена любовником под замок и перспективы у нее совсем не радужные. Друзьям тоже приходится несладко: в историю супружеской измены вдруг оказался замешан кровожадный олигарх Марецкий. И его личной охране просто не терпится вышвырнуть друзей за борт. Но дело вдруг принимает неожиданный оборот...
        Григорий Славин
        Чумовой рейс
        Глава 1
        Когда Гриша был молод, жил он в общежитии железнодорожников и коллекционировал бабочек. Улыбками природы была украшена вся стена со стороны Гришиной кровати. Поймает бабочку, проткнет иголкой и любуется. Не койко-место, а рай. У другой стены стояла вторая кровать, и спал на ней проводник поезда сообщением Новосибирск - Алма-Ата. Владелец кайзеровских усов и всегда влажных от желания глаз, в дни отдыха днем он пил вермут, а вечером приводил женщин. Вообще, женщин они водили в комнату по очереди. Четыре дня подряд водил проводник, а пока он продавал путешественникам водку в вагоне, один раз приводил, если везло, Гриша. Над чем плакали многочисленные женщины проводника, было неизвестно, редкие Гришины плакали от умиления. Одно дело предаваться плотским безобразиям в общежитии для лиц без постоянного места жительства, и совсем другое - в окружении бабочек. Бабочки на стене - это как розы на постели.
        Единственный, кто мог вмешаться в круговорот любви в районе, был комендант общежития. Первую тройку списка его врагов занимали гулящие женщины, длинные мужские прически и небритые ланиты. Он был убежден, что триппер передается взглядом, а беспорядочные половые связи способствуют сходу локомотивов с рельсов. Бывший майор бронетанковых войск, он гордился тем, что был единственным военным советником, кто за время шестидневной войны Израиля с Египтом сумел получить контузию. Жил с женой на окраине, был верен ей как собака, требовал того и от окружающих. Карал за разврат люто. Все взятые в комнатах с бабами хладнокровно направлялись им в райком партии, где по два и более часа ожидали казни под дверью первого секретаря. Но потом появлялся там, говорил, что уладил, и чтобы - в последний раз. Статистику нравственности гад, видимо, портить не хотел. И отдавал ключи от комнаты, брезгливо отмахиваясь от червонцев.
        Заподозрив в Грише неумение вызывать в женщинах желание возвращаться в комнату с чешуекрылыми, однажды по возвращении проводник объяснил Грише, что нужно делать. А делать, значит, нужно было вот что: проколоть гвоздем чехол от орудия любви. В образовавшуюся пробоину заложить шарик от подшипника и пару недель поливать йодом, ожидая, пока приживется. Этот тимирязевский подход Гришу насторожил, и он потребовал дополнительных объяснений. Из них следовало, что очень скоро шарик станет частью Гриши. Но это будет уже другой Гриша. Модернизированный. И все дело-то, оказывается, в отсутствии этого шарика. Потому-то у Гриши и проблемы со случайными связями - шарика нет. У проводника шарик есть, что он и доказал тут же. С шариком, сказал проводник, женщина испытывает ощущение ну как парашютистка. И не надо машин с открытым верхом и Черного моря. Скоро все женщины Советского Союза будут ходить за Гришей, как за поэтом Евтушенко. Выяснив, что лишнего шарика у проводника в кармане нет, Гриша, начинающий мужчина гуманитарного склада ума, угнал от гастронома коляску и разобрал колеса.
        Ближе к вечеру он сел на табурет посреди комнаты, вооруженный гвоздем и молотком. Он мечтал о хлороформе, но в таком состоянии, вы понимаете, пробоину можно неизвестно где сделать. Поэтому просто оглушил себя стаканом оставленной главным сексологом общежития водки. Когда наркоз легкой икотой дал знать, что пора, приступил. Обозначил местонахождение причины будущих женских оргазмов гвоздем и взял молоток поудобнее.
        То ли водка была паленая, то ли Гриша перевозбужден. Сейчас уже чего выяснять. Когда голосовые связки обессилели и повисли в горле тряпочками, Гриша понял, что попал. Попал он крепко, потому что молоток в комнате имелся, а плоскогубцев в комнате не было. А гвоздь вошел хорошо, хоть снизу загибай. Гвоздь даже сам удивился простоте поставленной перед ним задачи. Не говоря уже о молотке.
        Догадавшись, что из мата гвоздодер не сделать, Гриша успокоился и закурил. Боль действительно скоро прошла. Как проводник и обещал. Конечно, можно было выйти из комнаты, спуститься к завхозу, попросить щипцы или что-то вроде этого. Табурет был приколочен в полном соответствии с конституционными требованиями о свободе перемещения по территории СССР. Можешь идти хоть до Камчатки. Но завхоз обитает в подвале, словом, пройтись по четырем этажам без штанов и с прибитым к члену табуретом - изрядное удовольствие. Гриша понимал - идти может, но не может найти в себе внутренних резервов для объяснения всем встречным смысла созданной им архитектурной композиции.
        Чиркая на табурете зажигалкой, Гриша ощущал себя наказанным Зевсом Прометеем. За изобретение устройства, не имеющего практического применения. На душе было легко и спокойно. Наркоз действовал. Будь он силачом Алексеевым, он вынул бы гвоздь рукой, будь йогом, наклонился и вытащил бы зубами. Но Гриша был гуманитарием, а они умеют только вбивать.
        Была хрупкая надежда, что комендант занят. Например, пересчитывает простыни. Но он, понятное дело, явился. Как всегда, открыл неожиданно дверь своим ключом и вошел. А войдя, долго и пронзительно разглядывал табурет. Мигая правым глазом, как указателем поворота, строго потребовал отчета о проделанной работе. Обессиленно и равнодушно Гриша направил его в жопу. Комендант огорчился и заметил, что пожилой человек, и поэтому, когда Гриша говорит ему «ты», странное это производит впечатление. И еще сказал, что бывший боевой офицер, жизнь в танке лишила его прежней собранности, что, командуя батальоном, он, конечно, многое в нормальной жизни упустил. И что теперь современное общество ему приходится догонять семимильными шагами. Но экзальтации некоторых отстающих, кого в этой погоне настигает, он принять не может. И голосом оракула напомнил то, указывая средним пальцем (остальные не разгибались) на райскую стену, что еще полгода назад предсказывал: в природе диалектического материализма все взаимозависимо, а посему гербарий этот приведет Гришу к оппортунизму. А и действительно, сказал комендант, разве не
прав он был? Чем это закончилось? Где в материалах XXVII съезда КПСС указано на то, что советский человек должен прибивать свой хер к стулу? И это даже не легкомыслие, сказал комендант, а саботаж, зиновьевщина и каменевщина. Не просто положить, но еще и забить на решение партии - это просто вызов, брошенный в многоликое лицо Центральному Комитету. Взят курс на ускорение, а о каком ускорении может идти речь в данном конкретном случае? Словом, тут разбираться нужно, и не на уровне первичной партийной ячейки, а с привлечением компетентных органов.
        Жизнь кончена, признал Гриша. Он видел в кабинете коменданта охотничье ружье. Так вот, совсем не будет против, если комендант за ним сходит и по всем правилам военной науки выстрелит ему, Грише, между глаз. Гвоздь можно даже не вытаскивать. Мертвые срама не имут, пусть хоть хоронят с этим сраным табуретом.
        Найдя такой исход даже лучшим, чем из Египта, комендант велел настроиться и никуда не уходить. Ушел и вернулся. Да не с ружьем, а с клещами и какой-то бабой, сумочкой похожей на представителя компетентных органов. Вынул из Гриши гвоздь и сказал:
        - Ключ. И чтобы два часа тобой здесь даже не пахло.
        Нащупав в кармане пятерку, Гриша отправился на поиски холодного «Жигулевского».
        Шарик не прижился, Гриша после встретил Киру, и она приняла его без шарика. Антоныч и Слава о шарике вообще не узнали бы, когда бы не учился вместе с Гришей Гера. Стоя однажды в институтском туалете рядом, Гера случайным взглядом обнаружил неестественный цвет на молочном фоне Гришиного писсуара. На правах большого друга поинтересовавшись, что случилось с Гришиным маленьким другом, Гера узнал о случившемся. И тут же был принужден к клятве, что история эта даже в виде шутки не всплывет в дальнейшем. Так о не прижившемся шарике узнали двое остальных.
        Союз Гриши и Киры для Славы, Геры и побывавшего уже однажды в роли благочестивого мужа Антоныча был сомнителен. В смысле, пахло скорым разводом. Гриша, к слову, не очень-то и переживал. По лицу владельца СТО было видно, что он ждет этого события с надеждой на светлое будущее. Правда, после десятка лет жизни с одной женщиной он выглядел немного растерянно - кто знает, как теперь жить не с одной, а со многими, да еще без ротвейлера Гарри и придурковатого во хмелю тестя. Ротвейлер - тема отдельная, тесть - тоже тема отдельная, если бы не они, то Гриша, быть может, мучился бы до конца дней своих. Но эти два существа приближали развод стремительно. Ротвейлер не так уж виноват, это не он в гости к Грише ходил, а тот к нему, кроме того, есть пример того, как собака может человека сделать лучше и романтичнее. Но об Антоныче после.
        Все началось с заявления Киры о том, что заболела тетка. Когда за десять лет тетка жены ни разу не упоминалась, а теперь вдруг она появилась и начала с болезни, в голову даже самого равнодушного к браку мужа начинает заползать сомнение: а была ли, собственно, тетка? В том смысле, что есть ли таковая? Ведь заболела бы просто она - да и пребудет с ней господь. Но она умудрилась захворать таким образом, что излечение ее напрямую связано с присутствием племянницы Киры. При этом у одра оная должна находиться не менее недели.
        - Я не понял, - заговорил Гриша, - ты же не врач?
        - Не врач, - подтвердила хорошо подготовленная к разговору Кира.
        - И не священник?
        - И не священник.
        - Тогда зачем ты умирающей тетке нужна?
        - Ты не поймешь женскую душу, - и Кира заплакала.
        Вообще, одну тетку Киры Гриша знал. Но это была другая тетка. Та тетка, о которой он слышал впервые, жила, то есть умирала, в Ростове. А когда Кира плакала, Гриша переставал быть правильным пацаном. Он превращался в гунявого лоха.
        - Ну, если ты исцелишь родственницу, езжай, - согласился он. - Там зачтется.
        Кира посветлела и рассказала мужу, где что лежит. Села на поезд и уехала. Этим утром.
        Гриша собрал друзей в кафе и все рассказал.
        - Во-первых, - внимательно выслушав, взял слово первым Антоныч, - нужно выяснить, действительно ли в Ростове находится умирающая. Во-вторых, я не понял, в какой момент и при каких обстоятельствах прозвучало сообщение о смертельном заболевании.
        Антоныч - бывалый муж. В том смысле, что был однажды. Он расстался с бежавшей в Америку с капиталистическим профессором женой и теперь, спустя годы, считался в их компании специалистом по разоблачению женского коварства. Уйдя, бывшая оставила ему джек-рассел-терьера Витька - вора и придурка, записку и квартиру. Первые три дня кардиолог стрелял шампанским, потом ему взгрустнулось. А после он помудрел и стал просто жить. По всему выходило, что пройти этой дорогой предстоит еще одному из них.
        - Узнать, куда она взяла билет на поезд, мне не составит труда, - сказал Гриша. - Мой бывший комендант общаги сейчас в управлении материально-технического обеспечения РЖД. Или как там у них должность главного завхоза всех железных дорог называется? А вот известие прозвучало после очередного похода в гости к ее родителям. Сразу после Гарика.
        - После кого? - вмешался Слава в разговор женатиков.
        - После Гарика.
        А случилось, значит, вот что.
        Ничто не угнетает Гришу сильнее мысли о смерти и ужина у тещи. По заведенной каким-то впечатлительным невротиком традиции зять должен бывать в доме родителей своей жены. По той же традиции родители жены обязаны появляться в доме зятя.
        - Только не пей там, - тревожно попросила Гришу Кира.
        Гриша не алкоголик. В реестре его необходимых потребностей огненная вода расположена в последней трети списка, где-то между флюорографией и заменой масла в двигателе. Это значит, что пьет он очень редко, что вовсе не означает, что мало. И по странному и трагическому стечению обстоятельств это случается именно тогда, когда происходит встреча с папой и мамой Киры. В семьях, где читают Платонова и почитают Хворостовского, это называется визитами вежливости. Люди кушают, выпивают, говорят, пьют растворимый кофе и расходятся после трогательных поцелуев. В нашем случае все обычно завершается тем, что либо Гриша вылетает из квартиры, поправляя воротник, либо тесть. Даже не напрягая память, Гриша уверенно сказал сейчас в кафе: «Могу уверенно сказать, что попить кофе в гостях у родителей Киры мне не удалось ни разу. Хотя пахло».
        - А как же мне это объяснить? - спросил он Киру, прилаживая галстук под торчащий колом воротник и уже чувствуя, что хлопоты это пустые, поскольку скоро он все равно будет мят.
        - Скажи, что за рулем.
        - В окно будет видно, что мы приехали на такси.
        Родители Киры переехали в новый дом, где еще не закончилась стройка. Адреса Гриша не знал, да и ставить свою машину под стрелу, на которой бы висел поддон с лопатами, не хотелось. Хотелось чужую.
        - Тогда скажи, что принимаешь таблетки и пить тебе нельзя.
        А Грише, как назло, известна только одна причина такого взаимоисключающего явления. Сказать им это за столом? Прикрыть вежливо так рюмочку ладонью и, наклонив голову и глядя тестю в глаза, проговорить отчетливо, голосом Баталова:
«Простите, папа, но сегодня никак. Гонорея».
        - Не забудь телефон, - напомнила Кира.
        И Гриша тут же его забыл.
        Обычно от визитов вежливости он отбивается до последней капли крови. Но вчера не удалось. Знаменательное событие: ее родители переехали. И эта встреча не что иное, как новоселье. А не прийти на новоселье к папе и маме все равно что засмолить в синагоге: аморально, гнусно, и - будь ты проклят, и - чтоб ты сдох, поц.
        На пороге их встречали ротвейлер Гарри, тесть в белой рубашке и теща в платье психоделической раскраски. Гриша бы назвал это платье лучшим творением Коровина, но боится быть битым в подворотне Союзом художников России. И сразу стало ясно, как им рады: Гарри зарычал, теща впилась поцелуем в Киру, тесть посмотрел на Гришу как голубь.
        Гарри - клинический идиот. Он и в молодые годы смекалкой не отличался, а к старости спятил окончательно. Тесть Гришу через полгода узнает. Гриша тестя узнает. Гриша узнает через полгода Гарри, а Гарри узнавать Гришу отказывается уже на следующий день. И вот это тестево: «Ты не бойся, он сейчас понюхает и успокоится» - бесит Гришу покруче просьбы Киры почесать ей на ночь спину. Почему он должен позволять себя нюхать? Гарри что, составитель ароматов духов? Ничего подобного. Гарри - разжиревшее до состояния пивной кеги, потерявшее обоняние, зрение и умение бегать существо. В нем соединились все упреки фауны в адрес создателя. Дома существо ласково зовут Гариком. Поскольку Гарик недослышит, имя это в квартире звучит чаще, чем слово «гондон» на трибуне, и каждый раз, когда Гриша слышит «Гарик», он с трепетом озирается в поисках нелегала.
        За столом Гриша оказался, как всегда, напротив тестя. Специально сажают, что ли? Это гарантировало очень скорую и очень живую дискуссию. Пить он сразу отказался, сославшись на печень. Но отказ от чоканья был обусловлен причиной куда более веской, чем просьба жены. Ублюдок Гарик залез под стол, разместился по примеру хозяина напротив и каждый раз, когда Гриша опускал взгляд, находил между своих ног огромную, размером с закопченный на костре подойник, коричневую башку. Пить, когда тебе жарко дышат в промежность, невозможно. Попытка девственно свести колени привела к тому, что он защемил Гарику уши и тот зарычал.
        - Не бойся, - успокоил Гришу тесть, - он сейчас понюхает и отойдет.
        Но Гарик не уходил. Он или никак не мог разнюхать, или разнюхал и теперь не мог оторваться. Чтобы наладить с ним межвидовые отношения, слушая критику тестя в адрес Пенсионного фонда и безмозгло улыбаясь, Гриша пилил ножом отбивную и, отчленив кусок, незаметно спускал на вилке под стол. Гарик слегка приоткрывал пасть, потоком воздуха срывал мясо с вилки и глотал не жуя. Опустошив бутылку молдавского коньяка наполовину, тесть сообщил то, что невооруженным глазом как бы не было заметно: Гарик стал совсем старый. На улице часто садится, чтобы отдышаться, храпит во сне, и еще врач запретил ему мясо. В Грише мгновенно пробудился интерес:
        - А что так?
        - Желудок износился, - подытожил тесть, не вдаваясь в подробности диагноза. И налил. - А ты когда на работу нормальную устроишься?
        Работу хозяина СТО тесть нормальной не считает. Ему нужно, чтобы в денежной ведомости расписываться и чтобы какая-нибудь баба в синем халате в табель восьмерки ставила. Сам-то тесть на заводе токарем работает. На нормальной работе. Обычно после этого вопроса не проходит пяти или шести минут, как кто-то вылетает на лестничную площадку с торчащим, как у подбитой чайки крылами, воротником. Все зависит от того, кто кому решил нанести визит вежливости. Сегодня была Гришина очередь. Но кто бы ни вылетал, «позор семьи», «шабесгой», «нохря» и «ничего святого», это все - Гриша, Гриша, Гриша. Где он нарезал понятий в этой области, Грише непонятно, известно лишь, что Пятикнижия он в глаза не видал и в Кумранскую пещеру даже не заглядывал. И, потом, не очень-то обоснованно называть Гришу
«гоем», имея члена семьи по имени Гарик.
        - Сейчас вернусь, - увильнул Гриша от межэтнического конфликта и, поднявшись, направился в ванную. Полуглухие гарики, полупьяные тести, тещины чмоки и запах коньяка на свежие ноздри - все раздражало и взывало к бунту.
        Когда он вышел, Гарик угрожающе, как смог, зарычал и направился в его сторону.
        - Не бойся, он сейчас понюхает и успокоится.
        И тут, словно подтверждая, что спокойствие уже достигнуто, Гарик пукнул. Не припомнит Гриша ни до этого, ни после, чтобы чья-то задница издавала такие оглушительные звуки. Словно школьный хулиган ткнул чинариком в шарик во время речи директора на последнем звонке. Не ожидая от своей задней части такого непредсказуемого прокола, Гарик присел и посмотрел на тестя взглядом, каким смотрит на жокея обосравшийся при старте Королевского дерби аргамак. Пук произвел на семью сокрушительное впечатление. Пораженная выстрелом теща вскрикнула, тесть захмурел.
        - Он скоро умрет, - заключила теща, обладающая уникальным даром видеть лес за деревьями, сморщилась и горько заплакала.
        Кто бы мог подумать, что пук является предвестником смерти. Если так, косая ходит за тестем каждый день.
        - Я пойду погуляю с ним, - предложил Гриша, застегивая пиджак. Лишь бы подальше. С минуты на минуту завяжется пронзительный разговор о Гарике, просмотр его детских фотографий, солнечные воспоминания о его преданности, а это еще хуже обсуждения цены на гречку.
        На улице сразу захотелось выпить. Осмотревшись и взяв животное на поводок, Гриша направился на поиски ближайшего магазина. Гарика ему приходилось тянуть за собой, как осла. Он еще не отошел от потрясения, переживал как ребенок и потому был в состоянии делать только что-то одно из двух: либо идти, либо обдумывать содеянное. После десяти минут напряженной прогулки Гриша увидел коробку ларька. Ни коньяка, ни виски там не найти, но «Гессер» два раза» у него получилось.
        На лавочке в каком-то глухом дворе он выпил одну бутылку, принялся за вторую. Услышав булькающие звуки, Гарик тяжело вздохнул и качнул свисающими с брыл двумя резиновыми соплями. Гриша не подонок, как думает тесть, понятия о мужской солидарности имеет. Поэтому тут же направил горлышко в пасть ротвейлеру. Он хлестко облизал башку и присосался, как алкаш. В несколько секунд высосал бутылку до дна, икнул, пукнул и снова облизал себя от носа до затылка. И вдруг зазвучал, как двигатель внутреннего сгорания, у которого загнуло клапаны в двух цилиндрах из четырех.
        Гриша похвалил Гарика, но сказал, но с этим лучше повременить до дома. Если сейчас потерпеть, то потом можно доставить хозяину ни с чем не сравнимую радость. Этой просьбой он собирался решить две задачи сразу: в прямом смысле этого понятия отравить вечер тестю и избавить себя от необходимости появляться перед прохожими с Гариком. Пердящая собака не лучшая альтернатива спутника для променада.
        - Ну, давай, жирный ублюдок, - поощрил он Гарика, - стучи копытами. Домой!
        Мерзавец его не слушался. Или просто не слышал. Наклонившись, Гриша поднял ему ухо и прокричал прямо в отверстие, которое было, возможно, сквозным:
        - Домой!
        Он поднялся и принялся осматриваться, как командированный на полустанке. Ужас овладел Гришей. Гарик не был нитью Ариадны. Теперь это было очевидно. Натянув поводок, он остановил недееспособную собаку и с ужасом - только сейчас - понял, что находится на совершенно незнакомой местности, не зная адреса тестя. Как хорошо, что он забыл дома телефон.
        Они бы еще долго стояли посреди этого воняющего выстиранным саваном двора, если бы не появилась в арке миниатюрная фигурка. Ногой направив Гарика в арку, Гриша пошел фигурке навстречу. При ближайшем рассмотрении фигурка оказалась мужичком. С портфелем и шляпой в руках он заходил с улицы во двор.
        - Простите, любезный, - окликнул его Гриша как можно учтивее - таким голосом преподобный привлекает внимание матери-одиночки, - вы не могли бы дать мне на минуту свой телефон?
        Остановившись и зациклив взгляд на Гарике, старик почти уверенно произнес:
        - Хочу вас п-предупредить. Я знаю к-карате.
        Гарик пукнул.
        - Вы меня неправильно поняли, - сказал Гриша боевому старичку, который вес имел примерно вдвое меньше против его, то есть где-то килограммов пятьдесят. - Я вывел гулять собаку и заблудился. А телефона с собой нет.
        - Вы вывели собаку и за-за-а-а-аблудились?
        Гарик пукнул.
        - Это не мой пес, это тестя пес, я вывел его погулять, а он и заблудился, потому что адреса тестя не знает, - подумав, Гриша добавил: - Я тоже.
        Когда он закончил бредить, Гарик вылупил на него два агата. Видимо, даже для него объяснения показались недостаточно зрелыми. А по взгляду старичка было уже совершенно ясно, что если детали сию минуту не склеятся и разборчивой картинки не получится, потный свисток, что он сжимает в кармане, тотчас появится на свежем воздухе.
        Гарик пукнул. До сих пор только это являлось доказательством, что жизнь в этом дворе есть.
        - Что это са-са-са с-с са-сабакой? - спросил старик. Есть такая категория поживших на этом свете. Ты просишь у него телефон, а он в ответ интересуется здоровьем собаки твоего тестя.
        - С ним все в порядке. Нормальная реакция на слово «карате». И вы напрасно так боитесь меня. Я мирный житель города Москвы.
        - Я не боюсь, - ответил старичок. - У меня с д-детства д-дефект ре-ре-ре…
        - Речи. Понятно. Простите, что оскорбил подозрением. Вы дадите мне позвонить?
        Гарик пукнул.
        Старичок посмотрел на него и потом на Гришу.
        - Так вы не с ними?
        Совершенно не представляя, что на это ответить, Гриша подарил ему долгий взгляд.
        - С т-теми двумя, - добавил пояснительно каратист. Он посчитал, что эта фраза лишней не будет.
        - Послушайте, - сдерживая вырывающийся изо рта горький перегар, заговорил Гриша как можно убедительнее, - сегодня у меня был ужасный день. Я ремонтировал одному козлу «Хонду» и нечаянно отломил кислородный датчик. Потом у любимого тестя случилось новоселье. А сейчас я хожу по улицам со страдающей метеоризмом собакой и выпрашиваю трубку у прохожих. Неужели вам трудно вытащить из кармана телефон и протянуть его мне?! Дайте, и я заплачу вам за минутный разговор с соседней улицей как за часовой с Уолл-стрит!.. - И тут Гриша почувствовал, как сексуально «Гессер» лизнул его печень. - Или мне натравить на вас этого монстра?
        Гарик пукнул. К окончанию Гришиного спича он устал прижимать асфальт к земле лапами и сел. А потому получилось как из резиновой детской игрушки.
        - Т-там, за углом, двое, - сообщил старичок. - У них мой те-те-телефон. Если вы пойдете со мной и вернете мне трубку, я дам вам по-по-по…
        Гриша ногой направил голову Гарика в освещенную как врата рая арку и дернул за поводок. Они вышли на освещенную улицу. У остановки стояли двое придурков из числа тех, кого в музее встретишь только ночью. Старичок надел шляпу и шуршащим голосом вороватого бухгалтера сообщил Грише: «Это они». Вот это точно было лишним, потому что на улице никого, кроме этих двоих, не было. Один злодей держал в руке телефон, второй нажимал кнопки. Это, конечно, указывало на особую опасность банды, поскольку без экспертизы было видно, что роль каждого участника в ней расписана до мелочей.
        Они приближались к банде, как армада Менелая к Трое. Покачивая соплями и обнажив желтые сточенные бивни, Гарик переставлял ноги и дышал, как астматик, справа. Старичок двигался по левую руку.
        - Подводя итог, - сказал в кафе Гриша, - я вынужден добавить, что первое, и единственное, желание, которое возникло бы у меня, увидь я ночью такой коллектив, было бы непреодолимое желание их напугать. Ну, там, качнуться в их сторону резко или, подъехав, просигналить. Чтобы посмотреть, как они будут разбегаться в разные стороны.
        - Эй, вы! - крикнул старичок гопникам грозно, и у Гриши окончательно испортилось настроение. - Стойте где с-с-ссы-ссы-стоите!
        К сожалению, они и не думали убегать. Прекратив незаконно пользоваться предметом грабежа, они с ревизией в глазах рассматривали шествующий к ним президиум партии гражданской справедливости.
        - Ну что же вы не травите? - тихо посетовала жертва уличного грабежа. - Т-травите скорее.
        - Он плохо знает Гарика, - Гриша глотнул кофе и посмотрел на приятелей. Те тоже плохо знали Гарика. - Для него я такой же повелитель, как были те двое. То, что мы пиво вместе пили, ничего не значит. Может, он и помнит, что квасил, но вряд ли помнит, с кем именно. Он не нюхал меня уже около часа, и кто потом ответит за последствия, скажи я «фас»? Гарик стар, умственно утомлен, пукает при каждом шаге, а теперь еще и, по всей видимости, поддатый. Как можно собаке в таком состоянии подавать команды, исполнение которых требует от зверя тонкой душевной организации? Гарик нас с дедом разорвал бы, а эти двое ушли бы с Гариком. Нормально. Тесть потери собаки не переживет.
        - Ребята, вы только резких движений не делайте, пожалуйста, - предупредил Гриша, когда они приблизились на расстояние прямого в голову.
        Увидев перед собой размытые очертания ног, полуслепой дебил Гарик потянулся к ним подойником.
        - Ради бога, только не шевелитесь, - попросил Гриша. - Он сейчас понюхает и успокоится. А пока он нюхает, вы эту трубочку мне отдайте, пожалуйста. Только медленно. Собака неадекватна.
        В подтверждение его слов Гарик звонко и протяжно пукнул.
        - Ощущение, - опять отвлекся от рассказа Гриша, - словно за спиной моей появился пионер с горном.
        - Что это? - тихо спросил один из преступников.
        - Это он так себя заводит, - объяснил Гриша. - Вы ему почему-то не нравитесь. Давай телефон быстрее, козел, пока он не озверел!
        - Вы его сегодня кормили, Г-геннадий?
        Гриша посмотрел на старичка пристально. Старый стручок решил нагнать жути, надо понимать.
        - Нет, дядя Валя. Ни сегодня, ни вчера. Мой знакомый уволился из морга, сейчас ищу замену. - Гриша набрал на телефоне номер Кириного мобильника. - Алло, это я.
        - Ты где?! - вскричала она.
        - Не знаю. Заблудился. Стою на какой-то улице.
        - Ах ты, боже мой, какого черта тебе нужно было выходить из квартиры? - Только Гришина жена умеет описать одной фразой все содержание Библии.
        В трубке было слышно: «Спроси, как Гарик!» - любимый тесть взволновался! Зять потерялся - не беда! Гарик!..
        Она назвала адрес, Гриша пообещал, что скоро будет. Отключился, отдал телефон владельцу.
        - Послушайте… - заговорил вдруг старичок. - Это же нельзя так оставлять… Нужно н-наказать.
        - За что наказывать? - возразил один из подонков. И, повернувшись к Грише, стал уговаривать не верить дяде Вале. Реально дело было так. Они шли по улице, никого, понятно, не трогали. На улице столько зла, что им хотелось поскорее добраться до дома. Навстречу - дядя Валя. Чтобы пропустить пожилого человека, один из молодых людей прижался спиной к дому, а второй встал на край тротуара. Он бы мог спуститься на дорогу, но на ней не было «зебры». Так дядя Валя застрял между прохожих. Ни туда и ни сюда. Образовалась пробка. Тогда один из молодых людей предложил позвонить в милицию, чтобы прибыл регулировщик и все уладил. Дядя Валя согласился - второй молодой человек может подтвердить - и попросил вынуть у него из кармана трубку. Сам он достать ее не мог, потому что руки были зажаты вдоль туловища из-за тесноты тротуара. Но когда трубку вытащили, дядя Валя вдруг сказал, что знает карате. Молодые люди испугались, заплакали и бросились бежать, чтобы он их не избил. Но как только оказались вне зоны доступа, остановились и стали искать в трубке домашний номер телефона дяди Вали, чтобы вернуть не
принадлежащее им имущество. Вот, собственно, и все. - За что же тут наказывать? Вы собачку уберите, пожалуйста.
        - Вот видите, - сказал Гриша старичку. - Все в порядке. А вы, молодые люди, не знаете, где здесь улица Порядковая?
        - Простите, мы из Горно-Алтайска.
        Гриша спросил старичка.
        - Это и есть Порядковая, - проскрипел он, шевельнув плечами. - Проведите меня к моему п-подъезду.
        Гриша провел. Через полчаса, волоча за собой окончательно потерявшего рассудок пукающего Гарика, он разыскал дом, из которого вышел. У подъезда они с ним допили купленное по дороге пиво и поднялись к новоселам. Еще через пять минут Гриша выпил с тестем. А через четверть часа он, слушая треск рвущихся с петель пуговиц рубашки, вылетел на площадку.
        - Старый придурок! Ты дурак, и собака твоя дурак!
        - Где только моя дочь нашла тебя, гоя! - ревел тесть жирафом.
        Ужин был окончен. Гриша спустился вниз и сел на лавочку ждать. Кира вышла скоро, минут через двадцать. Они возвращались с ней на такси, и она говорила, что в следующее воскресенье они с мамой поедут покупать в новую квартиру новые шторы. А с Гариком что-то случилось. Он лег посреди спальни, воет и дергает лапой. Пукает, дергает и воет.
        - Это он поет, - успокоил ее Гриша. - От счастья. Впервые в жизни он провел день как нормальный мужик. Погулял, выпил, совершил подвиг, вернулся домой, никому ничего не рассказал.
        - Ты о чем? - В глазах Киры заискрилась тревога.
        - Шучу.
        В такси Грише снилось, как он мчится по хайвею Мэриленда в лимузине с открытым верхом. Рядом сидит Кира в огромных черных очках, счастливая вся такая, на шее у нее развевается шелковый шарф. На заднем сиденье, в рубашке белой и белее белого брюках, - Платонов. Одной рукой Гриша держит руль, второй обнимает Киру, а Платонов развалился и сочиняет вслух неприличные этюды. Рядом с лимузином бежит пукающий тесть, спрашивает, когда Гриша найдет нормальную работу, а за ним стучит костями по асфальту косая с литовкой. Он пукнет - она размахнется литовкой - вжик! - и мимо. Пнет лимузин нервно и снова прицеливается. И тогда Платонов отрывается от тетради и кричит гневно: «Сука, я не могу работать в такой обстановке!»
        И тут Кира сказала:
        - Я забыла тебе сказать, Гриша. Мне ведь срочно в Ростов ехать нужно.
        - Зачем? - слетев с трассы в Мэриленде, подскочил Гриша.
        - Тетя заболела. Ужасно, - на глазах Киры появились слезы. - Я всего на неделю.
        - Через семь дней она умрет?
        - Как ты жесток, - и Кира заплакала.
        - Ну, езжай, - согласился Гриша. Тем более что он давно уже с нами в кафе не сиживал. - А когда ты узнала о тете?
        - Мне мама сейчас сказала. Она сама хотела поехать. Но у нее же работа.
        - А у тебя нет работы?
        - Ну, у меня есть ты. А у мамы кто есть? Папа, на которого нельзя положиться.
        Гриша ничего не понял, и Кира его поцеловала.
        Вот так, значит, все случилось.
        Глава 2
        А всего за два месяца до этого в театре шел показ коллекции столичного, не очень известного модельера. Кире ничего не стоило отказаться от предложения, но модельер был настойчив. И уговорил выйти на подиум. Она еще не знала Жидкова, ей не было известно, что он частый гость на таких мероприятиях и что редко уезжает с показов один. Она ничего не знала. Устав от рабочей суеты, мужа, который жил, как ей казалось, своей, отдельной от ее, жизнью, она выходила на сцену, улыбалась и, возвращаясь, страдала от пустоты и одиночества. Этот показ был развлечением, случайно вытянутой из колоды картой.
        А Жидков Евгений Петрович сидел в первом ряду и уже строил планы. Поздравил из необходимости юбиляра - хозяина коллекции, пожелал ему всяческих успехов, посетовал, что российскую творческую элиту задвигают нынче на задний план, выталкивая на сцену под софиты совершенно бездарные личности, после чего окончательно устал и занял место за столиком у самого подиума.
        Она понравилась ему сразу, хотя вышла на сцену предпоследней. Ее ноги покорили Жидкова, ее случайный взгляд, брошенный на него, произвел воздействие нокдауна, и в этом состоянии он пребывал до тех пор, пока она не ушла с подиума. И окончательный разящий удар Евгений Петрович испытал, когда она, уже почти уйдя за кулисы, еще раз развернулась, отчего короткая юбчонка ее распахнулась, открывая белье. Она улыбнулась ему.
        - Скажите, показ еще будет длиться? - чуть хрипя осипшим от неожиданного потрясения голосом, спросил он у стоящего неподалеку кутюрье.
        Тот оторвался от своего змеиного шипения: «Хорошо, хорошо, девочки… Ррразвернулась… Пошла! Пошла!..» - и повернулся к состоятельному гостю. В смысле, хотел сначала отмахнуться, для того и разворачивался, но, узнав того, кто со сцены первым вручал юбиляру букет роз размером с ядерный взрыв, затряс ручками:
        - Конечно, конечно, Евгений Петрович!… - Он был похож на педика, им, наверное, и был. - Девочки сейчас снова пойдут. Снова пойдут. Снова пойдут.
        - Спасибо, я понял.
        И Жидков, совершенно протрезвевший, хотя и пил немного - так, дегустировал несколько сортов, - в ожидании устремил совершенно прозрачный взгляд туда, где находился выход на подиум.
        Она снова вышла, только на этот раз на ней был не наряд пляжной соблазнительницы, а красивое платье со шляпой, верх которой украшало перо длиною в метр. Птиц таких до этого Евгений Петрович не видел. Она летела по сцене, перебирая ногами, при виде которых он терял дыхание и тормозил сознанием. Она прошла мимо и развернулась так, что подол платья ее, пахнущий терпкими духами, задел своими кружевными оборками его по лицу.
        И он понял, что она должна быть на его лайнере. Она выходила еще три раза, и он встречал ее с той вожделенной бледностью на лице, которая появляется у мальчишек, когда они ждут выхода из школы девочек, чтобы идти за ними следом до самого дома.
        Она смотрела на него, он на нее.
        Жидков даже педика-кутюрье полюбил за то, что тот, вызванный к столику и приглашенный усесться, хоть и с третьего раза, но все-таки дал телефон женщины.
        - Я вас умоляю, - пищал он, ломая руки, - исключительно из соображений уважения перед влиятельным человеком. Они такие хрупкие, их психика столь ранима… Быть может, я приеду к вам вечером и мы обсудим, как вам лучше общаться с Кирой?..
        Но обсуждать правила поведения с женщинами в присутствии лиц, имеющих явные отклонения от традиционной ориентации, в планыЖидкова не входило. Гомосексуалистов хватало на его лайнере. Те семь цифр, что пылали вдохновением на табло его телефона, - это все, что было нужно.
        Он не выдержал и позвонил через пятнадцать минут после окончания показа. Когда в трубке раздалось ее несмелое, уже почти готовое к разговору с ним «алло», он понял, что работа будет нетрудной. Таким голосом разговаривают утомленные безразличием мужей женщины.
        - Я тот мужчина, что смотрел на вас из первого ряда.
        - Тот высокий, с волевым подбородком, пронзительным взглядом и чистыми побуждениями?
        Он едва не рассмеялся тому, настолько неточно был описан его словесный портрет.
«Да-да, работа будет нетрудной!»
        - Я могу увидеть вас вне стен этого заведения? Я не называю его злачным только потому, что увидел здесь вас.
        - Знаете, я уже вызвала такси…
        Она вызвала такси. Она вызвала такси! Вот что, оказывается, может помешать Евгению Петровичу присвоить ее себе! Чувствуя, что заходит далеко и быстро, он встряхнул головой, испугав официанта, только что принесшего ему двойную порцию текилы, и проговорил в трубку чистым, поставленным голосом:
        - Кира, я оплачу такси. Оно уедет обратно пустым. Я отвезу вас куда угодно сам. Только скажите.
        - Я, вообще-то, в Сан-Марино собиралась, - пошутила она.
        - Так в чем же дело? - вскричал он, понимая, что половина трудного разговора уже позади. Позабыв, что завтра ему следует быть выбритым и в отутюженном костюме, то есть в департаменте мэрии по строительству, он выпалил: - Я сам давно не был в Сан-Марино. Я покажу вам город, мы увидим тур «Формулы-1», я угощу вас тамошним коктейлем «Семь звезд».
        Они ехали в «Мерседесе» за перегородкой, отделяющей их от водителя.
        Кира уже понимала, что уезжает от Гриши.
        Поездка длилась долго, хотя на дорогу до дома Жидкова приходилось не более двадцати минут езды. У самого подъезда он, с выбившимся на отвороты пиджака воротником рубашки с «ломаным», под бабочку, воротником, но без бабочки, вышел и, подав руку в глубь салона, вытянул Киру на свет.
        Сейчас, когда прическа ее была сбита, платье чуть развернуто в талии, а глаза мутны от поцелуев, она была еще красивее, чем на подиуме, где за каждым завитком ее волос ухаживали несколько стилистов. Уже ни слова не говоря и ничему не возражая, она прошла с ним до лифта, куда вошли и несколько его охранников, поднялась на девятнадцатый этаж и вошла в его квартиру.
        Таких квартир она еще не видела. Картины, напольные вазы, стеклянные стенды с украшениями, витые золоченые колонны, подпирающие комнаты, малахитовая спальня и ванна размером с Онежское озеро, в которую запускал воду золотой кран…
        - Я хочу, чтобы ты здесь осталась навсегда, - сказал он.
        Она прильнула к его плечу и заплакала.
        - Ты плачешь, потому что так долго меня искала, да? - спросил Жидков, хищно улыбаясь самому себе через плечо Киры в зеркало. - Или оттого, что я тебя чем-то обидел?
        - Как верно ты умеешь подбирать слова, - ответила она, сжав зубами уголок его накрахмаленной сорочки. - Я так долго тебя ждала…
        Она словно сошла с ума.
        Эта ночь была самой волшебной из тех, что случались с Жидковым. Ночи с женой он уже не помнил. Она ушла, оставив его с дочерью, память о ней притупилась, осталось лишь уважение и благодарность за то, что она была вместе с ним в печали и радости, в заботах и проблемах до самой смерти. До ее смерти. Жидков начал новую жизнь, и она ему нравилась.
        Его снова полюбили. И он, не сдержавшись, рассмеялся. Своим смехом начальника, не привыкшего к противоречиям.

* * *
        Всех женщин они делили на три равные группы. У каждой группы свой девиз. Первые руководствуются правилом: «Чтобы быть женой генерала, нужно выйти замуж за лейтенанта». Вторые это мнение презирают, находясь в твердой уверенности в том, что если ты хочешь быть женой генерала, то выходить нужно именно за генерала. И наконец, представительницы третьей. Это представительницы российского слабого пола, которые остаются при особом мнении. Они считают, что, для того чтобы по-генеральски жить, то есть пользоваться благами, получаемыми от генералов этой жизни, вовсе не обязательно сковывать себя какими-то обязательствами, например браком.
        Лучшие из них, ошибившись однажды в жизни, идут к новой мечте, преодолевая преграды. Мечта о теплой жизни превращается в манию, и самые настойчивые и привлекательные рано или поздно получают бонус. С того момента, когда в ресторане или на чужой свадьбе появляется хорошо говорящий на русском Антонио Бандерас со счетом в банке, напоминающим номер московского телефона. Он кладет на них возбужденный от первого удара бокала шампанского взгляд - и цель достигнута. Или она кладет на Бандераса - неважно. Главное, цель достигнута. То есть оправданы средства, которые к тому моменту были затрачены. Но эти средства ничто по сравнению с теми, которые поступают в распоряжение будущей любимой сразу после первого контакта.
        Истории современных Золушек удивительным образом напоминают друг друга. Здесь даже есть тети. Правда, не феи. Но ссылки на них имеют волшебные свойства. Для достижения должного эффекта необходимо соблюдать несколько важных правил.
        Первым и обязательным является правильный способ избавиться от присмотра утратившего актуальность мужа. Далее - по накатанной. Приобретение в длительное пользование любовницы - один из множества капризов, предъявляемых владельцами новой жизни к существующей действительности. Объяснение тому обнаруживается быстро. Как правило, все новые возлюбленные женаты. Они обзавелись семьей задолго до того, как вставили фарфоровые зубы. Им некогда было искать любовь, им некогда было выбирать, ухаживать и очаровывать. А потому женились они просто потому, что жениться принято. Ну, как Гриша. Оттого и среди жен их не найти красивых актрис, милых искусствоведов или потрясающих моделей. Общепринятый стандарт - однокашница или случайная встреча в метро. А модели в то время доставались другим. Со временем понимание того, что жена, оказывается, не так уж умна и привлекательна, как казалось поначалу, в салоне, становилось все навязчивее. И вот тут-то в ресторане или каком другом подходящем для таких встреч месте подворачивается то, что надо. От мужа устала, муж мудак, муж гуляет, а хочется соленого ветра и чтобы руку
подавал. Или хотя бы надежды. Женщина без надежды - как лошадь без овса. Хиреет, утрачивает стать, тяжелеет.
        Если кто-то думает, что стать любовницей русскоговорящего Бандераса просто и для этого достаточно обладать лишь незаурядной внешностью, то сильно ошибается. Нынешний Бандерас уже не тот лох, что женился на простушке. Современный русский Бандерас - с пристрастиями, достойными князя Монако Альбера. Ему нужно, чтобы и поговорить, и чтобы понимала все с полуслова. Не будет его сегодня, значит, так надо. Таковы обстоятельства.
        В сексе с Бандерасом любовнице нужно привыкнуть к тому, что заниматься им будет не она с Бандерасом, а он с нею. Если до встречи с ним она любила разнообразить нахождение в постели взаимными ласками, то теперь придется о взаимности позабыть и попотеть за двоих.
        Подаренный ей телефон должен быть горячим от исходящих звонков. Звонки должны ориентировать Бандераса, что о нем думают постоянно. Но будет ошибкой спрашивать его, когда он будет рядом, и корить за опоздание. Все это Бандерас имеет по месту постоянного проживания. Организация скандала - главная ошибка начинающих Кир. Кира должна быть умна. Глупая попытка мстить Бандерасу с другими мужчинами, например с Гришей, неминуемо приведет к разрыву. Дело в том, что Бандерас обидчив до крайности, когда речь идет о соитии Киры с Гришей. Даже если они еще не разведены. Уже через минуту после выяснения факта измены он ответит еще более страшным ударом - он оставит Киру, потому что мужчина и потому что решителен. За что, собственно, его Кира и полюбила. И через две минуты найдет другую Киру.
        Из подаренной машины нужно тотчас выбросить шофера. Любовница должна помнить, что водила, приставленный к ее тачке, - это не попытка обезопасить ее жизнь, а твердое намерение внедрить в ее жизнь шпиона с легендой. Главной задачей шпиона Бандераса является отсечка входящих звонков на мобильный любовницы, запоминание лиц, с которыми любовница встречается, и адресов, в которые любовница прибывает в то время, пока Бандерас общается с женой.
        Кстати, о телефонах. Принимая в подарок мобильную трубку, бывшая жена и ныне счастливая Кира должна твердо уяснить для себя одну особенность Бандераса. Он только потому состоятелен и любвеобилен, что никому никогда не верил. Надо полагать, что и сейчас не верит. В этой связи, если Кира с этой трубки решила позвонить Грише, ну, так, выяснить, как там вуалехвосты, следует быть готовым к тому, что уже через пару часов Бандерас обидится и романтизм любви рухнет до классицизма общей с Гришей квартиры.
        Так считали Слава, Гера и Антоныч. Они были Бандерасами.
        Но всем отношениям рано или поздно приходит конец. Бандерас - существо летальное. В смысле - мысли его, дыханье и тело непостоянны и имеют эфирные свойства. Год, два - это, как свидетельствует статистика, предельный срок пребывания Киры в чарах настоящей любви. Потом любовь угасает. Но Кира в это не верит. Ей кажется, что это навсегда.
        - Потому что Кира - не блядь! - закончил Гера.
        - Я убью тебя! - взорлил Гриша.
        Поняв, что зашел уже очень далеко в своих экзерсисах, Гера поостыл и объяснил:
        - Я вообще. Я просто рисую картину. Ты знаешь, как тепло я отношусь к Кире. Но к тебе теплее! Поэтому, как друг, на твоей стороне!
        Слава хмыкнул и потянулся к пиву:
        - Я оборжусь, если Кира на самом деле уехала в Ростов к больной тете.
        Но все выглядело и впрямь подозрительно. Кира взяла сумку, в нее положила два платья, две пары туфель и кучу нижнего белья. Если учесть, что осталось две недели до Нового года, амуниция убывающей к смертному ложу любимой тети выглядит весьма неестественно.
        - Я сегодня же узнаю, куда она уехала, - пообещал Гриша. - Что-то я заволновался. Одно дело развестись, на что я согласен, и другое - когда тебя разводят.
        Вечером, когда они собрались в кафе снова, выяснилось, что Кира уехала не в Ростов. Она уехала в Одессу. Так, во всяком случае, значилось на билете, который она приобрела в кассе Киевского вокзала. За два дня до похода к Гарику.
        - Может, - робко пробормотал Гера, - у нее там еще одна умирающая тетя?
        Гриша поднялся темнее тучи.
        - Кажется, тебя провели, старина, - грустно фыркнул Антоныч.
        Выйдя из кафе, Гриша почувствовал приток депрессии. Сел в свой «Мерседес», выкатился с парковки, заставил проезжающий мимо «Форд» вылететь на встречную и исчез в потоке.
        - Ночью к нему нужно будет зайти, - посмотрев на это, сказал Антоныч. - А то как бы чего не вышло.
        Оказавшись в ресторане, в котором они вчетвером праздновали дни рождения и прочие праздники, Гриша упал на стул, едва не опрокинув столик, и позвал официанта.
        Начинать в десять вечера с мартини было как-то несерьезно, поэтому Гриша заказал селедочный салат, горячее, литр ананасового сока и двести водки.
        Двести водки закончились гораздо быстрее, чем литр сока, поэтому он попросил повторить. Официанты повторили, однако насторожились. Не испугались, а насторожились. По-настоящему страшно было, когда они появлялись вчетвером. Ну а с одним-то Гришей можно было договориться. Здесь хорошо знали, что эти четверо по отдельности были парнями вполне сносными и даже милыми. То же самое представляет собой сера и селитра. Однако стоит их соединить вместе, да еще добавить угля… Но сегодня пришел один, и был он угрюм. Потому - просто насторожились.
        - Музыку!
        Официанты напряглись чуть сильнее, однако Стаса Михайлова включили. Ресторан еще пустовал, публика подтягивалась ближе к полуночи, поэтому в зале, который занимал Гриша единолично, покатилось гулкое, еще не проснувшееся после вчерашнего эхо.
        - Я что-то стриптиза на сцене не вижу.
        - Понимаешь, Григорий, - объяснял ему вызванный администратор, - сейчас десять вечера. Никого нет. Люди в поле, у станка и придут сюда часа через два. Тогда и стриптиз будет.
        - А я не люди? Хер на блюде?
        - Нет, конечно, не хер, Григорий. Но девочки-то с мальчиками не могут для каждого посетителя танцевать. У них нормированный рабочий день.
        Гриша вздохнул.
        - Тогда сами выходите на сцену. Весь штат ресторана. Мальчикам разрешаю оставить бабочки, девочкам - туфли. Хочу вальса и чечетки.
        Спорить с Гришей было неразумно. Весь штат ресторана обслуживался на его СТО с внушительными скидками. Тем более что спорить с Гришей глупо было в принципе: залитые в его двигатель двести граммов алкоголя убедительно доказывают, что ничего невероятного в природе не бывает. Все совершенно очевидно и просто.
        Через пятнадцать минут непонятно откуда привели заспанную танцовщицу и такого же, опухшего лицом и худого телом, танцора. Они вышли на сцену с таким видом, словно их вывели на расстрел, ежась от солнечного света и совершенно не понимая, зачем они здесь и почему. Однако, увидев Гришу, вспомнили и, под звучащую из колонок Милен Фармер, стали исполнять какие-то трюки двух перепившихся любовников.
        - Да, это не «Тодес», - с досадой отметил Гриша, но на стул отвалился и лицезреть стал.
        Заказал еще двести и салат «Огонек».
        Потом еще двести и икры.
        Еще через час, в начале четвертого, стал играть на сцене на позабытом музыкантами барабане, стараясь попадать в ритм движений очумевшей от эротического танца пары. Зрители аплодировали стоя.
        Без пяти четыре потребовал принести из реквизита бескозырку и попробовал станцевать «Яблочко». «Яблочка» не случилось, тогда он пригласил голую, обалдевшую от ужаса стриптизершу на тур вальса, хотя бескозырку и не снял.
        В четыре двадцать он дал администратору сто долларов и попросил микрофон с караоке. Спеть не смог и тогда в отместку своему горлу согнул о шею держатель микрофона. Поднял со сцены стул и метнул его в барабаны.
        После пил прямо из горла графина, бил кого-то не по злобе, потом вдруг оказался на кухне, где пытался склонить к сексу повариху, обжег себе о плиту руку, после чего направился в туалет и, не найдя там писсуаров, стал скандалить и требовать сантехников. Его проводили в соседнюю дверь, где Гриша писсуары обнаружил и о сантехниках забыл.
        Потом свет погас, а когда включился, он обнаружил себя одетым в постели с какой-то девицей. С трудом узнав в ней танцовщицу, он, находясь в совершенно невменяемом состоянии, плюнул и стал обуваться. Раз пять или шесть он смотрел на часы, однако определить время так и не смог. Как и обуться.
        Уже на рассвете его, сидящего на кровати под храп стриптизерши, обнаружил Антоныч.
        Глава 3
        Окончательно пришел в себя Гриша в вагоне.
        - А что мы тут делаем? - спросил он, сообразив, что куда-то едет, причем вместе с Антонычем, Славой и Герой.
        - Мы едем в Одессу.
        - В Одессу? А что мы там будем делать?
        - Искать твою жену, - объяснил Гера. - А то у нас возникли подозрения, что ты ее немножко ревнуешь.
        - Киру? Ни за что!
        - Вернем ее домой, и разведешься по-человечески, - велел Слава. - Пока вы женаты, отдавать ее какой-то фре стремно и не по-мужски. А пока спи.
        И Слава, дотянувшись до Гришиной головы, уткнул его носом в подушку.
        Всю ночь они искали Гришу. Слава богу, он остался верен своим привычкам и отправился туда, где бывали они вместе. Труднее было найти адрес, на который он отправился с танцулькой. Домой мужиков красавица не водила - муж не разрешал. Поэтому повела к подруге. Поиски квартиры подруги заняли пять часов. Этой ночью спал только Гриша. Если беспамятство можно назвать сном. Поэтому, когда он заснул, едва голова его коснулась подушки, все расползлись по своим полкам.
        И лишь Слава попросил чаю. По привычке. Перед тем как лечь спать, он, как все ненормальные, пил чай.
        Ба-бах-нах!
        - Кому чаю надо было?! Идите, там вскипело!
        - А лимончик не порежете?
        - Откуда у меня лимон?!
        И вот теперь Слава лежит, в утешение себе представляет картину совершенно ирреальную. Ирреальность - это слово такое. Вот, к примеру, ты просишь чай с лимоном, а тебе отвечают: «Лимона нет». И добавляют: «Может, коньячком спрыснуть?» С мордой такой солнечной: «Может, коньячком спрыснуть?»
        А теперь представьте, что вы просите чай с лимоном, а тебе вдруг отвечают: «Нам так неловко. Вы попросили чай с лимоном, а не уточнили, с каким именно. У нас все служебное помещение забито лимонами. Тонкокорыми, толстокорыми, из Китая, из Колумбии, из Абхазии. Вам какой лимон угодно в стакане крепкого чая увидеть?»
        И ты так глупо отвечаешь: «Ну, давайте из колумбийского ящика… если вас не затруднит».
        И проводница тебе отвечает, краснея страшно, и - шепотом: «Я вся сгораю от стыда. Я должна, я обязана была предупредить. Вы только никому не говорите, умоляю, что я не предупредила. У нас колумбийские двух видов - с подножия второго хребта Анд и с обширной зоны тропических лесов».
        И ты, тупея уже тихо, но заметно, говоришь: «Ну, давайте с подножия…» И через минуту, представьте - несет. Так вот это - ирреально. Ну, вы уже и так поняли: когда лимона нет, это - Максим Горький. А когда лимон - это Джоан Роллинг.
        И вот Слава представляет себе такую действительность, не из Горького, где лимона нет, а из Роллинг, где лимон может появиться хоть откуда, да хотя бы из задницы Дамблдора: лежит он, и заходит красивая такая проводница. Не эта, на минотавра похожая, с отвисшими, как у сенбернара, брылами, а другая. С фигурой Скарлет Йоханссон. В короткой шелковой юбочке, в чулках, блузка до пятой пуговицы расстегнута, на шпильках… стерва… Губка верхняя чуть приподнята, сквозь блузку видно, как соски напряжены… И вот заходит она, расстегивает последнюю пуговицу. Спускает юбочку до колен, извиваясь, как гюрза, и говорит…
        Ба-бах-нах!
        - Через десять минут туалет закрою!
        Тьфу!..
        И спать расхотелось.
        Нет, нельзя так оставлять. Гриша без них пропадет. Уже почти пропал. Да и с Кирой поболтать хочется. Спросить так, щурясь по-ричардгировски: «Ну, как тетя? Есть перспективы?»
        А должны быть. Взволнованный Гриша на Киевском вокзале не заметил одну мелочь. Да и не мог заметить, потому как ею не интересовался. Оно и понятно - чего еще выяснять, когда жена говорит - в Ростов поехала, а на самом деле - в Одессу. Антоныч проверил более вдумчиво. И оказалось, что в 14.16 не Кира билет покупала. А скорее всего, тот, кто в то же самое время - 14.16 - покупал и себе билет тоже. Не могут же два человека за минуту два билета оформить. Только два одновременно - для Киры и для какого-то Жидкова Евгения Петровича.
        Кто такой Евгений Петрович, узнал Гера, у него полковник в ГИБДД. Не бог весть какой Бандерас, конечно, но дом имеет в Таррагоне - это Испания - и с десяток автозаправок в Москве. Да яхтклуб в Греции. Ну и океанский лайнер, разумеется. Глупо иметь яхт-клуб и не иметь суденышка водоизмещением сколько-то там тысяч тонн, на тысячу пассажиров. Хороший лайнер. Вместительный. Говорят, он круглый год от Одессы до Испании курсирует. Завтра отправляется.
        Почему эти двое не на самолете до Одессы двинули? Слава прикидывал и так, и так, и хоть как, выходило, что на поезде Кира настояла. Хотела, видимо, за сутки совместного проживания уяснить для себя какие-то детали. Хотя Слава может и ошибаться. Он женат ни разу не был. А если прав, то вывод сам напрашивался: Кира не собиралась возвращаться. Взяла сутки в поезде как тайм-аут, чтобы принять окончательное решение.
        Бах!
        Подножка.
        Одесса-мама.
        Глава 4
        Жидков Евгений Петрович для своих сорока лет был капризным человеком с излишним количеством подкожного жира. Когда-то он занимался тяжелой атлетикой и выглядел огурцом. Но вскоре спорт ушел в прошлое, а вместе с ним и огуречная стать. Ел Жидков мало, но это не спасало. Жир появлялся словно в наказание. Операции по удалению этого строительного материала проводились регулярно, но чем чаще хирурги отсасывали у него жир, тем быстрее он полнел. В конце концов он эту затею бросил. При своих ста двадцати килограммах веса и ста восьмидесяти сантиметрах роста Жидков казался еще больше из-за непомерно большой головы. На темени она была совершенно лысой и блестящей, как гигантский бильярдный шар, по окружности же, над ушами, она была подернута седеющим пушком, весь вид которого свидетельствовал о том, что и ему осталось немного.
        Нарушение обмена веществ - полбеды, хотя для многих людей этого уже вполне достаточно, чтобы слечь. Известный на Средиземноморском побережье Жидков еще страдал язвой, залеченной трижды и снова прорывающейся сквозь антибиотики, как отряд Ковпака сквозь редуты врага. О болезнях своих Евгений Петрович никогда не распространялся, но о них знали все, кто лицом обращен к Москве.
        Жидков был любителем женщин. Он не чурался никаких способов присвоения их, если они ему нравились. Вообще, в женщинах Жидков понимал мало, инструменты познания оных за последние годы порядком поизносились. Но иногда он прорывался сквозь блокаду и был счастлив. Вообще же женщины ему нужны были, чтобы никто не знал о его проблемах со здоровьем. Смешно предполагать, что у мужчины какие-то проблемы, когда рядом ослепительные женщины, и каждый год - новая. Для поддержания себя в форме Жидков держал вокруг себя огромный штат экспертов, специалистов и медиков. Первые сообщали ему стоимость лечения и передовые технологии, вторые лечили, а третьих Евгений Петрович держал ради забавы, чтобы в минуты хандры те рассказали ему чего интересненького про медицину в целом и конкретные заболевания в частности.
        Женщин Жидков любил той любовью, которой любит бабка, покупающая двадцатый по счету сарафан и укладывая его в сундук, заботливо пересыпав нафталином. После очередной победы он складывал в коллекцию предметы ее гардероба, которые забывались хозяйками, и время от времени проверял содержимое, предаваясь светлым воспоминаниям. А временным напарницам давал вольную, оставляя в шоке и в неизвестности.
        Поначалу Евгений Петрович вовлекал в свои забавы всех подряд - были бы красивы и умны. Но несколько лет назад случилась история, которая позволила ему выбрать направление, коего он и придерживался до сих пор.
        В его жизни случилось уже почти все, о чем здравомыслящий мужчина может мечтать: деньги, свобода перемещения, исполнение любых капризов. Вот разве что здоровья бы побольше. Жидков, до того дня шесть месяцев назад, как ему позвонил главный в России человек, трудился в бизнесе, дающем тепло и свет в один из северных регионов страны. Делать это хорошо не всегда получалось, нервы изнашивались, и если бы не капитал, то пошло бы оно все… Москва все равно далеко, так уж лучше купить еще один лайнер и жить за границей. Последнее даже лучше.
        Но случилось невероятное. Ему позвонили.
        Вот так, в суете рабочего дня в его кармане вдруг запиликал мобильник - тот, что в левом кармане. И Евгений Петрович, с недоумением осмотрев табло, вошел в связь.
        - Да, я слушаю.
        - Здравствуй. Евгений. Не отвлек?
        - Это кто? - недоуменно сдвинув брови, решил уточнить Жидков.
        - Плохо. Плохо, Евгений. Мы с тобой в сто двадцать второй школе учились вместе. Ты на пять лет младше.
        Ох уж эти деятели… Евгений Петрович видел их тщедушное нутро насквозь! - кто только не набивался ему то в родственники, то в знакомые его близких знакомых, то в однокашники. Тепло и свет нужны всем. Но всех им не осветишь. Как не решишь проблему каждого.
        - Я никогда в жизни не учился в сто двадцать вторых школах, - признался он, уже пристраивая большой палец на кнопку отключения связи. - Я, на всякий случай, учился в сто тридцать пятой.
        - Плохо, Евгений. В смысле - для дела, конечно, хорошо. А вот память такую иметь, конечно, плохо. Сто двадцать вторая школа, Евгений Петрович, - это та, что под Охтой. Уж прости, что напоминаю об этом по сотовой связи. А что ты в сто тридцать пятой учился, так это я знаю, знаю. В третьей четверти восьмого класса по литературе у тебя тройка вышла.
        - Вов… Господин… - сообразив, кто ведет с ним разговор, Жидков, конечно, расстроился. И стал чуть суетлив. Долго не мог понять, как правильно назвать абонента - «ваше благородие» или «товарищ главнокомандующий».
        - Да все в порядке, Евгений. Ты в среду в следующую не занят?
        - Да я… - пообещал Евгений Петрович. - В какую угодно.
        - В какую угодно не надо. Надо в следующую.
        - Да, конечно. Всю следующую среду мне совершенно нечего делать, - признался бывший выпускник школы КГБ. - Я прямо не знаю… чем заняться.
        - Я найду чем. Часам к двум не смог бы приехать?
        - Да я к часу!
        - К часу не надо. Я еще во Франции буду.
        В Москву Жидков прибыл за два дня до назначенного срока - бывает, что рейсы задерживают, погода нелетная. Кто бы мог подумать, что в феврале метели начнутся? А потом идти в Кремль и говорить - извините, мол… этот Аэрофлот… свинство прямо какое-то. Не успел. Нельзя ли еще раз ко мне спуститься?
        Не дело это, не дело.
        Из столицы Жидков вернулся почему-то розовым и стройным. Словно его только что родили и тут же вырастили. Несмотря на то что еще до его приезда все в Антоновской области знали - едет новый губернатор, все расспрашивали, как прошла встреча с Президентом и какие перемены грядут в регионе. Жидков уже низким, губернаторским голосом говорил о необходимости укреплять вертикаль власти, о принципах единоначалия и об отраслях, которые непременно должны подвергнуться реорганизации. У него интересовались, как глава страны относится к результатам судебной реформы, а Евгений Петрович, морща лоб и пожимая плечами, свидетельствовал о своей верности курсу Президента и о необходимости поднимать авиационную промышленность, благо таковая в Антонове имелась. Хотя и в несколько запущенном после перестроечных веяний состоянии.
        Словом, Жидков вошел в роль, вывести из которой его можно было только одним способом. Еще до наделения полномочиями губернатора, но уже после утверждения его местным законодательным собранием Жидков принялся реформировать и другие отрасли. Традиционно они отличались слабой подверженностью переменам и противостояли активно, словно их не реформировали, а ликвидировали. К примеру, совершенно необоснованно был нанесен удар по Главному управлению внутренних дел Антоновской области. Несмотря на то, что в функции Жидкова не входила деятельность по формированию кадров органов внутренних дел, как, впрочем, и таможни, как, впрочем, и ФСБ, он принял самое активное участие и в этих реформах. Еще не до конца приняв должностные обязанности и не зачитав по памяти присягу, Евгений Петрович вмешался во все, во что вмешиваться не имел права даже после того, как в его кармане должны были образоваться корочки губернатора области.
        Все бы ничего - в стране уже давно привыкли к тому, что Конституцию гарантирует тот, кто ближе к ней стоит, и на беспредел Жидкова можно было не обращать внимания, но…
        Но когда кто-то выходит из-за кулис и начинает вдруг управлять хозяйством, пренебрегая элементарными принципами уважения к людям, занятым на этом деле уже не один десяток лет, этот «кто-то» всегда притягивает к себе массу недовольств. В большую коммунальную квартиру Антоновской области, в которой уже давно оговорена очередность жарки рыбы на кухне, стирки белья в ванной, помывки и даже такого нюанса, как последовательность уборки коридора, вдруг вселился жилец с полномочиями.
        Он зашел на кухню и заявил о том, что жарка рыбы отменяется, потому что у него и без того переизбыток фосфора в организме. Отныне все тушат мясо. Причем первым это делает не Иванов, как было заведено до сих пор, а именно Сидоров. Кстати, насчет мяса. Непременно - баранина.
        В ванной новый жилец велел сорвать занавеску, отделяющую унитаз от душа, унитаз убрать вовсе, а вместо душа поставить ванну. Мыть ее всегда будет Петров. Туалет… В дальнем углу коридора. Тоже Петров… На стену - график пользования.
        Новый жилец - утвержденная кандидатура, прошлась по всем жизненно важным органам региона. Формально уже перераспределила руководящие должности, определила приоритеты, перераспределила бюджет, объявила решительную борьбу коррупции и преступности и стала дожидаться часа, когда в здание администрации Антоновской области прибудет полномочный представитель Президента и в торжественной обстановке, выслушав клятву Жидкова в верности региону и всем живым существам, его населяющим, вручит Евгению Петровичу удостоверение губернатора области.
        И ему вручили. Два года он губернаторствовал без лести, как бы преданный.
        Но потом вдруг в Администрацию Президента пришло письмо, в котором, помимо сопроводительной бумажки, находился компакт-диск. На видео губернатор пахал кого ни попадя. И сразу после этого выпускник сто тридцать пятой школы почувствовал недомогание и сошел с поста губернатора именно по этой причине - по состоянию здоровья. Ему так было рекомендовано.
        Но эти два года не прошли бесследно. Вывалился пушок за ушами, добавив голове блеска, углубились носогубные складки, и, самое главное, Евгений Петрович ощутил новый вкус женщины. То есть теперь, попробовав, он не мог оторваться. Теперь его не устраивали абы какие. Нынче Евгения Петровича интересовали исключительно замужние и глубоко образованные. Экстрим вел Жидкова и не отпускал.
        Так в его коллекции увидевших свет в конце тоннеля оказалась Кира.
        Словно под наркозом, она слушала, как он читал ей какие-то стихи, рассказывал удивительные истории, и она сама не заметила, как ее рука оказалась в его. И этот лысый, с бесцветными глазами, потеющий во время еды человек очаровал ее и лишил разума.
        Настолько, что она решилась на поступок, которого не ожидала от себя даже в состоянии бреда. Жидков признался, что дальнейшая его жизнь без нее лишена всякого смысла, и предложил покинуть скорбную страну. Они сядут на его «Ганимед» и отправятся в круиз. И потом останутся в Таррагоне. Он все уладит. Кира рассказала обо всем маме, мама рассказала папе, и он спросил: «А работа у него нормальная?» Поняв из объяснений, что не очень, все же согласился на замену мужа. Лучше гой с пароходом, чем гой с автомастерской.
        Но в последний момент Кира все-таки взяла тайм-аут. Сутки в поезде - больше не нужно. И эта поездка вдруг приоткрыла ей глаза. Словно сквозь пелену горячечного бреда ворвался Гриша, и ей стало ясно, какую чудовищную ошибку она совершает. Кира сказала Жидкову «нет» уже на трапе. Но было поздно.
        И против воли своей, уже прозрев от глупости и осознав размер неверности, она ступила на палубу сверкающего белизной лайнера.
        Чуда она не ждала. Чудеса с ней случаются, только когда рядом с ней Гриша. Но о том, чтобы в ближайшее время увидеть его, она даже не мечтала. Был Жидков, и отмахнуться от этого факта было невозможно. Следующий порт назначения в Турции, там она и собиралась бежать и вернуться в жизнь, от которой отказалась.
        Он ввел ее в свою каюту и, любезно улыбаясь, сказал, что это как раз и есть то самое место, где они смогут спокойно поговорить. Пока он бряцал в баре стеклом и откупоривал какую-то бутылку, Кира осмотрелась. Два месяца - не такой большой срок, чтобы хорошо изучить вкусы любовника. Тем более что встречи эти были мимолетны и случались каждый раз в каком-то полусне. В ресторанах, гостиницах, квартире Жидкова в Москве, куда они приезжали лишь на пару часов, чтобы заняться любовью. И вот сейчас ей представился шанс узнать о Евгении Петровиче побольше. Решение бежать она уже приняла, но изучение Жидкова как объекта должно было уверить ее в правильности принятого решения. Она почему-то была в этом уверена. Каюта и ее содержимое - не туриста, а хозяина - визитная карточка. Рассматривая картины на стенах, ощущая под ногами шкуру какого-то зверя и пробегая взглядом по корешкам книг, расставленных на полках, девушка быстро сообразила, что ничего общего с интересами Жидкова она не обнаруживает. Как странно, что для этого нужно было бросить Гришу и взвинтить родителей. Картины - настоящие, но подобраны они
именно как украшение каюты, как доказательство, что хозяин способен платить за дорогие вещи. В каждом уголке этого жилища чувствовался вызов: смотрите, я могу иметь это, это и это. А еще вот это - коллекцию книг от начала восемнадцатого до конца девятнадцатого века. Многие из них были изданы на французском, английском и немецком языках, и Кира, рассматривая картину в общем, обнаружила, что корешки книг удивительным образом гармонируют с цветом стен.
        Когда Жидков наконец справился с бутылкой и уселся напротив девушки в глубокое кожаное кресло, она стала чувствовать приближающийся страх. В глазах этого человека горел дьявольский огонек, в том, что Жидков невероятно комплексует по поводу отказа, она уже не сомневалась. И теперь оставалось только гадать, как далеко в своем мщении может зайти тот, с кем она, ничуть не задумываясь о последствиях, бежала от Гриши и прежней жизни. Жизни, которая сейчас, в свете каютного освещения, казалась лучшей из возможных.
        - Вот ведь какие дела, Кира, - заговорил Жидков, приглаживая отсутствующие на темени волосы. - Такие дела, что я впервые в жизни не знаю, что и делать.
        - Мне кажется, тебе нужно тотчас открыть дверь и выпустить меня из этой каюты.
        Евгений Петрович покачал головой:
        - Это невозможно.
        - Ты больной?
        Он снова покачал головой, но отвечать стал на другой вопрос.
        - Существует проблема, девочка. И эта проблема серьезна. Ты не можешь меня кидать. Я, понимаешь, воспылал. Решил стать еще счастливее, и в последний момент ты отказываешь. Меня не поймут люди из моего окружения.
        Жидков излагал ахинею. Он собирался прокатиться с красивой женщиной и вернуть ее в Москву, как делал со всеми. Но впервые ему влепили оплеуху.
        - Мое окружение, - продолжал он, крутя в руке бокал, - люди достатка. А в этом мире существуют свои правила. Никто не может просто так забрать что-то, принадлежащее другому, и присвоить. Это против правил. Я могу уступить, да. Но это будет значить, что я потерял интерес к объекту и более в нем не нуждаюсь. А в тебе я нуждаюсь. В общем, чего тебе не хватает? Я тебя хочу, ты меня хочешь. Все нормально. Идем в Турцию.
        - Ты ненормальный… - прошептала Кира. Ей сейчас вдруг подумалось, что еще там, в поезде, ей следовало драться, рвать ручку двери и прыгать на ходу с подножки. Авось осталась бы жива. Сейчас же она находилась в каюте больного человека, озабоченного какой-то идеей, у которого имелся, по всей видимости, какой-то план. Человек, у которого имеется план и который не торопится поделиться им с окружающими, - это, несомненно, больной человек. - «Принадлежит»… «интерес к объекту»… Ты о ком сейчас говоришь?
        - Надо же, какой своевременный вопрос, - спокойно заметил Жидков и хлебнул вина. Не пригубил, а именно - хлебнул. И глаза его вдруг стали злыми. Как у отхлебнувшего, а не у пригубившего. - Ты кем себя возомнила?! Мэрилин Монро?! Хочу - сплю с Джоном Кеннеди, не хочу с Джоном - сплю с Робертом Кеннеди, а замуж выхожу за гольфиста? Ты кто, звезда мирового масштаба? Ты - телка, жалкая актриса из театра, играющая роли придворных дам! Я принял тебя, показал настоящую жизнь, объяснил, чем настоящие мужчины отличаются от хомяков московских улиц, и теперь ты, почувствовав себя Мадонной, решила играть по своим правилам? Ты полагаешь, что то время, которое я потратил на тебя, было предпродажной подготовкой? Думаешь, я готовил тебя к красивой жизни в обществе бывшего мужа, которым ты теперь можешь управлять по своему усмотрению?
        У Киры потемнело в глазах.
        - Бывшего? Кто это меня развел? Ты, козел?!
        Он сдержанно хмыкнул, и Кира, хотя и понимая, что толку от этого не будет, решила договорить до конца:
        - Ты понятия не имеешь, Жидков, что значит - чувства. Ты понятия не имеешь, что значит - настоящий мужчина! Выщипывание бровей и покраска ногтей по методу Бекхэма, что тебя, кстати, не красит, потому что ты не Бекхэм, и что меня постоянно настораживало, - это самые настоящие признаки педерастии. И очень жаль, что я не поняла этого раньше. Быть может, не сидела бы тогда в этой гадкой каюте с трупом убитого животного под ногами!
        Он бросил бокал на пол и ударил ее по лицу.
        Кровь струйкой скользнула по губам девушки и стала капатьна грудь.
        - У меня на судне есть часовня. Сходи к батюшке, он за тебя помолится. Только не рассказывай много правды, иначе он не поверит.
        Еще минуту назад ей не верилось, что он может причинить ей боль. Обмануть, в любой момент предать, разочаровать в себе - да, но не причинить боль физическую. Но это случилось.
        Это была ловушка, и она плотно захлопнулась.
        - Часовня неподалеку от палубы, мы там пили шампанское, когда взошли на судно, помнишь?
        Он круто развернулся и вышел.
        Не зная, зачем это делает, она вынула из кармана джинсов телефон и отправила Грише одно-единственное слово - «Ганимед».
        Зачем? Чтобы посмеяться над ним? Размазать?
        Нет. Глотая струящиеся по лицу слезы, ей хотелось, чтобы Гриша пришел и спас ее.

«Господи, - подумала Кира, - какое я ничтожество».
        Она поднялась с пола, села в кресло, и в этот момент в каюту вошел Жидков.
        - Телефон! - приказал он, жуя сигару.
        Она вынула из кармана трубку и протянула. А он открыл дверь и, чтобы Кира видела, размахнулся и зашвырнул его в море.
        Глава 5
        - Что такое «Ганимед»? - недоуменно пробормотал Гриша, рассматривая посреди Привоза телефон.
        - Спутник Юпитера, - не раздумывая, ответил Гера. - Один из Галлилеевых спутников.
        - А еще название лайнера Жидкова, - пробормотал, откусывая яблоко и поглядывая на Славу, Антоныч.
        - Какого Жидкова? - с еще большим недоумением спросил Гриша.
        Пришлось рассказать.
        Гриша сел прямо на асфальт. Его отодрали и повели в тень.
        - Столько лет вместе… - бормотал получивший контузию Гриша. - Галстук повязывала… К ее… сумасшедшим родителям в гости ходил!.. Гарика выгуливал!..
        По мере возрастания крика становилось ясно, что Гриша приходит в себя. Главное, чтобы по дороге к порту не попадались пожарные щиты. Иначе быть в Украине еще одной оранжевой революции.
        Сообщение потрясло Гришу, как землетрясение.
        Они вчетвером куда-то ехали, кто-то указывал направление, а он вспоминал, как познакомился с Кирой.
        В Ногинске дело было. Он туда приезжал за долгом.
        Жизнь в периферийных городках открыта и проста для понимания. Свое личное нигде не прячется так тщательно, как в крупных городах. В поселках, где каждый знает каждого, дверь в чужую жизнь всегда приоткрыта. Вот на первом этаже крайнего подъезда через окно видна веселая сценка. Муж принял на стопочку больше, чем обычно, и сейчас на кухне пытается доказать жене, что та стопочка - не лишняя, она - запасная. Получается, конечно, неубедительно, но хорошо хоть, что вообще получается.
        Окно второго этажа. Целуются.
        Везет… Гриша вздохнул и отвернулся. В багажнике лежал кейс с полутора миллионами рублей, и уже давно пора было выехать на ведущую в Москву дорогу, но в темноте он заблудился. Не каждый день приезжаешь в Ногинск за долгом. Въехал в какой-то двор, чтобы расспросить местных, вышел из машины, а вокруг - тишина. И только с десяток телевизоров - окон с фильмами семейной жизни.
        Оп!.. Что это?
        Это стук каблучков по асфальту. Только почему такой частый, словно их обладательница бежит? Куда можно спешить в половине первого ночи? В это время поздно уже для всего.
        Гриша обернулся и повис на двери.
        По улочке к дому бежит молодая женщина, а за ней, шагами спортивного ходока, следует незнакомец. Уже дураку понятно, что он гонится, преследуя женщину, но все равно на бег не переходит. Очень комично это выглядит в половине первого ночи, очень.
        Девушка торопилась к дому. Гриша вышел из-за машины, но хлопать дверцей, нарушая ход событий, не стал.
        Девушка уже не просто бежала. Она бежала сломя голову. Прохожих на улице не было, мужчина понял это, и характер его дальнейших действий заставил Гришу отбросить предположения о том, что они оба спортсмены. Ему показалось даже, что девушка всхлипывает.
        Еще мгновение, и ходок догнал ее…
        Вырывая из его лапы свою руку с сумочкой, она попыталась закричать, но тяжело дышащий, как заводской пресс, мужик закрыл ее рот ладонью.
        - Заткнись, мать твою!..
        Жизнь вывела для Гриши триединый закон: нельзя отбирать конфеты у детей, стрелять в ментов и бить женщин. Если ты способен соблюдать эти три на первый взгляд простых правила, то при любых жизненных коллизиях можно оставаться вполне порядочным и свободным человеком. Еще нельзя бить и стрелять в детей, конечно. Воровать у друзей и силой брать женщину тоже паскудно. Но разве не об этом идет речь в триедином законе?
        - Эй, фря!
        Услышав приятный, несмотря на контекст, мужской голос, женщина вырвалась из сильных, охвативших ее рук и рванулась на звук. Секунда - и она, ослепленная темнотой, врезалась в Гришины руки. Ударилась больно, но закричала не от боли, а от неожиданного столкновения. После столкновения запахло дорогим одеколоном. Еще бы. Гриша за долгами ездит как правильный пацан.
        - Тихо, тихо… - Гриша мягко взял ее за локоть. И - ходоку: - Ну-ка, иди сюда.
        И пошел сам.
        Утеря сумочки, утеря возможности потешиться над красивой девкой. Что из этого вызвало такой гнев ходока, понять было сложно, да и времени для выяснения было очень мало. Доля секунды, за которую задать вопрос вряд ли представляется возможным.
        Гриша поймал движение крепкого ночного охотника на противоходе и вбил ему в голову мощнейший свинг правой.
        Капля крови, оторвавшись от какой-то части лица ходока - темнота поглощала весь пейзаж, и Гриша бил по чужому дыханию, не видя, - ракетой ушла вверх и мазком распласталась на стекле окна, в котором продолжалась кухонная перебранка. Вот кому не до проблем на улице…
        Глухой стук падения и тихий лязг металла об асфальт.
        - Это что?.. Что это у него в руках было?! - Это был тот момент, когда женщина чувствует, что истерики не избежать. А раз так, то нужно все сделать от души. - Это нож?!
        И без того перепуганный Гриша наклонился и провел рукой по асфальту. Предупреждая какие-нибудь непредсказуемые действия со стороны молодой женщины, он мягко и членораздельно заговорил:
        - Не бойтесь, уже все прошло. Все хорошо. Я женщин по ночам не насилую. Я их… Нет, это не нож, слава богу. Это пистолет.
        Женщина взвизгнула.
        - Да тихо же! Вы чего больше боитесь? Этого типа без сознания или меня с его пистолетом в руке?
        - Его… А вы?
        - Что - я? - Гриша начал сердиться. Ему, вообще-то, в Москву было пора.
        - Вы что с женщинами… делаете?
        Он растерялся.
        - То есть? А что, можно еще что-то придумать, что с вами делать?
        - Вы сказали, что женщин по ночам не насилуете.
        - Правильно, - подтвердил Гриша, пытаясь выяснить, трофей какой марки попал ему в руки.
        - Знаете, так и напрашивается логичное продолжение вашей фразы: «Я их насилую днем», - женщины видно не было, однако голос ее был Грише более приятен, чем образ ее мысли.
        - Идите к машине, - приказал Гриша. - У вас рука в крови. А у меня есть аптечка.
        - Да я уже к дому подошла, - возразила она. - Пойдемте, я вас лучше чаем напою.
        Гриша понял, что даром теряет время. Нужно домой, в багажнике полтора ляма, настроение ни к черту, в руке пистолет.
        - Послушайте, дамочка, я вас к машине приглашаю не из чувства сострадания, а из собственного интереса. Пока вы будете со мной откровенничать в качестве оплаты за небольшую услугу, я вас и перевяжу. А чай я по ночам не пью, у меня гипертензия.
        - Это заразно?
        - Мэм, вас только что едва не лишили жизни, а вы волнуетесь, не подхватите ли вы через рану на своей руке мое внутричерепное давление.
        Собственно, он добился того, чего хотел. Она обмякла, успокоилась и проявила интерес к странному человеку. Женщины - они как дети. Как вторые сразу кладут в рот все, что вызвало интерес, так и первые начинают надоедать, чтобы удовлетворить свое любопытство до конца.
        Она двинулась к машине, но при этом Гриша услышал подозрительное фырканье. Такие звуки издает молодая рысь, пытаясь выяснить, что находится у ежа под иголками.
        - Вы, наверное, ангел, посланный мне с неба, - говорила она, наблюдая, как мужчина ловко перевязывает ее запястье. - Господи, как я испугалась… Два шага до дома оставалось сделать, можно было и закричать, но горло словно тисками сдавило… Что за жизнь у нас?
        - Везде такая, - заметил Гриша. - Одни по ночам в мини-юбках по улицам без фонарей барражируют, а вторые на них, не без оснований, заметьте, пикируют. Ну, вот и все.
        - Пойдемте, я вас соком напою! Надеюсь, от сока у вас в висках не стучит?
        - А от мужа мне из трофейного пистолета не придется отстреливаться? Или монтировку захватить?
        - Не самый удачный способ выяснить, - девушка дернула губами. - Спросили бы просто - замужем я или нет, и я бы ответила: замужем. А вы - пистолеты, монтировки…
        Гриша развел руками:
        - Знаете, если бы моя жена привела в дом героя, я бы в восторге не был. Впрочем, она бы не привела. Знает, что я - грубое животное, не принимающее высоких позывов, не умеющее тонко чувствовать, не склонное к благодарности.
        Она повернула голову в сторону дома, где по-прежнему находился в состоянии комы ходок.
        - Да, я ее понимаю… А как она относится к тому, что ее муж по ночам не находится дома?
        Гриша пожал плечами:
        - Не знаю.
        - А вы бы спросили.
        - А мне какое дело до того, как она относится к тому, что ее муж по ночам не находится дома? - удивился Гриша.
        Гриша смотрел в ее глаза и никак не мог понять, что его слепит - это собственное свечение или просто отражение кухонной лампочки в окне напротив. В глазах стоял вопрос, и он поспешил его снять:
        - У меня нет жены. Была подруга, но пару месяцев назад она убежала от меня с интеллигентным, понимающим толк в семейной жизни парнем.
        - Не с моим ли?
        Гриша посмотрел на звезды. Он приехал сюда не за этим.
        - Так как насчет сока?
        - Не откажусь. Только нужно сделать одно дело.
        Подойдя к мужику, он взял его под мышки и отволок к проходу в ограде. Пока волок, по привычке внимательно рассмотрел. Малоприятный тип лет сорока трех - сорока пяти. Определить точнее было трудно, с таким выражением лица обычно хоронят. Положил головой в сторону дороги и вернулся к машине.
        Наблюдая за его действиями, женщина несколько раз переступила с ноги на ногу и полюбопытствовала:
        - Я могу спросить, что вы делаете?
        Гриша пискнул сигнализацией.
        - Человек очнется, осмотрится, удивится, выйдет на дорогу и направится к своему дому. Уже утром он будет у врача с просьбой провести ему томографию под эгидой борьбы с провалами в памяти и безосновательными потерями сознания. Он ничего не вспомнит. Как вас зовут-то?
        - Кира.
        - Так вот, Кира, после таких подарков в голову очень плохо вспоминается то время, когда они были преподнесены. Плюс два часа на релаксацию. То есть последнее, что он вспомнит, это эрекцию, внезапно возникшую во время просмотра телепередачи
«Путешествия натуралиста». У вас сок апельсиновый?
        Она жила на втором этаже, в уютной двухкомнатной квартире. Родители в Москве, а она сюда приехала продавать квартиру, оставшуюся после переезда родителей. Молодая женщина по имени Кира не замужем. Одним словом, все важные события должны были произойти в будущем. Но не происходили, пока она сегодня не отказалась от приглашения подруги, у которой была в гостях, остаться на ночь.
        - Понимаете, Гриша, не могу спать в чужой постели.
        - Похвальная для девушки привычка.
        Он ходил и рассматривал фотографии, книги, интерьер, смотрел на часы и думал, чего ему будет стоить это маленькое приключение.
        Гриша вынул из кармана оружие поверженного любителя ночных забав и как следует рассмотрел. Судя по всему, он заблудился весьма к месту. На его ладони лежал самодельный, уродливого вида пистолет, приспособленный для стрельбы мелкокалиберными патронами. Он не имел предохранителя, и один из патронов был заведен в ствол. Если бы Гриша поехал за долгом не в Ногинск, а в Зеленоград, шансов у девочки было бы немного.
        Разряжать этот бластер Гриша не решился. Если сейчас в квартире грохнет выстрел, Кира на кухне обольется не только соком. Кстати, насчет сока. Сок пьется так: поднимаешь стакан, выпиваешь, ставишь на стол, говоришь «спасибо» и уходишь. Можно, конечно, выпить стакана четыре. Но это добавит не больше четырех минут.
        Он уже сам не понимал, по какой причине хотел задержаться в квартире.
        - Знаете, Кира… Бог с ней, с этой гипертензией. Вы только крепкий мне не заваривайте.
        Чай оказался терпким и горячим. Размешивая ложечкой гущу - она сначала подумала, что он опять шутит, прося положить в чашку пять кусочков сахара, - он слегка расслабился. Ровно настолько, чтобы не выглядеть в этой квартире чересчур чужим.
        - Гриша, вы летчик?
        Гриша перестал растворять сахар.
        - Нет еще. А похож?
        - Ну, эти выражения… Пикировать, барражировать… Летчиком были, скажите правду?
        - Что-то в этом роде, - он облизнул губы и потянулся к прянику. - Был налетчиком, потом стал залетчиком, а сейчас, по всей видимости, - пролетчиком.
        Похлопав ресницами, она откусила большой кусок своего пряника и удивилась, едва ворочая языком:
        - Почему пролетчиком?
        - Да вот только встречу красивую женщину, так сразу возникает потребность спросить дорогу до Москвы. А после этого, сами понимаете… остается только ехать.
        Они вернулись в Москву вместе. А через три месяца поженились.
        И теперь она уехала с каким-то Жидковым, похваставшись тем, что находится на лайнере. Да, у Гриши лайнера не было. Наверное, это все и решило. Но у него на самом деле не было лайнера. И взять было негде. И не на что.
        - Гриша, не гони, понял? - сурово велел Антоныч. - Мне кажется, она просто попросила тебя явиться туда.
        - Чтобы выпить мартини с ее чуваком?
        - Думаю, чтобы забрать ее оттуда, - сказал Слава. - Столько прятаться, столько… маленько искажать действительность…
        - Врать, ты хотел сказать! - крикнул Гриша.
        - Да. А в самый последний момент вдруг сообщить тебе о своем местонахождении. Нелогично, правда? А все нелогичности возникают только в момент прозрения. Или дурмана. Кира задурманила давно. Значит, прозрела.

«Ганимед», если верить расписанию, располагал ограниченным количеством свободных мест. Все рвались провести Новый год в плавании. Каюты первого класса,
«президентские», «прогулочные». Они выкупили одну трехместную.
        - Только не нужно торопиться, - сказал Антоныч. - Здесь охраны больше, чем пассажиров. Что-то не хочется мне купаться в Черном море.
        - И камеры наблюдения на каждом углу, - добавил Гера.

«Ганимед» отдал концы точно по расписанию. Гриша понемногу успокаивался, и это заставляло его нервничать. Чем больше он успокаивался по одному поводу, тем сильнее волновался по другому. Мысль об измене Киры его оставляла, рулила теперь другая тема - Киру обижают. Зная, насколько огорчен бывает Гриша, когда обижают Киру, и как последствия этой обиды потом приходится улаживать, Антоныч велел Грише не выходить из каюты до позднего вечера.
        Но когда черным стало не только море, но и небо, они отправились в ресторан, чтобы перекусить.
        Институт питания путешественников находился на второй палубе. Две трети зала занимали сдвинутые столы, и по сидящим во главе сооружения молодому человеку в костюме дирижера симфонического оркестра и белоснежной красотке становилось ясно, что здесь празднуют свадьбу.
        Слава рассмотрел сидящих за столом. Тесть, теща, свекор, свекровь. Муж с женой - чьи-то родственники, их дети. Остальные - вперемежку, разнокалиберные, разномастные и разновеселые.
        - Здесь можно задержаться, - заметил Гера, - люблю свадьбы.
        Гриша потемнел лицом. Все для него происходило как во сне. Неестественная свадьба в присутствии синтетической елки под потолок, Кира в объятиях хозяина судна, чересчур спокойные друзья… А он хотел просто встать и идти бить всем морды. Но каждый раз, когда он отрывался от стула, на плечо его ложилась тяжелая рука Антоныча. В конце концов, решил Гриша, я обезумел. Им лучше знать, когда нужно идти бить морды. И для порядка он крикнул «горько!» и выпил полстакана финской водки.
        Его заметили и поблагодарили.
        Потом Гриша крикнул «горько!» еще и выпил снова полстакана. Антоныч его не останавливал. Это лучшее, что можно придумать. Гриша выпьет и уснет. А пока он страдает во сне, можно провести разведку. Гришу снова поблагодарили, на этот раз - со стороны тестя и тещи.
        - Поймаю - убью обоих, сука, - пообещал Гриша, наливая сначала себе, потом остальным.
        Огни Одессы давно растворились в прохладном воздухе. За этот столик от того свадебного стола принесли бутылку виски. Гриша выпил еще, и дальнейшее он воспринимал как бесконечную ленту событий…
        Голос Славы:
        - Нужно изучить систему видеонаблюдения. Это возьмет на себя Гера. Я займусь охраной. Где стоят и когда меняются. Антоныч, узнай все о запасных выходах, спасательных шлюпках, где находится каюта хозяина и капитана…
        Злорадно выпивая подаренный виски, Гриша продолжал ощущать.
        Голос Антоныча воспринимается уже как голос с небес:
        - Слава, поброди по палубам, поговори с людьми. Может, что нужное узнаешь…
        А Грише фиолетово. Он видел средства пожаротушения за стеклом. Сейчас эти трое улягутся. И он пойдет за топором.
        Гриша нашел бутылку, выдернул пробку, выпил прямо из горла и зловещим голосом взревел:
        - Сейчас, сейчас, Кира. Я только молодых поздравлю. Вместе с судовладельцем катранам ужин понесете.
        Слава, Гера и Антоныч стояли над Гришей. На кровати в каюте он выглядел вполне безобидно.
        - Вот поэтому я и не женюсь, - объяснил Антоныч.
        Заперев каюту, они разошлись в разные стороны.
        Глава 6
        На палубе Антоныч решил не светиться. Высокий, крепкого сложения, он выделялся среди пассажиров, как фонарь посреди деревни. Мимо, медленно двигаясь, словно на колесиках прокатилась дама лет шестидесяти с пинчером на монументальной груди. Она подмигнула Антонычу, и он, стиснув зубы и сморщившись, как от зловония, отвернулся. Антоныч ненавидел собак, но была причина, которая гасила его неприязнь.
        Каждое утро для Антоныча начиналось с сумерек огорчения. Обычно джек-рассел-терьер Витек присваивал только одну тапку. Больше всего ему нравилась левая. Теперь пропали обе. Зная кинологическую особенность Витька уносить в неизвестность вещи при запертой на два замка квартире, Антоныч вздыхал безнадежно и сдавленно. Все, что не удавалось выхватить из пасти алчного Витька до мгновения полного смыкания его челюстей, исчезало навсегда. Так дематериализовались пульт от люстры, кусок принесенной для ужина и предусмотрительно уложенной на холодильник буженины, подаренный влюбчивой проституткой Дашей галстук и еще много предметов, воспоминания о которых вызывали чувства противоречивые. За галстук Антоныч Витьку не предъявил, галстук был так себе, но кража с двухметрового холодильника растрогала голодного кардиолога до состояния клекота. Увидев в руке лоха штопор, Витек гулко пробарабанил лапами по паркету и, тревожно шелестя в желудке целлофановой упаковкой, скрылся в том самом ином пространственно-временном континууме, куда обычно уносил навар. Гармонично сочетая в себе клептоманию, систему антизаноса,
взгляд академика Капицы и стремительность Астерикса, Витек отравлял жизнь Антоныча с последовательностью, свойственной проктологам и судебным приставам.
        После развода и ухода бывшей к гениальному, а потому имеющему виллу на Каймановых островах американскому хирургу Гундерсону Антоныч три дня праздновал текилой и диском Стаса Пьехи. Она оставила ему квартиру и любимую собаку. Нужно было оставить что-то одно, но ее месть была жестока. Чисто по-человечески позволив ему оттянуться, через три дня Витек вернул ему прошлую жизнь. Ночью в постели, как и прежде, недоставало женщины, но было много собаки, днем на кухне слышался грохот разбиваемой посуды, а по вечерам, находя в каждом проходящем под окнами угрозу своему жилищу, Витек остервенело лаял. Изменилось только одно. Крал он и раньше, но не в таких потрясающих воображение масштабах.
        Антоныч ненавидел Николсона, потому что он был Джеком; Курта, потому что фамилия его была Рассел; белых коров с карими мордами, потому что в масштабе 1:43 и с отпиленными рогами они были вылитый Витек. Достали и прогулки. Пэрис Хилтон с чихуа-хуа Тинкербеллом и кардиолог Антоныч с терьером Витьком представляли собой разные направления. Поменяйся они багажом, скольких друзей потеряли бы в одночасье. Антоныч с Тинкербеллом показался бы всем кардиологом, использующим нетрадиционные методы лечения, а жизнь Пэрис мгновенно скатилась бы в ад. Невыносимо трудно поражать окружающую действительность гламурным обаянием, когда у тебя из-под мышки торчит дециметровый, хотя и розовый, член.
        Гулять с Витьком как-то иначе было невозможно. Ощутив под подвеской твердь, он включал турбину и с видом выпущенного из психушки под честное слово дебила набрасывался на все, что подавало даже обманчивые признаки жизни. В такие редкие минуты долгожданной, но сомнительной свободы он вел себя как впервые оказавшийся в Куршевеле директор российского металлургического комбината. Крепкая рука Антоныча легко резала чужие грудные клетки и вырывала приросшие к тазовым костям больных ненужные аорты, но еще ни разу не смогла удержать веревку, к другому концу которой был прикреплен его сожитель.
        Изредка в аномальной квартире появлялись женщины. Они тоже куда-то исчезали. Их уносил в свой потайной пространственно-временной континуум хозяин. И без того издерганного Витька бесило, почему утром, позавтракав, уходит на работу одна, а вечером она возвращается домой другая. Их появление предвещало скорое превращение хозяина в садиста и извращенца: на ночь он запирался в спальне, и там гостьи кричали дико и беспомощно. Витек в отместку бил посуду, делал начес на венике и с разгона выбивал дверь в спальню всеми четырьмя стойками подвески. Заканчивалось тем, что извращенец выбегал из спальни в одежде возбужденного скифского кота. Простодушным восторгом полагая, что для игры, Витек гавкал, падал локтями на пол, косил глазом и шлифовал помазком пол. Смысл игры заключался в следующем: хозяин должен был во что бы то ни стало коснуться палочкой Витька, а Витек должен был предпринять все необходимое, чтобы этого не случилось. Через пять минут уморительной забавы садист признавал поражение, давясь и кашляя, пил воду на кухне, после чего снова тонул во мраке страшной спальни.
        Антоныч не раз пытался поговорить с Витьком, но никак не мог найти с ним общего языка. Антоныч привык и успокоился. Поэтому вряд ли часто дышащий пинчер с языком, как у змеи, мог так огорчить кардиолога. Причиной была, конечно, вдова. С родинкой меж бровей, морщинами вокруг глаз, она подмигнула, и Антонычу сразу стало плохо.
        Он прижался к фальшборту и наклонился вперед.
        - Вам плохо? - спросил кто-то.
        - Спасибо, уже лучше, - ответил он и продолжил путь.
        - Мужчина, вы не поможете открыть каюту?
        Это был уже другой голос. Антоныч затравленно обернулся и увидел вдову. Одной рукой она держала пинчера, во второй бренчал ключ о брелок.
        - Я не умею, - глупо отказал Антоныч и быстро двинулся вдоль борта.
        На корме он встретился с Герой.
        - Я сейчас разговаривал с одним из команды. Случайно тема возникла общая - дайвинг.
        - Дайвинг для тебя - близкая тема? - удивился Антоныч.
        - Ну, я видел, как плавают. Тут главное понять, а не плавать. Так вот, матросик шепнул, что есть мальчик по имени Колобок. Он как бы в курсе всех дел хозяина, а хозяин у него - Жидков.
        - Что значит - в курсе всех дел?
        - Это значит, - объяснил Гера, - что Колобок шныряет во время круизов по палубе и разыскивает одиноких девок. Найдет, дает наводку Жидкову. И тот увлекает девок в пучину разврата и веселья.
        - Нам это может как-то помочь? - спросил Антоныч, еще не отойдя от встречи с
«одинокой девкой».
        - Тебя что, укачало? - Гера начал злиться. - Если мы разыщем Колобка и потолкуем… как толкуем… ну, мы с вами, то у нас не будет проблем с поисками Киры.
        - Согласен, - ответил Антоныч и почувствовал непреодолимое желание выпить. Чуть-чуть, для дезинфекции. - И где Колобок может находиться?
        - В ресторане на третьей палубе. Правда, матросик сказал, там публика из скобарей. Но если спросить бармена Сашу или любую из проституток, они Колобка покажут.
        - Публика из скобарей - что это значит?
        - Это значит - отморозки! - Гера ткнул Антоныча кулаком в грудь. - Да что с тобой?
        - Так, тошнит чего-то.
        - Вот в ресторане и примешь препарат.
        - А где Слава?
        - Я видел его, - успокоил Гера. - Он на носу с какой-то телкой о Сислее разговаривает.
        - На каком носу?
        - Ты дурак, что ли? Мы на корабле! Здесь нос - это антоним жопы!
        В ресторан решили прийти все. Обычно помещения в учреждениях, где все включено, не пустуют ни днем, ни ночью. Ресторан на третьей палубе «Ганимеда» был самым популярным. На двух нижних палубах суетилась старческая знать, а наверху праздновала существование иная публика. На стенах ресторана третьей палубы висели портреты Элвиса и Гагарина, вход был оборудован болтающимися створками, как в таверне, а под потолком крутился шар, облепленный осколками колотого зеркала. Выше шара было только небо.
        - Как насчет водки по капле на брата? - поинтересовался Антоныч, одним глазом посматривая в винную карту, другим оценивая публику.
        Зал постепенно наполнялся. Вскоре к стоявшим в дверях двум охранникам присоединились двое охранников в штатском, и двери были заперты. У Антоныча тут же возникла мысль, что здесь скоро начнутся петушиные бои. Рестораны нижних палуб при открытых дверях не имели ни одного охранника.
        Теперь ресторан можно было лишь покинуть. Пройти в него было невозможно. Жидков хорошо понимал морской бизнес. Нужно удовлетворить запросы всех.
        Покидали заведение посетители разными способами. Некоторые выходили сами, некоторым предлагали уйти по-хорошему, третьим подобного предложения не делали. Рекламный щит напротив входа, зазывающий посетителей, уже давно был погнут вследствие точного попадания вылетаемых из кабака тел едоков. Как правило, они были нетрезвы и неавторитетны. На иных руки вышибал здесь не поднимались.
        Вероятно, кому-то из туристов нравился и такой отдых.
        - Саша - вот этот бармен у стойки, - сказал Гера.
        - Почему?
        - Потому что здесь только один бармен.
        Прошло полчаса, коллектив счастливчиков, проникших в заведение, стал зримо хмелеть. Решив занять позицию рядом с барменом, Антоныч подсел за стол к платиновой блондинке и улыбнулся солнечно и благородно. Гера занял третий свободный стул с явной неохотой. Болтать с проституткой он считал невозможным. Ему нужно было идти бить морды.
        Антоныч тем временем подмигнул девочке. Довольная, что процесс пошел, она скромно потупила взгляд.
        - Лапочка, ты Колобка знаешь? Говорят, он сюда пришел, а мы его никак увидеть не можем.
        Девица улыбнулась и пожала плечами.
        Антоныч вынул из кармана двадцатку и положил рядом с ридикюлем путаны.
        - Знаешь, как он нам нужен? Умереть - не встать.
        Двадцатка исчезла так быстро, что Гера даже не успел подумать, что двадцатка - это много.
        - Ну, если только спасти вашу жизнь… Сегодня я его не видела. Он вообще уже давно здесь не появлялся. Последний раз он был тут с Карабасом.
        - А вы что, на корабле живете постоянно? - спросил Гера.
        - Ес-стественно, - покосилась она, пожав плечами.
        - А как у Карабаса имя? - спросил Антоныч.
        - Барабас? - помог проститутке Гера.
        Девица подумала.
        - Я могу спросить у подруги, но это будет стоить еще одну двадцатку.
        - Не надо имя, - поспешил Гера. - Нам нужно местонахождение этого Карабаса.
        На столе появилась еще одна двадцатка. Если бы не обстоятельства, что привели двоих солидных людей в это заведение, ситуация выглядела бы комично. Кардиолог и специалист по IT-технологиям платят проститутке деньги за информацию.
        Через минуту переговоров девица вернулась.
        - Колобок живет где-то на этой палубе.
        - Кинули на двадцатку, - заключил Гера и отправил проститутку подальше от столика. - Теряю былой нюх.
        - А у тебя был нюх на проституток? Ты же с нами в сауну не ходишь, если мы с девочками.
        - Важно понимать, а не мыться.
        Через десять минут бдительного высматривания посетителя, который вел бы себя активнее других и был бы всеми узнаваем, Антоныч не выдержал:
        - Пойду к стойке, закажу выпить.
        - Сильно не светись, - хмуро попросил Гера, и сразу стало непонятно, что он имел в виду. Вскакивать на барменскую стойку и читать стихи Бродского Антоныч не собирался и без этого совета.
        Опустившись на круглую мягкую подушку, торчащую из пола на тонкой металлической подставке, Антоныч обратился к тут же материализовавшемуся перед ним Саше:
        - Две водки. Желательно финской.
        - Креветки, лимончик? - попытался Саша разнообразить вечер Антоныча.
        - Только водку. - И тут же мысль о даме с ключом заставила его закрыть рот и пережить судорогу.
        - Понимаю, - сказал Саша.
        В ожидании, пока тот наполнит две стопки, Антоныч краем глаза наблюдал происходящие рядом с ним события. Нюх бывалого жителя улиц в прошлом пропустить манипуляции в полуметре от себя просто не мог. Слева к нему на аналогичную подушку подсел браток с отвратительными формами. В какое-то время в России отсутствовала кампания за здоровый образ жизни, вследствие чего целое поколение жило по принципу - чем толще, тем блатнее. Это поколение чуралось здорового способа накачивания мышц и набиралось подкожного жира какими-то неестественными, одним им известными методами. Такие братки, как правило, развязны, вечно плотны формами и обязательно носят на шее уже давно вышедшие из моды золотые цепи, напоминающие строгие собачьи ошейники. Они - непременный атрибут всякого заведения, где собирается не совсем законопослушная аудитория. Без них в этих заведениях не обходится ни один скандал и ни одна свара. При этом их всегда считают милейшими людьми, которые «вчера перебрали». Их время ушло в прошлом тысячелетии, и все, чем они могут теперь гордиться, - это чувство хозяина в ресторане на третьей палубе. Только они
об этом не знают.
        В тот момент, когда Саша заканчивал наполнять первую из стопок, Антоныч услышал:
        - Я тебя раньше здесь не видел.
        Глуп тот, кто в данный момент думает: добродушный подпитый мужичок подошел познакомиться. Это не гей-клуб, и здесь очень много красивых барышень. И уж коль скоро мужик выбирает одного сорокалетнего крепкого парня, чьи уши сломаны на татами, секс его не интересует. Подпитый браток играл роль драчливого петушка. Лайнер только тронулся, а говна на палубах еще не появилось. Этот недочет нужно было срочно исправить. В курятник без разрешения на то залез другой петушок, и причины его появления на этом насесте нужно было срочно выяснить.
        Сейчас просто идет разведка, проверка на вшивость. От того, как поведет себя тестируемый, зависит дальнейшее развитие событий. Не исключено, что братку придется извиниться и признать свою ошибку. Но для этого нужно, чтобы незнакомец предъявил доказательство того, что здесь все свои.
        Все эти терки и разводки Антоныч прошел давно, когда дрался в молодости в своем дворе и по праву считался лучшим бойцом района.
        - Я тут проездом, - уклончиво ответил Антоныч, выпивая водочку медленно и сладко.
        И показал Саше на рюмку пальцем.
        Ожидая, что произойдет, пока бармен наполнит, он щелкнул зажигалкой.
        - Увидев меня, люди обычно сваливают подальше, - сообщил его сосед.
        - Я не успел. - Антоныч затянулся.
        Время шло, а браток, который уже приковал к себе внимание доброй половины ресторана, никак не мог расшифровать ответ.
        - Тогда свали сейчас.
        - Не видишь - наливают? - удивился Антоныч, показывая на Сашу, который пытался дождаться окончания этого разговора и струйкой толщиной с иголку лил из бутылки в стопку. - Ждите отстоя пива.
        - А по сопатке? - последовал молниеносный вопрос.
        Собеседник Антоныча решил, что перед ним великовозрастный юморист, которого папа в детстве не бил по голой заднице резиновым шлангом от стиральной машины.
        В Антоныче боролись два чувства. Победило второе.
        - …Это ты так «не светишься»? - прошипел Гера, принимая стопки и бросая тревожный взгляд к стойке. Там двое выпивших мужиков пытались оторвать от пола грузное тело третьего. - Нам уже сейчас можно вставать и уходить отсюда! Что он тебе сказал?! Про маму?!
        Антоныч поморщил лоб и покачал головой. Дама с собачкой не покидала его.
        - Тогда какого хрена ты людей гробишь?! У нас сейчас кровников образуется полторы сотни!.. Вот, пятеро из них уже направляются выяснять подробности твоего разговора.
        Антоныч обернулся. Действительно, пятеро человек, что совсем недавно сидели за одним столиком с тем, для которого Саша сейчас искал в аптечке аммиак, отодвигали в сторону стулья вместе с посетителями. Косяком, напоминающим флот адмирала Того, они приближались к обидчикам.
        - Ощущение, что мы сегодня не найдем Киру, - прошептал Гера. - Тебя даже за пивом послать нельзя.
        Между тем косяк приблизился и занял место полукругом. Сидящие неподалеку туристы убрались подальше. Кто, ожидая окончания драмы, занял места у стойки, кто просто подсел в другие компании. Один из подошедших легко и небрежно отбросил в сторону стул из-под стола Антоныча и вальяжно развалился напротив.
        - Штука баксов, - заявил он, предполагая, что слышащие это понимают, о чем идет речь.
        - За ночь берете или за час?
        Все пятеро, не в силах проглотить оскорбление, бросились то ли к столику, то ли на него.
        Готовый к этому Антоныч уже развернулся, как вдруг услышал спокойную, но быструю речь Геры:
        - Сидеть, босота. У меня железо под столом. Кто хочет в морг?
        Ситуация менялась. Сомнений в том, все пятеро имеют что-то, что можно использовать в качестве оружия, не было, однако перевес был уже на стороне двоих залетных. Идея замять двоих наглецов количеством провалилась. В таких случаях разговор обычно возвращается в прежнее русло. С самого начала. Все заняли свои места, и тот, что обозначил сумму, предъявил претензии. Предъявил уже так, как это должно было выглядеть у серьезных людей.
        - Твой приятель обидел нашего друга. Мы оцениваем его лечение и компенсацию морального вреда в тысячу долларов.
        - США? - съерничал Антоныч, не сводя внимательного взгляда с Железного Геры. - Не австралийских?
        Этот разговор мог затянуться надолго, если бы Железный Гера не выдал:
        - Уважаемые, для предъявления любого иска необходимы доказательства. Ими являются любые фактические данные, на основе которых в определенном законом порядке устанавливаются наличие или отсутствие обстоятельств, обосновывающих требования и возражения сторон, и иные обстоятельства, имеющие значение для правильного разрешения дела. Вы готовы их предоставить?
        На участке местности, занятой противоборствующими сторонами, наступила тишина. Представитель партии Поруганных Завсегдатаев, распахнув на себе льняной пиджак, обнажил золотую цепь и посмотрел себе за спину, на сторонников. Потом, повернув к Гере нахмуренный взгляд, попросил:
        - Поподробней, пожалуйста.
        - Свалили бы вы, а? - устало попросил, в свою очередь, Антоныч.
        - Ты пришел в наш ресторан, обидел нашего друга. За это нужно платить.
        - Это серьезное заявление, - заметил Гера. - Антоныч, мы время теряем.
        Изрыгнув какие-то проклятья и адреса, гулящие бросились в бой.
        Встретив первый натиск, Антоныч увернулся и обрушил на ближайшего град ударов. Желание вырубить сразу и надолго было столь велико, что, увлекшийся этим, он даже дважды врезал по спине упавшего навзничь противника. Но исход схватки предрешил Гера. Выдернув из-под стола руку, он схватил стул и швырнул его в огромный зеркальный шар, вращающийся над самым эпицентром сражения. Схватив за рукав Антоныча, он отдернул его в сторону и вместе с ним упал под лестницу, ведущую на второй этаж.
        Шар треснул и развалился на две части. Оплетка, поддерживающая тяжелый ресторанный аксессуар, выскользнула и повисла в воздухе безвольной авоськой. Обе половины, перевернувшись в воздухе, рухнули на головы задержавшихся на поле брани гулящих.
        - Ну, пацаны, вы сегодня просто в ударе! - рявкнул Антоныч, увлекая за собой Геру на второй этаж. - У тебя железо под столом, говоришь?.. Ты преувеличиваешь, брат! Все девки говорят, что ты болтун!
        - Мальчики!
        Гера на бегу обернулся.
        Скатываясь по лестнице, он видел, как уменьшается в размерах платиновая блондинка.
        - Колобок в двести восьмой каюте часто появляется!..
        Выпростав полы рубашки из брюк, Антоныч вытряхнул зеркальные осколки.
        - Двести восьмая, значит.
        - Ты не знаешь, что значит - «часто появляется»?
        - Видимо, у него там баба, - подумав над заданием, ответил Антоныч.
        - И я так же думаю, - согласился Гера.
        Они шли вдоль борта, стараясь не замечать чужого веселья. Наверное, хорошо отдыхать вот так, на корабле. Отрешившись от будней и думая лишь о том, где выпить и с кем.
        - Интересно, пойди лайнер ко дну, этого хватит? - И Гера показал Антонычу ряд резиновых лодок с готовыми к работе моторами. - В смысле - на всех хватит?
        - Ну, кой-кому, конечно, хватит. Кстати, вдоль левого борта тоже шесть штук таких.
        Глава 7
        Слава, закончив разговор с девицей, прошел по коридору и остановился у двери с табличкой «216». Каюта для VIP-персон, двухкомнатная, с бильярдом, прихожей для личного охранника и видом на море. Впрочем, все каюты на лайнере были с видом на море, так что дополнительной опцией это обстоятельство считать было нельзя. Мелочи Славу не интересовали. Ясно было главное - в каюте этой отправился в путешествие некто Марецкий. Человек из окружения Жидкова, правда, не считающий эту близость достойной. В море, если верить его дочери, с которой так мило и душевно болтал Слава, Марецкого уговорил отправиться Жидков. За неделю плавания им предстояло подписать какие-то документы и уладить ряд вопросов. Как бы то ни было, за дверью двести шестнадцатой каюты в данный момент находился человек, который Жидкова знал, и знал хорошо.
        Нельзя было им троим - о Грише речи вообще не шло, Гриша мог сейчас кого-нибудь убить, а это не вписывалось в канву плана, - просто так ворваться к Жидкову. И даже интеллигентно постучаться было нельзя. Во-первых, вряд ли Кира в его каюте. Вернее всего, она в каюте, которая даже не обозначена на схеме судна. Во-вторых, лайнер кишел охраной, изнывающей от безделья. Они спали и видели, как им, охраняющим покой кормильца, отдается команда выбросить кого-нибудь за борт. Так что действовать следовало аккуратно и наверняка. Тем более что торопиться некуда.
        Дверь открылась, и через минуту Слава встретил внушительных размеров детину. Он был одет в белые одежды, как праведник. Общий фон благопристойности слегка портил лишь пистолет под мышкой. Еще у него была радиостанция, из кармана куртки торчал сотовый телефон, а в ухе - наушник, как у телохранителя. Это и был телохранитель. Слава готов был поклясться, что сзади на ремне у него есть еще тесак или туристический топорик.
        - Меня зовут Вячеславом.
        Охранник завис телом и разумом. С одной стороны, окна бить никто не собирается, с другой - маловато информации.
        - И что?
        - Ничего, - ответил Слава. - Я могу врезать тебе в ухо или сломать руку. То есть что так, что так пропустить меня придется. Сообщи Марецкому, что прибыли (Слава хотел сказать «по его душу», но вовремя остановился)… что прибыл человек, интересующийся Жидковым.
        Охранник сделал вид, что жует жвачку, хотя ее во рту не было, и с видом человека, оказывающего услугу, направился читать в свой отсек, напоминающий аквариум,
«Блондинку в озере» в потерявшем цвет переплете. Судя по виду книги, ее читали все, кто сидел в этой каюте. Этот охранник читал медленнее, чем писал Чандлер, и дошел уже до страницы тридцатой. До того места, где Марло прокачивает Чесса на информацию.
        Приложив рацию к губам, он выдавил что-то вроде того, что к Марецкому гость, что-то про Жидкова и что оружия при госте нет. Тут Марецкий разрешил гостя пропустить, и Слава понял, что способ проникновения в покои приятеля Жидкова им выбран верно.
        До каюты Марецкого дойти было просто - выйти из «аквариума» охранника, повернуть за угол и сделать три шага по ковровой дорожке.
        Прикоснувшись к двери, Слава усмехнулся - в лицо ему сверху, словно ворона, смотрела камера. Едва нога его ступила на порог, включилось дополнительное освещение. Он нажал на звонок, и тот закряхтел какой-то мелодией, очень напоминающей скрип дверей, ведущих из сеней в хату. У богатых свои причуды. Поскольку в домах таких посторонних опасаться нечего, охрана чужих не впустит, дверь открылась хотя и не скоро, но без лишних вопросов.
        Слава увидел мужчину лет сорока на вид, на лице которого не присутствовало и тени усталости. Напротив, взгляд его был ясен, а лицо не помято. Поняв, что перед ним совершенно незнакомый человек, мужчина чуть нахмурился и задал вопрос, без которого продолжение разговора выглядело бы нелогично:
        - Кто вы?
        - Я Вячеслав, - сказал Слава и посмотрел на пол прихожей.
        Хозяин правильно прочитал этот взгляд и, распахнув дверь, отошел в сторону.
        - Мы знакомы?
        - Нет.
        Марецкий еще раз посмотрел на Славу.
        - Вы должны мне денег?
        - Как это может быть, если мы не знакомы?
        - Не скажите, - и похожий на венгерского барона Марецкий провел гостя в огромный зал. Лет ему было около пятидесяти, бесцветные волосы ежиком торчали над покатым лбом и густыми, такими же бесцветными, бровями. Пах хозяин каюты смесью сандала и табака, одет был в куртку с петлями, что и придавало ему вид венгерского барона.
        Представить было трудно, что в каюте лайнера может вместиться такой зал. Хозяин выглядел соответствующе рекомендации, выданной своей сестрой, - источал спокойствие и снисходительную вежливость. Кажется. За этой дверью он никого не боялся.

«А может, просто ни разу не били», - подумал Слава, усаживаясь по приглашению в кресло.
        - Виски, мартини, коньяк?
        - Уже не лезет, - сказал Слава. - Если можно, чаю. Если есть, с мятой.
        Хозяин ушел на кухню и предоставил гостю возможность пройтись по комнате. «Нет, не били, - снова подумал Слава, - и, судя по всему, не грабили».
        В каюте было все, что присутствует в домах на Рублевке: диван и кресла из мультфильма «Том и Джерри», камин, статуэтки, династийные вазы и причудливые экзотические цветы. Жидков точно угадывал вкусы туристов. По стенам - фотографии в дорогих рамках. Они-то и заинтересовали Славу более всего. Скользя по ним взглядом, он поймал себя на мысли о том, что пытается найти на них Жидкова. Однако его ожидало разочарование. Все лица на фото были знакомы: улыбался Путин, улыбался Медведев, здесь улыбался даже Паваротти. Ни одного неизвестного, в ком можно было заподозрить Жидкова.
        Красавчик хозяин, замещая прислугу, вошел с подносом в руках. Видимо, быть простым ему не претило. Гостю он передал чашку мятного, себе оставил кофе. Слава благодарно посмотрел на чашку и, когда стало ясно, что чай из нее на стол уже не выплеснется, посмотрел на хозяина.
        - Быть может, я сейчас буду выглядеть глупо, но все-таки: кто вы?
        Ничуть не смутившись, Марецкий сделал глоток раздумья и весело посмотрел на Славу.
        - Изо всех сил стараюсь не выглядеть сейчас удивленным. Но у меня не получается. Не думаю, что у вас есть привычка таким образом прикалываться над людьми, подобными мне. Вы до сих пор еще не в волнах Черного моря только потому, что трезвы и имеете какую-то цель. Поэтому задам свой вопрос. Это очень простой вопрос: зачем вы ко мне пришли?
        Славе этот человек стал по-мужски приятен. Такое ледяное спокойствие вкупе с рассудительностью - это красиво. Не прав хозяин оказался только в одном. Это очень непростой вопрос. Однако жевать глупости было неразумно, мужчина был слишком умен для того, чтобы их проглатывать.
        - Вы знаете Евгения Жидкова?
        - Да, я знаю хозяина этого судна, - спокойно ответил Марецкий.
        - Вы поможете мне забрать у Жидкова то, что ему не принадлежит.
        - Надеюсь, это вопрос, а не утверждение. В противном случае я вынужден буду выставить вас из каюты. Впрочем, у меня уже есть такое желание. Почему вы решили, что я буду разговаривать с вами на эту тему, как вас там, Вячеслав?
        Мгновение помолчав, Слава выложил перед ним всю проблему от начала до конца.
        - И поэтому вы беспокоили меня? - с полным безразличием в голосе произнес Марецкий. - Боже мой… Так что вам нужно - чтобы я присоединился к вашей компании?
        - Я сам не знаю, что мне нужно, - едва слышно проговорил Слава, но был услышан.
        - Я это заметил. В бильярд играете?
        - Что?
        - Пойдем, покатаем шары, говорю. У меня уже спина отнимается…
        Поджав губы, Слава встал и направился за хозяином. Перепутав двери, он сунулся было в запертую комнату, но Марецкий вдруг резко выкрикнул:
        - Нет, нет! Не сюда!.. - и указал правильное направление.
        Покосившись на дверь, Слава прошел в глубь номера и увидел комнату тех же размеров, что на первом. Посреди нее располагался стол для пула, обитый синим сукном.
        - Умеете?
        Слава что-то пробормотал. Из головы у него не выходило какое-то смутное подозрение. Что это, он не знал, оно появилось у него в тот момент, когда хозяин из спокойного человека превратился в несдержанного. И сейчас, скручивая кий, упрямо смотрел в расставленную ромбом группу шаров.
        - Давайте по существу, - предложил Марецкий, предлагая гостю разрушить фигуру. - Вы хотите, видимо, сделать мне какое-то предложение. Я не спрашиваю, кто вас навел на меня, ответ я знаю. Скорее всего, непутевая дочь. Она меня ненавидит, однако пользуется моими счетами по своему усмотрению. Такова эта молодежь. Жидков ваш неприятель, и вы решили сыграть на чувстве моей неприязни к нему. Однако я не понимаю, чем вы можете оказаться мне полезны, помоги я вам. Вот в чем дело. Разбивайте.
        - За то время, пока я общаюсь с хозяином этой каюты, - сказал Слава, примеряясь к битку, - я сделал вывод, что он настоящий мужчина. Раз так, то какая-либо дружба меж ним и Жидковым исключена. - Прицелившись, он врезал шаром по ромбу, и три из него, стуча, как кегли, завалились в лузы. - Настоящие мужики с пидорами не общаются.
        И четвертый шар, срезавшись от соседнего, ушел «свояком» в лузу.
        Марецкий рассмеялся и направился к столу сразу после того, как пятый шар отказался утонуть в лунке.
        - Хватит меня хвалить. Или к делу, или до свидания.
        - Выманите его в свою каюту.
        Шар, пущенный Марецким, прошел мимо другого и угодил в ограждение стола.
        - Вот, значит, как… Еще какие пожелания?
        - Говорят, у вас какие-то проблемы с договором. Вы выманите сюда Жидкова, я гарантирую вам решение ваших проблем.
        Марецкий покачал головой. Некоторое время он молчал, прохаживаясь вокруг стола с заведенным за спину кием, потом остановился и посмотрел на Славу, словно раздумывая, стоит ли ему доверять.
        - Это не мои дела. Вы вторгаетесь в зону чужих интересов.
        Слава выбрал шар-жертву и вогнал его в лузу. Внутри стола раздалась гулкая дробь.
        - Партия. - Уложив кий на стол, он вынул сигарету и закурил. - Давайте я попробую угадать, что это за зона. Это зона, куда включены капризы типов вашего ближнего круга. Можно красть, грабить, увозить замужних женщин - и при этом ощущать себя порядочным человеком. Тут уж не о чужих интересах речь идет, господин Марецкий. Тут интересы человека, чья жена была похищена вашим партнером по бизнесу.
        Марецкий засуетился.
        - Господин хороший, вы требуете от меня искренности, сами же вошли в мой дом с обманом. Все, что вам нужно, оказывается, - это заманить в ловушку моего партнера, как вы сказали, по бизнесу. Однако поставьте себя на мое место. Откуда мне известно, что вы не киллер или не сумасшедший? Кстати… Вы не сумасшедший?
        - Нет.
        - Тогда я прошу вас покинуть мой дом самостоятельно.
        - Какова цена вашего договора с Жидковым?
        - Прошу вас уйти.
        - На чем он вас зацепил? Женщины? Налоги? Криминал?
        - Пошел вон.
        Покусав губу, Слава развернулся и направился к выходу. По дороге он еще раз покосился на дверь комнаты и в состоянии смятения в душе добрался до прихожей. Приятно посмотреть на эту прихожую. Верхняя одежда и обувь гостей тут же убирается в зеркальный шкаф. Туда же помещаются шляпы гостей, трости, зонты и все остальное, что может подсказать незваным посетителям число находящихся в каюте людей.
        - Последний вопрос: вы были знакомы с Кирой?
        Не ответить Марецкий не мог. Ему хотелось, чтобы гость поскорее убрался.
        - Кто это?
        - Это женщина, которую Марецкий обманом увлек на этот корабль.
        - Нет, конечно. Я не знаю никакой Киры. Всего хорошего.
        - Уверен, мы еще увидимся, - пообещал Слава. - И вы потеряете больше, чем могли бы приобрести.
        - Постараюсь, чтобы этого не случилось, - заверил Марецкий.
        - Бильярд - дерьмо. Стол кривой.
        - Потому вы и выиграли.
        На выходе из дома Слава услышал, как охранник терпеливо и вежливо объяснял кому-то по телефону: «Уверяю вас, в нашей каюте на барабанах никто сейчас не играл, в нашей каюте нет музыкальных инструментов…»
        Выйдя на палубу, Слава понял, что его так растревожило. Только сейчас, глотнув свежего воздуха, который сыграл роль кофейных зерен в парфюмерном магазине, он втянул носом морской холодок и понял. Красная сумочка от Миу Миу в одном из огромных кресел. Не спутать, потому что на замочке разборчиво: «Миу Миу». Латинскими буквами, понятно. Любимая сумочка Киры. Любимые вещи Слава определял как наиболее используемые. У Киры было много сумочек, но чаще всего она появлялась с этой.
        - Сколько женщин кладет помаду в сумочки от Миу Миу? - усмехнулся он в черное небо.
        Антоныча и Геры не было видно. Чего удивляться: лайнер как микрорайон, за каждой переборкой пивные точки. Оторвавшись от поручня, Слава наугад отправился на поиски. Главное, чтобы Гриша спал.
        У Гриши здоровый сон даже во время болезни. Он может спать в шторм, в грозу, он безмятежно предается сновидениям даже в доме с призраками.
        Как в том доме.
        Гриша не хотел тот дом. Он к земле равнодушен, как к чужому простатиту. Но все вокруг покупали дома, и Кира почувствовала себя полной идиоткой. Мы там огород разводить не будем, предусмотрительно обещала она, чтобы не корячиться. Дом Кира в деревне иметь хотела, чтоб не корячиться. Мы там, сказала она, картошки чуть-чуть посадим. Чтобы приезжать и запекать на костре. Никаких мешков, лопат и финалгона. Ну, еще немножко болгарского перца, помидоров и огурцов. А то как-то тупо приезжать и запекать одну картошку. И еще чуть-чуть малины. А то на эту зиму варенье есть, а на следующую уже нет. Так вот, надо чтобы было, а то вдруг ангина. Пару кустов. А так она везде цветы высадит. А Гриша сделает беседку. Почему она решила, что Гриша сделает беседку, Гриша не знал. Он раньше беседок никогда не делал и сказал, что против беседки. А также против помидоров, цветов, перца и дома. И тогда Кира оставила червей, чтобы Гриша кормил вуалехвостов, шесть куриных ног, чтобы Гриша кормил Гришу, и уехала к тете плакать.
        На балконе вечером одинокий Гриша с высоты собственного роста отбивал куриные ноги друг от друга. Ноги крошили бетон, летали по балкону, разбили банку с малиновым вареньем, но отбиваться друг от друга отказывались. Варенье Гриша положил в унитаз, а ноги - обратно в морозилку. Посолил червями аквариум, позвонил тете и сказал Кире, что дом так дом.
        Дом был и правда как дом. Четыре стены, крыша, кирпич, 2 этажа, 10 соток, свет, слив общий. Но ближе к июню стали в нем возникать предпосылки для приезда специального агента Фокса Малдера. То в окно ночью кто-то стучит и матом признается в любви Евдокии Макаровне, то собака во дворе с цепи рвется. Хотя, к слову сказать, собаки-то никакой у Гриши с Кирой и не было. Зато был впечатлительный кот, перемещенный из душного города на чистый воздух для стабилизации психики. Однажды майским утром он глянул в окно, заорал человеческим голосом и упал с подоконника на пол как кирпич.
        Дом был куплен у одного сбегающего в столицу начинающего прозаика. Как стало известно через несколько месяцев, прозаик немножко умер. Тоже в окно посмотрел, наверное. В Бирюлеве где-нибудь. С этого все и началось. Верующая через бабок в бога Кира твердила, что дух начинающего прозаика вернулся в деревню и сейчас требует признания. Немного взвинченный крещеный атеист Гриша заорал, что поэт все деньги получил до последней копейки, что настоящие прозаики после смерти признание как раз и получают, и пошел он вообще на хер. Но Кира была непоколебима: прятала на ночь, крестясь, топор, а каждое утро и даже по ночам требовала поскорей продать дом, пока прозаик не нашел спички. Гриша упирался изо всех сил, потому что в деревне ему понравилось: не нужно покупать губки для обуви. А если Кира на самом деле добра семье желает, то пусть поможет топор найти, а то замок к калитке прикрутить нечем.
        Но в ту же ночь раздался душераздирающий вопль, уходящий по синусоиде куда-то вниз. Словно крейсер свалился в водопад с включенной сиреной.
        Фельдшер Гришу успокоил: перелом ноги - ерунда, срастется как у собаки. Куда больше его беспокоит душевная организация тети. Во время наложения гипса она утверждала, что видела Буйнова. Любимый певец зашел к ней в спальню в клубах оранжевого дыма, и из одежды на нем была только гитара через плечо. Он неубедительно пообещал тете многократный и запоминающийся секс, заверил, что никого не хочет так, как хочет ее, утверждал, что обнимает другую, а думает о тете, - словом, вел себя точь-в-точь как покойный дядя. Тете этот визит показался странным, и она, чтобы не испортить мнение о творчестве артиста, бросилась, как ей показалось, в дверной проем. Приземление на «дамские пальчики» с оконной рамой на плечах оказалось для нее полной неожиданностью. Раньше такого за тетей не наблюдалось. Большее, на что хватало ее эксцентрики, - это на жалкий шепот: «Вы не правы». А тут нате, все в томате. Это еще Кира не знала, что люди помидоры уже подвязали. А то еще неизвестно, чем бы этот паркур закончился.
        Интимный разговор с фельдшером убил в Грише стоика. Он выдал санкцию на продажу, и уже через неделю Кира сбыла проклятую недвижимость вместе с топором и Буйновым. Теперь она снова ищет дом, но прежде проверяет, не жили ли в нем начинающие прозаики.
        А болгарский перец вырос - новая хозяйка рассказывала - просто прелесть: морозоустойчивый, кустистый. Ей по подбородок, и, знаете, с такими крупными бордовыми цветами; она его до середины ноября на рынке продавала. По 50 рэ за букет. С оформлением - 70.
        И вот, значит, дом продан, новый не куплен, Кира укатила с богатеньким чухомором, а Гриша спит в каюте на четверых.
        Слава поднял воротник куртки и вздохнул. Антоныч прав, эта жизнь - не лучшее время для женитьбы.
        Глава 8
        Добравшись до двести восьмой каюты, они остановились и перевели дух.
        - Знаешь, - сказал Гера, останавливая руку Антоныча, - женщин нужно шантажировать разоблачением. Если Колобок сюда шныряет тайком, значит, его подруга боится огласки. Так что действуем наверняка.
        Не сводя взгляда с Геры, Антоныч постучал в дверь.
        - Откуда ты этого нахватался? Ты же даже ребенка в темноте не напугаешь.
        - Хватит болтать, - рассердился Гера. - Стучи еще.
        Замок клацнул, и дверь приоткрылась на длину цепочки. Галина Самородова тщательно оберегала свое добро и непорочность.
        - Вы не официанты, - произнесла она, разглядев в темноте лестничной клетки двух незнакомцев.
        - Мы знаем, - сказал, вставляя в просвет ногу, Антоныч. - Мы выездная бригада суда. Для полного комплекта не хватает адвоката, но ты, красавица, кажется, и не заявляла, что он необходим.
        - Что вам нужно?! - Галка, не выдерживая напора двух тел, отступила внутрь каюты.
        Пока Гера объяснял перепуганной хозяйке причину столь внезапного появления в ее номере мужчин, Антоныч прошелся по каюте. Во всех ее углах стояли коробки и баулы. Двухкомнатный номер Самородовой представлял собой упакованную по всем понятиям базу. Если бы Антонычу сейчас попалась стойка с работающим контрольно-кассовым аппаратом, он бы ничуть не удивился. Вместе с тем мужским духом здесь и не пахло. В ванной несколько «гостевых», прозрачных пеньюаров, тапочки, выполненные в виде собачек и зайчиков, десяток новеньких зубных щеток в серебряном стакане… Все готово к приему гостей, но ни для одного из них тут не нашлось бы махрового халата пятидесятого размера или более-менее сносных тапок, которые мужику было бы не позорно надеть на ноги.
        Допрос в комнате подходил к концу.
        - Значит, Колобок должен подойти с минуты на минуту? - обращаясь к Самородовой, повторил для Антоныча Гера.
        - Вы кто такие? Я сейчас охрану вызову! - и она метнулась к телефону.
        - Давай. А в Стамбуле я сообщу тамошней охране, что в одной из кают лайнера находится сырье для приготовления экстази. Такого количества сафрола я не видел никогда в жизни.
        - Это от головной боли! - крикнула Самородова.
        - Я бывший врач, дура. Корицей вся каюта провоняла! Где Колобок?
        - Он пошел по делам, сказал, что официанта пришлет с вином… Вы не из Интерпола?
        - Не знаю даже, как ответить. - Гера вынул сигарету и закурил. - С одной стороны, не из Интерпола. Но я всегда мечтал там работать. Думаю, меня примут без собеседования, если я им эти коробки покажу.
        - Господи Иисусе! - Галка перекрестилась. - Это не мои коробки!
        - Ладно, хватит дуру гнать. - Антоныч повертел в руке какую-то статуэтку и поставил на столик. - На шее православный крест, крестишься слева направо, по-католически, в каюте фигурки Будды… Половая жизнь вообще какая-то непонятная. Гера, у нее в спальне на тумбочке записка женским почерком написана: «Галчонок, буду в восемь, я тебя люблю».
        - По какому праву вы в моей спальне шаритесь?! - заорала она.
        - Твою спальню можно использовать в качестве учебного пособия для начинающих наркополицаев. Это мы, брат Гера, удачно зашли. - Антоныч вздохнул и повернулся к приятелю: - Ну что? Опять звонить в полицию? Кажется, за последние полгода мы выполнили их план по разобщению наркотрафика на год вперед.
        - Так, немедленно сообщите мне ваши фамилии, - приказала Самородова и вынула из сумочки, стоящей на столике, записную книжку. - Я вас сгною.
        Последнее обещание прозвучало как уже свершившийся факт.
        - Вот только не нужно мою фамилию записывать в книжицу, где хранятся адреса всех лесбиянок Одессы! - возмутился Антоныч. - Отдельный листочек, пожалуйста! Вам как - просто «Антоныч» и номер телефона или не как у людей, со связями? Тогда запиши - давний друг Жидкова. Он будет рад принять здесь турецких полицейских. Это ведь и его коробки тоже, верно?
        - Лесбиянок? - поморщился Гера.
        - Ну а кто она?
        Самородова внезапно успокоилась.
        - Боюсь, произошло недоразумение. Я говорила и делала, совершенно не давая себе в этом отчета. Амок. Что вы, говорите, вас интересует?
        - Лучше бы это был амок, - растерянный от неожиданной перемены тона, произнес Антоныч. - А то мы добра желаем, а она, понимаешь - «фамилии запишу».
        - Обычно добрые люди сначала предложение делают, а уже потом начинают трусы в шкафах переворачивать. Так что, вы говорите, вас интересует?
        - Я уже сказал, что нас интересует. Нам нужен Колобок, который часто здесь бывает. Похоже, наш Жидков по морям не только туристов возит. Но сейчас нужен только Колобок.
        - Так чем же я помочь могу? - Самородова сидела с отвисшей челюстью, и Антонычу показалось - еще мгновение, и точно потеряет сознание.
        - Давай рассуждать логично. Колобок здесь частый гость. Однако тебя мужчины не интересуют, и Колобку это известно. Колобок работает на Жидкова. Ты ящиками сафрол за рубеж везешь. Ну, я так думаю, что не ты, а все тот же Жидков. То есть, помимо Колобка, и ты у него в помощниках. Значит, Колобок сюда заходит как к деловому партнеру.
        - И что?
        Гера посмотрел на Антоныча. Действительно, и что?
        - Нас интересует одна женщина, которая… ну, как бы тебе поточнее объяснить… в общем, она в плену у Жидкова. Думаю, навел на нее хозяина этого корабля Колобок. Еще в Москве. То есть Колобок знает, где в данный момент находится эта женщина. Задача проста: выяснить у Колобка, в каком помещении судна она находится.
        - Как, по-твоему, большой дядя, я должна это выяснить?
        - Ну ты же женщина.
        - В смысле?
        Гера не успевал поворачивать голову.
        - Женщинам свойственна хитрость. Военная…
        - Не поняла, - призналась Самородова.
        - Нужно заинтересовать мужчину. И тогда он становится открыт, как стиральная машина для просушки.
        - И как это я его заинтересую? И самое главное - чем?
        - Ну ты же женщина?
        - Что?..
        - Антоныч, она ж лесбиянка? - засомневался Гера.
        - Заткнись, дурак. Тебя как зовут, красавица?
        - Галя.
        - Так вот, Галя. Мы сейчас уйдем, чтобы тебе не мешать, а ты уложи-ка его в постельку.
        - Да ты офонарел, пассажир?!
        - Гера, звони туркам. - Антоныч соскочил с подлокотника кресла, в котором сидела Самородова. - Пусть встречают. И я еще попрошу, чтобы при допросе Жидкова ему рассказали, что это Галчонок его выдала.
        - Это же беспредел! - вскричала Самородова. - Это подло, как ребенка обидеть! Подождите, ребята…
        - Полис, плиз, - сказал в мертвую трубку Антоныч, поглядывая в потолок.
        С ужасом для себя Самородова поняла, что телефонных рычагов, на которые можно нажать и прекратить этот разговор, нет. Тогда она стала обеими руками вырывать телефон из руки Антоныча.
        - Подождите! Подождите же!.. - В своем порыве она была безумна и беззащитна. - Я же знаю, что вам что-то нужно! Вы же не посадить меня хотите и не полицейским сдать, верно? Что я должна сделать?!!
        Антоныч нехотя убрал телефон в карман.
        - Нам, Галчонок, нужна информация о местонахождении на этом судне женщины. Которую Колобок раздобыл для Жидкова в Москве. Это все, что нам нужно. Зовут ее Кира.
        - Ну что же мне делать-то, я не поняла!
        Антоныч снова сел на подлокотник и подтянул к себе Самородову. Поправил на виске выбившийся из-за уха девичий локон и провел пальцем по щеке. После этого мужского прикосновения ей показалось, что по ее лицу скользнула змея. Она отшатнулась и повторила:
        - Я правда ничегошеньки не знаю… Что сделать?
        - Переспать. - Антоныч почесал мочку уха, вздохнул и повторил: - Переспать, Галка. Только так.
        - Кого переспать? - не поняла Самородова.
        Антоныч повернулся к Гере:
        - Тут на сто процентов неполадки… Не «кого», Галина, а «с кем».
        - Переспать?! - Самородову осенила страшная догадка: - С тобой?!
        Она отшатнулась так, что Антоныч едва не сорвался с кресла.
        - Я на тебя, Галина, в голодный год за десять беляшей залезть не смогу, - успокоил он ее. - С Колобком переспать нужно. Видишь ли, я тебе могу заявить, что у нас, нормальных мужиков, есть одна, гарантированно проверенная примета. Если мужик, перед тем как зайти по делам к бабе, прикупает пузырек винишка, значит, основной и единственной задачей этого его визита становится соитие. Я доступно объясняю?
        Самородова сглотнула тугой комок.
        - Вы что, офонарели?.. Он каждый день покупает, мы бухаем, и он уходит.
        - Ну а ты прояви инициативу! Я не вижу причин, чтобы Колобок отказался от еще более тесного сотрудничества во благо дел хозяина.
        - Да это же как предложить мне с козлом спариться…
        - А что делать? - Антоныч вздохнул. - Любовь зла.
        - То есть я лесбиянка, но во имя великой цели должна спать с мужиком?
        - Вот именно, - и Антоныч посмотрел на Геру. - Нет, я точно никогда не женюсь…
        - Значит, они кого-то из беды выручают, а драть за это должны меня?!
        - Кто-то должен взять на себя ответственность.
        Самородова дотянулась до бутылки на столике и сделала несколько больших глотков прямо из горлышка. Антоныч машинально поморщился.
        - А вы не боитесь, - ледяным голосом произнесла она, - что я вас Жидкову сдам?
        - Не, не боимся, - ответил Гера. - Двое ждут нашего возвращения.
        Антоныч не выдержал и встал, чтобы напиться минералки. Бутылка «Эвиан» бросилась ему в глаза во время первого беглого осмотра. Вернувшись, он отметил про себя тот факт, что контакт постепенно налаживался. Гера в уже спокойной обстановке разъяснял Самородовой, что и в какие моменты нужно спрашивать у Колобка, чтобы тот говорил правду, и ничего, кроме правды. Это немного напоминало увещевание мамы перед первой брачной ночью дочери.
        - Да ты, я вижу, мастер таких разговоров, - заметила Самородова. - Опыт?
        - Ты, главное, запомни, что ничего страшного в этом нет. Один раз не считается.
        - Ну да, конечно, не считается….
        Между извращением и турецкой полицией Самородова выбрала между тем первое.
        - Теперь ты понимаешь, Антоныч, - вполголоса говорил Гера, выходя на палубу из каюты, - что я был прав?
        - Уроды моральные! - раздался за дверью плаксивый голос Самородовой. - Баб распускают, а я их ищи!..
        - Галчонок, ты, главное, ничего не бойся, - сказал напоследок, прикрывая дверь, Гера. - Мы рядом.
        Засада была организована неподалеку. У стойки. За которой бармен в теплой куртке наливал желающим. Но желающих было мало, туристы предпочитали выпивать в тепле и без сквозняков. Разглядев в свете палубного освещения Славу, Антоныч коротко свистнул, и через минуту они втроем принимали от бармена стопки.
        - У меня пока глухо, - угрюмо пробормотал Слава.
        - А мы подключили агента под прикрытием, - похвастался Гера.
        - Под накрытием, - поправил Антоныч.

«Врали, гады! - думал Колобок, рывками стягивая с себя брюки и жадно разглядывая обнаженную Самородову. - Лесбиянка… Да какая она… лесбиянка?»
        Хотя вела она себя странно. Едва он, наседая на ее горячее тело, почувствовал прилив неземных сил, она спросила спокойным медовым голосом:
        - Колобок, а где та каюта?
        Колобок притормозил, заглушил двигатель и в тяжелом недоумении переспросил:
        - Какая каюта?
        Двигатель заводился с полоборота. Едва он переключался на пятую передачу, спокойный голос внизу, в полной темноте, опять срывал «стоп-кран»:
        - Та, в которую ты для Жидка девочек приводишь.
        - Жидка? Девочек?.. А, там это… Дела…
        Мотор работал как часы. Как болид во время перегрузок на Гран-при. Разгон, вираж, опять разгон и… И снова в бокс.
        - Она на юте, каюта? Или в трюме? А девочки красивые?
        Колобок стал догадываться, что это входит в правила игры. Она хочет довести его до такой степени закипания, чтобы в момент критической точки ее сорвало с дивана и унесло в преисподнюю. Ну что же, он готов. От восхищения сексуальной предприимчивостью своей партнерши Колобок обезумел.
        - Да, да… На юте… рядом с форштевнем… И девочки - одна краше другой… как у гостиницы «Космос»… Вот так хорошо?
        Бурлящие звуки из чрева Самородовой и ее судорожные подергивания Колобок однозначно воспринял как собственное умение разгадать маленькие тайны стильных женщин. Он окончательно почувствовал себя дамским угодником тогда, когда подельница Жидкова, заходясь в отвращении, спрашивала так, словно ее рвало на тротуар:
        - А Киры там нет?..
        - Киры… тыры-пыры… там она, там! Там-парам, там-парам…
        - Что-то они долго там, - Антоныч посмотрел на часы.
        - А что ты хотел? - Гера поежился и вытер нос. - Там, если верить информации, целина неподнятая…
        - Поднятая или нет, но полтора часа - это много даже для симфонического оркестра вместе с дирижером. Слава, как думаешь? Кто-нибудь поверит, что я понудил женщину вступить в половую связь против ее воли? Мне почему-то в голову пришло, что это статья. Не знаешь, почему?..
        Слава раздавил в пепельнице окурок и покосился в проход между фальшбортом и ограждением бара.
        - Нет, что-то они на самом деле задерживаются. Может, сходить?
        - Со свечой постоять? - Гера посмотрел на Антоныча. - Мы же договорились - не заходить в каюту, пока из нее не выйдет Колобок. Пусть уходит, нам нужна информация о Кире. А Колобка если взять сейчас, можно все дело испортить. Слава богу, здесь нет Гриши, а то бы я не подумал сейчас, что в случае шухера Жидкову проще Киру за борт вышвырнуть. В списке пассажиров ее точно нет. Зачем покупать билет любовнице на собственное судно? Лучше концы в воду, чем в ближайшем порту на кичу отправляться!
        - Да, - поддержал Гера. - Ломаем дверь лишь при очевидном форс-мажоре. Сейчас пять минут первого. Колобок уже должен был войти и выйти. Я думаю, Галка рискнула оскоромиться.
        - Не нравится мне все это.
        Все посмотрели на Антоныча.
        - А кому такое понравится? Это ни мне не по душе, ни Самородовой. Только, как ты говоришь - а что делать? Самое глупое, что можно в этой ситуации сделать, - это войти в каюту, расколоть Колобка и поломать всю игру. Мы же не можем их запереть в туалете. Жидков все равно узнает. Уж лучше их по одному щупать, так вернее. Да и нет у нас никаких доказательств. А если Колобок в рожу нам плюнет и сам позвонит в полицию? Бармен мало ли что мог наговорить незнакомцам, а?
        Антоныч почесал подбородок.
        - Знаешь, брат Слава, такое чувство, что тебе доверили пробить пенальти, а ты в створ не попал. Что-то тут не по плану.
        - Этот план ты придумал, Антоныч.
        - А уговаривал ее ты, Гера!
        Антоныч на секунду замер, словно разглядывал истину сквозь призму чьего-то сознания, потом неожиданно распахнул дверь.
        - Идем. Идем быстрее…
        После первого порыва, когда детали не замечаются, а мысли работают лишь в одном направлении, Колобок стал ощущать прилив дискомфорта. В те мгновения, когда он, забыв обо всем, отчаянно трудился и потел, Самородова умудрялась пить какой-то крепкий спиртной напиток, курить, а к моменту апогея страстной борьбы даже включила телевизор. Ее игривые вопросы закончились, и теперь она, выглядывая из-за плеча Колобка, щелкала телевизионным пультом и смотрела диснеевские мультяшки. Первое время Колобок относил это за счет очередной прихоти капризной барышни, привыкшей делать это не как все нормальные люди. Но потом стал в этом сомневаться. Самородова вела себя в постели так, словно отрабатывала трудовую повинность.
        Трижды она вставала, уходила в ванную, мылась, словно только что приехала с картошки, и снова ложилась как на плаху. У него окончательно испортилось настроение, когда во время очередной отлучки он услышал шуршание своей куртки в прихожей.

«Да она меня шмонает?» - мгновенно вскипел он.
        Вот тебе и сексуальные игры. Получается, девка пригласила его, чтобы обчистить? Напев эротизма в его настроении был заглушен маршем гнева. Колобок сунул в зубы сигарету, натянул по очереди все свои одежды и пошел в ванную, из которой опять доносился плеск воды.

«Вот сучка, - пережевывал фильтр он. - Она после меня, как после чумного, отмывается. И чего я так на эту заразу запрыгнул? Весь кайф перебила, стерва».
        - Как водичка, Гал? - спросил он, распахивая дверь.
        Самородова, не ожидавшая такого появления, присела в ванну.
        - Ты мыла-то не жалей, красота моя ненаглядная. И с пемзой, с пемзой.
        - Ты чего вскочил-то?
        Колобок выплюнул окурок в унитаз.
        - Надоело. Скольжу по тебе, как по гимнастическому бревну. А это, Галка, называется, онанизм. Так и ослепнуть можно. Ты чего в куртке-то рылась, лапонька?
        После коротких препираний Самородова заявила, что искала сигареты. На это Колобок ответил, что тех, которые лежат на тумбочке у кровати, не выкурить за ночь даже с помощью задницы. Галка с каждым вопросом все больше терялась при поиске ответов, и уже через пять минут стало совершенно очевидно, что легла она вместе с Колобком не по причине тяги, а по нужде. По большой или маленькой, предстояло выяснить.
        - Кто ж тебя на такое блядство сподобил, Галина? - сочувствующе произнес Колобок.
        Понимая, что добиваться правды таким образом можно и до утра, он шагнул в ванную, схватил Самородову за волосы и окунул под воду. Через мгновение он был уже с ног до плеч в водных брызгах, но любовницу не отпускал. Когда ее барахтанье в ванне стало принимать конвульсивный характер, он рывком выдернул ее из воды. Не давая продышаться, заорал что было сил:
        - Ну! Говори, сука, что ты там удумала?! И с кем удумала!
        Мокнув ее для вящей убедительности еще два раза, Колобок Самородову отпустил.
        - Двое московских приходили, обещались меня туркам сдать вместе с коробками… Жидков убьет…
        - Ты что, дура, издеваешься? - взбесился Колобок. - Ты вообще представляешь, идиотки кусок, что делаешь? Кто они такие? Удостоверения показывали? Чего им в оконцовке-то нужно было?
        - Баба им нужна! Кира какая-то! Ты, сука, сутенер поганый, шефу телок добываешь, а мне страдать за это?!
        - Телок?.. - Колобок лихорадочно думал. - Киру?..
        - Да!! - взревела от унижения и отвращения к самой себе Самородова. - Да!! Баба у них потерялась! И точно знают, что это твоих рук дело! А значит, и Жидкова!
        - Вот оно что… Вот оно как… - Колобок присел на край ванны и расхохотался так, что она снова дернулась в угол. - Вот, значит, что ты в куртке искала! Ключи от каюты, где девка сидит? У тебя, мама, мыши в голове норку роют. Ладно, где эти искатели?
        Галка призналась, что рядом, но где это рядом находится, она пояснить не смогла даже после пяти погружений под воду. Когда у обоих закончились силы, Колобок вышел из ванной, быстро оделся.

«Похоже, муж объявился. Со товарищи. За жену он меня живым отсюда не выпустит. А Жидков меня им навстречу вытолкает. Чтобы впредь был осторожным и кого попало на корабль не таскал. Я крайний, а он не виноват. Так что выкручиваться будем сами».
        Осторожно распахнув оконце, он выбрался из овальной формы иллюминатора. Выступ с ограждением находился на тыльной стороне лайнера. Колобок, как Человек-Паук, метр за метром спускался вниз. На балконе второго этажа он немного задержался. В светящемся окне балкона он разглядел внутри комнаты приблизительно ту же картину, которая была полчаса назад в каюте Самородовой с его непосредственным участием. Различие было лишь в том, что особа в окне не жевала жвачку и не смотрела мультики, а извивалась всем телом, как гюрза, попавшая под рогатину змеелова.
        - Все как у людей… - вздохнув, позавидовал Колобок. - Еще один жизненный урок: если баба не орет и не вьется, значит - подложили.
        Перемахнув через ограждение, он спрыгнул на палубу и скрылся в двери, ведущей в спальные помещения.
        Нужно отсидеться, а лучше места, чем у Анюты, не придумаешь. У этой всегда рот на замке. Да и пока муж с командой выйдет на нее, лайнер уже бросит якорь в Босфоре.

* * *
        - Как это - в окно? - спрашивал Антоныч, опершись на косяк ванной. - Он что, Тарзан?
        Самородова чистила зубы перед раковиной и фыркала, как пантера. Такого количества пасты, которое она беспрестанно выдавливала на щетку, хватило бы для футбольной команды. Всем своим видом она напоминала русалку, только что выловленную рыболовецким траулером, - мокрая, со спутанными волосами, завернутая в простыню так, что ног не было видно.
        Повернувшись к нему, она спокойно сказала:
        - Может, и Тарзан. Вылакал весь мой абсент, три часа визжал надо мной и хрюкал, а потом смотался по балконам. Вот вы и решайте, кто он.
        - М-да… - Слава отвалился от двери и пропустил Самородову. - Но о женщине-то он что-нибудь говорил?
        - Говорил, - подтвердила Галка. - Тыры-пыры, пам-парам. Глаза бы мои вас не видели.
        - Куда он может пойти, Галка? А? - пытал Гера.
        - Здесь много кто из пассажиров работает на Жидкова.
        - Это мы уже поняли, - подтвердил Слава. - И тебя спросили, куда он реально пойти мог. Вот сейчас. Сию минуту. Говори быстрее, а то я штаны сниму.
        - К Аньке мог!.. Не знаю! Может, к Аньке!
        - Ты наркоту возишь, а она на каком фронте служит?
        - Не знаю! Я ничего не знаю!
        - У нее истерика, - сказал Антоныч. - Пошли отсюда. Где Анька эта проживает?
        - В триста пятой!
        И они ушли.
        Глава 9
        Аня, в простонародье Анюта, в последние месяцы своей жизни чувствовала себя курицей перед массовым забоем на птицефабрике. Удачно взятый в банке кредит на поверку оказался неудачным вложением в собственное предприятие. Налет налоговой полиции, совершенный как нельзя некстати, вычистил фонды только что образовавшейся фирмы как помелом. Вместо ожидавшихся процентов прибыли возникли огромные долги перед государством, и несвоевременная их отдача грозила крупными неприятностями. Уголовное преследование для директора оптового продовольственного рынка может означать все что угодно, но только не процветание карьеры. И Анюта пошла ва-банк. Заняв в Киеве огромные суммы у «крыши» - «охраняющей» ее таджикской братвы, - она жила спокойно еще две недели. Именно на такой срок она брала на себя обязательство вернуть средства, заработанные братвой кровью и потом. Не смогла. Рынок как-то подсел в последнее время. То ли народ обнищал, то ли все те же таджики, решившие загнать Анюту в тупик, перекрыли для нее все каналы заработка. Одним словом, попала. И хохотать по этому поводу совсем не хотелось и не моглось.
        Анюта ушла в подполье. Служебные рыночные дела она решала на явочных квартирах, в самой городской торговой точке не появлялась - одним словом, исчезла из поля зрения уже полным ходом искавших ее киевских кредиторов. Была еще одна проблема. Красавец Колобок, еще недавно казавшийся милейшим человеком, на самом деле оказался законченным подонком. Пользуясь вынужденной подпольной жизнью Анюты, он появлялся на рынке и от ее имени решал кое-какие вопросы, связанные с наличным расчетом. В дополнение к этому познакомил с человеком, который взялся бы помочь за небольшие комиссионные. Она согласилась, тем более что ничего особенно выходящего за рамки ее возможностей не нужно было делать. Покровитель Жидков, возникший по подсказке Колобка, попросил перевозить из порта А в порт Б на принадлежащем ему лайнере какие-то коробки. Их нужно хранить и из каюты не высовываться. Все проблемы, как-то: еда, выпивка и прислуга - решаются по телефону.
        Что касается Колобка, то он окончательно испортил мнение о себе, и к телу своему Анюта его больше не подпускала. Тем более что в постели он оказался не настолько полезным, чтобы на него можно было тратить время.
        Окончательный разрыв с ним произошел сегодня ночью. Он появился в каюте, постучав в дверь привычным, известным только им двоим способом. Он был до крайности возбужден, немного помят и сильно промокший. Возможно, был шторм. Анюте все равно. На предложение разорвать ненужную более связь Колобок повел себя очень странно. Он не умолял Анюту образумиться, не выяснял отношения, а лишь просил укрыть его в каюте на день. Анюта уже хотела вышвырнуть его вон, но он вынул из кармана невероятной красоты колечко и предложил в обмен на кров. Устоять перед бриллиантом Анюта не смогла. Дождавшись положительного решения вопроса, Колобок пообещал вернуться к утру и исчез. А около двух часов ночи, в самый разгар кинофильма, произошел возмутительный инцидент. В каюте погас свет.
        Помня, что из каюты ей нельзя выходить ни при каких обстоятельствах, Анюта чиркнула зажигалкой, в свете пламени плеснула себе в высокую и узкую рюмку абсента, от которого начала косеть еще полчаса назад, и стала ждать. Это же не Крещатик, в конце концов. Это лайнер. Скоро свет будет.
        Но, простояв около минуты посреди комнаты, Анюта поняла, что чуда не произойдет. Чтобы он снова воссиял, нужно предпринять целый комплекс мероприятий, первым из которого является звонок в дежурную службу.
        - Чтоб вы сдохли, - фыркнула она, набирая номер, - никакой разницы, что Черное море, что Киев!
        Однако в дежурной части судна сказали, что планового ремонта не происходит и вполне вероятно, что это частный случай. Для разрешения этого частного случая Анюте пообещали прислать дежурного электрика.
        И чудо случилось. Хоть небольшое, но приятное. Уже через минуту электрик постучал в дверь и попросил посветить в прихожей. Отставив абсент в сторону, Анюта вынула из кармана халатика зажигалку и пошла светить.
        Во мраке она разглядела крепкого человека лет сорока, который стоял у открытого щитка и ковырялся в проводке.
        - Посветите, пожалуйста, вот сюда, - попросил он и показал, куда именно.
        Через полминуты, за которые Анюта успела разглядеть электрика и даже восхититься струящимся от него ароматом одеколона стоимостью в половину зарплаты электрика, свет вспыхнул.
        - Можно помыть руки? - попросил электрик.
        - Только не в ванной комнате, - строго попросила она, освобождая проход к кухонному крану.
        Анюта игриво шевельнула бедром и пропустила электрика вперед. «Было бы неплохо угостить его абсентом», - подумала она, вспоминая кадры германских фильмов, где вот так же к одинокой женщине приходит электрик.
        Однако впасть в экстаз ей суждено было совершенно по другому случаю.
        - Ну вот и все, хозяйка, - заключил электрик, отложив в сторону полотенце. - Счетчик включен.
        Услышав эти слова, Анюта упала на пол.
        - Теперь и о Колобке поговорить можно, - растерянно разглядывая литые формы Анюты, проговорил Антоныч.
        Стоя над телом директрисы продовольственного рынка, Антоныч поглаживал затылок и размышлял над тем, что из сказанного им могло ввести эту славную на первый взгляд женщину в кому.
        Уложив ее на диван, он высунулся в иллюминатор и махнул рукой ожидавшим его Славе и Гере.
        - Господи, вы правда не киевские? - уже в третий раз спрашивала Анюта. - Я едва с ума не сошла.
        - Нет, мы харьковские, - отвечал Гера. - А что киевские?
        - Да таджики, «крыша» моя.
        - Киевские таджики?
        - Вот именно. Звери, а не люди.
        - Киевские таджики. Я себе представляю, - бросил Слава.
        - А кого вы боитесь больше киевских? - спросил Антоныч.
        - Знаете, когда ваш приятель вымыл руки и завел речь о включенном счетчике…
        Десять минут ушло на выяснение обстоятельств, испортивших жизнь госпоже Повелковой. Она рассказывала свою горькую историю взахлеб, нервно смеясь, словно все страшное для нее уже позади. Она хохотала, и Антонычу даже не верилось, что буквально четверть часа назад он пытался отпоить эту женщину абсентом.
        Когда она ответила на все вопросы, все уселись на диван и стали ждать условного стука в дверь.
        - Он точно вечером придет? - полюбопытствовал, листая «XXL», Гера.
        - Да откуда я знаю? - от излишка в организме семидесятиградусного напитка Анюта выглядела уставшей. - Он что, муж мне. Так, потаскун. А сейчас и потаскать его не за что… Я пойду Мишку покормлю.
        - Какого еще Мишку? - встревожился Слава.
        - Да питомец мой четвероногий.
        Вернулась.
        - Анюта, а Колобок не рассказывал тебе о женщине, с которой свел Жидкова? - Слава, развалившись на кожаном диване, лениво перебирал кнопки на пульте. - Кира ее зовут.
        - Нет. Я слышала, что он грязными делишками для хозяина занимается, но вы сами понимаете… Здесь каждый делает свое дело и других в него не посвящает.
        - Да, конечно, - согласился Гера. - Все по-честному.
        Слава прокашлялся и выключил телевизор.
        - Ты бы чайку, что ли, приготовила, голубушка?
        Дойти до кухни Анюта не успела. В коридоре послышался стук, от которого она побледнела и прижала ладони к горящим от алкоголя щекам.
        - Это Колобок…
        Слава не мог распознать тех чувств, что одолели его в тот момент, когда Повелкова пошла открывать дверь. С одной стороны, птица сама летит в клетку, с другой - ему почему-то не хотелось, чтобы дверь открылась именно сейчас.
        А Повелкова уже впускала кого-то в каюту. Единственное, что беспокоило, это было ощущение, что Колобок заявился не один. И потом, Анюта дверь открыла, а вот звука закрываемого замка слышно не было.
        - Она не предупредит его? - заволновался Гера.
        Антоныч поморщился:
        - Ей неприятностей хватает. Колобок не тот, из-за которого нормальная баба делом рисковать будет.
        Далее начали происходить странные события.
        В каюту, в которой ожидалось появление Колобка, спиной вперед вошла Анюта. Вид у нее был такой, словно перед ней двигался не Колобок, а уссурийский тигр. На самом деле тигра, конечно, не было. Был какой-то, похожий на турка, фрик. Черный усатый азиат надвигался на Анюту, держа перед ее лицом ладонь с разведенными пальцами. Он еще не видел мужчин, сидящих на диване, но те уже очень отчетливо видели его. А также остальных, входящих молча и угрюмо.
        - Я тебя, сука, сейчас… - Панорама открылась ему в тот момент, когда он уже хотел приложиться к макияжу Анюты. Мужики в гостиной для гостей были в диковинку. С этим стоило разобраться. Дело прошлое, так можно и дров наломать. Лучше сначала все выяснить. - С Новым годом поздравлять буду. С наступающим, Анюта Валентиновна, дорогая.
        - Какой учтивый мэн, - заметил Слава. - Ну-ка, заводи сюда своих чернооких цветочниц, присядь. Разговоры разговаривать будем.
        Черные, как чугунки, подчиненные таджика в недоумении топтались в гостиной. С дивана ситуацией рулил какой-то бледнолицый. Конкуренты по выколачиванию долга?
        - Где Колобок? - спросил Гера, вставая с дивана.
        - Гера, ты не ту задницу кусаешь, - проговорил Слава. - Эти люди не знают, где Колобок. Они по другому вопросу.
        - А вы кто, люди добрые? - поинтересовался один из таджиков.
        - Друзья Анюты, - бросил Антоныч. - А вы?
        - И мы друзья Анюты.
        - Врет он все! - вскричала пьяненькая Анюта. - Они меня убивать пришли!
        - Вай, - сказал таджик, и его друзья закачались, как березы на ветру. - Зачем хороших людей обижаешь, Анюта Валентиновна? Сейчас выясним, кто есть кто. А потом уже и говорить можно - убивать, не убивать…
        Потрогав его за плечо, один из его друзей начал что-то болтать на родном для них языке. Это очень не понравилось Славе. Он не владел таджикским, но смысл произносимого ему был ясен и при отсутствии переводчика. Еще больше ему не понравилось лицо главного таджика, который не одернул своего человечка, чтобы тот разговаривал на русском. Если не хочешь, чтобы тебя заподозрили в нечестном поступке, всегда говори на языке, доступном для оппонента. Ни один из приезжих не поступит так, как сейчас поступил таджик. Однако главный таджик не остановил дружка, а лишь пошевелил губами. Он еще мгновение назад смотрел на Славу, а после перевел взгляд за его спину.
        Все решило мгновение. Слава готов был поклясться, что Антоныч развесил уши и находился в том убаюканном состоянии, которое обычно приходит в спокойном разговоре. Но дальнейший ход событий заставил его поверить, что Антоныч, как и прежде, умеет одновременно делать сразу несколько дел.
        В тот момент, когда говорун из таджикской свиты нырнул рукой за отворот пиджака, Антоныч вскочил, схватил со стола бутылку и обрушил на его голову.
        Это было последнее, что увидел Слава в относительном спокойствии. Все последующие события происходили не только для него, но и, наверное, для всех, как в сумасшедшем сне. Разница лишь в том, что в экстремальной ситуации люди мгновенно делятся на тех, кто в состоянии мгновенно анализировать и принимать верные решения, и на тех, кто сразу перестает думать, а потому совершает совершенно необъяснимые вещи.
        Бывший борец Антоныч, к счастью, относился к первым.
        Не останавливаясь, он с разворота врезал левым хуком стоящему справа от него таджику.

«Пять минус два», - подытожил Гера с удовольствием.
        Все шло чередом. Анюта, трезвея с каждой секундой, визжала так, словно били ее. На самом же деле она сидела у переборки под иллюминатором. Ее голос рвался из легких на одной ноте си и не хотел останавливаться даже на мгновение. Звуки смачных ударов мужских рук и ног тонули в этом вопле, как матюки диспетчера гражданского аэропорта при виде садящегося на летное поле сверхзвукового истребителя.
        Слава сделал первый выпад. Его рука просвистела мимо головы таджика и ударила по картине, на которой был изображен вульгарный портретик полуголой девицы. Картина слетела с крюка. Грохот упавшей рамы подействовал на таджиков возбуждающе. Один из нападавших ударил Геру по руке, и каминная кочерга, описав по воздуху замысловатую траекторию, улетела за диван. Второй таджик навалился на Славу, и тот подломился, как тростинка.
        Несмотря на очевидную необходимость, никто из таджиков так и не решился выстрелить. Все они были вооружены так, словно шли не в каюту одинокой женщины, а на штурм посольства. Антоныч, наблюдая за полетом кочерги, на мгновение потерял концентрацию и тут же почувствовал легкий удар в подбородок…
        Открыв глаза, он понял, что лежит на полу, а легкий тычок, что он только что пережил, - это профессионально поставленный мощный удар, следствием которого явился нокдаун. Судя по тому, что он еще продолжал шлифовать карманами джинсов паркет, это был на самом деле нокдаун. При нокауте он пришел бы в себя лишь спустя некоторое время. В момент своей остановки у дивана он понял, что схватка проиграна. За время этого короткого столкновения он успел отослать в мир иллюзий двоих из этой славной пятерки. Но был еще третий, для которого драка стала неожиданностью. И теперь он одной рукой держал пистолет, а второй прижимал штаны к своему заду. Эти штаны распространяли по каюте смрад, и его не выдержал даже таджик, лежащий на Антоныче. Вонь была настолько сильна, что полностью отшибла у него желание говорить на родном языке.
        - Иди в сортир!.. - орал он, вращая глазными яблоками. - Шакал обосранный! Уйди отсюда, падла!..
        Еще один таджик стоял посреди комнаты с пистолетом и полностью контролировал ситуацию.
        - Господи, у меня туалет с ванной спарен! - вдруг вскричала Анюта.
        - Самое время стесняться неудобной планировки!.. - проскрипел из-под таджика Слава. - Ладно, урюки, ваша взяла!.. Только я не пойму - дальше-то что? Сейчас-то что делать будете?
        Таджик сполз с него и поднялся на ноги. Окинув взглядом обстановку, он сделал однозначный вывод:
        - А что дальше. Дальше она отдает нам деньги, а вас, неверные, придется порезать.
        - Тут неверных нет, - возразил Гера. - Среди нас только один женатый, да и тот спит.
        - Нам нужно, чтобы у вас память отшибло. И ты еще спрашиваешь, дорогой, что дальше?
        Подняв с пола чей-то пистолет, он стал разглядывать его так, словно впервые видел.
        - Стрелять придется. Билять, не хочу. А что делать? - Он поморщился и резко оглянулся. - Да уйди ты, сука, в сортир!! Вытряхни свой навоз, иначе в море искупаю! Шайтан-майтан…
        Антоныч проводил обгаженного боевика взглядом. На полу лежало оружие, но оно было так далеко, что любое его движение оба эти таджика остановят на полпути. Они стояли посреди комнаты в трех метрах друг от друга. И Слава, и Гера, будь у них хотя бы секунда форы, могли дотянуться до каждого из них, но… Но только дотянуться. Далее последуют два выстрела, и все закончится.
        Щелкнула защелка на двери спаренного санузла, и зловонный таджик вошел внутрь.
        Антоныч успел заметить, как молниеносно перекрестилась уже полностью протрезвевшая Повелкова. Этот жест человека, живущего не по закону божьему, он отнес за автоматический жест любого приговоренного к смерти. Развернувшиеся через мгновение события заставили Антоныча усомниться в собственных догадках…
        Из санузла, за спаренность которого так переживала Анюта, раздался визг на два голоса.
        Оба таджика обмякли, как матрасы, и машинально повернули головы в сторону ванной комнаты.
        Это была фора, которой так не хватало Антонычу.
        События для таджиков стали развиваться столь же стремительно, как и минуту назад жизнь крутилась перед ним. Стоящий перед Антоном таджик почувствовал удар, после которого его ноги оказались выше головы. Едва он успел испытать потрясение от удара затылком о пол каюты должницы Повелковой, как прямо перед собой увидел напряженное лицо Антоныча.
        Антоныч всегда ценил те мгновения, когда на ковре противник слегка раскрывался и терял над ситуацией контроль. Сейчас же, когда небритое лицо было в полуметре от него, внизу, а волосатые руки, которые должны были это лицо закрывать, были раскинуты в сторону, как крылья, он едва не рассмеялся от счастья.
        В тот момент, когда Антоныч еще подсекал растерявшегося таджика, Слава понял, что перед ним более сложная задача. Подсечь ударом ноги тело, вес которого приближался к полутора центнерам, было нереально. Понимая, что теперь все зависит лишь от его сообразительности, он согнул в колене ногу и тут же выбросил ее вверх. Стоящий над ним таджик выронил пистолет еще до того, как нога русского достигла цели. Он не видел того, что происходит под ним, опасность он воспринял реально, но не с должной быстротой. Когда он наклонился, дело было уже сделано…
        Пытаясь разлепить мгновенно слипшиеся легкие, он пятился задом, сбивая на своем пути различные предметы. Падение каждого Анюта сопровождала матом, от забористости которого морщился даже Антоныч. Стойка с цветами, ваза на тумбе, аудиосистема на журнальном столике…
        В тот момент, когда он уперся спиной в стену, где еще недавно висело изображение пошлой девицы, его наконец-то прорвало. Дикий крик, заглушающий даже вопли дерущихся в ванной, казалось, выдавит наружу оконные стекла.
        Все это произошло в считаные секунды.
        А визг тем временем из санузла переместился на кухню.
        Гера, понимая, что в каюте остается еще один вооруженный и, значит, опасный, противник, ринулся в кухню.
        - Мишке не делайте больно, пожалуйста!.. - услышал он просьбу Повелкиной.

«Какому Мишке?..»
        Заскочив на кухню, Гера остолбенел.
        Мишка висел, схватив мертвой хваткой пах таджика. Серебристо-рыжий енот размером с собаку среднего размера уже давно не издавал никаких звуков. Из его рта, до отказа заполненного гениталиями таджика, доносился лишь яростный рык. Судя по всему, животное уже вычислило самый жизненно важный орган на этом теле и не собиралось его выпускать. Енот распушил в гневе хвост, разбросал лапы, вооруженные острыми когтями, и болтался между ног таджика, как разорванная шапка-ушанка. Енот знал, что дело сделано, остается лишь ждать смерти противника. И поэтому хранил силы. Для еды, видимо. Так терпеливо висит на горле антилопы гну, ожидая кончины жертвы, лев.
        - Ни фига себе… - вырвалось из уст Геры.
        - Е-е-е… - все, что мог сообщить ему таджик, показывая пальцем на енота.
        - Я вижу, - подтвердил Гера. - Это у тебя из штанов вывалилось?
        - Что там? - Антоныч, контролируя таджиков в комнате, сгорал от любопытства.
        - Тебе, с твоими нервами, этого лучше не видеть. Анюта, что это?
        - Мишка! - увидев живого друга, Повелкова кинулась к животному.
        - Подожди-ка.
        Гера мягко остановил ее, присел на стул и вынул сигареты. Повелкова в недоумении присела рядом. Через мгновение оба закурили.
        - Да что там, Гера?! - Славино терпение тоже подходило к концу.
        - На причинном месте нашего гостя висит черт.
        - Это не черт!.. - вступилась за друга Повелкова. - Это Мишка! Мне его в позапрошлом году на день рождения подарили! Он меня любит, а на чужаков кидается, поэтому я его всегда в ванной держу! От греха подальше.
        Антоныч вспомнил ту минуту, когда ему предложили помыть руки на кухне, и похолодел.
        - Да что там такое, мать вашу?!
        Забрав из руки таджика пистолет, Гера вернулся на место.
        - Значит, так, скопец, ответь мне на два вопроса. Что ты знаешь о Колобке?
        - Каком колобке-молобке?.. - шепотом осведомился тот. Он стоял как циркуль, готовый очертить место для толкания ядра.
        - Мишка, ням-ням.
        Услышав свое имя, енот сделал несколько жевательных движений.
        - Вахуммудун лах… - взмолился таджик. - Брат, правду скажу, мамой клянусь. Что хочешь услышать?
        - Гера, - донесся из гостиной голос Антоныча, - не тупи, ради бога! Он не знает, кто такой Колобок! Это за Анютой кредиторы пришли!..
        До прихода Колобка время еще было.
        - Кто пять лет назад устроил покушение на президента Ниязова? - Гера вытер нос.
        - Он сам, говорят, брат, - прошептал обезумевший от страха, а потому не понимающий целесообразности ответа на данный вопрос, таджик. - Чтобы все поверили, что его сабля не рубит и пуля не берет…
        - Хорошо. А где клад Колчака?
        - Но, брат, я и про Колчака ничего не знаю, - едва слышно шептал таджик. - Может, Колобок знает?..
        - Вот это да, - раздалось над ухом Геры.
        Это зашел в кухню Слава.
        - Это Мишка, - представила опять начавшая хмелеть Анюта.
        - Очень приятно, - сказал Слава. - А я думаю, Гера, чего это у твоего собеседника акцент пропал?
        - Вряд ли Колобок теперь придет, - пробормотала Анюта. - Нас даже в трюме слышно было, наверное…
        Антоныч задумался. Кто бы знал, куда теперь отправится Колобок. Но точно не к Жидкову. Хотел бы он все рассказать боссу, давно бы уже это сделал. Значит, не торопится в каюту хозяина, выжидает.
        - Можно я Мишку заберу? - спросила Анюта.
        - Да рви ты его с корнем! - разрешил Гера.
        - Вы, пятеро, - Антоныч ткнул пистолетом в грудь таджика, который был, по всей видимости, старший. - Закопаетесь в своей норе и до Турции носа не покажете. В порту свалите. Ясно?
        - Господи!.. - взмолилась Анюта и опрокинула очередной стакан абсента. - У меня уже сил нет! Можно я на кухне хотя бы иллюминатор открою?
        - Открывай, - кивнул Антоныч. - А этих уродов, что, отпустим?
        - А кому они нужны теперь, без оружия? - усмехнулся Слава. - Может, в Киеве слушок пустить об их геройстве? Ну-ка, паспорта сюда…
        Когда наступила тишина и в каюте осталась хозяйка и трое русских, стало ясно, что Колобок не придет. Где он?
        - Придется искать, - вздохнул Слава, глядя на часы. - Нужно Гришу проведать.
        Они вышли из каюты и стали спускаться по лестнице.
        Глава 10
        Проснувшись, Гриша подскочил и осмотрелся. Все ушли. Куда? Почему не разбудили?
        Он осмотрел себя в зеркале. Помятый тип, встретив которого испытаешь желание перейти на освещенную сторону улицы. Сняв с вешалки куртку, Гриша вышел в коридор, на ходу вынимая телефон из кармана. Табло светилось и утверждало, что ищет связь. Гриша бросил его в карман и натянул на плечи куртку. Прошел по лестнице, встретил отбившуюся от свадебного покоя кучку празднующих, отказался от предложения выпить и выбрался на свежий воздух. Лайнер уходил в ночь, шурша водами, как полами длинных одежд.
        В голове одна мысль: Кира. Нужно найти кого-то, кто знает, где каюта Жидкова.
        Навстречу ему в форменной морской одежде шел крупный мужчина лет тридцати - тридцати пяти.
        - Ты не подскажешь, где здесь обитает капитан? - крикнул ему Гриша.
        - Я тебе что, Яндекс?
        Они не встретились. Когда оставалось шагов десять, морячок свернул и вошел в какую-то дверь. Дойдя до нее, Гриша понял предназначение этого помещения по буквам WC. Открыл дверь. Шагнул вперед. Сразу запахло дезинфицирующим средством. Мягко, ароматно, вызывающе.
        Он вошел в мужское отделение и прислушался. Судя по звуку, матросик справлял нужду. Подождать Гриша не посчитал зазорным. Облокотился на выступ длинной подставки, в которой утопало четыре раковины, еще раз посмотрел в зеркало. Лицо уже чуть свежее. Взгляд осмысленный.
        Матросик спустил воду, стукнул дверцей и вышел.
        Он был ни в чем, конечно, не виноват. Но он служил Жидкову, а это грех.
        Жестокий тумак отбросил его к стене, а после второго он врезался спиной в кабинку. Проломив дверь и рухнув на сияющий фарфоровым блеском унитаз, он сделал попытку подняться, но удар ногой впечатал его в стену.
        Схватив жертву за шиворот, отчего куртка затрещала и стала расползаться по швам, Гриша выдернул его из кабинки, но лишь для того, чтобы развернуть к ней лицом.
        Вломившись в секцию, он рывком наклонил морского волка и сунул его голову в унитаз.
        - Запомни, нехороший парень!.. - хрипел он, спуская воду. - Запомни и передай другим. Ко мне нельзя обращаться на «ты»! Мне нельзя смотреть в глаза!.. Особенно сегодня!.. Ты меня понял?
        Над бурлящей водой торчали уши матросика, и это позволяло ему слышать и понимать. Его макушка затряслась, и Гриша вынул его из водопада.
        Скользнув по нему руками, Гриша не обнаружил оружия.
        Врезал ногой в колено не унимающемуся противнику, заставив сползти на пол.
        - Где каюта капитана? Я о Жидкове спрашиваю! Где он сейчас?
        Флотский, побледневший от боли и корчащийся на полу, был очень не похож на того самодовольного парня, каким его увидел Гриша пару минут назад.
        Схватив его за руку, Гриша взялся за мизинец сотрудника «Ганимеда», украшенный золотым перстнем.
        - Я буду ломать по одному пальцу до тех пор, пока не услышу правильный ответ.
        Дотянувшись, Гриша врезал ногой по двери, вторым ударом вбил защелку в косяк.
        - Да, да, да!.. - захрипела его жертва. - Я знаю, где хозяин судна!..
        - Ты видел его сегодня? Когда в последний раз?
        Пауза позволила Грише вывернуть мизинец в сторону.
        - Да, я видел его!.. Он с какой-то девкой спешил на третий этаж!.. Отпусти руку!
        Мизинец хрустнул, но до перелома было еще далеко.
        - Не называй ее девкой, дефективный.
        Пора было уходить.
        - Третий этаж, значит. Там где?
        - Там его каюта! Она без номера, просто дубовая дверь!
        Гриша отпустил палец матросика, поднялся с пола сам и подал левую руку поверженному. Тот оперся на нее, встал, и в этот момент почувствовал, как дружески протянутая ладонь превратилась в стальные клещи.
        - Ты же понимаешь, что выйти отсюда одновременно мы не можем? - Не дождавшись ответа на этот свой вопрос, Гриша изо всех сил пробил правой в не прикрытое слева лицо нового друга.
        Усадив его в кабинку, он пригладил волосы, глянул на себя в зеркало и вышел из туалета.

* * *
        Жидков хотел ударить еще. Но в коридоре ударил колокол. Кира вспомнила, как однажды он рассказывал ей о том, что установил в новой квартире звонок, по тональности похожий на звон колокола на его лайнере. Для этого пришлось приглашать из Милана специалиста, но дело того стоило.
        Оставшись в комнате в одиночестве, Кира вынула из кармана платок и вытерла лицо. Кровь остановилась быстро. Ее врач говаривал, что если она все-таки надумает рожать, то это будут безопасные роды. Как давно это было и какие же обстоятельства заставили ее теперь об этом вспомнить!
        Жидков вернулся скоро. Видимо, отвлекли его пустяшным вопросом.
        - Значит, так. Слушай внимательно. Я отпущу тебя в Турции и даже дам денег на билет до Москвы. Но до Турции ты будешь дружна с одним галантным кавалером.
        - Ты меня не понял, Жидков. Я не проститутка.
        - Это ты меня не поняла. Сейчас ты отправишься в каюту к одному господину, фамилия его Марецкий. И украсишь его круиз до Стамбула своим присутствием. Если не сделаешь этого, в Москву ты уже не вернешься, а твоего мужа я разорю и загоню в долги. Ну как, хорошее предложение?
        Кира повела вокруг себя мутным взглядом.
        - Я только об одном тебя прошу. Не оставляй рядом со мной ножей и вилок. Я тебе, сучара, глаз выколю или кишки выпущу. А не хочется грех на душу брать!
        Он шагнул к ней и ударил по щеке еще раз.
        - Я не услышал ответа. Ты хочешь, чтобы твоего мужа за долги в проруби купали?
        - Хорошо, Жидков. Будь по-твоему. Где эта каюта?
        - Тебя проводят! - Жидков вынул из кармана телефон и сказал в него всего одно слово: - Колобок!
        Через минуту снова послышался рындовый звон.
        - Открыто! - бросил Жидков.
        В каюту зашел среднего роста тип и уставился на хозяина преданным взглядом.
        - Отведешь ее в ту каюту. Если будет орать, сбрось за борт. Забирай свои вещи и ступай. Если турист пожалуется, что ты была неласкова… Словом, мне кажется, ты поняла меня. - И Жидков, подняв с пола красную сумочку, швырнул ее к порогу.
        Из сумочки вылетел паспорт, а из паспорта - фотография. Подняв ее, Жидков всмотрелся.
        - Это твой Гриша? Хм. Ты же не хочешь, чтобы он страдал?
        Кира не хотела.
        Этот разговор случился вечером. А под утро, размахнувшись словно для броска гранаты, Жидков разбил стакан. Хрустальные осколки, сверкнув шлифованными гранями, разлетелись по всей каюте. Секунду подумав, он в то же место на стене отправил бутылку «Джонни Уокера». Хотелось еще чем-нибудь попробовать перегородку на прочность, но ничего, кроме пачки сигарет и плоской картонной упаковки со спичками, на столике не было.
        На диване у входа в комнату сидели Колобок и один из матросов-охранников. Последний прижимал к сломанному носу какую-то тряпку. Другой рукой он держался за бок, его лицо было бледно, а дыхание походило на звуки чайника перед закипанием.
        - Ее муж на корабле?
        - Похоже, что так, босс, - согласился Колобок.
        - Как он оказался на судне?
        - Купил билет, - невнятно просвистел охранник. - Его имя в списке пассажиров.
        - Я за что вам плачу, кретины? Где Боцман?
        - В лазарете под капельницей лежит, - продолжил разговор охранник. - Что-то у него там - то ли сотрясение, то ли опущение…
        - Что ли… - передразнил Жидков. - Думаете, если вас команда, а мужик один, то все нормально будет? Хорошо вы приказы выполняете. Одного в лазарет унесли, второй на тролля похож.
        - Он напал так неожиданно…
        - Неожиданно только понос случается! - опять вскипел Жидков. - Я их отправляю утопить козла, который мне жизнь испоганить может лучше Интерпола, и в ходе наблюдения за ним на них неожиданно нападают! Муж девки нападает!.. Кто-нибудь из вас ляпнул лишнее?
        - Да он особо и не спрашивал.
        - А что спрашивал?
        - Как вашу каюту найти…
        - Надеюсь, вы не показали дорогу?
        - Да вы что, босс?! - возмутились хором Колобок и потерпевший. - Да у него и времени-то спросить не было…
        - А вот с Боцманом поболтать у него время, наверное, было, - пригладив волосы, выдавил Евгений Петрович. Прищурившись и посмотрев на место соединения потолка со стеной, бросил: - Спросил он Боцмана, где каюта для девок?
        - Боцман мамой клянется, что ничего ему не сказал, - убедительно произнес крепыш. - Руку вот так на лбу держит и говорит, что ничего не сказал.
        - Как можно верить клятве Боцмана, если у него сотрясение мозга?!
        - Он его вот сюда ударил, - жалобно пробормотал охранник.
        - На себе не показывай, - посоветовал Жидков. - Конечно, сказал. Конечно… Обманутые мужья умеют правильно вопросы задавать, базара нет. Значит, так, выметайтесь отсюда, и через три часа я хочу знать, где находится этот муж! Крот!
        Тот появился в комнате гораздо быстрее, чем от него можно было ожидать.
        - Ты старший. Берешь этих парней, поднимаешь на ноги наших ребят, и начинаете искать на судне вот этого, - вынув из кармана фотокарточку, он передал ее Кроту. - Три часа, понял?
        Тот признался, что понял.
        Отправив людей на работу, Жидков вернулся в кабинет, из которого вышел встречать посланную им группу для пленения Гриши. Он хотел услышать доклад, полный положительных эмоций, однако встретило его молчание, а текст доклада он прочитал по знакам препинания на их лицах.
        Разнос подчиненных занял не больше десяти минут. Теперь можно снова сесть в кресло и подумать о последствиях, которые могли наступить в результате туалетного допроса Боцмана. Если тот выдал каюту с девками, этот Гриша может отправиться туда, и беды не миновать. Жена его у Марецкого, он ее не найдет. Но что ему расскажут красавицы в каюте - страшно даже предположить. Нет, пора кончать с этим. Сомнений в том, что Боцман выболтал все, что знает, не было. В принципе, Боцман человек малообщительный, парень себе на уме и лишнего никогда не скажет. Однако одно дело быть молчаливым в коллективе соратников, в составе которого он выезжает потрошить барыг и проверять дебеты-кредиты у финансовых воротил, и совсем другое, когда из тебя выбивают показания нестандартными методами.
        Жидков только сейчас понял, насколько серьезен человек, с которым он познакомился при таких странных обстоятельствах. Но не нужно паниковать. Гриша выйдет на него, и это даже к лучшему. Просто нужно быть к этому готовым.
        Дотянувшись до маленькой тумбочки у стола, он вынул еще одну бутылку виски.
        Глава 11
        - Гриша? - пробормотал Гера, вглядываясь в темноту палубы.
        Навстречу им, растирая кулак и крутя головой, как бык, шел именно он.
        - Разве ты не спишь? - глупо улыбнулся Слава.
        - Если я сплю, тогда здесь кто? - Он осмотрел троих приятелей. - Где-то здесь должна быть комната, в которую сведены все данные о происходящем в каютах.
        - Да на первом этажа она, - пробормотал Гера. - Каюта, в которую уходит проводов больше, чем в рубку. Да еще автономный локатор стоит. Я это еще час назад выяснил. А что толку от того, что я это знаю?
        - Нужно попасть в эту комнату.
        - Ты думаешь, что Жидков установил в своих покоях видео и разрешает своим шестеркам баловаться порнухой?
        При слове «порнуха» Гриша занервничал.
        - Я думаю, Кира не в каюте Жидкова, - сказал вдруг Слава.
        Он решил не растягивать паузу.
        - Я был у некоего Марецкого. Этот тип находится на корабле, чтобы заключить с Жидковым какой-то долгосрочный и дорогостоящий контракт.
        - Откуда знаешь? - грубо бросил Гриша.
        - Я говорил с дочерью Жидкова. Кажется, она не в восторге от папиных проделок и пытается ему мстить.
        - Мы отвлеклись, - заметил Антоныч.
        Слава посмотрел на Гришу.
        - У Киры есть красная сумочка? Ручки длинные, на серебристом замке буквами выдавлено «Миу Миу»?
        - Есть. Почему спрашиваешь?
        - Гриша, - поморщился Слава, - даже учитывая обстоятельства, тебе следует быть повежливее с друзьями. Эту сумочку я видел в кресле каюты Марецкого. Хотел сунуться в комнату, рядом с дверью которой стояло кресло, но он меня не пустил.
        Гришу передернуло.
        - Не пустил?! А почему ты дверь ногой не выбил?!
        - А сколько еще женщин имеют красные сумочки с длинными ручками?! Войти, чтобы увидеть, как его голая жена Кафку на кровати читает?!
        - В каюте Марецкого точно должна быть скрытая камера… - задумчиво пробормотал Антоныч. - Если Жидков с ним документы подписывает, ему бы это очень пригодилось…
        - Веди в ту каюту! - И Гриша похлопал Геру по плечу.
        Через три минуты, пропуская веселую публику, они оказались на первом этаже лайнера.
        - Входить нужно быстро и слаженно, - предупредил Гера. - Если это командный пункт скрытой от пассажиров жизни лайнера, здесь хорошая охрана. У них не должно быть никаких сомнений в наших намерениях. Главное, вселить в них ужас.
        Гриша не дослушал и несколько раз стукнул в дверь.
        Она распахнулась, и в проеме показался славный малый лет тридцати с огромной, как воздушный шарик, головой и челюстью, которую, казалось, задвигали на место бульдозером.
        - Привет, - бросил Гриша и из-за спины Геры, едва не сбив его плечом, врезал стражу в челюсть. - Я знаю, как проходят первый рубеж охраны.
        После этого демарша у Геры уже не было сомнений в том, что их намерения не останутся непонятыми. Вообще-то Гера собирался воспользоваться пистолетом. Под стволом охранник мог рассказать многое. Теперь же из него не удастся выдавить ни слова в течение пары ближайших часов. Кроме того, его падение уже явно стало предметом интереса и тревоги.
        И Гера успел подумать еще и о том, что после свадебного ЧП нервы у людей здесь ни к черту и стрелять они будут, пожалуй, даже на свист.
        Не успело это пронестись в его голове догадкой, как грянул выстрел и пуля, пролетев в полуметре над головой, врезалась в стальную переборку. Отскочила и ушла в море.
        - В каюту, в каюту, быстро! - засуетился Антоныч.
        Человек Жидкова стрелял наугад. Эти движения пистолетом от бедра и плеча выглядели нелепо и, пожалуй, даже забавно. И даже странно, что никто не засмеялся.
        Холл и гостиную, украшенную черепами каких-то животных, они миновали быстро. И лишь у лестницы, ведущей наверх, появилась преграда в виде огромного охранника. В глазах Славы появилось сомнение, перемешанное с азартом.
        Громила скатывался по ступеням, и они, дубовые, прогибались и стонали под полутора центнерами веса. Этот страж заспанным не выглядел, а потому соображал быстро, благо времени на то у него было предостаточно. Перед тем как встать во весь рост перед тремя наглецами, ворвавшимися в служебное помещение, он даже успел крикнуть что-то в рацию. Но потом она его интересовать перестала, и он отшвырнул ее в сторону.
        Пользуясь силой инерции, ведущей его от прохода к лестнице, Слава выбросил вперед ногу и всадил ее в живот колоссу. Любой другой от такого прикосновения остался бы без печени. Этот же малый лишь покачнулся, и Слава, почувствовав в колене боль, потерял равновесие и отвалился к стене. Рык, который он услышал, заставил его вскочить с пола и начать искать что-нибудь тяжелое и большое. Лучшим средством борьбы против этого парня мог послужить ксерокс, стоящий на одном из столов. Но добраться до него не было никакой возможности.
        А Антоныч уже что-то кричал, показывая Грише на дверь, находящуюся на втором этаже лестничного пролета. Видимо, он хотел оказаться в смежном помещении, чтобы не оставлять никого в тылу.
        С налитыми кровью глазами громила шагал к Славе метровыми шагами, и кисти его, сжимаясь и разжимаясь, были похожи на руки Терминатора.
        - Да не отвлекайся ты на глупости, - раздраженно проговорил Гера, даже не глядя в ту сторону, по направлению которой дважды нажал на спуск. - Иди туда, Слава! Там точно кто-то есть!
        Глядя, как амбал валится на пол с простреленными ногами, Слава схватился рукой за перила и, придав своему рывку ускорение, загрохотал по ступеням.
        - Наверху нет никого! - прокричал ему почти в лицо выскочивший из каюты Гриша. Выспавшись и налившись яростью, он поспевал впереди всех.
        На втором этаже аркадой располагалось три двери. Дойдя до первой, Слава откачнулся к перилам, оперся о них спиной и с двух шагов вбил дверь внутрь первой комнаты. Створка распахнулась и тут же захлопнулась, дрожа и грохоча. Однако за то мгновение, что проем был свободен, он успел заметить, что ничего, кроме двух стульев, в помещении не было.
        Он бросился ко второй двери. Дверь отлетела в одну сторону, хилый замок в другую, и разве что только створка не закрылась, как в первый раз, а повисла на нижней петле.
        Два лежака, телевизор, пара стульев. Здесь, видимо, спали те, кто дни напролет проводит у мониторов.
        Пора было подводить итоги.
        Двое людей Жидкова лежали на полу, одному из них требовалась срочная медицинская помощь, второй мог подождать. Антоныч сорвал со стены аптечку и присел над раненым.
        - Гера, стрелок чертов! - кричал он с пола. - Зачем стрелять два раза?
        - Я умру?.. - жалобно пропел с пола громила.
        - У каждого врача есть свое личное кладбище, - еще больше взволновал его Антоныч, разрывая упаковки с бинтами. - Но в моих руках умирают редко. Разве можно столько жрать?! Ты слышал что-нибудь о лечебном голодании?
        Беспомощных и почти бесчувственных охранников затащили в комнату, где не была сломана дверь, и заперли.
        - Вы только посмотрите, - бросая пистолет на стол, восхитился Гера, откатив стул. Он тут же сел у монитора и принялся осваивать место.
        Очень скоро он понял принцип работы и защелкал кнопками на клавиатуре. Одна за одной менялись картинки. У Жидкова под контролем были все каюты без исключения.
        - Ух ты…
        - Ищи Киру! - Антоныч толкнул его в спину, заставляя отключить картинку, на которой две блондинки ползали по мужику с огромным животом.
        Через три минуты Гриша глухо выругался и опустился на стул рядом с Герой.
        В монитор был хорошо виден интерьер каюты, где находились двое: мужчина и женщина.
        И сейчас, наблюдая за общением Киры с одетым в венгерский халат неизвестным, Гриша сжимал кулаки и очень сожалел о том, что не может понять ни слова из их беседы.
        - Они едят креветки с черным хлебом и белым вином, - сообщил Гера. - Судя по этикетке, портвейн. Беседа мирная, Кира спокойна.
        - Ты решил, что мы ослепли? - перебил его Слава.
        - Я так… констатирую…
        - Как можно есть креветки с черным хлебом? - после продолжительной паузы вскипел Антоныч.
        - Она не пьет белое вино! - обезумев от ярости, Гриша ударил кулаком по столу. Ксерокс качнулся. - Она к нему даже не притрагивается!
        - Еще как пьет, - пробормотал Гера, не замечая, как Антоныч взмахивает перед его носом кулаком, - еще как притрагивается.
        - А… он к ней… притрагивается?
        - Ну, пару раз руку поцеловал, - ответил Гера, - через стол. Вы же видели. А вообще, признаться, он ведет себя очень странно. Говорит длинно, жестикулирует театрально, рот открывает и долго не закрывает… Что-то здесь не так.
        - Стихи, наверное, читает… - предположил Слава.
        - Где эта каюта? - со странным спокойствием процедил Гриша.
        - Ну где каюта хозяина судна? - вмешался Гера. - Не может же Жидков в чужой каюте вина разливать…
        - Это не Жидков.
        Гриша посмотрел на Славу.
        - Как не Жидков?
        - Это Марецкий. Тот самый бизнесмен, который отправился в путешествие по приглашению Жидкова. Это с ним я разговаривал. И именно в этой каюте я видел красную сумочку. Значит, не так уж много женщин на корабле с такими сумочками…

* * *
        Освободившись от цепких и потных рук Марецкого, Кира прижала дверь к косяку и посмотрела на замок, который, слава богу, здесь был, но от которого, к несчастью, не было бы никакого толку, если бы кто-то весом Марецкого решил эту дверь выбить. Развернувшись, она прижалась к двери спиной и отдышалась.
        Чтобы окончательно привести нервы в порядок, осмотрела помещение. Видимо, Жидков плохо разбирается в женских вкусах, коль скоро выделил ей для ночлега эту каюту. Или же ему было просто наплевать, куда Киру заселить. Второе вернее, потому что он уже начал использовать ее как собственность, шантажируя и унижая. Эта каюта могла заинтересовать скорее мужчину. По стенам ее висели какие-то африканские маски, по углам стояли статуэтки.
        Поразмыслив, что плохого для нее в том, что уже случилось, она пришла к следующему выводу: пока ничего. Нужно дождаться прибытия в Турцию и уносить ноги. Простит Гриша или нет, уже неважно. Главное, вырваться из лап Жидкова. Кира слышала, что случается с женщинами без документов. Паспорт пока при ней, но чего стоит его отнять?
        Каждый мужчина, с которым ее сводила жизнь, не упускал случая выразить ей теплоту чувств. Другое дело, что каждый делал это по-разному. Марецкий ничего лишнего себе не позволил. Но Марецкий может и не знать, какую роль и во имя чего играет Кира. Негодяй Жидков все обставил ловко.
        Направляясь в каюту Марецкого, она была готова к любым неприятностям. Вот ведь как интересно вышло: она рвалась к счастью, предав Гришу, а в заключение любовного приключения спасала его жизнь, рискуя своей. Хорошо роман закончился, нечего сказать. И словно пала пелена с глаз. Словно минул период слепоты и безволия. Как жаль, что это случилось так поздно…
        Будучи дважды предупрежденной, Кира готова была встретить в каюте Марецкого и масленые взгляды, и пошлости, и попытки поразить ее галантностью, попахивающей похотью. Для нее это было не впервой, до встречи с Гришей она насмотрелась разного. Но до постели - никогда, и бог тому свидетель - дело не доходило. Ангел-хранитель всякий раз оберегал девушку от несчастья, прикрывая крылом. И каждый раз после победы, уходя из такого места, Кира слышала его приглушенный шепот в ухо: «Не знаю, девочка, хватит ли у меня сил всякий раз оказываться в нужное время в нужном месте». Он говорил ей это всякий раз, но всегда оказывался рядом, когда это было нужно.
        Может, и сейчас пронесет?
        Попытавшись привести свои мысли в порядок, она прошлась по каюте. Кира уже не была уверена, что на ночь следует раздеться. В сумке, что она прихватила с собой из дома, лежало несколько платьев, кроссовки и джинсы.
        Она принялась быстро переодеваться. В конце концов, лучше спать в джинсах, нежели в платье. Расстегнув бюстгальтер на крепкой маленькой груди, она бросила его в сумку и натянула на плечи майку. Вслед за этим в сумку полетели туфли и платье.
        Оказавшись в джинсах, она подошла к зеркалу и, совершенно не отдавая отчет, зачем ей это нужно, шевельнула губами:
        - Простишь ли меня, Гриша?
        И тут же подумала, что не спрашивала об этом, когда еще несколько часов назад с нею все было хорошо и когда она была счастлива.
        Она отошла к иллюминатору. Собственно, это и не иллюминатор был вовсе, а окно. Но окно необычное, овальное только потому, что это было окно лайнера, а кто хоть раз видел на кораблях окна квадратные?
        И тут же Кира подумала, что никогда на лайнерах еще не была, а потому и сказать не может, какие на кораблях окна.
        - Ну как гуляется, хорошо?
        В ужасе отпрянув от подоконника, Кира развернулась и застыла на месте. Кажется, это не самая лучшая шутка создателя. Вероятно, из-за большого внутреннего желания выдать желаемое за действительное с ее грезами случилась девиация - стрелка компаса отклонилась под воздействием гораздо более сильных полей, нежели женские мечты. Стоило вспомнить о Грише, как тут эта знакомая издевательская усмешка. Но небо не унималось. К главной теме ее главных грез оно приготовило еще более выразительный дивертисмент.
        - Вижу, ты тут уже по-домашнему, в маечке, - услышала она голос мужа, и это привело ее в настоящий ужас. - Ждем появления счастья?
        Не веря своим ушам, она осторожно подошла к иллюминатору и, выглянув, наклонилась вниз.
        Черное море. До ближайшего берега несколько миль. На парапете шириною в пятнадцать сантиметров, на высоте около пятнадцати метров над водой стоял Гриша. Сухой.
        - Гриша, - прошептала Кира. - Гришенька… - принюхавшись, она глупо и по-домашнему пролепетала: - Ты выпил?..
        - Самое время принюхиваться. Так я говорю, ждем появления счастья?
        - Гриша… Что ты здесь делаешь?..
        - Я здесь стою, - сказал он, украдкой посмотрев вниз. Увиденное ему не понравилось. Было слишком высоко. Освещенная яркими иллюминаторами и палубными фонарями вода казалась метрах в ста под ногами.
        - Ты с ума сошел? Ты сейчас упадешь!..
        - Значит, так. Я забираю машину, удочки и станок для бритья. Все остальное, включая долбаный деревенский дом вместе с сумасшедшей тетей, - твое.
        - Может, вы попозже имущество разделите?! - донесся откуда-то снизу голос Антоныча. - Нашли, мать, время!..
        - Я пришел за тобой и без тебя не уйду, - холодно произнес Гриша. - Нам нужно бежать с корабля, а дальше все как я сказал. Руку давай.
        - Гриша, дорогой! - И Кира вовремя заплакала.
        - Мне нужно, чтобы ты выбралась за иллюминатор и покинула эту каюту, - быстро проговорил Гриша, чувствуя, как у него затекают ноги. - Дальше по обстоятельствам. Но что бы ни случилось, знай одно: спать с тобой я даже в одном доме не буду, не то что в постели. Ты разбила мне сердце.
        Кира дослушала до конца.
        - Нет слов. Ты прав. Но если бы я каждый раз, когда ты таскался по бабам, уходила из дома, то пять последних лет мы жили бы врозь!
        - Вспомнила!
        - Нет, а что? Давай объективны будем. Я повела себя как сука. Кто бы спорил. А теперь скажи что-нибудь о себе. Чтобы я знала, что не одна я такая.
        - Между прочим, сейчас не я в каюте у любовницы нахожусь, а ты в каюте у любовника!
        - Ну конечно, - прыснув слезами, вскипела Кира, - тебя поймаешь!.. Тебя в ступе не утолчешь!..
        - Вы там что, перед загсом репетируете?! - взревел из морской пучины Антоныч.
        - Григорий! - добавил Слава. - Мы, между прочим, не «морские котики»! Висеть долго на борту, присосавшись, не можем!
        - И эти здесь!! - взревела Кира.
        - Пока еще здесь! - кряхтя, согласился Гера.
        Кира не могла понять, что с ней происходит. С ней случилось лучшее из всего, чего можно было ждать, - появился Гриша. Но истерика уже овладела ею.
        - Лезь в окно! - приказал Слава. - Насколько мне известно, женщины гостили на этой
«черной жемчужине» часто, но ни одна из них не выходила поутру на палубу с нормальной психикой! Ни одна нормальная баба на это судно не взойдет! Лезь в окно, иначе мы все шлепнемся вниз! А я даже не знаю, где мы находимся!..
        - Не сорветесь, - усмехнулась она. - Такие, как вы, вцепившись, держитесь мертвой хваткой. И не пугайте меня женскими страхами. Образ Жидкова ужасен не более вашего. Любой из вас способен на подлость, разница лишь в том, что вы совершаете ее в присущей только вам четверым манере. И в этом смысле вы ничем от него не отличаетесь!
        - Она бредит! - испугался Антоныч.
        - Это вы увели Гришку от меня!..
        - Антоныч, - признался где-то в темноте Гера, - я уже не могу здесь стоять, гадом буду.
        - Пожалеешь! - взревел Антоныч, и не было ясно, в чей адрес. - Лезь в окно быстро!
        - Ты завидуешь! - продолжала кричать Кира. - Вы - жалкие ревнивцы, для которых женщины - всего лишь часть интерьера! Мелкие сутяги! И Гришу на себя похожим сделали!.. Он лишился маленькой игрушки - общения с красивой женщиной! Никакой любви. Только чувство собственника! Какого черта вы залезли на эту стену?
        Слава не выдержал:
        - Красивой женщины! Кто сказал, что ты красивая? Эти веснушки, уши неправильной формы… Я выполняю свой гражданский долг, и, если думаешь, что ослеплен твоим великолепием, ошибаешься! Так спасают тонущую в полынье собаку или вытаскивают из горящего дома ребенка! И понять не могу, как ты могла попасться на такую жалкую блесну?
        - Шуты гороховые! - перегнувшись, прокричала Кира во мрак ночи.
        - Кира, - пробормотал Гриша. - Клянусь Черным морем: если ты сейчас не вылезешь в окно к своему мужу, я заберусь в окно сам и откручу тебе голову.
        Створка иллюминатора над его головой захлопнулась с грохотом, который он принял за выстрел. Слава, напрягая остатки сил, полез вверх и вскоре оказался у окна, оттеснив Гришу. Дотянувшись, он осторожно постучал. Окно раскрылось.
        - Я тебе вот что скажу… Мне стыдно смотреть, как женщина с твоим интеллектом заглотнула наживку старого импотента. Сначала Жидков, теперь Марецкий. Жениться на тебе он все одно не станет. Но зато не упустит шанс насладиться женской красотой. Не в первый раз. Здесь даже каюта специальная есть, для пленниц. Но насладиться так, как это делают нормальные мужики, он не сможет, значит, ему нужно срочно что-нибудь придумать… А что может еще придумать маньяк с сексуальным аппаратом, не подлежащим восстановлению?.. Он уже предлагал тебе креветки с черным хлебом? Отвечай! Предлагал?! А ты знаешь, что черный хлеб с креветками едят, чтобы возбудить грязные сексуальные фантазии? И это жена моего друга?.. Гриша, пошли вниз! Вернемся в Москву, нормальную красивую бабу себе подыщешь. Мы с пацанами поможем. А эта пусть остается. У меня в загсе знакомая есть, в два счета разведут.
        Кира смотрела на стоящего под окном Гришу и молчала.
        Не видя ее взгляда, Слава продолжал:
        - Мы тут с людьми поговорили. У Марецкого наступает оргазм, когда он видит женщину, поедающую креветки. Он брал твою руку через стол для поцелуя? Представляю, что он делал второй рукой под столом!.. А сейчас ждет, когда пробьет двенадцать и можно будет встать из гроба.
        - Откуда вы знаете про креветки? - глухо пробормотала Кира.
        - Чего он от тебя хотел? Мы знаем, что он импотент, так чего он от тебя хотел?
        - А чего хочет мужчина от женщины? - похолодев, пробормотала Кира.
        Слава подумал:
        - Надеть на себя и тебя кожаное белье, посадить себе на спину, проскакать до юта и обратно, а потом обрызгать себя сливками из баллончика, вложить в пуп вишенку и ударом по животу выбивать ее и ловить ртом?
        - Тьфу, мать!.. - прокряхтел внизу Антоныч.
        Кира помнила обещание Жидкова. Простит Гриша или нет - вопрос уже второй. Но оставление каюты означало, что Жидков примется за Гришу сразу по возвращении из турне. Хотя что ему стоит позвонить в Москву прямо сейчас?
        Додумать она не успела. Не успела и захлопнуть иллюминатор. В ее спальню вошел, не испытывая особых затруднений, Марецкий. Глядя на него округлившимися от ужаса глазами, женщина сообразила, что не закрыла дверь на ключ.
        - Я проходил мимо, услышал ваш голос, Кира, - проговорил, приближаясь, Марецкий, - и понял, что вы не спите. Решил поболтать пару минут, если вы не возражаете.
        Он сменил венгерский халат на светлый костюм с белоснежной сорочкой и шелковым шарфиком. Выбрился и теперь напоминал здорового мыслями мужчину. Дела с Жидковым не клеились. Он внимательно читал договор, изъянов не видел, но чувствовал, что подвох где-то рядом. Нужно просто отдохнуть и перечитать на свежую голову. И поэтому решил сблизиться с предоставленной Жидковым женщиной и снять напряжение.
        - Что вы… - пролепетала Кира, опасаясь за тех, кто был снаружи, - разве я могу быть против? Напротив, благодарна вам за заботу.
        - Ну, какая уж тут забота, - голосом мецената ответил хозяин и прошел к окну, оказавшись рядом с ней. - Я просто не мог представить, что вы будете сидеть здесь одна и скучать. Как вам здесь?
        Кира поспешила удалиться от подоконника. Взяв за повод необходимость расчесаться, она порылась в поисках расчески в сумке, однако тут же вспомнила, как некоторые мужчины реагируют на взметнувшийся шелк женских волос. Не желая подливать масла в огонь, она вынула из сумки платок и села в кресло.
        Марецкий распахнул иллюминатор. Кира почувствовала головокружение и попыталась препятствовать попытке Марецкого посмотреть в окно первой пришедшей в голову фразой:
        - Здесь чудно.
        - Вы правильно сделали, что не заперли дверь, - похвалил Марецкий, - в этом доме все двери, как и помыслы его обитателей, всегда открыты. Я уже обратил на это внимание. Не правда ли, Жидков - душка?
        Уходить от свежести пахнущего вечерней свежестью окна Марецкий не собирался. Видимо, так ему было удобнее разговаривать. Облокотившись на подоконник, он принял свободную позу, расплылся в улыбке, вызывающей доверие, чуть выдвинулся в окно, нависая над подоконником, и сцепил пальцы рук.
        - Я люблю эти вечера. Они успокаивают. Здесь после дневной суеты можно предаться мыслям, далеким от реальности, а ведь наш реальный мир столь жесток, Кира… Но деревья, облака и воды вокруг нас понимают всю суть происходящего в этом мире, и они так же, как мы, страдают…

…У Гриши затекли ноги, руки, и если раньше он имел возможность шевелить ладонями на стене и переступать ступнями на парапете, то теперь такой возможности он был лишен. Затаившись, он старался не выдыхать амбре из «Эксесса» и виски. Больше всего ему хотелось прокашляться и потоптаться на месте. Стоять на стене без опоры на такой высоте - занятие не для слабонервных. Этим троим внизу хорошо. Они хоть на палубе стоят. Сорвись у кого из них одна нога, рукам есть за что схватиться. А перед Гришей - отвесный борт. Но, несмотря на то что руки уже не слушались, он стоял, будучи уверенным в том, что простоит так еще долго. Но очень хотелось прокашляться. Если не с грохотом, прочищая легкие, то хотя бы негромко, прочищая горло. Однако делать это ему категорически не рекомендовалось.
        Между тем Марецкий отошел от иллюминатора. Воспользовавшись этим, Гриша забрался повыше и получил возможность видеть все, что происходило в каюте.
        Кира стояла у стены, рассматривая какую-то маску. А Марецкий, словно завороженный, стал обходить ее. И Гриша почувствовал, что это начало известного маневра.
        Они с Кирой как-то видели в зоопарке, как спариваются черепахи. Зрелище было не из приятных. И сейчас Гриша вспомнил это, потому что происходящее очень напоминало тамошние попытки самца забраться на панцирь самки. Самка в последний момент поворачивалась на пару градусов, чудовище с открытой пастью с нее сползало, терпеливо обходило по большому радиусу и снова принималось за свое. Проходило очень много времени до того момента, когда две черепахи накладывались конгруэнтно одна на другую и превращались сверху в одну.
        Но черепашье поведение - эталон терпения. Марецкий ходить вокруг точеной фигурки сутками не имел возможности. Видимо, рот его наполнился слюной настолько, что, когда он в следующий раз произнес «Кира», раздался лишь свист.
        - Что вы делаете? - услышал Гриша, который, в отличие от Киры, имел относительно этого достаточно четкое представление.
        - Что вы делаете? - вскричала она, чувствуя, как огромная масса валит ее на диван, подминая под себя и давя всем весом.
        - Два часа, - хрипел Марецкий, - два часа радости - и я сделаю тебя богатой!.. Сделай то, что должна, и станешь богаче Батуриной!..
        - Подите к черту! - яростно отбивалась Кира, пытаясь выбраться из-под рыхлой туши хозяина каюты. - Я буду кричать!..
        - Я так хочу этого, - сопел в истоме Марецкий, - я даже слышу этот крик… Все, что хочешь, за два часа активной работы… - Руки его с треском разорвали майку на груди женщины, и он почти захлебнулся, увидев даже больше, чем ожидал.
        Гриша этой сцены не видел. Ему мешал край иллюминатора. Он только удивлялся тому спокойствию, что им внезапно овладело. Его взору достались лишь ноги жены, обтянутые голубыми джинсами. Они дергались, пытаясь сбросить тяжкий гнет с тела.
        Гриша подтянулся еще, и наградой за это стала картина в каюте целиком. Марецкий, оказывается, уже скинул с себя пиджак и рубашку. Неповоротливый с виду, он проявлял чудеса ловкости. И теперь Гриша видел лишь спину его, поросшую волосами от пояса до шеи. Картина эта заставила Гришу распахнуть створку иллюминатора до отказа.
        А Кира тем временем задыхалась от собственного бессилия что-либо сделать. Теперь, когда все случилось, она испытывала настоящий ужас. Даже ее самые смелые попытки сдвинуть в сторону обезумевшего Марецкого приводили к тому, что силы его утраивались. Она пробовала ударить его по лицу - он схватил ее руку и заломил до хруста. Кира вскрикнула. Она пыталась ударить его коленом, - он насел так, что нога едва не сломалась.
        - Да где же ты есть?! - вскричала она, боясь, что за это время Гриша мог сорваться и упасть. Она боялась уже не за себя, за Гришу.
        Гриша упал в воду! Иначе он давно бы уже был здесь!
        На ней находилось животное, не контролирующее ни чувства свои, ни поступки. И в тот момент, когда на ней треснула майка, свет вспыхнул перед ее глазами, как в операционной. Она догадалась, что Марецкий с размаху ударил ее по лицу, потому что ему порядком надоело сражаться. Он хотел оргазма.
        Когда она снова увидела потолок в стиле «Лувр», потное, склизкое тело прикасалось к ее ногам, и она, уже готовая взвыть, поняла, что осталась без брюк.
        Гриша упал! Это она виновна! Будь она проклята!
        Зарычав, как волчица, она вцепилась зубами в узловатое плечо Марецкого, и он заорал хрипло и страшно.
        И в то же мгновение в глазах Киры вспыхнули фиолетовые фонари, а в голове загудел гигантский комар. Марецкий сидел на ней и потирал прокушенные телеса ушибленной о лицо жертвы рукой. Оставшись после этого удара совершенно без сил, Кира слышала в свой адрес грязные ругательства. И вдруг почувствовала, что какая-то непреодолимая сила ее переворачивает со спины на живот…
        А потом вдруг раздался этот грохот.
        И на обнаженную спину ее посыпались какие-то предметы. Предполагать, что это Марецкий взорвался от оргазма, было глупо.
        - Ну, что теперь скажешь, моя законная жена? Между мною и Марецким по-прежнему нет никакой разницы?
        Услышав этот почти родной голос, Кира сорвалась и зашлась тем безутешным плачем, который случается с женщинами всякий раз, когда мелкая неприятность проходит мимо, но самое страшное еще впереди.
        А позади нее, держа в руках спинку стула с торчащими из нее белыми щепками, стоял Гриша.
        Глава 12
        Тяжело приподнявшись над кроватью, Марецкий со стоном схватился за голову и сквозь пелену тумана стал настраивать зрение таким образом, чтобы усилить резкость и разглядеть-таки две тени, стоящие перед ним. Когда это случилось, он увидел двух охранников из свиты Жидкова. Первое, что прошептали его губы, было: «Где она?»
        Не получив вразумительного ответа, он осмотрелся. Пиджак, рубашка, обломки стула из гарнитура девятнадцатого столетия. Тогда люди делали мебель на совесть.
        - Как эта… красавица могла ударить меня стулом по голове, если я лежал на ней?
        - Женщины в минуты оргазма непредсказуемы и творят чудеса, - подумав, ответил один из охранников.
        - Заткнись, дурак!! - взбеленился Марецкий. - Найдите мне эту суку!
        В шкафу никого не обнаружилось. В окне, куда высунулся один из охранников, тоже. Но и по лестнице никто не спускался, в противном случае девушка обязательно столкнулась бы с ним и его напарником. Оставалась кровать, однако и под ней, как выяснилось, была лишь пустота.
        - Не могла же она в окно прыгнуть, - говорил Марецкий, шагая по каюте с мокрым полотенцем на голове. - Она что, улетела, что ли? Села на метлу и улетела?
        Охранники пожали плечами. Марецкий подозрительно прищурился.
        - А почему это вы так быстро явились?..
        - Мимо проходили, слышим - грохот.
        - Мимо проходили? - И Марецкий, медленно подняв голову, осмотрел потолок каюты. - Какие вы молодцы… Найдите девку!..
        Кира и Гриша стояли на выступе борта уже почти четверть часа. Ожидание минуты, когда уляжется суета вокруг, затянулось. Кира уже дошла до того состояния, когда, даже зная о последствиях, ей хотелось расслабить ноги и свалиться вниз. Что случится через две секунды полета - неважно. Главное, чтобы хоть на пару секунд дать отдых онемевшим ногам. А под ними шелестели волны Черного моря.
        - Гриша, мы сейчас лодку на воду спустим! - пообещал снизу Антоныч. - Продержись еще минут десять!
        - Нужно потерпеть, - прошептал Гриша. Угадав желание жены, он положил ей руку на живот и чуть прижал к стене. Когда по ладони стало растекаться тепло, он вдруг почувствовал к Кире… Нет, это было не влечение. Какое там влечение к жене. Ни с чем не сравнимая нежность проникла в его тело, забираясь в каждую клетку тела.
        - Я больше не могу, - едва слышно прошептала она.
        Она сказала это в тот момент, когда на палубе вдруг заиграла музыка и половина фонарей перестала излучать свет. Начинались танцы. И тем мучительнее было стоять над водой, каждую секунду ожидая большой волны или смены галса. Малейший качок - и оба полетели бы вниз. Но когда у других под ногами танцпол, а у тебя лишь скользкий, напоминающий слив выступ, сохранять выдержку труднее.
        Полтора дециметра под ногами - не слишком большой плацдарм для балетных па. Но другого решения проблемы не было. Ему нужно было прижать девушку к стене так, чтобы ноги ее могли хоть немного расслабиться и отдохнуть. В противном случае она могла просто оторваться от стены и свалиться вниз.
        Развернуться он сможет. Если туфли расположить сразу под углом, то сила тяжести останется на месте. Но он удержится при таком развороте лишь в том случае, если второй рукой схватится за шершавую стену. Не бог весть какая опора, но все-таки это лучше, чем просто махнуть рукой в воздухе. Гриша не балерина, чтобы уверенно чувствовать себя в невесомости. Он мужик весом сто килограммов, и этот пируэт обязательно закончится двойным акселем и сочным стуком о воду.
        Потеряв равновесие, Кира ждала, когда случится страшный удар и боль пронзит ее тело раскаленными спицами. Она понимала, что такое прыжок в воду с высоты пятиэтажного дома. Это все равно что об асфальт. И Кире почему-то захотелось заплакать от понимания того, что в гробу она будет лежать плоская, как камбала. Патологоанатом-косметолог, конечно, сделает все возможное. Стоя перед камерой, снимающей рекламируемые им косметические средства, он будет наносить на ее мертвенно-бледное, в порезах лицо пудру, тональный крем и интимным голосом убеждать: «Я гримировал актрис второго плана в фильме «Интервью с вампиром».
        Но вода оказалась гораздо мягче, чем она рассчитывала. Ноги ее чуть подломились в коленях, когда она провалилась во что-то ледяное и мертвенно-безмолвное.
        Последнее, что она слышала, был всплеск воды.
        И вдруг - до ужаса тихо. И лишь где-то вдали гудел, тревожа мертвое царство, какой-то двигатель…

«Все, в аду, - подумала она, - там мне самое место».
        И в этот момент чьи-то проворные руки схватили ее за ноги и поволокли в сторону.

«В котел», - абсолютно равнодушно добавила она, успев подумать и о том, что поступок, который она совершила в расцвете супружеской жизни, никак не мог привести ее в райские кущи.
        Вдруг снова ожил мир. Сочные цвета, ясные звуки, запахи, и лишь по-прежнему - адский холод. Над ее головой кто-то кричал и получал ответы, и последнее, что уловил ее слух, было:
        - Догоняй этот чертов лайнер! Их нужно срочно растереть спиртом!..

«Господи, - подумала Кира, - ну почему обязательно спиртом? Почему спирт для них лекарство от всех болезней?»
        Больше она ничего не помнила, потому что тотчас потеряла сознание.
        Глава 13
        Лодка догнала катер через четверть часа. Еще бы десять минут, и огни «Ганимеда» растаяли бы в темноте. И тогда оставалось бы уповать только на провидение. Гера нервничал, и казалось, что он вот-вот выпрыгнет из лодки и побежит за лайнером по воде.
        - Только бы они пропажу не заметили, - прокряхтел Антоныч, укутывая Киру в свою куртку.
        - Да как же они не заметят! - суетился Гера. - У них тут все на датчиках и под видеокамерами!
        - Тогда какого черта не тормозят? - спросил Слава.
        - А зачем им тормозить? Баба с возу, кобыле легче!
        - Заткнись! - посоветовал Гере, стуча зубами, Гриша.
        Догнать судно оказалось легко. Труднее было снова на нем оказаться. Фалы, на которых лодка была спущена, автоматически поднялись. Хотя вполне возможно, что и не автоматически.
        - Хоть веревочкой к нему привязывайся и иди до Турции! - в сердцах воскликнул неугомонный Гера.
        Присмотревшись к корме лайнера, Антоныч дотронулся до Славиного плеча.
        - Это что там за действо?
        Все четверо смотрели и пытались понять, что делает на корме седой, явно перебравший мужик.
        - Мать честная! - воскликнул Слава. - Это ж тесть! Ну, этот, Дед Мороз!
        На корме со стороны правого борта стоял участник недавней свадьбы и самоотверженно блевал за борт.
        - Хорошо, что Кира не видит, - трясясь, как в лихорадке, проговорил Гриша. - Она так не любит, когда кого-то тошнит…
        - Эй, мужик!
        Тесть оторвался от важного дела всего на пару секунд.
        - Мужик!
        Тесть поднял голову и поднял вверх руку. Что это значило, никто не понял. Антоныча осенило идеей.
        - Мужик, гостей со стороны жениха принимаем?
        Ничего не понимая, тесть помахал им рукой.
        - От самой Одессы идем, папа! - закричал Слава. - Скинь нам лодочку!
        Тесть засуетился. Метнулся сначала вправо, потом влево, потом снова замер и стал что-то кричать.
        - Что он говорит?
        - Говорит, - объяснил Слава, - что его служба безопасности никуда не выпускает со второй палубы. Навеки и присно. И я их понимаю.
        - Мужик, лодки видишь?
        Тесть согласно кивнул.
        - Иди к первой! - орал Антоныч. - Там рычаг есть! Нажми его вниз!
        Тесть остервенело затряс головой. Он больше не хотел притрагиваться ни к каким рычагам.
        - Спусти лодку, сука, иначе мы вас взорвем!
        Добравшись до спасательного средства, тесть долго раздумывал, что с ним делать.
        Антоныч взбесился:
        - Рычаг нажми, хер старый!..
        Еще секунда, и, сорвавшись с креплений, на волны плюхнулась вторая резиновая лодка с мотором.
        Гера направил к ней их суденышко.
        - Если работает автоматика, у нас всего несколько секунд! - прокричал он, отцепляя карабины от спущенной лодки и цепляя их к своей. - Потом тросы поползут вверх!
        Как только крепления стали на место, лодка вздрогнула и стала подниматься. Ее раскачивало и било о борт. Гриша придерживал Киру, Гера кричал, что им всем конец.
        Оказавшись наверху, они быстро выбрались на палубу.
        - Гера, помоги Грише отнести Киру на камбуз! - приглушенно распорядился Антоныч. - Это единственное место, где нет камер и есть спирт! А мы со Славой разыщем-таки Колобка!
        Колобок был, наверное, единственным человеком на судне, который, как ни странно, мог им помочь. Он знал на «Ганимеде» каждое помещение, был в курсе многих дел Жидкова, значит, имел представление и о том, как укрыться на этом судне от людей хозяина и сойти с лайнера незаметно.

* * *
        Разглядев раскрывшуюся перед ним перспективу, Колобок скис. На пороге стояли двое мужиков. Еще несколько часов назад он запретил себе открывать двери кому бы то ни было, и вот клятва нарушена. Первый отличался высоким ростом и упрямым взглядом. Второй, какой-то бесцветный, чуть ниже, но такой же крепкий. Они стояли впритирку с дверью, и по всему было видно, что их появление на пороге каюты Колобка не случайность.
        - На твой выбор, Колобок, - сказал тот, что моложе. - Голову в тиски или щепки под ногти?
        - Простите, с кем имею?..
        Высокий хохотнул и нагло двинулся в глубь каюты. Следом за ним, прикрывая дверь, вошел бесцветный.
        - Что это значит? - поинтересовался Колобок. Как и всякий жестокий с женщинами мужчина, он мгновенно терял самообладание при появлении сильных самцов. - Господа, вы ошиблись каютой!
        Внешний вид гостей заставил перспективного начальника управления по ценным бумагам назвать их господами. Братва в таких костюмах и куртках не ходит. И уж, упаси господи, их тем более нельзя было считать ментами. Как человек, разбирающийся в хорошем шитье, Колобок безошибочно определил стоимость вещей визитеров как высокую.
        - Колобок? - полюбопытствовал бесцветный.
        - Что ты спрашиваешь, - хмыкнул высокий. - Когда человека называют колобком и он не поправляет, значит, это Колобок и есть.
        - Верно, - разочарованно подтвердил хозяин каюты. - В смысле, меня так знакомые зовут.
        - Вот видишь, а ты говоришь - ошиблись каютой.
        Колобок хотел сказать что-то похожее на «Пошли вон, скоты, иначе я вас выброшу в иллюминатор», но вовремя спохватился. Из находящихся сейчас в этой каюте в окно мог вылететь кто угодно, но только не эти двое. Имеющий высшее образование и недостатков гораздо больше добродетелей, Колобок уже давно уяснил, что его пришли бить, и он с точностью этак процентов в девяносто шесть знал, за что именно. Самый высокий между тем оглядел его с ног до головы и поправил воротник хозяина каюты.
        - Дэниэл, - сказал он. - Вылитый Дэниэл Крэйг.
        Оставив Колобка под присмотром спутника, который, по мнению Колобка, был менее опасен, высокий направился на кухню. Вернулся оттуда с равнодушным лицом.
        - Слава, произошла ошибка, - констатировал он.
        - Еще какая! - почувствовав воодушевление, проорал Колобок.
        - Это не Крэйг. На кухне пиво, - и гость снова поправил воротник хозяина каюты.
        - Дэниэл Крэйг не пьет пиво, Колобок, - объяснил молодой. - Он пьет только шампанское «Боллингер». Изредка опускается до коктейлей, но просит их не размешивать, а взбалтывать. А знаешь почему? У него отрыжка от смесей.
        Пока первый говорил, второй бесцеремонный визитер сунул руку в карман пиджака Колобка и вынул трубку.
        - Теперь, когда мы выяснили, что ты не Дэниэл Крэйг, а лох позорный, перейдем к главному. Ты не против, если я немного покопаюсь в твоих вещах?
        - С какой стати я должен быть не против? - запротестовал Колобок. - Вы кто такие? Вы от кого?
        - Если к тебе в дом пришли гости, то непременно должны быть от кого-то? - удивился молодой. - А если мы сами, по собственной инициативе, к примеру? Шли мимо клозета, думаем - почему не зайти к лузеру Крэйгу? Так как насчет сундука мертвеца? Вы не храните в нем скелеты? Я ужасно боюсь скелетов.
        Не дожидаясь ответа, Слава взялся за дверцы шкафа и развел их в стороны. И в этот момент Колобок понял, что главная опасность исходит как раз не от высокого атлета, а от болтуна, который вел себя неадекватно, и каждая его новая фраза была удивительней предыдущей. Едва Колобок сделал движение к шкафу, тут же почувствовал на шее железную хватку, от которой потемнело в глазах. Высокий гость демонстрировал чудеса реакции.
        За то время, пока Колобок приходил в себя, Слава как следует оценил содержимое шкафа и изумленно присвистнул. Сгорая от любопытства, Антоныч снова взялся за шею жертвы, и они вместе направились к Славе. То, что хранил в себе шкаф, вызвало уважение. Не каждый день увидишь такие редкие вещи.
        - Кто вам позволил совать нос в мои вещи! - взревел Колобок.
        Психовать было из-за чего. Добрую половину трехметрового шкафа занимала вешалка с коллекцией от мсье де Сада. Кожаные маски, сбруи, плети, наручники, веревки - все это было развешано с аккуратностью, свойственной людям, любящим вещи за то, что они служат долго. Изредка, в минуты спонтанной тоски и находясь в поиске отдохновения, Колобок приглашал в свой дом одну, а то и двух пленниц Жидкова.
        Растерянно глядя на шестихвостую плетку, которую стянул с перекладины, Слава махнул ею в воздухе и посмотрел на Антоныча. Колобок было рванулся в его сторону, но шею снова окутал жар, и он остановился.
        - Вот ты мне говорил, Антоныч: «Он у нас быстро заговорит». А я вот сейчас реально понимаю, что пороть его, к примеру, совершенно не имеет смысла.
        - Да, пороть бессмысленно. Поэтому пороть не будем.
        И Колобок, почувствовав удар в живот, отлетел в угол и стал хватать воздух ртом.
        - Кол-о-бок. Даже имя твое взывает к наказанию! А теперь мы слушаем о Жидкове, системе безопасности на этом корабле, планах судовладельца и его страхах. Обо всем, заморыш!..

* * *
        Кира не могла прийти в себя. Словно пьяная, она вяло переставляла ноги и шла послушно, как больная на операцию. Гера придерживал ее за руку, Гриша, обняв за плечи, прижимал к себе. Заходить в четырехместную каюту, в которой они отошли от порта, было нельзя. Гера шел и думал, что если разобраться, то им вообще никуда заходить не след. Нужно отыскать место на лайнере, куда не проникает всевидящее око службы безопасности Жидкова.
        - Гриша, нам нужно или в камбуз, или в грузовой отсек к чемоданам.
        Идея плохая, но другой Гера не имел. Послушно кивнув, Гриша направил Киру вниз по лестнице. Грузовой отсек, полагал он, находится именно там.
        Но не успели они спуститься и на десяток ступеней, как внизу раздался грохот и перила задрожали. Кира напряглась.
        - Что это? - спросил Гера, вжимая голову плечи.
        - Они здесь!.. - раздался голос снизу.
        И в этот момент случилось неожиданное. Вырвавшись из рук мужа и, безусловно обезумев, Кира метнулась вверх по лестнице и оказалась у выхода на палубу в считаные мгновения.
        - Кира?.. - успел прошептать Гриша.
        Но было поздно. Дверь хлопнула, Кира исчезла.
        - И что теперь делать?! - вскричал Гера.
        А делать, значит, нужно было вот что: разворачиваться и бежать вслед за Кирой. Уже было видно, как по перилам нижних пролетов лестницы скользят чьи-то руки.
        Гриша вырвался на холодный воздух и дико осмотрелся. Киры не было.
        - Кира!..
        - Уходим отсюда! - взревел Гера. - Они вот-вот появятся!
        И они бросились по палубе вдоль фальшборта.
        Глава 14
        После прыжка в воду от пары кроссовок осталась лишь одна, правая. Сбив ее рукой с ноги, Кира побежала в ночь с такой скоростью, с какой не передвигалась никогда в жизни.
        Будь проклят день минувший.
        Она бежала, пока не задохнулась. В голове была путаница, она не понимала, где находится. Фонари горели везде одинаково ярко. И она бросилась туда, где свет был приглушен, - на корму.
        Где же она?
        Ежась от холода, Кира присела на какой-то выступ неподалеку от кормы. Через минуту, осмотревшись, она узнала место, где они с Жидковым, только-только взойдя на судно, пили шампанское. Вот здесь они стояли, и отсюда был виден весь корабль. Но сидеть здесь бесконечно нельзя. Едва она вошла в узкий, открытый по бокам и покрытый крышей коридор, перед ней возникла высокая дверь с иконой. Это была та самая часовенка, о которой говорил Жидков в поезде. «У меня на судне, Кирочка, есть даже храм…»
        Смахнув слезы, Кира только сейчас поняла, что вела себя странно. Самое безопасное место на корабле было рядом с Гришей и его друзьями-лжецами. А сейчас она находится вдалеке от них, и еще неизвестно, чем этот марш-бросок закончится. Она снова опустилась на пол и беззвучно завыла. Как собака, у которой умер хозяин. Безнадежно и протяжно.
        Наплакавшись всласть, уже трижды перечеркнув всю прошедшую жизнь, она успокоилась и дала себе отчет в том, что потеряла все, чего добивалась, идя дорогой разочарований и потерь. Все, даже кроссовки и мужа. Глядя на сырую дверь часовни, вспомнила слова батюшки, когда после очередного расставания с Гришей ходила в церковь. «Человек пришел в этот мир нагим, нагим из него и уйдет». Как правильно: она боса, полураздета - в общем, пора.
        Поднявшись, она решительно направилась к двери с иконой. Где батюшка служит, там он и спит, видимо. Быть того не может, чтобы он на ночь запирал часовню и уходил в свой «сьют». Скорее всего, эта дверь ведет и к алтарю, и к спальне одновременно. Закусив губу, Кира уже решила вернуться, но ледяная сталь палубы в очередной раз так обожгла ноги, что она немедленно подняла руку и постучала.
        Ответа не последовало.
        Обозлившись, что теперь ей закрыта дорога даже в церковь, Кира подняла кулак и стала барабанить без остановки. «Или разобью руку, - думала она, - или у меня случится сотрясение, или мне откроют дверь. Всегда, во все времена, люди шли в храм, чтобы уберечь себя от напасти, почему же именно сегодня должно быть по-другому?!»
        - Господи… - услышала она в полуметре от себя через дверь. - Направь раба божьего на путь истинный, образумь и направь его отсюда подальше.
        - Я не раб, - заныла Кира, стоя на одной ноге, как цапля, и подергиваясь от холода. - Я раба…
        - Господи, направь рабу божью…
        - Батюшка, - решительно предупредила она, мысленно держа пистолет у виска проповедника, - лучше откройте. Иначе завтра, во время молебна, я приду во двор и буду рассказывать всем, как вы отвернулись от моей беды и выставили меня, страждущую, из храма.
        Через десять секунд дверь открылась. Священник, по всей видимости, человеком был правильным, потому как для того, чтобы послать разбудивших его рабов подальше, облачился в рясу и не забыл надеть крест. Подняв взгляд повыше, Кира увидела узкое, обрамленное длинной, но весьма непышной бородой лицо.
        - Что привело тебя в храм? - На нее смотрели красные от недосыпа глаза, а голос напоминал скрежет ржавых отворяемых ворот.
        На темени двухметрового батюшки светилась, напоминая нимб, освобожденная от волос площадка, а те, что были по бокам, торчали в стороны, как у Бармалея.
        - Беда, батюшка, - призналась Кира, показывая взглядом, что стоит босиком на железе. - Клянусь, замолю все грехи, но не отправляйте меня подальше. Я и так далеко от дома, а беда меня гонит еще… - Кира стала вспоминать слова, которые, по ее разумению, должны дойти до священника быстрее, чем другие. - Еще далече… Зело знобит паче, аки собаку. Это… По-над городом тьма непроглядная, присно и во веки веков…
        Батюшка смотрел на нее не моргая.
        - На аспида и василиска наступиши… Взываю к тебе, батюшка, и услышь меня в скорби и зле, и яви мне спасение мое.
        Батюшка пригладил космы и вытер пальцами уголки глаз.
        - Да ты нерусская?
        - Наполовину. А на другую половину - латышка.
        - Это зримо. - Он перекрестился. - А веры какой?
        - Христианской. - Она уже не могла стоять на холоде. - Верую.
        - А крест какой целуешь?
        - В каком это смысле? - растерялась Кира до того, что забыла о ледяном пекле под ногами. - Какой протягивают, тот и целую.
        - Православный или католический? - не уступал батюшка ни пяди церковного пола.
        - Православный! - осенило ее. - Православный, батюшка!
        - А ну, перекрестись. - Тест продолжался.
        Кира истово наложила на себя крест.
        И священник голосом Верещагина бросил:
        - Ну, заходи.
        Место, где батюшка отдыхал, было заперто, и он показал ей лестницу наверх.
        Осторожно ступая босыми ногами по деревянному настилу, Кира поднялась и увидела почти пустую комнату. Стоял убогий, как и положено, стол, два заново обтянутых, как она заметила, стула, и в углу - несколько икон с лампадой. Лампада горела, лики святых смотрели прямо на нее, и эта обстановка заставила Киру обмякнуть. Хотелось свернуться клубком и уснуть в тепле, забыв обо всем.
        - Так что случилось, женщина? Одета ты странно. Боса. И документов мирских, как я понимаю, тоже нет. Умна, по очам вижу, но зла.
        - Чем же я зла?.. - изумилась Кира.
        - А кто обещал поутру бесовские проповеди во дворе читать?
        Это было единственное противоречие, и Кира постаралась его быстро устранить. Рассказала священнику все. Или почти все.
        - Покайся, - посоветовал священник, как он представился, Захарий.
        Перекрестившись с чистым сердцем, она ответила, что каяться хочется. Очень хочется. Но не совсем как бы понятно, поможет ли это теперь.
        - Он меня еще как проститутку Марецкому передал! - плаксиво пожаловалась она.
        - Тьфу!.. - Отец Захарий кивнул головой и махнул рукой. - Бесовское отродье! Да простит им господь грехи тяжкие, ибо не ведают, что творят… Как знал - не хотел здесь служить!.. И что ты с этим Марецким?
        Кира сменила тему и поинтересовалась, что ей теперь делать.
        - Все, что я могу для тебя сделать, - это укрыть до утра. А еще терпеть и верить.
        Он прочел молитву, погладил по голове, сказал, где находится раскладушка с одеялом, еще раз настоял на том, чтобы Кира терпела и верила, и, тихо притворив дверь, вышел. В общем, сделал все возможное, чтобы Кира еще больше утвердилась в собственной глупости и безысходности ситуации.
        Было ясно одно: без Киры Грише и его приятелям скрываться на корабле куда легче. Главное, чтобы Гриша узнал, где она. А там до Турции рукой подать. Ночь простоять да день продержаться.
        Когда священник вернулся, она попросила его об услуге.
        Подумав недолго, он кивнул и поднялся.
        - Спасибо, - поблагодарила Кира, укутываясь в теплый плед.
        - Не говори мне спасибо, - попросил он. - Случится беда, ко мне нагрянет, к тебе направит, а у тебя для меня раскладушки не найдется? То-то… Спокойного тебе сна.
        - Не за раскладушку спасибо…
        Он ничего не ответил и вышел.
        Нечего и говорить, что Кира провалилась в сон мгновенно.

* * *
        Корабль - замкнутое пространство. «Куда ты денешься с подводной лодки» - утверждение верное наполовину, не больше. Деться некуда, но поди-ка поймай! На судне около шестисот пассажиров, сотни лестниц, открытых кают, служебных помещений, десятки ресторанов, баров, кинозалы, танцплощадки с десятками извивающихся фигур - иди найди. Словом, если не сидеть в каюте, шанс выжить увеличивается вдвое.
        Гриша с Герой повернули за угол, растворились в толпе, вынырнули из нее и переместились на левый борт.
        Но не успели отдышаться, как перед ними возник священник.
        - Пресвятая богородица, - не выдержал Гера, - уже?!
        - Не богохульствуй, - посоветовал священник. - Кто из вас, грешников, Гриша?
        - Ну я Гриша. А кто спрашивает?
        - Кира - жена твоя законная?
        - Тебе какого хрена надо, батюшка?
        - Кира в храме. Пусть отдохнет. А потом забирай ее, и сходите-ка вы поскорее с этой бесовой посудины. До турецкого берега недалеко, да и место судоходное.
        - Да, судоходное! Вот это-то и останавливает! - прокричал, стараясь звучать громче, чем музыка на палубе, Гера.
        - В каком храме? - не слушал его Гриша. - Какой храм? Где здесь храм? Это корабль!
        Через две минуты они мчались к корме.
        - Бред какой-то… - бормотал Гера. - Посейдон - я понимаю… Но батюшка в рясе на
«Ганимеде»?..
        Тридцати минут хватило Кире, чтобы выспаться, открыть глаза и увидеть Гришу полной сил.
        - Кира, нам нужно уходить, - пробормотал, стыдясь чего-то, Гриша.
        - Ты простишь меня?..
        - Давай отложим разговор на потом? Вот и Гера немного тревожится…
        - Я не немного тревожусь! - отскакивая от иллюминатора, затрещал Гера. - Я очень тревожусь! У меня очко трещит от напряжения, как я тревожусь!
        - Мне нечего надеть на ноги, - вспомнила Кира, когда они уже дошли до двери.
        Окинув взглядом прихожую, Гриша ударил ногой по подставке для обуви. Оттуда вывалилось несколько пар обуви. Размер соответствовал росту священника - мягкие туфли были сорок шестого размера.
        - Я же вылечу из них!
        Но Гриша уже вел ее к двери…
        Раздался глухой стук, он повернул на него голову и в тот же момент увидел, как в метре над его головой переборка, хряснув, приняла в себя пулю. С крюка сорвался оранжевый спасательный круг с надписью «Ганимед» и грохнулся на пол.
        Похолодев, Гриша повернул голову.
        Следующая пуля прошла уже рядом с его головой. Он почувствовал легкое касание сопровождавшей ее волны кипящего воздуха. А потом схватился за мочку, поняв, что она обожжена.
        - Кира!.. - вскричал он, хватая жену за руку и стремительно увлекая ее в нижнюю часть корабля. - Беги вниз что есть сил!
        - А я?!
        - И ты беги, идиот! - крикнул Гриша Гере.
        - А что случилось? - Кира окатила его изумлением карих глаз.
        - Ничего страшного! В нас… стреляют, - говорил он уже с трудом, потому что ему приходилось не только бежать, но еще и выступать в роли локомотива, толкая перед собой жену.
        Из коридора Гриша с Кирой ворвались в какую-то раздевалку и тут же, не выдержав натиска сзади, почти вломились в чей-то шкафчик. На этом корабле может произойти все что угодно, и прислуга лайнера отнеслась к появлению незваных гостей с терпением.
        Прятаться здесь было негде. Но, главное, оставшись здесь, Гриша отрезал путь к отступлению. Это все равно как если бы он, спасаясь от медведя, прыгнул с Кирой на руках в глубокую яму.
        Потеряв интерес к этому помещению, он схватил жену за руку и рванул в сторону так, что она икнула.
        - Ты предупреждай, куда бежишь! - возмущенно проорал Гера, растирая лоб после удара о косяк.
        Оказавшись в коридоре, они пробежали около десятка метров и оказались перед глухой стеной. Выход был только один - направо. Огромный туннель, ведущий из служебных помещений в трюм.
        Худшее придумать было сложно. Сделав несколько выстрелов, стрелок, конечно, тоже спустился вниз. Маневр не представлял для него сложности, поскольку было ясно, что бежать куда-то, кроме как в тупик, его жертвам некуда.
        Гриша вспомнил: на полпути к лестнице, ведущей наверх, он видел еще один коридор. Правда, вечером он был заперт, но не открыли ли его теперь, для удобства охоты? Маршрут, которым они двигались, не совпадал ни с одним маршрутом решившего развлечься пассажира. Здесь нет развлечений, сюда спускаются отрабатывать зарплату члены команды.
        - Ты видишь этот коридор? - громко бросил Гриша.
        - Может, поторопимся?! - в истерике закричала Кира.
        Спальные помещения команды и машинное отделение - вот что интересовало сейчас Гришу! Добраться бы туда… Но пока они на виду. Из этого огромного помещения, тоже являющегося в некотором смысле коридором, вело несколько отходных путей. В любой коридор можно было нырнуть, да вот только как узнать, что по нему с другой стороны не торопится стрелок?
        Спальные помещения находились под палубой первого этажа, проще - под каютами эконом-класса. Чтобы оказаться в них с улицы, нужно было обойти корму. Однако убийце или убийцам это не составляло никакого труда: они знали расположение лестниц лучше и поэтому могли появиться в любой момент из любой двери.
        Коридор закончился дверью. Распахнув ее и оказавшись в зале, где прохаживались пассажиры, Гриша отпустил руку девушки и встряхнул на себе куртку. Здесь не бегают. Даже когда за тобой гонится убийца.
        И в этот момент рядом с ним брызнула крошевом огромная стеклянная витрина, в которой покоились элитные вина Жидкова.
        - Мы на выставке пойла, Гриша! - со странной радостью прокричал Гера.
        Толстостенное стекло хряснуло и осыпалось сотнями осколков. Оно словно осело под давлением невидимой силы.
        Очередная пуля разбила стекло и, срикошетив от стены, врезалось в пятилитровую бутыль с бордо. Сосуд треснул, уменьшился в размерах и выбросил из себя полведра драгоценной выпивки. Запах уксуса ударил Грише в лицо.
        - Сколько лет этому вину?! Триста?! - прокричал он под визг и топот разбегавшихся, как тараканы, пассажиров.
        И в этот момент он наконец-то увидел глаза убийцы.
        Молодой черноволосый парень лет двадцати, сжимая пистолет с прикрученным к нему глушителем, мчался к нему, расталкивая перепуганных зевак и не сводя глаз со своей жертвы.

«Так вот почему я не слышал выстрелов», - подумал Гриша, глядя на длинный ствол его пистолета.
        После выстрелов зал мгновенно превратился в участок местности, похожий на тот, над которым кружат чайки, завидевшие косяк сельди. Дико визжа на разные голоса, двадцать или тридцать экскурсантов стали метаться в зале, словно не видели из него выхода.
        Над головой Гриши раздался страшный грохот - комплекс полок, на которых стояли бутылки, поехал в сторону, и теперь бесценные напитки лились на стальной пол лайнера.
        Недолго думая, Гриша схватил первую попавшуюся под руку бутылку, но перед тем как запустить, потратил секунду на то, чтобы рассмотреть.
        - Лишь бы руки не отсохли, - прохрипел он и, широко размахнувшись, запустил вино урожая сорок девятого года стоимостью в двадцать тысяч евро в голову оскалившегося на бегу стрелка.
        - Гриш, второй!.. - донеслось до его слуха.
        И Гера, сбитый с ног навалившейся на него Кирой, почувствовал, как на голову ему сыпятся сотни осколков.
        Выбираясь из завала, он оттеснил Киру в расположенный неподалеку коридор, чтобы как следует рассмотреть того, кого девушка окрестила вторым.
        Удивительно, как два этих пострела были похожи друг на друга! Специально их Жидков подбирал, что ли?
        Первая брошенная Гришей бутылка угодила в цель. Не сумев вовремя увернуться, один из стрелков получил по голени болезненный удар и, потеряв равновесие, плашмя растянулся на мраморном полу.
        Увидев, как второй поднимает руку, Гера схватил с пола бутылку белого столового и, сделав для придания снаряду ускорения шаг навстречу, метнул ему в голову.
        Бутылка просвистела по прямой и с отвратительным звуком ударила цель по голове.
        Пошатнувшись от такой награды, киллер сделал шаг в сторону, присел, поднялся и упал на колено. Для удара насмерть бутылки оказалось недостаточно, однако для того, чтобы вывести из строя, - хватило.
        Распахнув следующую дверь, Гриша едва сумел удержать себя на вершине пропасти.
        Вниз уходила крутая лестница, и конца ей не было видно еще и потому, что она, изгибаясь, подобно винтовой, полукругом заворачивала за угол. Это роскошное судно. Наверное, самое роскошное в Европе. Здесь даже трюмные помещения были отделаны красным деревом, а потолкам из тонко нарезанных гранитных пластин позавидовал бы любой отель мира. Гранит был нарезан пластинами толщиною в шоколадную плитку, и в середине каждой отполированной пластины сияло отверстие, из которого струился свет. Самих светильников не было видно, они находились где-то в глубине, и эта задумка архитектора давала возможность каждому спускающемуся вниз представить, что он добровольно начал спуск в преисподнюю.
        Отверстия пускали с потолка на ступени яркие лучи, и Грише трудно было подавить уверенность, что это лучи искусственного происхождения, а не последний луч света для каждого, сюда входящего.
        - Нам нужно спешить, - вполголоса предупредил он Киру, которую захватили те же чувства. О чем именно думала она, узнать было, конечно, невозможно - не было на то времени, но напряжение на ее лице свидетельствовало только о подчинении тем же мистическим знакам.
        Они уже порядком устали, когда где-то наверху, прямо над их головами, раздался шум. Гриша узнал этот звук. С таким же грохотом открывалась дверь в ресторан первой палубы.

«Если в конце этой лестницы окажется запертая дверь, мы пропали», - подумал он, и, если бы рядом с ним был мужчина, он обязательно сказал бы это вслух. Гера был двумя ступенями ниже, он все равно не расслышал бы ни звука. А принять на руки потерявшую сознание жену ему не хотелось, и он произнес:
        - Эта дорога мне знакома. Скоро мы окажемся в безопасности.
        - Откуда ты знаешь?!
        - Мы здесь тебя искали.
        - Что говоришь? - прокричал Гера.
        - Я говорю, бежим вниз!
        Еще более громкий шум заставил его остановиться и прислушаться. Звук торопящихся вслед за ними ног прекратился, и это было странно. Но этот хлопок, а после и шум, очень похожий на тот, какой слышали туристы в Таиланде за минуту до появления цунами…
        Поняв и похолодев, он схватил Киру и повалил на ступени. Для этого ему пришлось забежать вперед и подхватить ее на руки.
        Зачем он это делал - вот вопрос, на который он себе вряд ли ответил бы, озадачься этим. Пущенная из пистолета пуля, отражаясь от полированного мрамора стен, стремительно уходила вниз, послушно меняя направление после встречи с препятствиями.
        Пуле некуда было вонзиться. Округлые, идеально гладкие формы уходящего вниз коридора заставляли ее лишь терять скорость.
        Человек Жидкова оказался необыкновенно умным человеком. Зачем бежать, если можно стрелять и спускаться, храня надежду на то, что какой-то из снарядов свое дело сделает?
        Первая пуля, взвизгнув над головами Гриши и Киры, последовала вниз.
        Значит, уронил он девушку все-таки не зря.
        Вторая прочертила на коричневом мраморе борозду длинною в полметра и, выбив искру, с гулом ушла за первой.
        - Черт возьми! - вскричал Гера, добавляя неуютной картине совсем уж бесовский оттенок. - Какой сообразительный малый!..
        Схватив Киру за руку, Гриша, уже никого и ничего не боясь, потащил ее вниз. Пули устремлялись вслед за ними в разных направлениях, предугадать их маршрут движения было невозможно, а поэтому не было смысла останавливаться и предпринимать какие-то меры. Теперь все в руках того, кто изготовил этот коридор смерти…
        Поняв, что пути вниз больше нет, Гриша посмотрел по сторонам.
        - И куда теперь ведет знакомая тебе дорога? - задыхаясь, сухо пробормотала Кира.

«А черт его знает!» - подумал Гриша, бросая взгляд в глубь темного коридора.
        Снова ухватив жену за запястье, он побежал вперед.
        - Я не могу больше! - сорвалась на крик она.
        Просвистев над ее головой, пуля с треском вошла в пол коридора, срикошетила и вонзилась в потолок. Он осыпался гранитной пылью, и только теперь Гриша понял, почему здесь так темно. Как бы ни летели пули, какую траекторию ни принимал бы их полет, каждая из них закончила свою жизнь в этом потолке. Шесть или семь отверстий зияли в одной гранитной пластине, и каждая из них выбила наружу сухую взвесь, стоявшую теперь в воздухе неоседающим облаком.
        - Надо! - взмолился Гриша и повел ее дальше.
        - Куда мы идем?! - взорвался Гера.
        - Хочешь - останься!
        Гера не хотел.

«Куда мы идем? - думал Гриша. - Куда приведет следующая дверь? К ведру и двум швабрам, прислоненным к стене?»
        Коридор закончился, как он и предполагал, стеной. Но слева от нее была дверь, замкнутая на обычный английский замок.

«Только не ведро и швабры», - пронеслось в его голове, когда он каблуком вбивал внутрь замок следующего помещения.
        Когда он наконец открыл дверь, то рассмеялся как сумасшедший. Стоящая за его спиной Кира кашляла и лишь в бессилии колотила его кулаком по спине. Понять ее было нетрудно - сейчас был не самый подходящий момент для веселья.
        Гриша смеялся, упершись рукой в поврежденную дверную коробку, и смотрел наверх.
        Туда вела точно такая же лестница. С такими же мраморными стенами, с гранитными пластинами, из которых струился яркий, очень похожий на солнечный, свет.
        То, что Гришу довело до возбуждения, Геру привело в отчаяние.
        - Господи, мы никогда не выберемся из этого проклятого лабиринта!.. Как я ненавижу корабли!.. Боже мой, как я их ненавижу! Эти мачты, форштевни, паруса, педерастические команды капитана!..
        И он замолчал, потому что рука Киры врезала ему по уху.
        Подъем отличается от спуска тем, что ноги перестают слушаться гораздо быстрее. Кира смотрела на ненавистные стены, ресницы ее были влажны от слез, и она мечтала о январской Москве, об открытом ветреном месте, как на Патриарших, когда о слезах быстро забываешь, потому что они мгновенно превращаются в лед… о ночных разговорах с Гришей… о картошке, которую она ему жарила…
        Несмотря на гудящую вентиляцию, на лестнице было невероятно душно. Стремительный подъем наверх выбивал из сил, и подошел наконец момент, когда Кира просто не могла идти дальше.
        - Знаешь что, - садясь на ступени, произнесла она минуту назад придуманную фразу, - вы сейчас пойдете дальше, а потом спуститесь за мной…
        Она бы, верно, возненавидела Гришу, если бы он стал с этим спорить. И поблагодарила бы, если бы услышала: «Конечно, я так и сделаю».
        Но произошло то, чего она никак не ожидала. Сначала она невидимой силой была поднята вверх, а после мир перевернулся, и она стала видеть все наоборот. Теперь вверху перед ней тряслись мраморные ступени, а под ними сиял идеальной полировкой гранитный потолок.
        - Гриша, - прошептала она, закрыв глаза, - что мешало тебе делать это в Москве… при других обстоятельствах?..
        Он ее не слышал. Он оскорблял обидным словом архитектора, задумавшего эту лестницу выше ее сестрицы с обратной стороны коридора. Он понимал, что оскорбления бессовестны, что здесь такое же количество ступеней, что и там, где их едва не пристрелили, но ничего не мог с собой поделать.
        И когда перед глазами его забрезжил более мощный свет, он не поверил, что дошел.
        Врезав по двери ногой, он принял на себя яркий свет, как пулеметный огонь. Зажмурился и вошел в коридор, полный пассажиров.
        Оглядевшись, он с изумлением покачал головой.
        Это был длинный, почти бесконечный коридор, одна стена которого была завешана фотографиями знаменитостей.
        Он появился внезапно, с вызывающим шумом, нехарактерным для этих мест. И когда от него шарахнулись в сторону десяток посетителей, он поставил жену на ноги, смахнул с лица пот и объяснил коротко:
        - Мы всегда это делаем по ночам.
        Понимая, что они являются объектом всеобщего внимания, Гриша показал всем присутствующим дверь, в которую вошел, потом потряс пальцем и посоветовал:
        - Не ходите туда… Ни за что. Ничего интересного.
        Забрав из руки одного из окаменевших туристов бутылку с минералкой, он половину вылил себе на голову, а остатки предложил той, что поспевала за ним.
        - Эту дорогу ты тоже знаешь? - поинтересовалась Кира, бросая пустую бутылку прямо на пол.
        - Как свои пять пальцев.
        За их спинами раздался визг. Это была реакция на появление из выломанной двери еще одного заблудившегося пассажира. Бегал он так же быстро, как и стрелял.
        Гера с тоской посмотрел в сияющий перед ними идеальной чистотой коридор, добежать до конца которого даже не имело смысла надеяться. Все это с ним однажды уже случилось. Он только не помнил, какого числа был тот сон. И разница была существенная - если тогда в момент последнего выстрела он мог проснуться, то сейчас он должен был уснуть.
        Оставалось делать то, что при других обстоятельствах он делать на судне вряд ли бы решился.
        Ближайшая к ним дверь по правую руку вылетела с одного удара.
        Просто удивительно, насколько хрупки на «Ганимеде» запоры и нерасторопны охранники! Случись такое в трюме «Адмирала Шапошникова», они уже сидели бы на полу в наручниках.
        В тесном кабинете до их появления находились двое. Молоденькая испанка в блузке с короткими рукавами и еще более короткой юбке и невысокого роста паренек в форме матроса «Ганимеда». Им помешали за минуту до главного действа. Брюки матроса уже висели на коленях, трусики туристки висели на спинке стула. Каблуки-шпильки были устремлены в потолок, и по всему было видно, что все по согласию.
        Появление мятых, странно одетых незнакомцев, среди которых была одна женщина в невероятных для своего роста мужских мокасинах, произвело на них такое же впечатление, какое производит въехавший в частный дом ковш экскаватора. Она закричала. Он прикрылся рукой, второй стал искать упавшие на ботинки брюки.
        - Все нормально, ребята, - похвалил Гриша. - Так держать!
        Вытянув впавшую в ступор Киру в коридор, он пересек его и вбил дверь внутрь комнаты напротив.
        - Ты скоро сломаешь все двери на этом долбаном корабле! - прокричал Гера.
        - Тебе жалко?
        - Нет, просто ты не те выбиваешь! Что ни дверь, то новый коридор!
        - Я луну и звезды увижу когда-нибудь или нет?! - в истерике прокричала Кира.
        - Ты еще не насмотрелась на звезды и не наслушалась стихов? - психанул Гриша.
        - Идите за мной! - рявкнул Гера и с удовлетворением отметил про себя факт того, что перед ним не коридор вовсе, а служебный ход через лестничный марш под вторую палубу.
        - Убийцы, психопаты, сексуальные маньяки, муж-раздолбай, коридоры и двери - здесь есть все, кроме моря и бриза!.. Это что за судно, мать их?!
        - Не сезон, милая! В романтическое путешествие тебе отправляться нужно было летом.
        - Гриша, хочешь, я себя сейчас убью?..
        Не отвечая, он поднял ее с пола и водрузил на плечо.
        Подумав о том, что будет на этом месте думать преследователь, он понес Киру мимо лестницы в точно такой же отсек, из которого мгновение назад они появились.
        - Это когда-нибудь закончится?! - взмолилась она, роняя голову.
        - Обязательно! - Вторая дверь открылась уже ручкой. Сразу после того, как Гриша повернул фиксатор. Видимо, не давая возможности туристам расползаться по лайнеру, как тараканам, и помня о случившемся на свадьбе, подчиненный Жидкову капитан велел охране просто пройтись по лестницам и повернуть фиксаторы на всех внутренних дверях. Вот только где сейчас эта охрана?
        За спиной, надо полагать…
        Внезапно остановившись, Гера нашарил в кармане зажигалку, чиркнул колесиком и, вскочив одной ногой на первую попавшуюся дверную ручку, поднес огонек к температурному датчику пожарной сигнализации.
        Кира взвизгнула. По всему коридору включился ледяной душ.

«Откуда в таком жарком помещении может быть такая холодная вода?!» - пришло ей в голову, когда она снова почувствовала на своем запястье руку мужа. Если бы он был так заботлив там, в Москве… Если бы вместо того чтобы жаловаться на плотный график, он приезжал домой и был так близок, как сейчас… Если бы вместо того чтобы… Может, тогда и не случилось бы всего этого?
        Поняв, что снова ищет для себя оправдания, Кира перестала об этом думать.
        - Ты о чем задумалась, радость моя? Еще минута - и нам продырявят головы!
        Этот корабль - самое отвратительное место из всех, в которых она только была. Выйдя в очередной коридор и войдя в очередную дверь, она снова увидела длинную, завешанную сотнями полуметровых фотографий стену. Она ненавидела Делона, Питта, Клаудию и еще несколько десятков улыбающихся ей со стены лиц.
        Эту стену она видит в третий раз. Или это просто третья по счету одинаковая стена внутри этого чертова логова?
        Она уже не помнила, как сильные руки Гриши оторвали ее от пола и понесли наверх.
        Из кают, перепуганные пожарной тревогой, выскакивали легко одетые или вовсе не одетые пассажиры. Поняв, что лайнеру ничто не угрожает, возвращались. Это создавало двойную толчею.
        Задыхаясь и торопясь, Гриша выбрался на нижнюю палубу и тут же, стараясь не быть замеченным охраной Жидкова, нырнул в аркаду спальных помещений. Справа двери располагались часто, одна за другой, как в общежитии. Слева - реже. Вероятно, это были двухкомнатные каюты. Недолго думая, Гриша надавил плечом и ворвался в одну из них. Следом, торопясь захлопнуть за собой дверь, вломился Гера.
        Посреди каюты стоял потный молодой человек с сережкой в левом ухе и тремя сережками в правом. Влага струилась по его загорелому телу, он дышал как паровоз. На молодом человеке были надеты спортивные трусы, тапок на нем не было. Пахло от него чересчур цветочным для мужского парфюма ароматом.
        - Вы к кому?
        - Что значит - к кому? - полюбопытствовал немного удивленный Гера.
        - К Зизи или Гермесу?
        Гриша осмотрелся и посадил бесчувственную Киру в кресло.
        - Ну, предположим, к Гермесу, - выбрал Гера и не угадал.
        - Он занят.
        - Насколько сильно? - радуясь, что переполоха не случилось, спросил Гриша.
        - Очень сильно, - интимно сообщил молодой человек, надеясь на понимание со стороны гостя. - Послушайте, что здесь происходит? Зачем здесь эта женщина?
        Гера посмотрел на Гришу.
        - А вы кто?
        - Я Зизи. Вы по записи?
        - Вы тоже заняты?
        - Через пятнадцать минут кончу.
        - Мы можем подождать? - спросил осторожный Гриша, уже начавший догадываться, где находится.
        - Конечно, - распахнув перед озадаченными беглецами дверь, очень непохожий на Зизи молодой человек подмигнул Грише, проскользнул в дверь смежной каюты и оставил Гришу и Геру изучать огромные настенные фотографии скабрезного содержания.
        - Я не понял, мы к педикам попали, что ли?
        - Этот лайнер просто гнездо аспидово, - вытирая пот, заключил Гриша. - К педикам, к педикам, успокойся.
        - То есть как это - успокойся? - наоборот, заволновалсяч Гера. - Я не хочу быть в каюте у педиков!
        - А на дне морском хочешь быть?
        - Я что, должен выбирать между педерастией и смертью?!
        - Придется. А ты чего так засуетился? Тебя еще никто никуда не приглашает.
        - Да уже близко к тому, чую!
        - Будешь кричать, скажу Зизи, чтобы тебя успокоил. Успокоила.
        - Нам нужно бежать отсюда.
        - Сначала вселим Киру. Здесь она в полной безопасности. То есть - в абсолютной. Бабки есть?
        Гера поискал в карманах бумажник.
        - Шестьсот евро.
        - Хватит. Они за ночь столько берут, а мы утром уже в Турции будем.
        Кончил Зизи не через четверть часа, как обещал, а на десять минут раньше. Дверь распахнулась, и он, уже одетый в шелковый халат, вывел в зал, удерживая за талию толстячка лет пятидесяти со скомканным взглядом, влажными губами и невероятно удовлетворенным видом.
        - Я буду завтра, - сообщил толстячок и подставил пухлую щеку, которую немедленно чмокнул кудрявый хозяин. В ответ толстячок опустил руку и сжал левую ягодицу Зизи.
        Не обращая никакого внимания на угрюмых посетителей, толстячок вышел вон, захлопнув дверь.
        Кудрявый, пока Гриша соображал, с чего начать, уселся в кресло напротив, закинул ногу на ногу, причем так, что верхняя оплела нижнюю до самой ступни, вытянул из пачки длинную тонкую сигарету и потянулся к Гере. Машинально, все случилось машинально. Гера вынул из кармана зажигалку и чиркнул колесиком. Щелчок получился какой-то жидкий, унизительный для «Zippo».
        - Вы пас или нет?
        - Как вы спросили? - хриплым, еще не отошедшим от потрясения голосом уточнил Гера.
        - Вы пассивный или нет?
        - Скорее нет.
        Кудрявый на глазах расстроился и обиделся.
        - Вам к Гермесу, негодный.
        - Гермес, - задумчиво повторил Гриша. - С таким именем - и пас?
        - А чтобы никто не догадался, - манерно приопустив веки, качнул подбородком Зизи.
        - Понимаю. Быть может, пока наш бог торговли занят, - Гера кивнул на дверь, за которой раздавался характерный для Гермесовых приколов шум, - водочки выпьем да о делах поболтаем?
        - Водочки, фи, - среагировал Зизи и направился к бару, заставленному бутылками разной формы и разного содержания. Приготовив себе какую-то, соответствующую его настроению, смесь, красавчик прыгнул в кресло с ногами и стал сосать пойло из трубочки. Гостям он предложил бутылку и две рюмки.
        Стремясь побыстрее притупить чувство стыда за то, что он здесь и при таких обстоятельствах, Гера наполнил одну из них, выпил и вместо протянутой ему в пальцах креветки вынул сигарету. От вида этой креветки, зажатой тонкими пальцами с идеальными ногтями, водка сразу пошла не туда, куда нужно, и короткий спазм заставил Геру содрогнуться всем телом. Он выпивал всю жизнь, пьянел редко, различий между водкой теплой и холодной не видел, и сегодня впервые водка пролилась в него не как вода, а как ацетон.
        Стараясь не смотреть, как Зизи жрет морское насекомое, он расправил плечи, размял шею. В коридоре раздавался топот и стук о стены каких-то предметов.
        - А у вас тут хорошо. Но я слышал, в соседней каюте еще лучше.
        Высунув язык с креветочной жеваниной, Зизи замер.
        - Это в какой это соседней? Справа или слева?
        - Слева, - наугад сказал Гриша.
        - Вы что-то путаете. В квартире слева проживают двое хамов-амбалов.
        - А мне их рекомендовали как мужчин поразительной душевной чистоты, - возмущаясь полученной дезинформацией, вполголоса вскричал Гера.
        - Да, как же. Гермес однажды попробовал заговорить с одним из них, русоволосым мужчиной, в лифте. Мерзавец сжал ему шею пальцами, ткнул носом в пол и держал так плачущего Гермеса, пока лифт не поднялся. Хам, сволочь, подонок, скот.
        - Может, он не о том заговорил?
        - Да? - взвизгнул Зизи. - А как еще мужчина должен разговаривать с мужчиной?! Гермес спросил: «Откуда у вас такие большие мышцы?» - и потрогал подонка за руку.
        - И все?
        - Все!
        - Положительно, хам. Значит, так. На пару часов мы оставим в вашей каюте эту женщину.
        - Женщину? - Зизи выскочил из кресла.
        - Вот именно.
        Гера выложил на столик шестьсот евро - все, что у него было.
        - Но женщина… здесь…
        - Гермеса из спальни вместе с подружкой - к черту, - командовал Гриша. - Постельное белье с кровати содрать. Она лежит там, вы ее никуда не пускаете.
        - Знаете, исключено, - запротестовал Зизи.
        - А если исключено, тогда я сейчас поднимусь на третью палубу и пришлю сюда пяток ковбоев или наци. Там их пруд пруди. Ну как?
        - На пару часов?
        - Может, чуть больше, - заверил Гера. - Пока все не закончится.
        - А… что должно закончиться?
        - Шум.
        Через пять минут Гриша занес Киру во вторую комнату каюты и уложил на постель.
        - Слушай, мы здесь уже часов шесть, а такое ощущение, что из Москвы не уезжали, - бросил Гера Грише, когда они выходили из каюты.
        Глава 15
        Разговор с Колобком занял около десяти минут. Впервые в жизни он не испытал оргазма после того, как его спины коснулась плетка. Как ни старался Антоныч, а потом и Слава, оргазм не приходил. Оказывается, Антоныч мастерски владел этим видом оружия. Корчась и подвывая, Колобок без труда распознавал в гулянии шести хвостов на своей спине и «пульс де-нура», и «удар огня», и «хвост дракона». Правда, никогда раньше он не видел, чтобы при этом палачи разбегались и подпрыгивали.
        Десять минут порки принесли потрясающие результаты. Оказывается, Жидков запланировал опустить компанию Марецкого, документы уже подписаны и находятся в его каюте. Сам Жидков в данный момент перебрался в «бункер» - оборудованную новейшими технологиями связи каюту, которая одновременно предназначалась и для укрытия всего личного состава и пассажиров в случае нападения пиратов. Откуда в Черном море могут взяться пираты, Колобок не пояснил.
        Этот тур не планировался, необходимость в нем возникла, когда стало ясно, что договориться с Марецким и заключить договор на суше не удастся. Жидков с помощью доверенных лиц около двух месяцев изучал слабые стороны своей потенциальной жертвы и в конце концов убедился в том, что слабое место одно: женщины. Вот что может помешать Марецкому стать монополистом в области пассажирских перевозок по Черному и Средиземному морям. Где же еще заключать договора двум судовладельцам, как не на воде? И Марецкому была обещана самая красивая женщина из всех, которых он встречал. На все время путешествия. Заодно и документы подпишут…
        - В каюте Жидкова договора и компромат на Марецкого, - проскулил Колобок. Если он не подпишет договор на условиях Жидка, ему конец…
        - А чего же он на судно Жидкова сел? Своих мало?
        - Я же говорю - девка!
        - Хорошо, что тебя один из наших друзей не слышит, - облегченно вздохнул Слава. - А то бы разорваться этой плетке в клочья. И что, Марецкий не знает, на что способен Жидков? Вот так запросто сесть и пойти морями, без охраны, без связи…
        - Охрана ему дадена, - заверил Колобок. - И Марецкий уверен, что Жидков пойдет на попятную. Он не знает, какую бомбу ему Жидок готовит… Подпишет все что угодно, как бы еще инфаркта не было…
        Антоныч посмотрел на Славу.
        - Рисуй, как без проблем войти в каюту Жидкова. - Взяв со стола фирменный блокнот с логотипом «Ганимеда», он бросил его на пол, под ноги Колобка. - Подведешь под монастырь - скину в море.
        - Господи, сколько еще раз мне эту фразу слышать!..
        Выхватив из кармана ручку, он принялся чертить какие-то линии.
        - Он иллюминатор никогда не закрывает с кормы. Чтобы туда забраться, акробатом нужно быть… Вот здесь… Один неверный шаг, - Колобок жирно подчеркнул место на схеме, - и ты в море. Другого пути я не знаю, там все под камерами.
        - Молодец. Напоследок пару раз жигануть?
        - Ну, жигани…
        - Тьфу!.. - Антоныч швырнул плетку в угол. - Сидеть до Турции в каюте и носа не высовывать, понял?!
        - А если звонить будет и звать?..
        - Не отвечай! Просто выключи свет и сиди!
        - А если…
        - А если выйдет иначе - я тебя…
        - В море?
        - Нет, - закончил горячий спор Слава. - Зачем море? Чем оно провинилось? И так уже загадили, смотреть страшно. В полицию. Вместе с Самородовой, Повелковой и всей вашей бандой. Вопросы есть? Турки насчет наркоты звереют. А я еще им мимолетом брошу, что это для курдов вы подарки везли… Вам тогда Бирюлево райскими кущами покажется.
        - Хорошо, хорошо… Свет выключу, пиво буду пить.
        Выйдя на палубу, они осмотрелись.
        - Главное, не попадаться на глаза жидковским халдеям. Пойдем дорогой, где народу гуще…

* * *
        Если бы Слава захотел некоторое время жить в гостинице, то непременно жил бы в похожей на этот лайнер. Ему нравится все, что связано с красным деревом и отполированными поверхностями, если речь, конечно, идет не о магазине ритуальных принадлежностей.
        Скинув куртку, он остался лишь в брюках и черном свитере. Вынул на всякий случай пластиковую карточку из портмоне и сунул в карман. Если интересующая его дверь запирается тем же способом, что и дверь в четырехместной каюте, никаких проблем с проникновением возникнуть не должно.
        Постояв некоторое время в коридоре, иллюминатор которого вел на почти отвесную стену, он прислушался к тишине и убедился, что она мертвая. Самая лучшая обстановка для принятия решения. Мысли лезут в голову, не соблюдая очереди, и есть возможность выбирать наиболее понравившиеся.
        Приоткрыл иллюминатор, перебрался наружу и спустил ноги на стальной усилитель переборки. Что-то похожее на вмурованный в стену рельс. Главное, добраться до каюты Жидкова. А там видно будет.
        Волосы тут же разметало ветром, холод сжал тело, словно и не было свитера. А напротив, в трех метрах, не больше, повисла чайка. Странное дело - лайнер уходил вперед, ни на мгновение не останавливаясь, а чайка висела, словно была его частью.
        Добравшись до иллюминатора каюты Жидкова, Слава толкнул створку, и она легко вошла внутрь.
        В номере было темно, бесшумно, и Слава, завсегдатай тех мест, откуда часто не возвращаются, совершил маленькую ошибку. Она заключалась в том, что в первую очередь заглядывать нужно было не в ванную, а в комнату. А еще его подвел насморк. Обычно именно запах квартиры или номера говорит о хозяине больше, чем паспорт и штамп о месте регистрации. Принюхался Слава поздно. Тонкий аромат терпкого одеколона заставил его зажать рот рукой и фыркнуть.

«Неужели этим можно поливать себя?» - пронеслось в его голове.
        И он прошел в спальню.
        Единственный глазок точечного светильника вечерней звездочкой освещал кровать, на которой происходили странные события, если учесть, что хозяин переехал.
        - Вы кто такой? - спросила женщина с фигурой, словно только что вышедшей из-под резца Микеланджело.
        Оно и неудивительно, если учесть, что Слава находился в номере с оформлением, прямо указывающим на направление итальянского Возрождения. Видимо, все на этом чертовом этаже, включая и каюту хозяина, было итальянским.
        Гнева или смущения в голосе не было. Скорее интерес, наподобие того, когда женщина первый раз садится за руль и спрашивает, зачем нужна третья педаль.
        - Простите, это каюта Жидкова? - как можно учтивее поинтересовался Слава.
        - Вы педик? - равнодушно поинтересовалась вторая женщина. Если первая вышла из-под резца Микеланджело, то эта - из-под кувалды Церетели. В этот момент Слава и ощутил невинный интерес.
        - Нет еще. А почему вы так решили?
        Они лежали перед Славой, не считая необходимым прятать свои прелести.
        - Да другой бы уже в кровати был.
        Первая решила пока помолчать, справедливо полагая, что не женское это дело - лезть в мужские разборки.
        А разборки шли на равных. Вторая мгновенно уравняла позиции, объявив Славу педиком. Если я, мол, не мужчина, то и ты не мужик, а потому давай говорить на равных. Он ее понимал.
        Но на разборки с лесбиянками времени уже не хватало, а потому, еще раз извинившись, он вернулся в коридор, выбрался в иллюминатор и продолжил путь. Если следующая каюта с педиками, проблем будет больше.
        - Козел!.. - услышал он вслед. Кажется, это был голос стройненькой девочки, и этот вскрик был похож на последний писк о несостоявшейся помощи.
        Снова иллюминатор, и снова - открыт. Здесь все любят свежий воздух. Наученный горьким опытом, Слава осторожно прошел по темному коридору, приоткрыл дверь и посмотрел в комнату. Каюта была пуста.
        После прошелся и по остальным помещениям.
        Очень трудно добиться положительного результата, если одно из условий несанкционированного обыска - запрет на включение света. Но чудо произошло. За баром, между стенкой и креслом, внешне напоминающим восточную пагоду, он различил нечто, что было темнее воздуха. Осторожно опустил руку и почувствовал мягкую кожу. Мягкую, но холодную, как атмосфера в комнате. Догадался, нащупал ремень и вытянул сумку в центр комнаты.
        А это что?.. Из кармана сумки он вытянул плотный файл с документами, на лицевой стороне первого листа которых в сумерках комнаты виднелся штамп печати. Кажется, после обнаружения Киры это самая удачная находка.
        Не выдержав, Слава зашел в ванную, прикрыл дверь и включил свет. Слава богу, что тут все по-японски. Есть жалюзи на окне ванной, пластиковые, с расцветкой под цветущую сакуру. У него вот, к примеру, из венецианской душевой окно выходит прямо на площадь перед гостиницей, и никаких подобий занавесочек нет. В Венеции, как считают дизайнеры Москвы, на окнах душевых шторок не было. По нравам тех лет, если кто-то мылся, то остальные, получая компенсацию за невозможность этого сделать, смотрели на моющегося. А потому чистыми там ходили только те, кто был не прочь подурачиться перед публикой.
        Но прочь Венеция. Слава бегло осмотрел бумаги.
        Все бы ничего, да только бумаги эти - ксерокопии. Печати черные, как смоль, подписи ровны в росчерках, как факсимиле. Впрочем, на это можно не обращать внимания, когда видишь цифры.
        Миллионы, миллионы, миллионы. Долларов, долларов, долларов. Предвыборная кампания Януковича. Банк Москвы… Каша, мед, говно и пчелы. Кстати, насчет пчел: Лужков, Лужков, Лужков.
        Сумка оставлена второпях или специально?
        Слава усмехнулся. Как бы то ни было, сейф, спрятанный за картиной, открыть все равно не удастся.
        Если верить Колобку, это и была та самая «бомба».
        На входной двери пискнул открываемый кем-то электронный замок.
        - Не разорвалась бы она у меня в руках, - прошептал Слава, соображая, что делать дальше.
        Он дошел до иллюминатора, где царствовал дух лесбийской любви, и тронул створку. Она была заперта. Видимо, урок пошел впрок и девочки больше не ждали третьего.
        Сражаясь с ветром и стараясь не смотреть в глаза чайки - неужели та самая? - он добрался до иллюминатора, ведущего в коридор.
        Он тоже был заперт.
        Слава машинально посмотрел под ноги. Там, внизу, далеко, очень далеко, бугрилась уходящая веером в сторону волна. Можно было снова прыгнуть. Как прыгнул тогда Гриша с Кирой. Может, повезет. Но Гришу с Кирой ждал на воде он, Слава. А кто ждет его сейчас?
        Если не протянет ноги от переохлаждения, то выйдет он на берег под взгляды сотен зевак и задаст вопрос, который мгновенно приведет его за решетку: «Скажите, пожалуйста, это Турция?»
        Иллюминаторов слева больше не было. Лишь выступ, не позволяющий видеть будущее. Тоскливо посмотрев через правое плечо, он сунул файл под рубашку и короткими приставными шажками двинулся навстречу неизвестности.
        Глава 16
        Но народ гуще был там, где находиться им не имело смысла. Вряд ли Жидков поднялся в ресторан или танцует танго под живую музыку. Поколебавшись, они наугад двинулись вниз по первой же попавшейся по пути лестнице.
        - Только не в винный зал, - предупредил Гера. - У меня до сих пор хмель не выветрился.
        - Мы там были. Жидковым там и не пахнет. Нет, брат Гера, он сейчас спокойно сидит где-нибудь в бункере, отдает команды на ликвидацию последствий охоты на нас.
        - Ага, а еще отдает команды удвоить число преследователей.
        Где-то на втором уровне, ниже первой палубы, запахло машинным маслом.
        И едва они открыли дверь и вошли в помещение, остановились как вкопанные. Ничего не подозревая, мимо двери шел вооруженный помповым ружьем человек, который, разглядев неизвестных, от неожиданности замер.
        Махнув рукой, Гриша выхватил из его рук ружье. Гера размахнулся и ударил человека по лицу. Голова обезоруженного качнулась в сторону, глаза налились кровью.
        Спеша исправить ошибку, Гриша вмазал человеку Жидкова мощным свингом.
        - Ты чего делаешь? - взорвался он, слушая грохот тела и глядя на Геру.
        - Я хотел вырубить.
        - Так вырубай! Ты бы его еще - подзатыльником!
        Уверившись в правильности выбранного пути, они быстро дошли до конца коридора.
        Пути было три. Как у богатыря на распутье. Дверь в неизвестность - налево, дверь туда же - направо, и дорога наверх по витой лестнице.
        - Предлагаю взять Жидкова в заложники.
        Это мог предложить только Гера. Поморщившись, Гриша ничего не ответил.
        - Давай договоримся, Григорий… Поскольку мы все-таки честные люди и в тюрьму не хотим…
        - Да помню я, помню… - отмахнулся тот. - Стрелять, только защищая свою жизнь. Пошли, а?
        Не успели они выбраться из-под лестницы, как из двери слева вышел в коридор огромный бурят. Почему Гриша решил, что это бурят, он и сам не знал. Видимо, выскочила, как баннер, история о том, как правильно выбирать самую красивую бурятскую женщину. Так вот, значит, нужно намазать сажей дно сковороды и вмазать ей по лицу. Если нос останется чистым - красавица.
        Две воровато сгорбившиеся фигуры не могли вызвать у охранника двоякого мнения. Он молниеносно сунул руку за пазуху. Судя по сильно оттопыренному пиджаку, там был не пистолет, а как минимум «узи».
        - Стой!.. Забыл дальше! - взревел Гриша, и из ствола его дробовика вылетел сноп пламени.
        Выстрел был настолько громким, что Гера присел. Бурят, отбрасывая в сторону чешский автомат «скорпион», отлетел к стене. От ужаса Гера схватился за голову, но бурят его тут же успокоил: вскочив и скользя подошвами по кованому полу трюма, вылетел в дверь, оставив после себя небольшую лужицу.
        - Сука, ну прям как Витек Антоныча, - зло выдавил Гриша, перезаряжая ружье.
        - Ты не попал в него?
        - Промазал, - с досадой пробормотал Гриша, разглядывая дыру в двух метрах над полом. Пространство вокруг нее было усеяно десятком дробовых пробоин.
        Сзади уже хлопали двери, но лестница, свитая в спираль, не давала возможности внутреннему контингенту ни увидеть их, ни тем более стрелять по ним.
        Знакомая двустворчатая дверь. Такая же вела в винный зал. Мысли пролетели у Гриши в голове, как пули. Но в очередной раз он вынужден был констатировать, что ему никогда и ничего в жизни не дается просто. Дверь распахнул не он, а двое из свиты Жидкова. И это были не швейцары.
        Их выстрелы совпали по времени с выстрелами Гриши. Все произошло в какие-то десятые доли секунды. Гера хорошо запомнил лишь одно: за это время он успел трижды выстрелить из трофейного пистолета и дважды услышать грохот дробовика за спиной…
        В воздухе стоял смог. Кислый запах пороха и свежий запах крови заставили отключиться все органы чувств, кроме обоняния.
        Они были одни в пустом помещении. Обе стены - та, у которой стояли они, и та, у которой находились охранники, были почти полностью уничтожены. Разорванный пластик качался, по полу были разбросаны щепки. Люди Жидкова испарились, как пороховая гарь.
        - Черт… - пробормотал Гера.
        Одна из пуль, войдя в его бедро, вышла в двух сантиметрах от входного отверстия. Ранение навылет. Похолодев, Гриша бросился к нему, бросая ружье и отрывая от рубашки лоскут.
        - Давай вперед! - заорал ему в лицо, делая злобную мину, Гера. - Времени нет! Как я зол!.. Мочить, мочить всех!
        - А как же - «только защищая свою жизнь»?
        - К черту условности! Меня чуть не пристрелили!.. Как ты стрелял, что ни в кого не попал?!
        - А ты как стрелял, что ни в кого не попал?
        - Скачут, подонки, как кузнечики…
        Гриша, закончив перевязку, откинулся к стене и быстро окинул взглядом кабинет. Чисто. Но не может быть, чтобы охранники сидели в кабинете своего хозяина без него самого. Этого просто не может быть! Держа ружье перед собой, он ворвался в помещение. Сзади него ковылял Гера.
        - Вон дверь! - Гриша оглянулся на его крик. - Он туда ушел!..
        Дверь из кабинета в неизвестность была приоткрыта.
        - Что-то неладное в этом есть, Гриш…
        Гера сказал это вовремя. Едва Гриша сунул в проем голову, как от дверей стали отлетать полуметровые щепки. Пули, судя по звуку, выпускаемые из автоматов, прошивали насквозь дверь и, выбивая стекла, со свистом уходили дальше. Плотность огня была такова, что вскоре весь кабинет Жидкова превратился в голую, отбитую до листовой стали стену.
        Есть! А вот это и есть та дверь, в которую, словно крыса, скользнул он.
        Гера увидел ее, отворачиваясь от выстрелов. Узкая, невысокая створка была почти незаметна в углу кабинета.
        - Запри центральную дверь! - крикнул он Грише и махнул рукой.
        Стараясь не наступать на раненую ногу, он проскакал по паркету и нырнул в темноту хода.
        Перекатившись, Гриша вскочил и одним движением сместил задвижку.
        Дверь затрещала, еще удар - и она влетит внутрь…
        Едва успев заскочить в темноту убежища и придавить узкую дверцу изнутри, он услышал беспорядочную стрельбу и топот ног по паркету.
        - Это они мимо побежали! - усмехнулся Гриша. - Я не виноват.
        Бежать смысла нет. В коридоре полная темень и крутая лестница. Если метнуться вниз, в надежде свернуть за поворот, то перелом позвоночника гарантирован. Если спускаться с осторожностью альпинистов, то их просто расстреляют в упор. При том условии, что они догадаются об их местонахождении.
        - Сколько у меня в магазине патронов?
        - Ты у меня спрашиваешь? - спросил Гера.
        - Было пять. Три я оприходовал на охрану. Значит, два. На всех, конечно, не хватит, но на первых двоих посмотреть было бы любопытно…
        - Ты так говоришь, как будто уже завалил человек двадцать! Ты хоть раз попал в кого-нибудь?
        - Я кардиолог, я не снайпер!
        - Ты в упор стрелял!
        Они одновременно замолчали. В кабинете слышались тяжелые шаги и неразборчивая отрывистая речь.
        - Интересно, почему они до сих пор сюда не заглянули?
        - Потому что они думают, что это встроенный шкаф. Если бы дверь не была приоткрыта, я бы тоже так подумал.
        Гера стал спускаться. Люди Жидкова вряд ли знают наверняка, что их двое. Ни один из них толком не успел рассмотреть картинку. Все случилось неожиданно. Спроси сейчас Геру, сколько было охранников, он не ответил бы определенно.
        Гриша задержался. Если преследователи распахнут-таки дверь, он сразу начнет стрелять. В том смысле, что два раза выстрелит. Потом, когда с ним будет покончено и наступит тишина, охранники, конечно, начнут прочесывать трюм. Но для Геры это шанс. Те, в прихожей, обязательно скажут, что их было двое, но у Геры будет время уйти…
        Он сжал ружье обеими руками и прислонил дульный срез к двери.
        - Подвинься правее!.. - раздраженный шепот рядом с его ухом был настолько неожиданным, что он едва не спустил курок. - Весь проем загородил!
        - Ты какого черта вернулся?!
        - Я боюсь туда идти один.
        - Ну, тогда поздравляю: теперь у нас только один шанс. Устроить перестрелку с отморозками Жидкова на дистанции два метра. Такого страшного оружия, как у меня, у них, конечно, нет, но их столько, что, даже если они одновременно выстрелят из рогаток, нас как ветром сдует.
        Кажется, они еще поживут. Гриша не знал наверняка - сколько, но то, что еще минут пять они будут в безопасности, это точно. Ему не было видно, но он хорошо слышал, как несколько человек метнулись в приоткрытую дверь, замаскированную под стеллаж, а остальные ушли так, как вошли - через двери. Жаль, что ничего не слышно.
        Однако Жидков ушел той же дорогой, которой сейчас уходят и они. Сомнений не было. Хозяин всегда там, где скопление охраны. Здесь же на каждый квадратный метр приходилось по одному громиле. Длина тоннеля неизвестна. Возможно, хозяин
«Ганимеда» уже из него вышел и сейчас возглавил карательный отряд. Первым делом, конечно, будет проверен этаж, то есть палуба этого уровня. А уже потом - коридор. В любом случае медлить нельзя. Кровь за Герой Гриша не сможет подтирать постоянно. Следы выведут преследователей прямо на них. Здесь темнота, но рано или поздно они выйдут на свет.
        Гриша остановился у самого выхода. Опять дверь, из-под которой пробивается узкая полоска света, узкая настолько, что перевязать Геру он может лишь сидя на полу. Так лучше видно. Сунув руку под пиджак, он осторожно оторвал еще один лоскут.
        - Смотри, на что иду ради тебя. Моя любимая рубашка от «Армани»!
        Быстро скрутив лоскут в жгут, он туго перемотал ногу Геры на дециметр выше раны. Рана пустяковая, но, если доверять лицу Геры, он получил как минимум сквозное ранение в живот.
        - Как чувствуешь себя?
        - Пойдем, - опершись на пол, Гера поднялся. - Рубашку пожалел…
        - От «Армани», - напомнил Гриша.
        Гера коротко заржал.
        - Мне тут еще истерики не хватало, - встревожился Гриша.
        Спускаясь вниз, они касались руками стен. Никаких ответвлений или дверей они не обнаружили. Коридор упрямо вел вниз. Выход из лабиринта был один, и он был перед ними. Гера хотел было уже осторожно нажать на ручку и приоткрыть дверь, как Гриша схватил его за плечо.
        По полоске света скользнула тень и остановилась прямо перед ними. Их разделяла только тонкая сталь двери.
        Судя по тому, что по другую сторону не было суеты и шума, можно было сделать резонный вывод: Жидков, если он вообще был в своем кабинете, уже давно командует своими людьми на верхних палубах. Ждать, пока тень уберется, Грише не улыбалось. Выход в этом случае превращался в западню, аналогичную первой.
        Он бесшумно передал Гере ружье и шагнул к двери.
        - Что ты делаешь?..
        - Убеждаюсь, что дверь открывается наружу, а не вовнутрь.
        Резко нажав на ручку, он вложил в удар дверью всю силу. Чего-чего, а этого у него было предостаточно.
        Массивная кованая створка распахнулась, как лист книги на ветру. Сокрушающий удар снес с ног владельца тени - среднего роста охранника в форме матроса. Он выронил из рук точно такое же помповое ружье, что сжимал Гера, и почти плашмя рухнул на спину. Гриша, решив, что этого недостаточно, поднял с пола оружие и прикладом избавил матросика от необходимости исполнять служебные обязанности.
        Он осмотрел ружье. Из него еще не стреляли. Сегодня, во всяком случае. Отвел затвор. Тот подался туго, подсказывая, что магазин полон. После того как затвор выбросит последнюю, пятую гильзу, можно выбрасывать и само ружье. Но семь патронов на двоих, считая два в ружье Геры, - уже кое-что…
        Опять коридор. На этот раз освещенный, и даже с некоторыми претензиями на изысканность. На стенах то тут, то там попадались небольшие миниатюры из древневосточной, как понял Гера, мифологии. Слишком много драконов и раскосых мужиков с кривыми ножами. Или мечами. Гера плохо разбирается в восточной мифологии. Пожалуй, даже Гриша лучше соображает в этой области. У него клиент на СТО был из Китая, член ЦК.
        Не нужно быть продвинутыми, чтобы понять: они в трюмной галерее. Верхнее перекрытие было недостаточно мощным, поэтому периодически слышались быстрые звуки шагов. На лайнере ни на минуту не прекращался квалифицированный шмон. Ну еще бы, удивляться тут нечему. Трое придурков, руководимых обиженным мужем, или обиженный муж, руководимый тремя придурками, проникнув на корабль под благовидным предлогом, начали его понемногу захватывать. Природное спокойствие хозяина судна и его команды нарушено и подогревается возмущением и жаждой мести.
        - Ищут, поганцы… - Гера думал о том же, о чем и Гриша.
        Кровотечение у него прекратилось, но бодрячком он уже не выглядел.
        - Пальбу они уже слышали, - пробормотал он. - Сейчас ждут результата. Гриша, на выходе нам нечего делать. Нас превратят в фарш.
        Гриша огляделся. Под потолком располагался воздушный лабиринт. Труба квадратного сечения с прикрученной снизу решеткой. Осторожно выглянув за угол, он смерил расстояние до выхода. Метров восемь-девять. Маловато. Если даже разнести к чертовой матери эту решетку, то залезть в воздуховод и удалиться от этого места будет просто невозможно. Не хватит времени. За спиной оставалась последняя перед выходом дверь. Он вернулся и дернул ручку. Створка послушно отворилась, открывая передо ним прекрасный вид: лестница, уходящая вниз. Третий уровень? Не много ли для одного лайнера? А что там? Наркотики, похищенные женщины, золото с «Атточи», рабы?
        - Выноси решетку! - по взгляду Геры было понятно, что он мыслит в том же направлении.
        Если отталкиваться от разумного начала, то самым логичным была бы сдача в плен. Но в плен не хотелось. Слава с Антонычем это не одобрят. Кира тем более.
        Два выстрела оглушили Геру как кувалдой. Коридор моментально заполнился вонью сгоревшего пороха и железа. На пол посыпались обломки дюралюминия и металлических составляющих. Смог еще не рассеялся, а в потолке, в районе воздуховода, уже чернело пятно. Они бросились вниз по лестнице. Если это обманет людей Жидкова, то не более чем на минуту.
        А лестница закончилась уже через два пролета. Они аккуратно выбрались на нижний этаж - какой уже по счету? - и осмотрелись. Совершенно пустое пространство, с частоколом колонн, труб и компрессорных установок. Очень напоминает трюм корабля. Потому что это и был трюм корабля. А еще - подвал, в котором Фредди Крюгер резал свои жертвы. Интересно, на какой высоте ниже уровня моря они сейчас?
        - Сюда нельзя! - Крик раздался рядом, и так громко, что Гера едва не истратил предпоследний в своем ружье патрон.
        Гриша выбросил руку, сделал два шага вправо и выволок мужика лет пятидесяти. Он выглядел очень нелепо, если учесть место, где происходило действие. Гладко выбритый и распространяющий волны одеколона. Пусть дешевого, но одеколона. Одежда опрятная, руки чистые, взгляд ясный.
        - Ты кто такой? - изумленно рыкнул Гриша.
        - А вы кто такие? - был ответ.
        Перепуганный Гера уже взмахнул ружьем, как поленом, но Гриша поймал его руку.
        - Мы пассажиры! - пояснил он, стараясь перекричать шум компрессора. - Хотим с хозяином познакомиться! А где мы сейчас находимся?
        Мужик, поняв, что перед ним туристы, затряс головой и схватил Геру за рукав.
        - Сюда нельзя!
        - Пошел на хер!
        - Здесь посторонним не место!
        Гриша взял мужика за грудки и сильно ударил спиной о стену.
        - Я тебя, кретин, последний раз спрашиваю: где мы находимся?
        - Где? В машинном отделении! Вы здесь хозяина ищете? - орал мужик. - Он вон там, справа! С лопатой! Уголь в печь кидает!
        - Я тебя, юмориста, на руку сейчас надену и детей наверху в кукольный театр приглашу! - остервенело пообещал Гриша.
        - У себя он, мать вашу, придурки! - орал, заглушая нестерпимый вой компрессоров, мужик. - В третьем отсеке!
        - А где третий отсек?
        Мужик схватил Гришу за рукав и потянул. Похожая на топ после перевязок рубашка кардиолога разъехалась, обнажая крепкий живот. Но передвигался на буксире он недолго. Металлическая, выкрашенная в голубой цвет дверь появилась уже через несколько шагов, после чего последовал краткий экскурс в историю. Оказывается, этой дверью уже давно никто не пользуется. Четыре года назад через нее рабочие заносили трубы, инструменты и мешки с цементом. Дверь открывает вход на лестницу.
        - Лестница ведет, конечно, вниз? - поинтересовался Гера.
        - Куда еще ниже?! Ниже только рыбы! - продолжил орать мужик. - Мы и так на втором нулевом этаже! Лестница ведет наверх! Подниметесь, так сразу направо! Увидите дверь с никелированной вертушкой. Это и есть третий отсек! И чтоб я вас здесь больше не видел, иначе в охрану позвоню!
        Глава 17
        В каюте, до которой Слава добрался, изнемогая от холода и усталости, обнаружил не то, что искал. Нужен был выход, а по всему было видно, что это тупик. С трудом присев и протиснувшись в иллюминатор, он свалился в каюту как куль.
        Поднялся и осмотрелся. По площади всей трехкомнатной каюты были разбросаны, словно стянутые через голову свитера и вывернутые наизнанку брюки, люди. Люди, чей разум в данный момент находился очень далеко не только от этой каюты, но и от Черного моря. В кухне лежали еще двое - он и она. Полураскрытые - или полузакрытые - глаза, приоткрытые рты, разбросанные в стороны ноги и руки. Такого массового виса Слава не видел еще ни разу. Золотая молодежь начала ночь на танцполе «Ганимеда», а закончила здесь. Рядом с телами - а это определение лучше всего подходило к данному моменту - были разбросаны мятые обрывки фольги из сигаретных пачек. Героин застал всех врасплох.
        - Не хватало мне только застрять здесь! - прогрохотал Слава. - Есть кто живой?
        Чувствуя, что теряет время, а вместе с ним и терпение, он схватил одного из наркоманов, того, что проявлял наиболее активные признаки жизни - громко сопел и клевал носом, - и потащил к иллюминатору.
        Слава размахнулся и влепил путешественнику мощного леща. Тому это не понравилось. Он скорчил кислую гримасу и снова повис.
        Тогда Слава схватил уши туриста и стал тереть их, как если бы добывал огонь. Уже через несколько мгновений лицо парня, зависшего между небом и землей, приняло свекольный цвет. Первые произносимые им буквы Слава воспринял с таким же восторгом, с каким доктор Борменталь воспринял полуосмысленный лай Шарикова.
        - Ну-ка, малахольный, на меня посмотри!.. - требовал невозможного Слава. - Мать вашу, мне нужно просто выйти отсюда! Дверь внутрь открывается, я ее выбить не могу, понимаешь? Глаза раскрой, сучонок! Видишь меня?!
        - Типа вижу…
        - Типа видит он! Ботва отмороженная! Сколько пальцев?!
        - Типа несколько… - определил наркоша, вглядываясь в торчащий, как пень посреди поляны, средний Славин палец.
        - Вот суки, а! Поколение засранцев! Где ключ от двери?!
        Ответ поступил не от реанимированного, как ожидалось, а, вопреки ожиданиям, сзади. От этого гнусавого, деформированного, тянущегося фальцета Славу едва не стошнило.
        - Ну-у, братва… Че-е-е так кричи-и-им? Мусора-а-а свалятся, че будем дела-а-ать?
        Ошалелый Слава оставил в покое краснолицего и обернулся. Прямо над ним, в проеме кухонной двери, стоял еще один мастер перемещений с закрытыми глазами. Толстый свитер-толстовка с изображением здорового, не склонного к употреблению наркотических средств исландского оленя, джинсы и один белый носок.
        - Тише, тише… - настоятельно повторила мумия-зомби. - Не создавайте суеты… Менты не дремлю-ют…
        - Господи… - воссиял Слава. - Он говорит! Он анализирует!
        Он схватил в охапку наркомана и с ним в руках, как со свернутым ковром, вошел в комнату. Усадив тело на резной стул, он прижал его затылком к стене и повторил вопрос, на котором остановился при разговоре с первым.
        - Выход… - заговорил его новый собеседник. - Выход… Нет выхода… Это на всю жизнь, старик…
        - Где ключ от двери?
        - Ключ от двери… - Глаза говорившего так и не открывались. - Конечно, должен быть ключ от двери…
        - Где ключ? Как мне выйти?! Где карточка магнитная? Прямоугольная такая? С чипом?
        - Ну, ты, чувак, столько предметов здесь найти хочешь… Ты что, в «Эльдорадо», что ли?..
        Слава не выдержал и отвесил ему оглушительную оплеуху.
        Турист как тряпочный слетел со стула и шлепнулся на пол. Не ударился, как это случается с нормальными людьми, а именно шлепнулся. Из его носа вылетела сопля и, просвистев по воздуху, ушла куда-то в угол.
        - Мрак… - не выдержал Слава. - «Дом-Два», мать, а не лайнер.
        Он рывком поднял наркомана и усадил на стул. Его уже давно мучили позывы рвоты, а увиденное последним оказалось выше всех ожиданий. Пошарив повлажневшей рукой в кармане, он извлек непочатую упаковку «Дирола», зубами сорвал обертку и высыпал в рот половину содержимого.
        - Короче… олень северный… я тебя спрашиваю в последний раз. Где ключ от двери? Если не ответишь, я запру тебя в багажном отделении, и до самой Ниццы ты закайфуешь в жутчайшем депресняке и ломке.
        - Хватит, братан… Остановись, че ты гонишь… Меня сейчас вырвет…
        - Где ключ?
        - Дай я вспомню…
        Слава дал и через минуту понял, что его надули. Болтун спал.
        Вторая оплеуха снова снесла наркомана со стула.
        - Ты не мусором ли будешь?
        - Откуда здесь взяться мусору? - рявкнул Слава. - Ты на корабле, гнида!
        - На… корабле?
        - Сука, убью сейчас…
        - Подожди, подожди… Поклянись.
        - Гадом буду. Век «баяна» не видать.
        - А стегаешь, как мусор. Больно.
        - Где ключ от двери?
        - На шее у Дженни.
        - Какой еще Дженни?
        Наркоман показал в угол, где лежали три блондинки.
        - Какая из них?
        - На Зверева похожа которая…
        - Они все похожи.
        - Ремень от «Гуччи»…
        Разыскав нужную, Слава осмотрел на ней все от груди до коленок. Ключа не было.
        - Слушай, ты, козел… - обернувшись, он понял, что собеседник снова без чувств.
        Входная дверь сначала дрогнула, а потом на нее посыпался град тяжелых ударов.

«Он здесь! - услышал Слава. - Мои видели, как он по стене сюда нырнул!..»
        Это было худшее, что могло случиться.
        Глава 18
        Снова - туда?..
        Он обреченно закрыл глаза. Но это была единственная дорога. Добравшись до иллюминатора, он перенес наружу ногу и сразу почувствовал холод. Под утро ветер усилился, и теперь холод был похож на мороз.
        Пройдя по знакомому выступу по совершенно отвесной стене, Слава зашел под шкаф вентиляционной системы. Радость была оттого, что на шкафу были скобы - вероятно, предназначались они для проникновения и ремонта этой самой системы. Но огорчение заключалось в сомнении, сможет ли он до этих скоб допрыгнуть.
        Решившись, он оттолкнулся и вцепился в одну из скоб обеими руками. Качнувшись в сторону моря, от чего внутри похолодело, он ударился о шкаф и повис. Дело оставалось за малым - подтянуться.

«Это только первый раз трудно, - успокаивал себя, без страха глядя вниз, Слава. - Потом привыкну».
        Подтянувшись, он забрался по скобам до третьего уровня и снова оказался на выступе. И тут рядом с его головой резко открылась внутрь иллюминаторная створка какой-то каюты. Он пошатнулся и прилип подушечками пальцев к стене.
        Если бы створка открывалась наружу, он с разбитой макушкой уже летел бы в воду.
        Замерев, Слава прижался щекой к стене. Ему очень не хотелось, чтобы кто-то увидел его здесь, посреди стены, без видимых средств подъема, без альпинистского снаряжения, и завел с ним разговор.
        В окно высунулась голова со спутанными, цвета спелой ржи волосами, и голова эта с развевающимися на ветру колосьями стала дергаться взад и вперед, словно девушка собиралась оторвать и столкнуть вниз подоконник, в который вцепилась руками.
        Слава обомлел. Экстремальный секс он не порицал, но одно дело быть его непосредственным участником, и совсем другое наблюдать за ним, вцепившись ногтями в стену на высоте пятиэтажного дома. Хорошо еще будет, если красотка увидит его и примет за видение, приключившееся с нею в результате оргазма. Если же она только разогревается, то крик будет такой, что не исключена качка…
        Но случилось вовсе не то, что он предполагал в самых худших своих ожиданиях. Девушка его действительно увидела. В один из моментов, когда она слишком далеко высунулась из окна, повернула голову, взметнув копну своих красивых волос, и…
        - Мама родная!.. - вскричала она, изумленными глазами глядя в потемневшее от ужаса Славино лицо.
        - O, да, да!.. - раздалось где-то за ее спиной. - Мама! Дас ис фантастиш!
        - Ты откуда, красавчик?..
        Слава показал глазами вниз.
        - Ты русский?
        Слава моргнул.
        - А в какой каюте живешь?
        Если бы он умел говорить глазами, он сказал бы следующее: «Дура, помоги забраться!
        Голова девушки продолжала дергаться, и по всему было видно, что теперь имитировать авансированный оргазм ей будет невыносимо трудно.
        - Тебе чем-нибудь помочь?
        - Да, да, помоги мне, детка! - послышалось в каюте.

«Это не лайнер, а содом и гоморра», - подумал Слава.
        Дотянувшись до подоконника, он вцепился в него белыми от напряжения пальцами.
        - Понятно… - Девушка закинула волосы назад и резко выкрикнула через плечо: - Ну, ты! Марш в гостиную!
        И Слава услышал, как на окне задергивается штора.
        Он взобрался на подоконник, в который только что упиралась крепкая грудь красотки, перевалился и бесшумно сполз в каюту. Где-то там, в гостиной, захлопнулась дверь. Так захлопывается дверь входная. Провожает гостя?
        Думая о том, сколько неожиданностей жизнь преподнесла ему за последний месяц, он завалился на кровать и почти сразу уснул.
        Он пришел в себя от нежного прикосновения. Это была она.
        - Сколько я спал?
        - Ушам не верю, - расхохоталась она. - А ты спал?!
        - А сколько я здесь лежу?
        - Секунд пять! - И она снова засмеялась. - Ну, здравствуй, скалолаз. Надеюсь, ты не из тех, кто любит подглядывать?
        Он как следует рассмотрел ее. Возраст спасительницы находился где-то между двадцатью двумя и двадцатью пятью.
        - Слушай, скалолаз, а что там за пальба на лайнере?
        - Пальба? Фейерверки, наверное?
        - Да? Ну, может быть…
        Ее звали Риммой. Она работала космически дорогой проституткой, привозимой по заказам исключительно дорогих гостей нашей страны. Хотя, может быть, и не Риммой. Тот, кто в поте лица отрабатывал свои же деньги, именовал ее Джиной.
        - Ты ключ, что ли, потерял? - Ей явно хотелось завязать разговор. - Или ветром за борт унесло?
        - Точно. - Славе хотелось закончить этот разговор, не начав. - Перегнулся посмотреть, как волны и стонут, и плачут, а меня тут и подхватило.
        - Осторожней надо с волнами, - посоветовала Римма-Джина, скручивая с шипением пробку с одной из бутылок с пивом. - А ты будешь?
        - Попозже. Спортивный режим.
        - Видела. - Она сочно отпила прямо из бутылки. - Послушай, я никогда в жизни не спала со скалолазом. А ты?
        - Я тоже никогда не спал со скалолазом.
        Римма-Джина звонко рассмеялась.
        - Я имела в виду, спал ли ты с такой невероятно красивой девушкой, как я?
        - Были и более невероятные, - честно признался Слава, надеясь, что после этого его выставят за дверь, поскольку единственная и главная тема их разговора будет до дна исчерпана.
        Она поставила бутылку на пол, знакомым жестом закинула назад волосы и стала расстегивать на Славе брюки.
        - Послушай, я ужасно занят…
        - Сейчас ты поймешь, что такое быть ужасно занятым… - сдернув брюки, она на мгновение остановилась. - Неплохо для скалолаза.
        - Давай… в другой раз…
        Чувствуя себя мерзавцем, Слава перестал сопротивляться, убедив себя тем, что много времени это все равно не займет. И действительно, через несколько минут, устав и отвалившись в сторону, Римма-Джина прикурила сигарету и раскинула руки. Скосив взгляд из-под прядей влажных волос в сторону партнера, который застегивал ширинку и поглядывал в окно - жить, видимо, не мог без гор, - она спросила:
        - Москвич?
        - Не знаю, я здесь всего несколько часов. А ты, как понимаю, здесь как дома?
        Она посмотрела на него из-под полуприкрытых век.
        - Умный мальчик, - и тут же повернула голову к стене, в которую раздалось пять или шесть гулких ударов. - Кажется, мы сильно шумели.
        - Лучше нам продолжить разговор несколькими часами позже.
        В чем валютным проституткам не откажешь, так это в умении понимать мысли клиента. Даже бесплатного, по увлечению. Встав с кровати и в очередной раз восхитив Славу безукоризненностью очертаний своего тела, она оделась.
        - Я постоянно нахожусь здесь, в триста шестнадцатой каюте. Если буду занята… ну, к примеру, к экзамену готовиться буду или в ресторан пойду…
        - То мне тебя подождать, - невозмутимо закончил Слава, даже не стремясь представить, как она сидит в библиотеке и зубрит сопромат.
        - Записочку оставишь, где тебя найти.
        Понимающе качая головой, он вышел из каюты. Но в последний момент, когда дверь уже почти сошлась с косяком, она вынула откуда-то маленький клочок картона и просунула его в щель.

«Амазонка Джина», - прочел Слава, усмехаясь.
        Когда дверь захлопнулась, он бесшумно прошел по мягкому ковру, укрывавшему пол коридора третьего этажа, и быстро спустился по лестнице.
        Он шагнул на этаж, намереваясь найти то место, где расстался с Антонычем.
        И тут же невероятная по мощи сила сбила его с ног, занося снова внутрь палубной постройки.
        - Тсс!.. - зашипел, как змея, Антоныч, безумным взглядом глядя Славе в глаза.
        - Ты… с ума сошел?!
        Отвечать не было необходимости.
        - Они видели, как ты лазал по каютам!.. Там камеры вдоль борта, так я думал, они тебя сразу возьмут! А потом слышу - то двести вторая, то четыреста какая-то, то триста шестнадцатая!
        - Я из триста шестнадцатой, - отползая, доложил Слава.
        - А какого черта ты там делал?!
        - Трахался!
        - Да пошел ты!..
        - Истину говорю! - взревел Слава. - С проституткой Джиной!..
        Дверь, ведущая на палубу, резко распахнулась.
        Антоныч стремительно вскочил на ноги и без раздумий впечатал пудовый кулак в челюсть первому из двоих ворвавшихся.
        Гришины ноги оторвались от пола, и он грохнулся на пол плашмя, отбивая легкие.
        - Ты одурел?! - заорал, шарахаясь в сторону, второй, Гера.
        - Все в сборе! - обрадовался, вскакивая и заправляя папку в брюки, Слава.
        Гриша поднимался долго и неуверенно.
        - Вы где были? - помогая Грише, часто дыша, спросил Гера.
        - Славка трахался с проституткой, а я его ждал. Гриш, прости.
        - Бог простит… - сплевывая кровь и держась обеими руками за челюсть, просипел Гриша. - Значит, мы тут умираем, а они девок пялят?..
        - Так вышло, - успокоил его Слава. - Зато теперь у нас компромат на Марецкого! А вы где были? Где Кира?
        - Кира у педиков, - сообщил Гера, - все нормально.
        - Что-то странно у нас все как-то получается, - робко заметил Слава.
        Мимо вновь пробежали два или три человека.
        - Откуда ружьецо?
        - Не помню, - пробормотал Гриша.
        - Так, и что дальше? Сколько еще до Турции?
        И тут раздался до боли знакомый голос:
        - Оставьте меня, уроды!.. Убери руки, гад!..
        - Кира?.. - изумленно прошептал Гера. - Мы же ее педикам поручили.
        - Педикам поручили, и какого результата теперь ждете?! - вскипел Антоныч, распахивая дверь.
        Все четверо прильнули к перилам второго этажа и наклонились, чтобы убедиться, что не ослышались. За постройку палубы первого этажа трое людей Жидкова в форме матросов заводили упирающуюся Киру.
        - Гриша, - устало пробормотал Слава, отстраняясь, - пошли, Гриша… Гера с Антонычем пусть страхуют. Я отвлеку как смогу, а ты уж… Вытаскивай ее. Они ее ведут к лифту, чтобы доставить Жидкову. Он, кажется, с ума сошел…

* * *
        Отвлечь, заманить и удрать - вот и весь план. А Гриша пусть делает свое дело.
        Добежав до лифта, в который уже не трое, а шестеро людей Жидкова заводили Киру, Слава сдернул с ноги туфлю и запустил в спину ближайшего из них.
        На крик обернулись все шестеро. Двое поспешили закончить с Кирой, а четверо, развернувшись на месте, бросились к Славе.
        Только сейчас ему пришло в голову, правильно ли он поступил.
        Ворвавшись в отсек на самом верху палубной пристройки, Слава запер за собой дверь и, не останавливаясь, головой ударил бросившегося к нему единственного хозяина помещения. В голубых джинсах и толстом свитере мужчина лет тридцати обмяк еще до того, как встретился с полом.
        - Ну, вот и все, - то ли облегченно, то ли обреченно выдавил Слава.
        Дверь сотрясалась от ударов. Сколько у него времени? Минута, две?
        Взгляд его упал на телефон, выпавший из кармана поверженного сотрудника корпорации
«Ганимед». Он сунул руку в карман и вынул визитку Джины. Номер мобильного телефона бессменной сотрудницы фабрики добрых услуг лайнера. Первая и, наверное, единственная возможность сделать на этом корабле звонок по телефону.
        Опустив руку, Слава прихватил тяжелый стул и поволок его за собой по полу.
        Стекло было толстым, очень крепким для того, чтобы проломить его своим весом.
        Дальше для него все показалось немного нереальным. Где-то в глубине каюты трещали запоры на двери. Все органы чувств, за исключением слуха, у него словно отключились, да и слух ловил только те звуки, которые считал нужным. Из всего букета созвучия он почему-то поймал только треск замочных фиксаторов и скрип ножек стула по стальному полу.
        Бросившись к огромному витражу стекла, сквозь которое с высоты почти птичьего полета можно было наблюдать за движением судна, он с размаху всадил в него тяжелый дубовый стул и ринулся вслед за ним…
        Стекло выдержало - оно хряснуло, пошатнулось, чего никак нельзя было ожидать от изделия толщиной в сантиметр, и украсилось паутиной трещин - но выдержало.
        Однако устоять под стремительным натиском тела весом в центнер не сумело…
        В разодранном в клочья костюме Слава катился по козырьку нижнего отсека, а за спиной его, оглушительно раскалываясь и падая вниз тысячами сверкающих осколков, гремела поверженная преграда.
        Кое-как поднявшись, он почувствовал, что находится в легком нокдауне. Как ни старался он защитить голову от встречи со стеклом, в полной мере сделать это ему не удалось. Левая бровь, рассеченная поперек, сочилась ручьем крови, кровь стекала на потный подбородок и каплями падала то на покрытые пылью брюки, то на лацканы взлохмаченного пиджака…
        Вцепившись руками в крышу отсека, он подтянулся и взобрался наверх. Все. Выше только небо. И мощная антенна. Но она не в счет.
        А вот он, стальной трос, удерживающий телевизионную микровышку. Один его конец уходит на самый нос лайнера, второй - на корму. Спуститься по нему на руках нереально, но вот если подвеситься, как на фуникулере… то можно запросто добраться почти до того места, коим судно рассекает воду. «Форштевень» называется, что ли… Катиться придется метров сто. В конце пути будет такое ускорение, что ударишься о палубу, словно выпал из окна третьего этажа. Это при условии, что правильно будет сделан расчет момента, когда нужно будет выпускать из рук примитивное передвижное устройство, надежность которого - предмет отдельного разговора.
        Секунда ошибки до верного действия или секунда после - и можно запросто рухнуть или на крышу ресторана, или в бассейн, в котором в связи с отсутствием желающих купаться не было воды. Что лучше, Слава так и не понял.
        Но что дальше? Преследователи, конечно, не заметят. Им сейчас не до созерцания ночного неба. Спуститься вниз и… оказаться в районе боевых действий по розыску самого себя.

«Скверно…»
        Сунув руку в карман, Слава некоторое время крутил в руке кусочек картона, а потом вдруг остановился. Выхватив из кармана визитку, он стал быстро набирать на трубке поверженного моряка номер, указанный на ней.
        - Амазонка Джина слушает.
        Значит, номер он набрал правильно.
        - Хотя цель вашего звонка нам ясна, все-таки позвольте узнать, чем мы можем быть вам полезны. Серебряный дождь, минет, куннилингус, стриптиз?
        Видимо, подумал Слава, штатный оператор ушла в туалет или перекусить, оставив телефон под присмотром находящихся неподалеку девочек. И те сейчас, пользуясь случаем - все равно не уличат, - отрываются по полной.
        - Не ожидал встретить такого приятного приема, - признался он.
        - А как же! Нас за это дерут! - И снова это бесконечное «ха-ха».
        - Я хотел бы поговорить с Риммой по имени Джина, она же Амазонка. Если можно, поскорее, а то мне невтерпеж.
        Он оглянулся. Двери оставалось жить секунд двадцать.
        В трубке короткое шушуканье, после чего где-то там, где тепло, где есть шампанское и пахнет приятно, раздался резкий окрик, и на место оператора уселась та, которая, видимо, и должна была сидеть все время.
        - Слушаем вас, - голос прокуренной стервы, ушедшей в запас по выслуге лет.
        - Джина нужна! - сократил до минимума диалог Слава.
        - Платить как будете? У нас или у вас? На сколько времени?
        - Щедро, если на приглашение ее к телефону у вас уйдет две секунды!
        Снова короткое шушуканье - кто-то куда-то помчался, роняя что-то на пол. Джина оказалась у телефона через десять секунд - кажется, оператор сидела в двух шагах от девочек.
        - Слушаю, малыш. - Слава узнал знакомый голос, и вместе с приятными воспоминаниями к нему снова стала возвращаться надежда.
        - Это скалолаз.
        - Где ты, малыш?! - Восторг Джины был неподделен. В трубке послышалась какая-то перебранка, и из обрывков фраз Славе стало ясно - Римму не хотят отпускать, поскольку она только что выдала свою привязанность, от которой у фирмы, как известно, дивиденды не накапливаются.
        - Римма! - позвал Слава. - Передай трубку этой дуре и начинай собираться. После того как она тебя выпустит из каюты - а она тебя сейчас выпустит, - дуй к носу корабля!
        Римма-Джина любила приключения.
        - Красавица, под мою ответственность, - попросил Слава старую деву. - Она привезет тысячу долларов, отсчитывать проценты ей не нужно.
        - Я ей рожу разрежу бритвой, если вы пытаетесь меня провести. До десяти утра, красавчик, понял?
        Он выдернул из брюк ремень, застегнул, как если бы на себе, и, чуть подпрыгнув, перекинул его через трос.
        Дернув на себя обе петли самодельного спускающего устройства, он ступил на край крыши. Звук над его головой - ремень весело зашуршал по тросу - заставил Славу содрогнуться. Неужели он на это все-таки решится?.. Как же плохи должны быть его дела, если у него нет иного выхода…
        - В чем, спрашивается, был прав Антоныч, - хрипло бормотал, подняв ноги и набирая скорость, Слава, - когда уверял меня в том, что умереть от пьянки мне не суждено? Во всем он был прав.
        Ветер в ушах свистел все громче.
        - Останусь сейчас жив… клянусь… уеду в деревню и буду учить детей начертательной геометрии, - обещал он тому, кто находился гораздо выше этого здания. Большой помощи он от него не ждал, но была все-таки какая-то надежда, что тот не даст лопнуть ремню и разбиться о палубу.
        Черноморские звезды - не как московские окна. Негасимый свет вторых расслабляет, заставляет верить в то, что не сразу все устроилось, вселяет призрачную, но надежду. Сияние же первых принуждает вглядываться в коридоры Вселенной и убеждаться в том, что ничего не изменилось бы в мире, если бы кто-то по имени Слава сейчас сорвался вниз, расквасил голову и оказался в холодильнике судна до прибытия властей. Их сияние не стало бы мощнее или слабее, и рядом с ними не появилась бы, сорвавшись вниз и взметнувшись после вверх, новая. А вот окна нижней палубы этого проклятого лайнера сиять меньше стали бы однозначно. Их пришлось бы отмывать долго, не жалея воды и «Мистера Мускула».
        Посмотрите на Джеки Чана: из двухсот костей в его теле нет ни одной целой. А все почему? - потому что упрямец не желает пользоваться услугами профессиональных каскадеров. Но попробовал бы всемогущий Джеки здесь постоять! Ни парамедиков с уже разведенным в воде гипсом, ни носилок, ни обезболивающего…
        Интересно, как там Гриша с Кирой?
        Он бросил последний взгляд на горизонт. Вряд ли удастся увидеть такую красоту еще раз.
        Под ногами быстро проплывали, уходя назад, палубные постройки, тарелки антенн, стеклянная крыша ресторана…
        Он ехал тем быстрее, чем дольше становился его полет в неизвестность. Прокатиться над Черным морем - полдела. Главное - успеть вовремя этот полет прервать. Он жив сейчас не благодаря, а вопреки.
        - Вопреки… - задыхаясь, повторил вслух Слава. Голос его ему слышен не был, но он точно представил эту фразу. Она словно была написана краской на черной крыше дома, к которой приближался. - Вопреки…
        Чувствуя, как быстро приближается опасная поверхность, и понимая, что скользить дальше смерти подобно, Слава проклял все, чем жил последние дни.
        Он летел к палубе со скоростью пикирующего ястреба без какой-либо надежды удержаться от этого падения.
        И это прикосновение спиной - только прикосновение, а не удар, вывело из строя его сознание, еще даже не успевшее обвинить тело в неумелом обращении с живой душой…
        А душа, выбитая из надоевшей клетки, взметнулась вверх, покружила над хозяином, словно раздумывая, что ей делать дальше, определилась с решением и нехотя вернулась обратно. Захлопнула за собою дверь и забилась в угол, решив не общаться с хозяином до тех пор, пока не пройдет обида…
        Открыв глаза и осмотревшись, насколько ему позволяла залившая глаза кровь, Слава даже не удивился.
        Все правильно. Завернутый в грубую материю, он лежит на дне какой-то ямы, а над ним все то же небо Черного моря. Все правильно. Этим полет и должен был закончиться.
        Стерев с лица кровавые потоки, Слава трижды пытался подняться на ноги и обрести уверенность. Трижды ничего не вышло. Участок местности, на котором он лежал, был столь сложен в своей конфигурации, что догадаться о его форме и где тут стены было решительно невозможно.
        - Эй, скалолаз! - раздалось где-то снаружи. Снаружи чего - совершенно непонятно. - Ты жив?
        Хороший вопрос. Отвечать на него приятно.
        - Ты сирота или нет?
        Странный вопрос. На него лучше не отвечать.
        - Я думаю, что сирота, - высказала свое подозрение Римма-Джина. - Иначе мама тебе обязательно сообщила бы, что с крыш спускаются на лифтах. Лифт - это такая кабина, в которую заходишь, и она сама тебя везет вверх или вниз.
        - Лифт был занят, - привыкая к темноте и безрезультатно оглядываясь, объяснил Крайков. - Где я, девочка?
        - В бассейне, милый.
        - А что это за саван?..
        - Это тент, которым бассейн был укрыт. Тебе повезло, как на перину упал. Ты меня любишь?
        - Конечно. Подай руку.
        - Ты сначала с глубины уйди.
        - Девочка, доведи меня до каюты хозяина этого корабля, ладно? - попросил Слава, когда снова оказался на палубе. - Я тебе за это тысячу дам. А?
        - Полюби на тысячу, потом покажу.
        - Ты сначала покажи. А полюбить я тебя всегда успею.
        Схватив его за руку, она поспешила к каюте, в которую сейчас заходил Гриша…
        Глава 19
        Что делал Слава, Грише было знать не дано. Однако спасибо ему, что увел четверых охранников из шести.
        Первый ничего не понял. Просто упал без чувств. Со вторым пришлось повозиться, потому что впускать Гришу в каюту к Жидкову он не хотел.
        Но Гриша уговорил и его. Ворвавшись внутрь, он похолодел. Охранники сторожили не каюту, а целый этаж!
        Шесть или восемь дверей темнели красным деревом в погруженном во мрак коридоре, предлагая решить загадку быстро и правильно.
        Первая.
        Вторая.
        Интересно, и в третьей тоже никого?..
        Откуда-то сверху доносится перестук обуви по лестнице, и не нужно быть провидцем, чтобы догадаться, что это подмога Жидкову.

«А что я буду делать, - пронеслось в голове Гриши, - если Кира здесь, а с Жидковым человек десять охраны?»
        Задав себе этот вопрос, он почему-то успокоился. И когда бил ногой по очередной двери, нашел для себя ответ, почему. Пристрелят так пристрелят. В конце концов, что он теряет? Вуалехвостов в Москве? Кира ушла. Так пусть хоть увидит, от кого к кому ушла.
        Конечно, если он возьмет ее за руку, то все обойдется. В том смысле, что это большее, что сейчас можно сделать. Будущее же туманно. Он посмотрит ей в глаза и скажет: «Ты, конечно, дура, но мне очень нравишься. Как и много лет назад».
        Но он все равно будет продолжать ее нести, стараясь удалить как можно дальше от этой каюты, и прижимать к себе, хоть на секунду грезя, что она любит его, что людям свойственно ошибаться, что вот она и ошиблась и что теперь горько сожалеет об этом.
        Третья створка не стала ни закрываться после удара, ни виснуть. Она просто влетела внутрь, пересекла комнату и, ударившись верхним своим основанием в иллюминатор, вышибла раму и вынесла стекло наружу.
        И он увидел ее совсем не так, как себе представлял.
        Кира, одежда на которой была разорвана и представляла лохмотья, лежала на полу без чувств. А за ее спиной, в углу, натягивая одной рукой брюки, другой рукой сжимал старинный топор на длинном топорище Жидков.
        Глаза бывшего губернатора блестели, губы были искривлены в судороге, и первое, что Гриша услышал, было:
        - Опять не успел…
        - Ты не успел или я?
        - Конечно, я! Ты всюду успеваешь!
        - Тогда у тебя есть шанс на спасение, волк фанерный.
        И Гриша, потирая кулаки, стал обходить пустующую кровать.
        - Что за неугомонные люди! - прокричал Жидков, заканчивая со штанами и перебрасывая топор из правой руки в левую. - Ни поймать их, ни проучить! Чего в Москве не сиделось?
        - Да вот, скучно стало, - процедил Гриша. - Решили фрегат одному фраеру спалить.
        - Как будто тут без вас некому это сделать!
        Незваный муж, как успел заметить Жидков, быстро оценил ущерб, причиненный своей жене. Доказательств насилия, за исключением разбитой брови и опухшей щеки, что, вероятно, и явилось причиной потери сознания, не было.

«Он не успел, - подумал Гриша, чувствуя, как успокаивается сердце. - Он не успел. Этот мерзавец считает, что он не успел».
        - Не успел сделать что?! Изнасиловать и убить?! А изуродованное лицо ее - не в счет?.. Жидков, ты только что заработал кровника.
        - Ах, Григорий, Григорий… У меня столько кровников, что всем им уже пора выстраиваться в очередь и записывать ручкой на ладонях номер.
        Отступив к стене, он тоже произвел кое-какие расчеты. У него топор викингов конца первого тысячелетия, тупой как утюг, но тяжелый как наковальня. За спиной торопятся на помощь его люди. У рогоносца ничего, кроме желания вырвать ему сердце, нет. Но в этот момент Евгений Петрович вспомнил о главном экспонате своей коллекции и, уже почти рванувшись к противоположной стене, понял, что опоздал.
        Шагнув, Гриша рывком сорвал со стены короткое копье. В таком виде он стал более опасен.
        - Что ты делаешь на моем судне, хозяин замызганной СТО? - рассвирепел Жидков. - Погуляла бы женушка да вернулась! Нет, нужно обязательно лезть куда не следует! Ты же себя и ее приговариваешь, неужели не понятно?!
        - Что я здесь делаю, - Гриша хмыкнул. - Хотел спросить, не согласишься ли ты принять мое приглашение на ужин в пятницу, а твои придурки вдруг начали в меня стрелять. - И он отшвырнул ногой оказавшийся перед ним стул.
        - Видимо, им не понравилось меню, которое ты хотел мне предложить, - исказившись лицом, Жидков бросился на него, и топор, с тяжелым свистом очертив полукруг, встретился со столом.
        По дороге он отсек кусок от приоткрытой дверцы шкафа.
        Обломки стола рухнули им под ноги, препятствуя сближению.
        Отшатнувшись, Гриша поудобнее перехватил копье и покосился на шкаф. А с виду топор туп, ну надо же…
        - Как договор с Марецким? - поинтересовался Гриша, переводя взгляд с дверцы на Киру. - Ты уже давил его компроматом?
        - Я бы этот договор уже давно подписал, но есть на этом лайнере четыре мудака, которые отнимают все свободное время! - Секунду он соображал, а потом пробормотал: - Какой компромат?
        - В папочке. В синей. В сумке она лежала между креслом и стеной.
        - Ах вы, суки…
        Мимо Гриши просвистел топор. Сокрушив красное дерево, Жидков выдернул его и облизнулся.
        - Добрались, следопыты… Ну и что мне с вами теперь делать? Привязать к якорю и якорь бросить?
        И резко взмахнул оружием.
        Отшатнувшись в сторону, Гриша колоть не стал, а просто врезал Жидкову черенком копья в челюсть. Бывший губернатор по инерции стремительно преодолел расстояние до противоположной стены. Там он в ярости оттолкнул ногой столик. С него рухнула на паркет ваза, и Евгений Петрович, разъярясь окончательно, рубанул топором по какой-то деревянной морде на стене. Полмаски отвалилось, отчего оставшаяся часть стала выглядеть вполне цивилизованным лицом.
        - Одного понять не могу. Не могу, хоть убей! Она же обманула тебя, унизила!.. Она - унижение твое! Как можно голову класть за такую?! Так что ты сейчас здесь делаешь?!
        - Она ошиблась, - сказал Гриша, сжимая рукой сочащуюся из плеча кровь - Жидков все-таки сумел достать его краем лезвия. - Она просто ошиблась.
        Взбешенный Жидков, чье оружие было короче, выставил топор перед собой и ринулся на врага, как матадор.
        Жизнь Грише, стоявшему у стены и не имевшему возможности совершить маневр, спас охранник Жидкова. Он вбежал в комнату спасать жизнь хозяину и в благодарность за это получил от него топором в грудь. Удар был силен, и инерция, заставляющая охранника двигаться к иллюминатору, понесла туда и Жидкова. Он хотел бы лишиться этого союза, но топор застрял глубоко.
        Потрясенный увиденным, Гриша бросился к противоположной стене и встал между Жидковым и начинающей приходить в себя Кирой.
        Из уст Жидкова рвались проклятья. Он дергал рукой, стараясь выдернуть из своего человека топор. Наконец у него получилось. Он посмотрел на него, дымящегося свежей кровью, и глаза его подернулись сумасшедшей пеленой.
        Выстрелы на первом этаже, пока наверху шла рукопашная, сначала поредели, а потом их не стало слышно вовсе. Откуда-то из глубины коридора доносились лишь неразборчивые крики. Гриша не хотел думать о приятелях, потому что ему тут же представлялись они, беззащитные, лежащие вповалку в луже крови с заострившимися чертами лиц и немигающими глазами.
        - Порублю, - неожиданно спокойно сообщил Жидков, глядя на кровь, капающую с хищно блестящего лезвия. - Сначала девку, потом героя. Тела скормлю акулам.
        От рассудительности такой Гриша почувствовал на спине холодок. Он знал, как нужно драться с Жидковым, но плохо понимал, как это делать с Жидковым-сумасшедшим. Поглядывая то на дверь, то на Киру, сидящую на полу и пытающуюся догадаться, что происходит, он ждал.
        Долго делать это ему не пришлось. Подсчитав где-то в глубине себя, что это самый удобный момент для атаки, Жидков заорал как ошпаренный и бросился. Но не на Гришу, к чему тот был уже готов, а на Киру.
        Ударив копьем по топорищу, Гриша изменил направление страшного оружия, и топор, пробив почти насквозь брусок паркета, застрял в полу.
        - Ненавижу! - душераздирающе закричал Жидков и, побагровев лицом, рванул топор на себя.
        Увидев сквозь потеки пота, как лезвие, взметнувшись к потолку, несется по направлению к голове жены, Гриша бросился всем телом вперед и на противоходе завалил хозяина судна на спину.
        Эта борьба напоминала схватку львов, один из которых был страшен в гневе, а второй в бешенстве. Два огромных тела катались по полу, звуки ударов оглушали Киру, невидящими глазами наблюдающую за дракой.
        Гришина рубашка была разорвана в клочья, Жидков то и дело впивался в тело врага зубами, как собака, и сквозь напряжение схватки Гриша думал о том, что, если останется жив, то нужно будет обратиться к судовому врачу для инъекции от бешенства.
        Перевалив Гришу через себя, Жидков победно заурчал и стальной хваткой сжал горло оказавшегося под ним противника. Рот его был распахнут, с губ капала кровавая слюна, и временный амок, поразивший его сознание, утраивал силы…
        Что касается Гриши, то его силы покидали. Ему хотелось крикнуть Кире: «Вмажь же чем-нибудь ему по башке!» - но горло было перехвачено и силы иссякали…
        В глазах его зачастили какие-то кадры, и он, полагая, что это те самые, последние, о которых так много говорят, пригляделся и вдруг увидел невероятное: вот он рядом с Кирой, она улыбается, он держит ее за руку… вот она поворачивается к нему и что-то говорит…

«Дурацкие кадры! - подумал Гриша, в голове которого от недостатка кислорода образовались сумерки. - Дурацкие!.. Чего это она мне улыбается?! Я с ней еще не поговорил…»
        Чем старше он становился, тем чаще задумывался над тем, сколько времени судьбой ему нарезано и как он будет уходить с этой планеты. В такие минуты ему грезились то пожилая, но очень красивая женщина, сидящая с тремя его сыновьями по все стороны его кровати, то длинноногая и очень известная блондинка из Голливуда, с криком скорби бросающаяся в яму вслед за его гробом, то он, стареющий, не желающий травмировать свою семью, уходит на яхте в кругосветное плавание, чтобы почить во глубине моря…
        Понимая, что это последний момент его жизни, Гриша собрал в кулак все силы, что в нем еще оставались, и перевернулся вместе с Жидковым на бок. Еще одно мгновение, и он, окрыленный успехом, вскочил на ноги.
        Сил для удара у него уже не оставалось, у хозяина дома таковых было хоть отбавляй.
        - Сначала тебя дрюкну, - услышал Гриша, - потом суку эту! Нет, я ее все-таки сделаю! Сделаю во что бы то ни стало! На лайнере шухер, пассажиры в панике, но у меня все равно прекрасный день заладился!..
        И Гриша почувствовал сначала удар в бок, от которого его переломило пополам, а потом в спину, отчего он отлетел в угол и перевернулся. Он как мог быстро поднялся с пола и прислонился к стене.
        Следующий удар ногой едва не вышиб из него сознание. Хозяин «Ганимеда» удачно угодил ему в грудь, и Гриша, скользя по стене, завалился на бок.
        И тут же встал, заставляя себя поднять руку и стереть с глаз кровь.
        И снова увидел перед собой оскаленное в натуге удара лицо Жидкова, но на этот раз радовать его точным попаданием отказался. Шагнув в сторону, он услышал рядом с собой удар ноги о стену и тут же, схватив хозяина дома за одежду, с ревом поволок его к противоположной стене.
        Столкновение с ней оказалось столь мощным, что даже он, перед которым была подушка из трясущегося, но невероятно сильного тела Жидкова, испытал потрясение и задохнулся.
        А тот, который встретил стену спиной, хрюкнул, брызнул Грише в лицо слюной и на мгновение потерял концентрацию.
        - Привет морякам Северного флота от доблестных защитников Севастополя!.. - прохрипел он, всаживая ногу в живот Жидкова…
        Глава 20
        Два часа. Столько оставалось до прибытия в Стамбул. Случившийся на лайнере ажиотаж был на руку четверым друзьям. Оглушенные событиями пассажиры выходили на связь с родственниками и знакомыми, о событиях на судне знали все, и уже не нужно было беспокоиться об извещении турецкой полиции. Антоныч был уверен, что, как только
«Ганимед» появится близ Стамбула, вход в гавань ему тут же будет прегражден военными или полицейскими кораблями. То есть на одном лайнере Жидков шел навстречу неприятностям, а его враги - к свободе. Слава дорого заплатил бы за то, чтобы Жидкова пленить и оставить взаперти до прибытия в пункт назначения. Но не было времени выбирать, нужно было уносить ноги. И они остановились на последнем.
        Кира отдыхала в каюте Зизи и Гермеса, там же остались и Гера со Славой. Пауза была весьма кстати.
        Сидя в полумраке ресторана, Антоныч с Гришей тянули из высоких стаканов пиво, слушали медленную музыку, и им не хотелось ни о чем думать. Войны больше не будет. Жидкову война сейчас невыгодна. Нужно спрятать наркотики, другую контрабанду, в существовании которой никто не сомневался, скрыть каким-то образом следы военных действий на корабле. В общем, хорошенько подготовить судно к осмотру. Война будет потом, в Москве. В ресторане, кроме них, находилось еще семь или восемь человек. Две молодые пары, не нашедшие лучшего развлечения, кроме как сидеть в искусственных сумерках и пить «Хайнекен». Впрочем, как справедливо решил Антоныч, каждый отдыхает так, как того достоин.
        - Я до комнаты, что напротив дамской, и обратно, - сообщил другу Гриша и поднялся из-за стола.
        Антоныч проводил его взглядом до самых дверей тыльного служебного помещения. Расположение комнат и он, и Гриша знали хорошо. Примелькалось. Застенчивую Милен Фармер сменил в динамиках Маршал со своим «Особым режимом». Если раньше был слышен перезвон пивных стаканов, то теперь не было слышно ничего. В каждом уголке уютного бара был Маршал.
        Антоныч почувствовал, что происходит что-то нехорошее, когда миновали семь минут отсутствия Гриши. Откинув в сторону стул, он решительным шагом прошел мимо стойки бара, туда, где красовалась резная дверь из темного дерева. Дверь, в которую пять минут назад зашел Гриша.
        Первое, что он увидел, были капли крови на белом, до блеска натертом мраморном полу. Подняв глаза, Антоныч разглядел сквозь черный мрамор стены большое темное пятно. Это тоже была кровь.
        Он бросился в туалет. Распахивая одну за другой кабинки, он убедился в том, что Гриши нет. Значит, его либо увели, либо - унесли.
        Антоныч побежал к черному входу. В данном случае - черному выходу.
        Пинком распахнув дверь, он увидел на крыльце курящего бармена.
        - Сейчас мужика вывели! - прокричал Антоныч ему в лицо. - Куда его повели?!
        Тот стоял и пренебрежительно смотрел на странного пассажира. Становилось понятно, с чьей подачи из этого бара свободно выводят избитых людей.
        Антоныч почувствовал ярость. Поняв, что из-за этого молодого, коротко стриженного ублюдка он теряет друга, он без размаха, мощным хуком сбросил бармена с лестницы. Тот, едва успевая перебирать ногами, зацепился за ступеньку и рухнул на пол перед импровизированным крыльцом. Еще даже не придя в себя, он уже потащил откуда-то из-за ремня «плевалку» - какое-то неподдающееся идентификации спецсредство, предназначенное для защиты от инвалидов детства. Такие устройства плюются газовой соплей на пять метров или стреляют травматическим зарядом.
        Антоныч, уже не владея собой, с левой пробил бармену в печень, а с правой - в челюсть. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы стриженый прекратил потуги застрелить пассажира газовым плевком.
        - Последний раз спрашиваю - куда?!
        - Они вниз пошли! Вниз!
        Два хука, слева и справа, коренным образом изменили дикцию бармена и его отношение к жизни.
        Держась рукой за перила крыльца, Антоныч сполз на ступеньку.
        Вниз…
        Километры коридоров и сотни кают и служебных помещений.

«Это я, я сказал… Я сказал: пойдем, Гриша, проветримся, пивка попьем. На людей посмотришь… Успокоишься… Это я сказал…»
        Гриша вышел из туалета, вытирая вымытые руки клочком бумажного полотенца. Он даже успел обернуться, чтобы броском послать скомканную салфетку в урну. Когда он направился к выходу и уже взялся рукой за ручку двери, затылком почувствовал холодный металл.
        - Не дергайся, - послышался совет. - Здоровее будешь.
        Логика проста. Если не убили сразу, значит, он нужен для разговора. Послали
«шестерок», значит, те просто обязаны довести его до нужного человека живым. Соответственно, убивать не станут ни в коем случае. Это давало некоторую свободу в действиях. «Дергаться» он, конечно, не стал. Просто повернулся на сто восемьдесят градусов. Повернулся и сразу увидел два взволнованных лица.
        Нервничают. Понимают: выполняют важное задание. Если не выполнят - пострадают.
        Перед глазами Гриши продолжал дрожать дульный срез пистолета. Он мешал разглядеть перед ним стоящих достаточно хорошо, но вполне позволял сопоставить силы и возможности. Вот этого, что перед ним, Гриша уберет одним ударом. Но вот второй… Второй весил около ста килограммов, и сцепиться с ним означало потерю времени и, как следствие, инициативы. Теперь их нужно немного расслабить…
        - Что за шутки, пацаны?
        - С тобой никто не шутит. - Владелец «вальтера» аккуратно взял Гришу за рукав рубашки и потянул к выходу. - Двигайся. На палубу. Только мягче. Тогда все будет в порядке.
        Увидев, как к нему стал приближаться «великан», Гриша понял, что пора действовать. Если они сейчас завладеют его обеими руками, рассчитывать будет уже не на что…
        Короткий удар, с выдохом через нос!

«Вальтер» летит в одну сторону, салага - в другую. Великан полез правой рукой за пазуху. Молодец, спасибо!..
        Гриша молниеносным ударом раскроил обе губы амбала. Удар был настолько силен, что кровь из рассеченных губ брызнула, когда кулак Антона не успел отлететь от головы жертвы. Но для стокилограммового тела этого было мало. Тот лишь на мгновение потерял ориентацию. Короткий нокдаун вместо предполагаемого нокаута.
        Малолетка, собрав в кучу растрясенные мозги, волю и желание выполнить поставленную задачу, уже поднимался с пола. Его рука, как в фильме ужасов, медленно ползла по мрамору к пистолету…
        Гриша с размаху опустил на нее свой каблук и одновременно уклонился от летящего кулака амбала. Малолетний отморозок коротко взвыл. Пытаясь продраться сквозь заслон, выставленный ему громилой, Гриша откачнулся и головой ударил амбала в лицо. Раздался короткий сырой треск. За пять секунд мужской драки великан потерял два зуба, и теперь был свернут набок его нос. Вырываясь из упрямых рук, Гриша оказался спиной к дверям, ведущим на улицу. Казалось, еще одно мгновение, еще пара мощных ударов… Неважно куда, главное - в цель. На поражение… Удар, еще удар!..
        Громила стал обмякать, но продолжал держать Гришу мертвой хваткой… Напарник амбала уже не входил в боевой расчет. Фаланги его пальцев были сломаны, и сейчас он находился в состоянии болевого шока и становился все белее и белее…
        Гриша скорее почувствовал, нежели услышал, как сзади распахнулась дверь. Он даже успел обернуться. Но увидел лишь белый свет. Свет, ударивший его по глазам…

* * *
        Снег, падающий с голубого неба.
        - Это грибной снег, - говорит Антоныч. - Видишь, солнце ярко светит, тепло, а снег идет и идет.
        - А разве бывает грибной снег? - спрашивает Гриша.
        - Еще как бывает. - Антоныч встает над ним, лежащим, и заслоняет солнце. - Но это - к беде. Ничего хорошего в идущем в августе снеге быть не может. Согласен?
        - Согласен, - бормочет Гриша. Он смотрит вверх и никак не может понять, почему Антоныч стоит, а он лежит и не может встать. - Но разве сейчас август?
        Облака проносятся перед лицом быстро, словно при ускоренной перемотке видеопленки. Кто-то запустил время, приближая конец дня.
        - Почему так холодно? - спрашивает Гриша.
        Но ему отвечает молчание…
        - Антоныч? - зовет он.
        Ему больше некого звать в этой жизни.
        - Антоныч…

…Гриша чувствует, как от пронизывающего насквозь холода не слушаются ни ноги, ни руки. Вокруг него царила кромешная тьма и гробовая тишина. Пол был покрыт инеем, и Гриша с трудом оторвал от него рубашку. Через несколько секунд его забило крупной дрожью. Голова болела так, как тогда, когда он получил первое известие об измене Киры. Пытаясь согреться, он обхватил себя руками и несколько раз присел. Ничего, кроме резкой боли в затылке, это не принесло. Тогда, вытянув вперед руку, он стал мелкими шажками двигаться вперед. Вскоре его рука уперлась в толстую корку льда. Повторив такое перемещение несколько раз, Гриша понял, что находится в помещении площадью около восьми квадратных метров. Нет сомнений в том, что его чья-то заботливая рука поместила в промышленный холодильник. Чтобы не испортился…
        Он понял, что нужно двигаться. Если будет стоять столбом, через двадцать минут потеряет способность соображать. Звать кого-то бесполезно. Его сюда поместили не для того, чтобы забыть. И если не вынимают обратно, значит, не хотят этого.
        Безостановочно приседая и размахивая руками, Гриша медленно передвигался по морозильнику. Стараясь разогреться, он одновременно думал о том, чтобы не вспотеть. Это самое худшее, что может сейчас произойти. Двигаясь, можно сохранить себе жизнь, а двигаясь бездумно - ускорить смерть. Вдруг, дойдя до одной из стенок, он почувствовал, как его ноги уткнулись во что-то твердое. Гриша наклонился и на ощупь определил очертания и суть предмета.
        Под его ногами лежало тело мертвого, замерзшего, словно кость, человека…
        Очень мило. Его предшественник тоже не пользовался большим выбором в решении вопроса, как умереть. Ему было суждено замерзнуть. Здраво рассудив, что сейчас не самый подходящий момент для паники, Гриша вернулся на середину помещения. Размахивая руками и насвистывая, он пытался разогнать заледенелую от холода и страха кровь.
        Не боится только дурак. Все боятся. Страх - такое же нормальное человеческое чувство, как отправление естественных надобностей. Главное в первом и во втором, чтобы это чувство не захватывало тебя целиком и полностью.
        - Евгений Петрович… - позвал Колобок, прислушиваясь к звукам внутри морозильника. - Он это… Поет.
        - Чего?.. - Жидков уставился на мелкого посыльного непонимающим взглядом. Он подумал, что ослышался. Колобок наверняка сказал - «плачет», «кричит» или «зовет».
        - Я говорю - он поет. Муж этой…
        Жидков, хромая и морщась, раздраженно подошел к стенке холодильника и превратился в слух.
        - Молодец, - похвалил, недоуменно хлопая ресницами.
        - Может, выпустить его да растереть здесь как следует? - предложил Колобок. - Чтобы не расслаблялся?
        Вместо ответа Жидков подошел к двери.
        - Красавчик!
        - Оу! - раздался замерзший голос из камеры. - Привет, Жидок!
        - Нехорошо словом обижать!
        - А это не я, это Колобок тебя так зовет! Мне Антоныч рассказывал!
        - Евгений Петрович, клевещет! - как можно тише возмутился Колобок.
        - Не холодно? - прижавшись ухом к двери, поинтересовался Жидков.
        - Холодно, - крякнул Гриша. - А что поделаешь…
        - Ничего, - согласился Жидков. - Где твои дружки и супруга?
        После короткой паузы - узник отжимался от пола - из морозильника донеслось:
        - В укромном месте!.. Иди поищи.
        Жидков повернулся к Колобку:
        - Ну-ка, добавь парку…
        Тот повернул ручку вниз, и через пять минут наружный термометр стал показывать температуру не восемнадцать, а двадцать два градуса ниже нуля. Жидков сел в кресло и снова развернул журнал. Но, пробегая глазами строчки, не понимал ни слова из текста. Все его мысли занимал человек, который даже сейчас продолжал оставаться человеком. Отбросив в сторону журнал, отчего Колобок вздрогнул, как от удара, он встал и решительно подошел к двери.
        - Скажи, где дружки, и я тебя выпущу! Иди к своей Кире!…
        Сомнений в том, что над ним издеваются, не было. Человек в одной рубашке, брюках и туфлях находился в морозильной камере уже второй час. С яростью плюнув в угол комнаты, Жидков вернулся за столик.
        Голос внутри становился все глуше и прерывистее. Человек замерзал. Замерзал, но продолжал бороться со смертью и всем, что с ней связано. Он не звал на помощь, не впадал в истерику. Он просто замерзал, окоченевшими губами напевая песенки. И Жидков понял: если сейчас дать ему умереть - он, Жидков, проиграл. И дело даже не в убийстве. Не первый же раз… Дело в том, что какой-то хозяин СТО останется при своих интересах. Без жены, но при своих интересах. Он так и замерзнет, не переубежденный и не сбитый с пути.
        - Открой, - сквозь зубы процедил Жидков.
        Колобок быстро исполнил приказание, и уже через секунду из открытых дверей камеры потянулся дымок мороза. В комнате мгновенно повис холод. Но пленник выходить не торопился. Умер?
        Колобок метнулся было внутрь и чуть не столкнулся с подошедшим к двери пленником. На Гришу было страшно смотреть. Он принял тот синюшный оттенок, который свидетельствовал о наличии жизни в его теле всего на несколько минут. Потом - падение на мерзлый пол и смерть. Колобок вывел его из камеры и усадил в кресло напротив Жидкова. На столике стояла пузатая бутылка армянского коньяка и несколько стаканов. Колобок плеснул коньяку в стакан Жидкова. Обслуживать неблагодарного пассажира из четырехместной каюты никто не собирался.
        Гриша дотянулся до коньяка. Он около минуты наполнял свой стакан. Но налил только до половины, двумя руками поднес ко рту и выпил. Были слышны лишь судорожные глотки и клацанье зубов по стеклу. Посидев некоторое время со склоненной над столом головой, Гриша наконец выпрямился. Алкоголь совершенно не брал его здоровый организм. Он лишь почувствовал невыносимую боль в отмороженных кончиках пальцев рук и ног. Сжав кулаки, он спокойно посмотрел на Жидкова.
        - Где твои друзья, парень? Я буду задавать этот вопрос до бесконечности, пока ты не сойдешь с ума. А тебе недолго осталось.
        - Я знаю, где мои друзья, - упрямо повторил Гриша. - Но не скажу. Пытаешься спрятать концы перед Стамбулом? Не надейся. Четыре свидетеля плюс пострадавшая женщина. На тебя и твоих придурков показаний хватит.
        - А деньги? Ты хочешь денег? Что скажешь? Мне даже друзья твои не нужны. Мне нужна папка с документами.
        - А что ты хочешь от меня услышать? - Гриша покрепче охватил себя руками. Озноб понемногу стал отступать. - Убийца ты, Жидков.
        - У вас мои документы. Вы из них ничего выжать не сможете, понимаешь? - прошептал Жидков, глядя в глаза Грише. - Верните их мне, и из Стамбула отправитесь в Москву состоятельными людьми.
        - На попятную, значит, пошел? А раньше об этом не мог позаботиться? До того, например, как жену мою клеить начал, сука?
        Жидков откинулся на спинку стула. Он уже начал понимать, что толку от всех этих мероприятий, включая разговор по душам, не будет. Он с разочарованным видом прикурил сигарету и бросил пачку на стол поближе к Грише.
        - Что ты за человек такой, а? По-хорошему ты не понимаешь, по-плохому - тоже. Что с тобой делать? Я из-за тебя как Ленин. В постоянных бегах и разливе… Я ведь не прошу тебя Родину продать. Просто отдай то, что принадлежит мне. Я даже готов с тобой поделиться.
        Сигарету Гриша прикурил, но делиться не пожелал.
        - Ты - дурак! - взревел Жидков. - Дурак! Сейчас мои люди переворачивают каюту ваших гостеприимных педиков! Если они найдут папку, ты мне будешь уже не нужен! Если пойдешь на сделку сейчас, до их звонка, останешься жив!
        Гриша отнял от губ сигарету.
        - Твои люди в каюте Зизи и Гермеса?..

…Двое людей Жидкова чувствовали себя в относительной безопасности ровно три минуты. После того как они бесшумно отперли запасным ключом каюту гомосексуалистов и вошли внутрь, им следовало побыстрее оттуда выйти. Но они держали в руках пистолеты и были уверены, что их появление неожиданно. На мониторе хорошо было видно, как четверо мужчин заводят в каюту женщину, а затем двое выходят. Камера работала в коридоре, постоянной картинки из каюты не было, и лишь случайность позволила засечь появление беглых пассажиров. И теперь в этой каюте вряд ли кто ждал гостей.
        Задача была поставлена четко и ясно. Нагрянуть, забрать папку с документами, четверых и бабу пристрелить, доложить об исполнении. После этого тела были бы сброшены в море. Но в каюте никого не оказалось. Ни одного человека!
        Их не совсем законные действия прервал голос. Сначала показалось, что он донесся с небес. Но на небесах, как известно, оружия нет. А фраза могла принадлежать только тому, кто вооружен.
        - Копыта - вверх, и замерли…
        Помертвевшая от ужаса прислуга Жидкова, медленно подняв руки, повернулась. Перед ними, как в ужасном сне, стояли двое. Один сжимал в руках помповое ружье, второй был вооружен пистолетом. Первый из гостей, наиболее сдержанный и рассудительный, замер. А второй, чья психика была подорвана качкой и спиртным, накала момента не выдержал. С диким криком: «Хер вам всем!» - он ястребом подлетел к окну и бросил свое тело в иллюминатор. Раздался треск пластмассы и хруст стекла. Крик, стихая, уходил куда-то вниз. Его напарник стоял и округлившимися от ужаса глазами смотрел на изувеченный иллюминатор.
        - Там же высоко… - пробормотал его приятель, не сводя глаз с помпового ружья.
        - Здесь, старик, тоже не сахар, - возразил Гера и резко ударил его прикладом в челюсть.
        И в этот момент дверь каюты загремела и на пороге появился темнее тучи Антоныч.
        - Гришу… похитили…
        - Что значит - похитили?! - заорал Гера. - Он что, чемодан?!
        - В туалете все в крови, я пошел по следу, но потерял…
        Пока кричащие, как чайки, Зизи и Гермес привязывали потерявшего сознание «ах, какого симпатичного, но гадкого мальчика» к кованой кровати, Слава кивнул Гере:
        - Быстро вниз! Нам нужен этот дельтапланерист! - и повернулся к гомосексуалистам: - Девочки, он ваш. Пас или активный, выясните сами. В любом случае он ваш!

* * *
        В санчасти лайнера им не удивились. Было подозрение, что последние часы он не пустует. Разыскав «прыгуна», которому врач пытался приладить к голове устройство с проводами, Гера врача отодвинул.
        - Юноша, не бойся, - говорил он сидящему напротив него любителю прыжков сквозь зашторенные окна. - Скажи мне только одно: где сейчас Жидков? Где он вас ждет с документами? Куда велел принести папку? И не будет зажатых в двери пальцев, криков
«мама» и вечной глухоты. Скажи мне, где Жидков! И врач приступит к лечению.
        - Какой Жидков? - изо всех сил сопротивлялся увечный. - Я не знаю никакого Жидкова. Мы с приятелем первый раз в жизни хотели украсть что-нибудь, да не получилось. По неопытности…
        - Где у вас спортзал? - спросил Слава притихших медиков.
        - Ну, вот… - огорчился прыгун. - Сейчас наденете перчатки и начнете из меня грушу делать…
        Он угадал лишь наполовину. Неизвестные подвесили его к тренажерному комплексу, стоявшему в соседнем помещении, вниз головой. И теперь, отойдя в стороны, все с удовольствием наблюдали, как Слава раскачал бандюка.
        - Прости меня, господи, за дела неподобающие… - бормотал Слава, продолжая увеличивать амплитуду качания маятника. Через две минуты прыгуну стало плохо.
        - Сними, сними!.. - кричал начинающий Бэтмен. - Вы же люди! А я не Гагарин! Ты что делаешь?!
        - Если не хочешь, чтобы на твоем пути сейчас появился гимнастический «козел», говори, где Жидков.
        - В трюме он, в холодильной!
        Было потеряно полчаса. Слава попросил медиков снять собеседника, и вместе с Герой и Антонычем они бросились вниз. Нужно как можно быстрее оказаться там, где сейчас находится Гриша. В том, что он там, где Жидков, Слава не сомневался…
        Гриша, который уже отогрелся и снова почувствовал жизнь во всех органах, скользящими взглядами оценивал свое положение относительно дверей. Что за ней - неизвестно, но, если вырваться отсюда, появлялся шанс на спасение. Сидеть аморфным телом у морозильника и смотреть, как овца, которую собрались резать, Гриша не собирался.
        Между тем события развивались по нисходящей. Оставалось лишь угадать, какую пакость Жидков оставил напоследок. Гриша понял какую, едва в комнату вошли те двое, что «брали» его у туалета. Малолетка вместо «вальтера» был вооружен тугой повязкой на правой руке, а по лицу верзилы Гриша догадался, что ему только что вправили орган обоняния. Причем некачественно и без анестезии. Нос был развернут на прежнее место, напоминал сливу в период сбора урожая, глаза слезились.
        - Обидел ты моих ребят, обиженный муж. Жестоко с ними обошелся. А они ведь говорили - не дергайся, и все будет в порядке.
        Гриша мгновенно сориентировался…
        Амбал, приближаясь к нему, закрыл Жидкова. Малолетка, подходя справа, заслонил Колобка. Между ними был свободный коридор до двери. Второго такого случая уже не представится…
        Продолжая держать в зубах сигарету, Гриша вскочил со стула и резко, вложив в удар вес тела, вбил кулак в нос здоровяка. Амбал заорал и всем телом упал на Жидкова. Удержать вес двух тел хлипкий стул не смог. Хрястнув во всех соединениях, он сложился, как карточный домик. На полу, пытаясь разобраться, возились хозяин и прислуга…
        Не теряя позиционного преимущества, Гриша с разворота пробил в лоб юнцу. По хрусту костяшек и немоте в кисти понял, что пальцы на левой руке выбиты из суставов. Удар был рассчитан на челюсть, но маленький негодяй, увидев предыдущий эпизод, от страха слегка подсел. Это спасло его челюсть от перелома, но не уберегло от более тяжких последствий. После того как он, переворачивая столик, упал в угол комнаты, его сознание более не включалось…
        Гриша рванулся к спасительной двери.
        - Взять его!.. - захрипел Жидков, пытаясь выбраться из-под тела весом в центнер. - Взять!..
        Рванув дверь на себя, Гриша почувствовал за спиной тяжелое дыхание. Помня о том, чем закончилась его борцовская схватка в партере два часа назад, решил более в контакт не входить. Резко подсев, он опять с разворота пробил в пространство, заполненное тяжелым дыханием. Расчет был верен. Уже почти приблизившийся к нему вплотную Колобок получил сокрушительный удар в живот. Издав хрюкающий звук, он повалился на Гришу. Добавив ему два раза по загривку, уже не по-боксерски, а как в драке, сверху, - чтобы просто было больно - Гриша побежал по коридору.
        С того момента, как он встал, и до того, как буквально пополам переломился Колобок, прошло не более пяти секунд. Гриша понимал, что сейчас все зависит лишь от правильности выбранного им направления движения и от скорости. С тоской глядя в конец длинного коридора, он подумал, что в его распоряжении не более трех-четырех секунд. Столько времени жулью понадобится, чтобы достать оружие и передернуть затворы. Плюс секунда на прицеливание. Сколько метров он пробежит за это время? До конца коридора оставалось двадцать метров…
        Все получилось, потому что никто не ожидал от Гриши такой прыти. Все время он сидел и старательно играл роль «отмороженного». В полном смысле этого слова. И он сейчас хотел только одного - успеть добежать до конца этого длинного, как жизнь, коридора. Поэтому, когда услышал первые выстрелы, сжался и наклонился.
        Первая пуля продырявила жестяную трубу в полуметре от его головы. Вторая, срикошетив от металлических перил, со стоном ушла под свод палубной постойки. Гриша заскочил за угол. Остановившись и прижавшись спиной к холодной стене, он осмотрел панораму, открывающуюся перед ним…
        Прямо под ним располагался зал с конструкциями непонятного предназначения. Повсюду торчали концы обрубленных проводов и оболочки кабелей. Все было очень похоже на разграбленный администрацией цех завода, где рабочие полностью разукомплектовали оборудование. Другими словами, украли все, что могло иметь материальную ценность. Инструменты, цветной металл, медные и алюминиевые провода. Кажется, Жидков еще не знал, какими аттракционами наполнить это помещение. Гриша находился на «подвесном» коридоре. На высоте около трех метров металлическая лестница тянулась вдоль всего цеха. Более глупого положения придумать было нельзя, видимо, она была приварена для каких-то работ, но, когда начнутся эти работы, было неизвестно. Прыжок вниз на сложенный внизу строительный материал означал в лучшем случае инвалидность. Впрочем, ненадолго. Через тридцать секунд Гришу добьют сверху из пистолетов Жидков со свитой. Бег по кругу был глупостью. Жулики разделятся на два равных по численности коллектива и спокойно замкнут движение с двух сторон. В этом случае все закончится не через тридцать секунд, а через минуту.
        Гриша бросил взгляд вверх. Над его головой болтался крюк передвижного крана. Того, что ползает по потолку, имея возможность что-то поднять и опустить в любой точке цеха. Рядом висел и пульт его управления.
        - Чубайс, сделай так, чтобы здесь было электричество! - усмехнулся Гриша и взял в руку пульт.
        Преследователи покажутся в пяти метрах секунд через пять. Если ток в проводах есть - есть и шанс остаться некоторое время в живых. Если же его нет, то можно и не… Как там говорил юнец? «Не дергаться». Все правильно.
        Уцепившись рукой за крюк и сжав между колен пульт, он нажал на кнопку. Кран загудел и понес Гришу в глубину цеха.
        - Твою мать!.. Вот сука хитрый!.. - Это было вознаграждением за находчивость от появившегося Колобка. Опережая хозяина, он выскочил на лестницу первым.
        - Где тут рубильник?! - заорал на весь «цех» Жидков. - Найдите мне рубильник!
        После этих слов Гриша благоразумно снизил свой полет до двух метров. Он сейчас был как в тире. Только с обратной стороны огневого рубежа. Преследователи, тщательно прицеливаясь, расстреливали его, как бутафорского кабана. Раздражая Гришин слух, пули жужжали как осы, а за спиной он слышал хлопки и свист рикошетов. Поставленные в углу стекла осыпались целыми пластами. Кран отвез Гришу на расстояние, на котором уже бесполезно вести прицельную стрельбу из пистолета. Но менее опасно от этого не стало. Не отличающиеся точностью стрелки могли сбить его с крюка шальной пулей.
        Все, зал закончился. Нажав кнопку, Гриша опустился на металлический пол. Преследователи находились этажом выше, под ногами ощущалась дрожь двигателей.
        Гриша ринулся к двери. Уже вбежав в темный коридор, он почувствовал боль в левой руке. Но болели не пальцы, покалеченные о лоб бандита…
        Он посмотрел на плечо…
        Кто-то из стрелков оказался проворнее других. Рана на плече была неопасна. Пуля лишь скользнула, разорвав рукав рубашки и пройдясь по мягким тканям. Кровотечение было не больше, чем от пореза пальца ножом.
        Погоня в зале продолжалась. Поняв, что не успевает отрезать дорогу Грише к выходу, Жидков решился на то, на что не решился несколько минут назад сам Гриша. Единственное различие заключалось в том, что у судовладельца была возможность выбрать площадку приземления. Повиснув на руках над нескончаемым коридором, он прицелился взглядом на чистый участок местности под собой и разжал пальцы.
        Он лишь слегка подвернул ногу. Боль исчезла сразу же, как он побежал. Жидков и Гриша двигались параллельными коридорами к выходу. Евгений Петрович знал: на входе Гришу встретят. Метрах в двадцати позади него тяжело топали амбал и Колобок. Деваться беглецу было некуда.
        В два прыжка преодолев последние метры, Гриша выскочил на нижнюю палубу и… нос к носу столкнулся со Славой.
        - Ты как здесь оказался?! - выдохнул Гриша.
        - Стреляли… Гриша, в следующий раз, когда пойдешь облегчиться, бери с собой кого-то из нас, лады? На горизонте два военных корабля, думаю, это турки реагируют. Но нам надо как-то продержаться!
        - Хорошо сказал - «продержаться»! - усмехнулся, забегая за пристройку, Гриша. - Я тут секунды считаю, а он… Кстати, пистолетика лишнего не найдется?
        Жидкову уже сообщили о приближении турок. Неожиданностью для него это не было. Уже несколько часов его люди в рубке перехватывали звонки в Стамбул пассажиров. Заглушить все разговоры не получилось. Время от времени нужно было обращаться к навигационной аппаратуре, звонить самому, и в эти короткие паузы, когда эфир был прозрачен и чист, пассажиры пробивались к абонентам. Так что турки будут, Жидков знал. И поэтому отдал приказ разобраться со всеми проблемами на корабле. Благо людей хватало. Наркотики, оружие, контрабандный змеиный яд - все должно было быть за бортом еще час назад. Но как ни прячь и как ни уничтожай, пограничники все равно что-то найдут. А потому нужно было избавляться от главного криминала - четверых неуловимых мерзавцев. Вчетвером они перевесят любой незаконный товар на корабле.
        Он первым увидел, что их окружили. Не турки. Эти четверо. И выхода нет.
        Трое идиотов рвались навстречу проблеме, а Жидков уже видел двоих с оружием, перекрывших вход. И одного с дробовиком сзади. Жидков остановился и вынул платок. Вытирая вспотевшие ладони, он своим волчьим чутьем угадывал беду. Как ему не хотелось выходить на палубу!.. Но Колобок уже открывал двери, ведущие к спальным отделениям. Евгений Петрович вошел и еще раз осмотрелся. Так и есть. Путь назад перекрыт, впереди - еще двое.
        Сделав несколько шагов, Жидков чертыхнулся и наклонился:
        - Колобок, давай вперед, я шнурок завяжу!
        И Колобок дал. Как только он появился в главном коридоре, прогрохотал выстрел. А когда за спиной Жидкова загрохотали по лестнице ботинки, он понял все окончательно. Одним рывком забросил свое тело в угол, в нишу, в которой утопает дверь в каюту. И когда двое знакомых ему беглецов, которые за сутки превратились в преследователей, дыша, как легавые при гоне, пронеслись мимо, он вышел и бросился в противоположный их движению конец коридора. Выскакивать в такой ситуации наверх, в общество пассажиров, с высоты лайнера рассматривающих тонкую полоску на горизонте, обозначающую Турцию, ему не хотелось. Хотелось дождаться турков. Там видно будет, а сейчас кто поручится за его жизнь? Затянут в безлюдное место на лайнере, дадут по голове и скинут в море. Сам упал.
        Он постучал в первую попавшуюся каюту.
        - Кто там? - послышался детский голос.
        - Обслуживание в номерах, мальчик! Мороженое заказывали? Открывай замочек, детка…

«Отмыкай быстрее, щенок!»
        Жидков уже слышал топот ботинок внизу, когда замок наконец-то открылся. Перед ним стоял семилетний пацан и старательно выдувал из жвачки пузырь…
        - Здравствуй, мальчик. - Мягко, но уверенно нажимая на дверь, Жидков быстро преодолел усилие детской руки и вошел в каюту. - Где мама? Где папа?
        - Мама в ресторане, а папы у нас нет. - Мальчик не знал, что ему делать - бояться или разговаривать без опаски. Мама всегда запрещала открывать дверь незнакомым, но он об этом всегда забывал. - А тебе чего надо, чувак?
        Закрыв дверь, Жидков взял мальчика за руку и повел в комнату.
        - На палубе нехорошие люди, - объяснил он ситуацию. - Будь рядом, и я тебя не дам в обиду. У вас эти иллюминаторы куда выходят?
        Зайдя в спальную, Жидков обомлел. Иллюминаторы в этих каютах не открывались.
        - Что за херня?.. Какой кретин отдал команду иллюминаторы в стену вваривать?
        - Мама то же самое говорит, - подтвердил мальчик.
        - Мальчик… Блин!.. Ну почему вы не пожаловались!.. Хозяину корабля, например!
        - Мама решила исковать после поездки.
        - Чего делать?
        - Иск на владельца судна подавать в суд.
        - Этого мне только еще не хватало… - процедил Жидков и зашел в ванную, чтобы ополоснуть лицо.
        Потом он прошелся по каюте и хмыкнул. Было еще два иллюминатора. И они тоже являлись просто стеклами. Но даже если бы они и открывались, толку от этого было мало. Они выходили на палубу, запруженную туристами. То есть туда, где появляться нельзя было ни в коем случае. Мышеловка, избранная собственным волеизъявлением.
        Жидков сел в потрепанное кресло. Сейчас эта свора приступит к покаютному обходу. Он хотел уже вынуть пистолет, но вовремя спохватился. Пугать мальчика сейчас нельзя. Чего от него ожидать, когда тот увидит оружие? Может обрадоваться и попросить подержать, а может взвыть так, словно его режут. От этого поколения вообще непонятно, чего ждать. Ни украсть, ни покараулить.
        - Мальчик, иди-ка сюда… Слушай меня внимательно. На корабле ищут плохого человека. Когда дяди постучат в дверь, подойдешь и скажешь, что в твоей каюте его нет. Понял?
        Если бы у Жидкова были дети, он бы знал, о чем их просить можно и о чем при них даже вслух нельзя говорить. И мальчик понял. Он все понял дословно, что вполне естественно в семилетнем возрасте. На стук в дверь он ответил:
        - В моей каюте плохого дяди нет.
        - Чтоб… твоя мама за турка вышла!.. - вспыхнул Жидков, выскакивая из кресла и уже без опаски вынимая из-за пояса «беретту».
        Взяв ребенка за шиворот, он оторвал его от пола, сделал шаг в сторону и опустил его в ванную комнату.
        - Заберись в ванну, бибигон, и ни в коем случае не высовывай из нее свой конопатый клюв! Пока меня не грохнут, - добавил он, вгоняя в ствол патрон.
        Скинув пиджак, он сорвал с шеи галстук и зашвырнул его в угол.
        Через минуту входная дверь влетит внутрь, и в каюте будет трудно дышать от сгоревшего пороха. Но это будет через минуту.
        А сейчас Жидков стоял посреди комнаты, скрестив на груди руки. На душе было легко и беззаботно. Как в тот вечер, когда он после показа вошел в гримерку актрисы по имени Кира. Наверное, эта минута и стала стартом его падения.
        А мальчик лежал в ванне, положив голову на ее чугунное дно.
        Наверное, думал он, ему влетит от мамы за то, что впустил в каюту незнакомца.
        За дверями шло совещание - Жидков это прекрасно понимал. На повестке дня этих дебатов стоит вопрос: что делать, когда в руках беспощадного бандита оказался ребенок? Как штурмовать квартиру, если случайным выстрелом можно ранить или убить маленького мальчика? Или - как не спровоцировать этого бандита на действия в отношении этого ребенка?
        - Тьфу!.. Идиоты… - Жидков усмехнулся.
        Он никогда бы в жизни, а при данных обстоятельствах - особенно, не воспользовался таким козырем, как ребенок. Он понимал, что отсутствие такого желания кроется не в его любви к детям. Безусловно, можно было бы взять пацана в охапку и потребовать выполнения своих условий. Только сделать это не так, как делают психи. По два часа они базарят через дверь с ментами, а когда весь штат МВД соберется около дома, они требуют водки, пива, миллион долларов в двадцатках и джип до аэропорта. А мусорам того и нужно. Ты только дай им времени - часа три-четыре, чтобы их тугие мозги распрямились! А потом они будут работать, как универсальные солдаты. Поэтому и выбирают товарищи милиционеры - ныне полицейские - время для тяжких раздумий. Все можно было бы сделать проще. Взять салагу на руки, потребовать отвалить от каюты и быстро выйти на палубу. Дотянуть до прибытия турков, которые вот-вот вышлют лодку с погранцами. Но хорош он будет в их глазах, стоящий с пистолетом в одной руке и ребенком - в другой! Тут не объяснишь, что на него банда москвичей напала.
        Жидков стоял посреди комнаты и держал под контролем весь проход до двери. Ни при чем здесь любовь к детям, ни при чем… Чем закончится эта осада - еще неизвестно. Вполне возможно, что он останется жить. Если есть хотя бы один шанс на миллион, нужно иметь его в виду. Жидков понимал, что, если по всем зонам России разнесется слух, что, сопротивляясь ментам, он закрывался от их пуль дитем, почетное звание
«гад» ему обеспечено. А зачем тогда использовать этот шанс, что один на миллион? Чтобы прослыть сукой и тварью и жить с этим остаток жизни? Есть вещи, которые не имеют срока давности. Даже у убийства есть срок, по истечении которого ты можешь избежать наказания. Но есть поступки, за которые потом придется расплачиваться всю жизнь если не перед людьми, то перед собой точно. И еще неизвестно, что из этой дилеммы страшнее. Заслоняться ребенком - это почти то же самое, что убить родную мать или замучить священника.
        Неужели этого не понимают те, что сейчас за дверью пытаются быстро выносить и родить какой-то искусный план, пунктов в котором всего два - рыбу съесть и кости сдать? Жидкова взять и сделать так, чтобы при этом не пострадал ребенок.
        Глупцы.
        - Гриша, ау!
        - Жидков, я хочу быть уверен в том, что ты не сделаешь плохо ребенку! - послышалось после короткой паузы. - После этого будем что-то решать.
        - Ты дурак, муж Киры. Щенок не при делах. Заходи, и будем решать.
        Немного подумав, Жидков поинтересовался:
        - А этот псих, на ботаника похожий, рядом?
        - Я здесь, Жидков, - ответил Гера.
        За дверью странно, но рассмеялись.
        - Не делай глупостей, - снова заговорил Гера, теперь уже раздраженно. - Я уже убедился в том, что ты умный человек. Выйди и сдайся. Какой смысл упорствовать? Ты лучше меня знаешь, чем это закончится, зачем превращать фарс в трагедию?
        - Сколько ненужных устойчивых выражений… Точно - ботаник.
        Тема исчерпана. Это понимали все.
        После таранного удара дверь затрещала, как падающая сосна на лесоповале. Вместе с косяком и белыми метровыми щепками она влетела внутрь каюты и обрушилась на пол.
        Жидков мгновенно вскинул руки перед собой и четырежды выстрелил из пистолета.
        После этого залпа долго еще никто не показывался в проеме и не произносил ни слова.
        Жидков, ожидая ответной стрельбы, юркнул за простенок. Уже в следующее мгновение он смотрел, как пистолетные пули разрушают содержимое дешевой стенки со стеклянными дверцами. Опоздай он на мгновение, и вместо этих хрустальных чашек-плошек пули крошили бы его ребра и череп. Едва звуки выстрелов смолкли, он опустился на колено, вынырнул из-за двери и полностью разрядил магазин в сторону коридора.
        Чувствуя, как начинает бурлить кровь, он прижался спиной к стене. Ствол его пистолета дымился, как носик заварного чайника.
        - Гриша, муж Киры, ты еще живой?
        - А что со мной станет? - Голос раздавался из комнаты рядом с ванной.

«И как эта лиса успела проскочить?» - думал Жидков.
        - Гриша, может быть, все-таки вернете документики? Тысяч этак за пятьсот баксов? И еще пятьсот в качестве морального ущерба за отсутствие сервиса на судне? А потом разойдемся друзьями, а туркам скажем, что в пейнтбол играли?
        - Вот если бы ты женщину не трогал, - ответил кто-то, чей голос был Евгению Петровичу незнаком, - торг был бы уместен.
        - Да никто ее не трогал!
        - Жидков, - заговорил Гриша, - у меня все как-то не было времени тебя спросить. Может статься так, что потом вообще не с кем разговаривать будет. Поэтому спрошу сейчас. На что ты надеялся? Что я за вами не поеду?
        - Ну, в общем-то, никто никогда не ездил.
        - Тебе нужна была непременно жена хозяина СТО? Тяготеешь к ролевым играм?
        - Теперь я, конечно, понимаю, что делать этого не стоило, - несмотря на ситуацию, голос Жидкова вовсе не напоминал растерянного человека.
        - Я рад, что ты юморишь, - похвалил Гриша. - Только знай одно: доберусь до тебя, будешь сожалеть, что имел возможность застрелиться, а вот не сделал этого.
        - Только не надо меня журить. Я и так сгораю от стыда.
        - Сдавайся, а? - попросил Антоныч, отлежавший у порога руку.
        Нет, сдаваться Жидков не собирался. Едва он услышал шорох за стеной, тут же выбросил за перегородку руку и нажал на спуск.
        - Чтоб тебя, напугал!.. - послышался вопль Славы.
        - Это я в ходока по стенам попал, что ли?! - удивился Евгений Петрович. - А я думал, в Гришу.
        Приходилось ли когда-нибудь Жидкову жить в квартирах, половина перегородок которых выполнена из гипсокартона? Да, приходилось. Причем большую половину его беспорядочной и страшной жизни. Детдом, коммунальная квартира, первые годы преступной деятельности, когда приходилось платить половину заработанных денег именно за такую, гипсокартонную, квартиру… Но потом все уладилось, и сейчас Евгений Петрович даже не догадывался об опасности, которой подверг сам себя, сев у стены. Должен ведь был помнить, что в той коммунальной квартире, с такими же бутафорскими стенами даже трахнуться нельзя было по-человечески! На следующее утро сосед-инвалид Ломакин в подробностях рассказывал Жене Жидкову о его же ночных забавах. Те подробности, о которых после горячки ночи Женя даже и не помнил…
        Говорят, что если пуля - «твоя», то ты никогда не услышишь выстрела. Кусок свинца в стальной упаковке находит твое тело быстрее, нежели звук выстрела - твой слух. Но это если сидеть лицом к стреляющему. Жидков слышал «свой» выстрел. Пуля, прошившая перегородку, как игла - кусок масла, ударила ему в лопатку с такой силой, что он ударился лбом о собственные колени. Дикая боль и мгновенный паралич правой руки заставил Жидкова вскрикнуть…
        Этот крик был настолько страшнее выстрелов, что в ванной заплакал ребенок. Этот дикий крик, разнесшийся по всему коридору через выбитую дверь каюты, напугал пассажиров и турков, уже карабкающихся по спущенному им трапу на «Ганимед».
        Поднять с пола пистолет было уже невозможно. Наклониться мешала все та же боль. Раздробленная лопатка позволила хозяину корабля лишь встать на колени и в таком виде предстать перед спокойно входящими в комнату Гришей и Антонычем.
        Он стоял на коленях и улыбался. И эта улыбка никак не напоминала Грише ту, которую он видел на мониторе в тот момент, когда Евгений Петрович угощал Гришину жену креветками и вином.
        Глава 21
        По прибытии в Москву Кира выглядела странно и вела себя необъяснимо. Они еще не доехали на такси до дома, как она попросила остановить рядом с супермаркетом, чтобы купить воды.
        Гриша прождал ее полчаса. Потом расплатился с водителем и отправился на поиски. Через сорок минут понял: она убежала. Зачем?..
        Дома ее не оказалось. У родителей, куда он позвонил и осторожно провел разведку, - тоже. Ни у подруг, ни в театре.
        - Гриша, ей нужно прийти в себя, - успокаивал по телефону Антоныч. - Всем нужно прийти в себя. У меня Витек обезумел, чего ты от женщины хочешь?
        - Ты сам подумай, - увещевал Гера, приехавший к нему вечером чистый, но в синяках, смыть которые не удалось. - Кира понимает, что изменила. Ей сейчас нужен тайм-аут.
        - Для чего?!
        - Ну, хотя бы для того, чтобы решить, как попросить у тебя прощения.

* * *
        Уже двадцать дней он жил в их с Кирой квартире. После длительного отсутствия хозяйки в ней не засохли только два кактуса. Все остальное носило характер давно брошенного жилища. Гриша выходные потратил на то, чтобы вернуть квартире первозданный вид. Воскресить растения никто, конечно, не сможет. Но можно купить новые. Что он и сделал. Когда ламинат в квартире засверкал как зеркало, а вся мебель задышала свежестью, Гриша почувствовал тоску. А вместе с нею и надежду.
        Так иногда бывает весной, с появлением капели и первых теплых лучей солнца. Беспричинное чувство того, что пришло что-то новое, неизведанное, и оно будет лучше, чем вчерашний день. Точно такое же чувство бывает у детей рано утром в день их рождения. Они просыпаются и ждут от наступившего утра чудес. Гриша уже давно вышел из возраста, когда радовался этому дню. Однако сейчас чувствовал непроходящее чувство наступившего чуда, дня, что будет лучше вчерашнего.
        Он мог бы позвонить, но всякий раз, когда рука его тянулась к трубке, отдергивал ее и замыкался, отказываясь разговаривать даже с самим собой. Разве это он бросил Киру? Он обманул, уйдя и во второй раз? Уже пора закончиться тайм-ауту и явиться решению. Но она ничего не решила. Значит, и не собирается. Да и при чем тут телефон? Ему глаза ее нужны. И в этот момент он думал о том, какими глазами будет смотреть в ее глаза. Сколько раз он спал с другими, предпочитая их Кире? Сколько раз обманывал?
        Час назад он купил маленький букетик цветов и зашел в подъезд дома, где пустовала их однокомнатная, вторая квартира. Он не решался идти к ней на работу, боялся лишнего внимания к себе и… И просто стеснялся. Что-то остановило его и сейчас, когда он наугад поехал сюда и когда увидел в окне свет.
        Усевшись на лавочку, он положил рядом с собой букет и стал прислушиваться к своему сердцу. Ждет ли она его? Ведь, дважды уйдя, дважды не сказала, когда вернется и вернется ли. Откинув сигарету и стараясь заглушить стук собственного сердца, Гриша вошел в подъезд.
        Ничего не изменилось. Только звонок Кира поставила другой.
        За дверью послышались шаги и щелкнул замок. На пороге, внимательно разглядывая Гришин букет, стоял мужчина лет тридцати пяти. Их взгляды встретились, и Гриша все понял.
        - Ты кто? - бросил Гриша, поглядывая мимо него в квартиру. Пахло котлетами.
        И снова стала подниматься злость.
        - А ты кто?
        - Я? Я тот, с чьей женщиной ты тут живешь.
        - Вот как?.. - Притворив дверь, мужик схватил Гришу за грудки и попытался прижать к стене. Напрасно. Отбросив букет, Гриша ударил его головой в лицо, ногой в живот, потом врезал два раза по ребрам.
        После его зычного вопля на площадку выскочила щуплая красотка с рыжими волосами и стала колотить по Грише своими крошечными кулачками.
        - Я… не понял… - бормотал Гриша, закрывая лицо и отступая. - Вы кто такие?!
        - Мы кто такие?! - закричала женщина. - Мы здесь квартиру снимаем, а вы кто такие?
        - Я… хозяин этой квартиры!
        - Так, значит, это мы тебе платим?!
        Гриша забился в угол и смотрел на мужика. Мужик смотрел на Гришу.
        - Не может быть… - пробормотал Гриша. - Она что, квартиру сдала?
        - А ты к кому сюда с букетом явился?! К самому себе, что ли?
        Мужик стоял, растирая ушибленный лоб и продолжая сверлить Гришу взглядом.
        На мгновение Гриша пожалел, что родился. Все, абсолютно все, что он начинал, заканчивалось крахом. Разрушив вокруг себя все, он принялся, выходит, рушить и чужое.
        - Простите… - прошептал он.
        - Да ты не стесняйся, еще заходи, - предложил мужик.
        - Просто, понимаете… Мы квартиру решили не сдавать… Я думал, Кира здесь… Простите…
        Гриша бросил букетик в мусоропровод и стал спускаться по лестнице.
        - Слышь, мужик…
        Гриша обернулся.
        - Она, кажется, к тетке уехала.
        - Опять?!
        - Не знаю, - пробормотал мужик, - опять или снова. Тетка домик в деревне купила, и Кира уехала. Вчера, правда, зашла, деньги забрала…
        - Спасибо, - голосом клинического идиота поблагодарил Гриша.
        - Эй! Домик в Алябьеве!
        Гриша пнул дверь, вышел и глубоко вздохнул. Он зашел в подъезд, когда было еще светло, а вышел ночью.

* * *
        Свет дня преломляется в струящейся с неба, сотканной, словно из шелковых нитей, ткани дождя. Время, когда ушедшая зима напоминает о себе разбросанными вещами, а вошедшая в квартиру весна настолько хила и беспомощна, что нет сил у нее навести порядок. Редкий случай увидеть столько кусков льда вне бокалов. Время чувственного двоевластия, когда ничего нельзя принимать бесспорно. Хочется выпить. И не хочется.
        Он уже десять минут стоял на середине моста, держал трубку и произносил ничего не значащие слова. Разговор ни о чем. Он говорил, спрашивал, потом замолкал, потому что наступала ее очередь говорить. Так принято. Говорила она - он принимал вопрос, на мгновение сосредотачивался, пытаясь понять, к чему он и в чем его смысл, а потом отвечал. Не очень точно и совсем не оригинально.
        Собственно, не затем шел он четверть часа по мосту, чтобы говорить о событиях, обсудить которые можно на диване. Бросив свою машину у самого въезда на Кольцо, он поднял воротник куртки и машинально сжал рукой трубку в кармане. Перебежал через дорогу, притянув несколько плевков луж из-под колес, закурил и, уже никуда не торопясь, направился по тротуару по растворяющейся в гари идеальной прямой.
        - Сумасшедший день сегодня. Весь день на ногах, а потому ни капли правды вокруг… Я хотел сказать тебе кое-что. Но не знаю, придется ли это к месту и ко времени… Кира, ты видела когда-нибудь, как солнце пьет облака? - неожиданно спросил Гриша, перегибаясь через перила моста. - Как опускается с зенита, перегорев и мучаясь от жажды, и - пьет? Вчера я застал его врасплох. Кажется, оно не было расположено к моему появлению, а потому не очень-то и обрадовалось. Ушло за тучу и еще долго хранило обиду. Я сидел на лавочке в парке и, раскинув руки, смотрел в обнищавшие кроны кленов. Так ты не видела, как солнце пьет облака?..
        Она слушает его, она молчит. И он пришел бы в ужас, услышав сейчас в трубке рассудительную речь ее. То, что он говорит, не требует дополнений, и, слава богу, она понимает это…
        - Сейчас подумал… Получи я известие, что ты неподалеку, бросился бы сломя голову в это место. К черту все… Купил бы по дороге букет белых тюльпанов и вошел бы в нашу квартиру. Швырнул бы тюльпаны мимо тебя в комнату, взял бы тебя на руки и понес, ступая по цветам…
        Наверное, ты удивлена, - пробормотал он. - Дождь на улице, шум в трубке… не лучшая это минута для выслушивания подобных речей… Лучше бы, конечно, выглядело это за столиком в ресторане или просто при свечах в квартире… Но я не могу больше носить в себе это. Я слишком долго ждал, чтобы ждать еще… Я видел, как солнце пьет облако, и в этот момент, когда думал о тебе, слышал, как трескается почка на вербе. И даже пальцы мои от этого треска стали липкими. Я должен был сказать это тебе давно, но мне всегда казалось, что рано. И сейчас я прошел полкилометра над водой, чтобы остаться одному. Вокруг только шум машин и свист ветра. Я больше не могу ждать. Я люблю тебя, и если обидел, прости. Ведь ничему не подвластно то, что я к тебе чувствую.
        - Алло, - сказала Кира, - прости, я отходила на минуту. Пришла почтальонша и принесла ворох макулатуры. Ты что-то говорил?
        - Я хотел спросить, видела ли ты когда, как солнце пьет облака, - сказал он и посмотрел на чайку, выбирающую в мути под мостом место получше, чтобы упасть.
        - Солнце? Пьет облака?.. Глупость какая. Так что ты говорил о сумасшедшем дне?
        - Ничего, - помолчав, ответил Гриша. - Я ждал, когда ты вернешься к телефону.
        Короткий сухой треск раздался под ногами его. Это волна выволокла на берег у опоры срезанную льдиной у самого комля вербу.
        Посмотрев на руку, Гриша разжал пальцы.
        Сверкнув в луче выглянувшего из-за тучи солнца, трубка перевернулась и ушла вниз.
        Насквозь пропитанный водой воротник куртки больно тер шею, но он не замечал боли. Пальцы в карманах безразлично перебирали швы. Сойдя с моста, он подошел к машине и захлопнул за собой дверь туда, куда еще полчаса назад его вели уставшие за день ноги.
        - Наверное, ты устал уже слушать болтовню мою… Я сама устала. У меня нет сил больше ждать. Ты, словно заговоренный от наказания ребенок, говоришь всегда правильно, и придраться не к чему… Но сколько же ты будешь еще говорить и словами своими мучить меня!.. Ведь я люблю тебя. Я тебя люблю! Ты перевернул всю жизнь мою, не оставив от прежней даже воспоминаний… Я говорю тебе «люблю», но есть ли смысл в этом, если даже сейчас ты молчишь и думаешь о том, верно, как красиво и вдохновенно солнце пило облако… Ты слышишь меня?
        Чайка хлопнула по воде крыльями и, подняв кучу мутных брызг, взлетела. Описав в воздухе замысловатую кривую, выставила, как шасси, лапы и шлепнула ими о песок у опоры. Скакнула два раза, наклонила голову и взглядом жулика-антиквара оценила заинтересовавший ее предмет.
        - Почему ты молчишь, Гриша?
        Не сомневаясь более в ценности находки, чайка с хрустом перехватила трубку клювом поперек и, покрутив взъерошенной головой, поднялась в воздух.

* * *
        - Нет, ну что вы за люди! - возмущался Антоныч в кафе. Заняв свой столик, они вчетвером пили. Гриша - кофе, остальные - коньяк. - Она к нему вернуться не может, потому что, видите ли, страдать обязана за грех смертный. Он ее от тети забрать не может, потому что не чувствует, что она его любит! Знаете что? Вас обоих выпороть нужно, вот что!
        Грише не полегчало. Стало еще хуже, когда утром следующего дня его подрезал какой-то лох и помял крыло на тачке. Гриша стряс с него десятку, потому что это и не вмятина была вовсе, а царапина. Но лоху, менеджеру в узких очочках, он доказал, что вмятина. А через два часа Гришу взяли. За вымогательство и порчу чужого имущества. Менты только не могли пока разобраться - умышленную или непреднамеренную.
        Эпилог
        Когда бы приволокли его сюда за прелюбодеяния, он написал бы несколько сот явок с повинной. Признал бы грех, взяв в качестве защиты лишь принцип его первородности. И смирно понес бы заслуженное наказание. Но его привезли в качестве злодея, решившего подорвать если не экономическую безопасность страны, то благоденствие менеджера Павла. При этом гаденыш сам настаивал на передаче денег, да только кто в это поверит, если на задержание потрачено столько сил и средств. Одних цифр в видеокамере гига на два набралось.
        Все эти штучки Гриша знал. Раз пять его закрывали. Но не за кражу, не за разбой и прочие премерзости, а за хулиганство мелкое и по наводке разъяренных папиков. Привели, сняли ремень, вывернули карманы (прощай, «Парламент»! - почти по Хемингуэю), отняли документы и завели в камеру.
        Запах грязных прелых носков и перегара. Через несколько секунд глаза привыкли с полумраку, и он увидел две скамьи, на которых спали два мрачных типа. Одного Гриша спихнул на пол и сел так, чтобы не касаться спиной стены. Если привалиться, через минуту вся живность, обитающая в камере - клопы и им подобные кровососущие, - заберется через воротник под одежду. И начнется… А у него аллергия на эту гнусь. Он сразу покрывается опухолями, переходящими впоследствии в багровые синяки. И чешется, как педикулезный. «Отек Квинке» называется.
        Через час вывели. Новой полиции необходим показатель раскрываемости. Без лоха жизнь плоха - и вот он у них.
        Молоденький мальчик в черной маске - на кой черт он в маске в здании ходит? - приказал идти впереди него, и задержанный пошел. Время от времени Гриша, как олимпийский конь, выполнял приказы: «направо», «налево», «стой». По дороге конвоир в маске решил развлечь его разговором:
        - Если дернешься в сторону, я тебе шею сверну.
        У Гриши есть все основания полагать, что если бы он собрался это сделать, то Гриша убил бы его, не сходя с места. Но говорить этого не стал. Он сказал другое:
        - Зачем мне в узком коридоре дергаться в сторону?
        Этот вопрос поставил любителя карнавалов в затруднительное положение.
        - Я вообще сказал.
        Последняя команда «стой» прозвучала у кабинета с табличкой «222». Видимо, здесь разобщают организованные преступные банды чиркашей на МКАД.
        Фамилия, имя, отчество. Таких, как вы, мы сажаем.
        - Адвоката мне, - сказал Гриша.
        И тут выяснилось, что на конце они адвокатов крутили.
        - Так вы педерасты?
        Ухнула печень. Больно. Дышать вообще нельзя. С Гришиным холециститом от регулярного употребления «Доширака» последние полгода одинокой жизни. Просто беда с этой печенью.
        В общем, побили.
        Очная ставка.
        Как быстро.
        - А что, дело уголовное уже возбуждено?
        - А как же.
        Ну-да, ну-да, Гриша забыл… Это же вымогательство.
        - Адвоката мне.
        В этой стране нарушать закон могут только те, кто его охраняет. В том смысле, что должны охранять. Братва в полицейских погонах братву от той же братвы защищает. Они должны были пригласить мэтра на первый же допрос после требования Гриши, но зачем это нужно? Все равно их за это не уволят.
        Был бы Гриша заряженным на жизнь человеком, которому требуется адвокат постоянно, он бы знал номер его телефона. Ну или имя, на худой конец. Но с правозащитными организациями он не связывается в отсутствие надобности, поэтому ему привели бесплатного. Который тут же зарядил гонорар в сто тысяч за защиту до суда. А в суде, сказал, там отдельная статья. Охренеть: бесплатный адвокат…
        - А побесплатнее нету?
        Побесплатнее, Грише сказано было, только явка с повинной.
        - Тогда пошли вы все на…
        Пошли не они. Гриша пошел.
        Следователь был худенький подросток, изможденный онанизмом, - почему-то сразу Грише подумалось, что именно онанизмом, а на щечках бачки чуть ли не до подбородка. Глазки впалые, черненькие, волосики гелем примажены. «Честерфилд» курит. Спокойный, как удав. Гриша с ментами очень редко сталкивается, поэтому они для него - как дети чужие - меняются прямо на глазах. С каждым годом они все спокойнее и спокойнее. Все деревяннее и деревяннее. Он разговаривал с одним и из беседы пустяшной вывел, что если раньше милиционеров драли хоть за что-то, то теперь полицейских вообще не дерут. Ввиду этого делают они что хотят, пользуясь тем, что прокуратуру тоже драть перестали, а судейские, так там вообще… свобода и независимость… В суде любого субъекта Федерации, как в отеле «Хилтон» в любой стране мира, исполняются любые желания. За ваши деньги, разумеется.
        Закрыл тоненькую папочку следователь, сказал: «Как хотите. Будем говорить позже». Вызвал кого-то из тех, что в масках в зданиях ходят, но ему по телефону ответили, что никак нельзя. Война. Все на фронте. Где-то в Замоскворечье «Черную кошку» окружают, так что помощи следователю ждать неоткуда.
        - Ладно, - сказал следователь, раздавливая окурок в пепельнице, - пойдем, отведу.
        Выглядит так, как будто Гриша попросил его об этой услуге.
        Тем же коридором, что вели его в кабинет, подросток отвел его в дежурное помещение. В помещение, похожее на кабину экипажа пассажирского лайнера Жидкова. Кресло, а вокруг, дугой, - панель управления: кнопочки, лампочки, рычажки… Гриша сразу подумал: если заплатить, дежурный мог бы поднять это здание в воздух, долететь до Мальдив и сбросить его над одним из островов. Над любым. И вернуться обратно. Но Гришины фантазии были разрушены самым варварским образом. Приняв его из рук следователя, дежурный капитан довел за локоть до одной из камер, втолкнул туда и запер дверь. А потом вернулся в свое кресло и, оттолкнувшись ногами, крутнулся - Гриша видел через плексиглас окошечка. Он занял позу перед пультом управления полетом целого отделения. Интересно, какие песенки он по утрам поет?
«Если б ты знала, если б ты знала…»
        Да, салон не первого класса. Курить здесь нельзя. А лист металла, которым дверь обшита изнутри, имеет характерную особенность. В этот лист вгоняли дюбель по два раза на каждый квадратный сантиметр поверхности. Получилась такая терка. Теркой-то в сторону камеры лист и пришит. В такую кулачком не постучишь. Зато лапши для будущего разговора натереть можно достаточно.
        Шок испарился, и в Гришу стал проникать тихий ужас его положения. Ему вменяют тяжкую статью, Кира живет своей жизнью, и если все это суммировать, то можно уже сейчас говорить о том, что жизнь поломана и прежней не будет никогда.
        Киры нет… По сравнению с этим срок - чепуха.
        Еще пару часов назад он сожалел о том, что не активирован на жизнь. Да куда уж там, не активирован! Он искрится отражением событий!
        Бичей в камере уже не было. Вероятно, выяснив, что ворами в законе эти двое, пахнущие луком и ректификатом животных, быть не могут, их освободили. Может, и его освободят? Сейчас установят, что Гриша не член преступного сообщества чиркашей, а обыкновенный мужик, от которого жена ушла, и теперь у него, как у латыша, хер да душа, да выпустят? Гревом зон он не занимается, самого бы кто пригрел… должки не выколачивает и девочек в лифтах не подкарауливает. Разве что в кафе. Да и то после ухода Киры уже полгода на женщин смотреть не может. Как будто Кира ушла и потенцию его с собой прихватила.
        Через полчаса его бестолковых рассуждений о непричастности к преступному миру дверь загрохотала. Пахнущий дорогим одеколоном - ошибется Гриша или нет, предположив, что «Кензо», - появился, как архангел Михаил, в залитом солнцем квадрате тот же капитан и произнес фразу, которую Гриша несколько раз слышал, но не при таких трагических обстоятельствах:
        - На выход!
        Он вышел и стал щуриться, как последняя тварь. Как вечный житель тюрьмы. Сквозь слепоту почувствовал еще один запах. Он перебивал «Кензо», и где-то он его уже слышал. Гриша всегда ориентировался на чувства, и сейчас они подсказали ему, что этот аромат свежести ему еще более неприятен, чем «Кензо». Продрав наконец глаза, он увидел ее.
        Младшелейтенантша, подперев плечом косяк двери, рассматривала Гришу тем любопытным взглядом, с которым маленькая девочка, взявшись за ногу куклы, раздумывает: «Если я сейчас резко поверну, сломается ножка или попка?»
        - А куда его? - почти равнодушно бросил капитан.
        - Пальцы откатать.
        Не был бы он в качестве главного героя в этом мероприятии пару раз, непременно счел бы, что поведут его на пытки.
        - А кто поведет? - спросил капитан и направился к микрофону, торчащему из панели самолета. Ответ ее: «Сама доведу» - такой для Гриши уже знакомый - он не стал анализировать и просто кивнул головой, занявшись какими-то важными переговорами.
        - У вас здесь хроническая нехватка провожатых, - заметил Гриша, выходя из дежурного помещения. - Все есть: женщины с бирюзовыми глазами, голубые следаки, а вот чернолицых провожатых не хватает.
        Она взяла его за рукав и потащила к лестнице. Этажом ниже она взялась двумя пальцами за Гришин подбородок и сказала:
        - Сейчас спустишься вниз и выйдешь на улицу, понял?
        Он стал царапать взглядом ее грудь.
        - Нет, не понял. Зачем?
        - Беги, дурак.
        Гриша сглотнул и уставился на нее немигающим взглядом.
        - Ты долго глазеть будешь, ненормальный? Иди отсюда, - спохватившись, она сунула Грише в руки его бумажник с документами.
        - Зачем ты это делаешь?
        - Не люблю глупых разводов.
        Развод в отделении был действительно глупый.
        - И отпускаешь?
        Она рассмеялась.
        Дура какая-то.
        Пока спускался к выходу, чесал голову. Убежать, конечно, дело нетрудное. На
«Ганимеде» только пятки сверкали. А ну как пришьют еще пару лет к статье?
        За стеклом его тут же зацепили взглядами два типа в форме, нарочито притормозил. Водя рукой в поисках урны, постоял еще секунд пять, потом махнул, сунул документы в карман. Проверил, застегнута ли ширинка, и направился к дверям. Кто-то за его спиной нажал на кнопочку, в двери раздался звонкий щелчок…
        Гриша толкнул дверь. Она открылась.
        На улице стоял джип Антоныча, а рядом, хохочущие, сам Антоныч, Слава, Гера и… Кира.
        Когда он еще не коснулся ее взглядом, первым его желанием было быстро приблизиться и избить всех троих до полусмерти.
        Но когда увидел, устало опустился на ступени отделения, расстегнул еще одну пуговицу на рубашке и стал ждать, когда Кира ворвется в его объятья.
        Не отрывая глаз от счастливой пары, Антоныч проговорил вполголоса, для всех, кто стоял у джипа:
        - Только не говорите им, что мы Марецкого развели с документами.
        - А как объяснить им появление у них ста тысяч баксов?
        Антоныч думал недолго:
        - Трудно замутить какую-нибудь историю? Главное - вляпаться, а там он и не заметит, как джекпот в руки упадет.
        Слава закурил и усмехнулся.