Терракотовая фреска Альбина Юрьевна Скородумова
        Глиняный фрагмент старинной терракотовой фрески, попавший в руки китайского предпринимателя Чена, притягивает к себе внимание самых разных людей: ученых-исследователей из Германии, петербурженки Марины Рябининой и ее друзей, молоденькой студентки-китаянки Мей-ли и многих других.
        История мистической фрески уходит в далекие 20-е годы прошлого столетия, когда остатки белогвардейской армии генерала Дутова прятались от красноармейцев в древних пещерах Могао на территории Китая.
        Альбина Скородумова
        Терракотовая фреска
        Все события, описываемые в романе, никогда не происходили в действительности.
        Любое сходство героев с реальными людьми - случайно
        Часть первая
        Глава первая
        Западный Китай,
        провинция Синьцзян,
        весна 1921 года
        Красноватая пыль, столбом летевшая за всадником на кауром жеребце, была заметна издалека. Первым ее увидел Петруха Дронов, адъютант штабс-капитана Ремизова. Он выбрался из душной пещеры по малой нужде и увидел на фоне утреннего неба столб пыли. Пригляделся… и ахнул, увидев всадника.
        «Неужели к нам? - с радостью подумал адъютант, забывший, зачем и выбирался-то из каменного мешка в этот ранний утренний час. - Наконец-то кто-то вспомнил про нас!» Петруха бросился назад, в пещеру, будить Ремизова, оглашая каменный коридор диким воплем радости: «Всадник! Всадник на лошади скачет к нам».
        Ремизов выглянул из-за угла, сонный и помятый.
        - Что же ты орешь так громко, голубчик? Понятно, что если всадник, то на лошади, а не на козе. Люди ведь спят еще, зачем их будить?
        Он приставил ладонь к глазам, так как восходящее солнце слепило, не давая возможности разглядеть всадника. Действительно, молодой мужчина на лошади был европейской внешности, скорее всего, русский. Он то и дело подстегивал красавца коня, хотя тот и без того летел во весь опор. Что же могло случиться, если ранним утром в пещеру к брошенным воинам направили курьера с известием?
        Третий месяц отряд оборванных и оголодавших белогвардейцев, тех немногих военных, оставшихся от армии атамана Дутова, квартировал в пещерах Могао близ китайского города Дуньхуана. После того, как этот небольшой отряд, в составе которого был и поручик Ремизов, перешел границу с Китаем и добрался до Дуньхуана, местные власти решили разместить белогвардейцев в пещерах Могао, растянувшихся на несколько километров. С этим решением местных властей немногочисленная буддистская братия, хозяйничающая в пещерах, где издревле действовал буддистский монастырь, согласилась с истинно восточным смирением. Так как комплекс был огромный, растянувшийся на несколько километров, несколько живших в нем монахов переместились в его самую дальную часть, чтобы никак не пересекаться с измученными, потерявшими веру в царя-батюшку, солдатами. Сходство пещерного комплекса с обычной казармой уже не раз приводило к тому, что здесь то и дело кого-то поселяли. Когда-то здесь располагался действующий буддийский монастырь, в котором то и дело останавливались паломники. Большое количество маленьких комнат, вырубленных прямо в скале
много веков назад, рассчитанных на пребывание в них одного или двух человек, позволяли свободно разместить в комплексе более пятисот человек. Комнаток или келий здесь было бессчетное количество. Точное их число никто не подсчитывал, по мнению Ремизова, здесь их было сотни четыре. В более приличных помещениях разместились офицеры, в тех, что были похуже - обслуга. Было здесь место и для лошадей, кухни, склада, лазарета и еще огромное количество закутков, которые просто пустовали.
        Растерянность, царившая в рядах белогвардейцев, оказавшихся здесь после убийства Дутова, обещала перерасти в полное безразличие. Генерал Бакич, все силы которого уходили на междоусобную войну за первенство власти, казалось, совершенно забыл про отряд Ремизова, «квартирующий» в пещерах старинного буддистского монастыря. Военной части русской эмиграции в Синьцзяне необходимая была жесткая консолидация в твердых крепких руках. Это понимали все - и офицеры, и солдаты, только жить легче от этого понимания им не становилось.
        Ремизов устал. Его солдаты давно уже научились выживать в нелегких условиях - торговались с местным населением, обменивая провиант на одежду и еду. Оружие тоже шло в ход, как и жалкие остатки медикаментов. Сколько еще такое положение могло тянуться - никто не знал. Поэтому так радостно и вопил Петруха, завидев всадника.
        Ремизов оживился: быстро застегнул китель, накинутый на плечи кое-как, пригладил волосы, провел по заросшему щетиной подбородку… Вот побриться бы не помешало, но это так проблематично…
        Всадник - молодой голубоглазый парень, энергично спешившийся и побежавший к Ремизову, показался ему знакомым. Где-то он его уже видел, но где? В ставке Бакича или у Анненкова? Между тем паренек подошел к Ремизову, но прежде чем обратиться, скосил глаза на Петруху.
        - Петр, вы что, не видите? Человек такой путь проделал по пескам, сообразите хоть чаю, что ли… - Ремизов сообразил, что лучше отослать своего ординарца.
        Дронов тут же бросился вглубь пещеры, а паренек быстро достал из внутреннего кармана небольшой конверт:
        - Здравствуйте, штабс-капитан, вот просили передать лично в руки, без свидетелей…
        - Кто просил? Вы почему не представились? Да и одеты не по форме…
        - Я действую, как частное лицо…
        - Так вы не от Бакича?
        - Нет. Я от профессора Немытевского. Помните, мы виделись у него на праздновании Рождества? В Петербурге.
        Только сейчас Ремизов вспомнил, откуда он знает гонца. Конечно, это же ученик Немытевского, потенциальный жених профессорской дочери Ольги. Только имя позабыл. Гонец сам пришел на выручку:
        - Меня зовут Николай Платов. Я ассистент Петра Петровича Немытевского.
        - Да, конечно, Николай. Я отлично вас помню, только не сразу узнал.
        - Да и вы сильно изменились. Похудели. Тяжко здесь.
        - Да уж… Так с чем ко мне пожаловали?
        - У меня для вас письмо. Очень важное. Я почти неделю к вам пробираюсь. Хорошо, что знаю китайский язык и наречия. А-то сколько бы еще пришлось на перекладных добираться, одному Богу известно. Мы ведь с профессором уже второй год как в Китае обретаемся, всё фрески в Безеклыке исследуем. Я уже целую тонну бумаги извел, все пишу отчеты под диктовку профессора. Вы ведь, Павел Петрович, знаете, как долго мечтал профессор Безеклык посетить, а когда возможность подвернулась, так он в путешествие бросился, как в омут с головой. А теперь вот не знаю, что дальше с нами будет… Вы письмо прочитайте, ответ напишите, и я опять назад поскачу. Коня мне только на три дня дали… Видите ли, плохо профессору, совсем плохо. Болезнь у него обнаружилась здесь, в Китае. Никак не определить, что за хворь… Хочу поскорее с вашим ответом к нему вернуться.
        Ремизов позвал Петруху. Велел ему накормить гонца и уложить на свой топчан, чтобы поспал пару часиков перед обратной дорогой. А сам пошел в горы, на свое излюбленное место, где можно было внимательно прочитать письмо и написать ответ, ни на что не отвлекаясь.
        Павел Петрович Ремизов - потомственный дворянин, по принуждению родителей ставший офицером, всю свою жизнь - с самого раннего детства - увлекался историей. Пяти лет от роду, едва научившись читать, он большую часть своего свободного времени проводил в дедушкиной библиотеке, разглядывая книги по истории Древнего Рима и античной Греции. Его нянька - деревенская тетеха, этакая пародия на пушкинскую Арину Родионовну, ростом под два метра с кавалергардской выправкой, была безмерно счастлива, что ей достался такой «тихонький барчук», любивший уединение в библиотеке, а не прогулки на свежем воздухе. Родители, долгие годы пребывавшие в неведении относительно того, как их единственный сын проводит дни ввиду сильной занятости светской петербургской жизнью, верили на слово своей разворотливой служанке, выполняющей также роль няньки, поварихи, горничной и прочее, за довольно невысокое жалованье. А сын Павлуша никогда и не думал выдавать свою кормилицу-поилицу, потому что часы-дни-месяцы, проведенные в библиотеке, были для него гораздо приятней игр со сверстниками и прогулок в Летнем саду.
        В отрочестве, когда дела родителей пошли совсем плохо, а заслуги деда перед Отечеством стали постепенно забываться, отец чудом умудрился пристроить Павла в Пажеский корпус, в котором учились дети именитых дворян, решив, что на военной службе сыну проще будет прожить без средств. Родители его к тому времени уже растранжирили все, что осталось от состояния его деда.
        Об увлечении сына историей Ремизов-старший, скорее всего, и не догадывался. Он совершенно не интересовался мальчиком, как, впрочем, и его супруга. Так и рос Павел под приглядом няньки, а затем своего наставника в кадетском корпусе.
        Муштра и военное дело не смогли отбить охоту к увлечению историей. Павел, лишившись возможности изучать богатейшую библиотеку своего деда, подружился с преподавателем латыни - поляком по происхождению Здиславом Грабжбовичем, большим любителем истории и археологии. В молодости Грабжбович даже побывал на раскопках Трои, но серьезная травма помешала ему стать исследователем-путешественником, и он стал зарабатывать на жизнь преподаванием «мертвых» языков. Особенно велик спрос на латынь был в России, куда он и перебрался. Подрабатывал и в Пажеском корпусе, где не по годам эрудированный в вопросах истории Павел Ремизов вскоре стал его любимцем. Именно Грабжбович познакомил юного кадета с профессором Немытевским и ввел его в эту семью.
        …Разорвав пакет, Ремизов извлек из него увесистую пачку листов, плотно исписанных мелким убористым почерком профессора. Пристроившись на солнечной подветренной стороне и прислонившись к разогретому камню, он начал читать послание:
        «Друг мой Павел Петрович, здравствуйте! Несказанно рад был узнать, что вы уцелели в этой страшной мясорубке, выбрались из красной России, и даже оказались в Китае, совсем рядом со мной. Случайно, совершенно случайно, услыхал вашу фамилию в разговоре с господином Ле-Чжином, местным градоправителем, который слезно жаловался мне на разбой, учиненный формированием генерала Бакича. И в качестве приличного офицера, удерживающего свое подразделение в относительном порядке и узде, назвал нашу фамилию. Как же я обрадовался, когда понял, что он говорит про вас! А когда узнал, что квартируете вы в пещерном комплексе Могао близ Дуньхуана, так обрадовался вдвойне. В какое замечательное место вы попали! Ведь это просто святая святых - собрание старинных буддийских раритетов! К тому же это совсем недалеко от моего нынешнего места обитания - верст 500 будет от вашего прибежища.
        Отправил к вам моего верного помощника Николеньку с этим письмом. Видите ли, у меня здесь в Китае обнаружилось довольно странное заболевание, которое пока не знают, как лечить. Вы ведь помните, какой я крепенький старикашка - на раскопках везде и всюду успевал и не всякому студенту за мной удавалось угнаться, а теперь что-то странное со мной происходит… Болезни, как таковой, я не ощущаю, а вот слабость в теле невероятная. Встать утром с постели - целая драма. Дрожь в ногах и руках, слабость такая, что стакан к губам с трудом подношу. Вот ведь какая незадача со мной приключилась и, главное, так не вовремя. Я ведь, дорогой вы мой Павел Петрович, обнаружил здесь нечто необыкновенное. Точнее сказать, то, чего в данной местности просто быть не должно. Не должно, но существует!!!
        Не могу, батенька мой, никак не могу описать вам все это в деталях - страшно делается. Очень хочу вас, голубчика, увидеть и при встрече, при встрече все рассказать. Я даже Николеньке открыться не могу, настолько серьезными (и опасными) могут быть последствия моего открытия. А я ведь настоящее ОТКРЫТИЕ совершил. Нашел то, что ни одному ученому или археологу до меня не удавалось сделать. Очень надеюсь, что в самое ближайшее время смогу вам все сообщить. Дорогой Павел Петрович, вы уж изыщите возможность навестить меня, старичка, в самое ближайшее время, а то вдруг болезнь моя окажется чем-то серьезным и не смогу я передать миру то, что обнаружил здесь. Надеюсь на вас и жду, очень жду… Искренне ваш, профессор Немытевский».
        Ремизов, отложив письмо, задумался. Он много лет знал чудаковатого профессора Немытевского, уважал и любил его, как близкого человека. Знал и то, каким одержимым становился этот немолодой уже человек, когда дело касалось его любимых манускриптов эпохи Тан. Немытевского, преподававшего в Петербургском университете, очень любили студенты, но преподаватели относились к нему осторожно. Коллеги считали Немытевского немного «не от мира сего» за его рассеянность, увлеченность своей работой, граничащую с фанатизмом. Однако профессор не обращал на это никакого внимания, точнее, не замечал косых взглядов и ухмылок в свой адрес.
        Ремизов понял, о каком открытии в такой завуалированной форме написал ему старинный приятель. Несмотря на разницу в возрасте, почти двадцать лет, и в социальном статусе - один профессор, другой кадровый военный, - они все-таки были добрыми приятелями. Конечно же, речь шла о «терракотовом списке Чжана». Этот документ на протяжении многих столетий бередил умы историков и синологов. О нем знали все, но никто никогда его не видел…
        Известно, что в первом веке нашей эры китайский путешественник (по другим сведениям - лазутчик императора Уди) Чжан в ходе многолетней экспедиции добрался до государств Срединной Азии, до этого времени китайскому императору Уди неизвестных. На основании отчетов Чжана император принял решение о присвоении этих земель, отвоеванных у кочевников, и создании на их территории новых китайских провинций - Дуньхуан, Увэй и других.
        Уди очень увлекся этим проектом, как оказалось впоследствии очень важном для становления и укрепления Китая. Но Чжан, или обидевшись на равнодушие императора, не проявившего особого интереса к его рассказам, или по каким-то другим причинам, утаил часть важной информации от своего повелителя…
        А ведь в результате этого сложного, подчас опасного для жизни похода Чжану удалось обнаружить старинное поселение, брошенное и почти полностью засыпанное песком. Так как на территории Срединной Азии испокон веков велись войны между разными племенами, то и дело оседавших в этих красивых и плодородных местах, то наличие крохотных поселений, существовавших от одного нашествия до другого, никого не удивляло. Как правило, они оказывались полностью разграбленными, уничтоженными, но Чжану удалось-таки раскопать что-то совершенно необыкновенное, уникальное, что он даже утаил от императора. Эти сведения он тщательно оберегал и хранил в тайне, но в конце жизни всю имеющуюся информацию разместил и зашифровал в некоем «терракотовом списке». Впоследствии, в девятнадцатом - начале двадцатого века множество экспедиций из Европы и Америки наведывались в пески Срединной Азии, и каждая возвращалась с весомым багажом находок, но вот «списка Чжана» никому обнаружить не удавалось. Немытевский почему-то был уверен, что заветный список дожидается его…
        Мнения о том, что именно зашифровано в этом документе, существуют самые разные. Немытевский считал, что список - это некая опись предметов, обнаруженных Чжаном на месте таинственного поселения, и схему или карту, по которой это место можно отыскать. Скорее всего, изъять необычные предметы Чжану не удалось, видимо, потому, что они находились под защитой кого-то (или чего-то), иначе он бы привез найденное с собой. Но то, что эти предметы были очень ценными, сомнений не вызывало.
        Что стало с талантливым путешественником, составившим «терракотовый список», неизвестно, но во многих письменных источниках, которые попадали Немытевскому в руки, нет-нет да и проскальзывало какое-нибудь упоминание об этом документе. Однако никто не знал, как выглядит список - ясно только, что он был терракотовым, что, скорее всего, означало, что выполнен он был из глины.
        Ремизов попытался вспомнить все, что о списке рассказывал ему профессор. Дело в том, что самого Павла Петровича история возникновения списка и его злоключения оставляли равнодушным. Он даже удивлялся тому нескрываемому интересу, который Немытевский испытывал к этой почти мифической истории. Сказка, да и только! Однако, чтобы не разочаровывать пожилого человека, он делал вид, что увлечен историей «терракотового списка» не меньше самого рассказчика.
        И вот, надо же, напомнил-таки список о себе! Только время не самое лучшее для его поисков…
        Ремизов поежился. Несмотря на то что солнце уже припекало, холодом тянуло из горных расщелин довольно сильно. Он озяб и, свернув письмо, положил его в карман кителя. Пора возвращаться. Повернувшись в сторону лагеря, он боковым зрением заметил, как что-то мелькнуло у него за спиной. Ремизов резко повернулся, но ничего подозрительного не увидел.
        «Вот, началось, - печально подумал он, - уже собственной тени стал бояться…»
        Глава вторая
        Санкт-Петербург,
        март 201* года
        Марина медленно шла по Дворцовому мосту, кутаясь в шарф, подаренной мамой на праздник 8-го марта. Очень своевременный подарок. Несмотря на то что зима потихоньку отступает, весеннего ветра стоит опасаться. Простывать сейчас нельзя. Очень опасно на ранних сроках беременности. Опять же, надо больше гулять на свежем воздухе. Поэтому Марина теперь ходила из университета пешком до метро, кутаясь в матушкин подарок.
        Шеф, учитывая ее состояние (жуткий токсикоз по утрам), составил для нее щадящее расписание - минимум лекций и семинаров - и загрузил писаниной, которую можно было выполнять дома, за любимым компьютером, в теплом халате и мягких тапочках из натуральной овчины. Так что Марина Юрьевна Рябинина была очень довольна жизнью.
        В последние месяцы ее жизнь превратилась в подобие рая. Не надо никуда спешить - лекций раньше часу дня не было, давиться в час пик в метро или маршрутке - в сапожках без каблуков можно смело ходить пешком, есть все самое вкусненькое и только то, что хочется, а не то, что мама готовит по утрам. Ведь есть железная отговорка - от каши меня тошнит. На самом деле Марина счастливо избежала того состояния, когда от всего тошнит. Но маме этого знать было не обязательно. А то еще заставит принимать какой-нибудь рыбий жир. За последние два года в ее жизни произошло столько всего, что могло хватить лет на тридцать. Так что рай, как ни крути, вполне заслуженный. После таких приключений, какие ей пришлось испытать, должен же быть перерыв!
        …Марина Рябинина долгое время вела более чем скромный образ жизни, вполне сочетающийся с ее профессией и семейным положением. Она преподавала в университете, занималась научной работой, публиковала научно-популярные статьи во многих изданиях и, естественно, была не замужем. Иначе 24 часов в сутках ей бы не хватало. Бойфренд, конечно, был… но далеко, за границей, к тому же женатый. Так что Марина Юрьевна могла посвятить всю себя любимой работе и поиску своей «Трои». Так называла Марина ненайденную цивилизацию под названием Сигора, которая по некоторым источникам существовала много веков назад на Алтае, в самом сердце Срединной Азии.
        Сигора была ее страстью, ее раем и адом. Впервые Марина услышала о ней еще студенткой, потом во время поездки на Алтай случайно ей в руки попала рукопись Карынпачи, в которой очень подробно была написана история Сигоры, ее жителей айяндаков и их предводительницы. С тех пор Марина потеряла покой, потому что увлеклась идеей найти Сигору. Явить миру неизведанную цивилизацию, а вместе с тем и несметные сокровища, принадлежащие таинственному племени айяндаков, навевающих страх на жителей городов-государств, раскиданных по маршрутам следования Великого шелкового пути…
        Алтай с его чарующей энергетикой, с тайнами и загадками, которые задолго до рождения Марины, тревожили умы известных исследователей, путешественников, ученых, так просто никого не отпускает. Он заманивает искателей приключений в свои сети неземной красотой, древними легендами и сказаниями, лишая покоя и сна пытливые умы.
        Но не только Марине Рябининой хотелось найти Сигору. Об этом же мечтал Владлен Алексеевич Троеглазов - известный олигарх, владелец нефтяной компании «Троя-Ойл», большой знаток и ценитель старинных раритетов. В своем далеком детдомовском детстве Владлен успел объездить этот загадочный уголок земли вдоль и поперек в составе геолого-разведочной экспедиции. Узнал от своего наставника одну красивую не то историю, не то сказку… Она много лет не давала ему покоя, пока он не наткнулся на статьи и исследования Марины Рябининой. Троеглазов внимательно изучил все, что Марина писала об Алтае, о своих находках и открытиях. Он решил встретиться с ней и уговорить на поездку на Алтай, туда, где, по его мнению, кстати, очень схожему с мнением Марины, должна была находиться Сигора.
        Встретился. Уговорил. Поездка закончилась печально. Место, где находилась когда-то таинственная Сигора, нашли, но сам Троеглазов оказался погребенным под грудой камней, заваливших вход в вожделенную Сигору…
        С тех пор прошло два года. Марина сделала все возможное, чтобы навсегда забыть о Сигоре. В этом ей очень помог Гюнтер Зоммер, историк-этнограф из Германии, а также отец ее будущего ребенка. Теперь вся ее жизнь была поделена на два периода: до Сигоры и после. Все, что было «до», Марина постаралась похоронить как можно глубже в глубинах своей памяти. А жить с тем, что стало «после». В частности, в любви и согласии с Гюнтером.
        «До» Гюнтер был женатым человеком, отцом двух очаровательных мальчишек-близнецов, постоянно живущим в Кельне, и только «после» он стал ее мужчиной. Жена Барбара сама подала на развод, почувствовав, что поездки Гюнтера в Петербург и Хельсинки, где он работал над своей монографией, закончились серьезным романом. Марина в душе была очень признательна Барбаре за то, как она достойно повела себя в подобной ситуации. В России брошенные жены ведут себя по-другому… А горечь расставания Гюнтера с детьми Марина постаралась смягчить тем, что сама познакомилась с близнецами и подружилась с ними. Когда они приезжают с отцом в Россию, то живут в квартире Марининой мамы Галины Алексеевны. Теперь у них есть настоящая русская бабушка, которая варит им борщ и пельмени, возит на экскурсии в Эрмитаж и пригороды Петербурга, развлекает мальчишек по полной программе. Так что им есть чем похвастаться дома, в Кельне. Барбара рано осталась сиротой, и рано вышла замуж за Гюнтера - их родители были очень дружны. Поэтому сейчас, по истечении многих лет, стало понятно, что брак Гюнтера и Барбары был, что называется, браком по
расчету. Расчету родителей, которые забрали осиротевшую Барабару после трагической гибели родителей в автокатострофе к себе в дом, а потом как-то вдруг решили поженить детей. Все было замечательно, супруги ладили, жили дружно, пока в один прекрасный день Гюнтер не встретил Марину…
        В течение нескольких лет Марина и Гюнтер встречались во время частых командировок и поездок по любому поводу (да и без повода тоже) в Хельсинки. Этот город был их сообщником, ведь именно в Этнографическом музее Гюнтер работал над материалами для своей монографии, а Марина умудрялась ездить туда на рейсовом автобусе в каждый свободный выходной. Благо, что с финской визой проблем у нее не возникало.
        Но когда Марина пропала на Алтае, а Гюнтер стал жертвой автокатастрофы, он, едва подлечившись, бросил все, приехал в Россию и с замечательным парнем Володей Тарасовым отправился на розыски Марины. Нашел. Она была в состоянии, близком к помешательству. Ведь в одночасье обнаружив Сигору, она тут же потеряла ее. А вместе с Сигорой оказался погребенным под завалами и сам Троеглазов. Все спасательные работы, которые инициировал помощник Троеглазова Тимофей, не дали никаких результатов.
        Вот что было «до». «После» на любое упоминании о Сигоре было наложено строжайшее табу. Марина и Гюнтер стали жить вместе. Во всяком случае, стараться жить вместе, потому как Гюнтер Зоммер продолжал работать в Кельне и часто уезжал по делам. Но в общем и целом недели две в месяц он проводил в Петербурге. Это для счастья хватает им обоим.
        Кстати, пропавший без вести в каменном плену Троеглазов перед поездкой на поиски Сигоры написал завещание, по которому 500 тысяч евро наследовала Марина Рябинина на развитие своих научных проектов. Правда, узнала она об этом уже много месяцев спустя… Но так как еще не прошло пяти лет, по истечению которых без вести пропавшего человека могут признать погибшим, денег она пока не получила. Потом на эти деньги можно будет купить квартиру побольше… Хотя для Гюнтера, который имеет свои счеты с Троеглазовым, такой «подарочек» от олигарха - что кость в горле. После того, как он узнал, что именно Троеглазов организовал аварию, в которой Гюнтер серьезно пострадал, он очень на него рассердился. Жаль, что не успел поговорить с Троеглазовым по-мужски, выяснить, в чем же он так провинился перед ним. Но ответ на этот вопрос так и остался открытым. В последние месяцы Гюнтер стал особенно много работать. Как только узнал о том, что Марина беременна, просто загорелся идеей покупки собственного дома на берегу Финского залива. Марина попыталась ему объяснить, что земля в Курортном районе Санкт-Петербурга не намного
дешевле, чем, например, в окрестностях Баден-Бадена, и им не потянуть такую покупку, но спорить с ним было бесполезно.
        - Моя дочь должна жить в очень красивом месте, - убеждал он Марину, - в экологически чистом районе. У меня есть кое-какие сбережения, намечается еще один перспективный проект, в результате которого я получу хорошие деньги. Так что домик, небольшой, в два этажа, мы обязательно приобретем.
        Марина не могла понять, почему Гюнтер был уверен в том, что родиться обязательно девочка. УЗИ на малых сроках не показывает пол ребенка, но у папочки была железная уверенность в том, что родиться девочка. Спорить с ним она не стала, тем более что ничего не имела против дочки, да и домик окнами на залив ее вполне устраивал.
        Вот только перспективный проект, о котором Гюнтер не очень охотно рассказывал, внушал небольшие опасения. Марина поняла только, что проект спонсирует крупная немецкая корпорация, куда Гюнтер приглашен в качестве эксперта-этнографа и координатора. Предполагалось, что в течение нескольких недель большая экспедиция, состоящая из этнографов, историков и археологов, пройдет по маршруту, бывшему очень популярным в начале двадцатого века - по пути следования путешественников Ле Кока и Фердинанда Рихтгофена в Западном Китае, который они совершили ровно сто лет назад. В 1903 - 1914 годах здесь побывали десятки экспедиций из разных стран. Чаще других сюда приезжали немцы и французы, затем англичане и шведы, да и русские путешественники, начиная с Пржевальского, здесь неоднократно бывали.
        Причиной паломничества на руины древних китайских поселений стало случайно обнаруженное в буддийском монастыре недалеко от Дуньхуана уникальное хранилище рукописей, живописных полотен, музыкальных инструментов и других предметов, датируемых IV - XII веками и спрятанными монахами много лет назад. Раритетов было обнаружено великое множество - около 50 тысяч единиц, хотя, скорее всего, их было гораздо больше. Тонны, именно тонны ценных грузов были вывезены в эти годы в Германию, Англию, Швецию и даже Америку, но сколько еще оставалось в этом удивительном хранилище Дуньхуана! Велика вероятность того, что далеко не все хранилища удалось найти.
        Клара Кейдер была идейным вдохновителем экспедиции в Дуньхуан. Ей почему-то казалось, что она непременно там должна что-нибудь обнаружить. Непременно! И как только подвернулась возможность его посетить, она немедленно за нее ухватилась. И получила грант на организацию экспедиции в честь столетнего юбилея первой немецкой экспедиции на раскопки древних памятников Синьцзяна, основанной берлинским Музеем этнологии, финансируемую самим Фридрихом Круппом. Несколько месяцев Клара вела активную переписку со всевозможными инстанциями в Китае, собирала рекомендательные письма, справки, сопроводительные документы, без которых въезд в Поднебесную и возможность там поработать был бы весьма проблематичен.
        Марина знала Клару ровно столько, сколько и Гюнтера. Когда они впервые встретились в Хельсинки на международной конференции, Гюнтер был вместе с Кларой. Марина еще очень удивилась, когда увидела их вместе: красивый мужчина в сопровождении высокой угловатой девушки в роговых очках с толстыми стеклами. Смотрелись они вместе весьма комично, но понимали друг друга с полуслова и практически не расставались. Только после того, как у Марины и Гюнтера завязался роман, он объяснил, что работает с Кларой над одной темой много лет и дружит с ней еще со студенческой скамьи.
        Поначалу Клара не приняла Марину. Она жалела Барбару и детей. Но когда познакомилась с Рябининой поближе, поняла, что она вовсе не расчетливая разлучница, а просто влюбленная в Гюнтера, привыкла. В конце концов, Марина тоже многим жертвовала ради Гюнтера и не настаивала на его разводе. Барбара сама решила отпустить мужа в Россию.
        Клара много времени проводила с Гюнтером, и именно от нее он научился так хорошо говорить по-русски. Ведь она была, что называется, «русс-дойч». «Русскими немцами» в Германии называют переселенцев-эмигрантов, приехавших из России и стран СНГ. Клара в начале восьмидесятых, еще школьницей, переехала в Германию вместе с родителями. До этого она жила в поселке Оксановка в Казахстане, куда во время Великой Отечественной войны из Поволжской немецкой республики были сосланы многие немецкие семьи, в том числе и ее дед и бабушка.
        Клара с детства мечтала уехать на историческую родину. В Оксановке ее не любили. Обычно и русские, и немецкие ребятишки держались все вместе, только когда играли в «войнушку» делились на своих и чужих. А ее не брали ни в одну команду, хотя бегала она быстрее многих пацанов. Девчонок в Оксановке было почему-то немного, мальчишек было раза в три больше. На фоне такого мужского окружения, Клара и сама была пацанкой - ходила в брюках или шортах, любила лазать по деревьям, но все равно мальчишки в ее свой брутальный мужской круг принимать не хотели. Поэтому играм на улице она предпочитала чтение.
        В школе преподаватели всегда неохотно ставили ей «пятерки» по русскому языку и литературе, вполне заслуженные, между прочим, мотивируя тем, что она «плохо работает над русским произношением». А еще ее все дразнили «Кларой Цеткин», хотя у фамилий Кейдер и Цеткин нет абсолютно ничего общего. Поэтому ей очень хотелось уехать в Германию…
        А когда этот сложнейший переезд состоялся, она стала очень скучать по казахстанским просторам, алтайским горам и особенно по соседям - тете Вале и дяде Андрее Валовым, к которым по субботам они ходили в баню, а потом ели домашние пельмени… Ух, как же часто она вспоминала эти субботние посиделки.
        Когда пришла пора выбирать профессию, Клара решила поступать на исторический факультет, а специализироваться - по истории Китая. Почему Китай? Потому что он граничит с рудным Алтаем, где она родилась и откуда так хотела уехать. А теперь, переехав в самый центр просвещенной Европы, скучала по своей малой родине до слез… Поэтому и выбрала для себя синологию, которую решила изучать в Гамбургском университете. Параллельно она стала изучать китайский язык, в результате чего с годами превратилась в первоклассного специалиста по синологии.
        В Гамбурге она и познакомилась с Гюнтером Зоммером, знакомство переросло в многолетнюю дружбу, которой оба - и Гюнтер, и Клара - очень дорожили.
        Клара добилась гранта на организацию экспедиции в Дуньхуан, собрала группу из лучших немецких специалистов и нашла спонсоров. Как ей это удалось, для Гюнтера и остальных членов групп осталось загадкой. Она умела хранить свои секреты не хуже, чем Великая Китайская стена.
        При всем уважении к профессионализму Клары, Марина очень сомневалась в ее организаторских способностях. Клара была патологически беспомощна в организации быта. Дома у нее царил полный хаос, несмотря на немецкую педантичность и любовь к порядку. Возвращаясь из командировок, Клара с остервенением бросалась на борьбу с пылью и грязью, уничтожала микробы и грязь, до дыр протирая резиновые перчатки. Однако при этом книги у нее лежали аккуратными стопочками рядом с письменным столом, а не стояли на полках, записи и наброски монографий были подшиты в пронумерованных папках, которые «жили» в ванной комнате, на полочке вместе с флаконами и тюбиками, или на кухне, где-нибудь между микроволновкой и хлебницей.
        Клара любила порядок, «но странною любовью». Как при этом она смогла бы руководить группой ученых за тысячи километров от цивилизованной Германии, на раскопках в заброшенной местности, более всего беспокоило Марину. Вся надежда была на рассудительность Гюнтера и его умение быстро мобилизоваться в любой нестандартной ситуации.
        Сейчас он как раз в Германии заканчивал приготовление к экспедиции, которую решено было начать в начале апреля, после праздника «цинмин», когда в районе Дуньхуана установиться ровная теплая весна. Праздник «цинмин» отмечается на 15-й день весеннего равноденствия, обычно 4 или 5 апреля, когда дневная температура начинает стремительно расти и устанавливается теплая, комфортная погода. В это день в Китае официальный выходной, люди выезжают на пикники, посещают могилы усопших родственников на кладбищах, а вечером - запускают в небо яркие фонарики. Красивый праздник, чем-то напоминающий нашу Пасху.
        Глава третья
        Западный Китай,
        весна 1921 года
        Павел Петрович Ремизов никак не мог выбрать время, чтобы навестить профессора Немытевского в Безеклыке. Сначала среди солдат начались волнения, связанные с сильным отравлением большой группы людей, человек в тридцать, которые тяжело переносили болезнь. Люди, уставшие от безделья и полной неопределенности, казалось, только и ждали случая, чтобы «взорвать» свое унылое существование, а тут еще это отравление. Полковой эскулап Кацебо причиной отравления посчитал мясо, которое солдаты приобрели у местных жителей в небольшой деревеньке. Как только он высказал свое предположение, здоровые парни решили тут же идти в деревню и учинить там полный разгром. Ремизову пришлось с оружием в руках усмирять недовольных, а доктору за такие необоснованные предположения он в следующий раз пообещал самолично прострелить череп, чтобы впредь было неповадно.
        В последнее время усмирять засидевшихся на одном месте солдат стало все труднее. А от генерала Бакича по-прежнему не было никаких известий. Доктор Кацебо, не на шутку пристрастившийся к алкоголю, становился невыносимым. У солдат доктор пользовался авторитетом, вполне, кстати, заслуженным, так как мог вылечить любого заболевшего воина. На поле боя, в экстремальных условиях он мог прооперировать раненого, в мирное время мог без особого труда по виду больного определить диагноз и за два-три дня поставить заболевшего на ноги. Но в нынешних условиях, после перехода китайской границы и размещения в пещерах Могао, когда перспективы пребывания русской армии в Китае были совсем не радужные, Кацебо затосковал. Он скучал по семье, о которой много месяцев не имел вестей, о былых подвигах во славу царя-батюшки и русского отечества, о и чем-то еще, так сильно печалившем его. Скучал и пил, пил и скучал.
        С Кацебо Ремизова связывало не то чтобы дружба, но многолетнее знакомство и служба в одном полку. Приступы меланхолии случались у каждого второго «квартиранта» пещер Могао, да и самого Ремизова порой посещали не самые веселые мысли, но только доктор вел себя так вульгарно.
        Ремизов решил взять его с собой к Немытевскому. Когда волнения мало-помалу улеглись, и появилась возможность выехать из отряда на пару дней, Ремизов отправился на переговоры с Кацебо.
        Пещера-«келья», в которой располагался доктор, была, пожалуй, самой светлой и чистой. Она разделялась на две части, в одной из которых даже имелось окно. В светлой части доктор проводил прием и осмотр больных, здесь же стояли два топчана, покрытых относительно чистыми простынями на случай карантина.
        Кацебо не ожидал прихода командира. Он сидел за столом, склонившись над листом бумаги, и что-то увлеченно писал. Ремизов кашлянул для приличия. Как только он увидел Павла Петровича, расплылся в счастливой улыбке и мгновенно смахнул листы бумаги в ящик стола.
        - Что за подарок небес! К нам пожаловал светлейший князь… - начал было витийствовать Кацебо, но Ремизов его быстро прервал.
        - Хватит, Валериан, не стоит разыгрывать очередную пьесу. Знаю, актер ты хороший, но я к тебе по другому делу.
        - Неужели, хворь какая приключилась?
        - Приключилась, но не со мной. Заболел мой старинный приятель, профессор, который гонца присылал на днях. Просил меня приехать к нему, а я все никак не мог собраться. А тут во сне его увидел. Нехороший был сон. Чувствую, что пора навестить старика. Хотел тебя пригласить прогуляться со мной, пока у нас тут все тихо-мирно…
        - А чем болен профессор? У нас с медикаментами дела неважно обстоят, но кое-что у меня припасено… на «черный день».
        - В письме он писал, что местные доктора не берутся ставить диагноз. Симптомы непонятные - болей никаких нет, а вот слабость сильная. Стакан ко рту поднести не может. Осмотрел бы ты его.
        - С превеликим удовольствием! Хоть на денек вырваться из этой добровольной тюрьмы почту за счастье. А на кого отряд оставишь?
        - Мы же ненадолго уедем, Дронов справится. Но для порядка старшим назначу поручика Качанова. Ну как, едем?
        - Конечно!
        - Завтра на рассвете и выезжаем. Захвати, на всякий случай, каких-нибудь медикаментов из запасов на «черный день».
        Поездка по степи пошла на пользу обоим. И Кацебо, измученный «пещерной» жизнью, и Ремизов, уставший от ожидания того, что же будет с их отрядом, с большим удовольствием скакали по предрассветной степи. Солнце еще только-только окрасило горизонт розоватым свечением, утренний воздух был холодным, морозным, он пощипывал щеки и нос. Однако им обоим было как-то удивительно хорошо, спокойно. Быстрая езда вперед, на восход солнца, придавала их застоявшейся жизни новый импульс.
        Кацебо давно хотел поговорить с Ремизовым по душам, но подходящего случая как-то не представлялось. А вопросов накопилось к командиру отряда много. Зная, что другого случая поговорить без свидетелей может не быть, Валериан решился на разговор, переходя на более спокойный шаг.
        - Павел Петрович, не хочу показаться бестактным, но мне кажется, нам пора расформировывать отряд и отпускать людей.
        - Вообще-то за такие призывы, Анненков на месте расстреливать приказывает. Упаднические настроения в армии опаснее дизентерии или тифа.
        - Так мы сейчас не в армии, а просто разговариваем, как два старых приятеля…
        - Мы же не приятели, просто сослуживцы с общим прошлым.
        - Да я в друзья и не набиваюсь. Я просто для себя понять хочу: что c нами будет? Зачем мы тратим время и сидим в этом жутком китайском захолустье? Пока был жив и здоров Дутов, все более или менее понятно, теперь-то что?
        - Валериан, есть еще Анненков и Бакич, они помнят о нас. Ну не до того сейчас им, понимаешь? У нас в отряде дисциплина, порядок, …относительный порядок. А в других подразделениях и того хуже. Мы просто должны еще какое-то время продержаться. Я думаю, ждать осталось недолго.
        - А я думаю совсем о другом. Пока мы здесь от безделья с ума сходим, в России красная чума косит людей. Голод, холод, фабрики и заводы стоят. Я не знаю, что с моими детьми и женой стало, что с родителями… Мне плохо, совсем плохо от этих мыслей становится… Жить так уже нет сил.
        - Ты хочешь в Россию? Иди. Допустим, я закрою глаза на то, что ты сбежишь. Не стану объявлять тебе дезертиром, не пошлю погоню. И что ты станешь делать? Не добраться тебе до Петербурга отсюда одному. Схватят или свои, или китайцы. Границу как переходить собираешься? Забыл, как мы прорывались? У красных заводы стоят, а вот границы охраняются ого-го как.
        - Я давно все продумал… и придумал. У меня уже есть надежные поверенные люди среди местных. Я ведь для них что-то вроде шамана. Подлечил двух-трех человек и уже национальный герой. Если попрошу, мне не откажут.
        - А что ты собираешься у них просить?
        - Для начала, какую-нибудь одежду, малахай китайский, например. Парик можно у цирюльника в Дуньхуане заказать. И все. Вместо Валериана Кацебо я стану Ванном Кжун Чу…
        - Лихо придумано…Тебе и документы сделают?
        - Сделают. Могут и не только мне сделать…
        - Ты собираешься бежать не один?
        - Я собираюсь вместе со своим командиром, которому тоже пора в Россию. Давно пора.
        - У-у-у, как все серьезно… Я - русский офицер, не дезертир.
        - А кому служат русские офицеры на китайской земле? Когда их жены и дети умирают с голоду и страдают от гнета и унижения комиссаров?
        - Так, Валериан, давай оставим этот разговор. Я уже пожалел, что взял тебя с собой. Лучше пришпорим коней. Мне твоя агитация уже порядком надоела.
        Ремизов стеганул коня и понесся вперед на всех порах. Но над словами доктора задумался.
        Разыскать пристанище профессора Немытевского оказалось не так-то просто. Местные жители, у которых Павел Петрович пытался спросить, где живет русский профессор, спешно убегали или просто отмахивались от Ремизова. И только когда расспросами занялся Кацебо, стало понятно, почему при упоминании имени профессора китайцы ведут себя так странно. Оказалось, что его непонятная болезнь местными воспринималась как чума. Его срочно выселили из номера в гостинице, и верный его ученик и ассистент Николай Платов с огромным трудом разместил больного старика у сердобольной старушки в маленьком не то домике, не то сарае.
        Как только Ремизов шагнул в комнатку, где на полу, на подстилке из плетеных стеблей сухого камыша лежал пожелтевший и высохший, как мумия профессор, Кацебо шепнул ему на ухо: «Это не чума. Это отравление».
        Ремизов даже выругался про себя от злости. Кацебо помешался на теме отравлений. Сначала весь отряд переполошил этим отравлением, теперь опять за старое взялся. Он шепотом попросил его выйти и подождать его на улице. Кацебо кивнул и вышел прочь. Ремизов наклонился над профессором и тихонько поздоровался.
        Старик открыл глаза. Он несколько мгновений внимательно всматривался в Ремизова, видимо, не узнавая его. Павел Петрович прошептал:
        - Это я, Ремизов. Вы слышите меня?
        Профессор ответил лишь чуть заметным движением век. Он пытался что-то сказать, но у него ничего не получалось. Губы беззвучно шевелились. Ремизов встал на колени и слегка приподнял профессора, который стал просто невесомым, пытаясь помочь ему сесть. Ему действительно стало легче говорить, точнее шептать. Ремизов склонился к самому лицу, чтобы попытаться услышать хоть что-нибудь. Немытевский с большим трудом прошептал:
        - В рубахе… зашита карта… Найди список Чжана. Помни, он терракотовый… Колю береги. У него все мои записи, расчеты…
        Больше он уже ничего не сказал. Снова впал в беспамятство. Ремизов бережно положил старика на лежанку из сухого камыша и побежал за Кацебо.
        Доктор курил на пороге сарая. Он и слова не дал сказать Ремизову:
        - Павел, у профессора редкая форма отравления. Похоже по симптомам на отравления газом. Помнишь, в 1914 году после немецкой ипритовой атаки, какими были наши парни? Васильев и Колокольцев сразу умерли, а Голенищев несколько дней лежал. Он потом высох, как мумия…
        Ремизов не дал ему договорить. Он схватил его за рукав и потащил к старику.
        - Да хватит болтать, сделай же что-нибудь. Дай ему хинину, что ли…
        - Не поможет… Он не жилец, вот-вот отойдет… Держись, Паша.
        Ремизов молча сидел у лежанки профессора, с трудом сдерживая набегавшие слезы. Столько лет они дружили, мечтали, спорили. Немытевский заменял юному Павлу и деда, и отца. А еще он был другом и учителем. Как много узнавал кадет Ремизов из рассказов профессора! Он мог слушать его часами, не уставая удивляться эрудиции странного, вечно лохматого ученого…
        А теперь он лежит на плетеном коврике за тысячи верст от Петербурга, высохший, как мумия фараона, готовый вот-вот встретиться с вечностью. И, даже теряя сознание, твердит про список Чжана. Ремизов передернул плечами от набежавшего на него озноба.
        «Надо достать эту чертову карту, - подумал Павел Петрович, разглядывая рубаху Немытевского, - пока никто не видит. Раз профессор ждал меня, значит, никто другой, даже Николай, не знают о ее существовании. Но мне-то на что она сдалась? Что я с ней буду делать?»
        Пройдя рукой по сгибам на рубашке Немытевского, Ремизов нащупал небольшое уплотнение на отвороте рукава. Ему было очень неловко ощупывать умирающего человека, но ничего не поделаешь, такова была его воля. Он потянул было за кусочек торчавшей нитки, но отворот был пришит довольно крепко. Надо было подцепить край ткани чем-то острым, но, как назло, с собой у Ремизова ничего острого не оказалось. Идти к Кацебо ему не хотелось. Никто не должен знать об этой карте, поэтому Ремизов приподнял руку профессора и зубами принялся отрывать край подшитой ткани на его рукаве.
        Кое-как справившись с этой задачей, Павел Петрович извлек из тайника пожелтевший кусок бумаги, аккуратно свернутый в трубочку. Развернув ее, Ремизов ахнул. Перед ним на ладонях лежала схематическая карта местности, прекрасно ему известной.
        Глава четвертая
        Кельн, март 201* года
        Клара и Гюнтер уже пятнадцать минут торчали в приемной Хельмута Штольца, дожидаясь аудиенции. Приехав минут за десять до назначенного времени, они слегка удивились, найдя офис своего спонсора. Это был всего лишь один кабинет в бизнес-центре, расположенном недалеко от Кельнского собора, минутах в десяти ходьбы от вокзала.
        Здание центра было серым и невзрачным. На ресепшене, рядом с охранником, сидели две девицы, одна из которых любезно подсказала Кларе, как найти кабинет за номером 413. Вот именно этот кабинет так сильно смутил Гюнтера: большая комната метров в тридцать была разделена пластиковой перегородкой на две части. В одной части - приемной - сидела с бейджиком «Катарина», выполняющая функции секретаря. За перегородкой, видимо, и располагался кабинет Штольца.
        Клара обрисовала Гюнтеру Штольца в самых выгодных красках - совладелец нескольких компаний по производству запчастей для автомобилей, расположенных во всех частях света - в Китае, на Тайване и даже где-то в Центральной Америке. Он решил выступить спонсором экспедиции, но в последний момент захотел вдруг ехать сам. Поэтому и пригласил Клару с Гюнтером на беседу, на которую, к слову сказать, опаздывал.
        Гюнтера удивило то, что владелец сети компаний, обеспеченный человек, выбрал такой невзрачный офис. Даже если он появляется здесь нечасто, все равно как-то очень уж здесь простенько и дешево.
        Клара только ворчала на Гюнтера:
        - Зачем человеку тратить лишние деньги? Все миллионеры каждый цент считают. Это ты в России насмотрелся на местных нуворишей, у которых даже унитазы позолоченные, а теперь придираешься к немецкой практичности.
        - Да не придираюсь я вовсе… Просто меня сомнения одолели, а вдруг он не тот человек, за кого себя выдает? И потом, в России я что-то ни одного позолоченного унитаза не видел.
        - Ну вот, приехали! Как это не тот человек? Мне его в университете на кафедре представили. Он всю нашу профессуру знает.
        - Ой, Клара, где-то ты умная, а где-то такой наивной бываешь, что я просто поражаюсь тебе. Зачем он с нами собрался ехать, а?
        - Интересуется человек… Хобби у него такое.
        - Странное хобби, согласись.
        - Да ничего странного. Может быть, он всю жизнь мечтал в археологической экспедиции поучаствовать?
        - Ну и ехал бы. Вон их сколько бывает! Из нашего университета каждый год ученые ездят в экспедиции по всему свету. И совсем не так далеко, как мы. А тут ведь за тысячи километров, в совершенно заброшенный край… Ох, не нравится мне все это.
        - А мне твоя подозрительность, герр Зоммер, не нравится. Вечно ты всех подозреваешь, не доверяешь. Вот сейчас с ним познакомишься и поймешь, что он вполне порядочный человек.
        Только сейчас Гюнтер понял, что Хельмут мог просто понравиться Кларе. Она сейчас, после своего второго развода, только начала обращать внимание на мужчин. И если она так активно защищает Штольца, значит, он ей пришелся по душе. Ладно, посмотрим, что за тип это Хельмут Штольц.
        Только Гюнтер взялся изучать замеченный на столе журнал про автомобили, как дверь офиса стремительно открылась, и в комнату влетел, именно влетел, а не вошел, взъерошенный высокий мужчина лет сорока. Катарина немедленно расцвела в приветственной улыбке. Да и Клара тоже.
        Как Гюнтер и предполагал, Клара попала под обаяние этого человека. И хотя первым делом он бросился к Гюнтеру с извинениями за опоздание и чересчур долго пожимал ему руку, и только потом уже обратил внимание на Клару. Поцеловав Кларе руку и нежно улыбнувшись своей помощнице, Хельмут поспешил к раздвижным дверям, ведущим на его половину.
        - Прошу в мой скромный кабинет. Сюда, пожалуйста.
        Гюнтер прошел следом за хозяином. Кабинет был похож на библиотечный склад: по стенам его ровными стопками, вплоть до потолка, были разложены книги, буклеты, журналы. О том, что в двадцать первом веке существуют книжные полки и стеллажи, Хельмут Штольц, похоже, не знал. У окна стояли деревянные ящики и картонные коробки с наклейками типа: «1993 год. Камбоджа» или «1998. Мексика», видимо, заполненные также бумагами или снимками. В центре, правда, стоял вполне современный компьютерный стол, кресло и несколько стульев для гостей.
        - А у вас тут довольно… аскетично, - заметил Гюнтер, вглядываясь в корешки книг.
        - История, знаете ли, мое хобби, - ответил Хельмут, ничуть не смущаясь, - я держу этот кабинет втайне от всех, даже от жены. Знаю, что где лежит, с закрытыми глазами, на ощупь, найду любую нужную мне книгу. Поэтому мебели здесь почти нет. Гостей я здесь не принимаю. Вы, господа, исключение из правил. Но раз впереди нас ждет совместное путешествие, я не стал скрывать от вас свою явочную квартиру.
        - А от жены вы прячете книги или свою секретаршу? - полюбопытствовала Клара.
        - А от нее я здесь прячусь сам, - сказал Хельмут и так заразительно рассмеялся, довольный своим ответом, что Клара с Гюнтером тоже не удержались и прыснули вместе с ним. - У меня здесь и НЗ имеется.
        Он наклонился над столом, пошуршал там чем-то, и извлек на стол сначала пузатенькую бутылку с ликером и потом более плоскую с виски.
        - Стаканчики одноразовые, не возражаете?
        Клара с Гюнтером не возражали.
        - Тогда за знакомство, - сказал Хельмут и принялся разливать виски по бумажным стаканчикам. Кларе, не спрашивая, он налил ликера. Возражать она не стала, хотя Гюнтер точно знал, что Клара предпочитает более крепкие напитки, как любой уважающий себя археолог. Что-то очень русское было в этом «за знакомство» и в одноразовых стаканчиках… Гюнтер, выпив, не удержался, обратился к хозяину кабинета:
        - Вы бывали в России?
        - Конечно, и не один раз. У меня мама - из семьи русских эмигрантов, а отец - баварский парень. Так что я бывал в Петербурге, в Москве и даже в Киеве. А почему вы спросили?
        - Выпить за знакомство чаще всего в России предлагают…
        - А вы откуда знаете русские обычаи?
        - Большую часть времени я провожу в России. У меня там …жена, друзья. В общем, в Германии я только работаю. С близкими встречаюсь, с родственниками…
        - Так это же замечательно! В Китае русский язык многие знают, нам легче будет общаться с местным населением. А без контактов с аборигенами нам тяжело придется. Хорошо, что Клара знает китайский язык, ей там придется и переводчиком поработать.
        - Откровенно говоря, герр Штольц, мне бы хотелось обсудить финансовую сторону нашего совместного… предприятия. Ведь поездка займет немало времени, возможно, несколько месяцев. А мне нужно содержать семью… У меня жена беременна. На какую сумму я бы мог рассчитывать?
        Штольц не удивился вопросу, напротив, очень четко объяснил систему выплат. Затем в беседу вступила Клара, и разговор плавно перешел в обсуждение деталей предстоящей экспедиции.
        Позже, сидя в кабинете Клары и попивая крепкий чай, Гюнтер делился с подругой своими впечатлениями о встрече со Штольцем:
        - Все понимаю - человек увлеченный, я бы даже сказал, увлекающийся. Решил организовать поездку по местам «боевой славы» великих немецких археологов первой половины двадцатого века. Все, что можно было найти в Дуньхуане, нашли еще сто лет назад. Там сейчас уже ничего не найти… Клара, но ты-то должна это понимать. С нами все понятно - нам грант дают, мы едем, чтобы исследовать пути немецких археологов на немецкой земле, чтобы потом было о чем своим студентам рассказывать… А у него-то какой интерес? Такие деньги вкладывать человек, привыкший считать каждую копейку, просто так не станет. Мне кажется, что он нам чего-то не договаривает.
        - Сколько лет тебя знаю, Зоммер, ты все время сомневаешься. Во всем видишь какой-нибудь подвох. Может быть, уже пора научиться доверять людям?
        - Может быть… Только интуиция меня редко подводит. А она мне сейчас подсказывает, что Штольц ведет свою игру, в которой мы с тобой просто пешки. Да, дорогая Клара, именно пешки, а не король с королевой.
        - Все, Гюнтер, хватит об этом. Пошли лучше в библиотеку, посмотрим, что писали газеты о Дуньхуане сто лет назад.
        …Как только Штольц закрыл дверь за Кларой и Гюнтером, так с его лица сразу же сошла улыбка. Теперь от его обаяния, на которое так легко купилась Клара Кейдер, не осталось и следа. В кресле сидел совсем другой человек - расчетливый, злобный, с холодным взглядом, устремленным в одну точку. Он то и дело кусал свои тонкие губы, злился на себя за то, что выбрал неверную стратегию в общении с Кларой и Гюнтером.
        Он опять полез в стол, но теперь уже достал бутылку водки и обычный стеклянный стакан, который тут же наполнил до краев.
        - Ишь ты, наблюдательный какой… - ворчал Штольц, вспоминая Гюнтера, - «вы бывали в России?». Да я оттуда еле ноги унес, иначе валил бы лес на Колыме… И зачем я им выпить предложил? Вот ведь дурак. Если он меня раскусит, придется его закопать в первом же китайском кургане…
        Глава пятая
        Западный Китай,
        весна 1921 года
        Всю обратную дорогу Ремизов молчал.
        Бедняга Немытевский скончался на его руках, и ему было очень тяжело оттого, что он не успел поговорить со стариком. То, что профессор успел прошептать ему перед смертью, конечно, вселяло надежду, что ушел старик в другой мир со спокойной совестью. Ведь он дождался Ремизова, передал ему карту, в общем, выполнил все, что наметил…
        Однако Ремизову от этого не становилось легче. Тем более что карта, это несчастная карта, так и жгла ему руки.
        Кацебо, как верный Санчо Панса, сопровождал Ремизова и не лез к нему с расспросами. Он умел быть тактичным и понимал, что на душе у его бравого командира кошки скребут. Он очень кстати оказался рядом с Ремизовым, так как Павел Петрович совершенно растерялся после смерти профессора и просто не знал, куда же обратиться, чтобы похоронить старика по русскому обычаю. Он, как и бедный несчастный Коля Платов, молча стоял у смертного одра из плетенной сухой травы, не зная, что делать с покойным. Кацебо выручил. Он быстренько поговорил со старушкой, сдавшей комнату профессору, отлучился куда-то на часок, прихватил медикаменты, припасенные для Немытевского, и вернулся с двумя шумными молодыми китайчатами. Они, пощебетав между собой на своем наречии, быстро замотали тело в циновки и куда-то понесли.
        Ремизов бросился было за ними, но Кацебо остановил его жестом руки:
        - Они доставят его в нашу церковь, а вы пока с Платовым помяните старика.
        Он передал в руки Ремизова небольшую фляжку и кусок черного хлеба, а сам скрылся вместе с китайскими носильщиками.
        Коля стоял рядом с Ремизовым, подавленный и растерянный.
        - Понимаете, Павел Петрович, я ведь остался с профессором совсем один. Наша экспедиция давно отсюда уехала, но я ведь не мог бросить старика. Что бы я тогда Оленьке сказал? И что я теперь ей скажу… Да и когда я ее теперь увижу. Ой, как же мне все это надоело. Так хочу домой, в Петербург.
        - В Петроград, голубчик мой, в Петроград. Я тоже хочу. Но есть ли там теперь кто живой? Вы давно известия из Питера получали?
        - Да какие тут известия… Я даже не в курсе того, как вернулись наши из экспедиции обратно в Петербург, простите, Петроград. Это, почитай, полтора года прошло, как мы здесь с профессором остались вдвоем. Хорошо, что у нас кое-какие средства имелись…
        Глядя на Колю, такого подавленного и несчастного, Ремизов подумал, что бедному профессору этот паренек заменил сына. Его дочь Ольга, в которую Коля был влюблен с детства, была совершеннейшей копией своей матери. Союз профессора Немытевского с огненно-рыжей красавицей Моникой Ярошевской был для всех окружающих чем-то из ряда вон выходящим, неподдающимся никакому объяснению. Один только Ремизов и понимал, что воспитанная в лучших дворянских традициях и получившая прекрасное образование Моника, очарована была не внешней красотой, а богатым внутренним миром профессора. Он пленил ее рассказами о древней Трое, о своих знакомствах со Свеном Гедином и Николаем Пржевальским.
        Профессором Немытевский стал довольно рано по тем меркам - в сорок с небольшим лет, а восемнадцатилетняя Моника посещала его лекции. Отсюда и такая общность интересов, такой удивительный союз соратников, а впоследствии, супругов…
        Ольга была такой же красавицей, как и ее мать. От отца, к счастью, она унаследовала только невероятно острый ум и тягу к истории, а вот внешностью полностью повторила мать.
        Коля Платов был без памяти в нее влюблен. Все свободное время он проводил в семействе Немытевских, тем более что его родители жили в Полтавской губернии и редко навещали его. Все, кроме Ольги, воспринимали его как потенциального жениха, но для нее он был не более чем друг. Близкий друг или старший брат, которого у нее не было, но иметь какового она всегда желала.
        Ольга никому никогда не признавалась, что близкий друг отца, офицер царской армии Ремизов, был тем единственным мужчиной, о котором она мечтала… А Ремизов, естественно, об этом и не догадывался. Конечно, он неоднократно отмечал, насколько хороша и привлекательна дочь профессора, но оценивать ее как объект для ухаживаний, он бы никогда не посмел.
        Павел Петрович после похорон профессора решил забрать Колю в отряд. Кацебо согласился определить его, как медбрата, чтобы ни у кого из излишне раздражительных в последнее время офицеров и солдат его появление не вызывало бы лишних вопросов. Разместился Платов в «кабинете» Кацебо, и мгновенно определил Валериана в свои кумиры.
        Теперь, когда с Колей все более или менее решилось, да и боль от потери профессора слегка улеглась, все внимание Ремизова занимала карта.
        Когда он дрожащими от ужаса руками развернул только что изъятый из-под полы рубахи Немытевского желтый истертый свиток, то увидел на нем схему пещер Могао, в которых его отряд квартировал уже несколько месяцев. Это было для Павла Петровича настоящим потрясением.
        Только теперь он понял, почему профессор в своем письме так уклончиво написал о своей находке - чтобы, в случае, если кто-то другой, не Ремизов, прочтет письмо, то ничего не поймет.
        …После того, как небольшой отряд из армии атамана Дутова, в составе которого был и поручик Ремизов, перешел границу с Китаем и добрался до Дуньхуана, местные власти решили разместить белогвардейцев в пещерах Могао. Кто первым додумался до того, чтобы озлобленных, изголодавших людей разместить на территории архитектурного памятника двенадцатого-тринадцатого века, не понятно. Да и до памятников ли теперь было… Ремизову с его людьми было все равно, где размещаться - лишь бы была крыша над головой и сухой пол, на котором можно было бы спать.
        Павел Петрович в силу своей тяги к истории и археологии, поначалу даже не мог поверить, что судьба закинула его в этот необычный край - настоящую Мекку для синологов всех стран. И поначалу он сутки напролет изучал надписи и рисунки на стенах, вспоминая Немытевского, рассматривал древние статуи, выполненные из красноватой глины, делал записи и зарисовки, и ругал на чем свет стоит офицеров, небрежно относящихся к этому культовому месту. А потом привык…
        Главным было выжить в этих условиях, а на то, чтобы любоваться фресками и наскальными рисунками, у Ремизова уже не оставалось сил.
        И вот, пожалуйста. Карта Немытевского полностью повторила схему расположения пещерного комплекса. Точь-в-точь! Получается, что «терракотовый список Чжана» спрятан именно в этом месте. Но как его найти? С чего начинать поиск? Пока ясно только одно - список этот терракотового цвета.
        Павел Петрович решил поговорить с Колей и ознакомиться с записями профессора. Он был ассистентом профессора, значит, должен все знать о его исследованиях, если за время пути он составлял отчеты и делал записи, так как профессор был уже слаб зрением. Но что очень смущало Ремизова? Почему схема была составлена рукой профессора? Именно его крючочки и завиточки на некоторых буквах делали почерк профессора узнаваемым и, практически, неповторимым. Номера пещер-комнат были пронумерованы. Некоторые из них подписаны довольно загадочно. Например, рядом с номером двадцать два стоит надпись: «гим», возле сорок шестого - «Х?» и так далее. Слово «гим» повторялось чаще других, знак «Х?» - тоже нередко упоминался.
        Уж если профессор самостоятельно корпел над схемой, значит, Коля ничего не знает о ней? И тогда почему Немытевский держал ассистента, верного и преданного подобно псу, в полном неведении?
        Надо как-то разговорить Колю, но ненавязчиво. Ремизову пришла в голову мысль напоить Платова и выведать, знает он хоть что-то о карте или нет. Ведь не зря говорят, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
        Тут как раз Кацебо предложил по русскому обычаю, на девятый день, помянуть усопшего профессора. Ворчливый и явно не довольный появлением в отряде Коли адъютант Петруха Дронов быстро организовал поминальный стол: вареные яйца, сало, даже испек какие-то лепешки. Кацебо достал из своих запасов бутыль спирта и три мензурки. Его терзал вопрос: отчего умер профессор? Чем он мог отравиться? Поэтому доктор то и дело донимал Колю расспросами, где они работали, не было ли каких-либо испарений и т. д.
        Коля расчувствовался, и после второй мензурки выпитого спирта пустил слезу, и, к всеобщему удовольствию, стал очень красноречив. Поначалу Ремизов прислушивался к тому, что Коля рассказывал Кацебо, а затем и сам стал задавать вопросы.
        Картина вырисовывалась очень интересная…
        В последние годы профессор вел активную переписку с немецкими исследователями Китая. Он даже специально съездил в Берлин, чтобы на месте ознакомиться с содержанием многочисленных ящиков с фресками из монастырей в Безеклыке и Дуньхуане, которые немецкие исследователи активно вывозили из Поднебесной. Так как большая часть фресок не была выставлена в экспозиции берлинского Музея этнологии, потому что с этими экспонатами требовалась серьезная работа, профессор, пользуясь своими связями, рассматривал их прямо в запасниках. Коля при этом не присутствовал, так как профессор ездил в Германию без него, а с дочерью Ольгой. Именно она вела все его путевые дневники и составляла отчеты. Позднее, когда Немытевский с Платовым уже находились в Безеклыке, профессор как-то вскользь, но не очень подробно, упомянул своему ассистенту о том, что наткнулся в одном из ящиков на интересную фреску, содержащую некое подобие химической формулы.
        У Николая был один существенный недостаток. Он не умел, в отличие от Немытевского, читать фрески. Да, именно читать, потому что далеко не вся фресковая живопись основана на изображении чего-то или кого-то. Некоторые фрески представляют собой математические расчеты, технологические описания каких-либо явлений, инструкции, наконец, но чтобы фреска содержала химическую формулу! Это, бесспорно, Немытевского очень заинтересовало.
        Услыхав про формулу, Кацебо оживился. Он подлил в мензурку Платова еще немного спирта, несмотря на хмурый взгляд Ремизова, подцепил на струганную заостренную ветку кусочек сала и немного хлеба и, протянув сие художество захмелевшему юноше, принялся вновь его расспрашивать:
        - Николай, голубчик, а как вы думаете, не пытался ли профессор, после того, как вернулся из Берлина с этой самой формулой, ее воспроизвести? Не ставил ли он часом опыты?
        - Пытался, конечно, даже обращался на кафедру химии за какими-то реактивами. И опыты там, в лаборатории, и проводил.
        - А вы-то, сами, не присутствовали при этом?
        - Нет, он меня не взял, сказал, что это может быть опасно для моего здоровья. И вообще, он тогда меня работой загрузил по самую маковку.
        - Но позвольте, а как же он сам? Для его здоровья эти опыты могли быть очень опасны. - Коля задумался на мгновенье, и, переводя взгляд на Ремизова, сказал:
        - Но он работал с лаборантами… Они ведь опытные специалисты, предупредили бы его в случае опасности.
        Тут уже насторожился Ремизов:
        - А вы уверены, что он был с лаборантами, а не самостоятельно все проделывал?
        - Нет, не уверен. Он мог мне и не признаться…
        Тут Коля часто-часто заморгал глазами и шепотом спросил, обращаясь к Кацебо:
        - А, может быть, он от этого и умер?
        - Все возможно, - заметил Кацебо. - Тогда вполне объяснимы симптомы… Помните, Павел Петрович, я говорил, что он умер от отравления, а вы меня … по матушке выругали?
        - Я помню также про бунт, который наше ратное воинство по вашей милости, доктор, здесь учинило. Валериан, вы, видно сами забыли, что мне пришлось народ усмирять с оружием в руках. Ну да это дело прошлое… И что сейчас думать-гадать, профессора ведь уже не вернешь. Лучше я бумаги Немытевского посмотрю. Вы, Коля, завтра с утра занесите мне все, что из записей профессора у вас имеется.
        - Ой, там столько всего имеется! Целый саквояж рукописями забит.
        - Вот вы мне его и занесите.
        Знакомство с бумагами профессора оказалось занятием наиувлекательнейшим. Столько всяких сведений - по истории, мифологии, географии было собрано воедино, что Ремизову пришлось немало повозиться, чтобы хоть как-то в них разобраться. Платов, который фактически за профессора вел путевые дневники, записывал за ним все слово в слово, не утруждая себя классификацией полученных знаний хотя бы по направлениям. Ремизов, привыкший все четко, по-военному, раскладывать по полочкам, только удивлялся платовскому стилю работы… Хотя расшифровка записей профессора, в связи с его кончиной, теперь не потребуется.
        Впрочем, самого Ремизова записи очень заинтересовали. Как и Кацебо, которому не терпелось определиться - получил ли профессор отравление в связи с опытами или все-таки причиной его смерти явилось что-то другое?
        Более всего Ремизова заинтересовал отчет Немытевского по исследованию фресок, привезенных немецкими путешественниками из экспедиции 1901 - 1903 годов, записанный с его слов дочерью Ольгой. Содержались они в специально сколоченных ящиках, с небольшими отверстиями на крышке, обитых мешковиной, в хранилище музея в подвальном помещении. Немытевский довольно долго искал эти ящики, сверяясь с табельными номерами, и никак не мог понять, почему их так далеко упрятали. Ответ оказался до банальности прост - от этих ящиков исходил неприятный запах. Он в несколько раз усиливался, если помещение плохо проветривалось. Поэтому их и определили так далеко, где было прохладно, и запах особенно не чувствовался.
        Немытевскому пришлось долго уговаривать подсобных рабочих, ни в какую не желающих возиться с «этими вонючими гробами», чтобы они помогли ему лишь вскрыть ящик и стащить тяжелую крышку. Только когда он «позолотил руку» старшего из них, парни быстро расправились с витиевато закрученной крышкой и покинули подвал, заполнившийся запахам серы и других, трудно поддающихся описанию «ароматов».
        Профессор остался один. Взобравшись по приставной лесенке на ящик, он стал вынимать куски настенной живописи, обернутые войлоком и хлопковым волокном. Каждый слой фресок был тщательно проложен сухим камышом, войлоком, и даже досками, поэтому извлекать их из ящика было делом непростым.
        Профессор при этом стал чихать, причем так активно, что чихание не прекращалось несколько минут. Видимо, в ящиках среди всевозможных присыпок для сохранения фресок, использовали какое-то вещество или реагент, но увлеченный делом Немытевский этого не замечал. И ничего не написал об этом в своем отчете. «И напрасно, - подумал Ремизов, внимательно вчитываясь в текст отчета, - кто же знает, чем музейные мастера, среди которых был даже профессиональный химик, посыпали фрагменты фресок?»
        Интерес, который испытывали к китайским фрескам, был огромен. Ведь информация, зашифрованная в рисунках, иероглифах, символах и других изображениях, накапливаемая веками, могла быть поистине неоценима. Кто-то мечтал найти зашифрованную формулу вечной молодости, силы или власти, которую великий Будда мог оставить потомкам именно таким способом. Другим найденные раритеты могли принести известность и славу…
        А профессор Немытевский мечтал найти список Чжана. Все остальное - деньги, почет, признание - было уже вторично. Его интересовало только содержание списка. «Главное найти и понять, что же великий китайский путешественник обнаружил такого, что смог удержать в тайне от всемогущего императора Уди на протяжении многих лет, - писал в своем отчете профессор Немытевский. - Что за тайну он пытался сохранить? Кому он собирался ее открыть»?
        Однако Ремизову, которого чтение записей затягивало все больше и больше, стало совершенно понятно, что столь любимые профессором фрески сыграли с ним злую шутку. Так или иначе - от сильных реагентов, с помощью которых фрески отлепляли от стен, или же из-за чего-то другого, - фрески стали причиной болезни профессора, а впоследствии и его гибели.
        Глава шестая
        Санкт-Петербург,
        весна 201* года
        Приезд Гюнтера затягивался. Марина в последнее время, возможно из-за ненастной и сырой погоды, стала чувствовать недомогание. Она все больше сидела дома, поменьше стараясь выезжать куда-нибудь в центр или на работу, тем более что больничный лист ей продлевали без проблем.
        Гюнтер звонил часто, интересовался здоровьем и на вопрос: «Когда вернешься?» обещал, что в самое ближайшее время заскочит на несколько дней в Питер перед тем, как отправится в экспедицию. Но это время пока не наступало. Зато Марина теперь могла часами валяться в постели, смотреть телевизор и читать книги. Даже мама не ворчала и не придиралась, а только чаще стала приносить к ней в комнату поесть чего-нибудь вкусненького, хотя раньше этого никогда не делала. Ее, как медика, немного беспокоили анализы крови дочери, которые Марина делала каждые десять дней, поэтому она старалась создать для единственной дочки и будущего ребенка идеальные условия.
        Пользуясь свободой и отсутствием всяких неотложных дел, Марина обзвонила всех подруг и приятельниц. Позвонила также своим друзьям по «алтайским приключениям» - Тимофею Морозову - телохранителю олигарха Троеглазова, с которым они вместе искали загадочную Сигору, и Володе Тарасову, благополучно вернувшему их из этого трагического путешествия благодаря своим милицейским связям[1 - Читайте подробнее в книге Альбины Скородумовой «Западня для олигарха».].
        У Тимофея жизнь, что называется, била ключом по крепко прилаженной на исполинских плечах голове, которая выдерживала удары и посильнее. Он тоже обещал в самое ближайшее время навестить ее, как только из Германии вернется ее любимый бюргер, и за рюмкой чая рассказать последние московские новости. А вот у Тарасова новости были покруче - он баллотировался на выборах на пост мэра Зубовска, и, судя по всему, имел неплохие шансы на победу.
        С Катей, с которой они уже год были женаты, как только завершатся выборы, они планировали посетить Петербург. В общем, все у всех было хорошо. Это и радовало Марину, и немного огорчало, потому что по опыту она знала, все хорошее имеет обыкновение заканчиваться в самое неподходящее время. Чтобы невеселые мысли зря не лезли в голову, Марина решила поинтересоваться проектом, которым сейчас занимался Гюнтер.
        Пока он жил в Петербурге, Клара Кейдер всю необходимую информацию пересылала по электронной почте. Иногда Гюнтер звонил ей, они что-то обсуждали по телефону, и большую часть информации по проекту заносил в их общий с Мариной компьютер. И хотя Марина никогда не заглядывала в личную переписку Гюнтера, из-за вынужденного безделья она решила поинтересоваться, чем Гюнтер планирует заняться в этой поездке.
        Она, почитав последние новости в Интернете, нашла папку «Дуньхуан» и с удовольствием бросилась в изучение материала.
        Конечно, историю открытия Дуньхуанского хранилища раритетов сегодня знает любой уважающий себя специалист по истории Китая. Марина еще в юности мечтала побывать здесь, своими глазами увидеть настенную живопись, побывать в пещере Тысячи Будд, но как-то не сложилось… Теперь же, спустя сто лет со времени первой немецкой экспедиции в Дуньхуан, туда отправляется целая команда специалистов с какой-то непонятной, на взгляд Марины, целью.
        Клара давно мечтает написать книгу об этом крае - с ней все ясно. Гюнтер едет в качестве эксперта, ну и негласно, человека, способного приглядеть за всей этой разношерстной командой, а вот некто предприниматель Штольц что там собирается делать?
        В России, например, не так просто частному лицу, пусть даже частично спонсору научного проекта, попасть в состав официальной группы, да и в Германии это не так-то просто… А как же Штольцу удалось войти в состав членов экспедиции? Да и что он там собирается делать? С его-то профессией - владелец предприятий по производству запчастей к автомобилям немецких марок?
        …От чтения интересной статьи ее оторвал телефонный звонок. Это был Гюнтер:
        - Привет, фрау Рябинина! «Лето» на связи.
        - Вообще-то, я фрейлейн. И судя по тому, как редко господин «Лето» меня навещает, так и засижусь в девицах.
        - Ну-ну, Марина Юрьевна, вы преувеличиваете! Вам осталось совсем немного времени наслаждаться свободой. Вот вернусь из Китая, привезу тебе кимоно с большим бантом на… в общем, чуть ниже спины и поведу в первый попавшийся муниципалитет…
        - У нас это называется загс. К тому же, пока «Лето» вернется, будет уже осень, и я со своим огромным животом ни в одном загсе не помещусь…
        - Насчет осени пока ничего неизвестно. Возможно, мы справимся и за три месяца - в июле буду в Питере. А вот раньше увидеться нам не удастся.
        - Как! Почему? Ты что, не приедешь?
        - Представляешь, наша Клара вчера умудрилась выбить палец на правой руке. Она, видите ли, в волейбол решила поиграть… Ну и доигралась. Мне теперь приходится вместо нее все оставшиеся документы собирать - разрешения, письма, запросы из музея. Думал на пару дней вырваться к тебе, но, увы. И потом, у Штольца обстоятельства складываются так, что он может уехать или сейчас, или никогда. В общем, торопит нас, подгоняет, так что заехать к вам с дочкой я никак не могу. Прости.
        Марина так расстроилась, что чуть не разревелась. Вот тебе и, пожалуйста, все хорошее кончается в самый неподходящий момент. Ждала его, ждала, а он и приехать не смог. Помолчав мгновение, Марина все же сдержалась, не дала волю чувствам.
        - А как в Китае со связью? Дозвониться до тебя можно будет?
        - Не могу сказать точно. В городе-то, конечно, без проблем, а вот в горах, возможно, и нет связи. Я уточню у Клары и тебе перезвоню. А сейчас мне уже пора ехать за ней. Чус!
        Нажав на отбой, Марина уткнулась головой в подушку.
        …Открыв дверь своим ключом, Галина Алексеевна удивилась необыкновенной тишине, царящей в квартире. Обычно у Марины в комнате играет музыка, телевизор надрывается, компьютер включен, а сегодня такая непривычная для этого времени суток тишина. Пальто на вешалке, сапоги любимые на месте…
        Галина Алексеевна заглянула в комнату к дочери. Марина, свернувшись калачиком, спала с телефонной трубкой в руке.
        «Наверное, Гюнтер звонил, - подумала она, накрывая дочь пледом, - скорее бы уж приезжал, а то совсем девочка моя извелась».
        Положение, в котором сейчас находилась Марина, было, прямо сказать, незавидным. Гюнтер - парень неплохой, заботливый. Деньги присылает регулярно, подарки привозит, но появляется, как ясно солнышко - на несколько дней. Разве это семья? И потом, Маринке - уже за тридцать, незамужняя, беременная женщина. Чему уж тут радоваться? Во двор уж и выходить не хочется - местные бабульки так и поджидают, чтобы спросить, когда дочка замуж за иностранца выходит? А как живот заметят, так и вообще проходу не будет…
        Она тихонько вытащила телефонную трубку из руки Марины, прошла на кухню, плотно прикрыв за собой дверь, и набрала номер Наташи Истоминой - школьной подруги дочери.
        Наташа работала в серьезной фирме, была счастлива в браке, растила славного сынишку Кирилла[2 - Читайте о ней в романе Альбины Скородумовой «Французская мелодия, русский мотив».]. Она была самой близкой подругой Марины. И хоть в последнее время виделись они все реже и реже, Галина Алексеевна всегда звонила Наталье, когда ей нужно было повлиять на дочь. Вот и теперь она надеялась на то, что Наташа сможет как-нибудь развлечь подругу.
        - Наташенька, здравствуй, голубушка! Это тетя Галя. Как поживаешь?
        - Здравствуйте, тетя Галя! Сто лет вас не слышала и не видела. Что-нибудь случилось? С Маринкой все в порядке?
        - Слава богу, все в норме, только тоскует моя доча по бюргеру своему. Сейчас с работы пришла, а Маринка спит с трубкой в руке. От каждого звонка телефонного подпрыгивает, все ждет его, ждет, а он все не едет и не едет. В гости хочу тебя зазвать, хотя бы на часок. Отвлеки ты ее как-нибудь от этого вечного ожидания. А то прямо свет клином сошелся на этом Гюнтере.
        - Ой, обязательно приеду. Сегодня у нас вторник… Так, в четверг у меня встреча на выезде, так что закончу я часика в три и сразу к вам. Точно, тетя Галя, в четверг приеду. С вас пирог с брусникой.
        За что Галина Алексеевна любила Наталью, так это за ее удивительную организованность. Если обещала - всегда выполняла, никогда никуда не опаздывала, и все время Маринку, которая с детства была малость рассеянной, умудрялась собирать в кучу. Если девчонки, а потом уже и девушки, вместе куда-нибудь уходили или уезжали, мать всегда была спокойна за дочь. Поэтому Наташа теперь начальником международного отдела работает, а Маринка вся в творческом поиске пребывает. Все какие-то мифические страны разыскивает, студентам лекции читает. Хотя, с другой стороны, Марина считается известным исследователем, доктор исторических наук, как-никак, но профессия какая-то нестабильная. Так размышляла Галина Алексеевна, глядя на свою любимую фотографию на стене - совсем еще юные Наташа и Марина стоят, обнявшись, на фоне величественного университетского здания Двенадцати коллегий.
        Как она уговаривала дочку поступать вместе с Натальей на филологический факультет! Но Маринка ни в какую - только на восточный. Хорошо, хоть факультеты рядом, на Университетской набережной. Все пять лет на метро ездили вместе. Потом Наташа замуж вышла, а Маринка начала свои поездки по алтайским деревням и городишкам, откуда возвращалась с полными чемоданами записей…
        Что за страсть такая у молодой девушки к легендам, сказкам, каким-то нелепым вещицам, которые еще лет двести назад выбросить надо было, да ни у кого руки не дошли. Зато теперь дочь восхищается, как же здорово, что какая-нибудь старушка, девяносто девяти лет от роду, ей поясок от старой юбки своей бабки подарила, которая была настоящей шаманкой. До сознания Галины Алексеевны никак не доходило, неужели сидеть и слушать рассказы старух о том, что рассказывали им сто лет назад их прабабушки интересней, чем ездить с иностранными делегациями по разным странам? А потом ночами не спать и составлять отчеты, писать статьи, готовиться к лекциям…
        Вот и любимого под стать себе нашла. Красивый, умный, иностранец к тому же, и тоже на всяких черепушках и осколках помешан. Одним словом, «два сапога - пара». Довольная тем, что в четверг приедет Наталья, Галина Алексеевна включила на кухне телевизор и занялась приготовлением трески под маринадом. Дочке кальций нужен.
        Марина проснулась оттого, что почувствовала запах отварной рыбы. На кухне гремела кастрюлями мама, работал телевизор, жизнь шла своим чередом. Накинув теплый халат, Марина пошла на кухню. Решила пока не говорить о том, что Гюнтер не приедет. Зато мама порадовала сообщением о том, что послезавтра в гости нагрянет подруга Наталья. Вот уж кому можно поплакаться в жилетку, так это ей. Сколько слез, секретов и прочих тягот девичьей жизни выдержало крепкое плечо подруги! И, главное, сколько ему еще предстоит выдержать…
        В четверг Наталья приехала, как и обещала, в пятом часу. Несмотря на дождь и с ног сбивающий ветер, примчалась к подруге по первому зову. Еще у лифта почувствовав запах любимого с детства брусничного пирога, вспомнила, сколько же тысяч раз поднималась она на четвертый этаж старенькой, но удивительно милой хрущевки, в которой Марина жила с матерью третий десяток лет.
        Дверь открыла Марина - похудевшая, с впавшими глазами на очень бледном лице. За два месяца, прошедших с последней встречи подруг, она сильно изменилась, и Наташа сразу поняла, что Галина Алексеевна беспокоится за дочку не напрасно. Однако виду не подала, расцеловала по очереди и мать, и дочь и попросила чего-нибудь съестного:
        - Тетя Галя, не поверите, выпила с утра чашку кофе и все. Маковой росинки во рту не было, перекусить было некогда. Сейчас упаду в голодный обморок от ваших умопомрачительных запахов.
        - За стол, за стол! Садись, Натуля, все горяченькое. Сейчас вас покормлю, и на дежурство побегу, а вы уж без меня наговоритесь вдоволь.
        Марина, глядя, как Наташа уплетает котлеты, селедку, колбасу, заедая до золотистой корочки обжаренной на сливочном масле картошечкой, порадовалась за нее. Аппетит у Наташки был, как всегда, отменный. Ей же кусок в горло не лез.
        Галина Алексеевна не стала тянуть время, а, накормив подруг, в считаные минуты собралась и ушла на работу. Как только за матерью закрылась дверь, Марина тут же разревелась.
        - Ну вот, началось в колхозе утро! Маринка, прекрати. Нельзя тебе расстраиваться. Что такого случилось, что ты ревешь белугой?
        - Гюнтер позвонил и сказал, что перед поездкой в Китай, не сможет заехать, представляешь?
        - Еще как представляю! Некогда ему, работает мужик. Понимаю, ты соскучилась, но чего в жизни не бывает? Не делай из этого трагедии.
        - Да не за себя работает, а за эту «Клару Цеткин - Розу Люксембург». Она палец вывихнула, он теперь ездит и за нее все документы собирает. Это называется, подругу выручает. А на беременную жену времени у него нет.
        - А когда они уезжают в экспедицию?
        - Да уже со дня на день. Сначала контейнеры с оборудованием погрузят, а потом полетят сами. И вернутся неизвестно когда. Обещал, правда, что пораньше закончат, в июле. Ой, Наталья, мне вся эта идея коммерческой экспедиции как-то сразу не понравилась. С ними и спонсоры едут, представляешь?
        - А что ты хотела? Кто платит, тот и музыку заказывает.
        - Ну, скажи, зачем крупному производителю автозапчастей ехать на край земли в экспедицию? Хобби у него такое, видишь ли! Детский сад какой-то, честное слово!
        Что-то Наташу в этом «производителе автозапчастей» зацепило. Как-то неприятно зацепило. Она поинтересовалась у подруги:
        - А что за производитель?
        - Да какой-то Хельмут Штольц. По-русски, кстати, неплохо говорит. В России бывал. Представляешь, Гюнтер заметил, что у него замашки типичного русского парня. Предложил за знакомство выпить, когда Клара привела Гюнтера с ним знакомиться.
        Наталью прошиб холодный пот… С одним Хельмутом Штольцем ей уже приходилось общаться. Не приведи боже, если это окажется тот же самый человек! Естественно, подруге она ничего не сказала, понимая, что в ее положении лишние переживания ни к чему. Но чутье ей подсказывало, что речь идет именно об этом аферисте.
        Года два назад в их фирму обратилась довольно крупная немецкая компания с предложением о создании совместного предприятия по производству запчастей к автомобилям немецких марок. Директор Артур Артурович встречался с представителем компании господином Штольцем и был в восторге от клиентов, но юриста фирмы что-то смутило в уставных документах.
        Артур упорно уговаривал Мишу не сильно придираться к документам, побыстрее подписать договор о намерениях, но Порецкий упирался. Дошло дело до конфликта, однако юрист не уступал. Наталья и сама довольно часто общалась с немецким представителем, правда, исключительно по телефону и тоже никак не могла понять, что Порецкого смущает. Почему он все рассылает какие-то запросы, наводит справки, а потом, когда увидела досье, собранное им на основного инициатора переговоров господина Щтольца, поняла, почему Порецкий считается высококлассным специалистом. За Штольцем тянулся такой шлейф махинаций, причем не только в Германии, что разорить еще одну российскую фирму ему бы не составило никакого труда. Когда Артур Артурович увидел это досье, то, недолго думая, категорически отказался вести с этой компанией какие-либо дела.
        Но поднимать шум не стали, хотя Миша предлагал передать досье в правоохранительные органы. Однако Артур Артурович, как человек очень осторожный, не захотел участвовать в разоблачении афериста международного масштаба. И вот на тебе, Штольц снова всплыл в ближайшем окружении Натальи. Причем сам он, конечно, не подозревает, что Гюнтер Зоммер и Наталья Истомина хорошо знакомы. Да что там Наталья! Главный разоблачитель Штольца Миша Порецкий тоже с Гюнтером знаком. Вот уж поистине, тесен мир.
        Но говорить обо всем этом подруге Наталья не стала. Она решила потом перезвонить на мобильный телефон Гюнтеру, попросить, чтобы он переслал фото Штольца по ММС, и показать его Порецкому, который знает Штольца в лицо. Вот если он опознает его, тогда они вместе с Михаилом будут думать, что делать…
        Глава седьмая
        Западный Китай,
        весна 1921 года
        - Пожар, тикайте Пал Петрович, пожар!
        Ремизов проснулся от крика своего ординарца и запаха дыма. Едва он поднялся с топчана, как бросился к выходу в чем был - одной рубахе и галифе, зажимая рот руками. Петруха, как заведенный, носился по пещере, собирая вещи в большой холщевый мешок. Он успел сунуть Ремизову его сапоги и китель, так как самПавел Петрович со сна плохо соображал, что делает, и бросился бежать босым и неодетым. Дронов подталкивал командира в спину и кричал:
        - Да бегите, бегите скорее, ведь угорим же.
        Ремизов задыхаясь, на ощупь бежал по коридору, так все помещение уже было забито густым едким дымом. Едва выскочив на воздух и отбежав на пять шагов, Ремизов остановился перевести дух, и тут деревянные перекрытия, поддерживающие вход в пещеры, а теперь полыхающие как березовые поленья в костре, рухнули.
        - Господи помилуй, уцелели! - прошептал Петруха, не переставая креститься. - Заново, просто ведь как заново родились, а?
        Ремизов только сейчас сообразил, что от неминуемой гибели его спасли какие-то секунды и, конечно, верный адъютант.
        - А люди, как же люди? - глядя на полыхающий деревянный каркас, спросил Ремизов.
        - Что люди? Кто-то успел выскочить, а кто и нет. Пойдемте от греха подальше.
        - Надо людей спасать, вдруг кто-нибудь остался в пещерах?
        - Как же мы спасать будем? Вход завалило, а другого входа нет.
        - Нет, Петр, надо что-то предпринимать. Пока я одеваюсь, поищи кого покрепче, надо будет завалы растащить. Да, и багор поищи. У нас ведь на подворье был какой-то.
        Дронов убежал, а Ремизов одевшись, попытался поближе подойти к входу. Едкий дым валил отовсюду, и разглядеть что-либо было очень трудно. Вокруг слышались крики, стоны, ржание испуганных лошадей, которые вперемежку с людьми бежали, куда глаза глядят. Остановить это «броуновское движение» не было никакой возможности. Паника тем и страшна, что совершенно лишает людей рассудка.
        Вернулся Петр, да не один, а с доктором Кацебо. Доктор был весь обвешан мешками и баулами. Он обратился к Ремизову:
        - Павел, время пришло. Пора уходить, пока еще не совсем светло, мы уйдем незамеченными.
        - Ты с ума сошел, Валериан? Я командир и не могу бросить людей.
        - Нет, это ты с ума сошел. «Я - командир», - подражая голосу Ремизова, Кацебо угрожающе шел на него. - Кем ты собираешься командовать? Спастись мало кому удалось… а те, кому посчастливилось, разбежались кто куда. Нет больше твоего отряда, понял? Нет!
        Кацебо взобрался на каменный выступ, с которого открывался прекрасный вид на пещеры. В предрассветный час хорошо просматривалась территория на несколько километров вокруг. Люди разбегались от места пожара в разные стороны, как муравьи от муравейника. Кто тащил на себе тюки и котомки, кто-то просто бежал налегке. Доктор повернулся к Ремизову и показал рукой на разбегающихся людей, язвительно заметил:
        - Вот оно - доблестное воинство… поди, собери их теперь. Пора Ремизов, пора. Вещи твои Петька Дронов собрал, вот и чемоданчик с записями профессора взял. Хотя их, наверное, можно выбросить?
        - Нет, записи мне нужны. А где Коля Платов?
        - Так ведь задохся поди уж, - ответил Дронов, - он ведь с вечера, как вы его накачали, уснул сном младенца. А с непривычки оно… спится крепко. Когда пожар начался, эта суматоха пошла, я его уже и не видел. Наверное, во сне и угорел, сердешный.
        Сказав это, Дронов быстро-быстро перекрестился. Кацебо продолжал:
        - Пойми, Паша, нам надо уходить, у-хо-дить, пока не поздно. Сейчас из города приедут местные власти и тебя первого во всем обвинят. Ты здесь главный, значит, недосмотр по твоей вине, и навесят на тебя всех дохлых собак. Тебе это надо? Пойдем, Ремизов, у верных людей пока поживем. Документы я организую.
        Тут в разговор вмешался верный адъютант:
        - Верно доктор говорит, Пал Петрович! Чую я - тикать нам пора, а то, и правда, загребут, ой, загребут! Давайте я погоны сниму, пока не поздно.
        Ремизов растерялся. Не раз, и не два в жизни ему приходилось принимать мгновенные решения, чтобы выжить. А в данной ситуации он стушевался, и сдался под напором Кацебо и Петрухи.
        - Ну, тикать так тикать. И куда мы теперь?
        Довольный Кацебо, подняв с земли свой медицинский саквояж и серый холщовый вещмешок, пошел в сторону, противоположную той, куда бросились бежать погорельцы из отряда Ремизова.
        …На пятый день после пожара Ремизов впервые вышел на свет из своего укрытия. Все это время он провел в темной комнате, напоминающей скорее конуру, разве что размером, отличающуюся от собачьей, в хибаре давнего приятеля доктора Кацебо. Хозяин хибары - старик Хван, неоднократно обращавшийся к доктору за помощью, имел большие связи в местном криминальном мире. Он неплохо говорил по-русски, отчего Ремизов решил, что когда-то он жил или просто бывал в России. Слыл Хван в городе известным человеком, но чем он занимался и на что жил, никто толком не знал. К Кацебо обращался в тех случаях, когда у него случались приступы подагры. Валериан лечил его какими-то своими снадобьями, мазями, и старик боготворил русского военного лекаря.
        Ремизову и самому было интересно, чем доктор лечит людей? Да не просто лечит, а буквально поднимает на ноги тех, кому, казалось бы, уже и не подняться. Он неоднократно задавал Валериану этот вопрос, на что док всегда находил шутливый ответ типа «заговорами» или «уколами спирта».
        Как-то Петруха Дронов проболтался командиру, что видел у Кацебо небольшой кисет, который он всегда носит с собой на поясе. Что хранится в кисете, никто не знает, только Кацебо иногда добавляет его содержимое в те настои, которыми лечит больных. И ведь всегда помогает!
        - Так может наш лекарь ведьмак какой, а? - неоднократно спрашивал он командира. На что Ремизов только пожимал плечами. Во всяком случае, мастерство доктора помогло им найти кров над головой после пожара.
        Все дни и ночи, что беглецы провели в полуподвале у Хвана, Ремизов молился. Про себя, конечно, чтобы Дронов и Кацебо не заметили. Он чувствовал себя подлецом и предателем одновременно. Удрал с пожарища, как последний трус. Вместо того чтобы организовать тушение и спасение людей, пустился в бега. А с другой стороны - как его, это спасение, организовать? Поблизости никакого водоема, хаос полнейший, люди ничего не слышат и никого не узнают. Кругом дым, пыль…
        И потом, прав был Кацебо, когда сказал, что в пожаре обвинят его, Ремизова. Так и вышло. Хван рассказал, что в городе везде расклеены объявления о том, что разыскивается командир расквартированного в пещерах Могао отряда русских солдат Ремизов Павел Петрович, обвиненный в поджоге монастыря - почитаемого памятника архитектуры. Хван даже принес одно из объявлений, чтобы Ремизов поверил в то, что во всем обвинили его. Хотя, по мнению старика, это могли организовать местные мусульмане, у которых свои счеты с буддистами. А виноватыми сделать русских, которые давно уже для всех, как кость в горле…
        Вот и молился Ремизов за спасение души своей, да за тех, кто не успел выбраться из каменных пещер, заменившим погибшим могилы. И, конечно, за душу Коленьки Платова, с которым они накануне пожара крепко выпили. Павел Петрович винил себя в его гибели и в том, что не попытался даже его разыскать. Но такая попытка могла привести к аресту Ремизова. А жить-то хотелось. Ох, как же хотелось жить…
        Старик Хван умудрялся ладить не только с криминальными личностями, но и с властями и представителями закона. Поэтому облавы Ремизову с товарищами были не страшны. Но время шло, и надо было всерьез подумать о том, как выбираться из Китая. Пользуясь гостеприимством хозяина, Павел Петрович лежал в полутьме в своем убежище, в то время как доктор Кацебо лечил многочисленных родственников и знакомых Хвана. Петруха стал для него первым помощником: он ловко растирал больные колени, научился даже делать массаж, отчего благодарные мужчины приносили ему в качестве оплаты местную водку. Пользуясь налево и направо своим природным обаянием, Петруха произвел фурор в семействе Хвана - вся женская его часть замирала при виде улыбчивого светловолосого «уруса», всегда готового помочь принести воды или помыть посуду. Отсюда - угощения в виде рисовых лепешек и сушеного мяса.
        Жить так можно было и дальше, но Ремизову уже было невмоготу.
        Он стал просматривать записи профессора, которые Петруха впопыхах рассовал по разным котомкам. Хотел все самое интересное и нужное оставить, а остальное сжечь. И совершенно случайно наткнулся на тонкую пожелтевшую тетрадь. Пролистал, удивился, узнав почерк профессора, который самостоятельно не вел записи уже много лет. На последней странице стояла дата: 26 июля 1903 года. В это время Ремизов еще был подростком и, конечно, о существовании Немытевского даже не догадывался. В записях чаще других упоминался Свен Гедин. Судя по записям, это был обычный путевой дневник путешественника.
        Павел Петрович припомнил, что профессор как-то рассказывал ему о своем знакомстве со Свеном Гедином - известным шведским путешественником и историком, обнаружившем в песчаной пустыне Такла-Макан легендарный древний город Лоулань, но о том, что профессор работал вместе с ним, никогда не говорил. Ремизов не любил читать чужие письма, тем более дневники. Однако профессора уже нет в живых, а записи могут пролить свет на загадочный терракотовый список, который Немытевскому так хотелось найти.
        Дождавшись момента, когда Кацебо с ассистентом Петром Дроновым пойдут заниматься «процедурами» и оставят его наедине, он набросился на старенькую тетрадку. Она начиналась с конкретной даты: 12 апреля 1902 года.
        «С господином Гедином мне никак не удается встретиться. Это просто рок какой-то: стоит нам только прийти в населенный пункт, где он должен находиться, как мы узнаем, что Гедин со своими немногочисленными помощниками уже несколько дней назад ушел в пустыню. Лично меня пески уже одолели. Нет сил неделями болтаться по пустыне, то и дело попадая в песчаные бури. Что-то их чересчур много для апреля. Наши сопровождающие из местных только поражаются таким природным метаморфозам и во всем пытаются винить нас - «заморских дьяволов». Рассказывают, что Гедин платит хорошие деньги своим проводникам, и они с большим рвением идут к нему в провожатые. Для них он ставит предельно понятную задачу - раскопать в пустыне что-нибудь интересное. Выдает им по одной лопате на брата, снабжает продуктами и отпускает в пески. Дня через два-три кто-нибудь из добровольцев возвращается. Иногда приносят что-то необычное, но бывает, что возвращаются пустыми. Гедин просит нанести на карту маршрут их пути, со всеми запоминающимися ориентирами - высохшее дерево, заброшенный колодец, большой камень причудливой формы. Именно таким
образом он нашел заброшенный Лоулань. Его нерадивый помощник из местных вернулся в лагерь без лопаты. Гедин осерчал и отправил его за лопатой, наказав, чтобы он к вечеру обязательно вернулся. Но, спустя несколько часов, началась сильнейшая буря, и бедняга заплутал в песках. Вернулся он не к вечеру, а к концу следующего дня, когда Гедин уже собирал добровольцев на его поиски. А не только с лопатой, а с целым мешком находок. Рассказал, что сбился с пути и во время бури, накрывшись с головой своим халатом, пролежал несколько часов под деревом, а когда буря улеглась, то откопался и глазам не поверил - прямо перед ним лежали древние кувшины, плошки, валялись сломанные инструменты - мотыги и прочие железяки. Казалось, что хозяин разложил их на своем участке и скоро придет, чтобы забрать. Только вот незадача - предметам этим было лет по восемьсот, следовательно, хозяину столько же. Проводник рассказал Гедину, какой ужас на него напал при виде всего этого. Он даже не стал ничего раскапывать, а побежал с этого места, не разбирая дороги…
        Конечно, Гедин немедленно собрался в путь, только проводник очень уж упирался. Говорит, нельзя вещи вот так просто с земли собирать, когда раскопаешь, тогда другое дело. А вот если они на виду лежат, значит, хозяина ждут. Если их забрать, он за ними все равно придет и накажет за то, что без его ведома взяли. Вот такое дремучее невежество…
        Гедин заплатил ему только за то, чтобы он довел их до места и ушел назад. Проводник так и сделал, а через несколько дней пропал. Ушел в пески и не вернулся. Местные жители решили, что это есть расплата за то, что довел группу до святого места. Не смог удержаться от соблазна, ведь Гедин ему очень много заплатил. Не надо было этого делать… Но Свен Гедин, тем не менее, стал открывателем Лоуланя. Во всем европейском сообществе археологов и этнографов его открытие наделало немало шума и поспособствовало невероятному всплеску интереса к Китаю в целом, и Лоуланю в частности».
        На этом запись заканчивалась. Следующая была сделана значительно позднее - в июне. Но Ремизов читать ее не стал, решил, что пора поговорить с кем-то из местных жителей, кто помогал в работе профессору Немытевскому.
        Для этого надо было дождаться Хвана и переговорить с ним. Почему-то Ремизов был уверен в том, что Хван знал о существовании Немытевского. От этого старика не ускользало ни одно более или менее значимое событие. А Немытевский много ездил по Китаю, и хотя последнее время он обитал в Безеклыке, от Дуньхуана это совсем недалеко. А старик испытывал к русским симпатию, или какой-то свой, только ему одному ведомый, интерес. Но, зная осторожность старика и его расчетливость, Ремизову надо было что-то предложить ему за сведения. Китайских денег у Ремизова не было совсем, он мог только отдать свои именные часы или пистолет. Все. Больше у него не было ничего.
        Петруха оказался намного способнее его, Ремизова, в мирной жизни. Умудрился за несколько дней обучиться медицинским премудростям у Кацебо и теперь фактически обеспечивал своего командира. Мысль о том, что Ремизов стал не кем-нибудь, а приживалом, нахлебником у своего ординарца и полкового врача, удручала его невероятно. Они добросовестно отрабатывали у Хвана свой кусок хлеба и кров, а вот он сам… Но как не трудно ему было смириться со своим нынешним положением, он все же решил не оттягивать разговор с Хваном.
        Дождавшись, когда старик Хван появится на дворе, и, воспользовавшись отсутствием Кацебо и Петрухи, Ремизов направился к старику.
        - Хван, мне поговорить с тобой нужно.
        - Это радует, а то совсем загрустил господин офицер. Заходи ко мне, выпьем чаю.
        Комната, в которой Хван принимал гостей, напоминала маленький музей. Ремизов удивился ее убранству и роскоши. На полу лежали мягкие, старинные ковры, хотя в остальных комнатах были постелены циновки. На миниатюрных столиках и подставочках стояли многочисленные вазочки, кувшинчики, фарфоровые статуэтки ручной работы, отчего Ремизову показалось, что все это великолепие выставлено напоказ, как на витрине, с одной целью - чтобы произвести впечатление на гостя.
        Дождавшись, пока дочь Хвана Тыхе - самая красивая из всей его многочисленной родни - принесла чай, Хван неожиданно спросил Ремизова:
        - Правда, что Кацебо учился на врача во Франции?
        - Насколько я помню, он учился в Германии, в Гейдельбергском университете.
        - Он так ловко умеет укрощать боль, что наши местные доктора, которые лечат иглами, убеждают меня, что он шайтан. Однако я согласен терпеть шайтана у себя в доме, чем мучиться от подагры… Иглы мне уже не помогают.
        - Нет, Кацебо - не шайтан, он просто хороший врач. Профессионал. Раненых солдат он оперировал прямо на поле боя, под пулями и многим из них спас жизнь.
        Тут Ремизов опустил глаза, вспомнив, при каких обстоятельствах оказался в квартирантах у Хвана. Сам он на пожаре не стал спасать своих солдат, а сбежал. Впрочем, как и доктор Кацебо. Хван, казалось, прочитал мысли Ремизова.
        - Не вини себя так. У каждого человека свой путь, кто-то проходит его быстро, а кому-то приходиться идти по нему до глубокой старости. Вот тебе, например, еще столько предстоит вынести, что гибель в огне пожара покажется наградой…
        - Не пугай меня. Мне уже не страшно. Я просто в тюрьму идти за чужие грехи не хочу. Ты же видел сам эти листовки. Меня обвинили в поджоге буддийской святыни, а я этого не делал.
        - Это сделал кто-то другой. Он же и тебя сделал виновным. Кому-то очень хотелось, чтобы ты стал скитальцем. Тот, кто это сделал, очень завидовал тебе.
        - Чему завидовать, Хван? Кем я был, и кем стал?
        - Ты был сильным человеком, им ты и остался, только должно пройти немного времени, чтобы ты сам в этом убедился…
        - Немного? Это сколько? Я, как крот, живу в темноте, боясь днем появиться на улице, на содержании своего ординарца, который умудряется как-то зарабатывать средства, чтобы меня кормить. Что может быть позорнее для русского офицера?
        - Русский офицер должен уметь не только воевать, но и выносить лишения. Душевные, в том числе. А Петруха как верный слуга обязан тебе помогать. Ничего позорного в этом я не вижу.
        - Петруха не слуга мне. Он мой ординарец. Точнее, был ординарцем, когда я был офицером. А теперь я никто, для русских - дезертир, для китайцев - чужестранец с подозрительной биографией. Он вправе пойти и сдать меня властям, никаких обязательств у него передо мной не осталось. Однако он и доктор содержат меня, и я ничего не могу с этим поделать. Мне стыдно, Хван, понимаешь?
        - Не понимаю, и не пойму. У вас, у русских, свои взгляды на природу вещей. И я никогда не разделял их, хотя с русскими мне приходилось и раньше делить кров.
        - Ты жил в России?
        - Недолго, да и было это давно… Так о чем же ты хотел поговорить со мной?
        Ремизов и сам догадывался о том, что Хван жил в России. Пока старик не торопясь, разливал чай по маленьким глиняным чаркам, Павел Петрович вдруг подумал, а случайно ли он оказался в доме Хвана? Словно молнией его пронзила мысль о том, что пожар мог возникнуть не случайно, а лишь для того, чтобы Ремизов оказался в бегах. Кацебо давно склонял его к побегу… Ремизов вдруг отчетливо понял, что стал пешкой в чьей-то игре.
        Но кто задумал эту игру? Кому и, главное, для чего понадобился раздавленный обстоятельствами русский офицер Ремизов. Однако отступать было поздно, и Павел Петрович решил достойно довести до конца начатый разговор.
        - В Безеклыке жил мой давний знакомый, профессор Немытевский. Он синолог, много лет, да что там - всю жизнь он занимался изучением Китая. О твоей стране, Хван, он знал очень многое, столько, сколько и тебе неведомо. Совсем недавно он скоропостижно скончался. Можно сказать, у меня на руках. Умер от загадочной болезни. Высох как мумия. Горячо уважаемый тобой доктор Кацебо решил, что это последствие отравления. Возможно, он отравился какими-нибудь газами или веществами, которыми обрабатывались фрески из китайских монастырей. Он даже в Германию ездил, чтобы ознакомиться с тем, что написано на древних фресках, которые немцы вагонами вывозили отсюда.
        - Да, немецкие ученые хорошо поработали на раскопках древних святынь. У нас не принято тревожить память усопших, а у европейцев свои взгляды на это…
        - Так вот, Хван, мне бы хотелось поговорить с теми из местных китайцев, кто помогал Немытевскому. Где они были, что видели, хотелось бы узнать, где именно профессор работал?
        Хван молчал, неторопливо попивая чай, как будто раздумывал, стоит доверять Ремизову или нет.
        - Я слышал об этом странном человеке с горящими глазами. И могу найти людей, которые рылись в песках вместе с ним. Только зачем тебе нужны чужие тайны?
        - Я всегда увлекался историей, а военным стал по прихоти родителей. Мой дед тоже был историком, а отец отдал меня в кадеты, чтобы не заниматься моим воспитанием. С Немытевским меня связывала дружба, основанная на общих интересах. Перед смертью он просил меня не бросать его дело… Пока я в Китае и поездка на родину для меня очень проблематична, почему бы не довести до конца начатое профессором дело? Вдруг мне повезет больше, чем ему?
        - Скажи мне, что искал профессор, и я скажу тебе, сможешь ли ты это здесь найти.
        - Он искал терракотовый список Чжана.
        Реакция Хвана была неожиданной. От его китайского благодушия на лице не осталось ни следа. Он жестким, почти ледяным взглядом посмотрел в глаза Ремизову и спросил:
        - Откуда ты знаешь о списке Чжана?
        - От Немытевского разумеется. А почему ты так удивился? О нем знают многие синологи, не только русские, и многие пытались его найти, да и еще будут пытаться.
        - Как, однако, европейцы охочи до наших тайн! Сначала выкрали секреты производства пороха и бумаги, потом вывезли коконы шелка, а теперь и до святынь добрались…
        - Не хочу обижать китайцев, но согласись, многие свои секреты китайцы просто продавали по очень выгодной цене.
        - Не соглашусь, их выведали хитростью. Впрочем, хватит об этом. Скажи, а что ты знаешь о списке Чжана? Только все без утайки расскажи, и я тебе кое о чем расскажу. Так что правда за правду.
        Ремизов допил остатки своего чая и принялся рассказывать историю, которую много лет назад поведал ему профессор Немытевский.
        Глава восьмая
        Санкт-Петербург,
        весна 201* года
        То, чего так опасалась Наталья Истомина, подтвердилось. Она позвонила Гюнтеру, отругала его за невнимательность в отношении Марины, выслушала порцию оправданий и невзначай попросила выслать фото Штольца. Думала, проскочит, мало ли зачем ей понадобилось фото немецкого гражданина, но она не учла того, что Гюнтер и сам серьезно сомневался в своем партнере по проекту.
        Пришлось рассказать ему все, что она знала о Хельмуте Штольце.
        Гюнтер постарался и незаметно снял Хельмута на мобильный довольно близко и тут же переслал Порецкому. Миша сразу подтвердил, что этот человек ему хорошо знаком. Не с самой лучшей стороны… Он отправил Гюнтеру СМС: «Советую вам не сообщать ему, что мы с вами знакомы. А вот опасаться его очень даже стоит».
        Естественно, Наталья об этом Марине рассказывать не стала. Зачем ее расстраивать? Лишние переживания подруге в ее положении ни к чему. Но сама она никак не могла успокоиться. Наталья с трудом дождалась, когда в конторе появился Миша Порецкий.
        После того, как он сам женился на француженке с русскими корнями Марион Маккреди и стал отцом очаровательной малышки Наташеньки, тему смешанных браков он стал принимать близко к сердцу. Наталья специально познакомила Мишу с Гюнтером, чтобы у того всегда под рукой был знакомый адвокат с опытом работы в области международного права. Наталье очень хотелось, чтобы жизнь подруги побыстрее наладилась. Вот только она даже и предположить не могла, что услуги Миши понадобятся ему так скоро, и не в области бракоразводных процессов, а фактически в области уголовного права.
        Миша влетел в ее кабинет слегка помятым и озабоченным. Об этом свидетельствовал пластырь на левой щеке и красные, воспаленные от недосыпания глаза.
        - Порецкий, бандитские пули изрешетили твое мужественное лицо? - попыталась пошутить Наталья, но ее собеседнику было не до шуток.
        - Читай! - он положил на стол перед Натальей распечатку какой-то статьи на немецком языке.
        Наташа протянула руку, взяла листы и первая же фраза, которая бросилась ей в глаза, заставила ее выронить распечатку на пол.
        «В деле убийства известного польского коллекционера раритетов Кацебовского, над которым третий месяц безрезультатно работает полиция города Вроцлава, наконец-то появился первый, и пока, единственный подозреваемый. Им является гражданин Германии Хельмут Штольц, который в настоящее время в составе сомнительной археологической экспедиции, организованной при содействии ученых из Кельнского университета путешествует по Китаю. Связаться с подозреваемым № 1 господином Штольцем нет никакой возможности…»
        Давно не испытывала Наталья такого ужаса от прочтения обычной газетной статьи. Она подняла на Порецкого глаза и поняла, что дело слишком серьезное.
        - Наталья, Марина немецкий язык хорошо знает?
        - Не очень. Хотя со словарем переводить может.
        - Если ей эта заметка попадется на глаза, сама понимаешь… Позвони ее матери и скажи, чтобы она ее к компьютеру какое-то время не подпускала.
        - Как не подпускала? Маринка ведь работает, пишет что-то постоянно…
        - Вот-вот, а беременным очень вредно за компьютером сидеть. Ну, придумай что-нибудь, напугай старушку, что прочитала какую-нибудь статью о вреде излучения.
        - Хорошо, позвоню. Ты с Гюнтером созванивался?
        - Нет, конечно, в статье четко написано «связаться с подозреваемым № 1 …нет никакой возможности!». Они где-то на раскопках, в горах, в пещерах, в общем, они там, где нет связи. Штольц все рассчитал заранее. Он смылся из Германии очень грамотно. Но это еще не все. Самое страшное впереди. Статью можешь не читать, я тебе сам перескажу. У Кацебовского после убийства кое-что пропало… Фрагмент терракотовой фрески, который в семье коллекционера хранился очень давно. Больше ничего не пропало, только этот фрагмент, представляешь?
        - Угу, значит, Кацебовского убили из-за куска фрески? Дикость какая-то…
        Порецкий присел на край стола и потянулся за чашкой кофе, который она не успела допить.
        - Всю ночь сидел за компьютером. Отправил девчонок во Францию. Пусть дедушку своего навестят, погреются на солнышке. Так что теперь кормить меня некому. Возьми на довольствие, дай бутербродик.
        Наталья протянула ему свой «тормозок», который прихватывала из дома, потому как тратить обеденное время на очередь в кафе ей всегда было жалко. Глядя, как жадно Миша поглощает бутерброды с колбасой, она вдруг почувствовала легкую тошноту. А вдруг в это самое время Хельмут убивает Гюнтера?
        - Ой, Миша, мне очень страшно! Надо что-то делать, как-то предупредить Гюнтера.
        - Мы его уже, к счастью, предупредили. Он осторожный человек. Станет приглядываться к Штольцу. И потом, ты же сама говорила, что его в этом человеке что-то насторожило. Значит, спиной к нему он поворачиваться не станет. Налей еще кофе, только горячего.
        Наталья включила чайник и полезла в тумбочку, посмотреть, что еще там осталось съестного, что можно было бы скормить светилу отечественной юриспруденции. Нашлись только задеревеневшие сушки, выпущенные, очевидно, еще в прошлом веке, и несколько кусочков рафинада. Миша смел все это в считаные секунды.
        - А что это за обломок фрески?
        - Очень странный обломок. Твоя подруга Марина, наверное, что-то слышала о нем. Она девушка любознательная, должна была что-нибудь слышать. Я пытался узнать, но выяснил только, что Кацебовский был очень замкнутым человеком. Холостяк, богат невероятно, занимается, точнее занимался, торговлей антиквариатом, имел антикварные магазины во многих странах мира. И, представь себе, - русские корни. Обломок достался ему от деда, который служил в царской армии и в составе армии атамана Дутова в начале 20-х годов прошлого века находился какое-то время на территории Китая. Возможно, обломок фрески он привез оттуда. Теперь смотри - Штольц похитил кусок фрески и сбежал в Китай. Так? При этом прихватил опытных людей - Гюнтера и его революционерку Клару, которые о Китае знают гораздо больше, чем он. Так?
        - Угу… я начинаю тебя понимать. Ты хочешь мне сказать, что это обломок как-то связан с тем местом, куда сейчас направляется экспедиция?
        - Не как-то связан, а напрямую. Из-за этого обломка Штольц и организовал экспедицию. Надо узнать, куда конкретно они направляются, и попытаться обнаружить местонахождение экспедиции. Сообщить китайским властям…
        - Миша, ты бежишь впереди паровоза.
        - Нет, Наташа, я почти уверен, что вся экспедиция организована была только ради того, чтобы как-то поработать с терракотовым обломком. Никто и не догадывается об истинной причине, по которой Штольц собрал нужных ему людей в этом месте. Скорее всего, люди сидят где-нибудь в гостинице, ждут распоряжений, и напрасно, - Штольц уже везет Клару и Гюнтера туда, куда ему нужно. А они, возможно, и не догадываются о том, что стали пешками в его дьявольской игре.
        - И что ты предлагаешь?
        - Предлагаю разгадать тайну терракотового обломка. Сами мы не сможем, нужно искать профессионалов. Марину тоже не хотелось бы беспокоить, она ведь быстренько сообразит, что к чему…
        - Это точно. Знаешь, давай к ее начальнику обратимся. Я его пару раз видела, приятный такой дядечка. Старенький уже, но зато память у него отличная, и про Китай он много знает.
        - Ищи телефон, я сам с ним поговорю.
        …Максим Петрович Мазуров звонку Натальи Истоминой обрадовался. Он в последнее время, после того, как Марина ушла на больничный и надолго там задержалась, скучал по ней, а звонить лишний раз не хотел, мало ли что - процедуры всякие, прием у доктора…
        А тут такая удача - подруга звонит. Удовлетворив любопытство в отношении своей ассистентки, Мазуров сообразил, что Наталья, скорее всего, звонит не ради простого желания поболтать с ним:
        - А вы, собственно, по какому вопросу мне звоните? Простите, увлекся расспросами и не поинтересовался, чем могу быть вам полезен?
        - Максим Петрович, помощь нужна моему коллеге юристу Михаилу Порецкому. У его немецкого клиента какой-то непростой случай, связанный с пропажей китайской фрески. Он хотел бы с вами пообщаться, чтобы при беседе с клиентом не выглядеть полным идиотом, а проявить хоть какую-то осведомленность. Марину лишний раз беспокоить не хотелось бы, да и потом в вопросах китаеведения моя подруга не так подкована, как вы. Подъехать к вам можно будет?
        - Конечно, подъезжайте. Я на кафедре часов с девяти, а занятия у меня начинаются не раньше часу дня. Завтра можете подъехать если удобно.
        - Отлично, завтра и приедем. Спасибо, только Марине не говорите про нашу просьбу.
        - Договорились.
        Одного визита к Мазурову для Миши оказалось маловато. Он еще несколько раз наведывался к Максиму Петровичу и всякий раз, прослушав его очередной рассказ об истории фресковой живописи, все больше склонялся к мысли, что заниматься историческими исследованиями не менее интересно, чем заведовать юридическим отделом в крупной корпорации. Однако от Гюнтера по-прежнему не было вестей, и связь с ним была невозможна, и это означало одно - он в серьезной опасности, предотвратить которую мог только Миша Порецкий.
        Теперь он знал о загадочном обломке все или почти все. Чтобы не мучить вопросами старика Мазурова, он самостоятельно просмотрел уйму материалов в Библиотеке Академии наук, в которой не был со студенческих времен. Прочитал отчеты о всех экспедициях, проводимых учеными петербургского университета в окрестностях Дуньхуана и Безеклыка, чтобы понять, что заставило Хельмута Штольца пойти на убийство антиквара Кацебовского.
        Вспоминая детали некрасивой истории двухлетней давности, связанной со Штольцем, Миша долго ругал себя за то, что никому не сообщил о деяниях этого афериста. Надо было связаться с представителем Интерпола и просто передать всю информацию, которую он собрал на него, но начальнику Артуру Артуровичу так не хотелось, чтобы кто-то узнал, что их корпорация чуть было не стала жертвой международной финансовой пирамиды. Нашему Мавроди с его аферами далеко до размаха, с которым Хельмут Штольц проворачивал свои дела. Теперь Порецкий, что называется, локти кусал от обиды на самого себя и никак не мог придумать, чем можно помочь Гюнтеру.
        Он по опыту знал, что первое впечатление от человека, с которым тебе впоследствии предстоит работать или общаться, никогда не бывает ошибочным. Во всяком случаи, у Миши было именно так.
        Хельмут Штольц удивительно хорошо владел собой. Все, начиная от его приятной улыбки до великолепно повязанного галстука, вызывало симпатию и расположение к нему. Женщин он очаровывал сразу, на первой минуте общения. Мужчин располагал к себе уже на пятой. Миша и сам было ему поверил, пока не поймал его случайный взгляд, брошенный им через плечо Артура Артуровича на документы, лежащие на столе. Этого для Порецкого оказалось достаточно, чтобы собраться и повнимательнее к нему приглядеться. А потом он решил собрать досье на потенциального партнера, благо связи у него в Германии были неплохие. Имидж обаятельного немца после этого мгновенно поблек.
        И вот, спустя два года, Штольц снова оказался на орбите интересов Порецкого. Только теперь за ним имелись грехи серьезнее финансовой пирамиды. Мазуров рассказал Мише о том, что в начале прошлого века тайнами китайских фресок основательно занимался некий профессор Немытевский, скоропостижно скончавшийся при невыясненных обстоятельствах на раскопках в какой-то дремучей китайской провинции. Об этом факте мало что было известно, пока Мазуров не наткнулся на его дневниковые записи, каким-то чудом уцелевшие и сохранившиеся в архивах. Миша выпросил у Максима Петровича допуск для работы в архивах и буквально подсел на эти записи. Наталье Истоминой на работе приходилось его прикрывать, придумывая фантастические истории, чтобы он мог скрупулезно изучить все, что имело отношение к обломку фрески антиквара Кацебовского.
        Ему удалось выяснить, что искал Немытевский в Китае, но так и не нашел. Узнал он также из дневников профессора о существовании некого офицера Ремизова, к которому Немытевский был очень привязан. В своих записях он неоднократно упоминал о нем, причем всегда уважительно. У Порецкого появилось было желание навести справки об этом человеке, но он побоялся утонуть в обилии фигурантов по делу об обломке фрески.
        Конечно, записи профессора не полностью прояснили ситуацию вокруг злополучного обломка, но на кое-какие выводы они Мишу навели: терракотовый список Чжана, который искал Немытевский в Китае, был зашифрован и размещен на фресках старинного монастыря. Профессор слишком поздно догадался, что, возможно, рисунки или другие тексты необходимо было каким-то образом снять или смыть так аккуратно, чтобы не повредить нижний слой фрески, который и содержал основную информацию.
        Что мог содержать загадочный терракотовый список, профессор не знал. Он мог лишь только предположить, что Чжан зашифровал в нем важную информацию, что называется «не для всех». Немытевский отправился в Китай, чтобы попытаться из имеющихся у него отрывочных сведений и тех, которые он надеялся раздобыть еще, попробовать сложить рисунок, да нет, хотя бы набросок того, что спрятал Чжан от своего императора и своего народа, но чем так и не воспользовался.
        Миша Порецкий был потомственным юристом и по роду деятельности очень не любил тайн. Он любил во всем ясность и открытость. Клиенты, которые что-то скрывают, для него всегда попадают в разряд подозреваемых. А тут, пожалуйста, тайна из самой что ни на есть глубины веков…
        Неужели Штольц выкрал обломок фрески, чтобы как-то воспользоваться тем, что на нем было написано? Значит, он смог расшифровать этот злополучный терракотовый обломок с какими-то каракулями. И чем же он так его заинтриговал, что отъявленный мошенник пошел на убийство?
        Глава девятая
        Западный Китай,
        весна 1921 года
        Петруха, вернувшись в свою хибару после трудового дня в качестве ассистента у доктора Кацебо и обнаружив, что Ремизова нет на месте, заволновался. Последние дни он в основном проводил в обществе Кацебо, которого не только уважал, но и побаивался. Доктор был из числа людей загадочных, непредсказуемых, а крестьянский ум Петрухи Дронова загадки не воспринимал. Однако он не упускал момента, чтобы понаблюдать за тем, какие движения делает доктор, когда массирует ноги Хвана, после чего старик забывает о боли. Подобные навыки лишними никогда не будут, следовательно, есть смысл и Петрухе кое-чему поучиться у Кацебо.
        К Ремизову, в одно мгновение лишившегося своего офицерского звания и ставшего персоной нон грата, Петруха уважения не потерял. Напротив, проникся к нему почти братской любовью. Заметив, как за последние дни Павел Петрович осунулся, похудел, он старался прихватить у Тыхе кусочек посытнее, чтобы подкормить своего командира. Бывшего, правда, но для Петрухи - по-прежнему продолжавшего оставаться хозяином. Ему, простому деревенскому парню, так было привычнее.
        Заметив, что Ремизова нет на лежанке, Дронов прошел на сторону Кацебо. Но и того на месте не оказалось. Непонятно, как Валериан умудрился уйти так тихо, что Петруха ничего не заметил? Дронов, теряясь в догадках, присел на край скамейки. Больше всего он боялся остаться один в этой неведомой, чуждой ему стране, поэтому отсутствие своих товарищей он воспринял как трагедию.
        За окном совсем стемнело, поэтому Петруха спокойно вышел на улицу. Свободно передвигаться по городу он боялся, но, воспользовавшись темнотой, решил незаметно, огородами дойти до небольшого китайского трактира, где по вечерам собирались местные жители, в основном мужчины, и судачили о каких-то своих делах.
        Трактир представлял собой небольшую, крытую навесом и окруженную легкой изгородью площадку, где стояли длинные, засаленные столы, такие же табуреты и скамейки. Тут же, на тандыре два юрких китайца пекли пышные ароматные лепешки, а откуда-то из глубины небольшой кухоньки шел потрясающий аромат жарящейся баранины. Петруха, давно не пробовавший хорошо прожаренного мяса, лишь тяжело вздохнул и принялся разглядывать посетителей, в надежде увидеть знакомые лица. Он знал, что Ремизов никогда не выходил за пределы двора Хвана, а Кацебо уже освоился, довольно ловко носил местную одежду и забавный парик, при ходьбе семенил ногами и сутулился, при этом был совершенно не различим в толпе местных жителей. Из дома он частенько пропадал на час-два, никому не сообщая, куда уходит.
        Дронов выбрал удобную позицию для наблюдения - под раскидистыми ветвями низкорослого дерева и, прислонившись к стволу, чтобы стать совсем незаметным, стал вглядываться в лица. Пока среди посетителей знакомых не было, но он продолжал стоять и прислушиваться. Китайскую речь он уже разбирал вполне сносно, да и сам начинал понемногу говорить на местном диалекте, только пока ему свои познания применить было негде.
        Возможно, доктор тоже придет сюда, раз ему в доме Хвана не сидится, а, может быть, он встретит здесь Ремизова, которого тоже куда-то черт унес. А если никого не встретит, так просто сплетни местные послушает, нельзя же все время сидеть взаперти.
        В это время Павел Петрович сидел вместе с Хваном в его доме и подробно рассказывал ему все, что знал о списке Чжана.
        Хван слушал внимательно, не перебивая. Если какие-то детали ему были не понятны, он останавливал Ремизова и все подробно расспрашивал. Павел Петрович и сам не понимал, почему вдруг решился обо всем рассказать старику. Ведь о списке Чжана он не говорил ни Кацебо, ни Дронову, а тут вдруг все разболтал старику Хвану, давшему ему приют. Ремизову очень хотелось спросить старика, а случайно ли он, обладающий сведениями по терракотовому списку, пусть и очень незначительными, оказался в доме Хвана? Павлу Петровичу не давала покоя мысль, что в истории его побега с места пожара, все получилось чересчур складно, как по хорошо отрепетированному сценарию, но в этот раз на мучавший его вопрос он так и не отважился.
        А на ответную откровенность он старика все-таки вывел. И был немало удивлен, узнав отдельные факты из биографии.
        Хван родился и рос в глухой деревушке вблизи буддийского монастыря. Его мать умерла рано - Хвану не было и двух лет, - и монахи взяли его на воспитание. С детства он подавал большие надежды - был сообразительным не по годам, физически выносливым и отчаянным. И хотя последнее качество среди монашеской братии, поддерживающей идеи смирения и покорности, не особенно поощрялось, Хвану в возрасте двенадцати лет выпала великая миссия - стать одним из избранных и войти в клан знаменитых Лесных Демонов - линь-куэй.
        Старик не стал распространяться о том, чем конкретно занимались линь-куэй, но Ремизову и так было понятно, что во всех государствах во все времена существовали свои отряды избранных агентов. Волей случая он оказался на территории царской России, где задержался на несколько лет, пока не выполнил то, что ему было приказано выполнить. А после того как он вернулся на родину, власть в стране переменилась, и его заслуги оказались никому не нужны. Он жил и работал в чужой стране, ежедневно рискуя жизнью, как оказалось, зря. Кроме того, линь-куэй были преданы опале, и Хвану пришлось бежать из столицы в глухую провинцию, сменив при этом не только имя, но и внешность.
        Так он стал стариком Хваном. Хотя лет ему совсем не много…
        Хван обещал Ремизову, что на правду ответит правдой, а потому, не вдаваясь в подробности своей богатой на события биографии, он перешел конкретно к списку Чжана и к тому, как познакомился с доктором Кацебо.
        Когда отряд Ремизова только расквартировался в пещерах Дуньхуана, он тут же решил завести знакомство с русскими. Все-таки к русским людям, среди которых он прожил не один год, Хван относился хорошо. Да и интересно было пообщаться, возможно, нашлись бы общие знакомые…
        Однако у Ремизова в отряде царила железная дисциплина, и сблизиться с кем-то оказалось не таким уж простым делом. Только доктору разрешено было свободно перемещаться по китайской территории и еще двум-трем денщикам, как, например, Петрухе Дронову, которые занимались добычей провианта и прочих необходимых в армейском быту мелочей.
        Хван подкараулил как-то Кацебо и предложил ему в обмен на лекарства кое-что из провизии. Так они и познакомились. А после того как доктор помог Хвану во время сильнейшего приступа подагры, то и подружились. После пожара Кацебо пришел именно к Хвану, приведя с собой Ремизова и Дронова. Хван не отказал им в прибежище, потому что слышал от Кацебо только хорошее о штабс-капитане Ремизове.
        Рассказ о списке Чжана он начал неохотно. Однако осведомленность Ремизова поразила его столь сильно, что Хван не стал скрывать от капитана своей версии истории терракотового списка.
        - Любому послушнику в китайских буддийских монастырях обязательно кто-нибудь под большим секретом рассказывает эту историю, - начал рассказ Хван, закурив трубку причудливой формы, напоминающей тело змеи, - и я не стал исключением. Мне поведал историю терракотового списка один молодой монах Ван, оказавшийся в нашем монастыре после того, как его монастырь сгорел.
        - Хван, по-моему, монастыри в Китае слишком уж часто горят.
        - Ты прав, это случается у нас гораздо чаще, чем в России. Но в Западном Китае столкновения между буддистами и теми, кто исповедует ислам, - неизбежны. А пожар - самое быстрое решение многих проблем. Так вот, Вану посчастливилось выбраться живым из пламени, почти как тебе, и он с большим трудом добрался до нашего монастыря. Его у нас обогрели, подлечили и приняли. Он, как и я, был слишком одинок. Наверное, поэтому мы и подружились. Он заботился обо мне, как о младшем брате, а я в свою очередь любил его, как отца. Он принес с собой котомку, в которой хранил реликвии: деревянную фигурку Будды, вырезанную из дерева довольно грубо и неискусно, несколько листов рукописи, такой старой и истершейся, что ее страшно было брать в руки, чтобы не повредить.
        Но Ван ими невероятно гордился и берег, как будто это были сокровища. Мне очень хотелось узнать, почему он так ими дорожит, и я приставал к нему всякий раз с расспросами. Но мой названный брат только отмахивался от меня. И вот однажды он сильно простудился, да так захворал, что, казалось, конец его был неминуем.
        Я сидел день и ночь подле него: поил с ложки целебными отварами, растирал грудь и спину жиром сурка, перемешанным с кровью змеи, читал молитвы. Вану не становилось лучше. Как-то под вечер он вдруг открыл глаза и заговорил. Он просил меня в случае его смерти обязательно сохранить рукопись. Сказал, что это ценные, редчайшие отрывки «Дхармапады», написанной на кхароштхи. Кхароштхи - полуслоговая, полуалфавитная письменность, на котором писал свои указы знаменитый правитель Индии Ашока. Этой рукописи было несколько сот лет. Ван спас ее из огня, забрав из рук умирающего монаха, обещав сохранить ее любой ценой.
        Деревянный Будда такой ценности не имел. Просто его сделал отец Вана, и неказистая деревянная фигурка была единственной памятью о нем. Я поклялся Вану сохранить все, что у него есть ценного. Тогда он спокойно уснул, а я в свою очередь задумался над тем, что же мне делать с таким бесценным сокровищем, как «Дхармапада». Сохранить-то я сохраню, а для чего? Конечно, лучше будет, если я передам ее старшему монаху, но раз Ван не сделал этого, значит, она не предназначена для этого. Ван хранил все в тайне, и мне придется сохранить. Так, в тяжелых раздумьях, я уснул, а когда проснулся, то первое, что увидел, - улыбающееся лицо Вана. Он поправился. С тех пор у него от меня уже не было никаких секретов, и тогда он поведал мне историю терракотового списка.
        Тут Хван хитро посмотрел на Ремизова и предложил продолжить разговор в другой раз.
        - Ты сидишь у меня уже третий час. Твои друзья давно пришли, и теряются в догадках, где же ты? Может быть, перенесем наш разговор на завтра?
        - Хван, я не усну, пока не узнаю тайну списка. Если ты занят чем-то, я подожду, или зайду к тебе попозже.
        - Ну что же, если ты готов слушать, я расскажу, но сначала давай перекусим. Сейчас попрошу Тыхе накрыть нам стол.
        Хван вышел из комнаты и отсутствовал довольно долго. Потом он пришел вместе с Тыхе, принесшей на подносе блюдо с ароматным дымящимся мясом, лепешки, кувшинчик с узким горлышком и две чарки из темного нефрита. Девушка расставила все это на столе и тут же ушла.
        - Красивая у тебя дочь, Хван, - решил сделать комплемент хозяину Ремизов.
        - Красивая, да только детей у меня нет. Как, впрочем, и жены.
        Павел Петрович даже подавился от этой новости.
        - А кто же эти женщины, которых у тебя в доме так много? Неужели твои наложницы?
        - Что ты такое говоришь! Я похож на старого развратника?
        - Ни в коем случае… Тогда почему они живут у тебя?
        - Им больше негде жить, это сироты. Тыхе я подобрал на улице. Она была завернута в тряпицу и брошена возле трактира на базаре. Я бы прошел и не заметил, если бы она не стала плакать. Ей было не больше двух месяцев… Я ее не смог отдать в приют, очень стало жалко. Сам выходил, решил и воспитать сам. Потом и других девочек нашел также. А женщина, которую ты принял за мою жену, - Иннян, как раз была женой Вана. А когда он погиб, она сильно переживала, заболела даже. Я ей помог, а потом она стала помогать мне с моими сиротками. Так мы все вместе и живем.
        - Вот это да! - Ремизов был удивлен. - Ты человек широкой души, Хван. А поначалу мне казалось, что ты скорее… как бы выразиться поизящнее? Ты больше похож на преступника, чем на святошу. В любом случае, Хван, ты просто человек-загадка.
        - Загадок в Китае также много, как и людей. Ты увлекся разговором. Ешь, друг мой, и налей себе из кувшина.
        Долго просить его не пришлось. Он, с большим удовольствием вдыхая запах жареной баранины, налил себе и Хвану ароматной китайской водки байцзю и выпил вместе с хозяином. Тушенная в овощах баранина с большим количеством острых специй и приправ приятно пощипывала язык.
        - Самое время продолжить твой рассказ. Мне не терпится узнать твою версию истории терракотового списка, о которой тебе поведал твой названный брат Ван, - сказал Ремизов, заметив, что в обществе Хвана чувствует себя много комфортнее, чем в присутствии Кацебо.
        - Не хочу тебя разочаровывать, Павел Петрович, но русскому человеку многое будет непонятно в ней.
        - История - это наука, которая не имеет национальности. Ей все равно, какой у кого разрез глаз и цвет кожи. Если так долго люди искали, ищут и будут искать впредь этот список, уже неважно, человек какой национальности его отыщет.
        - Нет, важно. Этим человеком обязательно должен быть китаец, поскольку тайна списка, возможно, приведет к великому открытию.
        - Как же, как же! Я забыл про порох, бумагу и шелк, - попытался пошутить Ремизов, но Хвану шутка не понравилась. Он встал, подошел к одному из столиков, выдвинул ящик и достал небольшой мешочек. Затем поставил перед Ремизовым плоское блюдо. Развязав мешочек, он высыпал его содержимое на тарелку.
        - Что это? Золото? - Ремизов наклонился над переливающейся горкой мельчайшего золотого песка.
        Хван загадочно кивнул.
        - Никогда не видел ничего подобного. - Павел Петрович наклонился над горкой так низко, что несколько песчинок, подобно муке, разлетелись от его дыхания в стороны и стали медленно оседать на поверхность стола.
        - Но почему золото такое легкое? - удивленно посмотрел на Хвана Павел Петрович. - Это не песок, это просто мука золотая, да и только.
        - Это китайское золото, - загадочно констатировал Хван.
        - Еще одно из чудес света? Это, скорее всего, подделка. Я прав, Хван?
        - Нет, не прав, - уже серьезно продолжил старик. - Это «китайское золото», полученное в лаборатории.
        - Понятно… Без алхимии здесь не обошлось. Я читал о том, что китайские алхимики полагали, что все металлы представляют собой как бы «несозревшее» золото, которое дозревает в недрах земли тысячи лет, а алхимия способна на то, чтобы ускорить этот процесс в десятки раз. Это золото как раз продукт подобных опытов?
        - Ты спросил меня о списке Чжана, я тебе ответил.
        - Это значит, что в списке Чжана содержится рецепт получения китайского золота?
        - Нет, список Чжана - это не что иное, как зашифрованное описание пути, по которому можно найти ту самую лабораторию, где хранится такое золото… Его там очень-очень много, потому так много людей хотят ее найти.
        - Но я сильно сомневаюсь, что профессору Немытевскому так уж хотелось найти пещеру, забитую до потолка золотым порошком. Мне кажется, он искал что-то другое и, возможно, даже нашел бы, если не умер внезапно… Нет, Хван, профессор не стал бы всю свою жизнь искать какой-то золотой склад, он ведь не кладоискатель, а ученый, исследователь.
        - Ты не уловил сути поиска… Китайские алхимики создавали не просто золотой порошок, а «эликсир бессмертия». Цель их работы была как раз зашифрована в древнем трактате «Дхармапады», где говорилось, что золото надо приготовить так, чтобы, съев его, человек мог стать бессмертным. Даже великий китайский поэт Цао Чжи написал об этом:
        Открыты мне Небесные врата,
        Из перьев птиц я надеваю платье.
        Взнуздав дракона, мчусь я неспроста
        Туда, где ждут меня мои собратья.
        Лечу вперед, к восточной стороне,
        К стране бессмертных, у границ Пенлая.
        «Ты снадобье прими, - сказали мне, -
        И будешь вечно жить, не умирая».
        - Значит, профессор знал, что ищет? Мне он ничего не говорил о том, что ему известно, о чем говорится в списке…
        Павел Петрович задумался. Он вдруг отчетливо понял, что означали странные знаки на карте Немытевского… Только не знал, стоит говорить об этом Хвану, или пока промолчать.
        После затянувшегося молчания, Хван разлил остатки байцзю по чаркам и сказал:
        - Мы сегодня многое узнали друг о друге. Тебе нужно подумать и решить, сможешь ли ты открыть мне свою тайну, которую тебе передал профессор с горящими глазами… А потом, мы обсудим все остальное. Ступай к своим друзьям, они, наверное, заждались тебя совсем. Но не стоит им рассказывать о предмете нашей беседы. Особенно доктору.
        Павел Петрович вышел из покоев китайца на свежий воздух и вдохнул полной грудью. Нескольких часов беседы с Хваном оказалось достаточно, чтобы понять, почему профессор Немытевский всю свою сознательную жизнь искал список Чжана. Ремизову, правда, было немного обидно от осознания того, что профессор не до конца был с ним откровенен. Хотя, возможно, он и сам не догадывался вначале об истинном содержании терракотового списка, а когда узнал, рядом уже не было Ремизова. Теперь все равно уже не узнать правды - у профессора не спросишь…
        Павел Петрович неспешно прошелся по двору. Ночь была темная и довольно холодная, но идти в свою лачугу Ремизову не хотелось. Он присел на низкую скамейку, наспех сколоченную Петрухой, и, закрыв глаза, немного помечтал.
        О том, как вернется в Петроград счастливым обладателем терракотового списка, обязательно разыщет Ольгу и расскажет ей все об отце. Как предъявит список ученым императорского университета, которые посмеивались за глаза над чудаковатым профессором, как… Впрочем, свежая волна ностальгии так крепко накрыла Ремизова, что он поскорее прошел на свою половину двора, чтобы не дать ей возможности захлестнуть его целиком.
        Кое-как, в кромешной темноте, Павел Петрович, наконец, добрался до двери в свою лачугу, на чем свет ругая Петруху, не проследившего за тем, чтобы горящей осталась хоть одна маленькая свечка. Удивился тишине, царящей в комнате. Хотел подойти к окошку, чтобы зажечь фитиль, но запнулся обо что-то мягкое, теплое и большое, лежащее на его пути.
        «Человек!» - мелькнуло в голове офицера, и он по привычке потянулся к кобуре, но, вовремя вспомнив, что кобуры с оружием на поясе нет, наклонился над внезапным препятствием.
        Нащупав голову, он понял, что тело недвижимо. «Неужели покойник? - с ужасом подумал Ремизов, но тело вдруг зашевелилось, и он услышал стон. Павел Петрович, почувствовав под рукой кляп, с силой потянул его на себя, и услышал знакомый голос своего верного оруженосца:
        - Кто здесь?
        - Петр, я это, Ремизов… Что с тобой случилось?
        - Развяжите мне руки, больно очень.
        Павел Петрович перевернул Дронова на живот и принялся развязывать перетянутые тонкой бечевой руки Дронова. Петруха стонал от боли, но узел был такой мудреный, что быстро развязать его у Ремизова никак не получалось.
        - Потерпи, Петя, я попробую ножом. Только сейчас дотянусь до него.
        Но в кромешной тьме Павел Петрович долго крутился на месте, пока не сообразил, в какой стороне находится стол со столовыми принадлежностями.
        Разрезав бечевку, он приподнял голову Петра и положил на свое колено.
        - Кто это сделал?
        - Не поверите, Пал Петрович, ни за что не поверите… Кацебо, сволочь.
        - Валериан? - удивился Ремизов. - Но зачем?
        Петр неудачно повернулся и застонал. Ремизов аккуратно положил его на пол и стал искать спички, чтобы зажечь фитиль. Когда слабенький огонек осветил комнату, Ремизов увидел, что вокруг все было буквально перевернуто.
        - Вы что, дрались с ним? - спросил он Дронова.
        - Да какой там дрались. Я пришел вместе с ним с лечения, вас нет. Я вышел во двор, прошелся немного. Потом зашел на сторону доктора, его тоже на месте не оказалось. Я еще удивился про себя и даже испугался немного - куда это вы все подевались… Потом решил прогуляться, пользуясь тем, что на улице совсем стемнело. Накинул старый халат, что Хван нам дал на тряпки, и пошел к трактиру. Там постоял, послушал, что говорят. Кстати, научился уже речь эту басурманскую понимать… Решил вернуться. Вхожу в комнату, а Кацебо в ваших бумагах роется. Я вроде бы шутейно так ему и говорю, мол, что это вы без хозяйского разрешения бумаги ворочаете, а он как глянет на меня своими глазищами - точно шайтан. Хвать со стола кувшин - тот, что Тыхе давеча принесла, и меня им по голове со всей дури…
        Петруха почесал ушибленное место и, глядя прямо в глаза Ремизову, прошептал:
        - А чего ему в профессорских бумагах надо было? Какие такие ценности в записках дряхлого старика могли быть?
        Но Ремизов ничего не слышал. Он, как завороженный, молча смотрел на разбросанные по всему полу пожелтевшие листы профессорских записей, не в силах пошевелиться.
        Очнувшись, он бросился к мешку, в котором Петруха хранил офицерскую форму. Достал китель и принялся отдирать подкладку. Убедившись, что карта на месте, он сел на пол и устало сказал:
        - Давай, запирай покрепче дверь. Нужно поспать, а завтра решим, что делать. Утро вечера мудренее.
        Петруха, не задавая лишних вопросов, придвинул к двери стол, водрузил на него скамейку, сгреб черепки от разбитого кувшина в угол комнаты и, прихватив с собой топорик для колки дров, молча лег на топчан.
        Дронов все никак не мог поверить в то, что доктор Кацебо, с которым он так подружился в последние дни, способен на банальное воровство. И к тому, что вот так, запросто, смог ударить со всей силы его, такого верного и преданного человека, по голове здоровенным кувшином! За что? За какие-то записки полоумного старика. Несмотря на то, что голова еще ныла от боли и обида на Кацебо никак не проходила, он уснул мгновенно, стоило ему только лечь на топчан. А Ремизов за всю ночь так и не сомкнул глаз.
        Часть вторая
        Глава первая
        Гюнтер с трудом открыл глаза. Ненадолго, потому что веки слипались сами по себе. В голове, в ушах стоял шум, похожий на звук падающей с неба воды - однообразный, непрекращающийся, монотонный.
        Лежать было жестко и холодно. Гюнтер догадался, что лежит на голых камнях, хотел приподняться, но не смог - руки за спиной и ноги были прочно стянуты скотчем. Когда он проснулся окончательно и огляделся, то понял, что лежит в пещере. Дневной свет еле-еле пробивался из длинной прорехи в самом верху каменного мешка, поэтому четко разглядеть место, где он находился, было затруднительно.
        Помимо того, что у него сильно болела голова и ныли туго перетянутые скотчем руки, Гюнтер чувствовал резкую боль в правом боку. С трудом извернувшись, он попытался рассмотреть, что же так сильно болит. Оказалось, что вся одежда с правой стороны - джинсы, ветровка и футболка - разодрана и все тело в ссадинах и порезах. Скорее всего, его просто волоком тащили по земле как раз на правом боку, отчего одежда порвалась, а тело пострадало от того, что цеплялось за камни, кусты и прочую гадость, валяющуюся на земле. Вот только Гюнтер этого совершенно не помнил и вообще никак не мог сообразить, что с ним произошло. Как он мог оказаться в положении пленника в таком месте.
        Понемногу глаза привыкли к темноте, и он разглядел чуть поодаль от себя очертания человека, заваленного какими-то тряпками.
        - Ей, кто здесь?
        В ответ он услышал слабый стон и заметил некое шевеление.
        Гюнтер подполз к человеку, плечом кое-как раскидал тряпки и узнал… Клару. Она тоже была связана скотчем, только, ко всему прочему, у нее еще и рот был заклеен. Она смотрела на него совершенно дикими от ужаса глазами и просила, чтобы он отлепил скотч с ее губ. Гюнтер зацепил краешек скотча зубами и с силой потянул на себя. Клара взвыла от боли, но Гюнтер строго прикрикнул:
        - Тихо, нас могут услышать. Потерпи…
        Покончив со скотчем на лице, Гюнтер повернулся к Кларе спиной и сказал:
        - Клара, освободи мне руки, перегрызи скотч. У нас мало времени, надо поскорее убраться отсюда. Грызи, грызи Клара, представь, что ты белка…
        Гюнтер пытался шутить, хотя понимал, что сейчас не до шуток. Они с Кларой угодили в какую-то скверную, очень скверную историю, и как из нее выпутываться, пока неясно.
        Кларе не понадобилось много времени, хватило минуты две, чтобы освободить руки Гюнтера. Потирая посиневшие запястья, он спросил:
        - Ты можешь объяснить, где мы и что произошло?
        Клара молчала.
        - Раз молчишь, значит знаешь, что случилось… Это все Хельмут устроил?
        Клара кивнула головой и повернулась спиной к другу:
        - Теперь мне развяжи руки. У них, сволочей, даже веревки не оказалось нормальной. Первый раз вижу, чтобы руки скотчем обматывали, тоже мне, бандиты международного значения.
        - Какие бандиты, Клара? Не молчи, говори все, что знаешь.
        Клара еще посопротивлялась для порядка, а потом выдала порцию такой ошеломляющей информации, что у Гюнтера волосы на голове зашевелились…
        На шумном китайском вокзале, куда Гюнтер с Кларой приехали вдвоем, чтобы догнать остальную группу, их должен был встречать сам Штольц. Поезд давно уже прибыл, вагоны опустели, а Хельмута все не было. Первым забеспокоился Гюнтер. Попытался дозвониться до него, но напрасно - телефон нежным женским голосом отвечал по-китайски что-то вроде «абонент временно недоступен». Когда ждать уже было бессмысленно, коллеги направились в ближайшую гостиницу.
        В гостинице Клара попыталась дозвониться до своих коллег-волонтеров, которые уехали раньше всех, чтобы подготовиться к приезду основной экспедиции. Попытки ни к чему не привели. С немецкой дотошностью извела расспросами учтивого портье, но он оказался настолько далеким от понятий «археология» и «этнография», что ничего так и не смог объяснить Кларе толком.
        Едва разместившись в номере, Гюнтер спустился в город, чтобы перекусить. Клара отказалась, сославшись на головную боль.
        Время было позднее, освещение на улицах - так себе, поэтому Гюнтер зашел в первую попавшуюся харчевню, расположенную недалеко от гостиницы. Отведав нежнейших бараньих ребрышек, зажаренных с помидорами и приправами на его глазах в печи, Гюнтер немного успокоился. Прошелся еще минут двадцать по шумной торговой площади и вернулся в гостиницу. Сытный ужин несколько смягчил его гнев на Штольца, но не излечил от нехороших предчувствий.
        В гостинице Гюнтер постучался в комнату к Кларе, чтобы пожелать спокойной ночи. Дверь она не открыла, промычав что-то вроде бы «я уже сплю». Гюнтера это вполне устроило, он отправился в свой номер и через пять минут уже спал сном праведника.
        Это было последнее, что он помнил. А дальше - связанные руки и ноги, сильная головная боль и холодная мрачная пещера. Эх, если бы он посильнее постучался к Кларе и настоял на том, чтобы она открыла дверь, возможно, все было бы по-другому.
        Когда Гюнтер пошел прогуляться и поужинать, Клара пошла в душ. А когда вышла из душевой в одном полотенце, сразу же попала в объятия двухметрового верзилы с вполне европейской внешностью. Первой была мысль о том, что в Китае немецкие женщины пользуются большой популярностью, и ей это даже польстило. Но когда верзила швырнул ей джинсы и футболку в лицо, и никак не реагируя на ее наготу и попросил побыстрее одеться, она сообразила, что он пришел вовсе не за тем, чтобы с ней поразвлечься…
        Затем усадил ее за стол, включил настольную лампу и на чистейшем немецком языке приказал:
        - Пиши, как отсюда добраться до пещеры Одинокого скитальца. Пиши разборчиво, чтобы было все понятно.
        Клара спорить с верзилой не стала, глядя на его ручищи, придушить которыми он смог бы ее без особых усилий в считаные секунды. Она подробно описала на листочке весь маршрут. Протянув листочек, аккуратно поинтересовалась:
        - А зачем, простите, вам маршрут?
        - Вопросы будешь задавать своим студентам, - осадил ее верзила, - и вообще, помалкивай лучше, я болтливых не люблю. Прибью еще ненароком.
        Клара замолчала и уставилась на дверь. Она знала, что, прогулявшись, Гюнтер обязательно заглянет к ней, и думала о том, как бы лучше подать ему знак, чтобы он не попал в руки верзилы. Решила, что просто крикнет ему: «Беги!» или «Спасайся!», а там будь что будет. Но ее сторож оказался не прост: как только раздался стук в дверь и голос Гюнтера, он приставил пистолет к ее виску и прошептал:
        - Скажи, что ты спишь.
        Клара все так и сделала, радуясь, что Гюнтер остался цел и невредим. Ей было невдомек, что верзила не один, а с сообщниками. Они незаметно вошли в номер Гюнтера, вкололи ему снотворное и сонного под белы рученьки вывели из отеля.
        Усадив перепуганную Клару в машину, они положили рядом на сиденье спящего мужчину и двинулись в путь. Усыплять Клару они не стали, как впрочем, не стали ей завязывать глаза, из чего Клара немедленно сделала выводы, что в живых ее не оставят.
        Ехали довольно долго, часа три. Сначала по городу, потом выехали на пустынную автостраду, где в ночное время машин было очень мало. Пытаться смотреть в окно и запоминать путь Клара не стала - делать это в незнакомой местности бесполезно.
        Верзила и его спутник, сидящий за рулем, о чем-то разговаривали, а второй охранник, сидевший рядом с Кларой и сонным Гюнтером, всю дорогу что-то бубнил - то ли пел, то ли молился.
        Зачем им понадобилась пещера Одинокого скитальца? Этот вопрос не давал покоя пытливому Клариному уму. В 1900 году именно в ней монах отыскал скрытую от глаз замурованную библиотеку древних раритетов, именно с этой пещеры все и началось. Все ведущие археологи мира отправились в Поднебесную, чтобы поживиться чем-нибудь из сокровищ древности для своей страны. И немало в этом преуспели.
        Вывозили реликвии целыми составами, только далеко не все они уцелели. Больше других в вывозе фресок из Дуньхуана преуспели немецкие исследователи, но во время бомбежек Германии в 1945 году большая часть реликвий погибла под обломками зданий.
        Клару также мучил вопрос, связано ли их похищение с Хельмутом Штольцем? Почему он не встретил их на вокзале? И почему их похитители - немцы? Сейчас бы с Гюнтером поговорить, но он спит, как младенец. И сколько времени он еще пробудет в объятиях Морфея?
        До сознания Клары медленно, но верно стало доходить то, что не зря Гюнтер так долго присматривался к Штольцу и не доверял ему. Наверное, этот бизнесмен не только из любви к искусству поддержал идею финансирования их экспедиции. Но теперь поздно было рассуждать об этом, а думать надо было о том, как целыми и невредимыми выбраться из этой заварушки.
        Понемногу ее укачало в машине, и она задремала. Сколько еще они проехали, Клара не знала, но на рассвете машина остановилась в пустынном месте.
        Солнце слегка позолотило верхушки редких деревьев, разбросанных по склону высокой каменной гряды, в которой, как соты в ульи, были проделаны лазы. «Дырявая гора» - пронеслось в голове у Клары. Где-то она уже слышала это выражение, но где и когда - никак не могла вспомнить. Вокруг горы простиралась пустынная местность. Ни единого намека на жилье не было видно. Верзила вывел Клару из машины и, толкнув в спину, грозно сказал:
        - Все, дорогуша, путешествие окончено. Видишь, сколько в горе дырок?
        - Вижу…
        - Выбирай, в которой тебе будет удобнее жить.
        - Но это же другая пещера? И что значит «жить»?
        - То и значит. Это теперь твоя квартира… Каменная.
        Кларе ничего другого не оставалось, как молча идти выбирать себе хоромы. Подельники верзилы вытащили Гюнтера из машины. Попытались разбудить, но безрезультатно. Он был совершенно недвижим. Тогда один из них, выдернув ремень из джинсов Гюнтера, закрепил его на поясе и волоком потащил его по земле, как мешок картошки. Рубашка на нем задралась, и оголенное тело цеплялось за колючие кусты и камни. Клара поморщилась, представив, как сильно Гюнтер может пострадать от этого, и надеялась, что он очнется от боли. Но он по-прежнему ко всему был безучастен.
        Достав фонарик, верзила осмотрел несколько «дырок», на деле оказавшимися довольно большими и глубокими пещерами. Выбрав самую длинную и извилистую, он подтолкнул в нее Клару и затащил Гюнтера. Пройдя внутрь, он достал из рюкзака моток обычного канцелярского скотча и принялся туго-туго перематывать им ноги и руки Гюнтера. Закончив, он повернулся к Кларе и с омерзительной улыбкой поманил ее рукой:
        - Иди ко мне, не бойся. Я тоже тебе нежненько руки перетяну.
        - Я не хочу. Что вы себе позволяете? Я буду кричать…
        - Не будешь, я тебе и ротик твой огромный залеплю…
        Клара пыталась вырваться из его рук, но безуспешно. Верзиле даже помощь спутников не понадобилась. Он, не переставая ухмыляться, скрутил Клару за пару минут, а так как она не переставала ругаться и брыкаться ногами, навалившись на нее всем телом, пригрозил:
        - Будешь плохо себя вести, всажу укол, и станешь куклой послушной, как твой дружок. А потом парней позову, пусть с тобой позабавятся. Им все едино - красивая баба или не очень, вроде тебя. Так что лежи смирно. Поняла?
        Клара кивнула, мечтая только о том, чтобы верзила поскорее оставил ее в покое. Ей так хотелось крикнуть ему вслед: «Сам урод», что она даже обрадовалась, что ей залепили рот. Иначе не сдержала бы своего гнева…
        Через пять - десять минут верзила вернулся и бросил Кларе старую куртку со словами:
        - Не простудись, детка… Ты нам здоровенькой нужна.
        Гюнтер выслушав сбивчивый рассказ Клары, кажется, понял, зачем их привезли именно в это место. «Дырявая гора» - что-то перевалочной базы, где археологи обычно останавливаются перед тем, как идти дальше в безлюдные и незаселенные места на раскопки. Странно, но чем более заброшенной кажется местность, тем у археологов больше шансов найти там что-нибудь интересное. Гюнтер слышал от своих сокурсников давно, лет пятнадцать назад, о том, что в данном месте всегда останавливаются ученые, это что-то вроде ритуала. Но, судя по рассказу Клары, верзила не похож на ученого, скорее, совсем наоборот - полный неуч да и грубиян изрядный. И хотя Гюнтеру еще не посчастливилось с ним познакомиться, увидеться с ним или с его помощниками все равно придется. Хотя… Возможно, получится избежать встречи.
        Гюнтер, окончательно освободившись от веревок, проверил, насколько сильно пострадал при «транспортировке». Ссадин и царапин было много, но острой боли он не чувствовал, так, саднило немного в боку. Терпеть можно. Хуже дело обстояло с головной болью. Неизвестный препарат, который ему вкололи в вену, видимо был сильным снотворным, поэтому состояние апатии и вялости, а также шум в голове и ушах, мешали Гюнтеру сосредоточиться. Единственное, что он четко понимал, что действовать надо быстро и решительно. Пока похитители думают, что он спит, надо осмотреться и найти выход из пещеры.
        Еще он вспомнил, как ребята рассказывали ему, что все, кто останавливаются в «Дырявой горе», обязательно оставляют для других какие-нибудь припасы. Что-нибудь из провизии, одежды, так, на всякий случай. Когда Гюнтер увидел старую куртку, наброшенную на Клару, он сразу об этом вспомнил. Откуда-то ее верзила взял? Не мог же он возить в машине подобный хлам? Скорее всего, нашел в пещере и бросил Кларе, чтобы не замерзла. Он решил обследовать пещеру, вдруг найдется какая-нибудь дельная вещь. Ну, скажем, палка или камень с острыми краями, чтобы можно было как-то защищаться, если похитители нагрянут.
        Неплохо было бы и проследить за троицей бандитов, привезших Клару с Гюнтером к пещере. Скорее всего, они кого-то ждут. Возможно, Штольца. Пока есть время надо: первое - найти выход, второе - поискать что-нибудь дельное. Гюнтер подполз к Кларе, которая молча сидела, опустив голову на колени:
        - Все, подруга, некогда придаваться унынию, давай действовать. Ты сейчас тщательно осмотри все вокруг.
        - В темноте? Я же не крот.
        - Меня видишь? Вот и хорошо… На коленях ползай, проверь все углы. Здесь могло что-нибудь остаться от прошлых экспедиций. Это же «Дырявая гора»! Неужели ты не помнишь, сколько про нее мы в студенчестве наслушались!
        - Вспомнила!
        Клара обрадовалась, видимо, страх понемногу отступил, и она смогла нормально рассуждать.
        - А что искать? Ну, хоть приблизительно?
        - Нам сейчас все сгодится. А я попробую добраться до выхода и понаблюдаю за нашими мучителями.
        Во весь рост встать не получилось - голова упиралась в каменные своды, поэтому передвигаться Гюнтеру пришлось на полусогнутых ногах, а иногда и ползти на коленях. Добравшись до выхода, он долго не решался подползти к краю. Вдруг бандиты сидят напротив и сразу увидят его? Долго прислушивался. Голосов не было. Вокруг стояла подозрительная тишина. А, может быть, они просто бросили их здесь, а сами уехали? Это было бы просто замечательно…
        Решившись высунуть голову наружу, Гюнтер сразу же заметил автомобиль, стоящий метрах в ста от входа в пещеру. Не уехали.
        В машине было пусто. И рядом никого не было видно. Куда же они подевались?
        Высунув голову из укрытия, насколько было возможно, Гюнтер осмотрелся. Раз никого не видно, значит, все трое просто разошлись по пещерам. Причем, ушли, наверное, вглубь, иначе были бы слышны голоса. Попробовать убежать? Далеко не убежать - видно все вокруг на много километров. Что же придумать…
        Самым лучшим для них сейчас в данной ситуации может быть только одно - спрятаться. Выбраться из этой пещеры и перебежать в другую. Только сделать это надо незаметно. Они пойдут искать сбежавших пленников, а в это время можно будет пробраться к машине и уехать.
        Гюнтер услышал шорох за своей спиной. Обернулся и увидел Клару, перепачканную с ног до головы терракотовой глиной.
        - Гюнтер, я нашла какой-то лаз. Узкий и сырой. Пошли, поглядим. А верзила с бандитами где?
        - Их не видно и не слышно, а машина стоит. Может быть, рванем и попытаемся ее угнать, пока их нет?
        - А вдруг они начнут стрелять?
        - Не должны… Раз они нас увезли, значит, мы им нужны для какой-то работы. Правильно? Поэтому стрелять в нас они не станут. И потом, посмотри - никого вокруг не видно и даже голосов не слышно. Они далеко ушли.
        Клара сомневалась. Ей было страшно, а страх плохой советчик в таких делах.
        Но сомневалась она не зря. Уже через минуту из соседней пещеры послышались голоса и мужской смех. Значит, бандиты вернулись. Клара и Гюнтер, не сговариваясь, бросились вглубь пещеры. Лаз был почти незаметным. Кларе удалось нащупать его совершенно случайно - она ползала на коленях по пещере и тщательно ощупывала ее дно руками. Почувствовав небольшое углубление, нажала посильнее рукой, и камень под ней зашатался. Надавив посильнее, протолкнула камень, и он покатился вниз по образовавшейся расщелине. Из нее потянуло запахом сырости и холодом. Клара поежилась и натянула на себя старую рваную куртку, оставленную верзилой. Гюнтера передернула от отвращения к этой грязной куртке, но она этого, к счастью, не увидела. Она, в отличие от своего друга, была менее щепетильна. Они, не сговариваясь, протиснулись в образовавшейся желоб и друг за другом поползли вниз. Обернувшись, Клара сняла-таки с себя куртку и прикрыла ей лаз. Возможно, парни не сразу сообразят обыскать пещеру, и не заметят лазейку. Тем более, что куртка так перепачкана, что ее от стены пещеры не отличишь.
        В темноте ничего не было видно. Они ползли в полную неизвестность - Гюнтер впереди, Клара за ним. Подальше, только бы подальше от похитителей.
        Камни были сырыми, значит, где-то внизу должна быть вода. Почему-то Гюнтер был уверен в том, что лаз ведет в безопасное место, и полз по скользким, грязным камням все быстрее и быстрее. Клара начала отставать:
        - Гюнтер, подожди. Я уже колени до крови расцарапала, не успеваю за тобой.
        - Здесь совсем мало воздуха, нам побыстрее нужно выбираться, иначе мы можем задохнуться. Я не шучу. Прибавь скорость, Цеткин, и вперед.
        Прошло не меньше часа, прежде чем они заметили слабый просвет впереди и почувствовали, что воздуха прибавилось. Дышать было уже не так трудно, как вначале пути, значит, выход где-то рядом.
        Глава вторая
        Хельмут Штольц стоял у окна гостиничного номера, глядя, как капли дождя медленно стекают по стеклу. Пыльному, тусклому, давно немытому стеклу.
        «Вот и жизнь моя пыльная да тусклая, - думал он, прислушиваясь, не позвонит ли телефон. - Сорок скоро, а живу до сих пор, как перекати-поле. Ни семьи, ни друзей. Одни хозяева да сообщники. А ведь я не дурак, совсем не дурак. Хорошее образование получил… И что?»
        Штольц отошел от стекла, подошел к чемодану и выудил оттуда плоскую фляжку. Отхлебнув пару глотков, поморщился. Крепкий гавайский ром, конечно, не самый лучший напиток, но в дальней дороге лучшее средство от усталости и хандры. Особой усталости, впрочем, Хельмут не чувствовал, а вот хандра его крепко накрыла.
        А ведь все так хорошо шло. И вдруг… Звонок от бывшего однокашника по Королевскому институту Великобритании выбил его из колеи. Прихрамывающий великовозрастный студент из России у многих подающих надежды юношей, приехавших в Англию учиться «делать бизнес», ничего, кроме ухмылки, не вызывал. В начале 90-х годов у русских было модно ездить в Англию учиться, теперь другие запросы - русские скупают на берегах Туманного Альбиона элитную недвижимость и именитые спортивные клубы, не до учебы как-то.
        Хельмут - немец лишь наполовину, на другую половину русский. Именно эта русская составляющая личности Хельмута потянула его в Англию. Платить за него было некому, поэтому головастому и сообразительному парню пришлось немало постараться, чтобы получить грант на обучение в Англии. Прихрамывающий русский - серьезный, молчаливый, чем-то привлекший внимание Хельмута, - учился старательно, много времени проводил в библиотеке. Ни с кем особо он не общался, но к Хельмуту относился неплохо. Они приятельствовали, наверное, потому, что парень хорошо говорил по-русски и даже понимал юмор. У остальных с этим как-то не очень получалось. После Англии их пути не пересекались несколько лет. Хельмут и думать о нем забыл, пока не раздался этот треклятый телефонный звонок.
        Хельмут отхлебнул из фляжки и завалился на скрипучую гостиничную кровать прямо в туфлях. Стоило только закрыть глаза, как воспоминания нахлынули на него тропическим ливнем…
        Сначала он никак не мог сообразить, с кем говорит. По телефону звонивший представился мистером Ченом. Потом стал вспоминать Англию, рассказывать о таких незначительных маленьких проделках, знать о которых могли только люди из ближнего круга Штольца. Но среди знакомых Хельмута, обучающихся в Англии, было совсем немного русских. Конечно, он сразу вспомнил хромоногого студента и узнал его голос, но совершенно забыл его имя и фамилию. Признаться в этом Хельмуту было неловко, поэтому он старался обходиться в разговоре без обращений по имени. Тем более что вначале бывший студент представился совсем другим именем. Ну, если мистер Чен, так и славно, не нужно голову ломать, чтобы вспомнить настоящее имя.
        Мистер Чен не стал долго ходить вокруг да около, сразу перешел к делу, объяснив Штольцу, чего от него хочет. Задание показалось Хельмуту бредовым, но обещанная оплата за его выполнение способна была сделать любую глупость выгодным коммерческим предложением. После согласия Хельмута выполнить его весьма странную просьбу, Чен сразу перевел задаток на банковский счет Штольца, окончательно развеяв последние сомнения.
        Ах, если бы Хельмут знал, к чему приведет его необдуманное решение сотрудничать с Ченом, если бы знал…
        Сначала начались проблемы с формированием группы университетских ученых, готовых поехать в Китай. Эта Клара еще ничего, но ее дружок Гюнтер таким подозрительным оказался. Все вынюхивал, выспрашивал. Чен как услышал, что одного из участников экспедиции зовут Гюнтером Зоммером, полчаса успокоиться не мог. Все смеялся, бедняга, как умалишенный да приговаривал: «Ну, надо же, ну и совпаденьице». Хельмут ничего расспрашивать не стал, что за «совпаденьице» такое, в России говорят, «меньше знаешь, крепче спишь».
        Потом скряга Кацебовский заартачился, да так уперся, что его пришлось… в общем, успокоить пришлось. Как оказалось, навсегда. Но Хельмут не хотел, даже и не помышлял об убийстве, это просто его ребята перестарались. А все из-за какого-то глиняного обломка. Но Чен ругать за излишнее усердие не стал, выдал «премиальные». Вполне приличные. Хельмут только удивлялся, как легко Чен расстается с деньгами. Неужели какой-то глиняный черепок дороже денег и человеческих жизней?
        Хельмут более всего беспокоился о том, что же делают ребята с Кларой и Гюнтером, которых тайно вывезли из отеля к месту предполагаемых раскопок у так называемой «Дырявой горы». Он обещал приехать на следующий день после похищения, в пятницу, и передать Хельмуту и помощникам деньги за выполненную работу. И вот уже прошло три дня, а от Чена нет никаких известий. И денег-то тоже нет. Самое забавное в этой ситуации, что и связи с Верзилой нет. Никакой. Добраться до «Дырявой горы» можно только на машине, до ближайшего населенного пункта ехать миль сорок. Мобильной связи в такой тмутаракани, естественно, тоже нет. Если Верзила не поубивал еще своих пленников, то это просто будет счастьем. Выкурив очередную сигарету, Штольц добил-таки бутылку рома, и задремал.
        …Проснулся он от того, что его отчаянно и сильно трясли за плечи. «Видимо, это Чен!» - подумал Штольц, соскакивая с кровати, не узнавая в этом седовласом китайце хромоногого студента. Только голос, голос остался прежним.
        - Это так ты выполняешь мое поручение? Пропиваешь деньги, которые я тебе перевел? - Китаец держал сонного Штольца за грудки.
        - Я здесь сижу третьи сутки, боюсь отойти от телефона. - Хельмут жестко оттолкнул китайца от себя. - И вообще, что ты с собой сделал? И ты ли это вообще…
        Хельмут попятился к окну. Голос знакомый, но лицо… Хромоногий русский стал китайцем! Стоящий перед ним человек с узкими глазами, желтоватым цветом кожи, определенно, не имел ничего общего с его старым знакомым.
        - Да я это, я, - Чен немного успокоился и даже улыбнулся, - неужели совсем непохож?
        - Не похож. Если бы не голос, я бы ни за что не поверил, что мы когда-то были неплохо знакомы. Что же такого с тобой случилось, что ты так изменился?
        - Военная тайна. Зачем тебе лишняя информация по моей скромной персоне? Лучше скажи, где Клара и Гюнтер?
        - Очень надеюсь, что у «Дырявой горы». Я обещал Верзиле забрать их в пятницу, а сегодня понедельник. Связи нет никакой. Чем они там занимаются - живы или нет, сыты или с голоду опухли, я не знаю. Ты почему пропал на несколько дней?
        - Заметал следы… Тебя прикрывал. Вот, новый паспорт тебе сделал. Ты теперь гражданин Бразилии.
        - Я…
        Хельмут посмотрел на Чена, как на лох-несское чудовище, только что вылезшее из глубины озера. Пожалуй, увидев чудище, он бы не так сильно удивился.
        - А зачем мне паспорт?
        - А затем, что ты объявлен в розыск. Интерпол, он и в Китае, Интерпол. В убийстве Кацебовского, которого я, кстати, не просил убивать, тебя подозревают. Не знаешь, кто это мог тебя за таким неблаговидным занятием, как убийство антиквара, застукать?
        Штольц задумался. Слабый лучик надежды на то, что убийство Кацебовского могло сойти ему с рук, погас.
        - Значит, я теперь преступник международного масштаба, - Штольц пристальным взглядом посмотрел в глаза Чену, - спасибо, это льстит моему самолюбию. А ты, значит, мой подельник. Хорошо же нас с тобой научили в Англии бизнес делать…
        - Не знаю, как тебя, а вот меня хорошо научили, - парировал Чен, - в России у меня было все: деньги, власть, неограниченные возможности. Только все это быстро надоедает. Утомляет. Есть, помимо этого, еще и другие интересы.
        - Конечно. Женщины, например. Самые красивые женщины планеты. Я всегда мечтал пригласить в ресторан Анжелину Джоли. Или ты… играешь в другой команде? Ну, в смысле, тебе больше нравится Бред Питт?
        - Это хорошо, Хел, что ты не потерял еще чувство юмора и даже пытаешься шутить. Но нам пора. Пошли искать надежную машину и закупать продукты, пока из наших пленников твой Верзила не сделал шашлык.
        Когда Гюнтер увидел просвет впереди и понял, что им удалось выбраться из каменного лабиринта, он и подумать не мог, что из одной ловушки они с Кларой попали в другую. Узкий лаз, по которому они так долго ползли, вывел их на самую верхушку «Дырявой горы», где была небольшая площадка диаметром метра в два. Вид с вершины горы был удивительный, только его очень портил силуэт автомобиля и копошащихся рядом с ним бандитов. Поэтому Гюнтер побоялся встать во весь рост, иначе его могли бы заметить. Оглядевшись, Гюнтер понял, что спуститься с горы незамеченными им не удастся. Это возможно сделать только в темное время, но в темноте лазить по горам опасно, тем более, по таким крутым, с торчащими отовсюду острыми выступами.
        Через пару минут из лаза выползла Клара, совершенно измученная и грязная. В руке у нее был зажат небольшой кусок черенка от лопаты, которым она гордо потрясла перед лицом Гюнтера.
        - Как думаешь, сгодится для самообороны? - спросила она, едва переведя дух.
        - Еще как! Только с кем бороться собираешься? Пока нас никто не ищет. Вон, видишь, внизу у машины все наши мучители.
        - Вижу. Между прочим, собираются обедать.
        Верзила доставал из багажника пакеты с покупками, а двое остальных суетились рядом: расстелили бумажную скатерть, достали одноразовые стаканы и тарелки. Клара почувствовала острый приступ голода.
        - Я тоже чего-нибудь съела бы. Ой, как же есть хочется!
        - Ты лучше отвернись, не смотри на это пиршество. Считай, что у тебя строгая диета. Тебе, кстати, на пользу пойдет голодание.
        - Ты думаешь? - вполне серьезно спросила Клара.
        Гюнтер также серьезно кивнул в ответ. «Удивительно, - подумал он, - Клара так заботиться о своей внешности, что даже готова забыть об опасности. Смертельной опасности, которая нам угрожает».
        Все время, пока они лезли по грязному холодному лазу, он думал о том, что же похитителям от них с Кларой нужно? Но ни одного ответа не находил. А как только выбрался на площадку, ответ как-то сам пришел ему в голову. Ну, конечно! Как же он сразу не догадался! Бандиты выкрали их по заданию главного организатора похода, не Штольца, нет, Штольц - просто исполнитель, а именно главного, который все это и затеял.
        Сложив дважды два, Гюнтер пришел к мнению, что таинственный «некто» нанял Штольца для разовой акции. Теперь понятно, почему в Кельне так смутил Гюнтера скромный вид офиса Штольца. И все эти коробки с надписями «1993. Камбоджа» и «1998. Мексика», которыми был заставлен его «кабинет», не более чем просто бутафория. Значит, скоро, совсем скоро таинственный «некто» должен объявиться.
        Клара, также опасаясь из-за своего высокого роста вставать полностью, перемещалась по площадке, ползая на коленях. Заметив, что Гюнтер задумался, сидя в позе роденовского «Мыслителя», а Клара за много лет знакомства прекрасно знала, что в такие моменты о чем-то его расспрашивать бесполезно, подползла к нему и, прислонившись к его теплой спине, попыталась заснуть. Попытка оказалось успешной.
        Гюнтер аккуратно, чтобы не разбудить, положил голову спящей Клары себе на колени, накрыл ее курткой и продолжил свои размышления.
        Не случайно их с Кларой отправили отдельно от всей группы, чтобы удобнее было похитить. Так как Клара - ходячий справочник по китайской истории и археологии, она нужна в качестве консультанта, а Гюнтеру, скорее всего, отведена роль исполнителя. Вот только исполнителя чего? Возможно, да и скорее всего, таинственный организатор планирует произвести какие-то раскопки, естественно, никем не санкционированные и нигде не согласованные. Незаконные, одним словом. Для этого он и придумал такую многоходовую комбинацию, как организация научной экспедиции по следам «боевой славы» великих немецких археологов, чтобы усыпить бдительность китайских властей, следящими за своими памятниками старины. Любые раскопки здесь запрещены, тем более иностранным специалистам, которые в начале двадцатого века расхитили немало ценнейших раритетов. А в составе научной экспедиции провести раскопки гораздо проще. А что тут такого? Ездят ученые, любуются старинными фресками, посещают культурные памятники, пишут научные статьи. Да, живут в палатках, ну и что? Специально, чтобы больше было времени приобщиться к многовековой истории.
Вот ведь как все четко рассчитано.
        Еще студентом Гюнтеру случалось бывать в Китае. Вернулся в Германию, охваченный порывом написать об этом путешествии статью в университетский вестник. Написал и, как выяснилось, нашел свое истинное призвание - стать ученым-исследователем. После этой публикации он стал местной знаменитостью. На всех семинарах и конференциях имя Гюнтер Зоммер стояло в числе самых первых выступающих. Его захватила такая жизнь, захватила романтика профессии. Пожалуй, из всех выпускников только они с Кларой стали серьезными исследователями, учеными, остальных раскидало по жизни. Кто-то преподает в школе, кто-то ушел в бизнес или поступил на службу в муниципалитет. А «смешная парочка» - именно так называли их в университете - осталась верной профессии до конца.
        До конца… Сколько осталось времени до этого самого конца. Умирать совсем не хочется. Но пессимистическое настроение никак не покидало Гюнтера. Предчувствие беды, казалось, витало в воздухе. В чистом, горном воздухе, где-то на краю земли и неба.
        Глава третья
        Чен вел машину, не останавливаясь, уже часов пять. Хельмут давно просил его где-нибудь припарковаться и перекусить, но Чен, казалось, не слышал его настойчивых просьб.
        - У меня сейчас лопнет мочевой пузырь, глуши мотор, - Хельмут решил силой остановить Чена и попытался вырвать у него руль. Но тот лишь рассмеялся, оттеснив локтем Штольца.
        - Потерпи минут десять, скоро мотель.
        «Сумасшедший придурок, псих, - Штольц мысленно последними словами ругал Чена, - черт меня дернул связаться с ним. Теперь я полностью зависим от него, а ждать от этого психопата можно все что угодно. Совершенно непредсказуемый тип».
        Вскоре, действительно, показался небольшой мотель, более похожий на казарму, чем на гостиницу. Здесь имелась автозаправка, небольшой магазинчик и, о счастье, туалет, в общем, настоящий оазис цивилизации в глухой китайской провинции.
        Как только автомобиль остановился, Штольц бросился к одиноко стоящему туалету, на ходу расстёгивая ремень. Достав карту местности, Чен прикинул, что ехать им еще часа четыре, если не сбавлять темпа. Добраться нужно до темноты, иначе можно заблудиться. Оглядевшись, Чен заметил, что к зданию магазина примыкает небольшой крытый навес с тандыром, откуда доносились умопомрачительные запахи жареного мяса.
        Чтобы не тратить время, Чен заказал себе и Штольцу баранину на лепешке, приправленную помидорами и специями, потом подумал и заказал еще десять порций для пленников и их похитителей и велел хозяину поторапливаться. Юркий йугур - представитель самой многочисленной народности Синьцзяна - от радости, что получил такой большой заказ, летал без остановки от разделочного стола к тандыру, не скупясь на специи для блюда и улыбки для посетителей.
        Когда счастливый и умиротворенный Штольц вернулся из туалета, Чен уже сидел за легким столиком, а рядом суетился счастливый продавец, он же повар, он же официант. Чен спросил, как идет бизнес, много ли народу бывает на этой заправке? На что уйгур ответил, что людей здесь бывает мало. Спросил Чен и о том, не приезжал ли к ним на заправку недавно высокий плечистый мужчина европейской внешности, говорящий по-немецки?
        - Нет, европейцев здесь давно не было. С месяц назад была группа археологов, но говорили они между собой на английском языке, немецкой речи я здесь давно не слышал.
        - А ты что, языки знаешь? - удивился Чен.
        - Конечно, я же где работаю? - возмутился уйгур. - В самом просвещенном месте Синьцзяна! Где же повсюду не простые туристы, а ученые. Здесь и отец мой работал, и дед. И сын, когда подрастет, здесь же будет работать.
        - Неужели, такое бойкое место? Что-то не видно, чтобы здесь люди толпились?
        - Бизнес мой идет так себе, за то когда приезжают люди ученые, они мне за мои рассказы такие деньги платят. Месяц можно тандыр не разжигать…
        Чен задумался. Похоже, уйгур может оказаться весьма полезным человеком.
        - А что ты такое необычное знаешь, за что ученые люди, как ты говоришь, тебе деньги большие платят?
        Юркий уйгур хитро улыбнулся, сверкнув золотым зубом:
        - Дорогой, ты мне только за еду заплатил, за мои рассказы совсем другая цена.
        Тут в разговор, который шел на китайском языке, вступил ничего не понимающий Штольц:
        - Чен, я тебя не понимаю. Сначала ты летишь по трассе, как ужаленный, пять часов без остановки, а потом вдруг пускаешься в рассуждения с местным аборигеном? Может, все-таки, двинемся в путь? Я свою лепешку съел, а ты еще и не притрагивался к еде.
        - Тут мне товарищ поведал историю о том, как он денежки зарабатывает…
        - А у тебя что, с финансами проблема? Подработать решил?
        - Этот хитрый типчик многое знает… Прихватить бы его с собой.
        - Ты, Чен, совсем спятил? - терпению Штольца, казалось, наступил конец. Он готов был уже придушить Чена за его выходки.
        - Нет, Штольц, я вполне адекватен. В Китай я приехал не на прогулку, а по делу, о котором давно мечтал. Чтобы его довести до конца, мне нужны помощники. Ты, например, оказался хреновым помощником. Наследил так, что теперь объявлен в розыск… А ведь без Кацебовского фрагмент фрески трудно прочитать… Еще неизвестно, смогут ли Клара и Гюнтер разобраться в том, что там зашифровано. Кацебовский, скорее всего, уже был близок к тому, чтобы разобраться в этих древних каракулях, а ты его взял и замочил.
        - Да не прикасался я к нему… Просто Верзила перестраховался, как бы тот тайком не включил сигнализацию. И вообще, Чен, ты меня в темную используешь. Я твоей затеи до конца не знал, и знать не собираюсь. Ни к чему мне лишняя информация, за которую я могу и своей головой поплатиться. А мне еще пожить охота. Красиво пожить, богато, как ты жил в России. Слушай, а я ведь так и не могу вспомнить твоей настоящей русской фамилии…
        - И не вспоминай, осторожный ты мой, целее будешь. Ладно, заводи мотор, теперь ты за руль садись, а я подремлю немного.
        Уйгур упаковал теплые сочные лепешки с мясной начинкой в коробки, затем уложил их в пакет и поверху обмотал их куском войлока. Сам уложил в багажник машины, добавил еще туда две канистры с водой.
        - Без воды вам в степи туго придется. Возьмите, не помешает.
        Чен дал ему за все труды и старания стодолларовую купюру, пообещав вернуться и послушать рассказ.
        - Вернешься. Дорогой, обязательно вернешься. Я ведь знаю, куда ты едешь и зачем. Ты не первый, и не последний европеец, кто ищет ее… Имей в виду, что я хороший лекарь. Травами лечу, массаж знаю. Мало ли что в дороге может случиться… Теперь знаешь, куда за помощью можно ехать.
        Чен внимательно посмотрел в глаза уйгуру и вдруг испугался… Взгляд его узких глаз, казалось, прожигал насквозь.
        - С чего ты решил, что я европеец?
        - Я же не слепой. Врачи, конечно, постарались на славу, но я знаю, что ты русский. Не немец, как твой напарник, а именно русский. Больше нам не о чем говорить. Уезжай. Когда вернешься, мы еще поговорим.
        Штольц ударил по газам и рванулся с места. Ему страшно не понравился этот заботливый торгаш, который таким странным образом повлиял на Чена своими разговорами, суть которых Хельмуту была неясна. Он пристальным взглядом провожал отъехавшую машину, а растревоженный встречей с уйгуром Чен, обернувшись, долго смотрел на одиноко стоящую фигуру юркого китайца, пока он не скрылся из вида.
        Солнце палило нещадно, и это было удивительно. В апреле обычно в этих местах еще не бывает такой почти июльской жары, но чем дальше в степь уходила дорога, тем становилось теплее. А еще вчера Штольц изнывал от тоски, глядя в мутное гостиничное окно на серое затянутое тучами небо и слушая, как капли дождя выбивают по стеклу свою невеселую мелодию.
        Чен откинулся на спинку кресла и сделал вид, что спит. Хотя встреча со странным уйгуром рассеяла последние остатки сна.
        После того, как Чен сделал операцию, ни один человек не усомнился в том, что он китаец. Язык он выучил хорошо, заплатив своему учителю приличную сумму не только за знание языка, но и отдельных диалектов, распространенных в Синьцзяне. В косметологической клинике тоже пришлось раскошелиться, чтобы получить то, что он хотел - лицо китайца. Ему даже пришлось пропить курс каких-то пилюль и пройти курс загара в солярии, чтобы кожа приобрела нужный оттенок. На что только не отважишься ради исполнения мечты…
        Мечты, мечты. Когда-то он уже был близок к исполнению самой заветной мечты всей своей жизни, но закончилось это плохо…
        Теперь, поменяв внешность, образ жизни, среду обитания, Чен приступил к реализации своей второй мечты, которая ему также не давала покоя несколько лет. Вот такой он человек, русский человек с лицом китайца, которому привычная размеренная жизнь состоятельного человека не по нутру, ему нужна другая, полная приключений и опасностей. Без адреналина, как без воздуха. Чен, пребывая в раздумьях о своей нелегкой судьбе, заснул и открыл глаза только тогда, когда Штольц резко ударил по тормозам. «Хреновый водитель, однако, этот немец», - подумал Чен, открывая глаза. И тут же снова закрыл их, проваливаясь в небытие от полученного удара по голове.
        Глава четвертая
        Миша Порецкий с трудом разлепил глаза, чтобы можно было дотянуться до будильника и отшвырнуть его куда-нибудь подальше. Жену с ребенком он отправил к родственникам во Францию, в глухую провинцию, на свежий воздух, а сам последние недели буквально жил в архивах, доступ к которым ему сделал Мазуров. Он перечитал тонну документов, всевозможных отчетов, писем и даже пару раз натыкался на доносы, но все никак не мог разыскать самого главного - хоть какой-то информации о Павле Петровиче Ремизове.
        Не мог такой человек взять просто так и потеряться. Ну, никак не мог. Конечно, кое-что ему удалось найти. Так, он наткнулся на упоминание о том, что Ремизов вернулся в Россию и стал служить в Красной армии. Ему помогли восстановиться в армии и получить довольно высокий чин родственники Немытевского, на дочери которого, Ольге, он женился после возвращения из Китая. Оказалось, что сам Луначарский активно вступился за него, а авторитет интеллигентного и дипломатичного наркома в то время был непререкаемым.
        Далее провал, полнейший провал в биографии Ремизова. По опыту Порецкий знал, что если документы по тому или иному человеку пропали, значит, он был репрессирован. Мазуров, кстати, тоже подтвердил эту догадку, но доступа к архивам МВД он сделать Михаилу никак не мог. Пришлось Порецкому прибегнуть к контактам своей очень авторитетной мамочки и даже съездить на денек в Первопрестольную, где он и смог раздобыть искомые бумаги.
        Догадка оказалась, к сожалению, верной. Ремизов Павел Петрович действительно был репрессирован в 1937 году и осужден на «десять лет без права переписки». Причем, обвинение было явной липой, сфабрикованной по делу генерала Блюхера, но тогда никто не мог рассчитывать на хорошего адвоката. Иногда люди попадали в застенки Лубянки просто так, за компанию со своим командиром, и редко кому удавалось выбраться оттуда, не подписав какого-нибудь омерзительного признания, обвиняющего невиновного человека. Ремизов ничего подписывать не стал. О дальнейшей его судьбе ничего не известно. Значит, из лагерей он так и не вернулся.
        Миша нехотя встал с постели, посчитав, что поспал он всего четыре часа. На работе надо быть к 10 утра, без опозданий, а уже начало девятого. Пробежка по парку отменяется, завтрак тоже, только душ и быстрые сборы на работу. В офисе перехватит чего-нибудь у Натальи перед совещанием, у нее всегда есть пара плюшек. «В конце концов, я так мучаюсь из-за ее лучшей подруги, - рассуждал Михаил, закидывая в портфель необходимые бумаги, - значит, ей и кормить меня. Иначе кто же еще Гюнтеру поможет!»
        Сегодня он надеялся где-нибудь к обеду получить ответ на свой запрос из архива о судьбе его жены - Ремизовой Ольги Петровны, дочери профессора Немытевского. После совещания надо будет обязательно проверить почту. Если хоть какие-то контакты остались и эта женщина, возможно, еще жива, он обязательно попытается встретиться с ней.
        Штольца надо остановить. Понятно, что он затеял серьезную игру, раз не пожалел жизни антиквара, значит, игра стоит свеч. Скорее всего, у Штольца есть покровители или заказчики, гораздо более серьезные люди, чем он сам. Но как их вычислить? Да и вообще, что он - Миша Порецкий - сможет сделать, даже если раскроет тайну фрагмента этой странной фрески? Как он сможет разоблачить преступников из другой страны, сидя в Питере и изучая дело репрессированного офицера Ремизова?
        «Как, как… - злился на свою беспомощность Порецкий, - как угодно. Докопаюсь до сути и пойду в консульство. Гюнтер - славный парень, его выручать надо. А для начала найти сведения об Ольге Ремизовой-Немытевской».
        Совещание затянулось часа на четыре. Михаил, проглотивший в кабинете у Натальи эклер и запивший его остатками чая из ее же стакана, умирал от голода и из последних сил боролся со сном. Сон оказался сильнее его, и Порецкий умудрился заснуть прямо за столом. Спас от позора сидевший рядом начальник договорного отдела, толкнувший Михаила в бок, когда Артур Артурович попросил Порецкого прокомментировать ситуацию, сложившуюся на Малеевском консервном комбинате после очередного наезда рейдеров.
        - Артур Артурович, я докладывал, что без выезда на место я не могу разобраться во всех тонкостях дела. Мне необходимо там появиться и поговорить с местными властями.
        - Так вот и станут местные власти говорить с юристом из Петербурга? Кто ты для них такой?
        - Вы меня, главное, отпустите денька на три-четыре, а там посмотрим, кто со мной станет разговаривать, а кто нет.
        Артур Артурович задумался. Отпускать ему Порецкого категорически не хотелось. Михаил был не только хорошим юристом, но еще и прирожденным дипломатом, умудряющимся любые переговоры заканчивать с пользой для фирмы. А на этой неделе, помимо малеевской проблемы, на фирме намечается еще парочка встреч, причем не самых приятных. Но комбинату надо помогать. Директор комбината - не просто хороший партнер, но еще и личный друг. Так что придется Порецкого отправлять на комбинат.
        - Ладно, Михаил, иди, собирайся в дорогу.
        - Иду, все сделаю как надо, - пообещал он с самым серьезным видом, а, выйдя за дверь, не удержался, подпрыгнул от радости.
        В кабинете первым делом проверил электронную почту. Есть! Пришел ответ из архива на его запрос об Ольге Ремизовой. Содержал он следующую информацию:
        «Ремизова Ольга Петровна (девичья фамилия Немытевская), 1904 года рождения 15 января 1943 года была насильно вывезена немецко-фашистскими захватчиками в Германию, где находилась в г. Шробенгауз в рабочем лагере до 10 апреля 1945 года. Сведениями о совершении ею противоправных действий за данный период не располагаем. Справка выдана на основании имеющихся архивных материалов по Псковской области архивное дело № 7954 оп. 1».
        «Не густо, - подумал Михаил. - А где же ее теперь-то искать? Понятно, скорее всего Ольги Петровны уже нет в живых, но ведь были же дети, внуки».
        Первое, что пришло ему в голову - позвонить Мазурову. Старичок большой мастер по нужным связям и знакомствам, что-нибудь да подскажет.
        Решение было верным, Мазуров тут же дал нужный телефон милой дамы Нины Ивановны из какого-то комитета, который занимается делами узников концлагерей. На просьбу Михаила получить хоть какие-то сведения о судьбе Ремизовой, Нина Ивановна приветливо попросила подождать, не вешая трубку, и через минуту выдала все необходимые сведения.
        Оказалось, что по возвращению из лагеря весной 1945 года путь в Москву и Петербург ей был заказан, поэтому она поехала жить к дальним родственникам в деревню Большаки в Псковской области. Последние, самые свежие сведения о семье Ремизовых таковы: за компенсацией немецких властей, которая выплачивается узникам концлагерей или их семьям, обращался некий Фролов Павел Александрович, внук Ремизовой. Координаты парня очень порадовали Михаила - на его счастье парень проживал в Санкт-Петербурге. У Нины Ивановны даже был записан его мобильный телефон.
        Попрощавшись с милейшей женщиной, Порецкий тут же набрал номер Фролова, и услышав: «Слушаю вас, Фролов», представился:
        - Меня зовут Михаил Порецкий, я юрист. В данный момент беспокою вас по делу о судьбе вашей бабушки Ремизовой Ольги Петровны.
        - О судьбе бабушки? Постойте-ка, но компенсацию я уже получил, мне еще что-то перепало от немецкого правительства?
        - Нет, я не по финансовой части. Меня интересует нечто, что могло бы мне помочь в решении очень сложного дела. Не хотелось бы это обсуждать по телефону. Могу я встретиться с вами?
        - Да, конечно, все, что касается бабушки, для меня свято. Можно и сегодня пообщаться. У меня свободный график работы, я могу встретиться с вами в любое время.
        - Так, может быть, прямо сейчас встретимся? Вы где находитесь?
        - В редакции, на улице Восстания.
        - Отлично. Давайте через час встретимся в кафе «Суаре», знаете, это на углу Восстания и Жуковского, в подвальчике? Там уютно и кормят хорошо.
        - Знаю, конечно, я там часто обедаю. Значит, в 15.00. А, кстати, как я вас узнаю?
        - Я в сером костюме… Рубашка голубая, а галстук синий с серыми полосками.
        - Понятно, в общем, как у большинства мужчин. Тогда лучше меня запоминайте: я рыжий, кучерявый, высокий, в светлом бежевом свитере и …невероятно обаятельный. Так, во всяком случае, говорят все мои знакомые девушки.
        - Я лет-то вам сколько?
        - Двадцать семь. Ну, до встречи.
        Мише заочно уже понравился «рыжий и обаятельный», хотелось бы, чтобы парень еще и толковым оказался.
        Побросав в портфель необходимые документы, он забежал попрощаться к Наталье, шепнув ей, что с Малеевским комбинатом разберется за пару дней, а в оставшиеся два плотненько займется Ремизовыми.
        Фролова Павла Александровича не узнать было невозможно - он сидел в немноголюдном зале, в полутьме, и копна его огненно-рыжих вьющихся волос вполне могла сойти за оригинальный светильник.
        Увидев Порецкого в проеме дверей, он тут же поднялся ему навстречу. Миша протянул парню руку и почувствовал, какое крепкое рукопожатие у этого «рыжего чуда». Парень, похоже, занимался спортом.
        - Вы, Павел, извините, что я вас от дел оторвал, просто вопрос у меня серьезный. Можно сказать, вопрос жизни и смерти. Даже не знаю, стоит ли вас посвящать во все детали, или только о том рассказать, что мне от вас конкретно нужно узнать?
        - Моя бабушка в жизни столько натерпелась, что я, как единственный наследник, просто обязан знать все, что так или иначе ее касается. Поэтому, начните с самого начала и не скупитесь на подробности.
        - Вот уж что-что, а подробности, это мой конек.
        Михаил и не понял, почему его вдруг как прорвало. Он рассказал этому человеку, которого видел первый раз в жизни, все, что знал о судьбе его деда Павла Ремизова и его прадеда профессора Немытевского, умершего в далеком Дуньхуане от странной болезни. О том, как причудливо переплелась судьба его родственников с современной историей любви петербурженки Марины Рябининой и ее друга Гюнтера из Германии.
        Павел слушал рассказ, затаив дыхание. Он не мог даже и подумать, что есть на земле человек, который мог бы знать о судьбе его предков больше, чем он сам и что история приключений его деда и прадеда может иметь продолжение спустя почти сто лет.
        Но, тем не менее, это было действительно так. Многое из того, что рассказывал Порецкий, было ему непонятно, но слушать юриста было так интересно, что он боялся перебить его своими вопросами.
        Когда Михаил закончил свой рассказ, то немало удивился тому, с какой точностью задавал вопросы Павел. Он не упустил не одной детали из рассказа, и выяснил все, что ему было непонятно. Как-то незаметно они уже перешли на «ты», и Порецкий поинтересовался:
        - Паша, у тебя отличная память, хотя сначала мне показалось, что ты спортсмен.
        - Спортсменом я был в прошлой жизни… И неплохим, но травма помешала стать профессионалом. Закончил журфак, но не пишу, снимаю для спортивных изданий.
        Тут Михаил вспомнил, что в его любимых спортивных газетах очень часто встречается под снимками подпись: «Фото Павла Фролова».
        - Так ты тот самый Фролов, который снимает наших кумиров? Да ты, брат, просто знаменитость. У меня в портфеле, кстати, газетка лежит с твоими снимками. А Шарапову ты близко видел?
        - Конечно, ближе некуда… Я на «Petersburg Open» каждый год работаю. Только ты не отвлекайся. Сначала заинтриговал, а теперь вдруг про работу начал. Давай думай, чем я могу тебе помочь.
        Миша объяснил, что важнейшим недостающим звеном, которое могло бы помочь собрать все отдельно взятые эпизоды этой истории в одно целое, является информация о злополучной фреске, не дававшей покоя профессору Немытевскому, фрагмент которой впоследствии оказался у антиквара Кацебовского.
        Павел вспомнил из рассказов бабушки следующее. Во времена, когда дед оказался с белоказаками в Китае, у него в отряде служил доктором некий Валериан Кацебо, с которым впоследствии он сбежал из отряда и отсиживался у местного авторитета. Потом Кацебо бросил деда и его денщика, предварительно выкрав некие интересные бумаги, доставшиеся от умершего профессора Немытевского.
        - Бабушка в своих рассказах называла Кацебо не иначе, как Иуда. Возможно доктор Кацебо и антиквар Кацебовский - как раз и есть звенья одной цепи?
        - Возможно, что и так, - рассуждал Михаил, - тогда как получилось, что Валериан Кацебо был родом из России, а антиквар Кацебовский - гражданин Германии?
        - Да все очень просто, - не сдавался фотограф, - после того, как Кацебо сбежал от деда, он, скорее всего, покинул Китай и мог обосноваться, где угодно. В той же самой Германии.
        - Паша, а какие-нибудь бумаги от твоего деда остались?
        - Деда я никогда не видел, только на фотографии. Он ведь пропал в лагерях еще до войны. Бабушка в сорок втором году из Ленинграда уехала к родственникам в деревню, куда-то в Псковскую область, от голода спасалась, а там попала в плен. Из вещей ее в Ленинграде не многое уцелело. Вещи, барахло всякое сразу же растащили, а бумаги - уцелели, удивительно, как их не спалили во время блокады. Поистине, рукописи не горят… Знаешь, у нее целый чемодан каких-то пожелтевших тетрадей был, на чердаке нашей дачи до сих пор хранится, в детстве я часто тетради пересматривал. Но понять, что написано, не мог.
        - И что, все это уцелело? - не унимался Порецкий, - До сих пор такие ценные бумаги лежат у тебя на чердаке, и ты даже не поинтересовался, что там? Ну, ты даешь! А еще журналист. Где твоя профессиональная любознательность?
        - Я не журналист, а фотограф. Писать - ненавижу. Это ты, видно, всю жизнь бумагу мараешь отчетами потерпевших. А мне как-то не до бумаг было. Бабушка умерла в девяносто втором, я еще мальчишкой совсем был, но потерю эту очень тяжело перенес… А потом еще и мама умерла. Конечно, ты прав, на чердаке дачи много чего интересного хранится, только я там не часто бываю. Работаю много. Тем и спасаюсь.
        - Так ты что, сирота? А отец твой где?
        - Где-то… Мир большой. Он нас с матерью бросил, когда мне восемь месяцев было. Я и не знаю, жив он или нет.
        - И жены у тебя нет?
        - Ты на меня-то посмотри внимательней, - Павел улыбнулся совершенно замечательно, но очень уж грустно, - какой из меня муж? Я как-то не готов к роли главы семейства.
        «Действительно, какой из него муж или тем более отец? - подумал Миша, разглядывая Павла. - Конечно, физически он развит хорошо, мощный парень, но лицо, как у ребенка. Открытое, приятное, но наивное. Такого обмануть, так же просто, как чихнуть. Ни за что бы ему двадцать семь лет не дал». Подумал так, но сказал другое:
        - Я и сам женился уже за тридцать. И то, девчонка хорошая подвернулась.
        - Понятно, что хорошая… Француженки плохими не бывают.
        - Еще как бывают, - заметил Михаил, вспомнив нелегкую историю отношений своей жены Марьяши и ее матери Полины, - но мне повезло. Мы, кстати, с тобой отвлеклись. Вернемся к нашим баранам. Дача твоя далеко?
        - Не особенно далеко. В Тарховке.
        - А ключи от нее с собой?
        - Конечно, на общей связке. А ты это к чему спросил?
        - Мог бы и догадаться. Едем! За час доберемся на машине?
        - А то…
        Они, как по команде, мгновенно поднялись, не дожидаясь счета, оставили деньги на столе, и уже через несколько минут черный джип Порецкого лихо мчался по набережной в сторону Троицкого моста.
        Глава пятая
        Чен открыл глаза, с трудом понимая, где же он находится. Он сидел на заднем сиденье автомобиля в неудобной позе, и к тому же со связанными руками.
        «Похоже, я влип, - подумал Чен, пытаясь проверить на прочность узлы на своих запястьях. Они оказались крепкими. - Верзила, как Франкенштейн, вышел из-под контроля своего хозяина Штольца. Ну-ну, посмотрим, чем все это закончится».
        Он посмотрел в запылившееся окно автомобиля и увидел, как Штольц с Верзилой выясняют отношения. Штольц стоял перед сидящим на камне шкафоподобном помощником и орал на него во все горло, размахивая при этом руками, а Верзила лишь мотал головой из стороны в сторону, не соглашаясь со своим излишне шумным оппонентом. Слов Чен не слышал, так как окна были закрыты, но по жестикуляции и по гневному выражению на его лице было понятно, что до перемирия еще далеко.
        Чен огляделся. Местность, где они сейчас находились, была пустынной - вокруг только степь и горы. Унылую желто-песочную гамму пейзажа кое-где разбавляли редкие кустики зеленых кустарников на склонах гор.
        Автомобиль Штольца стоял вплотную к подножию горы, напоминающей изъеденное червяком яблоко. Она сплошь была усеяна небольшими отверстиями или лазами, в наступающих сумерках выглядящих довольно зловеще.
        «Дырявая гора», - подумал Чен, и попытался нащупать во внутреннем кармане ветровки карту, но сделать это со связанными руками ему никак не удалось.
        Тем временем, спорившие Штольц и Верзила заметили, что Чен очнулся. Штольц бросился к машине, открыл дверцу, чтобы что-то сказать, но Чен опередил его.
        - Да, хороших же ты себе напарников подобрал… Чуть что, так сразу в драку. Это Верзила Кацебовского убил? Тоже, наверное, особо не разбирался, как и меня тюкнул по голове, и готово? Развяжи мне руки.
        - Да не знал он, что вы - заказчик. Думал, что я из местных кого-то привез, а он человек острожный, решил подстраховаться. Вот и ударил… несильно.
        - Это уже мне решать, сильно или нет. Сотрясение мозга мне обеспечено - у него кулаки с мою голову размером. Ладно, где наши ученые?
        - Беда с этими учеными, - еле слышно сказал Штольц, - сбежать они пытались, да только девка поскользнулась, и с горы рухнула. В пещере лежит, отходит уже. А Зоммер при ней сидит, тоже еле живой от горя.
        Чен от таких новостей готов был растерзать и Штольца, и всех его безмозглых исполнителей, да только что толку. Похоже, что его гениальная затея трещала по всем швам. Согнувшись, Чен осторожно пролез в лаз, на который ему указали, и, наконец-то, увидел Гюнтера. Он столько слышал об этом супермене и столько сделал, чтобы нейтрализовать его еще в своей прошлой, почти забытой жизни, что ему было невероятно интересно посмотреть на этого человека.
        Немец сидел, прислонившись к стене пещеры, с закрытыми глазами. Он спал, поэтому и не увидел гостя. Зато Чен получил прекрасную возможность его разглядеть. Несмотря на оборванную грязную одежду, слипшиеся волосы и серое от пыли лицо, трудно было не заметить его классической красоты.
        «Да уж, истинный ариец, - подумал Чен, и даже почувствовал нечто-то похожее на укол зависти, что ему совершенно несвойственное, - то-то Маринка так в него влюбилась. А он еще и дылду какую-то страшную обнимает. Тоже мне, Казанова в лохмотьях».
        Рядом с Гюнтером на каменистом полу лежала умирающая Клара. Ее руки и тело были в ссадинах и порезах, ноги лежали неподвижно, как у куклы на витрине. Посиневшее лицо было безмятежно спокойным и умиротворенным, что поначалу удивило Чена, но, увидев на сгибе ее локтя точки от уколов, он догадался, что Верзила не пожалел для нее успокоительного. Дозу, похоже, не рассчитал. Гюнтер сидел рядом и держал ее руку в своей. Постояв мгновение рядом с этой странной спящей парой, Чен развернулся и тихо пошел обратно к лазу. Он решил не будить Гюнтера. Уже просунув голову в лаз, он вдруг услышал за спиной шепот, больше похожий на крик:
        - Кто вы такой? Заказчик всего этого кошмара! - спросил Гюнтер по-немецки.
        Чен обернулся. Гюнтер по-прежнему сидел там же, боясь пошевельнуться, чтобы не побеспокоить Клару. Он смотрел на Чена взглядом, полным ненависти и презрения. Его огромные синие глаза, казалось, вот-вот начнут метать громы и молнии, чтобы испепелить человека, затеявшего всю эту историю. Несмотря на незавидность своего положения, на затравленного и измученного зверя он совершенно не был похож.
        - Я профинансировал господину Штольцу только лишь экспедицию и вашу не совсем легальную доставку на место, нужные мне для выполнения одного дела. Убийства я не заказывал, - спокойно ответил Чен.
        - Но оно фактически произошло. Клара умирает, ее, возможно, могли бы спасти врачи, но ваши отморозки отказались везти ее в больницу.
        - Вашей подруге никто бы не смог помочь. Упасть с такой высоты и остаться жить - нереально. Ее часы, а скорее минуты, сочтены. Смиритесь с этим, и лучше, чем обвинять других, спросите с себя - зачем вы подвергли ее смертельной опасности, устроив побег? Неужели вам было не ясно, что мне потребуются только ваши профессиональные навыки, ваши знания, а не ваши жизни.
        - Вы - преступник, причем, международного значения. Вы - китаец, а мы с Кларой - граждане Германии. Вы понимаете, что это - не шутки. Нас, скорее всего, уже начали искать.
        - Не начали. Я все предусмотрел, члены вашей экспедиции предупреждены, что вы задерживаетесь на некоторое время. Их хорошо встретили мои китайские друзья, они пока отдыхают и даже не подозревают, где вы сейчас находитесь. Да им и не до вас с Кларой, у них очень насыщенный график поездок по стране. А теперь заткнитесь и послушайте меня. И, кстати, можно я перейду на русский язык. На немецком мне сложнее объясняться.
        Далее Чен заговорил по-русски, удивив Гюнтера прекрасным знанием этого языка.
        - Мы с вами находимся на благословенной китайской земле, полной загадок и тайн. Вы - большой мастер по части их разгадок. Уж я-то знаю.
        - Откуда? Не слишком ли вы самоуверенны?
        - Нет, в меру. Откуда знаю? Об этом - чуть позже. Постарайтесь не перебивать и внимательно меня слушать, чтобы понять, что мне от вас нужно.
        - Я отказываюсь слушать и понимать, пока моя подруга находится в таком положении. Пусть ваши подручные отвезут ее к какому-нибудь доктору. Если вы такой всемогущий, должны же у вас быть друзья, способные ее вылечить?
        Чен задумался над тем, что сказал Гюнтер. Он не убийца, нет, а люди уже начали умирать по его прихоти. Антиквар, теперь вот и Клара между жизнью и смертью, а вдруг ее еще можно спасти? Чен вспомнил про уйгура на автозаправке.
        - Я скоро приду, подождите и мы продолжим разговор.
        Чен вылез из пещеры, чтобы спокойно все обдумать, пошел к машине. Посылать к уйгуру кого-нибудь из людей Штольца, этих конченых наркоманов, не имеет смысла. Нужно ехать самому и везти Клару к нему. Тем более что, прощаясь, хитрый уйгур был абсолютно уверен в том, что Чен еще вернется. Можно отвезти Клару и объяснить, что она упала с горы во время работы, и что ей пришлось всадить наркотик, чтобы она не чувствовала боли. Не рассказывать про похищение, а представить дело как обычный несчастный случай. Да, в конце концов, отчитываться перед ним нет никакого смысла, если он сможет, он за деньги вылечит женщину.
        Достав из багажника упакованные уйгуром коробки с едой, обернутые войлоком, он с удивлением заметил, что лепешки еще теплые. А какой аромат от них пошел…
        Взяв теплый кусок войлока, одну лепешку и фляжку с коньяком, он пошел к Гюнтеру, а Штольцу велел угостить оставшимися притихших и понурых людей Верзилы.
        Гюнтер от угощения отказываться не стал, съел все до последней крошки, не забыв поблагодарить, но от выпивки отказался.
        - Так что вы решили насчет Клары?
        - Я сам отвезу ее к одному человеку, возможно, он сумеет помочь.
        - Тогда я поеду с вами, я должен удостовериться, что все будет в порядке.
        - Я возьму вас с собой, только при условии, что вы во всем будете меня слушаться.
        - Конечно, мой китайский господин, - Гюнтер уже начал выходить из себя, хотя понимал, что в его положении этого никак нельзя допускать, - я на любые ваши условия согласен, только не тяните время, везите Клару к своему эскулапу.
        Чен вылез из пещеры и подозвал Штольца. Достал из потайного кармана ветровки карту, деньги, отсчитал приличную сумму и, когда Штольц подошел, протянул деньги ему.
        - Здесь довольно приличная сумма для тебя и твоих дружков. Можете уезжать. Лучше, чтобы прямо сейчас на их машине. Только не заезжайте к уйгуру, он мог тебя хорошо запомнить. В любом случае, ты теперь не Хельмут Штольц, а нового твоего бразильского имени я не знаю. Уезжай из страны, и как-нибудь измени внешность, стань блондином, что ли… В Бразилии много немцев живет, так что как-нибудь пристроишься.
        - А как же эти двое? Вы точно с ними справитесь?
        - Не думай обо мне. Вперед.
        Чен подтолкнул Штольца, и пошел к своей машине.
        Верзила с приспешниками, казалось, только того и ждали, чтобы побыстрее уехать подальше от «Дырявой горы» и забыть ее, как страшный сон. Они в считаные минуты побросали свой нехитрый скарб в машину и скрылись из виду. Штольц, бросив прощальный взгляд на Чена, наконец-то вспомнил его настоящее русское имя - Владлен. И фамилия такая… говорящая…Троеглазов. Вот уж точно, видит он гораздо больше, чем другие…
        Чен облегченно вздохнул. Гюнтер - разумный малый, он не станет шуметь или, тем более, сбегать, когда Клара в таком положении. Он, избавившись от головорезов и Штольца, направился в пещеру. Свернув войлок, чтобы он подольше сохранил тепло, сунул себе под мышку.
        Сказав Гюнтеру, что отправил его похитителей от греха подальше, предложил переложить Клару на кусок войлока и попытаться, как на носилках, донести ее до машины. Долго упрашивать не пришлось. Клара оказалась невероятно тяжелой девицей, но вдвоем они все-таки донесли ее до машины.
        - Не уроните спящую принцессу, - попытался неудачно пошутить Чен, так как Клара и в обычной-то жизни мало походила на принцессу, а в своем нынешнем положении и подавно.
        - Наверное, точно также меня тащили похитители, когда вкололи укол снотворного, - ответил ему Гюнтер, - хотя нет, не так - меня волокли волоком, как мешок картошки. Ссадины до сих пор на теле остались. Но я совершенно ничего не помнил и не понимал, и боли не чувствовал. Надеюсь, Клара тоже не чувствует.
        - Я сяду за руль и поеду очень быстро. Дорога дальняя, часа на четыре. Постарайтесь заснуть.
        Упрашивать Гюнтера долго не пришлось. Устроив Клару у себя на коленях, Гюнтер уже минут через десять спал беспокойным, но крепким сном.
        Чен, изредка поглядывая на уснувшего немца, бережно держащего на руках спящую подругу, только удивлялся, насколько же сильно общая профессия и интересы смогли связать узами дружбы таких разных людей, как Клара и Гюнтер.
        Глава шестая
        Добрались до Тарховки быстро, с ветерком. Стандартный домик постройки шестидесятых-семидесятых годов прошлого столетия заметно отличался от навороченных вилл, заполонивших один из популярнейших курортных поселков под Питером. Он стоял прямо у дороги, что очень порадовало Порецкого, не большого любителя разъезжать по узким деревенским улочкам на своей машине.
        Во время пути Михаил легко вызвал на разговор своего визави, внимательно слушая историю семьи Ремизовых-Немытевских. Вот уж кому досталось хлебнуть чашу горя сполна, так это им. «Последний из могикан» Павел, оказывается, даже близких родственников не имел в Петербурге. Изредка, раз в три-четыре года, он звонил по большим праздникам троюродному брату своей бабушки Вацлаву, который жил где-то под Варшавой. Но никогда с ним не виделся. Зато друзей у Павла было в избытке, а уж подругам так и вообще нет числа…
        Бабушка Павла - Ольга Петровна Ремизова, несмотря на сложный и тернистый жизненный путь, связанный с концлагерем и последующим длительным недоверием властей к людям, побывавшим в немецком плену, смогла сделать неплохую карьеру для историка. Она, как и отец, преподавала в том же университете, много публиковалась, часто выступала на телевидении. Дача в Тарховке - во многом ее заслуга. У мамы Павла была куда более скромная биография, она историей не увлекалась вовсе, напротив, любила все современное, в особенности наряды. Мечтала о лаврах славы Зайцева, но дальше заведующей пошивочного ателье не доросла. Умерла она, в отличие от Ольги Петровны, дожившей до девяностолетия, очень рано, едва Павел успел окончить третий курс университета. Но он сумел пережить уход своих любимых женщин стойко: не запил, не загулял, а успешно окончил университет (о чем очень мечтала бабушка), и крепко встал на ноги, занявшись интересной и творческой работой. Дом и дачу содержал в относительном порядке, ничего из семейных реликвий не продал и не прокутил, надеясь, что когда-нибудь все это перейдет к его сыну (или дочке),
ну, это как получится.
        Когда исследователи чужих тайн вошли в дом, Михаил заметил большой слой пыли на мебели. Значит, в доме никого не было, по крайней мере, с полгода.
        - Да уж, пылища у меня тут знатная водится, - сказал Павел, заходя в залу, и смачно так чихнул, отчего над рядом стоящим комодом поднялось облачко пыли. - Я здесь последний раз был осенью, в ноябре, приезжал с одной подругой на праздник… Как же он теперь называется?
        - День народного единства.
        - Точно! Какие же вы, адвокаты, умные и памятливые…
        - Мы - не адвокаты, мы - юристы. А без хорошей памяти и цепкого ума хорошего юриста из меня бы никогда не получилось.
        Пока рыжеволосый хозяин осматривал свои владения, Михаила что-то смутило. Сначала он не мог понять, что же именно в давно необитаемом доме было не так, пока его взгляд не упал на перила лестницы, ведущей на чердак. Везде пыли много, а на перилах в нескольких местах, ее было меньше. Как будто кто-то брался за них не так давно. Он подошел к перилам, примерился, и понял, что не ошибся в своей догадке. Некто неизвестный, поднимаясь на чердак, придерживался за перила, так как лестница довольно крутая. Возможно, что и сам хозяин…
        Михаил позвал его, но ответа не услышал. Он крикнул громче:
        - Павел, где ты?
        - Ничего не понимаю, - Павел с удивленным лицом вышел из спальни, - я точно помню, что за собой кровать убрал, покрывалом накрыл, когда мы уезжали. А теперь здесь все перевернуто.
        Порецкий заглянул в комнату и …все понял. Здесь кто-то побывал и что-то очень активно искал: одеяло было скомкано, простыня смята, а подушка распотрошена, да и одеялу досталось.
        - Здесь что, шмон кто-то провел без меня? - Павел недоуменно посмотрел на Порецкого и, не дожидаясь ответа, бросился на чердак. Миша побежал следом.
        Картина, представшая пред их очами, в комментариях не нуждалась: на чердаке все было перевернуто верх дном. Особенно досталось старому чемодану, в котором и хранились старинные записки, оставшиеся от бабушки и ее отца профессора Немытевского. Он был раскурочен полностью: «с мясом» вырваны карманы, оторвана шелковая подкладка, развинчены ручки. На полу в беспорядке были разбросаны старые тетради, карты, исписанные мелким, совершенно непонятным почерком пожелтевшие листы.
        - Порецкий, может быть, ты был со мной не до конца откровенен? Что все это значит? Я не понимаю, кому мог понадобиться старый хлам, полуистлевшие записи, не представляющие никакой ценности?
        - Я тебе все объясню позже, а теперь внимательно, еще раз повторяю - очень внимательно, посмотри и вспомни, что из находящегося в чемодане все-таки унесли?
        Павел стал перебирать листы, пытаясь разложить их по порядку, а Михаил спустился вниз. Он прошелся по всем комнатам, заглянул в кладовку, спустился в подвал. Везде все было прибрано. Когда он вернулся в спальню, его осенила догадка: те, кто перевернул все на чердаке, затем спустились в спальню и продолжили поиски здесь. Видимо, очень увлеклись процессом, раз так все распотрошили… Или в обратной последовательности - сначала все распотрошили в спальне, а затем уже поднялись на чердак за бумагами. Но сути дела это не меняло. На даче поработали люди, что-то активно искавшие.
        Поднявшись наверх, где Павел сосредоточенно разбирался с бумагами, Михаил поделился своими соображениями, но понимания не нашел:
        - Ну что ты хочешь мне сказать, что я стал жертвой грабежа? Но, честно говоря, странный грабеж. Ничего не взяли, только дом перевернули верх дном…
        - А вот и нет. Я совсем другое имел в виду. Прежде всего, вспомни, кого из своих дам ты сюда привозил в последний раз? Ну, к примеру, в ноябре? Не проявляла ли она интереса к истории твоей семьи? Не говорил ли ты ей о бабулиных записках, хранящихся на чердаке, о и том, чем занимался твой прадед профессор Немытевский? Не могла ли она сделать копию ключей, так как следов взлома на входной двери не обнаружено?
        Глядя на растерянное лицо хозяина, Михаил понял, что, своими вопросами похоже, попал в точку. Что-то зацепило этого рыжеволосого Казанову.
        - Действительно, она себя как-то странно вела, - почесывая в лоб, в надежде вспомнить как можно больше деталей, рассуждал Павел. - Я с ней познакомился совершено случайно, прямо на улице. Шел себе спокойно на съемку, хотя нет, бежал, конечно. Я ведь частенько опаздываю, есть за мной такой грех.
        - За мной тоже, не отвлекайся на мелочи. Сосредоточься на главном.
        - Бегу я, значит, по Большому проспекту от метро, и как-то совершенно случайно толкаю девушку, да так, что она падает. Я - извиняться к ней бросился, помогаю подняться, гляжу, а у нее…
        - Что, глаза красивые?
        - Ага, и глаза тоже.
        - И ты, конечно, поплыл?
        - Напротив, я вел себя очень корректно, практически и не рассматривал ее. Так, за локоток поддерживаю, а она на ногу наступить не может. Говорит, что подвернула, идти не может. Я машину торможу, в ближайшую «травму» ее везу. Сижу с ней в очереди, разговариваю. Съемку, понятное дело, пришлось отменить, от начальства дюлей получил, в общем, вел себя, как рыцарь Круглого стола. Но ее не бросил на произвол судьбы, дождался, когда врач примет. Ей съемный гипс сделали, в общем, одной идти никак нельзя. После «травмы» я вызвался ее до дому проводить, уже стемнело. Она говорит, я живу за городом, ехать на электричке нужно. Страшно, да и в гипсе одной не доехать до дому. Я, понятное дело, ее к себе пригласил. Дальше все, как в эротическом фильме… Рассказывать во всех деталях?
        - Нет, не стоит. Лучше скажи, к врачу в кабинет ты с ней заходил? Видел, как он выглядел?
        - В кабинет не заходил, в коридоре дожидался. А врача видел - он несколько раз из кабинета выходил.
        - Адрес травмопункта вспомнить сможешь?
        - Конечно, …а ты это к чему клонишь?
        - Потом скажу, дальше рассказывай.
        - Что рассказывать? Ты же сказал, что можно без деталей.
        - Ладно, я спрашиваю - ты отвечаешь. Сколько дней она у тебя пробыла?
        - Да только одну ночь. Утром вызвал ей такси, денег дал на дорогу, и она уехала. Это было как раз дня за два до четвертого ноября, до выходного. Потом она мне позвонила, говорит, что хотела бы съездить куда-нибудь, проветриться. Я и предложил съездить на мою дачу.
        - Ты ее адрес знаешь? Паспорт видел?
        - Нет, конечно. До обмена адресов дело не дошло, все равно за город я к ней не собирался ездить. Сразу же было понятно, что наши «чувства» на длительный срок не растянутся. Так, обоюдно-приятное времяпровождение двух деловых людей, никаких иллюзий насчет совместного проживания. Паспорт в таких случаях ни к чему.
        - Ух, ты какой! Человек свободных взглядов… Хорошо, приехали вы на дачу. Ты ей чердак показывал, бумаги из чемодана?
        - Миша, ты больной? Мне что, кроме старых бумаг, ей показать нечего? Мы с ней дальше спальни никуда не ходили…
        Порецкий уже давно все понял и решил прервать ненадолго свой «допрос потерпевшего». Необходимо было подумать и проанализировать ситуацию.
        Первое, что нужно сделать, это заехать сегодня же в травмпункт, найти врача, который ее осматривал, и выяснить, нужен ли был гипс пострадавшей. Или она специально его сделала, чтобы Фролов от нее никуда бы уже не делся. Вся эта история с нечаянным падением по вине Павла напоминала Михаилу плохо поставленную пьеску для одного зрителя. Скорее всего, с ногой все было в порядке, просто девушка следила за Фроловым, благо в толпе он приметен, вышла за ним из метро, обогнала и сама подстроила столкновение. Напрашивается, резонный вопрос: зачем? Ответ - ей за это заплатили, причем, немало, так как подобную комбинацию способна провернуть только профессионалка. И не только по части постельных утех. А в том, что «хромоножка» - профи, Михаил уже не сомневался. Она никаких лишних сведений о себе не сообщила, кроме имени Катя - скорее всего, вымышленного. Надо, конечно, дослушать рассказ Павла, но он так расстроился из-за всего этого, что его надо чем-то отвлечь, прежде чем мучить расспросами дальше.
        Пока Павел сортировал старые бумаги, пытаясь выяснить, какие из них пропали, Миша решил внимательнее осмотреть чердак. В целом он был намного больше нижнего этажа дома, где находились спальня, кухня (она же столовая), и небольшая комната, видимо, для гостей. Здесь, помимо старых вещей, находился еще письменный стол, два старых шкафа, комод, этажерка, в которой хранились всевозможные статуэтки и прочие безделушки из разряда подарков и сувениров, которые выбросить жалко, а в приличном доме держать как-то не принято. Вот и свозился такой подарочный «мусор» на дачу.
        На этажерке стояли египетские кошечки и пирамидки, болгарские плетеные фигурки, украшенные кружевами, пузатые баварские бочонки и еще множество всякой заграничной ерунды времен эпохи социализма. Даже имелась одна довольно большая старинная, но очень ободранная матрешка. Михаил подумал, что она может быть запросто приравнена к антиквариату.
        Чем матрешка-старушка привлекла внимание Порецкого непонятно, но только взяв ее в руки, он почувствовал, насколько она тяжела. Он принялся раскручивать ее и, одна из одной, вынимать таких же старых, замусоленных матрешек со стертой краской. Последняя была очень тяжелой и совершенно не хотела открываться. Миша долго ее тряс, пока не догадался, что в ее чреве находится не такая же деревянная кукла, а совсем другой предмет, более тяжелый.
        Он подошел к увлекшемуся изучением бумаг хозяину, протянул матрешку и спросил:
        - Как ее можно открыть?
        - Никак. Я столько раз пытался, но так и не смог. А бабуля всегда ее у меня отнимала, ругала и говорила, что это чужая вещь. А чужое трогать нельзя. Поэтому я так и не добрался до ее содержимого.
        - Постой, постой… Если вещь чужая и трогать ее нельзя, значит, она кому-то принадлежит, и ее кто-то когда-то должен будет забрать?
        - Ну да, - Павел недоуменно посмотрел на нахмуренного юриста, - но ее никто не спрашивал. Никогда. Сколько себя помню, совсем еще ребенком был, эта матрешка всегда у нас стояла. Бабушка ее старалась убрать куда-нибудь повыше, чтобы я ее не трогал, поэтому и говорила что матрешка - чужая вещь. Чужое брать нельзя, я это с раннего детства усвоил. Потом все как-то про нее забыли… Ты думаешь, внутри что-то интересное может быть?
        Михаил кивнул и прикинул, чем бы подцепить верхнюю часть матрешки, чтобы можно было открутить нижнюю. Но, похоже, части матрешки были склеены.
        - А давай распилим аккуратненько, - предложил хозяин, - у меня тут где-то ножовочка была маленькая. Знаешь, те сволочи, что у меня тут похозяйничали, искали именно бумаги. Посмотри. Ничего вокруг не тронуто, только бумаги раскиданы и чемодан разодран.
        - Вот только нашли или нет то, что им было так нужно?
        - А у тебя хоть одно предположение есть - что же именно искали?
        - Предположений нет, есть только предчувствие. Мне кажется, что им нужны были недостающие звенья в цепи. Все основное у Штольца было, это факт, иначе он бы не стал эту экспедицию организовывать, тем более, что дело это непростое. Последнее, что их сдерживало, была фреска, которая хранилась у Кацебовского. Я абсолютно уверен, что убитый Штольцем антиквар - прямой наследник того самого доктора Кацебо. Когда он сбежал от твоего деда, несомненно, кое-что прихватил. Но, как оказалось, не все. Поэтому те, кто здесь похозяйничал, знали, что и где искать. Вот это меня и беспокоит более всего. Откуда они могли с такой уверенность знать, что бумаги деда хранятся на даче? Думай, Паша, анализируй.
        Павел стал вспоминать все, что рассказывала ему бабуля. Добрая, милая, такая же рыжая, как он. Внук был очень сильно похож именно на нее. От внешности мамы, которая была точной копией своего отца Павла Петровича Ремизова, ему ничего не перепало.
        Бабуля души не чаяла в своем внуке, обожала, баловала, воспитывала. На ночь она рассказывала ему не о царевне-лягушке или бременских музыкантах, а о приключениях Улисса или о подвигах Геракла, да так интересно, что он никак не хотел засыпать, не дойдя до двенадцатого подвига. О своем муже Ольга Петровна редко рассказывала внуку, как и о времени, проведенном в лагере Шробенгауз недалеко от города Мюнхена. Слишком тяжелы для нее были эти воспоминания. А вот о поисках терракотовой фрески Павел кое-что слышал. Случайно. Рассказ не предназначался для его ушей.
        Глава седьмая
        Ольга Петровна сидела, как обычно по вечерам, за своей новенькой «Ятранью», печатая доклад к заседанию кафедры. Было уже поздно, десятый час вечера, а Маруся с работы еще не пришла. Она очень переживала за дочь в последнее время. Мало того, что на работе в ателье, начались непонятные вещи - председатель профкома закройщица Клава, начитавшись разных умных статей, вдруг стала привязываться к Марусе с идеей приватизации ателье, отчего весь коллектив гудел, как улей. Так еще и на личном фронте у нее были серьезные проблемы. Ее кавалер - художник Славик, который жил вместе с ними уже второй год, надумал делить квартиру, принадлежащую Ольге Петровне. Своей «творец», по совместительству художник-декоратор в драмтеатре, не имел.
        Естественно, особой радости по поводу притязаний Славика, Ольга Петровна не испытывала, но и особенно не унывала, всякий раз игнорируя высказывания оного о том, что художнику нужно пространство, а в их огромной квартире, где много места, но мало комнат - всего-то три, он не может работать. Она лишь предлагала ему самостоятельно приобрести жилье или хотя бы получить мастерскую от Союза художников, членом которого он и являлся уже энное количество лет. На этот аргумент ему нечего было возразить.
        Но в последнее время Славик тактику нажима на Марусю изменил - он стал дарить ей цветы, подарки, например, крем «Пани Валевска» в чудной синенькой баночке, и откровенно звать замуж. Маруся растерялась - ей никто никогда не предлагал руку и сердце после того, как у нее родился Павлик. Мальчик появился на свет, когда Маруся с Александром жили в гражданском браке и не помышляли о том, чтобы расписаться. После рождения Павлика, Саша стал реже появляться дома, а потом и вовсе исчез, оставив ребенку только свою фамилию и отчество. В свидетельстве о рождении, в графе «отец» у Павлика значится жирный прочерк в виде буквы Z, перечеркнутой посередине. Но Ольга Петровна все же больше любила скромного задумчивого Александра, чем напыщенного, самовлюбленного Славика.
        Маруся после внезапного исчезновения Александра растерялась. Если такой порядочный, внимательный мужчина, каким был Александр, вдруг исчез - значит, с ней что-то не так. Эта мысль преследовала ее долгое время. Она стала навязчивой идеей. Чтобы как-то отвлечься, Маруся стала допоздна задерживаться в ателье, иногда забегала с девчонками в кафешку… Полюбила коньячок. Ну так, в небольших количествах, чтобы не думать о том, что она никому не нужна, что от нее мужчина сбежал.
        А потом ей подвернулся Славик. Талантливый, несчастный, как все непризнанные гении… Предложил пожениться. Замуж ей очень хотелось, а вот маму расстраивать - нет. А без ее согласия продать квартиру и купить две новые - для мамы с Павликом и для Марины со Славиком - было невозможно. В общем, ситуация была, как в известном афоризме Аркадия Райкина: «Одни говорят, не будь дураком - женись. Другие - не будь дураком, не женись. И как тут не быть дураком?!»
        В дверь постучали. Ольга Петровна вздрогнула от неожиданного стука. Звонок работал исправно, почему в дверь постучали? Подошла к двери, надеясь, что стучит Маруся, не пожелавшая звонком будить Павлика, и не спросив: «Кто?», открыла дверь.
        Увидев гостя, вскрикнула от удивления. На пороге стоял Александр, известий от которого не было уже лет восемь. Он тихо спросил: «Я могу войти?» Ольга Петровна колебалась - впустить, конечно, хотелось, но если придет дочка и Славик - будет скандал. А не впустить - как-то не по-людски, все-таки отец он Павлику. Заметив ее сомнения, Александр сказал:
        - Маруся не скоро придет. Она со своим ухажером пошла в кино. Я сам видел, как они купили билеты и зашли в кинотеатр. И сразу на такси к вам. Очень хочу на сына посмотреть.
        Ольга Петровна провела его в комнату Павлика. Мальчик спал, свернувшись калачиком, как маленький котенок. Отец присел перед спящим сыном, внимательно разглядывая лицо спящего мальчика.
        - Надо же, - удивился Александр, - как он похож на вас! Удивительное сходство. Это хорошо, говорят, рыжие - счастливые.
        - Если судить по мне, - заметила Ольга Петровна, - то да. Пройти все круги ада и выжить - большое счастье. Ты где пропадал столько лет?
        - Не нужно вам ничего обо мне знать, поверьте, так будет лучше.
        - Ты же знаешь, я не любопытна. Но мальчик скоро подрастет, а рассказы о том, что его отец был летчиком и разбился, хороши только в детстве. Он повзрослеет и захочет узнать правду, что ему сказать?
        - Что я геройски погиб, защищая родину.
        - Саша, не юродствуй. Ты от Маруси можешь что-то скрывать, а от меня не стоит.
        - Ольга Петровна, вы - чудная женщина. Я очень вас люблю и уважаю, но ничего вам сказать о себе не могу. Простите.
        Он достал из внутреннего кармана пиджака пухлый конверт, протянул его Ольге Петровне.
        - Это для Павлика. Вместо алиментов. Только очень вас прошу, не разрешайте этому «гению» обижать моего сына. Если он обидит моего парня - я этого слизняка убью.
        Александр обнял Ольгу Петровну и быстро ушел. И тут она заплакала. Никогда волевая, рассудительная Ольга Петровна старалась не позволять себе слез, но в данной ситуации ее чувства позволили взять верх над разумом. В конверте оказалась довольно приличная сумма, даже более чем. Ольга Петровна спрятала их в укромное место в надежде сохранить до тех времен, когда они могут понадобиться внуку, но все сложилось иначе.
        Маруся вернулась за полночь. Она была навеселе, и хотя улыбалась, но пребывала в некотором возбуждении. Славика с ней не было. Ольга Петровна вышла из своей комнаты, пошла на кухню, чтобы разогреть для дочери ужин.
        - Не надо, мама, я сыта. Лучше давай поговорим.
        - Давай поговорим. Можно я начну? Почему ты не предупредила меня, что вернешься так поздно? У тебя в ателье сразу все телефоны сломались?
        - Нет, конечно. Просто я ушла пораньше и никак не думала, что так поздно вернусь. И потом, у меня были очень важные дела, мне некогда было искать телефон-автомат. Прости, что заставила тебя поволноваться.
        Она наклонилась поцеловать мать, и Ольга Петровна почувствовала сильный запах алкоголя.
        - Скажи, дочка, по какому поводу был банкет?
        - Мы с Вячеславом расписались. Теперь я - Малявкина, замужняя женщина.
        - Поздравляю. И где же твой законный супруг?
        - Он решил, что сегодня я без него должна поговорить с тобой, расставить все точки над i.
        - И что это за точки?
        - Мама, ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.
        - Маруся, эта квартира - память о моих родителях. Здесь любая вещь - экспонат истории. Мой отец - твой дед - был большим ученым, а ты хочешь все это на слом?
        Разговор грозил перерасти в скандал. Маруся, под действием выпитого коньяка, стала резкой и крикливой. Мать не хотела сдавать позиции, но видела, что переубедить дочь ей не удастся.
        Павлик проснулся от шума, но из комнаты выходить не стал, а только приоткрыл немного дверь. Картина, которую он увидел, была не очень радостной. Мама носилась по комнате, хватая все, что попадалась под руку и трясла перед лицом бабушки со словами:
        - Я это древнее барахло всю жизнь терпеть должна? Я хочу новую стенку, и чтобы в ней современные сервизы стояли, а не обломки кувшинов династии Тан.
        Бабушка пыталась что-то возражать, но мама была непреклонна.
        Из всей этой сцены в память маленького Павлуши врезались лишь слова бабушки:
        - Подумай о сыне. Придут времена, когда каждый осколочек будет цениться дороже и твоей вожделенной стенки, и всех сервизов, вместе взятых. Не спеши избавляться от наследия деда и отца. Папа всю жизнь пытался разгадать тайну терракотовой фрески, но не успел найти, умер от болезни. Здесь, в его бумагах собрано столько материала, что, возможно, когда-то они понадобятся другому исследователю. Возможно, Павлик займется этим и доведет дело, начатое дедом до конца.
        Но мама была непреклонна. Она убеждала бабушку часть «наследия» вывезти на дачу, что-то передать в университет, и разменять квартиру. Понимая, что с дочкой не договориться, Ольга Петровна достала конверт, переданный ей Александром, и отдала дочке со словами: «Владей, но в моей квартире чтобы духу этого проходимца Славика не было».
        Вскоре после этого разговора мама приобрела однокомнатную квартиру, куда со Славиком и переехала.
        - Это все, что я знаю о терракотовой фреске, - сказал Павел. - Мой прадед - профессор Немытевский - умер в китайской провинции Дуньхуан в двадцатых годах. Перед смертью он передал моему деду, который потом стал мужем его дочери Ольги, какую-то карту. Мой дед Павел Петрович был штабс-капитаном, и в составе армии атамана Дутова оказался в Китае. Потом ему пришлось бежать с двумя помощниками - доктором Кацебо и ординарцем Дроновым, они скрывались у китайца. Через какое-то время Кацебо сбежал, прихватив часть бумаг профессора. Бабушка мне немного рассказывала, не любила об этом говорить. Обещала, что, когда я вырасту и займусь историей, она мне как профессионал профессионалу все расскажет, но не дожила до того момента, когда я вырос.
        - Вспомни, твоя хромоножка интересовалась твоей родословной? Ну, понятно, что не прямо в лоб, а как-нибудь между делом?
        - Вообще-то, она с интересом рассматривала все, что у меня в кабинете стоит за стеклом. Дома, в Питере, а на даче я за ней не наблюдал. Пока разжигал печь, вещи вытаскивал из машины, она какое-то время одна была. Могла посмотреть все что нужно. Но спрашивать ни о чем не спрашивала. Я даже удивился, какая она не любопытная. Обычно девчонки ведутся на все эти статуэтки, что у меня дома расставлены, там их довольно много, а эта смотреть смотрела, но ни о чем не спрашивала.
        - Значит, она в них разбирается неплохо, поэтому и не спрашивала. Видела, что почем. Притырить ничего не могла из дома?
        - Ну и жаргон у тебя - притырить. Нет, дома все на месте…
        - Теперь сообрази, как она слепок ключа от дачи сделала?
        - И соображать нечего. Я ключи ей сам передал, пока вещи заносил и за дровами ходил. Она дом открыла, вошла без меня. Могла слепок сделать без проблем… Неужели, она все просчитала заранее?
        - Конечно, и падение свое подстроила со всеми вытекающими последствиями… Я вот только удивляюсь, как же ты так повелся? Сам говоришь, что фотограф, наверное, девушек красивых вокруг тебя тысячи крутятся, а ты на эту сразу клюнул. И домой, и на дачу повез…
        - Говорю же тебе, редкой красоты девушка. Такую упустить - в дураках остаться. И потом, она довольно интересный собеседник. С чувством юмора, опять же, дела у нее обстоят прекрасно.
        - Да, вы, батенька, гурман. Как бы нам ее найти, а? Считай, полгода прошло.
        Порецкий почти уже отпилил верхнюю часть матрешки. Он, почему-то, был уверен в том, что в ней окажется …обломок фрески. Не зря ведь профессор Немытевский ездил в Германию вместе с дочерью Ольгой, чтобы взглянуть на то, что немецкие археологи привезли с места раскопок. Поэтому, Ольга Петровна и прятала от Павла матрешку. А что в ней лежит, внуку не успела рассказать.
        Наконец, работа была закончена и Михаил, приготовился снять верхнюю часть матрешки.
        Глава восьмая
        Чен приехал на автозаправку уже глубокой ночью. Сначала он не сразу сообразил, что ночью найти уйгура будет непросто, вряд ли его закусочная работает круглосуточно. В такой дремучей глуши и днем бывает не больше десятка посетителей, а ночью и подавно никого нет.
        Но он ошибся. Из всех строений, примыкающих к автозаправке, светилось только одно окно. Как раз в той закусочной, где хозяйничал уйгур.
        Чен очень тихо, чтобы не разбудить Гюнтера, вышел из машины и направился к светящемуся окну. Оно находилось довольно низко от земли, и в него можно было без труда заглянуть, что Чен и сделал.
        Уйгур сидел у печи, прислонившись к ее стенке, долго хранящей тепло. Перед ним на полу, на большом фанерном листе, были разложены почки трав и он, отбирая по одной веточке из каждого пучка, тщательно осматривал сухие растения, принюхиваясь к ним. Чену даже не пришлось стучать в стекло, потому что уйгур сам заметил его. Он не спеша поднялся с пола, прикрыв сухие растения куском белой ткани, и пошел встречать ночного гостя.
        - Заходи, дорогой, - пригласил он Чена в комнату, - погрейся. Ночи холодные, а у меня у печи тепло. Что привело тебя в столь поздний час ко мне? Беда какая приключилась с твоим товарищем?
        - Приключилась, только не с ним. В горах ученые работали, и одна девица упала с большой высоты. Когда мы приехали от тебя, ее товарищи накачали снотворным, ну или еще чем-то, я точно не узнавал, чтобы она боли не чувствовала, а в больницу побоялись везти без меня. Да и где ее в такой глуши искать? Вот я про тебя и вспомнил. Выручай.
        - Давай посмотрим. Где она?
        - В машине спит со своим другом, он от нее не отходит, всю дорогу держал ее на руках, хотя она все равно ничего не чувствует, в отключке.
        Уйгур взял фонарь и пошел с Ченом к машине. Втроем они вытащили Клару из автомобиля, перенесли в дом и уложили на деревянный топчан. Гюнтер спросил у Чена, как зовут этого доброго человека, не побоявшегося ночью впустить в дом неизвестных людей.
        - Скажи, любезный, а как тебя зовут? - поинтересовался Чен, испытывая при этом неловкость. - А то я днем даже именем твоим не поинтересовался, теперь хочу исправиться.
        - Имя у меня непривычное для этих мест, поэтому меня все зовут просто Русич.
        - Как? Как? - рассмеялся Чен. - На русского ты совсем не похож.
        - Не похож, - согласился уйгур, - да только дед у меня был из русских. Остался в двадцатых годах здесь, не вернулся назад в Россию. Женился на моей бабке, она уйгурка. Отец мой был светлый, почти блондин, а я вот весь в бабушку уродился.
        - Поэтому ты сразу догадался, что я русский, - незаметно для Гюнтера сказал Чен, - только это должно остаться между нами. Для всех остальных я - китаец.
        Русич кивнул в знак согласия и стал раздевать Клару.
        - Вышли бы вы отсюда. Не дело доктору мешать, я без вас быстрее управлюсь. Возьмите теплые халаты и идите в машину. Когда я закончу, позову вас.
        Выйдя на улицу, Гюнтер и Чен не пошли в машину, а устроились под навесом, на скамейках для клиентов закусочной. Гюнтер за время пути хорошо выспался, а Чен вообще умел обходиться несколькими часами сна в сутки. Понятно, что им необходимо было о многом поговорить, но каждый выдерживал паузу. Гюнтер - потому, что был зол на Штольца и Верзилу, а Чен молчал от того, что обдумывал слова, которые бы помогли ему убедить Гюнтера выполнить все, что он задумал.
        Наконец, первым заговорил немец:
        - Я о многом передумал, сидя в сырой норе «Дырявой горы», но так до моего сознания никак и не дошло, зачем вам нужен был весь этот маскарад со снаряжением экспедиции, со всей этой научной перепиской? Не проще было бы, просто поставить нас с Кларой перед фактом - так и так, господа Зоммер и Кейдер. Я - авантюрист с большими амбициями, мне нужна ваша помощь в выполнении плана, не менее амбициозного, чем я сам. И далее по порядку…
        - Дело не в амбициях, - спокойно, даже как-то слишком спокойно, продолжил Чен. - Вы, Гюнтер, видимо не понимаете, что я намерен сделать… Если я расскажу вам все, что задумал - без утайки, напрямик, вы как профессионал будете долго смеяться или решите, что я просто сумасшедший. Не поверите в мой замысел. В этом я уверен на все сто процентов. А мне придется это сделать. Видите ли, многое пошло не по плану, не так, как должно было идти, и я по ходу дела начал импровизировать… Если вы мне поможете, я получу искомое, а вы - сногсшибательный гонорар. Хватит на вполне приличный домик на берегу Финского залива, о котором вы мечтали.
        Гюнтер не поверил тому, что услышал. Он смотрел на профиль Чена, совершенно неподвижный. При лунном свете он казался Гюнтеру восковым, больше похожим на экспонать из музея мадам Тюссо. «Откуда он может знать о моих с Мариной планах? Что он вообще может знать обо мне? - подумал Гюнтер, но спрашивать об этом не стал. - Сейчас главное - спасти Клару и выбраться из этой передряги».
        - Скажите, Гюнтер, - продолжил Чен после некоторой паузы, - вы хорошо знаете историю этих мест, в которых мы с вами волею судьбы оказались?
        - История этих мест насчитывает не одну тысячу лет. Это очень древняя земля. Как я могу хорошо ее знать? Тот период, который мне нужен был для моей работы, я изучил досконально, а на все остальное у меня времени не было.
        - А Клара лучше осведомлена, чем вы?
        - Отчасти да. Она - специалист по древней истории Китая, у меня все-таки иная специфика работы. А к чему это вы клоните?
        - К тому, что для решения моей задачи, не хватает одного звена в цепи.
        - Ой, как вы любите говорить загадками. Это - национальная китайская забава такая? Мы сейчас с вами совершенно одни. Расскажите мне, что вам от нас с Кларой надо, и все. Я отвечу, смогу быть вам полезен или нет. Но, честное слово, после того, что случилось с Кларой, мне совершенно не хочется вам помогать.
        - Я вас понимаю. Но выхода другого нет ни у вас, ни у меня. Уж если мы заговорили так откровенно, то ведь и я от вас не в восторге. Да, я - ужасный человек, привыкший всегда получать все и сразу, фанатик, если хотите. Но и вы, Гюнтер, далеко не ангел.
        - Не ангел, но я никого не убивал.
        - Я - тоже. Если мои помощники провалили дело, и им пришлось убрать человека, в том моей вины нет. Да, я не всегда веду честную игру, но, как известно, цель - оправдывает средства.
        - Бог мой, да что же это за цель такая? Говорите, Чен, не тяните. Я хочу четко знать: что вам от меня надо?
        Выдержав поистине мхатовскую паузу, Чен изрек:
        - Я хочу раскрыть тайну терракотовой фрески. У меня собраны все материалы, включая и фрагменты самой фрески, не достает только маленького кусочка, но очень важного… я знаю наверняка, что он в России, в Петербурге. Но достать его я не смог. Вы должны помочь мне без этого недостающего звена, думаю, у вас это должно получиться. Вы согласны, Гюнтер?
        Гюнтер молчал. Про тайну терракотовой фрески он кое-что читал, когда был студентом, и изучал материалы эпохи Тан. Но никогда эта история его особенно не увлекала… Очередной интересный неизученный эпизод, каких в истории еще довольно много. Чем же фреска так Чена зацепила? Если ему так хочется ее найти, я помогу, но для этого китайцу придется выполнить все мои условия.
        Глава девятая
        Снять верхнюю часть матрешки Михаил не успел - помешал телефонный звонок. Звонила Наталья Истомина, и срывающимся голосом почти кричала в трубку:
        - Куда ты пропал? Приезжай, надо срочно что-то предпринимать.
        - Наташа, что с тобой? Артурчик свирепствует, да?
        - Да какой Артурчик? Тут такое творится…
        - Что случилось-то?
        Наташа сообщила плохие новости. Совсем плохие. Пока Порецкий изучал дачу рыжеволосого потомка профессора Немытевского, до Марины Рябининой дозвонились коллеги Гюнтера по китайской экспедиции и сообщили о том, что целую неделю ждут Клару и Гюнтера, но они так и не появились. Связи с ними нет, где их искать никто не знает, ничего лучшего, чем позвонить беременной подруге Гюнтера Зоммера в Россию немецкие коллеги не придумали. У Марины и так со здоровьем было не все гладко, так после этого она разволновалась, и ей пришлось вызывать неотложку. Ее увезли в больницу, ее мама и Наталья места себя не находят, а Порецкий вместо реальной помощи осматривает какую-то дачу…
        Наталья говорила быстро, прерываясь на то, чтобы подавить готовые прорваться наружу рыдания. С Гюнтером что-то случилось, это факт. Возможно, самое страшное, о чем Порецкий и думать-то не хотел.
        Чтобы как-то успокоить свою давнюю подругу и коллегу, он брякнул первое, что пришло ему в голову:
        - Наташа, поезжай к Марине в больницу и успокой ее. Скажи, что я многое узнал о том, что нужно организаторам этой экспедиции. Сейчас я поеду и найду человека, связанного с похитителями Гюнтера и Клары. Скажи, что с Гюнтером все будет хорошо.
        - Мишаня, точно! Ты обещаешь?
        - Да, я обещаю.
        Миша отложил телефон и сел в кресло. Павел, присутствующий при разговоре, восхищенно посмотрел на Михаила:
        - Врешь ты уверенно, у меня так никогда не получалось.
        - Какие твои годы. Поживешь с мое, научишься. С Натальей я дружу много лет, это она меня с моей женой - француженкой познакомила. Мы с ней как родные. А Марина - ее лучшая подруга. Так что надо им помочь.
        - Слушай, а зачем нужно было этого Гюнтера похищать?
        - Сам поражаюсь. Дело в том, что организатор всей этой экспедиции - такой коварный тип, что от него хорошего ждать не приходиться. У меня вся надежда на то, что настоящий заказчик, человек более разумный. Другое дело, что он хочет конкретно от Гюнтера. Вдруг, чего-то такого, от выполнения чего Гюнтер может отказаться? Тогда уже все, кранты. Ладно, давай думать, как искать твою мнимую хромоножку Катю, но сначала посмотрим, что наша матрешка столько лет хранила в тайне.
        Миша заглянул, наконец-то, внутрь матрешки. Нижняя часть ее почти на треть была заполнена мелким, похожим на муку, песком. Из него торчал лишь острый кусок глиняного осколка. Порецкий аккуратно, чуть дыша, потянул за кусок и извлек на свет божий глиняный черепок.
        Первой мыслью у него было - а не рассыплется ли это глиняное сокровище прямо в руках? Если столько лет матрешку никто не открывал, да и, судя по всему, до того как кусок поместили в матрешку, кусок глины тоже не одну сотню лет где-то пролежал, не распадется ли он на кусочки и крошечки?
        Он стоял и держал кусочек аккуратно, двумя пальцами, боясь сделать лишнее движение. Да что там движение? Он и заговорить-то боялся.
        Павел быстрее пришел в чувство. Он осторожно взял из рук юриста бесценный обломок и поднес его к глазам, пытаясь разглядеть изображение.
        Михаил не выдержал, спросил:
        - А штука не рассыплется?
        - Нет, не должна, - уверенно парировал Павел, - я таких штуковин много повидал у бабули.
        - Неужели тебе совсем не передался интерес от профессора Немытевского? Даже странно, что ты не стал историком.
        - Я в маму пошел. Она всю жизнь боролась со всем, что так или иначе связано с археологией, историей. Ей хотелось жить настоящей жизнью - чтобы все вокруг бурлило, кипело. Я такой же. А бабуля обожала подобные черепушки, любила работать в тишине. Телевизор не включала, музыку не слушала. Только изредка в филармонию ходила на хорошие концерты.
        - Ну и что тут нарисовано? Дай, теперь я посмотрю.
        Но ни Павлу, ни Михаилу ничего толком разглядеть не удалось. Какие-то разноцветные линии с зазубринами по краям, причем, одни, бледно-голубого цвета, потолще, а зеленоватые были совсем тонкими. Сам кусок был небольшого размера - с детскую ладошку, а линий на нем Михаил насчитал двенадцать. Они с Павлом долго вертели фрагмент перед глазами, и так поворачивали, и сяк, но ни одной более или менее стоящей мысли им в голову не пришло.
        А время между тем шло к ночи. Убедившись в том, что самостоятельно разобраться с фрагментом фрески им не удастся, Порецкий решил на следующий день показать его Мазурову, а сейчас нужно было поторапливаться и быстрее ехать в город. Ему не терпелось пообщаться с хирургом из травмопункта, в который Павел сопроводил свою мнимую хромоножку.
        Конечно, шансов на то, что именно этот доктор окажется на приеме и вспомнит девушку, потянувшую ногу полгода назад, было немного, Михаил до последнего верил в то, что ему повезет. Он же обещал Наталье, от его обещания найти Гюнтера многое зависит.
        Всю обратную дорогу из Тарховки в Питер ехали молча. Каждый думал о своем: Михаил - как лучше и изощреннее солгать Марине о том, что скоро Гюнтер найдется, Павел размышлял о женском коварстве. Зачем «хромоножке», если все-таки это была она, понадобилось так унижать его, оставив постель неубранной? Неужели, чтобы побольнее ранить его, продемонстрировав, что у нее есть другой. Но ведь Павел так хорошо к ней относился. Она сама прекратила отношения, поменяв номер своего мобильного телефона. А другой возможности с ней связаться у Павла не было. Он долго не мог понять причину ее исчезновения из его жизни. Так все хорошо начиналось, и разом закончилось.
        Получается, что Порецкий прав - она вошла в его жизнь только для того, чтобы заполучить бумаги профессора Немытевского из старого чемодана. А ведь Павел почти влюбился…
        От тягостных раздумий Павла спасло резкое торможение. Порецкий и сам призадумался и спохватился уже тогда, когда они выскочили на Каменноостровский проспект.
        - А где травмапункт находится?
        - Поворачивай на улицу профессора Попова, я адреса не знаю. Только визуально помню, где он расположен.
        Покружив немного по узким улочкам Петроградки, Павел наконец-то узнал нужный им дом.
        На их счастье доктор, который осматривал «хромоножку», оказался на месте. Он очень удивился, когда к нему в кабинет зашли два здоровенных парня без малейших признаков увечья и учинили форменный допрос. Рыжеволосый, тот что помоложе, хирургу Сопову показался знакомым. Парень напомнил доктору, что в ноябре прошлого года сопровождал одну очаровательную девушку, подвернувшую ногу. Рассказал, что когда она вышла из кабинета хирурга, нога ее была загипсована.
        Хирург Сопов, обладавший прекрасной памятью на лица, немедленно вспомнил красотку, которая сунула ему в руку две новые стодолларовые купюры и слезно просила приладить ей гипс на совершенно здоровую ногу, чтобы любимый на руках донес ее до постели. Вспомнил, как и сам готов был донести ее не то что до постели, хотя бы до кушетки в своем кабинете и предложить ей за это не две, а целых четыре таких же бумажки, настолько красотка была аппетитной.
        Но признаваться в этом доктор пока не спешил. Он морщил лоб, почесывал затылок, изображая активную мыслительную деятельность в попытке вспомнить и, тем самым помочь таким замечательным юношам, но решил, что лучше промолчать. Однако Порецкий не был бы Порецким, если не вытряс из этого эскулапа всю нужную ему информацию.
        Он вежливо попросил Павла подождать его в коридоре, а сам перешел к допросу «с пристрастием», выдержать который не всякому доктору было под силу. Миша быстро выяснил, что девушка была совершенно здорова (в чем, надо признать, он ни на минуту не сомневался), что она для соблюдения всех формальностей вынуждена была заполнить карточку, где указывался адрес проживания, и предъявить паспорт, в котором значился адрес по прописке. Все это у хирурга Сопова было в наличии. В течение нескольких минут он вспомнил и девушку, и дату и карточку пациентки нашел, за что осчастливленный его замечательной памятью Порецкий, пообещал ему никогда больше не появляться в данном травмпункте. Это обещание, надо сказать, очень порадовало субтильного доктора, большого любителя красивых девушек и ярого противника их мускулистых бойфрендов.
        Выйдя на улицу, где курил отвергнутый красоткой Павел, Порецкий протянул ему листок с адресами.
        - Итак, я приятно удивлен, - воскликнул Михаил, - наша красотка прописана в студгородке, в общежитии моего университета, где я в студенчестве довольно часто э-э-э… гостил. Знал всех вахтеров в лицо. Думаю, найти нашу беглянку не будет проблемой.
        - Думаешь, она живет в общаге?
        - Нет, конечно, но если она студентка, о ней кто-нибудь что-нибудь знает. Вот только есть одна проблемка. Как нам ее описать, чтоб наверняка понять, кого мы разыскиваем?
        - А вот это совсем не проблемка. У меня есть ее фото.
        - Супер! Что же ты молчал? - Михаил удивленно посмотрел на нервно курившего сигарету Павла.
        - Так ты и не спрашивал про фото?
        - Конечно, не спрашивал. Наша девушка просто Мата Хари, откуда я мог предположить, что она позволит тебе себя сфотографировать?
        - А она и не позволяла. Я ее сонную снял.
        - Надеюсь, она прилично на твоем фото выглядит? - с сомнением в голосе спросил Миша.
        - Я фотограф, а не порнограф, - буркнул Павел в ответ, - выглядит она там потрясающе. Не фото, шедевр.
        - Ну и чего же мы стоим, поехали за фоткой.
        - Я тут рядом живу, на Кронверкском проспекте, в один миг домчимся.
        В огромной квартире Павла они были уже минут через десять. Первое, о чем подумал Порецкий, переступив порог квартиры, что он попал в филиал музея. Просто Эрмитаж, да и только. В гостиной кроме дивана и круглого стола, стоящего посередине огромной гостиной, практически не было никакой мебели. Только стеллажи и книжные полки, от пола до самого потолка. Все заставлено книгами и предметами, которые Миша окрестил экспонатами - осколки, черепки, фрагменты каких-то предметов, явно извлеченных из земли…
        - Паша, а это все имеет какую-то историческую ценность? - осторожно спросил Михаил, в котором тут же заговорил юрист.
        - Наверное, думаю, не малую, - Павел понял, что имел в виду Порецкий, - да только все законно. Это принадлежало моему прадеду, потом бабуле, я этим владею на законных правах.
        - Как же ты живешь со всем этим… На дворе двадцать первый век, а у тебя тут даже не Средневековье, а еще раньше. Как же этот период назывался, - Михаил задумался, но так и не вспомнил, - …да уж, старость наступает на пятки. Склероз, однако.
        - Не отвлекайся, ценитель старины, - проворчал Павел, - загляни в мою комнату, там у меня полный хай-тек. А вообще-то, приготовься. Смотри.
        Павел открыл дверь в свою комнату и Михаил замер, пораженный увиденным. На стене висел огромный портрет спящей девушки. Ничего более совершенного Порецкий в жизни не видел. Черты лица спящей были прекрасны, золотистые кудри, разметавшиеся по подушке, казалось, создавали нимб, украсивший ее ангельское личико. На вид девушке было лет семнадцать, не больше.
        - Ангел! - не сдержал восхищения Порецкий. - Но совсем юный. Просто девочка, почти ребенок, - тут он удивленно посмотрел на погрустневшего в один миг хозяина квартиры, - а она точно совершеннолетняя?
        - Да иди ты, - Павел обреченно махнул рукой на него, - пойду фотку маленькую найду, чтобы удобно было показывать.
        - Угу, - отозвался не отрывающий взгляда от стены с портретом гость. Ему трудно было отвести глаза от этой красоты. Портрет был замечательный. Вглядываясь в лицо прелестницы, Миша про себя подумал, как, наверное, здорово они смотрелись вместе с Павлом. И как жаль, что девушка оказалась банальной воровкой…
        За один только сегодняшний день (и вечер, разумеется!) Михаил узнал столько нового, что, казалось, он всю свою жизнь только и делал, что решал кроссворды, приготовленные жизнью для Павла Фролова и Марины Рябининой. О том, что ему завтра с утра начнет названивать Артур Артурович и требовать отчета по Малеевке, он окончательно забыл. Наплетет что-нибудь, не в первый раз, а вот встречу с красавицей с ангельским лицом откладывать никак нельзя.
        В общежитии, в котором когда-то Михаил подолгу «гостил» у знакомых девчонок, теперь все оказалось по-другому. Чтобы найти хоть кого-нибудь, кто смог бы опознать красотку, пришлось немало потрудиться. Посторонних, мало похожих на студентов, оказалось гораздо больше, чем самих студентов. В начале «опроса» Порецкий еще как-то приглядывался к молодым ребятам, которым можно было бы показать фото, но потом уже стесняться перестал. Никто не признавал в сонной нимфе знакомую. Когда Павел уже собрался уходить несолоно хлебавши, одна девушка, глядя на снимок, сказала:
        - Так это же Олеська-Сапожок! Да точно, это она!
        - Замечательно, а как нам ее найти? - поинтересовался Михаил.
        - Без понятия. Она с дневного отделения ушла еще после зимней сессии.
        - А по какой причине? - не отступал Михаил, гипнотизируя девушку взглядом своих синих глаз.
        - Понятно по какой, из-за брата-инвалида. Он у нее совсем больной, а лечить не на что. Вот она на заочное отделение и перевелась, а сама работать пошла. Жалко, она ведь такая умница.
        - А куда пошла трудиться, не подскажите?
        - А вам зачем? - вдруг проявила интерес болтливая девушка. - Вдруг вы ее обидеть захотите?
        Михаил, элегантно взяв студентку под локоток, отвел ее подальше от скучающего Павла:
        - Видите ли, милая девушка, - Порецкий тут же придал своему лицу страдальческое выражение, - мой друг сон и аппетит потерял от любви. Увидел Олесю и все, покоя лишился. Посмотрите, какой грустный. Я взялся помочь найти ее. Очень хочу, чтобы у них все состоялось. Разве могу я сделать плохо такому ангелу, как Олеся?
        Девушка поколебалась немного, не больше минуты, и сказала:
        - Вы бы другу своему не говорили. В ночном клубе она работает, стриптизершей. А что делать? Там за ночь много платят, а днем в конторе какой-то сидит на ресепшене. Клуб называется «Бедлам», на Лиговке.
        Михаил послал девушке воздушный поцелуй, и помчался к Павлу. Но потом вернулся и спросил:
        - А почему ее Сапожком прозвали?
        - Ну, вы, мужчина, даете, - удивленно посмотрела на него девушка. - Ног, что ли ее не видели? Они у нее от коренных зубов растут, в универе таких ног ни у кого больше нет. Она поэтому сапоги все время носит, и заметьте - без каблуков, чтобы не пялились лишний раз. Ей от парней и так проходу нет.
        Михаил на мгновенье сник. Попал, похоже, Пашка. Ох, попал! Если у обладательницы такого личика еще и ноги, как у Иванки Трамп, тогда его лучше на разговор с милой дамочкой не брать. Не устоит. Придется отдуваться самому.
        Время было детское - десятый час вечера, в клуб раньше полуночи не было смысла ехать, поэтому Порецкий повез Павла в одно миленькое кафе поужинать. А то на голодный желудок у него мозги отказывались быстро работать, для встречи с Олесей-Сапожком надо быть подготовленным на все сто.
        Глава десятая
        Клара быстро поправлялась. Русич говорил, что природа наделила ее не только мужественными чертами лица, но и поистине богатырским здоровьем. Упасть с приличной высоты и не переломать кости было невозможно, но случай с Кларой оказался приятным исключением из правил. Конечно, ей здорово досталось - ушибы, сотрясение мозга, порезы на теле - все это было, но, главное, кости и позвоночник были целы.
        Чен с Гюнтером жили у Русича уже пятый день. Каждое утро они уезжали, не докладывая куда, а хитроглазый Русич только улыбался им вслед. Клару он практически поставил на ноги и очень привязался к этой долговязой девушке. Он делал ей массаж, натирал мазями и снадобьями и поил каким-то ароматным отваром из трав. Она уже пришла в себя, много и подолгу болтала с ним, пока Чен и Гюнтер отсутствовали, но как только они появлялись, сразу менялась в лице и замолкала. Чен действовал на нее, как красная тряпка на быка. У Клары раздувались ноздри, начинали ходить желваки, и вся она становилась похожей на разъяренную фурию, готовую наброситься на врага.
        На Гюнтера Клара тоже сердилась, считая его безвольным слабаком, согласившимся помогать негодяю. Гюнтер не стал посвящать ее в детали их с Ченом соглашения, согласно которому он должен был помогать ему в обмен на жизнь и здоровье Клары. Благодаря уколам, которые Верзила успел всадить ей после падения с вершины «Дырявой горы», она многое забыла и, соответственно, не могла знать всего того, что пришлось пережить Гюнтеру, пока он сидел в пещере с раненой Кларой на руках.
        Чтобы не беспокоить Клару и не терзать ее расшатавшуюся нервную систему, Гюнтер не стал рассказывать ей также и о том, чем они занимаются с Ченом. А занимались они очень интересным делом…
        Первый визит к пещерам Чен с Гюнтером совершили на следующий день, пока Русич приводил Клару в чувства. Хозяин придорожной закусочной, он же потомственный целитель, был рад тому, что у него поселилась целая делегация. Чен щедро заплатил за постой, Клара особых хлопот не доставляла, поэтому Русич блаженствовал. И выжидал, когда Чен поймет, что без его помощи у них с Гюнтером ничего не получится.
        Но Чен упорно рассчитывал только на свои силы.
        Гюнтер уже знал, что задумал Чен. Познакомился со всем, что у исследователя китайских раритетов имелось в наличии. Стоило признать, что Чен серьезно подготовился к поискам «золотой лаборатории». У него были старинные рукописные карты, фрагменты терракотовой фрески с нанесенными на ней линиями разного цвета и старые истертые тетрадные листы, исписанные довольно корявым почерком. Едва за Русичем закрывалась дверь, как Чен раскладывал все это богатство на полу и начинал объяснять Гюнтеру, как следует читать линии на терракотовом листе.
        «Либо он безумец, - глядя на увлеченного собеседника, глаза которого при этом просто горели, как фонарики, думал Гюнтер, - либо великий исследователь. Ему удалось собрать воедино обрывочные сведения, чтобы получить точную картину того, что было утрачено сотни лет назад и до чего не додумались большие ученые до сих пор. Как такое возможно?»
        Постепенно он и сам загорелся идеей найти «золотую лабораторию», о которой раньше совсем ничего не знал. Пробел восполнил Чен, решивший, что держать немца в неведении нет никакого смысла. Использовать его вслепую, как он первоначально планировал, явно не получалось. Пришлось ему рассказать Гюнтеру все, что он сам знал.
        Во-первых, о наследии профессора Немытевского.
        Чен узнал о нем от сильно запьяневшего антиквара Кацебовского, с которым он познакомился в круизе по странам Средиземноморья, в другой, забытой уже жизни. Тогда он еще и Ченом-то не был.
        Круиз был на редкость однообразным, и через два-три дня пути пассажиры начали скучать. Кацебовский, большой любитель поговорить, пофилософствовать выбрал себе в жертвы молчаливого одинокого мужчину с приятными манерами и умными глазами. Оба путешествовали налегке, то есть без жен, любовниц и друзей. Каждый искал в этой поездке уединения, возможности побыть наедине с самим собой, своими мыслями и проблемами. Но, как выяснилось, после трех дней пути уединение начинает казаться кошмаром не меньшим, чем ежедневная суета сует в мегаполисе, от которой каждый из них пытался спастись в этой морской прогулке.
        Поначалу их беседы носили вполне невинный характер - женщины, футбол, политика. Дальше - больше. В ход пошли рассказы о том, кто из них где путешествовал, что интересного повидал, и что еще мечтает повидать… Как правило, беседы проходили в баре или ресторане, где выбор напитков был огромен, а Кацебовский оказался большим любителем их дегустировать. В отличии от Чена, предпочитающего бокалу вина хорошую сигару.
        Похоже, Кацебовский случайно обмолвился о фрагменте терракотовой фрески, доставшейся ему от деда - доктора, служившего в царской армии, после революции оказавшемся в китайской провинции в составе армии атамана Дутова. Обмолвка запала в душу Чена. Он стал активно угощать Кацебовского дорогим коньяком, после которого антиквар становился особенно красноречивым, чтобы подробнее узнать все детали поначалу показавшейся ему забавной истории с фреской. Но такой он уж был человек, что мог влюбиться в красивую историю, как в ослепительную женщину, и потом страстно желать продолжения романа.
        Кацебовский рассказал все, или почти все, что узнал от деда, не утаив от своего собеседника даже таких не совсем этичных моментов, как кража записей профессора Немытевского у его друга штабс-капитана Ремизова, и последующего самостоятельного поиска фрески.
        Антиквар Кацебовский своим дедом гордился. Доктор Кацебо был отличным врачом, обладающим к тому же еще и редким по тем временам знанием лечебного массажа. Использовав его в нужном месте и в нужное время, доктор нашел людей, с помощью которых предпринял экспедицию в места, указанные в записях Немытевского, но смог найти только фрагмент терракотовой фрески с загадочными знаками не ней.
        Как использовать фреску, Кацебо так и не узнал. Она хранилась в их семье как реликвия, потом досталась антиквару Кацебовскому в наследство от деда, но разгадать, что значат таинственные линии и знаки на ней он так и не смог.
        Чен допытывался, как мог у антиквара, кто еще мог знать о находке профессора Немытевского, но тот, заподозрив что-то в поведении излишне любознательного собеседника, вдруг замкнулся. Стал реже выходить из своей каюты и явно опасался оставаться наедине с Ченом.
        Однако зерно страстной любви к тайне фрески уже проросло в душе Чена и он понял, что, вернувшись из круиза, узнает все о штабс-капитане Ремизове и судьбе оставшихся бумаг профессора Немытевского.
        Во-вторых, пришлось поведать Гюнтеру о том, что он узнал о тайных китайских лабораториях, расположенных вдали от человеческих глаз, в которых восточные алхимики проводили свои опыты. В отличие от европейских алхимиков их целью было вовсе не превращение камней в золото, они стремились к другим результатам, способным изменить ход истории - создать «эликсир жизни». По многим причинам им этого не удалось сделать, а что помешает Чену закончить начатое много-много лет назад умнейшими представителями мудрейшего народа?
        Последний аргумент очень не понравился Гюнтеру. Ему, как ученому, было трудно согласиться с тем, что Чен уцепился, как утопающий за соломинку, за красивую историю, не имеющую реальных исторических оснований, документов, подтверждающих наличие мифического «китайского золота», способного даровать человеку вечную жизнь. Единственное, что привлекало его в задумке Чена, это не само «золото», а затерянная в необъятных китайских просторах древняя лаборатория. Вот ее бы найти было крайне интересно. Он, слушая Чена вполуха, уже подумывал о том, как привлечь Клару к поискам. Хотя понимал, что она еще очень слаба, и к тому же безмерна зла на Чена.
        А Гюнтер уже практически привык к нему - они много времени проводили вместе, и общая идея захватила их настолько, что на выяснения отношений у них не было ни времени, ни желания.
        Чен понимал, что уже, наверное, начались активные поиски пропавших Клары и Гюнтера. Он очень щедро профинансировал своих китайских партнеров, чтобы они как можно дольше отвлекали оставшихся участников экспедиции от поиска товарищей, и не дал никаких координат, по которым бы их можно было вычислить, но ведь рано или поздно полиция могла нащупать нужный след…
        Поэтому Чен спешил, и уже ничего не скрывал от Гюнтера. В частности, историю похищения одной важной записи из дневников профессора Немытевского, которую ему с огромным трудом удалось добыть через одного знакомого из Санкт-Петербурга.
        Гюнтер очень оживился, когда китаец показал ему эту запись. Фактически эта была подсказка, надо было только очень внимательно ее изучить, чтобы нащупать нужную нить, невзначай не пойти по ложному следу. Поэтому он тщательно вдумывался в каждое слово и неоднократно перечитывал запись на пожелтевших листах, чьей-то ловкой рукой торопливо выдранных из старой тетради.
        Профессор писал:
        «..пройдено уже много километров пути в самую глубь пустыни. Впереди уже видны были скалистые горы, мне хотелось поскорее до них дойти и отметить на карте. Ху несколько раз напоминал мне, что пора возвращаться, уже смеркается, но мне так хотелось найти старые, торчащие из песка развалины, о которых вчера говорил старик Дан, что я готов уже был остаться на ночь в песках. Дело было за малым - уговорить Ху и его помощника, для которых подобная ночевка равносильна самоубийству, остаться вместе со мной.
        Я пообещал заплатить вдвое больше обычного, и пока они совещались между собой, обратил внимание на странный, торчащий из земли деревянный шест высотой метра в полтора. Откуда он вдруг появился здесь, было весьма удивительно, но в нашем случае он сослужил нам добрую службу. Я подошел рассмотреть его и подумать, как с его помощью можно сделать навес, но внимательно осмотрев шест, понял, что это дерево… Да, именно старое засохшее дерево с идеально прямым стволом, превратившемся в отшлифованный ветрами и дождями шест.
        Ху подошел и стал рассматривать его вместе со мной. Показав три пальца, и дождавшись, когда я в знак согласия кивну (это означало, что мне придется переплатить в три, а не в два раза), он стал раскидывать песок у подножия дерева. Его молчаливый помощник тоже активно принялся раскидывать песок, в надежде добраться до его корневой системы.
        Но сделать это было непросто. Я тоже присоединился к своим сопровождающим, и хотя у нас было только две лопаты, я отбрасывал песок куском фанеры от разломанного ящика.
        Мы до позднего вечера пытались добраться до корней дерева, но вместо корня дошли лишь до твердой поверхности. Мне показалось, что мы стоим на глиняном каркасе какой-то постройки, вплотную прижатой к этому одинокому дереву. Неожиданно мне в голову пришла интересная мысль. А, что, если часть постройки, которую мы откопали, как-то соединена с соседним горным массивом? Расстояние было не большим - двадцать метров, возможно, двадцать пять, и я мысленно проведя прямую до ближайшей скалы, начал копать ровно посередине этой предполагаемой прямой.
        Мой расчет оказался верным! Подо мной действительно была постройка, и стоял я на ее крыше. Сделав знак своим спутникам, приказал им разрубить крышу лопатами. Ху и сам был немало удивлен, обнаружив твердый настил. Он со всей силы стал бить по настилу острием лопаты, но так увлекся, что не рассчитал, и провалился вместе с рухнувшей крышей…
        Ху умудрился сломать себе ногу и руку в двух местах. Провалился он в небольшую пещеру, обитую досками, местами истлевшими, с деревянным, уже совсем трухлявым настилом. Нам ничего не оставалось, как немедленно прекратить раскопки и доставить беднягу поскорее домой. Я лишь бегло оглядел пещеру и заметил в проеме небольшую дверку. Очень хотелось ее приоткрыть, но Ху становилось все хуже и мы поскорее оставили пещеру. Я готов был немедленно возвратиться сюда, как только мы доставим Ху лекарю и даже принялся уговаривать помощника пойти со мной, но он наотрез отказался, несмотря на серьезные деньги, которые я ему предлагал за это.
        С большим трудом дотащили мы бедного Ху к местному эскулапу. Он долго ругался на меня, благо, что на незнакомом мне наречии. К раскопкам здесь относятся очень плохо, поэтому я был просто воплощением зла для местных жителей, а тех, кто брался мне помогать и участвовал в моих раскопках, сами местные потом бранили… Такое дремучее невежество привело к тому, что спутника я нашел лишь на третий день. Мы отправились к месту раскопок, но сколько не бродили вокруг, так торчащего из земли дерева и не обнаружили. Песок и ветер хорошо заметают следы…»
        Пейзаж в пустыне меняется быстро, там где утром было озеро, к вечеру остается лишь лужа, поэтому через три дня он уже не смог обнаружить заветной пещеры.
        - Боюсь, что эти записи нам не сильно помогут, - предположил Гюнтер, осматривая страницы с текстом, - кстати, как они к вам попали?
        - Как и многое другое… Я просто хорошо заплатил за то, чтобы мне их нашли.
        - И где же их нашли?
        - На даче у внука Ремизова и правнука профессора Немытевского.
        - Все, как обычно, ваши любимые методы - кражи, похищения…
        - Ой, Гюнтер, оставьте это. Мне давно уже не стыдно за свои поступки. Цель оправдывает средства. Этого достаточно для моего оправдания?
        - Чен, вы очень странный тип… и страшный. От вас всего можно ожидать - и толчка в пропасть, и удара в спину.
        - Вам это не грозит.
        - Это пока я вам нужен. Когда же я сделаю свое дело, выведу на нужный след, вы сразу же избавитесь от меня. И от Клары.
        - Не стоит так драматизировать. Если честно, вы мне очень симпатичны. Несмотря ни на что.
        - И на что именно несмотря.
        Чен что-то хотел сказать Гюнтеру, но промолчал, сдержался. Он аккуратно свернул записи трубочкой, перевязал, как свиток, кусочком веревки, и сквозь зубы сказал:
        - Раз вам эти бумаги не помогли, надо идти к Русичу. Он многое знает, хитрый лис, наверняка догадывается о том, зачем мы здесь. Выжидает, когда же я спрошу его о самом главном. Не хотелось мне этого делать, но придется. Пойдемте, Гюнтер. Вы будете развлекать свою любимую Клару, а я прощупаю Русича.
        - Клара мне не любимая, а друг, партнер. Мы с ней дружим со студенческой скамьи.
        - А как же ваша любимая женщина, не ревнует?
        - Они только заочно знакомы, и вообще, это к нашему поиску никакого отношения не имеет.
        Чен уже направился к домику Русича, раздумывая показать ему свиток или нет. Клара сидела на улице у входа, испепеляя Чена взглядом, полным ненависти. Чен, не придавая значения ее настрою, напротив, весь расплылся в любезностях:
        - Вы сегодня чудесно выглядите, хорошеете на глазах.
        Клара отвернулась от Чена, сделав вид, что не расслышала его комплиментов.
        Русич, казалось, выжидал, когда же этот странный полукитаец-полурусский обратится к нему. Увидев Чена со свитком в руке, он сказал:
        - Знакомые бумажки… С чем пожаловали, мистер Чен?
        - Раз тебе бумажки знакомы, может быть, подскажешь, как их можно использовать.
        - Смотря в каких целях.
        Чен сел рядом с Русичем, пристально посмотрел ему в глаза и твердо, почти требовательно сказал:
        - Ты ведь сразу понял, зачем я здесь появился. Стоит ли терять время понапрасну. Клару ты уже на ноги поставил, давай займемся другим делом, поважнее её здоровья. Сейчас ты соберешь все самое необходимое, и мы поедем к «Дырявой горе»… По дороге мне все и расскажешь, идет?
        - Все необходимое? Одного свитка маловато. Нужна фреска. Без нее мы не найдем дороги.
        - У меня и фреска имеется. Только не полностью, один ее фрагмент…
        Когда Чен вернулся от Русича, на нем просто не было лица. Он смотрел на Гюнтера глазами затравленного зверя. На какое-то мгновение Гюнтеру стало жаль этого странного человека, к которому он за последнее время успел привыкнуть.
        - Чен, что случилось?
        Чен поднял глаза на Гюнтера и тихо, почти шепотом сказал:
        - По-моему, все, что я затеял, было авантюрой. Со мной такое уже случалось, давно, в другой жизни… Я опять забрел не туда.
        - Что вам сказал Русич?
        - То, что я очень боялся услышать…
        - Чен, да придите, наконец, в чувство! Говорите, что же он вам рассказал.
        Из сбивчивого рассказа Чена Гюнтер понял только одно - без маленького кусочка фрески, на котором должны быть указаны направления, им никогда не разгадать загадку средневековых китайских алхимиков. Самое забавное было в том, что люди Чена, которые рылись в вещах Ремизова на даче его внука, нашли только записи профессора Немытевского, фреску им обнаружить не удалось. А записи оказались никому не нужны, хотя Чен заплатил огромные деньги за эти полуистлевшие бумаги. Гюнтеру пришла в голову только одна здравая мысль - необходимо лететь в Питер и попытаться найти этот злополучный кусок фрески. Он сказал об этом Чену, и очень удивился услышанному.
        - Гюнтер, я знаю о вас гораздо больше, чем вы обо мне. У меня есть целое досье на Гюнтера Зоммера, которое собирали хорошо обученные люди, понимающие толк в деле сбора информации. Как только вы попадете в Питер, вы сразу захотите встретиться с одной особой по имени Марина, и уж поверьте мне, она сделает все, чтобы вас обратно не отпустить.
        - Вы совсем не знаете Марину…
        - На госпожу Марину Юрьевну Рябинину у меня тоже досье имеется. Я так же знаю, что она ждет от вас ребенка, и поверьте мне на слово, у этой женщины хватит сил удержать вас подле себя… Думайте, кому из ваших знакомых в Петербурге можно поручить поиск фрески. Только это должен быть очень надежный человек.
        Первый, о ком подумал Гюнтер, был Миша Порецкий. Этот сможет достать хоть луну с неба, только захочет ли он?
        Глава одиннадцатая
        «Бедлам» оказался вполне сносным ночным клубом. Не хуже «Магриба» и даже более привлекательным, чем пресловутый «Забава-бар». Ничего подозрительного Миша на первый взгляд в нем не обнаружил, даже наркоманов, которых он в силу своей профессии умел определять с ходу, видно не было.
        Оставив Павла в темном углу, подальше от сцены, Порецкий прошелся по залу, заглянул в туалет, проверил наличие заднего выхода - мало ли что… Все было вполне пристойно, чистенько, тихо. Напрасно девчонка в общежитии сказала, что место гиблое, только Пашку зря расстроила. Музыка играла неплохая, конферансье шутил пристойно и все обещал потрясающее шоу супердевочек, которые вот-вот приедут…
        - Ну что, друг мой рыжий, приуныл? Слышал, девочки вот-вот приедут, веселуха начнется! - Миша попытался как-нибудь разрядить обстановку, но Павел, похоже, всерьез занервничал. Еще бы! Узнать, что понравившаяся девушка тебя тупо использовала, разыграла сначала вывих ноги, потом заманила на дачу, которую в результате банально обчистила… Но ничего, сегодня этот «Сапожок» за все ответит. Пора уже как-то разобраться с тем, кто ее подослал к Павлу и поскорее выйти на него.
        На сцену взбежал конферансье, музыка стихла, и он торжественно объявил, что шоу начинается. В зале, и без того полутемном, отключили свет, что порадовало Порецкого - Олеся не сразу заметит Павла, - и на ярко освещенную сцену, одна за одной, выбежали три ослепительных (в прямом и переносном значении) девушки, в таких сверкающих костюмах, что Миша даже зажмурился. Зал ревел от восторга. Девчонки были не только чертовски хороши, они еще и великолепно танцевали.
        - Шоу Киркорова отдыхает, - только и смог сказать ослепленный сиянием их искрящихся костюмов Миша, - вот это размах! Столько перьев! Это ж сколько ж павлинов надо распотрошить на один костюмчик…
        Он посмотрел на своего спутника и по его округлившимся от удивления глазам понял - он увидел свою беглянку. И хотя на девушках были яркие парики и по полтонны грима на каждой, Павел, безусловно, узнал Олесю. Порецкий пригляделся внимательнее, и тоже узнал ее, хотя видел ее до этого только на фото.
        Музыка, свист, восторженные крики… Миша понял, что подобраться к Олесе будет непросто - у девчонок, наверняка, поклонников много, поэтому к каждой приставлен охранник. Скорее всего, что не один. Воспользовавшись всеобщим ажиотажем, он протиснулся было за кулисы, но крепкий мужчина с габаритами Николая Валуева, нежно оттеснил Порецкого обратно в зал.
        Миша вернулся за свой столик, издали заметив, что Павел, не отрываясь, смотрит на сцену. Похоже, он и не заметил, что Порецкий отлучался.
        - Паш, очнись, - Миша довольно сильно потряс за плечо восторженного зрителя, - нам нужно как-то подобраться к Олесе. Охрана у нее, как у Мадонны, на фу-фу нас к ней и на километр не подпустят. Нужно что-то придумать.
        Павел только отмахнулся от приятеля. Машинально достал свое журналистское удостоверение, помахал перед носом Миши, и умоляющим голосом попросил:
        - Порецкий, посмотри на документ - с ним я к таким звездам подкатывал, ни разу осечки не было. А сейчас посиди тихо, дай досмотреть шоу. Лучше подумай, что мы Олесе скажем.
        Меньше всего Миша думал о том, что они скажут Олесе. Его терзали другие мысли - что же все-таки случилось с Гюнтером? Как вытащить парня из передряги? Скорее бы уж это шоу заканчивалось. Важна каждая минута, а публика, похоже, завелась не на шутку. Девчонок со сцены быстро не отпустят.
        Минут через тридцать конферансье, наконец-то, объявил перерыв. Миша потащил Павла за кулисы, протягивая охраннику удостоверение.
        - Мы только об интервью с вашими звездочками договоримся. Это супервыступление, вашим девчонкам можно хоть в «Ледовом» выступать… Где нам найти администратора группы?
        Он без умолку тараторил что-то, рассыпался в любезностях администратору, проталкивая Павла вперед по узкому коридору. Порецкий уже узнал, что Олеся переодевается в гримерной в конце коридора. Он так ловко заболтал удивленного администратора, что тот не решился остановить восхищенных репортеров. Они без стука вломились в гримерную к Олесе. Она сидела перед большим зеркалом, поправляя парик. Увидев в зеркало Павла, смутилась, как девочка-подросток.
        Павел молчал. Миша толкал его в бок, но он, видимо, никак не мог собраться с силами, чтобы заговорить первым. Олеся встала, повернулась лицом к нежданным гостям и попросила Мишу:
        - Мужчина, вы бы на минуту вышли, нам поговорить надо…
        Когда за Порецким закрылась дверь, Олеся, опустив глаза, тихо сказала:
        - Я, конечно, сволочь, и ты меня, скорее всего, не простишь. Но мне пришлось, я не хотела обижать те…
        Договорить она не успела, потому что Павел крепко обнял ее и прижал к себе так сильно, как никто и никогда до этого не делал. Зачем слова, когда и так все ясно - этот мужчина ее простил. Он нашел ее, хотя это было практически невозможно сделать. Не ударил, не оскорбил, хотя имел на это все основания. Он обнял ее именно так нежно, как обнимают после долгой разлуки. «Как Одиссей Пенелопу», - подумала Олеся, крепко закрыв глаза от счастья.
        Миша, как разъяренный зверь, ходил по узкому полутемному коридору клуба, то и дело натыкаясь на снующих туда-сюда официантов, мило улыбаясь охранникам. «Ну что они там так долго выясняют? Прибью сейчас этого Казанову», - нервничал Порецкий, то и дело поглядывая на часы. Когда терпение его кончилось, он ворвался в гримерную, но, увидев целующуюся парочку, тут же вылетел обратно.
        «Однако, парень-то не промах, - подумал искушенный юрист, удивляясь решительности своего спутника. - Похоже, лед тронулся. Наверное, в данной ситуации, воссоединение влюбленных будет очень кстати. Олеся одумается и сделает все, чтобы помочь Пашке. А рыжий-то о-го-го, молодец!»
        Миша стрельнул у проходящего паренька сигарету и от души затянулся, решив, что торопить события пока не к чему. Медленно, с истинным удовольствием покуривая сигарету, он неспешно прошел в зал. В кармане зазвонил телефон. Миша приложил трубку к уху, но, услышав голос говорившего, зашелся кашлем. Связь была отличной, спутать знакомый, с приятным акцентом голос Гюнтера Зоммера, он не мог.
        - Гюнтер, ты жив?
        - Пока да. Миша, сейчас от тебя зависит моя дальнейшая судьба. Слушай меня внимательно…
        Когда Павел вышел из гримерной, так как Олесе нужно было снова идти на сцену, Порецкого он в коридоре не нашел. Пробежался глазами по залу - его нигде не было. Решил поискать его на улице и не ошибся. Миша скромно сидел на лавочке в глубокой задумчивости. Увидел цветущего Павла, он сказал:
        - Мне только что позвонил Гюнтер.
        - Как? Тот самый Гюнтер, который пропал? Значит, он нашелся и нам не надо его больше искать.
        - Его надо срочно вытаскивать из очень серьезной передряги, и помочь в этом нам сможет Олеся. Кстати, где она?
        - На сцене… Не слышишь разве, какие вопли в зале?
        - Да, девчонка, действительно, классная, и шоу у них неплохое. Только как ее угораздило в такую компанию угодить? Ребята, которые наняли ее для знакомства с тобой, крепко связаны с криминалом. Причем, международного уровня. И нам придется попросить ее выйти с ними на связь.
        - Зачем? Я не хочу, чтобы она опять с ними встречалась.
        - А ей и не придется. Я сам с ними буду говорить и передам кое-что.
        Миша осторожно открыл свой «самсонайт», нащупал завернутую в мягкую тряпку фреску, протянул ее Павлу.
        - Завтра с этой семейной реликвией тебе придется проститься. Оказывается, именно эту штуковину Олеся должна была найти у тебя на даче, но не нашла… Теперь мы должны будем ее передать тем людям, которые ее наняли… Поверь, Паша, Олесе ничего не грозит, она просто даст нам их координаты. Я сам все сделаю. Только тянуть с этим нельзя. Гюнтер попал в такую паутину, из которой только мы с тобой и сможем его вытащить.
        - И кто же паук?
        - Пока не знаю, но сделаю все, чтобы выяснить, кто он.
        Часть третья
        Глава первая
        Западный Китай,
        провинция Синьцзян
        Тыхе долго ходила кругами вокруг жилища квартирантов - русского офицера, доктора и Петрухи. Она слышала, как они громко что-то обсуждали, и все придумывала повод, чтобы вызвать ненадолго Петруху. Потом сбегала на кухню, собрала кое-какой еды и решительным шагом направилась к лачуге. Постучала, прервав своим стуком разговор мужчин, молча поклонилась, поставила еду на стол, заметив что в комнате все перевернуто верх дном и сделав Петрухе едва заметное движение головой, чтобы он вышел ее проводить, также молча вышла. Он вышел следом.
        - Тыхе, ты мне что-то хотела сказать?
        Вместо ответа, она бросилась к нему на грудь, крепко-крепко прижалась к растерявшемуся парню и прошептала:
        - Петруза, не уходи от нас, останься. Тебе будет с нами хорошо. Ты не первый русский, оставшийся в Китае. А с ним пойдешь - беда будет. Останься со мной.
        Сметливым крестьянским умом Дронов и сам понимал, что рано или поздно придется делать выбор - возвращаться в Россию или остаться в Китае, и что безопаснее остаться. Только ведь пока с Ремизовым они разговора не вели, а Тыхе, значит, почувствовала, что расставание близко. Вот ведь китайская душа.
        Обнимая хрупкую китаянку, Петруха думал о том, что остаться здесь навсегда - лучший выход из создавшегося положения. Для большой семьи Хвана такой рукастый зять, как он, просто находка. Хван - славный, добрый, опять же с достатком живет, не бедствует, Петрухе любые документы выправит, если понадобится. Ремизову тоже поможет. Павел Петрович до России сам доберется, не маленький. С твердым решением сегодня же поговорить с бывшим командиром по душам Петруха, простившись с Тыхе, бодрым шагом направился к нему.
        Павел Петрович по-прежнему сидел на земле, разбирая записи Немытевского. Казалось, он даже не слышал, как вошел Петруха.
        - Пал Петрович, э-э-э, - запинаясь, начал он разговор, - поговорить нам надо.
        - О чем, Петя? Может позднее, видишь, что тут с бумагами? Все надо разобрать.
        - Да на кой черт их разбирать! Профессор ваш уж сгнил в земле китайской, что толку-то от них? Кацебо рылся, вы сидите в темноте, как крот. Вам бежать пора отсюда, пока не поздно. Кто знает, что у Валериана на уме? Пришлет еще лихих людей за ними… Спалили бы вы их, бумажонки эти, да и в Россию умотали поскорее.
        Ремизов, отложив записки, сел на лавку, пристально посмотрев в глаза бывшему ординарцу.
        - Я, кажется, все понял, Петя. Ты решил остаться с Тыхе, а меня, как я понимаю, в Россию хочешь отправить?
        - Так и есть. Чего ходить вокруг да около. Сейчас самое время уходить, но я свою китаянку бросить не смогу… Хван - мужик хороший, он вам поможет. Поймите меня правильно, мы же не чужие люди, столько лет вместе прослужили, сколько раз смерти в лицо смотрели… Я за вас боюсь. Как вспомню взгляд Валериана, так мне сразу не по себе. Спугнул я его, не дал до конца в бумагах покопаться… Страшный он человек, если ему что-то в этих бумагах надо будет, он вернется.
        - Петр, ты все правильно сделал… Если решил остаться, так что же. Я твой выбор уважаю. Рад, что ты готов мне помочь. А я, действительно, уже загостился на чужбине. Пора домой… Давай пойдем к Хвану, что он нам посоветует.
        Когда они вышли за дверь, Тыхе, бросив украдкой взгляд на решительного, взъерошенного Петруху, чуть заметно улыбнулась: «Ну, теперь он мой!»
        Бегство Кацебо и его попытка выкрасть наследие профессора Немытевского имело и свои положительные стороны. Ремизов без труда смог договориться с Хваном, как ему безопаснее всего перебраться в Россию. Мудрый Хван решение русского офицера принял спокойно, и желание Петрухи остаться с Тыхе, а не возвращаться с Ремизовым на родину, только подтолкнуло его побыстрее помочь с нелегальным возвращением.
        Валериан Кацебо возвращаться за бумагами не стал. Все, что он успел захватить с собой - это небольшой кусок старинной фрески и потертую тетрадь профессора. Этого было вполне достаточно, чтобы вернуться когда-нибудь вновь в Китай и пройти по пути профессора Немытевского. Этого чудаковатого старика Кацебо в живых не застал, но он видел, как Ремизов возился с какой-то странной картой профессора, как зашивал ее в одежду. Пытливый ум и природная смекалка всегда выручала Валериана - он не строил далекоидущих планов насчет записей старика. Когда ему удавалось втайне от Петрухи и Ремизова порыться в бумагах, он успел немногое узнать, и если бы пронырливый Петруха не помешал ему на этот раз, он и дальше бы потихоньку бы погружался в причудливые тайны, связывавшие русского офицера Ремизова и историка-профессора. Но случилось так, как случилось, и Кацебо, избив и связав Петра, вынужден был позорно бежать…
        В Россию ему не удалось перебраться. Британский корабль «Санта-Виктория», отплывающий из порта Харбина в Лондон, стал пристанищем находчивого эскулапа, за два дня «подлатавшего» боцмана этого судна, изрядно пострадавшего в портовой драке.
        Кацебо в жизни часто везло. Именно об этом он думал, лежа в трюме «Санта-Виктории» и с трудом сдерживая позывы «морской болезни». Нужно думать о чем-нибудь приятном, тогда тошнота не так активно донимает. А приятного за последние годы в жизни Валериана случилось не так много. Желание увидеть жену и детей было главнее всего, а еще очень хотелось заработать денег. Конечно, пока они жили в пещерах Могао, он кое-что припас на «черный день», и с большим трудом не потратил сбережения, проживая у Хвана. Но из Англии тоже не так просто до России добраться… Эх, жаль не до конца он разобрался с профессорскими бумажками. Может быть, в Англии удастся продать похищенное из наследия Немытевского какому-нибудь ценителю древности.
        Он долго рассматривал кусок бурой фрески, испещренный загадочными линиями, но ничего примечательного в нем не находил. И уж, конечно, не догадывался, что именно этот кусочек обожженной глины спустя много-много лет станет причиной гибели его состоятельного внука-антиквара.
        Глава вторая
        Олесю долго упрашивать не пришлось - она поняла все сразу. Порывшись немного в телефоне, она продиктовала Мише телефон какого-то Олега, который нанял ее для знакомства с Павлом.
        - Только имейте в виду, Михаил, - сказала она, глядя в глаза Порецкому немигающим взглядом, - если со мной что-нибудь случится - машина собьет или кирпич на голову упадет, вы должны будете позаботься о моем брате. Он инвалид, без меня он не выживет. У нас нет родственников…
        - Олеся, не драматизируйте. Ваш Олег ничего плохого не сделает ни мне, ни тем более вам. Я только передам ему одну вещицу, которую вы не нашли на даче у Павла - и он будет абсолютно счастлив.
        - Я давно уже смотрю на жизнь без прикрас. Какие уж тут драмы… Олег - страшный человек, и методы получения нужной информации у него совсем не такие вежливые, как хотелось бы. И свидетели ему не нужны, проще использовать человека и избавиться от него, вместо того, чтобы заплатить, - Олеся говорила спокойно, но уверенно. Михаил понял, что это не фантазии молодой девушки - она говорит то, в чем абсолютно уверена. - Меня он не тронул только потому, что часто приходит в «Бедлам» и любит наше шоу. И потом, я ведь всегда нуждаюсь в деньгах, он знает про моего брата. Поэтому обращается ко мне с разными, не очень обременительными поручениями, за которые неплохо платит… А вот с Пашей я прокололась - он классный парень, а я с ним так… Я очень виновата перед ним.
        Олеся опустила глаза. Видно, что последние слова ей давались с трудом.
        - Я и предположить не могла, что эти несчастные бумаги имеют такую ценность, что из-за них реально может кто-то пострадать. А от Пашки мне тогда так не хотелось уезжать… Я за свою жизнь разных парней повидала, но такого встретила впервые. Так что, Михаил, я все сделаю, что скажете. В оправдание своего поведения, если хотите.
        - Олеся, вы все уже сделали. Мне нужен только телефон Олега. И еще - будьте с этим рыжим чудиком поласковее. Я его совсем немного знаю, но чувствую, он настоящий. Как раз такой, какой сейчас вам очень нужен. Надежный парень, за ним - «как за каменной стеной». Так что не упустите свой счастливый шанс.
        Михаил махнул рукой Павлу, деликатно стоявшему в стороне, пока они с Олесей говорили про Олега. Когда Павел подошел к ним, Порецкий уже точно знал, что будет делать. Оставив молодых наедине, он сел в машину и поехал к Наталье.
        Звонить сразу Олегу он не стал. Надо было продумать каждую мелочь, прежде чем с головой нырнуть в это опасное предприятие. Он уже твердо решил, что передавать кусок фрески Олегу не станет, а будет настаивать на том, чтобы самому отвезти его в Китай и передать главному злодею. Первым делом, размышлял Михаил, необходимо взять на работе отпуск, что практически нереально. Для этого и существует Наталья - пусть выкручивается перед Артуром, придумывает разные истории, чтобы объяснить мой внезапный отъезд из страны. Опять же во всем есть свои плюсы - хоть Китай увижу, ни разу там еще не был.
        Долететь до указанного Гюнтером городка в Китае из Петербурга было невозможно. Приходилось от Пекина еще ехать на перекладных, включая гужевой транспорт. «Весьма удаленное место выбрал Гюнтер для своих приключений, - подумал Михаил, но тут же сообразил, что не по своей воле он оказался втянутым в эту череду событий. И все из-за древнего куска глины, который провалялся бы еще неизвестно сколько лет на чердаке ремизовско-фроловской дачи. Что за напасть такая - сначала Марина Рябинина пропала в Алтайских горах, теперь вот ее возлюбленный еще дальше умудрился забраться - в самый что ни на есть отдаленный Китай, да еще и ввязаться в какую-то криминальную историю. Та еще парочка».
        Порецкий не стал откладывать поездку - взял билет на ближайший рейс до Пекина, а оттуда уже решил добираться самостоятельно до Дуньхуана - места заточения Гюнтера. Задачка оказалась не из легких, тем более, что китайского языка он не знал, а искать проводника не хотелось. Лишний человек мог пострадать.
        Каждую свободную минуту он рассматривал кусок глиняной фрески с разноцветными полосками. Никак не мог понять, чем же он может быть полезен? Почему именно этот кусок так нужен бандитам? Неужели без него никак не складывается сложный пазл, от которого зависят жизни нескольких человек.
        Во время короткого разговора с Олегом, который, как и предполагал Михаил, был рад, что необходимый главному злодею глиняный черепок нашелся, они договорились, что Миша с фреской по приезде в Дуньхуань под видом туриста поселится в отеле «Пещера». Как только он начнет осмотр храмового комплекса пещеры Тысячи Будд и прочих достопримечательностей, его найдут и сами с ним свяжутся люди Чена. Главное, оставить в гостинице свой телефон для связи, и наслаждаться красотой весеннего Могао.
        Миша, разгуливая по прекрасному китайскому городу, продумывал массу вариантов по спасению Гюнтера и Клары. Но чем больше он думал об этом, тем больше убеждался, что Чен не даст ему ни единого шанса переломить ситуацию. И все варианты отпадут сами собой. Оставалось только ждать. К концу третьего дня его пребывания в Дуньхуане, когда он осмотрел почти все из открытых для доступа пещеры Могао и осмотрел сотни экспонатов - фресок, свитков, гравюр, но ничего даже отдаленно напоминающего его кусок фрески так и не увидел, Михаил заметил юношу, ведущего за ним наблюдение. Паренек то и дело попадался ему на глаза: сначала в музее, потом на рынке. Порецкий облегченно вздохнул - дело сдвинулось с мертвой точки, если за ним наблюдают, причем в открытую, ни от кого не таясь, значит, скоро будет весточка от Чена. Он решил засесть в гостиничном номере и ожидать гостей…
        Телефонный звонок разбудил Михаила в шестом часу вечера. Молодой человек на ломанном русском языке предложил ему через час подойти к входу в пещеру Тысячи Будд, пообещав ему интересную экскурсию. Порецкий понял, что это будет за экскурсия, и кто выступит в ней в качестве главного экскурсовода. Главное, что он успел незаметно оставить кусок фрески в камере хранения на вокзале, значит, сразу его ликвидировать не станут.
        На парковке у пещеры Тысячи Будд уже было не так много машин, да и людей не было видно - посетители и сотрудники храмового комплекса уже разъехались по домам. Михаил неспешно прогуливался мимо сувенирных лавок, хозяева которых уже сворачивали свои товары, шумно перекрикивая друг друга. Он украдкой разглядывал очертания сидящих в машинах людей в надежде увидеть Гюнтера. Но машины казались безлюдными.
        Серая неприметная «хонда» с тонированными стеклами посветила несколько раз фарами. «Пора», - решил Михаил, - и не раздумывая бросился к машине. Открыв дверцу в салон, он увидел похудевшего обросшего щетиной Гюнтера, зажатого с двух сторон крепкими китайскими юношами. Он сел рядом с водителем - невысоким мужчиной средних лет, который хоть и был похож на китайца, но спросил на чистом русском языке: «Фреску принес?»
        - Я не самоубийца. Фреску отдам, когда вы мне кое-что объясните. Кстати, вы кто?
        - Зовите меня Чен. А объяснять я вам ничего не собираюсь. Играем по моим правилам. Вы ведь приехали сюда, надеюсь, без группы поддержки?
        - Конечно. Вам лишний шум ни к чему. Мне тоже он не нужен - я лишь хочу убедиться, что с Гюнтером и Кларой все в порядке. Потом я отдам вам этот кусок глины.
        - Гюнтера я задерживать не планирую - вы можете улетать с ним сразу же, как только передадите мне фреску. А Клару я задержу - она поможет мне в поисках одного заветного мес…
        - Чен, ты с ума сошел, - Гюнтер не позволил ему закончить речь, - мы с тобой так не договаривались. Я не могу оставить ее с тобой. Я сам с тобой поеду.
        - Нет, Гюнтер, ты поедешь со своим другом в аэропорт, а Клара останется со мной. Я не собираюсь ее убивать, она умница и поможет мне довести дело до конца. Я в этом уверен. Ей это самой интересно. Ее безопасность я полностью гарантирую.
        - Господа исследователи, - прервал торг Гюнтера и Чена Порецкий, - можно мне сказать хоть слово? Я сюда не с пустыми руками приехал. У меня для вас, Чен, есть кое-что интересное. - Михаил протянул Чену пластиковую папку с бумагами. - Ознакомьтесь, возможно, после его прочтения вы тоже улетите вместе со мной и Гюнтером. А пока отвезите нас с Гюнтером в какой-нибудь местный ресторанчик - хочу отметить нашу встречу.
        Миша по своей профессиональной привычке докапываться до самой сути вопроса, прежде чем предпринимать какие-то меры по решению проблемы все же успел перед отъездом побывать у Мазурова. Его мучил только один вопрос: может ли список Чжана оказаться мистификацией? Вдруг профессор Немытевский, в силу состояния своего пошатнувшегося здоровья был уже не совсем адекватным на момент написания своих записей и расчетов.
        Максим Петрович, надо отдать ему должное, никогда не отличался повышенной эмоциональностью - он верил только фактам, желательно неопровержимым. Список Чжана, конечно же, существовал, это общепризнанный факт, но что он в себе таил - никто не знал, поэтому Максима Петровича он интересовал лишь отчасти. Сколько людей - столько мнений. Список Чжана лишил покоя не одно поколение синологов и путешественников. Даже в начале XXI века десятки людей оказались вовлечены в его поиски, возможно, напрасные. И одержимость профессора Немытевского поиском списка, точнее некоей терракотовой фрески, которая должна открыть пути к неведомому знанию (сокровищу, кладу и т. д.) - вполне могла оказаться лишь его прихотью. К сожалению, в истории человечества много раз случалось такое - люди верили в то, что они стоят в пяти мгновениях от великого открытия, а это был лишь мираж.
        Мазуров вспомнил, что в конце 70-х годов он был близко знаком с одним китайским журналистом, жившим какое-то время в Ленинграде. Китаец осел в городе на Неве, журналистику забросил, стал предпринимателем. Причем, преуспел на этом поприще. Занимался поставкой косметических средств, имел несколько торговых точек в России. Мазуров с ним встретился совершенно случайно - на открытии выставки авангардного искусства в Русском музее. Разговорились, как-то душевно вспомнили застойные 70-е годы, которые тогда никому застойными не казались, не то, что теперь.
        Бывший журналист после этой беседы иногда позванивал Мазурову, приглашал его на разные приемы, мероприятия. Иногда, кстати, очень полезные. На одной из встреч он познакомился с молодым человеком, которого отрекомендовал, как очень перспективного химика-биолога. Выяснилось, что он занимается биотехнологиями, в частности, разработками метода получения частиц золота, которое используется в косметологии, подолгу живет в Петербурге.
        Парня звали Джен. Он поразил Мазурова не только превосходным знанием русского языка (когда только успел, в свои 28 лет так выучить «великий, могучий»?), но и энциклопедическими знаниями в области китайской археологии. Более того, он заинтриговал Максима Петровича своим признанием, что большую часть своих исследований и разработок по получению биозолота он почерпнул из древнейших рукописей, с которыми имел возможность ознакомиться во время поездок на археологические раскопки.
        Телефон Джена, который что-нибудь может знать о списке Чжана, Мазуров решил дать Мише Порецкому. Пусть познакомятся - это будет полезно обоим. Миша разговор с Дженом не стал откладывать - как чувствовал, что это ему пригодиться при встрече с Ченом. Позвонил ему накануне вылета в Китай.
        Когда китаец услышал от Миши о списке Чжана, он покачал головой и усмехнулся:
        - Меня удивляет одна особенность, характерная для всех иностранцев - обязательно найти что-нибудь необычное, мифическое в той стране, куда приезжаешь в первый раз. Вы не первый, кого в Китае интересует загадочный объект, описанный в списке Чжана. Я ведь тоже, когда поехал в Россию в первый раз, хотел найти не что-нибудь, а сразу вашу русскую Атлантиду - остров, на котором стоял Китеж-град. Даже специально поехал в Нижний Новгород, а оттуда на автобусе до села Владимирское, где находится озеро Светлояр. Не поверите, весь день проходил по берегу, у местных все расспрашивал, а они на меня как на чудака смотрели. Удивительно, но местные жители знали про Китеж-град гораздо меньше, чем я. Так и со списком Чжана - в Китае столько всего удивительного, а ведь всех интересует этот список, которого в глаза никто не видел.
        - Джен, если в глаза его никто не видел, возможно, что этот список всего лишь мистификация? Просто уловка какого-нибудь туристического агентства, зарабатывающего деньги на красивой истории. Если честно, я бы очень хотел получить какой-нибудь документ, разоблачающий этот миф.
        - Документ я предоставить вряд ли смогу, а вот статью в журнале - это, пожалуйста. Я могу сказать, что лет пять назад я серьезно занимался изучением списка Чжана. Связано это было с темой моих научных исследований. Вы ведь понимаете, Михаил, что всех деталей я вам открыть не могу, существует определенное табу на тему моих разработок. Но тем, что было в открытом доступе, я поделиться могу. Когда мы с вами можем встретиться?
        - Хотелось бы сегодня. Завтра я уже улетаю в Пекин.
        - За пару часов я что-нибудь подготовлю по этой теме.
        Когда Порецкий подъехал к дому, где снимал комнату Джен, он уже ждал его с небольшой папкой в руках. Сев в машину, он разложил веером фотоснимки. Их было десятка два - на каждом в деталях было отснято место раскопок: черенки, плошки, кусочки глины. Возможно, для археологов эти снимки имели важное значение, но Мишу они никак не вдохновили.
        Видя легкое смятие во взгляде Михаила, Джен пояснил:
        - Говорят, что в списке Чжана речь шла о некоей скрытой под толщей песков лаборатории, в которой китайские алхимики занимались производством золотого порошка, который даровал бы людям бессмертие. Понятное дело - красивая сказка, но чем безумнее она звучит, тем больше находится чудаков, готовых в нее поверить. Предупреждаю сразу - я не из их числа. Но в окрестностях Дуньхуана, в бескрайних песках нет-нет да и обнаруживались курганы с интересными находками. Я не удержался - тоже покопался в одном из них. Эти фотографии сделаны на раскопках кургана три года назад. Вот черепки на снимках - остатки сосудов, в которых много сотен лет назад хранилось вещество с примесью частиц золота. Для меня они стали судьбоносными - я и химиком стал, чтобы понять, что же это за «золото бессмертия».
        - Я вижу, вы в теме, - усмехнулся Михаил, - только мне до этого золота нет дела, мне нужно другу помочь, который до сих пор верит в сказки. Особенно в китайские.
        Михаил взял папку, пожав руку Джену. Неплохой парень оказался. Помимо фотографий в папке лежали несколько страниц с текстом. Джен сказал, что это копии его монографии и нескольких статей, посвященных исследованиям китайского «золота бессмертия». Суть их сводилась к следующему - китайские алхимики и ученые действительно научились воспроизводить «золотой порошок», но только бессмертие он, увы, дать не мог. Зато обладал свойством даровать молодость. Спустя столетия современные китайские ученые научились использовать его на благо самой востребованной и коммерчески окупаемой части медицины - в пластической хирургии и косметологии.
        Михаил удивился - неужели всемогущий Чен, устроивший похищение двух ученых, не смог разобраться до конца во всей этой истории и по сути стал искать пустышку? Или все-таки список Чжана содержит что-то более весомое…
        Глава третья
        Чен привез своих спутников в один из лучших ресторанов города, где сам часто обедал. Метрдотель любезно проводил гостей в закрытый кабинет, находящийся в мансарде. Вид из огромных панорамных окон открывался восхитительный - город утопал в разноцветных огнях. Пока спутники Чена обменивались новостями, не обращая на него никакого внимания, Чен не выдержал - пересел за соседний столик, открыл папку, переданную ему Порецким. В глаза бросилась копия статьи на английском языке под названием: «ЗОЛОТО БЕССМЕРТИЯ - ЗА И ПРОТИВ». Чен быстро пробежал глазами текст: «Драгоценные металлы и камни: золото, серебро, жемчуг, янтарь давно уже научились применять в медицине. Рецепты эликсиров бессмертия, например, средство Макропулоса, описаны в мировой литературе, однако в XXI веке все более востребованными становятся такие свойства драгоценных металлов и камней, которые способны дарить вечную молодость и красоту. Золото начали использовать в качестве косметического ингредиента еще в Древнем Китае. Современные композиции на основе золота создаются по старинным рецептам, найденным в древнейших рукописях благодаря
усилиям современных китайских ученых. В сегодняшней косметологии используются такие термины, как фитозолото или нанозолото. Чтобы создать такое золото, молекулы золота вводят в экстракты растений. Оно находится в коллоидной форме и отличается особой биологической активностью, получают его с помощью высоких технологий, используя при этом токи высокой частоты, обработку озоном и свойства магнитного поля…»
        Чен отбросил папку так, что она с шумом упала на пол. Порецкий обернулся, заметив на лице Чена скептическую улыбку:
        - Господин Порецкий, вы меня не убедили. Однако, спасибо за старание. Долго в библиотеке сидели?
        - Вы обо мне плохого мнения. Меня снабдил этими документами один талантливый китайский ученый-химик. Большего, к сожалению, он мне не открыл - коммерческая тайна, знаете ли.
        - Не знаю. По-русски говоря - хрень полная, эти статьи. К предмету, интересующему меня, все это не имеет никакого отношения.
        Принесли закуски и вино. Чен подсел за столик к Михаилу и Гюнтеру. Разговор, который молодые люди вели вполголоса, прекратился. Чен бесцеремонно разглядывал Порецкого, неспешно принимаясь за ужин.
        - Михаил, надеюсь, я смогу сегодня получить фреску?
        - Конечно! Как только Клара и Гюнтер будут свободны от вашей опеки, я немедленно передам фреску. Вы получите свой раритет в обмен на Клару.
        - Забавный у нас тут ченч получается. Клара останется со мной. Без нее мне не обойтись, а Гюнтер может улетать хоть сейчас.
        - Чен, я юрист. К сожалению, это обстоятельство останавливает меня от решительных действий. Я бы с великим удовольствие врезал бы вам сейчас… Вы преступник международного масштаба, по вам плачет тюрьма - и китайская, и немецкая. А я бы и в российскую вас смог упрятать, а вы ведете какой-то бессмысленный торг. Забирайте свою глиняную черепушку и проваливайте побыстрее. Ей-богу, у меня просто сил нет сдерживаться.
        Чен отодвинул тарелку, отпил вина из фужера. Стремительно поднялся и наклонился над Михаилом.
        - Не строй из себя крутого парня. Врезать он мне хочет. Кишка тонка. Я тебе и сам врезал бы сейчас, тоже мне - миротворец. Повторяю еще раз - играем по моим правилам. Клара остается со мной и точка. Хватит полемизировать, время идет. Порецкий, садись в машину, едем за фреской. А потом уж, будьте любезны, к нам с Кларой в гости.
        Он быстро встал из-за стола и пошел к выходу. Гюнтер удержал готового броситься вслед за ним закипающего от гнева Михаила:
        - Миша, хватит эмоций на сегодня. Не заводись. Это бесполезно. Чен - страшный человек. Фанатик. К своей цели он идет, как Наполеон на Москву. Он такую комбинацию придумал, чтобы нас с Кларой заполучить…Даже когда все пошло не так, он нашел выход из ситуации. Бесполезно его отговаривать. Поехали за фреской.
        Выйдя из ресторана в глубокую китайскую ночь, Михаил глубоко вдохнул воздух. Тепло ушло вместе с солнцем. Ночью стало свежо и прохладно, а легкий ветер принес из пустыни запахи неведомых ему растений. Днем Дуньхуан ему не казался таким привлекательным - раскаленное солнце и адская жара, встретившая Михаила и Гюнтера в аэропорту, не давала повода для восторга. А вот ночью, даже после перепалки с Ченом, Михаил, выйдя из ресторана, с таким наслаждением вдохнул полной грудью. Он вспомнил, что опять не нашел времени, чтобы позвонить жене Марьяше, хотя обещал ей звонить из Китая каждый вечер.
        Гюнтер молча стоял на крыльце ресторана, не пытаясь торопить Михаила. Он поймал себя на мысли, что Чен в данный момент - не охотник, а жертва. Именно жертва своих неуемных амбиций, своих желаний - найти нечто неведомое, затерянное во времени и пространстве. Как в русской сказке - пойди туда - не знаю куда, принеси то - не знаю что.
        Возможно, Чен просто психически больной человек, сумасшедший. Однако это не мешает ему лихо управлять людьми, манипулировать ими и, что самое страшное, увлекать своими идеями других.
        До владений Русича добрались на рассвете. Всю дорогу Гюнтер дремал, Михаил ехал молча. Он внимательно смотрел в окно, пытался читать указатели и запоминать местность. Чен ехал молча. После перепалки в ресторане они не сказали друг другу ни слова.
        Машину Русич услышал еще до того, как гости подъехали к заправке. Клару он будить не стал, хотя она очень ждала возвращения Гюнтера. Выйдя на улицу, Русич первым увидел у машины высокого крепкого мужчину славянской наружности. Из автомобиля вылез заспанный, позевывающий Гюнтер и хмурый Чен. Глядя на них, Русич сразу сообразил, что теперь здесь главным станет именно этот уверенный в себе новичок с умным взглядом, легкой небритостью и твердой поступью. Он пригласил всех к столу, заварив густой крепкий чай. Пока хозяин выставлял нехитрые угощения, Гюнтер прошел в дом, чтобы разбудить Клару. Чен по-прежнему молчал, а приезжий, представившийся Михаилом, то и дело задавал Русичу вопросы.
        Клара вышла к столу. Протянув руку Порецкому, улыбнулась и сказала:
        - Я - Клара, очень рада, что вы приехали так быстро. Это так благородно, что вы, бросив все дела, приехали, чтобы нам помочь. Спасибо.
        - Не стоит благодарности, Клара. Я просто очень хотел побывать в Китае, а тут как раз и вы с Гюнтером пропали. Просто все удачно сложилось… Благодарить надо господина Чена за то, что мы все вместе собрались.
        Все повернулись к Чену, который с истинно китайским беспристрастием пил чай, совершенно не реагируя на ироничный тон Михаила.
        Он учтиво кивнул Порецкому и, глядя Кларе прямо в глаза, спросил:
        - Неужели, Клара, здесь вам не понравилось? Русич собрал вас по кусочку, можно сказать, вдохнул в вас новую жизнь, как Пигмалион. Результат налицо - вы здоровы, прекрасно выглядите, полны сил. Конечно, люди, нанятые мною, были не совсем учтивы, да что там - откровенно грубы, но ведь мы уже пережили все самое плохое. А все самое интересное у нас впереди.
        Клара растерянно посмотрела на Гюнтера:
        - А это он сейчас о чем говорит?
        Гюнтер не успел отрыть рот, как Чен продолжил:
        - Видите ли, Клара, этот русский мачо приехал, чтобы лишить нас с вами возможности вместе поработать. Он привез то самое недостающее звено в цепи, из-за которого было столько неприятностей. А теперь, когда мне осталось совсем чуть-чуть, чтобы явить миру новое открытие, чтобы совершить настоящий прорыв в археологии, он отнимает у меня возможность использовать ваш профессионализм и поистине энциклопедические знания. Согласитесь, глупо упускать такой шанс. Вы, Клара, серьезный ученый, эксперт, без вашей помощи я не могу обойтись. Я предлагаю именно вам остаться со мной, а два друга могу спокойно уезжать. Фреска доставлена, мы с вами вполне сможем справиться без них. Русич нам поможет. От него гораздо больше пользы будет, чем от этой сладкой парочки.
        Чен кивнул в сторону Гюнтера и Михаила, которые сидели рядом за столом, едва сдерживаясь. Клара обратилась к Порецкому:
        - А можно взглянуть на раритет?
        Михаил посмотрел ненавидящим взглядом на Чена. Тот с милой улыбкой на лице разрешающе кивнул. Похоже, Чен заинтересовал Клару с первой попытки, даже не прилагая никаких усилий. Клара ему очень напомнила Марину Рябинину, искавшую свою неведомую Сигору, а Чен - ее партнера Троеглазова, пропавшего в горах Алтая. И от этого сравнения он никак не мог отвлечься… Похоже, алтайская история повторилась на китайской земле. Только хотелось бы, чтобы все обошлось без жертв. Хотя желание придушить Чена у него так и не прошло.
        Глава четвертая
        Самолет медленно оторвался от земли, унося Михаила и Гюнтера подальше от Китая и от этого страшного человека по имени Чен. Случилось то, чего Михаил никак не ожидал, даже представить себе не мог. Клара добровольно(!) осталась с Ченом, чтобы пройти по пути, начертанному на терракотовой фреске.
        Как только кусок глины, извлеченный из старой облезлой матрешки, попал в руки Клары, ее словно подменили. Они с Ченом стали неразлучны - на Гюнтера и Михаила у нее просто не хватало времени. Михаил попытался поговорить с ней, но Клара так увлеклась идеей вместе с Ченом пройти по пути, начертанном на фреске и разгадать-таки тайну профессора Немытевского, что не хотела ничего слышать. Когда в ход пошла «тяжелая артиллерия» в виде аргументов Гюнтера, что Чен - преступник и очень опасный человек, Клара заявила, что нельзя считать человека преступником без решения суда. Для Порецкого, привыкшего к быстрому принятию решений, стало очевидным - надо увозить Клару либо силой, либо хитростью. Пока они с Гюнтером шептались по углам, как бы это сделать, убийственный аргумент привел Русич. После обеда, когда Клара с Ченом в очередной раз принялись разгадывать головоломку, которую представляли собой собранные воедино все куски фрески, и вслух зачитывать записи профессора Немытевского, не обращая внимания ни на кого вокруг, Русич вслух заметил:
        - Вам не кажется, что мы присутствуем при зарождении большого чувства? Впервые вижу, чтобы мужчина и женщина, которые еще пару дней назад, были непримиримыми врагами, вдруг стали неразлучными. Большая любовь вот так и начинается.
        - Русич, что вы несете, какая любовь? - попытался прервать полет его фантазий Гюнтер, но, повнимательнее поглядев на Клару, заметил, что смотрит она на Чена так, как смотрела в студенческие году на своего любимого профессора Штольбаха - глазами, полными восторга. А Михаил вдруг заметил, что Чен, в разговоре с Кларой, ведет себя совсем иначе, чем с ним или Гюнтером. Он шутит, внимательно слушает каждое сказанное слово, и, что самое удивительно, то и дело поправляет накинутый на ее плечи плед, который так и норовит упасть.
        - Гюнтер, а ведь Русич, похоже, верно подметил. Как быстро они спелись. Просто друзья - не разлей вода.
        - Клара всегда была такой увлекающейся натурой, - помолчав немного, заметил Гюнтер, - похоже, она сейчас с Ченом заодно. Нам с тобой не удастся ее увезти ни хитростью, ни силой. У меня складывается впечатление, что я здесь лишний. Тебе так не кажется?
        - Меня сейчас интересует только одно - твоя безопасность. Я обещал привезти тебя в Питер живым и здоровым. Тебя ждет Марина, у которой, по-моему, беременность не совсем гладко проходит. В принципе, Клара - уже большая девочка. Сейчас её здоровью уже ничего не угрожает. Ваша экспедиция, можно считать, подошла к концу. Денег ты все равно уже не заработаешь, сомнительная слава тебе не нужна, так что, пакуй чемоданы, Гюнтер.
        Мечты о домике на побережье Финского залива, которыми Гюнтер руководствовался, когда принимал решение отправиться в Китай, растаяли, как утренний туман над бескрайними просторами Дуньхуана.
        Собираясь в обратный путь, Михаил и Гюнтер все-таки опасались за безопасность Клары. Оторвав на несколько минут подругу от созерцания фрески, лишив тем самым Чена ее общества, Гюнтер спросил Клару прямо:
        - Кейдер, признайся честно, ты что, влюбилась в этого монстра Чена?
        Ее ответ лишил Гюнтера на какие-то мгновения дара речи.
        - Да не монстр он вовсе. Чен - редкий человек, он исследователь, путешественник, понимаешь?
        - Нет, Клара, не понимаю. Исследователь не станет использовать грязные методы, включая похищение людей и причинение вреда здоровью. Забыла, в каком состоянии тебя к Русичу привезли?
        - Ничего я не забыла. Да, признаю, методы не самые гуманные, зато цель - великая. Ты сам хотел просто денег заработать на свой домик в России, поэтому и поехал со мной в Китай. А у Чена совсем другая задача - он хочет найти то, что искал профессор Немытевский и еще много-много людей до него. Явить миру скрытое от глаз под толщей китайской земли…
        Клара так увлеклась, что Гюнтер с трудом ее остановил:
        - Скажи, подруга, ты не боишься здесь оставаться в обществе Чена и Русича?
        - Гюнтер, отстань уже от меня. Моей безопасности ничто и никто не угрожает. Лети к своей любимой, извинись за меня перед ней, что я втянула тебя в это путешествие. Я останусь с Ченом и буду продолжать поиски вместе с ним. Но, когда мы доберемся до сокровищ Дуньхуана, и сюда сбегутся все журналисты мира, я обязательно упомяну твое имя - ты ведь был моим первым соратником и партнером и имеешь право на свои пять минут славы.
        Гюнтер махнул рукой и пошел собирать чемодан. Из всего сказанного своей подругой он понял только одно - Клара нашла то, чего ей так не хватало в жизни - сильного харизматичного мужчину, увлеченного поисками разгадки еще одной тайны цивилизации.
        Приземлившись в Пулково и получив свой нехитрый багаж, Михаил и Гюнтер разъехались в разные стороны. Порецкий помчался сразу на работу, а Гюнтер - к Марине. Остановив машину у цветочного магазина, Гюнтер долго думал, какими цветами порадовать любимую. Глаз упал на миленькие желтые тюльпаны с красными прожилками, у которых были маленькие деточки - по три маленьких отростка с цветочком возле каждого бутона. Гюнтеру это показалось очень символично - приехать к женщине, ожидающей дитя с такими милыми цветочками. Он, конечно, не знал о том, что желтые тюльпаны в России дарят чаще всего при разлуке. И продавщица не предупредила.
        Увидев исхудавшего, загорелого Гюнтера с желтыми тюльпанами в руках, Марина расплакалась. Слезы градом катились по ее лицу, она еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться в голос. Галина Алексеевна только руками взмахнула, увидев в дверях квартиры Гюнтера, и тут же бросилась собираться по каким-то срочным делам. Пока Марина накрывала на стол, Гюнтер все никак не мог придумать, с чего начать рассказ о своих китайских приключениях. Так много всего случилось за последние несколько недель, что это можно было уместить на страницах целого романа. А Марина, как специально, молчала, ни о чем не спрашивала. Встреча получилось не очень веселой. Чтобы разрядить обстановку, Гюнтер решил позвонить Порецкому, поинтересоваться, как у него дела на работе.
        Миша уже успел побывать у босса, разговор с которым по поводу отсутствия Порецкого на работе, прошел на удивление спокойно. Он посоветовал Гюнтеру как можно быстрее позвонить своим немецким коллегам, прояснить ситуацию с пропажей его и Клары, рассказав им, что она осталась в Китае и продолжает свою научную командировку под покровительством мистера Чена.
        Пока Гюнтер звонил по телефону, Марина пыталась собраться с мыслями. Она сама никак не могла объяснить своего состояния. Увидев Гюнтера в дверях, она, конечно, очень обрадовалась, но при этом на нее напала в буквальном смысле - именно напала - невероятная апатия. Утешая себя мыслью, что с Гюнтером все хорошо, все обошлось, он вернулся, она никак не могла отделаться от ощущения, что между ними выросла стена. Не то китайская, не то германская, но именно стена, выполненная из очень прочного материала, разделившая их совместную жизнь на «до» и «после».
        Поговорив с коллегами из Германии, Гюнтер заметно погрустнел. Оказывается, после их с Кларой исчезновения из поля зрения, немецкие коллеги стали обзванивать всех своих знакомых, чтобы выяснить их местонахождение. Проявили активность в этом вопросе и даже написали заявление в полицию, поэтому Гюнтеру надо было срочно лететь в Германию, чтобы засвидетельствовать тот факт, что он и Клара живы и здоровы. А учитывая немецкую педантичность, придется долго отписываться и объясняться с полицией. Одно радует - Михаил настоял на том, чтобы Гюнтер сделал несколько снимков с Кларой с указанием на них даты. В полиции эти снимки сослужат хорошую службу.
        Марина, нарезая овощи для винегрета, который Гюнтер просто обожал, слышала робкие попытки Гюнтера оправдаться перед коллегами и догадалась, что ему придется уехать в Германию. «Может быть, это к лучшему. Надо всерьез заняться своим здоровьем. Бессонные ночи после его пропажи не прошли даром», - подумала Марина, приглашая любимого к столу.
        Остаток дня до возвращения матери, Марина с Гюнтером провели в очередных сборах. Галина Алексеевна узнав, что зять опять улетает уже на следующий день, только тяжело вздохнула. А про себя в сердцах подумала: «Не было у Маринки мужа, но и это не муж, а сума переметная. Фигаро здесь - Фигаро там». Но, посмотрев на дочь и не заметив особого расстройства на ее лице, она немного успокоилась.
        Глава пятая
        Работать втроем у Чена, Клары и Русича получалось неплохо: Русич хорошо ориентировался в окрестностях Дуньхуана и в районе «Дырявой горы», Клара умела читать старинные надписи и иероглифы, а у Чена было чутье. Именно чутье не раз спасало жизнь этому флибустьеру и помогало в любой ситуации выйти сухим из воды или живым выбраться из горного завала.
        Ченом этот человек стал несколько лет назад, когда еле живым выбрался из-под завала в глухих алтайских горах. А когда-то он был вполне успешным предпринимателем Троеглазовым, занимающимся нефтяным бизнесом. История с золотым старинным амулетом, который попал ему в руки еще в юности во время работы в геологоразведочной экспедиции, заставила его, детдомовского парнишку без роду и племени, выбрать профессию геолога, поступить в институт, проштудировать десятки книг и архивных документов, чтобы разгадать тайну амулета. Но для этого пришлось много потрудиться, разбогатеть и даже собрать экспедицию в глухие малопроходимые алтайские дебри, чтобы разыскать свой «затерянный мир» под названием Сигора. Экспедиция закончилась печально - странную пещеру, которая должна была открыть дверь в «другой мир» нашли и даже чуть-чуть ее приоткрыли, но Сигора не захотела ни с кем делиться свой тайной. Случился страшный обвал, в котором Троеглазов остался лежать навечно погребенным под толщей алтайской горной породы. В эту версию поверили его партнеры, официальные органы, в общем все…
        Только старая шаманка Шубуун во время своего камлания увидела, что Троеглазов жив. Прошло несколько дней, прежде чем страсти улеглись, все разъехались, и шаманка смогла откопать Троеглазова. Правда, совсем в другом месте - более чем в километре от обрушившейся горы. Троеглазов сильно пострадал - переломы, порезы, сотрясение мозга. Глаза у него были безумные, волосы - совсем седые, голос и вовсе пропал. Шубуун выхаживала его много дней, прежде чем он смог ходить и воспринимать действительность. За время нахождения в Сигоре, а в том, что он был именно там, Троеглазов не сомневался ни минуты, ему являлась айяндакская принцесса - рыжеволосая молодая женщина в золоченых доспехах воина. Она, низко склонившись над его лицом, так что Троеглазов мог отчетливо разглядеть ее зеленые глаза и почувствовать холод, исходящий от нее, покачала головой и сквозь многократное эхо он услышал ее грозное предупреждение: «В мои владения чужим входа нет». Сказала вроде шепотом, но эхо превратило ее голос в раскаты грома, от которых Троеглазов вновь впал в небытие. Что это было? Явь, сон, галлюцинации от долгого пребывания
в замкнутом пространстве? Ответа на эти вопросы он не знал, но предупреждению принцессы внял. Сигора - это территория для избранных, но он, увы, не из их числа.
        «Воскрешать из мертвых» он не стал. Пробыв некоторое время в пограничном состоянии - между жизнью и смертью, он многое переосмыслил, понял, что в его жизни все пошло не так. Захотелось начать жизнь заново, с чистого листа. Тем более, что судьба сама подарила ему такой шанс. Шубуун спасла ему жизнь, а дух айяндакской принцессы (или она сама?) - твердое убеждение в том, что жизнь можно начать заново.
        Благо, что перед тем, как отправится на поиски Сигоры, он позаботился о том, что в случае, если что-то пойдет не так, и ему придется какое-то время скрываться, перевел приличную сумму денег на разные счета. А также приобрел небольшую квартирку в Барнауле, где тоже имелась заначка на «черный день».
        А все действительно пошло не так. Квартирка пригодилась, заначка тем более. Этого хватило на новые документы, на переезд в Китай, и на пластическую операцию, после которой он стал Ченом. Пришлось нанять учителя китайского языка, чтобы помог ему не только выучить язык, но и понять традиции этого народа, его менталитет. В принципе, Троеглазову понравилось быть китайцем. Ему очень нравилась его новая внешность - мужественное лицо с узким прищуром глаз делало его очень привлекательным мужчиной. В то время как в своей русской жизни он имел весьма среднюю внешность, ничем не примечательную. Очень выручало его и знание иностранных языков - немецкого, английского, китайского. Он мог читать самые популярные газеты, общаться на разных языках. Все было просто замечательно, но… Иногда его «накрывало с головой» волной воспоминаний. Вспоминал детдомовских друзей, свой небольшой, но проверенный коллектив, брошенный на произвол судьбы. И особенно свое неудачное проникновение под своды подземной Сигоры. То, что он увидел внутри пещеры - позолоченные своды, сияющие изумрудным светом, и принял это за сокровища, в
действительности таковыми не являлись. Умница Шубуун, которая была не только шаманкой, но и геологом по образованию, объяснила ему, что все эти почти сказочные видения и встреча с зеленоглазой женщиной - не что иное, как галлюцинации, возникающие под воздействием испарений паров серы. Для горной системы Алтая это явление вполне объяснимо. Конечно, это он понимал. Только очень хотелось верить в то, что нашел действительно нечто необычное. Со временем ему почти удалось забыть Сигору, во всяком случае, он старательно избегал думать о ней.
        Но его пытливый ум, охочий до всего неординарного, таинственного не давал ему покоя. Чен вспомнил свою встречу с антикваром Кацебовским и его рассказ о загадочной фреске. Однажды в морском круизе он познакомился с Кацебовским, который, находясь в сильном подпитии, рассказал ему интересную семейную историю о фрагменте загадочной китайской фрески. Чен очень заинтересовался, но, протрезвев, Кацебовский категорически отказался продолжить разговор о ней. Более того, стал избегать общества Чена, чем весьма его заинтриговал. Значит, выболтал действительно что-то стоящее.
        Понемногу адаптировавшись в Китае, Чен завел друзей, организовал небольшой бизнес по производству глиняных сувениров в национальных китайских традициях. И опять-таки вспомнил о фреске Кацебовского. Навел справки о периоде с начала 20-х годов прошлого столетия и убедился, что в составе белогвардейского воинского соединения действительно был доктор по фамилии Кацебо. Ну, вот тогда-то все и завертелось… Появилась в его жизни новая цель, которая с каждой новой деталью, увлекала его все больше и больше. Терракотовая фреска стала его новой Сигорой.
        Чен все тщательно продумал, вызвонил Штольца. Подобрал людей, подкупил кое-кого, все придумал и продумал. Пригодились сведения о Гюнтере и Кларе, которые он получил из рассказов Марины Рябининой в их путешествии к заветной Сигоре. Именно на них он и решил сделать ставку, как на главных исследователей китайской истории и археологии.
        Дело оставалось за малым - найти недостающий кусок фрески у наследника семьи Ремизовых. Пришлось при этом действовать не очень корректно, если не сказать - грубо. Все-таки Штольц оказался слишком криминализированным исполнителем, фактически бандитом, несмотря на его вполне приличное европейское образование. Тонко и эстетично он не смог подойти к выполнению задания Чена, не нашел толковых исполнителей, чем очень его разочаровал.
        Зато Порецкий оказался парень не промах - быстро сообразил, где искать фреску, нашел ее и доставил в лучшем виде буквально за считаные дни. Хороший профессионал, жаль только, что познакомился с ним Чен при не самых удачных обстоятельствах. В своей прежней жизни он бы обязательно его переманил к себе на службу. И все-таки главного Чен добился - Клара осталась с ним, Русич готов был помогать в поисках. Пора было приниматься за дело.
        В записях профессора Немытевского было много описаний того места, где они нашли деревянную постройку, соединенную с пещерой. На крыше этой постройки даже умудрилось вырасти дерево, которое потом засохло и стало ориентиром для профессора. Так как с того момента, когда были сделаны записи прошло почти сто лет, на месте одного дерева могла вырасти целая роща. Значит, возможно, на месте постройки, ведущей к скале, сегодня имеется какая-либо растительность.
        Несколько раз они с Русичем раскладывали части фрески с начертанными на них линиями и так, и этак, пытаясь разглядеть какую-нибудь схему или план, но ничего толкового им в голову так и не пришло. Клара предложила версию, что голубоватые линии - это схема русла реки или ручья, а зеленые - указание на какую-то растительность (лес, болото), но откуда в пустыне могли взяться леса или болота? Тексты записок профессора Немытевского Чен практически выучил наизусть, но никак ему не удавалось нащупать ту тоненькую ниточку, которая направила бы его по верному пути. Русич предложил найти специалиста по составлению карт, показать ему куски фрески, чтобы он попробовал составить подобие современной карты. Сведений для этого было маловато, надо было проехаться по территории, осмотреться, провести разведку и попытаться хотя бы приблизительно найти на местности похожие места.
        Клара и Чен решили выехать завтра с рассветом, вооружиться фотоаппаратом, нивелиром, бумагами Немытевского и частями фрески. Русич собрал им немного еды, аптечку, загрузил в багажник побольше канистр с водой, палатку и даже раскладной столик со стульями.
        С рассветом старенький автомобиль Русича, загруженный до самого верха, отправился в путь. Русич помахав рукой путешественникам, с облегчением вздохнул - приключения это, конечно, здорово, но за время, пока квартиранты жили у него безвылазно, в хозяйстве Русича накопилось много дел.
        Машину вел Чен, а Клара - большая любительница поспать - подремывала на сиденье рядом с водителем. Решили ехать к «Дырявой горе», а там уже ориентироваться по современной карте. Чен - в прошлой жизни геолог - составил несколько набросков карты по вариантам, сложенным из частей фрески. Их получилось ровно три. Как не сравнивали их с современными картами местностями, ничего похожего не находилось. Дремать Клара и не собиралась, просто сидела с закрытыми глазами, решение ехать к «Дырявой горе», где она чуть не простилась с жизнью после падения с высоты, далось ей нелегко. Конечно, она не показала вида, но при упоминании о «Дырявой горе» ей на физическом уровне становилось нехорошо. Все-таки там с Гюнтером им пришлось пережить тяжелые моменты.
        Чен тоже испытывал некоторую неловкость и чувство вины за действия Штольца и его подручных, но виду не показывал. Клара предложила объехать «Дырявую гору» с левой стороны, откуда начиналась длинная горная гряда, испещренная разломами и кое-где покрытая кустарником и отдельно стоящими деревьями. Пробираться сквозь них, конечно, было не просто, но возможно, для этого пригодились загнутые острые ножи, которыми их снабдил Русич.
        Оставив машину в тенистом месте, захватив с собой фляжки с водой и ножи, Клара и Чен направились прямиком к этой гряде. Подъем преодолели довольно быстро, но одного взгляды с вершины гряды было достаточно, чтобы понять - эта местность буквально вытоптана ногами тысяч туристов, студентов и археологов. Если здесь что-то когда-то и было, то все давно растаскано на сувениры. Клара долго рассматривала карту местности. Она отметила на ней свое местонахождение, а потом провела три луча - на восток, на запад и прямо под углом 90 градусов к лицевой стороне «Горбатки». Про себя отметила, что, судя по рисунку карты, ей привлекательней всего кажется западное направление. Загадала про себя, что если сейчас направление на запад укажет и Чен, то у них все получится. Клара показала карту Чену и спросила:
        - Ну что, куда направимся? Я уже сделала свой выбор, хотелось бы, чтобы он совпал с твоим.
        Чен посмотрел на лучи, начерченные Кларой, достал свои наброски карты, сделанные с частей фрески, и сказал:
        - Не знаю, что выбрала ты, но мое мнение - идем на запад.
        - Ура, ты гений, Чен! Я тоже выбрала запад.
        - Тогда не будем терять время.
        До того места, которое отметила на карте Клара, ехать предстояло минут сорок. Только асфальтовая дорога вскоре превратилась в грунтовую, а затем и вообще в узкую пешеходную тропу. Чен припарковал машину у раскидистого старого дерева, и они двинулись в путь по извилистой тропе. Минут через тридцать тропа превратилась в едва заметную тропинку, а местность стала труднопроходимой. Холмистая горная местность, кое-где разбавленная жалкими заплатами высохшей растительности, представляла собой безрадостный, неинтересный пейзаж, идти было тяжело. Но судя по карте, где-то в этом направлении должны были начаться глубокие горные разломы, которые и привлекли внимание Чена. А Клара, оценивая территорию, была уверена, что именно здесь, вдали от дорог и населенных пунктов может находиться то самое место, о котором говорилось в списке Чжана.
        Присев отдохнуть, Чен достал свои наброски, сделанные по частям фрески. Один из них привлек его внимание. Он сравнил его с картой местности, выполненной в формате 3D, и увидел что-то общее. Крикнул Кларе, которая отошла буквально пять минут назад. Ответа не было. Чен подскочил, несколько раз позвал ее настолько громко, насколько только мог, но она молчала. Чен побежал в ту сторону, где она скрылась за кустами. Метров через двести горная гряда резко обрывалась. и начинался глубокий обрыв, поросший кустарником. На дне его корчилась от боли Клара. Чен бросился к ней. И хотя бежал он довольно осторожно, все равно споткнулся об корягу и кубарем полетел прямо к лежащей на земле женщине.
        - Ты сможешь встать? - спросил он у Клары, буквально врезавшись в нее после своего приземления.
        - Пока не знаю. Сейчас попробую. Только ты первый вставай.
        Чен поднялся, потирая ушибленный бок. Но боли в ногах не было. руки тоже были целы, только немного оцарапаны об колючие кусты. Чен подхватил Клару за локоть и попытался поднять.
        - Где-нибудь больно? Ничего не сломала?
        - Если только мозг свой немного повредила при падении. Меня буквально прошибла мысль, когда я билась головой об коряги. Чен, мы с тобой все не так рассчитали. Списку Чжана несколько веков. А мы с тобой смотрим современные карты и пытаемся наложить их на ту схему, которая нанесена на фреске. Но ведь пейзаж в пустыне все время меняется: сегодня здесь плато, а через три года на этом же месте может появиться холм. Вот ведь, кретинка! Почему я раньше об этом не подумала! Поехали пока не поздно в Дуньхуан, найдем в музее специалиста по географии расположения пещер. Закажем ему копию карты Дуньхуана XVI - XVII веков, и тогда уже будем сравнивать.
        Чен мысленно себя обругал за то, что и он раньше не мог до такого додуматься. Он только притянул ее к себе, чмокнул в щеку со словами: «Умница, Клара» и полез по колючему обрыву наверх.
        Уже в машине Кларе на ум пришла мысль, что все, что они затеяли с Ченом - пустая затея. Не должна она так поступать, все это отдает каким-то детским садом, игрой для солидных людей, решивших вдруг вспомнить детство. Клара посмотрела на Чена - его невозмутимое лицо и серьезный сосредоточенный вид придал ей уверенности в том, что все-таки они делают одно общее дело на двоих. А если Чен так серьезен, значит, она просто чего-то не допонимает.
        Когда странная парочка - испачканный в пыли и глине китаец с высокой европейской женщиной, куртка которой тоже была перепачкана глиной и песком - появились в здание музея за десять минут до закрытия, они сразу привлекли внимание охраны. Перебивая друг друга, они попросили охранника срочно позвать главного специалиста по средневековым картам. Подобных чудиков ему не раз приходилось видеть. «Археологи, не иначе», - подумал охранник и позвонил своему коллеге со второго этажа, попросил, чтобы он срочно пригласил к выходу начальника сектора графических документов. Солидный седовласый мужчина спустился довольно быстро, подошел к странной парочке и внимательно выслушал перебивающих друг друга людей.
        С трудом разобравшись в том, что же от него хотят, мужчина пообещал все сделать дня через два. На что Чен отреагировал очень бурно: «Любые деньги плачу, но чтобы завтра к утру все было готово». Стоящий неподалеку молоденький курьер внимательно разглядывал Чена, как бы пытаясь запомнить его лицо. Он встретился глазами с Кларой, которой показалось странным, что этот невзрачный паренек проявляет так много внимания к ней и Чену.
        Седовласый, внимательно посмотрев на этого странного типа с подозрительно ухоженным лицом и узкими, но какими-то не китайскими глазами, и на его спутницу, кивнул в знак согласия. «Лучше задержусь сегодня и все подготовлю», - подумал он, а вслух сказал, чтобы подходили к нему завтра к открытию музея. Когда за Кларой и Ченом закрылись тяжелые входные двери, курьер незаметно вышел вслед за ними.
        Глава шестая
        Пробираясь по узкому лазу, ведущему к основной галерее пещеры, Клара, как ей казалось, слышала звук своего сердца. Волнение зашкаливало. Чуть впереди по-пластунски полз Чен, расчищая для нее дорогу. Он периодически чихал, чем приводил Клару в ужас - а вдруг его чихание приведет к вибрации, от которой своды пещеры рухнут? Но дышать в узком горлышке пещеры было тяжело. Мелкая пыль, похожая на пудру, забивала не только нос, но и горло. Клара и сама периодически отпивала из фляжки воду, чтобы не начать кашлять. Первоначально они с Ченом договорились, после каждых 20 минут пути делать маленький привал, но, попав в пещеру, забыли об этом. Мысль поскорее добраться до основной галереи гнала их вперед, об отдыхе и думать перестали.
        Входной лаз в пещеру был гораздо выше основной галереи, куда стремились попасть Чен и Клара, поэтому им приходилось спускаться вниз, постоянно перепрыгивая через расколы и трещины в горной породе. Клара чувствовала, что в ноги впиваются острые камни даже через кроссовки, но боли не чувствовала. Как, впрочем, и холода - чем глубже они проползали вглубь пещеры, тем холоднее становился воздух. По ощущениям Чена температура здесь была градусов около десяти тепла. Как геолог он понимал, что дальше будет еще холоднее, и проклинал себя за то, что в спешке не предупредил Клару одеться потеплее.
        После того как седовласый сотрудник музея принес им копию карты, они оба забыли буквально обо всем. Клара долго спорила с Ченом, разглядывая и сравнивая ее с современной картой местности. Разница была огромная. С первого взгляда вообще казалось, что это совершенно другая местность, но при тщательном рассмотрении Чен все-таки нашел общие для обеих карт детали. Сравнивая их со схемой, начертанной на обломках фрески, он уловил одну особенность - голубоватый пунктир на кусках фрески совпадал с указанной на современной карте линией автодороги. На старой копии карты этой дороги не было, и вообще там было пустое пространство. Чен заказал копию карты на прозрачной бумаге в ближайшем копировальном центре и пока ждал ее изготовления, выкурил несколько сигарет подряд. Клара молча ждала, прокручивая в голове возможные сценарии предстоящей им поездки на поиски того, что так хотел найти профессор Немытевский. Когда кальку карты Чен наложил на современную карту, он увидел, что изменилось многое, но далеко не все.
        Чен и Клара не мешкая сели в машину и отправились в путь. Приехав в нужный им квадрат, отмеченный на современной карте, Чен увидел в сотне метров от дороги лишь невысокий горный скалистый островок. На старинной карте он никак не был отмечен. Горная гряда как-то сиротливо смотрелась на пустынной местности, кое-где покрытой чахлой растительностью. Предположить, что здесь может находиться старинная лаборатория, в которой получали золото, было невозможно. Но Чен решил раскопать здесь все до сантиметра, но добраться до того места, на которое указывали пунктиры на фреске. Он готов был копать хоть голыми руками или уморить здесь сотню землекопов, но добраться до этой потаенной лаборатории.
        Клара уже никак не могла противостоять Чену - сейчас всем заправлял он, ей же досталась роль ассистентки. После того как они забрали карту у служащего музея, он практически не выпускал ее из рук. У Клары сильно заныла нога в месте ушиба, но говорить Чену об этом она не стала. Когда они нашли вход в пещеру и стали пробираться внутрь по узкому лазу, Клара почувствовала сильный озноб, но молча переносила холод и боль в ноге. Конечно, предвкушение того, что сейчас вот-вот и они найдут нечто такое, что полностью изменит их жизнь, добавляло адреналин в кровь, но от холода и сырости не спасало. Она проклинала себя за то, что не надела теплый свитер, хотя ведь знала, как холодно бывает в пещерах. Удивительно, но собираясь в дорогу, они с Ченом совершенно не подумали о том, чтобы взять с собой какой-нибудь провизии. Даже шоколадку не удосужились прихватить. «Дилетанты, - подумала Клара, - мы просто похожи на школьников, а не на ученых. Ладно, Чен, он, как не крути, фанатик, а я-то о чем думала?» Клара ругала себя последними словами, пробираясь по лазу, ощущая кожей живота холод горной породы. Вдруг Чен,
оторвавшийся от нее на пару метров, затих.
        - Клара, ты слышишь? - спросил он у нее шепотом.
        - Что я должно услышать? Мы же здесь одни.
        - Я в этом уже не уверен.
        Он замолчал и сел посередине прохода. Клара тоже прислушалась. Впереди действительно послышалось какое-то едва заметное шуршание. Клара шепотом спросила:
        - Может быть, землеройка?
        Чен отрицательно покачал головой и поднес палец ко рту, призывая замолчать. Клара вновь прислушалась и теперь уже вполне отчетливо услышала более четкие шорохи, раздававшиеся откуда-то из самой глубины пещеры. Ей стала страшно. Да что там страшно - жутко. Путь назад не близкий - они ведь пробираются по лазу уже больше часа, если нечто шуршащее из глубины вдруг нападет на них, им несдобровать. Клара подползла к Чену и прижалась всем телом - ее бил озноб и к тому же трясло от страха. Чен крепко сжал ее руку и шепнул:
        - Не бойся, я тебя в обиду не дам.
        Сказал так уверено, что Клара поверила ему и ей сразу стала теплее. Непонятное шуршание тем временем слышалось все четче и уже стало понятно, что навстречу им движется нечто. Или некто.
        Захлопнув дверь полицейского участка, Гюнтер облегченно вздохнул. Ему с трудом удалось убедить сначала своих коллег, а затем уже и полицейских в том, что с Кларой все в порядке. Хотя сам он до конца не верил, что с ней может быть все в порядке, пока рядом с ней находится этот странный человек. Гюнтеру очень не нравился Чен, но Клара так привязалась к нему, что разлучить «сладкую парочку» не удалось ни ему, ни даже такому специалисту по решению любых проблем, как Миша Порецкий. Кстати, именно фотографии Клары, сделанные Мишей, помогли Гюнтеру убедить коллег, что с ней все в порядке. С трудом ему удалось успокоить своих сыновей и бывшую жену, которая тоже раньше частенько обвиняла Клару и называла ее ходячей проблемой. Но что поделаешь, такой уж она родилась, Клара Кейдер.
        Теперь Гюнтеру предстояло заняться своей личной жизнью. По возвращении из Китая в их отношениях с Мариной наступила черная полоса. Он прекрасно понимал, что виной всему стала именно эта поездка. Мало того, что он оставил беременную Марину, хотя обещал быть все лето с ней, заставил ее волноваться, когда пропал на несколько дней в горах, так еще сразу по возвращении в Петербург тут же вынужден был уехать в Германию. Марина, конечно, не кисейная барышня, но и ее терпению пришел конец. Гюнтер усмехнулся, вспомнив, что два года назад ситуация была диаметрально противоположная - когда Марина пропала в алтайских горах. Однако от этого было не легче. Скорее, наоборот. Что это за семейная пара, когда пропадает то один, то другой?
        Он уже в который раз собирался позвонить Марине, сказать, что с полицией объяснился и теперь собирается лететь в Россию, но все откладывал и откладывал этот звонок. Как будто боялся услышать что-то очень страшное. Так и случилось. Когда добравшись до своей маленькой квартиры и рухнув на диван, Гюнтер протянул руку за телефоном, чтобы позвонить Марине, она сама опередила его.
        - Привет, дорогая, я только подумал о тебе и ты звонишь. Как ты себя чувствуешь?
        - Никак… Я потеряла ребенка.
        В трубке послышались короткие гудки. Гюнтер не сразу осознал смысл услышанного, но по охрипшему, какому-то незнакомому голосу Марины он понял, что случилось страшное. Руки предательски задрожали, пальцы с трудом попадали по кнопкам на телефоне. Марина долго не отвечала, видимо собираясь с силами для серьезного разговора. Когда, наконец, она взяла трубку, Гюнтер только что и смог, так это спросить:
        - Что случилось?
        - У меня случился выкидыш. Мне плохо, я никого не хочу видеть и слышать. Особенно тебя. Дай мне время.
        - Я сегодня же вылетаю, первым рейсом.
        - Не надо.
        Гюнтер положил трубку и тут же набрал номер Порецкого. Он тоже отговорил его приезжать:
        - Ну куда ты сейчас прилетишь? Маринка молчит, она еще в больнице. Галина Алексеевна рыдает, сидит с нею в палате…Ты можешь, конечно, у меня пожить, но хотя бы недельку подожди.
        - Миша, это все из-за меня. Она мне этого не простит.
        - Не знаю, Гюнтер, простит или нет. Но твои китайские приключения, конечно, здоровья Марине не прибавили. Сам решай. Я бы тебе советовал подождать немного. Ну, бывай.
        Первое желание немедленно поехать в аэропорт и на первом самолете вылететь в Петербург после разговора с Михаилом прошло. Гюнтер чувствовал себя убийцей своей еще неродившейся дочери, готов был рвать волосы на голове от отчаяния, но сих хватило только на то, чтобы лечь на кровать и с головой накрыться одеялом… Ему отчетливо стало понятно, что совместного будущего у них с Мариной больше нет.
        Худенькая, гибкая, как ящерица, невероятно красивая юная китаянка смотрела на Чена, как на врага народа. Она выскользнула из темноты пещеры, держа в одной руке фонарик, а в другой острый сверкающий нож. В ее взгляде было столько ненависти и презрения, что Чен, несмотря на свое незавидное положение, с легкой гордостью подумал о том, что такой гаммы чувств он еще никогда ни у кого не вызывал. На Клару эта девчонка даже не смотрела, все ее внимание было приковано к Чену. За спиной у китаянки появились два невысоких, но довольно крепких парня.
        Клара держала Чена за руку, пытаясь понять, что же происходит. Гнетущее затянувшееся молчание решил прервать Чен, обратившись к девушке на английском:
        - Юная леди, в чем я провинился? Вы так сердито смотрите на меня.
        Девушка, как выяснилось, прекрасно его поняла и ответила на приличном английском:
        - Я знаю, кто ты… Ты подлец и мерзкий торгаш, продающий свою родину по кусочкам. Ты даже разговаривать не хочешь на родном языке… Зачем ты привез на нашу землю эту иностранку? Решил, что родиной можно также просто торговать, как твоими глиняными черепушками? Ты недостоин жить на великой китайской земле…
        Тут в разговор вмешалась Клара:
        - Вы не правильно поняли нас. Чен не собирался ничего продавать, просто мы хотим проверить одну очень интересную гипоте…
        Девушка резким движением поднесла к губам Клары нож, давая понять, что ей лучше замолчать.
        - Лично к вам у меня нет никаких претензий. Вы иностранка, очарованная рассказами о богатствах нашей благословенной земли, но этот торгаш с силиконовым лицом, недостоин…
        - Девушка, я здесь не на прогулке, а с исследовательской миссией. Я прилетела в Китай по приглашению…
        Девушка придвинулась к Кларе вплотную, убрав нож от ее лица. Она снизу вверх смотрела на Клару, подсвечивая фонариком ее лицо:
        - Не надо слов. Ни вы, ни ваша миссия меня не интересуют. Я здесь для того, чтобы восстановить справедливость. Китаец, торгующий историей своего народа, должен понести заслуженное наказание…
        Чен с интересом наблюдал за тем, как Клара и эта милая девушка рассуждали о высоких материях. Девчонка, судя по всему, была неглупой, хорошо осведомленной в вопросах истории Китая - скорее всего, студентка одного из китайских университетов. Даже разглядела его лицо. Возможно, состояла в каком-либо студенческом обществе, а сопровождающие ее парни - просто «группа поддержки». Клара и китаянка так увлеклись беседой, что Чен почувствовал себя здесь третьим лишним. Ему хотелось узнать только одно - как девчонка со своими спутниками нашла их? Откуда она узнала о цели визита, и о том, что Чен торгует глиняными сувенирами, кто успел навести эту шуструю троицу на них с Кларой?
        Чен потянул Клару к лазу, по которому он пришли, в надежде быстрее распрощаться с внезапно объявившимися на их пути спутниками. Но не тут-то было. Девушка довольно резко оттолкнула его от Клары:
        - Твоя спутница свободна, она может идти, а ты останешься с нами.
        Чен понимал, что должен сделать вид, что очень испугался, но ситуация складывалась настолько комичной, что он с трудом сдерживал смех. Девчонка ему определенно понравилась - от руки такой очаровательной патриотки, которая по возрасту ему в дочки годилась, не стыдно умереть. Но только не хочется умирать-то, когда до заветной лаборатории профессора Немытевского осталось всего ничего. Он обратил внимание, что ее спутники стояли молча, вслушиваясь в каждое слово Мей-ли. Однако, если бы он сделал хоть одно резкое движение, парни бы бросились на ее защиту незамедлительно. Молодец девчонка. Решение пришло мгновенно. Чен обратился к китаянке с вопросом:
        - Юная леди, а вы знаете, с какой целью я здесь сейчас нахожусь? Вы считаете, что я собираюсь что-то продать известной немецкой исследовательнице Кларе Кейдер какую-то безделицу? Вы полагаете, что она хуже вас разбирается в том, что является истинным раритетом, а что подделкой? Ошибаетесь, дорогуша! Мы стоим на пороге великого открытия, которое способно совершить переворот в мировой истории… И вовсе я не мерзкий торгаш… И тот факт, что я зарабатываю на жизнь производством и продажей сувениров, никоим образом не может быть для меня укором. Мои сувениры - отличного качества, их раскупают туристы со всего света, тем самым пропагандируя китайскую культуру…
        Юная китаянка, внимательно выслушав пафосную речь Чена, спросила:
        - А почему же тогда вы обратились за помощью к иностранным специалистам? Чем вам не угодны китайские историки? Почему вы нелегально заказали копию карты в музее, а не обратились официальным путем?
        - Да потому что у Клары есть сведения и документы, которых нет в китайских музеях. Что же тут непонятного? А как вы узнали так много обо мне? Ведь тоже использовали, как вы выражаетесь, нелегальные каналы?
        Девушка замешкалась, но только на какие-то секунды. Она тут же нашлась, что ответить Чену:
        - Да, у нашей организации много сторонников из числа тех, кто является истинным патриотом своей страны. А вы если хотите остаться целым и невредимым, обязаны поделиться со мной своими планами относительно того, что вы делаете в этой пещере. Я родилась и выросла в этих краях, здесь жили мои предки, и я имею полное право на то, чтобы узнать в числе первых о том, что вы здесь разыскиваете.
        Чен не стал возражать. Он просто спросил у девушки, как ее зовут.
        - Меня зовут Мей-ли. А вы можете не представляться - я все про вас знаю. И про вашу спутницу тоже.
        - Тогда ты знаешь, что у меня нет семьи, детей. Но если бы у меня была такая дочь, как ты, я бы ей гордился. Хотя на месте твоего отца, за такие дерзкие выходки, я бы тебя, как следует, наказал.
        - Тогда мне повезло. Наказывать некому - я сирота.
        - Значит, у меня еще есть шанс.
        - Остаться в живых? - Мей-ли дерзко посмотрела в глаза Чену, но во взгяде уже не было той озлобленности, с какой она смотрела несколько минут назад, когда появилась с ножом в руке из черного провала пещеры.
        - Оставаться в живых - мое хобби, девочка. Я имел в виду шанс стать отцом.
        - Хотите завести детей с этой милой иностранкой?
        - Вообще-то я имел в виду совсем другое… Шанс удочерить одну очень дерзкую девчонку, которой для счастья в жизни не хватает крепкой отцовской руки.
        - Зато у меня есть крепкие, хорошо тренированные друзья и соратники. И ни в каком отце я не нуждаюсь.
        - Да, с парнями ты лихо управляешься. Но чтобы выбрать одного из них, а выбор сделать рано или поздно все равно придется, тебе потребуется совет отца. Моя кандидатура подойдет?
        - Вы еще и мастер давать советы, как я успела заметить…
        - Как раз напротив. Я мастер принимать мгновенные решения. И в этом мне равных нет.
        Клара слушала перебранку Чена с Мей-ли с легким волнением, и никак не могла понять природу этого волнения. Потом вдруг осознала, что милый тактический ход Чена расположить девчонку к себе своей пафосной речью, вдруг вызвал у нее чувство ревности. Девушка ей тоже очень понравилась - своей смелостью, юношеской дерзостью, которая в ее годы только и допустима. Но то, что Чен мгновенно увлекся диалогом с этой китайской патриоткой, и даже ни разу не посмотрел в сторону Клары, ее слегка задело. Первоначальный животный страх сменился легкой ревностью и чувством зависти. Но стойкий нордический характер Клары не позволил этому чувству перерасти во что-то серьезное.
        Клара решила прервать беседу Чена и Мей-ли, обратившись к девушке:
        - Мей-ли, здесь очень холодно. Может быть мы выйдем из пещеры и поговорим уже на свежем воздухе?
        - Не возражаю. - Девушка прошла мимо них к выходу, а парни стали настойчиво подталкивать парочку туда же. Мей-ли скрылась в провале пещеры, крикнув Чену:
        - Не отставайте. Здесь очень рано темнеет. У выхода я вас подожду.
        Глава седьмая
        Самолет приземлился в Пулково почти с часовым опозданием. Гюнтер и не надеялся уже увидеть Михаила (при его занятости!) в зале ожидания. Но Порецкий терпеливо поджидал немецкого пассажира, прилетевшего с одной небольшой дорожной сумкой. Обняв похудевшего, осунувшегося Гюнтера, он лишь тихо спросил:
        - Ты налегке? Без багажа?
        - Миша, ты же понимаешь, что меня здесь долго не продержат…
        - Можешь у меня пожить. Мои девчонки еще не вернулись.
        - Спасибо, но это лишнее.
        Уже сидя в машине, Миша попробовал как-то разговорить Гюнтера, но напрасно. Он только лишь спросил, как Марина себя чувствует. Но ответ на этот вопрос он и сам знал.
        - Хреново она себя чувствует, - сказал Миша, закуривая подряд вторую сигарету, - молчит все время. Не ест совсем. В общем, я тебе не завидую. Наталья взяла отпуск, пытается ее хоть как-то развлекать. Получается не очень. Может при встрече с тобой хоть как-то оживится.
        Гюнтер кивнул, однако надежды на то, что Марина оживится при виде него, было мало. Он твердо решил забрать Марину в Германию, хотя бы на пару недель. Погода там сейчас отличная, можно уехать на побережье, найти уютное местечко и вместе пережить утрату. Но ближе к дому Марины, Гюнтер все отчетливее понимал, что все его усилия как-то реанимировать их отношения с Мариной окажутся тщетными.
        Галина Алексеевна открыла дверь и с вымученной улыбкой пригласила Гюнтера в квартиру. Причем Мишу она расцеловала, а с Гюнтером только слегка поздоровалась, прошла на кухню собирать на стол. Миша остался ей помогать, а Гюнтер прошел в комнату Марины.
        Она сидела в своем любимом потертом кресле, поджав ноги под себя, как нахохлившийся воробушек. Круги под глазами, бледное лицо и потухший безразличный взгляд - вот, пожалуй, главные признаки, по которым можно судить о том, что состояние женщины оставляет желать лучшего.
        Гюнтер молча сел рядом, обняв Марину за колени. Решительно не зная с чего начать разговор, он просто тихо сидел, поглаживая Марину по волосам. Она тоже молчала. Их безмолвный диалог прервала Галина Алексеевна приглашением к столу. Запахи мясного пирога, запеченной с яблоками утки и чего-то еще неуловимо ароматного вернули Гюнтеру дар речи. Похвалив Галину Алексеевну за щедрый стол, он достал из чемодана бутылку виски из дьюти-фри и разлил по бокалам. Миша сначала отказался, а потом решил оставить машину у дома Марины.
        - Давай, Гюнтер, выпьем за встречу. Мы с тобой столько пережили, а возможности выпить и поговорить у нас с тобой ни разу и не было.
        - Я не возражаю, - сказал Гюнтер, решив, что это, пожалуй, лучшее, что в данной ситуации возможно. - А коллеги тебе телефоны не оборвут?
        - Не оборвут. Я их отключил, Наталью предупредил, где я. Так что в случае конца света она меня найдет.
        Галина Алексеевна, раскладывая по тарелкам закуски и салаты, была признательна Мише за то, что он решил остаться. В последние несколько дней она никак не могла разговорить Марину, ее уход в себя от всего пережитого пугал ее не на шутку. В душе она надеялась, что приезд Гюнтера как-то взбодрит дочь, но этого не произошло. С Наташей они решили, что лучшее сейчас - отправить Марину куда-нибудь на море. Было бы неплохо и Гюнтера отправить вместе с ней, и Галина Алексеевна все думала, как бы поделикатнее ему это предложить. Но с деликатностью она не очень дружила, поэтому предложила напрямик:
        - Гюнтер, сейчас такая погода стоит хорошая, так мне хотелось бы, чтобы Мариночка на море съездила. Может быть, вам вместе поехать?
        - Конечно, Галина Алексеевна, я готов, - Гюнтер обрадовался такому доверию со стороны почти что тещи, весьма для него неожиданному. - Если Марина не против, я завтра же поеду в турагентство.
        - Гюнтер, ты что? Какое турагентство? - возмутился Порецкий. - У Марьяши во Франции есть квартирка на побережье, недалеко от Довиля. Она почти все время пустует. Хоть завтра поезжайте. Марьяша будет очень рада.
        - Мамуля, я никуда не поеду, мне пора выходить на работу, - сказала Марина, прервав легкое оживление, возникшее за столом, как только речь зашла о поездке.
        - Доча, о какой работе ты говоришь?
        - О своей, мамочка, работе. У меня много дел накопилось, пора начать их разгребать. Да и Гюнтеру пора в Германию возвращаться. Он даже с сыновьями еще толком не пообщался после своих китайских приключений.
        За столом установилось молчание. Миша принялся разливать виски, Галина Алексеевна стала собирать тарелки, чтобы принести новые, под горячее. Гюнтер молчал, а Марина что-то усердно искала в своем телефоне.
        Всем стало ясно, что пора расходиться…
        Мей-ли дожидалась Чена и Клару сидя в машине. На улице резко похолодало, и выбравшись из пещеры Клара почувствовала еще больший озноб. Юная китаянка, заметив, что Клара дрожит от холода, пригласила ее в салон машины. Сопровождающие Мей-ли парни остались на улице, Чен тоже юркнул в салон автомобиля. На коленях у Мей-ли лежала довольно увесистая папка, которую она сразу протянула Чену:
        - Здесь мой семилетний труд по изучению истории пещер Могао. Вы можете его прочитать. Пока эта работа еще нигде не издана, но это дело времени. Об этих пещерах я знаю все, и начала писать эту работу еще совсем девчонкой, поэтому простите меня за возможные ошибки. Сегодня пещеры находятся под защитой государства, и проводить здесь самовольные раскопки, особенно иностранцам, запрещено. Вы, господин Чен, сопровождали гражданку Германии и что-то здесь явно собирались искать. Позвольте узнать, что же именно вы собирались здесь найти?
        Чен слушал Мей-ли с серьезным выражением лица, хотя ему с трудом удавалась прятать улыбку. Он столько раз попадал в реальные переделки, разруливал сложные многоходовые комбинации и ставил на место разъяренных бандитов, что угрозы этой славной девчушки были для него, как слабые укусы комара. Но ее смелость вызывала уважение, поэтому Чен был так серьезен:
        - У русских есть такая присказка - «пойди туда - не знаю куда, принеси то - не знаю что». Это к вопросу о том, что мы здесь собирались найти. Гипотез и предположений - предостаточно, здесь явно должно быть что-то крайне интересное, но что - точно ни я, ни Клара не знаем.
        - Вы, надеюсь, сейчас шутите? Думаете я поверю в то, что вы приехали в эту пещеру искать неизвестно что?
        - Именно так. Я и сам не знаю, что именно здесь может быть. Вы что-нибудь слышали о терракотовой фреске и списке Чжана? Мы располагаем частью одной уникальной фрески, которую складывали как пазл и собирали из всех уголков мира. Первым, кто пытался разгадать тайну фрески, был профессор Немытевский, который сто лет назад…
        Мей-ли остановила рассказ Чена взмахом руки:
        - Я знаю, что здесь делал профессор Немытевский. Кстати, в моей папке вы кое-что сможете о нем прочитать. Но вы-то здесь при чем?
        - При том, что перед смертью часть своих записей, обломок терракотовой фрески и кусок карты он передал русскому знакомому офицеру Ремизову. Теперь они оказались у меня. Я просто хочу пройти по его пути. Возможно, что мне повезет, и я открою тайну терракотовой фрески. Ведь не зря же профессор так много времени здесь жил.
        - Вы забыли, что профессор здесь жил в то время, когда в России шла война между красными и белыми. Ему просто некуда было возвращаться… И к тому же он заболел и скоропостижно скончался. А офицер Ремизов, если мне не изменяет память, сбежал и бросил своих солдат после того, как в пещерах случился страшный пожар, унесший немало жизней. Это известный исторический факт.
        - Мей-ли, я обязательно прочитаю вашу исследовательскую работу, дайте мне немного времени. А потом, я думаю, нам с вами будет, о чем поговорить. И, возможно, вы сами согласитесь провести для нас с Кларой экскурсию по пещерам.
        Чен с Кларой вышли из машины, а Мей-ли на прощание протянула Чену листок бумаги со своим номером телефона. Когда машина скрылась за поворотом, Клара облегченно вздохнула. Потом повернулась к Чену, с трудом сдерживая желание устроить ему маленькую сцену ревности, заметила, что девушка явно не робкого десятка.
        - Она может нам помочь, - все еще глядя на дорогу, где уже почти был невидим автомобиль, сказал Чен. - Нужно тщательно изучить эту увесистую папку. Не будем тянуть время, поехали в город, поселимся в отеле. К Русичу поедем позже. Я хочу немедленно ее прочитать.
        Всю дорогу Чен молчал, видимо обдумывая неожиданную встречу с юной китаянкой. А Клара молчала потому, что поняла - Чен нашел себе другую помощницу. Пора ей собираться в Германию.
        В гостинице Чен снял два номера - для себя и для Клары, а как только поселился в номере тут же достал папку. Он подумал о том, как получилось, что Мей-ли взяла с собой папку со своими заметками. То ножом ему угрожала, а потом бах - и дала почитать свою работу. Может быть она готовилась к встрече с плохим китайским парнем, разбазаривающим национальное достояние, и перед тем, как его казнить, изучала материал для обвинительного приговора?
        Текст был написан на английском языке, а не на китайском. Еще больше удивила его, что Мей-ли прекрасно владела английским - в тексте не было грамматических ошибок. Чен, несколько лет (в своей прошлой жизни) проживший в Англии, и то не сразу научился писать и говорить на английском языке без ошибок. Когда же эта маленькая китаянка, у которой даже родителей нет, успела овладеть иностранным языком? Поистине девчушка - вундеркинд. Воспоминании о Мей-ли вызвали на суровом лице Чена улыбку - давно его уже так никто не цеплял за душу, как она.
        В последнее время он все чаще стал задумываться над тем, что ждет его впереди. Старость - это ушлая дама, ее еще никто не смог обмануть. Только те, кто ушел из жизни молодым. А Чену не хотелось рано умирать. Да и встречать ушлую даму в полном одиночестве тоже. Он сразу вспомнил известный монолог Аркадия Райкина, в котором тот рассуждал так: «Одни говорят, не будь дураком - женись. Другие, не будь дураком - не женись. И как тут не быть дураком?»
        Жениться Чен не успел, зато успел прожить одну жизнь и заново, с чистого листа начать другую. И все ему мало. Надо снова и снова искать неведомо что, попадать в немыслимые ситуации, а во имя чего - большой вопрос. Чен ненавидел себя за это вечное стремление найти нечто, что до него никто не смог найти, за одержимость поиском неведомого… Откуда взялось это желание у детдомовского паренька, который не спился, не пошел по скользкому пути, напротив, добился многого в своей жизни, заработал миллионы, создал свою маленькую нефтяную империю. А потом, пресытившись богатой жизнью, в одночасье бросил все, погнался на поиски Сигоры и практически погиб бы в каменном плену, если бы не шаманка Шубуун…
        Чен так увлекся чтением археологических исследований Мей-ли и своими мыслями, что забыл обо всем на свете. Даже о том, что они договорились с Кларой поужинать. Оторвался от папки только тогда, когда услышал стук в дверь номера. Увидев рассерженную Клару, он тут же протянул ей бумаги:
        - Клара, это просто кладезь информации. Ты должна это почитать…
        - Только когда поем, - Клара сердито посмотрела на Чена, - у меня с утра во рту не было маковой росинки. И к тому же после сегодняшнего приключения я бы с удовольствием выпила чего-нибудь покрепче.
        - Прости меня, я так увлекся записками Мей-ли, что забыл обо всем на свете. За это я обещаю тебе королевский ужин. И любые напитки на твой вкус.
        - Пойдем поскорее в ресторан, пока я в голодный обморок не упала.
        Весь вечер Клара предавалась своей второй страсти после археологии - обжорству. В ресторане гостиницы «Дуньхуан» они заказали пряный суп из перца и корицы, знаменитое китайской блюдо пицзы из нежнейшего теста и баранины и множество всевозможных закусок, от которых Клара пришла в восторг. А попробовав китайской водки, которую она решила заполировать более привычным для археологов напитком - виски, вообще повеселела и даже согласилась подняться в номер к Чену, чтобы почитать записки Мей-ли…
        Несмотря на изрядное количество выпитого спиртного, Клара не утратила своей уникальной способности анализировать тексты и увязывать факты в единое целое. Записки Мей-ли потрясли ее не меньше, чем Чена. Если в начале повествования тринадцатилетняя девочка просто писала о тех легендах и мифах, которые услышала в детстве о своих родных местах, то позднее ее записи обогатились историческими знаниями, ссылками на документы. Удивительнее всего было то, что на написания такой большой, серьезной работы должны были уйти годы, а Мей-ли еще так молода.
        Возможно, алкоголь подействовал на Клару слишком позитивно, но она уже перестала ревновать китаянку к Чену, даже стала расхваливать ее. Однако Чен слушал ее вполуха - он внимательно читал листы, исписанные мелким почти детским почерком, бережно перекладывая страницы.
        Мей-ли не спалось. Вернувшись из пещер, она быстренько спровадила своих друзей, перекусила на скорую руку и села за компьютер. Удивительно, что про Клару Кейдер она нашла массу информации, а вот про Чена - практически ничего. Только рекламные сообщения, прайсы и буклеты его сувенирной продукции. Она внимательно проштудировала их и, к своему удивлению, согласилась с тем, что сувениры, которыми торгуют по всему Китаю в магазинах Чена, отменно хороши. Сделаны из качественного материала, оригинальны… Недешевы, конечно, но ведь качество стоит денег.
        Да и смелость Чена, его дерзость Мей-ли очень понравились. «Надо же, он мечтает о такой дочери, как я, - улыбаясь, вспоминала Мей-ли, - своих родить не пробовал? Кому другому я бы этого не простила, все-таки мой отец - человек-легенда, а тут надо же - “хочу удочерить дерзкую девчонку, которой не хватает отцовской руки”…» Наглость Чена возмущала, но все-таки ей было приятно услышать подобное. Вот кого ей в жизни очень не хватало, так это отца.
        Мей-ли растянулась во весь свой небольшой рост на узком диване, подложив руки за голову. Именно так любил лежать ее отец - один из тех великих ученых-историков, который мог бы удивить мир, если бы прожил чуть больше. Они погибли с матерью в автокатастрофе, когда Мей-ли едва исполнилось семь лет. Удивительно, но ее память - цепкая, тренированная память совсем не сохранила воспоминаний о матери, даже лица ее не помнила. А вот отца она помнила очень хорошо - его улыбку, голос, целые фразы.
        Помнила, как отец бережно работал с какими-то пожелтевшими бумажками…
        Много позже она узнала, что в студенческие годы ее отец был бунтарем, поддерживал тех, кто вышел на площадь Тяньаньмэнь и уже не вернулся назад. Он и в своих научных исследованиях не всегда прислушивался к мнению руководителей, пытающихся несколько подретушировать реальные исторические факты. Он всегда шел напролом, поступал так, как считал нужным. И многое не успел закончить… Пока была жива бабушка, которая сохранила все рабочие тетради отца, она многое рассказала Мей-ли о том, чем занимался отец. Прививала вкус к профессии историка-исследователя. А когда умерла, девочка попала в приют. Каким-то чудом все бумаги отца сохранились, как и квартира, в которую Мей-ли вернулась после совершеннолетия.
        В приюте у Мей-ли и появились настоящие друзья, которые заменили ей братьев - те самые крепкие ребята, которые сопровождали ее при встречи с Ченом. Ребята вообще всегда держались вместе, и после приюта не утратили своей дружбы. Мей-ли оберегали, как сокровище, - из всей их компании она одна смогла поступить в университет, была из них самой умной, образованной, стойкой. Именно она придумала их организацию - истинных патриотов своей страны, целью которой была сохранение исторического наследия их малой родины - знаменитой пещеры Тысячи Будд. Помогла устроиться в городской музей Вэну - это он сообщил ей о странном китайце с высокой европейской женщиной, которые интересовались картой местности. Мейл-ли решила, что этот странный китаец с силиконовым лицом посягает на святая святых…
        Но после общения с ним, причем не самого вежливогоо, Чен не испугался, напротив, выгораживал и защищал свою спутницу, и вообще вел себя по-мужски. Наверное, в подобной ситуации так бы вел себя и ее отец. Только многое в облике Чена настораживало Мей-ли. Во-первых, лицо. Видно, что над ним тщательно потрудились косметологи. Но зачем? Чтобы произвести впечатление на эту странноватую немецкую фрау с огромным списком научных работ? Она, возможно, очень крутой специалист, но далеко не красавица, хотя кто их, европейцев, разберет… А может быть он пострадал в аварии и его лицо было сильно обезображено? Вот это больше похоже на правду.
        Во-вторых, цель визита в пещеры. Что они пытались там найти такого, о чем Мей-ли бы не знала? Она прочла все, что только можно было найти о пещерах Могао. О профессоре Немытевском она также встречала несколько упоминаний, но ничего серьезного. И о каком таком куске терракотовой фрески он начал говорить? Нет, определенно с Ченом и Кларой ей придется пообщаться более тесно. Да и ей самой стало вдруг интересно, что же здесь искал профессор Немытевский почти сто лет назад.
        С этими мыслями Мей-ли перевернулась на левый бок и почти мгновенно уснула.
        Глава восьмая
        Уже вторые сутки Клара сидела в гостинице на телефоне, пытаясь связаться со своей ассистенткой и получить копии необходимых ей документов. Полдня ушло на то, чтобы объясниться с коллегами по поводу ее внезапной пропажи в китайских песках вместе с Гюнтером Зоммером. С Гюнтером она также успела немного поговорить, но так как он находился в Петербурге и был сильно расстроен, она не стала терзать его расспросами. Узнала также о том, почему Гюнтеру сейчас не до нее и не до всех фресок на свете. Ну да, когда личная жизнь трещит по швам, все остальное уже не так важно.
        Клара очень удивилась реакции Чена на рассказ о том, что любимая женщина Гюнтера потеряла ребенка. Он стал ее расспрашивать подробно, но Клара многих деталей не знала. По просьбе Чена она даже связалась с Мишей Порецким, чтобы не беспокоить Гюнтера. Михаил ей рассказал, что Марина и Гюнтер решили пожить раздельно и о том, что душевное состояние Марины вызывает опасение у ее близких. Порецкий был уверен, что все несчастья Марины произошли от того, что она сильно переживала из-за пропажи Гюнтера в Китае.
        Чен, узнав о беде Марины Рябининой, расстроился так сильно, как будто речь шла о близком ему человеке. Клара удивилась:
        - Я и не знала, что ты такой впечатлительный. Ты ведь совсем не знаешь Марину, а так сильно расстроился из-за ее беды.
        - Cам себя не узнаю. Я вообще-то из-за Гюнтера переживаю. Хотя он меня невзлюбил, и понятно за что, но мне-то он очень симпатичен. Жаль, что у них все так получилось.
        Чен так ответил Кларе, но сам-то думал совсем о другом. Он хорошо знал Марину в своей прошлой жизни и, действительно, очень сожалел, что ее постигла такая беда. Но Кларе этого знать не надо.
        - Я думаю, что теперь отношениям Марина и Гюнтера придет конец. У него в Германии есть два сына и жена. Наверное, он вернется в семью. Мне так жаль, но ведь я стала причиной их разрыва. Я сбила Гюнтера с пути и заманила в поездку…Ладно, лирики на сегодня достаточно. Давай читать дальше.
        Пока Клара и Чен читали записи Мей-ли, сама же она даром времени не теряла. Подробно изучила все архивные документы, прямо или косвенно указывающие на предмет исследования профессора Немытевского, и пыталась найти любые упоминания об офицере Ремизове. Сведений о профессоре было совсем не много, а вот статья в городской газете столетней давности Мей-ли заинтересовала. Известный хроникер того времени не пожалел красок, описывая пожар в пещерах, который был устроен офицером Ремизовым.
        Он так рьяно клеймил позором белогвардейского офицера, что явно была видна его симпатия к большевикам. Мей-ли даже подумала о том, что кто-то по наущению этих самых большевиков мог специально устроить пожар, чтобы потом во всем обвинить белогвардейцев. Однако теперь, спустя сто лет, разобраться в нюансах политической борьбы того времени было невозможно. Да и не такая задача стояла перед Мей-ли - она во что бы то ни стало хотела узнать первопричину, по которой в забытую Богом китайскую пещеру, до которой, кроме Мей-ли, и дела никому нет, приехали эти двое - подозрительный Чен и немецкая исследовательница Клара Кейдер.
        К тому моменту, когда ей позвонил Чен с приглашением поужинать вместе с ним и Кларой, она мало что смогла обнаружить, разве что чисто интуитивно почувствовала - офицер Ремизов не был поджигателем, он стал пешкой в чьей-то политической игре и вынужден был бежать из Китая.
        Мей-ли зашла в ресторан минута в минуту - в 19.00. Чен уже сидел за столиком, но Клары рядом с ним не было. Мей-ли огляделась и немного смутилась - в таком дорогом ресторане ей еще не приходилось бывать. Чен приветливо улыбнулся, увидев нарядную, подкрашенную девушку, и жестом пригласил ее к cвоему столику. Мей-ли не спеша, но уверенно шла по залу. Была она очень хорошенькой сегодня, и Чен заметил, что многие присутствующие в ресторане мужчины провожают ее завистливым взглядом.
        - Добрый вечер, Мей-ли! Да вы просто красавица - это платье вам очень идет. Представить себе не могу, сколько же мужчин мне сейчас завидует.
        - Cпасибо! - Мей-ли была польщена комплиментом Чена. - Да никто и не завидует - просто этот ресторан для деловых встреч, а не для романтических. Поэтому здесь женщин почти нет, вот они и разглядывают меня. А где же Клара?
        - Понятия не имею. Наверное по дороге сюда увидела что-нибудь интересное, стоит разглядывает. Она вообще-то увлекающийся человек, точностью не отличается.
        - Я просто думала, что вы с ней вместе живете…
        Мей-ли опустила глаза, почувствовав, что вторглась в личную жизнь собеседника не совсем корректным способом, но Чен только рассмеялся:
        - Вы ошиблись в своих предположениях. Мы с Кларой не так давно знакомы и мы только партнеры, нас объединяет наше общее дело.
        - Тогда можно я еще вам задам очень личный вопрос, который мучает меня с самой первой минуты нашего знакомства?
        - Спрашивайте, не стесняйтесь.
        - Зачем вы сделали пластическую операцию? Хотите выглядеть моложе?
        - Нет, не хочу. Причина в другом - мое лицо, как, впрочем, и тело, очень пострадали в результате завала в горах. Пришлось хирургам заново меня лепить. Хирург очень постарался, поэтому я теперь выгляжу, как молодящийся голливудский актер.
        - Вы меня успокоили… И еще - я хотела бы извиниться за свое поведение там, в пещере. Иногда я совершаю необдуманные поступки, о которых потом сожалею. Но я так привыкла поступать еще в приюте, там умение принимать мгновенные решения меня часто выручало.
        - А у нас много общего, Мей-ли, я тоже рос без родителей. Только вот вы помните своего отца, гордитесь им, а у меня от рождения не было ни имени, ни фамилии.
        - Тогда понятно, почему о вас я не нашла никакой личной информации, только рекламного характера.
        - Значит, все-таки проверяли меня?
        - Проверяла. Я не люблю пафосных заявлений, но я - патриотка своей страны. Ненавижу всяких дельцов, которые ради сиюминутной выгоды готовы камни из моих любимых пещер продавать, вместо того, чтобы вложить деньги и построить прекрасные музейные комплексы.
        - Ну кто же будет кровно заработанные деньги тратить на это? Легче камень продать, придумав при этом историю о его волшебном происхождении.
        - Так многие и делают. Поэтому в китайской истории существует так много небылиц, что порой докопаться до настоящей исторической правды просто невозможно.
        - Да, Мей-ли, вы действительно патриотка. Только не патологическая, а истинная, настоящая. Я просто должен судьбу благодарить за то, что она меня свела с вами. Нам пора что-нибудь заказать, а то официант уже косо на нас поглядывает.
        В ожидании блюд и в отсутствие Клары Чен и Мей-ли обсудили ряд важных для себя моментов: Чен не стал юлить и рассказал ей историю с найденной по кускам и собранной воедино фреской, сочтя за лучшее не говорить, каким способом были добыты некоторые из них. Мей-ли внимательно слушала рассказ собеседника, удивляясь тому, что раньше ничего не слышала об этом. Даже не догадывалась о том, что в ее горячо любимом Дуньхуане разворачивались такие страсти. Хотя что-то о «списке Чжана» она когда-то слышала, но помнила об этом очень смутно.
        - Чен, дайте мне несколько дней, и я буду знать о «списке Чжана» все, - уверенно сказала Мей-ли, понимая, что теперь не сможет ни есть, ни спать, пока не раздобудет необходимую ей информацию.
        Чена уверенность девушки взбодрила: «Такая упорная девчонка действительно все, что необходимо для поисков, узнает быстрее, чем мы с Кларой. Все-таки здорово, что она нас тогда в пещере не покалечила».
        А Мей-ли не смогла удержаться от укора в адрес Чена:
        - Извините за прямоту, Чен, но я никак не могу понять, почему для своей экспедиции вы выбрали немецких исследователей, почему отказались от помощи китайских специалистов?
        - Мей-ли, мы же с этого начали разговор - слишком много в нашей стране лже-историков, а таких скрупулезно относящихся к своему делу специалистов вроде тебя, мало. Ну и не следует сбрасывать со счетов ее профессионализм - Клара умеет читать древние рукописи, в этом она профи. И потом - фреску я добыл в России, я прожил там много лет, впрочем, как и в Германии, Англии. Я много колесил по свету, а в Китае осел совсем недавно. Кстати, раз мы заговорили о Кларе, пора ей позвонить. Она что-то сильно задерживается.
        Мей-ли заметила, что Чен незаметно перешел в разговоре с ней на «ты», и расценила это как добрый знак.
        Клара пришла в ресторан с большим опозданием. Заметив мирно беседующих Чена и Мей-ли, обрадовалась - похоже, они не очень-то без нее скучали. Вот и славно, потому что обрадовать их было нечем. Последние новости из Германии были не утешительны - ей срочно придется возвращаться домой. Проблем много накопилось, надо было садиться за отчеты и отписки по поводу неудавшейся экспедиции. Она решила сразу же об этом сообщить мирно беседующим Чену и Мей-ли, и попытаться побыстрее заказать билеты на самолет. Клара поняла, что вся эта история с фреской и розыском загадочной лаборатории, начавшаяся сто лет назад в пещерах Могао, ей порядком надоела. Столько сил и времени потратили они, чтобы только разгадать тайну этой невесть откуда взявшейся фрески, а, собственно, зачем? Очередное ребячество, из которого Кларе давно пора вырасти…
        Клара вспомнила, что еще студентами они подружились с Гюнтером именно на этой почве - найти затерянную цивилизацию, которую никто никогда не видел, а они, молодцы такие, раскопали ее под толщей песка. Да… Пора, Клара, тебе повзрослеть.
        Сообщив Чену о своем решении срочно вылететь в Германию, Клара нервно закурила, беспокоясь о том, что он станет ее отговаривать. Однако этого не произошло. Чен лишь пожал плечами - ну раз надо, так надо. А вот реакция Мей-ли ее удивила. Девчушка, казалось, расстроилась.
        - Как же так, Клара? Что, нет никакой возможности задержаться? Я только пообещала Чену, узнать все, что только возможно, о «списке Чжана». Как же мы без вас?
        - Мей-ли, спасибо, дорогая, за то, что ты так увлеклась нашей идеей. Это здорово, что мы тебя встретили. Я улетаю, а ты останешься и поможешь Чену. Мое присутствие действительно необходимо в университете, иначе могут возникнуть проблемы… Если понадобиться моя помощь или консультация, я всегда на связи - в любое время. А теперь я, пожалуй, пойду. Нужно еще вещи собрать. Только не провожайте меня - не люблю долгих прощаний.
        После ее стремительного ухода Мей-ли почувствовала смущение. Ей показалось, что именно она стала причиной отъезда Клары. Но Чен был совершенно невозмутим. Ее отъезд если даже и огорчил его, то вида он не подал. Официант принес изысканный китайский десерт, после которого Мей-ли решила, что пора прощаться. Чен вызвал для нее такси, а сам решил пройтись пешком. Пешие прогулки всегда помогали ему сосредоточиться. Отъезд Клары, знакомство с Мей-ли и наметившееся партнерство с ней открывали перед ним новые перспективы в деле разгадки тайны терракотовой фрески, а что это ему сулило, было пока неясно. А Чен так не любил неопределенности, он привык ставить перед собой задачи и выполнять их любой ценой. Даже если она слишком высока.
        Заманив Гюнтера и Клару в свои сети путем такой многоходовой комбинации, которую бездарно провалил Штольц, Чен и надеяться не мог на то, что со временем, когда раскроется его обман, Клара станет активно ему помогать. Не верилось ему, что такое возможно. Он планировал заставить ее участвовать в поисках силой, а она приняла решение добровольно помогать ему. И, несмотря на свои научные степени и звания, увлеклась разгадкой тайны терракотовой фрески с таким же детским азартом, как, впрочем, и он сам. Гюнтер ее увлеченности не одобрил и улетел, а Клара осталась и несколько недель самозабвенно помогала Чену. Только ее знания и опыт оказались бессильны перед тем, что таинственный Чжан начертал в своем послании, возможно, именно поэтому Клара так стремительно улетела в Германию. А еще случилась встреча и тесное знакомство с Мей-ли.
        Это вообще был подарок судьбы - сначала юное китайское дарование чуть не прирезала его вместе со своими дружками, а теперь вот не меньше его самого загорелась идеей найти то, что так тщательно было скрыто от посторонних глаз много веков назад. Чен всегда доверял своей интуиции, и теперь она ему подсказывала, что именно Мей-ли найдет самый верный путь к разгадке тайны.
        Время правления императора Уди не особенно увлекало Мей-ли - она любила изучать более ранний период. Но Чен умел ставить конкретные задачи, а Мей-ли была очень старательной. Тем более теперь, когда известная немецкая исследовательница улетела, а Чен остался один и очень нуждался в помощнице, ей особенно хотелось быть на высоте. Мей-ли пересмотрела множество статей и документов, дошла до библиотеки и внимательно прочитала с десяток книг, пытаясь узнать как можно больше о том, кем же на само деле был таинственный Чжан, но, увы, сведений о нем было катастрофически мало. Библиотека уже закрывалась. Мей-ли покинула уютный зал и пошла домой, проклиная себя за то, что опять забыла купить продуктов на ужин.
        Уже во втором часу ночи, маясь от бессонницы и голода, она вдруг поймала себя на мысли, что идет по ложному следу. Архивы, статьи, научные работы - все это мимо. Чжан - скорее мифический персонаж, чем реальный, о «списке Чжана» знают все, но никто его не видел, в руках не держал… Терракотовая фреска, части которой так долго собирал Чен по всему свету, действительно представляет собой какую-то схему, вроде карты, ведущей к определенному месту. Чен считает, что это скорее всего место некоей алхимической лаборатории, где производилось «китайское золото». Но это лишь гипотеза профессора Немытевского, которую принял на веру Чен. Молва о «списке Чжана» шла по миру, как красивая легенда, обрастая мифами, предположениями, догадками… Кому-то очень хотелось, чтобы все поверили в то, что древние китайцы были чуть ли не кудесниками - придумали, как делать бумагу, порох, а слабо и золото научиться производить?
        Мей-ли вспомнила, как однажды наткнулась на сообщения о том, как активно поучаствовали в написании истории Китая крестоносцы. Они не просто несколько приукрасили факты правления некоторых им, так скажем, наиболее симпатичных династий и даже целых эпох, а фактически набело переписали их. И так искусно, что по сей день историки пытаются отделить зерна от плевел и разобраться, где правда, а где вымысел. Но такие факты, когда история какой-либо страны становится полем деятельности фантазеров и мистификаторов, не редкость. Взять к примеру Египет с его пирамидами - вот уж где лже-историки пошалили на славу…Но ей совсем не хотелось увязнуть в легендах и мифах. Мей-ли отчаянно пыталась вытащить из самых глубин своей удивительной памяти уже когда-то услышанное ее упоминания о «списке Чжана». И никак не могла.
        В ресторане Чен пригласил ее в гости к какому-то Русичу, на которого они с Кларой то и дело ссылались. Чен объяснил, что Русич - человек-волшебник, который умеет лечить людей нетрадиционными способами. Русич тоже был в курсе всей этой таинственной экспедиции, которую организовал Чен по розыску лаборатории, которую Мей-ли так до конца и не услышала. Все какие-то полунамеки, домыслы. Главное, что для себя уяснила Мей-ли - все участники поиска таинственного места, указанного на фреске, уверены, что разыскивают некую лабораторию, а Мей-ли каким-то внутренним чутьем понимала, что этот не так. Лаборатория - это слишком уж банально, как-то простенько для легендарного Чжана. Что-то другое он спрятал, а затем нанес схему прохода к своему схрону разноцветными линиями, да так искусно, что за несколько сот лет они не стерлись… Что же он все-таки спрятал? И кого хотел увидеть в этом таинственном месте? Ведь не для себя же он рисовал схему в своем глиняном послании. Мей-ли от этих мыслей никак не могла уснуть - ворочалась с боку на бок, заваривала чай с травами, но задремала только под утро в твердой
уверенности донести до сознания Чена главную мысль - в своих стихийных поисках он выбрал неверный путь.
        Клара очень сожалела о том, что не смогла проститься с Русичем. Она уехала не только потому, что боялась проблем в университете, вовсе нет - ей просто захотелось уединения. Она поняла, что очень устала от всей этой истории, затеянной авантюристом Ченом. Кларе захотелось сбежать, чтобы сидя в своей маленькой уютной кухне собраться с мыслями. Одна из мыслей: и что я себе такого нафантазировала? Неужели я - высокая, нескладная, ходячая проблема, пусть и с хорошими мозгами и знаниями, могла понравиться такому авантюристу и дельцу, как Чен? Вон как он на эту маленькую китаянку смотрит. Она красивая, смелая, моложе меня и к тому же сразу во всем разобралась. Гюнтер был прав, мне здесь не место. Поэтому Клара срочно придумала себе важную причину и улетела, наспех попрощавшись с Ченом и Мей-ли. А вот про Русича, которому обязана своим вторым рождением, вспомнила только в самолете. Вспомнила и покраснела от стыда. «Даже спасибо ему не сказала. Надо обязательно будет вытащить Русича в Германию и познакомить с лучшими хирургами. Например, с доктором Вебером. Нельзя оставлять в неведении такой талант
врачевания, каким обладает Русич. Он меня по кусочкам собрал, не имея под руками никаких элементарных медицинских препаратов, только свои снадобья и травы. И сидит в богом забытом месте, а мог бы людям помогать. Завтра же свяжусь с Вебером».
        Собраться с мыслями Кларе было непросто - их великое множество, и все они роились в голове, как пчелы в улье. Первым делом она попыталась найти Гюнтера и встретиться с ним. Он, похоже, пребывал не в самом хорошем расположении духа и нашел предлог, чтобы отложить встречу с Кларой - поездку с сыновьями на море. Клара понимала, что в его разрыве с Мариной есть и ее вина - ведь она была инициатором поездки в Китай, именно она познакомила Гюнтера с этим проходимцем Штольцем, а затем и с Ченом. Поэтому Гюнтер, наверное, и не хотел встречаться с Кларой, чтобы лишний раз не бередить начавшую было заживать рану.
        Дела житейские, конечно, отвлекли Клару от мыслей о Китае, но ненадолго. Ощущение того, что она бросила Чена и Мей-ли на полпути, не отпускало ее. Вспомнив свое впечатление от первой встречи с Ченом, когда он показался ей воплощением вселенского зла, она удивилась тому, как же быстро он сумел сделать ее из врага другом. Точнее, партнером по поиску фрески, а затем так затуманил ей мозги своими рассказами, что она сама загорелась поиском фрески и разгадкой таинственных линий не меньше него самого. Проанализировав все, чем они занимались в Китае, Клара только что и могла сделать, так это развести руками. Ведь ей никогда не приходилось еще так бездарно тратить свое время. Она каким-то мистическим образом попала под влияние Чена, заразилась его идеей не менее страстно, чем он сам, поверила ему безоговорочно и бросилась вместе с ним на поиски. И только теперь, сидя в своей уютной кухне, поняла - сколько же напрасных действий они с Ченом совершили. Вели себя, как слепые котята. А надо было начинать с того, с чего обычно специалисты берутся за работу - тщательно, детально изучить интересующий отрезок
времени.
        Так как вечерами Клара была свободна, она немедленно решила восполнить этот пробел. Поработав с доступными источниками времени правления императора Уди, Клара натолкнулась на интересный эпизод из летописи придворного архивариуса императора. Вот что она там нашла: «Уди был очень воинственным императором, который совершил много удачных походов, но всякий раз, собираясь в очередной поход, он тщательно изучал диспозицию своего противника, засылая на его территорию своих лучших лазутчиков из числа проверенных и толковых людей. Одним из таких был Чжан - верный воин, знавший несколько языков и наречий. Среди многих достоинств, приписываемых ему, были также острый ум, тренированная память, умения располагать к себе людей. Уди взял курс на решительную борьбу с хунну. Ему удалось оттеснить хунну от Великой Китайской стены, утвердить свое влияние в Западном крае, по территории которого проходил Великий шелковый путь, но хунну периодически напоминали о себе кровавыми набегами. Уди вынужден был отправить в лагерь хунну надежного человека. Выбор пал на Чжана».
        Клара не смогла найти ссылок на то, что конкретно должен был сделать Чжан во вражеском лагере, никаких других сведений о миссии Чжана она больше не нашла. Но она была уверена в том, что Чжан был не просто приближенным императора Уди. Возможно, он был если не его правой рукой, то мозговым центром. Именно Чжану Уди поручал особо важные дела, доверял ведение переговоров, отправлял его в поездки с важными миссиями. Одним словом - доверял. И вдруг что-то разладилось в их отношениях. Шерше ля фам? Именно французы придумали эту замечательную формулировку, объясняющую главную причину вселенских разладов от похищения Елены до всего на свете. Может быть Уди и Чжан как раз и превратились из союзников в заклятых врагов из-за прекрасной наложницы?
        Клара вспомнила о том, что они с Гюнтером подружились на почве исследований влияния устного народного творчества на ход истории. Гюнтер был убежденным сторонником точки зрения, утверждающей, что мифы приносят вред исследователям, наводняют историю всевозможными вымыслами, далекими от реальности. Клара же, напротив, поддерживала тех, кто видел в мифотворчестве некую эстетическую составляющую, делающую историю похожей не на статистическую дисциплину, а на научную, использующую в качестве аргументов метафорические обороты, сказания, были. Ох, и бились они тогда на семинарах, однако, после этого стали гораздо чаще общаться, а потом вообще стали вместе друзьями.
        Гюнтер, Гюнтер… Думая о нем, Кларе вспомнила о Марине Рябининой. Вот кто точно бы помог с разгадкой тайны фрески, так это именно она - умница и большой специалист в области изучения мифов и легенд. Клара давно порывалась Марине позвонить, потому что чувствовала и себя отчасти виноватой в их с Гюнтером расставании, но никак не могла решиться. А, чем черт не шутит… Клара посмотрела на свой телефон и все-таки решилась позвонить ей.
        Марина уже почти заснула под тихий шум телевизора, на экране которого красавица Мария Швецова в очередной раз пикировалась с противным Филоновым. Сериал «Тайны следствия» с его обаятельными главными героями, ставшими за пятнадцать лет почти родными, действовал на нее лучше любого снотворного. Но неожиданно прозвеневший звонок прервал ее сон.
        - Марина, прости за поздний звонок - совсем забыла о разнице во времени. Это Клара Кейдер.
        - Я узнала. Что-то случилось с Гюнтером?
        - Нет, я совсем по другому делу тебе звоню, - Клара уже ругала себя последними словами. Зачем позвонила Марине ночью? Поддалась единому порыву, разбудила человека, да еще и напугала.
        - Я рада тебя слышать, говори, что за дело.
        - Если честно, я с Гюнтером так и не виделась после того, как вернулась из Китая. Он совсем не жаждет со мной встречаться. Я его понимаю… Отчасти из-за моей глупой затеи с поездкой в Китай вы и расстались. Я чувствую себя виноватой в этом, но понимаю, что мои извинения вам уже не помогут.
        - Клара, наши отношения с Гюнтером - в прошлом. Виноватых я не собираюсь искать. И тебя-то уж точно ни в чем винить не собираюсь. Я знаю, как ты рвалась в Китай, я сама такая же увлекающаяся натура. Помнишь, наверное, как несколько лет назад с таким же рвением я поехала искать Сигору. И ни чем хорошим это не закончилось. Так что выкладывай, что у тебя за дело. Чувствую, что это очень-очень интересное.
        - Бинго! Еще какое интересное, как раз в твоем вкусе.
        И Клара выложила ей все - про то, какой Чен уникальный человек, несмотря на его криминальные методы привлечения нужных ему людей. Рассказала и про малышку Мей-ли во всех подробностях, о том, какая она способная и патриотичная девчушка, как она увлеклась идей Чена. Не стала утаивать и тот факт, что почувствовала свою полную беспомощность в разгадке тайны фрески и просто сбежала от Чена и Мей-ли из-за того, что оказалась просто бесполезной в их поисках. Не захотела быть третьей лишней.
        - Клара, конечно, это не мое дело, - Марина попыталась быть учтивой, - но мне показалось, что ты увлеклась Ченом? Может быть, ты его к этой девушке просто ревнуешь?
        - Нет, конечно. Какая ревность? Чен относится к ней скорее как к дочке, хоть сейчас готов ее удочерить. Да, не буду скрывать, Чен мне очень понравился. Он - личность, человек с магическим обаянием, хотя и не без изъянов. Но увлеклась я не им, а его задумкой. И понимаю, что помочь ему ни чем не смогу. А вот тебе бы эта задачка была по силам.
        - Клара, я мало что помню из китайской истории и археологии, да и китайского языка не знаю. Я далека от синологии.
        - Ну ты могла бы почитать конспекты Мей-ли, они, кстати, на английском написаны. И потом, Чен знает много языков, в том числе и русский. К тому же ты сейчас не особенно обременена работой - попробуй покопаться, уверена, ты получишь от этого настоящее исследовательское удовольствие.
        - Твой последний аргумент меня подкупил окончательно - тут уж мне не устоять.
        Разговор затянулся на целый час. Попрощавшись с Мариной и положив трубку, Клара облегченно вздохнула - Марина загорелась идеей помочь Чену и Мей-ли. Клара написала Мей-ли большое письмо, в котором попросила прислать все материалы, которые ей удалось отыскать, и со спокойной совестью заснула.
        А вот Марине было не до сна. Она долго думала о том, как было бы здорово уехать сейчас куда-нибудь, чтобы забыть о переживаниях последних месяцев. Ничего подходящего в голову не приходило. Попытка мамы отправить ее на море потерпела крах - что хорошего лежать на берегу и думать о своем несостоявшемся материнстве. Нет, отвлечь ее от тяжелых мыслей могло только интересное дело. И тут, как по мановению волшебной палочки, раздался звонок Клары.
        Глава девятая
        Русич был несказанно рад встрече с Ченом. Прошло уже несколько недель после его отъезда вместе с Кларой. И вот Чен вернулся, но уже совсем с другой женщиной. Точнее, девушкой - юной, невероятно красивой и умной китаянкой по имени Мей-ли.
        Хотя к своей пациентке - долговязой сердитой Кларе - Русич очень привязался. Ведь именно ее он фактически вернул с того света, использовав все то, чему научился у деда. Даже и не ожидал, что у трав, которые он собирал в степи ранним утром, до восхода солнца, и отваров, из них приготовленных, есть такая сила. В каком-то смысле Клара был первой его пациенткой с серьезными повреждениями, которой он сумел помочь. Русичу очень хотелось с ней повидаться вновь, но Чен вернулся к нему с юной китайской девушкой, а про Клару ничего толком не рассказал. Расспрашивать о ней в присутствии Мей-ли он не решился.
        Мей-ли оказалась невероятно дотошной - она замучила Русича своими вопросами, все подробно записывала и отмечала на каких-то картах разные места. Чен только посмеивался, глядя на то, как она взяла в оборот Русича. Они пробыли у Русича два дня и также внезапно уехали, как и нагрянули. Чен привез Русичу много подарков и перед отъездом незаметно оставил довольно пухлый конверт с деньгами. Про Клару так ничего и не рассказал.
        Мей-ли развернула кипучую деятельность. Во-первых, отправила Кларе все свои заметки и интересные ссылки, в надежде на то, что с ними ознакомится специалист из России, который вызвался им помочь. Чену она ничего не рассказывала о переписке с Кларой - решила сделать сюрприз. По вечерам они созванивались и подолгу болтали по телефону - обсуждали все новости, поездку к Русичу, раздумывали над тем, когда же лучше приехать исследователю из России. Мей-ли пребывала в состоянии некоей эйфории - она буквально летела от осознания того, что вот-вот они общими усилиями найдут таинственное место, а вместе с ним и… Далее Мей-ли терялась в догадках. И от этого желание найти то, не зная что, еще больше росло.
        Марина ожила. Именно так оценивала ее состояние Галина Алексеевна, глядя на то, как ее доченька вновь увлеклась новой темой - расшифровкой какой-то китайской фрески. Во всех подробностях расписала Наталье, с которой периодически обсуждала состояние Марины, как она посвежела, стала нормально питаться и часами болтать с немкой Кларой по телефону.
        - С таким интересом бросилась в эту тему, что я ее не узнаю. Я ей даже кашу подсунула овсяную, и ведь съела. Наташа, по-моему ее отпустило.
        - Наконец-то, плохо только что с Кларой они опять могут про Гюнтера разговориться.
        - Не похоже, все про китайскую девочку Мей-ли говорят, нахваливают ее и про какого-то Чена. Она все в Интернете сидит. Что-то ищет. Даже стала шефу своему звонить и что-то они обсуждают. Тут даже на встречу с ним договорилась, я жду не дождусь, чтобы она какой-нибудь темой занялась, и отвлеклась от мыслей про ребеночка. Уж сколько ей говорила - не ты первая, не ты последняя… Такое случается, надо просто пережить. Слышу, как плачет по ночам, но теперь все реже и реже. Теперь она какого-то Чжана исследует.
        На встречу с Мазуровым Марина приехала с увесистой папкой распечаток. Увидев все это в руках у Марины, он слегка приуныл:
        - Что ж вы все помешались на этом периоде. Друг твой Миша Порецкий меня пытал с какой-то фреской, теперь и ты туда же. Или посвящаете меня в свои планы и мы с тобой потом пишем что-нибудь этаконькое… Ну как ты умеешь, или ничего не буду с вами обсуждать…
        - Мы с вами такое напишем, этаконькому и не снилось. Это будет бомба - гарантирую. Только посмотрите бумаги. Вы же гений - мне без вас никак. Давайте работать по нашей схеме - начинка ваша, а фантик мой.
        - Ну как тебе, Мариночка, отказать… Только с женой моей будешь ты договариваться. Она меня на выходные на дачу везет, а я лучше бы с твоими бумажками посидел. Надоело мне эти прелести деревенской жизни - косить да поливать. Ты же знаешь. Я сугубо городской человек.
        - Клянусь, что выходные вы проведете в городе. Отпрошу вас у кого угодно. Знаете, как я умею уговаривать. А чтобы не скучно было над моими бумажками корпеть - вот тут бутылочка замечательного армянского допинга. Очень хорошо стимулирует умственную активность.
        - Марина, ну что ты! У меня же давление…
        - Так если по чуть-чуть, так коньяк только на пользу пойдет.
        Видя, что глаза у шефа заблестели, а на лице появилась мечтательная улыбка, что было добрым знаком, Марина стала искать в записной книжке телефон супруги Мазурова.
        Позвонив супруге Мазурова и объяснив ей, как необходимо, чтобы ее муж поработал с бумагами, Марина осталась довольна. Полдела сделано. Теперь ей самой предстояло посмотреть кое-какие ссылки. Одна ее особенно заинтересовала, так как там содержалась информация, которая зацепила Марину: «Древнекитайский язык относится к сино-тибетским языкам. Не существует единого мнения относительно природы древнекитайского языка. Большинство исследователей считают, что он сформировался на основе живых диалектов и отражает разговорный язык. Некоторые же синологи полагают, что древнекитайский язык представлял собой специально разработанный письменный язык, обслуживавший поначалу акты ритуальной коммуникации. Письменная форма, отличавшаяся большой консервативностью, перестала быть понятной носителям разговорных китайских диалектов. Для овладения ею требовалось специальное обучение. Особенно резким противопоставление письменного и разговорного языков стало в эпоху Тан, когда учёные, поэты и литераторы решили очистить древнекитайский язык от нараставшей примеси разговорных элементов. Тем не менее в последующие эпохи
элементы разговорного языка постоянно проникали в древнекитайский язык, в основном через буддийскую литературу, поэзию и драматургию».
        А вот это уже интересно. Влияние буддизма отразилось на разговорном языке китайцев, то есть получается для того, чтобы передать услышанное древний китаец, к примеру, Чжан, мог использовать не свой родной письменный язык, а буддистское или тибетское письмо. Оно, кстати, очень специфично. В нем много черточек, закорючек и прочих схематичных элементов. Возможно, что на фреске была вовсе и не схема или план, как решили Клара и Чен, а послание, выполненное в формате тибетского письма. И цветные полоски - зеленые и голубоватые, это просто некий элемент дизайна. Как у нас в начальной школе - пишем синей ручкой, потом выделяем что-то зеленой, а учительница потом еще и красной ручкой что-нибудь припишет. Почему бы и такую версию не рассмотреть? Надо будет обсудить ее с Кларой и Мей-ли. И спросить у Миши Порецкого, на что они похожи - эти цветные полоски на фреске.
        Звонок Марины застал Порецкого за переговорами в ресторане «Империал» гостиницы «Коринтия» на Невском проспекте. Он решил сделать Павлу Фролову, который только что сообщил ему о том, что они с Олесей решили пожениться, подарок - организовать и оплатить их свадебный банкет где-нибудь в хорошем месте.
        Пока ехал по Невскому, взгляд упал на величественное здание гостиницы «Коринтия Невский Палас», где он однажды был на конференции, а потом как-то с женой Марьяшей в ресторане отмечал свой день рождения. Марьяше в «Империале» очень понравилось - прекрасная атмосфера, чудесная музыка и выбор блюд отличный. Решил сразу заехать в ресторан и все обговорить. А потом уже и Павлу все сказать. Если ресторан будет оплачен, он уже не сможет отказаться. Будущим супругам Фроловым останется только назначить дату торжества…
        Цветные полоски, которые были на фрески, как-то не привлекли его внимание. Гюнтер и Чен считали их частью плана или схемы, а Мише, напротив, они больше напомнили какие-то иероглифы. Но, будучи человеком далеким от археологии, он скромно промолчал. А от Марины свои сомнения скрывать не стал:
        - Я когда их разглядывал, кстати, даже под лупой, то они мне вообще какими-то значками показались, или иероглифами. Я не силен в вашей терминологии, поэтому Гюнтеру ничего не сказал.
        - Миша, ты гений.
        - Уверена?
        - Абсолютно. Это действительно текст, именно текст, а не схема. Отбой, мне срочно нужно позвонить Мазурову…
        Марина отключилась, а удивленный Порецкий. Пожав плечами, продолжил беседу с администратором ресторана «Империал».
        После поездки к Русичу Мей-ли на несколько дней ушла в подполье: отключила телефон и занялась работой - расшифровкой того, что было нанесено на фреске.
        Русич ей очень понравился - принял их как дорогих гостей, охотно рассказал свою версию тайны фрески, которую узнал от отца, ответил на все вопросы Мей-ли. А их у нее накопилось немало. После того, как Чен разложил перед ней все три фрагмента, до этого хранившиеся в разных условиях, Мей-ли сразу заметила, что они когда-то были единым целым. По структуре, качеству глины и даже по цвету они ничем почти не отличались. Но сложить из них единую картинку никак не получалось - отсутствовали еще две или три части. Сами символы, нанесенные синим и зеленым цветом, конечно же выцвели и стали бледными, что натолкнуло Мей-ли на мысль о том, что здесь еще что-то могло быть нанесено другим цветом. Если, например, что-то было нанесено охрой или красным цветом, то могло выцвести бесследно. Мей-ли попыталась узнать у Русича, откуда взяла свое начало версия о закодированном на фреске плане прохода к заветной лаборатории? На этот вопрос Русич лишь пожал плечами - ему эта версия досталась в наследство от отца вместе с фрагментом фрески.
        Так же, ну или примерно также ответил на этот вопрос и Чен. Он узнал о лаборатории из записей профессора Немытевского. А где гарантия того, что Немытевский был точно уверен в наличии такой лаборатории и в том, что план, начертанный на фреске, ведет именно к ней. Как оказалось, такой гарантии нет.
        У Мей-ли сложилось свое собственное мнение - поиск некоей лаборатории по кускам разбитой терракотовой фрески - это дорога в никуда. Конечно, можно развлекаться поиском кладов, подземных кладовых, набитых сокровищами в стиле Лары Крофт. Но это удел авантюристов. Мей-ли всегда любила археологию как науку, а не как средство от скуки. В этом они с Ченом, пожалуй, были полными антиподами. Он хотел отыскать пещеру, до краев набитую золотом или золотым порошком, а Мей-ли хотела в первую очередь прочитать таинственную надпись. И ей это казалось гораздо важнее, чем найденный клад. Да и в наличие его она уже сильно сомневалась.
        Она решила пока не делиться с Ченом своими соображениями, чтобы не разочаровывать его, а сконцентрироваться полностью на расшифровке символов, начертанных на фреске.
        А если обратиться к химикам? Мей-ли стала лихорадочно вспоминать, есть ли у нее знакомые, работающие в лабораториях. Наверняка существуют такие препараты, которые позволяют восстанавливать утраченные надписи. Вот только как их отыскать? Надо срочно найти такого специалиста. Это смело можно поручить Чену - он найдет его за считаные дни. Главное, чтобы он не переусердствовал, как в случае с Кларой и Гюнтером.
        Мазуров позвонил Марине в воскресенье вечером - с опережением срока.
        - Интересную задачку ты мне подкинула, Марина. Полночи не спал - разгадывал твой древний кроссворд.
        - Так это же здорово! И как результат - есть чем меня порадовать?
        - Даже не знаю, останешься ли ты довольна моей работой. Я-то не в особом восторге от того, что наскреб…
        - Как же так! А что там…
        - Конечно, до конца мне прочесть письмо не удалось, но в принципе его автор пишет своей возлюбленной…
        - Какой автор? Какой возлюбленной?
        - Своей, разумеется, но видимо и чьей-то еще. Там явно не хватает многих слов, но в целом - это любовное послание к не свободной женщине.
        - Вы ничего не путаете?
        - Не путаю, конечно. Это послание, причем очень яркое в эмоциональном плане, насколько я могу судить.
        - Максим Петрович, а как вы его смогли прочитать?
        - Пришлось вспомнить молодость, когда-то я очень увлекался буддизмом. На Тибете бывал, пытался постичь тайны бытия… А посему изучал тибетское письмо. Прекрасное было время.
        - А почему женщина не свободная?
        - Потому что автор письма назначает ей свидание.
        И далее Максим Петрович в деталях поведал Марине все, что смог прочесть. Хватило на целый рассказ… Марина от изумления даже слова вымолвить не могла, слушая необыкновенную историю любви.
        Из рассказа шефа Марина поняла, что возлюбленная была, скорее всего, китаянкой, знакомой с тибетским письмом. Жила она вдали от своего любимого, возможно, была наложницей высокопоставленного человека в Китае. Поэтому свое послание он зашифровал, разместив его на каком-то глиняном предмете, отправленном любимой в дар. Возможно, это была ваза или кувшин. Он направил свой подарок, будучи уверенным, что никто, кроме нее, не сможет его прочитать. Тибетское письмо в Китае было непопулярно. Неизвестно только, получила его женщина или нет.
        Максим Петрович замолчал с прямо-таки блаженной улыбкой на лице. Видимо, его накрыли приятные воспоминания, связанные с пребыванием на Тибете.
        - Максим Петрович, а вы всю эту историю буквально прочитали или какую-то часть, скажем, немного досочиняли.
        - Увы, грешен. Конечно, пришлось что-то домыслить, ведь здесь часть символов просто утрачена, ну я и додумывал. Говорю же: полночи не спал.
        - Понятно, сочиняли историю чьей-то красивой любви.
        - А вот и нет… и не сочинял вовсе, а догадывался. Вот, к примеру, у тебя есть слово из шести букв, а тебе известны только три буквы «о». Что тебе в голову приходит?
        - Ну, молоко. Или холодок.
        - Мимо, в слове холодок - 7 букв. А вот молоко подходит. Да, кстати, а откуда к тебе эта чудесная история в руки приплыла?
        - Адресат вам известен - от Миши Порецкого.
        - А нельзя ли как-то поближе познакомиться с оригиналом? Взглянуть бы на эту фреску целиком.
        Марина задумалась. Молодец, Петрович, отличную идею ей подкинул. Надо просто слетать в Китай. Встретиться с Мей-ли и этим странным человеком по имени Чен, который втянул сначала Гюнтера, а теперь вот и ее в разгадку тайны терракотовой фрески и забрать все оставшиеся части фрески.
        Мей-ли была уверена, что прилет Марины Рябининой из Петербурга станет для Чена приятным сюрпризом. Когда она сообщила Мей-ли, что ей удалось частично расшифровать символы, но нужно посмотреть на фреску целиком, чтобы попытаться найти недостающие детали, Мей-ли немедленно пригласила ее к себе. Чену сказала, что прилетает очень нужный человек - специалист, который щелкает как орехи подобные древние ребусы, и попросила денег, чтобы оплатить ему билет. Чен, не раздумывая, перевел ей необходимую сумму и еще добавил на организацию культурной программы для гостя.
        В последнее время они виделись с Ченом нечасто - ему пришлось уехать ненадолго по делам своей фирмы в провинцию, а Мей-ли активно общалась со студентом-химиком Зихао, которого ей порекомендовал Чен. Ему была поставлена конкретная задача - найти раствор, с помощью которого можно будет проявить утраченные символы. Они вместе искали его по интернет-магазинам, листали справочники и проводили вместе все свободное время. Мей-ли забросила даже своих друзей, с которыми раньше виделась ежедневно, теперь ей понравилось проводить время с этим парнем. Зихао подбирал реактивы с осторожностью, чтобы ничего не смыть. Мей-ли присутствовали при всех его экспериментах.
        В день прилета Марины она с раннего утра уже сидела в зале ожидания аэропорта. Самолет немного задержался, и вышедшая из зала прилета Марина поразила Мей-ли своей бледностью. Мей-ли подлетела к ней, поприветствовала по-китайски и обняла.
        - Спасибо, огромное спасибо, что вы прилетели. Я безумно рада с вами познакомиться.
        Марина смотрела на эту милую девушку и улыбалась, но при этом еле стояла на ногах. Перелет ее немного утомил, и во всем теле чувствовалась невероятная слабость. Она ругала себя за то, что решилась на такой тяжелый перелет. В Петербурге перед вылетом шел дождь и было довольно прохладно, а в Пекине стояла удушающая жара.
        Мей-ли быстро побросала все вещи в машину, усадила Марину рядом с собой и хотела поехать с Мариной в ресторан, но та категорически отказалась:
        - Нас отлично покормили в самолете, не хочется тратить время на ресторан. Может быть сразу поедем и посмотрим на фреску?
        - Если вы не очень устали, то я только «за». Тогда может быть заедим в офис к господину Чену и вы с ним познакомитесь?
        - Я только «за», - улыбнулась Марина, - не скрою, очень хочу взглянуть на господина Чена.
        В пекинский офис Чена пришлось ехать не меньше часа по пробкам. Марина даже успела подремать, пока Мей-ли лихо выруливала в стремительном потоке автомобилей. Из окна машины Марина пыталась рассмотреть город, но у нее это плохо получалось. Многочасовой перелет ей дался не так-то просто.
        В офисе Чена все было очень демократично. Мей-ли поприветствовала девушку на ресепшене, подвела Марину к двери кабинета и тихонько открыла дверь. Первое, что бросилось ей в глаза - стоящий у окна мужчина. Он смотрел в окно и не слышал, как открылась дверь. Мужчина был как две капли воды похож на …Владлена Троеглазова. Марина, не удержалась, вскрикнула:
        - Владлен!
        Он стремительно оглянулся, и она увидела, что у ее Троеглазова - другое, китайское лицо. Силы окончательно покинули ее, и Марина почувствовала, что летит в пустоту.
        Когда Чен услышал голос Марины Рябининой и увидел ее в дверном проеме, он не поверил своим глазам. А от ее вскрика и внезапного обморока он и сам чуть не лишился чувств, и замер в ступоре. Только умница Мей-ли не растерялась и успела подхватить Марину, когда она, безвольно качнувшись, стала оседать на пол.
        - Да помогите же мне, - взмолилась девушка, удивленно глядя на онемевшего Чена. - Держите Марину, я побегу за нашатырем.
        Она вылетела из кабинета, как пуля из ружья, как только они аккуратно переложили Марину на диван. Только теперь, глядя на лежащую без сознания Марину, Чен понял, о каком специалисте из России все время говорила Мей-ли, но что им может оказаться Марина Рябинина он и подумать не мог. И ведь даже спросить не удосужился. Решил, что юный китайский вундеркинд и без него прекрасно разберется. Она и разобралась.
        За пару минут, пока отсутствовала Мей-ли, он успел разглядеть, что Марина сильно похудела, щеки на ее некогда прекрасном лице ввалились, а под глазами появились темные круги. От стильной короткой стрижки с яркими перьями не осталось и следа - теперь у Марины были длинные волосы, стянутые на затылке в хвост. Он нежно провел по ним, снял тугую резинку. Наклонился, чтобы вдохнуть знакомый аромат ее любимых духов с мудреным японским названием и с трудом сдержался, чтобы не поцеловать. Залетевшая в комнату с бутылочкой нашатырного спирта Мей-ли опустилась перед Мариной на колени, помахивая перед ее носом салфеткой, пропитанной едким зельем. Чен, стоявший рядом, закашлял от резкого запаха. Марина слегка дернулась, с трудом приоткрыв веки. Увидев перед собой лицо Чена, она прошептала:
        - Я что, уже на небесах? И скоро увижу свою девочку?
        - Ты уже на земле, - нежно ответил ей Чен, глядя на изумленную Мей-ли. - И теперь мы с тобой начнем новую жизнь. А девочка твоя уже подросла. И стала такой же умницей, как и ее мама. Только похожа она на папу - китайца. Ничего, что ты такая бледненькая и худая. Мы тебя к Русичу отвезем, он вмиг из тебя человека сделает.
        Слушая этот невнятный монолог Чена, Мей-ли сделала интересный вывод - если здоровый человек, например Чен, нечаянно нюхнет нашатыря, то начинает нести полный бред. Видимо, на работу мозга нашатырь действует не лучшим образом. Хотя выглядит это очень романтично…
        Надо будет этот феномен обязательно обсудить с Зихао.
        Эпилог
        Клара Кейдер с трудом удерживала в руках зонтик, готовый вылететь из ее рук при следующем порыве ветра. Уже пора было идти в зал прибытия, а доктор Вебер все никак не мог припарковать свою громоздкую машину. Она уговорила его поехать в аэропорт встречать китайского целителя Русича, который приехал, чтобы поделиться тем, что он умеет делать.
        Именно Хельмуту Веберу, с которым была знакома тысячу лет, еще со времен своего казахстанского детства, Клара рассказала все без утайки о том, как она упала с большой высоты и переломала себе, все, что только можно было сломать, и как Русич практически заново собрал ее по кусочкам. Вебер очень заинтересовался и выпросил у руководства своей клиники местечко для китайца, пока только на два месяца. За это время за его методикой будут наблюдать профессионалы, и если она будет давать реальные результаты, клиника может пойти на долгосрочное сотрудничество с Русичем. Таким способом Клара хотела отблагодарить этого человека за его доброту и за все, что он для нее сделал.
        Прошло уже полгода после ее возвращения из Китая. Столько разных событий произошло за это время, что Клара удивлялась - как они могли уместиться всего в шесть месяцев? Тут драйва на целую жизнь хватит!
        Русич прилетает в Германию, а Марина Рябинина, напротив, улетела из Петербурга в Пекин к Чену и теперь преподает там в университете. Чен купил в пригороде Пекина большущий дом, теперь они живут все вместе - Марина, Чен и Мей-ли. Недавно в Пекинском университете проходила весьма представительная научная конференция, на которой выступали Марина и ее научный руководитель из Петербурга профессор Мазуров. Они презентовали замечательную научно-популярную статью, посвященную разгадке тайны терракотовой фрески.
        Выступление этого тандема имело успех и теперь канал «National Geographic» ведет с ними переговоры о съемках телепроекта, посвященного неразгаданным тайнам Великой китайской империи. Тайна терракотовой фрески наконец-то была разгадана только не с помощью растворителей и реактивов, хотя Зихао так старался, а благодаря радиоуглеродному сканированию - разновидности радиоизотопного анализа, применяемого для определения возраста предметов и материалов биологического происхождения. Послание Чжана удалось прочитать, а благодаря любви Мазурова к буддистской литературе, еще и очень красиво перевести сначала на русский язык, а потом уже на китайский.
        Великий исследователь, ученый и, судя по всему, разведчик Чжан, который верно служил императору Уди, в своем глиняном послании объяснился своей любимой в вечной любви, заранее зная о своей предстоящей гибели. Император Уди очень ценил Чжана, но делить с ним свою наложницу не пожелал. Узнав о связи Чжана и прекрасной безымянной китаянки, он отправил его в очередную поездку, откуда Чжан уже не вернулся…
        Клара тоже была приглашена на эту конференцию, но не в качестве докладчика, а как эксперт. Она подозревает, что об этом позаботилась Мей-ли, которая, несмотря на свою молодость, умеет заводить и, главное, поддерживать и развивать, полезные знакомства. У Клары в последнее время образовался жуткий дефицит свободного времени: занятия на кафедре, активная переписка по электронной почте, периодические приглашения в качестве эксперта, частые поездки. Домой она приходила поздним вечером только для того, чтобы поспать несколько часов и вновь за работу. Удивительно, но такой образ жизни ее очень устраивал. Более того, она все чаще стала встречаться со своим давним приятелем доктором Хельмутом Вебером. И не только для того, чтобы рассказать ему о Русиче…
        Вместо древней лаборатории алхимиков, набитой доверху золотом, Чен нашел свою судьбу, причем в двойном размере - любимую женщину и взрослую дочь. Глядя на него, трудно представить себе более счастливого человека. Так что терракотовая фреска, которую Чжан отправил своей возлюбленной с зашифрованным посланием, дошла-таки до адресата. Пусть и таким нелегким путем.
        …Вебер наконец-то пристроил свой «Ленд-Крузер Прадо» в надежном месте и уже поднимался по лестнице, где его ждала Клара. Шквалистый ветер, наконец-то, утих, оставив несчастный зонтик в покое. Клара не заметила тихо подошедшего к ней Хельмута, который глядя на одиноко стоящую женщину под зонтом видел в ней не известного археолога-исследователя, а длинноногую девчонку, бегущую с ватагой шумных пацанов по центральной улице деревни Оксановка.
        Прилетевший из Пекина «боинг» красиво шел на посадку, оставляя в закатном небе чуть заметный след.
        notes
        Примечания
        1
        Читайте подробнее в книге Альбины Скородумовой «Западня для олигарха».
        2
        Читайте о ней в романе Альбины Скородумовой «Французская мелодия, русский мотив».