Изгнание поэта Юлиан Семенович Семенов
        Дождь в водосточных трубах #
        Семенов Юлиан Семенович. Изгнание поэта
        ИЗГНАНИЕ ПОЭТА
        Император Август спросил:
        - Ваш друг Гораций говорит, что только мудрость - источник и начало писания?
        - Гораций говорит так,- ответил Меценат, улыбаясь спокойно и чуть надменно.

<Сейчас он перестанет улыбаться,- подумал Август и вдруг поймал себя на том, что злорадствовал, предвкушая миг, когда Меценат перестанет улыбаться.- А ведь это нехорошо,- как бы со стороны заметил он.- Это уже никуда не годится. Завидовать умению улыбаться нелепо. И потом, улыбка - непременный атрибут трусости. А я люблю трусов: как правило, они умны и дальновидны>.
        Обойдя свой большой стол, Август вытащил из-под кипы бумаг синенький свиток.
        - Если вы согласны с Горацием, то что скажете об этом?- спросил он.
        Меценат принял из рук императора свиток и улыбнулся, но теперь иначе, не так, как все время, а ласково и нежно. У мецената было лицо доброго ребенка, и поэтому он всегда старался улыбаться надменно и холодно, опуская книзу уголки толстых губ и сводя брови к переносью. Но когда Меценат забывался, радуясь чему-то, заданная улыбка сходила с его лица, и он делался тем настоящим Меценатом, которого любили поэты и художники.
        Сверху было выведено: <ОВИДИЙ. НАУКА ЛЮБВИ>.
        Меценат начал увлеченно листать рукопись.
        Август неслышно подошел сзади и, обняв Мецената за плечи, заглянул ему в глаза:
        - Вам нравится?
        - Это великолепно.
        - Как лекарство для стариков - не спорю. Говорят, где-то у Понта Эвксинского есть лекари, которые делают из стариков…- император смачно произнес грубое народное словечко и звонко рассмеялся,- но когда литератор становится лекарем, тогда я готов восстать против литературы. Не надо учить того, кто читает. Описать грудь или торс женщины, изваянный рукой мастера,- искусство, и я приветствую это искусство. Но не надо учить, какой рукой обнимать женщину: правой или левой,- Август снова засмеялся,- всякий любит по-разному. В любви, как и в политике, нет рецептов, и не надо их изобретать, а тем более поэтам, людям чрезмерной фантазии…
        - Но это искусство,- сказал Меценат.- <Науку любви> будут читать потомки.
        - Я не хочу спорить с вами. Вы спорщик, вы сильнее меня в умении дискутировать. Я приказал сослать Овидия. Я приказал отправить его в Томы. Это Понт Эвксинский, это море и то же солнце, что и в Риме, только чуть похолоднее. Пусть он остынет там. И если он так хорош, этот Овидий, то жители Том сделают в его честь мраморный бюст; право, я не буду возражать против этого.
        - Император, сослав великого поэта, вы навлечете на себя толки.
        Он бил в больное место, и он попал в больное место.
        - Я не боюсь толков,- ответил император тихо.- <Толки>! <Толки> это бессильные заговоры старых аристократов, которые забыли, в какой руке держать меч! <Толки> - это колкости юных поэтов, которых я кормлю! Когда меня кусают мухи, я должен бить их. А я сдуваю! <Толки>! Они исчезают, эти ваши толки, как только начинают бить! И появляются вновь, когда сдувают! А я не буду бить! Я буду сдувать! Пусть толки - умные историки смогут извлечь из них пользу в назидание потомству!
        Август оборвал себя. Он сердито посмотрел на Мецената и заметил, что тот сейчас не улыбался обычной своей улыбкой, а напряженно слушал.

<Слушать эти злые слова так, как слушает Меценат, может только умный человек и только друг,- подумал Август.- Он друг мне, но он Меценат, а я Август. Он ближе к поэтам, я к богам>.
        - Если бы Овидий писал для вас или для меня,- уже спокойно продолжал император, взяв Мецената под руку,- если бы он писал для нашего с вами отдыха, только для нашего, повторяю я, тогда я подарил бы ему хорошую египетскую живопись, потому что слог его отточен и рифмы интересны, хотя и несколько грубоваты. Я могу подтрунивать над богами в вашем присутствии. Но будь здесь третий, я бы падал ниц перед великими, потому что когда нет веры, тогда начинается безверие, а безверие - это кровь!
        По тому, как Меценат посмотрел на него, император понял, что ссылку Овидия он выиграл. Ведь важно не само деяние, а оправдание его.
        - Вы разрешите дать Овидию мою фрегату?- спросил Меценат.
        - Да, конечно,- устало ответил император,- только сделайте это умно, чтобы не говорили о нашей с вами размолвке. Ссориться из-за поэта с императором можно. Но ссориться из-за истины, которая на стороне императора, неразумно.
        О ссылке Овидия не было толков. Меценат позаботился об этом. Когда фрегат вернулся из Том, Меценату сказали, что поэт поселился на самом берегу, в маленькой лачуге с одним окном. Меценат отправился в свой загородный дом и там запил, запершись от всех.

…Через неделю Август принимал Мецената по вопросам оформления дворцов скульптурами. Меценат явился к императору оплывший, с мутными глазами и заросшим подбородком.
        - Когда Овидию можно будет вернуться?- спросил он императора, глядя в пол.
        - Как только он изменится,- ответил Август,- поэты, даже седовласые,- все равно юноши. А юноши меняются, в этом их прелесть. Вы знаете это так же хорошо, как и я.
        - Лучше.
        - Что?- не понял Август.
        - Лучше, чем вы,- ответил Меценат.
        Август долго смотрел на Мецената, а потом сказал, будто не слышал слов своего помощника:
        - Даже если он даст слово измениться, я не смогу поверить ему: у поэта нет слова. У поэта есть литера. Написанная на бумаге или высеченная на мраморе, литера поэта бессмертна. Я смогу поверить только написанному слову,- медленно заключил Август, - то есть литере, которая станет служить моему делу…

…Человек, приплывший в Томы от Мецената, ждал Овидия во дворе его дома. Палило солнце, над заливом кричали чайки - жадно и зло, в сухой земле, растрескавшейся под солнцем, прятались кузнечики.
        Овидий пришел только к вечеру. Под мышкой он нес кожаную сумку с рыбой. Нос его шелушился, волосы выгорели на солнце и стали у висков рыжими, как у перса.
        - Я привез послание от Мецената,- сказал человек, поздоровавшись. Он просил тебя написать что-нибудь веселое и уважительное, посвященное императору.
        - Он так и сказал?- спросил Овидий, ставя сумку с рыбой на землю. <Посвященное императору>?
        - Именно так он и сказал.
        - А что еще он просил передать мне?
        - Он просил передать вот что: <Трудно тебе, но трудно и мне. И ему самому тоже трудно, потому что нелегко быть богом. У богов есть все права, кроме одного: они не могут ошибаться. Если ребенок не хочет, его заставляют. Я не могу заставить тебя, я могу только просить: создай то, что тебе подскажет трезвый рассудок,- и улицы Рима ждут тебя. Отдай долг и вернись>.
        Слушая человека, читавшего наизусть послание Мецената, Овидий доставал из сумки рыб и нанизывал их на тонкую бечевку, чтобы провялить на солнце. Он долго обдумывал услышанное, а потом сказал:
        - Передай Меценату, что я отдаю долги только тем, кому должен. И еще обязательно скажи ему, что мне понравилось ловить рыбу. Скажи ему, только не переври, что любовь не дает времени думать, а рыбная ловля думать заставляет.
        Человек спросил:
        - Это все?
        - Все.
        - Ну, эти-то слова можно и записать. В них нет ничего такого, что касается всех.
        - Ну запиши,- усмехнулся Овидий,- хотя эти слова касаются всех.
        Когда посланец Мецената отплыл, Овидий вошел к себе в комнату и лег на кровать, спрятав лицо в подушки. А потом он записал в маленькой тетради: <Самое трудное для голодного - не глотать слюну при виде жареного мяса, даже если оно в руках друга. Самое главное - всегда отдавать долги. Самое легкое - отдать долг, если его и не делал>.
        Овидий сидел над тетрадью до вечера. Последней была фраза: <И если ты чувствуешь, что отдать долг надо, хоть и не брал его,- отдай и забудь!> Потом он вписал перед словом <отдай> частицу <не>. А потом зачеркнул всю фразу и пошел спать, потому что с солнцем он хотел уйти в море рыбачить.
        Мраморного бюста в честь Овидия жители Томы не воздвигли. Они просто переименовали свой город в Овидиополь. Он стоит на берегу Днестровского лимана, напротив Аккермана. Здесь ловят рыбу курчавые черно-рыжие люди, которые любят стихи и солнце.